Исторические циклы и отдельные романы. Компиляция. Книги 1-18 [Кристиан Жак] (fb2) читать онлайн

Кристиан Жак Война кланов

От автора

Мне часто задают вопрос: как и когда зародился Египет фараонов, как возникла эта великая цивилизация? На эту тему написано множество книг и статей, и все они балансируют между исторической правдой и вымыслом.

Благодаря недавним открытиям археологов в Абидосе стало возможным хотя бы частично приподнять завесу тайны и описать с какой-то долей достоверности события, имевшие место в ту далекую эпоху.

О том, как пришла к власти «нулевая династия», о вождях кланов, об укреплении власти фараонов и желает рассказать вам автор, имеющий непосредственное отношение к египтологии, обратив свой взор на те давно ушедшие времена…

1

Взорвалось небо, разверзлась земля…

Охваченные паникой члены клана, пребывавшего под защитой священной раковины, бросились к просторному жилищу своего предводителя. Нескольких стариков, детей и хромого сбили с ног и затоптали.

Не обращая внимания на вопли ужаса своих сородичей, юный Нармер созерцал конвульсии, порожденные гневом богов. Неистовый ветер сметал тростниковые хижины, бурлили горьковато-соленые воды болот.

Семнадцатилетний, высокий и ладно сложенный, Нармер старался победить свой страх, решив не отступать перед бурей. В этих краях, где полновластной правительницей была вода, людям жилось нелегко. Нармер был из числа тех счастливчиков, которым чудом удалось избежать пасти крокодила и многих других опасностей, подстерегающих членов его клана.

Никому не приходило в голову ставить под сомнение власть Раковины — пятидесятилетнего мужчины с сине-зелеными глазами, лукавого и хитрого. Последних его противников нашли утопленными, и потому все его решения принимались кланом безоговорочно.

И все же гнев высших сил обрушился на головы смертных.

Кто был повинен в этом, если не глава клана?

Внезапно Нармер ощутил прикосновение чьей-то маленькой ручки. Рядом стояла симпатичная черноволосая девочка лет семи. К груди она прижимала тряпичную куклу.

— Ты меня защитишь?

— Где твои родители?

— Они про меня забыли.

— Я не такой сильный, как буря!

— Ты сильнее! Но ты пока этого не знаешь.

Нет, нельзя ее разочаровывать!

Тучи разорвал яркий сполох, и в сотне шагов от них в землю ударила молния.

— Хорошо, я тебя не оставлю. Держись крепче за мою руку!

С трудом преодолевая силу ветра, юноша и девочка направились к разбушевавшемуся рукаву реки — обиталищу доброго гения Нармера, «того, кому покровительствует рыба-амиур».

Трехметровый владетель этого места, чьи боковые плавники были усеяны ядовитыми смертоносными иглами, обладал вспыльчивым нравом, а потому рыбаки отказались от мысли его поймать.

Под ногами у девочки вдруг разверзлась земля, и Нармер чудом успел удержать малышку.

— Я спасла свою куклу! Вот увидишь, бог земли нас не проглотит!

Чувствуя себя ответственным за жизнь малышки, юноша обуздал свой страх.

Воды в протоках бесновались. Волны, вздымаемые порывами ветра, дувшего, казалось, со всех сторон одновременно, сталкивались и бурлили. Нармер и его подопечная были исхлестаны бурей, и все же им чудом удалось невредимыми добраться до берега.

Он был там.

Наполовину зарывшись в ил, огромный амиур неотрывно следил за ними взглядом. Казалось, он ждал их.

— Сделаем, как он! — распорядился Нармер. — Ляжем на землю и переждем!

Буря взвыла с новой силой. Девочка, которая одной рукой крепко держалась за руку Нармера, а другой прижимала к себе куклу, улыбнулась.

— Твой покровитель сильный, он нам помогает. Если мы будем все время смотреть на него, смерть не возьмет нас.

Нармер последовал ее совету, стараясь не слышать рева разбушевавшейся стихии. Падал коричневый дождь, алое небо исчертили черные полосы, над болотами вздымались столбы зеленоватой воды.

Дня и ночи больше не существовало, солнце и луна исчезли. Время хаотично двигалось по пути, ведущему в небытие. Девочка уснула спокойным сном. Нармер же упрямо не сводил глаз с амиура — единственного существа, которое связывало его с прежним миром.

Его мир уже никогда не будет таким, как раньше. И все же душа Нармера отказывалась это принять.

Почему так разгневались боги, в чем причина? Конечно же, не из-за него! А если так, то он не должен страдать, получая незаслуженное наказание! Даже избежав худшего благодаря своему покровителю, он не сможет просто поблагодарить рыбу-кошку и вернуться к скучной жизни — уделу всех членов клана, послушного Раковине.

Нармеру хотелось разгадать эти знамения. В том, что они имеют тайный смысл и что разгадка этой тайны предопределит его судьбу, юноша не сомневался.

Когда девочка проснулась, ветры утихомирились, и вода в заводи, где обитал амиур, вновь стала спокойной. Сам хозяин этого места скрылся.

— Я спала хорошо, — сказала она. — Ты не спал, и ты спас нас обеих, меня и мою куклу. Боги этого не забудут.

И она стала очищать от ила свою тряпичную подружку, в то время как Нармер, в ушах у которого все еще выла буря, пошатываясь, встал на ноги.

Внезапно наступившая тишина показалась ему мучительной.

Тишина неестественная, еще более страшная, чем буря. Не пели птицы, не шумел камыш на ветру, не смеялись дети…

Стихийное бедствие опустошило земли клана Раковины, находившиеся недалеко от моря, в лабиринте болот и густых зарослей папируса, на покрытых травой маленьких островках суши. Рыбы в этих местах было немало, но никто из чужаков не отваживался проникать в тростниковые дебри, где надо знать каждый уголок, чтобы не погибнуть.

Папирус искромсан, островки суши исчезли с глаз, протоки поменяли свое расположение, рядом с заполненными водой впадинами протянулись новые языки почвы… Через разрыв в зарослях тростника виднелась огромная и полная опасностей гладь соленой воды, по которой осмеливались плавать на лодках самые отчаянные смельчаки его клана.

— Вернемся к своим, — решила девочка. — Моя кукла проголодалась.

Не отпуская руки Нармера, она двинулась наугад. Прежних ориентиров не было, даже горизонт оказался не на своем месте. И все же она не заблудилась: обойдя гору песка, они увидели руины деревни.

И трупы — здесь, там, всюду.

Утопленники плавали в зеленоватых лужах. Женщины искали тела своих детей, потрясенные случившимся старики скорчились в сторонке, глаза их казались пустыми. Несколько сильных мужчин-рыбаков начали расчищать завалы.

Хижина предводителя клана осталась без крыши, стены ее покосились, но устояли. Взбудораженный, измазанный грязью, Раковина отдавал распоряжения.

— Если он тебя не послушается, — предсказала девочка, — клан погибнет.

2

Нармер рано лишился родителей, а потому хорошо знал, что такое страдание. Близкая родственница взяла его к себе. Он привык к одиночеству, научившему его самостоятельности. Умелый рыбак, он сам добывал себе пропитание и не был ничем обязан кому бы то ни было. До этого самого мгновения он считал себя крепким, как камень, который не поддается натиску ни волны, ни ветра.

Сколько жертв, сколько отчаяния… Это бедствие не могло свалиться на них случайно.

— Давай найдем твоих родителей, — сказал он девочке.

— Их нет. Их проглотил бог земли.

— Если ты говоришь правду, кто же о тебе позаботится?

— Моя хижина осталась цела, я что-нибудь придумаю.

Девочка не ошиблась — ее скромное жилище из крепко связанных между собой стеблей тростника устояло под напором стихии. Внутри оказалась кое-какая одежда и немного еды.

— Давай поедим, — решила она. — А потом ты пойдешь к вождю.

— И что я ему должен сказать?

— Правду. И я снова говорю тебе: если он тебя не послушает, клан погибнет.

На душе у юноши было неспокойно. Он поел сушеной рыбы и выпил воды из кувшина и почувствовал, что силы возвращаются к нему. Приходилось признать неизбежное: он действительно должен поговорить с правителем.

Выйдя из хижины, он столкнулся с сыном Раковины, надменным молодым мужчиной с бородой.

— Вместо того чтобы отдыхать, лучше бы нам помог! Нужно сжечь трупы и восстановить жилища!

Нармер кивнул.

День выдался изнурительным. Удрученные горем, члены клана почти не говорили друг с другом. Смерть не пощадила ни одной семьи — каждый оплакивал кого-то из близких. Больше половины жителей деревни погибли, а тем, кто выжил, оставалось только привыкнуть к новому пейзажу вокруг, безмятежности которого по-прежнему угрожало море.

Женщины, способные трудиться, заполнили пресной водой чаны и приготовили еду, отведать которой собрались все чудом уцелевшие соплеменники. Запылали костры, и все склонились перед главой клана, который вознес над головой священный знак, хранителем которого являлся, — гигантскую раковину с семью остроконечными отростками.

— Вот наше настоящее сокровище! — заявил он. — Благодаря ей у нас есть будущее, она защищает нас от несчастий. Боги сохранили мне жизнь, моя сила по-прежнему велика. Завтра силы вернутся к нашему клану! И под моей властью вы будете жить счастливо и спокойно!

Слова его прозвучали неуверенно, в голосе слышались плаксивые нотки. И все же большинству хотелось верить Раковине. Сын поддержал отца приветственными кликами, и десятки голосов вторили ему.

Нармер не издал ни звука.

Собрали уцелевшие циновки, и члены клана улеглись спать под открытым небом. Наследник главы клана подошел к сидевшему в стороне Нармеру.

— Почему ты молчал, почему не вознес хвалу нашему правителю?

— А ты как думаешь?

Вопрос озадачил бородача.

— Тебе есть в чем его упрекнуть?

— А тебе разве не в чем?

— Ты спятил, Нармер!

— Разве не карают боги своим гневом плохого правителя, а вместе с ним и его подданных?

— Давай считать, что я ничего не слышал!

— Ты все прекрасно слышал!

— Если я передам твои слова отцу, тебя осудят и казнят.

— Не утруждай себя, я сам поговорю с ним.

Решимость юноши произвела на бородача впечатление.

— Буря принесла нам всем много горя, и я думаю, ты говоришь так, потому что слишком расстроен.

— Спроси у отца, когда мы сможем поговорить. Я хочу увидеться с ним как можно скорее.

— Мы не друзья с тобой, Нармер, и мне нет до тебя дела. Но в такое время нам нужны твои руки. Одумайся! Забудем этот разговор, а ты должен отказаться от своей безрассудной задумки.

— Я требую встречи с главой клана.

Бородач смерил его недобрым взглядом и отступил на шаг.

— Будем надеяться, что за ночь ты остынешь. Раковина терпеть не может нарушителей спокойствия и поступает с ними так, как они того заслуживают. Живи как жил и не высовывайся, и ничего плохого с тобой не случится. Иначе…

На душе у Нармера было легко, он не испытывал и тени страха. Он осознавал, что должен сделать; выбора у него не было. Спать не хотелось, поэтому он всю ночь работал при полной луне, восстанавливая поселение.

Природа, казалось, вернулась к своим привычным ритмам, в небе сияли тысячи звезд. Но не временное ли это затишье? Спокойное течение дней нарушилось; может ли быть так, что эта катастрофа перечеркнет будущее?

Незадолго до рассвета Нармер нашел труп своей приемной матери. Очистив тело от грязи, он омыл его и похоронил. Благодаря этой внимательной и щедрой душой женщине он вырос и стал мужчиной. Она упокоится здесь, в родной земле.

Лучи жаркого солнца разбудили уцелевших. Многие оглядывались в надежде, что им приснился страшный сон. Печальная реальность удручала. Люди вставали с трудом, сожалея, что вообще проснулись.

Нармер направился к хижине Раковины. Сын вождя лежал перед порогом.

— Я хочу поговорить с правителем.

Бородач вскочил на ноги.

— Ты… Снова ты! Значит, ты настаиваешь?

— Я настаиваю.

— Подумай в последний раз, Нармер! Наш повелитель не любит тех, кто проявляет к нему неуважение, и его воля осуществляется неумолимо!

— Если он хороший правитель и поступает как надо, то иначе и быть не должно.

— Я тебя не понимаю..

— Иди предупреди отца. Я буду ждать, сколько потребуется.

Рассерженный бородач повиновался.

Нармер понимал: принято окончательное решение и обратного пути нет. Оставалось главное — открыть свое сердце.

3

Сын предводителя клана вернулся, сжимая в руке тяжелую палку, которой обычно глушили рыбу.

— Ты не передумал, Нармер?

— Нет.

— Входи. Отец согласился поговорить с тобой.

Юноша переступил порог и поклонился.

Просторное жилище Раковины было в ужасном состоянии. На восстановление уйдет немало времени и труда. Хозяин сидел на грубой циновке. Левая рука от плеча до кисти была обмотана тряпкой. Он был плохо выбрит, волосы висели паклей, взгляд устремился в пол. Раковина казался совершенно обессиленным.

— Будь краток, мой мальчик. Я хочу залечить свои раны и отдохнуть.

— Твои раны серьезные?

— Это тебя не касается!

— Это касается всех членов клана.

— Я вернул им надежду, они будут меня слушаться.

— Я потерял надежду.

Раковина посмотрел на Нармера снизу вверх.

— Опрометчивые слова… Объяснись!

— Тот, кто лишился благосклонности богов, не должен стоять во главе клана!

— Не тебе судить об этом!

— Небо, гроза, молния, ветры, вода и земля… Разве они не излили на тебя свой гнев?

— Разумеется нет, ведь я жив! И, нравится тебе это или нет, я по-прежнему предводитель клана!

— Раз так, разреши мне покинуть наши земли.

Раковина не пытался скрыть удивления:

— Ты хочешь… умереть?

— Я хочу понять.

— Понять… Но что?

— Речи богов. Если в этом бедствии повинен ты, то клан должен избрать нового вождя; если же объяснение нужно искать где-то в другом месте, я хочу найти это место.

— Но других мест не существует, Нармер! Единственное место, где могут жить люди, — это наша земля! Вне ее пределов нет ничего!

— До недавнего времени я в это верил.

— Моего слова тебе недостаточно?

Деспот с трудом поднялся и посмотрел Нармеру в глаза.

— Ты осмеливаешься обвинять меня во лжи?

— Разве боги не оставили тебя?

Предводитель клана поднял здоровую руку, в которой держал священную раковину.

— Вот символ моей абсолютной власти! Немедленно преклонись перед ней!

Нармер склонил голову.

— Ты разрешаешь мне уйти, чтобы исследовать окружающий мир?

Кровь прилила к лицу Раковины, и он заорал:

— Ты хочешь выставить всем напоказ мою слабость и занять мое место! Я уничтожу тебя, Нармер, я тебя…

Пятидесятилетний вождь хватал ртом воздух, он задыхался. Его взгляд остановился. Потом он покачнулся, выронил символ клана и повалился на пол.

Когда Нармер наклонился и подобрал реликвию, желая убедиться, что она уцелела, в хижину ворвался сын вождя с двумя помощниками, тоже вооруженными палками.

— С ним случился удар, — пояснил юноша.

— Ты убил его! — заявил бородач. — Ты заслужил самую страшную казнь!

* * *

Нармера избили и связали, а потом приговорили к смерти, даже не попытавшись выяснить, виновен ли он. Ему не дали возможности оправдаться перед остальными членами клана. Убийство правителя — ужасное преступление, поэтому выжившие в буре вынесли юноше приговор криками «Убить его! Убить!» и признали бородача своим новым вождем, владетелем священной раковины.

Привязанному к столбу на невысоком холмике посреди враждебных болот, Нармеру предстояло умирать медленно. Его заживо сожрут насекомые, он будет страдать от жажды…

И освободиться от веревок у него не было ни единого шанса. Его палачи оказались настоящими мастерами по части вязания узлов, да к тому же они пообещали вернуться и проверить, не слишком ли легко умирает их жертва.

Приговоренный неистово хотел жить, несправедливость наказания возмущала его до глубины души. Он не оскорбил богов, не сделал ничего предосудительного, а потому просто не мог примириться с такой участью. Но боль от ударов, укусы комаров, жажда и солнечные ожоги мало-помалу лишали его жизненных сил.

И вдруг рядом послышался всплеск. Если его заприметит крокодил, то может запросто откусить ногу…

Нармер привык драться, чтобы доказать соплеменникам свою силу. Но в данной ситуации одной храбрости было недостаточно.

Теперь торжествовала ложь.

— Не беспокойся, — услышал он рядом тоненький голосок. — У меня есть нож.

Лезвие из кремня не подвело. Девочка одну за одной перерезала веревки и освободила его.

— Я принесла тебе наше сокровище. Ты один достоин им владеть.

Из грубого мешка черноволосая девочка вынула священную раковину и протянула ее Нармеру.

Озадаченный юноша поднял реликвию к небу.

— Как она к тебе попала?

— Они всю ночь танцевали, чествовали нового вождя. А когда заснули, я пробралась в его хижину. Раковина не послушал тебя… Значит, клан пропадет. Тебе теперь нужно уходить, далеко-далеко.

— Ты пойдешь со мной!

Девочка задумалась.

— Без куклы не пойду! Я схожу за ней.

— Я с тобой!

— Ни за что! Они снова тебя схватят и изрубят на куски! Держись пока подальше от поселения.

Нармер последовал совету своей маленькой союзницы.

Он нашел себе убежище посреди зарослей шестиметрового папируса и наконец перевел дыхание. Разноцветная бабочка присела на его плечо, по голубому небу пролетел пеликан. Совершенно обессиленный, юноша уснул.

4

Жуткая вонь и душераздирающие крики разбудили Нармера.

Кричали птенчики в гнезде, которых, взобравшись бесшумно по стеблю папируса, пожирала генетта.

А запах… Это был запах паленой плоти.

Юноша вышел из своего зеленого убежища. Вдалеке, там, где располагалась деревня, в небо поднимались столбы черного дыма.

Прихватив с собой мешок с бесценной реликвией клана, он бросился туда, где до вчерашнего дня жил в мире и покое. Какое новое несчастье случилось по вине сына покойного главы клана, неспособного нести бремя власти?

Нармер бежал со всех ног, а потому вскоре достиг своей цели.

Зловоние было невыносимым, всюду валялись почерневшие куски человеческих тел. Самый густой дым валил от развалин хижины вождя. Там же были свалены в кучу многочисленные трупы, опознать которые не представлялось возможным. Вокруг — отрубленные головы, руки, ноги…

Нармер долго не мог прийти в себя от потрясения.

Может, его соплеменники перебили друг друга? Но нет, какая-то сила уничтожила их!

Он бросился к останкам жилища девочки и стал рыться в обломках.

Вскоре он извлек на свет маленькое мертвое тело, пронзенное стрелой. Та же стрела пробила и куклу, которую девочка прижимала к груди.

Взяв на руки страшную находку, он испустил гневный вопль.

— Боги, клянусь вам, я отомщу! Я не успокоюсь, пока не найду убийцу, и, кем бы он ни оказался, я заставлю его заплатить за свои злодеяния!

Только глава клана знал молитвы, которыми сопровождалось ритуальное погребение. Нармер довольствовался тем, что почтил добрыми словами душу ребенка, оплакал его и завернул труп в обрывки циновки. Похоронив девочку возле своей приемной матери, он обратился к высшим силам неба и земли, моля помочь ему отомстить злодею.

Никогда не забыть Нармеру маленькую провидицу, которая спасла ему жизнь…

Предсказанное ею сбылось: не вняв словам Нармера, Раковина спровоцировал истребление своего клана.

Но эта жестокость… Несомненно, на такое способны только демоны, возникшие из мрака, которым вождь был неспособен дать отпор!

То, что его предчувствия оправдались, не радовало Нармера.

Он бродил по разрушенному поселению, не понимая, что ищет. Все, кого он хорошо знал, погибли ужасной смертью, прошлого для него больше не существовало.

Удивляясь находке, он подобрал с земли странный предмет. Это было некое подобие гребня из незнакомого материала, с изображением, по всей видимости, какого-то животного. Ни у кого из членов клана Раковины подобной вещицы не было.

Враг оставил ее тут нарочно или попросту потерял?

Озадаченный Нармер внимательно осмотрел место кровавой бойни, ища другие улики.

Напрасный труд.

Со стороны широкой протоки, в нескольких шагах от крайней хижины, послышался приглушенный стон. Спустя мгновение Нармер услышал вполне явственную мольбу о помощи.

Нармер осторожно приблизился к груде черепков, некогда бывших глиняными чанами, в которых хранилась сушеная рыба.

— Спаси меня! — умолял дрожащий голос.

Юноша откинул в сторону несколько крупных черепков и увидел окровавленного нового вождя.

— Это ты, мой друг! Как я рад тебя видеть! Значит, ты спасся!

— Спасся я от тебя!

— Я бы отпустил тебя, поверь! Это было всего лишь наказание.

— Разве не ты приговорил меня к ужасной смерти, презрев правду и справедливость?

— Я не собирался тебя убивать! Я даже думал назначить тебя своим советником! Клану нужны достойные мужи, такие, как ты! Освободи меня, умоляю! У меня сломаны ноги…

— Что случилось?

— Вытащи меня отсюда, Нармер!

— Сначала расскажи!

Бородач нервно сглотнул.

— На нашу деревню напали убийцы. Устоять под их натиском было невозможно.

— Опиши их!

— Были и высокие, и низкорослые, но все они коренастые, крепкие… У них было странное оружие.

— А кто ими командовал?

Бородач ответил после небольшой паузы:

— Очень рослый, огромный, с громким голосом.

Ужасное подозрение зародилось у Нармера.

— Ты, глава нашего клана, ты сразил его?

Раненый часто заморгал, подыскивая слова.

— У меня был только посох, и…

— И ты спрятался, да? Признавайся! Ты оставил своих подданных на произвол убийц!

— Нам не по силам было справиться с таким врагом, мой друг!

— Презренный трус, ты бросил своих! Это ли не худшее предательство?

— Вместе мы возродим нашу общину! И ты будешь моим повелителем!

— Из-за тебя и твоего отца боги уничтожили клан Раковины. Пусть они решают, жить тебе или умереть.

Нармер вытащил бородача из-под обломков и пошел прочь.

— Помоги мне! — взмолился тот. — Не бросай меня!

Юноша презрел мольбы этого лжеца и труса и даже не оглянулся. Куда теперь идти? Разумеется, не к опасному морю, населенному бесчисленным множеством злобных созданий. Значит, его путь лежит на юг.

Если покойный Раковина говорил правду, там нет ничего, кроме бескрайних болот и зарослей папируса, населенных дикими зверями и демонами, от которых Нармер не сумеет себя защитить.

Но боги покарали ни на что негодного вождя, так что вряд ли стоит верить его словам. Запретив членам клана покидать границы своих владений, он навлек на них страшные бедствия.

Случившееся доказывало, что существует по крайней мере еще один клан, члены которого были настолько жестокими, что вырезали целое поселение. Что, если враги все еще рядом, и он, Нармер, попадет к ним в руки, едва начав свое путешествие в неизвестность?

Однако о том, чтобы остаться, он даже не думал.

Юноша задал дороги своим ногам.^[1] Он покинул земли клана Раковины, сгинувшего навсегда.

5

Абидос, «Слоновью гору»,^[2] все кланы считали вратами в потусторонний мир. Редко кто отваживался посетить это странное место, которым правили таинственные и никому неподвластные силы. Глава клана слонов передала свою вотчину Шакалу, чьи воины охраняли священную землю, населенную спящими в своих некрополях главами кланов, которых похоронили вместе с их оружием и украшениями. Переносимые ветром пески укрыли всеми забытые могилы, и хриплое дыхание смерти неизменно ощущалось в этих пустынных просторах, отделявших деревню от далеких холмов на линии горизонта.

Слоны нашли себе пристанище южнее, возле первых порогов Нила,^[3] предоставив охранять границы невидимого мира Первому из людей Запада, повелителю шакалов.

Стройный, быстроглазый, настолько стремительный, что, казалось, может в мгновение ока обежать вокруг земли, Шакал не покидал Абидоса, и его подданные постоянно охраняли это место. Предводитель умерших, хранитель секретов, недоступных людям, он вселял глубочайший страх в противника одним взглядом своих оранжевых глаз.

Десятки шакалов собрались вокруг своего правителя. Одни были готовы тотчас же броситься на врага, другие, в устрашающих масках, поспешили бы на помощь своим четвероногим братьям. Армия небольшая, это правда, однако ее хватит, чтобы защитить его царство. Но разве найдется безрассудный, который нападет на Абидос, рискуя навлечь на себя гнев потусторонних сил?

Не опасаясь ничего и никого, Шакал принимал у себя предводителей кланов, разделивших между собой земли Севера и Юга. После долгих и жестоких войн некоторые кланы — цапли, ежи, змеи — утратили свои позиции и довольствовались тем, что остались живы. Разделив между собой завоеванные земли, победители установили границы владений и стали избегать смертоносных стычек друг с другом. Закон был един для всех: каждый хозяин на своей земле, каждый сам за себя.

И вот совсем недавно кто-то нарушил этот закон.

После долгих уговоров Шакал убедил вождей собраться в Абидосе, заверив всех, что эта встреча не закончится побоищем.

В центре идеально очерченного круга он установил ларец, в котором хранились части тела божественной сущности, некогда убитой и восставшей из мертвых. Никто, кроме Первого из людей Запада, не смел прикоснуться к этой реликвии из страха пасть пронзенным молнией. Один вид ковчега усмирял разгоряченные умы. Всем доводилось слышать, что по приказу Шакала оттуда вырывалось разрушающее все на своем пути пламя…

Тот, кому было поручено считать сердца и судить поступки живых, открыл пути, ведущие в магический круг.

Первой прибыла повелительница клана слонов, перед ней несли эмблему клана. Пожилая, с изборожденным морщинами лицом, она шла медленно. У нее были большие уши и маленькие глаза. Ничто, казалось, не могло бы сломить ее. И все же Слониха реально оценивала свои силы и горько сожалела о том, что дети у ее подданных рождаются все реже. С каждым годом ее клан становился все малочисленнее. Слишком много смертей, недостаток пищи… Мир для нее — большая удача. Предводительница клана опасалась, что, если снова начнется война, все ее сородичи погибнут, ведь противник был очень силен…

Когда Слониха заняла место, указанное ей Шакалом, рев слона, ее сопровождавшего, нарушил тишину в Абидосе. Огромный страж объявлял всем, что он на посту.

Явился и глава клана быков в сопровождении повелительницы клана аистов. Владения обоих кланов находились в северных областях Египта. Даже будучи главой клана и всеми признанной в этом качестве, Аистиха, чей разум преодолевал пространство и воспринимал послания богов, никогда не принимала решений, не посоветовавшись с внушительным Быком. Склонная к размышлениям, Аистиха не выносила ссор и громких споров. Ей удалось убедить своего вспыльчивого и воинственного соседа довольствоваться собственной землей, на которой он, предводитель стада диких быков, был абсолютным властелином. И горе тому, кто осмелится обратить на себя их гнев…

Шакал предложил им расположиться рядом. Повелителям Севера не понравилось бы, если бы их разлучили.

Бык пребывал в расцвете сил — квадратноголовый, с массивной шеей, широкой грудью и крепкими ногами. Один только вид его мускулов охлаждал пыл возможного противника, а тяжелый взгляд, властный и полный едва сдерживаемой ярости, заставлял недовольных проглотить свое недовольство.

«Слониха прибыла первой, — подумал Бык. — Наверняка хотела заключить с Шакалом секретный договор. Эти двое всегда злоумышляют у нас за спинами…»

Он устремил свой взгляд на мужчину с головой собаки.

— Было ли что-то решено без моего ведома?

— Разумеется нет, — ответил Шакал. — У меня нет власти над кланами, моя роль — не допустить столкновений на нашей сегодняшней встрече.

Аистиха кивнула в знак одобрения, и Бык почувствовал облегчение. Однако он по-прежнему опасался Слонихи с ее мудростью и ее ловкого пособника Шакала.

Знамения возвестили о прибытии Льва, вселяющего страх властителя, который благодаря своей армии бывалых воинов и орд хищников подчинил себе большие территории на Юге. С пышной шевелюрой, атлетически сложенный Лев обладал низким голосом и имел величественную осанку.

— Приветствую всех собравшихся!

Ему поклонились, как равному.

Когда Шакал проводил Льва к предназначенному ему месту, тот на мгновение остановился, желая убедиться, что его достоинство не будет ущемлено. По пути они с Быком успели обменяться враждебными взглядами. Со дня заключения договора о ненападении они не встречались, однако их взаимная ненависть по-прежнему была очевидна. На высокомерную улыбку Льва Бык ответил свирепым взглядом, ноздри его раздувались от ярости.

Прибытие Орикса погасило конфликт в зародыше. Высокий, крепко сложенный и отчаянный, он руководил мстительным кланом, которому принадлежали не слишком обширные территории на Юге. Длинные остроконечные рога лучших подданных Орикса не раз вспарывали брюхо львицы, и никому не хотелось столкнуться с ними в пылу битвы Высоко подняв голову, он по очереди осмотрел собравшихся.

Шакал предложил ему сесть.

— Я заставил вас ждать? — нервно спросил Орикс.

— Ты пришел не последним, — отметила Слониха.

— Вы уже начали?

— Являясь распорядителем сегодняшней встречи, разве мог я совершить такой промах? — отозвался Шакал.

Все закивали.

— Значит, мы должны дождаться тех, кто опаздывает? — спросил Лев.

Появление Газели прервало начавшиеся бурные дебаты. Стройная, легкая, с искусно подкрашенными миндалевидными глазами, повелительница самого малочисленного из южных кланов, у которой не было ни оружия, ни воинов, очаровала собравшихся одним своим видом. Она казалась хрупкой и безобидной, однако разве не благодаря ее способностям вести переговоры стало возможным длящееся по сей день перемирие? Ее голос, ласковый и мелодичный, был способен унимать треволнения. А когда она шла своей грациозной танцующей походкой, от нее невозможно было отвести глаз. Газель была и оставалась вечной девушкой с сияющим лицом и взглядом, полным любви и сострадания. Своим беззащитным подданным она преподавала искусство дипломатии.

Даже Бык при всей своей воинственности не мог противостоять очарованию этого создания, воплощения красоты и грации. Лев тоже смотрел на нее как завороженный.

Газель села на то место, которое ей указал Шакал, которого ее появление тоже не оставило равнодушным.

Теперь только два места пустовали.

Оставалось дождаться Крокодила, главу огромного южного клана безжалостных хищников, и Раковину — вождя крошечной общины, обитавшей в болотистой местности на Севере.

— Они не придут, — заявила Аистиха.

Сказанное озадачило собравшихся. Каждый предводитель клана был наделен сверхъестественной силой, единившей его с богами. Аистихе были открыты тайны времени. Она умела улетать в неведомое и возвращаться.

Никому не пришло в голову усомниться в ее словах.

— Раз так, эта встреча бесполезна, — заявил Бык.

— Мне нужно сообщить вам нечто очень важное, — заговорил Шакал. — Поэтому я обратился к вам с просьбой прибыть в Абидос, под мою защиту.

— Мы слушаем тебя, — промолвил Лев.

6

— Я не знаю, почему отсутствует Крокодил, но мне очень жаль, что его нет с нами, — сказал Шакал.

— А я знаю! — заявил Орикс. — По своему обыкновению, он не желает иметь никаких дел с другими кланами, в том числе и вести с ними переговоры. Благодаря своему магическому дару Газели удалось добиться от него согласия соблюдать мир, но официально он так и не признал наших договоренностей.

— Именно так, — согласилась Слониха. — Но, по крайней мере, он их уважает.

— Из страха перед моей армией он занял выжидательную позицию! — заявил Лев.

— Неужели он не боится Слонихи и Быка? — уязвил Льва Орикс.

Тот пожал плечами. Аистиха улыбнулась.

Шакал сказал негромко:

— Место Раковины навсегда останется незанятым.

Орикс вздрогнул.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Кланы разделили между собой Север и Юг и приняли на себя обязательство больше не воевать друг с другом и не покидать свою территорию. Кто-то нарушил соглашение.

— Нарушил? Как? — удивился Бык.

— Клан Раковины уничтожен, — пояснил Шакал.

Установилась тяжелая тишина.

Ее нарушил Лев:

— Это… Ошибки быть не может?

— К сожалению, нет. Бродячий пес из тех мест первым принес эту новость, и я послал туда своего помощника.

— Кто же уничтожил клан Раковины? — спросил Бык.

— Закономерный вопрос.

— М-м-м… И каков же ответ?

Взгляд оранжевых глаз Шакала пробежал по лицам глав кланов, поочередно останавливаясь на каждом.

— Ответа я не знаю. Но кому-то из вас правда наверняка известна.

Бык выругался, Аистиха опустила глаза, Слониха распрямила плечи, Орикс беспокойно заерзал, Лев отвернулся, Газель погрустнела.

— Зачем вырезать целый клан, нарушая тем самым обет, данный перед богами, и кто повинен в этом? — продолжал Шакал.

— Сомневаюсь, что виновник признается сам, — сказала Слониха.

— Было ли найдено на месте что-либо указывающее на злоумышленника? — спросил Орикс.

— Ничего, — ответил Шакал. — Поселение сожгли вместе с трупами. Нападавшие действовали с редкостной жестокостью.

— Думаю, не стоит искать убийцу далеко от места преступления, — предположил Лев. — Клан Раковины жил на севере…

Лицо Быка побагровело, он сжал кулаки и встал:

— Ты осмеливаешься обвинять меня?

— Робкая Аистиха, твоя преданная почитательница, не приемлет насилия. Ты же, в отличие от нее… Если бы несчастный Раковина совершил ошибку, не выказав тебе должного уважения, он заплатил бы за это жизнью.

Видя, что Бык готов наброситься на Льва, Шакал поспешил вмешаться:

— Я пообещал вам, что ни перепалка, ни ссора не осквернят это священное место! Если потребуется, я вызову огонь из таинственного ларца!

Бык и Лев отнеслись к угрозе со всей серьезностью. Гневно сверкая глазами, Бык заявил своему противнику, смотревшему на него с некоторым пренебрежением:

— Мне хватает моей земли, и никто не может упрекнуть меня в том, что я не выполняю наши соглашения! Моя армия сильна, мои воины никого не боятся, это правда. Но разве кто-то жаловался на них с того дня, как мы заключили перемирие? Лев не сможет сказать этого о своих! Разве не нападали его подданные на членов клана Орикса?

— Оплошность слишком рьяной львицы, не более того! — заявил Лев. — Мы объяснились, и все устроилось. Что до меня, то зачем бы мне завоевывать жалкий клочок земли Раковины, затерянный посреди негостеприимных болот?

— Речь идет не о завоевании, — возразил Орикс. — Это была еще одна демонстрация силы!

Лев напрягся.

— Не провоцируй меня, Орикс! Иначе я…

— К чему приведут эти споры? — вступила в разговор Газель. — У нас с Аистихой нет оружия. Слониха никогда не бывала в болотистых краях Севера, как и Орикс. И объяснения Быка и Льва мне тоже кажутся приемлемыми.

— В таком случае, — заключила Аистиха, — виновником может быть только тот, кто отсутствует на сегодняшней встрече, — Крокодил. Хотя он и владеет обширными территориями на Юге, вместе со своими чудовищами он вполне мог пробраться в северные области.

— Неужели ты предчувствовала это? — удивилась Слониха.

— Магия Крокодила настолько сильна, что она мешает мне видеть ясно. У реки бесчисленное множество рукавов и протоков, Крокодил мог подобраться к деревне Раковины, чьи подданные не смогли выдержать натиск врага.

— Идеальный кандидат для обвинения, — насмешливо заметил Лев.

— Разве его отсутствие — не свидетельство вины? — спросил Орикс.

— Крокодил не желает приходить на наши встречи, но разве этого достаточно, чтобы обвинить его? Настоящий убийца, если он сейчас среди нас, на это и рассчитывал.

— Кланы — одна из форм выражения воли богов, — напомнил Шакал. — Нам хватило мудрости прекратить войны и разделить между собой страну.

— При условии, что отныне все останется как есть! — вмешался Бык. — Земли Раковины по праву принадлежали ему!

— Поэтому-то положение и представляется таким серьезным! Разве не ставит исчезновение одного из кланов под сомнение установившееся хрупкое равновесие? И я, который считает сердца,^[4] я узнаю правду. Виновный понесет наказание.

— А мы пока не будем ссориться и сохраним гармонию, достигнутую ценой многих усилий, — предложила Газель. — Два наших священных города, Буто^[5] на Севере и Нехен^[6] на Юге, должны быть сохранены. Если они будут опустошены, боги покинут наши края, и кланы канут в небытие.

— Буто не принадлежит мне, — проворчал Бык, — и я вовсе не собираюсь его завоевывать.

— Мои подданные пролетают над ним, но никогда там не садятся, — уточнила Аистиха. — Священный город Севера был и останется святилищем.

— Священный город Юга тоже! — с возмущением подхватил Лев. — Мой клан как следует охраняет его.

— Я встану на пути у того, кто захочет напасть на Нехен, — твердо произнесла Слониха.

— Нехен обеспечивает спокойствие Юга и независимость наших кланов, — заметил Орикс. — Никто из нас и не помышляет о том, чтобы захватить его, даже Крокодил!

— Утешительные слова! — сказал на это Шакал. — И все же кто-то стер с лица земли клан Раковины. Так почему же этому злодею не напасть на священные города?

— Если пожелаете, я отправлю один из своих полков охранять Буто, — предложил Бык.

— Я возражаю! — вскричал Лев. — Твои войска выйдут за пределы своей земли и станут контролировать новую территорию. Этот маневр — объявление войны Югу, поскольку изменение существующего положения вещей равнозначно нарушению мира.

— Возможно, стоит сформировать из членов разных кланов защитный гарнизон? — спросила Газель.

— Об этом не может быть и речи, — отрезал Орикс с раздражением. — «Каждый — у себя, и каждый — за себя» — таков наш закон.

— Встреча закончена, — решил Лев. — Судьба нанесла нам удар, что ж, смиримся с ее приговором. Пускай Шакал продолжает свое расследование и предоставит нам доказательства. Если таковых не найдется, забудем об этой драме и позаботимся о том, чтобы сохранить собственные кланы.

— Согласны ли вы поручить мне роль посредницы в ведении переговоров? — спросила Газель. — Вне всякого сомнения, нам придется принимать новые совместные решения.

Слониха кивнула, остальные последовали ее примеру.

— Лучшее решение — больше никогда не собираться, — заявил Орикс и быстрым шагом первым покинул место встречи.

За ним последовал Бык в сопровождении Аистихи. Проходя мимо Льва, он зло посмотрел на него, а тот в ответ — надменно.

— Ты оскорбил меня, Лев! Я тебе это припомню.

Между ними встала Слониха. Из уважения к ней предводители воинственных кланов решили не вступать в открытый конфликт. Повернувшись друг к другу спиной, они пошли в разные стороны. Пожилая дама медленной поступью вышла за переделы магического круга.

— Тебе предстоит нелегкая задача, — сказала прекрасная Газель Шакалу.

— Твоя, боюсь, и вовсе невыполнима!

— Я сделаю все, чтобы не допустить войны.

Собравшиеся в некрополе шакалы Абидоса душераздирающе завыли.

7

Единственный уцелевший из сгинувшего навсегда клана Раковины, Нармер умел выживать на этих недружественных землях — среди высокого тростника, болот и протоков, населенных опасными существами.

К величайшему удивлению юноши, стоило ему пересечь границы владений клана, как появился ибис и повел его за собой, указывая безопасные места, где можно было напиться. Всем известно, что эта крупная птица утоляет жажду только чистейшей водой. Нармер пил молоко папируса, ел мякоть дробленых стеблей, и эта пища давала ему достаточно сил. Умелый рыбак, он время от времени разнообразил свою трапезу рыбой. Он смастерил себе острогу, садок и вершу и с легкостью находил места, где водились крупные экземпляры.

Эта обширная спокойная заводь показалась ему именно таким местом.

На поверхности воды появилась легкая рябь. Нармер тихонько приблизился и увидел крупную тилапию, охранявшую свое круглое гнездо с икрой. Терпеливый, хотя и проголодавшийся, он какое-то время наблюдал за движениями своей будущей добычи. Это был самец — оливково-коричневый, с красными плавниками и хвостом.

Попросив у рыбы прощения, Нармер нанес удар. Острога пронзила тилапию. Юноша изжарил ее на медленном огне и с удовольствием съел. Обычно все самое вкусное уходило на стол главы клана Раковины, его семьи и членов Большого совета.

Нармер наслаждался этой нечаянной свободой, приобретенной слишком дорогой ценой. Однако воспоминания о жестоко убитой маленькой провидице преследовали его, равно как и вопросы: кто уничтожил его клан и почему? И как ему найти убийц?

По прошествии нескольких дней он получил доказательства того, что Раковина врал, — мир вне пределов территории клана существовал, однако Нармер начал в нем разочаровываться. Пейзаж был довольно однообразным и ненамного отличался от привычного. И тем не менее боги жестоко покарали тирана, чья гибель повлекла за собой исчезновение целого клана.

Ответы на все вопросы следовало искать не здесь, путь к ним только начинался у места побоища. Отныне его жизнь была посвящена поискам правды, а значит, у него не было права уступать усталости. Рано или поздно он найдет верную дорогу.

Сгущались сумерки, когда странный шум в небе заставил его поднять голову.

Ошарашенный Нармер стоял и смотрел, как туча крылатых змеев затмевает собой последние лучи солнца. Навстречу им поспешили ибисы и, благодаря силе своих крыльев и точным ударам клювов, обратили чудищ в бегство.

Одно из них покинуло стаю и село на землю в десяти шагах от юноши. Своими красными глазами змей уставился на возможную добычу.

Чувствуя себя совершенно беспомощным перед этим порождением тьмы, Нармер даже не думал убегать. Словно завороженный, он стоял и смотрел, как чудище бьет крыльями, выгибает невероятно длинную шею и щелкает зубастой пастью.

В тот момент, когда змей изготовился для фатальной атаки, ибис, который вел Нармера, молнией мелькнул на фонеоранжевого закатного неба и пронзил своего противника, чья черная кровь обожгла землю.

Птица обернулась к своему подопечному.

Нармер каким-то образом слышал голос этого удивительного создания:

«Огромный океан населен бесчисленными формами жизни. Земля — не более чем островок суши, созданный богами в первое утро творения. Тебе суждено покинуть страну вод и познать реальность своего мира. Эти крылатые чудища — наименьшая из его опасностей. Приготовься к другим испытаниям и найди в своем сердце силу их преодолеть. А если не найдешь — сгинь в небытие!»

Ибис улетел.

От трупа змея не осталось и следа. Нармер какое-то время не мог прийти в себя. Полная луна освещала его и окружающее пространство. Хватит ли у него сил и мужества, чтобы бросить вызов неизвестности? Быть может, лучше вернуться на свои земли и попытаться отстроить поселение? Этим походом он доказал себе, что сможет выжить в одиночку. Убийцы соплеменников вряд ли вернутся на место своего преступления, и он, Нармер, привыкнет к одиночеству и будет жить в безопасности.

Но в таком случае он нарушит обещание, данное маленькой провидице! С полным на то правом умершая будет терзать его душу, не давая ни минуты покоя. Отказавшись от поисков правды, он докажет тем самым, что еще хуже покойного Раковины…

И Нармер стал смотреть на неисчислимые звезды.

Ненадолго закружилась голова, но потом он отпустил свою душу прогуляться среди сияющих на небе фигур. Разве не являются они дверями, сквозь которые приникает потусторонний свет и касается земли? Понемногу он стал различать очертания фигур. Создавалось впечатление, что чья-то гигантская рука начертала план, в котором были не только линии, но и объемные формы.

И снова у него закружилась голова. Может, он пытается перейти границу земель, куда человеку путь заказан?

Внезапно небо заплакало звездами. Упав в ближайшую заводь, они превратились в рыб. На глазах у Нармера они резвились, впитывая серебристый лунный свет, а потом вдруг вернулись на бескрайний небесный свод и засияли на своем изначальном месте.

Порождает ли жизнь звезды, которые потом питают небесный поток? Люди и все остальные живые существа, появились ли они из воды, пролившейся с небес?

В поселении клана Раковины Нармер не задавался подобными вопросами. Не отправься он в этот поход, он бы так и не осознал, сколько тайн его окружает. Отныне каждую ночь он будет разговаривать с небом…

* * *

Бесконечные болота исчезли, уступив место водяным карманам, довольно обширным. На смену непроходимым зарослям папируса пришла травянистая саванна с островками густого кустарника, которого Нармеру прежде видеть не доводилось.

Наконец он покинул пределы своего мира. Пейзаж наконец изменился, и его взору открылись невиданные земли. Но как знать, населены они или пустынны? Опасные животные не упустят случая напасть на чужака, и простой остроги будет недостаточно, чтобы дать им отпор.

Нармеру понадобилось немало времени, чтобы глаз привык к этой необычной местности. Его охватил сильный страх, и он замедлил шаг. Вскоре он понял причину этого страха: не было слышно пения птиц, небо казалось пустым, стояла непривычная тишина. Этот край выглядел безжизненным, он словно бы спал смертельным сном.

Ускорить шаг, чтобы побыстрее пересечь это пространство, он не решался — это привело бы к потере бдительности. А он чувствовал, что опасность рядом.

Выйдя из зарослей кустарника, он увидел ее.

Человеческое существо — сгорбившееся, с испачканными в грязи ногами. Одетое в лохмотья, с непокрытой головой, грязное, оно рылось в траве.

Ощутив его присутствие, оно обернулось и увидело Нармера.

Женщина.

Некрасивая, морщинистая, со слипшимися волосами и отвисшими грудями. Она словно окаменела.

Юноша направился к ней.

— Прочь, вор, или я тебя убью!

8

«Если это колдунья, мне от нее никуда не деться, — подумал Нармер. — Но, может, она не опасна и просто старается меня напугать. Выбора нет, остается только идти вперед!»

Замарашка бросилась было наутек, но оступилась и упала.

Юноша догнал ее и протянул руку, помогая подняться.

— Ты хочешь украсть у меня мои травы!

— Даже не думал!

— Что тогда тебе нужно?

— Я иду из тех мест, что очень далеко отсюда, и я заблудился.

Гноящиеся глаза замарашки посмотрели на него с глубочайшим удивлением.

— Не может быть! Сюда никто не приходит.

— Из-за крылатых змеев?

— Ты… ты их видел?

— Ибисы их прогнали.

Замарашка от изумления едва не упала снова. Нармер вывел ее на сухое место и они присели у корней истощенного деревца.

— Ты правда все это видел, мой мальчик?

— Так же, как вижу сейчас тебя.

Замарашка глубоко вздохнула, и это был вздох, выражавший огромное облегчение, как будто она освободилась от непосильного груза.

— Расскажи подробнее!

Нармер подчинился. Бедная женщина жадно внимала его рассказу.

Потом у нее на лице отразилось беспокойство.

— Но как ибисы осмелились? Ведь их клан давно исчез… Эта победа, скорее всего, не понравится Быку.

— А кто это?

— Ты никогда не слышал о Быке? Значит, и вправду пришел издалека. Он — глава могущественнейшего из кланов.

— Ты тоже из его людей?

— К несчастью, нет. Этот край проклят, и только я одна уцелела. Скажи, у тебя есть еда?

Замарашка посмотрела на мешок Нармера.

— Нет, еды у меня нет, — с сожалением ответил он.

— А там у тебя что?

Юноша показал разочарованной женщине священную раковину и гребень, который подобрал на месте побоища.

— Тебе знаком этот материал?

Она пощупала гребень.

— Нет.

— А животное, которое на нем изображено?

— Тоже нет. Но и у меня есть свои секреты! Если ты поможешь мне собрать растения, один я тебе открою.

— Мы найдем себе лучшую еду!

Ее глаза широко распахнулись от удивления.

— Ты насмехаешься надо мной, мой мальчик?

— Должна же быть рыба в местных водоемах!

— Но ее не поймать!

— А я все-таки попробую!

С помощью своих снастей Нармеру удалось поймать остроносую щуку. Замарашка ела жареную рыбу так торопливо, что благодетелю остался лишь маленький кусочек.

— Я смастерю для тебя вершу и научу ею пользоваться, — пообещал он.

Из своих лохмотьев женщина извлекла мешочек с сухой травой.

— Натирай тело полынью, — посоветовала она, — и насекомые и змеи нетронут тебя. Я до сих пор жива только благодаря этому. Так ты сможешь живым и невредимым вернуться на свои земли.

— Но моя земля опустела, и я хочу найти чудовищ, которые уничтожили мой клан.

Замарашка стала грызть щучью голову.

— На твоем месте я бы забыла об этом. Твои соплеменники наверняка навлекли на себя гнев Быка, а его солдаты не оставляют своим соперникам ни единого шанса.

— Он правит всеми окрестными землями?

— Он вырезал несколько кланов, за исключением клана Аистихи. У нее нет оружия, и она подчиняется Быку. А поскольку она слышит речи незримых, он щадит ее. Единственное место, которое не может завоевать Бык, — священный город Буто, населенный богами. Им он не решается бросить вызов из страха потерять свою мощь.

— А почему ты живешь здесь?

— Мне хочется спать. У меня крошечная хижина, и я не могу предложить тебе кров. Скажи, завтра ты снова станешь ловить рыбу?

— Ты ответишь на мой вопрос?

— Тебя могут сожрать насекомые! Держи, это мое последнее сокровище.

И замарашка подала Нармеру старую рыбачью сеть, служившую ей москитной сеткой. Перед тем как заснуть, он долго смотрел на небесный свод и нашел путь меж звездами.

* * *

— Эта рыба еще лучше! — воскликнула замарашка, хватая кусок новой щуки. — Мой мальчик, ты подарил мне последнюю радость в жизни! Моя смерть уже близко, но я встречу ее без страха. Моя спина согнулась, руки не слушаются, ноги вот-вот откажут… Я с трудом перевожу дух, да и вижу словно сквозь туман. И выносить одиночество становится все тяжелее.

— У тебя была семья?

Морщинистое лицо осветила невеселая улыбка.

— Мои родные имели глупость встать на пути у диких быков! Несколько мгновений — и я потеряла их всех. Мужа, детей, сестер, брата… Всем вспороли животы и затоптали. И остальные жители деревни умерли так же. Я упала в грязь, и меня истоптали копытами, но, к несчастью, я выжила. А потом Бык проклял эту землю.

— Но почему ты осталась здесь?

Болезненные воспоминания бередили душу замарашки.

— Когда исчезнет луна, душа покинет мое тело. Хватит ли тебе терпения кормить меня до тех пор, пока это случится? Я так изголодалась…

Нармер кивнул, соглашаясь.

* * *

Холодный ветер пригибал к земле кустарник и поднимал тучи пыли. Сегодня поймать рыбу будет нелегко… Замарашки не было видно, и Нармер решил, что она еще не выходила из своей хижины.

Он нарвал полыни, разжег огонь и смастерил вершу. Бледные лучи солнца пытались прорваться сквозь тучи. Обеспокоенный юноша переступил порог жалкой хижины.

Женщина лежала неподвижно, взор ее помутился. Было очевидно, что она испытывает мучительную боль.

— Ты… Ты поймал рыбу?

— Погода сегодня плохая.

— Это неважно. Я скоро покину эту тюрьму… Но ты, ты останешься! Отсюда нельзя убежать, мой мальчик! Ветер принес блуждающих духов с болот, и от них, ненасытных, никому не скрыться! Остается Юг… Но не ходи туда!

— Чего мне бояться?

— Долины Преград. Те, кто пытался перейти ее, не вернулись. Оставайся здесь и, как и я, просто дай течь своим дням и ночам. Скоро оцепенение овладеет тобой, у тебя не будет надежд и планов, и ты смиришься со своей участью.

Замарашка повернулась на бок, поджала ноги и уснула последним сном.

Нармер вышел из хижины. Ветер усилился, стало холоднее.

В конце концов блуждающие духи болот почти рассеялись и вернулось тепло. Однако путешественник не собирался возвращаться на место своего поселения. Ему придется пересечь опасную долину, пусть даже и с риском там погибнуть. Будущее, которое предсказывала ему умершая, представлялось страшным.

Нармер натер тело сухой полынью, взял мешок со священной раковиной и странный предмет, потерянный убийцами, и решительным шагом направился к Долине Преград.

9

Дух повелительницы клана аистов в сопровождении верных ей подданных парил над пространными землями Севера. Она досконально знала эти территории, полноправными хозяевами которых были дикие быки, умевшие искусно прятаться и бесшумно нападать на противника.

Разве смогли бы немногочисленные воины Аистихи дать отпор солдатам Быка? Кланы, возомнившие, что могут его победить, исчезли навсегда. Подчинившись, Аистиха получила в распоряжение небольшой участок в юго-западной части дельты Нила, вблизи пустыни, из которой временами являлись кочевники. Зная репутацию Быка, защитника, внушающего страх, они не осмеливались напасть на поселение клана аистов.

Лишенные оружия, Аистиха и ее подданные довольствовались малым. Природа щедро снабжала их рыбой и целебными травами. Аистиха умела готовить снадобья и часто исцеляла солдат Быка, раненных в жестоких боях за самку.

Она старательно выполняла данные ей поручения и благодаря этому могла жить спокойно. Как долго продлится это чудо? В любой момент Бык мог принять решение завоевать их плодородную землю и уничтожить клан аистов.

Разведчики опустились на землю перед хижиной своей повелительницы, и она выслушала их рассказ не проронив ни слова.

Нужно было как можно скорее поставить в известность Быка.

* * *

Укрепленный лагерь Быка был огорожен высоким забором из заостренных кольев. Внутри загородки находился хлев, в котором глава клана лично растил лучших бычков, обучая их сражаться. Сам Бык жил в просторном тростниковом жилище в несколько комнат; члены его штаба и их семьи тоже имели в своем распоряжении просторные хижины. Придворный повар, весьма уважаемый член клана, ежедневно готовил пищу в огромных количествах, в том числе блюда из хорошо откормленных быков.

На этот лагерь невозможно было напасть неожиданно. Десятки часовых бродили по поросшей травой саванне, стада быков со смертоносными рогами разорвали бы в клочья вероятного агрессора. Стремительные, способные передвигаться почти бесшумно, они представляли собой боеспособную армию, преданную своему повелителю.

Одной лишь Аистихе было дозволено ходить по земле Быка и пересекать границы лагеря. Какую опасность могла представлять собой эта хрупкая женщина? Охранники потешались над ней до того самого дня, когда она исцелила их огромного собрата, страдавшего от ужасных болей в животе. Как и остальные главы кланов, Аистиха обладала сверхъестественными способностями, и презрительное отношение к ней влекло за собой наказание.

Тяжелая двустворчатая дверь отворилась, и солдат побежал уведомить Быка, который как раз заканчивал обильную трапезу, о появлении Аистихи.

Гостью он принял очень радушно.

— Присаживайся, прошу, и поешь со мной!

— Спасибо, я не голодна.

— Друг мой, так можно и вовсе с голоду умереть!

— Мои посланцы облетели твои земли.

— И что же?

— Никто не пытался проникнуть на твою территорию.

— Великолепно! Лев — просто хвастун, у него не получится объединить кланы Юга, чтобы пойти против меня.

— Случилось нечто необычное.

Бык нахмурился.

— Орикс?

— Нет. Ибисы прогнали крылатых змеев, которые убивают все живое на проклятых тобой землях.

— Но ведь я уничтожил их клан! Неужели они осмелились проникнуть в Долину Преград?

— Нет, там все по-прежнему. И еще новость: единственная, кто выжил в той мятежной деревне, замарашка, умерла. Ибисы разлетелись кто куда — они не претендуют на опустевшие территории.

Бык задумался.

— Это и вправду странно. Значит, ибисы не извлекли пользы из своей победы?

— Никакой пользы.

— Может, они действовали по наущению Льва?

— Если бы это было так, его войска уже ступили бы на твои земли.

— Ты считаешь, это он виновен в исчезновении клана Раковины?

Аистиха опустила голову.

— Если я выскажу то, что меня тревожит, то, возможно, вынесу себе смертный приговор, но я не умею лгать. Будь все как раньше, я бы смогла тебе ответить. Но со дня той встречи в Абидосе мой духовный взор затуманился. Произошло что-то очень важное, но я не знаю, что именно.

— Лев хочет завоевать Север, я уверен в этом!

— Его армия не больше твоей, он плохо знает эту местность, у него нет шансов на успех.

— Тщеславие ослепляет его.

— Ему понадобится поддержка Слонихи и Орикса. Она откажется, а Орикс станет рьяно защищать свою независимость.

— Твои вроде бы обнадеживающие речи не вселяют в меня уверенности. Исчезновение клана Раковины, победа над крылатыми змеями, твоя неспособность услышать слова богов… Это все — знаки надвигающейся катастрофы! Но кто бы ни рискнул напасть на меня, он об этом пожалеет!

* * *

Убежав от матери, маленький теленок заблудился и не знал теперь, как ее отыскать. Сперва эта выходка показалась ему забавным приключением, но на самом деле это был настоящий кошмар. Испуганный, он решил перейти через протоку и ступил копытцами на прибившийся к берегу ствол дерева.

Теленок понятия не имел о том, как мастерски умеют маскироваться крокодилы. Лжедерево скользнуло в сторону, открылась пасть, и смертоносные зубы вцепились в подколенные жилы жертвы, которую крокодил поспешил утопить, — чтобы мясо стало помягче.

Глава клана с удовольствием созерцал это представление, предвкушая отличный ужин. Каждый подданный отдавал ему часть добычи, и никто не осмеливался увильнуть от этой обязанности. С выпирающим носом, неуловимым взглядом, низким лбом и толстой кожей, Крокодил производил впечатление вечно спящего.

Опасная иллюзия.

В одно мгновение Крокодил просыпался и наносил удар с молниеносной скоростью. Множество хвастунов пожалело о своей безрассудности, и никто не взялся бы считать, сколько смертей на совести у этого хищника. Убивать для него было чем-то вполне естественным, и делал он это без колебаний и угрызений совести. Он охотно выходил за границы своих земель, признанных другими кланами, главам которых приходилось закрывать на это глаза.

Однако на открытый конфликт Крокодил не шел из опасения, что противники могут объединиться. Он предпочитал держаться в стороне, однако его враги пребывали в постоянном страхе перед возможным нападением. Пока его боятся, повелитель рептилий сохранит и свою территорию, и свои богатства…

Однако повод для беспокойства все-таки существовал — встреча в Абидосе, на которой он отказался присутствовать. Крокодил терпеть не мог все эти собрания говорунов и пребывал в уверенности, что основная их цель — заманить его в ловушку. Не вняв заверениям Шакала, он отказался встречаться с этими заговорщиками, думавшими лишь о том, как бы ему навредить.

Один из помощников склонился перед своим господином.

— Ты собрал сведения?

— Я попытался.

Губы Крокодила тронула загадочная улыбка.

— И преуспел?

— Я рассчитывал на члена клана Орикса, но он, к несчастью, стал жертвой стаи львиц.

— Иными словами, они его разоблачили.

— Нет никакой уверенности… Может, он совершил оплошность.

— Ты смеешься надо мной?

— О нет, мой господин!

— Что же ты узнал?

Подчиненный заговорил запинаясь:

— Ничего конкретного… Создается впечатление, что положение вещей не изменилось.

— Значит, встреча глав кланов закончилась ничем?

— Именно так, мой господин.

— Замечательно, друг мой!

Крокодил обнял своего подчиненного за плечи.

— Ты отлично поработал, я тебе за это признателен. Хочешь увидеть нечто чудесное?

— Это было бы для меня большой честью!

Крокодил никогда не спал две ночи подряд на одном месте. У него не было постоянного пристанища, и он появлялся внезапно то тут, то там, чтобы посмотреть, что поделывают его подданные.

Он привел своего помощника к заводи, на поверхности которой плавали гниющие части растений. Из середины водоема на них смотрели два глаза.

— Великолепный самец, — прошептал Крокодил почти растроганно. — Хлопни в ладоши!

Помощник Крокодила замер в сомнении.

— Чего ты ждешь, друг мой?

Тот, нервничая, повиновался.

Появившись на поверхности зеленых вод, огромный крокодил распахнул свою пасть.

— Великолепен, ты не находишь? Я сделаю его своим генералом. Такие размеры, такая жестокость, такой талант атаковать внезапно… Чего еще можно желать? Не хочешь ли его погладить?

Помощник оцепенел.

— Я… Я не обладаю вашими магическими способностями…

— Ты боишься?

Несчастный задрожал.

— Я не могу, мой господин.

— Я доверял тебе полностью, друг мой, но ты разочаровал меня. Я хотел знать, о чем говорили на той встрече в Абидосе, но из-за твоей некомпетентности до сих пор пребываю в неведении. Это, конечно же, раздражает, ты со мной согласен?

— Умоляю, простите меня, мой господин! Позвольте мне попытаться снова, вы будете довольны!

— Мне нравится твоя решимость!

Помощник сдержал вздох облегчения.

— Управлять кланом — нелегкое дело, — продолжал Крокодил. — Мы окружены врагами, которые желают нас уничтожить. Малейшая оплошность — и мы все окажемся в опасности. Разве ты так не считаешь?

— Вы могущественны, и под вашей властью мы живем спокойно!

— Мое могущество… Ты сам озвучил главное. Если в нем усомнятся, наше существование окажется под угрозой. И ты допустил этот промах.

Помощник побледнел. Он старался избежать грозного взгляда Крокодила.

— Просто небольшая задержка…

Стремительный и жестокий, глава клана столкнул своего помощника в воду. Пасть гигантского крокодила поглотила голову приговоренного, и с сухим щелчком его челюсти захлопнулись, выпуская в воду поток крови.

Глава клана ненавидел неспособных.

Моментально забыв про бездарного подданного, он стал придумывать план, который позволил бы разузнать, что замыслили против него в Абидосе эти заговорщики.

10

Амиур угрожающе уставился на Нармера. Его грудные плавники были снабжены ядовитыми иглами, и их уколы вполне могли привести к смерти того, кто решился бы напасть на амиура. Эта рыба умела выживать вне воды благодаря своему наджаберному органу, поэтому ее называли также и «та, что дышит». Кроме того, она умела перемещаться из одного водоема в другой. Нармер решил последовать за своим покровителем из мира животных, наделенным способностью преодолевать любые препятствия.

Амиур привел его к узкому каналу, тянущемуся через выжженную равнину. Нармеру предстояло пересечь ее и попасть в узкую долину, лежащую между двух красноватых холмов.

В Долину Препятствий.

Взгляды рыбы-кошки и юноши встретились. Нармер еще раз прочел в ее взгляде предостережение и ощутил уверенность в том, что и с этим ему обязательно нужно справиться. Вздумай он повернуть назад, он тем самым обрек бы себя на медленную смерть в этом враждебном месте и не нашел бы убийц своих соплеменников и маленькой провидицы.

Но удастся ли ему выбраться невредимым из этой западни?

Амиур скользнул в воду и исчез. На небе собрались тучи, скрыв солнце. Неизвестно каким образом опустившиеся сумерки пожрали дневной свет, умолкли птицы.

У юноши от страха стал комок в горле. Вот и первое препятствие! Боязнь удушья, желание убежать, как-то избавиться от стеснения в груди… Чтобы успокоиться, Нармер лег на землю и закрыл глаза.

Это недоброе место внушало ему отвращение.

И все же это был единственный путь в другой мир, которым правил Бык, вероятный вдохновитель бойни в поселении клана Раковины. Воздвигнув на границе своих владений этот заслон, он полагал, что находится в полной безопасности. Нармер разозлился. Ну нет, он не отступит, столкнувшись с первой же трудностью!

Он проглотил свой страх.

Дышать стало легче, и он пополз вперед. Земля стала влажной, а на входе в долину превратилась в зыбучий песок с тошнотворным запахом, в котором камень тонул за пару секунд.

Нармер обогнул препятствие. Пройдя по краю ловушки, он оказался у подножия каменистого пригорка. Он поднялся на его вершину, затем спустился по склону в долину, где земля казалась белесой.

Под пяткой что-то хрустнуло.

Тысячи костей, животных и человеческих… Отпрыгнув назад, юноша удержался и не упал в это месиво.

Оттуда доносились хриплые жалобные крики, как если бы умирающие пленники этой западни напрасно пытались освободиться. Земля была завалена частями скелетов насколько хватало глаз.

Не обращая внимания на эти стоны, Нармер двинулся по склону пригорка, стараясь не потерять равновесие. Очень быстро его силы иссякли. Долина выпивала из него энергию, обрекая на неизбежное падение. Ему предстояло утонуть в этой массе трупов.

Всем своим существом он отказывался поверить в неудачу.

Раз боги позволили ему спастись, когда остальные соплеменники погибли, они желают, чтобы он продолжил свой путь. Нармер вынул из мешка священную раковину и с благоговением поднял ее к облачному небу.

На нижней ветке иссохшего дерева зашевелилась гусеница. Сбросив оболочку, она превратилась в куколку, а затем и в бабочку — из тех, что Нармеру часто приходилось видеть. Эти метаморфозы произошли с невероятной скоростью, и вот великолепное создание уже порхало вокруг юноши. Ядовитая и несъедобная, эта бабочка^[7] не боялась хищников.

Разве не означало ее появление, что Нармеру не суждено стать пищей для Долины Преград?

Бабочка села на груду костей, взлетела, снова опустилась и снова взлетела, используя в своей игре дуновения ветра. Путник больше не мог идти по склону холма — перед ним встала преграда в виде вертикальной стены из рыхлой каменной породы.

Прислушиваясь к голосу крошечного создания с крыльями, отливающими разными цветами, которое родилось из отвратительной гусеницы, он спустился к месиву из костей и сделал шаг вперед. Ноги стали вязнуть. К хрусту примешивалось отвратительное хлюпанье, липкие пальцы пытались ухватить его за щиколотки. Не поддаваясь панике, юноша все же выбрался на твердую землю и решил перейти на бег.

Долина сузилась. Из трещин в каменистой почве поднимались струйки дыма, теперь Нармер ступал по раскаленным камням. Он побежал быстрее, однако вскоре ему пришлось остановиться: путь преградил огромный разлом.

На дне его копошились сотни рептилий, порождений земли. Они двигаются в ее порах и венах, оплодотворяя ее и делая плодородной. Людям не разрешалось видеть эту тайную работу, и Нармер ощутил себя связанным, неспособным ступить ни вперед, ни назад. Это видение словно засасывало его в запретный мир, куда только мертвецы имели доступ.

Позади незваного гостя затрещала земля. Образовался новый разлом, обещавший очень скоро поглотить его.

Из разлома уже поднималась готовая напасть змея.

Нармер собрался с силами и прыгнул. При этом у него промелькнула мысль: «Разлом настолько широк, что мне ни за что не удастся достичь противоположного края. Я стану добычей этой пропасти. Но нет, я не умру, не исчезну бесследно и сделаю все, что смогу…»

Сильнейший удар бросил его вперед. Нармер взлетел, как птица, и тяжело упал на влажную землю цвета охры. Он испытывал сильную боль, но руки и ноги были целы.

Чудом спасшийся юноша встал на ноги.

Разломы исчезли, почва в долине покрылась дикими травами. Несмотря на боль, Нармер пошел вперед. Неужели он победил это проклятое место?

Свет.

Зеленый, ослепляющий свет.

Глаза привыкли к нему, и юноша увидел перед собой огромную кобру с раздувшимся воротником, готовую атаковать.

Вместо того чтобы умереть от ужаса, Нармер залюбовался этим зрелищем. Голова змеи касалась голубого неба, глаза сияли, как звезды, на раздвоенном языке помещались лодки дня и ночи, тело ее состояло из зеленых пейзажей…

Зеленеющая…^[8] Это имя слетело с губ Нармера, успокоенного и радостного.

Неужели такова она, смерть?

Так красива, так восхитительна, так полна ослепительно прекрасных видений! Юноша отдался на милость происходящему, уже не намереваясь сопротивляться. Он подумал, что существует счастливый край, рожденный любовью богини, страна, которую люди могут создать, если только прислушаются к голосу огромной змеи…

— Подойди, — сказала ему богиня-кобра.

Нармер подчинился без страха.

Он проник сквозь ее гигантский воротник так же легко, как переступал порог хижины.

Ни намека на сопротивление, ни единого препятствия.

Нармер пересек Долину Препятствий.

11

Густые зеленые травы вокруг…

Нармер опустился на колени и растер между пальцами несколько стебельков. Ему никогда раньше не доводилось видеть такой растительности — бескрайней зеленой глади, усеянной купами деревьев, ветви которых были похожи на трепещущие на ветру длинные крылья.

Он оглянулся и не увидел Долины Препятствий. Была ли она иллюзией или же он прошел столько, что она уже скрылась из вида? Как бы то ни было, он оказался на границе нового мира, совсем непохожего на клочок земли, принадлежавший клану Раковины. Угрозами глава клана ограничивал горизонты своих подданных, мешая им открыться реальности.

Душераздирающий, никогда прежде не слышанный крик заставил его вздрогнуть.

Совсем недалеко кому-то было очень больно.

Осторожно ступая, юноша приблизился к тому месту, откуда доносились крики и стоны.

Он увидел тростниковую хижину, а позади нее — пожилого мужчину и четвероногого крупного зверя с рогами и пятнистой шерстью.

— Тише, тише, сейчас я тебе помогу! — приговаривал мужчина.

Он гладил животное, стараясь его успокоить.

Поднявшись на ноги, он оглянулся и увидел Нармера.

— Помоги мне, юноша! Моя корова телится, и нам обоим хватит работы! Крепко держи ее за рога и смачивай лоб прохладной водой. А я вытяну теленка.

Растерянный Нармер повиновался. У животного были красивые нежные глаза, которые смотрели на него с благодарностью и доверием. Он стер пот со лба животного и смочил его водой, а мужчина тем временем помогал малышу появиться на свет. От боли корова высунула язык.

— Все хорошо, — шепнул ей Нармер, — ты не переживай!

Показалась головка теленка, и крестьянин осторожно высвободил ее, а потом и передние ножки. Освободившись от бремени, мать с признательностью посмотрела на юношу.

Когда же ее дитя оказалось рядом с ней, на соломе, корова съела остатки плаценты и с нежностью облизала теленка.

— Оставим их наедине, — решил крестьянин. — И выпьем по чаше! Счастливое появление на свет нового существа надо отпраздновать! Откуда ты взялся, сынок?

— Из… из Долины Препятствий.

Крестьянин замер на месте, уперев руки в бока. Он довольно долго молча смотрел на Нармера.

— Ну ты и шутник! Оттуда никто не выходил живым.

— А мне повезло.

— И что же ты там видел?

— Землю, покрытую костями, ров с рептилиями и огромную кобру. Какая-то сила помогла мне преодолеть все препятствия.

Крестьянин выглядел озадаченным.

— Кто послал тебя в долину?

— Старуха-замарашка рассказала мне о том, что она существует, и у меня не было другого пути, кроме как через эту долину.

— К какому клану ты принадлежишь?

— К клану Раковины. Всех наших перебили, и я ищу виновника.

— Раковины? Никогда о таком не слышал. Я — слуга Быка и своей участью доволен. Похоже, ты говоришь правду. Аистиха, пророчица, сказала, что, когда человек выйдет невредимым из Долины Препятствий, она исчезнет. И тебе, голубчик, это удалось!

Крестьянин осмотрел Нармера со всех сторон, словно подобных ему никогда не видел.

— У тебя хорошее лицо и открытый взгляд… В конце концов, почему бы и нет? Любое заклятие кто-то рано или поздно снимает. Так значит, ты — маг?

Нармер вынул из своего мешка раковину с семью отростками.

— Твой талисман? Теперь я начинаю понимать!

— Ты когда-нибудь видел что-нибудь наподобие этого? — спросил юноша у крестьянина, показывая ему улику, обнаруженную на месте преступления.

— Похоже на гребень.

И он потрогал находку Нармера.

— Странный материал… В наших краях такого нет.

— А животное?

— Понятия не имею. Что-то пить захотелось…

Из хижины крестьянин вынес кувшин, вынул затычку из сухой травы и наполнил две глиняные чаши красной жидкостью. Пригубив ее, Нармер испытал целую гамму ощущений. Приятный сильный аромат, великолепный вкус, продолжительное удовольствие…

— Как называется этот напиток?

— Вино. Ты раньше не пробовал?

— В моем клане его не готовили.

Нармер протянул чашу хозяину.

— Не удивляюсь, что оно тебе понравилось! Прекрасное вино! Но будь осторожен, все же это не вода! Голова может пойти кругом.

— Настоящее чудо! Твой мир полон сокровищ. Это животное с такими ласковыми глазами… Их много в этих краях?

— Целые стада! Корова — и вправду настоящее чудо! Она ест траву и превращает ее в молоко. Ты когда-нибудь пил молоко?

— В моих краях не было коров.

— Ты правильно сделал, что ушел оттуда, мой мальчик! Видно, это не слишком приятное место для жизни. Ни молока, ни вина… Ты мясо пробовал?

— У нас ловили рыбу.

— Я приготовлю тебе настоящий ужин! На землях Быка умеют жить!

* * *

Проснувшись, Нармер почувствовал себя разбитым. Он открыл для себя новую пищу и выпил слишком много наливки из фиников, которую крестьянин делал сам. У него была небольшая рощица финиковых пальм, под сенью которых они вечером и насладились обильной трапезой. Злоупотребив сладкой наливкой, Нармер будто провалился в сон, и ему снилась Долина Препятствий. Второй раз ему пришлось пройти через воротник гигантской кобры.

Он уснул под открытым небом, а проснувшись, первым делом подумал, что плодородный край, открывшийся ему накануне, просто приснился.

Однако его окружала густая трава, рядом высились пальмы, паслись коровы… Возле циновки стояла чаша с прохладным молоком, вкус которого Нармеру очень понравился. Все это было вполне реальным!

Как мог он так долго мириться с невыносимым убожеством жизни клана Раковины? Внутренний голос говорил, что глава клана лжет, отрицая существование внешнего мира. Заглушить его не удавалось, и юноша терзался вопросами и сомнениями. Сегодня он убедился, что все сделал правильно.

Нармер залюбовался ландшафтом, который так отличался от болотистой местности с зарослями тростника — привычного пейзажа для членов клана Раковины. Крестьянин как раз доил черно-белую корову, поглядывая на теленка, который был привязан к правой передней ноге матери.

— Ты хорошо спал, мой мальчик?

— Немного беспокойно.

— Тебе надо привыкнуть к вину и финиковой наливке. Посмотри на мою любимицу! Разве она не красавица? На земле нет ничего красивее коровы!

Взгляд черных глаз животного очаровал Нармера. Он погладил кокетку, польщенную его вниманием.

— А зачем ты привязал малыша?

— Если он убежит, то может пропасть. На первый взгляд места у нас тихие, но крокодилы иногда приплывают по рукавам реки и нападают на заблудившихся животных. Я стараюсь не допускать этого, чтобы не сердить Быка. Он строг к тем, кто не справляется со своими обязанностями, и я не хочу навлекать на себя его гнев. Подойди ближе и смотри внимательно: доить корову — это настоящее искусство!

Нармер подумал, что крестьянин явно преувеличивает. Первые же прикосновения к сосцам и недовольное мычание коровы дали ему понять, что он заблуждался. Желая извлечь урок из своей оплошности, он попросил хозяина коровы научить его доить.

Наконец удовлетворенная корова дала драгоценное молоко.

— А ты, мой мальчик, способный ученик! Теперь тебе волноваться не о чем: работы много, и мне нужен помощник.

— У тебя нет родных?

— Жена умерла, а мои два сына решили стать солдатами в армии Быка. Я привык справляться один, но твой приход меня радует. Мы вдвоем сможем увеличить стадо!

12

Газель предавалась размышлениям у могил своих предков, похороненных на кладбище Города Солнца, где во времена зарождения страны члены ее клана возносили хвалы силам творения. Их клан был самым древним, и именно его представителям удалось положить конец войне между кланами. Завернутые в льняные саваны и циновки, первые газели спали вечным сном в тени акаций.^[9]

Не прибегая к силе оружия, благодаря своему уму и дипломатическим способностям они в конце концов добились перемирия и надеялись, что новых конфликтов удастся избежать. Когда Бык вторгся на ее земли, желая завоевать Дельту, Газели пришлось вступить с ним в переговоры. Не имея возможности сражаться, она согласилась уйти дальше на юг при условии, что Бык оставит неприкосновенным священный город Буто и не станет выходить за пределы своей территории.

Магия помогла прекрасной повелительнице клана подчинить себе воинственного Быка, и он довольствовался тем, что отныне распоряжался обширными землями. Клан аистов покорился Быку, и только подданные Раковины продолжали спокойно жить на болотистых землях Севера.

Узнав о том, что Бык начал военные действия, кланы Юга решили объединиться и дать отпор захватчику. Газель не пожалела сил, чтобы этому помешать. Сотни убитых, разоренные земли, ни победителя, ни побежденных… Она была уверена, что эта война закончится катастрофой.

Речи юной соблазнительной Газели были услышаны. Никогда не повышая тона, она слушала своих собеседников столько времени, сколько было необходимо, и умела опровергнуть их доводы и сделать так, чтобы их мнение по тому или иному вопросу изменилось.

Слабость Газели превратилась в ее силу. Никто не боялся ее, но все считались с ее мнением. И ее план, казавшийся невыполнимым, воплотился в жизнь: разделив между собой Север и Юг, кланы пришли к решению, что такое положение вещей должно сохраняться и в будущем.

Последовало несколько спокойных лет, если не считать провокаций со стороны Крокодила — ярого противника каких бы то ни было договоренностей. Действия этого вселяющего ужас хищника осуждали все. Правда, он не предпринимал попыток завоевать земли своих противников.

И вдруг это исчезновение клана Раковины!

Мысли об этой драме лишали Газель сна На встрече в Абидосе представители кланов не пришли ни к какому решению, а расследование Шакала обещало стать трудным, скорее всего, бесполезным. Разве не хватило вдохновителю побоища хитрости, чтобы не оставить на месте преступления никаких следов? Зная крутой нрав Шакала, Газель не решилась предложить ему свою помощь, дабы его не обидеть.

Напрасно она вспоминала детали встречи. Слова, взгляды, жесты… В памяти не всплывало ничего, что могло бы помочь определить виновного. И Газель со страхом думала о том, что в будущем можно ожидать новых разрушительных конфликтов.

И она молила о помощи своих предков, которые обладали даром в считаные мгновения найти верное решение и избежать опасности… Унаследовала ли она их смелость и таланты? Прохаживаясь по аллее, разделявшей могилы, она черпала силу в покое этого места, удаленного ото всех источников насилия, которое она ненавидела. Сколько еще времени ей удастся сдерживать его? Столкновение между Быком и Львом казалось неизбежным. Агрессивность Орикса неподвластна контролю, Крокодила — и вовсе непредсказуема. Слониха тоже была страшна в своем гневе.

Однако Газель гнала от себя отчаяние. Согласившись сохранить независимость священных городов Севера и Юга, кланы тем самым подтвердили их главенство и дали друг другу понять, что желают сосуществовать мирно, как и раньше. Каждый клан жил по собственным законам, подчинялся своему вождю и имел вдоволь еды. Любое нарушение этого равновесия повлекло бы за собой катастрофу; Газель решила навестить всех глав кланов и сделает все возможное, чтобы умерить их воинственные порывы.

* * *

Руководительница отряда дозорных с поклоном обратилась к своей повелительнице:

— Удивительное известие: Долина Препятствий исчезла!

— Ты уверена?

— Двое наших все разведали. Никаких сомнений! На ее месте — саванна с густой травой. Коровы уже пасутся там.

Газель не знала, что и думать.

Почему Бык снял проклятие? А если он этого не делал, то объяснение может быть только одно: магу, наделенному огромной силой, удалось преодолеть эту преисподнюю и выйти из нее невредимым. Но в это просто невозможно поверить! Если бы такой маг появился, Газели это непременно стало бы известно.

Нужно узнать об этом побольше.

— Собери мне эскорт, — приказала она. — Навестим Аистиху!

* * *

Газели оказали почести, соответствующие ее рангу. Все знали, что у нее нет оружия. Она не внушала страха, а потому без труда пересекала границы территорий различных кланов.

Аистиха приняла ее в тени пальм, и обе повелительницы кланов насладились прохладной водой.

— Ты довольна своим соседством с Быком? — спросила Газель.

— Он соблюдает договоренности, мои подданные ни в чем не нуждаются.

— Исчезновение Раковины тебя не беспокоит?

Лицо ласковой Аистихи погрустнело.

— Это событие может разрушить хрупкий мир, установившийся между кланами. Я посоветовала Быку ничего не предпринимать, не посоветовавшись с тобой. Он уверен, что клан Раковины уничтожил Лев, и планирует вторгнуться в его земли. В лагере быка солдаты готовятся к походу.

— Он собирается завоевать Юг?

— Не думаю. Ему хватает собственной территории, он не стремится присоединить к ней чужие земли.

— Тебе удается его утихомиривать?

— С каждым разом это делать все сложнее. Его новый генерал меня ненавидит и желает только одного — воевать. Я посоветовала Быку присмотреться получше к этому амбициозному вояке, но он не стал меня слушать.

— Неужели ты пала духом, Аистиха?

Та опустила глаза.

— Зачем скрывать от тебя мое беспокойство? У меня скромные владения и совсем нет оружия — идеальная добыча для любого хищника. Если Бык откажется меня защищать, меня постигнет та же участь, что и клан Раковины.

— Но ведь ты обладаешь большой силой Аистиха! Ты понимаешь язык богов и знаешь тайны исцеления!

За этими словами последовало продолжительное молчание. Газель выжидала, дав своей собеседнице время для раздумий. Аистиха же пыталась привести в порядок свои мысли, чтобы ответить на реплику Газели.

— Ты говоришь об исцелении… Да, я умею лечить. Мой дух поднимается в небо, получает указания невидимых сил, и я лечу больных. Но тьма сгущается, и веки мои тяжелеют…

Газель поняла, что Аистиха с некоторых пор лишь изредка вступает в контакт с богами, и не стала добиваться от нее новых признаний.

— Случилось нечто удивительное, — сказала она.

Аистиха посмотрела вдаль.

— Я знаю — Долина Препятствий исчезла. Когда я сказала об этом Быку, он просто рассвирепел. Кто-то разрушил его чары. Он считает, что это результат магического вмешательства Крокодила, а подтолкнул его к этому Лев.

— А ты? Ты что об этом думаешь?

— Крокодил никогда и ни с кем не заключал союза. Он заботится только о своем клане и о своей власти. Говоря о заговоре, Бык обманывает сам себя.

— Однако нельзя отрицать очевидное: маг огромной силы снял проклятие и превратил Долину Препятствий в плодородные земли.

Аистиха кивнула, соглашаясь.

— Ты узнала, как это произошло? — спросила Газель.

На удлиненном серьезном лице собеседницы отразилась такая грусть, что на нее больно было смотреть. Лишившись значительной доли своих сил, она утратила и радость жизни.

— Это чудо связано с истреблением клана Раковины, — сказала она. — Я думаю, тот, кто повинен в его уничтожении, и снял чары с долины.

Газель вздрогнула.

Что, если этот грозный маг решил захватить их земли, по очереди перебив всех предводителей кланов? И если эти последние нарушат мирное соглашение и истощат свои силы в сражениях друг с другом, они только упростят задачу этому неизвестному хищнику, достаточно хитрому, чтобы действовать исподтишка и наносить удары там, где никто не ожидает.

— Я попытаюсь утихомирить Быка, — пообещала Аистиха устало. — А ты продолжай свои труды по поддержанию мира. Если он будет нарушен, в хаосе войны мы все сгинем, обратимся в прах.

13

Нармер успел привыкнуть к спокойной, полной довольно-таки утомительного труда жизни. Он вставал срассветом и присматривал за стадом из двадцати коров, предводительницей которых была рыжая длиннорогая красотка, ласковая и в то же время решительная. Временами новому скотнику приходилось долго уговаривать ее выполнить то или иное его распоряжение и передать его своим подругам. Юноша догадывался, что ей просто нравятся эти разговоры, потому что в конце каждого она награждала его обольстительным взором.

Овладевая искусством дойки и сохранения молока, он не забывал и раз в неделю рыбачить в кишащей рыбой протоке. Хозяин отменно готовил, гак что у них всегда была вкуснейшая еда. Нармер с удовольствием ел мясо и пил вино, его мускулы стали крепче и рельефнее. Он усердно работал с утра до вечера, хорошо ел, ненадолго ложился отдохнуть в середине дня и спокойно спал по ночам. Надо ли удивляться, что за короткое время он превратился в видного и крепкого парня, с которым далеко не каждый захочет вступить в перепалку.

Он почти закончил доить рыжую корову, когда прибежал взбудораженный хозяин:

— Пришли солдаты Быка! Прячься в хлев, и чтоб ни звука!

Спрятавшись за вязанками соломы, Нармер слышал весь разговор.

Солдат было пятеро — силачи, вооруженные дубинками. Предводителем у них был приземистый человек с густыми бровями, короткой мощной шеей и массивными ногами.

— Я — новый генерал Быка! — объявил он резким голосом. — И я получил приказ набрать новых рекрутов. У тебя есть работники?

— Я живу здесь один. Моя супруга умерла, а сыновья в твоей армии.

На лице генерала Густые-Брови отразилось сомнение.

— Не слишком ли много работы для одного скотника? И временных работников ты не нанимаешь?

— Из-за того, что близко Долина Препятствий, сюда никто не приходит.

— Ты не видел, чтобы из нее кто-нибудь выходил?

Скотник изобразил изумление:

— Чтобы кто-то вышел из долины? Такого не может быть!

— Разве ты не знаешь, что ее больше нет?

— Ты насмехаешься надо мной, генерал!

— Идем со мной!

— Куда это?

— В долину.

— Я даже не подхожу к ней, это опасно!

— Идем!

Приказ был отдан тоном, не терпящим возражений.

Скотник нехотя последовал за генералом под конвоем солдат. Они шли долго; вокруг, сколько хватало глаз, расстилались густые травы.

На вершине небольшого, поросшего невысоким кустарником холма генерал остановился.

— Пришли! Если кто-то вышел из Долины Препятствий, он не мог не пройти через твой участок.

— Я никого не видел!

— Но хоть что-то необычное должно же было случиться!

— Ничего!

— Мои люди обыщут все твои постройки. Надеюсь, ты не соврал.

Генерал с трудом сдержал желание ударить этого глупого беззащитного старика.

Глядя, как солдаты переворачивают солому, скотник боялся наихудшего: их вместе с помощником вполне могли убить на месте.

— Чисто, генерал! — констатировал кто-то из солдат.

— Дои своих коров, — распорядился Густые-Брови. — И не забывай приносить в лагерь Быка столько молока, сколько нужно. И телят прихватывай!

Скотник согнулся в поклоне.

Успокоившийся, он смотрел вслед военным. Он решил, что Нармер убежал. Не зная этих краев, он в любой момент рисковал быть пойманным.

— Этот генерал — настоящий убийца, — раздался рядом голос юноши.

Скотник обернулся.

— Ты! Но как…

— Я умею дышать под водой. Рыбная заводь стала отличным укрытием.

Они поздравили друг друга с благополучным исходом дела.

— Я ухожу, — объявил Нармер. — Пока я тут, ты в опасности.

— Все уладится, мы…

— Я решил идти дальше.

— Тебе не понравились коровы?

— Коровы — самые красивые и ласковые существа, но у меня есть цель.

— У Быка полно дозорных! Тебе от них не спрятаться!

— Я надеюсь встретиться с их повелителем! Разве не он истребил мой клан?

— Забудь об этом дерзновенном плане! Тебя изрубят на куски раньше, чем ты дойдешь до Быка! Или еще хуже: решат, что ты шпион, и начнут пытать.

— Где находится его лагерь?

— В двух днях пути отсюда, надо идти на запад. Твой единственный жалкий шанс уцелеть — это Юг. Может, в каком-нибудь клане тебя возьмут скотником, и ты заживешь спокойной жизнью.

— Я пообещал погибшей отомстить за нее и сдержу слово.

Серьезность его речей произвела на скотника впечатление.

— У тебя нет доказательств вины Быка.

— Получить их — моя ближайшая цель!

— Откажись от нее, мой мальчик, молю тебя! Я сумею тебя спрятать.

— Солдаты генерала вернутся, когда ты не будешь их ждать, а я не хочу, чтобы ты пострадал.

Старик понял, что уговорами ничего не добьется. Никакие доводы не могли поколебать решимости Нармера, так что он отправился готовить их последнюю совместную трапезу.

* * *

— Я дам тебе корову с теленком, — сказал скотник своему подопечному. — Патрулям говори, что ищешь пастбище. Может, они и позволят тебе пройти. Идем, я доведу тебя до границы моей земли.

Меж ивами змеился рукав реки. В такую жару тень крон деревьев казалась особенно гостеприимной.

— Любимое убежище крокодилов, — сказал Нармеру старик. — Оставаясь невидимыми, они подстерегают добычу и стремительно нападают. Я потерял здесь много неосторожных животных, эти твари покалечили даже нескольких солдат Быка. Им так хотелось искупаться, что они забывали об опасности. Не совершай такой ошибки, мой мальчик! Крокодил не даст тебе времени ее исправить.

— Как узнать, что он следит за мной?

— Не задавайся этим вопросом. Просто думай, что он всегда поджидает добычу, даже в местах, которые очень далеко от владений его повелителя. Остальные кланы не рискуют нападать на Крокодила и даже не осмеливаются поставить ему в упрек то, что его подданные приплывают за добычей на Север и на Юг, до того все страшатся его гнева.

— Уж не пытаешься ли ты мне сказать, что невозможно перебраться через эту протоку?

— Почему же, это возможно, но очень опасно.

— И что я могу сделать, чтобы обезопасить себя?

— Есть только одно оружие — заклинание.

— Ты — маг?

— Однажды мне посчастливилось повстречаться с повелительницей клана аистов. Она и научила меня заклинанию, которое помогает ускользнуть из западни, расставленной этой огромной рептилией. Пришел мой черед передать это знание тебе. Возьми теленка на плечи, а я поведу корову.

Корова встревоженно замычала. Скотник погладил ее, чтобы успокоить, и вместе с животным вошел в воду. Корова обернулась и увидела, что ее дитя с ней рядом и в полной безопасности.

Нармер заметил легкое шевеление у подножия ивового дерева: казалось, шевельнулось плавающее на поверхности воды бревно.

— Чудище, ослепни! — проговорил скотник. — Я же останусь зрячим!

Лжебревно застыло на месте.

Скотник предпочел повторить заклинание, после чего сказал:

— А теперь переходим, и быстро!

Корова поспешила перейти через протоку, Нармер с теленком на плечах последовал за ней, но при этом не спускал глаз с крокодила.

Однако магическая формула оказалась действенной, и все члены маленького отряда невредимыми выбрались на противоположный берег.

— Чудовище засыпает совсем ненадолго, — предупредил скотник. — Мне пора возвращаться. Наши пути расходятся.

— Ты — добрый хозяин, — сказал ему Нармер. — Я этого не забуду. Да будет тебе дарована защита богов!

— Тебя ведет странная сила, мой мальчик. Постарайся найти правильную дорогу.

14

При виде Аистихи часовые у ворот лагеря Быка расступились. Только она одна могла попасть на эту территорию, не подвергшись обыску. Все знали, что эта женщина — верная союзница могущественного главы их клана, а потому не опасна.

Движения повелительницы клана аистов были нервные, порывистые. За последнее время она сильно постарела. С побелевшими волосами и грустным взором, она, казалось, была безучастна ко всему, что ее окружало. И все же закаленные в битвах солдаты Быка знали о ее сверхъестественных способностях и боялись навлечь на себя ее гнев: рано или поздно и им могла понадобиться помощь целительницы.

Аистиха отметила про себя, что Бык готовит свои войска к войне. Всюду солдаты были при деле: бегали, боролись друг с другом врукопашную, метали дротики, стреляли из лука, выполняли упражнения на выносливость. Инструкторы к своим подопечным были безжалостны. И никогда прежде ей не доводилось видеть такого скопления диких быков с взглядами убийц.

С беспокойством глядя по сторонам, Аистиха прошла между двумя отрядами пехотинцев, готовыми для тренировки наброситься друг на друга. Офицеры требовали полной отдачи, пусть даже ценой кровопролития.

Личных охранников главы клана стало вдвое больше. Аистиха подошла к входу в просторное жилище Быка.

— Пожелает ли Бык принять меня?

— Подожди здесь, — сказал охранник.

В лагере просто бурлила жизнь. Что это — обычная подготовка солдат или же сборы перед походом на Юг?

Ожидание не продлилось долго — Бык по-прежнему выказывал Аистихе свое уважение.

Она вошла в квадратную комнату, пол в которой покрывали циновки. Всюду были расставлены глиняные блюда с пищей. Слева от Быка стоял новый генерал — приземистый крепыш с грубыми чертами лица.

— Счастлив видеть мою верную союзницу, — сказал Бык. — Ты получила послание богов?

— Я бы хотела поговорить с тобой наедине.

— У меня нет секретов от моего генерала.

Аистихе этот ответ не пришелся по душе, но она не стала настаивать. Ей очень не нравился этот упрямый и грубый вояка, но она понимала, что ей не удастся уговорить Быка отдалить его от себя.

— Исчезновение Долины Препятствий лишило тебя надежной защиты, — сказала сна. — Она преграждала путь всем завоевателям, покушавшимся на северную часть твоих владений.

— Я знаю, — громыхнул Бык. — Кто осмелился снять заклятие?

— Это мне неизвестно.

— А я знаю! — заявил грозный повелитель клана Быка. — Лев и Крокодил сговорились, отправили отряд уничтожить всех подданных Раковины и теперь готовятся напасть на мои земли. Если они думают, что у меня недостаточно войск, они сильно заблуждаются!

— Ты сам себя вводишь в заблуждение.

Генерал с перекошенным от гнева лицом вскочил на ноги.

— Ты оскорбляешь нашего повелителя!

— Сядь, — приказал ему Бык. — Аистиха имеет право говорить мне все, что пожелает, без утайки.

Смерив гостью испепеляющим взглядом, генерал сел.

— Крокодил ни с кем не заключает союзов. Лев не атакует опасную добычу. Они никогда не объединятся. И они оба знают, насколько ты силен.

Бык скрестил руки на груди, ноздри его раздувались.

— Твое мнение?

— Тебя пытаются заманить в ловушку. Есть ли у тебя доказательства против Льва?

— Я их получу!

— Пытаться завоевать Юг — сумасшествие. Если ты нарушишь мирные договоренности, кланы объединятся и выступят против тебя. И, невзирая на твою военную мощь, ты проиграешь.

— Не слушай это нытье! — вмешался в беседу генерал.

— Я разве дал тебе слово? — спросил Бык.

Высокопоставленный солдафон умолк.

— Нарушение установившегося равновесия повлечет за собой катастрофу, — уверенно сказала Аистиха. — Нужно просто найти возмутителя спокойствия, того, кто уничтожил клан Раковины и Долину Препятствий.

— Ты связываешь эти два события! Но все это означает появление могущественного мага, который решил нас уничтожить!

— Этого я и боюсь. Именно поэтому кланы и должны сейчас держаться вместе. Если возникнет конфликт, проигравшими окажутся все.

Бык обдумывал услышанное.

— Так ты думаешь, что против меня никто не злоумышляет?

— Таково мое мнение. И если ты не нарушишь с таким трудом установленную гармонию, ты ничем не рискуешь.

— Газель не пыталась повлиять на ход твоих мыслей?

— Она думает только о сохранении всеобщего спокойствия. И я в этом с ней согласна.

— Женщины… Вы забываете, что именно благодаря войнам я расширил свои владения! Переговоры, беседы… Не иллюзия ли все это?

— Тебе не хватает собственных территорий?

— Благодарю тебя за советы, дорогая союзница. Возвращайся домой и о будущем не тревожься — я о нем позабочусь.

С сожалением отметив про себя, что влияние ее ослабевает, Аистиха удалилась.

* * *

Бык, его генерал и сотня лучших солдат с десятью дикими быками покинули лагерь и направились на север. Земля дрожала от их шагов и стука копыт. Животные подчинялись только главе клана, который умел говорить на их языке и читать их мысли. Получая от него приказ атаковать, они сметали любое препятствие, и пехотинцам оставалось только закончить их разрушительную работу.

Генерал шел позади Быка, во главе своего отряда. Он был доволен тем, что убедил своего господина сделать решительный шаг. Слишком долго довольствовались они завоеванными позициями, словно не считали себя способными показать всем свою настоящую силу.

— У женщин одна цель — делать нас слабыми, — сказал он. — Я думаю, эта Аистиха заодно с нашими врагами.

— Полагаешь, она в заговоре со Львом?

— Я не уверен, но это меня не удивило бы. Она не может смириться с ослаблением своего клана и того же желает и нам. Если станем ее слушать, добра не жди.

— Аистиха говорила искренне. Она не стремится к власти.

— Не верь ей, господин! Ее вроде бы очевидное смирение перед тобой — хитрость, попытка тебя растрогать. Она не может тебя победить, поэтому старается тебя очаровать.

— Не ослепляет ли тебя твоя ненависть ко всем женщинам?

— Единственное, на что они годятся, — это рожать нам сыновей. Помимо этого они лишь сплетничают и плетут интриги.

Отряд пересек территорию, некогда бывшую Долиной Препятствий. На месте ловушек выросла трава, и никакая злонамеренная сила не помешала продвижению лучших воинов Быка.

На горизонте показался священный город Буто.

По совету своего генерала Бык решил захватить его и объявить себя единовластным повелителем Дельты. Разумеется, это станет грубым нарушением договоренностей, достигнутых между кланами. Но что сможет противопоставить ему Юг? Оки пойдут на него войной или станут укреплять Нехен, свой священный город?

Цель оправдывала средства… Став единовластным хозяином Юга, Бык отобьет у противников желание мериться с ним силами.

Когда они уже подходили к городу, поднялся сильный ветер. Быки выказывали раздражение, солдаты утратили свое самодовольство. Никто из носящих оружие, даже тот, кто считал себя непобедимым, не осмеливался напасть на священный город.

— Все эти магические защитники — всего лишь небылицы! — рассуждал вслух генерал. — Наш поход станет простой прогулкой!

Бык, который всегда заранее чувствовал опасность, с ним не согласился.

В зарослях тростника нашлась тропинка. Окутанная легкой дымкой тумана, здешняя растительность внушала страх. Глава клана остановился.

— Идем дальше! — настаивал генерал. — Никто не устоит перед нами!

Бык молчал. Он ощущал присутствие враждебной силы и сомневался в своей способности победить ее.

Из тумана возникли три существа с человеческим телом и головой сокола.

— Души Буто, — пробормотал Бык.

— Перебьем их! — предложил генерал. — У нас численный перевес!

Глава клана смотрел на защитников города.

— Возвращаемся! — приказал он.

15

Заклинание против крокодилов оказалось действенным: с его помощью Нармер перешел через две протоки. Неся на плечах теленка и ведя за веревку корову, он сумел избежать ужасных зубов рептилий, обездвиженных магическими словами.

Он все так же шел на запад, в голове теснились вопросы. Кто придумал это заклинание и многие другие? Существует ли способ изменить свою судьбу и победить смерть?

Ведомый желанием отомстить, Нармер открывал для себя новые горизонты и жаждал получить новые знания. Сколько кланов населяют этот край и какими силами они повелевают?

О встрече с Быком он думал без страха. Если он невиновен, то у него нет оснований желать ему, Нармеру, зла, а если виноват, то заслуживает наказания. Юноша решил, что станет действовать по обстоятельствам.

Разве может простой крестьянин представлять собой опасность для главы клана, в своем могуществе не знающего себе равных? Именно так! Тех, кто кажется слабым и безобидным, сильные мира сего опасаться не привыкли. Однако Нармер чувствовал в себе достаточно силы, чтобы наказать убийцу своих соплеменников, в том числе и маленькой провидицы. Гнев кипел в его сердце — неиссякаемый источник смелости, необходимой, чтобы покарать преступника. А обернуть обстоятельства в свою пользу он наверняка сумеет.

Нармер даже представил свой триумф: последний из уничтоженного клана поражает вселяющего ужас Быка! И с этого момента он будет жить в мире с самим собой…

Корова стала как вкопанная.

— Что случилось, моя красавица? Все спокойно! И луга вокруг такие красивые… Посмотри, какая трава! Истинное лакомство!

Карие глаза животного смотрели на него с испугом. Теленок спрятался между ног матери.

Теперь уже и Нармер ощутил беспокойство.

Он внимательно осмотрелся. Сначала ничего вселяющего тревогу он не заметил, но спустя мгновение из зарослей акации вышел мужчина, а следом за ним — еще двое. С другой стороны показались еще четверо.

Они были похожи — всклокоченные, грязные и худые. У каждого в руке была заостренная с одного конца тяжелая палка.

Они стали медленно приближаться.

Нармер, быть может, и успел бы убежать, но ему не хотелось трусливо оставлять на произвол судьбы своих корову и теленка.

Мужчины с палками окружили его. Один, с изуродованным шрамами лицом, которого Нармер назвал про себя Меченым, спросил:

— Ты кто такой?

— Скотник.

— И это твоя скотина?

— Моя.

— Куда идешь?

— В лагерь Быка.

Этот ответ встревожил изголодавшихся: нападение на члена этого клана могло повлечь за собой большие неприятности. Но у него были корова и теленок, а члены этой банды оборванцев, судя по всему, умирали от голода.

— Ты заблудился, парень, — заявил Меченый. — Это наша земля. И мы не церемонимся с ворами.

— Я не собирался ничего красть!

— Нет, ты украл! Эту вот скотину!

— Они мои!

— Ты не понял, парень: все, что есть на этой земле, — наше!

Кольцо оборванцев стало сужаться, заостренные концы палок были направлены на Нармера. Юноша решил, что нужно убить одного, взять его оружие и попытаться отбиться от остальных. Они не выглядели сильными, значит, у него был шанс выбраться из этой стычки живым. Однако у них было численное превосходство, да и драться они, наверное, будут не на жизнь, а на смерть.

— Я могу напоить вас молоком.

Удивление, а потом смех.

— Думаешь, что можешь диктовать нам условия, парень? Ты до сих пор не понял? Теленка мы убьем и съедим, корова будет давать нам молоко столько времени, сколько мы захотим, а ты сейчас же уберешься отсюда!

Единственное известное Нармеру заклинание на время лишало подвижности крокодилов, но оно не имело силы против своры бандитов.

— Я передумал, — заявил вдруг Меченый. — Ты остаешься! Иначе ты донесешь на нас своим начальникам!

— Мы и его съедим! — визгливо прокричал беззубый оборванец, у которого живот подвело от голода. — Он молодой и крепкий, мясо у него вкусное!

— Вы не боитесь гнева богов?

— Они от нас отказались, — ответил Меченый. — А удача нам сегодня улыбнулась — ведь теперь у нас есть целых три хороших куска мяса.

Бандиты приблизились еще на шаг, некоторые уже облизывались в предвкушении пира. Испуганный теленок затаился под материнским животом.

Нармер напал первым.

Ценой царапины он вырвал палку у одного бандита и ударом локтя сломал ему нос.

Остальные не ожидали такого напора, а потому на мгновение замерли в нерешительности. Нармер воспользовался этим, чтобы пронзить грудь второго врага и разорвать круг.

Наконец осознав, что происходит, бандиты осатанели от гнева. Словно разъяренные шершни, они скопом набросились на противника.

Выставив перед собой палку, Нармер выдержал первый удар. Двух первых нападавших он оттолкнул, но кто-то успел рассечь ему острием палки кожу на боку. Не желая мириться с неизбежным, он вдруг ощутил в себе силу, о существовании которой и не подозревал.

И в этот момент ему на помощь пришла корова.

Она рогами наподдала беззубому, который, падая, увлек за собой горбуна. Подпрыгнув, Нармер ногами проломил ему затылок.

— Убирайтесь! — крикнул он оставшимся в живых.

Бандиты сгрудились вокруг Меченого.

— Боги защищают тебя, — пробормотал кто-то.

— Он сам — демон, — подхватил другой. — Нам лучше уйти!

— Мы слишком голодны! — отрезал главарь.

Напоминание о еде вернуло бандитам боевой настрой. Наставив на Нармера свои палки, они приготовились к решающему броску.

Раненый и запыхавшийся, юноша не собирался сдаваться.

И вдруг Меченый с душераздирающим криком согнулся пополам и схватился за левую ступню, в которую его ужалил огромный черный скорпион.

Лоб его сразу же покрылся холодным потом, а сердце застучало как сумасшедшее. Его приспешники в испуге попятились.

— Не бросайте меня! Я… я…

Он задыхался.

Раздался еще один крик: два скорпиона атаковали самого упитанного бандита. Уцелевшие, перепуганные насмерть, бросились наутек.

— Стойте, ничтожества!

Приказ сорвался с губ неизвестно откуда взявшегося молодого, высокого, великолепно сложенного мужчины. Он излучал неведомую силу. Словно завороженные, бандиты замерли на месте и уставились на незнакомца — черноволосого, с красивым лицом и сильным мускулистым телом. Одним своим взглядом он словно связал их по рукам и ногам.

— Ты… Что тебе от нас надо?

— Ненавижу попрошаек!

В его левой руке появился кремневый нож.

Перепуганные бандиты по глупости сбились в кучу. Со скоростью ветра незнакомец подскочил к ним и длинным точным движением рассек им шеи.

Ошарашенный Нармер смотрел, как умирают его последние презренные враги.

Убийца же неторопливо стер кровь с ножа.

— Ты нас спас — меня, мою корову и теленка.

Тот очаровательно улыбнулся в ответ:

— Твоя наивность меня забавляет, дружок!

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я перережу горло и тебе тоже!

16

Невозможно было не смотреть в глаза этому обворожительному убийце… Нармеру удалось сохранить спокойствие.

— Я — простой скотник. Зачем тебе меня убивать?

— Ради удовольствия.

— Ты хочешь забрать себе моих животных, да?

— Я — не крестьянин. Когда ты умрешь, они пойдут своим путем.

— Так отпусти меня, я вернусь на свое пастбище.

— Извини, не могу. Никто не должен знать, что я был здесь. А такие, как ты, много болтают, мне больше по душе молчание трупов.

— Из какого ты клана?

Красавец убийца удивился.

— А ты любопытен, друг мой!

— Перед смертью я хочу знать имя моего убийцы.

— Меня зовут Скорпион, и я не принадлежу ни к какому клану. Ты — человек Быка, и твоя рабская жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться. Поблагодари меня, что я тебя от нее избавляю.

— И ты не боишься гнева Быка?

Скорпион улыбнулся.

— Я никого не боюсь.

Нармер подобрал с земли палку.

— Тогда нападай!

Улыбка противника стала шире.

— Ты мне нравишься, скотник! Ты хотя бы не хочешь умирать как трус!

Скорпион сжал в руке нож, Нармер — свою палку. Находясь на приличном расстоянии друг от друга, они несколько мгновений сверлили друг друга взглядами.

Нармер стал очень медленно двигаться по кругу, но ожидаемой реакции противника не последовало. Стратегия этого крестьянина забавляла Скорпиона. Он решил, что тот пытается отдалить фатальный момент. Когда противник не выдержит и побежит, он метнет нож, который вонзится этому трусишке в спину.

Однако Нармер не пытался бежать.

— Поздравляю тебя, мой друг, ты не из робкого десятка! Посмотрим, как ты управляешься с этой палкой! Ну же, нападай!

Нармер не ответил на провокацию. Он заметил, что противник начинает раздражаться. И действительно, Скорпион злился, когда кто-то не подчинялся его желаниям.

Потеряв терпение, он бросился вперед.

Несмотря на стремительность его движений, нож рассек пустоту. Скорпион в недоумении обернулся, ища глазами свою неуловимую добычу.

Это пока еще был не страх, но он испытал нечто похожее на опасение. Такая ловкость противника вызывала уважение.

— Ты знаешь мое имя. А тебя как зовут?

— Нармер, «подопечный рыбы-кошки».

— Ты ловкий и терпеливый… ты мне нравишься! Может, сойдемся врукопашную?

Скорпион отшвырнул нож, Нармер — свою палку.

Он осмелился первым напасть на великолепного воина, такого самоуверенного к тому же. Скорпион перестал улыбаться: на этот раз ему действительно придется сражаться.

Схватка была жестокой. Мужчины сцепились и покатились по земле, пытаясь задушить друг друга. Ударив противника ногами, Скорпион высвободился. Нармер получил жестокий удар, но все же снова бросился на врага и ухватил его руками за ноги, однако не удержал Скорпиона, и они снова сцепились.

Обмениваясь ударами, оба не чувствовали боли и не желали сдаваться. Изнемогая, они все равно пытались одержать верх.

— Хватит! — выдохнул Скорпион. — Ты дал мне отпор, остановимся на этом.

Его чарующий, спокойный голос не обманул Нармера. Юноша вовремя вспомнил, что у противника в запасе есть другое, не менее смертоносное оружие.

— Позови своих помощников! Или будем драться дальше!

Три скорпиона вернулись к хозяину. Впереди бежал черный, за ним — два коричневых, и все — огромные, длиной до тридцати сантиметров. Любители темноты, расселин и выжженной солнцем травы, они убивали жалом, которым у них заканчивался хвост. Они умели передвигаться бесшумно и быстро, ловко карабкались по стенам. Ощутив малейшую угрозу, они наносили удар. Жертва начинала задыхаться и, мучаясь от нестерпимых болей, умирала от внутреннего кровоизлияния.

— Прекрасные спутники и очень полезные помощники, заметь! С их помощью я уже отомстил нескольким убийцам своих сородичей.

Последние слова заинтересовали Нармера.

— И кто эти убийцы?

— Я жил в клане кочевников, которые отказывались подчиняться Быку, желая сохранить свою независимость. Мы ловили змей и скорпионов и продавали целительнице, Аистихе, которая из их яда готовит лекарства. Бык не смирился с неповиновением и послал к нам своих убийц. Я — единственный, кто остался в живых, и я решил его убить.

— Я — из клана Раковины, — отозвался Нармер. — Вооруженная банда вырезала всех в нашем поселении. Я тоже — единственный, кто уцелел.

Молодые люди посмотрели друг на друга по-новому. На смену враждебности пришло любопытство и восхищение, а затем и зарождающееся доверие.

— Я решил, что ты — скотник Быка, который поссорился со своими товарищами. Убивать таких, как они, доставляет мне огромное удовольствие. Но, выходит, мой смертный враг — и твой враг тоже?

— Я подозреваю, что это Бык приказал вырезать мой клан, но доказательств у меня нет.

— И как ты рассчитываешь их получить?

— Хочу встретиться с Быком лицом к лицу. Ему придется сказать мне правду.

Скорпион не стал скрывать удивления.

— Ты продолжаешь меня поражать, Нармер! Твой план — настоящее сумасшествие.

— А разве пытаться пересечь Долину Препятствий — не сумасшествие?

— А ты… У тебя получилось?

— Я вышел из нее живым, и она исчезла. Один скотник приютил меня и обучил своему ремеслу. Мне пришлось уйти от него, потому что солдаты Быка забирают в армию всех молодых мужчин. Я решил добраться до их лагеря и проникнуть туда.

— Кто научил тебя драться?

— Никто. В поселении нашего клана мы только ловили рыбу и спали. Когда моя жизнь в опасности, я следую своим инстинктам.

Скорпион сел, скрестив ноги.

— Если бы ты знал некоторые приемы, ты бы меня победил. Хочешь, я тебя научу?

— Постараюсь быть хорошим учеником.

— Ты — необычный человек, Нармер, как и я. Боги ниспослали нам суровые испытания и свели друг с другом. Согласен ли ты смешать нашу кровь?

И Скорпион рассек кожу на своем запястье. Нармер протянул руку и позволил сделать себе ритуальную рану.

Друзья соединили запястья и подождали, пока кровь не перестанет течь. Потом они потрепали друг друга по плечу.

— Теперь мы — друзья на всю жизнь!

— На всю жизнь, — повторил Нармер.

— Я никому никогда не доверяю, ты будешь исключением. Двое, которые ни за что не предадут друг друга, сильнее целой армии. А эта армия еще встанет у нас на пути.

— Сможем ли мы вдвоем победить солдат Быка?

— Каждый из нас уже побеждал врагов, и это — только начало! Нам внушают, что перемены невозможны, но я уверен в обратном. И вместе мы это докажем!

— Ты… У тебя есть план?

— Наносить удары стремительно и метко, продвигаться вперед с каждым шагом. И я знаю, откуда начать.

— Ты рассчитываешь победить в одиночку?

— Победить или проиграть — не важно. А вот подчиняться тирании Быка для меня немыслимо. Но теперь все изменилось: нас ведь двое!

Скорпион встал.

— Перед сражением нужно потренироваться. А перед тренировкой я бы охотно выпил молока.

Как раз пришло время дойки, и Нармер продемонстрировал новому другу свои умения.

Насладившись напитком, они снова сошлись в схватке, но на этот раз с целью совершенствования своих борцовских навыков.

17

Двухсоткилограммовый орикс гордо стоял на вершине дюны, палимой беспощадным солнцем, словно был повелителем пустынной местности. Вооруженный длинными заостренными рогами, этот пятнистый, черно-коричневый самец с белым животом и заканчивающимся черной кисточкой хвостом легко выходил из себя. Сейчас он старался уловить малейшее дуновение ветерка.

Из-за ужасной жары температура его тела с тридцати пяти градусов поднялась до сорока пяти, и ритм дыхания участился. Кровь охлаждалась в просторных носовых пазухах, и по сонной артерии устремлялась к мозгу. Даже такой зной был ему нипочем.

Исключительной остроты зрение позволяло ему видеть противника на огромном расстоянии. Жили ориксы стадами и могли протянуть несколько недель без воды, довольствуясь утренней росой и дикими огурцами.

Одному только Ориксу, повелителю с непререкаемым авторитетом, было позволено прикасаться к его лбу. У них было много общих черт, и главе клана нравилось вести диалог с этим великолепным самцом, и решения он принимал только посоветовавшись с ним.

В это утро Орикс ощутил, что его охватывает ужасный гнев. Слишком долго его клан, чьи территории со временем только уменьшались, был всеми презираем. Кормиться и передвигаться становилось все труднее, а потому ориксы стали собираться в крупные стада. Рождаемость уменьшилась. Совсем недавно львицы несколько раз нападали на молодняк, и извинения Льва, снисходительные и ироничные, были больше похожи на оскорбления самодовольного, жестокого хищника.

Опасаясь упадка своего клана, Орикс попытался склонить на свою сторону Слониху. Импозантная пожилая дама внимательно выслушала его, однако пребывала в нерешительности. Бесспорно, Лев временами нарушал условия мирного договора, однако он не пытался расширить свои территории, опасаясь, что противники заключат священный союз и выступят против него.

Крокодил не боялся ни Льва, ни Слонихи. Но, увы, с ним договориться не получится! Повелитель огромных рептилий со смертоносными зубами был противником любых переговоров и не желал иметь союзников. Признающий лишь абсолютную независимость, он довольствовался тем, что соблюдал мирный договор, уничтожая всякого, кто осмеливался напасть на его подданных.

Орикс же мечтал стать полновластным правителем Юга. Разве благородство его клана, его мощь, его любовь к открытым пространствам не были достаточными основаниями для главенства? Он очень любил своих подданных, а потому во многих вопросах демонстрировал удивительную наивность. Он недооценивал амбиции Льва, хитрость Крокодила, пассивность Слонихи и могущество Быка. Ни одно живое существо не бегает быстрее Орикса, но эта стремительность порой делала его излишне самоуверенным…

Встреча в Абидосе закончилась полным провалом. Каждый из глав кланов сделал вид, что соглашается с требованиями Шакала и желает сохранения мира. Но, по всей вероятности, Бык уничтожил маленький клан Раковины, чтобы властвовать на всей территории Севера. Следующей его жертвой станет слабая Аистиха. А что потом? Он нападет на Юг?

Орикс созвал своих высокопоставленных подданных. Одни ратовали за осторожность, другие настаивали на том, чтобы вспороть животы паре патрулей Льва, доказав тем самым свою мощь и усилив безопасность своих земель, а может, даже расширив их. Обсуждение получилось таким оживленным, что чуть не закончилось стычкой.

— Тихо! — прикрикнул Орикс. — Пререкания ни к чему не приведут. Ступив на неверный путь, мы только ухудшим свое положение. И, учитывая ситуацию, я считаю необходимым перейти к решительным действиям.

План главы клана обескуражил подданных. Однако его гневный настрой и сила убеждения вынудили их согласиться с ним.

* * *

С позволения Быка, которому пришлось пойти на некоторые уступки, Шакал вместе со своими лучшими ищейками долго исследовал земли, некогда принадлежавшие клану Раковины, и окрестные территории в поисках улик, которые могли бы помочь найти убийцу.

Однако даже талантливым следопытам не удалось ничего обнаружить. Природа уже вступила в свои права, и от разрушенной деревни не осталось и следа. К удивлению Шакала, Бык не стал занимать эти земли. Создавалось впечатление, что эти болота не интересуют могущественного владыку.

Если подданных Раковины уничтожили по приказу Быка, каков был его истинный мотив? Может быть, таким образом он отомстил своему врагу? Но нет, Раковина ничем не мог ему угрожать. Он стремился только сохранить свои пожитки и свои скромные права.

Шакал и его помощники опросили десятки крестьян, охотников и рыбаков из числа подданных Быка, чтобы узнать, не известно ли им о том, что их хозяин наказал злоумышлявшего против него злодея.

Полнейший провал! Подданные Быка не только не осуждали его за властолюбие и крутой нрав, они восхваляли эти качества своего правителя! А вот на грубость генерала Густые-Брови, забиравшего в армию молодых парней, они жаловались охотно.

Новость о всеобщем призыве обеспокоила Шакала. Бык укрепляет армию, дабы обеспечить свою безопасность, или все же готовится к военным действиям? Исчезновение Долины Препятствий, при воспоминании о которой Шакал каждый раз вздрагивал, только усиливало замешательство. Снять подобное заклятие — нелегкое дело. Преуспев в этом, какой-то маг нанес Быку серьезное оскорбление, и это не мог быть Раковина, погибший задолго до этого знаменательного события. Могущественный владыка так просто этого не оставит и непременно покарает дерзновенного. Если этим смельчаком окажется кто-то из повелителей южных кланов, военного конфликта не избежать.

Пребывая в раздумьях, Шакал с помощниками отправился домой, в Абидос.

* * *

В последний раз Орикс посоветовался с самцом-вожаком стада на закате. Тот опустил рога, что означало согласие.

Атаковать Шакала и его подданных и захватить Абидос — таков был план Орикса.

План, казалось бы, неисполнимый, с которым не согласились вельможи, как только поняли, что их повелитель не шутит. Орикс сделал вид, что склоняется к их мнению, и велел им собраться в каменистом ущелье. Пока эти трусы разглагольствовали, он приказал своим лучшим воинам вспороть им животы. Избавившись от бесполезных, питаемый жестокостью пустыни Орикс отправился завоевывать Абидос.

Однако ему было мало завоевать новые земли. Он желал вырвать у Шакала секрет бессмертия и таким образом обеспечить благоденствие своим подданным. Остальные кланы просто не успеют оправиться от изумления. А показав, на что способен, Орикс отобьет у них желание нападать.

Шакал полагал, что напасть на него не осмелятся, а потому охранников на границах было до смешного мало, да и те постоянно дремали от скуки.

Ориксы нападут стремительно, и эти посредственные вояки и глазом не успеют моргнуть. Завоевание Абидоса представлялось детской забавой.

Доминирующий самец бросился на штурм, а за ним по пятам помчалось стадо разъяренных собратьев. За ними следовали пехотинцы, пребывая в уверенности, что им предстоит, самое большее, добивать раненых.

* * *

Шакал возвращался в Абидос, когда увидел тучи песка. Ветра не было, так что вывод напрашивался только один: кто-то напал на его владения.

Перед отъездом Шакал принял меры предосторожности. Он осознавал, что встреча закончилась провалом и для некоторых из ее участников перспектива сохранения мира не кажется такой уж привлекательной, поэтому выставил на границе усиленную охрану и устроил хитроумные ловушки. Теперь же он спешил присоединиться к своим и помочь им делом.

* * *

Огромный самец пронзил длинными рогами тростниковое чучело шакала и соломенное — собаки, которых обнаружил на границе священной земли. Его собратья разметали остальные приманки, а шакал-постовой в это время поднял по тревоге настоящих защитников Абидоса.

Ориксы, растерявшись, искали противника. Очень скоро они оказались в кольце шакалов с оскаленными пастями, готовых к нападению. Четверо хищников выбрали себе жертву и стали кусать ее за ноги, а пятый вспрыгнул антилопе на спину и вонзил свои зубы ей в шею. Ее сородичи в страхе стали беспорядочно отступать.

Самец-вожак насадил на рога шакала, но враги уже окружили его, и тело его покрылось ранами. Орикс со своими верными соратниками сам пришел ему на выручку. Ожидая помощи от своей пехоты, он вдруг увидел, что она обратилась в бегство. Шакал, который как раз возвращался с севера со своим отрядом, встретил ее и разметал по пустыне.

— Придется отступать, — сказал Ориксу один из приближенных. — Огромный самец — не жилец, бросим его здесь!

Окровавленное животное задыхалось.

— Сплотим наши ряды! — приказал Орикс. — Когда наступит ночь, мы уйдем все вместе.

— Это сумасшествие! Шакал нас уничтожит.

— Выполняйте приказ!

Черные глаза раненого вожака выражали глубочайшую признательность. Он попытался подняться, чтобы доказать, что еще способен сражаться.

* * *

Ценой жестоких потерь Абидос был спасен. Продемонстрировав внушающее восхищение мужество, шакалы отразили нападение. Оставался единственный вражеский отряд на границе с пустыней. Создавалось впечатление, что уничтожить его будет несложно, и все же Шакал не решился. Не он один умел устраивать недругам ловушки. Возможно, ориксы как раз дожидались, когда торжествующий противник попадет в ловушку. Что, если за дюнами притаилось подкрепление и ждет сигнала?

— Соберем мертвых и похороним, — решил он. — На ночь выставим утроенную охрану. А на рассвете решим, как быть.

Первый из людей Запада совершил погребальный обряд над своими собратьями. Отныне они будут ходить по прекрасным дорогам иного мира и охранять каменную дверь, отделяющую видимое от невидимого.

* * *

Высоко держа увенчанную рогами величавую голову, огромный самец-орикс без стона терпел боль. Как и Орикс с товарищами по несчастью, он готовился к последнему бою с Шакалом, чья стая убивала, никого не беря в плен.

Вдалеке в черноте ночи танцевали огни факелов.

— Проводят церемонию, — сказал Ориксу советник. — Может, стоит попытаться вернуться к себе?

— Я опасаюсь новой хитрости Шакала, — отозвался Орикс.

— Он говорит с мертвыми. Это наш шанс!

На этот раз глава клана уступил. Утром раненые воины не продержатся долго; под покровом ночи им, возможно, удастся скрыться.

Самец-вожак встал и возглавил отряд уцелевших. Ему не хотелось мириться с поражением, и он пообещал себе, что будет защищать членов своего клана до последней капли крови.

* * *

Шакал смотрел на пустыню.

На горизонте ни единого орикса… Те, кто остались живы после первого штурма, бежали, забрав с собой раненых. Десятки шакалов рыскали по опустевшим окрестностям.

— Все спокойно, — доложил начальник охраны.

— Теперь будем патрулировать наши земли днем и ночью. Если на нас нападут, мы узнаем об этом мгновенно.

— Разве мы не отбили у Орикса охоту нападать на нас?

— Ориксы храбрые и горячие, это поражение их не сломило. А то, что они отважились на такую авантюру, предрекает невеселое будущее. Теперь только Газель может спасти положение.

18

Нармер и Скорпион медленно продвигались по травянистой саванне, где корова и теленок находили для себя достаточно пищи. Пока они паслись, Скорпион ставил ловушки на зайцев, которым перерезал горло своим кремневым ножом, а потом жарил на огне. Нармер умел разжечь костер в любом месте, даже самом сыром.

— Откуда у тебя этот нож? — спросил он у Скорпиона.

— Вырезав мое племя, солдаты Быка всю ночь пили и пели. Один из них проявил беспечность — отошел от лагеря. Я задушил его и забрал нож. А что такого ценного в твоем мешке? Ты с ним никогда не расстаешься.

Свет полной луны серебрил дикие травы. Запах жареного мяса щекотал друзьям ноздри.

Нармер вынул из мешка священную раковину.

— Красивая штука, — отметил Скорпион. — Семь отростков… Это редкость!

— Сокровище моего клана. Только вождь мог прикасаться к ней.

— А теперь она твоя. И дает тебе магическую силу! Вот почему ты смог перейти через Долину Препятствий. И это не последний твой подвиг…

Нармер показал другу странный предмет, подобранный на месте побоища.

— Ты видел что-то подобное?

Скорпион осмотрел находку.

— Великолепная вещица, но я не знаю, из чего она сделана.

— А изображение животного?

— Не видел такого. И откуда у тебя это чудо?

— Думаю, эта вещь принадлежит тому, кто уничтожил мой клан. Он убил девочку, которая умела расшифровывать послания богов, и я поклялся отомстить за нее. Если бы не она, я бы уже умер.

— И ты тысячу раз прав! Я тоже отомщу за себя.

— У Быка есть похожие вещи?

Скорпион задумался.

— Не знаю. Но если он в этом виновен, то у нас будет общий враг.

Заячья спинка оказалась настоящим деликатесом.

— Все, хватит! Такая жалкая жизнь не для нас! — заявил Скорпион. — Несколько кланов разделили между собой земли и богатства этого края и условились, что ничего не будутменять. Дальше так продолжаться не может!

— Тебе известны магические заклинания, которые помогут двум сумасшедшим выстоять в сражении, заранее зная, что оно будет проиграно?

— Если такие существуют, мы их узнаем! Нас сделали рабами, Нармер, и мы будем первыми, кто восстанет против рабства. Я не желаю никому подчиняться, как и ты, брат.

— Но что мы должны сделать?

— Ты мне доверяешь?

— Мы смешали свою кровь.

— Тогда ничему не удивляйся. Мы сорвем с себя рабский ошейник!

* * *

Скорпион знал, что нужно опасаться хищников, бродячих собак и змей, охотящихся в ночное время. Он инстинктивно чувствовал малейшую опасность. Своей раздвоенной на конце палкой он уже лишил подвижности двух гадюк прежде, чем те успели подобраться к ним — своей добыче.

— Мы у цели! — прошептал он.

Нармер с любопытством осмотрелся. На границе пустыни он увидел обложенные камнями невысокие курганы.

— Деревенское кладбище, — пояснил Скорпион. — Тут похоронены вожди вместе со своими богатствами.

— Ты… ты же не думаешь их забрать?

— Именно так я и поступлю!

— Ограбив усыпальницу, ты навлечешь на себя гнев умерших!

— Ну и пусть! Я ненавижу этих мертвецов и плюю на них! Жители этой деревни служат в армии Быка, и их вождь был в том отряде, который вырезал моих сородичей. Этот червяк думал, что в могиле его никто не достанет, но я покажу ему, что он ошибся!

— Ты не боишься…

— И ты перестань бояться, Нармер! Эта деревня станет нашим первым трофеем. Чтобы побеждать, нам нужны солдаты, и мы их купим. Твоей коровы с теленком для этого не хватит; здесь же мы найдем все, что нужно. Помоги мне снять камни и раскопать могилу. Если призрак этой тухлятины покажется, я возьму его на себя!

Решимость Скорпиона произвела на Нармера сильное впечатление. Он помог другу раскопать могилу, но отказался спускаться в последнее прибежище покойного.

Скорпион не колебался ни секунды.

Спустившись к маленькой двери, он разбил ее камнем и проник в усыпальницу вождя деревни. Мертвое тело было уложено на левый бок и укутано в циновки. На уровне груди лежал букет цветов.

У изголовья стояло несколько ваз и глиняных сосудов, украшенных красным геометрическим рисунком.

— Великолепно! Именно это я и искал!

Скорпион по одному вынес наверх сокровища.

Перед тем как покинуть гробницу, он пнул покойника ногой.

— Продолжай гнить, падаль! Теперь тебе будет нечем заплатить тем, кто охраняет двери в мир иной!

* * *

Скорпион полагал, что на подходах к деревне они могут наткнуться на дозорного. Оставив Нармера в компании коровы, теленка и сокровищ, он отправился на разведку. День выдался великолепным, дул приятный ветерок.

Нармер заканчивал дойку, когда вернулся Скорпион.

— Дозорных нет. Эти чумазые крестьяне думают, что им ничего не угрожает, раз они в клане Быка! Но толстый бахвал слишком много на себя берет!

— Сколько у них солдат?

Скорпион поморщился.

— Много.

— Может, обойдем деревню стороной? — предложил Нармер.

— Ни за что! Они убили моих, а теперь я убью их. И Бык узнает, что его подданные тоже могут понести наказание. К тому же нам надо сколотить отряд из смелых парней.

Задача казалась невыполнимой, но Нармер согласился. Будучи людьми неординарными, друзья готовы были совершать неожиданные поступки. А какое завоевание начиналось по-другому?

Вдруг Скорпион замер.

— Ты видишь то же, что и я?

Посреди засеянного полбой поля какая-то женщина срезала колоски.

Ей было не больше двадцати. Черноволосая, стройная, грациозная… Ее крепкие круглые груди были обнажены, чресла обвивала узкая набедренная повязка. Юное спокойное лицо притягивало взгляд.

— Мы ищем воинов, — напомнил другу Нармер.

— Она хорошенькая… Очень хорошенькая! Почему бы ей не стать нашей помощницей?

— Она может позвать на помощь.

— Положись на меня!

И Скорпион направился к чаровнице. Их разделяло не больше десяти шагов, когда девушка оглянулась и увидела его.

Он улыбнулся и остановился.

— Не бойся! Я заблудился в ваших краях. Ты согласишься мне помочь?

Девушка смотрела на молодого незнакомца с любопытством.

Первым ее желанием было убежать, но через мгновение она уже была им очарована. Среди парней их деревни таких красавцев не было.

— Нам с другом хотелось бы отдохнуть и поесть.

— Вы… Вы из клана Быка?

Скорпион сокрушенно вздохнул.

— Мы — кочевники, и у нас нет ни дома, ни племени. Нас гонят отовсюду. Но у нас есть корова, и я напою тебя свежим молоком.

Его слова тронули девушку, и она улыбнулась.

— Как тебя зовут?

— Скорпион. А тебя?

— Ирис. У меня хижина на краю этого поля, там найдутся лук и огурцы. Давайте пообедаем вместе.

— Договорились, Ирис! Мой друг Нармер тоже будет рад.

Девушка не сводила со Скорпиона глаз. Все в нем казалось ей прекрасным. Искусителя снедало то же желание, что и ее.

19

Ирис пила прохладное молоко, не отрывая взгляда от Скорпиона. Друзья же вдоволь наелись огурцов и пшеничных лепешек.

— Это поле — твое? — спросил Скорпион.

— О нет! Оно принадлежит моему жениху, солдату Быка. Завтра после соревнований на канале он вернется в лагерь.

— Ты любишь его, своего жениха?

Ирис опустила голову.

— Он меня выбрал.

— И ты не осмелилась отказаться!

— Он сильный и жестокий. Такому нельзя отказать.

Скорпион взял девушку за руку.

— А чего ты хочешь, красавица?

Глаза девушки наполнились слезами.

— Пойду посмотрю, как там мои животные, — с этими словами Нармер вышел из тростниковой хижины.

Ирис бросилась Скорпиону на шею.

— Я ненавижу моего будущего мужа! — призналась она.

Он погладил ее по волосам, потом его руки опустились к ее грудям. Она вскрикнула и открылась ласкам этого великолепного соблазнителя.

* * *

Ирис и Скорпион не могли насытиться друг другом. Забыв обо всем на свете, они исследовали тысячу и один путь наслаждения, и им казалось, что плотским утехам нет предела. На закате их объятия наконец разомкнулись.

— Не бросай меня! — попросила она.

— Я и не собираюсь.

— Мой жених тебя убьет!

— А в поединке лодочников он будет участвовать?

— Он станет победителем!

— А награда?

— Принадлежащие деревне поля полбы. Если мой жених победит, он разбогатеет.

— А мне можно участвовать?

— Не становись на дороге у этого чудовища! Он побеждает всех соперников, и большинство из них умирают от полученных ран.

— Но ведь другого способа освободить тебя от него нет?

Глаза Ирис распахнулись от удивления.

— Ты сделаешь это… ради меня?

— Ты же просила меня остаться с тобой! Разве есть другой способ?

Девушка прижалась к возлюбленному.

— Никто никогда не дрался за меня… А ты… ты рискнешь своей жизнью?

— Я одержу победу, и ты будешь моя.

Увлеченная этой безрассудной мечтой, она легла на спину и раскинула руки и ноги. Скорпион решил, что она ослепительно красива. Такая стоит хорошей драки.

* * *

Сидя плечом к плечу, Нармер и Скорпион любовались восходом. Ирис еще спала.

— Так мы выиграем время, — сказал Скорпион. — Если я приму участие в этом поединке лодочников, то продемонстрирую жителям деревни свою силу.

— А если ты проиграешь?

— Этого не будет.

— Может, эта девушка тебя околдовала?

— Я люблю женщин, Нармер, но ни одной не удастся отвлечь меня от цели. Ты когда-нибудь влюблялся?

— В моем клане считалось, что я еще слишком молод, чтобы жениться. Быть может, боги подарят мне встречу с женщиной, которую я полюблю и которая меня полюбит. И мы всегда будем вместе.

— Не получится ли так, что ты ее не дождешься?

— Я уверен, что мы встретимся.

— Не слишком ли ты требователен?

— Это мое убеждение, и ничто не сможет поколебать его.

— Да исполнят боги твое желание, друг! А как ты узнаешь, что нашел свое долгожданное сокровище?

— Я это пойму.

— А я думаю, что рано или поздно ты столкнешься с искушением, перед которым не сможешь устоять. И я тебя за это винить не стану!

Из хижины, светясь от счастья, вышла Ирис.

Скорпион поспешил ей навстречу и поцеловал ее.

* * *

Ирис шла впереди, следом за ней — Нармер с коровой и теленком. Замыкал шествие Скорпион, в руках у которого была корзина с драгоценными сосудами.

Дети окружили девушку и проводили до жилища бывшего вождя деревни, которое все еще пустовало. Старейшины вели бесконечные разговоры. Они не могли выбрать нового вождя, не дождавшись окончания состязания лодочников: победитель непременно заявит свои права на верховенство.

На пороге появился рослый молодой мужчина с впечатляющей мускулатурой.

— Где ты была ночью?

Услышав этот вопрос от жениха, Ирис побледнела от страха.

— Она была со мной, — ответил вместо нее Скорпион.

Жених девушки с удивлением воззрился на соперника.

— Ты шутишь, приятель! Эта девчонка — моя!

— Ирис решила жить со мной.

У жениха девушки были широкие плечи, толстые икры и грубое лицо. Рядом с красивой парой, какой были Ирис и Скорпион, он походил на животное.

— Ты здесь чужак, и ты отдашь мне эту женщину!

— Пусть вас рассудит дух Нила! — предложил Нармер. — Он изберет победителя в поединке лодочников и исполнит его желания.

Старейшины закивали. Жениху, хоть и с неохотой, пришлось подчиниться.

— Я ставлю на кон Ирис! — объявил Скорпион.

— А я — мои поля полбы! Зря ты связался со мной, чужак! Ты потеряешь не только эту женщину, но и жизнь! — Жених с презрением посмотрел на черноволосую красавицу. — Ты дорого заплатишь за свою глупость! Я тебя изуродую так, что никто больше тебя не захочет! Остаток своих дней ты будешь собирать солому и медленно умирать с голоду!

И он, снедаемый яростью, ушел.

К Скорпиону подошел старейшина.

— Ты раньше участвовал в таких поединках?

— Это будет первый раз.

— Несчастный юноша! Лучше откажись, твой соперник непобедим! Если он не убьет тебя сразу, то точно покалечит. Оставь ему Ирис и убирайся подобру-поздорову!

— Мне нравится сражаться.

— Но у тебя нет опыта, и поэтому ты обречен! Ты и твой спутник — откуда вы взялись?

— Мы — скотники и ищем пастбище, — ответил Нармер.

— До дня поединка вы можете остановиться на опушке, недалеко от деревни, — решил старейшина. — Мы дадим вам хлеба и овощей.

Ирис прижалась к Скорпиону.

— А ты, девочка, теперь — залог, и пока побудешь в доме умершего вождя, место которого наверняка займет твой жених.

Старик взял Ирис за руку. Та со слезами оторвалась от возлюбленного. Нармер сдержал порыв Скорпиона.

— Спасибо вам за гостеприимство, — сказал он. — Когда состоится поединок?

— В новолуние, в полдень. Еще раз говорю вам: уходите! Это ваш единственный шанс остаться в живых.

Ирис увели в хижину из высохшей земли, и она даже не успела попрощаться со Скорпионом.

— Уйдем отсюда и поищем себе надежное укрытие, — решил Скорпион.

— Но разве мы не обоснуемся на опушке?

— Эти люди нас ненавидят, они попытаются убить нас еще до поединка.

— Ты решил бросить Ирис и бежать?

— Нет. Мы найдем безопасное место и, когда придет время, вернемся!

20

Клан газелей был малочисленным и слабосильным, а у его повелительницы не было даже постоянного жилища. Ее последним подданным, небольшому стаду, постоянно приходилось быть начеку; несколько служанок, преданных своей госпоже, удовлетворяли все ее потребности.

Члены клана перемещались вдоль границ территорий, подвластных кланам Юга, и владений Быка, повелителя Севера.

Когда Шакал собственной персоной появился у ворот загона, который устроили для себя подданные Газели, возникла паника. Его слова успокоили привратницу, и восстановилось хотя бы подобие спокойствия.

Газель вышла навстречу своему гостю. Демонстрируя изысканные манеры, гибкая, в ожерелье из сердолика, повелительница была исключительно хороша собой и соблазнительна, и Шакал не остался равнодушным к ее чарам.

— Ты покинул Абидос! — с удивлением отметила она. — Я счастлива тебя видеть, но то, что ты здесь, внушает мне и тревогу.

— И она оправдана.

Газель пригласила главу клана в свое жилище, украшенное разноцветными циновками и разнообразной глиняной посудой. Обстановка здесь была роскошной и умиротворяющей.

Служанка принесла белое вино и финики.

Ценитель вкусной пищи, Шакал отдал должное угощению.

— Главы кланов дали мне поручение, — напомнил он. — Я должен найти того, кто истребил клан Раковины. Но я не смог эго сделать. Я обследовал место, где было совершено преступление, но не нашел ничего, что указало бы на преступника. Он уничтожил все следы.

— Другими словами, ты не считаешь виновным Быка.

— Он не стал занимать земли Раковины, а Долина Препятствий, которая преграждала проход в его земли, исчезла. Я думаю, кто-то хочет доказать, что Бык не настолько всемогущ, как кажется, и в то же время вызвать возмущение южных кланов. Бык считает, что против него зреет заговор; Лев возглавит силы противника и попытается захватить Север.

— А сам ты что об этом думаешь?

— Я в это не верю. Но новый генерал Быка убедил его призвать всех молодых мужчин. А нужна ли им такая армия только для защиты?

— Ты думаешь, он собирается завоевать Юг?

— Полагаю, это неизбежно. Единственная надежда — что ты благодаря своим дипломатическим способностям убедишь Быка не объявлять войну. И это будет не единственной твоей задачей.

Газель вздрогнула: Шакал не бросал слов на ветер…

— Орикс со своими лучшими воинами попытался захватить Абидос. Нам удалось отбить атаку, но они вернутся; отныне я все время жду нападения на свою столицу.

По щеке Газели покатилась слеза. Мир, на восстановление которого она потратила столько сил… Неужели он вот-вот рухнет?

— Многие погибли?

— К сожалению, да, и с обеих сторон. Ты одна можешь уговорить Орикса остановиться. Я же пока ограничусь тем, что усилю охрану Абидоса.

— Орикс хотел захватить город, чтобы узнать секрет бессмертия и обеспечить благоденствие своему клану.

— Я разделяю твое мнение, Газель. И боюсь, что некоторые могут последовать его примеру.

— У Орикса горячий нрав, он не терпит зависимости. Лев может попытаться воспользоваться моментом. Думаю, только Бык способен защитить Абидос, если пообещает выставить свои силы против того, кто осмелится напасть на город.

— Зачем ему идти на такой риск?

— Чтобы сохранить неприкосновенной свою собственную территорию.

— Что, если он планирует завоевать Юг?

Ласковые глаза Газели потемнели.

— Вот это я и собираюсь узнать. И сделаю все, чтобы избежать худшего.

* * *

В сопровождении скромного, безобидного эскорта Газель предстала перед солдатами Быка, патрулировавшими границу. Ее красота смягчила их, к тому же, согласно обычаю, повелительнице клана надлежало оказывать наивысшие почести. Они проводили Газель в укрепленный лагерь своего господина, офицеры которого не решились обыскать очаровательную молодую женщину. Всем было известно, что она не носит при себе оружие.

В лагере кипела бурная деятельность: солдаты маршировали и упражнялись, инструкторы были к ним беспощадны.

Генерал Густые-Брови встретил Газель, скрестив руки на груди.

— Вам здесь не место! — заявил он.

— Кланы поручили мне вести переговоры, а значит, я должна быть там, куда призывает меня долг, — возразила Газель, не повышая голоса. — Будь любезен сообщить о моем приходе Быку.

Генерал смерил ее мрачным взглядом и повиновался.

Газель было неприятно видеть вокруг себя эту суету военных — прелюдию к ужасным сражениям. Люди учились управлять своей энергией разрушения, дикие быки обещали стать самым действенным оружием…

У хрупкой примирительницы не было ни единого шанса их образумить.

Появился Бык.

Его рост, телосложение и мощь впечатляли.

— Дорогая Газель! Я могу чем-то тебе услужить?

— Нам нужно поговорить.

— Разве я могу хоть в чем-то тебе отказать?

И он с благодушной улыбкой взял гостью за руку.

— Я сделал свое жилище уютнее, и ты первая оценишь мои старания!

Генерал Густые-Брови следовал за ними по пятам.

— Останься на улице! — приказал ему Бык. — Ты — не глава клана!

Выкрашенные в красный, охряной и белый цвета стены произвели на гостью впечатление. Около двух десятков глиняных ваз украшали комнату, а пища на расставленных повсюду глиняных блюдах своим видом пробуждала аппетит. Пол покрывали толстые циновки.

— Великолепно! — похвалила Газель.

— Делать жизнь приятной — разве не это цель нашего существования?

— Все, что отдаляет смерть, мне по душе.

Ноздри Быка затрепетали.

— Не люблю, когда собеседник говорит намеками! Что ты хотела этим сказать?

— Что жизнь приятна, только когда царит мир, разве не так?

— Присаживайся, и выпьем!

Газель сняла сандалии, и ее изящные, красивой формы ступни коснулись циновки.

В каждом ее движении было столько грации, что Бык не мог не восхищаться ею. Временами в мечтах он видел ее своей супругой, но, заключив подобный союз, он утратил бы статус главы клана. А свою власть Бык не променял бы на любовь даже более обольстительной женщины…

Несмотря на свою кажущуюся робость, Газель не боялась Быка. И тот за это уважал ее еще больше.

Она лишь коснулась губами чаши с белым вином.

— Ты готовишься к войне?

Бык чуть было не поперхнулся.

— Как ты смеешь…

— Ты же не принимаешь меня за идиотку? Твоя демонстрация силы говорит сама за себя.

— Я буду защищаться, а не нападать.

— Тебе кто-то угрожает?

— Лев вырезал клан Раковины, уничтожил Долину Препятствий и хочет напасть на меня. Если он считает меня наивным, то сильно заблуждается. Я дам ему отпор и сохраню свои земли!

— У тебя есть доказательства его виновности?

Бык хмыкнул:

— Это очевидно!

— Сомневаться в очевидном — первый шаг к мудрости, а тебе ее не занимать. Как и я, ты знаешь, что существующее равновесие ничто не должно нарушить. В противном случае мы все погибнем. Так ты собираешься нападать, Бык?

— Нет. Это мера предосторожности. Она отобьет у противника желание меня беспокоить.

— Ты искренен со мной?

— Я говорю то, что думаю, Газель. Глядя тебе в глаза, невозможно врать! У тебя нет оружия, твой клан крайне малочислен, и все же твой авторитет непререкаем. Ты являешься воплощением мира, и я не хочу его разрушать.

— Шакал отказывается продолжать расследование. Он не нашел ничего, что доказывало бы твою виновность в уничтожении клана Раковины.

— К чему мне было их трогать? — громыхнул Бык. — Мои враги живут не на Севере, а на Юге! А вот Лев…

— Орикс попытался завладеть Абидосом, — сообщила Газель. — Сражение было жестоким, но Шакал отстоял свой город.

Удивление Быка не показалось собеседнице наигранным.

— Зачем Орикс решился на это безрассудство?

— Разумеется, он надеялся вырвать у Шакала секреты потустороннего мира и тем самым обеспечить своему клану решающее превосходство. Однако он понес большие потери. И Шакал опасается новой атаки, на которую Орикса толкнет отчаяние.

— Это меня не касается.

— Ты заблуждаешься, — возразила Газель. — Ты должен заявить во всеуслышание, что будешь защищать Абидос, если на него нападут.

— Абидос на Юге. А меня интересует Север.

— Подумай еще раз, Бык! Если клан Шакала исчезнет, а Абидос окажется в руках агрессора, последний на этом не остановится. Он попытается объединить военные силы Юга с одной-единственной целью — завоевать Север. И этим агрессором может оказаться Лев.

Аргумент попал в цель: могущественный воитель задумался.

— И что нужно предпринять? — спросил он.

— Я отправлюсь к Ориксу и уговорю его оставить надежду завоевать Абидос, потому что твоя армия, готовая выступить по первому сигналу, тут же вмешается в конфликт. Это стало бы концом клана Орикса. Разумеется, мне нужно твое согласие.

Мелодичный голос Газели звучал так соблазнительно, что Бык поддался ее уговорам, к тому же аргументы дипломатки показались ему убедительными. С его стороны требовалось лишь обещание, речь не шла о немедленных военных действиях, но престиж Быка при этом обещал только возрасти.

В конце концов, этот дипломатический ход будет на руку именно ему.

— Я даю тебе слово! — объявил он.

21

С помощью кремневого ножа Скорпион прокладывал себе путь сквозь заросли колючего кустарника, в дебрях которого они и решили остановиться — идеальное укрытие, расположенное достаточно далеко от деревни. С наступлением ночи он отправился к опушке, где, по расчетам жителей деревни, они вместе с Нармером, коровой и теленком должны были находиться.

Лежа на земле под кустом тамариска, он наблюдал за тем, как на опушку вышли четверо мужчин, которыми командовал жених Ирис.

У них были палки, и они явно намеревались убить непрошеных гостей.

— Их здесь нет, — тихо сказал один из них.

— Но я видел, что они тут остановились! — возразил его товарищ.

— Осмотрим окрестности! — бросил жених. — Сделаем, как решили: убьем их и спрячем тела.

Небольшой отряд начал свои зловещие поиски.

Услышав достаточно, Скорпион вернулся к другу.

* * *

— Я был прав, Нармер! Эти проклятые крестьяне спят и видят, как бы нас прибить!

— Ты не будешь участвовать в поединке?

— Если я откажусь, Ирис обречена.

— Они накинутся на тебя, как только увидят.

Скорпион ласково погладил украденные из усыпальницы вазы.

— С самого детства мне твердили: за что бы ты ни взялся, у тебя ничего не выйдет. И ты прав, шансов у меня нет. Но я все равно не отступлюсь.

— Думаю, ты все делаешь правильно.

Скорпион посмотрел на друга с любопытством.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Во-первых, мы смешали свою кровь, и я не оставлю тебя, что бы ни случилось, а во-вторых, у нас и правда нет выбора. Сбежав, мы не достигнем цели. Бросить вызов невозможному? Перейдя Долину Препятствий, я понял, что меня это больше не пугает. А когда я встретился с тобой, то совсем перестал бояться чего бы то ни было. Подчинить себе эту деревню — вот наша ближайшая цель, и твой выигрыш в поединке лодочников позволит нам ее достичь.

— Но мне не дадут участвовать!

— Возможно.

— Ты правда считаешь, что следует ввязаться в эту авантюру?

— Если мы не способны вдвоем одолеть сотню, зачем тогда вообще жить?

* * *

Туман развеялся поздно. На берегу канала участники состязаний проверяли свои папирусные лодки и длинные шесты, которые служили оружием в драке. Ни у кого из этого десятка парней не было иллюзий на свой счет, они не сомневались: жених Ирис станет победителем и новым вождем деревни. Оставалось только надеяться, что он проявит снисходительность и не станет слишком уж увечить проигравших.

Старики готовились воздать почести герою. Запертая в хижине Ирис все время плакала. Но и ей придется забыть о своем возлюбленном и принять участие в празднике…

Ее жених появился на берегу последним. У него была самая солидная лодка, и он с усмешкой обвел взглядом молодых соперников.

— Ну что, малышня, волнуетесь? Ничего, я буду с вами ласков! По местам!

При виде этого грубияна у парня, которому выпало начинать поединок, ноги подкосились.

Когда лодки сблизились, соперники схватились за шесты. Жених Ирис с такой силой ударил противника в грудь, что тот свалился в воду.

Несколько парней бросились в реку, чтобы успеть его вытащить. Бедняга был тяжело ранен.

— Следующий! — потребовал жених.

Второго соперника ждала та же участь. Третьему удалось устоять, но он получил мощный удар в плечо, и по его руке потекла кровь.

Остальные парни отказались от поединка.

— Банда трусов! Ну, больше никто не хочет помериться со мной силой?

— Почему никто? Я хочу!

При звуке голоса Скорпиона собравшиеся на берегу жители деревни остолбенели, не понимая, откуда они с Нармером появились.

— Хватайте их! — крикнул один из старейшин. — От этих чужаков добра не жди!

Друзья приготовились дорого отдать свои жизни. Пожалуй, предсказания Нармера оправдывались.

— Оставьте этого бахвала мне! — крикнул жених. — Дайте ему лодку и шест.

Большинство крестьян сразу словно в рот воды набрали. Поединок обещал быть памятным, и на кону стоял престиж их нового вождя. Жених Ирис насадит наглеца на свой шест, поднимет в воздух и оставит умирать долгой и мучительной смертью. А после решится и участь его сообщника.

Скорпион между тем готовился к драке. Он проверил, ровно ли держится на воде лодка, покрутил в воздухе шестом и легко переломил его пополам.

— Дайте мне шест покрепче! В противном случае поединок будет нечестным.

Зрители не возражали. Скорпион сам выбрал шест, легкий и удобный.

— Ты не торопишься умирать, друг! И я тебя понимаю. Тебя устраивают условия поединка?

— День сегодня погожий, ветерок — приятный, да и соперник мне попался забавный!

Лицо жениха побагровело.

— Это я — забавный?

— Убивать слабых и боязливых — это по плечу любому, кого судьба не обидела ростом и силой. С таким животом и вялыми мышцами тебе не увернуться от более быстрого противника. На твоем месте я бы отказался от поединка со мной.

Жених Ирис в ярости стиснул кулаки.

— Я скормлю твой труп свиньям и собакам!

Скорпион с безмятежным видом вошел в лодку и в последний раз взвесил в руках шест. Под приветственные возгласы жителей деревни его соперник влез в свою лодку и направил ее к противоположному берегу канала.

Подгребая шестами, как веслами, противники направили свои суденышки навстречу друг другу. Жених постарался набрать скорость, Скорпион же управлялся со своей лодкой не слишком умело.

И вот их лодки сошлись.

Заостренный конец шеста жениха скользнул по виску Скорпиона, который даже не успел замахнуться своим оружием. На берегу захохотали, но Нармер остался невозмутимым.

Второе столкновение не заставило себя ждать. На этот раз удар жениха пришелся в правое плечо Скорпиона. Из раны потекла кровь. И снова он не смог ответить ударом на удар. Веселье толпы удвоилось. Никогда жителям деревни не доводилось видеть такого смешного поединка. Все были уверены, что следующий удар их соплеменника окажется роковым для его противника.

Переведя дух, жених снова ринулся вперед.

Скорпион же избрал странную тактику: вместо того чтобы направить лодку прямо, он двигался зигзагами.

Растерявшись, жених замахнулся, но удар пришелся в пустоту. Скорпион же своим шестом поразил его в низ живота. С криком боли противник согнулся пополам. Другим концом шеста Скорпион ударил его по затылку и разбил ему голову. Лодка жениха перевернулась и тот, умирающий, свалился в воду.

Зрители молчали.

Скорпион причалил к берегу и подошел к старейшинам.

— Я выиграл поединок и требую награду. Теперь мне принадлежат все поля деревни, и я беру в жены Ирис.

Никто из жителей деревни и не думал возражать, настолько все были обескуражены.

— Моя победа доказывает мою силу, — добавил он. — И с этого момента я — ваш вождь.

Один старик решился воспротивиться:

— Чужак станет вождем? Мы не согласны!

И попытался склонить на свою сторону соплеменников:

— Он один! Убьем его!

Сомнение уступило место ненависти, и в ее волне мог утонуть неосмотрительный чужак.

Нармер поднял над собой вазу из усыпальницы.

— Вот доказательства того, что Скорпион теперь ваш настоящий повелитель! Умерший вождь передал ему свои сокровища!

Толпа остолбенела, а потом все упали на колени.

Скорпион крутанулся вокруг себя, осматривая своих новых подданных. Потом подошел к старику.

— Ты сожалеешь о своих словах?

— Да, да, я сожалею!

— А зачем ты тогда открыл рот?

— Я… Я боялся, что…

— Больше тебе бояться не придется!

И одной рукой Скорпион задушил недовольного.

Под его властным взглядом угасли последние вспышки возмущения.

22

Газель-дозорная остановилась при виде стоящего на своем посту орикса. Деликатная самка поклонилась подозрительному представителю противоположного пола, который довольно долго рассматривал ее со всех сторон. Не заметив ничего подозрительного, он разрешил повелительнице клана и ее нескольким приближенным продолжить свой путь.

Следуя за своей дозорной, Газель вскоре увидела, что клан Орикса укрылся в русле пересохшей реки, обрамленном залитым солнечным светом и высокими холмами. Тропа была почти незаметной, заросшей. В любом месте могли поджидать затаившиеся львицы, поэтому приходилось все время быть начеку.

При виде ориксов Газель вздохнула с облегчением. У них острые рога, и, если понадобится, они смогут ее защитить. Да и часовые, стоящие на возвышенностях, подадут сигнал тревоги…

Ступив на территорию клана, молодая женщина сразу же ощутила, что подданные Орикса переживают не лучшие времена. Раненые дремали в тени огромных камней, здоровые явно приуныли — радость жизни, похоже, покинула это место.

Газель вспомнились не столь отдаленные времена, когда тысячи антилоп носились по землям Севера и Юга, не зная, что вскоре им придется уступить свою территорию завоевателям. Клану Газели, желавшему сохранить обычные радости жизни, которые еще недавно так ценили обитатели этого края, удалось помешать жаждавшим войны забиякам перебить своих противников. Был заключен долгожданный мир, которому исчезновение клана Раковины и нападение Орикса на Абидос положили конец.

И все же дипломатка надеялась, что конфликт можно погасить. Нужно помешать тем, кто хочет воспользоваться ситуацией в своих корыстных целях… Она понимала, что это будет нелегко.

Орикс стоял на вершине холма и с наслаждением вдыхал ветер пустыни. Тело его было изранено, однако он не утратил своей горделивой осанки и, казалось, был готов в любой момент броситься в бой.

— Приходить сюда рискованно, — заметил он.

— Кто осмелится напасть на парламентера, сообща избранного кланами?

— С чем ты пришла ко мне?

— Атаковать Абидос было большой ошибкой.

— Не тебе об этом судить!

— По крайней мере, сделай правильные выводы из своего поражения.

— Это только первое сражение, клану Шакала нас не победить!

— Шакал не собирается брать реванш, — сообщила Газель. — Он довольствуется укреплением своих границ.

— Я должен довершить начатое. В противном случае я буду обесчещен, и остальные главы кланов сочтут меня трусом.

— Не обманывай себя, Орикс, ты никогда не завоюешь Абидос.

— И кто мне помешает? Ты?

— Бык дал слово: он сотрет с лица земли любого, кто нападет на город.

— Быка интересует только Север!

— Повторяю: он дал слово! Но никто не собирается мстить тебе за эту авантюру, поэтому мир будет сохранен.

Орикс знал, что Бык не бросает слов на ветер, и у него нет армии, чтобы сразиться с быками.

— Кланы уже знают об этом?

— Пока еще нет, — призналась Газель. — Но я им сообщу.

— Это для меня унижение.

— Это спасение! Я представлю факты с наименьшим ущербом для тебя.

Взгляд Орикса смягчился.

— В чем причина такого милосердия?

— Я хочу сохранить мир. Твоя вылазка привела к страданиям и вызвала беспорядки. Война между кланами станет бедствием для всех без исключения.

Гордый Орикс отметил, что эта женщина не только красива, но и очень отважна.

— Забудь о своих воинственных устремлениях, — посоветовала она. — И наберись терпения. Время сотрет твою ошибку, и твой авторитет будет восстановлен. Югу нужен клан Орикса.

Хрупкой женщине удалось вернуть вспыльчивому воину надежду. Орикс даже растрогался.

— Разве не по душе тебе просторы и бесконечность пустыни? — спросила она. — Ты один умеешь любить этот суровый и прекрасный край, снося безжалостные лучи солнца и наслаждаясь малейшим дуновением ветерка. Безумные скачки ориксов — проявление их свободолюбия. И только живя в мире, они смогут сохранить свою свободу…

* * *

Генерал Густые-Брови пребывал в недобром расположении духа и все же продолжал с прежним упорством тренировать солдат клана Быка. Инструкторы не щадили никого, и несколько человек уже умерли во время физических упражнений. Однако генерал полагал, что слабакам туда и дорога.

Бык устроил смотр своим войскам и остался доволен.

— Мой повелитель, — обратился к нему генерал, — твоя армия непобедима! Дай мне еще несколько месяцев, и мы сможем начать боевые действия, нисколько не сомневаясь в победе!

— Орикс не решится еще раз напасть на Абидос. Он знает, что я верен своему слову. Газель сумеет его уговорить.

— Его клан скоро угаснет.

Это замечание рассердило Быка.

— Клан — это клан, генерал, и ты должен относиться к нему с уважением. Благодаря своевременному вмешательству Газели мы все еще живем в мире. Страх перед моей армией помешает любому из предводителей кланов его нарушить, она — наша лучшая защита.

— При всем моем уважении, господин, не является ли этот мир иллюзией? Ведь Орикс совсем недавно нарушил его!

— Орикс — упрямец, и он совершил большую ошибку, к счастью, не повлекшую за собой необратимых последствий.

— Ты думаешь, что Лев не воспользуется ситуацией?

Вопрос удивил Быка.

— Каким образом?

— Орикс потерял много воинов, его клан вышел из битвы за Абидос ослабленным. Для Льва это прекрасная возможность… Разве он не мечтает избавиться от ненавистного соперника?

— Лев презирает всех глав кланов и мечтает об абсолютной власти! Но все это — пустые мечты, а сам он — трус, неспособный на масштабные действия.

* * *

Шпионы Крокодила пересекали границы других кланов, чтобы собрать как можно больше сведений. Приплывая по речным протокам, они искусно прятались и часами, а то и целыми днями выжидали, чтобы узнать что-нибудь действительно важное. Если их обнаруживали, они убирались восвояси. Но если было нужно, сражались. Будучи побежденными, утверждали, что действовали не по приказу своего повелителя, а по собственному почину.

Когда лучшие шпионы явились к нему с докладом, Крокодил пребывал в дурном расположении духа. На этот раз он обосновался в затененной ивами заводи и, окруженный придворными, как раз жевал сушеное мясо. Интуиция подсказывала ему, что ситуация меняется стремительно и отнюдь не ему во благо.

Больше всего он опасался, что Лев и Бык, заключив союз, выступят против него. По всеобщему мнению, это было невозможно, и все же Крокодил привык сомневаться в очевидном. К тому же другие кланы ненавидели его за независимый нрав и нежелание сотрудничать.

Главный шпион взял слово:

— Спешу изложить вам новые факты, которые подтвердили несколько моих людей. Бык набирает рекрутов, увеличивает свою армию и интенсивно ее обучает.

— Плохо дело, — пробормотал Крокодил. — Очень плохо.

— Орикс попытался захватить Абидос.

Глава клана прищурился так, что между веками остались крошечные щелочки.

— Орикс, говоришь? И что, этот безумец преуспел?

— Шакал дал ему отпор. Ценой больших потерь он остался хозяином своих территорий. Орикс и его воины вернулись на свои земли.

— Эти два клана перебьют друг друга!

— Нет, потому что дипломатические усилия Газели увенчались успехом. Бык стал гарантом безопасности Абидоса, Орикс согласился оставить попытки завладеть городом. Мир сохранен.

— И много воинов потерял Орикс?

— Очень много, в том числе и лучшего из них — огромного самца, который умер от ран. Пройдет немало времени, прежде чем клан восстановит силы.

— Газель навестит и других повелителей кланов, я полагаю?

— Вчера она побывала у Слонихи.

— Дипломатия, мир… Все это вздор! Время болтовни и иллюзий подходит к концу! Бык это уже понял. И я тоже.

23

Ирис долго ласкала мускулистое тело Скорпиона, прежде чем запечатлеть пылкий поцелуй на его губах. Ее возлюбленного не пришлось уговаривать: он лег на нее и стал умело разжигать ее желание. Она ответила на этот сладостный призыв с не меньшей страстью. Их любовная игра была смесью борьбы и нежности, и очень скоро пыл Скорпиона сломил ее сопротивление. Счастливая этим поражением, Ирис отдалась наслаждению.

— Ты спас мне жизнь, — напомнила она, — и я всегда буду тебе верна. Если бы не ты, этот палач меня бы убил. Но теперь ты — вождь моей деревни!

— И трусы, которые в ней живут, будут валяться у тебя в ногах. Но не верь ни одному их льстивому слову!

— Мне нужно быть с ними… жестокой?

— Прекрасная мысль! Это сборище дуралеев заслужило хороший урок, и я уверен, что ты блестяще справишься с такой ролью.

Довольная и развеселившаяся, она встала и танцующим шагом прошлась перед своим возлюбленным. Когда тот попытался ее поймать, она увернулась.

— Я проголодалась. А ты разве нет?

Скорпион кивнул.

Отныне каждый раз, принимая пищу, он отдавал должное овощу, которого до прихода в деревню не знал. Этим овощем оказался огурец, чья залитая молоком измельченная мякоть имела изысканный вкус и прекрасно излечивала воспаленные глаза. Облегчая работу почкам, вареный огурец снимал приступы лихорадки.

Вождю полагалось каждый день есть мясо — свинину или домашнюю птицу. Нармер же показал деревенским рыбакам несколько действенных приемов, и теперь простые жители нередко лакомились рыбкой.

Один за другим тянулись дни. Любые требования нового хозяина деревни и его друга выполнялись безоговорочно.

Насытившись, Скорпион вышел из хижины и окинул взглядом свои владения. Разве любой кочевник на его месте, обретя эту мирную гавань и став ее господином, не был бы счастлив?

Он пересек поселение в надежде найти Нармера возле гумна, куда сносили зерно. Друг и правда был там: вместе со стариком крестьянином, передававшим молодому чужаку свои знания, определял, хороша ли пшеница нового урожая.

Единственный спасшийся член клана Раковины открывал для себя секреты земледелия, красоту пшеницы, полбы и ячменя. Он научился толочь зерно, молоть муку и печь лепешки.

Старик, чья спина согнулась под тяжестью прожитых лет, пошел отдохнуть. Нармер угостил Скорпиона лепешкой.

— Хрустящая и вкусная, — согласился тот.

— Я решил попробовать себя в роли хлебопека, и это — мой первый хлеб!

— Ты так увлекся хозяйствованием?

— Бык — не только грозный воитель, — сказал Нармер. — По словам стариков, это по его приказу крестьяне стали возделывать зерновые, под которые он отвел значительную часть своих земель. А еще он придумал замечательную вещь — форму для выпекания хлеба. В нее наливают жидкое тесто и ставят в печь. Правда, нужно уметь вовремя ее оттуда достать, но результат стоит усилий. Во всех деревнях Быка есть такие печи, и его подданные не знают голода. Прекрасная придумка, ты не находишь?

— Ты разве забыл, что он — наш враг и мы хотим его сокрушить?

— Это — не повод отрицать его достижения, у него можно научиться много чему полезному. Бык сумел упрочить свою власть, и мне кажется важным узнать его секреты.

Скорпион с сомнением покачал головой.

— И ты решил заняться этим здесь, в этой презренной деревне?

— Нам повезло: незадолго до поединка лодочников генерал Быка набрал в этой деревне рекрутов, но он, конечно, еще вернется. Ты, как новый вождь деревни, должен будешь отчитаться перед ним и отдать десятую часть урожая.

— Вот она — мирная жизнь деревенского тирана… Не сдается тебе, что мы слишком далеки от нашей главной цели?

— Я и не думал от нее отказываться, — твердо сказал Нармер. — Думаю, боги привели нас сюда не случайно. Жаль только, что наша власть — всего лишь видимость.

— Почему ты так говоришь? — удивился Скорпион.

— Потому что от нас скрывают что то… или кого-то.

Привыкнув жить среди тростниковых зарослей Дельты, Нармер, как и любой член клана Раковины, остро чувствовал приближение опасности. В болотах обитало множество опасных существ, и малейшая невнимательность могла стать фатальной.

Он бросился на Скорпиона и повалил его.

За секунду до этого по щеке нового хозяина деревни скользнула стрела. Друзья ползком добрались до печи для хлеба и спрятались за ней. Опасаясь следующей стрелы, они просидели там довольно долго.

Из раны на левой щеке Скорпиона текла кровь.

— Ничего серьезного, — сказал он, напряженно прислушиваясь и поглядывая по сторонам. — Ты оказался прав, брат! Ты спас мне жизнь, а я не успокоюсь, пока не накажу виновного!

Нармер швырнул из-за печи камень.

Ничего…

— Разойдемся в разные стороны и встретимся в условленном месте, — предложил он.

За эти несколько минут никто не предпринял новой попытки избавиться от них.

— Убийца скрылся, — заключил Скорпион, — но он от нас не уйдет.

Нармер успел подобрать стрелу, и теперь друзья по очереди осмотрели ее.

— Поразительная вещь, — восхитился чудом избегнувший смерти Скорпион. — Я таких не видел — длинная, легкая и с идеально острым кремневым наконечником! Благодаря тебе она меня не достала! Стрелок, наверное, разозлился… Думаешь, это кто-то из людей Быка?

— Бык не знает о нашем существовании, да и солдат вряд ли действовал бы в одиночку. А вот охотник — совсем другое дело…

Рассуждения друга понравились Скорпиону.

— Мы быстро узнаем правду!

Стремительным шагом он вернулся в свое жилище и разбудил Ирис. Девушка посмотрела на него с испугом.

— У тебя… у тебя кровь!

— Имел несчастье повстречаться вот с этой красавицей!

И он показал ей стрелу.

— Что это такое?

Скорпион усмехнулся.

— Не пытайся мне врать, любовь моя!

— Верь мне, я…

Он дал ей пощечину и прижал к полу.

— Кто-то пытался меня убить, моя крошка, и мне это не нравится! И я думаю, что все сообщники убийцы тоже должны быть наказаны. Ты наверняка знаешь, кто пустил в меня эту стрелу.

— Ты… Мне больно!

— Говори, или ты узнаешь, что такое настоящая боль!

Ирис закрыла глаза и перестала сопротивляться.

— Только у одного в наших местах есть стрелы… у охотника!

— Он живет в деревне?

— Нет, он живет где-то поблизости. Иногда он продает нам дичь, но его давно не было видно. Многие думали, что он умер.

— Кто знает, где его убежище?

— Старики могут показать дорогу.

Скорпион разжал пальцы, и Ирисзаплакала.

— Ты — чудовище!

— Возможно.

— Чудовище, — повторила она, обнимая его. — Но ты не должен был так со мной поступать!

— Когда моя жизнь в опасности, я поступаю так, как считаю нужным.

Ласки девушки разбудили в нем желание.

— Этот охотник… Ты его накажешь?

— Он умрет страшной смертью.

— Ты — ужасный дикарь, бессердечный и безжалостный, но мне нравится твоя сила!

Сгорая от возбуждения, Ирис притянула его к себе. Была ее очередь проявить жестокость, какой Скорпион от нее не ожидал и которая доставила ему удовольствие.

— Будь всегда таким, будь самым сильным! — говорила она.

24

Газель не питала иллюзий: если Орикс и дал слово, что не станет повторять попытки захватить Абидос, то только потому, что его клан очень ослабел, а вовсе не из стремления сохранить мир. Поэтому почивать на лаврах было рановато. И потом, неизвестно, сможет ли клан ориксов вернуть себе былую мощь. Лучшие воины погибли или тяжело ранены, да и сам предводитель клана выглядит обессиленным… Нужно было как можно скорее закрепить мирные договоренности, а этому очень поспособствовала бы открытая поддержка Слонихи, с авторитетом и мудростью которой считались Лев, Бык и даже Крокодил.

Клан слонов обосновался на крайнем Юге, возле первых порогов. Газели предстоял долгий, полный опасностей путь. Благодаря быстроте своих подданных — единственному их преимуществу — сможет ли она беспрепятственно пересечь подвластные Льву территории?

Разумеется, Газель была всеми признанным парламентером, и только Крокодил открыто отказывался обеспечивать ей возможность безопасно передвигаться по принадлежавшим ему землям. Поведение же Льва было двойственным, поэтому ей приходилось все время быть начеку.

Дозорная первой почувствовала опасность.

Она замерла, настороженно вытянув увенчанную рожками голову. Взгляд ее был обращен к островку колышущейся на ветру высокой травы. Оттуда исходил характерный запах: в зарослях притаились две львицы, которые всегда охотились вместе, помогая друг другу.

Газель могла бы попытаться опередить их, но был риск, что самая пожилая из ее прислужниц не сумеет убежать от хищниц. Ни у кого из ее спутниц не было оружия, поэтому защитить ее они не могли.

Потомок древнего рода, правившего некогда всеми этими землями, Газель стала во главе процессии. Ее взгляд пронзил растительность и окутал охотниц зеленым умиротворяющим светом.

— Выйдите из укрытия! — спокойно потребовала она. — Вы не убьете меня, а я оставлю вас на свободе.

Ответом ей стало рычание. Газели невольно попятились, опасаясь нападения, но их повелительница сделала несколько шагов вперед.

Угрожающе оскалив клыки, появились львицы.

И тогда Газель запела. Мелодия была успокаивающей, с магическими переливами. Первая львица зевнула, легла у ног молодой женщины и стала их облизывать. Вторая сначала противилась чарам, но вскоре последовала примеру своей соплеменницы.

— Ты проведешь меня к своему повелителю, — приказала ей Газель и повернулась к первой львице: — А ты проследи, чтобы никто не обидел моих подданных!

Хищница снова зевнула и, окинув взглядом своих подопечных, приготовилась нести караул.

* * *

Газель сама удивилась действенности своих заклинаний. Уже давно она не применяла этот древний напев, с помощью которого ее предки приручали хищников. В нужное время, как и прежде, слова всплыли в памяти и спасли ее и подданных от гибели.

Следуя за львицей, Газель снова отметила про себя, насколько велики владения Льва. Мало-помалу он вытеснял подданных Слонихи и Орикса, расширяя собственные владения, по которым носились стаи преданных ему хищников. И его солдаты, у которых вместо ножей были клыки и когти, разрывали на части любого противника.

Лев устроил себе логово на границе пустыни, возле вади,^[10] которое в период дождей наполнялось водой. Просторное жилище этого внушающего страх бесспорного владыки стояло на открытом месте, в тени раскидистого тамариска. Личная охрана, состоявшая из нескольких львиц и опытных воинов, берегла покой своего господина.

Окруженный постоянной заботой, Лев охотился редко, и то лишь ради удовольствия — ему нравилось выследить и собственноручно убить добычу. Слуги обеспечивали своего суверена мясом и водой, исполняли малейшее его желание. Опасаясь возможных конкурентов внутри клана, Лев сам руководил всеми и за всем присматривал. Неосторожного, который, не важно, сознательно или нет, имел несчастье поставить под сомнение его авторитет, Лев моментально устранял. Тот же, кто не выполнял его приказ, тем самым подписывал себе смертный приговор.

Когда их проводница приблизилась к обиталищу главы клана, охранники зарычали. Навстречу нежданной гостье выбежал придворный.

Ее красота и хрупкость обезоружили его.

— Я — Газель и хочу поговорить со Львом. Сообщи ему о приходе парламентера.

Молодую женщину моментально окружила стая хищников. То, что рядом с этой привлекательной добычей находилась одна из лучших охотниц, их озадачило. Газель, обуздав страх, сумела сохранить свое достоинство.

Наконец она получила позволение предстать перед Львом.

Он встал и сказал, улыбаясь:

— Какой сюрприз! Для меня честь приветствовать в моем скромном жилище повелительницу славного клана!

Рыжеволосый, излучающий самоуверенность, Лев пригласил Газель присесть на мягкую циновку.

— То, что ты пришла ко мне, доказывает силу твоей магии! Очаровать моих львиц — немалое достижение! Ты не перестаешь удивлять меня, мой ласковый друг!

Служанки принесли вино, мясо под соусом и финики.

— Ты наверняка проголодалась, поешь со мной!

Газель довольствовалась чистой водой и отварным пореем, нарезанным тонкими ломтиками. Хозяин дома поел с большим аппетитом.

— Главы кланов терпеть не могут встречаться, — начал беседу Лев. — И только благодаря твоим усилиям нам удается поддерживать хоть какие-то отношения.

— К несчастью, этого нельзя сказать о Крокодиле. Однако я все еще надеюсь, что он образумится.

— Несмотря на твои таланты и упорство, боюсь, здесь тебя ждет неудача. Крокодил — особа безвольная и недалекая, он просто не способен на диалог. Его подданные никого не уважают, они пересекают границы других кланов и бесчинствуют на чужой земле, проявляя невероятную жестокость. Счастье, что он только пугает противника, но не пытается захватить чужие территории.

Голубые глаза Льва блеснули.

— Шакал выяснил, кто уничтожил клан Раковины?

— Он пытался, но так ничего и не узнал.

— Странно… По моему мнению, и так все ясно.

— Шакал не нашел доказательств виновности Быка.

— Значит, чутье подвело его. Но себя я не дам провести! Если Бык нападет на Юг, твои дипломатические способности не помешают мне ответить ударом на удар.

— Бык взял на себя обязательство защищать Абидос, которым недавно попытался завладеть Орикс.

Удивление Льва не было наигранным.

— Это глупая шутка?

— Узнав о решении Быка, Орикс пообещал мне впредь не совершать таких безрассудных поступков.

— Нужно наказать его за дерзость!

— Неудача и так стала для него тяжелым ударом. Сейчас главное — сохранить мир. Я полагаю, унижение, которому подвергся Орикс, послужит ему уроком.

Лев задумался.

— Орикс — пылкий и упрямый. Восстановив силы, он снова ринется в бой.

— Шакал усилит защиту Абидоса, Бык стал гарантом безопасности города. Надеюсь, ты дашь такое же обещание. Твое слово значит много, а твоя армия сильна, следовательно, мы избежим новых драм, и мир станет крепче.

Разумные речи Газели пришлись главе клана по душе.

— Я принимаю твое предложение: я согласен гарантировать безопасность Абидоса и неприкосновенность территорий Шакала. Ведь он является хранителем тайн потустороннего мира, разве не так? Нападать на него — глупость, которую мог совершить только Орикс!

Газель нежно улыбнулась.

— Твое благородство внушает восхищение всем кланам, — сказала она. — Даже Крокодил поймет, что договоренности, достигнутые ценой стольких усилий, не будут нарушены. Ошибка Орикса в итоге обернулась благом: в результате связи между кланами стали крепче.

— Ты великолепно справляешься со своей миссией! И ты — достойная наследница своих предков, — сказал на это Лев. — Не желаешь ли погостить немного на моих землях?

— Мне нужно уведомить Слониху, и я уверена, что она одобрит наши действия.

— Я разделяю твою уверенность. Мои львицы проводят тебя и проследят, чтобы никто не посмел тебя обидеть.

Газель поклонилась, и этот знак уважения польстил хозяину дома.

Направляясь к владениям Слонихи, молодая женщина предалась раздумью. Был ли Лев откровенен с ней или же пытался ввести ее в заблуждение? Возможно, то, что Бык открыто заявил о своих намерениях, стало для него решающим аргументом. Если Слониха присоединится к числу поборников сохранения мира, Льву придется забыть о своих опасных для всех захватнических планах.

25

Охотник, мужчина с низким лбом и безвольным подбородком, вернулся в свое убежище. Ему удалось подстрелить всего лишь двух зайцев. Упущенную им антилопу спасли ее быстрые ноги. И все же он считал этот промах непростительным. Еще бы, ведь, имея такие стрелы, ему по силам было сразить даже льва!

Раньше он добывал больше дичи и продавал ее в деревне. Но с недавних пор ситуация изменилась. После смерти продажного и нечистого на руку вождя старейшины готовы были признать своим новым вождем молодого грубияна, который привык побеждать в поединках на реке. Охотник и он терпеть не могли друг друга, и первый предпочитал не связываться со вторым, поскольку знал: жених Ирис очень злопамятен и способен призвать себе на подмогу солдат Быка. Когда же этот мерзавец погиб, у него появился шанс, которым он, увы, не воспользовался.

Вернувшись к полудикому существованию. Охотник решил, что было бы неплохо уйти из родных мест на новые земли, населенные животными, которых не так-то легко выследить и поймать. Вот где он смог бы приложить свои таланты…

Он вырыл себе некое подобие землянки в густых зарослях папируса. Уходя, он прикрывал его крепко связанными между собой ветками, которые поднимал с помощью веревки. Самое надежное укрытие…

Охотник раздвинул два высоких стебля, чтобы пробраться к своему убежищу, и остолбенел от удивления.

На плетеной крышке сидел юноша и серьезно смотрел на него.

— Меня зовут Нармер, а тебя — Охотник. На твоем месте я бы не делал глупостей.

— Как ты сюда попал?

— Один из старейшин рассказал мне, где тебя найти.

Охотник вынул из колчана стрелу.

— Ты умрешь, Нармер!

— Я принес тебе стрелу, которую ты потерял.

Охотник поморщился.

— Я целился не в тебя.

— Знаю, но ты совершил непростительную ошибку, пытаясь убить нового вождя деревни. Кто тебе приказал это сделать?

Вопрос позабавил лучника.

— Странные ты задаешь вопросы! Разве это тебя касается?

— Мы с ним смешали свою кровь. Перед смертью я хочу узнать, кто покушался на жизнь моего брата.

— Старикам не нравится, что твой друг захватил власть. Они сделали вид, что покорились, но сами попросили меня его убить.

— Надеюсь, тебе хорошо заплатили?

— Если я выполню поручение, то получу хорошую награду — девушку из деревни.

— Ирис?

— Ты ее знаешь?

— Она живет с новым вождем.

Охотник натянул тетиву.

— Из-за тебя я не попал в цель! Но теперь моя стрела пронзит тебе грудь, а потом я займусь моей настоящей целью.

Сильные пальцы сжали горло охотника, вынуждая его бросить оружие.

— Ты выбрал слишком крупную добычу, — заявил Скорпион. — И теперь ты подчинишься мне или я сломаю тебе шею!

Охотник попытался освободиться, но захват был крепким и умелым. Он начал задыхаться.

— Я… я подчиняюсь!

Нармер прижал кремневое острие стрелы к пупку Охотника. Из ранки вытекло несколько капель крови.

— Поклянись своим луком, что будешь верен Скорпиону! Если ты его предашь, твой лук обратится против тебя и эта же стрела пронзит твой живот!

Во взоре юноши было столько магической силы, что Охотник не усомнился в правдивости его предсказания.

— Клянусь!

Скорпион разжал пальцы, Нармер убрал стрелу.

Раньше страх был Охотнику неведом. Он вышел целым и невредимым из множества опасных ситуаций, но теперь испытывал нечто сродни благоговейному страху. Эти двое не были обычными людьми.

— Вы… вы убьете меня?

— Это был первый вариант, — отозвался Скорпион. — Но ты поклялся мне в верности и тем самым заставил предпочесть второй. Остаток жизни ты посвятишь служению мне и исполнению моих приказов. При первой же попытке нарушить клятву проклятие настигнет тебя.

— Я всегда жил один и…

— Не надо было промахиваться, когда целился в меня! Теперь ты в моей армии.

— Ты командуешь… У тебя есть армия?

— Она состоит из трех воинов: я, Нармер и ты. Я сумел избежать рабского ярма Быка, Нармер перешел через Долину Препятствий, а ты — лучший охотник.

— Это правда, я — самый лучший!

— Теперь мы готовы к нашей первой битве, и ты продемонстрируешь мне свои таланты!

* * *

Совет старейшин шел полным ходом, и обсуждение было весьма оживленным. Один из собравшихся, вечно всем недовольный, упрекал соплеменников в том, что они указали Скорпиону дорогу к логову Охотника. Те возражали, утверждая, что тем самым обрекли Скорпиона на фатальную ошибку: Охотник выследит его прежде, чем тот доберется до цели, и не оставит наглецу ни единого шанса на спасение.

— А что, если, наоборот, Скорпион заманит в ловушку Охотника?

Ответом ему был смех.

— Твой Скорпион — наглец, сумевший воспользоваться ситуацией, и от него мы в самом скором времени избавимся! — заявил другой старик, хромой.

— Охотник стрелял в него и промахнулся! Боги защищают нового вождя!

— Вздор! Я знаю что говорю, и…

Лица стариков окаменели.

В нескольких шагах от смоковницы, под которой они устроились, стоял Скорпион.

Стоял живой и невредимый, скрестив руки на груди.

— Я все слышал.

— Ты должен нас понять! — заскулил хромой. — Твоя поразительная победа в поединке, захват власти… Мы не привыкли к таким потрясениям!

— Разумеется! Вы ведь привыкли злоумышлять и убивать, чтобы сохранить свою власть!

— Прости нас, Скорпион! — взмолился ворчун. — Боги защищают тебя, я в этом уверен! Отныне мы будем во всем повиноваться тебе!

— Как ты избавился от Охотника? — спросил хромой.

— Избавился — не слишком подходящее слово!

— Ты взял его в плен?

— Не совсем. Теперь он моя карающая десница.

Старики недоверчиво переглянулись.

Первая стрела вонзилась в сердце хромому, вторая пробила горло ворчуну. Охотник точными выстрелами одну за другой поражал этих жаб, которые умирали с омерзительным визгом. Одна из них попыталась скрыться, невзирая на медлительность своих движений, но последняя стрела вонзилась ей между лопаток.

Нармер привел к смоковнице всех жителей деревни и показал им трупы.

— Эта участь ждет всех предателей, — объявил Скорпион. — Если кто-то не хочет признавать мою власть, пусть выйдет и сразится со мной один на один.

Никто не пожелал с ним драться.

— Я — ваш вождь, и вы будете мне подчиняться. Мне и Нармеру, моему брату по крови, которому я поручаю управлять землями и скотом. С помощью Охотника я соберу вооруженный отряд. Мы научим наших рекрутов искусству битвы и сможем защитить деревню.

Старая женщина осмелилась задать вопрос:

— Разве эта деревня и ее земли не принадлежат Быку? Это он забирает в армию наших парней!

— До недавнего времени так и было. Но теперь у вас новый повелитель, и только мои решения будут исполняться. Разве вы не понимаете, что Бык вас грабит? Он забирает плоды вашего труда, обрекая крестьян на нищету. Соглашаясь тащить это ярмо, вы в конце концов умрете с голоду!

Многие жители деревни закивали.

— Но ведь деревня у нас маленькая, как мы дадим отпор солдатам Быка? — заговорил свиновод. — Если они нас окружат, что мы будем делать? А если станем обороняться, они всех перебьют!

— Ты не знаешь правды: Бык решил стереть эту деревню с лица земли. И я — ваш единственный шанс на спасение.

Заявление Скорпиона произвело впечатление на собравшихся. Перед лицом такой страшной реальности он и вправду казался единственным гарантом благополучия в будущем.

Нармер оценил придумку своего брата. Сочинив эту басню, Скорпион предстал перед жителями деревни спасителем. Теперь никому в голову не придет оспаривать его авторитет.

26

Клан слонов, обосновавшийся у первых порогов Нила, отмечал радостное событие — слониха, в течение двух лет вынашивавшая плод, благополучно разрешилась от бремени. Подобное случалось все реже, поскольку территория клана, некогда весьма обширная, продолжала сокращаться. Ежедневно слоны съедали огромное количество растительности, включая древесную кору, и извергали из себя порядка ста пятидесяти килограммов отходов. А выпивали они примерно двести литров воды. Слониха умела вызывать дождь и находить источники, поэтому подданные почитали ее и подчинялись ей; однако ее воины, почти все весьма преклонного возраста, выглядели просто смехотворно. И все же они продолжали отражать бесконечные атаки львиц, что приводило к большим потерям. Хитрые и ловкие охотницы, они выбирали своими жертвами молодых или больных животных. В ответ на возмущение Слонихи Лев делал вид, что огорчен услышанным, и обещал, что драма больше не повторится, но своим воинственным подданным настоятельно рекомендовал продолжать истреблять соседний клан.

Мать и тети нежно опекали слоненка, который с любопытством открывал для себя мир. Ему понадобится по меньшей мере два года, чтобы научиться пользоваться своим хоботом, пока еще кажущимся ему таким громоздким, но обещавшим стать настоящей рукой, на удивление гибкой. Членов клана связывали родственные узы, так что это была большая и дружная семья. Это было в одно и то же время их силой и слабостью, поскольку чужак просто не мог стать здесь своим. Смерть же члена клана становилась настоящей трагедией и сопровождалась многочисленными долгими траурными обрядами, которые слоны переняли в Абидосе в те времена, когда он назывался Слоновьей горой.

Пожилая повелительница клана вспоминала о веселых прогулках своих соплеменников по окрестностям. Она возглавляла шествие, малыши двигались в центре группы, не опасаясь нападения хищников. Счастливое время, когда клан был силен и потому был полновластным хозяином саванны…

Трубный рев сородича прервал ее размышления.

Сигнал тревоги!

Слониха взошла на возвышение, откуда могла обозревать окрестности. Вот уже несколько лет ее соплеменники избегали покрытых растительностью равнин, наводненных львицами, и предпочитали вершины холмов.

Решится ли Лев объявить ей войну? У клана Слонихи еще были силы защищаться, поэтому этот конфликт вполне мог разрешиться в ее пользу.

Появился дозорный с утешительной вестью:

— Сюда идет Газель!

* * *

Внешний вид двух повелительниц кланов являл собой разительный контраст: Газель — молодая, стройная, красивая и хрупкая; Слониха — пожилая, грузная, морщинистая, несокрушимая.

— Ты обычно приносишь хорошие новости, которые в результате оказываются не так уж и хороши! — сказала Слониха серьезным тоном, хорошо поставленным голосом.

Газель знала, что ее собеседница удивительно прозорлива. Члены ее клана даже на расстоянии умели обмениваться мыслями. Не стоило и пытаться обмануть пожилую владычицу.

— Первое впечатление бывает обманчивым! У меня нет повода для радости, — призналась дипломатка.

— Абидос подвергся нападению, не так ли?

— Орикс потерпел неудачу.

Слониха вздохнула.

— Он не умеет сдерживать свою агрессивность, и это в конце концов приведет его к гибели. Я полагаю, шакал предпринял необходимые меры?

— Он усилил защиту Абидоса, а я получила от Быка и Льва обещание, что они выступят в защиту города, если кто-то снова вздумает на него напасть.

Слониха поморщилась.

— Бык наращивает военную мощь, чтобы отбить у кого бы то ни было желание на него нападать, а Лев лжет, вводит тебя в заблуждение.

— Я полагала, что именно это ты и скажешь, — призналась Газель. — Но мне гак хотелось верить в их искренность!

Мудрость Слонихи поражала глав кланов. Высказывая свое суждение по тому или иному поводу, она учитывала то, что было скрыто от разумения остальных, а потому ей можно было доверять безоговорочно.

— Как бы то ни было, ты прекрасно потрудилась, — сказала она. — Кланы прислушиваются к тебе, поскольку ты не ищешь собственной выгоды и не покушаешься на чужую собственность. Благодаря тебе мир сохранен.

— Я сказала Льву, что намереваюсь встретиться с тобой. Пусть поумерит свои амбиции! Если ты тоже пообещаешь защищать Абидос, надежда на светлое будущее окрепнет.

— Мне не по душе эти игры в лжесоюзы, они ставят под сомнение наши договоренности, но другого выхода нет. Не останавливайся на достигнутом, Газель, продолжай вести диалог со всеми кланами. Пока это будет происходить, никто не отважится на новую авантюру, опасаясь плачевных последствий.

— Но если это случится, твой клан выступит против агрессора?

— Разумеется.

Газель вздохнула с облегчением. Решительный настрой Слонихи смягчит напряженность в отношениях Льва и Быка.

— Шакал выяснил, кто виновен в уничтожении клана Раковины? — спросила пожилая дама.

— Его усилия не увенчались успехом.

— И это внушает тревогу. Незнание правды — серьезный недуг, который может для всех оказаться фатальным. Не говоря уже о таком серьезном событии, как исчезновение Долины Препятствий. Я ощутила сильное волнение, но так и не поняла, что или кто стал тому причиной. Разумеется, Бык этого сделать не мог, поскольку тем самым он лишил бы себя зашиты, надежность которой сложно переоценить; а Лев ни за что бы не решился зайти так далеко на Север, к самым болотам. И снова истина ускользает от нас; туман сгущается, Газель, и я не уверена, что нам удастся его рассеять. В мир пришла неизвестная сила, природа которой нам пока непонятна.

— И который из кланов породил ее?

Слониха закрыла глаза, ища ответ в глубинах своего сознания.

— Она пришла не отсюда.

Такой ответ озадачил Газель.

— Не отсюда? Я не понимаю.

— Ты прекрасно все понимаешь! Нашему миру грозит опасность, причем изнутри. Да, между кланами могут начаться распри. Но я опасаюсь новой беды, перед лицом которой мы окажемся бессильными.

Газель вздрогнула.

— Ты можешь выразиться точнее?

— Мои попытки это сделать наталкиваются на непреодолимое препятствие. Но не принимай близко к сердцу мой пессимизм. Объяви всем, что я готова поддерживать существующее равновесие; и если потребуется, я применю силу.

Эти слова обрадовали Газель. При безусловной поддержке Слонихи ее дипломатические маневры будут еще эффективнее.

Однако пожилая повелительница ни словом не обмолвилась своей гостье о том, что тяжело больна и не надеется выздороветь.

* * *

У Шакала, казалось бы, появился повод для радости: Газель только что сообщила ему, что отныне Абидос пребывает под тройной защитой — Слонихи, Льва и Быка. Безумная авантюра Орикса привела к тому, что самые сильные кланы были вынуждены объявить о своем нейтралитете ради сохранения статус-кво. Мечты о новых завоеваниях были подавлены в зародыше, и Крокодил, которого многочисленные шпионы не преминули проинформировать о случившемся, уже не мог помышлять о сражениях со своими противниками. Что до Орикса, то даже если бы он за короткий срок смог собрать боеспособную армию, ему пришлось бы утолять жажду действий долгими гонками по просторам пустыни.

Да, Шакалу впору было радоваться успеху, сопутствующему Газели при исполнении благородной миссии. И все же, вспоминая членов своего клана, павших во время обороны Абидоса, он испытывал сильное беспокойство.

И причиной этого беспокойства была не хрупкость существующих договоренностей. Мир всегда был непрочен, но всеобщими усилиями его удавалось сохранять. И на этот раз, вопреки таким вопиющим фактам, как гибель клана Раковины и нападение Орикса, его удалось сберечь.

Шакал предчувствовал появление новой угрозы, которую пока не мог четко определить. Однако он знал, что появилась некая сила, не имевшая никакого отношения к кланам, и эта сила продолжала расти. Но разве можно победить врага, о котором тебе ничего не известно?

Расследование ничего не дало, уже одно это было поводом для огорчения. Может, этот таинственный противник уже достаточно силен, чтобы быть способным уничтожить клан Раковины? Может, он намеревается поступить так же с остальными кланами Севера и Юга? Это предположение казалось неправдоподобным, если принимать во внимание мощь Быка и Льва.

Будучи не в силах справиться с тревогой, Первый из людей Запада произнес магические заклинания, призванные успокоить умерших и сохранить открытыми двери между землей живых и потусторонним миром.

27

Нармер сидел посередине поля полбы под проливным дождем. Он решил привести свои мысли в порядок. После гибели клана Раковины вихрь событий принес его в эту деревню, где он сделал для себя столько потрясающих открытий.

Коровы и их молоко, свиньи, жареное мясо, вино, зерновые, хлеб… Разве мог он представить когда-то, что в мире существуют такие чудеса? Местные крестьяне не переставая жаловались на свою нелегкую жизнь, но что сказали бы они, узнав, как живется обитателям болот? Старики сетовали на плохую погоду. Дожди выпадали все реже, земли высыхали, саванна беднела. Приходилось работать все больше, чтобы вырастить урожай и выжить.

По мнению Нармера, земли Быка были цветущими. Поэтому он без устали расспрашивал крестьян, перенимал их умения. Польщенные вниманием, которое им уделял «правая рука» Скорпиона, нового хозяина деревни, они охотно рассказывали и показывали. Нармер, не упускавший ни единой мелочи, уже придумал кое-какие усовершенствования. Крестьяне тратили немало сил на семейные склоки, да и организация работ оставляла желать лучшего.

Кончиками большого и указательного пальцев Нармер мягко захватил колос полбы — этой сильной зерновой культуры, которая умела сопротивляться болезням и хорошо переносила избыток влаги. Из нее пекли вкусный хлеб с плотным мякишем. Однако колоски полбы, более длинные, чем у пшеницы, склонялись под собственным весом.

Созерцание этого чуда, источника богатства, гнало прочь призрак войны с ее насилием и жестокостью. Нармер мечтал о мирном обществе, живущем в гармонии с природой и временами года. Однако своей клятвы он не забыл: найти убийцу маленькой провидицы и покарать его. Эта деревня не принадлежала им со Скорпионом. Рано или поздно придут солдаты Быка и потребуют причитающееся господину, а значит, конфликт неизбежен. Скорпион готовил свой отряд к сопротивлению и правильно делал.

Скорпион, его друг и брат. Проницательный, обаятельный, безжалостный. Победить Быка казалось невозможным, но Нармер положился на своего друга, прирожденного воина, способного на смелые поступки. Бык навязал свою власть, так почему Скорпиону не преуспеть в этом? Естественно, неравенство в силах не придавало жителям деревни оптимизма, но разве воля человека не прокладывает путь там, где его раньше не было?

О переговорах нечего было и думать. По рассказам крестьян Бык — жесткий правитель, который не отдаст без боя ни клочка своей земли. Любая попытка покуситься на его владения неизменно, немедленно и жестоко пресекалась.

Вскоре Скорпиону и Нармеру придется узнать, чего они на самом деле стоят…

На поле со всех ног примчался мальчик из деревни:

— Быстрее, мясник хочет убить твоего теленка!

* * *

Корове связали ноги, поэтому она только отчаянно мычала. В тот миг, когда нож мясника коснулся шеи теленка, Нармер кулаком правой руки ударил его в висок. Оглушенный, мясник выронил нож и отшатнулся.

— Ты спятил?

— Эти животные — мои спутники, они приносят мне удачу. Никто не смеет к ним прикасаться!

Помощники мясника окружили Нармера. По их лицам было ясно, что намерения у них отнюдь не добрые. На этот раз чужак перешел все границы, вмешавшись в их дела. Они сами выбирали, каких животных пустить под нож. Нармер, один против десяти, казалось, был обречен.

— Вы представляете, как разгневается Скорпион?

— Мы скажем, что произошел несчастный случай, — насмешливо отозвался мясник. — Зато ты больше не будешь нам докучать.

Круг стал сжиматься.

Нармер решил, что попытается сразить двоих противников, чтобы открыть путь к спасению.

В это мгновение облака рассеялись и с неба стали падать звезды. Словно корона, они украсили рога коровы. Путы спали с ее ног сами собой, и она подошла к теленку, чтобы облизать его. Голова его сияла, как солнце.

Ослепленные и ошарашенные, мясник с приспешниками попадали на колени.

— Боги защищают их! — раздался возглас.

* * *

Опьяненный вином и любовью, Скорпион наслаждался солнечным полднем. Нармер, сидя рядом с ним, погрузился в раздумья.

— Мне это место по душе, — сказал новый хозяин деревни.

— Хочу тебе напомнить, что эти земли — собственность Быка.

— Я не забыл об этом, Нармер! И если нам суждено умереть от его оружия, давай насладимся сполна моментами удовольствия! Я слышал, боги спасли тебя от ножей мясников…

— Меня, мою корову и теленка. Богиня звезд воплотилась в ней, а юное солнце — в нем.

— Невероятно! Ты — удивительный человек, брат мой! Вместе мы изменим судьбу этой страны!

— Как твои воины? Ты ими доволен?

— Молодежь тренируется с полной отдачей, а Охотник — прекрасный наставник.

— Не пора ли нам решить одну из главных проблем?

Скорпион улыбнулся.

— Я как раз хотел тебе это предложить!

* * *

Охотнику казалось, что он грезит наяву: женщины, вино, жареное мясо, хрустящие лепешки, овощи, уютное жилище, безопасность, парни, которые ходят перед ним по струнке… Он почти забыл о Быке с его ордами, хотя сражения не приходилось долго ждать… Он как раз занимался любовью с податливой черноволосой прелестницей, которая была рада получить свою долю удовольствия в объятиях этого неутомимого мужчины.

Юноша из недавно сформированного отряда осмелился их побеспокоить:

— Вождь хочет тебя видеть!

— Это срочно?

— Да!

Охотник боялся Скорпиона, да и Нармера тоже. Эти двое обладали силой, природа которой была ему непонятна, а потому лучше было их не сердить.

— Прости, но мне нужно идти! — сказал он своей любовнице.

Надев короткую набедренную повязку из тростника, он поспешил в жилище своего повелителя. Скорпион с Нармером ели финики. Каждый в отдельности они внушали ужас, вместе — леденили кровь.

— Случилось что-то нехорошее?

— Присядь! — бросил Скорпион. — Надеюсь, мы тебе не помешали?

— Конечно нет! Я менял тетиву лука.

— Вот о твоем оружии мы и хотели с тобой поговорить. Особенно о стрелах.

— У тебя потрясающие стрелы! — заметил Нармер. — Они поражают цель с невероятной точностью.

Охотник, смутившись, пробормотал:

— Они пробивают самую толстую шкуру, это правда.

— Ты сам их изготовляешь?

Взгляды братьев напугали бы даже видавшего виды воина. Охотник не нашел в себе сил солгать.

— Древко из ивы и оперение я делаю сам. И я смог добиться наибольшей легкости и скорости, которые, однако, не мешают стрелам точно попадать в цель.

— А наконечники? — спросил Нармер.

— Вы правда хотите это знать?

— Разумеется! — сказал Скорпион.

Охотник сглотнул. Эти двое были весьма проницательны, и он ждал этого вопроса. Однако соврать означало подписать себе смертный приговор.

— Однажды на охоте я столкнулся с бородачом, у которого была праща. Одним броском он меня обезоружил, и я уже решил, что тут он меня и прикончит. Но он осмотрел мой лук и стрелы и расхохотался. «Смешное оружие! — сказал он. — Пока ты не знаешь кремня, ты — ничто!» Я решил: будь что будет, и дерзнул попросить: «Так покажи его мне!» Он задумался, решая, то ли убить меня, то ли выполнить мою просьбу. Почему он выбрал второе? Может, его впечатлили мои способности следопыта. Когда он привел меня в свои владения, я чувствовал себя прескверно. Мы шли много часов, пока не добрались до каменистых возвышенностей, где находилась глубокая пещера, вход в которую был спрятан от чужих глаз. «Не пытайся вернуться сюда, — предупредил он. — Мой привратник расплющит тебя в лепешку!» Пока мы шли по пещере, ее стены шевелились, и я слышал крики, словно кто-то мучил и терзал эту гору. А потом я увидел его мастерскую. Там были инструменты, каких мне никогда не доводилось видеть. Я испугался, что он сделает меня своим рабом и я никогда больше не выйду из чрева земли. Но бородач, к моему изумлению, подарил мне несколько наконечников для стрел из кремня, очень острых. «Я уважаю свободных, — сказал он. — Этим оружием ты сразишь противника. Теперь уходи!» Я поспешил убраться оттуда, а потом удостоверился, что подарок очень хорош. Вы сами видели, как глубоко вонзается острие в плоть жертвы!

— К несчастью, у тебя их мало, — заметил Скорпион. — И только Повелитель кремня умеет делать такие. А мне нужно вооружить моих солдат.

Охотнику хотелось верить, что он неправильно понял услышанное.

— Ты же не собираешься напасть на него?

— Ты помнишь дорогу в его владения?

Охотник колебался.

— Не лги мне! — посоветовал Скорпион.

— Я помню, но это безумие…

— Тогда в путь!

— Его охраняют духи, я же сказал тебе…

— Нармер перешел черед Долину Препятствий, боги вообще благосклонны к нам. Я сумею уговорить Повелителя кремня встать на нашу сторону.

Охотник поклялся Скорпиону слушаться беспрекословно, а потому ему пришлось уступить.

— Безумная затея, — пробормотал он.

28

— Если ты уйдешь, я умру! — жалобно сказала Ирис, прижимаясь в груди возлюбленного.

— Я ухожу ненадолго и вернусь более сильным, намного сильнее, чем сейчас!

— Стоит тебе скрыться из виду, как эти дуралеи разрежут меня на куски и предупредят Быка!

Скорпион серьезно воспринял ее слова.

— Иногда страх — хороший советчик, — признал он. — Я решу эту проблему.

— Возьми меня, любовь моя! — взмолилась девушка.

Он не смог сопротивляться ее ласкам, искусным и настойчивым. У этой женщины-ребенка было врожденное умение доставлять и получать удовольствие. А ее интуицию явно стоило принимать во внимание.

* * *

Все жители деревни собрались у того места, где обычно молотили зерновые. Скорпион показал всем стрелу. По правую руку от него стоял Нармер, по левую — Охотник.

— Чтобы отразить нападение солдат Быка, нам понадобится хорошее оружие. Мы добудем его и снабдим им наших воинов, которые, благодаря дисциплине и этому оружию, одержат блестящую победу. Некоторые из вас надеются, что в мое отсутствие смогут захватить власть. Так вот, они глубоко заблуждаются. — Скорпион вонзил стрелу в землю. — Нармер, произнеси заклинание!

Его брат по крови знал только одно — то, что усмиряло крокодилов. Он произнес сокровенные слова. Но к чему они в этой ситуации?

Скорпион указал на толстяка с толстыми пальцами на ногах и лицом жулика.

— Ты, возьмись за стрелу!

— Я? Но я не…

— Быстро!

Толстяк нерешительно приблизился.

— Я — твой верный слуга, повелитель!

— Возьмись за стрелу!

Тот протянул дрожащую руку, и пальцы его сомкнулись.

Раздался душераздирающий крик.

Запахло паленой плотью. Толстяк, не веря своим глазам, пару секунд смотрел на обожженную руку, а потом потерял сознание.

— Своей магией Нармер превратил эту стрелу в источник огня, — заявил Скорпион. — Любой, кто попытается на меня напасть, сгорит!

Его подданные упали на колени.

* * *

Охотник показывал дорогу, а Скорпион с Нармером следовали за ним, готовые в любую секунду отразить нападение. Их подстерегало множество опасностей: патрули Быка, хищники, змеи. Только неусыпная бдительность всех троих могла упредить несчастье. В остальном братья положились на опыт Охотника.

— Ты меня удивил фокусом со стрелой! — признался Скорпион. — А как перепугались крестьяне! Силой своего заклятья ты внушил им настоящий ужас.

— Я и сам не пойму, как это получилось, — признался Нармер. — Я знаю всего лишь одно заклинание, но оно действует только на крокодилов.

— Постарайся его не забыть!

Скорпион как-то странно посмотрел на своего брата по крови.

— А что, если ты обладаешь даром изменять заклинание в зависимости от ситуации? Ты — маг, Нармер, и ты используешь свою силу, не отдавая себе в этом отчета. Когда же ты полностью овладеешь ею, тебя никто не сможет победить.

— Нам просто повезло.

— Повезло? Нет. Твои слова оказались действенными! Мы должны постичь эту науку. Все главы кланов обладают магической силой, ведь так?

Нармер согласился со Скорпионом: оружие необходимо, однако одного его недостаточно. Слово таит в себе поразительную силу…

На первой стоянке мужчины разожгли костер и подкрепились сушеной рыбой, огурцами, хлебом и финиками.

— Если будем идти так же быстро, завтра, когда солнце взойдет на вершину неба, мы достигнем цели, — сказал Охотник. — Нармер, я могу задать тебе нескромный вопрос?

— Почему бы нет?

— Что в твоем мешке, с которым ты никогда не расстаешься?

Нармер достал раковину с семью отростками.

— Это мой талисман. Раньше она была реликвией клана Раковины, уничтоженного неизвестными убийцами, которых я поклялся отыскать.

Охотник вздрогнул. От священной раковины исходил удивительно яркий свет.

Нармер показал ему гребень, который подобрал на месте побоища.

— Посмотри повнимательнее на эту вещицу, Охотник!

Тот осмотрел гребень со всех сторон.

— Настоящее маленькое чудо!

— Что это за материал?

— Слоновая кость.

— Откуда он берется?

— Из обточенного слоновьего бивня.

— А что такое слон? — заинтересовался Скорпион.

— Мой покойный отец видел слонов. Это гигантские животные с длинным хоботом, очень гибким, который заменяет им руки. Еще у слона есть два длинных зуба — бивня, которыми он может пронзить льва и даже быка! Слоны, живущие в одиночку, опасные и агрессивные. Самки вместе со своими малышами, которых старательно опекают, собираются в стадо.

— А клан слонов существует? — спросил Нармер.

— Да, и когда-то он был могущественным и многочисленным, — ответил Охотник. — Слоны владели священным Абидосом, где теперь властвует Шакал. По словам кочевников, у Слонихи в наши дни осталось совсем немного подданных, и им приходится укрываться на Юге. Все же остальные кланы уважают ее за мудрость и боятся ее силы. Только члены клана Льва осмеливаются нападать на неосторожных слонят. Львицы, собираясь стаей, окружают малыша и убивают его.

Нармер и Скорпион открыли для себя много нового. Выходит, существуют еще Лев, Слониха и Шакал, и они повелевают каждый своим народом!

— А какие еще есть кланы? — спросил Нармер.

— Есть клан Орикса и клан Газели. К слову, на твоем костяном гребешке изображена газель. Некогда этот клан был очень многочисленным и повелевал землями Севера и Юга. Газели — добрые, наивные и безоружные. Бык захватил Север, и его союзнице, безобидной Аистихе, чтобы выжить, пришлось во всем ему подчиняться. А вот о существовании клана Раковины я и понятия не имел! Остальные главы кланов разделили между собой Юг, и Газель старается сохранить этот хрупкий мир. Но нельзя забывать еще об одном владыке — Крокодиле. Его подданные снуют повсюду, и ему известно обо всем. Он очень дорожит своей независимостью. Жестокость его безгранична, и нужно любыми путями избегать столкновения с его воинами.

— Нармер знает заклинание, которое лишает крокодилов подвижности, — сказал Скорпион.

— Так он — маг? Что ж, меня это не удивляет.

Нармер задумался. Гребенка из слоновьего бивня, украшенная изображением газели…

— Кто-то из клана слонов мог проникнуть в болота Севера?

— Точно нет! — заявил Охотник. — Поверь, такое событие не осталось бы незамеченным.

— А газели?

— Можно предположить, что там побывала разведчица, оставшись незамеченной.

«Разведчица, которая потеряла этот ценный предмет с изображением своей соплеменницы», — подумалось Нармеру. Но ведь у газелей нет оружия, и они выступают против насилия! И все же это был первый серьезный след. Возможно, эта разведчица действовала по указке Быка, и именно она сообщила ему, где найти клан Раковины и какова его численность.

Заговор… Теперь понятно! Он, Нармер, покарает виновников трагедии. Всех виновников!

29

Вороны с карканьем взлетели, дикий кот поспешил взобраться на вершину сухого дерева. Трава поредела, и многочисленные камешки на тропе кололи ноги.

— Мы уже близко, — сказал Охотник. — И дурных предзнаменований все больше. Повелитель кремня запретил мне возвращаться в его владения. А тех, кто нарушает запрет, духи-защитники этих мест стирают в пыль!

— Боги и магия Нармера им помешают, — пообещал Скорпион. — Нам нужен этот мастер и его умения!

Охотник не решился возражать. Он знал, что отговорить своих спутников от их безумной затеи не удастся.

Кусты и трава исчезли, завыл ветер.

Заслонившие горизонт черные и темно-зеленые холмы выглядели весьма зловеще, и немногие решились бы продолжить путь.

— Идем дальше! — твердо произнес Скорпион.

Солнце скрылось за тучами.

— Осторожно! — крикнул Нармер, заметив разлом, открывавшийся у них под ногами и грозивший их поглотить.

Всем троим удалось перепрыгнуть впадину. На дне ее виднелось ярко-алое пламя.

— Мы еще легко отделались! — с облегчением вздохнул Охотник. — Теперь вы видите, на что он способен?

— Теперь мне еще сильнее хочется на него посмотреть! — заявил Скорпион. — Нам такие изобретательные помощники не помешают!

«Ничего этих двоих не берет! — подумал Охотник. — Наоборот, трудности только подзадоривают их!»

Вскоре они подошли к подножию холма, где находился вход в пещеру.

— Это здесь.

Из пещеры лился мягкий свет.

Скорпион вошел в подземелье первым, за ним последовал Нармер. Охотник замыкал шествие. Он постоянно оглядывался, опасаясь удара в спину.

Поначалу продвижение в пещере было похоже на приятную прогулку в недрах незнакомого мира. Каменные стены блестели и переливались разными цветами.

Внезапно раздался пугающий хруст.

— По-моему, стены шевелятся! — воскликнул Охотник. — Духи раздавят нас в лепешку!

На этот раз магическое заклинание против крокодилов не сработало. Они втроем, напрягая все силы, попытались остановить движение стен, медленное и неумолимое.

— Я вас предупреждал! — напомнил Охотник. — Мы пропали!

— Бежим вперед! — приказал Скорпион.

Они помчались друг за дружкой что было сил.

В конце длинного туннеля показалась каменная закрывающаяся дверь. Скорпион успел проскользнуть между двумя ее створками и придержать их, пока его спутники протиснулись в щель.

И как раз вовремя: с глухим стуком дверь закрылась, превратившись в гладкую стену из камня. Они оказались запертыми в сердце горы.

Однако откуда-то из глубины все так же лился приятный свет.

Вспотевший от бега Охотник присел на корточки.

— Ну вот, мы в ловушке! — посетовал он.

— Надо найти хозяина этого места и попытаться договориться с ним, — сказал Нармер.

«И этот такой же! — подумал Охотник. — Ни за что не откажется от задуманного! Из какого материала сделаны эти двое?»

Здесь стены были уже из другой горной породы. Часть их была явно обработана рукой человека, на земле тут и там стояли каменные блоки. Нармер нашел вход в коридор и двинулся по нему.

Коридор привел его в просторное помещение со сводчатым потолком. В центре стоял каменный стол, на котором были разложены инструменты и наконечники для стрел.

— Мои поздравления! — проговорил широкоплечий бородатый мужчина. — Не попасть в мои ловушки — уже немалое дело! Э, да неужели это ты, Охотник? Ты не только не послушался моего приказа, но еще и привел с собой товарищей!

— Скорпион — новый хозяин деревни, — сказал Охотник. — А Нармер — маг и его правая рука.

— Воин и волшебник… Это впечатляет! А ты, значит, вызвался им помогать?

— Я организовал отряд, — сообщил Скорпион, — чтобы дать отпор солдатам Быка.

— Меня это не касается.

— Это ты — Повелитель кремня?

— Оглянись вокруг, и ты увидишь великолепные камни, от черного до темно-зеленого. Я научился их различать и обрабатывать. Мои наконечники для стрел пробивают самые крепкие материалы и наносят смертельные раны людям — представителям этой проклятой расы, которая заслужила того, чтобы исчезнуть.

— Присоединяйся к нам! Твои умения станут нашим победным оружием.

— Как я уже сказал, твоя война меня не касается. Я подарил несколько наконечников Охотнику, потому что я уважаю одиночек. Этим моя помощь и ограничилась.

— Разве ты не хочешь, чтобы власти Быка пришел конец? — спросил Нармер.

— Пусть кланы перебьют друг друга, меня это совершенно не волнует!

— Ни у кого из нас нет клана, и мы хотим изменить судьбу.

— Меня устраивает спокойная жизнь в недрах этой горы, и мне плевать на ваши планы. Мне доставляет радость обрабатывать кремень. И мне этого довольно.

Ногой бородач привел в движение нечто похожее на кузнечный мех, и в печи взметнулось пламя со взрослого человека высотой.

Но ни Скорпион, ни Нармер не отступили.

— Вы не боитесь огня… Редкое качество!

— Ты изготовишь для нас оружие, — заявил Скорпион. — И тогда мы избавим эту страну от ига кланов.

— Меня интересуют только камни, не трать свои слова понапрасну!

— Я не привык проигрывать! — предостерег своего собеседника Скорпион.

— У всего на свете есть начало, не так ли? Считай себя счастливчиком уже потому, что ты до сих пор жив. Я открою каменную дверь, и вы навсегда покинете мои владения.

Повелитель кремня взял в руки пращу. Напряжение нарастало.

— Здесь я решаю, а ты — подчиняешься! — заявил Скорпион.

— Если не уйдешь сейчас, то сгниешь здесь без воды и пищи. Прочь, я сказал!

Скорпион тем временем потихоньку развязал шнурок, стягивающий маленький льняной мешочек, болтавшийся у него на поясе. Оттуда выскользнул огромный черный скорпион.

— Самка со смертельным ядом, и очень ласковая при этом!

Четверо малышей вскарабкались на спину матери, и она направилась к Повелителю кремня. Тот просто окаменел от ужаса.

— Она заботится о здоровье своих деток и кормит их, чтобы они быстрее росли. И, думаю, сейчас она уже наметила себе хорошую добычу.

Повелитель кремня привык жить отшельником, и он панически боялся змей, скорпионов и прочих опасных существ.

Он стоял и смотрел на страшную самку, не находя в себе сил убежать. Та же неумолимо приближалась.

— Останови ее! — взмолился он.

— Одно условие: ты будешь служить мне и выполнять все мои приказы.

Мастер еще не готов был сдаться.

Черная убийца остановилась возле его левой ступни, поднялось смертоносное жало.

— Тогда пеняй на себя! — с сожалением проговорил Скорпион. — Мы и сами справимся.

Скорпион повернулся к обреченному на смерть спиной и пошел к выходу, Нармер последовал за ним.

— Не уходите! — вскричал Повелитель кремня. — Спасите меня!

— Тебе известны мои условия.

— Я согласен!

Скорпион открыл свой мешочек.

— Возвращайтесь, дети мои!

Мать с детьми вернулась в свое временное убежище.

Успокоившись немного, Повелитель кремня сел и тыльной стороной руки стер со лба пот.

— Не нарушай своего слова или мои палачи тебя прикончат! — пригрозил ему Скорпион.

Тот поник, но нашел в себе силы кивнуть в знак согласия.

— Инструменты и камни мы тоже заберем, — сказал Нармер. — В деревне устроим мастерскую, чтобы сделать как можно больше оружия.

30

Короткими и сильными пальцами Прожора задушил маленького ибиса. Он уже много часов искал, чем бы поживиться, поэтому пришлось довольствоваться даже столь жалкой добычей. Несколько десятков птиц вылетело из зарослей папируса, и убийце пришлось лечь на землю, чтобы избежать нападения испускавшей горестные крики матери.

Ползком он выбрался из враждебных зарослей и пошел по тропинке вдоль берега Нила. Раскинувшиеся вокруг земли принадлежали племени чибисов, в котором он родился. Издавна это племя было обращено сильными кланами в рабство и не раз подвергалось гонениям с их стороны. Чибисы были вынуждены поставлять им рыбу и папирус. В обмен они получали покровительство и защиту глав кланов, но только не пищу.

Проживая в крошечных поселениях, которые постоянно подвергались нападениям хищников всех мастей и размеров, немногие уцелевшие чибисы постепенно вымирали из-за недостатка пищи, высока была детская смертность. Однако же этот народ с согбенными спинами не пытался восстать. Члены племени даже не способны были выбрать себе вождя из-за бесконечных распрей. Враждующие группировки шли на любые ухищрения, дабы подорвать и так слабый авторитет своих соперников. Они лгали друг другу, предавали друг друга, пытались сохранить свои территории и понравиться солдатам Льва, Орикса, Крокодила или Слонихи. Спасти свою шкуру — такова была их главная цель, а судьба соседа никого не волновала…

Прожора вернулся в свое поселение, где старуха варила похлебку с травами.

— Это все, что ты принес? — спросила она.

— Брось его в твое варево, это прибавит ему вкуса!

— Завтра попытайся поймать рыбу!

— А ты попытайся заткнуться! Или я…

Он замахнулся, и старуха умолкла. Немало женщин пострадало от жестокости Прожоры, парня толстого, круглолицего и коренастого. И никто не вступался за этих несчастных, когда он лупил их, лежащих на земле, ногами.

Двое друзей грубияна, Слабак и Горлан, сидели на берегу речной заводи. Высокий, горбатый, длинноносый, узкоглазый и с распухшими щиколотками, Слабак раздумывал, как бы получить богатство и славу, не прикладывая никаких усилий. До сих пор, несмотря на приятельские отношения с Прожорой, которому энергии было не занимать, ему не удалось придумать ничего дельного. Нрав у Слабака был прескверный, а более злокозненного еще надо было поискать. Помимо этого он был упрям и верил, что добьется своего.

Горлан не утруждал себя размышлениями. Толстый, с пухлыми губами и низким лбом, он думал только о том, как бы обрюхатить как можно больше женщин и где вдоволь раздобыть хмельного напитка из фиников или пшеницы. Всегда готовый к драке, он без конца жаловался на жизнь и с воодушевлением поддерживал грандиозные планы Слабака и Прожоры. Сильный и мстительный, он не упускал случая обидеть слабого.

— Ну что, повезло? — спросил он у Прожоры.

— Принес птенца.

— Скверная будет еда, — с сожалением отметил Горлан. — Может, в соседнем поселении дела обстоят лучше? Что, если мы их ограбим?

— Дождемся ночи! — постановил Прожора. — Убьем дозорного и заберем еду.

— А потом скажем, что виновата семья, которую я терпеть не могу, — предложил Слабак. — Эти олухи им отомстят, и мне не придется марать руки.

Трио уже не раз проворачивало подобные делишки, и все они сожалели только о том, что развернуться им негде.

— Сколько еще мы будем здесь гнить? — вопросил Горлан. — Знаете, как хорошо кормят солдат в армиях кланов?

— Никогда вождь клана не возьмет на свою службу чибиса! В их глазах мы — низшие существа, которые не способны сражаться.

— И наша жизнь это подтверждает, — заключил Слабак. — Мы не можем собрать отряд и истребить наших палачей. Но горизонт еще может проясниться…

— Что нового ты узнал? — заинтересовался Прожора.

— Я слышал столько всякого, что уже не знаю, чему верить. Собрав все в кучу, я понял одно: мир между кланами под угрозой, и договоренности в любой момент могут быть нарушены.

Прожора и Горлан не верили своим ушам.

— Ты… Ты не шутишь?

— Вы знаете, какой я терпеливый и осторожный! Прежде чем вам рассказывать, я проверил, что из этого правда.

— И что?

— Одно совпадает с другим. На Севере, где сейчас властвует Бык, уничтожив всех своих противников, случилось несколько значительных событий. И Бык собирает большую армию.

— Хочет завоевать Юг! — воскликнул Горлан.

— Нет. Его цель — отбить охоту у возможного захватчика ступать на его земли. По крайней мере, так говорят его офицеры. Но кто им поверит? Лев, могущественный вождь и смелый воин, готовится к войне.

— Если Крокодил и Орикс придут ему на помощь, они отразят нападение Быка, — заявил Прожора.

— Орикс совершил фатальную ошибку, напав на Абидос, город Шакала. Позорное поражение и большие потери — вот все, чего он добился.

— Значит, кланы начали бороться друг с другом! — обрадовался Горлан.

— Это было бы неплохо, но пока еще не начали. Газель постаралась, чтобы этого не произошло.

— Проклятая баба! Эти вожди перебили бы друг друга, и мы бы поживились их богатствами!

— Эта прекрасная мечта, может, когда-нибудь и исполнится, — сказал Слабак, нехорошо ухмыльнувшись. — Я думаю, никто больше не верит в прочный мир. Главы кланов делают вид, что их не интересуют чужие земли, а на самом деле готовятся к войне. И втайне друг от друга пытаются договориться. Это будет разрушительная война.

— И кто победит? — спросил Прожора.

— Сейчас рано об этом судить. Нам надо подчинить себе побольше чибисов и сделать так, чтобы с нашим племенем считались. Пообещаем нашим богатство и процветание, будем говорить убедительно, и эти недоумки пойдут за нами!

Горлану и Прожоре этот план понравился. Наконец у них появилась надежда покинуть болотистые берега реки, выйти из зарослей папируса долины Нила и узнать, что такое жить в свое удовольствие!

К ним подбежал испуганный мальчик.

— Помогите, пожалуйста!

И он, рыдая, упал перед ними на колени.

— Что случилось, парень? — спросил Слабак.

— Мы с друзьями пытались поймать рыбу и… раздавили яйца крокодилихи! Все ее малыши умерли.

— А мать? Мать вас видела? — спросил Слабак.

— Мы бежали так быстро, что она не смогла нас догнать. Если она расскажет Крокодилу, он разозлится! Нужно скорее предупредить соседние поселения!

— Умолкни, придурок! — И с этими словами Горлан задушил мальчика.

По его телу пробежала судорога, рот открылся, высунулся синеватый язык. Горлан отбросил еще теплый труп подальше.

— Нельзя терять ни минуты! — сказал Слабак. — Прячемся! Месть будет страшной!

Даже не подумав о спасении себе подобных, троица со всех ног кинулась в заросли.

* * *

Под руководством огромного самца, которого Крокодил назначил генералом, армия рептилий напала одновременно с земли и из воды. Молчаливые и неумолимые, они опустошили десяток поселений с невероятной жестокостью, не щадя ни детей, ни стариков, оставляя после себя растерзанные на куски тела. Никакие мольбы не могли смягчить их, даже просьбы пощадить женщину, которая вот-вот должна была родить.

Чибисы совершили ужасное злодеяние и должны были понести наказание — таков был приказ Крокодила, который его посланцы и исполнили, как всегда четко и хладнокровно. Страх и только страх позволял главе клана крокодилов навязывать свою волю этому жалкому народу, не способному управлять собой, а значит, заслужившему свою рабскую участь.

Когда Слабак, Прожора и Горлан вышли из укрытия и увидели место побоища, их мстительные порывы поугасли. Слабак подумывал даже о бегстве, но разозленный Прожора прикрикнул на него. Трио сошлось на том, что пришло время расширить сферу своего влияния, — у них была надежда, что недавние события им в этом помогут.

31

На подходах к своей деревне Скорпион насторожился. Разумеется, они как следует припугнули жителей деревни магической стрелой, но ведь могло статься и так, что враги все-таки решили уничтожить самозваного вождя.

— Стрела могла утратить силу, — предположил он. — Если так, толстяк с обожженной рукой приготовил нам совсем нерадостный прием!

— Ты разве не хозяин этих мест? — удивился Повелитель кремня.

— В этом можешь не сомневаться.

— Нас ведь только четверо! Если жители деревни ополчились против тебя, лучше повернуть назад!

— Я никогда не отступаю! — заявил Скорпион. — И Нармер тоже.

Мастер понял, что Скорпиона лучше не сердить, а поэтому свои сомнения оставил при себе. Либо он покроет себя славой вместе с ним, либо в ногу вонзится смертоносное жало скорпиона.

— Я испытываю беспокойство, — объявил Нармер. — Против нас обращены враждебные силы.

— Ничего удивительного, брат мой! Эти презренные не смогли оценить грандиозности наших планов и решили вернуться к своему рабскому существованию. Их много?

Солнце слепило глаза, и Нармер прищурился.

— Нет, немного.

— Значит, это не карательный отряд Быка, и нам слишком напрягаться не придется.

Охотник опасался своих хозяев, воина и мага, а вернее сказать, их сила его ужасала. И Повелитель кремня разделял его опасения.

— Отдохнем немного, — предложил Скорпион. — Мои верные слуги справятся с этой несложной задачей.

* * *

Толстяк с обожженной рукой уговорил своего двоюродного брата взяться за стрелу, которую Скорпион воткнул в землю, посулив ему корову и теленка Нармера. Ирис тоже была ему обещана. От столь щедрых посулов голова у бедняги пошла кругом. Обмотав руку тряпкой, он попытался вырвать из земли проклятую стрелу.

И преуспел в этом.

Потрясая стрелой, он испустил победный крик, который очень скоро превратился в вопль боли. Сначала почернели его пальцы, потом рука, плечо и лицо. Когда же все тело охватило невидимое пламя, он упал замертво.

Толстяк извлек выгоду из этой жертвы. Деревня теперь освободилась от чар Скорпиона и Нармера, верно? Он приказал запереть Ирис в хижине и поручил стеречь ее нескольким свирепым старухам. Потом собрал тех немногих смельчаков, которые желали тиранам смерти.

Вдоль дороги, по которой, как предполагалось, должны были пройти угнетатели, тянулись заросли тамариска. Проходя мимо этих кустов, Скорпион с товарищами увидят воткнутую в землю стрелу, но не ту, а похожую. Они ни за что не догадаются, что кто-то готовится нанести удар им в спину. Превосходящие силы, жестокость и натиск обещали заговорщикам быстрый успех.

Вооруженные камнями и дубинками, они затаились в условленном месте и с нетерпением ожидали момента, когда же можно будет обрушить на противника смертоносные удары. Дозор несли, сменяя друг друга через равные промежутки времени.

И вдруг один из дозорных вскочил и пошатнулся.

С вытаращенными глазами и пеной на губах, он пробормотал что-то нечленораздельное и упал. Через пару секунд его товарищ стал жертвой того же необъяснимого недуга. Один спящий вздрогнул и проснулся.

— Меня кто-то ужалил! Скорпионы!

Огромная черная убийца обучала своих потомков искусству боя. Несмотря на свои пока скромные размеры, маленькие скорпиончики уже располагали приличным количеством яда.

Среди заговорщиков воцарилась паника, и они стали выскакивать из своего укрытия. Расположившись на приличном расстоянии, Охотник поражал их стрелами одного за другим.

Толстяк припустил в противоположном направлении, надеясь, что ему удастся скрыться.

Чья-то рука резко ухватила его за плечо, и Скорпион приподнял его над землей за волосы.

— Нужно было просто подчиниться, презренный! В деревне есть еще заговорщики?

— Нет! Нет! Прости, я…

Кулаком Скорпион размозжил ему череп.

Маленькие скорпиончики взобрались на спину матери, и она спокойно вернулась в мешочек.

Ноги у Повелителя кремня дрожали.

— Эти двое обладают сверхъестественной силой, — напомнил ему Охотник. — Они командуют, мы — подчиняемся, и все идет хорошо. А заговорщиков они находят мгновенно. Поэтому не делай глупости!

— Я и не собирался, — пробормотал мастер.

* * *

Ирис кинулась Скорпиону на шею. Он сорвал с девушки тростниковую набедренную повязку и проник в нее с такой страстью, что она застонала от удовольствия.

— Не уходи больше так надолго! Это было невыносимо!

— Эти злющие бабы тебя били?

— Они оскорбляли меня и плевали на меня, обещали мне самые страшные мучения!

— Ты заслужила подарок: делай с ними, что тебе вздумается.

Ирис удовлетворенно улыбнулась. Ее месть будет долгой и мучительной, и теперь все будут знать, что к женщине вождя не дозволено прикасаться, а в противном случае не избежать ужасного наказания.

Ненасытная, она снова стала разжигать в любовнике пламя желания.

* * *

Повелитель кремня не жаловался на свою участь. Для него обустроили просторную мастерскую и дали под начало несколько ремесленников, которым он должен был передать свои знания. Получая хорошую пищу, он стал изготавливать оружие в немалых количествах — наконечники для стрел и дротики, ножи и тесаные камни различных размеров для пращ.

Ученики Охотника изготавливали луки и стрелы. По нескольку часов в день Скорпион сам обучал своих будущих солдат. Сражения устраивались настоящие, поэтому неспособные не выдерживали. Оставались лучшие.

Нармер следил за работой на полях и за тем, чтобы в деревне пополнялись запасы пищи. Также он расставил на подходах к деревне дозорных с тем, чтобы как можно раньше узнать о появлении солдат Быка. Рано или поздно, но они должны были явиться с проверкой. Каждый прожитый день позволял жителям деревни укреплять свои защитные позиции и оттачивать навыки воинов. Безумная мечта Скорпиона и Нармера обретала форму. Пусть их силы пока не могли сравниться с мощью кланов, они уже не были одинокими и безоружными.

Однажды, увлеченный полировкой наконечника для стрелы, Повелитель кремня почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и увидел Скорпиона. Тот смотрел на него, скрестив руки на груди.

— Ты… И сколько времени ты так стоишь?

— Столько, сколько нужно, чтобы понять, что ты работаешь с полной отдачей. Ты не жалеешь, что покинул свою пещеру, я надеюсь?

— Ни секунды! Я и не подозревал, что мое дело может приобрести такой размах! Изготавливать оружие для отряда… Это настоящее счастье! Так что у меня одна цель — усовершенствовать наше оружие.

— А теперь, друг мой, скажи мне правду.

Мастер справился со своим страхом. Его пальцы сжали гладило.

— Какую правду?

— О себе.

— Ты все знаешь.

— О твоем прошлом мне неизвестно ничего, но я уверен, что оно очень интересное. Скольким бандитам ты делал оружие, пока не стал затворником?

Скорпион с угрожающим видом навис над мастером. И тот не нашел в себе смелости солгать.

— Я родился на юге страны, в племени чибисов. Это народ, который не способен стать кланом. Чибисы живут на берегу реки и поставляют другим кланам рыбу и папирус. Мне надоело жить в нищете, я убежал, и меня взяли в плен воины Слонихи. В ее клане я научился обрабатывать слоновую кость и поделочные камни. Однажды, во время стычки с солдатами Льва, я снова убежал и укрылся в пещере, в горе, откуда выходил очень редко. Мне посчастливилось повстречать Охотника, и он стал приносить мне еду в обмен на наконечники для стрел.

— Который из кланов владеет Югом? — с интересом спросил Скорпион.

— У Льва большая армия, но он никогда не осмелится открыто бросить вызов Слонихе. Солдатам Крокодила границы нипочем. Орикс, несмотря на то что воинов у него немного, остается опасным противником. Шакал живет со своими в Абидосе, а хрупкая Газель без конца разъезжает по стране, убеждая кланы в необходимости сохранить мир. И все боятся Быка, полновластного владыку Севера, который умело пользуется даром ясновидения своего вассала, Аистихи. У кланов Юга есть свой храм, Нехен. Бык охраняет святилище на Севере — Буто. Пока они в неприкосновенности, ситуация не изменится.

— Ты веришь, что Бык готовится напасть на Юг?

— Я бы удивился, узнав об этом. Начни он войну, все его враги объединятся против него, и тогда сил у них окажется больше.

Скорпион похлопал Повелителя кремня по плечу.

— Иногда искренность — то же оружие! Продолжай работать не покладая рук.

Скорпион спешно поделился с Нармером драгоценными сведениями. Теперь они яснее представляли себе положение дел в стране, которую намеревались завоевать.

32

Члены клана Орикса залечивали свои раны. После неудачного нападения на Абидос и гибели лучших воинов многие оставшиеся в живых испытывали отнюдь недобрые чувства к главе клана, который пустился в эту безумную авантюру, недооценив силы Шакала.

Прошел слух, что Шакал проклял клан ориксов, и отныне они будут отовсюду гонимы грозными силами пустыни, которые не дадут им найти богатую растительностью местность.

Их вождь открыто заявил, что не верит в эти глупые россказни. Орикс сгорал от нетерпения и постоянно укорял раненых и больных в слабости. По его мнению, им просто нравилось такое состояние, в то время как давно было пора встать и готовиться к будущим сражениям.

Пребывая в раздраженном состоянии, он созвал своих советников.

— Отдых закончился, — объявил Орикс. — Мы ухолим из этого жалкого укрытия и докажем всем свою доблесть!

— Мне кажется, что время еще не пришло, — возразил один из офицеров. — У нас много больных, и наша армия пока не оправилась после тяжелого поражения.

— Мне плевать! Трусов и слабаков мы оставим, в бой пойдут только настоящие воины.

— И куда же мы направимся?

Орикс гордо вскинул голову:

— В Абидос!

Советники растерялись. Им так хотелось верить, что они ослышались!

— Ты совсем ум потерял? — воскликнул тот же офицер.

Одним ударом головы Орикс пробил ему грудь, а потом затоптал умирающего.

— Здесь я командую и принимаю решения! Члены моего клана должны подчиняться мне слепо!

— Проклятие Шакала не помешает нам завоевать Абидос? — робко спросил старый солдат.

— Мне плевать на его угрозы! Магия нашего клана действеннее, чем его магия, и я не привык к поражениям! Скоро сила Шакала станет нашей, и остальные вожди падут передо мной ниц!

— Но хватит ли у нас солдат?

— Мы изменим стратегию, и это станет нашим преимуществом. На этот раз мы не будем нападать в лоб, мы окружим врага на рассвете! Убьем часовых и войдем во владения Шакала сразу с нескольких сторон, посеяв среди защитников города панику. Когда же наши отряды воссоединятся, это будет победа. С завтрашнего дня начнем усиленно готовить войска. Выступаем в новолуние!

Советники не проронили ни слова.

* * *

Луна была едва различима на черном небе. Следующей ночью она собиралась народиться вновь, как и клан Орикса, вполне удовлетворенного старанием своих солдат. Он изгнал из отрядов слабых; больные, порученные заботам женщин, медленно умирали на берегу сухого вади. Недостаток пищи не оставлял им никаких надежд на выздоровление.

Избавляясь от ненужных, Орикс полагал, что усиливает свой клан. Захват Абидоса не мог обойтись без кровопролития: шакалы будут защищать город до последнего вздоха. Ему предстояло убить их предводителя, причем как можно скорее, чтобы подорвать боевой дух противника.

Как приятно наблюдать за бегством противника! Орикс не станет брать пленных и разорит святилище, на котором лежит отпечаток магии Шакала. На месте этого темного, всегда запертого здания он устроит просторный загон. Его подданные будут жить в изобилии, и им не придется больше заботиться о выживании.

Предвкушая момент, когда он возглавит армию, Орикс попытался уснуть. Отдохнуть хоть немного было крайне необходимо, поскольку в ближайшие часы от него потребуется немало сил…

* * *

Перед рассветом стало холоднее. Ноги у часового замерзли, и он пытался согреться, когда принесенный ветром запах заставил его насторожиться. В этом затерянном и враждебном месте ночь по-прежнему была тиха и спокойна; с того дня, как они расположились здесь лагерем, не случилось ничего плохого. Да и кто посмел бы нарушить покой суровых воинов?

Ноздри часового затрепетали, волосы встали дыбом. Этот запах… Львы!

Четыре львицы одновременно набросились на него. Они ползком бесшумно приблизились к своей жертве. Орикс не успел отпрыгнуть в сторону. Клыки вонзились ему в горло, острые когти разрывали бока. Тревожный крик угас, так и не набрав силы.

Остальных часовых убили так же. Теперь путь к лагерю спящих ориксов был открыт.

Орды Льва бросились в атаку. Впереди неслись львицы, следом — кричащие во всю мощь своих глоток и размахивающие кинжалами с зазубринами в виде клыков солдаты. Ориксам, сколь бы отважны они ни были, не удалось остановить эту разрушительную волну. Когда первая линия защиты была смята, они продолжали сопротивляться и, во многом благодаря личному примеру своего вождя, удержали свои последние позиции.

Орикс видел, как велики потери, и потому понимал: надежды на спасение нет. Еще немного, и солдаты Льва перебьют тех, кто остался в живых.

Покидая поле боя, он подошел к женщинам. Те, смертельно напуганные, окружили свое потомство.

— Попытайтесь спастись! — сказал он им. — Бегите в пустыню. Из всего клана выживут только те, кому удастся вырваться из этого ада.

— Идем с нами! — взмолилась одна молодая мать.

— Нет. Лев хочет моей смерти, и он пойдет за мной до конца. Без меня у вас есть шанс уцелеть. Торопитесь, мы не продержимся долго!

Орикс вернулся в ряды сражающихся и попытался поднять боевой дух соплеменников. Однако один за одним они падали, успев нанести противнику страшные раны. Демонстрируя неумолимую жестокость, львицы набрасывались на павших и разрывали их.

Когда с последним своим каре Орикс оказался прижатым к обрывистому речному берегу, появился Лев. Величественный, с летящей по ветру гривой, он прибыл, чтобы насладиться победой.

Орикс решился на безумную контратаку, надеясь, что ему удастся добраться до этого жестокого хищника и сразить его.

Ему удалось отшвырнуть со своего пути нескольких противников, однако чьи-то когти вонзились ему в шею, и он оказался прижатым к земле. Собрав последние силы, он вскочил, но львиные клыки уже терзали его ноги, и он снова рухнул.

— Оставьте его мне! — крикнул Лев.

Последние солдаты клана Орикса умирали в агонии, а победители уже предвкушали обильное пиршество. Объедки, как обычно, достанутся грифам…

— Ты держался молодцом! — заметил Лев. — Для такого воинственного предводителя это не самый плохой конец…

— Я бы предпочел сразиться с тобой один на один!

Орикс задыхался, но у него еще хватало сил смотреть в глаза победителю.

— Ты этого не заслуживаешь, — высокомерно возразил Лев. — Ты слишком порывист, не умеешь выстраивать стратегию… Тебе надо было бы смириться, а ты бросил мне вызов. Сегодня тяжесть твоих ошибок раздавит тебя, а я уничтожу твой клан, который теперь никому не нужен.

— По крайней мере я умру свободным!

— Слабое утешение! Я, например, буду жить, и мой престиж только возрастет.

— Ты заблуждаешься, Лев… Кланы объединятся, чтобы тебя покарать.

— Это ты заблуждаешься, Орикс! Наоборот, они поблагодарят меня за то, что я тебя уничтожил. Ты — всего лишь жалкий смутьян, который пытался всех одурачить.

Из горла умирающего хлынула кровь.

— Пришло время покончить с твоими мучениями. И, как глава клана, я окажу тебе эту честь!

Лев когтями разорвал Ориксу горло. Тот издал последний хрип.

Триумфатор осмотрел опустошенный лагерь. Сражение закончилось.

— Прикончите раненых, — приказал он, — и заберите с собой лучших животных. Мои солдаты наедятся великолепного мяса.

— Несколько ориксов убежали в пустыню, — сообщил один из офицеров. — Послать за ними погоню?

— Не нужно. Они не подойдут даже близко к долине. Теперь их дом — пустыня с ее обжигающими песками. Ориксы больше не встанут у меня на пути, их клан угас навсегда.

33

Каждую ночь душа Аистихи парила над Севером и Югом. Если она замечала нечто, вселяющее тревогу, то посылала днем кого-то из подданных проверить свои подозрения. Много раз она становилась свидетельницей нападений крокодилов-убийц; недавно они разорили несколько поселений чибисов — племени, живущего на берегу Нила и вынужденного сносить прихоти правящих кланов.

Однако ничьей армии она не заметила. Благодаря неустанным усилиям Газели мир оставался нерушимым.

Внезапно Аистиха проснулась.

Ее взволнованная душа резко воссоединилась с телом. Грудь стеснилась от ужасного зрелища.

Лев прикончил умирающего Орикса… Вокруг — кровь и трупы… Рыжеволосый и торжествующий, Лев обращается с речью к своим солдатам… Орды львиц пожирают трупы ориксов.

* * *

— Аистиха желает срочно видеть Быка! — сообщил дневальный.

— Зачем? — спросил генерал Густые-Брови.

— Она желает говорить только с повелителем.

Высокопоставленный вояка терпеть не мог эту женщину, которую считал старой сумасбродкой. Если бы она не была главой клана, он бы указал ей ее место… Памятуя о ее ранге, Бык требовал от своих соратников, чтобы те относились к Аистихе с уважением и вниманием, и правая рука могущественного властелина не решился нарушить заведенный порядок.

— Пусть войдет!

Сгорбившаяся Аистиха поприветствовала генерала кивком и переступила порог жилища Быка, который как раз вкушал блюдо из почек.

— Ты голодна? Могу угостить тебя вкусненьким!

— У меня было видение.

— Я думал, ты теряешь свои способности.

— С некоторых пор они вернулись ко мне.

— Тем лучше, ты можешь снова лечить моих солдат! Кстати, избавь-ка меня от боли в пояснице!

— Видение было… ужасным!

— Сначала полечи меня!

Прежде чем позволить ей пуститься в разглагольствования, Бык решил проверить способности своей старой союзницы.

Аистиха натерла ему поясницу противовоспалительной мазью, снимающей боль и скованность движений. Снадобья понадобилось много, поскольку мускулатура и размеры тела у Быка были впечатляющими.

— Какое приятное тепло! Я снова чувствую себя прекрасно! Ну, и что же ты увидела?

— Лев уничтожил клан Орикса.

— Это просто страшный сон!

— Нет! Моя душа пролетала над местом трагедии, я ясно видела последние минуты побоища. Лев сам прикончил Орикса, все воины до последнего погибли. Я отправила двух аистов проверить, и они скоро вернутся.

* * *

С наступлением сумерек дозорные Аистихи вернулись в укрепленный лагерь Быка. Он принял их в комнате, где присутствовали также глава их клана и генерал Густые-Брови. Вид у аистов был удрученный, и троица поняла, что новости будут не из приятных.

— Что вы увидели? — спросил Бык.

— Разбросанные повсюду останки ориксов и труп их вождя на большом камне. В саванне пировали члены клана Льва. Что до клана Орикса, то его больше нет.

— Раз так, не будем терять ни минуты и нападем на Льва! — воскликнул генерал Густые-Брови. — В противном случае он сам на нас нападет. Судя по всему, он хочет захватить Север!

— Я в этом не уверена, — спокойно заметила Аистиха. — Орикс и Лев ненавидели друг друга. Быть может, все дело в ссоре между ними, которая закончилась кровопролитием. Вместо того чтобы сразу бросаться в драку, нужно получить от Льва объяснения.

У генерала просто руки чесались задушить эту болтунью! Бык задумался.

— Газель выполнит эту дипломатическую миссию, — продолжала Аистиха.

— Но если Лев решил нас завоевать, — возразил генерал, — он без лишних слов прикончит нашу посланницу.

— Допускаю, что это возможно.

— Аистиха права, — отрезал Бык. — Прежде чем ввязываться в драку, я должен узнать, каковы намерения Льва. Отныне нам нужно принять все возможные меры предосторожности. Генерал, собери экспедиционную армию и проверь, не напал ли враг на мои поселения. А ты, Аистиха, немедленно вызови сюда Газель.

* * *

Газель отметила про себя, что лагерь Быка охраняется еще тщательнее, чем раньше. Внутри царило оживление, и солдаты выглядели одновременно встревоженными и ожесточенными. Боевые быки нервно метались в своих загонах.

Давно Аистиха не отправляла к ней посланца со срочным сообщением… Газель поспешила покинуть свой лагерь в сопровождении подданных, которые сожалели о том, что пришлось прервать кратковременный отдых. Посланец Аистихи не стал ничего объяснять, предположения напрашивались самые невеселые. Неужели мирные договоренности все-таки нарушены?

Не увидев генерала Густые-Брови, Газель вовсе не обрадовалась. Неужели этот грубиян получил приказ сразиться с проявившим себя врагом?

Бык хмурился, Аистиха выглядела встревоженной.

— Газель, ну наконец-то! — воскликнул он.

— Я торопилась изо всех сил!

Красота молодой женщины в который раз тронула сердце главы клана. Он всегда как зачарованный любовался ее хрупкой грацией, но сейчас было не время для подобных переживаний.

— Лев истребил клан Орикса.

Известие ошарашило Газель. После необъяснимого исчезновения клана Раковины эта новая трагедия могла увлечь страну в небытие.

— Это… Вы уверены в этом?

— Мои посланцы видели своими глазами место побоища, — сообщила Аистиха. — Видели они и труп Орикса, и триумф Льва.

— Как я и предполагал, Лев собирается захватить Север! — сердито выпалил Бык. — Его жажда завоеваний неуемна! Орикс был его главным противником; теперь у него развязаны руки.

— Ты забываешь о Слонихе и Крокодиле; они никогда не заключат со Львом союз. И Шакал не станет ему помогать.

— Льву плевать на всех! Он считает, что у него хватит сил, чтобы победить кого угодно!

— Ты отправил своего генерала сражаться со Львом?

— Он лишь убедится, что на моих землях все спокойно. Если же Лев посягнул на мою территорию, я нападу в ответ. Но если все спокойно, то дам миру последний шанс, потребовав от Льва объяснений.

— Я думаю, что имела место ссора, — Орикс и Лев ненавидели друг друга. Но успокоится ли Лев, убрав со своего пути Орикса?

— Мне предстоит это узнать, — заключила Газель.

— Это очень рискованно, — заметил Бык. — Если Лев развязал войну, он тебя не пощадит. Никто не может заставить тебя жертвовать собой. Здесь и только здесь ты в безопасности.

Бык говорил правду. Газель прекрасно понимала всю опасность ситуации. Она и ее безоружное племя станут соблазнительной и легкой добычей, если Лев решил истребить остальные кланы и завладеть страной.

— Мой клан всегда старался сохранить мир, — напомнила молодая женщина. — И отказаться от выполнения этой миссии сейчас, в столь критической ситуации, было бы трусостью.

— Но ты можешь не вернуться! — воскликнула Аистиха.

— В таком случае вам станет ясно, каковы истинные намерения Льва!

34

Скорпион был уверен: еще немного, и в его распоряжении будет отличный отряд. Требовательный наставник, он тренировался вместе со своими подопечными, обучая их раздвигать границы своих возможностей. Охотник обучил два десятка прекрасных лучников, которые пусть и не достигли его уровня мастерства, но стреляли очень метко.

Ирис целыми днями наблюдала за упражняющимися будущими солдатами и восхищалась невероятной выносливостью своего возлюбленного. После многих часов изматывающих упражнений он страстно занимался с ней любовью, выдумывая все новые удовольствия. Недоброжелательно настроенные женщины теперь были вынуждены относиться к ней с почтением, и девушка не упускала случая насадить этих лицемерок презрительным взглядом.

Жители деревни боялись Скорпиона, к Нармеру же они относились с уважением и доверяли ему. Он всегда прислушивался к их мнению, предлагал усовершенствования и умел организовать работу. Только лодыри его не любили, поскольку он без труда уличал их в лености и не принимал неискренние извинения. Никогда не проявляя высокомерие, Нармер умел найти правильные слова, и его приказания исполнять было легко, как нечто само собой разумеющееся. При общении с ним каждый находил в себе новые достоинства. Как бы то ни было, деревенское сообщество наслаждалось своей независимостью и процветало.

Однако солдаты Быка рано или поздно должны были появиться в деревне, и потому с приходом ночи снова начинались разговоры. Одни призывали соплеменников восстать против тирана и отказаться выполнять его требования; другие, боясь поражения, предлагали не поддерживать планы Скорпиона и привычно согнуть перед Быком спину. Разве не безумие — противиться воле Быка? Жестокий, упрямый, ревниво оберегающий каждый клочок своей земли, глава могущественного клана не допустит, чтобы даже самое маленькое поселение вышло из-под его власти.

И все же большинство жителей деревни отказывалось выступить против Скорпиона и Нармера. Безжалостного воина и волшебника… Появившись из ниоткуда, разве не добились они впечатляющих успехов? Под их началом деревня превратилась в маленькое независимое сообщество, получившее реальную возможность защитить себя. «Кажущаяся независимость!» — возражали пессимисты, опасаясь гнева Быка.

Эти бесконечные обсуждения не вылились во что-либо конкретное. Единственное, в чем все были уверены, — так это в том, что воины Быка придут, чтобы осмотреть местность и силой забрать в солдаты еще нескольких парней. Можно ли рассчитывать на отряд Скорпиона или нанести удар им в спину, а потом умолять победителя о пощаде?

Делая вид, что поддерживает Скорпиона и Нармера, один низкорослый усач с медовым голосом решился на предательство. Посланцы Быка не знают, какая опасность их поджидает в виде хорошо натренированных воинов отряда Скорпиона, отлично вооруженных к тому же. Он предупредит главу клана, чем заслужит его милость…

* * *

Повелителю кремня казалось, что он грезит наяву. У него была прекрасная мастерская, подмастерья старались изо всех сил, оружия они изготавливали с каждым днем все больше, он прекрасно питался, и щедрая на ласку кокетка всегда была к его услугам… Нет, он вовсе не сожалел о своей жизни затворника!

— Ты день ото дня совершенствуешься! — заметил Нармер однажды.

— Приятно это слышать! И я, и мои подмастерья работаем не покладая рук!

— Твое мастерство изумляет меня… И возбуждает любопытство!

Мастер нажал ногой на педаль меха, чтобы добавить огня.

— Ты наблюдательный, Нармер, и давно мог бы разгадать все мои секреты!

— Ты рассказывал, что родился в племени чибисов, а ремеслу обучился в клане Слонихи… Это звучит правдоподобно. Но в твоем рассказе не хватает значимого эпизода.

— Я сказал правду!

— Разумеется! Но не всю правду!

Повелитель кремня сосредоточился на своей работе.

— Я очень занят, Нармер!

— Ты должен еще кое-что рассказать мне! Кто обучил тебя ремеслу?

— Слониха.

— Она научила тебя обрабатывать слоновую кость, хорошо. А кремень?

Мастер в смущении отвернулся, чтобы избежать пристального взгляда Нармера.

— Слониха, случай, обстоятельства…

— Ты очень неловко врешь. Неужели правда так неприглядна?

— Только результат имеет значение, разве не так? Я делаю прекрасное оружие, я пытаюсь его улучшить, я…

— Кто был твоим учителем?

— Я хочу забыть его.

— А я хочу с ним познакомиться.

— Поверь, Нармер, правда тебе ничем не поможет! Иную истину лучше похоронить навсегда.

— В клане Раковины я часто слышал эту фразу, но теперь этого клана просто нет. Никакая правда меня не испугает, она — единственный путь к совершенствованию.

— Ты от меня не отстанешь…

— Можешь не сомневаться.

Повелитель кремня смирился и присел на землю, скрестив ноги.

— Но ты обещаешь забыть все, что я тебе рассказал?

— Нет, потому что это может оказаться очень важным.

Мастер в раздражении схватил кусочек кремня и отшвырнул его подальше.

— Тебе так хочется умереть?

— Но не смерть же обучила тебя твоему искусству?

— Она — не такая страшная, как потустороннее существо, с которым я повстречался!

Нармер дал своему собеседнику время собраться с мыслями.

— Скрываясь от многочисленных хищников, я бежал на север. Я питался ягодами и корешками, спал очень мало. Я бежал, бежал… пока не попал в странное место. Я увидел нагромождение огромных камней — целую кучу! — из которой торчал гигантский столб, который, казалось, касался неба. Мне бы пойти дальше, но я остановился и стал разглядывать это чудо. На закате появилось огромное, ужасающего вида существо в треугольной маске с двумя отверстиями для глаз, в длинном белом одеянии. «Я —Предок, — сказало оно мне голосом таким звучным, что я задрожал. — Ты потревожил мой покой. Чего ты желаешь?» А я желал одного: провалиться сквозь землю! В ответ мне удалось пробормотать какие то извинения. Земля вдруг раскалилась у меня под ногами, и мне пришлось пройти вперед по усыпанной камешками тропинке, которая вела к пещере. Внутри горел яркий огонь, виднелась куча кремня, лежало гладило. И Предок всему меня обучил. Он отдавал короткие точные приказы, постоянно наблюдал за тем, как я управляюсь. Когда результат работы показался ему удовлетворительным, он исчез. А я бежал оттуда сломя голову и радовался, что вообще жив остался!

— Ты сможешь найти то место?

Повелитель кремня замешкался с ответим.

— Разве смог бы я его забыть? Но только не вздумай туда пойти!

— Предок не причинил тебе вреда. Почему же ты его боишься?

— Он спросил, хочу ли я узнать заклинания, дающие силу, но я отказался. Уметь обтачивать кремень — этого мне вполне хватает!

— А ты уверен, что он сам их знает?

— Если бы ты его видел, ты бы в этом не сомневался.

Нармер с трудом сдерживал волнение. То, что он узнал от Повелителя кремня, отвечало самым сокровенным его желаниям.

* * *

Хлебопек негодовал:

— У меня не десять рук! Усач куда-то пропал, и мне приходится справляться в одиночку!

— Может, он заболел? — спросил Нармер.

— Говорю тебе: он убежал! Убежал из деревни!

— А зачем, по-твоему?

Хлебопек смутился.

— Ему не по нраву Скорпион с его отрядом… И тебя он тоже не любит. По его мнению, из-за вас мы все пропадем. Мы все остаемся подданными Быка, и ему не понравится ваше самоуправство.

Нармер побежал предупредить Скорпиона. Тот как раз выполнял упражнение на выносливость, демонстрируя всем, что сил у него в избытке.

— Мы в большой опасности, Скорпион! Один из наших крестьян сбежал, чтобы предупредить Быка. Так что для него не будет неожиданностью наше сопротивление, на что мы так рассчитывали. Бык, узнав, какими силами мы располагаем, пошлет столько солдат, что они перебьют нас, несмотря на наше совершенное оружие!

Скорпион со всей серьезностью отнесся к его словам. Его стратегия могла не сработать.

— Что ты предлагаешь?

— Вооруженное столкновение будет равносильно самоубийству. Уйдем отсюда с нашими людьми и будем готовиться к сражению.

— А ты знаешь надежное место?

— Думаю, оно существует.

35

— Должен предупредить вас: у этих бунтарей есть пращи и луки! — медовым голосом вешал усач генералу Густые-Брови. — Их стрелы летят далеко и точно поражают цель!

— И сколько их?

— Около пятидесяти.

Генерал при кинул, что двум сотням солдат экспедиционной армии не составит труда раздавить злодеев, осмелившихся поставить под сомнение авторитет Быка.

— Зачинщики особенно опасны! — уточнил усач. — Новый хозяин деревни, Скорпион, — кровожадный тиран, а его правая рука, Нармер, — маг и гадальщик.

— Я не боюсь ни того ни другого! — заявил генерал, которому не терпелось примерно наказать бунтарей.

Вперед он отправил дикого быка. Разозленное, с раздувающимися ноздрями, это чудовище понеслось по дороге к деревне. Там он вмиг посеял панику: поддел рогами старика, не успевшего убраться с дороги, вышиб стену хижины, в которой укрылась семья крестьян.

К удивлению генерала — ни единой стрелы.

— Это — хитрость, генерал! — принялся уверять военачальника усач. — Они спрятались в зарослях тамариска!

Второго быка отправили проверить указанное место, но он, истоптав заросли кустарника, не обнаружил там врага.

— Пока никого, — констатировал генерал. — Идем дальше!

— Будьте осторожны, — снова предупредил усач. — Они устроили вам засаду!

— Тогда иди впереди, дружок!

— Но я же не солдат, я…

— Выполняй приказ!

Доносчик, дрожа от страха, был вынужден подчиниться. Каждую секунду он опасался смертоносного укола стрелы.

Однако экспедиционная армия совершила всего лишь приятную прогулку по окрестностям, и никто не попытался напасть на солдат суверена.

Роя копытом землю, два быка ходили за спинами жителей деревни, собравшихся на току.

— Где ваш вождь? — рявкнул Густые-Брови.

Из толпы вышел худой крестьянин.

— Когда умер мой родственник, выбрали меня!

— Тебя зовут Скорпион?

— Нет, генерал!

— А где прячется Скорпион?

— У нас в деревне нет никого с таким именем.

— А Нармер?

— Такого мы не знаем.

Вмешался усач.

— Он врет! Двое зачинщиков спрятались тут, в деревне!

— Обыщите деревню! — приказал Густые-Брови своим солдатам.

Поиски закончились ничем. Солдаты не нашли ничего, что могло вызвать беспокойство.

— Молодых мужчин маловато… — заметил генерал.

— По совету усача почти все наши парни убежали, — сказал худой крестьянин. — Боялись, что вы заберете их в солдаты силой.

Густые-Брови повернулся к своему осведомителю.

— Теперь мне все становится понятно… Ты врал, чтобы скрыть свою настоящую роль в заговоре!

— Вы ошибаетесь, генерал! Я сказал вам правду!

— Убирайся!

— Вы должны мне верить!

— Чтоб я тебя не видел!

Поняв, что убедить вояку не удастся, усач решил, что еще счастливо отделался, и пустился бежать.

Генерал кивнул быкам. Оба бросились за доносчиком, догнали его, искололи своими длинными рогами, а потом затоптали.

* * *

Входя во двор жилища Льва, Газель пыталась сохранить безмятежный вид, хотя на самом деле ее снедала тревога. Узнав о грозящей ей опасности, все члены ее клана настояли на том, чтобы ее сопровождать.

Похоже, здесь ее визита ожидали: многочисленные львицы, стараясь не встречаться с ней взглядом, проводили хрупкую повелительницу газелей к жилищу своего господина. В саванне все было спокойно, Газель не увидела готовящихся к походу солдат.

Окруженный целой стаей хищников, Лев утолял жажду в тени смоковницы.

— Подойди поближе, дорогая Газель! Я предвидел твой приход! Ты уже говорила с Быком?

— Его армия готова выступить в любой момент.

— Мой старый друг все такой же вспыльчивый, как я посмотрю! Ты сумела его успокоить?

— Аистиха уверена, что ты уничтожил клан Орикса из-за каких-то личных счетов, не желая начала новой войны. Я пришла услышать твои объяснения.

— Ласковая, милая Аистиха! Она недалека от правды, и я благодарен ей за то, что она угомонила Быка. Выпей чего-нибудь, прошу тебя!

Газель отказалась от крепкого пива, которое так любил Лев, и напилась воды.

Пышногривый повелитель клана львов вел себя так раскованно и был с ней так любезен, что дипломатка удивилась.

— Ты правда убил Орикса и всех его подданных?

— Я это признаю и ничуть этого не стыжусь! Этим я оказал огромную услугу остальным кланам и поспособствовал укреплению мира.

— С такой позицией трудно согласиться!

— Только не в том случае, когда знаешь то, что я знаю! Ни для кого не секрет, что Орикс меня ненавидел, а кому это понравится? Однако я знал, что армия его ослабела, бояться ее нечего, а потому пусть себе беснуется! Нападение на Абидос меня удивило, я это признаю, и я даже пожалел, что недооценивал его. Эта безумная затея доказала, что Орикс решительно настроен вернуть себе былую мощь. Поэтому я решил подкупить одного из приближенных Орикса, чтобы собрать надежные сведения о его планах. Дело оказалось не из легких, но я получил то, что хотел. И намерения этого безумца меня ошарашили.

Газель слушала с интересом. Но был ли Лев с ней искренен?

— Орикс, при неудачной попытке завоевать Абидос, понес большие потери, должен был бы лечить своих раненых и накапливать силы, — продолжал между тем Лев. — Мы все полагали, что это поражение послужит ему уроком и впредь он будет уважать наши мирные соглашения. Мы ошибались!

— Что же ты узнал?

— Что он не отказался от идеи завоевать Абидос.

Газель не пыталась скрыть удивление.

— Невозможно! Орикс не совершил бы такой глупости!

— К несчастью, именно так обстояло дело. Когда я узнал, что выступление армии Орикса намечено на новолуние, я решил вмешаться. Времени на то, чтобы звать тебя и вести переговоры, не было — он бы успел осуществить свой план. Как ты теперь понимаешь, уничтожить этого горе-полководца было просто необходимо, и я не сомневался, что кланы, узнай они о гибельных планах Орикса, сами попросили бы меня призвать его к порядку. И вот сегодня мы живем в мире.

— Значит, ты не планируешь завоевать Юг и Север?

С широкой улыбкой Лев воздел руки к небу:

— Окинь взглядом мои обширные земли, Газель! Мне их вполне хватает! Все, что мне нужно, у меня есть. Неужели ты думаешь, что я сгораю от желания сразиться со слонами или безжалостными солдатами Крокодила? Армия Быка больше моей. Орикс был буйнопомешанным, я, к счастью, таковым не являюсь. Повторяю: я оказал всем кланам неоценимую услугу и закрепил наши соглашения.

Милое лицо посланницы просветлело.

— Но за это главы кланов должны признать тебя невиновным в этом убийстве.

— Я не прибегаю к жестокости ради собственного удовольствия. Обстоятельства не оставили мне выбора, и я не жалею, что предотвратил катастрофу. Зная тебя, я уверен, что ты передашь тем, кто послал тебя, все слово в слово. И мы, таким образом, избежим беспричинного конфликта.

Осмысливая услышанное, Газель отправилась в обратный путь, на Север. Сначала она передаст суть своего разговора со Львом Быку, а уж затем и остальным главам кланов.

Но так ли крепок мир, купленный ценой исчезновения двух кланов — Раковины и Орикса? Молодой женщине хотелось бы в это верить. Однако был еще один повод для беспокойства: что, если смерть сеет какая-то неизвестная разрушительная сила?

36

Лежа на животе в густой траве, Скорпион, Нармер, Охотник, Повелитель кремня и пять десятков юношей из отряда наблюдали, как удаляется отряд армии Быка. У них было достаточно оружия, чтобы уничтожить противника за несколько секунд, однако Нармер настоял на том, что они должны остаться незамеченными. Нападение на его людей привело бы Быка в ярость, и он непременно решил бы найти и наказать виновных. У них же была иная задача: следуя указаниям Повелителя кремня, целыми и невредимыми добраться до места со столбом.^[11] Было очевидно, что их проводник очень сожалеет о том, что пришлось уйти из спокойной уютной деревни.

Скорпион внял аргументам Нармера. Дать бой генералу Густые-Брови, возглавлявшему большой отряд, действительно было бы фатальной ошибкой. Несмотря на желание продемонстрировать свою силу, Скорпион понимал: нужно подождать еще немного, увеличить численность воинов, обучить их и в результате получить настоящую армию. К тому же речь шла не о бегстве, а о походе, целью которого было обретение могущественных заклинаний. Нармер считал, что узнать их просто необходимо.

Переходя протоку, в которой затаился крокодил, члены отряда имели возможность убедиться в действенности магического заклятия — с его помощью Нармер обездвижил чудовище. Крокодил застыл с раскрытой пастью, полной страшных зубов, и не смог напасть.

— Далеко еще? — спросила Ирис, которая устала от долгой ходьбы.

— Видите там, впереди, свет? Мы уже близко! — ответил Повелитель кремня.

Единственная женщина в отряде, Ирис отказалась остаться в деревне, не желая расставаться со Скорпионом. Покинь ее возлюбленный, местные мегеры растерзали бы ее.

Они уже довольно долго шли по поросшей густой травой равнине. Однако теперь трава исчезла, почву устилали мелкие камешки. Впереди виднелись канал и холм, к склону которого прилепилась куча огромных камней; над ней вздымался излучающий красный свет гигантский столб.

— Я дальше не пойду! — заявил Повелитель кремня. — И вам лучше последовать моему примеру! За этой границей начинаются владения духов. Я встречался с их повелителем и советую вам ему не докучать.

— Давайте разобьем лагерь и поедим, — предложил Охотник. — А потом решим, как быть.

— Я пойду на разведку! — сказал Нармер.

Скорпион поддержал друга:

— Я иду с тобой!

— Ты лучше выставь часовых и присматривай за нашими солдатами. От страха они могут разбежаться. Твое присутствие здесь необходимо.

— Будь осторожен, Нармер!

— Нам нужны заклинания. Если я не вернусь, извлеки урок из моего провала и преуспей!

Братья по крови похлопали друг друга по плечу.

* * *

Нармер вплавь перебрался через канал, а потом пошел по извилистой каменистой тропинке. Над ним кружилось около десятка черноголовых ибисов. С холма доносились хриплые крики: дозорные оповещали друг друга о его появлении.

Свет стал ослепляющим, и Нармеру пришлось опустить глаза и продвигаться медленно, шаг за шагом.

Наконец он добрался до первой каменной глыбы и начал на нее взбираться. Оглянувшись, он понял, что стал пленником сияния, которое заслонило от него внешний мир. Скорпион, конечно же, не мог видеть, как он карабкается вверх, и, случись что, не узнает об этой его попытке.

Вернуться? Вот это было бы по-настоящему опасно. Хозяин этих мест поймет, что его гость — трус, и сияние превратится в удушающий туман.

Нармер продолжал подъем. Что за великан собрал в одном месте все эти огромные камни и сотворил такой хаос? Некоторые были скользкими, и, сорвавшись, Нармер поранил об острый выступ ногу ниже колена. Эта каменная гора оказалась намного большей, чем ему представлялось…

Наконец Нармер увидел гигантский столб, верхушка которого будто касалась неба. Кто установил этот монолит? Людям такое было не под силу. В этом месте, конечно же, некогда правили боги… Чувствуя себя здесь чужаком и в то же время сгорая от любопытства, юноша испытал непреодолимое желание переступить границу, отделявшую видимое от невидимого. Узнать тайну жизни — разве не цель существования?

Из основания столба появилось высокого роста существо в длинных белых одеждах. Треугольный капюшон с двумя отверстиями для глаз закрывал его лицо.

Ощущая себя крошечным, Нармер замер от страха.

— Я — Предок! — произнесло существо в капюшоне, и раскаты его низкого голоса отозвались вдали эхом. — Зачем ты потревожил мой покой?

— Вы владеете тайными знаниями?

— Место со столбом вмещает все тайные знания! Благодаря им каждое утро рождается солнце и разливает свой свет — источник жизни!

— Я хочу приобщиться к этим знаниям!

— А известно ли тебе, маленький человек, что ты — всего лишь элемент творения? Ты ничем не лучше камня, или растения, или животного, а своими претензиями ты оскорбляешь богов?

— Я прошел через Долину Препятствий, один скотник научил меня заклинанию против крокодилов. Я уверен, существуют и другие слова силы, и я хочу их узнать!

Нармер прекрасно осознавал, насколько велико превосходство Предка перед ним. Тот мог уничтожить его одним взглядом, и все же он решил не отступать.

— Ты намерен служить Духу, а не удовлетворять собственные амбиции?

— Я найду убийцу маленькой провидицы, которая спасла меня от смерти, и того, кто уничтожил мой клан. И я всегда буду сражаться с несправедливостью, чтобы справедливость восторжествовала. Счастье возможно только там, где ее почитаю.

— Ты намереваешься воевать с кланами?

— А разве они не думают только о том, как бы побороть друг друга? Результат таких устремлений — несчастья и нужда. Необходимо начертать новый путь.

— И ты полагаешь, что достоин это сделать?

— Я этого не знаю, но мы со Скорпионом будем сражаться до конца.

— Придет время ужасных несчастий, — предрек Предок. — И многие жизни будут принесены в жертву. Возможно, будущее обречено.

— Но почему бы из этой кучи камней не родиться гармоничной стране?

— В былые времена миром правили боги. Когда же появились люди, они предали свет, из которого вышли, и породили зло. Их восстание было подавлено, но сама раса выжила. К счастью, животные всегда были преданы богам, и им удалось сохранить связь между небом и землей. Сегодня кланы рискуют потерять свою душу, и тогда люди получат полную свободу действий. А я исчезну, и первичные воды покроют Север и Юг.

— Заклинания силы не смогут предотвратить это несчастье?

— Даже если ты будешь их знать, тебе потребуется сверхчеловеческая храбрость!

— Научите меня, и я сделаю все, что в моих силах!

— Посмотри на эти камни, Нармер. Что ты видишь?

Юноша осмотрелся, и ответ сам родился у него в сердце:

— Я вижу… то, что построить невозможно! Огромное строение с высокими стенами и большущей дверью, над которой сияет солнце.

Глаза Предка сверкнули.

— Вот смысл твоих исканий, Нармер, — строить! И путь твой будет долгим, очень долгим, можно сказать, бесконечным. Ты не откажешься от своих намерений?

— Ни за что!

Предок чуть поднял голову, словно всматриваясь в далекое будущее.

— Чтобы овладеть магическими заклинаниями, нужно преодолеть семь ступеней, — сказал он. — Первая — это искусство выживать в темноте. Ты должен научиться видеть в ночи и использовать эту науку подобно сове. В священном символе, изображающем эту птицу, заключены слова «то, что находится внутри».

— А что такое символ?

— Указательным пальцем нарисуй на камне сову, какой ты видишь ее спереди.

К огромному удивлению Нармера, его палец погрузился в гранит и нарисовал контур этой птицы.

Он тотчас же ощутил прилив энергии и уверенность в том, что сумеет выдержать все превратности судьбы.

Рождение первого иероглифа порадовало Предка. Он не верил, что подобное чудо возможно, и теперь посмотрел на Нармера по-новому. Этот человек был первым, кому удалось пройти это испытание.

37

— Неужели он остался жив? — воскликнул изумленный Повелитель кремня, когда увидел возвращавшегося в лагерь Нармера.

Скорпион пошел навстречу другу.

— Ты сам на себя не похож! Что произошло?

— Предок предсказал мне большие несчастья. Наша страна узнает, что такое жестокость и отчаяние, но мы сможем положить им конец с помощью магических слов. Мне предстоит пройти семь испытаний, начиная с испытания совы. Тогда я узнаю первое заклинание.

— На твоем месте я бы отступился! — сказал Повелитель кремня. — Испытания Предка способны выдержать разве что боги!

— Это единственный путь.

— Никто из людей не решился избрать этот путь. Лучше бы нам найти спокойное место и там поселиться.

— Здесь и нигде больше исполнится наша судьба. И справедливость восторжествует.

Присущая Нармеру способность убеждать теперь стала необоримой. Сила, исходящая от этого юноши, как-то сразу возмужавшего, поразила его товарищей, не исключая и Скорпиона. Общение с Предком преобразило его и сделало его волю несокрушимой.

После наступления ночи Нармер отправился на поиски крылатой хищницы, чтобы получить от нее знания, которые помогут ему преодолеть первую ступень посвящения в тайны.

* * *

Наделенная исключительным зрением и слухом, сова выслеживала добычу. Глаза у нее были огромные, в полголовы, и она без труда видела в темноте. У совы был широкий угол обзора — до 270 градусов. Перышки ее широких округлых крыльев смягчали шум во время полета, благодаря чему сова перемещалась очень тихо и внезапно нападала на мелких грызунов, убивая их ударом острого клюва.

Затаившись под нижними ветвями дерева, Нармер наблюдал за успешной охотой этой ночной хищницы, спрашивая себя, каким образом он сможет перенять присущие ей качества.

Он совершил ошибку — шевельнулся.

Взгляд совы моментально устремился на чужака.

Нармер выбрался из своего укрытия и выпрямился. Птица, увидев, какой он большой, разумеется, не станет на него нападать…

Он ошибся.

Сова вдруг начала увеличиваться в размерах, пока не стала поистине огромной. Ее красные глаза уставились на маленького человечка, потом она обхватила его крыльями и вонзила свой клюв ему в череп, причинив сильную боль.

— Молчи! — приказала она.

Не имея возможности высвободиться, пленник повиновался.

— По-настоящему молчи! И пусть ничто не тревожит твое сердце!

Обуздав боль и страх, Нармер затаил дыхание. Он подавил все чувства и мысли, позволив свободно циркулировать энергии, которая родилась в нем при общении с Предком.

И тогда его глаза открылись и ночь стала светлой как день. Темнота и расстояние перестали быть препятствием. Он ясно видел малейший кустик, каждую травинку, каждую ищущую себе пищу змею.

Огромные крылья бесшумно разошлись в стороны.

И Нармер увидел сову — обычного размера, сидящую на верхушке персеи^[12] и разрывающую клювом тельце только что пойманного грызуна. Послание было яснее ясного: ему тоже предстояло найти себе добычу.

Поднялся холодный ветер, взметая тучи песка и пыли. Однако они не остановили зоркого ученика совы. Это новое умение позволило ему увидеть в сердце бури одиноко бредущее животное.

Молодой дикий осел, крепкий и рослый…

Длина его тела составляла по меньшей мере два метра, высота в холке — полтора. Весил он около трехсот килограммов. У осла были большие миндалевидные глаза, светло-серая шерстка, белые мордочка и живот, большие ноздри и хвост с маленькой кисточкой на конце.

Создавалось впечатление, что он заблудился.

На самом же деле животное пыталось оторваться от преследовавших его охотников — солдат Быка с веревками в руках. Беглец воспользовался темнотой и пыльной бурей, чтобы скрыться, однако одному охотнику удалось его отыскать.

Петля лассо обвила его шею. Осел сопротивлялся, но высвободиться не мог.

Нармер подбежал, ударом кулака убил охотника и схватил веревку левой рукой. Намотав ее на запястье, он приблизился к животному.

— Иди за мной, только тихо! Иначе мы пропали.

Взгляды человека и осла встретились. В одно мгновение они поняли, что отныне у них одна судьба.

Осел успокоился, Нармер развязал узел-удавку и снял веревку. В умных блестящих глазах осла он прочитал бесконечную признательность.

Юноша остановился, не зная, в какую сторону идти. Его спутник принял решение за обоих: повернувшись спиной к ветру, он решительно пошел вперед. Нармер последовал за ослом. Скоро выяснилось, что животное выбрало правильный путь: им удалось выйти из кольца охотников.

Занимался рассвет. Песчаная буря стихла.

Нармер наклонился и стал гладить ослика, тот же мордой потерся о лоб своего спасителя.

— Теперь пойдем в лагерь, — сказал он. — Там мы найдем для тебя пищу.

Его четвероногому товарищу снова удалось сразу же найти верный путь, и Нармер осознал, что справился с ночным испытанием и перенял от совы ее умения, благодаря которым он и нашел это исключительное создание.

Их появление в лагере восприняли бурно.

— Поймать дикого осла — большое дело! — с уважением заметил Охотник. — Теперь надо быть начеку, этот задира может оказаться мстительным!

— Не беспокойся об этом, — успокоил его Нармер. — Мы с ним подружились.

— Если так, дай ему имя!

Думал Нармер недолго.

— Мы встретились при таких обстоятельствах, что самым подходящим именем для тебя будет Северный Ветер!

Осел подтвердил свое согласие, приподняв правое ухо.

— Он нам пригодится? — поинтересовался Повелитель кремня.

— Северный Ветер преподнесет нам еще много сюрпризов! — пообещал Нармер, а потом отвел ослика к своим — корове и теленку. Он настоял на том, чтобы взять их с собой.

Члены отряда каждый день пили парное молоко, а потому никто не пожалел об этом решении. Животные сразу же прониклись друг к другу симпатией, и осел принялся щипать клевер. Скорпион с изумлением наблюдал эту картину. Ему не терпелось услышать рассказ брата, и тот не упустил ни единой подробности.

— Охотники Быка отправят к нему посланца с донесением — пожалуются, что на них напали, — предположил Скорпион.

— А досадная неудача не заставит ли их промолчать?

— Может, и так, но лучше нам поскорее убраться отсюда.

— Мне нужно снова увидеться с Предком и продолжить обучение. Сова — это только первая ступень.

— Не забывай, что для нас главное — избавиться от Быка. Благодаря твоим новым способностям мы сможем перемещаться ночью. Мы отправимся к его лагерю и нападем внезапно.

— Сначала нужно узнать, где точно находится этот лагерь, как охраняется, и… убедиться в виновности Быка.

— Ты в этом сомневаешься?

— Единственная улика, которой я располагаю, не имеет к нему никакого отношения.

— Ты отказываешься сражаться, Нармер?

— Наоборот, я больше всего на свете хочу, чтобы мы стали еще сильнее и положили конец тирании кланов. Но клан Быка, быть может, не первый, кого нам предстоит уничтожить.

Скорпион указательным пальцем потер подбородок.

— Интересно… И каков твой план?

— Я подозреваю, что клан Слонихи, а в особенности клан Газели делают все, чтобы сохранить существующее положение вещей и помешать переменам, подыгрывая самым сильным владыкам. Но я не могу предложить тебе план действий, не поговорив с Предком.

— Не пытается ли он ввести тебя в заблуждение?

— Если он — наследник богов, прислушаемся к нему! А если он лжет, твоя прозорливость развеет мои иллюзии.

— Я точно знаю только одно: Бык отдал приказ истребить моих сородичей, — напомнил Скорпион. — И я заставлю его заплатить за это злодеяние!

38

Твердым шагом Северный Ветер продвигался в направлении «места со столбом». Нармер шел следом. Ослик легко читал его мысли, проявляя сообразительность и решительность, удивлявшую его компаньона. Только Нармеру он позволял себя гладить. В лагере Ирис решила его приласкать и едва успела увернуться, когда ослик взбрыкнул.

Нармер с не меньшим волнением, чем прежде, смотрел на нагромождение камней. Может, придет день, когда мудрые научатся перемещать эти глыбы и возводить гигантские сооружения во славу богов?

При приближении ослика и человека из столба полился яркий свет, но на этот раз он не обжигал глаза. Вместе они стали подниматься по каменистому склону, пока, наконец, не достигли основания столба, соединявшего землю с небом.

Из красного света появился Предок.

Северный Ветер склонил голову, Нармер встал на колени. Оба ощущали присутствие священного, которое воплощал в себе этот облаченный в покровы тайны гигант.

— Ты усвоил науку совы, — сказал Предок своим потусторонним голосом. — Теперь ты ночью видишь, как днем, и умеешь хранить настоящую тишину — внутреннюю, позволяющую слышать слова сердца. Поэтому я могу передать тебе магические заклинания, которые составляют язык богов.

Нармер задрожал.

Настал момент, о котором он так давно мечтал! И, уже находясь в шаге от исполнения мечты, он вдруг испытал жуткий страх. Ничтожный потомок истребленного клана, достоин ли он такого подарка?

— В твоем имени содержится ключ к пониманию невидимого, — сказал Предок. — И оно направляет твою судьбу. Оно состоит из двух знаков. Первый — это рыба-кошка, нар, обладающая удивительными качествами, и тебе предстоит стать ее человеческим воплощением. Она уже спасала тебе жизнь и еще не раз встретится на твоем пути. Она наделена даром выбираться из водной стихии, дышать на суше и передвигаться по ней. Она укажет тебе путь познания тайн. Справившись с первым испытанием, ты изменил мир, но тебе осталось пройти еще шесть, и каждое будет труднее предыдущего. Второй символ — это стамеска столяра, мер, которой ты научишься владеть. Поскольку твой дух крепок, а рука — точна, Нармер, ты узнаешь и другие значения.

У юноши возникло ощущение, что он переродился. Осознавать значение своего имени было все равно что разгадать тайну своего существования, взять на себя ответственность за него…

— Внимательно посмотри на столб! — велел ему Предок.

Солнечный луч начертал на граните несколько изображений: стервятник, стебель тростника, птенец перепелки, протянутая человеческая рука, сова…

— Эти огненные буквы — матери творения, всего их двадцать четыре.^[13] Боги использовали их каждое мгновение, создавая вселенную. Умение соединять их — наивысшая наука. Тебе понадобится много лет, чтобы овладеть ею и понять, как сложить из них десятки других символов. Но я обучу тебя божественному искусству письма, ибо только благодаря ему могут воцариться справедливость и гармония, вопреки низменности людей и их склонности к сотворению зла.

Буквы-матери вошли в сердце Нармера и навсегда в нем запечатлелись благодаря тишине, установившейся в его сознании.

— Все можно прочесть и расшифровать, — продолжал Предок. — Все есть священный символ. Когда творящее око сокола или великолепно слышащее ухо коровы заменяют собой ослабленный орган человеческого тела, этот человек получает возможность видеть и слышать, как они. Сможешь ли ты найти путь к небесной книге, которая подарит тебе эти способности — видеть и слышать?

— Я очень этого хочу!

— Тогда не трать времени даром, действуй, слушай голос своего сердца, и при любых обстоятельствах ты ощутишь божественное присутствие. Но если ты возжелаешь удовлетворить собственные потребности и получить власть, то пропадешь!

Солнечный луч погас, буквы-матери пропали.

— Время узнать их еще не пришло, — пояснил Предок. — Распыляя свою мощь, кланы обрекают страну на гибель. Ты должен знать, что каждый глава клана обладает какой-то сверхъестественной способностью. Их ошибка в том, что, вместо того чтобы объединиться, они разделились. И пока они не будут действовать сообща, символами света нельзя будет пользоваться.

— А глава клана Раковины тоже был наделен сверхъестественной способностью?

— Он обладал силой небесных вод — творящей среды, из которой родились многочисленные формы жизни и в которую они вернутся. Клан Раковины исчез первым, но его дух не пропал, он переселился в единственного уцелевшего — в тебя, Нармер. И отныне это неотвратимо: когда умрет глава клана, его тайная сила перейдет к тебе. Так что ты наделен теперь и доблестью Орикса, и его способностью переносить холод и зной; так же, как и он, ты легко сможешь перейти через пустыню…

Нармер вскочил, потрясенный.

Он, презренный рыбак, и вдруг — вместилище духов кланов! У него закружилась голова.

— Этот дар не даст тебе преимуществ и только утяжелит твое бремя. В тебе вожди будут видеть главную опасность. Решишься ли ты поддерживать мир или же сразишься с ними, рискуя собственной жизнью? Эту судьбу, твою судьбу, еще только предстоит начертать.

— Первая ступень пройдена, какова же будет вторая?

— Ты скоро это узнаешь. Тебе предстоит приобщиться к знаниям скарабея — повелителя непрерывных перемен. Это займет много времени и сил и будет настолько трудно, что ты можешь погрузиться в эту науку с головой и забыть о главном.

— А если я справлюсь и с этим испытанием, что тогда?

— Мы увидимся снова, и я вынесу вердикт. А сейчас тебе пора отправляться в Буто, священный город Севера.

Иными словами — пройти по землям Быка!

— Ты пойдешь один! — приказал Предок.

— А кто укажет мне местонахождение этого города?

— Твой осел поведет тебя.

Северный Ветер поднял правое ухо.

Нармер выглядел расстроенным.

— Тебе необходимо встретиться с хранителями этого священного места, чтобы потом ты мог противостоять главам кланов. Без поддержки Душ Буто ты обречен на смерть.

— А если… если они меня отвергнут?

Глаза Предка сверкнули.

— Это будет доказательством того, что ты — недостойный!

39

Бык пребывал в страшном гневе, и давящая тишина повисла над его укрепленным лагерем. Лично проверив караулы, он обнаружил двух спящих часовых.

Обезумев от ярости, он затоптал этих бездарей и кричал так, что у всех солдат душа ушла в пятки. В любую минуту могла начаться война, и малейшее нарушение дисциплины было непростительно.

Трепещущая Аистиха готовила настои из лечебных трав для солдат, получивших раны или травмировавшихся во время тренировки. Генерал Густые-Брови не жалел ударов для того, кого считал слабым воином, и пожилой главе клана приходилось трудиться все усерднее.

Бык созвал своих командиров в центр лагеря и обрушил на них град упреков.

Наконец его гнев поутих, и все поспешили вернуться к своим обычным занятиям. В загородках дикие быки перестали в бешенстве рыть копытами землю.

Могущественный глава клана подошел к седой целительнице. Аистиха выглядела невеселой.

— Будь бдительна, — потребовал он, — и не занимайся лодырями! О таких докладывай мне напрямую!

— Уверяю тебя, я не видела ни одного притворного больного. Ты подвергаешь своих подданных тяжкому испытанию. Не боишься ли, что они совсем выбьются из сил? И присмотрись получше к своему генералу Густые-Брови. Его жестокость — не лучший способ поднять боевой дух.

— Не люблю, когда мне читают нотации, Аистиха!

— Я стара, и для себя я ничего не хочу, а потому я — единственная, кто может так с тобой разговаривать.

— Ты ничего не знаешь о войне!

Прибежал Густые-Брови.

— Вас желает видеть Газель!

Бык вернулся в свое жилище и пригласил войти самую красивую из повелительниц кланов. Он в очередной раз залюбовался ее красотой и изяществом, однако тут же предположил, что она явилась с плохими новостями, которые заставят его вступить в войну. Эта легкая улыбка Газели — дипломатическая уловка или доброе знамение?

— Лев объявляет мне войну?

— Нет, — ласково ответила Газель.

Бык удивленно приподнял брови:

— Он объяснился?

— Из его слов следует, что истребления клана Орикса невозможно было избежать.

Такого ответа Бык не ожидал. Выпив чашу красного вина, он тяжело опустился на циновку.

— Он наверняка пытался обелить себя!

— Его шпион сообщил, что Орикс хочет взять реванш и снова готовится напасть на Абидос.

Глаза Быка широко распахнулись от удивления.

— Безумец!

— Так и не смирившись с поражением, Орикс снова собрал армию, чтобы захватить территорию Шакала. Мы все были уверены, что он смирился и извлек урок из своего провала. И мы ошибались: он и не думал отказываться от первоначального плана. Узнав об этом, Лев, не имея времени с нами посоветоваться, действовал решительно. Убив Орикса и всех его подданных, он сохранил единство остальных кланов, а значит, и мир.

— И ты… ты веришь ему?

— Я вижу то, что вижу.

— Клан Раковины, клан Орикса… Два клана истреблены! Кто на очереди? Лев мечтает завоевать всю страну!

— Слониха думает по-другому. Она сожалеет о случившемся, но не советует наказывать Льва, хотя и понимает, насколько он опасен. Что до Шакала, то он вздохнул с облегчением. Он ожидал нового безумства со стороны Орикса и теперь радуется, что того нет на свете.

— А Крокодил?

— С ним невозможно встретиться, чтобы провести переговоры, но никакой реакции на последние события с его стороны не последовало.

— А каково твое мнение, Газель?

— Лев показался мне убедительным. Я сожалею о его жестоком поступке и предпочла бы попытаться вразумить Орикса. Однако напасть на Льва из-за убийства Орикса было бы, пожалуй, несправедливо, и это ввергло бы нас в хаос. Он сказал, что опасается Слонихи и Крокодила, что вполне доволен своей территорией и не имеет намерений завоевывать Север. Разве его армия не меньше твоей?

Бык тихо выругался.

— Лев — общеизвестный краснобай! Что, если своими красивыми речами он пытался ввести тебя в заблуждение?

— Ты полностью готов к войне, Слониха — тоже. Крокодил ни с кем не станет заключать союз. Неужели ты полагаешь, что Лев смог бы справиться с вами троими? Поскольку он сам сообщил мне о нападении на Орикса и своих мотивах, которые мне кажутся правдоподобными, я склонна полагать, что он желает сохранить существующее положение вещей. В противном случае он бы не остановился, уничтожив Орикса, а напал бы на кого-то из своих противников, используя эффект неожиданности.

Рассуждения Газели были полны здравого смысла.

— Орикс был слишком неосторожен, — сказал Бык, — и полагал, что на его лагерь никто не будет нападать. Я не совершу такой ошибки. Я усилю защиту моего лагеря и моих земель и отправлю прислужниц Аистихи обозревать мои границы.

— Мудрые меры предосторожности, — отметила Газель. — Остается надеяться, что беспокойствам пришел конец и мы еще долго будем наслаждаться покоем и миром.

* * *

Когда собрание командиров закончилось и Бык всем отдал распоряжения, генерал Густые-Брови не смог скрыть недовольства:

— Господин, к чему медлить? Нужно раздавить Льва и обосноваться на Юге, продемонстрировав всем нашу мощь!

— А еще — посеять смерть и отчаяние, нарушить закон кланов…

— Льва это не остановило! Как вы и предполагали, он неумолимо идет к своей цели. Первым делом он уничтожил самых слабых — клан Раковины, чтобы проверить, закроют ли на это глаза его главные противники. Потом он сожрал кусок получше — Орикса, которого всегда ненавидел и чья воинственность мешала ему спать спокойно. И снова убийство сошло ему с рук! Судя по всему, он на этом не остановится!

— Что касается клана Раковины, Шакал, которому мы поручили провести расследование, не нашел ничего, что доказывало бы вину Льва. А его объяснения по поводу истребления клана Орикса показались мне убедительными. Воинственный и несдержанный, да к тому же раздосадованный своим поражением, Орикс наверняка жаждал завоевать Абидос. Выходит, Лев избавил нас от неуравновешенного возмутителя спокойствия!

Переубедить Быка — задача не из простых, так что генерал больше ничего на это не сказал.

Однако совсем недавно случилось нечто серьезное, и он решил использовать свой последний аргумент:

— Я получил тревожное донесение из местности, граничащей с пустыней, — начал он. — Вашего подданного убили, и его товарищи не нашли преступника. Мне кажется, это вполне в духе Льва: напасть на одиночку, посеять панику, а потом и захватить часть территории.

— Какой пост занимала жертва? — спросил Бык.

— Это был охотник.

— Он охотился по моему приказу?

Генерал смутился.

— По правде говоря, он охотился для себя, ночью.

— Браконьер? И на его трупе были следы когтей, тело было разорвано?

— Об этом посланец мне ничего не сказал.

— Мелкие воришки решили свести между собой счеты, — заявил Бык. — Лев к этому пустяковому случаю непричастен. Если убийцу найдут, пусть казнят его. А ты, генерал, пресекай любое нарушение дисциплины и следи, чтобы армия была готова выступить по первому сигналу.

Густые-Брови ушел расстроенный.

Бык продолжает сомневаться, он просто не осознает грозящей им опасности! Он оттягивает войну со Львом, хотя самое время проучить того как следует и подчинить себе. Бык надеется на бдительность подданных Аистихи и свою репутацию непреклонного вождя клана, отдавая инициативу своему врагу и его ловким убийцам.

Сообщив Быку об убийстве охотника, генерал надеялся вызвать его гнев, что наконец развязало бы кровавый конфликт. Но оказалось, что этого мало. Однако Густые-Брови не впал в отчаяние: в следующий раз он придумает что-то более убедительное.

40

— Что сказал тебе Предок? — спросил у Нармера Скорпион.

— С его помощью я сделал поразительное открытие!

— И ты… ты согласен им поделиться со мной?

— Идем в твою хижину.

Там они нашли нежившуюся в ожидании своего неутомимого любовника Ирис. Благодаря Скорпиону ее жизнь состояла почти из одних удовольствий.

Нармер нахмурился.

— Я хочу говорить с тобой с глазу на глаз! — сказал он своему брату по крови.

— Выйди! — потребовал Скорпион.

Молодая женщина привстала.

— Я не понимаю, почему…

— Выйди!

— Скорпион, я — твоя жена и…

Он схватил ее за руку и заставил встать.

— Поторопись!

Ирис с ненавистью взглянула на Нармера и вышла из тростниковой хижины.

— Женщины — источник многих радостей, но они могут стать и источником неприятностей, если не получается поставить их на место, — заметил он. — Ты все так же одинок, брат?

— Любовь придет в свой черед.

— Любовь? Ее не бывает! Только наслаждение! Поскорее прими эту истину, иначе упустишь слишком много возможностей. Ну, и что поведал тебе Предок?

— Я был прав, Скорпион: только заклинания силы принесут нам успех.

— И ты… ты их теперь знаешь?

— Не все! Предок открыл мне буквы-матери и обучил начаткам игры-творения, элементами которой они являются, воплощая в себе мысли богов. Мы, люди, должны научиться писать и читать.

Скорпион, словно зачарованный, внимательно слушал Нармера. А тот, осознавая исключительную важность полученного знания, начертал и расшифровал первые священные символы, и ему показалось, что он открыл для себя новый мир, где действуют высшие силы.

Несколько часов братья уделили усвоению полученных от Предка знаний.

Наступление ночи отвлекло их от этого занятия.

— Предок не разрешил мне рисовать эти символы где придется, — предупредил Нармер. — Они могут быть начертаны только на огромном столбе. Но очень скоро, я уверен, они помогут нам создать страну.

— Ты преподнес мне бесценный подарок, — сказал Скорпион. — И я не знаю, как тебя отблагодарить.

— Мне нужно уйти. И если я не вернусь, ты сможешь воспользоваться этим сокровищем.

— И куда ты идешь?

— В Буто. Там я встречусь с Душами.

— Я с тобой!

— Мне приказано идти одному. Встреча с Душами может закончиться для меня гибелью. А ты продолжай набирать в отряд надежных парней и делай все необходимое ради нашего будущего.

— Это — второе испытание?

— Только его начало! Это испытание может оказаться бесконечным.

— А путешествие в Буто нельзя отложить? Пройти через земли Быка и остаться в живых? По-моему, это невозможно.

— Я тоже так думаю, но выбора у меня нет: приказ Предка нужно выполнить. Чтобы заклинания обрели силу, я должен снискать расположение Душ. Если мне это не удастся, я погибну. И тогда тебе, брат, придется воплощать в жизнь наши мечты!

* * *

Нармер поручил свою корову с теленком заботам Повелителя кремня, попрощался со Скорпионом и отправился в путь. Северный Ветер, который согласился нести на себе циновку, мешок с едой и бурдюк с водой, бодрым шагом двинулся на север.

Стоило им немного отойти от лагеря, как огромный золотистый скарабей выбрался на обрамленную густой травой тропинку.

Северный Ветеростановился, чтобы дать красивому жуку время скрыться в траве. Это был знак — началось второе испытание.

Нармер шел вслед за ослом, который выбирал наилучший путь, пусть и не всегда прямой. Они обходили стороной болота, в которых прятались хищники, и островки высокой травы, не менее опасные. Ослик по каким-то только ему известным признакам выбирал тот или иной берег протоки.

В первые два дня не произошло ничего примечательного. Легкий ветерок смягчал жару, но путешественники все же часто делали привалы, чтобы поберечь свои силы.

Ближе к полудню третьего дня, когда они вышли на просторную орошаемую равнину, Северный Ветер издал непривычный уху его спутника крик и стал рыть копытом левой передней ноги землю. Нармер сразу же понял, что их подстерегает опасность и что нужно спрятаться. Они добежали до зарослей тамариска и затаились в них. Скрытые от постороннего взгляда густой листвой, они озирали окрестности.

Ожидание затягивалось.

Нармер подумал было, что тревога оказалась ложной, но Северный Ветер упорно не хотел выходить из укрытия.

И наконец они появились!

Это была сотня вооруженных до зубов солдат — батальон армии Быка.

Осел лег на землю, Нармер последовал его примеру.

По приказу командира, коренастого широкобрового крепыша, солдаты остановились в двадцати шагах от кустов тамариска. Нармер и Северный Ветер затаили дыхание.

— Остановимся здесь! — отдал командир распоряжение одному из своих офицеров.

— Я могу высказать свое мнение, генерал?

Густые-Брови, а это был он, насупился.

— Надеюсь, оно окажется стоящим!

— Этот участок слишком открытый. Великолепный с точки зрения безопасности, но чего нам здесь опасаться? С другой стороны, нас видно издалека. Бунтари и дезертиры, которых мы ищем, легко нас обойдут.

Генерал, не скрывая раздражения, осмотрелся.

— Я не отдавал распоряжения разбивать лагерь! Раз мои люди не устали, идем дальше!

— Может, укроемся в зарослях тамариска? — предложил офицер. — Там мы сможем отдохнуть, и все окрестности идеально просматриваются…

Начальник полыхнул гневом.

— Я — генерал Густые-Брови, и это я здесь отдаю приказы! Впредь не серди меня, а не то пожалеешь! В путь!

Северный Ветер подождал еще немного, прежде чем выйти из укрытия. Он принюхался и успокоился.

Путешественники подкрепились и размеренным шагом продолжили путь. Мало-помалу травянистая равнина уступила место болотам и топям; показались населенные птицами заросли папируса. Эти места напоминали те, где Нармер вырос и где когда-то обитал клан Раковины.

Идти стало трудно, однако здесь они не рисковали наткнуться на патруль Быка. Нармеру пришлось не один раз применять магическое заклинание против крокодилов и других рептилий. Осел тоже время от времени покрикивал, чтобы оповестить всех о своем присутствии и отогнать врагов.

Следуя своим путем, они продвигались с осторожностью и берегли силы. Нармер полностью положился на своего спутника. Однако ему казалось невероятным, что священный город могли построить в таком неприглядном месте.

Наконец они увидели большое горько-соленое озеро, обрамленное камышом, на приличном расстоянии от берега — перевернутый плот из папируса. Из воды показалась и тут же скрылась чья-то рука. Кто-то тонул.

Нармер бросился в воду.

41

Большинство членов клана Раковины плавать не умели. Нармер же никогда не жалел о многих часах, потраченных на совершенствование мастерства пловца. Он быстро доплыл до плота и нырнул, чтобы найти несчастного утопающего.

Озеро оказалось глубоким и темным. Без недавно обретенной способности видеть во мраке Нармеру не удалось бы заметить еще трепещущее тело. Он обхватил его на уровне бедер и поднял на поверхность.

Подгребая свободной рукой, юноша подплыл к легкому папирусному плоту и уложил на него свою драгоценную ношу.

Это был не лодочник и не рыбак. Это была девушка.

Золотисто-каштановые волосы, нежные правильные черты… На ней было длинное белое платье, запястья и щиколотки украшали браслеты. А эти глаза — зеленые, неподвижные, неживые!

— Живи, умоляю!

Нармер сжал ее в объятиях, как если бы тепло его тела могло воскресить ее из мертвых.

Девушка не дышала.

Он осмелился прижаться губами к ее губам, чтобы передать ей свое дыхание. Он произнес магическое заклинание, которому его научил Предок: «Небо поглощает тебя на закате и рождает тебя на рассвете! Из бесконечных вод вечности восстань, о Солнце первого утра!»

И чудо произошло: новый свет наполнил недвижимое тело, и взгляд девушки обрел ясность.

— Ты жива!

Он помог ей приподняться, и, смущенный такой близостью, отстранился.

Девушка с беспокойством огляделась, но немного успокоилась, узнав озеро, и, наконец, устремила взгляд на своего спасителя.

— Я тонула… И ты отнял меня у смерти!

Голос у нее был чарующий.

— Хочешь… Хочешь вернуться на берег?

Она перевела взгляд на озеро, полюбовалась неспокойной поверхностью воды и ясным голубым небом — чудесами, с которыми успела навсегда распрощаться.

— Кто ты?

— Меня зовут Нармер, и я иду в Буто.

— Ты знаешь дорогу?

— Мой осел, Северный Ветер, меня ведет. А тебя как зовут?

— Нейт. Забудь меня!

Эта просьба ошарашила Нармера.

— Почему ты отталкиваешь меня?

— Я всегда буду помнить, что ты меня спас, но даже не думай искать со мной новой встречи!

Плот причалил к берегу, и девушка убежала.

Изумленный Нармер спросил себя, не грезит ли он наяву. Ему даже не пришло в голову пойти за ней следом.

Женщина, о встрече с которой он мечтал, — это была она! И она исчезла! Он же знал только ее имя — Нейт. Хватит ли этого, чтобы ее найти?

Северный Ветер ткнулся в него мордой, возвращая к действительности: они все еще не достигли цели своего путешествия.

* * *

Нармер узнал это место. Разумеется, она сильно изменилась, и все же он не ошибся: это была Долина Препятствий! Даже превратившись в поросшую травой равнину между двумя холмами, она внушала беспокойство.

Северный Ветер ускорил шаг и перешел на привычную рысцу, только когда они миновали это неприятное место. Когда стало темнеть, они устроились на берегу канала, в котором Нармер поймал прекрасного окуня. Он поужинал жареной рыбой, осел вдоволь наелся своего любимого чертополоха.

Мысли юноши бесконечно возвращались к прекрасной женщине, воплощавшей в себе все, что он желал. Никто не сможет сравниться с ней, он был в этом уверен. Забыть ее? Невозможно! Если только он справится с испытанием Душ Буто, он непременно ее разыщет!

Нейт… Имя звучало в его сердце как призыв. Лишившись сна, Нармер рассматривал тысячи звезд — частичек души неба. Среди них он различил черты той, в кого безумно влюбился. Отдаваясь этой неизведанной прежде радости и пришедшей вместе с ней боли разлуки, он ощутил в себе источник неисчерпаемой энергии.

«Нейт, — прошептал он, — мы обязательно встретимся!»

* * *

Лес из папируса высотой в десяток метров казался непроходимым. Но Северный Ветер упрямо шел вдоль живой зеленой стены, пока не увидел узкий проход.

Густые тучи укрыли небо, и пейзаж вокруг, несмотря на полуденный час, вдруг стал серым.

— Ты уверен, что это и есть дорога в Буто?

Осел поднял правое ухо.

— И ты уверен, что нам удастся туда добраться?

На этот раз пришел черед подняться левому уху. Судя по всему, Северный Ветер не собирался обманывать своего спутника.

Нармер остановился в нерешительности. Неужели встреча с Нейт изменила его судьбу? Но связи между нею и грозными Душами священного города Севера просто быть не могло, разве только… Нет, трусу ни за что не завоевать такую женщину!

— До сих пор ты вел меня, — сказал он своему ослику. — Но теперь я буду идти впереди. Если на нас нападут, убегай!

Под ногами была грязь, песня ветра в камышах казалась заунывной. Нармер был готов встретить опасность, какой бы она ни была.

На приличном расстоянии от них показалась кобра.

Нармер узнал змею, охранявшую его во время перехода через Долину Препятствий. Теперь она явилась, чтобы призвать его продолжить путь.

Камыши становились все выше, и скоро они скрыли блеклое солнце. Тропинка расширилась. Впереди показалось открытое место, над которым висел туман.

Из дымки медленно появились Души Буто — три высоких существа с головой сокола. Они выстроились треугольником. Нармер и Северный Ветер замерли на месте.

Душа, занимавшая вершину треугольника, заговорила низким голосом, вибрации которого передались телу юноши:

— Как тебя зовут, к какому клану ты принадлежишь и кто тебя послал?

Нармер чувствовал, что три сокола готовы наброситься на него. Он прекрасно понимал, что совершенно беззащитен перед столь могущественным противником. Пытаясь совладать со страхом, он встал на колени и только потом заговорил. Осел опустил голову, уши его поникли.

— Меня зовут Нармер, и меня послал к вам Предок. Мой клан, клан Раковины, был истреблен.

— Ты усвоил науку совы и научился видеть в темноте. Но уверен ли ты, что сможешь пойти дальше?

— Я этого хочу, и скарабей указал мне путь. А Северный Ветер меня вел.

— Почему ты хочешь разрушить Буто?

Нармер растерялся.

— Я… я даже не думал об этом!

— Раз так, скажи правду!

Используя силу священного символа, изображающего сову, Нармер погрузился в глубины своего сознания и понял, что забыл сказать нечто очень важное.

— Сила Орикса перешла ко мне!

Взгляд Души стал угрожающим.

— Орикс намеревался напасть на Абидос, а потом захватить и Буто. Теперь его жажда насилия живет в тебе, и ты — наш враг!

Соколы приблизились. Похоже, пути Нармера было суждено оборваться именно тут.

— Разве испытание скарабея не предполагает постоянные изменения? — спросил он гордо, совсем как Орикс. — Вы, Души Буто, превратите эту разрушительную силу в силу созидательную!

Соколы взлетели и закружили вокруг Нармера, крыльями задевая его голову. Его опалил сильный жар, почти невыносимый. Этот огонь сжигал пороки, очищая его от всего ненужного.

Души Буто опустились на землю, снова выстроившись треугольником.

— Ты еще не достоин войти в Буто, Нармер, и тебе предстоит обрести сверхъестественные способности других кланов, следуя по пути скарабея. Ты в полной мере Раковина и Орикс, и мы вселили в тебя очищающее пламя. Отныне ты сможешь встречаться с главами кланов и получать от них послания. Не забывай, что они очень могущественны!

Удивляясь, что ему удалось остаться в живых, Нармер стоял и смотрел, как Души Буто исчезают в тумане.

«Когда-нибудь я развею этот туман!» — пообещал он себе.

42

Северный Ветер искупался в тихой заводи, подождал, пока шкура обсохнет, а потом пустился в обратный путь. Ночью они с Нармером спали крепко, и во сне снова слышали слова Душ Буто. Испытание скарабея обещало быть бесконечным. Разве что кто-то из глав кланов, проявив свойственную ему жестокость, положит этому конец… Судя по всему, цель Нармера была недостижима.

Но у него был брат по крови, Скорпион, которого не остановят ни несчастья, ни испытания. Нармер ощущал в себе стойкость Орикса, его неукротимую доблесть и готовность сражаться с любым врагом, невзирая на его превосходящую мощь.

Встреча с Душами Буто многое в нем изменила. Сколько еще сюрпризов готовит ему скарабей и сможет ли он с честью выдержать все испытания?

Выйдя из зоны болот, Северный Ветер двинулся по просторной равнине, на которой тут и там росли персеи и акации. Местность радовала глаз, и все же Нармеру было непонятно, почему его проводник избрал другую дорогу, настолько отличную от той, которая привела их к Буто.

Однако ослик бодро бежал вперед, и ему оставалось только идти следом.

Появились три газели, глаза у них были испуганные. Витые рожки, большие черные глаза, светло-коричневая шубка, тонкие ножки… Взбудораженные, они рассматривали чужаков. Осел продолжал свой путь, и часовые убежали предупредить соплеменниц.

Северный Ветер вдруг пустился галопом, и Нармеру пришлось перейти на бег.

Несколько десятков газелей окружили свою повелительницу, желая уберечь ее от возможного нападения.

Восхитительная и грациозная, она вышла из тени акации навстречу пришельцам.

Северный Ветер остановился, Нармер наконец смог отдышаться. Прислужницы Газели в страхе жались друг к другу.

— Каковы твои намерения? — спросила Газель спокойно и даже ласково.

— Мой осел привел меня сюда, я не ожидал, что встречу тебя. Ты… ты — повелительница клана?

— Да, — ответила она с улыбкой. — А ты? К какому клану ты принадлежишь?

— Я — последний из клана Раковины.

На мгновение чарующе прекрасные глаза женщины, молодой и стройной, потемнели.

— Его исчезновение — большое несчастье. Хочешь отдохнуть и подкрепиться?

Северный Ветер поднял правое ухо.

— Вы станете для меня дорогими гостями!

Посчитав, что его задача выполнена, осел присоединился к успокоившимся газелям и стал щипать вкусную траву.

Разбитый в тени акаций лагерь располагал к отдыху: красивые разноцветные циновки, посуда из обожженной глины, бурдюки с водой, блюда из овощей, опахала… Восхитительная повелительница клана предложила своему гостю сесть, и ее прислужницы тотчас же поднесли ему огурцы, бобы и тонко порезанный лук-порей, посыпанный укропом.

Живот у Нармера был пустой, поэтому он с удовольствием поел.

— Я очень хотел встретиться с тобой, — признался он.

— Я могу узнать твое имя?

— Нармер.

— Ты присоединился к другому клану?

— Сначала я хочу узнать правду о гибели своих сородичей.

Грусть омрачила томные глаза Газели.

— Шакал провел расследование; к несчастью, он ничего не узнал. И нам неизвестно имя того, кто совершил это ужасное злодеяние.

— У меня есть улика!

Газель удивленно вскинула брови.

Нармер достал из своего мешка гребень.

— Я подобрал его на месте побоища. У него две особенности: он из слоновой кости, и на нем выгравирована газель. Указания на два клана.

Он протянул вещицу молодой женщине. Та долго ее рассматривала. Можно было подумать, что она вспоминает о чем-то, случившемся очень давно.

— Слониха никогда не бывала в болотах Севера; что до моих подданных, даже если у некоторых и есть такие гребни, то они — безоружны и никогда ни над кем не совершают насилия.

— Ты посылала разведчиц в те места?

Злость в его голосе заставила Газель вздрогнуть. Ей показалось, что она слышит Орикса.

— Конечно же нет!

Кулаки Нармера сжались.

— Повелитель нашего клана был плохим человеком, он разгневал богов. Маленькая девочка, провидица, спасла мне жизнь. Банда убийц лишила ее жизни вместе с остальными моими соплеменниками; я поклялся, что найду убийцу и покараю его.

— Обещание не берут назад, — заметила Газель. — Нарушить клятву означает обречь себя на гибель.

— Только глава клана мог послать в наши места карательный отряд! Если вы со Слонихой не виновны, главным подозреваемым остается Бык!

— Зачем ему истреблять клан, который ничем ему не мешал? Когда Бык захватывает деревню, он не убивает жителей, а принуждает их служить себе!

Нармер задумался. Встреча, от которой он ждал так много, обернулась жестоким разочарованием. От Газели он не получит важных сведений, но теперь он не верил, что она могла иметь отношение к этой трагедии.

— Ты кого-нибудь подозреваешь? — спросил он.

— Жестокость расправы наводит на мысль об Ориксе, Льве и Крокодиле. Первый мертв, второй отрицает свою причастность к этой трагедии, третий отказывается встречаться с остальными главами кланов. Несмотря на то что я — общепризнанный представитель кланов, я не могу добиться с ним встречи. Но скрытность Крокодила не доказывает его вину.

— Но есть хотя бы какие-то предположения?

— Шакал прекратил расследование.

— Это преступление не останется безнаказанным! — пообещал Нармер.

— Ты наделен сверхъестественными способностями?

— Я встречался с Предком и Душами Буто!

Услышав это, Газель застыла в изумлении.

— Если бы это было правдой, ты бы не остался в живых!

Указательным пальцем Нармер начертал на земле священные символы своего имени.

Газель не верила своим глазам.

— Значит, Предок сообщил тебе заклинания силы?

Юноша стер надпись.

— Он запретил мне их рисовать.

— Каковы твои истинные намерения, Нармер?

Он не настолько доверял соблазнительной повелительнице клана, чтобы открыть ей свое сердце.

— Я хочу исполнить клятву.

— В наше неспокойное время это благородная цель. Предок не давал о себе знать много лет, и я думала, что он умолк навсегда. И тебе, а не главе клана, он решил передать знания исключительной важности! Понятно ли тебе теперь мое удивление?

— Предок — кто он?

Газель устремила взгляд вдаль.

— Истинный создатель Двух Земель, создатель этого мира и всего, что находится вне его. Он принял наследие богов и обеспечивает их присутствие на земле. Если он исчезнет или если мы перестанем его почитать, все рухнет. Главы кланов наделены некими полномочиями, но он — воплощение могущества.

Мягкий свет заходящего солнца озарил лагерь Газели. Над ним пролетели ибисы, ласточки гонялись друг за другом.

— Мои прислужницы дадут тебе циновку. Завтра нам с тобой нужно будет кое-что решить.

Нармер поклонился.

В безопасности ли он или Газель приготовила ему ловушку? Увидев, что Северный Ветер прилег на бок, переваривая обильную трапезу, он почувствовал себя спокойнее. Если бы их поджидала опасность, осел предупредил бы его.

Нармер наслаждался этими минутами покоя. Он наблюдал, как гаснет солнечный свет и вновь рождаются на небе звезды — двери, сквозь которые проливается немеркнущий свет.

Услышав крик совы, он понял, что этот покой — ненадолго…

43

Недолгий сон Газели был тревожным, она просыпалась от малейшего шороха. Она думала об этом странном юноше. Он встречался с Предком — событие исключительной важности! В этом не было никаких сомнений. Однако ей надо было узнать правду. Нармер отнесся к ней с подозрением, а потому не рассказал о миссии, которую ему доверили.

Но это молчание могло означать лишь одно: эта миссия не сулит кланам ничего хорошего. Что, если Предка утомили их постоянные склоки и он считает уничтожение кланов Раковины и Орикса непоправимыми ошибками, а потому избрал посланника, чтобы их наказать? Пускай Нармер и обладает сильной волей и способен сражаться без страха, но разве сможет он устоять против армий Слонихи, Быка, Льва и Крокодила? Хотя кто знает, быть может, он наделен магическими способностями, о которых она и не подозревает?

Невзирая на мрачные перспективы, Газель была расположена к этому гордому человеку с ясными глазами. Она не чувствовала в нем присутствия темных разрушительных сил, да и Души Буто непременно бы это ощутили. И Предок, который неустанно боролся с коварной силой, толкавшей людей на дурные поступки и вселявшей в них желание властвовать, ни за что не открыл бы заклинания силы сыну тьмы.

На рассвете, охраняемые часовыми, газели собрались у источника. Северный Ветер прекрасно выспался и теперь затерялся среди этих красивых созданий.

— Мы уходим из этого места, — объявила Газель Нармеру. — Хочешь узнать, каков закон пустыни?

Что скрывалось за этим удивительным предложением? Члены этого клана не имели при себе оружия и казались совсем неопасными, но ведь их повелительница вполне могла заманить своего гостя в ловушку…

— Почему ты мне это предлагаешь?

— Несмотря на свою очевидную слабость, мой клан наделен некоторыми способностями. Нам нравятся широкие травянистые равнины с редкими деревцами, но теперь нам приходится учиться выживать на враждебных землях. Беспощадная пустыня многому нас научила. Солнце в ней светит очень жарко, наделяя ни с чем несравнимыми богатствами. Выбор за тобой, Нармер!

— Я согласен!

Северный Ветер всем своим видом демонстрировал готовность к новому походу и позволил навьючить на себя тяжелые бурдюки с водой. Не хотел ли он своей выносливостью вызвать у газелей восхищение?

Следуя за опытными разведчицами, способными заметить любую опасность, клан покинул изобилующую зеленью местность. Путь их пролегал через иссушенные солнцем холмистые территории. Нармер, который провел детство и юность в сердце болот Севера, даже не представлял себе, что мир может быть так многолик.

— Здесь нам нечего бояться крокодилов, — сказала Газель. — Но львицы в этих местах встречаются частенько. Их повелитель оправдывается тем, что не все они его слушаются.

— Значит, Лев — лжец?

— Скажем так: он просто закрывает на это глаза.

Во время первой стоянки Газель указала Нармеру на один из камней:

— Подбери его и потри им ладони!

Кожа после этого стала красной. Когда Нармер потер ладони другим камнем, они стали желтыми.

— Пустыня владеет секретом многоцветья. Горы — щедрые матери, чрево которых порождает созданные богами минералы.

Отведя Нармера в сторону, Газель показала ему известняковую глыбу.

— Это — материал вечности, а помимо него существуют и другие. Члены моего клана с прадавних времен могут находить такие камни, но не умеют ими пользоваться. На юге река преодолевает некое подобие порогов. Там, в карьерах, рождается красный камень, вскормленный огнем и несокрушимый — гранит. Раньше я больше всего любила жить именно в тех местах. Вода там течет из таинственной пещеры, куда нет хода людям. Без этого источника мы были бы обречены на гибель. Хочешь научиться разбираться в камнях, Нармер?

Он взял протянутую ему молодой женщиной руку и ощутил ее приятное тепло.

— Я передаю тебе знания моего клана. Если, прикоснувшись к камню, ты ощутишь такое же тепло, будь уверен: он рожден в добрый час, в нем заключена сила горы и над ним не властен ход времени.

Они вместе поднялись по высохшему ложу реки и достигли подножия горы, склоны которой были усеяны обломками камней. Нармер под пристальным оком Газели попробовал применить переданные ему знания и ни разу не ошибся.

Стоит ли удивляться, что мысли его вернулись к нагромождению огромных камней рядом со столбом Предка? И снова напомнила о себе безумная мечта — возвести монументы во славу богов!

— Наш путь продолжается, — сказала Газель.

* * *

Северный Ветер отказался идти дальше.

С некоторых пор у Нармера возникло подозрение, что Газель через пустыню ведет его к жилищу Предка.

— Я благодарен тебе за неоценимый дар, но мне хотелось бы знать, куда мы идем.

— Мы идем не к горе со столбом! Я хочу показать тебе место, дорогое моему сердцу.

Клан разбил лагерь у источника, в пальмовой роще. Повелительница и ее гость по заросшей тропинке направились в небольшую долину. Лицо Газели вдруг стало непривычно серьезным.

Переступив через невысокое каменное ограждение, они попали в некое подобие аллеи, скрытой от посторонних глаз. С обеих сторон дорожки располагались могилы, Непривычная тишина царила в этом месте, словно оно находилось в срединном пространстве между видимым и невидимым.

Газель долго собиралась с мыслями.

— Мой клан был первым властителем Египта, — сказала она наконец. — Нас были тысячи, и мы полагались на богов. Когда повелительница клана умирала, ее хоронили здесь,^[14] завернув тело в льняной саван и циновку.

Газель и Нармер неторопливо шли по некрополю.

— Все мои предшественницы упокоились тут, и я надеюсь когда-нибудь к ним присоединиться.

Они остановились там, где могилы закончились.

— Почему бы традиции не продолжиться? — задумчиво произнес Нармер.

— Наша великая царица, первая Газель, наложила запрет на насилие. И мы до сих пор чтим ее волю. Отказавшись от оружия и участия в сражениях, мы вынуждены были уступить свои земли другим кланам, чьи принципы отличаются от наших. В память о прошлом и о счастливых временах я старалась, как могла, поддерживать мир и взаимное уважение. К несчастью, истребление кланов Раковины и Орикса могло в любой момент нарушить и без того хрупкое равновесие. Эра газелей, похоже, подходит к концу, и я боюсь, что кровавые столкновения повлекут за собой разрушения и несчастья. Кто знает, уцелеет ли даже этот некрополь…

— Кто осмелится его осквернить?

— Сгущаются черные тучи, Нармер, и жертвы грозы будут неисчислимыми. Пока у меня хватит сил, я буду вести переговоры, памятуя о заветах моей прародительницы и следуя духу моего клана, сегодня такого слабого. И тут появляешься ты — незнакомец, которому я доверила наш секрет, хотя и не знаю твоих намерений. Смятение, охватившее меня, разве не сулит нам неотвратимую катастрофу?

— Я не стану приближать эту катастрофу, Газель!

— Твоя цель — укрепить мир?

— Мир невозможен без справедливости и правды.

Повелительница клана газелей поняла, что больше ей Нармер ничего не расскажет.

Покидая некрополь газелей, напоминание о счастливом прошлом, она ощутила первые признаки приближающейся старости. Неутомимая в былые времена, теперь она без особой радости думала о бесконечных разъездах по стране.

Нармер осмелился задать мучивший его вопрос:

— Ты знаешь девушку по имени Нейт, которая живет в зарослях папируса на Севере?

На лице Газели появилась загадочная улыбка.

— Ты с ней встретился?

— Я спас ее, когда она тонула.

— Нейт — жрица, она заботится о тайном храме богини, чье имя она носит. Она не принадлежит ни к одному из кланов и живет отшельницей недалеко от Буто. Она не общается с миром, посвящая всю себя культу своей таинственной госпожи, хранительницы первичной энергии.

Образ этой женщины появился из сумерек, оставаясь все таким же недостижимым. Однако Нармер не мог заставить себя забыть ее.

— Разве святилище Нейт находится не на землях Быка?

— Это — владения самой богини. Ни Бык, ни любой другой глава клана не осмелится ступить на эту землю из страха быть сраженным молнией.

— Как эта женщина стала жрицей?

— Я не знаю, Нармер. Наши с тобой пути расходятся здесь; я буду исполнять свою миссию, сколь сложной она бы ни оказалась, поскольку только достигнутое равновесие, пусть и хрупкое, отодвигает кровавую катастрофу. Надеюсь, твои усилия приведут к благой цели!

Когда Северный Ветер и Нармер ушли из лагеря, Газель заплакала.

Она знала правду, которую он искал. Повелительнице клана было известно имя того, кто истребил клан Раковины и убил маленькую провидицу, но она поклялась хранить молчание.

Возможно, это и была та самая фатальная ошибка… Но клятву нельзя нарушать, и Газель никогда и никому об этом не расскажет!

44

Благодаря чутью Северного Ветра Нармеру удалось не попасться на глаза воинам многочисленных отрядов Быка, патрулировавших его земли. Предчувствуя опасность, ослик выбирал обходные пути, направляясь к лагерю Скорпиона, охраняемому лучниками-часовыми. Опасаясь смертоносного выстрела, Северный Ветер громко закричал, Нармер же поспешил выйти из зарослей, чтобы его увидели.

Тотчас же Скорпиону сообщили об их возвращении.

— Продолжай! — попросила Ирис, раздетая и возбужденная.

— Ты что, не слышала? Они вернулись!

— Не оставляй меня вот так… Я…

Потеряв всякий интерес к любовнице, он надел тростниковую набедренную повязку и побежал навстречу своему брату, живому и невредимому.

Они обнялись.

— Ты мне все время снился, — сказал Скорпион. — Я видел, как ты идешь по избранному пути и знал, что у тебя все получится. Взгляни на нашу новую армию!

Энтузиазм его был заразительным. Энергичный и в то же время величественный, он указал Нармеру на выстроившиеся в ряд хижины — жилища солдат.

— Пока тебя не было, я набрал много новых людей. Взяв с собой самых надежных, я обошел окрестные поселения, где объяснял местным жителям, что они живут в нищете по вине тирана Быка. Некоторые, услышав это, умирали от страха, другие уходили со мной. Охотник обучает новобранцев, и теперь у нас есть хороший отряд лучников. А что касается изготовления оружия — вот, полюбуйся!

Повелитель кремня давал указания десятку подмастерьев. Увидев Нармера, он широко улыбнулся.

— Рад тебя видеть! Ты доволен моей работой?

Десятки луков, сотни кремневых наконечников для стрел, палицы… Нармер не ожидал увидеть такой арсенал.

— Требования Скорпиона невыполнимы, и я его моментами просто ненавижу, — признался мастер. — Но мне нравится все время превосходить самого себя! И я не забывал заботиться о твоей корове и о теленке.

Мастер взвесил в руке наконечник копья и нож.

— Это образцы моего нового оружия! Завтра мастерская изготовит их пару десятков, и мы будем работать с прежним усердием. Воинам Быка придется несладко!

Нармер был впечатлен, однако не произнес ни слова.

— Я нанял пивовара, — сказал Скорпион. — Он варит для нас великолепный напиток. Идем попробуем!

Хижина командира была выше и просторнее, чем остальные. Когда друзья вошли внутрь, Ирис как раз расчесывала волосы.

— Подай нам пива! — потребовал Скорпион.

— Я — твоя жена, а не служанка!

За эти слова молодая женщина получила пощечину. Из ее глаз потекли слезы.

— Когда я приказываю, мне подчиняются! Наполни две чаши и исчезни!

Выходя, Ирис с ненавистью взглянула на Нармера. Его присутствие в лагере обещало ей одни неприятности.

Скорпион сделал глоток, Нармер тоже.

— Ну как?

— Очень вкусно!

— И пьянит сильно! Мне приходится ограничивать солдат, иначе они станут пьяницами. Зато стоит пообещать им кувшин пива после занятий, и они стараются изо всех сил! Мы построили себе и печку, так что теперь у нас каждый день есть свежий хлеб. Мои люди едят досыта и готовы к бою. Ты побывал в Буто?

— Я встретился с Душами.

Скорпион посмотрел на брата с удивлением и уважением.

— И вернулся невредимый… Невредимый и наделенный новой силой! Души Буто разговаривали с тобой?

— Три существа с соколиными головами наполнили мое сердце очищающим пламенем, и теперь я смогу встречаться с главами кланов, если пойду дальше по пути скарабея. А справившись со вторым испытанием, быть может, получу силу своих противников.

Скорпион слушал как завороженный.

— Дух клана Раковины живет в тебе, и ты унаследовал воинственный дух Орикса… Победа в шаге от нас!

— Души запретили мне входить в Буто, это место окружено густым туманом.

— Но они помогли тебе, вот что важно! Уничтожив Быка, мы отомстим за наших умерших и сделаем Север процветающим краем!

Лицо Нармера стало серьезным. Он отхлебнул из своей чаши и произнес:

— Нужно ли его убивать? С некоторых пор я в этом не уверен.

Скорпион оторопел.

— Ты испугался? Ты, наделенный такой силой?

— Я встретился с повелительницей клана газелей. У ее подданных нет оружия, и они беззащитны перед хищниками. И все же она выполняет миссию посланницы и, как может, старается упрочить мир.

Скорпион улыбнулся.

— Безумная! Два клана истреблены, и вся страна вот-вот погрязнет в междоусобной войне. Тот, кто начнет ее первым, имеет наилучшие шансы стать победителем. И это будем мы, ты и я! Воспользуемся распрями между кланами и нерешительностью их предводителей! Справившись с Быком, мы нападем на остальных внезапно и завоюем новые земли.

— У тебя сильный отряд, и все-таки я не думаю, что мы победим армию Быка. Газель убедила меня, мир нужно сохранить.

Скорпион не верил своим ушам.

— Нармер, мой брат, просто не мог бы это сказать! Эта ведьма тебя околдовала! Прислушайся к голосу разума, а не предавайся пустым мечтам! Газель думает только о том, как сохранить себе жизнь, она знает, что ее клан обречен. Следуя ее советам, мы ничего не добьемся!

— Она не верит, что Бык виновен!

— Газель просто не хочет его сердить и навлекать на себя его гнев! Она солгала тебе, Нармер, чтобы нарушить твои планы.

— Она показала мне некрополь своего клана, открыла закон пустыни и передала свое умение выбирать хорошие камни.

— Лучший камень — заточенный кремень, который вылетает из нашей пращи! Соблазнительница сумела опутать тебя своими чарами… Ты плохо знаешь женщин, и это сыграло с тобой скверную шутку. Отбрось иллюзии и вернись к действительности!

— У меня было время все обдумать, и я не переменю своего решения.

Скорпион в ярости раздавил пальцами свою глиняную чашу.

— Газель не только обольстила тебя, она солгала тебе! И к этому точно приложил руку Бык! Неплохо они все устроили! Газель представляется всем послом мира и пресекает всякую попытку восстать против своего тайного покровителя. Тебя одурачили, брат мой!

— Я так не думаю!

— Пришло время напасть на Быка!

— Пусть ведутся переговоры, нам не нужно кровопролитие.

— Терять время — значит совершать грубейшую ошибку, — заявил Скорпион. — Мы должны объединиться и действовать. Ты прекрасно знаешь, я не отступлюсь!

— Я отказываюсь развязывать войну.

— Нармер! Неужели ты нарушишь нашу клятву?

— Я прошу тебя еще немного подождать — надо посмотреть, как станут развиваться события.

— Даже не думай!

— Раз так, ты сам будешь командовать отрядом.

— А ты? Что ты намереваешься делать?

— Меня ждет спешное дело.

— Более спешное, чем сражение с Быком?

— Я хочу отыскать одну женщину.

Ответ ошеломил Скорпиона.

— У тебя их будут десятки!

— Ей нет подобных.

— И зачем она тебе?

— Эта женщина — жрица богини Нейт, она отдалилась от мира и живет в зарослях папируса, на Севере. Я спас ее, когда она тонула, и теперь хочу с ней поговорить. Я считаю, что это поможет мне идти по пути скарабея.

— Не влюбился ли ты в мираж?

— Я уйду на рассвете.

— Позволь мне пойти с тобой! Мы возьмем отряд хороших лучников! Найдем твою красотку и выкрадем ее!

— Никто не знает, как попасть во владения Нейт. Я пойду один, Скорпион, и попрошу богиню помочь нам.

— И навсегда останешься ее пленником!

— Я не знаю, как она решит.

— Мы поставили себе великую цель, Нармер! Зачем от нее отказываться? Сначала победим Быка, а потом встретишься со своей жрицей!

— Прости, но я сделаю, как решил.

Злость и печаль были во взгляде Скорпиона.

— Ты понимаешь, к чему это приведет? Мы с тобой больше не встретимся!

— Если я найду правильный путь, мы достигнем желаемого. Поверь, это правда, брат!

И они похлопали друг друга по плечу.

* * *

Перед тем как покинуть лагерь, Нармер отправился к Повелителю кремня. Мастер как раз полировал клинок, длинный и тонкий.

— Острый и легкий! — воскликнул он. — Мое мастерство растет! Подмастерья быстро перенимают науку, и мы делаем все больше оружия! Наш отряд будет вооружен много лучше, чем армия Быка!

— Я снова ухожу и хочу попросить тебя об услуге.

— Уходишь? А как же предстоящее сражение?

— Будем надеяться, что мир не будет нарушен, однако решение остается за Скорпионом. Согласишься ли ты присматривать за моей коровой и теленком? Может случиться, что я не вернусь, и я хочу, чтобы с ними хорошо обращались.

— Обещаю! — сказал, волнуясь, Повелитель кремня. — Но без тебя у нас нет шанса победить!

— Да хранят нас всех боги!

45

У девушки, которая раздавала свежий хлеб, от счастья кружилась голова. Подумать только — она, такая юная и ничтожная, стала любовницей Скорпиона! Проходя мимо, она едва осмеливалась поднять на него глаза. И вот сегодня, когда она принесла ему еще теплый золотистый хлебец, он обнял ее и страстно поцеловал.

Разве могла она противиться вождю, тем более что он был самым красивым мужчиной в лагере? Она насладилась его ласками и благодаря ему открыла неизведанные ранее источники удовольствия. Он играл ее податливым телом — то нежно, то грубо. И принадлежать ему, такому изменчивому, было для нее верхом блаженства.

Ни Скорпион, ни его новая подружка не заметили Ирис, которая на мгновение замерла на пороге и сразу же ушла. Она увидела достаточно, и уже начала придумывать свою месть.

Изнеможенная усладами любви служанка закрыла глаза, стараясь подольше остаться в этой исполнившейся мечте.

— Мы еще увидимся, господин?

— Кто знает?

— Я — ваша служанка. Если вы позовете, я приду.

Скорпион остался равнодушен к этой своей новой победе.

Благодаря ей он ненадолго забыл о своих насущных заботах — отступничестве Нармера и необходимости напасть на Быка.

Верить в то, что мир возможен… Какая глупость! Почему его брат утратил способность рассуждать здраво? Женщина, недостижимая жрица, преисполненное яда очарование Газели… Жалкие оправдания! Поддавшись чувствам, Нармер отказался сражаться. А ведь он располагал силой, которой никому из людей до него не удавалось овладеть!

Нармера избрал Предок, ему показались Души Буто… Он усвоил науку совы и теперь видел в темноте и мог прибегать к помощи тишины и ночи… Нармер наделен способностью перенимать силы повелителей кланов… Разве не суждено ему стать непобедимым воином? Но воином… миролюбивым!

Отослав прелестную глупышку, Скорпион отправился в мастерскую Повелителя кремня. Тот оказался суровым наставником и не щадил своих подмастерьев, но и сам постоянно во всем был им примером. Когда возникала проблема, он и никто другой брался ее разрешить. Ученики, несмотря на грубое с ними обращение, им восхищались. И скупые похвалы Повелителя кремня радовали их и прибавляли энтузиазма.

Обычно жизнерадостный, сегодня мастер хмурился.

— Что-то не ладится? — спросил Скорпион.

— Мне продолжать работу?

— Странный вопрос!

— Я бы так не сказал. Разве Нармер не ушел от нас?

— Он идет своим путем, я — своим.

— Я могу говорить с тобой открыто, Скорпион, и сможешь ли ты меня выслушать?

— Давай попробуем!

— Солдаты уважают вас и подчиняются вам… Я говорю «вам» — тебе и Нармеру! Вы дополняете друг друга. Ты никого и ничего не боишься, он хороший стратег и умеет организовывать людей. Вместе вы внушаете доверие, и многие готовы последовать за вами. Без Нармера добьешься ли ты успеха?

— А как по-твоему?

Повелитель кремня опустил голову.

— Ходят слухи, что Нармер обладает силой, сравнимой с силами повелителей некоторых кланов. Без его поддержки, сколько бы у нас ни было оружия, ты потерпишь неудачу. Солдаты Быка нас сомнут.

Мастер ожидал вспышки гнева. Скорпион же, совершенно невозмутимый, сел, скрестив ноги.

— Ты прав.

— Выходит… ты изменишь свои планы?

— Раз ты так думаешь, значит, плохо меня знаешь! И раз мне не хватает силы Нармера, я сам должен овладеть подобной силой. Не посоветуешь ли мне, как это сделать?

— Я — затворник, я жил среди камней…

— Именно! Вдали от людей ты узнал немало секретов!

Мастер погладил кусок кремня.

— Я видел много странного, это правда, но я стараюсь про это не вспоминать.

— Сегодня мне нужны твои воспоминания! Где и как я могу получить силу, подобную силе Нармера?

— Я не знаю.

— Я уверен, что знаешь!

Скорпион так пристально смотрел ему в глаза, что мастер не выдержал.

— Это слишком опасно! — шепотом проговорил он.

— Не тебе, а мне судить об этом!

— Пустыня… Только пустыня даст тебе то, что ты хочешь. Но предупреждаю: все, кто осмелился бросить ей вызов, пропали без следа. Мир пустыни населен враждебными созданиями, жадными до человеческой крови!

— Если я справлюсь с ними, получу ли желаемое?

— В пустыне живет Повелитель грозы; могущественней его нет никого. Страшись его силы, Скорпион! Человеку не дано обладать подобной!

— Когда я смогу с ним встретиться?

— Завтра взойдет красная луна, и Ужасный будет обходить свои владения. Даже змеи в такой день сидят в своих норах, и было бы разумнее взять с них пример!

* * *

Животные и люди искали себе убежище, чтобы укрыться от пагубного света красной луны. Солдаты Скорпиона накрывали голову, женщины заворачивались в камышовые циновки, и никто не поднимал глаза к небу.

Скорпион пересек границу, разделявшую саванну и пустыню, и пошел вперед. Смерти он не боялся; поражение — вот что было бы для него невыносимо. Без поддержки Нармера Быка ему не одолеть. Если же в нем будет гореть небесный огонь, он осилит любого противника. Жертвы Повелителя грозы оказались слабаками, но если демон уничтожит и его, что ж, значит, он тоже немного стоит. Стать настоящим полководцем означает быть способным рисковать всем и научиться управлять силами тьмы.

Песок казался рыжим, словно был день, а не ночь. Он поскрипывал под ногами Скорпиона, которому не терпелось увидеть хозяина этих мест.

Звезды пропали, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка, стояла полнейшая тишина…

У подножия горы появился Повелитель грозы. Длинные уши торчком, длинная морда, тело собаки, раздвоенный на конце хвост… Глаза у него были красные, блестящие, и отсвет от них упал на лицо Скорпиона и даже немного обжег его.

Словно зачарованный, он продолжал идти вперед.

Это невероятное существо сидело на задних лапах и все равно было выше него на голову. И оно смотрело на чужака взглядом беспощадного убийцы.

— Зачем ты вторгся в мои владения, Скорпион? — спросил Повелитель грозы потусторонним голосом.

— Раз ты знаешь мое имя, назови мне свое!

— Я — Сет, Повелитель молний.

Из раздвоенного кончика хвоста вылетело несколько молний, осветивших ночь.

— Я пришел получить наивысшее могущество. Убей меня или дай его мне!

Длинная морда раскачивалась из стороны в сторону. Похоже, Повелитель грозы обдумывал свое решение.

— За это придется заплатить, Скорпион! У меня есть эта сила, но отдашь ли ты мне за нее свою душу?

— И что ты с ней сделаешь?

— Я скормлю ее грозе. При любых обстоятельствах ты будешь выбирать путь насилия и отказываться от мира. В противном случае ты погибнешь.

— Разве ты даешь мне выбор? Если я откажусь, ты испепелишь меня своим огнем!

Коварная улыбка появилась на зверином лице Сета.

— Придя ко мне, разве ты не сделал этот выбор?

Сет приблизился, но Скорпион не отступил.

— Я отниму у тебя дыхание и вырву твое сердце. Боль будет ужасной, но краткой; а потом моя разрушительная сила поселится в твоей руке, и ты навсегда забудешь, что такое милосердие. Ни один воин не сравнится с тобой, всюду ты будешь сеять ужас. Все есть магия, Скорпион;поглощая магию своих врагов, напитывайся ею, превращай ее в собственное тело!

Скорпион раскинул руки.

И огонь Сета опалил его.

46

Когда саванна постепенно стала сменяться болотами, появился золотистый скарабей. Быстро перебирая ножками, он скрылся в густой траве.

— Мы выбрали правильный путь! — сказал Нармер нагруженному мешками с провизией Северному Ветру.

С того самого момента, как они вышли из лагеря Скорпиона, юноша с тревогой ожидал знака.

Отказаться сражаться бок о бок с братом по крови было очень тяжело, и все же Нармер считал, что Газель права: нужно сделать все возможное, чтобы сохранить мир. Прозорливый Скорпион сумеет подождать немного, прежде чем броситься в бой, зная, что обречен на поражение. Но вернется ли сам Нармер из опасного похода? Ведь Нейт запретила ему искать с ней новой встречи!

Но даже понимая, что рискует жизнью, Нармер не собирался отступать. Он мечтал об этой женщине, и она стала реальностью. Он не представлял себе жизни без нее. Сумасшедшая мечта — ведь жрица жила отшельницей и служила таинственной богине, такой могущественной, что ее боялись даже главы кланов.

Не обманывал ли он себя, не шел ли на верную смерть?

Встреча со скарабеем успокоила Нармера. И потом, он принял решение: он должен найти Нейт и поговорить с ней.

Идти стало труднее. Лужи, большие и маленькие, рукава реки… Река мало-помалу завоевывала землю, и ослику все сложнее было выбирать надежную тропинку.

Рядом из воды выпрыгнула огромная рыбина и, грациозно описав в воздухе дугу, нырнула обратно. Вверх взлетел фонтан серебристых брызг. Вторая рыба повторила тот же трюк.

Дельфины… Благословение рыбаков! Когда кефаль заходила на нерест в желтоватые воды болот, они устраивали себе пиршество, попутно загоняя рыбу в сети людей, которые радовались хорошему улову и столь ценной помощи.

— Их нам нечего бояться! — сказал Нармер. — Знай, мы ступили на землю, на которой я вырос, Северный Ветер. Здесь, правда, маловато твердой почвы, так что тебе придется намочить ноги.

Неутомимый ослик пошел дальше. Раскисшая земля ему совсем не нравилась, и он с опаской поглядывал на завитки водяной растительности. Благодаря своему опыту и духу клана Раковины, обитавшему в нем, Нармер указывал своему четвероногому спутнику на ямы с водой и другие опасные ловушки, например, зыбучие пески.

С приближением к рукаву Нила почва, казалось бы, стала более твердой. Несмотря на все предосторожности, осел наступил на толстую ветку и поскользнулся. Нармер попытался его удержать, но и сам заскользил вниз по склону к воде.

И тогда на поверхности заводи появились их морды.

Четыре огромных крокодила в нетерпении лупили хвостами по воде, так они были уверены, что без труда сожрут неосторожных. У каждого в пасти по семьдесят острых зубов, так что сначала они разорвут их, мотая тела из стороны в сторону, проглотят, а потом станут отрыгивать по куску, чтобы насладиться свежим мясом.

Первая пасть попыталась вцепиться в ослиные ноги. Думая только о том, как спасти Северного Ветра, Нармер забыл о заклинании против этих тварей. Изо всех сил старался он оттащить назад своего спутника. Увы, покрытый грязью склон обрек их на медленное скольжение к воде и верную смерть.

Падение в воду казалось неизбежным.

Взглядом своих огромных грустных глаз Северный Ветер умолял Нармера оставить его и спасать собственную жизнь.

— Этого не будет!

Четверка монстров ерзала от предвкушения пира. Они радовались тому, что даже не придется прилагать усилия, ведь у жертв не было шанса спастись.

И вдруг, ощутив присутствие враждебной силы, один из крокодилов обернулся.

К ним подплывали дельфины. Битва была краткой и ожесточенной. Тело чудовища, покрытое твердой кожей, казалось неуязвимым, и все же дельфины знали, что уязвимое место существует — это их брюхо.

Подплывая под противника, дельфины своими большими хвостовыми плавниками разрезали незащищенные животы рептилий. Точные и стремительные, они наносили удар за ударом. И вот смертельно раненные посланцы Крокодила уже мечутся в предсмертной агонии…

Радуясь, что снова одержали победу над своими заклятыми врагами, дельфины стали выпрыгивать из воды, криками приветствуя спасенных. Отдышавшись, Нармер с Северным Ветром стали медленно подниматься по склону, отыскивая места с твердой почвой, куда можно было поставить ногу.

Оказавшись в безопасности, Нармер помахал дельфинам, которые, сделав последний круг, уплыли на север.

— Нам очень повезло, — сказал Нармер, осматривая своего ослика.

Ни единой царапины.

Он бережно счистил с ослика грязь, потом они подкрепились и прилегли отдохнуть. Сон сейчас представлялся лучшим способом восстановить силы.

Нармеру снилась Нейт. Он снова пережил мгновения, когда вытаскивал ее из воды, нежно держа в объятиях. Мокрая ткань ее белого платья, очень красивого, подчеркивала совершенные формы девушки. Если боги позволили Нармеру сыграть роль спасителя, зачем бы им запрещать ему снова встретиться стой, в кого он успел до безумия влюбиться? Послав к нему дельфинов, они снова спасли ему жизнь и открыли путь к святилищу Нейт.

Заросли стали казаться совсем непроницаемыми, речных протоков становилось все больше. Это беспокоило Северного Ветра. Невзирая на настойчивость и смелость, смогут ли они дойти до своей цели?

Легкий шорох разбудил Нармера.

Кто-то смотрел на него.

Уцепившись за верхушку толстого стебля папируса, на него во все глаза смотрел мангуст. Он наверняка возвращался с охоты и разорил не одно птичье гнездо, когда вдруг увидел двух чужаков. Но ведь обычно эти маленькие хищники, «охотники, которые умеют идти по следу»,^[15] предпочитают прятаться!

Этот же мангуст, наоборот, спустился по стеблю, не сводя глаз с человека и ослика, который тоже успел проснуться.

Хвостик в струнку, усики встопорщены… Зверек замер в нескольких шагах от чужаков. Нармеру пришло в голову, что мангуст изучает не их внешность, но душу, и раздумывает, как поступить. Даже Северный Ветер лежал не шевелясь.

Мангуст наконец поскреб коготками землю и повернулся к ним спиной — знак наибольшего доверия. Он не стал удирать, а неторопливо потрусил вперед.

— Пойдем за ним! — решил Нармер.

Мангуст выбрал тропинку, которую без него они ни за что бы не отыскали. Огибая болотца и затопленные участки, зверек находил твердую землю, по которой ослик мог идти без опаски. Нармер взял в руки толстую палку и постукивал ею по земле, отгоняя змей.

И вдруг мангуст подбежал к краю довольно большой лужи и скрылся в зарослях ивняка. Северный Ветер остановился.

— Подожди здесь, я посмотрю!

Лишившись проводника, путешественники не знали, куда им теперь идти. Но почему мангуст вдруг решил их оставить?

Нармер без труда нашел зверька. Убедившись, что самки нет поблизости, тот устроил себе праздничную трапезу из крокодильих яиц. Так вот каким образом члены этого страшного клана расселяются на болотистых землях Севера!

«А что, если это Крокодил приказал своим людям истребить клан Раковины?» — осенило Нармера. Теперь он представлялся вполне вероятным виновником трагедии. Особенно в сравнении с Быком…

Насытившись, мангуст вернулся к Нармеру и ослику и снова побежал впереди.

Вновь заросли папируса и, наконец, открытое пространство на берегу озера! Вид этого лужка обрадовал Северного Ветра — здесь было столько зеленой травы! На берегу возвышалось непривычного вида строение из дерева и тростника.

— Святилище Нейт, — пробормотал Нармер. Сердце его забилось быстрее.

Мангуст побежал к постройке.

Из нее вышла женщина, и зверек прыгнул прямо ей на руки.

Она… Это была она, одетая в длинное белое платье!

47

Нармер с Северным Ветром приблизились к жрице.

— Я ведь предупреждала! — напомнила она. — Тебе не следовало искать со мной встречи!

— Дельфины спасли меня, а мангуст привел сюда.

Живой взгляд зверька обратился на хозяйку, и та поблагодарила его лаской.

— Этот зверек служит богине, — сказала Нейт. — Он испросил у нее защиты для тебя и тем самым спас тебе жизнь, а раз так, то и я не буду просить мою повелительницу обрушить на вас свой гнев.

Святилище было построено на возвышении. Над единственной дверью — гладко отесанная палка, к которой были прикреплены две перекрещенные стрелы.

Оказалось, что непонятные груды по обе стороны от порога — живые. Обе одновременно зашевелились.

Крокодилы!

Нармер попал в ловушку!

— Члены этого клана пытались убить нас с Северным Ветром!

— Эти две рептилии служат богине и нападают только на тех, кто пытается осквернить ее храм. Бдительные стражи, они стерегут богатства той, кто является одновременно матерью и отцом богов. Это она приказала им идти искать солнце в глубине вод и поднять его на поверхность. Ты пришел осквернить священную землю, Нармер?

Угрожающие пасти распахнулись.

— Я хотел с тобой поговорить.

— И то, что ты дошел до храма, доказывает, что ты этого достоин. Что ж, говори!

— Я думал, что это Бык уничтожил мой клан. Но теперь я в этом сомневаюсь и подозреваю Крокодила. Газель убедила меня не нарушать хрупкий мир, чтобы война не охватила всю страну. Но я дал клятву и хочу узнать, кто убийца. Быть может… может, ты согласишься мне помочь?

Нармеру хотелось говорить совсем о другом. Он сомневался, что сказанное помешает Нейт отправить его восвояси.

— Мне жаль, но я не знаю, чем могла бы тебе помочь. Единственное, ради чего я живу, — это служение богине.

Она явно собиралась уйти.

— Нейт! Еще я хотел сказать тебе…

Она замерла.

— Я тебя слушаю!

— Ты согласишься взять меня работником, на время? Думаю, у тебя найдется немало тяжелой работы, и я буду делать все, что скажешь.

Если она ответит отказом, ему останется только уйти. Но разве он сможет уйти?

— Все зависит от решения моих стражей, — сказала жрица.

Рептилии распахнули пасти и забили хвостами, приготовившись к нападению.

На этот раз Нармер не забыл свое магическое заклинание. Он произнес его решительно и громко. Крокодилы утихомирились и потом уползли в тень храма.

На земле Нармер начертал два иероглифа, обозначающие его имя, — «рыба-кошка» и «стамеска столяра».

Прекрасные зеленые глаза Нейт выражали глубочайшее удивление.

— Предок научил тебя языку богов… И он подверг тебя испытаниям?

Нармер начертал знаки «сова» и «скарабей».

— Второе испытание будет долгим и трудным, сказал он мне. И я уверен, что мой путь проходит через этот храм. Скажи, а ты встречалась с Предком?

— Когда умерли мои родители, мне было семь лет. Я решила уйти в пустыню и перейти через порог, разделяющий наш мир и мир потусторонний, чтобы с ними встретиться. И тогда он явился мне и показал мне знаки силы — перекрещенные стрелы Нейт, которыми украшен большой столб, и еще я увидела солнце в сердце ночи. Предок дал мне поручение: ухаживать за храмом богини, чтобы таким образом поддерживать ее присутствие на земле.

— Тебе, наверное, тяжело так жить?

— А разве есть дело более достойное, чем служить богам? И я должна слушаться Предка. Если тебя послал он, я могу тебе доверять.

Наконец она улыбнулась!

Успокоенный мангуст свернулся калачиком и заснул.

— Чем мне помочь тебе? — спросил Нармер.

— Работы много! Для начала принеси воды!

— Хорошо.

Северный Ветер издал негромкий крик.

— Прости, я забыл о твоей поклаже! — сказал ему Нармер.

Он разгрузил осла, который был очень рад предстоящему отдыху.

* * *

Теплые лепешки и жареная рыба… У них получилась настоящая праздничная трапеза. То веселые, то задумчивые, молодые люди долго говорили о Предке, который направил их по жизненному пути.

Из пристройки Нейт вынесла маленький глиняный горшок. Внутри оказалось что-то тягучее и золотистое. Мизинцем она зачерпнула немного и поднесла к губам Нармера.

— Попробуй! — сказала она.

Этот вкус невозможно было сравнить ни с чем!

Она взяла его за руку и по тропинке провела к лужку, где на траве стояло с десяток крошечных хижин.

— Это — владения пчел, воплощений богини Нейт! Они производят жидкое золото — мед, которым я тебя только что угостила. Я научилась ухаживать за ними, так что они меня не жалят; они в благодарность открыли мне свои секреты. Рожденные из слез солнца, пчелы ориентируются по нему и сами строят себе жилища. Собирая нектар, они вырабатывают сокровище, подобного которому нет. Мед исцеляет раны и ожоги, прополис снимает воспаление, маточное молочко дает силы, воск можно применять во многих случаях.

Нармер упивался словами жрицы. То, чему она его обучала, имело первостепенную важность, и пчела, он предчувствовал это, сыграет решающую роль в формировании новой власти, которая сможет одолеть эгоизм кланов.

Нейт показала Нармеру, как ухаживать за ульями и извлекать ценный продукт. Он старательно повторял все ее приемы и скоро уже вполне ловко управлялся с этим.

— Завтра, на рассвете, богиня примет тебя!

* * *

Восходящее солнце осветило внутренность маленького храма. Здесь стоял миниатюрный деревянный алтарь. Преклонив колени, жрица открыла дверцы и извлекла из него кусок алой ткани.

— Нейт соткала вселенную и все живое, — сообщила она. — Она ни на миг не перестает трудиться, но человек неспособен оценить ее деяния!

Нармер поклонился, Нейт поднесла ткань к свету, напитавшему ее своим сиянием.

Потом она снова положила ткань в алтарь и закрыла дверцы.

— Теперь мне нужно собрать лечебные травы, чтобы приготовить для богини настои.

Нейт передала Нармеру мешок. Юноша последовал за жрицей. Она собрала понемногу мяты, молочая, полыни, овечьей и соколиной травы и передала это все своему помощнику.

Нармер высыпал содержимое мешка перед входом в святилище, Нейт вылила на травы из сосуда собранную ранее росу. Потом она сняла платье и, обнаженная, семь раз обошла вокруг груды трав.

Юноша, словно очарованный, любовался этой прекрасной женщиной, которая, казалось, не шла, а порхала.

Совершив ритуал, она оделась и встала в центре круга. У Нармера закружилась голова, и все же он решился шагнуть вперед.

— Заговорит ли наконец твое сердце? — спросила она негромко.

Неловко, смущаясь, Нармер обнял ее.

— Нейт!

— Я тоже люблю тебя! — призналась она.

48

Тело девушки, которая раздавала свежеиспеченный хлеб, обнаружил Охотник. Оно плавало в заводи, в сотне шагов от лагеря Скорпиона. Он приказал завернуть труп в циновку и похоронить, а сам отправился в хижину предводителя.

Скорпион вернулся из пустыни переменившимся. Его красота и обаяние остались прежними, однако он обрел новую силу, опасный, или, скорее, безжалостный характер которой был очевиден всем. Он не захотел рассказывать, что произошло в сердце пустыни, и вел себя теперь как деспот, однако никому и в голову не приходило оспаривать его авторитет.

Скорпион как раз закончил заниматься любовью с разомлевшей от удовольствия Ирис, когда Охотник попросил выслушать его.

— Случилось нечто серьезное, — сказал он с озабоченным видом.

— Объяснись!

— Девушка, которая разносила хлеб, она… она мертва.

Скорпион и глазом не моргнул.

— Причина смерти?

— В этом-то и загвоздка! Все будут считать, что она утонула, но на самом деле кто-то пробил ей затылок костяной булавкой или кремневым наконечником.

— Другими словами, ее убили!

— Я приказал зарыть труп, — сообщил Охотник, — и никому, кроме тебя, ничего не скажу. Но я думаю, что нужно как можно скорее разобраться в этом деле.

Скорпион заметил довольную ухмылку на лице у Ирис.

— Я этим займусь.

Охотник ушел. Скорпион выпил крепкого пива, изготовленного на его новой пивоварне. Солдатам оно тоже пришлось по вкусу — прогоняло усталость и придавало сил. Напевая, Ирис вытирала пот со своего великолепного тела.

Любовник резко схватил ее за волосы.

Девушка вскрикнула от боли.

— Это ты убила ту девчонку, я прав?

— Отпусти меня, больно!

— Признавайся!

— Какое мне дело до этой девки?

— Признавайся, или я тебе голову оторву!

— Сначала отпусти меня!

Он оттолкнул ее. Сглатывая слезы, она пыталась отдышаться.

— Я слушаю тебя, Ирис.

Сжав кулаки, она зло посмотрела в глаза своему хозяину и повелителю.

— Да, я ее убила, эту шлюшку! Я видела вас вместе, и мне это не понравилось! Прошлой ночью я вызвала ее к заводи и потребовала, чтобы она и близко к тебе не подходила. А эта дрянь только передернула плечами! Когда она отвернулась, я всадила ей булавку в затылок. Она вскрикнула и скоро умерла. Как было приятно пинать ногами ее соблазнительное тело и потом сбросить его в воду! Ты принадлежишь мне, Скорпион, и лучше я умру, чем отдам тебя другой!

Сильная рука Скорпиона сжала горло любовницы.

Ирис не отвела взгляда.

— Сделай это быстро! — попросила она.

Пальцы сжались сильнее, и дыхание молодой женщины оборвалось. Глаза ее затуманились. И тут Скорпион со смехом разжал пальцы.

— Ты мне нравишься, Ирис, и я нахожу тебя забавной! Так значит, ты избавилась от соперницы? Это ты здорово придумала! Но она уже успела мне надоесть, я не собирался больше с ней спать. Я буду делать все что пожелаю со всеми прислужницами в лагере, нравится тебе это или нет. Ты же останешься моей главной рабыней и тоже будешь удовлетворять мои желания.

Когда он стал гладить ей груди, она замерла от удовольствия.

— Следующую я тоже убью! — пообещала Ирис.

* * *

Новая мощь Скорпиона произвела неизгладимое впечатление на его людей. Повелитель кремня, как и все остальные, поражался тому, что в одну ночь молодой и крепкий воин превратился во вселяющего страх военачальника, наделенного огромной внутренней силой. Он пришел к выводу, что порождение потустороннего мира все-таки поделилось с ним своим могуществом.

Сможет ли он воспользоваться им и какую цену заплатил за это?

Скорпион устроил смотр своему отряду и, разумеется, тщательно осмотрел оружие. Дубинки, луки, стрелы, копья, ножи, пращи… Все это было выше всяких похвал. Раньше отряд был лишь горсткой отчаянных голов, теперь же Скорпион командовал настоящей армией!

Единственное, что его не устраивало, — недостаточное количество людей. Нужно было набирать новых рекрутов и обучать их. И все же пришло время нанести первый серьезный удар. Только так мог Скорпион узнать, не обманул ли его Сет.

— Все мы, — начал он свою речь, — хотим уничтожить Быка и освободить тысячи несчастных, которых он угнетает. Но мы понимаем, что было бы безрассудством сойтись с ним на от крытом пространстве, поскольку численное превосходство на его стороне. Этот проклятый глава клана слишком в себе уверен и поэтому не думает о том, чтобы улучшить свой арсенал, а значит, его оружие — ничто в сравнении с нашим. До того как открыто выступить против него, нужно захватить богатства противника и набрать еще солдат, которые с радостью будут сражаться против поработителя! Я даю вам первую возможность доказать свою доблесть! Нападем на крупное поселение, которое находится в двух днях пути, к северу отсюда. На этот раз мы сразимся с гарнизоном Быка и сотрем его с лица земли. Пленных не брать, раненых не щадить! Когда сражение закончится нашей победой, жители деревни перейдут на нашу сторону, а тех, кто не захочет, прикончим. Добыча и женщины будут ваши!

Перспектива казалась весьма заманчивой, поэтому в ответ раздались приветственные возгласы.

— Условия нашей победы — храбрость и дисциплина, — отметил Скорпион. — Любого, кто попытается скрыться или не подчинится моему приказу, я убью сам. Сегодня вечером пейте и развлекайтесь. На рассвете мы выступаем!

* * *

Охранников было даже меньше, чем ожидалось, и расставлены они были небрежно. Большая часть гарнизона дремала в тени пальмовой рощи. Все жители поселения, похоже, чувствовали себя в полной безопасности. Женщины готовили еду, дети играли, мужчины работали на расположенных неподалеку полях. Стадо овец щипало нежную травку. Солдаты Быка много ели и пили, обеспечивая мирному люду защиту. Недовольных ожидала жестокая расправа, и все боялись гнева генерала Густые-Брови. И не только жители деревень и поселений, но даже его подчиненные…

— Охотник, ты со своими лучниками уничтожишь часовых, — приказал Скорпион. — Повелитель кремня и солдаты с пращами перебьют охрану на входе в поселение. А мы с пехотой займемся пальмовой рощей!

Все три атаки начались одновременно, противник был застигнут врасплох.

Нападение отряда, которым командовал Скорпион, посеяло панику. Жестокость командира передалась солдатам, и последствия были страшными. Гарнизон Быка был сметен в считаные минуты.

Потери армии Скорпиона были незначительными. Командир вскинул над головой свою окровавленную дубинку с кремневым набалдашником, с которой свисали обрывки человеческой кожи, и его люди громкими криками ознаменовали эту первую большую победу. Идя в атаку, солдаты пребывали в состоянии, подобном опьянению, и без жалости уничтожали перепуганного противника.

Охваченные страхом жители собрались в центре поселения, возле печи для хлеба. Дети жались к ногам матерей, несколько взрослых мужчин пытались делать вид, что не боятся захватчиков.

Однако при появлении Скорпиона уже все оцепенели от страха.

— Вы больше не рабы Быка, — объявил он. — Выбирайте сами свою судьбу: или вы будете сражаться под моим командованием, или умрете.

Толстяк лет пятидесяти выступил вперед:

— Я не хочу сражаться! И почему я должен выслушивать твои угрозы?

Дубинка опустилась на голову дерзкого, размозжив ее.

Никто больше не подверг сомнению слова победителя.

— Пусть мои новые солдаты следуют за Охотником, он — командир лучников!

Все мужчины повиновались.

К Скорпиону подошла черноволосая женщина.

— Мы все — твоя добыча?

— Ты весьма проницательна!

— Если я отдам тебе сокровище, ты нас пощадишь?

— Если это и впрямь окажется чем-то ценным, я подумаю.

Женщина указала рукой на одну из хижин.

— Отведи в сторону матерей с детьми, — приказал Скорпион Повелителю кремня. — Остальные женщины принадлежат моим солдатам.

Его люди уже начали делить между собой добычу. Скорпион вошел в хижину.

И удивление его не было наигранным.

Две служанки заслонили собой худенькую пожилую женщину с длинным лицом. К ее ногам тулился испуганный аистенок.

— Не причиняй вреда нашей госпоже! — взмолилась одна из служанок. — Или повелительница клана аистов вас проклянет!

— Ты и твоя подружка, заберите с собой птенца и выйдите!

Аистиха внешне была спокойна. Она узнала мужчину, который продавал ей ядовитых животных.

— Я, Скорпион, захватил это поселение. Что ты здесь делаешь?

— Я отдыхала. Мне поручено наблюдать за землями Севера.

— Не вовремя ты здесь оказалась! Теперь ты — моя пленница. И я не боюсь твоей магии!

Сперва Аистиха подумала, что перед ней — обычный человек с большими претензиями, однако вскоре она почувствовала природу его силы. Скорпион не хвастался; помимо врожденных способностей, он теперь обладал особым могуществом, которым наделил его демон пустыни.

— Где члены твоего клана?

— Я послала их на разведку.

— Цель?

— Выявить возможных завоевателей.

— Ты стараешься для Быка?

— Именно так, — призналась Аистиха.

— Мне везет… С таким заложником я смогу диктовать тирану свои условия!

— Ты заблуждаешься! Я не представляю для него ценности. И он никогда не уступит ни клочка своей земли!

Внезапно выражение лица хрупкой пожилой женщины изменилось, словно она ощутила резкую боль.

— Твой друг… Твой единственный настоящий друг в большой опасности!

49

Нармер жил как в сказке, и дни его были наполнены любовью. Наслаждаясь каждым мгновением, растворяясь в потоке разделенного желания, он открывал для себя вселенную Нейт, ее безграничные пейзажи. Счастье казалось таким полным, что это пугало, и все же нежность молодой женщины делала его еще более реальным.

Жрица посвятила его в тайны приготовления лечебных настоев. Обладая очищающими свойствами, они поддерживали здоровье и предохраняли от болезней. Прилежный ученик, Нармер беспрестанно думал о моменте, когда ему придется задать ужасный вопрос.

Вечер был теплым, ветер — ласковым. Лежа на траве рядом с храмом, Нармер и Нейт наблюдали, как на небе снова рождаются звезды.

— Предок дал мне поручение, — шепотом сказал Нармер.

— И ты постараешься его выполнить.

— Нейт… Ты пойдешь со мной?

— Мне он поручил ухаживать за храмом, ты же знаешь.

— Роль жрицы для тебя первостепенна, я знаю. Но именно поэтому мне нужна твоя помощь и твой авторитет, чтобы убедить Скорпиона, моего брата по крови, обуздать свои воинственные устремления. Я уверен, что мир сохранить необходимо, и твое слово, возможно, окажется решающим.

Лаская его лицо, она посмотрела ему в глаза.

— Разве ты не грозный посол?

— Когда ты советуешься с Предком, тебе не приходится никуда уходить от храма.

— Откуда ты это знаешь?

— Я уверен, что ты и на расстоянии слышишь его голос.

— Когда-нибудь так будет и с тобой.

Нейт прижалась к возлюбленному. Небо осветили последние всполохи заката.

— Завтра отправимся в путь!

* * *

Закрепленные на древке две перекрещенные стрелы вертелись, готовые пронзить осквернителя. Расположившиеся у запечатанной двери в святилище крокодилы богини в миг сожрали бы чужаков, вздумай они сюда прийти. Последняя предосторожность — жрица окутала здание густым туманом, который развеется только по ее возвращении. Теперь случайный прохожий и не заподозрил бы, что рядом находится храм.

Северный Ветер наслаждался покоем этого места и с удовольствием побыл бы здесь подольше. И все же он согласился отправиться в места куда менее приятные, нагруженный мешочками с настоями и горшками с медом.

Втроем они сели в большую папирусную лодку, до этого спрятанную в зарослях тростника. Нармер ловко управлялся с шестом, жрица указывала ему, куда направлять лодку.

Они вместе… Чудеса продолжались. Не чувствуя ни усталости, ни о чем не тревожась, юноша был готов так плыть до самого края земли.

* * *

Тридцатилетний колосс весил больше трех тонн. От природы раздражительный, старый гиппопотам не терпел чьего-либо присутствия рядом, даже если это были его собственные отпрыски. Его соплеменники привыкли жить семьями, крепкими и с устоявшейся иерархией, и ревниво оберегали свою территорию. Но этот толстокожий ворчун решил жить отшельником и поселился в рукаве реки с берегами, поросшими буйной растительностью, которую он пожирал ночью.

И вот, когда он дремал, отдавшись на волю течения, его крохотные ушки задрожали, а по огромному телу пробежала дрожь. Волна нарушила его отдых, а эго был верный признак вторжения чужаков.

Наделенный способностью долго находиться под водой, гиппопотам нырнул. Теперь он утратил свою неуклюжесть. Он то шел по илистому дну, то с легкостью плыл, готовый напасть на врага, навалиться на него всей своей огромной массой.

Наконец показался неосторожный, осмелившийся нарушить границу его владений.

* * *

Северный Ветер насторожился и вскочил на ноги.

Нармер стал осматривать берега, опасаясь встречи с солдатами Быка. Из предосторожности он произнес заклинание против крокодилов. Но вода в реке казалась спокойной, и вокруг все было тихо.

И вдруг огромная голова приподняла лодку и перевернула ее. Нейт, Нармер и Северный Ветер свалились в воду.

Однако гиппопотам не довольствовался такой победой. Открыв пасть, он издал гневный вопль и показал свое смертоносное оружие — два длинных клыка, которыми он мог пронзить даже крокодила. Взбешенный, он был готов растерзать чужаков.

Течение здесь было довольно сильным, чудовище поднимало большие волны, поэтому добраться до берега не представлялось легким делом. Усиленно работая своими четырьмя ногами, Северный Ветер направился к берегу. Нейт плавала плохо и потому продвигалась очень медленно. Чтобы отвлечь хищника от нее, Нармер криком привлек его внимание, нырнул и снова показался на поверхности. Если маневр удастся, жрица и осел успеют ускользнуть…

Гиппопотам на мгновение растерялся, но потом попытался насадить юношу на клык. Нармер не заметил пролетевшего над рекой аиста. Птица покружила над ними и улетела. Серая масса проплыла совсем рядом, задев Нармера, и он почувствовал, как возле головы щелкнули зубы чудовища.

Краем глаза он увидел, что Северный Ветер выкарабкивается на берег; Нейт была уже близко к берегу. Бросившись в сторону, Нармер избежал нового нападения гиппопотама, который ярился все больше. Проглоченная вода и усталость не давали Нармеру плыть так быстро, как ему хотелось бы; он понимал, что ему пора плыть к берегу.

Подвижность и быстрота колосса поразили его: гиппопотам преградил ему путь, и его маленькие злые глаза обещали мучительную смерть. Северный Ветер издал отчаянный крик, обессиленная Нейт не знала, как ей помочь возлюбленному.

Пасть открылась снова, и два клыка блеснули в лучах полуденного солнца. Оставаться в воде было равнозначно гибели. Надо было попытаться доплыть до берега, надеясь, что удастся оторваться от преследователя.

Гиппопотам бросился вдогонку, но тут заостренный кусок кремня ранил его в лоб. Удивленный, он повернулся туда, где показался новый противник.

Стоя в папирусном челноке, Скорпион отбросил пращу и схватил длинный гарпун. Следом плыли несколько лодок с солдатами.

Гиппопотам направился к нему. Скорпион прицелился ему прямо в пасть и не промахнулся. Не обращая внимания на крики боли животного, он бросил второй гарпун, к которому была привязана веревка. Он попал в ноздрю гиппопотама и натянул веревку, не давая ему нырнуть. Скорпион потянул за веревку и, подплыв ближе, вспрыгнул колоссу на спину.

Ударами дубинки он с невероятной жестокостью прикончил животное.

Те, кому довелось это увидеть, были не столько восхищены, сколько напуганы.

— Скорпион — не человек! — пробормотал один солдат. — Он силен, как бог!

Кровь гиппопотама окрасила воду вокруг Нармера. Скорпион вернулся в свой челнок и протянул ему руку.

— Рад снова увидеть тебя, брат!

Едва переводя дух, Нармер влез в челнок.

— Как ты сюда попал? — спросил он с удивлением.

— Я одержал первую победу — захватил поселение Быка, а заодно и главу клана Аистиху, его чуть ли не единственную союзницу! Боги благосклонны к нам, признай! Кто мог ожидать, что в наши руки попадет такой заложник? Ей было видение, что ты в опасности. Она сразу же послала своих подданных тебя разыскать. Одна разведчица тебя обнаружила и помогла мне найти к тебе дорогу.

Молодые люди обнялись.

— Ты спас мне жизнь, Скорпион!

— Значит, теперь мы квиты. Разве мы не неразлучные братья? И по случаю встречи давай устроим праздник! Мясо у этого гиппопотама, наверное, вкусное!

Солдаты уже тащили тушу на берег. Такое количество мяса было весьма кстати, а кожу можно было пустить на щиты, из клыков наделать бусин и предметов туалета.

Скорпион причалил к берегу и только тут увидел красивую зеленоглазую молодую женщину. Она излучала очарование, которому невозможно было противостоять.

— Я — жрица Нейт и путешествую с Нармером.

Северный Ветер прижался к ней, словно ища защиты от хищника.

— Ты не ранена?

— Я цела. Спасибо, что помог нам.

Скорпион улыбнулся.

— Я достану брата даже из недр тьмы! И я рад, что он нашел женщину своей мечты.

50

Жареного мяса гиппопотама хватило на всех, пиво текло рекой — это пиршество в лагере Скорпиона всем запомнилось надолго. Солдаты восхваляли своего предводителя и радовались, что подчиняются человеку, способному в одиночку справиться с речным чудовищем. Ловкий маневр, придуманный Скорпионом, впечатлил даже Охотника. Теперь этот последний, пьяный и сытый, спал рядом с Повелителем кремня, который заснул после третьего кувшина пива.

На Скорпиона же, похоже, хмельной напиток не действовал. На глазах у чуть пьяной Ирис он любовался прекрасной парой — Нармером и Нейт. Сдержанность жрицы его раздражала.

— Тебе не нравится еда?

— Я съела, сколько хотела, и выпила достаточно, — спокойно ответила она.

— Заботясь о храме Нейт, ты наверняка переняла часть ее силы. Какими способностями ты обладаешь?

— Предок приказал мне хранить это в тайне.

— Почему ты покинула священное место?

— Это я попросил Нейт пойти со мной, — ответил за нее Нармер. — И мы должны сообщить тебе нечто важное: вероятнее всего, не Бык виновен в истреблении клана Раковины. И напасть на него было бы ошибкой.

— Ты узнал, кто настоящий виновник?

— Я подозреваю Крокодила. Он разослал небольшие отряды по всем северным территориям в нарушение существующих соглашений между кланами. Это безжалостные вояки, которые без труда пересекают чужие границы, как по суше, так и по воде. В болотистой местности они чувствуют себя как дома, а потому мой клан оказался для них легкой добычей.

— Я, жрица Нейт, повелительница двух крокодилов-стражей, советую тебе серьезно рассмотреть такую возможность. Мои крокодилы служат богине, чего нельзя сказать об остальных. Что, если клан Крокодила решил завоевать страну постепенно, так, чтобы повелители других кланов до поры до времени ни о чем не догадывались?

Лицо Скорпиона омрачилось.

— Если бы ты, Нармер, не был мне братом, я бы сказал, что ты продался Быку! Вы со жрицей пытаетесь его обелить и помешать мне его уничтожить.

— Если ты изберешь ошибочную цель, не приведет ли это к катастрофе?

— Я захватил поселение тирана, у меня оружие лучше, моя армия растет… А ты дал клятву и не должен ее нарушать!

— И сделаю все, что обещал, — сказал Нармер. — Но я хочу разить наверняка.

— И ты полагаешь, что мы способны победить Крокодила?

— У меня есть мысли на этот счет, — сказала Нейт. — Ты разрешишь мне поговорить с Аистихой?

Скорпион задумался.

— Только в моем присутствии.

И он послал за пленницей.

В свете походного костра она приближалась неторопливой походкой. Ее виски побелели, на длинном лице читалась глубочайшая усталость, шею избороздили морщины, однако величие и достоинство повелительницы клана оставались при ней.

— С тобой хорошо обращаются? — спросил Нармер.

— Я ни на что не жалуюсь. Ты — брат Скорпиона, верно?

— Да. И я хочу поблагодарить тебя. Если бы не твой дар предвидения, меня бы уже не было в живых.

Нейт поклонилась главе клана аистов.

— А вот и жрица таинственной богини, обладательницы тайны творения! — ласково отметила Аистиха. — Ты прекрасно выполняешь свои обязанности, моя девочка! Туман такой густой, что даже мои лучшие разведчицы не могут разглядеть святилище; Предок будет тебе за это благодарен. Ты привезла с собой свои настои? Я хочу сравнить их с лекарствами моего клана.

— Они в твоем распоряжении.

— Скорее в моем! — вмешался Скорпион. — Лекарства пригодятся моим солдатам. Ну же, жрица, говори, что ты хотела предложить?

— Поскольку Крокодил представляет главную угрозу миру, нужно отбить у него желание нападать и заставить довольствоваться своими землями. Единственный способ этого добиться — пойти на союз с Быком.

Скорпион не стал скрывать изумления.

— Мне — договариваться с Быком? Чистое безумие!

— Вовсе нет, — не сдавалась Нейт. — Аистиха сумеет убедить его признать могущество и твое, и твоей армии. Вместо того что бы сражаться и нести огромные потери, вы выступите единым фронтом, и это заставит Крокодила прекратить свои маневры.

— Бык не станет вести переговоры! — заявил Скорпион.

— Еще вчера я бы разделила твое мнение, — заговорила Аистиха. — Но ты сумел взять в заложницы повелительницу клана, создав тем самым исключительные обстоятельства. Я расскажу ему, кто ты есть на самом деле, и Бык, несмотря на свое упрямство, прислушается к моим словам. Он никак не ожидал появления такого сильного соперника, тем более что ты не являешься главой клана.

Услышанное привело Нармера в недоумение.

— Что случилось в мое отсутствие, Скорпион?

— Я укрепил мою армию и усовершенствовал оружие, тебе это известно.

— Ты стал более сильным… Каким образом?

— Теперь ты — ученик Предка, а я — сам себе господин! Верить в себя достаточно для обретения силы, о какой ты раньше и не подозревал!

Ответ Скорпиона не рассеял сомнений Нармера. Аистиха не позволила себе обвинить своего тюремщика в обмане и рассказать о демоне пустыни, которому он был обязан своим преображением.

— Я готова отправиться в укрепленный лагерь Быка и обрисовать ему ситуацию, — сказала пожилая повелительница клана аистов. — Случившееся со мной станет доказательством того, что Скорпион не шутит и с ним нужно считаться. Образование этого союза позволит сохранить мир на долго.

— А не собираешься ли ты уговорить его напасть на меня?

— Перед лицом богов даю тебе обещание быть лояльной. С тобой остаются две моих верных служанки, а дороже них у меня нет никого на свете.

Какое-то время Скорпион пребывал в глубоком раздумье.

— Я согласен.

* * *

Захмелевшая Ирис обвила любовника ногами и, обхватив рукой за шею, стала осыпать его обжигающе страстными поцелуями.

— Я — твоя рабыня, но и ты — мой навсегда! Ты можешь приказать мне сделать все, что хочешь!

— К чему столько слов?

— Эта жрица — слишком красивая и с такими глубокими глазами… Ты все время смотрел на нее!

— Она прекрасна, — согласился Скорпион.

— Если понадобится, я…

Перехватив инициативу, Скорпион подмял под себя любовницу и закрыл ей рот поцелуем.

— Знай, Ирис, эта женщина могла бы быть моей, если бы не была подругой Нармера. Эти обстоятельства делают ее неприкосновенной.

Обезумев от радости, Ирис обрушила на него ураган ласк.

Когда она уснула, Скорпион задумался о будущем. Он не верил в успех миссии Аистихи, полагая, что гнев Быка будет неукротимым, а его ответные действия — сокрушительными. Оставалось одно: заманить его в ловушку.

* * *

Только Аистиха, Нейт и Нармер не были пьяны.

— Следуйте за мной! — сказала повелительница клана.

Она привела их на окраину лагеря. Когда они остановились под акацией, она протянула молодой женщине маленький горшочек.

— Ты, жрица Нейт, пролей эликсир жизни на ученика Предка!

Из горшочка не вытекло ни капли жидкости. И все же Нармер ощутил, что эликсир растекается по его телу.

— Я оживляю твое сердце и передаю ему умение чувствовать настоящую силу и способность владеть собой, — провозгласила Аистиха. — Ты сможешь повелевать силами, которые тебе придется использовать, и заглядывать в будущее, даже если судьба будет ставить тебе препятствие за препятствием. Теперь ты — обладатель силы моего клана; когда я умру, они оживут в тебе, и ты станешь легко отделять главное от вторичного, летая над миром. Ты вступаешь на новый этап пути скарабея, но знай, что он очень длинный. Тебя ждут ужасные испытания, но бдительность и упорство помогут тебе их преодолеть. Без этих качеств ты обречен на гибель!

И пожилая женщина удалилась медленным, усталым шагом.

Завтра она отправится к Быку, который, естественно, никак не ждет предложения заключить союз с бунтовщиком. Гнев его может быть разрушительным. Однако Аистиха давно привыкла к мысли о неотвратимости смерти. Оставалось только надеяться, что она нашла себе достойного преемника.

51

С помощью бесчисленных козней и интриг трем чибисам — Слабаку, Прожоре и Горлану — удалось добиться цели: они сплотили мелкие племена под своим началом, пообещав им лучшую жизнь при условии полного подчинения. Горлан и Прожора собственными руками устранили недовольных, представив все так, будто они сами утонули. Последнюю деревню, которая отказалась подчиняться трем выскочкам, они сожгли вместе с ее жителями. Отныне им все подчинялись и не было им ни в чем отказа.

— Хорошую жизнь мы себе устроили! — воскликнул Горлан, пожирая жареную перепелку. — Эти дурачины будут работать на нас и нас кормить! И любая девчонка, какую захотим, будет наша!

Слабак не разделял его энтузиазма.

— Долго это не протянется. Сами чибисы не смогут выбраться из нужды и болот, в которые их загнали остальные кланы. Но раз они оказались в наших руках, будем следовать нашему плану!

— Мне не нравятся эти болотистые земли, тянущиеся вдоль большой реки, — посетовал Прожора. — И жить в нищете тоже не нравится!

— Только тот, кто умеет сражаться, вытащит нас из этой грязи, — заявил Слабак. — Поэтому чибисам нужно пойти служить Крокодилу и стать частью его клана.

— Тогда давай скорее это сделаем! — предложил Прожора.

Горлан вытер тыльной стороной кисти жирные губы.

— Опасная затея, — сказал он. — А если Крокодил откажется?

— Он все время расширяет свои владения, — напомнил Слабак, — и ему нужны верные люди, чтобы поддерживать порядок на новых землях. Поклонимся ему и попросим оставить чибисов под нашей властью, ну и сохранить за нами как можно больше привилегий. В доказательство нашей полной покорности выдадим ему всех, кто осмеливается оспаривать его величие и уничтожать крокодильи яйца. А еще мы дадим ему красивых женщин, он любит ими лакомиться!

— Кто пойдет к Крокодилу? — спросил Горлан. — Я вести долгие разговоры не мастак!

— Вместе пойдем! — решил Прожора.

— Говорю тебе, я…

— Если не рисковать, ничего не получишь!

— Я тоже так думаю! — поддакнул Слабак.

Горлан раздосадованно сплюнул.

— Крокодил бросит нас в реку, и его проклятые слуги нас сожрут! Не лучше ли спокойно жить за счет других и не связываться с этим демоном?

Прожора потер подбородок.

— Если хорошо подумать, ты прав.

— Скоро чибисы поймут, что мы обманули их, обещая процветание, и они забьют нас до смерти! — предрек Слабак. — Назад пути нет; только Крокодил может спасти нас от расправы и дать нам все, что мы хотим.

И Горлан пяткой раздавил скарабея.

* * *

Верный своей привычке, Крокодил никогда не ночевал два раза подряд в одном и том же месте и проверял бдительностьсвоих подданных без предупреждения. За недостаток усердия виновный карался немедленно — он лично и без колебаний уничтожал его. Закон ужаса оказался поразительно действенным, и в его войсках никто даже не помышлял о предательстве. Каждый знал, что глава клана лично будет преследовать отступника, и у того нет ни малейшего шанса спастись.

Отсутствие известий от шпионов, посланных в болота Севера, испортило ему настроение. Напрашивалось одно объяснение: Аистиха их обнаружила, а Бык — уничтожил. Выразить протест не представлялось возможным, поскольку его посланцы нарушили границы чужих владений.

Теперь подозрение стало уверенностью: он, Крокодил, стал жертвой заговора. Снова и снова наталкиваясь на его отказ сотрудничать, выведенные из терпения жестокими вылазками на свои территории его подданных, главы остальных кланов наконец объединились, чтобы с ним разделаться. Сопротивляться силам союзников, включающих армии Слонихи, Льва и Быка, было немыслимо. И ему не удастся пополнить ряды своих солдат до того, как противник нападет. Значит, нужно напасть первым; но какую цель избрать?

Командир личной гвардии решился нарушить размышления своего господина:

— Три чибиса хотят с тобой поговорить.

Крокодил с отвращением поморщился.

— Чибисы? Отдай их на растерзание моим офицерам!

— Они пришли на наш контрольный пост и утверждают, что хотят сказать тебе что-то важное.

— Странно… Обычно эти презренные живут в страхе и думают только о том, как бы спрятаться от тех, кто сильнее, да ограбить соседа! Приведи сюда эту троицу!

Одного взгляда на нежданных гостей Крокодилу было достаточно, чтобы сформировать о них мнение.

В Слабаке, высоком и сутулом, он увидел труса и предателя; в низколобом губастом Горлане — недалекого любителя еды и женщин; в коренастом круглолицем Прожоре — честолюбивого и жестокого мерзавца. Окруженные солдатами, готовыми в любой момент перерезать им горло, чибисы дрожали от страха.

Злобный взгляд главы клана наполнил их души ужасом. У Слабака затряслись коленки. Прожора весь покрылся потом, а Горлан попросту уписался.

— Мои преданные слуги проголодались, — сказал Крокодил. — И я, похоже, скоро угощу их свежим мяском!

Слабак упал на колени, товарищи последовали его примеру.

— Умоляю, господин, выслушай нас!

— А что ты можешь сказать?

— Мы хотим рассказать тебе все про чибисов и заставить их тебе служить.

— Чибисов? Эту вшивую банду, которая прячется в тростниках вдоль реки?

— Их очень много! — вмешался Прожора. — Намного больше, чем ты думаешь, просто они умеют прятаться!

Это заявление заинтриговало Крокодила.

— Наши живут в сотнях поселений вдоль большой реки, — уточнил Слабак запинаясь. — Прячась в папирусе, они питаются растениями и рыбой, но жизнь у них трудная. И до недавнего времени племена воевали друг с другом. Но мы, Прожора, Горлан и я, Слабак, мы убедили всех чибисов перестать драться между собой.

— Каким же образом?

Слабак прикрыл глаза.

— Мы обещали им лучшую жизнь.

— И теперь не можете выполнить обещание!

— Чибисам нужен повелитель, за которым они пойдут куда угодно, — сказал Прожора. — Они привыкли к тяжелой жизни и будут рады малому. Мы предлагаем тебе целую армию!

— И как же я, Крокодил, уговорю их повиноваться мне душой и телом?

— Это наша забота, — ответил Слабак. — Они легковерны и нам доверяют, ну, а мы верим в твое могущество.

В ухмылке Крокодила не было и намека на дружелюбие.

— А что вы хотите получить взамен?

— Хорошую жизнь! — воскликнул Горлан. — Ты поставишь нас во главе армии чибисов, под своей властью, и мы, для начала, казним сотню мужчин, женщин и детей, обвинив их в предательстве. Тогда остальные станут твоими послушными солдатами, и твои офицеры их обучат военному делу. А мы будем восхвалять тебя на все лады!

— Еще мы покажем тебе все тайные укрытия чибисов, — добавил Прожора. — Никто не сможет от тебя спрятаться. Скоро у тебя будет большая армия, и вся река станет твоею.

Крокодил медленно обошел вокруг трех предателей, которые оказались не такими уж глупцами, как он полагал.

Не появись они, ему бы не пришел в голову такой хитрый ход. И перспектива получить войско, которое могло бы оказать сопротивление объединенным силам противника, заслуживала внимания.

Три мерзавца понимали, что решается их судьба. Либо Крокодил возьмет их на службу, либо он их проглотит.

— Мне по душе дерзость, а слабость я ненавижу, — сказал он наконец. — Чибисы… Кто бы мог подумать, что они способны сражаться?

Слабак пошатнулся, Горлан был близок к обмороку, Прожора нервно сглотнул. Они уже представляли, как зубы рептилий вонзаются в их плоть.

— И все-таки, — продолжал глава клана, — я намерен попробовать их в деле!

52

Большие томные глаза коровы Нармера с бесконечной нежностью смотрели на Нейт, которая только что закончила ее доить. Движения молодой женщины были умелыми и осторожными. Теленок, который тоже пребывал в полнейшем здравии, отнесся к ней очень дружелюбно. Жрица вывела их пастись, а Нармер тем временем пошел навестить Повелителя кремня.

Мастер был, как всегда, очень занят. С каждым днем его мастерская изготавливала все больше оружия.

— Спасибо, что присмотрел за моей коровой и теленком! Я вижу, ты не очень-то рассчитываешь на мир?

— Аистиха — великая повелительница клана, и я восхищаюсь ее смелостью. Так спокойно отправиться на верную смерть — это заслуживает уважения!

— Думаешь, Бык ее убьет?

— А разве может быть по-другому? Бык ужасен в гневе, и, конечно, он выйдет из себя, когда услышит абсурдное предложение Аистихи.

— Но предложила этот союз жрица Нейт, — напомнил мастеру Нармер.

— Аистихе не нужно было браться за это дело.

— Она надеется убедить Быка.

Бородач пожал плечами.

— Не думай, что она так наивна! Она знает, что попытка обречена, и решила скрыться под достойным предлогом! Когда Бык узнает про армию Скорпиона, не успокоится, пока не отыщет нас и не сметет с лица земли. Поэтому я стараюсь сделать как можно больше оружия. Противник превосходит нас численностью, поэтому только оружие будет нашим шансом, пускай и мизерным, выжить.

Прислонившись спиной к сложенным стопкой лукам, Нармер скрестил руки на груди:

— А разве не Скорпион — наше главное оружие? Солдаты почитают его, как божество! Когда на моих глазах он прикончил чудовищных размеров гиппопотама, я невольно подумал, что в него вселилась непобедимая сила.

Мастер сосредоточился на полировке набалдашника для дубинки.

— Ты так не думаешь? — спросил Нармер.

— Скорпион родился воином и командиром!

— Согласен, но с недавних пор у него появилась новая мощь. Откуда она взялась?

— Я не знаю. Прости, но мне нельзя отвлекаться — для этой работы нужна особая внимательность.

* * *

Скорпион непрерывно тренировал своих солдат. Он и сам выполнял самые изматывающие упражнения, а потом выбраковывал бесхарактерных и слабых. Члены элитного отряда получали больше пива, рыбы и сушеного мяса, и эти преимущества заставляли их упражняться еще усерднее. Под руководством Охотника Скорпион стал непревзойденным лучником. На глазах у изумленных подчиненных его стрела пробила три мишени, поставленные друг за другом.

Ирис поспешила принести возлюбленному кувшин с прохладной водой. Он выпил половину, а остальную воду вылил себе на голову. Стройный и мускулистый, Скорпион вызывал всеобщее восхищение, и ни одна женщина не оставалась равнодушной к его красоте.

— Ты стал сильнее во много раз, — заметил Нармер.

— Ты преувеличиваешь. Это — следствие ежедневных тренировок. Чем больше работаешь над собой, тем сильнее становишься.

— Не пытайся обмануть меня, Скорпион! Какое существо из потустороннего мира ты повстречал?

Взгляд военачальника устремился вдаль.

— Мы с тобой ведем неравную борьбу. И все-таки я смог завоевать поселение, принадлежащее Быку, а ты соблазнил жрицу Нейт. Твое стремление сохранить мир чуть было не разлучило нас. Потому что лично я в мир не верю и предпочитаю войну.

— Откуда родом жестокость, которая сегодня живет в тебе?

— Предок указал тебе путь, Нармер! Мне пришлось самому искать свой. И он прошел через пустыню. Открывшись ей, я нашел источник небывалого могущества и вобрал его в себя. Сила камней и гор укрепила мое желание победить тиранов, таких, как Бык, и изменить судьбу этой страны. Разве ты не хотел того же самого?

— Если Аистиха добьется желаемого, ты примешь такое положение вещей?

— У нее ничего не выйдет. А ты, столкнувшись с реальностью, станешь ли сражаться со мной рядом?

— Не сомневайся в этом.

— Вместе мы будем непобедимы!

* * *

Подходя к укрепленному лагерю Быка, Аистиха продолжала думать о Нармере, который, когда наступит время, получит и сохранит в себе дух ее клана. Но, может, следовало наделить этой привилегией могущественного главу клана, такого, как Бык, а не этого юношу, которому предстоит преодолеть страшные испытания? Несмотря на то что будущее не сулило покоя, она не сожалела о своем решении.

В лагере царило еще большее оживление. Генерал Густые-Брови проводил масштабные учения, действуя со своей обычной жестокостью. Забирая из деревень всех боеспособных мужчин, он обещал им молочные реки и кисельные берега. Оказавшись в казарме, они понимали, что жизнь им предстоит куда менее приятная: строжайшая дисциплина, телесные наказания, опасные упражнения, при выполнении которых существовал риск получить ранение или даже погибнуть… Генерал стремился создать армию, способную уничтожить все на своем пути.

Все офицеры знали Аистиху в лицо и были оповещены о том, что ей позволено находиться на территории лагеря. Поэтому она без проблем миновала несколько караулов. Однако стоявший на часах возле последнего частокола солдат направил на пожилую женщину свое копье.

— Стой! Сюда хода нет!

— Я тебя не знаю, мой мальчик! Я — повелительница клана аистов.

— Сюда никому нет хода! Приказ генерала Густые-Брови!

— Разве он не повинуется приказам Быка? Запретить мне входить к вашему военачальнику означает навлечь на себя его гнев!

У часового голова пошла кругом. За нарушение приказа генерал расправится с ним собственноручно, если же его действия оскорбят Быка — последствия будут те же.

— Я… Я спрошу у командира! Не двигайся с места!

Густые-Брови сам вышел навстречу Аистихе.

— Меры безопасности мы приняли строжайшие, и этот солдат выполнял приказ.

— По отношению ко мне это оскорбление.

Генерал смягчился.

— Мне жаль, но надо учитывать ситуацию. Больше такое не повторится.

Высоко подняв голову, Аистиха прошла мимо высокопоставленного вояки, от лицемерия которого ее тошнило. Рано или поздно Бык пожалеет о том, что сделал этого мужлана генералом.

Глава клана — видный, с крепким торсом и мощной шеей, как раз заканчивал обильную трапезу.

— Аистиха, ну наконец-то! Куда ты подевалась? Десятки солдат ждут твоей помощи!

— Я была в плену.

Это сообщение испортило Быку удовольствие от хорошего обеда.

— Главу клана не берут в плен! Кто совершил это преступление?

— Человек по имени Скорпион. Он захватил одно из твоих поселений и имеет в своем распоряжении большой, хорошо вооруженный отряд. Он отпустил меня с условием, что я стану его парламентером.

— Снова переговоры? И о чем мне с ним говорить?

— О вашем военном союзе.

О вспышках гнева Быка ходили легенды, но эта превзошла по своей силе все предыдущие. Изрыгая ругательства, он кулаками разгромил всю обстановку своей комнаты, вышвырнул обломки наружу и переломал с десяток копий, прежде чем хоть немного успокоился.

Аистиха даже не шевельнулась.

— Хотя Скорпион и не правит кланом, — продолжала она спокойно, — он — грозный военачальник. И он получил поддержку жрицы богини Нейт, чью силу нельзя недооценивать, а также Нармера, последнего из клана Раковины, который ищет убийцу своих соплеменников. Главным подозреваемым был ты, но последние события указывают на Крокодила. Он намерен завоевать всю страну. Объединившись со Скорпионом, ты расстроишь его планы и сохранишь мир.

Этот поток сведений ошарашил Быка. Он присел на клочок циновки.

— Ты полагаешь, что я не справлюсь с этим Скорпионом?

— Справишься, конечно, но мне кажется более правильным использовать его силу. Угроза, исходящая от Крокодила, вполне реальна, и только более сильный может заставить его отказаться от смертоносных планов. Под твоим началом отряд Скорпиона станет действенным и устрашающим оружием.

Аистиха перешла все мыслимые границы и каждую секунду ожидала обвинения в предательстве. Бык не потерпит даже малейшего посягательства на свой абсолютный авторитет…

— И где прячется Скорпион?

— Он без конца переходит с места на место, и у него в заложницах две мои ближайшие советницы. Чтобы избежать войны, я готова на любые жертвы.

— Этот Скорпион тебя околдовал! Я — хозяин Севера, и никто не может повлиять на мое решение!

— Разве не была я всегда твоей верной союзницей?

Бык смерил ее мрачным взглядом.

— Что, если сейчас ты действуешь в интересах моего врага?

— Повторяю: Скорпион хочет поговорить с тобой. Если начнется конфликт, ты выйдешь из него победителем, но ценой больших потерь, и Крокодил, воспользовавшись этим, будет захватывать все новые земли.

Бык размышлял.

— Ты одна в курсе происходящего?

— Никто из глав кланов ничего не знает.

— Значит, ты очень рискуешь, мой дорогой друг!

— Я стара, и это меня не волнует.

Бык попытался найти хоть один уцелевший сосуд, но вокруг валялись одни черепки, поэтому он позвал своего виночерпия, и тот поспешил принести полный кувшин.

К огромному удивлению Быка, Аистиха приняла чашу с вином.

— Приведи ко мне этого Скорпиона! — решил он. — Любопытно будет его послушать.

Аистиха не верила своим ушам. Раз она добилась такого успеха, значит, еще немного поживет!

И все же было рано радоваться.

— У меня есть одно условие, — сказала она.

Гнев Быка запылал с новой силой.

— Ты заходишь слишком далеко…

— Дай мне слово, что не станешь убивать его, как только он переступит границу твоего лагеря, и отпустишь, даже если ему не удастся тебя убедить.

Глава клана остолбенел от удивления. Никогда раньше Аистиха не позволяла себе такой дерзости!

— Я выслушаю его, — пообещал он. — И если я решу, что он — мой враг, задушу его собственными руками!

53

Не зная ни минуты отдыха, шакалы охраняли Абидос. Даже удвоив число защитников города, Шакал опасался нападения противника, которое его солдаты, какими бы храбрыми они ни были, отразить не смогут.

Безумная атака Орикса сделала свое дело, и глава клана не тешил себя иллюзиями: мир был обречен. Подвижные и проницательные, его разведчики присылали вселяющие тревогу донесения. Воины Крокодила занимали берега реки, и этому были рады чибисы, которые десятками выходили из своих укрытий. Неужели они согласились пополнить ряды армии ужасного хищника, и если это так, то на каких условиях?

Лев тоже не бездействовал. Он собирал свои разрозненные отряды и требовал от солдат соблюдения строжайшей дисциплины. Обычно такие меры предпринимает захватчик, который собирается начинать военные действия. Что до Слонихи, то она со всем своим кланом переместилась к первому порогу Нила, предоставив свободу действий своим врагам.

Новости с Нила были не более утешительными: армия Быка увеличивалась с каждым днем, и Газели постоянно приходилось навещать глав кланов, чтобы поддержать хотя бы видимость мира и согласия.

Почитая мертвых и совершая обряды во славу богов, Шакал надеялся, что они будут покровительствовать стране, которая оказалась в большой беде. Барка солнца, как и прежде, проплывала по небу, но что, если земля погрязнет в насилии? Не покинет ли светило эти края навсегда?

* * *

Слониха привела членов своего клана к островку редкой растительности, где можно было подкрепиться. Дорога утомила ее. Она присела в тени пальмы дум и ненадолго закрыла глаза.

Шестьдесят долгих лет она отдавала приказы и пыталась облегчить жизнь своих подданных. Совмещая властность с мягкостью, она была способна выслушать каждого, и большинство членов ее клана относились к ней с огромным уважением. Забыв о личном благе, Слониха, тем не менее, не смогла воспрепятствовать упадку своего клана и упредить нападения злокозненных Льва и Крокодила. Избегая открытого конфликта, который положил бы конец миру, она пыталась облегчить страдания слабых и сохранить иллюзию своего могущества, некогда приводившего врагов в трепет.

Теперь ее снедала болезнь, и жизнь в ней понемногу угасала. И сил, чтобы скрывать свое состояние, совсем не осталось. Члены клана видели, что их повелительница угасает, а она думала только о том, как обеспечить безопасность своим подданным.

Напрашивалось одно решение, и, как бы ни было тяжело с этим смириться, им придется покинуть Египет и найти новые земли, где оставшиеся члены клана слонов смогут жить в покое и благоденствии.

Повелительница хранила свой план в тайне, она не рассказала о нем даже Газели. Но хватит ли у нее сил увести своих за пороги?

— Я могу с тобой поговорить? — обратилась к ней одна из ее двоюродных сестер, которая занималась воспитанием подросших слонят.

Слониха открыла глаза. Внутренний жар затуманил ее взгляд.

— Что произошло?

— Боюсь… боюсь, случилось несчастье!

Встревоженной пожилой повелительнице клана удалось встать. Ее сестра неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, с чего начать.

— Это касается Абу.

— Что снова натворил этот сорвиголова?

Абу был самым непослушным слоненком в клане. Самовольно отбившись от стада, он чуть было не подвергся укусу скорпиона, змеи или нападению львиц. Его строго отчитали, но это никак на него не повлияло, не уняло его страсть к опасным приключениям.

— Мы не можем его найти… Хотя обыскали уже все окрестности!

— Кто видел его последним?

— Его старшая сестра, чуть к югу от священного города Нехен. Она пыталась остановить его, но он пообещал быстро вернуться.

Сердце у Слонихи сжалось.

Она не чувствовала в себе сил вернуться назад, чтобы найти ослушника, и понимала, что посланный за ним отряд рискует попасть в западню. Сейчас, когда им предстоял трудный переход, нельзя было разделяться.

— Мы будем ждать его целый день, — решила она. — А потом попытаемся перейти через пороги.

Сестра готова была разрыдаться.

— А если Абу не вернется?

— Опасность все ближе, — сказала Слониха. — И у нас нет времени на его поиски.

* * *

Абу заблудился. Бегая по окрестностям, он потерял след своей семьи. Сам того не подозревая, он теперь приближался к священному городу Юга, охраняемому Душами с головами шакалов.

Его крики привлекли внимание стаи львиц, спешащих в лагерь своего повелителя. Они торопились, но не могли упустить такой шанс. Они убили немало неосторожных слонят, и теперь были полны решимости нанести старому клану, у которого почти не осталось воинов, новый удар.

Применив обычный свой маневр, хищницы окружили несчастного, который при виде львиц обезумел от страха. Не зная, что делать, он кружился на месте, отчаянно взывая о помощи.

Выпустив страшные когти, львицы напали одновременно.

Однако особого удовольствия хищницы не получили: Абу так перепугался, что сердце его не выдержало. Слоненок упал, не оказав охотницам сопротивления, чем страшно их разочаровал. Львицы уже приготовились его разорвать, когда звучный голос заставил их замереть на месте.

— Отойдите! — потребовали три Души Нехена.

Их длинноносые шакальи морды выражали холодный гнев.

Львины не заставили просить себя дважды: против Душ они были безоружны.

Возмущенно рыча, они ушли прочь.

Души перенесли мертвого слоненка в некрополь и похоронили его с почестями, как члена миролюбивого клана, некогда охранявшего это святое место. В могилу^[16] они положили алебастровые сосуды, браслет из слоновой кости, пластину сланца и набалдашник дубинки — напоминание о верховной власти Слонихи.

* * *

Узнав, что клан Слонихи продвигается к югу, Лев решил его уничтожить. Избавившись от этой старой поборницы мира, он вернет себе некогда принадлежавшие его клану территории и сможет подумать о новых завоеваниях.

Несмотря на свою малочисленность, слоны оставались мощным и опасным противником, особенно если речь шла о целом отряде. Нужно было застать их врасплох, рассеять и вымотать поодиночке, а потом истребить. Потери будут большими, но такой триумф сделает его армию непобедимой.

Оставалось только найти подходящий предлог. Безумие Орикса стало хорошим прикрытием для нападения на него. Слониха не совершала подобных ошибок и пользовалась всеобщим уважением.

Опоздание большой стаи львиц вывело главу клана из себя. Он уже собирался выместить на них свою ярость, но их рассказ расставил все по своим местам. Он скажет всем, что они видели, как солдаты клана слонов напали на священный город Нехен! А его армия, та самая, что раньше спасла Абидос, теперь встала на защиту другого священного города, а потом уничтожила захватчиков вместе с их повелительницей, охваченной опасным безумием — прямым следствием ее преклонного возраста и желания властвовать над всей страной.

— Выступаем! — приказал Лев.

* * *

Солнце раскалило камни первого порога, преграждавшего путь реке, которая пыталась просочиться между глыбами. Рассредоточившаяся по берегу и возвышенностям, армия Льва могла нагнать страх на любого противника. Впереди расположились нервные и голодные львицы.

Однако на всем пространстве, до самого горизонта, не видно было ни Слонихи, ни ее подданных. Они спрятались или же бежали? Лев пребывал в недоумении. Он послал разведчиков обследовать островки и соседнюю пустыню, а свои войска привел в состояние боевой готовности.

Однако поиски ничего не дали.

Вывод напрашивался сам собой: клан Слонихи навсегда покинул страну, и Лев стал повелителем Юга. Пускай пока еще не единовластным, поскольку был еще Крокодил, который сумел рассредоточить своих подданных по всей стране.

* * *

Слониха довела свой клан до первого источника пресной воды; они теперь были в сердце саванны, далеко от Египта, куда они никогда не вернутся. Совершенно изнеможенная, она прислонилась спиной к пальме и позвала свою двоюродную сестру.

— Мой путь заканчивается здесь. Ты теперь будешь предводительницей клана.

— Я не сумею, я…

— Много лет я несла эту тяжелую ношу. И я тоже не думала, что смогу справиться с тысячей повседневных трудностей. В Египте мы были счастливы, но эти времена прошли. Веди клан на запад, положись на инстинкт и думай только о том, как уберечь своих подданных. Непослушание и разобщенность могут поставить под угрозу его существование. Будь снисходительной, но не проявляй слабость, и пытайся упредить конфликт. И самое главное — сохраняй дух семьи и почитай богов.

Слониха тяжело вздохнула и, казалось, погрузилась в сон.

Для пожилой женщины наконец пришло время отдохнуть.

Сестра позвала остальных членов клана. Они окружили тело усопшей и много часов подряд читали заклинания, дабы облегчить путь ее душе. Потом они вырыли могилу в тени пальм, не сомневаясь, что к этому месту будет совершаться паломничество.

Когда погребальная церемония закончилась, новая повелительница клана с заплаканными глазами повела своих подданных на запад.

54

Генерал Густые-Брови поднял над головой отрезанную голову молодого мужчины со скошенным подбородком и маленькой бородкой.

— Ливиец! — с удивлением отметил Бык.

— На наш приграничный пост на далеком западе напали. Солдатам удалось отбросить этих дикарей и уничтожить их основные силы. Несколько трусов смогли скрыться.

— Странно… Давно ливийцы не выходили из своих берлог!

— Я удвоил число солдат на границе и предлагаю организовать карательную экспедицию!

— Я подумаю, — пообещал Бык.

Вошел офицер.

— Аистиха прибыла во главе делегации.

— Пусть войдет!

— Не позволяй обвести себя вокруг пальца! — сказал генерал главе клана. — По твоему сигналу я мигом избавлюсь от этих мятежников, которые, я уверен, только и думают, как бы тебе навредить!

* * *

Аистиха предупредила Скорпиона: если Бык сочтет, что перед ним — враг, то задушит его собственными руками. Поэтому им с Нармером предстояло снискать благосклонность повелителя клана, призвав на помощь все свои дипломатические способности. В противном случае живыми им из лагеря Быка не выйти…

Аистиха вошла первой, следом за ней — Нейт в своем длинном белом одеянии, потом Скорпион и Нармер.

Бык сидел на грубо обтесанном чурбане. Справа от него стоял генерал Густые-Брови. На гостей он смотрел с нескрываемой враждебностью.

Мускульная масса главы клана произвела на Скорпиона впечатление. Такому под силу в одиночку убить с десяток противников! Взгляд у Быка был тяжелый и угрожающий.

— Это ты — Скорпион?

— Да, я. Позволь представить тебе жрицу богини Нейт и моего брата Нармера.

Бык отдал должное красоте молодой женщины. Такую он бы удостоил своих ласк. Нармер же заинтересовал его: спокойный, но решительный… Им не так-то легко будет управлять. Скорпиону же было присуще невероятное обаяние, но и сдерживаемая жестокость. Вне всяких сомнений, такого следовало опасаться.

— Ты признаешь, что захватил мое поселение и вырезал мой гарнизон?

— Признаю.

— Оправдания?

Тон беседы стал повышаться.

Будучи уверенным в том, что их обыщут, Скорпион не взял с собой оружия. Однако его намерения оставались прежними: убить Быка. Лишенный главы, его клан будет вынужден подчиниться ему. Риск был огромным, но попытаться все равно стоило. Скорпион рассчитывал напасть на генерала, выхватить у того нож и перерезать Быку горло. Успех дела будет зависеть от его проворства.

— С военачальником не станут считаться, пока он не докажет свою силу триумфом. Сражаясь во главе моего отряда, я убедился в том, что у меня хорошие солдаты и отличное оружие. На самом деле я уже завоевал несколько деревень и постоянно набираю новых солдат.

Услышав это, глава клана вскипел. Вены на его огромной шее вздулись.

— Я должен это понимать как объявление войны, Скорпион?

— Тебе судить.

Нармер решил, что пора вмешаться.

— У нас общий враг — Крокодил. Его солдаты повсюду, они рассеиваются по всей стране, а их повелитель готовится к завоеванию и Севера, и Юга. Я, последний из клана Раковины, подозреваю, что это он истребил моих соплеменников, чтобы захватить болота и озера. Теперь у нас есть отряд, боеспособность которого нельзя недооценивать, и Повелитель кремня снабдил нас отличным оружием. Объединившись, мы заставим Крокодила забыть о своих захватнических планах и сохраним мир.

— Ты и правда полагаешь, что мне нужны помощники?

— Наша помощь тебе понадобится, — заявил Скорпион. — Твои воины тяжелы на подъем, и их легко обойти. Мои люди, наоборот, быстрые и хорошо тренированные, особенно на случай возможных ловушек.

Густые-Брови не выдержал:

— Кем ты себя мнишь, бахвал? Я — генерал армии Быка, и я меньше чем за час разнесу в клочья твою банду сопляков! На колени и моли о пощаде!

К удивлению Нармера, Скорпион опустил голову, сделал два шага по направлению к генералу и опустился на одно колено.

Густые-Брови ухмыльнулся. Он был доволен.

— Вот герой, который хотел бросить нам вызов! Обыкновенный бахвал, у которого коленки затряслись от страха…

Скорпион стремительно, как кобра, выпрямился, левой рукой схватил генерала за горло, а правой выхватил у него нож и прижал острие к шее противника.

— Ты раздражаешь меня, Густые-Брови! И я не потерплю оскорблений!

Из раны на шее потекла кровь.

— Не убивай его! — потребовал Бык. — Он, конечно, недалекий, но отличный вояка.

— Пусть извинится!

Бык кивнул в знак одобрения. Напрасно генерал пытался высвободиться. Чувствуя, что лезвие все глубже проникает в плоть, он пробормотал слова извинения. А потом крикнул:

— Он убьет тебя, Бык!

Скорпион отшвырнул нож и ударил его локтем по затылку. Густые-Брови потерял сознание, его колени подогнулись, и он упал.

Бык невозмутимо созерцал эту сцену.

— Ты заинтересовал меня, мой мальчик! Я предпочитаю действия словам, и ты только что доказал свою силу.

— Мне нечего добавить к словам Нармера. Соглашайся или отказывайся!

— В твоем возрасте я был таким же дерзким; многие годы в роли правителя научили меня осмотрительности, на которой в основном и держится мой авторитет. Вот мое решение: я нанимаю тебя и твой отряд и буду поручать вам самые опасные задания. Вы будете подчиняться мне, и при первом же неповиновении генерал Густые-Брови получит приказ вас истребить.

— Я не стану ему повиноваться.

Бык задумался.

— Хорошо. Но вы разместитесь вблизи моего лагеря, и вам будет запрещено проявлять инициативу. Я и только я буду решать, какую стратегию избрать.

— Ты позволишь нам оспаривать твои решения? — спросил Нармер.

— Почему бы и нет? Я выслушаю ваши советы, но при условии, что последнее слово останется за мной.

Жрица Нейт выступила вперед.

— Раз все собравшиеся здесь желают мира, я организую танец масок, чтобы получить благосклонность духов и прогнать силы зла. Бык, пришли ко мне шесть женщин, я обучу их ритуалу.

— С сегодняшнего вечера они будут у тебя в подчинении. Мой распорядитель покажет вам ваши хижины, и я приглашаю вас на праздничный ужин.

Аистиха наслаждалась свершившимся чудом: Скорпион избрал именно ту единственную линию поведения, которая помогла убедить Быка. Образовавшийся союз позволял надеяться на лучшее.

Гости покинули жилище главы клана.

Бык встал, потряс своего генерала и влепил ему пощечину.

— Очнись, Густые-Брови!

Вояка медленно пришел в себя.

— Сильный парень этот Скорпион!

— Он застал меня врасплох… Больше это не повторится!

— Не вздумай ему мстить, лучше присмотрись к его солдатам и оружию. Нам предстоит многому у него научиться.

— Ты… ты же не станешь с ним связываться?

— Мы уже заключили соглашение, он будет служить под моим началом. И если его солдаты так хороши, как он говорит, они избавят нас от шпионов Крокодила.

— А потом?

— А потом посмотрим. Продолжай тренировать моих солдат, Густые-Брови!

55

Праздничное пиршество было достойно главы клана, его устроившего, и отвечало его предпочтениям — мясным блюдам было несть числа. Аистиха позволила себе лишь пригубить из чаши старого вина. Бык оценил выдержку Скорпиона — единственного, кто мог составить ему конкуренцию. Перепробовав все блюда, опустошая чашу за чашей, молодой военачальник был абсолютно трезв.

— Тебе понравилась твоя хижина, Скорпион?

— Як ней привыкну. Но я ненавижу спать один.

Бык усмехнулся.

— Этой беде легко помочь. Я этим займусь.

Генерал Густые-Брови сидел далеко от Скорпиона и Нармера. Он ел и пил, пережевывая свою злобу. Но приказ есть приказ. И Бык своего решения не изменит…

— Завтра я пойду за своим отрядом, — заявил Скорпион. — И приведу его в твой лагерь.

— Мне не терпится взглянуть на твоих бойцов, — признался Бык. — А Повелитель кремня тоже придет?

— Он нам необходим. Совершенство изготовленного им оружия тебя удивит.

— Тем лучше! В ожидании таких приятных сюрпризов стоит выпить…

* * *

Переступив порог своего жилища, Скорпион увидел, что глава клана сдержал слово.

К земляной стене жалась перепуганная черноволосая молодая женщина в скромной набедренной повязке из папируса.

— Ты… ты — военачальник Скорпион?

Он улыбнулся ей.

— Да, это я.

— Мне сказали…

— Не бойся! Ты такая красивая!

Ее пугали уродливым грубияном, а вместо этого перед ней предстал самый красивый мужчина, какого ей доводилось видеть!

Поддавшись его обаянию, она разомкнула скрещенные на груди руки, а он тем временем развязал ее набедренную повязку и привлек к себе. В объятиях Скорпиона молодая женщина забыла обо всем на свете и подчинилась его желаниям.

* * *

Скорпион ушел из лагеря Быка. Нейт обучала девушек ритуальным танцам, Нармер наблюдал за тренировкой элитного отряда, которым командовал генерал Густые-Брови. Такая демонстрация силы впечатляла; эти солдаты явно прошли тщательный отбор и не испугаются никакого противника…

У центрального входа возникло оживление. Оказалось, что Газель в сопровождении своих прислужниц прибыла в лагерь, чтобы встретиться с Быком. Их с Нармером взгляды встретились, Газель чуть заметно улыбнулась ему и последовала за офицером.

Глава клана уже оправился после вчерашней попойки и встретил гостью приветливым «Добро пожаловать!».

— Ты чем-то озабочена. Газель?

— Клан Слонихи перешел через пороги и покинул Египет. Ходят слухи, что она умерла.

Известие потрясло Быка. Слониха была гарантом стабильности на Юге и поборницей мира. Само ее присутствие умеряло пыл Льва и Крокодила.

— Ее вынудили бежать, — предположил он. — Кто напал на ее клан?

— Лев распространяет слух, что он спас священный город Нехен от нападения нескольких разъяренных самцов из клана Слонихи. Боюсь, он просто придумал предлог, чтобы вынудить Слониху покинуть страну и захватить ее владения.

Лицо Быка потемнело.

— Если это окажется правдой, я не позволю поставить себя перед свершившимся фактом! Лев нарушил договоренности и тем самым вынуждает меня объявить ему войну!

— Еще не все потеряно, — сказала Газель. — Я попрошу его объясниться. Дипломатия поможет нам преодолеть и этот новый кризис.

— Сомневаюсь. Но я уверен в твоих талантах. Можешь рассказать ему о численности моей армии. И пусть знает, что на этот раз я не стану выжидать!

— Лев прислушается к голосу разума, я в этом уверена, он знает, что тебя ему не одолеть.

— Не может быть и речи, чтобы он захватил все земли Слонихи. Я требую встречи глав кланов, на которой мы разделим эту территорию.

— Я отправляюсь незамедлительно!

— Быть может, тебе нужно отдохнуть?

— Ситуация становится слишком серьезной!

* * *

Нармер подошел к Газели. Глава клана, расстроенная, проверяла, хватит ли ей и ее прислужницам на дорогу запасов продовольствия и воды.

— Я не ожидала встретить тебя здесь!

— Отряд Скорпиона вольется в армию Быка. Солдаты и оружие у него — выше всяких похвал.

— Это станет для меня еще одним аргументом… Льву придется прислушаться к моим словам!

— Он готовится к войне?

— Клан Слонихи ушел из страны, вполне вероятно, из-за Льва. Мне предстоит нелегкая миссия.

— Разве ты не привыкла к трудностям?

На красивом лице Газели вдруг отразилось разочарование.

— Сдержать насилие… Возможно ли это в сложившихся обстоятельствах? Помощь Слонихи нельзя переоценить. Ее уход лишает нас силы, с которой считались, и нарушает установившееся между кланами равновесие. Неуемные амбиции могут подтолкнуть Льва к опрометчивым поступкам.

— Разве армия у него не меньше, чем у Быка?

— Пожалуй, только это сможет остановить Льва, поскольку он предпочитает не рисковать и наносит удар лишь тогда, когда уверен в победе. Попросим богов помочь нам, Нармер!

Во взгляде Газели Нармер прочел пусть робкую, но надежду. Вскоре вместе со своими прислужницами она отправилась в путь. У Нармера сжалось сердце. Неужели мир может оказаться на грани исчезновения?

* * *

Нейт собственноручно изготовила маски, напоминающие голову коровы, — с большими ушами и рогами, увенчанными звездами. Разве своим ласковым нравом и красотой это животное не напоминает о небесной гармонии? Девушки долго отрабатывали танцевальные движения, двигаясь по спирали. Ритуал необходимо было совершить на закате, но до того момента, как барка солнца столкнется с испытанием ночи.

Когда Нармер пересказал ей свой разговор с Газелью, жрица сильно обеспокоилась.

— Почему Скорпион до сих пор не вернулся?

— Он видит во всем этом какой-то подвох и принял массу предосторожностей, чтобы не попасть в ловушку.

— Разве Бык решится нарушить слово?

— Я так не думаю, но Скорпион не доверяет ему, и у него есть на то причины: генерал Густые-Брови его ненавидит и может убедить главу клана избавиться от нас.

— Даже если Бык намеревается нас убить, я проведу ритуал во славу мира и ради умиротворения сердец!

Небо затянули густые тучи, и в слабом свете заката танцующие девушки в масках были едва видны. Они образовали круг, в центре которого Нейт семь раз обернулась вокруг своей оси, а потом, увлекая остальных танцовщиц за собой, повела танец по спирали. Танец символизировал рождение новой жизни, жизни без раздоров и непонимания.

Когда спираль стала разворачиваться, последняя в цепочке танцовщица вдруг упала, и магия ритуала разрушилась.

Нейт подбежала к несчастной.

Глаза девушки закатились, и она умерла в конвульсиях. Ее испуганные подружки сорвали маски и разбежались.

Осмотрев тело умершей, жрица нашла на правом плече царапину. Рана была крошечной, но достаточной для того, что бы яд растительного происхождения проник в кровь и медленно сделал свое черное дело.

И только один зритель радовался тому, что церемония не удалась. Теперь все поймут, что боги не желают мира, и он, генерал Густые-Брови, вскоре докажет действенность своих методов…

56

Огромное количество львиц и солдат поразило Газель. Лев собрал всех членов своего клана и явно готовился к войне.

Однако отступать было поздно. Часовые окружили Газель и ее прислужниц, и в их поведении не было и намека на дружелюбие. Хрупкая посланница мира призвала на помощь все свое мужество.

— Я желаю увидеть вашего господина, и немедленно! Я прибыла как парламентер.

По-прежнему враждебно настроенные, солдаты переглядывались. Наконец офицер сказал:

— Ты идешь со мной. Остальные остаются здесь.

Газель с сожалением рассталась со своими спутницами. Встревоженные, они сбились в кучу, как если бы этот маневр мог обеспечить им безопасность.

Лев как раз беседовал со своими командирами. Рыжеволосый, уверенный в своих силах, он не столько слушал, сколько отдавал распоряжения.

— Дорогая Газель! Каким добрым ветром тебя занесло к нам?

— Я хочу развеять слухи.

— Надеюсь, я смогу тебе в этом помочь. Могу я попросить тебя подождать? Я должен закончить с делами. Мой виночерпий принесет тебе напиться.

Лагерь Льва был похож на лагерь Быка. Здесь все было подчинено жесткой дисциплине, и каждый занимался своим делом. Никакой расслабленности, царившей в нем до недавнего времени.

Утоляя жажду, Газель пыталась не думать о том, что происходило вокруг, и убедить себя, что ее миссия еще имеет смысл. Ей удалось погасить столько конфликтов, так почему в этот раз она не сможет усмирить порывы Льва?

— Я в твоем распоряжении, дорогая Газель! Не желаешь ли прогуляться вокруг пруда? Вдали от этой суеты нам будет удобнее разговаривать.

У обрамленного ивами водоема было прохладно.

— Так что за слухи привели тебя ко мне?

— Говорят, что клан слонов покинул страну, а сама Слониха скончалась.

— Если судить по необъяснимому поведению нескольких самцов, которые угрожали священному городу Нехен, их повелительница предприняла радикальные шаги. Счастье, что мои львицы вовремя вмешались и прогнали этих безумцев. Одного они даже убили. По моему совету, дабы не стать объектом всеобщего осуждения, а может, и во избежание наказания, Слониха решила покинуть страну. Печальная участь, следует признать, но глава клана отвечает за своих подданных!

— Не довольствовавшись спасением Абидоса, ты решил защитить и Нехен.

— Я просто выполнял свой долг.

— Это вызывает удивление…

— Почему же?

— Слониха всегда ратовала за мир, а подданные чтили ее и были ей послушны. Если возникали трудности, она всегда делилась этим со мной.

— В старости люди часто теряют способность рассуждать здраво, — снисходительно заметил Лев. — Всем известно, что старуха выжила из ума.

— Ее клан ослабел, но ему принадлежали обширные земли. Бык требует встречи глав кланов, чтобы разделить их.

— В этом нет нужды. Поскольку это я спас священный город и отныне обеспечиваю его неприкосновенность, бывшие владения Слонихи переходят ко мне по праву.

— Лучше было бы обсудить этот вопрос, во избежание конфликтов. Бык нарастил мощь своей армии, и тебе известен его вспыльчивый нрав. Он настаивает на встрече, чтобы главы кланов смогли детально обсудить ситуацию.

— А что в ней неясного?

— Встреча глав кланов развеет все сомнения и укрепит мир. А я между тем встречусь с членами клана Слонихи.

— Слоны ушли далеко на юг, у тебя ничего не выйдет.

— Но может статься, клану Слонихи нужна поддержка или помощь. Во имя нашей дружбы и взаимного уважения мы…

— Слониха умерла, — заявил Лев и внезапно утратил все свое добродушие. — Ее армии больше не существует, и слоны никогда не вернутся в Египет. Довольствуйся этими объяснениями и убеди Быка в необходимости отказаться от посягательства на земли, которые теперь принадлежат мне. Хватит с него и Севера.

— Боюсь, ему не понравится такой вариант.

— Мне плевать на это, моя дорогая Газель! И я удивлен: похоже, ты ставишь под сомнение изложенные мною факты.

Тон был серьезный, даже жесткий, и все же в голосе Льва слышалась ирония.

— Ты думал, что сумеешь утаить от меня правду?

— Ты очаровательна, моя нежная Газель! Я открою тебе ее, эту правду! Я привел в исполнение давно разработанный план. Первым пунктом было истребление клана Орикса, храброго воина, но своевольного и импульсивного. Нападение на Абидос, который я не собирался защищать, стало для меня прекрасным предлогом. Орикс держался молодцом и умер достойно, а на меня благодаря тебе не пали подозрения.

Газель была ошарашена этим признанием, но все же попыталась сохранить спокойствие.

— Так значит, Слониха…

— Везение, моя дорогая, снова везение! Мне выпал шанс уничтожить ее клан, который всегдаратовал за сохранение мира. Слоненок заблудился недалеко от Нехена, и стая моих львиц его убила. Прекрасный повод выступить в роли спасителя и напасть на злодейку! И мне даже не пришлось сражаться, потому что умирающая Слониха уже была не в состоянии командовать своими солдатами, а потому вынуждена была покинуть страну. Второй пункт моего плана выполнен блестяще, и вот настал час триумфа!

— Я, в отличие от тебя, не лгу: армия Быка в десять раз больше твоей, у тебя нет ни единого шанса победить его.

— Ошибаешься, моя милая Газель! Меня нужно было остановить после убийства Орикса, когда я был не так силен. Сегодня уже слишком поздно.

Сердце Газели сжалось от предчувствия беды.

— Ты заключил соглашение?

Лев широко улыбнулся.

— Твоя догадливость меня поражает!

Из-за густых, спадающих донизу ветвей ивы, появился Крокодил.

Газель окаменела от ужаса.

— И весьма многообещающее, ты не находишь? — нехорошо улыбаясь, произнес Лев. — О, это было нелегко! Мой новый друг, которому чибисы поклялись в верности, — еще один подарок судьбы! — раздумывал долго. Он нарушил свое уединение, поскольку война казалась ему неизбежной. А если мы выступим единым фронтом, то останется сокрушить только одного врага — Быка! Избавившись от Орикса и Слонихи, я продемонстрировал ему мою решимость, и наши тайные переговоры наконец завершились успехом. Его воины, мои и тысячи чибисов… Как видишь, смехотворная дипломатка, твоя миссия провалилась, и армией Быка нас не испугаешь. Теперь у нас больше сил, чем у Быка.

Газель не стала упоминать об отряде Скорпиона — слишком слабый довод, чтобы предотвратить конфликт.

— Мы с Крокодилом захватим всю страну, — заявил Лев. — Чибисы станут нашими рабами. И тогда будет выполнен третий пункт моего великолепного плана.

По щекам молодой женщины потекли слезы.

— Ты должна радоваться, Газель! Ты оскорбила меня, и теперь я склонен согласиться с моим другом Крокодилом: от тебя одни неприятности!

Лев показал ей нож с костяной рукоятью и лезвием из кремня, украшенным изображением львиц, вонзающих когти в спины газелей.

— Ты пощадишь моих прислужниц?

— Мои хищницы проголодались. Все твои соплеменницы умрут.

— Могу я попросить тебя о милости?

— Убей ее! — потребовал Крокодил.

— Будем великодушны, — решил Лев. — Слушаю тебя, парламентер!

— Передашь ли ты мое тело Аистихе, чтобы его похоронили на кладбище моих предков?

— Прости, у меня много других дел.

Резким и точным движением Лев перерезал горло последней повелительнице клана газелей.

— Будь ты проклят! — прошептала она, прежде чем упасть. — Пусть силы загробного мира покарают тебя за твою жестокость!

Оба, и Лев, и Крокодил, подняли головы, услышав шорох крыльев, — над ними пролетел аист.

— Бык обо всем узнает, — с сожалением сказал Крокодил.

— Это не важно, — отозвался его союзник. — Реакцию этого самодура легко предугадать. Он двинет свою армию на Юг и угодит в ловушки, которые мы ему уготовим.

Газель была бездыханна.

Лев приказал отнести ее тело к телам ее служанок. У подданных его и Крокодила на обед будет свежее мясо…

* * *

Шакалу никак не удавалось уснуть. Всю ночь его осаждали тревожные видения. Из земли выходили призраки, пустыня пылала огнем, река высыхала, огромные птицы пожирали коров… Когда рассвет разогнал сумерки, глава клана обошел вокруг святилища в Абидосе, опасаясь, что ночью на город напал враг.

Однако часовые были на месте. И все же шакал никак не мог успокоиться, и это смятение доказывало, что случилось что-то страшное.

Ритмично взмахивая крыльями, с неба спустился аист и сел у ног главы клана.

В глазах его Шакал прочел отчаяние. Он увидел убийство Газели и услышал ее жалобу на Льва, обращенную к богам.

— Я передам ее, как предписывает обычай, — заверил он птицу. — Лети и расскажи обо всем Аистихе.

Посланник направился на Север.

57

— Не нравится мне все это! — сказал Охотник Скорпиону. — Нам наверняка устроили ловушку, и мне не по душе чувствовать себя добычей!

Отряд продвигался к укрепленному лагерю Быка с множеством предосторожностей: несколько десятков разведчиков, защита с флангов и с тыла, небольшие группы солдат, проверяющие места вероятной засады. Лучники и солдаты с пращами все время были наготове.

Скорпион не рассчитывал, что этот поход пройдет спокойно. Тираны, подобные Быку, не уступают так легко, и за его неожиданной сговорчивостью, несомненно, крылся подвох. Зачем обременять себя несговорчивым союзником, когда можно попросту уничтожить его и завладеть его оружием?

Охотник указал на заросли тамариска.

— Лучшая дорога проходит под теми деревьями. Там они и нападут.

— Возьми половину людей и окружи это место. А я пойду вперед.

— Это большой риск, Скорпион.

— Не беспокойся.

Когда воины Скорпиона приблизились к роще, ветки зашевелились, хотя ветра не было: люди Быка изнывали от бездействия.

Скорпион развязал шнурок на своем кожаном мешочке и выпустил самку скорпиона с потомством — уже заметно подросшими самцами. Жестом он приказал лучникам занять позиции.

Когда раздался крик первого солдата, укушенного скорпионом, в заросли тамариска полетели стрелы. Многие упали замертво, остальные воины Быка вышли из рощи с намерением сразиться с противником. Заостренные куски кремня, выпущенные из пращ, многим пробили лоб.

— Хватит! — взмолился офицер. — Мы сдаемся!

Скорпион великодушно оставил в живых слабаков, которым было поручено уничтожить его отряд.

— Свяжите им руки за спиной, и пускай идут впереди, так, чтобы их было хорошо видно! — приказал он.

— Вернемся в свой лагерь? — с надеждой спросил Охотник.

— Разумеется нет.

— Но ты… ты же не собираешься идти к Быку? Разве теперь не понятно, какие у него намерения?

— Нармера я не брошу.

— Его наверняка уже убили, и нас тоже перебьют!

— Не будем пессимистами, Охотник!

* * *

При виде высокой ограды укрепленного лагеря у Охотника и многих солдат Скорпиона задрожали колени. Огромные ворота распахнулись, и навстречу им выбежало несколько десятков огромных страшных быков.

Перед этими чудовищами им не устоять…

Скорпион натянул веревку, которой были связаны пленники, и спокойным шагом двинулся вперед.

— Бык, я привел тебе остатки твоего батальона! — крикнул он. — Отправь их обратно на поля — на войне от них мало проку!

Ответом был раскат громового хохота, и Бык появился в проеме ворот.

— Великолепно, Скорпион, просто великолепно! Но меньшего я от тебя и не ожидал. Я должен был испытать тебя. И ты это знал. Разве можно брать в союзники доверчивого воина, которого легко заманить в ловушку? Теперь я не сомневаюсь, что принял правильное решение, и очень этому рад. После такой прогулки тебе наверняка хочется выпить. Идем пропустим по чаше!

Солдаты Скорпиона, с беспокойством поглядывая на главу клана, входили на территорию лагеря. Бык же придирчиво осматривал свое пополнение.

— Никогда не видел луков такого размера… И такие длинные стрелы! Просто диво! Дай мне свою пращу, Скорпион, хочу ее опробовать!

Заточенный кусок кремня произвел на Быка впечатление, а еще большее — невероятное расстояние, на которое его удалось метнуть. Когда же он взвесил в руке ножи и пики, то не стал скрывать восхищения.

— Твое оружие выше всяких похвал! Повелитель кремня прекрасно потрудился. Познакомь меня с ним. Я думаю, он заслужил хорошего вина!

Польщенный мастер не стал отказываться от угощения. Бык засыпал его вопросами и отдал под его начало огромную мастерскую.

На этот раз Скорпион почувствовал, что глава клана доверяет ему по-настоящему, и решил, что новой ловушки можно не опасаться. Нармер, с которым Скорпион поделился своими соображениями, был того же мнения. Да и спокойствие Северного Ветра, поедающего с отменным аппетитом свой овес, не служило ли лучшим доказательством справедливости их суждений?

— Как зовут красотку, которая глаз с тебя не спускает? — спросил Бык у Скорпиона, собственноручно наполняя его чашу белым вином с легким фруктовым ароматом.

— Ирис, моя любовница и сожительница. Убийственно ревнивая!

— Вот как… Значит, мне придется забрать назад мой маленький подарок, который я собирался подарить тебе сегодня ночью! Я хотел послать к тебе очень способную подружку, чтобы ты забыл о тяготах перехода!

— От такого подарка не отказываются!

— А как же Ирис?

— Мы порезвимся втроем!

Своей огромной рукой Бык хлопнул Скорпиона по плечу.

— Ты напоминаешь мне меня в молодости! Я был неистощим, и дюжина девчонок меня не пугала! Но теперь мне хватает нескольких.

Глава клана снова стал серьезным.

— Ты сформировал отличный отряд, Скорпион. Твои солдаты лучше моих, если не считать моих боевых быков. И поразительно, что все это ты сделал на моей земле и я не знал ни о чем, хотя патрули генерала Густые-Брови прочесывают всю территорию. Твой Повелитель кремня улучшил существующие виды оружия и придумал новые. Твой брат, Нармер, наблюдательный и старательный и наделен силой, происхождение которой мне неясно. Ты — воин до мозга кости, Скорпион, и умеешь окружить себя верными людьми. И все же не забывай, что я — глава клана, которому ты поклялся в верности, и здесь я приказываю!

Скорпион медленно осушил свою чашу.

— Я постараюсь помнить об этом, — пообещал он, — особенно если ты станешь спрашивать моего совета перед тем, как начать масштабные действия.

Он понял, что этими словами рассердил Быка. У того раздулись ноздри и сжались кулаки.

— Завтра — упражнения врукопашную. Несмотря на хорошую выучку, твоим людям еще много чему нужно научиться.

* * *

Настало туманное утро.

Нармер погладил Нейт по волосам и вышел из хижины, в которой они провели ночь любви.

Юноша залюбовался капельками росы в только что раскрывшихся венчиках ипомеи, приветствующих новое рождение солнца. Или, быть может, они приветствовали казавшийся невозможным союз воды и огня? А вот мир и война были и оставались несовместимыми. Союз Скорпиона и Быка произведет ли впечатление на решительно настроенного врага?

Руки Нейт обвили его. Снова и снова наслаждаясь нежностью ее кожи, он поцеловал возлюбленную.

— Какая забота тебя гнетет? — спросила она.

— Мы добились большего, чем рассчитывали, но этот успех может оказаться иллюзорным.

Она не смогла скрыть от него правду.

— Перекрещенные стрелы богини Нейт запылали в сумраке ночи, — призналась она. — И я услышала призыв своей повелительницы. Мне нужно вернуться в святилище.

— Мы пойдем вместе.

— Нет, Нармер! Твое место здесь. Согласие между Быком и Скорпионом хрупко, и только ты сумеешь его укрепить.

Что мог он на это возразить? Продиктованные здравым смыслом слова жрицы определяли их будущие поступки.

— С тобой пойдет отряд солдат, — решил Нармер. — И пообещай мне, что вернешься очень скоро!

И они порывисто обнялись.

* * *

Скорпион потянулся.

Ирис согласилась разделить ложе с ним и с последним приобретением гарема Быка при условии, что ее возлюбленный больше никогда не будет видеться с этой женщиной. Поэтому ночь показалась Скорпиону короткой: соревнуясь в искусстве соблазнения, женщины наперебой предлагали ему себя.

Солнце стояло высоко в небе.

Посмотрев вверх, Скорпион увидел тяжело летящую большую птицу, которая направлялась к укрепленному лагерю.

Аист!

Изможденный, с трудом взмахивая крыльями, он опустился у ног повелительницы своего клана.

Аистиха окружила своего посланника заботой. У птицы была ранена нога, она проголодалась и хотела пить и все же была горда тем, что выполнила ответственное поручение.

Выслушав донесение, Аистиха побледнела.

Тяжелым шагом она направилась к огороженной площадке, на которой Бык наблюдал за схваткой врукопашную между своими солдатами и Скорпиона, недоумевая, почему последний до сих пор не пришел.

— Это ты, Аистиха? Что ты здесь делаешь? Такое зрелище не придется тебе по вкусу!

— Мой посланец только что вернулся с Юга. Лев и Крокодил, которому присягнули чибисы, объединились. И эти двое убили Газель.

58

В сопровождающие Нейт дали отряд самых лучших солдат. Напрасно Нармер пытался сдержать волнение, но молодой женщине это удавалось не лучше. Расставание разрывало им сердце, и ужасные новости, принесенные посланцем Аистихи, не оставляли сомнений в том, что на этот раз войны не избежать.

И Нармер окажется в первых рядах сражающихся.

— Богиня защитит тебя, — пообещала Нейт. — Она призывает меня, чтобы наделить магической силой нашу армию. Воздав ей почести, я обрушу ее гнев на наших врагов, и стрелы ее пронзят изменников, предателей и трусов.

— Хорошо, что сама ты будешь в безопасности!

— Как только смогу, я вернусь к тебе, Нармер!

Все было готово, и пришло время расставания. Нейт погладила Северного Ветра, который смотрел на нее большими грустными глазами.

— Мы еще увидимся! — прошептала она.

Глядя, как она уходит, Нармер подумал: не заканчивается ли путь скарабея на этом самом месте? Без Нейт хватит ли у него смелости и желания идти дорогой испытаний?

* * *

«Какой странный у меня военный совет», — подумал Бык, окидывая взглядом обычно такую добрую и спокойную Аистиху, которая теперь горела желанием отомстить за Газель, внушающего трепет Скорпиона и молчаливого Нармера, о существовании которых он до недавнего времени даже не подозревал. Что до генерала Густые-Брови, то он, узнав, что война неотвратима, не мог усидеть на месте от возбуждения.

— Мой план битвы готов! — радостно заявил он. — Чибисы? Банда трусов, которые побегут, как только завидят наши войска! Клан Крокодила? Мародеры, не способные биться на открытом пространстве! А Лев — бахвал, опьяненный собственным тщеславием! Я выступаю за массированную атаку по широкому фронту. Мы за несколько дней раздавим этих жалких заговорщиков!

— Именно этого враг от нас и ждет, — заметил Скорпион. — Применим эту тупую стратегию, и поражения не миновать!

Генерал нервно захохотал, так что все его коренастое тело затряслось.

— Ты, новичок, у которого нет никакого боевого опыта, осмеливаешься меня критиковать!

— В такой ситуации ты тоже раньше не оказывался, поэтому кичиться своим генеральским прошлым ни к чему. И потом, недооценивать противника — непростительная ошибка.

Густые-Брови повернулся к Быку.

— Прими мой план, и наш триумф не заставит себя долго ждать!

— Что ты предлагаешь? — спросил глава клана у Скорпиона.

— Чибисы — не солдаты, но в массе своей представляют угрозу. Лев с Крокодилом пошлют их на бойню, и мы тоже понесем потери, и наше продвижение замедлится. Мы одержим иллюзорную победу, а потом солдаты двух кланов нападут на нас исподтишка. Крокодил — мастер на хитрости, Лев — умелый манипулятор. Став союзниками, они представляют серьезную опасность!

Аистиха кивнула в знак согласия, Густые-Брови пожал плечами.

— Сердце Юга — священный город Нехен, — сказал Скорпион. — Им и нужно завладеть.

Бык выругался.

— Это невозможно! Его охраняют Души!

— Поэтому никто не осмеливался на него напасть. Но времена изменились, и мы должны перехватить инициативу, вместо того чтобы применять тактику, удобную противнику. Захватив Нехен, мы будем диктовать условия.

— Чистой воды безумие! — высказал свое мнение генерал.

— Ты что думаешь, Нармер? — спросил Бык.

— Я разделяю мнение Скорпиона. Лев и Крокодил только что доказали, что в своем стремлении к цели не гнушаются ничем. Послав в бой чибисов, большая часть которых попросту обречена на смерть, они сохранят собственные армии, и на землях, которые мы не знаем, легко завлекут нас в смертельные ловушки, Молниеносная война, цель которой — захват Нехена, мне представляется единственным решением. Ни Крокодил, ни Лев не ожидают такого хода. А поскольку наше дело — правое, нам нечего бояться Душ.

— Шакал заступится за нас, — сказала Аистиха. — Он поддерживает тесную связь с Душами Нехена и не одобряет устремлений Льва и Крокодила.

— Остается решить один вопрос, — добавил Нармер. — Это способ передвижения. Но мы можем разрешить эту задачу за короткое время, если засадим за работу всех наших солдат.

— О чем именно ты говоришь? — спросил явно обеспокоенный Бык.

— Идти по земле долго и чревато многими неожиданностями. Значит, мы поплывем по большой реке.

— Ты хочешь сказать… по воде? — Глава клана, настоящий гигант, терпеть не мог воду и теперь не верил своим ушам.

— Мы сделаем лодки, чтобы перевезти на них всю нашу армию, и достигнем Нехена, не потеряв ни души. А уже оттуда начнем сражаться.

— Но наши солдаты не привыкли плавать в лодках! — возразил Густые-Брови.

— Я обучу столько рулевых, сколько понадобится, — пообещал Нармер. — А наши пехотинцы станут прекрасными гребцами.

— Я против этого сумасбродного плана! — заявил генерал. — И настаиваю на применении моей стратегии.

Бык встал. Он разволновался, вспомнив, какое разочарование испытал под Буто, чьи Души с головами соколов ему не покорились; перспектива же плыть по воде внушала ему ужас. Да и разве боевые быки перенесут долгое путешествие? С другой стороны, план Скорпиона и Нармера был таким неожиданным, что благодаря ему его армия могла получить решающее преимущество.

— Мне нужно подумать. Вечером вы узнаете мое решение.

* * *

Солнце клонилось к западу.

Увидев, что Нармер грустит, Скорпион принес ему пива. Сидя бок о бок, братья любовались нежными цветами закатного неба. Перед тем как исчезнуть и столкнуться с демонами тьмы, звезда жизни наполняла красотой созданный ею же мир.

— Ты думаешь о жрице, верно?

— Разлука с ней невыносима, — признался Нармер.

— Зная тебя, понимаю, что бесполезно напоминать о множестве соблазнительных женщин, окружающих нас.

— Ты прав, бесполезно.

— Не беспокойся о ней, Нармер. Нейт в безопасности, а магия богини прибавит силы нашему оружию.

— Наши шансы на успех невелики, и ты это знаешь, Скорпион. В Буто Души запретили мне переступать порог священного города. Ожидает ли нас в Нехене другой прием?

— Нармер, вот-вот начнется война! Поправ все договоренности, убив Газель и прогнав из страны Слониху, Лев и Крокодил окончательно нарушили равновесие, одобренное Душами. Если мы не доберемся до Нехена первыми, эти двое хищников его разорят. На самом деле у нас нет выбора.

— Бык, похоже, не склонен разделить наше мнение. Думаю, он прислушается к советам своего генерала.

— В таком случае я докажу ему, что он ошибается!

— Бык упрям… Не так давно ты намеревался убить его.

— Я не забыл об этом, — кивнул Скорпион. — И я заставлю Быка заплатить за его преступления. Но пока поиграем в союз, чтобы не допустить еще большего хаоса. А потом посмотрим, кто станет настоящим господином!

Холодная ярость этих слов впечатлила Нармера. Скорпион смотрел в будущее, куда дальше этого первого значительного конфликта, и не собирался отказываться от идеи о мести.

У жилища Быка засуетились слуги. Глава клана вышел, чтобы огласить свое решение.

Нармер и Скорпион подошли поближе. Слева от осанистого Быка стоял, насмешливо улыбаясь, генерал Густые-Брови. Его продолжительная беседа с Быком обещала принести плоды.

— Я постарался учесть все доводы. И поскольку единственная наша цель — это победа, постановляю: мы по реке направляемся на Юг, чтобы завоевать священный город Нехен.

59

Закончив ритуал, сопровождающий рассвет, Шакал разбудил божественную силу в сердце святилища в Абидосе, вдали от поля брани. Он стер свои следы, закрыл двери храма и направился к некрополю, где покоились члены его клана.

Шакал вспомнил о несчастной Газели, которой отказали даже в погребении эти монстры, Лев и Крокодил, забывшие закон гармонии и заботящиеся только об удовлетворении собственных амбиций. В течение многих лет эта хрупкая женщина спасала мир ценой бесконечных усилий и заплатила жизнью за это безнадежное предприятие.

Неужели мир, которым правят кланы, обречен на исчезновение? Этого не произойдет, если Быку удастся сломать хребет своим противникам. Мудрая Аистиха сумеет заглянуть в будущее, а он, Шакал, будет умолять богов прийти им на помощь. И, вне всякого сомнения, придется назначить новых глав кланов, которые станут ответственно относиться к своим обязанностям…

Тишина некрополя не успокоила Шакала. Но стоило ему увидеть, что таинственный ларец излучает красное сияние, и он понял: нужно как можно скорее покинуть Абидос, унося с собой эту бесценную реликвию.

Он поспешил собрать своих подданных.

И в тот же вечер стаи львиц и отряды чибисов захватили Абидос.

* * *

Укрепленный лагерь Быка больше напоминал пчелиный улей, жизнедеятельностью которого управлял Нармер, отдавая сотни точных указаний. Его умение организовывать людей творило чудеса, и Быку оставалось только пристально наблюдать за происходящим, с беспокойством ожидая долгого путешествия в лодке.

Получив в помощники несколько умелых оружейников, Повелитель кремня работал день и ночь, чтобы изготовить побольше оружия — заостренных камней для пращ, идеально уравновешенных наконечников для стрел, луков разных размеров, дротиков, дубинок… Тут же мастера трудились над щитами и метательными палками из древесины тамариска.

В другой мастерской изготавливались легкие и удобные весла. Скорпион обучал гребцов и формировал команды лодочников, разумеется, с согласия генерала Густые-Брови, который ничего не смыслил в происходящем. Требовательный к своим офицерам, Скорпион щадил офицеров Быка, которые, впрочем, охотно ему подчинялись, ценя его качества командира. Отличного вооружения было недостаточно для победы в молниеносной войне. Предстояло позаботиться о запасах продовольствия и об обмундировании. С помощью костяных иголок, прямых и изогнутых, мастера сшивали куски кожи, из пальмовых волокон плели веревки, а из них изготавливали сандалии. Повара сушили мясо, запасали впрок лук, масло и пиво. По пути они намеревались кормить солдат пойманной в реке свежей рыбой.

Хорошо накормленные и одетые, спящие на удобных циновках и имеющие в своем распоряжении отличное оружие, превосходящее оружие противника, солдаты будут самоотверженно сражаться.

Нармер отдал приказ собрать как можно больше коз. Этим животным требовалось совсем немного пиши и воды, они без труда передвигались по пересеченной местности. Именно их было решено использовать для переноски небольших грузов. В пути пригодится и их молоко, из которого можно приготовить питательный сыр, а шкуры погибших животных пойдут на бурдюки для воды. К сожалению, ослик в лагере был один — Северный Ветер. Возможно, возле Нехена Нармеру удастся найти и других. По его мнению, именно ослы были идеальными существами для наземных путешествий; однако приручать их было делом нелегким.

Ко всеобщему удивлению, к Аистихе словно бы вернулась молодость. Умело подкрашенная, в короткой тунике, которая была ей очень к лицу, пожилая повелительница клана энергичными действиями подавала пример своим подданным, настроенным сыграть в этой войне решающую роль. Облетая все территории Севера и Юга, аисты будут передавать Быку ценные сведения, которые помогут его армии избежать ловушек. Аистихе предстояло руководить своими посланцами и извлекать пользу из полученных сведений.

Приближалось долгожданное событие — спуск на воду первой большой папирусной лодки, укрепленной, насколько это было возможно. Ее форштевень был сделан из ствола пальмы. Нармеру пригодились навыки, приобретенные им, когда он жил в клане Раковины.

Бык, Скорпион, генерал Густые-Брови и Аистиха наблюдали за приготовлениями к спуску первой лодки.

Восемь крепышей вошли в воду, забрались в лодку и стали грести в такт.

— Великолепно! — воскликнул Скорпион. — Наши пехотинцы стали настоящими гребцами!

— Это твоя лучшая лодка? — спросил Бык.

Нармер ожидал этого вопроса. Он что-то крикнул своим помощникам, и те столкнули в воду плоскодонное судно впечатляющих размеров.

— Она выдержит боевого быка, — сказал Нармер.

Скептически настроенный глава клана подозвал одного из своих грозных четвероногих воинов, которыми только он один мог управлять. Бык нервно рыл землю копытом, но в конце концов согласился перейти с берега в эту неустойчивую посудину.

Ужасный треск заставил зрителей напрячься.

Однако лодка выдержала, бык прилег и расслабился.

В это мгновение Нармера посетило видение: высоко подняв голову, гордо встречающая смерть Газель смотрела, как нож Льва приближается к ее горлу. И ему, последнему из клана Раковины, она адресовала свои последние мысли.

— Ее дух поглотил свет, — прошептала Аистиха. — Теперь ты — обладатель ее магии и ее талантов.

Как и Газель, отныне Нармер будет умело вести диалог, убеждать, быстро передвигаться и находить хорошие камни, из которых когда-нибудь он возведет величественные строения. Жертва, принесенная настойчивой Газелью, не будет напрасной, раз ее дух отныне вселился в сердце духовного наследника кланов Раковины, Орикса и Аистихи.

Очередной этап пути скарабея был преодолен.

Приободрившийся Бык пригласил своих соратников на обильную трапезу.

* * *

Нармер одну за другой проверил все лодки, дабы убедиться в их прочности. Еще несколько дней работы — и флотилия будет готова перевезти всю армию и снаряжение. Мастера проделали огромную работу, совершенствуя свои навыки.

Посланец-аист принес радостное известие: Нейт благополучно добралась до святилища и служит богине, умоляя ее о помощи. Ее личная охрана в лице двух крокодилов не дремлет, а потому она в полной безопасности.

Превозмогая усталость, Нармер перемещался между мастерскими и подбадривал мастеров. Они добились впечатляющих результатов, поэтому испытывали небывалый подъем: в обычных обстоятельствах на них никто не обращал внимания, а теперь они ощутили, что причастны к важному делу и собственноручно творят свое будущее.

— Мы готовы, — сказал Нармер Скорпиону.

— Не совсем.

— Чего же недостает?

Скорпион показал брату клык гиппопотама, на котором он вырезал изображение разъяренных быков, затаптывающих своих врагов.

— Он обеспечит безопасность нашей экспедиции. Брось этот клык в воду, чтобы ее успокоить, и мы отправимся завоевывать Юг.

60

Входя в лодку, Бык пытался сохранить бравый вид. Судно выдержало его вес, и гребцы замерли в ожидании приказа отправляться. Справа покачивалась лодка Нармера, слева — Скорпиона.

Главу клана снова охватили сомнения. Если подумать, эта авантюра не имела шансов закончиться успешно. Что, если, прислушавшись к советам Скорпиона, он ведет своих людей на неминуемую смерть? Может, было бы лучше остаться на своих позициях и ожидать атаки противника, которую они смогли бы отразить? Взвесив все «за» и «против» еще раз, он уже готов был положить конец этому безумию.

Явившись из солнечного диска, три сокола спикировали к лодкам и расположились по одному на носу лодок Быка, Скорпиона и Нармера.

Глаза птиц полыхали. Впервые в жизни Нармер увидел на расстоянии меньше шага глаза сокола. В это мгновение, пусть и не обладая знаниями, которые позволили бы ему понять послание, он осознал, что птицей движет истинная сила, мощь творения.

В едином порыве соколы взлетели и направились на Юг.

Пораженный Бык вскинул руку, и гребцы мерно заработали веслами.

* * *

— Теперь Абидос наш, — провозгласил Лев, гордый этим новым успехом.

— Сражение было тяжелым? — спросил Крокодил.

— Как я и предполагал, Шакал убежал! Мои львицы и преданные чибисы заняли город.

— Следы Шакала нашли?

— Зачем? Наверное, он ушел из страны, и мы больше о нем не услышим.

— Таинственный ларец — где он?

— Пропал.

— Шакал забрал его с собой, — с сожалением отметил Крокодил. — Жаль. Эта реликвия освятила бы захват власти.

— Забудем о ней! — предложил Лев. — Я рассчитываю стереть Абидос с лица земли и обосноваться в Нехене.

— Ты забыл про Души?

— Им придется смириться с нашим триумфом, как и Душам Буто, когда мы завоюем Север!

Крокодил не разделял энтузиазма своего союзника и, в отличие от него, пребывал в дурном расположении духа.

— Сперва нужно расправиться с Быком и его армией.

— Этот верзила допустил фатальную ошибку: он потерял время. Теперь все дороги наши, мы сможем устроить ему отличные западни. Местность он не знает, поэтому мы будем наносить ему удар за ударом. Измотанный, ослабевший, он будет вынужден сдаться. И мне кажется, что ты не захочешь его помиловать.

Крокодил мечтал увидеть эту тушу лежащей на боку, неспособной оказать сопротивление.

* * *

Слабак спал, Горлан попивал пиво, а Прожора насиловал девушку, вынужденную подчиниться под угрозой быть задушенной. Три вождя племени чибисов командовали отрядами резерва, стоявшими лагерем на расстоянии дневного перехода от священного города Нехен, к северу от него.

Радуясь своей удаче, они брали от жизни все мыслимые удовольствия, до этих пор им недоступные, и единственной их заботой было послать своих людей в бой, когда Лев и Крокодил отдадут такой приказ. Будучи теперь командирами, эти трое мерзавцев ничем не рисковали. Девушка продолжала сопротивляться, и Прожора решил ее образумить. Отхлестав ее по щекам, он потащил несчастную к реке по узкому проходу, протоптанному среди густых зарослей папируса. Прежде чем окунуть ее с головой в воду, Прожора взглянул в сторону, и ему показалось, что он спит наяву.

Лодки… Десятки лодок с солдатами!

Оставив женщину, он бегом помчал к лагерю.

* * *

Несмотря на жгучее желание снова стать на твердую землю, Быку пришлось признать, что путешествие, которого он так боялся, получилось довольно приятным. Он уже не обращал внимания на покачивание лодки и с удовольствием созерцал дикую красоту берегов, густо поросших папирусом. Свежий северный ветер облегчал труд гребцов, и лодки продвигались на удивление быстро.

Благодаря разведчикам Аистихи они знали, что войска Льва и Крокодила рассредоточены вдоль дорог. Ну что ж, они напрасно ожидали противника. Разве могли они представить, что Бык, о чьем неприятии воды ходили легенды, мог прибыть в эти края во главе целой флотилии?

Скорпион и Повелитель кремня плыли в одной лодке. Мастер, похоже, погрузился в воспоминания.

— Вспоминаешь свою жизнь среди чибисов? — спросил у него Скорпион.

— Я о ней не жалею.

— Ты в этом уверен?

Бородач удивленно посмотрел на военачальника и спросил обиженно:

— Как понимать этот вопрос?

— Ты вышел из народа, который стал нашим врагом. Может возникнуть ситуация, когда тебе трудно будет решить, на чьей стороне сражаться.

Лицо мастера внезапно утратило привычное добродушное выражение.

— Пригнись, Скорпион! — крикнул он и стал размахивать пращей.

Заточенный кусок кремня пронзил воздух и впился в лоб солдату, прятавшемуся на островке среди травы и как раз целившемуся дротиком Скорпиону в спину.

— А вот и первый убитый чибис! — воскликнул Повелитель кремня. — Остальные не замедлят появиться из зарослей папируса. И нам придется дать бой.

Скорпион объявил боевую тревогу, и лучники стали готовить свое оружие.

— Так ты до сих пор во мне сомневаешься? — спросил все еще возмущенный мастер.

— Ты спас мне жизнь, я этого не забуду.

Избежав смерти, Скорпион явно ощутил прилив энергии. Схватив весло, он стал грести к берегу, и остальные лодки последовали за ним.

Большинство чибисов не успели метнуть дротики: обученные Охотником лучники этого не допустили. Осознав, что поражение неизбежно, Прожора разбудил Слабака и вывел Горлана из состояния ступора. Пока враги уничтожают остатки их отрядов, они успеют предупредить Льва и Крокодила…

* * *

— Флотилия лодок с солдатами? — пробормотал Лев. Он был ошарашен. — Это… это невозможно!

— Господин, я видел их собственными глазами! — воскликнул Слабак.

— Пращами и стрелами они перебили сотни чибисов, — добавил Прожора. — Мы храбро сражались, но у нас не было оружия, чтобы дать им отпор.

— Кто командовал солдатами Быка? — предвидя ответ, спросил Лев.

— Какой-то разъяренный командир, высокий и видный. Он бушевал как демон, и со стороны казалось, что его ничто не берет!

— Не приметил ли ты командира с толстой шеей, огромной головой и мускулами, как у Быка?

— Да, видел! Он затаптывал раненых и разметал камыши, где спрятались трусы! Когда он приблизился, те, кто еще сражался, опускали оружие. Настоящий ураган, мой господин! Никто не смог бы перед ним устоять!

— Бык приплыл по Нилу… Безумство, он же ненавидит воду!

— И он не один, — отметил помрачневший Крокодил. — Значит, этот разъяренный командир убедил его выбрать этот путь, чтобы обойти наши западни.

— И какова же их цель?

— Единственно возможная цель — это Нехен.

Лев вдруг разволновался, утратив все свое величие.

— Души их отвергнут!

— Что, если у них достаточно силы, чтобы убедить Души открыть им ворота города? Мы недооценили врага, — сказал Крокодил. — А Бык, похоже, нашел себе новых союзников.

— Не будем терять время и отправимся со всеми своими войсками к Нехену!

— Торопиться не стоит. Не на это ли рассчитывает Бык? Что, если он, застав наших солдат врасплох, теперь увлекает нас в западню?

— Ты позволишь им завладеть священным городом?

— Если они рассчитывают в нем запереться, почему бы и нет? Вместо того чтобы сразиться с ними, мы возьмем их в осаду. Когда у них истощатся запасы пищи и воды, инициатива снова перейдет к нам.

61

Ярость Скорпиона передалась его людям, и очень скоро остатки отрядов чибисов обратились в бегство. Бой завершился полной победой. Несколько солдат Быка получили легкие ранения, и вокруг них уже хлопотали Аистиха и ее помощницы.

И вот перед победоносной армией выросли стены священного города Нехен и его монументальные ворота, накрепко запертые.

К Скорпиону вернулась его обычная уравновешенность, однако Нармер до сих пор не мог прийти в себя от удивления — настолько жестокость его брата в бою превосходила все мыслимые для человека пределы. Бык радовался победе и тому, что наконец ступает по твердой земле.

Войска, возглавляемые им, подошли к укрепленному городу.

— Я — глава клана быков, и я пришел с миром. Лев и Крокодил нарушили договоренности, и я вынужден бросить им вызов и освободить Юг от их гнета. Души Нехена, явитесь ко мне!

Стояла полнейшая тишина. В небе — ни птицы, ветер утих, сердца солдат сжались от страха. Даже Скорпион, казалось, был взволнован.

Медленно большие ворота открылись.

И появились три гиганта с шакальими головами.

Не будь Бык главой клана, он с радостью умчался бы прочь. Эти Души внушали не меньший ужас, чем Души Буто.

— Ты осмелишься осквернить наше святилище? — спросила одна из Душ голосом, от которого у всех тряслись поджилки.

— Ни в коем случае!

— Если так, уходи!

— Мне нужна ваша помощь, — настаивал Бык. — За стенами этого города моя армия окажется в безопасности, и мы вместе решим, что делать дальше.

— Мы — не из этого мира, — прозвучал тот же голос. — И мы не участвуем в войне кланов.

Скорпион вышел вперед.

— Но вы присутствуете в этом мире, Души Нехена, так почему же вы намерены остаться в стороне от этих событий? Если вы оттолкнете нас, Крокодил и Лев разрушат ваш город.

Взгляды трех шакалов устремились на дерзновенного. Когда их злые глаза полыхнули огнем, солдаты рухнули на колени и закрыли лица руками.

— Разве я совершил что-то плохое, сказав правду? — спросил Скорпион, гордо вскинув голову.

— Вам определять судьбу этой страны, — вступил в разговор Нармер, становясь рядом с братом. — Или поддержите нас в этой борьбе, или поразите нас!

Бык подумал, что ситуация становится критической. Разве позволено людям разговаривать с Душами в таком тоне?

Рядом с Нармером и Скорпионом задрожала земля. Вокруг святотатцев образовался разлом, и из земных недр повалил дым. Души Нехена решили напустить на них огонь, обитающий в стране мрака.

Затерявшись среди воинов арьергарда, генерал Густые-Брови наслаждался этим зрелищем. Избавившись от этих двух выскочек, он снова станет правой рукой главы клана. А если вместе с ними погибнет и Бык, клан достанется ему!

— Прислушайтесь ко мне! — вскричал Шакал, который, явившись с Севера в сопровождении своих подданных, встал между Душами Нехена и армией Быка. — Лев с чибисами захватили Абидос. Газель, которую Лев зарезал с согласия Крокодила, просила передать ее жалобу судьям потустороннего мира. И теперь обязанность тех, кто отстаивает справедливость на этой земле, уничтожить их.

— Подойди, Шакал! — приказала одна из Душ.

Пока они разговаривали, края разлома сомкнулись, дым рассеялся. К удивлению солдат, Скорпион с Нармером не стали покидать опасное место, тем самым снова бросая гигантам вызов.

Переговоры были долгими, и Бык опасался, что Шакалу, принесшему неутешительные новости, не удастся договориться с Душами.

Когда гиганты вернулись в Нехен и большие ворота закрылись, Шакал сообщил своим союзникам решение Душ:

— Вам позволено разбить лагерь у стен города.

— Но в город нас не пускают! — отметил Скорпион.

— Души раздумывают. И ваши, и мои доводы услышаны, но им нужно время на принятие решения такой важности.

— Если они намерены размышлять долго, наши войска окажутся беззащитны перед армией Льва и Крокодила!

— Так давайте организуем защиту! — предложил Нармер.

— Есть более срочное дело, — сказал Шакал. — Нужно освободить Абидос. Без силы, которая проистекает из этого места, мы не победим.

— Разделить армию было бы роковой ошибкой! — возразил Бык. — Я и без того опасаюсь, что враг превосходит нас числом, и мне нужны все мои люди, чтобы отразить нападение.

— Я заберу у вас только одного — Нармера.

Черные глаза Быка округлились от изумления.

— Ты хочешь сказать, что вы пойдете освобождать Абидос вдвоем?

Шакал кивнул.

— Но это же самоубийство!

— Я хочу, чтобы Нармер доверился мне.

В сознании юноши возникли мысли глав исчезнувших кланов, и все усопшие твердили одно и то же.

— Договорились, — сказал Нармер. — Но сначала я отдам распоряжения — необходимо себя обезопасить.

* * *

Солдаты рыли рвы, устанавливали в них колья так, чтобы над землей торчали только концы, разбрасывали вокруг черепки с острыми краями, расставляли часовых, насыпали валы, за которыми при необходимости укроются лучники. Тем, кто отвечал за довольствие, Нармер отдал жесткий приказ: солдаты, которым предстоит жить не в самых лучших условиях, не должны испытывать ни голода, ни жажды.

Скорпион не сводил глаз с монументальных ворот Нехена.

— Как думаешь, когда-нибудь они откроются? — спросил он у брата.

— Души поймут рано или поздно, что ситуация критическая. Но не пытайся взять город штурмом, будь терпеливым!

Скорпион улыбнулся.

— Ты читаешь мои мысли! Но для меня дожидаться решения Душ невыносимо!

— Это — единственное решение. Они сильнее нас.

— Что, если они откажутся нам помогать?

— Мы придумаем новый план.

— Отвоевывать Абидос вдвоем с Шакалом — не безумие ли это?

— Он — мудрый и осторожный, и это значит, что у него есть план, в который он пока не хочет нас посвящать.

— Ты должен вернуться, Нармер! Этой армии нужны твои знания и умения.

Пронзительные крики прервали разговор братьев.

Окровавленный аист опустился на землю среди солдат. Те поспешили позвать повелительницу клана, и Аистиха занялась обработкой ран бедолаги, выслушивая его донесение.

Озабоченная Аистиха вскоре явилась в хижину Быка, куда призвали также Шакала, Скорпиона, Нармера и Густые-Брови. Было ясно: случилось что-то серьезное.

— В это невозможно поверить, — сказала Аистиха, — но мой посланник совершенно уверен в том, что орды ливийцев захватили Север. Он сел на землю, чтобы убедиться, а они по пытались забить его камнями. Ему едва удалось ускользнуть, и он боялся, что не сможет сюда добраться.

— Это невозможно! — воскликнул Бык. — Абсолютно невозможно! Ливийские племена никогда не могли объединиться!

— Значит, появился вождь, который воспользовался твоим отсутствием, — предположила Аистиха.

— А ведь я преподал им хороший урок! — воскликнул генерал. — Как эти трусы осмелились нарушить наши границы?

— Мы оставили слишком мало людей, — с сожалением отметил Бык. — Они не смогут долго сдерживать орду дикарей, и женщины, старики и дети останутся без защиты.

Аистиха не стала скрывать правду:

— Резня уже началась. Многие деревни в огне. Но твой укрепленный лагерь держится и принимает беженцев.

— Мы должны вернуться на Север! — заявил Густые-Брови.

— Абсурдное и бесполезное решение, — возразил Скорпион. — Лев и Крокодил преградят нам путь, двинемся мы по реке или по суше. Мы не сможем миновать их незамеченными. На этот раз нас принудят сражаться в невыгодных для нас условиях. Или мы угодим в западню. Здесь и нигде больше мы сможем победить. Когда на Юг вернется мир, отправимся отвоевывать у дикарей Север.

Удрученный Бык опустил голову. Скорпион был прав, так что придется смириться с гибелью значительной части своего клана, поскольку он ничем не мог им помочь.

— Ливийцы заплатят мне за это! — угрожающе произнес он. — Я истреблю этот проклятый народ!

Нармер же думал только о Нейт.

Верным стражам не спасти ее от дикой орды. Бежала она, укрылась в лагере Быка, ранена или… убита?

И только Скорпион казался невозмутимым.

— Мы победим либо погибнем — другого не дано. Укрепим, насколько возможно, наши позиции, поддержим боевой дух солдат и будем готовиться к сражению.

Рука Шакала легла Нармеру на плечо.

— А мы отправляемся в Абидос!

62

Шакал и Нармер несли бурдюки с водой, Северный Ветер — таинственный ларец, тщательно завернутый в ткань.

Нармера восхищала упругая поступь Шакала, его гибкость, то, как он нюхаетвоздух перед тем, как решить, куда направиться. Северный Ветер без возражений следовал за главой клана. С такими проводниками юноша мог быть спокоен.

Шакал предпочел покинуть долину Нила и избрал путь, пролегавший по западной части пустыни, на приличном расстоянии от оазисов, где расположились войска Льва и Крокодила. Позволяя себе лишь короткие остановки для отдыха, в том числе и на сон, во время которых кто-то из них стоял на часах. Шакал, Нармер и Северный Ветер шли днем и ночью. Повелитель клана и Нармер легко ориентировались в ночном мраке, ослик же шествовал за ними, шагая размеренно и уверенно.

Когда солнце закатилось в шестой раз, пришло время сделать привал. Шакал устремил взор на высокую дюну.

— Оттуда начинается извилистая дорога в Абидос, но там нас поджидают хищники.

Северный Ветер в знак согласия поднял правое ухо.

У Нармера из оружия был только нож, и ему, естественно, не удалось бы справиться в одиночку со стаей львиц и отрядом чибисов.

— Мы их обойдем, — решил Шакал. — Углубимся в пустыню, сделаем круг и войдем на мои земли так, чтобы не привлечь ничьего внимания.

— Нам не хватит воды!

— Придется рискнуть.

Отказавшись от сна, они продолжили путь.

* * *

— Далеко еще? — спросил Нармер, у которого пересохло во рту и от усталости ныло все тело.

— Мы придем с наступлением сумерек.

Пришло время задать главный вопрос:

— Захватчики в Абидосе не дадут нам напиться, и у нас не будет сил от них убежать. Твои люди затаились в окрестностях города в ожидании твоего возвращения, и нам предстоит сразиться с врагом?

— Ты ошибаешься. Мы с тобой будем там одни.

— В таком случае мы обречены на верную смерть.

— Я не собираюсь умирать — не могу оставить мой народ на погибель.

Шакал пошел вперед, Северный Ветер двинулся за ним. Озадаченный Нармер последовал примеру своего четвероногого друга. Ослик спокоен, так зачем ему переживать?

Небо запылало, расчерченное длинными алыми полосами, показалась луна. Лучи заходящего солнца озарили некрополь и святилище Абидоса. Глубокий покой этих мест удивил Нармера, который мысленно готовился к жестокому сражению.

Повсюду валялись трупы львиц и чибисов. Кто-то освободил земли шакала, истребив захватчиков всех до одного. Однако ни на одном трупе не было видно ранений; создавалось впечатление, что все они умерли естественной смертью.

Нармера вдруг охватила печаль. Он думал о любимой женщине, которой, возможно, уже не было в живых, и о маленькой провидице, за гибель которой ему так и не удалось отомстить. Путь скарабея привел его к безнадежности, в это тихое место, граничащее с невидимым. Внезапно жажда пропала; Шакал снял с ослика таинственный ларец и поставил его на землю.

Порог святилища, расположенного в конце некрополя, освещал факел.

— Войди, Нармер, и встреться со своей судьбой!

Шакал исчез, а Нармер замер в нерешительности. Вот она, истинная цель этого путешествия! Глава клана знал, что сверхъестественная сила прогонит захватчиков; это она приказала ему привести сюда Нармера, чтобы тот прошел новое испытание.

Нармер переступил порог.

В глубине небольшого зала стоял Предок в ореоле света.

В своем длинном одеянии, с лицом, закрытым треугольной маской, острый угол которой был направлен вверх, он казался огромным. Его глаза, подобные белым жемчужинам, смотрели на вошедшего.

— Ты готов продолжать, Нармер?

— Зачем, раз я не могу сдержать клятву и вернуться к Нейт?

— Я покинул место со столбом и явился в Абидос, потому что никому не дозволено осквернять это святое место, где бог воскрешения воздвиг свой трон. Без его энергии, соединяющей небо и землю и очищающей разум людей, невозможна гармония. Прежде чем получить доступ к бесконечному свету жизни, нужно пройти через множество форм умирания. Хватит ли у тебя смелости?

Предок не ответит на его простые, человеческие вопросы, и Нармер понял, что он говорит скорее с его душой, в которую слились души глав кланов, чьим преемником он стал. Скажи он «нет», и будущее закроется для него навсегда. Нармер не имел права думать о себе и жить своей жизнью; отныне он — орудие иной, высшей силы.

— Я не отступлюсь.

— Война кланов знаменует собой конец этого мира. Рождение следующего возможно, если появится тот, кто сумеет пройти семь испытаний, — избранный, и сделает это в одиночку. Если он не преуспеет, воцарится хаос, люди уничтожат сами себя, поддавшись своим естественным склонностям — несправедливости, жестокости и лживости. Испытание, которое я тебе предлагаю, человеку не по силам, Нармер, и я не стану давить на тебя.

— Души откроют ворота Нехена?

— Не знаю. Все зависит от того, хотят они или нет вернуться в невидимое.

Значит, и в этом Нармер не может быть уверен… Но, возможно, если он справится с новым испытанием, Скорпион, Бык и Аистиха уцелеют? Ему непременно нужно сражаться рядом с ними! Однако ему предстоит другое сражение: если он откажется, Предок исчезнет, и эфемерная победа оружия обернется беспорядками и новыми конфликтами.

— Я иду дальше, — сказал Нармер, подавив в себе страх.

— Раскрой ладонь правой руки!

Юноша повиновался.

Из глаз Предка устремились лучи, которые вырезали в плоти пятиконечную звезду. Боли Нармер не почувствовал.

— Этот символ защитит тебя. По нему тебя узнают боги, когда ты попадешь в храм скарабея. Шакал покажет тебе дорогу.

Ореол света растаял, и Предок вернулся во мрак и тишину.

Нармер вышел из храма и под встревоженным взглядом Северного Ветра последовал за Шакалом. Они прошли вдоль некрополя, потом меж двух возвышенностей, спустились по крутому склону и остановились перед входом в подземелье.

Нармер вздрогнул.

С какими чудовищами он столкнется там, под землей, и хватит ли у него сил их победить?

— Уста глубин сомкнутся за твоей спиной, — предупредил его Шакал. — Назад пути не будет. Тебе придется идти, пока впереди не забрезжит свет. Что ж, вперед или ступай прочь!

Нармер всмотрелся в темноту.

Стоило ему войти в подземелье, как стены его сомкнулись. Северный Ветер издал отчаянный крик, и Шакалу не без труда удалось увести его обратно к святилищу.

Ослик отказался от еды и воды; он лег на землю и устремил свой взор на горизонт. Как и Шакал, он знал, что из храма скарабея никто из людей живым не возвращался.

Кристиан Жак Ночь Скорпиона (Земля Фараонов)

Дорогие читатели!

Какие образы возникают у вас, когда вы слышите о Древнем Египте? Скорее всего, вы представляете величественные пирамиды, загадочных сфинксов, гордого фараона, руководящего войском… А теперь представьте себе Египет, в котором еще нет фараона и нет пирамид. Вместо единого государства — множество кланов, сражающихся друг против друга. Во главе каждого клана стоит царь, наделенный силами своего тотемного животного — мощью Быка, нежностью Газели, храбростью Льва, коварством Крокодила. Земля содрогается от междоусобных набегов. Вся жизнь пронизана магией, а боги не гнушаются спускаться на землю… Именно об этом времени и повествует книга.

Известно, что там, где историк лишь разведет руками и скажет: «Свидетельств практически не сохранилось», писатель воскликнет: «Постойте, я знаю, что тогда происходило!» И каждый из них будет по-своему прав. Исторических свидетельств об этой эпохе до нас дошло крайне мало, но их достаточно для того, чтобы вдохновить писателя.

Конечно же, Кристиан Жак досконально изучил историю Древнего Египта. Описание одежды, храмов, оружия, пищи в его произведениях глубоко историчны; читая книгу, вы можете быть уверены, что именно так, как описывает автор, и жили люди в то время. Кроме того, он овладел египетской письменностью так хорошо, что, по его признанию, иногда ему проще выразить мысль иероглифами, чем на своем родном языке. В своих романах Жак использует собственные переводы дошедших до нас древних текстов. Ну а мастерское владение словом позволяет писателю превратить сухие факты в увлекательный рассказ.

Если после всего сказанного вам показалось, что впереди вас ждет знакомство пусть с занимательным, но всего лишь пособием по истории, поспешим вас успокоить. Книга, которую вы держите в руках, — приключенческий роман. И не важно, сколько тысяч лет отделяют нас от героев, не важно, что магия для них не выдумка, а реальность, — прежде всего они люди. Они любят, страдают, сражаются и следуют велению долга.

Первая часть этой увлекательной трилогии «Земля фараонов. Война кланов», вышедшая на русском языке, вызвала интерес у читателей. Они с нетерпением ожидали продолжения приключений полюбившегося героя Нармера. И вот пришло время новой книги!

Нармер еще на шаг приближается к своей цели — объединить земли и уничтожить захватчиков. Но что ждет его дальше? Его возлюбленная в опасности, его другу угрожает предатель, под стенами его города стоят враги… Однако боги покровительствуют смелым! Преодолев все трудности, получив благословение предков и силу всех кланов, Нармер станет тем, кто объединит Верхний и Нижний Египет и войдет в историю как первый фараон!

1

Прижимая к сердцу раненого ребенка, крестьянин бежал так быстро, как никогда в жизни еще не бегал. Он старался думать только о том месте, куда стремился, каким бы недостижимым оно ни казалось, — об укрепленном и безопасном лагере главы клана Быка.

Но разве можно забыть о том, что жена и дочери его изнасилованы и растерзаны, коровы убиты, а ферма разрушена? Схватив тяжелый пест — первое, что подвернулось под руку, — он убил ливийца, который душил его маленького сына, и бросился в заросли высокой травы.

Ливийцы… Подчиняя себе северные области Двух Земель, они всюду сеяли смерть и опустошение. Этим дикарям нравилось убивать, грабить и жечь. Они вырезали целые поселения, а оставшихся в живых подвергали страшным мучениям. В плен брали только юношей, здоровых взрослых мужчин и соблазнительных женщин. Все они, естественно, становились рабами завоевателей.

Мимо головы беглеца просвистела стрела. За ним гнались, и расстояние между ним и преследователями стремительно сокращалось. А до укрепленного лагеря было еще далеко, так далеко… Черпая силы из внутреннего источника, о существовании которого он раньше и не подозревал, мужчина сделал еще один рывок.

— Мы спасемся! — шепнул он на ухо своему ребенку.

Единственным его преимуществом было отличное знание: этой топкой, густо поросшей растительностью местности, изрезанной бесчисленными ручейками, которые питали здешние болота. Убийцы, для которых привычнее были родные ливийские пустыни, продвигались с трудом, и некоторые уже стали жертвами зыбучих песков. Потревоженные ядовитые водяные змеи тоже не упускали шанса впиться зубами в щиколотку или икру обидчика.

Если крестьянину все-таки удастся невредимым пробраться через заросли папируса, он выйдет на равнину, в сердце которой и находился укрепленный лагерь — его единственное спасение. Но ведь на равнине он станет отличной мишенью для вражеских лучников!

* * *

Уаш, вождь объединенных ливийских племен, обозревал дымящиеся руины разрушенной фермы и истерзанные трупы ее обитателей. Высокий, большеголовый, черноглазый, с надменно выступающим подбородком… Такое зрелище было ему по душе.

Бык, могущественнейший из повелителей кланов, совершил две фатальные ошибки. Во-первых, он полагал, что ливийские племена всегда будут разрозненными и не смогут объединиться, чтобы напасть на его земли; во-вторых, этот слишком доверчивый деспот покинул Север и увел за собой армию, чтобы завоевать Юг, оставив незначительное количество воинов, которым вменялось в обязанность защищать его подданных и границы его земель.

Стать абсолютным хозяином Двух Земель — эта мечта не давала Уашу покоя. Чтобы воплотить ее в жизнь, он нуждался в огромной, беспрекословно подчиняющейся ему армии. Терпеливый и хитрый, он заслужил в народе прозвище Лжец и весьма преуспел в задуманном: устранил соперников и подчинил себе соплеменников.

Он сеял ужас и смерть, и это неизменно давало желаемый результат. Уаш, почти не встречая сопротивления, избавлялся от стариков, от слабых и больных, оставляя в живых тех, кто мог трудиться на благо своих новых господ. Его советник по имени Пити, лысый сорокалетний толстяк, в корне пресекал любое проявление жалости к побежденным. За несколько месяцев Уаш рассчитывал подчинить себе Север и, обосновавшись на новых территориях, начать наступление на Юг.

Когда Пити подошел к своему военачальнику, на лице у него читалось замешательство.

— Повелитель, одному местному удалось убежать.

— Недосмотр!

— Парень оказался слишком быстрым.

— Догнать!

— Я поручил это Икешу.

Вождь ливийцев улыбнулся. У беглеца не было ни единого шанса уйти живым из рук этого прирожденного убийцы.

— В наказание казните пленных. Любую попытку мятежа нужно сурово пресекать. Когда Икеш приведет назад этого червя, я сам им займусь.

* * *

Одного ливийца поглотили зыбучие пески, еще двух укусили гадюки… Эта охота на человека оказалась делом далеко не легким. Необходимость пробираться по лабиринту в зарослях папируса немного охладила пыл солдат, преследовавших наглеца, который осмелился напасть на их товарища по оружию.

— Вперед! Не отступать! — распорядился Икеш. — Я чувствую запах добычи!

Приказы чернокожего гиганта не обсуждались. Уроженец далекой Нубии, некогда он был солдатом клана Слонихи, уже несуществующего. Некоторое время он служил Льву, а потом ушел в Ливию, где предложил свои услуги Уашу — прирожденному военачальнику, который был способен стереть с лица земли ослабленные бесконечным соперничеством кланы. Опытный наемник, Икеш получал удовольствие от насилия и не отступал ни перед какой опасностью; при этом он, конечно же, требовал, чтобы к нему относились с должным уважением.

Уаш не ошибся, отдав под его командование отряд своих лучших воинов, задача которых состояла в том, чтобы прорвать слабую линию защиты, выстроенную Быком на северо-западной границе его огромной территории. Бой был коротким и жестоким и закончился полной победой ливийцев. Наградой воинам стало открытие иного мира, совсем не похожего на Ливию. Смять оборону оказалось детской забавой, и очень скоро лавина завоевателей затопила мирные поселения, охраняемые малочисленными гарнизонами Быка. Икеш уничтожал солдат противника, Пити наводил новые порядки на оккупированных землях, а верховный вождь и военачальник, то есть Уаш, наслаждался своим триумфом.

Недальновидность Быка не удивила Икеша. Как и остальные главы кланов, Бык не опасался нападения ливийцев, считая, что его славы могущественного повелителя и воина достаточно, чтобы разрозненные племена соседей не воспылали желанием пойти на него с оружием в руках. Двинувшись на юг, он предоставил полную свободу действий огромной, хорошо обученной армии противника. Чтобы обосноваться на завоеванной земле, ливийцам следовало быть беспощадными. Нубиец одобрял эту тактику и жестокость Уаша, а потому исполнял его приказания без малейших колебаний.

Бегство этого крестьянина, попытавшегося отомстить убийцам своей семьи, было первым серьезным происшествием с начала военных действий и могло запятнать репутацию чернокожего воина. Что ж, он приведет беглеца к своему господину живым, его казнят на глазах у остальных рабов, и никто больше не осмелится последовать примеру этого наглеца!

Наконец Икеш со своими людьми выбрался из зарослей тростника.

Пораженные, они замерли на месте. Посредине поросшего густой травой ровного участка местности возвышалось укрепление, окруженное стеной из вкопанных в землю заостренных бревен.

Первый заслуживающий интереса военный объект…

По-прежнему прижимая к груди сына, крестьянин из последних сил понесся к укреплению.

Солдат-ливиец вскинул свой лук.

— Не надо. Я сам им займусь, — сказал ему Икеш.

Беглец задыхался, в груди у него жгло огнем, однако каждый шаг приближал его к единственным воротам, ведущим в укрепленный лагерь Быка.

Нубиец на мгновение замер в нерешительности. Убить беглеца означало вызвать недовольство Уаша. Однако повелитель будет рад узнать о существовании этого гнезда противника, что ему, Икешу, зачтется. Он был бы не прочь возглавить штурм этого укрепления.

Он натянул тетиву и выстрелил. Стрела описала широкую дугу и вонзилась с впечатляющей силой беглецу между лопаток.

Боль была страшной, но своей ноши он из рук не выпустил.

— Мы спасемся, малыш, обещаю тебе… Обещаю!

Ноги его продолжали двигаться, сила воли оставалась незыблемой.

Со стен укрепления на Икеша и солдат его отряда посыпались стрелы, что вынудило их отступить.

Шаг, второй, третий… Раненый заставлял себя двигаться вперед. С затуманенным взором, кашляя кровью, он держался на ногах ровно до того момента, когда чьи-то руки подхватили его и внесли на территорию лагеря Быка.

Только ощутив себя в безопасности, он расслабился и сразу же осознал, что жизнь покидает его. Едва различая лица своих спасителей, умирающий вцепился в руку одного из них:

— Мой мальчик… Позаботьтесь о нем…

— Не бойся, здесь ему ничего не грозит.

Крестьянин улыбнулся. Успокоенный, он испустил последний вздох.

Ворота быстро закрылись, и обитатели лагеря стали готовиться к атаке неприятеля. Однако враги исчезли.

Комендант лагеря приблизился к трупу.

— Они скоро вернутся! Бедняга… Но его храбрость должна быть вознаграждена, и мы позаботимся о его сыне.

Коренастый солдат взял мальчика на руки.

— Он мертв, как и его отец.

2

Переступив порог подземного Храма Скарабеев, юный Нар-мер сосредоточил все свои помыслы на втором испытании, которое он должен был пройти по воле Предка. Ему предстояло применить все, чему он научился у совы, — умение видеть в темноте, способность двигаться бесшумно и опускаться в глубины собственного сознания, пережить множество трансформаций, о которых напоминал ему священный символ, обозначающий скарабея. Уготовано ли счастливое окончание этому путешествию во мраке?

Предок… Гений иного мира, пришедший к людям, чтобы передать им знание, заключенное в Священных символах. Перед Нармером, единственным уцелевшим членом клана Раковины, истребленного неведомым хищником (юноша поклялся себе, что непременно узнает, кто этот таинственный убийца), Предок поставил недостижимую цель: пройти семь испытаний и овладеть семью силами созидания, чтобы познать невидимое и создать страну, осиянную милостью богов.

Вход в святилище внезапно исчез — уста нижнего мира сомкнулись.

Нармер очутился в холодном мраке, населенном тревожными шорохами и угрожающим шепотом. Он понимал, что пути назад нет, но куда направить свои стопы? Затерявшись в этой удушающей бесконечности, исследователь рисковал умереть от страха или сойти с ума.

Темнота была такой густой, что даже зрения совы оказалось недостаточно; и все же Нармеру удалось обойти пропасть и разглядеть множество коридоров. Внезапно он вспомнил о пятиконечной звезде, которую начертал на его правой ладони Предок. Нармер раскрыл ладонь.

Из нее хлынул поток света.

Этот свет позволил ему разглядеть несколько тупиковых ходов, шероховатые каменные стены и низкий потолок, угрожающий вот-вот обвалиться ему на голову.

Но как же выбрать верное направление? Если идти наугад, он наверняка потерпит неудачу. С собой Нармер не взял ничего, кроме большой семилучевой раковины — священной эмблемы его клана, которую он унаследовал. Разве могла она чем-то помочь ему?

И все же Нармер положил раковину на землю.

Реликвия медленно пришла в движение и в следующую секунду самый длинный отросток указал в сторону коридора, из которого тянуло сыростью.

Как только юноша углубился в него, сзади послышался шум падающих камней. Всего несколько секунд колебаний — и он погиб бы под обвалом.

Он вдруг словно наяву увидел трагедию, перевернувшую его жизнь — жизнь мирного рыбака, которому суждено было до конца дней обретаться в болотах Севера: орда убийц свирепствовала в поселении клана Раковины. Это они убили вождя и маленькую провидицу, благодаря проницательности которой Нармер остался в живых. Преисполненный решимости отомстить за смерть девочки, Нармер напряг зрение, чтобы разглядеть лица врагов, но увидел лишь круговорот теней, надсаживающих глотки и разящих направо и налево.

Одна из этих теней ринулась на него.

Инстинктивно Нармер направил на нее луч света пятиконечной звезды. Пронзенный, призрак превратился в облако черного зловонного дыма. Юноша прошел сквозь этот дым, ощущая, как душа клана Раковины и его сила проникают в него, делают сильнее. Его соплеменники, приняв ужасную смерть, продолжали жить в нем.

Организатор побоища скрылся, оставив на месте преступления костяной гребень, украшенный изображением газели. Не успел Нармер сделать пару шагов, как его глазам открылась новая ужасная сцена: в окружении безжалостных солдат и стаи львиц горделивый Лев, глава клана, стремящегося к полному господству над страной, убивал прекрасную ласковую Газель. Безоружная, она сделала все, чтобы не допустить войны. Перед смертью она улыбнулась Нармеру. Улыбка эта напомнила ему, как вместе с Газелью они путешествовали по пустыне и она учила его выбирать прочные камни, которые помогли бы ему реализовать его мечту — возвести храмы во славу богов.

Душа клана Газели передалась Нармеру, открыв перед ним гармоничный мир, в котором не действовало бы право сильнейшего. Чтобы этот мир стал явью, нужно было одержать победу над главами двух кланов, решивших завоевать страну ценой кровавой резни, — Львом и Крокодилом. Их союз стал неожиданностью, и вот теперь они намеревались разбить армию Быка и Скорпиона, остановившуюся перед Нехеном, священным городом Юга. Что, если Души города с головами соколов откажутся открыть ворота воинам Быка? Ведь в таком случае тем, кто хотел их защитить, грозит неминуемая гибель…

Но назревала и новая трагедия…

Крокодил. Хладнокровный убийца во главе бесчисленного множества своих страшных и хитрых приспешников! Что, если это он — нарушитель мира, убийца маленькой провидицы, тайный манипулятор, источник слепого в своей жестокости насилия? В Нармере проснулось желание сражаться — это в нем воскресал Орикс, глава клана храбрых и гордых воинов. Попытавшись захватить Абидос^[17] и земли Шакала, он совершил фатальную ошибку и заплатил за нее жизнью: прикрывшись благими намерениями, Лев поспешил избавиться от своего соперника Орикса.

Сила Орикса привела в движение ноги Нармера. Он одним прыжком преодолел пропасть и достиг входа в широкий коридор с отполированными стенами. Раковина подтвердила, что направление выбрано правильно.

Далеко впереди путешественник по подземному миру увидел пожилую Слониху в окружении ее соплеменников. Она вела их в саванну, на Юг, подальше от раздоров, от тех, кто хотел поделить ее прежние владения. Исполнив свою миссию, она присела в тени сикоморы и взглядом своих добрых умных глаз передала Нармеру душу своего народа. Безмятежность Слонихи успокоила сердце юноши, помогла совладать с эмоциями. Он решительно двинулся вперед и, раздвинув истерзанные тени, увидел раскинувшую крылья взлетающую Аистиху.

Раковина, Газель, Орике, Слониха… Четверо глав кланов погибли и по воле Предка воскресли в Нармере.

Но достойнейшая Аистиха, невзирая на свои преклонные лета, все еще оставалась среди живых!

Что могло означать ее появление, если не необходимость перейти в другой мир, вернуться из населенного умершими мрака к свету? Нармер посмотрел вверх и увидел отверстие. Дуновение свежего ветерка уже коснулось его, когда из каменной стены вдруг явилась еще она фигура.

То была Нейт, жрица, которую он любил всем сердцем. Нейт, которая осталась на Севере, ныне захваченном ливийцами. Удалось ли ей спастись, или она стала пленницей, или же… погибла? Глядя на силуэт любимой, Нармер убеждал себя, что она сумела укрыться от захватчиков в надежде при первой же возможности бежать на Юг.

Он сделал шаг — и Нейт исчезла. Сомнение снова проникло в его душу. Может, то все-таки был призрак, последнее послание погибшей? Нет, ведь перед этим он видел, как взлетала Аистиха! В Храме Скарабеев нет места лжи, и каждый этап пути открывает перед ним часть истины…

Кончиками пальцев нащупывая выступы в стене, Нармер начал долгий и опасный подъем. И чем выше он поднимался, тем меньше было у него права на ошибку — падение означало смерть.

Порывистость Орикса и осторожность Слонихи… Нармер призвал на помощь те свои качества, которые помогли бы ему добраться до конца этого длинного вертикального коридора. Когда до цели оставался один рывок, перед его лицом вдруг возникла жуткая морда с выпученными глазами и оскаленными клыками. Раздался пронзительный крик, и юноша от неожиданности на мгновение ослабил хватку, но тут же покрепче вцепился в выступ левой рукой, а правой ударил чудовище.

В следующее мгновение огромный пеликан своим клювом разбил череп существу, охранявшему выход из мира тьмы. Избегнув опасности, Нармер оказался перед птицей с сияющим оперением, благодаря которой солнечная ладья могла совершать свой путь по небесным просторам.

Клюв пеликана распахнулся.

Как если бы это был единственный путь, юноша вошел внутрь птицы. В голове у него пронеслась мысль, что, возможно, минуты его жизни сочтены. Что, если цель последнего перевоплощения — возвращение в лоно бескрайнего океана, порождающего все живое?

Пеликан, воплощение Матери-Неба, еще раз произвел Нар-мера на свет. Его дитя прошло сквозь его тело и вышло к свету, осиянное лучами рассветного, побеждающего тьму солнца.

Ослепленный, дрожащий Нармер все никак не мог поверить, что снова видит свою родную землю, когда влажный нос его ослика, Северного Ветра, уткнулся ему в руку. Глаза животного были полны слез радости.

Северный Ветер положил голову ему на плечо, и Нармер долго гладил ее.

— Верный мой спутник… Ты меня никогда не предашь!

Приблизился глава клана Шакал, повелитель Абидоса, где находились врата в потусторонний мир. Шакал с удивлением рассматривал Нармера своими оранжевыми глазами.

— Ты — первый из людей, кому удалось выйти из Храма Скарабеев живым, — сказал он. — Следуй за мной. Предок ждет тебя.

3

Абидос был «Горой слонов» до того, как повелителем прилежащих к нему земель стал Шакал, глава клана, не желавший войны и считавший своей первоочередной задачей исполнение обрядов поклонения умершим, «правогласным»^[18]. Шакалу были известны тайны путей потустороннего мира. Знал он и то, какие безжалостные существа их охраняют. Он взвешивал сердца, судил людей и направлял тех, чьи помыслы были чисты.

Считалось, что повелитель Абидоса владеет ключом к бессмертию, которое заключено в ларец, являющийся источником огромной разрушительной силы. И прикасаться к этому ларцу безнаказанно мог только Шакал. Желая обеспечить вечную жизнь своему клану, Орике предпринял попытку завладеть священными землями и потерпел неудачу: немногочисленные, но мужественные воины Шакала отразили эту атаку.

Когда началась война кланов и Шакал со своими воинами присоединился к армии Быка, Лев отправил хорошо вооруженный отряд с приказом захватить покинутый священный город. Нармер видел трупы львиц и солдат, сраженных сиянием Предка.

Огромный, в длинном плаще и маске в виде треугольника, направленного острием вверх, он стоял и смотрел на юношу своими похожими на белые жемчужины глазами.

Испуганный и в то же самое время словно завороженный, Нармер преклонил колени.

— Ты прошел испытания совы и скарабея, — проговорил Предок голосом глубоким и таким сильным, что содрогнулась земля. — Что открылось тебе в глубинах Храма?

Нармер рассказал ему о своих видениях.

— Тебе, хранителю душ исчезнувших кланов, предстоит участвовать во многих сражениях, ибо мирное время закончилось, — продолжал Предок. — Убийство Газели положило конец надеждам мирным путем договориться со Львом, Крокодилом и их союзниками чибисами. Если они достигнут своей цели, вся страна падет жертвой проклятия и всепожирающих бедствий, лишится защиты предков. Готов ли ты сражаться, рискуя жизнью?

— Готов.

— Суть третьего испытания — победить чибисов и научиться управлять тем, в чем заключается их сила, — массой. Ты научишься этому и сам не станешь рабом этой силы, поймешь разницу между такими понятиями, как «знание» и «умение». Первое подарит тебе творческую интуицию и доступ в мир богов, второе — средства для достижения цели. Не стоит недооценивать чибисов: со стороны кажется, что они слабы, трусливы и разрозненны, но они многочисленны и способны на предательство, и в этом таится настоящая угроза. На службе у Льва и Крокодила они станут опасной и смертоносной силой, противостоять которой нелегко, а потому исход предстоящей битвы пока неясен. Уверен ли ты в том, что хочешь вступить с ними в схватку?

— Я в этом уверен.

— До тебя ни одному человеку не удавалось пройти сквозь мрак Храма Скарабеев и выбраться наружу. И все же не думай, что ты уже познал страх и отчаяние во всех их обличи-ях. Во время третьего испытания, когда ты будешь сражаться с чибисами, тебе предстоит столкнуться с их наихудшими проявлениями. Храбрости и решительности может оказаться недостаточно.

— Разве вы не открыли мне Священные символы, разве не продолжают жить во мне души погибших кланов? Я хочу лишь одного: поскорее вернуться в Нехен, к Быку и моему товарищу Скорпиону, воевать и победить! Вы предостерегли меня, и я расскажу им, какую опасность представляют собой орды чибисов.

— Раскрой свою правую ладонь!

Нармер выполнил приказание.

— Пятиконечная звезда навсегда запечатлена на ней, — сказал Предок. — Она связывает тебя с небесными вратами и поможет пройти путь, ведущий к разгадке тайны. Однако силы, вознамерившиеся уничтожить эту страну, столь разрушительны, что солнце и звезды, возможно, обречены на исчезновение.

Боль и страх наполнили сердце Нармера, однако желание сражаться не пропало. Общение с Предком придало ему новых сил.

И юноша осмелился задать мучивший его вопрос:

— Я видел призрак с лицом жрицы богини Нейт. Она… Она жива?

В каменных глазах Предка, казалось, блеснул огонек. Он кивнул.

— Не совершай необдуманных поступков, — потребовал он. — Сразиться с противником — вот твоя первоочередная задача. Тем самым ты спасешь Абидос. Ничто не сможет возродиться, если на его священных землях будут властвовать враги.

— Храм Нейт не под вашим покровительством?

— Внимательно слушай Шакала, он скажет тебе, что следует делать.

Ослепляющий свет окутал Предка, заставляя Нармера отступить.

— Нам нельзя здесь оставаться! — сказал ему Шакал.

Они направились к дюне, склон которой пересекали извилистые ленты следов, оставленных крупными змеями. Ослик Северный Ветер последовал за своим хозяином.

— Запомни это место! — потребовал глава клана.

Нармер огляделся, стараясь запомнить расположение сразу нескольких ориентиров — крыши главного городского храма и могил шакалов.

— Я его не забуду, — пообещал он.

Шакал начал рыть песок. Его движения были точными, ритмичными, ловкими. Вскоре стал виден таинственный ларец — вместилище расчлененного и воссозданного божества.

— Это — наиценнейшая реликвия из всех, Нармер. Она одна является воплощением перехода от смерти в жизни. Она никогда не покинет Абидос, который я и мой народ вынуждены оставить ради того, чтобы сражаться вместе с Быком и его кланом. Если мы погибнем, ты знаешь, где найти ларец; по если погибнешь и ты, страной овладеют силы Зла.

— Разве не ты один можешь прикасаться к этой святыне без риска сгореть в тот же миг?

Шакал едва заметно улыбнулся и сказал:

— У тебя на руке начертана звезда, верно? Прикоснись ею к таинственному ларцу!

Нармер с опаской подчинился.

Дерево показалось ему горячим, но не обожгло.

— Зарой его сам!

И вот сокровище снова оказалось под слоем песка.

— Увидит ли он когда-либо свет? — задумчиво проговорил Шакал. — Но хорошо уже то, что враги его ни за что не найдут.

Нармеру передалась печаль главы клана, желавшего жить со всеми в мире и совершать обряды. Война вынудила его вернуться к своему народу, изгнанному в Нехен.

— Нам придется взять с собой кое-какую поклажу, — сообщил он.

Эти слова удивили Нармера. Юноша проследовал за Шакалом в ближайший храм. Властитель священного города снял деревянные засовы. Внутри оказались несколько десятков корзин и аккуратно свернутые отрезы ткани.

— Множество животных и людей погибнут в битвах, — сказал Шакал. — И наш долг — достойно их похоронить. Поэтому нам нужно взять все это с собой.

— Но на чем мы это повезем? Северный Ветер при всем желании не сможет увезти такой груз!

— Среди соседних холмов живет стадо диких ослов. Сумеет ли твой четвероногий товарищ стать их вожаком?

Понимая, как много зависит от успеха этого предприятия, Нармер попросил главу клана объяснить Северному Ветру, что от него требуется, и не скрывать, что задача эта не из легких.

Ослик внимательно выслушал Шакала и в знак согласия поднял правое ухо.

— Время не ждет, — поторопил его Нармер.

Осел надул щеки, напряг мускулы и оглушительно заревел, а потом галопом помчался к холмам.

— Если у него не получится, он не вернется, — сказал Шакал. — Дикие ослы разозлятся и убьют его.

Несколько бесконечных часов Нармер ждал, глядя на линию горизонта. Увы, он был лишен возможности помочь своему верному товарищу и спутнику. Потеря ослика стала бы для него ужасным ударом; лишившись незаменимого наперсника, необыкновенно сообразительного и мужественно переносящего все испытания, он лишился бы и части своей силы.

Шакал сидел, скрестив ноги перед собой, и медитировал, проникаясь духом своих земель, которые ему, возможно, больше не суждено было увидеть.

Когда солнце склонилось к закату, вдалеке показалось облачко кружащейся на ветру пыли. Как будто выходя из желтого сияющего солнечного диска, к ним направлялась вереница из трех десятков осликов. Северный Ветер горделиво выступал впереди своих собратьев. Бока его были искусаны в кровь, но и он нанес не меньше ран тем упрямцам, которых пришлось убеждать с помощью крепких зубов.

Было очевидно, что он очень устал, и все же глаза его по-прежнему были живыми и ясными.

— Я сейчас полечу тебя, — пообещал ему Нармер. — Ночью ты хорошенько выспишься, а завтра мы двинемся в Нехен.

4

Жуя луковицу, Бык смотрел на стены Нехена, великого священного города Юга, и на единственные ворота, никак не желавшие открываться. Квадратноголовый, толстошеий, широкогрудый и мускулистый глава клана был все таким же сильным. Он по-прежнему пользовался непререкаемым авторитетом у своих солдат, и гнев его по-прежнему был страшен. Бык повелевал огромной армией, частью которой были боевые быки — настоящие чудовища, способные за считанные минуты заколоть рогами и растоптать несколько десятков вражеских солдат.

Настроение военачальника ухудшалось с каждым днем. И это несмотря на то, что линия обороны постоянно совершенствовалась усилиями обученных Нармером рабочих: глубокие рвы выкопаны, всюду расставлены часовые, сооружены пригорки, за которыми смогут укрыться самые меткие лучники, обустроены многочисленные ловушки, в том числе и ямы, щетинящиеся множеством тонких кольев, едва выступающих над землей. Если Лев и Крокодил решатся напасть, их армии понесут большие потери, а контратака станет смертоносной, а может, решит ход сражения.

Однако, несмотря на все это, Бык не позволял себе делать слишком оптимистичные прогнозы. Действительность представлялась ему довольно мрачной.

Оказавшись в тисках между священным городом и силами противника, его воины понемногу теряли терпение и боевой дух. Назревали проблемы с пищей и водой, да и обеспечить необходимый уровень гигиены было нелегким делом. Многие солдаты уже жалели, что ушли с Севера, где жизнь была намного приятнее; некоторые офицеры встали на сторону генерала Широкие Брови, упрямого и подозрительного, который советовал своему господину провести массированную атаку, чтобы вырваться из этой удушающей ситуации.

Решить, как поступить, мог только Бык, и никто другой.

Иные ставили ему в упрек то, что он якобы слушается советов Скорпиона, этого недавно появившегося в окружении Быка наемника. Нармер, который ушел вместе с главой клана Шакалов спасать Абидос, откуда оба они, возможно, не вернутся, и его друг Скорпион привели к Быку свой отлично обученный приемам ближнего боя отряд и передали немало нового и весьма эффективного оружия.

При всей своей подозрительности Бык ни в чем не мог упрекнуть своих неожиданных союзников. Они выполняли все его распоряжения, не оспаривали право единолично принимать важные решения и давали отличные советы.

К Быку уверенной походкой приблизился Скорпион — высокий, гармонично сложенный молодой человек с черными как ночь волосами и проницательным, чарующим взглядом. Голос его также обладал колдовской силой, а благодаря дару убеждения он легко заставлял самых упрямых изменить свое мнение. Те, кому довелось видеть его в бою, знали, что Скорпион беспримерный храбрец. Создавалось впечатление, что его направляет и поддерживает какая-то потусторонняя сила. Прежде чем взять Скорпиона на службу, Бык устроил ему ловушку, из которой тот блестяще выбрался.

— Охотник установил распорядок тренировки лучников, — сказал Скорпион. — Если их не занять делом, они могут утратить навыки.

Никто из лучших лучников в точности выстрела не мог сравниться с Охотником — верным слугой Скорпиона, который до встречи со своим господином жил в одиночестве, вдали от людей.

— Территория лагеря слишком мала, чтобы проводить строевые занятия! — пожаловался Бык. — Мои пехотинцы скоро разучатся ходить!

— Часовые донесли, что враг усиливает свои позиции.

— Я знаю, знаю.

— Иными словами, ни Лев, ни Крокодил не собираются в ближайшее время идти на приступ.

— Крокодил делает ставку на время, хочет увидеть, как мы начнем умирать со скуки и с голоду!

— Разумный ход, — рассудил Скорпион.

— Что предлагаешь ты?

— У нас есть стрелы, луки, пращи, метательные копья, дротики, щиты, и при всем при этом мы, как трусы, гнием здесь, любуясь великолепными стенами Нехена и высокой крышей его храма! Флаги богов дерзко реют над наши головами, а Души с головами шакалов оставили нас здесь без поддержки и помощи! Долго ли глава такой армии, как твоя, будет мириться с подобным положением вещей?

— Не пытайся льстить мне, говори прямо! — потребовал взбешенный Бык.

— Разнесем в щепки эти ворота и завладеем Нехеном! В этом городе полно пищи и богатств, в его стенах мы будем неуязвимы и сможем хорошенько обдумать, как нам уничтожить противника.

— Ты не знаешь, насколько могущественны Души! Да будет тебе известно, что я сам хотел захватить Буто, священный город Севера, но их появление заставило меня повернуть обратно, хотя никто и никогда не посмел обвинить меня в трусости. Головы соколов у них или головы шакалов, Души непобедимы. Нанести им оскорбление для нас будет означать погибель, они нас покарают так, что и твоя хваленая храбрость нас не спасет! Они позволяют нам быть здесь только потому, что среди нас представители клана Шакала, которым благоволят Души Нехена.

— Пусть так, — уступил Скорпион. — И что нам это дает? Мы сгнием здесь, так и не вступив в схватку!

— Нужно дождаться возвращения Шакала и твоего друга Нармера. Магия Абидоса, если Нармер уцелеет, осветит нам путь.

— Их затея — настоящее безрассудство. Вдвоем освободить Абидос!

— А организовать отряд сопротивления моим войскам — разве не безрассудство?

Скорпион улыбнулся: при необходимости Бык умел найти убедительный довод.

— Мы сделали первый ход, но сегодня инициатива принадлежит нашим врагам, и с этим ничего нельзя поделать. Абидос стерт с лица земли, Шакал и Нармер погибли… Это видение не приходит в твои сны?

— Нармер наделен сверхъестественной силой, Шакал обладает исключительным чутьем. Они вернутся и помогут нам справиться с врагом.

— Дни проходят, и наши люди томятся от безделья, — напомнил Скорпион. — Сколько еще времени ты собираешься ждать? Наш последний шанс на успех — попытаться прорвать осаду. Я готов повести за собой отряд добровольцев.

— Хочу напомнить тебе о нашем уговоре: здесь я отдаю приказы.

— Не затягивай с решением, Бык. Или мы потерпим поражение еще до того, как вступим в бой.

— Я приму во внимание твои советы. А пока я хочу каждый день получать от тебя отчет о состоянии наших войск.

Послышался громкий топот, и к собеседникам подбежал разъяренный генерал Широкие Брови.

— Почему отряд Скорпиона пользуется особыми привилегиями в ущерб нашим собственным солдатам?

— Твои сведения неточны, — сказал Скорпион.

— Разве не получили твои наемники удвоенный паек сушеной рыбы?

— Это не привилегия, а вознаграждение. Прошлой ночью они вырыли еще один ров с риском быть замеченными вражеским патрулем.

— У тебя всегда найдется объяснение!

— Мои люди не пользуются никакими привилегиями. А когда придет время сражаться, посмотрим, сможешь ли ты сравниться с ними!

У генерала Широкие Брови сжались кулаки.

— Рискнешь это проверить прямо сейчас?

— Довольно! — отрезал Бык. — Полагаю, у нас хватает других забот. Когда победа будет за нами, можете устроить поединок, один на один. А пока поддерживайте дисциплину и поднимайте боевой дух солдат. Они не должны сомневаться в своих командирах!

— Первоочередные задачи: чистка циновок и посещение брадобрея, — не унимался Скорпион.

— Выполняйте! — приказал Бык. — Широкие Брови, я хочу видеть своих солдат чистыми и бравыми.

Генерал удалился с каменным лицом.

— Он тебя ненавидит, ты его презираешь, — заметил Бык. — Ваши размолвки меня не касаются, если только они никак не скажутся на боеготовности наших войск.

— Я этого не допущу.

Скорпион ответил вполнеспокойно, но с этим спокойствием спорил огонек ярости во взгляде.

«Если только Скорпион не ведет свою игру, такой незаурядный воин, как он, может стать основным, а может, и решающим оружием в битве», — подумал Бык.

Глава клана посмотрел на небо.

— Посланницы Аистихи улетели уже давно. Будем надеяться, что вражеские стрелы их не достали. Без них мы станем слепы.

Верная союзница Быка, пожилая Аистиха попросила своих опытных прислужниц облететь месторасположение противника, осмотреть укрепления и дать знать о перегруппировках сил.

— Они всегда действуют осмотрительно, — успокоил его Скорпион.

Бык подумал о своих огромных территориях на Севере, ныне захваченных варварами-ливийцами. Скорпион — о Нармере, отправившемся освобождать Абидос. Война кланов привела к разрушению прежнего мира, в котором члены племени слушались своего предводителя и уважали границы соседей. Теперь, когда это хрупкое равновесие нарушилось, победить в предстоящих сражениях могли не люди, но хаос и несчастья.

5

Окруженный своими воинами-лучниками, лучшими из лучших, верховный военачальник Уаш с удовольствием отмечал, что завоевание территорий Севера проходит успешно. Жалкие очаги сопротивления безжалостно подавлялись, и очень скоро все земли Быка будут принадлежать ему. Тогда он установит здесь свои порядки и станет полновластным хозяином.

Первоочередной задачей представлялось возведение крепостей, благо рабов у ливийцев теперь было в избытке. Гарнизоны этих крепостей должны жить в полнейшей безопасности и со всеми удобствами, а также получать вдоволь и ищи. Крестьяне будут работать на своих новых господ, платя немалые оброки и исполняя многочисленные повинности, а те, помимо всего прочего, будут выбирать женщин по своему вкусу. Возмутителей спокойствия будут незамедлительно казнить прилюдно, посланники отправятся во все уголки Дельты, прославляя достоинства великого Уаша, гаранта счастливой жизни своих подданных.

Один из офицеров поднес своему господину глиняный кувшин с вином. Сидя на грубо сколоченном табурете, Уаш издалека наблюдал за стремительным захватом беззащитного поселения. Ливийцы поджигали дома и уводили скот. В живых оставляли только здоровых взрослых мужчин и женщин.

Прибежал раскрасневшийся от ярости Пити и обратился к верховному военачальнику с такими словами:

— Мой господин, одна супружеская пара посмела дать отпор твоим солдатам! Мужчина ранил одного из наших!

Уаш встал.

— Покажи мне этих мятежников.

Быстрым шагом он прошел к току, где со связанными за спиной руками на коленях стояли виновные. Мужчина был еще молод и крепок, его жена — миловидной, с маленьким грудями и стройными ногами.

— Поднимите их! — распорядился Уаш.

Мужчину ливийцы успели как следует избить ногами и кулаками, поэтому он едва держался на ногах. Женщина, на лице у которой зияла рана, горделиво вскинула подбородок.

— Молите меня о пощаде! Становитесь на колени и целуйте мне руки! И, может быть, ваша смерть не будет мучительной.

— Бык прикончит тебя, варвар! — заявил мятежник.

— Бык бежал и никогда не вернется сюда. На колени, быстро!

Мужчина устремился к ливийскому военачальнику. Во взгляде его читалась ненависть.

Защищая своего господина, солдаты сбили его с ног и прижали к земле.

— Повесьте его за ноги на дереве, — презрительно бросил Уаш. — И пускай лучники на нем потренируются. Этот безумец будет умирать медленно, очень медленно. — Он подошел к пленнице. — Ты проявишь больше здравомыслия, женщина?

Она плюнула ему в лицо.

Тотчас же прислужник поднес своему господину чашу с водой, и тот неторопливо умылся.

— Разденьте ее, — потребовал Уаш.

Униженная, женщина по-прежнему не опускала глаз.

Уаш подобрал с земли камень и с силой запустил его в свою жертву. Удар пришелся прямо в грудь.

Превозмогая боль, женщина выпрямилась и посмотрела в глаза своему палачу.

— Побейте ее камнями.

Ливийцы рьяно взялись за дело.

Благодаря их усердию мучение жертвы было недолгим, и последние камни сыпались уже на окровавленный труп.

Наблюдавший за казнью нубиец Икеш казался совершенно бесчувственным. Если Уаш хотел утвердить свою власть на этих землях, ему не следовало отступать от выбранной тактики.

— Наконец-то ты вернулся! Привел мне того беглеца?

— Мне пришлось убить его.

— Ты лишил меня удовольствия, Икеш!

— Прости меня, мой господин, но у меня не оставалось выбора.

— Надеюсь, твои доводы покажутся мне убедительными.

Пити замер в предвкушении. Советник верховного военачальника терпеть не мог этого чернокожего великана Икеша, опасаясь, что его влияние на их господина может стать слишком сильным.

— Беглец пытался укрыться в укрепленном лагере. Возможно, это главный лагерь Быка. Но моя стрела пронзила его раньше, чем он успел войти в ворота.

Брови Уаша сошлись на переносице.

— Укрепленный лагерь, говоришь? И насколько он велик?

— Огромен. И стены очень высокие. С такой высоты лучники поражают цель на приличном расстоянии. Если бы мой отряд попытался атаковать, нас бы уже не было в живых. Я решил, что важнее поставить вас в известность.

— Ты рассудил правильно, Икеш. Я тобой доволен.

Нити проглотил свое разочарование.

— Значит, ты обнаружил главный очаг сопротивления. Прекрасно! Уничтожив последний бастион Быка, мы окончательно утвердимся на землях Севера. Вперед!

Проходя мимо изуродованного трупа крестьянки, Уаш плюнул на него.

* * *

В лагере Быка всех подняли на ноги по боевой тревоге. Авангард ливийцев поспешно отступил, однако командир гарнизона не тешил себя иллюзиями: они сообщат о своей находке вождю, и скоро сюда явится вся армия завоевателей и пойдет на приступ.

В укрепленном лагере собралось несколько сотен беженцев — старики, женщины, дети и раненые, однако теперь это укрытие уже не представлялось достаточно надежным. Запасы продовольствия рано или поздно истощатся, а возможности выйти за ограждение обитатели лагеря могли лишиться в самое ближайшее время. Лучники получили распоряжение стрелять только наверняка, экономя стрелы.

Костяк гарнизона составляли опытные солдаты, и комендант рассчитывал, ч го они сумеют дать отпор захватчикам. Но сколько времени они продержатся? Преимуществом врага было численное превосходство, к тому же, если верить беженцам, жестокость ливийцев не знала границ.

Единственным шансом на спасение представлялось возвращение Быка с армией. Однако о планах своего господина коменданту укрепленного лагеря ничего не было известно, и ему оставалось только исполнять приказ: удерживать свои позиции.

Первым его распоряжением было ввести пайковое распределение запасов и расставить всюду часовых. Двадцать коров, изъятых в силу необходимости у крестьян, будут давать драгоценное молоко, пока в лагере не закончится сено. Потом вместе с откормленными быками они пойдут на мясо.

Комендант лагеря лично убедился в том, что его приказ укрепить ворота исполнен.

— Вы защитите нас от этих бандитов? — дрожащим голосом спросил у него какой-то старик.

— Не бойся, наши стены неприступны. Ливийцы обломают о них зубы.

Комендант не посмел занять жилище Быка — просторную хижину в несколько комнат. Возможно, война кланов на Юге не затянется надолго. В таком случае гнев могучего повелителя Севера будет разрушителен, и эти дикари в страхе разбегутся.

— Я их вижу! — крикнул часовой.

Комендант лагеря быстро вскарабкался по лестнице на самый верх стены.

Увиденное испугало его.

Вдалеке, там, где открытая местность заканчивалась и начинались заросли деревьев, двигались тысячи ливийских солдат.

— Кто бы мог подумать, что их так много! — пробормотал все тот же часовой.

— Мы выстоим, — пообещал комендант. — Лучники, стрелять только по моему приказу!

Судя по всему, должно было хватить одной атаки: волна такой мощи грозила затопить защитников лагеря.

Уаш решил не торопиться, наслаждаясь мыслью, что в душах осажденных растет страх. Этот страх помешает стрелкам точно поражать цель, сломит стремление противостоять врагу.

Верховный военачальник махнул рукой, и первые отряды пошли на штурм.

Вопреки ожиданиям вождя ливийцев, руки египетских лучников не дрогнули и почти все выпущенные ими стрелы попали в цель.

Это разозлило Уаша, и он послал в атаку орущую орду под предводительством Икеша. Многие пали, но большая часть отряда подступила к стенам.

И тогда огромные ворота приоткрылись.

Из них выскочил огромный коричнево-рыжий бык. Левым копытом он стал яростно рыть землю, а потом наклонил голову и понесся навстречу вражеским солдатам.

Его рога разили направо и налево, ярость сеяла панику. Раня и затаптывая до смерти, боевой бык рассеял ряды противника. Тщетно пытался Икеш собрать своих людей: те думали только о том, как бы спасти свою шкуру. Три копья уже торчали в боках животного, однако это никак не уменьшило его свирепости.

Прикончив нескольких раненых, он горделиво замер, глядя на поле сражения, а потом размеренным шагом вернулся в лагерь под приветственные крики его защитников. Коменданту укрепленного лагеря не оставалось ничего другого, кроме как пустить в ход лучшее оружие, которое оставил ему его господин.

* * *

Чтобы впредь неповадно было, Уаш собственноручно задушил одного из своих офицеров, бежавших от разъяренного быка. Ливийцы понесли значительные потери, некоторые солдаты все еще дрожали от страха. На то, чтобы собрать разбежавшихся солдат и восстановить боевой порядок в армии, требовалось время.

— Икеш, собери отряд, который сможет убить это животное. Следующая атака будет удачной.

— Я бы не советовал вам это делать.

Взгляд черных глаз верховного военачальника стал угрожающим.

— Ты смеешь диктовать мне, что делать?

— Служа Слонихе и Льву, я понял, что главы кланов обладают сверхъестественными способностями. Бык, могущественный глава клана, наделил этого быка магией, которой сперва надо его лишить. В отсутствие господина кто-то поддерживает силы этого быка. Мы должны обнаружить и устранить это препятствие. В противном случае наши атаки не принесут победы.

Уаш отнесся к услышанному со всей серьезностью.

— И этот маг, возможно, находится в лагере?

— Может быть, мой господин. Но с тем же успехом сила быка может поддерживаться и извне.

— Так как же мы это узнаем?

— Я сам допрошу пленников и рабов. Кто-то из них обязательно поможет нам узнать, как все обстоит на самом деле.

— Поторопись, Икеш, мое терпение не безгранично.

— Можете рассчитывать на меня, мой господин.

Неожиданная передышка вполне устраивала вождя ливийцев. За это время они наведут порядок в своих рядах и подготовятся к последнему сражению за земли Севера.

Никто из обитателей укрепленного лагеря не останется в живых.

А этого вражеского мага Уаш сделает своим союзником…

6

Охотник был доволен точностью своих лучших стрелков, которых заставлял упражняться ежедневно, и все же он все чаще с сожалением вспоминал времена, когда жил в глуши один. Он, который некогда пытался убить Скорпиона, стал его верным слугой и до поры до времени даже представить не мог, что ему придется участвовать в войне кланов.

Коротко стриженный, с тонкими усиками и острым подбородком, Охотник был талантливым наставником. Терпеливый и строгий, он обеспечивал Скорпиона отличными воинами.

Внезапно один из его учеников промахнулся. Охотник поспешил к нему:

— Больше сосредоточенности, мой мальчик!

— Уверяю вас, я все делал правильно, как вы учили!

Судя по всему, парень верил в то, что говорил. Но как объяснить столь грубую ошибку? Охотник внимательно осмотрел его лук.

Лицо его внезапно побелело.

— Принеси мне свою стрелу!

Опасения наставника подтвердились. Он поспешил найти Скорпиона. Тот в течение уже нескольких часов обозревал стены священного города Нехен, врата которого до сих пор оставались закрытыми. Когда же наконец Души с головами шакалов закончат совещаться?

— Посмотри-ка на это! — сказал Охотник протягивая своему господину лук и стрелы.

Скорпиону не пришлось долго их рассматривать, чтобы понять, в чем дело.

— Эти трещины… Вредительство?

— Наверняка!

— Среди нас предатель…

— И он — в нашем отряде или один из воинов Быка. Он портит наше оружие, тем самым обрекая нас на поражение.

— Я сообщу Быку, — пообещал Скорпион. — Мы усилим охрану арсенала.

— Поговори и с Повелителем кремня, — посоветовал Охотник. — Вредитель может портить оружие, пока оно еще в мастерской. Еще хочу сказать тебе, что наши люди встревожены, многие недовольны. Почему мы медлим, зажатые между вражеской армией и стенами этого города? Разве у нас нет сил прорвать окружение?

— Мы ждем возвращения Нармера и Шакала. Носители магии Абидоса, они, возможно, сумеют убедить Души Нехена помочь нам.

Охотник не стал скрывать своих сомнений:

— Никто не верит, что они вернутся. Нармер пожертвовал собой напрасно. Постарайся сломить упрямство Быка!

— Аисты скоро принесут нам ценные сведения.

Охотник пожал плечами.

— Кто знает, может, этих несчастных давно убили! Нельзя медлить со сражением, Скорпион. В противном случае наши люди утратят боевой дух. Кое-кто может и взбунтоваться. Тебе надо настоять на своем, пока еще не слишком поздно!

— Не беспокойся, я об этом думаю.

* * *

У бородатого, рослого и коренастого Повелителя кремня была одна религия — работа. Куда бы ни забрасывала его жизнь, он устраивал себе мастерскую из подручных материалов и начинал производить оружие. Невзирая на сложность нынешней ситуации, он продолжал изготавливать наконечники для стрел, снаряды для пращей и дротики. Требовательный, неутомимый и малоразговорчивый, он обращался со своими подмастерьями весьма сурово.

— Это ты, Скорпион! Хочешь полюбоваться нашей работой?

— Посмотри на этот лук и эту стрелу.

Повелитель кремня моментально вынес свой вердикт:

— Испорчены, причем умышленно. Ты нашел виноватого?

— К несчастью, нет.

— Но он точно не из моих парней! Поверь, я бы заметил!

— Следи за ними получше!

— А когда мы уже начнем сражаться, Скорпион? Среди солдат много недовольных!

— Будь спокоен, всему свое время. Давайте нам побольше оружия, а если заметишь что-то подозрительное, немедленно сообщи мне!

— Можешь на меня рассчитывать.

Повелитель кремня восхищался Скорпионом, который вырвал его из недр горы, где тот надеялся в окружении своих обожаемых камней провести остаток жизни. Работать ради высокой цели и производить для своего господина оружие, постоянно совершенствуя свое мастерство, — вот что теперь ему было нужно для счастья. Но что, если избранная Скорпионом стратегия приведет их всех к катастрофе?

Скорпион вернулся на свое прежнее место у ворот Нехена. Из этого странного города не доносилось ни малейшего звука, как если бы он заснул навсегда. Срочно нужно было что-то предпринять. Внутри у Скорпиона все переворачивалось при мысли, что ему приходится сидеть здесь как привязанному, что он обречен на бездействие. Куда лучше он чувствовал бы себя, если бы мог повести солдат Быка на объединенные армии противника и разбить их в пух и прах. Однако это означало бы бросить вызов авторитету могущественного главы клана… Значит, оставалось одно: проникнуть в священный город с отрядом смельчаков и принудить Души к сотрудничеству.

Чьи-то мягкие ладошки закрыли ему глаза.

— Не совершай безрассудных поступков, любовь моя! Лучше займись забытой тобою женщиной!

Крепкие круглые груди возлюбленной Скорпиона Ирис ласкали его спину. Прелестница поцеловала его в шею, пробуждая желание.

Неутомимая любовница, Ирис готова была мириться с чем угодно, даже с неверностью Скорпиона, лишь бы оставаться с ним рядом. Один раз ей даже пришлось устранить одну из своих соперниц, но ее возлюбленный не разгневался. Наоборот, Скорпиона такая решимость даже позабавила. Соглашаясь всюду следовать за ним, эта очаровательная и грациозная молодая женщина с длинными черными волосами не боялась умереть. Все солдаты уважительно относились к возлюбленной Скорпиона, понимая, что она для них недоступна.

Возбужденный Скорпион позволил увлечь себя в тростниковую хижину, сооруженную специально для них с Ирис, на удобные толстые циновки.

— Позабудь о своих заботах, люби меня еще и еще, пока мы живы!

Такие речи были Скорпиону по душе, как и пыл его любовницы, всегда готовой к самым бесстыдным любовным играм. В отсутствии соперниц Ирис была бесконечно счастлива и дарила своему возлюбленному тысячу удовольствий. Какое ей дело до войны и будущих сражений? Важно лишь наслаждение и то, что происходит в настоящий момент!

Она никогда не позволит ему себя бросить…

* * *

Глава клана аистов, пожилая женщина с удлиненным лицом, печальными глазами и седыми с сероватым оттенком волосами лечила раненых снадобьями, приготовленными из трав. Верная помощница Быка, она с сожалением вспоминала былую жизнь, когда кланы мирно сосуществовали. Тогда для нее не составляло труда проникать в помыслы богов, а потом открывать их главам других кланов. Теперь же война и насилие омрачали сознание Аистихи, и ее частые погружения в неведомые другим миры заканчивались разочарованием. Удастся ли Быку и его новым союзникам предотвратить хаос?

Покорившись судьбе, наделенная даром исцеления Аистиха продолжала лечить страждущих. Ее верные служанки с риском для жизни облетали занятые врагом территории, снабжая Быка ценнейшими сведениями. Благодаря им могущественный друг Аистихи знал, что ливийцы вопреки всем ожиданиям уже завоевывают Север, сея горе и опустошая поселения.

Почему же, почему ее дозорные так долго не возвращаются? Кое-кто был уверен, что их уже нет в живых. И все же Аистиха продолжала надеяться на лучшее. У ее посланниц был большой опыт, и они умели предвидеть опасность и избегать ее.

Шелест крыльев заставил ее поднять голову.

Утомленная аистиха опустилась к ее ногам. Хотя ее мучила жажда, она даже не захотела пить, спеша сообщить своей госпоже обо всем, что ей довелось увидеть. Аистиха все же напоила ее, обработала рану на ноге и неровной походкой направилась к хижине Быка, с нетерпением ее дожидавшегося. Рядом с Быком был и Скорпион.

— Одна из моих служанок, увы, погибла! — воскликнула огорченная Аистиха. — Две мои посланницы направились на Север, чтобы узнать о перемещениях армии ливийцев, и я не знаю, удастся ли им избежать вражеских стрел.

— Абидос? — не смог сдержать своего нетерпения Бык.

— Город производит впечатление всеми покинутого. На подходах к нему — трупы львиц и солдат.

— А Нармер? — спросил Скорпион.

— Нармер, Шакал и стадо ослов направляются к Нехену.

На лицах Быка и Скорпиона появились улыбки.

— Но у меня есть и плохие новости, — добавила Аистиха. — Мы окружены со всех сторон, тысячи чибисов присоединились к армиям Льва и Крокодила. Когда они решат уничтожить нас, разве сможем мы им противостоять?

7

Незадолго до рассвета Шакал воззвал к духам своих умерших собратьев, умоляя их помочь ему и Нармеру благополучно преодолеть опасный путь до Нехена. Пока магический ларец должным образом спрятан, Абидос будет находиться под надежной защитой даже в отсутствие господина этих земель.

Суждено ли Шакалу вернуться, пусть и нескоро, во владения своих предков? Здесь он созерцал дороги потустороннего мира, здесь ему открылась вся безграничность мира божественного. Сверхъестественные способности членов его клана позволяли им приобщать к этим таинствам тех, кто хотел расширить границы своего сознания и способствовать воплощению замысла Создателя.

К числу этих редких созданий как раз и относился Нармер. В наступившую эпоху разлада он, похоже, был способен побороть зло и восстановить справедливость. Но по плечу ли ему столь трудная задача?

Абидос погрузится в забытье и никогда из него не выйдет, если силы Зла восторжествуют. Секрет бессмертия будет навеки утерян, и страной будут править варвары.

Вокруг святилища Шакал расставил небольшие камни и наложил на них заклятия: они смогут некоторое время защищать это место от осквернителей. Покончив с этим, он присоединился к Нармеру, загружавшему в мешки поклажу, которую предстояло везти ослам под предводительством Северного Ветра, строго следившего за дисциплиной.

— Можем отправляться, — сказал Шакал.

— Предок защитит Абидос?

— Никому не известны его намерения.

— Даже тебе?

— Нам предстоит долгий путь, Нармер. Только выполнив нашу миссию, мы сможем изменить будущее.

В знак согласия Северный Ветер поднял правое ухо. Ростом он был метр сорок в холке, весил около трехсот килограммов. Морда и живот у него были белые, глаза — большие, миндалевидной формы и очень умные, хвост — не слишком длинный и с маленькой реденькой кисточкой на конце. Он присматривал за своими собратьями и пресекал малейшие попытки взбунтоваться. Самые упрямые уже признали его превосходство, и даже шелудивый молодой ослик не пытался с ним соперничать, так что все ослы в стаде беспрекословно слушались Северного Ветра.

Нармер и Шакал, сопровождаемые стадом ослов, покинули Абидос с первыми лучами солнца. Шакал запретил себе оборачиваться и сосредоточил все свои помыслы на длинном пути, который им предстояло одолеть. О том, чтобы идти по берегу Нила, где обитало множество чибисов, не могло быть и речи. Оставался только один путь — через западную пустыню, населенную тысячами опасностей.

Когда солнце поднялось выше, жара стала невыносимой. Северный Ветер выбирал лучшие тропы, Шакал находил родники. На подходах к каждому он подолгу выжидал, опасаясь нападения диких зверей. Львицы любили устраивать засады в оазисах, особенно на закате.

— Посмотри, в небе аист! — воскликнул Нармер.

Большая птица, мерно взмахивая крыльями, летела над путешественниками. Сделав круг, она направилась на юг.

— Это посланница главы клана Аистов, — сказал Шакал. — Она сообщит своей госпоже, что мы живы и идем к Нехену.

Нармера удивило то, что это было сказано безрадостным тоном.

— Почему ты настроен так мрачно?

— Даже если мы будем идти очень быстро и делать мало остановок, на дорогу уйдет не меньше пяти дней. А ведь я предчувствую серьезную опасность!

— Нападение Льва или Крокодила?

— Не исключено.

— Или нечто худшее?

— Я этого опасаюсь.

— Ты можешь говорить яснее?

Шакал посмотрел вдаль.

— Наши общие идеалы запрещают мне лгать. Густой туман затмевает мой взор, и я не могу определить истинную природу нашего врага, который способен помешать нам достичь намеченной цели. Что касается убийц, состоящих на службе у Льва и Крокодила, то их запах и повадки мне известны. Наш главный враг таится во мраке, поджидая свою жертву. Он ждет нас, Нармер, и я не знаю, удастся ли нам уйти от него живыми.

— Но ведь мы не беспомощны!

— Ты прав: души глав исчезнувших кланов живут в тебе. Однако сила, которая встанет у нас на пути, способна уничтожить и их тоже.

Нармеру передался страх Шакала. И все же в первые четыре дня пути не случилось ничего плохого, если не считать досаждающих песчаных блох и солнечных ожогов. Приготовленные еще в Абидосе снадобья на основе полыни пришлись очень кстати.

Сена для ослов и хлеба оставалось уже немного, однако путники были настойчивы и Северный Ветер выбирал для них самую лучшую дорогу, поэтому до Нехена оставалось всего ничего, когда с наступлением ночи они решили сделать последнюю остановку. Неужели чутье подвело Шакала?

Нармер лег и стал смотреть на звезды. Из них вырисовалось лицо Нейт. Она печально улыбалась. Она жива! Жива, но ей угрожает нешуточная опасность…

Внезапно поднялся сильный ветер. Он пришел с востока, подняв облака песка, который теперь впивался в тела людей и животных. Ослики уселись на землю и прижались друг к дружке. Нармер лег возле Северного Ветра. Шакал остался стоять, глядя на красное зарево — источник бури.

* * *

Сет, божество грозы и вселенских потрясений, обозревал свою добычу. Получив душу молодого завоевателя Скорпиона в обмен на колоссальную силу и неистощимое стремление сражаться и побеждать, демон пустыни радовался началу войны кланов и дожидался решающей схватки между Быком и его сплотившими свои ряды противниками. Кровь должна была литься потоками, насилие — дойти до высшей точки. Жестокость не являлась ни средством, ни следствием обстоятельств, но самоцелью. Когда этот конфликт себя исчерпает, начнется другой, а вслед за ним — следующий… Сет прекрасно знал, что человеческой природе свойственны алчность, ненависть и лживость, а потому у него никогда не будет недостатка в одаренных последователях.

Союз Шакала, знатока дорог загробного мира, и Нармера, в которого вселились души исчезнувших кланов, ему не нравился. Уж не собирается ли эта парочка предпринять попытку восстановить мир? Если это так, то следует устранить их прямо сейчас. Они совершили непростительную ошибку, зайдя в самое сердце его владений, и теперь ничто не могло защитить их от его гнева.

Здесь, в пустыне, Шакал и Нармер бессильны… Красным огнем полыхнули глаза Сета, когда по его воле разразилась страшная буря. Задрожала земля, воздух стал обжигающе горячим, черные тучи закрыли звезды. Когда же они вдруг лопнули, на землю обрушились потоки дождя, грозя утопить дерзких чужаков.

И вдруг слуха демона коснулся странный звук.

То был крик осла. Невероятно громкий, настолько оглушительный, что Сет дрогнул. Признав свое поражение, он перестал жечь заревом ночь.

* * *

— Северный Ветер спас нас, — сказал Шакал.

Воздухом снова можно было дышать, гроза ушла. Северный Ветер по-прежнему вел себя настороженно: мордочка приподнята, шея напряжена, зубы оскалены. Нармер погладил его по лбу и искренне поблагодарил за помощь.

— Возможно, это только передышка, — заметил Шакал с сомнением. — Если мы дождемся рассвета, попробуем идти дальше.

Солнце снова все возродило к жизни. Неподалеку затанцевали страусы. Павианы стали молиться, приветствуя зарождающийся свет и усиливая его. И все же Северный Ветер замер в нерешительности, да и Шакал не скрывал своего беспокойства.

— Нам нужно попасть в Нехен, — напомнил ему Нармер.

— Да ниспошлют нам боги знак! В противном случае мы обречены.

Ослик повернулся и стал смотреть на ближайшую дюну.

На ее вершине появился горный козел ибекс с изогнутыми рогами, рыжей шерстью и черным пятном на подбородке. Он подпрыгнул на месте, потом быстро спустился по склону и подбежал к Северному Ветру. Ослик даже не шевельнулся.

Из взгляды встретились, оба стали рыть песок копытами. Вскоре ибекс отвернулся, подошел к Нармеру и опустился перед ним на колени.

— Посмотри внимательно на его рога, — сказал ему Шакал, — и ты поймешь, что такое время. Каждый год на роге появляется новая складка. Достоинство этого создания равно достоинству жизни. Благодаря ему мы доберемся до Нехена.

8

Лев нервно поглаживал костяную рукоять своего кремневого ножа, которым он не так давно перерезал горло Газели, прекрасной и наивной настолько, что она сделала целью своего существования сохранение мира между кланами. Утопическая, никому не нужная затея… Статный и могучий, с гривой ярко-рыжих волос, глава воинственного клана был рад положить этому конец. Как только нежная сторонница мирных переговоров стала не нужна, он с легкостью от нее избавился.

Лев никогда не придерживался строго условий договора, заключенного между кланами. Он самоуверенно полагал, что сможет завладеть всеми территориями страны, если, конечно, удастся уничтожить армию Быка, правителя северных земель, которые теперь были захвачены ливийцами. Солдаты Льва были храбры и испытаны в боях, однако их было слишком мало для осуществления столь амбициозного замысла, поэтому их господину пришлось заключить союз с весьма опасной персоной, манипулировать которой не представлялось возможным, — главой клана крокодилов. Будучи противником всех форм дипломатии, Крокодил посылал своих убийц на Юг и на Север, никогда не признавал границ, установленных сообща главами кланов, и никому не доверял.

И все же Льву удалось втайне от всех договориться с Крокодилом объединить силы их кланов и уничтожить противников.

Когда это будет сделано — тема, которая занимала умы обоих заговорщиков и которую они оба умело обходили в разговоре, — один из них устранит другого. Однако убрать Крокодила со своего пути представлялось Льву делом настолько трудным, что он предпочитал не думать об этом накануне сражения, которое вот-вот должно было разразиться у ворот священного города Нехен, по-прежнему закрытых.

Пока удача была на стороне Льва. Покинув свои обширные владения, Бык попал в ловушку. Он рассчитывал на помощь Душ Нехена, а вместо этого оказался в окружении и, судя по всему, не мог решить, как ему поступить. Лев полагал, что он вряд ли отважится на штурм священного города Юга, поэтому рано или поздно ему придется предпринять попытку прорвать окружение. А число вражеских солдат, осаждающих Нехен, росло с каждым часом…

Еще одним подарком судьбы был переход чибисов под знамена Крокодила. Эта многотысячная масса должна была погрести под собой армию Быка, пусть даже ценой больших потерь. А потом он, Лев, нанесет удар, который решит дело. Оставалось только совладать с собственным нетерпением: с наступлением не стоило торопиться.

Вот уже на протяжении четырех дней Льву не удавалось поговорить с Крокодилом. Командиры его армии не знали, куда он направился, и каждую минуту ожидали его возвращения. Лев нервничал, понимая, что если он дерзнет взять на себя командование обеими армиями, то этим вызовет ярость Крокодила, и тогда их союзу придет конец.

Лев без конца одергивал и отчитывал своих офицеров и солдат, требуя неукоснительного соблюдения дисциплины и субординации; один взгляд в сторону — и виновного ожидало жестокое наказание. Его боялись как огня. Но что, если Бык выйдет из состояния летаргии и попытается прорвать окружение? Льву придется ответить на вызов, надеясь, что солдаты Крокодила станут выполнять его распоряжения. Хотя приходилось признать, что пока офицеры его союзника держались по отношению к нему довольно холодно и не было никаких гарантий, что со временем они станут более благожелательными.

— Тревога! — подала сигнал одна из львиц-часовых.

Лев бросился к аванпосту. Когда солдаты увидят, что их господин сражается в авангарде, это поможет им сохранить выдержку при столкновении с боевыми быками противника.

Показался Крокодил с несколькими чибисами. Испуганная львица упала к ногам Льва, моля его о прощении. Он передернул плечами и устремил взгляд на своего союзника.

Низколобый, большеносый, с обветренной жесткой кожей и блуждающим взглядом, Крокодил всегда казался сонным. Но это впечатление было обманчивым: слух и обоняние у него были прекрасные, и в случае необходимости он действовал стремительно. Враги, которые были настолько глупы, что недооценили его способности и силу, давно лишились жизни. У Крокодила было в обычае не спать две ночи подряд на одном месте, в неурочное время устраивать проверки своим подданным и содержать множество шпионов, которые следили в том числе и за соплеменниками, настолько он боялся предательства. Он полагал, что крайняя подозрительность во всем и есть наилучшее оружие, способное защитить от многих неприятностей.

Следом за повелителем клана шли трое чибисов, продавшие ему свой презренный народ, прозябающий в нищете на берегах Нила. Слабак, Прожора и Горлан так боялись своего нового господина, что готовы были целовать ему ноги и выполнять любые требования.

Высокий, сутулый, с огромным носом и тяжелыми веками, Слабак был трусом и любил загребать жар чужими руками. Он солгал своим соплеменникам, пообещав им процветание в обмен на участие в войне между «тираном» Быком и Крокодилом-«освободителем» — естественно, на стороне последнего. Все захваченные ценности он, разумеется, рассчитывал оставить себе и уже в мирной жизни продолжать заниматься своим любимым делом — врать.

Коренастый, толстый, круглолицый Прожора хотел власти. Его роль заключалась в том, чтобы собрать побольше чибисов и отправить их на бойню. Его давний приятель Горлан, низколобый и толстогубый, думал только о еде, выпивке и женщинах. Горлан всюду следовал за Прожорой, а тот восхищался Слабаком. Несмотря на то что каждый из них готов был начать собственную игру, они осознавали ценность своего содружества. Действуя «в связке», они дополняли друг друга, но опасались, что, если дороги их разойдутся, всех троих ждет жалкая участь. Шпионя друг за другом, они продолжали друг другу помогать и при каждом удобном случае старались подольститься к приводившему их в ужас Крокодилу.

Лев дал выход своей ярости:

— Так больше не может продолжаться! Если бы Бык начал сражение, мне пришлось бы отдавать приказ о контрнаступлении! Мы ведь договаривались, что будем всячески помогать друг другу!

— Успокойся, мой дорогой союзник! Мне нужно было уладить одно очень важное дело, а наши преданные слуги принесли нам прекрасные новости.

Слабак с трудом отвесил поклон.

— Господин, весь мой народ теперь повинуется вам. Если вы обеспечите чибисов пищей, они будут сражаться не жалея сил. Мы с друзьями убедили своих, что, воюя под вашим началом, они заслужат себе лучшую жизнь.

— Я пришел как раз вовремя, — сказал Крокодил. — И я разделил наших новых подданных на две группы: первая рассредоточится по берегам Нила и отрежет противнику путь к отступлению, а вторая пойдет на приступ.

— У нас троих нет опыта участия в боевых действиях, — напомнил Слабак. — Поэтому мы хотим заниматься провизией.

— Пусть так и будет, — решил Лев. — Проследите, чтобы никто из ваших не нарушал дисциплины.

— Будет исполнено! — пообещал Горлан.

Лев сделал им знак удалиться, и трое заговорщиков ушли, радуясь, что их планы претворяются в жизнь. До того, кто из этих двоих, Лев или Крокодил станет единовластным правителем страны, им не было дела; они пригодятся любому, поскольку и впредь будут посредниками между главой клана и чибисами. Завтрашний день принесет им еще больше почестей и наград за то, что они помогли своим новым хозяевам победить в их войне. А пока Слабаку хотелось спать, Горлану — напиться финиковой водки, а Прожоре — добраться до склада со съестными припасами и наесться вволю.

— Мне редко доводилось видеть тебя таким любезным, — сказал Лев Крокодилу.

— Нам нужна эта масса чибисов! Многие тысячи их погибнут, Бык понесет тяжелые потери и выдохнется. Тогда мы нанесем ослабевшему колоссу решающий удар, и он рухнет. Оставшиеся в живых чибисы станут нашими послушными рабами.

Этот план Льва вполне устраивал.

— Нам следует избавиться от этих трех червяков!

— С этим можно подождать, — возразил Крокодил. — Их слабоволие еще может принести нам пользу. Если у них хватит ума не предать нас и сидеть смирно, мы будем и дальше их использовать.

Обед главам двух кланов подали в тени сикоморы. Они с удовольствием отведали мяса недавно убитой антилопы.

— У нас появилось новое оружие, — тихо сказал Крокодил. — Возможно, его можно будет использовать не сразу, но, думается мне, оно будет действенным.

— Покажи мне его!

— Это невозможно.

Лев вспыхнул:

— Ты мне не доверяешь?

— Наоборот! Открыв тебе этот секрет, я доказал тебе, что наш союз крепок.

— Но ты отказываешься показать мне это оружие!

— У меня нет такой возможности, поскольку оно находится на вражеской территории.

Лев с трудом совладал со своим возмущением:

— Ты хочешь сказать, что им завладел Бык?

— Нет, конечно! Он не подозревает о его существовании.

— То есть ты говоришь о… предателе?

— Я восхищен твоей проницательностью!

Лев все еще не мог поверить в услышанное.

— Неужели ты подкупил кого-то из его клана?

Крокодил ухмыльнулся так плотоядно, словно видел перед собой добычу и готовился проглотить ее.

— Он будет портить оружие и защитные сооружения.

— А что он хочет в обмен на свои услуги?

— Создать свой собственный клан и получить большую территорию.

— И ты пойдешь на это?

— Я опасаюсь предателей, — процедил сквозь зубы Крокодил. — Земли мы поделим между собой, и только наши два клана будут хозяевами этих земель. В день нашего триумфа я отдам этого продажного мерзавца моим рептилиям.

— Его имя?

Крокодил замялся.

— Ты ведь говорил о доверии! — напомнил ему Лев.

— Ты действительно хочешь его знать?

— Да.

Крокодил назвал имя.

Потрясенный Лев молча посмотрел на него.

9

Лысый Пити привел к Уашу, верховному военачальнику ливийцев, молодого солдата.

— Мой господин, этот юноша хочет доказать вам свою храбрость.

— Как именно?

— Он хочет убить дикого быка, который защищает вражеский лагерь.

— Его план?

— Мы с парой десятков моих товарищей сделаем вид, что хотим напасть на лагерь, а когда чудовище выйдет, начнем разбегаться, словно бы испугались. На самом же деле мы подпустим быка поближе и опутаем его сетью, а потом заколем копьями.

— План рискованный, но вполне выполнимый.

Солдат опустился на колени:

— У нас получится, мой господин, и ваша слава прогремит по всей стране!

— Ты получишь достойную награду, если преуспеешь.

— Успех или смерть!

— Атаковать будем на закате. Подготовь своих людей.

Солдат удалился торжествуя.

Чернокожий великан Икеш счел своим долгом заметить:

— Это безумие! Бык их растерзает!

— Но так я смогу проверить твою догадку, — отозвался верховный военачальник. — Если силы этому быку придает магия, мы придумаем другой план.

* * *

В укрепленном лагере все говорили и думали об одном: заставит ли ливийцев победа быка отступить или, наоборот, только ожесточит их? Комендант лагеря не сомневался: дикари вернутся с новыми силами, чтобы уже ничто не препятствовало им в покорении Севера. Приказав защитникам лагеря зорко следить за окрестностями и выдавать всем установленное количество пищи и воды, он переходил с места на место, не позволяя себе ни минуты отдыха.

Раны на теле быка зажили сами собой, причем с поразительной быстротой. Судя по всему, животное находилось под магической защитой. Уходя на Юг, Бык счел нужным оставить своим людям оружие, способное устрашить врагов. Присутствие боевого быка, мирно дремлющего в своем загоне, успокаивало осажденных.

— Ливийцы возвращаются! — крикнул кто-то из часовых.

Взбежав на верх стены, комендант увидел, что противник собирается предпринять вторую попытку.

Лучники поразили первых нападавших, и их ряды рассыпались. Однако после недолгого колебания ливийцы снова двинулись к лагерю.

— Пора выпустить на них быка! — сказал пожилой солдат.

Комендант с этим согласился. Ворота укрепленного лагеря приоткрылись и огромный бык, устрашающе раздувая ноздри, бросился на врага. Ливийцы разбежались в разные стороны, но, когда бык остановился перевести дух, из ближайших зарослей выскочили десятка два вражеских солдат и набросили на него сеть.

Защитники лагеря уже готовы были поверить, что чары, оберегавшие быка, разрушены, так как множество копий впились в бока животного. Осажденные могли потерять своего самого лучшего воина.

Ливийцы, словно рой ос, облепили быка.

Однако зря они вопили от радости: животное одним движением разорвало сеть и пронзило рогами сразу двоих недругов. Освободившись, бык, казалось, обрел новую силу. Мстя за свои раны, он преследовал вражеских солдат, пока не прикончил последнего.

Защитники укрепленного лагеря громко восторгались его новым подвигом.

* * *

— Я вас предупреждал, — сказал Икеш верховному военачальнику. — У этих безумцев не было ни единого шанса.

— Их глупость избавила нас от сомнений, — рассудил Уаш. — Если бы это был обычный бык, наши храбрые парни с ним справились бы. Значит, ты был прав: быка защищает магия, и надо ее разрушить.

Нити выскочил вперед:

— Мы уже потеряли много людей! Можно попросту взять лагерь в осаду и ждать, пока у них не закончится еда и вода. Тогда они сами сдадутся.

— Они будут постоянно выпускать на нас быка, и мы потеряем еще больше солдат, — сказал Икеш. — Нам надо или убить этого зверя, или отказаться от намерения уничтожить лагерь.

Пити вспыхнул от возмущения:

— Наш вождь никогда не отступает!

Уаш поднял руку, требуя тишины.

— Нам надо, не выдавая себя, изучить привычки врага, — решил он. — И определить его уязвимые места. Если мы кого-то из них поймаем, он заговорит.

* * *

Создавалось впечатление, что ливийцы покинули окрестности укрепленного лагеря. Поначалу комендант не верил донесениям, но потом пришел к выводу, что мощь боевого быка заставила захватчиков изменить свои планы: когда стало понятно, что им его не убить, ливийцы, судя по всему, решили собраться с силами для нового нападения.

Напряжение в лагере спало. Осажденные отныне пребывали в уверенности, что здесь они в безопасности. Вознося почести быку-спасителю, вернувшемуся в свой загон, почти все они надеялись на скорое возвращение главы своего клана. А когда Бык с армией вернется, от ливийцев мокрого места не останется…

Не желая портить соплеменникам радость, комендант лагеря старался их обнадежить, но и требовал не ослаблять бдительность: дозорные несли службу день и ночь, и дисциплина в лагере поддерживалась строжайшая.

Когда сосуды для воды почти опустели, он решился послать за ней три небольших отряда. Солдаты вышли за стены лагеря в безлунную ночь и направились к трем разным источникам.

Пока они отсутствовали, комендант не находил себе места от беспокойства: уж не устроили ли им враги ловушку? К счастью, на рассвете все его люди вернулись целыми и невредимыми. По всему выходило, что ливийцев нет поблизости, и теперь обитатели лагеря могли вздохнуть свободно…

* * *

Заноза был назначен командиром маленького отряда, которому поручили нарвать свежей травы для живущего вукрепленном лагере домашнего скота. По характеру Заноза был человеком каверзным, что вполне соответствовало его имени. Он хорошо знал окрестности и опасался ночных хищников, в особенности змей. Ливийцев не было видно уже давно.

На краю густо поросшей травой опушки Заноза расставил своих людей, у каждого из которых был с собой большой мешок. Такую ношу нелегко будет дотащить, но благодаря их усилиям животные в лагере не будут голодать…

Они молча принялись за работу. Заноза пнул толстяка, чтобы тот пошевеливался, и сам, подавая пример, стал быстро наполнять мешок травой.

Приглушенный крик заставил всех насторожиться.

Выпрямившись, Заноза увидел их.

Отовсюду к опушке сбегались вооруженные копьями ливийцы.

— Бежим! — приказал он.

Двое членов клана Быка упали на землю. У них между лопатками торчали копья. Остальные в страхе замерли. Четверо ливийцев повалили Занозу на землю и оглушили его.

Когда он пришел в сознание, затылок раскалывался, перед глазами плыли разноцветные пятна. Его руки были связаны за спиной. Занозу заставили стать на колени перед высоким чернокожим мужчиной.

— Меня зовут Икеш, и я служу нашему верховному военачальнику Уашу, предводителю армии «людей с луками». Как тебя зовут?

— Заноза.

— Ливийцы завоевали твою страну. Отныне ты — наш раб.

— Можешь на это не рассчитывать! У меня один господин, и это — Бык, глава моего клана.

— Он оставил тебя.

— Бык вернется и размозжит тебе голову!

— Ты, как я посмотрю, упрямый малый! Но тем лучше, я не прочь поразвлечься. Если ты ответишь на мои вопросы, я оставлю тебя в живых и ты будешь стирать мою одежду.

— Снова говорю тебе: этого не будет.

Икеш медленно обошел вокруг пленника.

— Я уважаю храбрых, Заноза, но упрямство — порок, а не достоинство. Советую тебе быть более покладистым.

— Оставь при себе свои советы!

Сильным ударом колена в спину нубиец повалил связанного пленника на землю.

— Это пока предупреждение. Дикого быка, который живет в лагере, защищает магическая сила, и я хочу знать, кто тот маг, который делает его неуязвимым.

— Ты несешь чушь!

— Ты все расскажешь, Заноза! Поверь, ты все расскажешь!

10

Два дня, показавшихся им бесконечными, пленники провели под палящими лучами солнца без пищи и воды. Заноза всеми силами старался подбодрить своих слабеющих товарищей, уверенных в том, что их ждет неминуемая смерть.

Наконец чернокожий великан Икеш вспомнил о них.

— Встать! — приказал он.

Заноза первым поднялся на ноги и с вызовом посмотрел на своего мучителя.

— Это недолгое ожидание, я вижу, не добавило тебе ума, — с сожалением заметил Икеш. — Ты хорошо подумал?

— Я не думал, я спал.

— Имя мага!

— Единственный маг, которого я знаю, — глава моего клана.

— Я разочаровался в тебе, Заноза. И все же я буду с вами милостив. Приказываю вам бежать как можно быстрее, и только самый медлительный будет казнен.

Ливийские лучники заняли позиции. Заноза понял, что спорить бесполезно, и, досадуя на свое бессилие, обвел взглядом товарищей по несчастью.

— Бегите! — крикнул Икеш.

Пленники сорвались с места, один из них споткнулся и упал. Заноза помог ему встать, но о том, чтобы догнать остальных, не могло быть и речи.

Полетели первые стрелы.

Две впились в левую ногу Занозы чуть пониже колена, еще три — в шею и спину того, кому он помог.

Подошел Икеш.

— Тебе повезло, ты вполне мог оказаться последним. Раны у тебя легкие… Кто знает, может, ты еще поживешь.

Нубиец вырвал стрелы, и Заноза не смог сдержать крик боли.

— Имя мага!

— Его не существует.

— Упорствуя, ты навлекаешь на себя и твоих товарищей беду. Может, проявишь благоразумие?

— Я ничего не знаю, ничего!

Икеш улыбнулся.

— Теперь я уверен в обратном.

Чернокожий великан схватил раненого за волосы и подтащил к луже.

— Замажь грязью свои раны!

Ливийцы собрали остальных пленников, которые радовались тому, что вражеские стрелы их не достали. Однако радость эта была короткой.

По глазам Икеша они поняли, что худшее их ждет впереди.

— Ваш новый хозяин, верховный военачальник ливийской армии, приказал мне выяснить имя мага, который делает вашего быка непобедимым. Либо вы мне его скажете, либо я поступлю с вами так, как обычно поступаю со свой добычей после охоты.

Два солдата принесли великану необычно длинный нож. Его кремневое лезвие было грубо сработанным, но от этого не менее острым.

— Что… Для чего это? — спросил один из пленников.

— Я очень ловко разделываю тушки. Сейчас я собираюсь снять с вас кожу тонкими полосками. Это будет долго и больно. Смерть будет медленной, очень медленной.

— Не слушайте его! — воскликнул Заноза. — Он просто пытается вас запугать!

Ударом кулака нубиец сломал ему нос и пальцем указал на одного из сборщиков травы, худощавого сорокалетнего мужчину.

— Ты! Иди сюда!

Пленник застыл в испуге, поэтому Икешу пришлось подойти к нем самому.

— Ты знаешь имя мага, который защищает быка?

— Нет! Я не знаю!

— Ты врешь!

— Нет, это правда, я не знаю!

— Проверим!

Стремительным и точным движением Икеш вонзил нож бедняге в живот. Тот согнулся пополам.

— Я… Я ничего не знаю!

Нож вышел из раны. Брызнула кровь, и раненый повалился на землю.

Икеш наклонился и преспокойно срезал кусок кожи у него с плеча, не обращая внимания на душераздирающие вопли.

— Прекрати это! — крикнул другой пленник, толстяк. — Так не обращаются с живыми людьми!

Нубиец оставил в покое свою жертву и схватил толстяка за горло.

— Ты тоже хочешь отведать моего ножа?

— Только наш командир Заноза знает то, что тебе надо. Комендант лагеря рассказывал ему о маге.

Длинное лезвие перерезало горло предателю. Удивленный, гот попытался остановить кровь, зажав обеими руками рану.

Утратив интерес к умирающему, Икеш вытащил Занозу из лужи. Раны на ноге оказались глубокими, и тот не мог стоять.

— Будь благоразумным, или я порежу твоих товарищей на куски. Ты мог убедиться, что я не склонен шутить.

Заноза понимал, что сопротивляться бесполезно, и все же надежда на спасение еще не угасла.

— Я скажу, если ты оставишь моих товарищей в живых.

— Ты считаешь, что можешь диктовать мне условия?

— Если ты не согласишься, я ничего не скажу, и тебе придется всех нас убить.

— Ладно, я согласен. Но если я заподозрю, что ты сказал не всю правду, я буду резать твоих людей на части одного за другим, пока не получу желаемого.

Такая перспектива привела Занозу в ужас. Ему пришлось уступить.

Помогая Занозе идти, Икеш привел его в палатку верховного военачальника, который как раз в обществе Пити наслаждался рагу из зайчатины.

— Мой господин, вот человек, который наведет нас на след мага!

Леденящий кровь взгляд Уаша усугубил страдания раненого. Этот тиран был наделен смертоносной мощью и нисколько не сомневался в своем превосходстве над всеми.

Круглые щеки Пити моментально покраснели, до того он разволновался: если пленник заговорит, Икеш не замедлит выставить напоказ свои заслуги.

— Заноза не последний человек в лагере, — сказал нубиец. — Комендант рассказал ему о маге.

— Выходит, дикий бык — всего лишь оружие, направляемое магической силой. От кого исходит эта сила?

Заноза медлил с ответом. Пити отвесил ему оплеуху.

— Когда наш верховный военачальник задает вопрос, отвечать надо немедленно!

— Этот презренный червь потерял дар речи от страха, — снисходительно заметил вождь ливийцев. — Пусть переведет дух.

Нубиец отстранился от Занозы, и тот упал. Превозмогая боль, он, упираясь правой рукой в землю, встал, пытаясь сохранить остатки достоинства.

— Ваша победа — всего лишь плод вашего воображения, — заявил Заноза. — Скоро вас прогонят с нашей земли. Нас защищают боги.

Уашу эти слова пленника заинтересовали.

— И как зовут этих богов?

— Души Буто.

— Буто? Так называется священное место?

— Да, оно находится на севере, среди болот. Никто из людей, даже глава нашего клана Бык, не может туда проникнуть.

— И эти Души делают быка неуязвимым?

— Да, они…

Нубиец нанес сильный удар по раненой ноге Занозы, и тот упал, едва не потеряв сознания от боли.

— Ты лжешь, Заноза! Я порежу на ремни одного из твоих товарищей!

— Нет, я еще не все сказал!

— Предупреждаю: не пытайся обмануть верховного военачальника! Если будешь упорствовать, тебя ждут пытки!

Заноза так и остался лежать на земле. Он даже не поднял головы.

— Души Буто не помогают нашему быку, — тихо произнес он.

— Так что же рассказал тебе комендант? — пророкотал Икеш.

— Он получил приказ от нашего главы клана хорошо кормить быка и в случае опасности выпускать его за ворота лагеря. К его природной силе добавится сила магии.

Верховный военачальник и чернокожий великан переглянулись. Икеш не ошибся.

— Имя мага? — спокойным голосом спросил Уаш.

— Эго… женщина.

— Ты смеешься над нами? — вспыхнул Пити. — Разве может женщина иметь такую силу?

— Она — жрица богини Нейт, великой созидательницы. Она одна слышит голос богини и узнает ее волю. Соткав этот мир, богиня наполнила его жизненной силой. Произнося особые заклинания, ее жрица делает нашего быка непобедимым.

— И где она обитает? — спросил вождь ливийцев.

— На границе суши и болот.

— Точнее!

— Никто точно не знает, где находится святилище Нейт.

Судя по всему, нубиец, застывший со скрещенными на груди руками, был уверен в искренности Занозы.

— Что еще тебе известно?

— Я все вам рассказал.

— Вот и прекрасно, — кивнул Уаш. — Нам эти сведения очень помогут.

Верховный военачальник встал и с высоты своего огромного роста посмотрел на раненного пленника.

— Мы найдем эту жрицу, — заявил он. — Мы лишим ее силы, убьем быка и разрушим лагерь. Икеш, избавь меня от этого убогого и его людей.

Заноза схватил чернокожего великана за руку:

— Ты обещал…

— Приказы нашего вождя не обсуждаются.

Ударами рук и ног Икеш прикончил Занозу. Потом он перерезал горло всем пленникам, насадил тела на колья и выставил на небольшом расстоянии от стен лагеря.

Это зрелище привело осажденных в ужас.

11

После нескольких часов любовных игр с неутомимой Ирис Скорпион покинул ее ложе и вышел из хижины. Если не считать часовых и шакалов, которые постоянно были начеку, все в лагере спали.

Бесшумным стремительным шагом юноша подошел к стене Нехена. Он больше не мог мириться с этим бесконечным ожиданием и нерешительностью Быка. Скорпион решил проникнуть в священный город и выяснить, что там происходит. Его не пугало столкновение с Душами, он был преисполнен решимости открыть ворота города, где армия Быка обрела бы безопасное пристанище.

В тот момент, когда он уже начал карабкаться на стену, послышался странный шум.

Шелест крыльев.

Скорпион посмотрел вверх и увидел аистиху, явно раненную, которая никак не решалась опуститься на землю.

— Сюда! — крикнул он птице. — Не бойся!

С трудом взмахивая крыльями, большая птица стала спускаться. Скорпион подхватил ее на лету. Лоб у аистихи был весь в крови, она едва дышала.

— Не волнуйся, теперь тебе ничто не угрожает!

Он отнес раненую птицу к главе ее клана. Невзирая на преклонный возраст, Аистиха спала мало. Во сне душа ее путешествовала в небесных сферах, опускалась на божественные барки, которые проплывали мимо великолепных пейзажей. А потом она возвращалась в суровую действительность. Аистиха понимала, что началась новая эра, и она вполне могла оказаться эпохой несчастий и слепого насилия.

При виде своей посланницы Аистиха прогнала прочь отчаяние и снова стала умелой врачевательницей. Она все делала быстро и четко.

— Я спасу ее, — пообещала она.

Скорпион посмотрел на Аистиху по-новому. Оказалось, что ее хрупкость и слабость обманчивы: при необходимости энергии ей было не занимать.

— Какие вести она принесла?

— Ты слишком торопишься, Скорпион. Она совершила настоящий подвиг, сумев вернуться сюда, и сперва я должна подлечить ее и успокоить. Когда моя посланница будет в состоянии говорить, я ее выслушаю.

Юноше пришлось смириться с таким ответом. Вполне возможно, птица принесла действительно важные сведения, но на языке птиц умела говорить одна лишь Аистиха.

Ожидание было для него мучительным.

Наконец глава клана вышла из своей палатки.

— Моя прислужница спасена. Она отдохнет несколько дней, а потом полетит снова.

— Что она видела?

— Об этом я должна рассказать прежде всего Быку, ты не находишь?

— В этот час он спит!

— Я возьму на себя дерзость его разбудить. Можешь пойти со мной.

Скорпион попытался не выплеснуть своего раздражения: ссора с Аистихой, пользовавшейся всеобщим уважением, не сулила ничего хорошего.

Хижину Быка бдительно охраняли шакалы и вооруженные дубинами солдаты. Увидев седовласую целительницу, они поклонились ей.

— Иди и разбуди своего господина, — потребовала она у одного из офицеров.

— Он рассердится, сильно рассердится!

— Дело важное и не терпит отлагательств.

Сон у Быка был крепкий, и он терпеть не мог, когда его будили среди ночи. Когда Аистиха и Скорпион вошли в его логово, могучий глава клана не стал скрывать своего недовольства.

— Что случилось?

— Одна из моих посланниц вернулась с Севера.

— Вот оно что… С хорошими новостями?

— С плохими. Ливийцы захватили почти все твои земли, и только укрепленный лагерь до сих пор в осаде.

Судя по всему, эта новость не произвела на Быка особого впечатления.

— Этим дикарям никогда не взять мой лагерь! Я оставил гарнизону оружие, которому враги не смогут противостоять!

— Ты говоришь о быке, защищенном магической силой жрицы Нейт, — уточнила Аистиха. — Но если ливийцы возьмут ее в плен, твой бык станет уязвимым.

— Жрица сумеет себя защитить!

— Да сохранит ее богиня… Моя прислужница сказала также, что священный город Буто по-прежнему невредим и окружен стеной тумана.

— Души Буто сумеют дать завоевателям отпор! — заявил Бык.

— Их могущество не беспредельно, — заметила Аистиха. — Оставшись без поддержки перед лицом захватчиков, они могут покинуть наш мир.

— Ну, до этого дело не дойдет!

Пожилая женщина улыбнулась.

— У меня есть и хорошая новость: моя посланница видела Шакала, Нармера, Северного Ветра и целое стадо ослов. Они шли по пустыне и находились на расстоянии дневного перехода от Нехена.

— Прекрасно! — воскликнул Бык. — Они несут с собой магию Абидоса, которая обеспечит нам победу. Я был прав, решив подождать.

— Я не разделяю твоей уверенности, — сказал Скорпион.

— Ты предпочел бы, чтобы твой друг умер?

В черных глазах Скорпиона полыхнуло пламя.

— Понимаешь ли ты, в каком положении мы оказались? Мы окружены, и пройти через месторасположение врага невозможно! Нармер и Шакал умрут либо от жажды в пустыне, либо от вражеских стрел. И единственный способ им помочь — первыми пойти в наступление и прорвать осаду.

Пока Бык размышлял, Скорпиона не оставляла надежда, что глава клана наконец согласится с его доводами и перейдет к активным действиям.

— Об этом не может быть и речи. Как главнокомандующий, я не стану развязывать сражение, пока не узнаю, каким будет решение Душ Нехена. Если они откроют ворота, у нас появится шанс выбраться из этой передряги. Если же нет, будем действовать по обстоятельствам.

— То есть ты обрекаешь Шакала и Нармера на смерть?

— Думай что говоришь!

— А ты посмотри правде в лицо! Если мы ничего не сделаем, они не смогут к нам пробиться.

— Шакал — глава клана, он сумеет найти путь.

— Это невозможно! Если мы не поможем, они погибнут.

Бык тоже рассердился.

— Предложи мне приемлемое решение, Скорпион, и я подумаю!

Молодой воин вышел, вздернув подбородок.

* * *

Северный Ветер замер на месте, а вслед за ним и все его четвероногие собратья. Шакал глубоко вдохнул.

— Никто не идет за нами следом, — сказал он. — И Нехен совсем близко. Но если мы двинемся вперед, скоро нас заметят вражеские часовые. Особенно я опасаюсь охотящихся львиц. Они умеют скрывать свой запах с помощью ветра.

— Если армия Быка окружена со всех сторон, как мы доберемся до своих?

— Думаю, это будет очень трудно.

— Хочешь сказать — невозможно?

— Я пока не знаю, преодолимы ли эти трудности.

— И каким же образом ты это узнаешь? — спросил Нармер.

— Оставайся с ослами здесь, в безопасности, а я подберусь поближе к позициям врага и попытаюсь наметить путь.

— Это слишком рискованно, Шакал!

— Я — глава клана, и это мой долг! Если через две ночи я не вернусь, возвращайся в Абидос. Может быть, Предок укажет тебе иной путь. Поверь, другого решения не существует.

Нармер не стал убеждать Шакала отказаться от своего намерения. С надеждой в сердце он стоял и смотрел, как тот удаляется легким и стремительным шагом.

12

Распластавшись на вершине холма, Шакал смог оценить количество и расположение войск Льва и Крокодила. Армия Быка, стоявшая лагерем у стен священного города Нехен, была окружена со всех сторон. От армии противника ее отделяла довольно широкая и практически пустая полоса земли, кое-где щетинившаяся рядами заостренных кольев. Там, где, казалось бы, можно было пройти свободно, наверняка располагались ловушки.

В наспех обустроенном лагере, охраняемом солдатами Крокодила, собрались многие тысячи чибисов, которых, судя по всему, Лев и Крокодил намеревались принести в жертву во время первой массированной атаки. После этого им осталось бы лишь нанести последний, решающий удар по ослабленной армии противника.

Если ворота Нехена не откроются, Быку придется обороняться, не имея возможности хоть как-то маневрировать. Ни храбрость, ни выдержка не спасут главу клана и его солдат: они попросту будут раздавлены превосходящими силами противника. Шакал увидел нескольких членов своего клана, несущих караул. Он знал, что они будут сражаться до последней капли крови, пусть и без надежды на победу.

И тут он их учуял.

Несколько львиц обнаружили его присутствие. Слишком близко подойдя к вражеским позициям, Шакал подверг себя серьезной опасности.

Он не боялся смерти, но и не собирался без борьбы отдаться на волю обстоятельств. Он взял на себя обязательства и знал, что должен сделать все, что от него зависит, чтобы их выполнить. Стараясь не паниковать, он вырыл несколько ямок и помочился в них, а потом прочертил бороздки. После этого он лег спиной на песок и покатался на нем, оставляя свои отпечатки и запах.

Хищницы потеряют несколько минут, изучая эти следы… К несчастью, они приближались с севера и с запада, лишая его возможности вернуться к Нармеру. Если Шакалу все-таки удастся уйти от них живым, ему придется долго добираться до места, где он оставил своего спутника…

Отбежав немного от этого места, он вырвал несколько клочьев своих волос и укусил себя за ногу до крови. Теплая кровь капала теперь на камни — еще один след для львиц. Достаточно ли приманок он оставил? Пока между Шакалом и преследователями было приличное расстояние, оставалась надежда выжить за счет скорости. Если, конечно, чутье не подвело его и впереди не ждала засада…

Теперь важней всего было оторваться от стаи опытных львиц-охотниц…

* * *

Чем сильнее Скорпиона снедала ярость, тем более страстно занимался он любовью с Ирис. Она была весьма довольна этим обстоятельством и с радостью удовлетворяла все его желания. Но, против обыкновения, на этот раз его пылкость утомила даже ее, утомила и встревожила.

— Ты думаешь, нас всех убьют?

— Сейчас меня заботит только одно — как спасти Нармера.

— А если это невозможно?

Скорпион обхватил обеими руками шею своей любовницы и сжал ее.

— Прогони эти мысли из своей головы! Я никогда не оставлю моего брата на произвол судьбы, пусть даже это будет стоить мне жизни. И сотру с лица земли любого, кто попытается встать между нами.

Ирис закатила глаза, задыхаясь, но все же смогла издать хрип, который Скорпион истолковал как мольбу о прощении. Он разжал пальцы и вышел на воздух. Подхватив по дороге дубинку, он с силой запустил ее в стену Нехена.

— Хороший удар пропал зря, — послышался скрипучий голос у него за спиной.

Скорпион, удивленный, обернулся и увидел перед собой худого как щепка старика. Его щеки и подбородок заросли щетиной, скулы выпирали, нос заострился, а ребра можно было легко пересчитать. Старик нервно хихикнул.

— Сдается мне, тебя кто-то здорово разозлил. Может, расскажешь?

— Разве мои дела тебя касаются, старик?

— Старик… Так меня называют с молодости. Я всегда был тощий как палка: сколько бы ни ел, еда не шла мне впрок. А ты, я вижу, места себе не находишь.

— Ты из клана Быка?

— А ты сам кто будешь?

— Я — Скорпион.

— Я так и думал. Я много о тебе слышал. Среди солдат только и разговоров, что о Скорпионе…

Юноша скрестил руки на груди.

— И что они говорят?

— Что ты вспыльчивый, храбрый, неутомимый, и только ты один можешь потягаться с Быком… Тебя уважают и боятся. Но мне кажется, ты еще не показал, на что способен.

— Ты хочешь умереть, Старик?

— Жизнь у меня, конечно, безотрадная, но у нее есть и хорошие стороны.

— Тебе, судя по твоему виду, недолго осталось, поэтому я не стану зря напрягаться, чтобы тебя прикончить. Исчезни и больше не попадайся мне на глаза!

Старик ухмыльнулся.

— Ты поступаешь опрометчиво, Скорпион. Я могу тебе помочь.

— Мне помочь? Ты совсем спятил?

— Ты мечешься, ты опрашиваешь командиров, ты пытаешься найти способ прорвать осаду, но не находишь его. Ужасно, верно? А ты не любишь проигрывать.

Скорпион посмотрел на старика другими глазами. Опыт, проницательность, острый ум… Одна из встреч, важность которой не стоит недооценивать.

— А ты знаешь, как это сделать?

— Может, и знаю, — чуть насмешливо протянул Старик.

— И почему ты вдруг вздумал помогать мне?

— Я давно размышляю о тебе и понимаю, что ты — не такой недалекий, как остальные командиры, а особенно этот глупец Густые Брови, который хочет нашей погибели. Поэтому я предпринял меры предосторожности. Я вместе с остальными устраивал ловушки для наших врагов за пределами лагеря и оставил для себя путь к отступлению. Если мы проиграем, подыхать здесь я не собираюсь!

— Не кажется ли тебе, что это попахивает дезертирством?

— Нет. Тогда никто уже не вспомнит о дисциплине и долге.

— Я могу отдать тебя под суд, Старик.

— И лишишься ценных сведений… Решать тебе!

— Чего ты просишь взамен?

— Безопасной жизни и каждый день кувшин вина.

— Если ты не врешь, так и будет. Но если я в тебе разочаруюсь, то убью тебя своими руками.

— Садись, я сейчас все тебе расскажу!

Указательным пальцем Старик начертил на земле схему защитных укреплений Быка.

— Мы вырыли рвы, прикрыли их ветками и тонким слоем земли, установили колья и разбросали острые глиняные черепки. Вот так! — И он указал, где находятся эти рвы. — При атаке противник потеряет много солдат. Но ведь мы полностью окружены — по крайней мере до тех пор, пока ворота этого города закрыты. Поэтому я наметил для себя обходной путь — тропинку, которая вьется, минуя все ловушки. Смотри, я ее сейчас тебе нарисую!

* * *

Прошло две ночи и два дня, но Шакал так и не вернулся. Нармеру предстояло проделать обратный путь.

Однако мысль о возвращении в Абидос была настолько ему ненавистна, что он спросил совета у Северного Ветра:

— Ты согласен, несмотря на опасность, идти в Нехен?

В знак одобрения ослик поднял правое ухо.

— Тогда выбери лучший путь и сделай так, чтобы твои сородичи шли очень тихо. И еще: сумеешь ли ты найти источники воды?

Ослик снова ответил согласием.

— Когда мы доберемся до позиций вражеской армии, я найду способ воссоединиться со Скорпионом.

С рассветом маленький отряд двинулся в путь. Нармер и Северный Ветер постоянно были настороже, пытаясь уловить малейший признак опасности. Они часто делали короткие остановки, что позволяло сберечь силы.

Перед подъемом на очередную дюну ослик вдруг замер и движением головы дал Нармеру понять, что ему следует подняться наверх.

На вершине юноша увидел окровавленное тело.

— Шакал!

Глава клана еще дышал. Нармер сбегал за водой, обмыл ему раны и напоил его.

— Я с трудом ушел от стаи львиц, — прошептал Шакал. — Я уже чувствовал, как их когти впиваются мне в спину… И тогда я побежал так быстро, что они в конце концов выдохлись и отстали.

— Ты сможешь идти?

— Помоги мне подняться!

Шакал с трудом встал на ноги и даже смог самостоятельно спуститься по склону, не издав ни единого стона. Ласковый взгляд Северного Ветра, который был счастлив снова увидеть их верного спутника и товарища, приободрил его.

— Души так и не открыли ворот Нехена, — сказал он Нармеру. — Армия Быка зажата между стенами священного города и армиями наших врагов. На подмогу солдатам Льва и Крокодила пришли тысячи чибисов. Кольцо окружения сомкнулось. Мы не сможем прорваться к своим.

Нармер не стал скрывать своего разочарования, и все же надежда его не покинула.

— Всегда есть способ обойти все оборонительные сооружения! — воскликнул он.

— Я такого пути не заметил. Я понимаю твое состояние, по любая попытка воссоединиться с армией Быка будет равноценна самоубийству.

— Ты забыл самое важное: нас видела аистиха, и она наверняка уже долетела до нашего лагеря. Скорпион знает, что мы близко. Он нам поможет.

— Каким образом?

— Он найдет способ!

— Не слишком ли слепо ты веришь в вашу дружбу?

— Бык нуждается в магии Абидоса, носителем которой ты являешься, и он наверняка потребовал от Скорпиона разработать план, который поможет нам попасть к ним. А ты даже не представляешь, на что способен Скорпион в случае крайней необходимости.

Шакал с сомнением покачал головой.

— Хватит ли у тебя сил продолжить путь? — спросил у него Нармер.

— Дай мне отдохнуть часок, и мы двинемся к Нехену!

13

Во время обеда Уаш заставлял своих новых рабынь — молодых женщин из клана Быка, которых приводили к нему из захваченных поселений, — лизать себе ноги. Самую старательную он брал к себе на ложе на одну ночь и, натешившись вволю, отдавал ее своим солдатам.

Такое разнообразие вполне устраивало завоевателя, в последнее время получавшего только радостные известия. Ливийцы захватили все земли Быка, и оставался лишь один очаг сопротивления — укрепленный лагерь, в котором обитал страшный бык. Простые крестьяне, не пытаясь сопротивляться, согласились служить новому хозяину.

Уаш не ожидал такой покорности. Судя по всему, в отсутствие главы клана его подданные растерялись и думали только о спасении своих жизней. Мало-помалу они смирятся с тем, что теперь подчиняются вождю ливийцев, и Бык будет забыт…

После допросов, которым подверглись самые разговорчивые старики, он пришел к выводу, что в северной части зоны болот находится священный город Буто, населенный представляющими опасность Душами.

Однако никто не мог внятно объяснить, что это за существа, и никто никогда не доходил до Буто. Была вероятность того, что и город, и его обитатели выдуманы Быком для устрашения слабаков. Тем более что Души позволили ливийцам захватить Дельту, никак не проявив себя. Значит, их либо вообще не существовало, либо они не обладали никакой реальной силой.

Что до секретного оружия главы клана — этой таинственной жрицы, способной наделять боевого быка неуязвимостью и огромной разрушительной силой, то о ней никто ничего сказать не мог, и уже одно это говорило о большой значимости; ной колдуньи.

Уаш приказал позвать Пити и Икеша. Когда они явились и склонились перед ним в поклоне, он пренебрежительным жестом приказал рабыням удалиться.

— Мой господин, — начал толстый краснощекий советник, — посланцы принесли хорошие известия. Наши гарнизоны обустраиваются по всей территории Севера, и большая часть населения подчиняется нашим солдатам беспрекословно. Недовольных моментально убивают, устраивают показательные казни в назидание остальным. По вашему приказу солдаты начали строить крепости, которые упрочат наше господство. (Остается последнее препятствие — этот проклятый укрепленный лагерь Быка! То, что он держится, дает надежду жалким отрядам местных безумцев, которые не хотят повиноваться.

— Я выполнил ваше распоряжение, — вмешался в разговор нубиец. — Наши солдаты не приближаются к лагерю, чтобы осажденные думали, что мы не собираемся снова на них нападать. При этом мы захватываем в плен всех, кто выходит из лагеря за водой и пищей. Пусть эти потери мизерны, но и они ослабляют противника. Одна лишь надежда на возвращение Быка не дает им отчаяться.

— Ты найдешь жрицу и приведешь ее ко мне.

Было очевидно, что приказ верховного военачальника чернокожего великана не слишком обрадовал.

— Я не знаю этой местности, мой господин, и я…

— Подбери себе сотню крепких парней, опытных и бесстрашных. Единственное, что нам известно: святилище находится на границе болот и твердой земли. По пути будешь допрашивать крестьян и рыбаков. Если прижать их как следует, наверняка можно узнать желаемое. Отправляйся немедленно!

Пити наслаждался моментом. Если нубиец не справится с поручением, которое вполне может стоить ему жизни, ему не избежать высочайшего гнева и немилости.

* * *

Небольшое святилище богини Нейт было построено на невысоком холме. Внутри деревянной постройки находилась материя, из которой богиня сотворила живых существ… Пребывая в водах первичного океана, Нейт, око оплодотворяющего света, мужчина и женщина одновременно, положила начало рождению еще до того, как рождения начали происходить. Небо и звезды стали свидетелями ее величайшего созидательного акта.

Молодая жрица по имени Нейт воздавала почести этой богине. Ежедневное исполнение ритуалов позволяло не терять с нею контакта и сохранять гармонию. Но как долго эта красивая женщина с зелеными глазами и волосами цвета красного дерева, отливающими золотом, сможет совершать свой ежедневный труд?

Неожиданное вторжение ливийцев и война между кланами нарушили хрупкое равновесие, сохранявшееся в стране в течение нескольких последних лет. Глава клана со своей армией покинул Север, и его земли оказались во власти варваров, которые обращали местных жителей в рабство.

Презрев опасность, жрица продолжала исполнять свои обязанности и хранить животворящую материю богини. Она надеялась воссоединиться с тем, кого любила, — с Нармером, который, поступив на службу к Быку, отправился воевать с возмутителями спокойствия — Львом и Крокодилом.

Все дороги, ведущие с Севера на Юг, были теперь под контролем захватчиков, и Нейт прекрасно понимала, что помощи ей ждать неоткуда. Она попросила посланницу Аистихи передать Нармеру, что она жива и ищет возможность выбраться из западни, не переставая при этом подпитывать магической силой дикого быка, оставленного главой клана в укрепленном лагере, этом последнем оплоте сопротивления.

Каждое утро жрица заботилась об ульях и произносила заклинание, которому научила ее богиня Нейт однажды летней ночью, когда на небе пылало красное солнце. «Просыпайтесь с миром и воплотите в себе небесное золото!» С этой просьбой обращалась она к пчелам, которые никогда ее не кусали. Насекомые взлетали и на некоторое время образовывали в воздухе широкий круг вокруг ее головы, и жужжание их звучало как радостное пение.

У входа в самый большой улей с согласия пчелиной матки пчелы-работники всегда оставляли немного чистейшего меда.

Одна пчела относила крохотную частицу этого меда в укрепленный лагерь и смазывала им лоб дикого быка. Это золото, получаемое из нектара растений, проникало в его кровь, наделяя сверхъестественной силой.

Нейт думала о Нармере.

С кем он сражается, какие тяготы приходится ему сносить? Думает ли он о ней, когда ему угрожает смертельная опасность? Поможет ли им их любовь одолеть призрак смерти и воссоединиться?

Жрицу охранял отряд лучших воинов Быка, они разбили лагерь недалеко от святилища. Воины боялись, что не сумеют отразить нападение врага даже с помощью двух наводящих ужас сторожей — двух до поры до времени неподвижных крокодилов, которые повиновались только Нейт. Стоило кому-нибудь попытаться приблизиться к их хозяйке, как крокодилы срывались с места, щелкая зубами и угрожая проглотить чужака.

Мангуст — зверек, пребывающий под защитой богини и живущий в окрестностях ее храма, вскарабкался на плечо к молодой женщине и встал столбиком. Усики его дрожали, блестящие глаза смотрели на восток.

— Они идут, — прошептала Нейт.

* * *

Икеш вытер лоб. Он легко переносил сухую жару, но в болотистой местности, по которой они с отрядом пробирались уже несколько дней, чувствовал себя отвратительно. Злобные комары, пиявки, водяные змеи, сороконожки и другие насекомые не давали им покоя. Даже самых выносливых уже утомили бесплодные поиски, и чернокожему великану приходилось покрикивать на подчиненных, хотя сам он тоже начал сомневаться в целесообразности их похода.

И все же крестьянин, которого они допрашивали накануне, подтвердил, что недалеко от его жилища находится святилище таинственной богини, матери творения. Ей якобы служила молодая и красивая жрица, которую совсем недавно он видел в сопровождении солдат Быка. Крестьянин не мог точно указать местоположение святилища и перед тем, как умереть в муках, долго нес какую-то чушь о магических силах, которые якобы отвращают от храма праздно любопытствующих.

Внезапно нубиец остановился. Его нос уловил странный запах, похожий на запах ладана. Неужели святилище так близко?

— Мы все устали, — пожаловался один солдат. — На такой гнилой земле невозможно долго находиться. Нам лучше вернуться!

Своим огромным кулаком Икеш нанес ему удар в нос.

Солдат упал как подкошенный. Его перепуганные товарищи даже не осмелились подойти к трупу.

— Верховный военачальник дал нам задание, — напомнил командир отряда своим подчиненным. — И мы его выполним, чего бы нам это ни стоило. Цель уже близка!

Никто не осмелился возразить. Тяжело переставляя ноги, солдаты двинулись вперед. Скоро они почувствовали, что почва стала тверже. Впереди показалась свободная от камышей площадка.

— Туда! — приказал нубиец, почуявший добычу.

Внезапно ветер принес с севера туман, который стал с поразительной быстротой распространяться по округе. Ничего не было видно в трех шагах, и Икешу пришлось подозвать к себе своих людей. Но что, если в серых клубах тумана притаились враги?

— Это место проклято! — в панике воскликнул один солдат.

Икеш схватил его за горло.

— Я терпеть не могу трусов! Ты хочешь кончить жизнь, как твой приятель?

— Нет, умоляю! Но нам нельзя тут оставаться, мы все умрем!

— Ну что ж, мы пока отступим! Медленно и все вместе!

Решение командира успокоило солдат, и они двинулись в обратном направлении. Им уже казалось, что туман никогда не рассеется, поэтому, увидев небо, все очень обрадовались.

Икеш не верил, что этот туман появился естественным путем. Жрица, судя по всему, умела себя защитить и преградить путь к храму своей богини.

14

Предатель обдумывал свои дальнейшие действия. Поскольку в последние дни надзор за всем, что происходило в лагере, усилился, больше не могло быть и речи о порче оружия. Скорпион лично надзирал за складами, и специальные люди проверяли пригодность и стрел, и луков, и копий. Продукция оружейной мастерской с каждым днем становилась все лучше, что грозило армии противника большими потерями.

Единственным утешением было то, что никто его не подозревал, а потому он по-прежнему мог безнаказанно вредить своим соплеменникам. Однако полагаться можно было только на себя, ведь любая попытка привлечь кого-то на свою сторону могла закончиться катастрофой. О том, чтобы довериться кому-либо из солдат Быка, не могло быть и речи, настолько члены клана были преданы своему господину. Готовые отдать за него жизнь, они будут сражаться до последнего вздоха…

Что же такое он мог придумать, чтобы помочь им проиграть сражение? Если бы в руках у солдат оказалось негодное оружие, победить их не составило бы труда. Увы, от этого замысла пришлось отказаться, и вот теперь предатель безуспешно пытался придумать что-нибудь новенькое.

Отравить воду или пищу? У него не было такой возможности. Спровоцировать неожиданную атаку на Льва и Крокодила? Ни единого шанса на успех. И вот, когда желчь почти выжгла ему нутро, на него снизошло озарение.

Идея оказалась настолько простой, что ее можно было воплотить в жизнь при первом же столкновении двух армий. Значит, долго ждать не придется… Совершив задуманное, предатель обретет свободу действий и возможность диктовать свои условия. Нужно еще немного подождать, и тогда день битвы станет днем его триумфа…

* * *

Старик только что проснулся после недолгого сна. Прислонившись к стене священного города Нехен, по прежнему недоступного, он с сожалением думал о том, что выпил принесенное Скорпионом вино слишком уж быстро.

Вдруг он заметил, что сам Скорпион стоит рядом и улыбается, глядя на него.

— Похоже, ты совсем плох!

— Когда проживешь столько, сколько я, чего я тебе не желаю, тогда поймешь, каково это. Проклятая старость! Вижу все хуже, глохну, кости ноют, даже пошевелиться тяжело, нос забит, еда потеряла вкус!

— Зато любовь к вину осталась!

— Последнее удовольствие, мой мальчик! У тебя пока еще есть женщины, а их-то как раз надо опасаться. Не тешь себя надеждой, что знаешь, о чем думает женщина!

— Ты часто разочаровывался?

— Разочаровывался? Мне наставляли рога, меня бросали, меня презирали! Самая миленькая и безобидная женщина может быть опасной. Что до вина, то оно своих не обманывает. А у тебя вино хорошее. Надеюсь, ты сдержишь свое обещание.

— Кувшин вина в день. Но не слишком ли это много?

— Мне надо пить вдосталь, или я совсем усохну.

— Ты участвовал во многих сражениях?

— Уже и не вспомню, во скольких.

— И многих убил?

— Яна рожон не лез, но тот, кто меня задевал, свое получил.

— Всю жизнь служишь Быку?

— Когда принадлежишь к клану, ему нужно быть верным.

— Даже если тебе приказывают убивать невиновных?

— К чему ты клонишь? — недоуменно посмотрел на Скорпиона Старик. — Глава клана защищает свои земли, и мы, его солдаты, помогаем ему избавиться от паразитов!

— А эту войну ты одобряешь?

— Да я вообще не думаю об этом! Постараться не сдохнуть тут — это главное. Выживать в этом мире вообще непросто, но у меня получается.

— У меня есть для тебя выгодное дельце.

Взгляд Старика стал подозрительным.

— Забудь обо мне, это меня устроит.

— Ты сообщил мне важные сведения, и мы с тобой заключили сделку.

— Давай на этом и остановимся, Скорпион. Так для всех будет лучше.

— Ты мне нужен, приятель.

— Неужели? У тебя есть твои солдаты, они молодые и сильные!

— Но только ты один, похоже, знаешь все тропинки на полосе, которая отделяет нас от противника.

— Я все тебе объяснил, больше сказать мне нечего.

— Но именно ты мне нужен! Когда Нармер позовет меня, пойдешь со мной.

Старик подскочил на месте.

— Ты спятил!

— А что, если тебе заплатили, чтобы ты послал меня на смерть?

— Ты мне не доверяешь?

— Это было бы большой ошибкой. Но если ты не намерен заманить меня в ловушку, чего тебе бояться?

— Что меня убьют, вот чего! Идти спасать твоего друга Нармера, с которым я даже не знаком, — значит подвергать себя тысяче опасностей, и я не хочу в это впутываться.

— Если не хочешь, я тебя заставлю.

Старик протяжно вздохнул.

— Я за жизнь немало людей перевидал, поэтому знаю, что ты не шутишь.

— И твой опыт тебя не подвел.

— Мои слова, конечно, могут тебя разозлить, но что, если твой друг не вернется?

— Он вернется. И мы поможем ему перебраться через месторасположение врага.

* * *

Распластавшись на вершине холма рядом с Шакалом, Нармер обозревал равнину перед Нехеном, занятую солдатами Льва и Крокодила. Войско Быка было окружено со всех сторон. Между армиями противников пролегала довольно широкая полоса поросшей травой земли, кое-где утыканной кольями.

Ни единого шанса пробраться к своим…

— Лев и Крокодил выжидают, — рассудил Шакал. — Когда люди Быка начнут страдать от голода и жажды, эти хищники предпримут атаку. Многие сотни чибисов погибнут в ловушках, солдаты Льва и Крокодила пройдут по их трупам и вырежут армию Быка, прижав ее к стенам Нехена.

— Ты можешь предотвратить это несчастье, правда? Саваны, которые мы привезли на ослах, станут подарком для Душ священного города. Приняв этот дар, они откроют свои ворота.

— Души с головами шакалов — мои предки, — сказал глава клана. — Это они создали храм в Абидосе, а потом основали Нехен и принесли мир на Юг. Теперь, когда началась война, в результате которой мы все можем погибнуть, они колеблются.

— Твое вмешательство станет решающим! Если тебя не будет рядом с Быком, они не согласятся впустить его армию в город.

— Возможно.

— Значит, нам надо прорваться к Быку!

— Как ты сам видишь, это невозможно.

— Я не отступлюсь! Дождемся ночи, и Скорпион нам поможет.

— Он не знает, что мы уже здесь. А если мы попытаемся его уведомить, нас заметит и противник.

— Скорпион наверняка уже придумал способ пройти через вражеские позиции, а благодаря посланнице Аистихи он знает, что мы уже близко. Северный Ветер проследит за порядком в стаде, а мы пока будем спать по очереди. Как только нам подадут сигнал, будем действовать!

Первая ночь после новолуния была темной и теплой. Ветерок поднимал небольшие облачка песка, затрудняя обзор часовым Льва и Крокодила. Но разве им следовало чего-то опасаться? Почти все солдаты обеих армий спали.

Ненасытная Ирис снова стала ласкать Скорпиона в надежде разбудить в нем желание. Ее длинные умелые пальцы пробежались по его бедру. За прикосновением пальцев последовало прикосновение губ. Скорпион отдался было удовольствию, новнезапно вскочил на ноги.

— Что случилось? — удивилась Ирис.

— Он близко, совсем близко.

— О ком ты говоришь?

— Нармер, мой брат, пришел. И он ждет меня.

— Но где он?

— За позициями противника.

— Скорпион! Не подвергай свою жизнь опасности!

Оттолкнув любовницу, юноша вышел из хижины и направился туда, где спал Старик, чтобы его разбудить. С ворчанием тот вернулся к реальности.

— Пора!

— Что, правда идем?

— Поторопись!

— Мы там сгинем, Скорпион!

— С таким, как ты, проводником, нечего бояться!

15

Пока Шакал нараспев читал заклинание, которое должно было указать путь праведным душам, Нармер положил перед собой священную раковину с семью остроконечными отростками. Она медленно повернулась, и самый длинный луч указал на небольшую возвышенность на границе с зоной ловушек. Вражеские солдаты с дубинками охраняли этот участок. Выполняя указание своего предводителя, ослики бесшумно выстроились за спиной Северного Ветра.

Благодаря способности видеть ночью, какой бы черной она ни была, которую Нармер перенял у совы, он различил в темноте вкопанные в землю под наклоном колья — первое препятствие на пути у нападающих. Между двумя кольями вполне можно было пройти.

— Это не оплошность, — рассудил Шакал. — Это западня.

— За этим проходом наверняка яма, — согласился Нармер. — Нужно будет ее обойти…

— Ямы — не единственное, что нам угрожает. Я опасаюсь, что вся земля там покрыта острыми черепками.

— Дозорных немного, и некоторые клюют носом, — заметил Нармер.

— Если они поднимут тревогу, нас тут же схватят.

— Скорпион вмешается и облегчит нам задачу.

Шакал не разделял уверенности Нармера. Их план мог обернуться катастрофой, и все же он понимал, что должен пробиться к Нехену и увидеться со своими предками, Душами. Если они не помогут, Бык проиграет войну, а победители, Лев и Крокодил, станут полновластными хозяевами этой земли, жестокими и деспотичными. Абидос будет уничтожен, а клан Шакала исчезнет, как и кланы Газели, Орикса и Слонихи. Поэтому Шакал был готов пойти на любой риск, чтобы этого не случилось.

— Я подползу ближе, чтобы получше все рассмотреть.

— Лучше подождем, — сказал ему Нармер. — Раковина не двигается, а значит, мы выбрали правильное место.

* * *

— Нужно предупредить Быка! — заявил Старик.

— И не подумаю! — отозвался Скорпион. — Он решит, что это очень рискованно.

— Но так оно и есть. Это безумная затея! Может, все-таки передумаешь, пока есть время?

— Нет. Я по натуре авантюрист.

— Повезло же мне связаться с буйнопомешанным! Мы еще можем вернуться и лечь спать.

— Не трать слова понапрасну.

— А если твоего друга там нет?

— Я ощутил его присутствие.

— А если он совсем не там, где заканчивается моя тропинка? Тогда нам вообще незачем туда идти!

— Нармер наделен способностями, которые помогут ему принять правильное решение.

— Способности… Не сделают же они его сильнее целой армии!

— А вот это неплохо было бы проверить!

Едва волоча ноги, Старик последовал за Скорпионом. Скоро они дошли до того места, где заканчивалась территория лагеря Быка и начиналась зона ловушек. Старик понимал, что остается последняя надежда: часовые их не пропустят.

И правда, из темноты возник командир.

— Стой!

— Ты меня не узнаешь?

— Скорпион… Куда ты идешь?

— Хочу осмотреть окрестности.

— Вдвоем со Стариком?

— Нам нужно кое-что проверить.

— Посреди ночи?

— А ты знаешь лучшее время, когда можно избежать вражеских стрел?

— С разрешения Быка?

— Конечно! Если сомневаешься, пойди и разбуди его.

Командиру вовсе не хотелось навлекать на себя начальственный гнев.

— Расставь своих лучников на позиции, — потребовал Скорпион. — И пусть стреляют по моей команде.

— Не видя цели?

— Выполняй приказ без рассуждений. Вперед, Старик!

Пожилой солдат выверял каждый свой шаг: малейшая оплошность могла стоить им жизни. Лишь бы только память не подвела…

Пять широких шагов вперед — и начнется первый участок, усеянный тщательно замаскированными черепками; за ним — первый ров, который надо обойти слева и снова вернуться на тропинку.

Сохраняя полнейшее спокойствие, Скорпион следовал за своим проводником.

Еще пять шагов — и новый ров. На этот раз обходить его нужно было справа, затем повернуть и пройти вдоль его дальнего края.

Оставался самый опасный участок с кольями, вкопанными так глубоко, что из земли торчали только их острия, чередующиеся с режущими ноги черепками. Обойти все эти западни можно было только по узкой извилистой тропинке. По ней-то Старик и шел, дрожа от волнения и стараясь вспомнить точное расположение ловушек.

Скорпион, по-прежнему невозмутимый, шел следом.

Наконец они вышли на свободную полоску земли, тоже покрытую ветками, но не таившую в себе ни одной западни.

Старик сразу распластался на земле, Скорпион последовал его примеру.

— Я слышу, как разговаривают двое часовых! — прошептал он. — Если мы двинемся на запад, то обойдем их и приблизимся к пустыне.

— Ты решил бежать?

— Это неплохая идея.

— Мы заберем Нармера, и ты проведешь нас обратно в лагерь.

— Да мы никогда до него не доберемся! И где он, твой Нармер?

— Посмотри на ту светящуюся точку!

Совсем близко, на пригорке, сияла священная раковина.

— Уберем часовых! — решил Скорпион.

— Вдвоем?! Даже не думай!

— Ты плохо нас сосчитал, мой друг! Ты забыл о моих телохранителях!

Юноша развязал тесемки своего мешочка. Оттуда выскочила пара огромных черных скорпионов и их потомство, уже подросшее и очень агрессивное. Радуясь возможности размять конечности, стая бесшумно и стремительно направилась к часовым.

* * *

Раковина вдруг погасла, а тишину ночи пронзили истошные крики.

Скорпионы напали на часовых, и бедняги в панике разбежались в разные стороны.

— Теперь вперед! — воскликнул Нармер.

Шакал, Северный Ветер и его ослики последовали за ним.

Скорпион увидел их и стал махать им рукой.

— Идти нужно строго за Стариком, след в след! — сказал Скорпион Нармеру, когда тот был уже рядом.

То был неподходящий момент для проявления радости, поэтому названные братья молча последовали за проводником, который, все ускоряя шаг, тем не менее продвигался с большой осторожностью, чтобы не совершить непоправимой ошибки.

Сделав свое дело, скорпионы вернулись в мешочек. Маленький отряд вступил в опасную зону, а противник в это время у них за спиной приходил в себя.

Легкие часовых горели, мышцы свели судороги, пот катил с них градом… Агония была страшной.

— Несколько человек и стадо ослов прошли мимо постов! — прокричал один солдат, не веря собственным глазам.

— Ловушка с кольями их остановит! — предрек его командир. — Пошлем им вдогонку стрелы!

Одна такая стрела просвистела у виска Старика, который и так тащился из последних сил.

— Стреляйте, лучники Быка! — громко отдал приказ Скорпион.

Быстрый ответ врагу обеспечил путникам возможность преодолеть оставшиеся несколько метров, отделяющие их от своих. Обойдя последнюю западню, они оказались в лагере Быка, целые и невредимые. Весь лагерь пришел в движение: солдаты просыпались и выходили из палаток, чтобы стать свидетелями поразительного зрелища.

Крик Северного Ветра встревожил Нармера. Подойдя к стаду, он увидел, что в ногу одному ослику вонзилась пара стрел и тот не мог идти.

— Я о нем позабочусь! — пообещал Нармер.

Скорпион и еще пара крепышей помогли Нармеру поднять ослика, благодарного и послушного.

Старик перевел дух. С трудом верилось, что у них все получилось. Шакалы, не помня себя от радости, окружили своего предводителя.

И только теперь Нармер и Скорпион смогли обняться. Они оба понимали, что снова совершили невозможное.

Солдаты расступились, и появился Бык, сонный и раздраженный.

— Я жду объяснений!

16

Нубиец Икеш остановился там, где кончалось облако густого тумана, который даже поднявшийся ветер не мог рассеять. Не вызывало сомнений то, что капризы погоды здесь ни при чем: это было следствием магического вмешательства, направленного на защиту святилища Нейт.

— Ты! — указал он на одного из своих солдат. — Вперед!

— Один?

— Один!

— Но это, наверно, опасно. Я…

— Это приказ!

Опасаясь, что его немедленно казнят, ливиец послушно шагнул в туман.

Оттуда сразу же донесся страшный крик, и солдаты увидели, как из тумана выскочил, размахивая руками, их товарищ. Он сделал несколько шагов и упал. Тело его было покрыто страшными ожогами.

— Уйдем отсюда! — взмолился помощник Икеша. — Эта земля проклята, колдунья перебьет нас всех!

— Возможно, но у нас есть задание, и мы должны его выполнить.

— Противник сильнее нас, признай это!

Икеш промолчал.

* * *

Жрица исполнила свой привычный утренний обряд, принеся в дар богине растения и благовония, дабы она ниспослала на землю свою жизнетворящую силу и тем самым сделала ее обитаемой. Она произнесла семь магических слов и семь раз обошла вокруг святилища, в котором хранилась священная материя — первичное творение.

Благодаря туману Нейт была в безопасности — враги не могли даже приблизиться к храму. Командир охранявшего жрицу отряда, как обычно, пришел к ней с ежедневным отчетом:

— Ливийцы ушли. Они поняли, что не смогут проникнуть сквозь нашу защиту. Но мы все равно будем начеку. Единственное затруднение: пищи мало, и скоро придется пойти на охоту.

— Завтра я попрошу богиню, чтобы она после полудня ненадолго рассеяла туман.

Солдат вышел, нервно поглядывая на двух крокодилов, которые, казалось, крепко спали, и направился к своим подчиненным, чтобы сообщить им о планах на завтра.

* * *

Судя по звукам, то был дикий кабан, а значит, их ждал настоящий пир! Пробираясь сквозь заросли высокой травы, охотник сжимал в руке копье с кремневым наконечником. Ему предстояло нанести точный и сильный удар, чтобы пригвоздить животное к земле и перерезать ему горло.

Туман рассеялся, и наконец-то можно было снова увидеть небо и пополнить запасы продовольствия. Половина отряда отправилась на охоту, остальные продолжали охранять красавицу жрицу.

И снова хрюканье, на этот раз ближе. Судя по всему, добыча не почувствовала приближения охотника. Оставалось раздвинуть заросли тростника, чтобы увидеть кабана…

Предвкушая хороший обед, он медленно раздвинул стебли.

И замер пораженный.

Прямо на него смотрели двое ливийцев, которые и сымитировали хрюканье животного. В следующую секунду в горло и живот охотника вонзились их кинжалы.

* * *

Командир отряда, которому Бык приказал охранять жрицу, предпочел бы сражаться под предводительством главы своего клана и радоваться его победам. Но это не означало, что он небрежно выполнял данное ему поручение, тем более что роль Нейт нельзя было недооценивать. Без магической поддержки богини воины, начиная с боевых быков, утратили бы свою силу.

Солнце уже клонилось к закату, но ни один охотник до сих пор не вернулся. Пришло время смены часовых, и командир решил разбудить своего товарища, спавшего глубоким сном в тени тамариска.

— Вставай, друг! Твоя очередь нести караул!

Спящий не шевельнулся.

Тогда он сказал громче:

— Ты хорошо поспал, за работу!

Наклонившись ниже, командир увидел струйку крови, стекающую от виска по щеке бедняги.

Он выпрямился, встревоженный. Но не успел повернуться, как сильный удар в лицо сбил его с ног.

Наконечник копья воткнулся ему в грудь.

— Если я надавлю, ты сдохнешь! — сказал ему Икеш. — Сколько охранников возле храма?

— С-с-сотни! И мы ждем подкрепления.

— Наглая ложь! И не сомневайся, я вырежу всех твоих людей. Не считая тумана, чем еще опасна жрица?

— Если подойти к ней слишком близко, тело покрываете* ожогами и сердце начинает биться так, словно вот-вот разорвется… Я всегда старался держаться от нее подальше.

— Ты опять лжешь!

— Нет, нет! Она очень опасна!

— Что в святилище?

— Не знаю.

— Ты мне больше не нужен.

Нубиец вогнал в грудь жертвы наконечник своего копья пронзив тело насквозь. Командир забился в конвульсиях, потом его вырвало кровью и он затих.

Ливийцы собрались вокруг своего предводителя. Они бы ли довольны: из охранников жрицы в живых никого не осталось. Спастись никому из них не удалось.

Оставалось разрушить святилище и схватить женщину И все же солдаты не слишком торопились, хотя предсмертные слова командира слышал только Икеш.

На участке, свободном от зарослей тростника, на небольшой возвышенности располагалось святилище богини, а прямо перед ним — странный знак с двумя поставленными вертикально стрелами.

Вокруг храма было пусто.

— Жрица наверняка прячется внутри, — сказал один ливиец. — Богиня теперь ее не защищает.

— Но у нее, ясное дело, наготове страшные заклинания! — возразил его товарищ. — Она нас всех испепелит!

— Чушь! — оборвал его Икеш. — Если бы она была так могущественна, зачем бы ей понадобились охранники?

То был веский довод.

— Смертоносный туман был ее последним оружием. И ей не хватило времени снова его нагнать. Посмотрите на этот жалкий домик! Что в нем страшного?

Плечи солдат расправились.

— Первому, кто войдет в храм, — награда! — пообещал нубиец.

Солдаты, отталкивая друг друга, бросились к святилищу.

* * *

Через щель Нейт наблюдала за перемещениями ливийцев. Все солдаты, охранявшие ее, погибли, и теперь у захватчиков были развязаны руки.

— Беги и спрячься! — приказала она мангусту.

Зверек посмотрел на нее своими блестящими глазками. В его взгляде читался отказ.

— Эти варвары тебя растерзают! В тебе живет дух богини. Оставаясь на свободе, ты сможешь мне помочь.

Мангуст подчинился и по прорытому под землей ходу выбрался из святилища. Услышав крики ливийцев рядом со своим убежищем, молодая женщина сняла набедренную повязку и завернулась в священную материю, которая окутала ее тело от шеи до щиколоток. Захватчики даже не подозревают, насколько велика ее ценность…

Двое ливийцев вышибли деревянную дверь и увидели жрицу. Больше в жизни им ничего не суждено было видеть: крокодилы богини вцепились ливийцам в ноги и в считанные секунды разорвали их на клочки.

Увидев это жуткое зрелище, остальные отступили.

— Уплывайте! — приказала чудовищам Нейт. — Их слишком много!

Крокодилы, морды которых были измазаны кровью, с поразительной быстротой побежали к ближайшей протоке. Никто из ливийцев не рискнул встать у них на пути.

На этот раз молодая женщина и вправду осталась совсем одна.

Икеш и его люди колебались. Что, если в запасе у колдуньи есть еще какое-то тайное оружие?

— Не оскверняйте священное место! — повелительным тоном сказала Нейт и переступила порог. Она стояла в свете заходящего солнца, величавая и безмятежная. — Если ослушаетесь, богиня вас покарает!

Даже нубиец отнесся к этой угрозе серьезно. И потом, что такого ценного могло находиться в этой жалкой постройке? Если оставить ее без присмотра, со временем она сама развалится. Главное — захватить в плен колдунью.

Ливийцы ее боялись и не осмеливались смотреть ей в глаза.

— Мне связать тебя или ты пойдешь с нами по своей воле?

— Я пойду с вами.

17

Лев был в бешенстве, и его слуги стояли понурившись, опасаясь, что в любой момент гнев повелителя может обрушиться на их головы. Ледяное спокойствие Крокодила внушало не меньший страх.

— Как могли люди и ослы пройти мимо наших постов? — негодовал Лев. — Я приказал казнить всех, кто нес караул той ночью, всех этих трусов и балбесов! Я поставил еще больше часовых охранять наши позиции. Теперь ни осажденные не смогут выйти, ни к ним никто не сможет пробраться!

— Мудрое решение, — поддержал его Крокодил. — И наше терпение в конце концов будет вознаграждено. Скоро у людей Быка закончатся припасы.

— Если только Души Нехена не впустят их в город!

— Столь долгое ожидание говорит о том, что такой исход маловероятен.

— Что ж, приятно знать, что Бык томится бесплодным ожиданием, а его армия разваливается на глазах!

— Скоро его солдаты начнут возмущаться, — предсказал Крокодил. — Внутренние склоки ослабят нашего противника. А пока я был бы не прочь проверить одно мое предположение.

— Какое? — спросил заинтригованный Лев.

— На нейтральной полосе полно ловушек, и все же этот маленький караван преодолел ее. Значит, там есть проход.

— И ты хочешь воспользоваться им, чтобы напасть?

— Я просто хочу проверить. Одного рейда будет достаточно, чтобы все выяснилось.

* * *

Стоило Шакалу показать Быку отрезы тканей, привезенные из Абидоса, как его настроение резко улучшилось. Забыв о всех безумствах, совершенных ради успешного выполнения этой миссии, он радовался тому, что теперь у него есть подношение, которое поможет добиться расположения Душ Нехена.

— Я сам преподнесу их моим предкам и прочту заклинания умиротворения, — пообещал Шакал.

— И мы наконец заручимся их помощью!

— Надеюсь, так и будет.

— Ты в этом не уверен? — с тревогой спросил Бык.

— Души не вмешиваются в дела кланов и не участвуют в их размолвках.

— На этот раз речь идет о войне, которая станет гибельной для страны! Если Лев и Крокодил победят, они не пощадят Нехен. Постарайся убедить Души, Шакал. Если у тебя не получится, мы пропали.

* * *

— Ближе к делу! — громыхнул Бык.

Скорпион сидел на толстой циновке и жевал луковицу. Складывалось впечатление, что упреки главнокомандующего он пропустил мимо ушей.

— Ты действовал без моего согласия и солгал моему офицеру!

— Именно так.

— Эта вылазка была безумием!

— Нет, потому что у нас все получилось.

— Я не прощаю такого самоуправства, Скорпион!

— Благодаря мне и Нармеру у тебя теперь есть шанс умилостивить Души Нехена и спасти нас всех.

Бык хмыкнул.

— Ты умеешь извлекать выгоду из ситуации!

— И снова ты прав. В награду прошу отдать мне в услужение Старика.

— Да он же еле ходит! Зачем тебе такой слуга?

— Ты согласен?

— Согласен.

— Когда Шакал намеревается принести подношения Душам?

— Завтра на закате, когда взойдет луна.

* * *

— Ты нас спас, — сказал Нармер Скорпиону.

— Я почувствовал, что ты рядом. Ради нашего воссоединения стоило рискнуть всем. Если Души удовлетворятся сокровищами, которые вы привезли из Абидоса, они позволят нам войти в Нехен. Находясь за крепкими стенами, мы сможем подготовиться к освободительной войне. Плохо только, что наш плод подтачивает червь.

— Что ты имеешь в виду?

— Кто-то пытался испортить наше оружие. В битве оно стало бы ломаться, и солдаты, растерявшись, оказались бы легкой добычей для врага.

— Предатель… Ты кого-нибудь подозреваешь?

— Повелителя кремня. Он родился среди чибисов, которые теперь служат Льву и Крокодилу.

— Но он давно ушел от них и всегда служил нам верно!

— Что, если он все это время притворялся?

— Зачем бы тогда ему делать для нас отличное оружие?

— Поговори с ним сам, Нармер. Я же не снимаю с него подозрений и буду наблюдать за ним.

— Думаю, Крокодил подкупил кого-то из офицеров Быка, пообещав ему высокий пост, если тот поможет своему клану проиграть войну.

— Хороший ход, подлый и эффективный. Если это так, нужно быть готовым к новым козням.

— Скажи, Скорпион… Ты думал о том, чтобы в одиночку перебраться через стену в Нехен?

Молодой воин устремил взгляд вдаль.

— Я как раз собирался это сделать перед тем, как ты пришел. Сидеть сложа руки уже не было мочи. Если Шакал не добьется желаемого, мы с тобой захватим этот город, как бы Души к этому ни отнеслись.

У Скорпиона хватило бы дерзости и силы, чтобы преуспеть в этом. И Нармер был готов помочь своему другу.

* * *

Старик взял второй кувшин с вином. В честь успешной вылазки на вражескую территорию он получил выпивки даже больше, чем ему было обещано, и кусок жареной говядины с бобовым пюре вдобавок. Жизнь в осажденном врагами лагере определенно начинала ему нравиться. Делиться с товарищами едой и вином, добытыми с риском для жизни, он не собирался. Прислонившись к городской стене подальше от своей палатки, он жадно поглощал вино и мясо.

— И как, вкусно? — послышался вдруг голос Скорпиона.

— О нет, только не ты! Как ты меня нашел?

— У меня чутье. У нас с тобой впереди еще много дел.

— Ничего подобного! Я сегодня был на волосок от смерти, оставь меня в покое!

— Бык сделал мне хороший подарок.

Старик покосился на Скорпиона.

— А я тут при чем?

— Подарок — это ты. Теперь ты больше не его солдат. Ты — мой слуга.

— Я отказываюсь!

— Это несерьезно и непредусмотрительно. Разве ты еще не понял, с кем имеешь дело?

У Старика вмиг пропал аппетит. Если этого парня разозлить, он вполне может убить одним ударом кулака…

— Брать меня на службу неразумно! Я же одной ногой в могиле, это сразу видно!

— Вино поправит твое здоровье. К тому же я уверен, что ты намного сильнее, чем кажешься.

— Ты быстро разочаруешься во мне! Единственное, что мне надо в жизни, — это спокойствие и возможность вволю спать, пить и есть.

— Служа мне, ты получишь все, что захочешь.

— Может, и так. Но почему ты умалчиваешь об опасностях?

— Думай только о том, как тебе повезло!

Старик, поднеся кувшин ко рту, сделал большой глоток.

— Боюсь, это ненадолго! — пробормотал он и сокрушенно вздохнул.

* * *

Оказав помощь своим служанкам и многочисленным солдатам Быка, страдавшим от ранений, несварения желудка и других болезней, Аистиха присела отдохнуть. Мягкий солнечный свет придавал ей сил, а воспоминания уносили в сгинувший мир, где кланы соблюдали мирные соглашения. Ушедшие времена, угасшие надежды…

— Я могу с тобой поговорить? — спросил у нее Нармер.

Пожилая женщина открыла глаза.

— Я рада, что ты вернулся, но я боюсь будущего.

— Души откажутся нам помочь?

— Мне это неизвестно, Нармер. Но зачем им вмешиваться в наши дела?

— Лев и Крокодил разрушители по своей природе!

— Эта война приведет ко множеству смертей и причинит невыносимые страдания. И в стране будет царить хаос.

— Ты не одобряешь решения Быка?

— У него не было выбора. И отступать ему некуда.

— Кто-нибудь из твоих посланниц, летавших на Север, вернулся?

— Они принесли плохие новости, Нармер, настолько плохие, что я не стала сообщать их Быку. Зачем расстраивать его еще больше? Ты готов услышать правду?

— Я предпочитаю правду сомнениям.

— Возможно, это не лучший выбор, юноша. Иногда безопаснее пребывать в тумане, особенно в таком, как тот, что недавно рассеялся над святилищем Нейт, сделав его доступным для завоевателей-ливийцев.

У Нармера сжалось сердце.

— Твоя посланница видела… Она видела жрицу?

— Жрица исчезла.

— Твои мысли пронзают пространство, Аистиха! Нейт… Она умерла?

Глава клана посмотрела на затянувшееся тучами небо.

— Лучше бы она умерла…

18

Пити, правую руку верховного военачальника, распирало от злости: его соперник, чернокожий великан Икеш, выполнил задание своего господина, усилив тем самым свое влияние на последнего. Держался он теперь еще более высокомерно. Приведя в лагерь Уаша ту самую жрицу, он доказал, что способен на многое. Его авторитет у солдат возрос многократно.

Причесывая Уаша, который готовился ко встрече со своей пленницей, Нити предпринял попытку укрепить свои позиции.

— Храбрость Икеша не может не восхищать, — медовым голосом начал он. — Однако она может увлечь его на опасный путь…

— Что ты имеешь в виду?

— Успех опьянил его, он окружил себя льстецами, которые тешат его самолюбие. С одной стороны, он чужестранец; с другой — будет ли он мириться с тем, что вы и только вы командуете этой армией? Умоляю вас, будьте бдительны, мой господин!

— Не тревожься, мой верный слуга.

Чисто выбритый, в новом светло-коричневом одеянии, Уаш вышел из своей палатки. Для него принесли грубо обтесанный пень, очевидно, служащий ему в качестве трона.

Между двумя шеренгами солдат, высоко подняв голову, к нему шел Икеш. За чернокожим великаном следовала Нейт, чья красота и грация обескураживали ливийцев.

Нубиец поклонился.

— Ваше задание, мой господин, я выполнил. Вот ваш враг.

Красота молодой жрицы произвела впечатление и на верховного военачальника.

Величественная осанка, тонкие черты лица, умный взгляд, несомненная твердость характера, отсутствие страха… Да, она была опасным противником.

— Я — Уаш, верховный военачальник ливийцев, и я пришел, чтобы покорить северные земли Дельты. Как тебя зовут?

— Нейт.

Она с достоинством смотрела на своего поработителя, в ее прекрасных зеленых глазах не было и тени страха.

Пити пригрозил ей кожаной плеткой, какой ливийцы обычно наказывают своих рабов.

— Мой господин, желаете ли вы, чтобы я преподнес этой женщине урок повиновения?

— Позже. С тобой хорошо обращались, Нейт?

— Всех моих охранников убили, святилище богини осквернено, но ко мне никто даже не прикоснулся.

Пити предпочел бы, чтобы нубиец воспользовался беззащитностью своей пленницы. Подобное своеволие навлекло бы на его голову гнев вождя.

— Какой богине ты служишь?

— Нейт, богине-созидательнице. Семь ее слов порождают мир, она является хранительницей тайны жизни.

— Несмотря на то что ты носишь ее имя, она позволила моим людям обнаружить тебя.

— Ее стрелы пронзают мрак, и ты все равно получишь по заслугам.

Пити снова вышел из себя:

— Она много себе позволяет и должна быть покарана!

— Успокойся, друг мой. Эта молодая женщина еще не понимает, что ей грозит. Как только она это поймет, сразу станет послушной.

В этом миролюбивом сладком голосе было больше угрозы, чем в крике ярости. Нейт не сомневалась, что перед смертью ее ждут унижения и пытки.

— Мне нет дела до твоей богини, — продолжал Уаш. — Я хочу знать, насколько сильно твое колдовство.

— Я не колдунья, я простая жрица.

— Это неправда, мой господин! — возразил Икеш. — Она заколдовала двух крокодилов, и те сожрали парочку моих солдат и убежали.

— Крокодилы действовали по твоему приказу? — спросил Уаш.

— Богиня поручила им защищать меня.

— Что ж, значит, теперь она от тебя отказалась!

Жрица не стала спорить.

— Тебе больше неоткуда ждать помощи, женщина, и ты принадлежишь мне. Если хочешь остаться в живых, говори правду и будь послушной. Если вздумаешь сопротивляться, умрешь в страшных муках.

Нейт и теперь не опустила глаз.

— Город Буто действительно существует или это вымысел? — спросил верховный военачальник.

— В нем живут Души с головами соколов.

— Ты бывала в этом городе?

— Нет. И никто из живых не бывал.

— Кто повелевает Душами?

— Никто не сможет их себе подчинить.

— Помогают ли они кланам, например клану Быка?

— Душ не интересуют раздоры смертных.

— Прекрасная новость! Ты же, в отличие от них, служишь моему врагу.

— Богиня — моя единственная повелительница.

— Наглая ложь, женщина! Благодаря твоим усилиям лагерь Быка до сих пор не сдался.

Нейт улыбнулась:

— Разве ты еще не покорил весь Север?

— Ты прекрасно знаешь, что нет! Ведь это благодаря тебе они держат оборону!

— Ты ошибаешься. Я не настолько могущественна.

— Если бы речь шла только о людях, они долго не продержались бы. Дикий бык, наделенный сверхъестественной силой, рассеивает моих солдат. Они нанесли ему столько ран, что обычное животное уже давно сдохло бы. Но этот бык неуязвим, потому что его защищает магия.

— Дикие быки — наилучшее оружие главы клана, — сказала Нейт. — О них заботятся и обучают специально для сражений.

— Сила того быка, что живет в лагере, не только в мускулах. Ты делаешь его неуязвимым. И я хочу знать, каким образом.

Жрица развела руками:

— У меня ничего нет, кроме этого скромного одеяния, — ни оружия, ни наводящих порчу магических талисманов. Я знаю лишь тексты хвалебных песнопений и не принадлежу к клану Быка.

— Мне донесли, что ты состоишь у него на службе!

— Тебя обманули. Я живу в одиночестве и никому не служу, кроме богини.

— Если ты не служишь Быку, то почему тебя охраняли его солдаты?

— Он пожелал дать защиту святилищу богини Нейт, чтобы заслужить ее расположение.

Уаш посмотрел на нубийца.

— Ты уничтожил святилище?

— Стер с лица земли, мой господин. То была жалкая лачуга, в которой мы не нашли никаких ценностей.

Взгляд верховного военачальника ожесточился. Он пронзал, словно клинок.

— С помощью своей магии ты даешь силы быку в укрепленном лагере, — заявил он. — И этим ты мешаешь мне уничтожить лагерь Быка. Я не собираюсь с этим мириться.

— Теперь, когда я — твоя пленница, у меня нет ни возможности, ни средств осуществлять магические действия. Даже если ты прав, как могу я теперь заколдовать этого быка?

Этот вопрос поставил Уаша в тупик.

— Она лукавит, — вмешался в разговор Пити. — Это можно сделать одной только силой мысли.

— А ты что скажешь, Икеш?

Нубиец ответил после недолгого раздумья:

— Эта женщина опасна. Вырвем у нее правду и лишим возможности нам вредить.

— Ты не убедила нас, жрица. Ты пытаешься нас обмануть. Я великий воин и не собираюсь терпеть твои увертки, так что говори правду!

— Я все сказала.

— Ты пожалеешь о своем упрямстве! Сначала мы отпразднуем возвращение Икеша, а потом займемся тобой. Свяжите ее и уберите с моих глаз!

Нейт связали руки за спиной и лодыжки, отнесли в палатку нубийца и оставили там под присмотром охранников.

Мысли ее были только об одном: о бегстве. На первый взгляд это представлялось невозможным. Молодая женщина закрыла глаза и постаралась не думать о том, что с ней произошло. Мысленно она обратилась к Нармеру. Нейт пыталась передать ему свой страх, свою надежду. Осознав, какому страшному испытанию она подверглась, он, быть может, придет ей на помощь?

19

Нармер как раз шел в мастерскую Повелителя кремня, когда перед его мысленным взором вдруг предстало лицо Нейт.

Невозможно было, однако, понять, что оно выражает, как и услышать обращенные к нему слова. Плохие предчувствия главы клана Аистов, судя по всему, оправдывались, он был почти уверен, что жрица Нейт попала в плен к ливийцам.

Как ей помочь? Возможно, эти варвары уже пытали молодую женщину, чтобы заставить ее применить свою магию им во благо. Но поможет ли ей магия избежать страшной участи? Неужели богиня оставит ее без своей защиты?

Нармер вернулся к Аистихе, которая как раз готовила зелья из лечебных трав, собранных ее прислужницами.

— Твои мысли преодолевают какие угодно расстояния. Скажи, ты могла бы передать Нейт мою силу?

— Я не знаю, где она сейчас. И мне нужно беречь собственные силы, чтобы лечить солдат.

— Если ты узнаешь, где она находится, согласишься мне помочь?

Пожилая женщина кивнула.

Нармер передал ей священную раковину — единственную реликвию его исчезнувшего клана.

— Эта раковина указывала мне путь. Может, она направит твою душу к Нейт?

Аистиха бережно взяла в руки раковину и положила ее себе на колени. Раковина начала медленно вращаться, потом один отросток вдруг удлинился и указал направление. Глава клана закрыла глаза и сосредоточилась. Душа ее покинула тело и, питаемая солнечным светом, поднялась в голубую небесную высь.

Прошло несколько долгих минут. Создавалось впечатление, что Аистиха погрузилась в сон, граничащий со смертью. Раковина у нее на коленях начала тускнеть. Что, если Нармер захотел от нее того, что потребовало чрезмерных усилий?

Что, если душа-птица не найдет обратного пути в ее тело? Тогда пожилая целительница умрет…

Вдруг раковина снова засияла. Аистиха встрепенулась.

— Нейт жива, — сообщила она. — Ткань богини окутывает ее. Я передала ей твою силу.

* * *

Повелитель кремня работал весь день напролет. Поскольку столкновение двух армий было неизбежным, он и его подмастерья старались изготовить как можно больше оружия.

Нармер поднес к глазам непривычно длинные наконечники для стрел.

— Они наносят ужасные раны, — сказал ему мастер. — С каждым днем наше оружие становится все лучше.

— Остается только решить, где брать пищу и воду.

— Ты вернулся из Абидоса, и я уверен, ты что-нибудь придумаешь. К тому же мы все надеемся, что подношение Шакала убедит Души Нехена дать нам приют в городе. В его стенах мы будем неуязвимы, верно?

— Не все разделяют твой оптимизм.

Повелитель кремня оторвался от работы и, уперев руки в бока, посмотрел на Нармера.

— Думаешь, я ничего не понимаю? Ты осматриваешь оружие, опасаясь, как бы оно не оказалось испорченным! Как и Скорпион, ты подозреваешь, что я — предатель, ведь я родился среди чибисов! Но если бы я был на их стороне, я просто ушел бы из этой мастерской и устроил бы себе новую, только в расположении противника. Продолжай меня подозревать, и я в самом деле уйду!

Эта гневная отповедь обрадовала Нармера.

— Давай больше никогда не будем говорить об этом.

— Тогда предлагаю обняться!

Они так и сделали. Не сомневаясь в искренности Нармера, Повелитель кремня вернулся к работе.

— Я как раз делаю новый дротик, он легкий и очень точно бьет в цель, — сказал он. — Нужно будет обучить наших пехотинцев с ним обращаться.

— Скорпион преуспеет в этом!

* * *

До полнолуния оставались считанные дни, и все с нетерпением ожидали церемонии подношения даров, полагая, что от нее зависит участь армии. Уважение к главе клана Шакала, обладающего способностью говорить с мертвыми и направлять шаги праведников по дорогам потустороннего мира, возросло многократно. Души, которые, как известно, предпочитали не вмешиваться в дела людей, не могли остаться равнодушными к дарам, привезенным из самого Абидоса! Разве присутствие Шакала рядом с Быком не доказывает, что могущественный глава клана и его люди, пусть и с оружием в руках, совершают благое дело?

Огромная толпа собралась у ворот священного города, по-прежнему запертых.

— Не верю, что нас впустят, — пробормотал Старик.

— По-твоему, Души могут не принять даров? — удивился Скорпион.

— Они живут в своем мире, мы — в своем. С дарами или без них, но мы их тревожим. И, по правде сказать, я их понимаю: зачем им влезать в эту заваруху?

— Но ведь они — предки Шакала. Воздав им почести, он тем самым принудит их вмешаться.

— Этот Шакал мне совсем не нравится. Он так часто якшается с умершими, что на живых уже смотрит косо! Попомни мои слова: он точно готовит нам какую-нибудь каверзу!

— Например?

— Шакал — глава клана, потомок Душ с головами шакалов. Не улавливаешь, в чем подвох? Странно, ты ведь парень неглупый!

— Ив чем же он, по-твоему?

— Шакал войдет в Нехен якобы для того, чтобы повидаться с предками, и не вернется. А мы так и останемся гнить под стенами города.

— Это возможно, — рассудил Скорпион. — Но в таком случае мы вернемся к моему изначальному плану.

Старику от этих слов стало не по себе.

— И что это за план?

— Забраться на стену, проникнуть в город и заставить Души подчиниться. Мы сделаем это втроем: Нармер, я и… ты.

— Шутишь?

— Я что, похож на шутника?

— Я думал, что за свою долгую жизнь уже все повидал. Не тут-то было! Надеюсь, твой Нармер не захочет участвовать в этом безумии.

— Он уже дал свое согласие.

По толпе солдат пронесся шепот. Стоящие в первых рядах Бык и Аистиха увидели приближающегося Шакала, несшего ларец, который доставил из Абидоса Северный Ветер, теперь с гордым видом стоявший рядом с Нармером.

За Шакалом следовали несколько четвероногих членов его клана — настороженные, бдительные.

Установилась полная тишина. От успеха миссии Шакала зависела жизнь тысяч его собратьев по оружию.

Глава клана поставил ларец перед огромными воротами Нехена. Преклонив колени и соединив ладони в молитвенном жесте, он обратился к предкам с просьбой дать приют ему и его союзникам, дабы не допустить разрушения священного города.

Торжественность момента наполнила радостью сердца всех, кто присутствовал при этом бросающем вызов обряде, от которого зависели их жизни.

Все взгляды устремились на ворота. Откроются ли они наконец?

— Враг наступает! — вдруг раздался крик дозорного.

Скорпион спохватился первым, увлекая за собой Старика.

— К оружию, быстро!

* * *

Направляемые командирами армии Льва, около сотни чибисов пытались найти тропинку, по которой удалось пройти Шакалу, Нармеру, Северному Ветру и стаду ослов, в надежде, что она окажется свободной от ловушек.

Точными выстрелами Скорпион и его лучники уничтожили тех, кто был в первых рядах. Второго залпа не понадобилось, потому что следующие порезали себе ступни о заостренные черепки, а те, что шли за ними, свалились в ощетинившийся пиками ров.

Атака захлебнулась.

Под громоподобный хохот Скорпиона выжившие чибисы попытались убежать, топча погибших и раненых.

— Не зная брода, не лезь в воду! — заметил назидательно Старик. — Эти недотепы ни за что не прошли бы… Отрадно это видеть. С такой линией обороны, как у нас, противнику придется туго!

Быку это зрелище тоже доставило немалое удовольствие. Однако этот незначительный инцидент никоим образом не мог предопределить исход грядущего сражения.

Раздался голос Нармера:

— Идемте все со мной!

— Что еще случилось? — спросил Бык.

Нармер подбежал к Шакалу, который все еще стоял на коленях перед огромными воротами Нехена.

И ворота эти были приоткрыты.

20

Шакал встал и поклонился.

Обе створки ворот Нехена открылись шире и появились три гиганта с головами шакалов.

Старику хотелось бежать куда глаза глядят, Скорпион с любопытством ждал, что будет дальше, а Нармер пал ниц, и его примеру поспешили последовать все те, на кого Души смотрели своими холодными, лишенными всякого выражения глазами.

— Мы приняли решение, — заговорила одна из них глубоким звучным голосом, от которого те, кто слушал ее, задрожали. — И мы принимаем твое подношение. Тебе, Первый из жителей Запада, повелитель Абидоса, мы оставляем наш город и наше наследие. Позаботься и о том и о другом и обеспечь городу процветание. Нам больше незачем здесь находиться. Отныне вся наша сила переходит к тебе.

Яркая вспышка света заставила собравшихся зажмуриться, и вдруг стало очень жарко. Старику показалось даже, что еще мгновение — и они все погибнут. Однако порыв ветра развеял жару, и с неба донесся едва слышный лай.

Люди и животные не сразу осмелились открыть глаза.

Души исчезли, ворота остались открытыми.

Держа в руках ларец, Шакал вошел в город.

— Ну, что я говорил? — шепнул Старик на ухо Скорпиону. — Сейчас он себя покажет: войдет со своим кланом в город, а мы останемся тут!

— А что нам помешает войти следом за ним?

— И не подумаю! Мало ли что творится в этом священном городе!

— Неужели не любопытно это узнать?

Нармер уже следовал за главой клана, окруженный молчаливыми и сосредоточенными шакалами.

Осторожный Бык решил дать ему возможность исследовать этот неизведанный мир. Разумеется, он доверял Шакалу, но, прежде чем повести свою армию на незнакомую территорию, следовало убедиться, что там их не ждет западня.

Волоча ноги, Старик брел за Скорпионом, который быстро догнал своего названного брата. Внезапно их всех накрыла тень, а над ними раздался шелест крыльев.

Огромный гриф завис над городом и смотрел на пришельцев так, словно готов был растерзать их своими мощными когтями.

Старик повалился на землю.

— Восхвалим же нашу праматерь! — воскликнул Шакал. — Оплодотворенная сияющим ветром, она кровью своей кормит своих детенышей! Да защитит она нас так же, как защищает этот город!

Гриф несколько бесконечно долгих мгновений парил над городом в восходящем воздушном потоке, а потом взлетел к облакам и исчез из виду.

Скорпион помог Старику подняться.

— Нам точно надо идти дальше?

— Мать-гриф дала нам свое благословение, — сказал Шакал. — Теперь нам нечего бояться.

С опаской Старик стал рассматривать город, принадлежавший Душам.

Самой большой постройкой был храм, представлявший собой деревянные столбы высотой метров двенадцать с покоившейся на них выпуклой крышей, переднюю часть которой украшали три столба с вымпелами, утверждающими божественное присутствие. Перед святилищем был установлен еще один столб, на вершине которого сидел высеченный из камня сокол — напоминание о связи, существовавшей между Душами Буто и Душами Нехена. Внутри храма находились три изваяния Душ — свидетельство того, что некогда они пребывали в этом мире.

Шакал направился к соседнему святилищу — простой хижине с плетеными стенами и косяками, превосходящими по высоте крышу. Вход украшали коровьи рога.

— Счастливое предзнаменование для Быка! — заметил Скорпион.

Глава клана занес в хижину привезенный из Абидоса ларец, почтив тем самым этот Дом Великий — вместилище могущества Душ.

— В городе все спокойно, — сказал Шакал. — Бык и его армия могут войти.

Северный Ветер возглавил шествие, Аистиха вошла последней. Богатства Нехена всем казались неисчислимыми.

Оборонительные сооружения были выше всяческих похвал. Бык гордился своим укрепленным лагерем, но он выглядел игрушечным в сравнении с Нехеном, городом с толстыми стенами и бастионами из кирпича-сырца, на которых могло разместиться множество лучников. Восторг вызывал вид заполненных силосных ям, чанов с водой, печей, сложенных так, чтобы жар в них долго держался, и хранилищ, забитых до отказа сушеным мясом, сосудами с вином и растительным маслом, слоновой костью, звериными шкурами и деревянной мебелью.

— Ну и ну! — то и дело восклицал Старик. — Эти Души умели жить!

— Ни к чему не прикасайтесь! — громыхнул Бык. — Может, все это — иллюзия или ловушка!

Предостережение возымело эффект. И правда, разве такая щедрость может не вызвать подозрений? Даже Шакал не нашелся, что на этовозразить. Что, если перед тем, как уйти навсегда, Души наложили на все, чем владели, проклятие?

— Так я и думал! — буркнул Старик. — Это было бы слишком хорошо.

— Я попробую зерно, — решил Скорпион. — Нармер, ты попробуй воду. Если мы отравимся, Аистиха нас вылечит.

Пожилая врачевательница хотела было усомниться в том, что сможет оправдать его надежды, но Скорпион уже успел открыть люк зернохранилища, схватить горсть зерна и отправить ее в рот.

— Полба! И превкусная!

Нармер сложил ладони чашей и зачерпнул воды.

— Прекрасная вода!

Солдаты выжидающе смотрели на двух смельчаков. Что, если этот яд действует не сразу?

Аистиха подошла к Скорпиону и Нармеру, взяла обоих за запястья и послушала пульс.

— Они не отравились.

Ее слова были встречены радостными криками. У всех слюнки потекли при мысли о вкуснейших свежих лепешках и сушеном мясе и рыбе. Количество съестных припасов было таково, что теперь никто не опасался длительной осады.

— Выбирай себе циновку, — приказал Скорпион Старику, кивая в сторону склада, забитого домашней утварью.

Тот поспешил подчиниться, но его рука замерла, так и не прикоснувшись к столь ценному предмету. А вдруг не еда, а все остальное заколдовано?

— Чего ты ждешь?

— После тебя, Скорпион!

— Ты мне служишь, а я командую.

Красивое лицо молодого воина исказила злобная гримаса.

Старик, недовольно морщась, схватил великолепную циновку, толстую и мягкую. На такой спать одно удовольствие, если только она сейчас не опалит ему пальцы!

— Она хороша! — воскликнул он пару секунд спустя. — Да здесь все замечательное!

И старый пройдоха прихватил с собой еще и подушку, надеясь, что его больная шея скажет ему за это спасибо.

Из опасения, что солдаты могут начать растаскивать вещи и еду, Бык провозгласил:

— Слушайте меня все! Поручаю Нармеру составить опись продовольствия и имущества, затем мы начнем все это распределять. Пусть Скорпион расставит часовых, а наши повара займутся приготовлением пиршества.

Под приветственные крики солдат глава клана собственноручно принялся обустраивать загон для своих боевых быков.

Повелитель кремня, словно зачарованный, обозревал мастерские Нехена и оставленные в них Душами инструменты для сверления, полировки, обработки кремня, изготовления керамики… Благодаря этому неожиданному подарку он усовершенствует свое мастерство и сможет смастерить такое замечательное оружие, какое никто даже представить себе не может.

Не поддавшись всеобщему восторгу, Охотник обошел укрепления, желая убедиться, что новым обитателям Нехена не грозит никакая опасность. Он понимал: неудачная атака противника не означает, что можно расслабиться. С таким хитрым и коварным врагом, как Крокодил, нужно держать ухо востро.

В центре овального двора, образованного хозяйственными постройками, возвышался дворец, сооруженный из такого же дерева, что и храм.

— Вот твоя резиденция, — сказал Нармер Быку. — Я осмотрел ее всю, здесь нет ловушек.

Могучий глава клана с одобрением осмотрел приемную, зал для собраний, столовую и спальни, плетеные стены которых были покрыты цветными циновками.

— Мне нравится это место, — заявил он наконец. — Души умели жить с комфортом. Если добавить кое-какие детали, этот город будет напоминать мне дорогую моему сердце столицу.

Прислуга занялась раскладыванием вещей. Между тем запахи готовящейся пищи уловил и Бык.

— Сегодня не помешает и выпить! Отметим наше вступление в город как положено!

На праздничном пиру, орошенном большим количеством вина, Нармер ни на минуту не забывал о Нейт, томившейся в плену у ливийцев. Но прежде чем прогнать захватчиков и освободить ее, нужно было разрушить союз Льва, Крокодила и чибисов.

21

Когда Нейт уже была на грани отчаяния, она вдруг ощутила в себе новую силу. Высоко в небе она увидела аиста. Птица описала круг над военным лагерем ливийцев и улетела на юг. Нармер услышал ее мольбу! Он знает, что она жива, и делится с ней своей силой, чтобы она смогла справиться с испытанием!

Двое охранников принесли ей чашу с водой и немного неаппетитного бульона.

— Мы покормим тебя, красавица, если ты будешь послушной. Очень послушной!

— Я буду есть только сама.

— Да что ты? И как же ты будешь это делать?

— Развяжите меня!

Солдаты засмеялись.

— Думаешь, ты можешь нам приказывать?

— Если я не буду есть, то умру, и ваш вождь не узнает моих секретов. Представляете, какое вас ждет наказание?

Солдат ее слова озадачили. Они переглянулись. Это была не пустая угроза.

— Ладно, я развяжу тебе руки!

— Давай ее помоем! — предложил его товарищ, дрожа от вожделения.

Нейт бросила на него предостерегающий взгляд.

— Не смей прикасаться ко мне своими лапами!

— Верховному военачальнику ты еще больше понравишься, если будешь чистая! Не сопротивляйся!

— Прочь от меня!

Снять с нее платье, увидеть ее обнаженной, коснуться ее тела… Солдаты предвкушали это удовольствие.

— Ты ее держи, а я буду раздевать!

Нейт понимала, что со связанными руками и ногами не сможет им помешать.

Однако стоило ливийцу схватиться за ее одеяние, как ему показалось, что в живот ему вонзился дротик. Боль была ужасной. Его пальцы разжались, он попятился. Потом его вырвало и он повалился на землю.

Его перепуганный товарищ бросился бежать, вопя во весь голос:

— Убила! Колдунья убила!

И этот крик поднял на ноги весь лагерь.

* * *

Горделиво подняв голову, Нейт стояла перед Уашем, Икешем и Пити.

— Она наслала порчу на нашего солдата! — заявил Пити, чьи щеки побагровели от возмущения. — Он до сих пор корчится от боли!

— Ты только что доказала, что умеешь колдовать, — заявил верховный военачальник.

— Этот мерзавец поднял на меня руку, и богиня защитила меня. Ты ничего не добьешься от меня силой.

— Отдадим ее палачу! — предложил Пити. — Она все расскажет!

— Я в этом не уверен, — возразил чернокожий великан Икеш. — Она наверняка может умертвить себя, и тогда мы лишимся ценных сведений.

«Э го вполне возможно, но этого нельзя допустить», — подумал вождь ливийцев.

Его замешательство не укрылось от жрицы.

— Если хочешь, я могу вылечить твоего солдата, — предложила она.

— Разрушив собственные чары?

— Повторяю: меня защитило вмешательство богини. Я знаю, как приготовить зелье, которое ему поможет.

— И что для этого нужно?

— Мне нужны травы, которые растут на границе болот и саванны.

— Она наверняка хочет убежать! — высказал свое мнение Пити.

— Я возьму людей и сам буду за ней присматривать, — предложил Икеш. — От нас она не убежит.

— Согласен! — положил конец спору верховный военачальник.

— Но перед этим я хочу помыться так, чтобы меня никто не видел, попить и поесть.

— Хорошо, женщина, я выделю тебе хижину, возле которой день и ночь будут караулить мои люди. И постарайся меня не разочаровать!

Принимая решение оставить ее в живых, Уаш рассчитывал сломить сопротивление Нейт, а потом переманить ее на свою сторону и использовать себе во благо ее способности.

По крайней мере, попытаться стоило.

* * *

Окруженная со всех сторон зорко следящими за ней солдатами, Нейт собирала лекарственные травы, чтобы приготовить из них зелье. Это подобие свободы — пребывание на лоне природы, вдали от ливийского лагеря — укрепило ее надежду.

Ее ожидания оправдались: пчела опустилась ей на руку. То была одна из обитательниц улья Нейт, из тех пчел, которые летали в укрепленный лагерь Быка, чтобы смазать крохотной частичкой меда богини лоб боевого быка. Этого незаметного волшебства было достаточно, чтобы главный защитник лагеря оставался непобедимым.

— Долго еще? — нетерпеливо поинтересовался Икеш, который глаз не спускал с колдуньи.

— Мне нужно немного полыни. Я найду ее, если пойду вон по той тропинке…

И она указала на узкий проход между двумя стенами папируса. Наконец она раскрыла свой замысел! Уцелевшие солдаты Быка, которые охраняли ее в святилище, наверняка ждут ее в этих зарослях и надеются освободить.

— Замри, не двигайся! Мы сначала расчистим участок!

По команде Икеша солдаты срубили под корень высокие стебли папируса. За ними бдительно наблюдали лучники, готовые стрелять, как только обескураженные враги выдадут свое присутствие.

Но ничего подобного не случилось. Полынь оказалась именно там, где жрица рассчитывала ее найти.

Разочарованному Икешу даже пришло в голову, что Нейт, смирившись со своей участью, решила предложить свои услуги новому хозяину и тем самым спасти себе жизнь.

Вернувшись в лагерь, молодая женщина всю ночь готовила снадобья, а рано утром вынесла несколько горшочков и показала нубийцу.

— Несчастный весь горит и бредит, — сказал тот. — Думаю, ему недолго осталось. И это ты его убила. И понесешь заслуженное наказание!

— Отведи меня к больному!

Пити находился у изголовья умирающего, который уже едва дышал.

— Уходи, колдунья! Ты наверняка собираешься его прикончить!

— Как пожелаешь! Ты ответишь за свое решение перед верховным военачальником. Я знаю, что могу его спасти.

Пити испугался.

— Приступай! — скомандовал Икеш.

Жрица намазала жирным и ароматным снадобьем грудь, затылок и поясницу больного.

— Теперь давайте ему побольше пить! — распорядилась она. — Когда он помочится, опасность минует.

* * *

Мрачное выражение лица верховного военачальника встревожило Нейт. Блестящие волосы Уаша были причесаны, одет он был в зеленую тунику и сидел на подушках. В этот раз он был один и смотрел на нее не так, как раньше.

— Больной поправился, — сказал вождь ливийцев. — А тебе удалось взволновать умы моих людей. Убедившись в том, что ты обладаешь магической силой, они теперь боятся и почитают тебя. Пити требует твоей немедленной казни, Икеш советует оставить тебя в живых, чтобы ты и дальше лечила моих солдат.

— Я не обладаю умениями главы клана Аистов, и мои снадобья исцеляют не каждую хворь.

— Ты могла бы не говорить мне этого, чтобы добавить себе значимости в моих глазах.

— Зачем врать? Первая же неудача стала бы моим приговором.

— Если я правильно тебя понял, ты всегда говоришь только правду?

— Было бы верхом тщеславия утверждать подобное.

— Боевого быка в лагере смазывают снадобьем, которое дает ему силы?

— Возможно.

— И именно ты приготовила это снадобье, а значит, сможешь приготовить его снова!

— Увы, нет! Если такое снадобье существует, его приготовила Аистиха.

— Не льсти себя надеждой, женщина! Это животное не помешает мне захватить лагерь и подчинить себе весь Север. Зачем тебе помогать заведомо побежденным? Рано или поздно я уничтожу этот последний оплот сопротивления. Предлагаю тебе сделку: ты лишаешь силы быка, а я отпускаю живыми всех обитателей лагеря. Пусть идут куда хотят.

— А твои лучники будут стрелять им в снину!

— Для тебя мое слово ничего не значит?

— Верить тебе было бы наивно и глупо. Ты ведь мечтаешь только о том, чтобы уничтожить всех своих врагов, разве не так?

Уаш сдержал порыв гнева. Он пока не знал, как подчинить себе эту колдунью.

22

Обычно такой уверенный в себе, Лев ходил с кислой миной. У него на глазах ворота Нехена открылись и пропустили в прекрасно укрепленный город армию Быка. Смогут ли теперь они с Крокодилом выиграть эту войну?

Тем не менее его союзник сохранял привычную невозмутимость.

— Наша первая вылазка оказалась неудачной, — напомнил ему Лев. — А теперь Бык со своей армией обосновался в Нехене! Если мы пойдем в наступление, это закончится для нас катастрофой. Первым делом ценой огромных потерь придется пройти через зону ловушек, потом мы натолкнемся на оборонительные сооружения… Остается только ждать, когда Бык и его люди станут умирать от голода и жажды! Тогда они попытаются выйти и в конце концов вынуждены будут сражаться. До тех пор ситуация не изменится.

— Главное — это чтобы противник думал так же.

— А ты разве видишь другой вариант развития событий?

— Становится все жарче, солнце припекает все сильнее. Завтра же я прибегну к тайному ресурсу, но это — секрет нашего клана.

— И этот секрет обеспечит нам победу?

— Я на это надеюсь. Благодаря нашим новым союзникам мы нападем одновременно со стороны пустыни и со стороны реки. Запершихся в Нехене ждет сюрприз! Надо согнать чибисов к воротами города. Противник не должен заподозрить, что у нас есть другой план.

Глядя перед собой из-за полуопущенных век, Крокодил предвкушал удовольствие, которое доставит ему воплощение его плана в жизнь.

* * *

Гневные вопли Льва до смерти напугали троих предводителей чибисов — Слабака, Горлана и Прожору, которые уже начали привыкать к новому образу жизни и вовсю пользовались своими привилегиями. Смерть сотни соплеменников в ходе бесполезной вылазки на территорию противника их вовсе не огорчила. Наоборот, они рассчитывали, что это доказательство слепого повиновения обитателей берегов Нила своим новым хозяевам сыграет на руку им, манипуляторам, которым так хорошо удавалось распоряжаться жизнями своих товарищей.

На этот раз Лев ужесточил требования — несомненно, в преддверии кровавой бойни.

— Надо привести даже стариков и юношей? — удивился Слабак.

— Я хочу видеть тысячи чибисов перед воротами Нехена. Чтобы их было столько же, сколько песчинок в пустыне! И вы должны мне это обеспечить.

— Значит, атака неизбежна? — с тревогой спросил Горлан.

— Когда это я назначил тебя стратегом?

После такой отповеди Горлан умолк.

— Это будет нелегко, — посетовал Слабак. — Особенно теперь, когда столько наших погибло.

— Когда я приказываю, мне подчиняются! Если вы не исполните приказа, я отдам вас троих Крокодилу и сам займусь чибисами!

— Не беспокойтесь, мы все сделаем! — пообещал Прожора. — Только дайте нам несколько помощников!

— О чем ты говоришь?

— Нам хватит пары львиц. Их присутствие отобьет у недовольных охоту спорить и облегчит нам задачу.

Лев задумался.

— Согласен. Но предупреждаю тебя: мои львицы не потерпят даже намека на неповиновение. А теперь за работу! И приведите сюда как можно больше этих голодранцев!

* * *

Крокодил спустился к реке, вошел в воду и доплыл до поросшего травой островка. Ярко светило солнце. Островок бдительно охраняли самки крокодилов, отложившие на нем свои яйца. Несколько сотен крошечных рептилий дожидались прихода главы своего клана, чтобы разбить скорлупу и появиться на свет. Кладки были спрятаны под слоем травы и почвы, и тепла, которое вырабатывалось при гниении растительных остатков, вместе с теплом солнечных лучей было достаточно для развития потомства.

С момента зарождения крокодильчиков прошло не меньше ста дней, и Крокодил с довольной улыбкой смотрел, как из скорлупы появляются первые острозубые мордочки. Нарождалась новая когорта хищников…

Тайна главы клана заключалась в его способности ускорить их рост, чтобы в кратчайшие сроки получить в свое распоряжение превосходных солдат, которые нападут на Нехен со стороны Нила и разрушат его стены у самого их основания.

Крокодил погрузился в воду и одним мощным рывком достиг дна великой реки.

Повелитель рептилий умел делать ее плодородной и очищать ее воды. Благодаря ему в воде не оставалось продуктов гниения, и свет из ее глубин благотворно влиял на все живое. Крокодил знал, что в прадавние времена Нил зародился в водах огромного океана, из которого также родились небо и звезды. Но первичные воды были холодными и темными. Его давний предок имел дерзость исследовать их и обнаружил таящийся в толще воды источник света.

То было сокровенное солнце, и теперь Крокодил погрузился в воды Нила, чтобы найти его и вынести на поверхность. Его ярчайшие лучи согреют новорожденных крокодильчиков и быстро превратят их во взрослых особей. Его беспокоило только одно: покидая свой город, Души могли уничтожить этот источник творения…

Крокодил рылся в иле, срывал траву, поднимал со дна муть, пока, наконец, слабый, мерцающий свет не привлек его внимание.

Почти угасшее древнее солнце вод оказалось пленником липкой грязи. Глава клана освободил его и стремительно вынес на поверхность. В тот же миг ощутив прилив сил, он превратил реку в искрящуюся полосу света. Этот свет коснулся яиц, из которых тут же вышли маленькие крокодильчики и начали расти на глазах.

Великолепная армия, готовая к завоеваниям и безжалостная!

* * *

Слуги принесли Льву вина, дичи и фиников, но даже вид этих яств не обрадовал его. С холма, на котором находилось его жилище, он наблюдал, как лучники Быка занимают позиции на городских стенах. Это был открытый вызов, и Лев не находил себе места от злости.

Единственным утешением для него было то, что к Нехену каждую минуту приливала новая волна чибисов, за которыми присматривали львицы. Слабак, Горлан и Прожора оказались очень эффективными исполнителями: они формировали отряды, раздавали циновки и хлеб. Старики уже смирились со своей участью, а подростки с любопытством ждали, что принесет им новая жизнь, и даже мысль о предстоящих сражениях их не пугала. К тому же Слабак пообещал им невиданные ранее блага…

Вот только удастся ли этому людскому морю поколебать стены Нехена? Тысячам чибисов предстояло преодолеть зону ловушек, выжить под тучами стрел, биться об высокие стены… Похоже, атака не могла завершиться удачно. Лев предпочитал ввязываться в битву только тогда, когда твердо знал, что выиграет ее, но на этот раз у него такой уверенности не было.

Отказаться, выбраться из этой западни, спасти свой клан… Своих людей надо вывести быстро и тайно — у шпионов Крокодила острое зрение и тонкий слух. Перебить их всех? Рискованно. Уж лучше попытаться накормить их до отвала, чтобы они уснули.

— О чем ты думаешь? — спросил Крокодил, беззвучно подошедший ко Льву.

— О том, какой ужас нагоняет на осажденных наш маневр. Хоть они и прячутся за толстыми стенами, им хорошо известно, что численностью мы превосходим их во много раз. Посмотри, сколько там собралось чибисов! Впечатляющее зрелище!

— Туча глупцов, которым суждено умереть, проложив путь настоящим воинам!

Радостный тон Крокодила удивил Льва.

— Ты задействовал свой тайный ресурс?

— И у меня все получилось наилучшим образом.

— Что именно?

— Теперь у нас есть еще одна армия, о существовании которой Бык узнает, когда будет уже слишком поздно. Давай займемся чибисами и будем готовить их к наступлению на глазах у противника. Сейчас для нас важно привлечь к ним все внимание осажденных.

Решительный настрой союзника успокоил Льва. Он даже стал склоняться к мысли, что для него будет лучше не портить отношений с Крокодилом. Оказавшись в изоляции, клан Льва не сможет претендовать на господство в стране, да и месть Крокодила будет ужасной. Сохранить альянс представлялось единственным разумным решением. Когда Бык будет побежден, а Нехен разрушен, он как следует все обдумает.

23

Обитатели осажденного лагеря Быка ежеминутно опасались нападения объединенных сил ливийцев. Однако складывалось впечатление, что основные войска покинули местность, но предводитель захватчиков оставил в окрестностях укрепленного лагеря достаточное количество лучников и пехотинцев, чтобы отравить осажденным жизнь.

Маленькие отряды, которые выходили за пределы лагеря, чтобы пополнить запасы пищи и воды, возвращались с потерями. Зерна, хоть и экономно расходуемого, оставалось совсем мало. Комендант старался сохранять спокойствие и всячески подбадривал своих людей. Разве не удалось боевому быку, наделенному божественной силой, отразить нападения противника? А скоро вернется с Юга, разгромив этих предателей, Льва и Крокодила, победоносный Бык. Значит, от них требуется только одно: продержаться до его прихода.

Комендант заглянул в загон, где коричнево-рыжий бык жевал свежую траву. Большую часть времени животное дремало на своей подстилке, греясь в лучах солнца.

Каждое утро, в определенный час, он с волнением ожидал прилета пчелы от Нейт. Пока она наделяла быка магической силой, его невозможно было победить. Но лишившись божественной защиты, бык станет уязвимым…

Наконец послышалось спасительное жужжание.

Пчела опустилась на широкий лоб быка, потерлась о него крылышками и ножками, распределяя таким образом крошечную частичку меда богини, который лучами распространился по всему телу животного.

Его прояснившийся взгляд стал для коменданта наилучшим утешением.

* * *

Уаш внимательно выслушал доклад своего верного Пити. Посланцы, вернувшиеся из разных районов завоеванного ливийцами Севера, сообщали, что местные жители не оказывают своим новым хозяевам ни малейшего сопротивления. Обращенные в рабство, они кормят захватчиков и строят для них крепости, в которых те смогут найти убежище, если Бык предпримет попытку отвоевать свои земли.

— А есть ли достоверные новости о том, как идет война кланов?

— Говорят, решающей битвы пока не было, но это всего лишь слухи. Могу я послать отряд на Юг, чтобы узнать об этом больше?

— Не стоит, — отозвался верховный военачальник. — Когда на окраинах наши люди начнут отлавливать дезертиров и беженцев, те нам все расскажут. Одно известно заранее, мой славный Пити: в этой войне кланы погибнут, никто не выйдет из нее победителем.

— И дорога на Юг будет открыта… Вся страна будет принадлежать вам!

— Терпение — вот теперь залог нашего успеха!

— Конечно, мой господин! Но остается этот проклятый лагерь, который продолжает сопротивляться! Каждый раз, когда кто-то выходит за ворота, мы стараемся его уничтожить, но у них остается решающее оружие — непобедимый боевой бык! Эти наглецы ставят под сомнение ваше величие! Позвольте мне отдать жрицу палачу, чтобы она в конце концов призналась, как поддерживает силы этого чудовища!

— Не надо спешить, Пити! Сначала обратим ее умения себе во благо. Разве ты не знаешь, что наши солдаты теперь почитают ее?

— Как бы она всех нас не околдовала!

— Ты сомневаешься в моей проницательности?

— О нет, мой господин! Но магия этой женщины может быть опасна!

— Будь спокоен, я это понимаю. У меня своя игра.

* * *

Ей уже в третий раз разрешили собрать травы вблизи лагеря, однако солдаты под командованием Икеша не ослабляли своей бдительности, опасаясь, что колдунья может прибегнуть к силе магии и бежать. К этому моменту они были уверены, что в окрестностях нет ни единого солдата из клана Быка. Нубиец вырезал весь отряд, охранявший Нейт, и той не приходилось теперь рассчитывать на помощь извне.

Икеш с любопытством наблюдал за жрицей. Спокойная, уверенная в себе, как если бы испытание пленом не казалось ей слишком тяжелым. И все же эта молодая женщина не могла не понимать, что ее жизнь в руках верховного военачальника ливийцев и он может в любую минуту оборвать ее.

Ей удалось вылечить десяток солдат, и теперь остальные взирали на нее со страхом и трепетом. Да, эта колдунья умеет себя подать… Пити не преминет донести об этом Уашу. Чернокожий великан полагался на здравомыслие своего вождя. Если Уаш почувствует, что жрица для него опасна, он, не задумываясь, сломает ей шею.

Наслаждаясь минутами мнимой свободы, Нейт искала возможность сбежать и не находила ее. Судя по всему, никто не спешил ей на помощь. Ей самой придется придумать, как освободиться. К сожалению, количество охранявших ее день и ночь солдат не уменьшалось, и они всегда были начеку. Поэтому, если бы она вдруг попыталась скрыться в высокой граве, далеко уйти ей не удалось бы.

Икеш наблюдал за ней, готовый пресечь любую попытку к бегству. Он настоял на том, чтобы самому контролировать все перемещения колдуньи. Он ловил каждое движение, каждый жест своей пленницы. Однако он не мог знать, что Нейт чувствует сердцем, что Нармер часто думает о ней. Незримый контакт между ними не оборвался, несмотря на пережитые испытания, и они не лишились возможности передавать друг другу свою силу.

— Пора возвращаться! — объявил нубиец.

— Но я не закончила! Мне нужно собрать еще кое-какие травы.

— Что ж, потом соберешь. Я хочу вернуться в лагерь до захода солнца.

— Значит, я не смогу приготовить новые снадобья.

Больные будут недовольны, и кто-нибудь обязательно пожалуется на чрезмерное рвение Икеша. Подумать только, в лагере появилась одна-единственная женщина, и она уже сеет раздоры между закаленными в сражениях солдатами!

— Поторопись, жрица, и не думай, что сможешь меня обмануть!

Однако Нейт не собиралась торопиться. Она двигалась в привычном ритме, втайне надеясь, что сумерки помогут ей скрыться. Однако с этой надеждой пришлось распроститься: по приказу Икеша кольцо ливийцев вокруг нее сомкнулось.

Скоро они отправились в обратный путь.

Отравить снадобья, превратить их в яд? Но в результате этого умерло бы лишь несколько солдат, а ее обвинили бы в убийстве и после ужасных пыток предали бы смерти.

Верховный военачальник щадит ее потому, что у него есть четкий план действий, и воспользоваться ее умениями — только один из его этапов. Цель же одна: сделать так, чтобы боевой бык в укрепленном лагере лишился магической поддержки. Иногда хитрость и показная снисходительность таят в себе больше опасности, чем насилие. Человек, которому удалось сплотить вокруг себя разрозненные прежде ливийские племена, мог быть только страшным тираном, неискренним и порочным, способным скрывать свою жестокость за пустыми обещаниями.

Пленница вернулась в свою хижину, где ее ожидал чан с водой, чтобы она могла помыться, не опасаясь нескромных взглядов. Материя Нейт оставалась чистой, словно и не касалась тела молодой женщины. Никто даже не подозревал, какую ценность представляет собой это одеяние жрицы. Иногда в вечерние часы верховный военачальник приказывал привести ее к себе и снова спрашивал о том, какими магическими способностями она обладает. Ответ он получал всегда один и тот же: волшебство исходит не от нее, жрицы Нейт, а совершается по воле богини. Уаш не пытался ее запугивать. Он вел себя как коварный хищник, следующий ход которого трудно предугадать, поэтому Нейт каждую секунду ожидала удара его когтистой лапы.

Но в этот вечер ее оставили в покое. Она была очень рада этому, так как целый день собирала травы и очень устала. Мысли Нейт обратились к тому, кого она любила. Засыпая, она пообещала себе, что они обязательно будут вместе.

* * *

Пити ненавидел вообще всех женщин, а жрицу Нейт — в особенности. Эта колдунья опутала чарами не только солдат, но и самого верховного военачальника! И как только Уаш мог поверить в ее басни? Нужно иметь нешуточную колдовскую силу, чтобы избежать пыток и вызвать такое уважение у солдат!

Нейт представляла собой большую опасность, и Пити это понимал. А раз так, надо положить этому конец!

Среди ночи он приблизился к хижине, в которой спала колдунья. Пять или шесть охранников дремали, остальные с удивлением узнали в подошедшем советника своего военачальника.

— Уходите! — приказал им Пити.

Охранники знали, что лучше его не сердить, поэтому предпочли удалиться. Зачем им знать, что здесь произойдет? Разве исполнять приказ вышестоящего — не святая обязанность любого солдата?

Сжимая рукоятку кинжала, Пити дрожал. Стратег по натуре, он за всю жизнь еще никого не убил. Вид крови был ему отвратителен. Ему предстояло вбежать в хижину и, не обращая внимания на крики жертвы, ударить ее ножом изо всех сил.

Но что, если женщина вздумает защищаться? При мысли об этом его спина взмокла от пота. Любое сопротивление могло выбить у него почву из-под ног. С трудом дыша, на ватных ногах он преодолел расстояние, отделявшее его от входа в хижину.

— Ты умрешь, колдунья! — пробормотал он, поднимая нож.

Сильный удар по запястью заставил его выронить оружие.

— Ты спятил? — спросил с высоты своего роста Икеш. — Убив жрицу, ты навлечешь на себя гнев верховного военачальника.

Пити в замешательстве шагнул назад.

— Почему ты так хочешь ее спасти, Икеш?

— У нашего господина есть план, не будем ему мешать. Я тоже желаю ее смерти, но не стану ее убивать без приказа.

Пити задумался о последствиях своего неосмотрительного поступка.

— Я совершил оплошность и теперь жалею об этом. По-твоему, моя вина велика?

— Разумеется нет, — великодушно ответил нубиец. — И я не стану рассказывать о случившемся нашему господину.

На губах Икеша играла улыбка удовлетворения, которая привела Нити в бешенство. Стараясь сдержаться, он пробормотал что-то в свое оправдание. Икеш, несомненно, извлечет пользу из этой ситуации, и отыграться Пити теперь будет нелегко. Что ж, нашелся-таки человек, который превзошел Пити, советника верховного военачальника, в искусстве устранять соперников со своего пути!

24

Старик устроился в Нехене весьма неплохо: получив от Скорпиона указание присматривать за печами, в которых выпекали хлеб, — этими чудесными небольшими сооружениями из сформованного в прямоугольные брикеты и высушенного ила, — он постоянно брал лепешки «на пробу», а сам обменивал их на вкуснейшее сушеное, предварительно засоленное мясо домашней птицы, хранимое в глиняных горшках. На этой войне он наконец-то получил возможность есть досыта, пить каждый день вино и, благодаря своему новому назначению, пользоваться уважением окружающих.

Чего еще можно хотеть от жизни? После дневного сна Старик любил наблюдать за жизнью птичьего двора, по которому разгуливало множество красивых гусей с белым блестящим оперением. Когда их наконец откормят и зажарят, замечательное будет жаркое! А на жире замесят вкуснейшие сладкие лепешки…

Еще одна неожиданная привилегия: Старику выделили комнатушку в той части города, где квартировали командиры, а вместе с ними и Скорпион. В распоряжении Старика имелось несколько мягких циновок, и никогда раньше сон его не был таким глубоким. Такие удобства не могли не сказаться на его здоровье: почти перестали болеть кости, уши стали слышать, нос — ощущать запахи. Да и любое движение давалось с меньшим трудом. Так что пребывание в священном городе пошло Старику на пользу.

Однажды к нему обратился Охотник:

— Мне нужны люди, чтобы укрепить башню. Ты с нами?

— Мне жаль, но я выполняю только распоряжения моего господина, — ответил Старик.

— Я не видел Скорпиона сегодня утром…

— И неудивительно. Он еще не встал. У него была бурная ночь.

— Эта Ирис такая же неутомимая, как и он сам!

— Они молоды и любят друг друга. Я мог бы тебе порассказать…

— В другой раз. У меня есть дело.

Старик полагал, что Охотник слишком нервничает и слишком много думает о том, как обеспечить безопасность, но, с другой стороны, это было не так уж и плохо. Благодаря ему и Нармеру, чья бдительность не ослабевала ни на минуту, новые обитатели Нехена смогут выдержать осаду сколь угодно долго, не испытывая ни в чем недостатка.

* * *

Повелитель кремня до сих пор не мог поверить своему счастью. Души оставили в мастерской множество прежде не виданных инструментов, и он учился ими пользоваться, поражаясь их эффективности: пилы, топоры с изогнутыми рукоятями, молотки… На глазах у коровы Нармера и ее теленка, которые прониклись к Повелителю кремня симпатией, он начал изготавливать предметы мебели и постигать секреты древесины. Необходимость освоить новые инструменты заставила его забыть о войне, и этот неутомимый крепыш стремительно овладевал новыми знаниями.

Кузница, многочисленные мастерские, склады… Он не смел и мечтать о таких богатствах! Не обращая внимания на подозрительность Скорпиона, он, рожденный в племени чибисов, искал поддержку у Нармера, неизменно поощрявшего его использовать в полной мере все новообретенные сокровища.

Мастерская Повелителя кремня продолжала производить оружие, и Бык с радостью отмечал, что его солдаты располагают отличными средствами защиты и нападения, которые по качеству намного превосходят оружие противника. То, что его армия теперь в Нехене, несомненно, пошатнуло боевой дух солдат Льва и Крокодила. Но это была промежуточная победа, никак не влиявшая на исход войны. Глава клана опасался коварства врага, бездействие которого могло быть иллюзорным.

Несмотря на все красоты Нехена, Бык тосковал по просторам своих земель на Севере, ныне порабощенным варвара-ми-ливийцами. Временами желание вырваться из города со своей армией, растоптать противника и вернуться домой становилось невыносимым. Однако он сдерживал порывы справедливого гнева и отвечал отказом на призывы генерала Густые Брови немедленно атаковать врага, тем более что Нармер решительно возражал против этого. Он убеждал главу клана, что нужно заново оценить свои силы и выработать план, учитывая все преимущества, которые дает им пребывание в стенах священного города.

* * *

Позади главного святилища Нехена, куда Нармер приходил ежедневно, чтобы воздавать почести Душам, он обнаружил вход в подземелье. С факелом в руке юноша спустился по грубо высеченным ступенькам и оказался в удивительной усыпальнице. На обложенных кирпичами и оштукатуренных стенах были изображены сцены боев, охоты, плавания на лодках с участием Душ и странных людей и зверей, подчиняющих себе животных или дубинкой пробивающих черепа злонамеренных созданий магии… Цвета красной и желтой охры, белый и черный доминировали в этих рисунках. Величие усыпальницы произвело на юношу неизгладимое впечатление.

Пожалуй, лучшее средство для борьбы со смертью — возведение многочисленных храмов, похожих на этот. Можно сказать, что в нем сохранилось некое подобие жизни, и образы давно исчезнувших созданий не были подвержены тлену. Наоборот, они словно бы навеки остались в мире живых благодаря магии рисунка и цвета.

Любуясь фресками, Нармер мечтал о мирной стране, которая будет славиться мастерами, способными создавать шедевры, подобные этим, в память о предках, ведь эта память является фундаментом будущего… Эта мечта казалась несбыточной, ведь со дня на день должно было начаться кровопролитное сражение, а север страны разоряли ливийцы.

Однако в усыпальнице Нармера ждал еще один сюрприз: на некотором расстоянии от первого захоронения находилось еще одно, такое же монументальное. В нем покоился молодой слон — лет десяти от роду, мастерски забальзамированный. Наконечник дубинки, браслет из слоновой кости, несколько алебастровых сосудов и странный каменный предмет непонятного назначения сопровождали его в путешествии в вечность^[19].

Значит, Души Нехена похоронили в своем городе члена клана Слонов, возможно, погибшего в дни, когда его племя уходило на Юг. Останки слоненка напомнили Нармеру о счастливых временах, когда пожилая Слониха, гарант мира, знала, что ее соплеменники, не опасаясь за свою жизнь, могут бродить по просторам Двух Земель.

Когда Нармер привел в усыпальницу Повелителя кремня, тот внимательно осмотрел странный предмет, красота которого произвела на него огромное впечатление.

— Это сделано из сланца, — заключил он. — Тонкая работа!

Он понюхал камень.

— Думаю, на нем остались следы какого-то снадобья с приятным запахом. Возможно, это краска, которой раскрашивали покойного, чтобы он оставался молодым на дорогах потустороннего мира. И такая гармоничная форма… Невозможно забыть такую красоту!

— Тебе, как я посмотрю, теперь не до оружия?

— Однажды оно станет ненужным, и мы захотим увековечить нашу победу, создав чудеса, подобные этим!

Нармер в течение многих часов предавался размышлениям перед мумией представителя исчезнувшего клана. Он молил Слониху наделить его ее мудростью и силой, поскольку был уверен: эта находка не случайна. Ныне пребывающие вдали от священного города, Души Нехена, будучи союзниками Предка, пришли Нармеру на помощь.

* * *

Обнаженная, благоухающая, сияющая от счастья, Ирис любовалась великолепно сложенным телом Скорпиона. Однако продолжалось это недолго. Она легла на него и стала ласкать, пробуждая все его пять чувств. Комната с белыми стенами была просторной и удобной, да и в целом пребывание в Нехене превратилось в сплошной праздник. Слуги исполняли любые прихоти любовницы своего молодого хозяина, и в пределах видимости не было ни единой соперницы. Обосновавшись в городе, Ирис и Скорпион большую часть времени проводили в постели, изобретая все новые и новые чувственные игры. Однако брал верх всегда лишь один из них: мужчина.

— Все, хватит нежностей! — громыхнул Скорпион, сбрасывая с себя молодую женщину и отталкивая ее.

— Твоя рабыня подчиняется тебе! — томно растягивая слова, сказала Ирис. — Делай с ней что пожелаешь!

— Хватит!

И Скорпион соскочил с ложа.

Ирис села. Она не верила своим ушам.

— Я что-то сделала не так?

— Мне пора заняться делом.

Она вцепилась в него:

— Что я сделала не так?!

Скорпион грубо сбросил ее руки, надел набедренную повязку и, печатая шаг, вышел из комнаты.

И его опасения тут же подтвердились.

Члены его отряда совершенно не были готовы к сражению: одни напились, другие спали, привалившись к городской стене. Не ощущая над собой должного надзора, они тоже позволили себе расслабиться.

Скорпион дернул первого попавшегося за волосы, дал пинка второму и рывком поднял с земли третьего, чтобы тут же отшвырнуть шагов на десять.

— Вставайте, лодыри! Напоминаю: мы на войне! Немедленно приведите себя в порядок!

Опасаясь гнева Скорпиона, его солдаты собрались вокруг него неожиданно быстро. Но головы у них затуманились, колени подгибались, и только страх удерживал их на ногах.

— Повелитель кремня сделал для нас очень легкие дротики, но управляться с ними сложнее, чем с обычными. На то, чтобы научиться этому, уйдут часы, а времени у нас в запасе нет. Я вас распустил. А ведь ответственный за подготовку солдат в этом лагере именно я! Но больше подобной ошибки я не совершу. Грядет решающее сражение, и мы должны быть к нему готовы.

25

Старик любил наблюдать за дикой гусыней, заправлявшей на птичьем дворе. Похоже, она была уверена, что ей не уготована участь стать куском сушеного мяса. Пронзительный взгляд, вздорный нрав — эта крылатая дама никого к себе не подпускала и имела прекрасный аппетит, предпочитая всем кормам пшеницу и финики. Согласно древним верованиям, эта свободолюбивая птица первая испустила крик, когда на земле зародилась жизнь. Осознавая свою значимость, она горделиво вышагивала по двору, и лучше было убраться с ее пути, чтобы не получить ощутимого удара клювом или щипка. Даже шакалы старались держаться от нее подальше.

В то утро Нехен накрыло таким густым туманом, что даже солнцу не удавалось сквозь него пробиться. Пронзительные крики разбудили Старика, который задремал над своим кувшином с вином; ему как раз снились дни его юности.

Посреди двора неистовствовала та самая дикая гусыня.

Скорпион первым взбежал на городскую стену, и его взору открылось ошеломительное зрелище.

Вооруженные дубинами и камнями, тысячи чибисов молча вступили в зону ловушек, надеясь, что туман скроет их от вражеских лучников.

Лев и Крокодил шли на приступ.

Защитники города заняли свои позиции. Разбудили Быка. Нармер давал последние указания.

Лучники приготовились стрелять.

— Подождите! — крикнул Скорпион.

Людское море было так обширно, что его вид мог испугать и закаленное в боях сердце, и все же ловушки и капканы Нармера оказались весьма действенными: черепки резали наступающим ноги, сотни врагов упали в ямы, на острия установленных там копий. Количество погибших увеличивалось с каждой минутой.

Чибисы несли огромные потери, они хотели было повернуть назад, но рычание львиц, готовых растерзать дезертиров, заставило их снова двинуться вперед. Наступление продолжилось: живые шли по трупам.

— Стреляйте! — приказал Скорпион.

Хотя туман мешал лучникам целиться, их стрелы рассеяли ряды чибисов, и их продвижение к стенам города замедлилось.

Потрясая ножом, которым он перерезал горло нежной Газели, посланницы мира, Лев бросил на штурм следующую волну чибисов. За ними шли его собственные солдаты.

— Их резервы кажутся неисчерпаемыми! — сказал Скорпион Нармеру. — Мы не сможем помешать им добраться до ворот и проломить их. Придется биться врукопашную.

— Но я не вижу Крокодила! Почему он со своими солдатами не участвует в штурме?

— Может, они со Львом рассорились и Крокодил просто увел своих людей от Нехена?

— Лев никогда не пошел бы на приступ один, — возразил Нармер.

Крики дикой гусыни стали душераздирающими. К ним добавился вой шакалов.

— Там, на другом конце города, настоящее нашествие чудовищ! — сообщил запыхавшийся Охотник.

Из вод Нила вышли полчища крокодилов и направились к городским стенам.

Нармер получил ответ на свой вопрос. Не опасаясь стрел, которые не могли пробить их панцири, рептилии намеревались проделать в стенах бреши, через которые солдаты Крокодила без туда проникнут в город.

— Я займусь обороной ворот, — решил Скорпион. — Сообщи Быку о нашествии крокодилов!

Друзья посмотрели друг на друга.

— Друзья до последнего вздоха! — воскликнул Нармер.

— Мы будем жить! — пообещал Скорпион. — Я как-нибудь договорюсь со Смертью.

В глазах его полыхал огонь, который грозил сжечь любого противника.

— Они приближаются! — предупредил какой-то лучник.

Луч солнца осветил часть полосы ловушек, покрытой трупами чибисов, которые проложили дорогу все новым и новым атакующим.

— Стрелять как можно чаще! — приказал Скорпион, в то время как его названный брат побежал ко дворцу, где разместился глава клана.

Оттуда как раз вышел Бык. В руке у него была дубинка. Нармер обрисовал ему положение дел. Пасти крокодилов уже терзали кирпичную кладку, разрушая у самого основания стену со стороны реки.

— Организуй оборону построек священного города, — приказал глава клана. — это будет наша последняя линия обороны. А я с удовольствием займусь этим лицемером Крокодилом!

При содействии Шакала, в ведении которого находились храмы, и Повелителя кремня, отвечавшего за порядок востальных постройках, Нармер стал выполнять приказ. Бык оставил ему небольшой отряд.

— Могу я защищать птичий двор? — тонким голосом спросил Старик. — Я уже слишком стар для таких сражений!

— Успокой животных и присматривай за ними. Северный Ветер позаботится о порядке в загонах.

* * *

Наконец лучники Льва подошли к бастионам города настолько близко, что смогли снять со стен с десяток лучников противника. Упавших вниз затоптали жаждущие мести чибисы. Вражеская стрела оцарапала Охотнику плечо.

— Не обращай внимания! — сказал он Скорпиону, каждая стрела которого поражала цель. — Мы не сможем их сдержать. Смотри, они собираются поджечь ворота!

Дико вопя, чтобы выплеснуть свой страх, несколько дюжин чибисов подступили с факелами к городским воротам.

— Ты и твои лучники — старайтесь убить их как можно больше, — распорядился Скорпион. — Я дам отпор этой стае!

— Ты с ума сошел! Их слишком много, они…

Скорпион собрал вокруг себя отряд своих людей, вооруженных новыми дротиками, изготовленными Повелителем кремня.

— Снимем с петель створки ворот! — приказал он. — Они упадут и раздавят этих недотеп с факелами. А потом мы вырежем их до последнего!

Молодой воин не дал своим людям времени осмыслить происходящее. Пока они выполняли его распоряжения, Скорпион поднял глаза к солнцу, лучи которого наконец пробились сквозь туман.

— Сет, ты обещал мне свою силу, а я тебе — жестокость и смерть! Направляй же мою руку!

Вооружившись известняковой палицей весом в шесть килограммов, Скорпион почувствовал, что природа его меняется. Глаза его покраснели, взгляд застыл. Мгновение — и он бросился в самую гущу врагов, подобный разъяренному демону.

Словно управляемые какой-то силой, солдаты пробежали по упавшим на землю створкам ворот за своим предводителем, жестоко крушившим черепа солдат Льва своей палицей и оставлявшим позади себя кровавое месиво. Перепуганные чибисы разбегались кто куда. Одна львица решилась на хитрый маневр: пробравшись сквозь груды обезображенных тел, она приготовилась прыгнуть и вонзить Скорпиону в спину свои когти. Мгновенное замешательство стало для нее приговором: Охотник заметил ее и всадил в спину две стрелы. Хищница взвыла от боли. Скорпион вовремя обернулся и, увернувшись от лап львицы, прикончил ее.

Льву пришлось признать поражение и дать сигнал к отступлению. Телохранители обступили его, а стая рычащих и скалящихся львиц образовала вокруг него непроходимый барьер.

Ничуть не уставший, опьяненный боем, Скорпион не желал прекращать резню.

— Много наших погибло, — сказал ему один из его людей, сам раненный в плечо. — И нужно позаботиться о раненых. Мы добились своей цели!

Скорпион наконец пришел себя и согласился с его доводами. Эта вылазка многим стоила жизни, причем не только врагам. Тем более что после такого разгрома Лев не скоро начнет подумывать о новом штурме города.

* * *

Подрытая зубами крокодилов, которыми командовал любимец главы клана, огромный самец, в двух местах городская стена рухнула. Увидев открытые пасти страшных рептилий, один из солдат Быка упал на колени и закрыл лицо руками.

— Вставай, трус! И сражайся! Или я сам размозжу тебе голову!

Мощь и уверенность главы клана немного успокоили его людей, напуганных перспективой столкновения с ужасными монстрами Крокодила.

— Живот — их самое слабое место, — сказал Нармер. — Копья будем вонзать им в глотки, а быки пусть атакуют с флангов и стараются их перевернуть. Тогда, набрасываясь на них сообща, мы сможем вспороть им животы.

Бык согласился с этим планом.

— Мои люди с пращами будут держать на расстоянии солдат Крокодила. Они наверняка надеются ворваться в город вслед за этими тварями, — добавил он, прекрасно понимая, что остановить врага будет неимоверно тяжело.

Залаяли шакалы, давая знать о проникновении в священный город первого зубастого захватчика. Бык подал сигнал своим лучшим воинам, и те, выставив рога, бросились к стене, а за ними — Нармер и пехотинцы с копьями. Густые Брови остался командовать пращниками.

Бой был страшным. Рискуя жизнью, Бык первым пронзил незащищенное брюхо крокодила и, подняв труп, швырнул его на солдат, пытавшихся ворваться в город через брешь в стене. Пример предводителя вдохновил защитников города, и, когда Нармер расправился с еще одним чудовищем, к солдатам вернулась уверенность, несмотря на то что многие уже пострадали от зубов страшных рептилий. Нармер без конца твердил про себя заклинание: «Чудище, ослепни! Я же останусь зрячим!» На несколько мгновений тварь замирала, и это облегчало задачу боевым быкам, а также шакалам, которые делали все, что только могли.

Наблюдавший издалека за ходом сражения Крокодил удивлялся тому, что осажденные до сих пор не сдались. Им даже удалось выбить рептилий из города, и теперь бой продолжался у городских стен, на открытом месте, недалеко от реки. Роковая ошибка — из воды вышли резервные войска, готовые уничтожить противника.

Бык, до этой минуты полагавший, что владеет ситуацией, понял, что эта вторая волна тварей их накроет.

— Если мы отступим, нам конец, — сказал он Нармеру.

— Значит, мы не отступим.

— Ты не боишься умереть?

— Умереть — это сдаться!

Глава клана поднял голову. Сражаясь один против пятерых, он докажет, что способен на многое, пусть даже без надежды на победу.

Нармер был уверен, что смерть близка и неизбежна, поэтому подумал о Нейт. Поможет ли богиня его любимой, спасет ли ее?

Гигантская тень накрыла поле боя: над Нехеном парила Мать-гриф, простирая над священным городом свои огромные крылья.

— В атаку! — крикнул Нармер. — Она защищает нас!

Разевая пасти, крокодилы завертелись вокруг своей оси, словно бы потеряв ориентацию в пространстве. Бык напал на них с правого фланга, Нармер — с левого.

Генерал Густые Брови командовал защитниками города, и действия пращников были настолько успешными, что пехотинцы Крокодила вынуждены были отступить. Пример Быка добавлял его людям храбрости и сил, а разъяренные дикие быки затаптывали крокодилов до смерти.

В отчаянии Густые Брови наблюдал за тем, как все его усилия пропадают зря. Он, предатель, продавшийся Крокодилу, тот самый вредитель, пытавшийся испортить оружие, стал свидетелем победы Быка, которого ненавидел.

И все же судьба дала ему шанс исправить ситуацию: в пылу боя оторвавшись от своих, глава клана ненадолго оказался в одиночестве. Он чувствовал себя непобедимым, но то была лишь иллюзия.

Подобрав отсеченную кем-то лапу крокодила, Густые Брови вонзил когти Быку в шею и тут же убрался подальше. В невероятной сутолоке этого никто не заметил.

26

Приказ явиться на аудиенцию к верховному военачальнику каждого приводил в трепет, и Икеш, невзирая на свое высокое положение и опыт, не был исключением. Иной раз Уаш звал к себе, чтобы похвалить и наградить, однако в некоторых случаях такие встречи заканчивались казнью «гостя», который становился ненужным. В настоящее время Икеш выполнял весьма деликатное поручение — присматривал за жрицей. Оставалось надеяться, что он ничем не прогневил своего господина.

Уаш принял его полулежа. На голове у него был тюрбан, и он неторопливо поглощал финики.

— Как себя ведет наша пленница, славный мой Икеш?

— Собирает травы, готовит снадобья и лечит наших солдат.

— Пыталась ли она бежать?

— Ни единой попытки, мой господин.

— Ты давал ей такую возможность?

— Я выполнил ваш приказ: иногда мои люди позволяли ей отойти подальше, а иногда делали вид, что дремлют или на что-то отвлекаются. Колдунья могла попытаться скрыться в зарослях папируса или в высокой траве. Но она продолжала заниматься своим делом. Наверное, она смирилась со своей участью и будет повиноваться вам.

— Я в этом не уверен, дорогой Икеш. У этой женщины слишком сильный характер, чтобы она так легко смирилась с несвободой. Скорее всего она наблюдала за твоими людьми, взвесила все «за» и «против» и пришла к выводу, что не сможет убежать от солдат, когда они бросятся в погоню.

— Вы, как всегда, правы.

— Зелья, которыми она лечит солдат, не причиняют никакого вреда?

— Ни малейшего, мой господин. Больные, которых колдунья взялась лечить, поправились и не устают восхвалять ее. Я взял на себя смелость всех их допросить, чтобы выяснить, не расспрашивала ли она их о распорядке в лагере или о чем-либо еще. Однако все утверждают, что она лечит молча.

— Что, если ей удалось очаровать какого-нибудь солдата? Он решил ей помочь и теперь ему приходится врать?

Нубиец улыбнулся.

— Когда я допрашиваю, мне не врут, мой господин. Если у меня появляются сомнения, я буду спрашивать, пока не по-лучу удовлетворяющий меня ответ. У колдуньи нет пособников среди наших людей, хотя она у многих вызывает восхищение.

— Что ж, это не так уж плохо!

— Не попытается ли она извлечь из этой ситуации выгоду?

— Я, а не она, определяю правила игры, Икеш! Присматривай за этой жрицей и охраняй ее. Ты отвечаешь за нее своей жизнью, а я покараю любого, кто осмелится поднять на нее руку.

Серьезность, с какой это было сказано, удивила Икеша. Нелепое подозрение пришло ему в голову: неужели верховный военачальник влюбился в колдунью? Как бы то ни было, у него теперь есть оружие против Пити. Попытка убить эту женщину в глазах из повелителя — проступок серьезный, даже непростительный…

* * *

Нейт не поддалась ни на одну провокацию Икеша, более или менее изощренную: якобы невнимательные охранники, иллюзорные возможности сбежать, лжебольные, пытавшиеся разговорить ее… Стены этой тюрьмы, пусть и незримые, казались ей непреодолимыми. Верховный военачальник подвергал ее испытаниям, которые рано или поздно должны были исчерпать ее возможности противостоять силе зла. Ей давали понять без слов, что она обречена провести остаток своих дней в качестве рабыни Уаша.

Жуткое видение заставило ее сердце сжаться: потоки крови, изуродованные трупы, множество раненых. Только что случилось что-то страшное. Неужели армия Быка побеждена и Нармер погиб в бою?

Если это так, то зачем ей самой жить? Рано или поздно Уаш поймет, что все его маневры бессмысленны, и подвергнет ее пыткам. Если Нармера уже нет в живых, молодая женщина не сможет найти в себе силы выдержать боль и унижения. Лучше покончить со всем этим, и поскорее!

Нейт приготовила настой, от которого биение сердца постепенно затухает и человек засыпает, чтобы не проснуться.

Покончить с собой в столь юном возрасте не так-то просто, но она не видела будущего без Нармера, и это придавало ей решимости.

Когда она поднесла чашу с настоем к губам, в углу хижины послышался шорох. В одном месте земля приподнялась, и из норы высунулась мордочка мангуста богини.

Жрица расширила отверстие и погладила маленького хищника.

— Как я рада снова тебя видеть! Ты умница!

Длинные усики мангуста дрожали от удовольствия.

— Тебя послала моя небесная повелительница… Я приняла неправильное решение!

Мангуст семь раз обежал вокруг Нейт и скрылся в норе.

Послание было ясным: жрице следовало продолжать бороться и надеяться на помощь богини.

В распоряжении Нейт было сокровище: первичная материя, источник всех существующих видов магии.

И чем больше молодая женщина всматривалась в нее, тем яснее понимала, что должна делать.

* * *

Уаш долго молча смотрел на эту стоящую перед ним красивую женщину, а потом сказал:

— Мне доложили, что ты ведешь себя хорошо. Ты отказалась от мысли о побеге?

— За мной бдительно следят, и я при всем желании не смогла бы скрыться от твоих солдат.

— Ты даже разумнее, чем я предполагал, Нейт. И мои солдаты благодарны тебе за исцеление. Скажи, хорошо ли с тобой обращаются?

— Меня не пытают, не бьют, не оскорбляют. У меня есть своя хижина, я ем досыта. Я благодарна тебе за это.

Верховный военачальник был доволен собой. Его стратегия начала приносить заманчивые плоды.

— Что скажешь теперь о диком быке, которого магия делает неуязвимым?

— Я уверена, что в нем обитает дух Быка. Если глава клана погибнет, то это чудовище станет безобидным.

Наконец что-то, чему можно верить и что имеет смысл!

— Значит, это не твоя магия делает его неуязвимым?

— У меня нет такой силы.

Если Быка не станет, все подвластные ему существа, люди и звери, лишатся своей силы… Нейт наконец открыла ему секрет, и теперь вождь ливийцев как никогда желал победы противникам Быка.

— Ты должен знать: тебе угрожает серьезная опасность, — сказала она.

Верховный военачальник поморщился.

— Даже если это правда, зачем бы ты стала меня предупреждать?

— Потому что она грозит и мне, а я не хочу умереть.

— Объясни!

— Ты завоевал север страны, но ты плохо знаешь эти земли. Здесь боги вершат закон, и мы все им подчиняемся. Не делать этого — прямой путь к несчастьям, а то и гибели.

Уаш был заинтригован, однако не исключал, что его заманивают в западню.

— И чего ты хочешь за свои сведения?

— Чтобы меня не пытали и сохранили мне жизнь.

— А как же свобода?

— Ты никогда не вернешь мне свободу.

Такая красивая и такая умная… Эта исключительная женщина заслуживала лучшей участи.

— Я согласен дать тебе то, что ты просишь. А теперь говори!

— Очень скоро в южных областях страны реки станут полноводными и примут в себя много красноватой почвы. Слишком маленький разлив Нила приводит к голоду, чрезмерный — разрушает. Когда же он умеренный, это дарит нам всем процветание. Очень скоро Нил выйдет из берегов, и надо заранее подготовиться к худшему. Может случиться, что вся страна превратится в одно сплошное озеро, а у тебя нет лодок. Если их не построить, мы все утонем.

— И кто же построит для меня лодки?

— Богиня научила меня искусству плетения и завязывания узлов. Если мне принесут стебли папируса, я смогу сделать лодки. В них мы сможем спастись.

— Настолько это срочное дело?

— Очень срочное.

Уаш при всей своей подозрительности не видел в этом предприятии никакого риска для себя. Желая спасти собственную жизнь, жрица снабдит его очередным средством, которое поможет укрепить его господство на Севере и завоевать Юг.

— Пити даст тебе в помощь людей, — сказал он.

Когда молодая женщина уходила, верховный военачальник невольно залюбовался грациозностью ее движений.

Предложив ему столь ценную помощь, не заявила ли тем самым Нейт о своей готовности стать его союзницей? И если он возвысит ее до ранга супруги верховного военачальника, она направит свою магию на достижение его целей…

27

Когда Аистиха наконец вышла из комнаты Быка, которому она пыталась помочь, несмотря на серьезность полученного ранения, лицо у нее было такое печальное, что дожидавшиеся ее в течение многих часов Нармер, Скорпион, Шакал и Густые Брови заподозрили наихудшее.

— Он не выжил! — возопил генерал, лицо которого было бледным и осунувшимся.

— Бык будет жить, — сказала Аистиха. — Но поправится не очень скоро. Когти крокодила глубоко вонзились в шею, и, если бы не его несокрушимое здоровье, он бы уже умер.

— Он может говорить? — спросил Нармер.

— Он хочет видеть вас всех.

Шея и верхняя часть груди могучего главы клана были забинтованы полосками ткани, глаза его стали тусклыми, дыхание — прерывистым. Казалось, что он уже одной ногой в могиле.

— Мы победили? — спросил Бык.

— Я и мои люди перебили много чибисов, — отозвался Скорпион, — и армия Льва была вынуждена отступить на свои позиции. Ворота мы вернули на место, и наши лучники охраняют подступы к городу.

— Рептилиям и солдатам Крокодила тоже пришлось отступить, — добавил Нармер. — Обе армии понесли значительные потери. Нам удалось частично восстановить разрушенные стены, так что теперь мы снова в безопасности.

— Бык, твоя вылазка оказалась решающей! — вмешался генерал Густые Брови. — И мы все восхищаемся твоей храбростью! Благодаря тебе мы победим!

— Не будем тешить себя иллюзиями, — не согласился с ним Нармер. — Противник не уничтожен, и исход войны пока еще не ясен. Численность чибисов все еще велика, и успех Скорпиона, рисковавшего жизнью, не должен вводить нас в заблуждение. Что до Крокодила, то он наверняка готовит нам новые неприятные сюрпризы. Я считаю, что следует вырыть ров вокруг Нехена, чтобы хоть на время приостановить вылазки его рептилий, но, думаю, сделать это будет нелегко.

— Воспользуемся растерянностью противника и нападем на него! — предложил Густые Брови. — Мы застигнем врага врасплох, и под моим началом наши люди уничтожат этих предателей! Позволь мне командовать армией, Бык, и наша победа прославит тебя на века!

Когда глава клана не в состоянии командовать войсками, разве не логично передать командование генералу, его правой руке?

Когда затея с порчей оружия провалилась, Густые Брови решил убить Быка, чтобы самому возглавить армию и отвести ее на бойню. Лев и Крокодил будут ему за это признательны и выполнят свою часть договора. Даже то, что Бык выжил, он намеревался обернуть себе во благо: глава клана сам назначит его своим преемником!

— Ты хороший генерал, — сказал раненый, — и умеешь поддерживать дисциплину. Но в этой войне победит тот, кто наделен сверхъестественной силой. До моего выздоровления командовать армией будет Скорпион, и ты обязан ему подчиняться. Нармер обеспечит нашу безопасность и порядок в лагере.

— Но неопытность Скорпиона и его молодость…

— Довольно! — резко прервал его Бык. — Мне нужно поспать.

* * *

Нармер раздобыл для Аистихи кислого молока и глины. Они потребовались пожилой целительнице для обработки ран — снадобье, включавшее в себя эти ингредиенты, препятствовало нагноению и ускоряло заживление. Бык потерял много крови, но ни один жизненно важный орган серьезно не пострадал, поэтому Аистиха, обычно весьма осторожная в своих прогнозах, предрекала ему скорое выздоровление.

Нармер пытался найти свидетеля драмы, но не смог. Он так и не понял, каким образом к Быку подкрался враг. Из соображений безопасности двое надежных солдат день и ночь дежурили у двери комнаты главы клана, и никому не было позволено входить к нему, не считая Скорпиона, Шакала, Аистихи, генерала Густые Брови и Нармера, ежедневно являвшихся на военный совет. Одной лишь Аистихе было позволено входить к Быку в любое время, чтобы должным образом заботиться о нем.

Уже иочти над всеми погибшими были совершены погребальные церемонии. Их организовывал Шакал. Противоборствующие стороны воспользовались временным затишьем, чтобы похоронить павших. Как Шакал и предвидел, отрезы ткани, привезенные из Абидоса, пошли на саваны для усопших. С особыми почестями похоронили его верных подданных, сражавшихся с редким мужеством, и двух погибших боевых быков.

Ритуальным ножом Шакал символично открывал рот покойным, которые были признаны «правогласными» и способными пройти по дорогам загробного мира. Настало время для празднований: разве не заслужили уцелевшие настоящего пиршества? Хотя бы на несколько часов они забудут о минувших битвах и о тех, что их ждут, а их веселое пение ускорит выздоровление Быка… На пиру расстроенный Густые Брови осушал чашу за чашей, желая забыть о своей, как он полагал, временной неудаче. Но все думали, что он искренне радуется вместе со всеми.

Нармер выбрался из шумной толпы и подошел к Аистихе.

— Ты сказала правду о состоянии Быка?

— А ты в этом сомневаешься?

— Если он умрет, солдаты потеряют надежду.

— Ты прав.

— Неужели ты солгала, чтобы не допустить этого?

— Нет, Нармер. Я смогу вылечить Быка, и к нему вернется вся его легендарная сила.

Юноша облегченно вздохнул. Теперь у него оставался только один повод для беспокойства.

— Мои посланницы по-прежнему летают над землями Севера, — сказала Аистиха. — Они видели сожженные поселения и толпы беженцев. Лагерь Быка не сдается врагу, святилище Нейт уцелело. Но жрица исчезла бесследно.

Внезапно раздались громкие крики.

Размахивая тяжелой палицей, той самой, которой он размозжил головы стольким чибисам, появился Скорпион. Пирующие сразу замолчали. Неужели враг снова пошел в наступление?

— Не тревожьтесь! — крикнул Скорпион. — У меня для вас приятная новость!

Волнение уступило место любопытству.

— Ваша доблесть должна быть вознаграждена, — заявил новый главнокомандующий. — Пир, море вина и… Старик, покажи им наш сюрприз!

Наслаждаясь всеобщим вниманием, слуга Скорпиона выступил вперед. Следом за ним шли около полусотни обнаженных молодых женщин, связанных друг с другом веревкой.

— Наш военный трофей! — провозгласил Скорпион. — Вместо того чтобы убить этих женщин-чибисов, я решил подарить их вам!

Вопли радости раздались со всех сторон.

Перепуганные женщины стояли с опущенными головами и тщетно пытались освободиться от веревки.

Все, за исключением одной.

Высокая девушка с крепкими грудями и черными как смоль волосами смотрела на своих будущих насильников с презрением. Казалось, уготованная ей страшная участь ее не испугала.

— Сначала командиры! — распорядился Скорпион. — Потом солдаты.

Отовсюду доносились голоса, восхваляющие щедрость дарителя. В одно мгновение Скорпион завоевал сердца всех, и теперь солдаты готовы были идти за ним в огонь и воду.

Скорпион перерезал веревку и подтолкнул к обезумевшим от похоти хищникам их добычу.

— Ты! — сказал он высокой черноволосой девушке. — Подойди!

Все такая же надменная, она сделала шаг вперед. Скорпион схватил ее за руку и притянул к себе.

— Я тебе не нравлюсь?

Она плюнула ему в лицо.

Старик вздохнул: этой девчонке предстоят такие мучения, что она запросит смерти…

— У тебя есть характер… Как тебя зовут?

— Пловчиха.

— Ты понимаешь, чем тебе грозит твой проступок?

— Если бы я могла выцарапать тебе глаза и отрезать твой член, я сделала бы это без колебаний. Так я отомстила бы за свой народ!

— А ты мне нравишься, Пловчиха! На твоем месте я поступил бы так же. У нас с тобой похожие желания: выжить, но не сдаться!

При этих словах черные ресницы девушки дрогнули.

Скорпиону даже не пришлось озвучивать свои условия: она становится его любовницей или он ее убивает, потому что не хочет отдавать бесконечной череде солдат.

Ладошкой она нежно вытерла лицо своего будущего любовника, и Скорпион увел ее в свои покои.

Ирис наблюдала за этой сценой от начала до конца. Не помня себя от злости, она растолкала пьяных солдат, добежала до своей комнаты, упала на ложе и разрыдалась.

Старик только покачал головой.

— М-да, добром это не кончится, — пробормотал он.

28

— Катастрофа! — выразил свое мнение Лев.

— Разумеется нет, — отозвался Крокодил.

— Я потерял много львиц и солдат, сотни чибисов погибли, а твоему генералу вспороли брюхо!

— Нам не удалось захватить Нехен, — признал Крокодил. — И мы понесли серьезные потери. Но не забывай, что и потери противника огромны! Разве ты не знаешь, скольких им пришлось похоронить за время этого перемирия?

Несколько успокоившись, Лев кивнул.

— Но я надеялся на другой результат.

— Терпение, друг мой! Мы выбрали себе серьезного противника, и только упорство может принести нам победу.

— А как ты оцениваешь действия нашего союзника из окружения Быка? Густые Брови пообещал испортить оружие, однако их луки, стрелы, дротики и даже палицы намного лучше наших! И ты не видел, что вытворил этот молодой воин! Демон, а не человек! Даже опытные солдаты пришли в ужас! Так что не будем рассчитывать на этого предателя, раз он ничего не может сделать толком. Его притязания не соответствуют его способностям.

— Думаю, это не так.

— Ты до сих пор на него рассчитываешь? Но почему?

— Потому что на моих глазах генерал Густые Брови ударил Быка отрубленной лапой крокодила.

Лев просиял.

— И он… он его убил?

— Этого я не знаю. Быка унесли в город. Возможно, он при смерти.

— Если он умрет, его солдаты больше не захотят сражаться!

— Только в том случае, если не появится новый вождь. Такой, как тот молодой воин, который разбросал твоих людей.

Лев поморщился.

— К несчастью, Густые Брови не может сообщить нам, что происходит в стане врага…

— Генерал своего добьется, — предрек Крокодил. — Возглавит войско и перейдет на нашу сторону. Тогда мы его уберем, а его солдаты вольются в нашу армию, которая станет огромной. С такими силами мы разобьем ливийцев, и страна будет нашей.

* * *

Самочувствие Быка постепенно улучшалось. Вставать он пока не мог и достойно переносил боль, которую несколько смягчали снадобья Аистихи. Ежедневно он выслушивал подробные отчеты Скорпиона, Нармера и генерала Густые Брови, которые, похоже, достигли взаимопонимания. Армия получила возможность передохнуть под защитой стен Нехена, и было ясно, что противнику тоже понадобится время, чтобы собраться с силами для новой атаки. Решения, которые Бык принимал во время перемирия, были на руку опытному интригану Густые Брови, чему тот не мог не радоваться. Простые солдаты с нетерпением ожидали, когда же глава клана наконец выздоровеет и возглавит армию.

С высоты городских стен Скорпион и Нармер осматривали зону ловушек, большей частью восстановленных, и глубокий ров, вырытый недавно под защитой лучников.

— Мы оба вышли из битвы невредимыми, — сказал Скорпион, — но эта бойня — не последняя. Противник по-прежнему превосходит нас численностью.

— Думаю, Крокодил уже готовит к сражению новых рептилий, — отозвался Нармер. — Боюсь, вторая атака нас захлестнет.

— Меня не устраивает положение осажденного. Если мы выберем тактику выжидания и обороны, мы проиграем войну.

— Думаю, ты все-таки прав. Но что делать?

— Внезапно напасть на противника, бросив в бой все свои резервы, причем в одном направлении.

— В котором?

— Выбор непростой! Возле Нила мы напоремся на Крокодила с его зубастыми чудовищами. Если двинемся в сторону пустыни, нам придется иметь дело со Львом, львицами и чибисами. Мы потеряли половину солдат, и это на руку противнику: полчище чибисов попросту поглотит нас.

— Смерть от зубов рептилий и копий солдат Крокодила — ничуть не лучше, — сказал Нармер. — Многие наши до сих пор не избавились от страха после того боя с рептилиями, и, боюсь, им не захочется снова это испытать.

— Значит, идем в пустыню!

— Ты больше не намерен дожидаться выздоровления Быка?

— Он поручил мне командовать армией, выходит, мне и решать, что делать. Мы должны застать противника врасплох, Нармер. Ждать — большая ошибка. Кроме того…

— Что?

— Я ничего не забываю, — сказал Скорпион. — Я хотел убить Быка, и наш с ним временный союз не изменил моих намерений.

— Но ведь он тебе доверяет!

— Он уничтожил моих соплеменников, и я ему отомщу.

Нармер вспомнил об уничтожении своего клана и об убийстве маленькой провидицы, спасшей ему жизнь. Он тоже не собирался нарушать свою клятву: узнать правду и покарать виновного.

— Сначала нужно выбраться из этой западни, ты так не думаешь?

Скорпион кивнул.

— Вместе мы победим, брат мой. А потом избавимся от Быка.

* * *

Скорпион не ошибся: красавица из племени чибисов оказалась очень пылкой в постели. Испытывая к нему жгучую ненависть, девушка, однако же, понимала, что жить будет до тех пор, пока ее новый господин ею доволен. Поэтому в постели эта строптивица становилась чувственной и пылкой, отвечала на каждую ласку любовника и даже старалась разжечь его страсть еще сильнее. Оба думали лишь о том, как разнообразить свое удовольствие и сделать его полнее.

Когда Скорпион покидал новую любовницу, та оказывалась под жестким надзором. Кормили ее отлично, и молодой женщине не оставалось ничего другого, кроме как дожидаться его возвращения.

Однажды, когда он вышел из своей комнаты с намерением проверить боеготовность войска, путь ему преградила Ирис.

— Сколько еще это будет продолжаться?

— Я не собираюсь перед тобой отчитываться.

— Я говорю не о войне, а об этой девке из чибисов!

Скорпион усмехнулся.

— Ты должна бы уже знать, что я не приемлю принуждения, моя милая, особенно со стороны женщины!

— Она тебе скоро надоест!

— Может быть.

— Что ж, развлекись с ней и возвращайся ко мне, любовь моя! Если нет…

— Ты смеешь мне угрожать?

— Не тебе!

Скорпион прижал Ирис к себе.

— Оставь в покое эту девчонку! Она нужна мне для дела. У молодой женщины стало легче на душе: этой соперницы можно было не опасаться, она — всего лишь орудие в руках любимого.

* * *

— Почему тебя зовут Пловчиха? — спросил Скорпион у своей любовницы.

Она лежала на спине, бесстыдная и довольная.

— Это секрет.

— Открой его мне!

— Если я это сделаю, что у меня останется своего?

— А если не сделаешь, я тебя задушу.

Голос его звучал мягко, взгляд был тверже камня. Молодая женщина поняла, что Скорпион не шутит.

— Я знаю, какие опасности поджидают в воде, и умею их избегать.

— Ты можешь уйти живой даже от крокодила?

— Мне известны их повадки, а также повадки гиппопотамов — их единственного врага. Крокодилы пожирают маленьких гиппопотамчиков, когда они только-только появляются на свет, а их взбешенные родители пронзают крокодилам животы своими клыками. Я научилась плавать под водой, избегая как крокодилов, так и гиппопотамов.

— Ты научишь меня этому искусству, Пловчиха!

— Это очень рискованное дело.

— Я люблю опасность.

Послышалось громкое кваканье. Недалеко, у реки, ярко-зеленые лягушки подпрыгивали на поразительную высоту!

— Они будут размножаться, — сказала молодая женщина. — И это предвещает скорый разлив реки.

29

Скорпион проводил свои ночи с Пловчихой. Ирис рыдала сутки напролет, однако отступаться не собиралась. Она не позволит этой потаскушке украсть у нее возлюбленного!

Ирис пробралась в кладовую Аистихи, туда, где пожилая целительница хранила свои снадобья и травы. Были там и ядовитые вещества, которые она использовала в малых дозах, чтобы успокоить боль Быка и остальных раненых. Молодой женщине приглянулась жидкость красного цвета: если подмешать ее к вину, никто и не заметит…

Если это зелье не сработает, Ирис украдет другое. Рано или поздно ей попадет в руки яд, который избавит ее от соперницы. Ведь Пловчиха, как ей теперь казалось, была не просто мимолетным увлечением, забавой, но опасным демоном, посягнувшим на душу Скорпиона.

Она, Ирис, спасет своего возлюбленного, и он вернется к ней!

Ни малейшего дуновения ветра, удушающая жара, истомленные тела… Казалось, стоило лишь шевельнуться, и тело покрывалось потом. Однако это молодую женщину не заботило. Она думала лишь о том, как вернуть своего любимого.

Ирис обошла двух задремавших охранников и вернулась в свою комнату, удручающе пустую. Она никак не могла заснуть, и в тишине ночи ей чудились сладострастные стоны Скорпиона и Пловчихи.

* * *

С восходом солнца началась ужасная жара. Земля растрескалась, уровень воды в реке снизился настолько, что это внушало тревогу. Люди слонялись в поисках прохладного места, и Нармеру удавалось с большим трудом заставлять их выполнять свои повседневные обязанности.

Воды в городе почти не осталось.

Завтра следовало предпринять вылазку к реке, чтобы запастись водой, а там, на покрытых травой холмиках, даже не прячась, крокодилы уже поджидали своих будущих жертв.

— Я это сделаю, — пообещал Скорпион.

— Они огромные, и их много, — заметил Нармер.

— Но ведь нам нужно пить!

— Риск велик, шансов на успех мало…

— Мы к этому уже привыкли, брат!

— Посмотри на Нил! Теперь уже хорошо видно, что его воды меняют цвет!

Вода в реке стала грязноватой и прибывала с ошеломительной скоростью, так что теперь уровень ее постоянно повышался.

Нескольких часов наблюдения хватило, чтобы прийти к выводу: этот разлив будет чудовищным! Проистекая с неба и из пещеры, где жили боги, управлявшие возрождением вод, река с поразительной быстротой меняла окружающий пейзаж и правила ведения войны.

Потягивая вино, Старик с тревогой наблюдал за прибывающей водой. Что, если она подойдет вплотную к стенам Нехена? Течение стало таким быстрым, что крокодилы убрались подальше, и озеро, в которое превратилась река, не переставало расти. Оно наступало на пустыню, принуждая армию Льва и тысячи чибисов отойти от города.

— Скажи, ты правда думаешь, что в Нехене нам ничего не угрожает? — спросил Старик у Скорпиона. — Скоро город станет затерянным островком посреди огромного озера!

— Не беспокойся, что-нибудь придумаем!

Как обычно, ответ господина нисколько не успокоил слугу.

* * *

Через неделю после начала этого необычайного разлива реки пейзаж стал неузнаваемым. Водная гладь простиралась до самого горизонта. Она поглотила берега, возвышенности, оазисы и порядочный кусок пустыни.

Лагерь Льва и Крокодила теперь находился вне поля зрения осажденных: спасаясь от наводнения, объединенные силы противника вынуждены были далеко отойти от Нехена, чьи стены устояли под напором воды.

— Если бы город был построен не Душами, река его давно смела бы, — высказала свое мнение Аистиха.

Нармер вспомнил место со столбом и уроки нежной Газели, научившей его выбирать хорошие камни. Быть может, все-таки настанет день, когда люди смогут построить из таких камней монументы, прославляющие богов…

Посланница Аистихи опустилась перед своей госпожой, и они долго беседовали. Позже приближенные Быка собрались у него на совет. Бык уже находил в себе силы сидеть, и к нему вернулся его могучий аппетит.

— Этот невиданный разлив произведет ужасные опустошения, — сказала Аистиха. — Моя посланница говорит, что вода залила весь Юг, много животных погибло, дома людей разрушены. И уровень ее продолжает повышаться.

— Где находятся сейчас наши враги? — спросил Бык.

— Крокодил со своими рептилиями и солдатами обосновался в двух днях пути от Нехена, на холмах, до которых река еще не добралась. Лев с чибисами пережидает наводнение в пустыне. В силу обстоятельств нападения с их стороны мы можем не опасаться.

— Прекрасная новость!

— Очень скоро вода доберется до верха городских стен, — предрек Нармер. — Наши люди, как могут, их укрепляют, но нам остается только надеяться, что разлив вскоре закончится! В своем неистовстве река может нас поглотить, подарив нашему противнику легчайшую из побед.

— Зато теперь от жажды мы точно не умрем! — сказал Скорпион. — И рыбы можно ловить сколько душе угодно! А если Нехену грозит затопление, то решение одно: надо отсюда выбираться.

— Большинство наших людей не умеет плавать, — возразил обеспокоенный Бык.

— Я знаю женщину, которая сможет их научить, и уроки начнутся сегодня же! Крокодилов в окрестностях нет, так что это будет не учеба, а сплошное удовольствие!

Бык не был уверен в успехе этого предприятия, однако дал свое согласие.

— Души предвидели этот разлив, — проговорил Шакал своим глубоким и спокойным голосом. — Залатав бреши в основании городских стен, Нармер спас нас от катастрофы. Нехен выстоит.

— Я все равно обучу наших солдат этой дисциплине, — пообещал Скорпион. — Когда придет черед нового сражения, это умение, возможно, станет решающим.

* * *

Старик был невесел: кувшинов с вином становилось все меньше, а с водой — все больше. Он попросил у Скорпиона позволения приберечь для себя немного вина про запас, чтобы не страдать от отсутствия этой живительной жидкости. Иногда ему казалось, что реальность — это всего лишь галлюцинация, вызванная недостатком вина.

Первой реакцией на призыв Скорпиона обучиться плавать был страх, но при виде учителя — великолепной в своей наготе Пловчихи — он сменился воодушевлением. Желающие поскорее научиться плавать устроили между собой потасовку.

Однако первенство и здесь по праву осталось за их молодым предводителем: на глазах у умирающей от ревности Ирис Скорпион послушно следовал наставлениям Пловчихи, обучавшей его двигаться в воде и избегать таящихся в ней опасностей. Сильный и ловкий, он быстро освоил новую науку, и его умения стали немым упреком для тех, кто последовал его примеру: в воде солдаты оказывались настолько неуклюжими и неповоротливыми, что то и дело кто-нибудь из них начинал тонуть.

Однако упорство учеников и наставницы принесло свои плоды: пехотинцы все же осваивали разные техники плавания, которые показывала им Пловчиха. Отныне река была им не страшна. Рядом с ними плавали шакалы, которые от природы свободно чувствовали себя в воде.

Когда стало смеркаться, неутомимые Скорпион и его наставница отплыли довольно далеко от Нехена. Наконец Пловчиха остановилась и сердито посмотрела на него:

— Я ничему новому тебя не научила, верно?

Он нырнул, обхватил ее за ноги и прижал к себе, прежде чем подняться на поверхность.

— Ты — лжец, ты…

Страстный поцелуй заставил ее замолчать. Не пытаясь вырваться, она развела ноги, чтобы принять в себя его желание и насладиться его сильным телом так же, как он наслаждался ею.

* * *

— Вам, наверное, хочется пить, — сказала Ирис любовникам, прилегшим обсохнуть на городской стене. — Столько времени провести в воде! Думаю, вино подкрепит ваши силы!

И она протянула Скорпиону и Пловчихе по глиняной чаше.

Скорпион схватил ту из них, которую Ирис подала сопернице.

— Командующий армией пьет первым!

Ирис переменилась в лице.

— Ты побледнела… Тебе плохо?

— Я немного устала.

Сделав вид, что внезапно закружилась голова, Ирис, падая, схватила за руку Скорпиона. Тот уронил чашу.

— Только попробуй сделать что-либо подобное! — прошептал он на ухо Ирис.

Ударив Ирис по щеке, он заставил ее встать.

— Принеси нам одежду. Мы будем ужинать. Я умираю от голода!

По тому, какими глазами он на нее смотрел, Пловчиха поняла, что ночь будет жаркой.

Ирис поспешила подчиниться. Ненависть захлестнула ее.

30

День за днем Нейт связывала между собой стебли папируса, которые приносили ей ливийцы. Из ее рук выходили легкие лодки, которые тем не менее выдерживали вес двух или даже трех человек.

Икеш, который по-прежнему относился к колдунье с недоверием, перепробовал их десятки. У такого, как он, великана и вес был немаленький, но ни одно из этих хрупких на вид суденышек не развалилось. Готовые лодки хранились под соломенными навесами.

С чего бы пленнице преподносить завоевателям такой подарок? Единственное возможное объяснение: она поняла, что на свободу ее все равно не отпустят, смирилась и теперь пыталась стать нужной, чтобы остаться в живых. Она готова забыть свое прошлое и подчиниться требованиям нового господина, верховного военачальника, в надежде его обольстить…

Представляет ли она опасность? Маловероятно: Уаш сумеет ее обуздать, сделает своей рабыней, и тогда она будет дарить ему неописуемое наслаждение. Эти рассуждения успокоили чернокожего великана, и он вернулся к исполнению своих обязанностей.

* * *

Устроившись на ложе, жрица, перед тем как заснуть, с удовлетворением размышляла о том, что ее задумка удалась. Невзирая на всю свою проницательность, Икеш не разгадал ее замысла. Удостоверившись в надежности ее лодок, он доложит об этом своему господину, и Нейт получит возможность и дальше изготавливать ловушки.

Как только нубиец перестанет торчать у нее за спиной, она тайком ослабит часть узлов на уже готовых лодках так, чтобы это не было заметно. Потом она произнесет над ними заклятие, чтобы лодки наверняка развалились.

Закрыв глаза, Нейт ощутила силу Нармера.

Он был жив и продолжал сражаться, но не так, как раньше. Она увидела его посреди огромного озера. Он стоял и смотрел на воду.

Разлив… Скоро он достигнет Севера. Позволив себе несколько часов сна, Нейт вернулась к работе. Она не повредит только одну лодку — свой единственный шанс на спасение.

* * *

— Отвлекись на время от своей работы! — приказал ей медовым голосом Пити.

— Лодок еще слишком мало! — возразила молодая женщина. — Вас много, и мне нужно еще папируса!

— Верховный военачальник желает видеть тебя. Немедленно!

Его сухой тон заставил молодую женщину встревожиться. Неужели ливийцы разгадали ее замысел?

Она послушно последовала за Пити, который выглядел расстроенным.

Страдая от жары, Уаш лежал в тени сикоморы. Он ел финики и через равные промежутки времени выпивал по глотку воды. Прикрыв глаза, он любовался грациозной походкой своей будущей супруги.

— Садись, Нейт. Пити, принеси нам пива.

Молодая женщина не хотела подходить к верховному военачальнику слишком близко.

— Тебе приносят достаточно папируса?

— Твои люди выполняют свою работу, повелитель. Я уже сделала несколько десятков лодок, и мне надо торопиться, потому что разлив уже близко. Поведение насекомых и начало поры размножения у лягушек — верные приметы.

— Икеш хвалит твои лодки. У меня сложилось впечатление, что ты больше не веришь, что Бык вернется.

Нейт опустила голову.

— Твои люди обустраиваются на этих землях надолго, разве не так?

— Именно так. И не надолго, а навсегда. Мы построим укрепления, и наши границы станут непреодолимыми, мы сможем дать отпор любому захватчику. Ты и сама уже понимаешь это. Жалкий островок сопротивления — лагерь Быка — падет, и я стану полновластным хозяином Севера. Скажи мне правду: как лишить боевого быка магической силы?

Молодая женщина задумалась ненадолго, потом сказала:

— Я перестала делать жертвоприношения богине, поэтому магия угаснет сама собой. Бык постепенно сделается обычным животным, и его можно будет убить стрелами и копьями.

Улыбка удовлетворения проявилась на лице верховного военачальника.

— Ты сделала правильный выбор, Нейт, признав мое превосходство, и заслуживаешь награды. Чего бы тебе хотелось?

Жрица, казалось бы, смутилась.

— Тебе это покажется глупостью… Когда я служила богине, у меня были притирания и благовония, а еще — разные гребешки, булавки, особые лопаточки… Могу ли я просить вернуть мне все это, а также средства для подкрашивания лица?

Умелоподкрашенная, не станет ли она еще желаннее? Верховный военачальник, улыбаясь, встал и взял молодую женщину за руку.

— Я дарую тебе эту привилегию. Забудь о своей богине и будь красивой для своего господина!

Нейт поклонилась.

* * *

Верховный военачальник пребывал в прекрасном расположении духа: никто больше не подвергал сомнению его главенство, и в довершение всего ему удалось завоевать расположение колдуньи, магические способности которой он рассчитывал обратить себе во благо. Она будет с ним рядом, когда его люди сравняют с землей лагерь Быка, а его обитателей замучают до смерти.

Прибежал Пити. Его щеки горели от волнения.

— Мой господин, в это нельзя поверить!

— Успокойся, друг мой, и порадуйся со мной моей удаче: эта дикарка-колдунья покорилась мне, и я поручаю тебе приготовить все необходимое для свадебной церемонии.

— Мой господин, нам придется вскоре покинуть эту местность!

Вождь ливийцев нахмурился.

— Что происходит?

— Вода поднимается с невероятной быстротой, она заливает все вокруг! Если мы сейчас же не уйдем, то все утонем!

— Лодки Нейт нас спасут! Их уже вынесли из-под навесов?

— Этим занимается Икеш. Но надо торопиться!

Зрелище, открывшееся взору Уаша, поражало воображение. Страхи Пити стали ему понятны.

Саванна превратилась в огромное озеро, и оно все увеличивалось. Ливийцам никогда не приходилось видеть такого, н солдаты в растерянности сновали по лагерю в поисках своего оружия. Но как спастись от воды на равнинах Севера, изрезанных каналами, которые теперь превратились в бурные реки?

— Сядем в лодки и поплывем к ближайшему укреплению!

— Лодок слишком мало, — посетовал Пити. — А большинство наших солдат не умеет плавать.

— Вам с Икешем приказываю навести порядок и отобрать лучших солдат. Остальные пусть спасаются как могут. Вели немедленно принести мне мою лодку!

* * *

Нейт поблагодарила богиню и преподнесла ей скромный дар — букетик лекарственных трав. Перемещаясь в лоне вод первичного океана, богиня убедила совет божеств, повелевающих водами, позволить реке разлиться так широко и бурно, как она никогда не разливалась. Разумеется, последствия будут ужасны: вода смоет целые поселения, уничтожит посевы, много людей и животных погибнет… Но зато разлив остановит вероломных глав кланов и завоевателей-ливийцев.

Ей, Нейт, разлив Нила подарит долгожданную возможность бежать и вернуться к Нармеру!

Неподалеку от лагеря Уаша протекал рукав Нила, который и в обычное время был судоходным. Теперь же он стал по-настоящему опасным, и сила течения позволит жрице быстро уплыть от преследователей. Ее лодка, единственная неиспорченная, с прочными узлами, находилась в десяти шагах от ее хижины. Еще несколько часов — и она станет на воду.

Однако стоило молодой женщине выйти из своей хижины, как двое охранников направили на нее острия копий.

— Стой на месте! Приказ Икеша!

— Мне нужно доделать эту лодку! В нее поместятся трое, и она спасет и вам, и мне жизнь!

Ливийцы переглянулись.

— Поторапливайся!

Молодая женщина была по-прежнему закутана в священную материю Нейт. В складках своего одеяния она спрятала несколько длинных и острых костяных булавок из своего узелка, который ей вернули по распоряжению Уаша.

Чернокожему великану никак не удавалось успокоить солдат. Люди кричали, суетились и не слушали его распоряжений. Потеряв терпение, он размозжил голову одному визжащему от страха солдату, раскрутил его труп в руках и швырнул в толпу своих вояк, дерущихся за лодки.

— Кто следующий?

После такого вопроса в лагере установилось некое подобие порядка.

Икешу удалось разбить солдат на отряды и отобрать самых уравновешенных, крепких и жестоких в бою. Неподалеку находилось недавно построенное ливийцами укрепление, обещавшее стать надежным пристанищем. Течение набирало силу с каждым мгновением, поэтому путь предстоял недолгий.

31

Часовые не верили своим глазам: только божественный гнев мог породить разлив такой неистовой мощи и такого масштаба! Отряды ливийцев, взявшие лагерь Быка в кольцо, барахтались в грязной воде. Им оставалось либо спасаться бегством, либо утонуть.

— Мы спасены! — воскликнул кто-то из лучников.

— Ты заблуждаешься, — возразил ему комендант. — Вода подмоет стены укрепления и разрушит его. Нужно уходить, и как можно скорее.

Обычно спокойный, боевой бык мычал и рыл землю копытами. Он чуял опасность, и спустя некоторое время разбил загородку и побежал прямиком к коменданту…

— Если мы выйдем, ливийцы, которые прячутся поблизости, нас перебьют, — предположил кто-то из стариков.

— Им сейчас не до нас, — сказал комендант.

Под действием влаги кирпичи, сделанные из ила, начали рассыпаться. Разлив понемногу завоевывал территорию укрепленного лагеря. Времени на раздумья не осталось.

— Открывайте ворота! — распорядился комендант. — Всем выстроиться в колонну и следовать за быком! Да защитят нас боги!

Паника уже охватила многих, однако командирам удалось восстановить порядок. Не утративший своей мощи бык двинулся на юг, увлекая за собой колонну беженцев.

* * *

Пити размышлял. Что, если, воспользовавшись обстоятельствами, избавиться, наконец, от этого чернокожего великана? Икеш был настолько занят распределением лодок, что не заметит приближения своего тайного врага. Советнику верховного военачальника была невыносима мысль, что нубиец располагает оружием, способным его уничтожить. Рано или поздно он расскажет, что Пити пытался убить будущую царицу, и разгневанный Уаш не пощадит своего верного слугу. Единственный способ избавиться от снедающего страха — это устранить возможного доносчика…

Вода доходила уже до щиколоток. Пора было действовать, однако Пити не был уверен, что ему хватит выдержки, чтобы осуществить задуманное. Он представил, как всаживает нож в спину гиганта, представил, как тот, раненный, оборачивается и смотрит на него, своего убийцу. Нет, это не для него! И Пити отказался от своего намерения.

— Готова ли моя лодка? — спросил верховный военачальник.

— Конечно, мой господин! Двое лучших пехотинцев будут вас охранять. Икеш поплывет впереди вас, я — позади, — доложил Пити.

— А моя будущая супруга?

— Она под надежной охраной.

— Подавай сигнал к отплытию!

* * *

Икеш выбрал рукав реки с не слишком бурным течением; подгребая руками, солдаты смогут удерживать равновесие, и лодки не перевернутся. Флотилия выстроилась на воде, а оставленные погибать солдаты до сих пор не поняли, что лодок на всех не хватило.

Суденышко Нейт возглавило флотилию. Уаш махнул ей, молодая женщина ответила улыбкой.

Они отчалили на глазах у ошарашенных солдат, предоставленных самим себе и тщетно ищущих способ спастись от наступающей реки.

Как только ее лодка набрала скорость, Нейт извлекла из складок своего одеяния булавку и вонзила ее в поясницу тому солдату, который был на носу. Он перегнулся пополам, потерял равновесие и свалился в воду. Жрица стремительно повернулась и воткнула еще одну булавку второму охраннику в низ живота. Взвизгнув от боли, он тоже согнулся, и молодая женщина ударом ноги сбросила его с суденышка.

Свобода… Наконец она снова обрела свободу!

Вопли ливийцев вернули ее к действительности. Направляя лодку на середину течения, она надеялась набрать скорость и оторваться от преследователей. Однако Икеш повторил ее маневр, а веревки, удерживающие вместе стебли папируса в лодках ливийцев, все никак не хотели развязываться.

Нубиец уже протянул свою длинную руку, чтобы ухватиться за корму лодки беглянки и подтянуть ее к себе. Одураченный верховный военачальник с невиданной ранее жестокостью покарал бы женщину, имевшую наглость его провести!

Глаза Нейт наполнились слезами, когда она представила, какие муки ей придется вынести. Не лучше ли пронзить себе сердце последней, третьей, булавкой?

Пальцы чернокожего великана уже вцепились в борт ее суденышка. Ощутив на себе его хищный взгляд, жрица решила покончить с собой.

Из воды внезапно появились две зубастые пасти и сомкнулись на ногах солдат, находившихся в одной лодке с Икешем. То были крокодилы, охранявшие Нейт в святилище богини. Мотая головами, они растерзали свою добычу. Это неожиданное нападение посеяло панику. Солдаты зашевелились в своих лодках, и некрепкие узлы развязались. Только лодка верховного военачальника осталась невредимой. Призывая своих людей не паниковать, Икеш ухватился за остатки лодки; выжившие последовали его примеру. Все опасались нового нападения крокодилов, однако страшные рептилии последовали за Нейт, которая стремительно уплывала прочь от места крушения множества лодок.

Уаш направил лодку к берегу, и вовремя, так как его лодка начала разваливаться. Икешу, Пити и нескольким солдатам удалось выбраться на сушу из рукава реки, в котором погибло множество ливийцев.

— Проклятая колдунья! — воскликнул Пити. — Она хотела нас всех убить, мой господин!

Верховный военачальник выглядел совершенно спокойным.

— Она обманула меня, но мы с ней еще встретимся.

— И вы позволите мне ее казнить?

— Я сам этим займусь. И она будет умолять меня о смерти!

Почва была мягкой, пористой; вода по-прежнему прибывала.

— Если мы будем идти очень быстро, то у нас есть шансы добраться до укрепления, — сказал Икеш.

— И мы до него доберемся! — отозвался верховный военачальник.

* * *

Два крокодила сопровождали лодку Нейт, увлекаемую стремительным течением на север. На этот раз ей удалось сбежать от ливийцев, и она радовалась при мысли, что многие завоеватели наверняка погибли. Несколько долгих минут молодая женщина наслаждалась свободой, обретенной в основном благодаря посланцам богини, не покинувшим ее. Она опустилась на колени и вознесла молитву, восхваляя тайное имя богини — вместилище живительных сил.

Небо затянули тучи, солнце скрылось за ними. Пережив вновь каждое мгновение своего бегства, Нейт преисполнилась уверенности, что верховный военачальник благодаря неожиданной удаче все же спасся, не утонул. Она словно бы увидела его выбирающимся на твердую землю, а потом окруженным спасшимися воинами. Отныне его будет преследовать навязчивая идея: найти ее, поймать и покарать.

Предстоящее путешествие не обещало быть легким: чтобы встретиться с Нармером, она должна была пересечь обширные территории, где ныне властвовали ливийцы, причем в одиночестве и без оружия! Нейт не тешила себя несбыточными надеждами. Она наверняка снова попадет в плен и примет ужасные муки.

Внезапно лодку окутал густой туман. Потеряв ориентацию, Нейт скоро оказалась в конце боковой протоки. Путь ей преградила стена высокой травы. Крокодилов не было видно, зато мангуст богини спрыгнул прямо перед ней с зонтика папируса на землю и побежал вперед, показывая дорогу.

Жрица последовала за ним, уверенная, что он ведет ее куда надо.

Без своего маленького проводника она заблудилась бы в тумане, населенном пугающими звуками и криками охотящихся хищников. Здесь человеку не было места.

Наконец мангуст замер, встал на задние лапки и поклонился. Молодая женщина последовала его примеру.

Из тумана появились три великана с головами соколов — Души Буто.

— Никому не дано пересечь эту границу! — раздался голос настолько низкий, что от его вибраций по телу Нейт прошла дрожь.

Она покачнулась, но все же устояла на ногах и подняла голову, чтобы посмотреть в полыхающие пламенем глаза хранителей священного города.

— Я — прислужница Нейт, богини первичных вод, и я нуждаюсь в вашей помощи.

— Докажи свою сущность!

Жрица сняла с себя материю, служившую ей одеянием, и протянула ее Душам Буто.

— Эта материя — око света, она порождает живые существа, когда богиня произносит семь слов, побеждающих смерть.

Три великана с головами соколов приблизились к молодой женщине, и она почувствовала себя в одно и то же время раздавленной и вознесенной к небу, откуда проливался на землю ярчайший свет. Ощущая в себе силу богини, она осмелилась посмотреть на Души.

— Ты сказала правду, поэтому мы откроем тебе ворота Буто!

32

К удивлению старика, стены Нехена устояли под напором воды: город, покинутый Душами, стал островком посреди огромного озера, раскинувшегося во все стороны под палящим солнцем. Ежедневно Шакал много часов проводил в храме, поклоняясь своим предкам и благодаря их за защиту. В ожидании спада воды осажденные лакомились рыбой и наслаждались покоем. Раненые быстро поправлялись. К самому выдающемуся из них, главе клана Быку, понемногу возвращалась его былая сила.

Северный Ветер, корова и теленок Нармера, за которыми в лагере бережно ухаживали, радовались каждому спокойному дню, а Нармер восхищался тем, как пожилая Аистиха следит за соблюдением правил гигиены, чтобы предупредить распространение заразных болезней. Все помещения в городе систематически обрабатывались обеззараживающими растворами, на стены наносили смесь пива и растертого чеснока. Руки все мыли по нескольку раз в день, а во время утренних омовений пользовались мылом, сваренным из животного жира, соды и извести.

Бескомпромиссная Аистиха строго наказывала нерадивых, и в городе не было такого места, куда бы не ступала ее нога. Чистота была порукой выживания, и даже Старику, хотел он того или нет, приходилось мыться каждое утро после долгого сна.

Нармер старательно перенимал науку Аистихи, полагая ее одной из основ гармоничного общества. В корне пресекая распространение заразных болезней, требуя от людей содержать свое тело в чистоте, пожилая целительница поддерживала моральный дух.

— По донесениям моих посланниц, этот беспрецедентный разлив стал бедствием для всей страны, — сказала она однажды Нармеру. — Северные земли превратились в бескрайние болота.

— Лагерь Быка уцелел?

— К несчастью, нет. Остались целы несколько укреплений, построенных ливийцами совсем недавно в северо-западной части Дельты. Следуя за боевым быком, которого направляет одна из моих служанок, беженцы из укрепленного лагеря Быка достигли пустыни и теперь направляются к Нехену. Если их обнаружат львицы, в живых не останется ни души.

— А Нейт?

— Исчезла бесследно. Святилище богини затоплено. Много ливийцев утонуло, основная часть их армии отступила. Но было бы наивно полагать, что они на этом успокоятся. Густой туман по-прежнему окутывает Буто, значит, Души его не покинули.

Нейт умерла или в плену… Но что, если ее магия помогла ей сбежать от захватчиков и укрыться в Буто? Разумеется, ни одному смертному не дано пересечь границу священной территории, но разве Нейт не жрица могущественной богини?

* * *

Старик с ворчанием намылил все тело, и молодой солдат окатил его водой.

— Вокруг, куда ни глянь, — вода, а теперь еще и плескаться в ней каждый день заставляют… От этого кожа портится!

На солнце он быстро обсох и отправился в мастерскую, в которой изготавливали щиты из панцирей черепах, погибших во время разлива. Эта тема была под запретом, ее никогда не касались в разговоре, но при этом все понимали, что решающая битва близка. Когда река вернется в свои берега, армии Льва и Крокодила подойдут к Нехену и начнут готовиться к штурму.

Поэтому Скорпион, забыв о лени и развлечениях, поддерживал армию в состоянии боевой готовности и часто заглядывал в мастерскую к Повелителю кремня, который со своими подмастерьями продолжал делать оружие из материалов, оставленных Душами.

Отношения между ним и Скорпионом оставались натянутыми. Мастер не мог не заметить, что молодой воин с прежней подозрительностью рассматривает копья, стрелы и ножи с кремневыми лезвиями.

— Ты доволен? — спросил у него однажды Повелитель кремня.

— Твои изделия становятся все лучше. Они помогут нам расправиться с врагом! Но я хочу поручить тебе особую работу.

— Слушаю тебя, Скорпион!

— Среди сокровищ, оставленных Душами, есть ценные камни?

— Есть. Это змеевик и сердолик.

— Изготовь из них крошечные головки быка, шакала и ибиса. Я раздам эти амулеты солдатам, они помогут нам победить.

— Как скажешь!

В той части города, где находились храмы и большая часть жилых зданий, наблюдалось необычное оживление. Десятки солдат торопливым шагом переходили через просторный двор, чтобы влиться в огромную толпу своих соплеменников.

Подошел Скорпион, а вслед за ним и Нармер. Оказалось, что чуть похудевший Бык вышел на порог своего жилища, чтобы поприветствовать подданных. Хотя ранение было тяжелым, Аистиха все-таки поставила главу клана на ноги.

— Я снова командую армией! — объявил Бык.

Толпа ответила ему ликованием.

Скорпион молчал. Время его командирства закончилось, он лишился права принимать решения.

— Бык знает, что мы нужны ему, — тихо сказал Нармер.

— Надо же, каким он оказался крепким! Я не думал, что он так быстро поправится. На этот раз, брат мой, мы от него не избавились.

— Помни, Скорпион, не он наш главный противник! Прежде чем ты сведешь свои счеты с Быком, нам нужно победить врага, который многократно превосходит нас численностью.

Скорпион улыбнулся.

— Мне это будет в удовольствие. Скорее бы сошла вода!

В первом ряду льстецов Густые Брови кланялся своему господину и изображал на своем лице радость. Глядя на него, можно было поверить, что он разделяет всеобщее убеждение: выздоровление Быка предвещает полную победу над врагом…

* * *

— Пойдем поплаваем! — повелел Скорпион своей прекрасной пленнице. — Я хочу расслабиться.

На глазах у захлебывающейся ненавистью Ирис стройная Пловчиха разделась, и они с любовником взялись за руки.

Скорпион и не думал приобщать Ирис к их любовным играм. Наоборот, он низвел ее до уровня простой служанки. Теперь ей вменялось в обязанность приносить ему еду и делать массаж.

Ирис отказалась от мысли использовать яд, опасаясь гнева Скорпиона, который, как она чувствовала, не спустил бы ей этого с рук. Как, как ей убрать со своего пути Пловчиху, убедив всех в том, что она умерла не насильственной смертью?

Опустив глаза, она подошла к Скорпиону и его подруге.

— Мне тоже хотелось бы научиться плавать, — сказала она просительным тоном.

— Тебе это ни к чему, — отрезал Скорпион.

— Почему бы и нет? — вмешалась в их разговор Пловчиха с игривой улыбкой.

Ее настроение передалось Скорпиону.

— Делай, как мы, Ирис, но только тебе придется выкручиваться самой, мы тебя ждать не станем!

Они втроем спрыгнули со стены в воду.

Ирис было не по силам выдержать ритм, заданный Скорпионом и Пловчихой, но барахтаться в теплой воде оказалось очень приятно, и несколько минут она наслаждалась этим новым ощущением, позабыв обо всех своих огорчениях.

Однако стоило ей увидеть, как любовники то сплетаются в объятиях, то отталкивают друг друга, двигаясь в воде с грацией рыб, чтобы в конце концов соединиться и утолить свое желание, как ярость запылала в ней с прежней силой. Эта женщина украла у нее возлюбленного, который не должен любить никого, кроме нее, Ирис! А раз так, обольстительница должна умереть! Пусть Скорпион потом делает с ней все, что захочет. Для Ирис будет счастьем даже умереть от его руки, ведь в таком случае он никогда ее не забудет!

Взбудораженная и уставшая, она повернула было назад, к стенам Нехена, когда кто-то схватил ее за ноги и потянул вниз. Ирис испугалась и стала вырываться с такой силой, что ее обидчик выпустил ее. Всплыв на поверхность, молодая женщина успела крикнуть «Спасите!», прежде чем ее снова утащили под воду.

Услышав ее крик, Скорпион сразу сообразил, что происходит нечто странное. Нырнув, он увидел, что Ирис пытается задушить солдат Крокодила. Он ударил противника, заставив его разжать руки. Подоспевшая на помощь Пловчиха быстрым и точным ударом сломала тому шею. Ирис оставалась недвижимой. Скорпион схватил ее и вынес на поверхность.

С помощью Пловчихи он поднял ее на стену. Молодая женщина не подавала признаков жизни.

— Отойди, я знаю, что делать! — сказала Пловчиха.

Она перевернула несчастную на живот, заставила ее вырвать воду, которой та наглоталась, а потом перевернула на спину и стала ритмично надавливать на ее грудную клетку.

Сознание вернулось к Ирис, и она была счастлива увидеть взволнованного Скорпиона.

— Нельзя терять ни минуты! — воскликнул он. — Всех лучников к бойницам!

Однако враг так и не напал, но это никак не повлияло на уверенность Скорпиона в том, что Крокодил в любой момент может послать своих солдат-ныряльщиков захватить город. Ночью для них не составило бы труда устранить часовых и пробраться в город, чтобы убить Быка и устроить пожар.

Ревность Ирис спасла всех обитателей осажденного города.

33

Нейт с неспокойным сердцем вступила в священный город Буто, единственными обитателями которого были три Души с головами соколов. Он был разделен на две части рукавом Нила. На одном берегу находился Храм Пламени^[20], на другом — святилище Зеленой^[21], огромной кобры, богини, дающей силу растениям.

Души, охраняющие восток, юг и запад, не двигались. Взгляды их были прикованы к жрице, закутанной в бесценную материю богини, по-прежнему безукоризненно чистую и приятно пахнущую.

Доверившись внутреннему чутью, Нейт подошла к Храму Пламени, встала на колени и поклонилась этому святилищу с выпуклой крышей и стенами, сплетенными из стеблей тростника. Внутри него пылал вечный огонь, зародившийся в начале времен.

— Рассей тьму! — взмолилась молодая женщина. — Дай нам силу побороть хаос и восстановить гармонию!

Дверь отворилась.

Нейт поднялась по пологому склону холма, на вершине которого находилось святилище, и остановилась на пороге, залитом ослепительным светом.

— Я — твоя служанка! — сказала она. — И я облачена в первичную материю. Позволишь ли ты мне увидеть тебя?

Свет слегка померк, смягчился.

С бьющимся сердце жрица сделала шаг вперед.

В центре помещения танцевало пламя, и в его языках угадывались силуэты живых существ.

Нейт, словно зачарованная, могла бы до конца своих дней любоваться его завитками здесь, вдали от ужасов войны и людского безумия. Но страна ее была порабощена, по ней бродила смерть, и она понимала, что у нее нет права отказаться от борьбы.

Молодая женщина попятилась к выходу, стирая свои следы. В ее душе навсегда запечатлелся этот огонь, очищающий и в то же самое время творящий энергию.

Теперь Души смотрели на нее по-другому: Нейт узнала один из секретов Буто.

Чутье подсказало молодой женщине, что ей следует перебраться на другой берег, бросив вызов стремительному течению. Не поклониться божественной кобре означало навлечь на себя ее гнев.

У самой воды она нашла два куска папируса, обработанные таким образом, что они составляли половинки магического узла. Нейт поняла, что она сама должна стать лодкой.

Преисполнившись решимости, она вошла в бурные воды реки, раскинула руки, сжала лодыжки, легла на воду и отдалась на волю течения.

Дух Нила пощадил молодую женщину и перенес на другую сторону, где ее уже ждала гигантская кобра с раздутым капюшоном. Нейт увидела, что тело змеи состоит из переплетающихся друг с другом, снова и снова возрождающихся язычков пламени. В этом огненном узоре угадывались очертания деревьев, цветов, картинки зеленеющих полей. Он порождал пышную растительность, подательницу всех богатств.

Жрица пала ниц, извивающееся тело змеи обвило ее, не причинив ни малейшей боли. Более того, Нейт ощущала себя в полной безопасности. В этом коконе хотелось уснуть и наконец-то насладиться бесконечным покоем…

Появилось лицо Нармера, и она очнулась. Еще немного, и этот сладчайший из снов превратился бы в вечное упокоение… Стряхнув с себя сонливость, Нейт выпрямилась и посмотрела на кобру с огненным взором. На этот раз богиня наделила ее своей силой.

Мысли жрицы питали движения богини-змеи, идущие от неба к земле. Склонившись к своей ученице, богиня поцеловала ее в лоб и вернулась в святилище.

И тогда Души Буто испустили крики радости.

Впервые человек живым прошел через все этапы посвящения в тайны Буто, и благодаря этому чуду изменится судьба страны.

* * *

Холодная ярость верховного военачальника поразила даже Пити, хотя он привык к тяжелому нраву своего повелителя. До тех пор, пока Уаш не отомстит колдунье, имевшей наглость насмеяться над ним, малейшая неприятность вполне могла спровоцировать вождя ливийцев на неоправданную жестокость.

Не утонуть и добраться до укрепления оказалось не так-то просто, и, если бы не чутье Икеша, ливийцы наверняка бы заблудились и погибли в болотах. Остатки лодок пригодились, чтобы переправиться через протоки и добраться наконец до границы с пустыней. На одной из возвышенностей рабы строили для ливийцев башню с бойницами.

Здесь, в надежном убежище, верховный военачальник стал принимать отчеты комендантов своих укреплений. Некоторые из них пострадали от разлива, иные устояли. Много солдат утонуло, посевы были полностью уничтожены. И все же ливийская армия не утратила своей боеспособности и могла в случае необходимости дать отпор врагу.

После нескольких дней ожидания вернулся отряд, которому было поручено наблюдать за укрепленным лагерем Быка. Его командир едва держался на ногах от усталости и был весь в грязи: путь оказался долгим и нелегким. Однако ему хотелось как можно скорее отчитаться перед своим повелителем.

— Прекрасная новость, мой господин! Под напором воды стены лагеря рухнули, а осажденные незадолго до этого ушли вслед за своим боевым быком на юг. Все случилось очень быстро, я этого не ожидал. К быку мы не решились приблизиться.

— Значит, твои лучники не стали стрелять?

— Они были слишком далеко. К тому же эта вереница беглецов не представляет для нас опасности.

— Ты осмотрел руины лагеря?

— И не нашел там ничего полезного. Теперь все земли Севера принадлежат вам, и все следы пребывания на них Быка исчезли.

Внезапно подбежал взволнованный Пити, он позволил себе вмешаться в разговор:

— Мой господин, прошу, идите и посмотрите сами!

— Что случилось?

— Идите и посмотрите, умоляю!

Верховный военачальник поднялся на верхнюю площадку башни. Зрелище, открывшееся его взору, не могло не радовать: уровень воды начал понижаться. Река возвращалась в свои берега…

* * *

Этой теплой осенью у Уаша было немало поводов для радости: его вторжение стало триумфальным, бывшие подданные Быка уже не оказывали сопротивления, и ливийцы начали устанавливать на завоеванных территориях свои порядки. Трудолюбивые подданные Быка превратились в послушных рабов, гнувших спины на ливийцев под страхом публичной казни. Со строптивыми новые хозяева жестоко расправились на глазах у соплеменников, отбив тем самым желание следовать их примеру. Рабы обеспечивали ливийцев пищей и строили для них крепости. Удовлетворяя малейшие желания своих господ, они трудились не покладая рук. Старики и больные умирали за работой. Что до женщин, то ливийцы пользовались ими, как хотели, для собственного удовольствия, поэтому некоторые предпочли покончить с собой, чтобы не становиться жертвами многократного насилия.

Верховный военачальник пребывал в уверенности, что нет лучшей формы власти, чем та, что основывается на страхе перед сильнейшим, а его клан добился абсолютного превосходства над остальными. Обосновавшись в большой крепости, он наслаждался плодами своих завоеваний и обдумывал планы на будущее.

— У меня неприятное известие, мой господин! — скрепя сердце сообщил Уашу Пити.

— Говори!

— На самом севере остается клочок земли, вам не подвластный.

— Это почему же?

— Густые заросли растительности, опасные болота, постоянный туман…

— Отправь туда отряд — пусть осмотрят местность!

Советник закусил губу.

— Уже сделано, мой господин.

— И что же?

— Отряд… уничтожен.

— И никто не уцелел?

— Никто. Мы нашли останки тел. У них были выклеваны глаза.

— Эти слабаки заслужили такую участь, — рассудил верховный военачальник. — Я не потерплю, чтобы какая-то горстка рыбаков давала мне отпор! Я сам отправлюсь туда с отрядом и сотру их с лица земли!

— Стоит ли подвергать себя такому риску?

— Никто не смеет идти против меня! Мы захватим этих непокорных мерзавцев, славный мой Пити, и казним на глазах у огромной толпы. Кстати, жрицу до сих пор не нашли?

— К сожалению, нет, мой господин. Но мы ее найдем.

Взгляд Уаша ожесточился.

— Я на это рассчитываю, Пити, очень рассчитываю!

34

Старику приснился ужасный сон: откупорив кувшин с вином, он обнаружил в нем… воду! Едва проснувшись, он, несмотря на головную боль, бросился проверять свои личные запасы. К огромной его радости, на них никто не покусился, однако в очередной раз он подумал, что скоро придется себя ограничивать.

Жара по-прежнему стояла сильная, и все же понемногу она начала спадать. Медленно взбираясь по лестнице на верх городской стены, Старик прикидывал, сколько еще может продолжаться эта осада. Скорпион не сможет долго томиться от бездействия. Какое еще безумство он задумает совершить?

Посмотрев на порожденное разливом озеро невероятной величины, Старик не поверил своим глазам. Протер их как следует и вгляделся пристальнее.

Ошибки быть не могло: уровень воды в озере упал.

— Разлив кончился! — закричал он. — Вода отступает!

Сначала никто не принял на веру заявления пьяницы, однако по прошествии пары часов стало ясно, что вода действительно спадает, да так быстро, что Нехен в скором времени мог лишиться своей неожиданной защиты. А это означало, что враг снова окажется под стенами города.

Бык созвал военный совет.

— Городские стены почти не пострадали, — уверил собравшихся Нармер. — Но сказать наверняка можно будет только тогда, когда уйдет вода. Мои работники сразу же возьмутся за дело.

— Мои посланницы сообщают, что армия Льва и чибисы пока на прежнем месте, — сказала Аистиха. — Четвероногие солдаты Крокодила заняли ближайшие островки, едва они показались из воды.

— Вот увидите, ныряльщики Крокодила уже готовятся к нападению, — заговорил Скорпион. — Будет лучше, если мы упредим их и перебьем всех до одного.

— Прекрасный план! — одобрительно кивнул генерал Густые Брови.

— У тебя есть отряд, который с этим справится? — спросил Бык.

— Есть, — ответил Скорпион.

— Это огромный риск, — рассудил Нармер. — Особенно если учесть, что армия врага намного больше нашей. Потеряв Скорпиона, мы обречем себя на поражение.

— Он уже не раз спасал нас, проявляя чудеса храбрости, — напомнил Густые Брови. — Напасть на врага, когда он этого не ожидает, мне представляется отличным решением.

— Нужно рассчитать, сколько времени продержится паводок, — подытожил Шакал. — Когда это будет сделано, Бык примет решение.

* * *

Густые Брови ликовал. Скорпион наверняка не станет ждать и предпримет вылазку в стан врага, заранее обреченную на провал. Он прекрасно плавает, но это не спасет его от зубов крокодилов. Таким образом, армия Быка лишится своего лучшего воина. У отчаявшегося Нармера опустятся руки. Останется только устранить Повелителя кремня, который по-прежнему делает прекрасное оружие.

Избавившись от этой троицы, генерал возьмется за стареющего Быка, ослабевшего после тяжелого ранения. Некогда могущественный воин, теперь Бык подолгу раздумывал и сомневался. Он уже не мог принимать решения, не учитывая мнения своих советников.

Бык перестал быть неуязвимым.

Он, Густые Брови, сумеет извлечь выгоду из его слабости и очень скоро возглавит армию. Он не сомневался, что Лев и Крокодил рассчитывали использовать его в своих интересах, а когда победа окажется у них в кармане, союзники наверняка попытаются от него избавиться. Что ж, значит, генералу, возглавляющему большую армию, придется доказать им свою значимость и самому установить границы своей территории. И после смены вождя кланы опять будут основой процветания страны.

Солдаты Быка подчинятся генералу как опытному военачальнику. Только при условии заключения тройственного союза главам кланов, если они останутся в живых, удастся освободить от ливийцев земли Севера, чтобы затем разделить страну между собой.

Никогда Быку не придет в голову подозревать своего генерала в предательстве. И эта слепота приведет его к поражению.

* * *

— Ну, что скажешь? — спросил Повелитель кремня.

Скорпион рассматривал амулеты.

Головки быка, лягушки, гиппопотама, шакала… И все — необычайно красивые, тонко сработанные.

— Прекрасная работа!

Мастер улыбнулся:

— Ты похвалил меня! Вот так подарок!

— Я умею признавать чужие заслуги. Сколько таких ты уже сделал?

— Десятка три.

— Продолжай!

— Как прикажешь.

Скорпион прошелся по мастерской. Подмастерья были заняты изготовлением оружия. Он взял в руки дротик и поднес его к глазам. Он не ошибся: на древке имелась трещина, а кремневый наконечник был прикреплен к нему весьма небрежно.

Размахнувшись, Скорпион метнул его в стену.

Дротик просвистел мимо головы мастера.

— Ты… ты с ума сошел!

— Подбери обломки.

Ударившись о стену, наконечник дротика отвалился, а древко распалась.

Повелитель кремня не верил своим глазам.

— Быть не может…

— Этот дротик кто-то испортил нарочно.

Бородач с изумлением рассматривал обломки.

— Этот дротик изготовлен не в моей мастерской!

— К несчастью, именно в твоей! Кто его сделал?

— В моем окружении нет предателей!

— Тогда объясни!

— Кто-то старается мне навредить!

— Ты кого-то подозреваешь?

— Нет. Я…

— Не слишком убедительные оправдания, тебе не кажется? Гибель сотен чибисов не оставила тебя равнодушным. Не так-то просто забыть о своих корнях…

— Я сделал свой выбор, Скорпион, и дал слово служить тебе.

— Но я вижу обломки дротика, который кто-то нарочно сделал негодным!

— Как ты можешь меня обвинять?!

— Я искал доказательство. Вот оно!

— Разве ты не видишь, что кто-то пытается меня опорочить в твоих глазах? Отстранив меня от работы, ты дашь врагу больше шансов на победу!

— Не к этому ли стремишься ты сам?

— Не позволяй сбить тебя с толку, Скорпион! Наше оружие — залог успеха. И я горжусь тем, что сделал все возможное для победы.

Мастеру не удалось прочитать по глазам Скорпиона, о чем он думает.

— Не пытаешься ли ты выгородить сообщника?

— Да ты бредишь!

— Доказательства против тебя.

— А что, если это ты — притворщик и предатель? Ты сам только что ловко испортил дротик, а теперь пытаешься убрать меня из мастерской и корчишь из себя поборника справедливости!

Руки молодого воина сжали шею бородача так крепко, что, несмотря на недюжинную силу, он не мог освободиться.

В глазах Скорпиона он прочел свой смертный приговор.

Перепуганные подмастерья подбежали, чтобы помочь своему наставнику, однако напрасно они пытались оттащить от него Скорпиона. Повелитель кремня уже начал задыхаться.

— Хватит! — послышался повелительный окрик Нармера.

Скорпион разжал пальцы, и мастер повалился на пол.

— Этот мерзавец нас предал. Он на стороне чибисов.

— У тебя есть доказательства?

— Он делает для наших солдат дрянное оружие.

Повелитель кремня отрицательно помотал головой. Дрожа всем телом, он пытался встать.

— Вас обоих выслушает военный совет, — сказал Нармер.

— Мы только потеряем время, — отозвался Скорпион. — Позволь мне разделаться с этим предателем.

— Мы сражались вместе. Зачем ему нас предавать?

— Потому что он желает победы своему народу! Не будь слепым, Нармер! Нельзя щадить эту змею!

— Скорпион заблуждается! — возразил Повелитель кремня едва слышно. — Настоящий предатель пытается посеять вражду между нами и ослабить наши ряды.

Нармер вовремя встал между ними, предотвратив потасовку.

— Военный совет рассмотрит это дело и вынесет решение. Разочарованный Скорпион отвернулся.

— Ну что ж, если ты так хочешь, брат мой…

35

Река вернулась в свои берега, и зеленеющие просторы дельты сверкали на солнце.

— Какая красота! — воскликнул верховный военачальник.

Уаш не скучал по ливийским пустыням, безводным и малонаселенным. Отдыхая в тени пальмовой рощи, он предавался приятным размышлениям о своих достижениях. Бык совершил большую ошибку, покинув свои земли ради бесцельной войны, оставив без защиты такие богатства. Но откуда ему было знать, что враг готовится нанести удар? Ведь он даже не подозревал о существовании ливийской армии.

Уаш не собирался повторять чужие ошибки. Своей первоочередной задачей вождь ливийцев считал закрепление своего господства на захваченных землях. Разрушив лагерь Быка, разлив оказал ему большую услугу. Оставалось лишь одно препятствие — священный город Буто.

— Я собрал наших лучших солдат, — сказал Икеш. — Они ждут вашей команды.

— Буто очень далеко и не представляет для нас стратегического интереса, — напомнил своему господину Пити. — Не лучше ли забыть о его существовании?

— Все земли Севера принадлежат мне, и я не потерплю, чтобы кто-то не признал моего авторитета! — заявил верховный военачальник. — Этот кто-то посмел напасть на ливийцев, и он будет найден и казнен.

— Но, мой господин, подвергать вашу жизнь опасности…

— Я отвечаю за безопасность верховного военачальника! — прервал Пити Икеш.

Чернокожий великан и Пити обменялись ненавидящими взглядами. С тех пор как колдунья сбежала, Пити больше не опасался нубийца. Его попытка убить Нейт в свете последних событий была скорее доказательством его проницательности. Если бы даже Икеш и рассказал верховному военачальнику о его проступке, тот наверняка оправдал бы действия своего советника.

— В путь! — приказал Уаш.

* * *

В Буто Нейт жила удивительной жизнью. Поклоняясь пламени и богине-кобре, она приобщалась к силам, расширявшим ее сознание и дававшим ей возможность лучше понять процесс творения, осуществлявшийся богами каждую секунду. Вознося хвалу вечному огню, повторяя его бесконечные движения, жрица танцевала в нем, и тайны его метаморфоз открывались перед ней. Благодаря богине-кобре она поняла, что жизнь и смерть неразделимы и что из этого невероятного единения рождается всякое процветание.

В Буто она ни в чем не испытывала нужды: в пристройках к храму было вдоволь пищи, предметов мебели, посуды и тканей. Утром Души исчезали, сливаясь с лучами восходящего солнца. На закате они возвращались в свой город. Нейт не забывала воздавать должные почести своей богине, завязывая магические узлы и раскладывая их вокруг обоих святилищ.

Она со страхом ждала окончания паводка. Кланы Льва и Крокодила снова начнут боевые действия, и Нармер окажется в первых рядах сражающихся. Подпитываемая энергией Буто, молодая женщина по-прежнему стремилась во что бы то ни стало воссоединиться с любимым, даже если ради этого ей пришлось бы оставить свое временное пристанище.

Проснувшись, Нейт с удивлением отметила, что Души не покинули города. Они находились в том месте, где заканчивался туман, закрывая собой вход в Буто.

Объяснение могло быть лишь одно: верховный военачальник со своей армией решил захватить священный город и покарать колдунью, которая осмелилась бросить ему вызов.

* * *

Участок саванны ливийцы преодолели без особого труда. Болота, раскинувшиеся за ним, оказались куда более враждебными. Они просто кишели насекомыми и змеями. Наконец отряд подошел к месту, где погибли их товарищи.

— Ну и жутко здесь! — проговорил Пити. Щеки у него покраснели, голос дрожал.

Почва была пористой, вокруг — заросли папируса такой густоты, что они казались непроходимыми. Дул холодный ветер, отовсюду доносились странные звуки, солнце спряталось за завесой вязкого тумана.

Члены отряда, беспощадные воины, закаленные в сражениях, чувствовали себя очень уязвимыми. Сжимая в руках палицы и луки, они спрашивали себя, с каким противником им придется здесь столкнуться. Когда же один пехотинец обнаружил оторванную руку, а потом и труп своего товарища со вспоротым животом, пустыми глазницами и пробитым лбом, у многих задрожали коленки.

Икеш, который чувствовал себя не намного лучше, чем остальные, старался не подавать виду, что ему тоже страшно. В этом месте ощущалась такая сильная магия, что оружие вполне могло оказаться бесполезным.

— Это место опасно, — вынужден был признать он.

— Ты боишься? — спросил у него верховный военачальник.

— Я обязан обеспечивать вашу безопасность.

— Эта земля принадлежит мне, все земли Севера принадлежат мне, и мы отомстим за ливийцев, которых убили здесь!

Солдаты приветственными криками отозвались на это заявление своего вождя, но без особого энтузиазма.

— Прорубим себе дорогу! — приказал Уаш. — Враг считает, что он от нас спрятался, но он ошибается!

Вооружившись ножом, Икеш первым принялся резать тростник. Его люди поспешили последовать его примеру, радуясь возможности сбросить нервное напряжение. К своему изумлению, они довольно легко пробились сквозь стену растительности и оказались в начале узкого коридора, извивавшегося в зарослях папируса шестиметровой высоты.

— Это ловушка! — рассудил Пити. — По обе стороны прячутся убийцы!

— Возможно, — отозвался нубиец.

Он выбрал четверых помощников, и они вслед за ним устремились вперед ползком, пытаясь рассмотреть среди стеблей ноги затаившегося в засаде противника и вонзить в них свои ножи. Однако в зарослях врагов не оказалось. Никто как будто и не собирался нападать на ливийцев. Икеш, по-прежнему держась настороженно, вскочил на ноги.

— Путь свободен, мой господин!

Окруженный солдатами, верховный военачальник двинулся вперед, не выказывая и тени страха.

Коридор показался ливийцам бесконечным.

Наконец туман начал рассеиваться. Вскоре авангард отряда вышел на открытое место — площадку округлой формы.

Перед ливийцами стояли три великана с головами соколов.

Один перепуганный сорокалетний солдатпопытался убежать. Ударом палицы Икеш проломил ему череп.

— Вы оскверняете священную землю, — произнес голос настолько низкий и мощный, что даже чернокожий гигант пошатнулся.

Горделиво вскинув голову и повелительно глядя на великанов с птичьими головами, верховный военачальник выступил вперед.

— Я — новый владыка этой страны, и все ее земли принадлежат мне. Ее обитатели отныне мне подчиняются, и вы, как и остальные, должны склониться предо мной!

Слыша, каким властным тоном их вождь разговаривает с этими странными существами, солдаты приободрились. Чего бояться, ведь Уаш вел их от победы к победе…

— Ты — всего лишь смертный, а мы — Души Буто.

— Мне до этого нет дела! Отныне вы — мои подданные.

— Убирайся прочь, ливиец, пока наш гнев не уничтожил тебя!

— Вперед! — крикнул Уаш своим людям. — Убейте их!

Забыв о страхе, солдаты бросились выполнять приказ.

Никто из них не успел воспользоваться своим оружием, ни одна стрела не сорвалась с тетивы: Души расправили крылья и с молниеносной быстротой напали на противника. Своими клювами они пронзали плоть и разрывали ее когтями. Даже закаленные в боях ливийские воины не смогли защитить себя, не говоря уже о том, чтобы дать отпор.

Пити уже бросился наутек, когда Икеш осознал всю опасность ситуации. Он подбежал к верховному военачальнику и толкнул его в заросли папируса.

— Скорее, мой господин! Бежим!

Уаш хотел было вернуться и сразиться с Душами, но тут ему в лицо брызнула струя крови, убедив его в том, что разумнее будет покинуть поле боя, покрытое истерзанными трупами его лучших солдат. Если бы не своевременное вмешательство нубийца, он и сам оказался бы в их числе.

Пробираться сквозь лес папируса оказалось настоящим испытанием. Каждый шаг давался с огромным трудом. Они старались не замечать ни глубоких царапин, ни укусов насекомых, ни криков потревоженных хищников.

А еще не думать о том, что Души Буто могли пуститься в погоню!

Впереди показался просвет.

Уаш и чернокожий великан выскочили на открытое место и наконец-то смогли дышать полной грудью. Они увидели совершенно обессилевшего рыдающего Пити.

Души-соколы не стали их преследовать. Судя по всему, из всего отряда остались в живых только они трое.

— Невозможно победить эти Души, — сказал Икеш.

— Ты принял правильное решение, — вынужден был признать верховный военачальник. — Пока у нас недостаточно сил, чтобы с ними справиться. Пусть твои люди окружат Буто и сразу же сообщают мне обо всех происшествиях. Моя армия захватила Север, и теперь все бывшие земли Быка подвластны мне. Вы с Пити — единственные свидетели того, что только что произошло, и должны забыть об этом. Я запрещаю вам рассказывать о случившемся кому бы то ни было.

Оба приближенных склонились в поклоне.

— Что, если колдунья прячется в Буто? — спросил Пити.

— Я ощущаю ее присутствие, — отозвался верховный военачальник. — Получив покровительство Душ, она полагает, что укрылась от моего гнева.

— Простите мне мою дерзость, повелитель, но я не советую вам повторять попытку! — предостерег своего вождя нубиец.

— Пусть Нейт пока остается в этой ловушке и день ото дня все больше чахнет в ней! Если же она попытается из нее вырваться, наши люди ее поймают. И тогда она узнает, что бывает с теми, кто оскорбляет Уаша!

36

Нармер провел в усыпальнице слоненка уже много часов. Наследник душ и сил исчезнувших кланов, он спрашивал себя, не обречен ли мир на исчезновение вне зависимости от исхода войны? Даже мудрейшая Слониха не смогла умерить аппетиты Льва и Крокодила. Стремящаяся к миру и гармонии нежная Газель жизнью поплатилась за свои убеждения. Что, если и Бык, оправившись после серьезного ранения, мечтает вернуть себе былую славу?

Как только сойдет вода, священный город Нехен станет легкой добычей для армий Льва и Крокодила, решивших разрушить гармонию и посеять на землях Дельты насилие. Один из этих злодеев, Крокодил, был вероятным убийцей маленькой провидицы, которой Нармер был обязан жизнью и за которую поклялся отомстить.

Нарушить клятву — хуже, чем умереть. Нармер считал, что должен продолжать сражаться и надеяться, несмотря ни на что. Только победа открыла бы ему дверь в будущее. Верит он в то, что они победят, или не верит, сейчас не имело значения.

Покидая усыпальницу, он вспомнил условия Предка. Очередное испытание заключалось в том, чтобы победить чибисов — целый народ, который служит врагу. Непосильная задача…

Северный Ветер посмотрел на него своими большими доверчивыми глазами. Строгий со своими осликами, он умел утешить и приободрить своего верного спутника в минуты сомнений.

— Не беспокойся, Северный Ветер, я не откажусь от своей цели!

Успокоившись, ослик кивнул.

* * *

Как убить Пловчиху, чтобы никто не смог обвинить в этом ее, Ирис? Молодая женщина бессонными ночами искала ответ на этот вопрос, но ничего подходящего не приходило ей в голову. С каждой минутой росла ее ненависть к этой девке-чибисихе, этой совратительнице, у которой хватило ловкости украсть у нее любимого мужчину.

Притворяясь покорной, Ирис выполняла любой каприз Скорпиона. Иногда он приходил к ней среди ночи, и они занимались любовью так же страстно, как и в былые времена. Эти встречи, пусть редкие и короткие, укрепляли ее уверенность в том, что рано или поздно она отыграется на сопернице.

Скорпион и Пловчиха по многу часов обучали отряд специально отобранных воинов сражаться под водой. Как обычно, молодой командир не щадил ни себя, ни других, и в результате двое его учеников, оказавшихся недостаточно способными, попросту утонули.

— Твои люди начинают беспокоиться, — однажды сказал Скорпиону Охотник. — И я тоже.

— Ты, главное, следи, чтобы часовые не спали на посту!

— До этого не дойдет. Все в Нехене знают, что час битвы близок. Но ты сам… — Охотник смутился.

Взгляд Скорпиона стал жестким.

— Ты смеешь меня в чем-то упрекать?

— Твои поступки многим не нравятся. Говорят, ты стал рабом этой женщины из чибисов.

— Запомни то, что я тебе скажу, Охотник: я хочу, чтобы мы выиграли эту войну, поэтому использую все средства, которые могут нам помочь в этом. Никому не удастся мною управлять. Передай это остальным!

Совершенно успокоенный, Охотник ушел.

Скорпион отнесся к его словам со всей серьезностью. Он мог требовать многого от своих людей, но только при условии, что они и впредь будут его уважать. В это трудное время нервы у всех были на пределе, а его поступки действительно многим были непонятны. Обвинить Повелителя кремня в предательстве на том основании, что он родился среди чибисов, а самому спать с женщиной из этого же народа, да еще доверять ей! Но большинство солдат не отличались дальновидностью, а он, Скорпион, придумал блестящий план и теперь строго ему следовал. И ближайшие события должны были подтвердить его правоту.

Защищая свою честь перед военным советом, Повелитель кремня был убедителен. Ни Шакал, ни Аистиха не увидели в его словах и действиях злонамеренности. Мастер искренне негодовал на то, что его заподозрили в предательстве. Бык позволил ему продолжить работать под наблюдением нескольких офицеров, которым вменили в обязанность проверять качество оружия перед тем, как передать его солдатам. Повелитель кремня счел это решение унизительным для себя, однако смирился и вернулся к работе, которая, однако, уже не приносила ему прежней радости.

— Где Нармер? — спросил Скорпион у Старика, который знал все обо всех.

— В святилище, как обычно по утрам. Старается снискать благосклонность богов.

— По-твоему, напрасный труд?

— Как знать? Они от меня слишком далеко, и я стараюсь их не задевать.

— Без их помощи мы проиграем! Благодаря Душам Нехена нам удалось избежать смерти.

— Не могу сказать, что с тех пор они очень нам помогали… У меня, к примеру, скоро кончится вино.

— Я всегда выполняю свои обещания, Старик. Мы прорвем осаду, и ты получишь все, что тебе причитается.

Нармер вышел из святилища, где он подносил дары Душам: хлеб, свежее молоко, воду и отрез ткани. Души покинули это место, однако в Нехене ощущалось присутствие потусторонних сил. Трижды Нармер начертал символ «аист», означавший слово «душа». Сделав э го, он ощутил еще более сильную связь с Нейт. С Нейт, которая, несомненно, была жива.

— Наш мир умер, — сказал Скорпион Нармеру. — И родится другой мир, за который мы будем в ответе.

— Ты настолько уверен в победе?

— А ты разве нет?

— Я думал над тем, насколько серьезно наше положение…

— Забудь об этом, брат мой! То, что мы в кольце врага, — это только видимость! Чтобы восторжествовать, нам надо сделать первый шаг!

— Если мы преуспеем, слава достанется Быку.

Скорпион помрачнел.

— Мир кланов умер, повторяю тебе! И ты должен наметить себе новые цели. Почитай богов, Нармер, они будут нам полезны.

* * *

Нарождалась новая луна.

Расслабленная и довольная, Пловчиха лежала на обнаженном теле своего любовника. Она упивалась их любовными играми, забывая о подозрительных взглядах солдат и офицеров, — она, родившаяся среди чибисов и ныне перешедшая на сторону их противника. Познавшая нищету и убожество жизни, она наслаждалась своим нынешним положением и с радостью отдавалась этому странному созданию, чья сила и выдержка временами казались ей нечеловеческими. Она прекрасно понимала, что Скорпион использует ее умения и, не задумываясь, пожертвует ею, если понадобится. И все же теперешняя жизнь казалась ей чудом.

— Посмотри на ночное солнце! — сказал ей Скорпион.

Она легла слева от него.

— Луна — бессмертный воин!^[22] Кажется, что в конце пути она угасает, но она появляется снова, воскрешая все живое…

— Ты хочешь походить на нее, верно?

— Я не просто хочу, я уже на нее похож, и это ее сила делает крепкой мою руку.

У молодой женщины мороз пробежал по спине.

— Я испугал тебя?

Пронзительный и громкий гусиный крик нарушил тишину ночи.

То был сигнал тревоги.

— Пловцы, ко мне, скорее! — крикнул Скорпион.

Во главе отряда пловцов он взбежал на городскую стену. Через мгновение к нему присоединился Нармер.

— Ночь слишком темная, я не вижу врагов!

— Зато я их вижу! — сказал Нармер, получивший от совы способность видеть в темноте. — Там, ближе к Нилу, множество крокодилов.

— Хорошо, что мы были настороже! — обрадовался Скорпион. — Берите с собой ножи, — сказал он своим людям, — мы выпотрошим этих зеленых чудовищ!

Они одновременно прыгнули в воду.

Несколько быстрых, многократно отрепетированных движений: нырнуть под крокодила и острым кремневым лезвием ножа вспороть ему брюхо…

На поверхности показалось несколько морд крокодилов, не ожидавших этой стремительной атаки. Они били хвостами, крутились вокруг своей оси, разевали пасти, пытаясь добраться до противника.

Схватка была отчаянной, вода вскоре стала красной от крови. Солдатам, которые придерживались отработанной тактики, удалось избежать смертоносных крокодильих зубов. Ловкие и стремительные, Скорпион и Пловчиха подавали пример остальным пловцам.

Поднявшись на поверхность, чтобы вдохнуть, Скорпион не заметил последней рептилии, подобравшейся к нему совсем близко. Чудовище уже готово было вцепиться ему в шею, когда Пловчиха, совершив невероятный прыжок, оказалась у него на голове и выбила один глаз. Обезумевший от боли крокодил сбросил ее с себя. Молодая женщина, все тело которой было покрыто ссадинами и ранами, нырнула поглубже, подплыла к крокодилу и, собравшись с силами, вспорола ему брюхо. Последним судорожным движением хвоста рептилия едва не снесла ей голову, но Пловчиха успела увернуться.

Страшная битва закончилась.

Оба окровавленные, Скорпион и Пловчиха подобрали двух тяжело раненных солдат и дотащили их до городской стены. Ни одного крокодила не осталось в живых, но и из отряда, который обучала женщина-чибис, уцелели только она, Скорпион и те самые двое раненых.

Обитатели города с благоговейным ужасом и изумлением смотрели на пару, в очередной раз нарушившую планы врага. Громкими криками они приветствовали Скорпиона, совершившего новый подвиг.

— Ты спасла мне жизнь, — сказал он Пловчихе. — Но не думай, что твоя храбрость дает тебе право что-то от меня требовать. Даже благодарности от меня не жди!

37

Воспользовавшись темнотой, человек двадцать чибисов — старики, женщины и дети, жившие на краю лагеря, — тайком покинули его и направились в глубь пустыни. Шансов выжить у них почти не было, но под стенами Нехена они были обречены на верную смерть от вражеских стрел.

Когда в стане чибисов узнали о провале ночной вылазки рептилий Крокодила, нашлись те, кто стал высказывать свои сомнения. Численное превосходство армий союзников, разумеется, было весомым доводом в пользу победы, но хватит ли этого, чтобы уничтожить Быка и его солдат?

Один хромой старик, уверенный в обратном, убедил своих близких бежать. Жили они на краю лагеря Льва и казались настолько безобидными, что никому в голову не пришло за ними присматривать. Если их попытка увенчается успехом, это посеет сомнения в умах соплеменников, а те потом пусть сами решают, что делать дальше…

Детям строго-настрого приказали молчать, и беглецы, у которых сердце выпрыгивало из груди, покинули свою тюрьму.

Хромой предводитель со страхом ожидал оклика часовых, расположения которых не знал. Однако все было тихо. Вскоре беглецов уже со всех сторон окружали бескрайние просторы пустыни, пахнущие свободой.

— У нас получилось! — шепнул хромой на ухо своей жене.

— Тетушка будет рада!

— Твоя тетушка? Но ведь никому нельзя было рассказывать о нашем плане!

— Ей можно!

— Но ведь она прислуживает Прожоре! Если она проболталась, если только…

Последствий долго ждать не пришлось.

Беглецы застыли на месте, едва живые от ужаса, когда услышали рычание львиц. Хищницы приготовились к прыжку…

* * *

Тысячи чибисов согнали полюбоваться истерзанными трупами соплеменников.

— Никто из беглецов не остался в живых, — провозгласил Лев. — Та же участь ожидает любого, кто вздумает последовать их примеру! Мы на войне, и вы теперь — мои солдаты. Я требую полнейшего повиновения, и любой проступок повлечет за собой самое жестокое наказание. И повторять я не буду!

Прожора упивался чужим несчастьем. Подслушав болтовню одной простушки, он выдал план бунтовщиков Льву и получил за это вознаграждение — много вкусной еды. Теперь чибисы как огня боялись троицы приспешников глав кланов — Слабака, Горлана и Прожору — и окончательно покорились своим новым хозяевам.

Лев встретился с Крокодилом в тени ивы на берегу вернувшейся в свое ложе реки. Тут и там блестели на солнце лужи. Защитный ров вокруг Нехена был полон воды.

— Я потерял прекрасных бойцов, — пожаловался Крокодил. — И как только осажденным удалось с ними справиться? Души наделили их опасной силой…

— Не надо их переоценивать! Это всего лишь досадное недоразумение.

Полузакрытые глаза Крокодила полыхнули зеленым огнем.

— То были мои дети, я любил их. Это ты, Лев, легко жертвуешь своими подданными. Ты думаешь только о своей славе.

— Уж не решил ли ты отступиться?

Рыжеволосый глава клана затаил дыхание: если Крокодил разорвет альянс и уйдет, даже с тысячами чибисов победа в войне станет весьма сомнительной.

— Я отомщу за погибших, — пообещал Крокодил. — Мы уничтожим Нехен, и я собственноручно отрежу Быку голову!

* * *

Разлив нанес серьезный ущерб пахотным землям и изменил пейзаж. Если бы чибисы остались на берегах Нила, они все погибли бы. Теперь некоторые даже благодарили приспешников Льва и Крокодила за то, что те спасли их, заставив служить союзникам. Подавляющее большинство чибисов, даже зная, что в ближайшем будущем от них потребуются огромные жертвы, смирились со своим рабским положением и радовались тому, что у них теперь два таких могущественных покровителя, которые обеспечат их средствами к существованию.

Подавившие в зародыше попытки протеста, Слабак, Горлан и Прожора стали для соплеменников героями, пользующимися благосклонностью двух глав кланов. С тех пор всегда находились доносчики, выдававшие троице недовольных, которых те, в свою очередь, отдавали на расправу своим повелителям. Похоже, порядок в стане чибисов был восстановлен, и большинство, послушное и со всем согласное, полностью положилось на своих предводителей.

Близился час триумфа. Яркое солнце высушило последние лужи, вода изо рва постепенно испарялась, и Нехен очень скоро должен был стать доступной добычей. На этот раз планировалась массированная атака. Разочарованные результатами своих прошлых вылазок, Лев и Крокодил решили бросить в бой все свои силы.

Осажденные не смогут долго сдерживать бурный поток людской массы: лучникам не перестрелять всех чибисов, чья смерть проложит дорогу солдатам жаждущих мести Крокодилу и Льву, которым не терпелось продемонстрировать свое могущество и наконец покончить с Быком. Их солдаты разделаются с изнуренным ожиданием противником, положив тем самым конец войне кланов.

Пока солдаты и офицеры ускоренными темпами готовились к штурму, Крокодил не сводил глаз с гордо вздымающейся цитадели, которую поклялся сокрушить. Скоро народятся новые рептилии, чтобы превратиться в орды воинов. Они застроят весь Юг казармами, упрочив тем самым его власть. Ему отойдут река и плодородные земли, Льву — саванна и пустыни. Он, Крокодил, так решил и не намерен это обсуждать…

Пресытившись ласками женщин-чибисов, которых он использовал по своему усмотрению, Лев вытянулся на толстой циновке и представил себе идущую на приступ огромную армию и такую желанную победу. На самом-то деле главы кланов поступили опрометчиво, не признав его своим верховным владыкой.

Орике, Газель и Слониха умерли. Бык, Шакал и Аистиха скоро последуют вслед за ними. Остается только необходимый союзник — Крокодил… Необходимый, чтобы выиграть войну. Потом власть в стране по праву перейдет ко Льву. Разве не он первым стал предпринимать решительные шаги, разве не доказывал ежедневно свои выдающиеся способности? Если Крокодил откажется с этим смириться, не захочет занять указанное ему место, ему на голову обрушится гнев нового повелителя Двух Земель…

Ночь выдалась беспокойной. Завывал сильный ветер, поднимая облака песка и швыряя его в глаза часовым. В своих загонах львята никак не могли уснуть.

Одному часовому показалось, что к нему бесшумно подкрадывается прежде не виданное животное. Он замахнулся своей пикой, и тварь исчезла.

Встревоженный, он сделал шаг вперед.

— Покажись!

Но вокруг, похоже, не было ни одного живого существа.

Когда он уже собрался было повернуться, челюсти сомкнулись у него на запястьях и щиколотках. С откушенными руками и ногами, истекающий кровью, несчастный даже не смог подать сигнал тревоги.

Прежде чем быть искусанным до смерти, второй постовой крикнул от ужаса, и от этого крика у его товарищей, стоявших на соседних постах, волосы встали дыбом. Они прибежали на подмогу, но нападавшие исчезли. На земле лежал, испуская последние вздохи, их товарищ.

Их ожидало еще одно, не менее жуткое зрелище: у всех львят, которые еще не могли защитить себя, были перегрызены глотки.

Со Льва это известие моментально сбило спесь. Он был очень удручен.

Из мрака послышался смех.

— Гиены, — проговорил он. — Гиены!

* * *

Старик любовался закатом. Он наелся, выпил достаточно, чтобы, пусть всего лишь какое-то время, но чувствовать себя довольным жизнью, и теперь обозревал пустыню. Покой — правда, иллюзорный — царил на ее охряно-желтых просторах.

И вдруг он что-то заметил и прищурился.

Невзирая на преклонный возраст и пристрастие к вину, зрение Старика пока не подводило. Пару секунд он сомневался, но потом понял, что не ошибается.

Сначала одна, потом четыре, а вслед за этими четырьмя — еще дюжина…

Он сломя голову побежал искать Скорпиона. Тот разговаривал с главой клана и Нармером. Речь шла об обороне города.

— Идите и посмотрите! Это важно, очень важно!

— Не слишком ли ты много выпил?

— Идите же!

Глаза Старика не обманули.

— Гиены, — произнесла встревоженная Аистиха.

— В последний раз, когда я видел их так близко, приключилось множество несчастий! — сказал Старик.

— Ты говоришь правду, — отозвалась пожилая глава клана. — Когда наступает год гиены, он приносит с собой насилие, голод и другие несчастья.

38

Если бы Нейт не хотела так сильно снова встретиться с Нармером, она осталась бы до конца своих дней в Буто, под защитой Душ. Несмотря на то что за священным городом постоянно наблюдал отряд ливийцев, они не имели возможности осквернить его своим присутствием, и жрица исполняла все ритуалы, ощущая себя в полнейшей безопасности. Здесь, на границе мира живых и мира потустороннего, войны кланов словно и не существовало, и молодая женщина наслаждалась ни с чем не сравнимым ощущением покоя.

То, что она ускользнула от верховного военачальника, избежала порабощения и пыток, было чудом, однако Нейт не могла довольствоваться этим и своим нынешним безмятежным существованием вдали от всех опасностей. Пользуясь благоволением богини, она не должна была, забывая о других, печься только о своем душевном спокойствии!

В это теплое осеннее утро она обратилась к Душам с такими словами:

— Спасибо вам за ваше гостеприимство, но мне пора уходить. Мне нужно встретиться с Нармером и быть с ним рядом во время решающей битвы.

Взгляды трех Душ устремились на нее.

— Береги материю богини, — раздался звучный низкий голос. — И следуй за Воином.

Воин… Так называли нильского окуня — двухметровую хищную рыбину, предпочитающую глубокие и со стремительным течением протоки.

Жрица разделась и умастила тело благовониями, потом в последний раз преклонила колени перед пламенем и богиней-ко-брой. Она чувствовала, что никогда больше не вернется в Буто.

Очистившись, Нейт погрузилась в глубины своего сознания, дабы напитаться силой Душ. Потом она обернулась священной матерей богини, по-прежнему безукоризненно чистой, и сказала трем великанам с головами соколов:

— Мне тоже предстоит сражаться. Нармер ждет меня.

Души промолчали.

Нейт переступила границу тумана, непроницаемой стеной окружавшего священный город.

Довольно далеко от этого места десяток ливийских солдат дремали в своих палатках. Молодая женщина вошла в воды глубокой протоки, и тотчас же навстречу ей выплыл окунь. Глаза его светились оранжевым светом — свидетельство того, что он исполнял волю богини.

Нейт поплыла за своим новым провожатым. Окунь старался держаться рядом с ней. Вместе они быстро удалялись от Буто.

* * *

Не помня себя от ярости, Ирис наблюдала за возвышением Пловчихи. Но разве можно было не прославлять храбрость этой прекрасной женщины, спасшей Скорпиона от ужасной смерти? Теперь все уверились в ее преданности тем, кто стал врагом ее народа. В отличие от Ирис она умела сражаться и без колебаний бросилась на рептилию, напавшую на Скорпиона. Ее мужество заслуживало восхищения солдат Быка, готовящихся к решающей битве с врагом. Ирис не позволяла себе говорить о сопернице плохо — из страха, что Скорпион может прогнать ее. Любовница на вторых ролях, игрушка в руках своего повелителя, она делала вид, что смирилась со своей участью.

Пока Пловчиха была для нее недоступна, но Ирис жила надеждой: когда начнется битва, она найдет возможность с ней поквитаться. В пылу сражения эта девка-чибисиха не станет смотреть, кто подкрадывается к ней сзади. Удастся ли убить ее так, чтобы этого никто не заметил?

Слезы отчаяния заструились по щекам молодой женщины: у нее, такой хрупкой, было очень мало шансов справиться с настоящей воительницей! И все же она не желала признавать себя побежденной. Как только представится малейшая возможность, она ею воспользуется, чем бы ей это ни грозило…

— О чем ты думаешь, девочка? — спросил у нее Старик.

— Я… Мне страшно.

— И это неудивительно! Эта война — настоящий кошмар, но худшее еще впереди! И вместо того, чтобы терзаться пустыми раздумьями, наслаждайся жизнью!

— Мы все… умрем?

— А ты в этом сомневаешься? Перед боем я выпью свой последний кувшин вина. И помни мой совет, девочка!

«Смерть… Лучше умереть, чем потерять Скорпиона!» — подумала Ирис.

* * *

— Доволен? — спросил несколько натянуто Повелитель кремня.

Скорпион осматривал только что вышедшие из рук мастера копья.

— Легкие, удобные, наконечники длинные и острые… Хорошее оружие!

— Ты по-прежнему меня подозреваешь?

— Ты, чибис, сможешь спокойно смотреть, как умирают твои соплеменники?

— Я сожалею о том, что они встали на сторону нашего противника, который просто использует их, и его не волнует, сколько чибисов погибнет. Они дорого заплатят за свою ошибку, даже если Лев и Крокодил победят.

— Ты изготовил амулеты?

— Вот они!

Скорпион внимательно осмотрел крошечные защитные амулеты. Прекрасно обточенные камни несли в себе магию их прежних обладателей, Душ, а потому могли дать своему новому владельцу защиту, которую невозможно переоценить… Да и мастер над ними прекрасно потрудился.

— Мы все будем драться, — сказал Скорпион. — И ты тоже.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Не вздумай меня разочаровать!

Бородач вспыхнул.

— Ты что, считаешь, что я перейду на сторону чибисов?

— Даже если бы захотел — не сможешь.

* * *

Еще немного, и терпение генерала Густые Брови будет вознаграждено! Как только спадет вода, Лев и Крокодил пойдут на приступ, и на этот раз ничто не сможет их остановить. На последнем военном совете Нармер признал, что на зоны ловушек особо полагаться не стоит. Враг наверняка учтет все слабые места обороны осажденных и изберет тактику массированного наступления. Молчание Скорпиона, превозносимого всеми солдатами до небес, означало, что и он смирился с неизбежным.

С каждым часом боевой дух людей Быка падал, а страх нарастал, невзирая на постоянные подношения Нармера покинувшим город Душам. Уж не решили ли боги не поддерживать Быка, его клан и союзников, зная об их жалкой участи?

Густые Брови уже составил для себя план действий. Ему наверняка поручат командовать частью армии, и он заставит своих людей запаниковать, а значит, потерпеть поражение. Несмотря на мужество и умения Быка, Скорпиона и Нармера, их подразделения будут разгромлены.

Делая вид, что верит в победу, Густые Брови не скрывал от солдат, что ситуация серьезная, и многие уже начали склоняться к мнению, что клан Быка не выйдет из конфликта победителем. Нехен больше не казался его обитателям надежным убежищем, скорее кладбищем.

Однако генерал понимал, что ему придется очень постараться, чтобы выйти из этой бойни невредимым, а затем потребовать и получить свою долю.

* * *

Одной только Аистихе было позволено лечить Быка. По-прежнему подозрительный, он разрешал лишь ей мазать свои раны приятно пахнущими снадобьями. Ее лечение шло ему на пользу, однако иной раз боль никак не хотела отступать, и ему трудно было оставаться на ногах.

— Сегодня ты не в настроении, — заметила целительница, массируя огромную шею Быка.

— Меня терзает болезнь, от которой ты меня не вылечишь, — мой возраст.

— У тебя еще на все хватит сил!

— Я слабею, Аистиха, и командование армией становится для меня тяжким бременем, особенно при нынешних обстоятельствах. Я не думал, что эта война будет такой изнурительной. В былые времена я уже давно растоптал бы этого бахвала Льва и мерзавца Крокодила! А теперь мы потеряли слишком много времени из-за моей раны. Но не беспокойся, я сам поведу моих солдат в бой!

— Я приготовлю настой, который придаст тебе сил.

— Твои посланницы вернулись?

— Да, все.

— И что они видели?

— Армии Льва и Крокодила уже на подходах к Нехену, и они приближаются с каждой минутой. Они явно намерены штурмовать город.

— А чибисы?

— Ими командуют офицеры Льва.

— Ты не все мне рассказываешь, моя верная подруга! Не время приукрашивать действительность. Наоборот, мне нужно знать все, учесть все детали.

Длинное лицо Аистихи помрачнело.

— Чибисы… Их не счесть. Эта орда способна взять Нехен в кольцо и напасть одновременно со всех сторон.

— Волна, которая может нас захлестнуть и открыть путь этим убийцам, Льву и Крокодилу…

— Это конец, — предрекла Аистиха.

39

Повторяя движения окуня, Нейт старалась беречь силы. Вскоре посланник богини достиг конца канала и выбрал рукав Нила, пересекающий дельту. Нейт благополучно проплыла мимо нескольких военных лагерей ливийцев.

Когда наступила ночь, рыба вдруг начала вертеться вокруг своей оси, а потом замерла. Нейт подплыла к берегу и стала приминать тростник, расчищая место для сна. Потревоженная ею пичуга перелетела с зонтика на зонтик.

Сквозь стебли тростника проскользнуло копье, и его острие почти коснулось жрицы.

— Женщина! — воскликнул ливиец. — Сюда, парни, посмотрите, кого я поймал!

Десяток всклокоченных мужчин окружил Нейт.

Она медленно встала и по очереди посмотрела каждому в лицо. От этого взгляда они попятились.

— Колдунья! — воскликнул тщедушный мужчина, командир отряда. — Это та самая колдунья, которую разыскивает верховный военачальник, и мы отведем ее к нему!

Каждый солдат представил, какое щедрое вознаграждение его ожидает: еда, циновки, новые набедренные повязки и женщины из порабощенных поселений!

— Ее трогать нельзя! — напомнил командир. — Приказано доставить ее невредимой!

Кто-то вслух выразил свое разочарование, но и недовольным пришлось внять голосу рассудка.

— Следуй за нами! Мы отведем тебя в лагерь.

Материя богини по-прежнему была чистой и даже не намокла. Солдаты с опаской поглядывали на жрицу, которая шла, горделиво подняв голову. В армии о ней ходили легенды, и говорили даже, что свою магическую силу она получила от демонов с головами хищных птиц.

Скоро Нейт оказалась в лагере передвижного отряда — одного из сотен, которым было вменено в обязанность перемещаться по северным землям, чтобы подавлять возникающие очаги сопротивления и держать в страхе обитателей поселений. Солдаты Уаша грабили, насиловали, а иногда и убивали двоих-троих крестьян, демонстрируя покоренным мощь ливийской армии. Разве могли они надеяться на такое везение? Поймать колдунью, которую верховный военачальник так жаждал заполучить!

Их ждало разочарование: огонь в кострище погас.

— Растяпа! — набросился командир отряда на своего беззубого товарища. — Я приказал тебе поддерживать огонь!

— Оставь меня в покое, я…

Командир приставил ему нож к горлу.

— Так не разговаривают с командиром!

На коже беззубого выступила капля крови.

— Мы избавляемся от неспособных!

— Боги решили забрать у вас огонь, — спокойно произнесла Нейт. — Только я могу вымолить у них прощение для вас и зажечь его снова.

Это заявление ошеломило солдат.

Командир оттолкнул беззубого и замахнулся ножом на пленницу.

— Не пытайся нас околдовать! Глаз с нее не спускать!

Копья нацелились на молодую женщину со всех сторон.

Офицер решил показать своим людям, что ничего особенного не произошло и он сам может все исправить. Взяв палку из твердой древесины, он установил ее конец в ямку, выдолбленную в небольшом полене, и принялся быстро ее вращать. Обычно в результате трения возникала искра, но на этот раз его ожидало унизительное разочарование.

Разозлившись, он принялся вращать палку еще старательнее. Тщетно.

Колдунья оказалась права. К страху остаться на ночь без огня, а значит, и без защиты от хищников, добавился страх перед этой невероятно красивой женщиной, способной навести на них всех порчу. Теперь и командир смотрел на Нейт с опаской.

— Зачем… зачем бы ты стала нам помогать?

— Я хочу кое-что узнать.

— Мы — обычные солдаты, и…

— Твой господин поработил все земли Севера?

Командир выпятил грудь.

— Верховный военачальник теперь повелитель этой страны и всех ее жителей! Все местные отныне — наши рабы. Лагерь Быка разрушен, и мы разместили десятки гарнизонов в построенных нами крепостях, которые дадут отпор любой армии. Благодаря нашему вождю эта земля теперь принадлежит ливийцам, и так будет всегда!

— Слава верховному военачальнику! — прокричали солдаты.

Нейт постаралась скрыть свое замешательство: она не предполагала, что все так плохо.

— Хоть вы и победили, но огня на ночь у вас не будет, — напомнила колдунья.

Возвращение к действительности охладило пыл солдат.

Жрица встала на колени и сложила ладони ковшиком, обратив их к западу.

— Богиня Буто, дай мне твою силу и позволь мне рассеять мрак, возродив тебя здесь, в лоне хаоса! Пускай твой свет станет моим проводником и освободителем!

Благоуханный порыв ветра — и угли в кострище задымились. Колдунья разожгла их одной лишь силой своего взгляда!

— Лучше бежим отсюда! — предложил один пузатый солдат.

— Я убью любого, кто попытается сбежать! — пригрозил командир.

Вспыхнуло пламя. Сначала слабое, оно стремительно набирало силу. Дрова громко затрещали. Что ж, колдунья доказала, на что способна.

Ливийцы, зачарованные танцем пламени, побросали свои копья и подошли ближе к костру.

Ярко-красные языки всколыхнулись и окутали солдат. Пытаясь сбросить с себя пламя, они стали беспорядочно дергать руками и ногами, отчего огонь разгорелся еще сильнее, превращая их в подобие факелов.

В бесплодных попытках сбить огонь, ливийцы съеживались, пока не превратились в тошнотворно воняющие останки.

Поблагодарив кобру из Буто, Нейт вернулась к реке. На берегу она нашла несколько тушек птиц, финики и инжир. На поверхности виднелся рот окуня, который и принес ей пищу.

Зная, что никакая опасность ей теперь не грозит, Нейт поела и уснула.

* * *

Там, где начиналась долина Нила, окунь повернул обратно, отказавшись пересекать границу с Югом. Даже оставшись без провожатого, жрица без колебаний продолжила свой путь. Мангуст и оба крокодила тоже остались на Севере, словно не желали смириться с неотвратимым и признать владычество ливийцев.

На этот раз Нейт почувствовала себя по-настоящему одинокой, один на один с неизвестностью, однако не жалела о своем решении воссоединиться с Нармером. Жить вдали от него для нее было равнозначно медленному умиранию.

— Не оставляй меня, богиня, помоги мне выбрать правильный путь!

Прямо перед молодой женщиной появился шакал.

Нейт улыбнулась.

— Ты — мой новый провожатый? Глава твоего клана — союзник Нармера, верно?

В глазах хищника сверкнул огонь.

— Как тебя зовут?

Луч солнца начертал на песке два символа, значение которых богиня открыла своей служительнице: подставка для сосудов — «г», нога — «б».

— Геб… Согласен ли ты проводить меня к Нармеру?

Насторожив свои длинные уши и помахивая хвостом, шакал направился на юг, прямиком через пустыню.

* * *

Геб хорошо знал местонахождение источников, поэтому Нейт не грозила смерть от жажды. Великолепный охотник, он приносил кроликов, питался ими сам, а жрица жарила их для себя на огне.

На исходе четвертого дня пути, в сумерках, Нейт увидела дымок. Геб не проявлял признаков беспокойства, и они вместе поднялись на вершину дюны, откуда был виден походный лагерь. Около сотни солдат, женщины, дети и… огромный боевой бык, который сразу же почувствовал присутствие жрицы и шакала.

Мгновение назад безмятежный, бык вскочил на ноги и стал скрести песок копытом. Лучники поспешили принять боевую позицию.

Нейт, сопровождаемая Гебом, спокойным шагом направилась к лагерю.

Солдаты опустили луки.

— Кто ты? — спросил мужчина с усталым лицом — это был комендант разрушенного стихией лагеря Быка.

— Я — жрица богини Нейт. Этот шакал — мой проводник.

— Мы — беженцы из лагеря Быка, — сказал комендант. — Разлив уничтожил постройки, и мы были вынуждены спасаться бегством в надежде воссоединиться с главой клана. Увы! В дороге многие из наших умерли. Мы не раз сталкивались с ливийскими патрулями, мы постоянно страдаем от недостатка воды, и нас преследуют гиены.

Лицо молодой женщины омрачилось.

— Год гиены… Знаешь ли ты, что это означает?

— Только старики помнят такой год. Они рассказывают о голоде, вспышках ненависти и неисчислимых несчастьях! Вот к чему привела война кланов!

Боевой бык уже успокоился, и жрица погладила его по лбу.

— Не отчаивайся, — посоветовала она коменданту. — Этот храбрец отведет нас к своему повелителю, и мы все вместе будем сражаться, чтобы восстановить в стране гармонию.

40

Растирая отекшие щиколотки, Слабак предавался невеселым размышлениям. Вроде бы все было замечательно: у него была просторная хижина, где он мог спокойно спать в любое время дня и ночи, и около десятка преданных служанок, удовлетворявших его малейший каприз в надежде избежать худшей участи. Любитель жирного мяса и лепешек, Слабак давно не испытывал желания обладать женщиной. Его интересовала только власть.

Подчинить себе чибисов удалось без особого труда. Покладистые соплеменники с открытыми ртами слушали разглагольствования трех своих предводителей, считая, что они пользуются уважением глав кланов, Льва и Крокодила, и верили, что после победы их ждет счастливое будущее.

В победе теперь никто не сомневался, но кто пожнет ее плоды? В первую очередь Лев и Крокодил. Однако такие амбициозные владыки не привыкли ни с кем делиться властью, значит, кто-то из них обязательно избавится от соперника и подчинит себе все земли Юга. Кто бы ни стал этим новым единовластным владыкой, он не сможет упрочить свое господство без помощи чибисов, а значит, без Слабака и двух его друзей.

Друзей… Но может ли он, Слабак, назвать Горлана своим другом? Вечно пьяный днем и меняющий любовниц каждую ночь, этот наглец и скандалист пригодился, когда нужно было расшевелить чибисов. Теперь он стал серьезной помехой.

— Ты хотел меня видеть? — спросил подошедший к приятелю Прожора.

— Присядь. Хочешь пива?

— А то! Ты чем-то расстроен?

— Скорее… озабочен.

Прожора всегда прислушивался к мнению своего старшего товарища. Порочный и скрытный, Слабак был опытным интриганом, способным обвести вокруг пальца кого угодно. Прожора понимал, что без помощи этого горбуна с тяжелыми веками долго удерживать народ в повиновении он не сможет.

— Ты не сомневаешься в победе в предстоящей битве?

— Ни секунды! Бык и его союзники не могут предвидеть, что чибисы захлестнут их своей массой. А потом Лев и Крокодил нанесут решающий удар.

— Что же тогда тебя тревожит?

Слабак медлил с ответом.

— А разве тебя поведение Горлана не беспокоит?

— Он постоянно пьянствует, и его наглость начинает мне надоедать. Сегодня утром он поскандалил с офицером Льва, но я поставил его на место и тем самым замял дело. Нам такие стычки ни к чему.

— К несчастью, ты подтверждаешь мои опасения! После победы сможет ли Горлан достойно нести бремя ответственности, которое будет на нас возложено?

— Маловероятно, — рассудил Прожора.

— Не считаешь ли ты, что этот дурачок может нас подставить?

— Конечно может.

— Если мы не примем меры сейчас, у нас будут серьезные неприятности. Мы можем потерять все, чего достигли…

— Я этого тоже опасаюсь. Но… Что ты предлагаешь?

— Я долго размышлял об этом и пришел к выводу, что решение должно быть… радикальным.

— Давай на чистоту! Ты больше не полагаешься на Горлана, я тоже. Если мы ничего не предпримем, то наши многомесячные усилия могут пойти прахом. Мы добились высокого положения, и я не хочу из-за какого-то пьянчужки его лишиться. Слышишь меня, Слабак? Этого не будет!

— Я полностью согласен с тобой, мой друг, тем более что наше настоящее возвышение еще впереди. Этот жалкий Горлан нам не ровня! Его поведение подтверждает, что он посредственность.

— И как нам от него избавиться?

— Нужно действовать быстро, благо, последние события нам на руку…

* * *

Лев и Крокодил уточняли детали будущей атаки. Размыв окрестности Нехена, разлив разрушил все ловушки, оказав им тем самым большую услугу. Теперь между их армиями и осажденными осталась лишь труднопроходимая холмистая полоса земли. Многим сотням чибисов суждено там умереть, однако многие же подойдут к стенам города и примут на себя первый, самый яростный удар противника. Когда осажденные ослабеют, главы кланов бросят в наступление своих солдат.

— Никаких одиночных вылазок! — постановил Лев. — Массированная атака сомнет врага. Даже опытные вояки устанут, некоторые от безнадежности не смогут сражаться в полную силу, а кое-кто бросит оружие.

— Я не разделяю твоего оптимизма, — сказал Крокодил. — Бык сумеет вдохновить свою армию на отчаянное сопротивление, и сражение будет яростным. Вся наша стратегия основывается на полном подчинении чибисов.

— С этим трудностей не будет. Этот ничтожный народец подчиняется мне беспрекословно и выполняет все мои приказы.

«Если это правда, будет лучше, если большая часть чибисов погибнет в бою, — подумал Крокодил. — Тогда после победы у Льва останется лишь горстка рабов, которым он наверняка запретит носить оружие».

— Мы изменим этот мир! — пообещал воодушевившийся Лев. — И станем его владыками! Я правильно сделал, развязав эту войну между кланами, а тебе хватило проницательности ко мне присоединиться!

— Сначала надо выиграть эту войну, а потом изгнать ливийцев.

— Перед нами никто не устоит.

Подошел офицер Льва и, поклонившись, сказал:

— Мой господин, женщина-чибис желает поговорить с вами.

— Какая наглость! Отстегать и отдать солдатам!

— Она говорит, что хочет сообщить нечто важное, то, что может изменить исход сражения.

— Безумная!

— Выслушаем ее! — решил Крокодил.

Передернув плечами, Лев кивнул.

Женщина оказалась молоденькой, пухленькой и миловидной. Не поднимая головы, она упала на колени. Один удар Льва — и она умрет… Голос ее дрожал, когда она заговорила:

— Повелитель, этоужасно, так ужасно…

— В чем дело?

— Ваши львята… Они убиты, и я знаю…

Она умолкла. У Льва заходили желваки.

— Что ты знаешь?

— Кто-то открыл загон, чтобы туда зашли гиены. Если бы не он, львята остались бы живы.

— Кто это сделал?

— Горлан.

— Как ты узнала?

— Я — его любовница, и я же каждый день привожу к нему новых женщин. Прошлой ночью он напился сильнее обычного и стал хвастаться, что сделал это. Еще он собирается избавиться от своих товарищей, Слабака и Прожоры, чтобы одному править нашим народом!

Лев схватил женщину за волосы так, что та вскрикнула от боли.

— Ты смеешь мне врать?

— Я ваша преданная служанка!

— Мы узнаем правду! — заверил своего союзника Крокодил.

* * *

— Прошу, не трогай меня! — взмолилась девочка лет двенадцати.

Горлан бросил ее на землю лицом вниз.

— Ты мне нравишься, малявка, и я сделаю с тобой все, что захочу!

Горлан собрался было изнасиловать свою очередную жертву, когда солдаты Льва резко подняли его на ноги и потащили к своему разъяренному господину.

Слева от Льва стоял Крокодил. Создавалось впечатление, что он дремлет.

— Это ты открыл загон со львятами, чтобы их пожрали гиены?

Спьяну чибис не сразу понял, о чем его спрашивают. Но как только он осознал всю тяжесть предъявляемого обвинения, его вырвало.

— О нет, конечно нет!

— У меня есть свидетель.

— Кто? Кто так меня оболгал?

Лев вытолкнул вперед пухленькую девушку.

— Ты!

— Ты признался, что совершил это злодейство! — сказала она.

Горлан вырвался из рук солдат и головой ударил свою обвинительницу в грудь с такой силой, что проломил ей грудину. Она задохнулась и умерла на месте.

— Жаль… — пробормотал Крокодил. — Теперь у нас есть только один способ узнать правду.

— Я не виноват, не виноват!

Солдаты Льва привязали Горлана к столбу так, что голени его оказались поджаты к тазу. Рыдая от страха, он умолял глав кланов пощадить его.

Крокодил издал едва слышное посвистывание, и семь огромных рептилий окружили несчастного. Их пасти распахнулись.

Горлан обмочился от страха.

— Если я признаюсь, вы меня не убьете?

— Я могу казнить тебя, но могу и помиловать, — ледяным тоном произнес Лев.

— Тогда я признаюсь! Но я открыл загон, чтобы львята могли убежать, а не для того, чтобы отдать их гиенам!

— Героический поступок! Что о нем думают твои судьи?

Челюсти крокодила сомкнулись на правой щиколотке Горлана, и это был сигнал к началу казни.

41

Под предводительством Энки — вождя, чей авторитет больше никто не осмеливался оспаривать, шумеры уже много недель шли по пустыне, становившейся все более враждебной. В последние несколько дней жара наконец-то начала спадать. Ночи тоже стали прохладнее, и утомленные переселенцы смогли как следует отдохнуть.

Не так давно Энки, один из самых выдающихся генералов шумерской армии, был высоким видным мужчиной с властным взглядом. Как и все его соотечественники, он заплетал бороду и длинные волосы в косы по последней моде города Эриду, некогда процветавшего, а сегодня исчезнувшего с лица земли.

В Эриду у генерала было просторное жилище, окруженное садом, красавица жена, четверо детей, десяток слуг, стадо коров, поля… Его благополучие у многих вызывало зависть, но Энки не обращал на это внимания. Родившийся в простой семье, он всего добился благодаря своим талантам и устранил многих соперников, имевших глупость его недооценивать.

Он умел читать и писать, отличался крепким здоровьем. Восхождение его к высокой должности в армии было стремительным, и очень скоро он стал видным представителем правящей элиты. Стараясь удержать в своих руках власть, правители спрашивали его советов и даже руководствовались ими.

И вдруг по городу распространился слух, что генерал хочет захватить власть и готовит государственный переворот! Энки поступил опрометчиво, не придав значения злословию завидующих ему сановников, которых он, как ему казалось, мог раздавить одним пальцем. Далекий от интриг, он, как мог, поддерживал гениального художника и скульптора по имени Гильгамеш, украшавшего мозаиками глиняные стены святилищ и домов знати. И хотя новшества Гильгамеша многим пришлись не по вкусу, генерал продолжал ему помогать.

Условия жизни в Междуречье^[23] не были особенно благоприятными. Неожиданные и бурные разливы рек размывали плодородные земли и разрушали поселения. Энки даже разработал подробный план, предусматривавший сооружение каналов и постройку лодок. В случае новых природных катаклизмов они могли спасти много жизней.

Будучи влиятельным и уважаемым человеком, генерал считал себя неуязвимым. Тщеславие ослепило его.

И вот в день, когда он намеревался возглавить праздничное шествие в честь Великой Богини, подчинявшиеся ему офицеры пришли его арестовать.

Все рухнуло в один миг.

Когда Энки предъявили обвинение в государственной измене, он сразу понял, чего ему ждать от трибунала, в состав которого входили его злейшие враги. Его приговорят к казни, супругу отправят в изгнание, детей продадут в рабство, имущество растащат…

Оказавшись в тюрьме, проклиная свою недальновидность, генерал все же не мог смириться со свершившейся несправедливостью и бездействовать в ожидании казни. Что, если подкупить стражников? Или попытаться их убить? Или вырыть подземный ход? Однако судьба ответила на эти его вопросы по-своему. И этот ответ был ужасным. Никто не мог предвидеть, что вскоре произойдет.

Начались сильные дожди, и им не было видно конца. С каждым часом стихия бушевала все сильнее. Вскоре обе реки вышли из берегов, а количество воды, падавшей с неба, удвоилось.

Потоп разрушал творения человеческих рук.

Стены тюрьмы рухнули под напором воды, и Энки обрел свободу. Зрелище, открывшееся его взору, было жутким: всюду валялись трупы, ни одно строение не уцелело. Его жена и дети погибли.

Когда солнце наконец вышло из-за туч, спасшиеся собрались в порту. Среди них оказался офицер, в свое время предавший генерала. Он попросил у Энки прощения. Энки ничего ему на это не сказал и хладнокровно забил его до смерти кулаками и ногами. Перешагнув границы отчаяния, он превратился в существо, лишенное способности испытывать эмоции.

И эта бесстрастность только укрепила его авторитет. Единственно возможным решением после такого катаклизма Энки представлялось покинуть проклятую землю, забрав с собой оружие и переносные лодки. Но куда идти? Один жрец, знакомый с географией, сообщил, что слышал о существовании страны в дельте огромной, богатой рыбой реки с плодородной долиной. И в этой стране якобы находится город Абидос, служащий вратами в потусторонний мир и обеспечивающий страну божественной защитой. Правда, территории Двух Земель делили между собой несколько кланов, которые наверняка не обрадуются приходу чужаков.

И все же Энки выбрал именно это направление, отметя все возражения. Он планировал захватить противника врасплох и полагался на качество шумерского оружия, а кроме того, рассчитывал на то, что главы кланов не смогут сплотиться перед лицом неожиданно появившегося у границ их земель врага. Слава об одном из них, Быке, дошла и до Шумера. Этот глава клана имел огромную армию и владел землями Севера. Энки пришел к выводу, что от стычки с Быком предпочтительнее будет уклониться.

Посоветовавшись со знатоком географии, генерал решил, преодолев пустыню, дойти до Абидоса, захватить этот священный город и, обосновавшись там, начать сражаться за земли в долине реки. Многие выступили против этого безумного плана, но возобновившиеся проливные дожди заставили недовольных замолчать. Судя по всему, Шумер был обречен на затопление, поэтому даже самые упрямые вынуждены были последовать за Энки.

Художник Гильгамеш, его подопечный, тоже остался в живых, и генерал отводил ему особое место в своих планах на будущее. Когда Две Земли будут завоеваны, он доверит Гильгамешу украшать храм, возведенный в честь Великой Богини, благодетельной и устрашающей.

И вот выжившие шумеры покинули свою опустошенную родину и пустились в долгий и трудный путь, который должен был привести их в страну, где им не придется опасаться природных катаклизмов. Привычные к влажному климату, путешественники вскоре столкнулись с новыми для них жестокими реалиями пустыни: охотящимися хищниками днем и змеями ночью, агрессивными насекомыми, палящим солнцем, постоянной нехваткой воды.

Если бы не военная дисциплина, установленная Энки, которого не могли сломить ни сомнения, ни усталость, поход давно бы закончился. Только один раз взбунтовались самые трусливые — они заявили, что возвращаются назад. Генерал убил всех до одного собственными руками.

И шумеры продолжили путь, страдая от незнакомых болезней и постепенно теряя надежду когда-нибудь достичь цели. Чуть ли не каждый день кто-нибудь из странников умирал, и скоро Энки, по-прежнему твердо верящему в правильность избранного пути, стало трудно поднимать дух у своих уцелевших соплеменников.

Гильгамеш помогал ему как мог. С помощью лекарственных трав — одни он захватил с собой из Шумера, другие нашел по пути — он смог вылечить часть захворавших.

Генерал принес в жертву Великой Богине несколько газелей и ориксов, подстреленных его лучниками. Взметнувшись к ясному голубому небу, вдали от затопленных земель, дым воскресил невидимую силу, побуждая ее направить своих детей на истинный путь.

Части разборных лодок были тяжелыми, и те, кому выпало их нести, выбиваясь из сил, предложили просто бросить их в пустыне. Однако холодный гнев предводителя заставил их умолкнуть. Энки полагал, что в стране с большой рекой без лодок им нечего рассчитывать на победу. Недостаточно было избегать столкновения с Быком. Клан, владеющий Абидосом, наверняка будет его защищать и, возможно, призовет на помощь союзников. Поэтому лодки станут для шумеров залогом успеха. Вняв его доводам, носильщики постарались забыть о своих мучениях.

Новое блюдо появилось в рационе странников — приятные на вкус пустынные улитки, которых всюду было много. Богачи скучали по уюту своих красивых домов и изысканным блюдам своих расторопных поваров. Теперь они были на равных с прислугой и рабами, после потопа обретшими свободу, и лишились всех своих привилегий. Как ни странно, скученность, опасности и трудности пути способствовали сближению людей. Изгнанники поняли, что смогут выжить только сообща. На глазах у генерала нарождалась армия, в которой иерархия была истинной: авторитетом пользовались те, кто обладал необходимыми умениями, выдержкой и волей к победе. Чувство локтя сплотило уцелевших шумеров, преисполнившихся решимости завоевать новые земли.

Что до Гильгамеша, то он жил в своем собственном мире. Пустыня не пугала его и не отнимала у него силы — наоборот, здесь перед ним открывались невиданные ранее возможности. Он собирал незнакомые растения и изучал разные камни, среди которых были и цветные, и ими наверняка можно было рисовать. На кусках известняка он изображал зверей и постоянно совершенствовал свое мастерство. Энки освободил Гильгамеша от всех обязанностей и всячески поощрял его творчество.

Однажды рассвет показался странникам особенно величественным. Первые лучи солнца рассеяли тьму и согрели их усталые тела. Воздух был невероятно свежим, завораживающим. Шумеры не могли вспомнить, когда было такое спокойное утро, и каждый из них увидел в нем знамение грядущего исключительного события.

Силуэт генерала, казалось, возвышался над близлежащими дюнами. Он вышел из лагеря и двинулся на юг. Скоро показался холм с каменистой почвой. Энки поднялся по склону на его вершину.

Из-под его ног ускользнула потревоженная кобра.

Энки вдохнул полной грудью.

Пальмовая роща, святилище, сверкающая полоска реки… То были Абидос и Нил. Его народ, вынужденный покинуть родину, наконец-то достиг своей цели. Энки, когда-то униженный и приговоренный к смерти, преуспел в своем начинании и на этом не остановится.

Однако одно обстоятельство его встревожило: город казался брошенным. Но как такое возможно? Нет, их наверняка заманивают в ловушку, и нужно придумать, как в нее не попасть.

42

Военный совет Быка проходил в тягостной обстановке. Перед его началом глава клана выслушал последние новости от Аистихи и теперь намеревался сообщить их тем, кто готов был сражаться и умереть вместе с ним.

— Я думал, что мне известно, какими силами располагают Лев и Крокодил, и был уверен, что смогу их победить. Но откуда мне было знать, что им удастся собрать такое множество чибисов и что этот разлив, будь он проклят, смоет часть наших оборонительных укреплений? Не будем обольщаться: массированной атаки нам не пережить, и противнику это прекрасно известно.

— Последние донесения моих посланниц вселяют тревогу, — добавила Аистиха. — Никогда раньше не приходилось им видеть таких орд!

— Что ты предлагаешь? — спросил Скорпион у Быка.

— Исход грядущего сражения может быть только один: нас перебьют, всех до одного. Поэтому начать его означает ускорить свою гибель.

Это заявление озадачило членов совета: никому не могло прийти в голову, что Бык, могучий воин, может отказаться сражаться.

Скорпион посмотрел на главу клана с вызовом:

— Уж не предлагаешь ли ты… сдаться?

— Конечно нет. Наши враги не пощадят никого. Лучше принять смерть в бою, чем под пытками!

— Если так, то каков твой план?

— Надо сделать так, чтобы большая часть наших людей могла покинуть Нехен. Я с боевыми быками и лучшими воинами выйду за ворота и завяжу бой. Мы будем держаться до тех пор, пока остальные не уйдут на юг, подальше от города.

— Эта жертва может оказаться бесполезной, — сказал Нармер.

— Возможно. Однако это — единственно возможное решение. Стены Нехена теперь для нас плохая защита. А я как глава клана буду сражаться до последнего вздоха.

— Дай нам время подумать, — попросил Шакал.

— Времени на размышления очень мало. Я должен кое-что предпринять до начала вражеского штурма. Сегодня вечером я приму окончательное решение.

* * *

Пловчиха напевала старинную песню, протяжную и грустную. Ей уже не раз удавалось обмануть смерть, и все же она почему-то была уверена, что предстоящего сражения ей не пережить. Но смерти она не боялась. Занимая самое низкое положение в племени чибисов, она могла всю жизнь копошиться в грязи и удовлетворять все желания любого мужчины, которому она приглянулась бы. Но боги уготовили ей поразительную судьбу — стать возлюбленной Скорпиона, этого великолепного воина и несравненного любовника, завоевать расположение которого она даже не пыталась.

Пловчихе нравилось это время года: с окончанием разлива свет солнца становился мягким и особенно приятным. Для нее Нехен стал пространством свободы, открытым небу. Мечтая о том, чему не суждено было сбыться, молодая женщина надеялась, что Скорпион еще раз, последний, займется с ней любовью перед тем, как волны крови захлестнут город.

— У тебя красивый голос, — сказала ей Ирис.

Женщина-чибис с изумлением посмотрела на соперницу.

— Тебе понравилась моя песня?

— Да, но она грустная.

— А разве у нас есть повод радоваться?

— Ты не веришь в нашу победу?

Лицо Пловчихи помрачнело.

— Я не думала, что ты такая глупая, Ирис.

— Единственное, что для меня важно, — это Скорпион! Наша любовь — на всю жизнь, и никто у меня его не отнимет.

— Ты плохо его знаешь…

— Это ты заблуждаешься! Ты — всего лишь игрушка на время, он тебя быстро забудет!

— Может быть.

Ирис не ожидала такого смирения.

— Ну так оставь его в покое!

— Пускай Скорпион сам решает.

— Ты сделаешь так, как я хочу, или я тебя убью!

— Смешно тебя слушать! Через несколько часов мы все умрем.

— Это неправда!

— Ирис, ты мне надоела. Лучше уйди, или я сама тебя удавлю.

* * *

Стоя на городской стене, Нармер и Скорпион наслаждались покоем и красотой заката. То был один из тех редких моментов, когда напряжение спадает и в душе снова пробуждается надежда, что будущее возможно.

— У Быка уже не та хватка, — сказал Скорпион. — Его план не имеет смысла. Мы пережили слишком много, чтобы так глупо погибнуть!

— Я думаю, он принял правильное решение. Бык будет сражаться в первых рядах, я буду прикрывать тыл, а ты организуешь отход войск.

— Я — во главе беглецов?

— Они одни переживут крушение старого мира. И только ты сможешь сплотить их и победить наших врагов.

— Нас и так гораздо меньше, чем врагов, и, разделив армию, мы обречем себя на гибель.

— Предок сказал, что следующим этапом моего пути будет победа над чибисами. Но тогда я и представить не мог, что они своей численностью могут обеспечить Льву и Крокодилу победу в войне кланов.

— Нармер, ты готов сдаться?

— Я буду сражаться с чибисами до конца, и ты выживешь.

— Ты наделен нечеловеческой силой.

— Да, Души умерших глав кланов по-прежнему живут во мне. Они будут помогать мне, я не отступлю.

— Я — воин, — сказал на это Скорпион названному брату. — И я отказываюсь заранее мириться с поражением.

— Что ты предлагаешь?

— У меня тоже есть союзник, очень могущественный. Он мне обязательно поможет.

— Может, нужно воздать ему почести, преподнести дары?

— Нет. Мне нужно встретиться с ним этой ночью.

— Где?

— В пустыне.

— Ты хочешь… выйти из Нехена?

— Это наша единственная возможность получить силу, которая поможет нам победить.

— Это безумие, Скорпион!

— Я пойду один. И не пытайся идти за мной!

* * *

Пока Скорпион занимался любовью с Пловчихой, Нармер, расположившийся невдалеке, думал о Нейт — единственной женщине в своей жизни, увидеться с которой он уже не надеялся. Она была жива, он это чувствовал, но как долго удастся ей скрываться от ливийцев и от прислужников Льва и Крокодила? Возможно, Нейт удалось укрыться в Буто, если только Души еще не покинули захваченные и поруганные варварами земли Севера.

Нармер решил последовать за Скорпионом и прийти ему на помощь, если это понадобится. Позволить ему умереть в одиночку, по его мнению, было бы малодушием.

— Не делай этого, — раздался рядом глубокий голос едва видимого в темноте Шакала.

— Я не дам Скорпиону погибнуть!

— Туда, куда он направляется, ты не можешь и не должен идти. У вас разные судьбы. Ты — ученик Предка, у тебя свои обязательства. Скорпион выбрал другой путь.

— Мы — братья.

— Ты ему не поможешь. Наоборот, вы погибнете оба, и ты не сдержишь данного Предку слова, а раз так, потеряешь свои знания, свою душу и свое имя.

Разве можно с легкостью отмахнуться от предостережений мудрого главы клана?

— Скорпион вернется? — неуверенно спросил Нармер.

— Этого я не знаю. Силы мрака и красной земли неизмеримы. Если он устоит, то получит мощь тысячи воинов.

* * *

Скорпиону удалось обойти вражеский стан, не потревожив ни одного часового. Он прошел вдоль лагеря чибисов, и перед ним открылась кишащая змеями пустыня. Он направился в самое ее сердце и скоро увидел знак, который искал: меж двух холмов светились красным огнем глаза Сета.

Повелитель грозы — существо с огромными ушами, невообразимо длинной мордой и раздвоенным на конце хвостом — ожидал своего ученика.

Скорпион осмелился посмотреть ему в лицо.

— Мне нужна твоя помощь!

— Тебе мало своей силы?

— Нехен окружили тучи чибисов. Нам их всех не перебить.

— Разве не отдал ты мне свою жизнь и душу? Разве не пообещал, что будешь всюду сеять раздор и никогда не согласишься жить мирной жизнью?

— Я обещал.

Глаза Сета полыхнули огнем.

— Если так, почему ты в себе сомневаешься?

— Эта орда… Она огромна.

— Ты боишься?

— Да, я боюсь! Я боюсь поражения!

— Докажи свою доблесть, и я тебе помогу!

43

— Они вернулись! — вскричал дозорный.

Не меньше десяти раз гиены нападали на отряд беженцев, направлявшийся к Нехену. Боевой бык в раздражении скреб песок копытом. Лучники встали наизготовку, заслоняя собой стариков, женщин и детей.

Обычно, чтобы отпугнуть хищниц, хватало нескольких выстрелов, однако они возвращались снова и снова, дожидаясь, когда смогут воспользоваться слабостью людей. До сегодняшнего дня их жертвами стали ребенок, убежавший слишком далеко от родителей, задремавший часовой и хвастун, вздумавший сразиться с ними в одиночку.

— Это странно, — сказал комендант уничтоженного разливом лагеря Быка. — Эти твари обычно боязливы и если нападают, то ночью. И, как правило, довольствуются падалью.

— В год гиены они впадают в неистовство, — напомнила ему жрица.

Около сотни гиен преградили людям путь. Пока они пожирали своих будущих жертв глазами, их соплеменники окружали беженцев со всех сторон. Началась паника, и коменданту с трудом удалось навести порядок.

— Пойте, хлопайте в ладоши! Погромче шумите! — потребовал он.

Однако эта уловка не сработала. От смеха гиен кровь стыла в жилах их будущей добычи. Даже взрослые вооруженные мужчины дрожали при мысли об острых когтях и зубах этих отвратительных тварей.

— Их слишком много, — тихо сказал комендант.

Нейт понимала, что он прав. И все же… Она сбежала из ливийского плена, перешла пустыню… И теперь погибнуть здесь, в двух шагах от цели? Одна лишь богиня могла ей дать силы превозмочь судьбу.

Отстранив оказавшихся на ее пути двух лучников, молодая женщина направилась к стае хищников.

— Вернись! — взмолился комендант. — Они сожрут тебя!

Нейт нашла взглядом огромную и особенно агрессивную на вид гиену.

— Я знаю твое имя! Ты — Воровка, и ты мечтаешь только о том, чтобы племя подчинилось тебе! За все то зло, которое ты сделала, богиня покарает тебя!

Жрица сняла с себя священную материю и подняла ее высоко над головой, к солнцу.

С десяток гиен, скалясь, приблизились к молодой женщине. Они были готовы к прыжку.

— Уйди, Воровка, или стрелы богини поразят тебя!

Гиена-предводительница с рычанием прыгнула.

Из священной материи вырвались две перекрещенные стрелы света и вонзились гиене в брюхо. Умершая на месте, она упала, вывалив язык. Ее перепуганные собратья разбежались.

Нейт снова завернулась в материю, и беженцы двинулись в путь. До Нехена оставалось совсем немного.

* * *

Зная, что жить ему осталось всего одну ночь, Бык не стал ложиться. Он вспоминал свою жизнь и годы процветания клана. Разумеется, он предпочел бы умереть на своей земле, выбрав себе преемника, но судьба распорядилась иначе, и могущественный воин воспринял это спокойно. До последнего вздоха он будет сражаться с врагом ради спасения своих соплеменников.

Однако держаться на ногах ему было все тяжелей, и он очень обрадовался появлению Аистихи, чьи настои и притирания возвращали ему силу и гибкость.

— Безумие! То, что затеял Скорпион, — безумие!

Никогда прежде Быку не доводилось видеть свою пожилую союзницу такой взволнованной.

— Вместе со своим отрядом он открыл городские ворота и напал на чибисов, на одного — сотни врагов!

Выходя из своей комнаты, Бык столкнулся с Нармером.

— Я этого не ожидал!

— Скорпион сошел с ума! — заявил глава клана. — В противном случае он не обрек бы себя на верную смерть.

— Теперь у нас нет выбора! Последуем его примеру, соберем основные силы и нападем на врага со стороны реки. Если нам удастся смять его ряды, часть наших сможет уйти в пустыню, — сказал Нармер.

Шакал и Аистиха согласились с ним. Бык сдался.

Полупьяный Старик следовал за своим господином: запас вина исчерпался, поэтому и держаться за жизнь он не видел смысла.

Размахивая известняковой палицей весом в десяток килограммов, которую передал ему накануне Повелитель кремня, Скорпион пробивался сквозь ряды оцепеневших от ужаса чибисов, оставляя за собой кровавую полосу. Нанося удары налево и направо, он прокладывал путь своим лучшим солдатам, вооруженным такими же палицами и снабженным защитными амулетами.

Один только Старик довольствовался копьем, которым он с легкостью пронзал вражескую плоть.

Придя в себя, противник начал смыкать свои ряды. На помощь чибисам пришли солдаты Льва, и отряд Скорпиона понес первые потери. Еще немного, и его предводитель мог оказаться отрезанным от своих.

— Осторожно! За спиной! — крикнул Старик при виде когтистой лапы, готовой вцепиться хозяину в шею.

Скорпион отреагировал мгновенно, а затем продолжил свое смертоносное продвижение вперед, хотя сопротивление все усиливалось.

— Мы пропали! — пробормотал Старик. — Их слишком много!

Вовремя упав на землю, он избежал удара еще одной когтистой лапы и пополз между ногами чибисов туда, где вокруг Скорпиона сжималось кольцо врагов. Тот бился в одиночестве, и все же пока ему удавалось держать на расстоянии тех, кто жаждал его смерти.

— Я доказал тебе свою доблесть! — крикнул он, бросив взгляд на небо. — Сдержи обещание!

Старик подумал уже, что хозяин его, должно быть, спятил, когда вдруг увидел на небе маленькое белое облачко. Оно приближалось с невероятной быстротой и на глазах становилось красным. Несколько мгновений — и облако закрыло солнце, а потом из него посыпались молнии, сжигая врагов Скорпиона десятками.

Старик покачнулся и снова повалился на землю. Сначала он решил, что с пьяных глаз может и не такое мерещиться, однако чибисы умирали один за другим, но и сам Скорпион с трудом удерживался на ногах. Земля дрожала и трескалась, всюду появлялись огромные расщелины. Чибисы и солдаты Льва проваливались в них сотнями.

Перепуганный Старик вцепился в ногу Скорпиона, который чуть не принял его за врага и уже готов был нанести удар. Клочок земли, на котором они находились, остался цел, зато вокруг из трещин поднимались языки пламени, превращая бегущих с поля боя врагов в горящие факелы.

Напав на врага со стороны пустыни, Скорпион одержал победу, на которую никто не смел и надеяться.

— Нам нельзя здесь оставаться! — сказал Старик.

— Ты прав. Идем и поможем Быку!

* * *

Атака воинов Быка с ним во главе принесла неплохой результат: лучники и солдаты с пращами сеяли вокруг себя смерть, боевые быки пробивали в рядах врага огромные бреши. Пример главы клана воодушевлял солдат, которые поверили в то, что им удастся осуществить решающий прорыв.

И тогда в бой вступили рептилии: сплоченными рядами выйдя из реки, воины Крокодила растерзали авангард Быка, повергнув в ужас даже бывалых воинов.

Подобравшись к своему военачальнику, генерал Густые Брови выжидал момент, чтобы ударить его в спину. Он рассчитывал, что солдаты Быка, узнав о смерти своего предводителя, потеряют боевой запал. Однако Нармер, Повелитель кремня и Охотник упорно держались возле главы клана.

Раскрыв пасть, зеленое чудовище бросилось на Быка. Его маленькие глазки неотрывно смотрели на потенциальную добычу. Рассвирепевший крокодил сумел ударом хвоста отбросить двух солдат, попытавшихся преградить ему путь.

Окровавленные зубы уже готовы были сомкнуться на щиколотке Быка, когда подбежавший Скорпион, прыгнув, оседлал крокодила и несколькими ударами палицы размозжил ему голову.

— Мы не отступим! — вскричал храбрец, потрясая своим оружием.

Колебания земли потревожили воды Нила, и среди рептилий началась паника. Бок о бок Бык и Скорпион бились с противником. Они шли вперед по трупам, и вскоре Крокодилу пришлось дать сигнал к отступлению.

Будто огненный смерч, справиться с которым никому было не под силу, Скорпион поражал любого, кто имел дерзость встать у него на пути.

Задыхающийся, покрытый кровью с ног до головы, он остановился только тогда, когда его палица провалилась в пустоту.

Бык тяжело дышал, Нармер обозревал поле битвы, усеянное мертвыми и раненными. Чибисы разбегались, рептилии спешили укрыться в водах Нила.

Внезапно Скорпион ощутил странную боль. Настал черед Сета получить то, что ему причиталось по праву: он пожирал душу Скорпиона.

— Ты выиграл битву у стен Нехена! — сказал ему запыхавшийся Старик.

44

Аистиха плакала.

Груды трупов, умирающие солдаты, разоренная земля, красная от крови павших река… Каким он теперь казался далеким, тот цветущий и гармоничный мир, который они со Слонихой и Газелью старались сберечь! Единственная оставшаяся в живых из женщин — глав кланов, она оплакивала тот мир, который жестокая война ввергла в хаос, и это было только начало бед, грозивших всем в год гиены.

Казалось бы, надо было радоваться: Бык одержал над своими врагами победу. Ею он был обязан Скорпиону, черпавшему силу и ярость из источника, о котором Аистиха предпочла бы ничего не знать. И какой ценой им досталась эта победа? Армия обескровлена, лучшие воины погибли, так что теперь изгнать ливийцев с земель Севера не представлялось возможным.

Что до Скорпиона, то он наслаждался своим триумфом. Все знали: если бы не он, армия Быка была бы разгромлена. Расселины в земле закрылись, окрестности Нехена приобрели привычный вид, и ласковое солнце безмятежно сияло на небе. Что, если, продав душу Сету, он стал непобедимым? Война и насилие — разве не таков вечный удел людей? И величайшей глупостью было бы это отрицать. А раз так, в полной мере наслаждаться жизнью может только тот, кто навязывает всем свою волю и уничтожает слабых.

Ощущая в себе силу пустыни и молний, Скорпион предстал перед своими людьми и воинами Быка всесильным и величественным.

— Ты пошел на огромный риск, — сказал ему Нармер.

— А разве результат того не стоит? Чибисы разбежались, Лев остался почти без армии, Крокодил со своими укрылся на близлежащих островках.

— Кто наделил тебя такой мощью?

— Ты почитаешь Предка, брат мой, и он определяет твой путь. Я следую своим путем.

— Но куда он приведет тебя?

— Разве не выбрали мы себе судьбу, когда встретились? Открой глаза, Нармер! Только полная победа позволит нам выжить, и только в этом случае мы можем быть уверены, что у этой страны есть будущее.

— Такое будущее, каким ты его видишь?

— Я выиграл это сражение, а не Бык! Моя решительность спасла нас от катастрофы, но остановиться сейчас было бы фатальной ошибкой. Враг не разбит, а лишь ослаблен, и мы должны его уничтожить. Помоги мне подготовить наших людей к наступлению!

— Они обессилены!

— Сейчас не время отдыхать. Воспользуемся нашим преимуществом и не дадим солдатам Льва и Крокодила перевести дух.

— Пускай Бык решает.

— Пойдет ли он на это?

— Мы сражались с ним вместе, он — доблестный воин. И по-прежнему командует армией. Давай сделаем так, чтобы он согласился с твоим предложением!

* * *

В комнате главы клана Аистиха массировала усталому Быку его толстую шею. Он знал, что его потери очень велики, и все же победа, пусть и добытая дорогой ценой, не могла его не радовать.

Своим поступком Скорпион напомнил ему самого себя в молодости. Как и Скорпион, юный Бык был непоколебимо уверен в себе и в том, что никто и ничто не сможет его остановить на пути к цели. Сегодня это безумие юности сделало Скорпиона достаточно сильным, чтобы он смог переломить ход сражения. Как и Бык в свое время, Скорпион считал себя неуязвимым, способным в одиночку рассеять тучи врагов.

И Скорпион в этом преуспел.

— Нам до сих пор не удалось собраться с силами, — заявил он, войдя в комнату Быка. — Но и нашему врагу — тоже. Поэтому сейчас самое время его добить. Еще одно усилие — и мы действительно выиграем эту войну!

— Ты требуешь многого…

— Слишком многого, я знаю! Но это — единственный выход. Я нападу на них со стороны пустыни, ты — со стороны реки, и мы сокрушим остатки армий Льва и Крокодила!

— Наши люди устали, — вступил в разговор генерал Густые Брови. — У них нет сил сражаться.

— Бык и я подадим им пример!

Пока глава клана размышлял, в Нехен прилетела посланница Аистихи и тотчас же рассказала своей повелительнице об увиденном. Пожилая целительница поспешила пересказать то, что она услышала, членам военного совета:

— Абидос окружен людьми странного вида.

— Чибисы — в Абидосе? — удивился Густые Брови.

— Возможно, это ливийцы, — предположил Бык. — Теперь, когда Север покорен ими, они взялись за южные земли.

— Мы с моим кланом уходим немедленно! — решил Шакал. — Мы должны защищать священную землю.

— Я пойду с тобой, — объявил Нармер. — Мы уже не раз сражались вместе. Думаю, Предок нам поможет.

— Раз уж нам все равно придется разделить наши силы, давайте прямо сейчас, без дальнейших колебаний нанесем врагу решающий удар! — предложил Скорпион. — Избавившись от Льва и Крокодила, мы можем сообща заняться новым противником.

— Так и поступим! — постановил Бык, тяжело вставая со своего места.

* * *

Насупленный, с измазанной кровью шевелюрой, Лев никак не желал признать очевидное: из-за этого молодого воина, обуреваемого прямо-таки демонической яростью, и из-за колебаний земли сражение обернулось для союзников катастрофой. Большая часть его солдат и львиц погибла, в живых осталась только его личная охрана. Уцелели также и многие сотни чибисов, но только воины из них получились никудышные, а потому нельзя было даже мечтать о новой атаке. Оставалось собрать остатки своей армии, объединиться с Крокодилом и двинуться на Нехен, где укрылся со своими людьми Бык, потери которого тоже значительные. Застигнутый врасплох, упивающийся своей иллюзорной победой противник не сможет оказать им достойного сопротивления.

Помощник, которого он послал к Крокодилу, вернулся с перекошенным от страха лицом.

— Мой господин, я… я его не нашел!

— Как это — не нашел? Ты говорил с его офицерами?

— Дело в том, что армия Крокодила пропала.

— Пропала… Ты хочешь сказать, что они все сбежали?

— Остались одни чибисы, которые надеются на вашу защиту.

— Трус! Подлец! Нельзя было ему доверять!

Оставалось только одно: собрать чибисов, дать сигнал к отступлению и найти безопасное место, где можно будет подготовиться к новым сражениям. Лев по-прежнему не желал признавать себя побежденным.

Он потребовал к себе Слабака и Прожору. Они пришли и замерли, понурив головы. Лев изложил им свой план, и предводители чибисов согласились указать ему тихие, изобилующие рыбой места на берегу Нила, недалеко от Нехена, где армия Льва сможет собраться с силами.

* * *

Быка совсем не обрадовала перспектива снова сражаться с рептилиями, и все же он был согласен со Скорпионом: раздавив противника сейчас, когда тот еще не успел перевести дух, они положили бы конец войне кланов. И вот в сопровождении пары израненных, но не растерявших боевого пыла быков и отряда пехотинцев он направился к реке. Повелитель кремня и Охотник, получивший легкую рану в плечо, подбадривали своих товарищей: их оружие по качеству намного превосходит оружие противника, и уже одно это дает им прекрасные шансы на победу. Последнее усилие — и можно будет залечить раны и отдохнуть…

Глава клана пересек поле, усеянное трупами, и, к своему несказанному удивлению, добрался до берега реки, не встретив ни малейшего сопротивления.

Рядом послышался плач: при виде огромного Быка жалкого вида женщина-чибис разрыдалась от страха.

— Если скажешь правду, я тебя не трону. Говори, где прячется Крокодил?

— Он и его слуги ушли!

И правда, берега Нила и близлежащие мели казались безжизненными. Неужели Крокодил, спасая свой клан от гибели, решил бежать и тем самым разорвал свой союз со Львом?

Вернувшись в Нехен, Бык столкнулся там нос к носу с озадаченным Скорпионом.

— Мне не пришлось драться: Лев с чибисами сбежал!

— Крокодил тоже, и ушли они не вместе. Похоже, их союз развалился.

— Может, они решили объединить силы на некотором расстоянии от Нехена, чтобы подготовиться к новому штурму?

— В любом случае теперь у нас есть время похоронить павших, подлечить уцелевших и восстановить защитные сооружения. Посланницы Аистихи разыщут наших противников, и тогда мы будем знать, правда ли то, что Крокодил и Лев рассорились.

Победа не принесла Скорпиону той радости, какую он ожидал. Новое прощание с Нармером и опасности, которые грозили его названному брату, омрачили ее тенью тревоги.

45

— Впереди — Нехен!

Дозорные наконец увидели город, ранее принадлежавший Душам с головами шакалов. Вокруг было до странности тихо, окрестности — усеяны трупами.

— Мы пришли слишком поздно, — сказал комендант Нейт. — Бык не устоял перед натиском противника, и его клан уничтожен.

Если и вправду такое несчастье случилось, значит, Нармер тоже мертв… Молодая женщина вдруг почувствовала, что силы у нее иссякли.

— Уйдем отсюда поскорее! — решил комендант. — Если нас заметят, нам от погони не уйти.

Однако реакция коричнево-рыжего быка удивила всех: он ожил, отряхнулся и устремился к Нехену.

— Что ж, он решил сражаться до последнего, — заметила жрица. — Последуем за ним!

— Это безумие! Нас всех перебьют!

— Вперед, командир! Никто не захочет идти назад через пустыню!

И беженцы под предводительством Нейт двинулись к городу.

У нее на глазах бык пронесся по полю битвы и проскочил в городские ворота. Ни одна стрела не вылетела ему навстречу.

Недоумевая, жрица ускорила шаг. Комендант и его солдаты приготовились к кровавой битве, из которой ни один не рассчитывал выйти живым.

И вдруг им навстречу вышел сам глава их клана. Коричнево-рыжий бык был счастлив снова видеть своего повелителя, а тот ласково поглаживал его по голове и хвалил за храбрость и верность.

— Мы спасены! — пробормотал комендант. — Наш повелитель победил!

Обитатели Нехена встретили новоприбывших с распростертыми объятиями. Начались рассказы о жутком сражении, унесшем жизни многих членов клана.

Нейт с любопытством рассматривала город. Она сразу заметила святилище, очень похожее на храм богини, теперь наверняка разрушенный — если не ливийцами, то разливом. От святилища исходила сила, которая помогла Быку победить противника, поэтому воздать почести Душам и поблагодарить их было для жрицы делом первостепенной важности.

— Они покинули свое обиталище, — произнес голос, показавшийся Нейт знакомым.

Скрестив руки на груди и горделиво вскинув голову, на нее смотрел Скорпион.

— Нармер жив? — спросила она с беспокойством.

— Не тревожься, он цел и невредим.

— Где он сейчас?

— Идет в Абидос с Шакалом. Возможно, враги хотят напасть на этот священный город.

Нейт села на землю. Силы окончательно покинули ее.

Она так надеялась встретиться с ним и в то же время боялась, что навсегда потеряла его! И чудо все же случилось: Нармер выжил, вот только он опять далеко!

Он уцелел в жестоком бою, она — во время опасного путешествия. Но им снова не суждено было встретиться.

Нейт встала.

— Я пойду за ним!

— Ты их не найдешь. Шакал повел их по ему одному известным тропам. А я не смогу дать тебе провожатых, потому что нас и так слишком мало даже для защиты этого города. Похоже, Крокодил и Лев убрались, но что, если это — хитрость? Имея в своем распоряжении тысячи чибисов, им под силу нас уничтожить — настолько велики наши потери. Ты нужна нам здесь, Нейт! В городе полно раненых, их надо лечить, а Аистиха одна не справится. Да и покровительство богини не будет лишним! Нармер каждый день воздавал почести Душам, теперь ты будешь это делать.

Жрица кивком выразила свое согласие.

— Когда вернется Нармер?

— Они с Шакалом либо будут сражаться с теми, кто посягает на Абидос, либо вернутся назад, если врагов окажется слишком много.

Ответ Скорпиона прозвучал для Нейт как приговор. Ей оставалось лишь уповать на милость и магическую силу богини.

Подошел Старик и спросил весело:

— А это что за красотка?

— Она — жрица богини Нейт и возлюбленная Нармера, — сухо ответил Скорпион.

— Вот как? Понятно… — пробормотал Старик, кланяясь.

— Если будешь хорошо ей служить, она тебя не проклянет. Для начала покажи ей ее жилище, одно из тех, что поближе к дому Быка!

Опасаясь гнева этой жрицы-колдуньи, Старик расстарался на славу: он сам убрал ее покои, выбрал для нее циновку получше и принес теплого хлеба и молока.

— Это молоко — от коровы Нармера, — пояснил он. — Она и ее теленок для нас святы!

Нейт была печальна, и все же услужливость старого прохвоста вызвала у нее улыбку, которая, впрочем, мгновенно испарилась, стоило в ее комнату войти Быку.

— Жрица Нейт, твоя помощь для нас бесценна! Ты прошла долгий и трудный путь, и уже одно это заслуживает восхищения. Комендант моего лагеря рассказал мне, как все было. Скажи, ливийцы захватили все мои земли?

Нейт не стала ничего скрывать от него и подробно рассказала об Уаше и преданных ему душой и телом плуте Пити и чернокожем великане Икеше. Узнав о том, что ливийцы построили на границах завоеванных земель множество крепостей, Бык понял, что отвоевывать свои владения ему придется долго и потребует это огромных усилий.

— Буто тоже в руках варваров?

— Когда я покинула священный город, Буто был оцеплен врагами, но Души с головами соколов по-прежнему охраняют его.

Бык выглядел усталым.

— Ранение состарило меня, — признался он. — Да и последнее сражение было изнурительным. Я потерял больше половины армии, десять боевых быков погибли. И то, что враг бежал с поля боя, еще не означает, что мы победили. А теперь еще и Абидос в осаде!

— Но ты одержал важную победу, — сказала ему Нейт. — Нехен спасен. Надо отдохнуть как следует, и будем с надеждой смотреть в будущее, несмотря на то что начался год гиены.

Решимость жрицы приободрила главу клана. Он по-отечески ласково обнял молодую женщину за плечи.

— Одного оружия недостаточно, чтобы победить зло. Помоги нам своей магией!

— Вы разрешите мне прервать вашу беседу? — спросила Аистиха. — У нас много страждущих, и я надеюсь, что искусная во врачевании жрица Нейт мне поможет!

С головой погрузившись в работу, Нейт старалась гнать прочь тоску, разрывавшую ей сердце. Ее любовь к Нармеру росла с каждой минутой, и бремя разлуки с ним больше не было сил нести. Она знала: с какими бы силами ливийцев ни пришлось столкнуться ее возлюбленному, он ни за что не отступится и освободит Абидос, пусть даже ценой своей жизни.

Присутствие в городе Нейт воодушевило всех без исключения его обитателей. Она и Аистиха ухаживали за ранеными, и те с каждым днем чувствовали себя все лучше, а иные даже вернулись в строй. В мастерской Повелителя кремня работа кипела дни напролет — необходимо было много оружия для будущих побед. Неутомимый Охотник тренировал лучников и пращников, добиваясь от них большей точности и увеличения дальности стрельбы. Под руководством Старика землекопы вырыли новые рвы и установили в них колья, усилив линию защитных сооружений.

Теперь можно было выходить за стены города, и некоторые смельчаки даже рискнули посетить несколько разрушенных разливом близлежащих поселений. В одном из них обнаружились запасы вина; его было достаточно, чтобы улучшить настроение многим, а в особенности Старику.

Незадолго до начала военного совета, на который пригласили и Нейт, та застала Скорпиона пылко целующим стройную и высокую смуглянку. Девушка не сопротивлялась, но и не была рабски покорной.

Перед порогом жилища Быка Нейт не удержалась и задала молодому воину, чья красота была такой ослепительной, что внушала тревогу, вопрос:

— Это твоя новая возлюбленная?

— Она из чибисов. Ее зовут Пловчиха, и не зря девушка получила это имя — она умеет сражаться в воде и в бою с крокодилами спасла мне жизнь. Пока ее объятия мне не прискучили. Ирис злится, но ей придется смириться с тем, что у меня будет столько любовниц, сколько я захочу. Тебя одну я не трону, потому что ты принадлежишь Нармеру. Ничто не заставит меня разрушить нашу дружбу.

Нейт предпочла промолчать. Ни ей, ни кому-либо другому не по силам было как-то повлиять на Скорпиона.

Бык был очень доволен тем, что члены его клана воспрянули духом и вернулись к исполнению своих повседневных обязанностей. Силы понемногу возвращались и к нему. И все же он приготовился сообщить членам совета плохую новость.

— Аистиха, которую послали в Абидос, не вернулась, — сказал он. — Не будем обольщаться: ее наверняка убили ливийцы. И мы до сих пор не знаем, что случилось с Шакалом и Нармером.

У Нейт на глаза навернулись слезы, однако она взяла себя в руки и предложила:

— Мы можем защитить посланниц Аистихи, дав им амулеты с изображением стрел богини. Тогда вражеские стрелы их не достанут.

— Повелитель кремня сделает эти амулеты сегодня же! — пообещал Скорпион.

— Крокодил исчез, будто его и не было, — продолжал Бык. — Но я уверен, что он прячется в зарослях тростника на берегу реки и собирается с силами. Лев с чибисами теперь в нескольких днях пути от Нехена. Они ушли на юг и стали лагерем на границе с пустыней. Из этого мы можем заключить, что эти двое больше не союзники.

— Возможно, это только видимость, — заметил Скорпион. — Разве Крокодил не мастер плести интриги и пускать пыль в глаза? Нам обязательно нужно укрепить защитные сооружения Нехена.

— И за этим проследишь ты, — заключил Бык. — Этот чудовищный разлив уничтожил не все плодородные земли, и мы засеем их, чтобы прокормиться.

— Но что, если Крокодил натравит на нас ливийцев? — спросила Аистиха.

— Этого я больше всего опасаюсь, — признался Бык.

46

Генерал Энки из осторожности выждал несколько дней, прежде чем приблизиться к священному городу под названием Абидос, который наверняка был хорошо защищен, причем самими богами.

Однако ни он, ни его наблюдатели не заметили ничего, что могло вызвать опасение, если не считать стай черных собак, с рассвета до заката обегающих святилище через равные промежутки времени. Ни единого солдата, ни следа человеческого присутствия.

Все это внушало тревогу, наводило на мысль о смертоносной ловушке, а Энки, пережив наводнение, которое уничтожило весь Шумер, не желал рисковать жизнью ни одного спасенного соплеменника.

Он расставил вокруг Абидоса дозорных, которые подняли бы тревогу при появлении возможного противника, и приказал своим людям стать лагерем на берегу реки. Шумеры охотились и ловили рыбу, строили себе хижины из тростника и папируса. После изнурительного перехода через пустыню они наслаждались каждой минутой покоя. Все были благодарны генералу за то, что тот увлек их за собой и они проделали этот путь, пусть и опасный, но закончившийся в столь идиллическом месте.

И все же безоблачное счастье омрачала тревога: наверняка не все земли в этой стране похожи на их маленький рай, а также следовало опасаться нападения местных племен, несомненно, враждебно настроенных по отношению к переселенцам.

Энки распорядился собрать лодки, и вскоре на воду была спущена великолепная флотилия, готовая к войне. Однако ему не было известно, располагает ли чем-либо подобным его потенциальный противник. Узнать это можно было лишь одним способом: исследовать берега Нила, но только с большой осторожностью.

Две лодки, полные солдат, поплыли по реке на север. Сидя на носу одной из них, Гильгамеш зарисовывал проплывающие мимо пейзажи. И очень скоро шумеры обнаружили то, что искали. Рыбацкий поселок, заселенный большей частью женщинами и детьми. При виде огромных шумерских лодок местные жители остолбенели от изумления. Некоторые попытались убежать, но лучники по приказу генерала подстрелили их. Лодки пристали к берегу. Завоеватели согнали пленников на круглую площадку, образованную их жалкими хижинами.

Благодаря торговцам, обращенным в Шумере в рабство, Энки и Гильгамеш выучили множество иноземных языков, а потому без труда поняли мольбы главы поселка, который упал на колени, понурил голову и поднял руки в знак полной покорности.

— Пощадите нас, повелитель! У нас нет оружия! Берите все, что хотите, только не убивайте!

Энки окинул хижины презрительным взглядом. Неужели эта земля настолько бедна?

— Мы — простые чибисы, — продолжал глава поселка, — и не умеем сражаться. Разве большая война еще не закончилась? Кланы Льва и Крокодила забрали тысячи наших, чтобы завоевать город Нехен! Души впустили в этот город Быка, могущественного воина с Севера. Много чибисов погибло понапрасну, потому что город так и не сдался. Но Лев все равно удерживает у себя уцелевших чибисов заложниками!

— Где находится Нехен?

— Далеко отсюда, на юге, повелитель! В этом священном городе собраны неисчислимые богатства!

— И там находится ваш правитель?

— Когда кланы соблюдали мирный договор, никто не осмеливался напасть на обиталище Душ. Теперь идет война, и непонятно, кто и за кого воюет!

Старый чибис умолк, опасаясь, что, разволновавшись, сказал слишком много, а ведь он даже не знал, кто эти завоеватели со странными, заплетенными в косы шевелюрами и бородами!

Энки между тем осмотрел папирусные лодки чибисов.

— У вас есть лодки покрепче?

Глава поселка даже не понял вопроса.

— Наши отцы и деды делали такие лодки! И у солдат Быка такие же!

Генерал улыбнулся. Значит, превосходство на воде он уже имеет, и Нил будет принадлежать ему! По водному пути он и двинется к Нехену.

— У чибисов есть повелитель?

— Есть! Их двое — Слабак и Прожора. Они пообещали, что если мы подчинимся Льву и Крокодилу, то будем жить лучше. Но мы не знали, что на войне погибнет столько наших!

— Я хотел бы встретиться с твоими хозяевами, — спокойно сказал Энки.

— Я не знаю, как их найти, — торопливо пробормотал старик.

— Странно… Я уверен, что ты лжешь. Раз они не забрали твоих подопечных, жителей этого поселка, значит, ты у них на особом счету!

— Нет, повелитель, нет! Уверяю вас!

— Если ты будешь делать то, что я хочу, я оставлю тебя в живых. Если же нет, я сотру с лица земли все это поселение!

Чибис понял, что чужестранец не шутит.

— Я… Я могу вас к ним отвести.

— Как вышло, что в Абидосе не осталось жителей? — спросил Гильгамеш с любопытством.

— Шакал, глава клана, которому принадлежат земли вокруг Абидоса, ушел сражаться вместе с Быком. Небольшая стая его слуг охраняет опустевшее святилище. Но в этом городе нет никаких сокровищ.

Энки утратил всякий интерес к жалким рыбакам. Первостепенной задачей ему теперь представлялось завоевание Нехена.

* * *

При виде своего повелителя шакалы, которым было поручено охранять Абидос, залаяли от радости, ведь его возвращение означало прекращение войны. Но увы! Первые же его слова убедили их, что радоваться преждевременно. И если катастрофы удалось избежать, то о полной победе надо Львом и Крокодилом говорить было рано.

Нармера удивил царящий в Абидосе покой. Что, если чутье подвело Шакала и его городу не угрожает никакая опасность? Однако отчет дозорных подтвердил опасения главы клана: целая орда чужестранцев, среди которых было множество взрослых мужчин с заплетенными в косы волосами и бородами, некоторое время стояли лагерем вблизи Абидоса, но все же не решились напасть. Четвероногие защитники, даже сражаясь самоотверженно, не смогли бы долго противостоять столь многочисленному противнику.

Чужестранцы несколько дней провели у города, но так и не смогли преодолеть невидимую стену. Потом они ушли.

— Предок защитил мои владения, — сказал Шакал. — Идем, он ждет тебя!

Шакалы расступились, и Нармер вошел в погруженное во мрак святилище.

Обеспокоенный Северный Ветер хотел было закричать, но вовремя передумал: его крик нарушил бы тишину Абидоса и вызвал неудовольствие главы клана. И все же видеть, как друг снова переступает границу между мирами, ему было тревожно.

В сумраке появилось красноватое сияние, становившееся все ярче. Нармер различил высокую, закутанную в длинный плащ фигуру Предка с его белыми, как жемчужины, глазами, светящимися сквозь прорези треугольной маски.

Юноша пал ниц.

— Нехен спасен, — сказал он. — Теперь Бык справится со своими врагами.

— А ты? Ты победил чибисов? — спросил у него Предок, и голос его прозвучал печально.

— Этот народ служит Льву, и…

— Пока чибисы готовы сражаться, ты не пройдешь следующий этап и Двум Землям будет угрожать разрушение. Тем более что у вас появился еще один опасный противник, готовый заключить союз с вашими врагами. Его могущества ты себе даже не представляешь, и он может стать причиной твоей гибели.

— Это люди с заплетенными волосами?

— Наводнение разрушило страну шумеров. Выжившие сплотились и стали армией, которая перешла через пустыню, чтобы завоевать нашу страну, сколько бы им ни пришлось за нее сражаться. Я не позволил им приблизиться к Абидосу, сохраняя в неприкосновенности таинственный ларец. Но теперь орда шумеров устремилась к Нехену.

— Надо предупредить Быка!

— Не надо недооценивать чибисов, — дал совет ему Предок и исчез.

* * *

Северный Ветер вздохнул с облегчением, когда из храма вышел озабоченный Нармер.

— Мы уходим немедленно! — объявил он Шакалу. — Нехену грозит большая беда!

Глава клана, который к этому времени уже выслушал донесения хранителей Абидоса, понимал, что надо ждать худшего. Нармер пал духом. Ливийцы заняли земли Севера, Крокодил бежал и готовился к новым сражениям, Лев по-прежнему повелевал тысячами чибисов, и в страну пришли новые завоеватели — шумеры!

Разве устоит армия Быка, потерявшая стольких воинов, если захватчики объединят свои силы? На этот раз Нехен был обречен. В разлуке с Нейт, о судьбе которой он не имел ни малейшего представления, Нармер приготовился проститься с жизнью у стен покинутого Душами города.

47

Экипажи огромных шумерских лодок быстро освоились на незнакомой реке. Теперь шумеры знали, с какими опасностями могут столкнуться, а их было намного меньше, чем на родных Тигре и Евфрате. Гильгамеш с восторгом смотрел по сторонам и без конца зарисовывал на глиняных черепках прекрасные пейзажи. Пальмовые рощи перемежались сикоморами, зарослями тамариска, акаций и других деревьев и кустарников. Яркое голубое небо наводило на мысли о покое и мире, но никак не о войне.

У Энки не было времени рассматривать окружающие красоты. Он думал только о том, как привести свой народ к быстрой и полной победе. А она была возможна только в случае захвата Нехена и подавления всякого сопротивления местных жителей.

Глава рыбачьего поселка волновался все больше.

— Остановимся тут, повелитель! Первый лагерь Льва уже рядом. Там и живут наши вожаки.

— Приведи их ко мне!

— Но если они откажутся…

— Убеди их согласиться. И не пытайся меня обмануть. Видишь мой меч?

Генерал потряс тяжелым мечом из бронзы — металла, который глава поселка никогда прежде не видел. Одним ударом Энки перерубил толстый канат.

— Если они попробуют на нас напасть, то все погибнут, — предупредил Энки. — А ты узнаешь, каков я в гневе. Так что поторопись и приведи сюда своих вожаков!

* * *

В отличие от Прожоры, Слабак сразу поверил старому рыбаку, который путано обрисовал ситуацию, и не пожалел об этом. Взяв с собой нескольких соплеменников в качестве охраны, предводители чибисов пришли к реке и к своему ужасу обнаружили огромные деревянные лодки и чужестранцев с заплетенными в косы волосами.

Они стояли молча, не веря своим глазам. Решительным шагом к ним направился высокий статный мужчина с бородой и властным взглядом.

— Я — генерал Энки, — заговорил он спокойно, звучным голосом. — Мы шумеры и пришли, чтобы завоевать вашу страну. Ни одна армия не устоит перед нами. Выбирайте: подчинение или смерть!

— Повелитель, мы уже служим Льву… — начал было Слабак и запнулся.

— Меня пока не интересует этот тиран, которого я могу раздавить одним пальцем. И всех его приспешников ждет та же участь.

Прожора и Слабак косились то на лодки, полные солдат, то на генерала. Слабак первым понял, что их жизни висят на волоске.

Пальцы Энки сжали рукоять длинного бронзового меча.

— Решайте немедленно!

— Что мы за это получим? — спросил Прожора.

— Если будете делать то, что я велю, сохраните все свои привилегии.

Слабак толкнул Прожору в бок, и они вместе поклонились чужестранцу.

— Генерал, мы — ваши покорные слуги! Приказывайте, мы готовы повиноваться!

Энки убрал руку с рукоятки меча.

— Вы не глупы, а значит, получите выгоду от вашей службы. Вот мой приказ: когда Лев увидит проплывающие по реке в сторону Нехена лодки с моими солдатами, сейте панику среди соплеменников, а ему посоветуйте не вмешиваться.

Когда станет ясно, что Нехен мой, шепните Льву на ушко, что было бы неплохо нанести его извечному врагу Быку решающий удар. Потом я сам займусь Львом. А ваш народ — разумеется, при вашем участии — признает меня своим повелителем. Если вам придет в голову предать меня и тем самым вы нарушите мои планы, вас ждет наказание, которое мне придется применить к этому вот нежелательному свидетелю!

И Энки указал на главу поселка, которого тут же схватили двое шумерских солдат.

— Меня, повелитель? Но за что? Я никому не скажу, я…

— Насадить его на копье! — распорядился Энки.

Солдаты выполнили приказ. От воплей умирающего мучительной смертью старика кровь застыла в жилах у Слабака и Прожоры.

* * *

Утешительно было прийти к выводу, что шумеры во многих ремеслах были куда более умелыми мастерами, чем местные жители. К тому же войны разорили страну. Лодки и смертоносное оружие непременно должны были принести завоевателям победу.

Гильгамеш перестал рисовать. Он размышлял.

— Генерал, ты и правда доверяешь этим чибисам?

— Конечно нет. Но они будут выполнять мои приказы ради спасения своей жизни и сохранения привилегий. Если этих двоих трусов не убьют в сражении, я прикажу их убрать. Предатели нужны, чтобы завоевать чужую страну, но, когда дело сделано, от них избавляются.

— Столько насилия…

— Как и ты, я предпочел бы обойтись без него. Но не будем наивными, Гильгамеш: кланы не встретят нас с распростертыми объятиями, и нам придется уничтожить их армии, чтобы в стране воцарился прочный мир. Поэтому нам надо первыми нанести удар.

— А не лучше ли было сначала провес ти переговоры?

— Время переговоров еще не пришло. Когда обитатели этой страны поймут, что наше оружие и суда намного лучше тех, которыми располагают они, им останется только покориться. Мы установим здесь свои законы и порядки, которые обеспечили в свое время процветание Шумеру. И твои советы мне очень пригодятся.

— Но я всего лишь художник…

— Ты по-другому смотришь на мир, и тебе не приходится решать вопросы жизни и смерти. Ты постигаешь тайны и формы того, что кроется за внешней оболочкой, и таким образом поднимаешься над массой посредственностей, каковыми в основном и являются люди. Не меняйся, Гильгамеш, и ты послужишь своему народу много лучше, чем самый храбрый солдат!

Невзирая на столь ободряющие слова, художник со страхом смотрел в будущее. Кровь осквернит безмятежные воды реки, насилие свершится на ее берегах, населенных тысячами самых разных птиц. Длинный путь из Шумера закончится побоищем, после которого, возможно, на этих землях зародится новое общество.

Вдруг внимание Гильгамеша привлек зимородок. Стремительный и сильный, он прижимал крылья к телу и нырял, чтобы через секунду взлететь над водой с рыбой в клюве.

Но вот птица почему-то перестала охотиться и улетела. Гильгамеш осмотрелся, чтобы понять, что ее встревожило. На неспокойной поверхности реки он с удивлением увидел два глаза. Почувствовав, что его заметили, крокодил предпочел удалиться и со всем возможным проворством нырнул, чтобы укрыться в зарослях тростника.

Пейзаж внезапно показался Гильгамешу отнюдь не мирным. Что, если в этом раю скрывается еще не одна опасная сила, которую шумерам предстоит преодолеть? Если только что увиденное им чудовище принадлежит к какому-то клану, для завоевателей было бы предпочтительней иметь его в качестве союзника.

Гильгамеш поспешил рассказать генералу об увиденном. Энки выставил у реки дозорных и предупредил о возможной опасности своих гребцов. Дозорным на носу и на корме было приказано удвоить бдительность.

Генерал с присущей ему основательностью и педантичностью продумал план предстоящей атаки, которая должна была оказаться для обитателей Нехена полнейшей неожиданностью. Он намеревался сам все проконтролировать, начиная с подготовки оружия и заканчивая наличием воды в бурдюках. Нерасторопные будут наказаны, Энки не примет никаких оправданий! Расхлябанность одного солдата может привести к гибели многих его товарищей, разве не так?

Наконец генерал, все проверив лично, остался доволен. Отплытие было назначено на час рассвета следующего дня. Выжившие после наводнения намеревались завоевать себе новые земли и обеспечить им процветание.

* * *

Выслушав сбивчивые рассказы Слабака и Прожоры, Лев онемел от изумления. Целый народ пришел завоевывать страну, народ с невиданным ранее оружием… Быть того не могло!

— Зачем вы рассказываете мне эти басни? — рассердился глава клана.

— Чибисы видели этих шумеров! — заявил Слабак. — Они разрушили уже несколько поселений! Те, кому удалось спастись, говорят, что они направляются на юг, к Нехену.

— Разве это не замечательная новость? — спросил Прожора. — Бык сразится с ними, и многие сотни воинов погибнут. Тогда вмешаемся мы, и победа будет наша!

Но рассерженный Лев не спешил верить предводителям чибисов.

— Я здесь командую, а не вы!

К главе клана подбежали двое встревоженных солдат.

— Господин, идите и посмотрите!

— На нас напал Бык?

— Нет, нет! Идемте!

С высокого берега Лев смотрел на проплывающие мимо огромные лодки, груженные солдатами с заплетенными в косы волосами и бородами. Лучники, пехотинцы с длинными копьями и мечами… Гребцы ритмично работали веслами. Очень скоро они должны были достигнуть Нехена. Предводители чибисов не лгали, и к их советам следовало прислушаться.

48

Стаи угрожающе хохочущих гиен бродили по пустыне. Они часто приближались к путникам, и Шакалу, Нармеру и Северному Ветру приходилось по очереди стоять на часах, когда остальные спали. Глава клана подолгу разговаривал с вожаками стаи, однако собеседники его менялись так часто, что о покое оставалось только мечтать. И каждый раз Шакалу приходилось долго убеждать и уговаривать вожака, чтобы предотвратить нападение.

Они быстро шли к Нехену, позволяя себе лишь короткие остановки на отдых. Страшнее всего было бы опоздать, прийти после нападения шумеров, которого в городе никто не ожидал. Невозможно было предугадать, как поведут себя эти новые завоеватели: сразу бросятся в атаку или, наоборот, будут тщательно готовиться к решающему удару? Чтобы переманить к себе на службу чибисов, договорившись со Львом или же устранив его со своего пути, требовалось время. Уповая на эту отсрочку, Нармер следовал за своими провожатыми, которые даже в пустыне умели найти наилучший путь.

На подходах к городу путники держались настороженно: что, если львицы устроили на них засаду? Однако ни Шакал, ни Северный Ветер не учуяли их запаха. Наконец изнуренные путешественники увидели вдали город. Нехен по-прежнему был цел и невредим.

— Теперь нужно быть очень осторожными, — предупредил своих товарищей Нармер. — Линию укреплений наверняка восстановили. Северный Ветер, проведи нас между ловушками!

Медленно, но уверенно они двинулись к городским воротам.

* * *

Жизнь победителей понемногу вернулась в привычное русло. Ежедневно из Нехена выходили отряды, которые возвращались с пищей и водой. Меж двумя берегами Нила курсировали паромы, сооруженные для облегчения сообщения. Благодаря паромной переправе люди получили возможность обрабатывать плодородные земли на другом берегу Нила.

Благодаря усилиям целительниц, Аистихи и Нейт, раненые быстро поправлялись и большая их часть уже вернулась в строй. Великая богиня, которой Нейт неустанно воздавала почести, не оставляла город и его обитателей своей милостью, и клан, несмотря на то что начался год гиены, надеялся на лучшее.

Старик был доволен тем, что ему поручили обеспечить хранение запасов вина. Он не упускал возможности прилечь отдохнуть, хотя бдительности не терял. Пловчиху и Скорпиона по-прежнему связывала пылкая страсть, но в последнее время молодой воин удостаивал также своим посещением и Ирис, которая, похоже, смирилась со своей судьбой.

О подготовке к войне, впрочем, тоже не забывали: при содействии Охотника Скорпион тренировал солдат, уцелевших в последнем сражении. Что до Повелителя кремня и его подмастерьев, то они продолжали изготавливать оружие.

Печаль Нейт, которая держалась с поразительным достоинством, огорчала Старика. Было ясно, что любовь ее к Нармеру по-настоящему глубока и разлука с ним лишала молодую женщину сил.

В это утро на военном совете Бык выслушал донесения своих слуг, вполне оптимистичные. Он даже стал подумывать о возвращении на Север. Конечно, придется отвоевывать свои земли у ливийцев, но зато его боевые быки снова смогут пастись на бескрайних зеленеющих равнинах…

Однако это были пока еще только мечты. Многие насущные вопросы оставались без ответа.

— Генерал Густые Брови, когда мы сможем выступить в поход?

— Думаю, не раньше весны, и то при условии, что враг не предпримет каких-либо решительных действий.

— Аистиха, твои посланницы обнаружили противника?

— К несчастью, нет, — отвечала пожилая целительница. — Одно известно наверняка: Лев и чибисы сняли свой лагерь.

Возможно, они прячутся в тростниках на берегу реки, к югу от Нехена. Крокодил и его армия пропали, словно их и не было.

— Они вполне могут снова объединить свои силы, — заметил Скорпион. — В таком случае нам предстоит пережить еще один штурм.

— Аистихи видели Шакала, Нармера и Северного Ветра? — спросила Нейт.

Пожилая глава клана отрицательно покачала головой.

— Это к лучшему, — рассудил Скорпион. — Из-за гиен и львиц Шакал предпочитает держаться подальше от торных троп. Они вернутся сюда, я это чувствую. И ты тоже знаешь это, Нейт!

Уверенность молодого воина передалась жрице. У нее и вправду ни разу не возникло ощущения вселенской пустоты, как это бывает при потере близкого человека.

Вбежал взволнованный офицер.

— Враги! — выпалил он. — Они уже вступили в зону ловушек! Приказать лучникам стрелять?

— Беру это на себя! — решил Скорпион. — Идем со мной, Густые Брови!

К всеобщему удовлетворению, отношения между двумя военачальниками в последнее время улучшились. Они разделили между собой повседневные обязанности и перестали сориться. Быка эта перемена обрадовала.

С городской стены Скорпион и Густые Брови как следует рассмотрели новоприбывших.

— Надо быстрее позвать Нейт! — воскликнул Скорпион и убежал.

Оставшись в одиночестве, генерал задумался. Что, если приказать лучнику выстрелить в Нармера, а потом свалить вину на стрелка?

Слишком рискованно…

— Не стрелять, балбесы! Разве вы не видите, что это наши!

Скорпион сам открыл городские ворота.

Северный Ветер первым вступил в Нехен и был встречен приветственными криками. За ним вошел Нармер.

Названные братья обнялись.

— Я не сомневался, что ты вернешься! — сказал Скорпион.

— И твоя уверенность нам помогла!

Скорпион отстранился, и тогда Нармер увидел ее.

Из тени на яркий солнечный свет, подчеркивавший красоту ее лица с тонкими чертами, выступила Нейт и медленно пошла ему навстречу.

Ни он, ни она не позволили своему волнению вырваться наружу. На глазах у всех обитателей Нехена следовало вести себя соответственно своему положению, поэтому они довольствовались тем, что нежно взялись за руки.

— Мысли о тебе не покидали меня, — сказал Нейт Нармер. — Если бы не они, я давно впал бы в отчаяние.

— Ты выглядишь таким усталым… Тебе нужно отдохнуть. Мои снадобья тебе в этом помогут.

— Я принес ужасную новость.

— Абидос разрушен?

— Нет. Предок защищает священный город. Но мы все в смертельной опасности.

Радость от встречи сразу же померкла. Бык снова созвал совет, пригласив и всех военачальников, а Старику поручили тем временем накормить и напоить Северного Ветра. Такая спешка не предвещала ничего хорошего, поэтому Старик не замедлил прибегнуть к своему самому действенному утешению — чаше с вином.

Бык не стал скрывать свою обеспокоенность. «Но к чему он собрал совет? — задавали себе вопрос многие. — Разве не правильнее было бы прежде отпраздновать возвращение Шакала и Нармера пиром?»

Первым заговорил Шакал. Он сообщил, что его верные слуги продолжают охранять святилище в Абидосе, а Предок по-прежнему питает его своей магией. Потом пришел черед говорить Нармеру.

— Шумеры — народ, который раньше жил в стране двух рек. Они были вынуждены покинуть родину после ужасного наводнения. Уцелевшие перешли через пустыню и теперь намереваются завоевать нашу страну. Их не очень много, поэтому они рассчитывают заставить служить себе чибисов и с их помощью захватить Нехен.

— Они забыли, что есть еще Лев! — заявил Бык. — Он наверняка потрясен предательством Крокодила, а потому не захочет ни с кем делиться властью!

— Чибисы подчинятся любому, кто сумеет их запугать. Предок предупредил меня, что шумеры спешат завладеть Нехеном. Я даже боялся, что мы придем слишком поздно. Еще я опасаюсь, что они могут вступить в союз со Львом и Крокодилом.

— То, что они достигли цели, проделав такой опасный путь, говорит об их выдержке и силе духа, — рассудил Скорпион. — Этих шумеров будет непросто победить.

— Мы укрепили линию защиты вокруг города, — напомнил собравшимся Бык, — и располагаем прекрасным оружием!

— Орды чибисов по-прежнему остаются для нас главной опасностью, тем более что они уже побывали в бою, — сказал Нармер. — Если их направят твердой рукой, они нас захлестнут.

— В последние дни наш противник никак не давал о себе знать, — заметил глава клана. — Пускай шумеры приходят хоть со стороны пустыни, хоть со стороны Нила, мы устроим им теплый прием! Аистиха, отправь дозорных обозревать окрестности Нехена. Как только они увидят этих чужаков, мы приведем армию в боевую готовность!

Пожилая целительница не успела исполнить приказ.

Громкое гоготание гусыни поставило на ноги солдат и разбудило спавшего глубоким сном Старика.

Скорпион вскочил и помчался к городской стене.

Со стороны пустыни приближался отряд пехотинцев с заплетенными волосами и в каких-то странных одеяниях. Эти воины на ходу потрясали своими копьями. Река же была усеяна лодками невероятной величины, на борту которых находились лучники, приготовившиеся стрелять.

Мгновение — и первая стрела просвистела у виска Скорпиона.

49

Расчет Энки оказался верным: местные жители и представить себе не могли, с какой быстротой могут плыть шумерские лодки, так что столь молниеносного нападения в Нехе-не никто не ожидал. На глазах у двух глав кланов, которые теперь не спешили заключать между собой союз, к городу подступили новые завоеватели. И Крокодил, и Лев, впрочем, надеялись воспользоваться плодами чужой победы.

Лев привел к городу несколько тысяч чибисов и теперь дожидался, когда армия Быка ослабеет, сражаясь с шумерами, чтобы нанести своему врага сокрушительный удар. Прятавшийся со своим солдатами в тростнике Крокодил планировал поступить так же.

Но на самом деле это шумерский генерал манипулировал ими, а уж никак не наоборот. Энки знал, что частью солдат придется пожертвовать, чтобы заставить этих мнимых союзников вступить в бой, но этот маневр обеспечил бы ему победу, которой он наверняка сумеет воспользоваться для своей выгоды…

Разрушительная сила шумерского оружия оказалась для противника шокирующим открытием. Из меди и олова шумерские кузнецы умели производить металл замечательной прочности — бронзу. Щиты, мечи, наконечники для копий и стрел… Энки был уверен, что его солдаты легко справятся с противником, чье оружие было кремневым. К тому же и луки у шумеров были больше, да и стреляли они дальше, что давало ощутимое преимущество в схватке.

Поблагодарив Великую Богиню, которая направила его в эти земли, Энки подумал о тех храбрецах, которым суждено было перейти в царство мертвых, холодное и мрачное, населенное бессильными тенями. Но такова была цена за то, чтобы уцелевшие во время наводнения соплеменники овладели этой страной.

Шумеры начали стрелять с лодок, до которых вражеские стрелы не долетали, и вскоре им удалось поразить множество лучников Быка. Их мертвые тела падали с городской стены в окружавший Нехен ров, который был прикрыт слоем веток, для маскировки присыпанных песком.

Отряд, наступавший со стороны пустыни, тоже продвигался стремительно: под защитой ливня стрел, которые проредили ряды противника и мешали ему ответить тем же, атакующие быстро обнаружили ловушки и нашли обходной путь. Еще немного — и они доберутся до городских ворот и сорвут их…

— Пора! — сказал Льву Слабак. — Чибисы готовы ринуться в бой. Мы с Прожорой будем передавать им ваши приказы!

Глава клана тряхнул гривой: соблазн взять реванш был слишком велик, и он не смог устоять. На этот раз Быку не избежать полного поражения…

— В атаку! — распорядился он.

* * *

Вынув стрелу из груди Охотника, Скорпион посмотрел на незнакомый металл, который принес смерть и серьезные ранения стольким его лучшим лучникам. В дальности и точности стрельбы завоеватели намного превосходили его людей. Городские стены были покрыты трупами, оказывать сопротивление врагу было практически некому. Падение Нехена представлялось неминуемым.

Когда же на приступ ринулась толпа орущих чибисов, не осталось никаких сомнений в том, каким будет исход сражения.

— Беги, спасай свою жизнь! — сказал Скорпиону Охотник, глаза которого уже затуманила смерть.

— Я заберу тебя с собой.

— Не обременяй себя трупом. Я рад, что мы с тобой встретились и что я тебе служил.

Изо рта Охотника хлынула кровь, он схватил Скорпиона за руку, вскрикнул и умер.

Злясь на весь мир за то, что у него не было времени попросить помощи у Сета, Скорпион погрозил небу кулаком:

— Дай мне хотя бы силу выйти живым из этой западни!

Спустившись со стены, Скорпион собрал уцелевших пехотинцев перед угрожающе трещавшими воротами. В городе между тем началась паника. Со стороны реки шумеры уже тащили лестницы и приставляли их к стенам. Они уничтожили паромы и солдат Быка, их охранявших, побросали тела в воду на радость рептилиям Крокодила и до городских стен больше не встретили никакого сопротивления.

Сжимая в руке нож, Старик сожалел о том, что не пьян: поразит его стрела или затопчут чибисы, умереть легко не удастся.

Бык, окруженный уцелевшими в боях боевыми быками, которые охраняли его и Аистиху, отказавшуюся оставить своего друга и союзника, при содействии Нармера собирал своих подданных. Повелитель кремня с изумлением ощупывал бронзовые наконечники стрел. Нейт же молила богиню не оставить покровительством своих детей.

— Сопротивляться нет смысла, — заявил Скорпион. — Единственный наш шанс спастись — это покинуть Нехен.

— О воротах можно забыть, — отозвался Нармер. — Путь к Нилу тоже закрыт. Значит, надо пробить стену и попытаться уйти через пролом в том месте, где враг не сможет сразу нам помешать.

Бык одобрил этот план, и солдаты перешли к его исполнению, руша стену своими палицами. Работая рогами, быки помогли расширить пролом. Первым из города вышел корич-нево-рыжий бык, следом за ним — глава клана и Скорпион. За ними вереницей потянулись обитатели Нехена. Они покинули город в тот момент, когда первые шумеры взобрались на его стены. Еще мгновение — и лавина чибисов вышибла городские ворота. Лев в порыве чувств воздел руки к небу.

Густые Брови метался, не зная, как поступить. Ему не только не удалось убить Быка, но и весь его первоначальный план пошел прахом. Он-то рассчитывал, что после смерти главы клана под его командованием окажется победоносная армия и Лев с Крокодилом будут ему подчиняться. Однако их союз распался, а нашествие шумеров окончательно спутало все планы. На кого теперь полагаться? Что предпринять? Завоеватели знать его не знают, сам он понятия не имеет об их намерениях, о том, что они планируют делать, одержав победу. Да и Лев, помнит ли он все еще об их договоренности?

Так ничего и не решив, Густые Брови позволил увлечь себя волне соплеменников, устремившейся за своим предводителем. Ему даже пришлось, как и остальным, сражаться, спасая свою жизнь.

Видя, что перепуганная Ирис пытается вырваться из толпы, Пловчиха схватила ее за руку и вернула на место.

— Беги, беги только вперед! Если остановишься, умрешь!

Ее слова вразумили Ирис, и она попыталась догнать Скорпиона.

В этом стремительном бегстве от смерти смешалось все и вся — мужчины, женщины, дети, животные. Старик присматривал за коровой и теленком Нармера, которые по-прежнему были неразлучны. Северный Ветер, горделиво вскинув голову, увлекал за собой своих подопечных.

В первые минуты Бык подумал даже, что они легко добьются желаемого: опьяненные радостью, крича и танцуя, шумеры и чибисы ворвались в Нехен и принялись его грабить. Ни Лев, ни Энки не могли их остановить. И все же Льву удалось призвать к порядку своих пехотинцев с оружием в форме львиной лапы.

При виде убегающего противника эта орда взвыла и бросилась в погоню, к чибисам присоединились и шумеры, еще не успевшие попасть в город. Вслед арьергарду армии Быка полетели копья, вонзаясь в спины бегущих.

Гильгамеш имел неосторожность оказаться на пути своих соплеменников, и те вручили ему меч и увлекли за собой: еще бы, прикончив беглецов, они получат награду от генерала Энки!

Скорпион заметил преследователей.

— Попроси Быка поторопиться! — сказал он Нармеру. — А сам поддерживай порядок. Я с остатками моего отряда буду отбиваться!

— Это слишком рискованно, я…

— Ты сам знаешь, что другого решения нет. До скорого, брат мой!

Солдаты, которых созвал Скорпион, схватились за свои амулеты. К ним присоединился и Повелитель кремня, преисполненный решимости развеять последние сомнения Скорпиона.

— Мы здесь и останемся, — предупредил его молодой воин.

— Когда ты увидишь, как я убиваю чибисов, снова поверишь в меня!

Старику против воли пришлось последовать за своим господином. Что ж, если служить, то до последнего вздоха! Разве может обойтись молодость без опыта, накопленного за долгие годы?

Столкновение было жестоким.

Размахивая палицей с огромной кремневой головкой, Скорпион убил не меньше десятка шумеров, не ожидавших такого отпора. Перепуганные преследователи попятились. Но один из офицеров Льва, окруженный толпой перевозбужденных чибисов, призвал своих подчиненных к порядку. Он не сомневался: с таким численным превосходством они выйдут из боя победителями! Однако гибельная ярость Скорпиона грозила нарушить эти радужные планы. Следуя его примеру, солдаты Быка сражались как никогда в жизни. Выполняя обещание, Повелитель кремня ударами сразу двух огромных палиц разил чибисов слева и справа.

Шумерский офицер понял, что прежде нужно убить предводителя этих разъяренных воинов. Зайдя со спины, он легко сможет поразить его своим бронзовым мечом. Но Старик оказался проворнее: он бросился шумеру под ноги, отводя смертельный удар. Однако тяжелый клинок все же успел поранить Скорпиону ногу. Обернувшись, он разбил напавшему шумеру голову и поставил на ноги полубесчувственного Старика.

Смерть предводителя внесла сумятицу в ряды преследователей. Скорпион, даже раненный, продолжал убивать, и вскоре уцелевшие начали отступать.

— Не убивайте меня! — взмолился кто-то дрожащим голосом.

Скорпион посмотрел под ноги и увидел лежащего между двумя трупами окровавленного шумера.

— Он не жилец, — высказал свое мнение Повелитель кремня, который сам получил раны в голову и бедро. — Я его прикончу!

— Нет, умоляю, пощадите! Это не моя кровь, я цел!

— Зачем нам тебя щадить?

— Меня зовут Гильгамеш, я приближенный генерала Энки и расскажу вам много ценного о моем народе!

— Надо убираться отсюда поскорее, — сказал Старик, который все никак не мог прийти в себя. — Враг может вернуться!

Из всего отряда в живых осталось не больше десятка человек, и некоторые едва держались на ногах.

Скорпион схватил шумера за длинные волосы и поставил на ноги.

— Постарайся нас не разочаровать!

50

Сидя в тени ивы, Крокодил из-под опущенных век наблюдал за тем, как Нехен захватывают воины-чужестранцы с невиданным в здешних краях оружием, а им помогают орды чибисов под командованием офицеров Льва. Его же воины-рептилии довольствовались тем, что пожирали раненых и пресекали все попытки бегства в сторону реки.

Лодки у чужестранцев тоже были невиданные — очень большие и крепкие, так что бояться на Ниле им было нечего: только целое стадо разъяренных гиппопотамов могло перевернуть такую, и то при условии, что животных не достанут стрелы и гарпуны опытных воинов.

Но каковы намерения этих завоевателей, заставивших спасаться бегством самого Быка, доселе непобедимого? Вряд ли, одержав такую бесспорную победу, они проникнутся сочувствием к местным жителям или захотят заключить союз с ним или со Львом. Ливийцы на Севере, шумеры на Юге! Таков плачевный результат войны кланов, в которой погибло множество солдат. И Лев напрасно надеется, что ему удастся сохранить свое положение и свою независимость…

Из всех выживет только он один — Крокодил! Его подданные вернутся к прежнему, скрытному способу существования, благо постоянно прятаться и довольствоваться грабежами и случайной добычей им не привыкать. Разве только… У главы клана появилась новая идея. Но прежде чем воплотить ее в жизнь, Крокодил решил выждать, понаблюдать за тем, как будут развиваться события. Разумно было бы послать в Нехен шпиона, чтобы узнать, как поведут себя завоеватели, захватившие город. Лев наверняка попытается взять верх над чужестранцем, и послушные ему чибисы станут его главным аргументом.

Закончится ли это противостояние кровавым сражением? Если да, то армия Крокодила легко справится с жалкими остатками армии противника.

Крокодил знал, что в Нехене теперь царит такая неразбериха и радостная суета, что шпиону не составит труда пробраться в город и разузнать, что захватчики планируют делать дальше…

Так что будущее теперь представлялось главе клана Крокодилу не таким уж мрачным.

* * *

Шумеры и чибисы грабили Нехен, выносили все ценное из жилищ и святилищ. Генерал Энки относился к этому спокойно: грабеж и бессмысленное разрушение построек помогали победителям сбросить напряжение, тем более что истинную ценность в стратегическом плане представляли только крепкие городские стены.

Энки отправился на поиски усыпальницы, размер и внешний вид которой подтверждали бы ее значимость в глазах основателей города. Таких здесь было две. Энки приказал своим телохранителям никого в них не пускать.

Первая усыпальница, где покоилась мумия слоненка, дала генералу представление о могуществе ныне исчезнувшего клана. Войдя во вторую, украшенную странными рисунками, он понял, что завоевание этой страны шумерами было предначертано свыше. Художнику удалось заглянуть в будущее, поэтому он и запечатлел на стенах дома для мертвых эти удивительные изображения. Они наверняка понравятся Гильгамешу, и он сможет их воспроизвести, придав своим творениям еще большую значимость и выразительность!

Хотя по ту сторону границы миров не существовало ничего, кроме теней и болезненной пустоты, генерал счел необходимым помешать разрушительным силам излиться в мир живых. Души тех, кто некогда жил в Нехене и чей покой завоеватели нарушили, наверняка попытаются отомстить своим обидчикам. Шумерские маги в свое время изготовили предмет, способный запечатать уста умершим и запереть их в глубинах небытия.

Энки поставил магическую вазу в центр могильной плиты. На ее выпуклой стенке была изображена человеческая голова искаженных пропорций, внушающая ужас смотрящему — до того уродливыми казались глаза этого существа, находящиеся на разной высоте, и его перекошенный рот. Полный проклятий, которые навлекла на себя эта падшая душа, сосуд помешает упокоившимся обитателям города изгнать из него шумеров.

Сделав то, что полагал необходимым, генерал вышел из гробницы. Мало-помалу суета стихала. Мастерские толпаразрушила, склады — разграбила. Пьяные и сытые, завоеватели засыпали на ходу.

Энки гордился своим триумфом. Надменный город пал в считанные часы, а прославленному воину Быку пришлось спасаться бегством. Благодаря опытности солдат и разумной стратегии генерал преуспел в разрушении прежнего мира, на смену которому придет мир шумеров.

Высокий, рыжеволосый и статный воин в сопровождении нескольких телохранителей приближался к Энки со стороны городских ворот. С первого взгляда было понятно, что его уверенность в себе и осознание собственного превосходства непоколебимы.

— Я — Лев, глава правящего клана. Ты — генерал, которому подчиняются эти чужестранные воины?

— Да, это я. Меня зовут Энки, я привел на эти земли мой народ — шумеров.

— У вас нет своей земли?

— Нашу страну уничтожило наводнение, и я решил перебраться туда, где гнев богов не бывает так страшен.

— Ты помог нам справиться с отвратительным тираном, главой клана Быком. Теперь, когда я выиграл войну и уничтожил наконец своего главного врага, я, Лев, стал единственным хозяином этих земель и буду рад оказать тебе гостеприимство.

— Очень любезно с твоей стороны, — ответил на это Энки. — Остается только уладить некоторые детали. Думаю, нам будет удобнее обсудить все в моей лодке. Почту за честь принять там тебя и твоих приближенных.

Лев подозвал нескольких своих самых доверенных офицеров и двух предводителей чибисов, Слабака и Прожору, верно служивших ему. Они поднялись на великолепное судно и расположились в тени натянутого меж четырех столбиков навеса. Слуги подали принесенное из Нехена пиво.

Шпион Крокодила скользнул в воду и подплыл к судну, чтобы как можно лучше слышать собеседников, усевшихся на складные стулья. Члены команды имели при себе мечи, ножи и луки, и дружелюбными они не выглядели.

— Ты держишь своих людей в строгости, — заметил Лев.

— Это и позволило нам пересечь враждебные земли и добраться сюда, в страну с прекрасной природой и таким вкусным пивом. А из-за чего началась война кланов?

— Из-за непомерных притязаний Быка. Его земли на Севере захватили ливийцы, поэтому он попытался покорить Юг, который всегда принадлежал мне. Главы других кланов, к несчастью, сгинувших во время конфликта, поручили мне командовать объединенными войсками и привести их к победе. Чибисы — народ, живущий на берегах реки, — тоже признали меня своим владыкой.

Слабак и Прожора закивали в знак согласия.

— Сколько времени ты намереваешься пробыть на моей земле? — спросил Лев у Энки.

— Моим людям нужно отдохнуть.

— Понимаю. Ты помог мне, поэтому я разрешаю тебе остаться на лунный месяц и возьму за это лишь небольшую дань. Например… сотню мечей.

— Шумеры не согласятся расстаться со своим оружием.

Лев рассердился.

— Здесь я повелеваю и диктую условия! И я терпеть не могу, когда мне возражают! Помни об этом, и мы останемся добрыми друзьями.

— Твоя дружба меня не интересует.

— Никому не дозволено говорить со мной в таком тоне!

Шумерский генерал встал.

— Тщеславие ослепляет тебя, Лев! Эту войну выиграл я, и Нехен — мой. Теперь ты обязан мне подчиниться.

Взбешенный глава клана тоже вскочил на ноги и устремил гневный взгляд на чужестранца.

— Ты лишился рассудка, шумер! Немедленно проси у меня прощения, а не то…

— А не то… что?

Лев презрительно усмехнулся.

— У тебя есть лодки и смертоносное оружие. У меня — армия, которая во много раз больше твоей, поэтому мне не составит труда уничтожить вас всех до единого.

— Ты заблуждаешься.

— Чибисов многие тысячи!

— Вот именно!

На мгновение Лев растерялся.

— Если ты это признаешь, зачем тебе со мной ссориться?

— Потому что чибисы нашли себе лучшего повелителя.

На глазах у изумленного Льва Слабак и Прожора встали за спиной у Энки.

— Что это значит?

— У тебя есть лишь жалкий отряд, который не справится с моей армией. Отныне чибисы повинуются мне. У них был выбор между тобой и мной, и они его сделали. И поэтому эти двое сохранят свою жизнь и свои привилегии.

Лев бросился к предателям, чтобы их убить, но генерал Энки ему помешал.

— Будь и ты благоразумным! Твой клан будет служить мне, или я прикончу тебя своими собственными руками. На размышления даю тебе одну ночь!

51

— За нами больше никто не гонится! — сообщил Скорпион, догнав колонну беглецов, направлявшуюся в самое сердце пустыни.

Нейт сразу поняла, что рана на ноге у него очень серьезная, и смазала ее остатками целебного снадобья. Повелитель кремня потерял много крови и теперь был без сознания, поэтому двое мужчин отнесли его к Аистихе. Пожилая врачевательница смазала его глубокие раны медом и перевязала тем, что было под рукой.

— Если мы не сделаем привал, многие раненые умрут, — сказала она Быку. — Знаешь ли ты, куда идти?

— Пока мы еще недалеко ушли от Нехена. Я надеюсь отыскать надежное место.

— В пустыне?

Внезапно тень заслонила солнце.

— Смотрите! — вскричал Нармер, глядя на небо. — Боги ведут нас!

Мать-гриф планировала над беглецами. Тень от ее огромных крыльев накрыла колонну, защищая людей от палящих лучей солнца. Коричнево-рыжий бык и Северный Ветер переглянулись и вместе направились к череде далеких дюн.

— Мать-гриф указала им место, которое станет нашим пристанищем. Последуем за ними!

— Это глупо! — возмутилась Ирис. — Мы все там умрем от жажды и жары!

Бык согласился с Нармером. Собрав последние силы, беглецы двинулись за своими четвероногими провожатыми, помогая идти раненым и немощным.

— Опирайся на меня! — сказал Нармер Скорпиону, которому было больно идти.

— Этих шумеров тоже можно победить! Я захватил с собой их меч и даже одного пленника! Этот малый пообещал рассказать мне все о своем народе, и можешь мне верить, он расскажет!

— Ты уже думаешь, как нанести ответный удар?

— А ты разве нет?

Нармер улыбнулся: когда рядом был Скорпион, ни одна ситуация не казалась ему безвыходной.

Путники уже стали сомневаться, что они когда-нибудь дойдут до цели. Когда они взобрались на очередную дюну, оказалось, что вдали простирается следующая цепь дюн. Однако ни осел, ни бык даже не замедлили шага. Как всегда энергичная, Пловчиха старалась подбадривать отчаявшихся.

— Двужильная девка! — одобрительно заметил Старик, у которого немилосердно болели суставы. — Если боги и правда к нам неравнодушны, в сердце этой дьявольской пустыни для нас найдется и еда, и вино!

Скорпион поручил ему присматривать за шумером, который брел со связанными за спиной руками, и Старик не забывал наподдать ему ногой, когда бедняга начинал отставать. Что до Гильгамеша, то он старался не думать о грядущих испытаниях. Главным сейчас было остаться в живых.

Внезапно все снова ощутили жар солнца: огромный гриф исчез. Без спасительной тени идти стало еще труднее.

Крик Северного Ветра заставил всех встрепенуться. Ослик замер на вершине дюны и смотрел куда-то вдаль.

Догнав его, Нармер увидел ограду, до половины занесенную песком. Он поспешил спуститься с песчаного холма и вскоре нашел ворота. То было небольшое поселение с тростниковыми и глинобитными хижинами. В них нашлось немало больших, обмазанных глиной корзин с зерном. Было в поселении и несколько мастерских, в которых когда-то изготавливали ткани и плели корзины, имелся и склад с посудой… И ни единой живой души вокруг.

Нармер, взяв с собой несколько солдат, осмотрел окрестности поселения. Но неприятных сюрпризов им никто не подготовил. Похоже, жители ушли отсюда навсегда. Те, у кого остались хоть какие-то силы, поспешно стали наводить порядок в домах, чтобы можно было отдохнуть и позаботиться о раненых.

Скорпион морщился от боли, Повелитель кремня пребывал в беспамятстве, двое солдат испустили дух. Аистиха знала, что многим раненым не суждено выжить.

Жрица Нейт поспешила преклонить колени и поблагодарить богиню. Скорпион с восхищением смотрел на эту женщину, которая даже в такой момент смогла отвлечься от всех людских горестей и воздать почести невидимым силам. Отказываясь подчиниться обстоятельствам, жрица богини Нейт взывала к своей повелительнице, о которой ничего не знали шумеры. Может, она и вправду даст им силы выжить и вернуть себе свою страну?

Даже Старик забыл о своей боли. Благодаря молитве жрицы прилив новых сил ощутили все выжившие члены клана Быка, которого не сломили даже такие суровые испытания. Одним своим присутствием Нейт вселяла в них веру в будущее.

Нармер смотрел на Нейт глазами влюбленного. Как и названный брат, он любовался красавицей-жрицей и думал о том, что не достоин ее. И все же он осмелился подойти к ней, взять ее за руку и помочь ей подняться, когда ритуал закончился. Их взгляды встретились, и оба поняли, что связь между ними будет нерушимой до конца их дней.

* * *

Бык поручил Нармеру разместить людей. Раненых и больных устроили на мягких циновках в тени и препоручили заботам Аистихи и Нейт. Повелитель кремня наконец очнулся, и Скорпион первым пришел сказать ему, что очень этому рад.

С приходом ночи усталый Нармер вошел в маленькое жилище с низким потолком, освещенное последними отблесками заката. У него было одно только желание — спать. Из дальнего угла комнаты появилось некое существо в ореоле красного света.

Самка кобры… Дарующая благословение змея, которая уже встречалась ему на жизненном пути и помогла избежать небытия! Она явилась, чтобы помочь людям и животным, чудом избежавшим гибели.

Нармер преподнес ей чашу молока, Нейт показала священную материю богини. Умиротворенная кобра вскоре вернулась в свои подземные владения, и влюбленные, обнявшись, уснули.

* * *

Всю ночь члены клана Шакала стояли в дозоре, чтобы вовремя известить спящих товарищей о приближении опасности, в то время как их глава вдали от поселения совершал ритуал погребения умерших.

Ночь прошла спокойно, а проснувшись, каждый радовался тому, что остался в живых. Однако на смену радости вскоре пришло беспокойство: где взять воду и пропитание?

В глиняных сосудах оставалась вода, которой должно было хватить на несколько дней. А запасы пшеницы свидетельствовали о том, что прежние обитатели поселения нашли способ выжить во враждебных человеку условиях пустыни.

— Мы продержимся дней десять, если будем экономить воду и еду, — сказал Нармер Быку.

— Львицы рано или поздно нас найдут, поэтому поселение надо постоянно охранять, — отметил тот.

Глава клана не мог избавиться от навалившейся усталости. Куда подевалась его прежняя мощь? Поражение в войне привело его в это странное убогое место, находящееся так далеко от бескрайних зеленых равнин Севера…

— У нас нет права отчаиваться, — сказал Нармер. — Разве не избегли мы неминуемой гибели? Если бы не новые враги, мы победили бы Льва и Крокодила. Но мы еще поборемся!

— Ливийцы захватили Север, шумеры — Юг, — задумчиво произнес опечаленный Бык. — Моя армия разбита. Пора посмотреть правде в глаза, Нармер: старый мир разрушен, в новом властвуют завоеватели, и нам нет там места!

— Мы их прогоним и сами построим новый мир!

— Я уже давно перерос возраст бесплотных мечтаний.

— Ты — единственное воплощение законной власти в этой стране, Бык! Если ты откажешься сражаться, то оскорбишь богов и позволишь хаосу воцариться на твоих землях!

Плечи главы клана распрямились. Нармер прав — надежда еще не потеряна…

* * *

Северный Ветер упрямо рыл правым передним копытом землю в северо-восточном углу поселения, за печью, в которой когда-то пекли хлеб, между грудами битой посуды.

Вскоре ослику удалось выкопать ямку, которая очень походила на первую ступеньку лестницы. Старик, заинтересовавшись, подошел к Северному Ветру и стал ему помогать. Вскоре показалась вторая ступенька, а за ней и последующие. Старик решил откопать всю лестницу и посмотреть, что находится внизу.

Оказалось — глинобитная дверь, которую он без труда разбил.

Старик вошел в глубокое и прохладное подземелье, заполненное сосудами с пробками из глины и травы. Открыв первый, он обнаружил в нем сушеное мясо. Жители поселения оставили им настоящее сокровище! Сосудов в погребе было очень много. Это означало, что члены клана Быка надолго обеспечены хорошей едой.

Исследовав погреб, Старик обнаружил еще одно помещение, в котором тоже было полным-полно сосудов, только надежнее закупоренных. Открыть один из них получилось не сразу, но запах, коснувшийся ноздрей Старика, привел его в восторг.

Вино… То было вино!

И великолепное! Перепробовав содержимое нескольких кувшинов, Старик снова поверил в благоволение богов.

52

Шпион Крокодила нырнул на глубину и поплыл к берегу. Никто из шумеров его не заметил. Найдя место потише, он выбрался из воды и направился к иве, чья густая крона скрывала от посторонних взглядов главу его клана, которого окружали около десяти огромных рептилий.

Когда шпион приблизился, чудовища стали угрожающе разевать пасти. Крокодил успокоил их жестом, однако они продолжали настороженно следить за явившимся с отчетом шпионом.

Глава клана, казалось, дремал. Глуховатым голосом он спросил:

— Нехен пал?

— Предводителя шумеров зовут генерал Энки. Они спаслись от потопа в своей стране, преодолели пустыню ценой огромных страданий и потерь и решили поселиться здесь. Взятие Нехена стало их первой победой. Они несли с собой свои лодки, разобранные на части, и их оружие многократно превосходит оружие кланов.

— Что предпринял Лев?

— Он попытался, правда, безуспешно, подчинить себе шумеров.

— И чужаки не испугались армии чибисов?

— Прожора и Слабак предали Льва и перешли на службу к генералу Энки. Теперь его офицеры командуют послушными чибисами. Энки предложил Льву служить ему. Если Лев откажется, его ждет смерть.

Крокодил приоткрыл глаза.

— Если так, этот хищник обречен! Я поступил правильно, разорвав наш союз. А что Бык?

— Его клан уничтожен. Немногие выжившие бежали в пустыню, где наверняка умрут от жажды и голода.

Какими далекими казались теперь времена, когда кланы, невзирая на постоянные размолвки, все же в основном соблюдали мирные договоренности и их страна процветала! И Быка, и Льва ждет жалкая участь, а то и смерть.

В живых останется только один властитель — он, Крокодил!

Может ли захватчик довольствоваться территорией, отвоеванной у противника, и установить себе самому границы? Крокодил в это не верил. Ливийцы непременно захотят завоевать Юг, а шумеры — Север. Повелитель рептилий выберет себе союзника из этих двух народов, и вместе они справятся с любым врагом, а потом Крокодил решит, как ему извлечь из этого свою выгоду.

* * *

Охраняемый сотней вооруженных копьями чибисов в собственном лагере, Лев не находил себе места. Стерпеть такое оскорбление! Его стерегут презренные трусы и предатели! Как он мог полагаться на Слабака и Прожору, этих льстецов и мерзавцев?

Однако сожалеть было поздно. Утром ему нужно будет дать Энки ответ. Сон не шел к нему. Лев никак не желал смириться с неизбежным. Разве он может позволить кому-либо низвести его до положения слуги? Одержав одну легкую победу, шумеры опьянели от успеха. Они захватили Нехен, но это еще не означает, что теперь они владеют всей страной.

Лев призвал своего доверенного помощника.

— Обстановка в лагере?

— У твоей охраны отобрали оружие, повелитель, а солдат заперли в загоне.

— Сколько вокруг часовых?

— Несколько десятков чибисов.

— Передайте остальным: скоро мы выберемся из этой ловушки.

— Но как…

— Эти отбросы не знают моей силы. Поторопись и будь осторожен. Пусть мои подданные будут готовы забрать свое оружие и вступить в схватку.

Лев вышел из хижины и посмотрел на полную луну.

— Ты, душа воинов, пробуди моих четвероногих слуг и приведи их ко мне! Пусть ярость проснется в них, пусть они зубами и когтями рвут плоть моих врагов!

Отраженные лучами серебристого света, слова главы клана разожгли огонь в крови его верных львиц. Отовсюду послышался яростное рычание — хищницы были готовы напасть на предателей.

Бесшумно и стремительно львицы приблизились к лагерю, в котором их повелителя держали под арестом.

Нападение было внезапным и таким жестоким, что ни один чибис не смог оказать сопротивления: клыками и когтями львицы проложили себе путь сквозь заслон охранников. Люди Льва забрали свое оружие и тоже приняли участие в схватке. Появление их рыжеволосого предводителя укрепило дух и людей и животных.

— Пойдем перебьем и шумеров заодно? — предложил Льву его помощник.

— У нас есть дело поважнее, — заявил Лев. — Собирай всех наших. Мы идем в Абидос!

— В Абидос?

— Завоевав священную землю, мы получим силу, которая поможет нам победить всех врагов — и чибисов, и шумеров.

Когда покойный глава клана Орике предпринял попытку завладеть магией Абидоса, чтобы обеспечить верховенство своему клану, его план провалился только потому, что был плохо продуман и у Орикса было слишком мало солдат… Шакал уже не сможет помешать новому завоевателю, поскольку был вынужден бежать в пустыню вместе с Быком. Путь в Абидос открыт.

Получив в свое распоряжение магический огонь, Лев обретет могущество, которое и не снилось его противникам…

* * *

Обосновавшись в Нехене, Энки приказал чибисам покинуть город. Отныне доступ в него был разрешен только шумерам. Когда все следы грабежей и разгула были ликвидированы, генерал приказал обустроить для обитателей города удобные жилища. И только выбирая дом для Гильгамеша, он понял, что тог пропал.

В ту же секунду офицеры получили приказ срочно разыскать художника, ведь он мог погибнуть в бою или получить тяжелое ранение. Но ведь Гильгамеш не умел сражаться и старался держаться подальше от поля битвы! Невзирая на свое отвращение к войнам, Гильгамеш обладал многими качествами, которые Энки очень ценил.

Когда шумеры уже будут полновластными правителями страны, генерал рассчитывал поручить художнику важную миссию: используя свои таланты, придать Нехену новый облик, воздвигнуть монументы, подобные тем, что были уничтожены наводнением на родной земле. Энки представлял себе новые огромные лестницы и храмы с террасами, построенные из кирпича-сырца. Гильгамеш украсит их фресками и статуями, и его мастерство, наравне с силой шумерского оружия, преобразит эти земли. Жизнь чибисов изменится, они во всем станут руководствоваться шумерскими законами и обычаями…

Только теперь генерал полностью осознал, какое место занимал Гильгамеш в его планах покорения этой страны. Без Гильгамеша Энки останется в памяти людей лишь как талантливый военачальник, одержавший громкую победу.

Офицеры вернулись с докладом.

Гильгамеш пропал бесследно. Удалось выяснить только од-ну удручающую подробность: какой-то копейщик видел молодого художника недалеко от пролома в стене, через который бежал из города клан Быка.

Поскольку тела его не обнаружили, оставалось предположить, что Гильгамеш похищен и теперь в плену. И это пленение наверняка окажется недолговременным. Побежденные как следует помучают его перед смертью, а истерзанный труп бросят стервятникам.

Разозленный Энки решил, что жестоко отомстит покоренным жителям страны за это убийство.

Пока генерал размышлял о том, как ему реагировать на исчезновение Гильгамеша, помощник привел к нему перепуганных Слабака и Прожору.

— Генерал, случилось ужасное несчастье! — воскликнул первый. — Лев и его солдаты перебили наших и сбежали!

— Я это предвидел.

Оба чибиса остолбенели от изумления.

— Я… я не понимаю, — пробормотал Слабак.

— Если бы я хотел помешать Льву бежать, я поручил бы стеречь его шумерам. Я знал, что ваши соплеменники не смогут дать отпор стае львиц. Конечно же я не думал, что у Льва хватит ума смириться и подчиниться мне. Так и получилось: он не внял голосу рассудка, для него важнее всего оказалась независимость. Жалкие остатки его клана умрут от голода и жажды.

Слабак и Прожора вздохнули с облегчением: новый хозяин страны не был настроен карать их за недосмотр.

— Вы — хорошие слуги, — заметил Энки.

— Приказывай, и мы все исполним! — с воодушевлением заявил Прожора.

Генерал посмотрел вдаль.

— Предатель будет предавать снова и снова, — сказал он. — Вы служили Льву, но покинули его, а завтра поднимете чибисов против меня.

— Нет! Клянусь тебе, нет! — вскричал Прожора.

— Вы мне больше не нужны. Вам нет места в новом мире, который построят здесь шумеры.

Чибисы попятились.

— Мы… мы еще пригодимся тебе! — попытался возразить Слабак.

— Нет. Теперь вы мне будете только мешать.

Солдаты схватили несчастных и связали их, а потом, подгоняя пинками, вывели из Нехена.

При виде двух вбитых в землю кольев с заостренными концами Слабак и Прожора разрыдались.

53

— Хватит!

Скорпион отодвинулся от Ирис, нежно массировавшей ему ногу.

Рывком он вскочил и с удовлетворением отметил, что может идти.

— Аистиха сказала, что тебе нужно лежать!

— Мне нужны свежий воздух и движение!

Прихрамывая, он вышел из хижины, в которой две его возлюбленных и пожилая целительница, сменяя друг друга, старательно за ним ухаживали.

Выполняя распоряжения Нармера, члены клана Быка привели заброшенное поселение в порядок. Всем было предписано строго соблюдать правила гигиены, все ели вдоволь, не исключая и шумерского пленника. Скорпион настоял на том, чтобы Гильгамеш оставался привязанным к столбу день и ночь, и бедный художник с ужасом представлял, какие муки и пытки его ждут.

Увидев, что к нему направляется сам Скорпион, юноша задрожал от страха. Он уже почти смирился со своим положением пленника и надеялся, что со временем о нем просто забудут.

Скорпион развязал ему руки и протянул чашу с вином.

— Старик говорит, что оно прекрасное, а он знает толк в вине!

Гильгамеш медленно осушил чашу, любуясь против воли диковатой красотой своего собеседника. Но не кроется ли за этой неожиданной любезностью коварство?

— Что ты умеешь делать, Гильгамеш?

— Рисовать мелом и красками, лепить из глины…

— Владеешь оружием?

— На это я не способен. Я ненавижу войну.

— Но ведь ты — солдат шумерской армии!

— Я не солдат! Я — друг генерала Энки! Когда наводнение разрушило нашу страну, он собрал тех, кто уцелел, и решил перейти через пустыню и завоевать богатые земли, где нет природных бедствий. Путь был очень труден, и многие наши умерли. Только благодаря упорству нашего генерала мы дошли до цели. Сто раз мы хотели бросить в пустыне тяжелый груз, казавшийся бесполезным, — части разборных лодок, которые Энки считал главным нашим богатством. И он оказался прав! Имея лодки, мы можем теперь спокойно плавать по реке, и благодаря им мы захватили Нехен.

— Каковы планы твоего повелителя?

— Он намеревается создать новый Шумер, такой же величественный, как и разрушенный, привить местным наши обычаи, заставить исполнять наши законы. Чибисам первым придется смириться с новыми порядками, и они станут нашими рабами. Вот! Теперь я все сказал!

Скорпион поморщился.

— Честно говоря, не слишком много я от тебя узнал. Зачем кормить бесполезный рот, тем более рот врага?

— Я… я еще кое-что знаю!

— Говори!

Гильгамеш сообщил точное количество лодок и солдат, описал, какое у них есть оружие и какой тактики боя они обычно придерживаются.

— Уже лучше! — заметил Скорпион. — А из какого металла они делают свои мечи?

— Это сплав двух металлов — меди и олова, которые добывают в копях специально обученные рабочие. И этот сплав называется бронза.

— Научи меня вашей письменности!

Для Гильгамеша было удовольствием чертить на песке символы и объяснять их значение человеку, оказавшемуся на удивление одаренным. Несколько уроков — и он овладеет всеми тонкостями клинописи, шумерской письменности.

— У генерала Энки есть жена и дети?

— Они умерли во время наводнения, и это стало для него тяжелым ударом. Теперь он думает только об одном — восстановить былое могущество своего народа и дать ему новые земли.

— У него есть друзья и близкие?

— Скажу не хвалясь: я — единственный, кто может говорить с ним откровенно.

— Что ж, я это учту.

Услышав это, Гильгамеш обрадовался:

— Значит, ты не убьешь меня?

— Какое божество покровительствует Энки?

— Великая Богиня Шумера, ласковая и в то же время жестокая. Она держит на расстоянии его врагов, а самому генералу дает силы победить.

— Я получил от тебя ценные сведения, — сказал Скорпион.

— Значит… я буду жить?

Сомнение в голосе Скорпиона встревожило молодого художника.

— Знаешь, я не могу избавиться от мысли, что ты скрываешь от меня что-то важное.

— Нет! Я…

— Для нас война не закончилась, Гильгамеш, и я сделаю что угодно, лишь бы ее выиграть.

— Я согласен помогать тебе, я…

— Храбрость шумерских солдат, их великолепные оружие и лодки — все это говорит о том, что есть какая-то сила, которая поддерживает твоих соплеменников и направляет руку генерала Энки. Ты знаешь, что это за сила, и пытаешься от меня это скрыть.

Гильгамеш опустил глаза.

— Я рассказал тебе о Великой Богине.

— Как Энки получает от нее силу?

— Он молится ей и…

— Не считай меня глупцом, Гильгамеш. У каждого выдающегося воина есть талисман, сообщающий ему силу божества, которому он поклоняется. Когда я разбиваю черепа врагов своей палицей, в ней живет пламя моего покровителя!

— Ты просишь меня предать Энки!

— Так ты хочешь жить или нет?

— Если я расскажу тебе, что ты хочешь знать, ты оставишь меня в живых?

— Я решу это потом.

— Ты и твои товарищи, забудьте про Нехен и уходите подальше от этого города и от этих земель! У Энки есть то, что не позволит вам отвоевать их. Даже если вы соберете солдат больше, чем песчинок в пустыне, даже если у вас будет невиданное оружие, вас ждет поражение!

— Мы подошли к самому интересному! — обрадовался Скорпион. — Неужели у шумеров такая сильная магия?

— Перед тем как наша земля ушла под воду, Энки собрал ее гнев и ее страдание, чтобы привлечь разрушительную силу Великой Богини. Не становись у него на пути, иначе погибнешь!

— Я победил не в одной битве, которую считали заранее проигранной, и не прочь попытаться еще разок!

— Ты не понимаешь, ты…

— Нет, Гильгамеш, я все прекрасно понимаю. И мне осталось узнать только одно: что собой представляет этот вредоносный талисман.

— Я не имею права о нем говорить.

— Неужели ты сам его сделал?

На лице художника отразилось страдание.

— Энки заставил меня его сделать. И когда я закончил, у меня так горели руки, что я боялся навсегда их лишиться!

— Что именно ты сделал, Гильгамеш?

— Я должен сохранить верность Энки. Мое признание не спасет твой народ от ужасной гибели. Вы все заболеете, ваша кровь застынет в жилах. Я рассказал тебе достаточно, чтобы остаться в живых, ты так не думаешь?

— Я не думаю, что ты можешь диктовать мне условия.

— Но я больше ничего не могу тебе рассказать!

— Мне жаль, Гильгамеш. — Скорпион нахмурился.

— Ты… Ты будешь меня пытать?

— Я? Нет. Я отдам тебя в руки мастеру этого дела.

Скорпион подозвал к себе Старика, который недавно проснулся после хорошей попойки, и вручил ему острый нож.

— Нарежь из кожи пленника ремней! — приказал он.

— Ты шутишь?

— Я похож на шутника?

— Нарезать ремней?

— И очень тонких.

— Что он должен рассказать? — спросил Старик.

— Ничего. Он отказывается говорить, значит, будет наказан. И не торопись.

— Грязная работенка!

— Вдвое больше вина и три дня безделья!

Старик почесал подбородок.

— Ну, тогда я буду стараться!

Скорпион медленно пошел прочь, а Старик уставился на кремневое лезвие ножа.

— Вернись, прошу тебя! — вскричал Гильгамеш.

Скорпион продолжал идти.

— Так ты расскажешь?

— Ты узнаешь правду!

Скорпион подошел к шумеру.

— Иди спать, Старик!

— А как же моя награда?

— Ты ее получишь.

По щекам Гильгамеша потекли слезы. Он понимал, что, раскрыв эту тайну, навсегда отдалится от спасителя своего народа.

— Я вылепил вазу, в которую Энки собрал гнев и злую силу Великой Богини. На ней изображено лицо со страшным перекошенным ртом и полными ненависти глазами — лживое злое лицо, забыть которое нельзя! Генерал собирался поставить эту вазу в одну из усыпальниц Нехена, чтобы она излучала смерть и наводила порчу, которая должна поразить любого врага шумеров.

Гильгамеш замолчал.

— На этот раз я сказал тебе всю правду. Ты оставишь меня в живых?

Скорпион снова связал художнику руки.

54

«И как только я мог забыть про Абидос?» — думал Лев, ведя своих уцелевших соплеменников к землям Шакала. Эта изнурительная война увела его так далеко от истинного центра страны, от места, где видимое граничит с невидимым и где открывается дверь в потусторонний мир! Только в Абидосе глава клана может победить смерть, тем самым даруя своим соплеменникам жизнь. Однако в сложившейся ситуации Лев намеревался потребовать от богов большего. Магия таинственного ларца огненной волной обрушится на шумеров и чибисов и испепелит их…

Он, Лев, все сделал правильно. Рожденный повелевать, он просто обязан был избавиться от соперников — безрассудного Орикса, чересчур осмотрительной Слонихи и дипломатичной Газели. Эти слепцы недооценивали его и пеклись о сохранении мира, что было выгодно Быку, от клана которого теперь почти ничего не осталось. Заручившись поддержкой Крокодила и поверив предводителям чибисов, Лев решил, что его время пришло.

И цель была так близка… Если бы не вторжение шумеров! Но это всего лишь стечение обстоятельств! Если бы у глав кланов хватило ума отдать бразды правления Льву по доброй воле… Война кланов началась из-за их глупости, за которую сами же они и поплатились жизнью.

Теперь, когда Крокодил бежал с поля битвы, Лев стал хозяином положения. Шумеры? Эти завоеватели долго не продержатся. Чибисы? Трусы, которые позволят уничтожить себя, даже не взяв в руки оружия.

На подходах к Абидосу львицы покинули Льва и его солдат.

— Повелитель, наши солдаты страдают от усталости, жары и укусов насекомых. Они совсем выбились из сил.

— Сделаем остановку. И пошли вперед разведчиков!

Измученные пехотинцы Льва вдоволь напились и легли спать. Когда наступила ночь, вернулись двое разведчиков.

Они доложили, что защитников вокруг города не видно. Только стая шакалов охраняет главное святилище, из которого исходит мягкий зеленовато-голубой свет.

Лев выпрямился во весь рост.

— Я пойду в Абидос один и завтра принесу огонь, который сделает нас непобедимыми.

— Мой господин, не опасно ли это?

— Не бойся. Абидос будет принадлежать нам.

Преисполненный решимости, Лев направился к священному городу. На небе сияла полная луна. Шакалы, почуяв его присутствие, скучились перед входом в главное святилище.

— Разве вы не узнали меня? Ваш повелитель ушел навсегда, и теперь я новый хозяин этой земли. Подчинитесь мне, и никто не причинит вам вреда!

Шакалы-стражи, обычно бесстрашные и не пасующие ни перед каким противником, расступились, давая Льву пройти. Предчувствие не обмануло его: двери храма открылись перед ним, и теперь оставалось лишь завладеть таинственным ларцом.

Он вошел в храм и пересек полосу зеленовато-голубого света, за которой царила темнота.

Когда глаза Льва к ней привыкли, он осознал, что в помещении пусто. Где же Шакал спрятал ларец?

— Ты оскверняешь своим присутствием это священное место! — раздался низкий голос из черной глубины святилища.

Перед Львом появилась огромная фигура в треугольной маске, сквозь прорези которой на него смотрели белые глаза-жемчужины.

— Ты… Наверное, ты — Предок?

— Тебе не дозволено попирать эту землю, Лев!

— Все кланы сгинули, все, кроме моего! Я один могу спасти Две Земли, я один способен управлять страной!

— Ты пришел, чтобы украсть сокровище Абидоса.

— Оно принадлежит мне по праву, как и все земли Севера и Юга. И если я им не воспользуюсь, страна никогда не освободится от ига ливийцев и шумеров.

— На тебя поступила серьезная жалоба.

— Не слушай завистников и клеветников! Да, я убрал со своего пути слабаков, и теперь они захлебываются желчью, но мне нет до этого дела! Я храбр и смогу победить наших врагов, и моя победа станет залогом нашего благоденствия!

— Шакал передал жалобу богам, — сказал Предок. — Она исходит от главы клана Газели, которую ты убил, нарушив тем самым мирное соглашение и развязав войну кланов.

— Она… Она осмелилась сделать такое!

Двери храма закрылись.

— Это дипломатия Газели привела нас к катастрофе! — заявил Лев. — Конфликт был неизбежен! Я поступил так, как счел нужным.

— И теперь ты пришел, чтобы понести заслуженное наказание. Боги поручили мне привести в исполнение их приговор.

— Позволь мне выйти отсюда! Нашему народу нужна моя сила!

— Разве ты не собирался унести с собой таинственный ларец?

Неизвестно откуда появился священный предмет.

Словно зачарованный, Лев стоял и смотрел на оружие, которое могло обеспечить ему абсолютную власть и которое находилось от него буквально в двух шагах.

— Пора забыть о Газели, Ориксе и остальных слабаках! — твердо произнес он. — Я обещаю, что буду почитать богов и построю в их честь огромный храм!

— Тебе не удастся заставить их забыть о твоих преступлениях и о том, как ты убил главу клана газелей. Тебя интересует только власть, а вовсе не процветание страны!

— Я не согласен с приговором! Этот ларец теперь принадлежит мне, и ты не помешаешь мне уйти из Абидоса!

Лев бросился к бесценному сокровищу, рассудив, что без труда сможет поднять его и унести.

Напрасными оказались его усилия. Его пальцы прилипли к ларцу, который становился все горячее. Ужасная боль распространилась по всему телу. Внезапно грива его вспыхнула, осветив весь храм.

* * *

Облаченный в длинное шерстяное одеяние, принесенное с собой из Шумера, генерал Энки провозгласил себя жрецом Великой Богини и устроил ей в центре Нехена обильное жертвоприношение. На алтаре лишились жизни десятки стариков, немощных и детей из племени чибисов. Их нечистая кровь, стекая струями на землю, увлажнила ее и подпитала собой ярость высочайшей покровительницы Энки и самого генерала. И эта ярость не замедлила обрушиться на его новых рабов.

Он знал, что никогда не простит им исчезновения Гильгамеша. Художник сумел бы сделать страну еще прекраснее, расцветить яркими красками ее дни и ночи, сделать так, чтобы она очаровывала взор. Но нет, его убили эти проклятые беглецы, которых Энки очень скоро отыщет, и тогда он отомстит им за Гильгамеша.

Трупы Слабака и Прожоры, оставленные висеть на кольях за пределами города, вселили ужас в остальных чибисов. Подобное же наказание грозило любому, кто вздумал бы не подчиниться теперешним хозяевам. Чибисы покорно приняли новое иго, на этот раз шумерское. Несмотря на свою многочисленность, они по-прежнему оставались бездеятельными. Генерал без труда отыскал себе в этой массе нескольких приспешников, готовых прислуживать ему и доносить о любой попытке сопротивления.

Обратить в рабство местное население было одним из самых важных пунктов плана генерала Энки. Шумерам он предначертал роль правящего класса, которому будет обеспечена замечательная жизнь благодаря наличию сильной, непобедимой армии. Со временем они научат чибисов изготавливать кирпич и строить из него просторные дома для знати и высших армейских чинов, обслуживать которых будет целая армия слуг.

Вторая по важности цель: взять под контроль реку и переправы. Перемещаться по воде можно будет только по специальному разрешению, за рыбаками установят строгий надзор. Все ценное, что есть на этой земле, будет принадлежать шумерам, а чибисы станут получать ровно столько еды, чтобы они могли тяжело работать и не умереть с голоду. Тот же, кто вздумает увиливать от работы, умрет от истязаний.

Созерцая Нил, то и дело меняющий цвет, его позолоченные солнцем волны, генерал испытывал почти что умиротворение. Однако оно испарилось, когда он вспомнил о Гильгамеше. В такие моменты он отдавал самые жестокие приказы и желал одного: видеть, как страдают эти безвольные и покорные людишки.

Ваза, созданная Гильгамешем, выполняла свою функцию наилучшим образом: источая пагубную силу Великой Богини, она обеспечивала малому количеству шумеров возможность установить свое господство над ордами ничтожеств.

Подбежал офицер.

— Генерал, на Нехен напали львицы!

Не зная, что и думать, генерал поднялся на городскую стену и увидел стаю кружащихся на месте львиц.

— Они ушли от своего повелителя, а может, и сожрали его. Нам не только ничего не грозит, наоборот: теперь у нашей армии появится новая сила!

Когда генерал вышел за ворота и направился к львицам, шумеры окаменели от страха — не переоценивает ли себя их спаситель?

Две львицы отделились от стаи и присели у ног своего нового хозяина: воительницы ушедшего в небытие клана Льва присягнули на верность Энки.

55

— Я вижу, ты снова здоров, — сказала Скорпиону Пловчиха после жарких объятий. Сегодня он просто осыпал ее ласками, был попеременно то удивительно нежным, то пылким, и молодая женщина, которая успела привыкнуть к его изменчивому нраву, не смогла скрыть своего удивления.

— Ты терпеть не можешь однообразия. Я тоже.

Она потянулась, а потом раскинула руки и вытянула стройные ноги. При виде такой красоты у любого мужчины голова пошла бы кругом… Однако же она чувствовала: сегодня вечером или завтра Скорпион прогонит ее или смерть придет за ней. Значит, нельзя было терять ни секунды и предаваться всем возможным удовольствиям. Да, смерть от старости — не ее удел.

Угрожающий хохот заставил ее вздрогнуть.

— Гиены! Они возвращаются снова и снова!

Скорпион лег на свою любовницу, и она ощутила тяжесть его тела.

— Не беспокойся, — шепнул он. — Если что-то случится, гуси поднимут тревогу.

— Ты никого не боишься?

— Только того, кого по ошибке сочту более слабым, чем я сам. Лавина поцелуев ошеломила Пловчиху. Забыв все свои опасения, она отдавала себя без остатка этому неутомимому воину, своему любовнику. Интересно, суждено ли ему дожить до преклонных лет?

Ирис принесла им вина и сушеного мяса. Она держалась в сторонке, молчаливая и послушная, и с удовольствием отдавалась своему повелителю, когда он этого желал. Исполняя любой его каприз, она довольствовалась своим положением и по-прежнему считала, что лучше смириться, чем потерять Скорпиона навсегда.

Пловчиха не осуждала ее. Каждый сам выбирает способ остаться в живых…

— Если ты отказываешься служить шумерам, что ты думаешь делать дальше? — спросила она у своего возлюбленного.

— Мои планы я приберегаю для военного совета, моя красавица. Можешь не беспокоиться, место рядом со мной найдется и для тебя.

* * *

Хижина, циновка, кусок известняка, краски, стебли тростника, чтобы ими писать, чертить и рисовать, достаточное количество пищи… Гильгамешу казалось, что он живет в сказке.

Скорпион решил его не убивать, его никто не мучил и ему разрешили делать то, что он любил больше всего на свете. Возможно, это не продлится долго, но тем ценнее эти моменты радости!

Часто Старик приходил поговорить с пленником и с удовольствием слушал его рассказы о далекой исчезнувшей стране. Гильгамеш описывал свое детство, свое восхищение художниками и скульпторами, годы ученичества и расцвета своих талантов. Мечтая о прекрасных фресках и статуях, он совсем не интересовался окружающим миром. Когда же на него обратил внимание Энки, его жизнь полностью переменилась. Покровительство могущественного придворного дало Гильгамешу возможность проявить себя и не заботится о пропитании и крыше над головой.

Но потом пришла беда — наводнение погубило их страну. Шумерам пришлось покинуть ее, перейти через страшную пустыню и обрести новую родину. И все это произошло благодаря несгибаемой воле генерала Энки, которого Гильгамеш предал, раскрыв его тайну.

Увидев Скорпиона, шумер решил, что пришел его смертный час.

— У тебя кислое лицо, Гильгамеш! Старик не слишком тебя заговорил?

— Наоборот, мне с ним веселее! Ты… Ты что-то решил?

— Я пришел к тебе на урок клинописи. Мне до сих пор не все понятно.

Учитель поспешил заполнить все пробелы в знаниях своего ученика, внимательного и очень способного.

— Благодаря тебе нам, возможно, удастся прогнать из страны завоевателей, — сказал ему Скорпион. — Поэтому я разрешаю тебе пожить еще немного!

Военный совет прошел в мрачной атмосфере, и этому в немалой мере способствовал рассказ Аистихи, чьи морщины, казалось, стали еще глубже.

— Шумеры сбили двух моих посланниц. Их луки поражают цель на громадном расстоянии. Теперь аистихи будут облетать окрестности Нехена с большей осторожностью и не так часто, как раньше. Завоеватели заняли город, перемещаются по реке и контролируют все переправы. Офицеры командуют чибисами, которые тяжело работают, добывая пропитание для своих новых господ. Судя по всему, Энки постепенно забирает в свои руки власть в стране.

— А как же Лев и Крокодил? — спросил Нармер.

— Их не видно, но случилось нечто поразительное: шумерский генерал подчинил себе львиц. Теперь они охраняют Нехен вместе с шумерскими солдатами.

— Меня это не удивляет, — сказал Бык. — Энки победил Льва, и тот бежал или находится у него в плену, а Крокодил прячется, вернувшись к своим привычкам хищника. Время кланов прошло, ливийцы и шумеры обязательно начнут оспаривать друг у друга право властвовать в стране.

— Твой клан все еще существует, — напомнил ему Нармер. — И мы не сдадимся.

— Гильгамеш сообщил мне ценные сведения, — вступил в разговор Скорпион и рассказал все, что узнал от шумерского пленника, членам совета.

— Думаю, сейчас для нас самое важное — уничтожить эту источающую зло вазу, — сказал Шакал. — Она — основной источник силы шумеров.

— Но это невозможно сделать! — возразил генерал Густые Брови. — Для этогонужно ворваться в Нехен, однако у нас мало людей. Единственное решение — уйти из этого поселения и найти себе новое убежище, пока нас не обнаружили лазутчики Энки!

— Я должна поддержать генерала, — сказала Нейт. — У нас осталось очень мало воды. Нам придется уйти отсюда.

— Сколько дней у меня есть на размышления? — спросил у нее Скорпион.

— Самое большее три.

— Я найду решение, и мы продолжим сражаться!

* * *

Этой ночью луна была цвета охры, и никто, кроме Скорпиона, не осмеливался смотреть на нее. Когда молодой воин решил покинуть поселение, путь ему преградил Нармер.

— Что ты собираешься делать?

— Лучше тебе этого не знать.

— Если это рискованно, я пойду с тобой!

Скорпион усмехнулся.

— Мы ли на самом деле распоряжаемся нашими жизнями, Нармер? Не тревожься, брат мой, я знаю пустыню. Она даст нам все, что нужно. Оставайся и присмотри за нашими!

И Скорпион ушел.

Ища новой встречи с демонами ночи, он надеялся изменить предначертанное свыше, и Нармеру не удалось бы его отговорить.

Но сможет ли он добиться желаемого еще раз? Если Скорпион вернется, не найдя колодца или родника, клану Быка не выжить.

В русле пересыхающей реки Сет поджидал молодого воина, продавшего ему свою душу. Насторожив уши и внимательно глядя на своего ученика красными, как раскаленные угли, глазами, он с удовлетворением отметил, что того переполняет гнев.

— И это твоя обещанная помощь? — заговорил Скорпион, подойдя ближе. — Славный клан Быка больше не может сражаться. Быку и его людям придется умереть от жажды! Выходит, я ошибся, заключив с тобой сделку?

— Полная луна необыкновенно красива сегодня. Воин, жаждущий крови, не думаешь ли ты, что нужно ей поклониться?

— Единственное, что мне сейчас нужно, — это вода! А потом обязательно прольется кровь моих врагов!

Крупная капля упала на раненную ногу Скорпиона.

— Следуй за грозой, Скорпион, и насыться ее силой!

Проливной дождь, гром, вспышки молний… Сет взлетел на небо, а Скорпион, весь мокрый, вышел из русла реки, которое у него на глазах наполнялось водой. Молнии вонзались в землю, указывая ему путь.

* * *

Не веря своим глазам, Бык смотрел на оазис, к которому его привел Скорпион. Дождь и ветер высвободили из песков пальмовую рощу, сады, колодцы, оросительные каналы. Аистиха спешила собрать лечебные травы, чтобы приготовить из них снадобья. Северный Ветер со своими ослами, боевые быки, корова и теленок Нармера уже паслись на лугу, лакомились нежной зеленой травкой.

— Моему хозяину все по плечу! — заявил Старик. — Он нашел для нас настоящий рай! Тут даже виноградник есть!

Скажем спасибо богам, обоснуемся здесь и забудем навсегда об этой войне!

Члены клана были с ним согласны, но Скорпион, услышав эти речи, рассердился так, что вцепился обеими руками в шею своего слуги.

— Думаешь, теперь ты будешь решать, что нам делать, глупый старик?

— Нармер… Посмотри на Нармера!

Скрестив руки на груди, юноша наклонился вперед, и волосы его стали отливать золотом и превратились в подобие гривы.

Еще немного, и Нармер упал бы, но Скорпион успел его подхватить.

— Ты нездоров?

— Лев… Лев умер, и дух его снизошел в меня.

56

Сидя под пальмой, Гильгамеш рисовал это дерево и представлял, как изображает прекрасный, залитый солнцем сад на стене какого-нибудь величественного здания. Охранять пленника поручили Старику, приказав убить его при попытке к бегству. Однако шумеру, по всей видимости, не хотелось покидать это живописное место. Зачем ему убегать в пустыню?

Прислонившись спиной к дереву, Старик потягивал молодое вино и подставлял лицо мягкому северному ветру. Он все еще надеялся, что члены военного совета откажутся от намерения отбить у шумеров Нехен и решат, что клан Быка останется навсегда в этом прекрасном оазисе. Все равно войну они проиграли, так почему бы не признать это? Увы! Скорпион такой упрямец! Один только Бык, который здраво оценивает ситуацию, сумеет развеять его иллюзии и вынудит смириться… Разве не заслужили уцелевшие члены его клана спокойной и благополучной жизни?

Последнее превращение встревожило Нармера. Обычно спокойный и рассудительный, он стал резче в суждениях и не меньше Скорпиона желал сразиться с шумерами. Но ведь это же безумие! Какими бы храбрыми они ни были, чибисы под командованием генерала Энки сметут жалкую горстку людей и животных — все, что осталось от ранее могущественного клана!

Заставить врагов забыть о себе — вот наилучшая стратегия…

Члены совета стали выходить из хижины Быка. По их нахмуренным лицам Старик понял, что к согласию они так и не пришли.

— Дай мне напиться! — потребовал Скорпион.

— Мы остаемся здесь?

— Наш с Нармером план Быку и Аистихе показался безрассудным, но мы смогли бы их убедить, если бы не вмешался Шакал. Прежде чем принимать решение, он требует, чтобы Нармер, преемник душ исчезнувших кланов, прошел через гранитные врата.

Старик побледнел.

— Но они не открываются перед смертными!

— Души сгинувших кланов действительно возродились в Нармере, значит, у него все получится.

— Ты сам в это не веришь!

— Нармер — мой брат, и мы уже совершали то, что казалось невозможным. И перед битвой с шумерами он должен пройти это испытание.

— А если… Если он не сможет?

— Тогда мы с тобой вдвоем возьмем Нехен!

Старик охнул и одним глотком опустошил свою чашу.

* * *

Нейт с Нармером уединились на южной окраине оазиса, там, где журчал ручей. Они могли бы вести обычную жизнь, как многие другие пары, слушаться главу своего клана и не иметь никакого отношения к принятию решений. Однако она была жрицей богини Нейт, а он стал исполнял волю сверхъестественных сил.

После долгой разлуки они встретились, чтобы вскоре снова расстаться, возможно навсегда.

— Я думаю, что Шакал прав, — сказал наконец Нармер. — Он хочет развеять все сомнения, прежде чем безрассудно бросить вызов шумерам.

— Ты сам сказал это слово — безрассудно!

— Предок дал мне задание, и я постараюсь его выполнить. Разве не его голосом говорит Шакал? Гранитные врата — вот следующий этап моего пути. И ты это прекрасно знаешь.

Закат окрасил небо в теплые тона, навевающие приятные мысли. Они взялись за руки, прижались друг к другу, опьяненные своим счастьем, пусть и недолгим. Вскоре небо стало темно-красным.

— Ты — жрица богини, попроси ее защитить меня.

— Нармер…

— У меня нет права отказаться.

Он вышел за пределы оазиса. Шакал догнал его и повел по каменистой тропинке, извивающейся меж холмов. На пустыню опустился туман, холод сковывал тело, мешая идти. Холод потустороннего мира…

Под ногами Нармер ощутил камень: то была гранитная плита, которая заканчивалась у двустворчатых ворот. На каждой створке был изображен злой глаз. Ворота были закрыты.

Шакал отошел в сторону.

Нармеру предстояло без посторонней помощи найти способ открыть эти врата. Он вспомнил Предка и часы, проведенные за изучением знаков силы. На руке у него по-прежнему была запечатлена звезда с пятью лучами. Этот символ означает «дверь», не так ли?

Он вытянул руку вперед. Звезда полыхнула красным огнем, и створки распахнулись.

Облако пыли ослепило Нармера. Он дождался, пока пыль осядет. Небо и земля, казалось, слились воедино, пространство расширилось, пустыня опрокинулась. Превозмогая страх и стараясь держать ладонь открытой, Нармер шагнул в темноту.

Облако пыли рассеялось, и вспыхнул свет. Он исходил от странного существа с телом пантеры, крыльями сокола и головой грифа. Своим длинным изогнутым клювом оно попыталось пронзить чужака. Нармер, бросившись на землю, чудом увернулся от страшного клюва.

С яростным криком грифон стал вертеться на месте, ища свою жертву. Нармер совсем потерял ориентацию в пространстве и с ужасом подумал, что теперь ему не спастись. И все же он знал, что будет сражаться, несмотря ни на что. Храбрость Орикса, гордость Льва и мощь Слонихи придали ему сил. Ему, преемнику душ исчезнувших кланов, нечего было бояться грифона — существа, охраняющего пустыню и уничтожающего блуждающие души, алчущие крови.

Когда грифон попытался снова ударить его своим клювом, Нармер скользнул к нему и схватил чудовище за шею. Оно забило крыльями, стараясь его оглушить. Юноша сильнее сжал пальцы, и грифону стало трудно дышать. Все его попытки взлететь оказались тщетными. Наконец он успокоился и лег на бок, демонстрируя смирение.

Встало солнце, и грифон растворился в его лучах. Казалось, битва продолжалась несколько секунд, но на самом деле всю ночь. Нармер вышел из гранитных врат, створки которых захлопнулись у него за спиной, и врата исчезли в песке. Пространство и время вернулись в свои земные рамки.

Шакал дожидался Нармера в том месте, где они расстались.

— Я не знаю, возродится ли пламя грифона в нас.

— А как это узнать? — спросил Нармер.

— Мы узнаем это, когда вернемся в оазис.

Нейт ждала их на границе оазиса и пустыни. Озаренная лучами утреннего солнца, она обняла исследователя неведомых земель.

— Нам нужно спешить! — сказал Шакал. — Боги скоро вынесут свой вердикт!

Солнце коснулось крыш жилищ членов клана Быка, звери и люди пробуждались ого сна. Скорпион в эту ночь не спал. Он чувствовал, что его брат пережил изнурительное сражение и победил.

— Шакал все еще сомневается, — сказал ему Нармер. — Он ждет знака.

К Нармеру подошли корова и теленок, которых он, последний из клана Раковины, защищал и берег. Корова прижалась к нему головой, прося ласки. Гильгамеш не уставал любоваться ее прекрасными глазами и рисовать их снова и снова.

Большие черные глаза коровы вдруг стали золотыми, она и теленок превратились в источники яркого света, подобного возрождающемуся солнцу. Из рогов брызнули лучи, и мать с детенышем взлетели на небо и растворились в сердце дневного светила.

— Грифон открыл тебе дорогу, — глядя на Нармера, изрек Шакал. — Отныне молоко звезд будет питать тебя!

Услышав пронзительный гусиный крик, все вздрогнули.

Скорпион первым схватил свою палицу. Следом за ним побежали лучники и копейщики. Лай шакалов, которые вышли навстречу врагу и теперь смотрели на него, скаля зубы, заставил чужаков остановиться.

«С такими даже стыдно сражаться», — подумал Скорпион, глядя на истомленных жаждой, едва держащихся на ногах солдат Льва. Похоже, их привел шакал, при виде которого его собратья сразу успокоились.

Командир отряда бросил к ногам Скорпиона свое оружие в виде львиной лапы.

— Лев умер в Абидосе, — сказал он. — Наш проводник привел нас сюда. Мы готовы служить вам. Вот останки нашего повелителя!

Двое солдат поднесли коричневую обгоревшую шкуру с ярко-рыжей шевелюрой.

— Отдайте ее Нармеру, — распорядился Скорпион. — Вы клянетесь служить верно?

Прижав руку к сердцу, солдаты преклонили колени и опустили головы. Накинув на плечи шкуру, Нармер ощутил, что к нему переходит сила Льва, сливаясь с силой, переданной ему грифоном. Скорпион, как и остальные, не верил своим глазам: Нармер излучал уверенность и мощь. Теперь Бык точно согласится сразиться с противником, даже если на одного его воина придется сотня врагов!

Гильгамеш поклонился Нармеру.

— Я не жалею, что все вам рассказал, — сказал шумер. — Энки совершил непростительную ошибку, когда обратился за помощью к злому воплощению Великой Богини. Только уничтожив вазу, ты сможешь победить. Когда она разобьется, душа Энки лишится своей силы.

57

Ни Бык, ни Аистиха не верили в то, что план Скорпиона и Нармера удастся осуществить, однако Шакал заявил, что прохождение последним гранитных врат и то, что солдаты Льва к ним присоединились, сулит успех.

— Я нападу на шумерские лодки с Пловчихой и отрядом опытных ныряльщиков, доказавших свою доблесть в боях с рептилиями Крокодила, — сказал Скорпион. — То, что они не ожидают атаки, сыграет нам на руку. Но действовать нужно будет очень быстро.

— Но на лодках полно солдат, которые вас уничтожат! — возразил Бык.

— У них не будет на это времени. Начнется паника, и нам все удастся. Когда флот будет у нас в руках, мы поддержим тебя со стороны реки.

— Выжившие солдаты Льва и мои собственные — против тысяч чибисов, которыми командуют опытные воины шумеров! Нас вырежут в одно мгновение!

— Этого не случится, если я сумею разбить магическую вазу, — вступил в разговор Нармер.

— Но как ты пройдешь в Нехен? — спросила Аистиха.

— Брошу вызов Энки.

— Что ж, задачи мы распределили, — рассудил Скорпион. — Хватит болтать попусту. Решение за тобой, Бык!

Аистиха опустила глаза.

— Выступаем завтра! — постановил глава клана.

* * *

— Ты будешь приглядывать за стариками и ранеными, — сказал Скорпион Старику. — И не спускай глаз с пленника! Если нас разгромят, поступай по обстоятельствам.

— Я уже раз спас тебе жизнь, ты должен взять меня с собой!

— У тебя хватит сил нырять, плыть под водой и штурмовать шумерские лодки?

— Вода — не моя стихия. Но то, что ты задумал, не кажется тебе безумием?

— Это будет не последнее безумие в моей жизни. Не разочаруй меня, Старик!

Скорпион отправился в хижину, где Нейт и Аистиха готовили снадобья из собранных в оазисе лекарственных трав. Жрица предложила намазать тела пловцов особым средством, чтобы частично защитить их от повреждений.

Скорпион отдал свое обнаженное тело в руки Нейт, и она намазала его с ног до головы коричневой мазью со сладковатым ароматом. Пловчиха и остальные члены отряда тоже не были обделены снадобьем.

— Я пойду с вами! — заявила Ирис.

— Зачем ты мне там нужна? — удивился Скорпион.

— Я понесу торбу с лекарствами и буду присматривать за ранеными.

— Путь нам предстоит нелегкий. И если шумеры нас разобьют, они не пощадят и тебя.

— Если убьют тебя, зачем мне жить?

— Как хочешь, Ирис!

С тоской Старик смотрел, как уходит Бык со своей армией, Нармер и Нейт с Северным Ветром и Скорпион с Ирис, Пловчихой и отрядом ныряльщиков. Жить в оазисе оказалось так приятно, но эта проклятая война снова нарушила планы Старика!

Было решено, что Шакал со своими подданными останется в оазисе, чтобы охранять раненых и больных, за которыми присматривала Аистиха.

— Они поступают правильно, — рассудил Гильгамеш. — Энки ни за что не оставил бы нас в покое. Его солдаты наверняка нас разыскивают и в конце концов найдут.

— Думаю, будет нелишним приготовиться к бегству на юг, — предрек Старик. — Кстати, если хочешь сбежать, сделай это сейчас и поторопись, пока я не передумал!

— Я остаюсь, — решил Гильгамеш. — И советую тебе тоже остаться. Я пойду к Повелителю кремня. Нам будет о чем поговорить, пока наши не вернутся с победой.

— Хорошо, если бы так… — пробормотал, глядя ему вслед, Старик.

* * *

На подходах к Нехену им предстояло разделиться. По пути они не встретили ни одного шумерского патруля, и это было настоящим чудом. О том, что их ждет впереди, старались не думать.

Бык, Скорпион и Нармер собрались на последний совет.

— Ваше решение остается неизменным? — спросил глава клана.

Названные братья кивнули.

— Я высоко ценю вас обоих и горжусь тем, что мы сражаемся вместе, — признался Бык. — Совсем недавно я был властелином огромной территории, и мои подданные благоденствовали. Подчиняясь мне, они могли не заботиться о будущем. К несчастью, я был слеп, слишком полагаясь на мощь моей армии, и даже предположить не мог, что Лев с Крокодилом договорятся у меня за спиной и нарушат мирные соглашения. Ошибкой было также полагать, что война кланов закончится быстро и без особых потерь и мир снова будет восстановлен. На сегодняшний день я осознал свои ошибки, но это дела не поправит. Сражаться — единственный выход для нас, и благодаря вам двоим боги помогут клану Быка умереть достойно!

Похлопав обоих по плечу, Бык вернулся к заметно встревоженному генералу Густые Брови.

— Повелитель, мы обрекаем себя на гибель!

— Ты ведь не затем обучал наших солдат, чтобы смотреть, как они спят дни напролет? Пришло время показать себя в бою! Мои воины не боятся ни чибисов, ни шумеров. Вперед, Густые Брови!

Генерал понимал, что ему придется сражаться в первых рядах, так что сбежать будет нелегко. Мысленно проклиная Быка, он велел своим копейщикам построиться.

* * *

— Бык отвлечет на себя большую часть вражеских сил, — сказал Скорпион Нармеру. — Мой отряд перебьет воинов в шумерских лодках. Но в Нехене все равно будет полно вражеских солдат. Как ты рассчитываешь войти в город?

— Со мной пойдет Нейт. Мы скажем, что принесли Энки подарок, который его заинтересует. Думаю, он не станет сразу убивать безоружных мужчину и женщину.

— Она и правда тебя любит!

— Разве Пловчиха не рискует ради тебя жизнью?

— Эта женщина не ждет от судьбы ничего хорошего, а потому наслаждается каждым мгновением так, словно оно последнее. У вас с Нейт все по-другому… Мы могли бы построить новый мир, а эти шумеры нарушили наши планы!

— Нас еще не победили.

— Ты прав, брат мой! День сегодня будет жарким, это хорошее предзнаменование… До скорой встречи, Нармер!

Отряд пловцов, возможно, и доберется до берега реки незамеченным, но потом ему предстоит столкнуться с шумерскими солдатами… Словом, шансы на успех были ничтожно малы.

Оставшись наедине, Нармер и Нейт смотрели на стены далекого Нехена.

— Я сожалею, что попросил тебя мне помочь, — сказал он. — Ты не должна погибнуть в этой резне. Умоляю, вернись в оазис!

— А что будешь делать ты?

— Перелезу через городскую стену, проберусь в храм и разобью эту проклятую вазу!

— Шумерские лучники, конечно же, тебя не заметят.

— Есть места, где дозорных и лучников меньше, и…

— Не говори глупостей, Нармер. Если ты пойдешь один, это будет самоубийство, никому не нужная жертва. Если же шумерский генерал решит, что нас нечего бояться, он впустит нас в город. А если не впустит, то мы умрем вместе.

— Нейт!

— Такова моя воля. Для меня нет большего счастья, чем быть с тобой рядом.

Они обнялись. Обоим хотелось, чтобы поцелуй длился вечность, но это было невозможно.

День и вправду выдался таким жарким, что каждый шаг давался с трудом. Сражение обещало быть тяжелым.

Нармер призвал себе на помощь духи кланов, возродившиеся в нем. Разве не бросал он и остальные вызов судьбе, рискуя собственной жизнью?

Путь от болотистых территорий клана Раковины к священному городу Юга, ныне захваченному чужестранцами, которые решили навязать коренным жителям страны свои законы, был долгим и трудным. Встреча с Предком, первое испытание, встреча и братание со Скорпионом, пробуждение чувств к Нейт… Немало радости и счастья испытал в жизни путешественник между мирами.

Следом за Северным Ветром влюбленные направились к Нехену.

58

Солдат-шумер, стоявший в дозоре, присел возле воды, смочил тряпицу и приложил ее ко лбу. Скорее бы пришла смена…

Больше ни о чем он подумать не успел.

Кремневым ножом Скорпион перерезал ему горло.

Путь был свободен, и отряд пловцов вошел в реку. Разделившись на четыре группы, воины Скорпиона нырнули и под водой поплыли к шумерским лодкам. Было решено, что Ирис останется на берегу и спрячется в зарослях тростника — ей предстояло заниматься ранеными.

Скорпион выбрал головную лодку, Пловчиха — самую большую, на которой перевозили грузы. Заученные и тысячу раз отработанные движения — стремительные, точные…

Из-за жары большая часть шумерских воинов дремала и никто даже не смотрел по сторонам. Да и чего им было опасаться? Местный главарь с остатками своей армии ушел в пустыню, где всех их рано или поздно найдет и уничтожит отряд шумерских воинов.

Один из солдат, зевая, направился к якорю, чтобы поднять его. И только наклонившись, он увидел, как из воды появляется голова Скорпиона, но поднять тревогу не успел: дротик пробил ему горло.

Вслед за своим командиром пловцы забрались в лодку и перерезали сонных шумеров. И только офицер, выскочивший из-под своего навеса, попытался оказать сопротивление. Скорпион одним ударом кулака проломил ему затылок.

Когда головной корабль был захвачен, тишина удивила победителей.

— Берите луки и стреляйте! — приказал Скорпион.

На соседней лодке шла ожесточенная борьба. Благодаря лучникам Скорпиона, уничтожившим сбившихся на корме вражеских солдат, эта лодка тоже была захвачена. Затем лучники стали стрелять в шумеров на третьей лодке, теснивших людей Скорпиона.

Пловчихе повезло меньше, чем остальным: дозорный на носу лодки заметил нападавших в тот момент, когда они вынырнули, и разбуженные его криком шумерские воины схватили свои пики с бронзовыми наконечниками. Началась жестокая схватка. Пловчиха подавала остальным пример, орудуя своим ножом и не обращая внимания на многочисленные раны. Опьяненная боем, мечтающая только о том, как бы убить побольше врагов, Пловчиха схватилась с шумерским командиром, который хотел было выпрыгнуть из лодки, но потом бросился на нее, рассчитывая задушить эту бешеную женщину-воительницу. Ударив его коленом в подбородок, она высвободилась из его цепких рук и ножом вспорола ему живот.

Опасаясь удара со спины, она резко обернулась.

Палуба была завалена трупами. В живых осталась лишь она одна. Черная пелена застлала глаза Пловчихи, и молодая женщина поняла, что еще немного, и она лишится чувств. Сражаться она больше не могла, так как потеряла много крови — раны ее сильно кровоточили. Снадобья Аистихи, которые та передала Ирис, остановят кровотечение… Пловчиха нырнула и в воде сразу почувствовала себя лучше.

Скорпион со своими людьми добивал противника на последней лодке. Было ясно, что шумерам не устоять.

Пловчиха обрадовалась, добравшись наконец до берега. Ирис вышла ей навстречу.

— Помоги мне! — попросила женщина-чибис. — Я еле держусь!

Ирис посмотрела ничего не выражающим взглядом на соперницу, из-за которой так долго терпела унижения, замахнулась кремневым ножом и вонзила его ей в грудь, а потом стала яростно пинать ногами уже мертвое тело.

В этот момент из груди Скорпиона вырвался победный крик.

* * *

Солдаты Быка имели бравый вид. Пехотинцы Льва шли в первых рядах. Их никто и никогда не мог обвинить в трусости, и теперь они рвались в рукопашную. При виде такого противника чибисы, расположившиеся к западу от города, запаниковали. Шумерским офицерам никак не удавалось заставить их повиноваться.

— Эта толпа не сможет маневрировать, — рассудил Бык. — Мы атакуем одновременно в лоб и с флангов. Чибисы в страхе перебьют друг друга!

Коричнево-рыжий бык, шумно дыша, подошел к своему повелителю. Ему на лоб села пчела Нейт, которая принесла частичку меда богини.

Бык погладил своего лучшего воина по загривку.

— Может, нам и удастся выиграть эту битву, Густые Брови, — сказал он генералу.

Как ни старались шумерские командиры, им не удавалось построить чибисов, на которых со всех сторон сыпались противоречивые указания.

Огромный коричнево-рыжий бык дрожал от нетерпения; мгновение — и он устремился на врага, а перед ним катилась волна страха. Вопли первых растерзанных и затоптанных чибисов заставили остальных разомкнуть ряды.

И Бык ринулся в образовавшуюся брешь.

* * *

Северный Ветер шел впереди, за ним шла Нейт, которая несла священную материю богини; замыкал шествие Нармер с кувшином вина.

Вскоре их окружили шумерские солдаты.

— Пропустите нас! — повелительным тоном произнесла жрица. — Мы принесли дары генералу Энки!

Осел и безоружная пара… Командир дозорных согласился позвать офицера, который как раз проверял посты, а тот уведомил о нежданных гостях самого Энки. Заинтригованный генерал в сопровождении двух посаженных на цепь львиц вышел посмотреть на чужаков.

Ворота Нехена приоткрылись.

Львицы зарычали, и Северный Ветер напрягся и замер. Нейт и Нармер почтительно поклонились.

Женщина показалась Энки ослепительно красивой.

— Как тебя зовут?

— Я — жрица богини Нейт и принесла тебе в дар эту материю в знак покорности последних выживших из клана Быка. А кувшин с вином, который держит мой слуга, прими в знак нашего преклонения перед твоим величием. Этот невероятно сильный ослик тоже теперь принадлежит тебе.

Энки обошел вокруг троицы.

Означает ли их приход окончание войны и признание его владычества над этими землями?

— Когда вы сдадитесь? — спросил генерал.

— Если ты пообещаешь оставить нас в живых и позволишь работать на тебя, наши солдаты сегодня же сложат оружие.

— Да будет так!

Про себя Энки решил, что прикажет вырезать беглецов всех до одного, как только они подойдут к Нехену.

— Отпей вина из кувшина! — приказал он Нармеру.

Юноша без колебаний подчинился, он сделал хороший глоток. Это успокоило подозрительного шумера, который боялся быть отравленным. Теперь он не сомневался, что эта безоружная пара пришла сообщить ему о том, что противник сдается. Юношу он решил отдать львицам, женщину — на забаву своим офицерам.

Нейт продолжала стоять, опустив голову и держа отрез материи на вытянутых руках.

Нармер понимал теперь, насколько опасный противник этот генерал. Хладнокровный, подозрительный, решительный, Энки ничего не оставлял на волю случая. В его душе всякая радость давно угасла и осталось лишь желание покорять и властвовать любой ценой.

Наступил решающий момент. Одним движением руки Энки мог отдать приказ убить посланников с дарами. Однако он совершил ошибку, на которую и рассчитывала жрица.

— У нас искусные ткачи, но такой тонкой материи мне видеть не приходилось! Дай-ка ее мне, девушка!

Стоило шумеру осквернить материю богини прикосновением пальцев, как из нее вырвались две перекрещенные молнии и пронзили Энки грудь.

Генералу хватило сил взмахнуть мечом — он намеревался отрубить голову колдунье, которая, впрочем, думала только о том, как бы не дать драгоценной материи упасть на землю.

Обрушив на голову завоевателю тяжелый кувшин, Нармер прикончил его.

Потрясенные стражники спустили с цепи львиц. Но юноша, вместо того чтобы бежать, пошел им навстречу.

— Посмотрите на меня, я — ваш хозяин! Во мне живет дух Льва, главы вашего клана! Служить мне — все равно что служить ему!

Открытые пасти, выпущенные когти, свирепые взгляды… Львицы встали по обе стороны от Нармера и положили лапы ему на плечи, но так, чтобы его не поранить.

— Он — повелитель животных! — воскликнул шумерский офицер. — Он убил Энки! Лучше сдадимся, или эти звери нас растерзают!

Однако один из его товарищей отказался прислушаться к голосу рассудка и с копьем наперевес бросился на Нармера. Львицы моментально набросились на него и разорвали на куски, а потом вернулись к своему повелителю.

Солдаты побросали оружие и сгрудились у стены, опасаясь гнева того, кого сочли воплощением верховного божества.

Нармер подозвал к себе офицера, признавшего поражение шумеров.

— Где Энки спрятал магическую вазу?

— В большой, богато украшенной гробнице. Но никто не сможет даже прикоснуться к ней!

— Я разобью ее и растопчу осколки у вас на глазах!

Оставив пленников под надзором львиц, Нармер и Нейт взломали печать Энки на двери усыпальницы и вошли внутрь.

Там было невозможно дышать, желтоватый мутный свет мешал видеть даже ее стены.

— Это опасное место, — предупредила любимого Нейт.

— Если мы не уничтожим эту вазу, наша победа будет лишь видимостью, и проклятие Энки переживет его.

— Но то, что я чувствую, ужасно… Генералу удалось собрать в эту вазу всю жестокость сил тьмы! Он желал не счастья своему народу, но его гибели и гибели всего живого, что есть на нашей земле! Никто и ничто не должно было жить после его смерти! Только священная материя богини сможет помешать этому адскому рту источать яд!

— Я найду вазу, а потом сделай, что должно!

— Слишком рискованно! В этом тумане ты задохнешься, и тогда…

Нармер бросился в глубину комнаты. Он не мог дышать, взор его затуманился. Он стал использовать способности совы, приобретенные во время первого испытания и рассмотрел в желтом мареве вместилище демонических сил.

— Нашел! — крикнул он, поднял руку и упал без чувств.

Нейт сквозь удушающий туман прибежала на его голос и накрыла материей богини вазу, на которой были изображены перекошенный рот и выпученные глаза, один выше другого. Из вазы вырвался зловонный дым, желтоватое марево рассеялось, и молодая женщина смогла наконец-то сделать вдох. Нармер лежал на иолу без сознания.

— Вернись! — взмолилась Нейт. — Вернись ко мне!

59

Люди Скорпиона захватили все четыре шумерских лодки, стоявших на якоре недалеко от Нехена. В награду им достались луки и бронзовые мечи. Ни одного врага они не оставили в живых, из членов отряда уцелело всего десятка два человек, и многие были ранены.

— Помогите! — послышался женский голос.

Скорпион увидел Ирис. Она плыла с трудом, поддерживая над водой голову Пловчихи.

Он нырнул и, подгребая ногами, отбуксировал обеих женщин к берегу.

Ирис сразу же вырвало, Пловчиха не шевелилась.

— Она умерла, — пришел к выводу Скорпион.

— Я увидела, как она упала с лодки в воду, и попыталась ее спасти, — всхлипывая, проговорила Ирис.

— У нее все тело в ранах… Пловчиха сражалась, как настоящий воин! Следуй за мной, нам надо вернуться на головную лодку!

* * *

Офицер, командующий чибисами, был вынужден признать очевидное: Бык со своими боевыми животными и разъяренными солдатами легко прокладывал себе путь в массе чибисов, не способных дать ему отпор.

— Эти презренные черви не умеют сражаться! — вскричал офицер. — Пошлите гонца в Нехен, пускай наши лодки подплывут к нам поближе, а Энки пришлет на подмогу шумерских солдат! Тогда мы быстро прикончим врага!

Бык разошелся не на шутку: своей палицей он крушил врагов вокруг себя, а его боевой коричнево-рыжий бык смертоносными рогами расширял брешь в стене врагов.

Маневр удался: теснимые и с флангов, и из центра, чибисы не знали, куда бежать и что делать. Солдаты Льва с особым удовольствием убивали командиров, поэтому очень скоро отдавать приказы стало некому.

Однако генерал Густые Брови не желал обманываться, он был уверен, что этот прорыв не гарантирует победы армии Быка. Энки быстро соберет свои силы и даст противнику отпор.

Когда Бык наконец остановился, чтобы отдышаться, Густые Брови подкрался сзади, всадил ему в шею нож и кинулся со всех ног назад, по пути призывая своих солдат продолжать сражаться. Когда придет время, он расскажет генералу Энки о том, как поспособствовал победе шумеров…

Не обращая внимания на ужасную боль, глава клана вырвал из раны нож и двинулся вперед. Успех был так близок, что ни о каком отступлении не могло быть и речи.

* * *

Гонец вернулся с перекошенным от страха лицом.

— Невозможно войти в Нехен! — объявил он.

— Это еще почему? — удивился офицер.

— Через ворота не дают войти львицы, на стенах не видно ни одного лучника! Наши корабли теперь в руках каких-то повстанцев, которые убили охранников!

— Значит, Энки бежал! — пробормотал расстроенный военачальник. — Генерал нас бросил! Приказываю отступать!

Когда Скорпион набросился на чибисов со стороны реки, приведя их в еще большее смятение, последние шумеры в отчаянии стали падать на колени и молить о пощаде. Однако щадить молодой воин никого не стал, и этим несчастным пришлось заплатить своими жизнями за смерть Пловчихи.

Сотни чибисов попытались спрятаться в обжитых местах — в зарослях тростника на берегу Нила, но здесь им преградил путь Нармер с двумя львицами, стаей голодных гиен и грифоном из пустыни. Армия повелителя зверей набросилась на беглецов и устроила настоящую резню.

Нармер, которого Нейт спасла своей магией, поручил ей следить за порядком в Нехене. Вместе с молодой жрицей осталась стая выпущенных из клеток львиц, поэтому пленных шумерских солдат ей можно было не опасаться, тем более что те глаз не сводили с трупа генерала Энки и черепков магической вазы, которую растоптал Нармер, прежде чем отправиться на место решающего сражения.

Чибисы разбежались кто куда, армия Быка одержала блестящую победу. Генерал Густые Брови не понимал, как могло случиться такое чудо, ведь численное превосходство шумеров и их союзников было очевидным. Он радовался, что нанес удар своему повелителю бронзовым клинком, отведя от себя даже тень подозрения.

Ярость победивших понемногу утихала, побежденные валились на землю, моля о пощаде. Скорпион, который все никак не мог остановиться, оборвал еще не один десяток жизней.

И только услышав хохот гиен, покидавших поле битвы с набитыми животами, молодой воин пришел в себя.

Прямо перед ним стоял Нармер.

— Сражение закончилось, брат мой!

— Закончилось…

Скорпион огляделся. Мертвые, раненые, крики боли и предсмертные хрипы…

— Нехен?

— Город наш. Вазу Энки я разбил.

Скорпион наконец опустил свою палицу.

— Где Бык? — с беспокойством глядя по сторонам, спросил Нармер.

Ярость Скорпиона уступила место тревоге.

Им навстречу уже бежал Густые Брови.

— Скорее, скорее! Бык тяжело ранен!

Глава клана лежал на поле битвы, а над ним стоял корич-нево-рыжий бык, тоже весь израненный.

— Пошлите немедленно за Аистихой! — распорядился Нармер.

Бык был бледен, но еще дышал.

— Какой-то шумер ударил меня ножом в спину, — сказал умирающий, указывая на нож с бронзовым лезвием. — Мы победили?

— Да, победили, — подтвердил Нармер. — И Юг теперь принадлежит твоему клану.

Слабая улыбка осветила широкое лицо, покрытое предсмертным потом.

— Отнесите меня в Нехен!

— Лучше дождаться Аистиху здесь…

— Я хочу увидеть свой город перед смертью.

— Она вылечит тебя, ты…

— Поторопись, Нармер!

Из подручных материалов смастерили носилки, и двадцать человек с трудом подняли тяжелого Быка. Стараясь идти в ногу и не раскачивать носилки, поскольку при каждом колебании глава клана морщился от боли, солдаты понесли своего повелителя к городу.

При виде Нармера львицы легли, давая понять, что путь свободен. Навстречу процессии выбежала Нейт. Увидев ее, Бык улыбнулся.

Носилки опустили перед прежним жилищем главы клана. Оказавшись в приятной тени, он подумал о том, что они только что одержали великую победе, и ему стало лучше. Жизнь не хотела уступать смерти.

— Снадобья мне уже не помогут, — сказал он Нейт. — Рана слишком глубока. Попроси собраться членов моего клана!

Победители окружили Быка, впереди стояли Нармер и Скорпион. Каждый спрашивал себя: кого же сделает своим преемником их умирающий повелитель?

— Еще недавно я выбрал бы нового главу клана, — сказал им Бык. — Но времена изменились, страна тоже. Теперь богам и небесным силам надлежит избрать того, кто освободит земли Севера, некогда принадлежавшие мне. Пусть моя смерть вдохновит его на свершения!

Послышался шорох крыльев, и все подняли головы. Огромная Мать-гриф, защитница Нехена, кружила в небе. В когтях она сжимала какой-то предмет, отражавший солнечный свет, — это была белая корона удлиненной формы с закруглением на конце. Описав над городом семь кругов, хищная птица опустилась и положила корону у ног Аистихи и Шакала, которые только что вошли в город. Предугадав судьбу главы клана, пожилая целительница несколько часов назад покинула оазис и в сопровождении Шакала и его подданных отправилась в Нехен.

Главы кланов-союзников, выживших в смертоносной войне, снова объединились перед смертью самого могущественного из них.

— Даже не пытайся подбодрить меня, — сказал Бык Аистихе. — Мы оба знаем, что мне осталось совсем немного. Ты всегда помогала мне и удерживала от ошибок. Желаю тебе снова увидеть наши северные земли.

Шакал передал Быку белую корону.

— Царь… Царь должен родиться…

Огромный коричнево-рыжий бык медленно приблизился к Нармеру и в тот самый момент, когда гриф пролетал над ними, преклонил колени и опустил рога к земле.

— Провозглашаю Нармера царем Юга! — громко сказал Бык и привстал, чтобы увидеть, как совершается ритуал.

Шакал и Аистиха неторопливо возложили символ новой власти на голову онемевшему от изумления юноше.

Все собравшиеся ощутили внутренний трепет: было ясно, что зарождается новый мир, невиданный и непредсказуемый.

Многочисленные почитатели Скорпиона были удивлены таким поворотом событий: разве не его, преданного общему делу и прославившегося в сражениях, следовало назначить верховным владыкой? Но боги сказали свое слово, и никому в голову не приходило поставить под сомнение законность избрания первого царя Юга. Скорпион спокойно, нисколько не удивившись, наблюдал за происходящим. По примеру боевого быка и остальных участников этой невероятной церемонии он опустился на колени, признавая тем самым верховенство Нармера.

Белая царская корона стала вдруг такой яркой, сверкающей, что подданным монарха пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть.

Последние силы оставили Быка, он лег и посмотрел на Нармера.

— Я буду жить в тебе, Нармер! — пообещал он.

60

Никто не заметил шпиона Крокодила, который из своего укрытия наблюдал за церемонией воцарения Нармера. Не желая рисковать сверх надобности, вскоре после кончины Быка он покинул Нехен и, переправившись через реку, добрался до временного убежища своего повелителя.

Крокодил внимательно выслушал донесение шпиона.

Итак, Бык умер, Аистиха стара, у Шакала почти не осталось подданных, у царя Нармера лишь жалкое подобие армии… Победа над шумерами и подчинение себе чибисов не дало этой новоявленной коалиции никаких весомых преимуществ.

Доклады других шпионов, вернувшихся с Севера, красно речиво свидетельствовали о том, что ливийцы обладают огромной военной мощью и обосновались на завоеванных землях надолго.

Осмелится Нармер напасть на ливийцев или они сами захотят покорить Юг — в любом случае этого царька и его приближенных ждет жалкая участь.

По своему обыкновению, Крокодил решил упредить события и извлечь из случившегося выгоду.

* * *

Уаш часто пребывал в мрачном расположении духа. Он то и дело вспоминал об оскорблении, нанесенном ему колдуньей Нейт, и это не давало ему покоя. А когда верховного военачальника ливийцев захлестывала ярость, он обычно выбирал себе жертв из порабощенных местных жителей и часами терзал их, изливая накопившийся в сердце гнев.

Придет время, и он отомстит! Когда проклятая колдунья наконец попадет к нему в руки, он подвергнет ее самым страшным пыткам. Никому не дозволено оскорблять великого Уаша!

Завоевание Севера стало успешным предприятием. Пити оказался замечательным управленцем: местные прилежно работали на своих поработителей, обеспечивая им наилучшие условия для жизни. Прекрасная пища, женщины на выбор, уютные жилища, неприступные крепости… На завоеванных землях царил идеальный порядок.

Чернокожий великан Икеш пресекал малейшее проявление недовольства. Постоянное присутствие надсмотрщиков внушало страх, а сам Икеш нередко казнил невинных, собрав предварительно всех жителей поселения, чтобы они знали: его бдительность не ослабевает и любая попытка мятежа будет жестоко подавлена. Держать население в страхе — не это ли лучший способ подчинить его себе?

И все же верховный военачальник не был удовлетворен. Почему он должен довольствоваться Севером, если ему по силам завоевать и Юг? Не хватало главного — информации. На каком этапе сейчас война кланов, на чьей стороне преимущество? Вопреки советам осторожного Пити, Уаш давно подумывал отправить на Юг отряд, чтобы получить наконец ответы на эти вопросы.

Верный слуга нарушил ход его мыслей.

— Мой господин, посланец главы клана Крокодила просит передать, что его повелитель желает с вами встретиться как можно скорее, чтобы сообщить важные сведения. Мне кажется, они хотят устроить вам западню!

«А что, если это как раз тот шанс, которого я жду?» — подумал озадаченный Уаш.

— И где же состоится эта встреча?

— Посланник упомянул о бывшем лагере Быка.

— Условия?

— Никаких!

— Я согласен.

— Мой господин, я…

— Пусть Икеш возьмет с собой мою личную охрану и еще отряд лучших лучников!

* * *

Поросшие травой руины укрепленного лагеря выглядели весьма зловеще. Ливийцы осмотрели местность: ни единого врага в поле зрения.

Неужели Крокодил решил посмеяться над Уашем?

Верховный военачальник обошел жалкие останки некогда стойкого укрепления. Внезапно взлетела стая потревоженных воронов.

— Я ждал тебя, — раздался глухой голос.

Пехотинцы поспешили окружить верховного военачальника и выставили вперед копья.

На полуразрушенной стене сидело странное существо: низкий лоб, большой и длинный нос, жесткая потрескавшаяся кожа… Вид у него был устрашающий.

— Ты пришел один? — удивился Уаш.

— Мои рептилии рядом. Никто не должен слышать наш разговор.

Ливиец кивнул и жестом приказал своим солдатам отойти.

— Ты желаешь знать, что происходит на Юге? — спросил Крокодил.

Уаш посмотрел на него с недоверием.

— Чего ты хочешь в обмен на сведения?

— Хочу договориться с тобой кое о чем.

— Тебе, главе клана, не пристало…

— Я не собираюсь просить тебя о чем-либо, — сказал Крокодил. — Я говорю о союзе.

Верховному военачальнику было не привыкать судить о собеседнике лишь по его виду и манере поведения; эта особь показалась ему весьма опасной.

— Моя армия легко уничтожит твою, — заявил ливиец.

— За всю жизнь я не слышал такой смешной шутки! Знай, мои рептилии не признают границ, и даже лучшие твои солдаты не помешают им выполнять мои приказы. Если мы не договоримся, я отравлю тебе жизнь так, как ты себе пока и представить не можешь, и предложу помощь твоим врагам. Победить тебя я не смогу, но вредить тебе — очень даже легко! Твои рабы обязательно заметят, что в стране непорядок, а там недалеко и до мятежей. И как знать, к чему это может привести?

— Это шантаж?

— Именно!

Несмотря на невероятную самоуверенность Крокодила, его аргументы казались очень весомыми.

— Думаешь, можешь диктовать мне, что делать?

Ногтем большого пальца левой руки Крокодил поскреб себе предплечье.

— Нет, конечно! Решай: или мы действуем заодно, или становимся врагами!

Верховному военачальнику очень не нравилось, когда его припирали к стенке, и никогда и никто раньше не позволял себе говорить с ним в таком тоне. И все же с таким, как Крокодил, одним щелчком справиться ему не удастся. Только теперь ливиец осознал, какой мощью обладают главы кланов. Отказавшись от союза с одним из них, не совершит ли он роковой ошибки? С таким, как Крокодил, придется повозиться, но Уаш с достоинством выходил и из более сложных ситуаций. И он принял решение: нужно постараться завоевать доверие этого нежданного союзника с тем, чтобы потом избавиться от него.

— Я согласен, Крокодил! Расскажи мне все, что знаешь, и твой клан будет жить!

— Мне недостаточно просто жить. Я требую, чтобы вы не вторгались на мои земли — я говорю о берегах реки. За порядком на них я сам прослежу.

Уаш ненадолго задумался.

— Договорились, Крокодил! Даю тебе слово верховного военачальника ливийцев. Теперь я тебя слушаю!

Глава клана поудобнее устроился на обломках стены и прикрыл глаза.

— Шумеры, которые пришли из далекой страны между двумя реками, завоевали Юг.

Уаш оторопел.

— Разве Быку не удалось отразить их нападение?

— Шумеры недолго радовались победе: армия союзников — Быка, Шакала и Аистихи, уступающая шумерской по численности, хотя шумеры и смогли подчинить себе чибисов, — отвоевала Нехен.

— Значит, Бык теперь силен как никогда!

— Бык умер.

— Если так, то в чьих руках теперь власть?

— Боги сделали царем Юга юношу по имени Нармер. Шакал и Аистиха поддерживают его власть, но что может случиться в будущем, не знает никто.

— И этот Нармер решил двинуть свою армию на Север?

— Его намерения мне неизвестны.

— Узнай, что он собирается предпринять, и сообщи мне!

— Если ты будешь соблюдать наш уговор, я буду передавать тебе донесения моих шпионов.

— Говорю еще раз: я даю тебе слово верховного военачальника ливийцев.

— В таком случае наше сотрудничество будет взаимовыгодным и мы избавимся от своих врагов.

Бесшумно и стремительно Крокодил скрылся из виду, а озадаченный ливиец остался стоять на месте. Лгун по своей природе, Уаш легко давал обещания и никогда их не выполнял. Теперь он был абсолютно уверен, что новоявленный союзник, опасный и неуправляемый, рассказал ему далеко не все и в дальнейшем будет пытаться им манипулировать. Но уж в таких играх Уаш точно не знал себе равных.

61

Ритуал погребения Быка совершался под покровительством богини Нейт, к которой воззвала ее жрица. Эти похороны стали первой вехой правления нового государя. В окружении погибшего боевого быка и коровы с теленком, забальзамированных и запеленатых, глава клана покоился в усыпальнице, стены которой покрыли тростниковыми циновками.

С помощью маленькой, выточенной из дерева коровьей ноги Нармер открыл покойному рот, глаза и уши, чтобы его душа воссоединилась со звездами. Эта кончина ознаменовала собой конец эры кланов, а что планировал предпринять царь Юга, пока никто не знал.

— Война закончилась, — сказал Старик Гильгамешу. — И я надеюсь, что на этом Нармер и остановится. Столько умерших и раненых… Твои соотечественники правильно сделали, что сдались! Теперь мир восстановлен надолго.

— Да услышат тебя боги! — воскликнул шумер, который как раз вырезал из сланца предмет, весьма заинтересовавший Старика.

— А это для чего?

— Нармер попросил меня изготовить особые дары для богов в честь начала его правления. Мне пришло в голову изобразить его подвиги на палетках^[24]. Вот на этой он в образе повелителя зверей, который держит за шеи двух покорных хищников!

Царь повелел оставить в живых уцелевших шумеров, тем более что солдат выжило мало, в основном это были женщины и дети. Тело Энки и черепки магической вазы сожгли за пределами города, отмежевав тем самым побежденных от их прошлого. Гильгамеша это событие не расстроило, наоборот, у него было ощущение, что тяжелый камень свалился с сердца. Отныне ему было позволено пользоваться материалами, сохранившимися в мастерских Нехена, он был удостоен доверия монарха и мог создавать новые формы… разве это не предел всех его мечтаний?

Мастер с гордостью показал Старику другие свои творения — палетки в форме барана, слона и рыбы. У каждой имелось отверстие, чтобы палетку можно было закрепить на стене святилища.

— Прекрасно! — сказал ему Старик. — Хорошо, что мы тебя не прикончили. Ладно, мне пора: Скорпион поручил мне проследить за приготовлениями к праздничному пиру, и горе мне, если ему что-нибудь не понравится!

* * *

Скорпион оттолкнул от себя Ирис.

— Я сделала что-то не так? — спросила она обеспокоенно.

— Мне нужно подумать.

Молодая женщина стала нежно целовать руки своего возлюбленного.

— Нармер — никудышный правитель. Наш настоящий царь — это ты!

Он ударил ее по щеке так сильно, что она вскрикнула от боли.

— Не смей повторять эти слова, Ирис! Или я решу, что ты — предательница!

— Если хочешь, убей меня, но не позволяй себя обманывать! Нармер со своей жрицей украли у тебя власть. Когда ты перестанешь быть им нужен, от тебя избавятся. Твой верный друг — интриган, который ловко тобой воспользовался в своих целях. Только я одна люблю тебя и готова ради тебя на все!

Упрямая, она смотрела ему в глаза в ожидании рокового удара.

В обращенном на нее взгляде Скорпиона Ирис прочла ярость и сомнение. Потом он встал, вышел из своего жилища и пересек просторный двор. Ему хотелось поговорить со своим названным братом.

Нармер в это время обсуждал с Повелителем кремня и другими мастерами, где поселить шумерские семьи. По пути Скорпион приметил высокую смуглую женщину с надменным выражением лица. Она не опустила глаз, почувствовав, что на нее смотрят, и, как показалось Скорпиону, не испугалась.

— Иди к нам, Скорпион! — позвал его Нармер. — Нужно решить, как всех расселить и распределить работу.

Ни тон Нармера, ни его отношение к названному брату не изменились. Он по-прежнему хотел узнать мнение своего друга, прежде чем принять решение.

— Я настаивал на том, чтобы всех шумеров вырезали, — напомнил ему Скорпион. — Но теперь передумал. Те, что выжили, вполне безобидны. Если за ними присматривать и держать в строгости, они будут служить нам.

— Некоторые наши солдаты возьмут в жены шумерских женщин, — предрек Нармер. — И у них родятся дети.

— Ты намерен окончательно осесть на Юге?

— Это не мне решать. Предок потребовал победы над чибисами, и они побеждены. Они не хотят сражаться и признают мою власть. Но что меня ждет на следующем этапе испытания? Предок укажет мне путь.

— Я не жалею, что Бык умер, — признался Скорпион. — Потому что я никогда не смог бы забыть, что он приказал вырезать моих соплеменников и, как я думаю, уничтожил весь твой клан.

Нармер не разделял его уверенности.

— Если бы он это сделал, неужели не признался бы мне на смертном одре? Я тоже никогда не забуду, что поклялся найти убийцу маленькой провидицы, благодаря которой я остался в живых. Я знаю лишь одного, кто не раз доказал свою склонность действовать исподтишка, — это Крокодил! Теперь он скрывается, но никогда не откажется от мысли уничтожить нас и по-прежнему будет устраивать нам западни.

Нашей ошибкой было бы его недооценивать, особенно если он заключит союз с ливийцами.

— Ты прав, он на это способен.

— Давай хотя бы на несколько дней забудем о мрачных перспективах, — предложил царь, — и повеселимся на празднике, устраиваемом в честь богов!

* * *

Старик не мог отвести глаз от пиршественного стола: несколько мясных блюд, горы рыбы, сладкие лепешки, белое и красное вино… Оказывается, когда война заканчивается победой, жизнь становится прекрасной! Животным тоже устроили настоящее пиршество: Северный Ветер и сторожевая гусыня получили особые угощения.

Хотя Нармер и продемонстрировал свою способность повелевать львицами, которые теперь доедали выделенное им мясо, Старик предпочитал близко к ним не подходить. Сами львицы с опаской косились на огромного коричнево-рыже-го быка, охранявшего Нармера: все его раны залечила заботливая Аистиха, и теперь боевой бык не отходил от царя Юга, в котором возродилась душа Быка.

— Все готово? — надменным тоном спросил у Старика Густые Брови.

— Пир будет великолепный! — заверил его тот. — Прости, но мне нужно кое-что проверить!

Густые Брови радовался своей удаче. Никто не видел, как он вонзил шумерский клинок Быку в спину, и многие солдаты восхищались тем, как храбро он сражался. Нармер поручил ему командование отрядами, которые присматривали за чибисами, отныне занимавшимися рыбной ловлей и собиравшими съедобные растения. Также ему было поручено в торжественные моменты нести шест с изготовленной Повелителем кремня табличкой, на которой была изображена рыба-амиур и начертано имя монарха.

Многочисленные служанки расставляли блюда с едой, но лишь одна из них обратила на себя внимание Скорпиона. Высокая красивая шумерка все делала с презрительным выражением лица и словно бы спешила поскорее удалиться.

— Твое имя?

— Ина.

— У тебя есть муж?

— Нет.

— Хочешь стать моей служанкой?

— Разве я могу решать?

— Увидимся после праздника.

Эта шумерка Скорпиону понравилась. Надменная, красивая… Такую нелегко будет покорить, но тем увлекательнее будет процесс завоевания!

* * *

Подняв высоко монарший вымпел, генерал Густые Брови объявил о прибытии Нармера, за которым следовали главы кланов — Шакал и Аистиха, а следом за ними — Скорпион и Нейт.

Царь сел между своими львицами, похожими на каменные изваяния.

Повелитель кремня подошел, чтобы преподнести царю палицу из известняка, украшенную рисунками, на которых монарх подчинял себе врагов.

— Ремесленники Нехена хопи преподнести тебе этот символ твоей победы! Да подарит твое царствование твоим подданным счастье и процветание!

Нармер взял у него палицу и поднял к солнцу. Сияние ее ослепило участников праздника.

— Править — непосильная задача для одного человека, — сказал Нармер. — Поэтому к управлению страной должна приобщиться и царица! С этой минуты, если она на это согласна, жрица богини Нейт становится моей супругой и будет править вместе со мной!

Сияющая от счастья Нейт с трудом подавила волнение и подала Нармеру руку.

Мать-гриф — хранительница Нехена — описала круг над царственной четой. Старик смахнул слезу.

62

В Абидосе обстановка была торжественной. Шакалы кланялись главе своего клана, который вел Нармера к главному храму города. Когда царь Юга приблизился, двери святилища распахнулись.

Доверив царице и Скорпиону управление Нехеном и окрестностями, монарх пришел за советом к Предку в надежде, что он еще не покинул священного места.

Стоило ему переступить порог, как сомнения рассеялись. Благодаря способности хорошо видеть в темноте Нармер легко различил высокую фигуру Предка и его сверкающие глаза.

— Ты победил чибисов? — спросил у него Предок звучным голосом — таким звучным, что от его раскатов задрожали стены.

— Они сложили оружие и больше не представляют никакой угрозы.

— Ты овладел их силой и сумеешь использовать это многочисленное племя в случае необходимости?

— Мать-гриф Нехена наделила меня властью над Югом.

Установилось долгое молчание.

Если Предок сомневается в правильности этого выбора, Нармер без колебаний отдаст ему белую корону.

— Все рождается в Абидосе, — сказал Предок, — и все сюда возвращается в конце времен. Сегодня, Нармер, ты несешь ответственность за рождение. Мир, какого люди еще не знали, может возникнуть в конце твоего пути и твоих испытаний. Но ничего еще не решено.

— Что станет следующим этапом?

— Завоевание Севера. Ты должен прогнать ливийцев, этих людей с луками, которые только разрушают и сеют вокруг себя зло.

Нармер опасался услышать эти слова.

— Не лучше ли закрепиться на Юге и жить в мире?

— Ливийцы не дадут тебе жить в мире. Если ты позволишь им накопить силы, они используют эти силы, чтобы завоевать Юг. Позаботься об Абидосе, Нармер, и не откладывай исполнение своей задачи. Возможно, мы еще увидимся в месте со столбом.

Пламя окутало Предка, и, когда оно вернулось в землю, он исчез.

Выйдя из святилища, царь увидел Шакала, который смотрел на далекие холмы.

— Год гиены закончился, — сказал глава клана. — Эти твари больше не станут нам вредить и будут довольствоваться тем, что дает им их земля. Да ниспошлют нам боги хороший разлив!

— Я пришлю в Абидос большой отряд солдат, — решил Нармер. — Что бы ни случилось, священное место должно быть защищено.

— Значит, дверь в потусторонний мир будет по-прежнему открыта, даже если Предок вернется на Север, в сердце бури, — сказал Шакал. — Я остаюсь здесь. Геб, мой верный слуга, отведет тебя обратно к Нейт, чтобы вы вместе приняли решение.

* * *

Старик подолгу наблюдал, как работает Гильгамеш. Тот сделал уже не меньше десятка палеток, изобразив на них подвиги Нармера, царя Юга и повелителя зверей. К вину он не испытывал пристрастия, а потому рука его была тверда, а движения — точны.

— Нам прекрасно живется, — заметил Старик. — Еды и питья вдоволь, и, как говорят люди знающие, разлив будет хорошим. Ты не скучаешь по своей родине, малыш?

— Иногда скучаю. Но что осталось от нее после наводнения? Здесь, в Нехене, мы живем в мире, и я могу изображать все, что приходит мне на ум. А сколько у меня планов!

— Мир… Надо пользоваться моментом!

С улицы донеслись радостные крики. Старик вышел из мастерской и сразу понял, что стало их причиной: царь вернулся из Абидоса в сопровождении рослого шакала.

Лицо у Нармера было озабоченное, и он сразу же направился в свою резиденцию, где его ожидала царица.

* * *

Стоило Скорпиону войти в приемную залу царской резиденции, как он ощутил в себе дух красноглазого демона пустыни: молодой воин отдал душу Сету и теперь желал одного — продолжения войны. Он был уверен: лишь кровопролитие обеспечивает победу. С момента коронации Нармер не раз выражал желание остаться здесь, на Юге, и жить в мире. Но согласится ли с таким решением его супруга?

Скорпион не собирался скрывать своего мнения. И даже если ему придется сражаться в одиночку, его это не остановит!

— Я виделся с Предком, — сказал Нармер.

— Он сказал тебе, каким будет следующий этап? — спросил Скорпион.

— Я должен завоевать Север и прогнать ливийцев. Другими словами, предстоит ужасная война. У нас нет ни единого шанса победить в ней, поскольку армия у противника огромная, а солдаты — опытные и жестокие.

По тону царя было ясно, к какому решению он склоняется: не воевать.

— Разве мы не победили шумеров и чибисов?

— Посланница Аистихи только что сообщила нам, как обстоят дела на Севере. Ливийцы построили множество крепостей, а местные жители во всем им подчиняются. В сравнении с армией «людей с луками» наша кажется жалкой горсточкой плохо вооруженных вояк!

— Аистиха видит все в черном свете, — заметил Скорпион.

— На этот раз она права.

— Значит, ты отказываешься сражаться.

— Разве ты забыл о святилище Нейт и священном городе Буто? — вступила в разговор царица. — Завоеватели осквернили храм богини и угрожают городу, где обитают Души. Какой государь, достойный этого высокого звания, смирится с таким положением вещей?

— Так что ты решил?

— Я подчиняюсь воле Предка, — сказал царь. — И ты будешь командовать нашей армией.

Нармер и Скорпион обнялись. Желчные речи Ирис были забыты.

* * *

Поняв, как изготовляются шумерские лодки, плотники под руководством Повелителя кремня построили несколько десятков таких же.

Старик был весьма раздосадован. В его-то возрасте отправляться в поход и бросать вызов этим дикарям ливийцам! Хорошо еще, что в погребах полно отличного красного вина, припрятанного им для праздников, которые не придется отметить!

Не желая думать о том, что ждет его в будущем, Гильгамеш продолжал изготавливать палетки, а пожилая Аистиха в спешном порядке заполняла сотни горшочков снадобьями, чтобы лечить раненых.

И только Скорпион, прогуливаясь между площадками, где делали лодки, и полем, на котором тренировались лучники и пехотинцы, пребывал в прекрасном расположении духа. Он то и дело требовал от генерала Густые Брови поторапливаться, поскольку враг может напасть первым. Его оптимизм вселял уверенность в солдат, и они уже не смотрели в будущее с опаской. Разве Скорпион не приводил их всегда к победе?

— У меня есть к тебе интересное предложение! — сказал однажды Скорпиону Старик.

— Слушаю тебя.

— Поскольку стариков, женщин и детей решено оставить в Нехене, я бы с удовольствием выполнял здесь обязанности управляющего.

— Хитрый ход… Но я не собираюсь расставаться с теми, к кому привык. Ирис, моя новая служанка и ты — вы все пойдете со мной. Нас ждет замечательное путешествие, разве не так?

* * *

Уровень воды в реке постепенно поднимался. Флот был готов сняться с якоря, и Скорпион изнывал от нетерпения. Он полагал, что главное — это напасть первыми и неожиданно. Но почему же Нармер медлит, рискуя обнаружить ливийцев под стенами города?

С кормы головной лодки царь смотрел в северном направлении.

— Долго мы еще будем чего-то выжидать? — спросил у него Скорпион.

— Это вопрос к тебе.

— Ко мне?

— Мы пытаемся совершить невозможное, брат мой, и без знака с небес я не подам сигнала к отплытию. Но увидим мы этот знак или нет, зависит от тебя.

В центральной части головного судна оборудовали просторную будку, а рядом с ней — маленькое святилище, в которое царица поместила священную материю богини. Скорпион присутствовал при последних приготовлениях, свидетельствовавших о том, что царская чета решительно настроена воевать с ливийцами. И ему предстояло развязать сражение!

С наступлением ночи Скорпион вышел из города и направился к самой высокой дюне в пустыне.

Там он раскинул руки, широко расставил ноги и воззвал к духу-покровителю, которому отдал свою душу.

— Война продолжается, твоя воля исполнена! Дай же мне знак!

С ясного звездного неба к земле ринулась молния страшной силы. Ударившись в поверхность реки, она породила огромные языки пламени.

Скорпион побежал к Нилу: если лодки загорелись, они не смогут отвоевать Север!

Нармер уже стоял на берегу.

Ни одно судно не пострадало от огня. Языки пламени танцевали вокруг лодок, облизывая их борта и мачты.

— Вот и знак! — произнес Скорпион.

— Отплываем на рассвете!

Словно завороженный, Скорпион смотрел на огонь, которому по силам было изменить мир.

Кристиан Жак «Глаз сокола»

1

Укрывшись в густой траве, соглядатай главы клана Крокодила рассматривал военную флотилию Нармера, царя Юга. Намерения монарха были очевидны: во главе своей армии он отправлялся на войну с поработившими земли Севера ливийцами.

Шпион насчитал не меньше шести десятков деревянных кораблей, построенных по образу и подобию судов шумеров — тех самых шумеров, с которыми Нармер совсем недавно сражался и которых победил. Головной корабль поражал воображение — длинный, с большой надстройкой по центру, обнесенной оградой, и приподнятой носовой частью. В движение его приводили четыре дюжины гребцов. Что до новых союзников Крокодила, ливийцев, то в их распоряжении были только лодки из папируса, поэтому воевать с Нармером на реке они были не способны. К счастью, у них оставалось численное превосходство, да и неприступных крепостей они успели настроить немало.

Незадолго до рассвета на корабли начали грузить оружие, одежду и провиант. Это зрелище шпиона не обрадовало: армия хорошо подготовилась к походу, так что солдаты ни в чем не будут нуждаться.

На мостках суетился старик, такой сухонький и тщедушный, что, казалось, его могло унести первым же порывом ветра. Он следил за погрузкой кувшинов с вином и пивом и без конца покрикивал на носильщиков, чтобы те были поосторожнее. Шпион отметил про себя, насколько хорошо все организовано: каждый знал, что ему делать, никакой толкотни и неразберихи. Победить такую дисциплинированную армию — задача не из легких, особенно если она не будет испытывать нужды ни в продовольствии, ни в оружии.

И вдруг хищник понял, что судьба дает ему шанс. Женщина в сопровождении шакала отошла подальше от сходней, остановилась и устремила свой задумчивый взор на реку. Что, если она та самая колдунья, которая ускользнула от верховного военачальника ливийцев и которую Уаш поклялся умертвить своими собственными руками? Волосы с золотистым отливом, красивое лицо, белое одеяние… Это, бесспорно, была она — жрица богини Нейт, а ныне супруга Нармера и царица Юга, женщина, унизившая повелителя ливийцев. И тот, кто приведет ее к нему, наверняка удостоится небывалых наград и почестей…

Стараясь двигаться бесшумно, соглядатай пробрался к берегу, соскользнул в воду и поплыл, пребывая в уверенности, что никто не заметил его маневра.

Когда же его обнаружат, будет уже поздно.

* * *

Шакал по имени Геб, в компании которого Нармер пересек пустыню, с момента их возвращения из священного города Абидоса^[25] ни на шаг не отходил от Нейт. Царица была очарована сообразительностью и проворством своего нового друга с тонкой мордочкой и удлиненными ушами. Теперь, когда пришло время покинуть укрепленные стены Нехена^[26], молодая женщина размышляла о своей полной превратностей судьбе. Жрица Нейт, которая привыкла жить в уединении и посвящала всю себя служению божественной повелительнице, и подумать не могла, что покинет свое святилище на землях Севера, когда незнакомый юноша спас ее от утопления. Она полюбила Нармера, по воле богов принявшего белую корону и титул царя Юга.

Но сколько ей пришлось пережить, сколько пройти дорог, прежде чем это случилось! Когда Нейт попала в плен к ливийцам и стало ясно, что ей предстоит стать женой и рабыней их верховного военачальника, она решила покончить с собой. И все же благодаря магической помощи божественной покровительницы ей удалось бежать из этого ада. Теперь же им с Нармером предстояло туда вернуться, освободить свою страну от захватчиков и создать новый мир.

Шансы на успех были ничтожно малы, однако у царственной четы не было выбора: Предок дал Нармеру наказ и наметил новый этап пути, который мог в итоге привести к возрождению и обновлению.

И вдруг Геб зарычал и оскалился.

Нейт инстинктивно отшатнулась, и это движение спасло ей жизнь.

Челюсти крокодила, сомкнувшись, лишь скользнули по ее ногам.

— Нет, Геб, не надо!

Она запретила своему защитнику ввязываться в неравную схватку.

Услышав крик Нейт и лай шакала, Нармер, который как раз отдавал своим приближенным последние распоряжения касательно погрузки, обернулся.

У него на глазах огромная рептилия выбралась из воды и бросилась вслед за убегавшей Нейт. Нармер схватил лук и выпустил стрелу, которая вонзилась чудовищу в хвост. Однако это не помешало ему схватить Нейт зубами за платье. Геб отчаянно пытался освободить свою повелительницу, но крокодил упрямо тащил ее вниз, к Нилу.

* * *

Черноволосый, превосходно сложенный и мускулистый, Скорпион был прирожденным обольстителем. Женщины обычно сами падали ему в объятия, а тех, кто пытался сопротивляться, он все равно подчинял своей воле, получая от процесса укрощения строптивиц немалое удовольствие. Не избегла этой участи и шумерка Ина — рослая смуглая молодая женщина с высоким красивым лбом и надменными манерами. В конце концов она сдалась, и ночь, предшествовавшую отплытию царского флота на Север, они со Скорпионом тоже провели вместе. В отличие от постоянной любовницы, безропотной Ирис, выполнявшей все желания своего повелителя, Ина оставалась диковатой и высокомерной, что Скорпиону в ней особенно нравилось.

Крик Нейт и оглушительный лай Геба разбудили едва успевшего задремать после бурной ночи Скорпиона. Он выскочил на палубу и увидел, как крокодил тащит царицу к реке. Схватив нож, он прыгнул в воду.

Во время войны кланов, когда пришлось защищать Нехен, молодому воину уже приходилось убивать крокодилов. У них было единственное слабое место — живот. Вместе с другими смельчаками, которым удалось избежать страшных зубов, когтей и ударов хвостом, Скорпион научился подныривать под рептилию и ножом вспарывать ей брюхо.

При всей своей храбрости Геб мог разве что отсрочить неизбежное, но никак не помочь Нейт. Нармер с солдатами уже бежал к реке, однако они были слишком далеко.

Крокодил соскользнул в воду. Он знал, что еще немного — и жертва утратит способность сопротивляться. Зубы шакала были ему не страшны: с таким противником он легко мог разделаться ударом лапы или хвоста. А приближения пловца он даже не заметил.

Быстрым и точным ударом Скорпион рассек чудовищу брюхо. Обезумев от боли, рептилия разинула пасть и выпустила платье царицы, которая успела к этому времени потерять сознание. Геб спас ее от утопления, схватив за изорванный край платья и вытащив на берег.

Вода у берега бурлила и пенилась: крокодил из последних сил пытался прикончить противника, которому пришлось вынырнуть на поверхность, чтобы сделать вдох. Воды Нила покраснели от крови, а голова Скорпиона снова исчезла под водой.

Шакал облизал Нейт лицо, а подбежавший Нармер сжал ее в объятиях. Слава богам, она была жива!

Труп крокодила всплыл на поверхность, и его развороченное брюхо осветили лучи восходящего солнца.

— Немедленно найдите Скорпиона! — приказал царь своим солдатам.

Однако не успели те спуститься к реке, как из воды, потрясая ножом, показался победитель.

Скорпион нашел в себе силы самостоятельно выбраться на берег. На глазах у восхищенных солдат он подошел к царю, своему брату по крови.

— Царица жива?

— Ты ее спас.

Нейт понемногу приходила в себя, и все же, опираясь на руку Нармера, она едва держалась на ногах.

— Ты осталась такой же красивой, как и была, — сказал Скорпион, окинув взглядом эту прекрасную женщину, единственную недоступную для него.

— Как мне отблагодарить тебя? — тихо спросила Нейт.

— Не теряй решимости победить врагов! Да поможет богиня-созидательница, которой ты служишь, в нашей праведной битве!

Прижавшись к ноге своей повелительницы и глядя на нее с обожанием, высунув длинный розовый язык, шакал Геб радовался ее чудесному спасению.

— Ты ранен! — воскликнул вдруг Нармер.

Скорпион провел рукой по окровавленному предплечью.

— Бывало и хуже! Своими снадобьями царица исцелит рану. Но разве ты не собирался на рассвете дать сигнал к отправлению?

Величавый и немногословный Нармер улыбнулся.

— Прости меня за эту задержку.

2

Позади остались мирный Юг и благоденствующий ныне Нехен. Нармер проследил за тем, чтобы все укрепления и городские стены были восстановлены, приказал пополнить запасы воды и пищи. В городе он оставил отряд солдат-ветеранов, так что в случае непредвиденного нападения за высокими городскими стенами смогут укрыться и получить защиту жители окрестных поселений. Он сам выбрал наместника, которому вменялось в обязанность наилучшим образом править землями, подвластными белой короне, в ожидании исхода войны государя с ливийцами.

Никто не тешил себя иллюзиями, всем было известно: если этим ливийцам-дикарям удастся разгромить армию Нармера, они завоюют и Юг, уничтожив всех, кто посмеет оказать им сопротивление. Но как справиться с закаленным в боях и безжалостным противником, обратившим в рабство население северных земель?

Лучше было не думать о неизбежной схватке, а просто смотреть на реку и ее поросшие папирусом берега и умолять богов о помощи и защите. Оправившись от пережитого, царица перед отплытием флотилии преподнесла в дар Нейт, великой богине-созидательнице, благовония, а потом перенесла в просторное помещение на палубе головного судна священную материю — воплощение Ока Света, соединившего в себе мужское и женское начало. Обладающая способностью превращать смерть в жизнь и дарить душе ощущение счастья, эта материя по-прежнему оставалась ослепительно-белой. Когда молодая жрица оказалась в плену у верховного военачальника ливийцев, эта материя защищала ее… Доведется ли Нейт снова испытать бесконечную радость, вернув священное полотно в святилище там, на Севере, ныне пребывающем под властью захватчиков?

Понимая, какая угроза нависла над страной, Нейт поддержала супруга в его решении организовать поход против ливийцев. Рано это случится или поздно, но противник все равно нападет на Юг, желая подчинить себе всю страну. Предвосхитив удар, они получат пусть и незначительное, но преимущество.

Огромный коричнево-рыжий бык, без которого не обходилось ни одно сражение, и Северный Ветер, дикий ослик, который стал неразлучным спутником Нармера, наслаждались путешествием. Насытившись и устроившись в отведенном для них месте, животные тоже радовались настоящему и не гадали о будущем. Две львицы, которые слушались только Нармера, дремали под полотняным навесом.

Скорпион, чью рану умастили лечебными снадобьями и перебинтовали, отдыхал на носу своего корабля, на котором он собрал под своим началом лучших лучников армии.

— Старик, я хочу пить!

Старик — скуластый, с торчащими ребрами, такой тощий и слабый на вид, словно ему осталось пару дней до смерти, — много повидал на своем веку и мало чему удивлялся или радовался. Но когда речь заходила о вине, он проявлял прыть, какую в нем трудно было заподозрить. Забыв о боли в суставах, он сам решил проследить за погрузкой кувшинов с вином на борт и теперь каждое утро проверял, хорошо ли они закреплены.

Старик, конечно же, предпочел бы остаться в Нехене и забыть наконец о войне. Увы! Его хозяин, неутомимый Скорпион, не пожелал расстаться со своим доверенным слугой.

Старик подал молодому воину чашу белого вина с тонким фруктовым ароматом.

— Лучшее средство, чтобы восстановить силы, — тоном знатока сообщил он. — А вечером выпьем красного с более насыщенным вкусом. Оно окончательно поставит тебя на ноги!

— Прекрасно! — отозвался Скорпион. — Хороший выдался день, ты не находишь?

— М-да, думаю, скоро о таких днях останется только вспоминать. Жаль, что ты не переубедил царя, твоего брата. Он ведет нас к гибели!

— Не отчаивайся, Старик! Разве мы не побеждали, когда шансов на победу не было?

— В этот раз нам точно крышка! Да и слухи среди солдат ходят всякие…

Скорпион посмотрел на своего слугу с любопытством.

— И что же это за слухи?

— Бредни! Забудь.

— Я хочу знать!

Под требовательным взглядом Скорпиона Старик решил, что лучше рассказать все начистоту.

— Поговаривают, что ливийцы — безжалостные убийцы, а нас слишком мало, чтобы их победить. Что крепости у них неприступные, а оружие лучше нашего. Так что никто не вернется из этого похода живым.

— И есть такие, кто готов взбунтоваться, пойти против Нармера?

— Пока таких нет… Но будет разумнее повернуть назад, пока еще все спокойно.

К удивлению Старика, Скорпион даже бровью не повел.

— Налей мне еще вина!

— Охотно!

Молодой воин уже и сам успел прийти к выводу, что этот поход — настоящее безумие и обречен на провал. Если им дорога жизнь и все ее удовольствия, нужно как можно скорее возвращаться в Нехен, оставив Север на потраву ливийцам. Вернувшись, он, Скорпион, создаст свой собственный клан и будет править на огромной территории, которую сумеет защитить от чьих бы то ни было посягательств. Он окружит себя преданными слугами и будет наслаждаться жизнью…

Скорпион какое-то время созерцал золотистый, чарующе ароматный напиток в своей чаше.

— Знаешь, Старик, я терпеть не могу все, что легко дается, в том числе и битвы, выиграть которые ничего не стоит. Такие победы — удел трусов и посредственностей, потому что они иллюзорны. Мне по нраву истинный триумф! А ливийцы, похоже, стоящий противник.

Старик поперхнулся вином.

— Ты часто бросал вызов смерти, но это не может длиться вечно! Она похитит твою душу, Скорпион!

Его душу! Скорпион усмехнулся. Разве не отдал он свою душу Сету в обмен на способность сокрушить любого противника? Разве не взял он обязательство множить насилие и жестокость — единственный способ держать людей в повиновении?

— А еще я терпеть не могу предателей, — продолжал он спокойным тоном, — предателей и трусов, которые сомневаются в правильности решений царя. Уши у тебя на месте, поэтому, если услышишь еще такие речи, покажи мне этих говорунов, и я сам ими займусь. Тебе все ясно?

Понурив голову, Старик поплелся назад к своим кувшинам.

* * *

Лето выдалось жарким. Река сильно обмелела, ветра не было. И все же благодаря силе течения и бдительности моряков флотилия продолжала плыть вперед. На носу головного судна постоянно дежурил офицер, который измерял глубину с помощью длинного шеста и отдавал команды матросам. Приходилось огибать частые мели и поросшие травой островки. Лучники все время были наготове, высматривая в зарослях гиппопотамов, которые, разозлившись, вполне могли перевернуть корабль, и крокодилов, посланных главой их клана шпионить за противником.

С наступлением ночи, когда становилось прохладнее, они делали остановку. Люди и животные отдыхали и ели под открытым небом. Нармер, рядом с которым всегда находилась его супруга Нейт, подолгу смотрел на звезды, пытаясь распознать в небесных рисунках дороги будущего.

— Эта страна — дар богов, — сказал он своей супруге, — и мы не имеем права отдавать ее чужеземцам. Ливийцы думают, что мы слабы и малочисленны, и Крокодил поддерживает в них эту уверенность. Значит, нужно использовать это их заблуждение!

Оба они понимали, что вполне могли бы жить обычной жизнью, как все пары, и наслаждаться своим счастьем. Но Нармер был учеником Предка, а Нейт — жрицей богини-созидательницы. Конечно, поодиночке они не смогли бы вести эту неравную битву. Когда им пришлось расстаться, оба ощутили, насколько омрачилось их существование. Отныне они будут сражаться вместе, и даже смерть не разлучит их!

Проживающие поблизости чибисы в знак своего почтения преподнесли монарху свежевыловленную рыбу, и солдаты жарили ее на кострах, слушая пламенные речи Скорпиона, вспоминавшего битвы, из которых все они вышли победителями. Разве не разгромили они клан Льва, разве не справились с вооруженными до зубов шумерами и многими тысячами чибисов? Разве не получили они помощь от Душ Нехена — неземных созданий с головами шакалов, которые впустили их в свою крепость? Разве не навели порядок на Юге? Сколько славных деяний, сколько воплотившихся в реальность грез! И новый поход — это просто очередной этап на пути к миру и благоденствию. Им предстоит освободить Север и создать страну, которой не будет равных по могуществу и богатству.

Энтузиазм Скорпиона был до того заразителен, что страхи многих рассеялись и у многих распрямились плечи. И только Старик упрямо не желал видеть впереди ничего, кроме кровавой бойни. Воинственные речи господина не произвели на него ни малейшего впечатления, а потому он предпочел сосредоточиться на настоящем, в котором у него было вкуснейшее сладкое вино, все достоинства коего мог оценить только истинный знаток.

Бдительный шакал Геб ни на миг не отходил от царицы, готовый поднять тревогу в случае опасности. Но эта ночь выдалась очень спокойной, и многие забыли о том, что впереди их ждут жестокие сражения.

Нармер с Нейт любовались переливающимися водами реки — этой дающей жизнь артерии, которая влекла их к смертельной схватке. Что до Скорпиона, то он смотрел в сторону пустыни. Он ощущал присутствие Сета, повелителя молний и вспышек божественного гнева. Ярость этого божества направляла его руку, гнала прочь страх. Опьяненный своим могуществом, молодой воин с нетерпением ожидал решающей битвы.

3

На подходах к священному городу Абидосу Нил переменил свой цвет: вода в реке стала красноватой, с примесью плодородного ила, принесенного из пещер Большого Юга. Стало ясно, что в ближайшие несколько дней ее нельзя будет пить, да и плыть по реке в этот период тоже было опасно. Однако эти известия нисколько не расстроили Нармера, которому хотелось сделать в этом месте, на границе мира живых и мира мертвых, остановку.

Жители окрестных поселений встретили армию царя Юга радушно, а сами солдаты очень обрадовались, узнав, что по дороге на север им даровано несколько дней отдыха.

— Все ли у нас в порядке? — спросил царь у генерала Густые Брови, в прошлом военачальника и правой руки главы клана Быка, перешедшего в мир иной вскоре после победы над шумерами.

— Корабли в отличном состоянии, ваше величество! Предлагаю, раз мы здесь остановились, устроить для солдат учения. Это пойдет им на пользу.

— Отличная мысль, генерал!

Коренастый, с бычьей шеей, крепкими ногами, короткими толстыми пальцами и резким неприятным голосом, Густые Брови легко выходил из себя и часто обрушивался на подчиненных с криком и бранью. Недавно царь Нармер назначил его своим знаменосцем, а среди солдат он пользовался репутацией храброго воина, способного с честью выйти из любого испытания, и преданного слуги своего господина.

Однако реальность была иной: Густые Брови ненавидел Быка и несколько раз пытался его предать, чтобы завладеть кланом и армией. Это он, образцовый солдат и вернейший из слуг, ударил главу своего клана в спину шумерским кинжалом, чтобы отвести от себя даже тень подозрения. Этот поступок принес ему некоторую выгоду: убийца Быка стал приближенным нового государя. Однако, вступая в свое время в союз с врагами Быка и Нармера, он рассчитывал получить намного больше.

В настоящее время положение стало еще более щекотливым: монарх и его названый брат Скорпион вели своих людей к катастрофе, поскольку верили, что могут, вызвав завоевателей-ливийцев на бой, выиграть его. Генерал успокаивал себя мыслью, что рано или поздно ему представится случай избавиться от Нармера или же выдать его противнику, обменять на сохранение собственной жизни и всевозможные привилегии. В том, что он не может погибнуть в неравной схватке, Густые Брови нисколько не сомневался. Он верил, что благодаря своему таланту лжеца и лицемера сможет достичь желаемого.

Царь посетил корабль, на котором плыла со своими помощницами Аистиха, пожилая глава клана. Седовласая целительница с грустным удлиненным лицом и задумчивым взглядом знала тысячу и одну лечебную травку и умела готовить чудодейственные снадобья даже лучше, чем жрица богини Нейт. В те времена, когда большинство кланов соблюдали мирное соглашение, Аистиха слышала голоса богов. Но после случившихся одна за другой смертоносных схваток, в которых погибли многие главы кланов, разум пожилой целительницы закрылся, и теперь она направляла все свои усилия на исцеление тех, кто пострадал в ходе последней жестокой войны.

Рассудительность и решимость Нармера вызывали у Аистихи уважение. Одарив его белой короной Юга, Мать-гриф не ошиблась в своем выборе. Может быть, во время этой остановки на пути к новой войне напрасным надеждам нового государя суждено развеяться?

— Надеюсь, у тебя есть все необходимое, — обратился к ней царь. — Если же нет, стоит только сказать, и я дам тебе все, что попросишь.

— Твои солдаты прекрасно себя чувствуют. Пока моя помощь им не нужна, но очень скоро, боюсь, мне придется работать не покладая рук.

— Ты ненавидишь войну, я тоже. Но есть ли иной путь восстановить мир?

— Вернемся в Нехен и превратим город в неприступную крепость.

— И тогда ливийцы решат, что мы не в состоянии с ними тягаться. Они придут к стенам Нехена, и в конце концов нам придется сдаться.

От Аистихи Нармер перенял ценное качество — умение отделять главное от второстепенного, видеть самую суть. Он не пытался тешить себя иллюзиями и смело смотрел в глаза реальности.

— Ты действительно веришь в нашу победу?

— Не имеет значения, во что я верю, — ответил Нармер. — У нас нет выбора.

Пожилая глава клана понурила голову.

— Жаль, что кланы так и не пришли к согласию! Этим они уберегли бы страну от стольких несчастий!

— Не думаю, — возразил на это царь. — Шумеры все равно попытались бы завоевать Юг, а ливийцы — Север. Мы победили одних, и теперь нам предстоит прогнать других.

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно!

— Кланы отходят в прошлое, Аистиха! Ты, Шакал и Крокодил — все, что от них осталось. Крокодил решил вступить в союз с ливийцами. Судя по всему, противник превосходит нас численностью, но я все равно не переменю решения.

— Значит, нам суждено погибнуть, и Крокодил восторжествует.

— Разве не пришлось ему бежать после сражения в Нехене? Мы научились побеждать его солдат и научимся побеждать ливийцев. Эту цель поставил передо мной Предок, и я ее добьюсь. Но мне понадобится твоя помощь.

— Ты хочешь, чтобы я отправила тех моих посланниц, кто остался в живых, на Север?

— Это очень опасное путешествие, даже при условии, что мы дадим им защитные амулеты. Твои посланницы будут рисковать жизнью, ведь у врага много искусных лучников. И все же сведения, которые они принесут, для нас могут оказаться чрезвычайно важными.

— Ты просишь у меня так много!

— Решение за тобой, Аистиха! Разве ты не хочешь снова увидеть свои земли на Севере?

Пожилая целительница вздохнула:

— Что осталось от моих прежних владений? В свое время их захватил Бык, а ливийцы наверняка все там разорили. Дни моего клана сочтены, и мне самой осталось жить недолго. Однако до самого конца я буду служить тебе.

Нармер поклонился.

— Я глубоко тронут твоим доверием, это — честь для меня.

— Ты — единственный ученик Предка и единственный, кто может помешать воцариться на этих землях насилию и несправедливости. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе!

* * *

Солдаты разбили на берегу лагерь и теперь приятно проводили время. Некоторые подумывали даже, что после такого долгого и спокойногопребывания в Абидосе Нармер откажется от идеи отвоевать у ливийцев Север и повернет назад. Женщинам из соседних поселений грубоватые, закаленные в боях воины показались весьма привлекательными, тем более что они с готовностью откликались на их заигрывания. После щедрой трапезы и обильных возлияний солдаты предавались любви в объятиях своих новых подруг. Скорпион благосклонно взирал на происходящее. Такого неотразимого мужчину местные красавицы не могли обойти вниманием, а он и не думал сопротивляться. Шумерка Ина словно бы не замечала этих его «шалостей», и даже Ирис смотрела на них сквозь пальцы. Она уже убила двух нахалок, которые вознамерились украсть у нее мужчину всей ее жизни, и появление Ины особенно ее не встревожило: если эта чужестранка станет слишком навязчивой, ее постигнет та же участь.

Начался разлив. Он был не слишком скорым, не слишком медленным. Пришло время царю отправиться в святилище Абидоса, охраняемое кланом Шакала. Нармер взбежал по трапу на корабль, на котором была обустроена мастерская для Повелителя кремня, его давнего и верного товарища, и шумерского художника и скульптора Гильгамеша, которому посчастливилось выжить в смертоносной схватке. Талантливый рисовальщик и ваятель, он верой и правдой служил теперь своей новой родине и старался забыть о прежней — о Стране двух рек, поглощенной потопом.

Бородатый, коренастый и ворчливый, Повелитель кремня делал оружие. Гильгамеш научил его выплавлять бронзу, и теперь они много работали вместе, совершенствуя свое мастерство.

— Вы закончили? — спросил царь.

Оба мастера кивнули, удалились в мастерскую и вышли оттуда уже с ритуальными палетками, изготовленными из сланца. На каждой было изображено животное — слон, газель, рыба, крокодил, бык — и имелось специальное углубление округлой формы для благовонных или целебных снадобий. В каждой палетке, помимо прочего, было вырезано отверстие, чтобы ее можно было вешать на стену в храме Абидоса в знак уважения к кланам, души которых продолжали жить в государе.

— Мы сделали их сообща, — сказал Повелитель кремня, — но замысел созрел в голове Гильгамеша.

Мастера с нетерпением ожидали вердикта Нармера.

Царь словно завороженный рассматривал эти маленькие шедевры. Каждый из них жил своей собственной жизнью, и сила, излучаемая ими, могла сравниться с силой оружия; без таких, как Повелитель кремня и Гильгамеш, будущее могло оказаться бесконечным полем боя, покрытым трупами.

— Мы пойдем в святилище вместе! — распорядился Нармер.

4

Стремительный в движениях, желтоглазый Шакал был хранителем священной земли Абидоса, по которой проходила граница между видимым и невидимым. Первый из людей Запада, он знал дороги потустороннего мира и ежедневно воздавал почести умершим, признанным достойными загробной жизни; лишившись их защиты, земля стала бы пустынной и бесплодной.

Члены клана Шакала охраняли святилища и захоронения, совершали ритуалы, благодаря которым солнечная ладья спокойно двигалась по небу. Благодаря заклинаниям, «словам силы», произнесенным в нужный момент, дневное светило снова и снова побеждало тьму и дарило жизнь всему сущему.

Нармер и сопровождавшие его мастера преподнесли палетки в дар Шакалу, и тот развесил их на стенах главного святилища, в котором хранился священный ларец — обиталище расчлененного, а затем воскресшего божества. Только Шакал и Нармер могли прикасаться к реликвии без риска быть пронзенными молнией. Лев, в свое время решившийся на святотатство, понес за то заслуженную кару, сгорев заживо.

Монарх поклонился бесценному сокровищу, которое на время последних сражений было спрятано под землей. Его возвращение на свое изначальное место бесспорно знаменовало собой начало решающего этапа на пути к восстановлению в стране мира и благоденствия.

Нармер пообещал Шакалу оставить в Абидосе большой отряд солдат, который сможет защитить священный город при нападении врага. Главе клана и его слугам предстояло сосредоточиться на совершении ритуалов, и они не собирались покидать свою землю, пока не станет ясен исход войны, которая вот-вот должна была начаться.

— Если ливийцы одержат победу, они придут на Юг и мои солдаты не удержат Абидос — их слишком мало. Шакал, ты сможешь уберечь от них святыню? Она не должна оказаться в руках дикарей!

— Мы уже приняли решение: ни я, ни члены моего клана не покинем Абидос — город, который находится в начале и конце времен. Мы выроем подземелье, перенесем туда священный ларец и замаскируем вход так, чтобы его никто не нашел. Что бы ни случилось, эту реликвию никто и никогда не сможет осквернить!

— Но если сюда придут ливийцы, разве тебе не придется бежать?

— Если эти разрушители захватят страну, в ней невозможно станет жить, и я найду прибежище в потустороннем мире.

Нармер не стал возражать. Он понимал, что предстоящая война может иметь ужасающие последствия. Груз ответственности за принятое решение был огромен, почти невыносим.

— Никто из смертных до тебя не преуспел на пути, указанном Предком, — напомнил ему глава клана. — Тебе же удалось пройти испытание совы — ты научился видеть в темноте, и испытание скарабея, мастера метаморфоз. Ты сумел совладать с огромной массой чибисов — народом, живущим по берегам реки. Никто и не думал, что ты справишься со всем этим, и что Мать-гриф сделает тебя царем Юга. Теперь тебе предстоит пройти четвертое испытание — победить ливийцев, которые есть порождение тьмы. От твоих действий зависит судьба нашего мира. Души глав кланов живут в тебе, ты должен повидаться с ними!

По настоянию Шакала молодой государь отправился в некрополь Абидоса, окруженный со всех сторон холмами, которые разделяли русла пересохших рек. В сердце напитанной солнечным светом тишины, вне пульсации времени, Нармер снова пережил этапы пути, приведшего его из болот Севера, где когда-то обитал клан Раковины, все члены которого были уничтожены, в это залитое необыкновенно ярким светом бескрайнее пространство.

Ему явилась маленькая провидица, его спасительница, та, кому он был обязан жизнью. В свое время он пообещал ей, что найдет и покарает того, кто ее убил. Суждено ли ему выполнить обещание? Потом появилась хрупкая фигурка нежной Газели, главы безоружного клана, упорно защищавшей мир даже ценой собственной жизни. Боги покарали ее убийцу, вероломного Льва, но его сообщник, хитрец Крокодил, теперь заключил союз с ливийцами.

Нармер подобрал с земли красно-коричневый камешек и вспомнил те волшебные мгновения, когда Газель обучала его выбирать камни, рожденные в недрах гор и пригодные для возведения монументов во славу богам. Какой недостижимой казалась теперь эта его мечта!

На западе возникла тень Слонихи, от которой Нармер унаследовал мудрость, спокойную силу, умение обучать и вести за собой. Рядом со Слонихой вырисовывалась фигура Орикса, гордого, неукротимого и храброго.

Последним приблизился Бык — самый могущественный из всех глав кланов. Он совершил невозможное на поле битвы, однако так и не познал радости возвращения на свои земли на Севере. Поручив Нармеру освободить свою страну, он возродился в молодом государе, для которого превыше всего было достижение избранной цели.

По воле Предка души умерших глав кланов не исчезли, а слились с душой Нармера, сделав ее еще сильнее, ибо его миссией в этом мире было сохранить все созданное ими и превзойти их в свершениях. Долго молодой государь оставался в некрополе, ощущая присутствие своих союзников, перешедших в мир иной. Удастся ли им сообща изгнать из страны тех, кого называют «люди с луками»?

* * *

Старик почти не пил воду, предпочитая ей вино, и поэтому ему удавалось считать мир галлюцинацией, которая исчезала, только когда вина становилось мало. Благодаря ежедневной норме — кувшину пьянящего напитка — изношенные суставы переставали болеть, и к нему возвращалась бодрость духа.

Река вернулась в свои берега, и Старик не на шутку обеспокоился. Как и большинство солдат, он опасался, что вот-вот будет дан сигнал к отплытию и приятное пребывание в Абидосе закончится. Устроившись в тени финиковой пальмы, он угощался сладкими, тающими во рту плодами и смотрел на блестящие озера, оставленные тут и там вернувшейся в свои берега рекой.

Тишину нарушил смех девушки, притворявшейся, что хочет убежать от Скорпиона. Она убегала, то и дело оглядываясь на своего соблазнительного преследователя, и быстро дала себя поймать. Очень скоро наигранные крики о помощи превратились в стоны удовольствия. Что ж, было бы славно, если в объятиях девиц Скорпион забудет о войне…

Когда любовная схватка закончилась, молодой воин, горделивый и уверенный в себе, приблизился к своему слуге.

— Старик, дай мне фиников, я проголодался!

Плоды ему понравились.

— Лучше бы оставить Север этим диким ливийцам, а самим довольствоваться Югом, — осмелился высказать свое мнение Старик. — Разве нам всем не хватит тут места?

— Может, и хватит.

— Значит, ты тоже об этом думаешь?

— У меня нет времени думать о чем-либо, потому что Нармер только что объявил, что завтра на рассвете мы отплываем. Так что за работу, Старик! Я проверю оружие, а ты — запасы пищи.

У Старика сразу пропал аппетит. Он выплюнул косточку, с трудом поднялся и, едва волоча ноги, направился к берегу реки — туда, где под навесами хранились запасы сушеного и соленого мяса птицы, лепешек, замешанных на гусином жире, и соленых хлебцев, которые помогали ухаживать за ротовой полостью.

Вместо того чтобы наслаждаться покоем в тени финиковой пальмы, Старик вынужден был переносить с места на место сосуды со съестными припасами, да так, чтобы ни один драгоценный кувшин не разбился и чтобы все они оказались уложенными на борту судна надежно и аккуратно.

Только с наступлением темноты он позволил себе пару глотков освежающего белого вина.

— Ты хорошо поработал, — похвалил его Скорпион. — Осталось только прибраться в моей надстройке!

* * *

Стоя на носу головного корабля, Нармер смотрел на север — в тех местах прошло его детство, а ныне там хозяйничали чужеземцы. В сопровождении Геба, насторожившего ушки, к царю приблизилась Нейт.

— Не жалей ни о чем, — тихо сказала она. — Это — единственно верное решение, другого не дано. Предок начертал твой путь, и теперь нам предстоит творить нашу судьбу.

— Сила глав кланов живет во мне, я ее чувствую, но наш противник очень силен.

— Возможно, посланницы Аистихи принесут нам хорошие вести.

Нармер нежно обнял супругу.

— Ты прекрасно знаешь, что эти вести не будут хорошими. Нейт, когда я думаю, что веду тебя на смерть, у меня разрывается сердце. Прошу, останься здесь! Если ливийцы нас уничтожат, ты сможешь увести людей на крайний Юг!

— Об этом не может быть и речи! Я с тобой не расстанусь. Тем более что я должна вернуть богине ее святилище на Севере. Смотри, небо розовеет, нам пора отплывать!

Нармер ухватился за огромное рулевое весло и вдруг услышал голос Предка, который сообщил ему, как называется это весло — Маат, справедливость, рассеивающая тьму и ведущая судно к месту назначения.

5

Оставив флотилию далеко позади, посланница Аистихи летела над Нилом, обрамленным зарослями тростника и папируса. Местность казалась совершенно пустынной — ни вражеских солдат, ни каких-либо признаков западни или засады.

На глаза аистихе попалось несколько вальдшнепов, розовые фламинго, журавли и ибисы. Как обычно, ныряли за рыбой зимородки, чуть дальше устроили себе пиршество пеликаны. Хищников осторожная и наблюдательная птица облетала стороной. И вот, когда она уже намеревалась повернуть назад, к кораблям, амулет сорвался с ее шеи и упал на поросший травой островок.

Аистиха опустилась, чтобы его подобрать. Место показалось ей безопасным. Роковая ошибка… В тот самый миг, когда она ступила на островок, едва заметно шевельнулся притаившийся неподалеку крокодил. Выскочив из воды, он напал на птицу сзади так стремительно, что несчастная не успела взлететь. Огромные челюсти сомкнулись на ногах посланницы, а потом одним ударом хвоста крокодил размозжил ей голову. Хищник завертелся вокруг собственной оси, разрывая свою жертву на куски.

Теперь соглядатаю Крокодила было что сообщить своему господину: появление аистихи-дозорной, конечно же, свидетельствовало о приближении врага.

* * *

Крокодил — странного вида существо с удлиненным носом, низким лбом и шершавой, словно бы потрескавшейся кожей — никогда не спал две ночи подряд на одном и том же месте. Болезненно подозрительный, он окружил себя верными слугами из числа лучших солдат и множеством ужасающего вида рептилий. С виду вечно сонный, глава клана умел наносить молниеносные удары, постоянно появлялся там, где его совсем не ждали, чтобы проверить боеспособность своих войск, и содержал сеть соглядатаев, которые сообщали ему обо всем, что происходило в стране.

В последнее время народилось много новых рептилий, так что военная мощь клана возросла. Один из немногих уцелевших в войне глав кланов, Крокодил соблюдал условия, на каких был заключен временный союз с ливийцами. Если царь Нармер окажется настолько глуп, что решится напасть на союзников, его армия в кратчайшие сроки будет разбита, не успев причинить оккупантам серьезных потерь.

Тогда-то и наступит для Крокодила, чьи подданные с давних пор тайком обживали Север, час триумфа. Упоенные победой, ливийцы утратят бдительность, и солдаты Крокодила уничтожат командиров и правящую верхушку союзников, посеяв тем самым панику в их рядах, а потом и подчинят оставшихся в живых своей власти.

Орикс, Слониха, Лев, Бык… Все они — доблестные воины и все уже перешли в мир иной. Остался один лишь Крокодил — повелитель клана, который вскоре подчинит себе страну, называемую Две Земли.

Глава клана как раз дремал в тени ивы, когда явился с докладом шпион, которому было поручено нести дозор на южной границе, откуда могла прийти армия Нармера. Крокодил внимательно выслушал донесение и отправил в ту местность еще нескольких соглядатаев, чтобы разузнать обо всем подробнее. Потом он отправился в крепость, где обосновался Уаш, верховный военачальник ливийцев.

* * *

Советник и правая рука верховного военачальника сорокалетний лысый Пити, чьи толстые щеки мгновенно краснели, когда он волновался или приходил в ярость, сломя голову бежал к зубчатой башне. По вине нерадивых крестьян его повелитель остался без козьего молока, и Пити не хотелось, чтобы гнев господина обрушился на его голову.

На его счастье, чернокожий великан Икеш, который отвечал теперь за безопасность на всех подчиненных ливийцам территориях, еще не успел покинуть крепость.

— Мне нужна твоя помощь!

Чернокожий великан пренебрежительно посмотрел на коротконогого и краснолицего советника Уаша.

— Ты чем-то расстроен, славный Пити?

У советника невольно сжались кулаки: он давно ненавидел этого чужака с темной кожей и уже несколько раз, впрочем безуспешно, пытался с ним покончить. Пити пообещал себе, что, проявляя настойчивость и терпение, он все равно найдет способ преуспеть в этом. Но только сделать все надо так, чтобы верховный военачальник ничего не заподозрил… В данной ситуации следовало проявить смирение, он так и поступил.

— Сегодня я не получил козьего молока, которое мне обычно приносят крестьяне.

Икеш отнесся к этому сообщению со всей серьезностью. Разумеется, выполнять все прихоти верховного военачальника вменялось в обязанность Пити, однако если Уаш разгневается, то отголоски этого гнева вполне могут коснуться и его, Икеша. Поэтому он решил, что этим вопросом следует заняться немедленно.

— Я все сделаю, — пообещал он. — Наш господин получит свое любимое молоко.

— Буду премного тебе благодарен! — заверил его Пити.

Сомнение во взгляде нубийца не смутило краснолицего советника. Пити радовался тому, что ему удалось с такой легкостью переложить свою ношу на плечи другого.

Завоевав Север, ливийцы установили на землях, ранее принадлежавших Быку и населенных рыбаками и крестьянами, зверские порядки, и те, кто раньше жаловались на строгость своего бывшего суверена, теперь сожалели о его кончине.

По распоряжению верховного военачальника Икеш и Пити следили за тем, чтобы практически весь урожай, собранный крестьянами, и добыча охотников и рыболовов поступали на склады ливийцев. Рабам оставляли минимум, необходимый для выживания, неповоротливых и слабых попросту уничтожали. Чтобы оставаться в живых, приходилось много и тяжело работать, а тому, кто осмеливался хоть в малом ослушаться своих новых господ, грозила публичная казнь.

Во главе отряда из пятидесяти лучников Икеш покинул крепость и стремительным шагом направился к ближайшей деревне. Крестьянам, работавшим под неусыпным наблюдением пехотинцев, вменялось в обязанность поставлять свежие продукты в крепость, которая стала новым сердцем империи ливийцев.

При виде чернокожего великана несколько мальчишек пустились наутек, а их родители стали собираться в центре поселения.

— У нас заболели все козы, — начал оправдываться один из жителей, — поэтому…

Икеш кулаком проломил наглецу череп.

— Мне нужно молоко! Сейчас же! Иначе вырежу всех!

— Придется отобрать стадо у жителей соседней деревни, — предложил усатый крестьянин.

— Меня не интересует, где вы возьмете молоко. Поторапливайтесь!

Икеш с кривой усмешкой наблюдал, как крестьяне, словно стайка воробьев, бросились в драку, чтобы отбить у своих соседей стадо коз и дать ему требуемое. Стычка получилась жестокой. Ливийцы прикончили раненых и наполнили молоком несколько кувшинов. В назидание всем Икеш перерезал горло молодой многодетной матери, которая имела дерзость посмотреть на него исподлобья.

Получив желаемое, ливийцы устремились назад в крепость: верховный военачальник наверняка уже устал ждать. Преподнеся Уашу любимый напиток, нубиец еще раз продемонстрирует ему свою сноровку и преданность, унизив тем самым Пити.

Однако радостное предвкушение улетучилось, стоило им приблизиться к единственным воротам, ведущим в крепость.

Словно потревоженные осы из улья, из крепости десятками выскакивали солдаты. Похоже, весь гарнизон охватила паника. Пити тоже метался как безумный по двору крепости.

Икеш схватил его за руку.

— Что случилось?

— Часовой заявил, что в крепость проник вооруженный чужак! И мы не можем его найти! Я приказал удвоить число охранников верховного военачальника, так что ему ничего не угрожает.

Резкие окрики чернокожего великана положили конец панике. Получив приказ следить за всеми передвижениями внутри крепости, солдаты вернулись на свои посты.

Икеш допросил часового, а тот упрямо твердил, что какому-то чужаку удалось проникнуть на территорию крепости.

— Опиши его!

— Настоящее порождение тьмы! Кожа у него совсем не такая, как у нас! И ходит так быстро!

Озадаченный, Икеш, на всякий случай вынув из ножен кинжал, осмотрел все закоулки. Возможная встреча с призраком его не пугала.

Однако поиски оказались напрасными.

Почувствовав жажду, нубиец направился к колодцу. Когда же он наклонился, чтобы напиться, то просто остолбенел от ужаса и неожиданности: из воды на него смотрел Крокодил.

— Столько просчетов в обеспечении безопасности! — заметил глава клана, выбираясь из колодца. — Моих подданных такие меры не остановят.

Икеш, который уже успел прийти в себя, замахнулся ножом.

— Разве мы не союзники? — удивился глава клана.

— Тебе нужно было предупредить о своем приходе!

— Я не позволю нижестоящим диктовать мне! — сказал на это Крокодил, и в его полуприкрытых глазах Икеш прочитал угрозу. — Немедленно отведи меня к твоему господину!

Рассудив, что любой призрак куда менее опасен, чем это чудовище, нубиец повиновался. Им надо было взобраться по лестнице, которая вела в покои верховного военачальника, расположенные на верхнем этаже главной башни.

6

Высокий, черноглазый, с непропорционально большой головой и упрямым, выпирающим подбородком, верховный военачальник ливийцев Уаш начал терять терпение. Сидя на подушках под навесом, установленным на вершине башни с бойницами, он ждал, когда ему принесут его любимое козье молоко. А ждать Уаш не привык.

Соплеменники почитали его, как бога. Еще бы, ведь Уаш совершил невозможное: объединил кочевые племена, создал дисциплинированную армию и повел «людей с луками» на завоевание Египта! Благодаря ему эти дикари теперь жили на всем готовом и помыкали тысячами рабов, не способных дать отпор захватчикам.

Установив на завоеванных территориях военную дисциплину и жестоко терроризируя местное население, Уаш пользовался неограниченной властью и надеялся, что скоро она распространится и на земли Юга. Однако он понимал, что следует быть осмотрительным, поскольку ливийцы не знали местности и нуждались в союзниках. Уаш предпочитал действовать наверняка, а для этого сначала нужно было устранить основные препятствия. И тогда вся территория Двух Земель будет принадлежать ему одному…

С кувшином молока вошел Икеш и поклонился своему господину.

— Повелитель, глава клана Крокодила желает увидеться с вами!

Уаш удивленно вскинул брови:

— Крокодил? Он здесь?

Вошел повелитель рептилий.

— Твоим слугам стоит быть более бдительными, — проговорил он своим глухим и хриплым голосом. — Иначе в наше смутное время не выжить.

— Ты хочешь сказать, что проник в крепость, обманув бдительность моих стражей?

— Они недооценивают возможностей моих подданных.

Икеш готов был провалиться сквозь землю: верховный военачальник вполне мог обвинить его в этом непростительном просчете.

Уаш потер подбородок.

— Твое появление говорит о том, что тебе есть что мне сообщить и дело не терпит отлагательств.

— Это правда, — кивнул Крокодил. — Но говорить мы будем наедине.

Нубиец поспешил вмешаться:

— Это слишком опасно, мой господин!

— Кто здесь командует — ты или твои слуги? — спросил Крокодил.

Уаш сверкнул глазами.

— Подай мне молоко, Икеш, и выйди!

Нубиец повиновался.

Не дожидаясь приглашения, Крокодил сел на подушку и устремил на предводителя ливийцев свой внимательный, испытующий взгляд, от которого Уашу стало не по себе. Он нервно поднес к губам кувшин и стал пить. Когда в кувшине не осталось ни капли молока, он вытер губы тыльной стороной запястья и посмотрел на своего странного союзника.

Уравновешенный, мастерски владеющий собой, Крокодил, как обычно, смотрел на собеседника, не проявляя и тени беспокойства. Он единственный из глав кланов уцелел в братоубийственной войне и мог стать опасным противником, однако же его многочисленных армий рептилий и солдат, не менее жестоких, чем сами ливийцы, было недостаточно, чтобы отвоевать земли Севера.

Крокодил поможет захватчикам победить царя Юга, но каковы его дальнейшие планы? Верховный военачальник не доверял никому, а потому намеревался заранее решить, в какой момент он избавится от этого ложного друга, когда тот станет не нужен, но Крокодил не должен ничего заподозрить.

— Скоро нам предстоит дать решающий бой. Бык умер, и теперь, не считая меня, в живых осталось только два главы клана — Шакал и Аистиха. Шакал больше не намерен покидать Абидос, и с ним мы без труда справимся, одержав победу над Нармером. Дни Аистихи сочтены, а мои слуги истребят ее последних прислужниц.

— И тогда война кланов закончится?

— Можно и так сказать. Но сейчас нам нужно подумать о другой войне. Благословленный на царствование богами, Нармер не станет довольствоваться землями Юга. Уничтожив завоевателей-шумеров, он теперь намерен освободить Север.

— Пустое бахвальство или у него есть основания рассчитывать на победу? — с тревогой спросил верховный военачальник.

Крокодил на мгновение задумался.

— Нармер взял в супруги жрицу богини Нейт, а она — опасная колдунья.

Побагровев от ярости, Уаш сжал в руке кувшин с такой силой, что тот треснул и рассыпался. Отшвырнув черепки, предводитель ливийцев сказал:

— Эта женщина принадлежит мне. Она осмелилась бросить мне вызов, и я хочу, чтобы она целовала мне ноги, умоляя о пощаде!

— Если так, то сначала тебе придется уничтожить царя Юга.

— Какими силами он располагает?

— Нармера не стоит недооценивать, — рассудил Крокодил. — У него есть верный соратник Скорпион, который один стоит сотни воинов, хорошо тренированная армия и отличное оружие.

— Уж не решил ли ты меня запугать?

— Лев, которого уже нет в живых, и я сам имели неосторожность недооценить этих лиходеев! Еще раз такой ошибки я не совершу. Перед битвой с шумерами все думали, что Нармер и Скорпион погибнут, но они умудрились одержать победу.

— Наверное, это колдунья делает их непобедимыми.

— Возможно, но оба они опытные воины, и их воля к победе непоколебима.

Раз уж таково было мнение самого Крокодила, то к нему стоило прислушаться. Мысленно Уаш порадовался тому, что не стал спешить с завоеванием Юга.

— Ты говоришь, у них хорошее оружие. Неужели оно лучше моего?

— Боюсь, что так. Нармер многое перенял у шумеров.

— Так много, что осмелится бросить мне вызов?

Крокодил кивнул.

— Но ты не говоришь всей правды! — раздраженно заметил верховный военачальник. — Раз уж мы союзники, ты не должен ничего от меня скрывать!

— Но сможешь ли ты извлечь пользу из того, что я скажу?

— Ты считаешь меня глупцом?

Крокодил и в этой ситуации сохранил свою обычную невозмутимость.

— Ты захватил Север, не встретив достойного сопротивления, потому что Бык со своей армией ушел воевать на Юг. Теперь тебе предстоит сразиться с опытными воинами, которые ради победы готовы умереть.

Верховный военачальник вздернул подбородок.

— Мои солдаты никого не боятся!

— Возможно, они слишком самонадеянны. Разве ты уже забыл урок, который я только что тебе преподал? Твои крепости выглядят неприступными, но река и ее притоки тебе неподвластны.

— А Нармер… Он может воспользоваться речными путями?

— Взяв за образец корабли шумеров, он построил из дерева военную флотилию.

— Из дерева! — повторил изумленный Уаш.

— А у тебя есть только несколько жалких лодок из папируса, которые не смогут противостоять судам Нармера.

— И он осмелится… напасть?

— Один из моих соглядатаев поймал аистиху, которую отправили на разведку. Это значит, что враг уже близко, у самых твоих границ.

— Моя армия сметет его с лица земли!

— Ты заблуждаешься! Лучники противника будут стрелять с палуб кораблей, и для твоих солдат они будут практически недоступны!

— Что предлагаешь ты, Крокодил?

— Любой ценой нужно избежать лобового столкновения. И я знаю, как это сделать.

Верховный военачальник полностью одобрил предложенный союзником план.

7

Старик наслаждался отдыхом на палубе судна, попивая великолепное вино и закусывая его жареной рыбой, которую матросы выловили на рассвете. Грызуны, окуни и тилапия разнообразили меню участников этого приятнейшего путешествия. В ясном небе ярко светило солнце, ласковый северный ветер смягчал жару. Иногда даже в войне бывает что-то хорошее… На ужин Старик получал жареную утиную ножку с бобовым пюре, съедал все это и засыпал до утра. На каждом корабле днем и ночью дежурило по нескольку часовых, готовых поднять тревогу при малейших признаках опасности, поэтому члены экипажей и солдаты могли спать спокойно.

И все же по мере приближения к дельте и землям Севера атмосфера становилась все более напряженной.

Многие участники военного совета даже не пытались скрывать своего волнения.

— Моя посланница не вернулась, — сообщила Аистиха печально. — Враги обнаружили ее и убили.

Никто не осмелился возразить.

— Значит, противник осведомлен о нашем прибытии, — заметил Скорпион. — И наверняка готовит нам достойную встречу.

— Наши часовые не заметили ни единого крокодила, — посетовал Нармер, — но я уверен, что они постоянно шпионят за нами и просто пока не решаются на нас напасть.

— Противник бережет силы для лобовой атаки, — предрек генерал Густые Брови. — Ливийцы и рептилии навалятся на нас всей своей массой, и мы не устоим.

— Ждать нападения — означает заранее проиграть схватку! — сказал с запалом Скорпион. — Мы должны застать их врасплох!

— Наши корабли не спрячешь, — напомнил ему генерал. — И о какой неожиданности может идти речь, если мы вступаем на земли Быка, на которых теперь хозяйничают ливийцы?

— Значит, остановимся здесь! С отрядом добровольцев я отыщу ближайший гарнизон этих дикарей. Узнав о расположении их укреплений, мы сможем обойти ловушки и подготовиться к наступлению.

— Это очень опасно, — рассудила Аистиха. — Для нас потерять тебя станет ужасным несчастьем.

Гордый и величественный, Скорпион подошел к своему названому брату.

— Другого решения нет. Я прошу моего государя позволить мне осуществить задуманное.

В знак согласия Нармер кивнул.

* * *

Скорпион погладил свою любовницу по щеке. На первых порах красавица шумерка пыталась противиться, но и она не смогла устоять перед чарами любовника, умевшего быть то страстным, то ласковым, пробуждавшего в ней доселе неведомые желания. Вот и сегодня Ина уступила после недолгого, но яростного сопротивления. Скорпион овладел этим прекрасным телом, которое, возможно, ему больше не суждено было увидеть.

И вдруг он ощутил на себе чей-то враждебный взгляд.

Он схватил лежавший неподалеку нож и обернулся. Оказалось, что у стены надстройки сидит Ирис.

— Ты подсматриваешь… Может, хочешь к нам?

Опасаясь наказания, давняя любовница Скорпиона не осмелилась ослушаться. Она сняла свою набедренную повязку и приблизилась.

Шумерка попыталась высвободиться, но Скорпион схватил ее за горло:

— Лежи смирно и делай, что я тебе прикажу!

То был взгляд не возлюбленного, но убийцы. Несмотря на отвращение к происходящему, Ина решила, что разумнее будет подчиниться. Когда Ирис легла с ней рядом и стала поглаживать ее соски, она испытала ни с чем не сравнимое пьянящее удовольствие.

* * *

Флотилия остановилась у входа в дельту, на южной границе бывших владений Быка. Высокие и густые заросли тамариска служили вставшим на якорь судам отличной защитой. На берегу расставили солдат, которые смогли бы задержать на какое-то время неожиданно атаковавшего противника, дав флоту возможность уйти.

Скорпион вышел из надстройки на палубе, в которой несколько часов подряд тешил свою плоть, и стал смотреть, как восходит солнце. Он проголодался и хотел пить, поэтому позвал Старика.

Услышав свое имя, тот мигом проснулся и принес своему господину хлеба, молока и сушеного мяса. Скорпион проглотил завтрак почти не жуя.

— День будет прекрасный! И жизнь у нас такая, что лучше не бывает, правда, Старик? Нам нужна эта война, чтобы создать новый мир!

— А что касается вылазки на территорию противника — это была шутка?

— Ты не одобряешь мое предложение?

— Твоему безрассудству нет пределов! Неужели тебе так не терпится умереть?

— Совсем не хочется! Просто я решил уничтожить этих трутней в их гнезде.

— Ливийцы — опытные воины!

— Шумеры тоже были не дети, да и клан Льва мы разбили!

— Не испытывай свою удачу, Скорпион!

— Она будет мне подчиняться или я сверну ей шею!

Старик даже присел от волнения.

— Зачем тебе самому бросаться в пасть к дикому зверю?

— Чтобы сломать ему челюсть!

— Еще не поздно вернуться на Юг и укрепить нашу столицу. Ливийцы останутся на своей земле — мы будем жить на своей.

— Хватит переливать из пустого в порожнее! Готовься, Старик, скоро выступаем!

— Мне готовиться? К чему это?

— А ты думал, что останешься на корабле? Мой верный слуга всегда следует за мной и следит, чтобы никто не напал на меня со спины.

— В моем возрасте и с моими больными ногами…

— Пошевеливайся! Когда есть дело, о боли забываешь! Мы выходим с наступлением ночи.

Старику не осталось ничего, кроме как утолить жажду и наполнить вином несколько бурдюков из козлиной кожи. Он был уверен, что на этот раз отправляется в свое последнее путешествие.

* * *

Охраняли корабли и всех, кто плыл на них, не только солдаты, но и животные. Две львицы Нармера, Северный Ветер со своими осликами, шакал Геб и дикая гусыня были рады сойти наконец на землю, но эта радость не уменьшила их бдительности. Однако же за то время, пока корабли стояли на якоре, ничто не вызвало тревогу. Противник держался на расстоянии, дожидаясь, когда флотилия двинется дальше.

Но где ливийцы устроили ловушку? Скорпиону с отрядом предстояло это выяснить. В противном случае этот поход будет обречен на неудачу.

На зов Скорпиона откликнулось три десятка смельчаков. Выбрал он всего десятерых — тех, кто не поддастся панике и даже перед лицом смертельной опасности будет делать то, что требуется. Отягощать себя оружием не стали — взяли по ножу и кожаному шнурку. И всем было ясно: раненых Скорпион на вражеской территории не оставит.

День и вправду выдался великолепным. В такие дни хорошо мечтать о мирной стране, где нет насилия и жестокости… Когда солнце стало клониться к западу, Нейт подошла к Скорпиону и протянула ему несколько горшочков с каким-то снадобьем.

— Эта мазь защитит вас от укусов насекомых и сделает почти невидимыми.

Молодой командир подозвал одного из добровольцев. Жрица намазала его с головы до ног снадобьем, и кожа его тотчас же приобрела зеленоватый оттенок. В зарослях тростника и высоких травах эта маскировка могла им здорово пригодиться.

— Замечательно! — высказал свое мнение Нармер. — Но риск все равно слишком велик. Ты все как следует обдумал, Скорпион?

— Разве ты не дал мне своего согласия?

— Осуждать твои действия прилюдно я не хочу, но, если ты откажешься, я заявлю, что это — мое решение. Потеряв тебя, мы не сможем рассчитывать на победу.

— Мы не будем посылать на разведку еще одну аистиху — ливийцы подстрелят и ее. Но если мы не узнаем расположения сил противника, как будем сражаться? Значит, я обязательно должен сделать, что задумал.

— Я пойду с тобой, Скорпион!

— Боги избрали тебя царем Юга, Нармер, и твоя задача — поддерживать боевой дух и сохранять единство нашей армии. Совсем недавно мы бы вместе пошли на риск, но теперь для тебя превыше всего исполнить свой долг. Так случилось, значит, так и должно быть.

Названые братья обнялись.

Потом Скорпион позвал своих спутников, и каждого с головы до ног намазали чудесной мазью. Только один не откликнулся на зов.

Скорпион разбудил Старика пинком в бок.

— Хватит спать! Мы выступаем!

8

Настороженно прислушиваясь и всматриваясь в темноту, Скорпион пробирался вдоль берега реки, кишащего хищниками. У него было то, что позволяло выжить в таких условиях, — инстинкт охотника. При малейшей опасности его охватывало волнение, почти граничащее с удовольствием, и он знал, что пора готовиться к схватке и что, кем бы ни оказался противник, он будет повержен.

Из зарослей камыша выползла змея и скользнула в воду. Скорпион даже не взглянул на нее. Он нашел то, что искал, — тропу, свидетельствующую о том, что где-то поблизости есть люди. Очень медленно, стараясь не шуметь, отряд прошел через густые заросли и достиг окруженной кустами тамариска поляны.

По сигналу Скорпиона его люди присели.

— Пахнет жареным мясом, — прошептал Старик.

И он не ошибся.

Отряд образовал полукруг. Спутники Скорпиона медленно продолжили свой путь. Было новолуние, их тела покрывала защитная мазь, поэтому у них были отличные шансы обнаружить первый лагерь противника, оставшись при этом незамеченными.

Так и случилось.

Пятеро бородатых ливийцев жарили на костре зайца. Они шутили и смеялись, не подозревая об опасности. Луки и стрелы лежали неподалеку.

Атакующие действовали слаженно и молниеносно.

Кожаными шнурками Скорпион и его люди задушили ливийских солдат. Старик воспользовался моментом и сунул в рот кусок жареного мяса.

Но как узнать, насколько далеко отсюда основной военный лагерь? Скорпион пошел по тропинке, протоптанной, скорее всего, пятью убитыми врагами. Петляя меж зарослей тростника, она вела обратно к берегу.

Впереди послышались голоса.

И снова медленное осторожное приближение к противнику… Кто знает, с каким количеством ливийцев им придется столкнуться теперь? Старик замыкал шествие и постоянно оглядывался, желая убедиться, что их никто не преследует.

Скорпион первым разглядел на берегу реки стоянку чибисов. Двое молодых мужчин, три женщины и четверо детей. Все дружно жевали сладкие стебли папируса.

— Этих можно не убивать, — высказал свое мнение Старик. — Они не опасны.

— У меня есть идея получше: мы возьмем их в плен.

Маневр был выполнен безукоризненно. Правда, одна из женщин попыталась убежать. Солдат поймал ее и задушил. Испуганные соплеменники несчастной сбились в кучу.

Скорпион подошел ближе.

— Мне нужны ответы на мои вопросы. Если вы ничего не сможете мне сказать, вас убьют.

— Мы… У нас ничего нет! — завопил мужчина со шрамом на лице.

— Ты — раб ливийцев?

— Они заставляют нас ловить для них рыбу.

— Они близко отсюда?

— До ближайшего лагеря три сотни шагов.

— Отведи меня туда!

— Нет! Я…

Скорпион прижал нож к шее одного из малышей.

— Я сказал: отведи меня, или…

Мужчина вскочил.

— И если ты попытаешься мне навредить, мы вырежем всю твою семью.

Перепуганный чибис привел Скорпиона к небольшой крепости. На стене стояли лучники, единственный вход охраняли несколько копейщиков.

— И много здесь таких крепостей?

— Я не знаю. Но мой старший брат знает больше.

* * *

Мужчины, женщины и дети с изумлением смотрели на деревянные корабли. Скорпион решил вернуться к своим, прихватив пленников с собой. Он рассчитывал получить максимум полезной информации, прежде чем армия Нармера пойдет в наступление.

Он подробно описал крепость Нармеру, который был рад видеть своего названого брата живым и здоровым. Однако рассказ Скорпиона его встревожил. Неужели линия обороны, защищающая новые владения ливийцев, непреодолима?

Мужчина со шрамом и его рыжеволосый старший брат были перепуганы до смерти. Плененным мужчинам связали руки и ноги и оставили дожидаться решения их участи.

— Хотите пить? — вполне мирно спросил у них Скорпион.

Чибисы закивали. Старик принес им воды.

— Ты, рыжий, рассказывай все, что знаешь!

— Люди с луками сделали меня своим рабом и увели далеко на север. Они построили несколько десятков крепостей рядом с деревнями, жители которых теперь на них работают. Крестьяне умирают от голода, но тех, кто осмеливается бунтовать, убивают.

— И ты был внутри такой крепости?

— Нет. Моя работа была носить корзины с землей. Когда крепость достраивали, нас перегоняли на новое место.

— У ливийцев есть корабли?

— У них есть только лодки из папируса.

— Ты видел их предводителя?

— Нет, но ходят слухи, что он сильнее и страшнее самого духа тьмы! Солдат у него столько, что и не сосчитать, и они повинуются ему беспрекословно. Нас, чибисов, они скоро вырежут всех до одного.

Нармер слушал молча. Сведения чибиса оказались ценными, однако же они наводили на тревожные размышления. У него храбрые солдаты, но разве можно с такой малочисленной армией даже надеяться на победу?

— Я хочу есть! — сказал жалобно мужчина со шрамом.

С позволения Скорпиона Старик дал им по лепешке. По всей вероятности, эти недотепы больше не могли сообщить ему ничего ценного.

Жуя лепешку, рыжеволосый чибис то и дело поглядывал по сторонам, и во взгляде его было больше затаенной насмешки, чем страха за собственную жизнь. Да и тощим он не был, наоборот, как и братец, был довольно упитанным и крепким.

— А все ли ты мне рассказал? — равнодушным тоном спросил у него Скорпион.

— Все, господин!

Скорпион с такой силой ударил его по щеке, что рыжий завалился на бок.

— Ты никакой не раб ливийцев! Ты — шпион и предаешь свой народ! И твои родичи ничем не лучше! Смотреть противно! Вы все заслуживаете смерти.

Рыжий зарыдал в голос.

— Я не соврал тебе, господин!

Младший из братьев повалился Скорпиону в ноги.

— Если мы расскажем тебе правду, ты нас пощадишь?

— Это будет зависеть от того, насколько важной окажется эта правда.

— Ливийцы знают, что вы уже здесь! За вами все время следят шпионы Крокодила. Они приготовили вам ловушку!

— Какую еще ловушку?

— Когда вы поплывете дальше, на вас нападут ливийцы на лодках. Но их будет мало, и они вскоре начнут отступать. Вы погонитесь за ними, они укроются в маленькой заводи, к которой ведет один рукав реки. Лучники будут отстреливаться, но вы их перебьете, захватите лагерь ливийцев и соседнюю деревню и решите, что теперь вам ничего не грозит. Вот тут-то пасть хищника и захлопнется: со всех сторон набегут отряды ливийцев и возьмут вас в кольцо. И никто не сможет выскользнуть.

— Хороший план, — одобрил услышанное Скорпион.

— Господин… Теперь ты нас пощадишь?

— А ты что скажешь, Старик?

— Жулики они… Лучше от них избавиться.

— Думаю, я найду им лучшее применение. Эту банду предателей мы посадим в лодку и пустим впереди наших кораблей. Наши лучники легко их достанут. Пусть показывают нам дорогу!

Нармер стал искать возможность обойти вражескую западню и повернуть ситуацию в свою пользу.

9

К лодке с чибисами привязали веревку и закрепили другой ее конец на носу головного судна флотилии, украшенного двумя большими молниями — знаком присутствия богини Нейт. Таким образом, чибисы постоянно находились в пределах досягаемости стрел лучников Нармера. Ветер стих. Гребцы взялись за весла, и суда медленно поплыли по реке. Дозорные внимательно всматривались в заросли тростника и непроходимо густых трав.

Нармер с помощью рулевого весла направлял корабль, устремив взгляд на север. Справа от него стояла Нейт, его супруга. В белом одеянии, с искусно уложенными волосами, она выглядела абсолютно спокойной. Все верили в то, что магия царицы сможет защитить армиюцаря Юга.

Вдруг все взгляды обратились в одну сторону: на верхушку мачты сел черный коршун. Что, если он решил послужить им проводником?

— Боги открывают нам путь, — рассудила Нейт.

— Имя этой птицы означает «тот, кто сжимает», — отозвался Нармер. — Не означает ли ее появление близкий конец нашего земного пути?

— Черный коршун олицетворяет собой одно из слов силы, которые открыл тебе Предок, — напомнила царица супругу. — Они не могут вести нас к поражению.

— Значит, чибисы лгали?

— Скоро мы это узнаем. Держи руль крепче!

Гильгамеш, пленный художник и скульптор из Шумера, онемел от восторга. Красота реки и земель Севера, где властвовали вода и буйная растительность, прозрачное голубое небо над головой… Любуясь пейзажами и зарисовывая их на глиняных черепках, он совсем забыл о неизбежном столкновении.

— Ты и вправду способный, Гильгамеш, — сказал Старик. — Ты мог бы украшать наши жилища. Жаль, что ты умрешь.

— Неужели ты… ты собираешься меня убить?

— Не я, мой мальчик! Тебя убьют «люди с луками»! И нас всех тоже.

Но Гильгамешу некогда было думать о неизбежном и бояться смерти. Вокруг такая красота! И он вернулся к рисованию. Он сердцем ощущал потаенную сущность растений и птиц, умел выразить в рисунке самую их душу и передать совершенство природных форм.

У Скорпиона были свои заботы. Вместе с Повелителем кремня, верным товарищем, он проверял оружие. Рожденный среди чибисов ворчливый бородатый мастер поставил свой талант оружейника на службу Нармеру и Скорпиону. Если бы не он, враги давно сокрушили бы названых братьев и их сторонников. В свое время Скорпион заподозрил его в предательстве, но мастеру удалось доказать свою невиновность и рассеять необоснованные сомнения.

— Все в полном порядке, — отметил Повелитель кремня. — Любой наш солдат сможет не только атаковать, но и защитить себя. Главная трудность — согласовать наши действия.

— Я придумал особые сигналы, — сказал Скорпион. — Вернее, особые жесты. С их помощью можно очень быстро передавать приказы по цепочке.

— Что ж, наша последняя битва будет славной! — заключил мастер.

— Ты не веришь в нашу победу?

— Нармер преисполнен решимости освободить эти земли, ты еще ни разу не терпел поражения в бою, и все же даже самые смелые из нас в победу не верят.

— Мы докажем, что они ошибаются! И для начала обойдем ловушку, устроенную на реке ливийцами. А потом просто их затопчем!

Слушая Скорпиона и невольно заражаясь его силой и уверенностью, Повелитель кремня почти поверил, что победа возможна. И правда, разве не удавалось молодому воину сметать со своего пути полчища врагов, казавшихся непобедимыми?

Хмурясь, генерал Густые Брови готовился к битве и думал только об одном: как выйти живым из этой бойни. Ему поручили командовать судном, на котором плыли пехотинцы. Он рассчитывал на то, что в ходе сражения ему удастся сбежать, когда Скорпион окажется далеко. Если придется продать врагу своих людей, а еще лучше Нармера и Нейт, он сделает это не задумываясь. А потом расскажет ливийцам, как им захватить Юг, и обеспечит себе тем самым высокое положение среди завоевателей и долгую, спокойную и устроенную жизнь.

Разумеется, до всего этого еще надо было дожить, но уже не раз генералу удавалось без последствий обделывать свои грязные делишки. Никто не догадывался о его истинных намерениях. Сколько раз он, убийца Быка, выходил сухим из воды! Репутация опытного вояки, грубоватого, но храброго, была ему на руку. Нармер по-прежнему доверяет ему, и он сумеет извлечь из этого пользу!

* * *

Сидя на корме головного корабля, Аистиха смотрела на родные места и вспоминала те счастливые времена, когда кланы вынуждены были соблюдать мирный договор из страха перед военной мощью Быка. Каждый защищал свою территорию, опасался нападения соседа и был занят только собственными делами. Недальновидная позиция, шаткое равновесие… И все же прямых столкновений не было. Как не было и массовых убийств, бесконечных страданий, гор трупов и сотен тяжелораненых… Аистиха испытывала ужас перед любой войной, а эта война могла привести только к хаосу.

— У нас нет выбора, — тихо сказала Нейт, присаживаясь рядом с главой клана. — Мир продлился бы недолго и был бы на руку ливийцам.

— Новый мир… Я в него не верю. Наши силы слишком малы. Наверное, дикарям суждено завоевать эту страну.

— Великая богиня нас не оставит. Та, что создала первичный свет, укрепит наш дух и руку каждого воина.

— Даже если мне осталось совсем недолго, я рада, что увидела снова эти просторы. Здесь земля, вода и растительность сосуществуют в гармонии. Пытаясь уничтожить друг друга, кланы лишили себя будущего.

— Нет, Аистиха! Мы построим его вместе!

Уверенность молодой царицы подбодрила главу клана. Пускай она и не верила в успех, но ее решимость сражаться до самого конца этой самоубийственной войны была непоколебима.

— Я приготовила много снадобий, — сказала она. — Они исцелят самые страшные раны.

* * *

Небо заволокло тучами, течение убыстрилось. Чаще стали попадаться водовороты, затруднявшие управление кораблями. Нармер приказал гребцам замедлить ход. Лодка с чибисами подпрыгивала на волнах. Члены экипажей заволновались — стремительно распространился слух, что ливийцы атакуют.

Охваченные паникой, лучники стали стрелять наугад. Разъяренный Скорпион сбил нескольких с ног и вырвал у них из рук луки.

— Я не отдавал приказа стрелять! Свора остолопов! Сбросить бы вас всех в реку!

Гнев Скорпиона способствовал установлению порядка. По крайней мере, после этого неприятного случая дисциплина укрепилась.

Гильгамеш разбудил Старика.

— Смотри!

Тот протер глаза.

— Куда смотреть?

— Черный коршун… Он улетел!

— Плохой знак! Наверное, решил убраться подальше. Думаю, нам не повезет!

Нармер тоже смотрел вслед улетающей птице. Неужели это знак, что час битвы близок?

— Смотрите, они идут! — послышался крик дозорного.

Скорпион бросился на нос судна и увидел несколько папирусных лодок с бородатыми лучниками на борту.

Значит, чибисы все-таки не соврали.

Перепуганные, они махали руками, прося о пощаде. Скорпион перерезал веревку, связывавшую лодку чибисов с головным кораблем. Очень скоро она оказалась в пределах досягаемости ливийских стрел. Точными выстрелами они убили мужчин, женщин и детей, а потом стали пускать стрелы в сторону корабля Нармера.

Стрела просвистела мимо уха Скорпиона.

— Целься! — приказал он своим лучникам.

Результат его удовлетворил: не меньше трех десятков ливийцев были убиты или ранены. Уцелевшие поспешили развернуть свои суденышки и пустились наутек.

Гребцы взялись за весла, но суда продвигались вперед неспешно, словно бы египтяне и не пытались догнать противника.

Впереди река разделялась: вправо уходил небольшой рукав, который, как сказали чибисы, вел к тому месту, где Нармера ожидала ливийская армия; налево сворачивал канал, обрамленный с обеих сторон стенами высокой травы. В последний момент царь отдал распоряжение свернуть в канал, и остальные корабли повторили маневр. Нармер рассчитывал обогнуть массив растительности и атаковать противника с тыла.

Истребленные своими же хозяевами, чибисы соврали лишь в одном: ловушка ждала вражеский флот не в конце рукава реки, а именно в канале.

10

Скорпиону не терпелось вступить в схватку. Гребцы ускорили темп, и флотилия устремилась в канал. Все пребывали в полнейшей уверенности, что «обыграли» противника. Ловкий обходной маневр нарушит планы ливийцев, и в распоряжении флота окажется небольшой порт, который послужит для освободительной армии базой.

Если Нармер не ошибся в своих расчетах, оставалось лишь обогнуть островок, чтобы оказаться в тылу врага… Скорпион уже готовил людей к высадке и атаке.

В момент, когда последний корабль, тот самый, на котором плыл Густые Брови, вошел в канал, настоящая ловушка захлопнулась. Из тростника показалось два десятка ливийских лодок. Они преградили кораблям путь к отступлению. Притаившиеся в высоких зарослях вражеские лучники встали во весь рост и прицелились. Их местоположение для стрельбы было идеальным.

Первые же стрелы оборвали множество жизней освободителей.

Вокруг Нармера солдаты падали один за другим: одни были убиты наповал, другие получили ранения в грудь, руку или ногу. Уцелевшие распластались на палубе, дивясь тому, что все еще живы. Одна из стрел оцарапала плечо Скорпиону, однако он был первым, кто дал нападающим отпор: посылая стрелу за стрелой, он уничтожил больше десятка ливийских лучников. Нармер не отставал от своего названого брата. Повелитель кремня, искусно владевший пращей, в немалой мере поспособствовал поднятию боевого духа оставшихся в живых членов экипажей.

Когда смятение, вызванное неожиданностью нападения, улеглось и на борту кораблей восстановилась дисциплина, царские лучники показали, на что они способны. Ливийцам пришлось спрятаться в траву, и остановить вражеские корабли они не могли.

Но когда все решили, что из западни удалось вырваться, путь флотилии преградила плотина из связанных между собой стеблей папируса. Головной корабль двигался быстро, однако этой скорости не хватило, чтобы прорвать заграждение. Теперь противнику будет легко напасть со всех сторон на «запертые» внутри канала суда…

Презрев опасность, Нейт встала на носу головного корабля, подняла руки и коснулась двух перекрещенных молний богини. Две длинные ленты пламени вонзились в заграждение из папируса, и прятавшиеся за ним ливийцы стали выскакивать на открытое пространство. Они пылали, словно факелы, и падали замертво один за другим.

Головной корабль пристал к берегу. Скорпион спрыгнул на землю, а следом за ним — его разъяренные товарищи. На смену страху смерти пришла разрушительная злость, перед которой не смог бы устоять никакой противник.

Не ожидавшие такого отпора ливийцы почти не сопротивлялись. У них в глазах все еще стояло пламя великой богини, покровительницы освободителей.

Скорпион захватил совсем небольшой порт, а тем временем корабли под командованием Нармера разогнали и пустили ко дну почти все папирусные лодки. Вражеские солдаты, которым удалось уцелеть, бежали на север.

Наконец шум битвы стих и снова стало слышно пение птиц.

* * *

Даже Старик, привычный к таким зрелищам, долго не мог прийти в себя после столь продолжительного и ожесточенного сражения. Когда опасность миновала, победители собрали своих раненых и перенесли их в ливийские хижины, находившиеся недалеко от порта.

Нармер потерял четверть своих людей. Ливийцы и вправду оказались серьезным противником. Счастье, что корабли почти не пострадали.

— Наш первый успех, — отметил Скорпион.

— Незначительная стычка, — поправил его Нармер. — Ливийцы выставили против нас лишь малую толику своих солдат. Их расчет был таков: либо в этой ловушке мы погибнем, либо ослабнем настолько, что не сможем продвигаться вперед. В обоих случаях мы бы проиграли.

Скорпион со злостью ударил ладонью левой руки по сжатой в кулак правой.

— Проклятые чибисы! Они нас обманули! А я, глупец, их послушался! Как я мог?! Это из-за меня мы потеряли столько людей!

— Нет, мой брат! Единственный, кто за все в ответе, — это я. Моя легковерность чуть было не привела нас к катастрофе. Тем самым я доказал, что не способен царствовать. Я извлек урок из этой непростительной ошибки.

Скорпион обнял Нармера за плечи.

— Объяснись!

— Я отказываюсь от короны Юга! Пускай боги выберут лучшего царя.

— Ты не имеешь права отречься! Ты был избран и не можешь сложить с себя бремя власти!

— Я не оправдал доверия богов, Скорпион!

— Ты заблуждаешься! Наши корабли целы, а люди убедились в том, что ливийцы уязвимы, как и все остальные. Ты вел себя безупречно и должен остаться нашим предводителем!

— Я считаю, что я этого не достоин.

— Но тебе ли это решать? Давай узнаем, что об этом думает царица Нейт! Если бы не стрелы богини, предопределившие твою стратегию, мы бы все погибли!

Стремительным шагом Скорпион направился в самую большую хижину, где Нейт и Аистиха оказывали помощь тяжелораненым. Забыв о своем преклонном возрасте и усталости, пожилая глава клана накладывала на раны снадобья и глину, снимающую воспаление, упреждающую нагноение и способствующую быстрому заживлению. Нейт использовала тростник, намоченный в прокисшем молоке. Обернув каждый стебель семь раз вокруг своего левого запястья так, чтобы получилось семь колец, она подносила его к губам страждущего, облегчая тем самым его боль.

Старик вправлял вывихи и подбирал подходящие палки для фиксации переломов. Занятый важным делом, он старался не думать о будущем.

— Мы тут умираем от жажды! — пожаловался он вошедшему Скорпиону. — Пусть нам принесут хотя бы пива!

— Сейчас распоряжусь.

— Большинство этих смельчаков поправятся, — заверила Скорпиона Нейт. — И снова будут сражаться.

— Нармер намерен отречься от белой короны, — сказал он ей.

Улыбка молодой женщины померкла.

— По какой причине?

— Считает, что он не способен привести нас к победе. Одобряешь ли ты это решение?

— Никто не может усомниться в правильности решения богов, кроме их самих. Стрелы богини помогли нам избежать катастрофы, Нармер остался в живых. Значит, он должен вести нас вперед.

Скорпион не стал скрывать своей радости.

— Благодарю тебя, царица!

* * *

Уцелевшие в бою и раненые с волнением ожидали конца военного совета. Ина и Ирис готовили пищу. Гильгамеш рисовал пейзаж, стараясь запечатлеть дуновение ветра. Повелитель кремня чинил сломанное оружие.

Нармер был вынужден согласиться с мнением Нейт, а потому возглавил совет, в ходе которого им предстояло принять судьбоносное решение. Аистиха, хоть и была главой клана, предпочла полностью положиться на мнение царя Юга. Скорпион высказался за продолжение похода, невзирая на огромный риск. По его мнению, ливийцы только что потерпели сокрушительное поражение и это нужно было как можно скорее обратить в свое преимущество.

Генерал Густые Брови тоже высказал свою точку зрения:

— Хватит тешиться иллюзиями! Если учесть, сколько людей мы потеряли и сколько у нас раненых, становится ясно, что мы не можем продолжать эту войну! Единственное решение — покинуть вражеские земли, вернуться в Нехен и, насколько это возможно, укрепить город. Есть надежда, что ливийцы не решатся на него напасть.

— Эти пораженческие речи попахивают предательством! — заявил Скорпион.

— Я восхищаюсь твоей храбростью, — сказал на это генерал, — но одной храбрости мало. И ты сам это понимаешь.

— Богиня не оставила нас в беде, — заговорила царица Нейт. — Разве этого знака недостаточно?

— Нет! — заявил Густые Брови. — Она просто помогла нам выбраться живыми из ловушки. Ее вмешательство — знак, что нам надо вернуться!

Послышалось мычание, такое громкое, что члены совета вздрогнули все, как один, от неожиданности. Они вышли из хижины и увидели, что коричнево-рыжий бык наклонил голову и роет копытом землю.

Заметив Нармера, он направил рога в его сторону.

Царь Юга не мог уклониться от этой дуэли. Но разве мог он в ней выжить?

Огромный бык по-прежнему рыл землю левым копытом и не сводил глаз со своей жертвы. Нармер выдержал этот разъяренный взгляд.

Тишину нарушило жужжание пчелы: посланница богини Нейт по спирали слетела на лоб быку. Умиротворенный, он опустился на колени.

— Этого нового знака тебе достаточно, генерал? — спросила царица.

11

Сидя в просторном помещении на верхнем этаже сторожевой башни и попивая козье молоко, Уаш слушал доклад офицера, которому удалось выжить в сражении между ливийцами и армией Нармера. Притаившийся в углу комнаты Крокодил ловил каждое слово.

Офицер едва держался на ногах — на груди его зияла страшная рана, однако это не помешало ему во всех подробностях описать случившееся. Он особо подчеркнул поразительную скорость реакции противника и тот факт, что появление в решающий момент двух гигантских огненных молний решило судьбу ливийцев — почти все они погибли. Задыхаясь, он попросил у верховного военачальника прощения за это поражение.

Уаш не стал отдавать его палачам, рассудив, что этому слабаку все равно не дожить и до заката.

Офицера унесли.

— Как это понимать? — сердито воззрился на Крокодила Уаш. — Твоя ловушка не сработала!

— Ты разве не понял, каков итог битвы? Ты потерял совсем немного людей, а Нармер — по меньшей мере четверть своей армии. Вполне возможно, он рассудит, что лучше вернуться домой, на Юг.

— Но ты в этом не уверен?

— Он знает, что мы никогда не оставим его в покое. Если он укроется за стенами Нехена, мы возьмем город в осаду и в конце концов он падет. Значит, единственное решение — это двигаться вперед, невзирая на малочисленность своей армии и с надеждой на чудо.

— И его надежды сбываются! Эти огненные молнии принесли ему победу!

Крокодил покачал головой:

— Я бы на твоем месте не спешил приписывать свое поражение вмешательству высших сил. Ты был настолько уверен в превосходстве своих лучников, что отказался от помощи моих рептилий, а их появление наверняка внесло бы сумятицу в ряды противника.

Уаш насупился, а Крокодил продолжал:

— Но все еще можно поправить. Теперь мы объединим наши силы. Нармер наверняка попытается захватить первую же оказавшуюся на его пути ливийскую крепость с помощью своего самого главного оружия — деревянных кораблей. Вода — мое царство, и я прослежу за тем, чтобы мои подданные нанесли его кораблям непоправимый ущерб.

— Боги покровительствуют ему. Разве не так?

— Я думал, что ты полагаешься только на себя, верховный военачальник!

— Но эти огненные молнии…

— Жрица богини Нейт повелевает ими, а это, как видим, опасное оружие.

— Я должен заполучить эту женщину, Крокодил! Она намного опаснее, чем Нармер! Если мы захватим ее, с Нармером легко будет справиться!

Глава клана потер шершавый подбородок.

— Думаю, ты прав. Не забывай, что в стане врага у нас есть союзник, которого не стоит недооценивать, — генерал Густые Брови. Он наверняка спит и видит, как бы предать Нармера и получить за это всяческие блага.

— И что он может для нас сделать?

На лице у Крокодила появилась такая зловещая улыбка, что по спине у верховного военачальника пробежал холодок.

— Этим займусь я сам!

* * *

Распластавшись на земле, Скорпион и Старик наблюдали за передвижениями солдат в крепости, которую ливийцы построили на пригорке, недалеко от рукава Нила. Перед вылазкой оба натерли тела изготовленной Аистихой особой мазью, отпугивавшей насекомых.

— Крепкая постройка, — шепотом высказал свое мнение Старик. — И солдат немало. На башне полно лучников, не меньше сотни пехотинцев несут караул. Как по мне, то лучшее решение — убраться отсюда, пока целы.

— Твои глаза тебя подводят, Старик! Посмотри внимательнее на реку!

Старик прищурился.

— Только этого не хватало! Берег кишит крокодилами!

— Наконец-то они появились!

— Ты по ним скучал?

— Мне показалось странным, что они не участвовали в последнем сражении.

— Ливийцы решили, что справятся своими силами!

— Что, если их предводитель и Крокодил рассорились?

— Может, так и было, но потом они, конечно же, помирились — вон сколько у воды крокодилов! Идем обратно!

— Твое занудство начинает мне надоедать, Старик!

— Но не сможем же мы захватить крепость вдвоем!

Скорпион улыбнулся.

— Так мы и поступили бы при других обстоятельствах, но теперь будет лучше предупредить Нармера и получить его благословение!

* * *

Скорпион не стал ничего скрывать от членов военного совета. Он точно описал оборонительные сооружения, указал численность солдат и сообщил о присутствии рептилий Крокодила, способных выжидать, застыв на месте, в течение многих дней. Отметил он и превосходящие силы противника, а также отличную организацию вражеской обороны.

— Вывод напрашивается сам собой: этот противник нам не по зубам, — заявил генерал Густые Брови.

— Отступить означает обречь себя на гибель, — заметила Нейт. — Мы должны найти выход!

— Разве молнии богини снова нам не помогут?

— Этого я не знаю, — призналась царица.

— Мы только что пережили ужасное сражение, — напомнила собравшимся Аистиха. — Много солдат погибло, многие получили раны. Даже сам Скорпион сомневается, стоит ли идти на приступ, верно?

— Именно так, — подтвердил молодой командир. — Но на этот раз речь идет не о ловушке, а о первом препятствии, которое предстоит преодолеть, чтобы попасть на территорию, занятую ливийцами. Теперь я убедился, что они — серьезный противник.

— Наконец-то ты рассуждаешь здраво! — воскликнул генерал Густые Брови.

— Неужели ты решил, что я соглашусь отступить? Я говорю о том, что теперь, когда мы приняли к сведению все обстоятельства, нам будет легче победить ливийцев.

— И каким же это образом?

— Завтра, на рассвете, я буду это знать!

Нармер понял, что его названый брат решил снова призвать на помощь владыку ночи, того самого, который в час битвы наделяет его ужасающей силой, делающей его неподвластным даже смерти.

— Скорпион!

— Ваше величество?

— Не пытаешься ли ты совершить невозможное?

— Для меня невозможного не существует!

* * *

Наступила ночь, но жара не спадала. Старику не спалось и вдобавок постоянно хотелось пить. Солдаты нервничали, ожидая решения Нармера. Что их ждет — возвращение на Юг или участие в войне, которую невозможно выиграть?

Старик увидел, как Скорпион выходит из своей хижины и идет прочь от лагеря.

Он направлялся во мрак, и никто не осмелился бы за ним последовать…

* * *

По земле скользили отправляющиеся на охоту змеи, в зарослях тростника таились хищники, но Скорпион даже не задумывался об опасности. Снова увидеться с Сетом, которому он отдал свою душу, было для него сейчас важнее всего. Но покинет ли демон пустыни свои владения, чтобы появиться здесь, среди густых зарослей, изрезанных бесчисленными речными протоками?

Скорпион знал, что ни за что не отступит. Хотя на этот раз Густые Брови был прав: у них не было ни единого шанса победить ливийцев. Только демоническое создание с красными горящими глазами способно помочь переломить ситуацию. Если исполнит свое обещание…

Когда полумесяц растущей луны скрылся за облаком, Скорпион понял, что выбрал правильный путь. Когда же небо прочертила молния, он ощутил, как в его душе вздымается волна ярости. Раздвинув руками заросли папируса, он вышел на поляну с выжженной землей.

В центре ее стоял Сет, и над его головой, словно царский венец, полыхало огненное зарево. Настороженно поднятые огромные уши, страшная удлиненная морда, раздвоенный на конце хвост и угрожающий взгляд… Вид этого чудовища мог испугать кого угодно. Но не Скорпиона. Глядя на своего покровителя, молодой командир сиял от радости.

Обожженная трава рассыпалась пеплом у него под ногами, когда он шел к Сету. Тот устремил на него взгляд своих огненных глаз, который Скорпион выдержал.

— Я готов продолжать эту войну, что бы ни случилось! Но она может закончиться в один момент, когда мы снова сразимся с ливийцами и их союзниками-рептилиями. Ты должен мне помочь!

— Найди и ты себе союзников! Неужели ты думаешь, что над водной стихией я не властен? Прояви себя, покажи, что ты достоин своей судьбы!

12

Такого рассвета еще не бывало: небо казалось обагренным кровью, пролившейся во время жестокой битвы между солнцем и силами мрака. Генерал Густые Брови, который в эту ночь не сомкнул глаз, заранее знал, какое решение примет Нармер. Царь отдаст приказ наступать, и вся его армия сгинет в этом сражении. Единственный способ спастись — это бежать!

Густые Брови сошел с корабля и, держась в тени ив, двинулся вдоль берега, желая оказаться как можно дальше от будущего поля битвы.

Легкий всплеск заставил его насторожиться.

Из воды выскочил огромный крокодил и преградил ему путь. Обернувшись, генерал увидел за своей спиной второе чудовище.

Он остолбенел от страха.

Появился глава клана, Крокодил. Из-под полуопущенных век он пристально посмотрел на труса, потом сказал:

— Слушай меня внимательно, Густые Брови! Ты — рвач и предатель, но я нуждаюсь в твоих услугах. Если ты сделаешь все, что я прикажу, то спасешь свою шкуру и будешь жить в довольстве на моей земле. Как тебе такая сделка?

Генерал едва нашел в себе силы кивнуть. Оба крокодила раскрыли пасти, демонстрируя ему свои острые зубы.

— Наше сотрудничество будет плодотворным, — пообещал Крокодил. — Ты будешь участвовать в грядущем сражении, но делать станешь только то, что я велю. И тогда победа нам будет обеспечена.

То, что потребовал от генерала Крокодил, было отвратительно.

Но Густые Брови был готов пойти и на это.

* * *

Накануне Старик злоупотребил сладким белым вином, поэтому голова у него раскалывалась с самого утра, и все же он упрямо продолжал искать Скорпиона. Ни Ирис, ни шумерка его не видели, и никто из дозорных не смог сказать, вернулся ли он в лагерь. Старик обыскал все корабли, заглянул во все хижины — безрезультатно.

Следовало смириться с очевидным: на этот раз Скорпион не вернется из глубин мрака…

Старик прибежал к Нармеру, который как раз проверял с Повелителем кремня запасы оружия.

— Скорпион пропал!

— Нет, он не пропал. Он на охоте!

* * *

Если жестокость Сета нашла свое воплощение и в существах, населяющих реку и ее бесчисленные рукава и протоки, значит ему, Скорпиону, предстоит найти способ подчинить себе этих существ и направить их силу против врага. Что за чудовище, страшное в своем гневе, стало слугой красноглазого демона?

Скорпион на мгновение замер на небольшом пригорке, у подножия которого пересекались несколько каналов. Он уже собрался нырнуть, чтобы проникнуть в тайну этих сверкающих на солнце вод, когда на поверхности показались две огромные зубастые пасти.

Два самца-гиппопотама, которых рыбаки привыкли между собой называть «красные» из-за цвета их пота^[27], сошлись в яростной схватке, оспаривая друг у друга первенство в стаде. Выйдя из оцепенения, в котором они пребывали большую часть жизни, гиганты кусали и рвали друг друга. В живых должен был остаться только один — сильнейший.

Когда-то, вонзая в спину гиппопотама свой гарпун, чтобы спасти Нармера, Скорпион понятия не имел, что этим животным повелевает Сет. Некоторое время он наблюдал за поединком, дожидаясь, когда придет его час подчинить себе эту силу.

Побежденный ушел под воду, а победитель издал крик, вспугнувший корольков, ржанок, уток-мандаринок и китоглавов.

— Что ж, теперь померяйся силой со мной!

Старик грыз утиную ножку, извлеченную из гусиного жира, прекрасно предохранявшего мясо от порчи, и недоумевал: на какую такую охоту мог отправиться Скорпион? У его хозяина хватило бы безрассудства попытаться в одиночку проникнуть в крепость и бросить вызов целому полчищу ливийцев! Но нет, этого Скорпион все же не сделает. Если он пропадет, все воины окончательно утратят надежду, несмотря на то что рассудительность Нармера и магия Нейт позволяют верить в невозможное.

Стоя на палубе головного судна, Нармер осматривал окрестности. Нейт подошла и положила голову ему на плечо.

— Скорпион вернется, я это точно знаю, — тихо сказал он.

— И пока его нет, ты не будешь сражаться?

— Нам нужна его храбрость.

— Если мы не освободим святилище Нейт, богиня нас покинет. И тогда смерть покажется наименьшим из бедствий!

— Подождем еще немного! Что бы ни случилось, завтра на рассвете мы вступим в бой!

Придет ли снова им на помощь богиня со своими огненными молниями? Устоят ли корабли перед напором рептилий? Не уступят ли их лучники в меткости лучникам ливийцев? Царю не хотелось искать ответы на эти вопросы. Он погладил по волосам свою супругу — женщину всей своей жизни, страстно любимую и неизменно желанную. Теперь они были вместе, но в довесок к этому счастью боги обременили его огромной ответственностью. И ничто, даже магия Нейт, не могло освободить его от этого бремени. Посвятив себя преодолению этапов указанного Предком пути, Нармер отказался от многого ради того, чтобы создать новую страну и новый народ.

* * *

Красавица шумерка Ина решила немного отдохнуть: она только что раздала солдатам несколько сотен лепешек. Прижавшись спиной к стволу тамариска и поджав ноги, она уснула в густой тени кроны.

Ирис издалека наблюдала за своей соперницей и думала о том, что наконец-то представилась прекрасная возможность от нее избавиться. Ей, постоянной женщине Скорпиона, уже случалось убивать ради того, чтобы сохранить привязанность своего любовника, когда его очередное увлечение становилось слишком серьезным. В первый раз она все рассказала Скорпиону, во второй — решила промолчать.

Но так ли опасна для нее эта шумерка? Надменная, гордая, она подчиняется желаниям Скорпиона и принимает ласки от него, а иногда и от Ирис, не выказывая никаких признаков сильной привязанности. Что, если она тоскует по родине и тяготится своим рабством? А может, даже мечтает убежать и вернуться в Шумер? Скорпион пользуется ею, когда хочет, но не отдает ей явного предпочтения перед ней, Ирис, единственной женщиной, всегда готовой отдаться душой и телом самой горячей любовной игре…

Что ж, пусть поживет еще немного…

* * *

— Слава богам, ты вернулся! — воскликнул Старик, поднимая руки к небу.

Он бросился навстречу своему господину, который едва переставлял ноги. Из глубокой раны на левом бедре струилась кровь.

— Только не говори, что ты в одиночку захватил эту крепость!

— Мы возьмем ее вместе, Старик!

— Но если ты кого и встретил, то это был не друг!

— Вот тут ты ошибаешься! Разговор был трудный, но в конце концов мы поладили.

Аистиха осмотрела его рану.

— Я смогу утишить боль и мои снадобья предотвратят заражение. Несколько дней тебе придется полежать.

— Лежать у меня нет времени.

Пожилая целительница вздохнула.

— Как это на тебя похоже! И все же я должна тобой заняться.

Скорпион лег на циновку. Пока Аистиха обрабатывала рану, подошел Нармер и опустился на колени возле своего названого брата. Они пожали друг другу руки.

— Тебя ранили ливийцы?

— Нет. Это след от зубов гиппопотама! Огромного самца, который никак не хотел мне подчиниться. Я неплохо прокатился на нем по реке, а потом этому негоднику удалось меня сбросить — думаю, он имел твердое намерение вспороть мне брюхо. Но я ранил его в нос и в губу, и ему пришлось признать мое превосходство. Теперь главный самец в его стаде — это я!

Старик хлопнул себя по лбу. Никогда не доводилось ему слышать подобной истории!

— Ты собираешься воспользоваться этими гигантами в сражении?

— Они живут в рукаве реки, который, как и проток, ведет к крепости. По моему приказу они проложат нам путь.

Старик от изумления открыл рот: да в своем ли Скорпион уме?

— Ты подчинил себе гиппопотамов, — сказала Нейт, — и их ярость сослужит нам хорошую службу. И все же их поведение может быть непредсказуемым, ими трудно руководить. Не обернется ли эта сила против нас самих?

— Как же нам этого избежать? — спросил Нармер.

— Ответ скрывается в сердце водной стихии, — произнесла царица.

13

Старик с тревогой смотрел, как Скорпион, покачиваясь от слабости, вместе с Нейт и Нармером идет к берегу реки. Снадобья Аистихи утишили боль, и все же он с трудом переставлял ноги.

Жрица неспешно вошла в воду.

— Ты прогоняешь злые силы и рассеиваешь мрак смерти! Прошу, явись! — взмолилась она. — Нам нужна твоя помощь!

На воде появились круги, потом от середины реки по направлению к берегу протянулась тонкая бороздка и показалась голова огромного окуня — рыбы, подвластной воле богини Нейт. Он устремил взгляд своих оранжевых глаз на царицу.

— Прошу тебя, о Воин, укажи путь нашим кораблям и пробуди силу течения! По твоему знаку мы последуем за тобой!

Окунь нырнул и скрылся с глаз.

— Нам нужно быть готовыми, — сказала Нейт.

— Ты слишком слаб, чтобы сражаться, — сказал царь названому брату. — Оставайся на своем судне и командуй лучниками!

— Мне уже намного лучше, — соврал молодой командир. — И я знаю, что у Аистихи найдется снадобье, которое вернет мне силы!

Пожилая целительница не стала возражать, и Скорпион торопливо выпил зелье, сваренное из дюжины трав, ядовитые свойства которых Аистиха сумела обратить на пользу страждущим.

По приказу Нармера гребцы и солдаты заняли свои места на кораблях. Флотилия ожидала сигнала посланца богини.

Внезапно перед носом головного судна образовалась воронка и течение ускорилось. Окунь богини выпрыгнул из воды, подняв облако серебристых брызг, и поплыл вперед, указывая дорогу.

В месте, где несколько протоков пересекались между собой, Скорпион нырнул, а потом на глазах у своих удивленных товарищей взобрался на спину огромному гиппопотаму. Чудовище проснулось, открыло пасть и издало воинственный крик. Повинуясь своему новому вожаку и воле Сета, монстр собрал свое стадо и поплыл вверх по каналу, ведущему к ливийской крепости.

С виду неповоротливые и ленивые, гиппопотамы передвигались в воде легко и быстро. Очень скоро они увидели своих смертельных врагов — крокодилов, которые, не подозревая об опасности, дремали у берега.

Скорпион едва успел, не без помощи Старика и одного из лучников, взобраться на борт своего корабля, как началась жестокая схватка. Вожак-гиппопотам застал врасплох громадного крокодила и нанес ему несколько ужасных сквозных ран своими огромными клыками. Крокодилы сначала испугались, но быстро пришли в себя и стали отбиваться, кусая гиппопотамов за ноги. Вскоре вода в канале покраснела от крови.

Рой ливийских лодок покинул укрытия и окружил головное судно. Сражение началось. Корабль Скорпиона поравнялся с царским кораблем, чтобы помочь его бойцам отбить атаку.

Выполняя указания Крокодила, Густые Брови подвел свое судно к правому борту корабля Нармера, якобы с тем же намерением, что и Скорпион, — дабы защитить своего повелителя.

Противники сошлись в яростной схватке.

В расчете на то, что рептилии нанесут непоправимый ущерб кораблям противника, ливийские солдаты пошли на абордаж.

Вовремя заметив опасность, Скорпион расставил своих лучших лучников на носу корабля. Обученные действовать в критических ситуациях, они продемонстрировали высочайшую точность и скорость стрельбы.

— Прошу тебя, Нейт, побудь в надстройке! — обратился к своей супруге Нармер.

— Нет! Я должна коснуться стрел богини и поразить врагов ее огнем!

— Это слишком рискованно! Ты можешь погибнуть от вражеской стрелы. И ты сама видишь, что пока для нас все складывается удачно!

Гиппопотамы и крокодилы все еще сражались в воде. Лишенные помощи рептилий, ливийцы несли серьезные потери.

Густые Брови увидел, что Нейт направляется к надстройке в центральной части палубы.

Пришло время действовать.

Острым кремневым ножом он пробил головы нескольким лучникам и сбросил трупы в канал, откуда моментально выпрыгнули два крокодила и вцепились в полы платья царицы.

— Царица в опасности! — вскричал генерал и сделал вид, что бросается на помощь Нейт.

Царица потеряла равновесие и упала за борт. Густые Брови отважно прыгнул в воду следом за ней и попытался отнять у хищников их добычу. Как и было условлено, один из крокодилов укусил его за правую руку.

* * *

Трупы крокодилов, гиппопотамов и людей вперемешку с обломками ливийских суденышек медленно уносило течение.

Армия Нармера понесла незначительные потери. Серьезно раненных было не больше дюжины, и Аистиха поспешила оказать им помощь. Однако никто не радовался этой иллюзорной победе: крепость по-прежнему кишела ливийскими солдатами, и, самое страшное, они потеряли Нейт.

Убитый горем, Нармер пытался сохранить достоинство.

Генерал Густые Брови, бледный, с перевязанной рукой и потухшим взглядом, преклонил колени перед своим повелителем:

— Прости, но я не смог спасти царицу Нейт.

— Никто не вправе упрекать тебя. Расскажи мне подробно, как это случилось.

— Отряд ливийцев напал на нас сзади, и многие наши храбрецы погибли, не успев оказать сопротивления. Нам все же удалось отбить атаку, но я слишком поздно понял, что то был отвлекающий маневр. Думаю, двум крокодилам было поручено захватить царицу. Они вцепились в ее платье и стащили с корабля в воду!

— Она была ранена?

— Это мне неизвестно. Клянусь, я пытался отнять ее у этих чудовищ, но, увы, у меня ничего не вышло!

— Ты рисковал своей жизнью, Густые Брови, и я благодарю тебя!

Прибежал запыхавшийся Старик.

— Царица жива! — провозгласил он.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел, как два крокодила вытаскивали ее из воды недалеко от крепости! Она отбивалась, она держалась на ногах!

— И куда ее увели?

— В крепость, конечно!

Нейт жива… Нармер ощутил в себе силы продолжать борьбу.

— Мы освободим ее! — пообещал ему Скорпион.

Старик не разделял уверенности своего господина. Разумеется, корабли освободителей Севера не пострадали, но ведь они выиграли только битву на воде. Наземный бастион ливийцев оставался неприступным.

* * *

Бойцы Нармера переводили дух, и каждый осознавал, что до сих пор им так и не удалось сокрушить даже первую преграду на пути, ведущем к захваченным ливийцами землям Севера. Похищение же царицы Нейт заставило ее супруга, прежде чем идти на приступ вражеской крепости, просчитать все возможные последствия.

Нармер поговорил с каждым солдатом, которые были счастливы тем, что их командир и господин — добросердечный, искренний и в то же время властный — поддержал их в трудный момент. Потеря Нейт ранила Нармера в самое сердце, и все же он не собирался опускать руки.

Что-то теплое и мягкое коснулось его руки.

— Северный Ветер! Ты почувствовал мою боль?

Ослик поднял правое ухо.

— Я должен освободить Нейт, но так, чтобы мы не понесли больших потерь и смогли бы двинуться дальше. И эта задача кажется мне невыполнимой.

Его верный друг и спутник поднял теперь уже левое ухо — то был знак отрицания.

Значит, решение все же существует! Ход мыслей Нармера прервало появление Аистихи.

Пожилая целительница выглядела взволнованной.

— Ты принесла плохие новости? — спросил у нее царь Юга.

— Меня попросили кое-что передать тебе!

— И кто же?

— Крокодил.

Нармер вскочил.

— Он говорил с тобой?

— Я полоскала бинты в реке, когда он показался мне. Поздоровался, я тоже поприветствовала его, хотя и думала, что пришел мой смертный час. Однако он не собирался меня убивать.

— Что же ему было нужно?

— Он попросил меня передать тебе, что хочет встретиться с тобой на берегу реки после наступления темноты. Я не советую тебе соглашаться. Он требует, чтобы ты пришел один. Что, если это смертельная ловушка?

14

Нармер прекрасно понимал, что Крокодил не покажется, если в условленное место он придет в сопровождении своих людей, а потому решил подчиниться требованиям опасного хищника. И все же Аистиха настояла на том, что будет сопровождать его. У Крокодила не было ни малейших оснований опасаться ее, и пожилая глава клана надеялась, что сможет при необходимости выступить в роли посредника и убедить повелителя рептилий не прибегать к насилию. Они оба главы кланов — это ли не повод уважительно относиться друг к другу?

Вечер выдался теплым и спокойным. Веял легкий ветерок. В такой вечер приятно прогуляться вдоль берега реки, любуясь заходящим солнцем, позолотившим своими лучами кроны ив… тех самых ив, у корней которых так любили прятаться крокодилы, поджидая свою жертву.

Крокодил назначил Нармеру встречу на узкой полоске земли между рекой и массивом высокого тростника, скрывавшим это место от посторонних глаз. Лучники Нармера при всем своем желании не смогли бы прийти ему на помощь.

— Мы на месте, — сказала своему спутнику пожилая глава клана. — Очевидно, надо подождать.

Нармер думал о Нейт. Ранена ли она? Намеревается ли Крокодил говорить с ним о пленнице или же просто решил избавиться от своего главного противника? Если последнее предположение окажется верным, хрупкой Аистихе придется стать бессильным свидетелем происходящего…

Солнце зашло, и заросли папируса наполнились вселяющими тревогу шорохами. Сама вода, казалось, превратилась в источник неведомой опасности.

Обещание встречи с глазу на глаз с главой клана не более чем приманка! Еще мгновение — и рептилии вместе с ливийскими солдатами сомкнут кольцо вокруг Нармера, отрезав ему все пути к спасению. Какой приказ они получили — взять его в плен или убить на месте?

— Я у вас за спиной, — послышался глухой голос рядом с ним.

Нармер медленно обернулся.

Впервые он оказался лицом к лицу с главой последнего воинственного клана, которому удалось не только уцелеть, несмотря на поражения в битвах, но даже сохранить свое могущество. Однако поймать взгляд этого странного существа с мощным телом и шероховатой кожей ему так и не удалось.

— Ты пришел не один, — заметил Крокодил недовольным тоном.

— Мы с тобой — единственные выжившие главы кланов, — напомнила ему Аистиха. — И если вы заключите между собой договор, я стану его поручителем.

— Это ты приказал похитить мою супругу? — спросил Нармер. Он держался настороженно, опасаясь, что слуги Крокодила могут наброситься на него в любой момент.

— Не бойся, я пришел сюда, чтобы с тобой поговорить, а не убить тебя. По крайней мере, если ты не вынудишь меня это сделать.

— Нейт жива и невредима?

— Эта жрица совершила непростительную ошибку: она унизила верховного военачальника ливийцев, моих союзников. Его силы в десять раз превосходят твои, поэтому тебе не одержать победу в этой войне. Однако глупо было бы отрицать, что ты можешь причинить нам много неприятностей. Для моего друга Уаша заполучить Нейт и заставить ее заплатить за свою дерзость стало навязчивойидеей. Пока жрица в моих руках, но я могу в любой момент отдать ее повелителю ливийцев.

— Чего ты хочешь в обмен на ее свободу?

— Чтобы твоя армия немедленно и в полном составе покинула эти земли.

— Если мы вернемся в Нехен, вы с ливийцами возьмете нас в осаду.

— Разве я упомянул Нехен? Ты должен покинуть эту страну. Навсегда. В противном случае верховный военачальник ливийцев расправится с твоей супругой. Даю тебе день на размышления. Если ты решишь подчиниться, разрушь все свои корабли и отдай моим людям все ваше оружие. Потом, на рассвете, ты поведешь своих оборванцев на восток, в пустыню, где вы научитесь выживать и вести кочевую жизнь.

Нармер хотел было возразить, однако Крокодил уже исчез.

— Надо возвращаться в лагерь, — сказала Аистиха.

* * *

Нармер собрал военный совет и попросил пожилую главу клана, ничего не упуская, пересказать своим соратникам их с Крокодилом разговор. Аистиха даже не попыталась смягчить требования повелителя рептилий.

— Это возмутительно! — вскипел Скорпион. — Разве можем мы смириться с таким позором?

— Речь идет о жизни царицы Нейт! — напомнил ему генерал Густые Брови. — Своим отказом мы обречем ее на смерть.

— Ты, закаленный в боях воин, предлагаешь подчиниться?

— У меня одно желание — уничтожить врага. Но я подчинюсь решению нашего царя.

— План Крокодила мне ясен, — начал Скорпион. — Он решил нас истребить, всех до единого! Он не даст нам добраться до пустыни! Его орды и союзники-ливийцы легко перебьют безоружных!

— Полагаю, ты прав, — поддержал его Нармер. — Даже подчинившись, мы не спасем Нейт.

Зная, насколько крепко любит названый брат эту исключительную женщину, Скорпион не мог не восхититься его самоотверженностью. Нармер в очередной раз доказал, что ставит долг правителя выше собственного благополучия.

— Жестокость Крокодила не знает границ, — с сожалением заметила Аистиха. — Боюсь, Нейт уже умертвили по его приказу.

Нармер постарался прогнать от себя эту мысль. Нет, такого просто не может быть!

— Зачем ему избавляться от столь ценной заложницы? — сказал Скорпион. — Нет, думаю, царицу он и пальцем не тронет!

— Но только если мы не решимся напасть на крепость, в которой, как считает Старик, ее держат пленницей!

— Ее могли перевезти в другую крепость, — предположил генерал Густые Брови.

— Вряд ли, — сказал Скорпион. — В таком случае верховному военачальнику наверняка донесли бы об этом и он потребовал бы отдать ему добычу. Нет, у Крокодила одна цель — уничтожить нас и получить наибольшую выгоду от своей блестящей победы.

— Я разделяю твое мнение, — объявил Нармер. — И вот мое решение: мы захватим эту крепость и откроем себе путь на Север!

— Крокодил убьет Нейт! — дрожащим голосом произнесла Аистиха.

— Выполнив его требования, я обрек бы на гибель всех нас. Если бы я мог спасти Нейт ценой моей собственной жизни, я бы отбросил все сомнения. Завтра, на рассвете, я поведу мою армию в бой!

* * *

Глубочайшее уныние овладело солдатами. Было ясно, что Нармер уже не надеется увидеть царицу Нейт живой, а потому хочет умереть в бою. Но если царь погибнет, как продолжать борьбу, даже если они победят, даже если Скорпион, бесстрашный и энергичный, останется в живых? Своей численностью армия освободителей значительно уступала силам ливийцев, поэтому магические способности жрицы были необходимы. Лишившись покровительства богини Нейт, солдаты недолго смогут сопротивляться врагу.

Старик разделял всеобщее отчаяние. К чему продолжать эту бесполезную войну? Нейт была душой их небольшой армии, она спасла ее от поражения, направив на врага молнии богини-созидательницы. Чтобы победить ливийцев, одной храбрости будет мало…

Освободители любили свою царицу и восхищались ею. Нейт поражала не только своей красотой, но и присущей ей от рождения способностью подчинять других своей воле, своим необычайным очарованием. Похитив именно ее, Крокодил не ошибся.

Проходя мимо генерала, который, судя по серьезному выражению лица, размышлял о завтрашнем сражении, Старик поклонился ему. Откуда бедняге было знать, что на самом деле Густые Брови прикидывал, как ему избавиться от Нармера и посеять панику в рядах солдат? До сих пор все шло так, как спланировал Крокодил, а это означало, что очень скоро он, Густые Брови, пожнет плоды своего предательства и поступит на службу новым властителям страны. От цели его отделял теперь только один, внезапный и точный, удар кинжала.

* * *

Небо покрылось плотными облаками, поэтому ночь выдалась темной. Вознамерившись провести как можно приятнее свои последние часы, Старик направился к тому месту, где хранилось лучшее вино. Внезапно чья-то сильная рука схватила его за плечо.

— Скорпион, ты? Тоже хочешь выпить?

— Мы с тобой сегодня пить не будем.

И тут Старик заметил у господина в руке два мотка веревки с завязанными на ней узлами.

— Решил укрепить мачту?

— Не совсем.

Пожилой солдат не решался озвучить свои опасения.

— Но ты же не собираешься…

— Ты все понял правильно, старый выпивоха!

— Нет, Скорпион, только не это!

— Я хочу попытаться спасти Нейт, разрушить планы Крокодила и захватить эту крепость.

— Сам или… и мне с тобой?

— Идем, Старик! Темнота нам поможет!

15

Стащив Нейт с палубы в воду, крокодилы поплыли к берегу. Молодая женщина сопротивлялась и пыталась вырваться, но скоро силы оставили ее, и она провалилась в беспамятство. Очнулась Нейт в пустой комнате с единственным крошечным окошком у самого потолка, через которое проникало немного света. Платье ее было изорвано, но в остальном она была цела и невредима. На каменном полу — кувшинчик с водой и ломоть хлеба.

И ни малейшего шанса бежать…

Следующие несколько часов показались ей бесконечными. Но вот тяжелая деревянная дверь ее темницы наконец-то открылась.

В комнату вошло странное создание с длинными конечностями и шероховатой кожей.

— Я — повелитель клана Крокодилов, — произнесло оно глухим и хриплым голосом. — Ты очень красива, жрица Нейт!

Крокодил медленно прошелся по комнате, любуясь изящной фигурой своей пленницы. Нейт выдержала его пристальный взгляд.

— Неужели тебе неведом страх?

— Если решил меня убить, не трать время на пустые разговоры!

— Мой союзник, верховный военачальник ливийцев, мечтает снова встретиться с тобой!

Кровь застыла в жилах Нейт. Чтобы избежать ужаснейших пыток, ей придется изыскать способ покончить с собой.

— Не похоже, что ты обрадовалась, — констатировал Крокодил. — Но не тревожься, Уаш не знает, что ты у меня. Если Нармер проявит благоразумие и пустит ко дну свои суда, я просто перережу тебе горло. Но если он допустит непростительную ошибку — решит продолжать войну, тебя отведут к верховному военачальнику.

Взгляд Крокодила стал похотливым: такая красавица — и полностью в его власти…

При мысли о том, что он может ее изнасиловать, Нейт сжалась в комок на каменном полу.

— Так ты думаешь защитить себя? Слабое создание, я ожидал от тебя большего! Мне будет приятно убить тебя.

— Прости мне эту мимолетную слабость, Крокодил! Больше я не доставлю тебе такого удовольствия!

Нейт встала и горделиво вскинула подбородок.

Глава вражеского клана хмыкнул, развернулся и вышел из комнаты.

* * *

Нейт точно знала, что Нармер не сложит оружия. Он не даст обмануть себя хитрому и двуличному Крокодилу. Зная, что его супруге в любом случае не жить, он продолжит сражаться. Когда же придет ее смертный час, она передаст свою душу возлюбленному и тем самым укрепит его решимость. Неразлучные на земле, они будут вместе и в ином мире.

Молодая женщина вспомнила счастливые моменты, пережитые вместе с Нармером, начиная с той самой первой встречи возле святилища богини, когда он спас ее от утопления. В тот день она испугалась, что может влюбиться в этого незнакомца, и, чтобы продолжать прилежно служить своей божественной повелительнице, запретила ему искать с ней новой встречи. Какое счастье, что он нарушил ее приказ! Их путь друг к другу был длинным и тернистым, и все же они воссоединились, чтобы никогда больше не расставаться.

И вот появляется Крокодил и разрывает сотканные богами священные узы! Нейт и Нармер пообещали друг другу освободить родную страну и посвятить свои жизни ее возрождению. Она мечтала сражаться рядом с ним, но уж никак не угаснуть в руках врага, одна-одинешенька. Как и прежде, Нейт ощущала духовную связь с Нармером, и все же ей казалось, что теперь их разделяет непреодолимая стена.

Суждено ли ей обрадоваться последний раз, услышав крики идущих на приступ крепости солдат, голос Нармера, подбадривающего своих храбрецов? Молодая женщина закрыла глаза и обратилась к богине с мольбой защитить царя.

* * *

Трое часовых, охранявшие крепость с тыльной стороны и стоявшие на расстоянии двадцати шагов друг от друга, не знали куда деваться от скуки. Один из них провалился в дремоту, другой присел, прислонившись спиной к зубчатой стене башни, а третий поглаживал свой больной живот.

Он-то и стал первой жертвой Скорпиона. Тот одним ударом проломил часовому череп, в то время как Старик, прекрасно изучивший за свою долгую жизнь особенности человеческой анатомии, вонзил кремневый нож в шею тому солдату, который спал. Третий не успел ни встать на ноги, ни крикнуть: Скорпион набросился на него и, ударив кулаками с двух сторон, расшиб череп и ему.

Потом Скорпион осмотрел стену и обнаружил на ней немало выступов. Обвязав веревку вокруг пояса, он начал взбираться по стене. Старик знаком дал ему понять, что будет ждать его внизу и смотреть в оба.

В считанные мгновения Скорпион оседлал стену и привязал к зубцу свою веревку. Он оказался на вершине башни, откуда ему было прекрасно видно ближайший наблюдательный пост с двумя лучниками.

Они имели несчастье повернуться к нему спиной, а потому даже не заметили приближения своей смерти.

Молодой командир спустился по узкой лестнице, которая привела его на лестничную площадку с двумя дверями. Одна из них была закрыта на деревянный засов, а вторая вела в просторный зал, полный солдат Крокодила.

Что, если за этой закрытой дверью и держат Нейт? И вновь Скорпиону повезло: на площадку вышел худой мужчина с кувшином воды и куском сушеной рыбы. Он снял засов и вошел в комнату.

* * *

Нейт вздрогнула.

Дверь приоткрылась. За ней пришли… Что, если Крокодил все же решил отдать ее верховному военачальнику ливийцев?

Она с тревогой смотрела, как в комнату входит солдат с кувшином и рыбой.

Чья-то сильная рука вдруг сжала его горло, и тюремщик рухнул на пол.

— Скорпион! Ты ли это?

— Уходим, скорее!

Они пробежали мимо двери в общий зал и поднялись на вершину башни.

Какой-то пехотинец подал сигнал тревоги.

Нейт по веревке спустилась со стены, Скорпион последовал за ней. Между зубцами замелькали лица лучников, стрелявших наугад, и только чудом беглецам удалось уцелеть.

Ноги у Старика вдруг перестали болеть. Кратчайшим путем он бросился к спасительным зарослям тростника. Позабыв о своей немощи и боли в суставах, он бежал до самого лагеря.

* * *

Нармер и Нейт обнялись. Это был момент полнейшего блаженства. Для них это было чудом, на какое они не смели даже надеяться, и им хотелось насладиться сполна своим счастьем.

Однако времени на это им было отпущено совсем мало — приближался час решающего сражения.

— Отдохни немного, — шепотом сказал Нармер супруге. — На рассвете мы атакуем!

— Этой крепостью командует Крокодил. Не будем терять времени, надо попытаться его захватить. Разбудим наших людей и пойдем на приступ!

Старик, который мечтал поскорее лечь и хорошенько выспаться, совсем сник, когда Скорпион приказал ему объявить побудку.

Пока бойцы готовились к бою, Нармер подошел к своему названому брату и сказал:

— Это был огромный риск. Вы с Нейт оба могли погибнуть.

— Разве я часто терплю поражение?

— Тебе не следовало ничего предпринимать без моего приказа.

Скорпион нахмурился.

— Это упрек?

— Ты не представляешь, как я тебе благодарен! И все же твоя вылазка могла обернуться катастрофой. Уважай мои решения, Скорпион, и советуйся со мной, прежде чем действовать. В противном случае мы утратим единство и враги разобьют нас.

Взгляды названых братьев встретились.

— Ты прав, — признал Скорпион. — И я благодарен тебе за эти слова. Но сан начинает пожирать в тебе человеческое, и только царица, подобная Нейт, сумеет помочь тебе всегда оставаться человеком. Мужчина, преданный одной-единственной женщине… Ты не ошибся в выборе.

— Я никогда не стану скрывать от тебя свои мысли, — заверил его Нармер.

— Обещаю тебе то же самое. Разве не так должны поступать братья?

И они обнялись.

— Царица советует нам поспешить, — напомнил Скорпион. — Я теперь примерно знаю, как устроена крепость. Позволишь ли ты мне проникнуть в нее первому?

— С единственным условием: останься в живых!

16

На ночлег Крокодил расположился довольно далеко от крепости, в которой оставил свой гарнизон. Его покой охраняла личная гвардия, насчитывающая несколько десятков внушающих ужас рептилий и самых лучших солдат. Глава клана никогда не ложился спать под крышей и каждый раз ночевал в новом месте.

Посреди ночи его разбудил порученец.

— Плохие новости… Очень плохие!

— Слушаю! И не скрывай ничего!

— Колдунья Нейт сбежала!

Крокодил прищурился.

— Как ей это удалось?

— Небольшой вражеский отряд пробрался в башню, обманув бдительность наших часовых.

— Немедленно приведи ко мне всех виновных!

— Это еще не все, мой повелитель! Корабли Нармера приближаются к крепости. Похоже, противник решил идти на приступ!

— Перед рассветом… Я должен был это предвидеть! Поднимай всех по тревоге!

Крокодил полагал, что Нармер даже представить себе не может, какая сила будет ему противостоять… Его жалкую армию попросту сотрут с лица земли…

* * *

Влекомые течением, корабли освободителей почти достигли заводи перед крепостью. Совсем скоро они окажутся в пределах досягаемости лучников Крокодила… Солдаты Нармера приготовились дать отпор врагу.

Нейт первой заметила в воде, недалеко от крепости, странное волнение. Пробившийся в разрывы туч свет луны рассеял ее сомнения.

— Берег кишит крокодилами, — сказала она супругу. — Мы не сможем сойти на сушу.

— Произнесем вместе заклинание!

Встав на носу головного корабля, царская чета обратилась к рептилиям, головы которых были едва различимы над водой, с такими словами:

— Чудища, ослепните! Мы же останемся зрячими!

Несколько мгновений крокодилы не шевелились, но вот они все стали выползать из воды, бить хвостами и щелкать пастями. Еще мгновение — и они набросились друг на друга.

Словно зачарованный, Старик наблюдал за этим невероятным спектаклем, и только первый поток вражеских стрел заставил его спрятаться за мачтой. В свете ночного солнца башня и другие оборонительные сооружения были видны как на ладони, в отличие от речных берегов, а потому лучники Нармера имели преимущество над противником. Последовав примеру Скорпиона, стрелявшего с поразительной точностью, они воспользовались им сполна.

Корабли причалили к берегу.

Скорпион спрыгнул первым и, пиная ногами агонизирующих рептилий и словно не замечая сыплющихся на него стрел, бросился к воротам крепости. Пехотинцы добили последнего крокодила, пытавшегося на них напасть, а пращники под предводительством Повелителя кремня разбили вражеский отряд, устроивший засаду в зарослях тростника. Генералу Густые Брови пришлось преодолеть сопротивление второго отряда, столь же многочисленного, и он в очередной раз показал себя отличным командиром.

Тьма стала рассеиваться. Небо на востоке окрасилось в розовые тона.

Несмотря на все старания Скорпиона и его отряда, ворота крепости оставались закрытыми. Места на крепостных стенах заняли новые лучники, и в лучах восходящего солнца они прекрасно видели свои цели.

Надежда на победу могла обернуться разочарованием.

И в этот момент Нармер ощутил в себе души умерших глав кланов, которые он унаследовал. Могущественные, они подчинили себе его сознание и предопределили поступки. Уже собираясь сойти с головного корабля на берег, Нармер услышал оглушительный рев, заставивший замереть на месте сражающихся противников.

Раздувая ноздри, с пеной на губах, коричнево-рыжий бык требовал, чтобы его выпустили и дали ощутить под копытами землю Севера.

Нармер собственноручно установил сходни и коснулся рогов четвероного чудовища. Их полные решимости взгляды встретились.

В то же мгновение Скорпион понял, что народилась новая сила. Лицо Нармера переменилось: он стал похож одновременно на покойных Льва и Быка в те моменты, когда их обуревала жажда победы. Перепуганные лучники Крокодила перестали стрелять. Сомнений не осталось — это было не просто сражение между враждующими армиями. Боги решили сказать свое слово…

Сойдя на берег, бык копнул копытом землю и бросился вперед, чтобы, не сбавляя скорости, вонзить свои рога в каменную кладку башни. От удара по стене пошли глубокие трещины. Бык отошел, разбежался и ударил снова. После пятого удара башня пошатнулась.

Размахивая палицей, Нармер двинулся к воротам. Его солдаты расступались, едва осмеливаясь поднять на него глаза.

Царь ударил всего лишь раз — деревянные створки раскололись, а потом рухнули.

С яростными криками армия освободителей ворвалась на территорию крепости.

* * *

Забыв об опасности, Гильгамеш рисовал Нармера таким, каким он был, когда направлялся к воротам крепости, ныне разрушенным. То, что царь и бык действовали порознь, не значило, что их не объединяли общий дух и общая сила. На самом деле мощь Нармера передавалась коричнево-рыжему быку, а ярость быка воспламеняла сердце и направляла руку его повелителя. Их души словно бы слились воедино… Даже в Шумере, стране воинов, художнику не доводилось видеть столь могущественного повелителя.

Армия освободителей лишилась дюжины солдат, а раненых перенесли на корабль, где ими занялись Аистиха и ее прислужницы.

Нармер, Нейт и Скорпион созерцали руины некогда такой прочной крепости, разрушение которой повлекло за собой смерть многих сотен вражеских солдат.

Казалось бы, теперь путь на Север был открыт…

И все же Скорпион хмурился. Несмотря на то что подвиг Нармера затмил его собственные заслуги, молодой командир восхищался своим братом, который превратился в непобедимого завоевателя. Солдаты пойдут за таким военачальником на край земли, а значит, война достигнет масштаба, который обрадует Сета. Возвращение Нейт вернуло надежду отчаявшимся. Избежав ужасной участи, разве не доказала она тем самым, что может отводить удары судьбы?

Нармер заметил, что Скорпион чем-то озабочен.

— О чем ты думаешь?

— Мы так и не нашли труп Крокодила. Может, стоит поискать под обломками?

— К несчастью, его там нет, — с уверенностью сказала царица. — Он не участвовал в битве. Но перед тем как скрыться, Крокодил построил тут другую крепость, невидимую, чтобы преградить нам путь.

Скорпион понял причину своей тревоги.

— Крокодил наложил чары на окрестности, — пояснила Нейт. — Куда бы мы ни пошли, нас будет подстерегать опасность.

— Сможешь ли ты развеять чары?

— Мне понадобится помощник!

* * *

Коричнево-рыжий бык мирно щипал траву в компании Северного Ветра. Недалеко от них в тени смоковницы дремали львицы, готовые вмиг уничтожить того, кто посмеет напасть на царя. Их бдительность мешала исполнению планов генерала Густые Брови. Блестящая победа Нармера повергла его в уныние. По большому счету, на это не стоило бы обращать внимания, поскольку в данном столкновении ливийская армия вообще не участвовала. На пути небольшой армии освободителей встанут другие крепости, и куда более мощные! И все же царь Юга понемногу приобретал значимость даже в глазах своих врагов, поэтому, убив его, он, Густые Брови, положит конец войне и заслужит благодарность верховного военачальника…

Мимо генерала в сопровождении Геба прошла жрица Нейт. Они осматривали руины крепости и ее окрестности. Наконец шакал подбежал к большому кусту с изломанными ветвями и сероватыми листьями, вокруг которого был очерчен красный круг. Благодаря своему тонкому нюху Геб обнаружил источник злых чар.

Теперь жрице предстояло развеять эти чары, но так, чтобы проклятие не коснулось ее самой. Вокруг первого круга она из веток акации выложила второй, потом воткнула в середину куста раздвоенную на конце палку, подожгла ее и произнесла заклинание:

— Излейся, яд, уйди в землю!

В пламени возникло тело змеи с головой крокодила. Ужасное существо открыло пасть и извергло желтоватую вязкую жидкость, которая опалила траву. Нейт и Геб успели отскочить. Порождение кошмара еще несколько мгновений извивалось и корчилось, а потом рассеялось.

Путь на Север был свободен.

17

Крепость верховного военачальника, построенная в самом центре дельты, была неприступной. С высоты головной башни Уаш озирал свои огромные владения, где трудились тысячи послушных рабов, покоренных навсегда. Его самые близкие помощники, распорядитель Пити и палач Икеш, наилучшим образом справлялись со своими обязанностями. Благодаря их стараниям завоеватели не нуждались ни в чем.

Однако даже триумф не мешал верховному военачальнику с прежним недоверием относиться к Крокодилу, союзнику волей случая, который только что передал через слугу известие, что им нужно поговорить. Местом встречи должен был стать разрушенный главный лагерь Быка.

Когда никуда не годная армия Нармера будет окончательно разгромлена, кто из них — ливиец или повелитель рептилий — ударит первым, желая избавиться от «союзника»? Эта мысль занимала ум обоих, и, несмотря на внешнее дружелюбие, оба дожидались подходящего момента.

Просчет в этой игре мог стать роковым.

В сопровождении отряда лучших своих воинов, которым командовал настороженный Икеш, Уаш рассматривал скорбный пейзаж — бескрайние равнины, изрезанные протоками. Руины крепости поросли высокой травой. Прежний мир исчезал с лица земли…

— Не нравится мне это место! — сказал своему повелителю Икеш. — Почему Крокодил до сих пор не пришел?

— Ты же знаешь, какой он осторожный! Наверняка наблюдает за нами из укрытия. Как только поймет, что опасности нет, он выйдет.

— С какой радостью я бы сломал ему шею!

— Терпение, друг мой, терпение! Он нам еще нужен.

Из-за кучи обломков вышел Крокодил и направился к верховному военачальнику. Он был без сопровождения, однако Уаш понимал, что каждая протока кишит его рептилиями и по первому же знаку повелителя они набросятся на неугодных ему. То была хорошо продуманная тактика, которая, с одной стороны, подчеркивала могущество главы клана, а с другой — не мешала укреплению «добрых отношений» с союзником. Последовав его примеру, ливийский военачальник покинул своих солдат и пошел навстречу опасному хищнику, чтобы поговорить с ним на нейтральной территории. Он поймал себя на мысли, что никак не может привыкнуть к странного вида шероховатой коже своего союзника и его манере не смотреть собеседнику в глаза.

— Гарнизон крепости отразил атаку?

— Крепость пала, — ответил Крокодил.

Верховный военачальник не поверил своим ушам.

— Ты… Ты не преувеличиваешь?

— Наши солдаты храбро сражались, винить их не в чем. Прибегнув к помощи дикого быка, Нармер перенял часть его разрушительной силы и сам стал подобием этого чудовища, сумевшего разрушить основание самой большой башни. Его супруга, колдунья Нейт, помогла ему получить благословение богов.

— Гарнизон…

— Полностью уничтожен, равно как и отряд моих рептилий, которых колдовством принудили пожрать друг друга.

В Уаше вскипела ярость.

— Опять эта колдунья… Нужно было разрезать ее на куски!

Крокодил не стал рассказывать о том, что Нейт была у него в руках и бежала.

— Я попытался преградить им путь посредством колдовства, но она развеяла чары.

Верховный военачальник нахмурился.

— Другими словами, Нармер наступает!

— Он очень осторожен, его корабли двигаются медленно.

— Ты полагаешь, что он… опасен для нас?

— Он только что доказал, что их с Нейт общую силу нельзя недооценивать. И не забывай, что есть еще Скорпион, а он талантливый военачальник и храбрец, каких мало!

— Наша армия в несколько раз больше! — заявил верховный военачальник.

— Даже маленькая армия, если она сплоченная и у нее хорошие командиры, может нанести противнику ощутимый ущерб.

— И что, по-твоему, нам делать?

— Сменить стратегию, — ответил Крокодил.

— Я не пойду в лобовую атаку! Пусть противник сам придет ко мне, пусть потешит себя мыслью, что захватил часть моей территории, и порадуется своим призрачным победам! И тогда я захлопну ловушку!

— Я могу предложить план получше.

Верховный военачальник посмотрел на собеседника с любопытством.

— Нармер только что разрушил твою крепость и теперь полагает, что ему по силам тебя уничтожить. Ты, надо признать, такого поворота событий не ожидал. Теперь же, когда ты понял, что собой представляет твой противник, следует принять единственно верное решение — подчиниться.

Уаш побелел от гнева. Едва сдерживаясь, он дал собеседнику знак продолжать.

— Я предлагаю тебе позвать Нармера на переговоры. Это спасет жизни множества наших солдат. Ты признаешь Нармера повелителем Юга и Севера, но при условии, что он отдаст тебе часть своих земель и назначит главнокомандующим своей армии.

— Он ни за что не согласится!

— Такое предложение заслуживает хотя бы обсуждения! Солдат у Нармера немного, поэтому он будет рад закончить войну. А тщеславие заставит его думать, что теперь он будет верховодить.

— Ему известно, что ливийцы — непобедимые воины!

Крокодил криво усмехнулся.

— Не лги себе, Уаш! Да, тебе удалось объединить племена кочевников, но в скольких настоящих сражениях ты участвовал? Когда ты пришел завоевывать Север, Бык со своей армией был на Юге. С каким же противником тебе пришлось сражаться? С безоружными крестьянами. А Нармер победил Льва и шумеров.

Уаш смутился.

— Так значит, ты советуешь поклясться в верности этому выскочке?

— Разумеется нет! Обернем в нашу пользу преимущество, которое он получил! Отправь к нему посла с предложением встретиться. Дай ему понять, что ты согласен всем на радость закончить эту войну и вместе с ним вести страну к процветанию. Такие речи наверняка введут Нармера в заблуждение. А если нет, то он уж точно примет их к сведению и пожелает с тобой встретиться. Он решит, что ты, осознав собственную слабость, хочешь сохранить хотя бы часть завоеванного тобой. Ранее главы кланов именно так и поступали.

Крокодил говорил гладко и убедительно… Уаш вдруг поймал себя на мысли, что даже склонен с ним согласиться.

— А где и как пройдет эта встреча?

— Нармер наверняка будет ожидать подвоха, поэтому придется согласиться на его условия.

— А если он предпримет меры, которые помешают нам действовать?

— Тот, кто чувствует себя в безопасности, наиболее уязвим, — отозвался Крокодил. — И еще один совет: назначь послом того, кто умеет убеждать.

* * *

Икеш как раз подмял под себя совсем юную строптивую крестьянку, когда помощник передал ему приказ немедленно явиться к верховному военачальнику. Не обращая внимания на рыдания девочки-подростка, чернокожий великан поспешил закончить свое мерзкое дело. Предчувствия редко обманывали его, и теперь он не сомневался: случилось нечто серьезное.

По пути он проверил, соблюдаются ли меры безопасности и все ли солдаты, которым поручено было охранять повелителя, на своем посту. Теряясь в догадках, Икеш, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся по лестнице в покои Уаша.

Перед дверью несли караул два высоких коренастых солдата, вооруженных копьями.

Развалившись на подушках, верховный военачальник потягивал сладкий сок из плодов цератонии. Справа от него стоял хмурый Пити.

— Подойди, мой храбрый Икеш! Мне предстоит принять важное решение, и я хочу узнать твое мнение.

Нубиец нервно сглотнул. Ошибиться или же прогневать Уаша означало навлечь на себя его кару.

— Я намереваюсь предложить Нармеру вступить в переговоры. Пусть думает, что я готов заключить с ним мир. Убедить его встретиться со мной для разговора с глазу на глаз будет нелегко, и мне нужен тот, кто сможет заставить противника поступить, как нам выгодно. Кого бы ты определил в послы?

— Мой повелитель, я умею сражаться и могу навести порядок, но ничего не смыслю в переговорах!

— Хорошо, что ты это понимаешь. Найдется ли подходящий человек среди наших командиров?

— Думаю, никто из них не сумеет выполнить такое поручение. А вот…

— Договаривай!

— Разве Пити — не тот, кто вам нужен? Он складно говорит, а потому наилучшим образом исполнит ваше поручение, сумеет убедить Нармера.

Если бы Пити мог убить взглядом, чернокожий великан повалился бы на пол как подкошенный.

— Икеш ошибается, — попытался возразить сановник. — Я…

— Не будем терять времени! — отрезал верховный военачальник. — Собирайся! Поручаю тебе, мой преданный советник, привести ко мне Нармера!

18

Пити пообещал себе, что, если останется живым после этого безумного предприятия, непременно сживет Икеша со свету. Проклятый нубиец сумел воспользоваться обстоятельствами, чтобы избавиться от соперника, и, к несчастью для Пити, верховный военачальник согласился с его мнением: более красноречивого посланника, чем его собственный советник, не найти!

Дабы противник не усомнился в добрых намерениях ливийцев, Пити отправился в путь в сопровождении десятка безоружных солдат. Шпионы Крокодила, сменяя друг друга, довели маленький отряд до канала, в котором стояли корабли Нармера.

Вскоре делегацию заметил часовой и тотчас же подал сигнал тревоги. Пити имел возможность убедиться в эффективности системы защиты противника: солдаты Нармера сразу же окружили чужаков. Ливийцы попадали на землю, раскинув руки.

— Я — посол верховного военачальника ливийцев, — проговорил Пити. — Я пришел сообщить царю Нармеру, что мой повелитель готов подчиниться ему!

Заинтригованный такими речами, командир сторожевого отряда отправил посланца к своему царю. Вызывавшему подозрение послу и его свите он приказал связать руки за спиной.

* * *

Пити, подталкивая в спину, подвели к сходням. Он поднялся на корму построенного из дерева судна, одного из многих, и Удивился тому, что оно оказалось таким большим. Советник Уаша дрожал всем телом, решив, что пришел его смертный час.

Единственное, что он мог сделать, чтобы спасти свою жизнь, — это, совладав с паникой, убедить Нармера выслушать его.

Царь стоял прямо перед ним, скрестив руки на груди, и внимательно смотрел на посланника. Справа от него встала царица Нейт, жрица и могущественная колдунья, слева — Скорпион, в доблести и силе которого не усомнился бы даже тот, кто видел его впервые.

Пити никак не мог сообразить, с чего начать. Последние силы оставили его. Посланник Уаша упал на колени, глаза его наполнились слезами.

— Ты правда ливиец? — удивился Скорпион. — Я подозревал, что они трусы, но чтоб такие!

— Я… Я Пити, советник Уаша, нашего верховного военачальника. И я пришел с важным посланием от моего повелителя.

Пити не поверил своим ушам: неужели ему удалось это сказать? Он покраснел и от избытка чувств потерял сознание.

Скорпион плеснул на него водой.

— Вставай, ливиец, и говори без опаски! Если же сказать тебе нечего, я сам тобой займусь!

Пити встал, покачиваясь. Через какое-то время ему удалось наконец собраться с силами.

— Мой повелитель готов покориться царю Нармеру. Клянусь, это правда!

— Маловероятно, — рассудил Скорпион.

— Крепость, преграждавшая путь на Север, разрушена, ваш флот не имеет себе равных! Мы не хотим все погибнуть в этой войне! Поэтому верховный военачальник желает встретиться с вашим повелителем и заключить с ним мир, считая, что это будет выгодно обеим сторонам.

— И в чем же он видит свою выгоду? — спросил Нармер.

— Ты дашь ему земли и назначишь главнокомандующим армией, которая будет охранять твою страну и не допустит мятежей ни на Севере, ни на Юге. Мой господин понимает, что война заберет много жизней и выиграть ее он все равно не сможет. Поэтому лучше заключить мир.

Даже Скорпион выглядел озадаченным. Неужели поражение Льва, шумеров и Крокодила заставило повелителя ливийцев пересмотреть свои планы и покориться сильному противнику?

— И где же верховный военачальник рассчитывает встретиться с Нармером? — спросила царица Нейт.

— Пускай царь сам выберет подходящее место.

Ноги у Пити ослабли, и он снова упал на колени. Больше доводов у него не было. Оставалось лишь ждать: либо ему поверят, либо прикажут казнить.

Скорпион схватил его за загривок и поставил на ноги.

— Иди отдохни и поешь. Позже царь объявит свое решение.

* * *

Глава клана аистов и генерал Густые Брови внимательно выслушали рассказ Скорпиона о посольстве Пити. После этого Нармер и Нейт попросили их высказать свое мнение.

— Похоже, потеряв крепость, Крокодил пересмотрел свои планы, — сказала пожилая целительница. — Думаю, это он убедил верховного военачальника отказаться от мысли завоевать всю страну. Что, если эти переговоры и вправду приведут нас к миру?

— Этого не будет! — воскликнул Скорпион. — Я все обдумал и теперь уверен, что нас заманивают в хитроумную ловушку!

— Может, да, а может, и нет… — пробормотал себе под нос Густые Брови. — Ливиец не стал выдвигать жестких условий и предоставил царю право выбрать место, где будут вестись переговоры. Эти завоеватели — трусы! Если бы я с армией Быка был на Севере, когда они вторглись на наши земли, я бы развеял их в прах! Ливийцев много, но они нас боятся, а их военачальник думает только о том, как спасти свою шкуру.

— Он хочет большего, чем спасти свою жизнь, — напомнила Нейт. — Он желает стать главнокомандующим нашей армии.

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул Густые Брови, багровея.

— Ты сам это сказал! — заметил Скорпион. — Никаких сделок с врагом!

— Разве не стоит ради восстановления мира пойти на некоторые уступки? — спросила Аистиха. — Можно не принимать условий, выдвинутых Уашем, но все же попытаться с ним договориться. Он должен покориться тебе безоговорочно, а его солдаты пускай сложат оружие.

— У нас нет права на ошибку, — резко возразил Скорпион. — Крокодил и правитель ливийцев хотят нас уничтожить, и это мирное посольство — лишь попытка ввести нас в заблуждение. Не будем больше слушать этого Пити и отправим Уашу его труп!

— Значит, ты не веришь, что мир между нами и ливийцами возможен? — спросила Аистиха.

— Сейчас — время войны, и только войны! Отрицать это — все равно что добровольно отдать завоевателям победу и обречь нас всех на гибель.

Все присутствующие ждали решения Нармера, однако государь встал и спустился по сходням на берег.

Скорпиону хотелось немедленно последовать за ним. Взглядом он спросил мнения Нейт. Царица кивнула.

* * *

Нармер все еще не пришел в себя после напряжения, которое он испытывал во время штурма крепости. Раньше ему, унаследовавшему души глав исчезнувших кланов, не доводилось ощущать ярость, способную смести с лица земли препятствия, которые казались нерушимыми. Он ощутил невероятную мощь Быка, стал столь же неистовым, как Лев, могучим, как Слониха, и храбрым, как Орикс. Нежность и рассудительность Газели казались ему чем-то нереальным, недостижимым… И все же хрупкая Газель, отдавшая жизнь ради мира, сумела привить Нармеру свои идеалы, и пожилая Аистиха продолжала ее старания.

— Не дай ввести себя в заблуждение, — посоветовал своему названому брату Скорпион. — Ливиец вместе со своим союзником Крокодилом приготовил тебе западню!

— Что, если страх подталкивает верховного военачальника к переговорам?

— Страх… Что ж, пожалуй, он и вправду нас боится. Поэтому думает только об одном: как избавиться от причины своего страха, то есть вырезать нас всех до единого! И лобовому столкновению решил предпочесть хитрость. Если ему удастся заманить тебя в ловушку и убить, он, потеряв небольшое количество солдат, посеет отчаяние в наших рядах.

— Я полностью с тобой согласен.

Скорпион немного успокоился.

— Позволишь ли ты мне отправить верховному военачальнику труп его посланника?

— Этого нельзя делать. Этот посланник проводит меня туда, где я встречусь с Уашем.

— Не понимаю тебя, Нармер!

— Мы выберем место для встречи, примем все меры предосторожности, и все равно оно станет для меня смертельной западней.

— Зачем же тогда так рисковать?

— С одной стороны, мы можем заблуждаться, приписывая ливийцам намерения нас обмануть. С другой — разрушив планы верховного военачальника убить меня, мы заставим его волноваться, а тот, кто волнуется, совершает грубые ошибки.

— При условии, что ты останешься в живых!

— Ты, конечно ж, заметил, что со мной произошло во время атаки?

Скорпион задумался, пытаясь угадать замысел своего брата. И вдруг ему все стало ясно!

— Это — наилучшее решение! — воскликнул он с воодушевлением.

Нармер же сохранял полнейшее спокойствие.

— В моем плане есть одно слабое место…

— Какое?

— Мне понадобится посланник, рассудительный и в то же время храбрый.

Скорпион ослепительно улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, что у тебя нет достойного кандидата?

19

— Вставай, Пити! — приказал Скорпион.

Ливиец закрыл глаза ладонями и прижался спиной к стене комнатушки на корабле, в которой его держали под замком.

— Зачем тебе меня убивать? Я пришел без оружия, мой господин прислал меня поговорить…

— Ты — советник верховного военачальника… Наверняка не последний человек в его окружении.

Пити снова побагровел от волнения и выпучил глаза. Этот молодой красавец с колдовским взглядом явно намеревается подвергнуть его пыткам, чтобы получить как можно больше сведений о противнике!

— Мы построили много крепостей, похожих на ту, что разрушил ваш царь, — поспешил сообщить он. — Уаш тоже живет в неприступной крепости.

— Значит, на самом деле он не хочет подчиниться Нармеру.

— Ты все неправильно понял! Вы одержали несколько блестящих побед, а Уаш уважает силу. Он счел, что вы сильнее его, а потому для обеих сторон будет выгоднее заключить мир.

— Так думает и Нармер.

Пити облегченно вздохнул. Неужели его миссия увенчалась успехом?

— Я последую твоему примеру и отправлюсь с тобой на вашу территорию безоружным, — объявил Скорпион. — Ты покажешь мне несколько мест, где наши правители могли бы встретиться, я выберу подходящее и потом приведу туда Нармера.

* * *

Старик не скрывал своего недовольства: в его-то возрасте, да еще против воли отправляться в самое логово врага, где им наверняка не избежать кровавой бойни! Единственным утешением было известие, что они поплывут на корабле, а не пойдут пешком. К берегу подошло судно более легкое и маневренное, чем военные корабли, и он вместе с десятком гребцов, несколькими лучниками, Скорпионом, Пити и шумеркой Иной взошел на борт. Ирис увидела, что соперница поднимается на корабль, и устроила истерику, решив, что больше никогда не увидит своего возлюбленного, которого ливийцы, конечно же, не отпустят живым.

Старик разделял ее опасения. Когда ливийцы поймут, что им не удастся так просто убить Нармера, они отыграются на Скорпионе и его спутниках. Бросаться прямо в пасть дикому зверю… Что за безумство!

Пищи и сладкого вина на борту было вдоволь, судно неспешно двигалось по реке, пейзаж очаровывал взор. Старик наслаждался каждым мгновением, ожидая неизбежного удара, который оборвет его длинную жизнь. Неутомимый Скорпион занимался любовью с Иной, которая все еще пыталась притворяться холодной, но на самом деле все охотнее давала своему любовнику увлечь себя в вихрь удовольствий.

Пити казался Старику типом премерзким. Слабый, неискренний и трусливый, этот червяк наверняка наговорит своему господину чего не было, лишь бы не навлечь на себя его гнев.

— Мы приближаемся к нашим первым постам! — объявил советник Уаша. — Еще немного, и наши лучники начнут стрелять! Позови своего господина! Нужно остановиться!

Опасаясь случайной стрелы, Старик осмелился побеспокоить Скорпиона, который тотчас же вышел на палубу. Шумерка, разгоряченная, с растрепанными волосами, попыталась принять неприступный вид.

Парус спустили, корабль пристал к берегу и солдаты выбросили за борт якорь — большой камень, обвязанный толстой веревкой.

— Смотри, вот прекрасное место для встречи! — сказал Скорпиону Пити.

Молодой командир окинул взглядом окрестности.

Заросли тростника, купы акаций, ив, смоковниц… Рептилиям Крокодила и ливийским солдатам не составит труда здесь спрятаться.

— Прекрасное… с твоей точки зрения.

Тон Скорпиона встревожил Пити.

— Я же просто предложил!

— Ты много говорил о ваших защитных сооружениях! Покажи их мне!

— Для тебя это будет небезопасно, ты…

— Ты устроил нам западню?

— Что ты! Разумеется нет!

— Тогда веди!

— Мы пойдем вдвоем?

— Ты меня боишься?

— Но эти заросли кишат хищниками!

— Я их не боюсь и сумею защитить тебя.

Немного успокоившись, Пити счел за лучшее подчиниться. Еще раз пожалев, что солдаты, которых дал ему в спутники Уаш, остались пленниками в лагере Нармера, он скорым шагом направился в глубь территории, захваченной его повелителем. Он слишком боялся Скорпиона, чтобы попытаться от него убежать. Вскоре тропинка вывела их на поросшую высокой травой поляну, откуда была видна первая из крепостей, построенных ливийцами для охраны своих границ.

Крепкая башня с бойницами, высокие стены, часовые на постах, открытая площадка перед воротами, охраняемыми отрядом копейщиков…

— Это отличное место! —сказал Скорпион потрясенному Пити. — Передай своему повелителю, что Нармер придет сюда, когда народится новая луна.

* * *

Следуя указаниям Крокодила, его шпионы, никак не проявляя себя, следили за передвижениями судна и самого Скорпиона. С удивлением они смотрели, как тот проследовал за Пити через заросли папируса к поляне, от которой было рукой подать до ливийской крепости.

Покинув Пити, Скорпион вернулся на корабль, который рептилии охотно разнесли бы в щепки, после чего разделались бы с экипажем. Ветер был попутным, поэтому до лагеря Нармера добрались быстро. Скорпион не забыл исследовать расположенные по соседству каналы и протоки, а также их берега.

Получив от своих подданных подробнейший отчет, Крокодил сообщил верховному военачальнику, где именно следует устроить ловушку. Уаш остался доволен действиями союзника.

— Этот Скорпион — посредственный стратег, — сказал он. — Его выбор крайне неудачен. Мы расставим наших солдат в зарослях тростника, и они возьмут противника в кольцо, а основные силы я сосредоточу за крепостью. Когда они атакуют, Нармер со своим сопровождением окажется в ловушке.

— Такая недальновидность… — протянул Крокодил задумчиво. — Это очень странно. Если верить Пити, этот Скорпион — серьезный противник.

— Он наверняка храбр в бою, но не слишком прозорлив. Открытое место показалось ему менее опасным, чем заросли тростника. Скорпион рассудил, что в случае нападения они смогут быстро вернуться на корабль по тропинке, проложенной сквозь заросли тростника. Он не подумал, что на берегу их уже будут поджидать твои рептилии! Впрочем, на его месте я бы тоже предпочел эту поляну.

— Что еще сообщил тебе Пити?

— Его поразил размер их кораблей. Да и царя Нармера, по его словам, не стоит недооценивать. Он властный, проницательный, немногословный. И с ним рядом эта проклятая колдунья! Не могу дождаться, когда она попадется мне в руки! Никто и никогда не мучился перед смертью так, как будет мучиться она!

* * *

Будущей ночью народится новая луна… Отправившись в путь с рассветом, Нармер к закату солнца как раз прибудет на то место, где его должен ожидать Уаш, чтобы продемонстрировать ему свою покорность.

Все еще пребывая во власти прекрасных мгновений разделенной любви, которые они только что пережили вместе, Нейт прильнула к своему супругу.

— Я не верю в искренность намерений ливийцев, — проговорила она негромко. — По наущению Крокодила этот обманщик Уаш решил заманить тебя в смертельную ловушку!

— Я в этом не сомневаюсь, но Скорпион принял все меры предосторожности.

— Но будет ли их достаточно?

— Об этом невозможно судить заранее…

— Откажись от этой встречи, или я пойду с тобой!

— Мы должны продолжать воевать — до победы или поражения. Если мы сможем избежать ловушки, решающий этап нашего пути будет пройден. В случае моей гибели ты будешь командовать армией. Ты продолжишь борьбу.

Нармер обнял супругу. Их губы слились так крепко, словно это был их последний поцелуй.

Он слегка отстранился и посмотрел на нее с безграничной любовью и восхищением.

— Богиня-прародительница отметила тебя своей высочайшей милостью, а ты подарила свою любовь мне. Кому еще из смертных со времен зарождения мира была оказана такая честь? Я был простым рыбаком, из тех, кто приспособился выживать в болотах Севера. Магия нашего союза открыла передо мной горизонты, о существовании которых я не подозревал, и у меня появилась цель — создать новую страну, в которой будет установлена справедливая власть.

— Богиня привела меня к тебе, и мы вместе исполним ее волю!

— Я поплыву на первом корабле, — объявил Нармер. — Следом пойдет еще одно судно. Остальными кораблями будешь командовать ты. Сначала вы будете держаться на расстоянии, дожидаясь моего сигнала. И только смерть помешает мне подать тебе этот сигнал!

20

Старик смотрел на Скорпиона и удивлялся. Совершенно спокойный, с гордо поднятой головой и развевающимися на ветру волосами, его господин совсем не был похож на приговоренного к смерти. И это учитывая то, что ни он сам, ни остальные члены царского эскорта не имели ни малейшего шанса выбраться живыми из западни, которую для них устроили ливийцы. Головной корабль и корабль под командованием Скорпиона после нескольких часов спокойного плавания пристали к берегу неподалеку от условленного места. Предполагалось, что посол Нармера прибудет на место первым, чтобы обсудить с посланником Уаша условия встречи двух правителей.

«Встреча правителей! — подумал Старик. — Как бы не так! Бойня — вот что нас ждет!»

— Не кажется ли тебе, что за нами следят? — спросил он у Скорпиона.

— Шпионы Крокодила не сводят с нас глаз.

— И это тебя не беспокоит?

— Нармер произнесет заклинание, которое их ослепит.

— А ливийцы? У него есть заклинание, которое заставит их отступить?

— Разумеется есть!

— И что это за заклинание?

Скорпион взмахнул своей палицей.

— Этого я и боялся! Ты решил в одиночку справиться с несколькими дюжинами солдат, вооруженных до зубов!

— Думаешь, я не справлюсь?

— Предводитель этих дикарей и не думает о переговорах…

— Мне это прекрасно известно.

— Тогда прислушайся к голосу разума и давай вернемся!

— Голос разума… Ненавижу эти слова! Как по мне, от них несет тухлятиной! Настоящая радость жизни как раз в том, чтобы совершать невозможное. Бросая вызов завоевателям, мы показываем себе, чего мы стоим! Разве это не прекрасно?

Старик предпочел промолчать. Каждое мгновение он ожидал нападения. Что, если, в очередной раз раздвинув стебли папируса, он увидит перед собой острие ливийского копья?

Однако ничего подобного не случилось, и на закате дня Скорпион со своим немногочисленным отрядом вышел на поляну перед крепостью. Перед воротами — не один десяток солдат, на зубчатой стене — множество лучников.

В сопровождении нескольких рослых молодцев Пити вышел навстречу посольству противника.

Ливиец улыбался во весь рот. Трудно было поверить, что совсем недавно он стоял перед Нармером, умирая от страха.

— Рад снова тебя видеть, Скорпион! Привел ли ты своего царя?

— Я хочу узнать одно: готов ли Уаш подчиниться?

— Верховный военачальник не отказывается от своего слова!

— Попроси его выступить вперед.

— Я не вижу Нармера…

— Он позади меня, в зарослях папируса. Он и твой господин будут говорить вдали от любопытных глаз и ушей. А мы пока чего-нибудь выпьем!

— Прекрасная мысль! Схожу за вином и сообщу верховному военачальнику, где его ждет Нармер.

Вернувшись в крепость, Пити получил сведения, окончательно его успокоившие: солдаты Уаша уже начали окружать отряд противника, а рептилии Крокодила заняли позиции на берегу, дабы предотвратить любую попытку к бегству.

Тщеславие усыпило бдительность Нармера, высокомерие также подействовало на Скорпиона. Первые легкие победы ослепили их до такой степени, что они поверили, будто Уаш решил покориться!

При виде виночерпиев Старик даже обрадовался: по крайней мере перед смертью он сможет промочить горло.

— Выпьем за мир! — предложил Пити.

— Не рано ли? — спросил Скорпион.

— Наши правители придут к согласию, я в этом уверен! За это стоит выпить!

Старик кивнул и пригубил из чаши. Вино оказалось посредственным. Теперь сомнений не осталось: эта затея с переговорами добром не кончится!

— Почему твой хозяин медлит? — удивился Скорпион.

— Вот и он!

В сопровождении копейщиков из ворот крепости вышел Уаш и неторопливым шагом направился к тому месту, где остановилось посольство Нармера. Он был в длинном просторном одеянии и тюрбане. Остановившись в двух шагах от Скорпиона, он спросил:

— Ты — Нармер?

— Нет. Я его слуга. А ты — верховный военачальник ливийцев?

Бородач в тюрбане горделиво выпятил грудь:

— Ты смеешь в этом сомневаться?

Скорпион в одно мгновение вонзил кинжал ему в живот, а Старик молниеносно точными ударами перерезал подколенные жилы вражеским солдатам.

Пити бросился наутек, призывая на помощь отряд пехоты, который остался охранять вход в крепость.

— Бежим! — предложил Старик Скорпиону, который как раз прикончил последнего солдата из сопровождения лжеповелителя ливийцев.

— Еще не всё! — отозвался его господин.

Пити повернул обратно во главе сотни солдат и очень удивился, когда увидел, что никто из маленького отряда противника даже не собирается бежать. Раскинув руки, советник верховного военачальника остановил своих солдат.

— Зачем ты убил его?

— Потому что этот притворщик — не твой господин! Уаш не собирался покидать свою крепость. Он решил меня обмануть.

— Кто тебе это сказал?

— Тот, кто придумал устроить такую ловушку, ни за что не показался бы врагу! В отличие от него, мой царь верен своему слову!

Пити удовлетворенно усмехнулся.

— Он умрет, Скорпион, и ты тоже.

Ливийцы стали медленно приближаться. Они были настолько уверены в своем превосходстве, что даже не торопились.

Скорпион отступал, пока не оказался у самой стены тростника. Раздвинув ее руками, он сказал:

— Посмотри на моего царя, Пити!

Из проема на ливийцев взирал коричнево-рыжий бык, по обе стороны от которого застыли львицы. Бык рыл землю копытом, великолепные хищницы глухо рычали.

Ливийцы окаменели от удивления. У Пити пропал дар речи, поэтому отдать дельный приказ он просто не мог. Почувствовав замешательство противника, бык наклонил голову и бросился вперед. Львицы последовали за ним. Скорпион со своими людьми присоединился к атакующим. Не отставал от молодых и Старик, с удовольствием приканчивая тех ливийцев, которые пытались бежать с поля боя.

Вражеские солдаты, загодя спрятавшиеся в окрестных зарослях, попытались помочь товарищам, но Нармер со своими лучниками был наготове. Противник превосходил их числом, но точность их стрельбы была такова, что в рядах ливийцев началась паника и многие бросились к крепости в надежде найти укрытие за ее стенами.

Царь приказал посланнице Аистихи взлететь и подать Нейт условный сигнал.

Отряды Нармера и Скорпиона воссоединились. Братья обменялись взглядами. Оба были готовы продолжать сражаться, пусть даже один против десяти. Лучники и копейщики нанесли врагу огромный ущерб, в то время как бык и львицы, ярость которых казалась неистощимой, продолжали сеять в рядах ливийцев ужас.

Лучники на стенах крепости не стреляли из опасения попасть в своих. Пити, едва оказавшись в безопасности, приказал закрыть ворота, оставив часть своего отряда на растерзание противнику.

Неистово размахивая палицей и круша черепа и хребты, Скорпион прокладывал себе путь. Старик следовал за ним, лавируя меж груд окровавленных трупов.

— Вернитесь ко мне все! — потребовал Нармер. По его мнению, подходить к крепости так близко все же не стоило.

Что, если там их ждет еще одна западня?

Бык и львицы ответили на его призыв первыми. Старику пришлось несколько раз окликнуть Скорпиона, который продолжал рваться к воротам. Наконец молодой командир остановился и, переведя дух, вернулся к своему брату.

— Еще немного, и я бы их перебил всех до одного! — выразил он свое недовольство. — А наш бык разрушил бы стену!

— Этот отряд выставили у ворот нарочно, чтобы подманить нас как можно ближе.

Словно бы в подтверждение слов Нармера из-за башни стали выскакивать солдаты, и очень скоро огромный отряд занял боевую позицию перед воротами.

Бык замычал, и Нармер погладил его по шее. Обеспокоенные, львицы прижались к ногам своего господина. Старик сплюнул от огорчения.

— Да их тут целое море… По крайней мере, умирать будет нескучно!

21

Пити поднялся на башню и теперь наслаждался зрелищем. План Крокодила и верховного военачальника оказался великолепным. Нармер и его сторонники поверили в легкую победу и ради ее достижения бросили в бой всю свою жалкую армию.

Ливийские лучники и копейщики дожидались сигнала вступить в бой. Им было приказано в первую очередь убить животных, царя и Скорпиона.

Пити не торопился подать сигнал к атаке основным силам, он упивался своим триумфом. Враги наверняка успели осознать свою ошибку и теперь должны были смириться с неизбежным: сегодня Нармер потеряет не только Север и Юг, но и жизнь. Его труп насадят на жердь и пронесут перед строем ливийских воинов, которые будут приветствовать и славить своего верховного военачальника, а потом труп поверженного царя покажут порабощенным крестьянам.

Из зарослей тростника взлетела аистиха, описала круг над царем и улетела прочь, подальше от вражеских стрел.

— Атакуем первыми! — решил Нармер.

Тугой на ухо, Старик подумал, что слух его снова подвел, однако Скорпион устремился вперед, и ему пришлось последовать за господином, чтобы защитить его в случае необходимости.

Задрожала земля под копытами коричнево-рыжего быка.

С тревогой глядя на приближающегося неприятеля, ливийцы по-прежнему дожидались приказа. Под натиском противника одни начали отступать, другие попытались оказать сопротивление. Множество стрел достигло цели, и все же остановить быка, львиц и раненного в бок Скорпиона было невозможно. Нармер руководил атакой, солдаты же делали все, что могли, чтобы защитить своего государя.

Однако было ясно, что, при всей своей храбрости, освободителям не справиться с таким количеством врагов. И никто не заметил, что ливийский лучник уже прицелился в голову царя Нармера…

В то мгновение, когда он намеревался отпустить тетиву, длинное кремневое острие пробило ему лоб. С запада на поляну вышла основная часть армии освободителей под командованием царицы Нейт, поднятая по тревоге после сигнала аистихи, и соотношение сил на поле боя сразу же изменилось.

Старик, который мгновение назад уже готов был опустить оружие, снова возжаждал победы. Не чувствующий боли Скорпион приблизился к воротам, в которые раз за разом ударял рогами окровавленный бык.

Сила, с которой палица молодого воина громыхнула о ворота, поразила окруживших его врагов. Они имели неосторожность отвлечься от происходящего, и это дорого им стоило: многие погибли от когтей львиц. Совместными усилиями Нармер, Скорпион и бык проломили в воротах большую брешь.

Пити понял, что бой проигран. По веревочной лестнице он спустился с башни и, прихватив с собой две дюжины пехотинцев, бежал по направлению к крепости, где обосновался верховный военачальник.

* * *

Аистиха со своими помощниками не приседала ни на секунду. Они победили, но какой ценой! Коричнево-рыжий бык получил множество ран и теперь, ослабевший, лежал на боку. Львицы тоже вернулись израненными. Скорпион морщился, пока Старик обрабатывал его раны крепким спиртным напитком из фиников.

Нейт смогла нейтрализовать множество рептилий посредством магического заклинания, однако отдельные особи все же попытались преградить путь ее отряду. На берегах реки, в зарослях папируса и перед воротами крепости полегло немало храбрецов.

Туника на Нейт была изорвана, у Нармера на груди сочился кровью глубокий порез.

— Ничего страшного, — сказал он супруге.

— Я смажу рану целебной мазью, и она заживет.

Он сжал ее в своих объятиях.

— Ты могла бы поберечь себя, Нейт! Зачем так рисковать?

— Так было нужно. Твоя стратегия оказалась превосходной.

— Верховный военачальник никогда и никому не подчинится. Его советник Пити бежал.

— Он опишет ему сражение, и Уаш поймет, насколько сильна наша решимость!

— Увы! У него будет время подготовиться к новым сражениям. Сумеем ли мы с ним справиться?

Нармер и Нейт поблагодарили каждого солдата, а Старику было поручено приготовить праздничную трапезу из припасенных ливийцами в крепости продуктов. Вино на пиру текло рекой, и все присутствующие попытались хотя бы на время забыть о войне.

* * *

Корабли в целости и сохранности, оружие по качеству превосходит оружие врага, несколько блестящих побед, несокрушимая стойкость солдат… Было бы глупо недооценивать боеспособность армии Нармера, и все же в ходе этого безжалостного конфликта его силы постепенно иссякали. Каждое сражение уносило десятки жизней, а помимо этого, было еще множество раненых. Стоило ли умирать с мыслью, что ливийское чудовище получило в этой войне даже не рану, но всего лишь царапину?

Царю Юга не к лицу выказывать слабость и сомневаться, но как не усомниться в победе, когда она кажется такой недостижимой, да и маловероятной? Как закрыть глаза на численное превосходство противника, у которого есть время собраться с силами, чтобы не уступить больше ни клочка захваченной земли?

Ссорясь меж собой, кланы разрушили несовершенный мир, и все же там присутствовало хотя бы подобие гармонии. На смену ей пришло неприкрытое варварство, и, возможно, сражаться с ним бесполезно.

Нармер не жалел о том, что отправился отвоевывать Север, однако понимал, что их успехи в войне с ливийцами, достигнутые ценой многих жизней, иллюзорны. А вдруг эта крепость — последнее, что они вообще отвоюют?

Возле кораблей выставили охрану, лучники заняли свои позиции на башне, копейщики — у стен крепости. Определили порядок смены караулов. Солдаты по очереди забывались благотворным сном. Царю не спалось. Мысли о том, что готовит им завтрашний день, не покидали его.

Представитель клана Шакала Геб вместе с Нармером и Нейт участвовал в церемонии погребения погибших. Наделенный способностью открывать пути загробного мира, он произносил заклинания, благодаря которым души праведников находили свою дорогу. Его присутствие утешало храбрецов и вселяло в них уверенность, что во время опасного путешествия между мирами они не останутся без провожатого.

Мягкие губы Северного Ветра коснулись руки Нармера. Во внимательном взгляде своего верного друга царь прочитал понимание. Ослик, став вожаком собственного стада и установив в нем строжайшую дисциплину, уже не раз оказывал ему неоценимые услуги. Ослики перевозили на своих спинах оружие, провизию и одежду и стали незаменимой составной частью освободительной армии. И если новый мир, перестав быть мечтой, все же превратится в реальность, это произойдет и благодаря их участию.

Странный звук привлек внимание Нармера.

Обернувшись, он увидел опирающегося на костыль и прихрамывающего Скорпиона, который направлялся к нему.

— Почему ты не отдыхаешь?

— Мои раны почти зажили, это первое. Второе — тебе нужна помощь. От меня ты ничего не сможешь скрыть, и я чувствую, что ты готов отказаться участвовать в этой войне.

— Ты не ошибся.

Нармер помог своему названому брату присесть.

— Я понимаю тебя, — признал Скорпион, — и тоже считаю, что наши последние победы не предрешили исход войны. Наша армия малочисленна, и мы потеряли много солдат в первых же боях, так что надежды на то, что нам удастся достичь цели, мало.

— Не считаешь ли ты разумным закрепить наши достижения и не претендовать на остальные земли Севера, захваченные ливийцами?

— Ловушка, которую устроил для нас Уаш, свидетельствует о том, что ему нельзя верить на слово, а значит, заключить с ним соглашение не удастся. Власть его зиждется на лжи и страхе, которые он насаждает вокруг себя. Тактика весьма эффективная. Если мы оставим ливийцам хотя бы часть наших земель, нас уничтожат.

Скорпион сказал именно то, что Нармер так боялся услышать.

— Эту войну нельзя остановить, ты когда-то сказал это сам. Мы или победим, или погибнем.

— Победить, похоже, не удастся…

— Противник не собирается раскрывать свои секреты, — сказал Скорпион задумчиво. — Уаш решил заманить нас в глубь захваченной территории. Ради этого он готов пожертвовать своими крепостями, ведь с каждой битвой наши силы будут иссякать. И когда мы окончательно ослабеем, верховный военачальник нас прикончит.

— Я не собираюсь обрекать нашу армию на уничтожение!

— Разве может кто-то заставить тебя это сделать? Лобовое столкновение стало бы для нас самоубийством, а нынешняя тактика неизбежно приведет нас к поражению. Значит, пора ее сменить! Вспомни: когда мы решили повергнуть Быка, нас было всего двое, но мы твердо знали, что наносить удар нужно всегда именно «в голову». Нам просто нужно выманить верховного военачальника из его логова!

— Каким образом?

— Найдем место, где он обретается, разузнаем все о том, как оно охраняется, каковы привычки Уаша, найдем слабые места. Если нам удастся его убить, тирании ливийцев придет конец.

— Но для этого нужно…

— Перейти через границу на вражескую территорию.

Вставая, Скорпион поморщился от боли.

— Смотри, я уже могу стоять без опоры и силы мои ко мне возвращаются! И мне не терпится выполнить эту задачу!

— Брат мой…

— Спасибо, что веришь в меня, мой государь! И я тебя не разочарую!

22

Верховный военачальник слушал своего советника с каменным выражением лица, Икеш — с презрительной усмешкой, Крокодил оставался совершенно невозмутимым. Из рассказа Пити следовало, что теперь в распоряжении Нармера оказалась одна из самых крупных крепостей, гарнизон которой он полностью уничтожил. Затея со смертельной западней, в которую должен был угодить противник, не сработала.

— Скоро он захватит следующую крепость… Его намерения ясны: шаг за шагом он будет уничтожать нашу систему обороны, — высказал свое мнение нубиец.

— Ему это не удастся, — возразил Пити. — Нармер понес ощутимые потери, и этот его успех мало что значит. Сейчас он лечит раненых и оценивает боеспособность своей армии. Думаю, она такова, что он дальше не пойдет.

Чернокожий гигант устремил на раскрасневшегося от волнения советника насмешливый взгляд:

— Кто станет прислушиваться к словам человека, доказавшего свою никчемность?

— Я не позволю тебе так говорить, я…

— Здесь я решаю, кому и что говорить! — напомнил своим приближенным Уаш. — Что предлагаешь ты, Икеш?

— Воспользуемся моментом! Пока Нармер собирается с силами, нанесем ему сокрушительный удар! Перевес в численности обеспечит нам победу!

— Ты забываешь о быке, львицах и колдунье! — вмешался в разговор Пити. — Мы рассчитывали, что гарнизона крепости и вспомогательного отряда хватит, чтобы разделаться с врагом, но им покровительствуют божественные силы!

Икеш передернул плечами.

— Если бы в том бою командовал я, мы взяли бы армию Нармера в кольцо и сломали ей шею!

— Я опасаюсь коварства Нармера, — оборвал его верховный военачальник. — А потому не пошлю в бой все силы. Я не хочу, чтобы наши люди угодили в ловушку!

— Существует простой способ узнать, на что действительно способна эта так называемая армия, — произнес своим глухим голосом Крокодил. — И сделать это можно так, что ни один ливиец не пострадает.

Уаш посмотрел на него с изумлением:

— Неужели у тебя еще есть союзники, готовые на самопожертвование?

— Нармер подчинил себе чибисов Юга, но не тех, кто живет на Севере. Они — мои послушные рабы. Я прикажу им напасть на деревянные корабли и разнести их в щепки. Не один десяток солдат Нармера погибнет, защищая флотилию, и, даже если всех чибисов перебьют, нам останется лишь прикончить немногих уцелевших врагов. Не стоит забывать, что в этом бою генералу Густые Брови может представиться случай убить царя и он его не упустит.

* * *

Уже несколько дней Старика донимал кашель, и настроение у него из-за этого было прескверное. Наконец он решил обратиться за помощью к Аистихе, которая не отходила от раненых. Благодаря ее усилиям и действенности снадобий они быстро поправлялись. Пожилая целительница посоветовала Старику принимать несколько раз в день смесь меда, тмина и колоцинта^[28] и пообещала скорое выздоровление.

Все помещения крепости окурили дымом, а ее новых обитателей обязали соблюдать чистоту. Солдаты набирались сил и радовались каждому часу покоя, дарованного им царем. За время этого вынужденного отдыха матросы успели тщательно проверить состояние кораблей, которые оказались совершенно целыми, и починить некоторые паруса.

Старик как раз собирался лечь подремать, когда его окликнула Ирис. Вид у молодой женщины был обескураженный.

— Где Скорпион?

— Ушел.

— Ушел… Что это значит?

— Я не могу тебе рассказать.

— И шумерки тоже нет! Или он взял ее с собой?

— Прости, но я пообещал молчать.

Разъяренная Ирис замахнулась на него палкой.

— Говори, старый пьяница, или я тебя поколочу!

Было очевидно, что девица не шутит, а Старику совсем не хотелось, чтобы его отходили палкой.

— Уймись! — послышался рядом повелительный и спокойный голос Нейт.

Ирис повернулась и посмотрела на царицу.

— Я хочу знать, куда подевался Скорпион!

— Царь дал ему очень ответственное и опасное поручение.

Молодая женщина выронила палку и разрыдалась.

— Почему он ничего мне не сказал? И эта шумерка… Он взял ее с собой?

Нейт обняла Ирис за плечи.

— Скорпион рискует жизнью ради нашей победы над ливийцами. Позволим ему поступать, как он считает нужным, и будем просить великую богиню защитить его.

Слова царицы успокоили Ирис, и все же ей казалось, что такого унижения она в жизни не испытывала. Ведь этой шумерке, а не ей доверяет Скорпион! Если эта чужестранка вернется из похода живой, Ирис ее убьет…

* * *

В набедренной повязке, снятой с мертвого ливийца, с вьющимися волосами и бородкой клинышком Скорпион был вполне похож на подданного верховного военачальника. Рядом с ним шла Ина, красивая и величественная.

Стоило им войти в первую же захваченную ливийцами деревню, как крестьяне начали кланяться и предлагать еду и питье, со страхом поглядывая на лук и нож молодого воина. Все знали, что недовольный ливиец способен на любые бесчинства.

Когда Скорпион вслух удивился тому, что нигде не видно солдат, крестьяне сообщили, что местный отряд ливийцев отправился с проверкой в соседнюю деревню.

Местопребывание этого отряда определить оказалось несложно: над расположенным по соседству поселением стояло облако тошнотворно пахнущего дыма. Молоденькая крестьянка не захотела отдаться командиру отряда, отец встал на ее защиту… Ливиец зарезал сначала этих двоих, а потом и остальных членов семьи. Трупы под одобрительный хохот солдат побросали во дворе в кучу и подожгли.

Скорпион и Ина подошли ближе.

— Тебя я не знаю! Откуда ты пришел?

— Мне поручили проверить, все ли в порядке. Наш военачальник желает убедиться, что на подвластных нам территориях все спокойно.

Лицо офицера расплылось в улыбке.

— Как видишь, мы строго выполняем предписания Икеша! При малейшем неповиновении я караю виновных!

— Крестьяне не пытаются бунтовать?

— Трижды в день мы обходим деревни, изучаем обстановку. Пока все спокойно. Враг обосновался в захваченной крепости. Если он вздумает двинуться на нас, мы дадим отпор. И предупредим Икеша.

— Да, эта свора захватила одну из наших крепостей, первую на их пути. Меня послали во вторую с проверкой выяснить, готовы ли там к нападению противника.

— Я бы удивился, узнав, что не готовы!

— Я выполняю приказ!

Офицер между тем пожирал глазами красавицу шумерку.

— Твоя жена?

— Военный трофей. Она крепкая, носит мои вещи.

— Согласишься ли ты… уступить мне ее на время?

— Почему бы и нет? А что ты дашь взамен?

— Возьмешь в деревне, что захочешь, — женщин, еду!

— Пусть несколько твоих солдат проводят меня во вторую крепость. На меня недавно напали бунтари, и мне не хотелось бы, чтобы нечто подобное случилось вновь.

— По рукам! Так что, я могу получить свою долю?

Шумерка презрительно посмотрела на солдафона, который собирался ее поиметь. Скажи она хоть слово, и ливийцы схватили бы и казнили Скорпиона. Разве не он главная причина мучений, которые ей предстояло вынести? Что, если она решит отомстить?

Но нет, молодая женщина позволила офицеру ливийцев увлечь себя под смоковницу. Скорпион с невозмутимым видом дождался, пока тот получит свое.

Вернувшись, офицер едва переводил дух, но вид у него был довольный.

— Она не слишком старалась, но зато какая красавица! Перед вашим уходом устроим праздник! Рабы поджарят нам ягненка и подадут пива.

Ина молча надела тунику и подошла к своему повелителю.

— Я с тобой еще не закончил, — предупредил ее офицер. — После пива ты точно станешь попроворней и поласковей!

Во взгляде Ины было столько презрения, что ливийцу стало не по себе. Мысленно он решил, что за это непременно на ней отыграется.

Безучастный к происходящему, Скорпион вдоволь наелся и выбрал себе молодую крестьянку. Девушке он показался таким красивым, что она даже не стала особо упрямиться. Когда же их объятия разомкнулись, она ответила на все вопросы своего случайного любовника и рассказала о том, что захватчики держат население в страхе и что к ним в деревню приходил с проверкой чернокожий великан по имени Икеш, которого считают правой рукой верховного военачальника.

Растрепанная и со следами укусов на шее, Ина, покачиваясь, пришла и легла рядом со Скорпионом.

— Не тревожься, я не сказала ни слова, — прошептала она.

23

Старику не особенно нравилось мыться, тем более используя специальные средства, и натирать тело защитными мазями, однако ему, как и всем остальным, приходилось выполнять предписания Аистихи, в действенности которых, впрочем, никто не сомневался. Долгое отсутствие Скорпиона наводило на мрачные размышления. Старик уже не верил, что увидит своего господина живым. Ну разве мог Скорпион, такой безрассудно смелый, вернуться со столь опасного задания живым? Ирис выплакала все глаза, но тоска ее от этого не Утихала. Солдаты считали Скорпиона не только хорошим командиром, но и могучим воином, способным одним своим появлением на поле боя заставить противника запаниковать.

Утолив, что было для него привычным, утреннюю жажду белым вином, Старик пошел по тропинке, ведущей к реке. Воду он не любил, но все же присел и начал умываться. Вдруг до него донесся звук приглушенных голосов: кто-то разговаривал в зарослях папируса, откуда совсем недавно выпорхнули удод и пара молодых цапель.

Старик упал на землю, подполз поближе, раздвинул высокие стебли и прислушался.

Чибисы… Десятки чибисов готовились напасть на корабли Нармера! Старик замер в нерешительности: если он шевельнется, то его обнаружат и прикончат; если же затаится, это полчище оборванцев нападет на ничего не подозревающих солдат на берегу и повредит суда.

По воде пробежала легкая рябь — к Старику быстро плыла зеленая водяная змея. Ее неожиданное появление решило дело: Старик вскочил и, забыв о своей немощи, со всех ног помчался к лагерю. Он боялся, что вдогонку ему полетит метательная палка, однако его опасения не оправдались. Невредимый, он добежал до головного корабля флотилии и только тут перевел дух.

— Тревога! — заорал он. — Чибисы нападают!

Готовые к такому повороту событий, лучники заняли боевые позиции. Нейт собственноручно надела на Нармера шкуру Льва, главы угасшего клана, и поспешила на нос корабля, чтобы обрушить на нападающих огненные стрелы богини.

Крики Северного Ветра и лай Геба разбудили спящих. Вскоре все солдаты уже готовы были отразить нападение чибисов, покинувших свое зеленое укрытие.

Метко посланные стрелы поразили предводителей, а при виде Нармера, который вышел навстречу противнику в сопровождении рычащих львиц, чибисы запаниковали. Напрасно оставшиеся в живых главари пытались призвать к порядку своих людей: непривыкшие к дисциплине чибисы оказались беспомощными перед лицом хорошо подготовленного противника. Даже не попытавшись подобраться к кораблям, они стали разбегаться кто куда.

Рассчитывая укрыться в зарослях папируса, беглецы столкнулись с неожиданным препятствием: из воды вышло около сотни огромных амиуров, рыб-кошек, которые преградили им путь.

— Затопчем их! — предложил один и первым бросился навстречу страшным созданиям.

Дальше произошло невероятное: предводитель амиуров несколькими ударами палицы сломал напавшему на него чибису ноги.^[29]

* * *

— Нармер! Это Нармер нанес удар! — воскликнул тяжелораненый чибис.

Обитатели берегов Нила замерли на месте, осознав, что они в ловушке. С одной стороны — солдаты царя Юга, с другой — ведомые сверхъестественной силой рыбы-кошки. В полнейшей растерянности чибисы побросали оружие и попадали на колени.

— Кто приказал вам напасть на нас? — спросил Нармер.

— Крокодил! — ответил бородач дрожащим голосом. — Он обещал нам легкую победу!

— Избавимся от этих глупцов! — предложил генерал Густые Брови. — Что, если они решат напасть на нас снова?

Нармер погладил своих уже успокоившихся хищниц, снял с себя львиную шкуру и направился к чибисам. Те, замерев от страха, смотрели на землю. Какую смерть уготовил им победитель?

— С самого начала войны вы совершили ошибку, доверившись тем, кто стремится лишь к разрушению, — сказал царь. — И это новое поражение приведет к исчезновению вашего народа.

Густые Брови кивком выразил свое согласие с повелителем.

— Прошу, пощади хотя бы наших жен и детей! — взмолился бородач.

— Я могу предложить вам кое-что получше — будущее, но при условии, что чибисы пополнят ряды моей армии.

Нармер улыбнулся, а генерал поперхнулся злобой.

Удивленные чибисы стали переглядываться и переговариваться. Вскоре рокот голосов заглушил все остальные звуки.

Нармер терпеливо дожидался, когда обсуждение закончится.

Наконец бородач выступил вперед.

— Мы согласны, — сказал он. — Мы будем верно служить тебе.

«Нармер сошел с ума, — подумал Старик. — Эти оборванцы ударят нам в спину при первой же возможности!»

— Как могу я убедиться в правдивости ваших слов? Это по силам только моему покровителю — амиуру! Он найдет среди вас лжецов и уничтожит их!

Наделенный способностью долгое время жить вне водной стихии, предводитель амиуров — существо с маленькими проницательными глазками и огромным зубастым ртом, передвигаясь скачкообразно, направился к толпе чибисов. Остановился амиур возле высокого худого парня и вонзил ему в ногу ядовитые иголки своего грудного плавника. Раненый взвыл от боли, схватился за горло, задыхаясь от удушья, а потом замертво рухнул на землю.

Предводитель рыб-кошек нашел еще одного злоумышленника. Тот, расталкивая товарищей, попытался скрыться, но от стрелы ему убежать не удалось.

Покровитель Нармера вернулся к своим соплеменникам.

— Если кто-то из вас задумает предать меня, вы знаете, что вас ждет, — сказал чибисам Нармер.

— Мы не нарушим данного тебе слова! — пообещал бородач.

— Иди и приведи сюда всех чибисов! Вы получите пищу и будете служить под началом моих командиров.

— Ты нас… отпускаешь?

— Иди и поскорее возвращайся!

Густые Брови с удовольствием перерезал бы горло этому предателю, однако не решился воспротивиться воле Нармера.

После некоторого замешательства чибисы разбежались.

* * *

Опустошив целый кувшин крепкого красного вина, Старик принялся точить свой нож. Рядом с ним Повелитель кремня, что-то ворча себе под нос, проверял, достаточно ли остры наконечники для стрел. Причал и стоящие на якоре корабли, которые, ко всеобщей радости, не пострадали, постепенно окутывала ночная темень.

— Скажи, а ты чибисам веришь? — спросил у мастера Старик.

— Нармер снова совершил чудо, верно?

— И этот амиур, который нашел предателей! Если бы не видел это своими глазами, никогда бы не поверил! Вот только я считаю, что отпускать чибисов было глупо. Они вернутся с ордами крокодилов и нападут на нас спящих!

— Вспомни, как их напугали амиуры! Чибисы зарубили себе на носу, что лицемера и предателя эти страшные рыбы найдут и покарают!

— Может, ты и прав, — пробормотал Старик себе под нос, хотя и остался при своем мнении. Он никак не мог поверить, что чибисы могут стать послушными подданными царя Нармера.

— На сегодня хватит! — решил мастер. — Иду спать, а завтра — снова за дело!

Перед тем как уснуть, Старик вспомнил о Скорпионе. Жив ли он? Не отказался ли еще от своего безумного плана? Почему-то ему вспомнились события далекого детства и юности. Он всегда был непоседой, терпеть не мог проигрывать и нравился девушкам. Но его все время тянуло ко всему новому, хотелось приключений. К несчастью, мудрость приходит с годами, когда в ней уже нет нужды. Если бы он знал, что ждет его в будущем, то никогда бы не покинул своей деревни…

* * *

Проснувшись, Старик медленно распрямил затекшие ноги и неторопливо встал. В горле у него пересохло. Он как раз собирался промочить его обычной порцией белого вина, возвращавшего его изможденному годами телу бодрость, когда услышал призыв офицера:

— Скорее! Скорее сюда!

Старик терпеть не мог, когда его торопили, особенно утром. Но лицо офицера покраснело от волнения, поэтому он поспешил на нос корабля.

И зрелище, открывшееся его глазам, того стоило.

Со всех сторон к маленькой гавани стекались толпы вооруженных палицами чибисов в сопровождении жен и детей.

Освещенный первыми лучами солнца, Нармер замер в ожидании на берегу.

— Они убьют его! — пробормотал Старик себе под нос. Словно по команде, все чибисы опустились перед царем на колени. Навстречу Нармеру вышел бородач.

— Чибисы согласны служить тебе! Мы клянемся быть тебе верными. Отныне твой приказ для нас закон!

Ошеломленный, Старик выпил не чашу вина, как обычно, а целый кувшин.

24

Скорпион, Ина и несколько пехотинцев, которых дали им в сопровождение, подошли к крепости, по виду очень напоминавшей ту, что захватила армия Нармера. Это обстоятельство обрадовало Скорпиона. Оно наводило на мысль, что и все цитадели ливийцев однотипные — с высокой башней и возведенными в спешке из кирпичей зубчатыми стенами. Оставалось выявить слабые места, что в будущем при захвате крепостей могло сыграть решающую роль.

Навстречу маленькому отряду вышли солдаты с копьями. Курчавый офицер, их командир, не мог отвести глаз от шумерки.

— Пленница?

— Моя служанка, — ответил Скорпион.

— А сам ты кто такой?

— Подручный Икеша. Он послал меня проверить, все ли в порядке.

Офицер принял решение, казавшееся ему единственно верным:

— Я отведу тебя к коменданту!

На это Скорпион и рассчитывал. Для него было важно увидеть внутренние помещения и получить представление о численности гарнизона. Даже не взглянув на Ину, казалось бы абсолютно безучастную к происходящему, он последовал за офицером.

Вдвоем они прошли через ворота, пересекли квадратный дворик и оказались перед башней. На первом ее этаже хранилось оружие гарнизона, а несколько дверей вели, судя по всему, в помещения, где располагались солдаты. По лестнице они спустились в подвал в поисках коменданта.

Офицер постучал в деревянную дверь. Из-за нее донеслось:

— Входи!

— Я привел к вам посланника Икеша.

— Оставь нас!

Комендантом крепости оказался довольно пожилой мужчина с рябым лицом и невнятной речью. С первого же взгляда Скорпиону стало ясно, что он нездоров.

— Цель твоего прихода? — спросил комендант, не вставая с подушек.

— Осмотреть территорию крепости, проверить оружие и убедиться, что гарнизон готов отразить нападение.

— Икеш ожидает со стороны противника активных действий?

— Именно так.

— Смешно слышать! У врагов не хватит сил захватить наши крепости!

— Мое дело — выполнять приказы.

— Понимаю…

Комендант неплохо разбирался в людях. Икеш не ошибся в выборе подручного. Этот юноша был умен, отважен, хорош собой и силен. Такого не обманешь.

— Что ж, идем, я покажу тебе наше оружие. Сам увидишь, у нас есть все необходимое. Мои солдаты здоровы и всегда готовы действовать, но они знают, что враг намного слабее нас, а потому по ночам спят спокойно.

Скорпион молча следовал за комендантом, который охотно продемонстрировал ему оружие, разъяснил схемы расположения солдат и как устроены оборонительные сооружения. Когда с делами было покончено, он предложил своему гостю попробовать крепкого напитка из фиников, который подавали лишь офицерам.

— Я уверен, твой доклад удовлетворит Икеша и ему не придется проверять все лично!

— Как вы пополняете запасы продовольствия?

— Так же как и верховный военачальник! Две деревни поставляют нам все необходимое. Малейшая задержка влечет за собой смерть раба.

— Крепость верховного военачальника намного больше твоей…

— Это точно! Я бывал там дважды! Никогда не видел такой высокой башни, как та, в которой живет Уаш! День и ночь ее охраняет отряд пехоты, так что никакой враг к Уашу не подберется!

— Нельзя терять бдительности! — отозвался Скорпион.

— Ты говоришь совсем как Пити, советник верховного военачальника! До нас дошли слухи, что они с Икешем не слишком-то ладят.

— Сплетни меня не интересуют. Я делаю то, что мне приказано.

— И это прекрасно, друг мой! Тебе подадут хороший ужин, а потом отведут в комнату, где в твоем распоряжении будет мягкая циновка и женщина. Желаешь ли ты чего-нибудь еще?

— Ты хорошо принимаешь посланцев Икеша, я не забуду упомянуть об этом. Можешь провести ночь с моей рабыней, если хочешь.

Комендант вышел посмотреть на рабыню. Красота женщины ослепила его. Водя по толстым губам пальцем, он спросил:

— Ты уступишь мне ее на ночь?

— Делай с ней что хочешь.

Ина хорошо знала, что должна делать: удовлетворить коменданта и выудить из него как можно больше полезных сведений.

* * *

Пока начальник крепости предавался плотским утехам, Скорпион разговаривал с офицерами, пехотинцами и лучниками. Подливая им вино, он внимал пьяным россказням и вскоре знал о крепости практически все. Солдаты гарнизона были выходцами из разных ливийских племен, которые Уаш подчинил себе, убив их вождей. Многие солдаты не испытывали почтения к своему военачальнику и не особенно радовались пребыванию в дельте, но все до единого тряслись от страха при упоминании об Икеше — великане-нубийце, способном убить противника одним ударом кулака.

Утром шумерка вернулась к Скорпиону, который этой ночью тоже почти не спал. Впервый раз с момента их встречи она нежно погладила его по лицу.

— Этот дурак оказался болтливым, — сказала она. — Всего у ливийцев десять крепостей. Верховный военачальник живет в последней, самой крепкой, которая находится на севере их оборонительных рубежей. Две порабощенные деревни поставляют ему продукты, и несколько отрядов лучших бойцов день и ночь охраняют покой своего повелителя, который все решения принимает единолично. Доверяет он только двоим — своему советнику Пити, хитрецу, которого все ненавидят, и чернокожему великану Икешу, внушающему ужас своей непомерной жестокостью. Если верить коменданту, Уаш предпочитает завлекать противника на свою территорию и устраивать ему ловушки. Опасаясь возможных соперников, он готов уничтожить любого, кто вызывает у него подозрение. И последнее: у коменданта слабое сердце.

— Ты отлично поработала, — похвалил ее Скорпион. — Мы осмотрим крепость верховного военачальника и определим все ее слабые места.

— Не слишком ли это рискованно?

— Ты боишься, Ина?

— Я боюсь одного — потерять тебя!

Ее длинные волосы упали на лицо Скорпиону, а губы сумели разбудить в нем желание.

* * *

— Комендант хочет тебя видеть, немедленно! — объявил офицер, явившийся к Скорпиону в сопровождении двух пехотинцев.

Скорпион проглотил последний кусок лепешки и встал. Чего-то подобного он ожидал.

Комендант провел бурную ночь, поэтому теперь был очень бледным и выглядел изможденным.

— Ты задаешь слишком много вопросов, — заявил он.

Скорпион потихоньку развязал тесемки на маленьком мешочке, который он всегда носил с собой. Комендант ничего не заметил.

— Я выполняю данное мне поручение.

— Поручение… Но кто послал тебя?

— Икеш. Я уже говорил тебе.

— А если ты соврал? Что, если ты — вражеский шпион?

Скорпион улыбнулся.

— Разумное предположение.

— Значит, ты признаешься?

— Я ценю в людях ум и проницательность. Тебе присущи оба эти качества. Поэтому-то ты должен умереть.

— Ты все мне расскажешь, проклятый шпион!

— Я — Скорпион и служу Нармеру, царю Юга. От тебя и твоих офицеров я получил ценнейшие сведения, которые помогут нам победить ливийцев.

— Неужели ты надеешься уйти из моей крепости живым?

— Так и будет. Что до твоей участи… Посмотри на стену за своей спиной! Только поворачивайся медленно, очень медленно!

Говорил он так убедительно, а голос его звучал так мягко, что комендант повиновался.

На стене, на уровне своего лица, ливиец увидел огромного скорпиона, который угрожающе поднял свой хвост с ядовитым шипом.

— Не шевелись! — посоветовал Скорпион. — Или он решит, что ты хочешь напасть, и ужалит тебя!

Слабое сердце коменданта не выдержало. Глаза его закатились, ужасная боль пронзила грудь, и он повалился на пол.

— Ты управился даже без яда, — сказал Скорпион своему помощнику, который ловко взбежал по его ноге и влез в мешочек.

Только после этого молодой командир открыл дверь и позвал на помощь.

— Он вдруг побледнел и упал, — объяснил он прибежавшим на его зов солдатам.

Офицер внимательно осмотрел покойного и не обнаружил ничего, что указывало бы на насильственную смерть.

— Я не удивляюсь, — сказал он. — Он угасал на глазах. Нужно назначить ему замену.

— Я вскоре отправлюсь в резиденцию верховного военачальника с докладом, — объявил Скорпион. — Я сообщу ему об этом происшествии, а он пусть решает, кем заменить усопшего. Пока же пусть гарнизоном командует самый старший из офицеров. И не теряйте бдительности!

25

Удивлению генерала Густые Брови не было границ. Вопреки его надеждам чибисы строго соблюдали военную дисциплину, выполняли приказы, все схватывали на лету, то есть очень быстро превращались в настоящих солдат! Нармер лично проводил учения и выбирал среди своих новых подданных тех, кого можно было бы сделать командиром, при этом не скупился на похвалы и поощрения. Когда же со словами ободрения к новобранцам обращалась царица, те удваивали усилия.

Генерал колебался. Как поступить? Предать Нармера, услужив этим ливийцам и Крокодилу, или же сражаться на стороне царя Юга, чья новая армия под командованием опытных, закаленных в сражениях офицеров имела реальный шанс победить врага? Однако ему представлялось, что время выбора еще не настало. Обстоятельства могли перемениться в любой момент. Нармер по-прежнему доверяет ему, своему генералу, поэтому он, Густые Брови, сумеет извлечь выгоду из любой ситуации…

Утолив жажду любимым напитком, Старик, как мог, пытался утешить Ирис. Молодая женщина уверила себя, что Скорпион не вернется с этого смертельно опасного задания, и чахла на глазах.

— Когда он возвратится и увидит, что ты стала такой худой и подурневшей, он больше тебя не захочет! — сказал он ей.

— Он ушел со своей шумеркой…

— И что? Он использует ее!

Этот довод возымел эффект.

— Ешь как следует и приведи себя в порядок! Смерть еще не заполучила нашего Скорпиона!

— Ты… Откуда ты знаешь?

— В моем возрасте многое предчувствуешь…

Ирис согласилась съесть немного толченых бобов, а Старик перекусил сладким луком. Он никогда в жизни ничего не предчувствовал. Все получалось как раз наоборот: стоило ему что-то предпринять по собственному почину, как дело оборачивалось неприятностями. И конца этим неприятностям видно не было…

Возле головного корабля собралась толпа солдат. Оказалось, несколько чибисов попросили царя выслушать их.

Нармер и Нейт позволили им подняться на борт.

Шестидесятилетний старик озвучил просьбу своих соплеменников:

— Нас угнетали, мы привыкли терпеть плохое обращение и голод. Наши поработители сгинули, но им на смену пришли ливийцы, дикари и палачи, поэтому мы решили вступить в вашу армию и прогнать их с нашей земли. Что бы ни случилось, теперь наша судьба связана с вашей.

Эти речи обрадовали царя, однако он сохранял прежнюю невозмутимость. Даже если чибисы наконец подчинились ему, это посольство наверняка выдвинет какие-то требования.

— Вы захватили две вражеские крепости, — напомнил старик. — Но близлежащие поселения все еще под властью ливийцев. Мы просим ваше величество как можно скорее освободить их. Тогда наши люди увидят, что их правитель поборник справедливости, и поверят в будущее.

Нейт незаметно пожала супругу руку.

— Завтра же выступаем! — решил монарх.

* * *

Нетерпеливые и решительно настроенные чибисы выразили желание сражаться в первых рядах. Старик предпочел не высовываться из опасения, что эта свора новичков спешит навстречу своей смерти. Ливийские лучники стреляют метко, а потому исход боя представлялся ему неясным.

Увидев, что Нармер стал во главе отряда, Старик потерял дар речи. Зачем царю подвергать себя такой опасности? Если Скорпион не вернется, а Нармера убьют, освободители с позором покинут поле боя, а ливийцы будут праздновать свой триумф!

Чибисы громкими криками приветствовали своего суверена, появившегося в сопровождении коричнево-рыжего быка, который рвался в бой, и пары львиц с горящими яростью взорами. Животные Нармера устремились к ближайшей деревне, отряд последовал за ними.

При виде быка, хищниц и монарха во главе многочисленного войска ливийские часовые растерялись. Когда новость стала известна лучникам, те решили, что их слишком мало, чтобы отбить атаку. В этот момент бык поднял на рога офицера, пытавшегося организовать оборону, и тогда ливийцы побросали оружие и стали разбегаться. Двое стали добычей львиц.

Все ливийцы, оказавшиеся в трех соседних деревнях, повели себя точно так же, то есть бежали в надежде укрыться за стенами третьей крепости.

Победители сотнями голосов славили Нармера. К радости победы добавилась радость, которую испытали семьи, воссоединившись после вынужденной разлуки. Раненым была оказана первая помощь. Обитатели деревни вышли из своих хижин и предложили Нармеру отдохнуть в жилище, принадлежавшем местному ливийскому военачальнику.

У порога вместо ступеньки была положена берцовая кость гиппопотама. Хижина оказалась просторной и удобной. Тростниковые циновки на стенах, деревянное ложе, каменная посуда, многочисленные кувшины с вином и маслом… Монарх пообещал себе, что, если им удастся прогнать завоевателей, каждая семья в его государстве получит такое уютное жилище.

Внезапно из тени выползла кобра и приготовилась к атаке.

Нармер замер на месте. Еще мгновение — и он получит смертельный укус…

Царица Нейт вышла вперед.

— Ты — повелительница Севера! — проговорила она, обращаясь к змее. — И ты поможешь нам одержать победу! Твои глаза — звезды, по твоему языку плавают лодки дня и ночи, тело твое укрыто зеленеющим папирусом! Прими же мой дар!

И Нейт поставила перед коброй мисочку с молоком.

То была Уаджит, кобра, через воротник которой Нармер прошел на выходе из Долины Препятствий.

Удовлетворенная, она вернулась в глубины земли, дабы сделать ее плодородной.

* * *

В белом венце Юга и с мотыгой в руке, в сопровождении двух носителей опахал из страусовых перьев, Нармер шел вдоль оросительного канала, вырытого по его приказу, чтобы обеспечить водой из Нила освобожденные деревни. Чибисы не умели пользоваться богатствами, щедро даримыми им природой. Они привыкли жить в жалких хижинах на берегах реки в постоянном страхе перед нападением хищника. Теперь же им предстояло научиться делать свое существование более легким и счастливым.

А сделать его таковым нельзя было, не имея постоянного доступа к воде. Поэтому Нармер выбрал один из знаков силы из языка богов, которому обучил его Предок. Символ, обозначавший второй слог его собственного имени, мер, — долото столяра, — служил также для обозначения слов «мотыга», «канал» и «любовь». С помощью мотыги царь рыл канал, который способствовал циркулированию жизни, или божественной любви.

Нармер разбил последний ком земли, и жизнетворная влага заполнила траншею. Она оросит поля и сады, и обильные урожаи прокормят людей. Даже Старик, который недолюбливал воду, признал, что это ритуальное деяние Нармера ознаменовало начало новых времен.

Как и подобает преданному слуге, Густые Брови высоко поднял знамя царя Юга — единственного, кому по силам было объединить Две Земли.

* * *

— Почему тебе не спится? — спросила Нейт у Нармера.

— Я очень устал.

— Ритуал орошения дал тебе новую силу, а добровольное признание чибисами твоего господства укрепляет наши надежды на победу.

— Мне недостает Скорпиона.

— Мы оба знаем: он вернется. Скажи, что на самом деле тебя тревожит?

Никогда Нармер не лгал своей супруге.

— Предок… Я выполнил его требования и преодолел очередной этап. Чибисы на Юге и на Севере покорились и стали моими подданными, ливийцы уже не кажутся столь неуязвимыми, как раньше, и все же он до сих пор не явился мне! Неужели Предок покинул меня, решив, что я не способен пройти все семь этапов?

— Ты слишком торопишься! Предку нет дела до наших презренных страхов. Его интересуют лишь результаты наших деяний. После нашей смерти их соберут в груду у подножия божественных весов и каждое оценят судьи иного мира. Чибисы согласны сражаться под твоим знаменем, но до победы над ливийцами еще очень далеко. Святилище богини Нейт тоже пока недостижимо для нас. Поэтому еще рано радоваться. Север под властью захватчиков, значит, мы еще ничего значительного не сделали.

Речи царицы ранили душу. Ни уловок, ни сострадания, ни иллюзий… Жрица богини Нейт не станет опускаться до лжи, она ничего не будет скрывать и укажет царю на малейшую его слабость… Нармер подумал, что недостоин этой величественной женщины с огненным взором. Но он любил ее всем сердцем.

Она требовала от него одного: чтобы, исполняя свое предназначение, без никому не нужных жалоб и нареканий он следовал по указанному Предком пути.

И разве это требование — не доказательство абсолютной любви?

26

Когда стало ясно, что последняя крепость, служившая резиденцией верховному военачальнику, уже близко, Скорпион понял, что пришло время принять соответствующие меры. Вряд ли Икеш встретит своего лжепосланника с распростертыми объятиями!

Их с Иной сопровождали пять ливийских пехотинцев.

— Сделай так, чтобы нам повысили плату, — потребовал рябой солдат.

— Тебе мало?

— Пити скупой, а жить в гарнизоне несладко.

— Ты недоедаешь или тебе не хватает женщин?

— Надо учитывать еще и риск!

— Кого нам бояться?

— Враг уже взял две крепости… Сказать правду, я рад, что пошел с тобой. По крайней мере, тут мы в безопасности.

Скорпион задушил рябого. Пока он умирал, так и не сообразив, что случилось, два его товарища повторили его судьбу. Четвертый попытался защищаться, но надолго его не хватило. Что до пятого, то он имел неосторожность повернуться спиной к шумерке Ине, которая проломила ему череп камнем.

Рука молодой женщины не дрогнула, она сохраняла полнейшее спокойствие. Улыбка удовлетворения на лице Скорпиона ее обрадовала.

— Не отходи от меня! — потребовал он. — Теперь в любой момент нам может грозить опасность!

Красавица прильнула к своему повелителю.

* * *

Крестьянка как раз присела на корточки у стены сарайчика с козами, когда появились двое незнакомцев, мужчина и женщина, и это заставило ее затрястись от страха.

— Кто… Кто вы?

— Не бойся, — тихо сказал ей Скорпион. — Мы с женой не причиним тебе вреда.

— Вы… вы чибисы?

— Мы пришли с Юга.

— С Юга? Значит, Бык выиграл войну?

— После победы он передал власть царю, его зовут Нармер. И скоро он всех вас освободит!

Крестьянка сокрушенно вздохнула.

— Ты не знаешь, какие они, эти ливийцы и их предводитель! Никому их не победить! Мы все умрем рабами!

— Вы скоро будете свободны, — пообещал Скорпион. — Армия Нармера уже захватила две ливийские крепости.

Старуха задрожала.

— Ты… Ты шутишь?

— Он сказал правду, — подтвердила шумерка.

— Мы не будем рабами… Этого не может быть!

— Душа Быка живет в Нармере, — сказал Скорпион. — И с царем боевой бык. Вот увидишь, Нармер отвоюет Север и прогонит захватчиков!

Бедная женщина совсем ослабела от волнения. Ина присела и взяла ее за руку.

— Сон… Это только сон!

— Приди в себя! Это чистая правда! Мы прошли через ливийские кордоны, и это доказывает, что захватчики не так уж непобедимы.

Опираясь на руку Ины, пожилая женщина встала.

— Вы проголодались?

— Ужасно! — признался Скорпион.

— У нас отбирают почти все, но иногда удается спрятать немного творога и лука-порея. Если кто-то из ливийцев об этом узнает, меня замучат до смерти. Однако…

Старуха посмотрела на пришельцев с подозрением.

— Не бойся нас!

— Вы приходите неизвестно откуда, несете всякую чушь, а я должна верить? Убирайтесь с моего двора!

— Мы уйдем, старая! В этой деревне найдется кто-нибудь поумнее, чем ты.

Ина отпустила руку крестьянки.

— Нет, стойте! Вы должны понять… Я боюсь! Боюсь так, что поджилки трясутся!

— Если бы мы были предателями, которые продались ливийцам, мы бы уже отдали тебя солдатам!

Так до конца и не уверившись в том, что ее не обманывают, крестьянка, тем не менее, достала из тайника обещанное угощение. Скорпион поел с аппетитом. Ина довольствовалась горстью творога.

— У меня очень ценные козы, — поведала им старуха.

— И что же в них особенного?

— Они дают молоко, которое нравится верховному военачальнику! Молоко берут не только на моем дворе, и все-таки он предпочитает мое!

— Значит, ты бываешь в крепости?

— Что ты, крестьян туда не пускают! Разве что знахаря иногда зовут, когда нужно лечить повелителя или его приближенных. Но если его зелье не поможет, его наверняка казнят.

— Где я могу его найти? — поспешил спросить Скорпион.

— Сначала подумаем, как вас с женой спрятать!

Старуха привела их в кладовку, такую тесную, что в ней едва хватило места для двоих, и попросила сидеть тихо, пока она не вернется.

— Нам есть чем заняться, правда? — спросил Скорпион у Ины, поглаживая ей груди.

* * *

Им снова повезло: солдаты привели в деревню несколько десятков рабов — чибисов, мужчин и женщин, которым предстояло работать, удовлетворяя нужды гарнизона. Скорпион и Ина смешались с толпой. Надсмотрщики раздали работу новым рабам. Скорпиону и его спутнице поручили присматривать за кувшинами с растительным маслом, принимать и выдавать его. Спать им предстояло под навесом вместе со всеми остальными бедолагами и довольствоваться весьма скудной едой.

Заприметив Скорпиона, надсмотрщик подозвал его к себе:

— Слишком ты крепкий, парень! Может, еду воруешь?

— Я был рыбаком, — ответил на это Скорпион, не поднимая глаз.

— И ел от пуза, как я посмотрю… Здесь рабов свежей рыбой не кормят! Ну, раз ты сильный, будешь мести большой двор!

Скорпион кивнул.

— Послушный, это хорошо! Если будешь так вести себя и дальше, мы с тобой поладим!

Надсмотрщик, конечно же, не мог не заметить красоту шумерки.

— У тебя есть муж?

— Нет.

— Ты здорова?

— Да.

— У тебя слишком гладкие руки для крестьянки!

— У моего отца было стадо, и мне не приходилось работать в поле.

— Он тебя прогнал?

— Твои товарищи его убили.

— А ты норовистая, моя красавица!

Молодая женщина посмотрела на солдафона с таким презрением, что ему стало не по себе. Он мог бы выпороть эту нахальную девку или взять ее силой, но она была хороша собой, а значит, могла понравиться верховному военачальнику. И тот, кто приведет ее к Пити, получит вознаграждение…

— Присматривай за кувшинами и не зли меня! Или я так поглажу твою нежную кожу, что следы останутся на всю жизнь!

Шумерка не отвела глаз. Надсмотрщик удалился.

* * *

Скорпион обладал даром очаровывать сердца, и очень скоро рабы, его сотоварищи, стали поверять ему свои самые потаенные мысли. Одним своим присутствием он вселял в них уверенность и возвращал надежду, пусть и очень слабую. Что, если то, что он сказал по секрету, правда? Может, он действительно пришел со свободных земель, где не правят ливийцы? Одни ему не верили, другие считали хвастуном, но находилось немало и тех, кто полагал, что Скорпион не врет.

Рабы вспоминали своих родных, с которыми их разлучили, рассказывали о плохом обращении, голоде и зверствах чернокожего великана Икеша, не знавшего жалости. Если даже человек и не сделал ничего плохого, он придумывал причину, а потом с видимым удовольствием собственноручно пытал и умерщвлял свою жертву. Взгляд исподлобья или недостаточно почтительное поведение — да что угодно могло привести к медленной и мучительной смерти. Каждое утро рабы удивлялись тому, что до сих пор живы. Мало-помалу они утрачивали желание бороться, полагая, что с таким сильным и безжалостным противником им не справиться.

Скорпион слушал и делал свои выводы. Он понимал, что времени у него мало и надо успеть собрать как можно больше сведений, а также попытаться организовать отряд сопротивления, который во время атаки освободительной армии окажет ему неоценимую помощь.

27

Старик с удовольствием присматривал за приготовлением пищи для царствующей четы. Свиные отбивные с косточкой, жареные баклажаны, салат-латук с чесноком, розмарином и кервелем… Он с подозрением относился к крестьянам, а потому лично проверял качество доставляемых ими продуктов и пробовал вино перед тем, как его подать. В скромной комнатушке его ждала мягкая циновка и внимание прислужников. Глядя, как они суетятся, Старик вспоминал о Скорпионе. Его господин перешел ливийский кордон в поисках сведений, которые помогут им победить противника. Твердя Ирис день за днем, что ее возлюбленный не умер, он пытался и сам в это поверить. И все же длительное отсутствие Скорпиона наводило на мрачные мысли. Даже сам Нармер, хоть и старался скрыть свои чувства, очень тревожился.

За сохранностью деревянных кораблей было поручено следить генералу Густые Брови. Солдаты оберегали их как зеницу ока, а группа мастеровых под руководством Повелителя кремня и его помощника, шумера Гильгамеша, устранила, используя древесину акации и смоковницы, все повреждения. Бдительность стражей исключала возможность вредительства.

Наступала ночь. Густые Брови как раз собрался уединиться в надстройке на палубе, когда легкий плеск привлек его внимание.

У носа корабля, в том месте, куда не проникал свет, показалось уродливое лицо. То был связной Крокодила.

Едва слышно, глухим голосом он изложил требования своего повелителя:

— Глава моего клана решил устранить Нармера. Скорпион мертв, теперь пришло время избавиться от этого горе-царька. Когда его не станет, солдаты разбегутся, а чибисы снова станут послушными рабами. Расскажи мне, где спит Нармер и как лучше добраться до его жилища.

* * *

Нармер лично следил за тем, чтобы в освобожденные деревни поступало достаточно продуктов и материалов, — он желал сделать жизнь их обитателей более приятной и удобной. Северный Ветер со своим стадом, повиновавшимся малейшему движению его уха, помогал своему другу и господину. По распоряжению царя каждую деревню окружили изгородью, защищавшей ее от ветра, и построили из кирпича новые жилища с погребками, в которых можно было долго хранить запасы еды. В деревнях появились улицы и маленькие площади, силосные ямы и мастерские. Также расширили токи, где обмолачивали и провеивали зерновые.

Из кож шили мешки и сандалии, делали шнурки и чехлы для оружия, качество и количество которого не могло не радовать. Крестьяне не переставая благодарили монарха и радовались тому, что он с таким вниманием относится к их нуждам. Однако и о том, что в ближайшем будущем им предстоит сражаться с ливийцами, противником опытным и жестоким, никто не забывал. Счастливое будущее можно было добыть только ценой многих тысяч жизней.

По приказу царицы было построено небольшое святилище богини Нейт. Там хранилась священная материя, которая не раз спасала жрице жизнь и помогала сохранить надежду, по-прежнему безукоризненно чистая. Стеречь святилище Нейт поручила шакалу Гебу. Сама царица часто переносилась мыслями к храму на Севере, надеясь, что его освободят. Разрушили ли святилище ливийцы, или же мангуст богини и пара крокодилов и сейчас охраняют его?

За то время, что Скорпион отсутствовал, серьезных столкновений с противником не было. Две крепости захвачены, несколько деревень вырваны из когтей врага… Не так уж мало, а решимость чибисов сражаться под командованием Нармера вселяла надежду на победу. И все же верховный военачальник и Крокодил располагали огромной армией, и мысль о том, насколько мощной будет их ответная атака, могла ужаснуть любого, даже самого храброго противника.

Если Скорпион не вернется, многие солдаты, в том числе и закаленные в боях, потеряют веру в победу. Множество раз его отвага помогала ему и его товарищам избежать разгрома. Даже когда, казалось бы, все обстоятельства оборачивались против него, Скорпиону удавалось найти выход… Несмотря на привычные уверения Старика и на то, что Скорпион был наделен мистической силой, большинство солдат считали его погибшим. И это большинство ожидало, что Нармер проявит благоразумие и прикажет отступать.

Ощущая растерянность и уныние своих солдат, царь решил побеседовать с Аистихой.

— Неужели невозможно отправить за ливийскую границу кого-нибудь из твоих посланниц?

— С высоты они не увидят Скорпиона. А если опустятся слишком низко, то лучники убьют их.

— Ты передала мне свою способность сосредоточиваться на главном и отстраняться от ситуации, чтобы правильно оценить ее, — сказал Нармер. — Но ты одна обладаешь даром ясновидения, только твой дух путешествует в сопровождении богов!

— Я стара и слишком устала, — возразила Аистиха. — На то, что ты просишь, нужно много сил, а у меня их нет.

— И все-таки я прошу тебя, сделай это! Мне очень важно знать, жив Скорпион или умер!

— Все восхищаются им, но никто не подозревает, насколько велика твоя способность убеждать! Идем, Нармер, попросим Нейт помочь нам! Пусть принесет чашу с водой.

Трое вошли в маленькое святилище богини. Нармер и Нейт встали по обе стороны от пожилой целительницы, и он и она положили руку Аистихе на плечо. Вдруг удлиненное лицо главы клана превратилось в клюв, который коснулся воды в чаше. По поверхности побежали круги. Аистиха закрыла глаза.

Белый свет залил святилище: дух Аистихи отправился в путь. Царь и царица ощутили биение ее крыльев. На воде появился круг, и они увидели Скорпиона стоящим посреди какого-то крестьянского двора.

Мгновение — и фигурка молодого воина исчезла, вода испарилась из сосуда, свет померк. Нармер и Нейт подхватили обессилевшую Аистиху.

— Вы увидели Скорпиона? — спросила она с беспокойством.

— Он жив, — с уверенностью сказал Нармер.

* * *

Новость обрадовала всех, кто знал Скорпиона. По этому случаю Старик предложил угостить солдат крепким пивом. Преуспев в задуманном, Скорпион обеспечит армии Нармера решающее преимущество, и до середины ночи, пока пиво лилось рекой, воодушевленные солдаты обсуждали грядущее поражение ливийцев и их изгнание из Египта. Солдаты, ранее служившие в армии Быка, покойного главы клана и властителя Севера, описывали красоты их родной земли, захваченной ливийцами, и делились счастливыми воспоминаниями.

Часовые, перед тем как заступить на посты, тоже выпили немало, а потому засыпали на ногах. Захмелевший Густые Брови заснул улыбаясь. Ну разве это не идеальная ночь для убийства Нармера?

* * *

Убийца, подосланный Крокодилом, выбрался из освященного царем канала на краю деревни, в которой остановилась царская чета. Смех и разговоры стихли, не слышно было ни звука.

Внимательно осмотревшись и удостоверившись, что все спокойно, убийца последовал по указанному генералом пути.

Единственное опасное место — пост на входе в деревню. Обычно здесь дежурили пять солдат и бдительность их не ослабевала в течение всего дежурства. Этой ночью двое крепко спали, еще двое клевали носом, а пятый бродил туда-сюда перед воротами, чтобы не заснуть.

Убийца дождался, когда этот солдат повернется к нему спиной, и проскользнул в спящую деревню. Нармер разрешил угостить пивом и местных жителей, многие из них забыли о мере и теперь храпели в своих домах. Были еще собаки, но их как следует накормили. Станут ли они лаять? Посланец Крокодила прекрасно знал, где находятся собаки, поэтому обошел все опасные места, и ни одна его не учуяла.

Хижина, в которой расположился царь Юга, находилась в центре деревни, двое солдат стояли у входа…

Преступная оплошность: в задней стене хижины имелось отверстие, его еще не успели залатать. Расширить его не составит труда…

Убийца в очередной раз убедился в том, что указания генерала оказались очень точными. Вооружившись ножом, член клана крокодила расширил брешь в стене и проскользнул внутрь.

Он сел на корточки, привыкая к темноте, потом заметил на полу фигуру человека, укрытую куском ткани.

Нармер смотрел свой последний сон…

Убийца подкрался к спящему и замахнулся ножом. Он уже представлял, как обрадуется его повелитель, и был счастлив стать орудием его триумфа.

Из темноты донесся странный звук, и убийца застыл с поднятой рукой. Гортанное, низкое рычание… Звук, который не мог издать человек.

Из мрака вышли львицы Нармера. Великолепные хищницы приблизились к чужаку и стали ждать, пока их проснувшийся повелитель встанет.

В одно мгновение они вонзили когти в тело своей жертвы и, оставаясь безучастными к ее крикам, разделили между собой это неожиданное угощение.

28

В обществе Крокодила верховный военачальник ливийцев всегда чувствовал себя неуютно. Уаша раздражали его глухой хриплый голос, доносившийся словно бы из глубин чуждого ему мира, и взгляд из-под полуприкрытых век, и постоянная настороженность под маской невозмутимости… Однако в настоящее время могущественный глава клана в качестве союзника был ему необходим.

— Нармер под надежной охраной, и хотя я отдал приказ устранить его, когда он будет исполнен, сказать не могу, — сообщил верховному военачальнику Крокодил. — Падение двух ливийских крепостей сделало нашего противника самонадеянным. Пора разрушить его иллюзии!

Чернокожий великан Икеш кивнул. Покрасневший от волнения Пити поспешил выразить свое несогласие:

— Не будем недооценивать ни прискорбный факт потери крепостей, ни противника! Нармер знает, что преимущество за нами, поэтому не решается идти дальше. У него слишком мало солдат, и рано или поздно он повернет назад.

— Ты бредишь! — воскликнул рассерженный Икеш. — Потеря двух крепостей — серьезный удар по нашему авторитету, а теперь еще несколько тысяч чибисов перешли на сторону Нармера, и он наверняка готовит свою увеличившуюся армию к новой атаке!

— Чибисы предадут его, — предрек Пити.

— Нармер доказал свою доблесть, он может убедить их, что вместе они одержат победу.

— Чушь! Чибисы — рабы! Они были рабами и ими останутся!

Великан приблизился к Пити. Во взгляде его ясно читалась ненависть.

— Мне надоело сносить твои оскорбления, Пити!

— Хватит! — прикрикнул на них верховный военачальник. — Сядьте оба!

Нубиец подчинился с неохотой, советник же — с облегчением.

— Я согласен с Икешем, — сказал Крокодил. — Переход чибисов под знамена Нармера — важное событие, и недооценивать царя было бы огромной ошибкой.

— Что ты предлагаешь? — спросил Уаш, и в его голосе улавливалось беспокойство.

— Соберем все наши силы и атакуем первыми! Неожиданность нападения поможет нам раздавить этих голодранцев!

— Это — единственный способ добиться окончательной победы! — поддержал главу клана Икеш. — После такой бойни никто не осмелится восстать против власти верховного военачальника!

— Я привык действовать по-другому! — сказал Уаш упрямо, хоть и без прежней уверенности. — Я предпочитаю заманить противника на свою территорию, где и расправиться с ним.

— Обстоятельства этому не способствуют, — рассудил Крокодил. — И я полагаю, что у нас нет выбора.

— Глава клана прав! — подхватил Икеш.

— Но это очень рискованная тактика! — возразил Пити. — И нельзя забывать, что единственный, кто здесь решает, — это наш верховный военачальник!

— Мне нужно подумать! — подытожил обсуждение Уаш.

После этого разговора Пити принял решение: нужно избавиться от чернокожего великана прежде, чем тот навлечет на него кару.

* * *

Каждый вечер, после окончания тяжелого трудового дня, Скорпион разговаривал со своими товарищами по несчастью и старался зародить в их душах надежду. Нет, они не обречены на вечное рабство, потому что освободительная армия обязательно изгонит завоевателей из дельты! Но необходимо организовать сопротивление здесь, на захваченной территории, чтобы в нужный момент прийти на помощь Нармеру, ударив по ливийцам «изнутри». Его призыв очень быстро дошел до жителей соседних деревень, которые были вынуждены удовлетворять нужды крепости верховного военачальника.

Красота Ины, ее сдержанность и нежелание заискивать перед поработителями воспламенили надсмотрщика. Движимый желанием обладать этой женщиной и получить от нее максимум удовольствий, он вел себя с ней подобно лису, который любит поиграть со своей добычей и помучить ее перед тем, как убить. Угрозы, не очень серьезные наказания, к примеру лишение пищи… Рано или поздно эта надменная рабыня покорится своему новому господину и станет целовать ему ноги. Когда же это произойдет, он заставит ее удовлетворять его самые гнусные желания…

Надсмотрщик настолько прельстился красотой Ины, что даже решил не отдавать это сокровище Пити — советник верховного военачальника, без сомнения, найдет своему повелителю для забавы других крестьянок.

Оберегая ее от посторонних глаз, надсмотрщик освободил Ину от работы вместе со всеми во дворе крестьянского хозяйства и стал всюду брать ее с собой. О большем шумерка не могла и мечтать: постепенно она изучила окрестности крепости и маршруты передвижения солдат, случалось ей и перекинуться словом с будущими участниками сопротивления.

Одним ветреным вечером надсмотрщик потерял терпение и привел рабыню в свою хижину с намерением взять ее силой. Что ж, он собственными руками вырыл себе яму: женщина, с которой он рассчитывал примитивнейшим образом удовлетворить свою похоть, обрушила на него поток чувственных ласк, каких раньше не рисовало его воображение. С этой ночи он не мог обходиться без своей любовницы, оказавшейся не только страстной, но и неутомимой. Надсмотрщик позволил Ине прибирать в своей хижине, поддерживая в ней хотя бы подобие уюта, оставлял ее у себя на ночь после сладострастных объятий, сводивших его с ума.

Сам того не понимая, ливиец попал под власть своей любовницы, у которой хватало ума делать вид, что он остается ее повелителем. Так Ина получила настоящую свободу: ходила куда и когда хотела и больше не выполняла тяжелую работу.

Со Скорпионом они встречались тайком, и шумерка передавала ему ценнейшие сведения, которые ей удавалось собрать. Оставалось лишь сделать решающий шаг.

* * *

— Сегодня — нет! — отрезала Ина.

— Как это — «Сегодня — нет!»? — удивился надсмотрщик, который уже был наг и возбужден.

— Я нездорова.

— По тебе не скажешь!

— У меня болит внизу живота, и я не могу тебя принять.

Расстроенный, ливиец задумался.

— Я знаю, что делать! Знахарь очень быстро тебя вылечит!

Вскоре он вернулся со знахарем — лысым стариком с ласковым взглядом.

— Выйди! — потребовал тот, обращаясь к надсмотрщику. — Я хочу остаться с недужной наедине. Иначе я не смогу определить причину ее болезни.

Ливиец что-то пробурчал себе под нос, но подчинился. Он надеялся, что недомогание его прекрасной любовницы окажется кратковременным.

— Что у тебя болит? — спросил у шумерки знахарь.

— Ничего.

— Но тогда зачем меня позвали?

— Ты хочешь свободы?

— Свободы? Это слово ничего для меня не значит.

— Скажу по-другому: ты хочешь, чтобы верховный военачальник сгинул?

— Ты сошла с ума!

— Если ты не поможешь нам устранить верховного военачальника, то погибнешь!

Знахарь попятился.

— Ты… Ты мне угрожаешь?

— Даже не думай выдать меня! Я родилась в Стране двух рек, моя магия сильнее, чем твоя, и я убью тебя раньше, чем ты успеешь меня предать!

Знахарь, бледный от страха, воспринял эту угрозу всерьез.

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты — единственный из рабов, кого допускают к верховному военачальнику! Расскажи мне все, что знаешь о нем!

Старик посмотрел на нее с сомнением, и Ина шагнула к нему. Во взгляде молодой женщины знахарь прочел смертельную угрозу, а потому решил сделать, как она хочет. Эта женщина была столь же прекрасной и столь же опасной, как змея.

— У Уаша часто болит живот, и он страдает головными болями. Иногда даже бредит, но продолжает верить в свое безграничное могущество. Мои снадобья помогают ему заснуть и придают сил.

— Как его охраняют?

— Двое солдат всегда дежурят перед дверью в его покои на самом верху каменной башни. Чтобы добраться до этой двери, придется миновать нескольких часовых. Верховный военачальник редко выходит из башни. Обычно он лежит на горе подушек в палатке, которую разбили для него в просторной комнате. Эта палатка напоминает ему его родную Ливию. Уаш очень подозрительный, даже не думай его обмануть!

Ина улыбнулась.

— Зелье может исцелить, а может убить.

— Только не говори, что ты заставишь меня…

— Ты меня понял. Иди и приготовь действенное снадобье!

29

Стоило Старику выпить свою утреннюю чашу белого вина, как в теле появилось потрясающее ощущение: боль ушла и к нему словно бы вернулась молодость. Куда-то подевалась и тревога о будущем. Ее место заняла надежда.

Выйдя из своей каморки, он увидел, что святилище богини Нейт окружено ореолом ярко-белого света. Нужно было срочно сообщить об этом царице! Старик бросился бежать и впопыхах столкнулся с Повелителем кремня.

— Сегодня ночью Нармера пытались убить, — сказал ему мастер.

— Он жив?

— Львицы сожрали убийцу.

— Богиня призывает свою жрицу! И сдается мне, дело это срочное!

— Царица с Нармером.

Повелитель кремня и Старик подошли к царствующей чете, окруженной солдатами, которые, перекладывая ответственность друг на друга, пытались оправдать недостаточную бдительность.

— Святилище в огне! — сказал Старик громко.

Не страшась ничего, Нейт первой вошла в храм. В глубине комнаты она увидела высокую фигуру Предка в длинном одеянии и с лицом, закрытым треугольной маской, повернутой острым углом вверх.

Царица поклонилась и опустилась на колени.

— Известно ли тебе, в чем твой долг? — вопросил Предок низким голосом, от звуков которого задрожали стены святилища.

— Я должна вернуть богине ее священное обиталище.

— Если ты не сделаешь этого, Нармера убьют. Пусть он придет ко мне!

Жрица ввела в храм царя Юга, который был и счастлив снова увидеть Предка, и встревожен.

— Четвертый этап твоего пути — освобождение Севера и изгнание ливийцев — еще не пройден. Во избежание полного поражения тебе придется пройти пятый. Если ты преуспеешь, то обретешь силу, которая поможет тебе победить.

Нармера посетила мысль, что груз, который обрушился на его плечи, и без того велик, но мог ли он отказаться? И если да, то под каким предлогом?

— Скажите мне, что представляет собой пятый этап? — попросил он.

— Ты должен открыть для себя ка, истинную силу творения. Душа Быка, покойного главы клана, живет в тебе, но ты пока не принял его наследия и не воплотил в жизнь то, чему он научил тебя. Чтобы освободить Север, владения Быка, нужно обладать его доблестью и стойкостью в бою. Готов ли ты пойти на риск?

— Готов!

— Попытайся перебраться через канал Двух Быков! До сегодняшнего дня это не удавалось никому из смертных.

Предок исчез, белый ореол вокруг святилища богини Нейт рассеялся.

* * *

— Но кто укажет мне путь? — спросил Нармер у Нейт. — Никто не знает, где находится этот канал!

— Твоим провожатым станет последний защитник клана.

Не теряя времени, Нармер направился к загону, в котором дремал огромный коричнево-рыжий бык. Заслышав шаги царя, животное открыло глаза.

Бык копнул копытом землю и потряс головой с длинными рогами.

— Согласен ли ты стать моим провожатым?

Ответом был громкий рев. Нармер выпустил быка. Они так много сражались бок о бок, что теперь легко читали мысли друг друга.

Царь последовал за быком, который явно гордился своей ролью проводника. Они вышли из деревни на глазах у солдат и местных жителей, со страхом взиравших на огромное животное. Стоявшие рядом с Нейт шакал Геб и ослик Северный Ветер не шелохнулись. Они одобряли решение Нармера. И даже неусыпно охранявшие царя львицы остались лежать у входа в его жилище.

На сердце у Нейт было тяжело, однако она даже не попыталась остановить своего супруга. Предок озвучил свое требование, разве можно противиться его воле? Если царь не пройдет предопределенные богами испытания, страна никогда не станет свободной.

На границе с зоной болот бык пошел быстрее. Нармеру пришлось перейти на бег. Расчищая для царя путь через заросли тростника, бык привел его к узкому каналу, над которым парило множество ибисов.

Бык остановился и устремил взгляд на восток.

Вскоре с востока приплыла лодка, носовая часть которой была вырезана в форме соколиной головы. На борту Нармер увидел несколько священных символов и прочел: «Тот, кого ведут боги, не может заблудиться. Но тот, кого они лишают лодки, не может плыть благополучно по реке жизни».

Царь вошел в лодку. Руль словно бы сам собой изменил положение.

Темные, угрожающего вида тучи заслонили небо, тут и там на воде появились водовороты, затрудняя продвижение легкого суденышка. Нармер, который по-прежнему стоял на носу лодки, справился со своим страхом и теперь с нетерпением ожидал конца путешествия.

Берега канала сошлись, и путь лодке преградило удивительное животное с длинным телом и двумя бычьими головами; его четыре рога смотрели в разные стороны света. Лодка остановилась.

— Кто ты и чего хочешь? — раздался низкий звучный голос, похожий на голос Предка.

— Меня зовут Нармер, и я желаю преодолеть это препятствие.

— Никто из смертных не достоин открыть небесные врата!

— Тогда открой их сам!

— Почему я должен тебя слушаться?

— Потому что я — слуга Предка!

Река вспенилась, небо рассекла молния, и двуглавое животное опустило свой восточный рог. Нармер взялся за рукоять руля, и лодка пересекла границу между каналом Двух Быков и неведомым миром.

В самой гуще зарослей папируса Нармер увидел узкую тропинку, конец которой тонул в густом тумане, закрывшем солнце… Он спрыгнул на землю и пошел по тропинке, которая вдруг напомнила ему о прошлом. Вне всяких сомнений, он направлялся к Буто, городу, принадлежавшему Душам с головами соколов! Эти могучие стражи в свое время согласились указать путь флоту Быка, когда он отправлялся на завоевание Юга, и наделили Нармера способностью использовать свою скрытую силу. «Настанет день, — пообещал он себе тогда, — и я рассею этот туман!»

И этот решающий момент близился. Царь либо преуспеет, либо погибнет.

Свист, крики, стоны…

Заросли папируса таили в себе множество опасных созданий, и все они наблюдали за чужаком. Оружия у Нармера не было, равно как и спутника, способного его защитить, поэтому ему не оставалось ничего другого, кроме как двигаться вперед и ждать появления Душ.

Между тем тропинка становилась все уже, однако Нармер не терял надежды. Вскоре он вышел на поляну, окруженную непроходимыми дебрями.

Из тумана навстречу ему вышли три великана с головами соколов. Один из них направился к Нармеру. Тот поднял на него глаза.

— На лодке я пересек канал Двух Быков и пришел к вам искать ка, источник истинной силы.

Души расступились, и перед Нармером открылась новая тропа, залитая ярчайшим светом.

Прочь сомнения! Позабыв свои страхи, царь пошел по тропе. Надвенадцатом шаге он увидел перед собой огромный цветущий луг и в центре его — горделивый золотой стебель тростника.

Догадка родилась сама собой: Нармер оказался в раю Предка, существовавшем до появления в мире людей. Травы отклонились в стороны, давая ему возможность пройти. Последняя реликвия первичного творения — золотой тростник — засияла ярчайшим светом. Странник приблизился, очарованный его красотой, и осмелился прикоснуться к этому чуду.

Солнце и луна взошли одновременно, превратившись в глаза огромного сокола, чьи крылья, сотканные из драгоценных камней, обняли Нармера, и тот взлетел в небо и увидел далеко внизу земли Египта.

Какая красота, какой простор, сколько плодородных земель, овеваемых дыханием богов!.. Страннику вдруг захотелось навечно остаться в этом блаженном состоянии, но очень скоро видение рассеялось, и он снова стал смиренным просителем, склонившимся перед золотым тростником.

Из тростника появился эбеновый жезл, влажный от росы. Стоило Нармеру сжать его в руке, как пространство раскрылось перед ним. Тридцать шесть фигур, символизирующих деканы^[30], прошли перед его взором. Гармония космоса и его постоянное обновление запечатлелись в его сознании.

Когда он вышел из Буто, туман рассеялся.

30

Уаша, повелителя всех ливийцев и верховного военачальника ливийской армии, терзали сомнения. Посредством лжи, убийств и насилия он объединил под своим началом ливийские племена и утолил свою жажду власти. Обычно обстоятельства играли ему на руку, и он добивался своих целей, не встречая на пути серьезных препятствий.

На этот раз все складывалось по-другому: этот непонятно откуда взявшийся царь Нармер вместе с отчаянным воителем Скорпионом выступили против него и сделали то, что казалось невозможным. Разумеется, эти жалкие победы не пошатнули позиций завоевателей на Севере, и все же Уаш никак не мог решить, какой стратегии отдать предпочтение. Его союзник Крокодил и чернокожий великан Икеш ратовали за массированный удар, чтобы раз и навсегда истребить врага; осторожный и дальновидный Пити советовал придерживаться обычной стратегии, то есть заманить врага в свои сети.

Опьяненный первыми победами, Нармер наверняка собирается продвигаться вглубь территории противника, с тем чтобы в конце концов уничтожить его. Беря крепость за крепостью, он рассчитывает в итоге подчинить себе Север. Что, если отдать ему еще одну крепость, пожертвовав гарнизоном? Таким образом его можно будет заманить вглубь захваченных ливийцами территорий, а потом «челюсти» ливийских войск сомкнутся и разотрут неосмотрительного царька в порошок!

Пожалуй, Пити прав: сменить стратегию было бы ошибкой…

* * *

Знахаря терзала бессонница. Он приготовил смертоносное зелье для верховного военачальника, но не находил в себе сил отнести его в крепость. Уаш наверняка догадается о его намерениях и отдаст палачам! Но если знахарь не сделает этого, его сживет со свету та красивая черноволосая рабыня.

Как избавиться от нее? Судя по ее поведению, у нее есть сообщники. Если он выдаст ее ливийцам, то эти сообщники наверняка ему отомстят. Знахарь понял, что единственное спасение для него — бежать.

Сложив дрожащими руками сухие травы в кожаный мешок, он дождался наступления ночи и вышел из своей хижины.

— Ты и ночью травы собираешь? — спросил из темноты сладкий голос Пити.

Травник окаменел от испуга.

— Куда ты собрался, друг мой?

— Я? Набрать немного циперуса.

— Врать ты не умеешь. Похоже, ты решил бежать?

— Я… Я боюсь.

— Чего же ты боишься, друг мой?

— Меня заставляют… заставляют…

— Отравить верховного военачальника? Я этого ожидал. И кто же этот негодяй?

— Банда рабов-мятежников!

— Ты ошибаешься.

Совершенно растерявшийся знахарь собрался открыть Пити всю правду, но советник верховного военачальника его опередил:

— Виновник один — это Икеш. Он приказал тебе убить нашего верховного военачальника, и тебе пришлось приготовить смертоносное снадобье. Это истинная правда, не так ли?

Не понимая, зачем он это делает, знахарь кивнул.

— У нашего повелителя болит живот, — сказал ему Пити. — Приходи завтра со снадобьем и веди себя как обычно.

Мешок с травами выскользнул из потной руки знахаря.

* * *

Все складывалось наилучшим образом: благодаря усилиям Ины мятежников становилось все больше, их сплоченность росла. Возможно, они сумеют нанести врагу решающий удар, если, конечно, удастся устранить верховного военачальника… По уверениям шумерки знахарь был весьма напуган и вряд ли откажется исполнить ее приказ. Если все удастся, как было задумано, ливийцы растеряются и Скорпион попытается поднять рабов и жителей деревни на восстание. Единственная трудность: где взять оружие? Повстанцам придется захватить арсенал, который находится в главной крепости, хотя это будет стоить многих жизней.

Лежа под навесом в некотором отдалении от остальных рабов, Скорпион смотрел на ночное небо. Он ясно видел на нем огромную ляжку быка — печать Сета, своего бога-покровителя, которому он продал душу. Будучи единственным среди людей, чья сила была подобна силе молнии, молодой командир радовался своему могуществу и представлял, как одерживает верх над врагом.

Гибкое и жаркое женское тело прильнуло к нему. Нежной рукой шумерка погладила его по животу, пробуждая желание.

— Надсмотрщик напился и спит, — сказала она шепотом. — А я соскучилась по тебе!

Сначала Скорпион отдался пылким ласкам любовницы, создавая у нее иллюзию, что она повелевает им и делает с ним все, что ей хочется. Но в момент, когда она в первый раз достигла пика блаженства, он перехватил инициативу и взял ее с такой страстью, что она едва могла дышать.

Обрадованная этой переменой, Ина наконец-то отдалась страсти всем своим существом. То была лучшая в ее жизни ночь любви.

Ни она, ни Скорпион не знали, что надсмотрщик только притворился спящим, он последовал за Иной и теперь наблюдал за их любовными играми…

* * *

Расстроенный знахарь явился к воротам крепости. Стражники сообщили о его приходе офицеру, который, в свою очередь, доложил об этом Икешу. Чернокожий гигант плохо спал этой ночью и настроение у него было прескверное. Он вышел к знахарю и, смерив его недовольным взглядом, спросил:

— Что тебе нужно?

— Я принес лекарство для верховного военачальника.

— Кто приказал?

— Меня позвали! Этот настой успокоит боль в животе нашего повелителя.

У знахаря дрожали руки, а лицо блестело от пота. Икеш насторожился.

— Мне не сказали, что ты придешь, и ведешь ты себя странно… Что тебе на самом деле здесь нужно?

Знахарь попытался ответить, но не смог произнести ни слова.

— Похоже, тебе самому нездоровится… Дай мне лекарство!

Икеш подтолкнул знахаря в сторону стражей.

— Бросьте этого лицемера в темницу! Позже я сам им займусь!

Безразличный к стенаниям предателя, чернокожий великан взбежал по лестнице, которая вела в покои верховного военачальника.

* * *

Уаш очень расстроился. Его советник Пити только что изложил ему свои обвинения.

— Икеш… Икеш задумал меня убить?

— И наверняка это не первая попытка, — предположил Пити. — Этот нубиец желает одного — власти! Устранив вас, он станет командовать нашей армией и будет действовать по своему плану. Сделав знахаря своим сообщником, он рассчитывал, что преступление останется незамеченным. Но я уже давно забочусь о вашей безопасности и меня не обманешь! Я вовремя раскрыл этот заговор!

— Икеш… Предать меня, меня!

— Он не из нашего племени.

Этот довод убедил верховного военачальника. Только ливийцы заслуживают доверия!

— Нубиец сам предоставит вам неопровержимое доказательство, — сказал Пити. — Именно он, а не знахарь поднесет вам смертоносный напиток!

Лицо верховного военачальника застыло. В палатке воцарилось молчание.

В деревянную дверь постучали.

— Икеш просит принять его! — крикнул из-за двери стражник.

Пити открыл дверь.

Нубиец вошел и поклонился. В руке у него был глиняный кувшинчик.

— Это подарок? — спросил верховный военачальник.

— Лекарство от боли в животе!

Пити скользнул Икешу за спину.

— Ты сам его приготовил? — спросил Уаш.

— Конечно нет!

— Значит, ты сваливаешь вину на своего сообщника, знахаря?

— На моего сообщника?

Нубиец опешил.

— Вы все не так поняли…

— Я все понял правильно!

Верховный военачальник взмахнул рукой. То был знак Пити действовать. Ненависть придала советнику сил: он замахнулся и вонзил кинжал в тело нубийца, в область поясницы.

Превозмогая боль, Икеш обернулся и попытался задушить своего убийцу.

Не помня себя от ярости, Уаш вскочил, схватил кинжал и нанес Икешу три десятка ран в шею и спину.

Он остановился, лишь когда нубиец перестал подавать признаки жизни.

Пити улыбался. Все получилось так, как он и рассчитывал.

31

Когда Нармер сообщил Нейт, что туман над Буто рассеялся, она вспомнила дни, проведенные на священной земле рядом с Душами. Одарив царя Юга магическим жезлом из эбенового дерева, они наполнили его сознание ка и силой, проистекающей из мира богов.

На носу лодки, которая вернула Нармера на то место, откуда началось его странствие, появился Предок и напомнил о необходимости довершить начатое — освободить Север от захватчиков.

Супруги были счастливы снова увидеть друг друга и долго стояли обнявшись. Наконец Нейт сказала:

— Богиня требует, чтобы мы освободили ее святилище! Если этого не сделать, мы обречены на неудачу!

— Что же следует предпринять?

— Нужно пробраться через вражеские кордоны.

— Только маленькому отряду удастся обмануть бдительность противника. Я сам его возглавлю!

— Я пойду с тобой!

— Это слишком рискованно, Нейт. Если я погибну, командовать армией будешь ты.

— Я должна первой войти в святилище, где столько лет служила богине!

Нармер знал, что переубедить супругу ему не удастся, а потому выбрал десять опытных солдат, ранее принадлежавших к клану Быка и хорошо знавших дельту.

* * *

Старик был расстроен и не стал скрывать свои сомнения от монарха:

— Эта затея — чистое безумие! Когда царь покинет своих людей, кто будет командовать? Что, если в это время противник решит на нас напасть?

— Исполнить волю Предка и великой богини — наш первоочередной долг, — сказал на это Нармер.

— Это я и боялся услышать… И Скорпион до сих пор не вернулся!

Прибежал генерал Густые Брови.

— Разведчик говорит, что ливийцы покинули ближайшую к нам крепость! Догоним их и перебьем всех до одного!

— Этого не будет.

— Но этот прорыв может стать решающим!

— У меня другое мнение. Позови офицеров!

Капитаны кораблей и командиры пехоты выслушали короткую речь царя, призвавшего их удерживать занятые позиции, не терять бдительности и дожидаться его возвращения. Царица заверила собравшихся, что богиня им покровительствует, так что враг не осмелится напасть.

Старик с грустью смотрел, как уходит маленький отряд. В сердцах многих только-только проклюнулась надежда, и это безрассудное решение освободить затерянный в дебрях храм все испортило! С горя он выпил целый кувшин сладкого белого вина и уснул.

Густые Брови, как мог, старался скрыть свою радость. Когда станет известно о гибели царя и его супруги, он убедит командиров забыть о сражениях и заключить с ливийцами мир. Они с Крокодилом уничтожат всех несогласных, и он, Густые Брови, получит достойную награду и станет одним из высокопоставленных сановников при новом правителе Севера и Юга.

* * *

Заостренные колья, грубо сработанные палицы, пращи… Все это по сравнению с оружием, которым располагали ливийцы, выглядело жалким, и все же Скорпиону удалось убедить мятежников в том, что, если они будут действовать слаженно, у них получится захватить арсенал. Пусть и ценой больших потерь.

Скорпион умел быть убедительным, а авторитет, который он заслужил, довершил дело: своих последователей молодой воин разделил на отряды по десять человек, назначил командиров и поручил им сплачивать мятежников и поддерживать в них боевой дух.

Ина разделила между рабами скудную утреннюю порцию пищи.

— Икеш мертв, — сообщила она своему возлюбленному. — Его обвинили в предательстве, и верховный военачальник сам его прикончил, а труп сожгли.

— Прекрасная новость! Одним врагом меньше… А что знахарь?

— На рассвете его посадили на кол в присутствии Пити. Оказывается, они с Икешем были сообщниками.

— Жаль, теперь у нас не получится отравить Уаша! Хотя остается еще козье молоко. Если мне удастся пронести его в крепость, я уничтожу тирана!

— Но и тебя убьют!

— Возможно. Но рискнуть все равно стоит.

— Нет, Скорпион! Нужно найти другой способ.

— Мы на войне!

— Ты дорог мне!

Услышать такое из уст холодной и надменной шумерки… Это многого стоило.

— Я об этом подумаю, — пообещал он. — Но пока меня интересует одно — наша победа.

Он дал молодой женщине указания, которые только она одна, благодаря тому, что пользовалась относительной свободой, могла передать другим рабам.

— Сегодня вечером я напою надсмотрщика и приду к тебе! — сказала она.

* * *

Пити наслаждался триумфом. Теперь, когда нубийца не стало, он был единственным советником верховного военачальника. И он избавится от любого, кто попытается втереться в доверие Уашу… Методы, которыми верховный правитель добился ошеломительного успеха, можно было оценивать по-разному, но теперь было бы самоубийством пытаться сменить стратегию. Преданный слуга, Пити защитит своего господина от любого недруга и поспособствует укреплению его власти…

Приход главы клана Крокодила советника не обрадовал. Пити был уверен, что это странное существо, поступки и решения которого невозможно было предугадать, всего лишь временный союзник и верховный военачальник сам решит, когда придет час от него избавиться.

— Ты удвоил число охранников, — отметил Крокодил. — Случилось что-то серьезное?

— Икеш попытался отравить нашего повелителя, — сообщил ему Пити. — И понес заслуженную кару! От презренного предателя осталась только кучка золы!

— Икеш оказался предателем?

— Мы тоже удивились, — сказал на это советник. — Но доказательства были неопровержимые, и верховный военачальник не стал откладывать казнь.

В голосе Пити было столько радости, что Крокодил догадался о подоплеке случившегося: наверняка этот ловкий коротышка подтасовал факты, чтобы устранить чернокожего великана, смерть которого, несомненно, ослабила ливийскую арию.

Уаш выглядел постаревшим и встревоженным.

— Ты определился со стратегией? — спросил у него глава клана.

Верховный военачальник ответил не сразу:

— Я устрою Нармеру ловушку — отдам ему без боя третью крепость. Гарнизон покинет ее впопыхах, но это будет только видимость. Нармер не сможет устоять перед искушением продвинуться вглубь нашей территории. Как только они зайдут достаточно далеко, наши с тобой войска окружат их со всех сторон и уничтожат.

— То есть ты отказываешься бросить все наши силы в атаку и сломать противнику хребет?

— Я привык действовать другими методами.

— Нармер — враг особенный! Расправиться с ним нужно как можно скорее. Промедление может нам здорово навредить!

— Неужели ты осмелишься упрекнуть нашего верховного военачальника в недальновидности? — возмутился Пити.

Голос Крокодила прозвучал еще более хрипло, чем обычно:

— Кланам не удалось уничтожить Нармера, потому что он наделен сверхъестественной силой. Обычные приемы, в том числе и хитрость, не помогут нам с ним справиться.

— Дав ему надежду на победу, мы введем его в заблуждение, — сказал Пити. — Если гарнизон одной крепости бежит при виде врага, то почему бы и другим гарнизонам не поступить так же? Он поверит, что мы отступаем, и последует за нами. И тогда мы приведем наш план в действие!

Крокодил опустил голову. Глаза его по-прежнему были полузакрыты.

— Такова моя воля, — подтвердил сказанное советником верховный военачальник. — И я не потерплю возражений. Ты вступишь в бой, когда я прикажу. Твои рептилии нанесут решающий удар, а мы добьем оставшихся!

Дальнейшее обсуждение представлялось Крокодилу бессмысленным, а потому он решил его закончить. Он с усилием распрямил свое тяжелое тело, бросил на Пити взгляд, значение которого сложно было разгадать, и покинул палатку повелителя ливийцев.

Был момент, когда советник испугался, что глава клана набросится на него.

— Он предаст нас, — предрек Пити.

— Ты заблуждаешься! Только благодаря мне он до сих пор жив и сохраняет свои привилегии. Он недоволен, но все равно подчинится!

32

Проводником маленького отряда, состоявшего из Нармера, Нейт и десяти пехотинцев, готовых отдать жизнь за царя и царицу, стал шакал Геб, ослик Северный Ветер вез на себе воду и пищу. Во мраке ночи они по широкой дуге обошли третью крепость, оставленную ливийцами, и повернули на север.

Царица обернулась священной материей богини, по-прежнему белоснежной. Эта материя не давала рыскающим вокруг демонам ночи приблизиться к путникам.

Незадолго до рассвета перед ними встала казавшаяся непреодолимой стена растительности, за которой начинались болота. Ни шакал, ни ослик не нашли в ней прохода.

— О мой покровитель, укажи мне верный путь! — воскликнул Нармер.

Из воды выбрался огромный амиур и широко открыл рот со множеством острых зубов, с помощью которых он убивал свою добычу. Быстро приблизившись по земле, он остановился напротив царя и устремил на него взгляд своих злых глазок.

— Укажи нам путь!

Рыба-кошка направилась к короткому и узкому каналу, который упирался в густые, непроходимые заросли тростника. Судя по всему, дальше пути не было. Однако Нармер не сомневался в своем покровителе и первым последовал за амиуром. Они прошли сквозь зеленую стену, оказавшуюся не столь плотной, как они опасались. За ней они увидели широкую протоку, в водах которой и скрылся амиур.

— Отдохнем немного! — распорядился Нармер. — А потом смастерим себе папирусные лодки.

Когда солнце приблизилось к зениту, маленькая флотилия была готова к отплытию. Северный Ветер проверил прочность днища копытом и, успокоившись, вошел в лодку. Остальные члены отряда расселись по лодкам, и они понеслись по течению.

Амиур плыл впереди, выбирая дорогу подальше от обиталищ рептилий — подданных Крокодила. Люди спали по очереди, и лодки не останавливались ни на миг.

Когда стали приближаться к еще одной стене тростника, Нейт узнала знакомые места.

— Мы уже близко!

Озерцо, большая лужайка, со всех сторон окруженная водой, святилище богини… Ливийцы не тронули его!

В руки царице прыгнул мангуст. Нейт осыпала его ласками, а потом вышла вперед и подвела отряд к маленькому храму, который по-прежнему охраняла пара крокодилов.

— Сохраняйте спокойствие! — приказал Нармер своим солдатам, схватившимся было за оружие. — Эти крокодилы служат богине.

Царица обнажилась и поднесла священную материю к двум перекрещенным молниям, преграждавшим вход в святилище. Это заставило молнии разойтись, и жрица вошла в скромное помещение, где она провела так много времени, внимая великой богине-созидательнице и постигая ее мудрость.

Послышалось знакомое жужжание, и Нейт увидела рой пчел, круживший вокруг незнакомого ей предмета красного цвета.

То была корона — украшенная спиралью корона Севера.

* * *

— Просыпайся! — вскричал Повелитель кремня и потряс Старика за плечо.

Очнувшись после приятного сновидения, в котором он угощался разнообразными яствами, соня протер глаза и открыл их.

— Ливийцы напали?

— Нет! Нармер и Нейт вернулись.

— Не может быть!

— Посмотри сам.

Старик отказывался поверить в услышанное, но собрался с силами и отправился навстречу обещанному чуду. И, судя по восторженным возгласам солдат, оно и вправду случилось!

Растолкав с десяток пехотинцев, Старик наконец увидел маленькую процессию, во главе которой шла Нейт со странной красной короной в руках. Замыкали шествие Нармер с Гебом и Северным Ветром.

Генерал Густые Брови притворился, что радуется вместе со всеми. Это надо же: царь с супругой не только вернулись из опасного похода живыми, но и принесли с собой сокровище, вне всякого сомнения, имеющее огромную магическую силу!

Царица остановилась у входа в святилище богини. Все замолчали.

— Боги даровали Нармеру белую корону Юга. Сегодня Нейт-созидательница препоручает ему красную корону Севера. Да пребудет с царем сила двух корон, да станут они его очами!

* * *

Как только надсмотрщик забылся тяжелым сном, шумерка вышла из хижины, пересекла деревню и направилась туда, где спали рабы. Ночь была ясной и звездной.

Сгорая от желания, она оседлала Скорпиона и осыпала его пылкими поцелуями, закрыв его лицо своими длинными волосами. Не видя ничего вокруг, он обхватил ладонями ее груди и дал ей возможность самой вести игру. Сильная и страстная, Ина попыталась навязать ему свой ритм и свои ласки, но Скорпион, ни на миг не переставая ласкать руками прекрасное тело своей любовницы, быстро перехватил инициативу. Ина была счастлива в очередной раз потерпеть поражение в любовной схватке. И снова она испытала острейшее удовольствие, какого с другими мужчинами ей познать не удавалось.

И это было только начало их любовной игры, которая, будь на то ее воля, никогда бы не кончалась. Скорпион умел довести свою любовницу до исступления, наслаждаясь ее великолепным телом.

Когда объятия наконец разомкнулись, они, задыхаясь, упали на циновку.

— Я передала твои распоряжения, — тихо сообщила шумерка. — Жители деревни готовы к восстанию.

— Это будет приятный сюрприз для ливийцев!

— Мы вряд ли победим, — сказала молодая женщина.

— У тебя есть предложение получше?

— Вернемся к Нармеру и расскажем все, что выведали.

— Наше с тобой бегство не останется незамеченным, и враги усилят охрану.

— А ты только о том и думаешь, как начать это безумное восстание!

— Надеюсь, оно приведет к поражению наших врагов!

— Для тебя счастье — это рисковать жизнью, верно?

— Я выполняю свой долг, Ина!

— А когда эта война закончится, что ты будешь делать?

В глазах Скорпиона полыхнул огонь. Левой рукой он сжал шумерке горло.

— Война еще не закончилась! Завтра вечером, перед сменой караулов, мы захватим арсенал, и я попытаюсь прорваться в башню верховного военачальника!

— Если тебе так не терпится умереть, дай мне насладиться тобой еще хотя бы раз!

Скорпион принял вызов.

* * *

Надсмотрщик кусал губы от ярости.

Вот оно что! Эта дрянь смеет изменять ему с рабом! И к тому же она получает с этим жалким крестьянином куда больше удовольствия, чем с ним, своим господином! Выходит, когда она стонет и извивается под ним, то все это — сплошное притворство?

Он бы с радостью убил потаскушку, но разве он сможет обойтись без нее? Врунья и изменница, она, тем не менее, искусная любовница, да и красавица, какую редко встретишь…

Значит, нужно убить не женщину, а ее любовника! И никто не поставит ему в упрек смерть раба… Надсмотрщик решил дождаться подходящего момента и действовать наверняка.

И очень скоро Скорпион, подмяв под себя любовницу, подставил убийце свою спину.

* * *

Лунный свет озарял переплетенные тела любовников. В тот миг, когда Скорпион вошел в нее, Ина увидела у него за спиной надсмотрщика с ножом.

Сильным толчком она сбросила с себя Скорпиона.

Лезвие скользнуло по плечу молодого воина и вонзилось шумерке в грудь.

Лишь на мгновение растерявшись, Скорпион набросился на противника с неистовой яростью. Кулаками он колотил ливийца по лицу до тех пор, пока тот не испустил дух. Напоследок Скорпион пнул труп надсмотрщика ногой.

Ина говорить уже не могла.

У нее изо рта хлынула кровь, и взгляд, исполненный любви, стал ее последним даром мужчине, сумевшему сделать ее счастливой.

Скорпион, в котором до сих пор полыхала ярость, вырвал нож из раны.

— Я буду сражаться и за тебя, и за себя! — пообещал он умершей.

Разбудив спавших неподалеку рабов, Скорпион направился к центру деревни. Сломав шеи двум спящим стражникам, он выпустил на волю их пленников и раздал всем примитивное оружие, изготовленное рабами много дней назад.

Решимость Скорпиона настолько впечатлила крестьян, что они все, как один, выразили готовность сразиться с ливийцами.

Орущая толпа ринулась к крепости.

33

Нармер провел ночь без сна в святилище, созерцая две короны: белую — Юга и красную — Севера. Они излучали магическую энергию, которая наполняла его сердце радостью. Перед ним открывались неизведанные миры, где божественные сущности управляли силами созидания.

Дух Нармера странствовал над долиной Нила, парил над извилистыми протоками, пустынями, огромными зеленеющими просторами дельты. Видение это подтверждало его предчувствия: Две Земли не похожи ни на какую другую страну, их ждет великое будущее, которое ему предстоит вырвать из когтей захватчиков. Наследнику ка, переданной ему Душами Буто, царю надлежало превратить это наследие в свою силу и преодолеть этап пути, предначертанного Предком.

Выйдя из святилища Нейт, Нармер вдохнул свежий утренний воздух.

— Короны говорили с тобой? — спросила у него царица.

— Я слышал их голос, низкий и глубокий, как голоса Душ. Никому не дано носить их до тех пор, пока Север и Юг не объединятся в единую страну. Пришло время решающей битвы. Попроси богиню благословить нас!

Теперь пришел черед Нейт поклониться коронам — этим глазам первородного сокола размером со вселенную, солнцу и луне.

Увидев, что Нармер направляется к лагерю, высоко подняв голову и расправив плечи, Старик заподозрил неладное. И его предчувствие оправдалось: царь поручил генералу Густые Брови подготовить армию к походу, причем как можно скорее.

* * *

Ночная атака крестьян застала охранников арсенала врасплох. При виде орущей толпы, предводителем которой был разъяренный демон, солдаты окаменели от ужаса: простым ножом Скорпион наносил ливийцам ужасные раны, и его последователи, стремясь одержать свою первую победу в качестве свободных людей, а не рабов, добивали умирающих.

Сигнал тревоги так и не прозвучал. Скорпион с помощью нескольких крепышей выбил деревянную дверь. За ней оказались луки, стрелы, мечи, щиты, копья… Повстанцы разобрали оружие. Пусть им не хватало опыта, пусть они не знали толком, что с этим оружием делать, и все же теперь они могли и нападать и защищаться.

В своем неистовстве Скорпион не потерял способности рассуждать здраво: желая развить этот нежданный успех, он отправил нескольких человек сообщить о случившемся остальным рабам, дабы восстание стало всеобщим. Небольшой отряд мятежников в порыве воодушевления пошел на приступ башни, в которой жил верховный военачальник. То была роковая ошибка: опытные солдаты, охранявшие покой повелителя ливийцев, искромсали нападавших, и весь гарнизон вышел из оцепенения.

Скорпион понял, что до верховного военачальника ему не добраться. Единственное, что можно было сделать в данной ситуации, — это закрепиться на завоеванных позициях и раздать оружие тем повстанцам, у которых его еще не было.

Скоро бои перекинулись в деревню, и несколько крестьянских семей стали жертвами разъярившихся ливийцев. Солдаты Уаша зверствовали и в нескольких соседних деревнях, жители которых были совершенно беззащитными.

Оставшиеся в живых горели желанием сражаться, поэтому контратаку ливийцев удалось отбить. Стоя на телах своих убитых товарищей, повстанцы уподобились непреодолимой стене.

* * *

Проснувшись от криков, Пити пожалел, что Икеш мертв.

Великан-нубиец наверняка сумел бы подавить мятеж в зародыше. Теперь же сделать это предстояло ему, единственному советнику Уаша. Пити потребовал, чтобы созвали офицеров, которые, как он знал, не питали к нему особого уважения.

Ответственный за сохранность арсенала доложил, глядя в пол:

— Рабы убили стражников и завладели оружием.

— Глупцы и бездельники! — вспылил Пити. — Они заслужили свою участь!

Эти его слова пришлись офицерам не по вкусу.

— Мы окружили мятежников в ближайшей деревне, — доложил командир лучников. — До рассвета остальные очаги мятежа будут подавлены.

Пити его слова не убедили.

— Уничтожьте эту свору голодранцев немедленно!

— Уместнее будет, прежде чем бросаться в атаку вслепую, оценить их силы. Мы потеряли много солдат, поэтому офицеры хотят действовать наверняка. С согласия верховного военачальника, разумеется!

Язвительность, с какой была произнесена последняя фраза, разозлила Пити.

— Я все ему передам и сообщу вам его решение. А пока уничтожьте всех недовольных и добейте тех крыс, что засели в нашем арсенале!

* * *

Пауза между сражениями оказалась достаточно длительной, чтобы Скорпион и его последователи смогли перевести дух. Проявив чудеса храбрости, они не сдали свои позиции, несколько раз отразив атаки ливийской пехоты.

Раненный в голову крестьянин воскликнул:

— Мы победили! Победили!

— Они вернутся, — предрек Скорпион.

— И побегут назад, как зайцы, а мы всадим стрелы им в задницы!

На востоке занималась заря. Скорпион не стал разубеждать своих товарищей по оружию, опьяненных свободой, которой они так долго были лишены. Их героические усилия могли оказаться тщетными: армия верховного военачальника наверняка готовилась отбить арсенал.

Желая поддержать боевой дух у своего скромного воинства, Скорпион воскликнул:

— Мы уже сделали невозможное и на этом не остановимся! Ливийцы никогда не сталкивались с таким сопротивлением, они привыкли к легким победам! На этот раз они сломают себе зубы!

Его решимость оказалась заразительной. Все распоряжения молодого предводителя выполнялись беспрекословно. Мятежники построились в три ряда и приготовились сражаться не на жизнь, а на смерть.

Первые лучи солнца обогрели израненных повстанцев, и у Скорпиона появилась безумная надежда — увидеть, как Сет разжигает в небе смертоносную грозу! Однако небо оставалось голубым и чистым, а утро обещало быть ясным.

Но его разочарование длилось недолго.

Покровитель не приходит ему на помощь лишь потому, что °н, Скорпион, и сам способен покончить с ливийцами!

Из строя вышел заплаканный подросток.

— Я не хочу умирать!

Скорпион схватил его за плечи.

— Жить — значит сражаться!

— Разреши мне уйти!

— Ты думаешь, враги тебя помилуют?

— Им нужны рабы!

Ударом предплечья Скорпион сломал нытику шею. Тело паренька рухнуло к его ногам.

— Та же участь ждет всех трусов! Выжить мы сможем только при условии, что окажемся сильнее, чем наши притеснители! Уступить им хотя бы локоть^[31] земли — значит погибнуть! Рядом со мной нет места трусам!

Все те, кого терзали сомнения, проглотили свой страх и отказались от мысли покинуть поле битвы. Скорпион медленно прошел перед рядами повстанцев, всматриваясь в их лица и передавая им ярость и силу, которые удесятерили их рвение.

Теперь у мятежников было одно желание — сразиться с ненавистным врагом и наконец разделаться с ним.

Перед глазами Скорпиона возникло лицо любившей его шумерки, и ярость заклокотала в нем. Он с трудом сдержался, чтобы не броситься в одиночку навстречу ливийцам.

Солнце поднималось, а неприятель все не показывался. Неужели ливийцы так испугались, неожиданно встретив сопротивление, что решили отдать мятежникам арсенал?

Иллюзии быстро рассеялись, когда несколько сотен пехотинцев появились в поле зрения и начали выстраиваться в боевой порядок. Офицеры готовили их к штурму.

— Их много, очень много! — прошептал один скотник.

— Натяни тетиву и приготовься стрелять! — приказал ему Скорпион. — Целься как следует, и эти трусы побегут!

Сражение обещало быть жестоким. Долго ли они смогут сдерживать напор такой массы ливийцев?

«Не медли, Нармер!» — взмолился Скорпион.

34

Нармер поднял над головой свой эбеновый жезл, а Нейт подставила лучам солнца восковые фигурки ливийцев — коленопреклоненные и со связанными за спиной руками.

— Первородный сокол, сожги врагов, которые попирают нашу землю, уничтожь порождения зла!

С заоблачных высот к ним явилась хищная птица с глазами цвета золота, с клювом, кончик которого был черным, а остальная часть — серой, с желтыми лапами и когтями, и набросилась на фигурки. Пока она терзала их своими когтями, на фоне солнца вырисовалась голова коровы, рога которой были украшены звездами.

Фигурки ливийцев вспыхнули, и стоны их слились с потрескиванием плавящегося воска. Нейт возложила Нармеру на голову белую корону Юга, вызвав тем самым появление Матери-грифа, покровительницы Нехена. Гриф описал над царствующей четой широкий круг, и царица восприняла его послание:

— Мать-гриф приведет нас к победе! В путь!

Сжимая в руке легкое копье, Старик выбрал себе место в авангарде. После долгого ожидания в рядах освободителей Царило оживление: солдаты и офицеры жаждали сражаться и освободить страну от захватчиков.

Присутствие огромного грифа поддерживало боевой дух войска, в которое влились несколько тысяч чибисов, настроенных весьма решительно.

Идя по левую руку от царя, генерал Густые Брови с удивлением окидывал взглядом свою армию, уподобившуюся приливной волне. Но затопит ли эта волна ливийцев? Если да, то он постарается не лишиться доверия царя. Если же перевес окажется на стороне Уаша, ему, генералу, придется убить Нармера, дабы заслужить расположение победителя.

При содействии флота армия освободителей атаковала четвертую и пятую крепости, построенные на берегу канала, и противоборство лучников завершилось победой солдат Нармера. Пехота развернулась таким образом, чтобы не позволить пробиться подмоге из остальных ливийских крепостей.

Высота крепостных стен и количество защитников охладили пыл атакующих. Но в тот момент, когда страх стал шириться в их рядах, коричнево-рыжий бык, над которым парил сокол, бросился вперед.

Он вонзил свои длинные рога в кладку башни. Та зашаталась и рухнула. Между тем сокол когтями и клювом выбивал глаза ливийским лучникам, которым никак не удавалось его подстрелить.

Многие ливийцы в страхе пытались бежать с поля боя, но становились добычей чибисов, и те упивались праведной местью. Одна за другой крепости пали, вражеская линия обороны была прорвана.

И тогда огромный гриф полетел в сторону крепости, где обосновался верховный военачальник. Нармер с армией последовал за ним.

* * *

Укрывшись в густых зарослях ивняка, надежно охраняемый лучшими своими солдатами, Крокодил наблюдал за тем, как терпят поражение его союзники. Почему бастионы Уаша пали так быстро?

К мощи быка добавилась ярость сокола; теперь силы Нармера, которого поддерживали магия Нейт и души исчезнувших кланов, превосходили силы захватчиков.

Оставался последний шанс остановить молниеносное продвижение Нармера: двум большим отрядам, ливийскому и состоящему из воинов и рептилий Крокодила, предстояло стать «челюстями» и захлопнуться, поглотив противника.

Пехота Уаша по приказу командиров начала запланированный маневр в уверенности, что им удастся справиться с врагами. Однако, прежде чем отдать приказ своим воинам, Крокодил решил подождать, посмотреть, чем все обернется.

Томиться ожиданием ему не пришлось.

Побуждаемый огромной разрушительной яростью, бык расшвыривал солдат противника, пока сокол нападал на них с неба. Командиры погибли первыми: они были затоптаны и растерзаны. Перепуганные солдаты разбежались по полю битвы, как зайцы.

Лучникам Нармера не составило труда перестрелять их по одному.

Крокодил порадовался своей предусмотрительности. План верховного военачальника с треском провалился. Хорошо, что его рептилии избежали участия в этой бойне! И глава клана приказал отступать. Его армия не пострадала и по-прежнему могла вызвать трепет у любого противника.

Но как после такого поражения поведет себя Уаш?

* * *

Когда ливийский отряд, попытавшийся остановить противника, был разбит, армии Нармера оставалось одно — продолжать продвижение вглубь захваченной врагом территории. Огромный гриф, паривший высоко в небе, указывал путь.

Старик не спешил радоваться: что, если ливийцы заманивают Нармера в ловушку, которая станет ему и всем им могилой? Однако царь без малейших колебаний шел вперед.

Колени у Старика почему-то перестали болеть, и он не стал отказывать себе в удовольствии пощекотать копьем спины последних ливийцев. Как все-таки здорово освобождать эти земли, да еще с надеждой, что зло изгоняется из них навсегда!

Львицы ни на мгновение не оставляли своего повелителя, так что бояться ему было нечего; следуя за ними, Старик тоже находился в безопасности, хотя и в самой гуще сражавшихся. Ему хотелось в числе первых увидеть Скорпиона, который — в этом Старик не сомневался — организовал восстание на вражеской территории.

На горизонте показалась башня и зубчатые стены, куда более массивные, чем у уже взятых крепостей.

— Здесь-то и обосновался повелитель ливийцев, — рассудил Нармер.

* * *

Скорпион бросил еще один труп ливийца на гору покойников, которая образовывала стену, отгораживавшую мятежников от их противника. Они только что отразили вторую атаку пехоты, но оборонявшиеся совершенно выбились из сил. Было ясно, что третья волна ливийцев их захлестнет.

Раненный в грудь, обе руки и ноги, Скорпион не обращал внимания на боль. Он восхищался доблестью простых крестьян, превратившихся в воинов. Под предводительством командира, показывающего им пример, они не отдавали врагу ни клочка отвоеванной территории и мастерски применяли оружие.

Когда же их осталась какая-то горстка, повстанцам пришлось признать очевидное: конец близок.

Мальчик с раной на лбу подошел к Скорпиону.

— Мы все умрем! — предрек он.

— Это вряд ли.

— Посмотри! Они снова собирают своих людей! На этот раз мы не устоим!

— Ты ошибаешься, малыш!

— Почему ты не хочешь это признать?

— Никогда ливийцам меня не победить! Эти бородачи думают, что победа близка, но они еще сломают о нас зубы!

— Невозможно! Они…

— Для Скорпиона нет ничего невозможного! Запомни мои слова хорошенько, этот урок поможет тебе выжить. И сражайся!

Энергия командира передалась подростку. Он забыл о своих ранах и о страхе, но не осмелился прижаться к этому бесстрашному воину, наверняка посчитавшему бы этот порыв проявлением трусости.

Ливийцы выставили вперед копья. Офицер дал сигнал к атаке. Оказавшись лицом к лицу с этим полчищем дикарей, уверенных в том, что без труда сметут противника, не утратят ли уцелевшие повстанцы желания сражаться?

Скорпион по очереди посмотрел на каждого сотоварища, и в его глазах они увидели яркий огонь, который в одно мгновение испепелил и слабость, и отчаяние. Лучше было умереть, чем разочаровать такого вожака…

Они выстроились в одну линию. Одни вскинули луки, другие начали раскручивать пращи. Что ж, хорошо уже то, что какое-то время они прожили свободными и нанесли захватчикам ощутимый урон.

И вдруг вражеские копья опустились.

Ряды ливийцев дрогнули, там началось беспорядочное Движение. Солдаты что-то выкрикивали, толкались, и командирам не удавалось призвать их к порядку. Некоторые даже бросили оружие на землю и пустились наутек.

Еще немного — и вся ливийская армия обратилась в бегство.

Мальчик с раной на лбу не верил своим глазам.

— Они что, убегают?

— Точно! — подтвердил Скорпион.

— Испугались нас?

— Я же сказал тебе: никто не победит Скорпиона! Мы не одни в этом мире, малыш! Мой брат Нармер, царь Юга, услышал наш призыв!

35

Увидев парящего над обиталищем верховного военачальника огромного грифа, Скорпион догадался, что Нармер одолел врага.

— В атаку! — скомандовал он.

Растерянные и изнеможенные, его последователи, повинуясь этому безумному приказу, ринулись к крепости.

По пути они убили нескольких отставших ливийцев и с криками ликования соединились с авангардом Нармера.

Царь и Скорпион обнялись. Оба были рады видеть друг друга целыми и невредимыми.

— Твоя храбрость решила дело! — сказал названому брату Нармер.

— Если бы ты не подоспел вовремя, мы бы погибли!

— Но это еще не победа. Нужно захватить Уаша.

— Я знаю, где он прячется, — и Скорпион указал на башню. — Я рассчитывал ворваться в его логово и принести тебе его голову, но нам придется сначала перебить его охрану.

Коричнево-рыжий бык при содействии своих разъяренных собратьев разнес все преграды на пути к головной башне и одним невероятно сильным ударом рогов вышиб входную дверь.

Защитники башни умирали от ударов копыт и рогов, будучи не в состоянии оказать сопротивление этой когорте монстров, следом за которыми шли вражеская пехота и крестьяне. Последние добивали раненых и отрезали им руки и половые органы, чтобы их призраки не смогли ни причинить кому-либо вред, ни произвести на свет потомство…

Нармер погладил огромного быка, потного и усталого.

— Благодаря тебе покров тьмы разорвался!

Скорпион заскочил в башню.

Но как только он ступил на лестницу, со второго этажа на него обрушился град стрел. Одна оставила глубокую царапину на его плече.

Нармер удержал своего брата:

— Мы почти у цели, не будем рисковать ничьей жизнью! Выкурим их из башни!

Старик с радостью взялся за дело.

Вокруг башни расставили десять сосудов, из которых вверх потянулись столбы тошнотворного дыма. Когда он заполнил все помещения, охранники верховного военачальника спустились вниз и попытались прорваться наружу.

Расположившиеся на приличном расстоянии лучники Нармера расстреляли врагов, оставив в живых одного офицера, которому Скорпион сломал ноги.

— Где Уаш? — спросил царь.

— Он пытается бежать, —ответил ливиец, корчась от боли.

Старик положил конец его мучениям, а Скорпион, не теряя времени даром, взбежал на верхний этаж башни. Жуткая вонь не стала ему помехой. Мгновение — и молодой воин уже перед дверью в жилище Уаша.

Дверь была приоткрыта.

Просторная палатка, подушки, остатки пищи на блюдах… И ни единой живой души.

Скорпион взобрался на самый верх башни.

Двое ливийцев не ожидали его появления, но среагировали мгновенно — бросились ему навстречу. Палица молодого воина описала полукруг, поразив обоих стражников в лоб. Глаза их распахнулись, руки бессильно повисли. Какое-то время они еще стояли на ногах, словно бы ничего не произошло, а потом из ран хлынула кровь, и оба упали бездыханными.

В углу, сжавшись в комок и закрыв лицо руками, сидел какой-то коротышка.

Скорпион приблизился.

— Я не верховный военачальник! Я всего лишь Пити, его советник! Мое дело подчиняться, а не приказывать! Я ни в чем не виноват!

— Где твой господин?

Пити ткнул пальцем в сторону зубца на стене, к которому была привязана веревка.

Скорпион схватил его за шиворот и подтащил к этому зубцу. Наклонившись, он увидел, что Уаш уже почти спустился на землю, где его поджидал небольшой отряд ливийцев.

— Пощади меня! — взмолился Пити. — Я был против захвата дельты и не хотел, чтобы с местными обходились так жестоко! Я все время старался смягчить решения нашего повелителя, но он меня не слушал!

— Значит, на самом деле ты не палач, а жертва? — спросил Скорпион.

— Конечно!

— И ты станешь служить Нармеру?

— Я буду самым верным его слугой!

— Таких, как ты, нечасто встретишь!

Пити вздохнул с облегчением.

— Остается обсудить одно условие, — заявил Скорпион.

— Я заранее со всем согласен!

— Отлично! Тогда я приступаю!

Скорпион поднял труса над зубцом башни.

— Если уж мне повезло встретить такого лицемера, я не упущу шанс от него избавиться! Возвращайся к своему повелителю!

И молодой воин швырнул вопящего от ужаса Пити вниз.

* * *

После нелегкого спуска, ободрав всю кожу на ладонях, Уаш наконец ступил на землю. Оставшиеся в живых солдаты, члены его родного племени, приветствовали своего господина. Вместе с ними он вернется в Ливию, соберет новую армию и снова завоюет эти земли! И его ненависть к этим самонадеянным победителям станет залогом его будущего триумфа…

Этому жалкому Нармеру просто повезло, и, упиваясь столь неожиданно обретенной властью, он, как и покойный глава клана Бык, забудет о поверженных кочевниках. А он, Уаш, соберет армию из наемников и застанет его врасплох!

В этот момент тело Пити рухнуло сверху на головы солдат. Двое умерли на месте, еще несколько получили ранения. Что до советника, то при падении он сломал себе шею. Верховный военачальник удостоил его жалкий труп одним-единственным, полным презрения взглядом. Нужно было как можно скорее выбираться из этого осиного гнезда.

— А вот и я! — раздался рядом голос Скорпиона.

Молодой воин спустился по веревке и готов был сразиться с врагами.

Уаш обернулся и крикнул ему:

— Ты один, а нас много!

— Один? Ты совсем ослеп, предводитель слабаков!

Уаш посмотрел по сторонам.

Слева от него выстроились вражеские лучники. Справа накатывала волна чибисов. Впереди, преграждая путь, стояла женщина.

— Узнаешь меня? — спросила у него Нейт.

— Нужно было убить тебя, колдунья!

— Прикажи своим солдатам сложить оружие!

— Ни за что!

Уаш подал сигнал к атаке в надежде найти выход. Но последний отряд ливийцев был теперь окружен со всех сторон, и сопротивление оказалось недолгим. Скорпион в одиночку перебил последних охранников.

Задыхающийся, нетвердо стоящий на ногах верховный военачальник оказался единственным уцелевшим ливийцем на поле боя. Со всех сторон его окружали трупы соплеменников. То был конец.

Сжимая в руке палицу с навершием из ослепительно-белого известняка, к нему подошел Нармер.

Дрожа всем телом, Уаш опустился на колени.

— Оставь мне жизнь! — запинаясь, взмолился он. — Я стану твоим рабом!

— Ты завоевал мою страну, ты убивал, пытал, насиловал и грабил, насаждал вокруг себя жестокость и ложь! Подарок богов — Жизнь — ты превращал во Зло!

Левой рукой Нармер схватил ливийца за волосы, а правой занес у него над головой палицу. В тот же миг из нее вырвался луч света и опалил захватчика.

36

С безопасного расстояния Крокодил наблюдал, как победители разрушают крепость верховного военачальника ливийцев, труп которого был выставлен на всеобщее обозрение. Особенно усердствовали чибисы.

Всех ливийцев перебили, от их внушающих ужас крепостей ничего не осталось. Вместе с главой клана аистов царица Нейт провела ритуал изгнания призраков и окурила все вокруг дымом благовоний, отгоняя злых духов.

Казалось бы, война закончена и пришло время триумфа Нармера…

Однако армия Крокодила уцелела, нарождающиеся рептилии будут пополнять ее ряды новыми жестокими воинами. Повелитель рептилий не собирался отказываться от своих далеко идущих планов, но и не спешил сказать свое последнее слово. Нармер не знал, что один из его приближенных, генерал Густые Брови, — предатель, да и названый брат царя Скорпион вряд ли довольствуется ролью подначального. Борьба за корону, междоусобица неминуемо ослабят власть царя.

А Крокодил приобретет новых союзников.

Он извлечет урок из ошибок прошлого, уничтожит соперников, подчинит себе всю страну и станет последним и единственным победителем в войне кланов.

Но пока предпочтительнее было дать о себе забыть, уйти в тень и собраться с силами, не вступая в конфликт с новыми хозяевами страны. Нармер решит, что он, Крокодил, удовлетворился тем, что имеет, и перестанет опасаться былого соперника, ныне якобы не способного причинить ему вреда.

* * *

Скорпион сам вырыл для шумерки могилу и покрыл ее тело циновкой, поверх которой положил кинжал, стрелу и браслет. Ирис, присутствовавшая на этой короткой церемонии, торжествовала: опасная соперница сгинула, и она снова осталась единственной супругой могучего воина, которого ждет великое будущее.

Нармер? Да он и ногтя Скорпиона не стоит! Его признали боги, но что из того? Скорпион во много раз его сильнее! Когда придет время, он возьмет власть в свои руки, а она, Ирис, изыщет способ избавиться от Нейт…

Царь в свой черед воздал умершей шумерке последние почести.

— Если бы не она, меня бы убили, — сказал ему Скорпион.

— Ты любил ее, да?

— Любовь делает нас слабыми, Нармер! Нам с Иной было хорошо вместе, но смерть все решила за нас. Завтра я уже не вспомню о ней.

Тело шумерки засыпали землей.

Скорпион взял за руку Ирис. Молодая женщина не скрывала радости. Она сумеет залечить его душевные раны…

— Пир будет знатный! — пообещал Старик своему государю. — Ливийцы припасли немало пищи, вина и пива! Этим вечером мы будем есть и пить как никогда в жизни!

Подойдя к Нармеру, Нейт сразу же поняла, что он чем-то расстроен.

— О чем ты думаешь?

— Наши люди должны попировать всласть. Они это заслужили. Меня занимает другое.

— Что же?

— Ты и сама это знаешь, Нейт! Я хочу построить крепкое государство. К чему были эта война и бесчисленные жертвы, если нам не удастся установить на нашей земле мир, сделать страну процветающей? И могу ли я забыть, что мне предстоит пройти еще два этапа пути, указанного Предком?

Супруги обнялись.

— Отказываясь обманываться миражами, ты построишь счастливое будущее!

— Я принял ряд решений. Одобришь ли ты их?

Нейт во всем поддержала супруга.

* * *

Праздник удался на славу, солдаты и мирные жители веселились вовсю. Спиртное туманило разум, будущее представлялось безоблачным, все смеялись до колик, вспоминали свои подвиги, нещадно их приукрашивая, и упивались великолепием этой первой ночи свободы.

То и дело поднимались чаши за здравие Нармера, Нейт и Скорпиона — созидателей этого неожиданного триумфа. Старик не отставал от остальных, но многолетнее употребление хороших вин развило в нем особую устойчивость к спиртному. Поэтому, когда царь призвал его к себе, он был еще вполне трезвым.

— Ее величество довольна пиром?

— Ты отлично справился, Старик, этот пир не скоро забудут.

Похвала заставила Старика насторожиться.

— Ну, мне кое-кто помогал, и я…

— Нам предстоит построить царство, фундаментом которого станет справедливость, — сказал ему Нармер. — И для этого мне понадобятся люди, которые будут денно и нощно заботиться о благоденствии нашего народа!

— В моем возрасте…

— За свою жизнь ты приобрел бесценный опыт. Ты пережил войну кланов, распри в родной стране и знаешь, насколько важно ее единство. Лесть тебя уже не ослепит, тебе не по вкусу честолюбцы, и ты умеешь ценить радости мирного времени. Согласен ли ты стать моей правой рукой и главой исполнительной власти Двух Земель?

Старику показалось, что небо рухнуло ему на голову.

— Я… Я не справлюсь!

— Мы с царицей полагаем, что ты этого достоин.

— Хорошо ли вы подумали?

Нармер улыбнулся.

— Ты доверяешь нашему суждению?

— Конечно…

— Раз так, то отныне ты — носитель государственной печати и будешь утверждать наши решения посредством знаков силы.

— Но я их не знаю!

— Мы тебя научим.

Нармер положил руку Старику на плечо.

— Эта война закончилась, но будущие сражения обещают быть жестокими, и с помощью насилия нам не победить. Твои решения отразятся на судьбе целой страны. Клянешься ли ты исполнять свой долг по совести?

Старик услышал, как чей-то голос глуповато отвечает «Да!», и, к несчастью, оказалось, что голос этот его собственный.

Недоумевая, как он мог так оплошать, Старик решил напиться с горя.

* * *

Генерал Густые Брови радовался тому, что до сих пор жив. Теперь, когда ливийцы побеждены, какую стратегию избрать? Ему посчастливилось избежать подозрений и извлечь выгоду из своих преступлений и предательства. Но долго ли ему будет везти?

В последнем сражении он убил совсем мало ливийцев, надеясь, что верховный военачальник сумеет переломить ситуацию в свою пользу. Но сегодня от повелителя ливийцев остался только обожженный труп! Хорошо еще, что ни он, ни его приближенные не получили возможности поведать Нармеру об истинных намерениях генерала…

При виде приближающегося царя генерал невольно напрягся. Неужели кто-то донес на него, обнажил перед монархом всю низость его натуры?

— Прекрасная ночь, ваше величество! Наконец-то со Злом покончено!

— Эта победа принадлежит прошлому, генерал! Скоро взойдет молодое солнце, и его лучи вдохновят нас на создание нового мира!

— Как я могу вам в этом помочь?

— Ты был ближайшим помощником Быка и сражался под моим предводительством. Такая верность заслуживает награды.

Совершенно успокоившись, Густые Брови поклонился.

— Я поручаю тебе командование армией, освободившей Север. Ты окружишь себя опытными офицерами, которые смогут обеспечить безопасность нашей страны.

— Непременно, ваше величество!

— Еще я назначаю тебя носителем сандалий и командиром моей гвардии! Завтра на церемонии ты первым последуешь за мной!

— Это огромная честь!

— Продолжай служить своей стране, генерал! Нас всех ждет тяжкий труд!

Густые Брови снова и снова повторял про себя слова государя, упиваясь своим успехом, построенным на убийствах, лжи и лицемерии. Приняв решение в дальнейшем двигаться в этом направлении, он уже представлял себя одним из самых высокопоставленных сановников зарождающегося государства…

37

Очнувшись ото сна, Нармер вспомнил, что ему снилось: маленькая провидица со священной раковиной его клана в руке, некогда спасшая ему жизнь, требовала отмщения.

Сколько событий произошло с того дня, когда клан Раковины был уничтожен, а маленькая провидица убита! И все же царь не забыл своего обещания найти убийцу и покарать его. Чтобы выполнить клятву, он в свое время покинул родные края, прошел через тысячу опасностей и добился того, о чем не смел и мечтать. Однако, вместо того чтобы наслаждаться своим невероятным триумфом, Нармер думал только о предстоящих трудностях: об основании государства, о том, как сформировать руководство страны, честное и действенное, об обеспечении безопасности… Сколько труднодостижимых целей стояло перед ним, не говоря уже о неизбежном противоборстве с Крокодилом, которому хватило мудрости не погибнуть вместе с ливийцами!

Освещенная лучами восходящего солнца, Нейт с улыбкой возложила на голову государю красную корону Севера.

— Она направит тебя и укрепит твою власть в Дельте!

— Примем носителя печати! — решил Нармер.

Старику так и не удалось выспаться, но чаша белого сухого вина с легким фруктовым ароматом прогнала усталость, а рассветное солнце подарило бодрость, какой он не испытывал со времен своей молодости.

Склоняясь в поклоне перед царствующей четой, он искренне верил в благоволение богов. Разве не даровали они ему привилегию стать свидетелем чуда и внести свою лепту в деяния, которые озарят славой дни его старости?

— Это — слова силы! — сказала ему Нейт и стала чертить на песке «буквы-матери». Их получилось двадцать четыре. — Складывая их по-разному, ты научишься понимать язык богов и, как я и царь, станешь превращать их в другие иероглифы. Этот священный язык — наше ценнейшее сокровище!

Старик постарался запечатлеть услышанное и увиденное в своем сознании и своей памяти.

* * *

Нармер ожидал, что принятие им важных решений единолично заденет Скорпиона за живое.

— Поставишь ли ты мне в упрек назначения Старика и генерала? Ни одна из этих должностей не достойна тебя, мой брат! Ты достоин большего!

Скорпион улыбнулся. Несколькими словами Нармер развеял его злость.

— Ты, лучший из воинов, заслуживаешь двух корон! Я не понимаю, почему боги решили по-другому. Может быть, речь идет лишь о кратком периоде времени? Если так, то, когда мое время закончится, верховная власть перейдет к тебе. Власть, путь к которой еще очень долог.

— Разве мы не одержали полную победу? — удивился Скорпион.

— Предок поручил мне пройти семь этапов испытания. Пять я преодолел, остается еще два. А если я не справлюсь? Поэтому, мой брат, не будем расслабляться, пользуясь плодами наших усилий!

— Мы с тобой связаны навеки.

— Четыре знамени, по числу сторон света, — свидетельство того, что Север завоеван, — будут нести передо мной! Мы вместе — ты, царица и я — решим, какими им надлежит быть, дабы возвеличить сущность царского сана.

* * *

Солнце было в зените, над землей повисла удушающая жара. Солдаты, крестьяне и чибисы увидели четырех знаменосцев, вслед за которыми шли Старик, Нармер и его носитель сандалий. Процессия направилась к тому месту, где лежали останки верховного военачальника и его офицеров.

На первом знамени — пара соколов, символизирующих Север и Юг; на втором — мешок с плацентой, предвестник будущих суверенов; на третьем — шакал Запада, провожатый монарха на путях потустороннего мира; на четвертом — сокол, воплощение Востока, владетель неба и способности видеть будущее.

Старик, в парике и с гордо поднятой головой, старался держаться с достоинством, хотя на самом деле недоумевал, зачем взвалил на свои плечи такую ношу. Но отступать было поздно. Густые Брови в полной мере наслаждался своим новым статусом, и его бравый вид произвел на зрителей сильное впечатление.

Процессия остановилась напротив десяти обезглавленных тел. Отрезанные головы находились между раздвинутыми ногами покойников. Останки Уаша, Пити и высокопоставленных офицеров-ливийцев положили напротив головного корабля флотилии Нармера.

Когда царь выступил вперед, на нос его корабля опустился сокол. Их взгляды встретились, и лучи света преобразовались в огромную открытую дверь, в проеме которой появилась кобра из Буто, покровительница Нармера. Из ее раздутого капюшона хлынули длинные красные лучи, которые испепелили трупы ливийцев.

Толпа приветствовала явление богини Севера.

Глава клана аистов, которой было поручено руководство всеми оздоровительными мероприятиями, по-прежнему выглядела обеспокоенной. Она знала, что Нармер еще не прошел весь путь, предначертанный Предком, а значит, время радости еще не пришло…

* * *

Под руководством Повелителя кремня мастера спешно соорудили простой дворец из дерева и плетней. Никто не сомневался, что скоро монарх распорядится возвести столицу и Севера, и Юга, которая будет совсем не похожа на укрепленный лагерь Быка.

Гильгамеш, художник и скульптор родом из Шумера, преподнес царю удивительный подарок — палетку из черно-зеленого камня, на которой были запечатлены его подвиги. На одной стороне Нармер был изображен в красной короне Севера, на другой — в белой короне Юга. Вместе с соколом и быком он побеждал ливийцев и поражал своей палицей Уаша. Тут же были изображены процессия со знаменами и останки побежденных.

Но была здесь и сцена, которая удивила монарха: два человека укрощали с помощью веревок двух хищников с длинными переплетающимися шеями.

— Под этим я подразумевал укрощение опасных сил, — пояснил шумер, — случившееся вследствие объединения Двух Земель. Повелитель кремня постоянно направлял мою руку, так что настоящий создатель этого памятного предмета^[32] он, а не я.

Нармер немедля освятил эту палетку, символизирующую краеугольный камень его правления, и царица поместила ее в святилище Нейт под магическое покровительство богини. В недалеком будущем палетке предстояло отправиться в священный город Юга Нехен.

* * *

Старик первым узнал о возвращении Скорпиона, который отбыл сразу же после окончания празднований. Только своему названому брату царь мог поручить такое важное задание — объехать земли Севера, чтобы узнать, каково истинное положение дел.

— Надо же, как тебе повезло, Старик! Теперь ты главный среди управленцев… Ты не перестаешь удивлять меня!

— Не напоминай мне об этом! То была ловушка для старого тщеславного глупца, и я в нее, конечно же, угодил. Вчера у меня не было времени даже поспать после обеда. А скольких лодырей приходится толкать в бока! Эта новая должность — горше желчи!

— А со стороны кажется, что ты даже помолодел!

— Поосторожнее с нашим царем — он колдун! Я слушаю его и верю, что на этой земле можно жить счастливо и мирно.

— Идем со мной, я привез интересные новости!

* * *

На большой Совет собрались царствующая чета, Аистиха, Старик, генерал Густые Брови и Скорпион.

— В нашем распоряжении оказались большие богатства, — начал последний свой рассказ, — а именно четыреста тысяч голов рогатого скота и миллион четыреста двадцать две тысячи — мелкого. Везде царит порядок, население целиком и полностью признает власть Нармера. Еще у нас сто двадцать тысяч пленных^[33], предателей, — волопасов, кочевников, владетелей мелких поместий. Предлагаю казнить их всех не откладывая.

— Они будут жить, и Старик найдет им всем работу, — постановил Нармер.

— Опасно, — возразил Скорпион. — Эти презренные снова нас предадут!

— Слишком много крови уже пролито, — сказала царица. — Благодаря твоей бдительности нам нечего опасаться.

— Нам предстоит отстроить страну, — напомнил собравшимся царь. — Эта задача представляется грандиозной, даже безумной. Но другого пути нет, если мы хотим превратить победу, добытую оружием, в устойчивый мир. Энергичность Скорпиона, моего брата по крови, станет одним из важнейших составляющих нашего успеха. Ничего не будет предприниматься без его согласия, и самые важные дела я буду поручать ему. Завтра я воздам почести Газели, которая ценой своей жизни пыталась предотвратить войну. И надеюсь, Предок скоро явится мне.

Скорпион выслушал царя с бесстрастным лицом, но Старик знал своего господина достаточно хорошо, чтобы понять: молодой командир совершенно не разделяет устремлений своего названого брата.

38

Нармер посетил место захоронения газелей, то, где прекрасная и ласковая глава клана рассчитывала найти последнее успокоение. По вине жесткого Льва, ныне тоже покойного, и хитроумного Крокодила этому ее желанию не суждено было исполниться. И все же жалоба Газели, которую Шакал передал богам, возымела эффект. Лев понес наказание, когда осмелился посягнуть на сокровище священного Абидоса. Кара ожидает и Крокодила, лишившегося своих ливийцев-союзников.

Расположенный неподалеку от первичного столба, своим видом некрополь навевал грустные мысли. Здесь не слышно было пения птиц, только свист ветра. Меж могилами — широкий проход, который благодаря усилиям духов этого места никогда не засыпал песок. Члены первого клана, которому выпало править этой страной, газели, превыше всего ценили мир и верили, что путем переговоров можно разрешить любой конфликт.

Их хрупкой правительнице, последней представительнице своего рода, долгое время удавалось сдерживать воинственные порывы Быка и Льва. Но разве могла она предвидеть, что Лев заключит союз с Крокодилом? До последнего вздоха Газель старалась сохранить шаткое равновесие, полагая, что оно предпочтительнее кровопролитных столкновений.

Нармер хорошо запомнил самый важный урок, преподанный ему Газелью, — она научила его выбирать хорошие камни, из которых можно построить монументы во славу богов. Не это ли наиважнейшая задача для царя?

Найдя на землях клана Раковины гребень, украшенный фигуркой газели, Нармер некоторое время полагал, что проповедница мира так или иначе была причастна к уничтожению его клана и убийству маленькой провидицы.

Дойдя до конца некрополя, Нармер увидел совсем свежую могилу. Ее украшала свежесрезанная веточка акации.

В ее листве появилось лицо Газели.

Молодая женщина открыла глаза, и ее лицо расцвело в улыбке. Однако во взгляде ее читалась не только нежность, но и тревога.

— Боги наконец даровали мне право упокоиться рядом с моими предшественницами. Наше время прошло, твое — вызревает. Отправляйся к подножию первичного столба, Предок ожидает тебя!

* * *

Огромная фигура в длинном белом одеянии, с лицом, скрытым под повернутой острым углом вверх треугольной маской, в прорезах которой сияли глаза, похожие на две светящиеся жемчужины, стояла на нагромождении камней. Нармер поспешил подойти поближе.

Стоило царю поклониться, как первичный столб озарился изнутри и гора вздрогнула от раскатов низкого голоса Предка:

— Ты прошел пять испытаний, Нармер, но два оставшихся потребуют от тебя смелости и твердости, каких не встретишь в людях.

— Но ведь души покойных глав кланов живут во мне, и я уже использовал их сверхъестественную силу, чтобы добиться того, что казалось недостижимым? Какие бы трудности ни ждали меня в будущем, я не отступлюсь!

— Ты даже не представляешь, насколько они серьезны!

— После стольких битв и страданий я хочу строить!

— Поэтому символы силы будут запечатлены в камне и благодаря этому останутся жить в веках. Шестой этап твоего пути — сделать Север и Юг единой страной!

Нармера эти слова удивили.

— Разве этот этап еще не пройден?

— До этого еще очень далеко, Нармер!

— Но и Север и Юг мы освободили!

— Они свободны, да, но не объединены.

— Но кто же воспротивится их воссоединению?

— Твой злейший враг, о котором ты еще не знаешь. И может статься, его мощь превзойдет твою, потому что все его помыслы только о войне. Иди и победи его!

Нармер понял, кого имел в виду Предок, — конечно же Крокодила! Недооценить его и предположить, что он довольствуется жизнью в тени и случайными грабежами, было бы непростительной ошибкой. Никогда повелитель рептилий не подчинится ему. Наоборот, он будет, как и раньше, сеять раздоры и наверняка попытается собрать силы, способные уничтожить нарождающееся царство.

Да, Предок прав: пока Крокодил жив, невозможно говорить об истинном воссоединении Севера и Юга.

* * *

Строить столицу зарождающегося государства было решено в северной части дельты, на берегах Нила. Для боевых быков соорудили просторный загон. Ослик Северный Ветер со своим стадом помогал перевозить строительные материалы. Что до шакала Геба, то он во главе стаи послушных ему соплеменников охранял скромный дворец правителей.

Устроившись под навесом в приятной близости от погреба с отличным вином, Старик набирал бригады и прежде всего обращал внимание не на возраст, а на живость взгляда кандидата и желание работать. Ошибался он редко, но, если человек не справлялся с поставленной перед ним задачей, он находил для него другое занятие.

Энтузиазм населения не иссякал: освободившись от ига ливийцев, люди наконец начали забывать о голоде и лишениях. Под руководством Аистихи, которой часто помогала царица, несколько женщин-целительниц ухаживали за ранеными и больными. Каждое утро Нейт воздавала почести богине-созидательнице, сотворившей саму жизнь, одновременно отцу и матери всех живых существ. Без ее покровительства и даримой ею энергии ни одно дело не было бы закончено в должное время.

Следуя распоряжениям Нармера, Старик старался искоренить из сознания людей законы, которые действовали во времена кланов, — «прав сильнейший» и «каждый за себя». Привить людям такие понятия, как общность интересов и взаимопомощь, было нелегко, и чуть ли не каждый раз приходилось начинать все заново. И все же провозглашенное царем правило «действуй ради того, кто действует» начало проникать в сознание его подданных и менять их образ мыслей.

Когда Нармер вернулся, Старик вздохнул с облегчением и угостился чашей легкого красного вина, которому свойственно прогонять черные мысли и очищать кровь. По его мнению, Предок был слишком близок к потустороннему миру, чтобы дать тому, кто живет в этом мире, дельный совет. А если ему вдруг вздумается поглотить царя? Что тогда?

Царица тоже не скрывала своей обеспокоенности.

— Какое новое испытание уготовил тебе Предок?

— Добиться истинного объединения Севера и Юга. Он говорит, что наш злейший враг еще не побежден и мы тешим себя иллюзиями. Изгнать ливийцев было недостаточно.

— Крокодил… Это он злейший враг! — рассудила царица.

— Пусть ко мне немедленно позовут генерала Густые Брови!

Генералу Нармер приказал укреплять дисциплину в армии и постоянно поддерживать часть подразделений в состоянии боевой готовности. Рептилии Крокодила в любое время дня и ночи могли нагрянуть в новый город, сея на своем пути смерть и ужас.

— Что, если, заняв пассивную позицию защиты, мы обречем себя на поражение? — спросил у него генерал.

— Не беспокойся, у меня другие планы! Однако начинать активные действия прежде, чем будет обнаружен сам глава клана, бессмысленно. Я доверю эту задачу Скорпиону, так что мы положим конец проискам Крокодила.

Густые Брови только обрадовался, узнав о трудностях, с которыми приходится сталкиваться царю. Значит, триумф Нармера не более чем видимость… Власть его не распространяется на всю территорию страны, и в любой момент могут произойти события, которые коренным образом изменят положение вещей. И он, генерал, один из важнейших сановников царя, сумеет извлечь из этого свою выгоду.

Повелитель кремня позволил себе нарушить ход их беседы:

— Ваше величество, царица просила передать, что хочет видеть вас немедленно!

— Где же она?

— В храме богини.

Нармер застал Нейт рассматривающей палетку, на которой резец скульптора изобразил подвиги царя, — символ краеугольного камня его царствования.

И понял, почему она выглядит удивленной.

По воле Предка на палетке появились символы силы: рыба-кошка и долото столяра, которые вместе образовывали имя «Нармер», священная раковина с семью отростками, излучающая свет, который падал на монарха, и иероглифы, обозначающие государственную должность Старика, а также имя поверженного повелителя ливийцев Уаша.

— Это — божественные слова^[34], воплощение сил творения, с помощью которых мы построим наше царство! — объявила Нейт. — Благодаря этим символам мы изгоним силы тьмы!

39

Старик так увлекся изучением иероглифов, что даже забыл о вине. Поскольку символы силы предполагалось увековечить на монументах, он придумал их упрощенный вариант и стал пользоваться им, когда делал записи на дощечках и кусках известняка. Свои познания он передал нескольким помощникам, научив их читать и писать. Он верил, что эта наука изменит судьбу Двух Земель.

При виде иероглифов шумер Гильгамеш онемел от восторга: в отличие от письменности его родной страны, эти знаки напоминали собой птиц, животных, части людского тела, небесные тела, различные предметы быта — словом, воплощали в себе все многообразие творения. Он тоже перенял от Старика основы новой письменности и изображал эти знаки на своих работах с благоговением и тщанием. Что до Повелителя кремня и его мастеров, то и они стали вырезать на камне иероглифы.

— Даже не думал, что ты можешь так увлечься, Старик! — иронично заметил Скорпион.

— А вот и ты! Куда ты запропастился? Царь всюду тебя ищет!

— Я развлекался. Разве победитель не имеет права себя порадовать?

— Когда у нас столько работы…

— Не слишком ли ты усердствуешь, Старик?

— Это занятие мне нравится. Неужели воевать лучше?

— Только война дает настоящую радость. Остальное — скука!

— Что ж, будем надеяться, что с возрастом ты станешь мудрее.

— Заруби себе на носу: я никогда не постарею!

— Не забудь, что тебя ждут во дворце.

* * *

Густые Брови только что представил царю свой план оборонительных укреплений. Скорпион бросил на него презрительный взгляд:

— Кого нам бояться?

— За работу, генерал! — приказал царь.

Густые Брови удалился. Скорпион налил себе пива.

— Я виделся с Предком, — сказал ему Нармер. — И решил, что нам с тобой нужно как можно скорее поговорить.

— Последние пару ночей я провел с молодой похотливой крестьяночкой, а днем спал, купался в реке и ел разные вкусности. Но, судя по твоему встревоженному лицу, время отдыха истекло. И это прекрасная новость! Мы снова будем сражаться!

Нармер посмотрел на него с удивлением.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Не притворяйся наивным! Кочевники только и думают, как бы нам отомстить. Они наверняка уже собирают новую армию. Единственный выход — опустошить Ливию. Когда с этой стороны нам перестанут угрожать, я займусь остальными и сотру с лица земли все племена, которые рано или поздно могут на нас напасть.

Царя услышанное ошеломило.

— У нас одна-единственная цель, Скорпион, — упрочить мир.

Его названый брат расхохотался.

— Оставь эти красивые слова для олухов! Мы с тобой вместе прошли долгий путь к власти. Чтобы сохранить ее, придется постоянно сражаться, потому что только война делает авторитет правителя бесспорным!

— Я говорю искренне, Скорпион! Объединение Двух Земель, Севера и Юга, — вот моя первоочередная цель. Это — шестой этап пути, который повелел мне пройти Предок.

— И это будет легко сделать, если прибегнуть к помощи армии и уничтожить всех потенциальных мятежников!

— Ты хочешь, чтобы на смену тирании ливийцев пришла наша?

Скорпион посмотрел своему названому брату в глаза.

— Не обманывай себя, Нармер! Война никогда не закончится, она и не должна заканчиваться! Борьба в сердце любого живого существа, она направляет нас и вдохновляет! Твой мир — всего лишь тошнотворное слабосилие. Жестокость правит всюду, на небе так же, как и на земле, и без нее невозможно побеждать!

— Неужели тебе по душе бури и грозы?

— А что, если и так? Не они ли — проявление настоящей мощи, без которой твое правление будет кратким? Разве не удавалось мне победить в битвах, которые казались проигрышными, и разбивать вдребезги непреодолимые препятствия? Удовлетворившись иллюзорным миром, мы потеряем все преимущества нашей победы. Придерживайся и впредь нашей изначальной стратегии, Нармер, и ты будешь править долго!

— А если я, твой государь, прикажу тебе отказаться от применения насилия?

— Я не подчинюсь приказу, потому что сочту тебя недостойным твоего сана! Людьми невозможно управлять посредством доброты и сострадания. Одумайся, Нармер, вспомни наши сражения!

— Я могу предложить тебе и сражение!

Скорпион был заинтригован.

— Значит, ты все-таки передумал?

— Наш главный враг до сих пор не побежден.

— Уаш мертв, его труп сгорел!

— Ты забыл еще об одном враге.

Скорпион задумался.

— Крокодил! Последний из глав кланов! Он не бросил в бой свои силы, следовательно, планирует продолжить войну!

— Если мы не победим его, он не допустит объединения Двух Земель. Но он осторожен и подозрителен, поэтому найти его логово и уничтожить стражу будет сложно.

— Убить Крокодила… Это уже что-то! Только я требую полной свободы действий!

— Будь по-твоему! Но потом мы с тобой постараемся как можно дольше охранять мир.

— Против нас ополчатся другие враги, Нармер, и я их уничтожу.

— Когда ты увидишь, что царство обретает форму, твоя воинственность поутихнет.

— Этого не будет.

Нармер не знал, что Скорпион продал душу Сету и что жить он мог, только насаждая всюду, где бы он ни был, насилие, оправданное или бесцельное — все равно. Только оно придавало ему сил.

— Посланницы Аистихи помогут тебе найти логово Крокодила, — предложил царь.

— Я не нуждаюсь в помощи престарелой главы безобидного клана. Мы же договорились, что я буду действовать как сочту нужным. Но этой ночью я получу от жизни все возможные удовольствия!

Красивый и энергичный, Скорпион вернулся к Ирис и своим новым подружкам. Лучшие вина потекли рекой, множество желаний были удовлетворены, а на рассвете молодой воин отправился по следу Крокодила.

Нармер же спрашивал себя, удастся ли ему когда-нибудь переубедить Скорпиона. Но пока его названому брату предстояло исполнить опасную и очень важную миссию.

* * *

Этим вечером усталая Аистиха отпустила свой дух блуждать высоко над миром живых. Населенные воспоминаниями об эпохе кланов, облака расступились перед большекрылой птицей. В своем стремительном полете она присоединилась к неутомимому движению планет и вспомнила годы, проведенные рядом со вспыльчивым Быком, так сильно любившим свои просторные земли Севера. Аистиха умела смягчить его нрав, и ее дар провидицы всегда восхищал этого могущественного воина, вынужденного сражаться с парочкой разрушителей, Львом и Крокодилом.

Крылатая душа вознеслась к вечным звездам, излучающим свет творения. Внезапно внимание ее привлекла яркая вспышка, и перед ней появилось лицо Газели.

Жертва жестокого убийства, эта нежная и прекрасная примирительница, сторонница мира, долго не могла обрести покой. Однако через какое-то время Шакал передал ее жалобу богам, и Лев, ее убийца, понес кару. Почему же тогда на лице Газели запечатлелось такое страдание?

Там, среди звезд, посланница кланов доверила Аистихе свою душераздирающую тайну. Что же такого страшного совершила Газель? Она поклялась молчать. Дала клятву тому кого любила, а потом не захотела ее нарушить.

Открыв правду, Газель избавилась от тяжкой ноши и наконец-то обрела умиротворение.

Теперь Аистиха стала хранительницей правды о том, как погиб клан Раковины, родной клан царя Нармера, и кто убийца маленькой провидицы, за которую он поклялся отомстить.

Проснулась Аистиха вся в поту, дрожа всем телом. Как же ей в этот момент хотелось умереть! Однако боги не даровали ей такой милости.

40

В то время как царица совершала утренний ритуал в святилище богини Нейт, царь вошел в жилище Аистихи. Две служанки как раз приготовили ячменный отвар на молоке, и молодой аистенок, еще нетвердо ступающий, был рад поднести его своей повелительнице.

— Я пойду с тобой! — сказал ему Нармер.

Пожилая целительница не встала, когда они вошли. Она казалась утомленной и растерянной.

Аистиха поблагодарила аистенка и закрыла глаза.

— Ты нездорова? — спросил у нее Нармер.

— Годы берут свое. С каждым утром мне все труднее просыпаться.

— Могу ли я попросить тебя о помощи?

— Говори!

— Я доверил Скорпиону нелегкое дело — обнаружить логово Крокодила и уничтожить повелителя рептилий. Согласятся ли твои служанки облететь страну и найти то место, где скрывается Крокодил?

— Они не найдут его, Нармер. Крокодил обычно прячется в ивняке, а его рептилии умеют быть невидимыми для посторонних глаз.

— И все же обстоятельства нам благоприятствуют! У нашего врага нет лучников, и твоим посланницам ничего не грозит!

— А что, если ты ошибаешься и твой главный враг вовсе не он?

Царь посмотрел на нее с изумлением.

— Объясни, что ты этим хочешь сказать, прошу тебя!

— Бывают случаи, когда предпочтительнее промолчать.

— Поздно отступать, Аистиха!

— Я очень устала.

— Но не до такой степени, чтобы скрывать правду!

— Хватит ли у тебя силы ее воспринять?

Нармер ощутил странную боль в груди.

— Я человек, а потому не могу сказать с уверенностью, справлюсь ли с этим. Но поскольку я царь, это мой долг. Не скрывай от меня ничего, Аистиха, ради будущего нашей страны.

Пожилая целительница задумалась.

— Мне приснилось… Да, возможно, это просто сон. Зачем же мне вводить тебя в заблуждение?

— Ты — старейшая из глав кланов и обладаешь силой, которая помогает тебе отличить истинное от ложного.

Аистихе вспомнились слова Газели, ее лицо… Если она скроет то, что узнала, Газель никогда не сможет обрести покой в загробном мире.

Тихим голосом Аистиха передала царю то, что услышала от Газели.

И Нармер заплакал.

* * *

Пресытившись плотскими удовольствиями, Скорпион отодвинул от себя Ирис и черноволосую красавицу с тяжелыми грудями. Женщины пошевелились, но так и не проснулись. Обе и во сне предавались любовным утехам. Что до Скорпиона, то ему снился Крокодил и он жаждал побыстрее вступить в схватку с этим достойным противником.

Молодой командир потянулся, встал, вышел из своего жилища и посмотрел на солнце. Из-за внутреннего жара его кожа была обжигающе-горячей, и это приятное ощущение, на грани удовольствия и боли, обострило все чувства Скорпиона. Сет, его покровитель, никогда не оставлял своего последователя без поддержки. В моменты, когда отчаяние стискивало сердце, Скорпион вновь открывал в себе источник разрушительной ярости и возрождался для новых схваток.

Ощущая себя сильным, как никогда раньше, Скорпион вдохнул теплый воздух полной грудью. Он понимал, насколько опасен Крокодил, и все же был уверен, что сумеет вскрыть повелителю рептилий брюхо.

Щурясь на солнце, он увидел приближающегося Нармера.

— Ты ли это, брат мой?

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Прочь тревоги! Когда я принесу тебе голову Крокодила, ты будешь восхвалять меня, и мы устроим грандиозное празднество!

— Я только что говорил с Аистихой.

— И напрасно, я в этом не сомневаюсь! Она стара, ее силы иссякли, а последние из членов ее клана не смогут помочь мне. Я поймаю несколько рептилий, и под пытками они расскажут все, что знают. Поверь, Крокодилу от меня не уйти!

— Забудь о нем, Скорпион!

— Неужели ты передумал и считаешь, что от него не надо избавляться?

— Сегодня прекрасное утро, давай прогуляемся по берегу канала!

Над синей и блестящей поверхностью реки кружили ибисы и пеликаны. Нармер и Скорпион пошли по тропинке, протоптанной Северным Ветром и его осликами.

— Это задание как раз для меня, — попытался настоять на своем Скорпион. — Почему ты вдруг передумал?

— Дух Аистихи поднялся к нетленным звездам и там встретился с душой Газели.

— Эта выжившая из ума старуха еще не то тебе расскажет! В ее возрасте многие начинают путать сны с реальностью!

— Ты боишься ее откровений?

— Мне — бояться Аистихи?

— Речь идет не о ней, а о Газели.

— Еще одна бесхитростная душа, которая жизнью заплатила за свои никчемные убеждения! Мир между кланами… Какая наивность! Война была необходима, и мы ее выиграли!

— Ты и раньше встречался с Аистихой, верно?

— В ранней юности я продавал ей змей. Из их яда она готовила снадобья.

— И ты был знаком с Газелью.

Это утверждение смутило Скорпиона.

— Ну, может, мы и встречались пару раз…

— Мне, своему брату по крови, ты будешь продолжать врать?

— Если я и часто встречался с ней, что с того?

— Газель была очаровательна, и она, в свой черед, не смогла устоять перед твоими чарами. Вы стали любовниками.

— Что за чушь!

— Душа Газели заговорила с Аистихой, потому что при жизни Газель никому так и не открыла мучительной правды. Но на суде богов, на пороге вечной жизни, она не могла молчать.

— Зачем ворошить прошлое, Нармер? Единственное, что важно, — это будущее! Выдумки старой безумицы могут ввести тебя в заблуждение!

— Газель рассказала тебе о кланах все, что знала сама. И тогда ты со своей бандой грабителей напал на слабый, живущий вдалеке ото всех клан Раковины. Только его ты мог уничтожить, развязав тем самым войну, о которой мечтал! И то был прекрасный повод обвинить во всем Быка, вызвать гнев Орикса и подтолкнуть Льва к плетению интриг. Уничтожение клана Раковины нарушило хрупкий мир, и все изменилось. Твоя цель была ясна: истребить всех членов моего клана, включая и девочку, маленькую провидицу, спасшую жизнь мне — человеку, о котором ты тогда ничего не знал. Единственная оплошность: ты потерял подарок любовницы, гребень с фигуркой газели, но мне и он не помог раскрыть отвратительную правду, которую я узнал только теперь, когда душа покойной заговорила. Устранив сообщников, которые могли выдать твой секрет, ты потребовал от Газели молчания. Влюбленная женщина дала слово, веря, что ей удастся предотвратить войну благодаря своему дару дипломатии. Быть может, ты даже пообещал помочь ей в этом…

— Так и было, — подтвердил Скорпион. — Но… Мне уже стала надоедать эта святая простота, и… я встретил тебя!

— Когда я показал тебе гребень, ты мне соврал, сказав, что не знаешь, чей он.

— Разве у меня был выбор? И разве теперь тыне считаешь, что я правильно сделал? Газель и кланы исчезли, за исключением Крокодила, и мы выиграли нашу первую большую войну. Оглянись на путь, который мы прошли! Какая разница, что было когда-то? Перестань ворошить эту грязь и давай вместе подготавливать грядущие победы!

— Ты убил маленькую провидицу, Скорпион, а я поклялся за нее отомстить. Слово нельзя взять назад.

— Смирись с правдой и не упрямься! Мы братья и накрепко связаны кровью.

— Ты предал эту кровь раньше, чем она пролилась. Не великий воин убил эту девочку, но трус.

— Если бы не я, ты не выиграл бы ни одной битвы и твоего царства просто бы не существовало! Без меня тебе не победить Крокодила!

— Теперь, когда правда открылась, маленькая провидица упокоится с миром, а боги будут терзать твою душу, и первым — демон пустыни, которому ты поклоняешься. Мы связаны кровью, ты стал мне братом, я всегда восхищался твоей доблестью… И хотя ты заслуживаешь смерти, я не могу исполнить этот приговор. Уходи, Скорпион!

— Меня не прогонишь, как слугу! Я требую сана, которого заслуживаю!

— Уходи из нашей страны и никогда не возвращайся!

— Ты меня плохо знаешь, Нармер! Если ты прогонишь меня, я стану твоим злейшим врагом! Сотни солдат уйдут со мной, и я создам армию, которая сможет победить твою. Я, ученик бури, сумею воспользоваться своей мощью!

— «Ты сильнее, чем буря, но ты пока этого не знаешь!» — вот что сказала мне маленькая провидица, — произнес царь.

Скорпион передернул плечами.

— Объявляя мне войну, ты обрекаешь себя на поражение!

Нармер повернулся к убийце спиной.

Только теперь он понял слова Предка.

41

— Решай немедленно!

Задремавший было Старик сел на циновке.

Перед ним стоял разгневанный Скорпион.

— Что решать?

— Я ухожу и ты идешь со мной!

— Ты уходишь? Куда это?

— Я ухожу из этого проклятого места и от этого болвана Нармера! Сегодня нарождается царство Скорпиона, и тот, кто не преклонится предо мной, станет моим врагом.

С утра Старик успел выпить только немного слабенького, безобидного белого, поэтому он был вполне трезв.

— Ты бредишь?

— Поторапливайся!

— Я служу царю и не собираюсь оставлять службу!

— Это война, Старик, и я стану в ней победителем! Твой Нармер не сможет противостоять мне долго. Если хочешь спасти свою шкуру, в путь!

— Мне жаль, но ни за что!

Взгляд Скорпиона полыхнул огнем.

— Это предательство?

— Что за помрачение на тебя нашло? Война закончилась, теперь мы создаем свое будущее!

— Началась новая война! Не зли меня еще сильнее, Старик! Скатай свою циновку и идем.

— Никуда я не пойду! На этот раз, Скорпион, твой путь приведет тебя к краху! Утихомирься и откажись от мысли воевать со своим государем!

— Я даю тебе последний шанс. Вставай!

Старик остался сидеть.

— Обещаю, ты помучишься перед смертью, — сказал ему Скорпион.

— Я уже ничего не боюсь. А вот тебе…

Скорпион швырнул на землю исчерченную иероглифами дощечку и потоптался на ней.

* * *

Нармер открыл правду Нейт и передал ей суть своего последнего разговора со Скорпионом.

— Его следовало бы судить и предать казни, — сказал Царь. — Но он был мне братом, мы вместе сражались, и он привел нас к победе. Его доблесть позволила нам освободить страну и добыть для себя будущее. Как же мог он совершить такое преступление?

— Задолго до того, как Скорпион продал душу богу пустыни, своему единственному повелителю, он поклонялся лишь насилию, — рассудила царица. — Он приемлет один закон — право сильнейшего — и считает нормальным, когда один человек убивает другого ради достижения своей цели. Победитель или побежденный — другого исхода нет…

— Но что, если он одумается?

— Люди не меняются, Нармер. Хищник останется хищником, убийца — убийцей. Иллюзии здесь неуместны, предаться им — означало бы совершить жесточайшую ошибку. Разве ты забыл слова Предка?

— Значит, ты думаешь, что Скорпион объявит мне войну?

— Он не стремится воевать с тобой. Он хочет тебя уничтожить.

— Он — мой злейший враг?

Царь все еще тешил себя надеждой, что ему удастся погасить конфликт, который мог нанести непоправимый урон зарождающемуся государству. Скорпион обязательно поймет его, им удастся договориться, при условии, разумеется, что он получит значительные привилегии. Разве эта цена велика для мира?

— Не печалься, — сказала супругу Нейт. — Никаких проявлений слабости с твоей стороны быть не должно. Скорпион сумеет воспользоваться малейшим шансом.

— Он был мне братом, мы вместе проливали кровь!

— Да, он был тебе братом, и он лгал тебе. А ты поклялся той девочке отомстить за ее смерть.

Перед мысленным взором Нармера снова возникло лицо маленькой провидицы. Страдальческое выражение ушло, и теперь она едва заметно улыбалась. Однако же чудовище, отнявшее у нее жизнь, осталось безнаказанным!

Прибежал запыхавшийся генерал Густые Брови.

— Скорее, ваше величество! Скорпион пытается поднять против вас армию!

* * *

Треть армии охраняла покой жителей новой столицы. Караулы сменялись трижды в день. Флот стоял на реке, и часовые были готовы своевременно предупредить моряков о появлении рептилий. И пехота, и моряки понимали, что Крокодил еще не сказал своего последнего слова и наверняка готовится к новым сражениям.

В городе как раз должна была произойти смена караулов, когда громкий голос нарушил покой солдат и разбудил спящих:

— Я жду вас! Идите ко мне! — говорил Скорпион.

Он стоял один посреди главной площади столицы, размахивая своей палицей, и снова и снова повторял свой призыв.

Многие решили, что враг нападает, и немедленно подчинились приказу. Очень скоро вокруг Скорпиона собрались почти все солдаты и офицеры. Они ждали от вызывавшего трепет и восхищение молодого командира объяснений.

— Вы все меня знаете, — начал Скорпион, — и со многими мы сражались плечом к плечу! Мы уничтожили кланы, шумеров и ливийцев, наш путь увенчан подвигами! Враг считал нас слабыми, он недооценивал нашу доблесть — единственное качество, которое решает исход войны. Сегодня ваш царь перестал быть победителем. Нармер предпочитает бодрствованию дрему и ему нравится править страной, которая превращается в стоячее болото! А враги тем временем наращивают свою мощь! Когда же они придут на наши земли, мы не сможем им сопротивляться. Очнитесь ото сна, отрекитесь от бессильного монарха и признайте меня своим повелителем! Вместо того чтобы прозябать в безвестности, мы снова станем настоящими воинами и расширим наши владения!

Пламенная речь Скорпиона посеяла сомнения и положила начало шумным обсуждениям.

Один офицер выступил вперед и сказал:

— Мы все знаем, что ты — непобедимый воин, но ведь война закончилась, и наша задача теперь охранять границы Двух Земель.

— Безумие и глупость! Кочевники вернутся, Крокодил будет истреблять нас по одному! Единственный способ избежать этого — нападать первыми, и только я один смогу привести вас к цели!

Доводы Скорпиона показались убедительными большинству солдат. Он уже предвкушал свой триумф, когда лучники неожиданно расступились.

И появился Нармер.

По мере того как он подходил все ближе, совершенно безоружный, разговоры в толпе смолкали. Царь остановился в трех шагах от Скорпиона.

— Боги избрали меня правителем этого народа, властелином этой страны и командующим этой армии, — напомнил ему Нармер.

В подтверждение слов монарха из солнечного диска явился сокол и описал круг над площадью. По толпе пробежал ропот.

— Ты стал мятежником, Скорпион, и стремишься разрушить то, что мы сейчас строим. Если бы ты не был моим названым братом, я бы приговорил тебя к смерти. Ни один мой солдат за тобой не последует. Немедленно уходи с наших земель и никогда не возвращайся!

Скорпион взмахнул палицей.

— Не слушайте этого труса!

— Ты осмелишься ударить своего царя?

Толпа возроптала, высоко в небе раздался крик сокола. Ряды солдат сплотились за спиной у Нармера, и никто не вышел вперед.

Скорпион понял, что проиграл.

— Тогда и все вы — трусы! Я соберу армию, вернусь и всех вас изничтожу!

— Лучше было бы казнить его прямо сейчас, — посоветовал генерал Густые Брови.

— Позвольте Скорпиону уйти! — приказал Нармер. — И пусть заберет с собой все, что захочет. Надеюсь, он забудет свои угрозы и станет жить мирно вдали от нас.

42

Скорпион потребовал лодку, оружие и запас пищи. Стражники сопроводили его к реке, и он сел в лодку с одним веслом. Поворачиваясь лицом к лучникам генерала Густые Брови, он был уверен, что на него обрушится дождь стрел, и приготовился нырнуть.

Однако солдаты подчинились приказу Нармера и никто из них даже не шевельнулся. Многие сожалели об уходе Скорпиона, хотя и не одобряли его поступок.

— Прощай, Скорпион!

— До скорой встречи, генерал! Когда я вернусь, не поднимай против меня оружие. Может быть, я и пощажу тебя.

Откуда-то донеслись крики. Собравшиеся стали переглядываться.

Растрепанная, с обнаженной грудью, по склону холма мчалась Ирис.

— Подожди! Я ухожу с тобой!

Она прыгнула в лодку, едва не свалившись при этом в воду. Скорпион успел ее подхватить.

— Ты с ума сошла! Твое место здесь, а не рядом с отступником! Представляешь ли ты, что тебя ждет?

— Мне все равно!

— Ты долго не выдержишь.

— Ошибаешься! Я — твоя настоящая супруга, Скорпион, твоя единственная женщина! Ничто и никто нас не разлучит.

— Как пожелаешь… Тогда отчаливаем!

Уверенно работая веслом, Скорпион направил лодку на юг.

Густые Брови воздержался от комментариев. Если разрыв между Нармером и Скорпионом окончателен и братья по крови теперь стали врагами, какую выгоду сможет извлечь из этого он?

Пройдет время, ситуация прояснится, и генерал сможет сделать правильные выводы. Главный вопрос: удастся ли выжить Скорпиону?

* * *

Лежа на спине и глядя на небо, Ирис наслаждалась путешествием. Волны, вздымаемые ветром, укачивали ее, время от времени она зачерпывала ладошкой воду и смачивала лицо. Наедине с возлюбленным, вдалеке от всех соперниц… Ирис была абсолютно счастлива. Она вспомнила день, когда он завоевал ее, презрев опасность. Убив грубого мужлана, решившего на ней жениться, Скорпион доказал свою доблесть. Потом началась другая жизнь — бурная, полная испытании, сражений и… других женщин. Ирис подчинялась всем прихотям Скорпиона, а он не переставал ее изумлять. Когда ей начинало казаться, что он слишком привязался к сопернице, Ирис попросту ее убивала. Она была уверена: Скорпиону от нее никуда не деться.

— Куда мы плывем? — спросила она.

— В Нехен.

— В священный город Юга?

— Я знаю, сколько солдат в гарнизоне Нехена.

— Ты собираешься… собираешься его захватить?

Скорпион положил весло и улыбнулся.

— Хороший план, правда?

— В одиночку?

— Я найду себе союзников, вот увидишь! И у меня все получится. И тогда я подарю тебе нарядные одежды и украшения.

И он лег на нее, обнаженный, возбужденный. Ему тоже вспомнилась их первая встреча посреди поля. С тех пор Ирис совсем не постарела и была по-прежнему прекрасна. Изготовленная Аистихой мазь — единственное сокровище, которое Ирис прихватила с собой, — придавала ее коже чарующую нежность.

Воспламененные мыслями об этом новом совместном приключении, они наслаждались друг другом, как если бы это было в первый раз.

* * *

В первые три дня плавания не случилось ничего плохого. Скорпион, искусный в рыбной ловле, приготовил на огне окуня и щуку, и они получились очень вкусными. Подгоняемая попутным ветром, лодка быстро плыла по реке, огибая по широкой дуге поросшие густой травой островки, возле которых можно было угодить в опасный водоворот.

Путешественники высаживались на берег перед наступлением ночи, ужинали под открытым небом и вскоре засыпали. На рассвете Ирис будила своего любовника ласками, и первые лучи солнца освещали их сплетенные тела, жаждущие новых объятий.

Но в этот вечер Скорпион нервничал: как только стали сгущаться сумерки, он почувствовал, что за ними кто-то наблюдает, и стал искать источник опасности. Привязав лодку к толстому стеблю папируса, он осмотрел окрестности. Берег здесь был такой, что гиппопотам на него выбраться не смог бы, и поблизости не оказалось ни единой ивы — любимого укрытия крокодилов.

Скорпион не стал рассказывать Ирис о том, что ему тревожно. Он подождал, пока она уснет, а сам лишь притворился спящим.

* * *

Рептилия следовала за своей будущей добычей на изрядном расстоянии. Выставив из воды одни только глаза, крокодил не терял лодку из виду, оставаясь незамеченным. Приплыв в места, где он привык охотиться, люди неосмотрительно привлекли к себе его внимание. И поскольку ничего не предвещало каких-либо действий армии Нармера, молодой крокодил решил, что не стоит сообщать об этой парочке повелителю своего клана. Он предвкушал отличную трапезу.

Птицы смолкли, ночные хищники охотились в полной тишине. Рептилия приближалась к добыче так медленно, что даже рябь на воде была почти незаметна. Подплыв к лодке, крокодил замер и стал похож на мертвую ветку.

Мужчина и женщина спали. Полагая, что им ничего не угрожает, они наслаждались отдыхом. Из осторожности крокодил решил подождать еще немного.

Наконец, удостоверившись, что все спокойно, он высунул из воды голову и распахнул пасть.

* * *

Скорпион задумался над тем, кто за ними следит. Солдаты Нармера, которым поручили их убить? Но этих-то он бы вычислил без труда. Нет, то был осторожный враг, почти невидимый.

Крокодил.

Существо коварное, способное, вынырнув из глубины, атаковать молниеносно.

И ему, Скорпиону, придется действовать еще быстрее.

Лежа на левом боку с закрытыми глазами, он вслушивался в мерный шелест реки. В решающий момент рептилия обнаружит себя.

Лодка качнулась, Скорпион вскочил, и челюсти крокодила щелкнули, поймав пустоту.

Скорпион мгновенно набросил ему на нос веревку и сжал смертоносные челюсти, однако чудовище оказалось таким сильным, что долго сдерживать его он вряд ли смог бы. Зная, что единственное уязвимое место у крокодила — его брюхо, он пронзил тонкую кожу ножом и сделал длинный разрез, из которого сразу же хлынула кровь.

* * *

Крокодил оказался очень молодым, а значит, был годен в пищу. От запаха жареного мяса Ирис стошнило — она до сих пор не оправилась от пережитого ужаса. Битва оказалась краткой, но жестокой. Еще раз она получила возможность убедиться в том, что сердце Скорпиона полно сдерживаемой жестокости, что всегда восхищало ее.

— Нармер сделал глупость, прогнав тебя.

— Это будет стоить ему трона. Отныне я его злейший враг и на мою жалость пусть не рассчитывает. Целая армия не сможет его защитить, потому что мое войско будет сильнее. То сборище трусов, что его окружает, разбежится, и тогда, преданный всеми, одинокий, он поймет, что ошибся.

— Я всегда его ненавидела, а он постоянно меня унижал. Отомсти за меня, убей его медленно!

Одной рукой Скорпион схватил Ирис за шею.

— Нармер был мне братом, и я один буду решать его судьбу!

Когда он отпустил ее, молодая женщина едва могла дышать. Все еще сердитый, он на глазах у перепуганной женщины пробил днище лодки.

— Но как… как же мы поплывем дальше?

— На реке опасно. На нас нападут другие крокодилы, а есть еще гиппопотамы и чибисы, которые служат Нармеру.

— Ты передумал завоевывать Юг?

Взор Скорпиона полыхнул огнем.

— Я никогда не меняю решения. Мы пойдем моим путем.

— Ты же не хочешь сказать…

Его улыбка могла бы смягчить даже каменное сердце.

— Ты угадала: мы пойдем через пустыню!

43

Нармер прекрасно понимал, что потерю Скорпиона будет трудно восполнить. Приверженцу строгой дисциплины, бородачу Густые Брови никогда не сравниться в доблести с этим человеком, который был Нармеру братом… Видя, что многие его солдаты раздосадованы происшедшим, а некоторые даже ропщут, он решил выслушать их, и нередко разговор велся один на один. Удивленные оказанной им честью, люди открывали повелителю свои сердца.

И оказалось, что повода для беспокойства нет. Разумеется, все восхищались храбростью Скорпиона и он навсегда останется примером того, как нужно сражаться. Однако многие опасались его жестокости, и попытка Скорпиона подчинить себе армию возмутила всех. Появление сокола подтвердило законность власти Нармера и убедило солдат в том, что государь заслуживает их полнейшего доверия. И его последующие поступки стали тому подтверждением. Подавляющее большинство военных радовалось концу войны и мечтало о новой стране, которую могли построить только царь Нармер и царица Нейт.

По прошествии нескольких дней, когда многие опасались, что пожилая Аистиха уже не оправится от болезни, она нашла в себе силы встать с постели.

— Твоя супруга поставила меня на ноги, — сказала она Нармеру, который поддерживал главу клана, помогая ей идти.

— Ты передала ей свои знания.

— Она умело ими пользуется и, я уверена, превзойдет меня как лекарь. Великая богиня направляет ее и поможет изготовить новые целебные снадобья. Заботиться о твоих подданных и лечить их — вот наша задача.

— Не переживай, как только ты поправишься, снова станешь наставлять наших целителей.

— У меня не хватит на это сил. Скоро я воссоединюсь с моими предками, и останется в живых только один глава клана — воинственный Крокодил. Будь осторожен, Нармер! Крокодил коварен и очень опасен, он не откажется от борьбы и постарается тебя уничтожить.

— Я надеялся, что Скорпиону удастся с ним справиться.

— Это упрек? Я напрасно открыла тебе ужасную правду?

— Конечно нет, Аистиха! Если бы не ты, я бы продолжал заблуждаться и не смог бы сдержать клятву, а значит, не смог бы отдавать все свои силы созиданию. Твое признание открыло мне глаза на многое.

— Помни слова Предка: Скорпион не даст тебе жить в мире.

— Он стал моим врагом, я это понимаю. Но что, если, натолкнувшись на мою решимость, его ярость угаснет? Я надеюсь, что Скорпион начнет новую жизнь где-то далеко от Двух Земель.

— Я тоже на это надеюсь.

— Но ты в это не веришь.

— То, что ты делаешь, — первостепенно, Нармер, и ты должен посвятить достижению своих целей всего себя. Твои нынешние советчики хороши каждый по-своему, но этого мало. Этой ночью отправляйся в пустыню, смотри на звезды и ни в коем случае не пропусти рассвет. Шакал Геб укажет тебе путь.

* * *

Нейт известие встревожило.

— Ночная тьма полна демонов, — напомнила супругу царица. — Что, если Скорпион подстерегает тебя?

— Аистиха никогда не послала бы меня в ловушку! К тому же Геб сумеет меня защитить. А Скорпион уже очень далеко. И его душа пылает…

— Мне будет спокойнее, если ты возьмешь с собой свою гвардию.

Царь обнял супругу.

— Я пойду один. Если со мной случится несчастье, продолжай наше общее дело!

Шакал уже ожидал Нармера у входа в царскую резиденцию. Он направился в пустыню, озаренную последними лучами заходящего солнца.

Легконогий и стремительный, Геб старательно обходил камни и места, где песок был влажным. Нармер следовал за своим провожатым, пока они не оказались у пересохшего русла реки, обрамленного темными холмами. Шакал несколько раз тявкнул, и эти звуки эхом разнеслись по округе. Узнав о его присутствии, духи и демоны этих мест затаились. Они были бессильны что-либо предпринять против посланца Первого из людей Запада, чьей резиденцией был Абидос, врата потустороннего мира.

Геб взошел на вершину одного из холмов, Нармер последовал его примеру. Они вместе любовались возрождением многих тысяч звезд — частичек тела богини Небо. То была ночь новолуния, на небе не было ни облака. Дул легкий ветерок. Царь понял, что небесная покровительница готовится к рождению нового солнца, питаемого молоком Бессмертных — не подверженному влиянию времени скопищу вокруг сияющей Северной звезды. Постоянно изменяясь и при этом оставаясь самим собой, изначальный свет открывал бесчисленные Двери, дабы пролиться во Вселенную.

Открытие это было настолько захватывающим, что Нармер позабыл о беге времени и о потребности в сне. Царь отправился в путешествие с новым дневным светилом, которое, выйдя из лона богини, появилось на востоке.

Первые его лучи осветили пустыню цвета охры, усеянную холмами разной высоты. Но было там и вкрапление зеленого цвета — крошечный оазис, где произрастало пять пальм под названием дум.

Геб встал и встряхнулся.

Оазис оказался обитаемым.

Расположившись по кругу, восемь существ воздевали руки к солнцу в знак почитания, способствуя тем самым его восхождению. То были не люди, а бабуины, которых легко было узнать по мордам, похожим на собачьи, и пышным гривам.

Предводитель стада был самым крупным и белого окраса, только морда и глаза у него были черные. По его сигналу соплеменники опустили руки, и один сорвал несколько орехов, которыми они и насытились.

Этих зверей с длинными и острыми зубами опасались многие, а собравшись в стаю, они нападали даже на хищников и легко справлялись со своей добычей. Соблюдающие жесткую иерархию, эти хозяева саванны жили семьями и строго исполняли установленные в стае ритуалы.

И тут Большой Белый увидел человека и шакала.

Уши Геба задрожали, Нармер затаил дыхание. Вполне могло статься, что стадо бабуинов, спустившись с холма, нападет на них и борьба окажется неравной. Шакал потянул носом воздух, размышляя над тем, как найти выход из ситуации, и решил, что будет лучше остаться на месте. Внутренний голос подсказал царю, что не стоит пытаться спастись бегством.

Большой Белый не сводил с нежеланных гостей глаз, раздумывая, как поступить.

И решение он принял самое неожиданное: властным жестом приказал собратьям разойтись. Обезьяны удалились, прихватив с собой плоды пальмы дум. Их предводитель неспешно покинул оазис и приблизился к холму.

У его подножия он вырыл глубокую яму, достал из нее какой-то предмет и, неся его с почтительной осторожностью, стал подниматься по склону.

Геб не испытывал тревоги, Нармер был спокоен.

Свое сокровище Большой Белый преподнес царю. То было око сокола, изготовленное из халцедона и яшмы.

Редко доводилось Нармеру видеть такой выразительный взгляд. В нем была мудрость, спокойная и в то же самое время трепещущая, мудрость, проистекающая из источников жизни.

Руки бабуина напряглись.

— Это сокровище предназначено мне?

Обезьяна кивнула.

Когда царь взял амулет в свои руки, он осветил пустыню ярче, чем лучи солнца, и окрестности оазиса покрылись буйной растительностью. Нармер надел веревочку, пропущенную в маленькое отверстие в амулете, себе на шею, и око сокола засияло на его груди.

И тогда Геб повел процессию назад. Шакал, человек и бабуин покинули пустыню и вошли в город на берегу Нила. Его жители с удивлением смотрели, как они направляются к царской резиденции.

На ее пороге их ожидали Нейт и Аистиха.

Большой Белый и глава клана поздоровались.

— Вот твой наилучший советник, — сказала она царю. — Ему известны тайны божественных речей и звездных путей, он получает послания солнца, он честен и строг. В нем нет ни коварства, ни лживости.

Аистиха принесла табурет. Большой Белый сел на него, выпятил грудь и горделиво поднял подбородок. Нармеру Нейт подала кусочек известняка и заостренную тростинку, которую Царь поспешил обмакнуть в горшочек с черными чернилами.

Царь уселся у ног бабуина, скрестив ноги, и приготовился писать.

И вот он услышал голос Большого Белого, произнесший слова, которые он записал на известняке.

Первое послание ближайшего советника являло собой повеление:

«Возведи белую стену вокруг своей столицы».

44

С первой же своей встречи два советника царя, Большой Белый и Старик, поладили между собой. Старик поселился в маленьком удобном доме, где имелась особая комната для совещаний, вход в которую закрывался занавеской.^[35] В этой комнате они с Нармером обсуждали многочисленные дела нарождающегося государства вдали от глаз и ушей любопытствующих.

Строительство белой стены уже началось и шло полным ходом благодаря предложению Старика привлечь к работам военных. Под руководством Повелителя кремня и его помощника Гильгамеша все действовали слаженно. Сначала выбирали подходящие залежи известняка, затем прямо на месте из него вытесывали блоки, геометры их измеряли, а доставляли на место строительства руководимые Северным Ветром ослы, численность которых заметно увеличилась благодаря рождению нового поголовья и приручению нескольких диких стад.

Однако при возведении стены строители столкнулись с трудностями. Однажды обвалилась значительная ее часть. И тогда Большой Белый описал царю подходящий метод, в основе которого было использование веревок, определенный размер блоков и правильное распределение массы. Очень скоро строительство было закончено, и новая столица, которую отныне все называли Белая стена^[36], получила защиту от возможного нападения.

Несмотря на сильную слабость, Аистиха строго следила за соблюдением мер, предупреждавших распространение заразы, а царица лично участвовала в приготовлении мыла из соды, растительных вытяжек и растертого известняка. Открылись новые мастерские по производству мисок, кувшинов, одежды, сандалий и рабочих инструментов. Привыкая к мирной жизни, подданные Нармера с радостью обустраивали свой быт.

Старик радовался, что не последовал за Скорпионом, и все же часто вспоминал его. Где он, что с ним? Умер ли в пути или готовится сразиться со своим братом? Скорпион всегда умел найти выход из любой ситуации, а потому второе предположение казалось Старику куда более вероятным. И все же он был так занят государственными делами, что у него не оставалось времени для беспричинной тревоги. Получив доступ к лучшим винам, он заметно помолодел и стал есть с завидным аппетитом. Ему очень нравилось создавать действенную систему управления страной.

— Царь зовет! — объявил ему Повелитель кремня. — Совет состоится на борту головного судна, причем явиться туда следует немедленно!

Старик нахмурился. Такой выбор места не предвещал ничего хорошего. Неужели Нармер решил направить по следам Скорпиона отряд опытных бойцов, чтобы захватить его и уничтожить?

Царствующая чета восседала на носу корабля. Перед ними Устроился Большой Белый, к которому поспешил присоединиться Старик. Аистиха, генерал Густые Брови и Повелитель кремня тоже присутствовали на этом Совете, а охранял их покой шакал Геб.

Каждый из присутствующих боялся, что царь заговорит о войне.

— В нашей стране исполнительная власть будет заботиться о процветании и благополучии народа, — начал Нармер. — А благополучие его зависит от жизненно важного кровеносного сосуда — реки. Значит, нам нужно прорыть каналы и поддерживать их в порядке, дабы использовать все преимущества, которые дает нам разлив. Если власть будет несправедливой, порочной или слабой, каналы забьются тиной, плотины разрушатся, правила распределения воды не будут соблюдаться, а стремление отдельных управленцев блюсти свои интересы нарушит равновесие в державе.^[37] Вода будет поступать в каналы и по ним достигать удаленных от реки участков. Насыпные холмы не дадут воде разливаться. Когда разлив наберет силу, плотины замедлят течение, а многочисленные запруды, которые мы построим по всей территории Двух Земель, станут естественными хранилищами воды и помогут населению дождаться следующего разлива. Огромные болота, где можно охотиться и ловить рыбу, следует сохранить.

Густые Брови был поражен услышанным.

— Ваше величество, вы намерены преобразить страну!

— Это так. Но во имя всеобщего блага.

— Ваш план невозможно выполнить!

— Такова воля богини Нейт, — сообщила собравшимся царица. — Сотворив вселенную, она оросила ее с помощью небесной реки, подобие которой протекает по нашим землям. И мы должны научиться пользоваться этим благом.

Большой Белый в знак согласия кивнул.

— Я хочу пожить еще, чтобы увидеть все это! — пробормотал Старик восторженно.

Повелитель кремня тоже был восхищен.

— Ваше величество, прежде всего нужно распределить задачи! — сказал он. — Каждый житель страны в меру своих сил должен принять участие в строительстве каналов. Я отвечаю за своих мастеров и подмастерьев! Они поймут, в каком великом деле им посчастливилось участвовать!

— Царственная чета мечтает о том, чтобы мы были счастливы, — подхватила растроганная Аистиха. — Навсегда забудутся горести войны кланов и мы будем с надеждой смотреть в будущее!

Неужели члены Совета забыли об этом или же они просто предпочли промолчать? Почему и сам Нармер ничего не сказал о враге, способном нарушить эти грандиозные планы, — о Скорпионе?

* * *

В присутствии царедворцев и многочисленных крестьян Старик передал царю веревку и солнечный компас.

— Ты — правитель этой страны, — сказала ему царица, жрица богини Нейт. — И еще ты — первый служитель гармонии. Пройди же наши владения с севера на юг и с востока на запад, измеряя их и распределяя их богатства!

С мерной палкой длиною в локоть Нармер приступил к межеванию, имея целью обозначить границы первого поля, урожай с которого предназначался для храма великой богини.

Когда ритуал был совершен, царь поднял палку к небу.

— Вот он, руль страны! Воплощение точности, порожденной светом, он обязателен для всех и будет направлять наши действия. Тот, кто пренебрежет им, навлечет на себя кару богов!

Старик наклонился, поднял с земли и подал монарху золотистого скарабея — жесткокрылого жука, охотно поедающего слизней и многочисленных вредных насекомых и тем самым способствующего произрастанию зерновых.

— Наша земля воздает вам почести, ваше величество, и ее плодородие станет залогом ее верности.

По случаю межевания устроили празднество с обилием крепкого пива. Однако и это не помешало Старику распределить между крестьянами наделы. Со многими пришлось переговорить лично, чтобы убедиться, что все сделано по справедливости и никто не обижен. Если же возникали споры, последнее слово оставалось за Большим Белым.

Любуясь плодородными землями, Старик думал о земляных червях, неутомимых тружениках, которые питаются остатками соломы на полях и мертвыми листьями, перерабатывают землю, насыщают ее воздухом, что способствуют ее возрождению. Труд, которого никто не видит, необходимый и постоянный, — образец для подражания советнику Нармера…

* * *

На рассвете Нармер вышел полюбоваться белой стеной — символом своей столицы, возведенной в точке равновесия между Севером и Югом, дельтой и долиной Нила. В глубине души царь знал, что этому городу суждена долгая жизнь, и он сделает все, чтобы страна процветала.

Нейт обняла его, и он нежно поцеловал супругу.

— Прекрасная работа! Я восхищаюсь нашим народом, его искренностью, его способностью создавать мир, который раньше и вообразить было трудно… Представляешь ли ты последствия этих первых шагов?

— Каждое утро я воздаю почести богине и прошу ее указать нам правильный путь, — сказала на это царица. — Без ее помощи мы будем слепы.

— Скоро мы возведем храм, достойный ее величия, и Белая стена станет сердцем царства.

— Большой Белый сообщает тебе замыслы богов, ты способен передвинуть горы, и все же судьба Скорпиона тревожит тебя.

— Смирится ли он с ролью изгнанника? Нацелен ли его взор на другие горизонты?

— Скорпион никогда не обретет покой, — предрекла царица, — и нам нужно готовиться к худшему.

— К войне… Осмелится ли он развязать войну?

— Никто, даже ты, не смог бы заставить его усомниться в своем могуществе. И демоны пустыни станут его союзниками.

Слова Нейт терзали душу пуще самого острого кинжала из мастерской Повелителя кремня. Нармер хотел бы, чтобы они изгладились из памяти, однако у него не было права предаваться иллюзиям.

Братские узы между ним и Скорпионом разорвались навсегда. Если Скорпион, став врагом, вознамерится разрушить молодое государство, оно будет защищаться и переломит ему хребет.

45

Ирис ненавидела пустыню и не понимала, за что Скорпион так любит эти опаленные солнцем и населенные хищниками и Демонами просторы, враждебные и полные опасностей.

Сама она мечтала о садах, о пшеничном поле и озере, в котором можно было бы купаться. Однако противоречить любимому не смела.

Бесчисленное множество дней они шли и шли. Скорпион охотился на кроликов и антилоп, и, как только путешественникам начинало казаться, что скоро они умрут от жажды, молодой воин находил источник. Насытившись и утолив жажду, он ласкал стройное тело таявшей от удовольствия Ирис.

— До Нехена еще далеко? — спросила она.

— Не бойся, мы рано или поздно до него дойдем. Посмотри, какая вокруг красота! Здесь можно не бояться ни убийц Крокодила, ни солдат Нармера!

— А может, забыть о Нармере?

Он ударил молодую женщину по щеке с такой силой, что та упала без чувств. Однако Скорпион привел ее в себя вторым ударом.

— Никогда больше так не говори! У меня одна цель — уничтожить царство Нармера, избавиться от так называемого брата, который отверг меня, меня, своего главного сторонника! Или ты со мной соглашаешься, или я брошу тебя здесь!

— Я… Я на все согласна!

Она с трудом встала. И сразу же укусила Скорпиона за плечо.

— Даже не думай бросить меня ради другой! Если ты это сделаешь, я…

Он расхохотался.

— Посреди пустыни чего тебе бояться? Ну а потом я все равно буду делать все, что захочу, а ты все равно будешь меня любить!

Он вошел в нее так резко, что она чуть снова не потеряла сознание от боли, которая очень скоро сменилась удовольствием. Она по-прежнему для него желанна! Может ли быть на свете большее счастье?

* * *

Молодая женщина уже привыкла испытывать лишения в этом бесконечном путешествии и научилась радоваться их вынужденному одиночеству. Она ничего не боялась, потому что Скорпион был самым опасным хищником из всех тех, кто обитал в этом безлюдном краю.

Приблизившись к груде камней, Скорпион замер.

— Они тут!

Ирис отшатнулась.

— Кто они? Дикие звери?

— Нет, моя прелесть! Я нашел кое-что получше!

Он приподнял большой плоский камень, под которым оказалось гнездо скорпионов. Ирис завизжала.

— Не бойся, они — мои союзники! Посмотри, они узнали меня!

Мать семейства была черной и огромной — пожалуй, длина ее была больше половины локтя. Защищая свое потомство, — маленьких коричневых и желтоватых скорпиончиков, — она угрожающе подняла свое жало.

Скорпион подставил ей ладонь.

— Иди ко мне, красавица!

После мгновенного колебания страшилище спрятало жало и согласилось принять приглашение своего нового хозяина.

— Ты со своей семьей будешь убивать для меня!

Ирис не могла унять дрожь.

— Ты ведешь себя как большинство глупых людей, — сказал ей возлюбленный. — На самом деле эти существа — великолепные воины, хитрые и выносливые. Они любят темноту, умеют прятаться, взбираться по стенам, двигаются бесшумно, а их удары всегда точны. Этот вид — мой любимый. Эти скорпионы не оставляют противнику шанса уцелеть.

Семья членистоногих перебралась в его мешочек.

— Вот и мой авангард, — объявил Скорпион. — Не вздумай их трогать, они послушаются только меня. Ты же умрешь от укуса.

* * *

Стало смеркаться, солнце скрылось за густыми облаками. Поднялся ветер, но, вместо того чтобы разогнать тучи, он только увеличил их число. Иногда в разрывах показывался красный диск полной луны.

Скорпион сделал глубокий вдох и воздел руки к небу:

— Наконец-то ты явился! Или ждал, пока иссякнет мое терпение? Я верен своей клятве — сражаюсь и сею всюду насилие, теперь пришел твой черед!

Молния рассекла грозовое небо и ушла в землю в десяти шагах от Скорпиона. Перепуганная, Ирис упала на землю и закрыла глаза. Ей не хотелось видеть того, что должно было произойти.

Громыхнул гром, вверх взметнулись закрученные в спирали песчаные вихри.

— Приди ко мне, меня не пугает твоя сила!

— Думаешь, что твоя сравнится с моей?

Скорпион обернулся.

Рост Сета, его огромная морда, длинные уши и пламенным взгляд до смерти напугали бы любого храбреца. Однако Скорпион давно стал его приверженцем и не испытывал перед ним страха.

— Почему ты не помог мне, когда я пытался привлечь на свою сторону армию?

— Потому что я решил привести тебя сюда.

— В сердце пустыни? Где же мои новые солдаты?

— Давно ли ты утратил ум, мой ученик? Разве я не дал тебе пищу, не помог найти воду, не указал место, где ждали тебя твои будущие помощники?

— Даже с ними я не смогу победить Нармера!

— Твои скорпионы исполнят свою миссию. Люди же — существа продажные, и у каждого из них своя цена.

— На что я куплю воинов, способных победить армию Нармера?

— Ты продал мне свою душу, а взамен я дал тебе силу грозы и бури, но при условии, что ты отринешь мир и будешь всюду сеять насилие.

— И я неустанно следовал твоему завету!

— А теперь ты передумал?

— Нет!

— Если так, к чему сомнения?

— Сейчас я совсем один! Завоевать Нехен — дело нелегкое. А мысль о том, что я могу умереть, так и не уничтожив Нармера, мне невыносима.

— Ты сомневаешься во мне, Скорпион! И это — непростительная слабость.

— Что же ты можешь мне предложить?

— То, что поможет тебе воевать. Но ты должен доказать, что достоин моей помощи.

Дождь, град, гром, молнии, шквальный ветер, песчаная буря… Ярость Сета достигла своего пика, но Скорпион оставался стоять там, где стоял.

* * *

— Скорпион! Скорпион! Скажи хоть слово, умоляю!

Неподвижный, присыпанный обломками камней, он был похож на поверженную статую. Ирис убрала камни, очистила глаза и рот.

Ни малейших признаков жизни.

— Дыши, любимый, дыши!

Губы Скорпиона дрогнули. Ирис стала неистово его целовать, пока наконец не ощутила тепло его тела. Ноги шевельнулись, взгляд обрел ясность.

Вместе любовники воздели руки к небу.

Потом они окинули взором пейзаж, озаренный лучами восходящего солнца. Перед ними была не пустыня, а маленькое поселение с пересекающимися под прямым углом улочками.

Покачиваясь, Скорпион двинулся по главной улице. С каждым шагом силы возвращались к нему. Наконец он дошел до алтаря, на котором лежала огромная палица.

Скорпион схватил ее и замахнулся. В это мгновение послышались крики испуга.

— Смотри, ты напугал карликов! — сказала любовнику Ирис.

Скорпион догнал одного и поднял, чтобы их лица оказались на одном уровне.

— Пощады!

— Ты и твои соплеменники, как вы тут оказались?

— Мы работаем на повелителя бури! Если ты нас обидишь, он отомстит тебе!

— Не бойся, я его союзник.

Карлик успокоился.

— Тогда поставь меня на землю!

Скорпион с улыбкой исполнил требование человечка.

— У тебя есть хозяин?

Карлик сжал кулаки.

— Отведи меня к нему! — приказал Скорпион. — Или я сломаю тебе шею и все здесь разрушу!

Он говорил спокойно, но это и было самым страшным.

— Идем!

Карлик провел Скорпиона по длинному подземному коридору, и они оказались в помещении со сводчатым потолком. Навстречу им вышел еще один карлик — бородатый, с широкой грудью и крепкими ногами.

— Ты — Скорпион?

— Да, это я.

— Бог Сет приказал мне отдать тебе все наши владения. Теперь ты — повелитель Нубта.^[38] Мы — искусные мастера, и отныне будем повиноваться тебе.

— Что же поручил вам Сет?

— Проникать в толщу земли, в толщу горы и добывать там золото.

Бородач открыл ларчик и вынул ярко-желтый слиток.

Скорпион с любопытством повертел его в руке.

— Золото? А зачем оно нужно?

— Золото — это плоть богов. До сегодняшнего дня наша работа была для всех секретом. Доверяя тебе это несравненное сокровище, Сет делает тебя самым богатым человеком в этом мире. Ты сможешь купить все, что захочешь!

46

Серпами с деревянными ручками и резцами из кремня жнецы срезали пшеницу и рожь на уровне середины стебля. Женщины веяли зерно на гумне после того, как ослики, топчась по снопам, вымолачивали его. Урожай выдался обильным, и зерно складывали на хранение в недавно построенные амбары под строгим надзором специальных полевых писцов, подначальных Старику. Ни одно зернышко не должно было остаться неучтенным.

Работать в такую жару было тяжело, и все же люди радовались результатам своего труда и благодарили богов за то, что черви, мыши, саранча, воробьи и гиппопотамы не разорили полей, раскинувшихся вокруг Белой стены. Так что запасенного зерна, а значит, хлеба и пива должно было хватить надолго.

Когда работы по переписи населения были закончены, Старик занялся организацией скотоводства. Все поголовье — коров, телят, быков, коз, овец и свиней — пересчитали, и все надеялись, что вскоре мяса будет вдоволь. Садоводы хвалились обильным урожаем самых разных овощей и фруктов. Разумеется, Старик сам присматривал за виноградниками и с удовольствием присутствовал на сборе урожая и наблюдал за тем, как из гроздей выдавливают сок.

Когда Нармер преподнес в дар Мину, возродившейся жизнетворной силе, первый сноп, крестьяне возрадовались, ибо, по словам царицы, этот сноп символизировал врагов, связанных и неспособных более причинить кому-либо вред.

Нармер же думал о Скорпионе. Ниоткуда не поступало вестей о грабежах или разбое и даже о том, что кто-то случайно его видел. Рыбаки нашли его лодку с пробитым днищем, но ни его трупа, ни тела Ирис рядом не оказалось. Многие думали, что их тела унесло течением и они стали добычей рыб.

Однако царь наверняка почувствовал бы, случись с его названым братом что-то плохое, поэтому не допускал мысли о его смерти. Скорпион спрятался, возможно, в самом сердце пустыни — во владениях своего повелителя. Угомонился ли он в обществе демонов или же готовится к войне за власть?

Теперь Белая стена была под надежной защитой и могла выдержать любую атаку. Но большая часть Двух Земель — увы! — оставалась уязвимой, инужно было время, чтобы обеспечить надежную защиту всем жителям страны.

Скорпиону все это было известно. Но где он возьмет армию?

Нармер счел бы ошибкой недооценивать таланты своего брата, и мысли о предстоящем столкновении неотступно преследовали его. Питаемая мстительной злобой, доблесть Скорпиона могла помочь ему разрушить царство.

— Ваше величество, все готово! Царица ждет вас! — сообщил ему Старик.

Следуя за носителем царской печати, Нармер прошел из конца в конец деревни, расположившейся совсем недалеко от Белой стены. Густые Брови, его носитель сандалий, следовал за своим господином. Теперь жалкие лачуги исчезли — их сменили маленькие каменные домики с погребами и чердаками. За счет государства в каждой деревне соорудили печи для выпекания хлеба и силосные ямы, и старшим в деревнях и поселениях было вменено в обязанность радеть о благополучии своих подопечных. Если же кто-то из них не справлялся со своими обязанностями, Старик немедленно подыскивал замену. А когда он получал жалобы от крестьян, то сперва выслушивал спорщиков и только потом передавал жалобу царю.

Работы по созданию оросительной системы шли полным ходом, на это утро была назначена очень важная церемония. Старик был сам не свой, опасаясь неудачи. Густые Брови думал о своем, его заботило лишь собственное благополучие. Он удивлялся и бездействию Скорпиона, и поразительным успехам Нармера и понимал, что время действовать для него еще не пришло.

На плотине стояли Нейт, Большой Белый, шакал Геб и ослик Северный Ветер, который сам принес последнюю корзину земли. Дать сигнал к началу первого праздника Открытия озера — освободить путь воде в пруд, из которого ее будут брать для полива самых удаленных от реки полей и садов, — надлежало царю.

Гильгамешу не терпелось изобразить эту сцену — знаменательное событие в начале царствования.

Взяв в руку скипетр, Нармер освятил будущий пруд, и царица попросила богиню Нейт наполнить его энергией первичного океана. После этого царь разбил последнюю перемычку из тины.

Зрители затаили дыхание. На мгновение многие усомнились в успехе, и все же драгоценная вода соблаговолила потечь по пути, который для нее создали люди. Пришло время отпраздновать свою победу.

* * *

Проверив, расставлены ли часовые на ночь, генерал Густые Брови направился по берегу канала к белым стенам столицы.

Ему хотелось пить, он дремал на ходу и мечтал о прохладном пиве.

— Замедли шаг и смотри прямо перед собой, — послышался вдруг рядом глухой голос. — Нам надо поговорить.

— Крокодил! Я…

— Если попытаешься бежать, мои рептилии тебя разорвут. Не надейся от нас скрыться.

Густые Брови подчинился приказу главы клана. От ужаса кровь застыла у него в жилах.

— Я вижу тебя насквозь, — сказал ему Крокодил. — И я могу сообщить Нармеру, сколько раз ты предавал своих господ. Но ты мне еще можешь пригодиться.

Возвращение к реальности было жестоким. Генерал и представить себе не мог, что повелитель рептилий появится здесь, у самой Белой стены. Он успел забыть, что Крокодил цепко держит его в своих когтях.

— Твое будущее для меня ясно как день, генерал! Или ты сохранишь верность мне, или я выдам тебя твоему царю! Что ты выбираешь?

— Мы всегда были союзниками и мы ими останемся! Так вот, случилось нечто значительное: Скорпиона изгнали из столицы!

— Какой проступок он совершил?

— Хотел возглавить армию и сместить Нармера.

— Почему же ты ему не помог?

— Царь пользуется всеобщим уважением, солдаты преданы ему. Скорпион брат Нармера по крови, поэтому царь не стал его наказывать.

— И что слышно об изгнаннике?

— Ничего. Возможно, он погиб.

Крокодила новость очень обрадовала. Прогнав своего лучшего воина, совершившего столько подвигов, Нармер ослабил свою армию. Затянувшийся мир наверняка притупил его бдительность и лишил способности быстро реагировать на Действия противника. Занятая строительством плотины, армия утратила боеспособность, а с помощью генерала ему, Крокодилу, удастся ее дезорганизовать.

— Опиши мне систему защиты столицы, — потребовал он у своего сообщника.

Пребывая в уверенности, что ложь Крокодил обнаружит сразу, Густые Брови выложил все, что знал.

— Уменьши число постов, — приказал Крокодил. — И количество стражников тоже.

— Это будет трудно. Я…

— Разве не ты главнокомандующий?

— Да, но…

— Обойдемся без лишних слов, Густые Брови! Покажи, на что ты способен!

— Ты намерен… убить Нармера?

— Делай, что я буду говорить. Остальное тебя не касается. До скорой встречи, генерал!

Нетвердой походкой генерал направился к городу. Вокруг было тихо. Он огляделся, посмотрел и на канал: Крокодил исчез.

* * *

Шумер Гильгамеш не знал, что и думать. Он как раз собирался догнать генерала, когда увидел, как из вод канала показалось странное существо и заговорило с сановником.

Крокодил — повелитель клана рептилий и давний враг Нармера, и вдруг с ним разговаривает командующий царской армии!

Разве не должен был Густые Брови созвать солдат и попытаться поймать возмутителя спокойствия?

По окончании беседы Крокодил уплыл, а генерал продолжил свой путь к Белой стене.

Пребывая в полной уверенности, что никто его не видел, Гильгамеш задумался. Что теперь делать? Став свидетелем такого предосудительного и вселяющего тревогу события, мог ли он молчать? Но кому рассказать об этом и когда именно?

Погруженный в раздумья, он пересек поле. Сегодня вечером он пригласил в гости красивую молодую девушку, черноволосую уроженку Юга, которую желал видеть своей супругой.

Гильгамеш не мог знать, что Крокодила во время его перемещений сопровождали личная гвардия и шпионы. Он не заметил рептилию, которая поспешила сообщить своему господину о том, что на месте встречи присутствовал нежеланный свидетель.

47

Бородатый карлик преподнес Скорпиону золотое ожерелье тонкой работы и два браслета из того же металла, сверкающие на солнце. Молодой воин поспешил надеть украшения обрадованной Ирис на шею и на запястья.

— Какая красота!

— Всем женщинам захочется носить такие! — предсказал мастер. — И мужчины научатся их прельщать, преподнося им в подарок золотые украшения! Имея золото, ты сможешь купить кого угодно.

— Плоть богов… Не им ли предназначено золото?

Карлик смутился.

— Наше дело — добывать металл и изготавливать украшения. Хозяин Нубта — ты.

Итак, Сет дал Скорпиону возможность обзавестись армией, но цена этого — нарушение гармонии и вызов богам. Однако такая перспектива не испугала будущего победителя.

Скорпион прошелся по подземным выработкам, наблюдая за тяжелым трудом карликов, работавших бригадами: одни копали, другие промывали породу, третьи изготавливали слитки, четвертые — украшения. Многие годы ремесленники копили сокровища, ныне оказавшиеся в руках у повелителя их поселения.

— Нубт станет столицей Двух Земель! — провозгласил Скорпион. — И он будет самым красивым городом в стране! Всюду в моем дворце будет сверкать золото!

В ожидании дней своей славы Ирис выбрала для них со Скорпионом просторное и удобное жилище. Ложе, несколько сундуков, циновки… Она понемногу привыкала к этому поселению, и оно даже начинало ей нравиться. Особенно потому, что, кроме нее, женщин здесь не было. Страсть ее любовника не угасала, и молодая женщина в полной мере наслаждалась этим неожиданным отсутствием соперничества, зная, что оно не продлится долго.

Скорпион же принял для себя решение.

— Я захвачу деревню из тех, что подальше отсюда, — сказал он. — А потом — и другие поселения. Когда у меня будет достаточно людей, мы захватим Нехен.

Ирис не верила в успех этой безумной затеи. Скорпиона наверняка убьют, ну что ж, она умрет рядом с ним в украшениях, предназначенных богам.

* * *

— Почему ты не ешь? — удивленно спросила юная черноволосая гостья у хозяина дома. — Это очень вкусно!

— Извини меня, — отозвался Гильгамеш. — Я не очень голоден.

— Тебя что-то беспокоит?

— Боюсь, что так.

— Я могу тебе помочь?

— К несчастью, нет. Мне нужно принять трудное решение.

— Ты прогневил царя?

— Нет, конечно нет!

— Тогда Повелителя кремня?

— Нет.

— Может, все-таки расскажешь мне?

Такая очаровательная и внимательная… и все же шумер не хотел посвящать ее в дела, связанные с безопасностью государства. Густые Брови общается с главой клана Крокодилом… Напрашивался ужасный вывод: генерал предает Нармера, и эта парочка сообщников замышляет покушение на жизнь царя!

Завтра утром он, Гильгамеш, непременно опишет Старику эту встречу, свидетелем которой не должен был стать. Носитель государственной печати сумеет правильно распорядиться полученными сведениями.

— Я хочу спросить тебя о чем-то важном, — сказал он своей гостье.

— О важном? Или об очень важном?

— Об очень важном.

Она опустила глаза.

— Я родился в Стране двух рек, — начал он. — С юности я рисую, леплю, занимаюсь резьбой. Повелитель кремня стал мне вторым отцом, и я постоянно совершенствую свое мастерство. Я никогда не покину эту страну. Благодаря миру и процветанию Двух Земель на свет появятся удивительные произведения искусства, и я буду участвовать в их создании. А теперь мой вопрос: согласна ли ты стать моей супругой?

Взволнованная до слез, ожидавшая этого предложения и опасавшаяся, что надежды ее тщетны, красавица не смогла вымолвить ни слова.

В это мгновение с улицы донесся звук падающего тела. Гильгамеш встревожился. Его слуга, престарелый и хромой, мог упасть с лестницы, которая вела в дом.

— Прости меня, я скоро вернусь!

Она шепнула едва слышно:

— Конечно!

Шумер выбежал из комнаты.

* * *

Ночь выдалась темной. Хотя ветра не было, факелы у входа в дом почему-то погасли. Гильгамеш подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Он позвал своего слугу, но тот не ответил. И тут внизу, у подножия лестницы, он увидел пятно, похожее на лужу крови. Подойдя ближе, он понял, что кто-то оттащил окровавленное тело к пруду.

С бьющимся сердцем Гильгамеш побежал к покрытому лотосами пруду.

На берегу он увидел откушенную ногу и часть руки.

И тут из пруда вылезли два громадных крокодила и открыли свои пасти.

Шумер задрожал и отступил.

Острые когти полоснули его по шее, вырвав крик боли.

— Я терпеть не могу любопытных, — произнес хриплый голос главы клана. — Ты слишком много знаешь.

Рептилии набросились на свою жертву. Сначала они искусали ноги, потом торс и закончили головой. Крокодил же вошел в дом Гильгамеша. Там оставался еще один ненужный свидетель — молодая и красивая девушка.

* * *

Повелитель кремня распределил работу между бригадами мастеровых и присел отдохнуть в компании Старика. Они оба приступали к работе с рассветом и заканчивали трудиться после захода солнца.

— Ты все успеваешь? — спросил у приятеля мастер-крепыш.

— Хорошо бы, если бы дни были подлиннее. А ты?

— И у меня те же мысли.

— Даже если знаешь, что не успеешь, нужно все равно делать, — сказал Старик. — Тогда хотя бы не в чем будет себя упрекнуть.

Пришел черед чаши легкого белого вина и теплой лепешки с чечевичной начинкой. Оба сановника с удовольствием выпили и поели.

— Ты с каждым днем молодеешь, — отметил Повелитель кремня. — В чем твой секрет?

— Виноградный сок, волосы бабуина^[39] и полное доверие царствующей четы. Разве можно не восхищаться ими? Он — строитель, наделенный видением Предка, она — колдунья, ей покровительствует великая богиня. Чего еще желать?

— Ты прав, нам очень повезло. Почему Скорпион этого не понял?

— Я тысячу раз задавался этим вопросом! Брат Нармера… Он был неправ, возжелав власти. Только борьба не на жизнь, а на смерть по нему, а мир навевает на него скуку.

— Он развяжет новую войну?

— Разве он может поступить по-другому?

Повелитель кремня налил себе еще белого вина. Мысль о братоубийственной войне была ему отвратительна.

— Странно, обычно Гильгамеш одним из первых приходит в мастерскую, — заметил он. — Он любит рисовать, пока светает.

— Может, парень заболел? — предположил Старик.

— Он прислал бы слугу сказать об этом. А нам с ним многое предстоит сделать… Да, странно… Наведаюсь-ка я к нему!

* * *

Вода в пруду с островками зелени покраснела от крови. Части человеческого тела плавали среди цветов.

Потрясенный, Повелитель кремня пошел к дому и увидел, что и возле входа полно запекшейся крови и кусков плоти. Его затошнило и вырвало.

Едва держась на ногах, он добрался до лестницы и обнаружил там останки Гильгамеша, которого едва узнал. Не в силах сдержать слез, много повидавший на своем веку бородач покачнулся.

Оставалось осмотреть дом.

Повелитель кремня заставил себя переступить порог.

В комнате на полу — труп красивой молодой черноволосой девушки, лежащий на спине. Ей перерезали горло и вспороли живот. Мастер рухнул на пол как подкошенный.

48

Повелитель кремня чувствовал себя настолько скверно, что Аистиха напоила его усыпляющим снадобьем, зная, что сон не сотрет из его памяти ужасные подробности увиденного в доме Гильгамеша, но позволит восстановить душевное равновесие.

Старик занялся организацией погребения Гильгамеша, его так и не состоявшейся супруги и престарелого слуги шумерского мастера. Он давно привык к крови и жестокости, неизменным спутникам войн, в которых ему довелось участвовать, и все же безжалостность этого преступления потрясла его.

— Ты кого-то подозреваешь? — спросил Нармер.

— Это не подозрение, а уверенность: только рептилии Крокодила могли сделать такое. Отрывать руки и ноги, терзать тела… Это их работа.

— Бред какой-то! — воскликнул Густые Брови. — Если это и вправду крокодилы, то, выходит, мы все в опасности?

— Ты сам видел останки, генерал, и не раз сражался с рептилиями. У тебя есть другие предположения?

— Нет, но…

— Ты отказываешься смотреть правде в глаза!

— Крокодил наносит удар где хочет и когда хочет, — сказал Нармер. — Даже в пределах Белой стены.

Царица согласилась с мнением супруга. И все же она не могла понять, почему именно эти люди стали жертвами рептилий.

— Зачем Крокодил решил убить Гильгамеша и близких ему людей? Они ничем ему не мешали!

— Понятия не имею, — отозвался Старик.

— И я тоже, — подхватил генерал. Он уже понял, от какой опасности его спас сообщник.

Шумер наверняка видел их вместе с Крокодилом, и глава клана решил убрать ненужного свидетеля и тех, кому он мог рассказать об увиденном.

— Усиль меры безопасности, Густые Брови! — приказал Царь. — И пускай мои люди внимательно наблюдают за каналами и всеми водоемами.

Густые Брови размышлял: намеревается ли Крокодил в скором времени напасть на столицу или же это была попытка оценить обстановку? В любом случае генерал оставит для него лазейку…

* * *

Невзирая на драму, царь провел церемонию освящения сада, который разбили вокруг дворца по указке Большого Белого. Он первым вошел в сад и устроился отдохнуть в тени пальмового дерева.

Здесь все дышало покоем. В саду царская чета могла предаваться раздумьям, отрешившись от повседневных забот, советоваться по важным вопросам. Стены высотой в шесть локтей защищали сад от любопытствующих взглядов. Пальмы, смоковницы, акации и тамариски окружали просторный пруд, в котором произрастали голубые лотосы. Они раскрывались утром, а когда наступала ночь — лоно и убежище для солнца, которое рождается на рассвете, — прятались под водой.

К подножию самой величественной смоковницы, святилища богини Запада, царица возложила хлеб и кувшин с вином. Она попросила богиню взять под свое покровительство трех жертв рептилий и дать им достаточно пищи, чтобы они смогли пройти по дорогам загробного мира.

Когда ритуал подошел к концу, три птицы сели на верхушку дерева. В их пестром оперении Нармер и Нейт угадали лица Гильгамеша, его слуги и черноволосой невесты, потом их души улетели.

— Это тройное убийство кажется бессмысленным, — сказал царь. — Разве что Крокодил решил напомнить нам, как далеко простирается его могущество. Но ведь тем самым он заставляет нас усилить защиту… Серьезный просчет с его стороны!

— Случившееся имеет объяснение, — задумчиво произнесла царица. — Ему пришлось убить Гильгамеша.

— По какой причине?

— Он знал нечто настолько важное, что Крокодил счел нужным заставить его замолчать.

— А две другие жертвы?

— Гильгамеш мог довериться им.

— И что же это за сведения?

— Что, если шумер мог разоблачить заговор?

— Но это означает, что здесь, в Белой стене, у Крокодила есть сообщники!

— Он привык плести интриги и умеет быть незаметным, когда ему это нужно. Напав на нас с тыла, он мог бы рассчитывать на победу.

— Если ты права, то как нам найти его сообщников?

— Не знаю, — ответила царица. — Единственное наше оружие сейчас — это бдительность. Предводитель заговорщиков, возможно, в конце концов допустит какую-нибудь оплошность.

Вход в сад охраняли две львицы Нармера, поэтому супруги знали, что они пребывают в полнейшей безопасности. Когда солнечный луч осветил волосы любимой и ее тонкие черты, Царю захотелось забыть, хотя бы ненадолго, о тех мрачных перспективах, которые они только что обсуждали.

— Давай искупаемся в этом чудесном пруду! — предложил он.

Нейт, улыбаясь, позволила себя раздеть. Обнаженные, они вошли в воду и обнялись, овеваемые нежным ветерком, напоенным ароматами цветущего сада.

* * *

Рядом со строящейся возле Белой стены пристанью находился небольшой канал для отвода воды. Охранял его в тот день мужчина лет шестидесяти, полуслепой и страдающий грудной болезнью. Чтобы развлечься, он ловил рыбу на удочку и маленькими глоточками потягивал пиво.

Он уцелел в ужасных сражениях войны кланов, и теперь ему оставалось дослужить последний год. Царь пообещал, что до самой смерти он сможет жить в уютном домике и получать бесплатную пищу и уход.

Наконец клюнуло! Но надежда обернулась разочарованием: когда рыбак потянул удилище на себя, оказалось, что крючок оборвался. Он наклонился, чтобы рассмотреть, за что он мог зацепиться. Лучше бы он этого не делал…

Выпрыгнув из воды, крокодил вцепился ему в лицо и утащил под воду, где ветеран стал первой жертвой рептилий.

В тот же миг другие рептилии набросились еще на десяток ничего не подозревающих людей.

* * *

Душераздирающие крики дозорных гусей, донесшиеся с разных концов столицы, могли означать лишь одно: на город напали враги. Солдаты поспешили занять боевые позиции. Все подступы к столице были перекрыты, а Нармер помчался в порт.

Сражение здесь шло полным ходом. Неожиданность нападения благоприятствовала рептилиям. Они стремительно продвигались к цели, оставляя за собой истерзанные тела солдат противника.

«Как жаль, что Скорпион не с нами! — подумал Нармер. — Его решительность и боевой опыт помогли бы нам отразить нападение врага». Теперь же царю предстояло, вдохновившись примером своего названого брата, спасти город. Пробудив в себе доблесть Быка, смелость Орикса, ярость Льва и силу Слонихи, Нармер повел своих солдат в атаку.

Лучникам и пращникам наконец удалось остановить рептилий. Военные корабли тоже пришли в движение, и моряки, обученные Нармером как раз на такой случай, стали метать в крокодилов тонкие копья с кремневыми наконечниками. Попасть в движущуюся цель, а тем более пробить толстую шкуру было трудно, но нескольким морякам удалось выбить глаза крокодилам, которые приблизились к судам вплотную и начали их окружать.

С палуб на монстров стали бросать крепкие сети, и многие рептилии, как ни изворачивались и ни работали когтями, не смогли из них выпутаться. В тот момент, когда крокодил, барахтаясь, переворачивался кверху брюхом, в него вонзались острые копья.

— Они уходят! — послышался крик дозорного.

И правда, все члены клана Крокодила стали отступать.

Новость быстро распространилась, и солдаты начали скандировать имя своего царя. Шум стоял такой, что Нармер едва расслышал рычание Геба, который смотрел на воду и скалил зубы.

Одному крокодилу было поручено особое задание, и он был намерен выполнить его даже ценой собственной жизни. Если бы не шакал, который тоже готов был отдать жизнь за своего повелителя, Нармер не заметил бы морду рептилии, которая бесшумно и стремительно подплывала к причалу.

План крокодила был прост: сбить царя ударом хвоста в воду и прикончить его.

Нармер протянул руку по направлению к рептилии.

— Чудище, ослепни! Я же останусь зрячим! — проговорил он.

Унаследованное царем от простого скотника заклинание подействовало. Ошеломленный крокодил завертелся вокруг своей оси, и лучникам не составило труда поразить его своими стрелами.

49

Итог стычки с рептилиями Крокодила был неутешительным: около пяти десятков убитых, сотня раненых, которыми уже занимались Аистиха и ее помощницы. И все же в Белой стене только и разговоров было что о победе царя и о его магических способностях. Еще бы: Нармер не только заставил рептилий бежать с поля боя, но и заколдовал монстра, намеревавшегося его убить. С таким государем никакой враг не страшен!

Густые Брови поспешил поздравить царя и неустанно восхищался его доблестью перед солдатами, танцующими вокруг костра, в котором догорали останки поверженных рептилий. Старик выделил победителям немалое количество пива.

Поучаствовав в празднике, царская чета решила прогуляться по саду. Что-то нашептывали листья смоковниц, овеваемых ласковым вечерним ветерком.

— Что тебя гнетет, Нармер? Разве не одержал ты решающую победу?

— Она не решающая. Мы убили незначительное количество рептилий, они прекратили сражаться в один момент и слишком быстро отступили.

— Твои выводы? — спросила царица.

— Крокодил проверял нашу способность защищаться. Если бы мы не смогли быстро отреагировать, он бы захватил столицу. Но скорость реакции солдат, участие кораблей и использование сетей показали ему, что мы не дремлем. Пожертвовав незначительной частью членов своего клана, он заставил нас продемонстрировать, на что мы способны. Действия Крокодила очень меня беспокоят: сначала он избавляется от нежелательного свидетеля, потом организует пробную атаку… Наверняка он готовится к настоящему сражению. Хорошо бы знать, достаточно ли у него солдат для этого. И нам грозит еще одна беда, куда более страшная.

— Неужели ты думаешь, что… Крокодил заключит союз со Скорпионом?

— Со Скорпионом? Но жив ли он?

— Ты прекрасно знаешь, что жив.

— Мой брат не поступит так низко!

* * *

На самой границе с пустыней расположилась деревня, жители которой выращивали огурцы и разные салаты для гарнизона священного города Нехена. Новшества, вводимые Нармером на Севере, еще не дошли до этих мест, и крестьяне жили в привычном для них ритме смены сезонов.

Мужчину и женщину, идущих со стороны пустыни, заприметил мальчик. Мужчина был высок и очень красив, в руке он нес тяжелую палицу. Женщина тоже была очень хороша собой, к тому же на ней было множество золотых украшений. На крики мальчишки сбежались взрослые жители деревни. Они жались друг к другу, со страхом взирая на прекрасного воина и его спутницу.

— Меня зовут Скорпион, и я набираю солдат в свой отряд.

— Ты тот самый воин, благодаря которому была одержана победа в битве кланов при Нехене? — спросил один старик.

— Да, это я. Теперь я намереваюсь покорить весь Египет начиная с Юга.

— Лучше подчиниться ему, — сказал старик. — Он непобедим! Ни львицам, ни крокодилам не удалось с ним справиться!

— Но мы — простые крестьяне, а не солдаты! — возразил один хромой.

Своей палицей Скорпион проломил ему череп, и хромой упал замертво на глазах у перепуганных крестьян.

— Таких слов я не желаю слышать! Этот был слабаком, я бы все равно от него избавился. Я сам обучу пехоту, а вопросами обеспечения моей армии пищей и всем необходимым займутся семьи рекрутов. Пока возьмите с собой побольше провизии — мы отправляемся в соседнюю деревню!

Молниеносное продвижение Скорпиона не встретило никаких препятствий. Скоро он захватил около десятка поселений и возглавил банду сорвиголов, которых подчинил жесткой дисциплине.

Один из его солдат осмелился задать вопрос:

— Господин, у нас ведь совсем нет оружия! Разве нас не разобьют в первом же сражении?

— В Нехене есть все, что нам нужно.

— Солдаты нас убьют!

Скорпион одной рукой схватил болтуна за горло и поднял его над землей.

— Приказы командира не обсуждаются и он всегда прав!

Когда он разжал пальцы, солдат уже перестал дышать. Больше никто не осмелился и рта раскрыть.

Ирис тоже, как могла, помогала своему любимому. Новобранцы засматривались на нее и мечтали о таких же спутницах, красивых и принаряженных. Она же обещала им богатства, но при условии, что они будут храбро сражаться и одержат победу. Посулы дали результат: крестьяне забывали о лени и страхах и становились отличными солдатами. Немало этому способствовала и уверенность, что их командир справится с любым противником.

Скорпион же вспоминал решающие моменты их с Нармером сражений. В начале своего пути они были братьями, объединившимися навеки и верившими, что никакие преграды их не остановят. Потом им посчастливилось привлечь на свою сторону несравненного лучника Охотника, который погиб в битве при Нехене, и талантливого оружейника Повелителя кремня. В свой первый отряд они набрали простых крестьян, которые со временем превратились в отличных солдат, заслуживших одобрение самого Быка!

Теперь же у Скорпиона была собственная армия, которую он поведет от победы к победе…

* * *

Комендант Нехена предавался ежедневному продолжительному послеобеденному отдыху. Бывший пехотинец армии Быка, он пережил войну кланов, и каждую ночь ему снились кровопролитные сражения у стен священного города. В том аду они даже не смели мечтать о мире, а выжил он только благодаря коричнево-рыжему быку, питаемому магией богини, который вывел его и остатки гарнизона из осажденной ливийцами столицы Быка и привел к этому южному городу, обиталищу трех Душ с головами шакалов.

Он не забыл неустрашимого воина Скорпиона, молодого и поразительно красивого, и рассудительного Нармера, которого боги избрали царем, когда кровопролитные бои закончились. Сегодня вместе с супругой, жрицей богини Нейт, он правил Двумя Землями, и все в Нехене ожидали его приезда.

Оставался только один враждебный клан — клан Крокодила, повелителю которого хватило ума не погибнуть вместе с ливийцами. Рептилии могли в любой момент нанести противнику серьезный урон, но в одиночку Крокодилу с Нармером все равно не справиться…

Ветеран вкушал все удовольствия мирного времени, обретенного дорогой ценой. Положив конец войне и уничтожив захватчиков, царь дал ослабленной стране новое дыхание.

Помощник потряс его за плечо.

— Простите, что приходится вас будить… Случилось нечто важное!

— Так реши это сам!

— Я не имею на это права!

Комендант нехотя поднялся, облился прохладной водой и надел набедренную повязку. Он был настолько рассержен, что намеревался устроить нешуточную взбучку любому, кто нарушил его отдых.

— Что случилось?

— Нам предлагают сложить оружие!

— Ты… Ты бредишь?

— Идите и посмотрите сами!

Комендант поспешил к входу в военный лагерь, разбитый недалеко от ворот Нехена.

Там его встретила толпа крестьян. Вперед вышел молодой мужчина с великолепно сложенным мускулистым телом.

— Скорпион! Рад тебя видеть! Какое задание поручил тебе Нармер?

— Нармер стал моим врагом, и очень скоро я с ним расправлюсь.

Комендант не поверил своим ушам.

— Ты… ты шутишь?

— Я — повелитель Двух Земель и требую, чтобы гарнизон немедленно сдался!

— Это невозможно! Я подчиняюсь только царю.

— Твой единственный повелитель — это я!

— Скорпион… Ты сошел с ума?

— Или ты преклонишься передо мной, или я уничтожу твой гарнизон!

— У твоих бандитов нет оружия!

— От тебя ускользнуло главное, комендант: ярость Сета направляет их руку!

— Уходи, прошу тебя! Разве мы не сражались плечом к плечу?

— Мой брат прогнал меня и заплатит за это жизнью. Не противься мне!

— Уходи! Или я прикажу солдатам стрелять!

Описав в воздухе дугу, палица рухнула с такой силой, что рассекла тело коменданта на две половины.

— Вперед! — приказал Скорпион.

Орущая разъяренная масса погребла под собой перепуганных и лишившихся командира солдат.

Нескольким лучникам удалось выстрелить, пехота выставила вперед копья, но, безразличные к потере сотоварищей, солдаты Скорпиона шли за своим предводителем, чья палица прореживала ряды противника. Крестьяне били солдат ногами, отбирали у них оружие, а затем убивали, разя налево и направо. Вскоре все было кончено.

Слегка запыхавшийся Скорпион обвел взглядом поле битвы. Опьяненные успехом, его люди добивали раненых.

Обходя трупы, к нему подошла Ирис. Ее золотые украшения сверкали на солнце.

Притянув ее к себе, любовник пылко поцеловал ее в губы.

— Этой ночью я подарю тебе такое удовольствие, какого ты раньше не знал! — пообещала она.

50

Ирис исполнила свое обещание. Скорпион, который отнесся к ее словам скептически, вынужден был признать, что лучшей ночи любви в его жизни не было. В своей любовнице он открыл таланты, о которых не подозревал, а она, сияя от счастья, никак не могла насытиться его сильным и совершенным телом.

— Когда ты разделался с этим болваном комендантом, я почувствовала, что хочу тебя! — призналась она. — Такой удар, и сила, и решимость… Эта страна должна принадлежать тебе, моя любовь! А теперь ты захватишь Нехен!

— Нет, не теперь.

Удивленная, Ирис приподнялась, опираясь на локоть.

Скорпион, положив руки ей на груди, заставил ее лечь.

— Ты… Ты передумал? — спросила молодая женщина.

Плотоядная улыбка послужила ей ответом.

— Никогда не повторяй этого слова: оно меня раздражает.

— Тогда объясни!

На лице Скорпиона появилась гримаса неудовольствия.

— Помнишь, что представляет собой Нехен, моя глупенькая? Его стены, храмы, дворец, усыпальницы слоненка и Быка… В течение многих недель армии Льва и Крокодила осаждали город, и мы опасались, что живыми из него не выберемся. Даже после разгрома и кратковременного владычества шумеров Нехен стал отправной точкой освободительного движения. Нармер был коронован в этом городе, и с того дня никто не смеет оспаривать законность его правления.

— Ты, а не он должен быть царем!

— Прежде чем войти в этот город, я хочу подчинить себе все близлежащие деревни и поселения. Тогда его ворота откроются сами.

* * *

Сидя в тени ивы, Крокодил поедал кусок протухшего мяса — свою любимую еду. Его гвардия, пребывающая в состоянии полной боевой готовности, пропустила к нему шпиона, прибывшего с Юга.

Крокодил был вполне доволен результатами своей вылазки у Белой стены. Теперь он знал, какие меры Нармер предпринял, чтобы защитить город. Оставалось узнать, жив ли еще Скорпион. С намерением это выяснить он разослал соглядатаев во все концы страны.

Шпион поклонился.

— Повелитель, сведения, которые я вам принес, верны, не сомневайтесь. Скорпион, в распоряжении которого была всего лишь банда крестьян, разгромил гарнизон Нехена и захватил почти все деревни в той местности. Теперь у него, кроме земель, есть источник богатства — желтый металл, из которого делают слитки и украшения. Его любовница возомнила себя царицей и постоянно говорит о будущих победах своего господина.

— А что же Нехен?

— Жители опасаются вторжения Скорпиона. Удовлетворится ли он захватом города или же перебьет все население — неизвестно.

— Почему же он медлит?

— Он захватывает Юг по частям, и скоро вся южная часть страны будет ему подвластна. Возможно, он решил, что Нехен станет венцом его завоеваний.

Крокодил потер щеку.

— Что в связи с этим предпринимает Нармер?

— Пока ничего, повелитель.

— Рано или поздно эти двое столкнутся, а мы извлечем выгоду из этого. Армия победителя настолько ослабеет в боях, что мы без труда ее раздавим.

* * *

Совершенно расстроенный, Старик медленно плелся во дворец. Даже утренняя порция легкого белого вина не подняла ему настроения. И это при том, что плохого в жизни он видел немало и знал, что такое отчаяние. И все же груз, обрушившийся сегодня на его плечи, казался ему невыносимым.

Сегодня малый Совет, на котором присутствовали обычно только царь, царица, Старик и Большой Белый, было решено провести в саду, под кроной смоковницы — алтаря богини Запада.

— Ты чем-то расстроен, — сказала ему царица.

— Что может быть хуже, ваше величество?

— Скорпион? — спросил Нармер.

Старик кивнул.

— Какое безумие он сотворил?

— Говорят, что он собрал армию из крестьян и уже захватил большую часть Юга, — ответил носитель царской печати.

— А Нехен?

— Пока держится. Боюсь, ваше величество, пришло время вмешаться! Если этого не сделать, ваш авторитет будет подорван.

— Война… Я не желаю войны.

— Я служил Скорпиону и был ему другом, — сказал Старик. — А вы, вы с ним были братьями. Такое не забывается. И все же нельзя жить прошлым. Теперь речь идет о самом существовании царства, и вам срочно следует что-то предпринять.

Нейт взглядом дала понять, что разделяет мнение царского советника.

— Меня тревожит явное бездействие Крокодила, — сказал Старик. — Шпионы наверняка уже сообщили ему о «подвигах» Скорпиона. Если они заключат союз, сможем ли мы им противостоять?

— Скорпион сражался с Крокодилом, — напомнил Нармер. — Он знает, как жесток и коварен глава этого клана. Никто не станет его союзником даже под угрозой расправы!

— Вместе с рептилиями Скорпион прольет реки крови. Он уверен, что союз с Крокодилом поможет ему победить тебя, — сказала Нейт. — А после он избавится и от союзника.

Большой Белый не проронил ни звука.

* * *

Нубт, столица Скорпиона, очень изменился. На новых улицах расположились построенные в спешке домики, а для того, чтобы обеспечить солдат хлебом, построили большие печи. Крестьяне ежедневно доставляли в город мясо, рыбу, овощи, фрукты, пиво и вино. Поденщики занимались уборкой и стиркой, женщины им помогали.

Карлики почти не показывались на дневной свет и добывали все больше золота для формирующейся армии: за каждую победу солдатам полагалась щедрая награда. Вспоминая былые дни, Скорпион тренировал рекрутов и избавлялся от тех, кого считал слабаками.

Что до сияющей от счастья Ирис, то она занималась обустройством дворца будущего государя. Зал для аудиенций, спальни, удобства… И всюду на стенах — украшения из золота. Единственное, что было ей не по нраву, — в городе появилось слишком много женщин. Но никто из них не вертелся возле Скорпиона, который был слишком занят превращением крестьян в воинов. Для удовлетворения плотских желаний ему пока хватало неистовства чувственной Ирис. С детства царица Нубта пользовалась мазью с добавлением перетертых шипов акации, предотвращающей зачатие, а потому не опасалась, что забеременеет и будет вызывать у Скорпиона отвращение.

Окружив себя многочисленными слугами, Ирис обращалась с ними весьма сурово. Быть госпожой и помыкать другими ей безумно нравилось. Она то и дело говорила себе, что не ошиблась, последовав за Скорпионом. Мягкий и нерешительный Нармер неспособен править! Когда его отвергнутый брат начнет решающее сражение, этот жалкий царек рухнет на колени, умоляя помиловать его. Одним ударом палицы Скорпион положит конец его правлению. Она, Ирис, добьется привилегии как следует помучить Нейт перед тем, как казнить ее, а потом воссядет на трон Двух Земель рядом с победителем.

Эти ослепительные перспективы делали молодую женщину еще более предприимчивой и страстной, и Скорпион был доволен и ее постоянным вниманием, и уютом, созданным ею во дворце. После тяжелого дня, проведенного на тренировочной площадке, он часто садился отдохнуть на террасе.

— Когда Нехен станет твоим, любовь моя?

— Это военная тайна.

— Скорпион, я — твоя царица!

Гнев спесивой красавицы позабавил его.

— Меня удивляет бездействие Нармера, — признался он. — Я думал, он пришлет сюда солдат, которых мне было бы приятно истребить.

— Нармер боится тебя, — рассудила Ирис. — Этот трус решил отсидеться в своей столице!

Скорпион ударил любовницу по щеке.

— Не смей оскорблять моего брата!

Рыдания Ирис его не растрогали.

— Нармер думает, что я удовлетворюсь завоеванием Юга и не стану развязывать большую войну. Он ошибается. Некоторые мои решения его удивят.

Чувствуя, что Скорпион в шаге от решающего признания, Ирис поспешила вытереть слезы, прижалась к нему и стала ласково поглаживать его по груди.

— К ближайшему полнолунию большая часть моих солдат будет готова сражаться, — продолжал молодой воин. — Я назначил командиров, которые сумеют их направить. Наблюдая за тем, как разрастается Нубт, я поменял свои планы. Мы сделаем мою столицу прекраснейшим городом!

— А Нехен? — спросила ирис.

— Мать-гриф короновала Нармера белой короной Юга в этом проклятом городе, и поэтому я должен стереть его с лица земли! Чтобы об этом навсегда забыли!

— Стереть Нехен с лица земли…

Ирис открыла для себя новый способ возбуждаться.

— И ты… ты убьешь всех его жителей?

— Всех — мужчин, женщин, детей и животных! Стены города мы разрушим. Узнав об этом, Нармер захочет покарать меня. Мы сойдемся в бою, и я окажусь победителем.

— Ты уничтожишь и Белую стену тоже?

— Эта лжестолица исчезнет, никто даже не вспомнит, где она стояла!

Задыхаясь от возбуждения, Ирис осыпала любовника ласками.

51

Нармер расположил свой флот и армию к югу от Белой стены, на довольно большом расстоянии, желая упредить возможный маневр Скорпиона. Рискуя жизнью, его разведчики проникали на вражескую территорию и приносили важнейшие сведения.

Юный аист, которому было поручено облететь окрестности Нехена, опустился на террасу царского дворца. Он рассказал обо всем, что увидел, главе своего клана, которая поспешила поделиться этими сведениями с Нармером и Нейт.

— Священный город невредим, — сообщила она. — Но армия Скорпиона держит его в осаде и рано или поздно попытается захватить.

— Теперь наше вмешательство уже ничего не изменит, — рассудил царь. — Разведчики донесли, что Скорпион собрал уже настоящую армию и воздвиг столицу на месте поселения, называемого Нубт. У него есть желтый металл, которым он платит своим солдатам, обещая им безоблачное будущее.

— Сначала Нехен, потом Белая стена… — прошептала царица. — Скорпион хочет завоевать всю страну.

— Крокодил не показывался? — спросила Аистиха.

— Пока нет.

— Он дожидается взятия Нехена, — предрекла пожилая глава клана. — Когда Скорпион в очередной раз докажет свою доблесть воина, Крокодил вступит с ним в переговоры.

Погруженный в раздумья, Нармер прошелся по саду и остановился возле смоковницы. Под деревом сидел Большой Белый. Он, судя по всему, общался с богами.

— Похоже, война неизбежна, — сказал ему царь. — Какой совет ты дашь мне?

Нармер сел, скрестив ноги, словно писец за работой.

И услышал внутри себя голос:

— Возьми символ твоего клана и возложи его на чело царицы!

Вернувшись во дворец, царь достал из мешочка священную раковину, уцелевшую во время налета Скорпиона. Он принес ее в комнату, где царица растирала Аистихе ее больные ноги.

— Большой Белый повелел мне подарить тебе этот священный символ!

Нейт склонилась перед супругом, и Нармер приложил раковину к ее челу.

Раковина превратилась в звезду с семью лучами, излучающую золотистый свет. Царица увидела, как священные символы — волеизъявление богов — выстраиваются в горизонтальные и вертикальные ряды. Она прочла мысль Большого Белого, выдержала пламенный взор Сета, поднялась в небо с соколом и увидела, как строители укладывают гигантские каменные блоки.

— Белая стена не будет разрушена, — предрекла она. — И ты построишь Город солнца.

* * *

Всегда уравновешенный и терпеливый, Крокодил с недавних пор стал выказывать признаки раздражения. Каждый раз ночуя в новом месте, он вплотную подошел к владениям Скорпиона. Скорпион… Непобедимый воин, который не ведает страха и способен на безрассудные поступки. Не будь его, Нармер никогда бы не победил кланы, не справился бы с шулерами и не изгнал бы из дельты ливийцев.

Это Скорпион обнаружил единственное уязвимое место У рептилий — их нежное брюхо. Он не раз видел, как дельфины своим спинным плавником, словно ножом, вспарывают животы крокодилам. Скорпион решил применить туже тактику: он нырял, зажимал крокодилу пасть и вскрывал чрево. Такие сила, храбрость и сообразительность заслуживали уважения.

Разрыв между Скорпионом и Нармером стал для Крокодила настоящим подарком судьбы. Вместе они казались неуязвимыми. Разделившись, превратились в добычу, которой мог завладеть любой опытный хищник.

Наконец-то вернулся глава шпионов.

— Нехен пал? — спросил у него Крокодил.

— Армия Скорпиона держит его в кольце, повелитель.

— Город способен защищаться?

— Гарнизон уничтожен, остались одни мирные жители. Ходят слухи, что Скорпион намеревается разрушить город и вырезать все население.

«Уничтожить все до основания… Это будет недвусмысленным посланием Нармеру», — подумал Крокодил. Разрушение священного города Юга должно было стать отправной точкой завоевания Севера. Белой стене Скорпион наверняка уготовил ту же участь…

По своему обычаю, Крокодил решил дождаться конкретных результатов. Единственным, кто извлечет пользу из грядущей войны, будет он, глава последнего воинственного клана, и никто другой…

* * *

— Добей его! — приказал Скорпион сжимающему в руке копье подростку, который только что сбил с ног неповоротливого крепыша.

— Но это же мойстарший брат!

— Добей его или я перережу тебе горло!

— Но это же тренировка, повелитель!

— Поторопись, парень!

— Я… я не могу!

Длинный кремневый клинок полоснул упрямца по шее. Залитый кровью брата, крепыш вскочил и набросился на Скорпиона с кулаками, но тот вонзил ему нож в живот.

— Вот что ждет непослушных!

Командир повернулся к своим солдатам.

— Приказ надо исполнять! Этот закон — залог нашей победы. Враг не даст вам времени на раздумья. Продолжайте тренировку!

* * *

Изжаренный на костре окорок антилопы — что может быть вкуснее? Вонзая зубы в сочное мясо, Скорпион вспомнил нежную главу клана газелей, не устоявшую перед его мужскими чарами. Мир… Она только об этом и говорила! И как такая разумная и утонченная повелительница могла верить в подобную чушь?

— О чем ты думаешь? — спросила у него заподозрившая неладное Ирис.

— О бывшей возлюбленной.

— Я всех их ненавижу!

— Эта моя любовница уже мертва.

— Тем лучше!

— Пей и ешь, завтра будет нелегкий день.

— День, когда ты разрушишь Нехен?

— Луна краснеет… Сет даст мне необходимую силу.

Молодая женщина прижалась к своему возлюбленному.

Представив себе потоки крови, она ощутила, как ее охватывает возбуждение.

* * *

С трудом вырвавшись из тумана, блеклое солнце уступило место красной луне. Скорпион осмотрел свое войско.

— Нехен полон сокровищ! — объявил он. — И они станут вашими! Этот город проклят, ибо он остается верен самозванцу Нармеру! Раз так, мы вырежем всех его жителей и сравняем с землей стены. Мой приказ ясен: не оставлять в живых никого! Унеся добычу, поджигайте дома!

Те, кто еще сомневался, сомнения отбросили: Скорпион не потерпит возражений, да и перспектива обогащения привлекала многих.

Приближаясь к Нехену, Скорпион вспомнил времена, когда они с Нармером противостояли ордам Льва и Крокодила. Отчаянное положение, неизбежными казались крах и смерть от множественных ран на поле боя… И все же обоим братьям удалось выбраться из этого осиного гнезда живыми!

Сегодня Скорпион вознамерился разрушить один из символов власти Нармера, дабы утвердить свою собственную.

На зубчатой стене — ни единого лучника. Мирные жители отказались от мысли защищаться в надежде на милость завоевателя. Глупцы… Лучше бы они умерли сражаясь!

В былые времена Старик с помощниками окружали город ловушками, затруднявшими продвижение врага. Теперь же застывший в ужасе город не имел и этой защиты.

Размахивая тяжелой палицей, Скорпион подошел к воротам Нехена. Армия следовала за своим предводителем.

Как и ожидалось, никто не попытался остановить захватчиков. И снова-таки, как и ожидал Скорпион, створки ворот медленно открылись. Наверняка сейчас к нему выйдет процессия просителей и станет на коленях умолять нового властителя города пощадить население. И тогда он, Скорпион, даст сигнал к началу бойни!

Из ворот вышли три великана с головами сколов и встали полукругом. В рядах захватчиков началась паника. Некоторые попытались сбежать, расталкивая тех, кто еще сомневался. Дисциплина, которую так усердно насаждал Скорпион, была забыта в один миг.

— Души Буто? — удивился молодой воин. — Зачем вы здесь?

— Нармер — сын сокола! — провозгласил голос, услышав который, последние сомневающиеся поняли, что пришла пора спасать свою шкуру. — И мы охраняем этот город, принадлежащий законному государю.

52

Даже оказавшись один на один с тремя Душами, Скорпион не отступился. Взмахнув палицей, он вскричал:

— Прочь! Этот город мой!

Он открыл мешочек, который всегда носил на поясе, и выпустил своих лучших бойцов — черных и желтых скорпионов. Членистоногие со смертоносными жалами совсем не испугались великанов и бросились в атаку.

Создания с головами соколов своими пламенными взорами мгновенно умертвили скорпионов.

— Помоги мне, Сет! Дай мне силы! — взмолился молодой воин.

Черная туча накрыла Нехен. Громыхнул гром, взметнулись пески пустыни. Два сокола взлетели и своими крыльями рассеяли грозовую тучу. Третий направил свой огромный клюв на Скорпиона, который, тем не менее, и не думал отступать.

Внезапно налетевший порыв ветра подхватил Скорпиона, словно соломинку, и унес прочь, чтобы швырнуть на землю очень далеко от Нехена. Когда же Скорпион с трудом поднялся, то увидел Сета.

— Почему ты не дал мне победу?

— Чтобы прогнать Души, сперва нужно избавиться от их подопечного, Нармера, обладателя ока сокола. В одиночку ты с этой задачей не справишься. Найди себе хорошего союзника и сделай своих солдат приверженцами Сета. Пусть они продадут мне свои души, как это сделал ты, и тогда твоя армия сможет разрушить Белую стену. Когда Нармер и его творение сгинут, Души покинут Нехен.

* * *

В Нубте царило всеобщее смятение. По рассказам уцелевших, возле Нехена их ждало целое войско обитателей потустороннего мира, и все они были с головами соколов и метали в них молнии, охраняя подходы к священному городу. Трусы, покидая поле боя, затоптали немало своих товарищей, а многие из тех, кто отважился сражаться, сгорели заживо.

И никто не мог сказать, что случилось со Скорпионом.

Перепуганная Ирис металась по дворцу. Она послала множество разведчиков на поиски Скорпиона, пообещав им кучу золота, если они доставят его в столицу живым. Но время шло, и она уже начала терять надежду. Вскоре некоторые солдаты стали косо посматривать на эту красивую женщину, увешанную украшениями. Пока судьба командира не ясна, что мешает им завладеть сокровищами Нубта и навсегда покинуть этот город и его поверженного правителя?

Люди стали собираться в группки, повсюду велись обсуждения и даже яростные споры. Потом объявился предводитель — солдат с изуродованным шрамами лицом, который в числе первых бежал при виде Душ.

— Женщину убьем, заберем золото и разойдемся по домам!

— Это большой риск! — возразил ему другой солдат, бежавший с поля боя.

— Глупости! Мы ничем не рискуем! Командира над нами теперь нет, и мы будем дураками, если не воспользуемся моментом! Когда мы уйдем, этот город снова поглотит пустыня.

В предвкушении наживы банда грабителей оживилась. Оставалось только решить, кто убьет женщину Скорпиона.

— Я это сделаю! — заявил меченый. — Но сперва с ней позабавлюсь!

Когда он во главе толпы приблизился к дворцу, Ирис догадалась об их намерениях и попыталась бежать.

Меченый догнал ее и швырнул на землю.

— Куда это ты собралась, красавица?

Она стала вырываться, и тогда он сорвал с нее золотое ожерелье. Она попыталась встать, но бандит схватил ее за ноги и перевернул на живот, а потом навалился на нее.

— Повезло нашему хозяину! А теперь я тобой полакомлюсь!

Струя крови хлынула на волосы Ирис. Она закричала от страха. Обернувшись, молодая женщина увидела своего насильника с проломленным черепом.

Над ними, покрытый с головы до ног пылью и с камнем в руке, стоял Скорпион. Он едва держался на ногах.

Ирис бросилась ему на шею.

— Ты живой, живой!

Он отстранил ее и шагнул к бандитам, застывшим при виде своего исчезнувшего предводителя.

— Ждете, пока я до вас доберусь, трусы?

Он был один против двух десятков и наверняка не справился бы со всеми. Однако взор его полыхал такой яростью, что несостоявшиеся насильники и грабители предпочли разбежаться.

— Я вернулся, и вы, как и прежде, будете служить мне! — объявил Скорпион.

* * *

Подросток отшатнулся.

— Нет, только не меня!

Раскаленное клеймо притягивало к себе все взгляды. Скорпион сам выковал его, придав сходство с фигурой Сета.

— Это необходимо, — сказал ему его повелитель. — Каждый мой солдат будет отмечен знаком бога грозы и станет его учеником и приверженцем.

— Нет! Я…

— Клеймо или смерть.

Помощники Скорпиона держали паренька так, чтобы он не смог вырваться. Тошнотворно завоняло паленой кожей, и несчастный взвыл от боли.

— Прекрасно! — воскликнул Скорпион. — Теперь ты — верный слуга Сета, и единственное, что будет тебя радовать, — это насилие и война.

Церемониал посвящения оказался жестоким. При содействии небольшого числа преданных сторонников, людей безжалостных, Скорпион избавился от всех сомневающихся — их сожгли заживо. Количество солдат, конечно, сократилось, но разве не остались зато самые отчаянные и смелые?

Никто не смел вспоминать о поражении у стен Нехена. Даже Ирис не спрашивала ни о чем у своего любовника, который был мрачнее тучи. И разумеется, Скорпион никого не посвящал в свои планы.

— Повелитель, с востока к городу движется какой-то отряд! — сообщил правителю часовой.

— Я их ждал! Дайте им пройти и проведите во дворец!

* * *

Впервые они оказались лицом к лицу: Скорпион, непобедимый воин и приверженец Сета, и Крокодил, глава последнего клана, бросивший вызов Нармеру.

— Мы долго сражались друг с другом, — напомнил повелитель рептилий, чьи глаза были по-прежнему полуприкрыты. — И я восхищаюсь твоим мужеством!

— А я — твоей хитростью, твоим талантом стратега и… умением выживать. Чего не скажешь о твоих союзниках — все они сгинули.

— Они были недальновидны и думали лишь о своей выгоде. Надеюсь, ты не таков. Твой город, по-видимому, процветает, твоя армия готова к войне… Поражение под Нехеном — не более чем досадная случайность.

Скорпион вспыхнул.

— Что ты об этом знаешь?

— Я видел Душ, видел, как бежала твоя армия и как ураган спас тебя. Если бы Сет не вмешался, Души растерзали бы тебя клювами и когтями. Не сомневайся, это Нармер нанес тебе удар. Сначала нужно избавиться от него.

Гнев Скорпиона утих. Крокодил был абсолютно прав.

— Сражаясь снова и снова с Душами Буто, ты стремился бы Достичь ложную цель. Они защищают царя, который следует По пути, определенному Предком. Устранив Нармера, мы отправим назад, в потусторонний мир, всех его покровителей.

— Мы?

— Не дай своему тщеславию ослепить тебя, — посоветовал глава клана. — Я знаю, на что способен твой брат. Он — опасный противник. В одиночку я смогу причинить ему большие неприятности, но и только. То же можно сказать и о тебе. Он отразит наши атаки. Но если мы объединимся, его царство падет.

— Я и ты будем союзниками?

— Времена теперь другие, Скорпион! Это — единственно верное решение!

— И если мы преуспеем, ты будешь думать только о том, как бы избавиться еще и от меня!

Крокодил поскреб себе когтем зуб, длинный и острый.

— Не отрицаю, это меня устроило бы. Но повторюсь: времена уже другие.

— После нашего триумфа что ты потребуешь себе?

— Владычество в стране.

Скорпион вздрогнул.

— Ты издеваешься надо мной?

— Править тебе не интересно. Когда ты увидишь труп Нармера, у тебя останется одно-единственное желание — развязать новую войну. Ты поведешь свою армию приверженцев Сета в Ливию и разоришь земли дикарей и кочевников. Твою смертоносную поступь ничто не остановит.

Скорпиону нравилось разговаривать со столь проницательным собеседником.

— Предположим, что ты прав… Но разве могу я быть уверен в том, что ты позволишь мне действовать по своему усмотрению?

— Разумеется нет! Мой план — использовать тебя, чтобы захватить Две Земли, предоставив тебе возможность отомстить. Если ты окажешься неспособным или же допустишь серьезный промах, я снова стану твоим врагом. Наши пути сойдутся на какой-то период, и каждый из нас извлечет из этого наибольшую выгоду. А потом мне достанется страна, а тебе — возможность вечно вести войну.

— Твой план неплох, я подумаю.

— Но не откладывай решение. Благодаря оку сокола Нармер узнает о твоей неудаче и может ответить ударом на удар, полагая, что ты ослабел и у тебя нет союзников. Если же мы объявим о нашем сговоре, он отступится и займет положение слабого.

— Как я могу с тобой связаться?

— Я оставлю офицера на берегу реки недалеко от Нехена. Он будет ждать твоего ответа.

Крокодил ушел. Его рассудительность и могущество впечатлили даже Скорпиона.

53

Амулет блеснул на груди у Нармера. Заглянув в око сокола, Нейт увидела, как открываются огромные ворота Нехена и из них выходят три великана с головами соколов. А перед ними стоит… Скорпион!

И он не отступает, он размахивает своей палицей. Вот неземное существо своим клювом намеревается пробить смертному лоб, но Скорпиона подхватывает ураган, а священный город тонет в песчаной буре.

— Души Буто вступились за Нехен! — сказала царица. — Скорпиону не удалось его разрушить.

— Души убили его? — спросил Нармер.

Сияние амулета поблекло.

— Я не знаю. Души — твои покровители, Нармер. Отразив атаку Скорпиона, они обрекли его на поражение!

Нармеру вспомнились осада города и многочисленные подвиги Скорпиона. Теперь он стал захватчиком, и властелины иного мира решили расстроить его планы.

— Лишь бы только он сумел вовремя остановиться! — пожелал государь.

— Ему ничего не остается, кроме как совершить самый отвратительный поступок — заключить союз с Крокодилом, — сказала Нейт.

— Мы увидим это в оке?

— Не уверена. Разве повелитель рептилий не славится своим коварством и скрытностью?

* * *

Все население Белой стены готово было в любой момент отразить нападение врага. Десятки сторожевых гусей во всех концах города при малейших признаках опасности подали бы сигнал тревоги. Военные суда перемещались по руслу реки. Десяток недавно построенных кораблей поменьше патрулировали каналы. Моряки опасались нападения рептилий, а потому не ослабляли бдительности.

Дабы не сердить Крокодила и сохранить его расположение, Густые Брови изловчился оставить в системе обороны несколько брешей, ни у кого не вызвав подозрений. Многоопытного и властного носителя царских сандалий никто не заподозрил бы в подрыве системы безопасности столицы.

Узнав о поражении Скорпиона при Нехене, генерал всерьез задумался. Скорпион — доблестный воин, но удастся ли ему расправиться с Нармером? Вряд ли, если ему не поможет Крокодил. Но они всегда были врагами, и возможность союза между ними практически исключена. С другой стороны, есть ли у Скорпиона выбор? Густые Брови надеялся, что молодой воин, стремясь взять реванш, примет правильное решение.

Носитель царских сандалий отправился во дворец, чтобы отчитаться перед монархом о проделанной работе и поприсутствовать при вручении особого сосуда — последнего совместного произведения Повелителя кремня и покойного Гильгамеша. Они изготовили его из диорита в форме сокола и хотели вместе преподнести своему государю.

Мастер представил на суд царской четы предметы, сделанные его учениками: чаши, миски, тарелки, блюда и низкие столики — все было изготовлено весьма искусно.

Любуясь этими чудесными вещами, Нармер думал не о минувших сражениях, а о том, что только теперь зарождается настоящее царство. И все же он понимал, что совсем не время радоваться своим достижениям. Скорпион, Крокодил… Они не станут сидеть сложа руки.

* * *

Большой Белый говорил только с Нармером и, когда считал необходимым, передавал ему указания богов. Претворять их в жизнь было обязанностью Старика.

Едва проснувшись, он принимал ответственных за стада коров, и они сообщали ему, сколько за прошедший день было надоено молока; высушенный коровий навоз шел на растопку печей, с мертвых животных снимали шкуры, выделывали их и получали отличную кожу. Писцы Старика строго учитывали все поступления и расходы. Такая же система учета действовала и на птичьих дворах. Старик лично проверял, Достаточно ли корма выделяется для ослов, чья работоспособность и дисциплина заслужили всеобщее восхищение.

Основной его заботой оставались зернохранилища. Опасаясь осады, Старик посещал их ежедневно. Из этих запасов черпали только хлебопеки и пивовары, и нужно было сделать так, чтобы зерна хватило им надолго. Также Старик присматривал за тем, как сушится рыба и складируются кувшины с растительным маслом, горшки с жиром и одежда. А ведь у него была масса другой работы! Служить Скорпиону было затруднительно, да и постоянное ощущение смертельной опасности утомляло, но выполнять обязанности носителя царской печати оказалось делом весьма изнурительным! Старик сам удивлялся, откуда у него в столь почтенном возрасте берутся силы. Многие молодые в сравнении с ним выглядели ленивыми нытиками. Выпив немного игристого красного вина, он мысленно поблагодарил землю за то, что она одарила его этим удивительным эликсиром молодости. Ощутив прилив сил, он решился попросить царя об аудиенции.

— Ваше величество, я хочу поговорить с вами о том, что меня тревожит.

— Не скрывай ничего!

— Я был Скорпиону слугой и другом. Его ошибки непростительны, но и они не могут заставить меня забыть дни, проведенные с ним бок о бок.

Нармер не стал возражать.

— Вы намереваетесь напасть на его столицу Нубт и победить его?

— Души Буто преподали Скорпиону хороший урок, и я надеюсь, что он образумится.

— Если так, то могу ли я предложить то, что поможет избежать войны? Белая стена — великолепная столица, она разрастается и становится все краше. Постепенно вы превратите Север в процветающий край, и жители его будут наслаждаться миром, доставшимся им ценой ужасных страданий. Так, может, отдать Юг Скорпиону? Он будет править там как захочет и откажется от противоборства с вами.

— Предок повелел мне объединить Север и Юг. Если я не преодолею этот этап, все, что мы построили, рухнет.

— Значит, нужно убедить Скорпиона признать вашу власть и оставить вас в покое, довольствуясь владениями в пустыне.

Став учеником Сета, не преступил ли Скорпион роковую черту?

— Я подумаю над твоим предложением, носитель печати!

* * *

С террасы царского дворца, возвышающегося над городом, открывался прекрасный вид. Обнявшись, Нейт и Нармер любовались своей столицей, возведенной на берегу Нила по плану, продиктованному Большим Белым.

— Все твои мысли о Скорпионе, — прошептала царица. — Ты боишься думать о возможности счастья.

— Разве может быть по-другому? Ты знаешь, насколько он силен и как упрям!

— Души не заставили его отказаться от своих намерений?

— Думаю, это поражение сделало его еще сильнее. Когда я смотрю на белую корону Юга, ощущаю, что недостоин ее. Скорпион завоевал эту часть страны, а Предок повелел мне покончить с войной и насилием. Объявить войну своему брату, убить его… Неужели это единственный выход?

— Газель предпочитала путь переговоров и на этом пути лишилась жизни.

— Лев оказался лицемером и заключил союз с Крокодилом, прирожденным притворщиком!

— А Скорпион продал душу Сету, поклявшись, что никогда не откажется от насилия.

Нармер не стал возражать супруге, понимая, что переговоры невозможны. Оружие и только оружие может разрешить эту ситуацию.

— Я займу место Газели! — объявила царица.

Царь обнял ее за плечи и заглянул в глаза.

— Это безумие!

— Тебя он не будет слушать. Но мое появление застанет его врасплох!

— Ты рискуешь жизнью, Нейт!

— Разве объединение Двух Земель — не наша общая цель?

— Я не хочу тебя терять!

— Муж должен уступить место царю. А если я преуспею? Тогда не будет ни войны, ни разрушений, ни смертей… До сегодняшнего дня богиня оберегала меня. Почему же она меня оставит в решающий момент?

54

Отныне все его солдаты несли на себе клеймо Сета. Приняв мощь этого демона в свою плоть, они не отступят перед противником, кем бы он ни был, и станут безжалостными завоевателями… Скорпиону пришлось убить нескольких нытиков, и он с удовольствием думал о том, что теперь у него есть войско, которое он поведет сражаться в пустыню, опустошив предварительно всю страну так, чтобы Крокодилу достались только выжженная земля и трупы.

Истребив Нармера и его приближенных, он, Скорпион, расправится с ливийцами и остальными кочевниками. А потом, опьяненный насилием, которое стало его путеводной звездой, он найдет себе новых врагов.

Теперь Скорпиона признали своим повелителем несколько десятков деревень, то есть большая часть Юга. Имя его указывали в надписях, позволявших определить принадлежность к его владениям и отличить продукцию, которая там изготавливалась. Научившись читать и писать, его помощники общались между собой в письменной форме и стали более эффективно управлять порученными им благами.

Последний оплот сопротивления — Нехен, охраняемый пришедшими с Севера великанами с головами соколов и остающийся верным лжеправителю Нармеру.

Ну и пускай! Жители города, укрывшиеся за высокими стенами, скоро умрут от голода. Души рано или поздно улетят, и Скорпион сравняет город с землей.

Сегодня вечером во дворце было решено устроить праздник. Вино и пиво польются рекой, последователи Сета напьются и будут развлекаться с молоденькими крестьянками… Ирис следила за работой служанок и поваров, которые готовили горы разнообразной дичи.

Скорпион спал плохо. Стоило ему смежить веки, как перед мысленным взором возникало лицо Крокодила, требующего ответа на свое предложение. Стать союзником главы клана, с которым он столько сражался? Решиться было трудно. Но здравый смысл подсказывал, что это — единственный выход и путь к быстрой победе. Однако же выбор унизительный! Нуждается ли Скорпион в помощи, чтобы уничтожить Нармера? Если он отвергнет предложение Крокодила, объявит ли повелитель рептилий ему войну или же довольствуется грабежами и разбоем?

Терзаясь сомнениями, Скорпион никак не мог принять решение. Как хотелось бы ему поговорить сейчас с братом или со Стариком, даже если бы пришлось опровергнуть все их доводы! От Ирис, царицы Нубта, помощи ожидать не приходилось. Молодая женщина каждый день меняла украшения, с радостью помыкала толпой служанок и мечтала увидеть Нармера мертвым. И ее совершенно не волновало, как он, Скорпион, это сделает.

— Все готово! — объявила она. — Все в столице будут восхвалять твои подвиги и доблесть! Но мне кажется, кое-кого мы забыли позвать! Столы ломятся от мяса, Крокодилу такое угощение понравилось бы. Не позвать ли и его на праздник?

Скорпион смерил ее таким гневным взглядом, что молодая женщина попятилась.

— Думаешь, ты можешь решать вместо меня?

Когда любовник схватил свою огромную палицу, Ирис испугалась, что он может ее ударить.

— Оставь меня! — потребовал он.

* * *

Праздник был в разгаре. В каждом уголке столицы прославляли заслуги и щедрость Скорпиона. Одни ели и пили до отвала, другие предавались утехам плоти. Скорпион наблюдал за собравшимися, а рядом с ним, увешанная золотыми ожерельями и браслетами, восседала царица.

— Повелитель, крестьянки хотят выразить вам свое почтение! — обратился к Скорпиону один из командиров. — Желаете ли вы посмотреть на их танец?

Скорпион кивнул. Это неожиданное обстоятельство разозлило Ирис, которая опасалась, что кто-то из девушек может начать строить глазки ее любовнику.

И страхи ее оправдались.

Десяток красивых крепкогрудых девушек с волосами, украшенными цветками лотоса, вышли вперед и, грациозные и соблазнительные, стали водить хоровод, а потом кружиться все быстрее и быстрее.

Ирис с удовольствием отправила бы этих малышек восвояси, но Скорпиону зрелище пришлось по нраву, и его возлюбленная не решилась возражать.

Фигуры этого бесконечного танца становились все сложнее и сложнее, а в конце особенно отличилась девушка с длинными черными волосами. Скорпион уже некоторое время не сводил с нее глаз.

Когда танец закончился, командиры стали разбирать девушек, и Ирис вздохнула с облегчением.

— Подойди ко мне! — приказал Скорпион отличившейся девушке, которая уже готова была уйти с одним из командиров.

Дрожа всем телом, она подчинилась.

— Сядь у моих ног!

Скорпион погладил девушку по волосам.

— Я не хочу ни знать, как тебя зовут, ни слышать звук твоего голоса. Я буду звать тебя Танцовщица, а ты будешь удовлетворять мои желания. Все мои желания!

Кровь застыла у Ирис в жилах. Если эта потаскушка не надоест ее повелителю достаточно быстро, придется от нее избавиться…

* * *

Ирис выплакала все глаза: вот уже три дня Скорпион и Танцовщица не выходили из спальни повелителя Нубта. Слуги приносили им пищу и крепкое вино. Больше никому туда входить не дозволялось. Похоже, Скорпион всерьез увлекся юной обольстительницей. Уязвленная в самое сердце, Ирис страдала. То были не уже привычные ей муки ревности — отчаяние терзало ее душу своими острыми когтями. На этот раз Скорпион зашел слишком далеко, и любовь, которую Ирис испытывала к единственному мужчине своей жизни, понемногу превращалась в чувство, пугавшее ее, — в ненависть.

Однажды вечером он все-таки покинул любовное гнездышко. При виде возлюбленного Ирис позабыла о своих терзаниях. Никто другой не сравнится с ним, таким сильным и прекрасным!

Молодая женщина повисла на руке у любовника.

— Ты вернешься ко мне?

Скорпион оттолкнул ее.

— Эта малышка — прелесть! Приготовь грандиозный пир, у нас будет важный гость!

* * *

Скорпион продолжал забавляться с новой любовницей, и Ирис чувствовала, как между ними ширится пропасть, которую ей, возможно, уже не удастся преодолеть. И все же она, царица Нубта, несмотря на такое унижение, старалась сохранить достоинство. Пир удался на славу, своим присутствием его почтил Крокодил со своими приближенными.

Ирис же ожидало очередное унижение: справа от себя Скорпион посадил Танцовщицу, обвешанную золотыми украшениями. Молчаливая и сияющая, она затмевала прежнюю любовницу повелителя Нубта.

Крокодил и остальные гости отведали мяса антилопы, дикого кабана, говядины и баранины.

— Прекрасный город, вкусная еда! — выразил свое восхищение глава клана. — И поскольку ты меня пригласил, решение принято.

— Чтобы решиться, мне нужно узнать еще кое-что, а именно точное расположение твоих сил.

Вопрос Скорпиона озадачил гостя.

— Я не хотел бы рассказывать тебе это — вопрос выживания.

— Разве союзники не доверяют друг другу?

— Разумеется доверяют, но ты просишь слишком многого. Довольно ли тебе будет узнать, что мои рептилии присутствуют на всей территории Двух Земель?

— Смогут ли они атаковать в нескольких направлениях одновременно?

— Смогут.

— Нармер — хороший стратег, — напомнил Скорпион. — Нужно ввести его в заблуждение. В мирное время его армия теряет боеспособность, но у него все равно много опытных солдат и отличных лучников. Массовое лобовое столкновение приведет к тяжелым потерям, и неизвестно, сможем ли мы победить. Поэтому следует действовать в разных направлениях и лишь в конце нанести решающий удар.

— Твой план? — спросил Крокодил, прикрыв глаза.

— Ты нанесешь несколько ударов с разных сторон в окрестностях Белой стены, и тогда Нармеру придется разделить свою армию. Я проникну в столицу и убью царя.

— Разве его не охраняет магия?

— Я разрушу эту магию. Когда солдаты увидят труп моего бывшего брата, они сложат оружие.

— У тебя хватит солдат?

— Все мои солдаты отмечены печатью Сета, — сказал Скорпион. — И они будут безжалостны.

— Твой план мне нравится, — заявил Крокодил. — Когда мы приступим к его выполнению?

— Когда покраснеет луна. Огонь Сета удвоит жажду насилия в моих людях, и они преодолеют любые препятствия.

Глава клана воздержался от упоминания ключевой фигуры, которую он рассчитывал вовлечь в свою игру, — генерала Густые Брови. Он, Крокодил, поручит своему тайному союзнику ослабить, насколько это возможно, систему защиты Белой стены…

По окончании пира оба союзника были довольны. Скорпион получит шанс отомстить, Крокодил станет единоличным правителем Двух Земель. Последнему оставалось только решить, нужно ли потом избавляться от Скорпиона — из опасения, что он может повернуть оружие против него самого. Это — вопрос важный, и у повелителя рептилий нет права на ошибку…

Возбужденный Скорпион, даже не удостоив Ирис взглядом, схватил за руку Танцовщицу и увлек ее в свою спальню.

Царица наконец поняла, что ей не удастся вернуть любовника. Сердце ее пронзила нестерпимая боль, какую может познать только отвергнутая женщина. Скорпион всегда был чудовищем, но чудовищем, которое она любила и которое делало ее счастливой. Он не имеет права так с ней обращаться! Как он может так унижать преданную ему женщину? Нет, она никогда не позволит ему ее бросить!

55

После долгого обсуждения Нейт удалось убедить супруга, прибегнув к последнему и решающему доводу: отправившись на переговоры со Скорпионом, она обернется священной материей богини. Разве не помогло ей это бежать от ливийцев и их верховного военачальника, который хотел надругаться над ней? Пребывая под надежной защитой, она не станет жертвой гнева Скорпиона. Царица искренне полагала, что сможет образумить его.

— Хорошо, — согласился наконец Нармер, но было ясно, что он все еще сомневается. — И все-таки я требую, чтобы ты взяла с собой охрану. И я не отступлюсь!

— Пусть будет по-твоему, — улыбнулась царица.

Царь приказал позвать к нему генерала Густые Брови.

— Генерал, прежде чем заговорит оружие, мы решили предпринять еще одну попытку: царица желает поговорить со Скорпионом. Она постарается убедить его не развязывать войну. Ты с отрядом лучших солдат будешь сопровождать ее величество и защищать в случае любой опасности. Если что-то будет грозить ее жизни, немедленно возвращайтесь в Белую стену.

Хмурясь, Густые Брови поклонился:

— Если понадобится, я спасу мою государыню ценой своей жизни. Нашей царице ничего не угрожает!

— Отправляетесь завтра на рассвете!

По пути в расположение солдат Густые Брови решал, как выбраться из этой неожиданной западни. И решение было найдено, но для начала следовало определиться, чью сторону принять. Впрочем, сомнений у него не было: он перейдет на сторону Скорпиона, который, возможно, заключит союз с Крокодилом, а тот в свою очередь тоже будет доволен генералом. Будущим победителям он, Густые Брови, преподнесет неоценимый подарок — супругу Нармера! Они и мечтать не смели о такой ценной заложнице! Ради спасения Нейт царю придется отдать Скорпиону и Крокодилу Две Земли. Что до генерала, благодаря которому решится все дело, то его осыплют почестями и наградами.

Настроение у носителя царских сандалий заметно улучшилось. В отряд сопровождения он отобрал самых лучших пехотинцев и лучников. Когда придет время, приверженцы Скорпиона ударят им в спину. Избирая гибельный путь дипломатии, Нармер забыл о трагедии, постигшей Газель, и предоставил предателю генералу прекрасную возможность обстряпать свои делишки.

* * *

— Я подумал и решил отказаться от этой безумной затеи!

— Нармер, перестань ворчать! — отозвалась царица.

— Газель…

— Газель была беззащитна. Это не мой случай, да и Скорпион не Лев!

— Если только он не заключил союз с Крокодилом, который по-прежнему остается в тени!

— Ты не хочешь дать ему последний шанс?

Нармеру хотелось верить, что Скорпион еще может одуматься. Разве Нейт не самая талантливая дипломатка из всех, кого ему довелось встречать?

— Пора спать! — сказала царица. — Завтра я отправляюсь в путь.

Кто-то заколотил кулаками в дверь спальни. От неожиданности царица вздрогнула.

— Это я, Старик! Идите скорее, это важно, очень важно!

Торопливо одевшись, царская чета вышла к носителю печати.

— Аистихе совсем плохо! — со слезами на глазах прошептал старик.

* * *

Пожилая глава клана была не одна. Вокруг ее ложа собрались преданные служанки, Большой Белый, ослик Северный Ветер, шакал Геб и львицы Нармера. Все были напряжены и сосредоточены, словно это могло им помочь удержать в теле душу целительницы.

Нейт опустилась на колени рядом с ней и стала считать пульс.

Сердцебиение было слабым, пульс едва прощупывался.

— Не пытайся меня успокоить, царица! Моя смерть близка. Каналы закупорены, энергия больше не находит себе путь и сердце затухает.

Нейт была согласна с таким диагнозом, а потому не стала спорить. Изрезанное морщинами удлиненное лицо Аистихи, обрамленное белыми волосами, было безмятежно и величественно.

— Пожалуйста, нарумянь мне немного щеки! Я не хочу, чтобы они были бледными!

Глубоко взволнованный Нармер не желал смириться с потерей Аистихи.

— Наверняка есть средство, мы вылечим тебя, мы…

— Нет, мой государь, срок моего пребывания на земле истекает.

Нармер ласково сжал ей руки.

— Ты должна жить, Аистиха, должна увидеть рождение новой страны!

— Не тревожься, я это увижу, и ты будешь править Двумя Землями под покровительством Нейт! Время кланов прошло, их дух живет в тебе, и он даст тебе силу победить врагов и объединить наконец Север и Юг. Да пребудет с тобой способность отличать главное от второстепенного и пусть глаза твои станут глазами сокола! Моя же душа улетает к солнцу. Следуй почаще этим путем, Нармер, не становись пленником обыденности, и я стану твоим проводником!

Большие глаза Аистихи вдруг стали ярко-голубыми, а ее последний вздох был вздохом путешественницы, которая рада наконец вернуться в родной дом. Большой Белый поклонился, уши Северного Ветра поникли, львицы вжали головы в плечи, а Геб затянул песню, услышав которую Первый из людей Запада в Абидосе открыл врата в потусторонний мир.

Посреди ночи все члены клана, от самой пожилой служанки до юного аистенка, взлетели и направились к источнику удивительного света, пронзившего темноту. Отныне им предстояло сопровождать праведные души на их пути к возрождающему свету.

* * *

— Проклятая смерть! — сказал Старик генералу. — Могла бы забирать только негодяев! Их на земле хватает!

Проверив, все ли взяли с собой в поход солдаты, носитель печати опустошил в память об Аистихе кувшинчик красного вина.

— Мир кланов почти угас, — продолжал он. — Почти, потому что в живых остался самый опасный из глав кланов — Крокодил.

— Он одинок и слаб, — заметил Густые Брови.

— Слаб? Конечно нет! Одинок? Это еще надо проверить! Или ты забыл о Скорпионе?

— Чтобы брат царя стал союзником повелителя рептилий?!

Старик упер руки в бока.

— Я давно подозреваю, что вам, солдафонам, не додали мозгов!

— Не оскорбляй меня, я — генерал царской армии!

— Защищая царицу, будь готов к любым подвохам!

— Ты во мне сомневаешься?

— Разве царь не доверяет тебе? Так, сдается мне, что вас снарядили как следует.

— Давно хотел спросить: сколько тебе лет?

— Я видел мой девяностый разлив, и он не станет последним. У меня столько дел, что умирать некогда.

* * *

Занялся рассвет. Густые Брови порадовался тому, что он бодр и здоров. Завтрак был обильным: сушеная рыба, ячменная каша и кисть спелого винограда. Смерть Аистихи стала для него очередным подарком судьбы. Генерал всегда опасался этой престарелой повелительницы клана, видения которой были слишком близки к истине и с мнением которой он зачастую не соглашался в те времена, когда Севером повелевал Бык.

Какой путь ему пришлось пройти! Предавать, убивать… Теперь же он, командующий армии Нармера, готовился предать своего повелителя, как и его отвергнутого брата, не испытывая угрызений совести. Наоборот, даже с удовольствием! Он слишком хорошо знал нрав ученика Сета и своего союзника Крокодила, чтобы сказать с уверенностью: они не вернут царю его супругу живой.

И поражение Нармера будет полным.

Почему Густые Брови ненавидел Нармера? Потому что государь желал изменить мир посредством наивысшей ценности — справедливости.

Отряд лучших воинов был готов отправиться в путь. На ослов погрузили запасы пищи и оружие. Оставалось дождаться царицу. Когда она вышла, Густые Брови затаил дыхание. Уверенная в сопровождавших ее людях, преисполненная надежды спасти мир, Нейт не догадывалась об уготованной ей участи. Густые Брови предвкушал ее отчаяние и представлял, как приятно будет видеть ее в роли заложницы.

— Путешествие отменяется! — объявила царица.

— Что случилось, ваше величество?

— Царь болен!

56

Жители Белой стены осознавали серьезность ситуации: раз царь заболел, страна может прийти в упадок.

Царица поспешила за советом к Большому Белому. В тени смоковницы богини Запада советник не стал скрывать от нее правды. Нармер страдал от смертельной тоски, источником которой были разрушительные помыслы Скорпиона, а через его посредство — и самого Сета. Поверив, что примирения можно достичь путем дипломатии, царская чета совершила ошибку, и это грозило большой бедой.

Избежать наихудшего можно было единственным способом — совершить обряд возрождения, дабы силы творения, в нем задействованные, помогли Нармеру одолеть недуг и исполнить свое предназначение в этом мире. Воздав почести Нейт, своей покровительнице, царица получила от богини тот же совет.

Поэтому Старику, которому поручили как можно скорее подготовить роскошное празднество, пришлось отказаться от полуденного отдыха и довольствоваться вином настолько слабым, что его мог бы пить и ребенок. Он понимал, что дело ему поручено важное и срочное и нельзя допустить оплошностей. Раздав четкие приказы и задействовав большое количество людей, носитель печати справился с задачей в поразительно короткое время. Теперь дело было за магией царицы.

Густые Брови, испытавший острое разочарование, когда поход отменили, очень скоро нашел новый повод радоваться: смерть Нармера обещала положить конец его правлению в самом начале, как и всем неисполнимым мечтам молодого повелителя. Стены столицы рухнут, и, избавившись от Нейт, он, генерал, прикажет солдатам сложить оружие. Скорпиону и Крокодилу останется только собрать обломки царства и разделить между собой власть, а генералу — в очередной раз определиться, кому он станет служить.

* * *

— Ты уверен, что это правда? — с сомнением спросил Крокодил.

— Еще вчера я сказал бы, что это не более чем слухи, которые пережевывают рыбаки, — ответил его шпион. — Но все вокруг говорили об одном и том же, поэтому я, следуя вашим указаниям, решил, что это как раз тот самый случай, когда нужно поговорить с генералом в обычном месте после наступления темноты.

— Ты был осторожен?

— Почти невидим, и две рептилии наблюдали за окрестностями. Они никого не заметили.

— Значит, Густые Брови подтвердил слухи!

— Именно так, повелитель! Аистиха умерла, члены ее клана покинули Белую стену.

Эта новость обрадовала Крокодила. Он теперь был единственным главой клана — непобедимый правитель, которого ждет блестящее будущее. Он один пережил войну и многие испытания, он один достоин править этой страной. Уединившийся в Абидосе Шакал не в счет…

— А Нармер тяжело болен?

— Генерал выразился ясно: царь умирает.

Крокодил долго потирал предплечье, потом все же решился: теперь, когда у противника не было возможности обнаружить его позиции благодаря разведке аистов, он нападет одновременно с разных сторон, не предупреждая об этом Скорпиона. Подданные Нармера растеряются, начнется паника. Густые Брови оставил в обороне достаточно брешей, чтобы рептилии смогли напасть на солдат царя там, где этого меньше всего ожидают, и уничтожить их.

Победа была близка как никогда.

* * *

На помосте установили беседку с изогнутой крышей, опирающейся на тонкие и легкие столбики. Внутри — два трона со спинками, один повернут к северу, другой — к югу. Сам помост разместили за стенами города, на открытом месте, но не очень далеко от главных ворот. Подняться на него можно было по лестнице.

Жители города, затаив дыхание, наблюдали за исполнением ритуала, порядок которого продиктовал Большой Белый — волеизъявитель богов. Нармеру предстояло пережить повторную коронацию, а потом обойти вокруг своей столицы. Но откуда сломленному недугом царю взять столько сил?

Целебные снадобья помогли Нармеру подняться. В длинном белом льняном одеянии, поддерживаемый царицей, он нетвердым шагом подошел к лестнице.

Старику, носителю печати, и генералу Густые Брови, носителю сандалий, была оказана честь помочь монарху взойти на помост. Преодоление каждой ступеньки было для Нармера мукой, и все же он смог подняться, и сановники помогли ему сесть на трон Севера.

Царица тоже взошла на помост, держа в руках красную корону, спираль которой символизировала гармоничное развитие всех форм жизни. Она прочитала гимн во славу богини Нейт, покровительницы этого символа, усиливающего царскую власть, и возложила корону на голову Нармера.

Он встал и пересел на трон Юга. Глаза молодого царя затуманились, ноги перестали ему повиноваться. Казалось, еще немного — и он лишится чувств. Видя, что государь и вправду очень слаб, Густые Брови обрадовался еще сильнее.

Нейт подняла белую корону, которая внезапно озарила все вокруг нестерпимо ярким светом. Нармер почувствовал, как переносится на Юг, захваченный Скорпионом и слугами Сета, на тот самый Юг, который ему предстояло отвоевать, дабы преодолеть шестой этап пути, начертанного Предком.

Царь поднял голову, и Нейт увенчала его короной.

Совершенно обессиленный, Нармер понимал, что не сможет проделать длинный путь вокруг Белой стены, чтобы удовлетворить богов. Он угаснет тут, созерцая свою так недолго существовавшую столицу, и доверит свою душу Аистихе…

Прилетевшая из Нехена, священного города Юга, который Скорпиону так и не удалось разрушить, Мать-гриф распахнула над беседкой свои широкие крылья. Эта покровительственная тень принесла царю неожиданное облегчение, он смог дышать полной грудью. И он увидел, что по лестнице к нему спешат главы кланов, дабы почтить его и поделиться с ним своей силой.

Спокойная мощь Слонихи, боевитость Орикса, гордость Льва, целеустремленность Быка, тонкий ум Газели, способность подняться над ситуацией, свойственная Аистихе… И разве отсутствие в этой процессии Шакала не говорило о том, что земной путь Нармера еще не закончен?

Сжимающая сердце тоска рассеялась. К удивлению генерала, на лицо Нармера вернулись краски, его взор прояснился. Царь встал без посторонней помощи и увидел радостную улыбку своей супруги.

Царица передала ему посох доброгопастуха, чтобы «пасти народ», и цеп — символ тройного рождения: в духе, на небе и в этом мире.

У подножия лестницы появились Души Буто с головами соколов и Души Нехена с головами шакалов. Первые несли сосуд в форме сокола, творение Повелителя кремня и Гильгамеша, вторые — священную раковину, сокровище родного клана Нармера. Прошлое — фундамент будущего…

Видение рассеялось, и взгляд царя устремился на высокие стены столицы.

На глазах у своего народа Нармер стал спускаться на землю.

* * *

Неистощимая сила, неутомимые ноги, гордо распрямленные плечи — царь Севера и Юга обошел вокруг Белой стены, исполнив тем самым волю богов. Когда он уже снова подходил к помосту, послышался стук копыт.

То был огромный коричнево-рыжий бык, непобедимый воин, сопровождавший царя при его восхождении к власти. На лбу у него был белый треугольник, на правом боку — полумесяц.

Нармер и колосс остановились в одно и то же мгновение, и взгляды их встретились.

— Этот ритуал возрождения сил^[40] сохранит могущество будущих царей, которое воплощает хвост быка. Тебя же я называю Апис, «тот, кто бежит быстро». Твоих потомков легко будет узнать по этим отметинам, и почитать их будут за несомненные заслуги!

Жители города хором восславили своего царя и его деяния.

Ликующие крики достигли ушей солдат авангарда Крокодила, ожидавших сигнала к атаке. Удивленный глава шпионов поспешил узнать, в чем дело. И это ему удалось без труда.

Он отправился с докладом к своему господину.

— Нармер здоров, мой повелитель! Он только что прошел церемонию повторной коронации, утвердив свою власть над Севером и Югом. Потом он обошел вокруг Белой стены, и непобедимый коричнево-рыжий бык восславил это событие. Мое мнение: противник вполне способен обороняться.

— Генерал Густые Брови солгал мне, а сам, вероятно, смеется надо мной! — пришел к заключению Крокодил. — Немедленно всем отбой!

57

Маленькая провидица из клана Раковины вернулась из мира умерших. Глаза ее были пусты. В правой руке она держала тяжелый меч, а левой сжимала разъяренную кобру. Она медленно приближалась к Скорпиону, который был совершенно безоружен. Бежать — недостойно воина, но как защитить себя?

— Уходи! Возвращайся в небытие!

— Ты убил меня и ты будешь наказан!

Она швырнула в него кобру и подняла меч…

Скорпион проснулся весь в поту. Этот страшный сон совершенно вымотал его.

Танцовщица тронула его за плечо:

— Вам плохо, господин?

Он оттолкнул девушку.

— Я не хочу слышать твой голос! Принеси мне свежего молока!

Скорпион попытался подняться и ощутил жестокую боль в животе. Колени его подогнулись. И все же он встал, превозмогая нарастающую боль. Лежа на спине, он чувствовал себя лучше. Левая рука не двигалась, голова раскалывалась от боли.

Перепуганная девушка выбежала из спальни и столкнулась с Ирис.

— Что случилось? Тебя обидели?

— Скорпион болен!

— Ты шутишь? Он крепче скалы!

— Верь мне! Он не в состоянии даже встать!

— Ты хочешь сказать, что твои ласки утомили даже такого любовника, как Скорпион?

— Я ничего такого не говорила, я…

Ирис влепила ей звонкую пощечину.

— Исчезни или я тебя изуродую!

— Молоко… — пробормотала девушка, заливаясь слезами. — Он просил свежего молока…

— Я сама принесу!

* * *

Маленькая провидица… Она являлась Скорпиону снова и снова, прижимая к сердцу свою куклу, — смешная защита… Стрела пробила куклу, сразив ребенка наповал.

Преступление? Нет, необходимая мера предосторожности. Скорпион знал, что нельзя оставлять свидетелей, пусть даже это будет маленькая девочка. Уничтожив клан Раковины, он положил начало войне кланов. То была единственная возможность реализовать свои желания, дать волю обуревавшей его жестокости и завоевать место под солнцем, какого он достоин. По иронии судьбы Нармер, единственный уцелевший член клана Раковины, стал его боевым товарищем, его другом и названым братом. Тот самый Нармер, которого маленькая провидица спасла от стрел Скорпиона. Нармер, которому он столько времени был вынужден лгать! Ну почему он не хочет его понять, почему так упрямо пытается сохранить мир, которого просто не может быть?

Левая рука по-прежнему отказывалась повиноваться, боль в животе не проходила, лоб горел. Но что, если царь прав и пришло время созидания? И новая страна совсем не будет похожа на ту, которой правили кланы? Нет, нет, зачем думать об этом, ведь то был просто сон…

Вошла Ирис.

— Вот свежее молоко!

Морщась от боли, Скорпион привстал.

— Я запретил тебе входить сюда!

— Тебе правда плохо?

— Убирайся! И пусть Танцовщица принесет мне попить.

Теперь Ирис убедилась, что ее возлюбленный и вправду серьезно болен.

— Разреши мне полечить тебя, умоляю!

— Я приказал тебе уйти, Ирис! Когда меня не слушаются, я наказываю!

— Я — твоя жена, Скорпион! Я…

— Никогда женщина не будет властвовать надо мной! Уйди, говорю тебе!

Ему удалось сесть. Правой рукой он дотянулся до ножа. Ирис швырнула чашу на пол и выскочила из комнаты.

Когда вернулась Танцовщица, Скорпион уже был на ногах.

— Мне теперь намного лучше! — объявил он, поглаживая ей груди. — И я проголодался! Этим утром у нас будет смотр!

Невзирая на ужасную слабость, Скорпион решил отвлечь себя упражнениями. На этот раз тренировка для солдат была еще жестче, чем обычно. Но разве не намереваются они захватить Белую стену и свергнуть тирана?

Когда же Скорпион наконец вернулся к себе, совершенно обессиленный, он почувствовал, что столкнулся с врагом, о котором раньше ничего не знал. Он множество раз получал раны, и они временами беспокоили его, но с той болью он мог совладать. Чего он не предвидел, так это серьезного недуга, особенно в такой ответственный момент.

Что, если и Нармер переживает такое же испытание? Жар усилился. И вдруг Скорпиону почудилось, что он слышит смех Сета.

И тогда он понял.

Бог пустыни направил всю силу своего приверженца против царя, решившего объединить Север и Юг, — разрушительную силу Скорпиона, расстроив тем самым здоровье обоих братьев.

Нармер умер или магия Нейт спасет его и от этой коварной атаки? Если государь покинет этот мир, его армия перестанет существовать и Скорпиону останется только захватить город, не способный себя защитить. Разумеется, за это ему приходится платить большую цену, и все же такая перспектива была весьма заманчивой. Скорпион ощутил прилив бодрости. Боль стала утихать. Скоро он отправится в поход со своими приверженцами и сравняет Белую стену с землей!

* * *

Как только стало ясно, что Нармер поправился, Густые Брови поспешил заделать все бреши в системе обороны, так что столица теперь была отлично защищена. И хорошо сделал, потому что царь счел своей первоочередной задачей проверить, сможет ли город противостоять атакам рептилий.

Лишившись помощи аистов, царь опасался худшего.

— Прекрасная работа, генерал! У солдат Крокодила нет шансов проникнуть в наш город!

— Позвольте, ваше величество, выразить свою радость по поводу вашего выздоровления! Я горд тем, что служил Быку, великому главе клана, которого я никогда не забуду. И судьба подарила мне неимоверное счастье стать вашим носителем сандалий и командующим вашей армии!

— Ты участвовал со мной во всех сражениях, Густые Брови, и мы вместе пережили много испытаний. Последнее из них может оказаться самым трудным!

— Царице удастся убедить Скорпиона не развязывать войну, я в этом уверен! И если что-то пойдет не так, я обещаю, что вашей супруге ничего не будет угрожать!

— Я изменил свои планы, генерал! Я отказываюсь от переговоров, поскольку не хочу подвергать жизнь царицы опасности.

Густые Брови огорчился и все же осмелился спросить:

— Значит, мы останемся под защитой стен столицы и будем ждать, когда враг придет сюда?

* * *

Большой Белый и Старик выслушивали наказы царя под смоковницей богини Запада. Мягкий солнечный свет делал этот сад еще прекрасней.

— В мое отсутствие вы будете присматривать здесь за всем. Большой Белый, если почувствуешь, что городу угрожает опасность, уведоми об этом носителя печати и продиктуй ему, какие меры нужно принять.

В знак согласия бабуин закрыл глаза.

Старик, у которого пересохло в горле, не стал скрывать своего беспокойства:

— Ваше величество, не бессмысленная ли это затея? Скорпион — опытный воин и руку его направляет ярость бога пустыни!

— Да, Сет направляет его руку, и я понимаю, что Скорпион очень силен. Но я обязан идти по пути, предначертанному Предком, и пришел час решающего сражения. Мой брат понимает только язык оружия.

— Какая жалость! — пробормотал Старик. — Но ведь Скорпион был вашим верным товарищем!

— Он продал свою душу.

— Хорошо, что вы напомнили мне об этом, ваше величество! Временами мне хочется верить, что люди меняются, но это — непростительная глупость. Скорпион рожден насаждать насилие, сражаться и убивать. И никто его не изменит, даже вы.

Взглядом Большой Белый показал, что согласен с мнением Старика.

Выслушав их, царь понял, что именно этой уверенности ему недоставало, чтобы начать действовать. Дверь на Юг, где придется биться не на жизнь, а на смерть, открылась перед ним.

58

Расположенное в трех днях пути к северу от столицы Скорпиона Нубта, поселение Два пригорка насчитывало около сотни жителей, которые занимались обработкой земли на берегах большой реки. Повелитель Нубта подчинил их себе, и теперь они исправно поставляли ему огурцы, лук-порей и бобы.

Мальчик тронул отца за руку.

— Смотри, что это там?

Мужчина выпрямился и посмотрел в направлении, указанном ребенком.

Корабли… Целая флотилия военных кораблей, и на носах стоят лучники! Перепуганный крестьянин побежал предупредить своих. В поселении началась паника, но солдаты уже высаживались на берег и окружали жилища.

Их величавый командир — а это был Густые Брови — спросил у крестьян:

— Кто ваш вождь?

Из толпы выступил толстяк.

— Ты — солдат Скорпиона? — спросил его генерал.

— Какой из меня солдат? Нет, конечно!

— Ты повинуешься ему?

— Если мы не будем давать ему, что он требует, он всех нас перебьет!

— Ты и твои люди предали царя Нармера!

— Нам пришлось!

— Предатели не должны жить!

Жители поселения попадали на колени, матери прижали к груди детей.

— Мы — заложники, освободи нас! — взмолился толстяк.

Генерал приказал лучникам подготовиться к стрельбе. Истребив этих мятежников, он преподаст урок остальным.

— Хватит! — приказал царь и направился к крестьянам. — Вам ничего не угрожает при условии, что вы поклянетесь в верности белой короне, которую я ношу! Если вы нарушите клятву, она превратится в змею и сожжет вас своим огнем!

Слова монарха, разящие так же безжалостно, как наточенный кремневый клинок, произвели впечатление даже на Густые Брови.

Никто из жителей деревни не усомнился в их правдивости.

— Мы живем в страхе, ваше величество! — поведал толстяк. — И несколько десятков других поселений — тоже. Вы нас освободите?

— Страна станет единым царством, и его жители будут вместе создавать свое будущее.

Ритуал возрождения изменил Нармера: к природной уверенности добавились величественная осанка и чувство собственного достоинства, подчеркивавшие его высокий сан. Глядя на него, никто не усомнился бы, что он крепко держит в руке руль корабля, которым боги доверили ему управлять, — государства.

Желая доказать свою благонамеренность, жители деревни устроили праздник в честь освободителей. Царь и царица почтили его своим присутствием, что восприняли как великую милость.

— Пусть это не вводит вас в заблуждение, — сказал монарху Повелитель кремня, командир корабля-мастерской, на котором хранились запасы оружия. — В этом поселении гарнизона нет, но другие наверняка охраняют солдаты, и нам придется завоевывать их по очереди, прежде чем мы дойдем до Нубта. А на нашем пути люди Скорпиона будут устраивать засады, чтобы нас ослабить.

— Я того же мнения. Но опытные разведчики помогут нам обойти засады. Осторожность замедлит наше продвижение, но спасет множество жизней.

Мастер хотел еще что-то сказать, но решил не продолжать.

— Не скрывай от меня своих мыслей, — попросил его Нармер. — Я готов услышать все.

— Скорпион… В свое время он обвинил меня, чибиса, в том, что я намеренно порчу наше оружие. Если бы не вы, ваше величество, меня бы осудили и казнили. Осознав свою ошибку, он не стал извиняться. Но я все равно восхищаюсь его храбростью, и мне очень жаль, что мы вынуждены с ним воевать.

— Ты считаешь, что можно было бы обойтись без войны?

— О нет! Это единственный способ объединить страну. Если Две Земли не станут одним царством, страна не будет жизнеспособной. Увы! Неизлечимый недуг точит сердце Скорпиона и не дает ему примкнуть к созидателям.

— Я все еще надеюсь на то, что, увидев царицу, меня и нашу армию, мой брат осознает, что от смертоносной схватки не будет никакого толку. Если он поймет, что я не отступлюсь, может, он пойдет на переговоры?

— Признаться, я в этом сомневаюсь.

* * *

Северный Ветер со своим стадом ослов, две львицы царя, огромный коричнево-рыжий бык с сыновьями — все получали удовольствие от этого путешествия. Животных хорошо кормили, за ними как следует ухаживали, а во время остановок они сходили на берег размять ноги. Шакал Геб, которому поручено было охранять царицу, не сводил с нее глаз и спал у ее ложа.

Лучники постоянно наблюдали за рекой, опасаясь атаки крокодилов. Но те рептилии, которых удавалось заметить, торопились исчезнуть под водой или уползали в высокую траву, словно испугавшись внушительных царских кораблей.

— Странно! — сказала однажды царица. — Они ведь ведут себя так не потому, что боятся!

— Крокодил любит понаблюдать за жертвой, прежде чем напасть на нее, — пояснил Нармер. — Если рептилии увидят, что мы в беде, они поведут себя иначе.

— Может, Скорпион отказался заключить союз с Крокодилом? Это ведь был его злейший враг!

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты оказалась права. Но такой опытный воин, как он, сумеет правильно оценить соотношение сил. Заручившись поддержкой повелителя рептилий, он станет непобедимым!

— Души глав кланов живут в тебе, — напомнила ему царица. — Ритуал повторной коронации возродил царственное сознание, и ты способен объединить то, что оказалось разрозненным. Объединив Север и Юг в единую державу, ты пройдешь шестой этап пути, предначертанного Предком.

На мгновение Нармер увидел перед собой маленькую провидицу. Она держала Нейт за руку. Ее лицо, серьезное и решительное, требовало возмездия.

— Разведчики вернулись! — сообщил Густые Брови.

Тотчас же созвали военный совет, и Нармер выслушал донесения. Оказалось, что ни в одной деревне из пяти проверенных не было солдат.

— Может, это ловушка? — предположил генерал. — Может, люди Скорпиона спрятались в домах?

Это предположение стоило проверить. Действуя со всеми возможными предосторожностями, специально посланный для этой цели отряд окружил ближайшую деревню. Под прикрытием лучников солдаты вошли в нее.

Но там не было никого, кроме перепуганных крестьян. Прибытие царя их успокоило, они поблагодарили его за то, что он их освободил, и устроили на радостях пир. Во всех остальных деревнях произошло то же самое. Теперь на реке хозяйничал флот Нармера, а на землях Юга — его пехота. Завоевание Юга больше походило на прогулку, чем на военный поход.

— Осталась последняя деревня, на самом краю возделываемых земель, — сказал Густые Брови. — Дальше — Нубт.

На этот раз их не ждали с распростертыми объятиями: скромные жилища оказались пустыми, нигде не было ни животных, ни запасов пищи. Судя по всему, жителей куда-то увели.

— Стратегия Скорпиона понятна, — рассудила царица. — Он стянул все свои силы в столицу, отказавшись от сражения на реке и от многочисленных боев за каждую деревню.

Нармер смотрел в сторону пустыни.

— Битва не на жизнь, а на смерть… Вот чего хотят мой брат и бог пустыни Сет! Нам предстоит сражаться не только с людьми!

— На твоей груди — око сокола, — напомнила ему царица. — С его помощью ты можешь найти лучшее решение!

Солдаты стали строиться в полном молчании. Все понимали важность предстоящей битвы, и многие страшились лишиться жизни. Но стоило царице поднять к небу перекрещенные стрелы богини Нейт, как страхи улеглись. Во взгляде Царя читалась решимость привести свое войско к победе.

Нармер повел армию по тропе в направлении Нубта. Его одолевали воспоминания о блестящих подвигах Скорпиона. Может, тот пытался поколебать его решимость?

С востока пришли облака разной формы и полностью затянули голубое небо. Подгоняемые сильным ветром, они тяжелели на глазах.

Повелитель грозы и бури намеревался сражаться рядом со своим приверженцем.

— Ты ждал меня, Скорпион! — сказал Нармер. — И я пришел!

59

Скорпион прекрасно понимал, что не сможет привести достаточное количество солдат к Белой стене, так что уничтожить Нармера можно было, лишь заманив его в свои владения. Решив отвоевать Юг, царь не примирится с существованием Нубта, столицы отступников, а значит, будет вынужден попытаться захватить город.

Предполагалось, что Нармер умрет от болезни, насланной Сетом, однако царица спасла супруга, проведя ритуал возрождения. Передаваемая из уст в уста, от деревни к деревне новость достигла ушей Скорпиона, которому пришлось пересмотреть свои планы и воспользоваться своим недугом.

Известие о болезни Скорпиона должно было стать его главным оружием. Оставленные на милость врага деревни, вынужденное заточение в Нубте… Нармер поверит, что его противник ослабел, и бросит в бой всю свою армию, так как будет уверен, что этот удар окажется единственным и решающим.

Скорпион спал один. Пробудившись, он смог пошевелить левой рукой и встать. Боль в животе осталась, жар тоже не прошел, но пламя битвы разве не заставит его забыть об этих недомоганиях?

Танцовщица спала у порога его спальни. Он разбудил ее пинком.

— Хлеба, молока, мяса и сладких лепешек! Быстро!

Девушка сорвалась с места. Несмотря на то что была глупенькой, она ему нравилась.

Появилась Ирис и пала ниц перед своим господином.

— Располагай мною, повелитель! Приказывай, и я все исполню!

— Ты мне надоела, моя прелесть!

— Я… я потеряла тебя насовсем?

— Теперь ты меня злишь! Ты не можешь оставаться царицей, поэтому отдай свои украшения Танцовщице! Она, по крайней мере, не болтлива!

— Скорпион!

— Исчезни!

— Почему ты со мной так поступаешь?

Появилась черноволосая Танцовщица в сопровождении двух слуг, несших съестное. Скорпион впился зубами в горячую хрустящую лепешку.

— Радость моя, делай, что я велел!

Ирис вцепилась пальцами в свое ожерелье.

— Это золото — мое, я…

— Поторопись!

Ирис сняла украшения и швырнула их на пол.

— Ты это зря сделала, — заметил Скорпион. — Не показывайся мне на глаза или я тебя задушу!

Ирис осмелилась посмотреть на него, понимая, что рискует получить смертельный удар. Но Скорпион был так занят едой, что не заметил ее взгляда.

Танцовщица собрала с пола украшения и надела браслеты себе на запястья и щиколотки, а на шею — массивное ожерелье. Обрадованная, она насмешливо посмотрела на поверженную соперницу.

Ирис даже плакать не хотелось. Она медленно пошла прочь.

Насытившись, Скорпион приказал командирам собрать солдат в центре столицы, возле главного источника. Распоряжение было исполнено молниеносно, и повелитель слуг Сета остался доволен дисциплинированностью своих солдат.

— Близится час решающей битвы! — объявил он. — Самозваный царь попытается захватить наш город и его богатства. Он считает, что сильнее нас, но ему не известно, на что мы на самом деле способны. Вы все научились сражаться, и нет противника, который вас напугает. Оружие у нас такое же хорошее, как и у врага, а по свирепости вы их превзойдете. Я, Скорпион, не проиграл ни одного сражения! Когда враг считал, что победа за ним, я находил возможность переломить ситуацию. Мы не в осаде, мы заманиваем слишком уверенного в себе противника в ловушку. Наш покровитель, бог грозы, даст нам силу и победу! Нармер уже близко, я это чувствую!

Скорпион обратился к командирам:

— Поддерживайте строгую дисциплину! Если кто-нибудь побежит, убейте!

— А если противник пробьет брешь в нашей обороне, как быть?

— Такого не будет. Посмотрите на небо!

На лазурном небосводе появилось несколько белых облачков.

— Это прекрасные союзники, — сказал Скорпион. — Когда Нармер пойдет на приступ, они станут черными и огромными, изрыгающими молнии, которые Сет обрушит на головы наших врагов! Эта страшная гроза нарушит боевые порядки противника. Нас же гроза пощадит.

Командиры ушли с уверенностью, что их триумф близок. Им, солдатам Сета, никто не страшен!

* * *

Войдя в вырытый под столицей тоннель, Скорпион удивился. Там было до странности тихо. Обычно в подземельях стучали молотки, слышались обрывки разговоров и шаги рабочих. Теперь здесь горел один-единственный факел, у входа в центральный тоннель.

Скорпион взял факел и, продвигаясь по тоннелю, стал зажигать остальные, которые рабочие оставили на своих местах. Повсюду валялись пустые корзины и брошенные инструменты. Скорпион направился в пещеру главного мастера.

Она оказалась пустой.

Внимательно осмотрев стены, он нашел в самом низу заделанное впопыхах отверстие. Расчистив его от обломков камней и земли, Скорпион углубился в подземный ход. Он был низким, так что приходилось ползти, раздирая до крови из-за острых выступов каменной породы руки и колени. Однако он не обращал внимания на боль, настолько ему было любопытно узнать, куда же приведет его этот ход.

Длинный горизонтальный участок, потом ход снова пошел вверх. Приподняв плиту, Скорпион выбрался на поверхность За пределами города, у подножия гор.

Карлики убежали, вернулись в родные места, в свои жилища.

Скорпион пообещал себе наказать их. Их предательство не причинит больших бед, поскольку эти неспособные сражаться создания не унесли с собой запасы золота. Им на смену придут новые золотодобытчики.

* * *

Сидя на земле под палящим солнцем, Ирис вспоминала свою жизнь со Скорпионом. Все имело для нее значение: вспышки гнева, жаркие объятия, недолгие расставания, пощечины, оскорбления, нежные ласки, возвращение после сражений, уничтоженные ею любовницы, ложь, страсть неутомимого любовника… И первый взгляд, первый поцелуй — все то, что открыло для нее другую жизнь…

Она думала, что способна простить ему любую жестокую выходку и всегда сможет отбить его у другой женщины, но, ощутив его холодное презрение, Ирис не знала, что делать. Эту глупышку он забудет уже завтра… Нет, не из-за нее Скорпион отверг свою Ирис! Он прогнал ее потому, что она стала ему немила. И первые морщинки, которые не могли разгладить снадобья, и уже не такая легкая походка, и неспособность дать дельный совет… Ирис начала стареть, а увядающую женщину рядом с собой Скорпион точно не потерпит.

Но он не должен был прогонять ее! То, что их связывало, нельзя разорвать в один момент!

— Вставай! — посоветовал ей кто-то из командиров. — Солнце такое жаркое, что может тебя убить!

Ирис уступила. Кому-кому, а ей умирать еще рано…

* * *

Скорпион разложил перед солдатами несколько десятков золотых слитков, принесенных из подземелья.

— Эти сокровища станут вашими! — сказал он. — Разбив армию Нармера, вы станете богачами! У вас будет все, о чем вы мечтаете!

Белое облако посерело, раздулось и присоединилось к массе кучевых облаков. Вместе они закрыли солнце. И это был только авангард угрожающе темных туч.

Скорпион улыбнулся.

— Нармер близко! Всем на позиции!

Ученик Сета вернулся в свой дворец. У подножия лестницы, ведущей на террасу, перед ним бросилась на землю Ирис.

— Скорпион!

— Уйди!

До боли сжав зубы, он поднялся по лестнице. Последний луч солнца пронзил черные тучи, несшие с собой гром и молнии.

Скорпион воздел руки к небу:

— Теперь ты доволен, Сет! Мы с братом скоро сойдемся в битве, я повергну его, и насилие восторжествует! Подпитывай мою силу, сделай мою руку крепкой, а мою душу — безжалостной!

60

Небо над Нубтом еще больше потемнело, и первые раскаты грома отозвались страхом в сердцах солдат Нармера. Судя по всему, бог грозы спешил на помощь Скорпиону.

— Всем строиться! — приказал царь, рядом с которым вышагивали готовые к бою львицы.

Роя копытами землю, коричнево-рыжий бык и его сыновья наклонили головы, направив рога в сторону столицы Мятежников.

Осветив тучи, молния ударила в землю в нескольких шагах от царя, но он даже не шелохнулся. Сопровождаемая верным Гебом, царица подошла к супругу и подняла над собой перекрещенные стрелы богини Нейт.

— Небесный огонь, повинуйся мне!

Новая молния рассекла небо и ударила в знак богини, однако он остался невредимым.

— Повинуйся мне! — повторила царица.

Тучи полыхнули огнем, и ужасающий грохот оглушил солдат Нармера. В тот же миг приверженцы Сета выпустили из своих луков смертоносные стрелы. Генерал Густые Брови растерялся. Прячась за спинами солдат, он пытался сохранить боевой порядок.

— Лучники, отвечайте! — приказал Нармер.

Ответный удар оказался действенным: видя, как противники падают с крепостной стены Нубта, опытные воины царя забыли о страхе и обрели свою привычную меткость.

Воодушевление защитников города слегка угасло. Коричнево-рыжий бык и его сыновья бросились к воротам с быстротой, удивившей противника. Крепкие рога пробили деревянные створки, которые, обвалившись, придавили многих оборонявшихся.

Под прикрытием лучников пехота бросилась вслед за быками. Многие поверили в быструю победу, но вихри обжигающе-горячего песка замедлили продвижение воинов Нармера.

Да и голос Скорпиона, появившегося на верху зубчатой башни, охладил пыл наступающих:

— Зря ты решил сразиться со мной, Нармер! У тебя больше солдат, но это не спасет вас от поражения! Я могу призвать на помощь бурю и уничтожить всю твою армию!

Подняв огромную палицу, Скорпион, к которому были прикованы взгляды солдат обоих лагерей, призвал повелителя грозы:

— Покажись и уничтожь моих врагов!

За спиной у Скорпиона появился Сет — бог-животное со страшным оскалом, большими ушами и раздвоенным на конце хвостом.

Из глаз его вылетели молнии и пронзили первых солдат, вошедших в Нубт. Их товарищи попятились, и Скорпион захохотал.

— Ты погибнешь, Нармер, и никто из вас не выживет, даже твоя возлюбленная царица!

При виде бога и демона, учителя и ученика, сердца даже самых храбрых воинов, пусть рядом с ними сражались львицы и боевые быки, могли дрогнуть.

Но царь не отступился.

— Я не боюсь тебя, брат мой! — воскликнул Нармер. — Души кланов возродились во мне, а око сокола рассеет тьму!

Царица поставила на землю пред монархом каменный сосуд, изготовленный Повелителем кремня и Гильгамешем. Из амулета на шее царя брызнул золотистый луч, упал на сосуд, и тот превратился в огромного сокола с пестрым оперением.

Глаза Сета метнули пламя, которое должно было сжечь Нармера живьем, но птица раскинула огромные крылья, огонь отразился от них, и стены Нубта полыхнули. Приверженцы бога грозы стали разбегаться.

Сокол взлетел и разогнал тучи. На небе снова засияло солнце.

Сет заметно уменьшился, как-то весь сжался.

— Ты передумал сражаться? — спросил у него разгневанный Скорпион.

— Я не предполагал, что Высочайший, великий бог Неба, чьи глаза — луна и солнце, согласится покровительствовать человеку! Сокол Хор всегда был сильнее меня, и мне остается только подчиниться и вернуться в лоно пустыни, моей красной земли!

И, словно рептилия, Сет ускользнул.

Скорпион же не собирался признавать себя побежденным. Собрав уцелевших сторонников, он повел их в атаку. Однако, сражаясь один против десяти, его люди были не в состоянии долго сдерживать натиск противника. Размахивая тяжелой палицей, Скорпион прорвался к дворцу, окруженному защитной стеной, и закрылся в нем.

Танцовщица бросилась было за ним, но Ирис, проворно ухватившись за ее золотое ожерелье, задушила девушку безжалостной рукой. Смотреть, как соперница умирает, извиваясь у ее ног, стало для нее огромным удовольствием. Она плюнула на труп и с последним отрядом мятежников скрылась за дверями дворца.

* * *

Руины Нубта догорали. Уцелел только дворец-крепость, последнее убежище Скорпиона. Нармер подумал, что маленькая провидица была права, когда сказала ему, единственному члену клана Раковины, оставшемуся в живых: «Ты сильнее бури, но ты пока этого не знаешь!»

Солнце заливало своим ярким светом поверженный город, небо было невероятно голубым. Северный Ветер и его ослики принесли солдатам еду и питье. Здесь же, на поле битвы, установили шесты и натянули над ними плотное льняное полотно. Под этими навесами врачеватели ухаживали за ранеными, а те, кто уцелел, хоронили мертвых.

Хотя битва была жестокой, потери царской армии оказались незначительными, а вот из приверженцев Сета остались в живых немногие. Руины были усеяны их обгоревшими трупами.

Солдаты теперь смотрели на Нармера и Нейт другими глазами, полагая, что они не могут быть обычными людьми, что они существа, живущие на границе видимого и невидимого миров. Через них, преобразуя их человеческую природу и возвышая их над остальными людьми, говорили боги. Она — жрица Нейт с неразрушимыми стрелами, символизирующими пересечение миров; он — избранник Высочайшего — сокола, чьи крылья так широки, что закрывали собой небо.

Судьба Двух Земель была у них в руках, и никто не претендовал на дарованную им власть, за исключением Скорпиона.

— Ваше величество, с мятежниками надо покончить! — заявил Густые Брови. — Быки без труда разрушат эту жалкую крепость, а наши лучники перебьют всех, кто в ней прячется!

— Забыл, что там и мой брат?

— Он хотел нас уничтожить! Он не заслуживает помилования!

— Но что, если, осознав свое поражение, Скорпион пойдет на переговоры?

— Вы же знаете, какой это упрямец!

— Я знаю, что он храбр и умен. Скорпион заблуждался, а теперь свирепый покровитель покинул его.

— Я согласна с царем, — сказала Нейт. — Скорпион умен и правильно оценит ситуацию. В Нехене, когда его захватили шумеры, он понял, что бывают случаи, когда отступление — единственная возможность спастись. Сегодня его столица сожжена, он потерпел поражение, а покровитель предал его. Если Нармер его простит, они снова станут братьями и Скорпион займет достойное место рядом с нами!

— Генерал, иди и предложи Скорпиону мир! — приказал царь.

— Я? Но…

— Ты сражался с ним вместе, твои звания носителя сандалий и главнокомандующего армии убедят его в том, что предложение серьезно. Если он откажется, нам придется сравнять с землей это последнее убежище мятежников.

61

А мятежники, которых осталось всего три десятка, заперлись в крепости вместе со своим тяжелораненым вождем. Во время последней стычки Скорпиона ранили в плечо, бок и бедро. Вдобавок ко всему у него нестерпимо болел живот и левая рука снова перестала ему повиноваться.

Он долго отлеживался, с трудом переводя дух, а потом попросил своего единственного выжившего командира помочь ему подняться. Опершись спиной о стену, он почувствовал себя лучше.

— Наше положение?

— Безнадежное. Все, кто уцелел, перед вами. Потери противника незначительные. Когда армия царя пойдет на приступ, мы не сможем защитить себя.

— Я побеждал и с меньшими силами! — напомнил ему Скорпион.

— Вы слишком слабы, чтобы сражаться! — возразил командир.

Послышался крик дозорного:

— Они идут!

Солдаты Сета натянули тетивы луков, выставили свои копья.

— Это я, Густые Брови! По приказу царя я пришел поговорить! Если Скорпион сложит оружие и признает власть Нармера, вы все останетесь живы! Если же он не пойдет на это, мы атакуем!

Все в крепости теперь смотрели на своего предводителя. Скорпион же снова обратился к командиру:

— Выйди и спроси, дает ли царь слово, что так и будет.

Командира не слишком обрадовало это поручение, но он подчинился.

— Нармер клянется перед богами, что все будет, как он пообещал, — подтвердил Густые Брови. — А я не стану долго ждать вашего ответа!

— Я передам это предложение нашему предводителю.

Одна-единственная мысль терзала Скорпиона: «Отрекшись от своего брата, я сам себя уничтожил». И все же он нашел в себе силы прогнать отчаяние, поскольку у него появилась слабая надежда. Он должен выбраться из капкана и возобновить борьбу.

— Слову Нармера можно верить, — сказал он своим людям. — Если вы сдадитесь, вас пощадят. Я же уйду из города через подземный ход, который ведет к поселению карликов. Они вылечат меня, я снова стану сильным, соберу новую армию и свергну самозванца! И вы очень скоро присоединитесь ко мне!

Воодушевление Скорпиона было заразительным. Его люди согласно закивали.

— Затягивайте переговоры, уточняйте условия и требуйте гарантий. Когда вы сложите оружие, они увидят, что меня с вами нет. Говорите, что давно уже меня не видели. И держите язык за зубами! Они начнут искать мой труп, не найдут его и со временем успокоятся. А ты иди и говори с генералом!

Сделав усилие, которое едва не заставило его вскрикнуть от боли, Скорпион встал. Всю силу, что у него оставалась, он направил на достижение единственной цели — добраться до подземелья, пройти по тоннелю, прорытому карликами, и снова обрести свободу. В очередной раз он докажет всем, что достоин того, к чему стремится.

И война продолжится.

— Скорпион!

— Ирис? А ты до сих пор жива!

— Я задушила Танцовщицу.

— Мне все равно.

— Ты возьмешь меня с собой, как всегда! И я тебе помогу.

— Ты мне не нужна.

— Ты же не можешь идти, ты…

Одной рукой он сжал ей горло.

— Забудь обо мне, моя прелесть! В моем будущем тебе не место!

С неожиданной силой он оттолкнул ее. Ирис без сознания упала на землю. Скорпион направился к входу в подземелье.

* * *

— Хватит словоблудия! — рассердился Густые Брови. — Нет большей гарантии, чем обещание царя! Дайте ответ немедленно!

Командир не стал упрямиться:

— Мы сдаемся.

— Разумное решение! Спиной вперед выходите из крепости! И прикажи своим товарищам бросить оружие!

Командир повиновался. Медленно, по одному, слуги Сета вышли из своего укрытия.

Опасаясь подвоха, царские лучники держали луки наготове.

Но побежденные не пытались сопротивляться и молча сбились в кучу.

— Это все? — спросил Густые Брови.

Командир пересчитал своих людей.

— Все!

— А Скорпион?

— Его с нами не было. Во время последнего сражения его тяжело ранило, и я потерял его из виду.

Не поверив услышанному, генерал вошел во дворец в сопровождении десятка пехотинцев с копьями наперевес.

Там было пусто.

Но Густые Брови был упрям: он приказал обыскать все закоулки, и это дало результат.

— Генерал, мы нашли женщину!

Двое солдат поддерживали пленницу под руки.

— Ирис! Значит, ты осталась верной Скорпиону до конца! Видела ли ты, как он умер?

В душе отвергнутой любовницы боролись противоречивые чувства.

— Он жив, — ответила она глухим голосом.

— Где же он прячется?

Ирис опустила глаза.

— Ни тебе, ни ему нечего бояться. Нармер решил вас помиловать. Я знаю, что Скорпион ранен, мы вылечим его. Если ты не скажешь, где он, ты обречешь его на смерть.

Выдать Скорпиона? Но не заслуживает ли он, бросивший ее, мучительной смерти? Если она солжет, ее возлюбленный умрет в подземелье, откуда у него не хватит сил выбраться.

Понимая, что Ирис ищет верное решение, Густые Брови решил подождать.

— Идем, генерал! — сказала она наконец. — Но люди Скорпиона не должны это видеть!

Густые Брови приказал своему офицеру увести пленников подальше. Когда это было сделано, Ирис привела его к входу в подземелье, расположенному недалеко от стены дворца и умело замаскированному. И как только у Скорпиона хватило сил сдвинуть плиту, закрывающую вход? Но пятно крови говорило о том, что он действительно здесь был.

Густые Брови спустился в подземный ход.

Факелы освещали множество коридоров, расходившихся веером и тянувшихся в глубь земли. Всюду валялись инструменты для рубки камня, пустые корзины и мешочки с золотыми самородками.

Следуя от одного кровавого пятна к другому, генерал легко взял верное направление.

Наконец он увидел его: согнувшись, раненый с трудом продвигался вперед.

— Скорпион, это я, Густые Брови! Тебе нечего бояться, царь дарует тебе жизнь!

Но беглец продолжал идти. Ход, ведущий к выходу из подземелья, был уже близко.

Генерал догнал его.

— Не упрямься! Тебя вылечат, и Нармер сделает тебя сановником!

— У меня другие цели.

— Скорпион! Я не могу позволить тебе бежать!

— Я не бегу, я сохраняю свою свободу! Ты со мной не справишься, генерал! Передай своему царю, что мы еще встретимся!

— Опомнись и покорись, прошу тебя!

— Ты осмелишься ударить меня в спину… как Быка?

Густые Брови буквально окаменел.

— Ты… Ты все видел?

— То была догадка, и ты ее подтвердил. При таком повелителе, каким был Бык, обязательно должен отираться предатель. И только тот, кому доверяешь, может нанести удар, когда этого не ждешь!

Обезумев, генерал вонзил кинжал Скорпиону в поясницу. Опасаясь последнего рывка жертвы, он еще несколько раз ударил его кинжалом в спину.

— Что ты наделал?! — раздался сзади дрожащий от волнения голос.

Ирис бросилась к своему умирающему любовнику, единственному мужчине всей ее жизни. А тень их общей жизни понемногу рассеивалась. Глаза Скорпиона уже смотрели в потусторонний мир.

— Не умирай, прошу тебя!

— Скажи Нармеру… Лишившись брата, я уничтожил сам себя…

И воин испустил последний вздох.

Густые Брови испытывал противоречивые чувства: с одной стороны — радость, ведь он убил непобедимого Скорпиона, с другой — страх, что на него донесут.

Ирис слишком много видела и слышала. Она должна была исчезнуть…

62

Густые Брови подробно рассказал своему государю, как все произошло. Ирис провела его в подземелье, где прятался Скорпион, надеясь укрыться от солдат царя. Он был тяжело ранен и не смог бы защищаться. Прежде чем генерал успел вмешаться, обезумевшая женщина заколола кинжалом сначала своего возлюбленного, а потом и себя. Пленные солдаты подтвердили, что их повелитель прогнал надоевшую любовницу и взял вместо нее другую, ту самую, которую нашли задушенной, а Ирис стала постепенно терять рассудок.

Когда осмотрели трупы, рассказ генерала подтвердился, а он принялся громко сожалеть о трагическом конце, постигшем великого воина, вызывавшего у всех не только страх, но и восхищение.

Исследовав подземелье, солдаты вернулись с мешками золотых самородков. Нармер повелел восстановить Нубт и продолжить добычу золота.

— Мы перевезем тело моего брата в Абидос! — объявил он.

* * *

— Усыпальница Скорпиона готова, — сказал Шакал, кланяясь царю.

— Значит, ты знал…

— Я знал, что ты захочешь похоронить своего названого брата со всеми почестями. Боги избрали тебя, и только ты можешь править страной. Все потуги Скорпиона были обречены на неудачу.

В безмятежном Абидосе боль, испытываемая Нармером, стала утихать. Расположенный на границе с потусторонним миром, город дарил забвение всего, что волновало душу любого смертного.

В просторной гробнице Скорпиона было двенадцать помещений. В них расставили кувшины с растительным маслом и вином, изделия из глины и ящики с надписями, указывающими на их содержимое.

Облаченное в льняные одеяния тело Скорпиона будет покоиться здесь под защитой Первого из людей Запада…

И тут Нармер увидел ее.

Маленькая провидица положила свою куклу у входа в усыпальницу. Малышка улыбалась, глаза ее были широко открыты. Наконец-то и она обретет покой! Когда царь подошел ближе, девочка превратилась в луч света.

— Ты сдержал слово! — раздался низкий звучный голос. — И Души помогут тебе преодолеть этот этап!

Души Нехена с головами шакалов и Души Буто с головами соколов взяли Нармера за руки, образовав круг, по которому потекла энергия иного мира. Восток и Запад соединились навеки в сердце царя.

Две его защитницы-львицы легли спина к спине. Первая созерцала день вчерашний, вторая — день грядущий. Слившись, они превратились в платок^[41], который опустился на голову монарху, наделив его видением сокола.

Нармер пересек пространство и время, взлетел над миром прошлого и увидел новую страну, где повсеместно возвышались величественные и прекрасные памятники.

Прямо перед ним Шакал высекал из камня стелу, на которой будет запечатлен рассказ об этих событиях.

— Ты и твой клан очень мне помогли, — сказал ему Нармер.

— Я распустил свой клан, и его члены теперь — твои преданные слуги. Мое же единственное предназначение — исполнять ритуалы, связывающие видимое с невидимым, и беречь священный ларец от осквернения. Иди в храм, Нармер! Предок ждет тебя!

* * *

Какой длинный путь пришлось пройти с момента первого появления Предка, сколько препятствий преодолеть! Единственный выживший член клана Раковины, он послушно следовал по указанному ему пути, временами испытывая отчаяние и страшась, что не сможет достичь цели. Но желание пройти свой путь до конца всегда брало верх над сомнениями, а души глав кланов давали для этого силы.

Теперь, когда Скорпиона похоронили, никто и ничто не мешало объединению Севера и Юга — воплощению в жизнь мечты, казавшейся недостижимой. Но нет, радость все же была преждевременной. И как можно было забыть о Крокодиле? Он, последний глава клана, от своих притязаний на господство не откажется никогда… Рассеянные по всей территории страны, его рептилии по-прежнему будут вредить ее жителям.

Хранитель храма поклонился иотступил.

В глубине темного храма — знакомая фигура. В длинном белом одеянии и треугольной маске, сквозь прорези которой светились белые жемчужины глаз, Предок озарял все вокруг теплым светом.

— Шестой этап пройден! — провозгласил он своим звучным голосом. — Теперь ты можешь объединить Север и Юг. Две Земли станут единой державой, а Белая стена — ее столицей.

— Остается еще седьмое испытание, — напомнил ему Нармер. — Не станет ли оно причиной краха всего того, что уже сделано?

— Если ты не преуспеешь, так и будет. Но у тебя хватит на это сил. Ты стал правителем Двух Земель, и теперь тебе надлежит сделать очевидным для всех твое величие. Твой дворец может стать символом царской власти и объединения. Ты будешь олицетворять всех живущих и станешь посредником между ними и миром богов. Пришло время строить!

Нармер вспомнил нагромождение камней со столбом на вершине — тех самых камней, из которых он хотел возвести монументы во славу богов. Покойная Газель открыла ему секрет своего клана — научила выбирать в пустыне хорошие камни.

— Сделать очевидным величие… Но разве великолепия царского дворца для этого не достаточно?

— Выяви свое имя, напиши его на фронтоне и восславь животворные силы, построив дома для них. Обосновавшись на земле, они станут созидать будущее.

— Но не воспротивится ли этому Крокодил?

— Последний глава клана остается опасным противником, его нельзя недооценивать.

Нармер осмелился спросить о том, что его мучило:

— Что произойдет, когда седьмой этап будет преодолен?

Глаза Предка блеснули.

— Исполни то, что надлежит, и ты узнаешь!

* * *

Три дня монарх провел в Абидосе в раздумьях. Много времени он находился в храме, часто прогуливался по некрополю. Владения Сета, пустыня, тоже были частью царства и таили в себе много богатств — золото, строительные материалы. Поверженный небесным соколом, повелитель грозы будет вынужден отдать все это законному царю.

И тем не менее задача, которую поставил перед Нармером Предок, была колоссальной и требовала коренных преобразований в стране, в том числе и сознания ее жителей.

* * *

Вернувшись в те места, где он родился, шакал Геб провел царицу по многочисленным тропкам, которые он пробегал своими быстрыми ногами в дни юности. Теперь он охранял царственную особу и шел не торопясь от пальмовой рощи к залитому солнечным светом пшеничному полю.

Вечер выдался очень приятным. Устроившись у ног Нейт, Геб переваривал вкуснейшее блюдо из домашней птицы под соусом. Длинные закатные лучи освещали храм, все наслаждались безмятежностью и покоем. И все же царицу снедало беспокойство: как поведет себя Нармер, узнав о новых требованиях Предка? Смерть Скорпиона стала для него ударом, и он даже думал уединиться здесь, в Абидосе, отказавшись от восхождения на вершину власти по неизведанному пути.

И вот на дороге показался царь, возвращающийся из пустыни.

Геб вскочил и, на шаг впереди своей госпожи, пошел навстречу монарху.

Нармеру даже не пришлось ничего говорить. Нейт все прочла в его глазах. Душа царя вобрала в себя все лучшее, что было в Скорпионе, и он по-прежнему готов был следовать по пути, предначертанному Предком.

63

На фасаде дворца Повелитель кремня высек два символа силы, вместе образующие имя «Нармер», — рыбу-кошку и долото столяра, обрамленные двумя изображениями головы коровы, божественной покровительницы монарха. Как только работы были закончены, на крышу дворца опустился сокол и окинул взором столицу. Тем самым он давал понять^[42] населению, что их суверен, которого боги признали способным править страной, является связующим звеном между землей и небом.

Нармер связал папирус Севера и лотос Юга, объединив Две Земли. Царица выпустила четыре птицы, по одной в каждую сторону света, чтобы сообщить всему миру об этом знаменательном событии.

Повелитель кремня преподнес царствующей чете несколько палеток и наверший для палиц с изображением сцен прошлого: освобождение страны, победа над силами тьмы, ритуалы, сопровождавшие этот триумф и зарождение государства.

Эти каменные реликвии было решено разместить в храмах, которые по распоряжению Предка уже начали строить в Белой стене. Особого почтения удостоились Нейт, повелительница слова и магии, связывающей между собой животворные силы, и Творец^[43], покровитель ремесленников, которые наряду с писцами стали одним из самых больших сословий в стране. Каменотесы, плотники, столяры, ювелиры, ткачи и гончары — всем им предстояло работать во славу богов и ради процветания страны.

При содействии Северного Ветра и его многочисленных товарищей Старик следил за своевременной доставкой строительных материалов и сурово взыскивал с лентяев, призывая их вдохновляться примером четвероногих трудяг, храбрых и упорных. Находились те, кто проклинал всеведущего носителя печати, но даже они предпочитали подчиниться: он ведь в свое время служил самому Скорпиону! Ходили слухи, что, если его разозлить, он все еще способен одним махом уложить десятерых!

Густые Брови исполнял миссию огромной важности: главнокомандующий армии, носитель сандалий и глава царской гвардии, он руководил особой когортой слуг, подготавливавших все необходимое для ежедневного ритуала омовения монарха и служения богам в храмах. Символом его власти стал длинный и тяжелый жезл. Казалось бы, все чаяния царедворца сбылись, только вот с некоторых пор его начали мучить острые боли в животе. При дворе никто даже не подозревал, что он убийца, лжец, предатель и рвач. Но ведь был еще Крокодил… Грозному главе клана правда была известна, и, пока он был жив, Густые Брови не мог спать спокойно.

— Ваше величество, я очень обеспокоен!

— Что случилось, генерал?

— Мы нигде не обнаружили следов пребывания Крокодила.

— Даже он понимает, что в одиночку не сможет помешать осуществлению наших планов.

— Простите, но я с этим не согласен. Собравшись с силами, это чудовище может нам серьезно навредить и посеет на наших землях страх.

— Поэтому тебе надлежит принимать меры по защите страны и не ослаблять бдительности.

— Не лучше ли будет найти злоумышленника и уничтожить, а вместе с ним и весь его клан?

— Я иначе хочу использовать армию. Если Крокодил снова начнет нам вредить, мы примем меры.

Густые Брови поклонился. Монарх только что сам подсказал ему способ решить проблему.

* * *

Большой Совет впервые собрался в новом зале для приемов в царском дворце. Царь после продолжительной беседы с Большим Белым намеревался обнародовать решения, обещавшие коренным образом изменить Две Земли и обрисовать будущее страны.

Бабуин с белой шевелюрой восседал на высоком табурете и внимательно рассматривал своими черными умными глазами приближенных царя. Густые Брови под этим взглядом чувствовал себя неуютно, а потому постоянно отводил глаза. Старику же этот царский советник, ясно мыслящий, с величественной осанкой, наоборот, был симпатичен.

— Мы защитим столицу от разливов, окружив ее насыпью! — объявил царь. — Вода не сможет попасть в город, и наши дома и храмы уцелеют.

— Прекрасный план! — похвалил Старик. — Я установлю всеобщую повинность, и мы со всеми делами управимся быстро! Всеобщую — это значит, что в возведении насыпи будут участвовать и солдаты. Они не должны бездействовать, вспоминая былые победы!

— Но ваше величество, первоочередная обязанность наших солдат — охранять страну! — возмутился Густые Брови.

— Мы оставим большой отряд на границе с Ливией, — отрезал Нармер. — Остальные будут вместе с нами отстраивать Две Земли, а именно основывать и обустраивать провинции.

После этого заявления установилось молчание.

Старик в очередной раз порадовался про себя, что ему довелось послужить такому выдающемуся монарху, — с Нармером скучать не приходилось.

— Провинции? — переспросил удивленный Густые Брови. — О чем вы говорите?

— Я — наследник кланов. Без содействия их душ нам бы не удалось объединить Две Земли. Поэтому нужно воздать им должное и установить справедливое управление территориями в соответствии с их месторасположением. Белая стена находится в точке равновесия между Севером и Югом, дельтой и долиной. Символ нашего единства, столица станет обителью для всех богов, и каждый из них будет покровительствовать своей провинции и защищать ее.

— И будет провинция Орикса, провинция Быка, Слона… — предположил Старик, на лице которого отражался живейший интерес.

— Ты правильно разгадал мои намерения, — сказал ему царь. — Таким образом будет использовано все лучшее из наследия кланов и мы не забудем наше прошлое.

— На месте святилища богини Нейт будет возведена столица Двух Стрел, — сказала царица. — У каждой провинции будут свое божество, свой главный город, своя небесная барка, свое священное дерево, своя змея-защитница, свои каналы, свой земледельческий район, своя зона охоты и рыбной ловли, свои пастбища и свое священное животное, которое нельзя будет убивать и есть.

Старик даже задрожал от радости, но тут же взял себя в руки и прикоснулся к царской печати — символу своих обязанностей, которые он был счастлив исполнять. Какой смелый и грандиозный план! Стоит пожить как можно дольше, чтобы увидеть его воплощенным в жизнь!

— Я попросил Повелителя кремня отвезти самые ценные палетки в Нехен, — добавил Нармер. — На них запечатлено рождение нашей страны, и они должны сохраниться на века. Что до священного Абидоса, владения Шакала, то это обиталище ка, животворной силы, которая будет передаваться от монарха к монарху.

Густые Брови, и без того растерявшегося, ожидал еще один сюрприз.

— Мощи нашего военного флота достаточно, чтобы защитить нас от возможного нападения, — сказал Нармер. — Пришло время построить торговые корабли для перевозки строительных материалов и продуктов. На них мы будем перевозить товары из провинции в провинцию. Эти корабли станут залогом процветания нашей страны. В одной провинции будут производить керамику, в другой — выращивать зерно, в третьей — ткать материю и шить одежду. Задача государства — обеспечить распределение всех этих богатств, дав каждому возможность пользоваться результатами труда всего населения и ни в чем не нуждаться.

— Я и не думал, что такое возможно! — пробормотал Старик едва слышно.

— Все будут восторгаться вашими грандиозными планами, ваше величество! — воскликнул Густые Брови с притворным воодушевлением. — Но ведь на наши торговые корабли, вероятно, станут нападать рептилии!

— Твое замечание справедливо, — согласился Нармер. — И я об этом тоже думал и полагаюсь на нашу армию в этом деле. На каждом корабле будет отряд лучников, они обеспечат его безопасность. Вряд ли Крокодилу захочется рисковать.

— А если он все же решится напасть?

— Если это случится, мы сразу же положим конец его козням.

Это заявление обрадовало Густые Брови. Увидев его улыбку, остальные члены Совета решили, что он действительно одобряет начинания царя.

64

Благодаря дару убеждения Нармера, решимости царицы и непрестанным стараниям Старика, радеющего за общее дело, планы царя претворялись в жизнь. Дабы исполнить волю монарха, Повелитель кремня открыл множество мастерских, грамотное управление провинциями начало давать отличные результаты и тридцать торговых кораблей вскоре уже перевозили грузы по реке.

— Ваше величество, Крокодил нанес удар! — сообщил однажды царю расстроенный Густые Брови.

— Слушаю тебя.

— Это случилось недалеко от Большого озера.^[44] Многочисленный отряд рептилий напал на торговое судно. Наши лучники при всей своей храбрости не смогли сдержать натиск противника. Единственный уцелевший рассказал, что случилось, и умер. Но есть в произошедшем и положительная сторона: теперь мы знаем, что Крокодил со своими приближенными прячется в тех краях.

— Возьми столько солдат, сколько сочтешь нужным, и исследуй ту местность. После освящения храма Нейт я к вам присоединюсь.

Густые Брови потирал руки, радуясь своей удаче. У него будет время устранить главу клана, и самый опасный свидетель его прегрешений умолкнет навсегда.

Смешав правду с вымыслом, Густые Брови добился, чего хотел. Никто не нападал на торговый корабль, но крестьяне сообщили о присутствии в тех болотистых местах с густой растительностью большого количества рептилий. И один из них даже сказал, что видел среди них Крокодила.

* * *

Генерал задействовал все силы: боевые суда, легкие барки, несколько отрядов лучников, пращников и опытных охотников, которые привыкли передвигаться в лабиринтах растительности. И это дало свои результаты: в нескольких жестоких стычках им удалось истребить множество рептилий и даже взять в плен офицера.

Он был тяжело ранен, но держался с достоинством.

— Мне нужны ответы на мои вопросы! — заявил ему командующий. — Ответь мне, и твои раны залечат. Если откажешься, я отдам тебя палачу. Итак, где прячется глава твоего клана?

— Мне это не известно.

— Не верю!

— Крокодил никогда не ночует два раза подряд в одном и том же месте.

— Это я знаю, мой храбрец, знаю… Но теперь особый случай. Мы окружили Крокодила, и ему остается только прятаться и надеяться, что мы рано или поздно уйдем из этих мест. Но мы пришли сюда, чтобы уничтожить его, и мы это сделаем. Повторяю вопрос: где он прячется?

— Разве ты предал бы своего повелителя?

— Отвечай быстро!

Офицер плюнул командующему в глаза.

— Перед смертью ты помучишься! — пообещал ему Густые Брови.

* * *

В конце концов, не выдержав пыток, офицер указал место среди болот, где укрывался Крокодил. Палач, которого уже тошнило при виде его мучений, позволил себе добить раненого. Густые Брови, которого никогда не смущали зрелища смерти и пыток, преспокойно съел жареную утку, немного поджаренного на растительном масле лука и сладкую лепешку, политую соком цератонии.

Он думал, что прекрасно проведет время после ужина, размышляя о своей блестящей карьере, строя которую, он не допустил ни единой ошибки. Предъявив же Нармеру труп Крокодила, он станет героем даже более известным, чем сам Скорпион.

На берегу Большого озера для него соорудили уютную хижину. Растянувшись на циновке, он представил себе, как будет поражен повелитель рептилий, оказавшись в западне. Подумать только! Ему, хитроумному царедворцу, посчастливится убить выдающегося воителя Скорпиона, а теперь он расправится и с Крокодилом!

Что-то царапнуло его по плечу.

— Не вздумай дернуться!

Этот глухой хриплый голос… Крокодил!

— Нам есть о чем поговорить, не так ли?

— Да, конечно!

Повелитель рептилий убрал когтистую руку, обошел командующего и встал перед ним, сохраняя ледяное спокойствие.

— Я не понимаю, что происходит, Густые Брови, и хочу получить объяснения.

— Нубт пал, Скорпиона убили.

— Непобедимого Скорпиона? Неужели ты и его ударил в спину, как Быка?

— Мне пришлось! Он догадался, как все было на самом деле.

— Но он наверняка был изранен, не мог защищаться…

— Ну и что?

— Ты убил моего союзника, Густые Брови!

— Солдаты Сета проиграли, Нармер одержал победу! У меня не было выбора. Преданный Сетом, Скорпион умирал. Тебе не было бы от него никакого проку!

Крокодил покачал головой.

— Печальный конец… Нармер, как я понимаю, укрепляет свою державу. А ты, главнокомандующий его армии, преданно ему служишь.

— Мне приходится!

— В боях вокруг Большого озера ты убил множество моих рептилий и солдат.

— Нам донесли, что ты прячешься в этих краях, и Нармер приказал тебя убить! Если бы я не действовал решительно, меня бы сразу заподозрили в двуличии. Мне даже пришлось отдать палачу твоего офицера, чтобы он выдал твое укрытие.

— Я уверен, он не сказал правду. Члены моего клана меня не предают.

— Завтра мне пришлось бы прочесать то место, которое он указал!

— Я понимаю тебя, Густые Брови! Ты хочешь сохранить доверие своего царя, это необходимо, чтобы исполнить задуманное мною.

— Что ты от меня потребуешь?

— Я знаю все о тебе, о твоем прошлом, помни это. Ты должен повиноваться мне, и никаких возражений!

Густые Брови опасался, что вскипевшая в нем злость вырвется наружу. Он мог бы дотянуться до своего кинжала и вонзить его Крокодилу в брюхо… Но успеет ли он нанести удар? Густые Брови не привык убивать противника, оказавшись с ним лицом к лицу, да и, по правде говоря, повелитель рептилий, пусть и спокойный и словно бы сонный, как можно было бы подумать, видя его полуопущенные веки, наводил на него страх.

— Нармер считает, что пришел час его торжества, — продолжал Крокодил, — и это его ошибка. Раз он не сомневается в тебе, то ты и станешь орудием нашей победы.

Эти слова Густые Брови и боялся услышать.

— Ты требуешь, чтобы я…

— …убил Нармера, — закончил за него Крокодил.

— Это… это невозможно!

— Ну же, генерал! Разве не ты — командир его гвардии?

— Это так, но…

— Ты обязан выполнять все мои приказы, друг мой. В противном случае я тебя выдам.

Густые Брови отказался от мысли убить Крокодила. Согласившись исполнить его требования, он спасет свою шкуру…

— Когда Нармера не станет, мой клан будет править страной. А тебя я сделаю сановником.

— Не забывай о царице! Она — опасная колдунья, и…

— Я ни о ком не забываю! Ты и ее убьешь! Тебя же не коробит при мысли, что придется избавиться от женщины?

— Нет, конечно нет! Но как все это устроить, чтобы не вызвать подозрений? Чтобы наверняка преуспеть и избежать возмездия, пока ты не захватишь власть?

— До сегодняшнего дня ты прекрасно справлялся с моими поручениями.

— Но на этот раз задача представляется очень трудной!

Крокодил потер свой шершавый лоб.

— Ты прав, и твоя предусмотрительность доказывает, что ты намерен исполнить приказ. Я давно хочу избавиться от моих главных врагов и придумал много способов, но ни один из них меня не устроил. Прошлой ночью я много размышлял над этим и в конце концов нашел решение. Думаю, у тебя все получится!

Командующему оставалось только выслушать Крокодила и следовать его указаниям.

65

По прибытии на Большое озеро Нармера ожидало поразительное известие.

— Как это — пропал?

— Мы искали командующего всюду, но не нашли! — сказал один из старших офицеров.

— Покажите мне его хижину!

Просторное и удобное жилище оказалось пустым. И никаких следов борьбы.

— Может, он решил захватить Крокодила и взял с собой малое количество людей?

— Нам об этом ничего не известно, ваше величество! При перекличке все солдаты оказались на месте.

— Не случалось ли за последнее время чего-то важного?

— Мы взяли в плен офицера Крокодила, и он сообщил нам, где скрывается его повелитель. Командующий планировал вскоре прочесать ту местность.

— Приведите ко мне этого пленника!

— Он не выдержал пыток.

Нармер посмотрел на озеро.

Судя по всему, Густые Брови решил в одиночку пленить главу клана и тем самым совершить героический поступок, не уступающий подвигам Скорпиона.

— Где находится это укрытие?

Офицер подробно описал это место.

— Мы сможем туда добраться только в легких лодках, — заключил монарх. — Мне понадобится двадцать добровольцев. Отправляемся немедленно и положим конец бесчинствам Крокодила!

Добровольцев вооружили в самое короткое время, и несколько легких лодок направилось к островку с густой растительностью, находившемуся довольно-таки далеко от берега.

Когда до островка было рукой подать, лодки внезапно окружили десятки рептилий, отделив их друг от друга. Из зарослей появился сам Крокодил.

— Защищаться бесполезно, — объявил он. — Нас много, да и стрелы только еще больше рассердят моих солдат. Выходи на берег, Нармер, нужно поговорить.

Перепуганные солдаты, решив, что пришел их смертный час, ожидали распоряжений своего царя.

Сохраняя спокойствие, Нармер ступил на остров. Глава клана был высок ростом и силен, поэтому у молодого царя не было ни единого шанса справиться с ним в одиночку. И все же Нармер был настроен умереть сражаясь. А вдруг ему удастся найти слабое место противника?

К его величайшему изумлению, Крокодил поклонился.

— Время кланов прошло, — сказал он. — И я признаю тебя моим государем. Раз ты создал провинции, отдай мне эту! На ее землях будет запрещено убивать моих подданных, которые отныне станут и твоими, и мы будем верно служить тебе.

Опустившись на одно колено, повелитель рептилий склонил голову перед монархом.

— Встань, твое желание будет исполнено! Надеюсь, твое слово крепче гранита!

— Так оно и есть, ваше величество! И душа моего клана наделит вас своей силой. Отныне вы действительно станете правителем всей страны. Мы обустроим берега озера, возведем прекрасный город^[45], оставим большой участок земли для охоты и рыбной ловли. После стольких лет жестокой войны мне будет приятно стареть в мире и покое. Мир на наших землях по силам было восстановить только тебе, благодаря твоей настойчивости и мудрости. Но мир этот мог разрушить подлейший из предателей — твой командующий Густые Брови.

Нармер вздрогнул.

— Что ты о нем знаешь?

— С самого начала твоего пути Густые Брови снова и снова предавал тебя, лгал и убивал. Он ударом в спину убил Быка и Скорпиона и, не задумываясь, поднял бы руку на вас с царицей.

Известие ошеломило царя, и все же он поверил Крокодилу. Так значит, он пригрел у себя на груди змею, которая могла бы разрушить все созданное в Двух Землях!

— Предатели и клятвопреступники не заслуживают и капли милосердия, — рассудил Крокодил. — Поэтому я вынес твоему командующему справедливый приговор и привел его в исполнение.

Над поверхностью озера появились полуоткрытые пасти нескольких рептилий. Нармер увидел в этих страшных пастях откушенную голову командующего, его торс, ноги, ступни и руки.

— Теперь можете поесть! — сказал Крокодил своим подчиненным.

Челюсти захлопнулись, и острые зубы чудовищ стали пережевывать истерзанную плоть.

— Забудь о смерти! Пускай торжествует жизнь!

И повелитель рептилий исчез в водах озера. Нармер некоторое время стоял неподвижно. Его солдаты боялись шелохнуться. Разве можно верить словам беспощадного хищника?

Рептилии скрылись под водой, поверхность озера постепенно успокоилась.

Внезапное исчезновение Крокодила удивило царя. Какую очередную неожиданность он готовит?

Из воды появилась стела, и новый вассал Нармера вознес ее к небу.

— Вот символ твоего долгого правления! — провозгласил Крокодил. — Этот знак силы наделит тебя способностью четко формулировать мысли, пробуждать в себе новые силы и накапливать энергию, с тем чтобы возродить то, что казалось навеки угасшим. Тайное сокровище моего клана отныне принадлежит тебе. Долгие лета повелителю Двух Земель и его державе!

* * *

Нармер установил эту стелу в храме Творца в присутствии царицы, придворных и Крокодила. Из Абидоса на церемонию прибыл Шакал, дабы освятить этот символ с помощью таинственного ларца. Белая стена превращалась в обитель творения, и ее свет должен был осиять все провинции.

Наблюдая украдкой за Крокодилом, Старик успокоился только к концу церемонии. Это существо странного вида с повадками рептилии не внушало ему доверия. Но ни Большой Белый, ни Геб не выказывали тревоги, и церемония воздвижения стелы закончилась шумным и веселым праздником, в котором приняли участие все жители столицы.

Крокодил и Шакал вернулись в свои провинции, и создание сильной и процветающей державы продолжало оставаться для царской четы главным делом жизни.

— Удивительно, но смерть предателя Густые Брови словно бы развязала нам руки, — сказал как-то Старик Большому Белому. — Этот мерзавец мог бы помешать нашему успеху!

Бабуин надкусил смокву и кивнул.

— Думаю, чем больше преступников понесет наказание, тем более светлым станет будущее и тем крепче — государство! — продолжал носитель царской печати, выпив чашу прекрасного вина.

Большой Белый согласился и с этим.

* * *

С каждым днем видение Нармера обретало все большую ясность. Разделение страны на провинции прошло успешно, торговля развивалась бурными темпами, что способствовало росту всеобщего благосостояния. Всюду строились храмы во славу богов.

И все же царь часто хмурился.

Это, разумеется, беспокоило Нейт.

— Что тебя гнетет?

— Молчание Предка. Разве не преодолел я седьмой, последний этап пути? Ему судить, но что еще я могу сделать, чтобы получить его одобрение?

Беспокойство супруга было обосновано, и царица не произнесла слов утешения. Действительно, получить одобрение Предка было очень важно. Без этого правление Двумя Землями не станет по-настоящему законным и все созданное может разрушиться в одночасье.

Напрасно Нейт искала ответа у своей покровительницы — великая богиня молчала. Стараясь справиться с беспокойством, царь исполнял свой долг перед народом и посещал провинции, одним своим присутствием укрепляя мир.

Когда о причине молчания Предка спросили Большого Белого, он был категоричен: никто не сможет заставить Предка заговорить, а решение его будет бесповоротным.

66

Низкие столики, кресла, складные стулья, циновки, ложе, подушки, льняные простыни, корзины, ларцы для одежды, печь для выпечки хлеба, чердак, погреб, умывальная, мыло, благовония… Старик наслаждался всеми этими удобствами, понимая, жизнь стала такой прекрасной благодаря усилиям царя. Вспоминая тяжелые годы юности, когда приходилось трудиться из последних сил, чтобы выжить, он придумал для себя правило: в несчастье вспоминай счастливые моменты, в счастье забывай о них. Если вспоминать об этом и в счастье, зачем нам тогда несчастья?

Выпив утреннюю порцию белого вина, носитель печати отправился во дворец, чтобы присутствовать на исключительно важном заседании большого Совета. По пути он повстречал Повелителя кремня.

— Ходят слухи, что Нармер болен.

— Не болен, а встревожен.

— Снова Крокодил?

— Нет, конечно! Он держит свое слово, и столица его провинции становится настоящим чудом. Там все живут в мире и благоденствии. На Юге и на Севере правители провинций, назначенные царем, гордятся его доверием, и, уж поверь мне, я за ними приглядываю!

— Что же тогда тревожит нашего государя?

— Он ждет решения Предка. Преодолел ли он седьмой и последний этап?

Повелитель кремня удивился.

— Разве можно отрицать его заслуги?

Старик ничего на это не сказал. Сановники вошли в зал для приемов, поклонились царской чете и после приглашения сели по обе стороны от Большого Белого.

Умудренного опытом Старика поражало то, что единственный выживший член жалкого клана Раковины смог пройти путь, предначертанный Предком, по которому запрещено следовать смертным. Это не укладывалось в его голове. Видно, ему суждено умереть глупцом, и оставалось только с этим смириться! Хорошо, что боги избрали человека достойного и способного создать новый мир. Служить ему было истинным счастьем.

Старику всегда нравилось присутствовать на заседаниях большого Совета. Не останавливаясь на достигнутом, царь открывал все новые пути, ведущие к процветанию Двух Земель, и по приказу Старика за работу тотчас же брались писцы. Со скандалистами же и лентяями у носителя печати разговор был короткий.

На этот раз происходившее на Совете тоже не разочаровало Старика.

— Разделив страну на провинции, мы научились управлять пространством, — начал Нармер. — Остается научиться управлять временем. Кланы жили по лунному циклу. По совету Большого Белого я устанавливаю календарь, который основывается на движении солнца. В нем будут три сезона по четыре месяца каждый, в каждом месяце — по тридцать дней и пять дополнительных дней, знаменующих рождение богов. Праздники зададут ритм году, а на рассвете, в полдень и на закате каждого дня я буду воздавать почести приходу света, и тайному, и явному.

Большой Белый кивнул в знак одобрения. Монарх верно понял продиктованное им.

— Формулы силы следует сохранять и передавать, — продолжал царь. — Еще мы будем вести летопись, которая увековечит наше царствование.

— Что следует в ней упоминать, ваше величество? — спросил носитель печати.

— Когда и где были построены храмы, установлены изваяния божественных сущностей, календарь праздников, ритуал священного быка, указывать результаты учета скота и птицы и переписи населения, высоту воды в разлив. Эти тексты станут образцом для наших преемников.

* * *

Отправляясь в Абидос, Нармер рассчитывал увидеться там с Предком. Но главный храм был, к его огромному разочарованию, пуст, а Шакал хранил молчание. Разочарование ожидало царя и в Городе солнца, где ранее на вершине нагромождения камней возвышался первичный столб, ныне исчезнувший.

Исчезнувший или… преображенный?

Дар Крокодила, возможно, был ключом к этой тайне.

Царь вошел в храм Творца. В нем находилась стела, явившаяся перед ним из вод Большого озера. Наконец-то Нармер ощутил присутствие Предка!

Звучный раскатистый голос заполнил собой храм.

— Ты достиг конца пути, который до тебя не проходил ни один смертный! Седьмой, последний, этап завершен, и ты успешно выдержал все испытания!

Два глаза сверкали у верхушки стелы. А еще у нее появились руки, в каждой из которых было по скипетру.

— Твоим последним соперником был Крокодил. Подчинив его своей воле, ты положил конец войне кланов, но сохранил их души. Поэтому повелитель рептилий и спустился на дно первичного океана и принес из его глубин стелу Стабильности — символ возрожденной жизни. Ты хотел знать, что случится по окончании седьмого этапа. Пришло время чуда — рождения первого фараона, «большого дома».^[46] Еще тебе нужно сменить имя: Нармер исчезает — появляется Менес. Символ силы, мен, — это столик для игры, разделенный на клетки, по которым двигаются фигуры. Ты будешь ответственным за следование непреложным правилам этой игры и станешь играть с невидимым, из которого проистекают силы творения. Правила непреложны, но игра постоянно видоизменяется. Задача фараона — устранять противоречия, крепко держать в руке руль государства, приноравливаясь к превратностям своей эпохи. Менес означает «основатель», и одной из твоих первейших обязанностей станет возведение монументов, которые откроют всему живому грандиозность и многообразие космической игры. Вселенная движется в ритме длинных периодов, и твое пришествие к власти знаменует начало эры Тельца. Вот твое ритуально облачение, Менес!

Предок вручил фараону скипетры, широкое ожерелье, браслеты и накладную бороду — символ старости, золотого возраста, который монарху суждено было продлить.

— Менес, ты больше не принадлежишь себе! Твоя человеческая сущность исчезает, твой сан становится твоей сущностью.

И Предок преподнес фараону золотую планку длиной в локоть.

— Она зовется Маат — образец, правильность, справедливость, правда, гармоничный порядок, способность управлять, фундамент, на котором будут построены монументы вечности. Маат — это видение, которое позволит тебе бороться со злом, несправедливостью и жестокостью.

Менес преклонил колени и возложил планку к подножию стелы.

— Отныне твоим Предком будет Нармер. Ты, Менес, станешь основателем первой династии. Да завершит твоя царица Великое Деяние!

Это были последние слова Предка.

Стела снова приобрела свой обычный вид. Менес медленно вышел из святилища.

Царица преподнесла ему набедренную повязку, сложенную из материи богини, когда же фараон надел ее, лучи света начертали на ней символы божественной мудрости.

Прилетев с юга, Мать-гриф принесла белую корону, явившаяся с севера богиня-кобра — корону красную. Взгляды богинь подсказали Нейт правильный жест: впервые царица соединила две короны — два глаза, исполненные магии.

Когда она возложила ее на голову Менесу, Хор спустился с неба первому фараону на затылок. Наделенный видением сокола, повелитель Двух Земель озарил свои земли.

И Египет пробудился.

Кристиан Жак Мистерии Осириса: Древо жизни

1

Икер открыл глаза.

Невозможно пошевелиться. Его ноги и руки были накрепко привязаны к центральной мачте большого корабля, который на полной скорости двигался по тихой морской глади.

Берег, по которому он прогуливался на исходе своего рабочего дня... пятеро мужчин, набросившиеся на него и бившие его палками... пустота... Его тело болело, а голова была как в огне.

— Развяжите меня! — взмолился он.

Упитанный бородач подошел к нему.

— Тебе не нравится твоя судьба, мой мальчик?

— Почему вы похитили меня?

— Потому что ты нам пригодишься. Прекрасное сооружение, правда? Его зовут «Быстрый», он имеет сто двадцать локтей в длину и сорок — в ширину^[47]. Чтобы исполнить свою миссию, мне нужно было как раз именно это.

— Какую миссию?

— Ты слишком любопытный! Однако, учитывая то, что тебя ожидает, я могу довериться тебе и сказать, что мы направляемся в Пунт.

— В землю богов? Но это лишь сказка для детей!

Капитан улыбнулся.

— Ты и в самом деле считаешь, что сто двадцать моряков, чьи сердца храбрее, чем у львов, отправились бы в погоню за бабьими россказнями? У меня команда не из мечтателей, а из крутых парней, которые станут богатыми, очень богатыми.

— А я плевать хотел на богатство! Я хочу стать только писцом.

— Забудь о табличках, кистях и папирусах. Видишь ли, море — это такое же опасное и непобедимое божество, как и Сет. И когда над нами разразится буря, я сумею успокоить море. Достаточно будет лишь принести ему жертву получше, и тогда мы сумеем доплыть до Пунта. Вот поэтому мы и бросим тебя живьем в волны. Утопая, ты нас спасешь.

— Почему... Почему я?

Капитан приложил палец к губам.

— Государственная тайна, — шепнул он. — И даже тому, кто доживает свой последний час, я не могу ее раскрыть.

Глядя, как капитан удаляется, Икер чуть не разрыдался. Умереть в пятнадцать лет, непонятно ради чего — разве это не верх несправедливости? В ярости он тщетно пытался освободиться от пут.

— Бесполезно, малыш; это настоящие морские узлы, — заметил, жуя лук, матрос лет сорока с высушенным морем и ветром лицом. — Привязывал тебя я, а что делает Черепаший Глаз, то сделано на совесть.

— Не преступай закон! Или тебя проклянут боги!

— Твои слова портят мне аппетит.

Черепаший Глаз пересел на корму.

Икер был сиротой, его воспитывал старый писец, который относился к нему, как к сыну. Мальчишка учился с азартом, его настойчивость была замечена, и в будущем он мог рассчитывать стать храмовым секретарем и жить безбедно.

Но теперь вместо этого — только бескрайнее водное пространство, которое вскоре его поглотит.

С веслом на плече мимо пленника проходил молодой матрос.

— Эй, помоги мне!

Человек остановился.

— Чего тебе?

— Развяжи меня, я тебя умоляю!

— И куда ты пойдешь, дурашка? Было бы глупо топить тебя до предначертанного часа. По крайней мере ты и себе принесешь пользу, если умрешь в нужное время. А сейчас оставь нас в покое! Если же будешь продолжать, то — слово Головореза — я отрежу тебе язык.

Икер перестал дергаться.

Его судьба решена.

Но почему именно он? До того, как исчезнуть, он хотел бы, по крайней мере, получить ответ на этот мучивший его вопрос. Государственная тайна... Чем это бедный ученик писца может угрожать могущественному фараону Сесострису, третьему по имени, который твердой рукой правит Египтом? Вероятно, капитан подшутил над ним. Его шайка пиратов воспользовалась первым, кто попался в руки.

Черепаший Глаз дал ему глоток воды.

— Лучше будет, если ты не станешь есть. У тебя ведь нет привычки к морским путешествиям.

— А что, капитан и в самом деле вот-вот ожидает бурю?

— Уж насчет этого будь спокоен!

— А если никакого происшествия не произойдет? Тогда вы сможете меня освободить!

Капитан появился из-за спины Черепашьего Глаза.

— Даже не думай, мой мальчик. Стать жертвой — твоя судьба. Прими ее и наслаждайся, пока можешь, дивной картиной вокруг: что может быть прекраснее моря?

— Меня станут разыскивать родители, и вас всех арестуют!

— У тебя давно нет родителей, и никто не заметит твоего исчезновения. Ты уже умер.

2

Ветра больше не было, и жара становилась изнуряющей. Почти вся команда дремала, растянувшись на палубе. Даже капитана разморило.

Икера захлестнуло безграничное отчаяние. Эти бандиты решили погубить его, во что бы то ни стало, и сбежать нет никакой возможности!

Юношу страшила сама мысль о том, что его поглотит море — вдали от Египта, без маломальского ритуала, без погребения. Умрет не только его тело, исчезнет и его душа, к нему придет полное небытие, «смерть навсегда» — наказание, предусмотренное лишь для преступников.

Какой проступок он совершил, что заслужил такую судьбу?

Икер не был ни убийцей, ни вором; его нельзя было обвинить во лжи или в лени. И, тем не менее, он оказался здесь и приговорен к самому худшему.

Вдали на поверхности воды замерцали блики. Икер подумал, что это обычная игра отражений, но явление нарастало и ширилось. На горизонте появилась какая-то полоса и стала расти — да так быстро, будто голодный хищник, настигающий добычу. В один миг сотни мелких тучек, возникших ниоткуда, закрыли все небо и превратились в черную плотную массу.

Внезапно вырванный из оцепенения капитан, не веря своим глазам, смотрел на взбесившуюся стихию.

— Ничто не предвещало такой бури, — прошептал он, ошеломленный.

— Проснись и отдавай распоряжения, — потребовал Черепаший Глаз.

— Паруса... Убрать паруса! Все по местам!

Гром ударил с такой силой, что оглушенные моряки не сразу смогли сдвинуться с места.

— Нужно принести в жертву мальчишку, — вспомнил Головорез.

— Займись им, — приказал капитан.

Как только его развяжут, Икер будет драться. Конечно, никаких шансов победить у него нет, но свою смерть он встретит достойно.

— Я предпочту сначала перерезать тебе горло, — заявил моряк. — Ты еще будешь жив, когда я выброшу тебя за борт, и бог моря будет доволен.

Икер не мог отвести взгляда от острия ножа, который вот-вот отнимет у него жизнь.

И в то мгновение, когда нож коснулся его тела, тучи прорезала гигантская молния и, как огненный язык, слизнула Головореза. Моряк, воя, рухнул в воду.

— Волна! — завопил Черепаший Глаз. — Чудовищная волна!

Стена воды нависла над кораблем.

Никто из моряков, даже бывалых, никогда не видел ничего ужаснее. Сознавая всю бесполезность какой-либо суеты, они застыли, опустив руки и вперив взгляды в волну, которая поднялась и обрушилась на «Быстрый» с ужасающим воем.

Пальцы его правой руки царапали что-то мягкое и влажное.

Песок... Да, должно быть, это песок.

Итак, земля иного мира должна быть пустыней, окруженной ненасытным морем, которое, без сомнения, населяют ужасные существа, пожирающие обреченных.

Если еще есть рука, значит, может быть и нога, или даже две.

Икер мог ими шевелить, и левой рукой тоже...

Он осмелился открыть глаза, а затем поднять голову.

Великолепный песчаный берег, белый песок. Неподалеку довольно много деревьев.

Но почему же тело такое тяжелое?

Икер заметил, что он все еще привязан к обломку мачты. С трудом освободившись, он медленно выпрямился, спрашивая себя, жив он или умер.

На берегу валялись разбитые обломки «Быстрого». Гигантская волна вырвала мачту вместе с Икером и унесла их на этот залитый солнцем остров с пышной растительностью.

Юноша отделался только царапинами и шоком.

Шатаясь, он обошел остров. Если еще кому-то удалось спастись, то надо быть готовым к драке.

Но берег был пустынным. Корабль и всю команду поглотило разбушевавшееся море. Выжил только Икер — жертва, обещанная всепоглощающей пучине.

Очень хотелось есть.

Исследуя центральную часть острова, он обнаружил финиковые пальмы, инжир, виноград и даже сад, где под деревьями у источника с чистой прозрачной водой росли огурцы.

Икер наелся, не сразу сообразив, что, похоже, он — не единственный обитатель этого клочка земли, затерянного посреди волн.

Почему же никого не видно? Прячутся? Какова же будет встреча, когда заметят вторжение чужака?

От страха тряслись поджилки, но Икер отправился исследовать местность.

Никого.

И хоть бы один след! Единственным спутником Икера было его сердце. Но в пятнадцать лет у мальчишек размышления и тревоги недолги.

Устав от выпавших на его долю передряг, он заснул в тени платана.

Едва проснувшись, Икер второй раз обследовал свои владения, но результат был тот же. Он заметил, что крупная рыба спокойно подходила к берегу и могла стать легкой добычей. Из ветки и остатка веревки юноша соорудил нечто вроде удочки и использовал земляного червя в качестве наживки. Едва его примитивное орудие окунулось в воду, как на нем повисла какая-то рыбина.

Да, здесь спасшийся, по крайней мере, не рисковал умереть с голоду.

Но нужно было еще разжечь огонь. К счастью, Икер нашел кусочек мягкого дерева и еще острую палочку, которую он воткнул в первый кусок, зажатый между коленями. Быстро вращая палочку, ему удалось разогреть древесину до того, что она начала тлеть. К тлеющим искоркам Икер тут же подложил сухих пальмовых листьев, разжег костерок из веток и поджарил свою рыбу.

А перед тем, как ее отведать, он должен был выполнить свой главный долг: поблагодарить богов за то, что они спасли ему жизнь.

В то мгновение, когда Икер вознес руки над огнем в молитвенном жесте, ударил гром, качнулись деревья и дрогнула земля.

В страхе юноша хотел бежать, но споткнулся, и головой сильно ударился о ствол фигового дерева.

3

Молнии, небо в огне, гигантский змей с золотой чешуей и с глазами из ляпис-лазури! Такое можно увидеть только после смерти, и чудовищный дух преисподней приближается к нему, чтобы разорвать его!

Но змейостановился и принялся испытующе его разглядывать.

— Зачем ты зажег этот огонь, человек?

— Чтобы... чтобы воздать тебе почести!

— Кто привез тебя сюда?

— Никто, меня принесло волной... Был корабль, моряки... И еще...

— Отвечай всю правду и не мешкай. Не то я испепелю тебя.

— В Египте меня похитили пираты: они хотели бросить меня живьем в море, чтобы умилостивить его и успокоить! Но капитан не сумел предусмотреть внезапно налетевшую жестокую бурю. Корабль разбило, я один спасся.

— От смерти тебя спас Бог, — сказал змей. — Этот остров принадлежит Ка, созидающей силе, энергии мира. Без нее ничто не может существовать. Но на эту землю с небесной высоты упала звезда и все сожгла. Я, хозяин этой божественной земли, чудесного Пунта, не смог помешать концу моего мира. Сумеешь ли ты спасти свой?

Икер очнулся, потому что ему жгло пятки.

Огонь перекинулся на куст, и языки пламени лизали юноше ноги.

Отодвигаясь, он заметил, что никакого гигантского змея поблизости больше нет. Икер занялся тем, что стал тушить начинавшийся пожар.

Какой странный сон... Икер поклялся бы, что змей не был иллюзией и что он с ним действительно говорил — звук этого голоса нельзя было сравнить ни с чем, и он будет помниться ему всегда. Погасив последние головешки, юноша отправился к ручью. На земле стояли два сундука. Икер протер глаза.

Сундуки были по-прежнему там. Икер медленно, как будто от сундуков могла исходить опасность, стал к ним приближаться.

Кто-то явно забавлялся, испытывая его. Этот кто-то прятался в зарослях и только что выставил сюда эту добычу с разбитого «Быстрого» или с другого корабля. И, конечно, этот кто-то не замедлит избавиться от чужака, чтобы не делиться с ним своим сокровищем.

— Тебе не нужно меня бояться, — крикнул Икер, — твое богатство меня не интересует! Вместо того, чтобы дразнить меня, давай лучше поможем друг другу выжить! Но никто не ответил.

Икер снова пошел осматривать остров, беспрестанно меняя направление, возвращаясь по собственным следам, то убыстряя, то замедляя шаг. Напрягая все свое чутье, он пытался уловить малейший признак присутствия незнакомца.

Полный провал.

Он вынужден был признать очевидное: на острове он был единственным обитателем.

А сундуки... Должно быть, он просто не заметил их вначале. Они, вероятно, уцелели в предыдущее кораблекрушение, и волна принесла их сюда.

Оставалось лишь открыть их.

В них лежали льняные пакетики и фаянсовые флакончики, от которых исходил приятный запах. Это, без сомнения, драгоценные ароматы, стоившие немалых денег.

Правда ли, что удалось избежать смерти? На острове она не казалась Икеру столь жестокой, как на пиратском корабле, но судьба, похоже, не была к нему милостивой. Конечно, он сможет прожить здесь несколько месяцев, возможно, даже несколько лет, но не сведет ли одиночество его с ума? А если иссякнет источник, а если рыба перестанет ловиться? Чтобы сделать прочный плот, нужны инструменты. Но плавание по волнам такого опасного и незнакомого моря на утлой развалюхе подобно самоубийству.

Юноша беспрестанно размышлял о словах змея, хозяина волшебной страны Пунт. Как этот малюсенький островок может быть божественной землей, таящей в себе неисчислимые сокровища, до которых было столько охотников?

Это просто невероятно!

Змей наверняка просто пригрезился ему в тревожном сне. Но при чем здесь слова о том, что необходимо спасать свой мир? Ведь в нем правит фараон, а значит, Египту не угрожает опасность!

Египет, такой далекий, такой недостижимый! Икер подумал о своей деревушке неподалеку от святилища Медамуд, к северу от Фив.

Благодаря старому писцу, приютившему юношу, им почти не приходилось заниматься полевыми работами — разве только изредка, и он мог посвятить все свое время письму и чтению. Эта привилегия стала причиной острой зависти соседей, но Икер не обращал на это внимания, так как учение поглощало его целиком.

На прибрежном песке Икер начертил иероглифы, которыми мастерски владел. Они сложились во фразу, прославлявшую профессию писца. Затем он смотрел, как заходит солнце, долго рассматривал звездное небо и заснул, надеясь и в то же время боясь снова встретиться с гигантским змеем.

Икеру захотелось отведать жареной рыбы. Вооружившись удочкой, он отправился на берег и в изумлении увидел, что берег ушел под воду. Это, без сомнения, временное явление.

Он все-таки забросил удочку, и даже несколько раз, но ни одна рыба не клюнула. Удивленный, он нырнул и долго плавал, так и не обнаружив ни одной рыбы.

Возвращаясь, Икер заметил, что вода продолжала прибывать. Если только остров не погружается в море...

Оцепенев, Икер наблюдал, как вода поднимается: вот она дошла уже до щиколоток, потом до коленей, потом до бедер... При такой скорости остров Ка не замедлит погрузиться полностью.

В панике Икер забрался на вершину самой высокой пальмы.

Дрожа и замирая от страха, он совсем отчаялся и решил было, что стал жертвой нового видения, заметив в безбрежной синеве моря белый парус.

4

Изо всей силы, на которую были способны его легкие, Икер позвал на помощь и лихорадочно замахал правой рукой.

Напрасный труд и смехотворный жест... Корабль плыл вдоль линии горизонта и был слишком далеко, чтобы Икера могли заметить.

И все же юноша упорствовал. Если впередсмотрящий имеет хорошее зрение, то, может быть, его заметят. А сам погружающийся остров разве не мог вызвать любопытство команды?

В какой-то момент Икеру показалось, что корабль изменил курс и стал приближаться. Но, скорее всего, его ждет разочарование, и юноша предпочел закрыть глаза. На этот раз, чтобы его спасти, не разразится буря и не появится гигантская волна. Вода дойдет до груди, до лица, и его накроет этот голубой и теплый саван.

Однако желание жить было в нем так сильно, что он открыл глаза.

На этот раз никаких сомнений! Корабль плыл в сторону острова.

Икер замахал руками и закричал.

Это был небольшой корабль, на его борту было двадцать моряков. Поскольку пальма уже начала уходить под воду, юноша быстро спустился вниз и как можно быстрее поплыл к своим спасителям.

Сильные руки подхватили Икера, и он оказался перед коренастым мужчиной с недобрым лицом.

— Там плавают сундуки! Подберите-ка их! А ты кто такой?

— Меня зовут Икер, я один выжил после кораблекрушения.

— Как назывался корабль?

— «Быстрый»... Сто двадцать локтей в длину, сорок в ширину, сто двадцать человек команды.

— Никогда не слышал о таком. Как это произошло?

— На нас обрушилась гигантская волна! Я остался один, меня выбросило на вот этот остров, который сейчас погружается в море.

Остолбеневшие моряки смотрели, как волны закипали в верхушках опускавшихся в море деревьев.

— Если бы я не видел этого своими собственными глазами, никогда бы не поверил, — признался капитан. — Из какого порта вы отплывали?

— Не знаю.

— Ты смеешься надо мной, мальчишка?

— Нет, меня похитили и избитого притащили на корабль. Пока я приходил в себя, мы были уже в открытом море. Меня они привязали к мачте: капитан объяснил, что они хотели бросить меня в море, чтобы умилостивить богов во время бури и успокоить стихию.

— И почему же они этого не сделали?

— Потому что буря застигла их внезапно! Один из моряков хотел было принести меня в жертву, но волна оказалась быстрее его.

Увидев, что капитан скептически поморщился, слушая его повесть, Икер остерегся рассказывать о появлении змея и его пророчествах.

— Твоя история кажется мне довольно странной... И больше никто не спасся, ты в этом уверен?

— Никто.

— А что в этих сундуках?

— Не знаю, — осторожно ответил Икер, убедившись взглядом, что они закрыты.

— Что ж, увидим позже. Я спас тебе жизнь, не забудь об этом. В твоей истории концы с концами не сходятся. Никто никогда не видел корабля, который бы назывался «Быстрый». А за этими сундуками ты охотился довольно долго, не так ли? И ты избавился от их владельца. Но дело обернулось плохо, корабль потонул, а ты, хитрец, изловчился и спасся со своей добычей.

— Я вам сказал правду! Меня похитили, меня...

— Хватит, парень, я не наивный дурачок. Меня ты не проведешь. И не смей упорствовать.

По знаку капитана два матроса схватили Икера, связали ему руки за спиной, а ноги привязали к борту.

Порт кишмя кишел судами. Одни приставали к берегу, другие отваливали с грузом. Осторожно маневрируя, капитан подвел свою посудину к причалу. Икер все еще не мог поверить в то, что оказался на суше и благополучно выпутался из своей морской истории. Хотя судьба, по-видимому, не готовила ему ничего особенно приятного.

Подошел капитан.

— На твоем месте, парень, я бы помалкивал, ой помалкивал бы! Кораблекрушение, воровство, возможно, убийство... Многовато для одного разбойника, правда?

— Я не виновен. Жертва — это как раз я!

— Конечно, конечно, но факты — упрямая вещь, и свое мнение судья составит очень быстро. Притворись, и тебе удастся избежать смертного приговора.

— Но мне не в чем себя упрекнуть!

— Только не говори этого мне, малыш. Вот что я предложу тебе, а ты хочешь — примешь, хочешь — нет: либо я оставляю сундуки себе, и мы никогда друг друга не видели, либо я веду тебя к управителю, и вся моя команда будет свидетельствовать против тебя. Выбирай, и быстро!

И это называется выбирать?...Издевательство!

— Оставляйте сундуки себе.

— Вот это славно, приятель, ты поумнел! Ты теряешь добычу, но спасаешь себе жизнь. В следующий раз, когда ты попытаешься провернуть подобное дельце, старайся организовать его чуть получше. И хорошенько запомни: мы никогда друг друга не видели.

Капитан завязал Икеру глаза. Два моряка освободили ему ноги и спустили на землю. Потом заставили быстро и долго, очень долго, идти.

— Куда вы меня ведете?

— Молчи, или мы тебя побьем.

Икер, загнанный и взмокший, чувствовал, что с трудом поспевает за конвоирами. Наверное, мучители уводят его подальше от порта, чтобы в пустынном месте лишить жизни.

— Пить, ради всего святого, пить! Ему даже не ответили.

Никогда Икер не предполагал, что способен такое выдержать. В нем поднималась какая-то неведомая ему сила, которая отказывалась уступать изнеможению.

Неожиданно его сильно толкнули в спину.

Он покатился с откоса, колючки сухих растений впивались ему в тело.

Наконец падение кончилось, и он ощутил мокрый песок. Обессиленный, с пересохшим языком, Икер умирал от жажды.

5

Кто-то пытался съесть его волосы.

Боль была такой сильной, что Икер подскочил.

Коза в страхе отпрыгнула в сторону.

— Ты вырываешь у нее хлеб изо рта, — заметил пастух, весь всклокоченный и косматый. — Такое красивое животное! Мог бы, по крайней мере, подождать, пока она насытится.

— Умоляю тебя, развяжи меня и дай мне попить!

— Попить, может быть, но развязать... Откуда ты? Я никогда тебя здесь не видел.

— Меня похитили пираты.

— Пираты? Здесь, в самом сердце пустыни?

— Я был на корабле, меня силком увели оттуда и бросили, мы шли долго-долго.

Пастух почесал голову.

— Я слышал истории, которые куда больше похожи на правду! Ты — не беглый преступник?

Нервы юноши сдали, и он разрыдался. Неужели никто никогда ему не поверит?

— Знаешь, — продолжал пастух, — вид у тебя не слишком опасный. Но в округе бродит столько грабителей, что лучше все же быть осторожным. На-ка, попей немного.

Вода из походной фляги не была слишком свежей, но Икер проглотил ее с жадностью.

— Тихо, тихо! Скоро я тебе еще дам. А сейчас отведу тебя к управляющему нашей деревни. Он решит, что с тобой делать.

Юноша покорно побрел за козьим стадом. Бежать? Зачем? Это лишь послужит доказательством вины. Ему же следует убедить эдила в своей невиновности.

Дети, заметив чужака, побежали с ним рядом.

— Конечно, это разбойник! — кричал один из них. — Смотри, пастух взял его в плен и будет просить большую награду!

Пастух замахнулся было на крикуна, но тот не унимался. И процессия двигалась среди хохота и криков, пока не остановилась перед домом управляющего.

— Что здесь происходит?

— Я нашел этого парнишку в пустыне, — объяснил пастух. — Поскольку у него руки были связаны за спиной, я не слишком ему доверяю. Я имею право на вознаграждение, не так ли?

— Потом увидим. Ну-ка, иди сюда.

Икер повиновался.

Управляющий грубо втолкнул его в какую-то каморку, где сидел долговязый здоровяк с дубиной.

— Ты как раз вовремя, парень! Мы тут со стражником поспорили. Как тебя зовут?

— Икер.

— Кто связал тебе руки?

— Моряки, которые подобрали меня на пустынном острове, а потом бросили недалеко отсюда, надеясь, что я умру от жажды.

— Хватит рассказывать глупости! Наверняка ты — мелкий воришка, пытавшийся сбежать от пытки. И что же ты украл?

— Ничего, уверяю вас!

— Хороший удар палкой вернет тебе память.

— Надо хотя бы выслушать его, — сказал стражник.

— Если тебе больше нечем заняться... Ладно, сам слушай. А я пойду на крышу. Перед тем, как отведешь этого разбойника куда следует, составь протокол по форме, как положено.

— Разумеется.

Икер приготовился к ударам дубиной, он ведь ничего не мог сказать, кроме правды, которую никто не хотел слушать.

— Рассказывай, и поподробнее, — приказал стражник.

— Зачем, если вы мне не верите?

— Что ты можешь об этом знать? У меня большой опыт, и врунов я распознаю отлично. Если ты говоришь правду, то тебе нечего бояться.

Срывающимся голосом Икер рассказал о своих злоключениях, промолчав лишь про сон, в котором он слышал слова большого змея.

Стражник слушал внимательно.

— Так, говоришь, ты один спасся, а остров погрузился в море?

— Точно так.

— И твои спасители забрали сундуки себе?

— И это верно.

— Как называлось их судно?

— Не знаю.

— А как звали капитана?

— Тоже не знаю.

Икер с отчаянием видел, что с каждым ответом его история выглядит все менее правдоподобной. И вряд ли здравомыслящий человек сможет поверить хоть одному его слову.

— Откуда ты родом?

— Из Медамуда.

— У тебя там семья?

— Нет. Меня приютил старый писец, который и обучал меня своему ремеслу.

— Говоришь, что можешь читать и писать... А ну-ка докажи мне.

Стражник указал пленнику на дощечку и кисточку, которую он окунул в чернила.

— У меня связаны руки, — напомнил Икер.

— Я развяжу тебя, но не забудь, что я отлично владею дубиной.

Старательным почерком юноша вывел: «Мое имя — Икер, и я не совершил никакого зла».

— Отлично, — заключил стражник. — Стало быть, ты не лжешь.

— Вы... Вы и правда мне верите?

— А почему бы и нет? Я же сказал тебе, что у меня большой опыт и я прекрасно отличаю правдивые речи честных людей от злодейских вымыслов.

— Значит, я... Я свободен?

— Возвращайся домой и считай тебе повезло, что выпутался живым из этой истории.

— А вы арестуете пиратов, которые хотели моей смерти?

— Мы займемся ими, будь спокоен.

Икер не осмеливался выйти из комнаты. Стражник начал составлять протокол.

— Ну что, мой мальчик, чего же ты ждешь?

— Я боюсь жителей деревни.

Стражник кликнул одного из зевак, которые как приклеенные стояли возле дома управляющего.

— Эй ты, дай ему циновку и воды.

Циновка и вода — этого достаточно, чтобы отправиться в путь, но Икер чувствовал себя таким же потерянным, как и на божественном острове Ка. Был ли он на самом деле свободен, имел ли право вернуться в свою деревню?

Стражник посмотрел ему вслед. А затем, не дожидаясь возвращения управляющего, и сам поспешил из деревни, направляясь к своим товарищам, которые пытались собрать какие-нибудь сведения о команде «Быстрого».

Но ни он сам, ни его товарищи на самом деле вовсе не были стражниками.

6

На самом юге палящее летнее солнце превращало Восточную пустыню в раскаленное пекло. Лишь змеи да скорпионы могли выжить в этом аду, зарывшись в песок.

Тем не менее, маленькая группа из пяти человек продолжала идти вперед. Возглавлял их высоченный тип, который на добрую голову был выше остальных. Борода, пронзительный взгляд исподлобья, толстые губы... Казалось, жара на него не действовала. В тюрбане и шерстяной тунике, доходившей ему до лодыжек, он без устали шел размеренным шагом.

— Больше не могу, — пожаловался один из его спутников.

Как и остальные, он был осужден за воровство, но сбежал с фермы, где отрабатывал свою вину, выполняя тяжелую работу. На побег его подбил бородач.

— Мы еще не дошли до центра пустыни, — напомнил высокий тип товарищу.

— Чего же ты еще хочешь?

— Положись на меня, слушайся, и твое будущее станет прекрасным.

— Я поворачиваю назад.

— Тебя арестует стража и вернет в тюрьму, — предупредил рыжеволосый, которого звали Шаб, «Бешеный».

— Это все же лучше, чем этот ад! В тюрьме мне дадут и поесть, и попить, и мне не нужно будет без конца идти, чтобы никуда, в конце концов, не прийти!

Бородач презрительным взглядом смерил спорщика.

— Ты позабыл, кто я?

— Сумасшедший, который вбил себе в голову, что ему поручена священная миссия!

— Со мной действительно разговаривали боги, и их воля звучит в моих словах, поскольку лишь мне открыта истина. А все те, кто пойдут против меня, исчезнут с лица земли.

— Мы за тобой пошли потому, что ты обещал богатство! Но ведь не здесь мы его найдем!

— Я — Провозвестник. Тех, кто верит мне, ждет благоденствие и могущество. Остальных — смерть.

— Мне надоели твои речи. Ты обманул нас и не хочешь в этом признаться, вот и все!

— Как смеешь ты оскорблять Провозвестника?! Немедленно покайся!

— Прощай, жалкий безумец!

Человек повернул обратно.

— Шаб, убей его, — тихо приказал Провозвестник.

Рыжий, похоже, был смущен.

— Он пришел с нами, он...

— Прирежь его, и пусть его презренные останки послужат пищей хищникам. Потом я отведу вас в то место, где вам будет дано откровение. И тогда вы действительно поймете, кто я.

Для Бешеного это было не первое убийство. Он всегда нападал сзади, всаживая жертве в шею острый кремневый нож.

Покорившись с первой встречи высокому бородачу, он свято верил, что глава их банды разит словом не хуже ножа, и перед ним — большое будущее.

Рыжий спокойно настиг беглеца, убил его и быстро догнал свою команду.

— Еще долго идти? — спросил он.

— Не бойся, — ответил Провозвестник, — доверься и следуй за мной.

Два других вора, устрашенные той сценой, свидетелями которой они стали, не осмелились выразить свой протест. Власть бородача была непререкаема.

Ни капли пота на лбу Провозвестника, ни малейшего признака усталости в его походке. Казалось, он отлично знает, куда идет.

И вот когда пустыня совсем раскалилась и сознание мутилось от жары, Провозвестник остановился.

— Здесь, — объявил он. — Посмотрите хорошенько на землю.

Пустыня изменилась. Там и тут на песке были видны белесые пятна, застывшие толстой коркой.

— Поскреби и попробуй, Бешеный.

Рыжий упал на колени.

— Это соль.

— Нет, это пена бога Сета, проступающая из земных глубин. Она предназначена мне, чтобы я стал более сильным и более беспощадным, чем сам Сет. Пламя разрушит храмы и повергнет культы, обратит в пыль могущество фараона и установит царство истинной веры — той, которую я понесу по всей земле.

— Мы хотим пить, — напомнил один из воров, — а это не утолит нашу жажду!

— Бешеный, дай мне побольше того, что ты попробовал.

На глазах у трех изумленных спутников Провозвестник проглотил так много соли, что его язык и рот стали пылать, как огонь!

— Нет лучшего питья! — заявил он.

Самый юный из разбойников отломил кусочек и стал жевать.

И вдруг он издал душераздирающий крик и покатился по солевой корке, надеясь тем погасить пожиравший его изнутри огонь.

— Никто, кроме меня, не предназначен исполнить волю Бога, — пояснил Провозвестник. — И если кто-нибудь осмелится со мной соперничать, то его будет ждать та же участь. По всей видимости, этот нечестивец умирает.

Несчастный дернулся еще несколько раз и застыл. Двое уцелевших спутников поверглись ниц перед своим хозяином.

— Господин, — взмолился Бешеный, — у нас нет твоей власти, и мы признаем твое величие... Но мы так хотим пить! Не можешь ли ты облегчить наши страдания?

— Бог избрал меня, чтобы помогать верным. Разгребайте песок, и вы обрящете.

Рыжий и его напарник яростно стали разгребать песок.

Вскоре они докопались до края колодца. Ободренные своей находкой, они в рекордное время добрались до слоя сухих камней и вытащили их.

И появилась вода...

Из поясов своих туник они сделали веревку, к которой привязали флягу.

Когда Бешеный поднял ее полной, то первым предложил попить Провозвестнику.

— Сначала вы, господин!

— Огня Сета мне достаточно.

Бешеный и его спутник смочили губы, потом немного отпили мелкими глотками, а оставшейся водой смочили себе волосы и затылок.

— Как только к вам вернутся силы, — заявил Провозвестник, — мы выступим в поход. Завоевания зовут нас. Великая война началась.

7

Собек-Защитник^[48], начальник личной охраны фараона Сесостриса, был необычно взволнован. Для обеспечения безопасности монарха он пользовался услугами лишь шести стражников. Он считал их гораздо более эффективными, чем целый батальон более или менее отважных солдат, потому что эти его шестеро походили на хищников — постоянно настороже и готовы к прыжку при малейшей опасности. Да и сам Собек-Защитник не довольствовался лишь командирскими функциями: такой же атлет, как и его подчиненные, быстрый и могучий, он тренировался каждый день, и никто не мог выдержать его удар.

Даже в Мемфисе, столичном городе, охрана монарха была делом сложным. А здесь, в Абидосе, на неизвестной территории, нужно было быть готовым к любым, самым непредсказуемым, неожиданностям.

Во время путешествия морем^[49] никаких происшествий не случилось. На пристани фараона встретили несколько безоружных жрецов, и он тут же отправился в храм Осириса.

В свои сорок лет царь был колоссом, выше двух метров^[50], с суровым лицом. Третий в ряду Сесострисов, он носил имена «Божественного по воплощению», «Божественного по рождению», «Того, кто перевоплощается», «Могущества божественного света, явленного во славе» и «Человека могущественной богини»^[51].

За первые пять лет своего царствования, несмотря на непререкаемый авторитет, Сесострис так и не сумел добиться необходимого подчинения правителей нескольких провинций, чьи богатства позволяли содержать значительные военные силы и вести в пределах своих земель независимую политику.

Собек-Защитник опасался нападения их солдат. Не казался ли им Сесострис помехой, которая рано или поздно заставит усомниться в их независимости? Переезд в Абидос, землю священную — духовную основу жизни Египта, а никак не экономическую, держался в строжайшей тайне. Но можно ли было всерьез рассчитывать сохранить какой-либо секрет в Мемфисском дворце? Начальник охраны, убежденный в обратном, тщетно пытался переубедить царя и заставить его отказаться от этого путешествия.

— Никаких новостей?

— Никаких, начальник, — поочередно ответили ему шестеро мужчин.

— Место пустынное и тихое, — прибавил один из них.

— Это в порядке вещей для земли Осириса, — заметил Собек-Защитник. — Займите удобные позиции и неизменно задерживайте любого, кто попытается приблизиться.

— Даже жреца?

— Никаких исключений.

«Великая Земля» — таким было традиционное название земли Осириса, бога, владевшего тайной воскресения. Именно он, первый суверенный властитель Египта, заложил основы цивилизации фараонов. Убитый, но воскресший и победивший смерть, он царствовал теперь над справедливыми словом, и только исполнение таинств даровало его наследнику, фараону, сверхъестественное могущество и способность поддерживать связь с созидающими силами. Без исполнения ритуала Осириса Египет не мог бы существовать.

Несколько плодородных полей, где произрастали самые лучшие в стране сорта лука, несколько скромных домиков, расположенных вдоль канала, часть пустыни, ограниченная длинной скалой, большое озеро, вокруг которого росли деревья, акации, небольшой храм, обелиски, гробницы первых фараонов и гробница Осириса — так выглядел городок Абидос, как бы застывший вне времени и продолжающий жить вне Истории.

Здесь находился остров Справедливых и ворота в небо, которые охраняли звезды.

Сесострис вошел в маленькую комнату, где его ждали постоянные жрецы. Все поднялись и поклонились.

— Спасибо, Великий Царь, что вы приехали так быстро, — неспешно произнес верховный жрец, немолодой уже человек, он держался степенно.

— В твоем письме шла речь о большом несчастье.

— Вы сами в этом сможете убедиться.

Когда верховный жрец и фараон вышли из храма, Собек-Защитник и один из его подчиненных собирались идти с ними, чтобы обеспечить охрану.

— Это невозможно, — заметил жрец. — Место, куда мы отправляемся, закрыто для непосвященных.

— Это слишком неосторожно! А если вдруг...

— Никто не может нарушать закон Абидоса, — отрезал фараон.

Царь снял золотые браслеты, которые он носил на запястьях, и отдал их Собеку. На священную землю Осириса следовало вступать без металла.

Снедаемый беспокойством, начальник стражи смотрел, как удаляются двое мужчин, которые сначала шли вдоль Озера Жизни под растущими там деревьями, потом свернули на дорогу, окаймленную стелами, и, в конце концов, вошли в Пекер — мистический источник жизни страны.

В самой его середине находилась акация — дерево, которое, произрастая на могиле Осириса, означало, что царь справедливых речами воскрес.

Сесострис тут же постиг весь масштаб катастрофы: акация погибала.

— Когда Осирис возрождается, — горестно причитал верховный жрец, — акация покрывается листьями, и наша страна процветает. Но Сет, убийца и возмутитель спокойствия, всегда пытается засушить это дерево. И тогда жизнь покидает живущих здесь. Если погибает акация, то на этой земле воцаряются жестокость, ненависть и разруха.

Своим присутствием в этом дереве Осирис соединял небо, землю и подземное царство. В нем смерть соединялась с жизнью, и иная — лучезарно сияющая — жизнь вбирала их обе в себя.

— Каждый ли день поливал ты корни дерева водой и молоком?

— Я никогда, Великий Царь, не пренебрегал своими обязанностями.

— Значит, какое-то злокозненное существо умеет манипулировать мощью Сета и использует ее против Осириса и против Египта.

— В священных текстах написано, что эта акация омывает свои корни в первичном океане и черпает оттуда ту энергию, которая ее оживляет. Только священное золото могло бы спасти дерево.

— Известно ли, где оно находится?

— Нет, Великий Царь.

— Я узнаю это. И мне известно средство, как замедлить — если не прекратить — процесс гибели акации: я построю храм и вечное жилище в Абидосе. Они окажут магическое воздействие, которое замедлит процесс увядания и даст нам — я очень на это надеюсь — время разыскать требующееся средство.

— Великий Царь, совет жрецов окажется слишком малочисленным, чтобы...

— Я соберу людей для совершения ритуала и строителей, которые займутся исключительно этой задачей. Все будет происходить в полной тайне.

И тут невероятная догадка пронзила ум фараона.

— Кто-нибудь пытался завладеть священным сосудом?

Жрец побледнел.

— Великий Царь, вы же прекрасно знаете, что это невозможно!

— И все же пойдем проверим.

Сесострис убедился, что дверь в гробницу Осириса была наглухо закрыта, а царская печать осталась нетронутой. Лишь он один имел право дать распоряжение сломать ее и проникнуть в святилище.

— Даже если бы кто-нибудь из нечестивцев и взломал эту дверь, — сказал верховный жрец, — ему не удалось бы и близко подойти к сосуду, тем более — взять его в руки.

— Абидос недостаточно охраняется, — возразил царь. — Отныне за городом будут смотреть солдаты.

— Великий Царь, ни один непосвященный не может...

— Мне известен закон Абидоса, поскольку я — гарант его. Ни один непосвященный и не вступит на землю Осириса, но все дороги, ведущие к нему, будут под наблюдением.

С вершины священного холма Сесострис посмотрел на эту землю, где решалась судьба его страны, его народа, — место, где встречались два мира: земной и высший, отсюда изливалась воля богов.

Принимая трон, он знал, что его задача, учитывая размах необходимых реформ, будет не из легких. Но он и не предполагал, что основной его проблемой станет новая смерть Осириса.

Решительным шагом Сесострис отправился в сторону дикой пустыни, раскинувшейся между песчаными холмами, за границей освоенных земель.

Не чувствуя солнечных ожогов, фараон вглядывался вдаль.

Он прозревал, как вырастают два памятника — его храм и его вечное жилище, которые замедлят фатальную гибель дерева, играя роль преграды силам тьмы.

Кто в ответе за вторжение зла, столь внезапное и грозное? Царю потребуются вся твердость и мужество, на которые он способен, чтобы, преодолев отчаяние, сразиться с еще невидимым противником.

8

После двух тяжелых дней ходьбы Икеру повезло: его подобрал караван, который вез продавать товары в Фивы. Начальник каравана сначала не слишком одобрительно отнесся к нежданному появлению лишнего рта, но отношение его изменилось, когда юноша сообщил, что умеет читать.

— У меня есть дощечки с обещанием совершить покупку. Можешь ли ты их проверить?

— Покажите мне их.

Начальник каравана не смог скрыть своего нетерпения и задал главный для него вопрос:

— И в самом деле, здесь речь идет о важных чиновниках из дворца, которые обещают мне заплатить?

— Действительно так, и вам дают хорошую цену.

— Опыт, мой мальчик, опыт! Где ты живешь?

— В Медамуде.

— В такой невзрачной деревушке! А что ты делал в пустыне?

— Известны ли вам два моряка по имени Черепаший Глаз и Головорез?

Купец почесал подбородок.

— Это мне ничего не говорит... А название корабля?

— «Быстрый». Сто двадцать локтей в длину, сорок в ширину.

— Никогда о нем не слышал. Ты не сочиняешь?

— Должно быть, я ошибся.

— Это верно! «Быстрый»... Подумай сам: если бы такой корабль существовал, то о нем бы знали! А что ты скажешь, если я попрошу тебя навести порядок в моих бумагах? С налоговой стражей предосторожность не бывает лишней, с ней шутки плохи!

Икер выполнил просьбу, чем очень порадовал своего хозяина. Тот просто поверить не мог, что ему так подфартило.

Так они и путешествовали — в ритме шага навьюченных ослов и однообразных остановок, когда можно было поспать и подкрепиться сушеной рыбой и луком, которые начальник каравана предложил Икеру в обмен на услуги.

Несмотря на мучительные раздумья и тревогу о будущем, Икер здорово обрадовался, когда караван сменил иссохшую тропу на дорогу в зеленой долине, поросшей пальмами. Забыто опасное море, забыты грозные горы! Вокруг плодородные орошаемые поля, где крестьяне собирают урожай.

— Скажи, парень, хотел бы ты работать у меня? — спросил купец.

— Нет, мне нужно найти своего учителя и продолжить обучение, чтобы стать хорошим писцом.

— Что ж, я тебя понимаю! Заработок невелик, но уважение большое. Что ж, видно так тому и быть, мой мальчик, желаю удачи.

Икер ощутил вкус ветра и мягкое тепло весны. Торопясь поскорей добраться до своей деревни, он быстро шел, выбирая тропинки, по которым столько раз бегал в детстве, ища уединения, чтобы посидеть и поразмышлять в тишине. И хотя он не прочь был поиграть с приятелями, но все же любил в одиночестве размышлять над тайнами мира и невидимых сил.

Деревня Медамуд состояла из маленьких белых домиков, выстроенных на холме и укрытых от солнца акациями, пальмами и тамарисками. При входе в деревню стоял колодец, который охранял стражник. Стражник изумился, будто увидел гостя с того света:

— Нет, ты не... ты — не Икер!

— Ты не прав; это именно я.

— Ну и дела... Икер?.. А что же с тобой произошло?

— Ничего особенного.

Икеру не очень-то хотелось откровенничать с болтливым стражником, не обсудив свои приключения с учителем.

— Между прочим, скорее всего, тебе придется уехать.

— Уехать? Я вернулся домой, чтобы учиться дальше!

Икер так возмутился, что и слушать ничего не хотел, а стражник настаивать не стал и умолк.

Икер поспешил к дому старого писца, который его обучал и воспитывал. Когда он шел по улице, маленькие девочки прекращали играть со своими тряпочными куклами, а женщины, несущие провизию, останавливались, провожая его недоверчивым подозрительным взглядом.

Дверь дома была закрыта.

Икер постучал... Еще... Потом принялся колотить в дверь.

— Не ломись, — посоветовала ему соседка. — Старый писец умер.

Будто небеса обрушились на голову юноше.

— Умер... И давно?

— Неделю назад. После твоего отъезда его в могилу унесла тоска.

Икер сел на пороге и заплакал.

Похитив его, пираты убили и его приемного отца.

— Пойди к управляющему деревней, — посоветовала соседка. — Он расскажет тебе подробности.

Сквозь нахлынувшее горе Икер чувствовал, что вся деревня смотрит на него как на виновника смерти учителя. Тяжесть несправедливости была невыносима. Нет, он, конечно, все объяснит, и боль в душе постепенно утихнет и все встанет на свои места.

Медленно, с тяжелым сердцем, дошел Икер до дома управляющего деревней. Тот командовал работами по очистке и укреплению каналов.

— Клянусь небом... это ученик нашего писца! Действительно это — ты? Вот это новость! Настоящий сюрприз! Я был более чем уверен, что никогда тебя больше не увижу!

Тон управляющего, который к своим пятидесяти годам весь заплыл жиром, был издевательским. Презрительным жестом он отпустил работавших.

— Из-за тебя, Икер, умер твой благодетель, ты просто убил его своим бегством. Это — преступление, за которое ты ответишь перед богами. Будь на то моя воля, я бы отправил тебя в тюрьму.

— Вы ошибаетесь, я невиновен! Меня похитили пираты, и я уцелел только чудом.

Управляющий деревней расхохотался.

— Придумал бы хоть что-нибудь поумнее! А еще лучше — заткнись и убирайся отсюда.

— Но... Я так хотел вернуться домой!

— Ты говоришь о доме? Его владелец не оставил завещания в твою пользу. Поэтому я его реквизировал. Вся деревня презирает тебя, и тебе больше нет места среди нас.

— Поверьте мне, я действительно был похищен, я...

— Довольно! Надеюсь, что раскаяние сожжет тебе душу. И если ты немедленно не уберешься, я прикажу слугам выгнать тебя палками. Ах да, стой... Твой благодетель просил перед смертью, чтобы я передал тебе, если ты когда-нибудь появишься, этот ларец. Это очередная наивная благоглупость старика, но я обязан выполнить его последнее желание. А теперь уходи из Медамуда, Икер, и никогда ни под каким видом сюда не возвращайся.

Прижимая ларец к груди, Икер ушел далеко от деревни и только тогда решился открыть его. Он заметил, что деревянная задвижка у ларца была сломана.

Внутри лежал маленький папирусный свиток, скрепленный печатью.

Печать также была сломана и кое-как сложена снова.

В нескольких словах писец проклинал своего ученика и обещал ему тысячу разных казней. Но Икер прекрасно знал почерк своего учителя, чтобы понять, что это — довольно грубая подделка.

На дне ларца Икер заметил тонкий слой гипса. Сев в тени тамариска, юноша потер донце кусочком дерева.

Постепенно проступили строки письма, которые заставили колотиться сердце юноши:

«Я знаю, что ты не бежал, как вор. Я молюсь о том, чтобы ты был жив и здоров. Мои дни сочтены, и я прошу богов лишь об одном — чтобы ты стал хорошим писцом. Если ты вернешься в Медамуд, то, надеюсь, что этот вор управляющий передаст тебе мое завещание, в котором я завещаю тебе свой дом и этот ларец, в котором лежат мои самые лучшие каламы. Но сюда приходил чужак. И управляющий прекрасно с ним поладил. Я чувствую, что вокруг собираются темные силы, поэтому я предпочитаю скрыть свое письмо и написать его в той технике, которой я тебя учил. Не задерживайся в этом месте, отправляйся в провинцию Джу-ка^[52], «Высокий холм». Это станет первым этапом твоего пути. Пусть боги доведут тебя до цели твоего Поиска. Какими бы ни были испытания, не поддавайся отчаянию. Я всегда буду рядом с тобой, сын мой, чтобы помочь тебе выполнить то предназначение, о котором ты еще не ведаешь».

9

Когда казначей Медес вошел в свой роскошный дом в центральной части Мемфиса, двое слуг бросились омывать ему руки и ноги, обувать сандалии для дома, натирать его ароматами и предлагать ему молодое белое вино, привезенное из оазисов.

Медес был утончен и богат, его часто приглашали во дворец, он не раз обедал за одним столом с самим фараоном и считался в столице одним из самых высокопоставленных чиновников. Он прекрасно выглядел со стороны в тунике из первосортного льна, когда проверял распределение доходов, собранных у населения, и отчеты, присланные из храмов.

С момента своего назначения Медес сразу понял все преимущества, которые он сможет извлечь из привилегированного положения. Наилучшим образом используя службы писцов-счетоводов, начальников складов и хранителей архивов, казначей воровал понемногу, но часто. Действуя с исключительной осторожностью, он не оставлял никаких следов своих «отчислений» и подтасовывал административные документы с такой ловкостью, что даже наметанный глаз ничего не мог заметить.

И, тем не менее, Медес не был ни доволен, ни счастлив.

Во-первых, он оставался на одном и том же месте. Да, разумеется, фараон Сесострис поручил ему важный пост, но казначею хотелось большего. Не было в Египетском царстве человека более сведущего, чем он. Медес считал себя лучшим и хотел, чтобы его таковым признавали. И если упрямый царь упорно не желал этого понимать, следовало вмешаться, возможно, даже резко. У Сесостриса было много врагов, начиная от богатейших правителей провинций, с которыми у Медеса были прекрасные отношения. Если фараон совершит ошибку и нанесет удар по их привилегиям, то его царствованию скоро конец. Разве не ходили по стране слухи о том, что один из его предшественников был убит?

Кроме того, Медеса постоянно тревожил вопрос об истинной природе власти и о наилучшем способе завладеть ею. Чтобы лучше «распределять» некоторые государственные отчисления, предназначавшиеся храмам, Медес стал временным жрецом. Участвуя в ритуалах, он стал причастным к святая святых. Выказывая рвение к духовным упражнениям, льстя тем, кто стоит выше него, раздавая щедрые пожертвования, Медес постоянно думал о тех таинствах, к которым еще не имел доступа; мысль о них завораживала. Лишь фараон и некоторые из постоянных жрецов допускались к высшим магическим ритуалам. Не в них ли был сокрыт источник могущества царя?

Двери закрытого храма оставались запертыми для казначея. И эта область, которую Медес считал такой же важной, как и область экономическая, оставалась для него недоступной. К тому же он и сам не был готов отказаться от мирской жизни, своих дел и обязанностей ради того, чтобы жить затворником.

Ситуация, казалось, не имела выхода, но вдруг... Эта болтовня чиновника из храма богини Хатхор в Мемфисе дала ему главную информацию о божественной земле — Пунте. Как и все, кому была знакома эта легенда, Медес над ней потешался. Простому народу и детям нравятся чудеса, и их следовало развлекать подобными баснями.

Но это было раньше. Теперь, по мнению чиновника, Пунт вовсе не был легендой.

Божественная земля определенно существовала; она хранила в себе удивительные вещи, среди которых электрум и священное золото, которое раньше использовалось под огромным секретом во время некоторых таинств. В обмен на дорогие подарки болтун сообщил туманные географические сведения, а потом внезапно умер от сердечного приступа. Этого было мало, но вполне достаточно, чтобы предпринять самостоятельные поиски.

— Хозяин, — сообщил домоправитель Медеса, — ваш посетитель пришел.

— Пусть подождет, мне нужно отдохнуть несколько минут.

С некоторого времени Медес стал полнеть. Гладкие черные волосы, прилипшие к круглому черепу, лунообразное лицо, широкое тело, короткие ноги и пухлые руки — Медес был плотно скроенным и коренастым. Очень энергичный, вопреки своим сорока двум годам, он был жаден до жизни как в юности. Чтобы успокоить свою ненасытную натуру, он стал много есть и слишком много пить. Его жена, тоже довольно кругленькая, была вынуждена все время что-нибудь изобретать и придумывать, чтобы угодить домашнему гурману.

Иногда ему казалось, что он задыхается — особенно, если он не сразу же получал то, к чему страстно стремился. Но его алчность была так сильна, что, едва получив желаемое, он тотчас же бросался вперед, за следующей добычей.

Он чувствовал, что волнуется все сильнее. Предстоящая встреча с одним из агентов вполне могла стать решающей.

Со стороны улицы дом был хорошо защищен: окна с деревянными ставнями, тяжелая входная дверь из толстых досок с массивным засовом, служебный вход, за которым вели постоянное наблюдение стражники. Два этажа, пятнадцать комнат, терраса, открытая лоджия с видом на сад, где устроен бассейн с чистейшей водой.

Медес принял своего посетителя в тени террасы. Это был тот «стражник», который допрашивал Икера.

— Надеюсь, ты принес мне хорошие новости.

— Более или менее хорошие, господин.

— Ты знаешь, где священное золото?

— И да, и нет. В конце концов, возможно...

Медес почувствовал прилив гнева.

— В делах я не терплю неточности. Давай перечислим все по порядку. Когда «Быстрый» вернулся в порт?

— Он не вернулся, господин, потому что он утонул сам, а с ним и все, что там было.

— Утонул! Ты в этом уверен?

— У меня лишь одно свидетельство, но, как кажется, серьезное.

— Свидетельство капитана?

— Нет, паренька, которого вы приказали мне похитить в Медамуде и которого я перехватил в селении неподалеку от Коптоса. Вы помните, тот паренек-сирота, который так любил одиночество и учение.

— Знаю,знаю! Идеальная жертва, чтобы успокоить бурю. Управляющий Медамуда нам сообщил об этом наивном юнце и не пожалел об этом. Однако как могло случиться, что он остался единственным уцелевшим свидетелем?

— Это мне неизвестно, но это факт. Он сказал мне, что «Быстрый» накрыла огромная волна, что он чудом оказался выброшенным на пустынный остров, и что его подобрал корабль, капитан которого не поверил ни слову из его рассказа. Тем не менее, он завладел двумя сундуками с острова перед тем, как высадить своего пассажира, которого все принимают за безумца.

«Неужели тот, кто выжил во время кораблекрушения, добрался до Пунта?» — этот вопрос не давал покоя Медесу.

— Сможет ли он снова найти остров?

— По его словам, господин, остров погрузился в море и исчез.

— Что в сундуках?

— Ароматические масла.

— И все?

— Ни о чем другом он не говорил.

— И ты отпустил его?!

— А как иначе, господин? Как стражник я сделал вид, что записал его признания, управляющий селением ничего подозрительного не нашел, и у нас не было никаких причин задерживать этого фантазера с больным воображением.

— А тебе не приходило в голову, что он лжет?

— Я думаю, что он говорил правду.

— Я — скептик! Он назвал тебе корабль, который его спас?

— Он не знает его названия.

— Этот мальчишка посмеялся над тобой! — взревел Медес. — Он провел тебя своими детскими россказнями, чтобы лучше скрыть правду.

— Уверяю вас...

— Нужно его найти, быстро! Наверняка он вернулся в Медамуд. Тамошний управляющий, должно быть, выгнал его, но, возможно, он знает, в каком направлении тот пошел. Когда поймаешь мальчишку, заставь его говорить, а потом избавься от него.

— Вы хотите сказать...

— Ты меня прекрасно понял.

— Но, господин...

— У этого голодранца нет семьи, и никого не озаботит ни это известие, ни его окончательное исчезновение. Спрячешь его труп, а стервятники и грызуны довершат дело. А тебя будет ждать солидное вознаграждение. Отправляйся немедленно.

Казначей с трудом скрывал свой гнев. Чтобы снарядить корабль и собрать банду разбойников, способных плыть морем в направлении Пунта, он тратил деньги, не считая, и одновременно старался избежать пристального внимания властей к своей особе. В ближайшее время ему не удастся повторить такую авантюру.

Как только мнимый стражник покинул дом, Медес подумал, что, конечно же, команда, подобравшая мальчишку после кораблекрушения, не станет держать язык за зубами. В портовых тавернах уже, возможно, говорят о происшествии, а капитан, кроме того, ищет способ продать содержимое обоих сундуков. Даже если речь идет лишь об ароматах, он заработает немалые деньги. А если этот странный груз содержит еще и более дорогие вещи, то ему нужно будет искать понимающего и богатого клиента.

В любом случае этот капитан, если он существует на самом деле, не останется незамеченным.

Итак, Медес решил позвать своего верного Жергу, этого отпетого проходимца, закоренелого грешника и вороватого сборщика налогов. Он будет действовать вполне законно и доставит Медесу его добычу.

10

Возвращаясь на корабле в Мемфис, Сесострис размышлял. Он в полной мере осознал, насколько жестким будет противостояние, когда он начнет наступление на правителей провинций. Ведь они отказываются уступать даже самую малую часть своих полномочий.

С того момента, как Осирис создал Египет, образованный из Дельты и долины Нила, фараон царствовал над Обеими Землями Верхнего и Нижнего Египта, прочно связав их вместе. В качестве «Пчелиного» он правил Севером; в качестве «Папирусного» он правил Югом. Пчела производила мед, растительное золото, необходимое для здоровья. Папирус служил сотням нужд, из него делали и ладьи, и обувь, ему выпала высочайшая роль стать носителем иероглифов — «Божественного слова». Таким образом, в лице фараона, которому покровительствовал Хор, хозяин неба и сын Осириса, соединялись все созидательные силы. Именно ему предстояло собирать воедино разрозненные части страны.

Шесть противников было у Сесостриса — шесть правителей провинций, которые полагали себя самостоятельными и презрительно относились к владыке, сидящему в Мемфисе. К счастью, они и не помышляли объединяться в своем противостоянии, поскольку каждый из них слишком дорожил собственной независимостью. В сложившейся ситуации Египет становился все беднее и беднее. Конечно, сохранение равновесия удерживало Египет от серьезных конфликтов, но постепенно приводило царство в упадок.

Странный факт; пять из шести знатных египтян, настроенных враждебно по отношению к фараону, стояли во главе провинций, расположенных рядом с Абидосом. Уж не был ли тот, кто сумел воспользоваться разрушительной способностью Сета, чтобы нанести вред акации Осириса, одним из них? Если это предположение подтвердится, то Сесострис поведет беспощадную борьбу: и за то, чтобы снова зазеленела священная акация, и за спасение Египта.

Для начала, пожалуй, необходимо собрать максимум сведений об этих шестерых правителях, чтобы установить, кто из них виновен. Затем следует эффективно нанести удар, чтобы не оставить врагу возможности подняться. Однако кому поручить столь деликатную миссию? Мемфисский двор полон льстецов, интриганов, честолюбцев, подлецов и лжецов. Только Собек-Защитник предан делу душой и телом и не помышляет о собственных доходах.

Стало быть, Сесострис будет вынужден использовать те немногие средства, которыми он располагает, и в особенности полагаться на свою интуицию. Что касается поиска того золота, которое способно исцелить акацию, то он будет еще более трудным. Согласно легенде, священное золото Пунта обладает исключительными свойствами, но никто из людей больше не знает местонахождения божественной земли. И рождается ли там еще этот драгоценный металл? Остались шахты на востоке, но они находятся под недружественным контролем, а те, что имеются в Нубии, вне досягаемости.

И в этом задача кажется невыполнимой. Сесострис не обладал средствами для ведения такого предприятия.

Решение напрашивалось само собой: ему следовало самому создать такие средства.

Главная цель: дать новую энергию Древу Жизни.

Итак, фараон начал чертить планы храма и вечного жилища, которые предполагалось возвести в Абидосе.

В полях шла напряженная работа. Весенний урожай был обильным, и ничего нельзя было потерять.

Через день пути от Медамуда Икер представился начальнику большой области и предложил ему свои услуги как ученик писца.

— Ты как раз вовремя, мой мальчик. У меня накопилось большое количество мешков, которые нужно сосчитать и записать. А потом ты составишь мне перечень.

На выполнение задания отвели неделю и обещали достойную плату: пищу, циновку, дорожную флягу и пару сандалий.

Работая, Икер страшно злился на управляющего Медамуда: этот разбойник уничтожил завещание старого писца, чтобы украсть дом, который предназначался его ученику! Он нарушил последнюю волю покойного, украв каламы и состряпав подложный текст, который пестрел проклятиями в адрес Икера.

Надо же быть таким подлым! Икеру открывался жестокий, беспощадный мир, в котором ложь и подлость одерживали победу. Но огромная радость тут же скрашивала разочарования: его учитель знал, что он не сбежал, он сохранил веру в него. И, тем не менее, какое странное письмо! О каком Поиске, о какой судьбе говорил писец? Неожиданно этот старый писец показался Икеру таким же таинственным, как тот гигантский змей с острова Ка.

Как было бы здорово подать жалобу на управляющего Медамуда, чтобы суд вынес справедливое решение. Но кто поверит мальчишке? В отсутствие завещания юноша не имел никакого права на жилище своего учителя. В Медамуде у него найдутся лишь обвинители, которые упрекнут его в том, что он ушел из деревни, не сказав ни слова. Закончив свою работу, Икер собрался в дорогу.

— Ты вроде толковый паренек. Не хочешь получить постоянную работу?

— Не сейчас.

— Ты молод, но не забудь, что где-нибудь нужно и обосноваться. Вот тебе: с этим ты сможешь прожить несколько дней.

Хлеб, сушеное мясо, чеснок и фиги — начальник оказался щедрым человеком.

— Куда ты думаешь идти?

— В направлении Высокого холма.

— Хочу тебя предупредить: правитель этой области имеет не очень-то приятный характер.

Невысокие стены разделяли земельные участки и удерживали воду так долго, как это было нужно. Продуманно и искусно была выполнена система каналов для орошения полей. Над процветанием работали постоянно, и для лени не оставалось и дня.

Входя на территорию провинции богини-змеи Уаджет, «Зеленеющей», Икер сделал для себя удивительное открытие: в названии Джу-ка, «Высокий холм», имелось то же слово Ка, что и в названии «остров Ка» — земли змея, который навсегда остался в памяти. Случайно ли это, или это знак той самой судьбы, на которую намекал старый писец?

Ка, «высокий, возвышенный»... К какой таинственной цели должен подняться Икер? И что в действительности представляло собой Ка, эта таинственная энергия, которая в иероглифическом виде писалась в виде существа с двумя высоко поднятыми руками?

Путаясь в мыслях, Икер и не заметил, как наткнулся на человека, вооруженного палкой.

— Стой, мальчишка! Смотреть надо, куда идешь!

— Простите меня... А ведь вы — тот самый стражник, который меня допрашивал в селении возле Коптоса!

— Вот именно. И я давно пытаюсь тебя разыскать.

— И чего же вы от меня хотите?

— Твои показания неполны, мне нужны уточнения.

— Я вам сказал все. Если кого и следует арестовать, так это управляющего Медамуда.

— И по какой причине?

— Он вор. Он уничтожил завещание в мою пользу.

— И ты можешь это доказать?

— К несчастью, нет.

— Тогда лучше вернемся к твоим показаниям и к тем двум сундукам с драгоценным товаром. Ты, разумеется, проверил их содержимое. Уточни-ка его.

— Я думаю, ароматические вещества.

— Ну, парень, этого мне маловато. Тебе известно об этом больше.

— Уверяю вас, нет.

— Если ты не поумнеешь, то у тебя будут серьезные неприятности.

«Стражник» сильным ударом палки сбил Икера с ног. Юноша упал лицом вниз и был прижат к земле.

— А теперь правду!

— Я вам ее сказал!

— Название корабля, который тебя спас?

— Не знаю.

Десяток ударов палки по плечам заставили Икера кричать от боли.

— Название корабля и имя капитана?

— Не знаю!

— Ты и впрямь неразумен, малец. Я хочу получить информацию, и я ее получу. А если не скажешь — убью.

— Клянусь, что я ничего не знаю!

Обрушились новые побои, но ответ был все тот же. По всей вероятности, этот парень действительно говорил правду, и у него нельзя ничего больше узнать.

Затылок, спина, ноги — все было в крови. После новой серии ударов Икер потерял сознание.

Он почти не дышал.

Нападавший оттащил тело в заросли папируса, на берег канала.

Икер умирал, душа его готова была отлететь.

Но поскольку умирал он от ран, а не был убит наповал, то в убийстве обвинять вроде и некого. Перед лицом возможных судей — как в этом мире, так и в том — это было предпочтительней.

11

Вначале боль была невыносимой. Затем она утихла, и появилось ощущение свежести, которого Икер никогда не испытывал раньше. Неожиданно его спина перестала болеть, и он открыл глаза, чтобы узнать, в какой мир отправил его нападавший.

— Он проснулся! — воскликнула девушка.

— Ты в этом уверена? — спросил грубоватый мужской голос.

— Он смотрит на нас, отец!

— В том состоянии, в каком он был, он никак не должен был выжить.

Икер попытался встать, но жгучая боль пригвоздила его к циновке.

— Не двигайся, не двигайся! — приказала девушка. — Тебе очень повезло, знаешь ли. Я нашла тебя в зарослях папируса, посвященных богине Хатхор. Обычно я ограничиваюсь тем, что ставлю свои приношения возле зарослей, но в этот раз над тростником с криками встревоженно летали птицы, и я осмелилась туда войти. Поведение птиц было таким странным, что я поняла: богиня требует моей помощи. Я предупредила отца, и крестьяне перенесли тебя в наш дом. Уже три дня я не отхожу от тебя и смазываю самым действенным из наших бальзамов. Он состоит из белого масла, жиров гиппопотама, крокодила и сома, смешанных с медом. Главный лекарь нашей провинции дал даже мазь с экстрактом мирры, чтобы унять твою боль. Только я одна верила, что твои раны не смертельны.

Она была темноволосая, хорошенькая, очень живая. Ее отец, крепкий загорелый крестьянин, казалось, был настроен скорее враждебно, а не благожелательно.

— Что произошло с тобой, парень?

— На меня напал человек, чтобы обокрасть меня.

— У тебя, стало быть, было с собой что-то драгоценное?

— Циновка, фляга с водой, сандалии...

— И все? Откуда же ты шел?

— Я сирота и нанимаюсь учеником писца.

— Мне дорого обошлось твое лечение, парнишка, очень дорого.

Крестьянин отошел в сторону.

— Не беспокойся, — шепнула девушка. — Несмотря на то, что отец мой выглядит угрюмым и резким, он — честный человек. Меня зовут Маленький Цветок. А тебя?

— Икер.

— Сейчас ты не слишком-то хорошо выглядишь! Но когда твои раны заживут, ты, должно быть, будешь симпатичным парнем.

— Ты думаешь, мне удастся встать на ноги?

— Меньше, чем через неделю, мы с тобой вместе пройдемся по деревне.

Маленький Цветок не похвалялась. Благодаря чудодейственным бальзамам и растираниям, уносящим боль, Икер быстро поправился. Чудо, что ни одна кость не оказалась сломанной. Следы от побоев постепенно исчезали.

Однако обещанная прогулка по деревне не состоялась, потому что у крестьянина были насчет Икера другие планы.

— Ты гораздо сильнее, чем казался, — отметил он. — И ты мне задолжал большую сумму, потому что твое лечение стоит целое состояние.

— Как я смогу вам возместить свой долг?

— В моем хозяйстве писаки не требуются. Но мне нужны рабочие руки на полевые работы.

— Боюсь, что там я не принесу большой пользы!

— Что ж, выбирай: или ты платишь мне, отрабатывая на поле, или проведешь несколько лет в тюрьме. Правитель нашей провинции не любит бездельников и нахлебников. Я помогу тебе устроиться к помощнику управляющего. Будешь жить в собственном маленьком домике, и у тебя будет клочок земли, где ты будешь выращивать себе овощи. Но прежде, чем пригреть тебя и облагодетельствовать, я требую, чтобы ты рассказал мне всю правду. Кто ты на самом деле и почему на тебя напали и избили?

Опасаясь, что попал в новую западню и что этот хозяин сделан из того же теста, что и управляющий деревни Медамуд, Икер постарался быть осторожным.

— Я повторяю вам, что я — начинающий писец и иду из района Фив. Цель моя — стать писцом и ходить из деревни в деревню, составляя для пострадавших людей жалобы на притеснения начальников. Человек, который на меня напал, украл мои письменные принадлежности.

Этот ответ, казалось, удовлетворил крестьянина.

— Сначала заплати свой долг. Если новое занятие придется тебе по вкусу, то останешься. Нет — уйдешь.

Помощник управляющего был человеком незлым, но особенно церемониться с новичком не стал. Икеру приказали сначала вычистить двор, потом привести в порядок и содержать в чистоте птичник, который располагался в портике, между двумя деревянными колоннами, выточенными в форме стеблей лотоса. Там содержались серые с белой головой гуси, перепела, утки я куры. В лотки для кормежки зерно высыпали из больших корзин. Птичник имел и водоем, откуда вода по желобам поступала в поилки.

На третий день Икер вынужден был вмешаться.

— Я думаю, ты слегка ошибся, — сказал он верзиле, носившему корзины.

— Ошибся? В чем?

— В первый день ты высыпал в кормушки содержимое шести корзин. Во второй — только пяти. А сегодня кормушки наполнены еще меньше.

— А тебе-то что?

— Я поставлен наблюдать за птичником. И птица должна быть накормлена так, как положено.

— Чуть больше, чуть меньше... Хочешь, мы с тобой на двоих поделим разницу?

— Я хочу, чтобы ты приносил шесть полных корзин.

Верзила понял, что Икер не шутит и что договориться с ним невозможно.

— Ты не скажешь хозяину?

— Если исправишь свою ошибку, то, разумеется, нет.

Нового друга Икер не приобрел, но зато весь птичник шумно выражал ему свое одобрение.

— Ну как, нравится тебе новая работа? — спросила Икера Маленький Цветок, поглаживая великолепного гуся, который был почти ручным.

— Я стараюсь исполнять ее как можно лучше.

— У тебя больше ничего не болит?

— Благодаря твоим заботам я совсем здоров. Ты спасла мне жизнь, и я всегда буду тебе благодарен.

— Ты не умер, потому что богиня Хатхор не дала тебе погибнуть. Я лишь ускорила твое выздоровление.

Маленький Цветок нахмурилась.

— Мой отец запрещает мне видеть тебя.

— Он мной недоволен?

— Напротив, но ты его настораживаешь, потому что ты не похож на других. Он приказал мне выйти замуж за настоящего крестьянина, чтобы я могла родить ему хороших детей и чтобы все вместе мы стали заниматься нашим хозяйством.

— Когда человеку выпадает счастье иметь честного и достойного отца, его следует слушать.

— Ты говоришь, как старик! Скажи, Икер, ты не хотел бы стать настоящим крестьянином?

— Мне надо отработать большой долг, но настоящее мое ремесло — работа писца.

— Я должна идти. Если отец застанет меня с тобой, побьет.

— Никогда у меня не было такого образцового порядка на птичьем дворе, малыш! — похвалил хозяин. — Люблю тех, кто вкладывает душу в свою работу. Но, говорят, ты не слишком-то стремишься с кем-нибудь подружиться.

— Я предпочитаю оставаться один с птицами.

— Ну ничего, это пройдет! Тем более что у меня еще не собрано с полей много ячменя. А ты заодно научишься обращаться с серпом.

Икер и не подумал протестовать.

Неотвязные вопросы по-прежнему снова и снова мучительно крутились в голове, хотя Икер прекрасно понимал, что ответы на них здесь отыскать не сможет. Однако чтобы продолжить путь, ему нужно было погасить долг — значит, работать без устали, чтобы как можно скорее снова обрести свободу.

Икер стоял среди жнецов, хитроватых и бывалых, которые, усмехаясь, рассматривали новичка.

— Не бойся переработать, малыш, — сказал один из них. — Поля вон какие большие! Год прекрасный и урожай отличный. Наша земля богатая, у нас всего будет вдоволь. Но вкуснее всего мясо ягненка. Однако его нужно заслужить. Поэтому держи руку крепче и от нас не отставай. Я еще никого не видел, кто бы умер от переработки.

Лицо Икера быстро стало бронзовым. Музыка флейтиста давала ему силы держаться бодро. Флейтист разнообразил ритм, но все свои мелодии заканчивал торжественно.

— У тебя слишком красное лицо, — сказал Икеру один из его новых товарищей. — Ты слишком долго работал внаклонку. Пойди к флейтисту, это освежит тебя.

Чувствуя, что у него мутнеет в глазах, Икер охотно послушался.

Смочив водой шею и виски и глотнув немного воды, юноша ощутил новый прилив сил.

— Работа тяжелая, — согласился музыкант, — поэтому я играю для ваших Ка. А это значит, что у тебя и твоих товарищей будет достаточно сил и энергии.

— Что такое Ка? — спросил Икер.

— То, что позволяет нам жить, существовать и выживать в тяжелых условиях. Осирис открыл нам музыку, чтобы гармония услаждала наше сердце и душу. Музыка прославляет момент, когда срезают ячмень и пшеницу. Это священное действо, которое обновляет наш дух, это сам Осирис.

Икер жадно ловил каждое слово музыканта.

— Где ты все это выучил?

— В главном храме нашей провинции. Учитель музыки научил меня играть на флейте, а я научу этому своего преемника. Без музыки, без той магии, которую она передает, жатва стала бы лишь изнурительной работой, а дух Осириса покинул бы спелую пшеницу.

— Осирис... Это он — тайна жизни?

— За работу, Икер! — приказал начальник жнецов.

Флейтист заиграл снова.

Икер продолжал работать серпом, но теперь ему казалось, что каждое движение не изнуряло его, а, напротив, придавало все больше сил.

Не было ли Ка энергией, которая родится от ощущения хорошо выполненной работы?

12

В отличие от других жнецов, которым не поручали собирать пшеницу, Икер должен был выполнить и эту работу. Юноша перевязывал колосья и складывал их в мешки, которые ему приносил деревенский мальчишка.

— И долго мы еще должны здесь так вкалывать? — жаловался он. — Для нашей деревни уже хватит!

— Есть и другие деревни, — напомнил ему Икер, — а урожай не везде такой обильный. Поэтому мы не можем думать только о себе.

Его товарищ посмотрел на него сердитым взглядом.

— Ты случайно не заодно с хозяином?

— Я заодно с хорошо сделанной работой.

Мальчишка пожал плечами и подготовил новый мешок.

— Перерыв. Идите завтракать, — объявил помощник управляющего.

В тени тростникового навеса на циновке были расставлены аппетитные блюда: горячие лепешки с овощами, золотистые хрустящие хлебцы, жареный в масле чеснок, мягкий сыр из козьего молока, приправленный ароматными травами, простокваша, сушеная рыба, маринованная говядина, фиги, гранаты и свежее пиво.

Икер умирал от голода, но верзила преградил ему дорогу.

— Здесь больше нет места. Иди в другое.

— Но я тоже с ними работаю! Я других людей не знаю.

— А мы тебя знать не желаем. Мы ненавидим доносчиков.

— Это я доносчик?

— Я объяснил парням, что ты выдал меня хозяину, сказав, что я не носил достаточно зерна птицам.

— Но это неправда!

Ты, видать, особенный, ну и продолжай в том же духе, только держись подальше. И не мешай нам спокойно есть. А будешь надоедать, мы зададим тебе как следует.

У Икера не было никакого желания драться.

— Вот немного воды и кусок хлеба, — торжествующе произнес верзила. — Постарайся не сбавить ритма после такой еды. Не сумеешь — мы расскажем об этом хозяину.

Икер, обиженный и голодный, отошел в сторону и принялся за поданные крохи. Их было явно недостаточно, чтобы возместить затраченную энергию и продолжить работу.

Пока он растерянно пытался собраться с мыслями, в той стороне, где обедали работники, послышались испуганные крики. Икер повернул голову.

Вдруг откуда-то прямо к обедающим выползла кобра.

Все мгновенно вскочили на ноги.

— Гоните ее в сторону Икера, — заорал верзила.

Топая ногами, бросая землю, они добились своего.

Икер не пошевелился.

У этой кобры глаза были гораздо больше, чем у обычной; ее чешуя отливала золотом, а движения были завораживающе грациозными.

Юноша смотрел на нее, как загипнотизированный: она напомнила ему змея с острова Ка.

— Это богиня жатвы! — удивленно воскликнул один крестьянин. — Оставьте ее, пусть делает, что хочет. Ее нельзя трогать, а то урожай быстро испортится.

Икер встал на колени и положил перед коброй последнюю корку хлеба. Потом встал и воздел к небу руки в знак поклонения богине.

Воцарилось глубокое молчание.

Между юношей и змеей расстояние меньше трех шагов. Оба застыли неподвижно, как статуи, казалось, кобра вот-вот бросится.

Поплыли бесконечные мгновения ожидания...

И чудо произошло! Как во времена Осириса, когда шипы растений не кололи, а дикие звери не кусали. Довольная жестом подношения, змея исчезла на соседнем поле. Не было лучшего предзнаменования для собранного урожая.

— Парни и я приносим тебе извинения, — сказал очень смущенный верзила. — Откуда нам было знать, что тебе покровительствует богиня. Надеемся, что ты не слишком рассердился и согласишься разделить с нами трапезу. И хорошо, если ты станешь нашим бригадиром. Мы тогда тоже будем под защитой.

От голода в животе урчало, и Икер не заставил себя долго упрашивать.

— Поскольку ты за главного у жнецов, — сказал Икеру помощник управляющего, — тебе поручается отвести ослов на гумно. Ты тихо разгрузишь мешки с ослов, а дальше дашь действовать тем, кто будет исполнять ритуал, и не будешь задавать никаких вопросов.

— Значит, будет какая-то церемония?

— Не задавай никаких вопросов.

Возглавив караван из пяти ослов, которые знали дорогу лучше, чем он, Икер отправился на гумно, окруженное скирдами пшеницы. Ослы остановились сами по себе, и юноше даже не потребовалось пускать в ход палку.

На гумне двое писцов записали количество мешков. Часть мешков предназначалась крестьянам и их семьям, часть — хлебопекарне провинции. Закончив свое дело, писцы удалились.

Остались только девять начальников полевых работ, семь веяльщиц и три жреца, один из которых был флейтистом.

— В самой форме гумна, — сказал он, — скрыт иероглиф^[53], который означает «в первый раз», то есть то первое мгновение, когда проявило себя творение. Воздадим хвалу богине жатвы.

Двое его коллег воздвигли небольшой деревянный алтарь, на который поставили кувшин с молоком, хлеб и сласти.

— Мы печалились во время погребения доброго пастыря Осириса, — продолжил флейтист. — Зерно было зарыто в землю, и мы считали его умершим навсегда. А теперь как обильна жатва! Мы можем радоваться! Пшеница и ячмень растут на спине Осириса, это он несет в себе богатства природы, никогда не устает и не издает ни одной жалобы. Пусть начальники полевых работ положат на ток содержимое своих мешков.

Икер был так счастлив, что принимает участие в ритуале, что даже не почувствовал тяжести своей ноши.

— Пусть приведут ослов, — приказал флейтист, — и пусть ведут их по кругу.

— Пусть отгонят их, — запротестовал другой жрец, — пусть не смеют они бить своими копытами моего отца! Ослы Сета не должны топтать зерно Осириса!

— Таинство должно быть исполнено до конца, — твердо сказал флейтист.

Ослы кружили и кружили по площадке; они были такими же серьезными, как и наблюдавшие за этой сценой люди.

Не постигая полностью всей значимости происходящего, Икер чувствовал, что присутствует при главном событии. Он задал бы сотню вопросов, но, затаив дыхание, молчал.

— Пусть очистят зерна, — потребовал флейтист.

Оба других жреца вывели ослов с гумна, и наступила очередь веяльщиц приступать к работе.

Исполнив свою миссию, они наполнили мешки и положили их на спину ослов.

— Пусть слуги Сета отвезут Осириса на небо, откуда он осыпет своими благодеяниями эту землю, — приказал флейтист.

Образовалась целая процессия, которая отправилась на крышу.

— Пусть начальник жнецов разгрузит ослов, чтобы они забрались на самую высокую крышу и высыпали содержимое своих мешков.

«Значит, — подумал Икер, — крыша соотносится с небом, где живет дух Осириса, содержащийся в зерне».

Под глубоким впечатлением от увиденного Икер медленно спускался по лестнице. Босыми ногами он ощущал шершавые известняковые ступени, и это делало более острым контраст между обычной жизнью и иной реальностью, которую открывал ему ритуал.

Флейтист, два других жреца, начальник жнецов и семь веяльщиц простерлись ниц перед величественным высоким человеком с глазами мудреца, полуприкрытыми тяжелыми веками. У него был такой пронизывающий взгляд, что он пригвоздил Икера к месту. Тонкий прямой нос, жестко сжатый рот, выступающие скулы, могучие плечи... Портрет этого сурового человека дополняли крупные уши, способные уловить малейший шорох Вселенной.

На нем была льняная одежда на одной бретели, проходившей через левое плечо, и прямоугольный фартук с изображением грифона, раздирающего врагов Египта.

Кулак флейтиста заставил Икера растянуться на земле.

— Преклонись перед фараоном, дарующим всем нам жизнь!

13

Сесострис поднял к небу подношение из пшеницы и ячменя, предназначавшееся богам. Затем стал подниматься по лестнице, ведущей на самую высокую из крыш, и с помощью головни зажег жаровню, на которую были положены небольшие кусочки ладана.

Продолжая исполнять свой ритуал, царь подумал о взгляде встреченного им юноши. Его взгляд не был похож ни на один другой.

С глубоким вниманием Икер слушал фараона.

— Осирис умирает и возрождается, он отдает себя нам, чтобы питать свой народ. Отец и мать всех людей, он творит зерна таинственной, заключающейся в нем силой, чтобы обеспечить жизнь живых существ. Все живут благодаря его дыханию и его телу — телу того, кто пришел с пламенного острова, чтобы воплотиться в злаках. Мы примем в себя тело Осириса, мы будем жить благодаря его растительному золоту.

Маленький Цветок поднесла царю куклу из колосьев. Таких «невест хлеба» делали все и выставляли на фасаде каждого дома до следующей жатвы.

Затем флейтист принес большую красивую корзину из гибкого тростника, выкрашенного в желтый, синий и красный цвета. Дно было укреплено двумя перекладинами, уложенными крест-накрест.

— Вот корзина для таинств, Великий Царь. То, что было разъединено, в ней собрано.

— Пусть ее вернут в храм, — приказал Сесострис.

Дрожа от волнения, появился хозяин и пал ниц.

— Великий Царь, моя самая красивая корова стала телиться! Чудо совершается! Оно снова совершается!

Все участники церемонии отправились в стойло.

Флейтист произнес магические заклинания, которые облегчают роды, а главный пастух стада стоял возле коровы, лизавшей ему руки.

Борясь с болью, корова вытянула шею и подогнула задние ноги. Чтобы успокоить ее, пастух погладил ей бока.

— Божественное Слово принадлежит Небесному Быку, — напомнил фараон, — а провидческая интуиция — Небесной Корове. К этим животным нужно относиться с самым большим почтением.

Ободряющий голос царя успокоил животное.

И показалась голова теленка, которую потихоньку стал освобождать принимавший роды. Затем показались передние ножки. Пятнистый теленок с темными глазами был чудо как хорош!

Принимавший роды положил его перед матерью, которая начала его старательно вылизывать.

Каждый замер в ожидании ее решения.

Корова явно смотрела на Икера.

— Подойди и возьми пятнистого теленка, ты его понесешь, — приказал флейтист.

Немного неловко, но нежно и бережно Икер взял новорожденного, который не выразил ни малейшего беспокойства.

— Появилось новое солнце, — заключил фараон. — Пусть соединит нас в общей радости праздник окончания жатвы.

Для Собека-Защитника и его людей и речи не могло идти об участии, хотя бы самом малом, в праздновании. Не смог из-за болезни принять участия в ритуале рядом с фараоном и Уаха, правитель провинции Кобры. А вдруг это просто политическая уловка, которая позволила бы ему снять с себя какую бы то ни было ответственность в случае покушения?

Углубляться так далеко внутрь враждебной территории было сродни безумию. Тем не менее, Сесострис принял такое решение, и начальник его охраны был обязан к нему приспосабливаться. К счастью, Мемфисский двор не был в курсе действительных планов монарха.

— Что ты узнал об Уаха? — спросил Сесострис.

— Он слывет хорошим правителем, его любит простой народ, и он никогда открыто против вас не высказывался. Его основная забота, как и у его предшественников, — завершение строительства своего вечного жилища.

— Есть ли у него вооруженные люди?

— Нет, только очень ограниченное число стражников для поддержания порядка да еще стража пустыни, которая наблюдает за тропами, ведущими к оазисам Дакле и Харже. Эта провинция начинается с них и обеспечивает безопасность идущих через них караванов.

— Ты расспрашивал о том юноше, на которого я тебе указывал?

— Его зовут Икер. Это недавно нанятый сюда работник.

— Пусть с него не спускают глаз.

Собек оживился.

— Если вы, Великий Царь, считаете, что он опасен, то почему бы его не арестовать?

— Он не представляет собой опасности.

— Но тогда...

— Ограничься тем, что веди за ним тайное наблюдение, о котором он не должен догадываться.

Мучимый болями в суставах, правитель провинции Уаха встретил фараона на пороге своего грандиозного будущего вечного жилища, которое напоминало архитектурные ансамбли времен великих пирамид. Гигантский могильник был устремлен ввысь, к вершине отвесной скалы, и опирался на нее. Его отдельные последовательно расположенные части были соединены друг с другом системой лестниц.

За первым храмом начиналась длинная дорога, ведущая в первый двор; затем лестница упиралась в портик с колоннами с видом на второй двор, огороженный высокими стенами. Затем шло нечто вроде святилища, в котором находилась комната для воскресения. И в самом конце пути, по оси всего строения, была устроена ниша для Ка — точка контакта этого мира с миром потусторонним.

— Великолепный памятник, почти достойный царя, — констатировал Сесострис.

— Я сознаю это, Великий Царь, но прошу не усматривать в этом тайный умысел. Такова местная традиция, которая угаснет вместе со мной.

— Почему же?

— Потому что ваше царствование будет великим царствованием, и вы решили положить конец независимости правителей провинции.

— Из чего сделано такое заключение?

— Из того, что вы здесь.

— А если это правда, то какова на это будет твоя реакция?

— Я всемерно вас в этом поддержу, потому что анархия длилась слишком долго. На данный момент вред минимальный, но пора твердой рукой восстанавливать закон Маат. И только объединяя провинции и неколебимо поддерживая их союз, вы сможете сделать Египет процветающим. Вы позволите мне присесть на эту каменную скамью?

Сесострис разрешил.

— Я счастлив, что прожил достаточно долго, чтобы увидеть этот час, — сказал старый Уаха. — Слабый царь потерял бы власть и разрушил страну.

— Не все правители провинций разделяют твое мнение.

— Я знаю это, Великий Царь. С пятью из них противостояние рискует стать жестким, даже жестоким. Но главное — не отступайте. Знатные семейства заблуждаются, храня свою приверженность наследственному характеру функций и забывая о том, что качество исполнения обязанностей и знания должны брать верх над рождением. Система стала такой косной и неповоротливой, что ее следует безжалостно сломать. Царствуете только вы, и никто другой.

Владыка Верхнего и Нижнего Египта ни малейшим знаком не выразил своего удовлетворения.

— Ваши противники богаты, высокомерны и решительны, — снова заговорил Уаха. — Но вы можете рассчитывать на меня, на мою стражу и население моей провинции, которые вас поддержат в вашем начинании.

— Развязана другая война, — сказал Сесострис.

— Кто же на нас напал?

— Существо, которое способно воспользоваться силой Сета и решило снова умертвить Осириса.

Лицо Уахи омрачилось.

— И вы предполагаете, Великий Царь, что речь идет об одном из правителей враждебных вам провинций.

— Это одно из предположений, и я не могу его отклонить.

— Как наша земля могла родить такое чудовище? Действуя так, оно разрушит плоды всех усилий, сделанных со времен богов, и погрузит нас во мрак!

— Именно поэтому я должен установить, кто он, и одновременно сделать Египет единым и сильным.

— Мне ничего не известно об этом демоне, — сказал Уаха.

— Что знаешь ты о Пунте?

— Это прекрасная легенда, Великий Царь. Если бы он существовал на самом деле, мореплаватели давно открыли бы его местоположение и привезли оттуда золото.

— На той территории, которую ты контролируешь, никаких следов кладов не найдено?

— Ни одного.

— Доволен ли ты, Уаха, своими каменотесами?

— Их работа говорит за них.

— Мне на довольно большой срок понадобятся твои ремесленники, и они будут работать тайно.

Сейчас Сесострис узнает, действительно ли правитель провинции Уаха — его союзник.

— Они в вашем распоряжении, Великий Царь.

14

Налоговый инспектор и сборщик податей толстяк Жергу любил выпить, но редко напивался допьяна и был большим охотником до женщин, которых он считал созданными доставлять ему наслаждение. Разведенный в третий раз, он находил удовольствие в том, что мучил своих жен, настолько запуганных его жестокостью, что они не осмеливались подать властям жалобу. Даже его единственная дочь сбежала от него и укрылась в доме своей матери, чтобы никогда больше не видеть этого грубияна.

Встречу с казначеем Медесом Жергу расценил как долгожданный поворот судьбы. Ему придавала сил мысль о том, что он станет помощником такого влиятельного лица, а новые служебные обязанности откроют перед ним неисчерпаемые возможности. Отныне он сможет, ничего не опасаясь, потешить свою душеньку и покажет, что такое страх и муки, всем этим людишкам, и тем, на кого ему укажут, и тем, кого сам выберет.

Его работа не только хорошо оплачивалась, но и обещала прекрасное будущее. И так как Медес карабкается вверх по служебной лестнице, то и Жергу будет неизменно следовать за ним.

Когда-то в молодости он изучил морское дело и теперь сам правил налоговым судном. Менее уверенно он чувствовал себя во время поездок по суше, поскольку от жары просто истекал потом. Суеверный, он не отправлялся в дорогу без доброй дюжины амулетов.

Прибыв в Коптос, Жергу вздохнул с облегчением. Пустыня томила его, и, как и его начальник, он плохо переносил жару. Но здесь, в этом городе, он должен был найти следы тех двух сундуков, которые хотел раздобыть Медес. Свойственный Жергу охотничий инстинкт редко его обманывал: он чуял, что банда морских разбойников, словно спугнутая дичь, затаилась где-то поблизости.

Недолго думая и прихватив отряд вооруженных палками стражников, Жергу обошел все таверны и расспросил каждого хозяина.

Шестой вспомнил то, что нужно.

— Это правда, — сказал содержатель питейного заведения, — несколько гуляк здесь хвастались, что завладели нежданным сокровищем, и пили до самого утра.

— Уточняли ли они, что это за сокровище? — спросил Жергу.

— Из того, что я слышал, драгоценные ароматы и масла.

— Каково их происхождение?

— Они не говорили об этом.

— И куда они отправились потом, эти гуляки?

Самый буйный из них (остальные называли его «капитаном») говорил что-то о хозяйстве своих родителей в южной части города. Он говорил, что они будут там в безопасности и смогут дождаться, когда действовать можно будет безопасно. Но больше мне действительно ничего не известно.

— Это уже хорошо, друг мой. При условии, что ты не солгал.

— Честное слово, нет! Но это, по крайней мере, не навлечет на меня неприятности?

— Напротив, — успокоил его Жергу, сладенько улыбнувшись. — Если ты согласишься стать членом моей сети информаторов, ты составишь себе даже хорошенькое состояние.

— Это хозяйство находится на южной окраине города; я уточню для вас, где именно оно расположено.

Капитан сидел, уставившись на два сундука, откуда исходил нежнейший аромат.

Каждый раз, когда он пытался открыть их, они становились такими обжигающе горячими, что он был вынужден отказываться от задуманного. Его подельники начинали нервничать и терять терпение, но никто не хотел брать на себя риск и становиться жертвой несчастного случая. Разумеется, в их руках было целое состояние, но как сделать так, чтобы продать его повыгоднее?

Нужно было убираться из Коптоса и обделывать дельце где-нибудь в более крупном городе, чтобы можно было остаться незамеченными... Возможно, самое подходящее место — это Мемфис.

Самое тоскливое — то, что добычу нужно делить. На данный момент капитану нужны были носильщики. А если поделить — дело переменится.

Снаружи донеслись звуки борьбы.

Там кто-то с кем-то дрался. Надо было бы выйти, но он не мог оставить сундуки.

Раздались какие-то ужасные крики, потом, через несколько секунд, воцарилась тишина.

В комнату вошел Жергу.

— Ага, вот, без сомнения, тот знаменитый капитан и атаман разбойников! И к тому же не совсем один!.. С теми двумя сундуками, которые разыскивает налоговая служба!

— Налоговая служба? Однако...

— Ты заявил уже о своих сокровищах в администрацию?

— Еще нет, но...

— Один из твоих людей умер, остальные арестованы. Они усугубили свою вину, оказав сопротивление представителям службы водворения порядка, а сие тяжкое преступление сурово карается. Ни им, ни тебе моря не видать.

— Но я же не дрался!

— Только трусы и негодяи бегут от ответственности, — отрезал Жергу.

— Эти сундуки мне не принадлежат! Возьмите их и дайте мне уйти.

— Как они тебе достались?

— Случайно! Я подобрал одного человека, выброшенного волнами после кораблекрушения на пустынный остров.

— Где он?

— Я видел, как он утонул в море.

Жергу отвесил капитану пощечину.

— Я терпеть не могу, когда надо мной смеются. Ты у меня быстро заговоришь!

Он с удовольствием принялся избивать капитана.

С разбитым носом, утирая окровавленное лицо, капитан поведал, как действительно происходили события. Убедившись, наконец, в искренности его слов, Жергу остановился, потрясенный.

— Что в этих сундуках?

— Мне не удалось их открыть! Как только я пытаюсь это сделать, они жгут мне пальцы.

Жергу не стал пробовать. Смелостью он не отличался, и к тому же ему платили жалованье не за то, чтобы он рисковал собой. Дело казалось ему все более странным, и он предпочел предоставить Медесу распутывать нити этого клубка.

Слуга принес Медесу и его посетителю свежее пиво.

— Что сказал мальчишка? — нетерпеливо спросил казначей.

— Он действительно ничего не знал, господин, — сказал «стражник», — и только повторял свою странную историю. Я думаю, что он был настолько испуган во время кораблекрушения, что совсем потерял разум.

— Ты избавился от него?

— Ваше приказание выполнено.

— Хорошо, что ты уходишь из провинции. Я нашел тебе место далеко отсюда, в Файюме. Работы немного, симпатичный домик, прекрасное жалованье. Место на корабле тебе оставлено.

«Стражник» поклонился и вышел.

Раздосадованный Медес залпом выпил пиво из обоих кубков. Несомненно, допрос был проведен хорошо, а юный писец действительно лишился рассудка в передрягах. Оставались только два сундука, если они и вправду существовали.

Но скоро этот вопрос разрешился.

Следующим вечером у ворот дома Медеса возник Жергу — раскрасневшийся и сияющий от радости. Медес его тотчас же принял.

— Поручение выполнено, мой господин!

— Где же сундуки?

В надежном месте под верной охраной. Они показались мне слишком заметными, чтобы внести их сюда.

— Великолепно! А гдеразбойники?

— О них никто больше никогда не услышит. Эти преступники сгниют на каторге.

— Что тебе рассказал капитан?

— Уж я его не пощадил, можете мне поверить! Но этот слабак, видно, двинулся умом. Мальчишка и сундуки были подобраны им на пустынном острове, ваше судно потерпело кораблекрушение во время жестокой бури, остров погрузился в море, а уцелел только мальчишка — вот и все, что мне удалось из него выудить.

Медес не скрывал своего разочарования.

— Похоже, что все это правда, Жергу. Мы потеряли «Быстрый» и его команду, а море не захотело принять в жертву маленького писаку. Эта экспедиция, ради которой я затратил столько сил и терпения, обернулась провалом.

— Вы забываете о сундуках! До этого момента их еще никому не удалось открыть!

— Почему ты в этом так уверен?

— Их хранит нечистая сила!

— Ну тогда мы их разобьем!

Не медля, мужчины отправились в то «надежное место», которое охраняли мытари Жергу.

Медес продолжал верить в то, что Пунт наверняка существует, и эти удивительные события лишь усилили его предположения. Не означает ли волна, которая уничтожила корабль и погубила его команду, что божественная земля умеет за себя постоять и защитить свои богатства?

Учитывая, что сундуки были большие, внутри должно было помещаться целое состояние.

— Любопытно, — заметил Жергу, — сундуки больше ничем не пахнут. До этого они издавали необычайно сладостный, нежнейший аромат.

— Открой-ка их. Жергу попятился.

— Говорят, что он жгут пальцы тем, кто к ним прикасается!

— Тогда дай мне свой нож.

Закипая от бешенства, Медес всадил нож в щель между двумя досками.

— Видишь, ничего не произошло.

Немного успокоившись, Жергу продолжил взламывать сундук.

Внутри не было ничего, кроме грязи, от которой исходило зловоние.

15

Изнуряющая дневная жара сменилась божественной прохладой вечера. Жатва закончилась, напряжение спало, и работы стало поменьше, обеденные часы стали более долгими, и каждый радовался исключительному обилию урожая, чему, без сомнения, способствовало присутствие фараона. Как и правитель провинции, ее жители стали горячими сторонниками Сесостриса.

Последние отсветы дня быстро погасли, уступив место ночи с ее дивными ароматами. И звери, и люди проголодались, поэтому вокруг открытых кухонь закипела своя радостная жизнь.

Только одному Икеру, сидевшему на краю поля, было не до еды. Никто здесь и не слыхал о Черепашьем Глазе или Головорезе. Описывая мнимого стражника, который пытался его убить, Икер надеялся, что кому-нибудь он окажется знаком. Но убийца, похоже, жил не в этой провинции и, выполнив свое черное дело, куда-то ушел.

Задавать вопросы было бесполезно. Тогда юноша замкнулся в собственном мире и замолчал. Чтобы продолжить поиски, ему следовало уйти из этого района, но куда идти? Кроме того, ему нужно выплатить долг, а это потребует еще много времени.

Единственным светлым моментом в полном мраке его отчаяния был ритуал, исполненный в присутствии фараона. Никогда юноше и в голову не могло прийти, что судьба готовит ему встречу с тем, на кого, как и другие подданные, он едва смел поднять глаза.

— Если ты ничего не будешь есть, — прошептал нежный голос Маленького Цветка, — ты погибнешь.

— Ну и что?

— Ты молод, Икер, и полон достоинств! Почему бы тебе не принять свою судьбу, не убедить моего отца и не наследовать ему?

— Потому что слишком много вопросов осталось без ответа.

— Забудь их!

— Не могу.

— Ты из-за пустяков усложняешь жизнь, поверь мне!

— Ритуал, исполненный на гумне, не так-то прост.

— Это древний крестьянский обычай, не терзай себя из-за него!

— Почему же тогда фараон почтил его своим присутствием?

— Потому что он хочет заручиться поддержкой правителя нашей провинции! Как ты и сам говорил, наш царь — не какой-нибудь слабак, который согласится делить власть! Он вскоре выступит против наместников, которые решили ему не подчиняться. Но мы, мы, по крайней мере, будем в безопасности. Выброси из головы свое прошлое, Икер, и думай только о своем будущем. Вот я, например, существую; это хозяйство, эти поля дома и закрома также существуют. Если захочешь, все это может стать твоим.

— Вспомни, что твой отец запретил тебе подходить ко мне.

Маленький Цветок улыбнулась.

— С момента, когда тебя назначили нести новорожденного теленка, символ Возрождающегося Солнца, все стало иначе. Здесь никто не осмелится отпустить в твой адрес ни одного замечания. Эту ночь мы можем провести вместе.

На ней, пожалуй, было слишком много косметики, но это ничуть не уменьшило ее природного очарования.

— Я должен подумать.

— А если ты подумаешь... после?

— Ты будешь презирать меня, Маленький Цветок, и ты будешь права! Твои слова действительно тронули меня, клянусь тебе, но я действительно должен подумать.

Хозяин, как обычно хмурый, подозвал Икера.

— Наш пастух заболел. Поведешь быков на канал, чтобы они попили и искупались.

Слуги и работники в хозяйстве готовились к пиру, чтобы завершить сезон сбора урожая. Везде в деревнях будет грандиозный праздник, за которым последуют несколько дней отдыха. Это мирное счастье — не дело ли рук Сесостриса, который только что отбыл из провинции после исполнения ритуала в главном храме?

Почувствовав воду, быки не заставили себя долго упрашивать. Они сами пошли в нужном направлении, а юноше осталось лишь их сопровождать.

Они шли к излюбленному месту, где росли старые ивы, которые давали приятную густую тень. Друг за другом, по очереди, кроткие, они спускались по склону и тянули в себя воду из канала, шумно всхлипывая и фыркая от удовольствия.

Икер присел на берегу.

Он не сомкнул глаз этой ночью, размышляя о том, как мирно и тихо будет жить с Маленьким Цветком. Но представлявшиеся сцены — он, образцовый отец семейства и примерный хозяин, она, замечательная супруга и внимательная мать, превосходные урожаи, тучные стада, полные закрома — не давали ему радости.

Икер не должен был лгать самому себе: пережитые испытания не могут стереться из памяти и главное для него — понять их.

Поднялся странный ветер, который дул как бы сразу со всех сторон.

Быки замерли.

И Икер увидел ее...

Небесной красоты женщина с золотыми волосами и нежно сияющей кожей вышла из зарослей. Ее длинное белое платье излучало яркий свет.

Мгновение, еще мгновение... и их взгляды встретились.

Она.

Это она, никто с ней не может сравниться.

— У тебя странный вид, — сказал Икеру верзила. — Откуда это ты идешь с быками?

— С канала, где растут ивы.

— А-а, понял! И ты тоже увидел богиню. Не ты первый, уверяю тебя! Игра тени и света рисует очертания восхитительной женщины, которую с восторгом описывают пастухи. К несчастью, это лишь призрак, игра света и воображения.

Верзила добавил лукаво:

— А вот Маленький Цветок — вполне живая и настоящая! По слухам, она втрескалась в тебя по уши. Это серьезно у вас?

— Слухи — это яд, которым никому не советую пользоваться.

— Еще одна бесполезная мысль! Тебе везет, Икер. О Маленьком Цветке многие мечтают. Это дочь хозяина, ты отдаешь себе отчет? Пойдем готовиться к пиру. В этом году он обещает быть сказочным.

Чтобы защитить людей от палящих лучей солнца, во дворе было поставлено несколько навесов из тростника; дети беспрестанно крутились вокруг поваров, и те, в конце концов, скармливали им обрезки сластей.

Безучастный ко всей этой суете, Икер загонял быков в хлев. Когда он выходил оттуда, то наткнулся на Маленький Цветок.

— Ты подумал?

— Думаю, что я не способен сделать тебя счастливой.

— Ты ошибаешься, Икер!

— Я не такой, как ты думаешь, Маленький Цветок.

— Ты не похож на других, и мне нужен только ты.

Она сердито повернулась к нему спиной и пошла к отцу, который следил за тем, как накрывают столы.

Перед тем, как рассаживаться по местам, следовало возблагодарить богов.

Вошли двадцать женщин, несших блюда с освященными в храме приношениями, которыми украсили своеобразный алтарь из яств, предназначавшихся невидимым силам, которые возглавляли пир. Жрицы — в черных париках, облегающих платьях, покрытых сеткой из голубых жемчужин, в браслетах на запястьях и щиколотках — были одна очаровательнее другой.

Но последняя превосходила всех.

Она была так грациозна, что пленила даже самых искушенных. Благородная походка, лицо с удивительно тонкими и нежными чертами, узкие бедра — она, казалось, происходила из мира, где царило само совершенство. Божественный ювелир придал форму ее красоте, изгиб ее ресницам, прелесть ее глазам, сияние которых затмевало блеск утренней звезды.

Спокойно и медленно, словно она находилась одна в храме, юная жрица положила на алтарь распустившийся цветок лотоса.

И над земной радостью людей поплыл неземной аромат...

Затем она удалилась с такой грацией, что собрание замерло, очарованное.

Она прошла мимо Икера, и он не мог не узнать ее: это действительно была та восхитительная женщина, которая вышла к нему из зарослей ивы.

16

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Маленький Цветок у Икера, лежавшего на своей циновке с мокрой льняной тряпкой на лбу.

— Прикрой дверь, малейший луч света мне невыносим.

Девушка сменила повязку.

— Хочешь, я сделаю тебе массаж?

— Это необязательно.

— Это несварение, пожалуй, слишком жестокое.

— Похоже, что так.

— Ты не умеешь лгать, Икер! И я за тобой наблюдала: ты почти ничего не ел. Ты слег в постель не из-за несварения.

— Это неважно.

— Напротив, это очень важно! Почему ты в таком состоянии?

— Не знаю.

— Зато я знаю! Ты думаешь, я не видела, какими лихорадочно горящими глазами ты на нее смотрел?

— О ком ты говоришь?

— Об этой жрице, которую все мужчины, а ты в особенности, пожирали взглядом! Ты, похоже, влюбился и заболел одновременно.

— Ты не можешь понять, Маленький Цветок.

— Наоборот, я слишком хорошо понимаю! Но не стоит питать надежды, которые столь несбыточны. Эта девушка — жрица, которая живет в храме, откуда выходит лишь для исполнения ритуалов. Ты никогда ее не увидишь.

Икер поднялся.

— В каком храме?

— Кроме этого, тебя ничего не интересует! Вообрази: никто не знает; да так оно и лучше. Может быть, ты, наконец, проснешься и увидишь, что я — не сон?

— Прошу, оставь меня.

Икер хотел глубоко в памяти запечатлеть то волшебное мгновение, когда юная жрица обратила на него свое внимание. Он должен был заговорить с ней, спросить ее имя, сделать какой-нибудь жест, даже смешной, чтобы ее удержать.

Она в первый раз пришла сюда?

В первый и в последний.

— Ты наверняка знаешь ее имя, Маленький Цветок!

— К несчастью, вынуждена тебя разочаровать.

— Кто-нибудь специально ее пригласил, кто-нибудь сможет мне о ней рассказать!

— И не надейся... А теперь вставай и иди работать. Эта история с несварением не может длиться вечно. Не забудь, ты должен отдать долг.

Жить и не видеть ее не имело смысла.

Увы! Дочка хозяина говорила правду — никто здесь не знал имени прекрасной жрицы. Она была лишь волшебным видением во время ритуала, и самым разумным было бы ее забыть.

Но Икер любил ее, и других женщин для него не существовало. Как бы ни велики были предстоявшие трудности, он должен был ее найти.

— Вот и самый тяжелый период года, — сказал ему верзила. — Нагрянули писцы-счетоводы и сейчас станут проверять, точно ли указано количество голов в каждом стаде. Обмануть здесь невозможно, в противном случае наплачешься под градом палочных ударов и заплатишь огромный штраф. К тому же нужно еще быть вежливым с этими занудами.

Писцы устроились под навесом, налоговому чиновнику принесли подушку. Лицо его, высокомерное и самодовольное, было отвратительно Икеру.

Мимо, без особой суеты, начали проводить быков, коров, ослов, овец и свиней.

Икер скромно устроился позади одного из писцов, чтобы посмотреть, как он работает.

Несколько раз налоговый чиновник, который сам не делал никаких записей и ограничивался тем, что наблюдал, просил принести холодного пива. Когда подсчет был окончен, чиновник подозвал хозяина.

— Я проверил подсчеты моих подчиненных, — холодно заявил он. — Из 700 кувшинов меда ты указываешь в налоговой службе 70; из 70 000 мешков зерна — 7000.

— Налоги выросли, и никто меня не предупредил!

— Я только что это сделал.

— Я подам жалобу в суд провинции!

— Это твое право, но помни, что я там занимаю должность эксперта. Санитарное состояние твоего скота мне не кажется удовлетворительным. Если ты откажешься платить налог, то ветеринарные службы заставят тебя уплатить большой штраф.

— Не слушайте этого вора! — закричал Икер, размахивая папирусом, который он вырвал из рук писца. — Лучше посмотрите на этот документ: по приказу этого разбойника его подчиненные пишут ложные цифры! Они увеличивают число голов скота, чтобы увеличился налог.

Нервный тик перекосил лицо налогового инспектора, застигнутого врасплох.

В рядах крестьян нарастало возмущение.

— Пусть арестуют этого наглеца! — приказал чиновник. — Разве вы не понимаете, что он лжет, чтобы заставить вас выступить против властей? Если вы позволите себе оскорбить власть в моем лице, вы все отправитесь в тюрьму.

Через несколько мгновений ситуация пришла в норму.

— Без глупостей, ребята, — посоветовал верзила. — Чиновник прав. И кроме того, это их дело, чиновника и хозяина. Нас оно не касается.

— Возьмите-ка этого мерзавца! — приказал чиновник четырем стражникам с дубинками.

Икер со всех ног бросился бежать. Благодаря тому, что он прекрасно знал местность, у него все-таки был шанс убежать от преследователей.

С помощью верзилы, который был счастлив, что избавился от соперника, стражники обыскали все хижины, тростниковые навесы, сараи для скотины, обшарили каждое поле и каждый куст.

Преступник исчез.

— Он не уйдет далеко, — сказал чиновник.

— Ну, если не уедет из провинции, — заметил хозяин.

— Что ж, ты ничего не потеряешь, если подождешь!

— А что ты будешь делать с этим? — иронично сказал крестьянин, помахав перед носом чиновника папирусом.

— Да ты ведь едва умеешь читать!

— Достаточно, чтобы уяснить, что ты — вор. А мои работники подтвердят, что я говорю истинную правду.

— Допустим, допустим... Ну ладно, забудем эту историю. Ведь речь идет о какой-то описке, которую я тут же исправлю.

— Тогда и ты забудь о несправедливом увеличении моих налогов.

— Что ж, тебе очень повезло: я понятливый. Но не проси у меня большего.

Стражники остались осматривать все окрестности хозяйства еще два дня в надежде найти либо следы беглеца, либо свидетельские показания.

Возвращаясь к себе, Маленький Цветок думала об этом молодом парне с высоким лбом и яркими зелеными глазами, который от нее ускользнул. В ее душе горело пламя, сила которого ее пугала, но она никак не могла его погасить. Икер отличался от всех юношей, которые за ней ухаживали. У него была величественная осанка и решимость вождя. Его супруга подтолкнула бы его купить другие участки земли, увеличить их собственный участок и нанять новых работников. Их хозяйственный успех был бы поразительным.

Но ее избранник был теперь лишь беглым преступником.

Маленький Цветок закрыла дверь в свою комнату, куда никто, даже ее отец, не имел права входить. В больших корзинах здесь лежали тщательно сложенные платья, парики и плащи. Значительная часть доходов от хозяйства шла на то, чтобы дочь хозяина хорошо выглядела. А в своей умывальной комнате в двух алебастровых сундучках хранились ее косметические средства.

Войдя, она едва сдержала крик.

— Икер! Что ты здесь делаешь?

— Разве это не самое лучшее укрытие?

— Тебя ищет стража, она...

— Я не сделал ничего дурного, наоборот.

— Но с этим чиновником невозможно бороться.

— Разумеется, можно! У нас есть доказательство, что он допускает злоумышленные действия. Его осудят и приговорят.

— Это не так-то просто, Икер.

— Позови своего отца, давайте выработаем стратегию борьбы. Я буду главным свидетелем.

— Я повторяю тебе: все не так-то просто.

— Объясни, Маленький Цветок!

— Все возможно при условии, что ты согласишься и мы поженимся.

— Я не умею лгать, ты сама это сказала. Я не люблю тебя.

— Ну и что? Главное, чтобы мы составили хорошую семью и разбогатели.

— Тогда на нас обрушатся несчастья, уж будь в этом уверена.

— Так ты окончательно отказываешься?

— Да, Маленький Цветок.

— Ты не знаешь, что ты теряешь.

— Прости меня, но у меня другие планы.

— И в твоих планах та жрица, в которую ты безумно втюрился!

— Я хочу сделать так, чтобы налоговый чиновник пошел под суд. Без справедливости этот мир не выживет. Согласна ли ты пойти позвать своего отца?

Маленький Цветок подумала.

— Ладно.

Икер нежно поцеловал ее в лоб.

— Больше ни один обнаглевший от безнаказанности чиновник не осмелится оклеветать вас, вот сама увидишь.

Юноше не пришлось долго ждать.

— Ты можешь выйти, Икер, — позвала его Маленький Цветок.

Когда он выходил из комнаты, три стражника бросились на него и скрутили ему руки за спиной.

Опираясь на руку своего отца, Маленький Цветок смотрела в сторону.

— Для себя я все уладил, — объявил хозяин. — Моя дочь поступила правильно, предупредив стражников о том, что ты скрываешься здесь и что ты ей угрожал. В конце концов, ты всего лишь мародер, должник и преступник. Ты вполне заслуживаешь примерной пытки, и никто тебя не пожалеет.

— Прощай, Маленький Цветок, — сказал Икер. — Теперь я тебе уже ничего не должен.

17

Приговор обжалованию не подлежал: год каторжных работ за оскорбление государственного чиновника при исполнении, насилие в отношении государственных стражников и попытку к бегству.

Магистрат, возглавлявший суд, в состав которого входили правители провинций, почти не слушал объяснений Икера. Отягчающих его вину показаний очевидцев — налогового чиновника, писцов, хозяина, его дочери и верзилы-работника — высокому суду вполне хватило, чтобы убедиться в необходимости наказания.

Во время долгого пути в сторону Синайских рудников, где добывалась медь, Икер ни разу не был подвергнут жесткому обращению. Ему хватало и воды, и питья; он вызывал симпатию у стражников пустыни, которые не скрывали от него всех тягот того, что ему предстоит.

— К счастью для тебя, — сказал ему начальник стражи, — ты молод, и здоровье у тебя отличное. Изношенный организм года бы там не выдержал.

— Я ни в чем не виноват! Я всего лишь выявил нечестного чиновника!

— Мы знаем это, парень. Но мы подчиняемся приказу. Если мы дадим тебе скрыться в пустыне, то навлечем на себя серьезные неприятности. Да и у тебя не останется никаких шансов выкрутиться. Для всех будет лучше, если ты честно отработаешь свою вину, даже если ты обвинен несправедливо.

Конвой находился под покровительством Сопду, «Остроклювого», — сокола с клювом, крепким как самый прочный кремень. Того, что высоко парил в небе над знойными просторами Восточной пустыни. И сам бог — в священном камне, выточенном в форме треугольника, с изображенным на нем солнечным лучом — хранил своих верных детей от набегов пустынных разбойников, грабителей, не почитающих ни веру, ни закон, нападающих на караваны и безжалостно убивающих купцов.

Икер, очарованный пустыней, позабыл и покинутое крестьянское хозяйство, и его недостойных обитателей. В памяти жило лишь лицо прекрасной жрицы, которое порой грезилось ему наяву. И взгляд ее глаз, обращенный к нему, пробуждал небывалую силу, казалось, он мог двигать горы, не зная усталости! Как только она исчезала, он чувствовал себя опустошенным, разбитым, почти неспособным идти вперед. Однако желание снова ее увидеть было столь сильным, что он быстро обретал уверенность в себе. Да, он преодолеет это новое препятствие и отправится на поиски этой недоступной женщины!

В Тимне^[54] — раскаленной чаше пустыни, образованной разноцветными отвесными скалами, причудливо отесанными ветрами и солнцем, находились медные рудники, в которых добыча велась со времен первых династий. Караваны ослов регулярно доставляли рудокопам продукты питания, одежду и инструменты. Из-за суровых условий работы технические специалисты часто менялись. Что же до осужденных на каторжные работы, то им оставалось либо приспособиться, либо умереть. Бдительная стража не давала каторжникам уклониться от тяжкого труда. Им надлежало копать шахты и соединяющие их переходы, укреплять их, чтобы там в безопасности могли работать специалисты, определяющие рудоносные слои. Затем шла добыча.

Строения — дома, склады, тюрьма — были сложены из высушенного кирпича-сырца. Единственным зданием, вытесанным из камня, было святилище, посвященное богу Мину — господину жизни, покровителю работающих в каменных карьерах и шахтах, тому, кто посылал гром, грозы и дожди, наполнявшие порой водоемы. Именно благодаря его заботам каторжники, достававшие медную руду из недр земли, имели воды вдосталь.

По прибытии конвоя начальник разработок, смуглый крепыш с хриплым голосом, очень удивился.

— А где же осужденные?

— Есть только один, — ответил начальник стражи. — Вот этот парень.

— Это что, шутка?

— Для него — нет.

— Что за преступление он совершил?

— Он вывел на свет нечестность одного из налоговых чиновников из провинции Кобры.

— Но... это не правонарушение!

— Однако хозяин, его дочь и работники свидетельствовали против него. Приговор: год каторги здесь.

— Чудеса, да и только! А почему он не обжаловал приговор?

— Не было времени. Очевидно, все очень спешили от него отделаться.

Крепыш поскреб затылок.

— Не нравится мне это... Совсем не нравится! На него есть официальные документы?

— Вот они. Мы оставляем тебе парнишку и уходим. В следующий раз постараемся привезти тебе лучший материал.

Пока стражники подкрепляли свои силы, коренастый начальник рудников рассматривал нового работника.

— Как тебя зовут?

— Икер.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Ты крестьянин?

— Нет, ученик писца. На меня напали, обокрали, а потом...

— Меня не интересует твоя история, и твое место — не здесь. Но поскольку это все-таки случилось, никто не может ничего изменить.

Начальник рудников обошел вокруг Икера.

— Что ж, посмотрим... Ты слишком крупный, чтобы пролезть в переход между шахтами, и недостаточно мускулистый, чтобы работать на подъемке руды. Я поставлю тебя в бригаду, которая занимается печами. Лучшего ничего не могу для тебя сделать, мой мальчик.

— Благодарю вас.

— Постарайся выдержать и не давай наступать себе на пятки.

Двое надсмотрщиков отвели Икера в маленькую хижину, сложенную из высушенных глиняных кирпичей. На полу — две циновки.

— Подожди здесь.

Место было невеселым, горы выглядели неприступно и враждебно. Икер почувствовал себя так далеко от Египта, что тот стал представляться ему недоступным. Но юноша отогнал от себя приступ отчаяния. Он обязательно выйдет из этой тюрьмы и найдет юную жрицу.

В хижину вошел человек лет двадцати с квадратным лицом, густыми бровями и круглым животом.

— Это ты — новенький?

— Меня зовут Икер.

— А меня — Секари. Мы в одной бригаде. Говорят, ты невиновен?

— Это действительно так.

— Я тоже. Но лучше не говорить о прошлом, а заняться настоящим. Нашего начальника зовут Кривая Глотка. Это злодей и подлец. Рецидивист. Он здесь уже десять лет! Он выжил в шахте и распоряжается всеми медеплавильными печами. Ни один из надсмотрщиков не осмеливается сказать ему слово поперек. Будь осторожен и постарайся ему понравиться. Что касается еды, то предупреждаю тебя: скудная и не ахти какая. Но тебе повезло: повар ко мне хорошо относится и дает добавку. Поскольку ты мне симпатичен, хочу предложить тебе «вступить в дело». Но при двух условиях: во-первых, ты держишь язык за зубами, а во-вторых, ты берешь на себя часть моей работы.

— Договорились.

Секари стал на колени и поскреб землю в самом темном углу комнатки. Он вытащил оттуда маленький алебастровый сосуд и вынул из него тряпочную затычку. В ладонь своей руки высыпал нечто вроде маленьких лепешек и протянул их Икеру.

— Глотай.

— Что это?

— Смесь зерен «сладкий рожок» и аниса. Это средство быстро избавит тебя от поноса и других желудочных неприятностей. Кое-кто от этих болезней умирает.

Икер проглотил. Секари вытащил еще одно свое сокровище.

— Недостаточно защитить тело, внимание нужно и душе. Если этим пренебречь, то тебя сломит тоска, и ты потеряешь способность жить. Чтобы сохранить спокойствие, повесь на шею это.

Секари протянул Икеру веревочку с надетыми на нее маленькими амулетами из сердолика, изображавшими соколов — птиц бога Хора, и павианов — животных, символизировавших бога Тота, покровителя писцов.

Юноша долго гладил их пальцами, потом надел на шею.

— И прекрасно. Теперь — идем, иначе накажут.

Кривая Глотка был волосатым чудовищем, ему был нипочем жар медеплавильных печей.

С первого взгляда он возненавидел новичка.

— Здесь, парень, нет невиновных. Веди себя тихо, иначе раздавлю. И никто мне ничего не скажет. Только порадуются, что на один рот меньше кормить.

Икер выдержал тяжелый испытующий взгляд Кривой Глотки.

— Ты сильнее меня, но я тебя не боюсь.

— Начнешь с выравнивания слитков. А дальше посмотрим.

Пустая порода оставалась на поверхности, а расплавленная неочищенная медь находилась в печи, выливаясь оттуда по желобам. Полученный металл переплавляли в тиглях и разливали в формы, а затем били молотами. Металл превращался в слитки, которые перед отправкой в Египет заносились в инвентарь и пронумеровывались.

Через месяц Икер все еще продолжал выравнивать слитки. Кривая Глотка не сделал ему ни одного замечания.

— Это странно, — заметил Секари, надкусывая фигу. — Обычно он не выказывает такой сговорчивости.

— Я слушаюсь его и помалкиваю: видно, это ему нравится. А, кроме того, ты дал мне очень верный амулет.

— Тем лучше для тебя, но сохраняй бдительность.

— Скажи, Секари, ты слышал здесь какие-нибудь разговоры о двух моряках по имени Черепаший Глаз и Головорез?

Секари задумался.

— Нет, эти имена мне ничего не говорят.

— Ты не мог бы поспрашивать других заключенных?

— Если хочешь. Эти двое — твои друзья?

— Я потерял их из виду и хотел бы узнать, откуда они родом. А также я хотел бы разузнать, где можно найти того, кто выдавал себя за стражника и пытался меня убить.

— Выдавал за стражника? А ты уверен, что...

Икер описал того, кто на него нападал.

— Ладно, я займусь им. Но я тебе ничего не обещаю.

Розыски Секари оказались безрезультатными. Никто из заключенных ничего не знал.

Превозмогая свое разочарование, Икер исправно выполнял свою работу, которая действительно была не слишком тяжелая.

— Хорошая работа, малыш, — почти дружелюбно сказал Кривая Глотка. — Ты заслуживаешь лучшего. По крайне мере того, чтобы твое пребывание здесь было полезным. Ты должен знать о меди все, начиная с печей. Завтра мы с тобой вместе займемся их чисткой. Это, знаешь ли, огромная привилегия. Я даю ее тебе, потому что ты понимаешь, как надо вести себя, и знаешь свое место. Это редкое качество, и его нужно поощрить.

И, тяжело ступая, Кривая Глотка удалился. Он больше не мог выносить этого щенка, который, по всей вероятности, был соглядатаем, отправленным стражей, чтобы узнать, как работает система управления заключенными.

А главной целью слежки был, конечно, он — Кривая Глотка!

Этот Икер его выдаст, и тогда его снова отправят в рудники.

Единственным решением было зажарить его голову в печи и заставить поверить в то, что это несчастный случай.

Встало солнце.

Секари потянулся и зевнул.

— Сегодня я помогаю повару. А ты?

— Я чищу печи вместе с Кривой Глоткой, — ответил Икер.

— Он к тебе действительно хорошо относится! Можно подумать, что он хочет научить тебя своему делу, чтобы ты мог занять его место.

Выходя из своей хижины, Икер и Секари натолкнулись на управляющего рудниками и целую группу стражников.

— Вы оба, Кривая Глотка и трое других каторжников переводитесь в другое место.

— Куда это? — спросил Секари.

— В бирюзовые копи богини Хатхор.

— Почему?

— Приказ сверху.

— Но мы себя хорошо вели, не получили ни одного замечания, мы...

— На бирюзовых копях острая нехватка людей. Слушайтесь начальства и прилежно работайте, не то вас опять переведут сюда. И тогда уж вам не поздоровится, поверьте, я об этом позабочусь.

18

Все наземные пути, которые вели в Абидос, бдительно охранялись солдатами, не пропускавшими ни души. Чтобы попасть на священную землю Осириса, оставалась лишь одна возможность — пристань, за которой было устроено постоянное наблюдение. Именно сюда пристала флотилия, во главе которой был корабль фараона.

Он видел, как моряки разгрузили каменные блоки, цоколи колонн и плиты для мощения. Затем высадилась группа ремесленников из провинции Кобры — начальник работ, ваятели и плотники. Все принесли клятву хранить молчание о своей работе. Все знали, что близких они смогут увидеть лишь по окончании всех работ.

Верховный жрец Абидоса склонился перед монархом в приветственном поклоне.

— Акация?

— Все в том же состоянии, Великий Царь.

— Я прибыл возвести храм, вечное жилище и город, — объявил Сесострис. — К югу от этого места будет выстроено селение Уат-Сут, «Терпеливое ожидание». Каждый день туда будут доставлять мясо, рыбу, овощи. Там будут жить повара. Жрецы и мастера будут иметь все.

— Что и как надлежит исполнить нам?

— Согласно моему последнему приказу ни один из участников ритуала в Абидосе не может быть переведен в какое-либо другое место. Ни на одном из них не будет лежать сельскохозяйственных обязанностей, ни одно учреждение не будет вправе отнять хотя бы пядь земли Осириса. Туда допускаются два вида жрецов: постоянные и временные. Когда группа временных жрецов будет уезжать, освобождая место другой, ее задача по совершенствованию должна быть выполнена — под страхом санкций. Постоянными будут: Безволосый — который отвечает за ритуалы Дома жизни; Служитель Ка — который воздает почести и поддерживает духовную энергию; тот, кто возливает жертвенное вино на жертвенные столы; тот, кто бдит над целостностностью великого тела Осириса; тот, чье действие тайно и кто читает тайны; семь жриц, которые воспевают божественный Дух; тот, кто держит золотую дощечку, на которой записаны формулы знания. Ее я поручаю тебе.

Царь вручил старику драгоценный предмет.

— Я постараюсь быть достойным Вашего доверия, Великий Царь. Когда Вы назовете исполнителей других функций?

— Выбери самых знающих жрецов. Но перед тем как идти дальше, я должен узнать, благоприятствует ли нам дух этого места.

Сесострис отправился один в пустыню.

Несмотря на бесчисленные предостережения, Собек-Защитник получил приказ остаться и не следовать за фараоном.

С самой зари времен за Абидосом следило таинственное божество — «Тот, кто возглавляет существа на Западе». Пройдя с другой стороны теней, он пролетал над землей живых, когда открывались врата невидимого.

Без его одобрения предприятие фараона было бы обречено на провал.

Фараон остановился точно у места, где будет воздвигнуто святилище его храма. Здесь земля особым образом входила в резонанс с небом.

Вся природа затихла.

Ни пения птиц, ни шепота ветра.

Внезапно, возникнув ниоткуда, появился Он — Анубис.

Черный шакал — высокие ноги, огромный хвост и очень большие прямые уши.

Он недоверчиво остановился на значительном расстоянии от пришельца. Сесострис понял знамение. Воплощение Первого из Западных требовало открыть перед ним свои намерения.

— Я должен прекратить угасание акации, — объявил фараон. — Чтобы сделать это, я построю храм, в котором ежедневно будут исполнять ритуал для поддержания жизненных сил этого места. Однако он ничего не принесет, если не будет здесь вечного жилища, где будет совершаться таинство смерти и воскресения. Не ради моей славы ремесленники выстроят эти здания, но для того, чтобы и впредь жизнь всего Египта питалась силой Осириса. Прочти планы этого дела в моем сердце и скрепи их своей печатью. Без этого они не осуществятся.

Шакал сел на задние лапы, поднял голову к солнцу и завыл свою протяжную песню — такую громкую и глубокую, что она заставила вздрогнуть всех живущих на великой земле Абидоса.

Провозвестник и его спутники только что пересекли известняковое плато, которое сменилось целой серией каменистых долин, разделенных горами. Порой встречались неожиданные островки зелени, и они несколько часов отдыхали перед тем, как пуститься снова в путь через пустыню.

Покорившиеся своему начальнику, не знавшему ни усталости, ни сомнения, путники еще находили силы обгонять друг друга. Никто больше не задавался вопросом, сколько времени они смогут выжить в этой раскаленной пустыне.

— Мы их не найдем, — сказал Бешеный. — Лучше было бы отказаться от этой затеи, господин.

— Ты во мне уже разочаровался?

— Этого никогда не случится, но как поверить в эту сказку?

— Скажи, ты когда-нибудь видел трупы, растерзанные чудовищами пустыни?

— Нет.

— А я видел. И сегодня я понял, что эти создания имеют силу, которая так нужна нам. Эта сила сделает нас непобедимыми.

— Разве хороший отряд воинов не предпочтительнее?

— Можно разгромить целую армию, но моя сила будет совершенно иной.

— На сегодняшний день, если не принимать в расчет вас и уважение, которое мы к вам питаем, мы ничем не отличаемся от обычных голодранцев!

— И ты думаешь, что несколько голодранцев были бы еще живы, если бы не слушали моих слов?

— Ну да, нужно признаться... То, что мы еще держимся на ногах, совершенно невероятно!

Их было около двадцати, но они согласились следовать за Провозвестником, который обещал им богатство после тяжелых боев. Они, преступники, осужденные властью, радовались, что тем самым спаслись от пытки.

Каждый раз, как кто-нибудь из них был готов отказаться или возмутиться, к ослабевшему подходил Провозвестник и вперял в него взор. Несколько слов, произнесенных ровным магическим тоном, возвращали сбившегося на «верный» путь. Однако путь этот вел в глубину бесконечной пустыни.

На исходе дня тому, кто шел впереди, показалось, что он заметил седжа — чудовище с головой змея и телом льва.

— Кажется, у меня галлюцинация! А если это так, то вы сейчас увидите, что я с ней сделаю!

Он побежал к чудовищу, чтобы ударом палки размозжить ему голову. Но голова змея уклонилась от удара, а львиные когти вонзились в грудь нападавшего.

— Так это на самом деле... — прошептал в ужасе Бешеный.

Появились сереф — с головой сокола и телом льва и абу — огромный баран с рогом носорога на морде.

Двое из экспедиции попытались убежать, но два новых чудовища поймали и убили их.

В рыжем свете, который озарил всю пустыню, появился са, животное Сета — на четырех лапах с головой, напоминавшей окапи. Даже если он и казался менее опасным, чем трое остальных, его горевшие красным светом глаза сверлили оставшихся в живых путников.

— Что мы сделали? — спросил Бешеный, зубы которого громко стучали.

Провозвестник поднял руки.

— Все боги — боги добра и боги зла, — торжественно произнес он, — ободряют меня. В моей голове живут сияние дня и мрак ночи. Они говорят лишь со мной, и только я один могу передать их слова людям. Тот, кто ослушается меня, погибнет, а кто пойдет за мной, получит награду. Из множества мощных сил я составлю только одну и стану ее единственным провозвестником. Вся земля поклонится мне, и будет только одна вера и один хозяин.

Только Бешеный не простерся при этих словах на песке, чтобы хищные чудовища его не заметили. Он смотрел во все глаза и не мог поверить в то, что они видели.

Провозвестник подошел к трем чудовищам-убийцам, медленно провел руками по их когтям, клювам и рогу и помазал себя кровью их жертв.

Потом руками прикоснулся к горящим, как угли, глазам животного Сета и тотчас же приложил их к своим глазам.

Поднялась песчаная буря, заставившая Бешеного броситься на землю. Буря была страшной, но короткой; ее сменил ледяной ветер...

Когда Бешеный осмелился поднять глаза, Провозвестник сидел на скале.

Никаких следов чудовищ вокруг не было.

— Господин... Это было... только ужасное видение?

— Конечно, друг мой. Такие существа живут лишь в воображении напуганных людей.

— И все же среди нас есть мертвые... Разорванные в клочья!

— Это жертвы сокола, которого наше присутствие привело в ярость. Зато я теперь знаю то, что хотел узнать, и мы нанесем свой первый громоподобный удар!

Бешеный подумал, что ему все привиделось, жара подействовала или миражи, это часто случается в пустыне. Да-да, наверняка... Только отчего глаза Провозвестника стали кроваво-красного цвета?!

19

Перед тем как отправиться на бирюзовые копи Синая, расположенные к юго-западу от медных рудников, где они отбывали наказание, Секари приготовил снадобье, которое составил из тмина, меда, сладкого пива, известняка и растения под названием «шерсть павиана». Смешав и отфильтровав компоненты, он получил напиток, который был необходим для поддержания тонуса и отпугивания многочисленных рептилий, которых было полным-полно в пустыне. Он принял и дополнительные необходимые меры: натер все тело протертой луковой массой, чтобы отпугивать змей и скорпионов. Его средство имело также то преимущество, что оно обостряло все пять чувств человека, что совершенно нелишне в чужой обстановке.

Только Кривая Глотка отказался от этих предосторожностей, но он был так зол, что даже рогатая змея не рискнула бы его укусить.

— Тебе известны секреты растений, Секари? — удивился Икер.

— До того, как натворил огромные глупости, я был садовником и птицеловом. Посмотри сюда: у меня на шее шрам от большого шеста, на концах которого на крюках подвешивались кувшины с водой. Тысячи и тысячи раз я таскал его на этом месте! Моей специальностью была охота на птиц в садах. Я их очень люблю, этих славных пичужек, но среди них есть такие, после которых в саду не остается ничего! И если не вмешаться, то они съедят все подчистую. И тогда я своим капканом и сеткой ловил птиц, чтобы заставить их понять, что они должны искать пищу в другом месте. Всех, кроме перепелов, которые, в конце концов, попадали в жаркое, я выпускал. Ты не поверишь, но я научился с ними разговаривать! С некоторыми я даже мог договориться: достаточно было посвистеть, подражая их пению, как они начинали облетать мой сад стороной.

— А в чем заключались твои... огромные глупости?

Секари заколебался.

— Понимаешь, в нашем деле нельзя все объявлять в налоговую службу, иначе не сможешь свести концы с концами. И один писец-контролер заинтересовался мной. Это был здоровенный мужик с очень уродливым лицом и прыщавым носом. С виду будто бы работяга, который умел прикинуться неподкупным и честным, хотя врал, глазом не сморгнув. Короче говоря, когда он стал следить за мной, я поставил капкан. Со своей неповоротливостью этот идиот, разумеется, попался в сетку, и его придушило. Никто о нем не жалел, но суд все же признал меня виновным. Поскольку все имело вид несчастного случая, меня не приговорили к смертной казни, но с рудников я еще долго не выйду.

— Да, нам с тобой не везет на налоговых чиновников! А ты не надеешься сократить срок каторги за счет хорошего поведения?

— Именно по этой причине я и веду себя так тихо. Скромный и услужливый — таков мой девиз. Так обо мне отзываются и стражники.

— Ты знаешь что-нибудь о бирюзовых копях?

— Нет, но говорят, что там работа не такая тяжелая, как в медных.

— А почему нас туда отправляют?

— Совершенно не представляю себе. Если хочешь совет, то берегись Кривой Глотки.

— Он со мной скорее дружелюбен, чем жесток, — заметил Икер.

— Вот как раз это и настораживает. Это убийца, хотя приговорен только за воровство, побои и ранения. Я уверен, что он ненавидит тебя и ломает с тобой комедию.

Икер потер пальцами свои амулеты и серьезно задумался над предупреждением. Действительно, позабыв свое первое впечатление, он слишком легкомысленно ослабил самозащиту.

Именно ему, ученику писца, доверили нести треугольный камень сокола Сопду, накрытого тканью. В этом районе не слышно было о разбойничьих нападениях, но все же безопаснее было заручиться поддержкой богов.

— Вот мы и у цели, — сказал стражник.

Место^[55] выглядело величественно. Горные цепи уходили в бесконечность и обрамляли плато, которое было как бы в стороне от горных теснин и поднималось над ними. Кое-какие колючие растения, просветы между горами, карьеры желтого и черного песчаника, красные холмы и сильный ветер оживляли пейзаж — одновременно враждебный и чарующий.

Караван, состоявший из стражников, каторжников и вьючных ослов, которые несли пищу и воду, стал подниматься по тропинке, ведущей на плато.

В конце дороги, по обе стороны которой стояли стелы и, которая вела прямо к храму, их поджидал крепкий мужчина лет пятидесяти.

— Меня зовут Хоруре. Я — начальник экспедиционного корпуса, отправленного сюда фараоном Сесострисом. Климат весьма затрудняет работу здесь, и мне нужно больше рудокопов. Поэтому вы затребованы сюда. Сейчас кончается четвертый месяц теплого сезона, исключительно благоприятного для добычи бирюзы, которая сохраняет свое качество только при такой температуре. В других условиях она теряет свой сине-зеленый цвет, такой интенсивный вначале. К тому же фараон приказал мне принести ему самый прекрасный камень, которого никогда еще не добывали, и нам предстоит, таким образом, найти его. Каждый день мы прославляем Хатхор, которая является царицей здешних мест, чтобы она направляла наши действия. Завтра на заре приступаем к работе.

Жилища находились к востоку от храма. Свободные мастера, которые работали в этом месте за хорошее вознаграждение, с тревогой смотрели на прибывших каторжников, которых им навязалив товарищи. К тому же тяжкая поступь Кривой Глотки и весь его вид не оставляли никаких иллюзий на этот счет.

Несколько хижин из высушенного кирпича-сырца были превращены в камеры, двери которых наглухо закрывались и хорошо охранялись.

На циновках — лепешки из турецкого гороха, финики и вода.

— Я знавал и худшие времена, — признался Секари, набрасываясь на еду.

Под усиленной охраной группа каторжников снова предстала перед Хоруре.

Не сказав ни слова, он повел их в храм, состоявший из нескольких расположенных друг за другом двориков с колоннадой. Во двориках стояли жертвенники с приношениями. Когда он оказался в этом святом месте, где царили тишина и аромат фимиама, Икеру показалось, что он попал в совершенно иной мир.

Хоруре провел их в большой двор, по бокам которого находились емкости для очищения.

Он поднял глаза на горы.

— Сейчас вы перед лицом святилища Хатхор, нашей покровительницы. Пусть она сама направит ваш поиск и даст нам совершенный камень.

Хоруре поставил на жертвенник алебастровый кубок с вином и статуэтку кошки, положил ожерелье и два систра.

— Когда богиня гневается и хочет наказать людей, она принимает вид львицы. Тогда она убивает заблудившихся в пустыне. Когда же Далекая возвращается на землю, любимую богами, она превращается в кошку, нежную и любящую. Она владеет бирюзой — символом радости и обновления. Бирюза может одолеть несчастья и беспомощность. Этот камень сообщает свою энергию детям света и рождает в них чувство легкой радости. О, Хатхор! Именно ты позволяешь вставать солнцу и воскрешаешь каждое утро наш мир! Пусть твое сияние проникнет в наши сердца!

Икер всей душой ловил каждое слово и переживал каждую фразу как откровение. Ему было так хорошо в святилище, что перед ним снова возникло лицо прекрасной жрицы. Она была здесь, совсем рядом с ним, и разделяла его чувства.

Краткая церемония закончилась слишком быстро. Все вышли из храма. Хоруре подвел каторжников к подножию угрюмой скалы.

— Место это опасное, — предупредил он. — Именно поэтому оно и предназначено для вас. Когда мы поднесли к скале статую бога Мина, статуя отшатнулась. Другими словами, в жилах есть заветный плод, но гора отказывается нам его выдать. Пытаться прорубать в скале шахту означало бы оскорбить гору, и тогда она отомстит, умертвив рудокопов. Осторожность требует подождать, пока гора сама даст нам позволение ее обследовать. Однако, как я вам уже сказал, мы спешим.

— А почему не прорубить шахту где-нибудь в другом месте? — спросил Секари.

— Потому что я убежден, что единственная, несравненная бирюза кроется здесь. Выбирать вам: или вы рискуете, или вас снова отправят на медные рудники. Если вы успешно завершите дело, то вам даруют свободу.

«Свободен!» — это слово гулко зазвучало в ушах Икера.

— Я отказываюсь, — категорически заявил Кривая Глотка. — Я предпочитаю вернуться к своим печам. Если уж специалисты боятся, то это верная смерть.

Остальные каторжники его поддержали.

— Я, я попытаю счастья! — срывающимся голосом сказал Икер.

— Ты с ума сошел! — кинулся к нему Секари. — Разве ты не слышал, что сказал хозяин? Сам бог Мин отступил!

— Пусть мне дадут необходимые орудия.

— Икер, будь благоразумен, это приведет к катастрофе! Никогда человек в одиночку не сладит с горой!

— Разве ты не идешь со мной? Разве между каторжным трудом в медной шахте, где твои шансы выжить равны почти нулю, и скорой свободой ты колеблешься?

Смутившись, Секари посмотрел на откос.

— Если взглянуть на дело с такой точки зрения... Но ты идешь первым, хорошо?

— Договорились.

— Еще добровольцы есть? — спросил Хоруре.

— Других дураков нет, — ответил Кривая Глотка, очень довольный, что избавился от соглядатая.

Хоруре преклонил колено и поднял руки к горе в знак почитания.

— Шахта, которую вы будете рубить, получит название «Та, что приносит процветание рудокопам и позволяет увидеть совершенство Хатхор». Пусть живой камень благожелательно примет удары орудий, пусть он знает, что мы трудимся ради света, а не ради самих себя.

Начальник экспедиции вручил двум добровольцам кирки и топоры из кремня и долерита.

— Где начинать? — спросил Секари.

Хоруре указал точное место. И стук инструментов вспугнул тишину гор.

20

Шмыгалка мог быть собой доволен. Исходив за десять лет весь Суэцкий перешеек и выпотрошив бессчетное количество караванов, он, наконец, уничтожил своего основного соперника без всякого сражения. Главарь неприятельской банды глупо погиб, сорвавшись в глубокий овраг, а его люди оказались неспособны договориться между собой, чтобы назначить его преемника. Они предпочли встать под начало Шмыгалки. Тем самым у него образовалась самая крупная банда пустынных разбойников во всей округе. Отныне их добыча во много раз увеличится, и ни один купец не ускользнет из рук.

Разбойники иногда забирали все или довольствовались частью имущества, под угрозой расправы заставляя жертву приносить клятву в том, что жаловаться не будет. Они насиловали женщин, которых также заставляли молчать.

— Вижу добычу, — объявил дозорный.

— Хороший караван? — радостно спросил Шмыгалка.

— Да с виду не похоже.

— Тогда что это?

— Человек двадцать.

— Стражники?

— По их поведению, наверняка нет! Эти бедолаги, должно быть, сбились с пути. Так, доходяги. Не представляют никакого интереса.

— Можно было бы кое-кого включить в свой отряд, а остальных уничтожить.

— Посмотрим.

Внушительный вид человека, шедшего во главе путников, поразил разбойников пустыни. На несколько шагов опережая остальных, он шел, гордо подняв голову, а его суровый, жестокий взгляд был очень похож на взгляд хищной птицы.

Стыдясь собственного невольного страха, Шмыгалка обратился к высокому человеку.

— Эй, приятель, ты кто?

— Я — Провозвестник.

— И что ты возвещаешь?

— Что недруги фараона должны покориться моей воле, чтобы раздавить тирана.

Шмыгалка упер руки в бока.

— Ишь ты! И почему это все должны помогать тебе?

— Потому что я единственный являюсь посредником между людьми и божественной властью. Только я один могу победить в этой борьбе.

— Ты обезумел, приятель, но ты меня насмешил!

— Тогда скажи, почему у тебя дрожит голос?

— Твоя дерзость не произвела на меня впечатления!

— Если хочешь жить, покорись Провозвестнику немедля!

Шмыгалка захохотал.

— Довольно болтовни! Я вас сейчас проверю по одному. Самых крепких возьму себе. Остальные сами иссохнут в пустыне.

Провозвестник вытянул левую руку.

— Последний раз говорю: покорись!

Пока Шмыгалка готовился нанести удар, пальцы Провозвестника проросли когтями, а нос превратился в клюв хищной птицы.

— Человек-сокол! Человек-сокол! — закричал в ужасе один из разбойников. — Он нас всех растерзает!

Люди упали на песок лицом вниз, накрыв голову руками. Если лежать неподвижно, то, может быть, и удастся уберечься от гнева чудовища.

Ледяной ветер заставил всех вздрогнуть.

Один из лежавших осмелился приподнять голову и посмотреть.

Рядом он увидел труп Шмыгалки с порванным горлом.

— Кто еще отказывается мне повиноваться? — тихо спросил Провозвестник.

Разбойники все как один простерлись перед своим новым повелителем.

— Есть! — констатировал Секари, с которого градом катился пот. — Опоры поставлены! Теперь у нас имеется хоть маленький шанс отсюда выкарабкаться.

Углубляясь в старую шахту, которую он только что обнаружил, Икер второпях и не подумал о том, что ее перекрытие может обвалиться. Если бы не вмешался его товарищ, то оба рудокопа оказались бы под завалом.

— Что ж, нам не так уж и не везет, — рассуждал Секари. — Всего несколько дней мы врубаемся в скалу, и вот уже отыскали старую шахту в самом ее центре! Можно подумать, что она нас ждала.

— Несколько дополнительных опор, пожалуй, нам бы не помешали.

— Ты прав. Перед тем, как идти дальше, поставим-ка еще несколько столбиков.

И снова Хоруре удивился, увидев, как двое смельчаков живые выходят из шахты.

— Хорошо поработали, начальник! — радостно сообщил Секари.

— А где бирюза?

— Ее пока не нашли, но отыскался ход, который наверняка ведет к сокровищам!

Новость быстро облетела землю богини Хатхор, Кривая Глотка и другие отказавшиеся искать бирюзу все еще работали здесь перед возвращением на медные рудники. И к горечи их разочарования добавилась зависть.

С самого начала этого опасного предприятия Икер и Секари успели позабыть о своих бывших товарищах. Их жизнь изменилась, и к тому же их прекрасно кормили.

И вот, когда солнце собиралось садиться, к ним подошел Хоруре.

— Вы оба — довольно смелые ребята.

— Ну что касается меня, — запротестовал Секари, — то я уже почти иссяк. Вы не считаете, что уже хватит?

— Мне нужен самый прекрасный бирюзовый самородок. Пока вы его не отыщите, ваша миссия не закончена.

— Я могу задать вам один вопрос? — спросил Икер.

— Слушаю тебя.

— Известны ли вам два моряка по имени Черепаший Глаз и Головорез и слышали ли вы о корабле под названием «Быстрый»?

— Мой удел — пустыня, а не море. Постарайтесь хорошенько отдохнуть: послезавтра вы возвращаетесь в шахту.

Караван остановился у края единственного уэда, на дне которого оставалось еще чуть-чуть воды. Под охраной стражников купцы расседлали своих ослов, которые поспешили на водопой.

— Еще три дня пути, — сказал проводник, — и мы подойдем к границе Дельты. Там есть каналы, деревья и трава. Я рад, что выхожу наконец из палящего одиночества пустыни! На этот раз переход мне показался ужасно долгим.

— Считай, что тебе повезло: ведь ты вышел живым, — заметил начальник стражи. — Это место становится все более опасным.

— Нападения пустынных разбойников?

— Да. Последнее было настоящим избиением.

— Почему же фараон не примет решительных мер?

— Надо полагать, у него есть другие заботы. Но на всякий случай я взял с собой десяток опытных стражников.

— Пойдем поищем в запасах большой кувшин. Мы заслужили сытный обед.

Каждому проводнику известны места, где, охраняемые волшебной силой стел и амулетов, были запрятаны регулярно подновляемые запасы провизии. Они служили резервным источником для подкрепления сил усталых путешественников, которые плохо рассчитали количество припасов, необходимое для их пути.

Стела была разбита, амулеты разбросаны по сторонам.

— Кто осмелился это сделать?! — возмутился начальник стражи. — Для этих варваров ничего больше нет святого!

Проводник обнаружил, что продукты исчезли.

— Я немедленно составлю рапорт! Уж он точно наделает шуму! — пообещал начальник стражи. — На этот раз воины наведут порядок на этом участке.

Раздались тревожные крики. Мужчины насторожились.

— Караван атакуют!

Проводник попытался бежать, но двое разбойников поймали его и ударами палки проломили ему череп.

Начальник стражи мужественно сопротивлялся, но разбойники вскоре окружили его плотным кольцом.

Все еще удивляясь, что его не убили, он предстал перед худощавым человеком, рост которого был намного выше обычного, а глаза налиты кровью.

— Сколько лет бродишь ты по пустыне? — спросил Провозвестник.

— Больше десяти.

— Значит, тебе хорошо известна вся местность. Если хочешь избежать пытки, укажи мне места, которые в глазах фараона имеют наибольшее значение, и детально их опиши.

— Зачем это?

— Твое дело отвечать. И постарайся быть точным.

Начальник стражи рассказал об оборонительных сооружениях, обязательных стоянках караванов, медных и бирюзовых копях.

— Бирюза, — странным голосом повторил Провозвестник. — Охраняет ли ее какое-нибудь божество?

— Да, богиня Хатхор.

— Всегда ли она бывает доброжелательной?

— Нет. В этом случае она принимает образ львицы-убийцы, которая бродит по Нубии и пожирает тех, кто не желает покоряться. Бирюзой ее можно успокоить.

— Охраняются ли рудники?

— Там постоянная стража.

— Ты больше не нужен мне, стражник, потому что ты предал свою родину!

Провозвестник повернулся к начальнику стражи спиной, а Бешеный прикончил бедолагу.

21

Икер задыхался, кашлял, но продолжал долбить породу в шахте, которая вела в глубь скалы. Укрепив опоры, поддерживавшие свод шахты, Секари в изнеможении сел на кусок породы и посмотрел на товарища по несчастью.

— Этот ход никуда не ведет, Икер. Играя с удачей, мы окажемся в западне, и гора нас раздавит.

— В этом месте скальная порода очень твердая. Я с таким трудом двигаюсь вперед, что падаю от усталости.

— И по-прежнему ни одного бирюзового самородка!

В ярости Секари ударил ломом по стене.

— Ой, смотри... Ты пробил стенку!..

Сине-зеленый отсвет мелькнул перед глазами усталых рудокопов.

Секари, не веря сам себе, пододвинул поближе фитиль лампы, устроенный так, чтобы светить без дыма.

— Бирюза... Это же бирюза!!!

Выражение лица начальника разработок Хоруре не предвещало ничего хорошего.

— Это средненькие камешки, — сказал он. — Цвет у них тусклый, безжизненный. Совершенно невозможно показать их во дворце.

— Вы же сами говорили, что благоприятный для добычи бирюзы сезон почти закончился, — напомнил Икер.

— Один день на отдых, и в шахту. Я уверен, что царский камень прячется здесь, в горе, и он мне необходим. Ваша свобода в обмен на него.

Превозмогая разочарование, Икер и Секари снова принялись за работу. Ученик писца выказывал такую волю к победе, которой бы хватило на двоих.

— Стой, у меня идея, — как-то остановил он товарища.

— Ого! Ты случайно не сошел с ума?

— Не смейся! А что если мы попробуем поработать ночью? Дадим лунному свету проникнуть в шахту и посмотрим, как оживают стены и своды. Мне почему-то кажется, что скала по-иному дышит ночью — во всяком случае, явно не так, как днем.

— А когда мы будем спать?

— Ну давай попробуем!

Секари пожал плечами.

Действительно, условия оказались совершенно другими. Обоим товарищам казалось, что они проникли в святилище, где действуют таинственные силы. Внимательно вслушиваясь и вглядываясь, они медленно шли по своему подземному коридору в сторону центра скалы.

Лампа Секари внезапно погасла.

— Только этого не хватало! Пойду за другой.

— Погоди-ка.

— Но мы же в полной темноте.

— А вот как раз и нет.

— О-о-о... ты прав!

В стене засветился голубой огонек — одновременно яркий и нежный.

— Может, выйдем отсюда поскорее? — предложил Секари.

— Лучше дай мне маленький ломик...

Икер осторожно поскреб скалу возле светящейся точки.

Перед глазами появился прекрасный камень, нежное свечение которого привело в восторг рудокопов.

Всматриваясь в сияющий самородок, Икер сначала увидел свое лицо. А потом из самого центра камня на него с улыбкой посмотрела юная жрица.

— Прекрасная работа, — признал начальник Хору-ре. — Я никогда еще не видел бирюзы такого качества.

— Значит... мы свободны? — спросил Икер.

— Я данное слово назад не беру. Со следующим караваном вы отправитесь в долину Нила.

— Но нам нужны документы для представления в администрацию.

— Вот они.

Юноша прижал к сердцу деревянную дощечку, на которой было начертано его будущее.

— А разве наш подвиг не заслуживает вина? — спросил Секари.

Хоруре на минуту задумался.

— Ты просишь слишком многого... Но я уже об этом позаботился...

Секари осушил три кубка легкого вина подряд, затем воздал должное и более крепкому напитку, не преставая при этом есть за четверых.

— Как досадно, что в этом месте нет женщин! Вот тогда счастье было бы полным. Но очень скоро наши вечера будут сладостно приятными. А у тебя есть подружка, Икер?

— Я разыскиваю одну женщину.

— Одну-единственную? Где же ты ее встретил?

— Сначала у канала, под ивой.

— А-а, богиня, которая является пастухам! Это старая легенда, и она не лишена очарования. Но я тебя спрашиваю о реальной женщине.

— Ты не понял. Она существует.

— Как это — существует?

— Я видел ее и во второй раз.

— Все там же, под ивой?

— Нет, во время деревенского праздника. Я видел ее и в третий раз — сейчас, в самой середине нашей бирюзы.

Секари осушил еще один кубок.

— Ты слишком много работал, Икер, и слишком мало спал; все эти переживания утомили тебя. Несколько часов сна вернут тебе правильное понимание жизни.

— Я не знаю ее имени, но мне известно, что она — жрица.

— А-а... А она хорошенькая или суровая?

— На свете нет женщины прекраснее.

— Слушай, ты и впрямь выглядишь влюбленным! Надеюсь, твоя жрица не из Золотого Круга Абидоса?

— О чем ты, Секари?

— Да это такое выражение, которое используется садовниками, чтобы обозначать новичков, которые удаляются в храм.

— Не думаю, потому что она участвовала в празднике и приносила возношения.

— Что ж, тем лучше для тебя! Надеюсь, что это ее появление — не последнее.

— А почему «Золотой Круг» и почему «Абидос»?

— Кто его знает... Ты от меня многого хочешь! Абидос — самое таинственное место в Египте; Там воскресает Осирис, чтобы наша земля продолжала жить в гармонии. Впрочем, это каждому известно. Остальное таких, как мы, не касается.

— А как ты считаешь: можно проникнуть в этот Круг?

— Откровенно говоря, мне это совершенно безразлично! Да и тебе тоже, если вдуматься.

— Ну как ты можешь это утверждать?

— Потому что у тебя есть настоятельная необходимость заняться собственными проблемами! Разве ты не ищешь следы двух моряков, которые стали причиной твоих несчастий?

— Двух моряков, корабль и мнимого стражника, который пытался меня убить, — прошептал Икер. — А еще мне нужно найти землю Пунт...

— Ну уж нет, не погружайся снова в легенду! Ты себе отдаешь отчет в том, что ты стал самым великим открывателем бирюзы и что об этом факте, возможно, будет доложено самому фараону?

— Ты забываешь, что есть начальник экспедиционного корпуса, Хоруре. Именно его и будут почитать как совершившего этот подвиг.

— В этом ты совершенно прав, — согласился Секари. — Ну и ладно, зато мы — свободны!

— Ты будешь помогать мне в моих поисках?

Садовник смутился.

— Знаешь, я парень тихий и мечтаю лишь о спокойной жизни, далекой от конфликтов. Ссоры и разборки мне не по душе.

— Понимаю. Значит, наши дороги расходятся.

Едва успев коснуться циновки, опьяневший Секари погрузился в глубокий сон. Икер, который, в отличие от своего товарища, никак не мог заснуть, вышел из хижины и засмотрелся на звезды. Почему судьба поступила с ним так? Куда ведет его путь?

Мысль о юной жрице успокаивала его и одновременно заставляла страдать. Если действительно она — недостижимая мечта, то ему никогда не видать счастья. Однако зачем же так отчаиваться? Ведь он теперь может снова взяться за свое ремесло и свои поиски! Разве находка бирюзы не является обнадеживающим знаком? Ведь взяв на себя риск и раскрыв секрет скалы, Икеру удалось добиться цели. Продолжая вести себя именно так, он в конечном итоге выйдет на след разбойников и узнает, почему они выбрали жертвой именно его. И он убедил себя, что богиня Хатхор будет его вести к той, которую он любит.

Икеру показалось, что он услышал приглушенный крик, который донесся оттуда, где заканчивалась главная дорога, ведущая к плато. Там постоянно находился часовой.

Юноша направился в ту сторону, стараясь быть незаметным на всякий случай.

За скалами то и дело мелькали какие-то силуэты.

Все произошло так быстро и так тихо, что не верилось, будто что-то случилось.

Но Икер не обманулся: на землю богини проникли чужаки, и именно они убили часового.

Лоб Икера мгновенно покрылся испариной, он хотел тут же побежать предупредить Хоруре.

Но и позади него уже мелькали чужие силуэты.

Вдруг дикий крик прорезал тишину ночи:

— К атаке! — громоподобно взвыл Бешеный. — Убейте их всех!

22

Убрав всех часовых, которые были поставлены наблюдать за плато, нападавшие, как волна, покатились дальше, снося все на своем пути.

Спокойный взгляд Провозвестника следил за тем, как Бешеный и подручные из пустынной банды убирали с его пути стражников и рудокопов. Провозвестнику не требовалось даже вмешиваться — все шло по намеченному плану.

Пока начальник разработок Хоруре пытался организовать нечто вроде самообороны, камень, брошенной Кривой Глоткой, разбил ему затылок, и он упал лицом вниз.

— Бейте сильнее, друзья, я с вами! — проревел Кривая Глотка, давая знать нападавшим, что он с ними заодно.

Растерявшийся Икер хотел было броситься в гущу схватки, но чья-то сильная рука пригвоздила его к земле.

— Прикинься мертвым, — приказал ему на ухо Секари, — они идут сюда.

Мимо них, не обратив на лежащих никакого внимания, прошли несколько убийц с окровавленными палками в руках.

— А теперь бежим отсюда как можно скорее!

— О боги! Это ты, Секари?!

— Что, я сильно изменился? Очнись!

— Нужно сражаться, нужно...

— Эх, парень! У нас нет никаких шансов.

Как пьяный, Икер дал Секари себя увести.

— Как тебя зовут? — требовательно спросил Провозвестник.

— Кривая Глотка.

— Почему ты перешел на нашу сторону?

— Я приговорен к вечной каторге в медных шахтах. Они перевели меня сюда, чтобы я помог им отыскать царскую бирюзу.

— И тебе удалось?

— Мне-то нет. Зато один осведомитель, который работает на стражников — зовут его Икер, — сумел-таки добыть камешек из горных недр.

— И где теперь это чудо природы?

— Скорее всего, в доме начальника разработок Хоруре, которого я убил своими собственными руками! Я с удовольствием избавлялся от своих тюремщиков. И я с радостью заставлю их разделить страшную долю каторжников: я сожгу их трупы.

Провозвестник кивнул в знак согласия.

Пока Кривая Глотка и Бешеный зажигали костры, их начальник отправился в жилище Хоруре. Ему не потребовалось много времени, чтобы обнаружить небольшой алебастровый ларец, где был спрятан великолепный камень.

Пока его команда пировала, с гордостью похваляясь своей первой крупной победой, Провозвестник подставил бирюзу сиянию лунного света, чтобы камень зарядился энергией.

Стало быть, именно эта бирюза станет его главным оружием на пути борьбы!

— Начальник, кто вы на самом деле? — спросил его Кривая Глотка, уже довольно крепко выпивший.

— Я — тот, кто позволит тебе убить как можно больше египтян.

— Стало быть, вы — генерал!

— Гораздо больше, чем генерал. Я — Провозвестник, который установит свой собственный новый культ и свою собственную религию на всей земле.

— А что это принесет мне, лично мне?

— Мои последователи будут иметь славу и деньги.

— Мне наплевать на славу. А вот деньги меня интересуют.

— Половина бирюзы, которая хранится в этих разработках, принадлежит тебе.

От этих слов у Кривой Глотки потекла слюна.

— Вы — удивительный начальник! Я никому еще не подчинялся. Но за такую цену я за вами пойду. Однако постарайтесь сдержать слово.

— Уж за это не беспокойся.

— Знаете, меня удручает, что я не опознал труп Икера, о котором говорил. Правда, мои ребята так хорошо жгут трупы этих мерзавцев, что никого уже не узнаешь. Вы не выпьете с нами?

— Нужно, чтобы хоть у кого-то голова осталась холодной.

Покачиваясь, Кривая Глотка направился к ярким кострам, где сжигались тела стражников и рудокопов, и присоединился к орущей толпе победителей.

Ни Секари, ни Икер и представить себе не могли, что им удастся без перерыва бежать так долго. Задыхаясь, они упали на плоские камни.

— Нельзя, нельзя останавливаться... — едва выдохнул Секари. — Эти бандиты обязательно попытаются нас поймать...

— Кто они, как ты думаешь?

— Скорее всего, пустынные разбойники. Обычно они нападают на караваны.

— Кривая Глотка им помогал!

— Это в порядке вещей, Икер. У него жестокое сердце.

Они снова пустились в путь и шли до полного изнеможения. Жажда иссушила их горло.

— Ты не знаешь, как воду в пустыне ищут? — спросил Икер.

— Не представляю себе.

— Если смотреть правде в глаза: выжить представляется сложным.

— Твоя правда мне вовсе не нравится.

— Лучше было бы умереть, сражаясь.

— Ну, нет, ведь мы живы!

Потри пальцами свои амулеты, положи их один на другой и приложи к груди.

Икер сделал, как посоветовал ему товарищ, и ощущение жажды стало меньше.

— А теперь давай я.

К середине дня песок нагрелся настолько, что стал обжигать путникам ноги. Они вырыли себе яму и укрылись в ней, положив набедренные повязки на головы, чтобы уберечься от солнца.

Когда жара чуть спала, они снова отправились в путь.

Жажда стала такой сильной, что даже амулетам больше не удавалось ее успокоить.

Они оказались перед странной горой, на которой горели золотые отсветы.

— Нам не хватит сил одолеть это препятствие, — констатировал Секари.

— Слушай! Гора движется...

— Не говори глупостей.

— Гора движется, Секари!

— Это мираж... Простой мираж.

— Гора движется в нашу сторону.

Приглядевшись внимательно, Секари не мог не согласиться со спутником.

— Мы сходим с ума, Икер!

С вершины горы отделились два огромных камня, покатились вниз и с грохотом рухнули на землю.

— Это землетрясение! — закричал Секари, не зная, в какую сторону бежать.

— Обрати внимание на цвет горы, — невозмутимо посоветовал ему Икер.

По мере того, как падали и разбивались камни, гора принимала сине-зеленый цвет.

— Это Хатхор, она защищает нас. Не станем никуда бежать, а воздадим богине хвалу.

Секари, не слишком уверенный в правоте Икера, все же преклонил колени и поднял руки в знак почитания небесной покровительницы.

На расстоянии двух пальцев от его левой ноги в земле образовалась трещина.

— Место и впрямь не слишком надежное!

— Лучше посмотри на деяния богини!

Гора полностью превратилась в бирюзу, а ужасающий грохот и гул стихли.

Когда земля перестала стонать, Секари украдкой взглянул на трещину рядом с собой. И то, что он там обнаружил, потрясло его.

— Подумать только... вода!

Он опустил в воду руку и поднял ее — рука стала мокрой.

— Вода! Икер, мы спасены!

— Пей мелкими глотками!

Впервые в жизни вода показалась Секари такой же изысканной, как лучшее вино. Оба приятеля брызгали водой друг на друга, купались и утоляли свою жажду.

— Другой воды уже не будет, — пожалел вслух Секари. — Если мы уйдем от этого источника, то мы пропали. И, кроме того, меня начинает мучить голод.

— Нам покровительствует Хатхор, — напомнил Икер. — Давай проведем ночь здесь и подождем другого небесного знака.

— Если ты пользуешься покровительством всех богинь, немедленно убеди меня в этом!

— Как и ты, я всего лишь голодный путник, затерявшийся в пустыне. Но разве этот мир не более таинственный, чем кажется на первый взгляд? И если мы сумели прочитать одно послание, то, возможно, сумеем найти и выход?

— Хорошо, спим здесь.

В тот момент, когда Секари видел во сне огромный бычий бок, запеченный с ароматными травами, и огромный кувшин свежего пива, Икер встряхнул его за плечо.

— Что случилось?.. Снова движется гора?

— Только что встало солнце, Секари. Нужно идти вперед, пока она не стало слишком припекать.

— Как идти? Нет, от источника я никуда не пойду!

— Не будем задерживать нашего провожатого.

В одно мгновение садовник вскочил на ноги и огляделся вокруг.

— Но я никого не вижу!

— Там, в небе.

В вышине, как раз над головами двух путников, кружил сокол.

— Ты смеешься надо мной, Икер?

— Мой старый учитель говорил мне, что имя Хатхор означает « Дом Хора»^[56]. А воплощение бога Хора — это как раз и есть тот самый сокол, которого послала нам богиня, чтобы направлять нас.

— Пустыня окончательно повредила твой разум!

— Идем за соколом.

— А... а как же источник?

— Сокол укажет нам другие.

— Я предпочту остаться здесь.

— Ты предпочтешь встретиться здесь и с пустынными разбойниками?

Аргумент оказался веским. Продолжая для вида протестовать, Секари поплелся за Икером.

— Твой сокол на нас и не обращает внимания, его занимает будущая добыча. Смотри, он удаляется и покидает нас!

Но сокол вернулся.

Он то летел вперед, то кружил над теми, кому покровительствовал.

Через несколько часов ходьбы путники снова почувствовали муки жажды.

— Сокол садится! — воскликнул Секари и тут же споткнулся о камень.

— А ты наткнулся на маленькую стелу. Что если попробовать покопать под ней?

У подножия небольшого незаметного на первый взгляд камня оказались зарыты два огромных кувшина с сушеными фруктами. А чуть поодаль — вода.

— Это, конечно, не пир, — заключил Секари, — но нам с тобой хватит.

23

Уже давно два беглеца перестали считать дни пути. Они двигались вслед за соколом, который, сначала уведя их на восток, затем повернул к югу. И всякий раз, когда птица садилась на землю, Икер и Секари неподалеку обнаруживали либо воду, либо еду, либо и то, и другое. За все время пути им не повстречался ни один разбойник.

Потом пустыня стала не такой сухой, начали попадаться колючки и карликовые тамариски.

Сокол сильнее взмахнул мощными крыльями, взмыл вверх, к самому солнцу, и... исчез в нестерпимом полуденном сиянии светила.

— Наш провожатый нас покинул, — грустно вздохнул Секари.

— Посмотри туда: ему на смену пришел другой.

На вершине холма стояла прекрасная белая антилопа с рогами в форме лиры.

— Один сказочник рассказывал мне, что это орикс — животное Исиды и что оно помогает заблудшему найти свой путь, — сказал садовник.

Антилопа пустилась галопом.

— К несчастью, это всего лишь прекрасная легенда!

— Ну, я бы не был столь категоричен, — заметил Икер.

— Разве ты не заметил, что она убежала?

— Пойдем по следам, которые она оставила на песке. Возможно, она ждет нас где-нибудь в стороне.

Икер не ошибся.

Легконогое животное резвилось, то появляясь, то исчезая, радуя взор своими удивительными прыжками и стремительным бегом, но надолго своих подопечных никогда не оставляло.

Менялся пейзаж, пустыня отступала, растительность становилась все гуще.

— Если моя интуиция меня не подводит, — пророчески заметил Секари, — то мы приближаемся к двум плато, которые возвышаются над долиной Нила. Как много очарования в этих возвышенностях и долинах! Здесь от малейшего дождя распускается зелень. Вскоре мы увидим акации. Ты представляешь себе — мы выжили в пустыне!

— Благодаря Хатхор, соколу и ориксу, — напомнил своему спутнику Икер.

— Я снова вернусь к своим садам. А ты, ты сможешь позабыть прошлое?

— Я не только его не забуду, но постараюсь заняться и новой задачей: отыскать царскую бирюзу. Ведь именно она позволила мне снова увидеть ту, которую я люблю. И этот камень мне, без сомнения, поможет снова.

— Разбойники пустыни его определенно выкрали, Икер! И если, паче чаяния, ты встретишь их на своем пути, они убьют тебя. А хорошеньких женщин тысячи!

Ученик писца застыл на месте, а потом дал знак Секари пригнуться к земле.

— Человек двадцать лучников с собаками... Они идут сюда, прямо к нам.

— Они, скорее всего, охотники.

Антилопа, еще не подозревая об опасности, мирно жевала сочную траву.

Икер вскочил и замахал руками.

— Уходи, быстро уходи отсюда!

Едва животное умчалось, раздался яростный лай. Над ухом Икера прозвенела стрела, и он услышал жесткий приказ:

— Не двигайся, а то убью!

Лучник, заняв позицию к бою, не шутил.

Скоро к нему подошли его спутники, а вместе с ними и стая возбужденных собак. Секари даже и не пытался бежать.

— Мы честные люди! — заявил он.

— Вы больше похожи на разбойников, которые охотятся на нашу дичь, — произнес плохо выбритый офицер, чья грудь была покрыта шрамами, явно оставленными строптивым соколом. — В провинции Орикс^[57] это преступление жестоко карается. А поскольку вы на нас напали, то мы были вынуждены стрелять. Это законная защита. Но мы оставляем вам маленький шанс: бегите так быстро, как только можете. И мы вас, может быть, и потеряем из виду.

— Нет, мы не побежим, — решил Икер. — Мы только что убежали от убийц, которые вырезали всех на бирюзовых копях, и мы не думаем, что попали в руки еще более жестоких варваров.

Некоторые охотники, казалось, смутились.

— Мы не варвары, — возразил один из них, — мы — солдаты стражи пустыни и находимся на службе у правителя провинции, Хнум-Хотепа. Наша задача — охранять караванные пути и приносить дичь нашему начальнику. А ты кто?

— Я Икер, ученик писца. А мой товарищ — садовник, его имя — Секари.

— Это все вздор! — отрезал офицер. — Вы — шпионы и воры. Если вы отказываетесь уходить отсюда, я вас прирежу обоих, здесь и сейчас.

— Твои же подчиненные обвинят тебя в преступлении.

Офицер вынул из чехла нож, но солдат остановил его руку.

— Вы не имеете права так поступать. Это может решать лишь правитель провинции. Наше дело доставить ему этих двух бродяг.

Когда четверо носильщиков опустили на землю паланкин, в котором сидел Хнум-Хотеп, у них вырвался непроизвольный вздох облегчения. Крупный, мускулистый и любящий поесть правитель богатой провинции Орикса весил довольно много. Поскольку у него было три паланкина, разрисованных по бокам цветами лотоса, и он много перемещался по своей провинции, то служба его носильщиков была не из легких.

Как только Хнум-Хотеп спустил ноги на землю, к нему бросились его охотничьи собаки — очень живой поджарый кобель и две суки.

— Вот уже несколько дней мы с вами не виделись, голубчики мои!

Кобель встал во весь рост и положил хозяину лапы на плечи. Суки, ревнуя, повизгивали. Хозяин, приласкав всех, успокоил собак.

— Правильно ли питались собаки? — строго спросил Хнум-Хотеп своего слугу, державшего над ним зонтик.

— О да, господин!

— Надеюсь, ты меня не обманываешь?

— Разумеется, нет! Впрочем, собаки съели все дочиста.

Сегодня вечером они ужинают зайцем под соусом, как и я. Не баловать своих собак — это оскорблять богов!

Услышав о будущем пире, три собаки, прекрасно узнававшие выражение «заяц под соусом», стали облизываться. Потом побежали за хозяином, который проследовал в свой великолепный столичный дворец^[58], место, где родился Хеопс, построивший самую высокую пирамиду на плато Гизы.

Обследовав одну из самых богатых сельскохозяйственных областей, где крестьяне отличались трудолюбием и получали великолепные урожаи, Хнум-Хотеп имел право отдохнуть. Он любил удобно расположиться в кресле с высокой спинкой. Кресло, сделанное из двух больших деревянных планок, соединенных в верхней части и закрепленных у сиденья, бесшумно принимало вес самого богатого из правителей провинций. Благодаря его умению управлять, его подданные тоже были довольно состоятельными. И речи не могло идти о том, чтобы фараон, пусть он даже зовется Сесострис, вмешивался в его дела. Если же монарх, сидящий в Мемфисе, попытается применить силу, он встретит жестокое сопротивление.

Слуга принес широкий таз для умывания, а другой слуга — большой медный кувшин с вытянутым носиком. Он налил воду на руки Хнум-Хотепу, который любил мыть руки подолгу несколько раз в день, для чего иногда использовал и растительное мыло.

Третий слуга поднес хозяину его любимое притирание, составленное из очищенного жира, сваренного в ароматизированном вине. Притирание издавало сладкий запах, отпугивавший насекомых.

Без какого-либо дополнительного приказа виночерпий поднес хозяину великолепный кубок, прикрытый золотыми листами, узор которых изображал лепестки лотоса. В кубке был любимый напиток хозяина здешних мест — умело составленная композиция из трех старых вин, которая придавала силы.

— Я в отчаянии, что вынужден вас потревожить, господин, но начальник одного из отрядов стражи пустыни хотел бы видеть вас как можно скорее.

— Пусть войдет.

Вошедший офицер очень низко поклонился.

— Я задержал двух опасных людей. Они охотились на вашей земле и напали на нас. Как вы прикажете убить их, господин?

— Они что, пустынные разбойники?

— Трудно сказать, я...

— Для военного с твоим опытом довольно странное суждение! Приведи-ка их.

— В этом нет необходимости, они...

— Здесь я решаю, что необходимо, а что — нет.

Со связанными за спиной руками Икер и Секари предстали перед правителем провинции Орикса.

— Я даю хлеб голодному, воду — жаждущему, одежду — нагому, лодку — тому, у кого ее нет, — важно сказал начальник провинции, — но я жестоко наказываю преступников.

— Господин, — с достоинством отвечал Икер, — мы не преступники, а жертвы.

— Мой офицер другого мнения.

— Я вспугнул антилопу, потому что она представляла богиню, которая спасла нам жизнь.

— Этот негодяй либо безумец, либо лжец! — воскликнул офицер.

— Развяжи пленников и иди, — приказал Хнум-Хотеп.

— Господин, но ваша безопасность...

— Я сам за нее отвечаю.

Секари заметно волновался, Икер же был безмятежно спокоен.

— Ну а теперь, ребята, выкладывайте правду! Вы находитесь на моей территории, и я хочу знать все.

— Мы работали в бирюзовых копях богини Хатхор, — сказал Икер.

— Как специалисты или заключенные?

— Как заключенные, переведенные из медных рудников.

— Ага, значит, вы все-таки преступники!

— Меня приговорили к году каторжных работ за то, что я обличил нечестного сборщика налогов.

— А ты? — спросил Хнум-Хотеп Секари.

— И я, господин, — пробормотал садовник.

— Вы ошибаетесь, принимая меня за дурака!

— Моему другу и мне было поручено пробить шахту, чтобы найти царскую бирюзу, — продолжал Икер, не смутившись. — И поскольку мы выполнили эту опасную задачу, нас освободили.

— И у тебя, разумеется, есть доказательства того, что ты мне здесь плетешь?

— Вот оно, господин.

Икер вытащил из своей набедренной повязки деревянную табличку с подписью Хоруре, который свидетельствовал о том, что он и Секари — свободные люди, смывшие с себя свои преступления.

Хнум-Хотеп внимательно ее прочел, попробовал ее на зуб, поскреб пальцем.

— Похоже, подлинная.

Правитель слышал об этом Хоруре, верном слуге Сесостриса, видном специалисте по рудникам в пустыне. По всему было видно, что этот гордый и решительный юноша не лгал.

— А что стало с царской бирюзой?

— На землю богини напали вооруженные разбойники, к которым присоединился Кривая Глотка. Они убили Хоруре, стражников и рудокопов, а их тела сожгли. Мы, без сомнения, единственные уцелели.

— Икер хотел сражаться, — вмешался Секари, — но это было равносильно самоубийству! Поэтому мы убежали.

— И вы прошли через всю пустыню без воды и питья?

Икер ничего не скрыл из тех следовавших друг за другом чудес, которые позволили им выжить.

Искренность юноши была столь очевидна, что Хнум-Хотеп не усомнился в его рассказе, тем более что в пустыне боги не раз помогали попавшим в беду.

Впервые разбойники осмелились напасть на бирюзовые копи, к тому же находившиеся под покровительством фараона.

Но не правитель области Орикса станет предупреждать Сесостриса об опасности. Найдутся другие, которые сообщат ему о том, что его власти нанесен ущерб. И тогда монарх, ослабленный, займется более насущными делами, чем борьба с крупными властителями, которые враждебно относятся к идее расширения его власти.

— Что вы оба умеете делать?

— Я — садовник, — ответил Секари.

— А я — ученик писца.

— Моя провинция богата, потому что в ней много работают, — сказал Хнум-Хотеп. — И еще один садовник мне не помешает. Но мне не нужен еще один писец.

24

— Зато мне нужен, — продолжал Хнум-Хотеп, — солдат. Мне нужно больше солдат, чтобы моя стража могла дать отпор любому нападающему. Ты молод и в расцвете сил, это твое место.

— Я хочу быть писцом, господин, а не солдатом.

— Послушай, малыш. Боги доверили мне миссию сделать из этой провинции самую цветущую землю страны. Здесь у вдов всего вдоволь, девушки пользуются уважением, каждый ест досыта, никто не просит милостыню. Слабые не страдают от сильных, и нет никакого конфликта между бедными и богатыми. А почему так? Потому что я являюсь опорой этой земли, каковы бы ни были ее трудности. Когда пришло неурожайное время, я сам платил своим земледельцам и списал их долги по налогам. Чем выше налог, тем больше подавляется инициатива. Ни разбойники, ни вороватые чиновники не имеют права жить на моей земле. Но нет ничего более хрупкого, чем подобное счастье! Сегодня над нами собирается опасность, грозная туча, имя которой — Сесострис. Рано или поздно он попытается завладеть моей провинцией. Поэтому ты либо со мной, либо против меня. Если хочешь пользоваться моим гостеприимством, становись одним из моих солдат. Ты многому научишься и не пожалеешь об этом.

Хнум-Хотеп сам удивился, что изложил перед этим юным незнакомцем все свои аргументы! Обычно он довольствовался тем, что отдавал приказы и не терпел возражений.

— Я верю вам, господин.

И еще раз казначей Медес сумел сойти за благородного жертвователя. Верховный жрец храма Птаха горячо его поблагодарил, не сомневаясь в том, что пожертвованы средства, добытые от махинаций с налогами. Но по-прежнему перед Медесом были плотно закрыты двери таинственного храма. И Медесу оставалось допустить, что ему удастся отомкнуть их, лишь подкупив тех, у кого находился ключ.

Каким же приемом воспользоваться, чтобы узнать, наконец, тайну святилища? Высокий чиновник отложил эту заботу, потому что сейчас по столице бродили не лишенные интереса слухи. Как видно, Сесострис решил предпринять шаги, чтобы на самом деле отвоевать себе провинции, начиная с провинции Кобры, которой управлял старый Уакха.

Заранее можно было поручиться, что у монарха не было никаких шансов на успех. И, тем не менее, наверняка его шаги хорошенько продуманы, поскольку Сесострис, как личность сильная, никогда не отступал перед препятствиями.

Во многом богатство Медеса зависело от дружеских отношений с правителями провинций, которых он — черезподставных лиц — информировал о том, что происходило при дворе. За исключением этого негодяя Жергу, всецело ему преданного, никто и не догадывался о том, кем на самом деле был Медес и какие интриги он беспрестанно плел за спиной у законной власти.

Однако какое-то время назад Медесу стало все сложнее проверять слухи, один противоречивее другого. По всей вероятности, Сесострис сам контролировал слухи при дворе, подкидывая ту или иную выгодную себе информацию.

А если монарху удастся поднять настоящий вихрь событий, не сметет ли он и самого Медеса?

Единственное решение, которое может помочь избежать катастрофы, — это уничтожить творца смуты.

Но убийство царя не может быть импровизацией, тем более что его безопасность обеспечивает такой опытный страж, как Собек, который никому не верит и менее всего — ближайшему окружению царя. Поэтому Медес не имеет права допустить хотя бы малейшую оплошность.

Рассчитывать же на случайность — утопия. Стало быть, ему предстоит самому наметить стратегию, которая бы позволила нанести удар наверняка.

Инструктор сбил Икера с ног, и тот тяжело упал на спину.

— Тебе не хватило внимания, малыш! Поднимайся и постарайся ударить меня в живот.

Попытка эта закончилась полным провалом, и юноша снова оказался на земле, а на его теле — дополнительные синяки.

— Да, мне придется поработать... Но при наличии желания ты, в конце концов, научишься драться.

Икер стиснул зубы и снова пошел в атаку, зная, что ему придется потратить недели и даже месяцы, чтобы сравняться с другими молодыми новобранцами, которые над ним посмеивались.

Во-первых, ему не следует жаловаться на судьбу, которая привела его сюда, и нужно попытаться извлечь максимум пользы из сложившейся ситуации; во-вторых, необходимо неустанно наблюдать за наиболее опытными воинами и стараться им подражать.

То обстоятельство, что здесь у Икера не было ни друзей, ни союзников, лишь умножило его энергию вместо того, чтобы ослабить его решимость. Он мог рассчитывать только на себя самого, и он черпал в своем одиночестве силу, сосредотачивая все усилия на новом ремесле.

Бесконечные тренировки, изучение боевых стоек и позиций научили Икера двигаться в бою. Он понял, что скорость важнее силы и что на агрессора можно обратить его собственную жестокость.

Инструктор был так же немногословен, как Икер. Скупой на объяснения и комментарии, он заставлял Икера сотни раз повторять верное движение, каким бы усталым юноша ни был. А поскольку его ученик не выказывал ни малейшего сопротивления, то и доставалось ему больше, чем его товарищам.

— Завтра, — объявил он, — отборочные испытания на выносливость. Будете бороться голыми руками. Отобраны будут только те, кто одержит две победы.

Первый противник Икера был крупнее и выносливее на вид.

— Иди сюда, малец, я тебя раздавлю!

Икер стал на одно колено.

— Ага, ты признаешь свое поражение без борьбы! Это меня не удивляет. Только парни моего родного края способны стать настоящими воинами.

— И, тем не менее, это не тот случай.

— Что ты осмелился сказать?

Богатырь бросился к Икеру со сжатыми кулаками. Икер отступил, сделал подножку, подсек и опрокинул противника, зажав его горло правой рукой.

Когда поверженный забил левой рукой по земле, инструктор приказал Икеру освободить свою жертву.

Второй противник не был так глуп. Он нападал неожиданно, и ему даже удалось зацепиться рукой за правое бедро Икера, чтобы попытаться его приподнять. Но юноша держался упорно, освободился, внезапно оказался за спиной противника и быстрым неожиданным движением схватил его за лодыжки. Соперник упал лицом вперед, а победитель прижал его к земле.

— Две победы, это хорошо. Пойди попей и поешь.

Группа из пятидесяти молодых новобранцев растянулась в цепь. Хотя инструктор и предупредил юношей о том, что это — бег на выносливость, некоторые участники стартовали слишком быстро, желая произвести впечатление на своих товарищей. Икер оказался в хвосте команды, но он умело пользовался тем опытом, который приобрел во время томительного бега по пескам пустыни. Не ускоряя шага, он обошел одного за другим своих конкурентов, сам удивляясь своей выносливости.

На следующий день испытания возобновились и стали еще более строгими.

— Лучшие из вас должны пробежать расстояние в сто километров за восемь часов^[59], — объявил инструктор. — Большинство сообщений посылаются с кораблями, но военная почта обязана в основном пользоваться наземными дорогами. Поэтому я хочу, чтобы мои люди были хорошо подготовлены.

Стараясь бежать все быстрее и быстрее, Икер беспрестанно думал о божественном лике, который он созерцал в царской бирюзе. Не было ли это необычное явление знаком того, что ему оказали доверие? Он найдет ее, ее — и тех, кто осудил его на смерть.

Когда он — в последнюю секунду — заметил рассыпавшиеся вдруг по дорожке острые куски кремней, то инстинктивно рванулся в сторону, свалился в ров и ударился о ствол тамариска. Он лежал, потеряв сознание, зато избежал самого страшного: многие его товарищи, не заметив угрозы, сильно поранили ноги и на долгое время потеряли возможность двигаться.

Постепенно придя в себя, Икер понемногу сократил расстояние, которое отделяло его от лидера — сына стражника. Этот парень ненавидел Икера и всячески старался его унизить перед товарищами.

В тот момент, когда Икер обходил соперника, тот попытался выбить его из равновесия, толкнув плечом. Икер сманеврировал и удержал позицию.

— По поводу кремня я ничего не скажу инструктору. Мы выясним этот вопрос между собой, в казарме...

— Лучше всех владеют палкой нубийцы, — сказал инструктор. — Именно от одного из них я научился той технике, которую передам и вам. Вы будете применять ее в том сражении, когда вам не нужно будет сдерживать свои удары. Мне нужны два добровольца.

— Я, — сказал Икер, заранее зная, что этим провоцирует реакцию сына стражника.

И в самом деле, тот ухватился за представившуюся возможность.

Оба соперника были одного роста и обладали равной силой, но Икер, по своему обыкновению, понадеялся на свою ловкость. Он заставил своего яростного противника поверить в то, что опасается его атак, и дал ему выдохнуться в серии поворотов и ни к чему не приведших атак.

Своей упругой и легкой палкой Икер ударил только один раз — в середину лба.

Соперник рухнул.

Инструктор осмотрел его.

— Когда он очнется, у него здорово будет болеть череп.

— Я мог бы ударить сильнее.

— Не узнаю тебя, Икер.

— Я не выношу подлецов.

Инструктор искоса посмотрел на своего ученика.

— Ничего не прибавишь?

— Вопрос урегулирован.

— Вот это мне нравится, Икер. Что происходит между солдатами, меня не интересует, — лишь бы они были дисциплинированными, умелыми и храбрыми. Но тебе еще нужно потренироваться в прыжках.

Сначала веревку между двумя кольями натягивали не слишком высоко. Но потом ее так подняли, что она казалась недостижимой. И нужно было обладать как техникой, так и сильной волей, чтобы «приручить» ее и не останавливаться перед препятствием. Но у этой забавы появился неожиданно приятный оттенок.

К инструктору подошла симпатичная брюнетка лет сорока.

— Госпожа Текхат! Что вы принесли нам вкусного?

— Сыра и овощей. Скажи мне, как зовут этого юношу?

— Икер.

— Он из нашей округи?

— Нет, но это прекрасный рекрут. Я обязательно сделаю из него офицера.

Деловая женщина, казначейша провинции, загадочно улыбнулась. С ее точки зрения, этот Икер заслуживал лучшего.

25

Когда в основание святилища Сесостриса был заложен первый камень и окончился ритуал закладки, который возглавлял лично сам фараон, одна из ветвей акации покрылась зеленью.

Ни одна другая ветвь, правда, не последовала примеру первой. Но возродилась надежда, и путь был намечен: построить новый храм и новое жилище вечности, чтобы победить тьму, угрожавшую захватить землю Осириса.

Сесострис проверил качество материалов и переговорил с каждым из строителей. Нужно было закончить работы как можно скорее — это верно, но не в ущерб качеству работ.

И с момента начала строительства новая группа жрецов, назначенная Хранителем Золотой Таблички, также принялась за дело.

Безволосый жрец хранил священный архив Дома Жизни, куда никто не имел возможности заглядывать без его согласия. Тот, кому было поручено следить за целостностью великого тела Осириса, был не менее бдительным и много раз на дню проверял печати, которые были поставлены на двери божественной гробницы. Что же до служителя, посвященного в таинство, то он, от имени фараона, исполнял ежедневные ритуалы вместе с Хранителем Таблички. Благодаря могуществу Слова невидимая связь была установлена. Прославляя предков и светоносные силы, служитель Ка действенно способствовал его усилению. А тот, кто ежедневно творил возлияние прохладной воды на жертвенники, пробуждал активность сокрытых в материи тонких субстанций, чтобы боги могли ими питаться и защищать Абидос.

Все в полной мере сознавали важность своей миссии. Одни — постоянные жрецы — организовывали труд жрецов временных, тщательно отбиравшихся силами порядка. Каждого опрашивали, а показания проверяли. Малейшая оплошность временного жреца приводила к его исключению из списка служащих на земле Осириса. Сложность положения не терпела никаких поблажек. Такими же строгими были требования и к семи жрицам-музыкантшам, которых искали по всему Египту, и потому здесь высокое происхождение соседствовало с крестьянским. Одна из жриц была так прекрасна и так самозабвенно погружена в свое дело, что даже старый Хранитель Таблички отметил ее очарование. Как бы он желал быть отцом такой девушки, излучающей столь ясный свет, что один ее взгляд вселял радость и надежду! Без всякого сомнения, однажды ее посвятят в великую тайну и ей больше не придется выполнять функцию носительницы даров во время праздников вне храма. Но чтобы стать постоянным ритуальным служителем, особенно в Абидосе, нужно было знать все ступени иерархии и пройти все этапы, ведущие к тайному храму. Таково было Правило с самых первых дней, таким оно и останется.

Полностью преданный своему делу, радуясь той миссии, которую ему поручил фараон, и полный решимости бороться с силами тьмы до самого своего последнего часа, старый жрец не заметил одной неожиданной опасности.

Один из постоянных жрецов не был удовлетворен своей судьбой. Он был высок, некрасив и носат. Предполагалось, что он обладает возвышенной натурой; он и сам разделял эту иллюзию до тех пор, пока ему не открылась его истинная природа: он любил власть. Нет, не власть царя, подверженного волнениям событий и тысячам условностей, а власть оккультную, которая творится в тени.

Проходили годы, и он постиг всю значимость Абидоса и таинств Осириса. Существование самого фараона зависело от них. И именно над этим культом нужно властвовать, потому что в нем кроется тайна жизни и смерти.

Он окончил школу геометров и математиков и был холодным, как зимний ветер. Его предполагалось назначить на должность начальника над жрецами, и он сам считал, что станет верховным жрецом. Но вмешательство Сесостриса и реорганизация группы ритуальных служителей уничтожили его планы. Его постигло и высшее разочарование: Хранителем Золотой Таблички был назначен не он, а ему всего лишь доверена функция вспомогательная, очень далекая от той, на которую он рассчитывал. Разумеется, он стоял на вершине иерархической лестницы, но ему хотелось большего.

Этот проклятый Сесострис виноват в его разочарованиях и обидах, которые с каждым днем жгли все сильнее. Как же избавиться от него и получить желаемое?

Отряду Провозвестника, который вырос до двух сотен человек, переход через болотистую зону показался особенно трудным, потому что из-за влажного тепла дышалось тяжело и беспрестанно беспокоили укусы насекомых. Два человека умерли от укусов змей, третьего унес крокодил. И все же ничто не уменьшало решительности главного начальника, который никогда не колебался, какое направление избрать.

Нужно было войти в полузатопленные тростниковые заросли и идти по грязи. Зато таким образом можно было избежать встречи с солдатами Сесостриса и каждый вечер ужинать жареной рыбой.

Наперекор явным намерениям Бешеного и Кривой Глотки Провозвестник запретил им грабить редкие рыбачьи деревни, попадавшиеся на пути.

— Да мы и задержались бы совсем ненадолго, — уговаривал Кривая Глотка.

— Добыча не стоит того, и мы не должны оставлять следов. Нападение на землю Хатхор было лишь первой пробой сил. Вскоре мы ударим гораздо сильнее.

— А можно узнать, куда мы идем?

— За Царские Стены. По этой причине и нужно соблюдать все предосторожности и пробираться по участкам, которые считаются непроходимыми.

— Ну вы ведь не рассчитываете взять штурмом египетские укрепления?!

Каждому доводилось слышать об оборонительной системе, возведенной первым из Сесострисов, чтобы укрепить границы страны с северо-востока и отбить любые попытки вторжения. Связанные друг с другом системой оптических сигналов многочисленные сторожевые и охранные посты имели команды лучников, каждый из которых должен был стрелять в того, кто осмелится пересечь территорию.

— Еще рано, — признал Провозвестник, — но наш час придет. Царские Стены дают Египту иллюзорное ощущение безопасности.

— И все же, — заметил Бешеный, — их стерегут настоящие солдаты и...

— Продолжай верить мне, и все будет хорошо. Первая цель: пересечь границу и не быть замеченными. Потом мы войдем в контакт с новыми союзниками.

— О ком говорите вы, господин?

— Об азиатах и бедуинах, которые стесненно живут в Ханаанской земле и которых притесняет египетская администрация. Они, безмерно унижаемые, думают лишь о восстании, но опасаются кровавой расправы. Они ждут только вождя — меня, Провозвестника!

Бешеный был в восторге. И даже Кривая Глотка, который считал своего шефа сумасшедшим, верил, что тот способен организовать прекрасную серию грабежей, которые сделают богатыми их участников. Но в то, что возможно пройти за Царские Стены незаметными, — в это каторжник с медных рудников верить отказывался.

Однако тут-то Кривая Глотка и ошибался.

Не спеша, Провозвестник отправил нескольких разведчиков, чтобы выведать расположение наименее строго охраняемой точки прохода. Эта задача ему удалась. Тогда несколько дней он провел за наблюдением поведения египетских солдат и таможенников. И однажды, в середине самой темной безлунной ночи, он разбудил своих сподвижников и приказал двигаться за ним.

Все безмолвно проскользнули вдоль стены укрепления, когда за ней никто не наблюдал.

— Наш начальник, — признал Кривая Глотка, — это что-то!

— Если повезло однажды такого найти, — восторженно воскликнул Бешеный, — его нельзя предавать!

— А добыча? К ней он не питает склонности?

— Плевать он на нее хотел. Слушай, ты согласен, если мы с тобой как ближайшие помощники Провозвестника, будем брать себе по максимуму, а остальное делить между другими?

— Это мне вполне подходит. Если кто-нибудь станет ворчать, я ему хребет перебью. Просто ради того, чтобы остальным не было повадно, и все тут! А ты мне скажи вот что... Наш начальник, что же он ищет, а?

— Им владеет желание познать абсолютную истину, которой он хочет распоряжаться единолично и которую хочет навязать всему человечеству. Люди или покорятся, или умрут. Его основной соперник — фараон, потому что он отвергает его догматизм.

— Ты, Бешеный, странно рассуждаешь!

— Я слышал, что говорил Провозвестник, и повторяю его слова.

— А мне на это наплевать! Главное — чтобы шеф был прекрасным военачальником и обращал людей в свою новую веру мечом и кровью! Чем больше мы убьем египтян, тем богаче станем.

Когда Провозвестнику повстречались первые азиаты-скотоводы, владельцы больших стад, он тут же им объявил, что является решительным противником Сесостриса, чем привлек внимание вождей племени. Он согласился на долгие разговоры, которые обычно ничем не кончаются, и ему удалось добиться главного: поговорить с главным оккультным жрецом племени — старым слепым бедуином, ненависть которого к египтянам постоянно росла. Он направлял атаки на плохо охраняемые караваны и приказывал казнить ханаан, которых подозревали в добродушном отношении к врагу.

Едва Провозвестник вошел в скромную комнату, где в своем кресле неподвижно сидел этот бородатый старец, тот радостно ему улыбнулся.

— Ну, вот и ты, наконец! Я так долго жду тебя... Я сам ни на что уже не годен, разве лишь на корм насекомым. Но ты — ты начнешь метать громы и молнии! Нужно положить конец закону Маат и царствованию ее сына, фараона!

— Что ты посоветуешь мне?

— Фронтальная война обречена заранее. Посей ужас на территории Египта — для этого будет достаточно нескольких верных, готовых отдать жизнь за наше дело. Пусть точечные операции дают максимум жертв и распространяют панику среди населения. Во всем будут винить Сесостриса, и его трон поколеблется.

— Я — Провозвестник и требую абсолютного повиновения тех воинов, которых ты мне дашь.

— Они — твои! Но тебе понадобятся и многие другие. Дай мне дотронуться до твоих рук.

Провозвестник приблизился.

— Странно. Можно подумать, что это когти сокола! Ты такой, каким я тебя видел в моей надежде, — жестокий, беспощадный, непобедимый!

— Если бы у тебя к тому были средства, с какого места ты начал бы борьбу?

— Без сомнения, с Сихема!^[60] Там лишь небольшой египетский гарнизон. Истребить население не составит труда, а победа будет впечатляющей.

— Значит, начнем с Сихема.

— Позови моих слуг и попроси их перенести меня на порог моего дома. Пусть туда соберутся все участники вооруженного похода.

С поразительной для своего возраста страстностью слепец проповедовал перед собравшимися тотальную войну против Египта и представил Провозвестника и как своего преемника, и как единственного начальника, способного привести своих воинов к победе.

Затем, в момент наивысшего порыва ненависти, он умер.

26

Маленький городок Сихем дремал под раскаленным солнцем, а египетский гарнизон вяло занимался своими ежедневными делами, среди которых военные упражнения занимали лишь небольшое место. После десяти лет службы в этом затерянном углу Египта начальник гарнизона больше не пытался противостоять непрерывным поискам выгоды, которые вело местное население. Главы больших семейств, число детей в которых было невозможно даже сосчитать, улаживали свои дела между собой. Понемногу друг у друга крали, друг друга убивали, сводили счеты, нанося удар в спину, но не нарушали при этом общественный порядок. В этом пункте с начальником гарнизона невозможно было сговориться: соглашаясь ничего не замечать, он не желал слушать никаких отговорок.

В отношении налогов он также отступил. Ханаане так много лгали, что ему уже не удавалось отличить ложь от правды. К тому же у него недоставало стражников для проверки. И он довольствовался тем мизерным показателем урожая, который население соглашалось ему предоставить. Каждый раз повторялась одна и та же комедия: управляемое население жаловалось на жару, холод, насекомых, ветер, засуху, бури и сотни других невзгод, которые якобы урезали ему урожай до самого нищенского.

Офицер даже больше не слушал этих скучных речей, которые действовали на него как самое эффективное снотворное.

Каждый день он молился богу Мину, походный храм во имя которого был сделан в северной части казармы, чтобы тот позволил ему вернуться в Египет как можно скорее. Он мечтал оказаться снова в своей родной деревне в Дельте Нила, подремать в полдень в пальмовой роще, которая росла на берегу канала, где купались во время жаркого сезона, и заботиться о своей старой матери, которую он не видел уже давно.

Он настойчиво писал в Мемфис просьбы о смене, но военное начальство, казалось, о нем позабыло. Терпеливо неся свою ношу, офицер пытался скрасить свое тихое существование, и здесь главная роль отводилась крепкому пиву, часто весьма низкого качества.

— Прибыл караван с Севера, — предупредил его адъютант.

— Никаких происшествий не отмечено?

— Я не занимался еще инспекцией.

— Да брось ты...

— А как же правила?..

— Ханаане сделают эту работу вместо нас. Они прекрасно ладят с сирийскими караванами.

— Они схитрят с описями доставки, количеством товаров и...

— Как всегда, — напомнил начальник гарнизона. — Кажется, у тебя интрижка с аборигенкой?

— Мы похаживаем друг к другу, это правда.

— Хорошенькая?

— Привлекательная и очень способная.

— Смотри, не женись. Здешние девушки больше подчиняются своему племени, чем собственному мужу, которого они обычно, в конце концов, съедают.

— Один из наших сторожей дал мне знать, что на южной окраине города население волнуется.

Начальник гарнизона мгновенно вышел из своего дремотного благодушия.

— Ты шутишь?

— Я еще не проверял.

— Этим ты займешься немедленно! Договор — это договор. И если ханаане его позабыли, я им его напомню.

Но прошло два часа, а адъютант все не возвращался.

Охваченный дурным предчувствием, начальник гарнизона приказал солдатам взять оружие и следовать за ним. Время от времени демонстрация силы не бывает лишней. И если аборигены причинили хотя бы малейшее зло его подчиненному, они узнают, кому принадлежит власть в Сихеме.

На южной окраине около трех сотен человек стояли плотной толпой. Египетский офицер был поражен: большинство из них были ему незнакомы.

Уж не с этой горсткой солдат может он выступить против такой толпы, тем более что его солдаты, не слишком готовые к такому противостоянию, уже сейчас тряслись от страха!

— Начальник, — сказал офицеру один из них, — лучше было бы вернуться.

— Мы представляем власть и порядок в Сихеме, и не этой толпе чужаков нарушать их.

К солдатам вышла молодая женщина.

— Не хочешь ли новостей о своем офицере, начальник?

— Кто ты?

— Женщина, которую он обесчестил и осквернил. Он думал, что я всегда буду обязана хранить молчание, но ни он, ни ты не предвидели приход Провозвестника! Вместе с ним ханаане раздавят Египет!

— Немедленно освободи моего офицера!

Лицо молодой женщины исказилось жестокой улыбкой.

— Как тебе угодно, начальник.

Кривая Глотка бросил к ногам египетского военачальника три мешка.

— Вот что осталось от этого мучителя!

Дрожащими руками начальник гарнизона раскрыл мешки. В первом была голова его адъютанта, во втором — руки, в третьем — половой член.

Вперед выступил высокий мужчина с тщательно подстриженной бородой и странными красными глазами.

— Положи оружие и прикажи своим людям слушаться меня, — сказал он мягким голосом.

— Кем ты себя считаешь?

— Я — Провозвестник, и ты должен подчиниться мне, как и все жители Сихема.

— Это ты должен подчиниться законному представителю власти! Если ты — зачинщик этого преступления, тебя казнят, как и тех, кто его совершил.

— Ты поступаешь неразумно, начальник. Если я дам сигнал к атаке, твоя кучка дрожащих трусов долго не продержится.

— Немедленно иди за мной. Иначе...

— Я даю тебе последний шанс, египтянин. Подчинись или умрешь.

— Хватайте этого смутьяна, — приказал начальник гарнизона своим солдатам.

Подручные Провозвестника бросились в атаку.

Кривая Глотка успел-таки проткнуть грудь офицера раньше, чем Бешеный, который в истерике стал топтать лицо убитого ногами. Солдаты бросились наутек со всех ног, их гнал страх перед преследователями.

Население Сихема с радостью приветствовало своего нового хозяина, поскольку в его намерения входило свергнуть фараона и расширить ханаанскую территорию, и приняло его веру, единственным провозвестником и гарантом которой был он сам.

Среди оглушительного воя были сметены с лица земли казарма и храм Мина. Отныне никаких храмов во славу каких-либо божеств и никаких богов, воплощенных в каком бы то ни было материале. Только камень с выбитыми на нем словами Провозвестника, чтобы каждый мог постичь мудрость, неустанно их повторяя.

Победитель и его ближайшие помощники устроились в жилище управляющего деревней, казненного за сотрудничество с египтянами.

— Я требую себе половину земель, — заявил Кривая Глотка.

— Хорошо, но этого мало, — заметил Провозвестник, ошеломив этими словами своего собеседника. — Разве после стольких страданий в медных рудниках ты не заслуживаешь большего?

— Ну, если на дело посмотреть таким образом... Что вы предлагаете?

— Мы должны подготовить молодых воинов, готовых умереть ради нашего дела и нанести жестокие раны Египту. Хочешь заняться этим?

— Слово Кривой Глотки, мне это по душе! Но шутить я не люблю. И даже в тренировке я не сдерживаю своих ударов.

— Именно это мне и нужно. Только лучшие из лучших и подготовленных к войне отправятся с заданием. А мы с Бешеным подготовим тех, кем они будут командовать. И каждое утро я буду объяснять всем верным мне задачи нашей борьбы.

Бешеный все сильнее гордился тем, что так близко стоял к истокам борьбы. Простые слова Провозвестника целиком наполняли его и делали из него самого убежденного из пропагандистов.

И здесь, в Сихеме, великий поход стал набирать силу.

27

Мемфисский двор был в движении. Согласно распространившимся в городе устойчивым слухам, Сесострис, вернувшись в свою столицу, не замедлит объединить верховных чиновников, составляющих Великий Дом^[61], в полном соответствии с предначертанной ролью фараона. Их функции не сводились лишь к деятельности обычных министров. Они, как лучи солнца, передавали и оживляли распоряжения фараона, который был земным воплощением созидательного света.

И в этой области, как и во многих других, Сесострис только что провел серьезную реформу, сократив число ответственных чиновников, принадлежащих к Великому Дому и держащих в тайне события этого верховного двора, где вырабатывалось будущее страны.

С беспокойством и надеждой каждый спрашивал себя, войдет ли он в круг счастливых избранников. Кое-кто из старых придворных подогревал пыл честолюбцев, напоминая им, какая огромная ноша будет на плечах тех, кто окажется избранным.

В ожидании назначений дрожал и Медес. Сохранит ли он свое место? Сменят ли его или, что еще хуже, вышлют куда-нибудь в провинцию? Он был уверен, что не совершил ни малейшей ошибки и, следовательно, не заслуживает ни малейшего упрека. Но сумеет ли царь по достоинству оценить его службу?

Когда пришли два стражника из команды Собека-Защитника и потребовали ввести их к нему, Медес почувствовал, что силы оставили его. Какой след мог навести на него этого проклятого сторожевого пса? Жергу... Жергу, конечно, оказался слишком болтливым! Ну, этот червяк не переживет его падения, потому что Медес предъявит ему обвинение в тысяче преступлений!

— Мы вас доставим во дворец, — объявил один из сбиров.

— Зачем?

— Наш начальник вам объяснит.

Сопротивляться бесполезно. Медес не должен ничем выказать свой страх, потому что ему, возможно, удастся оправдаться и убедить монарха.

Но, оказавшись лицом к лицу с Собеком, Медес почувствовал, как страх полностью сковал его. Ни одна из приготовленных фраз не слетела с его губ.

— Великий Царь приказал мне объявить вам, что вы больше не отвечаете за казну.

Медес вдруг явственно услышал, как будет хлопать дверь камеры, которая за ним закроется.

— А сейчас вам поручается секретариат Великого Дома. В этой должности вы будете регистрировать царские указы и следить за их исполнением на всей территории страны.

Довольно долго Медесу казалось, что он заблудился в недрах своей мечты. Он оказался в самом сердце власти! Конечно, он не вошел в узкий круг лиц, в центре которого стоял фараон, но соприкоснулся с ним. Находясь в непосредственном подчинении у главных чиновников царства, он первым будет узнавать их истинные намерения.

Что ж, ему остается лишь как можно лучше распорядиться этим своим новым положением.

В зале для аудиенций царского дворца в Мемфисе их было только четверо: Собек-Защитник, Сехотеп^[62], Сенанкх и генерал Несмонту.

В полном молчании стояли они, не смея ни взглянуть друг на друга, ни подумать о том, что именно их избрал царь для своего узкого совета. Никто из них не помышлял о почестях, но каждый был озабочен теми трудностями, которые его ожидали, поскольку знали, что Сесострис не простит ни провала, ни уловки.

Когда вошел фараон — символ Единого, которое приводит в гармонию множество, — они поклонились. Благодаря короне^[63] и ее форме, мысль монарха пронизывала небо, как божественный сокол, набирая солнечную энергию и прославляя самое таинственное из таинств — таинство Ра и Осириса. Своей набедренной повязкой — схенти, которая носила имя, созвучное названию акации^[64], — царь свидетельствовал о знании великих таинств; своими массивными браслетами из чистого золота он свидетельствовал о своей символической принадлежности к божественным сферам.

Фараон медленно воссел на троне.

— Наша основная задача состоит в том, чтобы дать возможность богине Маат царить на этой земле, — напомнил он. — Без прямоты и справедливости люди становятся подобны хищным зверям, а наше общество — невозможным для жизни. Наше сердце должно быть бдительным, наши речи — непреклонными, наши губы — изрекать истину. Нам следует продолжать дело Бога и богов, каждый день возобновлять творение и снова строить эту страну как храм. Величествен Великий, чьи великие велики. Ни один из вас не может быть посредственным, ни один из вас не имеет права ослабить искусное царское дело.

Взгляд монарха остановился на Сехотепе — подтянутом тридцатилетнем мужчине, чье аристократичное лицо оживляли глаза, светящиеся умом. Наследник богатого семейства, опытный писец, столь быстрый ум, что порой кажется нервным... Его вовсе не ценили придворные.

— Я назначаю тебя Единственным Спутником, Хранителем Царской Печати и Верховным начальником всех работ Фараона. Ты будешь следить за тайной храмов и процветанием священного скота. Будь прямым и справедливым, как Тот. Берешься ли ты за то, чтобы неукоснительно исполнять эти обязанности?

— Берусь, — поклялся Сехотеп взволнованным голосом.

Затем Сесострис обратился к сорокалетнему человеку с полными щеками и довольно большим животом. За этой внешностью любителя роскоши и изысканной кухни скрывался отличный специалист по государственным финансам, суровый человек, одаренный талантом непреклонного и грозного лидера. Обладая очень ограниченным чувством дипломатии, он часто нападал на льстецов и бездельников.

— Тебя, Сенанкх, я назначаю министром экономики, Верховным Казначеем царства, главой Белого Дома Обеих Земель. Ты будешь следить за справедливым распределением богатств, чтобы никто не страдал от голода.

— Я берусь за это, Великий Царь.

Известный как слишком суровый и слишком авторитарный старый генерал Несмонту прославился уже в царствование Аменемхета II. Безразличный к почестям, он жил как простой солдат в главной казарме Мемфиса и служил только одному идеалу: защищать египетскую территорию чего бы это ни стоило.

— Тебя, Несмонту, я ставлю во главе наших вооруженных сил.

Часто страдая от резкости и откровенности своих суждений, старый офицер и тут не изменил своей репутации.

— Само собой, Великий Царь, я скрупулезно буду исполнять ваши приказания, но должен вам напомнить, что военные силы правителей провинций, если их собрать вместе, дадут армию, которая по численности будет превосходить нашу. Ведь так? Я уже не говорю ни о недостатках нашего вооружения, ни о ветхости наших местных постов.

— По последним двум пунктам немедленно составь точный обзор, чтобы мы могли исправить эти недостатки. В остальном я отдаю себе отчет в серьезности сложившейся ситуации и приму меры.

— Вы можете рассчитывать на мою абсолютную преданность, Великий Царь, — пообещал генерал Несмонту.

Собек-Защитник с удовольствием бы покинул это собрание, где, как он считал, ему было не место, но суверен поглядел на него многозначительно.

— Тебя, Собек, я назначаю начальником всей стражи царства. Тебе предстоит обеспечить безопасность царства — без слабости и без излишеств, гарантировать свободное перемещение по территории страны людей и ценностей, следить за соблюдением правил навигации и арестовывать зачинщиков беспорядков.

— Я берусь за это, — заверил Собек, — но могу ли я просить, Великий Царь, не ограничивать меня четырьмя стенами канцелярии? Я бы хотел продолжать обеспечивать вашу непосредственную охрану с помощью моей небольшой команды.

— Сам выбери средства управляться со своими делами.

— Рассчитывайте на меня, Великий Царь!

— Фараон — гарант жизни Египта, — снова заговорил Сесострис. — И чтобы связь времен не прервалась и страна жила, правитель должен восстанавливать созданное его предшественником и исполнять свое собственное царское предназначение. Только у слабого нет врагов, и борьба Маат против жестокости, лжи и вопиющей несправедливости не прекратится никогда. Но сегодня она принимает новый оборот, потому что некоторые наши противники, особенно те, что решились разрушить монархию и сам Египет, невидимы.

— Опасаетесь ли вы за свою жизнь, Великий Царь? — с беспокойством спросил Сехотеп.

— Это не самое главное. Если исчезну я, боги укажут моего преемника. В опасности Абидос. Акация Осириса, осаждаемая силами тьмы, погибает. Благодаря новым постройкам, которые будут испускать восстанавливающую энергию, я, по крайней мере, надеюсь остановить этот процесс. Но мне не известен тот, кто за этим стоит, и пока он не будет установлен, мы можем опасаться самого скверного. Кто осмеливается манипулировать силой Сета и тем самым подвергать опасности воскресение Осириса?

— У меня, — вмешался генерал Несмонту, — и сомнений нет: это, конечно, кто-нибудь из правителей провинций, которые отказываются признавать вашу полную и единственную власть. Чем подчиниться и потерять свои привилегии, один из этих предателей решил применить тактику наихудшего.

— Может ли египтянин быть настолько безумным, чтобы желать разрушения собственной стране? — спросил Сенанкх.

— Такой властитель, как Хнум-Хотеп, не отступит ни перед чем, чтобы сохранить свою наследственную власть! И он не единственный.

— Я выступаю гарантом за Уакху, начальника провинции Кобры, — к великому изумлению старого генерала заявил Сесострис.

— Я не хочу задеть ваши чувства, Великий Царь, но не разыграл ли он перед вами комедию?

— В его искренности нельзя усомниться. Уакха хочет стать верным слугой.

— Остаются пять других смутьянов, гораздо более грозных, чем он!

— Собеку поручено собрать о них информацию. А я попытаюсь их убедить.

— Я не хочу выглядеть пессимистом, но, Великий Царь, что вы предусматриваете на случай неудачи?

— Добровольно или силой, но Египет должен быть снова объединен.

— С сегодняшнего дня я готовлю моих людей к войне.

— Нет ничего более гибельного, чем гражданская война, — запротестовал Сехотеп.

— Я начну ее лишь в самом крайнем случае, — заверил царь. — Следует выполнить и еще одну задачу: найти золото, способное излечить акацию.

— Ищите его у правителей провинций! — выпалил генерал Несмонту. — Они контролируют дороги в пустыне, ведущие к рудникам, и накапливают богатства. С такими богатствами они могут много платить солдатам и наемникам.

— Возможно, ты и прав, — ответил монарх, — но я, тем не менее, поручаю Сенанкху задачу по ревизии сокровищ каждого храма. Может быть, и найдется то, что нам нужно.

Фараон поднялся.

— Теперь каждому было известно, что и во имя чего надо делать.

Собек открыл дверь зала для аудиенций и наткнулся на одного из своих людей, явно растерянного.

— Плохие новости, владыка. Стражник пустыни, который только что передал мне это донесение, — человек серьезный.

Прочтя короткий убийственный текст, Собек счел, что должен просить фараона продлить совещание Малого совета.

28

— Согласно этому донесению, Великий Царь, — сообщил Собек в полной растерянности, бирюзовые копи богини Хатхор были атакованы, а рудокопы уничтожены. Стражники пустыни, которые патрулировали этот район, обнаружили только сожженные трупы.

Все члены совета Великого Дома были потрясены. Сесострис стал выглядеть еще более суровым, чем обычно.

— Кто мог совершить такое чудовищное преступление? — спросил Сехотеп.

— Пустынные разбойники, — предположил генерал Несмонту. — Поскольку каждый правитель провинции занимается лишь собственной безопасностью, они там процветают!

— Обычно они нападают только на караваны, — заметил Собек. — И они достаточно трусливы, поскольку знают, что опустошение царской земли навлечет на них страшную кару!

— Ты забыл, что они неуловимы? Эта трагедия исключительного масштаба. Она доказывает, что кланы объединились и грядет всеобщий бунт.

— В этом случае, — поспешно вставил Сесострис, — они на этом не остановятся. Пусть мне как можно скорее принесут донесения, касающиеся Царских Стен и ханаанских гарнизонов.

Сенанкх поручил это задание Медесу, который всячески демонстрировал служебное рвение.

Анализируя документы, монарх обратил внимание на то, что одна-единственная точка оставалась безгласной: Сихем.

— Маленький гарнизон, которым командует уставший от всего офицер, он много раз просил его сменить, — пояснил генерал Несмонту. — В случае нападения достаточно многочисленных и решительных бедуинов гарнизон не выдержит удара. По всей вероятности, следует опасаться восстания этого района и нападений на наши пограничные посты.

— Их поднять по тревоге, — приказал Сесострис. — А ты, генерал, немедленно мобилизуй все свои полки. Как только они выступят маршем, мы отправимся в Сихем.

Кривая Глотка самозабвенно предался порученному ему занятию. Готовить будущих террористов ему так нравилось, что он не считал часы яростных тренировок, где все бои проходили в полный контакт. Каждый день умирало несколько молодых людей. «Неспособных» — с точки зрения Кривой Глотки, который становился все более требовательным и жестоким. Провозвестнику нужны были люди, которые бы не отступили перед любой опасностью.

Ежедневная проповедь Провозвестника, на которой обязаны были присутствовать все, кроме женщин, запертых в своих домах, зажигала сердца. Провозвестник не скрывал от мужчин необходимость жестокой борьбы, но полная победа стоила такой цены. Что касается тех храбрецов, которые умирали в боях, то их души шли прямиком в рай, где дивные красавицы удовлетворяли все их желания и вино лилось рекой.

Бешеный отбирал не слишком загоревшихся этой идеей и передавал их Кривой Глотке, который использовал их в качестве мишеней для своих лучников и метателей ножей. Опьяненный новой жизнью, первый помощник Провозвестника не мог, тем не менее, скрыть своего беспокойства.

— Господин, я боюсь, как бы наш теперешний триумф не был слишком коротким. Не кажется ли вам, что фараон, в конце концов, отреагирует?

— Разумеется.

— Не должны ли мы стать... менее заметными?

— Не сейчас. На данный момент меня интересует природа и размах реакции. Они дадут мне возможность понять истинный характер этого Сесостриса, и тогда я выработаю свою стратегию. Египтяне так уважают жизнь других, что ведут себя как трусы. Мои же последователи знают, что нечестивцев нужно убивать и истинного Бога принести народам на остриях клинков.

Провозвестник лично посетил самые бедные семьи Сихема, чтобы объяснить людям, что единственной причиной их несчастий является фараон. Именно поэтому они должны отдать ему своих детей, чтобы с самых малых лет растить из них воинов истинной веры.

Во время последней показательной рукопашной схватки Икер, благодаря скорости и прирожденной ловкости, победил двух противников, которые на вид были гораздо внушительнее, чем он. С десятью товарищами он стал воином провинции Орикса на службе Хнум-Хотепа.

— Ты назначен наблюдать за строительством кораблей, — объявил ему инструктор. — Госпожа Текхат будет твоим начальником. Не слишком надейся, что она будет к тебе благосклонна, потому что она — женщина. Если правитель нашей провинции назначил ее казначеем и контролером складов, то он это сделал по причине ее исключительной твердости. Он ей доверил даже управление своим личным имуществом — вопреки мнению его советников! Если говорить откровенно, мой мальчик, нельзя было попасть хуже. Берегись этой львицы, она помышляет лишь о том, как уничтожить мужчин.

Инструктор отвел своего ученика к верфи, где его встретил ворчливый мастер.

— Надеюсь, по крайней мере, что не этот мальчуган будет нас охранять? — иронично спросил он.

— Не смотри на его внешность и не слишком задирай его, а то попадет, и крепко.

Мастер внимательно посмотрел на Икера.

— Если бы это предупреждение не исходило от инструктора нашей стражи, то я бы рассмеялся. Иди за мной, мой мальчик, я отведу тебя на твой пост. Единственное условие — никого не пропускай на стройку, не предупредив меня.

Перед Икером открылся новый мир, где ремесленники изготавливали различные части кораблей. На его глазах для нового корабля были сделаны матча, руль, форштевень, корпус, борт и скамьи для гребцов. С исключительным искусством специалисты собирали деревянную мозаику из маленьких дощечек, а их коллеги готовили прочные веревки и льняные паруса.

Как зачарованный юноша следил за движениями рабочих, боясь упустить детали, мысленно повторял их.

Внезапно его вернуло к реальности резкое движение здоровенного парня, который толкнул его, чтобы освободить себе проход.

— Ты кто? — спросил Икер, удерживая его за руку.

— Я иду к своему брату, плотнику.

— Я должен предупредить мастера.

— Ты за кого меня принимаешь? Мне разрешения не нужно!

— У меня приказ.

— Ты хочешь подраться со мной?

— Еслипридется.

— Мы вправим тебе мозги всей бригадой!

Парень поднял руку, чтобы позвать своих друзей в помощники, но тотчас же опустил ее и отступил на шаг, словно увидел перед собой чудовище.

Икер обернулся и обнаружил у себя за спиной Текхат в очень элегантной светло-зеленой тунике.

— Убирайся, — приказала она нарушителю, который поспешил унести ноги, не дожидаясь дальнейших событий.

Текхат обошла вокруг молодого стражника, замершего, как статуя.

— Я ценю тех, кто ставит дело выше собственных интересов и даже безопасности. Насколько мне известно, ты блестяще вел себя во время военной подготовки. Ты из семьи офицера?

— Я сирота.

— И хочешь стать солдатом?

— Я хотел стать писцом.

— И ты умеешь читать, писать и считать?

— Да, умею.

— Если хочешь, чтобы я помогла тебе, нужно рассказать о себе подробнее.

— У меня украли мою жизнь, и я хочу узнать, почему.

Текхат, казалось, была заинтригована.

— Кто же стремится тебя погубить?

Икер попытался использовать свой шанс.

— Двое моряков, Черепаший Глаз и Головорез. Их корабль называется «Быстрый».

Долгое молчание.

— Опиши мне человека по имени Черепаший Глаз.

Юноша исполнил просьбу.

— Мне кажется, что этот человек мне знаком. Но мои воспоминания смутны. Мне нужно собрать сведения, на что уйдет, без сомнения, довольно много времени.

Икер готов был размечтаться. Наконец-то хоть луч надежды! Но им овладело недоверие.

— Почему вы решили помогать мне?

— Потому что ты мне нравишься. О, не бойся, мой мальчик! Я люблю мужчин только своего возраста — и то при условии, что они не мешают мне в моей работе, считая, что понимают в ней больше, чем я. Ты, Икер, ни на кого не похож. Неизвестный огонь живет в тебе, огонь такой сильный, что завистники думают только о том, как бы тебя его лишить. Вот в этом, вероятно, и кроется причина твоих несчастий.

Юноша не стал откровенничать, сохраняя дистанцию.

— Я займусь оформлением твоего перевода, — объявила ему Текхат. — С завтрашнего дня ты станешь помощником стража архива провинции. Многие документы дожидаются классификации, а ты, возможно, найдешь там свое счастье.

29

Дом Медеса был в волнении. По печальным слухам, бывший казначей дворца был отправлен в отставку и переведен в маленький городок на Юге, где при всеобщем равнодушии он закончит свою карьеру. Прекрасный дом в Мемфисе будет продан, а слуги разбредутся в разные стороны.

С самого утра супруга Медеса, находясь в жесточайшей тоске, беспрестанно досаждала своей парикмахерше и гримерше.

— Ну, нашла ты, наконец, флакон с пятью маслами?

— Нет еще, — ответила парикмахерша.

— Эта небрежность невыносима!

— Надо посмотреть масло в вашем ларчике из слоновой кости!

Хозяйка дома в крайнем возбуждении кинулась к ларцу: действительно, флакон стоял там. Поборов легкую досаду, что не за что больше распекать служанку, она тут же радостно приказала намазать свои волосы этим чудодейственным снадобьем, составленным из жира льва, крокодила, змеи, горного барана и бегемота.

— Хорошенько вотри масло в кожу головы. А потом ты будешь массировать ее с касторовым маслом. Тогда у меня никогда не появятся седые волосы.

Неужели с падением Медеса его жена не сможет больше покупать дорогие, но такие необходимые косметические средства? Что же делать? Развестись? Невозможно, потому что состояние принадлежит мужу. Однако если она уличит его в измене, то при разводе он отдаст ей половину. Но для этого нужны веские доказательства, иначе ей грозит страшный приговор и она никогда не получит денег даже на питание.

— Накладывай грим лучше! — прикрикнула она. — И на щеках, и на шее еще проступают розовые пятна!

Гримерша наложила еще один слой пудры на основу из притирания, приготовленного из стручков и зерен ванили, меда и алебастра — специальный состав, который стирал следы увядания.

Когда Медес вошел в комнату супруги, то попятился от удивления.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая?

Она рывком вскочила, отстранив служанок.

— Ты... Мы... Мы получили отставку?

— Отставку? Как раз напротив, мне предложили важное повышение! В своей мудрости фараон признал мои заслуги.

Медесу с трудом удалось успокоить свою фурию, которая покрывала его поцелуями.

— Я это чувствовала, я это знала! Ты — лучший, самый великий, самый...

— Но меня ждут тяжелые обязанности, дорогая.

— Мы будем еще богаче, чем сейчас?

— Это верно.

— Какой же пост поручил тебе фараон?

— Постоянного секретаря Главного совета.

— Значит, ты будешь знать многие секреты?

— Конечно, но я должен буду о них молчать.

— Даже со мной?

— Даже с тобой.

Государственные дела вовсе не привлекали супругу важного чиновника, главное, что его состояние позволяло ей исполнять любые прихоти.

Пока радостная новость разлеталась по этажам дома и по всему кварталу, Медес отправился в свой кабинет, где через несколько минут появился Жергу.

Он жевал пастилки из порошка с освежающим ароматом хвойного каучука, которые дезинфицировали рот и придавали свежесть дыханию.

— Мои поздравления с вашим назначением. У нас будут еще больше развязаны руки, не так ли?

Медес развернул папирус.

— Тут на тебя жалоба.

— Жалоба? От кого это?

— От одной из твоих бывших супруг, которую ты избил в состоянии опьянения.

— Что ж, возможно...

— Не возможно, а точно! Есть свидетель. Ты сломал запертую дверь, угрожал ей и надавал пощечин.

— Ну, это не так страшно.

— В Египте — страшно.

— А свидетель... кто?

— Ее служанка, девушка из провинции.

— Может быть, возможно...

— Я этим уже занимаюсь, — сказал Медес. — Девушка уже уехала в свою дыру с большой компенсацией, а твоя жена получила много новой мебели и извинения с твоей стороны, которые составил я сам. Жалоба аннулирована.

Жергу рухнул на низкое сидение.

— Я вам должен, по меньшей мере, кувшин лучшего пива, шеф!

— Забудь свои прежние подвиги, сохрани свою ненависть к женщинам, Жергу. Главный инспектор запасов должен быть уважаемым лицом.

— Я — главный инспектор?..

— Сенанкх, мой высший начальник, подписал твое назначение.

— С завтрашнего дня я начинаю охоту! Я доставлю вам состояние, высосав все соки из моих дорогих подчиненных.

— Разумеется, ты этого не сделаешь.

Жергу рот раскрыл от удивления.

— Но у меня официальная власть, я...

— И ты, и я меняем масштаб. В течение многих лет мы хорошо работали, но скромно. Наш новый статус позволяет нам надеяться на лучшее. Однако мы будем гораздо больше на виду и должны удвоить осторожность.

— Я не очень хорошо вас понимаю, — признался Жергу, перебирая амулеты, чтобы успокоиться и прояснить разум.

Медес нервно прошелся по комнате.

— На сегодняшний день я — первый, кто получает информацию о решениях, принятых на самом высшем государственном уровне. Мне приходится переписывать указы фараона и передавать их для распространения. Любой неверный шаг, любое грубое предательство немедленно выдаст мою вину. Действовать ради собственной выгоды, стало быть, становится исключительно трудно, потому что царь и его советники будут постоянно анализировать мои дела и намерения.

— Тогда... это назначение — катастрофа!

— Нет, если я умею им пользоваться так, как нужно. Благодаря тебе, поскольку ты остаешься свободным в своих движениях, я буду продолжать поддерживать наши старые дружеские и деловые связи. А среди чинов высокого ранга завяжу новые..

— И как насчет нового корабля, чтобы доплыть до Пунта и привезти оттуда золото?

— Не будем об этом думать в ближайшее время. Сесострис отдал занятный приказ: составить список сокровищ всех храмов, чтобы узнать, чем на самом деле они владеют.

— Почему занятный?

— Потому что у царя уже есть такая информация! Я уверен, что он ищет нечто другое, но что? Поскольку и ты будешь причастен к этому делу, постарайся о нем разузнать побольше. По той же причине займись самыми интересными святилищами. И это еще не все... Фараон приказал провести всеобщую мобилизацию.

— Значит, он решил напасть на правителей провинций!

— Ты не понял, Жергу. Только что произошел инцидент в Ханаанской земле, масштабы и важность которого мне не известны.

— Такую реакцию не мог вызвать какой-нибудь пустяк!

— Я тоже так считаю. Я еще не знаю, возьмет ли генерал Несмонту один на себя руководство войсками или фараон возглавит их лично.

— Иначе говоря, Сесострис может погибнуть в сражении, и в Мемфисе произойдет государственный переворот!

— Будем готовы к любому потрясению такого порядка, — признал Медес. — Четыре чиновника, составляющие Малый совет фараона, считаются неподкупными и обладающими непоколебимой верностью. Но ведь они всего лишь люди. Посещая их, я выведаю их слабые места и сумею ими воспользоваться. Что касается самого монарха, то он находится под особым покровительством, которое происходит от знания секретов тайного храма. Без него любой захват власти является иллюзорным и заранее обречен на неудачу. И я еще не знаю, как перебраться через эту неприступную стену.

— Но мы этого добьемся, будьте в этом уверены!

— Однако в ожидании этого, Жергу, больше ни одной оплошности! Ты должен стать человеком уважаемым и образцом для твоих подчиненных.

Собеседник насмешливо улыбнулся.

— Если хотя бы один из них попытается мне подражать, я проломлю ему голову!

Оба союзника расхохотались. Но вдруг Жергу сразу стал серьезным.

— А если мы удовольствуемся нынешними достижениями? Наш результат нельзя считать незначительным. Риск имеет опьяняющее очарование, но он от этого не перестает быть риском. Земля Пунт от нас совершенно удаляется.

— Не настолько, насколько ты думаешь, — заметил Медес. — Ты великолепный моряк, которому даже буря — это веселье, как же ты можешь отречься? Мы лишь в начале пути, Жергу. И, кроме того, ты похож на меня: ты любишь власть ради власти и силу ради силы.

Собеседник Медеса рассмеялся.

— Египетские мудрецы осуждают жадность и честолюбие, — снова заговорил Медес. — Они ошибаются. Это ни с чем не сравнимые стимулы, благодаря которым исчезает какой-либо предел. И события, которые я предчувствую, утверждают меня в этой мысли.

— Один вопрос меня мучает. Перед тем, как я вам его задам, дайте мне выпить чего-нибудь крепкого.

Жергу одним глотком осушил два кубка финикового спирта.

— Почему мы творим зло, Медес?

— Потому что оно нас притягивает. А что такое зло?

— Противостояние богине Маат, справедливости и свету.

— Ты повторяешь глупости древних мудрецов. И ты действительно считаешь, что они дадут тебе богатство и предоставят то место, которого ты жаждешь?

— Я еще хочу выпить.

Медес подумал, что ему, пожалуй, следует время от времени укреплять колеблющийся дух своего сподвижника. Жергу ошибался: нет, они еще не делали зла, потому что им все время недоставало опоры или помощника внутри храма.

30

За день Икер переделал столько работы, сколько два чиновника делали за неделю, и такое отношение к работе стало причиной ревности других чиновников. Если бы у юноши не было покровительства Текхат, то у него возникло бы немало неприятностей. Его непосредственный начальник решил максимально усложнить ему задачу, но Икер не смутился. Аккуратно и упорно он классифицировал документы в надежде отыскать среди них имена «Черепаший Глаз», «Головорез» и название «Быстрый».

Но его труд оставался бесплодным.

Тем не менее, когда его вызвала к себе начальница, юный помощник архивариуса не выглядел разочарованным.

— Никаких результатов, Икер?

— Никаких. А с вашей стороны — тоже ничего?

— Ничего, — грустно отозвалась Текхат.

— Но ведь не выдумал же я этих людей и этот корабль!

— Я нисколько не ставлю под сомнение твои слова, Икер, но вспомни, что я тебе говорила: поиски рискуют затянуться надолго.

— Ваши воспоминания не прояснились?

— К сожалению, нет, но я почти уверена, что этот Черепаший Глаз проходил через нашу провинцию! Тебе нужно встряхнуться, мой мальчик! Мы будем на празднике богини Пахт, и ты будешь нести мой зонтик.

Пахт — «Той, что раздирает когтями», — львице, живущей в пещере, служили жрицы, которые большей частью являлись женами знатных людей провинции.

В лодке Текхат, что везла его к священному месту обитания богини^[65], Икер наслаждался чистотой воздуха и мягкостью легкого ветерка. Плыть по Нилу было подобно волшебству. В какое-то мгновение юноша подумал, что он мог бы прекратить свое путешествие и поселиться в этой провинции, где бы мирно протекали его спокойные дни. Но снова в его голове со всей остротой встали вопросы, на которые не было ответа, опять повергнув его в состояние жаждущего, для которого вода становится жизненно необходимой. Нет, события, которые мучили его все это время, не были лишены смысла. И ему предстоит суметь их истолковать и проникнуть в тайну собственной судьбы.

Лодка пристала к берегу на значительном расстоянии от великолепного черного дерева, ветви которого прикрывали вход в священную пещеру.

— Главное, не касайся этого дерева, — предупредила Текхат. — Именно там часто прячется львица, в которую воплощается богиня. Она прыгает на любого непосвященного, который незнаком с заклинаниями, усмиряющими ее гнев.

— А как их можно узнать?

— Ты слишком любопытен!

— Скажите мне, по крайней мере, какую роль играет Пахт.

«Определенно, — подумала Текхат, — этот парень сделан из иного теста, чем большинство остальных людей».

— Эта богиня царит над разрушительными огнями и может превращаться в змея, который бросается на врагов Ра, чтобы помешать им нанести ему вред. Когда они видят богиню, бывает уже поздно. Но ее задача не сводится к победоносной борьбе за свет. Своей магической силой она благоприятствует возвращению паводка, который обеспечивает процветание всей стране.

— Как именно?

— Ты не думаешь, Икер, что зашел слишком далеко?

— Я пойду так далеко, как вы мне это позволите.

— Тогда я скажу, что богиня является союзницей Осириса, и не спрашивай меня ни о чем больше. Довольствуйся наблюдением и помалкивай.

Либо Текхат знала и молчала, либо не знала и играла комедию: в любом случае для Икера результат был один и тот же. Обеспокоенная, она не даст больше Икеру ни малейшего объяснения.

Юноша прикрывал свою начальницу зонтиком, состоявшим из шеста и прямоугольника льняной ткани.

Пожилая жрица вышла из грота.

— Пусть отомкнутся врата неба, чтобы божественная сила появилась во славе!

Вышли еще четыре жрицы и преклонили колени перед первой. Их волосы были зачесаны назад и уложены в странную прическу, напоминавшую белую корону фараона. У них были короткие юбки, поддерживающиеся бретелями, которые прикрывали их грудь.

— Так с неба приходят четыре ветра, — сказала верховная жрица. — Пусть они покорятся, чтобы богатство страны было обеспечено. Вот северный ветер, свежий и все оживляющий.

Первая девушка начала медленный и торжественный танец. Красота ее жестов заворожила Икера.

— Вот восточный ветер, открывающий небесные врата, созидающий совершенную дорогу божественному свету и позволяющий добраться до райских мест иного мира.

Вторая танцовщица была не менее грациозна, чем первая. Никаких неточностей, всепоглощающий ритм.

— Вот западный ветер, который исходит из груди Единственного до сотворения Двух. Он начинает свой путь по ту сторону смерти.

Третья танцовщица превосходила своих подруг. Как будто вся проникнутая духовным посланием, которое она символизировала, она представила более драматичный и изысканный танец. Некоторые его фигуры напоминали о борьбе со смертью и о желании ее победить.

— Вот и четвертый ветер, ветер южный, который приносит с собой все возрождающую воду и умножает жизнь.

Сначала Икер подумал, что он ошибается, что это иллюзия, вызванная удивительным сходством.

Но потом его внимание сконцентрировалось на лице юной жрицы, движения которой были полны неповторимой грации. От ее существа исходил свет, передававший мощь жизни, вызванной южным ветром.

Она...

Конечно, это была она, он ее узнал, несмотря на ее костюм и необычную прическу.

— Поправь зонтик, — пожаловалась Текхат, — я на солнце!

Икер занял правильную позицию, но ни на секунду не оторвал взгляда от любимой женщины, танец которой показался ему ужасно коротким.

Четыре ветра замерли неподвижно. Руководительница церемонии украсила лоб каждой жрицы цветком лотоса.

— Так мы вспомнили божественные слова, таящиеся в природе. Пусть эти цветы, сладкий запах которых оживляет свет, станут залогом чуда воскресения.

От каждого лотоса исходило ослепительное сияние чистоты.

Затем пять жриц сели в лодку, которая уплыла со священной территории Пахт туда, где организовывался праздник в честь супруг чиновников. Икер и другие слуги обедали отдельно.

— У тебя потрясенный вид, — заметила Текхат.

— Нет, впрочем, да... Этот ритуал так трогателен!

— А может быть, тебя тронула красота танцовщиц?

— Кого же это может не тронуть? Та, что символизировала южный ветер, достигла совершенства. Вы не знаете, кто она и как ее зовут?

— Не имею понятия. Эти жрицы прибыли из Абидоса для исполнения ритуала богини Пахт, а потом вернутся в свой храм.

— И раньше вы ее не видели?

— Нет, она, вероятно, новенькая. Главное — забудь ее.

— Потому что она из Золотого Круга Абидоса?

Текхат нахмурила брови.

— Кто тебе о нем рассказал?

— Один садовник.

— Это лишь поэтическая формула, Икер. Не придавай ему никакого значения. И повторяю тебе: забудь эту юную женщину. Она живет в мире, который ты никогда не узнаешь. Если ты ценишь танцовщиц, то среди них есть немало соблазнительных, и они доступны.

В рекордное время Икер провел классификацию архива провинции Орикс, но так и не нашел даже маленького следа двух моряков и их корабля. Текхат доверит теперь ему другой пост, чтобы голова его была постоянно занята.

С ее стороны тоже полное разочарование: ни один информатор не смог дать ей ни одного достоверного факта. Ей предстоит уничтожить в сердце этого удивительного молодого человека мстительные мысли и убедить его в необходимости обосноваться в этом районе, где он станет писцом высокого ранга.

Рассматривая с высоты своей террасы молодой месяц, который отмечал триумф Осириса, она собиралась с мыслями и подыскивала аргументы. И вдруг незнакомый голос, неожиданно раздавшийся у нее за спиной, заставил ее подскочить.

— Я могу поговорить с вами, госпожа Текхат? Не бойтесь, я не хочу вам ни малейшего зла. Нет-нет, только не оборачивайтесь! Если вы попытаетесь увидеть меня, я вас убью.

— Что... чего ты хочешь?

— В отношении двух моряков и их корабля у меня, возможно, есть след. Он ведет в провинцию великих жрецов Тота. Дайте Икеру уехать в эту землю.

— Кто ты, что осмеливаешься отдавать мне приказания?

— Союзник.

— Ты лжешь! Правду — или я прикажу тебя арестовать?

— Если я вам скажу ее, то вы отправите меня в тюрьму.

— Хорошо, предлагаю тебе сделку: правда против твоей свободы.

— Вы мне даете слово?

— Я тебе даю его.

— Я действую по приказу фараона Сесостриса. Покровительствуя Икеру, вы мне очень помогли. Сейчас нужно дать ему возможность продолжить свои поиски.

— Пусть Икер позабудет свое прошлое и живет счастливо.

— Если вам удастся убедить его, то почему нет? Но будьте честны с ним и расскажите ему об этом следе.

— Мы должны поговорить с тобой о твоем будущем, Икер, — сказала Текхат юноше. — Что бы ты сказал о том, чтобы устроиться здесь и продолжить учиться на писца?

— Ваше предложение благородно, но я вынужден его отклонить. Поскольку у вас нет возможности раздобыть какую-нибудь информацию, я отправлюсь искать дальше.

— А если твое бродяжничество ни к чему не ведет?

— У меня украли мою жизнь, я хочу ее снова обрести и понять свою судьбу — чего бы мне это ни стоило.

— Но эту жизнь ты можешь окончательно загубить.

— Если я останусь бездеятельным, я умру еще скорее.

— Ну, раз тебя невозможно убедить, я помогу тебе в последний раз.

— Вы меня выгоняете?

— Ты отправляешься в провинцию Зайца.

— Это значит... что у вас есть след?

— Такой тонкий, что я не могу дать тебе никаких уточнений. Отправляйся туда и ищи сам.

— А господин Хнум-Хотеп отпустит меня?

— Я улажу с ним это дело. Ты будешь гонцом, который отправится с официальным документом к господину Джехути. Я рекомендую ему тебя как ученика писца, который желает усовершенствоваться. Поскольку здесь для тебя места нет, то я попрошу его участия. Надеемся, что он тебя примет. Если тебе будет богами дарован этот шанс, то старайся как можно незаметнее вести свои разыскания. Джехути — не самый приятный человек на свете, и не стоит его чем-нибудь задевать.

— Как благодарить вас, госпожа Текхат?

— Мне бы хотелось удержать тебя, Икер, но провинция Орикса слишком мала для тебя. Вот мой последний подарок, он тебя защитит.

Она вручила юноше предмет в форме серпика луны.

— Этот талисман вырезан из клыка носорога. Мой отец, великий маг, сегодня уже перешедший в мир иной, выгравировал там грифона и иероглифическую надпись. Удастся ли тебе ее прочесть?

«Я — дух, отрезающий головы врагам — мужчинам и женщинам».

— Каждый вечер, до того как заснуть, клади его себе на живот. Он удалит от тебя силы разрушения.

31

Проповедь Провозвестника была сегодня воспринята еще более восторженно, чем обычно. Во имя единого бога, приказания которого передавал Провозвестник, все города ханаанские объединятся, чтобы идти на штурм Египта, убить фараона, уничтожить угнетателей и захватить власть. Потом победители силой и жестокостью навяжут свою веру всем остальным народам.

— Вы пробудили спящих, — сказал Бешеный. — Вскоре они сформируют огромную армию, которая обрушится на весь мир!

— Я в этом не так уверен, — признался Провозвестник, прерывая восторженную речь своего ближайшего помощника.

— Но эти люди верят в вас, они пойдут за вами на смерть!

— В этом я не сомневаюсь, но у них нет оружия и они еще не настоящие солдаты.

— Вы боитесь... поражения?

— Все будет зависеть от масштаба реакции египтян.

— До сегодняшнего дня ее не было!

— Не будь наивным, дружок. Если фараон выжидает, то, без сомнения, для того, чтобы нанести более сильный удар.

— Но тогда... население Сихема будет уничтожено!

— Разве не такая судьба уготована приманке? Эти первые верные не имеют другой миссии. Они погибнут достойно, в надежде попасть в рай, который я им обещал. Главное в будущем — это специалисты, которых обучает Кривая Глотка. Они должны ускользнуть от возмездия и схорониться в тени, чтобы дождаться минуты, которую я для них выберу.

Оба отправились в лагерь для подготовки, откуда как раз выносили труп подростка, чей череп оказался слишком хрупким для тренировки. Беспрестанно избивая молодых, Кривая Глотка все время ужесточал подготовку своего спецотряда.

— Доволен? — спросил Провозвестник.

— Нет еще. Большинство из этих мальчишек действительно слишком большие неженки! Я, конечно, не перестаю надеяться, что мне все же удастся подготовить некоторых из них, но это займет какое-то время.

— Боюсь, что у нас его уже не так много.

— В случае атаки мы на месте увидим, на что они годятся!

— Нет, Кривая Глотка. Ты и твои лучшие ребята покинете это место и укроетесь где-нибудь в безопасности, например, в двух днях ходьбы к северо-востоку от Имета, в Дельте. Это безлюдное место, и вы меня подождете там.

— Что это за чертовщина?..

— Ты разочарован, Кривая Глотка?

— Этим? Нет.

— Тогда продолжай мне верить.

Задыхаясь от быстрого бега, перед Провозвестником на почтительном расстоянии рухнул на колени постовой.

— Господин, они идут! Египетские солдаты! Сотни, сотни солдат!

— Успокойся, мой храбрый мальчик. Разве я это не предсказывал? Поднимай по тревоге наших сторонников, пусть мобилизуются на защиту Сихема. Бог на нашей стороне.

Провозвестник собрал начальников отрядов на площади и напомнил им о той стратегии, которой нужно следовать. Каждый должен был сражаться насмерть. В победе или в поражении верные познают вечное блаженство.

Начальники укреплений, составляющих Царские Стены, благодарили богов за то, что они еще живы. Их собрали к фараону, и он лично обрушил на них свои презрительные упреки и свой холодный гнев, который был еще ужаснее, чем грозные крики. Их сочли неспособными и бесполезными, поскольку они не смогли ни предусмотреть, ни помешать бунту в Сихеме. Начальники считали себя, по меньшей мере, приговоренными к каторжным работам.

Но Сесострис принял другое решение: оставить их на постах, но не прощать им больше ни одной ошибки. И эта игла, глубоко всаженная в самолюбие военных, сделавших уже довольно хорошую карьеру и поверивших в свою безопасность, оказалась довольно эффективной. Выйдя из оцепенения, офицеры принялись контролировать все, как раньше, поощрять к действиям своих подчиненных и налаживать службу так, чтобы укрепления действительно были первым препятствием для вторгающихся.

Твердость и авторитет Сесостриса возымели действие целительного бальзама. Служить такому царю! Одна лишь мысль об этом вызывала в солдатах энтузиазм.

— Все еще никаких известий из этого города? — спросил Сесострис у генерала Несмонту.

— Никаких, Великий Царь. Но мы, напротив, продолжаем переписку с другими территориями этого района, что может служить доказательством того, что восстание носит локальный характер.

— Внешний вид опухоли не всегда характеризует ее опасность, — заметил суверен. — Отправь с десяток лазутчиков, пусть осмотрят город со всех сторон.

Донесения согласовывались: ханаанские посты были расположены в четырех основных точках.

— Город, скорее всего, восстал, — заключил генерал Несмонту. — Наш маленький гарнизон, вероятно, перебит. Но почему зачинщики беспорядков не попытались расширить свое движение?

— По одной простой причине: они хотели сначала узнать, как отреагирует фараон... Перед тем, как захватить Сихем, ты блокируешь полностью все дороги, тропинки и пути, которые к нему ведут. Я приказываю, чтобы ни один человек не ускользнул. Когда наша армия будет на позициях, тогда и ударим.

Убежденные Провозвестником в том, что помощь бога поможет им отбить неприятеля, жители Сихема с громкими криками бросились в атаку на пехоту Сесостриса. Она, вначале изумленная агрессивностью атакующих, вооруженных сельскохозяйственными орудиями, быстро опомнилась. Под натиском генерала Несмонту ханаане были тут же смяты.

Победа была решена так быстро, что Сесострису даже не понадобилось личного вмешательства. Но потеря тридцати солдат показывала, насколько жестоким было противостояние. Даже женщины и подростки предпочли скорее погибнуть, чем сдаться.

Городок был занят, а дома один за другим снесены. Нигде не было обнаружено какого-либо склада оружия.

— Ты арестовал их главаря? — спросил царь у Несмонту.

— Нет еще, Великий Царь.

— Нужно тщательно допросить оставшихся в живых.

— Половина населения погибла. Остались лишь старики, больные, дети и женщины. Эти последние утверждают, что их мужья хотели освободиться от египетского владычества с помощью единого бога.

— Как они его называют?

— Бог Провозвестника. Он открыл жителям Сихема истину, и все за ним последовали.

— Значит, это он — зачинщик этой катастрофы! Собери на его счет максимум свидетельских показаний.

— Должны ли мы уничтожить этот город?

— Я оставлю на этом месте магические заклинания, необходимые, чтобы предотвратить возобновление подобных заблуждений. Новый, гораздо более значительный гарнизон будет осуществлять безопасность крестьян, которые разместятся здесь в следующем месяце. К тому же, генерал, ты совершишь поездку по всем городам Ханаанской земли. Я хочу, чтобы их жители увидели нашу армию и знали, что она беспощадно выступит против любых врагов Египта.

Во многих местах, в частности, возле снесенного храма, восстановление которого было немедленно начато, Сесострис повелел закопать черепки из красной глины, на которых были написаны тексты, устрашающие темные силы и ханаан. Если они еще раз нарушат мир, то будут прокляты.

А царь все время задавался вопросом: кто этот Провозвестник — просто сумасшедший, жаждущий власти, или он действительно представляет реальную опасность?

Теперь Провозвестник знал.

Сесострис не был из тех вялых и нерешительных монархов, которые позволяли событиям руководить собой и не знали, какое принять решение. Этот фараон не отступал перед применением силы, и с его стороны не приходится рассчитывать на трусость.

Борьба за конечную победу будет от этого еще более ожесточенной. Но воевать фронтальным способом представлялось невозможным. Даже объединившись, что, впрочем, было весьма маловероятно в ближайшем будущем, ханаанские и бедуинские племена не смогут дать числа солдат, достаточного для противостояния Сесострису.

Стало быть, единственным приемлемым способом борьбы является терроризм.

Сея страх в египетском обществе, направляя на него ненависть недовольных, бунтарей и разрушителей всех мастей, Провозвестнику в конце концов удастся отравить его существование и подорвать равновесие.

Кривая Глотка и его бойцы ушли на юг еще до того, когда египетские солдаты выставили оцепление. Провозвестник, Бешеный и еще трое опытных мужчин выбрали тропинку, идущую на восток. Она была очень извилистой и петляла между холмами, выжженными солнцем.

— Куда мы идем? — спросил Шаб, которому не нравилась идея нового броска через пустыню.

— Обращать бедуинские племена. Затем мы соединимся с Кривой Глоткой.

На закате маленькая группа остановилась на дне балки. Провозвестник поднялся на вершину холма, чтобы уточнить маршрут, который следовало выбрать.

— Не двигайся, — приказал грубоватый голос. — Если попытаешься бежать, тебя убьют.

Человек двадцать стражников пустыни со своими собаками.

Вооруженные луками и дубинками, они, казалось, возникли из ниоткуда.

Даже используя свои возможности, Провозвестнику не удалось бы уложить такое количество воинственных мужчин и особенно огромных овчарок, которые вовсе не боятся демонов пустыни.

— Ты один?

— Да, один, — ответил Провозвестник голосом, достаточно громким, чтобы его спутники могли его слышать. — И, как видите, у меня нет никакого оружия. Я простой бедуин и ищу своих коз, которые убежали.

— Ты случайно идешь не из Сихема?

— Нет, я живу здесь, вдали от города, со своим стадом. Иду продавать сыр и молоко.

— Хорошо, иди за нами. Мы проверим все это.

Стражник связал запястья Провозвестника крепкой веревкой. Вторую он провел вокруг шеи пленника, чтобы тянуть его, как упирающееся животное.

— Никого больше не видно? — спросил начальник подразделения.

— Нашли только этого, — ответил один из его солдат.

32

Госпожа Текхат сделала Икеру подарок: оплатила ему дорогу на корабле до Кхемену, «города Великой Восьмерки»^[66] — столицы провинции Зайца. Когда Икер смотрел на реку, величественное течение которой его завораживало, он почувствовал на себе чей-то настойчивый взгляд.

Обернувшись, он обнаружил высокого и худощавого мужчину с властным взглядом глубоких глаз.

— Ты выходишь в Кхемену, — спросил он сухо, — или ты продолжаешь плыть дальше, к югу?

— Почему я должен вам отвечать?

— Потому что ты находишься на моей территории.

— Вы — правитель этой провинции?

— Я его правая рука, генерал Сепи. И слежу за тем, чтобы соблюдались наши законы. Любой чужак в неопределенном положении тут же выдворяется. Ты должен либо открыть свои намерения, либо убираться.

— Меня зовут Икер, я еду из провинции Орикса с рекомендацией от госпожи Текхат, чтобы просить разрешения продолжить у вас свое обучение и стать писцом.

— Госпожа Текхат... Разве она не умерла?

— Она жива-живехонька, уверяю вас!

— Опиши ее мне.

— Икер выполнил просьбу генерала.

Лицо старого Сепи осталось таким же непроницаемым.

— Рекомендация... Покажи-ка ее.

— Она адресована лично господину Джехути и никому другому!

— Однако ты норовистый парень! За тобой есть какие-нибудь провинности?

— Я научился с недоверием относиться к незнакомым. Что мне докажет, что вы являетесь тем самым генералом?

— Норовистый и недоверчивый... Что ж, это скорее положительные качества.

Корабль уже приставал к берегу.

Человек двадцать солдат сортировали пассажиров, которые был подвергнуты долгому допросу. Старший по чину вытянулся перед Сепи и приветствовал его.

— Счастлив видеть вас, мой генерал. Не осмеливаюсь спросить, как...

— Моя мать умерла. Мне повезло, что я оказался рядом с ней в ее последние мгновения и смог руководить похоронами. Она была справедливой женщиной, и я знаю, что суд Осириса окончится для нее благоприятно.

Икер не осмеливался отойти.

— Этот мальчик с вами, мой генерал?

— Я везу его в столицу. Погрузи свои вещи на спину осла, Икер.

Ученик писца повиновался. Животное совсем не рисковало надорваться.

Генерал Сепи шел бодрым шагом.

— Если ты происходишь из провинции Орикса, то почему покидаешь ее?

— Господин Хнум-Хотеп не нуждается в новых писцах. А родился я в Медамуде.

— В Медамуде, правда?

— Правда.

— А почему так далеко уехал от своей семьи?

— Я сирота. Старый писец, который учил меня, умер.

— И ты попытал счастья в провинции Орикса... По какой причине?

— Случайность.

— Случайность, — повторил скептически генерал. — Не ищешь ли ты случайно кого-либо?

— Я приехал сюда исключительно для того, чтобы стать писцом.

— Ты кажешься мне таким решительным, что воодушевлять тебя должен какой-то особый огонь. То, что ты не говоришь мне сразу всей правды, я понимаю. Но если ты хочешь сделать карьеру в этой провинции, придется объясниться.

— Когда я смогу увидеть господина Джехути?

— Я скажу ему о тебе, а решит он сам. Одарен ли ты способностью ждать?

— В исключительной степени, если это необходимо.

Джехути^[67], правитель богатой провинции Зайца, позабыл свой возраст. Верховный жрец таинств бога Тота, жрец богини Маат, он принадлежал к очень древнему роду, корни которого уходили в глубь эпохи пирамид. Повидав царствования фараонов Аменемхета II и Сесостриса II, ему нужно было теперь перенести и царствования Сесостриса, третьего по имени, о котором его советники и информаторы рассказывали самые плохие вещи. Почему монарх не ограничился рамками своего дворца в Мемфисе, где придворные расточают ему бесконечно льстивые речи? Если он на самом деле замышляет план уничтожения прерогатив правителей провинций, гражданская война будет неминуемой.

Но в чем тогда царь мог бы упрекнуть таких ответственных правителей, как Хнум-Хотеп или он сам? Их области прекрасно управляются, их многочисленные стада находятся в добром здравии, их ремесленные мастерские процветают. Конечно, у них есть хорошо вооруженные солдаты, но ведь малочисленная армия фараона была бы неспособна гарантировать безопасность провинций!

Ничего не нужно менять, и все тут! И Джехути обладает достаточным авторитетом, чтобы убедить своих коллег.

Одним из его мелких удовольствий было ежедневно менять портшез, который использовался для бесчисленных его перемещений. У него их было три — широкие и комфортабельные, с зонтиком; в них можно было почти лежать. Несколько команд по восемь человек работали по очереди, охотно распевая старинный напев: «Носильщики довольны, когда в паланкине есть седок. Когда хозяин здесь, смерть уходит, жизнь обновляется Сокарисом, управителем глубин, и мертвые воскресают».

Голова Джехути была гладко выбрита, и он почитал за честь не носить парик, что не мешало ему, тем не менее, выглядеть кокетливо. Он охотно носил элегантный платок, тканый с большой тщательностью, и длинную юбку, которая прикрывала ему ноги. Когда следишь за собой, старость отступает.

Выслушав положительные донесения от арендаторов земель, правитель решил позволить себе прогуляться за городом. Но как раз в тот момент, когда он выходил из своего дворца, ему повстречался его друг, генерал Сепи.

Лишь обменявшись с ним взглядами, правитель понял, что его друг пережил тяжелую потерю.

— Никто не может разделить твое горе. Я знаю, что ты не ждешь от меня успокаивающих слов. Если хочешь отдохнуть перед тем, как сделать мне доклад...

— Несмотря на кончину моей матери, я выполнил свою миссию. Новости невеселые.

— Сесострис попытался попробовать применить силу?

— Этого я не знаю, поскольку люди, с которыми я контактировал при дворе, внезапно замолкли.

— Другими словами, фараон взял дело в свои руки! Плохой признак, очень плохой признак... Что еще?

— Восстал город Сихем, его население перебило египетский гарнизон.

— Как отреагировал царь?

— Очень резко: он приказал генералу Несмонту провести массированную атаку. Сихем снова находится под египетским контролем.

— Итак, монарх, не колеблясь, применяет силу! Это было ясное послание тем правителям провинций, которые откажутся ему подчиняться.

Джехути повернулся спиной к своему портшезу.

— Пойдем, выпьем винца в тени. Сихем, говоришь... Сихем, с которым у нас торговые отношения, не так ли?

Сепи подтвердил наклоном головы.

— Такой воинственный царь обвинит меня в сговоре с бунтовщиками! Немедленно приведи наших военных в боевую готовность.

— Египтяне убивают египтян... Какая катастрофа в будущем!

— Знаю, Сепи, но Сесострис не оставляет нам выбора. Напиши Хнум-Хотепу и другим правителям провинций, что конфликт неминуем.

— Они подумают, что вы пытаетесь ими манипулировать, чтобы добиться союза, на который они ни за что не соглашаются.

— Ты прав. Тогда не пиши, и пусть каждый будет сам за себя!

Вино было превосходным, но Джехути счел, что оно неважное.

— Один чужак хотел бы вас повидать, — начал генерал.

— Надеюсь, не ханаанин из Сихема, по крайней мере?

— Нет, юноша, который приехал из провинции Орикса с рекомендательным письмом от Текхат.

— Это не в ее привычках! Обычно она рекомендует только себя. Отошли его, я не хочу сегодня никаких визитов.

— Я позволю себе настаивать.

Джехути был заинтригован.

— Что в нем такого необычного, в твоем протеже?

— Мне бы хотелось, чтобы вы сами это определили.

Генерал не относился к сочинителям и никогда не был приверженцем незаконных льгот.

— Приведи ко мне этого парнишку.

Только взглянув на Икера, Джехути понял тот интерес, который к нему питал Сепи. Несмотря на свою подчеркнутую скромность, молодой посетитель был озарен внутренним огнем, который пылал в нем так жарко, что потушить его не смог бы даже сам нильский паводок.

Рекомендательное письмо от Текхат было хвалебным.

— В нынешних условиях, — сказал Джехути, — мне больше нужны военные, чем писцы.

— Но я, господин, приехал сюда, чтобы стать писцом. Где лучше можно выучиться этому, если не в провинции бога Тота?

— Почему такая амбиция?

— Потому что я уверен, что секрет жизни кроется в формулах знания. И только углубленная практика в иероглифах позволит мне получить к нему доступ.

— Не слишком ли многого ты хочешь?

— Я готов работать день и ночь.

— Докажи это безотлагательно. Мой интендант займется тобой, ты поселишься в квартале учеников писцов. Постарайся не слишком выделяться, мне претят смутьяны. Если преподаватель не будет тобой доволен, тебя изгонят с моей земли.

Икер удалился.

— Упрямый, смелый, независимый... Ты не ошибся, Сепи. Этот парень необычный.

— Как и я, вы поняли, что у него не только закаленный характер.

— Ты считаешь, он достоин войти в храм?

— Пусть докажет это.

33

Хорошо подготовившись к гневу Хнум-Хотепа, Текхат дала пройти грозе.

— Почему вы позволили этому мальчишке уехать?

— Что в нем было такого особенного, господин?

— Мы сделали из него блестящего военного, а мне нужны прекрасные солдаты, чтобы отстоять собственную независимость.

— Без сомнения, но Икер хотел стать писцом.

— Не писцы же будут сражаться с солдатами Сесостриса!

— Но один он не одержал бы победы!

Хнум-Хотеп с недовольным видом скрестил руки на груди.

— Я повторяю свой вопрос: почему вы разрешили этому мальчишке уехать?

— Потому что он показался мне чрезвычайно одаренным для его будущей профессии, и потому, что провинция Орикса не могла дать ему соответствующую подготовку. Провинция Тота, напротив, даст ему то, чего он хочет. Ведь вы сами, господин, сказали ему, что вам не нужны новые писцы, не правда ли?

— Возможно, возможно... Но решения принимаю именно я и никто другой!

Текхат улыбнулась.

— Если бы я не занималась мелкими служащими, господин, вы были бы перегружены работой. Как и я, вы знаете, что Икер должен следовать своей судьбе.

— А вам-то откуда ведомо, что его судьба проходит через провинцию Зайца?

— Простая интуиция.

— Этот парнишка странный. Он выглядит настолько решительным, что, кажется, его ничто не может отвлечь от цели. Мне бы хотелось узнать его лучше.

— Может быть, мы его еще и увидим.

Плотно позавтракав, пока Икер стоял в сторонке, ученики писцов отправились в учебную комнату, где расселись по своим циновкам.

Когда вошел преподаватель, Икер почувствовал себя одновременно и разочарованным, и уязвленным: генерал Сепи! Значит, правитель провинции Зайца воспользовался его доверчивостью и отправил его в казарму, где готовили солдат!

Юноша поднялся.

— Извините меня, но мне здесь делать нечего.

— Разве ты не хочешь стать писцом? — спросил Сепи.

— Именно в этом мое намерение.

— Тогда садись.

— Но вы — генерал и...

— ...и начальник главной школы писцов провинции Зайца. И меня либо во всем покорно слушаются, либо отправляются искать счастья в другом месте. Те, кто работает под моимруководством, должны быть непреклонными и дисциплинированными. Я требую пунктуальности и безупречного поведения. За малейшую оплошность — исключение. Начнем с того, что воздадим хвалу нашему божественному покровителю, Тоту, и предку всех писцов, мудрецу Имхотепу.

Сепи прикрепил отвес на центральную балку комнаты.

— Смотри на него внимательно, ученик, потому что это символ Тота, недвижимого в центре весов. Он отталкивает зло, взвешивает слова, дарует мир посвященному и заставляет вспоминать то, что позабыто.

Из корзинки, сделанной из папируса, подшитой тканью, генерал Сепи вынул инструменты писца: лопатку из сикоморы, цилиндрический футляр с каламами и кистями, мешок с папирусами, еще один мешочек с пигментами, маленький инструмент в форме молоточка, которым пользовались для полирования папируса, гладилку, необходимую для исправлений на папирусе, чашечки для чернил, чернильные зерна красного и черного цветов, деревянные таблички и скребок.

— Как называется лопатка?

— «Видеть и слышать»^[68], — ответил ученик.

— Именно так, — одобрил Сери. — Не забывайте, что лопатка — это одно из воплощений Тота. Только он один позволит вам познать слова бога^[69] и проникнуть в их значение. Благодаря его лопатке записана долгота жизни Ра, божественного света, и царство Хора, покровителя фараона. Действовать лопаткой — акт значительный и священный. Ему должен предшествовать ритуал.

Генерал поставил на пол статуэтку сидящего павиана, глубоко посаженные глаза которого смотрели задумчиво. Павиан — воплощение Тота — является источником вдохновения для внимательного писца. Затем учитель наполнил водой чашечку.

— Для тебя, божественного мастера священного языка, я вливаю энергию, которая будет воодушевлять разум и руку. Вот вода из чернильницы для твоего Ка, Имхотеп.

После долгого молчания учитель исправил позу нескольких учеников, которую он посчитал слишком вялой или слишком напряженной. Потом он показал им каламы и тонко заостренные кисточки длиной двадцать пять сантиметров.

— Знает ли кто-нибудь из вас самый лучший материал для их изготовления?

— Лучше всего делать их из тростника, который вырос в болоте, где добывают соль, — ответил один ученик.

— Не лучше ли делать их из самшита? — спросил Икер.

— Почему? — задал вопрос Сепи.

— Потому что это растение долго хранится и отпугивает насекомых.

— Вы не сразу будете писать на папирусе, — снова заговорил Сепи, — а начнете с упражнений на табличках, покрытых тонким слоем затвердевшего гипса. На нем вы сможете исправлять свои ошибки, легко счищать написанное и готовить поверхность для нового письма. Когда этот слой гипса разрушится, вы сможете нанести на его место другой. Вашими злейшими врагами являются лень, халатность и недисциплинированность. Они сделают вас глупыми и помешают вам продвигаться вперед. Умейте прислушиваться к советам тех, кто знает о ремесле больше вашего, и ежедневно усердно работайте. Если вы к этому не готовы, то немедленно покиньте эту школу.

Испуганные строгостью требований двое учеников вышли из класса.

— Бог Тот разделил языки, — продолжал Сепи. — Отделив слова, произносимые в одной области, от слов, которые произносятся в другой, он исказил мысли людей, которые отвернулись от истины и верного пути. В золотом веке жили боги, говорившие на одном языке. Сегодня люди сталкиваются друг с другом, потому что они отрезаны от божественного и не понимают друг друга. Тот передал нам также могущественные слова, которые вы научитесь расшифровывать и писать на дереве, меди, папирусе и камне. Но при этом вы должны соблюдать главное правило: не ставьте одно слово вместо другого, не путайте одну вещь с другой. Здесь, в школе, вас научат письму Дома Жизни, образованному из знаков, которые одновременно являются элементами познания, символами, несущими в себе магическую и таинственную силу. От правильного письма зависит сияние разума. Если вы считаете, что иероглифы являются всего лишь рисунками и звуками, вы никогда их не поймете. В действительности они содержат в себе таинственную природу существ и вещей — самые тонкие сущности. Священный язык — это космическая сила, именно он создал мир. Только фараон, первый среди писцов, способен управлять им. Именно поэтому его имя, пер-аа, означает «великий храм». Иероглифы не нуждаются в людях, они действуют сами. Поэтому вы должны уважать тексты, которые найдете или будете переписывать, потому что они важнее, чем ваша ничтожная личность.

Икер слушал как зачарованный.

Он все это предчувствовал, но генерал Сепи формулировал это ощущение с такой точностью, что перед юношей как бы открывались двери, которые позволяли видеть множество дорог.

— Не ради вашей собственной славы становитесь вы писцами, — уточнил учитель, — а ради того, чтобы продолжить дело Тота. Он вычислил небо, сосчитал звезды, установил время, годы, времена года и месяцы. Дыхание жизни живет в его ладони, его локоть стал основанием всякой меры. Он, который не является жертвой ни хаоса, ни асимметрии, составил план храмов. Наука Тота заключается отнюдь не в излишней и тщетной запутанности знания, потому что слишком большая доля техники и слишком большое знание человеку вредят. С помощью его слов вы научитесь и строить здание, и правильно распределять пищу, и измерять поверхность поля. То, что наверху, — такое же, как то, что внизу, а то, что внизу, — такое же, как то, что наверху. И вдвое более великий Тот научит вас не разделять небо и землю.

— Значит, нам придется лишь переписывать готовые формулы! — запротестовал один ученик. — Разве это не является признанием нашей слабости?

— Если ты хочешь быть сильным, — ответил Сепи, — владей ремеслом слова. Истинное могущество — это формулирование, потому что хорошо использованные слова являются более действенными, чем самое мощное оружие. Некоторые писцы действительно становятся лишь простыми копиистами, но, тем не менее, их не стоит так уж презирать. Другие, а их очень мало, проникают в сферу созидания.

— Какие качества требуются для этого? — спросил Икер.

— Слушать, слышать и владеть огнем. Ты и твои товарищи еще так далеки от этого! Возьмите ваши таблички и каламы. Я продиктую вам Книгу Кемет, а потом мы исправим ваши ошибки. Что означает это слово?

«Кемет» — это слово, которое образовано от корня кем, — сказал Икер, — и означает оно либо «черная земля», иначе говоря Египет, земля которого обогащена плодородным илом, либо «то, что завершено, полно».

— Следует принимать во внимание оба смысла, — прибавил Сепи. — Эта книга действительно заключает в себе полный курс обучения для учеников писцов, и целью ее является сделать их разум плодородным. Подготовьте ваши инструменты к письму.

Икер наполнил водой две раковинки, в которых он развел свои чернильные зерна.

Учитель продиктовал несколько глав из Книги Кемет.

Начало книги состояло из пожеланий вечной жизни, согласия и процветания Мастеру. Затем шла речь о необходимости «правдивости слова» перед божествами и душами Гелиополиса, святого города Ра. У Монту — бога-быка из фиванской провинции — просили его силу и помощь, у Птаха — радость и долголетие.

«Пусть письмена сделают тебя счастливым» — таково было пожелание, которое было обращено к писцу — при условии, что он слушал своего учителя, уважал старших, не был болтливым, предпочитал быть точным во всех вещах и читал полезные тексты, то есть те, которые содержали божественный свет.

Одна фраза заставила Икера подскочить: «Пусть писец будет спасен ароматом Пунта». От изумления Икер чуть не потерял нить понимания и едва не отстал от ритма диктовки.

Через два часа усилий и внимания ученики почувствовали усталость. Одни страдали от спазмов, у других заболела спина.

Генерал Сепи медленно прошел между рядами.

— Печально, — заключил он. — Никому из вас не удалось правильно записать все мои слова. Ваша голова не обладает твердым пониманием, ваши пальцы путаются. Завтра утром мы возобновим занятия. Тот, кто сделает слишком много ошибок, будет переведен в другую школу.

Икер медленно сложил свои вещи. Когда класс опустел, ученик подошел к учителю.

— Можно мне задать один вопрос?

— Только один, я тороплюсь.

— В этой книге говорится об «аромате Пунта». Это воображаемая страна, не так ли?

— А на твой взгляд?

— Почему будущий писец должен переписывать выдумки? И почему аромат воображаемой страны должен его спасти?

— Я сказал — только один вопрос, Икер. Иди к своим товарищам.

Прием, который оказали ему товарищи, вовсе не был радушным. Все они были родом из провинции Зайца, и присутствие чужака в классе генерала Сепи, такого недоступного даже для своих, многих возмущало.

Чернявый коротышка со злыми глазами повел атаку.

— Эй, ты откуда явился?

— Я здесь, и это главное, — ответил Икер.

— Кто тебя рекомендовал?

— Какая разница? Каждый должен доказать свои способности сам. Перед лицом испытания каждый отвечает за себя сам.

— Ну, раз ты так к нему относишься, то будешь еще более одинок, чем другие!

Группа учеников отошла от чужака, посылая ему ненавидящие взгляды. Они с удовольствием задали бы ему взбучку, чтобы проучить задаваку, но тогда бы генерал Сепи сурово их наказал.

Икер поел в сторонке, продолжая перечитывать свою копию Книги Кемет. Слово «Пунт» не переставало его преследовать. Ведь именно из-за этой таинственной страны он едва не умер.

34

— Приготовьте свои инструменты, — сухо приказал генерал Сепи.

В одну секунду Икер понял масштаб разразившейся катастрофы.

Его табличку подменили другой — настолько испорченной, что ей почти невозможно было пользоваться. Его каламы и кисточки были сломаны. Из чернильных зерен, твердых, словно камни, ничего хорошего он не получит.

Юноша встал.

— Мои инструменты испорчены.

На него устремились радостные и довольные взгляды.

— Тебе известен виновник? — спросил Сепи.

— Я его знаю.

Шепот пролетел по рядам учеников писцов.

— Вынести обвинение — это серьезный акт, — напомнил генерал. — Ты уверен в себе?

— Да, я уверен.

— Тогда назови нам его имя.

— Виноват я сам. Я выказал себя слишком наивным, поверив, что никто не осмелится совершить такое презренное действие. Я понимаю всю меру собственной глупости, но теперь слишком поздно.

С опущенной головой, тяжело ступая, Икер направился к двери под насмешливыми взглядами победителей.

— Разве когда-нибудь бывает поздно исправиться? — спросил Икера генерал. — Вот мешочек, в котором находится полный комплект профессионального писца. Я доверяю его тебе, Икер. Если твоя осторожность подведет тебя еще раз, то здесь тебе делать больше нечего.

Ученик трепетно принял бесценный дар и тщетно искал слова благодарности, чтобы выразить свою признательность.

— Иди на свое место, сядь и быстро приготовься, — требовательно сказал учитель.

Икер позабыл о своих врагах и обратил внимание на только что подаренные генералом новые предметы и их прекрасное качество. Без страха он сделал себе великолепные чернила.

— Запишите эти изречения мудрого Птах-Хотепа, — сказал учитель:

Пусть сердце твое не станет тщеславным из-за того, что ты знаешь.

Текст не был легким, возможностей ошибиться было много, но рука Икера писала проворно. Он внимательно следил за каждым словом, одновременно храня в памяти смысл целой фразы.

Когда Сепи умолк, Икер не ощутил никаких признаков усталости. Он с удовольствием писал бы еще и дальше.

Генерал стал просматривать таблички. У каждого замерло дыхание.

— Половина из вас не заслуживает того, чтобы учиться в моем классе. Они будут продолжать обучение с другими учителями. Многим предстоит еще много работы, и, разумеется, я не оставлю всех. Только один ученик сделал всего две ошибки: это Икер. Поэтому он назначается ответственным за хорошее содержание этого класса, который он будет убирать каждый день. Я доверяю ему ключ.

Остальные ученики были довольны этим решением: разве это не является новым унижением для этого чужака? Они никогда не унижались до домашней работы. Зато Икер воспринял назначение как особую честь, а не как тягостную повинность. И был совершенно счастлив оттого, что ему поручили заботиться о табличках, к чему он отнесся с особой радостью.

Какое счастье находиться в постоянном контакте с этими носителями письмен! Он разложил письменные принадлежности по видам инструментов и каждому дал свой номер: таблички из сырой глины, для которых требовалось твердое острие; таблички из явора — прямоугольной формы, составленные из нескольких частей, которые соединялись при помощи штырей; таблички из известняка, поверхность которых тщательно выравнивалась.

Не видеть никого из соучеников в течение целого дня — это действительно была удача. Икер надеялся, что генерал Сепи, совсем непохожий на обычных военных, которых он видел прежде, будет и впредь поручать ему много работы. Хорошо бы, чтоб это продлилось подольше.

Наступила ночь, когда Икер вышел из школы и направился в столовую, где он поужинал запеканкой из кабачков и творогом. Максимы Птах-Хотепа так глубоко отпечатались в его мозгу, что не переставали его завораживать, как волшебная музыка.

Лучик света пробивался из-под двери его комнаты.

Но ведь он не оставлял лампу зажженной! Беспокоясь, он медленно открыл дверь и... перед ним открылось полное безобразие.

Разорванная циновка, клочья набедренной повязки, в мелкие куски изломанные туалетные принадлежности, сломанные сандалии, измазанные стены... В отчаянии, готовый плакать, юноша с трудом мог представить себе, как ему удастся обеспечить себе жизненный минимум.

Но все же нужно было оставаться здесь, и Икер, весь разбитый, заставил себя заснуть.

Он проснулся в мрачном настроении и спросил себя, нужно ли упорствовать и продолжать бороться с судьбой среди окружавшей его ненависти, в том климате, где подлые удары могут только умножиться. Что еще придумают сотоварищи, чтобы заставить его отступить? Один против всех... Это слишком неудобная позиция, чтобы можно было продержаться долго.

Что ж... Перед уроком ученик писца приберет класс, а потом попросит, чтобы генерал Сепи его отпустил.

Икер открыл дверь и увидел перед ней сверток.

«Еще один акт недоброжелательства», — подумал он, не решаясь снять скреплявшую пакет веревку.

Две туники и две новые набедренные повязки, пара сандалий, предметы гигиены, прочная циновка... Взамен он получил вдвое больше?! Что это: один из его врагов почувствовал угрызения совести? Или Икер пользовался помощью неведомого покровителя, который предпочитал оставаться в тени?

В аккуратно прибранном классе, похожем на чистый лист папируса, учителя встретил новый, принарядившийся Икер...

Его товарищи недоумевали: как удалось ему заполучить эту новую одежду? Если судить по его спокойному лицу, то можно было бы поклясться, что он и не потерпел никакого урона!

— Вот другие максимы Птах-Хотепа, — сказал генерал Сепи. — Из стен этой школы скоро выйдет много папирусов, содержащих полный текст этого главного труда:

Внезапно Икеру показалось, что он больше не переписывает под диктовку, а пишет самостоятельно. Он не довольствовался тем, что передавал на письме уже построенные кем-то фразы, он участвовал в их создании. Формой своих штрихов, особенностью своего рисунка он придавал мыслям мудреца ранее неизвестный оттенок. Это было пустячным делом — да, разумеется! Тем не менее впервые ученик почувствовал силу письменного текста. После уроков Икер подмел класс. Выходя, он наткнулся на группу одноклассников, которых возглавлял злобный чернявый коротышка.

— Перестаньте придумывать новые подлости, — посоветовал им Икер. — Больше я этого вам просто так не спущу.

— Думаешь, ты нас испугал? Нас десять, а ты совсем один!

— Я терпеть не могу драки. Но если вы и впредь будете мне досаждать, придется вам хорошенько задать.

— А ну попробуй!

В ярости коротышка попытался ударить Икера своим крепким кулаком.

Не поняв даже, что с ним происходит, он пролетел в воздухе и тяжело упал на спину. Бросившегося вслед за ним в атаку его подручного постигла та же участь. И когда третий, самый мускулистый из хулиганской команды, оказался в таком же унизительном положении, что и его товарищи, остальные отступились от Икера.

По взгляду, которым на них смотрел Икер, все поняли, что он мог действовать и гораздо более жестко.

— Он, конечно, получил военную подготовку! — не удержал испуганного возгласа самый худенький из компании. — Этот парень способен нам всем переломать кости. Давайте оставим его в покое, пока он и в самом деле не разозлился.

После таких речей даже коротышка вынужден был промолчать.

Пока эта побитая стайка наглецов удалялась, Икер возблагодарил богов за посланную удачу. Если бы этим ребятам пришла в голову мысль напасть всем одновременно, то Икер потерпел бы поражение. И еще он мысленно поблагодарил Хнум-Хотепа за то, что тот силком заставил его учить науку воинов.

По дороге к столовой Икер наблюдал за ибисом: его полет был таким величественным, что ученик писца остановился, чтобы полюбоваться им.

Птица бога Тота принялась описывать большие круги над Икером, словно хотела дать ему понять, что обращается именно к нему. Потом она полетела в сторону Нила, снова вернулась к юноше и снова направилась к реке.

Икер пошел вслед за ней. Несколько раз ибис повторил свои полеты над Икером. Воспользовавшись своим опытом бега на выживание, ученик писца в рекордное время пробежал то расстояние, которое отделяло его от Нила. Птица ждала его над зарослями папируса. На несколько мгновений ибис замер над зонтиками цветов, ткнул в них своим острым клювом, а затем взмыл высоко в небо.

Без всякого сомнения, посланник бога писцов привел его в это пустынное место, чтобы он здесь что-то нашел.

Забираться в чащу этих зарослей было небезопасно. Там могли скрываться крокодил или змея. И Икеру пришлось несколько раз сильно топнуть ногой, прежде чем раздвигать стену густых стеблей и войти в заросли папируса.

Стоны пригвоздили его к месту.

В зарослях плакал ребенок!

Позабыв об опасности, быстро, как только мог, Икер бросился вперед и наткнулся на... осленка! Маленький серый комочек, с перебитой ногой, свернувшийся клубком и весь сжавшийся от страха, лежал, ожидая смерти.

Медленно, чтобы не испугать малыша, Икер освободил его от засохшей корки болотной грязи, пленником которой он стал. У несчастного были лишь кожа да кости, бока провалились.

— Я заберу тебя отсюда и выхожу — сказал ему Икер. — Будешь жить со мной.

Большие карие, полные ужаса глаза осленка говорили о том, что у него сохранились недобрые воспоминания о первых опытах общения с человеком.

Чтобы успокоить его, Икер присел рядом и сделал попытался приласкать животинку. Раненый осленок задрожал от страха, уверенный, что сейчас его еще и побьют. Прикосновение ласковой и теплой руки было удивительно и успокаивало. Постепенно юный писец завоевал его доверие.

— Нужно выйти отсюда и накормить тебя.

Серый комочек был совсем невесомым. Икер боялся, как бы его движения не вызвали отчаянного сопротивления малыша. Но осленок, напротив, прижался к нему, почувствовав себя наконец в безопасности.

Неожиданно, когда его спаситель выбрался на дорогу, которая вела к крестьянским посевам, осленок забился и застонал. Причину его страха угадать было нетрудно: какой-то вооруженный вилами крестьянин быстро шел к ним большими шагами.

— А ну, брось это чудовище в болото, — грубо закричал он, — и пусть там его сожрут крокодилы!

— Где ты видишь чудовище? Это всего лишь раненый изголодавшийся осленок!

— Ты плохо его разглядел!

— А я считаю, что хорошо! И я заявляю, что с ним плохо обращались. Если виноват в этом ты, то тебя накажут.

— Виноват в том, что избавился от зловредного создания? Да меня наоборот похвалят!

— Почему ты его так называешь?

— Я тебе сейчас покажу.

— Нет, не подходи!

— Посмотри, вон там, на затылке! Видишь — отметина!

Икер увидел несколько рыжих волосков.

— Эта скотина — порождение Сета, она приносит несчастье!

— В то место, куда ты бросил этого осленка, предварительно избив его, меня привел ибис Тота. Ты веришь в то, что бог писцов не способен отличить добра от зла?

— Но пятно... Ведь рыжие — это порождение Сета!

— Возможно, это животное будет обладать его силой и одновременно будет очищено от зла ибисом Тота.

— А ты кто такой?

— Я — ученик писца из класса генерала Сепи.

Тон крестьянина изменился.

— Хорошо, может быть, все можно уладить. Этот осленок — моя собственность, но я дарю его тебе при условии, что ты не подашь на меня жалобу.

— Ты многого от меня хочешь.

— Послушай, я считал, что поступаю хорошо, и суд наверняка меня оправдает! Откуда я мог знать, что сюда вмешается Тот?

— Хорошо, друг, сделка заключена.

Счастливый оттого, что так дешево отделался, крестьянин убрался восвояси. Почти тотчас же осленок снова оживился.

Когда с севера подул мягкий бриз, серый комочек потянул с интересом воздух. В его глазах наконец-то появилось любопытство к тому миру, который его окружал. Глазами, полными бесконечной любви и признательности, осленок посмотрел на своего спасителя. Он пробуждался к жизни.

— Твое имя само нашло тебя, — сказал Икер. — Тебя будут звать Северный Ветер.

35

Спрятавшись в Дельте, в двух днях ходьбы от города Имет, Кривая Глотка и его ученики жили охотой и рыбной ловлей. Каждый день они пировали, а их начальник пользовался этим, чтобы еще больше ужесточать тренировки. В таком месте было легко организовывать засады и воображать парады. Два новобранца потеряли здесь свои жизни, но речь шла о подготовке минимума бойцов, удовлетворяющих жестким требованиям. Кривая Глотка убеждался, что его работа приносила свои плоды и что его спецбойцы вскоре будут готовы к действиям.

Стать главарем самой сильной банды грабителей, которых когда-либо видала земля египетская, — такова была цель Кривой Глотки. Он принесет столько страданий своим врагам, что в конце концов они будут произносить его имя с трепетом.

— Часовой сигналит нам о появлении чужаков, шеф.

— Невозможно... Ну, мы сейчас и повеселимся! Все по местам.

Такая «неожиданность» была, разумеется, предусмотрена. И команда Кривой Глотки была приготовлена, чтобы уничтожить нарушителей спокойствия.

— Сколько к нам пожаловало любопытных?

— Четверо мужчин.

— Ну, это слишком просто! Ими займутся двое.

Этот день был для Бешеного счастливым, потому что Кривая Глотка узнал его раньше, чем успел метнуть в него свой нож.

Со своим напарником он раздвинул тростники и внезапно появился перед Бешеным, который от неожиданности чуть не упал.

— Привет, старина! Как вы добрались?

— Ты напугал меня, дурак!

— Но... слушай, где же шеф?

— Патруль стражников пустыни арестовал его и, возможно, отвел в Сихем.

— Почему же вы не перебили стражников?

— Их было слишком много. А, кроме того, Провозвестник приказал нам бежать.

— Печальный конец карьеры для такого парня, как он, — пожалел Кривая Глотка.

— Ну что ты несешь! Мы отправимся в Сихем и освободим его.

— Бешеный, ты бредишь! Ты считаешь, что египтяне совершат ошибку и оставят город без наблюдения? Там останется целый полк, и нам это будет не по плечу.

— Разве твои ученики плохо выучены?

— Они — для точечных операций, а не для удара по всему фронту.

— Мы же нападем не на казарму, а на тюрьму.

— Во-первых, ее хорошо охраняют, и нет уверенности в том, что мы освободим Провозвестника. А, кроме того, мы, конечно, придем слишком поздно.

— Почему это?

— Потому что его казнят. Ты что, веришь в то, что фараон будет нянчиться с зачинщиком бунта?

Бешеный поморщился.

— Твой Провозвестник уже мертв. И отправляться в Сихем равносильно самоубийству. Вот так, Бешеный.

— Что же ты предлагаешь?

— Примем свою судьбу такой, как она есть, и займемся нашим собственным будущим. С такой командой мы сможем значительно больше, чем пустынные разбойники.

— Без сомнения, без сомнения, но Провозвестник...

— Да забудь ты о нем! Сейчас он жарится в аду.

— А если ему оставили шанс?

— Какой? — удивился Кривая Глотка.

— Шанс убежать. Ты же знаешь, что он необычный человек. Его возможности позволят ему ускользнуть от врагов.

— Но ведь его все-таки арестовали!

— А если он этого хотел?

— С какой целью?

— Чтобы доказать нам, что никто не может заключить его в темницу!

— Ты принимаешь своего Провозвестника за бога!

— Он обладает властью демонов пустыни и сумеет ею воспользоваться.

— Это все слова... Мы — свободны, живы и готовы потрошить египтян.

— Останемся здесь до новой луны, — предложил Бешеный. — Если Провозвестник не придет до этого дня, мы уйдем.

— Договорились, — согласился Кривая Глотка. — Мы воспользуемся этим временем, чтобы вкусно поесть и всласть попить. В крестьянских и господских домах здесь, должно быть, изрядный запас вина и пива. Ну а девчонок оставим на сладкое.

В камере с полом из утрамбованной земли находилось с десяток мужчин, полностью подавленных ситуацией. Провозвестник составлял исключение. В его тунике была спрятана царская бирюза, которая отводила дурную судьбу. Действительно, с того момента, как он оказался брошенным в эту скверно пахнущую дыру, будущее прояснилось, потому что один из заключенных был на него похож как две капли воды. Почти такой же рост, такое же исхудавшее лицо, та же походка. Только бороду нужно было бы подрастить несколько дней. Но Провозвестник был уверен, что этот срок ему удастся выиграть, потому что перед тем, как заняться пастухами, пойманными на подступах к городу и собранными здесь, египетские военные подробнейшим образом допрашивали горожан.

— Вы меня не знаете, — заявил Провозвестник заключенным вместе с ним в камеру, — зато я вас знаю.

К нему обратились вопрошающие взгляды.

— Вы мужественно работаете, но вас эксплуатирует такой жестокий оккупант, с которым бороться вы отказываетесь. Вот я и пришел вас освободить.

— Ты считаешь себя способным сломать стены этой тюрьмы? — с иронией спросил владелец отары овец.

— Да, но не так, как ты себе это представляешь.

— А как?

— Вы слышали рассказы о Провозвестнике?

Один из пастухов на это имя отреагировал.

— Это не тот ли чародей, который связался с демонами пустыни?

— Именно так.

— Почему же он придет нас освободить?

— Он не придет.

— Ну тогда ты рассказываешь невесть что!

— Он не придет, потому что он — здесь.

Провозвестник положил руку на плечо высокого простака.

— Вот ваш спаситель.

— Он-то? Да он едва умеет говорить!

— До нынешнего дня вы его не узнавали, и в этом была ваша большая ошибка. Но меньше чем через неделю он будет готов убить врагов и нас освободить.

Пастухи пожали плечами, и каждый замер в своем углу. Провозвестник занялся тем, что стал учить своего двойника, заставляя его повторять несколько простых фраз, которые сто раз слышали жители Сихема. Простак, слишком счастливый оттого, что на него обратили внимание и рассеяли тем самым его тоску в темнице, очень старался.

Прошла неделя.

Дверь камеры с грохотом отворилась.

— Выходите все, вас будут допрашивать, — объявил египетский стражник.

— Мы повинуемся только Провозвестнику, — заявил пастух, который согласился принять участие в розыгрыше.

Стражник поперхнулся.

— А ну повтори!

— Наш вожак — Провозвестник. Только он и он один диктует нам, как себя вести.

— Где же он, ваш знаменитый вожак?

— Здесь, среди нас.

Заключенные посторонились, чтобы дать дорогу двойнику Провозвестника, которому настоящий мятежник отдал свой тюрбан и тунику.

Стражник приложил свою пику к груди странного человека.

— Это ты — Провозвестник?

— Да, это я.

— И это ты — организатор смуты в Сихеме?

— Бог избрал меня, чтобы поразить угнетателей народа, и я поведу его к победе.

— Ну-ну, посмотрим! Тебя представят сейчас генералу Несмонту, там повеселишься.

— Никому из врагов не удастся победить меня, потому что я связан с демонами пустыни.

— Свяжите-ка мне этого, — приказал стражник солдатам.

Настоящий Провозвестник подошел к нему.

— Мы — пастухи, — прошептал он, — и мы ничего не понимаем в этой истории. Нас ждет наша скотина. Если нами не займутся тут же, мы все потеряем.

Стражник, сам сын крестьянина, оказался чувствителен к такой аргументации.

— Ладно, вас сейчас допросят. А потом посмотрим.

Согласно заранее составленному плану пастухи объявили о своей полной непричастности и один за другим были освобождены. Поймав крупную рыбу, стража была слишком счастлива, чтобы заниматься какой-то мелочью.

Генерал Несмонту подозрительно посмотрел на человека в тюрбане.

— Значит, это ты приказал перебить египетский гарнизон в Сихеме?

— Я — Провозвестник. Бог избрал меня, чтобы поразить угнетателей народа, и...

— ...И ты поведешь его к победе, я знаю. Ты повторяешь это уже двадцатый раз. Кто стоит за тобой? Азиаты, ливийцы или только ханаане?

— Бог избрал меня...

Генерал дал пощечину своему пленнику.

— Порой мне жаль, что фараон запретил пытки. На ясный вопрос — ясный ответ: ты действуешь один или у тебя есть соучастники?

— Бог избрал меня...

— Хватит! Пусть его уведут и продолжат допрос. Когда ему слишком захочется пить, он, может быть, и заговорит.

Но благодаря усилиям Провозвестника, все время повторявшего ему одно и то же, простак свято верил в то, что сумеет противостоять египтянам. Никому не удалось вырвать у него иных слов, кроме тех заученных фраз, содержание которых делало его, как он полагал, неуязвимым для врагов.

— Мы достаточно бились с этим сумасшедшим преступником, — сказал, наконец, адъютант генерала.

— Что ж, последняя проверка мне кажется необходимой: проведите его по улицам города.

В первый момент стража, сопровождавшая и охранявшая арестованного, решила, что перед ними простой лжец, потому что никто не обращал на него никакого внимания.

И вдруг одна женщина завопила:

— Это он, я его узнала!

К ней присоединился старик:

— Провозвестник вернулся!

Через несколько секунд вокруг собралась целая толпа. Стражники жестко проложили в ней для себя проход и увели пленника в казарму.

— Больше никаких сомнений, генерал, — заявил офицер. — Этот мерзавец — действительно Провозвестник. Если мы хотим избежать новых осложнений, нужно скорее показать народу его труп.

— Дайте ему выпить яду, — приказал Несмонту.

Пока генерал составлял длинный рапорт фараону, простак без всяких переживаний уходил в мир иной. Разве Провозвестник не пообещал ему, что он попадет в великолепный дворец, где ему будут прислуживать прелестные нежные девы, готовые исполнить все его желания, а виночерпии предложат ему лучшие вина?

36

Друзей себе Икер среди соучеников так и не нашел и потому занимался исключительно учебой. Ужинать он старался не поздно, пока еще не зажгли светильники на касторовом масле, стремясь сэкономить, чтобы подольше поработать, когда стемнеет. Масло это стоило недорого, бедняки даже использовали его для притирания, но в основном оно служило горючим для освещения. К еде Икер был нетребователен, и ему вполне хватало приправленной луком чечевичной или бобовой похлебки и горбушки хлеба, натертой чесноком.

Целыми днями он увлеченно переписывал классические тексты, чтобы закрепить их в своей памяти, набить руку и выработать почерк, который позволял бы ему писать и быстро, и разборчиво. Изображая на письме свою мысль, он стремился передать ее живо, отражая малейшие оттенки. Иероглифы — это нечто большее, чем простая последовательность картинок; повествуя о жизни, они будто вмещали в себя силу творящих ее богов, наполнявшую каждое слово полнотой смысла.

Можно ли с помощью письма продлить жизнь и сделать ее более яркой? В справедливости этого Икер все больше убеждался по мере того, как проникал в тонкости написания и оттенки смыслов знаков. Его не привлекала роль простого писца, который лишь выполняет указания или пишет под диктовку. Он хотел проникнуть в тайну того одновременно абстрактного и конкретного языка, который создал египетскую цивилизацию.

Работая с таким напряжением, юноша избегал вспоминать о НЕЙ. Но в мыслях неизменно перед ним само возникало ее лицо и зажигало ранее неведомый энтузиазм. Он никогда ее не увидит — по крайней мере, если его обязанности писца не откроют перед ним двери Абидоса. Возможно, там будут другие праздники и другие ритуалы, которые она почтит своим присутствием!

Он не отказывался, нет. Именно ради нее он отправился покорять грамматику, лексику, истинное назначение иероглифов, которые своим расположением на дереве, папирусе или камне создавали гармонию, известную и понятную лишь мастерам письма.

Икер часто забегал к своему осленку, уютно лежавшему на подстилке, которую юноша менял каждое утро. Северный Ветер имел хороший аппетит и рос на глазах, а от его раны вскоре остались лишь неприятные воспоминания.

Во время их первой прогулки по деревне именно осленок пошел впереди и привел Икера как раз туда, куда нужно, ни разу не ошибившись. Его глаза сияли тепло и радостно.

— Хорошо иметь настоящего друга, — сознался ему Икер. — Тебе я могу сказать все.

Ничего не утаив, ученик писца рассказал свою историю Северному Ветру. Большие уши внимательно и напряженно слушали.

— И пусть эта банда возомнивших о себе писак не любит меня, мне все равно. Они даже придают мне силы! Когда я вижу эти головы, так переполненные сознанием собственной значимости, что в них не остается места для уважения к другим и к священным иероглифам, у меня лишь крепнет желание проложить свой собственный путь, не считаясь с их мнением. Дураки ничего не могут создать сами, и это делает их завистливыми и ревнивыми. Тех, кто на них не похож, они стремятся уничтожить. А мы с тобой — настоящие братья. Вместе мы устоим.

Осленок лизнул руку своему спасителю, а юноша долго ласкал малыша перед тем, как вернуться в свою комнату. Как и каждый вечер, он положил на свой живот магический талисман из слоновой кости, подаренный госпожой Текхат, чтобы отвратить от себя злых духов. А утром, пробудившись, он надевал его к своим двум амулетам в виде сокола и павиана, чтобы зарядить их новой энергией.

— Завтра, — сказал генерал Сепи десятерым ученикам, отобранным, чтобы стать высшими писцами, — день отдыха.

Как обычно, Икер выходил из класса последним.

— Генерал, я прошу о благосклонности.

— Я позволяю тебе не убирать класс во время этого отпуска.

— Позвольте мне взглянуть на архивы провинции.

— Разве ты не хочешь развлечься или отдохнуть?

— Рано или поздно я столкнусь с этим типом документов. Я бы хотел начать как можно скорее.

— Какой род архивов тебя интересует?

— О, все понемногу! Я бы не хотел замыкаться в этой специальности.

— Я выпишу тебе пропуск.

Юноша с трудом сдержал свое волнение.

С заветным «ключиком», который должен был открыть хранилище тайн, он предстал перед начальником архива.

— Какие документы ты хочешь посмотреть?

— Все, что касаются кораблей, экипажей и торговых экспедиций.

— За какое время?

— Ну, скажем... за три года.

Начальник отвел Икера в просторное помещение из кирпича. На полках аккуратно были разложены папирусы и таблички.

— Не выношу никакого беспорядка. При малейшей небрежности с твоей стороны я попрошу твоего учителя аннулировать разрешение.

— Я буду строго соблюдать правила, — пообещал Икер.

И, даже сгорая от нетерпения, он работал аккуратно и методично, упрямо прорабатывая полку за полкой. Количество времени, необходимое на поиски, его не пугало. Даже напротив. В такой горе документов он наверняка отыщет какой-нибудь след.

В провинции Зайца было много кораблей, но ни один из них не носил названия «Быстрый». Когда прошло первое разочарование, Икер стал питать надежду, что оба моряка, имена которых были ему известны, принадлежали к другим экипажам, сведения о которых находились в управлении. Но никаких следов ни Головореза, ни Черепашьего Глаза обнаружить так и не удалось.

Что касается торговых экспедиций, то ни одна из них не имела местом назначения страну Пунт.

Только хорошее здоровье Северного Ветра, который рос на глазах, и богатство знаний, которые рассыпал перед ним на уроках генерал Сепи, не позволяли Икеру впасть в пессимизм.

Однажды, когда Икер выходил из помещения класса, которое вычистил в самых потаенных уголках, он внезапно столкнулся с тремя элегантно одетыми насмешливыми девушками. Легкие туники, браслеты на запястьях и щиколотках, жемчужные ожерелья, диадемы, украшенные васильками... Настоящие царевны, которые с гордостью демонстрируют свои богатства!

— Это ты — писец Икер? — спросила самая высокая из девушек, обольстительно улыбнувшись.

— Я всего лишь ученик писца.

— Говорят, ты слишком много работаешь, — прошептала самая юная, озорно взглянув на Икера.

— С моей точки зрения, слишком много никогда не будет. Нужно выучить столько важнейших текстов!

— Разве это не скучновато, если заниматься только этим?

— Напротив! Чем больше работаешь над иероглифами, тем больше чудес тебе открывается.

— А как ты находишь нас?

Икер покраснел до ушей.

— Но я... Как мне судить... Извините, но у меня дела, меня ждет мой осел.

— Разве мы не привлекательнее, чем это животное? — спросила та, которая до сих пор молчала.

— Я приношу извинения, но я действительно тороплюсь.

Ретируясь, Икеру удалось ускользнуть от трех красоток, удивительно походивших одна на другую. Разница в возрасте между ними, должно быть, была минимальной, и на первый взгляд их было трудно отличить друг от друга. Но их красота была слишком искусственной, а поведение вызывающим. И ученик писца хотел только одного: чтобы они перестали ему надоедать.

Это желание не исполнилось.

В тот же вечер младшая постучала в дверь его комнаты.

— Я не помешаю тебе, Икер?

— Нет... Впрочем, да... Вы не можете войти сюда, потому что...

— Потому что здесь уже другая девушка?

— Нет, конечно, нет!

— Тогда дай мне подарить тебе то, что я приготовила.

Ее косметика была положена чересчур густо: слишком густые зеленые тени вокруг глаз, слишком толстый слой красной охры на губах, слишком сильные духи.

Она поставила на пол два блюда.

— На первом фруктовый пирог, — объяснила она. — Моя служанка измельчила фрукты до состояния муки самого тонкого помола, а я лично добавила в пирог меда перед тем, как поставить его в печь. На втором блюде — сыр с травами, он приготовлен из молока нашей самой лучшей коровы. Я думаю, тебе никогда не доводилось есть ничего изысканнее. Если ты будешь со мною мил, то у тебя и в дальнейшем ни в чем не будет недостатка.

— Я не могу это принять.

— Отчего?

— Вы, конечно, принадлежите к влиятельному кругу, а я всего лишь ученик писца.

— Почему бы и тебе не стать влиятельным и важным? Я могу тебе в этом помочь, поверь мне!

— Я предпочитаю выходить из положения сам.

— Ладно, не играй в упрямца! Наберись смелости сказать, что я тебе не нравлюсь...

Икер посмотрел девушке прямо в глаза.

— Вы мне не нравитесь.

— Ты любишь рисковать, Икер. Ты на самом деле не знаешь, кто я?

— Кем бы вы ни были, я отказываюсь от ваших щедрот.

— Твое сердце уже занято?

— Это касается только меня.

— Позабудь ее! Как она может равняться с дочерью Джехути, правителя провинции Зайца! Мы с сестрами выбираем мужчин, с которыми получаем удовольствие. Ты — один из этих счастливых избранников.

Она начала медленно спускать со своего плеча бретель туники.

— Немедленно выйдите! — потребовал Икер.

— Не унижай меня, ты за это дорого заплатишь!

— Прекратите эту недостойную игру и оставьте меня в покое.

— Это твое последнее слово?

— Вы меня прекрасно поняли.

Она поправила бретель, метнула в сторону ученика писца ненавидящий взгляд. Икер поднял с пола два блюда.

— Не забудьте то, что принесли.

— Ты последние часы доживаешь в этой провинции, маленький наглец!

Задав корма своему ослу, Икер отправился в столовую. Только с последней ложкой похлебки он почувствовал, что вкус ее изменился. Он выпил немного воды, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, но результат получился прямо противоположный. Вода показалась Икеру непригодной для питья.

Ученик писца хотел поговорить с поваром, но тот куда-то исчез.

И вдруг в глазах у него потемнело. Голова кружилась так сильно, что Икер рухнул и не смог больше подняться.

Его взгляд заволокло туманом, но все же он сумел различить силуэты трех дочерей Джехути.

Младшая наклонилась над своей жертвой.

— Не бойся, ты не умрешь от яда. Мы приказали дать тебе простое снотворное, чтобы ты оказался в нашей власти. Теперь тебе дадут финикового спирта, много спирта. Твоя одежда и кожа пропитаются им. И когда работники придут в столовую, они обнаружат здесь совершенно пьяного писаку. Не правда ли, забавно?

Икер попытался протестовать, но непослушные слова путались, переплетаясь друг с другом.

— Спи крепко, маленький наглец, который посмел оттолкнуть нас! Когда ты проснешься, мы будем отомщены. А ты погибнешь.

— Ты похож навывернутый руль, — сказал Икеру генерал Сепи. — Ты похож на храм без бога, на пустой дом! Можно научить танцевать обезьяну, выдрессировать собаку, можно даже поймать птицу за крыло, но тебя... как тебя воспитать? Твое сердце мятежно, а уши глухи! Ты, ученик моего класса, напился и напился в одежде писца!

— Я стал жертвой заговора, — объявил обвиняемый, чей разум был еще затуманен.

Гнев генерала, по всей вероятности, стал утихать.

— И кто эти заговорщики?

— Люди, которые воспользовались моей доверчивостью.

— Назови их!

— Я один виноват, я не должен быть так доверчив. В мою еду добавили одурманивающие вещества и насильно опоили.

— Кто эти люди?

— Если я вам назову их, вы мне не поверите. А если вы мне поверите, вы ничего не сможете сделать, чтобы наказать виновных. Их единственной целью было опозорить меня в ваших глазах. Чего же заслуживает ученик писца, которого признали пьяницей, как не изгнания из вашей школы и даже из провинции, где вы его приютили?

— Но факты есть факты, Икер. И твои объяснения слишком туманны, чтобы им можно было верить. Если ты хочешь доказать свою невиновность, нужно указать на своих недругов и устроить вам очную ставку.

— Она ни к чему не приведет, генерал.

— Значит, мое решение может изменить только знак из иного, высшего мира.

Сепи позвал двух солдат, которые должны были отвести Икера на южную границу провинции Зайца. Учителю было жаль расставаться со своим лучшим учеником, но проступок был слишком серьезным.

— Вон там, мой генерал, смотрите! — воскликнул военный, отступая.

В комнату только что проник хамелеон с белым животом. Он поднял на Сепи свой странный взгляд, но тот немедленно произнес успокаивающее заклинание. После короткой нерешительной паузы животное покинуло комнату.

— Хамелеон — это одно из воплощений Анубиса, — сказал Икеру генерал. — Кажется, ты пользуешься необыкновенным покровительством небесных сил.

— Вы... вы не вышлете меня?

— У кого безумие зайдет так далеко, что он осмелится пренебречь вмешательством Анубиса?

— Вы верите, генерал, что когда-нибудь я буду принадлежать Золотому Кругу Абидоса?

Сепи остолбенел. Икеру показалось, что он видит перед собой статую, глаза которой смотрели на него вопрошающе.

— Кто рассказал тебе об этом Круге?

— Это больше, чем просто поэтическое выражение, не так ли?

— Отвечай на мой вопрос.

— Один садовник. Наши пути пересеклись, а потом разошлись.

— Поэты умеют заставить нас мечтать, мой мальчик. Но ты работаешь для того, чтобы стать писцом и заниматься реальностью.

37

Перед Джехути, утопавшем в своем кресле с высокой спинкой, его три дочери не могли найти себе места от нетерпения.

— Можно, наконец, с тобой поговорить? — спросила старшая.

— Минуточку, я закончу работать с делом.

Правитель провинции неспешно свернул длинный папирус.

— Что с вами, мои сладкие?

— Отец, мы возмущены и обращаемся к нашему высшему судье!

— Ты хочешь сказать, к богине Маат?

— Нет, к тебе! Чудовищные дела только что произошли на твоей территории, а виновник остался ненаказанным.

Джехути, казалось, был поражен.

— Это действительно очень серьезно. И что вы об этом еще знаете?

Младшая дочь немедленно вступила в разговор.

— Ученик писца Икер украл финиковый спирт и напился. Это возмутительно и неслыханно! А этим утром мы видели, как этот негодяй снова вошел в школу генерала Сепи, как ни в чем не бывало! Ты должен тотчас же вмешаться, отец, и выгнать этого Икера из нашей провинции.

Джехути посмотрел на дочерей серьезным взглядом, к которому примешивался оттенок иронии.

— Успокойтесь, мои сладкие, я выведу это дело на чистую воду.

— Что... что ты хочешь сказать?

— Этот несчастный юноша стал жертвой недоброжелателей, но покровительство бога Анубиса, явившегося в виде хамелеона, позволило нам понять, что он говорил правду.

— Он обвинил кого-нибудь? — испуганно спросила старшая дочь.

— Нет, и это — дополнительное свидетельство его благородства. Есть ли у тебя и твоих сестер какие-нибудь подозрения?

— У нас? Но как же... Нет, конечно, нет!

— Я так и думал. Знайте, что я рассматриваю Икера как будущего писца высокого ранга и что больше я не допущу никаких на него нападений. Кто бы ни был злоумышленник, он будет сурово наказан. Мы хорошо поняли друг друга, мои сладкие?

Три дочери Джехути утвердительно кивнули и вышли из кабинета, куда тотчас же вошел очень худой человек с кожаной сумкой, которая казалась слишком тяжелой для его слабой конституции.

— А-а, доктор Гуа! Я вас жду уже довольно давно.

— Ну да, вы — правитель этой провинции, — нисколько не смутившись, ворчливо возразил врач, — но мне приходится лечить не только вас. Из-за всех этих приступов ревматизма, отитов и язв я не знаю уже, куда деваться. Можно подумать, что сегодня утром дали себя знать все болезни! Нужно бы, чтобы мои молодые коллеги были более компетентными и вкладывали больше усердия в свое дело... Что вас беспокоит сегодня?

— Плохое пищеварение и...

— Наслышан, наслышан... Вы едите слишком много, пьете слишком много, работаете слишком много и спите недостаточно. И, кроме того, у вас возраст, с которым вы отказываетесь смириться. Перед лицом такого упорства медицина бессильна. Бесполезно надеяться, что вы измените своим привычкам. Вы — худший из моих пациентов, но я все же обязан вас лечить.

Каждая консультация начиналась примерно теми же словами. Джехути воздерживался от возражений доктору Гуа, лечение которого было всегда на такой же высоте, что и диагностика.

Из своего мешочка он вынул сосуд в форме человека, который поставил одно колено на землю, а на плече, поддерживая ее левой рукой, держал ночную вазу. Сосуд был подписан рукой врача: «Я устал все сносить».

— Вот расслабляющая смесь из пивных дрожжей, касторового масла и некоторых других ингредиентов, которые вам знать не обязательно. Ваш желудок успокоится, вы позабудете о своем пищеварительном тракте и посчитаете себя абсолютно здоровым. Фатальная ошибка, но что я могу сделать? Увидимся послезавтра.

Гуа, этот неутомимый муравей, ушел заниматься другим пациентом.

И перед правителем провинции наступило время появиться генералу Сепи.

— Как вы себя чувствуете?

— Бывает и хуже, но, думаю, пришло время возродиться.

— Мои жрецы готовы, — отозвался Сепи. — Вода Абидоса в вашем распоряжении.

— Тебе понадобится писец-ассистент: почему бы не взять с собой Икера?

Сепи заколебался.

— Не слишком ли рано?

— Разве бывает рано готовить человека, путь которого начертали боги?

— Мне бы хотелось больше времени отвести на его подготовку...

— Если он таков, как мы думаем, — отмел всякие сомнения Джехути, — то этот ритуал еще больше откроет ему его самого. Если же мы ошиблись, то будет одним хвастуном больше, который сломает себе зубы о свои собственные иллюзии.

Сепи очень захотелось как-нибудь защитить от этого нового испытания своего лучшего ученика, но ему оставалось лишь подчиниться.

У Икера по-прежнему не было ни малейшего контакта с его товарищами, которые завидовали ему из-за его прекрасных результатов. Никто не сомневался в том, что чужак был самым блестящим учеником класса, намного опережавшим того, кто шел вторым по успеваемости. Он не только с дерзкой легкостью проникал в смысл трудных текстов, но и успешно справлялся с любыми упражнениями, как если бы они не представляли никакой трудности. И генерал Сепи только что поручил ему составить указ относительно способов измерения земли после того, как спадут воды паводка.

Иными словами, Икер был назначен писцом провинции Зайца и ему следует незамедлительно покинуть школу, чтобы занять свою первую должность.

После печального приключения юноша неизменно расспрашивал повара перед каждой едой. А тот, прекрасно сознавая, что именно на него падет ответственность в случае нового происшествия, лично пробовал все блюда.

— Сегодня вечером, — предупредил Икера Сепи, — ты поужинаешь позже. Твои инструменты при тебе?

— Я никогда с ними не расстаюсь.

— Тогда иди за мной.

Икер почувствовал, что никаких вопросов задавать не нужно. Генерал был сосредоточен, как солдат, готовый к бою, исход которого неясен.

На восточном берегу Нила, на вершине холма, были выдолблены могилы правителей провинций Зайца. С одной стороны они возвышались над рекой, с другой — над пустыней, в которую уходила тропинка, петлявшая между двух скал.

Два солдата охраняли освещенное большим количеством факелов внушительное вечное жилище, приготовленное для Джехути. Жилище имело глубоко уходящий портик, который поддерживали две колонны с капителью в виде пальмовых листьев, большой прямоугольный зал и в самом конце маленький храм.

Икер остановился на пороге.

— Я приказал тебе идти за мной.

С перехваченным горлом юноша нетвердо прошел внутрь гробницы.

Джехути стоял в глубине перед храмом. По-старинному одетый лишь в набедренную повязку он выглядел еще выше и толще, чем обычно.

Внезапно наступила темнота.

Два жреца, принесшие чаши, расположились по обе стороны от правителя провинции. Последний зажженный светильник оставался лишь у генерала Сепи.

— Произнеси заклинания, — приказал он Икеру. — Твой голос заставит их стать реальностью.

Юный писец прочел красивый золотистый папирус.

— Пусть вода жизни очистит Хозяина, пусть соберет она его энергию и освежит его сердце.

Жрецы подняли чаши над головой Джехути.

Икер готовился увидеть его выходящим из воды, но был ослеплен лучами света, который озарил тело старого человека.

Вынужденный закрыть глаза Икер подумал сначала, что стал жертвой какой-то иллюзии. Все же он попытался снова открыть глаза, даже рискуя ослепнуть.

Мягкий свет окутывал теперь Джехути, который казался помолодевшим на много лет.

— Ты, что хотел узнать, что такое Золотой Круг Абидоса, — сказал Икеру Сепи, — смотри, как он действует.

38

Всю ночь Икер не сомкнул глаз.

Все детали странной церемонии отпечатались в его памяти, и он тщетно старался понять значение необычных слов, произнесенных генералом Сепи.

Конечно, он должен найти след тех, кто попытался его уничтожить, и выяснить причину их действий, но ему нужно было проникнуть и в тайну Золотого Круга Абидоса и снова увидеть прекрасную жрицу, восхищение и любовь к которой росли в его душе с каждым днем.

Слишком много задач, слишком трудных задач и неисполнимых миссий для одинокого и бедного юноши... Но не для Икера! Разумеется, сомнение, даже отчаяние, тысячу раз пыталось его одолеть. Ему предстоит сдержать этот натиск и наметить правильный путь там, где его не было.

Испытания и трудности усиливали решимость Икера. Если он покажет себя неспособным их преодолеть, значит, он не достоин другой доли. В таком случае его жизнь лишена смысла и бесполезна. Наконец громко возвестили:

— Писца Икера просят во дворец к правителю провинции.

Приглашенный наскоро оделся, взял свои инструменты и положил их в одну из сумок, которые теперь без труда мог нести Северный Ветер.

Джехути уже сидел в своем самом комфортабельном паланкине.

— Поехали, — приказал он.

Икер приготовился к тому, что его включат в когорту писцов, которые следовали за начальником для записи его распоряжений.

Но он был один, и через несколько минут его охватила паника. Как ему, новичку, удастся заменить нескольких специалистов? Но поскольку ему не оставляли выбора, он не отступит.

Джехути отправился вдоль канала, который пересекал его провинцию, осмотрел зеленую и болотистую зону, отведенную для дичи, затем проехал по возделываемой территории, где встречался с крестьянами, садовниками, виноградарями и пастухами. После этого он посетил мастерские горшечников, плотников и ткачей, поговорил с хлебопеками и пивоварами, которым посоветовал следить за качеством своей продукции, которое в эти последние недели явно снизилось.

Энергия Джехути была поразительной. Зная каждого из своих подчиненных, он подбирал для каждого нужное слово, и все его указания соответствовали интересам дела. И ни разу правитель провинции не продемонстрировал хотя бы малейший признак усталости.

Его писец также показал себя на должной высоте, хотя из-за записей у него разболелось запястье.

Наконец, Джехути вернулся в свой дворец, где позволил себе отдохнуть за чашей легкого пива, которым также угостил и Икера, работу которого он уже просмотрел.

— У тебя совсем неплохо получается, — оценил он. — Составишь мне краткий отчет, чтобы я мог проверить, насколько точно выполняются мои указания. Обсуждение — дело важное, но считаются только дела.

— А ритуал — это дело?

— Это даже высшее дело, потому что он приводит в действие то, что боги исполнили в первый раз.

— Господин, то, что с вами произошло вчера вечером...

— Это было нечто вроде возрождения, необходимого для человека, обремененного моим возрастом и тяжелыми обязанностями. Осознал ли ты богатство этой провинции и необходимость прилежной работы для ее сбережения? Здесь никто не отлынивает от своей работы. Если же кто-то хитрит, я быстро его обнаруживаю. И это равновесие хочет разрушить один человек: фараон Сесострис. Он наш враг, Икер.

Юный писец смутился. Правитель провинции говорил не случайно... Знает ли он имя того, кто желал его смерти?

Джехути мог быть довольным процветанием своего сельского хозяйства, но отсутствие информации, исходящей от Мемфисского двора, повергало его в состояние тревоги. Не означало ли это, что царь подозревал его в сочувствии восставшим в Сихеме? В этом случае ему придется взять в руки свой посох паломника и объединять других правителей провинций, чтобы отвести неизбежную атаку фараона.

Мнение генерала Сепи было иным. Он не верил в этот продиктованный обстоятельствами союз, который, с его точки зрения, обречен на полную неудачу, которая нанесет удар по всем союзникам. Лучше было бы вести переговоры напрямую с Сесострисом и попытаться уговорить его принять точку зрения Джехути.

Джехути колебался.

И эти колебания, так несвойственные его характеру, делали его раздражительным.

Черный ибис сел неподалеку от Икера и пристально посмотрел на него. Потом сделал несколько шагов вперед, застыл и впечатал в песок след от своих лап. Своим клювом он обозначил вершину получившегося треугольника, взмахнул крыльями и улетел.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Джехути.

— Я знаю, что можно без всякой боязни пить ту воду, которую пьют ибисы, которые передают нам изначальный свет, рисуя знаки. Вот один из них, господин: треугольник — первое выражение созидающей мысли. Иными словами, создайте в свою очередь что-нибудь великое, и ваши заботы исчезнут.

— Твой учитель тебя хорошо научил. Действительно, решение может быть именно таким.

В мыслях Джехути только что родился невероятный проект. Если ему удастся его реализовать, то будет восхищен даже Сесострис.

— Генерал Сепи говорил мне о Золотом Круге Абидоса, — начал Икер. — Я бы хотел...

— Генерал Сепи уехал по делу на неопределенное время. А у тебя будет много работы. С этого вечера ты будешь жить во дворце, где тебе оставлена рабочая комната. Ты соберешь вместе все отчеты, которые касаются силы и слабости моей провинции, и выберешь из них основные позиции. Я хочу знать, на что мы способны в случае конфликта.

Сидя в кресле из тростника, Кривая Глотка заканчивал обгладывать ногу газели, а Бешеный скучал, разглядывая зонтики папируса, танцующие на ветру.

— Мы довольно ждали, Бешеный. Пора отправляться в дорогу.

Аргументы Бешеного были исчерпаны. На этот раз он сам понимал, что Провозвестник больше не придет. Лишившись такого начальника, он снова превратился в средней руки вора, у которого нет будущего.

— Мы составляем хорошую команду, — сказал Кривая Глотка, — никто перед нами не устоит. Все богатые дома Дельты будут наши! Забудь о прошлом, приятель, и пойдем вперед, навстречу богатству.

Крик боли прорезал сырой воздух болота.

— Соглядатай... подбили соглядатая!

Солдаты, воспитанные Кривой Глоткой, схватились за оружие и рассыпались по позициям, чтобы окружить и схватить нападавшего.

Появление Провозвестника пригвоздило их к месту.

— Кто из моих верных осмелится на меня броситься?

— Вы... вам удалось от них ускользнуть! — воскликнул в восторге Бешеный.

— Ну, дела, — промямлил Кривая Глотка. — Ну, дела... Вы пробили стену тюрьмы?

— Даже лучше: наши противники считают, что казнили Провозвестника. Для египтян меня больше нет. Стало быть, у нас есть значительное преимущество: мы можем действовать в тени и никто не сможет понять, откуда наносятся удары.

Бешеный буквально впивался в слова своего вождя.

— Господин, не стоит ли продолжить распространение мятежа на Ханаанской земле?

— Фараон Сесострис отреагировал самым решительным образом и окружил своей армией всю территорию. Новый гарнизон Сихема состоит из настоящих солдат, которые жестоко подавят любую попытку бунта. Но это не самое главное. Проходя по городкам и селениям, я осознал всю подлость жителей. Это — бараны, не способные восстать против оккупантов и отдать свои жизни, чтобы установить царство истинного Бога. Опираться на них — иллюзия.

— Меня это не удивляет, — заявил Кривая Глотка. — Я в эти штучки никогда не верил! Зато мы не робкого десятка.

— У вас наверняка есть новый план, — намекнул Бешеный.

— История с Сихемом была очень полезной, — подтвердил Провозвестник.

— Тогда, — вмешался в разговор Кривая Глотка, — начнем с фермы или с особняка?

— Выбери наилучшее решение.

— Изолированная ферма с небольшим количеством слуг. Нужно набить себе руку. А что касается добычи...

— Все оставишь себе. Бешеный, пять бойцов и я пойдем пристраиваться в Мемфис.

— Мемфис... Но город набит стражниками!

— Мы не станем делать там никаких набегов. Напротив, как честные торговцы мы расспросим население, чтобы выведать максимум информации. Чтобы одержать победу, я должен как можно лучше узнать этого фараона и его окружение. Кроме того, мы поставим себе целью найти союзника внутри самого дворца.

— Это невозможно! — ответил Кривая Глотка.

— Другого решения нет, мой друг. Своими рейдами ты обогатишь себя и окажешь мне необходимую помощь, когда я того потребую. И ты никогда и не помыслишь меня предать, правда?

Взгляд Провозвестника стал таким жутким, словно у демона пустыни.

Кривая Глотка понял, что человек в тюрбане читает его мысли и что никаких шансов обмануть его нет.

Провозвестник положил ему на плечо руку, и Кривой Глотке показалось, что когти хищной птицы впились в его тело.

— У тебя была мелкая судьбишка жулика, а я дал тебе статус убийцы, который будет держать в страхе всю страну. Прекрати вести себя как жалкий воришка и пойми, что власть стоит на двух основаниях: жестокость и подкуп. Ты будешь первым, а Бешеный — вторым. Судьба вознаградит тебя, мой верный друг, и ты сможешь позволить себе все, что пожелаешь. Но тебе следует набраться терпения, бить исподтишка и продвигаться вперед очень обдуманно.

Впервые Кривую Глотку в самом деле убедили слова Провозвестника. Этот человек был действительно настоящим военачальником, который умеет задумать и навязать другим стратегию действий. В повиновении ему — сила, а не слабость.

— Это мне подходит, — решительно подытожил Кривая Глотка.

39

Бдительным взглядом Верховный Казначей Сенанкх следил, как специалисты распределяли плату между работниками, которым было поручено чистить каналы и укреплять плотины перед будущим паводком. Отдавая себе отчет в размахе работ, крестьяне трудились с полной самоотдачей, засыпали до вершины насыпи промоины, сделанные в земле прежним паводком, чистили русло каналов и дно водохранилищ, заделывали швы между блоками. Сильная июньская жара делала работу тягостной, но каждый сознавал важность порученной миссии. Необходимо было приложить все усилия, чтобы собрать как можно больше воды, которая будет до следующего паводка служить для орошения полей и садов. Другие бригады заготавливали дрова для зимы, третьи наполняли большие кувшины сушеными фруктами — единственным питанием во время первых дней разлива воды, когда Нил перестает быть судоходным и многие деревни будут отрезаны от внешнего мира.

На первый взгляд, все шло хорошо. Но Сенанкх дожидался важных вестей с юга.

Доставил ее военный вестовой. Тотчас же лицо гурмана исказилось. Он собирался сесть за внушительный завтрак, но теперь у него не было никакого аппетита.

Быстрее, чем обычно, он отправился в Управление paбот фараона, где его коллега Сехотеп, прервав свои занятия, безотлагательно его принял.

Сенанкх объявил ему плохую новость.

— Должны ли мы предупредить Великого Царя или лучше скрыть от него правду?

— Ты правильно задал вопрос, — ответил Сехотеп. — Если мы известим царя, то он не оставит это дело без ответа и, вероятно, предпримет рискованные меры. Но мы — члены его ближнего совета, и молчать — значит совершить тяжкую ошибку.

— Я думаю так же.

Оба министра отправились просить аудиенции.

Сенанкх взял слово.

— Многие наблюдения подтверждают это, Великий Царь: цикламены гораздо глубже пускают свои корни, чтобы добраться до воды. Этот факт не оставляет никаких сомнений: паводок будет слишком слабым. Иначе говоря, после трех средних по уровню лет, которые не позволили нам полностью пополнить наши резервы зерна, мы рискуем получить голодные годы.

— Такое несчастье случайно не приходит, — рассудил Сесострис. — Акация Осириса погибает в Абидосе. Хозяин паводка также выказывает нам свое недовольство. Я должен отправиться в Элефантину, чтобы воздать ему должное поклонение и восстановить гармонию.

Именно этого решения и опасались оба министра.

— Великий Царь, — напомнил Сенанкх, — в этой области небезопасно. Правитель этой провинции — ваш решительный противник, у которого достаточно войска, жестокость которого известна. Кроме того, чтобы добраться до Элефантины, вам понадобится пересечь несколько враждебных территорий. Ваш корабль, вне всякого сомнения, подвергнется нападению.

— Думаешь, я недооцениваю эти опасности? Но есть и более серьезная: голод. Каким бы ни был риск, я должен попытаться предотвратить худшее.

— В этом случае, Великий Царь, — предложил Сехотеп, — может быть, следует мобилизовать всю армию?

— Главное — не снимай гарнизона в Ханаанской земле. Только сильное военное присутствие удержит там мир, который мы восстановили. Мне же достаточно флотилии из легких кораблей. Пусть как можно скорее ее подготовят к отплытию.

Генерал Несмонту сам отобрал двадцать кораблей и их команду, но эта экспедиция ему до такой степени не нравилась, что он не удержался и сказал об этом своему повелителю, который его внимательно выслушал.

— Допустим, Великий Царь, что ваш новый союзник Уакха не лицемерит и останется нейтральным. Но это не причина, чтобы забывать о пяти остальных! Во-первых, группа из трех правителей: Хнум-Хотеп, Джехути и Укх. Присутствие в их имени составной части «хотеп» ничего не меняет: они только и думают об увеличении своих войск. К счастью, они так привязаны к собственным семейным привилегиям, что неспособны объединиться. Но если предположить, что эту опасность вы минуете, то вы тут же натолкнетесь на Уп-Уаута, правителя провинции Ассиут. А это настоящий воин, который, не колеблясь, бросится в самую смертельную схватку! Если же, чудом, мы и доберемся до Элефантины, то остается самое худшее — Саренпут, с его сильными вооруженными бандами, в которых полно нубийцев, еще более свирепых, чем соколы. Я надеюсь, что ясно объяснил свою позицию, Великий Царь.

— Яснее некуда, генерал. Готовы ли мои корабли?

— Но Великий Царь...

— В любом существовании возникает момент, когда человек, каким бы ни был его ранг, должен доказать свою истинную сущность. Для меня такой момент наступил сейчас, и каждый это понимает. Или я спасу Египет от голода, или я не достоин им управлять.

— Мой долг предупредить вас, что с военной точки зрения у нас нет никаких шансов, и что эта экспедиция окончится катастрофой.

— Если северный ветер будет нам благоприятствовать и если наши моряки окажутся ловкими, то у нас будет преимущество, которым трудно пренебречь: скорость.

— Я отобрал лучших моряков. А страх смерти придаст им сил и старательности.

Приказ есть приказ, и старый генерал больше не задавал себе вопросов. И под его командованием никто не отступил.

У Медеса расстроилось пищеварение, и не из-за жары или неподходящей пищи, а только из-за страха, что вдруг появятся корабли с враждебно настроенными командами. При одной мысли о том, что его пронзит стрела или разрубит меч, у него начинались дикие спазмы. И успокоить его не мог даже вид Собека-Защитника. Несмотря на всю его компетентность, он вряд ли что-нибудь мог бы реальное противопоставить в случае массированной атаки войск правителей провинций.

Медес совершенно иначе представлял себе свое первое официальное участие в царском путешествии. И, тем не менее, ему следовало сохранять должное выражение лица и ничем не выдать своего критического отношения к этой безумной авантюре, где полностью погибнет все египетское руководство.

— Что-то не так? — с хитроватой улыбкой спросил у него Сехотеп, Хранитель Царской Печати.

— Все, все так, но эта ужасная погода выворачивает мой желудок наизнанку.

— На мой взгляд, буря не замедлит разразиться.

— В этом случае надо бы причалить к берегу. Наши корабли не настолько прочны, чтобы вынести гнев Нила.

— Это точно. Выпейте немного теплого пива и пожуйте черствого хлеба — это успокоит ваши спазмы.

В тот момент, когда флотилия входила в первую опасную зону, небо разорвалось: молнии прорезывали воздух, гром гремел с необыкновенной силой.

На борту царского судна стали готовиться пристать к берегу.

— Продолжаем плавание, — приказал Сесострис.

— Великий Царь, — заметил генерал Несмонту, — это слишком рискованно!

— Это наш наилучший шанс проскочить препятствие. Разве моряки, которых ты отобрал, не самые лучшие?

Медес с изумлением увидел, что головной корабль продолжает оставаться на середине реки и сопротивляется буре; вслед за ним такую же позицию заняли и остальные суда.

Почти теряя сознание, он укрылся в своей каюте, чтобы не видеть кораблекрушения.

В ярости волны били о корпус корабля с такой бешеной силой, что он стонал, мачты сгибались, едва не ломаясь, края бортов были сломаны и унесены ветром. Двое моряков упали в воду, и никто не смог их спасти.

Сесострис лично управлял рулем. Выпрямившись, напрягая всю свою исключительную способность концентрироваться, монарх противостоял гневу Сета.

Когда первый луч света прорезал плотные черные тучи, а Нил стал успокаиваться, царь вернул управление кораблем капитану.

— Желая уничтожить нас, — сказал Сесострис, — Сет нам помог. Пусть принесут ему благодарение.

Монарх разжег на жертвеннике огонь и отдал пламени сделанную из обожженной глины фигурку орикса, пробитого ножом. Это удивительное животное способно в самом сердце пустыни противостоять ужасной изнурительной жаре. Не передаст ли оно и царю немного этой своей способности?

— Мы прошли, — констатировал генерал Несмонту. — Вот трое правителей провинций не смогли нам помешать!

Однако оптимизма хватило предусмотрительному генералу лишь на короткое время.

— А сейчас, — заявил он, — мы в Ассиуте, что означает вступление в бой Уп-Уаута. Нам предстоит ужасное сражение.

Когда флотилия подошла ко второй опасной зоне, спускалась ночь. После нескольких дней беспрерывного плавания люди устали. Никто не осмелился бы плыть в темноте, особенно в это время, когда капризы реки так же опасны, как населяющие ее гиппопотамы.

— Я предлагаю два дня отдохнуть и заодно подготовиться к бою, — предложил Несмонту.

— Мы продолжаем путь, — решил Сесострис.

Старый генерал был смущен.

— Если мы осветим свои корабли нужным числом факелов, воины Ассиута нас легко обнаружат!

— Именно поэтому факелы мы зажигать не будем.

— Но, Великий Царь...

— Я знаю, Несмонту. Но для нас единственное приемлемое решение — это заставить судьбу слушаться.

Стоя на носу головного корабля, Сесострис давал указания относительно скорости движения и его направления. В эту ночь, в пору едва народившегося месяца, задача была особенно трудной. Но фараон не допустил ни одной ошибки, ни одно божество не стало ему мешать, и флотилия проскользнула по спокойной воде незамеченной.

Несмонту испытывал немалую гордость оттого, что служил человеку такой закалки, как Сесострис. Конечно, самое трудное оставалось еще впереди, но гордость за доблесть монарха среди солдат и моряков неизменно возрастала. Чего им страшиться, если ими командует такой командир, который сам участвует в деле?

Тем не менее, вид, который открывался взору путешественников, производил на них ужасное впечатление.

По мере приближения к Элефантине берега стали выглядеть все суше. Почва растрескалась. Люди и животные изнемогали от изнурительной жары, сожженные солнцем растения жаждали паводка. Только ослы продолжали работать, перенося на своих спинах мешки с зерном от одной деревни к другой пока крестьяне завершали молотьбу. Каждый шаг, каждое движение требовали от людей напряженных усилий.

— Великий Царь, — обратил внимание монарха Несмонту, — нас заметили.

Генерал указал на нубийца, который, забравшись на вершину пальмы, делал энергичными жестами знаки своему коллеге, наблюдательный пост которого располагался немного дальше, чем его собственный. От дерева к дереву весть о прибытии неизвестных кораблей быстро дойдет до Саренпута, правителя провинции.

— Не будет ли благоразумнее изобразить поломку, остановиться и уточнить нашу стратегию? — спросил Несмонту.

— Мы продолжаем наш путь.

Утих ветер, корабли медленно пошли на веслах, сердца солдат забились сильнее. Столкновение с местными войсками, многочисленными и хорошо вооруженными, не сулило ничего хорошего. Если не спасет чудо, сражение заранее обречено на поражение.

После периода относительно спокойного самочувствия, во время которого Медес подумал, что окончательно выздоровел, он снова ощутил приступы спазматических болей в области желудка. Воины Саренпута славились своей жестокостью.

«А если превратить неминуемое поражение Сесостриса, который столь легкомысленно недооценивает превосходство своего противника, в собственную победу? — подумал Медес. — Достаточно в подходящий момент спрыгнуть на берег, сдаться солдатам Саренпута, присягнуть тому на верность, раскрыть секреты Мемфисского двора и предложить союз».

Собек, чьи нервы были натянуты, как струны, готовился защищать своего царя даже ценой собственной жизни. До того, как враг доберется до царя, ему придется понести такие потери, что, возможно, он вынужден будет остановиться. В любом случае в это следовало верить.

Сехотеп казался расслабленным, словно гость, которого пригласили на такой престижный пир, какой ни в коем случае не следовало пропустить. Можно ли было, взглянув на него, подумать, что его гнетет страх?

— Вот они, Великий Царь, — нахмурясь, объявил генерал Несмонту.

Правитель провинции Саренпут не отнесся к опасности легкомысленно, поскольку на Ниле один за другим стали разворачиваться все его корабли.

— Я не знал, что у него их такое количество, — удивленно сказал старый генерал.

— Его провинция — самая обширная в Верхнем Египте. Разве Саренпут не наилучшим образом управляет своими богатствами? Вот еще один прекрасный администратор, который не понял главного: хорошего управления маловато для поддержания жизненной связи между небом и землей, гарантом которой является фараон.

— Если нужно, мы вступим в бой, Великий Царь. Но действительно ли необходимо дать себя уничтожить?

40

Фараон Сесострис смотрел, как приближалась лодка с Саренпутом, который сам правил рулем. Широкое лицо, низкий лоб, широко поставленные глаза, сильно выдающиеся скулы, твердо сжатый рот и волевой подбородок — хозяин здешних мест выглядел энергичным, безжалостным и деловым. На груди висело жемчужное ожерелье с амулетом в форме анка^[72], или магического ключа Жизни.

Без колебаний он поднялся на царское судно.

— Великий Царь, — раздраженным голосом начал он, — я сожалею, что вы официально не известили меня о своем приезде. Поскольку вы прибыли лично, я предполагаю, что причина этого путешествия наиважнейшая. Поэтому я прошу вас проследовать со мной в мой дворец, где мы побеседуем без лишних ушей.

Царь принял приглашение.

Саренпут повел свою лодку обратно, и кортеж направился к главной пристани Элефантины.

— Откажитесь, — посоветовал генерал Несмонту. — На земле будет невозможно вас защитить. Это, без всякого сомнения, ловушка.

До самой пристани Сесострис хранил молчание.

— Пусть никто за мной не следует, — приказал царь, сходя по трапу.

В окружении воинов Саренпута, которых он превосходил ростом на голову, монарх дошел до порога дворца, где его встретили две собаки хозяина провинции: черный кобель — вытянутый, с узкой головой и длинными ногами, и сука — гораздо меньших размеров, плотная, с оттянутыми сосками.

— Ее зовут Газель, — уточнил Саренпут, — а ее защищает Добрый Друг. Он заботится о ней, словно она — его мать.

Добрый Товарищ подошел к царю и лизнул ему руку, Газель доверчиво потерлась о его ногу.

— Редко случается, что мои собаки так доброжелательно встречают незнакомца, — удивился Саренпут.

— Я — не незнакомец, а фараон Верхнего и Нижнего Египта.

На мгновение взгляды Саренпута и царя скрестились в молчаливом поединке. Саренпут опустил взгляд.

— Входите, Великий Царь.

Следуя за собаками, которые указывали ему путь, Сесострис вошел в пышно убранный дворец и оказался в зале для аудиенций, украшенном двумя колоннами с нарисованным цветочным орнаментом, где уже сидел Уакха, правитель провинции Кобры.

Старик поднялся со своего места и поклонился.

— Если я не уничтожил вашу флотилию, — объяснил Саренпут, — то только благодаря вмешательству находящегося здесь моего друга. Он убежден, что вы хотите избежать катастрофы. Он также просил меня не противиться вашей попытке устроить хороший паводок.

— У меня именно это намерение, Саренпут.

— Позвольте мне быть откровенным, Великий Царь: этот аргумент вызывает не больше доверия, чем басня! На самом же деле вы прибыли сюда, чтобы навязать мне вашу власть.

— С помощью всего лишь двадцати легких кораблей?

Саренпут смутился.

— Этого мало, согласен, но...

— Начнем с главного: Маат — вечное правило жизни. Именно она установила порядок мира, порядок смены времен года, справедливость и правосудие, доброе управление, гармоничное хозяйство. Благодаря Маат наши ритуалы позволяют божественным силам оставаться на нашей земле. Кто хочет почитать Маат, должен идти по пути правильности в мыслях, в словах и в делах. Ты согласен с этим, Саренпут?

— Как вы можете в этом сомневаться, Великий Царь?

— В таком случае поклянись жизнью фараона, что ты не виновен в преступлении, совершенном в Абидосе против акации Осириса!

— Что... что там произошло?

— Над нашей страной нависло несчастье, акация гибнет. Кроме того, жизненной влаги, которую посылает нам Осирис, может оказаться в недостаточно много, что приговорит всю страну к голоду. Именно здесь, в Элефантине, находятся тайные источники Нила. Именно здесь живет одно из воплощений Осириса.

Поэтому именно здесь — ради того, чтобы помешать дальнейшему излиянию божественных благодеяний на страну, — мир Осириса был нарушен.

Аргументы монарха потрясли Саренпута, но, тем не менее, он отказывался в них верить.

— Это невозможно, Великий Царь! Никто бы не осмелился проникнуть на территорию Бигжех, туда не допускается ни один человек. Мои воины — прекрасные стражники, их бдительность не обмануть.

— Я убежден в обратном, и мой долг восстановить циркуляцию энергии, которая была нарушена. Обеспечь мне свободный доступ к острову.

— Сторожа того мира вас поразят!

— Я рискну.

Понимая, что царь с внешностью колосса не уступит, Саренпут согласился поехать с ним и с Уакхой в Бигжех. Проехав мимо острова Сехел, против которого находились большие гранитные карьеры, правитель провинции остановился у подножия первого водопада — в это время года хаос из гранитных глыб был непреодолим. Отсюда уходила дорога-волок, которую защищала стена, сложенная из кирпича. Дорога соединяла две пристани, расположенные на северном и южном краях водопада.

— Нет ничего более надежного, чем этот барьер, чтобы держать под контролем приходящие из Нубии товары, — гордо заявил Саренпут. — Сборы, которые берут мои таможенные стражники, способствуют богатству края.

Видя, что царь слишком занят своей задачей, чтобы обращать внимание на материальные детали, разговорчивый правитель, слегка задетый, погрузился в молчание.

Легкая лодка быстро пересекла небольшое пространство, разделявшее берег и запретный остров.

— Великий Царь, можно ли мне в последний раз попытаться отговорить вас от этой авантюры?

— Я не вижу твоих солдат.

— Они наблюдают за дорогой-волоком, таможенными постами, постами...

— Но не за самим островом Бигжех.

— Кто осмелится ступить на священную землю Осириса?

— Против акации Абидоса было совершено преступление.

Лодка причалила.

Странная тишина царила на священном острове. Ни пения птиц, ни дуновения ветерка. Царь углубился в растительный лабиринт из акаций и тамарисков.

— Если Сесострису удастся дать нам обильный паводок, столь нам необходимый, я стану его верным слугой, — поклялся Саренпут.

— Я напомню тебе твое обещание, — отозвался Уакха.

Вокруг скалы под листвой акаций были расставлены триста шестьдесят пять жертвенников — по числу дней в году. В скале была прорублена пещера, которая носила название «Та, что сокрыла своего хозяина», то есть Осириса.

На каждом жертвеннике стояло по чаше с молоком. Каждый день драгоценная жидкость, упавшая со звезд, возрождалась с помощью жизнетворных сил, которые действуют вдали от людских взглядов.

Пять из этих чаш, соответствующие пяти последним дням года — в частности, дням, посвященным Исиде и Осирису, — были разбиты.

Сесострис понял теперь, почему катастрофа угрожала паводку. Кто-то нанес удар по священному месту, и энергия больше не циркулировала.

Стремясь найти какие-нибудь следы, чтобы установить виновного, царь обнаружил оборванный кусок шерстяной ткани — материи, использовать которую было строжайше запрещено египетским жрецам, носившим исключительно льняные одежды. Тот, кто приходил сюда, не знал ритуальных обычаев или насмехался над ними.

Покой священного места нарушил шум крыльев. Сокол и стервятник сели на вершину скалы и оттуда стали рассматривать пришельца.

— Я — ваш слуга. Укажите мне путь, по которому идти.

Сокол улетел, а стервятник остался на месте.

— Тебе воздадут благодарность, божественная мать. Что должно совершиться, то сбудется.

Саренпут не поверил своим глазам. Фараон был все еще жив!

— Теперь, — объявил Сесострис, — мне известен корень зла.

— Способны ли вы выдернуть его, Великий Царь?

— Ты осмеливаешься думать, что богиня покинула фараона? Посмотри, вдаль, Саренпут, и внимательно прислушайся к ее голосу.

Сначала это была всего лишь светящаяся точка на горизонте, похожая на мираж. Потом она стала увеличиваться и, наконец, приняла форму лодки. Утлый челн медленно двигался к священному острову.

В лодке — усталый гребец и юная женщина невиданной грации. Даже Саренпут, имевший любовницами нубиек, красота которых не имела сравнения, замер в изумлении.

Из какого мира пришло это видение с совершенными очертаниями, спокойным лицом и таким лучезарным взглядом, что он возвышал душу?

Юная жрица была одета в длинную белую тунику, которую поддерживал красный пояс, по верху и низу вышитый желтой, зеленой и красной тесьмой. Длинный парик оставлял открытыми ее уши. На запястьях — золотые браслеты, украшенные ляпис-лазурью.

— Кто она? — кротко спросил Саренпут.

— Жрица из Абидоса, помощь ее мне необходима, — ответил царь. — В ритуале, предназначенном для призыва благодеяний паводка, она представляла ветер с юга.

На корме лодки лежали маленькая арфа, папирусный свиток с печатью и статуэтка Хапи — обоеполого духа реки.

— Приготовьте приношения, — приказал Сесострис обоим правителям провинций перед тем, как снова исчезнуть в растительном лабиринте — на этот раз с юной жрицей.

Они остановились перед пещерой Осириса. Со скалы на них смотрели стервятник и сокол.

— Исида снова нашла Осириса, — сказал фараон. — Снимается последнее препятствие, плоды персеи^[73] достигли зрелости, каналы могут быть открыты и наполнены новой водой. Пусть источники Нила будут милостивы, пусть сокол даст свою защиту царской власти и пусть птица-стервятник будет матерью, которая побеждает смерть.

Юная женщина играла на четырехструнной арфе. Между резонатором и планкой была прикреплена пластина из сикомора в форме магического гнезда Исиды. Голова богини Маат украшала ее верхнюю часть и наблюдала за тем, чтобы этот инструмент, на котором так трудно играть, издавал успокаивающие гармоничные звуки.

— Пусть фараон ест хлеб богини Маат и пьет ее росу, — медленно спела жрица своим нежным голосом.

В пещере заколебалась земля.

Появился огромный зеленый змей, который свернулся кольцом и взял в зубы свой хвост.

— Годовой цикл завершен, — сказал царь, — и он дает начало новому году. Пожирая самого себя, время служит носителем вечности. Пусть змей Нильских истоков будет питателем Обеих Земель.

Сокол и стервятник взлетели со скалы и стали описывать широкие защитные круги вокруг монарха и жрицы, которая сломала печать папируса, развернула свиток и вошла в пещеру.

Она положила папирус в золотую вазу.Лишенный какой-либо надписи, папирус через несколько секунд рассыпался.

Юная женщина передала вазу царю.

— Я пью слова могущества, вписанные в тайну разлива вод, чтобы с помощью моего голоса они воплотились и разлили повсюду свою энергию.

В присутствии Саренпута, Уакхи, знати провинции и целой толпы любопытных, хранивших почтительное молчание, Сесострис исполнил великое приношение нарождающемуся паводку.

В волны Нила он опустил статуэтку Хапи, облеченную властью управлять тайными источниками, запечатанный папирус, цветы, плоды, хлеб и сласти.

С высоты небес сиял Сотис. По всему Египту в храмах были зажжены светильники.

Сомнениям больше не было места: по скорости подъема воды в Ниле стало ясно, что паводок будет обильным.

— Хапи, ты, чья вода является отсветом небесной влаги, будь снова нашим отцом и нашей матерью. Пусть сухими останутся только земные вершины, как это было в первое утро мира, когда ты, желая дать жизнь этой земле, вышел из Нун, океана энергии.

Радостными криками приветствовали люди последние слова Сесостриса, который возглавил процессию, направляющуюся в храм Элефантины, где в течение нескольких дней произносились священные слова, призванные увеличить силу паводка.

— Ему удалось, — констатировал Саренпут. — Этот царь — настоящий фараон.

— А ты, — напомнил Уакха, — ты должен сдержать свое обещание. Твоя провинция, как и моя, находится отныне под властью Сесостриса.

41

Несмотря на тяжелые условия работы, молодой крестьянин не жаловался. С помощью своей жены и трех помощников он содержал небольшое хозяйство, достаточно процветающее, чтобы прокормить их всех, позволять покупать одежду и мебель и даже подумывать о расширении. Через год или два он наймет еще работников и построит новый дом. И если ему удастся как следует обработать болотистый участок земли, который находится по соседству с его полем, он получит помощь государства.

Проголодавшись, крестьянин вошел в шалаш из тростника, где его жена имела обыкновение ставить для него корзинку с завтраком.

На этот раз там ничего не было.

Напрасно он смотрел вокруг и искал — никакой корзинки!

Сначала рассердившись, потом забеспокоившись, крестьянин вышел из шалаша и наткнулся на волосатое чудище, которое сильно толкнуло его назад.

— Не спеши, приятель! Поболтаем!

Крестьянин попытался схватиться за вилы, но удар ногой под ребра заставил его тяжело осесть на землю. Дыхание перехватило. Крестьянин все же попытался подняться, но кулак Кривой Глотки пригвоздил его к месту.

— Веди себя тихо, приятель. Если будешь бузить, мои ребята убьют одного из твоих работников. Для начала, только для начала...

— Моя жена... Где моя жена?!

— В хороших руках, можешь мне поверить! Но пока я не отдам приказа, ее не тронут.

— Чего ты хочешь?

— Доброго взаимопонимания между двумя разумными людьми, — ответил Кривая Глотка. — Твоя жена слишком далеко от всех, ей нужно покровительство. И я помогу его обеспечить. Тебе больше не нужно будет бояться грабителей, и ты будешь спокойно работать. Когда я сказал, что я тебе его «дам», это было почти полной правдой. Но за всякий труд нужно платить, и я возьму у тебя только десять процентов от твоих доходов.

Крестьянин возмутился.

— Но это удвоит тяжесть моих налогов, которая и так невыносима!

— Безопасность не имеет цены, дружок.

— Я отказываюсь.

— Как хочешь, но это большая ошибка. Твоих работников мы прирежем, твою жену изнасилуем и сожжем. А тебя... Тебя мы сожжем вместе с ней и вместе с твоими детьми. Ты легко поймешь, что этого требует моя репутация.

— Не делайте этого, я вас умоляю!

— Знаешь, парень, — сказал ему Кривая Глотка, делая знак подняться, — я могу выглядеть очень милым, но терпение — не моя добродетель. Или ты повинуешься мне не за страх, а за совесть, или я немедленно приступаю к делу.

Измученный крестьянин сдался.

— Отлично, вот ты и поумнел! Мои ребята поживут здесь несколько дней со мной, чтобы посмотреть, как ты работаешь и какие результаты можно мне ожидать от нашего с тобой сотрудничества. Так у тебя не возникнет делания мне лгать. А после моего ухода за твоей женой будут постоянно наблюдать. Если тебе в голову придет подлая мысль обратиться к стражникам, то ни ты, ни твои близкие не выйдут живыми из этой дурацкой истории. Ваша агония будет долгой, очень долгой, а агония твоей жены будет особенно жестокой.

Кривая Глотка хлопнул крестьянина по плечу.

— А сейчас, чтобы скрепить наш контракт, мы выпьем и закусим!

Кривая Глотка думал вначале убивать жителей и разрушать их дома, но потом ему в голову пришла значительно лучшая мысль: вымогательство и шантаж. Оставляя после себя трупы и руины, он, в конце концов, привлечет к себе внимание властей. А взимая процент со своих вынужденных молчать «подопечных», он, продолжая умножать свои доходы, останется в тени.

Вскоре Провозвестник сможет гордиться им.

Мемфис очаровал Бешеного. Порт, рынок, лавки, кварталы простого люда, улицы, наполненные гомоном египтян и иностранцев, — его привлекало все! Дни казались ему слишком короткими, нужны были месяцы, а может быть, даже и годы, чтобы познакомиться с тысячами прелестей этой шумной столицы, которая никогда не знала покоя. 

А Провозвестник, казалось, был безразличен к этой суете. Он смешивался с толпой, как привидение, которого никто не замечает. Благодаря своей способности очаровывать людей он быстро нашел скромное жилье, имеющее выход в лавочку, которая несколько недель тому iia-зад закрылась.

— Мы станем честными коммерсантами, — сказал Провозвестник своей маленькой банде, — и заставим соседей себя оценить. Смешивайтесь с мемфисцами, заводите любовниц, становитесь завсегдатаями таверн.

Эта программа не вызывала отвращения у команды, члены которой чистили жилище, доставали циновки и корзинки.

Провозвестник повел Бешеного в порт.

Внезапно радостные крики послышались по всему городу и улицы наполнились шумной толпой, которая пела гимны во славу Сесостриса.

Провозвестник обратился к пожилому мужчине, который был несколько спокойнее своих сограждан.

— Что происходит?

— Мы опасались малого паводка, но фараон добился благоволения Нильского духа. У Египта будет высокий паводок, призрак голода изгнан.

Прохожий, в радостном ликовании, отправился догонять праздновавших.

— Плохая новость, — сказал Провозвестник. — Я не думал, что Сесострис осмелится ступить на священную землю Бигжех и дойти до тайных истоков Нила.

— Вы... вы туда ездили? — спросил Бешеный.

— Пять жертвенников, посвященных последним дням года, были опрокинуты, циркуляция энергии прервана. Но этот царь посмел преодолеть преграды и восстановить порядок вместо хаоса. Это суровый противник, которого будет нелегко поразить. Но от этого наша победа станет только прекраснее.

Бешеному стало страшно.

Он испугался этого человека, который, решительно, был не совсем человек, поскольку не признавал предела своей власти. Ничто, даже самое святое, его не останавливало.

Провозвестник, словно отлично зная Мемфис, быстро пошел по запутанной череде улиц за портом и, в конце концов, четыре раза с большими интервалами стукнул в низенькую дверь ветхого дома.

Изнутри стукнули один раз. Провозвестник стукнул еще два раза — на этот раз быстро.

Дверь открылась.

Чтобы войти в большую комнату с земляным полом, Провозвестнику и его подручному пришлось низко наклонить голову.

Трое бородачей встали и поклонились своему хозяину.

— Благодарение Богу, господин, — сказал один из них, — вы живы и здоровы!

— Никто не помешает мне исполнить мою миссию. Верьте мне, и победа будет за нами.

Все сели, и Провозвестник начал проповедовать.

Его речь была полна повторений, он делал акцент на одни и те же темы, постоянно настаивая на том, что с ним говорил Бог, он был единственным его пророком, неверных ждут жестокие мучения, клятвопреступники будут казнены, женщины больше не должны пользоваться той немыслимой свободой, которая дозволена в Египте. Источники всех зол — фараон и царское искусство заставлять жить по законам богини Маат. Когда они, наконец, будут уничтожены, учение Провозвестника сотрет все границы. Вся земля станет одной-единственной страной, управляемой истинной верой.

— Побрейтесь, — приказал Провозвестник своим верным, — оденьтесь по мемфисской моде, слейтесь с этим городом. Потом я дам вам другие инструкции.

Очарованный речью своего господина и желая расспросить его подробнее, Бешеный дожидался момента, когда они с Провозвестником выйдут из дома.

— Господин, не являются ли эти люди ханаанскими жителями Сихема?

— Это так.

— И вы решили вызвать их в Мемфис?

— Сначала их, потом многих других.

— Стало быть, вы не отказались от мысли освободить Ханаанскую землю!

— Я никогда не отказываюсь от своих желаний, но умею приспосабливаться. Мы подточим египетское общество изнутри — так, что оно этого даже не успеет заметить. И сам Мемфис, где пестрота портовой и торговой жизни соседствует с сытой столичной беспечностью, даст нам тот яд, который позволит его убить. Нам потребуются бесконечное терпение и время, мой верный друг, но мы применим и другие средства.

Бешеного ждали еще сюрпризы.

На другой улице они увидели крытый вход в прекрасный двухэтажный дом. Провозвестник на неизвестном языке обратился к сторожу.

Сторож дал ему и Бешеному войти.

Обоих посетителей тепло встретил говорливый человек, чьи округлые формы выдавали любителя вкусно поесть.

— Вот и вы! Наконец-то, господин! Я уже начинал волноваться.

— Незначительные задержки.

— Пойдемте в гостиную. Мой повар приготовил яства, которые оказали бы честь самому требовательному дворцу.

Бешеный не заставил себя упрашивать, а Провозвестник к еде даже не притронулся.

— Как наши дела? — спросил он таким суровым голосом, что атмосфера тут же стала ледяной.

— Дела движутся, господин.

— Ты в этом уверен, друг мой?

— Знаете, это не так легко! Но первая экспедиция скоро отправится.

— Я не прощу ни одного недоразумения, — предупредил Провозвестник.

— Можете на меня рассчитывать, господин!

— Какой пункт прибытия ты выбрал?

— Маленький городок Кахун. В глазах фараона Сесостриса он имеет большое значение. У меня там хорошие контакты, и наши люди устроятся там без особых трудностей.

— Надеюсь, что ты не ошибаешься.

— Я предпочитаю использовать больше времени, чем предусмотрено, господин, но зато не допустить никакой ошибки. Вы увидите, Кахун — очень хорошее место. Царь — хитрый человек и умеет быть осторожным, а, кроме того, он совершенно не доверяет Мемфисскому двору.

Провозвестник странно улыбнулся.

Да, это хороший путь. Его сеть прекрасно сработала.

Напряжение спало, гость воспользовался восстановленным доверием и проглотил огромное пирожное, облитое сиропом карубы. Бешеный последовал его примеру.

— Я предполагаю, что фараон сузил круг лиц, которым доверяет, — сказал Провозвестник.

— К несчастью, да, господин. По тем слухам, которые кажутся мне достоверными, планы Великого Дома известны в данный момент лишь малому совету, образованному из верных ему проверенных людей.

— Тебе известны их имена?

— Ходит слишком много слухов... Говорят также, что царь решил сломать шею правителям провинций, занимающих по отношению к нему враждебную позицию, но я этому не верю. Такой шаг привел бы к гражданской войне.

— Нет ли у тебя какого-нибудь контакта во дворце?

— Господин, это дело очень тонкое и...

— Мне он нужен.

— Хорошо, хорошо... Я займусь этим.

— Могу ли я рассчитывать на тебя, мой верный друг?

— О да, вне всякого сомнения!

— До скорой встречи.

Бешеный запихнул в рот последнее пирожное. Кулинар хозяина не имел себе равных, но сладкого, пожалуй, слишком много. Отойдя от принимавшего их прекрасного дома на довольно большое расстояние, Бешеный счел необходимым поделиться своими сомнениями с начальником.

— Этот человек мне не нравится. Вы уверены, что он вам не лжет?

— Этот богатый купец родом из Библоса, крупного ливанского порта, и он прирожденный лжец. Его профессия как раз и состоит в том, чтобы обманывать клиентов и обвинять своих конкурентов, извлекая при этом максимум прибыли из каждого дела. Но мне — и только мне! — он говорит правду. Только один раз он попытался схитрить со мной, и память об этом навсегда осталась на его теле. Когда когти сокола вонзились в его грудь, чтобы вырвать сердце, он успел вовремя раскаяться. Люди из Библоса нам очень полезны, мой верный друг. Благодаря им я смогу наводнить Египет множеством сторонников нашего дела.

Бешеный был ошеломлен.

Значит, Провозвестник манипулировал несколькими сетями и знал Мемфис, как карман своей шерстяной туники!

Несмотря на жару, на его лбу не было никакого пота. И пока Бешеный выдул огромный кувшин свежего прохладного пива, Провозвестник не проглотил ни капли, лишь шептал заклинания, в которых Бешеный не понял ни слова.

42

Икер подогнул под себя одну ногу и сел, а вторую, согнув в колене, поставил так, как требует поза писца, когда он собирается прочитать папирус. У юноши было столько работы, что он редко уходил из своего малюсенького рабочего кабинета, расположенного в левом крыле дворца правителя провинции.

Икер хотел все проверить сам. Его не устраивали краткие отчеты, подготовленные для облегчения его задачи другими писцами, и он без конца возвращался к подлинным документам.

И почти каждый раз он мог себя поздравить! Детали опускались, цифры переписывались плохо, технические сопоставления подтасовывались. Восстанавливая истину там, где это представлялось возможным, ведший свой поиск Икер сталкивался с тревожной реальностью, которая все более ему открывалась: многие чиновники умело маскировали факты, чтобы заставить Джехути поверить в то, что его провинция — самая богатая и самая могучая в Египте.

Истинное положение дел было не столь блестящим. В армии было слишком много наемников, в страже пустыни — слишком много ветеранов, некоторые земли плохо возделывались, многие хозяйства плохо управлялись. В случае военного конфликта Джехути рисковал тем, что ему не хватит оружия. Поэтому общий отчет, который Икер собирался составить в ближайшие дни, будет скорее пессимистичным.

— Иди сюда, ты должен это видеть, — позвал его коллега.

— Нет времени.

— Отвлекись. Такое зрелище пропустить нельзя ни в коем случае.

Икер, заинтригованный, вышел из дворца.

Писцы, стражники, повара, служанки и вся остальная обслуга бежали в сторону Нила.

На поросший травой островок, который находился на самой середине реки, прилетела стая из пятидесяти журавлей с перьями цвета пепла и тонкими лапками. Устроившись, они стали исполнять свой грациозный танец. Ритмично подпрыгивая, они то взлетали, то садились, то крутились на месте, то образовывали нечто вроде хоровода. Как и все, Икер любовался этим неожиданным балетом, который радостными криками приветствовали жители провинции.

— Отличное предзнаменование, — сказал Икеру на ухо один писец, который должен был получить направление на землемерные работы. — Оно означает, что фараон Сесострис сумел добиться высокого паводка. Никому этого не повторяй, но это доказательство того, что он — великий царь.

Обдумывая сказанное, Икер пошел кормить своего ослика, уютно устроившегося в тени навеса.

— Ситуация становится деликатной, — поведал он Северному Ветру. — Если население провинции возьмет сторону фараона, то позиция Джехути станет шаткой. И если успех Сесостриса столь впечатляет, никто не сможет ему противостоять.

Осел мирно жевал траву, похоже, эта новость его не тревожила.

Вернувшись в свой кабинет, Икер снова увидел перед собой лицо юной жрицы. По нескольку раз в день и во сне ее образ являлся ему, каждый раз становясь все ярче и все настойчивей. Вместо того чтобы сглаживаться со временем, черты ее лица становились все определеннее, словно она находилась совсем рядом с Икером.

Когда же он снова увидит ее? Возможно, на какой-нибудь церемонии, в которой она примет участие... Но как его предупредят об этом? И если она принадлежит к Золотому Кругу Абидоса, то, может быть, ему стоит отправиться в этот священный город, недоступный для такого непосвященного, как он? Его любовь казалась ему обреченной на неуспех, но в любом случае он не откажется от нее, не поговорив с юной красавицей. Она должна узнать о тех чувствах, которые она внушила Икеру, даже если он не сумеет передать всю их глубину.

Несмотря на загадочные намеки генерала Сепи, Золотой Круг Абидоса так и не утратил для Икера своей таинственности. Следовало ли думать, что его действие состояло лишь в возрождении и омывании светом таких стариков, как Джехути? Стало быть, люди умели управлять им и его энергией в исключительных обстоятельствах.

Правитель провинции сидел в кабинете Икера и читал его черновики.

— Господин, это всего лишь разрозненные заметки.

— Но они вполне понятны: моя администрация беспрестанно мне льстила, и в случае конфликта моя армия не в состоянии оказать сопротивление.

Икер не стал прятаться от прямого ответа.

— Это так.

— Отличная работа, мой мальчик. В конце концов, журавлиный танец пришелся на нужное время. Благодаря ему вся страна знает, что Сесострис заставит расцвести землю и наполнит ее плодами. Обе Земли объединятся, и наступит счастливое время, потому что пришел настоящий хозяин. Благодаря ему паводок наступит в урочный час, дни будут благотворными, а ночи будут даровать прекрасные часы отдыха. Фараон — это животворящая энергия, его уста возвещают изобилие, он создает то, что должно создавать, и дает жизнь своему народу. Час за часом, без отдыха, он творит свое таинственное дело, которое соединяет воедино природу и общество. Он — суверен по благородству и широте своего сердца. Если он действует по всей справедливости, то вся страна процветает.

— Не означает ли все, что вы говорите... того, что вы признаете над собой власть царя Сесостриса и что ваша провинция становится под его руку?

— Яснее сказать нельзя, Икер.

— Значит, войны не будет?

— Не будет.

— Я рад этому, господин, но...

— Ты удивлен таким быстрым решением, так? Это оттого, что ты не оцениваешь по достоинству сверхъестественный характер того действия, которое совершил Сесострис. Как удалось ему покорить паводок? Приняв на себя функцию Тота, бога знания и покровителя писцов, царь доказал, что ему известны все знаки могущества и что он способен добыть новую воду для своего народа. Знай, что питающие источники водного потока — это излияние Осириса. Он выпускает эту воду из своего тела, это его пот, его лимфа, его влага. Когда вода нового паводка наполнит первый сосуд жертвенника, царь вправе воскликнуть: «Осирис снова обретен». Но этого бы он не добился без помощи Исиды, которая после семидесяти дней отсутствия появляется в небе сияющей звездой Сотис. Первая супружеская чета восстановлена, а это — первичная плодотворная энергия Обеих Земель. Без этого ничего бы не произросло. Зерно — это матрица, в нем заключены все элементы, которым покровительствуют божественные силы. Знай, Икер: вся природа — это отражение сверхъестественного. Поскольку Сесострис принадлежит к царскому роду, передающему из поколения в поколение эту тайну, мне остается лишь преклониться перед ним и покориться ему. Нет, я должен сделать еще больше!

Джехути встал.

— Сейчас наш черед доказать Сесострису, на что мы способны. Знаешь ли ты, Икер, что такое Ка на самом деле?

— Это дух-покровитель, который рождается вместе с человеком и не покидает его, если он действует согласно учению мудрых.

— Ка — это энергия, которая поддерживает любую форму жизни. После смерти справедливый речами своими переходит в свою Ка, унаследованную от предков. Все жертвы всегда предназначаются Ка, а не человеку. Один из самых прекрасных символов Ка — это статуя, которая оживляется ритуалом. Именно поэтому мы создадим колоссальную статую царского Ка и поднесем ее фараону. Я поручаю тебе наблюдение за ее созданием.

— Божественный локоть станет мерой для камня, — сказал скульптор. — Именно бог кладет шнур на землю, правильно располагает на ней храмы, хранит под своей сенью любое строительство священного сооружения, куда по его желанию перемещается его сердце. А божественная любовь воодушевляет ремесленников в их мастерских.

Пение киянок и резцов поднялось в том карьере, где будет вытачиваться колосс — носитель царского Ка.

Среди множества месторождений нашли лучший камень, тот, из которого будет высечена статуя. Скульпторы провинции будут работать под началом мастера, посвященного в тайну. По причине внушительных размеров колосса — тринадцать локтей в высоту^[74] и шестьдесят тонн веса — размещение выбранного карьера имело существенное значение. Доставка гигантской статуи к Нилу потребует около трех часов — при условии, что будет выбрана эффективная технология! Потом груз возьмет на свой борт грузовой корабль и повезет его к храму бога Тота, куда затем его снова потянут на веревках. Долгий и трудный путь будущей статуи Икер изучал снова и снова, чтобы избежать малейшего препятствия. Выбор другого карьера, гораздо более близкого к столице, значительно облегчил бы работу, но Джехути сам указал подходящий материал и не соглашался принять другой.

— Это будет самый грандиозный праздник, который когда-либо имел место на земле моей провинции, — говорил Джехути. — Вино и пиво потекут рекой, народ будет ликовать! И через тысячу лет люди будут вспоминать этого колосса. Мои скульпторы создадут настоящее чудо, в котором мощь соединится с тонкостью работы. Когда Сесострис его увидит, он будет потрясен.

— Я не хотел бы выглядеть брюзгой, — вмешался Икер, — но не решены все транспортные задачи.

— На сколько человек ты рассчитываешь?

— Понадобится более четырехсот. Расставить их так, чтобы они образовали слаженно действующую команду, — настоящая головоломка.

— Достаточно и меньше половины, — отрезал Джехути. — У каждого из отобранных счастливчиков силы хватит на тысячу!

— Ваши солдаты не облегчают мне задачу. Ни один офицер не уступает мне командование.

— Выбирай не только военных! Кроме того, тебе понадобятся и самые крепкие молодые юноши. И не забудь жрецов.

— Жрецы, но...

— Перевозка этого колосса — не просто транспортировка обычного груза, Икер! Во время всего движения жрецы должны будут читать заклинания, обеспечивающие покровительство богов. Тебе нужно заставить всех жить и действовать согласно, тогда ты станешь уважаемым человеком, Икер. У тебя в голове должна звучать только одна мысль: неудача исключена.

Икер возблагодарил богов за то, что получил в свое время подготовку бегуна на выживание, потому что беспрестанно целыми днями бегал туда и сюда, чтобы отобрать сто семьдесят два человека^[75] среди бесчисленных добровольцев. Если расчеты юного писца окажутся верными, то это — идеальное число, чтобы размеренно тащить колосса на веревках.

Когда гигантская скульптура была готова, Икер собрал всю команду и разделил ее на четыре ряда. Один из внешних рядов включал в себя молодых людей с западных земель провинции, а другой — с восточной. Внутренние ряды состояли из солдат и жрецов.

Колосс был установлен на волокушу и крепко привязан веревками, которые с энтузиазмом собирались тянуть четыре ряда добровольцев. Икер вместе с техниками проверил, все ли в порядке, и не без щемящего чувства беспокойства дал, наконец, сигнал к движению.

На нарочно покрытую грязью дорогу специальные люди вылили воду.

— Тяните! — скомандовал Икер.

Волокуша медленно сдвинулась с места. Хорошо увлажненный скользкий настил облегчал усилия людей, гордых тем, что исполняют такой подвиг. «Запад радуется, — пели юноши с запада, — наши сердца счастливы, что видят памятник своему господину».

Был принят хороший ритм — не слишком быстрый, не слишком медленный. Солдаты пальмовыми ветвями обмахивали тянущих груз, чтобы освежить их.

Путь статуи Икер осмотрел сто раз, настил был выровнен идеально.

Взгляд Икера двигался от каждого места привязки веревок к каждому члену кортежа, потом возвращался к идеально закрепленному колоссу.

Внезапно писец почувствовал себя нехорошо.

Ему показалось, что прекрасная гармония вот-вот разрушится, и он не мог понять, почему, тревожных признаков видно не было. Но инстинкт его не обманывал.

Икер, обеспокоенный, стал бегать в разных направлениях, пытаясь обнаружить источник опасности, но осознал его только тогда, когда поднял голову.

Взгляд статуи изменился! Каменные глаза выражали крайнее недовольство!

— Быстро, — закричал Икер, — фимиам!

Вне всякого сомнения, статуя Ка требовала ритуала!

К счастью, один из жрецов, сопровождавших процессию, имел при себе курильницу.

Икер вскочил на колени колосса и поднял вверх руки в знак почитания. Жрец открыл курильницу, откуда стал подниматься ароматный дымок, смягчивший выражение рта, ушей и глаз статуи. Смола сосновых деревьев — аромат, «тот, что делает божественным», — окуривала камень статуи пока, лицом к дороге, юный писец читал слова молитвы, прося богов открыть им путь.

Окуривание статуи велось до самого Нила.

Путь был пройден благополучно, и в конце его радость участников и зрителей была неописуемой. Не было ни одного жителя провинции, который бы пожелал пропустить это событие. Джехути, как и обещал, устроил гигантский пир на свежем воздухе, венчавший успех транспорта.

Когда колосс был установлен перед фасадом храма, правитель провинции поздравил выбившегося из сил Икера.

— Твоя миссия выполнена, Икер! Но не забудь, что каждый иероглиф, каждый знак и каждая статуя, какой бы ни была их величина, освещает лишь один аспект тайны мироздания. Сегодня мы воздаем почести царскому Ка. А ты отдохнешь позже, потому что сейчас должен составить отчет об этом событии.

43

Празднества начала паводка, соединенные с празднованием установления колосса, вылились для населения в две недели отдыха, в течение которых люди ели, пили, пели, танцевали и прославляли богов. Джехути, пользуясь небывалой популярностью, по нескольку часов в день проводил в своем вечном жилище, одна из стен которого, уже полностью возведенная, будет, по его мысли, посвящена исключительной сцене перенесения колосса. Икер наблюдал за точностью воспроизведения иероглифических текстов.

Юному писцу, вне всякого сомнения, было уготовано самое высокое предназначение, но уже сейчас он стал объектом злобной зависти. Опытные чиновники, которые занимали свои посты довольно давно, жаловались на благосклонность правителя провинции к этому одинокому мальчишке, который ни с кем не дружил и весь был поглощен усердной работой. И все же никто не осмеливался нападать на него — с одной стороны, из-за покровительства, которое оказывал ему Джехути, а с другой — из-за собранной Икером информации, которая касалась многих. Разве, подводя итоги сильным и слабым сторонам хозяйства в провинции, он не заметил недостатки в работе своих коллег? Одно его слово, и на их головы падет кара. Не лучше ли было бы улестить его, но вот как подступиться? Икер проходил из кабинета в комнату, из комнаты в кабинет и ни к кому не ходил в гости. А когда он гулял с ослом, то был так погружен в свои мысли, что к нему было не подступиться.

Даже в минуты отдыха юноша думал только о работе. Оказавшись во главе корпуса техников, которые были много старше и опытнее, он понимал, что малейшая оплошность станет для него непоправимой. Однако стремление к безупречности не было вызвано лишь самозащитой; любовь питала его изнутри, была как бы внутренним огнем, освещавшим путь.

Ночью же он мечтал о ней.

Все свои усилия он совершал ради нее. Однажды он ее увидит и не станет вести себя как несведущий или неспособный. Если судьба навязывает ему такие испытания, то, очевидно, ради того, чтобы он стал рядом с ней и показал ей свои способности, выйдя в избранные писцы. Возможно, что и этого окажется мало в глазах той, которую он любил... Он должен будет открыть ей все лучшее в себе, чтобы доказать, что жил только ради нее.

Ему снились и кошмары, головы убийц, чудовища... Вопросы, на которые он не знал ответа, и необходимость отомстить тем, кто хотел оборвать нить его жизни. Оставаться в неведении и пассивности было невыносимо.

Как-то среди таких дурных снов у него возникло безумное предположение — такое ужасное, что юноша сначала отбросил его от себя с негодованием. Но мысль настойчиво возвращалась, и Икеру больше не удавалось от нее отмахнуться. Она сделала его мрачным и молчаливым, еще больше изолируя от людей.

К счастью, его осел понимал малейшие колебания состояния его души и неустанно выслушивал признания своего друга. Если Икер задавал ему вопросы, то Северный Ветер отвечал «нет», поднимая левое ухо, и «да», поднимая правое.

Своему верному приятелю» Икер мог доверять полностью. Поэтому он рассказал ему о своем мучительном предположении.

И Северный Ветер поднял правое ухо.

Врачеватель Гуа был в отчаянии.

— Две недели пиров, и ваша печень раздулась больше, чем у гуся, которого откармливают по специальной диете! С медицинской точки зрения это настоящее самоубийство.

Джехути пожал плечами.

— Я чувствую себя великолепно.

— У меня нет никаких лекарств для лечения несознательности. Если вы не будете принимать в день по двадцать пилюль для восстановления функции вашей печени, я ни за что не отвечаю.

Доктор Гуа сухо кашлянул, закрыл свой кожаный мешок и вышел из приемной, где толпились управители работ по возведению плотин и ирригационных сооружений, чьи доклады были вполне оптимистичными.

За ними вошел Икер, серьезность которого удивила окружение Джехути.

— Выйдите все, — приказал правитель провинции.

Неподвижно стоя перед Джехути, юный писец молчал и глядел ему в глаза.

— Что происходит, мой мальчик?

— Я требую правды.

Правитель провинции тяжело опустился в свое кресло и, глубоко вздохнув, положил руки на колени.

— Правды! Достаточно ли вместительно твое сердце, чтобы принять ее? Только знаешь ли ты, что такое настоящее сердце — то, которое служит храмом божественному? Все создается сердцем: оно дает нам знание, думает и замышляет. Поэтому оно должно быть широким, большим, свободно биться и одновременно быть мягким. А ты, Икер, ты выказываешь слишком большую жесткость с другими и с самим собой! Если твое сердце в смятении, оно становится тяжелым и не может больше принимать Маат. Духовная энергия в нем больше не циркулирует, и твое сознание путается.

— Господин, мое обучение писца научило меня не путать одну вещь с другой и стремиться к ясности в любых обстоятельствах. Да, я уверен, что вы не случайно так благородно ко мне относитесь. У вас есть передо мной долг, не так ли?

— Твое воображение ослепляет тебя, мой мальчик. Я оценил твои качества, вот и все. Только твои заслуги позволили тебе преуспеть.

— Я так не думаю, господин. Я уверен, что вы много знаете о тех людях, которые хотели меня убить, и что, сделав меня одним из главных писцов своей провинции, вы старались уберечь меня. Теперь я хочу знать правду. Почему именно меня выбрали искупительной жертвой, кто за это в ответе, являюсь ли еще до сих пор игрушкой в руках демона, скрывающегося в тени, где находится страна Пунт, аромат которой спасителен для доброго писца?

— Не слишком ли много ты задаешь вопросов?

— Не думаю.

В отчаянии Джехути вцепился в подлокотники своего кресла.

— Чье повеление может заставить меня тебе отвечать?

— Любовь к истине.

— А если эта истина опаснее, чем незнание?

— Я чуть не потерял жизнь и хочу знать, почему и из-за кого.

— Не предпочтительнее ли для тебя позабыть об этих трагических событиях и оценить радости спокойной жизни, которая дает тебе возможность удовлетворять твой вкус к письму и чтению?

— Жить, не понимая, жить в темноте — разве это не худшая из пыток?

— Это зависит от человека, мой мальчик! Большинство людей предпочитают неведение и совсем не желают из него выбираться.

— Это не мой случай.

— Так мне и казалось! Икер, я последний раз прошу тебя: не настаивай на раскрытии того, что должно оставаться тайным.

Сейчас Икер твердо знал, что его предположение было справедливо. Его взгляд разрушил последнее сопротивление правителя провинции.

— Как хочешь, мой мальчик, но ты рискуешь пожалеть об этом. Что касается Пунта, то относительно него никаких сведений дать тебе не могу. Но я слышал разговоры о двух моряках по имени Черепаший Глаз и Головорез.

Икер подпрыгнул.

— Вы... это вы их наняли?

— Нет, они просто проходили через главный порт моей провинции. Их корабль несколько дней оставался у нашего причала.

— Но в архиве нет никаких следов их пребывания! — возразил юноша.

— Документ этот был уничтожен.

— А по какой причине, господин?

— Чтобы избежать, причудливых видений, фантасмагорий.

— Фантасмагорий... Но каких? Должен ли я предположить, что причина этой махинации — вы?

— Довольно, Икер! Разве ты не понимаешь, что я — твой покровитель? И видеть, как ты разбиваешь себе голову о свою собственную судьбу, выше моих сил!

— Мне нужно сказать все, господин.

— Ты не знаешь, чему себя открываешь.

— Благодаря вам — узнаю.

Джехути снова в отчаянии глубоко вздохнул.

— Эти два моряка принадлежали к экипажу, который имел особые привилегии. Ты действительно хочешь их узнать?

— Неужели я должен вырывать у вас каждое слово?

— Я не являюсь сторонником Сесостриса. Так вот, этот корабль был под покровительством царской печати, и капитан попросил у меня разрешения на короткую стоянку для ремонта. Отказав ему, я бы вызвал конфликт. Давая ему свое согласие, я становился подданным монарха, чью власть я оспариваю. Поэтому я решил, что ни корабля, ни его экипажа никогда здесь и не было. А потом приехал ты со своими вопросами, и твоя личность выбивалась из обычного ряда. Ты не похож на других писцов, Икер. В тебе горит огонь, природы которого ты еще не знаешь. Поэтому я и попытался вырвать тебя у твоего прошлого.

— Куда отправились эти моряки?

— Они поплыли в город Кахун, которому Сесострис придает особое значение. Там хранятся государственные архивы.

— Если я их посмотрю, я узнаю ответы на свои вопросы!

— Ехать туда, Икер, это означает бросить вызов фараону.

— Почему он хотел меня погубить?

— Не знаю, мой мальчик, но мне известно, что никто не может выступать против законного монарха, не погубив себя.

— Истина дороже, чем моя жизнь. Помогите мне еще раз: отправьте меня в Кахун. В любом городе Египта писец, прибывший из провинции Тота, будет встречен хорошо.

— Ты просишь меня отправить тебя на смерть.

— Я безгранично благодарен вам. Если я останусь здесь, закрыв свои глаза и уши, я стану вам плохим слугой.

— Ты взваливаешь на мои плечи тяжелую ответственность.

— Единственный виновник — это я сам. Я убедил вас приподнять завесу и дать мне пойти своим путем. Благодаря вам я стал крепче и чувствую себя способным встретить это новое испытание.

44

В Элефантине, на острове, фараон Сесострис и его приближенные присутствовали на ритуале, который исполнял правитель провинции Саренпут в честь очень почитаемого мудреца Хекаиба. Новая статуя царственного мудреца, жившего в правление VI династии, была только что воздвигнута в храме на его могиле. Она позволяла его КА оставаться на земле и вдохновлять мысль его последователей.

Ни одно недоразумение не омрачило доброе согласие, которое царило между свитой царя и воинами Саренпута. Тем не менее, Собек-Защитник нервничал и беспокоился. Как и молодой Сехотеп, глаза которого все время тревожно смотрели по сторонам, он сомневался в искренности их хозяина и опасался, как бы тот не поставил западню монарху. Что касается генерала Несмонту, он, защищая жизнь своего царя, будет стоять насмерть.

Согласно протоколу, Медес держался в тени и старался казаться возможно незаметнее. Он, готовый зарегистрировать официальные заявления фараона, наблюдал за знатными лицами провинции и задавал им вопросы об их деятельности. Благодаря проявляемой любезности и миролюбию он приобрел нескольких новых друзей.

— Великий Царь, — сказал Саренпут, — я бы хотел показать вам мое вечное жилище. Вам и только вам.

Собек и Несмонту закусили губу, чтобы не выдать своего несогласия, основанного на самой элементарной осторожности. То, чего они опасались, произошло: Саренпут открывает свои истинные намерения. Вблизи гробницы его люди убьют Сесостриса.

— Иду за тобой, — ответил царь.

Собек и Несмонту, расстроенные, старались найти, как вмешаться в создавшуюся ситуацию.

— Могу ли я служить вам гребцом? — предложил элегантный Сехотеп.

— Это не нужно, — ответил Саренпут, — я буду грести сам. Упражнение позволяет мне держать себя в форме.

Настаивать дальше означало оскорбить правителя провинции. Не дожидался ли он провокации, чтобы приказать своим воинам атаковать?

Собек понял, что Сесострис рассчитывал один выйти из этого затруднительного положения. Однако сможет ли он, несмотря на свою колоссальную силу, устоять под натиском многих?

Прекрасная лодка из явора, которую умело вел Саренпут, взяла направление в сторону скалы, расположенной на западном берегу, где были выдолблены гробницы правителей провинции Элефантины еще со времен пирамид. Чтобы попасть туда, нужно было подняться по довольно крутым лестницам, вдоль которых поднимались отвесные стены.

Лодка тихо пристала к берегу, и двое мужчин медленно и молча стали подниматься по скале. Жаркое южное солнце не смущало ни того, ни другого.

Добравшись до вечного жилища Саренпута, они оглянулись, чтобы посмотреть на холмистый пейзаж, синюю сверкающую ленту реки, глянцевые зеленые пятна пальмовых деревьев, желтые пятна песков и белые дома.

— Я люблю это место больше, чем любое другое, — признался Саренпут. — Именно здесь я надеюсь победить смерть и перейти в вечную жизнь. Один из моих предков, который носил то же имя, что и я, приказал выгравировать такие слова: «Когда я добрался до неба, меня наполнила радость, моя голова касалась небесной тверди, животом я касался звезд, и сам был звездой и плясал, как планеты». Завидная судьба, не правда ли? Идемте, Великий Царь. Посмотрим на самое красивое место моей провинции.

Сесострис увидел гробницу, высеченную в песчанике, пол и потолок которой сходились в невидимом месте, за конечным храмом. В первом зале, грандиозном и строгом, было шесть колонн. Лестница вела к переходу и далее в культовую комнату, где открывалась ниша со статуей Ка Саренпута.

Идя по этой оси, которая напоминала луч света, Сесострис любовался шестью статуями правителя провинции, выполненными в виде изображений Осириса.

— Самая главная моя цель, Великий Царь, — следовать велениям бога воскрешения. Нужно ли вам какое-нибудь более красноречивое доказательство моей невиновности? Я никогда бы не стал причинять зло акации Осириса. И то, что вы исполнили, показывает, что вы — хранилище мудрости, в которой так нуждается страна. Если бы ей противился, то был бы преступником. Вы можете рассматривать меня как своего верного слугу, который никогда вас не предаст.

Впереди кортежа гордо и решительно вышагивал Добрый Друг. Справа от него, с трудом выдерживая ритм его шага, тащила свой огромный живот и набухшие сосцы Газель. Но сука ни за что на свете не пожелала пропустить этот большой праздник и, высоко держа голову, не позволяла супругу опередить себя.

Собаки остановились перед стелой, на которой были выгравированы имена Сесостриса.

— Благословите фараона в глубине вашей души, — сказал Сехотеп. — Соедините его сияние с вашими мыслями, несите в мир почтение, которое должно ему оказывать. Это он дает нам жизнь. Он благословляет тех, кто идет его путем. Как Хранитель Царской Печати, я подтверждаю принадлежность этой провинции Двойной Короне.

Саренпут, чье лицо озарилось широкой улыбкой, склонился перед Сесострисом.

Впервые за очень долгое время генерал Несмонту почувствовал, как спало его напряжение. И даже Собек, к своему большому удивлению, испытал ощущение безопасности. Царь только что одержал новую победу, не пролив ни капли крови.

— Я должен вернуться на остров Бигжех, чтобы убедиться в том, что циркуляция энергии не нарушена, — сказал монарх Саренпуту. — Готовь праздник, во время которого я объявлю о начале работ по украшению великого храма в Элефантине.

Юная жрица стояла перед пещерой у истоков Нила и увидела, как оттуда вышел царь.

— Для тебя настал час двигаться дальше. Ты согласна?

— Великий Царь, я готова.

— Тебе понадобятся все мужество и вся твердость, на которые только может быть способен человек. Уверена ли ты, что эта задача тебе по силам?

— Я выполню ее как можно лучше.

Монарх показал юной женщине массивного золотого урея с инкрустациями из ляпис-лазури, бирюзы и сердолика. Эта кобра поднималась надо лбом фараона, чтобы испустить из себя такое мощное пламя, что оно рассеет мрак и истребит врагов Маат.

— Дотронься до этого символа, наполни себя его магией и положись на руку, которая тебя ведет.

Кобра обжигала.

Жрица почувствовала, что энергия урея перешла в ее собственную кровь и придала ей новые силы.

Царь вошел в грот, юная жрица осталась одна. Сосредоточенно погружалась она в тишину священного острова, не страшась того, что ей предстоит. С самого раннего детства мечтала она познать тайны храма и знала, что путь к ним будет особенно долгим и трудным. Но каждое пройденное испытание рождало в ней такую огромную радость, что ноги сами несли ее в далекую страну, которая открывалась перед ней на все более широком горизонте. И ничто не смущало ее на этом пути, разве что появление маленького писца, о котором ей было известно, что его зовут Икер. Это, должно быть, просто мимолетная встреча, но ей не удавалось его забыть, словно речь шла о ком-то изблизких, даже очень близких... Но ведь она никогда его больше не увидит...

Семь жриц, одетых в длинные красные туники, держа тамбурины, встали вокруг молодой женщины.

Потом вперед вышла главная жрица. На ней был парик в форме стервятника и ожерелье-менат — символ рождения в духе.

Юная женщина вздрогнула.

Только царица Египта, суверенная правительница Обеих Земель, та, что видела Хора и Сета, объединенных в существе фараона, могла исполнять этот ритуал. Иероглифический символ стервятника означал одновременно «мать» и «смерть», потому что лишь преодолев смерть, можно было обрести небесную мать, земным воплощением которой была царица.

— Пусть семь Хатхор возьмут в плен плохую судьбу, — приказала она.

Жрицы развернули красную ленту, которой они обвили юную жрицу.

— Наступило время нового рождения, — объявила царица. — Ты была посвящена в ранг чистой жрицы^[76], потом музыкантши, заставляющей сиять любовь^[77]. Сегодня, вплотную подступив к новым таинствам, ты становишься Пробужденной^[78]. Почтенные из жилища бога Птаха, Старые Женщины из города Кузы и Хатхор из жилища Атума, созидающей силы, являются твоими предками. Они живут в посвященных, которые здесь присутствуют и дадут тебе услышать небесную музыку, музыку звезд, солнца и луны.

Раздалось нежное и глубокое пение; ритм ему задавали тамбурины и два систра, которые были в руках царицы. Жрицы по очереди произнесли семь созидающих заклинаний, сложенных богиней Нейт в момент рождения света, который излился из нее самой, когда она вышла из первичных вод. Нейт, двуполое божество, существовавшее изначально, воплощало в себе процесс любого рождения, поскольку само создавало богов.

— Я — все то, что было, и все, что есть, и все, что будет, — сказала царица, — и никто из смертных никогда не снимет мой покров, саван, защищающий тело Осириса. Ткать его — удел посвященных. Тебя поведут в Жилище Акации, где души Хатхор и Осириса соединятся в твоем сердце. На этом священном острове Бигжех оно примет форму пещеры Хапи, в которой небесная влага соединяется с земной водой. Пройди через это пространство, пусть твоя жизнь питается свежей водой звезд и огнем знания.

Юную женщину раздели, и она вошла в пещеру, где стала созерцать огонь. Потом она прошла по пути созвездий, прошла вратами неба, искупалась в озере света и заново родилась утром, с первыми лучами восходящего солнца.

Одна из жриц поставила ее на цоколь, и она стала символом богини Маат; жрица обмахивала его опахалом из страусовых перьев — другим воплощением той же реальности, чтобы создать для нее попутный ветер, который должен был донести ее до города счастья.

Потом она облеклась в красную тунику, а ее шею украсили широким жемчужным ожерельем, символизирующим возрождение после прохода по темному царству, где силам тьмы и разрушения не удалось ее удержать.

Царица вручила ей доску писца и кисточку для письма, потом возложила ей на голову семилепестковую звезду.

— Сейчас ты — Хатхор, но ты должна стать и Секхат, так как тебе уготована особая миссия. Ты не можешь ограничиться тем, что будешь жить, замкнувшись в своем посвящении, в обществе своих Сестер. Тебя ждут опасные испытания, и тебе нужно знать сильные заклинания, чтобы уметь достойно встретить видимых и невидимых врагов. Мы поможем тебе, насколько это будет в наших силах, но только ты одна сможешь одержать победу.

45

Икер ушел до рассвета, постаравшись никого не разбудить в еще крепко спящем дворце. Накануне он сдал Джехути все дела, которыми занимался, оставаясь глухим к его последним предостережениям.

Молодой писец сел на первый корабль, отправлявшийся на Север. Корабль отчалил от берега в тот момент, когда вставало солнце. Судно боролось с течением, и это было сложно, потому что течение здесь быстрое и капризное. Но капитан, усатый и опытный, великолепно управлял рулем. На борту было с десяток пассажиров, бык, гуси и Северный Ветер.

— Куда ты едешь, мой мальчик? — спросил капитан.

— В Кахун.

— Это двадцать часов плавания, много остановок и одна ночь отдыха, если не будет никаких происшествий... Сколько дашь?

— Две пары сандалий хорошего качества, кусок льна и средней величины папирус.

— Платишь ты хорошо, скажи-ка на милость! Ты сын богатого семейства?

— Нет, простой писец из провинции Зайца на службе у господина Джехути.

— Это знатный, богатый и очень уважаемый человек. А зачем ты едешь в Кахун?

Вопросы капитана начали приводить Икера в отчаяние, но он, тем не менее, попытался остаться любезным.

— Секретная миссия?

— Если хотите.

— Кахун — забавное место. Я-то его не знаю, но, кажется, он хорошо охраняется, и чтобы там жить, нужно специальное разрешение. Должно быть, ты не простой человек!

— Я простой писец, я уже сказал.

Желая прекратить расспросы, Икер улегся на свою циновку и сделал вид, что уснул.

Капитан заговорил с другим пассажиром. По всей вероятности, он был неисправимый болтун.

Как и было объявлено, остановок делали много. Одни садились, другие выходили, завязывались разговоры, люди похрустывали сухариками, жевали лук и вяленую рыбу, пили свежее пиво — и все это подчинялось медленному ритму движения спокойной реки. Вполуха Икер слушал семейные истории, рассказы о судебных тяжбах и домашних ссорах.

Новая остановка заинтересовала навострившего уши Северного Ветра.

Это была не деревня, а маленькая пальмовая рощица, которую прорезали рукава ирригационной системы. Из рощи вышли двое плохо побритых мужчин с мускулистыми руками гребцов.

Гребцы были похожи на тех моряков с корабля, которые хотели убить Икера. Они устроились на корме.

Значит, капитан устроил ему западню! Он насмеялся над ним, задавая свои вопросы, ответы на которые ему были известны. И эти двое бандитов сейчас закончат свое черное дело.

Икер подошел к усачу, который, казалось, спал.

— Вы не следите за рекой?

— Хороший моряк всегда спит вполглаза.

— Высадите меня побыстрее.

— Но мы еще далеко от Кахума!

— Я передумал.

— Ты не знаешь, чего хочешь, мой мальчик. Куда же ты на самом деле собираешься?

— Высадите меня.

— Сейчас я не собирался этого делать. Если ты настаиваешь, то нужно дать мне дополнительную сумму.

— Но ведь я вам и так щедро заплатил, разве не так?

— Конечно, но...

— Новая циновка подойдет?

— Если она на самом деле новая...

Икер отдал капитану одну из своих дорожных циновок. Капитан, довольный, начал маневрировать рулем, ведя корабль к берегу.

Как только был спущен трап, Икер и Северный Ветер сошли на берег. Юный писец был уверен, что двое гребцов не преминут сделать то же.

Но он ошибся.

Корабль уплыл.

— Мы должны теперь идти дольше, чем рассчитывали, — сказал Икер Северному Ветру. — Но, по крайней мере, нас никто не будет преследовать.

Ослик согласился с высказанной мыслью, и Икеру на душе полегчало.

— У этих двух типов лица и в самом деле подозрительные. Как же мне не быть недоверчивым после всего того, что со мной произошло?

Пока ослик лакомился чертополохом, Икер удостоверился, что весь его инструментарий писца на месте. Потом они продолжили свой путь на север, и тропинка повела их вдоль колосящихся полей.

— Меня мучает так много вопросов! Возможно, в Кахуне я найду ответы на них. Однако почему все отказываются рассказать мне о стране Пунт? Джехути открыл мне только часть правды. Если только он сам не знает больше моего! Может быть, я преувеличиваю его осведомленность? А тот, кто хотел меня устранить, это лично фараон! Но какой вред я ему причинил? Я — никто, я никоим образом не угрожаю его власти. И, тем не менее, он взялся именно за меня. Если бы я был благоразумнее, то убежал бы куда-нибудь и постарался сделать так, чтобы обо мне забыли. Но как бы ни был велик риск, я не могу отказаться от истины. И, кроме того, я хочу увидеть ее! Если я и хочу сражаться с судьбой, то только из-за нее!

Северный Ветер сам решал, когда нужно остановиться на отдых, и выбирал для стоянок тенистые уголки, где можно было приятно вздремнуть перед тем, как снова отправляться в путь. На этом пути обоим путникам попадались только крестьяне — одни мрачные и неразговорчивые, другие приветливые. В одном крестьянском хозяйстве Икер составил несколько писем на адрес администрации района, с которой у их хозяина был конфликт. В обмен писцу дали продуктов на дорогу.

На подходе к богатой и процветающей провинции Файюм осел стал настойчиво реветь.

Вне всякого сомнения, он почувствовал опасность.

На самой вершине холма Икер увидел шакала. Высокие лапы, тонкая голова, пристальный взгляд, рассматривающий чужака, который осмелился проникнуть на его территорию. Вытянув вертикально шею, шакал издал странные пронзительные звуки, которые внимательно слушал Северный Ветер. Твердым шагом он направился к хищнику.

Икер понял, что оба зверя поговорили друг с другом. Разве шакал не был воплощением Анубиса, которому известны все дороги как в этом, так и в том мире?

Равняясь на быструю походку их проводника, который, однако, старался не дать им потеряться, оба товарища добрались до Рахенти, что переводилось как «устье канала», населенного пункта с большой плотиной и шлюзом, который регулировал поступление воды из рукава Нила в Фаюм. Благодаря ирригационным работам инженеров Сесостриса II, площадь обрабатываемых земель была увеличена, а орошение стало управляемым.

Несколько стражников преградили путникам дорогу.

— Военная зона, проход запрещен, — сказал старший по чину. — Кто ты и откуда идешь?

— Меня зовут Икер. Я писец из города Тота.

Стражник нехорошо улыбнулся.

— Не свисти! В твоем возрасте! Так я и поверил. А я, знаешь ли, главный генерал царского войска. У меня есть такая особенная черта: я вывожу на чистую воду врунов. Но, между нами, ты мог бы соврать и получше.

— Это правда. Я покажу вам документ, и он вас убедит.

В тот момент, когда Икер открывал одну из сумок, которые нес его осел, луки стражников натянулись и острие короткого ножа коснулось живота юноши.

— Не двигайся больше! Ты хотел взять оружие, а? Никто не ходит по этой тропе, только охрана. Кто тебе показал ее?

— Но вы же мне не поверите!

— Все же скажи.

— Шакал.

— Ты прав, я тебе не верю. Ты, вероятно, лазутчик из какой-нибудь шайки, которая хочет поворовать в нашем районе.

— Сами посмотрите в моей дорожной сумке! Там только письменные принадлежности, которые нужны писцу. Только, пожалуйста, поосторожнее с ними!

Стражник недоверчиво порылся в сумках подозреваемого. Он был разочарован: оружия не оказалось.

— Ну ты хитрец! А где твой знаменитый документ?

— Это папирусный свиток с печатью, он предназначен управляющему Кахуна. Печать поставил Джехути, правитель провинции Зайца.

— Если я сломаю печать, управляющий обвинит меня во вскрытии официальной почты. Если я оставлю ее в целости и сохранности, я буду вынужден поверить тебе на слово. Еще одна прекрасная западня! Ну ты весельчак! Я бьюсь об заклад: документ — поддельный. Но меня не проведешь! Людей вроде тебя я вижу насквозь.

— Прекратите говорить глупости и ведите меня к управляющему Кахуна.

— Ты думаешь, что он будет тратить свое время, чтобы принимать бродяг вроде тебя?

— Вы прекрасно видите, что я писец!

— Ты ведь украл эти инструменты? У кого?

— Мне их дал генерал Сепи.

— Не знаю такого. Ну, это все равно; ты можешь выдумать любое имя! Почему бы и не генеральское?

— Вы ошибаетесь. Все, что я вам говорю, — истинная правда.

— А все, что хочу знать я, так это вот что: ты действуешь один или с сообщниками?

Икер начал терять терпение, и стражник это понял.

— Никаких необдуманных шагов, малыш! В противном случае я продырявлю тебя, и все мои подчиненные будут свидетелями того, что я прав.

Их было слишком много, чтобы Икер мог их побороть, а бегал он недостаточно быстро, чтобы убежать от стрел лучников.

— Пусть управитель Кахуна сломает печать и прочтет это рекомендательное письмо. Тогда вы поймете свою ошибку.

— Ты мне уже угрожаешь? Тогда какое-то время проведешь в тюрьме.

— Вы не имеете права меня туда сажать.

— Ты думаешь?.. Наденьте на него колодки. Да поживее!

Три стражника набросились на писца и повалили на землю, заломили руки за спину, надели колодки и лишь затем подняли его.

— Что вы сделаете с моим ослом?

— Прекрасное животное, здоровое и сильное! Я найду ему применение.

— А мой инструмент?

— Мы обменяем его на одежду.

— Вы — вор!

— Не меняй местами наши роли, мой мальчик! Вор — это ты. И начальство меня похвалит за то, что схватил тебя вовремя. Когда несколько месяцев посидишь в вонючей дыре с такими же бандитами, как и ты, станешь покладистей. А потом несколько лет каторжных работ вернут тебе любовь к труду и хорошему поведению. Уведите-ка его, чтобы я его больше не видел.

Икер ни слова не сказал конвоирам, которые вели его в тюрьму, находившуюся за городом. Они бросили его в камеру, где уже сидели три вора — один молодой и двое старых.

— А ты-то что сделал? — спросил его молодой.

— Ничего.

— Я тоже. А сколько ты украл кур?

— Ни одной.

— Не бойся, ты можешь сказать. Мы такие же, как ты.

— Сколько времени вы уже тут?

— Несколько недель. Ждем, пока судья захочет нами заняться. К несчастью, он вовсе не мягкий человек. Мы рискуем получить по полной форме, учитывая, что мы здесь уже не в первый раз. Когда признаешь свою вину и делаешь вид, что раскаиваешься, он выказывает чуть больше снисхождения. И если ты не привык, тебя это потренирует.

— Я — писец и никого не обворовывал.

Один из стариков приоткрыл глаз.

— Писец в тюрьме? Ну тогда ты, должно быть, большой преступник! Расскажи нам.

Икер устало сел в углу камеры.

— Оставим его в покое, — сказал молодой.

Икер потерял все, но отказывался предаваться отчаянию.

Не попал ли он в новую западню? Нет, ведь его вел шакал Анубиса. И речь здесь лишь о недоразумении. Даже если для того, чтобы оно развеялось, нужно какое-то время, и юный писец добьется своего.

46

Дверца камеры с грохотом отворилась.

— Ты! — сказал стражник Икеру. — Вставай и иди за нами.

— Куда меня отправят?

— Там увидишь.

Трое тюремщиков повели его вдоль здания тюрьмы, но, к большому удивлению Икера, деревянные колодки ему не надели.

— Меня освободят?

— Нам приказано доставить тебя к начальству. Если попытаешься сбежать, убьем.

Надежда на лучшее будущее улетучилась. «Начальство» означало для Икера новое тяжкое осуждение: без сомнения, ему грозят несколько лет каторжных работ на медных рудниках или в каком-нибудь крохотном оазисе в Западной пустыне.

Один против троих — можно было рискнуть! Но нужно, чтобы стражники хоть чуть-чуть отошли в сторону, чтобы у Икера была возможность от них оторваться. Увы! Это были честные парни, профессионалы, и они ему этого шанса не оставили.

Икер увидел город Кахун — прямоугольник 390 на 420 метров, огражденный крепостной стеной высотой в шесть метров и шириной в три. Главные ворота находились в северо-восточном углу стены. У ворот на сторожевом посту стояли четверо военных.

— Вот, привели вам заключенного.

— Хорошо, им сейчас займутся, — сказал старший чин, подозвавший двух своих людей.

Солдаты, более крепкие на вид, чем стражники, были вооружены дротиками. Если они хорошо ими владеют, то Икеру далеко не уйти. Юноша все же решил отказаться от побега.

Процессия из четырех человек направилась по широкой улице, от которой отходили боковые улочки, обслуживающие главные кварталы города. С первого взгляда было видно, что весь ансамбль был тщательно расчерчен на квадраты и соответствует точному плану. В этом странном месте, где царила непривычная для египетского города тишина, Икер почувствовал себя очень уютно.

Немного лавок, красивые белые дома, примерная чистота: Икеру хотелось бы поглядеть и на дальние улочки Кахуна, но солдаты заставили его ускорить шаг.

— Поспешим, управитель не любит ждать.

Внушительный дом управителя города был построен на акрополе и доминировал над целым городским районом. Даже если огромный дом в семьдесят комнат занимал не менее 2700 квадратных метров площади, войти туда можно было через узкий вход. По обеим сторонам от него — две сторожки, занятые стражниками.

— Вот заключенный, которого управитель желает видеть, — объявил старший воин.

— Минуту, я предупрежу интенданта.

Налево начиналась выложенная плитками дорожка, которая вела на кухни, на скотный двор и в мастерские. Интендант, солдаты и Икер пошли по правой дорожке, которая вела в прихожую дома. От нее начинался коридор, выходивший во двор, который с южной стороны замыкался портиком, где хозяин дома любил дышать свежим воздухом. Минуя то крыло дома, где находились спальни и бассейны, интендант повел посетителей в приемную с двумя колоннами.

Низко наклонив голову, управляющий храмом долины царя Сесостриса II выслушивал суровый выговор. Интендант, смутившись, повернул назад.

— Подойди, — приказал ему хозяин, низенький человек с узким лбом и густыми бровями.

— Вот заключенный, которого...

— Знаю, — сухо отрезал управитель. — Выйдите отсюда все и оставьте нас наедине.

— Этот разбойник может быть опасен, — вмешался старший стражник, — и...

— Замолчи и слушай, что тебе говорят.

Икер остался один перед управителем, мрачный взгляд которого не предвещал ничего хорошего.

— Тебя зовут Икер?

— Это мое имя.

— Откуда ты родом?

— Из Медамуда.

— А откуда идешь?

— Из города бога Тота.

— Ты узнаешь это?

Управитель показал юноше его письменные принадлежности, разложенные на низком столике.

— Эти вещи принадлежат мне.

— Где ты их купил?

— Их дал мне генерал Сепи. Мне выпало счастье быть его учеником, потом меня возвели в достоинство писца. Правитель провинции дал мне мой первый пост.

Управитель города снова прочел папирус, который ему принесли стражники и печать которого он вскрыл.

— Охрана у моего города удовлетворительная, но ум — не самое главное качество, которое требуется от сил порядка. Стража не поняла, кто ты. Такой молодой писец, о котором к тому же так похвально отзывается правитель провинции, известный скорее своей скупостью на похвалы, заслуживает внимания. Итак, почему же ты хочешь работать в Кахуне?

— Чтобы попытаться войти в элиту писцов.

Взгляд управителя города стал менее агрессивным.

— Мой мальчик, ты просто не мог сделать выбор удачнее! Этот город был выстроен геометрами и жрецами, посвященными в тайны. Они также возвели пирамиду. Потом это место стало административным центром первого порядка. Я должен управлять землями, карьерами, складами, мастерскими, заниматься переписями, следить за перемещением рабочей силы в Фаюм, проверять закупки и ежедневные расходы, убеждаться в том, что жрецы, ремесленники, писцы, садовники и военные правильно исполняют свою работу... Это изматывающее занятие больше не оставляет мне времени, чтобы я мог посвятить себя своей страсти: письму. Заметь, все уже сказано, и никто, даже я, не способен изобрести новое. Ах, если бы я мог изобретать удивительные слова, сочинять еще ни разу не звучавшие выражения! Каждый следующий год тяжелее предыдущего, правосудие недостаточно справедливо, а божественные деяния остаются таинственными. Даже власть уважается недостаточно. Если хочешь знать мое мнение, все идет вкривь и вкось. Кто замечает это? Кто принимает необходимые меры? Кто осмеливается изгнать зло? Кто на самом деле помогает бедным? Кто борется с лицемерием и ложью?

— Разве не в этом состоит роль фараона? — скромно заметил Икер.

Возбуждение управителя города спало.

— Конечно, конечно... И все же помни, что основное — это письмо. Писатели не строят ни храмов, ни гробниц, у них нет других наследников кроме их текстов, которые живут дольше их и осуществляют их славу — век за веком. Твои дети — это твои кисти и твои таблички. Твоя пирамида — это твои книги. А я трачу свой талант на бесконечные административные хлопоты.

— Вы намерены поручить мне пост?

— Хм... Предупреждаю тебя: ты будешь в компании писцов высокой квалификации, которые не терпят любительщины. Они не простят ни одной ошибки и потребуют у меня убрать тебя, если твои технические знания окажутся недостаточными. Хочу верить, что правитель провинции Джехути написал о тебе правду... Так вот, мне нужен кто-то в управлении складами.

Икер не выдал лицом своего разочарования. Разумеется, он надеялся не на такое место.

— Я много работал в архивах и...

— Архивная служба укомплектована полностью, и я вполне ею доволен. Генерал Сепи разве не научил тебя управлять складом?

— Эту дисциплину мы не пропускали, и я благодарю вас за то, что вы оказали мне доверие.

— Только реальность имеет значение, мой мальчик! Или ты компетентен, или ты не компетентен. В первом случае Кахун станет для тебя раем, а во втором ты быстро вернешься туда, откуда пришел.

— Я хотел бы оправдать ваши ожидания. Но есть пункт, на котором я решусь настаивать.

— Что это за пункт?

— Мой осел. Он — мой товарищ, и я хочу его найти.

— С твоим жалованьем ты купишь себе другого!

— Вы не понимаете. Северный Ветер для меня — единственный. Я его спас, он — мой советчик.

— Осел?.. Твой советчик?..

— Он умеет отвечать на мои вопросы. С ним я все сумею. А без него я пропал.

— Знаешь ли ты, по крайней мере, где он?

— Вероятно, возле тюрьмы, где я сидел.

— Вот записка, которая позволит тебе забрать его на вполне законных основаниях. Мой интендант покажет тебе, где находится твое служебное жилье.

Икер почтительно поклонился.

— Генерал Сепи говорил тебе о великих писцах, познавших секрет созидания?

— Слух, понимание и владение огнем разве не являются качествами, необходимыми для постижения его?

— У тебя был прекрасный учитель! Но нужно подумать о твоей экипировке.

— Разве вы не вернете мне мои инструменты?

— Разумеется, да! Я говорю о другой экипировке — о той, что состоит из знаний, которые необходимы, чтобы проходить через двери, получить лодку у перевозчика или счастливо избегнуть большой сети, которая ловит души плохих путников. Без этой науки ты станешь лишь обычным писцом.

— Где я могу приобрести это знание?

— Ищи сам, мой мальчик! Учеба в школе — одно, а постижение ремесла — другое. Разве не говорят, что лучшие ремесленники сами делают свой инструмент?

Смущенным вышел Икер из Кахуна. Почему управитель города сказал такие загадочные слова? Почему он приоткрыл перед ним существование таинственного знания, которое к тому же недоступно? Как и генерал Сепи, и правитель провинции Джехути, он также прятался за маской. Но это новое испытание не приводило юношу в отчаяние, напротив: если ему действительно протягивали шест, он за него ухватится, чтобы не утонуть в реке. А если речь идет лишь об иллюзиях, то он их рассеет.

Стражник дремал на пороге тюрьмы, засунув руку за перевязь.

Икер тронул его за плечо, стражник подскочил.

— Чего тебе?

— Я пришел за своим ослом.

— Это не тот громадина с головой тверже гранита и с неукротимым взглядом?

— Твое описание мне кажется верным.

— Ну, тогда посмотри, что он мне сделал! И он ранил трех других стражников, кусался, брыкался!

— Это нормально, потому что он слушается только меня. Отпусти его.

— Поздно.

— Как, поздно? — спросил Икер, и сердце его сжалось.

— Начальник решил забить этого дикого зверя. Понадобилось не менее десяти человек, чтобы его связать.

— Куда его повели?

— На пустырь, за тюрьму.

Икер побежал так быстро, как только мог.

Северный Ветер лежал на боку, его ноги были связаны веревками, а те привязаны к кольям. Жрец занес над ним жертвенный нож.

— Стойте! — крикнул во всю мочь писец.

Все обернулись. Осел с надеждой всхрапнул.

— Это животное опасно, — сказал жрец. — Нужно искоренить его злую силу.

— Этот осел принадлежит мне.

— Может, у тебя и документ есть, который это доказывает? — с иронией спросил старший стражник.

— Тебе хватит документа за подписью управителя Кахуна?

Стражник был вынужден подчиниться.

Икер выхватил из рук жреца нож и освободил своего товарища.

Понимая, что Икер второй раз спас его от верной смерти, Северный Ветер лизал ему руки.

— Пойдем, Северный Ветер. Мне много нужно рассказать тебе.

49

Икер протер глаза.

— Это именно здесь? — спросил он у интенданта управителя, который привел его к великолепному дому в одном из кварталов Кахуна, где находились самые большие жилища.

— Херемсаф, твой непосредственный начальник, согласен поселить тебя у себя. Не слишком доверяйся ему, у него сложный характер.

Этот город не был похож ни на один другой. Квартал, раскинувшийся на десятке гектаров, был отделен от западного квартала стеной из обожженного кирпича. Через него проходило с десяток параллельных улиц. Большая оживленная магистраль шириной в девять метров пересекала город с севера на юг. План был, по всей вероятности, задуман и исполнен архитектором, который любил ясность и четкость.

Интендант постучал.

У открывшего дверь человека была неприветливая внешность. Однако его мрачное квадратное лицо украшали элегантные, идеально подстриженные усы.

— Вот Икер, писец, назначенный в снабжение. Он...

— Я знаю, что нужно будет делать ему и что нужно делать мне, интендант.

Интендант поспешил уйти, пока Херемсаф рассматривал Северного Ветра.

— Это что такое?

— Мой осел, он...

— Я еще способен отличить осла от человека, даже если порой разница невелика. Зачем он тут?

— Северный Ветер возит мои письменные принадлежности.

— Откуда у тебя инструмент писца?

— Его мне подарил генерал Сепи, мой учитель из провинции...

— Мне известно, кто такой Генерал Сепи и в какой провинции он преподает. Когда он исключил тебя из своего класса и за что?

— Меня не исключали! Поскольку я был его лучшим учеником, господин Джехути поручал мне трудную работу.

— Даже самые осторожные допускают просчеты. В чем состояла твоя работа?

— Я составлял список положительных и отрицательных сторон потенциала провинции. Я детально изучил отчеты других писцов и составил для Джехути критическое описание.

Херемсаф пожал плечами.

— Ты слишком молод, чтобы тебе поручали такое деликатное дело.

— Уверяю вас, что...

— Я знаю профессию, а ты — нет. В действительности же тебе было поручено разобрать старые архивы. Ты должен научиться слушать, потоку что слушать — это лучше всего. Когда слух хороший, то и слова хорошие.

— Бог любит того, — добавил Икер, — кто слышит.

— Ты знаешь Максимы Птах-Хотепа? Тем лучше. В особенности не забудь вот о какой: невежда не слушает, он рассматривает знание как незнание и живет тем, от чего умирают. А теперь говори правду: почему ты хочешь работать в Кахуне?

— Потому что именно здесь формируются самые лучшие писцы царства.

— И ты хочешь стать одним из них! Тебе, без сомнения, ведомо, что жадность — худший из недостатков, неизлечимое зло, источник всех зол.

— Желать совершенствоваться в своей профессии — разве это жадность?

— Потом увидим. Ты уверен, что сказал мне все?

— На данный момент, да.

— Тебе повезло, у меня в стойле как раз есть место. Но туда я принимаю только трудолюбивых и дисциплинированных ослов. Те же требования я предъявляю и к тебе. Моя кухарка будет готовить тебе еду. И, напротив, моя служанка не станет заниматься уборкой твоей комнаты. Сам тщательно все убирай, иначе выгоню. Этот дом должен оставаться образцом частоты. В случае, если возникнут какие-либо проблемы, не спеши необдуманно разрешить их сам. Спросишь совета у меня и поступишь согласно моим инструкциям. Быстро устраивайся, мы уезжаем через час.

Когда Икер увидел свое новое жилище, он позабыл резкость своего нового хозяина. Комната была просторная, светлая, в ней были две циновки отличного качества, низкая кровать с изголовьем и подушкой, с простынями из тонкого льна — для лета, и из грубого — для зимы, сундуки для хранения вещей и два масляных светильника!

Еще не придя в себя от удивления, Икер отвел своего осла в стойло, находившееся позади дома, недалеко от кухни под открытым небом. И здесь Икера не постигло разочарование. У Северного Ветра было большое пространство, отведенное для него одного, много корма и полный бак воды.

— У меня сложилось впечатление, что придется заслужить эту удачу.

Осел поднял правое ухо.

— Пей, сколько хочешь, и ешь досыта, Северный Ветер, но не опаздывай! Я уверен, что наш начальник не выносит даже минимальных опозданий.

Икер не ошибся. Херемсаф уже ждал его на пороге своего дома.

— Этот осел выдержит вес и моего собственного писцового инструмента?

— Что ты об этом думаешь, Северный Ветер? — спросил Икер.

Животное согласилось.

— Если я правильно понял, — удивился Херемсаф, — решает — он!

— Он мой единственный друг.

Поджав губы, Херемсаф прикрылся своей табличкой, досками для записей и сумкой с кисточками.

— Вперед.

Во всем городе царила благоговейная атмосфера. Даже подметальщики, которые мели центральную дорогу и прилегающие к ней вспомогательные улицы, не окликали друг друга.

— Сразу внесем в ситуацию ясность, — сказал Херемсаф. — Фараон назначил меня интендантом пирамиды Сесостриса II и храма Анубиса. Поэтому в моем ведении — поставка кувшинов с пивом, хлеба, мяса, зерна, масла, ароматов, проверка счетов, работа чиновников, распределение продуктов питания и еще ведение ежедневных записей в книге. Эта огромная нагрузка не оставляет мне нисколько свободного времени. Следовательно, те, кто работает под моим началом, должны доказать свою компетентность. Здесь не место любителям.

Участок, где располагались зернохранилища, произвел на Икера огромное впечатление. Достаточно было увидеть их число и размеры, чтобы понять, что жителям Кахуна голод не грозит! Определенно, маленький городок пользовался огромными монаршими милостями!

— Что ж, показывай себя! — сказал Херемсаф.

Писец вынул свой инструмент. На одной табличке он отметил количество изолированных зернохранилищ, потом заинтересовался теми, что стояли группами и имели размеры от двух до восьми метров в высоту. Затем обошел их внутри, проверил качество кирпича, прочность и герметичность сводов, которые необходимы для предотвращения появления гнили.

Когда солнце стало садиться, Икер снова подошел к своему начальнику.

— Мне понадобится несколько дней, чтобы убедиться в том, что в этих хранилищах нет каких-либо недостатков. Я должен привести в порядок свои записи и сделать более углубленные наблюдения.

Херемсаф воздержался от комментария.

— Я отправляюсь в храм Анубиса. Возвращайся домой, там тебе приготовлен обед. С раннего утра тебе снова нужно быть здесь.

Крышки, которые предназначались для закрывания загрузочных отверстий в верхней части зернохранилищ, были в порядке, но зато некоторые дверцы отверстий для выгрузки, находившиеся по переднему фасаду, двигались в своих петлях плохо. Икер сделал соответствующие наброски и в подробном отчете изложил риск. Впрочем, это были всего лишь детали по сравнению с главной аномалией. Погруженный в свои раздумья, юноша искал способ изложить свои мысли с наибольшей ясностью. Вдруг его кто-то хлопнул по плечу.

— Это ты — новый писец в управлении снабжения? — спросил у него крупный и потный человек лет пятидесяти.

— Я всего лишь помощник Херемсафа.

— Херемсаф — зануда. Он ненавидит все человечество и находит удовольствие лишь в том, чтобы делать гадости себе подобным.

— Мне не в чем пожаловаться на своего начальника.

— Ничего, это быстро появится! Чем занимаешься?

— Я должен убедиться в хорошем состоянии зернохранилищ.

— Теряешь время. Здесь — никаких проблем.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

— Потому что в прошлом году сам занимался их изучением. Говорю тебе, никаких проблем.

— У меня в этом меньше уверенности.

— Ты что это, друг? Я — опытный и известный писец. Никто не смеет подвергать сомнению мои слова.

— В таком случае, почему же ты отсюда ушел?

— Скажи, какой любопытный! Хочу взглянуть на твой отчет.

— Об этом и речи не может идти. Он предназначен только Херемсафу, и никому, кроме него.

— Ну-ну! Какие церемонии между коллегами! Ведь мы не должны подставлять друг другу ножку.

— Сожалею, но не могу.

— По крайней мере, скажи, что ты нашел не в порядке!

— Эти сведения интересны только моему начальнику.

— Так, прекратим эти бесконечные разговоры! Мы в Кахуне живем спокойно и не любим проныр. Тебе понятно?

— Более или менее.

— Ты что, нарываешься на неприятности?

— Я только хочу спокойно работать.

— Если будешь продолжать в том же духе, вряд ли тебе это удастся! Послушай меня внимательно: эти зернохранилища в полном порядке, и в них нет никаких изъянов, потому что ими занимался я. Понятно?

— Совершенно.

— Ну вот и хорошо! Между профессионалами доброй воли все всегда улаживается.

— Мне не хватает только одной детали — твоего имени. Но я его легко узнаю, и, таким образом, мне станет известен человек, который виноват в серьезных неполадках, которые я опишу в своем отчете.

— Ты совершаешь глупейшую ошибку и...

— Никто не помешает мне исполнить свой долг.

Херемсаф свернул только что прочитанный папирус.

— Ты выдвигаешь серьезные обвинения, Икер.

— Они обоснованы. Два зернохранилища построены из кирпича более низкого, чем нужно, качества и, стало быть, должны быть снесены. Мой предшественник покрыл мошенническую операцию в ущерб безопасности и общему интересу.

— Ты в этом уверен?

— Я сделал проверку. Я уже не говорю об угрозах, которые прозвучали из уст этого бандита! В любом случае, мне он смешон. Но существует ли хоть где-нибудь на этой земле место, где бы царили истина и справедливость, одно-единственное место, где можно было бы доверять людям?

— Плохой вопрос и неверно поставленная проблема, — рассудительно сказал Херемсаф. — Известны ли тебе тайны божественной книги, искусство ритуала, заклинания, которые позволяют душам справедливых речами передвигаться в мире? Конечно, нет! В этом случае вместо того, чтобы возмущаться, как делает невежда, вооружись.

— Вооружиться... Управитель уже призывал меня к этому! Как это сделать, занимаясь снабжением?

— Все пути ведут в центр, если сердце справедливо. Достойно задавать только один вопрос: являешься ли ты обычным человеком или дух твой жаждет высшей истины?

50

Сесострис и его малый совет только что выслушали проект указов, составленный Медесом. Медес попытался как можно вернее передать мысль монарха, избегая задевать правителей провинций Уакха и Саренпута, бывших отныне явными сторонниками фараона.

— Кто-нибудь желает внести замечания или исправления?

Никто из членов совета Великого Дома не взял слова.

— Значит, эти указы приняты. Пусть их разошлют по всей стране.

— Каким путем это сделать, Великий Царь?

— Возвращайся в Мемфис и используй почтовую службу.

Внутренности Медеса свело от страха.

— Если мой корабль будет перехвачен правителями провинций, я...

— Ты отправишься на торговом корабле, зафрахтованном Саренпутом, и доберешься до столицы без помех.

В продолжение большей части пути Медес не мог есть ничего, кроме хлеба и воды. В каждую секунду он опасался, что на него нападет враждебное войско или остановит дотошный контроль представителей провинциальных властей.

Но судьба оказалась к нему благосклонной, как это и предсказывал фараон Сесострис.

Спешно Медес забежал в свой кабинет, где собрал своих основных сотрудников и приказал им действовать, не мешкая. Наказание последует за малейшую задержку. Государственная служба не является пожизненной привилегией. Нужно постоянно доказывать, что ты ее достоин, и заботиться об исполнении своего долга.

Медес, как закоренелый трудяга, быстро выводил на чистую воду лентяев и немедленно их увольнял. В этот вечер, как обычно, он последним уходил из управления и воспользовался этим, чтобы взглянуть на то, как ведется текущая работа. Вот, опять приходится поправлять плохо свернутый папирус, а вот чернильные пятна на новой табличке! С завтрашнего дня виновным придется искать себе новое место! В эти несколько месяцев Секретарь Великого Дома собрал лучшую команду писцов во всем Мемфисе, доказывая тем самым фараону Сесострису свои заслуги. Как фараон сможет с недоверием относиться к такому ревностному чиновнику?

К себе домой Медес не пошел.

Убедившись в том, что за ним никто не следит, он отправился в порт и стал петлять по запутанным улочкам, где легко было заметить какого-нибудь постороннего зеваку.

Вследствие его высокого назначения и миссии по инвентаризации храмов, которой требовал Сесострис, поле для маневра сократилось у Медеса почти до отрицательных величин. Его тайные богатства, лишенные незаконных вливаний, застыли в прежнем объеме. Конечно, благодаря своему инстинкту, он незамедлительно обнаружил новую лазейку, которая была, без сомнения, более прибыльной, но зато и более рискованной, потому что зависела от хитрого и бесчестного посредника. Медес должен поставить его на место и вместе с тем не лишить желания работать.

Богатый двухэтажный дом его посредника скрывался в довольно бедном квартале. У входа охранник.

— Я немедленно хочу увидеть твоего хозяина.

— Его нет дома.

— Для меня он — дома. Покажи ему это.

Медес дал охраннику небольшую кедровую дощечку, на которой был изображен иероглиф в виде дерева.

Ждал он недолго. Низко кланяясь, охранник пригласил его войти в дом.

Хозяин, одетый в длинное пестрое платье, сильно надушенное и напоминающее покроем тяжелую амфору, сам шел навстречу гостю.

— Мой драгоценный друг, какая огромная радость принимать вас в моем скромном жилище! Входите, входите, прошу вас!

Ливанский негоциант пригласил Медеса в гостиную, в которой находилось слишком много экзотической мебели. На низких столиках стояли вазы со сластями и сладкие напитки.

— Я как раз закусывал перед обедом. Не желаете ли присоединиться?

— Я тороплюсь.

— Хорошо, хорошо... Хотите поговорить о делах?

— Вот именно.

Ливанцу вовсе не понравилась такая спешка, но, чтобы укорениться в Египте, нужно было подчиняться.

— Когда будет поставка? — спросил Медес.

— Наш корабль придет на следующей неделе. Надеюсь, что все необходимые разрешения будут выданы.

— Я этим занимаюсь. Груз?

— Первосортный кедр.

В Египте не хватало леса, и его приходилось импортировать. Лучший лес продавался по высокой цене. Уже давно Медес изучал каналы с надеждой извлечь из них максимум прибыли. И еще нужно было найти негоцианта, который бы разделял его взгляды и был бы достаточно ловким, чтобы довести дело до конца.

— Как организована твоя торговая сеть?

— Наилучшим образом, господин, наилучшим образом! У меня есть надежные контакты в этом районе, и я предлагаю лес по цене вполовину ниже официального курса, зато оплата вперед! Поскольку этого леса в документах никогда не было и он не фигурирует ни на одном счете, ни у покупателя, ни у продавца не будет проблем. Ваши соотечественники любят добротные материалы и, не колеблясь, выписывают их, заказывая даже тайно. Потом дерево используют при строительстве домов или отдают искусным столярам, которые делают из него изысканную мебель.

— Если это первое дело будет успешным, за ним пойдут и другие.

— Будьте в этом уверены! У меня лучшая команда профессионалов, они — преданные и молчаливые люди.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что без моих усилий успех предприятия был бы невозможен?

— Вы — архитектор этого предприятия, я это хорошо понимаю. Я вам чрезвычайно благодарен и...

— Три четверти доходов — мне, четверть — тебе.

Сердце ливанца, казалось, оборвалось. Только долгие годы и огромный опыт позволили ему сохранить внешнюю улыбку, хотя внутренне он готов был задушить этого невиданного вора.

— Обычно, господин, я...

— Эта ситуация — необычная, и ты мне обязан всем. Благодаря мне для тебя открылся египетский рынок, и ты станешь очень богатым. Поскольку ты мне симпатичен, я с тобой более чем благоразумен.

— Я вам очень признателен, — горячо заверил ливанец.

— Никогда никому обо мне не говори. Если совершишь неверный шаг, я тебя арестую за мошенничество. И твое слово против моего ничего весить не будет.

— Рассчитывайте на мое молчание.

— Люблю поговорить с умным человеком. До встречи, скоро отпразднуем наш первый успех.

Медес не испытывал никакого доверия к ливанцу и наблюдал за каждой фазой этой операции, которую он остановит при первом же инциденте. Теперь же этот негоциант так глубоко заглотил денежную наживку, что, может быть, и станет серьезным партнером.

Жергу был пьян.

В ожидании Медеса он поочередно опустошал кувшины с крепким пивом, которые требовал у недовольного слуги. Скрепя сердце, слуга повиновался: он был обязан исполнять требования этого грязного типа, которого так ценил его начальник.

Когда Медес пришел, Жергу встал и попытался держаться прямо.

— Я, может быть, и выпил лишку, но мой разум тверд.

— Садись.

Жергу прицелился и постарался не попасть мимо кресла.

— У меня хорошие новости. Мной доволен Верховный Казначей Сенанкх, у которого, впрочем, характер не из легких, несмотря на его добродушный внешний вид. Я считаю его исключительно недоверчивым и держусь своего места, чтобы не вызвать подозрений.

— Как с женщинами?

— Пользуюсь только профессионалками, — признался главный инспектор запасов. — Так мне не приходится опасаться каких-либо жалоб.

— Продолжай в том же духе. Мне не нужны скандалы с женщинами из хорошего общества. Каковы, по твоему мнению, слабости Сенанкха?

— Гастрономия. Он не выносит ни банальных блюд, ни плохого вина.

— Этого недостаточно, чтобы его скомпрометировать. Ты слишком много занимаешься собой и мало уделяешь вниманиядругим, Жергу. Мне нужно больше информации. А хорошие новости?

Жергу мечтательно улыбнулся.

— Сенанкх взял меня с собой на Абидос. Он занимался сокровищами храма, а я — условиями жизни жрецов.

Глаза Медеса вспыхнули.

— Тебе разрешили доступ в храм?

— Нет, только в административные службы. И все же я не зря потратил свое время. Во-первых, я узнал, что остров охраняется армией.

— Почему?

— Понятия не имею, это мне кажется скорее странным. Но задавать вопросы означало бы навлечь на себя неприятности.

Медес негодовал.

— Попасть на священную территорию Абидоса и не узнать главного? Порой, Жергу, я спрашиваю себя, достоин ли ты моей дружбы!

— Я еще не закончил... Потом я встретил одного жреца, с которым надеюсь сохранить контакты. Забавный человек, который мог бы вас заинтересовать.

— С какой стороны?

— Наши взгляды странным образом встретились. Этот тип, возможно, и большой ученый, но у меня сложилось впечатление, что он недоволен своей судьбой и хотел бы ее улучшить.

— Ты не строишь иллюзий?

— Тех, кого можно совратить, я нюхом чую!

— Жрец с Абидоса... Это невозможно!

— Увидим. Если меня снова пригласят поговорить с ним, я узнаю больше.

Мечты стали одолевать Медеса: иметь союзника внутри Абидоса, духовного центра Египта, иметь возможность им манипулировать, вызнать секреты тайного храма и использовать их с выгодой для себя! Нет, это мираж.

— Знаешь ли ты имя и функции этого жреца?

— Нет еще, но его представили как моего главного собеседника в вопросе обеспечения его коллег. Наше общение было формальным. И все же я почувствовал, что что-то выходит иначе.

— Произнес ли он какие-нибудь слова, которые бы подтвердили это впечатление?

— Нет, но...

— Ты заблудился в собственном воображении, Жергу. Абидос — не такое место, как другие. Не надейся найти там обычных людей.

— Мой нюх редко меня обманывает, уверяю вас!

— На этот раз ты ошибаешься.

— А если прав я?

— Повторяю тебе: это невозможно.

51

Сехотеп медленно раздевал молодую женщину, которую встретил накануне вечером во время официального обеда. Тогда они все время смотрели друг на друга и в конце вечера условились встретиться наедине. Поскольку Хранитель Царской Печати и хорошенькая брюнетка имели одни и те же намерения, они не стали тратить времени не излишние словопрения.

Конечно, она была «слегка обручена», но как устоишь перед таким милым, высокопоставленным и видным чиновником с глазами, горящими умом и желанием? Ни один обычай не запрещал девушкам выходить замуж невинными, но все же предпочтительнее было иметь небольшой опыт, чтобы лучше удовлетворять желания будущего супруга.

Что касается Сехотепа, то он не мог обходиться без женщины больше нескольких дней. Жить без женской магической власти, запаха, аромата духов, чувственности, завораживающих жестов было для него невыносимо. Нет, он никогда не женится, потому что вокруг слишком много манящих душ, которые нужно завоевать, и прелестных тел, которые нужно исследовать. Несмотря на внушения Собека-Защитника, строгого моралиста, Сехотеп оставался мужчиной всех женщин...

Поскольку атмосфера в Элефантине после присоединения к Сесострису правителя Саренпута была спокойной, Хранитель Царской Печати снова думал об удовольствии, которое можно получать и давать. Как Высший распорядитель работ Фараона, он только что поставил свое разрешение на плане расширения храма Кхнум на острове в Элефантине, а с завтрашнего дня будет инспектировать санитарное состояние стад Саренпута, который, как и следовало верному слуге фараона, согласился на эту проверку без промедления.

Сехотеп опасался лишь того, что какой-нибудь несвоевременный гость испортит ему этот вечер, но ни один официальный чиновник не проявил нескромности. Итак, он занялся, нежно и страстно, изучением великолепного пейзажа, который открылся его взору. Впадины, долины и холмы тела его новой дамы сердца были прекрасны — здесь было чем порадовать даже самого пресыщенного гурмана!

Его секретарь был приучен дожидаться, пока он завершит свое «путешествие», и начинал его беспокоить только потом. На этот раз он принес ему письмо, написанное тайнописью, которую умел расшифровывать только он и фараон.

В содержании письма сообщалось о немедленном сборе малого совета.

— Везде царит полное спокойствие, Великий Царь, — заявил Собек-Защитник, — но я не снял ни одной из предпринятых ранее мер безопасности.

— Не впадая в блаженный оптимизм, — прибавил генерал Несмонту, — я должен признать, что поведение Саренпута ни в чем не отклоняется от нормы. Его воины находятся в настоящее время в моем подчинении, и я не могу пожаловаться на какие-то инциденты. Присоединение правителя кажется мне окончательным.

— Но оно, к сожалению, не таково, — ответил Сесострис. — Текст указов дошел до всех правителей провинций, и перед нами сейчас имеются их ответы.

Сехотеп взял слово.

— Уп-Уаут, глава одной из частей провинции Гранатового дерева и Рогатой змеи, произнес агрессивную речь, чтобы снова подтвердить свою независимость. Укх, который правит другой частью той же провинции, сделал то же самое. Джехути, возглавляющий провинцию Зайца, выказывает большое удивление, которое вызовет недоумение Великого Царя.

— Другими словами, неожиданная атака, — подчеркнул генерал Несмонту.

— Что касается Хнум-Хотепа, возглавляющего провинцию Орикса, то он в открытую утверждает мощь своего семейства, которое будет править на принадлежащей только ему территории.

— Значит, эти четыре властителя хотят войны, — заключил генерал. — С воинами Саренпута и Уакхи у нас немного шансов победить.

— Слишком рано вводить эти войска в сражение, — заметил Сесострис. — Их подчинение слишком недавнее. Но мы не можем больше оставаться бездеятельными.

Несмонту опасался нового удара, который на этот раз мог оказаться для фараона фатальным.

— Великий Царь, я советую вам быть возможно более осторожным. Правители враждебных вам провинций только что ожесточили свою позицию. Нападение на них с малочисленными силами приведет к поражению.

— Виновный в увядании акации — один из этих четверых: Уп-Уаут, Укх, Джехути или Хнум-Хотеп! — напомнил Сехотеп. — Каков бы ни был способ, нужно уничтожить причину гибели дерева!

— Объединяя провинции, — заявил Сесострис, мы собираем то, что было рассеяно, и участвуем в таинстве Осириса. Пока Египет разделен, Осирис более не царствует и процесс воскресения прерывается. Смерть охватывает небо и землю. Поэтому мы покинем Асуан и двинемся на север.

— С какой армией? — забеспокоился Несмонту.

— С той флотилией, которая позволила нам покорить Асуан, не пролив ни капли крови.

— Великий Царь, но ситуация совершенно другая! Саренпут был изолирован, а наши четыре противника живут вместе в одном районе. Их реакция подсказывает нам, что они объединились. Уп-Уаут известен своим агрессивным и неукротимым характером. Он ни на минуту не задумается, чтобы бросить против вас свою армию.

— Уезжаем завтра утром, — приказал царь.

В жилищах ханаан, пришедших из Сихема, Провозвестник долго проповедовал восстание против фараона и разрушение Египта. Его последователи, очарованные долгожданными словами, просто упивались этими воинственными мыслями. Одновременно будущие террористы еще нуждались в ободрениях своего начальника, потому что их внедрение в египетское общество шло не так легко, как представлялось вначале. Найти работу было не так трудно, но им противно было заводить контакты с населением и особенно с женщинами. Им противны были их раскованность, откровенность и влиятельность. По их мнению, эти самки должны были сидеть взаперти дома и слушаться своих мужей. И, кроме того, личность фараона была еще очень популярна. От него ожидали справедливости и процветания. Только что Сесострис сумел добиться обильного паводка, который надолго отодвинет призрак голода, а его новая администрация пользовалась репутацией честной и строгой.

Есть отчего впасть в уныние, но это состояние духа Провозвестнику знакомо не было.

— Не лучше ли, — в конце проповеди предложил один ханаанин, — вернуться домой, поднять наш край и ударить по Дельте?

Провозвестник заговорил с ним мягко, как если бы перед ним был слабоумный.

— Я и сам предпочел бы это решение. Но одержать быструю и полную военную победу отныне невозможно. Оккупационная египетская армия в зародыше задушит любую попытку бунта. Стало быть, нам нужно бороться изнутри, научиться жить здесь, узнавать глубже врага, его повадки и слабые стороны. Это — долгий и трудный путь, но я помогу вам — тебе и твоим товарищам.

Жилище ливанца было не слишком далеко от дома, где поселились ханаане, но Провозвестник выбрал запутанный и долгий маршрут, который уводил в сторону.

— Разойдемся в разные стороны, — сказал он Бешеному. — Дай мне уйти вперед, а сам спрячься.

— Если бы за нами следили, я бы увидел, но я ничего не заметил!

— Тот, кто следит, делает это ловко.

— Мне убить его?

— Нет, ограничься тем, что рассмотри его хорошенько и убедись в том, что он один.

Бешеный недоумевал. Кто мог их выследить? Между различными ячейками сетей Провозвестника существовали непроницаемые границы, и только он один знал их целиком. Что касается членов этих ячеек, то они, все без исключения, были яростными врагами Египта. Ни один изменник не смог бы проникнуть внутрь.

Бешеный прилег под навес и прикинулся спящим.

В конце кривой улочки он заметил ханаанина, который предлагал вернуться домой, — того, которого убеждал Провозвестник!

Ханаанин бежал, потом остановился, потеряв след, вернулся и пустился бежать по самой узкой улочке. За ним никто не шел.

Бешеный пошел за ним следом.

По всей вероятности, ханаанин потерял след Провозвестника. В сомнении он не знал, в каком направлении двигаться дальше.

В досаде он свернул налево.

Бешеному послышался странный звук, похожий на свист ветра в оперении сокола, когда тот стремглав падает на добычу. Провозвестник, возникнув вдруг ниоткуда, положил свою руку на голову ханаанина, который взвыл от боли, как если бы когти хищной птицы вонзились в его кожу.

— Ты меня искал?

— Нет, нет, господин... Я прогуливался!

— Врать бесполезно. Почему ты меня выслеживаешь?

— Уверяю вас, что я...

— Если ты откажешься говорить, я вырву тебе глаз. Боль непереносима. А потом я вырву тебе другой, и будет еще больнее.

В ужасе ханаанин признался.

— Я хотел узнать, куда вы идете и с кем встречаетесь.

— По приказу кого?

— Никого, господин, никого! Я не понимал, почему вы не хотите сформировать ханаанскую армию. Кроме того, я вас подозревал в том, что вы находитесь на службе у Египта, чтобы уничтожить наше движение сопротивления.

— А, может быть, это ты скорее состоишь на службе у фараона?

— Нет, я клянусь вам, нет!

— Это твой последний шанс сказать правду.

Коготь Провозвестника впился в глаз несчастного. Раздался невыносимый вой.

— Нет, не фараона, а вождя моего племени, в Сихеме, который хотел избавиться от вас!

Последний крик, короткий и ужасный, заставил заледенеть кровь Бешеного.

Ханаанин лежал, простершись, на земле. У него больше не было ни глаз, ни языка.

Ливанец медленно поднимался по лестнице, которая вела на террасу его жилища, откуда неслись приятные запахи. За ним поднимались Провозвестник и Бешеный. Бешеный, испытывая недоверие, предпочел осмотреть все комнаты.

— Мне нравится сидеть здесь на заходе солнца, — признался ливанец. — Отсюда открывается прекрасный вид. Кажется, что царишь над Мемфисом.

Действительно, взгляд парил над белыми домами и останавливался на храмах, этих жилищах идолов, ложных богов, которые Провозвестник низвергнет и уничтожит. От них не останется камня на камне, а статуи будут разбиты и сожжены. От пытки не ускользнет ни один жрец. Ни единый след прежнего духовного мира не должен уцелеть.

— Но мы пришли сюда не для того, чтобы любоваться вражеской столицей, —сказал Провозвестник. — Есть ли у тебя новости о Сесострисе?

— Только взаимоисключающие слухи. Одни говорят, что он попал в Элефантине в плен к правителю Саренпуту, а другие считают, что он овладел югом Египта в жестоком сражении. Но никому не известны намерения царя, если предположить, что он еще жив.

— Он жив, — утвердительно заявил Провозвестник. — Почему твоя сеть информаторов не дает больше действительных сведений?

Ливанец проглотил пирожное, чтобы успокоить свой страх.

— Потому что она еще недостаточно развита, особенно на юге. Мне нужно много времени, и я обещаю, что...

— Что ж, используй это время, но не разочаровывай меня.

Едва успокоенный примирительным тоном Провозвестника ливанец не скрыл от него ни одной трудности, которые встречались на его пути, объяснил ему, каким способом набирал своих информаторов и как внедрял их в среду населения. Основным препятствием были для него неторопливость средств сообщения, а порой и полное их отсутствие из-за конфликта, развязавшегося между некоторыми правителями провинций и фараоном Сесострисом. Нередки были случаи, когда Хнум-Хотеп блокировал суда и конфисковывал их содержимое. Кроме того, и это было немаловажно, агентам ливанца, чтобы общаться с военными и чиновниками, которые поставляли драгоценную информацию, нужно было прекрасно знать местные обычаи и отлично знать язык.

Провозвестник выслушал все очень внимательно.

— Ты хорошо работаешь, мой друг. Продолжай в том же духе. Терпение — это главное оружие.

— Я вступил в деловые отношения с забавным человечком, — добавил ливанец. — Знаю только, что он — высокопоставленный и влиятельный чиновник, который хочет заработать много денег. Я должен узнать о нем больше и надеюсь через его посредничество выйти на контакт с чиновником из царского дворца.

— Эту ступень преодолеть наиболее сложно, — сказал Провозвестник. — Будь предельно осторожен. Как зовут этого... этого делового человека?

— Он мне не назвал своего имени. А если бы назвал, то солгал бы.

Провозвестник закрыл глаза и, проникнув в память ливанца, попытался увидеть лицо этого странного негоцианта.

— Путь мне представляется интересным — заключил он. — Установи его личность, не беря на себя риска. В чем состоит ваш договор?

— Поставка ценной древесины. Он открывает мне мемфисский рынок, но его условия на грани неприемлемого. Я почти ничего не заработаю.

— Из этого «почти ничего» не забудь оставить долю и на мою боевую сеть.

— Как раз это и входит в мои намерения, господин!

— Экспедиция на Кахун организуется?

— Это тоже займет немало времени, даже много времени. Успешная операция требует наличия многих участников, и ни одно звено в цепи не должно оказаться слабым. И все же у меня есть прекрасная новость: мой первый агент прибыл в Кахун, нашел там работу и начинает изучать способ обеспечения охраны службами безопасности.

— Этот «кто-то» из компетентных людей?

— Из компетентных и таких, кого невозможно обнаружить, господин! Невозможно требовать неисполнимого, но это — прекрасное начало.

52

Икер присутствовал при снесении зернохранилища, выстроенного второпях из неподходящих материалов. Виновный в этом ущербном строительстве больше Икеру не угрожал, потому что его судили и приговорили к длительному сроку тюремного заключения. Строительство нового зернохранилища будет начато с завтрашнего дня по планам юного писца, которые были одобрены управителем.

В среде чиновников Кахуна репутация Икера мгновенно подскочила вверх. Вначале коллеги его презирали, а теперь он стал для них опасным конкурентом, способным стать кандидатом на занятие главного поста. Сумев так быстро распутать темное дело со строительством зернохранилища, он всем доказал, что обладает прекрасными техническими знаниями. Этот чужак, получивший образование в городе Тота, оказался достоин полученной там рекомендации. И все же этот слишком быстрый успех многих шокировал и рисковал нарушить сложившуюся иерархию.

Икер, равнодушный к заговорам и примирениям, ни с кем не сближался. Ему было достаточно дружбы Северного Ветра, и он не испытывал ни малейшей потребности поболтать со своими коллегами. Тем более что Херемсаф только что сообщил ему, что поручит ему новую, крайне деликатную, задачу: бороться с грызунами, быстро растущая численность которых причиняла огромный вред.

Юный писец решил применить главные действенные средства: окуривание дымом жилых домов, заделку нор, опытных котов-мышеловов, а также несколько домашних кобр, которые отличились в ловле мышей.

Икер занимался всей совокупностью строений и жилищ Кахуна — от самых богатых и больших особняков восточной части города до самых скромных жилищ на западной его части. В самых маленьких домах было по три комнаты, и в них было не больше шестидесяти метров, но жить в них было приятно.

Когда Икер заканчивал осмотр самого бедного квартала города, он заметил хорошенькую брюнетку, растиравшую между камнями зерно, подсыпая его из мешочка. Движения ее были размеренными, и дело спорилось.

— У тебя усталый вид, — сказала она ему. — Хочешь выпить немного свежего пива?

— Не хочу прерывать твою работу.

— Я уже закончила.

Грудь ее, округлой формы, была обнажена, на девушке была только короткая набедренная повязка. Грациозно встав, она отправилась в кухню и принесла оттуда полный стакан.

— Ты очень любезна.

— Меня зовут Бина, а тебя?

— Я — писец Икер.

Она посмотрела на него с восхищением.

— А я не умею ни писать, ни читать.

— Почему же ты не учишься?

— Чтобы жить, я должна работать. А, кроме того, меня и в школу не пустят, я нездешняя.

— Откуда ты родом?

— Из Азии. Моя мать умерла там, а отец работал в караване. В прошлом году он тоже умер, недалеко отсюда. Мне повезло, я нашла место кухарки. Поскольку я умею печь хлеб, варить пиво, а также делать пирожные, меня оставили. За это не так плохо платят, и ем я досыта.

Она была непосредственная, веселая и умела пользоваться своим очарованием.

— Ты, конечно, найдешь хорошего мужа и создашь свой очаг.

— О, я с недоверием отношусь к парням! Многих интересует только... Ну, ты меня понимаешь. Ты же, по крайней мере, выглядишь серьезным.

— Даже если ты останешься одинокой, нужно, чтобы ты умела читать и писать.

— Для девушки моего положения это невозможно.

— Это вовсе не так! Сама-то ты хочешь этого?

— Я бы не отказалась, это точно.

— Тогда я поговорю со своим начальником.

— Ты действительно очень мил... очень мил.

Бина расцеловала писца в обе щеки.

— Прости, — сказал ей Икер, — мой рабочий день еще далеко не закончен.

— Пока, — прошептала она с очаровательной улыбкой.

— Великолепная работа, — признал Херемсаф. — Жители Кахуна просто в восторге. Если говорить откровенно, я не думал, что ты добьешься таких быстрых результатов.

— Особенно поблагодарить нужно котов: это настоящие профессионалы!

— Ты скромничаешь! Без внимательного изучения места действия тебе бы ничего не удалось.

— Кстати, я сделал одно наблюдение, и мне хотелось бы, чтобы вы подтвердили его обоснованность. Верно, что в основе строительства Кахуна лежит восемь локтей — священное число Тота? Сам город подразделен на квадраты в десять локтей, и в его плане, как и в плане жилых домов, нет ничего случайного^[79]. Его план действительно построен на правилах пропорции, основанных на принципе равнобедренного треугольника, в котором соотношение основания и высоты равно восьми, деленному на пять?

Херемсаф с интересом посмотрел на юношу.

— Это примерно так, ты прав. Кто навел тебя на мысль?

— Никто. Просто я попытался понять то, что видели мои глаза.

— Тогда ты в самом деле искатель духа. Время зернохранилищ для тебя кончилось, я поручаю тебе новую миссию: список старых хранилищ. Ты составишь список находящихся там предметов, а потом мы приступим к распределению тех, которые могут еще быть использованы, а затем хранилища будут приведены в порядок.

— Я должен буду работать один?

— Разве это не в твоих привычках?

— Я буду работать настолько быстро, насколько смогу, но эти строения большие.

— Мне нужен кто-нибудь, кто был бы так же аккуратен в работе, как ты, и кто умел бы использовать время, не тратя его понапрасну. Ничто не должно ускользнуть от твоего бдительного ока. Ты слышишь меня? Ничто!

— Я понял. Можно мне попросить у вас милости?

Взгляд Херемсафа стал подозрительным.

— Чем ты недоволен?

— Речь не обо мне и не о Северном Ветре. Я встретил молодую женщину и...

Херемсаф поднял руки к небу.

— Нет, только не это! Ты как раз поднимаешься вверх, ты познаешь разные стороны своей профессии, и ты уже хочешь жениться!

— Вовсе нет.

— Только не говори мне... что ты уже совершил... большую глупость?

— Я разговаривал с одной служанкой, которая бы хотела научиться читать и писать.

Херемсаф удивленно вскинул брови.

— И в чем же тут проблема? — с облегчением спросил он.

— Это иностранка, она, скорее, смущается, и ей нужна рекомендация.

— Как ее зовут?

— Бина.

Херемсаф взорвался.

— Ну нет, только не она! Берегись этой женщины, которую на самом деле никто не знает. Она похожа на темную воду, в которой таится тысяча опасностей. И главное — не подходи к ней!

— Она работает здесь, она...

— Управитель из гуманных соображений не выслал ее в ее родную Азию. Я приказываю тебе: больше к ней не подходи. Душа имеет ту же природу, что и птица, а тело похоже на рыбу^[80], оно гниет с головы. А твоя голова больна, мой мальчик! Разве одной из поставленных тобой целей не является овладение искусством письма? Разве ты позабыл, что достойна уважения лишь литература, которая помогает познать Маат, справедливость мира и правильность бытия? Говорить то, что требует Маат, делать то, что требует Маат, означает исключить из своей жизни глупые страсти и безрассудные увлечения. Твои качества, твоя внутренняя жизнь, твоя профессия и твое поведение должны создавать в тебе гармонию. Если ты считаешь, что можешь быть хорошим писцом и неблагородным человеком, то ты выйдешь из царства Маат, потому что созвучие — это обязательная дорога к познанию. Только не путай познание с учением! Ты можешь учиться годы и так никогда и не познать. Поскольку познание бывает только сияюще светлым, и его истинное назначение — практика таинств! Но кто может решиться приняться за них, не будучи посвященным? А теперь оставь меня. Мне еще нужно прочесть с десяток отчетов.

Икер не понимал причины гнева Херемсафа. Что было угрожающего в этой симпатичной и простой девушке, которой хотелось лишь научиться грамоте? Отсутствие богатства и хорошей крепкой семьи, сиротство и пришлое происхождение были и так большими недостатками! Почему нужно еще больше усиливать их, отказывая ей в любой возможности хоть как-то улучшить свое положение?

Даже если Херемсаф ошибался относительно Бины, он, тем не менее, произнес главные слова.

Икер вытянулся на своей циновке и положил на живот магический талисман из слоновой кости, который берег его сон.

Хорошенькое личико азиатки сразу исчезло и уступило место божественно-возвышенному лицу прекрасной жрицы.

Икер позабыл усталость, Бину, Херемсафа. Та, которую он любил, была так прекрасна, что стерла в памяти все его переживания и испытания.

Рядом с ней соблазнительность азиатки совсем меркла.

Икер знал, что она — счастье, но это счастье недостижимо. Так же недостижимо, как те нанятые фараоном убийцы, след которых он так пока и не нашел. Но именно здесь, он это чувствовал, спрятан главный ключ к его тайне.

Чувствуя, как соскальзывает в сон, Икер представил себе, что его любовь нежно держит его за руку и что они вместе идут по солнечной долине.

На данный момент невозможно заняться архивами. Икеру нужно было бы попросить у Херемсафа специальное разрешение, но тот, конечно же, потребовал бы от него изложить причины такого любопытства. Поэтому писец ограничится тем, что займется исполнением своей новой миссии, не теряя основную цель из виду. Если его противники рассчитывают, что со временем его решимость угаснет, то они ошибаются. Икер хотел получить неоспоримые доказательства. А когда он их получит, настанет черед действовать.

На дороге, ведущей к старым амбарам, он повстречал Бину, которая на голове несла корзину с сухарями.

— Ты говорил обо мне?

— Я беседовал со своим начальником. Он высказался решительно против моего предложения.

— Это, должно быть, очень суровый человек. Зато ты, кажется, — самый работящий из писцов Кахуна.

Икер улыбнулся.

— Я просто стараюсь хорошо научиться своему ремеслу.

— Что ж, — с грустью сказала она, — значит, я никогда не научусь ни читать, ни писать.

— Не думай так! Херемсаф не всегда будет моим начальником, и я найду кого-нибудь, кто будет более покладистым. Дай мне немного времени.

Она поставила свою корзину на землю и медленно обошла вокруг Икера.

— А если ты поучишь меня сам, тайно?

— Я получил приказ никогда к тебе не ходить. В тот ли, в другой ли момент нас застанут и на нас донесут.

— Рискнем?!

— Для тебя последствия будут катастрофическими. Управитель города вышлет тебя из Кахуна, а, возможно, даже из Египта.

— Но мне бы очень хотелось тебя увидеть снова. А тебе?

— Да, конечно, но...

— Ты вправе, по крайней мере, проходить мимо дома, где я работаю! Я найду спокойное место, где никто не помешает нам, и я найду способ дать тебе знать. Пока, Икер.

Шаловливо взглянув на него, она водрузила корзину с сухарями себе на голову и удалилась.

Переписывать множество вещей, сложенных в обширных заброшенных хранилищах, было не так-то просто. Икер начал с того, что открыл окна, чтобы иметь достаточно света и воздуха. Потом он оздоровил помещение долгим окуриванием и, наконец, вооружившись писцовым инструментом, который привез Северный Ветер, принялся сортировать, помечать и записывать вещи.

Сельскохозяйственные орудия, мотыги, грабли, серпы или лопаты, строительные инструменты, формы для кирпича, столярные топоры, бронзовая, каменная и керамическая посуда, ножи, ножницы, корзины, вазы и даже деревянные игрушки... — здесь была представлена большая часть свидетельств повседневной жизни Кахуна. Значительное число предметов можно отремонтировать, и они еще могли пригодиться.

Именно в момент сортировки последней на этот день партии вещей Икер обнаружил нож со сломанным лезвием. На деревянной ручке еще можно было разобрать глубоко выбитые грубые знаки.

Присмотревшись, Икер прочел: «Быстрый».

На несколько долгих секунд юный писец потерял дар речи. Принадлежал ли нож Головорезу или нет, но этот обломок мог происходить лишь с корабля, который нес его к стране Пунт.

53

— Великий Царь, на горизонте появился город Ассиут, — серьезно объявил генерал Несмонту. — Еще есть время отступить.

Эмблемой этой, тринадцатой, провинции Верхнего Египта, были Гранатовое дерево с Рогатой змеей. Провинция находилась под покровительством шакала, провожавшего путника в опасных пространствах пустыни, которые примыкали к возделываемым землям. Здесь долина суживалась, образуя настоящий крюк. Кто хотел царствовать над Египтом, должен был контролировать эту стратегическую позицию. Над городом возвышались скалы, где были выдолблены могилы знати. В Ассиут также сходились пути всех караванов, идущих от Деклеха и Кхарджеха. Поднимая налоги сверх всякой разумной меры, местный властитель, Уп-Уаут, получал возможность содержать собственную наемную армию.

— Персона фараона должна быть ограждена от опасности, — разумно рассудил Хранитель Царской Печати Сехотеп. — Поэтому я прошу позволения самому начать переговоры.

Множество кораблей окружили царскую флотилию. Одни заградили ей дорогу вперед, другие мешали повернуть назад, третьи постепенно подталкивали ее к берегу.

Стоя у руля своего корабля, Сесострис был одет в немес — очень старинный головной убор, который своей формой символизировал то, что мысль фараона пронизывает пространство. Грудь фараона украшал нагрудник с таинственными изображениями.

Подошел Собек-Защитник.

— Это похоже на арест, Великий Царь!

— Если этот бунтарь Уп-Уаут осмелится поднять руку на царя, — пообещал Несмонту, — я размозжу ему череп!

— На землю сойду я один, — решительно заявил Сесострис. — Если я не вернусь и если на вас нападут, старайтесь выпутаться из этой сети.

Воины, стоявшие у причала, с удивлением смотрели, как огромного роста мужчина спускается по трапу.

Некоторые инстинктивно склонили голову. Ряды воинов расступились, чтобы дать ему дорогу. Никто из офицеров, получивших приказ правителя провинции позвать Сесостриса и отвести его во дворец, не посмел вмешаться.

Уп-Уаут выставил все свои войска. Великий Царь отметил, что эта мощная и решительная армия не слишком уверена в свое несокрушимости.

Непостижимым образом возникло ощущение, что именно Сесострис возглавлял эту сытую и хорошо вооруженную армию, воины которой следовали за ним в некотором беспорядке. Население провинции следило за этим странным зрелищем и не теряло из виду незваного гостя, чья голова возвышалась над океаном солдатских.

Внезапно Сесострис остановился.

— Ты, вон там, подойди ко мне!

Царь указывал на пастуха — такого худого, что все его ребра были видны. Пастух, едва прикрытый рваной набедренной повязкой, опирался на узловатую палку.

Несчастный повернул свою всклокоченную голову назад и пытался разглядеть, кого подзывает царь. Один солдат хлопнул его по плечу.

— Это тебя зовут, парень! Ну, иди.

Пастух нерешительно подошел.

— Равняй свой шаг по моему, — приказал ему царь.

Пастух пережил в своей жизни так много тяжелых минут на болоте, что это испытание не показалось ему непреодолимым. Наверное, этот великан и впрямь важный начальник, но если не можешь есть досыта и каждое утро приносит тебе дополнительные страдания, то какая, в сущности, разница?

На пороге дворца стоял очень крепкий востроносый человек со скипетром в правой руке и длинной палкой в левой. Позади него жрец высоко держал поднос, на котором помещалась сделанная из эбенового дерева статуя шакала Уп-Уаута, «Открывателя дорог», имя которого правитель провинции принял.

— Я нисколько не рад вас видеть, — заявил он Сесострису. — Я узнал о том, что двое трусов покорились вам, но не стоит думать, что я последую их примеру. Бог, покровительствующий мне, знает секреты дорог неба и земли. Благодаря ему моя страна хорошо защищена. Кто нападет на нее, потерпит сокрушительное поражение. Царствуйте на Севере, но даже не смотрите на мои земли.

— Ты недостоин управлять, — заявил фараон.

— Как смеете вы...

Царь подтолкнул вперед скелетообразного пастуха.

— А ты, как смеешь ты терпеть, чтобы хотя бы один из жителей твоей провинции прозябал в такой нищете? У твоих воинов всего вдоволь, а твои крестьяне умирают с голоду. Ты, который считаешь себя таким сильным, что позволяешь себе даже оскорблять фараона, ты предал Маат и презираешь население, процветание которого ты призван обеспечивать! Кто осмелится сражаться и умереть за такого жалкого начальника? Тебе остается только один выход: исправить причиненное тобой зло и согласиться с хозяином Обеих Земель.

— Пусть мой покровитель шакал уничтожит агрессора! — воскликнул правитель провинции.

Статуя двинулась в сторону Сесостриса.

Каждому показалось, что он видел, как открывалась пасть хищника. Монарх дотронулся до своего нагрудника, на котором был изображен грифон, поражающий силы хаоса и врагов Египта. Грифон, носитель обеих корон, символизировал власть фараона над обеими землями — землей Севера и землей Юга.

К всеобщему удивлению, голова шакала склонилась в поклоне.

Уп-Уаут, Открыватель земель, признал Сесостриса своим владыкой.

Воины побросали свое оружие на землю.

Понимая, что больше ни один солдат его не послушает, правитель провинции опустил свой скипетр и палку начальника.

— Это правда, что я использовал богатства моей провинции для вооружения моей армии, но я опасался нападения.

— Неужели фараон стал бы завоевывать свои собственные земли? Я являюсь одновременно единством и множеством. Первое не мешает второму, а второе не могло бы существовать без первого. Когда достигнута внутренняя гармония, ни один пастух не погибнет от отчаяния.

— Избавьте меня от постыдного суда и убейте меня здесь же.

— Зачем мне убивать верного слугу царства?

Уп-Уаут упал на колени перед владыкой Египта, потом поднял руки в знак почитания.

— Перед жителями твоей провинции, — сказал Сесострис, — ты принес мне клятву на верность, и слово твое назад взято не будет. Я оставляю тебя во главе этой земли, процветание которой ты будешь обеспечивать согласно указаниям Верховного Казначея Сенанкха. Что касается твоих воинов, то они поступают под командование генерала Несмонту. Отныне единственной твоей заботой станет обеспечение благосостояния твоих подчиненных. Поднимись и возьми символы своей власти.

— Многие лета Сесострису! — крикнул один воин, слова которого тотчас же подхватили его товарищи.

Под звуки ликующих криков толпы царь и правитель провинции вошли во дворец.

— Я никогда не думал, Великий Царь, что вы простираете свою власть и на шакала Уп-Уаут!

— Ты не знаешь, что он является частью тех божественных сил, которые участвуют в таинствах Осириса, исполняемых фараоном. Скажи: не ты ли, находившийся под его покровительством и не знавший истинной его природы, являешься тем преступником, который покусился уничтожить акацию великого бога?

Правитель провинции был так изумлен, что Сесострис вполне уверился в его искренности.

— Великий Царь, кто совершит такое святотатство, тот погубит навеки свое имя! Я же хочу, чтобы мое имя жило в моем вечном жилище, где, благодаря ритуалам, я стану сопричастным Осирису. Я знаю, что его акация символизирует воскресение, на которое надеются справедливые. Вашим именем и именем моих предков, которые проклянут меня, если я лгу, клянусь, что я не виновен!

Во время большого пира, устроенного, чтобы отпраздновать возвращение провинции Уп-Уаут в лоно Египта под властью Сесостриса, атмосфера была тем более непринужденной, что многие ранее опасались кровавого конфликта. За стол пригласили и пастуха со многими крестьянами, которые впервые попробовали там блюда, о которых не могли даже мечтать.

— Какие у тебя отношения с твоим соседом, правителем провинции Укхом? — спросил фараон у своего нового слуги.

— Отвратительные, Великий Царь. Мы делим между собой землю, носящую имя — «Земля Гранатового дерева и Рогатой змеи», но нам не удалось договориться друг с другом, чтобы объединить нашу администрацию и нашу армию. Каждый ревниво следит за своим участком земли, и мы много раз едва не вступали друг с другом в войну.

— Способен ли он понять то, что понял ты?

— Безо всякого сомнения, нет, Великий Царь! Укх горд и упрям. Если говорить откровенно, я бы не хотел, чтобы мои воины оказались втянуты в конфликт с его армией. Будут убитые, будет много убитых!

— Я попытаюсь избежать конфликта, но я должен продолжать усилия по объединению страны. Именно наша разобщенность и позволила силам зла атаковать акацию Осириса. Когда все провинции снова заживут в гармонии друг с другом, наши шансы оттолкнуть силы зла в значительной степени возрастут.

Уп-Уаут склонил голову.

— Никакие речи не смогут лучше убедить меня в обоснованности вашей тактики, Великий Царь. Ваш успех связан с тем, что вы знаете тайные пути, открытые шакалом. Как и я, Укх считает себя самым сильным, и он очень дорожит своим достоянием.

— Одно из имен фараона — «Пчелиный», — напомнил Сесострис. — Укх должен помнить, что каждый человек имеет собственное предназначение и вносит свой «мед» в общее богатство, но и о том, что улей важнее пчелы. Без улья, без Великого Дома, где каждый египтянин находит себе место, не сможет жить ни дух, ни тело.

Генерал Несмонту был изумлен: воины Уп-Уаута слушались его приказаний так покорно, словно он всегда был их начальником. Ни одного недисциплинированного движения, ни одного возмущения. Это были прекрасно обученные профессионалы, которым хотелось, чтобы ими хорошо командовали, и они сами получали удовлетворение от службы.

Входя в помещение, отведенное на царском корабле для собраний малого совета, старый солдат спрашивал себя, дойдет ли до завершения это неслыханное путешествие, задуманное сувереном.

— Не стоит ли распространить новость о подчинении Уп-Уаута? — спросил Сехотеп. — Я понимаю, что это функция Медеса и что Медес уехал в Мемфис, но мы можем отправить к нему вестников — в надежде, что хотя бы один из них доберется до порта назначения.

— Это бесполезно, — рассудил Сесострис. — Ни один из трех правителей провинций, с которыми мы теперь будем иметь дело, не примет это событие во внимание.

— Я разделяю точку зрения царя, — сказал Несмонту. — Укх — животное, Джехути тверд как гранит, а Хнум-Хотеп — честолюбец, который не откажется ни от одной из своих прерогатив! С этими тремя обсуждение вопроса невозможно.

— Но, по крайней мере, они будут потрясены успехом царского предприятия, — заметил Сехотеп. — И переговоры вовсе не обязательно обречены на провал.

— Наш следующий этап совсем близок, — напомнил Сесострис. — Речь идет всего лишь о второй части провинции Гранатового дерева и Рогатой змеи. Не будем терять время в напрасных обсуждениях.

— Вы хотите ударить всей армией? — спросил Несмонту.

— Мы будем продолжать применять мой метод, — решительно подытожил фараон.

54

Юная жрица со звездой-лотосом о семи лепестках на голове, одетая в платье из шкуры пантеры, усеянное кругами с пятилучевыми звездами внутри, записывала благодатные слова царицы Египта, приехавшей возглавить общину семи Хатхор.

Почерк жрицы был тонким и точным, а написанный ею текст так прекрасен, что удостоился занять место в сокровищнице женской общины. Этот, согласно священному выражению, «иной способ сказать» будет передан потом будущим поколениям, чтобы обогатить их мысль. Так, эзотерическая традиция останется жить после смерти тех людей, которые сформулировали ее в момент божественной благодати.

Когда посвященные вслед за царицей покинули храм, смутные сомнения стали мучить юную жрицу. Почему царица предсказала ей, что она должна будет оставить это святилище, чтобы дать опасный бой? Почему умерший верховный жрец мужской общины тоже говорил ей об ужасных врагах, с которыми ей придется сражаться?

С раннего отрочества ее завораживал мир храма. По сравнению с таинствами, которые были сокрыты в храме, внешний мир казался ей блеклым. А во время изучения иероглифов будущая жрица в восхищении погрузилась в игру творческих сил и смыслов, которую порождали знаки-матрицы. Записывая имена божеств, она обнаружила их тайную природу; например, имя богини Хатхор означало «храм» — священное место, где сиял немеркнущий свет посвящения. Кроме того, в первую часть имени — Хат — было помещено понятие созидающего и питающего Слова. Семь Хатхор, семь жриц как раз и питали свет Словом во всех его формах — от ритуальных заклинаний до музыки.

Каждый переход в иную степень посвящения был для юной жрицы суровым физическим и духовным испытанием, но она не жалела ни сил, ни труда, необходимых, чтобы идти вперед по этому пути. Разве источники радости не неисчерпаемы?

Однако смущение она испытывала впервые. И это смущение не могли рассеять ни сон, ни повседневные занятия.

Каждое утро и каждый вечер женская община исполняла музыку, чтобы поддержать движение соков в акации Осириса, состояние которой не улучшалось. И новое чувство, которое юная жрица никак не могла заглушить, иногда мешало ей сосредоточиться.

Она отправилась на строительство вечного жилища Сесостриса, где один каменотес поранился из-за сломавшегося орудия труда. Конечно, это было небольшое происшествие, но оно еще больше омрачило настроение, потому что этот ремесленник был опытным мастером и чувствовал себя униженным.

Жрица продезинфицировала рану настойкой календулы, потом наложила медовый компресс, который прибинтовала льняной повязкой.

— Количество несчастных случаев все растет, — пожаловался начальник строительных работ. — Я предпринимаю все больше мер предосторожности, но без особого успеха. Работы идут все медленней, и некоторые считают, что строительство заколдовано. Не можете ли вы вмешаться, чтобы разуверить мастеров?

— Я сегодня же поговорю с верховным жрецом.

Поскольку юная жрица должна была передать копию своего текста Безволосому, которому надлежало поместить папирус в архив Дома Жизни, она попросила его помощи.

— Это строительство беспокоит и меня, — признался он. — Лучшим решением было бы повторить ритуал с красной лентой, которая связывает черные силы.

— А если его окажется недостаточно?

— У нас в резерве есть и другое оружие, и мы будем бороться до конца. Пойдем со мной к акации.

Он понес вазу с водой, она — вазу с молоком. Друг за другом они медленно вылили жидкость к подножию больного дерева. Только одна зеленевшая ветка, казалось, была здоровой, но теперь от всей этой местности исходила глубокая грусть, а раньше от него веяло благодатным покоем.

— Умножим наши поиски, — предложил Безволосый. — С завтрашнего дня присоединишься ко мне в библиотеке. Изучая старинные тексты, мы, возможно, найдем полезные рекомендации.

Жрица порадовалась этому поручению, которое займет ее ум. Но когда она вернулась на половину, где жила женская община, ею снова овладели прежние тревоги.

— Тебя желает видеть царица, — предупредила ее одна из сестер.

Супруга фараона и юная жрица медленно шли по аллее, вдоль которой рядами были расположены небольшие храмы и стелы, посвященные Осирису.

— Что тебя мучает?

— Я не больна, Великая Царица. Просто немного устала и...

— От меня ты не имеешь права что-либо скрывать. Какой вопрос тебя тревожит?

— Я спрашиваю себя,достаточно ли я сильна, чтобы идти по этому пути.

— Разве это не твое самое сильное желание?

— Конечно, Великая Царица, но мои слабости так многочисленны, что могут стать препятствием.

— Эти слабости составляют часть тех препятствий, которые предстоит победить, и ни в коем случае не должны служить тебе причиной, чтобы уклониться.

— Разве все, что удаляет меня от храма, не составляет опасности?

— Наш устав не обязывает тебя жить в заточении. Большая часть жрецов и жриц имеют семьи, некоторые же выбрали одинокую жизнь.

— Разве брак с существом, далеким от храма, не будет заблуждением?

— Здесь нет строгого правила. Тебе самой предстоит предпочесть то, что усиливает твой огонь, и избежать того, что его охлаждает. Но главное — никогда не хитри сама с собой и не пытайся себе лгать. В противном случае ты потеряешься в бескрайней пустыне и дверь храма перед тобой закроется.

Когда царица покинула Абидос, юная жрица снова подумала о том юноше, которого она повстречала в жизни на такой краткий миг и которого, скорее всего, больше никогда не увидит. Он был ей далеко не безразличен, он заставил родиться в ее душе некому странному чувству, которое медленно набирало силу. Она не должна была о нем думать, но ей больше не удавалось изгнать его из своей памяти. Может быть, со временем лицо этого юноши изгладится из ее воспоминаний?

Приехав в Абидос, Жергу констатировал, что наблюдение оставалось таким же суровым. Несколько солдат взошли на его корабль, потребовали показать приказ о его поездке сюда и самым тщательным образом проверили груз.

— Притирания, льняная ткань, сандалии — все это предназначено для общины постоянных жрецов, — уточнил Жергу. — Вот подробный список с печатью Верховного Казначея Сенанкха.

— Нужно проверить, соответствуют ли эти товары списку, — сухо сказал старший стражник.

— Разве вы не верите Верховному Казначею и его официальному представителю?

— Приказ есть приказ.

«Если я и сумею провезти на остров контрабандный товар, то только не через этот причал», — подумал Жергу. Солдат и стражников было слишком много, чтобы можно было подкупить их всех.

Следовало дожидаться конца проверки, а в конце ее, как и в первый раз, Жергу обыскали.

— Вы уедете тотчас же? — спросил старший стражник.

— Нет, я должен повидать жреца, чтобы вручить ему этот список, узнать, доволен ли он им, и принять новый заказ.

— Подождите в сторожке. Мы пошлем за ним.

Что ж, и в этот раз Жергу не удастся увидеть Абидос. Под присмотром двух стражей, ставших для него тюремщиками, с которыми он даже не попытался завязать какой-либо разговор, Жергу задремал.

Если он не встретится с тем же жрецом, его путешествие будет напрасным. Поскольку Жергу вовсе не был в курсе того, как управляется жреческая община, он опасался, что она вышлет к нему на переговоры другого жреца, вовсе не похожего на первого.

В этом случае рассчитывать ему будет не на что, и разочарование окажется жестоким. Потому что, если это место так усиленно охраняется, в нем наверняка хранятся огромные ценности! Жергу упрекал себя в том, что не подумал об этом раньше: разве Абидос не был духовным центром Египта, главнейшим из его священных мест, откуда фараон черпал основную свою мощь? Сесострис не стал бы развертывать здесь такие военные силы, если бы не имел к тому веских оснований. Здесь происходило нечто важное, и проклятая душа Медеса рассчитывала здесь это обнаружить, если только удача от них не отвернется.

— Следуйте за мной, — приказал ему другой начальник стражи, который пришел в сторожку в сопровождении четырех лучников.

Они провели Жергу в тот же кабинет, что и в первый раз.

Нервничая, он прошел эти сто метров. Наконец, дверь открылась.

Это был тот же жрец!

— Счастлив снова видеть вас, — сказал Жергу, улыбаясь.

— Я также.

— Вот список товаров, которые вы у меня просили. Это соответствует вашему желанию?

Жрец с интересом прочел записи.

— Вы точный человек, на вас можно положиться.

— Согласно приказу, Абидос не должен ни в чем иметь недостатка. Что вам понадобится в ближайшие недели?

— У меня для вас новый список.

Жрец подал табличку своему собеседнику.

В его взгляде светился тот же огонек, который Жергу так понравился.

— В этой комнате можно поговорить спокойно? — тихим голосом произнес он.

— Вы хотите сказать... в тайне от нескромного слуха? Я думаю, что да. Зачем такие вопросы?

Жергу, судорожно сжавшись, сосредоточился: он не может допустить неверный шаг, который обратит в бегство его жертву!

— Наряду с нашими официальными договорами могли бы иметь место и другие.

— Какие?

Первая победа! Жрец явно заинтересовался.

— Мои обязанности главного инспектора запасов позволяют мне немного выходить за пределы легальных компетенций и тем самым увеличивать мое жалованье. При этом, нужно, разумеется, сохранять сдержанность и осмотрительность, но было бы так обидно не иметь никаких амбиций. Абидос — не только духовный центр, это также и небольшой городок, который должен оставаться процветающим, чтобы позволять жреческим общинам с полным спокойствием заниматься выполнением своих обязанностей. Почему же нужно исключать из поля зрения понятие выгоды? Почему жрец, каким бы преданным культу Осириса он ни был, не может иметь права стать богатым?

Долгое молчание последовало за этими заявлениями и вопросами. Жрец рассматривал Жергу с пристальным вниманием.

— В том, что касается временных жрецов, — сказал он, в конце концов, — здесь нет никакого запрета. Положение постоянных жрецов, например мое, отличается от положения жрецов временных, потому что мы никогда не покидаем Абидос.

— Я же, напротив, могу приезжать и уезжать. Если мы станем друзьями, ваши перспективы на будущее могут значительно измениться.

— Что конкретно вы предлагаете?

— Я убежден, что Абидос хранит в себе сокровища.

— Это каждому известно.

— Конечно, но каковы они? Вам это известно.

— Я связан клятвой молчания.

— Молчание покупается. Кроме того, я убежден, что у вас есть много такого, что можно продать.

— Как вы могли подумать, что я предам свой сан?

— А кто вам говорит о предательстве? Абидос в высшей степени интересует меня, а вы хотите стать богаче. Значит, речь идет лишь об удачном совпадении интересов. Вы поможете мне, а я помогу вам. Что может быть проще?

— Что может быть сложнее и опасней! Во-первых, кто вы и с кем вы работаете? Я сомневаюсь, что ваш истинный начальник действительно Верховный Казначей Сенанкх, один из верных и преданных служителей фараона Сесостриса.

— Ваши сомнения справедливы.

— Тогда кто?

— Сейчас слишком рано открывать вам все карты. Мы должны научиться понимать друг друга, добиться взаимного доверия. Я вернусь официально навестить вас, и мы продолжим нашу игру в поставку товаров. Подумайте о способе обогатиться, не покидая Абидос, а мы посмотрим, как можно реализовать наши планы.

55

Икер убирал свою комнату, когда перед ним встало видение.

Она!

Она говорила с ним, но он не слышал произносимых ею слов. Потом она исчезла так же внезапно, как появилась.

Это внезапное озарение повергло юношу в изумление, и он долгое время не мог прийти в себя. Что оно означало? Скорее всего, она вспоминала о нем, и их мысли оказывались способными встречаться! Тем не менее, это было, без сомнения, всего лишь сном наяву, и строгий голос Херемсафа призвал Икера к реальности.

— Когда закончишь свою домашнюю работу, зайди ко мне в кабинет.

Юноша тщательно завершил уборку. Поскольку с самого начала своей службы здесь он не заслужил ни одного упрека, следовало думать, что хозяин дома был им доволен.

Икер отправился по чистейшему белому коридору и постучал в дверь из сикомора.

— Входи и закрой за собой дверь.

Комната была просторной; окна пропускали ровно столько света, сколько было нужно, чтобы работать; на полках царил безупречный порядок. Лицо Херемсафа оставалось таким же недовольным, как обычно.

— Приготовься к переезду, мой мальчик.

— Вы... вы считаете, что я недостаточно прилежен?

— Напротив, ты — просто образец. Зрелость твоих мыслей и твоя серьезность не перестают меня удивлять.

— В таком случае...

— Речь идет о повышении. Управитель чрезвычайно доволен твоей работой и дает тебе место среди элиты своих писцов. Поэтому у тебя будут служебная квартира и слуга. Но твоя ответственность и твои обязанности, напротив, возрастут.

— Какой пост мне прочат?

— Сейчас ты закончишь ту опись, которую так блестяще начал. Потом ты сам проведешь перераспределение могущих еще послужить предметов. Затем займешься приспособлением и отделкой хранилищ. В твое распоряжение будет отдана бригада мастеров, и ты организуешь работу по своему усмотрению. Разумеется, управителю нужны скорейшие результаты. И все же я даю тебе день отдыха.

Икер и Северный Ветер прогуливались по Кахуну, чтобы понять каждый аспект этого города, выстроенного согласно божественным пропорциям. Крепостная стена создавала впечатление безопасности, которое еще более усиливалось при виде регулярных патрулей городской стражи. Благодаря эффективной работе дорожных служб, центральная и прилегающие к ней улицы были исключительно чистыми. От самого большого особняка города, дома его управителя, до самого скромного из двухсот домов своей западной части Кахун мог похвастаться даже тем, что в нем не было ни одного покривившегося фасада, ни одной облупившейся ставни, ни одной покосившейся двери; все сады были в прекрасном состоянии, а каналы работали исправно. Всем хватало воды, и соблюдение правил гигиены было строгим. Город гордился своим священным названием — «Сесострис доволен».

Организация работ в городе была не менее примечательна. Жрецы в храмах образцово исполняли ритуалы. Булочники и пивовары получали все необходимое им зерно для приготовления хлеба и пива. Мясники получали только признанное ветеринарами здоровым и годным в пищу мясо. Цирюльник держал свое заведение на открытом воздухе. Мастера, производившие сандалии и корзины, выставляли свою продукцию на рынке, рядом с фруктами и овощами. В Кахуне всем всего хватало.

Икер остановился перед лавкой мастера, занимавшегося изготовлением деревянных игрушек. Куклы в париках с двигающимися ручками и ножками, гиппопотамы, крокодилы, обезьянки, свинки... Как искусно сделаны все фигурки! Вдруг внимание Икера привлек один предмет: очень тонкой работы кораблик.

Можно было поклясться, что это макет «Быстрого»!

— Ваши игрушки просто великолепны, — сказал Икер мастеру.

— Они нравятся как родителям, так и детям. Неужели ты уже отец семейства?

— Еще нет, но я хотел бы подарить этот кораблик.

— Он среди моих игрушек единственный, который сделан не моими руками, но он и самый дорогой. Это маленький шедевр!

— А кто его автор?

— Один плотник, который теперь уже на покое. Среди собратьев по ремеслу он в Кахуне — лучший. Его прозвали «Рубанок», настолько он сроднился с этим инструментом!

— Если он еще живет здесь, я хотел бы выразить ему свое восхищение.

— Это просто, он живет в маленьком домике в западной части города.

Торговец дал Икеру точные указания.

— Как ты хочешь получить плату: натурой или в часах работы? Я — писец и могу составить любой тип документа.

— Это очень удачно: мне как раз нужно написать членам моей семьи, которые живут в Дельте. Десять писем, договорились?

— Этот кораблик так хорошо сделан, что я охотно соглашусь на двенадцать.

Служанка с завидным усердием мела порог дома.

— Могу я видеть Рубанка? — спросил Икер.

— Рубанок болен.

— Для меня это очень важно.

— Ну, по крайней мере, ты не станешь причинять ему неприятностей?

— Я — писец и хотел бы выразить свое восхищение его замечательным талантом ремесленника.

Служанка пожала плечами.

— Ладно, снимай свои сандалии, мой ноги, вытирай их хорошенько и ничего не пачкай. Не буду же я наводить здесь порядок два раза в день!

Икер покорно выполнил указания служанки и прошел в дом, первая комната в котором была посвящена культу предков.

Рубанок был во второй комнате, которая скорее напоминала мастерскую с деревянными чурбаками, инструментами и верстаком. Но старик больше не работал. У него были всклокоченные волосы, согнутая спина и большой живот. Он сидел на стуле с высокой спинкой и держал в руках палку, на ручку которой опирался подбородком. Он пристально смотрел на пилу и тесло с короткой ручкой, которые когда-то были так необходимы ему для обработки досок.

— Я — писец Икер и хотел бы с вами поговорить.

— Лучше забыть о прошлом, мой мальчик. Посмотри, что со мной стало, а ведь я был самым ловким и неутомимым мастером на верфи! Теперь же я не решаюсь выйти из дома. Старость — это большое несчастье!

— Но вы еще отлично делаете макеты, например, этот кораблик.

Рубанок рассеянно посмотрел на игрушку.

— Так, безделица бессильного человека! Мне почти стыдно за него.

— Ну, вы неправы, он великолепен!

— Где ты его нашел?

— У торговца игрушками.

— Вот видишь, до чего я дошел. Моей пенсии хватает мне на пропитание, но ни голова, ни руки не желают смириться с такой деградацией.

— Вы работали на верфи?

Вопрос Икера шокировал старика.

— Как смеешь ты сомневаться в этом! Для плотника моего уровня это обязательная стадия!

— Значит, тогда вы принимали участие в постройке многих кораблей.

— И маленьких, и больших, и грузовых... Когда возникала какая-нибудь неразрешимая проблема, всегда звали меня.

Икер показал ему макет.

— А эта уменьшенная модель тоже была вдохновлена каким-нибудь кораблем, который вы пустили в плаванье?

Рубанок пощупал предмет.

— Конечно! Это великолепное судно, предназначенное для морских путешествий, а не только для Нила! Он был таким прочным, что мог вынести много бурь.

— Вы помните, как называлось судно?

— «Быстрый».

Юный писец едва сдержал свою радость. Серьезный след, наконец-то!

— «Быстрый»... — повторил Рубанок. — Это была моя последняя серьезная работа.

— А вы встречались с капитаном и командой?

Старик отрицательно качнул головой.

— Но, по крайней мере, вам были известны их имена?

— Вовсе нет, это меня не интересовало. Все, что мне было нужно, это получить корпус такой прочности, которая выдержала бы любое испытание.

— А вам известно, что стало с этим судном?

— Нет, ничего.

— Вам не рассказывали, куда оно должно было отправиться, не говорили о стране Пунт?

— Этот край существует только в воображении рассказчиков, мой мальчик! Даже «Быстрому» туда не доплыть!

— А кто был его владельцем?

Старик удивился.

— Фараон, конечно! А кому ты хочешь, чтобы принадлежал такой отличный корабль?

— Черепаший Глаз и Головорез — эти имена вам знакомы?

— Никогда не встречал этих людей. Они не проживают ни в Кахуне, ни в его окрестностях. Но скажи, мой мальчик, зачем ты задаешь мне все эти вопросы?

— Я когда-то встречал моряков с «Быстрого» и хотел бы узнать, что с ними сталось.

— Тебе достаточно взглянуть на архивы. Я вспоминаю только одну деталь: мою последнюю работу я делал не на верфи, а прямо здесь. Речь шла о сундуке из акации; дерево было прекрасным и очень прочным. Покупатель сделал очень точный заказ, и я постарался соблюсти все его требования. Предмет такого качества мог предназначаться только для храма! Однако человек, который за ним пришел, сказал мне, что этот сундук ему нужен для долгого путешествия. Я подумал о «Быстром», но, разумеется, я ошибался.

— Кто был этот человек?

— Какой-то проезжий незнакомец. Поскольку он заплатил вперед и очень щедро, я не стал допытываться.

— А вы бы его узнали?

— Нет, мое зрение с каждым днем падает. Я помню, он был крупным мужчиной.

— Лучше будет, если вы никому не станете рассказывать о нашем разговоре, — сказал Икер.

— Почему это?

— Представьте, что «Быстрый» был замешан в...

— Я не хочу ничего представлять и не желаю ничего больше слышать! Я подозревал, что твои вопросы каверзны. Знаешь, я стар и хочу умереть спокойно. Уходи из моего дома и никогда больше в него не возвращайся. Дверь для тебя всегда будет закрыта.

Икер не стал настаивать, но пообещал себе, что еще порасспросит старого плотника. Ему нужно было еще многое узнать.

Агент ливанца выследил Икера, чтобы выяснить, попытается ли тот поговорить со слишком болтливым плотником. Вообще-то, никакой опасности, потому что не было никого, кто бы навел этого писаку на след. Неужели он сам о чем-то догадался?

Перед ним был совершенно очевидный факт: не из обходительности же отправился Икер к Рубанку в гости!

И хотя это было маловероятно, но такая возможность должна все-таки быть допущена.

Что ж, в таком случае агент ливанца знает, как реагировать!

56

— Кажется, Нил свободен, — сказал недоверчивый генерал Несмонту.

Приближаясь к Кису^[81], столице четырнадцатой провинции. Верхнего Египта, флотилия Сесостриса приготовилась к враждебному приему. Однако военные корабли местного правителя, Укха, остались пришвартованными к берегу, и фараон высадился, не встретив ни малейшего сопротивления.

— Это наверняка западня, — высказал свое предположение Сехотеп. — Позвольте мне, Великий Царь, отправиться на разведку.

На причале не было ни одного воина. Местность казалась пустынной.

— Мысль Хранителя Царской Печати замечательна, — поддержал Сехотепа Собек-Защитник. — А я дам ему сопровождение.

— Кто же станет уважать трусливого владыку? Идите за мной!

Сесострис отправился во главе придворных. Собек беспрестанно пристально вглядывался в окружающие предметы, пытаясь догадаться, откуда произойдет нападение.

До самого входа в город ни одного происшествия. На улицах — ни одной живой души. Двери и ставни закрыты.

— Что за несчастье поразило этот город? — в тревоге спросил Сехотеп.

Наконец, царь заметил первых жителей.

В полной прострации, уткнув головы в колени, они, казалось, были погружены в отчаяние и не были способны на что-либо реагировать.

На подходе к дворцу земля была устлана оружием. Воины побросали там свои луки, пики и мечи.

Перед центральной дверью безучастно сидел офицер.

— Что здесь произошло? — спросил Собек. Военный поднял на него заплаканные красные глаза.

— Только что умер наш правитель.

— Против него был поднят мятеж?

— Нет, что вы! Разумеется, нет! Кто бы осмелился восстать против нашего господина? Он умер, потому что умер священный змей нашей провинции, потому что его священная ваза оказалась разбитой, потому что поля оказались высушенными солнцем, потому что стада заболели... И все это потому, что наш покровитель-символ больше не действует...

Сесострис направился к храму, посвященному Хатхор. Жители города и воины собрались на площади перед храмом, ожидая с небес хотя бы единого знака, несущего Надежду.

— Почитание — фараону! — громогласно воскликнул Несмонту. — Только он один сможет положить конец вашим несчастьям!

Все повернулись в сторону колосса. Один из жрецов подбежал к нему и низко перед ним склонился.

— Великий Царь, наше сопротивление вашей воле было сурово наказано! Сохраните нам жизнь, я вас умоляю!

— Вам нечего бояться.

Улыбка вернулась на лица некоторых жителей Киса. Если фараон соглашается покровительствовать им, то зло будет уничтожено.

— Я должен показать вам наше несчастье, Великий Царь.

Сесострис отправился вслед за жрецом внутрь храма. В той его части, где хранились священные предметы, почитаемые в провинции, лежала самая большая святыня — древний папирус с двумя перьями, обрамляющими солнечный диск, по бокам которого были расположены два урея.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять весь ужас катастрофы.

Папирус был испорчен, солнечный диск потерял свой блеск, взгляд кобры больше не сиял. В этом символе, который носил имя укх — то же, что и правитель провинции, — энергия почти иссякла.

— Мы все потеряем, — пророчески прошептал жрец. — Эта земля проклята!

— Успокойся, — приказал ему царь.

— Только два пера еще сохраняли, по всей видимости, свою мощь. Эти перья — воплощение сияющего света, который циркулирует в мире и оплодотворяет семена жизни, — являлись последней возможностью возрождения.

— Рак разъедает акацию, и вот перед нами один из его метастазов, — констатировал царь. — Сконцентрируйте свои мысли на солнечном диске, вживайтесь в каждый звук тех слов, которые я сейчас произнесу, и, приобщаясь к Слову, дайте ожить энергии.

По приказу царя Сехотеп, Несмонту и Собек объединили свои усилия, чтобы образовать как бы единое мыслящее существо.

Голос Сесостриса зазвучал громко, отчетливо произнося гимн восходящему светилу.

— Приветствую тебя, о Ра, чья жизнь основана на Маат. Когда ты проходишь по небу, всякое существо видит тебя. Ты становишься все больше и больше, и твое величие распространяется по миру, а твои лучи озаряют лики всего сущего. Изгони мрак, возрождаясь каждый день, приди на голос того, кто твердит твое имя. Единый, остающийся единым, воссоединись с тем, кто познает твою природу, не искажая ее. Приветствую тебя, мой повелитель, путь которого лежит через вечность и жизнь которого бесконечна. Приветствую твой Диск, о повелитель света, поднимающийся на горизонте и дающий жизнь. Живое пламя внутри своего Ока, будь созидателем, войди в свое святилище!

Постепенно папирус зазеленел. Потом разгорелись, как уголья, глаза кобр. И, наконец, солнечный диск стал набирать блеск, постепенно озаряя помещение храма.

— Позови жрецов, — приказал монарх генералу Несмонту.

Когда те увидели свой воскресший символ, они до земли склонились перед царем и стали петь в его честь хвалебные гимны.

— Не нужно лишних слов, — остановил их Сесострис. — Вы неправильно исполнили ритуалы и чуть было не поплатились за это благополучием всей земли. Вместо того чтобы умиляться над тем, что произошло, и жалеть себя за то, что могло случиться, строго выполняйте все положенное по ритуалу на заре, в полдень и на закате. При малейшем тревожном симптоме ставьте в известность меня. Отныне эта провинция принадлежит лично фараону.

Когда Сесострис вышел из храма, его шумными криками приветствовал народ. Внезапно всеобщая радость была прервана, и любопытные расступились.

Появилась группа из тридцати воинов, держащих на поводках огромных собак. Это были отборные телохранители покойного Укха, и их начальник, казалось, вовсе не питал трогательных чувств по отношению к гостям.

— Мы не готовы склонить голову! Эта провинция была независимой, и она такой останется!

— Прекрати говорить глупости, — вмешался Несмонту. — Его Величество только что спас твою землю от уничтожения. Отныне она будет ему покорной.

— Нам не нужна внешняя власть, — упрямился командир отряда. — Я объявляю себя новым главой провинции и выгоню любого пришельца, который вторгнется на мою территорию.

— Восстание против фараона карается смертью, — напомнил Сесострис. — Я позабуду твой минутный гнев, но ты должен сейчас покориться.

— Если вы сделает хоть шаг вперед, я отпущу собак.

— Не рискуйте, — посоветовал монарху Сехотеп. — Нас не так много, чтобы устоять. Лучше вернемся в храм.

Сесострис шагнул навстречу бунтовщикам.

Начальник отряда и его воины отпустили собак, которые рванулись к царю.

Собек хотел встать перед царственным владыкой, но тот сухим и непреклонным жестом его остановил.

Когда до жертвы оставалось чуть меньше метра, собаки, словно натолкнувшись на невидимое препятствие, перевернулись в воздухе, стали хищно скалиться и яростно лаять, потом успокоились. Перед царем была теперь спокойная стая, вожак которой подошел к нему приласкаться, а потом лег у его ног.

— Даже эти звери знают, кто я. А ты, недостойный начальник, не заслуживаешь больше чести ими командовать.

В панике офицер попытался бежать, но двое бывших его подчиненных размозжили ему голову ударом дубины.

Народ снова закричал от радости, а Сесострис подумал о том, что ему предстоит продолжать борьбу. От судьбы акации зависела судьба всего Египта, и в случае неудачи нужно было готовиться к следующим катастрофам.

В одном он был уверен: покойный Укх не был виновен в причинении зла дереву Осириса. Оставалось только двое подозреваемых: Джехути — правитель провинции Зайца, и Хнум-Хотеп — правитель провинции Орикса.

Маленькая комнатка, посвященная культу предков, скромная приемная, спальня, туалет, комната для водных процедур, кухня, погреб и терраса: служебная квартира Икера не была дворцом, но в ней было приятно жить. Она была недавно побелена и здесь было все необходимое. К счастью, рядом находилась конюшня, в которой жила только старая ослица, с которой Северный Ветер тотчас же подружился.

Поскольку у писца пожитков было совсем немного, он тут же и переехал. В тот момент, когда он заканчивал раскладывать свои вещи, у его двери появился один бедолага.

У него были длинные волосы, заросшее щетиной лицо, сутулая спина; он был худ и старался быть незаметным.

— Я — слуга, который дан вам в услужение на два часа два раза в неделю.

В первое мгновение Икеру захотелось отослать его назад и самому заняться своими делами. Но человек показался ему не совсем незнакомым. Он пригляделся.

— Нет, не может быть... Невероятно... Это ты, Секари?

— Хм... Да, это я.

— Ты меня не узнаешь?

Несчастный осмелился взглянуть на своего хозяина.

— Икер... Как ты хорошо одет!

— Что с тобой приключилось?

— Обычные неприятности. Теперь уже лучше. Ты согласен принять меня на службу?

— Честно говоря, это меня немного смущает!

— Платит городская управа. Убирая пятнадцать домов, я бегаю за продуктами и кое-где подрабатываю тем, что мастерю понемногу — все это позволяет не так уж плохо жить.

— Где ты живешь?

— В садовом шалаше. Я ухаживаю за садом и имею право собирать там плоды.

— Войди, выпьем по стаканчику.

Старые приятели вспомнили о своих приключениях в шахтах Синайских гор, но Икер не стал рассказывать подробности того, что с ним произошло с момента их расставания.

— Вот ты и вошел в элиту писцов, — сказал Секари, — и у тебя прекрасная карьера впереди.

— Не суди по внешнему виду.

— У тебя неприятности?

— Может быть, но мы поговорим об этом позже. Устраивайся по своему вкусу, этот дом становится и твоим. Прости, меня ждут дела.

Только яростно работая, Икеру удалось немного унять свое возбуждение и успокоиться. Теперь у него было доказательство того, что его кошмар был реальностью, что «Быстрый» выстроен командой ремесленников из Кахуна и что этот корабль не мог принадлежать никому иному, кроме фараона Сесостриса.

Никто не хотел верить в существование таинственной страны Пунт, но юноша прекрасно знал, что именно она являлась целью путешествия того судна, на борту которого он едва не погиб.

Икер снова отправился к Рубанку. На этот раз он расскажет ему все.

Дверь дома была закрыта.

Писец постучал, но никто не ответил. Его окликнула соседка.

— Что тебе нужно?

— Я хотел бы повидать Рубанка.

— Это совершенно невозможно, мой бедный мальчик. Прошлой ночью он умер. А ты его родственник?

— Нет, но мы друг друга знали и мне нужно было кое-что у него спросить.

— Этот старый скряга больше ни с кем не поболтает! В конце жизни он нес невесть что.

— Отчего он умер?

— Старость, что же еще! У него все сдало — сердце, легкие, почки... Все было изношено. Пусть он не жалуется: он, по крайней мере, не страдал.

— Вы навещали его?

— Как можно реже, как и все другие соседи. Он утомлял нас своими плотницкими историями, да и заговаривался к тому же. А когда его слушали невнимательно, становился раздражительным.

— Стража не заходила к нему незадолго до его смерти?

— Стража? А что он сделал?

— Ничего, ничего... Просто есть тут один вопрос.

Соседка посмотрела на Икера внимательно.

— Ах, так значит старик был замешан в незаконной торговле! А ты, парень, случаем не из стражников?

— Нет, я просто его друг.

— Что-то молод ты для того, чтобы быть другом Рубанка!

Икер предпочел уйти. Ему бы хотелось, конечно, попасть в дом старика и порыться там, но зачем? Писец не верил в то, что смерть его была естественной. А убийцы старика, разумеется, постарались уничтожить какой бы то ни было компромат.

Но кто мог действовать с полной безнаказанностью, если не стражники, послушные приказам начальства и уверенные в том, что их никогда не привлекут к ответственности? Управитель города, должно быть, в курсе. Но над ним есть министр. А над министром — покровитель Кахуна, сам царь Сесострис.

Икер хотел правды и справедливости. Благодаря рукояти ножа он получил доказательства существования « Быстрого». Его главный свидетель исчез, и власти ему ответят, что этого скромного предмета маловато для того, чтобы начать расследование.

Архивы Кахуна: там и только там находятся решающие документы.

При входе в помещение архива стояли два стражника из городской стражи.

— Имя и род занятий?

— Икер, писец.

— Есть письменное разрешение для входа в помещение архива?

— Минутку.

Высокопоставленный чиновник согласился принять Икера, слава которого, не переставая, росла. Хранитель, всегда сдержанный и пунктуальный, встретил его приветливо:

— Чего ты хочешь, Икер?

— Это довольно деликатное дело. Речь идет об одной миссии... ну, скажем, тайной.

— Я могу это понять, но мне нужно дать больше уточнений.

— Мой начальник, Херемсаф, отправил меня навести в архиве справку о корабельных верфях. Он хотел бы проверить одну деталь.

— Почему он не пришел сам?

— Как раз из-за деликатности вопроса. Мое присутствие не вызовет ничьего любопытства, а его, напротив...

Хранителя, казалось, это убедило. Разумеется, он не впервые сталкивается с такого рода делами, когда важно не оставлять следов.

— Понимаю, понимаю... Но предпочитаю иметь записочку за подписью Херемсафа.

— Возможно, это не так обязательно и...

— Для моих архивов — обязательно. Приходи с запиской, и я упрощу тебе задачу.

— Над чем ты насмехаешься, Икер, и что за этим кроется? — спросил Херемсаф, которого захлестнул ледяной гнев. — Хранитель Государственных Архивов только что передал мне, что ты осмелился использовать мое имя для незаконной консультации! Ты! Я же в тебя так верил!

— Разве вы дали бы мне разрешение в подобающей форме?

Взгляд Херемсафа стал пронизывающим.

— Ты не считаешь, что уже настало время раскрыть мне всю правду?

— Я возвращаю вам этот вопрос.

— Ты заходишь слишком далеко, Икер! Это не я пытался проникнуть в архив!

— Но именно вы поручили мне сортировать вещи, сгруженные в старых хранилищах, настаивая на том, чтобы ничто не ускользнуло от моего бдительного ока?

— Разумеется, я, и что с того?

— А вы не думали о рукояти ножа, на которой выгравировано имя одного корабля?

Херемсаф казался удивленным.

— Разве главная верфь района не под вашей ответственностью? — продолжал Икер.

— Ну, в этом ты ошибаешься! Этим занимается правитель Фаюма.

— Но в рукояти ножа я не ошибаюсь?

— Что ты конкретно ищешь?

— Разумеется, Маат.

— Ну, уж не ложью, произнесенной Хранителю, ты ее обретешь!

— Если вам не в чем себя упрекнуть, позвольте мне навести справки в архивах!

— Это не так просто, и я не всемогущ. Существует несколько управлений, и только управитель города разрешает доступ ко всем отделам архива. Послушай, Икер, ты как раз поднимаешься по служебной лестнице, но у тебя немного друзей. Твоя прямота и знания говорят в твою пользу, но прекрасной работы мало, только она одна не может гарантировать удачную карьеру. Моя поддержка тебе необходима, и я даю ее тебе, потому что верю в твое будущее. Я согласен позабыть о твоем минутном заблуждении, но при условии, что это не повторится. Мы понимаем друг друга?

— Нет, не понимаем. Я хочу не блестящей карьеры, а только правды и справедливости. Чего бы это мне ни стоило, я не откажусь от своих поисков. Я отказываюсь думать, что в этой стране все прогнило. Если бы это было так, Маат давно бы ее покинула. А в таком случае — зачем жить?

Икер вышел без приказа из кабинета Херемсафа.

Отправляя его к управителю, который был, разумеется, заодно с убийцами плотника, начальник Икера доказал свою собственную вину. Но почему Херемсаф дал ему увидеть черенок ножа? Ведь таким образом он помог Икеру. Отказывая ему в разрешении пользоваться архивами, он пытался помешать ему двигаться вперед. Как объяснить такое противоречивое отношение? Без сомнения, Херемсаф, верный слуга управителя, не знал о существовании макета объекта, имя которому было «Быстрый».

Икер будет смещен и изгнан из Кахуна.

Однако он туда еще вернется, и ему удастся получить так необходимые ему документы. Сознавая, что его задача становится невозможной, он пошел наугад.

— У тебя расстроенный вид, — прошептал ему сладкий голос Бины.

— Профессиональные трудности.

— Ты меня даже не заметил! Не должен ли ты немного развлечься?

— Моему сердцу не до веселья.

— Тогда поболтаем! Я нашла тихое местечко, пустой домик как раз позади того, где я работаю. Приходи туда сегодня вечером после захода солнца. Выговоришься — и на душе полегчает.

57

По мере приближения к столице провинции Зайца пейзажи становились мягче и красивее. Здесь все располагало к миру, отдыху и размышлению.

А на борту царского корабля думали лишь о столкновении с опасным противником Джехути. Новости, которые только что получил генерал Несмонту, были совсем не радостные.

— Правитель провинции имеет небольшую, но хорошо оплачиваемую армию, состоящую из опытных профессионалов, — напомнил фараон. — Кроме того, Джехути пользуется славой тонкого стратега.

— В этом случае, — рассудительно заметил Сехотеп, — он не станет враждебно относиться к переговорам! Когда Джехути узнает, что к вам присоединились провинции, которые считались непримиримыми вашими врагами, он поймет, что вооруженная борьба бесполезна. Я предлагаю себя в качестве посланника.

— Продолжим использование моего метода, — решил Сесострис.

Трое представителей Великого Дома — генерал Несмонту, Хранитель Царской Печати и Собек-Защитник — сошлись на одной мысли: владыка Верхнего и Нижнего Египта недооценивает степень опасности. Джехути — не какая-нибудь посредственность, он не сложит оружия без беспощадного боя.

И, тем не менее, спокойствие фараона было непоколебимым. И разве в этом он не был похож на одного из тех гениальных политических деятелей, которые способны сделать нужное дело в нужный момент? Как не испытывать доверия к этому гиганту, который с самого начала своего царствования не совершил ни одного неверного шага?

Кхемену, «город Восьмерки» — восьми созидательных сил, был одновременно столицей провинции Зайца и городом бога Тота. Тот, мастер иероглифического письма — «Божественного слова», — давал посвященным возможность постичь знание. Проявляясь в виде серпика Луны — самого явственного символа смерти и воскресения, он олицетворял необходимость разрезающего действия, бесстрастно холодного и непреклонного. Клюв ибиса, птицы Тота, не искал: он находил.

Осуществление истинного управления страной было бы иллюзией без контроля над этой провинцией. Сегодня Сесострису предстояло действовать.

— Великий Царь, — нарушил размышления владыки Собек-Защитник, — позвольте мне вас сопровождать.

— Это не будет необходимо.

На реке не видно ни одного военного корабля. На пристани — ни одного солдата.

— Невероятно, — прошептал Сехотеп. — Что же, и правитель провинции Джехути оказал нам честь и умер?

Маневр по причаливанию флотилии прошел в полном спокойствии, казалось, что нет противостояния между прибывшими и властями порта Кхемену.

Внизу, возле трапа, царя ожидал худощавый мужчина с серьезным лицом.

Он развернул папирус, покрытый колонками иероглифов. На нем было множество раз повторенное одно-единственное, так редко встречающееся изображение: сидящий Осирис, в своей короне воскресения, держит скипетр Власти^[82] и ключ Жизни^[83]. На его троне изображен символ миллионов лет. Вокруг него — огненные круги, мешающие непосвященным приблизиться^[84].

— Генерал Сепи... К счастью, ты вернулся из Азии живой и здоровый!

— Дело было не из легких, Великий Царь, но я воспользовался постоянными раздорами кланов и племен между собой.

— Мне было бы так жаль потерять тебя сразу же после твоего вхождения в Золотой Круг Абидоса!

Благодаря этому посвящению жизнь и смерть воспринимаются по-другому, и жизненные испытания встречаешь совершенно иначе.

На глазах у изумленных моряков царской флотилии фараон и его брат по духу расцеловались.

— Твои выводы, Сепи?

— Азия находится под контролем. Наши войска, расположенные в Сихеме, задушили у ханаан всякое желание восставать. С ними обращаются справедливо и дают им есть досыта. У некоторых, правда, сохранилась тоска по некоему странному человеку, Провозвестнику, но его исчезновение, кажется, повлекло за собой исчезновение и его верных последователей. Однако наивными нам быть не следует, поэтому не будем ослаблять охрану. Вся эта зона должна оставаться под нашим активным наблюдением. Особенно важно там поддерживать, или даже усилить, военное присутствие. Боюсь, что сопротивление может распространиться по городам и стать причиной отдельных точечных выступлений.

— Ты занимаешь правильную позицию, Сепи. А как дела в твоей провинции?

— Я вернулся только вчера. Как мне показалось, Джехути сильно изменился! Он весел, спокоен, наслаждается жизнью.

— Он отдал приказ меня атаковать?

— Не совсем так. Он рассказал мне, что приготовил вам сюрприз, и просил вас принять его — в одиночестве, без оружия и без солдат.

— Удалось ли тебе убедить его избежать кровавого столкновения?

— Я в этом не убежден, Великий Царь. С тех пор, как Джехути взял меня на службу, я не переставал пытаться мало-помалу доказывать ему всю абсурдность его позиции. Но тщеславием было бы считать, что мне это удалось.

— Кому подчиняются его воины?

— Ему, не мне.

— Хорошо, пойдем, посмотрим этот сюрприз.

Вдоль дороги, которая вела к дворцу Джехути, воины и юноши провинции образовали нечто вроде почетной живой ограды. У всех в руках были пальмовые листья.

Генерал Сепи, такой же удивленный, как и Сесострис, сопроводил владыку до зала аудиенций.

Три дочери Джехути в роскошных одеждах и искусном макияже обворожительно улыбнулись фараону и низко склонились перед ним.

В широком теплом плаще, доходившем ему до щиколоток, навстречу царю с трудом поднялся их отец.

— Пусть простит мне Великий Царь, я стал жертвой жестокого ревматизма, и мне постоянно холодно. Но у меня достанет здоровья, чтобы от имени моей провинции воздать почести царю Верхнего и Нижнего Египта.

Три паланкина с носильщиками были приготовлены для фараона, правителя провинции и генерала Сепи. Они быстро домчали их до великого храма Тота. Перед его фасадом возвышался колосс.

— Это — воплощение вашего Ка, Великий Царь, — объявил Джехути. — Вам принадлежит право сообщить ему божественный свет, который сделает его вечно живым.

Сепи передал Сесострису палочку, привезенную с Абидоса и освященную во время церемонии исполнения таинств Осириса. Царь поднял ее и направил сначала на глаза, потом на нос, уши и рот колосса. При каждом его жесте конец палочки испускал луч света. Камень завибрировал, и каждый почувствовал, что частица царского Ка отныне стала пребывать в городе Тота.

Пир был великолепным: исключительно тонкие блюда, безупречно и бесшумно работавшие слуги, музыканты, достойные Мемфисского двора, юные танцовщицы, способные исполнять самые сложные, почти акробатические, танцевальные фигуры. Самая очаровательная из них привлекла внимание Сехотепа: Хранитель Царской Печати не спускал с нее глаз, явно покоренный ее чарами. Из одежды на ней был лишь унизанный жемчугом пояс.

Однако Джехути заметил, что чело фараона по-прежнему было омрачено тяжелыми думами.

— Я люблю хорошо пожить, Великий Царь, и горд тем, что моя провинция процветает. Но это не мешает мне сохранять ясный ум. Даровав нам высокий паводок, вы показали, что вы единственный достойны того, чтобы царствовать над объединившимися землями Египта. Вы приобрели мою верность, я — ваш слуга. Прикажите, и я вас послушаю.

— Знаешь ли ты о несчастии, нас постигшем?

— Нет, Великий Царь.

Взгляд генерала Сепи подтвердил фараону, что Джехути не лжет.

— Тяжело заболело священное дерево Осириса, — признался царь.

— Древо Жизни?

— Именно оно, Джехути.

Лишившись всякого аппетита, Джехути опустил на стол свою алебастровую тарелку.

— Что произошло?

— Злой умысел.

— Сможете ли вы избавить нас от него?

— Я веду борьбу каждую секунду. На данный момент увядание приостановлено. Но на сколько времени? Сооружение храма и жилища вечности даст дереву немаловажную подпитку энергией, и я уверен, что восстановление согласия в Египте поможет нам в нашей борьбе. Можешь ли ты мне поклясться, что ты не виновен и что ты не участвовал ни в каком заговоре, направленном на уничтожение акации?

Умирая от холода, Джехути плотнее запахнул полы своего плаща.

— Если я виновен, пусть исчезнет мое имя, погибнет моя семья, разрушится моя гробница, а мой труп будет сожжен! Эти слова я произношу в присутствии фараона, воплощения воли богини Маат.

Голос Джехути дрожал от волнения.

— Знаю, что ты мне не лжешь, — сказал Сесострис.

— Эта провинция, ее богатства и ее воины принадлежат вам. Спасите Египет, спасите свой народ, сохраните таинство воскресения!

По реакции царя Джехути понял, что его надежды возложены на достойного воина. Если существует человек — единственный в мире, способный излечить Древо Жизни, то это он.

Один из гостей попросил слова.

— Я — жрец и помогал юному писцу во времятранспортировки этого колосса. Надо сказать, что это было нелегкое дело! Писца зовут Икер, и он уже уехал из нашей провинции. Однако это не причина, чтобы позабыть его смелость, и я предлагаю выпить за его здоровье. Без него нам не удалось бы так ловко довезти эту статую до великого храма.

Джехути подтвердил его слова, и собравшиеся пожелали Икеру здоровья. Во всеобщей радости были провозглашены здравицы и в честь многих других людей.

На заседание своего Малого совета Сесострис пригласил Джехути и генерала Сепи.

— Ваше присутствие здесь вовсе не носит лишь почетный характер. Здесь мы решаем и действуем. Начиная с Элефантины, я покорил бывшие мне враждебными провинции, не пролив ни единой капли крови. Теперь осталась лишь одна, и я вынужден сделать следующий вывод: Хнум-Хотеп, правитель провинции Орикса, является тем преступником, который посмел нанести удар по Древу Жизни.

— Орикс — это животное Сета, убийцы Осириса, — согласился Сехотеп. — Из того, что мы знаем о Хнум-Хотепе, он ни перед чем не отступит, чтобы сохранить свою территорию.

— Он принадлежит к очень древнему роду, — уточнил Джехути, — и необыкновенно дорожит своей независимостью. В принципе, он отрицает всякие переговоры. Кроме того, у него самая лучшая армия в стране. Она постоянно активно тренируется, располагает первоклассным вооружением и повинуется только своему правителю, на которого никто не оказывает никакого влияния. Я должен сказать откровенно: на него не произведут никакого впечатления те победы, которые только что одержал Его Величество. Противостояние в одиночку всем провинциям, скорее, только усилит решимость правителя. А поскольку он — прирожденный вождь, его люди будут сражаться за него с бешеной энергией.

— В этих условиях, — решительно сказал генерал Несмонту, — я предлагаю провести массированную атаку.

— И все же праздновать объединение на костях погибших египтян — не самое лучшее решение, — заметил Джехути.

— Боюсь, что другого просто не существует, — настойчиво проводил свою мысль Несмонту. — Фараон не может позволить Хнум-Хотепу пренебрежительного отношения, которое угрожает прочности закладываемых сейчас основ жизни всего Египта.

С тяжелым сердцем все поняли, что следовало готовиться к конфликту, жестокость которого оставит в народе неизгладимые следы.

— Поскольку речь идет о войне не с иностранным государством, — анализировал ситуацию Несмонту, — мы не можем отправить Хнум-Хотепу объявление войны. С моей точки зрения, это всего лишь операция по восстановлению порядка на египетской территории. Значит, логично атаковать неожиданно.

Ни генерал Сепи, ни другие участники обсуждения не высказали каких-либо возражений.

— Что ж, пусть примут надлежащие меры, — приказал царь. — Кстати, во время пира прозвучало имя писца — Икер. Он здесь получил свое образование?

— Он действительно является моим учеником, — сказал Сепи. — Это лучший ученик моего класса, и он пришел к нам издалека.

— Именно поэтому я вскоре и поручил ему ответственные дела, — прибавил Джехути. — Он замечательно организовал перевозку колосса и очень быстро занял бы верхнюю ступень в администрации провинции.

— Почему же он уехал? — спросил Сесострис.

Джехути встал.

— Я недостоин присутствовать на этом совете, Великий Царь, так как я совершил против вас серьезный проступок.

— Объяснись и дай мне рассудить самому.

Правитель провинции, как-то сразу постарев, тяжело опустился на стул.

— Икер много перестрадал и постоянно мучил себя вопросами, потому что никак не мог прийти в себя от пережитого. Он разыскивал моряков по имени Черепаший Глаз и Головорез, которые высадились в Кхемену. Этот эпизод вычеркнут из документов в моих архивах, потому что корабль, на котором они приплыли, объявил себя под царской печатью, которую я отказывался в то время признавать. Для меня, Великий Царь, эти люди могли принадлежать только вашему флоту, и я не скрыл своих мыслей от Икера.

— Из-за вас, — заметил Сехотеп, — этот писец рассматривает теперь Его Величество как своего врага!

— Это определенно.

— Им двигало стремление отомстить?

— Это действительно так. Я пытался убедить его позабыть прошлое и остаться у меня на службе, но его решимость была непоколебимой. Этот юноша умен и смел и может стать опасным противником, потому что он — из-за меня — убежден, что в его несчастьях виноват фараон.

— А что именно с ним произошло?

— Этого я не знаю. Но, без сомнения, его жизнь была в опасности.

— Куда Икер собирался отправиться?

— В Кахун, чтобы там разыскать следы и доказательства, которые позволили бы ему выяснить истину.

— Его также интересует Золотой Круг Абидоса, — добавил генерал Сепи, — и он сам убедился, еще не понимая его природы, в его действенности, когда присутствовал при ритуале, исполненном в отношении Джехути.

— Этот парень, вероятно, является сообщником того преступника, который совершил святотатство относительно акации Осириса, — предположил Собек. — Были ли у него связи с Хнум-Хотепом?

— Он прибыл из его провинции, где работал для него, — вспомнил Джехути.

58

Немногочисленные вещи Икера были аккуратно сложены. После серьезного спора с Херемсафом он готовился к тому, что его с минуты на минуту уволят.

Поэтому он не удивился, когда увидел у своей двери писца с густыми длинными волосами. Этот длинноволосый писец слыл за приносящего дурные вести. За ним, должно быть, идут несколько стражников, чтобы выпроводить Икера за ограду Кахуна с дальнейшим запрещением там появляться.

— Я готов, — сказал Длинноволосый.

— Я тоже. Ты один?

— Сегодня да, потому что в городском управлении слишком много работы. Завтра мне будет помогать еще один коллега.

— Значит, мне дали сроку до завтрашнего дня!

Длинноволосый захлопал глазами.

— Даже вдесятером мы бы не смогли все сделать через неделю! Нельзя же заставить тебя уложиться в еще более короткие сроки! Это, конечно, ошибка. Глядя на объем предстоящей работы, можно предположить, что нам понадобится, по меньшей мере, месяц, но это при условии, что никто не будет отлынивать!

— О какой работе ты говоришь?

— Да, вот... о той, что тебе поручили: перепись предназначенного для хранения движимого имущества и описание каждого предмета.

— Разве ты пришел не для того... чтобы выставить меня за городские стены?

— Выставить? Тебя, Икер? Да откуда ты это взял? А-а, понимаю... Один из помощников управителя с тобой сыграл какую-нибудь злую шутку! Нужно и в самом деле признать, что окружение у начальника немного странное, даже более чем странное. Не очень-то доверяй этой команде, они могут вести себя угрожающе. К счастью, ты пользуешься поддержкой Херемсафа.

Икер совершенно растерялся.

Значит, ни управитель, ни Херемсаф не приняли решения его изгнать. Что за игру они затеяли — они друг за друга или друг против друга?

Теряясь в догадках, Икер сконцентрировал внимание на стоявшей перед ним задаче. Ему помогал Длинноволосый, который с трудом приноравливался к заданному Икером ритму. Несколько раз в день он останавливался попить воды, похрустеть молодым чесноком, утереть пот со лба или отправиться по естественной надобности. И весь день он трещал без умолку.

Одним ухом Икер рассеянно слушал разные его семейные истории, которые были до ужаса банальны. Потом настал черед сплетен по поводу муниципальных чиновников.

Когда солнце стало садиться, Длинноволосый сложил свои вещи.

— Все! День, наконец, кончился! Хочешь добрый совет, Икер? Работай много меньше, иначе ты перевернешь все вверх дном в нашей корпорации. Некоторые, и притом не самого малого чина, будут этим оскорблены или даже унижены. Если будешь работать медленнее, то быстрее поднимешься по служебной лестнице.

Икер вернулся домой. Секари там не было, но, уходя, он все чисто прибрал. Юноша задал корму Северному Ветру, а потом отправился на условленное свидание с Биной. Даже если он и не надеялся ни на что более или менее определенное, то в нынешней ситуации не станет отталкивать своего единственного союзника.

На территории перед портом не было ни души.

Он бесшумно вошел в заброшенный дом.

— Бина, ты здесь?

— В дальней комнате, — ответил сладкий голос юной азиатки.

Икер прошел по обломкам известняковых плит. Он догадался, где она, и в темноте сел рядом.

— Ну, что случилось?

— Поспорили с начальством.

— Я уверена, что это гораздо серьезнее.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты переменился. Твое смущение так глубоко, что это заметил бы и самый бесчувственный человек. Простая профессиональная проблема не потрясла бы тебя до такой степени.

— Ты недалека от истины, Бина.

— Ты тоже стал жертвой несправедливости, да? Тирания никого не щадит в этой стране, даже тех, кто считает себя в безопасности.

— Тирания? Кого ты обвиняешь?

— Я — всего лишь служанка-азиатка. Меня презирают, мне запрещают учиться чтению и письму. Ты образован и уже занимаешь важный пост. Но мы оба несчастны, и ты, и я, потому что наше будущее отнято у нас этим Сесострисом, который душит страну своим кулаком. Царь — плохой человек. Моему народу, который хотел всего лишь чуть-чуть свободы и справедливости, он ответил тем, что отправил расправиться с ним свою армию. Убитые, раненые, изнасилованные женщины, избитые дети, целые деревни обречены на нищету, а солдаты фараона веселятся и пьянствуют. Сесострис презирает людей, он знает лишь силу и жестокость. По слухам, он ведет сегодня жестокую гражданскую войну против тех провинций, которые осмелились противостоять его всемогуществу. Это дикое животное, не колеблясь, прольет море крови египтян.

Икер подумал о Хнум-Хотепе и Джехути, двух правителях провинций, которые ему помогли. Гражданская война и отвоевание целостности Египта царем, способным на все, чтобы навязать свою власть: разве не в этом ключ к тайне? Но ведь юноша не являл собою препятствия на пути Сесостриса!

— Этот царь — твой враг, но он также и мой враг, — признался он Бине. — Он приказал убить меня.

— Почему?

— Еще не знаю, но я найду истинные причины. Я хочу иметь доказательства его вины и тогда потребую правосудия.

— Ты бредишь, мой бедный Икер! Единственный способ действовать — это объединить угнетенных и сообща бороться с деспотом.

— Ты забываешь, что у него есть солдаты и стражники?

— Конечно, помню об этом, но существуют и другие способы повсеместной борьбы.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебя, Икер.

— Объясни, Бина!

— Ты на хорошем счету, тебя ценит управитель Кахуна, любимого города тирана. Перестань вести себя, как обиженный мальчишка, который гоняется за призраками. Сделай карьеру, добейся высокого жалованья, займи достойное место.

— Самая лучшая карьера не заменит истины!

— Тебе эта истина известна: Сесострис желает твоей смерти. Это разрушитель и убийца, который ради своей цели пойдет по тысячам трупов. Единственное решение: стань писцом высокого ранга, чтобы оказаться представленным царю.

— Для чего?

— Чтобы убить его, — прошептала Бина.

Икер в ужасе представил себе эту сцену.

— Это невозможно! Он будет защищен, и у меня не будет времени это сделать.

— Подвиг такого плана готовится самым тщательным образом. И речи не идет о том, чтобы ты рисковал необдуманно и был обречен на неудачу. Нужно отвести защиту, которой пользуется это чудовище, чтобы ты мог нанести удар только наверняка.

— Ты видишь нас с тобой вместе в этом деле?

— Ты — один, а у меня есть сообщники.

— Какие?

— Такие же угнетенные, как и мы с тобой. Их дух стремится к свободе, и они готовы принести свои жизни в жертву, лишь бы избавиться от тирана и вернуть своему народу счастье. Нет прекрасней судьбы, Икер, и ты станешь главным ее орудием.

Она вплотную подошла к нему, потом, чувствуя, что он переживает внутреннюю бурю, остановилась и удержала себя от какого-нибудь дополнительного движения.

— Бина, это безумие!

— Без сомнения. А как себя ведут разумные люди? Они склоняют голову, закрывают глаза, затыкают уши и замыкают рот — в надежде, что беда коснется только их соседей! Сесострис как раз это и понимает: как легко побеждать трусов! Если ты принадлежишь именно к этой породе людей, то нам не нужно с тобой встречаться, Икер.

Вернувшись к себе, Икер почувствовал, что у него пересохло в горле. Он выпил залпом почти целый литр воды. Не в силах обрести душевный покой, он взял в руку рукоять ножа с надписью «Быстрый». Если бы у этой рукояти было, как прежде, длинное и острое лезвие, то нож снова стал бы опасным оружием!

Месть выглядит вполне законной, а освобождение Египта от беспощадного тирана кажется ему самым благородным из идеалов. Икер позабыл о своей собственной судьбе; его увлекла мысль, что он сможет посвятить себя судьбе своей страны и тем несчастным, на головы которых пало иго Сесостриса.

Если ему удастся его убить, наступит новая эра. И все же... Принести смерть — не выше ли его сил? Становясь писцом, юноша как раз и хотел избежать жестокости и произвола. Убивать — это ужасно.

Лучший выход — покинуть Египет.

Выбрав добровольную ссылку, Икер позабудет терзающих его демонов. Благодаря своим знаниям он быстро получит место управляющего в каком-нибудь имении и начнет там новую жизнь.

Чтобы уехать рано утром, юноша стал готовить свои вещи. И в тот момент, когда он складывал в пенал свои кисточки, явилась она.

Ее лицо было сияющим и суровым. В глазах Икер прочел призыв: «Не беги. Оставайся в Египте и борись за то, чтобы восторжествовала Маат».

Прекрасная жрица растворилась в колеблющемся пламени масляного светильника.

На пределе нервного потрясения Икер отправился спать. Перед тем как лечь в постель, он поискал свой талисман, чтобы, как обычно, положить его на живот и погрузиться в мирный сон.

Но магического талисмана из слоновой кости нигде не было.

Икер безуспешно перерыл свой дом от террасы до погреба. Драгоценный предмет был украден.

Измученный последним кошмаром, писец проснулся и подскочил на ложе, не помня, где он находится. Постепенно он пришел в себя и стал снова искать свой талисман, впрочем, опять безуспешно.

Чей-то сильный храп его насторожил.

На пороге, поджав ноги и положив руки под голову, спал, крепко сжав кулаки, Секари.

Икер растормошил его.

— Что случилось?.. Ах, это ты...

— Ты здесь давно?

— Да, не так уж... Мои вечер и ночь были так заняты, если ты понимаешь, о чем речь. Настоящая фурия! И ведь не хотела меня отпускать! Ну а поскольку она знала, где моя сторожка, то и укрыться от нее было негде. Моим единственным шансом спастись от нее было пойти сюда. Но, если хочешь, я уйду...

— Нет, входи. Ты лучше выспишься дома.

Секари зевнул и потянулся.

— Скажи-ка, а ты выглядишь не свежее, чем я!

— Меня обокрали.

— И что стащили?

— Охранительный талисман, которым я очень дорожил.

— Таких любителей много, а эти вещи в цене.

— Извини, Секари, я плохо спал и я...

— Ты колеблешься и не знаешь, как спросить у меня, не я ли тебя обокрал? Нет, я бы не посмел тогда появиться перед тобой. Но ты прав в том, что относишься ко всем с недоверием. На мой взгляд, этот дом следует лучше охранять. Хороший крюк вовсе бы не помешал. Ну и я попытаюсь навести справки, узнаю, не появлялся ли где-нибудь на базаре этот талисман из слоновой кости. Какой он формы?

Икер дал точное его описание.

— У тебя нет каких-либо подозрений? — спросил Секари.

— Никаких.

— Будем надеяться, что мои большие уши уловят какую-нибудь информацию. Ты уверен, что тебе никто не хочет навредить?

— Давай вместе хорошенько позавтракаем!

— Боюсь, что в доме ничего нет. Я схожу куплю еды.

Когда Секари отправился на базар, Икер задумался над его советом: никому не доверять.

59

Спокойствие и безмятежность ливанца были только видимостью. Чтобы их сохранить, он ел вдвое больше сластей, чем обычно. Бороться вдобавок ко всем тревогам еще и с растущим животом было свыше его сил.

Из Кахуна пришли хорошие новости: как и было предусмотрено в случае необходимости, его агент убрал слишком болтливого старого плотника. Однако торговая операция, которая должна была обеспечить ливанцу ключевую позицию в высшем обществе Мемфиса, запаздывала, сильно запаздывала — из-за того, что посредники были слабенькими; нужно будет незамедлительно их сменить.

Великолепный груз кедрового леса пришел из Ливана в мемфисский порт. Оставалось выяснить, займутся им таможенники или нет.

Ливанец в третий раз за это утро надушился. Через очень короткое время он узнает, союзник или враг ему этот египетский собеседник.

Если он устроил ему ловушку, то судьба его решена: вечная каторга. Такая перспектива ливанца ужасала. Прощайте, роскошь, прекрасный дом, вкусная еда! Он не вынесет такого испытания.

Ливанец успокоил себя, подумав о том, что его никогда не подводил его нюх. Этот египтянин испорчен до мозга костей и думает только о том, как разбогатеть еще больше!

Он снова забеспокоился при мысли о том, что его попытки установить личность этого египтянина все никак не удавалось завершить.

Охранник сообщил, что к нему пришли. Ливанец проглотил финиковое пирожное, облитое медом, и спустился со своей террасы.

Пришедший был одним из его самых лучших ищеек. Под видом продавца воды он без конца ходил по богатым кварталам Мемфиса. У него был общительный нрав, он легко сходился с людьми и умел их разговорить. Обладая прекрасной памятью на лица, он, по приказу ливанца, хорошенько рассмотрел того египтянина, который вышел из его дома после того знаменательного коммерческого разговора.

— Удалось ли тебе установить, что это за человек?

— Думаю, что да, господин.

По понурому выражению лица своего агента ливанец решил, что речь идет о какой-то жуткой катастрофе.

— Это крупная рыба, очень крупная рыба.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен. Мне знаком почтальон, работающий на дворец, я часто наполняю его водоем. Вчера ему поручили отнести царский указ в пригородный район. И в тот момент, когда я заканчивал свою работу, из официального здания вышли три человека. «Смотри-ка, — сказал мне мой знакомец, — тот, что в центре, — мой начальник! Это он по приказу царя составляет указы и административные тексты». Его начальника я узнал без труда. Это как раз тот самый мужчина, за которым вы приказали мне в тот раз присмотреть.

Ливанец почувствовал себя дурно.

Действительно, слишком крупная рыба! Вот история! Рыбак сам попал в сети к той рыбе, что плавала рядом с Сесострисом! Теперь, не дожидаясь, когда придет стража, ему оставалось только бежать.

— Тебе известно... его имя?

— Его зовут Медес. Говорят, он трудолюбив, честолюбив, бессердечен и безжалостен к своим подчиненным. Женат, двое детей. До того, как получил этот крупнейший пост, работал в области финансов. Я постараюсь нарыть еще больше фактов, но нужно соблюдать осторожность. К сановнику такого ранга так просто не подойдешь.

На пороге снова появился охранник.

— Еще один посетитель, господин. По его словам, это срочно и очень важно.

— Стражник?

— Определенно нет! Это морщинистый человек с непослушными волосами; он с трудом подыскивает слова.

Ливанец облегченно вздохнул. Этот малый, должно быть, не кто иной, как капитан грузового корабля, привезший драгоценную древесину.

— Пусть войдет. А ты выйдешь через заднюю дверь.

Отсутствие знакомства между членами ячеек его сети было жизненно важным требованием.

Следовало выпить бокал сладкого сока карубы. Что ж, через несколько секунд он все узнает.

Капитан выглядел так, как и положено человеку его профессии: опытный моряк, которому трудно ходить по твердой земле и сложно говорить.

— Все.

— Что все, капитан?

— Ну... готово.

— Груз выгружен или опечатан таможней?

— Ну... и да... и нет.

Ливанец был готов задушить моряка.

— Что — да и что — нет? Что?

— Нет — таможня, его не видела. Да — груз выгружен и лежит в условленном месте.

Медес показал охраннику маленький кусочек кедровой коры с иероглифом в виде дерева. Слуга поклонился и ввел посетителя в гостиную, в которой было слишком много экзотической мебели. На низких столиках была развернута настоящая выставка пирожных и кувшинов с вином. Воздух был пропитан душным ароматом сладких духов.

Ливанец, с розовыми щечками и лоснящимися волосами, быстро шел ему навстречу.

— Дорогой друг, мой драгоценный друг! У меня сказочная новость!

Медес его остановил.

— Это наше последнее свидание. Если дело не сделано, мы больше не увидимся.

— Конечно, дело сделано!

— Наполовину или полностью?

— Полностью. Вы выполнили свою часть контракта, я — свою. Груз в безопасности.

— В каком месте?

— Не хотите ли угоститься этими шедеврами, которые приготовил мой повар? Осмелюсь предложить вам отведать вина, которое я имел честь для вас выбрать: это лучшие сорта, которые делают в Дельте.

— Я здесь, чтобы поговорить о делах.

— Вы ошибаетесь, уверяю вас.

— Не заставляйте меня терять время. Где груз?

Ливанец сел и налил себе бокал белого вина из Имау, букет которого просто ласкал.

— Мы оба давно уже не дети. Первый этап нашей совместной работы пройден, и я могу поздравить себя с тем, что мы оба — и вы, и я — играли в открытую. У вас есть список покупателей, у меня — местонахождение моего товара. Не лучше ли действовать по принципу «вы — мне, я — вам»?

— Твоя позиция не так сильна, как моя. Через короткое время я найду твой груз!

— Это так, кто же спорит. Однако без меня вы никогда не будете иметь той ниточки, которая тянется от Ливана к Мемфису. Поэтому, зачем нам противостояние? Не лучше ли продолжить так хорошо начатое сотрудничество? И, кроме того, я хочу вам сделать новое предложение. Ведь коммерсант — я, а не вы. Мне не известна ваша точная функция, но вы, без сомнения, принадлежите к верхушке администрации, потому что избавили меня от таможенного досмотра. Продавать этот лес богатым частным лицам, вести шаг за шагом переговоры, добиваясь лучшей цены... Это занятие вряд ли является вашим призванием. Да оно, к тому же, рискует вас скомпрометировать. А я имею к таким делам привычку. Таким образом, вы сможете продолжать оставаться в тени.

— Что ж, идея меня не отталкивает. Предполагаю, однако, что она не бесплатна.

Ливанец поднял глаза к небу.

— Увы! Ничто в этом мире не делается даром.

— Ты требуешь нового распределения доходов, так?

— Я его прошу.

— Какое же?

— Пополам. Мне — заботы, вам — спокойствие.

— Ты забываешь мои хлопоты по начальству!

— Ни на секунду! Без вас я — ничто!

Медес подумал.

— Две трети — мне, одна — тебе.

— Не забывайте о моих расходах. Вы не представляете себе того количества посредников, которые мне нужны! Скажу откровенно, моя чистая прибыль вовсе не блестяща. Но мне очень приятно иметь дело с вами, и я уверен, что мы на этом не остановимся.

— Другие проекты?

— Они не являются невозможными.

Из своих источников Медес знал, что корабельные команды ливанца зарекомендовали себя прекрасно. Значит, ему выпала удача работать с профессионалом высокого уровня, а за такую удачу нужно платить.

— Решено: пополам.

— Вас не постигнет разочарование. Немного вина?

— Скрепим наше соглашение.

Медес, который разбирался в винах, должен был признать, что его хозяин не хвастался.

— Вы по-прежнему желаете сохранять анонимность? — вкрадчиво спросил ливанец.

— Это предпочтительно как для тебя, так и для меня. Сколько времени тебе нужно, чтобы продать товар?

— Как только вы передадите мне список покупателей, мои продавцы выедут на место.

— У тебя есть чем записать?

Ливанец оценил: Медес не оставлял после себя никаких документов, написанных собственноручно. Под диктовку торговец записал имена и адреса пятнадцати знатных жителей Мемфиса.

— Примерно через месяц, — сказал ливанец, — мы сможем обдумать новые поставки.

— Увидимся через пять недель, на полнолуние. Я принесу тебе новый список.

Ливанец блаженно растянулся на мягких подушках. Только что он заключил одну из своих самых выгодных сделок, и это было только начало! Жизнь по-египетски начинала ему нравиться.

— Не слишком расслабляйся, — посоветовал ему строгий голос.

Ливанец подпрыгнул.

— Вы?! Но... Как вы вошли?

— Ты считаешь, что простая дверь меня остановит? — спросил Провозвестник, улыбнувшись такой улыбкой, от которой можно было не только вздрогнуть. — Ты добился результатов, на которые мы надеялись?

— И даже выше всяких надежд, хозяин, намного выше!

— Без хвастовства, мой друг.

— Человека, который только что от меня вышел, зовут Медес. Фараон Сесострис поручил ему составлять тексты официальных указов. Стало быть, это один из самых влиятельных людей при дворе, и я держу его в руках! Его положение, каким бы видным оно ни было, его не устраивает. Кроме того, он хочет стать богаче. И он — мой партнер по торговле кедром и сосной.

— Великолепная работа, — признал Провозвестник.

— Медесу не известно, что я установил, кто он, — продолжал ливанец. — Со своей стороны, он, разумеется, собрал подробные сведения обо мне и сделал совершенно естественный вывод о том, что моя торговая сеть не имеет себе равных. Он дал мне также свой первый список клиентов, которых я взялся обеспечить товаром.

— Кстати, ты наверняка не позабыл увеличить свою долю?

— Разве это не в порядке вещей, хозяин?

— Я не стану тебя бранить за это. Но твой вклад в наше дело также вырастет.

— Даже не сомневайтесь!

— Ты должен завоевать доверие этого Медеса, — сказал Провозвестник. — Чтобы преуспеть в этом, надо оказать ему побольше услуг и способствовать успеху его начинаний.

— Положитесь на меня, я знаю свое ремесло. Медес разбогатеет, и быстро.

— А как инцидент в Кахуне?

— Болтун больше не проговорится.

— Его допрашивала стража?

— Нет, хозяин. Но плотник Рубанок начал плести лишнее соседям и посетителям. Наш агент счел, что его болтовня становится опасной, и принял меры безопасности.

— Великолепно, друг мой. Продолжай расставлять свои сети и не ослабляй усилия.

— Будьте уверены в этом, хозяин!

— И береги фигуру. Будешь слишком много есть — потеряешь остроту разума, а слишком много пить — осторожность.

60

— Опись закончена, — объявил Икер.

— За одну неделю? Но ведь ты работал день и ночь! — удивился Херемсаф.

Просматривая папирусный свиток, исписанный быстрым, но вполне разборчивым почерком, Херемсаф вскоре понял, что работа была выполнена исключительно качественно.

— Длинноволосый жалуется, что заболел из-за перенапряжения, работая в сверхурочные часы, — заметил Херемсаф.

— Мне жаль его. Поэтому я посоветовал ему сторожить комнату, пока я сам проверю последние детали. Разве управитель не спешил?

— Конечно, конечно, но ни он, ни я не ставили перед тобой такого короткого срока!

— Я так понял, что...

— Что ж, мои поздравления, мой мальчик. Ты оказал большую услугу муниципальной службе. Теперь мы можем подумать о новой задаче. Чего бы ты хотел?

Херемсаф заранее знал ответ: «Архивы».

Но Икер очень спокойно сделал вид, что раздумывает.

— Мне бы хотелось поработать в храме Анубиса.

— В том самом, в котором я исполняю обязанности интенданта?

— Поскольку у вас много разных обязанностей, я мог бы оказаться вам полезным.

На какой-то момент Херемсаф спросил себя, не поставил ли этот юнец себе целью снести его голову. Но тон был просительный, слова — взвешенными, а поведение — уважительным.

— Станешь ли ты, наконец, умнее, Икер? Повторяю тебе: если ты оставишь в прошлом свои фантазии, то перед тобой откроется блестящая карьера. Со своей стороны, я уже позабыл нашу недавнюю стычку.

— Я очень вам за это признателен.

Херемсаф продолжал сомневаться в искренности Икера, и все же его подчиненный показался ему, скорее, убежденным.

— Что ж, храм Анубиса — не такая плохая идея... Тем более что его библиотека требует серьезной реорганизации. Наш прежний библиотекарь умер месяц назад, а у нынешнего стажера нет соответствующих знаний, чтобы рассортировать старинные рукописи и сложить их по степени важности.

— И моя любовь к книгам будет удовлетворена, — подтвердил писец.

Храм Анубиса, выстроенный в южной части Кахуна возле крепостной стены, был скромных размеров. Этого нельзя было сказать о его библиотеке — почтенном учреждении, куда ходили все эрудиты города. Стажер не стал противиться назначению Икера, напротив. Испытав облегчение оттого, что, наконец, туда назначили писца высокого ранга, он целиком посвятил себя тем заданиям, которые давал его новый начальник.

Икер пришел в восхищение от качества и количества собранных в библиотеке папирусов: литературные тексты, книги по праву, медицинские и математические трактаты, ветеринарные описания. Большинство этих рукописей уходили корнями в глубокую древность — в эпоху пирамид. Слишком малое количество из них было переписано в нескольких экземплярах, что и предопределило первое решение Икера.

Часы, проведенные за переписыванием иероглифов, чтобы оставить их будущим поколениям, принесли Икеру истинное счастье. Его рука, внимательная и точная, стремительно бежала по первосортному папирусу, множество свитков которого было ему предоставлено. И управитель, и Херемсаф были, без сомнения — поскольку интересы их совпадали — очень довольны таким его занятием.

Как раз возле библиотеки располагались лавка горшечника, его башенка и печь. Этот горшечник не ограничивался тем, что, как его коллеги, производил обычную посуду. Он изготавливал вазы и кубки исключительной красоты.

— Для кого они предназначены? — как-то спросил его Икер.

— Для храмов Кахуна и его пригородов.

— Почему ты расположился именно здесь?

— Потому что Анубис — хозяин горшечной печи. Именно он, который начальствует над Ка всех живущих, держит в своих руках истинную власть, воплощенную в скипетре Абидоса. Ночью он отламывает кусочки от полной луны, чтобы вновь посвященный, как и она, постоянно обновлялся. Своим серебряным диском он освещает справедливых. Анубис же созидает и солнце — этот золотой камень, лучи которого заставляют циркулировать энергию. Его секреты хранятся в сундуке из акации, куда не может проникнуть ни один непосвященный.

— И он тоже находится в Абидосе?

— Абидос — это вообще священная земля.

— Ты ездил туда?

— Анубис открыл мне то, что мне нужно было знать. Только он один — путеводная звезда, и его решение бесповоротно.

— Значит, ты его видел!

— Я вижу солнце и луну — дело его рук, и я его продолжаю. Такова моя функция. Каждому предназначено открывать свою.

Горшечник повернулся к Икеру спиной и занялся уборкой своей печи, чтобы потом разжечь ее.

В задумчивости юный писец вернулся к себе завтракать. Секари жарил перепелов.

— Я укрепил входную дверь и приладил к ней прочный крюк из сикомора, — объявил он. — И начал на базаре спрашивать о твоем талисмане из слоновой кости, но никаких слухов. Вор осторожен, он выжидает время, чтобы его продать.

— А если он оставит его для себя?

— Ну, в конце концов, он кому-нибудь похвалится тем, что обладает таким сокровищем! Давай поедим?

Икер едва притронулся к еде.

— Это невкусно?

— Великолепно, но я не голоден.

— Зачем ты себя так мучаешь? Из того, что я о тебе там и сям слышал, у тебя уже и сейчас замечательная репутация! Прекрасная карьера писца из Кахуна — этот путь ведет далеко!

— Не очень-то я в этом уверен.

— У каждого в прошлом есть те или иные счеты, которые надо свести, но не лучше ли подвести черту под тяжелыми днями, чтобы полнее насладиться хорошими?

— Есть точка возврата, Секари. И я ее уже прошел.

— Может быть, я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Не думаю.

— В любом случае, мне нужно будет постараться лучше готовить перепелов. В этот раз они получились пересушенными. Я еще не слишком большой мастер по кухонным делам. А если ты действительно хочешь лицом к лицу встретиться с врагом, нужно хорошо питаться.

Возвращаясь в библиотеку храма Анубиса, чтобы закончить там переписывать трактат по офтальмологии, Икер размышлял над словами горшечника. Они открывали перед ним другую дверь в реальность, которую многие люди старались пережить, не углубляясь в поиски скрытого смысла. Мало уметь расшифровывать иероглифы — буквальный смысл составлял лишь первый этап познания. Эти знаки, как мощные носители, тайно исполняли созидательную функцию. Возможно, движение по этому пути до самых истоков как раз и есть путешествие в Абидос?

Впрочем, роль Икера, кажется, сильно отличается от этого. Для чего Абидос, если страной правит тиран? Теперь, когда юноша осознал это, он не мог прятать голову в песок и продолжать жить, как лицемер...

С горшечником разговаривал какой-то человек.

Сначала Икер посмотрел на него невидящим взглядом и даже пошел дальше своей дорогой.

Затем память сделала свое дело. Не поверив себе, Икер вернулся и на этот раз внимательно присмотрелся к человеку.

Ошибиться было невозможно: этот был именно тот мнимый стражник, который его допрашивал возле Копта и, избив палкой, оставил на верную смерть в самой глубине зарослей папируса, в провинции Кобры!

— Эй, ты! Ты кто?

Убийца обернулся.

В его глазах — полное изумление, сменившееся потом паникой, которая заставила его метнуться в сторону и со всех ног обратиться в бегство. Икер бросился вдогонку, надеясь на свои прежние тренировки. Но он не предусмотрел, что беглец сумеет, как кошка, подняться по фасаду дома. С террасы он попытался убить Икера, бросив в него несколько кирпичей. Пока Икер, в свою очередь, взбирался наверх, злоумышленник исчез.

Дома был пусто. Секари, вероятно, проводил ночь в объятиях очередной своей пассии, но оставил ему свежий хлеб, салат из огурцов и фасоль.

Еще находясь в шоковом состоянии, Икер без аппетита поел.

Означало ли присутствие в Кахуне этого убийцы, что в течение этих месяцев его выслеживали? Нет, потому что тот остолбенел, когда увидел Икера! Вне всякого сомнения, он считал его мертвым. Но какие тогда козни строит он в этом городе?

Возможно, горшечник лучше себе это представляет.

Икер тотчас же вернулся в квартал храма Анубиса. Поскольку ремесленника в мастерской не было, писец стал расспрашивать его соседей и выяснил, что тот живет в деревне, за пределами Кахуна. Получив точные сведения, Икер не стал понапрасну тратить времени.

Горшечник жарил свиной бок.

— Тебе знаком человек, с которым ты разговаривал и за которым я погнался?

— Я видел его впервые.

— Что он у тебя спросил?

— Он хотел, чтобы я рассказал ему о городе, о его нравах и обычаях, о влиятельных людях.

— Что ты ему ответил?

— Что мы здесь любопытных не любим. Тогда он пустился в пространные объяснения. И тут пришел ты. А теперь я хочу спокойно поесть.

Икер снова отправился в город, на этот раз по тропинке, шедшей вдоль обсаженного ивами канала. Воздух был свеж, природа — спокойна...

«Стражник» напал неожиданно и застал Икера врасплох. Нападавший набросил на шею юноши петлю из кожаного ремня и яростно рванул.

Невозможно было просунуть пальцы между петлей и кожей! Икер попытался ударом ноги выбить убийцу из равновесия, но тот уклонился. Привыкший драться врукопашную, он мертвой хваткой вцепился в свою жертву, которая пыталась ухватить его за волосы.

Дыхания нет, шея в огне — Икер умирал! Его последняя мысль была о юной жрице...

Внезапно боль стала менее резкой. Он смог вздохнуть и упал на колени. Медленно поднес руки к своей распухшей шее...

Звук... Звук, похожий на тот, что издает ныряльщик или тяжелый предмет, брошенный в воду...

Все плыло перед глазами. Икер с трудом понимал, что он еще жив. Ему потребовались долгие минуты, чтобы встать и различить то, что было вокруг.

Тропинка... Да, это была тропинка, по которой он шел. У его ног — кожаный ремешок.

Больше никаких следов ложного стражника, которого спаситель Икера, должно быть, убил и бросил в канал.

Но кто ему так покровительствует, кто защищает? Без этого вмешательства Икера уже не было бы в живых.

Шатаясь, он побрел домой.

Секари спал на пороге. Рядом с ним — огромный пустой пивной кувшин. Пытаясь перешагнуть через Секари, Икер задел его плечо.

— А-а, это ты! У тебя странная голова. Постой-ка, твоя шея... Это что, кровь? Как это тебя угораздило?

— Несчастный случай.

Икер сам приложил к ране компресс с маслом и медом.

— Как он произошел с тобой, этот твой несчастный случай?

— Как и любой другой несчастный случай. Извини, я устал и хочу спать.

Сомнений у Икера не было: убийцу подослал фараон, чтобы избавиться от него тихо и безнаказанно. Узнав — от управителя или от Херемсафа — о том, что Икер в Кахуне, великий царь больше не желает сносить существования этого обвинителя, решившегося доказать его подлость.

Секари предложил Икеру молока и горячую булку с бобами.

— Пока ты спал, у меня было время пробежаться по кварталу. За городской стеной, кажется, нашли труп незнакомца, в канале; звери там уже начали его объедать.

Икер не отреагировал.

— Может, лучше было бы спрятать твою рану под шарфом, как ты считаешь? Скажешь, что у тебя ангина.

Писец последовал совету Секари и ушел в библиотеку.

Сегодня горшечник не хлопотал у своей башни, печь была холодной.

Икер спросил у соседей. Один булочник сказал ему, что мастер отправился на родину, на Север, и что вскоре это место займет новый горшечник.

— Ты уверена, что за тобой никто не следил?

— Я предприняла меры предосторожности, — сказала Бина. — А ты, Икер?

— Я знаю, что не должен никому доверять.

— Даже мне?

— Ты — другое дело. Ты мой союзник.

Юная азиатка хотела подпрыгнуть от радости.

— Значит, ты согласен мне помогать?

— Тиран не оставляет мне выбора. Один из его сбиров только что пытался убить меня. А один из твоих друзей меня спас, так?

— Да, конечно, — с чувством ответила Бина. — Видишь, мы следим за тобой.

Азиатка была в смущении. Она не знала, кто напал на Икера, и уж тем более, кто его спас.

— Я принял свое решение, — объявил молодой человек. — И у меня для тебя сюрприз.

Он показал ей рукоять кинжала с названием «Быстрый». На этот раз у рукояти уже было лезвие, отлично заточенное с обеих сторон.

— Вот этим оружием я и убью фараона Сесостриса, кровавое чудовище, которое угнетает мою страну.

61

— Я готов, — сказал царю генерал Несмонту. — Как только вы отдадите мне свой приказ, мы атакуем одновременно и со стороны реки, и со стороны пустыни. Воины Хнум-Хотепа будут взяты в клещи, а неожиданность нападения обеспечит нам быструю победу.

— Не будем слишком оптимистично смотреть на вещи, — умерил его пыл Сесострис. — Из того, что нам известно, они бьются, как соколы. Если произойдет хоть малейшая утечка информации, они устроят нам хорошую встречу! В случае больших потерь мы должны будем отступить.

— Именно поэтому нужно начать приступ немедленно, — настаивал Несмонту. — Каждый лишний день ставит операцию под угрозу.

— Я понимаю это, — признал Сесострис, — но, тем не менее, я должен дождаться приезда Верховного Казначея Сенанкха. Вести, которые он привезет, могут изменить ход событий.

Монарх поднялся, показывая тем самым, что заседание малого совета закончено. Никому после этого не хватило дерзости снова взять слово, и старый генерал, ворча, отправился к себе. И все же при первом удобном случае он попытается убедить Сесостриса склониться к его решению и выступить как можно скорее.

По старой привычке Несмонту поселился в одной из комнат казармы, чтобы быть в постоянном контакте со своими солдатами. Беспрестанно прислушиваясь, он любил быть в курсе той критики и тех возмущений, которые в том или ином виде можно было услышать в казарме. Это помогало тут же исправлять недостатки. По мнению генерала, военный быт не должен был страдать тем, что могло нанести вред моральному духу войска. Сытый, удобно размещенный, хорошо оплачиваемый и уважаемый начальниками солдат всегда является потенциальным победителем.

Войдя в офицерскую столовую, Несмонту тут же почувствовал, что климат там напряженный. К нему подошел его адъютант.

— Мой генерал, пива не хватает, а сушеную рыбу и вовсе не выдали.

— Ты вызвал интенданта?

— В том-то и проблема: он исчез.

— Это тот начальник, которого назначил правитель провинции Джехути?

— Так точно.

— Немедленно предупреди Джехути, и пусть он прикажет его найти. Попроси его также незамедлительно прислать нам то, чего не хватает. И... последний приказ: пусть офицеры не едят ничего из того, что было приготовлено тем интендантом.

— Вы опасаетесь, что...

— От дезертира можно ожидать всего.

После обеда, во время которого Хнум-Хотеп отведал жареного окуня, жаркое из говяжьих ребрышек и баклажан в оливковом масле, козьего сыра, разных сластей и спрыснул все это красным вином, сделанным в год Сесостриса II, он отправился в свое грандиозное вечное жилище, в котором проверял каждую деталь.

Талантливый художник заканчивал раскрашивать пеструю птичку на ветке акации. Глядя на этот шедевр, толстый и неуклюжий правитель провинции растрогался до слез. Его очаровали изысканность рисунка, яркий жар цвета, радость, исходившая от этого райского видения. С ним вместе восхитились и три его собаки, сидевшие тихо, пока хозяин созерцал это последнее чудо, созданное художником.

С удовольствием Хнум-Хотеп провел бы остаток дня, наблюдая за тем, как работает гениальный художник. Но начальник его стражи, долго не решавшийся нарушить радость господина, все же осмелился его побеспокоить.

— Господин, я думаю, что вы должны выслушать одного пришлого человека, которого мы только что задержали.

— Не время, расспроси его сам.

— Я это уже сделал, но его сведения касаются напрямую вас.

Хнум-Хотеп, заинтригованный, отправился за начальником стражи в сторожку, где держали подозрительного.

— Кто ты и откуда идешь?

— Я был интендантом главной казармы провинции Зайца и пришел васпредупредить.

Глаза Хнум-Хотепа блеснули гневом.

— Ты считаешь меня дураком?

— Мне нужно поверить, господин! Фараон Сесострис покорил все враждебные ему провинции кроме вашей. Даже Джехути покорился.

— Джехути? Ты шутишь!

— Клянусь, что нет.

Хнум-Хотеп сел на табурет, который чуть не погнулся под его тяжестью, и посмотрел интенданту прямо в глаза.

— Не рассказывай мне небылицы, иначе я раздавлю тебе голову собственными руками!

— Я не лгу вам, господин! Сесострис со своим штабом находится в Кхемену, и Джехути стал его вассалом.

— А кто у них командующий?

— Несмонту.

— Старый мерзавец... опасный, как кобра! А как же воины Джехути?

— Они ему подчинились, как и воины других провинций, ставших отныне союзниками фараона. Самое главное, что Сесострис решил на вас напасть.

— Напасть? На меня?!

— Это правда, уверяю вас!

Хнум-Хотеп поднялся, схватил табурет и с размаху разбил его на мелкие куски. Солдаты прилипли к стене, боясь, что он сорвет на них свой гнев. Сопя, как рассвирепевший бык, правитель провинции пешком пошел в свой дворец, презрительно отвернувшись от своего паланкина...

Убедившись в том, что ее начальник сейчас в приступе ярости, госпожа Текхат отложила на потом доклад об административных делах, который она планировала ему сделать.

— Устроить это мне! Мне! Пожелать захватить мою землю! Этот царь совсем потерял голову! Ну что ж, я поставлю его на место!

— На мой взгляд, Сесострис действует согласно точному плану и с непоколебимой решительностью.

Только госпожа Текхат осмеливалась так обращаться с Хнум-Хотепом, который пропустил мимо ушей это замечание и прошел в приемную залу, где царила приятная прохлада.

Его слуга тотчас принес ему холодного пива и бесшумно вышел. Текхат стояла в углу комнаты. Вдавившись в кресло, которое соответствовало его габаритам, начальник провинции гладил двух щенков, которые сразу же устроились у него на коленях, пока их отец сторожил детей, сидя у ног хозяина.

— Точный план, говорите... И куда же он ведет?

— К царствованию над всем Египтом и подавлению последнего непокорного. Этот непокорный — вы, и у вас на сегодняшний день не осталось союзников. Одного за другим Сесострис убрал всех своих противников, зная, что они неспособны объединиться.

— Если он считает, что я паду перед ним ниц, то он жестоко ошибается!

— Однако именно это и есть самое мудрое решение, — взвешенно произнесла госпожа Текхат. — У царя очень выигрышная и сильная позиция.

— Была бы такой, если бы он на меня напал внезапно! Но я все знаю, и это ставит нас в равные условия. Моя борьба не проиграна заранее.

— Вы думаете о количестве погибших?

— Эта провинция принадлежит моей семье на протяжении уже многих поколений, и я никому ее не уступлю! Хватит разговоров, Текхат. Я подготовлю замечательную встречу захватчику. Погибшие... Погибших будет много, особенно с его стороны. И этот фараон отреагирует так же, как и все те, которые пытались завладеть моей землей: он отступит.

Хотя на малом совете фараон внимательно и выслушал аргументы Несмонту, он неколебимо остался при своем мнении. Расстроенный генерал, тем не менее, продолжал тренировать свой штурмовой полк. Когда ему сообщили это плохое известие, он тут же передал ее Сесострису.

Дезертира заметили, когда тот пытался перейти границу, чтобы проникнуть в провинцию Орикса. Ситуация ясная: он предупредил Хнум-Хотепа о наших намерениях. Нам не приходится теперь рассчитывать на эффект внезапности. Чем больше мы медлим с нападением, тем сильнее будет оборона, беспощаднее бой и сомнительнее победа. В случае поражения ваш престиж упадет, и правители провинций снова станут независимыми. Простите за откровенность, Великий Царь, но идея катастрофы мне невыносима!

— Какой тип западни готовит нам Хнум-Хотеп?

— Классический и порочный.

— Стало быть, генерал, учти это и перехитри его ловушку.

Эта миссия привела Несмонту в восторг. Вместо жестокого сражения будет тактическое противостояние. В этих обстоятельствах его опыт становится решающим.

В Кхемену со своим эскортом прибыл удрученный и измотанный Сенанкх. Верховный Казначей сильно сдал, но за стол сел лишь после того, как сообщил царю о результатах своей продолжительной поездки.

По его мрачному лицу Сесострис понял, что трудяга с внешностью любителя земных радостей привез печальные, если не катастрофические, новости.

— Я передал Безволосому образцы золота, взятого в сокровищницах других храмов, Великий Царь. Ни один из них не исцелил акацию.

Сесострис уже знал, что золото, которое использовалось в Абидосе во время последнего — и такого давнего! — исполнения таинств Осириса, также оказалось неэффективным. Лишенное своей энергии, подвергшееся воздействию колдовства и порчи, оно стало всего лишь инертным металлом.

Демоническое существо, покусившееся на духовное сердце Египта, развязало самое опасное наступление.

Царь надеялся, что Сенанкх найдет спасительное золото и что фараон сможет объявить своим новым вассалам об исцелении акации. Тогда они примкнули бы к нему без всяких задних мыслей, и под напором такой мощной армии Хнум-Хотеп, возможно, сдался бы.

— Я добавлю, — продолжал Верховный Казначей, — что золотые запасы наших храмов достигли самых малых величин. У некоторых нет больше ни унции. Из-за правителей провинций шахты не эксплуатировались. Возможно, что кто-нибудь из них накопил значительные запасы золота для собственного употребления.

— Хнум-Хотеп?

— Это имя часто упоминается в обвинениях, но у меня нет никаких доказательств.

Фараон собрал совет, куда снова были приглашены Джехути и генерал Сепи.

Несмонту думал, что фараон по всей форме объявит войну Хнум-Хотепу.

— Наше будущее зависит сейчас от того, что именно и как ты скажешь, Джехути.

— Я могу сказать только одно, Великий Царь. Я признал вас царем Верхнего и Нижнего Египта, и провинция Зайца отныне находится под вашей властью.

— Столкновение с Хнум-Хотепом, кажется, неминуемо. Пока оно не началось, я должен выполнить одну священную задачу, и генералы Сепи и Несмонту должны мне помочь. Поэтому командование войсками, расположенными в Кхемену, я поручаю тебе.

Несмонту едва сдержался. Поручить своих солдат бывшему противнику? Настоящее безумие!

— Каковы ваши приказания? — спросил Джехути.

— Дожидаясь моего возвращения, ты расставишь войска вдоль границы провинции, чтобы отбить возможную атаку, в которую я, впрочем, не верю. Если все же она случится, ограничься тем, что отобьешь удар Хнум-Хотепа.

— Ваше желание будет исполнено.

Взгляд царя остановился на остальных членах совета.

— Мы немедленно едем в Абидос.

62

Фараон и Безволосый отправились к акации.

— Мы точно выполнили ваши указания, Великий Царь.

— Что предложили твои коллеги?

— Они так растеряны, что ограничились лишь исполнением своих обязанностей. Мы говорим теперь только о банальных повседневных вещах, каждый погружен в свое молчание.

Объединяя в своей тайне небо, землю и подземный мир, великое дерево продолжало бороться с увяданием. В нем продолжал пребывать Осирис, но сколько еще времени акации удастся погружать свои корни в первобытный океан, чтобы черпать там энергию, необходимую для ее дальнейшей жизни?

— Нашел ли ты лекарства в старинных текстах?

— К несчастью, нет, Великий Царь. Мне в моих поисках сейчас помогают, и я не отчаиваюсь.

Свежий ветер подул в священном лесу... Дверь в потусторонний мир постепенно, но неумолимо закрывалась...

В сопровождении Собека-Защитника Сесострис посетил строительство, которое, несмотря на множество случайностей, продолжало понемногу продвигаться. Благодаря вмешательству жриц Хатхор несчастных случаев стало меньше и инструменты больше не ломались. Начальник работ признался, что у него были тяжелые деньки, но его решимость и решимость мастеров остались непоколебимыми. Они осознавали, что участвуют в настоящей войне с силами тьмы, и каждый уложенный на место камень казался им победой.

Присутствие фараона придало им силы в их работе. Уверенные в его неизменной поддержке, строители поклялись, что не уступят противнику.

— Приготовь Золотой Круг Абидоса, — приказал Сесострис Безволосому.

В одной из комнат храма Осириса четыре жертвенных столика были поставлены по четырем сторонам света. Иероглифический знак на жертвеннике читался как «хотел» и означал «мир, полнота, покой» — понятия, которые характеризовали миссию Золотого Круга Абидоса, члены которого вопрошали себя о своей способности их исполнить.

Фараон и царица сидели на востоке. Лицом к ним, на западе, сидели Безволосый и генерал Сепи. На севере — Хранитель Царской Печати Сехотеп и генерал Несмонту. На юге — Верховный Казначей Сенанкх.

— Выполняя порученную задачу, один из нас сейчас отсутствует, — объявил владыка. — О наших решениях он, разумеется, будет поставлен в известность.

Все члены Золотого Круга были посвящены в великие таинства Осириса. Между ними образовались неразрывные связи. В полной тайне, как и их предшественники, они посвятили свою жизнь величию и счастью Египта, которые как раз и зиждились на правильной передаче посвящения Осирису.

Здесь смерть встречали лицом к лицу. Здесь, как утверждалось в старинном тексте, выгравированном на царских пирамидах Древнего Египта, заставляли умирать саму смерть. Золотой Круг Абидоса поддерживал сверхъестественное общение Обеих Земель, на которых жил народ Познания^[85].

— Если угаснет акация, — напомнил Сесострис, — таинства отправляться не будут. Соки, циркулирующие в великом теле Египта, иссякнут, брак между небом и землей будет расторгнут. Поэтому мы незамедлительно должны найти причину порчи, которой, возможно, является правитель провинции Хнум-Хотеп.

— Вы в этом еще сомневаетесь, Великий Царь? — спросил генерал Несмонту. — Невиновность других установлена, остается только он!

— Я хочу от него самого услышать о причинах, по которым он совершил это немыслимое злодеяние. Нужно дать сражение и взять его живым. И в такое трагическое и исполненное опасностей время единство нашей стране необходимо как нельзя более. Разделение нас сильно ослабило, и в этом одна из причин, которые позволили некой злой силе атаковать дерево Осириса — того, чье космическое тело состоит в совокупности объединенных небесных и земных провинций.

— Мощные заклинания, произнесенные в Абидосе, еще получают благотворный ответ божеств, — подтвердил Безволосый, — и братство постоянных жрецов выполняет свои функции с неукоснительной строгостью.

— А если один из этих жрецов является их сторонником? — предположил Сенанкх.

— Эту гипотезу исключать нельзя, — грустно сказал Безволосый, — но ни один признак это не подтверждает.

— Простите мне этот вопрос, Великий Царь, — сказал серьезно Сехотеп, — но я обязан его задать: если во время сражения с Хнум-Хотепом вы погибнете, то кто будет вашим наследником?

— Царица будет регентшей, и те из нас, кто уцелеет в борьбе, назначат нового монарха. Главное — найти средство исцелить акацию. До нынешнего времени поиски золота оказались неудачными. Мы должны будем искать активнее.

— Исследовать пустыню, дойти до карьеров и принести оттуда спасительный металл займет много времени, — сказал генерал Сепи. — Я не говорю уже об опасностях путешествия.

— Каждому из нас предстоит выполнить нечеловеческую задачу, — ответил Сесострис. — Каков бы ни был риск, какими бы ни были трудности, поклянемся не отказаться.

Каждый принес клятву.

— Для нашей ученицы настал час сделать еще один шаг по пути таинств, — сказала царица. — Конечно, она еще не готова войти в последнюю дверь, и было бы опасно и бесполезно торопить ее подготовку. И, тем не менее, она должна попытаться пройти еще один этап на пути к Золотому Кругу.

Юная жрица склонилась перед фараоном.

— Следуй за мной.

В середине ночи они вошли в храм, освещенный факелами. В центре — реликварий в форме четырех львов, сидящих спина к спине. На небольшом полом внутри постаменте — джед^[86], вершина которого была прикрыта тканью.

— Вот почитаемый столп, появившийся у самых истоков жизни, — сказал монарх. — В него вошел Осирис, победитель небытия. Он — Слово и Дух — был убит и расчленен. Но, передав посвящение нескольким существам, он позволил им собрать рассеянные части реальности и воссоздать космическое тело, из которого каждое утро возрождается Египет. Нет более важной науки, чем эта, и ты должна постичь все ее грани. Будешь ли ты способна увидеть то, что скрыто?

Жрица созерцала реликварий, пытаясь постичь, что именно она должна сделать. В какой-то момент она подумала о том, что можно бы просто открыть вершину джеда, но ее душа воспротивилась бессмысленному действию.

Значит, нужно было обратиться ко львам, к этим четырем стражникам с горящими глазами.

По очереди она подошла к каждому хищнику, открыв свое сознание навстречу тайне. Они раздвинули перед ней границы пространства и времени и дали ей возможность путешествовать в огромной стране, в которой было множество храмов, холмов, покрытых золотыми хлебами полей, каналов и волшебных в своей красоте садов. Потом появились две дороги — водная и земная. В их конце — огненный круг, в центре которого возвышался запечатанный печатью сосуд.

Пейзажи стали бледнеть, и юная жрица снова различила реликварий.

— Ты видела тайну, — сказал царь. — Желаешь ли идти по этому пути?

— Желаю этого, Великий Царь.

— Если боги позволят тебе когда-нибудь дойти до запечатанного сосуда и увидеть его содержимое, ты познаешь неземную радость. Но до того тебя поджидают опасные испытания. Они потребуют от тебя большего и будут более жестокими, чем те, которые ожидали посвященных, прошедших по этому пути до тебя. Это потому, что никогда раньше мы не знали такой опасности. Еще есть время, и ты можешь отказаться. Хорошенько осознай свое решение. Несмотря на твою юность, действуй зрело и не переоценивай свои силы. Водный путь убивает живое, земной путь его поглощает, огненный круг сжигает — он непроницаем. Если выберешь себе этот путь, то останешься одна в самые тяжелые его моменты, снедаемая тоской и сомнением.

— Разве человеческое счастье не эфемерно, Великий Царь? Вы говорили о неземной радости. Именно к ней я и стремлюсь. Если я окажусь недостойной ее, то я буду одна виновата в этом.

— Вот оружие, с помощью которого тебе удастся отвести от себя нападки дурной судьбы.

Сесострис вручил юной жрице маленький жезл из слоновой кости.

— Его зовут хека — волшебство, рожденное светом. В нем вписано Слово, которое рождает энергию. Он один — сверкающее слово, которое ты должна употреблять очень обдуманно. Этот жезл принадлежал фараону из первой династии, Скорпиону. Он погребен здесь, поскольку связал свою судьбу с Осирисом. С тех пор, как Египет стал возлюбленной богами землей, Золотой Круг Абидоса доказал, что смерть не является необратимой. Но сегодня акация погибает и дверь в потусторонний мир закрывается. Если нам не удастся удержать ее открытой, сама жизнь покинет нас.

Прижав жезл к груди, жрица поняла, что она не отступит. Удивительно, но мысль увела ее к юному писцу, который все чаще являлся ей ночью. В такой торжественный момент! Она упрекнула себя за слабость. А, может быть, это знак, который показывает ей, до какой степени ее путь будет опасен?

Какое значение имеют ее несовершенства и ее внутренние враги, лучше узнать их и беспощадно с ними бороться. И тем не менее то, что она чувствовала по отношению к Икеру, похоже, не ослабляло ее и не отводило от цели. Но разве мудрецы не учили людей, что страсти человеческие оканчиваются в заблуждениях и отчаянии, очень далеко от небесной радости?

Слишком сильные чувства потрясали жрицу, чтобы она была сейчас способна к ясности духа. Сжимая свой жезл, как путеводный факел, она последовала за фараоном к выходу из храма.

— Я исполню ритуал зари, — сказал он, — и посвящу Маат — Маат. Пусть справедливость ведет тебя.

У дверей храма Осириса девушка наблюдала за новым рождением солнца. И еще раз фараон победил тьму.

Если акация угаснет, дневная звезда станет просто иссушающим диском, который сожжет весь мир...

Но сейчас юная жрица была безмерно благодарна этой ночи, когда ее жизнь обрела новое измерение. Всходило солнце, лучи зари освещали ей душу, и вместе с зарей рождалась надежда...

Скоро они с Безволосым принесут воду и молоко к стволу Древа Жизни, и тогда священная земля Абидоса омоется светом.

Кристиан Жак Мистерии Осириса: Заговор сил зла

1

Единичность способна вырваться из множественности, но зло никогда не приведет дело к доброму завершению.

Птах-Хотеп, Максима 5.

Акация Осириса увядала.

Если едва теплящаяся в ней жизнь угаснет, то нельзя будет совершать таинство воскрешения — и тогда Египет исчезнет. Египет, неспособный более поддерживать свет своего основного таинства, станет обыкновенной страной, такой же как и все остальные, — страной коррупции, страной, оказавшейся в путах несправедливости, лжи, жестокости, страной, отданной на волю амбициозных людей.

Поэтому фараон Сесострис, третий по имени, будет до последнего мгновения бороться за сохранение бесценного наследия предков, чтобы передать его своему наследнику. Фараон — колосс, ростом более двух метров, с проникающим в самую душу взглядом — ведет тяжелую борьбу, из которой, несмотря на всю свою власть, данную ему от рождения, мужество и решительность, возможно, так и не выйдет победителем.

Лицо Сесостриса, с глубоко посаженными глазами и тяжелыми веками, выступающими скулами, прямым тонким носом, горько сжатыми губами, казалось непроницаемым. А разве не говорили о нем, что его чуткий слух может уловить даже самый тихий шепот в глубокой пещере?

Фараон возлил к подножию дерева воду, а Великая Супруга фараона возлила молоко. Царь и царица были без золотых и серебряных браслетов и ожерелий, потому что правила Абидоса не допускали присутствия металлов на земле Осириса^[87].

Абидос — центр духовного мира Египта, земля тишины, верности, остров Справедливых! Земля, над которой пролетают души-птицы и которую хранят немеркнущие звезды! Здесь царит Осирис, вечно воскресающая сущность, родившийся прежде всякого бытия, сотворивший небо и землю. Победив смерть, он воскрес в виде огромной акации, омывающей корни в океане энергии Нун, откуда берет начало жизнь. Мир людей — маленькая частичка, затерявшаяся в этой необъятности, — мог исчезнуть в любой момент.

Осознавая всю тяжесть сложившегося положения, Сесострис построил храм и Вечное Жилище, чтобы открыть поток духовной энергии для спасения акации. Процесс увядания прекратился, но зазеленела лишь одна ветвь Древа Жизни.

Поиски причины этой катастрофы, а также того, кто ее провоцировал, вскоре, конечно, увенчаются успехом: фараон незамедлительно предпримет решительные действия против правителя провинции^[88] Хнум-Хотепа, подозреваемого в преступных деяниях.

Взяв в руки золотую дощечку, символ верховной власти над жрецами Абидоса, фараон громко прочел написанное на ней заклинание. Позади него стояли несколько постоянных жрецов, обладавших правом находиться внутри священной ограды, куда каждый день приходили работать временные жрецы, за которыми наблюдали стражники.

Являясь официальным представителем фараона, Безволосый не принимал ни одного решения без согласования с царем. Отвечая за архивы Дома Жизни, Безволосый всю свою жизнь провел в Абидосе и не имел ни малейшего желания увидеть иные горизонты. Угрюмый, неспособный к какой-либо дипломатии, он думал лишь о том, чтобы дело, порученное постоянным жрецам, исполнялось безупречно, при этом не терпел никаких отклонений от правил. Счастье принадлежать к тесному кругу избранных исключало с его стороны наличие малейшей слабости.

— Почитаются ли предки? — спросил царь.

— Служитель КА исполняет свою службу, Великий Царь. Энергия духов света еще изливается на нас, связь с невидимым миром остается прочной.

— Жертвенные столы полны?

— Тот, кто каждый день возливает к Древу Жизни свежую воду, исполняет свою миссию.

— Цела ли гробница Осириса?

— Тот, кто следит за великим телом, проверяет печати, наложенные на дверь его Вечного Жилища.

— Передается ли ритуалом знание?

— Тот, кто видит все тайны и призван исполнять их, не изменил своему делу, Великий Царь.

Но один из четырех постоянных жрецов больше и не думал чистосердечно исполнять свои священные обязанности. Раздосадованный тем, что он не получил пост Верховного жреца в награду за свою службу, которую считал безупречной, жрец решил разбогатеть, используя знание, добытое годами учения. И раз уж Сесострис не признал его заслуг, он сумеет отомстить и царю, и Абидосу.

— Врата неба закрываются, — пожаловался Безволосый. — Ладья Осириса^[89] больше не плавает по звездному океану. Понемногу и она угасает.

Именно этих слов и страшился фараон. Несчастье с Древом Жизни повлечет за собой целую серию катастроф, а потом крушение всей страны. Но просто заткнуть уши и закрыть на все глаза было бы подло и недостойно фараона.

— Призови семь жриц Хатхор, — приказал он. — Пусть они помогут царице.

Эти женщины, родившиеся в разных провинциях, тоже постоянно проживали в Абидосе и, как и жрецы, также поклялись хранить абсолютную тайну. Безволосый был с ними любезен не больше, чем со жрецами-мужчинами, и не допускал с их стороны ни малейшей оплошности. В храмовом центре ни одно действо не являлось законченным, и любой исполнитель ритуала, небрежно относящийся к своему делу, был бы немедленно исключен из числа избранных, а Безволосый не проявил бы к нему снисходительности.

Пришла самая юная из семи жриц. Она совсем недавно была возведена царицей Египта в посвященные и обладала почти неземной красотой. Сияющий лик с тончайшими чертами, гладкая шелковистая кожа, глаза магического зеленого цвета, узкие бедра, походка, изящная и благородная, сводили с ума самых взыскательных мужчин.

Девушку же, посвященную в жрицы с детства, вовсе не интересовал мир. Ей нравилось освоение иероглифов и плавное течение жизни в храме. Молодую жрицу приглашали участвовать в совершении ритуалов во многие провинции, но всякий раз она с радостью возвращалась в Абидос.

Юная женщина, одетая в шкуру пантеры, усыпанную звездами, исполняла роль богини Секхат, правительницы Дома Жизни и владычицы Священного текста, в который складываются магические повелительные слова, обладавшие силой победить невидимых врагов.

Жизнь юной жрицы, отмеченная предзнаменованиями, должна была пройти мирно. Однако было несколько эпизодов, которые ее потрясли. Главный — это болезнь акации, навевающая печаль там, где должно царить лишь безмятежное спокойствие. Кроме того, предсказания твердили, что она не будет, как все прочие, просто служительницей Бога, ей предстоит важнейшая и опаснейшая миссия, которая граничит с исполнением чего-то невозможного. И, наконец, встреча с юным писцом Икером! Ей не удавалось изгнать его из памяти, и он все больше смущал ее размышления.

— Пусть семь Хатхор станут вокруг Древа Жизни, — приказала царица.

Когда жрицы встали, Великая Супруга фараона опоясала ствол акации красной лентой, чтобы связать ею силы зла.

Фараон осознавал, что этой защиты будет мало. Дело спасения акации требовало немедленного созыва Золотого Круга Абидоса.

Все исполнители действа, кроме Безволосого, ушли. Царская чета сосредоточенно ждала прихода членов Золотого Круга, которые приплыли в своих ладьях по вырытому Сесострисом каналу. По краю канала стояли триста шестьдесят пять жертвенных столов, что свидетельствовало о небесном пире, длящемся весь год.

Из легкой ладьи вышли генералы Сепи и Несмонту, Великий Казначей Сенанкх и Хранитель Царской Печати Сехотеп. Отсутствовал только один посвященный, отправленный со специальной миссией.

Во время торжественного шествия внесли реликварий в виде четырех львов, прижавшихся спинами друг к другу. В центре полого цилиндра находился обелиск. Он воплощал почитаемый всеми камень — опору, созданную в самом начале времен, ту опору, вокруг которой находился весь мир.

Четверо мужчин опустили реликварий рядом с акацией. Львы — неусыпные стражи, не смыкавшие глаз, — проглотили бы любого агрессора, если бы тот посмел приблизиться к Древу Жизни.

Супруги воткнули по перу страуса в крышку. Перо символизировало Маат — справедливость, порядок и гармонию — основу жизни Египета. Маат — божественный свет, сама стала жертвой, питавшей землю фараонов.

Дул холодный ветер.

— Посмотрите туда! — воскликнул генерал Несмонту.

На вершине голой скалы, на пустынной дорожке из ниоткуда появился шакал. Черными с огненным отблеском глазами он глядел на исполнявших ритуал.

— Дух Абидоса благословляет наш поступок, — сказала царица. — Глава живущих на Западе^[90], тех, кто умер и стал Справедливым, почтил нас своим присутствием и благословил на продолжение наших поисков.

Этот знак благословения свыше утвердил Сесостриса в его решимости изменить украшение священного острова.

— Посадите по акации на севере, юге, западе и востоке, — приказал он.

Члены Золотого Круга Абидоса повиновались. Так Древо Жизни окажется под защитой четырех сыновей Хора, которые отныне станут бдительно следить за местопребыванием Осириса. Они, свидетели его воскрешения, станут действенным талисманом против смерти.

После освящения посадок монарх отправился посетить свой новый город, Землю Выносливых^[91], где жили строители его храма и его гробницы. Там царила гнетущая атмосфера, но ни один из рабочих не оставлял своего дела. Монарх не допустил бы и малейшей небрежности на земле Осириса, где решалась судьба всего Египта.

По окончании инспекции царь удалился в свои покои, куда велел позвать юную жрицу.

— Благодаря сведениям, найденным тобой в старинных текстах, — сказал он, — я предпринял максимум усилий и ряд предосторожностей, чтобы продлить жизнь акации. Но дела идут все хуже.

— Я продолжу свои поиски, Великий Царь.

— Главное не оставляй их. Несчастье, постигшее Абидос, совсем не случайно и, возможно, имеет множество причин. Одна из них, может быть, кроется именно здесь.

— Что мне нужно понять?

— Жрецы Абидоса должны вести себя безупречно. Если это не так, в магической стене, воздвигнутой, чтобы уберечь Осириса от малейших посягательств, образуется брешь. Поэтому, прошу тебя, будь бдительной и обращай внимание на все мелочи.

— Все будет, как вы пожелаете, и я не премину предупредить Безволосого.

— Ты предупредишь только меня и никого другого. Ты можешь уезжать и возвращаться когда тебе угодно, ведь тебе понадобится не раз покидать Абидос.

Хотя эта обязанность и была нелегка для нее, жрица склонилась перед фараоном. Только здесь ее жизнь обретала свой смысл. Она любила эти места, где время было неизмеримо, любила надписи на каждом из старинных камней огромного храма, любила ежедневные ритуалы. Она делила с посвященными работу духа и разума, что с самого возникновения города Осириса сопутствовала его таинствам. Абидос был ее землей, ее миром, ее вселенной.

Но приказ фараона, гаранта самого существования этих мест, не обсуждался.

2

Секари, нахмурившись и время от времени почесывая круглый живот, сосредоточенно работал в саду. Опасаясь боли в спине и боясь задеть большой нарыв на шее коромыслом с подвешенными по краям тяжелыми сосудами с водой, он экономил усилия и старался не переусердствовать. Ведь как не спеши, а груши не станут расти быстрее!

Стряхнув самые спелые и крупные плоды на землю, Секари спрятал их в один из мешков, висевших на спине Северного Ветра, огромного осла с большими карими глазами — такими же, как у его друга писца Икера. Неутомимый молодой осел слушался только хозяина, ведь тот спас его от рук мучителя, а потом и от жертвоприношения. Но поскольку Икер позволил, то Северный Ветер последовал за Секари и теперь помогал садовнику в тяжелом труде.

По обычаю Секари в теплый сезон не поливал растения до заката солнца. Ночью вода испарялась медленнее, и растениям удавалось напитаться влагой, чтобы противостоять иссушающей жаре палящего дня.

Думая о том, как бы поскорее расстелить свою циновку и съесть прихваченный на обед лук, Секари встал на колени, чтобы выполоть сорняки. Но то, что он увидел, отбило у него желание продолжать работу...

«Убить фараона Сесостриса каким угодно способом» — такой была неотвязная мысль Икера. Юноша так настрадался от царской жестокости, что не видел другого выхода.

Попав в элиту писцов города Кахуна в Файюме^[92], Икер мог бы воспользоваться своим положением и открывшимися возможностями карьеры. Но ему не удавалось забыть о прошлом, когда смерть преследовала его. Одни и те же сцены все время мучительно возвращались в его память и не давали заснуть, а магический талисман из слоновой кости, охранявший его от демонов, был украден.

Он снова видел себя, обреченного стать жертвой разъяренному морю, привязанным к мачте корабля под названием «Быстрый». Потом вспоминал свое спасение, когда лишь ему одному удалось выжить после неожиданного кораблекрушения. Тот корабль, отправившийся в сторону сказочной страны Пунт, мог принадлежать только фараону. И тот же самый монарх приказал мнимому стражнику убить Икера и тем самым не дать ему объявить правду и спровоцировать скандал, который способен поколебать царский трон. Этот жестокий тиран поработил Египет, страну, любимую богами, и попрал закон Маат!

Итак, путь юного писца определен: он должен помешать деспоту-убийце продолжать вредить стране.

Однако неразрешенными остались еще многие вопросы. Почему пираты его похитили? Почему на этом острове КА, во сне, огромный змей спросил у него, потерпевшего кораблекрушение, способен ли он спасти свой мир? Почему капитан назвал это похищение «государственной тайной»? Почему его старый учитель, писец из деревни Медамуд, предсказал ему: «Какими бы ни были посланные тебе испытания, я всегда буду рядом с тобой, чтобы помочь тебе исполнить предназначение, о котором ты еще не знаешь»? Испытаний на долю Икера выпало действительно немало, но тайна так и осталась тайной. Что ж, убив Сесостриса, он, по крайней мере, сделает хоть что-то полезное.

В доме, полагавшемся ему по службе, Икер ни в чем не испытывал недостатка. Он мог бы сделать прекрасную карьеру, если бы только уделял ей больше времени. Маленькая комнатка с полукруглым сводом, посвященная культу предков, скромная приемная, спальня, туалет, небольшая комната для омовений, кухня, погреб, терраса, прочное, но без излишеств имущество — чего же еще желать? Однако Икер даже не замечал материального достатка, настолько его мысли сосредоточились в одном направлении, на одной цели, которой так трудно было достичь.

Он часто думал о юной жрице, в которую влюблен и которую, скорее всего, никогда больше не увидит. Именно ради нее он продвигался по службе, ради нее совершенствовался в своей профессии. Именно ради нее он решил стать лучшим писцом, чтобы не разочаровать ее, если они снова встретятся и если ему выпадет счастье раскрыть ей свое сердце. Он долго верил в такое чудо. Но сегодня он знал, что это всего лишь чудесная, но недостижимая мечта.

Крик Северного Ветра отвлек Икера от тяжелых мыслей.

— Я вернулся, — сказал Секари. — Дай своему ослу поесть, а я приготовлю суп.

— Урожай хороший?

— Под моей рукой все зеленеет.

Фирменным блюдом Секари были не только овощи. Он добавлял к ним кусочки мяса, рыбы, хлеба, приправлял тмином и солью. Блюдо давало сытость желудку и позволяло спокойно спать всю ночь, не чувствуя голода до самого завтрака.

Избежав смерти вместе с Икером на бирюзовых рудниках Синая, Секари снова повстречался с ним в Кахуне, где стал его слугой на городском жаловании. Работы в саду приносили ему дополнительный заработок, он продавал плоды своих трудов писцам.

Отведя Северного Ветра в конюшню, Икер, тяжело ступая, вернулся в комнаты.

— У тебя невеселый вид, — заметил Секари. — Почему ты не смотришь на жизнь с хорошей стороны? Оденься в тонкие льняные одежды, погуляй по прекрасным садам, сходи в гости, подыши ароматом цветов! Выпей, наконец, устрой себе праздник! Жизнь так коротка и пролетает как сон! Если хочешь, я познакомлю тебя со славной девчонкой. Ее длинные волосы — это лассо, которым она ловит парней в западню. Ее кольцо обжигает их как раскаленное железо! Пальцы у нее, как лепестки лилии! Губы ее, как бутон лотоса! Груди ее как мандрагоры! Однако перед тем, как рисовать тебе соблазнительные картинки, дам-ка я тебе поесть!

Икер едва дотронулся до еды и лишь слегка отведал кулинарный шедевр Секари.

— Но ведь ты сможешь поднять настроение, лишь подкрепив себя! Не погибать же! Может быть, ты хочешь чего-нибудь другого?

— Нет, твой суп великолепен. Просто у меня нет аппетита.

— Что мучит тебя, Икер?

— Даже если я не понимаю, зачем фараон решил убить меня, начинающего и ничего не значащего писца, я должен что-то предпринять и начать действовать.

— Действовать, действовать... Что это значит?

— Если тебе известен корень зла, разве не нужно его уничтожить?

— Вы, писцы, всегда находите всему оправдание! Я — простой человек, и я советую тебе избегать сложностей. У тебя есть дом, профессия, обеспеченное будущее... Почему ты ищешь себе неприятностей?

— Главное для меня то, что диктует мне моя совесть.

— Если ты начинаешь использовать громкие слова, то я умываю руки! Но все же хочу тебе сказать...

Секари помрачнел.

— У меня грустное известие, — признался он. — Но тебе, быть может, не хочется о нем знать.

— Как раз наоборот!

— Это касается твоего магического амулета из слоновой кости, что хранил твой сон.

— Ты нашел его?

— И да и нет... Вор разбил его на мелкие кусочки, и осколки выбросил в траву. Может быть, это был тот человек, что напал на тебя и чей труп был брошен в канал. Амулет собрать невозможно. Мне кажется, это недобрый знак. Какими бы ни были твои планы, от них тебе придется отказаться.

— У меня остались те маленькие амулеты, которые подарил мне ты, — напомнил Икер. — С соколом, воплощением небесного бога Хора, и бабуинами Тота, повелителя писцов. Разве они меня не защищают?

— Но они действительно очень маленькие, эти амулеты! На твоем месте я бы им не слишком доверял.

Под отсутствующим взглядом Икера Секари закончил есть свой суп.

— В следующий раз добавлю специй. Пойдем спать? Утром рано на работу.

Икер повиновался.

Секари развернул прекрасную циновку на пороге их домика. С момента покушения на Икера слуга предпринимал меры предосторожности.

Удостоверившись, что Секари глубоко спит, Икер через террасу вышел из дома. Оглянувшись и убедившись, что никто за ним не идет, он быстро пошел по безупречно чистой улице и там на какое-то время задержался.

Кахун — замечательный город. Выстроенный по божественным законам и в соответствии с божественными пропорциями, он был разделен на две главные части. Западная часть состояла из двухсот домов среднего размера, а восточная — из нескольких вилл, часть которых имела по семьдесят комнат. На северо-востоке стояла огромная резиденция правителя города, возведенная на манер акрополя.

Икер не знал, что и думать об этом важном человеке. С одной стороны, правитель города сначала подверг его опасности, а потом покровительствовал его карьере. С другой — он был, разумеется, преданным слугой фараона. Но юный писец ведь не унизится до роли марионетки в игре, правила которой ему неизвестны!

Поскольку ничто не нарушало покоя города, Икер отправился дальше, к условленному месту встречи. Ни городской глава, ни непосредственный начальник Икера Херемсаф не знали о его контактах с юной азиаткой Виной, служанкой, не умеющей ни читать, ни писать, но борющейся, как и он, против тирании Сесостриса.

Девушка ждала его в скромном домике. Как только он вошел, она закрыла дверь и повела его в кладовую, где ни одно нескромное ухо не смогло бы услышать их разговор.

Брюнетка Бина была очаровательна и держалась непринужденно.

— Ты предпринял меры предосторожности, Икер?

— Ты считаешь меня безответственным?

— Нет, конечно, нет! Но мне страшно, так страшно... Разве ты не должен успокоить меня?

Бина прижалась к писцу, но тот никак не отреагировал. Каждый раз, как только она принималась соблазнять Икера, лицо юной жрицы возникало в его памяти, и это лишало его всякого желания уступить натиску заговорщицы.

— У нас не много времени, Бина.

— Однажды город окажется в наших руках, и мы больше не должны будем прятаться. Но до этого еще далеко, Икер. Только ты сумеешь помочь нам достичь цели.

— Не уверен.

— Ты все еще сомневаешься?

— Я — не убийца.

— Убить Сесостриса — это ведь акт справедливости!

— Нужно еще получить формальные доказательства его вины.

— Чего же тебе еще нужно?

— Я хочу посмотреть архивы.

— Это будет нескоро?

— Не знаю. Мои нынешние обязанности не позволяют мне этого, и я должен достичь большего положения, чтобы иметь к ним доступ, не привлекая внимания правителя и Херемсафа.

— Что же ты надеешься в них найти, Икер? Ты ведь уже знаешь, что только фараон виновен во всех твоих несчастьях и несчастьях страны. Ты осознаешь серьезность ситуации. Поэтому ты не имеешь права отступить!

— Ты считаешь, Бина, что я способен вонзить нож в сердце человека?

— На это у тебя хватит смелости, я в этом уверена!

Икер встал и прошелся по черепкам, лежавшим на полу горшечной мастерской. Один из них лопнул у него под ногами. Икер пожелал, чтобы так же легко было бы убить чудовище.

— Сесострис продолжает уничтожать мой народ, — горячо воскликнула девушка. — Завтра он начнет убивать и твой, начнется гражданская война. Глава провинции Хнум-Хотеп набирает армию, чтобы воевать с тираном, но сколько недель он продержится?

— Откуда тебе это известно?

— От наших союзников, которые скоро, надеюсь, очень скоро, придут в Кахун. С ними наши силы умножатся!

— Как они проникнут в город?

— Не знаю, Икер, но они придут. Понимаешь, мы будем иметь бесценную помощь!

— Это безумие, Бина.

— Уверяю тебя, нет! Другого средства, чтобы избавить себя от этого гнета, у нас нет, и ты будешь той вооруженной рукой, которая принесет нам свободу. Разве есть более великая и достойная судьба? Нападая на тебя, Сесострис породил силу, способную сокрушить его самого.

Последние слова Бины убедили писца в том, что он стоит на верном пути. И все же цель казалась ему далекой, а средства, которыми ему придется воспользоваться, неблагородными.

— Я разделяю твои сомнения и твое беспокойство, Икер. Но скоро мы будем не одни.

Растянувшись на террасе, Икер пролежал до утра, не сомкнув глаз. На этот раз планы набирали силу, и он чувствовал, что способен довести их до конца. Ничто ему не было так ненавистно, как несправедливость. И было все равно, кто ее совершает — царь или бедняк. И если нет никого, кто может противостоять ей, то лично он не отступит.

Снизу донеслись крики. Это заставило его подскочить.

— Вы с ума сошли! — кричал Секари, ожесточенно жестикулируя. — Людей не будят пинком в зад!

Икер спустился вниз.

Перед ним стояли двое стражников. С дубинками. Вид не слишком сговорчивый.

Секари стоял, потирая побитые бока.

— Кто этот человек? — спросил старший по возрасту стражник.

— Секари, мой слуга.

— Он всегда спит на пороге?

— Это мера предосторожности.

— С таким парнем, которого поднять можно только пинком, я бы скорее чувствовал себя в опасности! Ладно. Мы пришли сюда не ради него. Писец! Херемсаф срочно требует тебя к себе!

Двое посланцев удалились.

Икер подумал: «По крайней мере, они не надели на меня кандалы и не поволокли по улице как бродягу».

Но это, скорее всего, дело времени. Если Херемсаф призывает его к себе таким образом, то, вероятно, потому что понял его намерения. Икер считал себя арестованным и приговоренным. Единственным его шансом было бежать, но даст ли ему стража главных ворот выйти из города?

3

Фараон Сесострис назвал свой город, возведенный на острове Абидос, Землей Выносливых именно для того, чтобы воплотить первую из двух основополагающих ценностей монархии фараонов — постоянство. Вторая ценность — пробуждение Осириса в его воскрешении — давала фараону сверхъестественное величие, что позволяло строить в его память вечные монументы.

Фараон лично проверил график служб временных жрецов, работавших в пяти чередующихся группах.

Перед лицом этого гиганта низенький нервный человечек, отвечавший за график, не мог унять дрожь.

— Если ты следовал моим инструкциям и правильно исполнял порученное тебе дело, то отчего ты так боишься?

— Привилегия видеть вас, Великий Царь...

— Ни у тебя, ни у меня нет привилегий. Мы все — слуги Осириса.

— Именно так я и думал, Великий Царь, и...

— Как функционируют твои группы?

— Обычным порядком. Служители составляют группу, разделенную на несколько более мелких, у каждой из которых определенная задача. Ни одна группа не должна мешать другим, и все порученное должно быть выполнено в свой срок.

Отвечавший пустился в детальный рассказ, описывая уход за статуями, уборку ваз очищения, подготовку масла для светильников, которое не должно давать дыма, подбор продуктов для укладывания на жертвенные столы. Он называл царю имена и давал характеристику службы каждого из служителей, их начальников, скульпторов, художников, садовников, булочников, пивоваров, мясников, рыбаков, парфюмеров. Он не упустил ни малейшей детали и рассказал даже о самых скромных служителях — носильщиках продуктов для жертвоприношений.

— Каждый из них проверяется стражниками, у которых есть журнал, где записываются дни и часы прибытия и отъездакаждого человека, а также причины его отсутствия или опоздания.

— Сколько временных жрецов было исключено на сегодняшний день из-за серьезных нарушений?

— Ни одного, Великий Царь, — гордо ответил чиновник.

— Вот и доказательство твоей некомпетентности.

— Великий Царь, я...

— Как ты мог хоть на какое-то мгновение предположить, что достиг совершенства? Или ты пытаешься меня обмануть, а это непростительная ошибка, или ты доверяешь тому, что говорят тебе твои подчиненные, — и это тоже непростительная ошибка. Как только я назначу тебе замену, ты покинешь Абидос.

Осматривая мастерские, хранилища и пивоварни, Сесострис несколько раз заметил, что бдительность ослаблена. Собек-Защитник немедленно принял надлежащие меры. Затем царь пригласил к себе начальника строительства. У того было очень усталое лицо.

— Снова неприятности?

— Ничего страшного, Великий Царь. Нам покровительствуют жрицы Хатхор. Инструменты больше не ломаются, и каменотесы перестали болеть. Поэтому мне приятно сообщить вам, что строительство заканчивается: сегодня утром художники завершили роспись последнего божественного лика — лика богини Исиды. Ваш храм и ваше Вечное Жилище готовы источать максимум КА. Когда вы пожелаете осмотреть свою сокровищницу?

— Завтра.

В Фивах церемонии сопровождались народным ликованием. Но в Абидосе даже пивовары играли культовую роль в служении Осирису. А в нынешней ситуации любое проявление радости было бы неуместно.

Под внимательными взглядами жриц и постоянных жрецов Сесострис положил в тайник в основании своего храма восемьдесят слитков драгоценных металлов и драгоценные камни: золото, серебро, ляпис-лазурь, бирюзу, яшму и сердолик. Добытые в глубинах рудников металлы и камни все вместе составляли око Хора — самый могучий из всех талисманов.

Затем к святилищу потянулись вереницы носильщиков и носильщиц с жертвенными подношениями из продуктов и плодов, что было необходимо для правильного функционирования всего святилища: бассейны очищения, кубки, вазы, ларцы, алтари, кадильницы, ткани, ладьи. Постепенно все разместилось в сокровищнице храма, потолок которой был украшен золотом и ляпис-лазурью, пол сделан из серебра, а двери — из меди.

— Сегодня я совершу три ритуала — утром, в полдень и вечером, — сказал фараон, — чтобы сверхъестественные силы поддержали Хранителя этого места, жилища богов, а не человека. Роль святилища — источать энергию.

Юная жрица видела, как воплощаются тексты, прочитанные ею в Доме Жизни Абидоса, в которых говорилось о верховной роли царя Египта, повелителя и создателя ритуалов. Ему надлежит восстановить порядок вместо хаоса, справедливость — вместо беззакония. В человеческом обществе существовала возможность жить в гармонии: для этого следовало в должный час исполнять ритуалы и иметь фараона, способного в полном объеме осуществлять свои функции.

— Пусть зажгут огонь на алтарях, — приказал Сесострис.

Воскурили священные благовония. Цветы, мясо, овощи, ароматы, а также вода, пиво и вино, хлеба различной формы и величины — все было уложено на жертвенные столы из диорита, гранита и алебастра. Все эти богатства предлагались божествам, чтобы, отведав, они превратили их в усваиваемые субстанции. Жертвенное предложение утверждало связь между видимым и невидимым мирами. Благодаря этой связи обновлялось мироздание.

Сесострис вошел в крытый храм, куда имели доступ только несколько исполнителей ритуала, которым было поручено препровождать фараона. В этом месте, закрытом для непосвященных, избранные должны были представлять божественную безраздельность и отражать бесконечно атаки сил хаоса, стремившихся разрушить мир Маат.

В глубине святилища находился первобытный холм, к которому опускался потолок и поднимался пол. Происходящий из вод первобытного океана в первое утро творения, этот холм был фундаментом, на котором Создатель без устали строил свой мир.

В полумраке Святая Святых явила себя как пространство света^[93], в которое фараон открыл врата. В самом центре небес царь возрождал истоки мира.

— Пока Вселенная будет покоиться на четырех опорах, — сказал монарх, обращаясь к Присутствующему, — пока разлив вод будет совершаться вовремя, пока оба светила будут управлять сменой дня и ночи, пока звезды будут пребывать на своих местах и начальники будут справляться со своей работой, пока Орион будет позволять видеть Осириса, этот храм останется неколебимым, как небо.

Освящение храма могло бы замедлить увядание акации Осириса. Расточая вокруг благотворные волны, храм сумел бы воздвигнуть магическую стену, которая станет защищать Древо Жизни от новых нападений, но не ликвидирует причину болезни.

Наступило время для использования сил иного порядка. И перед тем, как принять окончательное решение, фараон собрал членов Золотого Круга Абидоса.

— Только один правитель провинции отказывается подчиниться, — напомнил воинственный генерал Несмонту. — Обрушим на Хнум-Хотепа беспощадный удар и лишим его возможности сопротивления! Когда Египет действительно станет единым, акация вновь зазеленеет!

Старый вояка всегда был решительным и не имел привычки мямлить. Безразличный к почестям, он жил только ради величия Обеих Земель. А кто иной как не фараон Сесострис, ради которого он был готов пожертвовать жизнью, мог воплощать это величие?

— Я поддерживаю Несмонту, — заявил генерал Сепи. — Даже если это противоборство приведет к большому числу жертв с обеих сторон... Мне кажется, что иного выхода нет.

Сепи, высокий и властный, был правой рукой властителя провинции Зайца Джехути, ставшего верным подданным Сесостриса. Посланный к правителю Золотым Кругом со специальной миссией генерал постепенно убедил Джехути в необходимости избегать конфликтов, последствия которых могли оказаться разрушительными. Сепи возглавлял одну из самых блестящих школ для писцов в стране и потому никогда не выходил из себя. Он был умеренным и взвешенным и ненавидел разжигателей военных конфликтов.

— Я опасаюсь жестокости, — признался Хранитель Царской Печати Сехотеп. — Но я присоединяюсь к мнению Несмонту и Сепи, потому что Хнум-Хотеп не сдастся. Переговоры с ним, скорее всего, зайдут в тупик. И хотя он единственный из правителей, кто стоит на прежних позициях, он никогда не признает своей ошибки и предпочтет пролить потоки крови, но не откажется от своих привилегий.

Безволосый ограничился лишь тем, что утвердительно кивнул головой. Верховный жрец Абидоса не интересовался конвульсиями внешнего мира, но его поразило совпадение точек зрения таких разных людей, какими были Несмонту, Сепи и Сехотеп.

— Это противостояние будет ужасным, — предсказал Великий Казначей Сенанкх. — Хнум-Хотеп богат, его воины опасны, а их сопротивление будет жестоким. Думать, что победа у нас уже в кармане, легкомысленно.

— Я так и не считаю, — отрезал Несмонту. — Но это не повод, чтобы колебаться и оставлять недоделанным то, что создает фараон.

— Уверены ли вы все, — спросила царица, — что именно Хнум-Хотеп воспользовался силой Сета и вредит акации Осириса?

— Никаких сомнений не осталось, — ответил Несмонту. — Ведь другие правители провинций в этом не виноваты! Безумная жажда властвовать заставляет его контролировать юг страны. А так как наш правитель разрушил его планы, то вот он и мстит, нападая на центр жизни Египта.

— А если у него есть сообщники? — спросил Сехотеп.

— Вот это-то и самое страшное, — горько согласился Сепи. — Хнум-Хотеп уже давно держит под контролем все торговые пути, связывающие его с Азией. Может быть, он нашел союзников и во внешних племенах, которым тоже хотелось бы ослабить власть фараона.

— Ну это просто предположение! — заметил Сенанкх.

— Его легко проверить, — сказал Несмонту. — Разобьем армию Хнум-Хотепа, пленим его самого и расспросим. Уж поверьте мне, он нам расскажет всю правду!

— Известно ли Великому Царю мнение одного из наших собратьев, который сейчас исполняет тайную миссию и поэтому отсутствует?

— Я не стану говорить от его имени.

— Я с ним довольно близок, — сказал Сепи, — поэтому мне кажется, что он высказался бы за наступление.

— Твоя сдержанность свидетельствует о том, что ты против общего мнения? — спросил фараон у Сенанкха.

— Разумеется, нет, Великий Царь. Но меня гнетет перспектива потери стольких человеческих жизней во время гражданской войны. И все же я понимаю, что война неизбежна, и буду действовать так, чтобы экономика нашей страны ощущала ее как можно меньше.

— Золотой Круг высказался единодушно, — подвел итог Сесострис. — Стало быть, готовимся к нападению на Хнум-Хотепа, чтобы отвоевать провинцию Орикса. Пусть царица и Великий Казначей отправляются в Мемфис, чтобы осуществлять управление текущими делами. Если во время сражения я погибну, то царствовать будет Великая Супруга, которая вслед за тем вынесет решение по вопросу наследования, опираясь на оставшихся в живых членов Золотого Круга Абидоса и Дома Царя.

Итак, вот-вот должен разгореться кровавый конфликт, который зальет потоками крови весь Египет. А пока Сесострис наслаждался мирной тишиной Абидоса. Конечно, всех тревожит болезнь акации, но в душах еще живет воспоминание о золотых временах, когда смерть удавалось победить благодаря таинствам Осириса.

Теперь же, чтобы спасти жизненные ценности, фараон должен был погасить сопротивление Хнум-Хотепа и подчинить его. Если Сесострису удается разрушить этот бастион Сета и снова объединить Обе Земли, то у него появятся новые силы, которых ему сейчас так не хватает.

На берегу юная жрица читала заклинания о покровительстве путешествующим. Она стояла против ока, недавно заново нарисованного на носу корабля фараона. Собек-Защитник сам проверял личность каждого моряка и в ожидании отхода в третий раз все перерыл в царской каюте.

— Когда вы рассчитываете вернуться, Великий Царь? — спросила юная жрица.

— Не знаю.

— Вот-вот разразится война, да?

— Осирис, первый наш фараон, управлял единой землей, и провинции, не теряя своей самобытности, жили в союзе и мире. Мой долг — продолжать его дело. Вернусь я или нет, будь верна своему обету.

Корабль Сесостриса отчалил от пристани и отходил все дальше и дальше, но фараон не мог оторвать взгляд от великолепного пейзажа Абидоса, неповторимый облик которого был сотворен вечностью Осириса.

4

Каждые три месяца полностью обновлялась стража, осуществлявшая контроль за доступом в город Кахун. Солдат ставили у всех ворот, они пропускали в город только тех, кого узнавали и тех, у кого было разрешение. Икер, уверенный в том, что его тотчас арестуют, даже не попытался подойти к постам и с высоко поднятой головой направился к дому своего главного начальника Херемсафа.

Перед тем как его бросят в тюрьму и приговорят к каторжным работам или даже к казни, Икер сумеет бросить в лицо Херемсафу все, что думает. Разумеется, это бесполезно, потому что его высокий начальник служит Сесострису. Но если говорить о тиране правду, то, в конце концов, людям станет совестно и найдется какая-нибудь другая вооруженная рука, которой все же удастся ликвидировать это чудовище.

Для встречи со своим судьей Икер взял самый лучший письменный прибор — тот, что подарил ему его учитель, генерал Сепи. Он отдаст своему обвинителю эти дощечки, кисточки, скребки, резинки и чернильницы!

Так он подведет окончательную черту под своим прошлым.

Херемсаф лакомился грушами, разрезанными на тонкие ломтики и переложенными творогом с мелко нарубленным чесноком. Когда Икер приблизился, он не поднял головы — так был увлечен любимым блюдом.

Херемсаф — Икер вдруг увидел, что на его квадратном лице выделялись аккуратно подстриженные усы, — был одним из главных лиц в Кахуне. Он был интендантом пирамиды Сесостриса II и храма Анубиса, он каждый день контролировал поставки мяса, хлеба, пива, масла и ароматов, проверял книги писцов, считавших все это добро, вел учет дополнительного рабочего времени служащих и осуществлял справедливое распределение продуктов питания. Вставал рано, ложился поздно, забыл даже думать об отдыхе.

Икер был обязан Херемсафу своим первым местом службы и продвижением по служебной лестнице. Тогда впервые Икер услышал его совет: «Ничто не должно ускользнуть от твоей бдительности». Да-да, именно во время работы, порученной этим начальником, Икер обнаружил рукоять короткого меча с надписью «Быстрый» — именем того корабля, который мчал его к смерти. Кто направил руку судьбы — случай или Херемсаф? Отказав Икеру в пользовании архивами, он доказал свою солидарность с правителем, ставленником Сесостриса. Тем не менее, писец не мог ни в чем его упрекнуть и не знал, что за игру тот ведет.

Сегодня же Херемсаф сбросил маску: он всего лишь хотел расставить Икеру побольше силков в надежде, что юный писец совершит фатальную ошибку. А теперь, располагая неопровержимыми уликами, начальник, видимо, готов нанести удар.

— Нам нужно поговорить, Икер.

— Я в вашем распоряжении.

— Ты нервничаешь, мой мальчик. Тебя терзают заботы?

— Вы сами о них заговорили.

— Ты боишься, что я раскритикую твой отчет, так? Ну что ж, давай на него посмотрим поближе. Ты разрешил сложную проблему с амбаром, освободил город от крыс, проветрил и привел в порядок склады, необыкновенно быстро реорганизовал библиотеку храма Анубиса. Мой краткий перечень кажется тебе верным?

— К нему нечего добавить.

— Яркая карьера, не правда ли?

— Вам судить.

— Даже если ты решил держаться нелюбезно, ты не изменишь ни моего мнения, ни моего решения.

— У меня не было такого намерения. Вот мои инструменты писца.

Херемсаф, наконец, поднял голову.

— Почему ты решил расстаться с ними?

Икер молчал.

— Знай, мой мальчик, я ни от кого не принимаю подарков! Ты должен был бы извиниться за свой глупый поступок, но это не твой стиль. Ладно, забудем про это... Если бы даже я и захотел сказать о самом талантливом писце Кахуна что-то отрицательное, правитель все равно отругал бы меня. Те привилегии, которые он дает тебе, кажутся мне чрезмерными, но я вынужден подчиняться. Но не задирай, по крайней мере, нос! К тебе неизбежно будут относиться ревниво и при малейшей ошибке все припомнят. Поэтому будь исключительно осторожным и не хвались своим состоянием.

— Состоянием? На что вы намекаете?

— На твой переезд. Правитель дарит тебе новый дом. Большой и в хорошем месте. Теперь ты домовладелец.

— Чем вызваны такие милости?

— Теперь ты принадлежишь к элите писцов Кахуна, мой мальчик, и двери всех управлений города для тебя открыты.

— Должен ли я по-прежнему заниматься библиотекой и храмом Анубиса?

— Конечно, потому что на этой неделе туда привезут новые рукописи. Ты лучше других сможешь их разобрать. Мне кажется, что тебя вскоре пригласят в городскую управу советником. Тогда я перестану быть для тебя начальником, и тебе будет нужно самому строить отношения с чиновниками, уже давно сидящими на этих местах. Будь с ними осторожен, они к молодым относятся с недоверием и считают, что те метят на их места. Скажи, доволен ли ты своим слугой?

— Секари? Я отношусь к нему как к другу, который полдня работает у меня.

— Я отдаю его тебе на полный рабочий день. Твой дом должен быть постоянно в хорошем виде, от этого зависит твоя репутация. Доброго тебе дня, писец Икер. И у тебя, и у меня полно дел.

— Невероятно! С ума сойти! Никогда не думал, что мне такое приснится! — воскликнул Секари, обращаясь к Икеру. — Понимаешь, я съел осла! Если верить сонникам, которые я когда-то пересмотрел, то это чудесно: мне или моим близким обеспечено повышение по службе.

— Твой сон не обманул тебя: правитель подарил мне большой дом.

Секари не удержался и восхищенно свистнул.

— Невероятно... Ты действительно становишься в этом городе важной птицей! Когда я вспоминаю обо всем, что мы пережили, то благодарю судьбу. И когда переезжаешь?

— Немедленно.

— Тогда давай упаковывать вещи!

— Служба городской управы сама займется этим.

Икер, Секари и Северный Ветер отправились по указанному Херемсафом адресу. Улица была чистенькой и располагалась в прекрасном уголке Кахуна, недалеко от виллы правителя.

— Вот этот дом? — удивился Секари.

— Так точно.

— Невозможно... Какой красивый! Выбеленный известью! Двухэтажный! А ты видел, какая большая терраса?! Да будешь ли ты со мной теперь разговаривать!

— Конечно! Тем более что ты будешь следить за порядком и всем распоряжаться.

— Вот это да! Погоди, не можем же мы войти сюда как дикари или бродяги. Пойду, захвачу все необходимое.

Секари отсутствовал недолго. Он вернулся с сосудом, наполненным ароматизированной водой, и поставил его на пороге.

— Никто не сможет войти сюда, не омыв здесь руки и ноги. Ну, домовладелец, входи первым!

В комнате, отведенной для почитания предков, Секари потянул носом воздух.

— Эти стены хорошенько обработали присыпкой из чеснока, а потом промыли пивом, — сказал он. — Нам не будут страшны ни скорпионы, ни змеи, ни привидения.

Приемная, три комнаты, новые комнаты для омовений и туалет, большая кухня, а какой погреб! Секари, очарованный, несколько раз обежал все помещения.

— А... мебель?

— Думаю, что сейчас привезут.

Несколько городских работников внесли множество вещей. Под внимательным взглядом Северного Ветра Секари заставил их омыть ноги и руки и только потом позволил поставить драгоценный груз на предназначенное для каждой вещи место.

Корзины и сундуки для продуктов питания, одежды, сандалий и туалетных принадлежностей удовлетворили бы самый взыскательный вкус. Прямоугольные, продолговатые, яйцевидные или цилиндрические, сплетенные из стеблей тростника и перетянутые лентами из пальмовых листьев, выполненные из дерева и закрывавшиеся хорошо прилаженными крышками, застегивавшимися на веревочную петлю! А скатерти... Великолепного качества: поперечные волокна из тростника пересекались с волокнами льна, образуя цветные квадраты и ромбы. Одним предстояло лежать на столе, а другим висеть на окнах, служа экраном от палящих лучей солнца.

Низенькие столики и трехногие табуреты были элегантны и прочны, но в особенности Секари приглянулись низкие стулья, сплетенные из соломы. У них было квадратное сиденье и удобная, слегка вогнутая спинка. В гнезда вставлялись рамы, связанные под прямым углом, стулья были сделаны на века. А что уж говорить о великолепных лампах с основанием из известняка и деревянным стержнем, выполненным в виде стебля папируса, завершавшимся небольшой бронзовой втулкой, куда, собственно, и вставлялся масляный фитиль!

С прерывающимся от восторга дыханием Секари присел на стул.

— Тебя что, назначили помощником правителя?

Но самое поразительное было еще впереди: три кровати, по одной на каждую комнату, а к ним постельные принадлежности, которых Секари никогда в жизни не видел. Он осторожно потрогал матрасы, выполненные из пеньковых веревок и закрепленные в деревянной раме, украшенной фигурками бога Бэса и богини-гиппопотама Туэрис. Вооруженные короткими мечами, они побивали змеев и тем оберегали сон спящего. Слуга положил голову на набитую шерстью подушку, а потрогав льняные простыни, пришел в восторг.

— Ты только представь, Икер! Ты здесь спишь! А что, если простыни еще и надушить?! Я уже вижу, как...

Голос Северного Ветра прервал идиллические мечты Секари. За западной стеной дома осел обнаружил небольшой сад и конюшню с крышей из пальмовых листьев. Удобное стойло, кормушка, доверху наполненная зерном, овощами и ни с чем несравнимым лакомством — чертополохом! Как видно, Северный Ветер тоже высоко оценил перемену жилища.

У двери дома показались трое крепких мужчин.

— Где здесь погреб? — спросил один из них.

Секари подошел к ним.

— Для чего это вам?

— Мы привезли от правителя кувшины со свежим пивом.

Секари проследил, как через узкий вход парни передавали друг другу сосуды с узким горлышком и двумя большими ручками. Пробки из лимонного дерева гарантировали качество напитка.

— Хорошо... Теперь пошли за мной.

Только-только сосуды с пивом были аккуратно сложены вдоль стены погреба, как появился еще один разносчик, принесший набедренные повязки — схенти — из двух льняных полотнищ, симметрично сшитых посередине.

— Это последняя мода, — сказал он. — Эти схенти спускаются до щиколотки, а вверху достигают груди. Самые длинные концы треугольника завязываются на поясе. Самый короткий конец должен быть пропущен между ног вперед и на животе соединяться с двумя другими. Если все сделано правильно, то ткань оборачивается вокруг туловища дважды.

Икер тотчас же попробовал и остался доволен результатом.

— Мне для этого дали слугу.

Секари получил великолепную метлу из длинных жил пальмовых листьев, собранных в пучок. Две перетяжки из шести переплетенных веревок удерживали твердую ручку.

Пока Секари опробовал свое новое орудие труда, Икер внимательно рассматривал необычный предмет, который не должен был быть в его туалетных принадлежностях, — ложечку для притираний в виде обнаженной плывущей девушки с поднятой головой. Девушка держала в руках овальный кубок в виде утки. Это она, Нут, богиня Неба! Именно от союза Неба и Земли зависела циркуляция воздуха и света, делающая возможной жизнь.

Она...

Этот небольшой предмет вызвал вдруг образ юной жрицы — такой далекой и такой недоступной! Простая ошибка или знак судьбы?

— Что ты собираешься делать с этим? — спросил Секари, подтрунивая над Икером.

— Ты подаришь эту ложку одной из твоих красавиц.

— Ты все еще мечтаешь о той женщине, которую никогда не увидишь? Да я тебе приведу десять таких — и все будут хорошенькими и понятливыми. С таким домом, как этот, ты, Икер, станешь одной из лучших партий в Кахуне!

Икер подумал о необыкновенном камне, царской бирюзе, которую он и Секари добыли в руднике. С ее помощью он мог видеть лицо любимой, и никакое другое лицо заменить его не могло.

— Ты напрасно себя терзаешь, — настойчиво продолжал Секари, — и не ловишь свою удачу! Такой дом и элитное положение писца — ты отдаешь себе отчет?

— Разве не ты рассказал мне о Золотом Круге Абидоса?

Секари нахмурил брови.

— Не помню... Впрочем, какая разница? Каждый слышал это выражение, которое для посвященных означает тайну Абидоса. Мы-то не из их числа, и тем лучше! Только представь себе жизнь взаперти, без всяких удовольствий, вдали от вина и женщин!

— А если она принадлежит этому Кругу?

— Забудь ее и займись лучше своей карьерой! Зачем ходить с угрюмым видом, если у тебя есть все, чтобы быть счастливым?

— Друг мой, ты не понимаешь, что стоит за всей этой горой подарков!

Секари сел на табурет.

— Тебя признали великолепным писцом, и ты пользуешься привилегиями, которые свойственны твоей профессии! Что тут удивительного?

— Меня хотят купить.

— Ты бредишь!

— Мне хотят помешать вести дальнейшие поиски и открыть правду. Хорошая должность, прекрасный дом, материальное благополучие... Действительно, чего же еще желать? Ловко рассчитано, но меня не поймаешь. Меня никто не остановит, Секари.

— Что ж, если смотреть на вещи с этой точки зрения... А ты не преувеличиваешь?

— В глазах властей этого города я представляю опасность. Они пытаются усыпить мою бдительность.

— Допустим, ты прав. В этом случае тебе нужно воспользоваться ситуацией! Если правда, которую ты ищешь, приведет тебя к катастрофе, зачем тогда отказываться от пользования тем, что тебе дают?

— Повторяю тебе: меня никто не купит.

— Хорошо, хорошо. Я пойду делать свою первую уборку, а потом займусь завтраком.

Икер поднялся на террасу.

Здесь он не чувствовал себя дома. Пытаясь нейтрализовать Икера, противники лишь усилили его решимость.

Из-за пояса схенти писец достал короткий меч. Им он убьет Сесостриса. На лезвии сверкнул луч солнца.

5

Вдова работала, не покладая рук. Она хотела обеспечить счастливое будущее своим троим детям. На дальнем участке, на севере Мемфиса, она вместе с двумя нанятыми крестьянами выращивала овощи, которые потом продавала на рынке.

В тот момент, когда женщина складывала в корзину крепкие кабачки, перед ней появился лохматый громила. И хотя вдова была не из пугливых, она невольно попятилась.

— Привет, подружка! У тебя премилое маленькое хозяйство, скажи на милость! И дает, наверное, немалый доход!

— Это тебя не касается!

Кривая Глотка угрожающе улыбнулся.

— Я в общем-то неплохой парень и с пониманием отношусь к нуждам окружающих. Поэтому и забочусь об их безопасности. А тебе уж наверняка нужна моя опека.

— Ошибаешься.

— Ну нет! Я никогда не ошибаюсь!

— Убирайся!

— Вот чего я не люблю, так это когда со мной говорят в таком тоне! Тогда я сержусь. И не рассчитывай на помощь своих работников — они в руках моих ребят. Ну а твои сорванцы... Мы не сделаем им ничего плохого... Пока... Если ты будешь умницей.

Вдова помертвела.

— Что тебе надо?

— Десять процентов от твоих доходов в обмен на мою защиту. И не пытайся меня обманывать. Если обманешь или уклонишься, я отыграюсь на твоих крошках.

Методы Кривой Глотки работали без сбоев. Он и банда его головорезов держали под пятой скромные хозяйства, владельцы которых уступали их шантажу. Боялись либо за свою жизнь, либо за жизнь и благополучие своих близких, пытаясь уберечь их от мучений.

Вдова не стала исключением из общего правила.

Кривая Глотка не оставлял после себя трупов, поэтому не рисковал привлечь к себе внимание стражи. А поскольку он уже командовал большим числом поденщиков, то на эти средства можно было жить. Начало скромное, но он мог поздравить себя и надеяться на то, что его основной начальник будет доволен.

Кривая Глотка проник в Мемфис через северную его окраину, откуда была видна старая белокаменная цитадель, возведенная Медесом Неколебимым, первым фараоном. Народу там проходило множество, и удалось проникнуть незамеченным. Провозвестник выбрал себе жилище в скромном помещении над лавкой, которую держали его последователи.

Кривая Глотка, прирожденный бандит, совершивший много вооруженных нападений, отработал несколько лет в медных рудниках Синая. Ему удалось удрать с бирюзовых рудников только благодаря налету на них Провозвестника с его командой. Он не очень-то любил подчиняться, но все же прикинул, что лучшего начальника ему не найти. Решающим аргументом стало то, что Провозвестник позволял ему распоряжаться наживой вволю. Единственное условие, выдвинутое последним, — это возможность использовать шайки его разбойников в операциях посложнее, чем ограбление и шантаж отдельных ферм.

И жестокий бандит с удовольствием пользовался своим новым положением. Единственной его обязанностью было регулярно являться в Мемфис на встречу с Провозвестником и приносить ему его любимое лакомство.

Какой бы город ни избирал столицей тот или иной фараон, Мемфис с его крупным речным портом оставался для Египта экономическим центром. Туда прибывали товары с Крита, из Ливана и Азии. Их тщательно записывали и сортировали в обширных хранилищах. Бесчисленные амбары были наполнены зерном, в стойлах стояли упитанная скотина, в сокровищнице не переводились золото, серебро, медь, ляпис-лазурь; отдельно хранились ароматы, целебные вещества, вино, многочисленные сорта масла и другие богатства.

Кривая Глотка мечтал все это захватить и стать самым богатым человеком в стране. И Провозвестник всячески разжигал в нем эту жажду, потому что она была ему на руку.

Кривая Глотка ни во что не верил, даже в то, о чем говорил Провозвестник, но опасался жестокости начальника, который в этом превосходил его самого. Он мечтал только об одном: его начальнику — командование, а ему — деньги. И если для этого нужно было сеять вокруг ужас, уничтожив всех противников, он готов был обрушиться на них со всей яростью.

По мере приближения к жилищу Провозвестника Кривая Глотка все явственнее чувствовал за собой слежку. Часовые подмечали любопытных и в случае опасности предупреждали начальника. Тут сидел продавец хлебов, там — ротозей, а вон там — подметальщик.

Никто не помешал Кривой Глотке войти в лавку, где кучами громоздились сандалии, циновки и грубые ткани. Следуя указаниям своего наставника, последователи Провозвестника превратились в честных коммерсантов и пользовались в округе полным уважением. Некоторые обзавелись семьями, другие довольствовались мимолетными связями. Они принимали активное участие в многочисленных праздниках, которые отмечались в течение года, захаживали в таверны и постепенно сливались с египетским населением. Перед тем как нанести удар, им нужно было стать незаметными.

— Как дела, Кривая Глотка? — спросил у него рыжий верзила.

— Отлично, приятель. А у тебя?

Бешеный, правая рука Провозвестника, ловко владел коротким мечом и виртуозно наносил удар со спины. Хладнокровный, бесстрастный и бессовестный преступник, он благодарно впитывал учение нового пророка Бога.

— Наше дело продвигается. Надеюсь, за тобой не следили?

— Ты ведь знаешь меня, Бешеный. Я осторожный.

— Как бы там ни было, сюда никто не доберется.

— Подумать только, ты все такой же недоверчивый!

— Разве не в этом залог нашей будущей победы? Повсюду чужие глаза и уши. Но однажды... Однажды мы их всех перебьем.

Кривая Глотка кивнул головой. Он не любил пустых возвышенных разговоров.

— Провозвестник произносит проповедь. Идем со мной, только тихо!

Оба разбойника поднялись на второй этаж, где сидело человек двадцать последователей Провозвестника, внимательно ловя в каждое слово и буквально впитывая речь своего учителя.

— Со мной говорит Бог. Именно мне, и мне одному, — передавать вам его слова. Бог мягок и милосерден со своими верными, но беспощаден с неверными, которых он сотрет с лица земли! Вас, идущих за истинной верой, он подвергает жестокому испытанию, заставляя смешиваться с египетским населением, погрязшим в роскоши и поклоняющимся ложным божествам. Но не существует иного способа подготовить великую войну и навязать абсолютную и окончательную истину, Провозвестником которой являюсь я. Тот, кто откажется признать нашу истину, погибнет, и его мучения наполнят нас радостью. Мы уничтожим всех, оскорбляющих Бога, и начнем с первого из них — фараона. Не думайте, что этой цели невозможно достичь. Уже завтра мы воцаримся на этой земле. А затем уничтожим все границы и на Земле образуем единую империю. Ни одна женщина не будет больше ходить по улицам, ни одна драка не останется безнаказанной, и тогда Бог осыплет нас своими милостями.

«Умеет он произносить речи, — подумал Кривая Глотка, которого все-таки проняли пламенные интонации и сила убеждения оратора. — Это настоящий вождь! Он увлечет за собой многих».

Произнеся клятву, последователи Провозвестника в тишине разбрелись по домам, чтобы снова стать кто булочником, кто продавцом сандалий, кто цирюльником.

Как и на каждой такой встрече, Кривая Глотка подивился физической мощи Провозвестника. Высокий, худой, бородатый, с глубоко посаженными красными глазами, выпяченными губами и тюрбаном на голове, одетый в ниспадающую до пят шерстяную тунику, он своим взглядом хищной птицы внушал ужас даже самым храбрым! Его голос то резал как бритва, то становился медоточивым и обволакивающим. Каждый из его последователей знал, что Провозвестник может управлять чудовищами пустыни и питаться их мрачной силой.

— Ты принес то, что мне нужно, Кривая Глотка?

— Конечно. Возьмите.

Волосатый разбойник протянул Провозвестнику мешок. В ту ж секунду в мешок вцепился Шаб Бешеный.

— Минутку, я проверю.

— Ты за кого меня принимаешь? — возмутился волосатый.

— Требования безопасности касаются всех.

— Не ссорьтесь, друзья мои, — разнял двух спорящих Провозвестник. — Кривая Глотка никогда не осмелится меня предать. Я прав, не так ли?

— Разумеется.

Провозвестник открыл мешок и зачерпнул горсть соли, принесенной из оазиса. Провозвестник не пил ни вина, ни пива, ни спирта и очень мало воды. Он утолял жажду этой пеной Сета, которая выступала на почве во время сильных летних засух.

— Отлично, Кривая Глотка.

— Высшее качество. Из Западной пустыни.

— Продавец и вправду тебя не обманул.

— Посмел бы он надо мной посмеяться!

— Как твои дела?

— Как нельзя лучше. Фермеры в таком страхе, что смирились с моими требованиями.

— И сопротивления нет?

— Ни малейшего, господин!

— И не нужно бояться стражи?

— Вовсе нет! Ваш совет держать всех в страхе — великая мысль. Я сорву немалые деньги с дела.

— Твои люди продолжают тренироваться?

— Положитесь на меня. Мои парни — самые сильные! Сильнее, чем раньше! Когда они вам понадобятся — только скажите. Они всегда готовы!

— Вы оба подождите меня здесь.

Провозвестник вышел из комнаты, оставив Кривую Глотку и Бешеного.

Он вошел в небольшую комнатку, почти доверху наполненную корзинами, в которых хранились груботканые циновки. Подумал о том восстании, что когда-то он спровоцировал в ханаанском городе Сихеме, и криво улыбнулся. Египетская армия думала, что раздавила его, позабыв, что под пеплом тлеет огонь. Провозвестник, арестованный и посаженный в тюрьму, сумел выйти из нее, использовав простой путь: убедил простодушного крестьянина говорить его словами и тем выдать себя за него. Казнив крестьянина, египтяне посчитали, что избавились от возмутителя спокойствия. А Провозвестник, официально считаясь мертвым, действовал тайно и в полной безопасности.

Он повернул вокруг оси стену, укрепленную на специальном поворотном механизме, и из открывшегося тайника извлек сундук из акации, вырезанный столяром из Кахуна. Этого старика успели вовремя ухлопать! Он стал слишком много болтать.

Сундук — великолепная вещь, сделанная со всей тщательностью, — вполне заслуживал чести украшать великий храм. Внутри него лежали рукописи, магические фигурки и камень. Провозвестник осторожно извлек его и вернулся в большую комнату показать это чудо Кривой Глотке и Бешеному.

— Царская бирюза!

Драгоценный камень такого размера и такого качества не имел себе равных. Провозвестник подставил его под луч света, чтобы зарядить камень энергией.

— Благодаря этой бирюзе, — медленно и важно произнес он, — мы вызовем такую бурю, против которой фараон будет бессилен.

— Я, кажется, узнаю этот камень, — сказал Кривая Глотка. — Его добыл Икер, стукач стражников. Вынес из самых глубин горы Хатхор. Во время боя за рудник его убили, а труп сожгли.

— Смотрите, смотрите на это великолепие! Пользуйтесь привилегией, которую я дарую своим верным слугам!

Бандит не был склонен вдумываться в возвышенные речи.

— Каковы будут ваши дальнейшие указания, господин?

— Увеличивай число хозяйств, зависящих от твоего покровительства, умножай доходы, усиль вооружение и продолжай воспитание беспощадных воинов. Время работает на нас.

Такие указания подходили Кривой Глотке, и он вышел из лавки в хорошем настроении, для вида обвесившись сандалиями, словно простой торговец обувью.

Провозвестник зачерпнул горсть соли пустыни.

— По слухам, — сказал ему Бешеный, — Сесострис готовится нанести удар по правителю провинции Хнум-Хотепу. Этот военный конфликт будет, скорее всего, кровавым, а исход его — неясным. Ведь солдаты провинции Орикса многочисленны и хорошо вооружены.

— Тем лучше, друг мой.

— Может быть, Сесостриса даже победят и убьют. В этом случае...

— В этом случае его место займет Хнум-Хотеп, став нашей новой целью. Нам нужно уничтожить сам принцип власти фараонов, а не конкретных людей, которые приводят его в действие.

— Вы на самом деле доверяете Кривой Глотке? Если он разбогатеет, то может уйти из-под нашего контроля.

— Успокойся, этот преступник понял, что никто не может предать меня. Все боятся, что когти демона пустыни вонзятся в его плоть!

— Его слишком мало интересует истинная вера!

— Так будет со многими нашими сторонниками — простыми орудиями воли Бога. Ты — совершенно иной! У тебя другая природа. Мои откровения изменили твою судьбу, и отныне ты идешь по пути добродетели.

Мягкий голос Провозвестника поверг Бешеного в восторг. Таким образом вождь говорил с ним впервые и этим окончательно притянул к себе его душу. За учителем с огненным взглядом он пойдет до конца и будет слушаться его до последнего вздоха.

— Мне нужно знать, готова ли действовать наша ханаанская сеть, размещенная в Мемфисе, — сказал Провозвестник. — Чтобы проверить это, мы дадим ей настоящее задание и уберем заодно с нашего пути одно серьезное препятствие, которое мешает азиатской группе захвата проникнуть в Кахун.

6

Двое лазутчиков генерала Несмонту — оба семнадцати лет, быстрые, как ветер, и гибкие, как виноградные лозы, — не боялись ничего. Осознавая важность порученного им дела, они изо всех сил старались избежать опасности и добыть сведения об оборонительной системе Хнум-Хотепа, правителя провинции. В значительной части успех штурма зависел от тех сведений, которые они доставят своим начальникам.

Во-первых, Нил. Безоружные, в бедных набедренных повязках, от которых за версту несло рыбой, юноши вполне могли сойти за рыбаков. То, что они увидели, их поразило: в порту своей столицы Хнум-Хотеп построил настоящую флотилию из различных судов. А на берегу стояли десятки лучников.

Когда сторожевая ладья ткнулась носом в их бедную лодку, молодые разведчики решили, что лучше оставаться на месте.

— Что вы делаете в этом месте? — спросил стражник.

— Ну... ловим рыбу...

— Для кого?

— Ну... для себя... Нужно же семьи кормить!

— Вы, что, не знаете приказа господина Хнум-Хотепа? Ни одна лодка не должна плавать по этой части реки!

— Мы живем в деревне, там... и привыкли ловить здесь.

— Сейчас это запрещено.

— Тогда что же нам есть?

— Идите на ближайший контрольный пункт, еду вам дадут. Если увижу вас здесь еще раз, арестую.

Оба разведчика неспешно поплелись — эдакие два рыбака, которым навязывают новое правило. Они почти подошли к контрольному пункту, но потом свернули и углубились в заросли папируса, кишевшими змеями и крокодилами. По зарослям разведчики, пренебрегая опасностью и не обращая внимания на укусы надоедливых насекомых, добрались до кромки возделываемых полей.

Но и здесь Хнум-Хотеп предпринял все меры безопасности. Повсюду — замаскированные ветками и припорошенные землей — были выкопаны глубокие рвы, служащие западней для штурмующих. На полях, в тростниковых хижинах сидели не крестьяне, а солдаты. То же было и с фермами. Разведчики заметили также лучников, примостившихся на деревьях.

Продолжая наблюдение, лазутчики нырнули в канал, связывающий эту местность со столицей, и плыли под водой, изредка выныривая, чтобы набрать воздух. На значительном расстоянии от реки они обнаружили прочные укрепления, занятые большим числом воинов.

Диспозиция Хнум-Хотепа, казалось, не имела слабых мест.

Разведчики уже собрали достаточно информации, но оставалось главное — и самое трудное — нужно было вернуться домой живыми и здоровыми и передать собранные сведения.

Вот тогда и прозвенела мимо них первая стрела...

Едва царь переступил порог своего дворца, ему навстречу бросился правитель провинции Джехути. Одетый в широкую мантию, ослаблявшую немного мучивший его озноб, от которого он сильно страдал, старый заслуженный воин желал, забыв о возрасте и ревматизме, воздать почести своему царю, верным слугой которого он стал.

— Жду вас с нетерпением, Великий Царь.

— Плохие новости?

— Я укрепил границы с провинцией и развернул свои войска, чтобы изолировать Хнум-Хотепа, но каждый день опасаюсь с его стороны попыток разрушить эту блокаду. Его войско многочисленнее, чем мое, и долго удерживать свои позиции я не смогу.

— Это несчастье еще не произошло. Будем надеяться.

— Я не верю в лучшее, Великий Царь. Я не слишком доверяю даже собственным людям. Многие из них дрожат от мысли, что нужно будет сражаться с Хнум-Хотепом. Я вам советую не доверять солдатам-ополченцам из провинций, недавно присоединенных к Царству. Они с вами совсем недавно, и слава правителя провинции Орикса давит на них. Большинство думает, что Хнум-Хотеп побеждает в любом вооруженном конфликте. В самом деле, вы можете рассчитывать лишь на собственные силы.

— Спасибо, что ты говоришь со мной так откровенно.

— Вы обладаете достоинствами великого фараона, в котором так нуждается наша страна, но перед вами препятствие, и оно кажется мне непреодолимым. И даже если вы в этом сражении победите, раны от него будут неизлечимыми.

Джехути сомневался, что фараон серьезно отнесется к его словам. Собрать под властью Египта враждебные провинции, даже за исключением провинции Хнум-Хотепа, уже было великим делом. Но настоящее перемирие требует длительного времени. А времени сейчас нет! Да и Сесострис, желая полной победы, рискует, возможно, тем, что все может рухнуть окончательно. Но и ждать больше нельзя... Выжидая, фараон ослабит свои позиции перед Хнум-Хотепом, а тот непременно сумеет извлечь из этого пользу для себя.

С момента приезда царя в провинцию Зайца начальник личной стражи Сесостриса и всей стражи Египта Собек-Защитник больше не спал. Ему, такому закаленному в боях и трудах атлету, приходилось нервничать, как мальчишке, потому что он до сих пор в полной мере не имел данных о безопасности на этой обширной территории. Кроме того, он должен был соединить своих людей с воинами Джехути, чтобы сформировать смешанные команды, которые ему не внушали доверия. Что ж, по крайней мере, Собеку удалось настоять на том, чтобы во внутренних покоях и вокруг дворца находились только его проверенные люди.

По всей вероятности, Хнум-Хотеп сделает попытку уничтожить монарха еще до того, как тот пойдет на штурм. Войска без своего верховного начальника, без сомнения, перейдут на сторону противника. Осталось понять, где и когда именно случится эта попытка покушения.

В Кхемену, столице провинции Зайца, атмосфера была гнетущей. Никто из разведчиков, отправленных генералом Несмонту по ту сторону фронта, так и не вернулся. И потомуСесострис ничего не знал о системе обороны Хнум-Хотепа. Атаковать вслепую? Это могло стоить поражения.

На рассвете Собек лично расставлял служащих дворца. Он относился недоверчиво даже к внешне безобидным старикам и лично осматривал кухни, где повара в его присутствии снимали пробы с блюд.

В тот момент, когда он, наконец, позволил себе присесть, чтобы съесть бобовый хлебец, к нему с удрученным лицом нерешительно приблизился один из его помощников.

— Что случилось?

— Еще ничего, командир... Пока ничего... Но ведь вы приказали докладывать вам обо всем...

— Говори яснее!

Собек отодвинул свой хлебец. К нему тут же подошел верный пес, который хотя до этого и лежал на своей подстилке, но давно нацеливался на это лакомство. Осторожно взяв из рук хозяина добычу, он аккуратно отнес ее к себе на место, чтобы там, в своем углу, спокойно полакомиться.

— Видите ли, командир...

— Ну, я жду. Давай, наконец!

— Что ж. Это, наверное, пустяк, но... Официальный дворцовый брадобрей вчера вечером, чуть раньше захода солнца, вошел во дворец, но никто не видел, чтобы он из него выходил. Обычно он заканчивает свое дело еще до завтрака.

— Стало быть, он спрятался!

— Успокойтесь, его инструменты у меня! Никому не позволено ходить по дворцу с оружием или с опасными предметами.

— Дурак! Он спрятал свою бритву в каком-нибудь укромном месте!

Собек и его помощник бегом бросились в сторону покоев Сесостриса. В небольшом коридорчике, который вел туда, помощник Собека заметил брадобрея.

— Это он!

Человек, сжимая в руках кожаный мешочек, в испуге остановился. Собек всей своей массой навалился на него сзади и повалил на пол. Его помощник связал ноги и руки пойманного веревкой, которая больно вонзилась в тело.

— Ну что, парень, хотел зарезать царя?!

— Нет, нет, клянусь вам, что нет!

— Сейчас узнаем!

Собек открыл мешок брадобрея.

В нем не было бритвы. Только великолепный скарабей из сердолика.

— Ты украл его?

Брадобрей опустил голову.

— Да... Это правда.

— У кого?

— У одной горничной.

— И ты его спрятал ночью, чтобы утром завершить преступление?

— Я думал, что меня никто не заметит. Простите меня, я...

— Я обеспечу тебе много лет тюрьмы.

Когда Собек известил фараона о том, что двое раненых разведчиков только что достигли первой линии пехоты, Сесострис изучал план штурма, представленный ему генералом Несмонту. Недоверчивый начальник всей стражи попросил Несмонту опознать этих людей до того, как они предстанут перед повелителем.

Один из молодых людей был ранен стрелой в левое плечо, у второго была в крови вся правая нога. Разведчики, гордые тем, что им удалось успешно выполнить задание, отказывались от медицинской помощи. Они не могли заниматься собой, пока не рассказали монарху и генералу о том, что видели во вражеском стане. Те их внимательно выслушали.

Несмонту поздравил юных воинов и произвел их в офицеры. Двое героев не могли удержать слез, когда фараон, который был выше их на целую голову, наклонился, чтобы поцеловать их.

После отправки раненых к военному медику Сесострис собрал малый совет, куда входили генералы Несмонту и Сепи, Хранитель Царской Печати Сехотеп и Собек-Защитник.

Несмонту обстоятельно подытожил полученные разведывательные данные. За его докладом последовало долгое молчание.

— Диспозиция Хнум-Хотепа неуязвима, — высказал свое мнение Сепи. — Чтобы пробить ее, нам потребуется армия, втрое большая, чем сейчас. И то не обойтись без тяжелых потерь. В нынешнем состоянии у нас нет никаких шансов.

— Я признаю, что эта операция очень сложна, — согласился Несмонту. — И все же отступать мы не собираемся. Я лично возглавлю свои элитные части, и мы прорвем оборону противника.

— Ты будешь сражаться как лев, — возразил Сесострис, — но это будет стоить тебе жизни. И если наши лучшие солдаты погибнут, то какие шансы у нас останутся?

— То, что нам известны позиции врага, дает нам значительное преимущество. Если мы сумеем им воспользоваться, то судьба, быть может, будет к нам благосклонна!

— Тщетные намерения! — запротестовал Собек. — Ты только что сам объяснил нам, почему мы заранее обречены на поражение.

— Попытаемся еще раз провести переговоры, — предложил Сехотеп. — Я чувствую, что способен уговорить Хнум-Хотепа.

— Он захватит тебя в заложники, — предсказал Сепи. — Голова правителя этой провинции тверже гранита. Хнум-Хотеп на переговоры не пойдет, потому что не захочет расстаться ни с одной из своих привилегий.

Никто не стал возражать Сепи.

— У нас нет выбора, — согласился Несмонту. — Как бы ни был велик риск, будем штурмовать. В противном случае престижу фараона будет нанесен смертельный удар.

— Мне кажется, нужно сохранить имеющееся положение, — сказал Сехотеп. — Давайте окружим Хнум-Хотепа и прервем сообщение провинции с внешним миром. Пусть жители испытают, что такое настоящий голод. Это заставит их сдаться.

— Утопия! Его провинция достаточно богата, и еды хватит на многие месяцы, даже на годы. Кроме того, если не будем действовать мы, это сделает он.

— Здесь главное — безопасность царя, — напомнил Собек-Защитник. — Во время атаки царь не должен подставлять себя опасности.

— Именно об этом я и думаю, — прогремел Несмонту. — И сам пойду во главе своих солдат!

Сесострис встал.

— Решать буду я. Последнее слово за мной. И его вы узнаете завтра утром во время ритуала в святилище Тота.

7

В белом в мелкую складочку платье с короткими рукавами и бежевым корсажем, юная жрица поклонилась Древу Жизни и стала играть ему на маленькой арфе, которую очень трудно настроить. Инструмент в полметра высотой, сделанный из сикоморы, имел четыре струны. Музыкантша поставила его нижнюю часть на свое плечо и для лучшей гармонии держала горизонтально. Извлекаемые звуки охраняли два небольших скульптурных изображения, вырезанных на арфе: магический узел Исиды и голова Маат.

Юная жрица стала играть медленную, ритмичную мелодию, унимающую боль и несущую блаженный покой.

Безволосый, прежде чем приступить к возлиянию, ждал, пока в небе замрут последние звуки.

— Небо и звезды играют свою музыку в честь Древа Жизни, — напомнил он. — Солнце и Луна поют хвалы, а богини в его честь танцуют. Истинному музыканту известен план Создателя, он чувствует ту материю, что движет миром, и приводит его составляющие в резонанс. Так рождается небесная музыка, скромными исполнителями которой можем быть мы. Пусть твоя музыка станет ритуалом.

Прибыв на Абидос, Жергу чувствовал себя неуверенно. Он, правая рука богатого и могущественного Медеса, секретаря Дома Царя, был назначен главным инспектором амбаров. В этой должности он ездил по всему Египту и шантажировал богачей, которым угрожал преследованиями в случае отказа отдавать ему, в полной тайне, часть своих доходов.

Толстяк Жергу — любитель вкусно поесть, неплохо выпить и позабавиться с женщинами, три раза разведенный — должен был сесть в тюрьму за избиение своей последней жены. Но Медес выручил его из этой ситуации, приказав ходить только к профессиональным жрицам любви.

Мнительный, боявшийся мистической власти божеств и магов Жергу отправлялся в поездки, запасаясь большим числом амулетов. И все же, как только его нога ступала на священную землю Осириса, он чувствовал: невидимые силы оказывают ему сопротивление.

Будучи опытным моряком и хорошим охотником, Жергу ненавидел неоправданный риск. А Медес подверг его такому риску, снова послав именно сюда. Но он не мог ни в чем отказать своему покровителю, и приезжал в этом место под предлогом привоза жрецам съестных припасов, стоявших в официальном списке поставок.

Истинной же целью поездки было совсем другое: возобновить контакт с одним из постоянных жрецов, превратить его в союзника в надежде овладеть богатствами Абидоса.

Во время их последней встречи Жергу подумал, что затею можно реализовать. Но чем больше он размышлял, тем страшнее ему становилось, что жрец расставляет ловушку.

И, тем не менее, ни один аргумент не сумел переубедить Медеса, который настаивал на этом плане. Жергу буквально заставил себя сойти с борта судна — и то только после нескольких литров крепкого пива.

Как и в прошлое свое посещение, Жергу был поражен числом стражников, занятых наблюдением за городом. Что происходило в Абидосе? Каждого вновь прибывшего тщательно обыскивали, каждый корабль и каждая ладья проверялись с носа до кормы!

Жергу не стал исключением. Видя, как к нему идут с дубинками четыре крепких стражника и командир, он вспотел.

Сейчас его арестуют, бросят в тюрьму и станут допрашивать!

— Ваши документы, — потребовал офицер.

— Вот они.

Дрожа всем телом, Жергу вручил военному свой папирус. Тот стал внимательно его читать.

— Инспектор амбаров Жергу, официальная командировка на ладье со съестными припасами... Проверим сейчас, совпадает ли с действительным грузом.

Офицер странно посмотрел на Жергу.

— Вы плохо выглядите.

— Должно быть, я съел негодной пищи.

— У нас есть военный доктор. Там, на командном посту. Если вам станет хуже, обязательно сходите к нему. А пока мои ребята осматривают ваш груз, пойдемте со мной.

— Зачем это?

— Затем, что на ваш счет я получил специальные указания.

Жергу почувствовал, как ноги под ним обмякли. Ему стоило больших трудов удержаться и не упасть. По всей видимости, судьба его была решена. И побег невозможен — вон сколько солдат на берегу! В отчаянии он отправился за офицером, который привел его в большую комнату, где работало с десяток писцов.

Офицер взял с этажерки деревянную табличку и протянул ее Жергу.

— Учитывая частоту ваших поездок в Абидос, вот ваш временный пропуск, подписанный начальником внешних сношений. Всегда имейте данный документ с собой, когда ездите в этот город. Он не дает вам права ходить по территории, запретной для непосвященных, и не освобождает вас от какого бы то ни было контроля. Но если человек нам знаком — это упрощает дело.

Жергу не был способен произнести ни слова, только слабо улыбнулся.

— Вас проводят к месту встречи.

Онемевший от только что пережитого страха Жергу был счастлив, что на условленном месте пришлось какое-то время подождать. Это ожидание позволило ему собраться с мыслями перед решающей встречей с постоянным жрецом, который, казалось, был готов его предать.

Жергу снова охватили сомнения.

«А если из тайного храма выйдет другой служитель культа, чтобы обвинить в воровстве одного из членов самой закрытой братской общины Египта?»

Горло сдавило, и пересохшие губы отказывались делать глоток воды.

Наконец человек появился.

Это был тот же самый жрец, как всегда суровый и мрачный!

Бега, оскорбленный тем, что Сесострис не назначил его главным над постоянными жрецами Абидоса, жаждал отомстить виновнику, остановившему его карьеру, то есть самому фараону. Но для успеха нужны были союзники. Каким образом найти их, если ты постоянно вынужден оставаться на земле Осириса?

Приезд Жергу был для Беги настоящим чудом. Несмотря на сомнительные нравственные качества этого человека, Бега относился к нему как к эмиссару могущественного лица, решившего проникнуть в тайны Абидоса. Именно тот направил к нему Жергу, чтобы узнать, есть ли здесь какое-нибудь слабое место, куда можно было бы проникнуть.

И этим слабым местом был он, Бега.

Итак, он объявит стоимость своих услуг, назначив максимальную цену, и обогатится, продолжая исполнять свои законные обязанности.

— Ваш новый статус значительно упрощает наши контакты, — начал Бега. — Конечно, я буду и дальше давать вам список съестных продуктов, которые мне нужно доставлять, а вы продолжите исполнять эту задачу со всем рвением.

— Разумеется, — пообещал Жергу.

— И, пока мы еще не начали сотрудничать, я хотел бы кое в чем быть уверенным. Вы действительно способны предоставить мне необходимую сеть, чтобы сбывать то, что у меня есть на продажу?

— Никаких проблем, каков бы ни был товар.

— Стало быть, Жергу, вы очень влиятельный чиновник!

— Только посредник. А вот мой начальник действительно занимает высокий пост.

— Входит ли он в окружение фараона?

— Я не имею полномочий говорить вам больше. Нам нужно лучше узнать друг друга. И главное... То, что вы хотите продавать, действительно, так ценно?

— Пойдемте со мной.

У Жергу от страха опять свело желудок. Может быть, это ловушка?

— Ничего не бойтесь, — сказал ему Бега. — Я оказываю вам честь, которую высоко ценят временные жрецы, если она им выпадает. Вы подойдете к террасе Великого Бога.

Испытывая страх и удивление, Жергу увидел многочисленные святилища, стоящие по обеим сторонам дороги. Алтари их были отгорожены от дороги двором, густым садом и каменной стеной.

— Кто обладает привилегией быть здесь похороненным? — спросил Жергу.

— В действительности никто.

— Но тогда...

— Подойдем к одному из этих памятников. Сейчас вы все поймете.

Через открытую дверь в стене они оба вошли в сад большого святилища. У сикоморы, посвященной богине Неба Нут, был бассейн, в котором цвели лотосы. У стен стояли стелы, статуи и разной величины столы с жертвенными продуктами.

— Здесь не покоится ни одно тело, — объяснил Бега. — И, тем не менее, многие высокие чиновники представлены Осирису посредством этих памятников, которые позволено отправлять в Абидос и которые с помощью магических ритуалов оживляются постоянными жрецами. Так странствует душа. Владение стелой или статуей, расположенной рядом с террасой Великого Бога, означает уверенность в том, что ты разделяешь с ним вечность. Жрецы, в том числе и я, часто совершают возлияние божественной росы и воскурение воскрешающих благовоний над этими священными камнями. И тогда возрождаются имена избранных счастливцев.

Жергу, очарованный красотой и величием места, испуганно заморгал.

— Очень впечатляет, но я не вижу...

— А вы посмотрите внимательнее.

Жергу пристально вглядывался, но видел лишь святилища и памятники, воздвигнутые по обету.

— Ценность этих стел, этих статуй и этих жертвенных столов неизмерима, — уточнил Бега. — Ведь они были посвящены духу Осириса и освящены им.

Жергу не осмеливался понимать.

— Но вы все же не считаете, что...

— Все, что привозится на Абидос, подвергается строгому досмотру, но не контролируется то, что увозится с него.

— Вывозить эти вещи?

— Не статуи, не большие стелы этих крупных сановников, отправленных в Абидос самим фараоном, а маленькие. В некоторых святилищах их так много, что никто не заметит их исчезновения. Теперь ваш черед найти покупателей для этих сокровищ.

Жергу подумал: «Никаких сложностей, и цену я взвинчу максимальную».

— В будущем, — продолжал Бега, — у меня будет еще более ценный товар, но о нем мы поговорим позже.

— Вы мне не доверяете?

— Я играю по-крупному и не хочу проиграть. Перед тем как двинуться дальше, посмотрим, как вы провернете первое дело.

— О, вы не разочаруетесь! Мой партнер — деловой и неболтливый человек.

— Надеюсь.

— Почему вокруг Абидоса столько стражников и солдат? — спросил Жергу.

— Это один из секретов, который я вам продам. Возможно, слухи и ходили, но только постоянные жрецы и приближенные фараона знают правду. Это факты исключительной важности и окружены самой строгой тайной.

— И этот секрет вы готовы продать?

Бега стал еще холоднее.

— Увидим.

Мужчины медленно спустились с террасы Великого Бога. Тишина была такой глубокой, что успокоила напряженные нервы Жергу.

— В следующий вас приезд, — сказал ему Бега, — я дам вам первую миниатюрную стелу.

— И как мы будем действовать?

— Не беспокойтесь. Если сделка удовлетворит меня, я потребую познакомить меня с вашим партнером.

— Не знаю...

— Вы — и через вас он — знаете, кто я. Значит, и я должен знать, кто он, чтобы наш союз был нерушим и долог.

— Я передам ему ваши требования.

— Вот список съестных продуктов, которые нужно будет доставить постоянным жрецам. Не торопитесь, и пусть пройдет достаточно времени перед тем, прежде чем вы вернетесь.

На обратном пути Жергу не подвергли никакому досмотру. Он, признанный отныне временным жрецом, спокойно прошел, ответил на приветствия стражников, и один из них даже помог ему погрузить в ладью сумку.

Жергу дивился смелости и решимости этого жреца. Должно быть, много ненависти и обиды накопилось у него, раз он дерзнул на такое предательство! Однако какая нежданная сказочная прибыль... Даже в самых безумных мечтах Медес никогда бы не мог себе представить, что у него будет такой союзник в самом сердце Абидоса!

8

В свои тридцать лет Руди являлся одним из самых недоверчивых стражников Мемфиса. Сам Собек-Защитник назначил его на этот чрезвычайно сложный пост, и атлет контролировал азиатскую иммиграцию, выполняя порученное дело с исключительной строгостью.

Руди был тружеником и подозрительным от природы. Это свойство значительно в нем усилилось после восстания в Сихеме, когда был убит его лучший друг, служивший там. И хотя Руди был счастлив, что главаря этого восстания, безумца, который называл себя Провозвестником, казнили, стражник тем не менее был весьма осторожен.

Каждый раз, когда иноземный караван просил позволения войти на территорию Египта, Руди лично брался за дело и изучал дела каждого из торговцев. Если было что-либо подозрительное, то он отправлялся на таможенный пункт, располагавшийся к северу от Мемфиса, и сам допрашивал лиц, в которых сомневался.

Руди не любил ни ханаан, ни азиатов за их хитрость. Поэтому он отклонял максимально возможное число просьб и был уверен, что способствует тем самым поддержанию спокойствия, без которого ни о какой безмятежной и счастливой жизни не может идти и речи.

— Господин, — предупредил Руди его заместитель, — тут возле храма Птаха забрали двух подозрительных типов. Оба говорят, что они — продавцы сандалий, а никаких сандалий на продажу у них нет.

— Займусь ими немедленно.

— Но ведь время завтрака!

— Долг превыше всего.

— Кажется, дорога свободна, — сказал Шаб Бешеный.

Идя впереди Провозвестника по изгибам улочек, расположенных позади мемфисского порта, Бешеный вел себя как сокол на охоте. Он пытался уловить малейшую опасность, и его бдительность не смог бы обмануть ни один соглядатай. Кроме того, он высоко ценил способность своего наставника превращаться в хищную птицу и разрывать когтями тело врага.

Бешеный остановился перед полуразвалившимся домом и огляделся.

Ничего подозрительного.

Он четыре раза с большими интервалами стукнул в низенькую дверь. Изнутри ответили одним ударом. Бешеный стукнул еще два раза, коротко и быстро. И дверь открылась.

Осторожно оглядываясь, Бешеный первым вошел в комнатку с утрамбованным земляным полом, на котором на корточках сидели двое бородатых мужчин.

Полагая, что опасности больше нет, Бешеный сделал знак Провозвестнику, который тоже вошел в дом.

Дверь со стуком захлопнулась.

— Сходи за остальными, — приказал Провозвестник привратнику.

Вскоре появились еще четверо, но уже безбородых мужчин лет тридцати. Они простерлись ниц перед своим господином.

— Почему эти двое отпустили себе бороды?

— Господин, — ответил тот, кто числился хозяином дома, — нашим товарищам не удается приспособиться к образу жизни этого проклятого города. Они не жалеют усилий, но смотреть на то, как по улицам бродят эти бесстыдные бабы, выше их сил. Поэтому они предпочитают оставаться здесь и соблюдать наши обычаи.

— А ты? Какого результата достиг ты?

— Думаю, немногим лучше. Мы с товарищами стали портовыми рабочими, но египтяне смотрят на нас косо. Они пьют вино, рассказывают скабрезные истории, очень громко смеются и развлекаются с развратными женщинами. Как же дружить с такими людьми? Они вызывают в нас отвращение! Нам бы хотелось вернуться в Сихем и продолжить там нашу борьбу против поработителей.

У Бешеного возникло желание плюнуть в лицо этому тупице, но решение было за Провозвестником.

— Что ж, понимаю ваши переживания, — мягко сказал тот. — Египет — это заблудшая земля, и нужно вернуть ее на путь добродетели.

Все сели, и Провозвестник начал долгую проповедь, в которой он бичевал роскошь, скандальную распущенность женщин и учреждение статуса фараонов, которое Бог приказал ему разрушить. Несколько раз ханаане в такт согласно качали головами. Повелитель, твердо державшийся своих позиций, их вполне устраивал.

— Мы победим, — обещал Провозвестник, — и вы будете первыми, кто совершит подвиг, о котором заговорит вся Ханаанская земля.

Внимавшие ему слушатели в сомнении отвели глаза.

— Чтобы нанести смертельный удар, — объяснял дальше Провозвестник, — необходимо, чтобы караван, в котором будут наши люди, вошел в Кахун. Но один высокопоставленный чиновник по имени Руди мешает этому, чиня непреодолимые препятствия. И вот эту помеху уберете вы, мои храбрые последователи.

— Каким образом? — спросил один из бородачей.

— Мы расставим Руди ловушку, из которой живым он не выберется. И честь совершить это принадлежит вам.

Ханаане внимательно слушали объяснения Провозвестника.

— До того момента, пока я не дам вам сигнала к действию, — продолжал Провозвестник, — я требую абсолютного молчания. Если один из вас проболтается, мы все окажемся в опасности.

— Мы отсюда не двинемся, — пообещал бородач, — и строго будем следовать вашим приказаниям.

Шаб Бешеный внимательно осмотрел улицу.

Никого.

Провозвестник мог выходить из ханаанского укрытия.

По дороге домой Бешеный не удержался и сказал:

— Подлые и неспособные люди, господин. На мой взгляд, рассчитывать на них нельзя.

— Ты не ошибаешься.

— Но... Вы только что поручили им дело первостепенной важности!

— Конечно, друг мой, но не станет ли оно и единственным?

— Итак, — сказал Руди, — вы — торговцы сандалиями!

Двое допрашиваемых бросились на колени.

— Это правда, — ответил тот, что постарше. — Мой брат немой, и я буду говорить за двоих.

— Старайся не слишком врать, а то я рассержусь!

— Клянусь вам, что...

— Не упирайся. Как ты вошел в Египет?

— По дороге Хора.

— Значит, ты оставил свой след в одном из фортов. В каком?

— Сейчас не вспомню.

— Ты и твой сообщник тайно проникли на нашу территорию. С какой целью?

— Египет богат, а мы бедны. Мы надеялись здесь разбогатеть.

— Продавая сандалии?

— Вот именно, вот именно.

— И делая их сами?

— Конечно!

— Я обоих вас поведу в мастерскую. И вы мне покажете, как это делаете.

— Ладно... Мы ничего в сандалиях не понимаем.

— Тогда начнем сначала, парень! На этот раз больше не ври. В противном случае мои люди расспросят тебя на свой манер.

— В Египте ни с кем жестоко не обращаются!

— Когда они закончат тобой заниматься, тебя уже никто не узнает.

Оба брата переглянулись.

— Если сболтнем, то будут неприятности.

— А если промолчите, то они будут еще серьезнее!

— Ну, если говорить правду, я не очень-то много знаю... Но мне бы не хотелось неприятностей! Если я вам скажу все, то вы нас выпустите на свободу? И меня, и брата?

— Не многого ли ты хочешь? Заключим честную сделку: ты мне говоришь все, как есть, а я вас отпускаю.

— Честное слово?

— Честное слово!

— Тогда вот что: мой брат и я — мы из города Сихема, что в Ханаанской земле. В Мемфис нас пригласил один земляк, который обосновался здесь в прошлом году. Он пообещал нам жилье и работу. Но на самом деле он хотел превратить нас в разбойников!

— Как же это?

— Он собирался ограбить один из портовых складов и перебить всех тамошних стражников. Для нас это не вопрос! После этого мы счастливо вернемся на родину. Вот и все.

— Отсутствует одна деталь: где живет этот ханаанин?

— В доме позади храма Птаха. Под тремя пальмами. Это очень подозрительный человек.

— Пароль?

— Отмщение.

— Ты и твой брат сегодня же покинете Египет.

Руди должен был бы предупредить своего начальника Собека, но предпочел самостоятельно организовать такое рядовое дело. Проще самому допросить этого ханаанина и вытянуть из него имена членов его шайки. К чему беспокоить начальство из-за незначительных нарушителей порядка!

И все же из соображений осторожности Руди захватил с собой пятерых стражников, так как ханаане слыли за искусных мастеров удирать с места происшествия. И Руди ни за что не хотел упустить шанс поймать их вожака.

Дом было найти нетрудно. Руди разместил своих людей, направился к калитке и подошел к человеку, который заснул на пороге.

Он разбудил его, стукнув по плечу.

— Твой хозяин дома?

— Может быть. О ком доложить?

— Отмщение.

— Пойду посмотрю.

Слуга медленно открыл калитку, пошел по маленькой посыпанной песком аллее, вошел в дом, несколько мгновений оставался там и снова вышел, не прибавив скорости.

— Он ждет вас.

Руди, в свою очередь, пошел по аллее. К нему навстречу вышел один из побрившихся ханаанеев, которых Провозвестник привел сюда за несколько минут до того, как отправить двух заговорщиков к храму Птаха. Поведение этих двоих должно было заинтересовать стражу, Руди должен был их допросить и, по тем сведениям, которые Провозвестник имел об этом человеке, вмешаться в дело лично.

Западня сработала безотказно.

— Можете ли вы повторить мне пароль? — спросил ханаанин.

— Отмщение.

— Это отмщение предназначено тебе!

Привратник сзади уже связывал Руди, а остальные сообщники Провозвестника, высыпав из дома, наносили египтянину удары короткими мечами. Упав, он все же нашел в себе силы, чтобы позвать на помощь, и в схватку немедленно ввязались его люди.

Когда она окончилась, в живых остался только один стражник, хотя и тяжело раненный. Он выполз наружу, окликнул какого-то прохожего и потерял сознание.

Бешеный стукнул в дверь вчерашнего дома условленным кодом. Один из двух бородатых ханаанеев, остававшихся на месте и не участвовавших в схватке, ему открыл. Бешеный вошел, за ним Провозвестник.

— Наши победили? — спросил второй бородач, который сидя пил молоко.

— Руди убит.

— А наши уже ушли в Сихем?

— Нет, они ушли гораздо дальше.

Бородач поднялся.

— Вы хотите сказать, что...

— Они пожертвовали своими жизнями ради нашего дела. Бог примет их как героев, и они смогут, наконец, вкусить блаженства.

— А мы... Мы можем уйти из Мемфиса?

— Разве вы не мечтаете стать героями?

Бешеный уже перерезал медным лезвием горло первому бородачу. Второй попытался бежать, но железная рука Провозвестника легла ему на грудь.

Ханаанин взвыл.

Когти сокола впились в его тело и вырвали сердце.

— Что будем делать с трупами? — спросил Бешеный.

— Оставим на видном месте и не будем закрывать за собой дверь. Кто-нибудь из прохожих заметит тела и позовет стражников. Они будут счастливы, что нашли укрытие ханаанеев, и соотнесут его с делом убийц стражника Руди. На Сихем как на гнездо наемников обрушатся новые репрессии. Фараон сделает еще более строгим надзор за землей Ханаанской, считая, что именно в ней корень зла. А мы получим полную свободу действий.

9

С вершины горы, где была выдолблена теперь уже вполне законченная просторная гробница, Хнум-Хотеп созерцал раскинувшуюся перед ним провинцию Орикса, которая через несколько дней или даже часов станет театром кровавой гражданской войны.

В его гробнице, украшенной великолепными разноцветными птицами, еще царил глубокий мир. Но сохранится ли этот памятник, если победит Сесострис? Он, без сомнения, по камням разберет его, чтобы стереть с лица земли и самую память о своем последнем враге. А что станет с его столицей Менат-Хуфу, «Кормилицей Хеопса», где родился знаменитый строитель великой пирамиды?

Нет, Сесострис не одержит победы! Нет, он не воцарится над возделанными долинами этой провинции, над ее аккуратными деревнями с маленькими белыми домиками, над ее пальмовыми рощами и ирригационными запрудами! Он не будет контролировать караванные дороги, ведущие в восточную пустыню, он не будет командовать многочисленным и хорошо тренированным войском. Провинция вступит в отчаянный бой, и ни один воин не сдастся, пока у него есть оружие.

— Принесите опахала, — приказал он двум слугам, которые тут же выбрали опахала в форме лотоса и принялись размеренно ими работать.

Слугам были известны вкусы хозяина, и они взяли правильный ритм.

Хнум-Хотеп подумал: «Как прелестен этот пейзаж, какой он мирный! Почему же эта мечта, ставшая реальностью, должна получить такой жестокий конец?»

Но нельзя было дальше предаваться размышлениям, потому что указания правителя провинции нужны были каждому.

— Возвращаемся во дворец.

Хнум-Хотеп, грузный мужчина, всегда брал с собой три паланкина с твердой спинкой и запасных носильщиков.

Его три собаки — юркий кобель и две суки с округлыми боками — подбежали, чтобы их приласкали. Но занятый своими мыслями хозяин не обратил на них никакого внимания.

Четыре крепких носильщика подняли укрепленный паланкин и в сопровождении собак направились в столицу.

Приняв сеанс массажа с любимой мазью, составленной на основе очищенного жира, сваренного в ароматизированном вине, Хнум-Хотеп опустился в кресло с высокой спинкой.

Слуга принес ему воды для умывания рук, второй налил в его любимый кубок белого вина и прикрыл золотым листком, третий вытащил из сундука два дорогих парика — один короткий, с волосами, заплетенными в косички, а второй длинный, с волнистыми прядями. Хнум-Хотеп любил каждый день менять прическу и не выносил ни малейшего беспорядка. Порой ему хотелось, чтобы лоб, уши и затылок были закрыты, а в другие дни ему нравились ниспадающие тугие пряди.

— Ни тот ни другой, — сказал он слуге. — Дай мне самый старый и самый скромный.

Для встречи с врагом Хнум-Хотеп хотел походить на своих предков.

Пришла Текхат — казначей, контролер амбаров провинции и управляющая личными владениями правителя провинции.

— Ваши указания выполнены со всей тщательностью. Оборонительная система готова, ратники на местах.

— Провинция Орикса станет кладбищем для войск захватчика. Они бросятся на приступ и попадут в наши ловушки.

— Простите мне мою дерзость, господин, но не бесплодны ли наши надежды? Вы ведь не больше меня верите в наивность Сесостриса. Разве не шпионили за нами его разведчики?

— Мы их перебили!

— Но не всех же! Разве царь не знает наших сильных и слабых сторон?

— В таком случае ликвидируем слабые!

— У нас не так много людей.

— Пусть в защите нашей земли примут участие женщины и дети!

— Это уже сделано.

Хнум-Хотеп нахмурился.

— Если верить тебе, Текхат, то у нас нет никаких шансов на победу!

— Может быть, наше мужество и позволит нам отразить штурм.

— Уж не готовишь ли ты нашу сдачу?

— Разумеется, нет, господин! Но как не понять, что это ужасное противостояние — каким бы ни был его исход! — обескровит нашу провинцию? Мне страшно. Страшно, что разрушится все, что мы с такой любовью созидали!

Хнум-Хотеп не произнес ни слова утешения. Нечего было возразить прозорливой советнице!

— Разрешите мне уйти в отставку, господин. Я не хочу присутствовать при этом побоище. Если нас победят, они не возьмут меня в плен живой!

Хнум-Хотеп поглубже втиснулся в кресло. Именно здесь его предупредят о нападении Сесостриса. Тогда он возглавит своих лучших людей, которые будут сражаться, пока хватит сил.

Послышались быстрые шаги.

— Господин, — объявил ему секретарь дрожащим голосом. — Фараон!

— Он атаковал? Где?

— Он не атаковал, он здесь!

Хнум-Хотеп протер глаза.

— Здесь... Что это значит?

— Он у вашей двери, господин.

— Моя армия перебита, а меня предупреждают только сейчас?!

— Нет-нет, господин! Никто не убит!

— Ты что, сошел с ума?

— Фараон один. Ну, почти один. С ним только Хранитель Царской Печати.

Не веря своим ушам, Хнум-Хотеп поднялся и направился ко входу во дворец.

У дверей возвышалась фигура фараона в голубой короне. На нем был удивительный схенти — весь покрытый иероглифами, напоминающими о священной функции этого одеяния: превращать царя в действующий свет, делать его победителем зла, созерцающим полноту мироздания.

— Никто... Никто не помешал вам пройти ко мне?

— Кто осмелился бы поднять руку на царя Верхнего и Нижнего Египта?!

— Моя провинция независима, — покраснел Хнум-Хотеп, а затем пустился в долгие и детальные объяснения об истории своего рода.

Делая упор на результаты доброго управления, ни одной подробности из которого он не опустил, он затем стал нахваливать заслуги администрации.

Сесострис, неподвижный и внимательный, ждал окончания этого потока красноречия, не выказывая ни малейшего знака нетерпения. Потом выдержал многозначительную паузу и...

— Красноречивый оратор, волнующий толпу, — опасный человек, потому что болтун — виновник смут. Подстрекание толпы чревато разрушениями. Поэтому правитель должен научиться умело управлять своим словом.

Присутствовавшие при разговоре чиновники были убеждены, что глубоко оскорбленный Хнум-Хотеп прикажет немедленно арестовать неосторожного царя.

Но правитель провинции Орикса, словно громом пораженный, никак не отреагировал.

— Фараон — собеседник богов, он заключает с ними союз, — продолжал Сесострис, — но он действует не для себя. Созидательная энергия, хранителем которой является фараон, предназначается его народу. Гармония государства свершается в сопричастности всех людей, которые не требуют друг у друга прав, но живут взаимными обязанностями. Пусть будет единой мысль людей и замысел богов, пусть Дом Царя будет единым, пусть правление настаивает на способности всех людей к союзу, а не к противостоянию и разделению. И все провинции должны объединиться, чтобы приносить жертвы в храме и сделать Египет единым телом, подобно Небу. Фараон не довольствуется речами, он действует. То, что замышляет мое сердце, я реализую — с упорством и постоянством. И если ты — человек дела, действительно отвечающий за свой край, не приговаривай провинцию Орикса к изоляции. Не задело ли тебя зло, Хнум-Хотеп? Не прячешь ли ты золото богов? Не причинил ли ты вреда Древу Жизни? Не пытаешься ли ты помешать воскрешению Осириса?

И снова — молчание.

На этот раз Хнум-Хотеп не выдержал. Это не просто красивые речи, в них заключены тяжелые обвинения! Такие тяжелые, что правитель провинции должен был уничтожить этого монарха!

В конце концов, Хнум-Хотеп отреагировал, но совершенно неожиданным образом.

Тучный человек расхохотался.

Раскатистый громоподобный хохот слышен был даже за пределами дворца.

Отсмеявшись, Хнум-Хотеп увидел, что фараон продолжает читать в его душе взглядом.

— Великий Царь, я признаю, что болтлив. И смеялся я по двум причинам. Во-первых, над самим собой и над своей медлительностью, с которой я понимал ваши так сжато изложенные, но такие действенные аргументы! А во-вторых, из-за несоразмерной огромности ваших обвинений. Эксплуатация золотых рудников в Восточной пустыне уже давно сведена к минимуму, и то небольшое количество металла, которое я получаю, предназначено храму. Что до Древа Жизни — предположим, что речь не идет о легенде! — то я даже не знаю, где оно находится! И если бы я не почитал Осириса, единственного гаранта воскрешения моей души, то не был причастен к таинству его воскрешения и, стало быть, не имел бы никакой власти ни над ним, ни над его священной землей в Абидосе. Не я преступник, которого вы ищете, Великий Царь. Эта встреча — самый важный момент моей жизни, потому что она кладет конец нашему противостоянию и позволяет избежать кровавого и опустошительного конфликта. Я вижу перед собой и слышу действительно фараона, верным слугой которого я отныне становлюсь. Я возвращаю в ваши руки провинцию Орикса, Великий Царь, и приглашаю вас на самый грандиозный пир, который когда-либо давали в моей столице.

Для Собека-Защитника, еще сомневавшегося в искренности Хнум-Хотепа, этот пир был настоящим кошмаром. Как обеспечить безопасность царя в огромном зале, где разместились чиновники провинции с супругами? Не играет ли их хозяин комедию, чтобы понадежней заманить в ловушку?

Генерал Несмонту разделял с Собеком его сомнения. Торжественность мероприятия вынудила его одеть солдат своего корпуса в церемониальные одежды, но он считал этого Хнум-Хотепа вполне способным осуществить убийство царя и его близких во время удивительного пира, где братались воины провинции Орикса и солдаты фараона. Недоверчивый Несмонту дал очень четкие указания своему элитному полку, которому было поручено вмешаться при малейшем инциденте.

Генерал Сепи и Хранитель Царской Печати Сехотеп были настроены менее пессимистично. Первый — потому что понимал, какое единодушное облегчение принес всем отказ от военного конфликта. Второй — потому что он присутствовал при метаморфозе, случившейся с Хнум-Хотепом, и понял, что сыграть это невозможно.

Зал для пира был украшен сотнями ароматных цветов, освещен десятками светильников и был истинным наслаждением для глаз.

Когда Хнум-Хотеп возвысил свой властный голос, наступила полная тишина.

— Приехал фараон. Он объединяет Обе Земли — Верхний и Нижний Египет, правит Красной землей и под свой скипетр берет Черную землю, дает жизнь тростнику и пчеле. Мы все здесь присутствуем — склонимся же перед ним и воздадим ему почести!

И даже суровые мужчины, такие как Несмонту, не смогли сдержать своих чувств. В это мгновение Египет снова стал единым целым, олицетворением мира и гармонии. Жезл гражданской войны рассыпался в прах.

Этот подвиг сделал Сесостриса в египетской истории величайшим среди фараонов.

Повара Хнум-Хотепа выбрали для пира множество рыб, одних зажарили, других приправили спаржей, третьих подали с соусом из тмина, сельдерея и кориандра. Самые крупные окуни были до двух метров в длину и весили до ста пятидесяти килограммов. Они были сильными, и выловить их стоило большого труда. (Когда наступала зима, они подплывали к поверхности воды, и можно было любоваться их могучей красотой: спина у них была коричневой с оливковым отливом, брюхо серебристое.) Вкус был удивительно тонок. И подали их не случайно: в знак сближения земного пира и пира божественного. Ведь окуни сопровождали солнечную ладью Великого Бога, предупреждая о приближении чудовищного змея, решившего выпить нильскую воду!

Генералу Несмонту понравилась кефаль с круглой головой и крупной чешуей, водившаяся в горьковато-соленых болотах Дельты. Рыба эта быстрая, ловкая и часто ускользает из сетей.

Сехотеп воздал должное изысканному мясу усача (туловище его имеет бело-серебристую блестящую окраску, ловят его с помощью тройных рыболовных крючков, а в качестве наживки использовались либо финики, либо шарики, слепленные из пророщенного зерна).

Генерал Сепи отведал очень дорогую рыбу — мормиру — с короткой головой и большими глазами (водится у берегов Нила; эта рыба ночная, пугливая, редко показывается на поверхности и становится добычей только заядлых рыболовов).

Что же до Собека-Защитника, то он с аппетитом уплетал великолепную кифарину (бело-серебристую на боках и животе, серовато-голубую на спине).

И никто не удержался, когда слуги стали предлагать блюда с султанкой, угрем, карпами и линями.

Икра кефали была великолепного качества — несколько раз промытая в соленой воде, потом отжатая в прессе и высушенная! Она сопровождала главные блюда, которым был уготован огромный успех. Поданы были и прекрасные вина. Даже Несмонту вынужден был согласиться, что виноделы провинции Орикса могут поспорить с виноделами Дельты.

Когда атмосфера разрядилась, и разговоры уже не стихали, Хнум-Хотеп обратился к фараону.

— Великий Царь, можно мне попросить вас объяснить, почему вы задали мне те ужасные вопросы?

— Древо Жизни — акация Осириса в Абидосе — стала жертвой злоумышления. Ее может вылечить только определенный вид золота. И мы обязаны найти виновника, который использует против Осириса силу Сета.

— И вы считали... что это я?!

— Мы подозревали каждого правителя провинции, дорожившего своими привилегиями. Воевать против единства страны — разве это не значит мешать воскрешению Осириса? Сегодня Обе Земли снова едины, и твоя невиновность, как и невиновность остальных правителей, доказана.

— Но кто же тогда?

— Пока мы этого не узнаем, все будут в крайней опасности.

— Буду помогать вам всеми моими силами!

— Без упреков и нервных срывов?

— Приказывайте — я повинуюсь!

Уже наступала ночь, когда принесли сочные пирожные на меду. Фараон встал, а за ним все остальные. Всем хотелось скорее услышать его слова. И все предполагали, что эти слова станут самыми важными.

— Больше не существует правителей провинций, наследственная власть упразднена. Верхний и Нижний Египет объединились в сердце и руке фараона. Я поручаю управление Обеими Землями визирю. Он каждое утро будет говорить со мной, отчитываться за свои действия. Ему будут помогать министры, контролировать его будет Дом Царя. Его бремя будет тяжким, неблагодарным и горьким, как желчь. Он будет применять закон Маат без злоупотреблений, без слабости и без излишней строгости. Он будет бичевать несправедливость, будет выслушивать и бедных, и богатых. Его с достаточным основанием будут страшиться, и он не будет склонять своей головы перед чиновниками.

Все замерли, всех заботила одна мысль: сейчас царь назовет имя этого первого сановника, которому поручит столь тяжкий пост, — человека, который будет пользоваться абсолютным доверием монарха и будет нести все бремя порученных царем обязанностей.

— Я дарую звание визиря Хнум-Хотепу, — заключил фараон.

10

Солнце только что село. Икер вошел в заброшенный дом, где он вдали от нескромных ушей встречался с юной азиаткой Биной.

Местечко было жутковатое. Одна стена готова была вот-вот упасть, штукатурка осыпалась. Скоро этот домик снесут и вместо него выстроят новый.

— Это я, — сказал он вполголоса. — Покажись!

Никаких признаков жизни.

ВнезапноИкеру пришла мысль, уж не предала ли его, не выдала ли его властям эта хорошенькая брюнетка? Не плетет ли она заговор против юного писца вместе с правителем города или Херемсафом, чтобы погубить? Если она раскрыла им его планы, то Икера приговорят к высшей мере наказания, а тиран будет продолжать разрушать Египет и плодить зло.

Когда он уже собирался уходить — в надежде, что стража не устроила ему засаду снаружи, — чьи-то две руки закрыли ему глаза.

— Икер! Я здесь!

Он быстро высвободился.

— Ты с ума сошла! Зачем ты меня так напугала?

Она состроила рожицу маленькой хитрой девочки.

— Я-то? Я люблю веселиться! Не в пример тебе!

— Ты что, считаешь, что у меня на сердце весело?

— Ты прав, прости меня.

Они сели рядом.

— Ну, ты решился, наконец, Икер?

— Мне нужно еще кое-что проверить.

— А у меня прекрасные новости! Наши союзники скоро придут! Скоро, скоро они будут в Кахуне. Это настоящие воины, и они сумеют взять город под свой контроль. Высокопоставленный чиновник, который запрещал им вход в Египет, только что смещен со своего поста. Его преемник менее непреклонен, и караван пройдет без труда.

— Надеюсь, и с другими городами поступят так же?

— Не знаю, Икер. Я всего лишь маленькая служанка, преданная делу угнетенных. Но я знаю наверняка, что наше дело победит!

— Городские власти подарили мне великолепный дом, — признался Икер.

— Твою совесть хотят усыпить! Но ты не из породы тех честолюбивых людей, Икер, которых можно подкупить, правда?

— Меня никто не купит, Бина. Мой старый учитель всегда учил меня искать правды и справедливости и только потом действовать.

— Тогда убей тирана Сесостриса!

— Я должен еще кое-что проверить, в частности посмотреть архивы, куда мне пока доступ закрыт.

— Как хочешь, Икер. Но не слишком долго оттягивай.

Вытянувшись в кровати, Секари вспоминал о сладостных минутах, проведенных в объятиях своей новой возлюбленной, служанки из соседнего дома, не устоявшей перед его забавными историями, которые постепенно становились все более игривыми. Согласившись на предложение разыграть одну из сцен, малышка до того увлеклась своей ролью, что играла ее просто великолепно. Да и какая женщина, достойная этого звания, отказалась бы поваляться на простынях из тонкого льна, мягких да еще надушенных?

Секари охотно повторил бы это приключение, но должен был задать корм Северному Ветру — нельзя было заставлять ждать осла своего хозяина. Потом ему нужно было приготовить плотный обед, хотя у Икера по-прежнему не было аппетита. Но готовить было нужно, и Секари, утешаясь воспоминаниями, заставил себя довести дело до конца.

Когда он вернулся из кухни, юный писец уже вымыл руки и ноги и сел в кресло. Его лицо было мрачнее обычного.

— Держу пари, что ты не оценишь ни моих бобов с чесноком, ни моего жаркого из кабачков.

— Мне не хочется есть.

— Икер, каким бы ни был твой идеал, ты не добьешься ничего, если ослабнешь.

Послышался знакомый голос.

— Я могу войти? Мне нужен писец Икер.

— Херемсаф...

Юноша подумал: «На этот раз он не подарит мне ни поста, ни дома. Должно быть, он следил за мной и знает о моих встречах с Биной».

— Давай я приму его, — решительно предложил Секари.

— Не нужно, оставь. Это касается только меня.

У начальника Икера было серьезное и мужественное лицо.

— Красивый дом, Икер. Но ты выглядишь усталым.

— День был тяжелым.

— Согласишься ли ты пойти за мной, ни о чем не спрашивая?

— А у меня есть выбор?

— Разумеется. Либо ты остаешься здесь и отдыхаешь, либо попытаешь удачи в приключении.

«Приключение... Забавное название для тюрьмы!» — подумал Икер.

Бежать? Утопия. Да и какое удовольствие для Херемсафа видеть, как юного писца заваливают на пол и избивают стражники! Ну раз уж это конец пути, Икер поведет себя достойно.

— Я иду с вами.

— Мне кажется, ты не пожалеешь.

Икер сдержался и не отреагировал на столь язвительную иронию. Победитель не увидит ни малейшего признака его слабости.

Но, во-первых, вокруг ни одного стражника. Во-вторых, Икер отметил, что Херемсаф повел его не за город, а в направлении южной стены.

— Куда мы?

— В храм Анубиса.

— В чем вы можете меня упрекнуть? Разве я плохо выполнял свою работу? Разве библиотека не в порядке?

— Напротив, Икер, напротив! Ты так хорошо справляешься со своими обязанностями, что тебя пожелал увидеть совет жрецов Анубиса.

— Сейчас?

— Ты ведь знаешь, что для этих людей нет ни дня, ни ночи. И все же ты волен отказаться от их приглашения.

«Что за уловку придумал Херемсаф?» — подумал Икер, но, заинтригованный и испуганный, все же решил идти до конца.

На пороге храма стоял жрец с выбритой головой, держа факел. Рядом с ним — один из его товарищей, хранитель папирусного свитка.

Он поклонился Херемсафу, а тот повернулся к писцу.

— Икер, желаешь ли ты стать жрецом Анубиса?

Застигнутый врасплох юный писец все же ответил незамедлительно:

— Да, желаю!

Слова вырвались сами, освобождая огонь его подспудных желаний, которые теперь, возможно, станут реальностью.

— Был ли ты посвящен в тайны священного письма? — спросил Икера хранитель папируса.

— Мне известны буквы-прародительницы и слова Тота.

— Тогда прочти этот ритуальный текст. Затем ты напишешь формулы познания, относящиеся к доброму использованию искусства писца.

Икер успешно выдержал вступительный экзамен, вспоминая максимы Птах-Хотепа, в которых Маат — гармония и справедливость — занимала основное место.

— Соберем наш суд, — сказал носитель факела, — и приступим к оценке претендента. Согласится ли наш председатель возглавить его?

Херемсаф утвердительно кивнул.

Икер остолбенел. Херемсаф! Этот чиновник, которого он, казалось, хорошо знал, — и вдруг хранитель тайн Анубиса!

Икера взяли под руки и ввели в первую комнату храма.

Вдоль стен на каменных скамьях сидели постоянные жрецы, исполнявшие ежедневные ритуалы и обеспечивающие уход за священным местом.

Херемсаф занял место в восточной части комнаты и задал первый вопрос:

— Икер, что тебе известно об Анубисе?

— Он проходит между мирами и является хранителем тайн воскрешения. Воплотившись в шакала, он избавляет пустыню от падали, преобразуя ее в энергию.

Было задано пятьдесят точных вопросов. Икер отвечал на них без спешки и не пытался скрыть свое незнание под риторикой.

На время обсуждения претендента отвели в маленькую комнатку с голыми стенами, освещенную единственным светильником. Время прекратило свой бег, и писец погрузился в умиротворяющее размышление.

Один из жрецов принес ему длинное льняное платье, в которое Икер облачился.

— Сними свои амулеты, — потребовал он. — В том месте, куда ты идешь, они бесполезны. Твоим судьей, твоим единственным судьей будет Анубис. И его решения отменить нельзя.

Жрец отвел Икера в темную крипту.

— Созерцай глубину этого грота и будь терпелив. Возможно, божество тебе и явится.

Оставшись один, Икер постепенно привык к темноте. В конце концов, он различил две удивительные фигуры — шакала-самца и шакала-самку, стоявших друг перед другом, так что между ними оставался лишь узкий проход, манивший Икера.

Икер, безразличный к опасности, прошел между двумя хищниками, которые коснулись передними лапами его плеч^[94].

В это мгновение Икер почувствовал, как новая энергия потекла в жилах. Все происходило так, словно его тело обновилось, словно оно, отдохнув, наполнилось незнакомой до этого силой.

В крипту вошел Херемсаф с ларцом из акации. Он поставил его у ног Икера и медленно открыл.

Внутри лежал золотой скипетр — секхем. Его название изображалось иероглифами, обозначавшими также понятия «мастерство» и «могущество».

Писец припомнил слова горшечника, сказанные у храма Анубиса. Разве не поведал тот Икеру, что бог с головой шакала имеет истинную силу, воплощенную в этом символе, сохраняемом в Абидосе? С помощью луны, серебряного диска, которым он играет ночью, Анубис освещает Справедливых; и он же превращает золотоносный камень в золото, принимающее форму солнца.

Херемсаф закрыл ларец и вышел из крипты. Икер шел за ним до зала с колоннами, потолок которого был сделан из больших каменных плит. Постоянные жрецы с благодарностью выслушали слова своего главы, обращенные к новому жрецу.

— Обрати взгляд свой к Святая Святых, здесь место Неба на Земле. Никогда не входи туда в нечистом состоянии, не совершай никакой несправедливости, не скрывай ни мысли, ни вещи, не используй лжи, не выдавай тех тайн, которые дано тебе увидеть, не касайся жертвенных приношений, не питай словами того, что свято в твоем сердце, выполняй свои функции по правилам, а не по фантазии! Ты не знаешь ни одной догмы, которую мог бы навязать другим, ни одной абсолютной истины, которую мог бы распространять. Когда тебя призовут в храм, обуй белые сандалии, исполни службу строго, так как бог знает того, кто действует для него. Готов ли ты, Икер, принести клятву?

— Готов.

— Подойди к алтарю.

Икер приблизился.

— Вот камень в основании храма, давший ему рождение. Если ты станешь клятвопреступником, он превратится в змея, который убьет тебя. Повторяй за мной заклинание: «Я — сын Исиды, я никогда не предам семь тайных слов, спрятанных под камнями долины»^[95].

После всей этой процедуры Херемсаф перечислил Икеру его обязанности.

— Раз в неделю ты будешь возлагать жертвенные приношения на этот алтарь. Во время процессий и праздников, посвященных Анубису, ты будешь зажигать светильник. За свою работу ты будешь получать ячмень и волокно для фитиля. И еще ты будешь служителем КА этого храма — его духовной силы. Во время церемоний ты будешь произносить слова, оживляющие эту энергию. Добро пожаловать к нам. Икер, займи свое место на нашем пиршестве!

Вновь принятого жреца поцеловали все его новые собратья по храму.

Ночь была тихой и мягкой, и блюда казались особенно вкусными. Во время раздачи жертвенного хлеба, олицетворявшего лицо бога, Икер почувствовал, что стал гораздо ближе к священным тайнам, пусть даже истинные секреты были ему еще недоступны.

Он, Икер, маленький ученик писца из деревеньки Медамуд, возведенный в ранг временного жреца храма Анубиса в Кахуне... О подобной судьбе можно было только мечтать. Он вспомнил юную жрицу, ту восхитительную женщину, которую все еще любил. Разве она сегодня вечером не гордилась бы им?

Нет, конечно, нет! Она, должно быть, бывает у таких высокопоставленных чиновников, что и глазом не поведет в сторону Икера! Но он вошел в священную иерархию и получил покровительство Анубиса...

— Вот твой новый амулет, — сказал Херемсаф, подавая Икеру маленький скипетр Могущество из сердолика. — Повесь на шею и никогда не снимай.

Все служители Анубиса по очереди поприветствовали нового собрата.

Слушая их приветливые спокойные слова и пожелания постепенно постичь учение бога, юноша спрашивал себя, не сбился ли он с пути. Не должен ли он позабыть свои безумные планы и довольствоваться жизнью здесь, в Кахуне, занимаясь новыми обязанностями и изучая мудрые книги?

Магия ритуала, безмятежная доброта этих людей, красота храма... Каким радостным видится ему будущее!

Но он зашел слишком далеко.

В его комнате спрятан короткий меч, которым он убьет Сесостриса. И Бина также осталась реальностью и напоминала ему об истинном его предназначении. Забыть о долге, забыть о несчастных, притесняемых тираном, — непростительная подлость!

— Ты считаешь себя действительно способным исполнять свои новые обязанности? — спросил Икера Херемсаф.

— Если бы это было не так, позвали ли бы вы меня с собой?

— Разве жизнь — не последовательность опытов?

— Так вы сводите мою жизнь к простому опыту?

— Это ты мне скажешь, Икер.

Писец плыл в каком-то неверном пространстве. Вино пиршества, накладываясь на теплые дуновения ночи, путало его мысли. Херемсаф... Покровитель, который открывает ему путь к тайнам, или враг, который готовит ему погибель?

Ни время, ни место не подходили для вопросов и ответов. Они годились только для пиршества служителей Анубиса.

11

Когда начальник всей стражи гневался, лучше всего было хранить полное молчание и, внимательно ловя каждое слово, слушаться его приказов и исполнять их, не теряя ни секунды. Поэтому расследование смерти Руди было проведено быстро.

Идентификация убийц не оставляла сомнений: это ханаанеи родом из Сихема, города мятежников, который находится под суровым наблюдением. Но предосторожностей было предпринято явно мало, ведь душегубцы просочились в Мемфис и совершили убийство. Это покушение нужно было как-то связать с трупами бородатых ханаан в домике, что находится позади порта. По всей вероятности, это был второй адрес одной и той же небольшой группировки. Но почему тогда такое побоище? Убили ли они друг друга, или их прикончил перед своим бегством их же главарь? И сумеет ли полуразрушенная преступная группа восстановиться где-нибудь в другом месте?

В любом случае, необходимо было уничтожить источник зла, а стало быть, прочесать Сихем и ужесточить меры в Ханаанской земле.

Такими были выводы, сделанные в докладе Собека. Доклад передали фараону, который, вернувшись в Мемфис, собрал членов Дома Царя. В Доме появился новый избранный член — визирь Хнум-Хотеп, устроившийся в обширных помещениях, примыкающих ко дворцу. Между ним и его двумя основными сотрудниками — Великим Казначеем Сенанкхом и Хранителем Царской Печати Сехотепом — тут же установилась взаимная симпатия. Хнум-Хотеп уже заявил о себе как строгий визирь, преданный царской службе. С помощью своих чиновников Хнум-Хотеп набирал элитных писцов и создавал действенную администрацию. Никто не завидовал его положению, потому что ежедневно ему приходилось сталкиваться с огромными трудностями.

— Я отправил генерала Сепи на поиски целительного золота, — объявил Сесострис. — Он с небольшой командой осмотрит все города, где мы надеемся его разыскать. Надеюсь, что недавнее восстановление целостности нашей страны замедлит угасание Древа Жизни, но, чтобы спасти его, этого мало. Нам все еще неизвестна личность того преступника, который осмелился покуситься на акацию и пытается помешать воскрешению Осириса. Установление этого лица остается главным. Но нам придется столкнуться и с другой опасностью: Собек считает, что убийство ханаанами стражника Руди может быть связано с подготовкой нового восстания. Значит, нам придется резко вмешаться и в дела Ханаанской земли, и всей Сирийской Палестины. Вчера это было невозможно. Сегодня мы можем пустить на это дополнительные средства и создать армию, в которую войдут объединенные войска провинций, вернувшихся под скипетр Египта. Командование новой национальной армией я поручаю генералу Несмонту, который организует ее в самые сжатые сроки. И пусть эта армия станет не выражением слепой жестокости по отношению к населению, а лишь одним из средств борьбы с беспорядком и волнениями.

Единственный, кто подсмеивался над собой и своей обрушившейся на него славой, был сам генерал Несмонту. Старый воин, равнодушный к почестям и наградам, занимался формированием главного штаба, куда подбирал местных дисциплинированных и храбрых офицеров, некоторые из которых пришли к нему из ополчения. В каждом полку будет по сорок лучников и сорок копейщиков, командовать ими будет лейтенант. Лейтенанту будут помогать знаменосец, в обязанности которого будет входить несение знака полка, писец от интендантства и писец для рисования географических карт. Основным снаряжением и вооружением станут луки, метательные копья или дротики, палицы, палки, боевые топоры, короткие мечи, кожаные щиты и поручи — все это в большом количестве производилось в мастерских Мемфиса. Несмонту лично осматривал каждый военный корабль, проверяя не только его боеготовность, но и готовность к службе капитана.

Генерал и его подчиненные работали без устали, чтобы египетская армия в кратчайший срок оказалась в состоянии дать ханаанам понять, что любая их попытка восстания обречена на поражение.

Как только был составлен царский указ о создании нового военного формирования, Медес приказал почтовым службам разослать копии по всем городам царства. Как обычно, эта работа была выполнена прекрасно, и Сесострису не в чем было упрекнуть секретаря.

Медес, несмотря на возраст, был крепким мужчиной — любил вкусно поесть и выпить хорошего вина. Его волосы были еще черны и густо обрамляли голову; круглое, как луна, лицо; крепкое и широкое туловище ладно сидело на коротковатых ногах. Он стал одним из самых видных сановников двора. Владел великолепной виллой в Мемфисе, был женат на напыщенной избалованной дуре, посвящавшей много времени сохранению своей уже несколько увядающей красоты. Итак, Медес был образцовым чиновником со вполне удавшейся карьерой.

Тем не менее, Медес продолжал тосковать и постоянно чувствовал себя обделенным. Его завораживали власть и богатство, он полагал, что его достоинства не оценили в полной мере. Кроме того, ему хотелось завладеть золотом Пунта, сказочной страны, в которую он верил как в реальную. Хоть он и организовал похищение юного писца, чтобы принести его в жертву разбушевавшемуся мору, снаряженный им корабль «Быстрый» погиб в бурю. Новая должность, обеспечивающая ему доступ к главной информации, все же не позволяла в ближайшем будущем и думать о снаряжении нового корабля, поскольку это могло привлечь к нему нежелательное внимание.

С того времени, как Сесострису удалось вопреки ожиданиям и ко всеобщему удивлению объединить Египет, секретарь Дома Царя спал отвратительно. Несколько месяцев тому назад он еще надеялся дестабилизировать положение монарха, даже убить его. Он не отказался от этих мыслей, нет, но теперь должен был действовать гораздо осторожнее.

Основная цель у Медеса осталась та же — проникнуть в тайны закрытого храма. Но, несмотря на ловкие маневры и обильно и постоянно расточаемую лесть, ему до сих пор не удалось ни от одного влиятельного жреца получить разрешения проникнуть в следующую часть святилища. Именно там, в частности на Абидосе, фараон и черпал свою власть! Что ж, именно там — рано или поздно — Медес будет черпать свою!

А сейчас все двери, казалось, были закрыты. Назначение Несмонту командующим новой национальной армией тоже не радовало. Старый солдат не питал нежности ни к деньгам, ни к почестям. И, несмотря на все свои усилия, Медесу никак не удавалось его подкупить.

— Главный инспектор амбаров Жергу просит аудиенции, — сказал Медесу его интендант.

— Проводи его в беседку и принеси нам белого вина.

Для Медеса было совсем нетрудно манипулировать Жергу, но время от времени требовалось поднимать ему настроение. Да, этот пьяница, обжора и любитель сладкой жизни иногда впадал в депрессии. Но все же исключительный эгоизм и стремление к удовольствиям, делал его прекрасным исполнителем.

Выпив вина, главный инспектор широко улыбнулся.

— Контакт с вашим постоянным жрецом с Абидоса поддерживается и даже укрепляется, — заявил он с гордостью.

— Ты действительно убежден, что это не западня?

— Благодаря ему я получил статус временного жреца и побывал в той части священной земли Осириса, где по обету возведены святилища, стелы и статуи. Впечатляющее местечко... Но главное, жрец частично раскрыл передо мной свои намерения: продавать священные предметы, которые мы будем вывозить с Абидоса.

Медес остолбенел.

Он спрашивал себя, не смеется ли над ним Жергу. Однако его подробный рассказ успокоил Медеса.

— Как, должно быть, обозлен на всех этот жрец!

— Это верно, но какая удачная находка! Разве вы не жили мечтой о союзнике с Абидоса?

— Это была просто мечта...

— Теперь она становится реальностью, и мы в двух шагах от успеха, — торопливо заговорил Жергу. — Но жрец поставил условие: узнать, кто мой партнер, и встретиться с ним.

— Это невозможно!

— Вы должны понять его. Он тоже боится западни и хочет иметь гарантии. Если не пойти ему навстречу, он от всего откажется.

— В моем положении я не могу так рисковать.

— Но в его положении рисковать еще опаснее.

Медес был потрясен. Довольствоваться своим видным положением значило поставить крест на личных амбициях. Пуститься в авантюру — страшно было все потерять.

— Мне нужно подумать, Жергу.

Как всегда ранним утром юная жрица с зарей отправилась на священное озеро Абидоса — новое воплощение Нун, океана энергии, где зародилась жизнь. Омывшись в нем, она набрала воды в кувшин для того, чтобы полить акацию Осириса.

Почувствовал на своих обнаженных плечах чей-то настойчивый взгляд, она тревожно обернулась.

На нее смотрел один из постоянных жрецов.

— Что вы хотите, Бега?

— Чистой воды. Согласитесь ли вы наполнить и эти кувшины?

— Разве это не входит в обязанности временных жрецов?

— Если вы согласитесь, я уверен, что возлияние пройдет эффективнее, чем обычно.

— Не придавайте мне такого значения!

— Вы принадлежите к жрицам Хатхор, вам покровительствует лично царица Египта. Разве перед вами не открывается блестящее будущее?

— Я хочу только служить Осирису.

— Не слишком ли вы молоды для такого сурового пути?

— Я не вижу в нем суровости. В нем скорее свет, который оплодотворяет все, к чему прикасается.

Бега смутился.

— Прекрасная мысль, но как предугадать будущее Абидоса? Если Древо Жизни угаснет, это место будет покинуто, а нас разгонят.

— Надежда еще не потеряна, — с уверенностью возразила юная жрица. — Разве одна ветвь не зазеленела вновь?

— Боюсь, это очень хрупкая надежда. Но все же вы правы: мы будем бороться до конца, каждый на своем месте.

— Ваши кувшины наполнят временные жрецы, — сказала жрица, улыбнувшись.

Она направилась к акации, возле которой уже находился Безволосый. Пока они не начали возливать вместе к подножию дерева воду и молоко, он рассказал ей о только что полученном известии.

— Гонец царской почты принес мне копию продиктованного фараоном указа: все правители провинций присоединились к Короне, Египет объединился. Теперь Обе Земли крепко связаны друг с другом.

Подул легкий ветерок, ветви акации вздрогнули... И на глазах у Безволосого и юной жрицы сухая ветка акации, до этого казавшаяся мертвой, покрылась свежей зеленью.

— Великий Царь движется в верном направлении, — сказал Безволосый. — Я немедленно ему об этом сообщу. А вдруг Древо оживет полностью?

В следующие дни, к несчастью, новых признаков возрождения не последовало. Зло, направленное на акацию, всего лишь уменьшили, но не ликвидировали.

— Пойдем со мной в Дом Жизни, — приказал юной жрице Безволосый. — Если тебе удастся переступить порог, ты найдешь там старинные тексты, в которых, возможно, имеются указания на то, как нужно действовать, чтобы вылечить акацию.

В каждом большом египетском храме был Дом Жизни, где хранилась Душа божественного света^[96], то есть священные архивы. По качеству и количеству хранящихся в нем текстов Дом Жизни в Абидосе не имел себе равных.

Войти туда можно было только с разрешения фараона. Поэтому юная жрица поняла, что Безволосый действовал по его приказу.

Бесценное сокровище было скрыто за высокими стенами.

— Вот хлеб, на котором я написал слова «враги», «мятежники» и «бунтовщики» — все люди изефет, отрицательной и разрушительной силы, противостоящей Маат. Поступи с ними правильно.

Безволосый толкнул маленькую дверцу, ведущую в узкий коридор.

Тотчас появилась великолепная пантера — Хранительница Дома Жизни.

Она долго изучала глазами юную жрицу, которую до этого момента никогда не видела, потом, упруго и грациозно, подошла к ней.

Девушка не сдвинулась с места.

Обнюхав ее, зверь положил переднюю левую лапу на бедро своей жертвы. Когти, хотя и были выпущены, в тело не впивались.

Жрица предложила пантере, воплощавшей богиню Мафдет, хранительницу священных архивов, хлеб. Пантера проглотила частицы, объединенные изефет, потом стала умываться и заснула возле двери.

Путь был свободен.

Мир, который предстал перед юной жрицей, поверг ее в изумление. На полках обширной библиотеки лежали папирусы и таблички, рассказывающие обо всех аспектах науки древних. Там были великая книга о тайнах Неба, Земли и небесных светил; книга о понимании языка птиц, рыб и четвероногих; книга о тайных формах божеств; книга для умиротворения Секхмет — убивающей богини-львицы; книга о превращениях в свете; книги о Ниле. Кроме того, были собраны пророчества, мудрые изречения, трактаты по алхимии, магии, медицине, астрологии, астрономии, математике и геометрии, словари иероглифов, календари тайных и всенародных праздников, учебники для исполнителей ритуалов, книга о сохранении божественной ладьи, учебники по архитектуре, скульптуре и живописи, списки ритуальных предметов, список фараонов и их летописей... От одного чтения наименований начинала кружиться голова!

Но у юной жрицы была своя миссия, и она не должна была уступать слабостям. Руководствуясь знаниями и интуицией, девушка отобрала рукописи, в которых более точно говорилось о созидательной энергии, КА, и о способах сохранять эту энергию.

Безволосый лично принес девушке обед. Потом ей было позволено спать в маленькой комнатке возле библиотеки. Отдыхая совсем немного, юная жрица продолжала поиски день и ночь, сверяя полученные в книгах указания и следуя открывавшемуся пути, никогда не отчаиваясь, если путь этот был неверен.

В конце концов, ей показалось, что она нашла.

Проверив свою гипотезу с помощью рукописи, содержавшей формулы воскрешения из Текстов Пирамид, она переговорила с Безволосым.

— Твоя теория кажется мне вполне приемлемой, а твои аргументы убедительными, — ответил он. — Завтра же ты сядешь на корабль, отправляющийся в сторону Мемфиса, и по приезде расскажешь обо всем Великому Царю.

12

Ливанец, сильно надушенный и одетый в длинное цветастое платье, скрадывавшее его полноту, походил на того, кем всегда был, — богатого словоохотливого коммерсанта, заинтересованного в любом деле, позволявшем ему получить максимум прибыли. При этом он умел заставить своего партнера поверить в то, что именно тот остается в выигрыше.

Со времени своего обоснования в Мемфисе в большом, красивом и одновременно обособленном доме, достойном богатого сановника, ливанец не знал печали: его торговля — как легальная, так и нелегальная — процветала.

И все же он нервничал: во-первых, его беспокоили поставки под носом у египетских таможенников большой партии ценного леса из Ливана, а во-вторых, его мучила зубная боль. Ее обязательно нужно было унять, потому что именно в этот критический момент ему необходимо было во что бы то ни стало сохранить безмятежный вид.

— Господин, — объявил слуга, — к вам зубной врач. Благодаря своим связям ливанец добился скорейшего прихода к нему одного из лучших врачей города.

Специалист — низенького роста щуплый человечек — внушал не слишком много доверия.

— Где болит?

— Везде... Но особенно вверху слева. Но и внизу справа тоже. Будет больно?

— Если вы боитесь боли, я могу вас усыпить.

— А если я не проснусь?

— Это происходит редко. Усаживайтесь.

Врач усадил своего пациента в кресло в свет яркого солнечного луча. Оглядев с помощью маленького зеркальца ротовую полость, он обнаружил больные места.

— Гниения еще нет. Но если вы будете увлекаться сладким, оно скоро возобновится. Плохо ухаживаете за зубами, десны очень воспалены. Еще несколько лет такого ухода, и вашим зубам конец. К счастью для вас, я как раз специалист по протезам из слоновой кости. Ставлю также золотые пломбы. И отлично владею сверлом и щипцами.

— О, с этим я не спешу, — простонал ливанец. — А есть ли более мягкие методы лечения?

— Чистите зубы и десны пастой, содержащей морскую соль, по крайней мере, два раза в день. Полезны будут и полоскания для рта на основе аниса, горькой тыквы и нарезанных ломтиков персика. Это неприятно, но эффективно.

— Сколько я вам должен?

— Две амфоры вина, кусок льняного полотна и пару роскошных сандалий.

Хотя врач и был самым дорогим в столице, поставленный им диагноз успокоил пациента. Он тут же приказал слуге принести запрошенный гонорар, а потом отправляться за указанными лекарствами в ближайшую лавочку.

Оставалась поставка леса. Благодаря сотрудничеству его сообщника, высокопоставленного чиновника Медеса, первый опыт был вполне успешен. Без Медеса было бы невозможно уйти от контроля и поставлять груз контрабандой. После жестких споров оба сообщника договорились о разделе прибыли пополам. Ливанец поставлял сырье, Медес ликвидировал административные препятствия и давал список богатых клиентов. А его сообщник сам занимался коммерческими операциями. Таким образом, египтянин нигде не значился.

На этот раз вместительное товарное судно везло кедр, эбеновое дерево и различные сорта сосны. Из этой древесины получалась отличная мебель. Самая требовательная клиентура могла быть довольна, тем более что не нужно было платить никакой пошлины. Выгодное дельце... Но при условии, что Медес не вышел из игры.

— Господин, вас спрашивают.

Ливанец спустился на первый этаж.

Наконец-то! Он его так ждал! Это был его лучший агент — разносчик воды, который имеет возможность незаметно ходить по всему городу. Именно он выследил тогда Медеса. От него ливанец узнал, что его партнер — один из самых влиятельных высокопоставленных чиновников государства, секретарь Дома Царя. Но ему нужны были дополнительные сведения.

— Что тебе удалось разузнать?

— Медес не прошел незамеченным. Мои соглядатаи во дворце не скупятся на комментарии. Ему поручено составлять указы, продиктованные царем, а потом он рассылает их по провинциям. По всеобщему мнению, этот чиновник очень много знает. Никто не может его ни в чем упрекнуть. Медес точен и властен, он не спускает ни малейшей ошибки своим подчиненным. Он довольно часто увольняет людей и набирает лишь трудолюбивых писцов. Он богат, женат, имеет красивый дом. Внешне — вполне счастлив. Но одно из его честолюбивых стремлений, как поведал мне один из моих собеседников, остается неудовлетворенным. Он жаждет быть назначенным временным жрецом в храм Птаха, но, несмотря на неоднократные попытки, доступ к тайнам ему до сих пор закрыт. Это всего лишь деталь, так как его карьера стремительно развивается, и перед ним открываются очень интересные перспективы. Рано или поздно он войдет в Дом Царя.

— Никаких слухов относительно его темных делишек?

— Никаких. Медес выглядит вполне честным человеком. Он создал себе репутацию ответственного, целеустремленного и благородного чиновника.

— Кто у него в друзьях?

— Чиновники, которые всем ему обязаны и которыми он манипулирует по своему усмотрению.

— Есть новости о моем корабле?

— Прибыл в порт Мемфиса. Сейчас как раз происходит оформление бумаг.

— Возвращайся туда. Если произойдет какой-нибудь инцидент, предупреди меня как можно скорее.

Решительный момент приближался. Если Медес играет честно, то он не замедлит с визитом к ливанцу. Если он расставил ему западню, то заберет всю выручку себе и отправит к нему стражников.

Медес не знал, что ливанец был агентом Провозвестника, вербующим для него высокопоставленных чиновников, способных поставлять информацию о дворе, близких фараона и привычках Сесостриса — врага, которого Провозвестник должен был убить. Однако ливанец чувствовал себя не в своей тарелке. Не слишком ли большую рыбу он вытянул? Но если Медес окажется амбициозным подлецом, то чего же было еще желать?

Размышления на эти животрепещущие темы пробуждали голод. И ливанец набросился на фаршированную перепелку, которую изумительно готовил его повар.

Трехэтажный дом в центре Мемфиса был гордостью Медеса. Двор, огороженный высокой стеной, вокруг озера росли сикоморы, выходившая в сад лоджия поддерживалась колоннами, расписанными растительным орнаментом. Все это нравилось Медесу.

— С кем мы обедаем сегодня, милый? — спросила его жена, единственным развлечением которой было раскрашивать собственное лицо по последней моде.

— С начальниками управления каналов.

— Но разве они не ужасно скучные люди?

— Будь очаровательна и приветлива. Они могут оказаться полезными.

— У меня нет помады для волос и притираний, стирающей с лица следы времени. Оно делается из стручков бобов, зерен тригонеллы, меда и алебастрового порошка. Если у меня не, будет его сегодня, я не осмелюсь показаться на людях. Главное в этих притираниях — качество минерала. Тот, что использует наш обычный поставщик, меня не устраивает.

— Пошли одного из наших слуг в царскую скульптурную мастерскую. Заместитель градоначальника выдаст ему куски лучшего алебастра, а ты прикажешь его размолоть.

Жена бросилась Медесу на шею.

— Ты и в самом деле идеальный муж! Я займусь этим немедленно!

Наконец появился Жергу.

— В порту все идет хорошо, — обрадовал он Медеса. — Таможенники, подкупленные нами, закрывают глаза, в управление отданы подложные накладные, а грузчики уже выкладывают товар в хранилище, которое я контролирую. Ливанец не посмеялся над нами: в перспективе это целое состояние!

— Свою часть ты получишь. Что касается жреца с Абидоса, я принял решение. Я согласен с ним встретиться. Несмотря на риск, случай мне кажется слишком удачным, чтобы его упустить. При первой возможности ты вернешься туда и организуешь эту встречу.

Над Мемфисом сияла полная луна. Прикрывшись капюшоном, Медес шел торопливо. Уверившись, что за ним никто не идет, он стукнул в дверь дома, где жил ливанец. Дом был хорошо спрятан среди узких улочек позади порта, здесь было спокойнее.

Медес показал сторожу небольшую кедровую дощечку с изображением иероглифа дерева.

Охрана открыла, пропустила посетителя внутрь и тут же закрыла калитку. Слуга провел Медеса в приемную с дорогой мебелью. На прямоугольных столах — вазы с фруктами и пирожными. Несколько курильниц источали сладкие ароматы.

— Дорогой друг, драгоценный друг! — восклицал ливанец. — Какое несказанное счастье снова видеть вас! Садитесь, прошу вас! В это кресло, сюда... Первоклассный кедр и мягчайшие подушки. Могу ли я предложить вам вина?

— Охотно выпью, — ответил явно осторожничающий Медес.

— Я только что приобрел прекрасную каменную посуду, — сказал ливанец. — Смотрите: голубой сланец, красная брекчия, белый алебастр и розовый гранит... Настоящая музыка цвета! Знаете, кажется, что хорошее вино становится еще ароматнее, если какое-то время находилось в большой гранитной вазе! А вот взгляните на это чудо — кубки из горного хрусталя!

Ливанец сам налил гостю изысканного вина.

— Дорогой друг, уверяю вас, что я в высшей степени доволен. Этот великолепный напиток — продукт редкий и имеет качество «трижды отличный». Мягкое, сладкое вино с большим содержанием спирта хранится много лет. Спелые ягоды должны быть собраны в хорошую погоду, когда не слишком жарко, не слишком ветрено. После выжимания сусло выливают в чан, предназначенный именно для этого вина. Его нагревают на медленном огне и шумовкой снимают плавающие сверху остатки от веточек. Жидкость должна быть абсолютно прозрачной, поэтому ее очень тщательно процеживают. При втором нагревании, а это очень ответственный момент! Ключ успеха именно в этом!..

— Я пришел не для того, чтобы запомнить рецепт, — оборвал речь ливанца Медес. — Нам нужно поговорить о нашем деле. Твой товар доставлен по назначению, и я тебе принес новый список клиентов. Как и договаривались, твоя команда торгует и доставляет в указанный срок по указанным адресам. Половина прибыли должна быть выплачена мне как можно скорее. Для нашей третьей операции я сменю хранилище.

— Разумная предосторожность, — рассудил ливанец с некоторой холодностью. — Разве секретарь Дома Царя не должен быть в высшей степени осторожным, когда проворачивает тайные и незаконные операции?

Медес вскочил как ужаленный.

— Что это значит? Ты осмелился шпионить за мной!

— Операции такого масштаба не ведутся вслепую. Вы знаете обо мне все. Если бы я вел себя так доверчиво, вы бы продолжали принимать меня всерьез? Садитесь, и давайте отпразднуем наш успех этим исключительным вином.

Вынужденный признать, что ливанец прав, Медес протянул ему свой кубок из горного хрусталя.

— Наша торговля лесом принесет нам немало, — пообещал ему хозяин дома. — Но у меня есть и другие цели. Один я не сумею достичь их. А с вами результаты будут потрясающи.

— О чем же речь?

Ливанец сглотнул.

— Ну, во-первых, об импорте сосудов в виде беременной женщины, что делают на Кипре. В качестве талисмана они имеют большом спрос в египетском обществе. Я могу получить на них исключительные права, а стало быть, держать более высокие цены.

— Сделка заключена.

— Кроме того, — продолжал ливанец, — я рассчитываю взять в свои руки весь опий, собираемый в Сирии. Мне еще нужно устранить двух-трех конкурентов, но это вопрос нескольких недель. Египетские парфюмеры высоко ценят шафраново-опиумную настойку за ее сильный и аромат. Однако у меня нет каналов, через которые я мог бы получить права быть главным поставщиком.

— Никаких проблем, — заверил Медес.

— Самое выгодное и самое сложное я оставил напоследок: великолепные восточные масла. Египет потребляет их в невероятном количестве, но меня среди всех интересуют только два сорта: кунжутовое масло, главным образом импортируемое из Сирии, и в особенности масло моренги — бесцветное, мягкое, которое не становится прогорклым. Это настоящая роскошь! Его используют аптекари и парфюмеры, и спрос на него только растет. У меня в Ливане есть агентурная сеть, способная поставлять его в неограниченных количествах. Но меня волнует вопрос, сможем ли мы здесь в достаточной мере проконтролировать продавцов и хранилища?

— Сможем, — ответил Медес, увлекшись проектами компаньона.

— И... сколько времени на подготовку?

— Несколько месяцев, чтобы не было ни одной неувязки. Цепь должна быть прочной, и каждый в ней должен иметь свою выгоду.

— Вас это не слишком подставит?

— У меня есть доверенный человек, способный осуществить все эффективно и надежно.

— Простите мне мой вопрос, Медес: почему такая важная персона как вы, идет на такой риск?

— Потому, что коммерция у меня в крови, и к тому же я люблю богатство. Моя должность во дворце, как бы высока она ни была, все же мелкая. Мне хочется большего, значительно большего. И с тобой я надеюсь добиться желаемого. Разумеется, мой дорогой друг и сообщник, с этих пор мы повязаны на всю жизнь. И я рассчитываю на твое абсолютное молчание.

— Само собой.

— В особенности берегись заключать сделки, даже самые мелкие, с кем-нибудь другим. Отныне я твой единственный партнер.

— Это само собой разумеется.

— Ну раз уж мы столь откровенны, я бы хотел знать, как широко простираются твои сети и откуда у тебя такие удивительные способности. Я не хочу тебя обидеть, но не являешься ли ты рукой чьей-то умной головы?

Ливанец отхлебнул подогретого вина.

— Вы подозреваете, что существует некий руководитель, диктующий мне свои условия?

— Вот именно.

— Это деликатный вопрос. Очень деликатный.

— Дела, которые мы ведем, тоже деликатные. Я боюсь, что знаю о тебе меньше, чем ты обо мне. Итак, мой дорогой партнер, я требую правды. Всей правды.

— Понимаю, понимаю... Но вы ставите меня в затруднительное положение.

— Не думай играть со мной. Никто не стоит головы Медеса.

Ливанец смотрел себе под ноги.

— Да, действительно руководитель существует.

— Кто он и где?

— Я поклялся молчать.

— Я ценю твою порядочность, но мне этого мало.

— Остается только одно решение, — сказал ливанец. — Предложить ему с вами встретиться.

— Отличная идея.

— Не радуйтесь прежде времени! Я не знаю, согласится ли он.

— Посоветуй ему. Ладно?

— Хорошо.

Медес пришел как раз к тому выводу, к которому осторожно подводил его ливанец, а тот, по своему обыкновению, позволял партнеру думать, что последний полностью владеет ситуацией.

13

От Абидоса до Мемфиса^[97] путешествие на корабле длилось меньше недели. Капитан вел корабль осторожно, и юная жрица, глядя на берега Нила, хорошо отдохнула.

На пристани царили оживление и сутолока в отличие от тишины и спокойствия Абидоса.

Капитан переговорил со стражей и показал офицеру свой бортовой журнал. Тот приказал отвести девушку в приемную к визирю. Ей бы хотелось провести несколько часов, в храме Хатхор, но срочность миссии не позволяла этого.

Мемфис, с его амбарами, хранилищами, лавками, базарами, большими домами, соседствовавшими с хижинами и внушительными официальными строениями, и прежде всего великолепными храмами Птаха, Секхмет и Хатхор, показался ей огромным и пестрым. Вблизи старой белокаменной цитадели и святилища Нейт, семь слов которой сотворили мир, находился представительный административный квартал. Писцы торопились и бегали из одного управления в другое. Здесь, далеко от центра культа Осириса, принимались главные решения, касающиеся управления царством.

Визирь помещался в новом крыле, пристроенном к царскому дворцу. Жрицу, прошедшую два поста контроля и ответившую на строгие вопросы, пригласили подождать в комнате рядом с приемной, где царила приятная прохлада.

Через несколько минут вышел секретарь и открыл перед ней дверь в просторный кабинет, три окна которого выходили в сад, где тамариски соперничали в красоте с сикоморами.

К ней молча подбежали две упитанные суки и поджарый кобель. Она погладила их, но они требовали новой ласки.

— Извините, они невыносимы!

— Наоборот, они кажутся мне очень приветливыми.

— Я визирь фараона Сесостриса. Вы можете показать мне приказ о вашей миссии?

Девушка вручила Хнум-Хотепу деревянную табличку, составленную Безволосым и скрепленную его печатью.

В тексте говорилось о царской аудиенции для вестницы.

— Что вы хотите сообщить царю?

— Сожалею, но мне позволено говорить только с ним.

— У вас упорныйхарактер, но вам, без сомнения, известно, что я — Первый министр Великого Царя и что мне поручена забота о решении большей части проблем.

— Я понимаю ваше положение, а вы поймите мое.

— У меня такое впечатление, что мне не удастся уговорить вас изменить свое мнение. Стало быть, мой секретарь отведет вас во дворец.

Жрица пошла за секретарем. Как только она перешагнула порог, ее отвели к начальнику караула, отправившемуся, в свою очередь, за своим начальством.

Атлетически сложенный Собек не замедлил вмешаться со всей обычной суровостью.

— Никто не входит в зал аудиенций, не сообщив мне точную цель визита.

— Я приехала с Абидоса, — ответила юная жрица. — Мне приказано передать важное сообщение фараону.

— Его содержание?

— Оно предназначено только царю.

— Если вы будете настаивать на своем молчании, вы не увидитесь с Великим Царем.

— То, что я должна передать ему, касается будущего нашей страны. Прошу вас не мешать моей миссии.

— Она противоречит моим правилам.

— Сожалею, но я прошу вас об исключении.

— Одна из моих помощниц должна будет вас обыскать.

Юная жрица выдержала это испытание безропотно. Затем ее отвели в комнату, где вели наблюдение два вооруженных стражника, и велели ждать.

Вот тогда, выходя из одного из кабинетов и проходя по этой приемной, предназначенной для лиц, просящих аудиенции царя, Медес и увидел юную жрицу.

Из любопытства он пообещал себе справиться о ней. Она не принадлежала к мемфисскому двору и не бывала во дворце. Откуда же явилась эта незнакомка такой лучезарной красоты и почему фараон готов был ее принять?

— Великий Царь, — сказал Собек, — жрица не уступает. Ни визирю, ни мне не удалось склонить ее открыть содержание послания. Даже унизительный обыск не изменил ее решения. Вы можете быть уверены в том, что это очень верный человек безупречной преданности.

— Введи ее и оставь нас одних.

Юная жрица склонилась перед монархом.

— Великий Царь, почти сразу после вашего указа об объединении Обеих Земель зазеленела вторая ветвь Древа Жизни. И, кроме того, мне удалось сделать открытие в библиотеке Дома Жизни: чтобы бороться с увяданием акации, фараон должен изливать КА. Объединить все провинции в целостное государство мало, нужно усилить целостность Осириса. Самые древние тексты говорят ясно: Осирис — это дело фараона, Осирис — это пирамида^[98]. И хотя время строительства больших пирамид прошло, не следует ли воплотить Осириса в этой форме?

Фараон, задумавшись, долго молчал.

— Великолепное предложение, — сказал он, наконец. — Остается найти место, где будет воздвигнута моя пирамида.

Вместе с юной жрицей и личной охраной фараон обошел некрополи Абузира, Саккара, Гизеха и Лишта, но не нашел ни одного знака. В Дашуре^[99], к югу от Саккара, на самом краю Западной пустыни, возвышались две гигантские пирамиды Снефру, предшественника Хеопса, и маленькая пирамида Аменемхата II, умершего за семнадцать лет до того, как третий по имени Сесострис взошел на трон.

К этому месту вела дорога, уставленная по обеим сторонам стелами. Дорога петляла по северной части Файюма и выходила к Каср аль-Саха, где над зоной каменных карьеров возвышался необычный храм. Другая дорога вела к оазисам, известным своими винами.

Город строителей Джед-Снефру («Снефру продолжается во времени») еще посещали служители культа, которым поручалось питать КА знаменитого фараона, считавшегося величайшим созидателем Древнего Царства. Они покрывали столы жертвенными приношениями и отправляли культ в высоких храмах, воздвигнутых рядом с двумя пирамидами, одна из которых была гладкой, а вторая — с двойным склоном.

Солнце садилось рано, и нужно было позаботиться о том, чтобы возвратиться в Мемфис.

Когда тени двух гигантских пирамид долгими иглами легли на песок пустыни, Сесострис замер.

— Душа Снефру почиет в мире, — сказал он. — Она бдит над этим местом и продолжает его освящать. Своим именем — «Тот, кто исполняет божественные повеления», — он заповедует нам созидать. Здесь, в тени этого величайшего монарха, я и построю свою собственную пирамиду.

После обоснования в Мемфисе бывший правитель провинции Зайца Джехути чувствовал себя больным. Доктор Гуа, к счастью, прибыл и в столицу, где его слава день ото дня росла. Маленький худой человечек, Гуа никогда никуда не ходил без своей тяжелой кожаной сумы, в которой лежали хирургические инструменты и медикаменты для экстренной помощи больным.

— Если вы будете продолжать такой образ жизни, — сердито сказал врач своему пациенту, — я откажусь вас лечить. Впрочем, я вас уже об этом предупреждал: вы едите и пьете слишком много, а физических упражнений не делаете совсем.

— Это просто приступ ревматизма, — оправдывался Джехути.

— Если бы только это! Что ж... Немного концентрированного экстракта из коры ивы поможет. Но есть кое-что и похуже: устало ваше сердце. Поэтому перед сном вы каждый вечер будете принимать по пять пилюль с виноградом, валерианой и медом. После этого я попытаюсь прочистить пути, по которым идут жизненные соки. Они снова должны стать крепкими и обрести свою эластичность. Ведь все идет через сердце. Ну вот... Если подытожить, то отдых и еще раз отдых! Обязательно! В противном случае я ни за что не отвечаю.

Слуга Джехути прервал встречу.

— Господин, простите, но...

— Что ты себе позволяешь! — набросился на него доктор Гуа.

— Господина Джехути желает немедленно видеть фараон.

Доктор обреченно махнул рукой и сердито захлопнул сумку. Осмотр был закончен. Видя, как в комнату больного входит царь, он только спрашивал себя, настанет ли когда-нибудь день, когда ему дадут возможность лечить его пациента.

— У меня к вам только одна просьба, Великий Царь: не давайте моему больному никаких поручений и немедленно отправьте его на покой.

Гуа, ворча себе что-то под нос, удалился, а Джехути быстро надел на голову парик с седыми волосами.

— Старость приближается, — вздохнул он, — но мне пока еще удается держать ее на расстоянии. Этот милый доктор уже много лет обещает, что я скоро умру, но его лечение сохраняет мне жизнь.

— Ты получил известия от Сепи?

— Его экспедиция будет, видимо, долгой и трудной. Карты, если и есть, то неточные. А ему нужно собрать лучших искателей, техников и знатоков пустыни.

— Вопреки требованию твоего медика, хочу предложить тебе новую работу, которой я придаю особое значение. Согласишься?

Лицо Джехути стало серьезным.

— Великий Царь, я ваш слуга. Хочу работать во имя величия Египта до своего последнего дыхания.

— Джехути, я назначаю тебя начальником города пирамиды, которую я желаю возвести в Дашуре. Великий Казначей Сенанкх будет финансировать строительство.

В благодатной тени памятников Снефру Сесострис жил мечтами о строительстве будущего памятника, главные параметры которого он передал Джехути.

— Когда фараон закладывает основание святилища, — размышлял вслух Хранитель Царской Печати Сехотеп, — он воссоздает Египет. Строя, он продолжает созидание первого утра мира. Да смогут эти живые камни стать одним из оснований его счастливого царствования!

На грубый камень, золотившийся в последних лучах заходящего солнца, юная жрица возлила воду, привезенную из священного озера у храма Птаха.

— Имя этому месту будет Кебеху, то есть «Небесная живительная влага», — объявил фараон. — Мы окружим пирамиду стеной с бастионами и реданами по образцу стены Джосера в Саккаре. Так как эта пирамида должна начать испускать КА как можно скорее, мы раскопаем землю до скалы и на нее положим ядро пирамиды из обожженных кирпичей. Затем обложим ее известняком из Туры. В этой пирамиде, которая будет называться Хотеп — «Закат солнца, Мир, Полнота», — будет начертан путь души до саркофага, места нового рождения тела в сиянии.

По мере того как монарх объяснял свои мысли, Джехути заносил их на папирус.

— В северной части пирамиды, — говорил царь, — будет расположено вечное жилище визиря Хнум-Хотепа. Другие гробницы придворных — более скромные — будут напоминать гробницы Древнего Египта. Внутри разместятся тексты, составленные в этот золотой век.

В Абидосе юная жрица поняла, почему строительство Вечных Жилищ было так необходимо. Только эта символическая, магически оживляемая архитектура превращала посвященных в акх — сияющее тело, способное входить в контакт со всеми энергиями, циркулирующими во Вселенной. Несмотря на свою физическую смерть, воскресший продолжал деяния на Земле и передавал свет туда, где он жил новой жизнью.

Вокруг пирамиды фараона верные служители образовывали сверхъестественное окружение, которому поручалось одновременно и защищать его, и открыть путь добру.

— Дома строителей будут скоро готовы, — сказал Джехути. — С завтрашнего дня начнут готовить почву. В вопросе доставки материалов я рассчитываю на Сенанкха.

Заканчивая составление указа, касающегося возведения нового архитектурного ансамбля в Дашуре, Медес поразился размаху этого проекта и огромным средствам, которые предполагалось потратить для его завершения в самые короткие сроки. К материальному управлению страной Сесострис явно приобщил духовный труд, который еще больше упрочит его авторитет.

Можно ли убрать противника такой величины? Отложив этот вопрос на более позднее время, Медес попытался разузнать, кто та женщина, которая просила аудиенции. Сравнивая различные сведения, полученные из разных источников, он заключил, что она — приехавшая с Абидоса жрица и привезла фараону конфиденциальное послание.

По всей вероятности, какая-нибудь незначительная помощница. Но почему начальство Абидоса отправило в Мемфис именно ее? Может быть, Жергу во время своей ближайшей поездки туда постарается ответить на этот вопрос?

14

Рыбалка до паводка — это был почти подвиг: Нил был мелок, жара выжигала все живое, рыбы недоверчиво уходили от приманки. И, тем не менее, Секари как добрый слуга хотел накормить Икера, своего друга и хозяина, свежей пищей, наполненной КА. Поэтому он пускался на все ухищрения, чтобы все же раздобыть пару-тройку вкусных рыбешек. Увы! Удочка не принесла ему сегодня удачи. С сачком, требовавшим зоркого глаза и скорости, он чувствовал себя увереннее. Но как только рыбы туда заплывали, они сразу же бросались обратно. Оставались лишь верши, спрятанные в тростнике: забираясь туда, кефали и сомы уже не могли ускользнуть.

И как только эти негодники узнавали, что там западня!

— Ну... не блестяще, — признался Секари Северному Ветру, когда этот большущий осел Икера повез пустые корзины обратно. — С этими хитрыми бестиями нужно большое терпение!

Серый осел с большими карими глазами поднял правое ухо в знак согласия. Северный Ветер имел рыжее пятнышко на макушке, за которое в детстве чуть не поплатился жизнью: его прежний хозяин счел это знаком Сета и бросил его в болото на верную погибель. К этому месту Икера привел ибис — птица бога Тота, — и он спас малыша. Осленок вырос и превратился в настоящего гиганта, навеки преданного Икеру.

— Но, Северный Ветер, если честно, — продолжал Секари, — то твой хозяин беспокоит меня. Куда-то исчезли его хорошее настроение и бодрость. Он вечно погружен в свои черные мысли, а это никогда до добра не доводит. Ты не пытался с ним побеседовать?

Осел кивнул: да.

— Ну и какой результат?

Осел, подняв свое левое ухо, ответил: нет.

— Я так и думал. Вот этого-то я и опасался. Даже ты больше никак на него не влияешь. Он грызет ногти, не замечает разницы между добрым вином и дешевой подделкой, ложится слишком поздно и встает слишком рано, не смеется моим шуткам и думает только о своих абсурдных планах. И все же я не собираюсь сдаваться! Прочь отчаяние! У нашего парня здоровое нутро, и мы вытащим его из этой передряги. А пока пойдем-ка в лавочку и купим что-нибудь поесть!

Правитель Кахуна редко выходил из дома, но его работа не прекращалась никогда. Днем и ночью непрестанно сновали писцы, пивовары, повара, булочники, горшечники, плотники и другие служители, обеспечивавшие жизнедеятельность этого человеческого улья и получавшие в обмен хорошее жалованье, которое возрастало по мере заслуг. Начальник города сидел в своем кабинете, занимаясь сложными делами, и был, тем не менее, осведомлен обо всем, что происходило в городе. Ни одно назначение не могло быть сделано без его явного одобрения, ни одна административная ошибка от него не ускользала. Появляясь перед ним по его приказу, никто не знал, похвалят ли его или отругают. Если хвалили, лучше было не впадать в восторг, потому что похвалы обычно сопровождались дополнительными поручениями, еще более сложными, чем первые.

— У тебя прекрасное будущее, мой мальчик! — сказал он Икеру, который пришел по его приглашению. — Быть временным жрецом в храме Анубиса в твоем возрасте — это сродни подвигу! А твое управление библиотекой встретило единодушное одобрение. Для Кахуна ты — настоящее чудо! Даже твои старшие коллеги, которые еще вчера лопались от зависти, вынуждены признать твои достоинства и больше не думают, чем тебе навредить. Твой единственный недостаток — это излишняя суровость. Почему ты не хочешь отдохнуть или жениться на хорошенькой девушке, которая будет счастлива родить тебе ребенка?

— Я приехал сюда, чтобы стать лучшим писцом.

— Ты достиг своей цели, мой мальчик! Что ж, твоя личная жизнь касается только тебя. Но твоя общественная жизнь, напротив, зависит от меня. И так как Херемсаф неустанно расточает тебе похвалы, а меня окружает слишком много посредственностей, то я назначаю тебя советником городской управы.

— Ваше доверие делает мне честь, но моя нынешняя должность подходит мне идеально.

— В Кахуне решаю я. Раз ты доказал способность к работе, то я хочу найти тебе применение. Не думай, что своим назначением ты обязан доброте моей души, хоть она у меня и есть. Фараон поручил мне сделать этот город процветающим и создать в нем лучшую школу писцов во всем царстве: вот видишь, какие у меня цели. Можешь приступать.

Икер не поверил ни одному его слову. Продвигая по служебной лестнице, правитель только хочет усыпить его бдительность, надеясь, что за грузом ответственности и лестью профессиональных лизоблюдов, в прекрасном доме и в прекрасных условиях он потонет в комфорте и позабудет и свое прошлое, и свои идеалы.

Но какова бы ни была стратегия правителя, она на него не подействует. Не тут-то было! Икер, ведя себя безупречно, использует его в своих целях. Прикидываясь, что охотно принялся за работу, Икер будет выполнять свои функции с рвением и компетентно. И ни правитель, ни Херемсаф ни за что не догадаются о его истинных намерениях. Они сами дадут ему оружие, которым он не замедлит воспользоваться.

Подобный дом сам по себе был счастьем. Для Секари заниматься поддержанием в нем порядка было не обязанностью, а удовольствием. С утра он размахивал метлой, насвистывая модную песенку, и не мог видеть небрежно брошенного на табурет схенти. Кухня и комната для омовений неизменно сверкали чистотой, да и состояние других комнат могло служить образцом.

А что уж и говорить про мебель — элегантную и прочную! Короба, сундуки, кресла и низкие столики спокойно переживут не одно поколение. А что до кухонных блюд, то в прекрасной посуде они приобретали необыкновенный вкус.

— Твой хозяин дома? — спросил Волосатый, когда Секари красил косяк входной двери в красный цвет, чтобы отпугнуть демонов.

— Ты, как обычно, принес дурные вести?

Волосатый, знаток сплетен, болтливый и ленивый, имел плохую репутацию.

— Неблестящие, это верно, но что я могу сделать! Мне нужно поговорить с Икером.

— Перед тем как входить, омой ноги и сядь в первой комнате. Я схожу за ним.

Желая поскорее избавиться от нежеланного гостя, юный писец не предложил ему освежиться каким-либо прохладным напитком.

— Что случилось, Волосатый?

— Меня направила городская управа, и срочно. Только что получено предсказание о разливе Нила. Вести скорее тревожные.

— Паводок слишком слабый или слишком сильный?

— Слишком сильный. Тебе нужно как можно скорее позаботиться об укреплении плотины.

— Сделаю.

— Меня пригласишь на работу?

— Раз может произойти катастрофа, лучше будет, если ты окажешься со мной. Отправляйся к воротам на Файюм и попроси детальный отчет о состоянии запасных водохранилищ.

— Бегу!

Икер отправился к зданию, где хранились государственные архивы, которые ему так хотелось посмотреть.

Хранитель, сдержанный и чопорный, принял его с почтением. По сравнению с первым визитом его отношение к Икеру сильно изменилось.

— Чем могу служить нашему новому советнику управы, чье назначение, вполне заслуженное, я бесконечно поддерживаю?

— Чтобы оценить опасность паводка, мне нужно посмотреть документы о предыдущих замерах и плотинах в нашей области.

— Хорошо, все архивы в вашем распоряжении!

Икер не ограничился только этими документами. Наконец он смог посмотреть список кораблей, построенных в провинции Файюм, и узнать имена членов экипажей.

Но никаких сведений о «Быстром»!

Как и в провинции Тота, все соответствующие документы в архиве были уничтожены. Ни одного упоминания и об экспедиции в страну Пунт.

И, тем не менее, одно доказательство все же нашлось, и вполне весомое: Икер нашел имена Черепашьего Глаза и Головореза в списке моряков, нанятых на торговый флот фараона! Стало быть, именно тиран приговорил Икера к смерти!

— Где ты прячешься, Бина? — спросил Икер, осматривая домик, в котором они встречались.

— Я позади тебя! Но не покажусь, пока ты не скажешь мне своего решения.

— Теперь мое решение окончательно.

— И ты поразишь чудовище?

— Я убью его!

— Тогда я могу выйти!

Когда он ее увидел, он ее не узнал...

Перед ним была другая женщина: искусно подкрашенная, с подведенными специальным составом глазами, в большом парике, который скрывал большую часть ее лица.

— Это ты, Бина? Это правда ты?

— Я знала, что твой ответ будет положительным. И я предусмотрительно договорилась, что приведу тебя к нашим друзьям. Но при условии, что ни один прохожий меня не узнает. Твое оружие?

— Оно со мной.

— Я пойду впереди, на значительном расстоянии. Когда войду в мастерскую, следуй за мной.

Несколько светильников освещали мастерскую, где изготавливались ножи и короткие мечи для домашних нужд и для охраны.

Сидя в полумраке, ремесленники враждебно смотрели на Икера.

— Не беспокойся, — сказала Бина. — Это наши союзники. Они привезли партию продукции, предназначенную для освободителей. Скоро наши ряды вырастут! Кахун обещан нам, Икер! И все же ничего не произойдет, пока у тирана сохраняется абсолютная власть! Покажи нам оружие, которое станет оружием справедливости.

Писец вынул свой короткий меч. Бина взяла его и отдала мастеру.

— Наточи его, да так, чтобы лезвие стало острым, как смерть.

Хотя задача, порученная новому советнику городской управы и была непосильной, Икер оказался на высоте. Его писцы, техники и специально нанятые рабочие укрепили берега каналов земляными насыпями. Каждая плотина была упрочена, каждое водохранилище уплотнено. Писец считал и пересчитывал необходимые объемы и кубатуру грунта, которые нужно было перевезти и уплотнить, чтобы сделать берега незатопляемыми. Даже если паводок будет чудовищным, жители останутся в безопасности. Писец был также занят перевозкой фуража в те места, где вдали от воды будет собран скот. И не забыл предусмотреть множество пристаней, которые позволяли бы населению перемещаться.

Всех поражала невероятная трудоспособность юноши. Внешне он совсем не был атлетом, но, тем не менее, оказался неутомимым работником и стремился все контролировать лично. По всей вероятности, правитель дал ему слишком тяжкое задание, но Икер был настойчив. Если его одолевали усталость и отчаяние, он начинал думать о ней, своей юной жрице, которая в мечтах была постоянно с ним. Тогда словно расступались тучи, темное небо прорезала молния и он вновь преисполнялся сил. Он снова брался за дело. Однако исход этой битвы был неясен.

Когда наступили дни «сверх года», завершавшие цикл из трехсот шестидесяти предшествующих дней и отмечавшие начало следующего цикла, каждый в душе замирал. Во всех крупных храмах страны служители культа произносили заклинания, предназначенные для умиротворения Секхмет, львицы-убийцы, чтобы она не насылала на Египет своих вестников и злых гениев, несших с собой несчастья и болезни.

В первый из пяти опасных дней отпраздновали рождение Осириса. Разве паводок не символизировал его воскрешение? Второй день был посвящен сыну Осириса Хору, считавшемуся покровителем царства. Но третий день мог быть началом любой катастрофы, потому что он был посвящен рождению Сета.

Бина, накрашенная и поэтому неузнаваемая, встретилась с Икером на маленькой площади в тени пальмы.

— Весь город только и говорит о тебе. Ты спас его от разрушения.

— Никто не жалел своих сил. Но Нил решит...

— Я с нетерпением жду дня Сета. Хоть бы он стер с лица земли этот проклятый Египет!

— Проклятый Египет? Что ты хочешь этим сказать, Бина?

Юная азиатка поняла, что совершила ошибку.

— Я говорю о тиране, который ведет свою страну к погибели и повсюду плодит несчастья для своего народа. Ты изменил свое мнение, Икер?

— Ты что, считаешь меня безголовым?

— Нет, конечно, нет!

— Тогда опасайся Сета. Если он поразит деспота, тем лучше. Но если он опустошит возделываемые земли и обречет тысячи людей на голод и нищету?! Разве можно этому радоваться?

— Не нужно подозревать меня! Я только хотела, чтобы сила этого бога дала силу нашему делу.

В день Сета визирь прекратил все дела.

Часы тянулись нескончаемо долго.

И, наконец, настал день Исиды, затем пришел день Нефтиды. С помощью этих двух сестер новый год родился в гармонии.

Паводок, сильный и высокий, все же не причинил больших разрушений плотинам. Жертв не было. Городская управа поздравила писца Икера с замечательной работой. Все его расчеты оказались правильными, благодаря ему Кахун и его окрестности остались нетронутыми бушевавшими водами. Можно было даже предсказать отличный урожай, что позволит доверху наполнить амбары и скопить запасы на случай тяжелых лет. По окончании празднеств, посвященных начавшемуся году, Икер получил, наконец, право на несколько часов отдыха.

— У тебя невеселый вид, — сказал ему Секари. — Надеюсь, правитель города не станет выжимать из тебя все соки, как из бурдюка с вином?

— И не думай даже, — ответил Икер. — Теперь я должен составить доклад о том, насколько пригодны хранилища Кахуна для долговременного хранения запасов. Правда, архивы облегчат мне задачу, но, тем не менее, потребуется все перепроверить, потому что технические службы имеют дурную привычку переписывать документы с ошибками.

— Кстати, об архивах... Ты нашел там то, что искал?

— У меня больше нет сомнений в том, как я должен себя вести.

— Ты — блестящий молодой человек, ты умен, ты воспитан. Я — темный человек, у меня нет образования, но я доверяю моему инстинкту и редко ошибаюсь. Зачем тебе нарываться на несчастье, когда удача держит тебя за руку?

— Счастье для меня невозможно пока я не исполню свой долг.

— Вспомни хотя бы слова мудреца: «Фараон знает все, что делается. Нет ничего ни на небе, ни на земле, что бы ему не было известно».

— Какими бы ни были сети осведомителей у тирана, правосудие, в конце концов, поразит его.

Секари опустил голову.

— Мне неприятно тебе это говорить... Но на мою помощь в этом деле не рассчитывай. Моя жизнь не была легкой, я вынес немало ударов судьбы. Здесь мне хорошо.

— Я тебя понимаю и нисколько не осуждаю. Можешь ли ты, по крайней мере, поклясться мне, что не выдашь меня?

— Клянусь тебе, Икер.

15

Рано утром прекрасный дом Медеса наполнился истерическими криками его взбалмошной супруги, чей нервный срыв завершил череду непростительных и катастрофических ошибок слуг. Во-первых, кайма, украшавшая вырез и края ее туники, оказалась отпорота, словно одежда была заказана в мастерской у каких-то там неумех. Во-вторых, мастерица по прическам оказалась настолько глупа, что заболела и отправила ей свою помощницу, а та была настолько неловкой, что не сумела правильно прикрепить дополнительные пряди к ее черному парику. А ведь достаточно было приподнять одну прядь парика, обвернуть ее вокруг большой шпильки, подцепить дополнительную прядь и поставить на место настоящую. И тогда уловок не будет видно! В ярости жена секретаря Дома Царя бросила зеркало наземь и отправила эту дуру назад, не заплатив ей!

А потом у нее случился ужасный приступ мигрени, которую эта богатая дама пыталась унять, намазав голову специальным притиранием на основе аниса, брионии и кориандра. Но, как назло, лекарство не помогало!

Фурией ворвалась жена в покои мужа.

— Дорогой, я жестоко страдаю! Пошли за доктором Гуа! Только он один может мне помочь!

— Сама займись своими делами и не смей меня так грубо будить! Я всю ночь работал!

Жена выскочила, хлопнув дверью.

Медес поднялся и прошел в комнату для омовений. Обычно он находил удовольствие в утреннем туалете и следовавшем за ним обильном завтраке. Но сегодня, после беспокойной ночи, его терзало слишком много тревог.

Когда, наконец, Жергу вернется с Абидоса и с какими результатами? Медесу все еще не мог поверить в то, что скоро у него появится надежный союзник внутри жреческой колонии. Как могло так случиться, что постоянный жрец так жестоко предает собственное братство? И не идет ли здесь речь о попытке манипулировать? Если это так, то автора идеи предположить нетрудно. А не слишком ли Медес подозрителен?

К тому же возникала еще одна проблема — оглушительный успех Хнум-Хотепа. Первый визирь, назначенный фараоном Сесострисом, показал себя таким замечательным правителем, что в короткий срок сумел сделать взаимодействие центральной власти и власти бывших самостоятельных провинций удивительно слаженным. Как и многие, Медес полагал, что будут неувязки и возмущения, но ничего этого не произошло. С помощью постоянных советников из Дома Царя, нисколько не завидовавших его назначению, визирь твердо держал в руках эффективно заработавшее управление. К счастью, Хнум-Хотепу было довольно много лет, и он, вероятно, долго не прослужит. Но в ожидании этого Медес и сам терял влияние при дворе. И чтобы удержать свои позиции, ему вскоре придется прибегнуть к помощи друзей и сочувствующих царедворцев.

Многие двери перед ним уже закрыты, и вернуть свое влияние ему будет нелегко. Сейчас самую большую надежду Медес возлагал на Абидос.

Будущая встреча с руководителем ливанского партнера его подбадривала. Что за каналья этот ловкач, если сумел прибрать к рукам пройдоху ливанца! Такой человек определенно внушал интерес, и Медес надеялся его использовать.

Когда он заканчивал одеваться, на пороге снова показалась жена.

— Доктор Гуа сможет меня осмотреть не раньше вечера, — простонала она. — Используй свое влияние, надави на него, пусть он отложит свои визиты и займется мной!

— Ну, это непросто! У Гуа, ты же знаешь, паршивый характер: он не выносит чьего-либо давления. И к тому же твоя мигрень мне не кажется смертельной. Возвращайся в спальню и поспи до завтрака. А затем тебя утешат твои подруги, их щебетанье вернет тебя в форму.

Приход Жергу прервал разговор.

Медес весь напрягся и потащил сообщника в кабинет, закрыв плотно двери.

— Отличные новости, начальник! — сказал, широко улыбаясь, Жергу. — Удивительный тип этот жрец! Он понимает вашу осторожность и хочет доказать свое желание сотрудничать: он дает нам возможность вести дела без него.

Ошарашенный Медес спросил себя, уж не пьян ли Жергу!

— Во-первых, вот печать Абидоса. Она ставится на различные материалы и позволит нам выдавать фальшивые свидетельства за подлинные. Мы будем готовить свидетельства сами, а продавать как прибывшие со священного места Осириса. Это моя идея, и я уже нанял мастера, которого устроила цена. А вот второй подарок нашего нового друга и союзника. Он еще дороже: священное заклинание, которое произносят Справедливые в потустороннем мире: «Пусть плывет он в ладье Осириса и гребет веслами, пусть движется он туда, куда влечет его сердце, пусть Великие с Абидоса пожелают ему доброй встречи и мира, пусть он участвует в таинствах Осириса, пусть он следует за ним по безгрешным дорогам священной земли». Мы награвируем его на нашей продукции и будем продавать ее на вес золота!

Торговец винами происходил из простой семьи. В последнее время его здоровье пошаливало, и он все чаще стал подумывать о предстоящем великом путешествии в иной мир. Богатство позволяло ему приобрести прекрасный саркофаг, но он жаждал привилегий. Ему хотелось, чтобы его имя было навечно выгравировано на памятнике в Абидосе, вблизи от Осириса и под его сенью. Разве могло быть что-либо лучше, чем уверенность в счастливой будущей жизни?

Когда он увидел Жергу, первое, что пришло ему в голову, что главный инспектор амбаров пришел за очередной мздой.

Конечно, с таким влиятельным лицом лучше было бы полюбовно договориться. У него такие связи во дворце!

— Мой дорогой Жергу, я только что получил вино нового урожая! Не хотите ли попробовать?

— Разумеется. Мы можем поговорить без свидетелей?

— Тогда прошу в мой винный погреб.

У торговца перехватило дыхание, губы пересохли. Интересно, какой донос на него написали? Чтобы умаслить инспектора, он предложил ему свое лучшее вино.

— Неплохо, — сказал Жергу, — но на мой вкус чуть сладковато. Говорят, ты заказал себе первоклассный саркофаг?

— Нужно же подумать о будущем веке!

— А что тебе говорит имя Абидос?

— Абидос?.. Не понимаю.

— Я могу получить для тебя подлинную стелу со священным заклинанием. Останется выгравировать только твое имя, и ты проведешь вечность у подножия лестницы Великого Бога.

Торговец вином чуть не умер от переполнявших его чувств.

— Вы... Вы шутите, — еле смог он пролепетать.

— Теперь можно подумать о цене. И... с учетом моих расходов...

— О, да! Конечно! Все что пожелаете!

— Перед тем как окончательно скрепить дело, взгляни на этот шедевр!

Жергу вновь увлек в погреб еле живого от потрясения торговца, у которого заплетались ноги. Там он показал ему стелу.

— Договорились! — еле выдавил из себя торговец.

— Ну вот и отлично! — радостно воскликнул Жергу. — Ваш и мой винные погреба полны чудным вином! И все это в обмен на маленький точеный камушек, который никогда не отправится в Абидос и который сегодня же ночью будет уничтожен нашим рабочим. О, нет-нет! Не беспокойтесь, он будет молчать! Я хорошо ему заплатил! Да и нам теперь нет нужды мотаться в Абидос. Обойдемся и без нашего славного жреца!

— Ошибаешься, дорогой Жергу, — возразил Медес. — Мне никогда не нравились твои методы. Их следует применять осторожно и не спешить. Нам нужно действовать гораздо изощреннее. Гораздо изощреннее, говорю я тебе! Ведь настоящие стелы заинтересуют богатых жителей Мемфиса. И мы поднимем цены так высоко, что торговаться станет неуместно. Эти аргументы потрясли Жергу.

— Значит, мы не оставим этого жреца с носом...

— Это было бы непростительной ошибкой, потому что его помощь нам просто необходима. Во-первых, чтобы творить поистине масштабные дела. А во-вторых, чтобы сообщать нам информацию с Абидоса, а значит, способствовать тому, чтобы мы могли проникнуть в тайну Абидоса. Поэтому как можно скорее организуй мне встречу с этим посланцем провидения.

Земля Выносливых — город Сесостриса в Абидосе — постепенно набирал силу. Там жили строители храма и гробницы, служители культа, которым было поручено проводить духовные церемонии, а также управленческий персонал со своими семьями. В каждом доме было несколько комнат, внутренний двор и сад. Улицы шириной в пять локтей^[100] планировались под прямым углом. Виллы, стоявшие недалеко от пустыни, были роскошны. В доме правителя города, находившемся в юго-восточной части города, располагались кабинеты чиновников и многочисленные мастерские^[101].

Именно в одном из помещений, расположенных там, и принял постоянный жрец по имени Бега временного жреца Жергу и его помощника Медеса, приехавшего в Абидос под чужим именем и назвавшегося надзирателем за охранниками. Стражникам, которые его прекрасно знали, Жергу сказал, что работа становится все сложнее, поэтому ему нужен помощник. Руководителей на Абидосе это вполне удовлетворило. Когда Бега вошел в комнату, Медес почувствовал, как его обдало ледяным ветром. Он даже представить себе не мог, что посвященный в тайны Абидоса может быть таким холодным и непривлекательным. Высокий и прямой до неестественности, с выдающимся носом — все в его внешности было отталкивающим. Бега сел на значительном расстоянии от своих собеседников. Не снисходя до разговора с Жергу, он обратился сразу к тому, кто выглядел солиднее.

— Кто вы?

— Меня зовут Медес. Я — секретарь Дома Царя. Фараон диктует мне свои указы, а я рассылаю их во все провинции.

— Это очень важный и ответственный пост.

— Ваш не менее высок.

— Я надеялся на более высокий. Значительно более высокий. Возможно, и вы тоже?

— Печать и заклинание дали нам возможность заключить первую сделку, в которой заинтересованы, конечно, и вы. Давайте и дальше помогать друг другу. Тогда мы сможем добиться того, чего заслуживаем.

На мрачном лице Беги не отразилось и подобия улыбки. И все же Медесу почудилось, что он ощутил, что Бега доволен.

— Ваш друг Жергу передал вам мои предложения?

— Да. Они мне подходят идеально. Мы займемся изготовлением фальшивых стел, которые будут продаваться любителям. Те же будут верить, что стелы — настоящие и будут увезены на Абидос. Вы не должны опасаться каких-либо случайностей, потому что уничтожать их мы будем сами. А как вам удастся уносить с места подлинные памятники и какую цепочку мы должны создать, чтобы доставлять их в Мемфис?

— Я уже объяснял Жергу, что люди и товары, приплывающие на Абидос, подвергаются строжайшему контролю. И наоборот, выезд совершенно свободен. Заручившись молчанием одного стражника, который каждые десять дней стоит в карауле на лестнице Великого Бога, я вынесу в тайник некоторое количество маленьких бесценных стел. Пусть у вас будет некий доверенный человек для их получения. Потом останется лишь отнести их по дороге к Нилу (дорогу я укажу), где будет ждать лодка.

— На мой взгляд, план великолепен. Что же заставило вас так поступать?

— Я хотел то же спросить у вас.

— Ну раз уж мы берем на себя такой риск, — начал Медес, — то было бы глупо запираться. Меня не оценили должным образом, и мне приходится доказывать свою истинную ценность всеми имеющимися у меня средствами. Но вы-то... Вы — человек из внутреннего храма!

— Я долго думал, что духовной высоты мне достаточно, что это сведет мои желания к минимуму. Появление Сесостриса все изменило. Он, вместо того чтобы назначить меня, сам управляет жреческой иерархией и реформирует жреческую коллегию. Это присвоение Сесострисом не свойственной фараону власти лишает меня привилегий, которые по праву принадлежат мне. И я решил отомстить. Моя месть — добиться успеха, а значит, денег.

— Давайте проясним, Бега: что вы понимаете под местью?

— Уничтожить человека, который мешает моей карьере.

— Вы знаете Сесостриса? Я-то его довольно часто вижу, и мне хорошо известна его способность к действию. Поверьте, он недоверчивее быка и безжалостнее льва. Я тоже желаю ему гибели, но как выбить почву из-под столь твердо стоящего на ней человека?

— Вы хотите отказаться от борьбы?

— Я просто недоумеваю, какой способ борьбы выбрать. Вокруг царя есть сплоченный круг друзей и единомышленников, а его недавно назначенный визирь пользуется всеобщей поддержкой.

— И все же как бы ни были прочны дела человеческие, они, в конце концов, рассыпаются в прах. Мы должны объединить наши усилия и выбрать слабое звено.

— Почему войско и стража стерегут Абидос? Бега поднял голову и холодно взглянул на Медеса.

— Государственная тайна.

— Мы до такой степени доверяем друг другу, — заметил Медес, — что между нами не может быть тайн. Разве вы не можете мне этого сказать?

— Одна из тайн Абидоса — это Древо Жизни, — медленно произнес постоянный жрец. — Болезнь акации Осириса угрожает гибелью Египту. Меры, которые предпринимают Сесострис и исполнители ритуала при Древе, замедляют процесс угасания, но кто знает, надолго ли? Для выздоровления нужно особое целительное золото, но его, возможно, так никогда и не найдут.

«Золото Пунта», — подумал Медес, буквально впитывавший каждое слово жреца.

— А кто же виной этому несчастью?

— Мы не знаем. Чтобы установить виновного, царь приказал провести несколько расследований.

— Есть подозрения?

— Ни малейшего. Если акация угаснет, то таинства больше не будут отправляться и Осирис больше не воскреснет. Это станет концом Египта.

— Расскажите мне о тайнах! Это не мираж?

— Ах, Медес! Если бы вы знали хотя бы малую их часть, вы бы так не говорили!

— В качестве постоянного жреца вы ведь можете ходить во все секретные районы Абидоса и посвящены во все ритуалы, отведенные лишь для посвященных.

Бега не проронил ни слова.

— Я хочу знать все, — настойчиво продолжал Медес. — Уже много лет мне чинят препятствия и отказывают в доступе в закрытый храм. Разве храм Абидоса — не самый значимый и не самый жизненно важный для всех?

Жрец странно улыбнулся.

— Я поклялся не выдавать секрета.

— Ну любой человек имеет свою цену. Вы обладаете множеством сокровищ, и я заплачу за них справедливую цену.

— У нас еще будет время поговорить об этом.

— Да-да, поспешность может привести нас к провалу, вы правы. Сначала нам следует завязать прочные связи и собрать военный запас. Затем пойдем дальше.

Бега пристально взглянул на секретаря Дома Жизни.

— Давайте взаимно подвергнем друг друга испытанию. Если все пройдет нормально, пойдем дальше.

— И еще один вопрос: в Мемфисе я увидел одну молодую женщину. О ней ходили слухи, что она привезла с Абидоса конфиденциальное послание фараону. Вы ее знаете?

— Опишите ее.

Бега внимательно выслушал рассказ Медеса.

— Это одна из живущих здесь жриц Хатхор. Для этой жрицы наш Верховный жрец, Безволосый, открыл двери библиотеки Дома Жизни, чтобы она могла изучать старинные тексты.

— Она, без сомнения, вручила монарху планы, которые должны облегчить ему строительство пирамиды. Эта девушка здесь на первых ролях?

— О, нет! Она занимает подчиненное положение и была лишь посланницей Безволосого. Она погрязла в мистике, поэтому нам нечего ее бояться. Не скажу того же о жрецах, но по отношению к ним я сам предприму меры безопасности. Ну а вы, Медес, будете осторожны?

— У меня нет обыкновения совершать ошибки.

16

На борту корабля, плывущего в Мемфис, Медес пытался взвесить доводы, из-за которых стоило бы разорвать зарождавшийся союз с Бегой. Ни один из них не выдерживал серьезной критики. Этот жрец выглядел идеальным сообщником, затаившим горькую обиду, злопамятным, обладающим извращенным умом. Он твердо стоит на своем, лишен изначального стыда, который мешает совершать зло, обладает теми секретами, которыми Медесу всегда страстно хотелось завладеть. Да, разумеется, его потребуется задабривать, льстить ему в нужный момент и заставить поверить в то, что он и есть тот самый главный человек, заправляющий всеми делами. Медесу предстоит лишь использовать его неуемное честолюбие и страстный характер.

Не забыл Медес и о золоте Пунта, которое не казалось сказкой только ему самому. В ближайшем будущем без поддержки ему не удастся направить за ним специальный корабль. А вот позже он сумеет использовать верфь и свои богатства, чтобы завладеть сокровищем.

Стражник у ворот дома приветствовал хозяина низким поклоном и поспешил просигналить стражнику, стоящему за воротами, который тотчас же отворил перед Медесом тяжелую калитку. В аллее сада Медес повстречал явно торопящегося доктора Гуа.

— Моя супруга больна?

— Мигрень. Я предписал ей мазь и легкое снотворное. Но есть вещи и посерьезнее.

— Ради всего святого, говорите скорее!

— Она страдает излишним весом. Если она будет продолжать целыми днями есть, то заболеет ожирением. Питание — вот секрет здоровья. Всего хорошего, я спешу. У меня, как всегда, много тяжелых больных.

Секретарь Дома Царя и Жергу уединились в кабинете. Выпили пива, съели по горячему хлебцу и порции сушеного мяса.

— Убить Сесостриса не представляется возможным, — задумчиво сказал Жергу. — Его слишком хорошо охраняют, и никто не решится напасть на него. Если же нанять убийцу, то его схватят и он нас выдаст.

— Вероятнее всего, — согласился Медес. — Но, тем не менее, средство есть: ослабить царя, нанося удары по тем, кто его окружает. Если разрушить основы, которые кажутся фараону незыблемыми, он попадет в изоляцию и... окажется в нашей власти. Начнем с того, кого ты знаешь лучше всех, — с Великого Казначея Сенанкха.

— Знать-то я его знаю, это верно, но ничего особенно интересного о нем рассказать вам не могу. Это цельный человек! Единственный его недостаток состоит в том, что он слишком любит хорошую кухню. Ни одной женщине, как бы хороша она ни была, еще не удавалось превратить его в блеющего ягненка.

— Твой анализ кажется мне точным, — согласился Медес. — Ну раз Сенанкха нельзя подкупить, подстроим ему западню. Не забудь, что я работал в Министерстве экономики и что его работа для меня не секрет. И вот что мы сделаем. На этот раз нам сослужит верную службу единственный талант моей жены.

Сенанкх, Великий Казначей, — полный мужчина в расцвете своих сорока лет — возглавлял Белый Дом Обеих Земель. Несмотря на такой высокий пост, он был любителем сладко пожить. На самом же деле ему были свойственны черты прирожденного лидера. Увлекая за собой решительностью и неподкупностью, он был опасен для врагов и безжалостен с мошенниками. Вялые и льстивые сотрудники у него не задерживались. Фараон поручил ему одну из самыхсложных и важных задач — распределение доходов. Сенанкх полагал, что четкое ведение государственных счетов является условием, необходимым для поддержания справедливости Маат и всей египетской цивилизации. В случае расточительства, неоправданных долгов или ведения дел спустя рукава связи в обществе ослабнут, порвутся и откроется лазейка для любых вторжений.

Каждую неделю Великий Казначей отправлялся к визирю Хнум-Хотепу, на этой неделе нужно было уточнить выплаты менее обеспеченным провинциям. Добиваясь процветания всех провинций, визирь тем самым ежедневно боролся за обретенное единство страны, что согласовывалось с желанием царя.

И тот и другой вели себя откровенно и прямо, поэтому между ними царило полное взаимопонимание. Без помощи Сенанкха Хнум-Хотепу, возможно, и не удалось бы постичь все премудрости и мельчайшие хитрости централизованного управления. И оба они были рабами амбиций, довольствуясь теми обязанностями, которые им поручил монарх.

— Каких-либо особых проблем нет, Великий Казначей?

— Нужно срочно перестроить некоторые хранилища; без моего ведома были подняты налоги на навигацию; пришло с десяток жалоб на сборщиков налогов, возомнивших себя тиранами; задерживаются поставки глиняных кувшинов в Фивы; мне придется уволить двух лежебок... Остальное я решу без твоей помощи. А у тебя все в норме?

— Визирь выбивается из сил, зато Египет чувствует себя хорошо... Ну, почти хорошо.

На языке Хнум-Хотепа это выражение означало, что ожидаются серьезные осложнения.

— Я могу тебе чем-то помочь?

— Надеюсь, что ты поможешь себе. Скажи, разве справедливое распределение доходов — это не твоя первейшая обязанность?

— Я считаю, что не забыл о ней.

— Некоторые высокопоставленные чиновники считают иначе.

— На каком основании?

— Я только что получил несколько донесений, к которым приложены письма с твоей печатью. В них рекомендуется распределение урожая зерновых... просто поразительное! Если кратко, то три четверти идет богатым землевладельцам, а остальное — семьям среднего достатка и в деревни, где урожай минимален, то есть тут же обнаружится недостаток в продовольствии. Население немедленно узнает об этом твоем распоряжении, и покатится волна протестов. Судьи, разумеется, тут же начнут составлять жалобы. Они дойдут до меня, и я буду вынужден наказать виновного. Ты, Сенанкх, будешь вынужден оставить Дом Царя, и твоя карьера закончится тюрьмой.

— Ты что, воспринимаешь эти обвинения всерьез?

— Мне не спится уже несколько ночей, но уничтожить эти документы я не имею права.

— Если ты совершишь подобное преступление, то будешь недостоин своей должности. Покажи мне эти письма.

Сенанкх внимательно все прочел.

— Это твоя печать? — спросил его визирь.

— Можно предположить.

— И твоя рука?

— Тоже можно предположить.

— В таком случае, как ты оправдаешься?

— Я бы предпочел объясниться в присутствии царя.

— Великий Царь уже просил меня об этом, поэтому не будем терять времени.

Хнум-Хотеп тяжело поднялся. Он охотно обошелся бы без этого скандала, ведь он серьезно ослабит Дом Царя. Ему с трудом верилось, что Сенанкха подкупили.

Спокойствие Великого Казначея удивляло визиря. Как мог он сохранять безмятежный вид под тяжестью таких обвинений? Но перед лицом Сесостриса этот фасад рухнул.

Под напряженным взглядом фараона Хнум-Хотеп описал ситуацию. Монарх не выказал ни малейшей эмоции.

— Все это, разумеется, подлог.

— Разумеется, — подтвердил Сенанкх.

— Великий Царь, — возразил визирь, — у вас перед глазами доказательства!

— Моя печать и мой почерк великолепно подделаны, — заявил Сенанкх.

— Твоя система доказательств не кажется тебе смехотворной? — спросил Хнум-Хотеп.

— Она была бы таковой, если бы я был неспособен доказать свою невиновность.

Визирю показалось, что он снова обрел надежду.

— Каким образом?

— Я уже давно опасался какого-нибудь удара в этом роде. Поэтому, кодируя свою официальную переписку, предпринял меры. Я всегда сдвигаю третью и пятую строки своих писем. Когда я пишу букву С, то в восьмой раз удлиняю ее правую сторону. А в букве Б через раз уменьшаю ее основание. И, кроме этого, ставлю три черные точки — почти незаметные, образующие пирамиду, — в середине текста. Просмотрите все ложно приписываемые мне документы, и вы увидите, что ни одного из указанных мной трех признаков в них нет.

Визирь в этом убедился.

— Как я могу проверить, что ты не выдумал сейчас то, что рассказал?

— Двумя способами: во-первых, вынув из моего архива официальные письма, где имеются все указанные мной особенности; во-вторых, подтвердив мои слова показаниями свидетеля, бывшего в курсе и достойного доверия.

Визирь облегченно вздохнул.

— Какое счастье! Какое счастье! Я немедленно предупрежу пославших письма, что они перебрали через край! Какой извращенный ум мог придумать подобный злой ход?

— Кто-нибудь, кто хочет законным образом и без жестокости удалить меня. Идея коварна, парирование казалось невозможным. А так феноменально подделать печать и почерк — само по себе маленький подвиг. Все заставляет предположить, что мой противник — высокопоставленный чиновник.

— Возможно, он даже находится в твоем собственном министерстве! — предположил визирь. — Поищи среди завистников и разочарованных: кто из них хотел бы занять твое место? Но я советую тебе принять срочные меры: измени свой код и поставь о нем в известность только Великого Царя.

Ливанец попробовал во второй раз.

И во второй раз неудача. Как отказаться от белого вина — такого сладкого и ароматного?! От тушеного мяса, от фасоли на гусином жиру, от медовых пирожных и варенья из инжира! Да, конечно, Провозвестник рекомендовал ему меньше пить и меньше есть, а его советы равнозначны приказу. Но для чего тогда богатство, если нужно придерживаться режима, который отнимает все радости жизни? Благодаря более широкому платью ливанец надеялся создать впечатление, что худеет. В присутствии Провозвестника он будет вести себя как истинный аскет.

Своему лучшему агенту, водоносу, ливанец предложил только сушеные фиги.

— Медес вернулся в Мемфис.

— Откуда?

— Мои информаторы утверждают, что из Абидоса.

— Абидос — это территория Осириса, предназначенная только для посвященных! — удивился ливанец. — Зачем он туда ездил?

— Не имею никакого понятия.

Заинтригованный, ливанец отпустил агента, искупался, дал растереть себя массажисту и надел белый халат с такой мягкой бахромой, что, вытянувшись на подушках, сладко заснул.

Его разбудил интендант, предупредивший, что пришел капитан судна — прекрасный моряк, которому было поручено привезти лес из Ливана.

— Пришел новый товар, начальник. И с ним остальное.

— С таможенниками никаких сложностей?

— Ни единой. Цепочка работает отлично.

Морской волк — резкое выразительное лицо, спутанные волосы — говорил медленно и сурово.

— Со стороны транспорта проблем никаких. Со стороны внутренней сети еще есть кое-какие нелады. Конечно, после воссоединения Египта ситуация улучшилась, потому что беспрепятственно можно переезжать из провинции в провинцию. У меня теперь есть контакты в каждом порту, и информация доходит быстро. Но в Кахуне затор.

— Почему?

— Местный чиновник отказывает в последнем разрешении нашему каравану. У каравана есть даже пропуск от мемфисской администрации, но тому все мало! Он лично хочет проверить документы каждого прибывающего и характер груза.

— Досадно, очень досадно... Как его имя?

— Херемсаф.

— Я сам займусь им.

Херемсаф, как старый охотничий пес, нюхом чуял — с этим караваном что-то не так. Но, как ни странно, документы были в абсолютном порядке — имелись даже все разрешения. Писец, не раздумывая, должен был открыть перед ним ворота Кахуна. И все же инстинкт останавливал его, требовал дополнительной проверки. Возможно, он ошибается, ну что ж... По крайней мере, не будет сожалеть о допущенном промахе. Лучше уж быть недоверчивым, чем попустительствовать. Не в первый раз Херемсаф сталкивается с ситуацией, когда в караване укрывались нелегально пересекающие границу люди и имелся сомнительный груз, который нельзя было допускать в Кахун. Недавно какой-то сириец попытался продавать в городе бракованный папирус, выдавая его за товар наивысшего качества.

Завтра Херемсаф встретится с Икером. Этот юноша сделал такую головокружительную карьеру, и она может привести его к самым неожиданным и высоким результатам! Но отчего он постоянно мрачен? Что мучит его? Уже давно Верховный жрец храма Анубиса не беседовал по душам с этим парнем! А ведь все в городе называют его теперь не иначе, как «наш спаситель», — за тот труд, который Икер вложил в дело защиты города от паводка. Херемсаф просто физически ощущал, что вокруг писца вьет свои кольца зло, но откуда оно исходит?

Только прямые вопросы позволят ему получить прямые ответы. И завтра Херемсаф позовет к себе Икера и добьется, наконец, правды.

Секретарь объявил, что его хочет видеть какая-то девушка.

— Сейчас выйду.

Хорошенькая брюнетка с прекрасным макияжем поднесла ему блюдо — бобы с чесноком под соусом из ароматных трав.

— У повара Икера это коронное блюдо. Ему кажется, что вам было бы приятно его попробовать.

— Прекрасная мысль.

— Ешьте, пока теплое, это очень вкусно!

Поскольку Херемсаф не успел еще позавтракать, он не заставил себя долго упрашивать. Блюдо оказалось превосходным. Пока он ел, Бина, улыбаясь, ушла.

Первые боли Херемсаф почувствовал с наступлением ночи. Сначала он подумал о пищевом отравлении, но боль становилась все сильнее и вдруг перехватила ему дыхание.

Он так и не успел встать со своей постели. Его мускулы расслабились. Сердце остановилось. Ливанский яд произвел свое действие.

17

— Тебя спрашивает Волосатый, — сказал Икеру Секари.

Икер вскочил с кровати. Вид у него был потрясенный.

— Какую плохую новость он принес?

— Он хочет говорить только с тобой.

Перед тем, как спуститься на первый этаж, Икер привел себя в порядок.

— Что произошло, Волосатый?

— Херемсаф... Сегодня ночью умер Херемсаф!

— Херемсаф?! Ты уверен?

— К сожалению, это так.

— А причина смерти?

— Остановилось сердце. Последнее время он чрезвычайно много работал и отказывался отдохнуть. У вас, конечно, большая разница в возрасте, но тебя, Икер, этот случай должен тоже кое-чему научить! Ты тоже работаешь слишком много.

Икер отправился в храм Анубиса, в котором новый Верховный жрец будет проводить погребальный ритуал. Икер предложил ему свои услуги, чтобы на погребении Херемсафа не было ни в чем недостатка.

Дела покойного были взяты в городскую управу и поделены между различными чиновниками. Тот, кто стал заниматься караваном, не заметил ничего странного в нем, и разрешение на вход в Кахун было выдано.

Весть о смерти Уакхи, бывшего правителя провинции Кобры, глубоко ранила фараона Сесостриса, но он, как это было ему обычно свойственно, ничем не выдал своих чувств. Уакха был первым, кто его поддержал и поклялся ему в верности — в самом начале борьбы за соединение провинций. Тогда страна легко могла соскользнуть в пропасть междоусобной войны, и помощь Уакхи оказала решающее влияние. Его смерть тоже станет важнейшим этапом: как отреагируют семья, близкие и советники? Они или подчинятся визирю Хнум-Хотепу, которого фараон пошлет на похороны, или попытаются сами посадить нового правителя и тем направить провинцию на путь отделения.

Во втором случае монарху придется применить силу.

Эти мрачные мысли накладывались на все возрастающее беспокойство: кто покушается на жизнь Древа Осириса и жаждет помешать воскрешению Великого Бога? На сегодняшний день фараону было известно, что речь не идет о ком-либо из правителей провинций, когда-то противостоявших объединению. Согласно логике, черным магом должен был быть восставший ханаанин, чьей единственной целью было разрушение Египта. Может быть, генералу Несмонту, расставляющему войска по сирийско-палестинской области, удастся что-нибудь о нем разузнать?

Вечером, едва вернувшись в Мемфис, Хнум-Хотеп немедленно прошел к царю.

— Никто и не мыслит восстанавливать местное самоуправление, Великий Царь, — объявил он радостно. — Я поставил там администрацию, которая будет работать под контролем одного из моих доверенных лиц.

— Не допускай ни слабости, ни перегибов. Пусть провинция Кобры, как и остальные, управляется по законам Маат, пусть никто из ее обитателей не страдает от голода и пусть любая несправедливость тут же наказывается. Я отвечаю перед лицом богов за счастье своего народа. А ты отвечаешь передо мной.

— Я первый оцениваю весь объем ваших усилий. Они сейчас стали частью моей души, и нет у меня более горячего желания, чем сплотить и упрочить единство, гарантом которого являетесь вы. Отныне провинции не принесут вам никаких печалей.

— А если нам не удастся исцелить акацию Осириса, что же будет с Египтом?

— Как это «ничего»? — разозлился Медес, меряя огромными шагами свой просторный кабинет.

— Они ему действительно ничего не сделали, — подтвердил Жергу. — Великий Казначей Сенанкх остался на своем посту.

— И ни малейшего наказания?

— Ни малейшего. Визирь доверяет ему по-прежнему.

— И фараон, к несчастью, тоже! А я-то надеялся, что Сесострис, чтобы спасти лицо, разыграет комедию и станет защищать честь Дома Царя! Но все же моя жена ведь великолепно подделала почерк Сенанкха? А печать разве не совершенство?

И вдруг... Вдруг Медеса осенило.

— Код... Сенанкх использовал код! Другое объяснение невозможно. Поэтому он без труда и доказал свою невиновность.

— Изучая архивы, мы, в конце концов, его вычислим.

— Это бесполезно. Он его обязательно поменяет. Даже уже поменял. Или будет менять постоянно.

— Но кто-нибудь должен о нем знать!

— Наверняка только фараон.

Жергу постигло полное разочарование.

— Тогда Сенанкх остается вне досягаемости.

— На данный момент, друг мой, на данный момент. Но есть мишени, по которым бить значительно легче.

Медес рассказал Жергу о своем новом плане. Тот высоко оценил его и тотчас же отправился воплощать в жизнь.

Это поражение дало заговорщикам немало информации, и в то же время ни одна ниточка не протянулась к Медесу. Дом Царя выглядел крепостью, которую не удастся взять в один день. Но теперь в Абидосе у них есть союзник. И этот союзник даст Медесу возможность коснуться самой сокровенной части великих тайн и достичь могущества, почти равного могуществу царствующего фараона.

Ливанец оглядел себя в нескольких зеркалах и тщательно перепроверил, как на нем сидит его новое платье. Благодаря своему новому, еще более широкому платью с вертикальными полосами он выглядел гораздо менее полным.

И все же, когда в приемную вошел Провозвестник, ливанцу отказали силы и он постарался как можно скорее отвести взгляд, предложив своему гостю воды.

Гость от предложения отказался.

— Не хотите ли вы чем-нибудь подкрепиться, господин?

— Только подробным отчетом. И... без обмана!

На низких столиках ни фруктов, ни пирожных. Это даст Провозвестнику возможность оценить усилия хозяина.

— По коммерческой части достижения великолепны. Наши будущие совместные операции должны принести нам существенный доход. Мои аргументы убедили Медеса. Как и было предусмотрено, я заставлю его подождать встречи с... моим руководством. Его любопытство возрастет, и он попытается на меня поднажать.

Провозвестник слега улыбнулся. Улыбка вышла скорее тревожная, чем ободряющая.

— Что же касается сети моих информаторов, — продолжал ливанец, — то она работает все лучше и лучше. Информация даже при минимуме агентов циркулирует быстро. Объединение, проведенное Сесострисом, оказалось не пустым словом: ни одна провинция больше не противостоит центральной власти. Перемещаться по Египту становится все проще.

— А что с караваном, шедшим в Кахун?

Теперь настал черед улыбаться для ливанца.

— Вот здесь как раз и лежит прямое доказательство эффективности моей сети! Мой лучший агент на этом месте — девушка по имени Бина — узнала, какой чиновник блокирует дело. Этим дотошным чиновником оказался некий Херемсаф, отказывавшийся дать приказ пропустить караван через городские ворота. Тогда я передал Бине весьма действенную субстанцию, употребляемую в Ливане, чтобы избавляться от тех, кто мешает делу. Эта многообещающая девушка только что блестяще завершила операцию. Херемсаф умер, городская управа Кахуна сняла последние препятствия, и караван вот-вот войдет в город.

— Прекрасная работа.

Ливанец порозовел от удовольствия.

— Стараюсь действовать как можно лучше, господин. Мне доставляет огромное удовольствие уничтожать Египет.

— Хорошо. Хоть ты и потолстел еще больше, я тебе многое прощу.

Когда длинный караван дошел до окраины Кахуна, его остановила стража. Она тщательнейшим образом проверила документы, разрешающие вход в город.

Азиаты, все как на подбор бородатые и с обнаженным торсом, были одеты в оранжевые схенти и черные сандалии. У некоторых были с собой циновки, а кое-кто играл на восьмиструнных лирах. На щиколотках женщин, одетых в пестрые туники и обутых в кожаные ботинки, блестели браслеты.

Стражники осмотрели груз в тюках: корзины, дротики, сосуды для притираний из синайского малахита, кузнечные мехи для работы по металлу...

— Кто начальник каравана? — спросил писец, перепроверяя данные, полученные от контролеров.

— Ибша, — ответил, улыбаясь, мальчик.

— И где он?

— В конце каравана.

— Сбегай за ним.

Мальчишка побежал.

Ибшей оказался солидный мужчина с густой бородой.

— Почему в вашем багаже оружие?

— Луки и стрелы служат нам для защиты от нападений во время пути в пустыне. Многие из нас — мастера по работе с металлом и умеют изготавливать дротики с металлическим наконечником.

— Раз вы собираетесь поселиться в Кахуне, — возразил писец, — я конфискую ваше оружие. И буду впускать вас в город по очереди. Каждый из вас, проходя, назовет свое имя, возраст, семейное положение и профессию. Потом я отведу вам жилище.

Азиаты выказали покорность и обещали исполнить все предписания.

Покончив с формальностями, писец снова обратился к начальнику каравана Ибше.

— В Кахуне все подчинено строгим правилам. При малейшем неподчинении, каким бы незначительным оно ни было, виновный и его семья выдворяются за пределы города. Мы не потерпим никаких ссор между вами и требуем абсолютного подчинения приказам городского правителя. Следуй за мной.

Ибша пошел за писцом в мастерскую, где производили оружие. На полках были выставлены в большом количестве ножи. Именно в этой мастерской Икеру заточили его короткий меч.

— Такой продукции нам не хватает, — сказал писец. — Правитель города хочет снабдить охрану новым оружием. Оно должно быть отличного качества. Мы расширили кузницу, она находится рядом. Склады металла тоже. Разумеется, каждый изготовленный вами предмет будет проверен и пронумерован. Даю вам два дня на отдых и обустройство. Потом — за работу. Жалованье, как у квалифицированного ремесленника. Ты и твои мастера сможете пользоваться в Кахуне всем, что вам понадобится. В обмен на пару сандалий вы получите два литра масла, или двадцать хлебов, или двадцать пять литров пива. Добро пожаловать в наш город.

Бина, стоя неподалеку, наблюдала за сценой. Первая часть ее миссии была успешно выполнена, и она продолжала пользоваться наивностью египтян, веривших в эффективность своего надзора. Азиаты же на каждые десять произведенных коротких мечей изготавливали и прятали один. Постепенно у них скопилось достаточное количество оружия, чтобы его хватило на всех бывших хозяев города. Если Икеру удастся прикончить фараона, революция покатится быстрее, чем было предусмотрено!

— Знаешь, — сказала Икеру Бина, — мои союзники прибыли в город! Скоро нам не придется больше прятаться в этой заброшенной хижине!

— Какие у них планы?

— Не знаю, но будь уверен: они ненавидят тирана так же, как ты и я, и не задумываясь пожертвуют своей жизнью, чтобы свергнуть его!

Икер, все еще глубоко потрясенный смертью Херемсафа, даже не вспомнил про азиатский караван.

— В Кахуне, — напомнил он Бине, — за иностранцами постоянно наблюдают. Как же твои друзья собираются действовать?

— Говорю тебе, что не знаю.

— А какая роль будет у тебя?

— У меня? Я — простая неграмотная служанка. Я могу всего лишь доставать им пищу и одежду. Слушай, мои соотечественницы сделали мне чудный подарок! Хочешь посмотреть?

Не дожидаясь ответа юного писца, Бина вынула небольшой треугольный кусок льняного полотна.

— Один край просовываешь между ног, — объяснила она сладким голоском, — и это прикрытие для... завязываешь двумя другими углами. Поможешь мне примерить?

Хорошенькая азиатка скинула свою тунику. В темноте, обнаженная, она медленно двинулась к нему.

— Так ты поможешь мне?

— Нет, извини. Я... я слишком занят.

Искусительница усилием воли подавила гнев.

— Хорошо, в другой раз.

Праздник бога Бэса был в самом разгаре. В нем участвовали все обитатели Кахуна. Вино лилось рекой, в каждом квартале играла музыка, все надеялись, что танцующий карлик с маской льва пройдет мимо. Он, бородатый и с кривыми толстыми ногами, отгонял демонов и разрубал дурные замыслы длинными мечами. Поэтому ремесленники изображали его на кроватях, изголовьях, светильниках, стульях и туалетных принадлежностях. Высовывая красный язык, Бэс выпускал очищающее слово; ударяя в бубен, он распространял вокруг волны добра. Именно его призывали в комнату для родов следить за рождением детей и охранять обряды посвящения в храме.

Везде в городе были зажжены факелы. Кахун был полностью освещен и отдавался за доброй пирушкой радостному веселью.

Выпив два-три бокала в компании других советников городской управы, Икер незаметно удалился, сославшись на головную боль. Невольно ноги принесли его к той мастерской, где азиаты заточили ему его короткий меч.

В эту праздничную ночь здесь было непривычно тихо.

Икер подошел к дому.

Ни музыки, ни песен, ни смеха. Из окна лился приглушенный свет.

Окна были завешены шторами. На одной из занавесок была дырка, и писец заглянул внутрь.

Тихим голосом Бина читала какой-то текст десятку внимательно слушавших ее мужчин. Затем она взяла кисть и начала писать письмо.

Икер оцепенел.

Значит, она солгала ему, когда сказала, что не умеет ни читать, ни писать?!

Да-а! Бедная неграмотная служанка, которую подавляет и преследует государство, в действительности является вожаком банды!

Икера чуть не стошнило. Бегом он бросился домой.

— Икер, проснись! Уже поздно!

Не получив никакого ответа, Секари, чья голова еще была затуманена минувшим праздником, толкнул дверь и вошел в комнату писца.

Комната была пуста.

Пусто было и в комнате для омовений. Не веря своим глазам, Секари обошел весь дом, зашел в конюшню к Северному Ветру, который мирно жевал люцерну. Но и там Икера не было.

— Ну не бросил же он своего друга! А, понимаю... Он перебрал вина и сейчас где-нибудь заказал себе новую порцию!

Секари обежал весь Кахун и расспросил всех кумушек в округе.

Тщетно. Очевидно, Икер все же ушел из города.

На корабле, плывшем в сторону Мемфиса, Икер жалел лишь об одном — он не взял с собой Северного Ветра. Но из своей авантюры писец, разумеется, не вернется живым, а Секари, насколько он его знал, никогда не бросит осла.

Икер был вынужден резко оборвать всякие контакты с азиатами. Он больше не видел в них союзников. И ему было плевать, какая цель была у них на самом деле.

Он должен действовать один.

18

Ночью под председательством Вины состоялось экстренное совещание.

— Из города ушел Икер, — сказала она своим людям, приехавшим в Кахун изготавливать оружие.

— Он всех нас предаст! — забеспокоился Ибша, начальник ремесленников.

— Если бы у него были такие намерения, мы были бы уже в тюрьме.

— Тогда почему он так неожиданно бежал?

— Сдали нервы, — объяснила Бина. — Он хочет нанести удар по тирану в одиночку и тогда, когда ему одному это покажется удачным. Не предупреждая никого, даже меня.

— Никаких шансов!

— Этот писец — парень не простой. В нем горит огонь, погасить который не подвластно никому. Поэтому я не стану утверждать заранее, что он обречен.

— Ты представляешь себе, сколько препятствий ему нужно будет преодолеть, чтобы добраться до тирана?

— Препятствия! Да он уже преодолел их немало! И мне удалось его убедить, что Сесострис — безжалостное чудовище, которое нужно убить, чтобы спасти Египет.

— И этот наивный тебе поверил?

— Икер знает, что зло существует, и думает, что источник его — Сесострис. Если будет нужно пожертвовать собой, чтобы ликвидировать этот источник, он так и сделает.

— Мне кажется, что его убьют. Ну а если ему это удастся, то тем лучше для нас!

— Существует и еще один повод для размышлений, — сказала Бина. — Какой-то незнакомец тщетно пытался убить Икера. И крокодилы сожрали труп злоумышленника.

— Если речь идет об посланце заговорщиков, — заметил Ибша, — его соратники на этом не остановились бы. Другие серьезные попытки после этого были?

— Нет. В Кахуне это дело не вызвало никакого шума. Можно было бы даже сказать, что ничего и не произошло.

— Икеру кто-нибудь завидовал?

— Конечно, да. Из-за его способностей и быстрой карьеры.

— Ну тогда не нужно ходить далеко: банальное сведение счетов. Твой протеже избавился от надоедливого конкурента. Это меня скорее успокаивает. Если он умеет драться, то имеет дополнительные шансы.

В свои тридцать два года Хранитель Царской Печати Сехотеп слыл одним из самых опасных сердцеедов Мемфиса. Единственный наследник богатой семьи, всегда одетый по последней моде, исключительный по таланту писец, обладающий острым умом, Сехотеп всегда прекрасно обманывал свое окружение. Его часто принимали за любителя удовольствий, мало способного к долгому и упорному труду. Но это значило не принимать в расчет его светящиеся умом глаза и исключительную способность в кратчайшие сроки разбираться в огромном количестве документов. Верховный начальник всех начинаний фараона, наблюдающий за строжайшим соблюдением тайн храмов и процветанием населения, он нес тяжелое бремя всех этих забот с видимой легкостью, что являлось прикрытием для его неукоснительной строгости.

Царедворцы ненавидели Сехотепа, чье существование казалось им нескончаемой чередой незаслуженных успехов. Сам он поддерживал сложившееся мнение, рассказывая, что никогда не встречал ни малейших препятствий и с легкостью преодолевал самые невероятные трудности. Разумеется, он при этом никогда не пропускал ни одного из светских приемов в столице и пышных застолий, в которых участвовала знать. Каждый охотно там болтал, и Сехотеп охотно ко всему прислушивался, собирая максимум информации.

Будучи приглашенным на открытие новой школы танца в Мемфисе, Хранитель Царской Печати почтил эту церемонию своим присутствием. Наставница танцовщиц была в таком же приподнято-веселом настроении, что и ее юные ученицы, одетые в очень короткие набедренные повязки, не стеснявшие их движений.

Хорошенькая брюнетка подарила Сехотепу очаровательную улыбку. Он улыбнулся в ответ. Затем она присоединилась к другим девушкам и они показали серию акробатических фигур, от которых у зрителей перехватывало дыхание. Выбросив вперед ногу, носок которой поднимался до уровня плеча, танцовщицы склонялись и выпрямлялись с неизъяснимой грацией и изяществом. Потом они исполнили ряд опасных прыжков, при этом их тела изгибались, словно кто-то натягивал невидимую тетиву, а приземлившись, прошлись колесом. Сехотепу казалось, что мелькание девичьих рук и ног сливается в нарядные круги, но его взгляд все чаще и чаще отыскивал ту хорошенькую брюнеточку.

Когда показ был окончен, наставница танцовщиц с беспокойством подошла к Сехотепу.

— Вам понравилось?

— Замечательная техника. Я хотел бы поздравить артистов.

— Какая высокая честь!

Сехотеп чуть помедлил возле своей избранницы.

— Какая гибкость и какой верный ритм! Я думаю, ты училась этому ремеслу с раннего детства?

— Это так, господин.

— Как тебя зовут?

— Оливия.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Должно быть, ты невеста.

— Нет... Ну, не совсем. Наша наставница очень строга.

— Может быть, мы бы пообедали вместе? Ну, скажем... сегодня вечером?

Вино оазисов, такое сладкое, напоенное такими нежными ароматами! Его подали к обеду, а затем Сехотеп отпустил прислугу. Оливия, очарованная чудесной виллой и обаянием хозяина, ела с аппетитом и одновременно все время рассказывала о трудностях своего искусства.

Когда Сехотеп нежно взял ее за руку, она ее не отодвинулась. В ее глазах читалось желание.

Он медленно раздел ее и увлек в спальню.

— Ни тебе, ни мне не нужен ребенок, правда? Будь добра, воспользуйся этим притиранием.

Оливия исполнила просьбу своего любовника. Притирание, приготовленное из настоя листьев акации, было маслянистым и приятно пахло.

Танцовщица была не слишком избалована нежностями. Да и Сехотеп не стал терять времени на бесконечные ласки. Угадывая желания юной любовницы, он старался удовлетворить ее, думая только о том как ублажить ее. Так они исполнили томительный танец, соперничая друг с другом в искусстве и искушенности.

После пережитого вместе экстаза, вытянувшись рядом на тончайших льняных простынях, они упивались нежностью пережитых мгновений.

— А над чем работает Хранитель Царской Печати?

— Если я опишу тебе все свои занятия, ты мне все равно не поверишь. Ну, например, ты знаешь, что я готовлю прибытие откормленных быков в храм Хатхор? Готовится великий ритуал посвящения новых жриц, и он закончится пышным празднеством. Вот я и занимаюсь реставрацией ворот храма и его святилища.

— Ты что, архитектор?

— Нет, я нанимаю архитекторов по всему царству и проверяю каждый город, особенно в исключительных случаях.

— И это как раз такой случай?

— Я также слежу за соблюдением тайны храмов, — с улыбкой ответил Сехотеп.

— Разве это настолько важно?

— Если бы ты знала, как велико сокровище, которое будет привезено в святилище богини Нейт, то ты бы не стала сомневаться.

— Сокровище заставляет меня мечтать! Из чего оно будет состоять?

— Это государственная тайна.

— Ты еще больше подстрекаешь мое любопытство! Разве ты не можешь сказать мне чуть больше?

— То, что имеется в этом сокровище, настолько ценно, что сами богини будут очарованы!

Ласки, которыми Оливия осыпала своего любовника, снова пробудили в нем желание. И они снова занялись любовью.

На этот раз после ласк юная Оливия выпрыгнула из постели.

— Давай пойдем на террасу! Оттуда, должно быть, открывается удивительный вид!

Сехотеп с радостью повиновался.

Обнаженные, обнявшись, они смотрели на Мемфис, озаренный сиянием луны.

— Как красиво, — прошептала она. — Я никогда бы не поверила, что в городе столько храмов! Вон тот, огромный, это храм Птаха?

— Именно.

— А тот, другой, более вытянутый к северу? Кому он посвящен?

— Богине Нейт.

— Той самой, которой предназначено сокровище?

— По правде говоря, оно будет храниться у нее временно.

— А куда оно отправится дальше?

— В место, которое недоступно непосвященным.

— Далеко отсюда?

— В Абидосе.

— Абидос, священная земля Осириса... А ты ее знаешь?

— Кто может похвастаться тем, что знает Абидос?

Она еще крепче прижалась к Сехотепу.

— Завтра вечером мы танцуем на одном пиру. Но послезавтра я свободна.

— А я нет.

— Значит, увидимся на следующей неделе?

— Я еду проверять быков, предназначающихся для ритуала. Когда вернусь, сокровище будет в храме Нейт. Я буду сопровождать его до Абидоса. Увидимся после.

Она страстно его поцеловала.

Меньше чем через час Оливия в третий раз оказалась в объятиях мужчины. На этот раз ею овладел Жергу. Он был толст и груб, но платил хорошо. Конечно, она бы предпочла заниматься любовью с Сехотепом, таким деликатным и внимательным. Танцовщица навсегда запомнит ту волшебную ночь, когда с ней обращались, как с принцессой.

— Ты кончил?

— Ты довела меня до изнеможения, красотка! С тобой всегда все чудесно.

— Когда придет твой начальник?

— Скоро. И главное, ты не забудь подробно рассказать ему все, до мельчайших деталей. Если он будет доволен, то обещанное вознаграждение увеличится.

Когда Медес вошел в комнату, где Жергу одерживал свои победы, Оливия сочла его уродливым и одутловатым. Но какой мужчина после Сехотепа показался бы ей мил?

— Ну, девушка, тебе удалось соблазнить Хранителя Царской Печати?

Оливия по голосу почувствовала, что этот человек для нее опасен. С ним нужно было играть осторожно.

— Жергу пообещал мне роскошную одежду.

— Хорошо ли тебя встретил Сехотеп?

— Лучше, чем я могла надеяться.

— Ты такая хорошенькая, что он, должно быть, недолго сопротивлялся. Ты вытянула из него откровения?

— После любви многие мужчины любят похвастаться своей работой. К счастью, Сехотеп из их числа.

— Слушаю тебя, малышка. И заплачу тебе в зависимости от ценности твоей информации.

— Сехотеп говорил о своих разнообразных занятиях: о больших стройках, о...

— Мне все это известно. Не описал ли он тебе что-нибудь конкретное, что ему предстоит сделать в ближайшем будущем?

— Он уезжает встречать быков и приведет их в Мемфис.

Эта деталь заинтриговала Медеса, потому что ни одного большого праздника в ближайшем будущем не предвиделось.

— И для чего будут предназначены эти быки?

— Для совершения ритуала и для пира в храме Нейт.

— Он наплел тебе с три короба, крошка. Сейчас это здание на ремонте.

— Сехотеп осуществляет общий надзор за этими работами. И я также знаю, для чего будет организовано празднество.

— Тогда скажи!

Оливия стала жеманиться.

— А если мы уточним мое вознаграждение?

Медеса это явно позабавило.

— Ты ловка и умна, но не насилуй своего таланта.

— Если вы будете мне угрожать, то ничего больше так и не узнаете.

— Назови свое самое безумное желание.

— Красивый дом в центре города!

— Ты с ума сошла!

— Не думаю.

— Ладно, давай поглядим, что у тебя есть на продажу. Если твой товар высшего качества, я согласен и на дом.

— Чтобы Сехотеп действительно мне поверил, я использовала тактику в два этапа. Его тщеславие и гордое сознание своей значимости привели к тому, что он не устоял перед желанием произвести на меня впечатление. Если бы я не выказала любопытства, это его удивило бы, а если бы я стала задавать слишком много вопросов, то, пожалуй, он и насторожился бы. Но наше взаимопонимание оказалось идеальным и не имело ни одной фальшивой ноты, он пустился в рассуждения и поведал мне о существовании некоего сокровища, которое вскоре будет положено в святилище храма Нейт. Вот как раз по случаю этого события и будет организовано празднество.

— Сокровище... Что за сокровище?

— По его собственным словам, оно «настолько ценно, что сами богини будут очарованы»!

Сехотеп не бросал слов на ветер, поэтому эти речи удивили Медеса.

— И он ничего не уточнил?

— Это сокровище прибудет в Мемфис на следующей неделе.

— Это, скорее всего, статуя, которая должна будет украсить храм Нейт, — с разочарованием в голосе сказал Жергу.

— А вот и нет, — ответила Оливия.

— Почему ты так уверена? — в свою очередь спросил Медес.

— Потому что это сокровище останется в храме Нейт только на какое-то время.

— И тебе известно его конечное назначение?

— Я хотела бы получить неоспоримый документ по поводу моего будущего дома.

— Жергу, принеси один лист папируса.

Медес продиктовал своему помощнику свидетельство о собственности по всей форме. Свидетельство было составлено на имя танцовщицы Оливии.

— Тебя это устраивает?

— Здесь не хватает вашей печати.

— А мне не хватает сведений о конечном назначении сокровища.

Молодая женщина почувствовала, что не должна слишком долго играть на такой натянутой струне.

— Абидос.

Медес еле удержался от того, чтобы не вскрикнуть.

— Ты в этом уверена?

— Сехотеп даже уточнил, что там сокровище станет недоступным для непосвященных.

Золото... Это может быть только целительное золото, которое сможет оживить акацию! Известие, принесенное Оливией, стоило куда больше, чем красивый дом в центре Мемфиса!

— Когда вы снова встречаетесь?

— Когда он вернется с Абидоса, куда доставит сокровище.

У Медеса разболелось где-то в области солнечного сплетения, и он заставил себя пройтись по комнате, чтобы немного успокоиться.

— Хорошая работа, Оливия! Очень хорошая работа.

Он нервно разорвал папирус.

— Что это значит! Вы мне обещали!

— Ты уже и так владеешь домом. С этого вечера ты будешь там жить. И это всего лишь первая часть твоего вознаграждения.

— Вы смеетесь надо мной!

— Жергу отведет тебя в твое новое жилище, но ты должна будешь еще поработать на меня, чтобы получить окончательное свидетельство о собственности и многие другие преимущества.

— Что вам нужно еще?

— Я хочу это сокровище, и ты поможешь мне его получить.

— Как же это?

— Выдав себя за жрицу богини Нейт и проникнув в святилище.

— А если мне это не удастся?

— Удастся.

— Что в награду?

— Одежда и пища на долгие годы, слуга и служанка за мой счет и в полном твоем распоряжении.

Танцовщица подумала, что даже в самых смелых мечтах не могла и предположить, что будет жить в таком хрустальном ларце.

— Я узнаю, в какой именно момент сокровище будет положено в храме Нейт. Тебя тотчас же предупредят, и ты начнешь действовать.

— Одна?

— Нет. С тобой пойдет один из моих людей, чтобы устранить возможные преграды. Он и вынесет сокровище из святилища.

— Это предприятие представляет собой серьезный риск!

— Не больше, чем карьера танцовщицы. Серьезная рана — и твое будущее ломается.

Оливия поняла угрозу. Отступать ей было некуда.

— Стало быть, я жду от вас известий... дома!

— Отведи ее, Жергу. Второй дом на первой улице от северо-восточного угла храма Птаха. На двери красной краской нарисован короткий меч. Стражник из дома напротив даст тебе ключ. Скажи ему, что ты от Бельтрана.

Под этим сирийским именем Медес владел несколькими домами в Мемфисе и использовал их для хранения товаров, прибывавших в столицу разными путями. Этот дом еще пустовал, потому что был куплен недавно.

Пока эти двое уходили, Медес дал успокоиться обуревавшим его чувствам. Необузданное влечение к женщинам погубило Сехотепа. Сесострис обвинит его в краже бесценного сокровища, и Дом Царя придет в беспорядок, в нем все смешается. Счастливый случай и удачная комбинация сделают Медеса владельцем целительного золота!

19

Даже если мысли о сокровище, которым он надеялся завладеть, и не покидали его, Медес не должен был пускать свои дела на самотек. Поэтому он снова хотел встретиться с ливанцем и узнать, держит ли коммерческое обещание его партнер. Использовав свой обычный прием, он оказался в доме у ливанца поздно вечером. Его, как обычно, встретил приветливый хозяин.

Низкие столики были заставлены блюдами с аппетитными пирожными. Медес, не произнеся ни слова, поднес к губам кубок с выдержанным вином.

— Я только что его получил, — начал ливанец, — и счастлив, что вы — первый, кто его пробует. Сказочный Египет! Благодатный климат, несравненные вина, кухня выше всяких похвал! Она совершенно не позволяет сесть на диету! Здесь даже самый большой пессимист откажется от своих мрачных мыслей.

— Твоя философия довольно интересна, но мне хотелось бы знать, реализуются ли наши с тобой планы.

— О, не откажите мне в удовольствии и отведайте это пирожное с заварным кремом, спрыснутым финиковым спиртом. По словам моего кондитера, это — самый изысканный десерт во всем Мемфисе!

Попробовав, Медес не пожалел о том, что уступил просьбам хозяина дома.

— Египтяне так любят мебель из кедра, что наши склады уже пусты, — снова завел разговор ливанец. — Готовится новая поставка, значительно большая, чем первые две. А с вашей стороны все в порядке? Трудностей нет?

— Никаких.

— Сосуды в виде беременной женщины прибудут сюда недели через две. Мой корреспондент пишет, что они по своей красоте и прочности превосходят те, что поставлялись на рынок раньше. А что касается урожая опия, то он самый высокий за последние десять лет, и — заметьте — я скупил его полностью! Мои конкуренты были... устранены. Такой же результат и в отношении масел. Сколько мы можем задействовать хранилищ?

— Ты изумляешь меня своей проворностью, — признал Медес.

— Я могу быть и терпеливым.

— Должен признать, что ты меня удивляешь.

— О, в ваших устах этот комплимент дорогого стоит! Я постараюсь работать как можно лучше, чтобы продолжать в том же духе и завоевать ваше доверие. Но мои добрые новости на этом еще не кончились: мой руководитель согласился встретиться с вами. Ближайшее новолуние вам подходит?

— Подходит. В Мемфисе?

Ливанец, казалось, смутился.

— Нет, немного южнее.

— Где точно?

— Возле Абидоса.

— Абидос? Это запретная земля.

— Он сказал, что у вас там знакомый постоянный жрец. Ему хотелось бы поговорить с вами, вашим помощником Жергу и жрецом с Абидоса.

Медес побледнел. Кто мог быть в курсе его союза с Бегой?

— Назови мне имя твоего главы!

— Он вам назовет его лично.

— Берегись, ливанец! Раз тебе известно, кто я, не провоцируй меня!

— Я получил строгие указания и должен им следовать, Медес. Поймите это.

— На эту встречу я не поеду.

— Если вы ее пропустите, то совершите ложный шаг.

— Это угроза?

— Ну что вы, это не мой стиль! Я только считаю, что эта встреча будет вам полезна.

Медес был в ярости. Как осмеливался диктовать ему условия этот проклятый иноземец!

— Если ты немедленно не перестанешь шпионить за мной, я разорву нашесотрудничество!

— Разве это не будет серьезной ошибкой? Ведь оно так многообещающе!

— Что тебе известно об Абидосе?

— Мне? Ровным счетом ничего.

— Но твой руководитель, он...

— Он всего лишь попросил меня предложить вам эту встречу.

Ливанец выглядел искренним. А если этим таинственным руководителем был другой жрец с Абидоса, который хотел обойти Бегу?

— Мне вовсе не хочется подстраивать вам западню, — прибавил хозяин дома. — Да и моему руководителю тоже.

— Я должен подумать.

Медеса приводило в ужас то, что не он был в центре игры. Но порой нужно было уметь делать вид, что проигрываешь, чтобы в следующий ход отыграться с большим выигрышем.

С восходом солнца все постоянные жрецы Абидоса начинали исполнять свои функции. Тот, кто наблюдал за целостностью великого тела Осириса, удостоверился в идеальном состоянии печатей на дверях его гробницы. Тот, о чьих обязанностях не знал никто, ибо он ведал тайны, помог первому, а потом другому, кто делал возлияния свежей воды на жертвенные столы. Почитая культ предков, служитель КА восстановил связь со световыми телами — покровителями Абидоса. А семь музыкантш богини Хатхор воспели божественный дух.

Безволосый, которому не в чем было упрекнуть никого из жрецов, пригласил всех в теперь уже совсем законченный Храм Миллионов Лет Сесостриса. Он возглавил процессию и вошел в открытую дверь в центральной части северной стены. Отсюда начиналась дорога к храму — обширному четырехугольному зданию, окруженному двором с портиком из четырнадцати колонн. На этот портик выходили двери службы, обеспечивающей сообщение со складами жертвенных продуктов и ритуальных предметов. За портиком начинался колонный зал.

Зачерпывая воду из бассейна, Безволосый провел очищение одного за другим всех участвующих в церемонии. Затем все прошли перед статуями фараона и его Великой Супруги, которые в безмятежном покое стояли в святилище, воплощая вечную тайну священного брака.

На потолке храма блестели золотые звезды. На стенах был изображен царь, беседующий с богами, и в частности с Осирисом.

От имени монарха Безволосый посвятил Маат Невидимому миру.

— Это здание было построено Осирисом в виде подобия Долины света, — сказал он. — Эти колонны являются опорами космоса, священные символы лежат каждый на своем месте, а внутри разлит божественный аромат. Пусть же жрицы акации споют и сыграют на музыкальных инструментах для Древа Жизни!

Голоса слились в медленном песнопении, заставившем всех представить, что в мире царит гармония, которая царила в Абидосе до болезни акации.

После пения все вернулись к реальности.

— Зазеленели только две ветви, — сказал Безволосый. — Пирамида Дашура, возможно, воспрепятствует новой волне увядания, но мне хочется подчеркнуть, что с нашей стороны совершенно необходимо строжайшее исполнение обязанностей. В нынешних обстоятельствах нельзя будет простить ни малейшей небрежности.

Наступил черед юной жрицы и Беги менять жертвенные продукты на столах и распределять остатки продуктов среди временных жрецов. После того как боги отведали нематериальных эманации от этих продуктов, они могли быть использованы для питания физического тела.

— Удачно ли прошла ваша миссия в Мемфисе? — спросил Бега.

— Я передала фараону послание от нашего Верховного жреца.

— Понравилась ли вам столица?

— Город большой, очень оживленный. Великолепные храмы. Но мне бы не хотелось там жить. Я предпочитаю покой Абидоса.

— Царский двор наполнен интригами и амбициями. Здесь же царство обретает свое реальное равновесие. Абидос — это основной долг фараона, и я убежден, что строительство этой пирамиды станет решающим этапом.

— Мы все этого желаем, Бега.

Когда закончилось ее служение, юная жрица долго оставалась внутри храма. От каждого барельефа, от каждой росписи, от каждого символа исходила энергия, которая боролась с изефет — всем тем, что неразрывно связанно с разрушением и хаосом. Сесострис, создавая это Вечное Жилище, способствовал воссоединению неба и земли. Жрица испытывала потребность в этом мире, в котором абстрактное становилось ощутимым, где божественные законы озаряли смысл вещей.

Она остановилась у портала ограды.

У ее ног огромный скарабей с блестящим панцирем, замешивая лапками, формировал навозный шарик. Закончив свое дело, этот мастер-гончар покатил шарик задними лапками, двигаясь задом наперед с востока на запад. Потом он зарыл шарик в символическое изображение Земли.

— Чтобы понять плоды этой работы, — сказал серьезный и могучий голос, — ты должна ждать двадцать восемь дней.

Жрица подняла глаза и увидела фараона.

— Абидос — это город божественного скарабея, — продолжал Сесострис. — Через одну луну старый Осирис, содержавшийся в шаре, встретится с испытанием смертью. Если гармония была соблюдена, то из земли выйдет свет и он воскреснет. Взойдет новое солнце, и жизнь распространится во всех пространствах. Сколько существ могли бы предсказать такое чудо, наблюдая за этим насекомым, которое непосвященные давят ногами с такой легкостью? Чтобы понять это послание, тебе понадобятся еще долгие часы работы и поиска. Решилась ли ты войти в новую дверь?

— Это мое самое горячее желание, Великий Царь!

— Осознаешь ли ты опасность?

— Я уже обнаружила столько богатств, что их хватило бы на целую жизнь! Но отказаться от риска было бы непростительной подлостью.

— Тогда иди за мной.

Сесострис пошел по вымощенному плитами пандусу длиной в сто метров, который вел из его храма в Вечное Жилище. Это строение, тоже только что завершенное, стояло на краю пустыни, неподалеку от некрополя фараонов первой династии, было окружено оградой и имело странноприимный храм.

— Сейчас мы окажемся в звездной матрице, — предупредил фараон. — Осирис, создатель ритуалов и правил храмов, постоянно в ней возрождается. И, тем не менее, ее постигло великое несчастье. Мир испытал ущербность в преступлении и смерти, ночь стала непроглядной, день исчез, и наш мир колеблется. Хочешь пережить это испытание, чего бы тебе это ни стоило?

Юная жрица утвердительно кивнула головой.

— Я тебя предупредил: путь опасен, тьма непроглядна, слабое сердце не выдержит. Ты все еще настаиваешь?

— Да, Великий Царь.

Во дворе два колодца. Один вертикальный, а другой с относительно пологим склоном, что позволяло спускаться в коридор, который вел в зал со стенами, облицованными известняком, и с потолком, с удивительной точностью имитирующим деревянные бревна. По всей видимости, гробница оканчивалась именно здесь.

Но монарх отправился в ту часть, где царили кварцит, песчаник и гранит. При свете особого светильника, спрятанного среди камней, юная жрица пережила все этапы сотворения этого алхимического произведения.

В потолке не хватало нескольких блоков. Через это отверстие, которое потом должно быть заложено, фараон и жрица проникли в очень узкую комнату высотой в шесть метров.

— Мы меняем уровень и вместе с ним — мир, — объяснил царь. — То, что казалось замкнутым и оконченным, таковым не является. Переходя с помощью безграничного разума на более высокий уровень, мы открываем дверь, ведущую к скрытому свету.

Чтобы пробраться к горизонтальному проходу, они воспользовались веревкой. Проход вел в комнату, напоминавшую ту, которую они только что покинули. С помощью другой веревки они спустились по ограде и снова оказались на земле.

Взгляд юной жрицы изменился. Среди камней она видела свет.

— Вот мы и вернулись на тот же уровень, — сказал царь. — Но он изменился. Открыв дверь в звездную матрицу, ты видишь другую сторону жизни. Здесь оканчиваются человеческие ощущения. Поэтому многотонный гранитный блок, который ты видишь сейчас, будет скрыт известняком и прикрыт другим блоком. Если бы я хотел тебя уберечь, то мы не пошли бы дальше. Но разве я не предупредил, что тебя ожидают жестокие испытания? Пока ты не перешла этой границы, ты еще можешь изменить свою судьбу.

— Я хочу познать невидимое.

— Но цена этого знания очень высока, а усилие, которое нужно приложить, почти сверхчеловеческое!

— Но ведь таково правило! Пусть Великий Царь ведет меня.

Они прошли по коридору длиной около двадцати метров. Когда гробница закрывается, гранитные блоки закрывают все это место.

И тут обнаружилась комната воскрешения, стены которой были покрыты кварцитом.

В центре этой маленькой комнатки при слабом свете юная жрица увидела на самом почетном месте гранитный саркофаг и сундук с канопами^[102].

— Саркофаг — это ладья Осириса, — сказал Сесострис. — Его крышка закроет глаза и простых смертных, и гениев-разрушителей. И ладья тихо поплывет в райские места. И как четырем сыновьям Осириса было поручено продолжать дело их отца, так и в стенах этой комнаты будут сокрыты четыре вазы канопы. Спустившись из Ра, Осирис создал свет, выйдя из своей матери Нейт. Из его тела родилось все сущее. И он почивает во всех провинциях и во всех святилищах. Люби его радостно, потому что он покровительствует Справедливым и воскресшим. Раз ты хочешь познать его, войди в его ладью.

Жрица заколебалась.

То, что предлагал ей царь, было невероятно. Как это?! Живой войти в саркофаг и предпринять такое путешествие?!

Но она не могла отступить.

И вот, опираясь на руку монарха, она переступает край саркофага и ложится внутри него, глядя на каменное небо.

— Плыви, смотри и познавай, — приказал торжественный голос Сесостриса, и жрице казалось, что эхо этого голоса никогда не умолкнет. — Сейчас ты проникнешь в самую великую тайну Египта: тот, кто посвящен в таинства Осириса, сможет вернуться из страны смерти.

20

Поплыв из устья Пекера по каналу, вырытому в направлении гробницы Осириса и уставленному по берегам тремястами шестьюдесятью пятью жертвенниками, члены Золотого Круга Абидоса собрались вдали от посторонних глаз и ушей — под защитой Собека-Защитника, чьи стражники охраняли все подступы.

Золотой Круг возглавляла царственная чета. Присутствовали Безволосый, Хранитель Царской Печати Сехотеп, Великий Казначей Сенанкх и генерал Несмонту.

— К сожалению, двое отсутствуют, — сказал монарх. — Генерал Сепи продолжает свое обследование золотых копей, но пока все еще безрезультатно. Что же до нашего другого духовного брата, то ему я поручил деликатную миссию, однако никто и не подозревает об ее истинном значении.

— Великий Царь, — начал Сенанкх, — я предлагаю принять в наше собрание Хнум-Хотепа. Он замечательно работает и каждый день упрочивает восстановленное вами единство государства. Визирь живет по законам Маат и применяет эти законы во всех своих делах, которые посвящает вам со всей преданностью. Посвятив его в таинства Золотого Круга, мы еще больше расширим его видение.

— Кто-нибудь из вас против этого? — спросил фараон.

Ответом ему было молчание.

— Раз мы все единодушны, то Хнум-Хотеп вскоре будет среди нас. Сейчас же нужно подвести итоги.

— Посадка четырех акаций по четырем сторонам света дает Древу Жизни положительную энергию, — сказала царица. — Тем самым Древо оказалось в центре определенного пространства могущественных сил, которое не могут преодолеть ни вредные испарения, ни болезни. Но это всего лишь система защиты.

— Дверь неба закрывается, — многозначительно напомнил Безволосый. — Ладья Осириса больше не плывет, как обычно, по невидимому миру и постепенно разрушается.

— Строительство пирамиды в Дашуре поможет нам выстоять, — сказал Сенанкх. — Стройка идет, условия для работы у мастеров отличные. Джехути неустанно работает, и ни одно мгновение не тратится впустую.

— Но главный вопрос все еще остается без ответа, — напомнил царь. — Кто замыслил недоброе и покушается на Древо Жизни?

— В Сирийской Палестине ситуация улучшается, — сказал генерал Несмонту. — Наши разведывательные службы допрашивают подозрительных, включая деревенских колдунов. Пока ничего, кроме разных пустяков. И все же у меня предчувствие, что атака началась оттуда.

— Если предположить, что виновный — знатное лицо из мемфисского двора, — начал Сехотеп, — то мои розыски в этой области тоже ничего не дали. В надежде, что чье-нибудь неосторожное слово наведет меня на след, я хожу на все приемы и пиры, но пока... ничего.

— Поиски среди лиц управления тоже не слишком эффективны, — признался Сенанкх.

— Со своей стороны я не могу ни в чем упрекнуть жрецов и жриц Абидоса, — прибавил Безволосый. — Они относятся к своей работе самым серьезным образом.

Сесострис не мог исключить чудовищного предположения, согласно которому зло проистекало от священной земли Абидоса. Но юная жрица, которой было поручено сразу же сообщать о малейшем недобром знаке, до сих пор молчит.

— Мы боремся с коварным врагом, — констатировал царь. — Он умен, хитер, обладает опасной властью и ловко руководит группой заговорщиков. Ни службам визиря, ни стражникам Собека тоже не удалось рассеять туман.

— Это пугает! — признался Сенанкх. — Это чудовище плетет свою паутину, а ее нити для нас невидимы. Не будет ли слишком поздно, когда мы ее обнаружим?!

— Может быть, уже слишком поздно? — беспокойно спросил Безволосый.

— Конечно же, нет, — ответил Сесострис. — Пусть и немного, но наши ритуалы потеснили вражеские атаки. Акация Осириса еще жива, и мы производим энергию, которая необходима, чтобы помешать ее гибели.

— Врагу это известно, — сказал Сехотеп. — Не попытается ли он нанести новый удар, чтобы сломать нашу отчаянную защиту?

— Строительство пирамиды будет оберегаться самым тщательным образом, — заверил царь. — Меры безопасности вокруг Абидоса будут дополнительно усилены.

— Не вечно же мы будем занимать оборонительную позицию! — воскликнула царица. — Чтобы выковать оружие, способное поразить такого врага, нужно время, но Золотой Круг Абидоса никогда не предастся отчаянию. И раз он в силах спасти духовный источник нашей страны, то только с этой мыслью мы должны жить.

Подбородок-Башмаком подпрыгнул.

Он как раз стал засыпать, и шум шагов внезапно выдернул его из сонного оцепенения.

Уже десятую ночь подряд сидел он на углу маленькой улочки перед храмом Нейт и внимательно следил за боковой дверью. Во время ремонта храма основной вход открывался только во время торжественных церемоний.

Подбородок-Башмаком любил полумрак. Ему были знакомы все злачные места столицы, и он вытряхнул карманы не одного наивного пешехода. Его короткий меч побывал в животе уже двух бедолаг. А страже ни за что не поймать его в ближайшие дни, тем более что его прикрывает теперь такой покровитель, как Жергу. Да и платит он исправно и сполна.

Вот и сейчас благодаря полученному от Жергу специальному поручению, которое сводилось к тому, чтобы узнать, будет ли ночью кто-то вносить что-нибудь в храм Нейт, Подбородок-Башмаком получит приличное вознаграждение. И тогда он сводит двух-трех профессионалов своего дела в лучшую городскую пивную.

Ночь за ночью бессонно карауля у храма, Подбородок-Башмаком уже поверил в то, что ничего и не произойдет...

Звук шагов сопровождался тревожным шепотом. Подбородок-Башмаком прислушался. «Осторожно, никто не видит?.. Тихо-тихо, опускайте, да потихоньку — это так драгоценно!.. Заноси в святилище, спрячем там!.. А теперь разошлись, быстро!.. Да смотрите, тихо у меня, а то мало не будет!..»

Груз, который несли четверо мужчин, выглядел нелегким. Если бы Подбородок-Башмаком вышел из своего укрытия, его тут же обнаружил бы пятый человек, что шел поодаль от своих напарников и прикрывал их перемещение.

Как только операция была завершена, маленькая дверца захлопнулась, ключ в скважине немедленно повернулся, и пятеро сообщников растворились в темноте.

Подбородок-Башмаком переждал нужное время, а потом потихоньку выскользнул из своего наблюдательного пункта. Петляя, он вприпрыжку пустился по узким и темным улочкам. Путь был нелегок, но зато свободен от стражников. Добравшись до условного места, он сообщил добытые сведения Жергу.

— Сокровище прибыло, — объявил Жергу Медесу. — Тяжелый сундук внесли в храм пятеро дюжих молодцов.

— Скажи-ка! Эта крошка Оливия действительно хорошо поработала! Что ж, когда такой важный чиновник, как Сехотеп, слишком много болтает, он совершает непростительные ошибки. Ты навел справки относительно постов стражи вокруг храма Нейт?

— Два дополнительных ночных обхода. Больше ничего. Собек не хочет привлекать внимание к закрытому на ремонт храму, в котором обычно нечего красть.

— Как входили носильщики?

— Через боковую дверь. У церковного служки был ключ.

— Нам он нужен! Достань!

Жергу улыбнулся.

— Подбородок-Башмаком уже снял глиняный слепок. Сегодня же вечером у нас будет ключ.

— Ты доверяешь своему стукачу?

— Это самый настоящий бандит.

— Он уже кого-нибудь убил?

— Тяжело ранил две свои жертвы.

— Стало быть, убрать Оливию для него труда не составит?

— Если ему хорошо заплатят, то никакого.

— Пусть оставит труп девчонки на видном месте, чтобы скомпрометировать Сехотепа. Следствие докажет неосторожность и виновность Хранителя Царской Печати.

— Больше не хочу... — заявила Оливия, брезгливо сморщившись. — И не буду!

Жергу прикинулся, что не расслышал.

— Что-что?

— Моя профессия — это танец. Теперь у меня есть прелестный домик, слуга, и я посвящу себя своему искусству. Больше не желаю влезать в твои темные делишки.

— Ты с ума сошла, малышка. Ты что, забыла условия нашего контракта?

— Свою работу я сделала.

— Но еще не до конца! Этой ночью ты должна пойти в храм Нейт. Если потребуется, прикинешься жрицей, а потом вместе с приятелем, которого мне приятно тебе представить, вынесешь сокровище.

Оливия метнула презрительный взгляд в сторону Подбородка-Башмаком.

— Мне он не нравится.

— А никто тебя и не просит его любить. Он будет тебе помогать и в случае надобности избавит от осложнений.

— Не настаивай, Жергу.

— Как хочешь, крошка. Но не рассчитывай на меня и не проси вытянуть тебя из пивной в пригороде Мемфиса, где будет угасать твоя жалкая жизнь.

Внезапно испугавшись, Оливия схватила своего покровителя за руку.

— Ты ведь шутишь со мной, правда?

— Мой господин не выносит, когда его предают. Тебя выгонят из танцовщиц, и больше никто не осмелится взять тебя на работу... кроме меня.

Она отшатнулась.

— Ладно! Я повинуюсь... Но после этого... Обещай мне, что оставишь меня в покое.

— Договорились.

Если Подбородок-Башмаком столько лет ускользал от стражников, то был этим обязан тому, что великолепно знал местность и был исключительно осторожен. Так, перед тем как зайти за своей сообщницей, он как простой гуляка долго прогуливался в окрестностях храма Нейт. Каменотесы работали там до вечерней зари, а затем настал черед первой стражи.

Подбородок-Башмаком не заметил ничего необычного.

Он повторил тот же маневр возле дома Оливии. Там тоже все выглядело мирно. Тогда он — как было условлено — постучал в дверь.

На пороге показалась молодая женщина, одетая в скромное зеленое платье. На шее у нее висел амулет в виде двух перекрещенных стрел — символ богини Нейт.

— У тебя такой скромный вид, что тебя действительно можно принять за жрицу!

— Воздержись от комментариев.

— Ну мы не так и спешим, красотка. Не хочешь ли вкусить со мной земных радостей?

— Не имею ни малейшего желания.

— Ты не знаешь, что теряешь!

— Как-нибудь обойдусь.

— Ладно, запомним... Слушай, пойдем не рядом. Ты будешь держаться сзади, на приличном расстоянии. Если я брошусь наутек, возвращайся домой. Это будет означать, что я обнаружил препятствие. Если засомневаешься ты, то станешь что-нибудь напевать и пойдешь в другую сторону. Поняла?

По дороге никаких случайностей не было.

Оказавшись перед маленькой дверцей, Подбородок-Башмаком воспользовался ключом.

— Поворачивается... Иди, быстро!

Она подбежала и первой вошла в помещение, в воздухе которого был разлит аромат цветов.

С десяток светильников слабо освещали зал с колоннами, но жертвенные столы были пусты. У стен стояли жаровни.

— Идем к святилищу, — прошептал Подбородок-Башмаком.

— Я боюсь...

— Чего?

— Богини! Она может убить святотатствующего стрелой из своего лука!

— Кончай дурить, девчонка!

Он подтолкнул ее в спину.

Когда они подошли к порогу дальнего святилища, их окликнул женский голос.

— Что вы здесь делаете?

Подбородок-Башмаком обернулся и увидел перед собой старушку-жрицу — такую сухонькую и маленькую, что ее могло опрокинуть даже слабое дуновение ветра!

В порыве нахлынувших чувств Оливия склонила перед ней колени.

— Я — служанка богини и приехала из провинции поклониться ей.

— В такой поздний час?

— Мой корабль уходит завтра рано утром.

— Как же ты вошла сюда? И кто этот мужчина?

— Он — мой преданный слуга. Мы вошли через боковой вход.

— Ой-ой-ой! Стражник позабыл закрыть дверь! У тебя с собой молитвы богине Нейт, создательнице мира?

— Они записаны в моем сердце...

— Тогда соберись с мыслями, и пусть семь слов богини озарят твою душу. Я слишком устала, пойду в свою комнату, отдохну...

Старушка ушла. Подбородок-Башмаком тут же присел на табурет, потому что едва держался на ногах от страха.

Выждав время, переведя дух и заодно убедившись, что ничто больше не нарушает тишины этого уединенного места, он взял светильник и вместе с Оливией отправился в святилище.

На гранитном цоколе стоял сундук из акации.

— Вот оно, сокровище! Помоги-ка мне его вынести! Голос — на этот раз мужской — пригвоздил обоих похитителей к месту:

— Привет, Оливия! Разве ты — презренная воровка?

— Сехотеп! Но...

— Я люблю женщин, люблю легкие победы и мимолетные связи, но я — в первую очередь Хранитель Царской Печати! Поэтому я никогда не болтаю в постели, если только не подозреваю, что мне расставляют силки. Тогда самое лучше — постараться расставить свои!

Из полумрака вышли стражники.

Подбородок-Башмаком всегда скрупулезно выполнял условия своих контрактов — это было главным условием, почему его нанимали для новых дел. Поэтому перед тем, как бежать, он, как и договаривались, перерезал Оливии горло. Она как подкошенная рухнула наземь.

— Взять его живым! — приказал Сехотеп.

Один стражник, защищаясь от Подбородка-Башмаком, прорывавшегося к двери и размахивавшего окровавленным коротким мечом, был вынужден нанести удар. Меч вошел прямо в сердце. Подбородок-Башмаком упал.

Хранитель Царской Печати не упрекнул своего стражника в этом непреднамеренном убийстве, потому что прыжок бандита был неожиданным и сильным. Другого выхода не было.

К несчастью, ни бандит, ни танцовщица не успели назвать имени нанявшего их человека.

— Что будем делать с сундуком? — спросил начальник группы стражников.

— Отнеси к себе. Он пуст.

21

С момента своего назначения на должность начальника всей стражи царства Собек-Защитник мало спал. Его очень заботила безопасность фараона, а тот, к сожалению, ездил по стране часто и подвергал себя большому риску. Вообще-то Собек предпочел бы, чтобы фараон вовсе никогда не выходил за пределы своего дворца. Но не тут-то было. Сесострис не обращал никакого внимания на его советы, и Собеку приходилось постоянно приспосабливаться к ситуации, какой бы неблагоприятной она ни выглядела.

Несмотря на многочисленные обязанности, Собек выкраивал час-другой для тренировок. Раз в день он обязательно занимался с отборными частями стражи, которые составляли личную охрану царя. Их было немного, они умели быстро и эффективно работать, во время поездок не оставляли фараона одного и знали, что следует делать и как реагировать при любом типе нападения.

В это утро Собек был в отвратительном настроении. Да, конечно, нелегко было создавать хорошую сеть информаторов во всех землях объединенного Египта, особенно в провинциях, которые когда-то были настроены к Сесострису враждебно. И все же почему стража не получала никаких сведений о тех лицах, которые кичились своей оппозиционностью к правительству? Эти преступники никогда долго не оставались в тени, потому что любили, чтобы о них говорили. Ввергнуть страну в опасность, напав на ее духовный центр, — разве это, с их точки зрения, не подвиг, которым хотелось похвастаться?!

И, тем не менее, ни одного известия...

Собек ругал себя, что ему никак не удается выйти хотя бы на один след, который бы оказался полезен фараону. Он все чаще собирал начальников различных внешних и внутренних подразделений, стражи, повторяя им, что нужно умножить усилия. Будь эти заговорщики хоть сподвижниками демонов, им все равно не удастся остаться незамеченными!

После драмы, разыгравшейся в храме Нейт, Собек и Хранитель Царской Печати встретились дома у Сехотепа.

— Ты знал эту Оливию до встречи в школе танца?

— Нет. Но так как она слишком быстро уступила моим ухаживаниям, я заподозрил Оливию в том, что ее кто-то нанял. Ты расспросил уже наставницу танцовщиц?

— Она и все остальные девушки к этому делу непричастны. Сехотеп, ты слишком рискуешь. Представь, что эта девчонка могла получить задание убить тебя!

— Это не в ее вкусе. После неприятностей с Сенанкхом я был уверен, что попытаются скомпрометировать и меня тоже. Возможно, даже обесславить. Кто-то решил скомпрометировать чиновников Дома Царя и разрушить ближайшее окружение фараона. А что тебе удалось разузнать по поводу этой Оливии?

— Увы, ничего особенно интересного. Она и в самом деле хотела сделать карьеру танцовщицы.

— У нее не было постоянного любовника?

— Так, маленькие проходные интрижки. Мы разыскали двух последних ее приятелей, но их допрос ничего не принес. По всей видимости, эта Оливия была простой девчонкой.

— Это только видимость! Ведь кто-то же ее все-таки нанял!

— Знаю, Сехотеп. Случайно сотрудничество с таким закоренелым бандитом как Подбородок-Башмаком не возникает.

— Да и он, скорее всего, действовал не по собственной инициативе.

— Разумеется, нет, но установить того, кто им управлял, невозможно. Подбородок-Башмаком работал от случая к случаю и всегда заключал сделки с теми, кто больше всего платит.

— Тебе не кажется, что он получил приказ убрать Оливию?

— Вполне вероятно.

— Эх, Собек! В любой группе злоумышленников всегда есть слабое звено!

— Знаешь, Сехотеп, теперь я все больше и больше в этом сомневаюсь.

— Оба погибли? Ты уверен? — тревожно спросил Медес.

— Абсолютно уверен, начальник, — ответил Жергу.

— А у стражников было время надавить на них?

— Судя по той ярости, которая охватила в последние дни Собека-Защитника, наверняка нет. Ну и Подбородок-Башмаком как хороший профессионал исполнил условие своего договора и прирезал танцовщицу. Его убили при попытке к бегству. Если вас интересует мое мнение, то мы были на волосок от катастрофы!

— Я недооценил Сехотепа, — признал Медес. — Но как можно было предположить, что этот волокита расставит нам такую изощренную ловушку?!

— Сенанкх, Сехотеп... Уже два поражения, — горько вздохнул Жергу. — Члены Дома Царя нам не поддаются.

— Фараон ведь не случайно их подобрал! Они доказали ему свою ловкость. Но и они — всего лишь люди. И, в конце концов, мы нащупаем их слабое место.

Жергу глубже втиснулся в низкое кресло и недовольно крякнул.

— Мы богаты, уважаемы, влиятельны... Что если мы сосредоточимся на нашем богатстве?

— Кто не идет вперед, тот отстает, — заметил Медес. — Не ной из-за двух этих срывов. Главное — ослабить царя.

Жергу налил себе вина.

— Но теперь его ближайшее окружение насторожится.

— Покажем себя более изобретательными! Мне кажется, я знаю, куда нужно нанести решающий удар.

Медес поведал о своем плане. Его исполнение требовало немалых хлопот, но не выходило за рамки разумного. В случае успеха Сесострис будет действительно сильно ослаблен.

И снова совещание начальников подразделений стражи оказалось безрезультатным. Ни у одной из служб не оказалось ни одного заслуживающего внимания следа. В тавернах никто ни о чем подозрительном не болтал и не хвастался сомнительными подвигами, никто не хвалился, что поставил страну на грань катастрофы.

Один из помощников Собека показался ему смущенным.

— Ко мне пришло несколько досадных жалоб, — признался он. — Они отправлены из четырех провинций — одна с юга и три с севера.

— Жалобы?

— Бродячие торговцы, которых несправедливо задержали, деловая женщина из Саиса и один фермер из Фив, на которого напали стражники.

— Все это капля в море.

— И все же! Такого рода вещи происходят редко, а здесь просто эпидемия какая-то!

— Начни административное расследование. Если действительно есть какие-то ошибки, то я потребую санкций.

Как раз в тот момент, когда Собек выходил из своего кабинета, он столкнулся с посланным от Хнум-Хотепа.

— Визирь желает срочно вас видеть.

«Возможно, у него, — подумал Собек, — есть какие-то серьезные сведения!»

Он предпочел бы, конечно, найти эту информацию сам, но время не располагало к профессиональному тщеславию. Откуда бы ни пришло известие, оно всегда будет желанным.

По суровому лицу визиря начальник всей стражи понял, что о хорошей новости речь не идет.

— Великий Царь тебя очень ценит, и я тоже, — напомнил Хнум-Хотеп, — но...

— Но я не добыл еще сведений и заслуживаю того, чтобы меня отругали! И все же уверяю тебя, что мои люди неустанно повсюду их разыскивают!

— Я это знаю и не могу тебе за это сделать ни одного упрека.

— Тогда что же случилось?

— Скажи, за свободное передвижение людей отвечаешь ты?

— Это так.

— Я только что получил целую серию жалоб и обстоятельных описаний, в которых содержатся упреки во многих несправедливых нарушениях этой свободы.

— Пустяки!

— Вовсе нет. Со времени воссоединения Египта не осталось границ между провинциями, и каждый должен иметь возможность перемещаться из одной в другую безо всяких препятствий и в полной безопасности. Роль стражника состоит в защите от контроля, а не в его навязывании! Число и тяжесть присланных обвинений доказывают, что твои подчиненные допускают серьезные нарушения и проявляют самоуправство.

— Я уже приказал провести расследование.

— Пусть оно окончится поскорее и завершится примерным наказанием. Советую позабыть эти злоупотребления, если они не носят регулярного характера.

На корабле, на котором он плыл в Мемфис, Икер не доверял ни одному пассажиру, начиная с капитана и заканчивая лохматым крестьянином, мирно спавшим на своих тюках. Молодому человеку не милы были даже красоты природы, настолько он был поглощен поставленной перед собой целью — убить тирана.

На сегодняшний день он мог поздравить себя с тем, что во время пребывания в провинции Орикса прошел военную подготовку. Это определенно помогало ему, потому что в моменты усталости он, как солдат в пылу сражения, умел концентрировать силы, отвагу и решимость.

Икер не чувствовал себя способным хладнокровно убить человека. Но ему предстояло уничтожить не обычного человека. Фараон вел себя как кровавый тиран и обрекал страну на путь несчастий и разрушений. Сколько убийств он совершил, чтобы упрочить свою ужасную власть!

— Скажи-ка, дружок, это твои такие прекрасные писчие инструменты?

Подошедший старик пристально смотрел на писчие принадлежности, которые Икер положил себе на колени.

— Да, они принадлежат мне.

— Значит, ты умеешь читать и писать! Как мне повезло! Я ведь так мечтал об этом! А вместо этого в моей жизни... земля, семья, дети, стадо... Короче говоря, жизнь прошла, как один день, и времени на учебу у меня не осталось. Сегодня же я — вдовец, свое хозяйство передал сыновьям. И живу теперь в Мемфисе в маленьком домике у городских ворот. Ты ведь тоже едешь в столицу?

— Именно так.

— Держу пари, ты там получил должность! Ах, какое счастье!.. Это самый красивый город в стране. Я думаю, ты уже там бывал?

— Нет.

— А, тогда это твоя первая поездка в Мемфис! Я помню, как я впервые побывал в Мемфисе! Какие впечатления! Приготовься к тысяче и одному открытию! Скажи-ка, ты согласишься оказать мне услугу?

— Зависит от того, что за услуга.

— О, ничего сложного! Я должен написать письмецо в управление о моих налогах. Я ведь больше не работаю, и налоги должны снизиться. Только я не знаю, как это написать.

— Есть ведь общественные писцы, которые...

— Знаю, знаю! Но мы-то здесь, и у тебя есть время, это проще! Погоди, я сумею тебя отблагодарить: я тебя бесплатно поселю у себя, пока ты не найдешь что-нибудь получше.

Предложение было неожиданным... А может быть, это стража расставляла свои сети? Но, решив, что вряд ли страже могла принести пользу работа такого старого человека, писец все-таки рискнул.

— Хорошо.

— Ты облегчишь мне жизнь! Начнем прямо сейчас?

Икер открыл свою дорожную сумку, вынул кусок папируса и кисть. Разведя немного черных чернил, он внимательно выслушал жалобу крестьянина, попросил его сделать несколько уточнений и составил текст, которому позавидовал бы чиновник налоговой службы. Налоговый контролер, убедившись, что письмо написано писцом, который прекрасно изучил законы и обычаи, согласится с просьбами старика.

— Ты пишешь на редкость красиво, мой мальчик! Мне повезло... Если хочешь, я покажу тебе город. Я знаю все его закоулки. Но ты, может быть, слишком занят?

— Нет, у меня есть несколько свободных дней до занятия моей новой должности.

— И ты не пожалеешь! Со мной ты быстро превратишься в мемфисца!

Осторожный и предусмотрительный старик вынудил Икера написать второе письмо — на этот раз начальнику того контролера, которому было адресовано первое письмо. В нем он просил проконтролировать исполнение закона нижестоящим контролером. Второй текст было составлять сложнее, потому что Икер должен был найти такие слова, которые бы никого не обидели.

Старик был несносным болтуном. Он с удовольствием рассказывал нескончаемые истории из своей жизни. Рассказы были удручающе банальны, но перегружены подробностями, которые могли интересовать только самого рассказчика.

Как только показался Мемфис, собеседник Икера просто помолодел на глазах.

— Смотри, подъезжаем! Полюбуйся, какой порт, какие у него длинные набережные и целые сотни кораблей! Все богатства мира плывут сюда! А какие хранилища! Таких огромных амбаров нет больше нигде в Египте! А посмотри, как работают портовые рабочие!

Берег напоминал муравейник.

— Я живу недалеко. Ты поможешь отнести мой багаж?

Старик, резво соскочив с борта, стал прокладывать себе дорогу в толпе. Икер пошел за ним.

Как он будет выходить из положения — один во всем городе? Судьба поистине сама шла ему на помощь.

Попутчик Икера жил в простом квартале, где небольшие двухэтажные домики соседствовали с более просторными жилищами. На улице играли дети, хозяйки делились друг с другом рецептами, торговец хлебами раскладывал свой товар.

— Здесь! — гордо сказал старик, толкая дверь с нарисованным красной краской богом Бэсом, бородатым и счастливым, призванным отводить дурных людей.

Перешагнув порог, Икер замер.

Внутри кто-то был.

Икер поставил на пол багаж старика. Сколько человек ждало его внутри дома? Сумеет ли он уйти от них?

Но вот в двери показалась высокая крепкая шестидесятилетняя старуха с метлой.

— Это моя экономка, — пояснил старик. — В мое отсутствие она управляет домом.

— Один из ваших сыновей? — спросила старуха подозрительно.

— Нет, это писец, получивший новое назначение в Мемфис. Я решил на время приютить его.

— Надеюсь, он чистый, хорошо воспитан и ничего здесь не перепачкает.

— Можете на меня рассчитывать, — пообещал Икер.

— Все так говорят... Посмотрим как получится.

— Твоя комната внизу, — сказал старик. — Устраивайся, а потом пойдем обедать в ближайшую таверну.

Оставшись один, Икер вынул из-под туники короткий меч, положил его на кровать и долго на него смотрел. Ничто не заставит Икера забыть о его миссии.

22

Капитан баржи, груженной зерном, приготовил себе пюре из бобов с чесноком. Меньше чем через четыре часа он пришвартуется в порту Мемфиса, а там его уже ждет жена... Забавно! Она так любит его морские рассказы!

— Капитан, показалась речная стража, — предупредил капитана помощник.

— Ты в этом уверен?

— Она дает нам сигнал остановиться.

Капитан в ярости бросил завтрак и побежал к носовой части судна.

Действительно, быстрый кораблик с десятком вооруженных людей на борту уже перегородил ему дорогу.

— Обязательная инспекция, — проинформировал офицер.

— Чей приказ?

— Начальника стражи Собека-Защитника.

Репутация этого человека была всем хорошо известна, и капитан понимал, что с ним лучше не шутить. Поэтому он выполнил маневр, пристал к берегу и пустил представителей стражи на свой корабль.

— Что происходит?

— Изменились правила навигации, — ответил офицер. — Ты должен подождать и до завтра не ходить в Мемфис.

— Ты поплатишься головой! Ведь у меня расписание!

— К тому же мы должны осмотреть груз.

— Но мои документы в порядке!

— Это мы как раз и проверим... Незамедлительно...

— Это не в моих правилах!

— Тогда, пока мои ребята делают свою работу, покажи мне свои бумаги.

Капитан повиновался.

На вечерней заре последовало решение.

— Ты нарушил правила, — решил офицер. — Состояние твоего корабля плохое, груз слишком велик, команда слишком мала. Конечно, ты можешь плавать и дальше, но мы назначим тебе высокий штраф.

Как только стражники ушли, капитан стукнул кулаком по бортовому ящику для хранения коек.

— Я этого так не оставлю! Собек не имеет права изменять правила навигации по собственному усмотрению. Я напишу визирю!

Старик говорил без умолку, но рассказчик он был замечательный. Теперь Икеру было известно о Мемфисе все. Он прошел по всему порту, побывал в центре города, в его северном и южном пригородах, полюбовался храмами Хатхор, Птаха и Нейт, походил по Анкх-Тау — Жизни Обеих Земель, — где возвышались святилища в память усопших фараонов, поплавал по каналам, забрался на старинную белокаменную цитадель и пообедал в лучших тавернах, что стало ему платой за прошения к властям, которые он составил для своего хозяина и его друзей.

Несколько раз Икер и его экскурсовод издали смотрели на дворец. Вокруг дворца стояли на посту многочисленные стражники.

— Что, фараон опасается покушения? — спросил Икер.

— Египет объединился и живет теперь мирной жизнью. Но это не всем нравится. Семьи бывших правителей провинций не слишком любят нашего монарха. Из-за него они утратили значительную часть своих привилегий. Визирь Хнум-Хотеп затыкает им рот, и народ этому рад. Такой царь как Сесострис — это счастье для страны!

Икер понял, что не сможет высказать ни малейшего упрека в адрес тирана, потому что старик принадлежит к числу сторонников фараона.

— Да, задача начальника всей стражи, должно быть, не из легких! — сказал он.

— Ох, мой мальчик, мы все так думаем! Но у Собека-Защитника могучие плечи. Как только его видишь, во всем готов признаться, даже в преступлениях, которых не совершал! Пока фараон будет под такой охраной, ему нечего бояться... Я бы чего-нибудь выпил... А ты?

Старик пил гораздо больше обычного, и писец с большим трудом выдерживал его темп. Поскольку алкоголь делал старика многословным, Икер благодаря ему становился настоящим мемфисцем.

Но каждую ночь во сне к Икеру возвращались одни и те же воспоминания: вот он привязан к мачте «Быстрого», потом кораблекрушение, остров КА, змей, спрашивающий его, сумеет ли он спасти свой мир, потом сказочная страна Пунт, мнимый стражник, пытающийся его убить, затем его старый учитель, который говорил ему о неразгаданной судьбе, и, наконец, она, юная жрица, — такая прекрасная, такая лучезарная и такая недоступная!

Он просыпался, вскакивал, хватался за короткий меч и, лишь когда стискивал его рукоять, успокаивался.

О, его будущее ему хорошо известно!

— Почему ты сегодня не ешь? — спросил Икера старик, не страдавший отсутствием аппетита. — Добрый завтрак — прежде всего!

— Прости, не хочу.

— Тебе не нравится, как у меня готовят?

— Нет, готовят великолепно, но у меня свело желудок.

— Кажется, мне известна причина, Икер... Твое назначение затягивается, так?

Молчание юноши было красноречиво.

— Не слишком переживай, это обычная волокита здешних чиновников. Составляя письма для жителей квартала, ты прилично зарабатываешь. И все же скажи мне, на что ты... надеешься?

Икер предвидел этот вопрос.

— Я ведь не только писец, но и временный жрец. Поэтому я должен поискать себе место в храмах.

— А, понимаю! Ты становишься высокопоставленным чиновником, и я для тебя слишком мелкая птица!

— Ну что ты, как раз наоборот. Я не знаю, как и отблагодарить тебя за твое гостеприимство.

— Ведь ты спас меня от высокого налога, это огромная услуга! Благодаря твоим письмам у меня теперь безбедная жизнь. И то, что я пользуюсь твоими знаниями, для меня — неожиданное счастье. Но я понимаю, что оно не может длиться вечно.

Икер пришел в храм Птаха, вокруг которого располагалось множество административных зданий, хранилищ, мастерских и библиотек. Жрец, которому была поручена охрана, отвел его к главному интенданту.

Юноша решил играть в открытую.

— Твое имя?

— Икер.

— Чем занимался?

— Писец и временный жрец в храме Анубиса в Кахуне.

— Это ничего не значит... Чего ты хочешь?

— Исполняя функции библиотекаря, я понял, что мне нужно, продолжая приносить пользу, повысить свои юридические знания.

— Тебе нужна квартира?

— Если можно, то да.

— Я представлю тебя тому, кто нанимает людей. Он проверит твои знания.

Это оказалось для Икера простой формальностью, потому что во время учебы у генерала Сепи он научился отвечать и на более сложные вопросы. Итак, его взяли на испытательный срок в три недели, затем полагалось два дня отдыха. Если его услуги подойдут, Икера примут.

Как только писец дотронулся до книг, его охватило давно забытое чувство блаженства.Снова погрузиться в эти богатейшие религиозные, литературные или научные тексты — какое счастье! Ему поручили сверить инвентарь, выправить в нем возможные ошибки и внести новые поступления. Это позволило Икеру оценить, что за богатства хранятся в библиотеке!

Икер почувствовал на себе чей-то вопросительный взгляд. Подняв голову, он увидел, что за ним внимательно следит начальник библиотеки, которому было поручено оценить способности нового служащего. Но Икер быстро позабыл об этом человеке, настолько увлекала его работа.

Когда чиновник хлопнул Икера по плечу, юноша вздрогнул.

— Рабочий день уже давно кончился.

— Уже?

— Работать после закрытия можно только по специальному разрешению, а выдать его тебе я не уполномочен. Если ты будешь слишком много и быстро работать, вызовешь зависть у коллег. Старайся удержаться на своем месте.

Икер без единого протеста встал и пошел за служащим. Тот отвел его в комнатушку, находившуюся в здании для временных жрецов.

— Завтра будешь принимать участие в распределении жертвенных продуктов после их освящения. Время обеда уже прошло, поэтому желаю тебе доброй ночи.

Из мешка со своими писчими принадлежностями, с которыми никогда не расставался, Икер извлек короткий меч и прижал к груди. Каждый вечер он укреплял себя в своем намерении.

Утром Икер — выбритый, вымытый и надушенный — принял из рук постоянного жреца круглые хлебцы с румяной корочкой, которые он раздал каждому из служивших за утренним ритуалом. Сам Икер последним съел жертвенный хлебец, запив его холодным молоком.

— Ты новенький? — спросил его чуть сутулящийся жрец лет тридцати. — У тебя какая специальность?

— Право.

— Где ты ему учился?

— В провинции Зайца.

— Город Тота дает прекрасное образование, но тебе придется обновить многое из изученного. Так, сейчас больше не существует правителей провинций. И всю совокупность юрисдикции осуществляет визирь, применяющий на практике законы Маат.

— Где я могу пополнить знания?

— В школе юристов, возле зданий, где располагается служба визиря.

— Мне кажется, что туда понадобится рекомендация.

— Если ты будешь хорошо работать, то получишь ее.

В следующие недели поведение Икера было примерным. Он слился с массой временных жрецов, не выказывая в рвении ни недостатка, ни излишеств. Получив от своего начальника рекомендацию, Икер отправился в школу, где царила атмосфера полного погружения в занятия. Его товарищи по учебе не выказывали по отношению к нему ни симпатии, ни отвращения, и Икер старательно посещал все занятия. По всей вероятности, его знаний в юридической области было достаточно, чтобы продолжать занятия, потому что его не исключили из школы, как многих других.

Недалеко от помещения, где шли занятия, находился царский дворец, его также охраняли многочисленные стражники.

Во время одного из перерывов между уроками к Икеру подошел один худощавый и живой ученик.

— Ты родом из Мемфиса?

— Нет, из-под Фив.

— Кажется, это великолепное место.

— Фивы много меньше Мемфиса.

— Тебе здесь нравится?

— Я приехал сюда учиться.

— Ты не разочаруешься! Здешние преподаватели нас не щадят, но дают нам отличную подготовку. Лучшие ученики будут направлены в высшую администрацию, и она не будет синекурой, потому что визирь реорганизовал все государственные службы, которые отныне должны будут доказать свою эффективность. Не может быть и речи о том, чтобы засыпать в кабинетах или сидеть сложа руки, довольствуясь прежними заслугами. Никто здесь не пользуется привилегией считаться писцом пожизненно, и лучше всего не давать повода для гнева Хнум-Хотепу. Да и фараон имеет такой же крутой характер, поэтому бесполезно рассчитывать на его снисхождение.

— Царь часто бывает в Мемфисе?

— Да, часто и подолгу. Каждое утро визирь отчитывается. После объединения страны работы прибавилось.

— Ты уже видел Сесостриса?

— Два раза, когда он выходил из дворца. И тебя эта участь не обойдет. Он действительно один из самых великих египтян!

— Почему вокруг дворца так много стражников и солдат?

— Это из-за Собека-Защитника, отвечающего за безопасность фараона. Настоящий маньяк! Он все боится, что кто-нибудь из разочарованных чиновников покусится на Великого Царя. Да, кроме того, осложняется и ситуация в Сирийской Палестине. Кажется, генералу Несмонту удается контролировать эту область, но с бандитами никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Один из них может оказаться таким фанатиком, что попытается убить царя.

23

— Собек, объясни мне это, — потребовал визирь Хнум-Хотеп, показывая начальнику всей стражи пачку жалоб, которые вот уже несколько дней ложились к нему на стол.

Собек посмотрел документы. Капитаны торговых кораблей протестовали против произвольного изменения правил навигации, несправедливого повышения тарифов и недопустимого поведения сил правопорядка.

— Я не давал таких распоряжений.

— Но ведь ты — начальник всей стражи царства и отвечаешь за речное судоходство?

— Я этого не отрицаю.

— Но в этом случае ты не контролируешь своих подчиненных! Это серьезно, Собек, чрезвычайно серьезно! Из-за этих непростительных ошибок оказывается под угрозой репутация фараона. Может оказаться под угрозой сам процесс объединения страны. Если местные стражи будут диктовать закон, то к чему мы придем? Вскоре все вернется опять к правителям провинций!

— На данный момент у меня нет ни одного объяснения.

— Твое признание в беспомощности меня поражает. Ты все еще считаешь, что можешь исполнять свои функции?

— Я тебе это докажу. Все досадные недоразумения вскоре прояснятся.

— С нетерпением жду от тебя доклада и конкретных результатов.

Собек-Защитник пронесся над своим управлением как торнадо. Его инспекторы провели тщательнейшую проверку. Он лично допросил капитанов и сопоставил их показания.

В свете собранных сведений проявилась истина. И Собек снова предстал перед визирем.

— Мои служащие не нарушали правил судоходства, — твердо сказал он. — Это случилось только один раз, когда им были присланы два поддельных приказа из администрации.

— Что это значит?

— Это значит, что работает банда исключительно ловких вредителей, которая пытается посеять смуту.

— Они арестованы?

— К сожалению, нет.

— Ты это серьезно?

— К сожалению, да.

— Это угроза гражданскому миру?

— Не будем ничего преувеличивать, — запротестовал Собек. — У меня есть уверенность в том, что действует всего лишь небольшая группа, хорошо подготовленная и очень подвижная, но это не армия. Отныне на борту каждого торгового судна будет по два стражника. Кроме того, я изменю код моей служебной корреспонденции. А ты, визирь, сообщишь всем, что правила судоходства остаются прежними и что ни один капитан не должен уступать провокаторам, даже если его будут убеждать в обратном.

Хнум-Хотеп немного успокоился.

— Связано ли это с увяданием акации в Абидосе?

— Доказательств нет. Такая атака проводится не впервые, и предлагаемые мной меры вернут спокойствие. Разумеется, охота на смутьянов начата, и виновные закончат свою жизнь в тюрьме.

— Эти два скандала очень сильно тебе повредят, Собек.

— Плевать мне на них.

— Я смотрю иначе. Если ты окажешься некомпетентным, я буду вынужден принять меры. Не забудь, что ты отвечаешь и за безопасность фараона.

— Ты считаешь, что Великий Царь в опасности?

— Я тебя все еще поддерживаю, но дополнительных инцидентов не потерплю.

Икер делил время между обязанностями временного жреца в храме Птаха и занятиями правом в школе визиря. Сдержанный, трудолюбивый и ответственный, он пользовался всеобщим уважением. Писец трудился бок о бок со жрецами и чиновниками. Но ни один из них не мог дать Икеру той информации, которую он хотел получить: привычки монарха и способ, как к нему подойти поближе. Ничем не выдать себя и выждать подходящий момент казалось ему верным путем. Сколько же времени нужно будет ждать?

После завершения одного из занятий по праву в Доме Царя преподаватель объявил новость, которая заставила сердце Икера заколотиться в груди с бешеной силой: трое лучших учеников получат привилегию быть отрекомендованными Хранителю Царской Печати, который обычно представляет их фараону, чтобы тот смог убедиться в качестве их образования. Трое писцов изложат монарху предложения относительно реформы, направленной на упрощение законодательной деятельности.

Икер сразу же свел к минимуму время для отдыха. В качестве своей темы он избрал управление хранилищами, настаивая на необходимости накапливать запасы в главных городах и на упрощении их распределения во время неурожая. До сих пор в качестве основных текстов законов использовали — по оплошности — неисправленные документы.

Настал день подведения итогов.

Среди первых двух имен, которые назвал преподаватель, его имени не было. Вот-вот объявят третье и последнее...

Сосед толкнул Икера локтем.

— Ты спишь, Икер? Можно подумать, что тебе все равно! А ведь об этом мечтал каждый! Но повезло тебе, и вот ты среди избранных, которых представят фараону!

Учащиеся соревновались честно, поэтому побежденные радостно поздравляли победителей.

Но в следующее мгновение Икер уже думал о том, как всадит короткий меч в грудь тирану.

Трое учащихся в безупречных схенти, аккуратных туниках, коротких париках и кожаных сандалиях выглядели нарядно, но плохо скрывали свое нервное состояние.

Утром, когда Икер прятал под тунику свой короткий меч, он задавался вопросом, не станут ли их обыскивать? Если оружие найдут, то его тотчас арестуют и бросят в тюрьму.

Икер был вынужден отказаться от мысли брать с собой оружие, и у него сейчас не было с собой ничего, чем бы он мог поразить тирана. Что ж, возможно, ему удастся завладеть чьим-нибудь мечом, например отобрать его у стражника. Значит, придется действовать быстро и решительно.

Обыск прошел без осложнений. Секретарь и стражник провели учеников в зал для аудиенций, где их принимал Сехотеп.

— Будьте кратки, — предупредил преподаватель. — У Хранителя Царской Печати мало времени.

Высокопоставленный чиновник смутил молодых людей. Первый из них пробормотал что-то нечленораздельное, второй забыл основную мысль своего проекта. И только Икер сумел, правда, не без некоторых запинок, изложить свои мысли.

— Это интересно, — сказал Сехотеп. — Мои службы, возможно, возьмут кое-что из этого на вооружение. Пусть ваши ученики спокойно продолжают учебу и научатся лучше собой владеть.

— Когда вы представите их Великому Царю? — спросил преподаватель.

— Сейчас об этом речь не идет.

Икер должен был устранить две трудности: войти во дворец с оружием и быть допущенным в покои царя. Та и другая казались ему непреодолимыми.

Однако писец запретил себе отказываться от своей мысли. Разве доныне судьба ему не улыбалась? Устроиться в Мемфисе тоже казалось ему невозможным, и, тем не менее, двери перед ним открылись!

Итак, он решил продолжать заниматься своим усовершенствованием как учащийся школы права и одновременно исправно посещать службы в качестве временного жреца. Когда преподаватель предложил ему долгий курс, Икер тут же согласился, а когда Верховный жрец храма Птаха попросил его помогать астрономам и следить ночью за звездами, он беспрекословно послушался.

Такое привилегированное положение имело свои преимущества: с крыши храма был виден царский дворец. Икер отмечал не только положение звезд, но и смену караулов. Все это внушало ему надежду, что он найдет прореху в системе безопасности дворца.

Но напрасно.

Ночью стражников было столько же, сколько и днем, а их смена происходила с точностью и скоростью, которые исключали любое нападение. Собек был профессионалом, а его стражники тем более.

Икер подумал было о том, чтобы расспросить начальника охраны храма Птаха. Это могло бы дать ему кое-какие полезные подробности, например о привычках личной охраны монарха. Но он отказался от этой идеи, потому что такие разговоры представили бы его в дурном свете. Как же получить информацию о внутреннем расположении помещений дворца и точно узнать, где живет фараон?

Войти в здание казалось невозможным. Оставалось только поразить фараона во время одного из его выходов. Но для этого требовалось знать даты и направления его движения. Но каким же образом?

Когда Жергу вышел из питейного заведения, где его так мило обслужила сирийская блудница, он шагал не слишком уверенно. И все же он отыскал дом Медеса. Привратник заставил его подождать. Шатаясь, Жергу все-таки дошел до кабинета своего патрона.

— Лучше сядь, — сказал Медес.

— Я пить хочу!

— Хватит с тебя и воды.

— Воды? Это после нашего-то успеха? Да тот доклад, который я вам принес, заслуживает вина, и только лучшего!

Медес уступил. Состояние Жергу было вполне приемлемым, он сохранял самообладание. Да к тому же не следовало гасить его оптимизм.

— Все действует самым лучшим образом! — сказал Жергу, осушив бокал. — Слухи живо расползаются по городу! Я-то не верил, но вы были правы, что нужно было атаковать Собека!

— Хорошо ли ты заплатил тем ложным стражникам, которые затеяли смуту в речном судоходстве?

— Хорошо... Через посредников... И все очень довольны... До нас никто не докопается. Но продолжать в том же духе невозможно: Собек предпринял радикальные меры. На каждом торговом судне есть теперь стража, усилен контроль.

— Подумаешь, мы достигли нашей первой цели: запятнать репутацию Собека-Защитника. Даже визирь начинает сомневаться в его компетенции, а значит, и в его честности!

— С удовольствием представляю, как он сердится! Ведь он думал, что неуязвим, а теперь ему снятся кошмары!

— Ладно, продолжим, — решил Медес.

— А это не будет... неосторожно?

— Тогда для чего мы потратили столько сил? Чтобы остаться с этим? Нет, сделать Собека уязвимым мало. Нужно его убрать!

Жергу расхотелось пить.

— Давайте потерпим! Может быть, визирь его заменит?

— Улик недостаточно, а Собек еще слишком близок к царю. Нам нужно предоставить доказательства его предательства.

— Не вижу, каким образом!

— У тебя ведь есть под рукой несколько ребят, которые способны уверенно лгать?

— Никаких проблем.

— Значит, мы одним ударом избавляемся от Собека, превращая подозрения визиря в уверенность!

Каждый раз, когда ливанец встречался с Провозвестником, у него моментально пропадал аппетит, а желудок сводило судорогой. Он пугал его и одновременно завораживал. С того момента, как этот человек-сокол едва его не убил, впечатав в тело приснопамятный след, негоциант знал, что всегда будет на него работать и никогда от него не избавится. Притерпевшись к судьбе, он извлекал из нее максимум выгоды и вел честную игру по отношении к своему сомнительному партнеру. Как только у него появлялись новости, он тут же информировал Провозвестника. Потому что тот не простил бы ему ни опоздания, ни небрежности.

На низких столиках никаких пирожных, на диванах меньше подушек, во всем доме больше строгости... Ливанец всеми средствами пытался избежать упреков Провозвестника.

— Дай-ка мне соли.

— Тотчас, господин!

Провозвестник окинул презрительным взглядом салон ливанца. К чему вся эта роскошь? Новое общество, которое будет руководствоваться истинным законом, все это оставит в прошлом.

Торговец вернулся с большим бокалом.

— Вот цветы пустыни.

Провозвестник вдоволь насытился пеной Сета.

— Ну какие у тебя новости?

— Это всего лишь слухи, но такие упорные, что у них должны быть причины. Подозревают начальника всей стражи царства Собека-Защитника. Ему вменяют в вину то, что он пресекает свободный проход граждан и по собственному произволу изменяет правила судоходства. Два дела были замяты, но отношения между ним и визирем Хнум-Хотепом стали прохладными.

— Как тебе кажется, можно ли подкупить Собека?

— Конечно же, нет. Это чистый человек и суровый стражник. Неподкупный. Кто-то пытается его скомпрометировать, чтобы снять с должности.

— Есть какие-нибудь подозрения?

— Нет, господин. Но я веду свое расследование и не знаю пока, чем оно кончится. Тот, кто осмеливается атаковать Собека-Защитника, должен быть злым и очень осторожным.

— Разве визирь позволит себя увлечь сфабрикованными обвинениями?

— Маловероятно, но Хнум-Хотеп надзирает за справедливым применением закона, и его репутация строгого человека не запятнана. Если у него появятся веские доказательства, то есть в нашем случае достаточно хорошо подстроенные, он будет вынужден отстранить Собека от должности. А как только его удалят, вся система безопасности распадется, по крайней мере, на какое-то время. И Сесострис станет уязвим.

24

Икер любил бывать в храме ранним утром. После очищения на заре участие в церемонии возложения жертв наполняло душу блаженным покоем. Созерцая священное озеро, он забывал о своих горестях и о своем ужасном плане. Жизнь снова становилась гармоничной и мирной, словно зла и не существовало.

Но заканчивался ритуал, и реальность вновь возвращалась.

— Ты выглядишь усталым, — сказал Икеру Верховный жрец. — Пора тебе прекращать помогать астрономам. У меня есть для тебя новое дело, но боюсь, что оно не слишком понравится любителю права и литературы. И, тем не менее, разве писец не должен получить образование во всех направлениях?

— Я в вашем распоряжении.

— Я вижу в послушании высшую добродетель, Икер, и оно у тебя есть. С сегодняшнего дня ты занимаешься контролем за мясом.

Это решение Верховного жреца, хоть и принятое Икером, болью отозвалось в его душе. Видеть, как убивают животных, было для него невыносимо. Он подумал о Северном Ветре, которого бросил в Кахуне. Но он был уверен, что Секари позаботится о нем.

С бледным лицом, тяжело ступая, Икер отправился в отделение, где приносились кровавые жертвоприношения. Они состояли из бойни и мясного отдела, там работали эксперты по видам мяса. В этой бригаде не было ни слюнтяев, ни плакс.

Люди привыкли к жестокости смерти и стойко переносили последний взгляд животных, осознающих свою судьбу. Эти мужчины держались особняком и неохотно смешивались с интеллектуалами в льняных жреческих одеждах.

Икер пришел как раз во время перерыва. Мясники с аппетитом лакомились сочными антрекотами. Не прерывая еды, они посмотрели на вновь прибывшего с недоверием.

— Ты кто? — спросил Икера мясник, крепкий человек лет сорока с седыми волосами и прямой осанкой.

— Я — Икер, новый ответственный за контроль мяса.

— Еще один писака, считающий нас нечистыми на руку... Ты ел?

— Мне не хочется.

— Тебе не нравится жареное мясо?

— Нравится, но... не сейчас.

— Тебе не нравится наша работа, так? Ты не единственный, мой мальчик! И все же нужны специалисты, умеющие убивать животных и поставлять добрую пищу таким хищникам, какими являются люди.

— Я нисколько не презираю вашу работу, но признаю, что не способен ею заниматься.

Мясник похлопал Икера по плечу.

— Взбодрись, от тебя это и не требуется! Иди, поешь. Потом запишешь число кусков, отрезанных сегодня утром.

Икер вынужден был научиться отличать филе, тонкий филей, селезенку, печень, потроха и остальные части тела жертвенных быков. Он удостоверял протоколы ветеринаров, которые после пробы крови каждого животного давали гарантию ее чистоты. Постепенно Икер привык к своеобразной атмосфере этого места, где царила самая строгая гигиена. Но ни разу юноша не присутствовал при забое, который осуществляли по меньшей мере четверо технических работников, причем только единственный мастер имел право резать животное, умаляя, как мог, его страдания.

Между Икером и другими работниками сложились доверительные отношения и взаимное уважение. Он не выказывал излишней придирчивости, не желая их задевать, а они старались быть менее грубыми.

Однажды вечером после трудового дня мастер и писец сидели рядом. Они пили пиво и ели сушеное мясо.

— Где ты учился своей профессии? — спросил мастер.

— В провинции Орикса, а затем в Кахуне, где стал временным жрецом Анубиса.

— Анубис-шакал... Он очищает пустыню, избавляя ее от падали, которую превращает в жизненную энергию. Это тебя, конечно, удивит, но мы с тобой коллеги. Я ведь тоже жрец, как и любой мастер-мясник, потому что забой скота — это ритуал. Никакой жестокости не должно быть ни в моем сердце, ни в моей руке. Я благодарю животное за то, что оно жертвует жизнью ради того, чтобы продлить нашу. Жрицы Хатхор освящают нашу работу, которая не лишена опасности.

— Ты говоришь о непредвиденных реакциях животного?

— Нет, мы умеем обездвиживать его с помощью веревок. Я имею в виду соприкосновение с несущим опасность Сетом.

— В какой же момент оно происходит?

— Каждый раз, когда мы касаемся передней левой ноги животного. Именно в ней максимум мощи. Посмотри на небо, и ты ее увидишь^[103]. Исполнители ритуалов представляют эту ногу у двери в тот мир, чтобы она открылась и дала пройти душе воскресших. Если ритуал не совершится, то дверь останется закрытой и огонь Сета спалит нашу землю.

Эти признания удивили писца.

— Но если души фараонов живут в звездах, которые находятся вокруг Полярной звезды, то как же они могут быть под покровительством Сета?

— Они питаются его силой, как царствующий фараон питается теми блюдами, которые ему приношу я.

— Ты... ты знаешь Сесостриса?!

— Знать — это слово с очень глубоким смыслом! Но я действительно имею привилегию видеть его один раз в неделю, если он находится в Мемфисе. В такой вечер он любит обедать один. Я и мой помощник приносим ему мясо, полное энергии.

В это мгновение Икер почувствовал, что, наконец, обретает возможность уничтожить тирана. О, он во что бы то ни стало должен сохранить спокойствие, не показать своего нетерпения или воодушевления!

— Это большая ответственность... Здесь нельзя разочаровать Великого Царя!

— Мое дело — хорошо знать свою профессию.

— Говорят, что царь — человек не из легких.

— Как можно так говорить! Он выше всех на голову, и никто не может вынести его взгляда. Когда он говорит, его низкий могучий голос пронизывает душу, и ты себе кажешься маленьким! А его спокойствие! Оно почти нечеловеческое! Кажется, ничто не может поколебать его. Я уж не говорю о его власти... Мудрецы, выбиравшие его, не обманулись!

— К счастью, — поспешил вставить Икер, — он находится под высоким покровительством.

— С той системой безопасности, которую выстроил начальник всей стражи Собек, Сесострису действительно нечего бояться! Через контроль могут пройти только знакомые люди. Даже я и мой помощник подвергаемся обыску и только потом получаем пропуск на вход в покои Великого Царя.

Из боязни вызвать подозрение у мастера-мясника Икер сменил тему разговора. Разве сегодня он мало узнал? Разве этого недостаточно, чтобы подогреть в нем жажду осуществить план? А вдруг ему повезет!

— Многие опасаются войны в Сирийской Палестине. Как ты считаешь, она будет?

— Нет! Царь совершенно правильно и очень твердо вмешался в дела земли Ханаанской, где кандидатов на роль смутьянов хоть отбавляй. Этим людям только и нужно, что мутить воду в колодце — даже во вред собственному народу. Отбить им охоту к этому может лишь генерал Несмонту. А как тебе нравится этот жареный кусочек?

— Ничего вкуснее не ел!

— Это любимое блюдо нашего царя.

— Тебе действительно очень повезло, что ты его видишь.

— Если бы ты стал моим помощником, то и тебе выпало бы это счастье!

— О, я всего лишь писец-контролер и совершенно не способен исполнять обязанности мясника.

— Чтобы сопровождать меня во дворец и нести блюдо, этого и не нужно. Если мой подручный сменит свою профессию, я возьму тебя. Ну хоть разок! Великому Царю будет приятно познакомиться с таким юным и блестящим писцом.

Тонкий Нос заканчивал штопать парус своей лодки, на которой в соседний город возил продавать горшки. В его родной деревне, что в двух днях плавания от Мемфиса, у женщин было в запасе все необходимое снаряжение. Но здесь Тонкому Носу явно не хватало прочных и подходящих кусков парусины.

Подошли двое стражников.

— Это ты — Тонкий Нос?

— Да, я.

— Ты — деревенский горшечник?

— Насколько я знаю, там другого нет.

— Эта лодка — твоя?

— Да.

— Ты и твоя лодка забираетесь на принудительные работы.

— Принудительные работы... Какие это принудительные работы?

— Увидишь.

— Ничего я не увижу! Я ремесленник и соглашусь на принудительные работы только в случае абсолютной необходимости, когда нужно будет чинить дамбы перед паводком. Но сейчас не то время!

— У нас приказ.

— Чей?

— Собека-Защитника, начальника всей стражи царства.

— И что же требует ваш Собек?

— Я тебе сказал, сам увидишь.

— И речи не может идти!

— Или ты подчиняешься, или мы забираем твою лодку.

— Попробуйте, увидим!

Ударом дубинки один из стражников поставил Тонкого Носа на колени. Другой набросился сверху и связал его.

— Тихо, приятель! Будешь кричать, мы размозжим тебе голову.

Тонкий Нос в испуге глядел, как двое стражников уплывали на его лодке.

Обокрали, избили, ранили... Ну он им еще покажет!

После долгого разговора с фараоном визирь Хнум-Хотеп в отчаянии смотрел на кипу папок с делами. Назначить новую администрацию, бороться с любыми формами проявления коррупции, от каждого добиваться самого лучшего результата, обеспечить каждому египтянину благополучное существование, не ставить ни одну провинцию в зависимое положение — вот только некоторые из приоритетных задач, которые ставил перед ним Сесострис. Царь и сам вел большую работу, не считая ежедневных обязанностей по исполнению ритуалов. Визирь брал на себя остальное, но это остальное делалось с помощью членов Дома Царя.

Те, кто считал, что эта высокая должность доставляет такое же удовольствие, как и приятная прогулка, были глупцы или наивные люди. Это удовольствие было горьким. Но Хнум-Хотеп испытывал глубокую радость, если в какие-то моменты ему удавалось исполнить закон Маат и восстановить справедливость — вне зависимости от того места, которое занимали обвиняемый и обвинитель.

— Сколько сегодня просьб об аудиенции?

— Двадцать, — ответил секретарь.

— Есть серьезные причины?

— Внешне нет. Разве только один ремесленник, но его история выглядит такой странной, словно этот человек не совсем в своем уме.

— Тогда пусть войдет первым. Если это безумец, то разговор будет коротким.

Ремесленник не осмеливался войти в кабинет визиря. Секретарь был вынужден его подтолкнуть.

— Как тебя зовут? — строго спросил Хнум-Хотеп.

— Нос... Тонкий Нос.

— Профессия?

— Горшечник.

— Судя по рапорту, который лежит передо мной, правитель твоей деревни сказал, что не в его возможностях решить твое дело, и он тебе посоветовал обратиться в суд твоей провинции. Но и тот оказался не в состоянии решить его. Следовательно, твое последнее обращение — это обращение в суд визиря. Факты должны быть исключительной важности.

— Они... Они действительно важные!

Зная, что второго такого случая ему не представится, Тонкий Нос заговорил быстро, проглатывая окончания слов.

— На меня напали, меня избили и увели мою лодку! Их было двое, вооружены дубинками. Они даже пригрозили мне, что убьют меня, если я буду сопротивляться. И все из-за принудительных работ! Но сейчас не то время. Поэтому я отказался и...

— Кто были эти люди?

— Стражники.

— Стражники, ты уверен?

— Да, господин. Они действовали по приказу Собека-Защитника.

Лицо визиря стало угрожающим.

— Ты согласишься повторить это, поклявшись именем фараона, что ты говоришь действительно правду?

Тонкий Нос все повторил и поклялся.

— В каком направлении они поплыли?

— Они уплыли на север. Вы... действительно восстановите справедливость?

— Государство даст тебе новую лодку, хлеба, пива, масла и одежду. Тебя отведут к врачу, и тот осмотрит тебя и вылечит. Расходы на пребывание и дорогу за мой счет.

— И Собека приговорят?

— Правосудие пойдет своим обычным путем.

С описанием украденной лодки, на парусе которой было поставлено имя Тонкого Носа, писцы прибыли в порт и остановились перед воротами, которые вели на пристань судов стражи.

— Что вам нужно? — спросил мрачный охранник.

— Мы из надзора.

— У вас есть письменный приказ начальника Собека?

— Достаточно того, что у нас есть приказ визиря.

— Я подчиняюсь только начальнику Собеку.

— А он подчиняется визирю. Освободи-ка нам путь. Если ты этого не сделаешь, мы тебя арестуем.

Охранник повиновался.

Не понадобилось и получаса, чтобы инспекторы обнаружили лодку Тонкого Носа, пришвартованную между двумя судами речной стражи.

25

— Что еще, Хнум-Хотеп?

— На этот раз, Собек, все действительно очень серьезно. Один горшечник, Тонкий Нос, подвергся нападению, был избит и обворован двумя стражниками, действовавшими по твоему приказу с целью отправить его судно на принудительные работы.

— Сейчас не то время, и я никогда не отдавал такого приказа!

— У меня есть доказательство.

— Какое?

— Воры захватили лодку своей жертвы. И мы только что нашли ее в порту стражи.

— Меня подставили!

— Но факты есть факты, Собек. Среди твоих ребят, по крайней мере, двое — злоумышленники. Мне хочется верить, что ты тут ни при чем, но виновные должны быть арестованы, и быстро. Если этого не случится, ты будешь ответствен за это серьезное преступление.

Защитник бросил все свои дела и принялся за проверку своей собственной службы.

Они шли, опустив голову, у них были потухшие глаза и плечи портовых рабочих, но они были богаты. Каждому из них Жергу только что вручил кожаный мешок, наполненный полудрагоценными камнями, которые они продадут по хорошей цене.

— Странно, заплатили хорошо! — признал старший из них, намекая на легкость работы. — Избить горшечника, напугать его и украсть лодку — мы брались за задания и похуже!

— Ну, завести лодку на пристань стражи — это все-таки риск!

— Это темной-то безлунной ночью, когда охранник пьян в стельку? Да, пожалуй, слишком тяжелый труд! Нет ли у вас еще такой же работы?

— Сожалею, — ответил Жергу, — но нам лучше больше не встречаться. Но в Сихеме, напротив, один из моих друзей подготовил вам сюрприз.

— Еще более прибыльный?

— Куда прибыльнее!

— Кто хочет перебраться через Стены Царя, должен внушать доверие.

— Вот табличка, которую ты покажешь таможенникам. Вы пройдете без задержки.

Мужчина накинул на себя тунику.

— А как зовут твоего друга?

— Представься в управе, он вас ждет.

Бандит понял так: речь шла о самом правителе, который был так же подкуплен, как и другие. Да уж, действительно, работа на Жергу заведет их бог знает куда.

С высоты холма, спрятавшись в зелени баланита, Жергу смотрел, как двое кретинов спокойно шли в сторону границы.

Ни тот ни другой не умели читать.

Когда они показали свой документ солдату, ситуация мгновенно накалилась. Произошла ссора, из которой оба бандита вышли победителями. Но только-только они собрались бежать, как с десяток лучников взяли их на прицел и... не промахнулись.

На табличке было написано: «Смерть египетской армии, да здравствует ханаанская революция!»

Так исчезли двое напавших на горшечника. Теперь никто не сумеет найти связь между ними и трупами провокаторов-смутьянов.

— Как это — ты спал? — возмутился Собек.

— Да, сознаю.

— И вместо того, чтобы наблюдать за портом, ты проспал всю ночь?

— Ну не всю... Ох, действительно почти всю. Я не мог подозревать... Это все же пристань стражи, здесь нечем рисковать!

— Ты что, выпил?

— Финиковой водки, и отличной!

— А кто угостил?

— Не знаю, я нашел ее в своей сторожке. Попробовал, а потом... Ну вы знаете, что это такое... Скучно, становится прохладно... Но обычно-то я держу кое-что получше алкоголя.

«Этот кретин принял наркотик!» — догадался Собек.

Тот, кто совершил эту проделку, не был глуп и не оставлял ничего случайно. За Собеком ловушка захлопнулась... Если только он не сумеет найти подкупленных стражников.

Чтобы выявить возможных провокаторов, Собек-Защитник лично провел несколько чрезвычайно неприятных допросов, а его доверенные подчиненные — углубленное расследование.

Очень быстро распространилась весть о том, что стражу раздирают серьезные противоречия.

В таверне пьяный сириец влез на стол и с грацией слона стал танцевать.

Охмелевшие посетители зааплодировали.

— Я свалил Собека! Он считал себя сильнее других, но пшик... Один хороший пинок под зад, и он слетел! Самый сильный — я!

Последовала целая тирада из непотребных слов, вызвавших дружный хохот окруживших сирийца выпивох.

Разносчик воды, лучший агент ливанца, внимательно слушал этот бред. Он и в этой таверне, как и во многих других, почти не пил и собирал сведения, чтобы информировать своего хозяина о несчастьях, свалившихся на голову начальника всей стражи Собека.

Скорее всего, подвыпивший гуляка похвалялся зря, но водонос был дотошен и хотел выяснить подробности. Поэтому после закрытия таверны он потихоньку пошел следом за сирийцем, который едва стоял на ногах.

В темной улочке водонос едва успел подхватить споткнувшегося сирийца под мышки.

— Спаси... бо... К счасть... ю, еще есть... д-о-об... рые люди! — запинаясь, произнес он. — Не то, что Со... бек! Но я... его по... имел!

— Один?!

— Один!.. Ну поч... ти!.. Небольшая такая... подполь... ная группа... О, ее... л и бы ты... знал! Мы пред... ставились реч... ной... стражей! Ты бы... видел ли... цо капи.. тана бар... жи! Он принял нас... за... настоящих! Это нас-то! А мы их в ду... ше ненавидим! Как мы сме... ялись! Осо... бенно тот, кому за... платили лу... чше всех. Но тихо, приятель! Я тебе ничего не говорил! Абсолютно ничего!

— Да я ничего и не слышал. А другие тоже рассказывают эту забавную историю?

— Другие исче... зли. Мы хо... тели встре... титься, чтобы от... пра... праздновать день Со... бека, но они... не пришли.

— А где ты живешь?

— Это зави... сит от того, какой вечер.

— Слушай, а кто вас нанял?

Сириец зловеще улыбнулся, поднял указательный палец к небу, и его опьянение мигом исчезло.

— Меня не так-то легко взять, малыш! Это секрет из секретов! Но парень этот не промах!

По всей вероятности, банда этих простоватых разбойников, которым было поручено скомпрометировать Собека, была уничтожена, чтобы ни один из ее членов не смог открыть правды и тем доказать невиновность начальника всей стражи. Плохая работа, если судить по тому, что в живых остался один очевидец. Тем более пьяница и болтун! Водонос решил обо всем донести своему ливанцу.

Как устоять перед устрицами под соусом, в котором смешивались пахучие травы? Это блюдо было подано после двух закусок и рыбы, а за ним следовал знаменитый десерт искусного повара! Ливанец позабыл обо всех диетах и стал предаваться ни с чем несравнимому удовольствию...

Но следовало, однако, не забывать и о последнем докладе разносчика воды... На этот раз, сомнений никаких: Собек-Защитник стал жертвой заговора. Отличная новость сама по себе, но необходимо было вычислить того, кто все это замыслил и осуществил. Себя при этом ливанец ничем не выдавал: от своих агентов он всегда требовал крайней осторожности, так как любая неуместная инициатива могла испортить всю игру.

Вкусный обед и красное вино, букет которого ласкал нёбо и горячил кровь, освежали голову. Во всей массе информации, собранной агентами, ливанца поразила одна деталь: суда, остановленные стражниками, были баржами с зерном. Кому мог быть известен их маршрут и кто мог знать, в каком месте их лучше остановить? Только двое!

Один человек — это начальник речной полиции, которого назначил Собек. Зачем ему было вредить своему начальству?

А вот вторая личность гораздо интереснее: Жергу, главный инспектор амбаров. А за Жергу — Медес, секретарь Дома Царя!

И если только этот Медес действительно стоит во главе заговора, то, не предупредив Провозвестника, дальше идти нельзя.

— Если ты просил о встрече, — сказал Собеку визирь, — то, конечно, потому что хочешь сообщить мне о результатах своего расследования. Надеюсь, результат положительный.

— С моей точки зрения, да.

— Имена виновных?

— Я их не знаю, но уверен: это не стражники.

Тон Хнум-Хотепа стал более жестким.

— Напрасно и смешно запираться, Собек! Дело слишком серьезное. Если ты продолжаешь покрывать своих людей, то будешь отвечать один.

— Я никого не покрываю. Серьезные допросы, которые велись со всей строгостью, только вызвали ненужные разговоры среди стражников.

— Ты мне не оставляешь выбора. Я обязан тебя обвинить и снять с тебя полномочия.

— Я стал жертвой заговора, и ты принимаешь несправедливое решение.

— Не наказав тебя, я накажу право нашего государства, и царская власть будет серьезно ослаблена.

— Ты совершаешь серьезную ошибку, визирь.

— До того, как пойдет твой процесс, у тебя будет много времени, чтобы доказать свою невиновность. Но с этого момента ты больше не управляешь стражей. И я считаю, что лучше будет, если твои доверенные люди не станут более нести службу непосредственной охраны царя.

Собек побледнел.

— Это почему?

— Предположим, что двое виновных принадлежат к элитной части стражи, которую ты сформировал и контролируешь... Разве осторожно будет оставить их руки свободными?

— Да пойми же ты, преступник пытается уничтожить меня, чтобы сделать уязвимым фараона!

Хнум-Хотеп задумался.

— Это действительно одна из возможностей, и я приму необходимые меры, чтобы Великий Царь не подвергся никакому риску. Но существует и другая возможность: люди, преданные начальнику всей стражи царства, сочли, что могут совершать преступления в полной безопасности, потому что их покрывает начальник. Такой подлый поступок повел бы к недопустимому упадку государственной власти. Моя главная обязанность помешать этому.

— Позволено ли мне будет увидеть царя?

— Такая встреча означала бы, что он дает тебе позволение на все твои действия. Кроме того, фараон никогда не вмешивается в дела правосудия.

— Я тебя уважаю, Хнум-Хотеп, но ты, видно, меня плохо знаешь, раз так заблуждаешься.

— Надеюсь.

— Готово! — воскликнул Жергу, торжествуя. — Собек-Защитник только что был обвинен визирем в намеренных побоях, краже лодки, нелегальном использовании работ по повинности и злоупотреблении властью. Ну как?

— Хнум-Хотеп хотел показать пример и доказать народу, что государство не подкупается, — сказал Медес. — Но еще нужно, чтобы Собека осудили.

— У него не осталось никаких шансов выкрутиться. Доказательства отягчающие, горшечник поддержит свои обвинения. Мои разбойнички поработали на славу.

— А с этой стороны никакого риска, Жергу?

— Абсолютно никакого! Как мы и предусмотрели, их на границе убили. После себя я следов не оставил.

— Собек попытается доказать свою невиновность.

— Уверяю вас, это невозможно. Проблема решена, и начальник всей стражи царства с дороги убран.

— Возможно, визирь назначит нескольких начальников во главе разных служб безопасности и лично станет их контролировать. В первое время вся организация рассыплется, а этим воспользуемся мы и провернем наш план.

Энергии у Жергу поубавилось.

— А может быть, нам лучше сначала взяться за остальных членов Дома Царя? Падение Собека ухудшит их положение, и...

— Без него Сесострис станет уязвимым. Преданную Защитнику отборную стражу сразу не заменишь! Стало быть, можно будет нанести удар прямо по дворцу.

— Но ни вы, ни я не можем этого сделать!

— Жергу, ты, кажется, колеблешься?

— Убить фараона... Слишком рискованно!

— Как только распустят стражу, набранную Собеком, мы подкупим некоторых из тех, что придут на смену. Тогда дорога станет свободна.

— Не требуйте от меня слишком многого, начальник!

Медес, однако, и не питал никаких иллюзий относительно своего подручного: тот отлично умел работать в темноте, но у него никогда не хватило бы смелости убить Сесостриса.

— Ты прав: ни ты, ни я не можем себя так подставлять. Наймем опытного человека, который ничего не побоится.

— А кто-нибудь есть на примете?

— Этот человек нам еще не известен. Ты должен найти его, Жергу! Ищи в тавернах, доках и бедных кварталах. Найди мне такую отчаянную голову, которая бы клюнула на заманчивую мысль разбогатеть за одну-единственную ночь.

— Но если он провалится, то выдаст нас.

— Провалится ли он или будет действовать с успехом — ему все равно не жить. Либо его убьют стражники, не дав ему выйти из дворца, либо его ликвидируем мы, когда будем вручать его гонорар.

26

Предвидения Медеса сбылись.

Оказавшийся в изоляции Собек, подавленный сложившейся ситуацией, бился как сокол в клетке, боявшийся никогда не оказаться на свободе. Двери перед ним закрывались одна за другой, и он ощущал, что ему как воздуха не хватает поддержки фараона. Вокруг — даже в рядах стражников — перешептывались: «Дыма без огня не бывает. Возможно, и Собек-Защитник был не без греха. У него было слишком много власти, и он переступил допускаемые законом границы, считая себя неприкосновенным!»

Тот, на кого пало обвинение, не знал, за что хвататься: ни одного подозрения, ни малейшего следа и больше ни одной возможности вести расследование. И вместо того чтобы доказывать свою невиновность, Собек впал в бездеятельность. Во время процесса его, конечно, изваляют в грязи, напридумывают новых обвинений, наговорят, что он был завистлив, резок и честолюбив, а потом приговорят к позорному наказанию.

Перед лицом такой несправедливости ему хотелось бежать из страны. Но он не мог вести себя как трус. Кроме того, бегство лишь утвердит всех в его виновности... Оставалось лишь надеяться на чудо.

Самым страшным ударом — прямо в сердце — стало для Собека разрушение дела, которому он отдал многие годы. Личная охрана царя, подозреваемая в сговоре со своим начальником, была рассредоточена по другим подразделениям и заменена профессиональными военными, не знакомыми стактикой бандитов. К тому же личное соперничество военачальников, каждый из которых стремился привлечь к себе симпатии визиря, а значит, и обеспечить себе и своим подчиненным повышение по службе, дезорганизовывало патрули, обходы и в целом наблюдение за дворцом.

Собек начинал опасаться худшего.

Икер и мастер-мясник понимали друг друга как нельзя лучше. Юный писец хотя и постигал сложности и ритуальный характер работы своего нового покровителя, все же чувствовал, что никогда не будет способен ее исполнять. Но от него требовали лишь ведения строгой отчетности и скрупулезного учета кусков мяса, каждый из которых должен стать жертвой богу.

Один день в неделю мастер уходил с работы, чтобы присутствовать на церемонии в храме Хатхор вместе со жрицами из Жилища акации, которыми руководила сама царица.

Однажды за обедом, когда оба лакомились внушительным куском филея, Икер осмелился задать мастеру давно мучивший его вопрос:

— Случается ли тебе говорить с царицей?

— Когда она живет в Мемфисе, то сама исполняет ритуалы и не склонна к пустым разговорам.

— Почему ты приписан именно к этим жрицам?

— Я доставляю им силу Сета, которую только они умеют направлять и воссоединять в небесной гармонии с силами добра. Разве ты не знаешь, что Хатхор и Сет вместе обитают в едином существе — в теле фараона? Царица — единственная видит это. Только она способна познать целостность этой двойственности. Созерцая царя, она созидает гармонию. И, создавая ее, она примиряет непримиримое.

Икеру захотелось крикнуть, что Сесострис — тиран, Сет, попирающий ногой Хора! Но он лишь до крови прикусил себе язык.

— Задача царицы Египта тяжела, — проглотив несказанные слова, выдавил из себя Икер.

— Особенно сейчас!

— А что сейчас происходит?

— Царица из-за кризиса увеличила число ритуалов, охраняющих фараона. Начальника стражи Собека обвинили в злоупотреблении властью. Это очень тяжелый удар по фараону, который полностью ему доверял. Визирь улучшает службу безопасности, а на это нужно время.

— Но двери дворца все же не раскрыты всем ветрам!

— Ох, почти! Система, с такой тщательностью отлаженная Собеком, с треском развалилась. Вчера вечером, неся со своим помощником блюдо к царю, я понял, что многие виды проверки больше не действуют.

Для Икера стало настоятельной необходимостью занять место помощника мастера. Разве падение Собека-Защитника не открывало перед ним неожиданные возможности? Он должен действовать!

Вкусив любимой соли, Провозвестник тяжелым взглядом посмотрел на ливанца.

— Что хочет мне сообщить мой дорогой друг?

— У меня отличные новости, господин! Собек-Защитник снят со всех своих должностей. Он, без сомнения, попал в западню, подстроенную ему Медесом, но у меня пока нет прямых тому доказательств. И мне представляется, что не следует дальше расследовать это дело.

— Кто сменил Собека?

— Никто. У него были такие обязанности и такие умения и навыки, что его отстранение пробило настоящую брешь в защите египтян. Визирь пытается залатать ее, но без большого успеха. Итак, защита царя значительно ослаблена.

— Почему Хнум-Хотеп ведет себя так странно?

— В его глазах — а он слишком прямолинеен — исполнение закона важнее любых других доводов. Из слухов мне известно, что у него против Собека собраны веские аргументы.

— Это похоже на сведение счетов...

— Возможно. Хнум-Хотеп был правителем провинции, и ему, должно быть, не так уж досадно удалить одного из своих бывших противников. Полагаю, что на этом он не остановится и вскоре возьмется за других близких к фараону людей.

— Возможно ли получить информацию о внутренних комнатах дворца и личных покоях Сесостриса?

— Если бы стражей руководил Собек, я бы вам ответил: нет. Сегодня все по-другому. Стража и слуги не подчинены больше одному начальству.

— Постарайся узнать, в какой именно момент царь окажется более всего уязвимым.

— Вы считаете, что...

Провозвестник вдруг заговорил очень мягким и ласковым голосом.

— Судьба может продвинуть вперед наше дело гораздо раньше, чем мы намечали.

Таверны переполняли мелкие жулики, которые в любой момент были готовы провернуть еще одно какое-нибудь темное дельце. Но... в допустимых пределах... Конечно, отставка Собека многих из них побудила взяться за старое, но увы! Большинство, уже хорошо знакомое со стражей, вовсе не горело желанием возвращаться в тюрьму. Визирь не шутил с охраной людей и имущества. Преступление и насилие карались смертной казнью, а воровство расценивалось как тяжкое преступление. Вор считался человеком, наделенным таким качеством, как жадность. А жадность была проявлением изефет — разрушительной силы, противопоставленной Маат.

Чтобы найти такую редкую птицу, которую хотел получить его покровитель, Жергу следовало воспользоваться периодом смуты, временем, когда Хнум-Хотеп менял силы порядка и назначал новых начальников. Но этому Медесу все было не так...

Таверны? По мнению Медеса, там много болтали, слишком много. Найти там подручных вроде тех, которых они набирали обычно, чтобы потом по-тихому от них избавиться, еще куда ни шло... О них быстро забывали, и никто о них не жалел. Но убийца фараона... У этой личности должен быть масштаб! В питейных заведениях Жергу не найдет потенциального убийцы!

И тогда Жергу методично обследовал небогатые кварталы Мемфиса, в которых, несмотря на бедность жителей, царила истинная радость жизни. Нищеты не было ни в одном семействе, и популярность Сесостриса непрерывно росла. Благодаря ему люди ели досыта, жили в мире и не боялись завтрашнего дня.

Когда фараон — добрый, все хорошо.

Во время бесед Жергу слышал только похвалы монарху. В разочаровании он не осмеливался развивать эту тему дальше.

Оставались лишь портовые рабочие.

В этой среде было два преимущества: физическая сила, необходимая, чтобы убить царя, и то, что здесь работало много иноземцев. Разве не лучше было бы, чтобы убийцей был иностранец?

Жергу навел справки о таких рабочих и особенно подробно просмотрел списки тех, кто занимался перегрузкой зерна. Как главный инспектор амбаров он имел доступ ко всем административным документам.

После нескольких дней бесплодного поиска его заинтересовала одна деталь. По документам, на втором причале в бригаде работало десять портовых рабочих, из которых двое были иностранцами — один сириец и один ливиец.

Но на самом деле рабочих было одиннадцать.

Стало быть, этот одиннадцатый не имел никаких законных оснований жить в Египте! Наблюдая из укрытия за передвижением грузчиков, Жергу заметил, что время от времени высокий мужчина с изрезанным шрамами торсом сворачивает в другое хранилище и прячет там свой груз. При каждом таком заходе он перебрасывался парой слов с ливийцем.

Когда стемнело, ливиец привел двух ослов, нагрузил на них мешки и повел их из порта. Жергу отправился следом. В тихом предместье ливиец выгрузил добычу и спрятал ее в сарайчике рядом с домом.

Когда он уже собирался переступить порог своей хижины, Жергу вышел из укрытия.

— Стой спокойно, дружок, дом окружен. Если попытаешься бежать, лучники тебя пристрелят.

— Вы... стражник?

— Хуже: служба преследования хищений. У нас нет ни суда, ни следствия, мы караем немедленно. Мне известны все твои махинации. Воровство зерна — это пожизненная каторга. Но, может быть, тебе удастся выкрутиться.

Не помня себя от испуга, ливиец прохрипел пересохшим горлом:

— Выкрутиться? Как?

— Войдем-ка в дом.

Домик был симпатичный.

— А твое дело приносит тебе неплохой доходец!

— Поймите меня, я хотел заработать побольше! Я заплачу вам, клянусь!

— Кто твой сообщник?

— У меня нет сообщника... Никого нет...

— Еще одна ложь, и прощайся со своей свободой!

— Ладно... Есть человек, который мне помогает. Это... мой брат.

— Нелегальный рабочий?

— Ну что-то в этом роде.

— Почему он не пришел в Египет законным образом?

— Это его не очень устраивало.

— Правду! И быстро!

Ливиец опустил голову.

— Он убил оскорбившего его стражника. Мой долг был помочь ему. Но поскольку он не вписан в список рабочих, мы пытаемся как-то выйти из положения. Другие согласились ничего не рассказывать.

— Где он живет?

— В хижине рядом с портом.

Жергу потребовал уточнений, чтобы легче было найти этого парня.

— Его имя?

— Изрезанный. Если честно, он всегда был задирой.

— Уж конечно, он укокошил не одного стражника, твой милый братец!

— Нужно же было ему защищаться! Вы нас арестуете?

— Это зависит от многих обстоятельств, — многозначительно ответил Жергу.

— От каких именно?

— От вашего с братом желания сотрудничать.

— Что мы должны делать?

— Ты должен помалкивать и работать как обычно, объяснив всем своим коллегам, что твой брат вернулся в Ливию.

— Значит, вы его арестуете!

— Я предложу ему поручение с целью преследования хищений, — заявил Жергу. — Если он справится хорошо, то получит разрешение на законное пребывание в Египте и на законную работу. У вас обоих все будет в порядке, и вы перестанете вести себя как воры. Но если он откажется, то ваше будущее будет незавидным.

— Я могу... с ним переговорить?

Жергу сделал вид, что колеблется.

— Это не в наших правилах, но...

— Пожалуйста, доверьте мне уладить дело! Если я не подготовлю почву, Изрезанный может как-нибудь неправильно отреагировать!

— Ты просишь меня слишком о многом! Ладно, будь что будет, стану для вас добрым волшебником! Завтра переговори со своим братом, но больше ни одного мешка налево, и вечером я жду вас обоих у него. Постарайся убедить брата.

— Рассчитывайте на меня!

27

Кривая Глотка любил Мемфис. Он мечтал обзавестись собственными хранилищами и стать очень богатым. Увы! Эти планы были более зыбкими, чем откровенный грабеж отдельных хозяйств, находящихся под его покровительством.

Волосатый гигант с огромными ручищами внушал страх своим жертвам, и этого было достаточно, чтобы они соблюдали абсолютное молчание и платили свои взносы исправно.

В итоге Кривая Глотка видел, что его небольшой капиталец постоянно растет. Когда он бывал в Мемфисе, то, не забывая о работе на Провозвестника, успевал воспользоваться и радостями жизни.

Квартал, где жил вождь, охранялся четырьмя его верными людьми, немедленно выслеживавшими всякого нового или просто любопытного человека. Кривая Глотка вошел в лавку, которую держал один из бандитов. Он был довольно симпатичным и продавал сандалии, циновки и домотканые ткани клиентам из народа.

Взглядом хозяин указал вошедшему, где подняться на второй этаж.

Однако на лестнице Кривой Глотке загородил проход Шаб Бешеный.

— Я должен тебя обыскать.

— Ты сбрендил, приятель? Я тебе не незнакомец какой-нибудь!

— Это приказ Провозвестника.

— Берегись, Бешеный, я рассержусь!

— Приказ есть приказ.

Между двумя бандитами отношения никогда не были сердечными. Бешеный смотрел на Кривую Глотку как на зарвавшегося бандита, думавшего только о собственной выгоде. Кривая же Глотка ненавидел Бешеного за то, что тот был предан своему хозяину как собака.

— Когда я иду в Мемфис, я никогда не беру с собой оружия. Если меня остановит стража, я в безопасности.

— И все же дай я проверю...

— Ну если это тебя позабавит...

Кривая Глотка не лгал. Оружия при нем не было.

— Иди за мной!

Провозвестник сидел в самом центре темной комнаты. Окна были завешены циновками и не пропускали ни одного луча света.

— Как твои дела, мой храбрый друг?

— Как нельзя лучше, господин! Бизнес процветает. Я принес свой взнос.

— В каком виде?

— Со мной пришли двое моих ребят. Они сложат в лавке драгоценные камни, которые я купил на налоги с моих подопечных. Вы можете обменять это на оружие.

— Надеюсь, ты не рискуешь.

— О, никакого риска! Я выбираю подходящее хозяйство, угрожаю, слегка трясу, если нужно, и снимаю плату за свое покровительство, не прощая ни малейшего опоздания.

— Видишь, Кривая Глотка, благодаря мне ты стал богат.

— Ну не будем преувеличивать, господин. Содержание моей команды обходится мне недешево.

— Твои ребята без тренировки не застоялись?

— О, нет! Мы тренируемся много, и никто не выдерживает нашего удара.

— Собек-Защитник больше не является начальником всей стражи. А раз его организация развалилась, обстоятельства нам благоприятствуют. Вскоре у меня будет информация, которая позволит нам войти внутрь дворца. Мне нужен храбрый доброволец, способный убить Сесостриса.

— Мои ребята все такие, но у меня есть любимчик: один порочный и быстрый на руку сириец. Его никто еще не сумел устрашить. Его ненависть к Египту так велика, что он вырежет хоть всю страну! Для него убить фараона — высшее удовольствие!

В этой части города было совершенно темно. Если бы Жергу не побывал здесь днем, ему было бы очень трудно сориентироваться ночью. Этот район города вскоре должны будут снести, чтобы выстроить на этом месте новые, более просторные здания.

— Изрезанный, покажись!

Ответа нет.

И вдруг Жергу испугался.

А если грузчик нападет на него? С такой мускулатурой главному инспектору амбаров не справиться!

— Покажись или я уйду.

— Я здесь, — сказал глухой голос.

Жергу двинулся вперед, и его взгляд стал различать в темноте силуэт ливийца. Тот стоял у стены, скрестив руки.

— Твой брат говорил с тобой?

— Говорил.

— И ты согласен?

— Конечно, нет. Мне ничего не навяжешь.

— Тем хуже для твоего брата.

Докер выпрямился.

— Что это значит?

— А то, что команда по ликвидации хищений его арестовала, и его судьба зависит от твоего согласия.

— Я сейчас переломаю тебе все кости!

— Это не спасет твоего брата. Если ты не послушаешься, он умрет.

Ливиец сплюнул.

— Что тебе от меня нужно?

— Поскольку ты уже убивал, то, не колеблясь, можешь сделать это еще разок.

— Возможно.

— Твои прежние подвиги — так, мелочь! Возьмешься ли ты, Изрезанный, убить большого человека?

— Что это меняет? Это значит, что одним мерзавцем на земле будет меньше.

— Убьешь даже фараона?

Ливиец вжался в стену.

— Фараон — это бог!

— Ну не более чем ты и я.

— Убирайся, я и слушать не хочу!

— Выбирай: царь или твой брат. Если откажешься, твоего брата казнят сегодня же ночью.

— Фараона защищает магия!

— Ложь, ситуация изменилась.

— Да? А что произошло?

— Собек-Защитник снят с должности. А без него никакая магия не действует. Теперь царь такой же человек, как и остальные.

— А стража?

— Те, что были поставлены Собеком, ушли. Мы сделаем так, что до самых покоев Сесостриса дорога тебе будет свободна.

— Когда и каким оружием?

— Оружие тебе подготовят. Когда придет момент, я дам тебе знать. Не выходи из дома и жди.

— А брат?

— Он останется заложником до тех пор, пока ты не исполнишь поручение. Потом вы оба будете богаты. Не нужно будет ни воровать, ни прятаться, ни работать. Ты и твой брат будете героями. У вас будут богатый дом и целая армия слуг. Теперь ты волен отказаться.

— Я согласен.

Помощник мастера-мясника, старательный и веселый парень, обучался профессии с благоразумной ленцой и соблюдал буквально все советы своего учителя. Благодаря требовательности мастера бойня при храме Птаха была лучшей в стране.

— У меня приятная новость, — сказал помощник мастера Икеру. — Я скоро женюсь. Ах, если бы ты знал, какая она красавица! Ее родителей было убедить нелегко. Но раз она приняла решение, то им осталось лишь согласиться.

— Желаю тебе большого счастья.

— А сам ты не подумываешь о свадьбе?

— Нет еще.

— Ты не слишком... серьезный?

— Приезжему устроиться в Мемфисе совсем нелегко, и мне хочется сначала выучиться. А потом посмотрим.

— Ну хотя бы не забывай захаживать к девочкам!

Пока помощник мастера был занят в разделочной, Икер стал думать о юной жрице, образ которой продолжал посещать его по ночам. Если бы он не возложил на себя миссию, из которой не выйдет живым, то давно бросился бы ее разыскивать.

А зачем? Найти ее невозможно. Если бы чудо свершилось и он ее увидел, то разве не рассмеялась бы она в ответ на его глупые слова? У него была бы другая жизнь!? Но питать себя мечтами и иллюзиями не следует, это никуда не ведет. Да, Икер знал свою цель: царский дворец.

Составляя недельный отчет, который оказался таким же хвалебным, как и предыдущий, Икер думал о последнем препятствии. Конечно, можно было бы подделать расчет и бросить тень на помощника. Но это значило предать закон Маат и разрушить карьеру хорошего парня. Пожаловаться на него мастеру также было неблагородно.

И вот сейчас, так близко у цели, Икер чувствовал, что беспомощен. Преступник тут же избавился бы от этого препятствия, но писец был не из их числа. Он просто хотел освободить Египет от убийцы и тирана. Только он один должен подставить свою грудь.

Продолжая рисовать иероглифы, Икер судорожно искал выход.

Среди ночи, убедившись, что никто за ним не следит, разносчик воды прошмыгнул в дом к ливанцу. Привратник имел приказ пропускать его в любое время.

Пока слуга ходил будить хозяина, неожиданный гость воздал должное сластям, разложенным на низких столиках. Он-то из-за своих бесконечных шатаний по городу не страдал избыточным весом!

Вошел завернутый в широкое цветастое платье заспанный ливанец.

— Твое дело не могло подождать до завтра?

— Не думаю.

— Хорошо, слушаю тебя.

— Я стал любовником одной из дворцовых прачек. Это хорошенькая девчонка, у которой есть одно бесценное и положительное для нас качество: она болтлива. Она так гордится своим местом, что мне даже не нужно задавать ей вопросов. С сегодняшнего вечера я практически знаю все расположение охраны.

У ливанца сон как рукой сняло. Водонос никогда не хвастался зря.

— Военные со стажем, уверенные в себе и претенциозные, заменяют стражу, которую когда-то ставил Собек. Они очень дисциплинированны, с полуслова слушаются своих офицеров, а те сменяются каждые шесть часов. Царь порой остается в своих покоях один, обедает там или занимается делами. В его покоях — ни одного стражника. И сегодня вечером он будет как раз один.

— Прекрасная работа! Но все-таки стражники есть!

— Их не будет, если их удалить.

— Как это?

— Моя прелестная любовница сказала мне, как зовут того офицера, который будет дежурить завтра с часу ночи. Нужно будет позвать его по имени и заменить одним из наших людей, который прикажет солдатам покинуть дворец, чтобы те вмешались в инцидент на улице. Тогда проход будет свободен.

Одноглазый застучал кулаком по земле, признавая свое поражение. По уговору сириец должен был перестать его душить. Но тот, напротив, нажал еще сильнее.

— Хватит, отпусти его! — приказал Кривая Глотка.

Сириец прикинулся, что не слышит.

Начальнику пришлось схватить его за волосы. Наконец, тот разжал руки.

— Одноглазый просил пощады!

— Не видел. Кроме того, это уловка. Это прожженный хитрец. Он делает вид, что отступает, и снова бросается в контратаку.

Одноглазый лежал, распростершись на земле, его единственный глаз смотрел в небо.

— Эй, давай, подымайся!

Окрик Кривой Глотки не подействовал.

— Можно подумать, что он умер, — ухмыльнулся сириец.

— Слушай, ты убил его!

— Да? Невелика потеря, он сражался все хуже и хуже!

— Пойди умойся и оденься, — приказал Кривая Глотка. — Я тебе даю поручение.

Взгляд сирийца заблестел от возбуждения.

— Наконец-то, наконец-то! И кого же я должен убить?

— Фараона Египта.

28

Мастер-мясник как раз готовил жертвенное приношение для утреннего ритуала, когда ему сообщили неприятное известие: будущий молодожен свалился в горячке и не может выйти на работу.

Мастер позвал Икера, разводившего в это время чернила.

— Сегодня вечером, — сказал он, — царь останется один, и я займусь его ужином. Не хочешь ли ты поработать сверхурочное время и заменить моего заболевшего помощника?

Писец едва сдержал крик и чуть не подпрыгнул от радости.

— Боюсь, я не настолько компетентен.

— Успокойся, ничего сложного! Я понесу первое блюдо, а ты — второе.

— Во дворце меня никто не знает. Стражники меня не пропустят.

— Зато знают меня! А кроме того, меры безопасности сейчас стали значительно слабее. Поверь мне, ты пройдешь без всяких проблем. Ты что, боишься увидеть царя?

— Признаюсь...

— Не паникуй! Я постучу в его дверь. Когда он своим громовым голосом, проникающим сквозь стены, прикажет войти, мы с опущенной головой войдем в комнату и поставим блюда на низенький столик справа от входной двери. Если монарх будет слишком занят своей работой, мы сразу же уйдем. Если же он спросит, хорошо ли работает наше мясное заведение, я отвечу. Если он заметит, что у меня сменился помощник, я представлю ему тебя. Заметь, я понимаю твои опасения. Ведь царь, даже когда сидит, похож на сказочного гиганта! Его взгляд пригвождает тебя к месту, у тебя пересыхает в горле, и ты молчишь, как немой от рождения. И даже те, кто знают его, бывают поражены. Ладно, хватит болтать, принимаемся за работу. Отметь количество и качество кусков, предназначаемых для храма. Потом позволим себе полакомиться.

Когда мастер-мясник ушел, Икер трясущимися руками попытался взять чернильницу. Она тут же у него выскользнула, и чернила вылились на пол блестящей лужицей.

Цель так близка! Сумеет ли он исполнить свою миссию?

Рабочий-ливиец с трудом находил в себе силы работать — настолько он беспокоился за брата. А тут еще его товарищи почему-то решили устроить ему выволочку. Двое из них — с ними он как раз и разгружал баржу с хлебом — ненавидели его родину. Ливиец не осмеливался расспрашивать их о причинах внезапной холодности и старался брать на себя мешки потяжелее. «Господи, как там брат? Уговорили ли его сотрудничать?» Странный тип, который им так навязывался, ливийцу не нравился. Такие люди не шутят. Поэтому его требования придется выполнять.

Еще один мешок... Он был такой тяжелый, что ливиец чуть не рухнул под ним.

— Ребята, здесь нужны двое, иначе мне его не донести!

— Когда ты насиловал девчонку, ты был один, а? — спросил его один из рабочих, глядя на ливийца ненавидящим взглядом.

— Что ты несешь?

— Мы все знаем, мерзавец!

— Вы ошибаетесь, я ни на кого не нападал!

— Говорю тебе, мы все знаем. Такие мерзавцы как ты не заслуживают даже суда. Мы сами сейчас исполним предписание.

Рабочий столкнул ливийца в воду. Тот плавать не умел и беспомощно забил по воде руками. Когда он стал звать на помощь, ему на голову сбросили тот самый тяжелый мешок. Потеряв сознание, ливиец пошел ко дну.

— Справедливость восстановлена, — прокомментировали случившееся товарищи.

Жергу наблюдал за сценой издали. Портовые рабочие, убежденные в том, что насилие действительно состоялось, получили от него солидную плату за убийство этого чудовища под видом несчастного случая и исполнили свою задачу блестяще.

Согласно требованию Медеса Жергу не оставлял следов.

По окончании совещания Дома Царя Хранитель Царской Печати Сехотеп сообщил Медесу положения, согласно которым тот должен был составить новые указы. Они должны были улучшить положение ремесленников и снимали административные ограничения, мешавшие торговому обмену между провинциями.

— Великий Царь желает, чтобы эти указы как можно скорее разошлись по стране, — сообщил Медесу Сехотеп. — Иначе говоря, это срочно.

— Сегодня же вечером я представлю проект царю.

— Нет, не вечером. Фараон сегодня обедает один, потому что ему нужно поработать с делами. Но завтра утром, после обычного ритуала на заре, момент будет как раз подходящий. Не ограничивайся обычным проектом и не забудь, что ночь предназначена для того, чтобы спать.

— Вы меня предупредили, — ответил Медес, улыбаясь, — и мне не на что жаловаться.

— У тебя не самая легкая должность, но царь ценит твою работу.

— Быть полезным своей стране — разве это не высшая радость? Извините, не хочу терять ни мгновения.

Медес вернулся к себе и тотчас же отправил слугу разыскивать Жергу по всем амбарам, где тот распускал свои павлиньи перья перед подчиненными. Жергу поспешил в дом к патрону.

— Действовать нужно сегодня ночью, — сказал Медес. — Сесострис в своем кабинете будет один.

— А стража?

— Смена караула будет около часу ночи. В течение нескольких минут коридор, ведущий к личным покоям царя, останется без присмотра. Пусть твой ливиец войдет через служебный вход и идет прямо к цели.

— А если он встретит неожиданное препятствие?

— Пусть уничтожит его. Покажи ему этот план внутренних покоев дворца, и пусть он сохранит его в своей памяти. Потом план сожги. Как дела с его братом?

— Решены окончательно.

— Предупреди твоего бандита и проинструктируй его.

Жергу действительно побаивался этого квартала. Там царила гнетущая атмосфера, и это так отличалось от привычной веселости Мемфиса! Горы мусора дымились на солнце, источая болезнетворный запах, от которого воротило с души. Бездомные собаки рылись в нем, пытаясь найти что-нибудь съестное.

Даже под яркими солнечными лучами укрытие Изрезанного выглядело зловещим.

— Выходи, — приказал Жергу.

Дверь продолжала оставаться закрытой. Жергу в беспокойстве подошел ближе.

— Выходи немедленно!

В нескольких шагах от Жергу угрожающе стали собираться крысы. И в тот момент, когда Жергу решил бросить в них куском засохшей глины, чьи-то руки схватили его за горло и приподняли в воздух.

— Мне хочется тебя задушить! — проревел Изрезанный.

— Отпусти, — успел прошептать Жергу, — я принес тебе первый взнос.

Рабочий опустил египтянина на землю.

— Если ты соврал, тебе конец.

Жергу держался руками за горло. Этот идиот чуть не свернул ему шею!

— Где деньги?

Главный инспектор амбаров порадовался своей осторожности. Предвидя реакцию головореза, он захватил с собой маленький мешочек с великолепной ляпис-лазурью.

— Камни стоят очень дорого! И это всего ли маленькая часть от общей платы... Ты ее получишь, если исполнишь обещанное сегодня ночью.

Ливиец восхищенно гладил камни.

— Никогда ничего подобного не видел... Сегодня вечером, говоришь?

— Я покажу тебе план царского дворца и объясню, как туда пройти. Если тебе все удастся, то для тебя настанет сказочная жизнь! Вот тебе короткий меч, им и воспользуешься.

Офицер, которому было поручено в течение шести часов командовать силами безопасности дворца, пользовался собственной методой, а не приказами Собека, к которым относился с недоверием. Он отправлял младшего офицера предупреждать стражников о времени смены караула, и те друг за другом выходили из дворца в порядке, обратном тому, в котором туда заходили. Так офицер мог не только сосчитать их, но и узнавать в лицо. Затем он расставлял по местам другую группу своих людей.

Солдат, охранявший служебный вход, был рад, что покидает свой пост. Поясница отчаянно ныла, и стоять было невыносимо трудно.

Едва он скрылся из виду, во дворец тут же проник Изрезанный, готовый убить любого, кто встретится у него на пути.

Сириец был поражен.

Как опытный вояка, прошедший подготовку у Кривой Глотки, он уже добрый час наблюдал за постом и дожидался маневра, который должен был организовать подставной стражник. Тогда наступала очередь действовать для сирийца...

Но, по всей вероятности, появившийся стражник не входил в состав караула.

Кем же он тогда был и что ему было нужно? В руке короткий меч, крепкая шея и плечи, суровый взгляд... Ничего обнадеживающего ...

И вдруг сириец понял: переодетый стражник!

А если есть еще и другие, спрятавшиеся во внутренних коридорах? Единственное средство узнать это — прибить вот этого, а потом убедиться самому.

Внезапно послышались приказы, а за ними раздался топот бегущих ног...

Это запланированная диверсия!

Капитану только что сообщили о попытке проникновения в кабинет визиря. Все солдаты должны были немедленно броситься на помощь.

Никого...

Изрезанный медленно двигался по коридорам, припоминая план расположения помещений. Его работа казалась ему такой легкой, что он улыбнулся.

И как раз в этот момент длинное лезвие сильно и точно резануло его по горлу.

В предсмертном прыжке грузчик выбросил вперед руку с коротким мечом, пытаясь достать грудь своего врага. Но сириец увернулся и с удовольствием наблюдал, как умирает тот, кого он принял за стражника.

Боевик двинулся дальше.

Ни стражи, ни солдат. Как и планировалось, дворец на это краткое время был пуст.

Вот, наконец, и кабинет Сесостриса.

Теперь фараону жить недолго! Сириец до конца дней своих сможет хвастать таким подвигом!

В тот момент, когда он уже собирался толкнуть дверь, в его живот больно ударила чья-то голова, которая была тверда, как камень. Дыхание перехватило, и сириец опрокинулся навзничь. Ударом ноги противник сломал ему правую кисть, заставив бросить оружие.

Но долгие часы тренировок не прошли даром — сириец научился действовать в самых крайних ситуациях. Не обращая внимания на рану и боль, он вскочил на ноги и левой рукой сбоку ударил только что напавшего на него человека.

Используя свое преимущество, сириец хотел было нанести еще удар, но его противник оказался стремительнее. Предвидя атаку, он сделал маневр в сторону и мгновенно захватил сирийца сзади за шею. Если бы тот не был ранен, ему было бы проще избавиться от этого захвата. Рана сильно мешала сирийцу в неравной борьбе, которая очень быстро кончилась жутким хрустом шейных позвонков.

Вздохнув с облегчением, победитель оттащил труп в узкий проход, куда складывали белье для стирки.

Перед главным входом во дворец царила суета. Но даже в обстоятельствах, когда стража оказалась в расстроенном порядке из-за ложной тревоги, офицер не утратил контроля над ситуацией.

— Мы можем войти? — спросил мастер-мясник, рядом с которым с замиранием сердца стоял Икер. — Великому Царю не доставит удовольствия остывшее блюдо.

— Идите, — приказал офицер, не желавший из-за чересчур ревностного отношения к службе навлечь на свою голову неудовольствие монарха.

Да, разумеется, стражники еще не были расставлены в тех коридорах, что вели к царским покоям, но ведь мастера-мясника знали все.

Сердце Икера готово было выскочить из груди, он ничего не видел вокруг себя — ни дворца, ни людей. Его взгляд сосредоточенно впился в спину проводника. Тот шел уверенной походкой и вел Икера к цели, которая так часто казалась ему недостижимой. Упорство и удача, в конце концов, устранили все препятствия.

— Вот и кабинет фараона, — сказал мастер-мясник.

Перед тем как убить царя Египта, предстояло выполнить лишь одну пустяковую формальность. И снова Икер поблагодарил судьбу за то, что она заставила его получить военную подготовку в провинции Орикса. Рука Икера не дрогнула, когда он одним ударом оглушил мастера-мясника.

На блюде, спрятанный на самом дне, лежит его короткий меч. Если бы стражники стали обыскивать людей, кто бы догадался заглянуть в пищу?

Писец вытащил короткий меч и застыл перед дверью. Он должен был позабыть о чувствительности, думать только о мести, только о том, что он убивает не человека, а чудовище.

Нужно было действовать быстро, очень быстро, не оставив фараону времени на реакцию.

Когда Икер открывал дверь, низкий могучий голос буквально пригвоздил его к месту.

— Входи, Икер. Я тебя ждал.

29

Кабинет монарха, залитый мягким светом, падавшим от многочисленных светильников, был огромным. Сесострис сидел в позе писца, на его коленях был развернут папирус. Пристальный прямой взгляд буквально сверлил Икера.

— Входи и закрой за собой дверь.

Икер, парализованный неожиданно раздавшимся низким спокойным голосом, повиновался.

— Раз уж ты хочешь убить меня, то тебе нужно другое оружие.

Монарх свернул свой папирус и встал. Он выпрямился перед Икером во весь свой гигантский рост.

— Ты действительно считаешь, что монарха можно убить этим ничтожным коротким мечом? Возьми-ка лучше вот этот. Им владеют сторожа потустороннего мира.

Икер уронил свое оружие и дрожащими руками поймал подарок Сесостриса.

— А сейчас — выбирай: или служишь Маат или ты в союзе с изефет. Кто ты: союзник Хора или слуга Сета? Желаешь ли ты жизненного огня, обновляющего и преображающего мир, или хочешь смерти, на которую обрекают себя преступники?

Сесострис никак не походил на тирана, как представлял себе Икер. Это был не мошенник, не криводушный человек. Он стоял рядом с ним, их разделял всего какой-то метр, и он был в полной досягаемости. А в это время тот, кто хотел на него напасть и был способен его убить, сжимал в руках оружие.

— Решайся, Икер. Некоторые двери открываются только один раз в жизни.

— Великий Царь, как вы узнали мое имя?

— Разве ты позабыл, что мы с тобой встречались во время одного сельского праздника? Тогда я попросил одного из своих верных друзей не терять тебя из виду.

И тут из темного угла комнаты появился Секари. Икер был поражен.

— Ты... Ведь ты был приговорен к каторжным работам, был моим слугой, управляясь с метлой и на кухне!

— В мои обязанности входят многие умения. За тобой было не просто следить, но труд того стоил. Мне даже как-то раз потребовалось взобраться на стену и напугать Текхат, чтобы помешать ей удержать тебя в провинции Орикса.

— Ты... ты все знал о моих контактах... с Биной-азиаткой?

— О твоих контактах — да, но о содержании ваших бесед — нет. Если ты станешь верным фараону, единственному гаранту Маат, то сам расскажешь ему о том, что готовится в Кахуне. Я убежден, что Херемсаф, которому ты был обязан своим возвышением до статуса временного жреца Анубиса, был убит. Ты находишься в центре ужасного заговора, Икер. До этой секунды тобой манипулировали. Теперь ты просто обязан взглянуть правде в глаза.

Молодому человеку показалось, что он сейчас рухнет, — у него закружилась голова.

— Давайте сядем, — сказал монарх. — Секари, безопасность восстановлена, как тебе кажется?

— Стражники снова на своих местах. Что же до мастера-мясника, то он отделается хорошей мигренью. А чтобы он не подал на Икера жалобу, Сехотеп объяснит ему, что речь идет о государственном деле, в котором его однодневный помощник совершенно не замешан.

Завеса приоткрывалась. Здесь, в самом центре дворца, в присутствии хозяина Обеих Земель, Икер начинал ощущать доброе влияние могущества света.

Манипулировали... О, наивный глупец... Сколько ошибок он совершил!

— Великий Царь, я...

— Икер, не надо ни извинений, ни сожалений. Тебе было нужно повстречать врага и пройти беспощадную подготовку. Такое прошлое представляет интерес только при условии, что ты извлечешь из него урок. Единственное, что заботит нас — и тебя и меня — в будущем, это судьба Египта. Поэтому обратимся к настоящим проблемам. Благодаря Секари у меня есть определенная информация, но мне не хватает важных уточнений. Как произошел тот роковой перелом в твоей жизни?

— Меня похитили в Медамуде, моей родной деревне. Я был учеником старого писца, сегодня уже покойного. Он обучил меня чтению и письму. Похитители привязали меня к мачте большого корабля. Он назывался «Быстрый». По словам капитана, я должен был стать жертвой богу моря. Эти бандиты рассчитывали найти в стране Пунт золото.

— Капитан рассказывал тебе, кому именно предназначалось это золото?

— Он сказал, что его миссия была государственной тайной.

— Имя этого офицера?

— Оно мне не известно, Великий Царь. Я знаю только, как звали двух моряков — Черепаший Глаз и Головорез. Но даже самый след этих двоих словно растаял.

— Стало быть, бог моря сохранил тебе жизнь.

— Была страшная буря, и я один спасся. Придя в сознание, я увидел, что нахожусь на чудесном острове — острове КА. И там во сне мне явился гигантский змей, повелитель этой чудесной земли и волшебной страны Пунт. Он сказал мне: «Я не смог помешать гибели этого мира. Сумеешь ли ты спасти свой?» Остров исчез. Меня подобрали моряки, а вместе со мной и сундуки, источавшие дивный аромат. Великий Царь, даже если все, что я говорю, кажется вам неправдоподобным, это чистая правда, клянусь вам!

— Я не сомневаюсь, Икер.

— Моими спасителями оказались другие бандиты, и они отдали меня в руки подставного стражника!

— Того самого, которого мне пришлось убрать неподалеку от Кахуна, — уточнил Секари.

— Но, Великий Царь, я не переставал искать причину, почему на меня обрушилось столько несчастий. Все поиски вели к одному-единственному ответу: это вы. Увязывающиеся друг с другом детали привели меня к заключению, что тот корабль в сто двадцать локтей — «Быстрый» — принадлежал именно вам и что его экипаж выполнял ваши приказания.

— Есть ли у тебя формальные доказательства?

— Я надеялся найти их в архивах провинции Зайца, но, по словам Джехути, все документы, касавшиеся «Быстрого», были уничтожены. Документы, находившиеся в Кахуне, постигла та же судьба.

— Ты прав, Икер: корабль такого масштаба мог принадлежать только исключительно царскому флоту.

Молодой человек вздрогнул всем телом. Если только он не ошибается в самом главном, то перед ним именно тот самый деспот, которого следовало убить!

— Но ни один из моих кораблей не звался «Быстрым», — сказал Сесострис. — Твой корабль, скорее всего, был построен тайно. И с завтрашнего дня начнется подробнейшее расследование этого пиратского акта исключительной важности. Вне всякого сомнения, автор этого преступления был тем самым лицом, который отдавал приказ тому стражнику, чтобы убить тебя. Свершилось то, чего всеми силами пытался избежать преступник: ты рассказал мне правду. Когда он узнает, что ты жив, ты снова окажешься в крайней опасности.

— Я ни на шаг не отойду от Икера, — заверил Секари.

— Что еще обнаружил ты в стране Пунт? — спросил царь.

— К несчастью, больше ничего. Но в памяти своей я храню фразу из Книги Кемит: «Пусть хороший писец спасется ароматом Пунта». Где в действительности эта легендарная страна?

— Известно ли тебе, что сталось с царской бирюзой, которую ты добыл из горы Хатхор?

— Нет, Великий Царь. Банда убийц, опустошившая рудник, спрятала ее.

— Возможно, это были ханаане — вдохновители мятежа в Сихеме, который генерал Несмонту сумел подавить, взяв город. Настанет день, и этого камня нам будет сильно недоставать!

Секари почувствовал, что назревает новая миссия. В каком направлении и с помощью чего ему придется действовать?

— В Кахуне, — прибавил Икер, — старый плотник описал мне сундук из акации, предназначавшийся для долгого путешествия. Я спрашивал себя, уж не в него ли пираты рассчитывали прятать золото Пунта. Ремесленник этот умер и так и не успел назвать мне имени своего заказчика.

Сесострис взглянул на Секари. Ответным взглядом тайный агент дал понять монарху, что Икер больше ничего не знает.

— А сейчас, Икер, — потребовал монарх, — расскажи мне, ничего не утаивая, обо всех своих действиях в Кахуне.

Своим рассказом юноша приговаривал себя к смерти. Но он был обязан фараону открыть чистую правду — ведь он его несправедливо подозревал!

— Одна юная азиатка убедила меня, что вы — кровавый тиран, бесчувственный к страданиям египтян и находящихся под вашим игом чужестранцев. Ее намерения совпали с моими, я был сбит с толку. Меня стала преследовать одна-единственная мысль: отомстить за себя, убив вас и так, одним ударом, вернуть себе, своему и чужому народам свободу.

— И ты, жрец Анубиса, готовился к убийству?

Икер опустил глаза.

— Я пытался себя убедить... Но теперь я проснулся на краю бездны. Мой бесконечный кошмар кончился. Я признаю, что состоял в заговоре против вас, и это — непростительная ошибка. Перед тем как меня захватили разбойники, единственной моей целью было стать хорошим писцом. Потом необъяснимые события связались в неразрывную цепь, и я утратил свой разум. Ничто не оправдывает моего ослепления.

— Эта азиатка сама руководит группой?

— Она солгала мне, выдавая себя за бедную служанку, которой власти не разрешают учиться. Но на самом деле Бина жаждет овладеть Кахуном с помощью своих соотечественников, которым удалось туда просочиться. Не желая, чтобы злоупотребляли моей искренностью, я порвал с ней всякие отношения и решил действовать в одиночку.

— Кто-нибудь из ее союзников ждал тебя в Мемфисе?

— Нет, Великий Царь. Я считал, что добраться до вас совершенно невозможно, но обстоятельства мне помогли.

— Доброжелательный старик, юридические курсы, храм Птаха, мастер-мясник, болезнь его помощника, — уточнил Секари.

— Как, ты... ты все знал?

— Еще раз говорю тебе, что царь приказал мне не терять тебя из виду.

— Но... почему же мне дали войти сюда?!

— Такова была воля Великого Царя.

И снова Икер почувствовал, что у него голова идет кругом.

— Сегодня вечером, — признался Секари, — ты был не единственной опасностью. Воспользовавшись ложной тревогой охраны, которая спутала порядок смены караула, во дворец проникли двое мужчин. Они не были сообщниками, потому что один из них убил второго — того, у которого все тело покрыто шрамами. Я же занялся победителем. Судя по его манере драться, он прошел усиленную подготовку. На мой взгляд, это сириец или ливиец. Правда, я бы предпочел захватить обоих в плен живыми и узнать имя их командира. Если Великий Царь позволит мне, я бы предпочел сейчас уйти. Моя роль должна остаться тайной.

Сесострис кивнул.

Икер ни минуты не сомневался: сейчас он вонзит себе короткий меч прямо в сердце. Его преступление заслуживало такого наказания.

— Спрячь свое оружие под одеждой, — приказал фараон.

Взяв короткий меч, которым Икер хотел его убить, Сесострис сломал клинок. Потом открыл дверь, за которой стояли офицер и десяток солдат.

— Великий Царь, мы только что обнаружили трупы двух мужчин и тело потерявшего сознание мастера-мясника. Как только он придет в себя, мы сделаем строгий допрос и...

— Этот ремесленник ни в чем не виноват. Отведите его потом к Хранителю Печати Сехотепу. Что же до трупов, то попытайтесь их опознать.

— Охрана удвоена, Великий Царь, и все дороги ко дворцу перекрыты. Завтра обыщемвсех слуг.

— Поздновато, не правда ли? Пусть снова применят меры, назначенные ранее Собеком.

Офицер смотрел на Икера и не мог ничего сообразить. Что здесь делает помощник мясника?

Царь указал Икеру на комнату, выходившую в коридор.

— Будешь спать здесь, Икер.

30

Заснуть Икер так и не смог.

Лежа на кровати из сикоморы, он мгновение за мгновением вновь переживал эту невероятную ночь, в течение которой с его глаз упала пелена!

Юный писец как бы находился между двумя мирами — миром нелепых иллюзий и миром реальности, который сегодня же утром раздавит его. Но даже если бы у него был хоть малейший шанс бежать, он все равно бы от него отказался. Он заслуживал смерти. И на его примере царь даст урок остальным. Он был единственным выжившим из трех убийц, одновременно проникших во дворец. Да, он должен умереть!

Но как только Бина могла! Как посмела она забавляться, манипулируя им! Единственно, чем юноша мог гордиться, так это тем, что не поддался ее любовным чарам. Благодаря мыслям о юной жрице он сумел лишить хотя бы одного удовольствия эту азиатку...

Занялась заря.

В храме фараон совершал свой первый ритуал этого занимающегося дня.

Икер умылся в комнате для омовений, примыкавшей к спальне, и побрился. Бритва была хороша, даже достойна брить принца крови. Но как оценить эту роскошь, когда знаешь, что доживаешь последние мгновения! Что ж, по крайней мере, он умрет, повидав фараона и раскаявшись в своих ошибках. Благодаря царю Египет не свернет с пути Маат... В дверь постучали.

— Откройте, стража.

Икер с решимостью повиновался.

Вошел другой офицер, не тот, что возглавлял караул вчера. На нем была парадная форма, и он приветствовал Икера.

— Великий Царь ждет вас. Следуйте за мной.

Икер безропотно двинулся следом.

Коридоры были ярко освещены, и юноша вспомнил фразу из урока в школе писцов: «Дворец подобен горизонту. В нем встает и ложится фараон, подобный солнцу».

Офицер привел его в большую комнату. Свет падал из нескольких окон. Посредине был сервирован завтрак монарха: молоко, мед и разные хлебцы.

— Садись, Икер, и попробуй. Чтобы встретить сегодняшний день, тебе нужно КА.

Выдержать — даже самое короткое время — взгляд монарха и не потерять самообладания невозможно. А тут еще его низкий властный голос и царственные жесты! Рядом с ним многие чувствовали себя слабыми.

Однако почему же Икер пользовался невероятной привилегией делить с монархом мгновения жизни вместо того, чтобы сидеть в тюрьме?

— Я давно ищу человека со свободным сердцем, — сказал Сесострис. — Этот человек должен быть способным ощущать, понимать и наполнять разум справедливыми мыслями. Он должен быть изобретательным и сдержанным, его слово не должно расходиться с делом. Этот человек должен уметь бросать вызов собственному страху и отстаивать правду даже с опасностью для жизни. Икер! Этот человек — ты?

— Мне бы очень хотелось быть таким, Великий Царь, но...

— Ты считал, что борешься за принципы Маат, хотя тобой манипулировал ее враг — изефет. И все же помыслы твои были чисты. Освободить страну от ига тирана — что может быть благороднее? И ты совершил замечательный подвиг: освободился от собственных уз, признав свои заблуждения.

— Великий Царь, я заслуживаю...

— Ты заслуживаешь цели, соответствующей высоте твоих желаний. Я задаю тебе вопрос в последний раз: хочешь ли ты быть таким человеком, которого я описал?

Икер склонился перед фараоном.

— Великий Царь, я приложу все свои силы и всю свою волю.

— Если твоя воля будет прямой и цельной, ты добьешься успеха. Она тебе понадобится при выполнении опасных поручений. Ты хотел стать сочинителем, правда? Тогда пойдем и воздадим хвалу твоим предшественникам. Тебе очень понадобится их помощь.

На выходе из дворца Икера ожидал чудесный сюрприз: Северный Ветер, с сияющими от радости глазами, подвез тележку с его инструментами писца!

Когда радость встречи и волнение поутихли, ослик гордо отправился за своим хозяином и фараоном, шедшими в сопровождении лучников.

Очарованному Икеру предстала огромная священная территория Саккара, над которой возвышалась ступенчатая пирамида фараона Джосера — гигантская лестница в небо!

Царь вошел в Вечное Жилище, где собрались многие знаменитые писцы.

— Выслушай слова предков, Икер, впитай их учение, прочти их книги^[104]. Человек исчезает, его тело становится прахом. Но произведения позволяют его существу остаться. Ни один из нас не выше того, кто умеет передать с помощью письменных знаков живую мысль, потому что тексты влияют на жизнь.

Икер, сидя в позе писца, старательно записывал слова фараона.

— Мудрые писцы не желали оставлять после себя смертное потомство — детей по плоти, которые бы сохраняли их имена. Они сотворили себе преемников в виде книг и учения. Из текстов они создали жрецов, служащих своему КА, из дощечки — своего возлюбленного ребенка; из слога — пирамиду. Их магическая сила воздействует на читателей. Если ты хочешь, Икер, чтобы твоя судьба оказалась к тебе благосклонной, оставайся сдержанным и молчаливым, избегай болтовни. В особенности не будь жаден до еды и не уступай капризам своего желудка. Обжора и алчный движутся к гибели. Огонь котла погубит их. А истинный молчальник ищет места, где царствует гармония. Он похож на дерево, мирно растущее в саду, зеленеющее и дающее плоды исключительной сладости. Его тень благотворна, и он завершает свои дни в раю. Мудрец собирает смысл старинных текстов, толкует сложные места, воспитывает собственное сердце, поднимается над тем, что совершил накануне, и одновременно сохраняет в своем действии умеренность. Тот, кто сейчас на земле, постигает формулы превращения. Мудрец выйдет на свет в любой форме, которую пожелает, и вернется на свое законное место.

Записывая, Икер чувствовал, как его переполняет ощущение лучезарного счастья. Он вспоминал слова своего преподавателя, генерала Сепи, о тех качествах, которые желательно иметь писцу, чтобы вступить в сферу творчества. Для этого нужно уметь слушать, слышать и владеть огнем. Сегодня, этим волшебным утром, Икер получил урок от самого фараона, и этот урок был призван обучить его.

— Целью мудреца, — продолжал Сесострис, — является достижение полноты, которую иероглифы символически изображают как жертвенный стол, хотеп, слово-синоним «заходу солнца» — удивительному мгновению, в котором создание завершается еще до начала нового путешествия. Мы очень далеки от этого блаженства, Икер. Нам придется оставить эту усладу Вечного Жилища, чтобы снова каждый день сталкиваться с удручающей реальностью.

Складывая свои принадлежности, писец подумал о предсказании, услышанном от капитана «Быстрого»: «Твоя судьба — стать жертвой». Заложник ускользнул от морского бога, но не поджидают ли его еще более страшные испытания?

Царь и писец немного прошлись по пустыне.

— Египет в смертельной опасности, — поведал фараон Икеру. — Его духовное наследие может исчезнуть, если таинства Осириса не будут отправляться. Злой умысел нацелил свой удар на Древо Жизни — акацию Абидоса. С помощью различных действий мы остановили процесс увядания и даже способствовали тому, чтобы зазеленели две ветви. Но, возможно, это недостаточный и слабый результат и всего лишь временное явление. Мы знаем, что нам нужно найти целительное золото, потому что только оно одно может спасти акацию. Поэтому я и отправил генерала Сепи на его поиски.

— Моего учителя?

— Великим писец становится только тогда, когда становится человеком дела, любящим свою родину. Несмотря на все наши усилия, нам пока так и не удалось определить, кто же тот преступник, использующий силу Сета в борьбе против древа Осириса. Решив разрушить Египет, этот демон тьмы является опасным и действенным противником.

— Не он ли — начальник Бины и тот, кто прошлой ночью подослал во дворец двух убийц, чтобы убить вас?

— Отличные вопросы! Теперь остается только найти на них подходящие ответы. На них и на другие тоже. Ведь произошли и другие серьезные инциденты, например убили служащего, контролировавшего въезд в Египет иностранцев, и чиновника, отвечавшего за мир в Ханаанской земле. Возможно, эти убийства также являются злодеяниями того же демона. Ты когда-нибудь слушал о Провозвестнике?

— Нет, Великий Царь.

— Этот подстрекатель увлек на путь восстания горожан Сихема. Его потом убили сами жители. Но очаг, как мне кажется, не потух. Благодаря нашей новой национальной армии генералу Несмонту удается поддерживать там порядок, но я опасаюсь действий мелких групп бандитов, хорошо обученных и потому неуловимых. Долгое время мы думали, что таинственный человек, которого мы ищем, — это один из правителей провинций. Нынче же мы подозреваем ханаан или песчаных разбойников. Эти последние только и думают, что о грабеже караванов. Их рейды трудно предугадать. И все же нужно свести к минимуму причиняемый ими вред и обнаружить среди них одного или нескольких лидеров, которые сумели бы отвести огненный удар Сета.

Икер ожидал, что вот сейчас ему будет поручена конкретная опасная миссия.

Решение Сесостриса поразило его как удар грома с ясного неба.

— Я назначаю тебя царским писцом на личной службе у фараона. Это звание позволит тебе появляться при дворе.

По Мемфису ручьями растекались слухи один противоречивее другого. Одни утверждали, что подмастерье мясника зарезал царя, другие говорили о том, что на дворец напали ханаане, третьи уверяли, что вооруженные банды все еще ведут бой с внутренней дворцовой стражей и продвигаются к личным покоям царя.

Пересуды разом успокоились, когда Сесострис появился перед храмом Птаха в сопровождении Икера. Монарх не только был жив, но и сам совершал полуденный ритуал, и ему прислуживал новый царский писец.

Мастер-мясник с перевязанной головой с радостью узнал во вновь назначенном высокопоставленном чиновнике своего помощника. Он был уверен, что получил удар от одного из бандитов, пытавшихся проникнуть в кабинет фараона, и теперь радовался назначению Икера. Молодой человек, конечно же, бросился на помощь царю, и тот вознаградил его за проявленное мужество.

Усиление охраны и прибытие многих высоких чинов, среди которых был Хранитель Царской Печати Сехотеп и Великий Казначей Сенанкх, заставляли народ предполагать, что сейчас состоится какое-то важное событие. Любопытные и ротозеи со всех сторон ринулись к входу в храм в надежде, что скорее других узнают важную новость.

Когда приехал визирь, ни у кого не осталось и малейших сомнений в том, что событие действительно произойдет.

На огромном дворе прямо под открытым небом выстроились постоянные и временные жрецы, а также высокопоставленные чиновники. Все перешептывались, пытаясь узнать, что сейчас огласит царь. Во-первых, остался ли он невредимым? Во-вторых, какие репрессии он назначит? О, разумеется, Ханаанскую землю оккупируют еще плотнее и жестче! А может быть, в Мемфисе будет установлен комендантский час? Не будем забывать и санкций против стражников и тех военных, которые не сумели обеспечить монаршую безопасность! А кто знает, может быть, виновные уже выявлены и арестованы?

Когда Сесострис вышел из святилища, все взгляды устремились на него. Он и так был гигантского роста, а в двойной короне, символизирующей единство Верхнего и Нижнего Египта, казался еще выше.

Никаких следов ранения, никаких признаков недомогания...

— Пусть писец Икер встанет рядом со мной.

В сомнении юноша вышел вперед и преклонил колено в знак почитания.

— Пусть визирь Хнум-Хотеп поднимет его с колен.

Первый министр, удивленный, что видит писца в такой ситуации, взял его за руку и сделал ему знак подняться.

— Я назначаю Икера единственным воспитанником Дворца, — объявил фараон. — Он получает титул Царского Сына.

Сесострис прошел через двор, за ним последовали визирь и Икер.

Содержание заявления и его краткость поразили присутствующих.

Один из собравшихся, потеряв сознание, внезапно рухнул навзничь. Это был Медес, который отказывался верить своим глазам и ушам. Нет, не может быть, это не Икер, только не он! Жалкий ученик писца, похищенный из забытой богом деревушки Медамуд и предназначенный стать жертвой! И как только этому сироте, о существовании которого было известно лишь нескольким неграмотным крестьянам, удалось выжить и проделать путь, дойдя до самого фараона? Один из подручных, ложный стражник, который куда-то исчез, уверял же Медеса, что Икер мертв!

Если он чудом спасся, что же он расскажет царю? Похищение, путешествие в страну Пунт, кораблекрушение, нападение, странничество... Это все пустяки, потому что о существовании Медеса Икер ничего не знает и у него нет никаких следов, которые могли бы на него указать.

Икер, ничтожный мальчишка, обреченный насмерть! Царский Сын! Этот кошмар можно рассеять только одним способом: любыми средствами уничтожить Икера!

31

У визиря не было для царя ни одной хорошей новости. Во-первых, расследование о двух нападавших окончилось неудачей. Ни один из стражников и солдат из дворцовой стражи не знал этих людей, а так как нельзя было обратиться к Собеку, чтобы тот порыскал по городскому дну Мемфиса, то, возможно, никто так никогда и не узнает, откуда явились эти двое убийц. Во-вторых, расследование относительно «Быстрого» подходило к концу, но и оно зашло в тупик. Ни один корабль с таким названием в Мемфисе не строился.

— Но ведь нужно же было для корабля достать лес, использовать плотников, подделать документы, набрать экипаж! — настаивал Сесострис. — Такие дела не проходят абсолютно незамеченными!

— И снова я вынужден признать, что нам сильно недостает Собека-Защитника. Но ведь, обличая чиновников в правонарушениях, я и сам оказался в довольно сложной ситуации. Если бы я не обвинил его, то нарушил бы свои обязанности!

— Я ни в чем тебя не виню, Хнум-Хотеп.

— Мне в голову пришли две гипотезы. Если «Быстрый» был собран на берегу моря каким-нибудь подпольным судовладельцем, то мы никогда не наткнемся на его след. Если же корабль тайно делала какая-нибудь морская египетская верфь, то следы обязательно должны остаться.

Фараон велел позвать Икера и Секари.

— Великий Царь, — сказал Секари, — слоняясь по набережным, я собрал кое-какую информацию. В описании одного из убийц портовые рабочие признали Изрезанного — нелегально работавшего в порту ливийца, которому покровительствовал его брат. Этот человек был выносливым и не отказывался ни от какой тяжелой работы. За это его терпели.

— А где его брат?

— Исчез. Его дом пуст.

— И этот след оборвался, — с грустью заметил визирь. Монарх обратился к своему приемному сыну.

— Как ты считаешь, моряки «Быстрого» были египтянами?

— Вне всякого сомнения, Великий Царь.

— Поройся в своей памяти, Икер. В тот или иной момент пребывания на корабле не узнал ли ты какой-нибудь, даже самой незначительной, на твой взгляд, подробности о сооружении этого корабля?

Размышления были недолгими.

— По словам плотника из Кахуна Рубанка, части корабля были изготовлены в Файюме. У меня не было еще времени, чтобы провести свое расследование в этом направлении.

— А это направление как раз и есть верное, — высказал свое мнение Секари. — Я отправляюсь в эту провинцию.

— Минуточку, — сказал царь. — Икер, ты пройдешь сейчас с визирем в свой кабинет. Визирь расскажет тебе о твоих обязанностях царского писца.

Хнум-Хотеп и приемный сын Сесостриса ушли.

— Мне очень недоставало Золотого Круга Абидоса, — признался Секари. — И мне бы хотелось снова там возродиться. Но, увы... Что-то подсказывает мне, что есть нечто более срочное!

— Мне бы тоже хотелось, чтобы мы все собрались в городе Осириса. Но раз Египет в такой серьезной опасности, то личные желания отступают. И все же, если ты почувствуешь, что силы твои убывают, дай знать — я сделаю все что нужно.

— Я еще в силе, Великий Царь.

— Не слишком ли сильно ты рискуешь, Секари?

— Несмонту и Сепи дали мне отличную подготовку.

— То, как Собек угодил в ловушку, меня беспокоит. Это говорит о существовании хорошо организованной бандитской сети и наличии умной головы, которая умеет использовать против нас наши же собственные справедливые принципы. Несчастный Собек бьется как сокол в клетке, но бессилен доказать свою невиновность. Пойди, повидайся с ним, Секари, и постарайся найти способ начать расследование заново.

Входя в ту часть дворца, которая была предназначена для служб визиря, Хнум-Хотеп и Икер столкнулись с Медесом.

— Счастлив повстречаться с героем сегодняшнего дня, — горячо приветствовал Икера Медес. — Торжественная процедура, проведенная Великим Царем, подчеркивает исключительность ваших достоинств. Позвольте мне поздравить вас, Икер, и пожелать самого лучшего приема при Мемфисском дворе.

Молодой человек ограничился простым приветствием.

— Представляю тебе Медеса, секретаря Дома Царя, — сказал Хнум-Хотеп. — Он является одним из главных лиц в государстве, на нем лежит функция составления официальных указов и распространение их по территории царства. Это ответственное дело, и Медес справляется с ним великолепно.

— Эта похвала угодила прямо в сердце, но я сознаю, что каждый день ее нужно заслуживать заново и что малейшая оплошность непростительна.

— Замечательная прозорливость, — удовлетворенно кивнул Хнум-Хотеп.

— Если я смогу оказаться полезным Царскому Сыну, то пусть он безо всяких колебаний зовет меня. К несчастью, сейчас я тороплюсь, потому что начальник почтовой службы заболел и мне нужно срочно его подменить. Мои извинения.

Икер и его спутник поднялись на террасу, откуда им открылся великолепный вид на центр города. Озаренные ярким солнцем официальные строения и храмы выглядели словно огражденные невидимой стеной от беспорядка и несчастья.

— Ты не потратил впустую времени, проведенного в провинции Орикса! — похвалил Икера Хнум-Хотеп. — И я не жалею о том, что подготовил тебя по своей методике. Сейчас я смотрю на тебя как на своего возможного преемника, потому что своих нерадивых наследников от этого дела я отстранил. Они неспособны править... А потом в провинцию приехал царь. Этот царь — действительно великий фараон. Он научил меня смеяться над самим собой, над собственным тщеславием и собственными иллюзиями. Он заставил меня дорого заплатить за них — назначил визирем!

Громоподобный смех Хнум-Хотепа поразил Икера.

— В своей маленькой провинции я царил как абсолютный деспот, и вот я — на службе у другого, и у меня нет ни единого свободного дня! Кто мог бы такое представить? Да... Только Сесострис! Повинуйся ему, Икер, почитай его и храни ему верность, потому что он — гарант Маат и действующая десница света. Лишь он один без содрогания противостоит силам тьмы. В случае поражения наша цивилизация исчезнет. Раз фараон разговаривал с тобой, тебе известна серьезность ситуации.

— Я в вашем распоряжении.

— Обычно царским писцом становится управленец, прельщенный богатствами царства. Ты же не расположен, как видно, слишком красоваться в великолепных дворцах во главе целой когорты подчиненных! Царь предназначает тебя для других поручений. Если он распорядился об этой встрече, то для того, чтобы я предостерег тебя от огромного числа подстерегающих тебя здесь, во дворце, опасностей. Ближайших к Сесострису людей, а именно генералов Несмонту и Сепи, Хранителя Царской Печати Сехотепа и Великого Казначея Сенанкха, тебе опасаться нечего. Они полностью преданы Великому Царю.

— Разве Медес не принадлежит к Дому Царя?

— Он войдет в него. Когда-нибудь... Рано или поздно... Если только останется таким же активным и компетентным. Но есть и другие, совершенно другие: завистливые чиновники, разочарованные и желчные царедворцы! Твое внезапное выдвижение на первый план развяжет такие интриги, размаха которых ты просто не представляешь. Десятки посредственных чиновников уже поклялись погубить тебя, и они займутся этим с величайшей осторожностью, чтобы не навлечь на себя громы и молнии Сесостриса. По счастью, за тобой присматривает Секари. Ты будешь жить в апартаментах дворца и пользоваться охраной дневной и ночной стражи. Я знаю тебя и убежден, что тебе уже хочется начать без промедления работу в центральной библиотеке.

— Вы меня хорошо изучили, — улыбнулся Икер.

— Главное, не забудь о своем призвании писателя. Передача потомкам слов Всесильного — главное. Это помогает утверждать на земле присутствие Маат.

Собек-Защитник был в ярости. Если бы он удержался на своем посту, если бы его методы использовались, а его система безопасности была сохранена, то фараон никогда не стал бы мишенью для тройного покушения!

Собек был вынужден одновременно оставить и свой служебный кабинет, и казарму, где он тренировал избранную стражу. Его стражники были рассеяны по отдельным формированиям, а сам он жил в маленьком домике, у которого днем и ночью дежурил усиленный караул. Караульные совсем недавно поступили на службу и отказывались с ним разговаривать.

Узнав от своей экономки о случившемся, Собек не мог отделить свои собственные ощущения от реальности.

Когда на пороге жилища возникла фигура этого забавного человечка, у которого был скорее довольный жизнью вид, Собек спросил себя, что за манипуляцию уготовила ему судьба.

— Меня зовут Секари, я с конфиденциальным визитом.

— Кто тебя отправил?

— Фараон.

Собек хмыкнул.

— Он отказывается меня видеть!

— Следствие еще идет, и он не может вести разговоры с главным подозреваемым. Иначе его обвинят в наличии любимчиков, и это только ускорит твою погибель.

Бывший начальник всей стражи царства пожал плечами.

— Допустим... Ну, а визирю известно о твоем визите?

— Никоим образом.

— Мои двое тюремщиков не замедлят ему сообщить!

— Совсем нет, потому что их только что сменили. Те, кто их заменил, служили под твоим началом и поддерживают тебя безоговорочно.

Собек высунулся из окна. Секари не солгал.

— Тогда выходит, что тебя действительно послал царь! Какова твоя роль в действительности?

— Повиноваться фараону.

— И что он тебе приказал?

— Он убежден в твоей невиновности, но не может нарушить закон. А тебя губят доказательства.

— Да просто Хнум-Хотеп жаждет моей головы! Вот и все!

— Ошибаешься. Дело, которое у него заведено на тебя, не дает ему возможности действовать иначе.

— Меня пытаются утопить, а в это время истинный виновник скрывается в темноте.

— Чтобы все между нами было ясно, — серьезно сказал Секари, — я требую четкого и окончательного ответа на единственный вопрос: ты заодно с виновными стражниками?

— Вовсе нет! Если бы среди моих подчиненных были бы паршивые овцы, я бы давно их выявил. Поверь мне, они недолго числились бы среди стражников!

Искренность Собека поражала.

— Стало быть, царь прав: ты являешься жертвой махинации. Я подтвержу это визирю.

— Счастлив узнать это, но что это изменит?

— Ты прикован к этому месту, а я нет. Дай мне след, и я его использую.

— Но у меня нет абсолютно никаких следов! Новый начальник всей стражи уже назначен?

— Нет, на данный момент существует несколько начальников, и каждый оставляет желать лучшего.

— Они раздерутся между собой, а безопасность царя будет в небрежении! Что у вас там во дворце произошло на самом деле?

— Один портовый рабочий — без документов, ливиец по происхождению, и не установленный бандит проникли во дворец. Обоих прикончили, но у нас нет ни одной ниточки, с помощью которой мы могли бы выйти на заказчиков преступления. Единственное — но слабое — утешение: они не были друг с другом связаны. Иными словами, существуют две различные структуры, желающие устранить Сесостриса.

— Ливийцы, сирийцы, ханаане... Искать надо с этой стороны... Но моя экономка говорила о трех бандитах.

Секари улыбнулся.

— Случай с писцом Икером совершенно иного рода, потому что его пытались превратить в мстителя. Великий Царь, пораженный уникальным характером этого юноши во время одного сельского праздника, поручил мне следовать за ним по пятам. Знаешь, это было очень познавательно. Я вышел на существование бандитской сети в Кахуне и спас жизнь этому парню, которого хотел убить один переодетый стражник.

Лицо Собека помрачнело.

— Ты действительно уверен в этом Икере?

— Царь официально назначил его единственным воспитанником дворца и Царским Сыном.

— А если им все еще продолжают управлять?

— Когда ты лучше его узнаешь, ты поймешь, что Икер понял причину своих заблуждений и готов за фараона отдать свою жизнь.

Собек, казалось, был раздосадован.

— Если визирь упечет меня в рудники, вокруг меня будут только бандиты.

— Раз ты не виноват, не вешай носа и не будь пессимистом.

— Расследование продолжается, скоро состоится процесс. Обстоятельства против меня, а у меня ни тени следа! У меня десятки врагов, а тот, кто нанес мне удар, остается невидим!

— В последнее время у тебя был какой-нибудь конфликт с высокопоставленным чиновником?

— Десятки! Эти нежные сердца не выносят, когда им говорят о каре за их преступления. Они требуют охраны, но так, чтобы стражников не было видно!

— А подозреваемые есть?

— Весь двор! Напрасно я ворошу в голове все события — ничего определенного! В конце концов я решил, что это визирь устраняет меня, чтобы подставить под удар фараона.

— Повторяю тебе, Хнум-Хотеп — верный подданный своего царя.

Собек в отчаянии с силой вдавился в кресло.

— Твое дело я беру в свои руки. И я выдерну тебя из этой переделки.

На этот раз секретный агент явно ощущал, что приукрашивает будущее.

32

Единственный воспитанник дворца Икер, одетый в великолепные льняные одежды, в ритуальном парике, сопровождал царя на празднике богини Усерет-Всемогущей. Праздник вели жрицы Хатхор под предводительством самой царицы.

Последние несколько дней юноша жил как в непрерывном сне. Он, скромный деревенский мальчик, готовившийся к карьере деревенского писца, чтобы служить неграмотным крестьянам, шел теперь под восхищенными и ревнивыми взглядами чиновников и придворных рядом с Хозяином Обеих Земель.

Конечно, судьба давала ему всего лишь краткую передышку. И он полной грудью наслаждался этими чудесными мгновениями, исполняя свои обязанности так естественно, что это обезоруживало наблюдателей. Многим бы хотелось посмеяться над ним и назвать его деревенщиной и мужланом, но у Икера был вид царского писца, воспитанного при дворе! И теперь поползли новые слухи: этот парнишка не может не быть родным тайным сыном Сесостриса, о существовании которого тот по неизвестным причинам до сих пор молчал.

А сам Икер с нетерпением ждал той миссии, которую монарх не преминет ему поручить. Эта миссия будет непременно опасной и, может быть, будет даже стоить ему жизни. И тогда приемный сын фараона, рискуя омрачить царя печальной вестью, попытается рассеять сгустившиеся над страной тучи.

— Великий Царь, существует ли еще Золотой Круг Абидоса?

— Кто тебе о нем рассказал?

— Во время одного необыкновенного ритуала возрождения бывшего правителя провинции Джехути я видел, как из двух ваз исторгся необыкновенный свет. И тогда генерал Сепи сказал: «Ты хотел узнать Золотой Круг Абидоса, смотри, как он действует!» Да и Секари, как мне кажется, что-то про него знает.

— Золотой Круг — это эманация Осириса. Если принадлежат ему, то себе больше не принадлежат, потому что тогда имеет смысл только жизненная функция, доверенная каждому из членов Золотого Круга. Их роль состоит не в том, чтобы проповедовать, обращать неверных или навязывать кому-либо данные в откровении истину и учение, а в том, чтобы действовать справедливо.

Фараон сел под балдахин. Икер сел от него по правую руку.

— Ты уже посвящен в первые таинства Анубиса. Что известно тебе о божественном могуществе?

— Тайный бог един! Он более далек, чем далекое небо, слишком таинствен, чтобы была явлена его слава, слишком велик, чтобы можно было его увидеть! И если кто произнесет его тайное имя, то тут же упадет замертво, убитый страхом!

— Спасительный страх! — одобрительно сказал царь. — Но его мало, чтобы войти в Золотой Круг. Ты уже наблюдал за Серединой неба?

— Там на вечных звездах царствует Сет.

— Космос — это тело Великого Бога, его душа — это энергия, которая питает мир. Сет уединился в части этого космоса, его сила проявляется в громе, молнии, грозе и урагане. Осирис же — весь мир, сквозь который постоянно движутся столь многочисленные и разнообразные созидательные силы, что человеческая мысль не может их постичь. Концентрируясь, они создают пучок энергии особой мощности. Тогда и появляется то, что мы называем божеством. Каждое божество в своей специфической функции преобразует энергию в духовную пищу, которая усваивается нашим сердцем и нашим сознанием. Созидательный же акт — Един. Превращаясь в Два, он совершает невозможное супружество. Потом он показывается в форме Трех, а потом умножается до миллионов, но при этом всегда остается Единым.

— Почему же в иероглифическом письме мачта с флажком, который полощется на ветру, но который старательно оборачивают вокруг мачты, символизирует божество?

— Потому, что его подлинная вещность передается в сияющий светом воздух, движимый дыханием бога. Она воплощается в ствол, который нужно оберегать, а значит, обертывать, как мумию, — носитель светоносного тела. Египет — весь, в его целостности, — это любимое жилище божеств. Ты можешь встретить их в храмах, полевых молельнях, простых святилищах или во время празднований. Научись определять их истинную природу и понимать, как они созидают гармонию мира. Если части этой общности собираются вместе, то это происходит потому, что Осирис остается чистым и незапятнанным, потому что он не вмешивается ни в смятения, ни в катастрофы, порождаемые человеческим родом. Его таинства не меняются ни внутренне, ни внешне, ни в видимом мире.

Икер хотел бы часами расспрашивать фараона, но началась церемония и наступила благоговейная тишина.

Сопровождаемая жрицами Хатхор царица подняла кристаллические минералы к солнцу, потом поставила на алтарь золотую ладью. В носовой части стояла Усерет-Всемогущая, способная победить силы тьмы. Именно для этой борьбы у нее и было четыре лика. Слово усерет означает «шея» — ствол, на котором держится голова, а также пыточный столб, к которому были привязаны приверженцы изефет — разрушительной силы.

Одна из жриц приветствовала возрождение света, который способствует действию почитаемой богини, плывущей в своей ладье миллионы и миллионы лет. В ее ладью был положен солнечный диск — женское солнце, принимающее также вид урея, кобры, которая, изрыгая пламя, сжигает все на своем пути, освобождая дорогу фараону.

Икер не слушал больше ни гимнов, ни речей. Его больше не интересовал даже ритуал.

Он, не отводя глаз, смотрел на юную жрицу, которая стояла рядом с царицей.

Она!

Она, та самая девушка, что постоянно живет в его мыслях и мечтах! Та, в которую он без памяти влюблен!

Он следил за каждым ее жестом, за каждым ее шагом в надежде, что их взгляды встретятся — хотя бы на мгновение! Но жрица оставалась сосредоточенной на своей задаче, и церемония — ужасно короткая! — завершилась...

Огромная волна надежды захлестнула Икера: ведь сегодня он не просто какой-то провинциальный писец, а приемный сын фараона Сесостриса! И в этом звании может с ней говорить!

Но этот чудный порыв тут же иссяк... Все, что он скажет ей, будет смешно, неинтересно и непристойно. А если он выкажет свою страсть, она его выпроводит.

Низкий голос царя вырвал Икра из цепких лап терзаний.

— Ты хорошо понял значимость этого ритуала?

— Не думаю, Великий Царь.

— Продолжай быть искренним. В противном случае мои уроки прекратятся. Знай, что мне нужно укрепить тебя, чтобы потом поручить тебе некую миссию. Нужно, чтобы сияние золотого диска и огня урея проникли в твое тело и в твою душу.

— Великий Царь, вы знаете ту юную жрицу, которая помогала царице?

— Она живет в Абидосе.

— Как зовут ее?

— Она носит великое имя — Исида! Это имя супруги Осириса. Эта юная женщина посвятила свою жизнь храму и его таинствам.

Слова царя повергли Икера в отчаяние: прекрасная Исида оставалась для него недоступной.

Одной из основных черт Секари было упорство, особенно если речь шла об установлении истины, а следовательно, об оправдании невиновного. И все же будущее Собека-Защитника представлялось ему довольно мрачным.

Секари решил следовать простому рассуждению: те, кому удалось запятнать Собека, должны были сильно гордиться своим успехом, который рассматривали как подвиг. А значит, они должны были более или менее явно — даже дерзко! — обозначиться.

Нить казалась верной. И секретный агент Сесостриса попросил визиря передать ему материалы допросов, касающихся всех, даже самых незначительных, событий, имевших место в городе после обвинения Собека-Защитника.

Когда на его стол легли огромные пачки документов, Секари едва не поддался желанию отказаться от своей затеи! Тогда он попросил себе в помощь двух писцов, способных рассортировать тексты в зависимости от важности описываемых событий: ссоры в тавернах, воровство на рынках, семейные ссоры, ставшие причиной подачи жалоб, претензии по поводу границ земельных участков... Секари начал свое расследование с самого серьезного: с преступления в Мемфисе и с убийства двух человек, сделавших попытку нелегально перейти границу на северо-востоке царства.

Убийство в Мемфисе было спровоцировано жестокой разборкой между двумя двоюродными братьями. Они разодрались, оспаривая друг у друга право на владение трехсотлетней пальмой. Тот, кто лучше дрался, размозжил голову своему родственнику.

Никакого отношения к делу Собека.

Второе же дело — дело о попытке перехода границы — напротив, давало интересную подробность: нелегалы пытались не проникнуть на территорию Египта, а уйти из него!

Секари отправился на оборонительные сооружения, чтобы лично расспросить офицера, подписавшего допрос. У Секари было специальное направление от визиря, и его приняли как нельзя лучше.

— Расскажи, как все это было.

— Эти двое подошли к нам без всякой видимой враждебности. И не понравились моим солдатам, а у них инстинкт! По всей вероятности, ханаане. Я спросил у них, куда они идут. Они ответили: «В Сихем, наши документы в порядке». И нахально эти документы показывают: «Смерть египетской армии, да здравствует ханаанская революция!» Ну, тут сразу разговор пошел на повышенных тонах, бандиты попытались бежать, а лучники их и пристрелили. Бандитов было двое.

Секари нахмурился.

Или эти провокаторы были самоубийцами, или... они не умели читать! Кто-нибудь вручил им этот документ, сказав, что это пропуск, чтобы... чтобы... Чтобы стражники на границе убили их на законном основании!

— Ты знаешь, как звали этих негодяев? — спросил Секари без особой надежды.

— К несчастью, нет, но у меня есть пристрастие к рисованию. А поскольку это самый серьезный случай из тех, что здесь происходили, я не преминул набросать оба портрета.

Секари прямо-таки подскочил.

— Покажи мне их!

— Сразу предупреждаю, это любительская работа!

Однако офицер владел кисточкой мастерски.

— Я беру твои портреты с собой, — сказал Секари.

Когда стражники подошли к Тонкому Носу, горшечник, поселившийся в народном квартале Мемфиса, схватил толстую палку и поднял ее над головой.

— Не подходите или зашибу!

— Мы от визиря. Он желает срочно тебя видеть.

— Кто скажет мне, что вы не ложные стражники, как те, другие?

— Я, — ответил Секари.

— А ты кто такой?

— Я — специальный посланец фараона. Ни один из стражников руки на тебя не поднимет в моем присутствии.

Горшечник немного успокоился.

— Чего еще от меня нужно?

— Нужно сверить кое-что очень важное. В присутствии визиря.

— В его личном присутствии?

— Он ждет тебя.

Горшечник, сомневаясь, все же согласился отправиться за Секари.

Когда Секари ввел его в кабинет Хнум-Хотепа, ремесленник понял, что над ним не смеются. Поэтому он решил сразу же заявить со всей решимостью:

— Если вы потребуете, чтобы я взял назад свою жалобу, я отказываюсь! На меня напали, меня избили и украли мое судно! Пусть виновный — даже сам начальник всей стражи, а я — всего лишь простой горшечник, я требую справедливости!

— Именно таков мой долг, — сказал Хнум-Хотеп. — Каким бы ни было социальное положение принесшего жалобу, справедливость неизменна. Поэтому Собек-Защитник под подозрением и в ожидании процесса помещен под наблюдение.

— Хорошо, верю.

— Взгляни на эти портреты.

Хнум-Хотеп положил перед горшечником рисунки, которые Секари привез с границы.

Тонкий Нос буквально вцепился в папирус.

— Они! Они! Это они, те самые двое стражников, что причинили мне столько зла! Ну, значит, вы нашли их! О, я хочу видеть их немедленно. Они еще услышат обо мне, негодяи!

— Они мертвы, — сказал визирь. — Это ханаане, переодевшиеся стражниками, чтобы подставить Собека. Ведь стража у него в подчинении! А ты, Тонкий Нос, стал жертвой этой махинации. Признаешь ли официально нападавших на тебя?

— Конечно, я их признаю. Это они, и никто другой!

Пока писец составлял по всем правилам протокол, Секари бегом бросился к Собеку-Защитнику.

33

— Какие новости от генерала Несмонту? — спросил фараон у Сехотепа, Хранителя Царской Печати.

— Армия в Ханаанской земле разворачивается, Великий Царь. Никаких неприятных инцидентов.

— Строительство в Дашуре продвигается, — добавил Великий Казначей Сенанкх. — Джехути работает замечательно: ремесленники устроены хорошо, материалы поставляются бесперебойно. Только, увы, от генерала Сепи по-прежнему нет никаких известий. Должно быть, у него серьезные трудности.

— Это молчание не обязательно должно быть тревожным, — рассудительно заметил Сесострис. — Сепи осторожен и недоверчив, поэтому предупредит нас только тогда, когда найдет золото.

Монарх напомнил присутствующим:

— Меня не только пытались убить, но и нападали на мое ближайшее окружение! Вас хотели дискредитировать, а меня оставить в одиночестве, без друзей и союзников! Ты, Сенанкх, удачно выбрался из силков. Ты, Сехотеп, предугадал западню и повел себя так, что в нее угодили те, кто ее готовил. Но Собека чуть не убрали. Поэтому всем нужно быть предельно осторожными, потому что будут предприняты новые попытки.

— И по-прежнему никаких, даже самых крошечных, подозрений относительно виновника всего этого! — в ярости сжал кулаки Сенанкх.

— Великий Царь, — спросил Сехотеп, — не просил ли вас в последнее время кто-нибудь из чиновников о повышении по службе?

— Никто не просил.

— Жаль... Я считал, что автор манипуляций уступит своему тщеславию и желанию получить больше власти, а стало быть, совершит оплошность и выдаст себя! Что ж, преступник выказывает больше изворотливости, чем я предполагал.

— А если это иностранец, а не египтянин? — предположил Сенанкх.

— Что ж, возможно, — согласился Сехотеп. — Но в таком случае следует признать, что у него такая обширная сеть, что она захватывает даже Мемфис!

— Ну раз Собек уже приступил к своим обязанностям, он прощупает ее на свой лад. Он снова восстановит безопасность во дворце. После того что рассказал Икер, теперь самое главное поднять тревогу в городской управе Кахуна. Я уже приказал правителю этого города пристально отслеживать связи проникших к нему бандитов. Надеюсь, это так или иначе выведет нас на их предводителя.

— А если они попытаются овладеть городом? — взволнованно спросил Сехотеп.

— Если бы это было неожиданностью, им, возможно, это и удалось бы. Но сегодня нам все известно, и мы сумеем их обуздать... Как двор отреагировал на усыновление Икера?

— Как вы и предвидели, Великий Царь, — отозвался Сенанкх. — Все поражены, и многие завидуют. Те, кто видели себя на его месте, теперь станут преследовать его и мстить. Будут ненавидеть. Но этот юноша кажется мне твердым как гранит. Его не затрагивают ни поношения, ни льстивые похвалы. Его интересует только путь, по которому нужно пройти. И ничто его не остановит.

— А ты, Сехотеп, как ты находишь Икера?

— После вашего успеха объединения Египта, Великий Царь, он дал мне повод удивиться во второй раз. Можно подумать, что этот писец жил во дворце с рождения! У него от природы такие верные жесты и удивительно соответствующее поведение! И при этом он ни в чем не поступается собственным достоинством. И, разумеется, молва приписывает это тому, что он — вашей крови.

— Разве он не стал мне сыном? Я доверю ему опасную миссию, которая, может быть, поможет нам узнать, где был построен корабль, отправленный к земле Пунт.

— Завистники решат, что вы удалили его от двора, и будут счастливы! — воскликнул Сенанкх.

— Простите мне мою настороженность, — сказал Сехотеп, — но вам действительно кажется, что юноша уже окончательно оправился, чтобы пуститься в такое приключение?

— Судьба Икера не похожа ни на чью другую. То, что ему предстоит исполнить, превосходит границы разумного, и никто вместо него сделать этого не сможет. Если ему не удастся, то все мы окажемся перед лицом грозной опасности.

Раздражения Собека лучше было не вызывать! Даже таким пустяком, как пояс от схенти или обычный кожаный браслет! Чтобы наладить так быстро разваленную охрану дворца, Собек-Защитник работал днем и ночью.

Каждого из тех, кто оказался виновен в допущении ошибок в ту страшную ночь, когда негодяи покушались на жизнь фараона, Собек вызывал к себе лично. И тут ему не было дела до чинов и наград. От его гнева сотрясались стены кабинета. Даже у ближайших его помощников начинали дрожать ноги в ожидании окончания разбора ошибок. А кое-кому придется провести немало лет в дальних провинциальных гарнизонах, где самой сложной задачей станет для них пересчитывание коров и буйволов.

Затем Собек удостоверился, сохранила ли свою эффективность личная стража фараона и усердно ли занимались подготовкой те, кто в нее входил.

Когда Собек представлял монарху результатысвоей работы, рядом с ним сидел Икер.

— Ты еще не встречался с моим приемным сыном, — заметил Сесострис. — Икер, это Собек-Защитник, начальник всей стражи царства.

— Благоденствия твоей КА, — сказал молодой человек.

— И тебе того же, — ответил Собек, скривившись. — Великий Царь! Даже опасаясь навлечь на себя ваш гнев, прошу дать мне возможность говорить с вами один на один.

Монарх выразил согласие, и Икер удалился.

— Великий Царь, — начал Собек, — убить вас пытались трое. Двое убиты. Третий — Икер.

— Твоя недоверчивость меня не удивляет и не шокирует. И все же будь уверен в том, что мне не в чем подозревать этого юношу.

— Разрешите мне хотя бы установить за ним наблюдение!

— Я тебе это приказываю, потому что его жизни, как и моей, угрожает опасность.

Собек не сумел скрыть своего разочарования.

— Мое удаление было частью точного плана: размещение бандитов в Мемфисе, а также, разумеется, и в других городах страны, начиная с Кахуна. Эта сеть пользуется поддержкой населения вплоть до знати. Одни помогают по глупости и несерьезности, другие — из желания свергнуть вас и ликвидировать вашу власть. Долгое время я был не у дел, теперь надо наверстывать! И, кроме того, мне приходится работать вслепую! Если я не преодолею трудности, очень прошу вас, отстраните меня!

— Этого-то враг как раз и ждет, — запротестовал фараон. — Неужели ты считаешь, что я должен доставлять ему удовольствие?

После долгих часов утренней работы с визирем Икер вместе с царем прогуливался в дворцовом саду. Сикоморы, тамариски, гранатовые и фиговые деревья отбрасывали приятную тень. Здесь мир казался спокойным и прекрасным.

— Хнум-Хотеп считает, что ты работаешь хорошо, Икер. Даже самые желчные и злые языки вынуждены молчать — ведь ты не ведешь себя высокомерно и избегаешь светских радостей.

— О Великий Царь! Мне предстоит так многому еще научиться! Хнум-Хотеп — прекрасный учитель, но только то, что постигаешь на собственном опыте, усваивается полностью. Что касается управления стадами, то...

— У меня для тебя другое поручение.

Погрузившись в свои административные дела, Икер пытался забыть, что рано или поздно, но монарх все же произнесет эту фразу. Вот уже некоторое время он мирно наслаждался обманчивой безмятежностью баловня судьбы.

— Я ставлю перед тобой несколько трудных для достижения целей, — пояснил Сесострис. — Завтра вместе с Секари ты поедешь в Файюм. У тебя с собой будет печать Царского Сына, но используй ее только в самом крайнем случае. Лучше всего попытайся пройти незамеченным, потому что нам неизвестно, кто наш главный враг и где он скрывается. Благодаря исследованиям, сделанным в Доме Жизни Абидоса, мы узнали, что когда-то в Файюме была посажена акация, посвященная богине Нейт. Если тебе удастся ее разыскать, то мы попытаемся привить ее ветвь к Древу Осириса. И еще... Попробуй найти верфь, где шло строительство «Быстрого»... Потом отправляйся в Кахун, чтобы связаться там с азиатами и разрушить их планы.

Горькая мысль пронзила Икера.

— Великий Царь, смерть писца Херемсафа...

— Возможно, это преступление. Я относился к нему как к своему верному слуге. Когда он спрашивал у меня согласия на посвящение тебя в первые таинства Анубиса, его аргументы выглядели вполне убедительно.

— Правитель Кахуна — ваш союзник или противник?

— Когда его назначали на эту должность, его намерения казались самыми лучшими. Но власть часто портит людей. Тебе решать, какова его истинная природа.

— Вы всегда все обо мне знали, Великий Царь! Вам были известны мои желания, мои печали и мои надежды. Это так, правда?

— Проведи спокойно остаток дня в этом саду, сын мой. И возвращайся скорее!

Сесострис ушел, оставив Икера в полном смятении.

Впервые царь назвал его «сын мой». Эти два слова — такие обычные, такие простые! — откликнулись в его душе новым чувством.

Перед ним открылся другой мир. Мир, в котором он будет сражаться не за себя самого, а за своего отца — фараона Египта!

Хотя этот царский сад был чарующе прекрасен, Икеру вовсе не хотелось томиться здесь в мечтах. Нужно было подготовить к поездке вещи и раздобыть самую подробную, насколько возможно, карту Файюма, где должны быть нанесены культовые места и священные поселения.

И в тот момент, когда он уже собирался уходить из этого мирного уголка, подул такой мягкий и такой напоенный ароматами южный ветер, что юноша невольно остановился, чтобы надышаться им всласть.

И вдруг видение...

Она!

Она шла к нему вместе с этим южным ветром, который когда-то воплощала в ритуале, посвященном возрождающей воде, заставляющей цвести и плодоносить землю.

Ее лоб был украшен золотой повязкой, бело-голубыми бутонами лотоса, от них исходил золотистый свет.

Можно ли описать ее почти неземную красоту?

Икер закрыл глаза, потом снова открыл их.

Исида все еще была здесь, только подошла поближе.

— Я боялась побеспокоить вас, — сказала она таким обволакивающим нежным голосом, что у него помутилось в глазах.

— Нет, нет... Вовсе нет! Я... я размышлял...

— Я очень люблю это гранатовое дерево, — показала Исида на самое старое дерево сада. — Оно цветет весь год, и ничто не может сравниться с его красотой. Когда один цветок увядает, тут же распускается другой.

— К несчастью, это не случается с древом Осириса!

Лицо юной жрицы выразило беспокойство.

— Если бы можно было отдать свою жизнь, чтобы спасти его, я бы ни на минуту не задумалась!

— Царь поручил мне опасную миссию: вернуться в Файюм, подавить там недовольство и найти целебное лекарство для Древа Жизни.

— Ветвь с акации Нейт?

— Как, вы знаете? — удивился Икер.

— Мне было поручено разыскать сведения в архивах Абидоса. Но мне кажется, если эта акация и существовала, то она давно умерла... Столько лет прошло!

— Если она еще жива, я найду ее!

Энтузиазм Икера заставил Исиду улыбнуться. Икер не мог от нее ничего скрывать.

— Я хотел убить Сесостриса, — признался он. — Я смотрел на него как на тирана, причину всех моих несчастий.

В нескольких отрывистых фразах он рассказал девушке о своих приключениях, не утаив мучивших его переживаний.

— Раз фараон назвал вас своим приемным сыном, — заметила она, — то это значит, что он считает вас честным и прямым человеком.

— А вы сами могли бы простить мне мои заблуждения?

Задав этот неуместный вопрос, Икер тут же понял, что совершил ошибку и, может быть, непоправимую.

Исида улыбнулась снова.

— Великий Царь вынес свой приговор. Почему же мой должен от него отличаться? Ваша искренность трогает меня. А то, что она исходит от такого высокопоставленного лица, оказывает мне честь.

— Я всего лишь писец из Медамуда! — запротестовал Икер.

— Вы — Царский Сын, и я должна вас уважать.

Икеру, неловкому от смущения, никак не удавалось найти слова, чтобы рассказать ей о своих чувствах и открыть ей, что она, только она одна, спасала его столько раз!

— Вы скоро возвращаетесь в Абидос?

— Завтра.

— Это необычное место.

— Мне запрещено говорить о нем. Я всегда хотела жить там, рядом с источником нашей духовности.

— Вы... вы вернетесь в Мемфис?

— Я подчиняюсь приказам фараона и Верховного жреца. На мгновение — слишком краткое мгновение — ему почудилось, что в ее взгляде мелькнул приглушенный огонек интереса и сердечности к тому, кто тщетно искал способа объясниться.

Вот-вот она уйдет и растворится в тумане.

Как ее удержать?

— Может быть, вы поясните мне одно странное событие? — поспешно спросил он. — Когда-то на озере я видел женщину с великолепными волосами и очень гладкой кожей. Какую богиню она воплощала?

— Это Усерет-Всемогущая, урей и женское солнце, — ответила Исида. — Встретить ее — большое счастье, но вы избежали большой опасности — ведь вы не произнесли умиротворяющего заклинания. Но раз вы видели ее во время ритуала, то бояться нечего. Пусть она поможет вам выполнить вашу миссию!

— Может быть... Может быть, мы еще увидимся?

— Судьбе решать.

34

Медес не мог решить, как вести себя дальше: атаковать ли самым решительным образом приемного сына Сесостриса и тем, возможно, повредить своему положению или ограничиться тем, что игнорировать его? Первое время он думал, что Икер, осознав свою значимость, займет при дворе важные позиции. Потом он заметил, что юноша работал под руководством Хнум-Хотепа, словно был обычным царским писцом. Он не присутствовал ни на одном светском обеде, не посещал высоких государственных чиновников и не стремился занять престижного положения.

Удивляясь и одновременно подозревая недоброе, Медес пригласил Икера к себе позавтракать, чтобы оценить его. То ли этот провинциал был настолько доволен своей судьбой, что предпочитал держаться в тени, то ли он избрал особую стратегию, результаты которой будут видны спустя долгое время. Оставалось допустить: Икер вел себя так по приказу царя. Зная, что этот единственный воспитанник лишен честолюбия, Сесострис ограничил его карьерой управленца, где не будет конкуренции.

— Господин, — сказал Медесу его интендант. — Царский Сын Икер не может оказать вам честь и принять ваше приглашение.

— Почему это?

— Он уехал из Мемфиса.

Во дворце Медес попытался по крохам раздобыть информацию, но узнал только то, что Икер сел в лодку и поплыл на юг. Он уехал один. Со своим ослом... Этот скромный отъезд походил на немилость. Уж не отправил ли Сесострис Икера назад в его провинцию, чтобы никто никогда больше о нем не слышал?

Приободрившись, Медес набросился на свою корреспонденцию.

Одно из писем, составленное знакомым шифром, было от ливанца. Главная фраза, утопленная в льстивых похвалах и пышных вежливых оборотах, содержала суть сообщения: «Я немедленно хочу вас видеть».

— Бокал вина, Медес? — предложил ливанец.

— Я был вынужден отказаться от одного важного обеда, и думаю, что мне не придется раскаиваться.

— Мой руководитель подтвердил свое согласие на встречу возле Абидоса. Она состоится на корабле, который принадлежит мне.

— Вот мои условия: на корабле с момента отплытия будет находится Жергу, а я доберусь туда собственными средствами.

— Как вам угодно.

— Ты там будешь?

— Моему хозяину этого бы не хотелось, — ответил ливанец. — Меня удерживают здесь наши дела. Впрочем, торговля процветает.

Медес посмотрел угрожающе.

— Уж не готовишь ли ты мне дурную шутку, дорогой компаньон?

— Я же не какой-нибудь сумасшедший! Благодаря вам я делаю деньги и веду очень приятную жизнь.

— И твой руководитель тоже?

— Он — это совсем другое дело! У каждого свои радости.

— Это какой-то таинственный тип!

— Он не любит, чтобы я о нем говорил.

— Если он попытается навредить мне, то горько об этом пожалеет.

— Это совсем не входит в его намерения, Медес. Он желает встретиться с вами, чтобы лишь укрепить наше сотрудничество.

С первого мгновения Жергу и капитан, служивший у ливанца, прониклись друг к другу симпатией. Жергу нравился такой тип ярко выраженного вояки — грубоватый, с взъерошенными волосами, способный убить без особых сожалений. А массивная и грубая наружность Жергу понравилась, в свою очередь, моряку.

— Я должен осмотреть твой корабль сверху донизу.

— Но ведь это можно сделать с бокалом в руке, а?

— Можно, — согласился Жергу.

— Мое вино немного резковато, но идет хорошо.

Жергу осушил первый бокал.

— На мой вкус, оно пока еще слишком молодо!

— Ну, пока мы плывем по Нилу, оно дозреет!

Шутка развеселила обоих, и осмотр прошел в непринужденной обстановке. Осматривая судно, Жергу не нашел ничего необычного. Экипаж состоял из десяти человек, все безоружные. Груз — сухари, сушеная рыба и бочки с вином.

— Ну, убедились, Жергу?

— Отдать швартовы, капитан!

Во время плавания новые приятели то и дело подливали друг другу. Жергу хвастался заслугами Медеса, а капитан рассказывал о проделках ливанца. Он нахваливал то, как была организована доставка драгоценного леса, намекал на будущие планы, мечтал, что купит на заработанные деньги хорошее хозяйство и несколько быков. И каждый день будет есть только мясо.

— На твоем корабле недостает женщин, — пожалел Жергу.

— Я охотно прихватил бы с собой профессионалку, — признался капитан, — но ливанец мне запретил.

— Ему не нравятся женщины?

— Ему-то нравятся, а вот главный начальник от них, похоже, не в восторге.

— Ты его знаешь?

— Никогда не видел.

Довольно далеко от Абидоса корабль поставили как бы на ремонт. Под прикрытием густого камыша, росшего у берега, его никто не заметит. Но если вдруг, что совершенно невероятно, нагрянет речная стража, то капитан отговорится необходимостью набрать продуктов и устранить поломку. По словам ливанца, это идеальное место для встречи выбрал сам руководитель.

— Оставляю тебя, — сказал Жергу. — Отправлюсь теперь на поиски собственного начальника.

Капитан растянулся на мостике и заснул.

Постоянный жрец Бега был удивлен.

— Почему вы требуете, Медес, чтобы я сопровождал вас на это свидание?

— Чтобы окончательно скрепить наше соглашение.

Временный жрец Жергу и Медес, игравший роль его помощника, беспрепятственно прошли через посты контроля, затем попросили разрешения переговорить со своим постоянным компаньоном, чтобы получить новый заказ. Эти действия укладывались в обычный распорядок деятельности и не вызвали у стражи удивления.

— Кто этот компаньон? — спросил Бега.

— Некто, кто поможет нам еще больше обогатиться. Ваше присутствие будет залогом масштабности нашего сотрудничества. Не скрою от вас тайной надежды: оно поможет нам скорее свергнуть Сесостриса.

— А если это простой бандит?

— Ливанец показал себя как контрабандист высокого полета, вряд ли его начальник окажется посредственностью. Можете ли вы беспрепятственно покидать Абидос?

— Постоянные жрецы — не заключенные, — напомнил Бега. — А не расставил ли нам ловушку этот ваш таинственный тип?

— Жергу проверил корабль, где произойдет наша встреча, и его люди поставили посты в окрестностях. В случае опасности они вмешаются. Поверьте, Бега, я контролирую ситуацию и убежден, что вместе мы сможем переломить ее.

Жергу в лодке доплыл до корабля. Все казалось спокойным.

— Капитан! Это я, Жергу!

Прислушавшись, он уловил мерные хриплые звуки. Поднявшись на борт, Жергу обнаружил капитана и его команду пьяными. Они спали, раскинувшись на палубе, и дружно храпели. Жергу снова недоверчиво обыскал корабль, но и на этот раз не обнаружил ничего подозрительного.

Снова сев в лодку, он доплыл до корабля Медеса, стоявшего на якоре подальше.

— Ничего настораживающего.

— Твоя команда на месте, Жергу?

— Безопасность обеспечена.

Взойдя на корабль, Медес разбудил капитана пинком в бок. Тот выругался и открыл глаза.

— Ты знаешь, когда должен прибыть твой господин?

— Нет, откуда мне... Я довольствуюсь тем, что жду.

— Заставь-ка своих ребят вычистить кабину.

Капитан растолкал команду. Шатаясь и поругиваясь, моряки придали кораблю видимость чистоты.

Тут зашуршали камыши, и появился человек в накинутом на голову капюшоне.

— Входите, Бега, — пригласил его Медес. — Бояться здесь нечего.

Неловко, неуверенным шагом постоянный жрец отважился ступить на трап. Медес, видя, что тот рискует упасть, поддержал его. Очевидно, физическая активность была Беге не свойственна.

Запыхавшись, он сел на трехногий табурет.

— Все в сборе? — спросил он.

— Нет еще хозяина этого судна.

Началось долгое ожидание. Бега сидел, опустив голову. Жергу за кабиной потихоньку потягивал вино. Медес мерил шагами палубу.

Наконец, потеряв терпение, он обратился к капитану, лениво прислонившемуся к бортовому ящику для хранения коек.

— Терпеть не могу, когда надо мной смеются! Я ухожу. Но ты, мерзавец, заплатишь мне за этот позор!

Тут раздался слащавый и одновременно угрожающий голос, который буквально пригвоздил Медеса к месту.

— Зачем же зря сердиться? Вот и я.

Он стоял на носу корабля, но никто не видел, как он пришел.

Высокий, с длинной бородой, с тюрбаном на голове. Лицо изможденное. Одет в льняную тунику до щиколоток. Красные глаза глубоко посажены.

Жергу выпустил из рук свой кубок, Бега окаменел, Медес застыл с раскрытым ртом.

— Кто это?.. Вы кто?

— Я — Провозвестник. Вы трое станете моими верными последователями.

«Сумасшедший! Настоящий сумасшедший!» — подумал Медес и сделал Жергу знак, чтобы тот дал сигнал своим людям и те вмешались.

— Суетиться бесполезно, — осадил Медеса Провозвестник. — Твой корабль под моим контролем. Эти людишки, нанятые Жергу, совершенно неспособны были устоять против моих молодцов.

После этих слов Провозвестника из камышей выбрались Кривая Глотка и Бешеный и бросили на мостик отрезанные головы и руки.

— Дайте мне уйти! — взмолился Бега дрожащим голосом.

— С этого места никто не уйдет, пока не получит моих приказаний и не пообещает мне подчиняться, — мягко уточнил Провозвестник.

И все же Жергу попытался броситься в воду, но в его плечо тут же вонзились когти сокола. Взвыв от боли, Жергу был вынужден упасть на колени.

— Если еще раз дернешься, — пообещал Провозвестник, — я вырву у тебя печень. Подумай, какая смешная смерть! Это совсем не то, что делать деньги!

— Вы... Вы действительно начальник ливанца? — изумленно спросил Медес.

— Он на своей шкуре испытал, что меня нельзя предавать и нужно быть покорным. Пусть он послужит вам примером, так как вместе нам удастся свершить многое. Ваши намерения — у всех троих — верные, но вы столкнулись с сильным противостоянием. И до сегодняшнего дня ваши результаты вас скорее разочаровывали. Великий Казначей Сенанкх, Хранитель Царской Печати Сехотеп, генерал Несмонту и начальник всей стражи Собек-Защитник — все выбрались невредимыми из поставленных вами силков. Я не говорю уже о фараоне. Отправив против него убийцу-любителя, вы расстроили действия профессионала, которому было поручено убить царя. А сейчас в результате Собек оправдан и Сесострис снова находится под его защитой.

— И вы... Вы тоже хотите убить царя? — спросил немного ободренный Медес.

— Разрозненные усилия обрекают нас на неудачу. Поэтому я и решил все координировать. Эй, ты, сними-ка свой капюшон и назови мне свое имя!

Бега не посмел ослушаться.

— Зовут меня Бега. Я — постоянный жрец Абидоса.

— Прекрасная находка, Медес, а? — похвалил Провозвестник.

— Нужно проникнуть в секрет таинств Осириса, — объяснил секретарь Дома Царя, — потому что Абидос остается духовным центром Египта и источником могущества фараона.

— Думаешь учить меня? — с вызовом сказал Провозвестник. — Бега, расскажи о Древе Жизни.

Жрец поднял на Провозвестника изумленные глаза.

— Вы... Вы знаете?!

— Отвечай.

— Акация Осириса тяжело больна. Она стала жертвой злодеяния.

— Она еще не полностью засохла?

— Нет, она постепенно набирается сил. Первая ветвь зазеленела, когда стали строить храм и гробницу Сесостриса. Они производят КА, и служители культа ежедневно занимаются древом, чтобы закрепить в нем это КА. Вторая ветвь тоже покрылась листвой, когда был провозглашен указ о воссоединении Египта.

— Какие еще предпринимаются действия, чтобы попытаться вылечить дерево?

— Сесострис приказал строить пирамиду.

— Где?

— В Дашуре, — ответил Медес.

— У кого золотая табличка? — спросил Провозвестник.

Бега был поражен.

— Вы знаете все наши ритуальные сокровища?

— Отвечай.

— Лично у фараона. Наш Верховный жрец, Безволосый, не берет на себя никакой ответственности и действует только по согласованию с царем.

— Ты, Бега, чего хочешь?

— Избавиться от этого деспота и занять его место. Оно по праву принадлежит мне! Потому что я опытен, потому что я старше. Я достоин царить в Абидосе.

— Почему ты стал союзником Медеса?

Видя, что Бега смутился, заговорил секретарь Дома Царя. Он не стал скрывать совместных коммерческих планов.

— Прекрасная мысль! — согласился Провозвестник. — Только продолжайте в том же духе. Мы с вами совпадаем по многим вопросам, но вам не хватает размаха. У меня, Провозвестника, в руках истина. Я напишу последний закон, ни единое слово в котором не изменится, так как мне его продиктует Бог. Я применю закон ко всему человечеству, и те, кто ему воспротивятся, будут уничтожены. Но прежде мы должны уничтожить наше главное препятствие — власть фараона — и захватить Египет. Когда мы станем хозяевами этой страны, центра мира, то победа над другими станет для нас лишь детской забавой.

Медес не думал идти так далеко, но почему бы и нет? Жергу пойдет за Медесом. Ну а Бега так напуган, что абсолютная покорность покажется ему единственным средством выжить.

— Мы посеем ужас среди неверных, — пророчествовал Провозвестник. — Мы уничтожим проклинающих нас, мы сотрем с лица земли границы, мы заставим женщин сидеть по домам и служить своим супругам, мы завладеем золотом богов и помешаем Осирису воскреснуть!

35

Тон Провозвестника заставил вздрогнуть тех, кто слушал его слова. Из карманов своей льняной туники он вынул три куска красного кварцита.

— Свет не повредил этих камней Сета, — сказал он. — И в них еще горит разрушительный огонь, который поможет нам победить наших врагов. Вы трое, дайте вашу левую руку.

Провозвестник положил в ладонь каждому — Медесу, Беге и Жергу — по камню.

— А теперь сожмите пальцы. Сильнее! Еще сильнее!

Трое мужчин закричали одновременно. Кварцит жег им кожу, но разжать пальцы было невозможно!

Провозвестник протянул вперед руки, и боль исчезла.

— Теперь у вас на теле остался знак Сета. Вы стали его союзниками и будете подчиняться мне не рассуждая. Если же нет, то тело ваше само собой загорится и вы умрете в страшных мучениях.

Кварцит на глазах превратился в пыль. Медес, как и другие, увидел у себя на ладони малюсенькое изображение головы бога — его мордочку окапи и большие стоячие уши.

Бега задыхался. Он, служитель Осириса, стал теперь последователем Сета, его убийцы!

— Ничто больше нас не разлучит! — прибавил Провозвестник. — Наш союз скреплен.

— С какими же войсками мы нападем на фараона? — спросил Медес. — Разве он не создал национальную армию?

— Да, создал, и ею командует генерал Несмонту. Это опасная военная сила, — прибавил Жергу.

— Прямой удар, конечно, будет для нас неудачным, — признал Провозвестник, — потому что я смогу противопоставить армии всего лишь один отряд ханаан — хвастливых, плаксивых и подлых. Единственный путь — бандитизм.

— И каким оружием будем воевать?

— Моя сеть в Кахуне производит его официально — чтобы вооружать египетские силы правопорядка. Но часть его идет нам. Мы организуем кровавые точечные удары, а это заставит трепетать фараона и посеет страх среди населения.

— А невинные граждане не восстанут против нас? — забеспокоился Жергу.

— Невинных нет. Будут те, кто с нами, и те, кто против нас. Подчиняться фараону и соблюдать закон Маат — значит быть виновным. Отныне, каждый на своем месте, вы будете неустанно работать. Я хочу все знать об Абидосе, о Сесострисе, о его управлении, о его армии и его страже. Теперь — уходите.

Бега надвинул капюшон и ушел первым. Шатаясь, он спустился по трапу и скрылся в камышах.

— Не принял ли Сесострис какого-нибудь необычного решения? — спросил Провозвестник, рассеянно глядя вдаль.

— Именно, — ответил Медес. — Он выбрал приемного сына.

— Его имя?

— Икер.

— Не тот ли это парнишка из Медамуда, которого ты предопределял богу моря?

Медес снова остолбенел.

— Да, но... Откуда вы это знаете?

— Кто сообщил тебе имя этой искупительной жертвы?

— Один местный агент.

— Он действовал по моему приказу. Я развил в этом мальчишке замечательные способности противостоять силам зла. Принеся его в жертву, мы бы использовали их себе на благо. Избежав жертвоприношения и уцелев в кораблекрушении, парень получил дополнительные силы.

Из своего угла вышел молчавший до поры Кривая Глотка.

— Не этот ли Икер был стукачом у стражников и не его ли я считал сгоревшим в бирюзовых рудниках?

— Он выжил в этом пожаре и продолжил свой путь, не осознавая, какая сила его ведет. Сегодня его учит Сесострис, и он восседает рядом с фараоном.

— Успокойтесь, — сказал Медес, — он уже убрался из Мемфиса. Этого недоучку царь тайно изгнал.

— Куда поехал?

— На юг. Возможно, в родную деревню, где какое-то время еще покрасуется как герой, а потом покинет этот мир. В столице о нем больше никто никогда не услышит...

Теперь и Медес с Жергу ушли корабля. Провозвестник обратился к капитану:

— Плыви в Файюм. Смотри и слушай. Если найдешь Икера, убей его!

Ни одна из карт, бывших у Икера, не показывала места, где росла акация Нейт. Но в архивах нашлись сведения: акация была высажена на острове Себек^[105] в Файюме. К несчастью, географы не указали, где он находится. Но, может быть, расспрашивая жителей провинции, юноше все же удастся туда добраться.

С отъезда из Мемфиса Секари внимательно следил за Икером. Делая вид, что незнакомы друг с другом, оба путешественника не разговаривали. Но у них был уговор, что в случае опасности Секари немедленно бросится на помощь.

Двое крестьян показались Секари подозрительными — особенно когда слишком близко подошли к Икеру. Но им, видимо, хотелось только поболтать, и никаких происшествий не было до самого прибытия в порт города Царского Сына^[106]. В этом городе строители как раз перестраивали храм в честь бога-барана Херишефа — «Находящегося на своем озере», — отвечавшего за хорошее орошение полей и обильный урожай.

Повсюду велись работы: осушались болота, строились деревни и храмы, сооружались небольшие запруды, шлюзы и оросительные каналы. Значительная часть района была покрыта бескрайними лесами — настоящим раем для растительного и животного мира!

Радуясь новому путешествию, Северный Ветер весело шагал по дороге. Разыграв обычную комедию с воем и валянием по земле — ради того, чтобы Икер не стачивал его копыта, твердые как эбеновое дерево, — он гордо шел вперед и наслаждался восхищением знатоков.

— Ты ведь знаешь, что за твоими копытами нужно ухаживать и три раза в год выравнивать их при помощи специальной пилки, — выговаривал ему Икер.

Ослик предпочел не отвечать и продолжал свой путь до пункта уплаты дорожной пошлины города Царского Сына.

— Какие товары предъявляем? — строго спросил Икера начальник поста.

Икер показал свой писчий инструмент.

— Хорошо, можешь проходить.

— Я разыскиваю очень старинное священное место, где растет акация, посвященная богине Нейт. Кто бы мог помочь мне советом?

— Лучший знаток наших мест — это смотритель дамбы.

Чиновник указал Икеру, где находится дом этого человека. Пока Икер уточнял детали, Северный Ветер, сразу уразумев, куда нужно идти, отправился вперед.

Смотритель как раз сидел в саду, спасаясь от зноя в тени беседки. Икер поздоровался и объяснил, что ему нужно.

— Акация Нейт... Да, когда-то я слышал о ней... Кажется, она растет в пустынном уголке, куда изредка забредают пастухи и дикие звери. Иди на северо-восток, пусть обелиск Сесостриса I останется по правую руку от тебя. На его вершине изображен солнечный диск, символизирующий рождение света из первобытных вод... А почему ты вдруг заинтересовался этим деревом?

— Я собираю сведения о старинных священных местах вашей провинции, чтобы нанести их на карту.

Вечером в харчевне смотритель не преминул рассказать об этой встрече, беседуя с приятелями. Описание Икера и его осла услышал и капитан, выполнявший поручение Провозвестника. О, теперь он не упустит свою добычу!

Богатство природы несло не только благо. Если бы у путешественников не было с собой специального бальзама от насекомых, которым Икер мазал не только себя, но и Северного Ветра, то им пришлось бы в пути несладко. Если судить по указаниям старика, которого Икер встретил в пути, то дерево богини было уже где-то неподалеку. Но, идя вдоль озера, нужно было быть осмотрительным, потому что там кишмя кишели крокодилы, среди которых попадались настоящие чудовища. Один из них — этакий гигант-патриарх — как раз грел бока на песчаном берегу.

Икер спрашивал себя, идет ли за ним по этому лабиринту Секари.

Раздвинув переплетенные ветви тамариска, писец обнаружил за зарослями водную гладь, края которой терялись в ивовом лесу. На берегу сидел пастух и жарил рыбу.

Икер подошел к нему.

— Скажи, остров Себек далеко отсюда?

— Возможно, что и нет.

— Я писец Икер. Ищу, где находится акация Нейт.

Капитан — а это был именно он — походил на угрюмых людей, которые плохо ладят с себе подобными, но зато отлично знают свое дело.

— Акацию Нейт, говоришь? — повторил он. — А что тебе от нее надо?

— Мне нужно нанести ее на карту.

— Карты здесь не помогут. В этом деле лучше доверять своему нюху.

— Согласишься ли ты хотя бы помочь мне?

— Сначала нужно закончить завтрак. Хочешь есть?

Оба молча принялись за еду. Потом капитан быстро встал.

— Остров Себек находится на том конце озера, — сказал он. — Садись в мою лодку.

Он раздвинул камыши, ловко запрыгнул в лодку и поднял якорь.

— Цепляйся за мою руку, — посоветовал он Икеру. — Здесь столько крокодилов, что лучше не падать.

Икер совершил ошибку и доверился своему вожатому.

И в тот самый момент, когда писец пытался удержать равновесие, капитан сильно толкнул его.

Коснувшись поверхности воды, Царский Сын поднял высокий столб воды. Как только он понял, что произошло, и решил плыть к берегу, под ним мелькнула огромная тень царя здешних мест весом около тонны. Схватив Икера, он утащил его на глубину.

— Вот и кончена твоя миссия! — крикнул вдогонку капитан.

Но убийца не успел как следует порадоваться своей победе, потому что Секари ударил его головой в поясницу, отправив в воду.

— Помогите, — заорал капитан, — я не умею плавать!

Но даже если бы Секари и захотел спасти его, ему бы это уже не удалось. Два других крокодила тут же занялись своей отчаянно размахивающей руками добычей. Первый сомкнул свои мощные челюсти с семьюдесятью зубами на его шее, а второй ухватил за левую ногу. Одно мгновение — и чудовища разорвали посланца Провозвестника.

Секари был в ярости на самого себя.

— А я-то принял его за настоящего пастуха! Но даже если бы я и не доверял ему, то подумал бы, что он не нападет на Икера раньше, чем довезет его до акации!

Северный Ветер внимательно вглядывался в поверхность воды, по которой растекалась кровь капитана.

— Не могу оставить Икера, ныряю!

Северный Ветер загородил собой путь Секари и поднял левое ухо.

— Как это, нет? Может быть, он только ранен, может быть...

В больших глазах ослика Секари прочел решимость, но не отчаяние.

В недоумении он опустился на траву.

— Ты прав, я бы дал сожрать себя.

Теперь уже множество крокодилов дрались между собой, пытаясь поучаствовать в трапезе. Секари заплакал.

— Я не сумел спасти моего лучшего друга! Он умер из-за меня!

Северный Ветер поднял левое ухо. Секари приласкал его.

— Твоя доброта греет мне сердце, но я сам себе противен. Пошли, пошли отсюда!

И снова ослик стал ему поперек дороги.

— Кончено, Северный Ветер! Все кончено...

Но левое ухо стояло упрямо. Ослик явно не разделял это мнение.

— Ты хочешь подождать еще?

Теперь к небу поднялось и правое ухо.

— Ждать... Но ждать чего?

Северный Ветер удобно устроился на берегу, а глаза его неотрывно смотрели на воду.

36

Из-за скорости, с которой мчался крокодил, Икер даже не успел испугаться. В то мгновение, когда огромный крокодил проплывал под его телом, Икер уцепился за это чудовище и нырнул вместе с ним в глубину озера.

Пройдя через зону мутной серой воды, он оказался в подводном лесу, озаренном мягким солнечным светом. Самым естественным образом в его голове всплыли магические слова гимна, предназначенного для успокоения гнева бога-крокодила: «Ты, что поднимаешься в первобытном океане и распространяешь свет, идущий из вод, дай возродиться ему и на земле, будь оплодотворителем, повелителем пищи, найди своего отца Осириса и защити меня от опасности!»

Икер, очарованный великолепием тихо колеблющихся разноцветных растений, позабыл о дыхании. Старый крокодил поднялся на поверхность и положил свою ношу на залитый солнцем холм.

Не понимая, как он выжил, Икер ощутил, что вооружен новым оружием — силой великой рыбы^[107].

Перед ним находилась необычная мумия^[108]: голова Осириса, бронзовое тело крокодила, золотые зубы, одежда — плащ из меди и электрума^[109]. Хозяин вод был представлен в виде нерушимой ладьи, подаренной усопшему, чтобы плавать по водным просторам мира. В несколько мгновений, забыв о самом себе, Икер пережил рождение первородного света, восставшего из глубин озера.

А на вершине холма — акация...

Увы! Ее только что сожгли. Ветви и листья стали пеплом. Пепел еще дымился. На обугленном стволе имя богини Нейт было залито красными чернилами.

— Расскажи, расскажи мне еще раз! — требовал Секари.

— Но ведь это уже десятый! — возразил Икер.

— Я подумал, что совершил непоправимую ошибку! И, кроме того, твоя история выглядит такой безумной, что я должен запомнить каждую подробность и увериться, что ты не выдумываешь ее всякий раз, как начинаешь свой рассказ.

— Разве это так?

— До сих пор — нет, но разве осторожность еще кому-нибудь помешала?

— Злой дух, который таится во тьме, уничтожил акацию Нейт. Можно поклясться, что ему известны наши цели.

— Это дополнительная причина, по которой мы немедленно отправимся в Кахун, арестуем Бину и раскроем ее заговор.

— Но сначала убедимся в верности фараону города.

— В город войди самым официальным образом, — посоветовал Секари. — Если правитель бросит тебя в тюрьму, то я спровоцирую вторжение армии. Будем надеяться, что город еще не в руках азиатов!

Бина чувствовала, что она готова. Через три дня азиаты, устроившиеся в Кахуне, возьмут в руки оружие, которое сами сделали и спрятали, и ночью нападут на сторожевые посты. Со своим помощником Ибшей, таким же решительным, как и она, Бина уничтожит всех писцов, чтобы запугать население и дать ему понять, что новые хозяева отрицают старую культуру.

После падения Кахуна Бина предпримет поход на другие поселения Файюма. Не устоит ни одна деревня. Придут новые караваны азиатов, у них будет подкрепление, и армии Сесостриса, обездвиженной в Ханаанской земле, придется потратить много времени, прежде чем она сможет действовать. И начнется опустошающая партизанская война.

Такими были указания Провозвестника, и хорошенькая Бина будет следовать им буквально.

Своей победой она была обязана женским чарам. Через каждые три месяца правитель полностью менял в Кахуне стражу. И Бина соблазнила чиновника, которому была поручена подготовка следующей смены. Ласками и пламенными речами она убедила его присоединиться к делу, обещав высокий пост в будущем командовании. Благодаря этому наивному честолюбцу, который первый же и падет от рук убийц, Бине было известно точное число солдат и их позиции.

Азиаты уничтожат их в несколько минут.

— Имя и звание, — потребовал офицер, наблюдавший за главными воротами Кахуна.

— Икер, писец и временный жрец храма Анубиса.

— Имущество для предъявления?

— Мои писчий принадлежности.

Офицер порылся в сумках на спине у Северного Ветра.

— Можешь проходить. Скоро я закончу эту проклятую работу! Послезавтра, наконец, смена, и я возвращаюсь в Дельту.

— В городе спокойно? — спросил Икер.

— Никаких инцидентов.

С Северным Ветром, который хорошо знал Кахун, Икер отправился к огромному дому правителя, в котором служило огромное число писцов и ремесленников.

Один из служащих узнал его.

— Икер... Куда же ты уехал?

— Правитель в своем кабинете?

— Он никогда его не покидает! Пойду, объявлю о тебе.

Юноша устроил Северного Ветра в тени внутреннего двора и приказал задать ему корму. Один из писцов ввел посетителя в дом.

Правитель Кахуна сидел среди гор документов.

— Икер! Скажи мне, что это не ты! Не может быть, чтобы именно ты стал Царским Сыном, как написано в указе, который я только что получил!

— Боюсь, что это так.

— Когда ты исчез, я отказался проводить расследование. Впрочем, ты заслуживаешь сурового наказания! Я чувствовал, что произойдет нечто странное, ведь ты так отличался от остальных писцов! Ты, я уверен, вернулся с официальным поручением?

— Я хочу знать, какому господину вы служите.

Пальцы правителя с силой вцепились в кресло.

— Что означает этот вопрос?

— Совершена попытка убить царя. Здесь, в Кахуне, скрываются бандиты. Они выступят незамедлительно.

— Ты... ты смеешься надо мной?

— Мне известны некоторые из заговорщиков. Большинство — это азиаты, работающие здесь мастерами по металлу.

Правитель выглядел как пораженный громом.

— Ты говоришь не о Кахуне, моем городе!

— К несчастью, о нем. Или вы заодно с бандитами, или вы помогаете мне их уничтожить.

— Я? С бандитами? Да ты с ума сошел! Сколько солдат тебе нужно?

— Надо арестовать их всех одновременно, чтобы не поднимать тревоги. Плохо подготовленная операция обернется кровавыми столкновениями.

— Что же тогда предлагает Царский Сын Икер?

— Соберите начальников и организуем серию точно нацеленных ударов. После того как мы разобьем этот заговор, вы дадите мне список корабельных верфей Файюма, включая те, которые закрыты, и обязательно включите в список верфь, на которой работал покойный плотник Рубанок.

— Эти сведения придется собирать долго, но ты их получишь.

— Можно мне поселиться в моем прежнем доме?

Правитель, казалось, ужасно смутился.

— Это невозможно.

— Вы отдали его кому-то другому?

— Нет, не то... Что ж, в конце концов, ты сам увидишь.

Кузнец, работавший рядом с домом правителя, неожиданно под предлогом сильной боли в спине отпросился к врачу, а кузницу оставил на своего помощника.

На самом же деле он узнал Икера и должен был немедленно предупредить своего начальника, Ибшу, управляющего главной мастерской по производству оружия.

Ибша сразу же отправил посыльного к Бине. Она тотчас бросила заниматься хозяйством в роскошном доме Хранителя архивов, к которому нанялась недавно.

Трое закрылись в одном из хранилищ.

— Икер вернулся, — сказал кузнец.

— Ты уверен? Это действительно он? — спросила Бина.

— У меня прекрасная память на лица.

— Это катастрофа, — сказал Ибша.

Бина не возражала. Ей было известно, что наемник, посланный Кривой Глоткой, чтобы убить царя, потерпел неудачу и что Икер стал единственным воспитанником дворца, иными словами, верным слугой фараона.

И все же по недавним сведениям выходило, что Икер, впав в немилость и вынужденный оставить двор, поехал на юг в надежде вести скромную жизнь. И один из агентов ливанца собирался его убрать.

— Икер все еще пользуется доверием фараона, — высказала свое мнение Бина. — И тот поручил ему переломать нам кости. Единственное решение: немедленно бежать, захватив с собой максимум оружия и пожертвовав наименее стойкими бойцами в схватке, которая станет первой и последней нашей диверсией в этом городе.

Ибша возмутился.

— Да мы же в нескольких мгновениях от захвата Кахуна!

— Если Царский Сын отправился к правителю города, то только для того, чтобы организовать наш арест. Он хочет нас взять живыми. Ты забыл, что ему известны местоположение мастерской, где делают ножи и короткие мечи, и истинная роль мастеров-азиатов? Нельзя терять ни минуты. Если мы затянем, то мы погибли.

Растерянный Ибша сдался под аргументацией своего начальника.

— Какой тип диверсии ты предлагаешь?

— Нападение на дом правителя.

Икер и Северный Ветер остановились, пораженные. От их прекрасного дома и чудной мебели не осталось ничего, кроме руин со следами жуткого пожара.

— Мы ничего не смогли спасти, — сказал Волосатый, ленивый писец, всегда возникавший в случае несчастья. — Огонь занялся глубокой ночью, и он не был случайностью.

— Почему ты в этом уверен?

— Потому что, по меньшей мере, десять домов вспыхнули в городе одновременно! Именно поэтому оказалось невозможным успешно все потушить. Кстати, одна старушка видела, как от твоего дома разбегались несколько мужчин. Знаешь, Икер, я тебя люблю. Но всегда есть завистники и злопыхатели.

— У тебя есть кто-то на подозрении?

— Кто-то? Нет... Это правда, что ты стал приемным сыном фараона?

— Правда.

— Значит, ты поможешь мне получить хорошее место?

— Решение остается за правителем.

— Правитель меня не слишком-то жалует. Если я сообщу тебе важную информацию, ты мне поможешь?

— Поговорим.

— Где ты думаешь поселиться?

— В храме Анубиса.

Ослик пошел в направлении святилища, где постоянные жрецы приняли Икера по-разному. Одни были рады снова его видеть, а другие упрекали его в том, что он оставил свой пост временного жреца, никого не предупредив.

Юноша извинился перед жрецами, а они поблагодарили Царского Сына за то, что он почтил их места своим присутствием. Они отвели для него лучшую комнату, но писец прежде всего захотел повидать библиотеку, где он занимался инвентаризацией и расстановкой замечательных рукописей, датирующихся еще эпохой великих пирамид.

Его размышления были недолгими, потому что пришел Волосатый и попросил о встрече. Икер принял его в своей комнате.

— Есть! Мне известно то, что тебя интересует! Поговоришь с правителем?

— Поговорю.

— Тогда вот: одним из поджигателей был азиатский кузнец, работающий в городской управе. Когда он сегодня увидел тебя, то срочно покинул свое рабочее место, сказавшись больным. Якобы у него разболелась спина. Но его помощник сказал, что это ложь, потому что он бежал как заяц.

Стало быть, Икера опознал один из людей Бины. Теперь она либо очень быстро развернетбоевые действия, либо попытается срочно скрыться со своими приспешниками. Поскольку вмешательство стражи еще не подготовлено, на стороне у юной азиатки будет определенное преимущество.

— Быстро, Волосатый! Поднимаем по тревоге стражу!

Пока оба молодых человека во всю прыть неслись к казармам, из центра города послышались крики.

— Нападение на дом правителя! — закричал торговец кувшинами и, бросив свой товар, опрометью бросился туда.

37

Солдаты и стражники со всех ног бежали к дому правителя. Пока в городе царила суматоха, Бина, Ибша и многие азиаты вышли из него, унося тяжелые короба с оружием.

— Держись подальше от толпы, — посоветовал Икеру Секари. — В такой толкучке тебя невозможно будет защитить от нечаянного удара.

На главном холме Кахуна развернулось жестокое сражение. Наемники, призванные Виной, убивали безоружных служителей, но ремесленники защищались своими инструментами. И когда вмешались силы правопорядка, некоторые азиаты, отказавшись от своей клятвы отдать жизнь за правое дело, разлетелись в разные стороны, как испуганные воробьи. Правда, кое-кто сражался отчаянно, но численное превосходство было очевидно и гибель неминуема.

Началась долгая и изнурительная охота человека за человеком, которая закончилась часа через два. Все бандиты были найдены.

Правитель в шоке пересчитывал раненых.

Икер и Секари пытались узнать, скольким азиатам удалось бежать и в каком направлении. Разобраться в свидетельствах, где смешивались преувеличенные, панические и истинные показания, было нелегко. Получалось, что часть беглецов направилась на север провинции, а другая — в сторону Нила.

— Ладно, уточним потом, — решил Секари. — Самое срочное — установить возможных сообщников боевиков в самом городе. Иначе есть риск, что нападение повторится.

Один подозреваемый, вне сомнений, кузнец, который вспугнул азиатов. Хотя он и попытался выставить себя жертвой, никто этой комедии не поверил.

Офицер схватил его за волосы.

— Дайте мне расспросить его на свой манер! Он все скажет, поверьте мне!

— Не надо пыток, — приказал Икер.

— В этом случае цель оправдывает средства.

— Я сам допрошу этого пленника.

Офицер отпустил ремесленника. Если он и дальше будет возражать Царскому Сыну, у него будут серьезные неприятности.

— Ты часто видел Бину?

— Как и многих других жителей Кахуна.

— Какой у нее был план захвата города?

— Ничего об этом не знаю.

— Очень похоже, — заметил Икер. — Ведь ты занимал отличный наблюдательный пост в самом доме правителя! Уж не был ли ты должен убить его в случае всеобщего восстания?

— Я делал только свою работу.

Секари подсел к пленнику.

— Я, друг мой, — не солдат и не стражник. Царский Сын, который так деликатно расспрашивает тебя, никакого влияния на меня не имеет, потому что моя служба ему не подчиняется. Забавно, но я как раз специалист в области допросов. По секрету скажу тебе, что меня это даже забавляет. Ну, что до тебя, то тебе это вряд ли покажется так же забавно.

Секари вынул острый кусочек дерева.

— Я всегда начинаю с того, что выкалываю один глаз. Кажется, это очень больно, особенно если инструмент не слишком хорош. Но это так, предварительная забава. Потом я приступаю к более серьезным вещам. Если Царский Сын согласится отойти, чтобы избежать этого неприятного зрелища...

Икер повернулся к кузнецу спиной.

— Останьтесь, умоляю вас, и помешайте этому ненормальному пытать меня! Обещаю, я все расскажу!

Писец вернулся к ремесленнику.

— Слушаю тебя. Одно лживое слово, и наш специалист займется тобой.

— Бина хотела воспользоваться сменой караула. Завтра. Убив солдат, она легко овладела бы городом.

— Значит, у нее есть сообщник среди военных?

— Это верно, но я не знаю его имени.

— Ты смеешься над нами, — сказал Секари.

— Нет, клянусь вам, нет!

Судя по тому, до какой степени пленник сейчас обезумел от страха, он явно говорил правду. Икер и Секари отправились к правителю, который был счастлив, что спокойствие в городе восстановилось.

— Кто отвечает за смену стражи, назначенную на завтра? — спросил у него Царский Сын.

— Капитан Реши.

— Где я могу найти его?

— Во внешней казарме, на берегу канала.

Казарма была пуста, потому что все солдаты ушли в Кахун обеспечивать безопасность. Остался только часовой.

— Я ищу капитана Реши, — сказал Икер.

— Ты кто?

— Царский Сын Икер.

— О! Реши наблюдает со своего корабля за каналом.

— Тогда он обязательно заметил, куда отправились беглецы. Проводи меня к этому кораблю.

— Капитан запретил мне покидать пост и...

— Я прикрою тебя.

— Хорошо, идемте.

Мужчины быстро пошли в сторону канала. Корабль, скрытый в густой растительности, оказался большим, с рубкой по центру.

— Ты здесь, Реши? — громко крикнул солдат.

Взлетели со своих мест потревоженные ибисы.

— Странно, он не отвечает. Надеюсь, с ним все в порядке. Давайте посмотрим.

На корме лежали два гарпуна, которые используются при охоте на гиппопотамов.

И в тот момент, когда Икер толкнул дверь кабины, он вдруг понял, что на него сейчас нападут.

Избегая удара в голову, он отклонился, но все-таки получил удар по плечу и упал.

— Слишком любопытный, подонок! — воскликнул Реши, хватая гарпун.

Превозмогая боль, Икер свернулся ужом, чтобы увернуться от крюков, которые впились в пол на мизинец от его головы.

Реши готовился нанести новый удар вторым гарпуном, но в этот момент жесткий удар коленом в поясницу остановил его. Удар по руке заставил выпустить оружие, а петля на горле перехватила дыхание, и Реши потерял сознание.

— Этот подлец не умеет драться, — сказал Секари. — Как ты чувствуешь себя, Икер?

— Отделаюсь кровоподтеком. Давай приведем его в чувство!

Секари окунул голову капитана в канал.

— Не убивайте меня! — взмолился тот.

— Это будет зависеть от твоих ответов. Нам уже известно, что ты — предатель, подкупленный Биной.

— Мы победим...

— Твои речи нас не интересуют, ваш заговор провалился. Куда пошли твои сообщники?

— Я должен молчать, я...

Секари снова окунул его голову в воду и держал ее там довольно долгое время. Когда он ее вынул, Реши едва сумел перевести дыхание.

— Я теряю терпение, — сказал Секари. — Или ты говоришь, или кончишь свою презренную жизнь в этом канале.

Капитан отнесся к угрозе Секари всерьез.

— Азиаты разделились на две группы. Одна пошла по дороге к большому озеру, а вторая — в направлении Мемфиса.

— С кем они должны встретиться? — спросил Икер.

— Не знаю.

— Еще окунем? — спросил Секари.

— Милостивый господин, нет! Я действительно сказал все, что знаю!

— Отведем его в Кахун, — сказал Икер.

Постаревший и измученный, правитель Кахуна едва начал приходить в себя. Когда унесли убитых мятежников и убрали следы кровавых столкновений, город снова стал похож на спокойное и веселое египетское поселение.

— Никогда не мог себе представить такой трагедии, — признался правитель Икеру.

— Бандиты рассчитывали как раз на наше неведение, — объяснил Икер. — Но, потерпев неудачу, они далеко не повержены.

— Пока ты не уехал, — попросил правитель, — побудь на нашем празднике Сокариса. А у меня, таким образом, будет время собрать нужные тебе сведения.

Икер вспомнил, что имя этого таинственного бога фигурирует в песне носильщиков, когда они поднимают паланкин: «Жизнь обновлена Сокарисом».

В качестве временного жреца Анубиса Икер присоединился к группе, которая в торжественной процессии несла ладью Сокариса. Ладья воплощала силу морских глубин, несущих душу Справедливых по дороге воскрешения. На носу укреплена голова антилопы — животного Сета, чья разрушительная способность была приручена, освящена и употреблялась на пользу гармонии. Рядом с ней — рыба, которой поручили вести бога света во тьме морской пучины, и ласточки, прилетевшие из того мира. В центре ладьи — рубка, символизировавшая первобытный холм, где впервые проявилась жизнь, которая затем каждый день обновлялась. Из рубки выглядывала голова сокола — утверждение царской мощи и победы небесного света над мраком хаоса.

— Связан ли Сокарис с Осирисом? — спросил Икер исполнителя ритуала, который руководил церемонией в святилище Сесостриса, второго по имени.

— Эта ладья отгоняет его врагов. Осирису она дает место для превращения и питания. Поэтому по окончании церемонии ее отнесут в Абидос.

Абидос... Священный город постоянно будоражил мысли Икера. Может быть, его новые обязанности позволят ему — когда-нибудь в будущем, далеком или не очень, — быть туда допущенным и снова встретить Исиду? Собравшись с мыслями, юноша со всем рвением принял участие в торжественном входе в храм. Поможет ли ему Сокарис? Ведь он так в этом нуждается!

— По поводу Головореза и Черепашьего Глаза больше никаких сомнений нет! — объявил Икеру правитель. — Они действительно были приписаны к торговому флоту, но их изгнали за воровство. Когда они нанимались на «Быстрый», то были уже вне закона. Их товарищи, включая капитана, скорее всего, немногим лучше.

— Корабль-призрак, экипаж-призрак! — грустно сказал Икер. — А список морских верфей?

— Я отправил служащих расспросить начальников и ремесленников с верфей, действующих в Файюме сегодня. Никаких нарушений. Но у меня нет никаких сведений о поселении, закрытом в прошлом году и располагавшемся на берегу большого озера.

— Это как раз в направлении, где скрылись беглецы!

— Если хочешь идти туда, я дам тебе провожатых. Я думал, что это мирное поселение, но, учитывая нынешние события...

— Немедленно пошлите вестника в Мемфис, чтобы предупредить Великого Царя о трагедии в Кахуне. Известие нужно доставить как можно скорее.

Икер сомневался, что азиатов перехватят, пока они не укрылись в своем логове, подготовленном, разумеется, уже давно. Собеку-Защитнику предстоит распутать их подпольные связи, число и размах которых оставались неизвестными. То, что неприятель предпринял в Кахуне, он может совершить и в Мемфисе.

38

Со своим маленьким отрядом искателей и стражников пустыни генерал Сепи только что проник в Нубию. Перед этим он изучил пустынную местность, расположенную с той и с другой стороны плодородной долины Нила. Благодаря картам, предоставленным провинциями, он не заблудился.

В местах добычи золота — почти все они были в запустении — генерал взял несколько образцов, которые один из его подчиненных, вернувшись в Мемфис, вручит Великому Казначею Сенанкху.

Местность казалась спокойной. И все же специалисты выказывали нерешительность в продвижении на юг.

— Чего ты опасаешься? — спросил Сепи у своего помощника. — Разве ты не ходил здесь уже раз сто?

— Да, но я не очень-то доверяю нубийским племенам.

— Разве мы не способны дать отпор нескольким бандитам?

— Нубийцы — прекрасные воины, но их жестокость стала легендой. Нужно подкрепление.

— Это невозможно, мы станем слишком заметны. У меня указание пройти незамеченными.

— Какого рода неприятеля на самом деле вы опасаетесь?

— Там увидим.

— Чудовищ пустыни... Так?

— Если они появятся, у меня есть подходящие заклинания. Они застынут на месте как вкопанные.

Сепи не был хвастуном, и помощник почувствовал себя увереннее.

— Почему из Элефантины не предупредили фараона о безобразиях, которые учиняют нубийцы? — спросил генерал.

— Когда провинция считалась независимой, то там царили не очень-то хорошие порядки. Чтобы изменить их, нужно время.

Вернувшись в долину Нила, Сепи без промедления решит эту проблему. Потому что даже после присоединения южной провинции к Сесострису многое здесь продолжало оставаться странным.

Небольшой экспедиционный корпус отправился на восток по тропинке вдоль Уади Аллаки. К несчастью, карта, которая была у Сепи, больше не соответствовала реальной местности.

Удивленный помощник не узнавал местности.

— Сильные ветры перемещают дюны, — напомнил он, — и жестокие ливни наполняют бешеными потоками вади^[110], течение которых меняется. Но то, что я перед собой вижу, это действительно странно. Такое впечатление, что гигантские руки перенесли целые скалы. Лучше было бы уйти с этой дороги!

— Напротив, — рассудил Сепи, — не будем пренебрегать таким знаком. Мы пойдем так далеко, насколько нам позволят наши запасы воды. Может быть, мы найдем колодец.

Через три дня пути они заметили строения, сделанные из высушенного кирпича-сырца. Это был рудник.

Искатель полез в узкий забой, надеясь, что в нем еще есть рудные жилы, которые можно разрабатывать.

Но только он двинулся вперед, как свод рухнул.

Товарищи попытались его достать. Через несколько часов тяжелейших усилий на поверхность подняли только труп.

Другие входы в забой казались такими же доступными, как и первый, но Сепи не стал рисковать. Взяв большой камень, он бросил его в галерею забоя.

Камень покатился по наклонному полу... Несколько секунд... Потом страшный грохот!

И этот свод рухнул...

— По всей шахте устроена западня, — заключил генерал.

— Вернемся в Египет!

— Вот именно это и хотят нас заставить сделать. Но неприятель меня плохо знает.

— За этим населенным пунктом больше ничего нет!

— Ты останешься здесь вместе с командой. Я с одним добровольцем иду вперед. Если мы откроем еще один рудник, вернемся за вами.

Коренастый доброволец заранее жалел о своей участи. Он уже давно ходил пустынными тропами. Жара, жгучий песок, жжение в глазах, миражи, насекомые... В общем, ничего необычного. Но здесь ему дышалось плохо. Внезапно поднимался ветер, хлестал кожу, потом так же внезапно утихал, уступая место всепожирающему солнцу, которое ему никогда не казалось таким палящим. Блохи жалили его в щиколотки, и он едва отогнал камнями уже третью очень агрессивную рогатую змею.

— Давайте не будем упорствовать, генерал!

— Еще немного усилий, солдат.

— Здесь сущий ад. Только пустыня, змеи и скорпионы. Никаких следов золота.

— Я уверен в обратном.

Доброволец спрашивал себя, откуда Сепи черпает такую энергию. Но шаг в шаг шел за ним. И вдруг — явление...

Высокий худой человек, с бородой, с тюрбаном на голове... Сепи, заинтригованный, подошел.

— Ты кто?

— Я — Провозвестник, и я знал, что ты осмелишься проникнуть сюда, генерал Сепи. Твой подвиг бесполезен и обречен на забвение. А ты, ты должен умереть.

Сепи выхватил свой меч и бросился на странного человека. Он думал всадить ему меч в живот, но когти сокола вонзились в его руку и заставили выпустить оружие.

Откуда ни возьмись появились чудовища. Огромный лев, антилопа с рогом на лбу и грифон набросились на несчастного генерала и растерзали его.

Солдат попытался убежать, но сильная рука пригвоздила его к месту.

— Тебе я дарую жизнь. Хорошенько расскажи всем, что здесь видел.

— Этот бедный парень совершенно сошел с ума, — констатировал помощник Сепи. — Солнце выжгло ему разум.

— Чудовища пустыни существуют! — заметил искатель.

— Мне кажется, скорее, это было нападение нубийцев. Солдат, охваченный паникой, бежал от генерала Сепи. Дезертировал с поста... Если бы он не находился сейчас в таком плачевном состоянии, его следовало бы примерно наказать.

— Его тело почти полностью сожжено, он доживает свои последние мгновения. Добраться сюда стоило ему невероятных усилий. Вспомните, как вы боялись этих чудовищ!

— Возможно, возможно... В любом случае нельзя оставлять пустыне труп генерала Сепи, если предположить, что он убит.

— Не хотите же вы, чтобы мы пошли за ним?

— Если мы вернемся без генерала, то не сможем объяснить, что произошло. Тогда у нас будут большие неприятности.

Искатель признал, что офицер прав. Но мысль о том, что ему придется встретиться с ужасными существами, которые ломают людям кости, разрывают плоть и пьют их кровь, леденила душу.

— Решено, идем! Будем держать друг друга за руки.

Но маленький отряд ничего страшного на своем пути не встретил.

Он нашел труп генерала Сепи. Состояние его было ужасным: тело разорвано широкими мощными когтями. Только лицо осталось нетронутым.

— Выроем для него могилу при входе в Уади Аллаки, — сказал потрясенный офицер. — Прикроем камнями, чтобы дикие звери не добрались до его останков.

Получив образцы золота, привезенные эмиссаром Сепи, Великий Казначей Сенанкх отправился к визирю Хнум-Хотепу. Бросив все дела, оба чиновника попросили аудиенции у царя.

— Позовите Сехотепа и Джехути, — приказал фараон. — Я предупрежу царицу, и мы все едем в Абидос. В наше отсутствие Собек-Защитник будет отвечать за безопасность в Мемфисе. Где сейчас находится генерал Сепи?

— В Нубии, — ответил Сенанкх. — Скоро мы получим еще новости.

— Нужно скорее проверить ценность этих образцов!

— Не должен ли я остаться на своем посту, Великий Царь? — спросил визирь.

— Пришел час расширить Золотой Круг Абидоса, — сказал Сесострис. — Под покровительством Осириса и на его земле ты и Джехути будете участвовать в ритуале. Он еще более увеличит тяжесть вашей ответственности, но усилит и наше согласие перед лицом противника.

Согласно рекомендациям Собека, чей пессимизм и недоверчивость все возрастали, каждый из путешественников сел на свой собственный корабль. Их сопровождали два корабля речной стражи. И все же, несмотря на протесты Защитника, фараон настоял на том, чтобы его корабль возглавил флотилию.

Когда они прибыли в Абидос, город был полностью закрыт для посещения посторонними. Ни один из временных жрецов, приехавших туда на дневные работы, не был допущен.

Безволосый в сопровождении жриц и постоянных жрецов поклонился фараону. Служитель, которому было поручено следить за целостностью Великого Тела Осириса, снял с прибывших все металлические предметы.

Бега спрашивал себя о причинах срочного приезда на Абидос фараона, Великой Царской Супруги, визиря и самых высокопоставленных чиновников государства. Без сомнения, произошло нечто из ряда вон выходящее, и только оно могло быть причиной столь высокого визита.

— Великий Царь, — объявил Безволосый, — ладья Осириса остановилась и больше не плавает в мирах, где она собирает энергию, необходимую для воскрешения. Но Древо Жизни еще сопротивляется злодеянию.

— Я привез тебе золото. Может быть, оно вылечит акацию.

Бега скрипнул зубами. Неужели подданные фараона сумели найти невозможное?

— Пойдем к акации, — приказал Сесострис.

В тишине процессия двинулась к холму.

Надеясь, что драгоценный металл будет действенным и рассеет кошмар, Исида первая прошла в поле силовой защиты, ограниченное четырьмя молодыми акациями, посаженными вокруг Древа Жизни и ориентированными на четыре стороны света.

У подножия больного дерева она возлила воду и молоко.

Потом подошел царь и притронулся к стволу золотом, прибывшим из Коптской пустыни. Никакой реакции, никакой теплоты не побежало по жилам акации.

Та же неудача постигла и другие образцы золота, присланные генералом Сепи.

Когда собравшимися овладело уныние, Бега испытал радость, хотя и сохранял расстроенное выражение лица.

— Великий Царь, — напомнил Безволосый, — золото нам нужно не только как лекарство для Древа Жизни, но и для производства ритуальных предметов, без которых таинства Осириса не могут быть совершены правильно.

— Изыскания золота в Нубии только начались. И найти необходимый металл может лишь Сепи. А сейчас посвятим двух новых последователей Маат в Золотой Круг Абидоса. Пусть Хнум-Хотеп и Джехути уединятся в молельне храма Осириса и размышляют там.

Уже давно Золотой Круг Абидоса не собирался в полном составе вокруг четырех жертвенных столов, что символизировало неколебимую волю его членов посвятить жизнь передаче духовности. Сесострис подумал о Секари, которому поручил обеспечивать безопасность своего приемного сына, о генерале Несмонту, занятом упрочением мира в Сирийской Палестине, и о генерале Сепи, чья миссия, должно быть, была еще более сложной, чем казалось вначале.

Тоскуя об отсутствующих, царь знал, что все безоговорочно поддержали бы посвящение Хнум-Хотепа и Джехути, двух бывших врагов, а нынче верных слуг царства, а также фараону, единственному гаранту удержания справедливости Маат на земле.

Несмотря на угрожавшие стране опасности и глубокое разочарование от сегодняшней неудачи, обе церемонии прошли достойно, словно участники находились вне времени. Хнум-Хотеп вместе с Сенанкхом сели на северной стороне, а Джехути — на западной, рядом с Безволосым.

Пир подходил к концу. И тут один из стражников объявил о прибытии из Нубии помощника генерала Сепи. Монарх принял его тотчас же.

Офицер предпочел бы лучше сражаться с жестоким противником, чем оказаться перед лицом этого гиганта, взгляда которого он не мог выдержать.

— Великий Царь, я привез плохие новости.

— Тем более не скрывай от меня ничего.

— Золотые копи Нубии либо недостижимы, либо в них устроены западни. И еще страшнее: генерал Сепи мертв.

По обыкновению царь ничем не выдал своих чувств. Сегодня впервые ему предстоит горевать об утрате одного из членов Золотого Круга Абидоса. Никогда больше кресло генерала Сепи не будет занято, его никто не заменит. Он до конца исполнил свой священный долг, подготовил Икера, открыв его разум множеству направлений профессии писца. Он был одарен исключительным умом, храбр до самозабвения! Он показал себя решительным в деле объединения Египта, помешав Джехути совершить непоправимые ошибки.

— Каковы обстоятельства его гибели?

— Великий Царь, генерал проводил разведку в направлении крайнего юга в сопровождении одного добровольца. Этот несчастный погиб от солнечного удара, но перед смертью дал нам самые смутные объяснения. По его словам, Сепи стал жертвой чудовищ пустыни. На мой взгляд, речь скорее идет о нубийских грабителях, разрушивших рудники. В этом районе неспокойно, и нет никаких шансов найти эти рудники.

— Ты ошибаешься, — сказал царь. — Я арестую убийц генерала Сепи, и я их покараю. Правильно ли ты спрятал от хищников останки генерала?

— Конечно, Великий Царь. Мы похоронили его тело у входа в Уади Аллаки.

— Отправляйся назад вместе со специалистом по мумификации и привези Сепи в провинцию Тота.

39

Бина была разъярена, но все же вынуждена слушаться приказов. Она считала, что принесла бы больше пользы в Файюме, чем укрываясь в Мемфисе. Но никто, даже она, не осмеливался высказываться против решений Провозвестника.

После панического бегства путешествие на корабле стало для Бины приятным отдыхом. Благодаря скорости, с какой она действовала в момент опасности, ей удалось спасти лучших воинов своего отряда, оставив менее опытных на верную смерть. Упрекая себя в том, что недооценила Икера, она дала себе слово, что больше никогда не совершит такого промаха. Считая Икера смелым и решительным, она ошиблась в том, что сочла его человеком податливым и управляемым.

Серьезная ошибка.

Став Царским Сыном, Икер стал и непримиримым врагом. Юный писец, вовсе не изгнанный Сесострисом и не отправленный им в родную деревню, являлся разящей рукой, которой фараон поручил задачу уничтожения бандитской сети в Кахуне.

И надо же, чтобы Икер вмешался буквально за несколько часов до взятия города азиатами! Провозвестник, разумеется, обвинит в этом Бину! И в этом случае дни ее сочтены...

Впрочем, хорошенькая брюнетка не боялась ни встречи с ним, ни объяснений. Она сама сможет обвинить своих союзников из Мемфиса в недальновидности.

В порту Вину встретил рыжий верзила со злым взглядом. Прибыв в столицу, азиаты тут же рассредоточились по всему городу, потому что стража определенно будет искать одну или две группировки иностранцев.

— Ты похожа на то, как мне тебя описали, девочка.

— Я вовсе тебе не девочка. Ты бы лучше подальше спрятал кремневый короткий меч. Опытный взгляд заметит его без труда.

Кривая улыбка сошла с губ Бешеного.

— Ступай за мной, — прошипел он, — и не теряй меня из виду. Сейчас не время вертеть хвостом перед мужчинами.

На улицах Мемфиса было полно народу, поэтому пройти незамеченными было нетрудно. Бина нырнула в толпу и быстрым шагом двинулась за провожатым.

Когда она вошла в лавку, дверь тут же захлопнулась.

— Мне нужно тебя обыскать, девочка.

— Не смей! Только тронь меня!

— Вынужденная предосторожность. Никаких исключений мы не делаем.

Не опуская глаза, Бина сняла свою тунику и нательное белье. Обнаженная, она с вызовом смотрела на Бешеного.

— Как можешь убедиться сам, никакого оружия на мне не спрятано. Отдай-ка лучше мне мою одежду.

Рыжий бросил ее Бине прямо в лицо.

— Поднимайся по лестнице, — зло приказал он.

Тут Бине стало не до смеха. Ее будущий собеседник будет куда опаснее этого обозленного соглядатая...

Комната была погружена в почти полную тьму.

Молодая женщина, нервничая, застыла у порога. Она почувствовала, что в комнате кто-то есть. Из тьмы, ярко вспыхнув, на нее глянули две красные точки.

— Приветствую тебя, — сказал мягкий голос Провозвестника. — Ты видишь только мои глаза, зато я вижу тебя отлично. Ты красива, хитра и смела, но твои способности еще не расцвели.

— Я не виновата за провал в Кахуне, господин. Меня не предупредили о возвращении Икера и о его действительной миссии. Овладеть городом по прежнему плану было невозможно. Я предпочла сохранить наших лучших людей, а не погибнуть всем в борьбе, заранее обреченной на поражение.

Последовало долгое молчание.

Бина, дрожа и сжав кулаки, ожидала приговора.

— Я ни в чем не упрекаю тебя, девушка. В таких трудных обстоятельствах ты доказала, что владеешь инициативой. Ты спасла большую часть изготовленного в Кахуне оружия и людей. Наша мемфисская сеть сейчас хорошо вооружена, и мы сможем лучше помочь нашим братьям в Ханаанской земле.

Бине стало легче дышать, но этого одобрения ей было мало.

— Господин! Мое место не здесь. Я была бы гораздо полезней там, в храме, возле большого озера. Это время будет суровым, и я не уверена, что Ибша, как бы решителен он ни был, сумеет довести дело до победы.

Красные глаза вспыхнули зловещим огнем.

— Как бы твой талант не довел тебя до непослушания! Командую я, Бина, и только я, потому что никто из вас никогда не слышал голоса бога. Это он дал мне размах и видение, необходимые, чтобы вести всех согласно его воле. Ты, как и остальные последователи, должна подчиняться ей без ослушания.

Никогда Бина не подчинялась мужской власти. С Провозвестником же было по-другому. Он утверждался как истинный господин, вдохновленный свыше. И после Египта он распространит свою власть по всему миру. Убивать, разрушать, пытать — ничто не смущало юную азиатку, раз не было другого средства победить. Только борьба имела право на существование. Так она отомстит за унижение своего народа.

— Именно здесь ты будешь мне полезнее всего, — снова заговорил Провозвестник. — Потому что я хочу снабдить тебя новыми полномочиями. До этого момента ты сражалась своими собственными силами. Но их будет мало, чтобы бороться с нашими опасными врагами. Подойди сюда, Бина.

На какой-то миг девушку охватил ужас, и ей захотелось сбежать. Но... Быть рядом с верховным наставником и бежать! Какой стыд уступить такой панике!

Она подошла.

Огонь в глазах Провозвестника изменился и вспыхнул еще ярче. Вдруг Бине показалось, что клюв сокола вонзился в ее лоб, а в руки — его когти. Нападение было сильным, но никакой боли молодая женщина не чувствовала.

Она могла бы поклясться, что горячая кровь струилась по всему ее телу, с головы до ног.

— Теперь мое тело — в твоем теле, моя кровь — в твоей крови. И ты становишься царицей тьмы.

Все еще не опомнившись, Медес и Жергу рассматривали свои клейма с головой Сета, выжженные на их ладонях.

— Кто бы мог подумать! — сказал, наконец, Жергу, опрокидывая в себя кубок крепкого зелья. — Вы думаете, что Провозвестник — просто человек? Это демон, возникший из глубин ночи!

— Гораздо больше, мой друг, гораздо больше! Он — зло! То самое зло, которое завораживало меня, сколько я себя помню. То самое зло, которое Маат пытается задушить. Мы вместе с тобой уже прошли немалый путь, а союз с Бегой открывал нам прекрасные перспективы. Но Провозвестник — это другое измерение! С ним мы осуществим невероятные вещи!

— Ему бы, пожалуй, трудно было победить одному!

— Мы ему нужны. Как бы он ни был могущественен, ему нужно опираться на верных людей, хорошо знающих страну и ее правление. Поэтому наша роль будет ведущей. Провозвестник выбрал нас не случайно, и мы займем первые посты в будущем правительстве Египта. Ему — максимум риска в уничтожении Сесостриса, нам — плоды победы!

Жергу был гораздо менее оптимистичен, чем Медес. Он настолько боялся Провозвестника, что понимал — отныне будет вынужден служить ему душой и телом.

— Отправляйся в порт, — приказал Медес. — Постарайся узнать, не прибудет ли в скором времени корабль фараона.

Медес никак не мог понять, почему царская чета, визирь и главные чиновники государства покинули Мемфис. В их отсутствие он продолжал исполнять обычные дела, а Собек-Защитник следил за безопасностью в столице. Этот-то, конечно, знал о цели поездки фараона и ее продолжительности, но расспрашивать его означало бы вызвать недоверие. Медес продолжал вести себя как отличный секретарь Дома Царя — работящий, знающий и скромный.

Внезапно во дворце все ожило, и все служащие словно очнулись после долгого сна.

Из окна своего кабинета Медес увидел, как возвращаются Сесострис и его министры. Дом Царя тут же ожил, а его секретарь должен был дать подробнейший отчет о своей деятельности. Визирь задал ему множество вопросов. Упреков не последовало.

У всех были серьезные проникнутые глубокой печалью лица.

— Что тебе удалось выведать? — спросил у Жергу Медес.

— Забавно, но у моряков просто потребность рассказывать о своих путешествиях! Фараон вернулся с Абидоса.

— Поезжай навести Бегу. Он расскажет нам, что там произошло.

— Я уже знаю, что царь делал остановку в Кхемену, столице провинции Зайца. Там происходили похороны генерала Сепи, чье тело доставили на корабле с юга.

— Это замечательно: Сесострис потерял драгоценного помощника! Известны причины его смерти?

— Он стал жертвой нубийцев. На церемонии присутствовали рудокопы и искатели, а у Сепи был особый саркофаг.

— Нубия, рудокопы, искатели... А-а, понял: Сепи искал целительное золото! Значит, только Бега скажет нам, нашел ли он его.

По своему заведенному обычаю, Жергу отправился в Абидос, чтобы доставить постоянным жрецам продукты высшего качества и получить новый заказ Беги. Жрец предпочел дождаться, пока все войдет в нормальный ритм, и только тогда он решится приступить к поставке стел. Во время посещения царя и его министров меры безопасности и численность стражи были так усилены, что любые попытки были просто невозможны.

От Беги поступила обнадеживающая информация: ни один образец, доставленный от генерала Сепи, Древо Жизни не исцелил.

К этой неудаче фараона добавлялась еще смерть генерала. Все это ослабляло монарха, который, не имея средств спасти акацию Осириса, должен был, по словам Беги, довольствоваться пассивной магической его защитой.

Египет все более походил на колосса с больным сердцем. Заставляя фараона предпринимать невероятные усилия, Провозвестник тем самым провоцировал наступление — рано или поздно — неизбежного и фатального кризиса. Тогда дверь храма широко откроется, и Медес — наконец-то! — завладеет его таинствами.

Медес снова взглянул на свою ладонь...

Теперь он — союзник Сета! Он победит Осириса!

— Никаких происшествий?

— Никаких, Великий Царь, — ответил Собек-Защитник. — И мне это не нравится.

— Почему же ты недоволен собственными успехами?

— Через правителя Кахуна Царский Сын Икер сообщил нам, что бандиты двинулись в сторону Мемфиса. Но мои люди никого не задержали. Это объясняется тремя причинами: либо азиаты очень ловки и благодаря наличию отлично налаженной сети в столице рассредоточились, ничем себя не выдав; либо они ушли в другую сторону; либо Икер солгал.

— Твое последнее объяснение — это тяжелое обвинение.

— Извините меня, Великий Царь, но я не могу забыть, что этот парень пытался вас убить!

— Ты ошибаешься, Собек! Икер хотел убить не меня, а преступного кровавого тирана, решившего отнять у него жизнь и потопить египетский народ в потоках крови и отчаяния. Царь тьмы, действуя через своих посредников, манипулировал этим молодым человеком. И в ту ночь я знал, что Икер придет. Встретив его однажды на сельском празднике, я знал и то, что его сердце большое и справедливое. Благодаря Секари мне было известно обо всех перипетиях, потрясавших его жизнь и приведших во дворец.

Объяснения монарха произвели глубокое впечатление на Защитника.

— Вы очень рисковали, Великий Царь!

— Ни одно объяснение не сумело бы разубедить Икера и заставить его отказаться восстановить справедливость. Только личная встреча могла снять пелену, лежавшую на его глазах.

— Так вы действительно доверяете ему?

— Титул, который он носит, не только почетен — его обязанности многочисленны и тяжелы. У Икера будет много испытаний, но как бы ни была сильна моя привязанность к нему, я не имею права его щадить.

— Если я правильно понял, то вы считаете, что верно мое первое объяснение?

— К несчастью, да.

— То, что оно подразумевает, пугает меня! В этом случае бандиты должны пользоваться поддержкой египетского населения. У них есть надежные жилища и до сих пор не обнаруженная организация, в которую не смогли проникнуть даже мои информаторы. И, что всего удивительнее, тишина! Никаких разговоров, никто не бахвалится тем, что азиаты обвели за нос власти!

— Это лишь доказывает, что все члены этой сети испытывают страх. Страх перед верховным наставником, который, не задумываясь, уничтожит кого бы то ни было, кто не будет держать язык за зубами. Вот как раз это чудовище и использовало Икера, и именно его Икер обязательно встретит на своем пути.

— Почему Царский Сын не вернулся в Мемфис?

— Потому что за столицей наблюдаешь ты, а он идет по другому следу. Кахуну больше ничего не угрожает, но часть азиатов из Файюма, скорее всего, не ушла. Икер должен понять, почему.

40

Икер вместе с Северным Ветром направлялся к большому озеру^[111]. Несмотря на все возражения Секари, который шел за ним на приличном расстоянии и как сторожевой пес охранял его со всех сторон, юный писец все же хотел изучить этот след.

Уверившись в том, что с Кахуном будет все в порядке, Икер знал, что его правитель теперь больше не останется в наивном неведении и будет твердо следить за судьбой города. Но теперь его мучил вопрос, почему часть азиатов ушла именно в эту сторону.

Царский Сын, хранимый амулетом-скипетром Могущество, обладающий ловкостью и силой крокодила и вооруженный коротким мечом духа-покровителя, подаренным ему Сесострисом, не боялся опасности.

Его единственной слабостью были слишком частые думы об Исиде.

Глупый, смущенный, беспомощный, он так и не сумел признаться ей в своих чувствах. И его новый неожиданно высокий статус не смог ему помочь. Юная жрица, видимо, насмехалась над его титулом, потому что думала только об Абидосе...

Он так мечтал об этой встрече, столько раз мысленно повторял слова и признавался в своих чувствах! И в результате — жалкое фиаско! Ему не удается позабыть Исиду. Наоборот... Ведь он был рядом с ней, говорил с ней, смотрел на нее, вдыхал ее аромат, слышал ее голос, любовался ее походкой! Столько счастья! Но счастья такого мимолетного!

Появление двух крепких парней с дубинками в руках вернуло его к суровой реальности.

Осел встал как вкопанный и заскреб копытом землю. По этому сигналу Икер понял, что предстоящая встреча будет очень неприятной.

Мужчины приближались. Один бородатый, другой безбородый.

— Здесь запретная зона, — сказал бородач. — Что ты ищешь?

— Заброшенную морскую верфь.

Парням, похоже, стало интересно.

— Морскую верфь... Не знаем. Не слышали. А кто тебя послал?

— Правитель Кахуна. Я составляю точную карту этих мест с указанием всех общественных мест.

— Проблема в том, что нам приказано никого не пускать.

— Чей это приказ?

Бородач заколебался.

— Э-э... Правителя Кахуна, конечно.

— В таком случае никаких проблем. В своем рапорте я уточню, что вы тщательно соблюли данный вам приказ.

— И все же мы не можем разрешить тебе пройти. Приказ — это приказ.

— Подступы к озеру охраняете вы вдвоем?

Вопрос остался без ответа.

— Я хочу набросать контур дороги... Ладно, я пойду другим путем. А ваша вахта все равно скоро кончится, потому что в этот район скоро придут солдаты из Кахуна.

— Да? А что случилось?

— Правитель хочет убедиться, что беглецы-азиаты не прячутся в этих местах.

Пальцы правой руки безбородого крепко стиснули рукоять дубины. Северный Ветер, напряженно вытянув шею, пристально следил за бородачом.

— Ну, этого мы не знаем, — сказал он. — Мы возвращаемся на свой пост и будем ждать подкрепления.

— Что касается верфи, кто бы мог дать мне информацию?

— А кто его знает. В любом случае, это не здесь.

— Значит, я пойду в другую сторону.

Икер повернулся и медленно стал удаляться. Кожей спины он чувствовал, как его сверлят враждебные взгляды обоих мужчин.

Когда он ушел достаточно далеко, к нему подбежал Секари.

— Они пустились назад как зайцы, — сообщил он. — Я опасался, что они тебя изобьют своими дубинами.

— Их объяснения были абсурдными, — рассказал Икер. — На самом деле это не стража, а азиатский патруль, и они побежали предупреждать своего главаря.

— Место мне кажется слишком неспокойным. Лучше было бы уйти подальше.

— Наоборот! Мы вот-вот окажемся у цели!

Северный Ветер легко приведет нас туда по свежим следам.

— Но наша армия насчитывает лишь двух бойцов.

— Ты забываешь, что с нами мой осел.

— Трое против вооруженной банды?! Не слишком ли мало?

— Нужно только быть осторожными.

Зная упрямство Икера, Секари не стал больше настаивать.

— Ладно, пойдем, только медленно.

— В случае опасности Северный Ветер нас предупредит.

Лазурь воды большого озера, сиявшего как небо, восхитила их. На берегу рыбаки лакомились жареной рыбой. Они дружелюбно пригласили Икера разделить с ними их трапезу. Секари поодаль долго наблюдал за их поведением, а потом решил присоединиться к компании. Его тоже встретили приветливо, и он воздал должное угощению.

За едой рыбаки рассказывали об особенностях лова и о повадках некоторых рыб.

— А здесь неподалеку не было ли где верфи?

— О, это странная история! — ответил один из рыбаков. — Здесь действительно была верфь. В сотне шагов отсюда. И делали на ней большие корабли. Но однажды сюда прибыл новый плотник. Я очень хорошо помню его имя: Рубанок! С ним были угрюмого вида подсобные рабочие. Тогда же доступ к верфи оказался для всех закрытым. Эти люди делали огромные детали — словно они строили корабль для открытого моря. Потом все отсюда уехали, наверное, чтобы собирать конструкцию. А через несколько дней на верфи случился пожар. И все сгорело. Да... Но, знаете, я видел, как Рубанок подпалил одно из строений... И после этого верфь оказалась заброшенной.

Икер только что нашел место, где начинали строить «Быстрый»! Но увы... Это открытие не давало ему ни малейшей информации о том, кто был его заказчиком. И хотя Рубанок играл здесь важную роль, платил рабочим явно не он.

— Не встречали ли вы здесь банду азиатов? — спросил Секари. — Они украли у нас кое-какие вещи, и нам хотелось бы сказать им пару слов.

— С этой стороны озера мы никого не видели. Те, кого вы ищете, возможно, укрылись возле храма, построенного из огромных камней. Там их никто не тронет.

— Почему это?

— Да потому, что место это гиблое. Когда-то там жили жрецы, человек тридцать стражников с семьями да рабочие с местного рудника. Это святилище было местом, где останавливались караваны, идущие с оазисов Бахарии и Сивы. Оттуда же уходит дорога на Лишт и на Дашур. Но демоны выгнали всех оттуда.

Икер и Секари взглянули друг на друга.

— Нам бы хотелось посмотреть на это святилище поближе, — сказал Секари.

— И думать забудьте! Те, кто за последнее время рискнул туда зайти, больше никогда так и не вернулись.

— Как удобнее туда добраться?

— Нужно переплыть через озеро, но...

— Если вы нас перевезете, — сказал Икер, — я попрошу правителя Кахуна дать вам новые лодки.

— Ты... ты знаешь правителя?

— Я Царский Сын и писец царя.

Путешествие по озеру стало для друзей новым удовольствием. Рыбак, хотя и нервничал, но управлял ловко. Его лодка легко скользила по поверхности воды, и Северный Ветер, удобно устроившись на носу, вдыхал свежий ветер. Икер и Секари с радостью пользовались моментом, чтобы побыть наедине с небом, воздухом и водой, но глаз не спускали с берега.

Никого.

Место казалось пустынным.

— Я причаливаю. Вы быстро выбираетесь, и я уезжаю, — заявил рыбак. Его руки заметно дрожали.

Великолепная мощеная дорога вела к храму^[112], расположенному недалеко от берега. Храм стоял как часовой на границе пустыни. Он был огорожен оградой, перед ним находился двор, по бокам которого тянулись вспомогательные корпуса. Здание было возведено из очень больших фигурно выточенных блоков. Они напоминали те, которые использовались строителями во времена четвертой династии в Гизе.

В середине южного корпуса узкая дверь вела в единственное внутреннее помещение, похожее на довольно широкий коридор; в который выходили семь святилищ — вертикальных ниш под одной крышей.

Северный Ветер остался снаружи сторожить: в случае опасности он предупредит обоих друзей.

— Все разграблено, — констатировал Секари. — Преступники распустили слух, что место нечисто, чтобы замести следы своего злодеяния.

Ни алтарного возвышения, ни надписей. Храм соединялся с реликварием, где раньше совершались ритуалы в честь Великой Семерки —выражения таинства жизни. Здесь тоже не осталось ни одного предмета. Но Икеру повезло — он нашел горшок и циновку.

— На этом месте кто-то спал, — сказал он.

Секари рассматривал внешнюю стену справа от входа. Потом он втиснулся в узкую щель, выдолбленную в толщине камня, и исчез... Вынырнул он уже с другой стороны. Оказалось, что в стене было выдолблено специальное отверстие, которое позволяло наблюдать за всеми, кто приходит и уходит. На земле лежала цветная туника и черные сандалии.

Он показал их Икеру.

— Азиаты... Здесь был наблюдатель, а заговорщики прятались внутри храма. Куда же они делись?

Приятели осмотрели все прилегающие помещения, где обнаружили дополнительные следы недавнего пребывания азиатов.

— Пойдем по мощеной дороге, — предложил Икер. — Она приведет нас к поселению рудокопов и стражников.

— Возможно, именно там азиаты и обосновались. Давай не будем так необдуманно рисковать. Ты подождешь меня здесь, а я привык проходить незаметно. Если Северный Ветер подаст голос, я вернусь.

Секари не хвастался. Он действительно умел передвигаться бесшумно и усыплять бдительность даже самых лучших стражей. Опыт спас его и на этот раз, потому что один азиат наблюдал за дорогой, которая на самом деле оканчивалась в поселении, где когда-то жили рудокопы. Дома стражников были расположены в четырех кварталах. Всего насчитывалось около тридцати домов.

Секари увидел, как длиннобородый мужчина с накачанными мышцами за что-то отчитывал хорошо вооруженных бойцов. Секари не слышал его слов, но подходить ближе было опасно.

Он вернулся в храм.

— Я нашел наших беглецов, — объявил он Икеру. — Больше нет никаких рудокопов и стражников. Интересно, какие у наших азиатов намерения? Они или вернутся через пустыню в Ливию, или замышляют что-то недоброе. Мне кажется, что верно последнее.

— Есть ли какое-нибудь место, где мы могли бы устроить наблюдательный пункт и где нас не могли бы заметить?

— Я думаю, что идеально подошла бы крыша святилища. Если враг куда-нибудь двинется, мы его увидим. Но нападать вдвоем — и не помышляй! Я не знаю точной численности отряда, но люди вооружены пиками, мечами и луками.

— Раз это маленькая армия, то наверняка она готовится нанести удар.

— Ну уж не по Кахуну, это точно! На этот раз правитель не позволит застать себя врасплох.

— Мы должны узнать, какая у них цель, — сказал Икер.

— Иди пока поспи. Я разбужу тебя, когда придет твой черед сторожить.

— Секари! Что ты говорил мне о Золотом Круге Абидоса?

— Я о нем почти ничего не знаю.

— Ты ведь посвящен в его таинства, правда?

— Откуда ты это взял? Такая деревенщина, как я, разве может быть членом такого высокого братства? Моя задача — как можно лучше служить фараону. А секреты пусть будут уделом других.

Ждать долго не пришлось.

Ранним утром колонна азиатов вышла из лагеря. Икер узнал во главе отряда Ибшу — густая борода, крепкая мускулатура. Но Бины не было. Уж не вернулась ли она в Мемфис с другой группой?

Секари открыл глаза.

— Они уходят все?

— Как будто.

Через несколько минут сомнение рассеялось: бандиты покидали свой опорный пункт в Файюме. То, какой дорогой они пойдут, позволит раскрыть их планы.

Если в пустыню — то это бегство.

Если изберут путь на восток — это нападение.

— Дорога на восток, — сказал с тревогой Секари.

— Пойдем за ними, — предложил Икер.

41

Генерал Несмонту ненавидел город Сихем и ханаан. Если бы он мог отправить все население на север и возвратить региону вид природного ландшафта, его душа могла бы хоть на краткий миг успокоиться. Старый солдат не строил иллюзий: навязанное спокойствие — всегда лишь обманчивая видимость. В каждой семье был один или двое затаившихся врагов, которые только и мечтали, как бы избавиться от египтян.

Уже в десятый раз Несмонту пытался поставить в городе местное правительство, которому предстояло управлять и самим городом, и окрестными деревнями. Но как только какой-нибудь ханаанин получал пусть даже самую крохотную власть, он тут же начинал придумывать, как установить выгодную для себя систему подкупа, и с презрением начинал относиться к благосостоянию своих соотечественников. Получив доказательства чиновничьих злоупотреблений, Несмонту отправлял виновного в тюрьму и выбирал нового администратора, который немедленно вставал на такой же нечестный путь, как и предыдущий. Генералу приходилось также иметь дело с бесчисленными кланами, конфликтовавшими друг с другом из-за привилегий со стороны протектората.

Если бы Несмонту слушался своего внутреннего голоса, то он давно покончил бы со всем этим. Но он выполнял приказ фараона, который желал снять в регионе напряженность. По его мнению, длительный мир можно было построить лишь на процветании.

Старый генерал в это не верил. Он считал, что от ханаан невозможно добиться соблюдения ни данного слова, ни каких-либо договоренностей. Вчерашний лучший друг послезавтра становился злейшим врагом. Постоянно применялось лишь одно правило — ложь. Несмонту иногда удавалось получать информацию о мелких воришках, но ни разу еще он ничего не услышал об агрессоре, посмевшем покуситься на Древо Жизни.

— Генерал, — сказал ординарец, — послание фараона.

Зашифрованный текст был написан рукой Сесостриса. Несколько полученных строк погрузили Несмонту в глубокую печаль, потому что они поведали ему о смерти Сепи. В Золотом Круге Абидоса Сепи олицетворял открытость и решительность. Даже когда объединение Египта казалось еще таким далеким, если не сказать невозможным, он не колеблясь бросился в эту борьбу, уверенный в том, что Сесострис станет великим фараоном.

Акация Осириса, лишенная целительного золота, становилась очень уязвимой. Сепи отдал жизнь, чтобы спасти ее. Конечно, его жертва не будет напрасной, потому что его духовные братья продолжат борьбу, чего бы она им ни стоила.

— Генерал, — прибавил ординарец, — нам сообщили о мятеже на юге Сихема. Один мятежник поджег несколько домов и укрылся на пустом чердаке.

— Иду.

Уже давно ничего подобного не случалось. Уж не прелюдия ли это к попытке нового восстания? В этом случае Несмонту задушит его в зародыше.

Во главе отряда, включавшего сорок копейщиков и сорок лучников, Несмонту отправился в указанную часть города. Забыв о своем возрасте, генерал шел так быстро, что даже самые молодые воины с трудом за ним поспевали.

Отряд шел, и по ходу его продвижения в домах захлопывались окна и двери.

Город замер...

На куче мусора лежал труп чиновника египетской администрации.

— Сейчас он заплатит мне за это! — скрипнул зубами Несмонту, быстро взбираясь по лестницу на чердак. Его люди заняли все подступы к дому.

Когда генерал открыл ногой дверь, спрятавшийся в хранилище ханаанин метнул в него свой короткий меч. Кривая Глотка обещал ему, что Несмонту будет первым, кого он сможет без труда убить.

Старый воин видел, как вылетело из руки убийцы предназначенное ему оружие.

Инстинктивно он бросился в сторону. Острие чиркнуло по левому плечу, прочертив кровавую полосу.

Египетские лучники тут же навели свои стрелы на нападавшего.

— Не стрелять! — приказал Несмонту. — Вытащите мне его живым из этой норы! И проверьте, нет ли еще кого поблизости.

Думая, что его сейчас будут мучить, ханаанин взвыл.

— Не покалечьте мне его, — приказал генерал. — Я допрошу его лично.

Пока военный врач ухаживал за Несмонту, старый солдат внимательно изучал человека, который хотел его убить. Маленького роста, щеки и подбородок покрыты рыжей щетиной. Взгляд ненавидящий...

Дежурный офицер на всякий случай еще раз проверил, хорошо ли связаны его руки и ноги.

— Ты — бездарность, — строго сказал Несмонту. — На таком расстоянии я бы не промахнулся. Но твой главарь еще глупее тебя. Когда замышляют убрать командующего египетской армии, то используют умелых людей.

— Не долго же вам жить! — прошипел ханаанин.

— В любом случае дольше, чем тебе, потому что тебя убьют еще до того, как закончится моя перевязка.

Ханаанин взглянул на генерала испуганно и удивленно.

— Разве вы... Вы не будете меня допрашивать?

— Ты же все равно или ничего мне не скажешь, или соврешь. Да даже если бы ты и захотел сказать мне правду, что может знать такой жалкий тип, как ты?

— Ошибаетесь, мой генерал! Я — настоящий воин и воюю против вашего грязного завоевания! И сотни других встанут после меня на путь борьбы!

Несмонту расхохотался.

— Ты путаешься в счете!

— А счет здесь и не важен! Нам все равно удастся выгнать вас из Ханаанской земли!

— Меня всегда удивляло, что недоноски вроде тебя так тщеславны. Это, заметь, упрощает мне мою задачу. Вы трусливы, пугливы, а значит, не способны развернуть действительно крупную операцию.

— К победе нас поведет Провозвестник!

Лицо Несмонту стало жестким.

— Твой Провозвестник давно мертв.

Ханаанин ухмыльнулся.

— Это вы так думаете, псы египетские!

— Труп твоего Провозвестника я видел собственными глазами.

— Наш наставник жив и здоров. И скоро, очень скоро от вас не останется и следа, потому что он победит!

— Где он прячется, твой великий защитник?

— Этого я не скажу даже под пыткой!

Одной рукой Несмонту схватил пленника за шиворот и приподнял как щенка.

— Если бы я поступал по своему усмотрению, то повесил бы тебя на крюк в мясной лавке — это значительно упростило бы наш диалог! Но фараон требует от меня гуманности даже в отношении таких мерзавцев, как ты. Поэтому я отдаю тебя в руки специалистов по допросам.

Ханаанин назвал имена только своих давно умерших родителей и одного товарища, погибшего во время первого Сихемского бунта. Обыск у него дома ничего не дал.

Казнь совершалась на самой большой площади города в присутствии многочисленной толпы. Тело пронзенного стрелами бандита было зарыто без всяких церемоний. Речь Несмонту, в чьем здоровом состоянии мог убедиться каждый житель Сихема, была короткой и ясной: любая попытка мятежа будет караться с предельной жестокостью.

Допрашивавшие пришли к единому мнению. Ханаанин был неуравновешенным одиночкой, действовавшим без опоры на организованную банду.

И все же старый генерал сомневался.

Его нюх подсказывал ему, что к этому инциденту нельзя относиться легкомысленно. То, что его попытались убить, было неудивительным. Эта попытка будет не последней. Несмонту удивили слова нападавшего. С тех пор как Сихем находился под военным контролем, имя того сумасшедшего, который когда-то поднял здесь мятеж, всплыло в первый раз. Означало ли это, что кто-то другой поднял его факел?

Это кажется неправдоподобным.

Но ведь новое появление Провозвестника тоже неправдоподобно?

Несмонту созвал офицеров, приказал им поднять по тревоге личный состав по всей Сирийской Палестине и велел с пристрастием провести допросы подозреваемых. Отчеты и допрошенных лидеров доставлять ему лично.

— Вот уже два дня, как азиаты не движутся дальше, — с досадой сказал Секари. — Можно подумать, что они ждут подкрепления.

— Может быть, они сомневаются, по какой дороге идти? — предположил Икер.

— Это бы меня удивило. По-моему, они действуют по четкому плану. Они что, на полпути между Файюмом и долиной убедились, что не готовы? Это не любители, уж поверь мне.

— Может, предупредить армию?

— Они заметят ее и рассеются по местности. Если мы хотим понять их истинные намерения, не будем терять из виду. Но рисковать не следует ни мне, ни тебе. Я бы предпочел сейчас посидеть на пиру, а потом провести ночку с хорошенькой девочкой. Ах! дивные служанки Кахуна и льняные простыни из твоего прекрасного дома!

— Ты отлично разыгрывал роль слуги, — напомнил Икер.

— Да я и не играл! Мои родители были простыми людьми, и сам я — человек из народа. Быть слугой не унижает меня.

— Как же фараон заметил тебя?

Секари широко улыбнулся.

— Одной из моих многочисленных профессий была профессия птицелова, и я научился разговаривать на птичьем языке. И когда дворцовый интендант беседовал со мной перед приемом на службу, из царского вольера вышел удод. От неожиданности птица так испугалась, забилась и в итоге покалечила бы сама себя. Насвистывая, мне удалось ее утихомирить. При этом присутствовал Сесострис, ему понравилась моя ловкость, и он подозвал меня. Сам фараон, вообрази! Знал бы ты, как я испугался! Лицом к лицу с этим гигантом я чувствовал себя слабее новорожденного. И, по сути дела, с тех пор ничто и не изменилось. Я ни на мгновение не сомневаюсь, что фараон поддерживает прямую связь с богами.

— Ты часто ездил в Абидос?

— Абидос, Абидос... Это навязчивая мысль!

— Разве это не духовный центр Египта?

— Возможно, но у нас есть и другие занятия.

Икер подумал об Исиде, жившей в этом святом городе, таком далеком, таком недостижимом. Будет ли еще явлен судьбой случай, когда он сможет с ней поговорить и открыть ей свое сердце?

— Они зашевелились, — заметил Секари.

Северный Ветер и двое мужчин, скрытые в зарослях тамариска, вжались в землю.

Азиаты снова двинулись вперед.

Ибша, казалось, занимался оружием всегда. Когда он жил в Сихеме, то имел тайную кузницу. Ее немногочисленная продукция служила для снабжения оружием маленьких групп, за которыми охотилась египетская стража.

Потом появился Провозвестник. Слушая его слова, Ибша понял, что только жестокость позволит ханаанам прогнать захватчиков и стать великим народом, более могущественным, чем египтяне. Поэтому нужно убивать. И он убивал. Поэтому нужно было жертвовать своими бойцами — это должно было вызывать у противника чувство неуверенности. И он жертвовал. Готовил бойцов, и они с радостью отдавали свои жизни. В Кахуне Ибше и Бине почти повезло. А сейчас их нападений боятся многие города.

Со своим отрядом Ибша разрушит один из главных символов власти фараона и уничтожит его душу. Сесострис — это всего лишь колосс на глиняных ногах, слишком доверяющий своей армии, которая завязла в Ханаанской земле, где множатся точечные удары азиатов. Благодаря Провозвестнику восстание будет более успешным.

Уверенный в том, что его не заметили, Ибша продолжал следовать плану, намеченному Биной. Двигаясь по непроходимым дорогам, он сделает свой путь длиннее, но уйдет от преследования.

Во время привала Ибша объяснил своим людям цель их пути.

— Фараоны любят воздвигать монументы в честь своей славы, и Сесострис — не исключение. В Дашуре он строит себе пирамиду, где намеревается лежать вечно. Мы оскверним это строение и здание его храма, нанесем им максимум ущерба. После такого поругания место нельзя будет использовать, пирамиду забросят, и Сесострис поймет, что ни один клочок его земли не застрахован от наших нападений. Народ утратит к нему доверие и потеряет сплоченность. У провинций появятся новые лидеры, и в стране установится хаос.

42

Джехути, правитель поселения строителей в Дашуре, испытывал гордость за свое детище. При содействии Великого Казначея Сенанкха он, не покладая рук, трудился над возведением царской пирамиды, чтобы та могла как можно скорее начать производить КА. Если в начале работ все едва-едва было приспособлено для нужд строительной бригады, то теперь это был современный благоустроенный городок.

Несмотря на то, что здоровье его все более ухудшалось, Джехути жил так же, как и все строители. Единственной роскошью, которую он себе по необходимости позволял, был паланкин с носильщиками. С его помощью он перемещался по строительству из конца в конец и лично проверял, строго ли соблюдаются планы, начертанные фараоном. Жизненным центром архитектурного ансамбля была пирамида, отвечавшая символическим канонам, благодаря которым действовала магия камней.

Джехути страдал от озноба и ревматических болей, но он и слышать не желал об отдыхе. Посвятив его в таинства Золотого Круга Абидоса и доверив ему такую важную задачу, фараон озарил светом радости его старость. Вместо того чтобы, вяло исполняя почетную придворную обязанность, удрученно ждать конца, Джехути теперь каждый день усилием воли мобилизовал собственный организм. Уверенный в том, что утром ему не удастся встать с постели, Джехути, тем не менее, всякий раз этого добивался и потом целый день активно работал.

— Новостей нет? — спросил он у начальника отряда, которому было приказано обеспечивать безопасность городка.

— Все спокойно, — ответил начальник отряда пехоты.

Джехути отправился на север от пирамиды, в Жилище Вечности, где будет лежать визирь Хнум-Хотеп. Здание было выстроено из кирпича-сырца, облицованного известняком, украшено барельефами и иероглифическими надписями, которые были предназначены, чтобы увековечить его мысли. Погребальная камера и зал с вазами-канопами скоро будут полностью готовы. Строя для своего визиря такой великолепный памятник, фараон подчеркивал значимость его обязанностей.

Правитель осмотрел внешнюю стену городка, в которой чередовались бастионы и выступы. Это была крепкая магическая стена, обеспечивающая защиту пирамиды — краеугольного камня священного места и канала, по которому циркулировало царское КА. Будучи последователем учения Джосера и Имхотепа, сформулированного в Саккаре, Сесострис утверждал фундаментальные ценности египетской цивилизации. Да, пирамида воплощала Осириса, воскресшего и победившего смерть. Да, Маат может победить изефет. Да, она освобождала человека из темницы слабости и низости — но только в том случае, когда человек становился строителем.

Плотники только что установили в святилищах со сводчатыми потолками деревянные ладьи. Дневная ладья, ночная ладья, ладья божественного света, ладья миллиона воплощений единичности — все они будут использованы во время путешествия царской души, которая будет постоянно перемещаться в мире.

Джехути прошелся по храму с колоннами в форме папируса и цветков лотоса. Огромные статуи фараона высотой более двух метров свидетельствовали о постоянном возрождении царя в Осирисе. Великолепно исполненные иероглифы называли имена и качества монарха, находящегося под покровительством знака жизни — креста в виде буквы Т, окруженного двумя соколами. В передней комнате боги и богини приносили царю Египта в дар жизнь и могущество.

В жертвенной комнате фараон в короне вкушал пищу. Поражая своих врагов, порождаемых тьмой, и воссоздавая гармонию Маат, Сесострис исполнял здесь вечное Таинство воскрешения.

Широкая дорога связывала южную и северную части этого архитектурного ансамбля. Она сама по себе была настоящим шедевром. А вершина пирамиды, сложенная из блоков известняка, привезенного из карьеров Тура, будет отражать лучи солнца и тем свидетельствовать о мощи светоносного камня, возникшего в первобытные времена начала мира.

Начальник строительных работ пригласил Джехути войти в подземную часть пирамиды. Вход — его по окончании работ закроют и замаскируют — вел в коридор, который оканчивался передней, за ней через переход можно было попасть в прямоугольную комнату. В ее восточной стороне находилось святилище, искусно облицованное известняком; с западной стороны — камера для воскрешения, выполненная в граните. Именно здесь возвышался саркофаг из красного гранита, украшения которого вызвали в памяти Джехути воспоминания о дворце первых фараонов. Он станет лодкой светящегося духа царя во время его путешествия в иной мир. Над погребальной камерой находился ложный потолок, состоящий из пяти пар известняковых балок длиной по шесть метров и весом по тридцать тонн.

Здесь, оставшись вдали от мира людей, Джехути долго размышлял. По традиции строители оставили пространство, где невидимый мир мог проявлять себя без опасения нападения непосвященных. Здесь живой фараон реально отправится в путешествие в свете и к свету.

Когда Джехути выбрался наружу, солнце близилось к закату. Строители уже ушли домой, и правитель удивился, увидев на пороге храма пирамиды только одного стражника.

— Куда подевались твои товарищи?

— Офицеру сообщили о серьезном происшествии на дороге в Файюм. Он отправился оказывать помощь раненым.

— Он должен был спросить разрешения у меня.

— Он не осмелился вас тревожить.

Джехути, забеспокоившись, предупредил начальника работ и строителей, что они больше не находятся под защитой стражников. Поэтому он приказал выстроить вокруг поселения охрану из собственных сил.

Потом усталый до изнеможения, страдая от неимоверной боли в суставах, он вернулся домой, выпил немного воды и вытянулся на постели с мыслью о том, что завтра не сможет встать.

Издали, в мягких лучах заходящего солнца пирамида была прекрасна. Она невольно притягивала к себе взгляды Ибши и всех солдат его отряда.

— Наша ложная тревога отправила стражу далеко от поселения, — сказал Ибша. — В городке остались лишь уставшие за день строители. Как и любой египтянин, они сейчас наслаждаются любимым мгновением — заходом солнца за горизонт. Их охватило мирное чувство, и они неспособны к защите.

Ибша верил, что, посеяв страх и пролив море крови в Дашуре, он выполнит миссию, которую ему по приказу Провозвестника доверила Бина: не дать пирамиде производить КА и превратить ее в нагромождение мертвых камней. Благодаря Провозвестнику азиаты начали понимать, что сила египтян состояла не только в их оружии. И чтобы победить, нужно было разрушить их магические строения, излучающие таинственную энергию, которая помогала им найти выход из самого тяжелого положения.

Превратить Дашур в руины — это будет огромный успех! Фараон увидит свое любимое детище, назначавшееся им служению вечности, оскверненным! И на смену его уверенности придут скорбь и страх.

— Женщин и детей не трогаем? — спросил один из бандитов.

— Проявление слабости приведет к поражению, — ответил Ибша. — Пусть огонь Провозвестника истребит все в этих проклятых местах.

Азиаты уже были готовы ринуться в атаку, как вдруг один из них крикнул:

— Командир! Там вдали бежит человек!

— Не трать своих усилий, он слишком далеко.

— А вон там еще один! С ослом! Они тоже бегут!

— На приступ! — приказал Ибша.

Никогда еще в своей жизни Секари не бежал так быстро! В каждое мгновение он ждал, что его поразят в спину, и бежал еще скорее!

Вот наконец и ворота в деревню строителей!

Секари наткнулся на ремесленника, вооруженного дубиной со свинцовой заливкой.

— Где солдаты?

— Ушли помогать раненым на дороге в Файюм.

— Тревога! На вас сейчас нападут!

Каменотес тут же отреагировал. Его товарищи, схватив свои орудия труда, стали готовиться к обороне.

— Защищайте пирамиду, — приказал Джехути, удивленный тем, как легко он вскочил на ноги. — Пусть женщины и дети укроются в домах.

— Пусть Золотой Круг Абидоса сохранит нас и даст нам силу бороться с изефет, — шепнул Секари на ухо правителю.

Мгновенное рукопожатие.

— Икер приведет войска.

— Успеет ли?

— Писец, обученный в провинции Зайца, не опоздает. Иди в укрытие.

— Я буду сражаться вместе со всеми, — заявил Джехути. — Пусть мы умрем, но зато спасем дело фараона.

Первый дротик ранил рабочего в ногу. Секари тут же ответил ударом, метнув в нападавшего острые ножницы, которые угодили азиату прямо в горло.

Правитель размахивал своей палкой.

— В храм, быстро!

Собравшись внутри недостроенной пирамиды, ремесленники оставили неприятелю только один возможный путь. С помощью одного из блоков они заложили изнутри вход в пирамиду. Стрелы и копья градом летели в камень, но пробить его, естественно, не могли.

— Эти бандиты будут взбираться на стены, — предупредил Секари. — Тогда мы не сможем их отбить. Какое здесь самое недоступное место?

— Царская гробница, но я отказываюсь ее осквернять. Мы защитим это священное место!

— Осторожно, вот и первый!

Дубина, которую метнул Секари, попала азиату, взобравшемуся на стену, прямо в лоб. Тот упал вниз, опрокинув своего товарища, который полз за ним.

Эта неудача посеяла среди людей Ибши неуверенность. Им и так было не по себе при мысли о том, что придется вламываться в храм и навлекать на себя гнев египетских божеств.

Но Секари не питал иллюзий. Как бы ни были храбры ремесленники, их скоро перебьют.

Внезапно раздался свирепый вой. Штурмующие застыли на месте.

— Это... Это голос бога Сета! — воскликнул один из скульпторов, обернувшись к другим ремесленникам. — Он помогает идущим на приступ!

— Как раз наоборот! — возразил Секари. — Он придает нам бодрости, чтобы отразить атаку.

Ибша перерезал горло своим раненым, потому что он не должен был оставлять после себя ни одного, способного отвечать на вопросы египтян.

— Нам не хватило чуть-чуть времени! — ругался он, видя, как возвращаются солдаты, которых Икер и Северный Ветер вернули в Дашур.

Потеряв троих людей, Ибша предпочел сохранить остальных. Ввязываться в убийственное противостояние, из которого он не мог выйти победителем, ему было воспрещено.

В бессильной ярости он выпустил стрелу по пирамиде и приказал отряду отступать.

Выбравшись из укрытия, египтяне бросились вдогонку, но у азиатов было преимущество во времени, они уже успели уйти слишком далеко.

Офицер подошел к Джехути.

— Мне солгали. На дороге в Файюм никому наша помощь не была нужна. Я...

— То, что тебя провел азиат, можно извинить. Но ты действовал без моего разрешения и нарушил правила безопасности нашего поселения. Я отстраняю тебя от должности, и тебя будет судить трибунал визиря. Пока не прибудет новый офицер, командование отрядом беру на себя.

Джехути сел. Икер налил ему воды.

— Ты спас пирамиду, Царский Сын.

— Заслуга в этом принадлежит вам и Секари. Не забудем, что и Северный Ветер помогал нам.

Мирный вечерний воздух снова зашелестел по улочкам Дашура, словно ничего и не произошло. Но руки у Джехути все еще дрожали.

— Эти варвары осмелились напасть на священное место! Мы теперь знаем, что они не остановятся ни перед чем и могут совершать самые страшные злодеяния! Кем же должен быть их наставник? Только демоном, который пытается уничтожить Древо Жизни!

— Чудовище осмелело и выползло из тьмы! — прибавил Секари. — Это доказывает, что оно чувствует в себе силы идти в наступление. В Кахуне, как и здесь, оно чуть было не одержало победу. Нам нужно предпринять надлежащие меры, чтобы предупредить его новые атаки!

43

— Вы действительно в этом уверены? — спросил Царский Сын.

— Увы! — подтвердил в конце своего рассказа Хнум-Хотеп. — Сепи умер.

Ни Секари, ни Икер не могли сдержать слез. Разве генерал — осторожный и тонкий тактик — не выходил всегда победителем из самых трудных ситуаций?

— Нубийские грабители никогда не смогли бы подстроить западню моему учителю, искусному воину! — сказал Секари. — А демонов пустыни он всегда побеждал, потому что знал магические заклинания, способные их остановить или отправить назад в их палящую пустыню. Убийца Сепи — это, разумеется, царь тьмы!

— Тот же разрушитель, который покушается на Древо Жизни, — предположил Икер.

Секари сжал кулаки.

— Ты тысячу раз прав! Он хотел помешать генералу найти целительное золото! Но это значит, что чудовище бродит повсюду!

— Пусть только боль не приведет тебя к ошибке! — вздохнул визирь.

— Сепи меня научил всему. Без него я не смогу жить.

— Ты слушал его лекции по иероглифике? — спросил Икер.

— Нет. Он учил меня на практике. Письмена я изучал на песке; знаки могущества были прожиты мной на опасных тропах, в борьбе с дикими зверями и разного рода разбойниками. Сепи мне ничего не прощал, но он дал мне оружие для защиты.

Великий Казначей Сенанкх попытался утешить брата по Золотому Кругу Абидоса. Но ему, как и всем остальным, было понятно, что Сепи никто не заменит.

— Вы с Икером прекрасно действовали в Дашуре. Генерал был бы доволен тем, что вы совершили. По требованию Джехути меры безопасности теперь значительно усилены. В настоящее время поселению ничто не грозит.

— Дашуру — возможно, а Мемфису и другим городам? — спросил Икер. — Бандиты могут напасть в любое время и в любом месте!

Ни визирь, ни Великий Казначей не возразили юноше.

— Мы потеряли одну из наших опор, — сказал Секари. — Покажем же себя достойными его.

Собек был настроен враждебно.

— Сожалею, Царский Сын, но вынужден тебя обыскать.

— К твоим услугам.

Учитывая, что перед ним стоит такая высокопоставленная персона, начальник всей стражи царства лично исполнил эту обязанность.

— Можешь входить.

Собек открыл дверь в кабинет Сесостриса.

— Все в порядке, Великий Царь. Желаете ли вы, чтобы я остался в комнате?

— Иди к себе, Собек.

На коленях монарха, сидящего в позе писца, лежал развернутый папирус.

Икер сел напротив и принял такую же позу.

— Собек ненавидит меня.

— С его точки зрения, ты еще не доказал свою невиновность и верность государству.

— Я постараюсь его переубедить.

— Это часть того, что выпадет на твою долю, сын мой.

— Результаты моих расследований мало что дали. Я нашел акацию Нейт, но дерево было сожжено. Я отыскал морскую верфь, где строили «Быстрый», но не получил сведений о его заказчике. Наконец, я способствовал тому, что азиатам помешали захватить Кахун и Дашур, но мне не удалось арестовать двух главных лидеров — Бину и Ибшу.

— Что ты о них думаешь?

— Ибшу я считаю безжалостным убийцей. Он точно выполнит любой приказ, даже если это будет стоить ему жизни. На Дашур напал именно он. И он не стал ввязываться в сомнительный бой. Именно это отношение к военным действиям и беспокоит меня. Ибша сохранил своих людей для будущих операций.

— Не он ли — главный вожак?

— В Кахуне он подчинялся Бине.

— Неужели эта женщина командует всеми восставшими?

— Она безжалостна, полна ненависти и хитра. Она — фурия, наделенная огромной способностью наносить вред. Ее ничто не заставит отклониться от цели, поставленной перед ней ее руководителем, — завоевания Египта азиатами.

— Эти слова заслуживают внимания, — признал Сесострис. — Но факты с ними не согласуются. На сегодняшний момент в Сирийской Палестине нет ни одного вождя племени, способного наносить по нам удары. Иначе бы генерал Несмонту обязательно предупредил меня.

— Разве этот ползучий мятеж не напоминает пересохшее русло реки? Большую часть года русло остается сухим. Но после нескольких обильных дождей оно превращается в опустошающий поток. Бина и Ибша, возможно, укрываются в Мемфисе, где их сторонники обосновались уже давно. Именно здесь, в столице, они и рассчитывают нанести главный удар. И остается одна загадка: тот переодетый стражник, который пытался меня убить. Он же не был азиатом! Тогда кто отправил его? Тайные египетские силы, которые полны решимости нанести вам вред?! Если все эти силы соберутся в один кулак, противник станет опасным. Разве не доказал он свою силу, убив генерала Сепи?

Сесострис согласился с доводами Икера. Ни одна из недавних драм не выглядела случайной. Они были связаны и имели своей целью погубить Древо Жизни.

— Икер, какие бы ни предстояли тебе испытания, я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе исполнить твое предназначение, которое тебе пока неизвестно.

Молодой человек был поражен.

Фараон только что — слово в слово! — произнес слова того последнего послания, которое своему ученику написал старый писец из Медамуда!

— Великий Царь, я...

— Отдохни немного. Слишком сильное напряжение не способствует ясности души.

Нос-Трубой служил уже больше двадцати лет. Он был примерным стражником, ненавидел грубость и исполнял свою службу строго, но гуманно. Он восхищался Собеком, но считал, что тот порой слишком суров. Ведь важно, чтобы мемфисцы тебя любили, а не только боялись? Исполняя свою должность, Нос-Трубой разрешал многие семейные конфликты и не сажал в тюрьму подвыпивших гуляк. Он и сам порой выпивал и не считал, что это как-то вредит царству.

Последние приказы начальства ему не слишком нравились. Стоя в карауле у одних из ворот, ведущих в город, он должен был обыскивать и допрашивать всех, кто хотел в них войти. При малейшем подозрении ему следовало вызывать стражу, допрашивать, открывать дело и устанавливать наблюдение! Эти посягательства на свободу передвижения вызывали недовольство населения и усложняли жизнь.

Поэтому Нос-Трубой, как и его товарищи, не слишком усердствовал. Он довольствовался тем, что приветствовал знакомых и торговцев и сводил к минимуму общение с подозрительными личностями.

Хорошенькая брюнетка подошла к нему вместе с бородачом, кулаки которого впечатляли. Вид у нее был совсем не подозрительный, но Носу-Трубой захотелось перекинуться с ней несколькими словами.

— Как тебя зовут?

— Свежая Вода, комендант.

— Это твой муж?

— Да, комендант.

— Я никогда вас здесь не видел. Откуда идете?

— Из Дельты.

— Что думаете делать в Мемфисе?

— Мой муж болен, очень болен. Нам сказали, что здесь прекрасные врачи. Может быть, они его вылечат.

— Где будете жить?

— У моего деда. Он ремесленник, делает сандалии.

Нос-Трубой должен был бы строго допросить этих двух пришедших, но мужчине, по всей видимости, было так плохо, что Нос-Трубой не стал их расспрашивать. Кроме того, эта хорошенькая жена совсем не была похожа на жадную до крови бандитку.

Поэтому Бина и Ибша без труда прошли через пропускной пункт и присоединились к другим членам отряда. Те тоже проникли в Мемфис через те же самые ворота, но в разное время.

Собек метал громы и молнии.

Удивляясь, что не поступает информация о кочующих с места на место азиатах, он лично проверил многие пропускные пункты, сомневаясь, что должным образом соблюдаются инструкции.

Трое офицеров действительно вели себя недостаточно строго. Но особенно выделялся среди них Нос-Трубой, который в ответ на гнев своего начальника пытался объясниться.

— Невозможно отличить опасных азиатов от остального населения, командир! Это такие же люди, как вы и я, и...

— Не думаю, — отрезал Собек.

— Как бы там ни было, даже те, кому мы учиняли подробный допрос, прошли! Никаких причин к тому, чтобы сажать их в тюрьму!

— Некоторые из твоих товарищей все же кое-кого арестовали!

— Им действительно удалось обнаружить бандитов?

Собек не мог солгать: все подозреваемые были отпущены.

Стража оказалась бессильной.

Обеспокоенный и разочарованный, Собек-Защитник ослабил наблюдение за подступами к городу. Но в противовес этому он увеличил число обходов по кварталам города и приказал патрулям сообщать ему даже о самых незначительных происшествиях.

Перед царем Собек не скрыл своей неудачи.

— Я был слишком самонадеянным, Великий Царь. Мемфис — открытый город. Я думал закрыть его ворота перед нежелательными лицами, но ошибся. Или азиатов напугали наши меры, и они обосновались в Дельте, или их сообщники, располагая надежными базами в столице, сумели их укрыть. К несчастью, я убежден, что верно второе предположение. А значит, эти люди перегруппировывают силы и готовят нападение. Основная цель — вы. Враг кроется во мраке, я не знаю его в лицо, но он может ударить в любое время и в любом месте, даже во дворце. Поэтому я рекомендую максимально сократить ваши перемещения и усилить меры безопасности вокруг вашей персоны.

— Забиваться в угол, как затравленный зверь, я не буду, это уже означало бы победу наших противников, — возразил Сесострис. — Поэтому я буду продолжать в полной мере исполнять свои обязанности, сохранив полную свободу моих обычных передвижений. А ты, Собек, будешь исполнять свои привычные обязанности.

— Я впадаю в бешенство, Великий Царь, потому что чувствую себя лишенным глаз и ушей! Никогда я не сталкивался с такими хитрыми преступниками! Но я сделаю все от меня зависящее, будьте в этом уверены!

— Ты ведь доверяешь Икеру?

— Как можно забыть, что он пытался вас убить? Я очень хочу верить, что речь шла о недоразумении, но позвольте мне хотя бы установить за ним наблюдение. Если он поддерживает контакты с азиатами, у нас будет доказательство его криводушия.

— Ценю твою настойчивость, Собек, но я назначил Икера Царским Сыном. И он докажет тебе свою лояльность.

44

В той части Мемфиса, где жил верховный вождь, последователи Провозвестника находились в постоянной готовности. Булочники, продавцы сандалий, цирюльники — все они так хорошо слились с населением, что никто не мог и предположить, что они принадлежат к тайной бандитской сети.

С приходом Бины, Ибши и их людей, немедленно размещенных по надежным местам, было увеличено число сторожевых постов, а наблюдение стало вестись днем и ночью. Ни один стражник не мог проникнуть в ту часть, где жил Провозвестник, чтобы о нем не стало немедленно известно. И усиленные обходы стражи азиатов не беспокоили, потому что прохожие сразу же сообщали об их приближении.

На втором этаже лавки, где продавались циновки и корзины, продолжал непрерывно проповедовать Провозвестник. Последователи поочередно слушали его речи, но им не позволялось задавать даже пустяковых вопросов. Провозвестник как единственный посланец бога, решившего завоевать мир, проповедовал абсолютную и окончательную истину.

Подкрепившись между двумя проповедями солью, Провозвестник громогласно произносил очередную речь, которая постепенно должна была проникнуть в головы восхищенно внимавших слушателей. У них не было ни другого воспитания, ни другой культуры, и этого им было с лихвой достаточно для того, чтобы сражаться за конечную цель.

Шаб Бешеный упивался каждым словом своего учителя, особенно когда речь шла об истреблении неверных и абсолютном подчинении женщин, слишком свободных в египетском обществе. Как отлично натренированный сторожевой пес, Бешеный не забывал присматривать за теми счастливчиками, которым позволялось внимать учению. При виде малейшего сомнения он свяжет подозрительного и отправит его лично к Провозвестнику.

Мягкий и вкрадчивый голос стих, ученики разошлись.

— Позови-ка Кривую Глотку, — приказал Провозвестник Бешеному. — Уже много дней он тренирует своих воинов. Теперь предстоит их использовать.

— Мы нанесем удар... по голове?

— Вот именно, друг мой.

— И нас будет достаточно много?

Провозвестник снисходительно улыбнулся.

— Ни о чем не беспокойся и верь. Благодаря нашим новым союзникам у нас есть вся необходимая информация. Мы вселим в город такой страх, что большая часть препятствий сама собой рассеется. Прикажи своим людям собирать мелкие сухие дрова и тряпки. Потом мы раздадим их нашим солдатам. Очень скоро огонь Сета обрушится на этот проклятый город! А сейчас я займусь Биной.

Бешеный скорчил брезгливую гримасу.

— Господин...

— Что, Бешеный?

— Господин, у меня вовсе нет намерения вас ослушаться или обсуждать ваши приказания, но эта Бина...

— В чем ты можешь ее упрекнуть?

— В том, что она женщина.

Провозвестник мягко положил руку на плечо своего слуги.

— Бог учит нас, что женщины — низшие создания и должны оставаться взаперти в своих домах, чтобы служить своим мужьям и сыновьям. Но мы воюем, и я использую разное оружие, включая и самое неожиданное. Бина как раз и является таким оружием. Египтяне так наивны, что не могут понять, что хорошенькая девушка для них опаснее, чем хорошо подготовленная армия. Но нужно, чтобы я завершил ее обращение.

Провозвестник вошел в темную комнату, где была закрыта Бина с момента ее прибытия в Мемфис. В ее венах текла теперь новая кровь, но количество этой крови должно быть увеличено, и тогда... Тогда она станет безжалостной убийцей, слепо служащей делу Провозвестника. Ничто не превзойдет по жестокости этого чудовища!

— Пробудись, Бина, и посмотри на меня!

Бина словно неживая лежала, свернувшись в углу. Но вот, заслышав голос хозяина, она начала приходить в себя. Запрокинув голову назад, она медленно встала и замерла на середине комнаты. Глаза ее смотрели в пустоту.

Провозвестник повернул на шарнирах стену в глубине комнаты и вынул из своего тайника сундук из акации, где хранилась царская бирюза.

— Подставив этот драгоценный камень под лучи солнца, — сказал он, — я займусь твоим последним обращением. После этого ты будешь принадлежать мне душой и телом, и твое повиновение станет полным.

Провозвестник поднял штору, сделанную из двух соединенных вместе циновок.

Луч света упал на царскую бирюзу, отблеск которой заиграл на лице Бины.

— Царица тьмы, стань львицей-убийцей, жадной до крови и человеческого мяса! Пройди лесами и пустынями!

Ногти у Бины стали такими же острыми и крепкими, как когти, а зубы — сильными, как клыки.

Провозвестник с гордостью посмотрел на свое творение.

Потом он опустил штору и положил бирюзу обратно в сундук.

— Помни, Бина: ты — самка, преданная своему самцу. Ты станешь львицей только по моему приказанию!

Хорошенькая брюнетка открыла глаза. Кажется, кошмар, мучивший ее столько времени, кончился.

— Сними свою тунику, — приказал Провозвестник.

Бина повиновалась. Провозвестник и пугал, и притягивал. Она была неспособна ему сопротивляться, и он овладел ею.

Несмотря на протесты Собека-Защитника, царь, когда поехал за город, взял с собой Икера. Конечно, монарха и Царского Сына охраняли лучшие стражники, но удастся ли спасти Сесостриса в случае нападения? Раз вокруг витала опасность, то момент для поездки был выбран неудачно.

Их направлял высоко летевший над ними сокол. Царь молча двигался за ним. Вот и тенистый канал. Царь посмотрел на ветви прибрежных ив и пошел вдоль берега. Вокруг царил безмятежный мир.

— Люди — стадо божье — снабжены всем необходимым, — напомнил Сесострис. — Разве бог не создал для них небо и землю? Разве не дал он им воздух для дыхания, а эти чудные картины природы — для восторга? Бог сияет в солнце, заставляет расти злаки и деревья и дает человеку разнообразную пищу. Создатель не сотворил порока. Ни одно злое дело не осуществлено по его воле. Но люди восстали, и вот... Из змеи не исторгнешь рыбу, а из злого человека — зла! Когда бог улыбнулся, появились боги; когда он заплакал — родились люди. Человек, носитель несправедливости и жестокости, — самый опасный из хищников! Обязанностьфараона поддерживать и продолжать на земле божественный порядок, освобождая человека из-под власти человека. Думать, что можно действовать на благо людей, — это хвастовство. Фараон действует на благо своему Отцу, повелителю всех богов. Для ленивого не существует духовности. Для того, кто не слушает законов Маат, нет духовных братьев. Для жадного нет праздника. Никогда не желай того, что принадлежит другим, Икер. Не желай того, чего не можешь добиться своими силами, потому что такое желание приводит к вырождению. Жадный — это живой мертвец. Отсюда и обязанность царя: без конца бороться с человеческой жадностью.

— А разве в конце эпохи великих пирамид она не восторжествовала?

— Свет предпочли мраку, никто не слушал учения небесных законов, никто не соблюдал законов земных. Зло было названо добром, преступника почитали как справедливого, беззаконие стали называть добродетелью, извращение — нормой, мудреца — безумцем. Предающегося собственным страстям стали почитать образцом для подражания. Люди перестали слушать голос богов. Тогда воцарился изефет, который есть несправедливость, жестокость, жадность, лень, забвение, разложение, хаос и закон, позволяющий убийцам править по праву сильного, а ворам управлять по праву воровства. Если бы его царство продлилось, то земля стала бы бесплодной, воздух — непригодным для дыхания, а вода — отравленной. И небесный огонь опустошил бы землю. Недостаточно каждое мгновение бороться против изефет. Главное — нужно постоянно укреплять Маат, посредством ритуалов благословляя проходящее время. Каждое царство должно быть сознательным повторением процесса создания мира, первого закона. Это позволит отогнать силы хаоса и установить закон Маат. Что известно тебе о Маат, Икер?

— Когда Маат находится на полагающемся ей месте, то страна становится крепкой, а небо — благословенным. Маат — дочь Ра, подруга Тота. Она всегда находится в солнечной ладье, она — путеводительница, указывающая верную дорогу.

— Именно благодаря Маат движется мир, — пояснил Сесострис, — а миры солнечный, звездный и земной существуют в гармонии. Без Маат наш мир стал бы необитаемым. Мое желание — это Маат, потому что фараону следует стремиться в своем сердце к справедливости. Моя сила — это справедливость. Если я отступлюсь, то это станет концом моего царствования, потому что памятники разрушителю подлежат разрушению. Мой первый долг состоит в возвышении Маат до нее самой. Я — посредник между ней и моим народом. Я должен приводить в созвучие социальный порядок и порядок космический. Государство, которое не соответствует небесному размеру, которое не приносит жертвы Маат, не знает ни справедливости, ни солидарности, ни взаимности. Оно погрязнет в человеческих конфликтах и борьбе за власть. Маат повелевает: действуй ради того, кто действует. Таков ли ты, Икер?

— Таково мое желание, Великий Царь!

Сесострис привел Икера к тропинке, ведущей в пустыню. Вдали была видна ступенчатая пирамида Джосера.

— Знаешь ли ты истинное имя, которым непосвященные называют некрополь?

— Разве это не земля Маат?

— Закон Маат велик, вечен и светел. Со времен Осириса его никогда не изменяли. Конечно, зло, беззаконие и их союзники без конца присутствуют в этом мире и создают горы злых деяний. Но пока люди будут почитать закон Маат, злу не удастся переплыть реку жизни, чтобы попасть на другой берег. И когда придет конец времен, Маат останется.

Монарх направился к небольшому Дому Жизни времен Древней Империи. Над дверью на перекрытии — надпись.

— Прочти, Икер.

— Произнеси Маат, не будь пассивным, участвуй в создании, но не преступай Закон.

— Из чего состоит твое существо помимо тела?

— Из моего имени и моего сердца.

— Твое имя, Икер^[113], указывает на то, что ты являешься носителем совершенного и совершенством создания, призванного к бесконечному обновлению. Пусть твое сердце сможет наполниться Маат, чтобы деяния твои были справедливыми. Но нужно питать и твое КА — эту жизненную энергию, идущую к нам из иного мира, к которой ты вернешься, если пройдешь суд Осириса. Пусть твое КА — способность твоего духа двигаться над видимым миром — отправится к солнцу за светом, способным руководить тобой во мраке. Будешь ли ты способным стать АКХ — светоносным телом, которое не погибает вместе со смертью?

Икера переполняла радость. Столько дверей открылось ему, столько новых ощущений! От слов царя кружилась голова.

— Посмотри на этот камень, сын мой, — сказал фараон. — Разве он не имеет форму цоколя для статуи?

— Это один из иероглифов, служащих для написания имени Маат, Великий Царь!

— Статуи — это живые существа, родившиеся от Маат. Поднимись на этот цоколь, Икер.

Юноша взобрался на камень.

— Что ты ощущаешь?

— Из этого камня исходит огонь, и огонь распространяется во мне. Мой взгляд... Мой взгляд стал более проницательным!

— В той войне, что мы ведем с силами тьмы, ценой победы является жизнь Осириса и жизнь нашей цивилизации. Поэтому мы должны запастись оружием в невидимом мире. Сегодня, сын мой, ты прошел посвящение начинающего. Отныне, что бы ни произошло, не оставляй пути Маат!

45

Заседание членов Дома Царя только что закончилось. Сехотеп вышел из зала совета и быстрым шагом отправился в кабинет Медеса. Тот немедленно прекратил диктовать письмо писцу и приказал своим помощникам покинуть комнату.

— Я в вашем распоряжении, Хранитель Царской Печати. Сколько указов приказал составить Великий Царь?

— Один. На этот раз у тебя будет немного работы. Но текст должен быть составлен сегодня же, а царские гонцы завтра утром должны отправиться во все провинции. Если нужно, удвой число гонцов.

И снова Медес стал одним из первых, кому стало известно о решении Сесостриса. Но поскольку дело было слишком срочное, он не успел извлечь из него выгоду.

— Текст очень короткий, — сказал Сехотеп. — Фараон наделяет генерала Несмонту всей полнотой власти и поручает ему подавить любую попытку восстания в земле Ханаанской. Так, чтобы ни один из ее жителей не усомнился в нашей решимости.

— Мы опасаемся нового восстания?

— Согласно последнему докладу Несмонту, Провозвестник совсем не умер.

— Я не понимаю...

— Этот душевнобольной был казнен, но его ученики и последователи уцелели, сея смуту среди населения. Поэтому Несмонту должен доказать, что мы умеем действовать с примерной твердостью.

— Зная генерала, могу с уверенностью утверждать, что мы можем быть спокойны.

— К нашему счастью, Медес.

— Мне бы хотелось нанять новых гонцов и увеличить число транспортных кораблей, чтобы моя служба была еще эффективней. Главное, на мой взгляд, это увеличит скорость доставки сообщений.

— Я скажу о твоей просьбе Великому Казначею Сенанкху.

— Я благодарен вам.

Полученная информация представляла интерес.

Итак, генерал Несмонту столкнулся, по-видимому, с серьезными трудностями в Ханаанской земле. Все говорит о том, что он, может быть, даже исчез. А вот Провозвестник, наоборот, продолжает ослаблять противника.

Новый царский указ выглядит как признание в собственной слабости. Царь и его генерал неспособны справиться с партизанской борьбой азиатов и пытаются запугать население. Если в том районе полыхнет, что останется от престижа Сесостриса?

Медес по своей привычке исполнил задание правильно и быстро. Все служащие знали его принципиальность: при первой же ошибке — увольнение. Поэтому служба секретаря Дома Царя была для всех примером, и ее хвалил даже визирь.

Когда Медес приступил к окончательному формулированию указа с использованием официальной терминологии, к нему пришел неожиданный посетитель.

Икер! Проклятый писец, чтоб он пропал!

Медес встал и низко поклонился.

— Это посещение — честь для меня, Царский Сын!

— Я с официальным визитом, по приказу Великого Царя.

— Мы все работаем и полны желания выполнить все как можно лучше, чего бы это ни стоило. Могу ли я лично сказать вам, что я очень рад вашему назначению? Двор не может над ним не подтрунивать, но эта болтовня скоро стихнет. Если я вам понадоблюсь, зовите меня, не стесняйтесь.

— Мне дорога ваша дружба, Медес. Царь попросил меня отправить новый указ Джехути, правителю города пирамид в Дашуре, и проверить меры безопасности.

— По поводу последнего инцидента ходило много слухов. Надеюсь, царская пирамида не повреждена.

— Нападение бандитов отражено. Памятник цел, а его строительство скоро завершится.

— Многие говорят, что вы вели себя как истинный герой!

— Они ошибаются, Медес.

— О, не скромничайте, Икер! Многие хвастуны трубят о своей смелости, но разбегаются при малейшей опасности. А вы встретились с настоящими бандитами!

— Заслуга в победе принадлежит Джехути. Благодаря его хладнокровию мы избежали худшего.

Из соображений секретности юноша не стал упоминать о Секари. Хотя ему была известна действительная роль его верного друга.

— Я предоставлю документ в ваше распоряжение завтра утром, — пообещал Медес. — Поздравьте от моего имени Джехути и пожелайте ему крепкого здоровья. Строительство пирамиды в Дашуре будет одним из славнейших деяний нынешнего царствования.

Икер ушел, а Медесу оставалось только злиться.

Он умел давать верную оценку своим противникам, а Икер казался ему наиболее опасным. Конечно, секретарь Дома Царя вел себя как настоящий царедворец и неизменно льстил Царскому Сыну, но этого было явно недостаточно. Нужно было постепенно уничтожить доверие к Икеру у высших сановников, дав им понять, что этот писец занимается интригами. Да-да! Амбициозный провинциал, мало знающий и лишенный размаха. И еще хуже — вредит репутации монарха! Применяя мало-помалу свою методику, Медес везде разольет смертельный яд!

А сейчас срочно пообщаться с ливанцем!

Водонос мог быть доволен своей работой. Неделя за неделей он, как муравей, собирал информацию. И вот ему удалось отыскать надежных и знающих людей, в частности, из персонала по уборке дворца. Одна из женщин, прибиравших в комнатах, наблюдала за приходом и уходом Медеса. Что же до богатого особняка секретаря Дома Царя, то он был под наблюдением уже давно.

По приказу Провозвестника ливанец следил за тем, чтобы Медес вел себя как верный союзник. Когда объявили о его приходе, торговец не удивился. Последние бурные события должны были встревожить чиновника.

— О мой драгоценнейший друг, как ваши дела?

— Что стряслось в Дашуре?

— Садитесь, дорогой Медес, и отведайте эти сласти!

— Я хочу знать, и немедленно!

— Не тратьте своих нервов!

— Мы так давно сотрудничаем друг с другом, что между нами не должно быть никакого тумана!

— Успокойтесь. На Дашур напали смелые воины, но неожиданное сопротивление, к сожалению, не позволило им достичь поставленной цели — нанести вред пирамиде, поэтому она продолжает излучать свою энергию. Учитывая принятые меры безопасности, новые атаки — по крайней мере, в ближайшем будущем — были бы безумием.

— В этом поражении виноват Икер, Царский Сын! Этот парень вредит нашим интересам. Нужно его ликвидировать!

Ливанец слегка улыбнулся.

— Ликвидировать... или использовать?

— Как это?

— Провозвестник высоко ценит тот огонь, который пылает в душе писца, и знает, как им управлять. Эту проблему он решит.

— Когда я снова увижу Провозвестника?

— Когда он этого захочет. Он находится в безопасности и держит ситуацию под контролем. А если мы поздравим друг друга с успехом? Наша торговля драгоценным лесом принесла невиданные плоды, а вам, как мне кажется, прекрасное состояние, не так ли?

Чиновник не стал разуверять ливанца. Система действительно работала безукоризненно.

— Настал момент рассказать вам подробнее о моем выборе, — продолжал ливанец. — Когда узнаете его истинные причины, вы окончательно присоединитесь к нашей отчаянной борьбе против вашей собственной страны.

Оставаясь мягким, тон ливанца выражал угрозу.

— A y меня и в намерениях нет отказываться, — удивленно сказал Медес.

— Даже когда вы узнаете, что ввозимые товары предназначены для убийства ваших соотечественников?

— Я и сам уже убрал со своего пути некоторых смущавших меня лиц. Что ж, раз такова цена за то, чтобы лишить власти Сесостриса и создать страну, о которой мы мечтаем. Какие тут могут быть колебания?

Ливанец ждал, что Медес будет сопротивляться дольше. Но Секретарь Дома Царя, казалось, совсем задушил в себе всякую чувствительность. Главное для него было добиться своей цели. Став безусловным сторонником изефет, активным агентом сил зла, могущество и необходимость которого он не оспаривал, Медес уже не отступит.

— Сначала поговорим о ладане, который так любят ваши парфюмеры, — снова заговорил ливанец. — В некоторых наших флаконах содержится не только этот драгоценный продукт, но и наркотик, который снимет определенные мешающие нам препятствия. Теперь перейдем к флаконам в виде беременных женщин, они обычно наполняются маслом моренга, которое вводят себе беременные египтянки. Наши клиентки принадлежат к высшему обществу, вынашивая в себе будущую элиту страны. Зачем же давать ей процветать, если у нас есть способ уничтожить ее часть даже до рождения?

Пораженный Медес не воспринимал больше ливанца как добродушного толстяка, любящего пожить всласть, гостеприимного и симпатичного.

— Не хочешь ли ты сказать...

— Когда Провозвестник даст на то свой приказ, мы заменим масло моренга другим веществом, вызывающим значительное число выкидышей. Ведь вы не станете возражать против такого прекрасного проекта, Медес?

Секретарь Дома Царя с трудом проглотил слюну. Его борьба внезапно получила совершенно непредвиденный оборот. Такая жестокость не входила в его планы... Но разве эффективность не является ее ценой? Союз с Провозвестником действительно придавал другое измерение подпольной борьбе против фараона.

— Меня это не шокирует и не настраивает враждебно.

— Что ж, я счастлив это слышать, дорогой союзник! Теперь вы понимаете, зачем я организовал эту коммерцию. И это еще не все. Египетские служители культа, писцы и повара используют различные масла. Мы не ограничиваем нашу акцию лишь беременными женщинами.

Головокружительные перспективы, но какие заманчивые! Смертельно раненное египетское общество рухнет само собой, а властям останется лишь беспомощно это наблюдать!

— Для успеха потребуется координация и четкое руководство, — пояснил ливанец. — Наша сеть начнет действовать в ближайшем будущем, но не будем забывать, что мы сражаемся с опасным врагом — фараоном. Пока он будет царствовать, он найдет необходимую энергию, чтобы противостоять самым тяжелым испытаниям.

— К несчастью, Собек-Защитник снова вернулся на свой пост! — напомнил Медес. — Я думал, что нанес ему смертельный удар, но этот проклятый стражник обладает крепкой шкурой!

— Мы это отлично знаем и учитываем его способность нам вредить. И все же сегодня мы сможем выиграть там, где раньше потерпели поражение.

— Покушение на Сесостриса? Не верится!

— Классические методы оказались неприменимы, я вам об этом уже сказал. И только что назвал новые виды оружия. Поэтому как бы ни велика была стража, мы все равно от нее избавимся. И тут мне нужна ваша помощь, Медес. Мне нужен план дворца, сведения о занятиях монарха и расположение стражи, которая его окружает.

— Если фараон все-таки выживет, на меня не упадет подозрение?

— О, здесь никакого риска! Мы оставим следы, по которым легко будет найти виновных. Когда я вам сообщу дату и время, возьмите на себя труд оказаться на виду вдалеке от дворца и обеспечить себе оправдание! Если же Сесострис погибнет, наша победа окажется значительно ближе, чем думалось.

46

Икер не мог отказаться от обеда у Сехотепа. Элегантное жилище Хранителя Царской Печати было верхом изящества: букеты цветов в каждой комнате, тонкие духи, изысканная мебель, алебастровая посуда; художественные росписи, изображавшие журавлей, лебедей и цапель; нежных расцветок витражи на окнах. Прислуга, за исключением повара, чья полнота свидетельствовала о склонности к лакомствам, состояла из очаровательных молодых женщин, одетых в легкие льняные одежды и сплошь покрытых украшениями.

— Участие в управлении Египтом — это довольно суровое дело, — заметил Сехотеп. — У каждого свой способ расслабляться: вот это — мой! Ты, Царский Сын, кажешься значительно серьезнее. Правда ли, что ты ночи напролет читаешь сочинения древних мудрецов?

— Они дали начало моему образованию и продолжают давать ни с чем не сравнимую пищу для размышления.

— Я знаю, что писцам рекомендуется не напиваться, но может ли бывший ученик принять хотя бы один бокал легкого вина? Это замечательное вино получено с моего виноградника, и сам царь ценит его.

Икер не стал разыгрывать знатока. Вино ему понравилось, но привычки к нему не было. Обед был прекрасен, но настоящим шедевром стали вкуснейшие почки под соусом.

— Без лести скажу тебе, — сказал Сехотеп, — что я считаю твою манеру приспосабливаться ко двору замечательной. Ведь понять его очень сложно. Я, например, до сих пор не знаю всех его запутанных тайн. А ты, ты решил их полностью избегать! Излишне говорить, что твое назначение породило бурю зависти. Только подумай, сколько богатых семей желало увидеть своих отпрысков, принятых фараоном в качестве Царского Сына! Каждый ждал, что ты поведешь себя как триумфатор, пренебрегающий остальными. А ты, напротив, доказал свою примерную скромность. Царедворцам это даже кажется подозрительным. Кроме того, царь удостаивает тебя долгими беседами — один на один! Можешь ли ты вообразить, сколько за этим кроется предположений? Каждый представитель знати опасается за свой пост и свои привилегии. Чье место ты собираешься занять?

— Ничье.

— Это мало походит на правду, Икер.

— Фараон дарует мне неоценимое сокровище, открывая мое сердце для духовной реальности, которую я еще представляю довольно смутно и даже не способен сформулировать. Получить такие уроки — невероятное счастье, и я хочу оказаться достойным его.

— Отдаешь ли себе отчет, что этому блаженству угрожают бури?

— Царь готовит меня к жестоким сражениям.

Сехотеп оценил искренность и открытость Икера. В отличие от Собека-Защитника он относился к Царскому Сыну почти равнодушно и только хотел лучше понять его.

Сейчас он чувствовал себя спокойнее и жалел о том, что сомневался в Сесострисе.

— Наконец-то, Великий Царь, наконец-то! — воскликнул Собек. — Я знал, что мои люди добьются результата, но время, казалось, шло так медленно! Мы подозреваем некоего кочующего цирюльника, который работает в квартале рядом с портом. Один из моих доносчиков является его постоянным клиентом, и у них привычка говорить понемногу обо всем. Последний их разговор коснулся опасности, которую могут собой представлять азиаты, прибывшие из Сихема и тайно поселившиеся в Мемфисе. Цирюльник считает их храбрыми людьми, чьи преступления оправдываются необходимостью. Разве наш режим не слишком жесток? Разве Ханаанская земля не заслуживает полной свободы, как и остальные?

— Другими словами, этот подозреваемый поддерживает бандитов.

— Хотя он и сожалеет об их жестокости, он понимает их реакцию. Парень разыгрывает из себя гуманиста, как некоторые интеллектуалы из ваших царедворцев, чье единственное занятие состоит в повторении смысла того, что напел ветер.

— В области дипломатии ты не слишком продвинулся.

— Это совершенно бесполезно, когда говоришь о преступниках, Великий Царь. Мягкий, нерешительный и слезливый стражник подвергает опасности своих товарищей.

— Этот цирюльник говорил еще что-нибудь в том же духе?

— Мой человек задавал не слишком много вопросов, так как чувствовал, к сожалению, что и так далеко зашел в своих разговорах. Но все же у нас в руках есть одно маленькое звено из цепи, которая казалась такой далекой. Оборвать эту ниточку было бы глупо. Используем ее, чтобы подняться выше по лестнице. Но своего человека из игры я выведу, сейчас мне нужен новый, вызывающий доверие, чтобы цирюльник сказал ему больше.

— О ком ты думаешь?

— Мне неловко, Великий Царь. Этот тип злоумышленников безошибочно определяет стражника. Даже опытного! К тому же наша операция должна быть проведена в самом строгом секрете, что исключает участие в ней какого-либо дворцового чина.

— Тогда остается один единственный кандидат: Икер. Он в Мемфисе еще не слишком известен.

— Икер, Царский Сын!

— Если я не слишком обижаю тебя, Собек, то напомню: ведь ты хотел подвергнуть его проверке, разве не так?

— Какие, мой мальчик, у тебя прекрасные, здоровые и густые волосы! Чего бы тебе хотелось: бритая голова, модная стрижка, завивка?

— Просто короткая стрижка.

— Садись на этот трехногий табурет, — предложил цирюльник, — и держи голову прямо.

На низком столике у коренастого симпатичного ремесленника лежали разного размера и фасона бритвы, щипцы для завивки, ножницы. Рядом стояла банка с содовой водой.

В это утро Икер был первым клиентом. Другие еще ждали своей очереди, досматривая в постели последние сны, или играя в кости, или болтая друг с другом.

— Раз у тебя не парик, а собственные волосы, мне не нужно их мыть. Ты что, новенький в этом районе?

— Я — писец и приехал с юга. Говорят, что здесь, в Мемфисе, писцы неплохо зарабатывают.

— Если учесть количество жалоб на администрацию, у тебя не будет недостатка в работе!

— Разве визирь не намерен облегчить повседневную жизнь самых бедных людей?

— Говорить-то об этом он говорит, и даже постоянно. Но здесь никто не предается иллюзиям.

— А мне кажется, что у него просто связаны руки.

— Почему ты так считаешь, мой мальчик?

— Потому что никто не может противостоять воле тирана.

Бритва на секунду замерла в воздухе.

— Не хочешь же ты сказать...

— Здесь не нужно произносить имен, ты меня отлично понял. Ведь не все же мы — бараны и знаем, что только восстание вернет нам нашу свободу.

— Говори тише, прошу тебя! За такие слова и в тюрьме недолго оказаться!

— Другие заменят меня. К тому же я уже сбежал от стражи во время избиений в Кахуне...

— Ты был там?

— Я помогал своим друзьям из Азии. Мы надеялись захватить управу, но нас предали. Мне удалось бежать. Увы, многие из нас пали... Но египтяне за это заплатят!

— Тебя ищут?

— Собек-Защитник мечтает меня поймать, — признался Икер. — А мне хотелось разыскать молодую азиатку, которая чуть было не привела нас к победе. Да ее, должно быть, убили...

— Как ее имя?

— Если она еще жива, то, произнеся ее имя, я навлеку на нее опасность. Ты — храбрый человек, цирюльник. Но, должно быть, ты, как и большинство, привык к тирании.

— Ошибаешься, мой мальчик. Я тоже борюсь, но на свой манер.

— Ты действительно хочешь поразить деспота?

— Не тебя же я ждал, чтобы начать борьбу! А твою юную азиатку зовут Бина.

Икер даже рот раскрыл от изумления.

— Ты... Ты ее знаешь?

Цирюльник кивнул.

— Значит, она жива!

— К счастью для всех нас.

— А где ее увидеть?

— Ты слишком многого от меня хочешь!

— Но без Бины я пропал! Рано или поздно меня арестуют. А рядом с ней я еще смогу принести пользу.

— Я почти ничего не знаю. Но я знаком с человеком, который, возможно, тебе кое-что и скажет: изготовитель притираний. Он живет в глубине этой улицы. Скажи, что ты от меня.

В присутствии царя совет выслушал подробный доклад Икера.

— Это, конечно, ловушка, — высказал свое мнение Сехотеп. — Дальше идти нет смысла.

— Напротив, — горячо возразил Собек. — Почему нам не удалось разыскать азиатскую сеть в Мемфисе? По причине ее исключительной закрытости. Этот цирюльник играет, свою роль, он — один из мелких соглядатаев. Раз Икер вошел к нему в доверие, то другой может помочь потянуть за ниточку.

— Я разделяю твои предположения, — сказал Сенанкх.

— А если этот цирюльник — всего лишь приманка? — спросил визирь.

— У Икера ни внешность, ни поведение не характерны для стражников, — сказал Собек. — И он, и цирюльник, заговорив о Бине и Кахуне, каждый сделали по одному шагу навстречу друг другу. Значит, продолжать такое внедрение совершенно не опасно.

— Как ты решишь, Икер? — спросил фараон.

— Я продолжаю, Великий Царь.

Изготовитель притираний являлся поставщиком первых врачевателей города. Смешивая разные субстанции^[114], он приготовлял замечательные косметические средства. Он использовал галенит (сернистый свинец), свинцовые белила (карбонат свинца), пиролюцит (двуокись марганца), хризоколлу (водосодержащий силикат меди и малахит). Но этим изготовитель притираний не ограничивался. К своим притираниям он добавлял и терапевтические средства, что позволяло предупреждать или лечить трахому, лейкому и конъюнктивит. Ему удалось получить также фосген и иприт.

В тот момент, когда наш химик занимался смешиванием компонентов, в дверь его лаборатории постучал Икер.

— Сейчас не время, я занят.

— Я от цирюльника.

— Ты кто?

— Один из союзников Бины. В Кахуне участвовал в восстании против тирана. До сегодняшнего дня мне удавалось скрываться в Мемфисе, но мне бы хотелось присоединиться к своим друзьям.

— Опиши-ка мне цирюльника.

Икер выполнил требование.

— В Кахуне правитель живет в небольшом домике, — снова заговорил изготовитель притираний. — А сам, напротив, только и думает, что наряжаться, и щеголяет в дорогих изысканных нарядах!

— Как раз наоборот, — поправил его Икер. — Правитель живет в огромном особняке, где работает множество служащих, но одевается он традиционно, как и все.

— Бина слишком стара, чтобы заниматься борьбой.

— Что вы! Она совсем молодая и очень красивая!

— Назови мне пароль, что дал тебе цирюльник.

Катастрофа...

Значит, цирюльник совсем не поверил Икеру! И ему нужно было срочно догадаться, какое слово могло здесь подойти. Может быть, «Бина», или «Кахун», или «восстание»? Однако шансы попасть в цель минимальны.

И тогда Икер решил сыграть на искренности.

— Он не дал мне никакого пароля и только сказал, что вы можете мне помочь.

Парфюмер, казалось, был очень доволен.

— Выйдешь отсюда и пойдешь по второй улице налево. Войдешь в маленький домик по левой руке. Потом подождешь.

Конечно, Икер должен был сообщить об этом новом этапе Собеку, но боялся, что за ним установят надзор бандиты. К тому же затравленный человек, которого он разыгрывал, должен был пойти по указанному адресу немедленно.

Дверь за ним закрылась.

Икер оказался в темноте. Прихожая маленького белого домика показалась ему зловещей. Если на него нападут, Икер даже не увидит, откуда посыплются удары.

— Поднимайся по лестнице, — приказал хриплый голос.

Икер понял, как он был неосторожен. О том, где он сейчас, не знает Собек, и ни один стражник не придет ему на выручку!

А если он окажется сейчас лицом к лицу с одним из азиатов, которого знает? Сумеет ли он сыграть убедительно?

Нет, он никогда не видел этого человека. Маленького роста, средних лет, на вид совсем не опасный...

— Чего ты хочешь, мой мальчик?

— Присоединиться к Бине и моим союзникам, продолжать с ними нашу борьбу против тирана.

— Они больше не живут в Мемфисе.

— Куда же они пошли?

— В Сихем, к Провозвестнику.

— Провозвестник... Но ведь он давно убит!

— Никто не может убить Провозвестника! Он разольет божественный огонь по всей Сирийской Палестине! Мы, ханаанеи, прогоним египтян со своей земли, создадим огромную армию и разобьем трон фараона!

47

Малый совет фараона жадно слушал рассказ Икера.

— Вот почему Собек-Защитник не сумел раскрыть азиатскую сеть, внедренную в Мемфис, — сказал, наконец, Сенанкх. — Эта банда злоумышленников уже давно ушла из города и укрылась в Ханаанской земле, где у нее множество сторонников.

— Генералу Несмонту решать эту проблему, — поддержал Сенанкха Сехотеп. — Пусть он раз и навсегда потушит желание восставать! Пусть после долгих процессов проведет ряд публичных казней. Пока мечты о восстании живут в головах этих фанатиков, мир в регионе не восстановится!

— Благодаря Царскому Сыну Икеру, — заметил Хнум-Хотеп, — мы сегодня знаем, что Мемфис для бандитов — просто перевалочный пункт и что они ушли на свою базу. С одной стороны, это хорошая новость. С другой — это угроза. Если враг группирует свои силы, он становится опасным.

— Я, — сказал Собек, — остаюсь скептиком. Если бы это было правдой, Несмонту нам сообщал бы о большем числе инцидентов в Сихеме.

— Но последнее его сообщение тревожное, — напомнил Сесострис. — И все же генерал ждет конкретных действий, чтобы произнести приговор.

— А если Царским Сыном манипулировали? — спросил Собек.

— Не будем принижать успех Икера, — отозвался Сехотеп.

Собек-Защитник нахмурился.

— Вывод напрашивается сам собой, — заметил визирь. — Главная угроза по-прежнему остается в Сихеме. Из осторожности поставим заслон безопасности вокруг Дашура и Абидоса. А здесь я, напротив, предлагаю восстановить свободу передвижения людей и грузов.

Царь поддержал своего первого министра.

Собек посмотрел на Икера недоверчиво, словно тот солгал.

Последователи Провозвестника несколько раз пали ниц перед своим наставником. Потом в один голос произнесли молитву во славу победоносного бога, который пошлет им власть над миром.

Пока Шаб Бешеный с восторгом участвовал в службе, Кривая Глотка откровенно скучал. Эта комедия казалась ему ничтожной по сравнению с единственным делом, имевшим реальный интерес: жестокостью. И Провозвестник одержит победу только благодаря ему и его головорезам, а не из-за каких-то там...

Когда восхваления утихли, Шаб Бешеный все еще не мог выйти из экстаза.

Кривая Глотка толкнул его локтем в бок.

— Вернись на землю, приятель! Не станешь же ты впадать в эти детские мечты?

— Почему душа твоя остается закрытой для учения Провозвестника? Ведь он дает нам силы, которой так не хватает!

— Моей мне достаточно.

Последователи разошлись по своим местам и наблюдательным пунктам. Провозвестник собрал троих, кому было поручено осуществить покушение, которое положит конец правлению Сесостриса.

Шаб Бешеный и Кривая Глотка остолбенели от того, как изменилась Бина. Она была теперь не просто хорошенькой, живой и кокетливой брюнеткой. Перед ними стояла опасная соблазнительница, уверенная в своем очаровании. Несмотря на презрение, которое эти суровые мужчины испытывали по отношению к противоположному полу, и чувство собственного превосходства, оба бандита попятились.

— Теперь Бина принадлежит к Первому кругу, — сказал Провозвестник. — Я передал ей определенную часть своей силы, чтобы она стала царицей ночи. Поэтому она примет участие в нашей операции.

Ни Бешеный, ни Кривая Глотка не посмели возразить. Во взгляде Бины горел такой огонь, что им совсем не хотелось ее провоцировать.

— Готовы ли твои люди? — спросил Провозвестник у Кривой Глотки.

— Сухие сучья разложены во всех намеченных местах. По моему сигналу начнем.

— Я долго говорил с водоносом, — прибавил Бешеный. — Благодаря болтовне прачки у нас есть все нужные сведения. А ливанец обещал мне флаконы.

Провозвестник легонько коснулся руки Бины.

— Тебе действовать.

— Господин! — сказал стражник. — Цирюльник и изготовитель притираний исчезли!

— Как это исчезли! — закричал Собек-Защитник. — Разве ты за ними не следил?

— Конечно, да, но слегка, чтобы они этого не заметили. Но им удалось обмануть бдительность наших наблюдателей!

— Вокруг меня одни тупицы! — взревел Собек.

— Командир, есть и еще новости.

— Что еще?

— Ханаанин, с которым говорил Царский Сын, укладывает вещи.

— Ну, этого хоть не упусти! Я займусь им сам!

Секари занимался своим любимым делом: спал. Если не было важных дел поздним утром и он хорошо поел, он всегда засыпал с примерной легкостью, и растолкать его было трудно.

— Просыпайся! Да проснись же! — тормошил его Икер.

— А-а... Сейчас... А что, уже обед?

— Ханаанин прислал мне послание. Я должен встретиться с ним в южной части города. Царь хочет, чтобы ты пошел со мной.

Секари тут же вскочил.

— Мне это не нравится, Икер.

— Может быть, он сообщит мне, как добраться до моих мнимых союзников.

Бине, шедшей в столовую для солдат, преградил дорогу стражник.

— Ты куда с этой корзиной?

— Это подарок визиря.

— Открой!

Солдат увидел в корзине флаконы.

— В одних — высококачественное масло для еды, — объяснила Бина. — А в других — мазь, успокаивающая боль. У меня приказ отнести это на кухню.

— С какого времени ты работаешь во дворце?

— Давным-давно! — шаловливо улыбнулась молодая женщина. — А вот тебя я никогда не видела!

— Понятно, я только что сюда назначен.

— Может, стоит познакомиться поближе? Как ты?

Стражник встрепенулся от радости, Бина улыбнулась.

— Хорошая мысль! Ты свободна завтра вечером?

— Завтра вечером... Возможно, — прошептала она, жеманясь.

Бина взяла один флакон, открыла его, обмакнула свой палец в содержимое и легонько провела по шее стражника, который едва не растаял от удовольствия.

— До встречи, солдатик!

Соблазнить повара было также нетрудно. Бине вполне хватило времени, чтобы влить масло в горшки, где готовилась еда для часовых, заступавших в караул в первом часу ночи. Теперь они попадают в сонной коме, из которой большая часть из них уже никогда не выйдет! А тех солдат, которые все-таки проснутся, прикончат люди Кривой Глотки.

— Этот тип не один, командир! — сказал Собеку стражник. — На террасе еще, по меньшей мере, двое. И уж в доме, наверняка, есть и другие. Это ханаанское гнездо!

В сумерках арестовать злоумышленников было проще. Собек отправил вперед разведчика.

Когда тот подошел к подозрительному дому, в него полетел брошенный из пращи камень, ранивший его в плечо.

— Эти бандиты нас ждали! — констатировал Собек. — Окружайте дом! Я вернусь во дворец и пошлю вам подкрепление. Как только оно прибудет, начинайте штурм!

Собек испытывал унизительное чувство. Его провели! Продолжая руководить этой операцией, он оказался бы надолго оторванным от царя. А его инстинкт подсказывал ему, что к фараону сейчас нужно быть как можно ближе.

— В послании было сказано именно об этом доме! — сказал Икер.

— Но он выглядит пустым, — возразил Секари.

— В Кахуне я встречался с Биной именно в подобной хижине.

— Иначе говоря, она подстроила тебе западню. Оставайся здесь.

— Секари...

— Ничего не бойся, я привык.

Икер никогда не мог понять, как это Секари, внешне такой тяжеловатый, превращался в невесомого духа, которого не смущали никакие препятствия. С невероятной быстротой он исчез и через минуту был уже на месте.

— Эта хибара пуста. Послание было западней, нас хотели просто удалить с места событий. Во дворец! Быстро!

Десяток пожаров поблизости от дворца занялись почти одновременно. Сухие сучья отлично горели, языки пламени вздымались к небу. Люди были в панике.

Один из очагов угрожал административному зданию, и многие стражники из внешней охраны побежали помогать водоносам, которых не хватало.

— Вперед, — приказал Кривая Глотка своим пятнадцати головорезам, вооруженным короткими мечами.

Часовой у главного входа, несмотря на всю свою храбрость, был быстро устранен.

Внутри путь был свободен: яд Бины сработал прекрасно. Большая часть солдат лежала на полу столовой, другие — в коридоре. Некоторые еще стояли в полусне. И только горстка стражников, сегодня еще не принимавшая пищи, была в состоянии обороняться.

Под натиском наступающих они долго не устоят.

Сесострис только что лег в постель.

Какими бы разнообразными ни были его дневные занятия, монарх не переставая думал о Древе Жизни. Ось, связующая землю с космосом, и позвоночник воскресшего Осириса — это древо воплощало ценности, используемые в качестве материала братством мудрецов во времена строительства Египта.

Управляя справедливо, царь способствует сохранению акации. Каждый акт справедливости производит энергию, каждый ритуал производит силу, способную оттолкнуть силы зла...

Вдруг рядом с его комнатой раздались крики и звон клинков.

Царь встал, взял меч и открыл дверь своей комнаты.

В коридоре от рук бандитов падал последний стражник. Из команды Кривой Глотки убитых было только двое.

Повисла тягостная тишина.

Все взгляды устремились на гиганта, чье спокойствие привело нападавших в оцепенение.

Даже Кривая Глотка, не знакомый со страхом, отступил.

— Это он! — прошептал он. — Это фараон!

Азиаты опустили оружие.

— Это всего лишь человек! Он — один, нас — много! У него никаких шансов на победу! Вперед!

После долгого колебания один из нападавших решился.

Рука фараона сделала едва заметное движение, и на груди азиата осталась глубокая кровавая рана. Азиат тяжело рухнул на пол.

Желая отомстить за своего товарища, вперед ринулся другой азиат. И его постигла та же участь.

Сесострис смотрел на врагов с гневом и презрением.

— Все вместе! Вперед! — проревел Кривая Глотка.

Его люди послушались бы, если бы двое из них не упали под ударами Секари и Икера, действовавших дубинками, взятыми у мертвых стражников.

— Бежим! — крикнул один из бандитов, уверенный в том, что их окружили.

Он далеко не ушел, потому что тут же натолкнулся на разъяренного Собека, пика которого проткнула его насквозь.

Покинутый своими солдатами Кривая Глотка воспользовался неразберихой, скользнул в пустой коридор и выпрыгнул в окно.

Под прикрытием суматохи, царившей во дворе, он исчез в ночи.

48

Фараон был жив и здоров.

Секари, раненный в левую руку, постепенно начинал приходить в себя.

Собек-Защитник направил острие своего дротика в грудь Икера, стоявшего у стены коридора, вдоль которого в разных позах лежали трупы бандитов.

— Я обвиняю Царского Сына в организации этого покушения.

— Ты с ума сошел! — запротестовал Секари.

— Кто заставил нас поверить, что эти люди ушли из Мемфиса? Икер и ханаанин... Они сообщники, вот вам и вся правда!

Молодой человек побледнел.

— Именем фараона клянусь, что я верен царю и готов отдать свою жизнь, защищая его!

Опасаясь жестокости со стороны Собека, в разговор вмешался Секари.

— Как и ты, мы тоже оказались жертвами обмана. Нас удалили из дворца, тут же начались пожары, стражу накачали наркотиками. Как только мы заподозрили западню, бросились бегом назад. Икер дрался храбро, его могли убить.

Ярость Собека немного спала. Объяснения Секари возымели действие. Но однажды Икер уже пытался убить монарха... Не было ли это покушение второй — гораздо лучше организованной — попыткой?

— Поведение Икера и его клятва должны рассеять твои подозрения, — сказал Сесострис. —Истинные виновники лежат у твоих ног.

— Бандиты... — отозвался Собек. — Одни убиты, а сколько еще тех, кто жаждет нашей крови?

Провозвестник успокоил своих верных последователей.

— Покушение оказалось неудачным, — признал он. — Но ни один из наших храбрых воинов не заговорил. Иначе стража была бы уже здесь. Эти герои отправятся прямо в рай, мы можем гордиться их смелостью и преданностью. Благодаря им тиран больше нигде не будет себя чувствовать в безопасности, даже в своем собственном дворце. Время уходить из этого проклятого города. Бешеный, формируй группы! Каждый отправится в свою сторону, чтобы не привлекать внимания врага. Потом в надежном месте соединимся, и я дам новые задания. Наша борьба за установление истинного закона только усилится.

Успокоенные и воспрянувшие духом приверженцы Провозвестника взялись за дело.

Провозвестник поднялся на второй этаж и вынул из тайника сундук из акации. Оружие, лежавшее там, еще не проявило себя во всем своем могуществе.

— Наставник, — печально сказала Бина, — я жалею, что не принимала участия в нападении. Кривой Глотке не хватило хладнокровия. Я бы так не повела себя.

— У тебя еще будет время показать свои способности. Сесострис — исключительный противник, у него огромная власть. Боги снабдили его выдающимися качествами, и только наше превосходство сведет его в могилу. Путь будет долгим, Бина, потому что мы имеем дело с достойным противником.

— Но победа от этого будет только слаще.

— Собеку не удается нас обнаружить. Но не всегда мы будем иметь такое преимущество. Умей оставаться осторожной, царица ночи. Окутывай тайной каждый свой шаг.

Шаб Бешеный ни на шаг не отставал от Провозвестника. Неся на плече сундук, он молча шел, преданно уставившись в спину хозяину. Конечно, Провозвестник мог бы и не шататься по городу в такое опасное время. И они уже давно ушли бы из Мемфиса. А вместо этого тащатся к какому-то ливанцу. Но нужно слушаться хозяина, даже если тот идет на необоснованный риск.

Каждую секунду Бешеный ожидал, что его окликнет стража. А Провозвестник шел и шел спокойным шагом, словно был обычным горожанином, и его ничто не тревожило.

Когда Провозвестник вошел в гостиную, торговец и Медес быстро встали.

— Сесострис жив! — воскликнул Медес.

— Знаю, друг мой, знаю.

— Нас всех арестуют!

— Разумеется, нет.

— Собек допросит пленных, и они заговорят.

— Не заговорят, — уверенно сказал Провозвестник.

— Почему вы так уверены?

— То, что выпили эти грубые животные, которым было дано задание убить Сесостриса, оставляло им жизни лишь на короткий срок. Даже в случае успеха они умерли бы меньше чем через час. За исключением Кривой Глотки, но он в безопасности.

Медес испуганно посмотрел на Провозвестника, еще не до конца понимая, что тот сказал.

— Вы... Вы их...

— Возможность победы была минимальна, потому что магическое поле, окружающее Сесостриса, еще остается действенным. И все же результат достигнут: этот ненавистный режим знает, что он уязвим. И ничто и никто не дает ему предугадать, откуда и в какой момент будет нанесен следующий удар.

— Должен ли я как можно скорее уехать в свою страну? — спросил ливанец.

— Конечно, нет, мой храбрый друг. Многие верныеуже ушли на север, но ты, ты останешься здесь. Так же как и члены центральной группы, состоящей из лавочников, цирюльников и бродячих торговцев. Ты будешь руководить сетью от моего имени и доставлять мне информацию. С примерной верностью, не так ли?

— Рассчитывайте на меня, наставник! — с жаром воскликнул ливанец. И клеймо, внезапно став болезненным, напомнило ему о настоятельной необходимости повиноваться Провозвестнику.

— Твоя роль, как и роль нашего союзника Медеса, исключительно важна. Вы будете меня информировать обо всем, что произойдет в Мемфисе, и о намерениях Сесостриса.

— Мы будем стараться, но... можем ли мы продолжать наши коммерческие операции с Ливаном?

— Не вижу для этого никаких препятствий, только бы нашему делу была от этого польза.

— Я тоже думаю об этом, господин!

— Вы думаете выдержать паузу до следующей атаки на фараона? — спросил Медес.

— Я должен разворачивать свои силы разными способами, но паузы никакой не будет. Со своей стороны, пытайся получать максимум информации об Абидосе. Пока в акации Осириса будет сохраняться дыхание жизни, ни одна наша победа не будет окончательной. Но скоро мы добьемся своей первой цели: ни один египтянин не будет спать спокойно.

Когда генерал Несмонту собирался входить в комнату допросов главной казармы Сихема, ему вручили письмо от Сехотепа, в котором сообщалось о драматических событиях в Мемфисе.

Эти новости разгорячили кровь старого солдата и усилили его желание выявить главарей ханаанского мятежа. Хотя внешне ситуация выглядела спокойнее, чем раньше, Несмонту чувствовал, что под пеплом тлеет огонь...

Прямо перед ним на табурете сидел мальчишка. Связанные руки, горячий взгляд ненавидящих глаз.

— За что его арестовали? — спросил генерал у наблюдавшего за парнем солдата.

— Он пытался всадить короткий меч в спину часовому. Понадобилось трое взрослых сильных мужчин, чтобы его усмирить!

— Тебе сколько лет? — спросил Несмонту, глядя арестованному прямо в глаза.

— Тринадцать.

— Ты говорил о своих намерениях родителям?

— Мои родители умерли. Их убила египетская армия. Я тоже буду убивать египтян. Сихем взбунтуется, потому что у нас есть вождь!

— Как его зовут?

— Провозвестник.

— Его приговорили и казнили.

— Все это сказки! Мы — ханаанеи, мы знаем, что это ложь. И у вас тоже будут этому доказательства.

— Скажи на милость! Когда же это?

— А сейчас. Провозвестник как раз сейчас грабит караван на севере Сихема.

— Ты, кажется, прекрасно осведомлен, лягушонок! Но ты лжешь!

— Сами увидите, что не лгу!

— Посидишь в тюрьме, мозги сразу встанут на место.

— Но ведь это еще ребенок, — напомнил солдат.

— Ребенок, готовый убивать! Здесь применяется египетский закон, который гласит, что с десяти лет человек полностью ответственен за свои поступки.

Когда генерал возвращался домой, его догнал офицер и сообщил:

— В северной части города совершено нападение на караван.

— Жертвы?

— К несчастью, есть. Но есть и спасшиеся.

— Тотчас приведи их ко мне.

Как только Несмонту прибыл в Мемфис, он немедленно попросил аудиенции у фараона. Фараон незамедлительно принял его, отставив все дела.

Поскольку речь шла о важных сведениях, Сесострис призвал к себе визиря Хнум-Хотепа, Хранителя Царской Печати Сехотепа, Великого Казначея Сенанкха, Собека-Защитника, Царского Сына Икера и специального агента Секари.

— Расследование генерала Несмонту привело к тревожным результатам, — объявил царь. — Пусть он сам изложит обстоятельства своего открытия. А потом мы примем решение.

— На севере Сихема было совершено нападение на караван, — начал свой рассказ Несмонту. — Сопровождавшие его солдаты храбро защищались, но численное превосходство противника было велико. Патрулю вовремя удалось подобрать двух оставшихся в живых — солдата и купца.

— Эта новая трагедия доказывает, что нужно усилить наше военное присутствие во всей Сирийской Палестине, — сказал Сенанкх.

— Я предлагаю удвоить военное сопровождение, — предложил Собек. — Оно сумеет доказать разбойникам пустыни, которые охотно становятся союзниками ханаанеев, что проводить убийственные рейды бессмысленно.

— Все эти меры необходимы, — признал Несмонту, — но то, о чем рассказали мне уцелевшие, делает их недостаточными. По их словам, возглавляет эту банду грабителей человек высокого роста по имени Провозвестник.

— Провозвестник мертв, — напомнил Сехотеп. — По твоему же собственному рапорту, население Сихема само его прикончило, взбунтовавшись против этого ложного пророка!

— Я действительно так считал. Но, по всей видимости, ошибался. Кажется, Провозвестник жив. Я по крупицам собираю во время допросов информацию, и меня не покидает ощущение, что именно этот человек является душой ханаанского мятежа. Даже дети клянутся только им и хотят сражаться во имя его.

— Если он существует, то находится именно в Сирийской Палестине, — заметил Икер, чьи слова заставили Собека взглянуть на него жгущим, как уголья, взглядом.

Начальник всей стражи царства ничего не смог выведать у ханаанина и его помощников, оставленных в Мемфисе, чтобы завлечь его в западню. Все погибли от ран или были перебиты во время штурма.

— Провозвестник располагает несколькими вооруженными группами, — продолжал генерал Несмонту. — Он часто перемещается и старается объединить племена с целью создания армии, способной нам противостоять.

— Почему тебе не удается его арестовать? — спросил визирь.

— Он знает местность лучше, чем когда-либо знали мы, и воины извещают его о малейшем перемещении наших сил. И все же я получил главную информацию: раненый купец уже когда-то слышал, как Провозвестник проповедовал гражданскую войну против Египта. Его настоящее имя — Аму, это вождь древнего ханаанского племени, известного своей жестокостью и склонностью к насилию.

— Значит, достаточно лишь определить, в каком именно месте находится это племя!

— Семейные кланы, составляющие это кочевое племя, ушли в подполье сразу после восстания в Сихеме. Они дали страшную клятву, которую все жители области воспринимают всерьез: тот, кто выдаст армии или страже последователя Провозвестника, будет казнен с немыслимой жестокостью.

— И что ты предлагаешь? — спросил Сенанкх.

— Мне нужен очень храбрый человек, пользующийся полным доверием Великого Царя и способный завоевать доверие этого Аму и его окружения. Он должен будет выявить различные ответвления бандитской сети и самым осторожным образом уведомлять нас. Мы в нужный момент нанесем удар и уничтожим врага. Я заранее не беру в расчет настоящего военного, потому что их легко распознать.

— Значит речь именно обо мне, — сказал Секари.

— Разумеется, нет, — вмешался Икер, — потому что только у меня главные доводы. Разве я не пытался убить царя!

Собек подпрыгнул.

— Великий Царь, я еще раз советую вам не доверяться этому писцу!

— Там, где прячется Провозвестник, — продолжал Икер, — нужно искать и Бину, и бандитов Кахуна. Они явно ушли из Мемфиса и готовят свои будущие нападения со стороны Сирийской Палестины. Мне же удалось ввести в заблуждение власти — всех, кроме Собека-Защитника. И накануне ареста у меня остается лишь один выход: бежать, присоединиться к своим сообщникам, сообщить им все, что я узнал о дворце, и вместе с ними снова приняться за борьбу против тирана.

— Наконец-то! — воскликнул Собек. — Ты сам признался!

Икер пристально посмотрел на начальника всей стражи царства.

— Раз мне не удается убедить тебя в своей лояльности, за меня будут говорить мои дела. Или я снова обрету своих сообщников, и ты, в конце концов, с радостью, к которой не станет примешиваться никакое иное чувство, убьешь меня; или я проникну к противнику и буду передавать бесценную информацию, которая позволит Великому Царю истребить зло.

— Еще одна догадка кажется мне куда более реальной, — сказал Секари. — Тебя разгадают, Провозвестник предаст тебя смерти, и ты умрешь в жутких мучениях.

— Я понимаю, что опасность велика, — согласился Царский Сын. — Но за мной долг, и я хочу завоевать полное доверие ближайшего окружения Великого Царя, включая Собека, чье отношение меня не удивляет. Я совершил тяжелую ошибку, я должен омыть свое сердце и наполнить его справедливостью. Поэтому я молю фараона доверить мне эту задачу.

Сесострис встал, подавая знак, что совет окончен. Все вышли, кроме Икера.

— Великий Царь, можно мне перед отъездом просить вас об одной милости? Мне бы хотелось повидать Исиду и поговорить с ней в последний раз.

49

Повалившись в кресло, Жергу рыдал.

— Немедленно уедем из Мемфиса... Но куда спрятаться? Сесострис будет преследовать нас до самой пустыни!

— Прекрати говорить глупости и лучше выпей крепкого напитка. Он тебя успокоит.

— Я больше не хочу пить!

— Возьми себя в руки, будь мужчиной!

Жергу согласился осушить кубок и сделал это с таким видом, словно пил в последний раз.

— Нам, строго говоря, нечего бояться, — заверил его Медес. — По слухам, единственным подозреваемым у Собека является Царский Сын Икер. Провозвестник и большинство из его ближайшего окружения в безопасности. Сеть ливанца осталась на месте.

Жергу почувствовал, как страх постепенно его отпускает.

— Вы уверены, что нас не арестуют?

— Мы же не совершили никакой оплошности, все следы, которые могли бы привести к нам, оборваны.

На этот раз Жергу жадно прильнул к кувшину.

— Сесострис кажется невозмутимым и неуязвимым! Ни одно покушение на него не действует. Выйдем из этого опасного союза, Медес, и будем просто радоваться своему богатству!

— Это было бы ребячеством. Во-первых, Провозвестник не допускает ни предательства, ни ухода. Этим мы подписали бы себе смертный приговор. Во-вторых, благодаря ливанцу мы продолжим обогащаться. И, наконец, в-третьих, мы в итоге окажемся у власти над всей страной. Ты что, Жергу, действительно веришь в ад?

— Проклятые горят там на сковородах, и ничто не умеряет их страданий!

— Глупые сказки! — глухо отозвался Медес. — Я верю только во зло, в ложь и в алчность. Отрицать их глупо, бороться с ними смешно. Провозвестник притягивает меня, потому что использует силы зла с высочайшим искусством. Еще более удивляют меня его последователи, которые слепо ему повинуются! Как столько идиотов могли поверить, что бог говорил с человеком, чтобы поручить ему навязать человечеству абсолютную и окончательную истину? Толпой правит глупость, и мы должны этим пользоваться. Это самое удивительное политическое оружие. Я смеюсь над религией, которую проповедует Провозвестник, но я убежден, что ей удастся овладеть миром. А мы, присоединившись к ней, станем сказочно богаты и могущественны.

Хладнокровие Медеса успокоило Жергу, а напиток окончательно снял напряжение.

— Дом Царя живет в страхе, — прибавил секретарь. — После неожиданного прибытия генерала Несмонту мне не поручали составлять указы. Из его бесед с царем ничего не удалось узнать, но, кажется, Икера вызывали. Постараюсь разузнать об этом больше. А ты со своей стороны осторожно порасспроси окружение Несмонту. Конечно, там найдется любитель поболтать, гордый тем, что может рассказать тебе о причинах приезда генерала.

Над Абидосом садилось солнце. Исида медленно шла по каменной лестнице, ведущей на крышу храма, где она проведет ночь, изучая небо.

Царь поручил ей отмечать любое подозрительное действие со стороны постоянных и временных жрецов. Юная женщина не без облегчения видела, что каждый из них строго выполнял свои обязанности. Другая задача, гораздо более сложная, требовала от нее всей ее энергии: найти в архивах Дома Жизни сведения, даже самые незначительные, полезные для выздоровления акации.

И именно потому, что один из текстов рекомендовал изучать космос, Исида и собиралась вопрошать звезды, планеты и деканы^[115].

Богиня Исида определила все известные ей звезды — каждую на своем месте. Семь Хатхор направляли ее судьбу. Что же до чтения каждого часа — гороскопа, — то оно оставалось государственной тайной, передаваемой от фараона к фараону. Посвященные знали послание тридцати шести свечей, деканы, называемые еще «живыми». Они рождались и возрождались в дуат — звездной матрице, придавая ритуальному году свой ритм.

С помощью искателя, сделанного из пальмового листа, разрезанного в середине, и линейки с нитью, на конце которой был укреплен свинцовый грузик, Исида высчитывала положение небесных тел. Она наблюдала за Хором-небесным-тельцом (Сатурном) — решительной и мощной планетой, не оставляющей никакого места человеческим слабостям; за Хором-который-раскрывает-тайну (Юпитером); за Хором-красным (Марсом), растрачивающим силы; за двойной — утренней и вечерней — звездой (Венерой), которую соотносят с фениксом, носителем света первобытного камня; за Собегом, стоящим на носу солнечной ладьи (Меркурием), открывающим все пути. Вместе все эти планеты создавали гармонию музыки. И эту музыку нужно было научиться слышать, чтобы понимать в космическом мире каждую партию, вечными исполнителями которых были планеты, воспевавшие землю Египта.

Ни одна из планет не подавала Исиде знака тревоги. «Но тогда, — спрашивала себя Исида, — почему же акация больше не живет в гармонии с фазами Луны? По завершении фазы восхождения энергии — на четырнадцатый день — небесное око было восстановлено и блестело в ладье, как ночное солнце, свет среди мрака, способное выявить формы, спрятанные в темноте.

Конечно, Луна следовала своему пути, но ее связь с Древом Жизни прервалась. Да, согласно древним текстам, единственной силой, которая могла вредить солнцу ночи и мешать ему светить, был Сет, убийца Осириса. Сет поражающий, жестокий, опьяняющий, гневный, разделяющий, режущий, сеющий смуту и хаос!»

Исида знала, где его искать: в середине передней ноги быка, в северной части неба^[116].

Направив на него маленький скипетр Магию, выполненный из слоновой кости, жрица, осознавая всю опасность своего действия, вопросила его. Беспокоить и вопрошать непредсказуемого Сета значило рисковать: она могла навлечь на себя громы и молнии. Но Исида хотела понять, по какой причине и каким образом он вредит своему брату Осирису, набросившись на его Древо Жизни.

Нерасторжимые околополярные звезды оставались верными сами себе. Они, служанки Осириса, поддерживали силу Сета в рамках гармонии мира. Но зато другие небесные тела, напротив, стали мерцать необычным сиянием.

И вдруг Исида увидела тайную реальность этого пространства, которое она так часто в восхищении созерцала, не ведая ее истинной природы. На фоне из ляпис-лазури блестели драгоценные металлы и камни, подсвеченные сиянием, исходившим от солнечной ладьи. Космос предстал перед ней как огромная лаборатория, где без конца происходили превращения света в жизнь, изливающуюся на каждое существо, начиная с самой Земли. В недрах гор рождались металлы и минералы, пришедшие с неба. Осирис-Луна — солнце среди мрака — заставлял их расти. Именно этот рост Сет, гений зла и руководитель космических сил, и пытался прекратить.

У Исиды внезапно закружилась голова. Она медленно спустилась по лестнице, придерживаясь рукой стены. Было слишком рано, чтобы попытаться получить подтверждение этому открытию, но, может быть, оно даст ей новое оружие против врага.

В полумраке храма она почувствовала чье-то присутствие.

— Кто здесь?

— Я пришел на свое дежурство, — ответил Бега. — Безволосый попросил меня заменить вас и продолжить наблюдения. Вы заметили какие-нибудь изменения в движении звезд?

— Нет, — ответила Исида, не солгав.

Действительно, ни движение, ни положение небесных тел не приоткрыли ей тайну происходящего. Она увидела ее в самом их качестве. Конечно, она могла бы сказать об этом постоянному жрецу Беге, ведь он был известным математиком и геометром, специалистом по звездам. Но потрясенная юная жрица предпочла хранить молчание о пережитом опыте.

При свете свечей Бега заметил, что жрица выглядит изможденной.

— Как вы чувствуете себя, Исида?

— Немного усталой.

— Хотите, я провожу вас в вашу комнату?

— Это не обязательно.

— Я не хочу вам приказывать, но вы должны отдохнуть.

— Как и всем нам, обстоятельства мне это запрещают.

— Разве разрушая свое здоровье, вы вернете здоровье акации?

— Если бы моя жизнь могла спасти ее и жизнь моей страны, я бы, не колеблясь ни мгновения, отдала ее.

— Все постоянные жрецы разделяют эту благородную мысль, — сказал Бега, — и никто не щадит своих сил. Результат этого обнадеживает, потому что акация все еще живет.

— Мы ведем самую опасную войну, и мы ее еще не проиграли.

Глядя, как Исида удаляется, Бега чувствовал себя во власти противоречий. Как не завидовать ее красоте и ее уму? Осторожно и ловко нужно было помешать ей войти в состав иерархии и стать опасной. Ум Исиды уже сейчас столь блестящ, что многие сулят ей высокие посты. К счастью, она лишена амбиций и занята только духовными исканиями, совершенно не думая о власти.

Уж не сделала ли она только что какого-нибудь открытия, которое ее так смутило? Расспрашивать ее опасно, потому что излишнее любопытство удивит и насторожит Исиду. Возможно, Бега своим упорством сумеет ее смягчить или даже превратить в жертву для Провозвестника!

Восход солнца был великолепен.

Исида заметила, что особенно ярко блестит красная дуга, предшествующая новому появлению золотого диска — победителя мрака. Мрак снова был повержен сегодняшней ночью, остаток которой Исида провела в библиотеке Дома Жизни. Вчитываясь в алхимический трактат Имхотепа, глубину смысла которого она еще не познала до конца, юная жрица думала о своем первом опыте, который она сегодня поставит, если разрешит Безволосый.

Когда он увидел в руках Исиды медное зеркало, он не удержался и высказал ей свое неудовольствие.

— Разве ты забыла наш первый долг?

— Нет, не беспокойтесь. Сейчас мы совершим с вами возлияние воды и молока к подножию акации, но прежде мне хотелось бы получить от вас разрешение на выполнение нового ритуала.

— С этим предметом?

— Разве богиня Хатхор не освятила его во время ритуалов посвящения женщин? Мое зеркало — самое простое, и его способность к отражению ограничена. И все же я надеюсь.

— Откуда эта идея?

— От понимания металлической природы неба.

— А-а! Ты уже прошла этот этап... Царь не ошибся.

Ворча, Безволосый направился к акации, вокруг которой росли четыре молодых деревца. Посаженные по четырем сторонам света, они образовывали ограду, защищающую великого больного от новых волн зла.

Напитав Древо Жизни, Исида установила зеркало так, что утренний свет осветил небольшую часть листвы.

На глазах у Верховного жреца зазеленело несколько листов. Потом цвет их немного поблек, но полностью не исчез.

— Объясни это, Исида.

— Враг нарушил циркуляцию энергии между небом и землей. Одна и та же сила заставляет расти металлы и растения, повелителем которых является акация, потому что она живет одновременно и в этом, и в том мире. Из-за злого вмешательства акация больше не исполняет своей двойной роли получателя и излучателя энергии. Ее исцелит только алхимия.

— Поэтому и необходимо целительное золото богов, — сказал Безволосый.

— Пока мы не найдем его в достаточном количестве, давайте использовать другие металлы, происходящие от звезд. Это простое ритуальное зеркало только что доказало свою эффективность, хотя оно такое маленькое. Другие, сделанные лучше, помогут сокам циркулировать по стволу.

— А если мы поставим вокруг акации десятки зеркал? — спросил Безволосый.

— Мы рискуем сжечь ее жизненную силу и тем убьем сами себя. Наше вмешательство должно быть осторожным.

— Это — новый шаг в правильном направлении.

— Мои изыскания не окончены. Древние провидцы оставили нам основные ключи. Поэтому я продолжу изучать их слова.

50

В лаборатории Абидоса сохранились рецепты производства ритуальных косметических средств, духов и мазей, необходимых для ежедневного отправления культа. Безволосый и постоянные жрецы так хорошо знали эти тексты, что уже не обращали на них никакого внимания. Снова и снова изучая их, анализируя колонки иероглифов, выгравированные на стенах, Исида хотела оттолкнуться в своих поисках от какой-нибудь необычной подробности или какого-то намека на утраченный секрет. Это должно было навести ее на след целительного металла.

Сначала она выбрала несколько упоминаний о золоте Пунта, но без какого-либо уточнения относительно местонахождения этой таинственной страны, реальное существование которой подтвердить никто не мог. Затем она узнала о существовании некого города золота, где был добыт очень чистый металл с исключительными свойствами. И там тоже не было никакого географического указания. И все же окружение заставляло предполагать, что это место расположено в пустыне Нубии.

Устав, Исида свернула драгоценные папирусы и сунула их в кожаные футляры. Потом вышла из лаборатории и на какое-то время сосредоточилась в безмолвном храме, чтобы потом выйти во внешний мир.

Солнце садилось.

В мягком закатном свете перед ней возникла фигура гиганта.

— Великий Царь...

— Что ты обнаружила, Исида?

Юная жрица рассказала монарху о своем наблюдении неба и открытии города золота.

— Я приехал исполнить ритуал, отгоняющий врагов света. Это лучше защитит Осириса. Ты будешь одной из четырех моих помощниц-жриц, которые будут представлять богинь.

В святилище Безволосый установил око, вокруг которого разместил четыре крылатые фигуры с головами львицы. Око символизировало первобытный холм, возникший в момент творения мира, когда материализовался божественный свет.

Вместе с тремя другими жрицами Хатхор Исида слепила четыре глиняных шара. Каждый из шаров представлял собой одну грань ока Ра, способную рассеивать бури, вызываемые Сетом.

На око фараон положил пятый шар, в который воткнул перо страуса — воплощение Маат.

— Пусть гробница Осириса всегда будет защищена от его врагов, — произнес царь. — Пусть четыре львицы охраняют четыре стороны света, пусть глаза их никогда не закрываются. Пусть эти четыре востока остаются постоянными, и пусть небо не колеблется.

Жрицы подошли к монарху, у каждой в руках было по глиняному шару. Фараон четыре раза повторил заклинание.

— Отныне у солнца четыре глаза. Небо озарено полностью. Жестокое, наполненное огнем дыхание развеет Сета и его сообщников.

Монарх метнул первый шар на юг, второй — на север, третий — на запад и четвертый — на восток.

— Абидос навсегда остается городом, содержащим Почитаемого, и Сет оказывается приговоренным нести того, кто больше его, — Осириса.

Ритуал закончился. Сесострис собрал постоянных жрецов и жриц в колонном зале храма.

— Защита акации усиливается, — объявил он. — Где бы ни пряталось зловредное существо, око Ра увидит его и разрушит его деяния. Одна из посвященных жриц в мое отсутствие будет произносить заклинание, продолжающее действенность ритуала. Исида будет следить за акацией и будет называть элементы ладьи Осириса, Госпожи Абидоса. Поскольку ладья не может двигаться свободно, энергия воскрешения истощается. Исида сохранит то, что может быть этой энергией, и мы вместе продолжим борьбу и поиски целительного золота.

У Беги пересохло в горле. Конечно, Исида еще не замещает Безволосого, но теперь она становилась очень важной персоной. Став представительницей царской воли, она не преминет и дальше расширить свое влияние. К счастью, ее роль пока сводится к священнодействию и не касается ни управления, ни материальных ценностей. Учитывая увлеченность мистикой юной жрицы, можно предположить, что она замкнется в духовной сфере и никогда не заметит исчезновения стел.

Что же касается окончательной смерти Осириса и разрушения Абидоса, она заметит опасность слишком поздно.

Ветеран никогда бы не отказался выпить с ним пива. Поэтому Жергу принялся обрабатывать одного из старых солдат из свиты генерала Несмонту. В конце рабочего дня, сменившись с караула, солдат согласился пройтись по лучшим тавернам Мемфиса и составить компанию знатоку.

— Я работаю на царских виноградниках, — лгал Жергу. — После того как мы прополощем себе горло крепким пивком, я угощу тебя некоторыми чудными сортами, о которых ты еще долго будешь вспоминать.

Никто не мог перепить Жергу. Даже мертвецки пьяный, он помнил, что говорит. А ветеран, наоборот, не имел такой практики. И конечно, рассказав сначала о собственных подвигах, не отказался ответить на некоторые вопросы своего нового друга.

— Почему генерал Несмонту так неожиданно вернулся в Мемфис? — допытывался Жергу.

— Странная история, парень! Напали на караван, были жертвы — гражданские и военные. И знаешь, кто был наставником этих мерзавцев? Провозвестник! Тот самый паршивец из Сихема! Оказалось, что он вовсе не был казнен, представляешь?

— И теперь наверняка установлена его личность?

— Генерал-то, конечно, знает... И поспешил быстро сообщить фараону.

— Теперь уж запланируют сплошную проверку.

— Не думаю.

— Почему?

— Потому что уже десять раз ее проводили, и никакого результата! Но Несмонту хитрец! Он отправит туда шпиона! И тот проникнет к ханаанеям, чтобы выведать место, где скрывается этот их Провозвестник! А потом мы его прихлопнем!

— Отличная работа, Жергу, — похвалил своего подчиненного Медес. — Этот болтун дал бесценные сведения. Сегодня же вечером доложим ливанцу, чтобы тот, в свою очередь, предупредил Провозвестника.

— Вас желает видеть Царский Сын Икер, — сообщил курьер.

Медес немедленно вышел из своего кабинета.

— Чем я могу служить вам, Икер?

— Я принял ваше приглашение на обед, но, к несчастью, не могу прийти.

— Надеюсь, вы не заболели?

— Нет-нет, но я должен на некоторое время покинуть двор.

— Поручение в провинции?

— Простите, но большего я вам сообщить не могу.

— Может быть, желаете перенести нашу встречу на другую дату?

— Я не знаю, сколько времени буду отсутствовать.

— Позвольте мне пожелать вам удачного путешествия и заверить вас, что я с нетерпением буду ждать вашего возвращения. Как только вернетесь, даруйте мне привилегию и позвольте принять вас одним из первых.

— Обещаю.

— Тогда до встречи!

— Если будет угодно богам, Медес.

Отъезд Царского Сына мог иметь только одно объяснение: Сесострис под строжайшим секретом приказал ему внедриться к ханаанским бандитам. Икер — не солдат, в том районе его никто не знает, он выдаст себя за последователя Провозвестника и добьется результата куда большего, чем вся армия Несмонту.

Если Медес не ошибается, то сейчас у него в руках оказалось самое верное средство окончательно избавиться от этого проклятого мальчишки. Ливанец отправит за ним своих агентов, которые затем с рук на руки передадут его ученикам Провозвестника. Когда Икер окажется на территории ханаанских племен, он будет обречен.

Скоро будут Ханаанская земля, враждебный край, опасность, одиночество, страх и, вне всякого сомнения, смерть... Икер не предавался мечтам относительно своей будущей судьбы, но и не страшился ее. Чтобы достойно встретить это испытание, которое, скорее всего, будет последним, он наслаждался мирной атмосферой и свежестью дворцовых садов. Ему хотелось бы остаток дней провести, записывая свои мысли. Сидел бы себе под сикоморой, следил за движением солнца, отраженным в ритмике иероглифов, бегущих по папирусу, обдумывал мысли мудрецов и пытался в соответствии с традицией передать их новым поколениям. Судьба решила иначе, и любой протест был бы ребячеством.

Внезапно ему почудилось, что он снова стал жертвой галлюцинации...

Она...

Она шла к нему...

В бледно-розовых одеждах, с цветком лотоса в волосах...

— Исида, вы... Это вы?!

Она ему улыбнулась — сияющая, солнечная.

— По приказу Великого Царя я живу сейчас в Мемфисе. Мне нужно навести справки в некоторых давно уже не работающих архивах. Перед тем как отправиться на долгие часы в библиотеку храма Хатхор, мне захотелось повидать эти места. Простите, что я прервала ваши размышления.

Снова в голове Икера сбились слова, не давая прохода друг другу. И он не знал, что сказать.

— Гранатовое дерево... Вы помните? Мне нравилось смотреть на него вместе с вами.

Дерево действительно было великолепно. Новые цветы на нем беспрестанно заменяли старые.

Они сели на скамью, такие близкие друг другу и одновременно такие далекие.

— Я так надеялся увидеть вас, Исида! Это теперь, конечно, в последний раз.

— Почему так безнадежно?

— Потому что я получил от фараона позволение исполнить свою миссию, которая теперь на меня возложена: попытаться внедриться в группу бандитов, руководимую Провозвестником.

— Каким образом?

— Стратегию мне расскажут.

— С каким оружием?

— Короткий меч духа-хранителя, подаренный Великим Царем, амулет с изображением скипетра Могущество и опыт борьбы, приобретенный во время службы.

Исида казалась потрясенной.

— Разве эта миссия — не самоубийство?

— Как Царский Сын, я обязан повиноваться своему отцу. Более того, мне нужно служить ему, не думая о себе самом. Сегодня мое место в Ханаанской земле. Если мне повезет, фараон сумеет гораздо эффективнее сражаться с силами зла. Если не повезет, то это попытается сделать другой.

— Вы кажетесь безразличным к своей судьбе.

— Не думайте, что я безучастен, совсем напротив! Но я знаю, что мои шансы на успех очень малы. Поэтому хотел бы просить у вас милости. Если вы согласитесь меня выслушать.

— Говорите, прошу вас.

— Уезжая в Ханаанскую землю, я обязан покинуть своего самого верного друга, Северного Ветра. Это осел, которого я дважды спас от верной гибели. И он охранял меня от злой судьбы. Не согласитесь ли вы взять его на Абидос, чтобы следить за ним?

— Конечно, я попытаюсь стать ему другом. Будьте уверены, что Северный Ветер ни в чем не будет нуждаться.

— Перед этой опасной поездкой вы даете мне большое утешение. В Мемфисе легко показывать свою храбрость. Как я буду действовать далеко от Египта? И даже если мне удастся раскрыть местонахождение Провозвестника, смогу ли я предупредить царя?

— Магия Абидоса защитит вас, Икер. Благодаря вам мы спасем Древо Жизни.

— Пусть боги услышат ваши слова, Исида.

Молодой человек вспомнил слова змея, произнесенные им на острове КА: «Я не смог спасти свой мир, сумеешь ли ты спасти свой?»

Она встала.

Через секунду она уйдет, исчезнет навсегда, а он ей так ничего и не сказал!

Как встретить смерть, не открыв ей природы того огня, который в нем горит?

Он тоже встал.

— Исида...

— Да, Икер?

— Может быть, мы больше не увидимся, и я должен признаться вам, что... что я вас люблю.

Опасаясь ее реакции, он опустил глаза. Долгое — нескончаемое — молчание.

— И мне тоже, — сказала она голосом, в котором Икер уловил волнение, — фараон поручил тяжелую миссию. Как и вы, я боюсь оказаться неспособной ее выполнить. И ей я должна отдавать все свои мысли. И все же некоторые из моих мыслей будут рядом с вами и больше никогда вас не покинут.

Он не осмелился ни удержать ее, ни расспросить. Он смотрел, как она уходит — воздушная, почти невесомая, такая строгая и такая прекрасная!

Он остался один в пустом, залитом светом саду...

Кристиан Жак Мистерии Осириса: Огненный путь

Царь – это пламя на ветру,

Вздымающееся к небу,

Проникающее до глубин земли…

С огненным дыханием возносится царь.

Текст Пирамид, строки 324с и 541b

1

Хозяин небольшого каравана радовался тому, что, уходя с тропы, которую контролировала стража пустыни, принял самое опасное решение. Разумеется, он принял его, потому что хотел обмануть кочевников – грабителей, которые в поисках добычи бродили по всей Сирийской Палестине. Но избежать их ему помогало знание местности. К сожалению, он не мог воспользоваться покровительством стражников: оно было совсем не бесплатное – он должен был бы им уступить часть своего добра, которое они однажды уже тщательно осматривали на предмет незаконного провоза оружия. Короче говоря, максимум неприятностей и минимум пользы.

Караван двигался к главному городу области – Сихему ^[117], резиденции несгибаемого Несмонту, командующего египетской армией, решившего бороться с неуловимыми шайками головорезов, наводящими на округу ужас. Но кто знает, реальная ли опасность угрожала жителям, или все это – выдумки Несмонту, предназначенные для оправдания военной оккупации! Сихем, естественно, пытался освободиться от нежданной опеки, но возмущения заканчивались жестоким подавлением и казнями зачинщиков…

Караван неспешно продвигался вперед…

Меньше чем через три часа ослы уже будут у базарной площади и закипит торг. Хозяин каравана улыбнулся. Для торговцев это любимое время: назначить невероятно высокую цену,

увидеть искаженное негодованием лицо покупателя, слушать его горячие возражения – и пойдет долгий спор, который, в конце концов завершится обоюдовыгодным соглашением!

Вдруг откуда ни возьмись, шагах в тридцати перед караваном, появились мужчина и мальчик.

Ослы, не получив никакого приказания от вожатых, остановились как вкопанные. Один из них от страха взревел, вызвав волну паники у остальных.

– Ну-ну, мои милые, успокойтесь!

Мужчина был высокий и бородатый, голову его украшал тюрбан, а одежда доходила ему до пят.

Хозяин каравана, подойдя к нему поближе, разглядел изможденное лицо, на котором красными угольями горели глубоко посаженные глаза.

– Ты кто?

– Провозвестник.

– О!… Значит, ты действительно существуешь?

Тот, к кому относился этот вопрос, лишь усмехнулся.

– А этот юноша – твой сын?

– Это мой последователь. Этот тринадцатилетний отрок понял, что со мной говорит бог. Отныне каждому должно слушаться меня.

– Что ж, дело! Я уважаю всех богов.

– Речь не об уважении, а о повиновении всецело…

– Что ж, я охотно поговорил бы с тобой подольше, но я очень спешу в Сихем. Базарный день – святое дело.

– Скажи мне, что ты везешь.

– Не похоже, чтобы ты мог что-нибудь купить!

– Моим сподвижникам нужно что-то есть. И ты пожертвуешь своими товарами во благо нашего дела.

– Такие шутки мне совсем не нравятся! А ну, ты и твой юнец, посторонитесь!

– Ты должен повиноваться или забыл? Хозяин каравана начал терять терпение.

– Мне некогда, странник! Нас десятеро, а вас… – полтора. А если хочешь, чтобы палка вернула тебе рассудок, так что ж, мы угостим тебя побоями.

– Последний раз говорю тебе: повинуйся, или вас всех убьют.

Хозяин каравана обернулся к своим слугам.

– Эй, молодцы, зададим-ка ему хороший урок!

И в тот же миг на глазах у изумленных погонщиков Провозвестник превратился в хищную птицу. Его нос стал клювом, который глубоко вонзился в левый глаз жертвы, а пальцы-когти уже нащупывали в его груди сердце.

Мальчишка же, вооружившись кинжалом с обоюдоострым лезвием, стремительным и точным, как у кобры, броском рванулся вперед. Воспользовавшись испугом погонщиков, он направо и налево орудовал кинжалом, всаживая его в животы и спины – куда подвернется.

Пустыня огласилась предсмертными хрипами и стонами смертельно раненных.

Когда исход дела был уже ясен, Тринадцатилетний с сознанием выполненного долга подошел к своему кумиру за похвалой.

– Ты вел себя как герой, мой мальчик, и доказал свою храбрость.

Юному ханаанину довелось однажды пережить допрос из-за нападения на египетского солдата в ставке Несмонту. Выбравшись оттуда, он горел жаждой мести и убийства. Поверив, что Провозвестник станет для него лучшим учителем, мальчишка не скрывал своего восхищения новым таинственным вождем. А после, попавшись на глаза агенту Провозвестника, он без особого труда попал в один из тайных лагерей учителя. Там Тринадцатилетнему предстояло постигать две науки: учение Провозвестника, проповедовавшего разрушение Египта и изо дня в день до одури повторявшего одно и то же; а с другой стороны, ему пришлось пройти нешуточную военную подготовку, первые преимущества которой подросток сегодня увидел своими глазами.

– Хозяин, я прошу награды!

– Говори, Тринадцатилетний.

– Эти погонщики не способны оценить вашего милосердия. Разрешите мне их прикончить.

Провозвестник возражать не стал.

И мальчишка принялся за это жестокое дело, невзирая на стоны и мольбы. Да, он станет настоящим воином на службе великому делу!

С гордо поднятой головой юнец занял место во главе каравана, взявшего направление на лагерь сподвижников Провозвестника.

Шаб Бешеный, рыжий, с яркими веснушками по всему телу, великолепно владел кремневым ножом и не стеснялся при случае пускать его в ход. Он был одним из самых первых учеников Провозвестника. Встреча эта перевернула его жизнь. Из обыкновенного разбойника он сделался правой рукой того, кто мог повелевать демонами пустыни и превращаться в сокола, того, кто обладал сверхъестественной властью и нес семена учения, способного перевернуть мир!

Будучи закоренелым бандитом, Шаб Бешеный не сомневался, что для утверждения нового учения необходимо насилие, и все чаще находил оправдание своим действиям в речах учителя, исполненных мистического смысла. Да, слушать Провозвестника и не впадать в экстаз было, невозможно!

– Вижу караван! – предупредил наблюдатель.

– Сколько человек?

– Двое… Слушай, да это же Тринадцатилетний и наш главный!

Бешеный схватил наблюдателя за горло.

– Научись уважению, падаль! Ты должен называть Провозвестника «господин» или «учитель». И никак иначе, понял? Или я всажу тебе в брюхо нож!

Второго урока ханаанину не потребовалось.

Бешеный поспешил навстречу каравану.

– Наш новый ученик просто прекрасен, – с улыбкой сказал Провозвестник.

– Это я убил их всех! – вспыхнув от удовольствия, гордо воскликнул парнишка.

– Поздравляю, Тринадцатилетний! Если господин позволит, тебе выпадет честь посмотреть добычу и поучаствовать в ее дележе.

Провозвестник кивнул.

Мальчишка не стал ждать, чтобы его упрашивали. Больше никто в отряде не посмеет смеяться над его молодостью и маленьким ростом!

Во-первых, у него была отличная память, и он как никто другой запоминал слова учителя. Во-вторых, он один, не дрогнув, перебил довольно много врагов! Конечно, это еще не египетские солдаты, но у него появился опыт, который послужит ему в дальнейшем.

– Нам нужно много таких, – печально сказал Бешеный.

– Не унывай, скоро народ повалят к нам толпами, – улыбнулся Провозвестник.

Оба вошли в шатер.

– Все наши люди из Мемфиса добрались до места живыми и здоровыми – за исключением тех, кто остался под присмотром ливанца, – объявил Бешеный.

– А от него известий не было?

– Последние вести вдохновляют. Никто из его агентов не только не арестован, но даже и не побеспокоен. Зато царский дворец в смятении. Несмотря на все меры безопасности, предпринятые начальником стражи Собеком-Защитником, фараон Сесострис знает, что в любой момент может оказаться жертвой покушения.

Провозвестник обратил глаза к небу, словно хотел разглядеть там какой-то знак.

– Этот царь не ведает страха. Его сила огромна, он остается нашим главным врагом. Каждое из его действий таит в себе угрозу для нас. Нужно разрушить одну за другой все его видимые и невидимые опоры, а о победе возликуем лишь в тот благословенный день, когда сам фараон и власть, которую он представляет на земле, будут уничтожены. Наша задача будет трудной, мы проиграем еще не одно сражение, и многие наши сподвижники падут в этой борьбе…

– Но разве они попадут не в рай, господин?

– О, разумеется, мой храбрый друг! Но нам ежечасно нужно поддерживать их стремление к борьбе – что бы ни случилось на пути, какими бы непреодолимыми ни оказались препятствия, какими бы невосполнимыми утраты! Ну а с предателями, трусами и нерешительными мы поступим со всей строгостью.

– Рассчитывайте в этом на меня.

– Новостей от Кривой Глотки все еще нет?

Отряд, которому было поручено пробраться в покои Сесостриса и убить его, возглавлял Кривая Глотка. Отряд был разгромлен, когда был в двух шагах от цели. А после поражения его вожак Кривая Глотка бежал.

– Никаких, господин.

– Ему известно расположение этого лагеря. Если его схватили, и он заговорил, мы в опасности.

– Но раз мы больше ничего от него не ждем, давайте переберемся в другой. И к нам придут многие из племен Ханаана.

– Немедленно займись подготовкой к отъезду.

Провозвестник считал ханаанеев хвастунами и трусами, но находил, что они, тем не менее, необходимы для реализации части его плана, который, возможно, заставит фараона совершить непоправимые ошибки. В городах и селениях ханаанских, в лагерях мятежников и между вождями племен пылала вражда, плелись интриги, распространялись доносы и оговоры. Провозвестник надеялся, что ему удастся хотя бы отчасти распутать клубок, восстановить отдельные связи и создать некое подобие армии, которую Сесострис воспримет как опасность. Для этого нужно было исхитриться сплотить несколько племен во имя сопротивления оккупантам и освобождения Ханаанской земли, которая – и это нужно было признать – была не способна существовать без постоянной помощи Египта.

В шатер вошла юная азиатка. Кто станет ожидать беды со стороны красивой черноволосой девушки, чьи глаза полны любовных обещаний? И все же, влив однажды в нее часть своей крови и овладев ею, Провозвестник превратил ее в царицу тьмы. В его руках она стала опасным оружием, которым он непременно воспользуется, когда придет время.

– Посмотри.

Исполненная очарования покорности Бина смиренно вручила учителю закодированное послание, и он с интересом принялся его расшифровывать.

– Важные новости?

– Учись не задавать мне вопросов и довольствоваться послушанием.

Девушкапоклонилась.

– Позови Тринадцатилетнего.

Рассказ мальчишки о своих подвигах пользовался большим успехом у ханаанеев. Единственному человеку – крестьянину, который отнесся скептически к его словам, – он ответил весьма убедительно, всадив ему нож в правую ногу. Не интересуясь дальнейшей судьбой оппонента, чьи вопли вызвали смех у свидетелей спора, Тринадцатилетний занялся распределением съестного из поклажи каравана.

И вот его вызвал к себе сам Провозвестник – авторитет мальчишки вырос еще больше.

– Там что-то стряслось, Тринадцатилетний?

– Ровным счетом ничего, мой господин! Теперь меня уважают.

– Давай помолимся вместе. Прочти формулу проклятия фараона.

Вообразив себя мечом возмездия, занесенным над головой тирана, несмышленыш вдохновенно забормотал.

Когда молитва закончилась, красные глаза Провозвестника пылали. Тринадцатилетний с восторгом ловил каждое его слово.

– Достичь поставленной свыше цели – это значит, мой мальчик, нести смерть тем, кто не верует. Увы! Многие этого не понимают. Ты же сумеешь показать себя достойным великой миссии. Мое поручение, возможно, покажется тебе необычным, но выполни его, ни о чем не расспрашивая. Только так ты сумеешь победить.

– Могу я использовать кинжал, учитель?

– Это будет необходимо, мой мальчик.

2

Царский Сын Икер в одиночестве прогуливался в благоухающем дворцовом саду Мемфиса. Любой из тех, кто мог увидеть его в эту минуту, решил бы: вот юный баловень судьбы прохлаждается в ожидании высочайшего приема и поздравлений с блестящим назначением от менее удачливых царедворцев, стремящихся заручиться его милостями. Разве не сделал он, мелкий провинциальный писец, легкую и одновременно головокружительную карьеру?

О, как далеки эти пересуды от истины!

Икер присел под гранатовым деревом, которое было невольным свидетелем его любовного признания Исиде – жрице с Абидоса. Он был безумно влюблен с момента их первой встречи. Девушка дала ему лишь слабую надежду: «Некоторые из моих мыслей будут все время рядом с вами…» Разве это не просто выражение дружеских чувств или… пусть даже благосклонности? И все же восхитительный взгляд юной жрицы не покидал Икера, спасая его от многих опасностей своим незримым присутствием. Как можно жить вдали от нее?

И, тем не менее, он, скорее всего, больше ее не увидит.

Путь его лежит в Ханаан: под видом борца за ханаанскую независимость он должен проникнуть в стан мятежников, разведать местонахождение их главаря Аму по прозвищу Провозвестник и передать эти сведения египетской армии и страже, чтобы те смогли действовать самым решительным образом!

Не похоже, что этот Провозвестник всего лишь одержимый фанатик. Он является проводником сил зла, исполнителем их воли и непосредственным виновником угасания Древа Жизни – акации Осириса в Абидосе. Если бы не вмешательство фараона и не повседневные усилия постоянных жрецов, дерево уже могло бы засохнуть. Но как долго можно сдерживать процесс увядания средствами ритуальной защиты? И только полное выздоровление акации знаменует собою победу света. И как ни печально это осознавать, поиски спасительного золота так и не увенчались успехом!

Самая срочная задача ясна: арестовать Провозвестника, заставить его говорить и выведать, наконец, каким образом он стимулирует натиск силы тьмы.

Этой миссией Икер должен был искупить свою ошибку: разве он, будучи марионеткой в руках приспешников Провозвестника, не планировал убийство фараона, которого считал – без всяких на то оснований! – тираном?! Но теперь его глаза раскрылись. Сесострис не только не приговорил его к смерти, но, к всеобщему удивлению, сделал «единственным сыном» и наследником трона, что вызвало ненависть немалого числа придворных, жаждавших получить эту привилегию.

Но для вдумчивого и чуждого светской суеты одинокого юноши блеск нового статуса мерк в сиянии важности возвышенного смысла слов фараона о боге и божественной Маат. Простые слова «мой сын» в устах фараона Сесостриса обрели особенное духовное значение, с ними окончились бесприютные скитания Икера и его одиночество.

Поэтому нельзя покинуть путь справедливости, путь богини Маат, но как трудно ему следовать! Фараон требует от него, которому семнадцать лет отроду, непреклонной и цельной воли, способности проникать в суть вещей, их понимания, разума, полного справедливых мыслей, отваги, способной противостоять страху и опасности, а также постоянной жажды истины, пусть даже на краю гибели. Только такие качества приведут его к хотеп – полноте бытия и мира в душе. Икер чувствовал, насколько далек он еще от этого идеала! Ему невольно вспомнились слова его первого учителя, старого писца из Медамуда, которые удивительным образом совпали с тем, что сказал ему Сесострис: «Какими бы ни были испытания, я всегда буду рядом с тобой, чтобы помочь тебе исполнить то предназначение, которого ты еще не знаешь».

Икер вышел из сада и быстро зашагал по улицам столицы. Несмотря на все недавние перипетии и покушение на фараона, Мемфис остался веселым и беззаботным. Являясь экономическим центром страны, он с начала первой династии занимал место, уравновешивавшее земли долины Нила, Верхнего Египта, обширных водных и покрытых сочной растительностью территорий Дельты и Нижнего Египта.

Жрецы, исполняя свое предназначение, вели службу в многочисленных городских храмах, писцы занимались административными делами, ремесленники в изобилии поставляли предметы, необходимые жрецам и простым людям, торговцы вели споры на рынках, портовые рабочие разгружали прибывшие корабли… Это яркое разнородное многолюдье ничего не ведало о том, что величайшая опасность угрожает Древу Жизни, а с ним и всей египетской цивилизации.

Икеру подумалось: если Провозвестник победит, если священная акация умрет, Мемфис будет разрушен до основания. И та же участь постигнет весь мир. Добровольно вызвавшись остановить Провозвестника, юноша хотел загладить прошлую вину и освободить свое сердце, ясно сознающее, что эта задача сродни самоубийству. Никакого шанса на успех, несмотря на военную подготовку, полученную им в провинции Орикса. И все же фараон поддерживает его решимость, заботясь лишь о том, чтобы он взял с собой оружие, посланное невидимыми силами.

Если бы любимая женщина ответила на его страсть, он, возможно, и не рискнул бы взяться за осуществление этой опасной миссии… Но нет, это недостойно – перекладывать ответственность на Исиду! Икер должен отправиться в путь, даже если страх сковывает его душу.

А ведь он мечтал когда-то стать хорошим писцом, потом писателем… Ему нравилось переписывать книги мудрости, например максимы Птах-Хотепа, и открывать для себя знания предков. Но великие прошлого никогда не говорили о себе, они всегда стремились передать закон Маат, не обронив ни мельчайшей подробности и неустанно бичуя пороки и слабости человеческого существа. А как передать величие, глубину и красоту ритуальных текстов, доступ к которым он получил в должности временного жреца храма Анубиса? Впрочем, Исиде, которой позволено посещать библиотеку Дома Жизни, известны, конечно, и не такие сокровища!

Вот о каком будущем мечтал Икер, а не о миссии специального посланца фараона, приговоренного нырнуть в бурлящий котел злобных интриг, где можно свариться заживо!

Внезапно возникшее чувство опасности заставило Царского Сына оторваться от размышлений. Улица была необыкновенно тихой: ни играющих детей, ни хозяек, болтающих на пороге своих домов, ни водоносов, предлагающих свои услуги.

Он хотел, было вернуться, но тут же лицом к лицу столкнулся с грозного вида детиной, который, зажав к руке тяжелый камень, многозначительно произнес:

– Отличное схенти, приятель! Да и сандалии, скажи на милость… Какая редкость в нашем углу! А ну, снимай подобру-поздорову!

Икер оглянулся.

На другом конце улицы руки в боки стояли сообщники нападавшего.

– Выхода нет, парень. Деваться тебе некуда, так что веди себя благоразумно, и мы не причиним тебе зла. Схенти и сандалии, живо!

Атаковать нужно было срочно, пока мышеловка не захлопнулась и эти трое не набросились на него с кулаками, положив преждевременный конец его миссии.

Икер ринулся на грабителя, и тот, нелепо крякнув, выпустил из рук камень и рухнул на мостовую. Сообщники бросились ему на помощь. Первый, едва добежав до Икера, внезапно остановился, словно пораженный ударом молнии, и упал. Второй при виде этого в ужасе ретировался.

Тут только Икер смог разглядеть квадратный подбородок и знакомый взгляд под густыми бровями.

– Секари! Ты! Ты что, шел за мной от самого дворца?!

– Если бы я не беспокоился за твою жизнь, знаешь, что могло бы произойти… Да ты и сам видишь. Ладно, ты тоже мог бы уложить одного или двоих. Но, видишь ли, эти ребята мастера черных дел. Что за идея гулять разряженной павой по таким местам?

– Я размышлял и…

– Пойдем лучше, выпьем пива, это вернет тебе силу. Я знаю недалеко одну таверну – просто чудо! К тому же там мы не будем выделяться.

Секари, как специальный агент Сесостриса, имел указание охранять Икера при любых обстоятельствах. Он привык к испытаниям, вырос в них и закалился, а с Икером его связывала настоящая дружба. Секари происходил из простой семьи и сумел освоить сотню разных дел. Икер видел его и слугой, и рудокопом, и охотником, и садовником! Секари умел двигаться бесшумно и становиться невидимым. Несмотря на свою грузноватую внешность и замашки беззаботного повесы, он с легкостью адаптировался среди любых слоев населения. Икер подозревал, что Секари многое известно о Золотом Круге Абидоса – самом таинственном братстве Египта. Но его друг всегда уходил от вопросов, как будто дал слово хранить полное молчание.

Пиво было довольно крепкое, и языки развязались.

– Твой настрой не внушает мне особой уверенности, – заметил Секари.

– А ты и в самом деле думаешь, что у меня есть хотя бы один шанс уцелеть?

– А ты, в самом деле, считаешь, что царь отправил бы тебя на верную смерть?

Вопрос Икера озадачил.

– Один в Ханаане, ни одного знакомого, перед лицом неуловимого врага… Разве я не стану легкой добычей?

– Ошибаешься, друг мой, кругом ошибаешься! Как раз твоя слабость и спасет тебя. Ханаанеи легко распознают противника, как бы он ни ловчил и ни маскировался. А ты не вызовешь подозрения. Если тебе удастся вести себя убедительно естественно, твоя миссия будет исключительно успешной. Ты только подумай о своих прежних подвигах! Кто бы дал за твою жизнь кусок рваной тряпки, когда ты был привязан к мачте «Быстрого» и был обещан в жертву богу моря, а потом потерпел кораблекрушение! Но видишь, ты жив, и ты – Царский Сын! В самом деле, не из-за чего падать духом, несмотря на то, что путешествие кажется тебе опасным. Знаешь, со мной случалось кое-что и похуже, но я же выкрутился!

Икер вспомнил о вопросе, который задал гигантский змей, явившийся ему на острове: «Я не сумел помешать гибели своего мира. Сумеешь ли ты спасти свой?»

– Помнишь царскую бирюзу, которую мы нашли вместе? – спросил Секари. – Если она попала к Провозвестнику, чему она послужит, а? Такие камни обладают огромной силой. И если предположить, что она имеет целебные свойства, она бы нам очень пригодилась!

– Может быть, она хранится в сундуке из акации, сделанном для Провозвестника?

– Этот тип скрывает и другие тайны! И ты, Икер, их раскроешь! Ты узнаешь, не он ли убил твоего учителя, генерала Сепи. Рано или поздно царский суд свершится, и мне бы хотелось стать его орудием. Видишь, как много добрых дел впереди!

Секари отчаянно старался выглядеть уверенным, но ни он, ни его друг не были наивными.

– Вернемся во дворец. Я хочу отдать тебе самое дорогое, что у меня есть.

Без своего наперсника Северного Ветра, порученного Исиде, писец чувствовал себя одиноко. Пережитые бок о бок невзгоды вылились в привязанность. Прощание было душераздирающим. Однако юная жрица вела себя с ним так заботливо, что ослик тотчас ей доверился…

Приятели не стали входить во дворец через главные ворота. Секари, чья истинная роль оставалась тайной для большинства чиновников, старался держаться в тени. Пройдя обходными путями, он присоединился к Икеру в его апартаментах, расположенных рядом с покоями царя.

– Собек-Защитник не зря ест свой хлеб. Если даже мне с трудом удалось пройти незамеченным, безопасность фараона вполне обеспечена. Но меня продолжает мучить загадка: кто приказал убить тебя самозваному стражнику? Если это Провозвестник, то понятно. А если нет? Согласись, тут есть над чем призадуматься! По-моему, это указывает на существование еще одного негодяя, может быть, даже здесь, во дворце.

– Ты подозреваешь, что виновен Собек?

– Это было бы чудовищно, но в расследовании, которое я веду, я не должен ничего упускать из виду.

– Не забудь, что Собек будет первым, к кому попадут мои донесения!

– Я не дам ему повредить тебе.

Икер вручил другу свои великолепные писчие принадлежности.

– Это подарок генерала Сепи, – сказал он. – В Ханаанской земле мне это не понадобится.

– Я сохраню эту реликвию, вот увидишь, никто не прикоснется к ним до твоего возвращения. Какое у тебя с собой оружие?

– Амулет-скипетр Могущество и короткий меч духа-хранителя, который дал мне царь.

– Будь постоянно начеку, никому не доверяй и предполагай всегда самое худшее. Так ты не дашь застигнуть себя врасплох.

Икер остановился у окна и засмотрелся на ярко-голубое небо.

– Как мне благодарить тебя, Секари, за твою помощь? Без тебя я уже давно бы погиб. А теперь пора, расстанемся.

Секари отвернулся, чтобы не выдать смущения.

– Твоя верность царю останется неколебимой, правда?

– Не сомневайся, Икер!

– Ведь ты ни разу, я полагаю, не думал ослушаться царя?

– Ни разу!

– Тогда ты останешься в Мемфисе и не пойдешь за мной в Ханаан.

– Ну, это никак не связано…

– Нет, Секари. Я должен действовать один, победить один или один погибнуть. На этот раз ты не будешь меня охранять.

3

Исида тяготилась пребыванием за пределами Абидоса. Как бы ни притягателен был Мемфис и как бы ни был красив любой другой край, в который забрасывала судьба молодую жрицу, она думала только о том, чтобы поскорее вернуться в духовный центр страны, на великую землю Осириса – остров справедливых.

Как только вдали показалась скала, стали видны поселения вдоль канала и пустыня с множеством обелисков и памятников, ее сердце возликовало. В этом сакральном месте находилось Вечное Жилище и святилище Осириса, к которым вела дорога Процессий, окруженная рядами часовен и стел. Там находилось Древо Жизни – ось мира.

Абидос только что пополнился двумя внушительными строениями – храмом и обширной гробницей Сесостриса, в которой Исида пережила важнейший этап своего посвящения в великие тайны. Маленький городок – Земля Выносливых – дополнял архитектурный ансамбль. Здесь жили ремесленники, управители, постоянные жрецы и жрицы. Здесь же размещались временные жрецы, прибывавшие для участия в церемониях, длительность которых колебалась от нескольких дней до нескольких месяцев.

Из-за опасности, которой подвергалась акация Осириса, вокруг Абидоса были поставлены караулы. Атаки, предпринятые против городов Кахуна и Дахура, города царской пирамиды, доказывали, что решимость врагов Египта достигла предела.

Тревожные мысли не оставляли Исиду на протяжении всего путешествия. Притом что число и сложность поручений, которые давал ей фараон, могло повергнуть в отчаяние и самых терпеливых, юная жрица держалась стойко. Ее дело вселяло в нее уверенность, потому что оно ставило заслон неожиданным вторжениям зла. И все же скудость достигнутого, по сравнению с угрозой, исходившей со стороны сил тьмы, наводила уныние. Тем не менее, акация продолжала жить! Зазеленели две новые ветви, это уже немало! И каждая победа, пусть даже самая скромная, убеждала Исиду в неминуемом торжестве.

Однако она была смущена… Причиной тому – признание Царского Сына Икера. Он любил ее! Его любовь была такой сильной, что пугала ее и даже мешала ответить на главный вопрос: любит ли Икера сама Исида?

До сих пор жизнь жрицы, силы, направленные в глубину познания таинств и обрядов, занимали ее всю без остатка, заставляя забывать о хитросплетениях чувств и страстей.

Но после встречи с Икером Исида почувствовала в себе перемену. Ее наполняли странные ощущения, столь отличные от всего того, к чему она привыкла за время своего духовного опыта. Внешне никакого противоречия во всем этом не было, но перспективы были самые туманные. Нужно ли стремиться исследовать далее этот неизвестный ей мир?

Как она сама призналась, часть ее мыслей действительно была рядом с Икером. И неважно, был ли он Царским Сыном, простым провинциальным писцом или слугой. Значение имели лишь его искренность и прямота.

Икер – исключительный человек!

Покидая его, Исида была объята страхом – страхом больше никогда не увидеть его… Икера ожидало опасное приключение, вернуться из которого, скорее всего, не удастся! И страх, пронизывая Исиду насквозь, превращался в тоску. Может быть, ей нужно было говорить с ним иначе, рассказать о том, что такое жизнь, подчиненная ритуалу, выказать больше участия?

Дружба, взаимное уважение, доверие… Не эти ли добрые слова маскировали то новое чувство, которое юная девушка отказывалась называть из-за боязни, что оно отвлечет ее от избранного пути?

Ну и чей же это нос так настойчиво ей тычется о бок? Ну конечно же, это Северный Ветер!…

Словно очнувшись ото сна, Исида вдруг поняла, что корабль давно пристал к берегу, трап сброшен и пора спускаться. Северный Ветер смотрел на нее своими карими глазами. Они поняли друг друга с первого взгляда. Крупное красивое животное было очень привязано к Икеру и старалось найти себе утешение в обществе этой прекрасной девушки, такой нежной и доброй. У Исиды не было нужды скрывать тревогу или, напротив, объяснять, как призрачны шансы на выживание у Царского Сына – девушка и ослик без слов так хорошо понимали друг друга! Первый контроль прошел благополучно, вопросов ни у кого не возникло. Стражники знали Исиду, ее возвращение было им приятно. Неужели и впрямь в ее отсутствие Абидос казался намного неуютнее?

Но когда юная жрица подошла ко второму кольцу стражников, реакция людей поразила Исиду. Стражники не решились остановить ее, но временный жрец не сдержал негодования:

– Осел! На Абидосе!… Осел – это животное Сета! Посмотрите внимательно на его шею! Вы видите? Видите?! Там растут рыжие волосы! Это животное – воплощение духа зла! Я немедленно должен предупредить Безволосого.

Исида терпеливо ждала прихода своего главного начальника. Безволосый, назначенный Верховным жрецом Абидоса, был ставленником фараона и не принимал ни одного решения без явного одобрения монарха. Ему был поручен надзор за священными архивами Дома Жизни, и только он мог выдавать разрешение на работу в них. Да, этот угрюмый шестидесятилетний старик был непреклонным и никогда не отлучался из Абидоса, ведь Абидос был землей Осириса! Его не волновали почести и мирские тревоги, он никогда не потерпел бы ни малейшего отклонения от ритуала. Его девизом было только одно слово – строгость.

– Осел с рыжей прядью в шерсти? Ты изумляешь меня, Исида!

– Северный Ветер поручен мне Царским Сыном Икером. Он будет жить рядом с моим жилищем и не потревожит священного воздуха. Разве одной из наших обязанностей не является усмирение силы Сета? Пусть даже этот ослик будет одним из ее выражений, я сумею найти на нее управу. Разве жрицы Хатхор не призваны усмирять его огонь?

– Сету было поручено нести Осириса на своей спине, – согласился Безволосый. – А сумеет ли он остаться спокойным и молчаливым?

– В этом я уверена.

– При первом же проявлении неподчинения, при первом же крике я прикажу его выставить с Абидоса. Ты это хорошо поняла, Исида?

Безволосый еще раз пристально посмотрел ей в глаза. Исида повернулась к Северному Ветру.

– А ты это понял?

В подтверждение Северный Ветер поднял правое ухо. Безволосый пробурчал что-то нечленораздельное и погладил голову осла.

– Устраивай своего гостя, после чего приходи ко мне в храм Сесостриса.

Храм Миллионов Лет был предназначен для эманации КА, которое усиливало магическую защиту Древа Жизни. Это было массивное здание, обнесенное высокой стеной с пилоном. Вокруг была устроена сложная система каналов, служивших для вывода сточных вод. Само здание, к которому вела замощенная камнем дорога, выглядело сторожевой башней пустыни.

Исида вошла во двор, окруженный портиком с четырнадцатью колоннами, прошла в темный, напоенный тишиной зал и прислушалась… Тишина была так глубока, что, казалось, слышны были слова божеств, приношения которым возлагал сам фараон…

Над ней было усыпанное звездами небо… Исида замерла.

Еле слышный шорох вернул ее к действительности. Безволосый сидел перед барельефом с изображением Осириса.

– Какие плоды принесли твои разыскания в главной библиотеке Мемфиса? – спросил он юную жрицу.

– Они подтверждают наше предположение: акацию сможет исцелить только самое чистое золото, родившееся в недрах божественной горы.

– Оно также необходимо для отправления великих таинств. Без него любой ритуал останется лишь мертвой буквой и Осирис не воскреснет.

– Вот истинная цель наших врагов, – вздохнула Исида. – Несмотря на смерть генерала Сепи, Великий Царь усилил меры по разысканию спасительного золота, но никому не ведомо место, где оно находится, и никто не знает, где искать страну Пунт.

– Это всего лишь метафора!

– Я все же продолжу свои поиски. Меня не оставляет надежда, что удастся найти что-нибудь важное. А вдруг отыщется какая-нибудь подсказка!

– А что решил фараон?

– Виновник наших несчастий, вероятнее всего, некий бунтовщик, присвоивший себе имя Провозвестника, который будоражит Ханаанскую землю. Сесострис отправил туда единственного сына, поручив ему узнать местонахождение бунтовщика. Только узкий круг ближайших и самых верных друзей Великого Царя, не считая вас и меня, в курсе этого предприятия.

Исиде предстояло исполнить исключительно деликатную миссию: попытаться осуществить постоянное наблюдение и убедиться, что ни один из постоянных или временных жрецов Абидоса не состоит в сговоре с врагом. Фараон, полностью доверяя своему Верховному Жрецу, позволил Исиде поставить его об этом в известность.

– Во время твоего отсутствия я ничего необычного не заметил, – сказал Безволосый. – Каждый предельно честно старался исполнить свой долг. Да и каким образом демону удалось бы прокрасться к нам? Да еще затесаться в наш круг!

– Мастера из храма Хатхор в Мемфисе подарили мне один драгоценный предмет. Мне хотелось бы проверить его действенность…

Исида и Безволосый вышли из святилища Сесостриса направились к Древу Жизни, в глубь священного леса Пекер. Так же, как и в любой другой день, небольшое число постоянных жрецов старательно занимались своими делами. Чтобы удерживать духовную энергию, источавшуюся в этом месте, и поддерживать жизненную связь со светоносными телами, Служитель КА исполнял культ предков. Жрец, которому было поручено совершать возлияния холодной воды, обходил все жертвенные столы, не пропуская ни один. Жрец, обладавший даром провидения, следил за правильным исполнением таинств, а тот, кто надзирал за целостностью Великого Тела Осириса, проверял печати, наложенные на врата его гробницы. Что же касается музыки, призванной воспевать Божественную Душу, – семь жриц исполняли созвучную небесной гармонии мелодию.

Фараон, хранитель золотой таблички и формул знания, открытых на Абидосе, ежедневно произносил – где бы он ни находился – тайные слова, не давая тем самым силам зла осуществить разрыв цепи откровений.

Безволосый и Исида совершили возлияние воды и молока к корням священной акации. В ней теплилось теперь лишь несколько слабых следов жизни. Вокруг Древа молодые акации, посаженные по четырем сторонам света, пытались хоть как-то поддержать действие благотворных сил.

– Можешь ли ты оставаться в этом Древе, Осирис? – жалостно воскликнул Безволосый. – О, пусть это Древо все же поддержит связь между небом, землей и глубинами, пусть оно даст свет посвященным и процветание любимой богами земле!

Исида провела ритуал представления священной акации великолепного зеркала из серебряного диска с ручкой из яшмы, украшенного ликом богини Хатхор. Тонкие полоски золота окружали инкрустацию из ляпис-лазури и сердолика.

Жрица подставила диск солнцу, чтобы направить ласкающий луч на верхушку Древа Жизни. Зеркало послало великому больному немного тепла, но не обожгло его. Эту процедуру нужно было вести очень осторожно и не слишком долго, чтобы не навредить.

Благодаря ритуалу с глиняными шарами, олицетворявшими солнечное око, фараону удалось усилить магическое ограждение вокруг акации. Теперь до него не дойдет ни одна волна тлетворной энергии. Ах, но не слишком ли поздно приняты все эти меры?!

Исида положила зеркало в одной из часовен храма Осириса. В той самой, в которой размещалась ладья, используемая во время исполнения великих таинств. По словам Безволосого, небесный прототип этой ладьи не мог больше полноценно совершать свое плаванье. Поэтому, чтобы не дать ей уплыть в неведомые дали, фараон поручил Исиде дать каждой из частей ритуальной ладьи имя и тем сохранить ее целостность. Этот прием, предусмотренный для крайних случаев, поддерживал жизнь одного из основных символов Абидоса, источника энергии, необходимой для процесса воскрешения.

Городок Земля Выносливых был выстроен по строгому плану, и план этот был разработан самим Сесострисом. Каждая улица была шириной в пять локтей, обмазка домов тщательно подобрана, а каждое жилище, как и двор, сложено из кирпича. Дома были довольно просторными, с гостиными и личными покоями. Фасадами они были обращены к пустыне. В юго-западном углу городка располагалась обширная ^[118] резиденция управителя.

Исида жила в четырехкомнатном домике, деревянные двери которого были украшены известняковой рамкой. Белизна внешних стен и яркие цвета интерьера создавали захватывающий контраст. Простая и прочная мебель, каменная и керамическая посуда, льняное белье, – однако материальное благополучие нисколько жрицу не занимало. По статусу ей была положена служанка, обладавшая кулинарным талантом. Это избавляло Исиду от домашних хлопот.

Северный Ветер, лежа у порога, сторожил жилище своей новой хозяйки. Весь Абидос уже знал, что животное Сета сегодня получило – на условиях соблюдения благоговейной тишины – статус временного жильца.

– Ты смертельно голоден, правда?

Ослик поднял правое ухо.

– И все же сегодня вечером мы оба попостимся. А завтра я прикажу приготовить тебе плотный завтрак.

Они прогулялись вместе по пустынной дороге, любуясь заходом солнца. Его лучи окрашивали в розовый цвет старый тамариск. Название этого деревца – iser – напоминало имя Осирис. Порой веточки его клали в саркофаги, что ускоряло процесс превращения мумии в светоносное тело. Могучий тамариск господствовал даже над сушью пустыни, потому что его корни черпали воду из глубин первозданного моря.

Исида помолилась и попросила Осириса оказать свое покровительство Икеру и указать ему верный путь в опасной земле, где каждое мгновение он рискует своей жизнью ради спасения жизни Осириса, ради спасения Абидоса и Египта в целом.

4

Секретарь Дома Царя Медес, широкогрудый колченогий человечек лет сорока с прилизанными на макушке смоляными волосами, обладал невероятной активностью. Он придавал форму решениям, принятым фараоном и его советом, а затем эти решения распространялись по всей стране. Ошибок своим подчиненным Медес не прощал.

Медес был страшно горд тем, что получил это свое назначение, потому что оно делало его одним из самых высокопоставленных чиновников государства. И все же у него были более высокие честолюбивые планы. В частности, ему хотелось войти в состав учреждения, которое являлось жизненным центром власти. И вовсе не ради того, чтобы лучше служить этой власти, а для того, чтобы ее разрушить. Задача избавиться от Сесостриса отнюдь не казалась ему простой, и провал последнего покушения на жизнь монарха ясно демонстрировал глубину и прочность его магической защиты. Но чиновник Медес был не таким человеком, чтобы отказываться от своих планов. Тем более что теперь у него появился такой союзник, как Провозвестник – странный и опасный тип, которому предстояло уничтожить трон фараона.

Медес первым приходил на работу и последним уходил из здания администрации. Он вел себя как строгий и ответственный чиновник, которому не может быть адресован ни один упрек. Восстановив должность визиря, которая была отдана Кхнум-Хотепу, царь ограничил полномочия Секретаря Дома Царя. Кроме того, старик Кхнум-Хотеп в совершенстве владел искусством государственного управления и исполнял свои обязанности как нельзя лучше, выказывая абсолютную преданность фараону, с которым некогда собирался воевать. Осторожный Медес старался не превышать своих полномочий и не задевать визиря. Он во всем беспрекословно ему повиновался и ни разу не дал ни единого повода к недовольству, потому что Кхнум-Хотеп был ушами монарха.

Думая о предстоящем ночном свидании, которое было для него столь же важно, сколь и рискованно, Медес волновался. Приближение назначенного часа делало его все более раздражительным, гораздо более раздражительным, чем обычно. Он даже выставил за дверь нескольких писцов, показавшихся ему не слишком расторопными.

Медес уже завершал проверку очередного дела, когда к нему неожиданно зашел Верховный Казначей Сенанкх, глава администрации Обеих Земель и министр.

Медес просто не выносил этого розовощекого жизнелюба с круглым брюшком. Его внешность была слишком обманчива. Сенанкх, специалист в области государственных финансов, был сильной личностью, презирал лесть и не стеснялся в безжалостном преследовании подхалимов, лентяев и тупиц. Медес тщетно пытался его скомпрометировать и подвести под отставку. Но хитрый лис Сенанкх отбил все сокрушительные атаки и нанес ему сильные контрудары.

– Никаких трудностей на горизонте?

– Никаких, Верховный Казначей.

– Финансы твоего департамента выглядят, на мой взгляд, особенно чистыми.

– Я пресекаю малейшее расточительство. Увы, этот труд конца не имеет! Как только внимание ослабевает, человеческие пороки берут верх.

– Благодаря твоему отличному управлению Секретариат Дома Царя действует хорошо как никогда. Да, у меня для тебя прекрасная новость: твоя просьба удовлетворена. У тебя будут дополнительно пять быстроходных кораблей. Найми нужное число писцов и обеспечь циркуляцию информации наилучшим образом.

– Ничто не могло меня так обрадовать, как это известие, Верховный Казначей! С такими-то средствами я смогу доставлять царские декреты мгновенно!

– Таким образом согласие Обеих Земель еще более укрепится, – заметил Сенанкх. – Только не охлади своего рвения.

– О, за это не беспокойтесь!

Вернувшись к себе, Медес задумался: уж не сомневается ли в нем Верховный Казначей? Правда, ни его слова, ни поведение не давали повода так думать. Но министр был так хитер и ловок и искусно умел скрывать свои мысли, что его собеседник просто обязан быть постоянно настороже. Как бы там ни было, Медес получил то, к чему стремился. Новые работники – посыльные и моряки – все принадлежали к сети его информаторов. И когда понадобится передать сведения мятежникам, сделать это будет проще простого.

Медес жил в прекрасном доме в центре Мемфиса. Со стороны улицы был служебный вход и главный, за двустворчатой дверью которого постоянно следил слуга. На каждом этаже – а в доме их было три – двери с вырезами для света, прикрытыми деревянными жалюзи, создавали прохладу. Лоджия с выкрашенными в зеленый цвет полуколоннами выходила в сад. Там было спокойно, и тревога отступала…

Но едва Медес переступил порог гостиной, как к нему на шею бросилась жена.

– О, я больна, мой дорогой! Я так больна! А ты меня так надолго оставляешь!

– Что у тебя болит?

– Мне дурно, меня тошнит, мои волосы секутся и выпадают, у меня нет аппетита… Прикажи, пусть немедленно позовут доктора Гуа!

– Давай я займусь этим завтра.

– Но мне он нужен немедленно! Это срочно!

Медес отстранил жену.

– А у меня другие срочные дела.

– Ты хочешь моей смерти!

– Положим, до завтра ты доживешь. Прикажи, пусть подают обед. А после ступай к себе в комнату, служанка сделает тебе массаж. Это принесет облегчение.

Насытившись, Медес сел дожидаться ночи, чтобы, покрыв голову платком, отправиться к ливанцу. Он много раз останавливался и возвращался, чтобы запутать следы и убедиться, что за ним никто не идет… Вроде бы никого. На всякий случай он еще раз сделал большой круг, обойдя истинное место своего назначения… Успокоившись, стукнул в калитку заветного дома, ничем не приметного посреди скромного жилого квартала. Выглянул сторож. Медес протянул кусок кедровой коры с иероглифом «дерево».

Калитка приоткрылась, и вот уже Медес поднимается на второй этаж, а навстречу ему движется человек, чей силуэт напоминает тяжеловесную амфору. Он надушен до невозможности и одет в длинное просторное платье.

– О, мой драгоценный друг, какое счастье видеть вас! Отведаете сластей?

Хотя ливанец старался бороться с лишним весом, его большая гостиная была постоянно наполнена всевозможными пирожными, каждое из которых было верхом совершенства.

Медес скинул с головы платок и сел.

– Дай-ка мне лучше финиковой водки.

– Одну минуту!

Серебряный кувшин, в мгновение ока возникший в руках у хозяина, был маленьким чудом – так великолепна была его отделка.

– Это подарок одного из моих оружейников, который пытался меня шантажировать, – уточнил ливанец. – Перед тем как умереть в страшных муках, он завещал мне все свое имущество. Что ж, порой и подлые людишки могут иметь добрые чувства.

– Меня не интересует, как ты сводишь счеты. Икер убрался из дворца. Но я уверен, что он не вернулся в свою родную провинцию, а отправился в Ханаанскую землю.

– Моя сеть уже поставлена на ноги, но вот задача: с каким поручением он туда отбыл?

– Обнаружить Провозвестника и сообщить о его местонахождении египетской армии.

Ливанец улыбнулся.

– Не кажется ли вам, любезный Медес, что этот Царский Сын слишком самонадеян?

– О, не думайте о нем как о ничтожестве! Икер много раз уходил от верной смерти, и он очень опасен. Но раз он совершает ошибку и рискует пускаться в авантюру на территории противника, думая, что пройдет незамеченным, воспользуемся этим!

– А почему вы так об этом беспокоитесь?

– Потому что Икеру это поручение дал, конечно, лично монарх. А значит, он снабдил его действенным оружием! Сесострис очень осмотрителен и действует только наверняка. Если Царский Сын получил приказ войти в среду заговорщиков-ханаанеев, у него есть шансы на успех.

Аргументы были весомые.

– Стало быть, вы хотите устроить ему западню?

– Если я не ошибаюсь, Икер отправится в Сихем. Пусть твои соглядатаи предупредят тебя, как только он там объявится. Дадим ему войти в общину, а там уж без труда с ним расправятся. Предварительно допросив. Может быть, малыш даст нам какие-нибудь полезные сведения о планах наших противников.

Ливанец почесал подбородок.

– Может быть, это и способ все разузнать…

– Слушай, делай, как хочешь, но уничтожь этого мальчишку! Его смерть ослабит Сесостриса.

– Что ж, я займусь вашим подопечным, – пообещал негоциант. – А теперь поговорим о делах. Напоминаю, что новый груз с драгоценным лесом только что вышел из Ливана. Таможня должна ничего не заметить.

– С моей стороны меры уже приняты.

– Нужно сменить портовый амбар.

– Я это не забыл. А… масло?

– Время придет, я вам сообщу.

Если все будет благополучно, то чудовищный план ливанца будет стоить жизни сотням или даже тысячам египтян.

Зло наступает!… На какое-то мгновение Секретарь Дома Царя дал волю воображению. В такой ситуации отстаивать закон Маат, как это делает Сесострис, означает почитать навсегда ушедшее прошлое.

Конечно, жестокость и страдания отталкивают его, но разве победа и захват власти не оправдывают их? Медес уже давно выбрал лагерь. Сейчас любое колебание гибельно. Встреча с Провозвестником дала ему неожиданную возможность обойти препятствия, которые он считал непреодолимыми. Пусть он продал душу демону тьмы, зато тот принесет ему славу и деньги!

– Никакой серьезной опасности?

– Стража не заметила ни одного из агентов моей сети. И, тем не менее, сыщики Собека-Защитника не сидят без дела! К счастью, я оставил в Мемфисе только лучших из своих людей, а они успели идеально вписаться в египетское общество.

Согласно приказу Провозвестника, большая часть отрядов которого вернулась в Ханаанскую землю, ливанец руководил сетью в Мемфисе. Сеть состояла из торговцев, разносчиков и цирюльников. Все это были люди, искусно подмечавшие всех незнакомцев и, если нужно, ловко их устранявшие. Конспирация соблюдалась строжайшим образом, и даже провал одного из людей не дал бы результатов: все под удар не попадут!

Ливанец никогда не предаст Провозвестника. Один раз, только один раз он солгал ему. И тогда… Страшно вспоминать… Это чудовище с горящими как уголья глазами едва не вырвало у него сердце, оставив на груди огромный безобразный шрам, который не дает о себе забыть. И при первом же проступке негоциант в два счета распростится с жизнью, которую вырвет у него человек-сокол.

– Медес, а вас никто не подозревает?

Высокопоставленный чиновник задумался.

– Я не наивен и беспрестанно задаю себе этот вопрос. Пока никаких тревожных сигналов нет, но я настороже. Когда Верховный Казначей Сенанкх соглашается на мои предложения, я всегда спрашиваю себя, думает ли он о делах государства или ставит мне западню. Пожалуй, и то и другое одновременно.

– Мы не можем позволить себе малейшего промаха, – напомнил ливанец. – В случае чего отменяем все наши планы. Если кто-нибудь из людей, близких к Сесострису, попытается подобраться к вам вплотную, немедленно дайте мне знать. Тогда будем резать по живому. Помните, Медес: Провозвестник не простит нам провала.

5

Множество рабочих трудились над расширением Стены фараона – линии укреплений, предназначенной для охраны северо-восточной границы Египта и отражения любой попытки нападения мятежных племен со стороны Ханаана. Ремонтировались и укреплялись старые строения, возводились новые. Сообщение между бастионами осуществлялось при помощи специальных оптических сигналов и голубиной почты. Гарнизоны, образованные из солдат и таможенников, на ощупь проверяли багаж и товары в проходивших караванах, обыскивали людей. После покушения на жизнь фараона Сесостриса надзор усилился. Несколько ханаанских мятежников были убиты, но другие все еще пытались проникнуть в Дельту и отомстить за своих товарищей. Кроме того, солдаты отправляли обратно подозрительных и нежелательных лиц, а если кого и пропускали, то только после строжайшего допроса. Ведь говорилось же в указе Великого Царя, что перешедший эту границу станет одним из сынов земли фараона.

Уйти с территории Египта и отправиться в Ханаанскую землю можно было, лишь назвав свое имя, причину ухода и точную дату своего возвращения. Писцы писали все в специальные свитки, которые тщательно перепроверялись.

Задача Икера была трудной, потому что он не должен был оставить за собой ни малейшего следа. Это будет непростое испытание, но оно позволит ему доказать непокорным ханаанеям, что он бежал из своей страны, где его ищет стража. Если предположить, что у них есть информаторы среди солдат или строителей Стены фараона, они смогут проверить факт побега и убедятся, что никакого официального разрешения у него не было, и что он вел себя как заговорщик.

Икер оценил масштаб предпринятых мер безопасности: большое число лучников на зубцах донжонов, а также наземные отряды в постоянной готовности к бою. Возможность внезапной атаки отпадает. Бастион, взятый приступом, успеет до своего падения предупредить следующий за ним, новость разнесется быстро, подкрепление прибудет немедленно.

Если бы у Икера не было точных сведений, ему не удалось бы проникнуть за Стену фараона. Сехотеп, Хранитель Царской Печати, показал ему подробную карту, на которой была отмечена последняя лазейка – пока еще недостаточно укрепленное место в башне. И когда опустилась ночь, юноша отправился в путь…

Вот и старая башня, стоящая поодаль от остальных. Она на ремонте. Зажженные факелы означают, что сейчас время снятия караула. Икер воспользовался несколькими минутами суматохи и со всех ног бросился в сторону Ханаана…

Коменданту крепости вовсе не нравилось его новое назначение. Он сожалел, что ему пришлось оставить казармы неподалеку от Мемфиса, где было столько развлечений. Да и вообще – столица… А здесь и сравнивать нечего – каждый день и каждая ночь тянутся как целый век.

Завтра он прикажет расчистить и сжечь густой кустарник. И тогда если кто и осмелился ступить ногой на египетскую землю, то непременно будет замечен его солдатами. А если кто-то вздумает бежать, то у лучников есть приказ стрелять на поражение. Кроме того, можно просто тренироваться, потому что ежедневная тренировка не только полезна для поддержания боевой формы, но и позволяет скоротать время. К счастью, генерал Несмонту как опытный военный позволял давать солдатам увольнительные и часто менял небольшой процент гарнизона, чтобы иметь возможность избежать утомления и, вследствие этого, потери бдительности. С таким начальником солдаты быстро войдут во вкус службы.

Вот и наступил час смены караула.

Комендант стал во главе группы из десяти человек лучников и направился к сторожевой башне, где уже зажигали факелы. Обычно это событие не занимало много времени, потому что сменявшиеся солдаты быстро покидали свои посты, охотно уступая их новоприбывшим, и торопились попасть в столовую.

Но в этот вечер всех охватило совершеннонеобычное возбуждение! Лучники, еще находившиеся на своих постах, громко и раздраженно переругивались, не желали спускаться вниз, их спор готов был перерасти в выяснение отношений.

– Эй, наверху, что там происходит? – крикнул снизу комендант.

– Идите сюда, комендант, они не хотят уходить!

Комендант стал карабкаться по узкой крутой лестнице.

Один из солдат лежал на спине, у него был разбит нос. Вокруг все было забрызгано кровью. Двое других с трудом удерживали нападавшего, который вырывался у них из рук и дышал как разъяренный бык.

– Это что такое! Вас избили?

– Это он, – прошептал раненый, – этот сумасшедший! Он ударил меня без всякой причины!

– А вовсе и не без причины! – заорал виновник. – Ты обокрал меня, подлец!

– Я ничего не желаю больше слушать! – решительно прикрикнул комендант. – Вы оба предстанете перед военным трибуналом, и там ваши действия прояснятся.

Один из лучников, подошедших на смену, рассеянно смотрел на ханаанскую степь.

В лунном свете, ярко заливавшем ровное пространство, все казалось привычным и спокойным. Вдруг что-то привлекло его внимание. Еще секунду… и пораженный солдат вскрикнул:

– Комендант, там человек! Он бежит из Египта!

– Стреляйте! – приказал комендант. – Стреляйте все! Постарайтесь не промахнуться!

Икер был еще недалеко от крепости, когда над его левым ухом пропела свою смертельную песню стрела. Вторая стрела задела его плечо. Но Икер, прошедший жестокую школу в провинции Орикса, порадовался тому, что стал прекрасным бегуном на дальние дистанции, умел правильно дышать и неутомимо стремиться вперед. Перемещаясь зигзагами, он прибавил скорость и сосредоточился на стремлении к горизонту.

Зловещее пение стрел стало звучать реже, интенсивность значительно уменьшилась, а потом он уже слышал только мерный звук собственных ног, соприкасавшихся с иссохшей землей.

Границу удалось пересечь, слава богам!

И все же Икер продолжал двигаться в том же темпе, боясь, как бы за ним в погоню не отправили патруль. Но вот уже наступила ночь, и комендант теперь не станет рассредоточивать силы гарнизона, потому что побоится других попыток прорыва.

Царскому Сыну оставалось лишь выбрать верное направление на Сихем.

Заползший на лицо Икера, огромный муравей разбудил его и тем спас ему жизнь…

К кустарнику, где Икер проспал несколько часов, приближались двое плохо выбритых людей. Думая, что их никто не слышит, они даже не старались вести себя тихо.

– Говорю тебе, там кто-то есть.

– Может быть, это только куча тряпок.

– А что, если под этой кучей человек? Посмотри получше!

– Кажется, действительно это человек… С дорожным мешком.

– Видишь, дело стоящее!

– А он, может, и не согласиться отдать нам свои вещи.

– А ты бы отдал? Сам бы отдал?

– У тебя совсем головы нет, что ли?

– Тогда незачем и его об этом спрашивать! Просто ударим как следует и украдем! Если хорошенько стукнуть, он и сделать ничего не успеет.

В тот момент, когда грабители готовились напасть, Икер неожиданно вскочил на ноги, выставив вперед короткий меч, полученный от Сесостриса.

– Не двигайтесь, – приказал он, – а не то я вам ноги поотрываю!

Один из грабителей упал на колени, а другой лишь отступил на шаг.

– Кажется, ты не шутишь! Ты кто, стражник или солдат?

– Ни то и ни другое, но с оружием обращаться умею. Вы хотели меня ограбить?

– Нет, нет! – воскликнул тот, что стоял на коленях. – Мы хотели вам помочь!

– Разве вам не известно, что воров приговаривают к каторжным работам, а убийц – к смерти?

– Но мы всего лишь бедные крестьяне, которые ищут себе что-нибудь для пропитания! В этих местах не каждый день достается на пропитание.

– Разве генералу Несмонту не удалось сделать эту землю процветающей?

Бродяги беспокойно переглянулись.

– Ты что… египтянин?

– Вот именно.

– И ты… работаешь на генерала?

– Вот это неверно.

– Тогда… Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь от него убежать.

– Ты дезертир?

– Нечто вроде этого.

– И куда движешься?

– Хочу присоединиться к тем, что сражается с генералом за свободу ханаанеев.

– Странно… Это очень опасно!

– А вы двое не из сторонников Провозвестника?

Тот, что стоял на коленях, поднялся и присоединился к своему товарищу.

– Нет, мы в эти дела не вмешиваемся.

– Если только чуть-чуть, не так ли?

– Только чуть-чуть. Совсем, совсем чуточку. Меньше, чем вот на столько.

– Но это чуть-чуть могло бы дать вам хороший бакшиш.

– А можно поточнее, друг?

– Слиток меди.

Бандиты сглотнули. Это настоящее состояние! Они могли бы напиться вдоволь и даже угостить своих подружек!

– Тебе повезло, друг.

– Отведите меня в лагерь к Провозвестнику, – потребовал Икер, не очень-то веря своим новым знакомым.

– Ты что, бредишь или издеваешься? Никто не знает, где он скрывается!

– Но вы ведь, конечно, знаете кого-нибудь из его сторонников.

– Может быть… Но почем мы знаем, честный ли ты человек?

– Ну, раз слиток меди…

– Это, можно сказать, весомый аргумент…

– Тогда вперед! А я двинусь за вами.

– Нет, сначала слиток меди.

– Не держите меня за дурака. Когда отведете меня к сторонникам Провозвестника, тогда и заплачу. Если не согласны, прощайте. Сам выкручусь.

– Нам нужно посоветоваться.

– Ладно, советуйтесь. Но быстро.

Двое приятелей стали оживленно спорить. Один осторожничал, второй напирал. В конце концов они сошлись на компромиссе.

– Лучше всего, – сказал осторожный, – идти в Сихем. В селениях можно нарваться на неприятности. В городе у нас много знакомых.

– А разве стража и солдаты не стоят в городе?

– Это верно, но не могут же они следить за каждым домом! Там у нас есть люди, которые наверняка могут свести тебя с Провозвестником.

– Ладно, пошли. Только вы идете впереди.

– Держись на приличном расстоянии, друг! Мы умеем обходиться с египтянами. Но только уговор: если они тебя сцапают, мы тебя не знаем.

– Ладно. Но если принять в расчет то, что я вам заплачу, лучше посты обходить, понятно?

– А ты как думал! Мы тоже не дураки. Если они возьмут тебя, плакал наш бакшиш!

Это признание успокоило Икера.

Они стали двигаться окольными путями, таились, пропуская то один, то другой караул, и, когда добрались до города, сначала обошли его, держась от него на приличном расстоянии, чтобы затем войти в бедный квартал с жалкими лачугами.

Они здоровались со стариками, сидевшими на пороге бедняцких хижин, и старики приветливо кивали головами. Было видно, что эти два мародера были здесь не чужие.

Внезапно Икера окружили мальчишки.

– Ты не здешний! Ты не здешний!

– Отойдите!

– Ответь, откуда ты, или забросаем камнями!

Икеру не хотелось драться с детьми, но те вовсе не шутили. Один из его проводников разогнал толпу детишек, поддав кое-кому ногой под зад.

– Идите следить за другими, – приказал он. – Этот с нами. Мальчишки его послушались.

Икер шел за своими проводниками. И вот они оказались перед домом с грязными стенами. Неподалеку от дома, возле очага сидела старуха в лохмотьях с отсутствующим взглядом. На солнцепеке стоял осел, привязанный к колышку. Веревка была так коротка, что животное не могло двинуться.

– Надо хотя бы дать ему воды, – сказал Икер.

– Это всего лишь скотина. Входи.

– Кто здесь живет?

– Люди, которых ты ищешь.

– Мне нужны гарантии.

– Мы же честные люди. Теперь ты должен заплатить.

Ситуация становилась напряженной.

Икер достал из сумки медный слиток. Один из провожатых с жадностью завладел богатством.

– Давай, входи!

В комнате с земляным полом было так смрадно, что Икер заколебался.

В то мгновение, когда Икер, стараясь не дышать, переступал порог, кто-то с силой толкнул его в спину. Дверь захлопнулась.

В полумраке сидело с десяток ханаанеев, вооруженных вилами и кирками. Один из них, чья шевелюра была изъедена вшами, окликнул Икера.

– Как тебя зовут?

– Икер.

– Откуда ты?

– Из Мемфиса.

– Египтянин?

– Да, но я против Сесостриса! После того как я помог своим друзьям-азиатам в Кахуне, я попытался убить тирана. После неудачи я спрятался в надежде снова найти своих друзей, чтобы уйти от стражи, мне оставался только один выход: пройти через Стену фараона и укрыться в Ханаанской земле. Я снова хочу сражаться против угнетателя. Если Провозвестник возьмет меня в свои сторонники, он не разочаруется.

– Кто рассказал тебе о нем?

– Мои друзья-азиаты. Его слава растет. Фараон и его окружение начинают испытывать страх. Вскоре и другие египтяне присоединятся к делу Провозвестника.

– Как ты прошел через Стену фараона?

– Я выбрал отдельно стоящую крепость и прошел ночью. Лучники стреляли, и меня ранило в левое плечо.

Икер показал рану.

– Должно быть, он сам себе нанес эту рану! – воскликнул с ненавистью допрашивавший Икера ханаанин. – Лицо этого египтянина мне не нравится! Это наверняка шпион!

– Если бы это было так, – иронично заметил Икер, – с моей стороны было бы глупо бросаться в пасть к шакалу! Уже несколько раз я рисковал жизнью, чтобы спасти вашу страну, и не откажусь от этого, пока она будет оставаться угнетенной!

В дом вошел один из мальчишек, нападавших на Икера, и шепнул что-то на ухо главарю. Главарь кивнул, и мальчишка выбежал за дверь.

– Ты действительно пришел один, – констатировал ханаанин. – За тобой никто не шел.

– Это ничего не доказывает! – воскликнул один из ханаанеев. – Нужно быть бдительными. Давайте лучше убьем его, так спокойнее.

Атмосфера стала еще более тяжелой.

– Не совершайте того, чего нельзя исправить, – предупредил Икер. – Я – опытный писец и хорошо информирован о том, что происходит в Мемфисе. Я знаю обычаи, царящие во дворце. Я могу оказать вам бесценную помощь.

Этот аргумент смутил ханаанеев. Многие сочли, что это довольно серьезные аргументы, и высказались за то, чтобы принять египтянина. Однако двое мрачного вида мужчин продолжали требовать казни Икера.

– Нам нужно подумать, – решил главарь. – Пока мы примем решение, ты будешь нашим пленником. Если попытаешься бежать, мы тебя убьем.

6

Исида вошла в часовню храма Сесостриса, где стояла ладья Осириса. Это помещение постоянно находилось под охраной и было самым надежным местом. В святилище имели доступ только царская чета, постоянные жрецы и она, юная жрица Абидоса. Только они могли исполнять здесь ритуал. Пока Великая Царица находилась вне Абидоса, Исида сама ухаживала за ладьей, которая из-за болезни акации страдала из-за недостатка энергии, необходимой для совершения ритуальных таинств. Только призывы, обращенные к каждому из элементов ладьи, удерживали ее в этой жизни.

Юная жрица сосредоточенно помолчала, потом отдернула завесу, скрывавшую бесценную реликвию.

– Твой нос – это грудь повелителя Запада, воскресшего Осириса! Твоя корма – это грудь бога Мина, воссоздающего огонь! Твои глаза – это око духа, способного видеть Великого! Твой руль – это божественная чета города бога! Твоя двойная матча – это единственная звезда, которая рассеивает облака! Твои передние канаты – великий свет, твои задние канаты – жила пантеры Мафдет, сторожащей Дом Жизни! Твои канаты с правого борта – правая рука создателя Атума! Твои канаты с левого борта – его левая рука! Твоя кабина – это богиня Неба с ее силами! Твои весла – руки Хора, когда он плывет! ^[119]

Через несколько секунд золото ладьи стало гореть значительно ярче. Вся часовня озарилась божественным светом, потолок превратился в звездное небо, и ладья снова поплыла в космосе.

Потом опять наступила темнота, золото померкло и движение замерло.

Пока акация не зазеленеет и на Абидосе не появится целительное золото богов, Исида не сможет добиться большего. Заклинания помогают, по крайней мере, удержать целостность ладьи и не дают ей развалиться.

Завершив таинство, Исида вернулась к себе и проверила, накормлен ли Северный Ветер. Каждый вечер она долго гуляла с ним по дорожке, вьющейся в поле. Ослик, готовый в любой момент подставить свою спину для помощи другим, в конце концов завоевал все, даже самые суровые сердца. Теперь его, животное Сета, все воспринимали как доброго духа, хранителя этих мест. И каждый признавал, что Исида была права, что пошла на этот смелый эксперимент.

– Икер, наверное, уже перешел через Стену фараона, – шепнула она Северному Ветру.

Северный Ветер поднял правое ухо.

– Значит, он теперь в земле Ханаанской! – вздохнула Исида.

Северный Ветер подтвердил это.

– Он жив, правда?

Ослик сразу же радостно поднял правое ухо.

Это был положительный ответ.

– Я не должна бы думать о нем, – прошептала Исида. – По крайней мере, так часто… Он меня попросил ответить ему… Но разумно ли полюбить жрицу? Да и я… Разве я имею право любить Царского Сына? Мое существование проходит здесь, а не где-нибудь. И я должна неукоснительно исполнять свой долг. Ты понимаешь меня, Северный Ветер?

Глаза ослика засветились нежностью.

Бега внимательно смотрел на свою правую ладонь. В самом ее центре навсегда была выжжена крохотная голова Сета с большими ушами и характерным лицом. Эта эмблема соединила союзников бога разрушения и жестокости Сета – Медеса, Жергу и самого Бега. Да, вот тебе и союз: Секретарь Дома Царя, его преданный слуга и постоянный жрец с Абидоса!

Он, Бега, избранный, чтобы всю жизнь служить Осирису, предал его…

Но разве сам фараон не унизил его, назначив высшим жрецом Абидоса не его и не ему доверив ключ от высших таинств? А ведь он заслуживал этого как никто другой: примерная жизнь, всеми ценимые познания, достойные похвалы суровость и строгость… Никто, даже Безволосый, не ровня ему!

Не признать этих качеств означает нанести несмываемое оскорбление. И Сесострис заплатит за все сполна. Бега, поправ свою клятву, надругавшись над тем, чему поклонялся, желал теперь только смерти тирану и краха Египту! Но тиран и Египет неразрывно связаны друг с другом в Абидосе, этом жизненном центре страны, а значит… Крах Абидосу!

Бега, ледяной, как пронизывающий зимний ветер, высокий и величественный, испытывал наслаждение, думая о мести и разрушении духовного центра Осириса. Основы, на которой фараон созидает свой народ и свою страну!

Провозвестник повстречался Бега как раз тогда, когда горечь его достигла предела…

И тогда зло вырвалось из его груди как чудовищная буря, как ураган, опрокинувший все заслоны и безраздельно овладевший его разумом! Даже на вершине отчаяния Бега и представить не мог, как велика сила Сета…

Бега презирал своих новых союзников, Жергу и Медеса, хотя этот последний, пожалуй, был не лишен внутренней мощи и воли, хотя бы и извращенной. Но перед Провозвестником он чувствовал себя неопытным мальчишкой, покорным и обязанным слушаться. У Бега, несмотря на солидный возраст и опыт, не возникало ни малейшего желания сопротивляться.

Когда он перешел на сторону силы тьмы, он почувствовал себя более уверенно. Оказав на акацию злотворное влияние, Провозвестник продемонстрировал свою силу. Только он, по всей вероятности, сможет поразить фараона и лишить Абидос его жизненной субстанции. В этом заговоре сил Зла ему, Бега, принадлежит особая, уникальная роль, потому что только ему известна часть таинств Осириса.

Бега уже завершал свое служение, когда заметил шедшую к библиотеке Дома Жизни Исиду.

– Как Ваши изыскания? Надеюсь, продвигаются?

– Слишком медленно, на мой взгляд, но я не отчаиваюсь. Старинные тексты уже дали мне драгоценные сведения, которые помогут Великому Царю добиться успеха.

– Да, к нашей общей радости акация еще жива. Мы все рады вашим успехам.

– Мои успехи? То, что я делаю, так незначительно, Бега! Восхищения заслуживаю не я, а зеркало богини Хатхор. Это его лучами обеспечивается движение соков акации.

– Тем не менее ваша репутация все укрепляется, и мне это приятно.

– Меня занимает только будущее Абидоса.

– Это правильно. Но, знаете, вы ведь становитесь центральным звеном той беспощадной борьбы, которую навязывают нам силы зла.

– Я – всего лишь воплощаю в жизнь повеления Великого Царя. Если уйду я, на мое место встанет другая жрица богини Хатхор.

– Нас всех беспокоит состояние ладьи Осириса. Если она станет неподвижной, то сможет ли она давать энергию воскрешения?

– Самое главное – не дать ей разрушиться. Нужно спешить, Бега!

– Мы делаем все, от нас зависящее, но пока, должен признать, безрезультатно!

– Что ж. По крайней мере, душа ладьи Осириса еще с нами. Чего же еще желать на данный момент?

– Но, согласитесь, трудно не потерять надежды. Хотя – только благодаря вам, Исида! – постоянные жрецы все еще хотят верить, что не все потеряно.

– Мы все должны уповать на то, что Великий Царь обладает непоколебимой решимостью. Пока он на троне, никто не сможет победить Египет.

– Да хранит нас Осирис!

Бега проводил Исиду взглядом… Вот она вошла в библиотеку и исчезла. Теперь она останется там до конца дня и большую часть ночи. А у него будут развязаны руки, и он сможет спокойно заняться своими делами.

Ведь сегодня приедет Жергу, отчаянная голова и преданный слуга Медеса!

Чтобы как-то бороться с тоской долгого путешествия, Жергу залил глаза крепким пивом. Перед отъездом сирийская блудница несколько успокоила его нервозность, но он все равно уже не мог сдерживаться и наградил ее тумаками. Ему нравилось бить женщин. Правда, это не всегда сходило ему с рук. Он помнил, что однажды только вмешательство Медеса помогло ему избежать тюрьмы. Тогда три его бывшие жены пожаловались на него властям… С тех патрон запретил Жергу жениться, и ему приходилось пользоваться услугами проституток, к тому же самых непривередливых и потому не слишком разборчивых.

Сначала он был сборщиком податей, а потом – опять же благодаря Медесу! – его назначили главным инспектором амбаров. И все потому, что он был Медесу верным и преданным слугой! Это назначение помогало Жергу брать на крючок честных исполнителей и, угрожая им санкциями, понемногу, шаг за шагом, строить свою воровскую сеть, предназначенную для снятия нелегальных доходов с зерновых хранилищ. Жергу, любитель обильно и вкусно поесть и выпить, так бы и довольствовался этим несложным существованием, если бы у его патрона не было бы слишком больших амбиций!

С момента встречи с Провозвестником Медес не только мечтал о низвержении Сесостриса, но жаждал захватить в свои руки богатства страны и, пользуясь всемогуществом нового бога, использовать его силу для водворения этих низких тварей – женщин – на их исконное место.

Вот эта-то рискованная программа и сводила с ума Жергу. Речи, однако, не могло идти о том, чтобы ослушаться Медеса, а тем более Провозвестника, который самым зверским способом расправлялся с непокорными. Стало быть, ему придется следовать за ними, но так осторожно, чтобы самому не попасться.

Жергу регулярно плавал на Абидос, где получил звание временного жреца. Это упрощало возможность сношений с другим заговорщиком – постоянным жрецом Бега. Главный инспектор амбаров и не подозревал, что жрец, посвященный в таинства Осириса, может быть таким злыднем. Но, коли уж речь шла о самым выгодном в его карьере деле, разбираться в средствах не приходилось!

На пристани Жергу поздоровался со стражниками. Они обменялись приветствиями, поздравили друг друга с тем, что пока на Абидосе все спокойно. Действительно, меры безопасности, предпринятые по приказу фараона на Абидосе, позволяли ни о чем не беспокоиться.

Жергу привез, как и обычно, продукты высшего качества: ткани, притирания, сандалии и другие товары, которые Бега официально заказывал для обеспечения живущих на острове. Жергу и Медес подолгу обсуждали дела, проверяли по списку привезенные товары и готовили новые заказы. Это делалось на виду, и об этом все знали.

На самом же деле, обсуждая поставки, они, конечно, имели в виду и свои тайные планы, которые занимали их не меньше, чем барыши…

Урегулировав по ходу дела административные проблемы, Бега повел Жергу на террасу Великого бога. Они шли по дороге Процессий, которая пустовала в период между празднествами, которые состоятся не скоро, если вообще предположить, что они когда-нибудь будут…

По обеим сторонам дороги, ведущей к лестнице Осириса, стояли многочисленные часовни со статуями и стелами, призванными соединять душу их владельца с вечностью в момент воскрешения Осириса. Только избранные, да и то после специального чина посвящения, могли надеяться таким способом продлить свою жизнь, войдя в дом Осириса в этом мире и в жизни вечной.

Безмятежная тишина разливалась над памятниками, кинувшими якорь в невидимом вечном мире. Ни один непосвященный, даже если бы это потребовалось для осуществления мер правопорядка, не имел права нарушить благословенный покой этого места. Когда-то Бега пришла в голову дьявольская мысль: вывозить с Абидоса маленькие стелы. Они были посвящены богу, а стало быть, обладали неизмеримой ценностью. Их можно было продавать на вес золота самым избранным покупателям. И те еще будут почитать себя счастливыми, потому что приобрели часть бессмертия! Но планы постоянного жреца этим не ограничивались: он даст своим союзникам печать и откроет им заклинание, которое нужно выгравировать на стелах, а это позволит изготавливать фальшивые стелы, сбыт которых принесет еще большую прибыль.

Бега больше не мучили угрызения совести. С одной стороны, он, наконец, разбогатеет – это после стольких лет аскезы на службе Осирису! А с другой стороны, изъяв несколько священных камней, какими бы скромными по размеру они ни были, он тем самым ослабит магическую силу Абидоса! И это было главное…

– Это кладбище навевает на меня тоску, – признался Жергу. – Мне все время кажется, что на меня смотрят мертвецы.

– Даже если это и так, им тебя не сцапать! – весело откликнулся Бега. – Никто ничего не предпринимает именно потому, что боится мертвецов. Но я разрушил это табу! Посмотри на меня, Жергу, и поверь: эти инертные существа, низведенные до уровня камня, не имеют никакой реальной силы! А мы с тобой живы!

Но вопреки увещаниям Бега главный инспектор амбаров торопился покинуть террасу Великого бога. Разве Осирис не покровительствует своим подопечным и не гневается на воров?!

– Как же мы поступим?

– Как обычно, – ответил Бега. – Я подобрал великолепную маленькую стелу, которая стоит в группе из двадцати себе подобных. О них давно все позабыли, потому что они стоят в самой глубине часовни. Идем со мной. Мы сейчас ее вытащим.

И, хотя под памятниками не было никаких мумий, у Жергу было такое ощущение, что они грабят могилу. Он вытащил из кармана кусок белого полотна, которым прикрыл покрытый иероглифами камень, и вынес стелу за дорогу, в пустыню. С его лба катился пот, но не от усилий, а от боязни за свой поступок. Ведь он совершил акт агрессии против магического предмета. Быстро, судорожно глотая воздух, Жергу зарыл свою добычу в песок.

– Дальше осложнений не будет?

– Нет, нет, – пообещал Жергу. – Я подкупил стражника, дежурящего сегодня ночью. Он выкопает стелу и отнесет ее в кабину капитана судна, отправляющегося в Мемфис.

– Я рассчитываю на тебя, Жергу. Смотри, не ошибись.

– Я тоже в этом заинтересован. Даже больше вас!

– Берегись и не слишком увлекайся прибылью! Главная цель, которую поставил перед нами Провозвестник, значительно выше. Помни об этом.

– Да. Вот только, боюсь, что мы рискуем промахнуться, если будем целиться слишком высоко.

Внезапно правая ладонь Жергу так заныла, что он сморщился от боли. Он глянул туда и увидел, что крохотная голова бога Сета налилась кровью.

– И не помышляй о предательстве, – посоветовал Бега. – В противном случае Провозвестник тебя убьет.

7

Начинался третий допрос. Его вел ханаанин, враждебнее прочих настроенный по отношению к Икеру. Первые два допроса не дали заговорщикам возможности принять окончательное решение.

Писец так и не смог привыкнуть к вони и грязи этого дома. Его приключение началось плохо и рисковало закончиться раньше времени.

– Признавайся, что ты – нанятый фараоном шпион! – требовал ханаанин.

– Если твое мнение не меняется, то зачем мне утверждать обратное?

– С каким заданием тебя подослали?

– Задание мне может дать только Провозвестник.

– Ты знаешь, где он находится и сколько у него людей?

– Если бы мне было это известно, я был бы рядом с ним.

– Каковы военные планы генерала Несмонту?

– Сам бы хотел это знать, тогда сумел бы им помешать.

– Расскажи о дворце в Мемфисе.

– Эти сведения я принес для Провозвестника, а не для вас или для кого-то еще. Когда ему станет известно, как вы со мной обращаетесь, тебе не поздоровится. Держа меня здесь, ты заставляешь его терять время для нашей борьбы.

Ханаанин плюнул Икеру в лицо, потом сорвал висевший у него на шее амулет и стал с остервенением топтать его ногами.

– У тебя нет никаких покровителей, грязный предатель! Ну что ж, подвергнем его пытке? Пусть мне принесут меч, который этот грязный египтянин прятал на себе. Вот увидите, он заговорит.

Икер вздрогнул. Умереть было страшно и так, а умереть под пыткой тем более! Нет, он будет молчать. Если он заговорит, его мучитель от этого лишь еще больше распалится. Он должен терпеть и заставить остальных поверить в то, что он не лжет. Тогда, возможно, ему удастся привлечь какие-то симпатии с их стороны. А там кто знает…

Ханаанин выхватил меч из ножен. Лезвие сверкнуло, и он поднес его к лицу Икера.

– Что, боишься?

– Конечно, боюсь! Но не понимаю, почему меня подвергают такому испытанию.

– Сначала я порисую у тебя на груди. Потом отрежу тебе нос. Потом твои причиндалы, хорошо? Когда я закончу свое дело, ты уже не будешь мужчиной. Ну что, признаешься?

– Я прошу отвести меня к Провозвестнику.

– Ты все мне скажешь, шпион проклятый!

Первый кровавый узор вырвал из уст Икера мучительный стон.

Ноги и руки связаны, защититься нечем!

Острие снова вонзилось в кожу, но тут с размаху открылась дверь, и кто-то крикнул:

– Солдаты! Спасайтесь!

Стрела вонзилась в спину принесшего эту весть, и в хижину ворвались солдаты, уложившие всех бандитов в одно мгновение.

– Что делать с этим, начальник? – спросил один из солдат, указывая на Икера.

– Отвяжи его. Генерал Несмонту будет рад допросить мятежника.

Икера под стражей отвели в гарнизон, где генерал Несмонту, обрадовавшись, что может, наконец, допросить сподвижника Провозвестника, подверг его допросу. Он предупредил своих подчиненных, что допрос будет жестким и выпроводил всех вон.

Генерал был профессиональным военным. Он был безразличен к почестям, жил среди солдат и поддерживал себя в отличной физической форме. Он был так энергичен, что молодые уставали раньше, чем он.

– Ничего, ранение поверхностное, – утешал он Икера, накладывая на обезображенную грудь целебную мазь. – Это лекарство быстро затянет рану.

– Если бы вы не вмешались…

– Мне хорошо известны приемы этих варваров, и я стал находить, что ты не появляешься слишком долго. По всей вероятности, тебе не удалось их убедить. Тебе повезло, мои солдаты могли прийти слишком поздно.

Нервы молодого человека сдали.

– Ничего, поплачь. Это успокаивает. Даже герои боятся пыток. Выпей этого старого вина. Его привезли с моих виноградников в Дельте. Перед этим вином не устоит ни одна хвороба. Всего-то два бокала в день – и никакой усталости!

И в самом деле, напиток вернул Икера к жизни. Постепенно дрожь улеглась.

– Ты храбр, Царский Сын, но ты имеешь дело с опасным противником, который хуже самого опасного дикого зверя. И, мне кажется, что для этой миссии ты не годишься. Все, кто хотел проникнуть в стан мятежников и остаться среди них добровольным разведчиком, погибли страшной смертью. Тебя чуть не постигла та же участь. Мой совет тебе: возвращайся в Мемфис.

– Но я не раздобыл никаких сведений!

– Ты выжил, это уже само по себе неплохо.

– Мне кажется, генерал, что я смог бы извлечь пользу из сложившейся ситуации.

Несмонту удивился.

– Это каким же образом, интересно знать?

– Я – мятежник, вы меня арестовали, допросили и приговорили. Сообщите об этом везде, пусть не останется сомнений в том, что я страдаю за свободу Ханаана. Неужели мои «соратники» не смогут меня освободить из заключения накануне моей казни?

– Ну, ты требуешь от меня слишком многого! Моя тюрьма вполне надежна, нельзя ронять ее репутацию! Но существует гораздо более простое решение – клетка!

– А что это такое?

– Тебя приговорят к каторге, вышлют за пределы Сихема и отправят туда, где ты будешь искупать свою вину. Но перед тем как туда отправить, тебя поместят в клетку, которую будут возить по городу, показывая населению, чтобы каждый знал, что ждет того, кто наносит вред египетским властям. Во время какого-нибудь неожиданного инцидента охрана оставит тебя без наблюдения. И если мятежники пожелают тебя освободить, это будет для них идеальной ситуацией.

– Великолепно, генерал.

– Послушай, мой мальчик, я мог бы быть твоим дедом. Пусть ты и Царский Сын, я не стану рассыпаться в любезностях и лести. Мне кажется, что этот план обречен на неудачу. Это первое. Второе: если он и сработает, ты окажешься в самом центре жуткого пекла! Разве тебе не достаточно того, что ты уже пережил? Брось, возвращайся в Египет.

– Это невозможно, генерал.

– Почему же, Икер?

– Потому что я должен искупить свои прошлые ошибки, выполнить поручение Великого Царя и спасти Древо Жизни. Сейчас наша единственная стратегия – это попытаться выявить Провозвестника.

– За это поплатились жизнью мои лучшие лазутчики!

– Значит, стоит сменить тактику. Именно поэтому я и здесь. Начало у меня было сложное, это верно, но разве я мог действовать как-то иначе? Если отвлечься от пережитых неприятностей и взглянуть со стороны, то результат не так уж и плох. Разве вы, следя за мной и обеспечивая мою безопасность, не накрыли одну из групп мятежников в Сихеме? Идея с клеткой кажется мне блестящей. Каждому будет известно, что я – мученик за свободу Ханаана, и меня освободят.

– Но доведут ли тебя до Провозвестника?

– Всему свое время, генерал! Давайте начнем новый этап!

– Это полное безумие, Икер.

– Отец доверил мне миссию. И я ее выполню.

Серьезность тона, которым были произнесены последние слова, поразила старого генерала.

– Я не должен тебе этого говорить, мой мальчик, но на твоем месте я поступил бы так же.

– Не нашел ли кто-нибудь того меча, которым пытал меня ханаанин?

– Можно было бы сказать, что это оружие духа-хранителя. Солдат, который попытался взять его голой рукой, едва уберегся от ожога!

– А вы? Вы ведь им действуете совершенно спокойно, и он вам вреда не причиняет?

– Действительно так.

– Разве это не привилегия членов Золотого Круга Абидоса?

– Откуда в твоей голове такие нелепые мысли, Икер? Просто мои солдаты боятся колдовства, а я – нет. Значит, ты интересуешься Абидосом…

– Ведь это духовный центр Египта!

– Говорят, что так.

– Мне бы так хотелось повидать его!

– Но ты выбрал не то направление.

– Кто знает! Сегодня мой путь лежит через Ханаан.

Несмонту отдал Икеру меч.

– А тебе он не жжет руку?

– Нет, он мне скорее придает энергию.

– К несчастью, я не могу его отдать тебе насовсем. На допросе, а потом в клетке пленник остается без одежды, и его скорее могут убить или ранить. Твое решение не изменилось?

– Моя решимость даже усилилась.

– Если вернешься живым, я верну тебе этот меч.

– Когда я выведаю местонахождение Провозвестника, как мне сообщить вам?

– Любыми возможными средствами, ни одно из которых, увы, не безопасно. Если предположить, что тебя допустят в ханаанскую общину, тебе, разумеется, придется с ней кочевать. Ведь они кочевники, мой мальчик. На каждой стоянке оставляй зашифрованное письмо. Прочесть его смогу только я. Я передам его Собеку-Защитнику, а он – Великому Царю. Пиши, на чем сможешь: на стволе дерева, на камне, на обрывке ткани… И надейся, что тебя не выследят. Постарайся подкупить какого-нибудь кочевника и пообещай ему хорошее вознаграждение. Возможно, он вернется в Сихем, чтобы сообщить мне. Если случайно ты ошибешься и попадешь в руки верного последователя Провозвестника, ты пропал…

Икер почувствовал, как тают его силы.

– Короче говоря, нет ничего определенного.

– Ничего, мой мальчик.

– Значит… Значит, мне придется выполнить задание и одновременно провалить, найти Провозвестника и не иметь возможности сообщить вам!

– Именно так. Ты все еще не изменил решения попытаться выполнить то, что невыполнимо?

– Все еще нет.

– Мы с тобой пообедаем здесь. Я попрошу принести еду под предлогом того, что допрос еще не завершен. Потом я отправлю тебя не в тюрьму, а прямиком в клетку. С этого момента вернуться назад будет уже невозможно!

– Генерал, вы доверяете Собеку-Защитнику?

Несмонту возмутился.

– Как самому себе! Почему ты спрашиваешь?

– Он меня не выносит и…

– Не хочу ничего больше и слышать! Собек – цельная натура, он отдаст жизнь за фараона, не раздумывая! Если он не доверяет тебе, это вполне нормально. Придет время, и своими действиями ты убедишь его в обратном и завоюешь его уважение. Что же до той информации, которую мы – ты и я – передадим ему, то она будет известна только фараону. Собек терпеть не может дворцовых прихлебателей, и у него для этого есть все основания.

За едой – вкуснейшим говяжьим боком и великолепным красным вином – Икер еще раз осознал, как безумен его план. Непредвиденных и труднопрогнозируемых случаев было так много, что у него действительно не было шансов на удачу.

8

Клетка, в которую бросили Икера, стояла на повозке, запряженной двумя волами. Повозка медленно поползла по улочкам Сихема. Стараясь держаться прямо, Икер цеплялся за прутья клетки и смотрел на прохожих. Ханаанеи мрачно поглядывали на грустную процессию.

Тело юноши покрывали искусно нарисованные синяки, что должно было доказать, как жестко его допрашивали. Но раз никаких арестов по сомнительным кварталам египетская стража не делала, значит, этот несчастный не проговорился.

Солдаты, участвовавшие в процессии, не спешили. Нужно было, чтобы каждый житель города и окрестностей осознал, какая судьба ожидает мятежников.

– Этому парню еще повезло, он не изведал худшего, – шепнул соседу старик. – Теперь они отправят его на каторгу, а там он долго не протянет.

Тяжелое молчание сопровождало повозку. Кому-то, может быть, и хотелось бы напасть на конвой и освободить пленника, но и в случае удачи репрессий было бы не миновать.

Икер надеялся увидеть хоть какой-нибудь обещающий знак, просто жест или даже взгляд.

Ничего.

Зрители оставались с виду безучастными и подавленными.

В конце пути, на окраине города, приговоренному полагалось немного воды и сухая лепешка.

Потом солдаты вывели повозку за границу Сихема и взяли направление на север.

Двое приверженцев Провозвестника разделились во мнении относительно того, как преследовать конвой.

– Приказ есть приказ, – повторял нервный ханаанин. – Мы должны убить этого шпиона.

– Зачем подвергаться такому риску? – возражал другой, волосы которого были необычного для этих краев светлого цвета. – Египтяне и сами его уморят!

– Тебе не все известно.

– Тогда скажи!

– Провозвестник сказал мне, что этот Икер заодно с египтянами.

– Не может быть!

– Судя по той информации, которая пришла из Мемфиса, это не подлежит сомнению. Икер – это Царский Сын Сесостриса, который его отправил внедриться к нам.

– Но его пытали и посадили в клетку!

– Это для отвода глаз. Работа Несмонту. Так население станет думать, что Икер – мученик и борется за наше дело.

Ужаснувшись в душе, светловолосый ничем не выдал своего смущения. Он – единственный из агентов Несмонту, внедрившийся в ханаанскую общину. Ему ни разу еще не пришлось встречаться с Провозвестником, и он уже начинал сомневаться в реальности его существования. В ближайшее время он должен был передать генералу информацию, которая поможет предотвратить покушение и провести многочисленные аресты.

А сейчас ему нужно было выполнять поручение, медлить с которым никак нельзя. И то, что он только что узнал, лишь усложнит его задачу.

– Ты и не думаешь нападать на конвой?! – сказал ему нервный. – Ведь нас двое!

– Погоди, не вечно же они будут смотреть за клеткой! Раз это не пленник, надо думать, они только и надеются на наше нападение. Так лучше дождемся ночи. Солдаты разобьют лагерь, прилягут, и пленник наш!

Чтобы не навлечь на себя подозрение, лазутчик не мог ослушаться приказа Провозвестника. Как же решить эту неразрешимую проблему? Выбор нелегок: либо убить своего же соотечественника, союзника, да еще и Царского Сына, либо его спасти, но тогда забыть о месяцах упорного труда и неимоверных усилий. Ведь после этого ему будет невозможно вернуться в общину, которую он предал!

На закате конвой остановился возле небольшой рощи. Солдаты установили клетку в тени тамариска и сели обедать, шутя и пересмеиваясь. Потом, выставив часового, легли спать и быстро заснули. Часовой последовал их примеру.

– Видишь, они дают нам свободу действий, – сказал нервный.

– А это не западня? – с беспокойством спросил светловолосый.

– Конечно, нет! Все идет так, как предсказывал Провозвестник! А он никогда не ошибается!

– А если мы сначала уберем солдат? – предложил светловолосый, надеясь, что попытка нападения окончится провалом и бегством.

Нужно было срочно найти способ предупредить Икера, что его выдали и что он должен оставить свой план.

– Только не это! – отрезал нервный. – Солдаты только прикидываются спящими. Давай, вперед. Освободим сначала египтянина.

Агент принял решение.

После освобождения Царского Сына он просто убьет ханаанина и откроет Икеру, кто он. Его миссия, как, впрочем, и миссия Икера, провалилась. Что ж, по крайней мере, они оба останутся живы.

Заключение в клетку было опасным, но писец выдержал его достойно, вспоминая про себя слова мудрецов и думая об Исиде. Порой ему даже хотелось смеяться: что бы она подумала о его объяснении в любви, если бы увидела, в каком он сейчас положении?

Потом возвращался страх. Коварный, липкий, все застилающий…

Вмешаются ли мятежники? И если вмешаются, то как? Неужели это станет избиением ни в чем не повинных солдат?

Согнуться в этой клетке было почти невозможно, но Икеру все же удалось как-то скорчиться и сесть. Правда, при этом он содрал себе кожу на спине. Заснуть не удавалось. Икер прислушивался к малейшему звуку.

Вдруг он увидел двух бегущих к нему людей. Мятежники…

Часовой крепко спит.

Мятежники уже рядом. Приложив палец к губам, они призывают Икера к молчанию. Потом перерезают толстые веревки, которыми опутана надежная дверь в клетку.

Наконец-то! Икер свободен и может покинуть свою тюрьму!

Нервный вполне доверял своему напарнику. И в тот момент, когда пленник, дрожа, готовился выйти из клетки, светловолосый отступил назад и оказался за спиной у ханаанина. Когда он уже готовился вонзить меч в спину напарнику, жестокая боль пронзила его спину.

Боль была такой невыносимой, что он открыл рот, но кричать не смог. Оружие выпало из рук. Светловолосый упал на колени. Почти в то же мгновение то же самое лезвие перерезало ему горло. Тринадцатилетний убивал быстро и умело.

– Эта падаль была предателем на службе у Несмонту, – уточнил он оцепеневшему от страха земляку. – Я – последователь Провозвестника.

– Ты мальчик, который захватил целый караван?

– Это я, но я не мальчик. Бери эту дохлятину и пошли отсюда.

– Зачем таскать на себе эту добычу шакалов?

– Потом объясню.

Все трое быстро ушли.

Когда они оказались в безопасности, остановились, чтобы перевести дыхание.

Силы Икера были на исходе. Он упал на землю и закрыл глаза. Он не мог сопротивляться сну. Ему нужно было поспать, хотя бы один час! Энергии не было, сил драться тоже не было…

– Ну, это будет просто, – сказал нервный, сбрасывая свою ношу.

– О чем ты? – спросил Тринадцатилетний.

Ханаанин отвел мальчишку в сторону.

– У меня приказ.

– Какой?

– Не мешай мне действовать и не вмешивайся!

– Но я хочу знать!

– Послушай, малыш, ты много на себя берешь! Наш главный начальник – Провозвестник.

– В этом я с тобой согласен.

– Ты прикончил одного предателя, я прикончу другого.

– Ты хочешь сказать, что…

– Этот египтянин – не настоящий пленник, это подосланный фараона. Он перед нами ломает комедию, чтобы мы ему поверили. Но наше счастье, что мы много знаем. Мы его освободили из клетки, чтобы убить. Пусть спит. Так он не окажет никакого сопротивления.

Ханаанин подошел к Икеру и сел на корточки.

В то мгновение, когда он готовился всадить ему нож в сердце, другой клинок со всей силы вонзился ему в спину. Язык ханаанина, как змея, вывалился изо рта, его руки и ноги свело судорогой, и он упал рядом с египтянином.

– Провозвестник – наш верховный начальник, – уверенно произнес Тринадцатилетний. – И он приказал мне спасти Икера.

Первые лучи солнца разбудили Царского Сына.

Просидев вчера почти целый день в клетке, сегодня он еле мог разогнуться.

Рядом с собой он увидел мальчишку, мерно жующего что-то съедобное. И еще два трупа, один из которых был полностью обезображен. Вместо лица на нем была кровавая маска.

И хотя в желудке у Икера не было почти ничего, его тут же вывернуло.

Успокоившись, он спросил.

– Что произошло?

– Этот тип оказался шпионом генерала Несмонту. Больше года назад он внедрился в ханаанскую общину, но мы его раскрыли. Поэтому я его прикончил.

Икер вздрогнул.

– А другой?

– Это хороший исполнитель и верный товарищ. Но ограниченный человек. Он хотел тебя убить.

– И ты… Выходит, ты спас мне жизнь?

– Это приказ начальника. Меня зовут Тринадцатилетний, потому что мне всегда останется столько лет, во сколько я совершил свой первый подвиг. Я – верный последователь Провозвестника. Мне принадлежит честь исполнять его самые деликатные иконфиденциальные поручения.

– Ты… Ты знаешь, кто я?

– Тебя зовут Икер. Ты – Царский Сын, сын Сесостриса, которого ты мечтал убить. Страшась ареста, ты хотел влиться в ряды восставших ханаанеев.

– Ты готов мне помогать?

– Я поведу тебя в свою общину. Ты будешь сражаться с нами против угнетателей.

Икер не верил своим ушам. Это был первый шаг, но такой обнадеживающий!

– Зачем ты обезобразил этого несчастного?

– Нам нужен этот труп. Посмотри на него хорошенько. У него такой же рост, как у тебя, та же мускулатура, тот же цвет волос. Одно различие – лицо. Значит, его нужно уничтожить. Да, я не забыл и два твоих шрама: один на плече, а второй на груди. Когда египетские солдаты найдут эти трупы, они поймут, что оба их шпиона убиты.

Икер снова вздрогнул.

– Ты принимаешь меня за шпиона?

– Моя община сделает из тебя борца за свободу Ханаана. Царский Сын Икер умер, начинается твоя вторая жизнь. Она будет целиком посвящена нашему делу.

Икер чувствовал, что готов убить этого мальчишку и вернуться в Сихем. Но садистская улыбка Тринадцатилетнего пригвоздила его к месту.

Появившиеся из ниоткуда двадцать ханаанских мятежников, вооруженных ножами и дротиками, окружили свою жертву…

Солдаты из главной казармы Сихема в ужасе смотрели на два трупа, лежащих посреди двора.

Даже генерал Несмонту, привыкший и не к таким зрелищам, был потрясен. Он очень любил этого белокурого парня, отважного добровольца, который вот-вот должен был воспользоваться плодами своего долгого тяжкого труда. Конечно, его подвела какая-нибудь фатальная неосторожность! Проникнуть в среду ханаанских мятежников было почти невозможно, а он это сделал! Ощущение поражения дополняло присутствие второго трупа.

Насколько жестким нужно быть, чтобы так изувечить человека, пусть даже и врага? У истерзанного не было лица, но опознать его было довольно просто…

Потрясенный генерал закрыл тела белым полотном.

– Какие будут приказания, генерал?

– Арестовать в Сихеме всех подозрительных, увеличить число патрулей в селениях. А этих двух храбрецов мумифицировать и отправить в Мемфис.

– Я знал этого светловолосого, – сказал офицер. – А кто другой?

– Тоже замечательный парень.

Несмонту медленно отправился к себе в кабинет, чтобы составить рапорт фараону Сесострису о трагической смерти Царского Сына Икера.

9

– Вы не больны.

– Но доктор, – запротестовала супруга Медеса, – у меня все болит!

Гуа, небольшого роста, сгибающийся под тяжестью своей тяжелой кожаной сумки, был неумолим. Он против сердца уехал из своей провинции. Стал одним из самых известных врачей Мемфиса. Сурово обращался со своими пациентами, которых упрекал в неправильной жизни и скверном питании. Но соглашался их лечить и в конце концов добивался положительных результатов, которые еще больше упрочили его славу.

– Вы страдаете от ожирения. Если вы не перестанете есть жирное и сладкое с утра до вечера, ваша печень станет неизлечимой. Но поскольку в ней живет Маат, вы станете добычей головокружений и тошноты.

– О, доктор! Дайте мне лекарства, пилюли и мази!

– Без строгого режима все это бесполезно. Соблюдайте его, и мы добьемся цели.

Несмотря на мольбы своей пациентки, доктор Гуа остался несгибаемым. Пришлось Медесу успокаивать свою жену. Потом, оставив ее в своей комнате, Секретарь Дома Царя принял у себя в кабинете вернувшегося с Абидоса Жергу.

– Наш храбрый Бега все такой же услужливый?

– Ему хочется разбогатеть, но и того ему мало. Его решимость подхлестывает его ненависть к фараону.

– Этот старый жрец кажется мне надежным человеком, – заметил Медес. – Действительно, его истинная природа понемногу раскрывается. Его снедала алчность, а он был вынужден верить в то, что служит Осирису, и довольствоваться малым! Сегодня у него один бог – Провозвестник! Знаешь, Жергу, меня тоже зачаровывает зло, потому что оно может переступить через все и в любую минуту. В одно мгновение оно разрушает то, что Маат сооружает годы. Когда вместо этой страны, этих храмов и этого общества останутся одни руины, мы насладимся всласть.

Белое вино успокоило Жергу. Но когда его патрон начинал изливать перед ним свои мечты, он предпочитал его не слушать. Если на том свете существует высший суд, то он там скажет судьям, что ни о чем не знал, а за это получит снисхождение.

– Что ты привез на этот раз?

– Великолепную стелу. На ней изображен Осирис и выгравировано священное заклинание Абидоса, которое приобщает скончавшегося к культу предков. Она стоит целого состояния!

– Твоя агентурная сеть вполне надежна?

– Я за очень большую сумму подкупил стражника с Абидоса и одного из ваших гонцов, которому я тоже очень щедро заплатил. Гонец привезет этот камень на одном из ваших почтовых кораблей. Бега считает, что осторожность не помешает, и мы не станем вывозить больше одной стелы за один раз.

– Как только окончится эта операция, не забудь подмаслить наших приятелей-таможенников. Да, и подбери новый амбар для разгрузки драгоценного леса, который прибудет из Ливана.

Бергу любил подпольные сделки. Такие делишки не нуждались ни в богах, ни в демонах. Нужно было только хорошенько знать администрацию порта и не слишком радивых чиновников.

Мрачная атмосфера дворца поразила Медеса. Конечно, фараон требовал от писцов и слуг отличной выучки и сдержанности, но обычно они улыбались и выглядели приветливыми. Сегодня же лица у всех были напряженными, а молчание – гнетущим. Как обычно, Медес отправился за указаниями к Хранителю Царской Печати. Но Сехотепа не было, и он пошел к Сенанкху. Верховного Казначея тоже не было. Оба кабинета были пусты. Заинтригованный Медес попросил аудиенции у визиря, и тот почти сразу же его принял.

Кхнум-Хотеп был уже стар и тучен. Когда-то бывший правитель процветающей провинции Орикса выступал за ее самостоятельность и был заядлым врагом Сесостриса. Но потом понял необходимость объединения Верхнего и Нижнего Египта и подчинился власти фараона. Кхнум-Хотеп был великолепным управляющим и трудолюбивым человеком, а потому в качестве визиря как нельзя лучше служил своей стране, не обращая внимания на свои старческие болезни. Его знаниями и умением восхищались все, даже враги. Он был справедлив, и кто бы ни обратился к нему за какой-нибудь незаслуженной милостью; получал гневный отпор.

Войдя в кабинет, Медес в первую очередь заметил трех собак, постоянно находившихся у ног хозяина. Они следовали за ним повсюду, сопровождая в любых передвижениях.

– Зачем вы пришли, Медес?

– Сехотеп и Сенанкх отсутствуют. Я бы желал знать, нет ли для меня каких-либо срочных поручений.

– Займись текущими делами. Сегодня не будет совета в Доме Царя.

– Произошло что-нибудь серьезное? Дворец кажется просто подавленным.

– Это из-за очень скверных новостей из Ханаанской земли. Великий Царь переживает ужасный удар. Поэтому никому и не хочется улыбаться.

– Снова восстание?

– Убит Царский Сын Икер, – потухшим голосом произнес Кхнум-Хотеп.

Медес принял подобающее случаю выражение лица.

– У меня только одно желание: пусть скорее уничтожат виновных!

– Генерал Несмонту, конечно, не оставит это без ответа. И фараон сломает хребет поднявшим на него руку.

– Должен ли я заняться возвращением на родину останков Икера?

– Этим уже занимается Сехотеп. Сенанкх занимается гробницей. Икер останется в Мемфисе, похороны будут скромными. Враг не должен знать, что он сильно ранил Великого Царя.

А мы с тобой займемся тем, чтобы это событие никак не отразилось на обычной деятельности государства.

Возвращаясь из кабинета Кхнум-Хотепа, Медес чувствовал, что ему хочется петь и танцевать! Наконец-то он освободился от Икера, которого считал своим главным врагом и возможным обвинителем. Теперь можно посмотреть в будущее с оптимизмом! Что же до Провозвестника, то тот освободился от опасного шпиона и теперь ему никто и ничто не угрожает!

У Икера были связаны за спиной руки. Он понимал, что лишь поменял одну тюрьму на другую. И теперь у него не было шансов выбраться: Тринадцатилетний знал все. Судьба Икера была определена: допрос, пытки, казнь. Но мальчишка все-таки не выказывал агрессивности и даже давал пленнику кое-какую пищу и питье. Странное обращение с будущей жертвой.

– Не грусти, Икер, мы тебя перевоспитаем. До этого дня ты верил ложным ценностям. Я не зря тебя спас.

– Но хотя бы перед смертью мне дадут взглянуть на Провозвестника?

– А ты не умрешь! Ну, по крайней мере, сегодня. Сначала ты должен научиться слушаться. Потом ты действительно будешь сражаться против тирана. И когда тебя убьют, ты попадешь в рай.

Царский Сын чувствовал себя раздавленным. Что же делать? Как искать выход? Может быть, демонстрируя покорность? Может быть, это позволит где-нибудь нащупать слабое место у противника?

– Фараон относится к Провозвестнику как к преступнику, – сказал он мальчишке угасшим голосом. – Он утверждает, что только Египет дает процветание Ханаанской земле.

– Он лжет! – гневно вскричал Тринадцатилетний. – Преступник – это он! А тобой воспользовались. Но теперь, благодаря моей общине, ты станешь новым человеком. Раньше, по словам Вины, ты был хорошим парнем, а потом сбился с пути. Теперь посмотрим, пойдешь ли ты по пути обращения или на корм для зверей.

Этот парень, от природы жестокий, не имел ни угрызений совести, ни сожалений. Он убивал, как убивают дикие звери, и не выносил ни малейшего противоречия. Надеяться на его дружбу было бы иллюзией, но писец все же попытается навязать ему свою волю, поддерживая его фанатичные речи.

Маленький мобильный отряд прошел так, что нигде не повстречался с египетскими патрулями. Он быстро продвигался на север, удаляясь от той зоны, которую более или менее контролировал генерал Несмонту.

Икер – убитый, позабытый и затерянный во враждебном мире – уходил в небытие.

Окружающий пейзаж не походил ни на плодородную долину Нила, ни на палящие горизонты Дельты. Члены общины, скрываясь в чащах хвойных лесов, где довольно часто встречались источники, питались дичью и ягодами. Женщины почти не выходили за порог своих хижин.

После всех своих похождений тринадцатилетний мальчишка почитался всеми как герой. Даже вожак общины – высокий бородач с изуродованным носом – почтительно его приветствовал.

– Это египтянин, которого я только что взял в плен по приказу Провозвестника, – заявил Тринадцатилетний гордо.

– Почему же ты сохранил ему жизнь?

– Потому что он приговорен помогать нам.

– Египтянин? Помогать ханаанеям?

– Провозвестник решил перевоспитать его и превратить в оружие, которое будет использоваться против его же соотечественников. Ты займешься его воспитанием.

Огромный пес, стоявший рядом с хозяином, повел себя так же враждебно, как и тот. Уставив на незнакомца ненавидящий взгляд, он издал такое угрожающее рычание, что забеспокоился даже Тринадцатилетний.

– Спокойно, Кровавый!

Пес обошел вокруг пленника, обнюхал чужака и прорычал еще раз, но уже менее грозно.

– Все эти истории меня не интересуют, – отрезал вождь. – Мне нужен раб, который бы умел печь хлеб из зерна, которое мы воруем у египтян. Если этот негодяй способен на это, я у себя его оставляю, если нет – отдам его своему псу.

Икер воспитывался в деревне и часто помогал в домашнем хозяйстве. Он часто помогал и хлебопеку Медамуда печь лепешки.

– Дайте мне все, что необходимо.

– Постарайся не разочаровать меня, парень!

– Ладно, делай, что хочешь. Я возвращаюсь к Провозвестнику, – объявил Тринадцатилетний.

И он исчез, не бросив на Икера даже прощального взгляда.

– Давай, за работу! Пошевеливайся, раб! – приказал вождь племени, с удовольствием толкнув в спину неожиданно свалившегося ему на голову бесплатного помощника.

В изнурительной работе бежали часы за часами. С помощью буасо ^[120] Икер отмерял необходимое количество зерна, вытряхивал его в решето над ступой из обожженной глины. Потом с помощью грубого песта он давил зерно, отделяя его от кожицы. Получалась мука, качество которой, невзирая на большие усилия хлебопека поневоле, оставляло желать лучшего. Потом Икер увлажнял и долго разминал эту массу, чтобы получить посредственное тесто. У писца не было ни хороших инструментов, ни навыка истинного хлебопека, но он яростно старался преуспеть.

Опасные моменты, когда производится добавление соли, и сам процесс жарения на угольях протекали более спокойно. Что же до формы хлеба, то она зависела от той утвари, которая доставалась бандитам в разграбленных караванах.

Еще Икеру досталась работа по ежедневной доставке воды и пропалыванию поля. Каждый вечер он буквально падал от усталости и, наскоро поев, проваливался в тяжелый сон, а утром все начиналось снова.

Множество раз юноша терял надежду, падал духом, считая, что ему больше не удастся и пальцем пошевелить. Но, несмотря на усталость, крохи энергии у него все еще оставались, и под грозными взглядами ханаанеев он еще яростнее принимался за свой каторжный труд.

И все же как-то в конце душного дня он почувствовал себя настолько изнуренным, что растянулся перед своей хлебной печкой, с почти безмятежным блаженством дожидаясь смертельного удара, который избавит его от этого невыносимого существования.

И тогда чей-то ласковый шершавый язык тщательно вылизал ему щеки. Это на свой манер его утешал Кровавый. И это неожиданное проявление дружелюбия спасло Царского Сына.

Когда вождь племени увидел, что его пес повсюду сопровождает пленника и защищает от одного из сбиров, собиравшегося избить его палкой, он оцепенел. Кровавый, прирожденный убийца, должен был разорвать раба! Икер определенно владел какими-то магическими чарами, раз сумел покорить пса. Да и то странно, что этот раб до сих пор не сдох.

Теперь никто, даже сам вождь племени, не смеялся над чародеем. Если он умрет, то вполне может оставить какое-нибудь заклятье своим мучителям! Да, Икера нужно хоть немного ублажить, но не потерять при этом лица. Теперь обстоятельства этому благоприятствовали, тем более что племя готовилось откочевать в другое место, где ему предстоит прожить довольно долго.

Царскому Сыну было поручено приготовить к дороге провизию. Икер послушно принялся за работу. О побеге и помышлять нечего, это стало бы самой страшной его ошибкой. Кровавый рвал беглецов в клочья, а потом пожирал их.

10

Благодаря надежной и деятельной сети, выстроенной на Абидосе Жергу, остров безнаказанно покинула еще одна стела. Наизусть зная каждую часовню и все их содержание, Бега мог продавать множество бесценных сокровищ. И это не считая будущих сведений о таинствах Осириса. Такие перспективы заставили его окончательно нарушить присягу, но это его больше не пугало. Он – союзник Сета и последователь Провозвестника! Он станет первым во время уничтожения иерархов египетского жречества! Он первым узнает высшие секреты, к которым еще – пока! – не имеет доступа.

На самом же священном острове, в самом центре священного города никто не испытывал к нему недоверия. Безволосый ценил в нем строгость и не подозревал, что постоянный жрец с такой незапятнанной репутацией мог испытывать горячее желание уничтожить Абидос.

А сам Бега не доверял никому. Особенно Исиде, чье восхождение в жреческой иерархии еще не закончилось! Эта молодая женщина была, впрочем, на вид безразлична к власти и почестям, но разве ее отношение не может измениться в будущем? Ведь изменился же он сам!

Чтобы избежать неприятных сюрпризов, Бега старательно наблюдал за Исидой. В общем-то, ничего особенного: она исполняла порученные ей ритуалы, проводила долгие часы в библиотеке Дома Жизни, медитировала в храме, общалась с другими жрецами и занималась своим ослом, который еще ни разу не позволил себе отклониться от предписанных правил поведения.

Даже если жрица уезжала в Мемфис, душой она никогда не покидала эти земли, которым скоро предстояло быть разоренными. Разве фараон не обязан сутью своей власти таинствам Осириса? Когда Древо Жизни засохнет, а божественная ладья развалится на части, Сесострис останется лишь деспотом, под которым колеблется трон. И этот трон не выдержит испытания фатального удара, который готовит Провозвестник.

Почему же Бега возненавидел все то, чему раньше поклонялся? Потому что высшие власти не признали за ним его значимости. Не оценили. А такие ошибки не прощаются!

Если бы фараон осознал допущенную им несправедливость, возможно, Бега и отказался бы от мести. Но такая возможность была раньше. Теперь ее нет. С момента встречи с Провозвестником отступать слишком поздно.

– Сегодня ты будешь служить в храме Сесостриса, – объявил ему Безволосый.

– И другие постоянные жрецы тоже?

– Каждый будет занят на том месте, которое я укажу. Завтра утром возобновится обычный порядок службы.

Бега понял: сегодня соберется Золотой Круг Абидоса. Почему это братство его не принимает? Это дополнительное унижение еще более усилило его решимость доказать свою собственную значимость, даже если избранный путь окончательно уведет его от путей справедливости богини Маат.

Кто бы ни видел Сесостриса, каждый понимал, что перед ним – фараон. Лик суров, тяжелые веки, скульптурно высеченные высокие скулы, рельефно вылепленные ушные раковины. Взгляд этого гиганта проникал в душу, выдержать его было невозможно. Начальник стражи царства Собек-Защитник тщетно пытался отсоветовать правителю предпринимать такое далекое путешествие в столь неспокойное время. Обеспечивать безопасность в Мемфисе, и то доставляло немало хлопот, а перемещения приносили новые неразрешимые проблемы. Шесть отборных стражников, подготовленных лично Собеком во время изнурительных тренировок, постоянно осуществляли наблюдение за передвижениями и окружением фараона. Они получили приказ действовать немедленно, если кто-нибудь или что-нибудь станет угрожать царю.

Но больше всего Собека беспокоили те моменты, когда Сесострис совершал ритуалы, оставаясь один в наосе ^[121] храма, или во время аудиенций. По мнению Собека, подозревать следовало каждого. И две неудачные попытки покушения на жизнь фараона лишь упрочили это мнение. Собек мучился постоянной тревогой, почти перестал спать. Он не хотел ничего пускать на самотек, а уследить за всем было невозможно…

Собек отлично представлял себе, о чем мечтают его враги: запятнать его репутацию и дискредитировать его в глазах Сесостриса. Их последний маневр, возможно, ставший результатом необдуманных – или слишком хорошо обдуманных! – действий со стороны кучки ненавидевших его придворных, едва не удался. Но, удержавшись на своем месте и даже укрепив свои позиции, Собек выходил из себя, потому что не мог нащупать сеть ханаанских заговорщиков. А ведь она, он был в этом уверен, продолжала существовать в Мемфисе и, может быть, даже вне Мемфиса. Конечно, известное число бандитов сбежало туда, откуда пришло, но кое-кто остался, растворившись среди населения. И не совершил никакой ошибки! Никакой оплошности! Все это доказывало только одно: они знают египтян, а египтяне их – нет… И еще. Сколько времени будут они сидеть тихо? Какие капканы готовят?

Один вельможа раздражал Собека больше других – Царский Сын Икер. Он был виновен в попытке убийства Сесостриса, и его раскаяние выглядело сомнительным. Несмотря на то, что фараон почтил этого юнца столь престижным титулом, Собек продолжал враждебно относиться к этому писаке, которого всегда подозревал в сотрудничестве с ханаанеями.

Сегодня эта угроза отпала сама собой, потому что изуродованный труп Икера только что нашел упокоение в некрополе Мемфиса.

Собек-Защитник еще раз проверил посты вокруг города. Ни один из временных жрецов не пристанет к Абидосу, пока постоянные жрецы будут вести службу в Храме Миллионов Лет Сесостриса. Кроме того, патрули стражников будут постоянно обходить улицы городка строителей – Земля Выносливых. Это было необходимо для того, чтобы фараон мог спокойно собрать в одном из залов храма Осириса Золотой Круг Абидоса.

По углам, обращенным на четыре стороны света, стояли четыре жертвенника. На востоке сидели фараон с Великой Царицей. На западе – Безволосый, Джехути, управитель городка Дахур, где возводилась царская пирамида, а также стояло пустое кресло генерала Сепи. На юге располагались визирь Кхнум-Хотеп, Верховный Казначей Сенанкх и Секари. На севере – Хранитель Царской Печати Сехотеп и генерал Несмонту.

Монарх дал слово Безволосому.

– Ни одно новое злодеяние не нанесло ущерба Древу Жизни, – сказал он. – И, тем не менее, оно не выздоравливает. Меры магической защиты пока эффективны, но что будет, если враг сумеет их переломить?

– Было ли полезным то, что предприняла Исида? – спросила царица.

– Да, Великая Царица. С помощью зеркала Хатхор ей удалось вдохнуть немного сил в акацию. Но все наши меры приводят лишь к малым результатам, и я опасаюсь внезапного ухудшения ситуации.

Безволосый был пессимистом по природе и не имел привычки извращать истину. И все же его сегодняшний пессимизм почему-то не повлиял на бодрое расположение духа всегда элегантного и утонченного Сехотепа. Ему как-то не верилось, что это конец. Он занимался тем, что обеспечивал верховное руководство всеми начинаниями и проектами фараона. И ему, как никому другому, был ясен размах предпринимаемых мер.

– Благодаря усердной работе Джехути, – сказал он, – ансамбль Дахура скоро будет завершен. Его пирамида уже источает КА, которое обеспечивает стабильность царствования и питает Древо Жизни. Я считаю, что, претерпев ужасные удары, многие из которых могли бы стать – но не стали! – смертельными, мы постепенно переходим в наступление.

Джехути поддержал Сехотепа. Старец, постоянно завернутый в теплый плащ, страдал от приступов ревматизма, но, неизменно ускользая из когтей смерти, не щадя себя работал на благо царства, как раньше трудился на благо богатой провинции Зайца. Каждый вечер он думал, что утром не сможет встать с постели. Но приходил новый день, и желание продолжить начатое вчера давало Джехути новые силы. И его усилия приносили новые плоды. Посвящение в Золотой Круг Абидоса укрепило его сердце, дало ему, Верховному жрецу бога Тота и жрецу богини Маат, восхищенно познавать величие таинств Осириса. Даровав Джехути такую привилегию, Сесострис осветил вдохновением закат его долгой жизни.

– Моя миссия подходит к концу, Великий Царь. Дахур построен по плану, начертанному вашей рукой, и скоро вы освятите его рождение.

– Безопасность этого городка мне представляется вполне надежной, – прибавил визирь Кхнум-Хотеп. – Я попросил генерала Несмонту подобрать офицера для команды гарнизоном, и я вам гарантирую, что любое нападение мятежников будет отбито.

Зная склонность Кхнум-Хотепа к точности и скрупулезности, члены Золотого Круга Абидоса успокоились.

– Продолжается ли следствие по делу об убийстве генерала Сепи?

– К несчастью, нет, – ответил Сенанкх. – Наши отряды, ведущие разведку ископаемых, надеются собрать информацию и обнаружить след целительного золота. Но пока их работа не принесла успехов.

Настала очередь говорить генерала Несмонту. На его скорбном лице появились за это время новые печальные складки.

– План, который мы разработали вместе с Царским Сыном Икером, провалился. Мы понимали всю опасность его миссии, и я пытался его отговорить. Он проявил твердость и решительность, и мы приняли решение попытаться внедрить его в стан врагов, выдав за союзника мятежников.

– Каким образом? – упавшим голосом произнес Секари.

– При помощи унизительного заключения в клетку, которую провезли по всему Сихему. Мы применяем эту меру только в отношении наших ярых врагов. Со стороны ханаанеев ни тени сомнений не должно было возникнуть: они бы наверняка приняли Икера за своего человека.

– Что же произошло дальше?

– Как и любого преступника, приговоренного к каторге, его должны были переправить на место работ. Стражники получили приказ дать ханаанеям возможность освободить пленника. Эта часть плана сработала, но потом произошла катастрофа.

– Как ты ее объясняешь?

– Детали мне не известны. Патруль обнаружил трупы Икера и моего лучшего агента, внедренного в среду ханаанеев. Увы, я должен добавить, что Царского Сына пытали самым жестоким образом.

– Не хотят ли нас заставить поверить в то, что эти двое сами убили друг друга? – спросил Сехотеп.

– Может быть. Но я предполагаю, что они попали в ловушку. Скорее всего, мой агент был разоблачен и получил приказ убить Икера. После чего его так же убили, а трупы оставили на видном месте, показывая тем самым, что провести ханаанеев не сможет ни один египтянин. Конечно, после такого страшного поражения я прошу Великого Царя об отставке.

– Просьба отклонена. Твой агент и Икер рисковали, и ты не виноват в этой трагедии. Убрать тебя с твоего поста означало бы деморализовать армию.

Все члены Золотого Круга Абидоса поддержали это решение.

– Нет никакого сомнения в том, – вступил в разговор Сенанкх, – что оба эти героя были преданы.

– Это невозможно, – возразил Несмонту. – Только я знал об их задании.

– Ну, это не так, – успокоил его Верховный Казначей. – Что касается твоего агента, то либо он совершил какой-нибудь промах, либо какой-нибудь ханаанин его опознал. А вот об Икере… Об Икере знали многие чиновники, ведь многие из них заметили его отсутствие… Царский Сын, тем более недавно получивший этот статус, не покинул бы двор без серьезных причин.

– Но от знания этого факта до вывода, что он отправлен в Ханаанскую землю, – возразил Сехотеп, – еще очень далеко!

– Не так уж и далеко. Если в Мемфисе действительно есть агентурная сеть, то она старается быть как можно ближе к информации обо всех, даже самых незначительных событиях. И в этом случае новость об отъезде из столицы Царского Сына попала как раз по адресу. Будь я на месте заговорщиков, я бы сразу поднял своих союзников по тревоге.

– Если верить тому, что ты говоришь, – добавил визирь, – то миссия Икера провалилась еще до того, как началась! Кроме того, следует предполагать, что у врага есть информаторы во дворце. Другой вопрос, действуют ли они сознательно или по глупости…

– Я бы отдал предпочтение второму варианту, – сказал Сехотеп, – но исключать первый нельзя.

– Ясно! – воскликнул Секари. – Необходимо вывести предателей на чистую воду!

– Это задача Собека, – напомнил фараон. – А всем вам я напоминаю о необходимости хранить тайну. Иначе никакие действия не принесут результата.

– Убедить в этом двор невозможно, – с сожалением сказал Сенанкх. – Он слишком любит болтать. И ничто не изменит его привычек.

– Кто бы ни был тот, кто стал причиной смерти Икера, – пообещал Секари, – я придушу его своими собственными руками!

– Не ставь себя на место правосудия, – посоветовал визирь. – Виновный должен быть предан суду и приговорен по закону Маат.

– Как ты находишь ситуацию в Сирийской Палестине? -

спросил фараон у Несмонту.

Старый генерал не стал скрывать своего беспокойства.

– Несмотря на усилия моих солдат, а я их не щажу, бесчинства бандитов и мятежников не угасают. Разумеется, я провел массовые аресты, и мне удалось выявить небольшие группы в Сихеме и окрестностях. Но выловить более-менее крупную рыбу мне до сих пор не удалось, как не удалось раздобыть точных сведений о местонахождении Провозвестника. Его приверженцы целиком ему преданы и окружают его непроницаемой стеной. Но мне кажется бессмысленным отправлять к нему нового агента, потому что шансы проникнуть в эту среду ничтожны.

– Что ты предлагаешь?

– Во-первых, укрепить Стену фараона. Во-вторых, максимально очистить Сихем, и, наконец, в-третьих, приобщить ханаанеев к труду, чтобы они на себе ощутили, что такое процветание и как оно достигается. Но всего этого недостаточно. Кроме того, я не хочу посылать свои патрули слишком далеко на север. Боюсь, что там они станут жертвами нападений. Итак, я предлагаю, дать чудовищу подрасти. Пусть оно поверит, что мы не способны его уничтожить. Если мы дадим ему какое-то время потешить свое тщеславие, то убережем себя от напрасных жертв. Когда же армия Провозвестника, убежденная, что ей по силам овладеть Сихемом, выйдет из своего укрытия, я дам ей отпор.

– Вы считаете, что это не рискованная стратегия? – спросил Кхнум-Хотеп.

– Мне представляется, что она, тем не менее, лучше приспособлена к месту действия и к обстоятельствам.

Перед тем как вернуться в Мемфис, фараон должен был исполнить еще одну, пожалуй, самую тяжелую задачу.

На закате он отправился к Исиде, которая в этот час гуляла по окраине пустыни с Северным Ветром.

– Это ослик Икера?

– Да. Он поручил его мне перед отъездом. Не так легко было добиться разрешения провести его сюда, на священную землю Осириса. Но Северный Ветер соблюдает правила Абидоса.

– Мне нужно сообщить тебе страшную весть.

Осел и женщина замерли. Северный Ветер устремил взгляд на Сесостриса.

– Ханаанские мятежники убили Икера.

Юной жрице почудилось, что ее пронизывает ледяной ветер. И вдруг ее собственное существование показалось ей абсурдным, словно отсутствие писца отнимало у нее жизнь.

Она невольно опустила голову. И… увидела Северного Ветра.

Его левое ухо было поднято вверх, твердо и прямо.

Исида очнулась.

– Посмотрите, Великий Царь! У Северного Ветра другое мнение!

– Но генерал Несмонту опознал тело.

Левое ухо Северного Ветра снова напряженно поднялось.

– Реальность жестока, Исида, но ее нужно принять.

– Можно ли пренебрегать мнением Северного Ветра? Я считаю его способным знать, жив его хозяин или мертв.

– А что ты сама чувствуешь, Исида?

Юная жрица посмотрела на садящееся солнце, заливавшее западный горизонт золотыми и красными лучами. Потом закрыла глаза и снова пережила тот напряженнейший момент, когда Царский Сын признался ей в любви…

– Икер жив, Великий Царь.

11

Три дня и три ночи община двигалась ускоренным маршем, позволяя себе только краткий отдых. Она прошла лес, степь, зону пустыни, потом прошла вдоль пересохшего русла какой-то реки, а затем остановилась у озера. Кровавый стал лакать воду, и только Икер последовал его примеру, потому что члены ханаанской общины опасались злого духа. Как говорили, этот злой дух живет в глубинах вод и утаскивает ханаанеев на дно.

Потом все вернулось на круги своя: Икер снова превратился в хлебопека и повара, изнывая от своих непосильных трудов.

В Египте все его считали мертвым. Все, кроме – Икер был в этом уверен – Северного Ветра. Но поскольку Северный Ветер жил рядом с Исидой и наверняка виделся с ней, то юная жрица тоже должна сомневаться в его гибели. Но кто его найдет так далеко от Сихема, в затерянной местности, куда не рискует забредать ни один патруль?

Несколько ханаанеев решили ради развлечения поколотить египтянина, но клыки Кровавого отбили у них это желание. Отношение пса к пленнику забавляло вождя племени и нравилось ему, потому что в таком обществе пленник не мог никуда подеваться. Какая охрана может быть лучше любовной?

Община снова взяла направление на север. Вдруг лица у всех помрачнели, не стало слышно шуток, и даже перестали задирать пленника. Да и Кровавый ворчал, показывая зубы.

– Начальник! Там, впереди, облако пыли! – воскликнул дозорный.

– Не иначе как разбойники пустыни.

– Ну что? Будем драться?

– Посмотрим. Приготовимся к самому худшему.

Порой племенам удавалось договориться. Но чаще ожесточенные споры переходили в резню.

На этот раз события развивались стремительно. Отряд бедуинов, вооруженных пращами, палицами и палками, сходу бросился на чужаков в атаку.

Вождь племени, человек храбрый, кинулся в самую гущу схватки. Но его люди побежали.

– Назад! – проревел Икер. – Сражайтесь!

Большинство послушалось этого неожиданного приказа.

Другие стали жертвами кинжалов, которые были брошены бедуинами в спины убегавшим.

– На, возьми вот это, – сказал Икеру вождь, протягивая ему палку.

Царский Сын прицелился в вожака нападавших – разъяренного боем могучего воина, который дикими криками подбадривал своих товарищей.

Икер не промахнулся.

Поверившие сначала в легкий успех разбойники заколебались, и этим замешательством тут же воспользовались ханаанеи.

Удача стала склоняться на их сторону. Орудуя тяжелой дубиной, Икер уложил еще пару нападавших. Все вокруг было залито кровью.

Резня была беспощадной. Опьяненные жестокостью победители не были обременены милосердием.

– Наш вождь! Наш вождь умирает! – вдруг закричал один ханаанин.

С размозженным лбом вождь племени лежал на телах двух убитых бедуинов. Кровавый нежно лизал его холодеющую щеку…

– Поехали отсюда, – приказал старший по возрасту. – Другие грабители наверняка бродят где-нибудь поблизости.

– Сначала нужно похоронить его! – запротестовал Икер.

– Нет времени. Ты хорошо дрался. Мы берем тебя с собой.

– Куда вы собираетесь идти?

– Пойдем к племени Аму, попросим покровительства у него. Икер ощутил радость пополам со страхом.

Аму, Провозвестник!

Аму был высокий, худощавый и бородатый.

Вокруг него плотным кольцом стояли сирийские воины, вооруженные пиками. Ханаанеи сложили оружие и в знак подчинения очень низко поклонились. Икер сделал как они, продолжая исподволь разглядывать этого человека с каменным лицом. Так вот кто виноват в злодеяниях, направленных против акации!

То, что он разыскал этого человека, само по себе было уже чудо. Но нужно ведь было еще найти доказательства его вины. А потом найти способ передать информацию Несмонту. Оставит ли Провозвестник ему на это время?

– Откуда вы? – сурово спросил Аму.

– От горького озера, – дрожащим голосом ответил самый старший ханаанин. – Разбойники пустыни напали на нас, убили нашего вождя. Если бы не этот юный египтянин, наш пленник, нас бы уже не было в живых. Это он собрал беглецов и укрепил наши ряды. Мы сделали из него хорошего раба, он тебе будет служить верой и правдой.

– Как вы дошли сюда?

– Наш вождь знал, что ты кочуешь по этим местам. Он хотел продать тебе нашего пленника. Но я тебе дарю его в знак дружбы.

– Стало быть, вы дрогнули перед лицом врага?

– Бедуины напали на нас неожиданно! Они нарушили закон этих мест и не стали вести переговоры. Это против обычаев.

– Обычаи… А вот обычай моего племени предписывает мне уничтожение трусов! Перережьте-ка их всех, кроме египтянина!

Кровавый прижался к ногам Икера и, ощетинившись, показал клыки, всем видом показывая, что он своего хозяина тронуть не позволит.

Сирийцы легко перебили ханаанеев. Между двумя народами не было ни уважения, ни дружбы. Кроме того, Аму не упускал случая потренировать своих воинов. Останки несчастных ханаанеев были брошены на съедение гиенам.

– А твой защитник опасен! – сказал Аму Икеру. – Пес такой величины, как этот, даже пронзенный несколькими стрелами продолжает сражаться! Твое имя?

– Икер.

– Где эти крысы тебя украли?

– Они освободили меня.

Аму удивленно поднял брови.

– Освободили? А кто тебя взял в плен?

– Египтяне.

– Твои соотечественники? Не понимаю!

– Я безуспешно пытался уничтожить фараона Сесостриса и стал ему заклятым врагом. Мне удалось бежать из Мемфиса, преодолеть Стену фараона, но стража Несмонту поймала меня в Сихеме. Я надеялся, что ханаанеи дадут мне возможность присоединиться к освободительной борьбе. Но вместо того чтобы помогать мне, они сделали меня своим рабом.

Аму сплюнул.

– Эти трусы ничего не стоят! Союз с ними равноценен катастрофе.

– Я поставил себе целью, – сказал Икер, – служить Провозвестнику.

Маленькие черные глазки Аму блеснули огнем возбуждения.

– Провозвестник – это я! И я держу свои обещания!

– Вы все еще полны решимости лишить власти Сесостриса?

– Его власть уже колеблется! Тлетворному влиянию, направленному на Древо Жизни, недостает эффективности. Но ничего, скоро я напущу на него другие беды! Египтяне давно стараются меня захватить, но им это никогда не удастся! Мое племя господствует в этом районе, и женщины рожают мне многочисленных сыновей! Скоро они образуют огромную победоносную армию!

– Не думаете ли вы, что следует объединить разрозненные общины? Тогда вы смогли бы атаковать и смести войска генерала Несмонту!

Аму, казалось, был озадачен.

– Племя – это племя, община – это община. Если поменять их местами, что станет с этой землей? Нет, лучший вождь навязывает свою волю остальным – вот единый и единственный закон! А самый лучший вождь – это я. Скажи, ты умеешь действовать пращой, мой мальчик?

– Умею.

– У тебя два дня на тренировку. Потом мы атакуем лагерь разбойников пустыни, только что разграбивших караван. Но на моей территории только я имею право грабить и убивать!

Икер заснул под охраной своего пса. С утра он часы напролет тренировался, метая камни из пращи по все более мелким и отдаленным целям. За ним следили, и он не имел права на ошибку. Отточенный и уверенный бросок – он не разочаровал своего нового патрона.

Аму оставлял ему свободу действий, но Икер все время чувствовал, что за ним следят. Если бы он попытался бежать, то был бы убит. Племя будет судить о нем по сражению с бедуинами. И под страхом той же участи, что постигла ханаанеев, он должен был доказывать свое преимущество.

Что делалось в этот час на Абидосе? Где Исида? Совершает ритуал? Размышляет в храме? А может быть, читает какой-нибудь старинный текст, в котором повествуется о богах, святилище и сражении между светом и тьмой? Вероятно, она о нем не думает. Когда ей сообщили о его смерти, взволновалась ли она, пусть даже на мгновение?

Некоторые из ее мыслей будут постоянно с ним… В самые худшие минуты только эта связь с миром спасала его. В самой глубине его одиночества Исида продолжала внушать ему надежду. Надежда рассказать ей, как велика сила его любви, что он не может жить без нее!

– Проснись, парень! Уезжаем. Мой дозорный только что просигналил о том, что заметил лагерь бедуинов. Эти идиоты считают, что они в безопасности!

Аму не отягощал свою голову стратегиями.

По его приказу началась атака. Поскольку большинство берберов крепко спали, перебить их было проще простого. К тому же, эти разбойники привыкли иметь дело в основном с безоружными караванами и оказывали яростным сирийским воинам лишь слабое сопротивление.

Один из бедуинов изловчился ускользнуть из гущи побоища, убежав внутрь лагеря и спрятаться. Краешком глаза он следил за Аму, который был от него в двух шагах. Спрятавшись, он хотел отомстить за своих товарищей. Его укрытие было идеальным, и ему оставалось лишь вонзить кинжал в спину Аму.

Икер, ошарашенный жестокостью своих новых товарищей, в бой не вступал. Он стоял позади, и вдруг обратил внимание на человека, только что изображавшего труп. Вот тот приподнялся, занес руку для удара… Царский Сын прицельно метнул из пращи камень, и тот угодил бедуину прямо в висок как раз в тот момент, когда роковой удар был уже в пути.

В ярости Аму пнул раненого бедуина и всадил ему в грудь нож.

– Этот мерзавец пытался меня убить! А ты, египтянин, меня спас!

Во второй раз Икер пришел на помощь врагу. Но ведь дать Провозвестнику умереть, не получив от него максимум информации, означало способствовать катастрофе! Царский Сын должен завоевать его доверие и узнать, каким образом тот вредит акации Осириса!

Пока его люди собирали вещи в мешки, Аму пошел с Икером к остававшемуся еще нетронутым шатру. Другие шатры уже горели.

Кинжалом Аму разрезал ткань и проделал себе вход. Из шатра раздались крики ужаса.

Внутри сидели с десяток женщин и столько же детей. Все сгрудились в одну кучу.

– А ну, посмотрели на меня! Самые красивые из женщин войдут в мой гарем и заменят собой тех, к кому я больше не испытываю желания. Мои храбрецы будут довольны добычей!

– Вы пощадите детей? – забеспокоился Икер.

– Самые крепкие станут рабами, а слабаков под нож. Ты приносишь мне удачу, малыш! У меня никогда не было столь легкого успеха. И не забудь, я твой должник. Я обязан тебе жизнью!

В возбуждении Аму притянул к себе за волосы одну из женщин и прижал к груди.

– Сейчас ты оценишь, как я могуч!

Отряд занял высохшее русло реки, пролегавшее между двумя скалами. Русло, казалось, никуда не вело. Далеко вперед были выдвинуты часовые. Арьергард расположился с удобствами.

– Я дарую тебе огромную привилегию, – объявил Аму писцу. – Ты станешь первым чужаком, кому доведется увидеть мой тайный лагерь.

Икер не пожалел, что умело использовал дубинку. Заслужив милости Провозвестника, он наконец узнает, где тот прячется!

Место оказалось одновременно довольно укромным и легким для охраны. В самом центре жаркой пустыни находился маленький оазис, который давал воду и пищу. Старики и рабы выращивали там овощи. На заднем дворе было полным-полно птицы.

– Здесь вместе живут сирийцы и ханаанеи, – уточнил Аму. – Но этот случай исключительный. Здесь те, кто научились слепо мне повиноваться и не роптать.

– Но, чтобы атаковать Сихем, возможно, потребуется создать большой союз племен, – настаивал Икер.

– Об этом мы еще поговорим. Сначала мы отпразднуем нашу победу!

Все воины отряда были преданы своему вождю душой и телом. Они собрались в его шатре. Вождя умастили душистым маслом, и он уселся на мягких подушках. Вокруг стояли слуги с опахалами. Целая процессия ханаанейских рабов вносила и уносила блюда с едой. Финиковая водка лилась рекой.

Четыре пышнотелые наложницы увлекли своими ласками объевшегося и пьяного Аму на ложе.

Икер и представить не мог, что Провозвестник был именно таким.

12

Исида следовала за фараоном. На ней было белое одеяние, перехваченное на талии красным поясом. Волосы ее были распущены. Они вошли в часовню Храма Миллионов Лет Сесостриса.

Потолок был расписан как звездное небо. Часовню освещал только один светильник.

– Пройти путем таинств означает распахнуть новую дверь, – торжественно произнес фараон. – Это опасный момент,потому что, чтобы встретиться со злодеем, использующим против Осириса силу Сета, ты должна научиться творить чудеса. И тогда скипетр, что я вручил тебе, станет сверкающим словом и действенным светом. Лучом, способным отвести любые удары судьбы. Согласна ли ты принять на себя такую ответственность?

– Согласна, Великий Царь.

– Перед тем как соединить тебя с силой Божественной Девятки, я должен попросить тебя прополоскать твой рот свежим раствором соды и обуть белые сандалии.

Ритуал был исполнен. Монарх поднес к губам Исиды статуэтку богини Маат.

– Внемли тайным заклинаниям Осириса. Он произнес их, когда царил в Египте. Он ими воспользовался, чтобы создать золотой век и передать жизнь поколениям египтян. А сейчас – пронзи тьму.

Монарх поднял над головой Исиды вазу. Из глубины вазы хлынула сияющая энергия, окутав тело юной жрицы.

В глубине залы на балдахине наоса возвышалась царская кобра. Ее стойка говорила о том, что, сделай Исида еще один шаг, и она бросится на девушку.

– Дотронься до портала и подчини себе кобру, – приказал Сесострис.

Страх не помешал юной жрице сделать шаг вперед.

Змея приподнялась и была готова к броску.

Исида больше не думала о себе. Ее мысль была посвящена борьбе за Древо Жизни. Почему же обязательно, чтобы страж подземного мира, опасная и чарующая рептилия, принадлежала лагерю разрушителей? Разве без нее земля, почва не осталась бы бесплодной?

Исида медленно протянула правую руку, и кобра успокоилась.

Когда Исида дотронулась до портала, луч света обвился вокруг ее головы, образовав белую корону.

– Созидательная сила Великой в магии течет в твоих жилах, – объявил царь. – Приведи ее в движение, используй систры!

Монарх протянул юной жрице два золотых предмета, один из которых был выполнен в форме наоса, по бокам которого находились два спиралевидных стебля, а второй состоял из покрытых отверстиями брусков, в которых помещались металлические стебли.

– Когда они зазвучат в твоих руках, ты услышишь голос Сета. Тот голос, который оживляет четыре стихии. Так ты развеешь инерцию. Благодаря вибрации просыпаются жизненные силы. Только посвященная может решиться на такое, эти инструменты опасны. Они хранят в себе вечную причастность к движению созидания и могут ослепить неумелую музыкантшу.

Исида взяла цилиндрические ручки инструментов.

Систры показались ей такими тяжелыми, что она чуть было, не выронила их. Она справилась с волнением, и ее руки стали воспроизводить привычные движения… И зазвучала странная мелодия. Систра-трещотка издавала резкие и пронизывающие звуки. Систра-наос, напротив, пела нежно, проникновенно. Исида нашла верный ритм, и звуки слились в гармоничное звучание.

Спустя несколько мгновений зрение ее затуманилось. Потом она услышала, как мелодия набрала силу, и в ответ завибрировали камни храма. Жрице было так сладко, что она хотела навечно слиться с этими звуками…

Мелодия замерла. Исида открыла глаза, отдала систры фараону. Тот положил их перед статуей коронованной кобры.

Они молча вышли из храма, и Сесострис повел Исиду к священному озеру.

– Успокаивая великую в магии, твой взгляд видит то, что не различит глаз непосвященного. Посмотри на середину озера.

На глазах изумленной Исиды гладь озера разрослась так, что вода слилась с небом. Исиде открылась богиня Нун – океан первозданной энергии, из которой все произошло. Воду освещал огонь, из него, как и в первый день творения, расцвел золотой лотос с лепестками из ляпис-лазури, из лотоса родился пылающий остров…

– Пусть он поднимается каждое утро в Долине Света, – прочел заклинание фараон. – Пусть возродится этот Великий живой бог, пришедший с Острова Огня, дитя золота, вышедшее из лотоса! Исида, вдохни! Вдохни, как вдыхают созидательные силы!

Над островом, где находился Абидос, разливался сладкий обволакивающий аромат…

Лотос увял, священное озеро вновь приняло свои обычные очертания… На поверхности воды появилось и задрожало чье-то лицо. Изображение быстро смыла волна, поднятая набежавшим ветерком.

И все же Исида успела его разглядеть – это было лицо Икера.

– Он жив, – прошептала она.

– Ложись! Все на землю! – скомандовал Аму.

Как и все воины-сирийцы, Икер растянулся на горячем золотом песке.

– Ты видишь, юноша? Вон там, впереди!

С вершины дюны Икер разглядел лагерь бедуинов, уверенных в собственной безопасности. Женщины варили еду, дети играли, мужчины спали, часовые стояли на постах.

– Мне ненавистно это племя! – сказал Аму. – Его вождь украл у меня шикарную бабенку, которая нарожала бы мне крепких ребятишек. К тому же у него лучшие колодцы в округе! Вода в них сладкая и свежая. Я хочу завладеть его землей и расширить свою территорию!

«Да, план, достойный Провозвестника!» – подумал Икер. Сомнения его все росли. Аму проводил все свое время в сражениях с красотками из своего гарема, пил и ел. Ни слова о завоевании Египта, низложении фараона! Он, обласканный женщинами и почитаемый воинами, вел спокойное существование грабителя-богача. Когда же, наконец, он решится действовать!

– Давайте сначала уберем часовых, – предложил Икер.

– Мысль, достойная египтянина! – иронично отозвался Аму. – Плевать я хотел на эти предосторожности! Перевалим через дюну и с воем бросимся вниз! Они и моргнуть не успеют, как мы их перебьем!

Сказано – сделано.

Полетели вперед ножи, и почти все бедуины были перебиты. Атака встретила вялое сопротивление со стороны уцелевших. Не пощадили даже мальчишек. Забавляясь, сирийцы выкалывали глаза полуживым бедуинам, их агония была нескончаемо долгой. Гарем Аму был полон, а потому не пощадили и женщин.

– И не жалею об этом, – сознался Аму Икеру, который ошалел от ужаса. – Действительно, слишком уродливы! Что, тебе нездоровится, мой мальчик?

Аму дружески хлопнул Икера по плечу.

– Нужно закаляться духом! Жизнь – это жестокая борьба. Бедуины? Да не жалей о них! Это ведь воры и убийцы! Если бы генерал Несмонту встретил их раньше меня, он приказал бы своим лучникам сделать то же самое. А так, видишь, я уже очистил для него эти места!

– Когда же, наконец, вы объедините племена, чтобы изгнать захватчиков?

– Слушай, эта мысль становится у тебя навязчивой!

– Разве это не единственное, ради чего стоит бороться?

– Единственное, единственное… Не будем преувеличивать! Главное в том, чтобы я мог безраздельно царствовать на своей территории. Чтобы эти скоты не посмели больше усомниться в моей власти. Вот ими и нужно заняться, мой мальчик.

Аму дал Икеру изогнутую метательную палку.

– Она воплощает дух умерших. Этот дух проходит сквозь озера и долины и гневом поражает врага, возвращаясь к тому, кто ее метнул. Заботься о ней и используй только для лучшей цели!

Царский Сын вспомнил рекомендацию Сесостриса: «Мы должны раздобыть оружие, исходящее от невидимых сил». Не это ли первое такое оружие, которое попало к нему в виде вражеского подарка?

– Давай поедим, – решил Аму. – А потом продолжим зачистку местности.

Сириец, упорный и жестокий, одну за другой прикончил группки ханаанеев и бедуинов, виновных лишь в том, что пили из его колодцев или украли одну из его коз. Икер, внешне свободный, но охраняемый и защищенный Кровавым, не стал проявлять никакой активности, которая могла бы вызвать подозрение его новых товарищей по оружию. День за днем он добивался поставленной задачи – заставить принять его и одновременно о нем позабыть…

Аму, верный своей единственной стратегии, набрасывался на свои жертвы словно смерч, сеял по всей округе ужас, от которого цепенели даже самые отчаянные воины.

Писец оставался озадаченным.

Сильный, жестокий, безжалостный, деспотичный… Это действительно свойственно Аму. Но почему он продолжает упорно скрывать свои истинные намерения? Он все еще относится к египтянину с недоверием? Или ждет от него первой ошибки, после которой должен будет его прирезать? Значит, Икер все-таки для чего-то нужен ему. Может быть, для того, чтобы передать Несмонту ложные сведения и тем ускорить поражение египетской армии? И потому Царский Сын не должен спешить с отправкой зашифрованных донесений. Вначале нужно было раздобыть более точные сведения.

Однажды, когда самые смелые бойцы племени, собравшись вокруг костра, с аппетитом поглощали жаренного на вертеле барана, Икер подошел к полупьяному вождю.

– Вы, конечно, пользуетесь магическим покровительством.

– Каким же, на твой взгляд?

– Царской бирюзы.

– Царской бирюзы? – ошеломленно повторил Аму. – А на что она похожа?

– Я нашел этот камень в одном из рудников Синая, куда фараон отправил меня в рабство. В общем-то, по праву она принадлежала мне. Но, убив стражников и рудокопов, банда головорезов увела у меня это сокровище.

– И ты хочешь его вернуть… Но, у меня его нет. Наверняка это проделки кочевников! Скажу тебе прямо: шансов вернуть царскую бирюзу у тебя немного. Такое сокровище, в конце концов, заставляет о себе заговорить!

– Один высокопоставленный египетский чиновник, генерал Сепи, был убит в самом сердце пустыни. Не вам ли принадлежит этот подвиг?

Сириец казался ошеломленным еще более.

– Я? Убил генерала?! Да если бы это было так, я бы этим все время хвастался! Меня бы восхваляла вся округа, и десятки племен простерлись бы передо мной ниц!

– И все же никто не сомневается в том, что убийца генерала Сепи – Провозвестник.

Разъяренный Аму поднялся и сгреб Икера одной рукой, а вторую занес для удара.

Кровавый немедленный вскочил и грозно оскалился.

– Пусть заткнется этот паршивый пес!

Икер взглядом приказал Кровавому успокоиться.

– Идем в мой шатер.

Пес пошел за ними.

Пинком Аму выгнал из своей постели спавшую там ханаанскую красавицу, которая быстро оделась и скрылась из виду.

Сириец выпил большой бокал финиковой водки.

– Я хочу понять, что у тебя на уме, мой мальчик!

– Я все время задаю себе вопрос, действительно ли вы – Провозвестник… Или вы ломаете передо мной комедию.

Говоря так откровенно, Икер играл по-крупному.

– А ты отважен!

– Мне всего лишь хотелось бы знать правду.

Ворочаясь как медведь в клетке, Аму пытался отвести глаза.

– А тебе не все равно, Провозвестник я или нет? Какая разница?

– Я рисковал своей жизнью, чтобы служить ему.

– А служить мне тебе не достаточно?

– Провозвестник хочет уничтожить Египет и захватить в нем власть. А вы… Вы думаете только о захвате земли.

Сириец тяжело опустился на подушки.

– Давай поговорим начистоту, мой мальчик. Твои подозрения справедливы, я не Провозвестник.

Итак, Икер стал пленником какого-то презренного вождя мелкой банды, шайки грабителей и убийц!

– Зачем же нужно было скрывать от меня это?

– Потому что ты мог стать одним из моих лучших воинов. Потому что ты и сам хотел считать меня Провозвестником. Было бы глупо разуверять тебя. Впрочем… Ты не настолько и ошибся.

– Что вы хотите сказать?

– Я не Провозвестник, – повторил сириец, – но я знаю, где он находится.

13

Вопрос, на который Верховный Казначей Сенанкх безуспешно искал ответа, заключался в том, есть или нет предатель среди его собственного персонала. Он собственноручно нанимал каждого из писцов, работавших в управлении, внимательно следил за их продвижением по службе и лично проверял, на что каждый из них способен.

За исключением ряда несущественных ошибок, не в чем упрекнуть их было нельзя.

Чтобы ничего не упустить из виду, Сенанкх решил думать о своих подчиненных так, словно каждый из них был потенциальным обвиняемым. Он повсеместно расставлял ловушки, но все безрезультатно. И тогда он решил посоветоваться с Собеком-Защитником.

Начальник над всеми подразделениями стражи царства только что тщательно проверил правила речной навигации и нашел их слишком либеральными. Ему казалось, что он постоянно запаздывает с заградительными мерами. Он все энергичнее пытался обеспечить защиту фараона и одновременно гарантировать свободное передвижение людей и материальных ресурсов, не пропустив ни одного злоумышленника, какой бы масти он ни был. Все криминальные дела он просматривал лично и лично был в курсе всех текущих и завершенных расследований. Но результатов не было. Никаких. Ни в чем. Отсутствие маломальских подвижек наполняло его сердце бессильной яростью! За неимением уличенного виновника Собек обращал на себя все упреки: ему все еще не удалось раскрыть сеть внедренных в Мемфис бандитов! Это было невыносимо! Настоящая пытка! Ни малейшего следа, ни малейшего подозрения. Неужели враг – всего лишь дурной сон?

Но в действительности он просто сумел сделаться невидимым. Рано или поздно он снова нанесет удар.

– Полное поражение! – с порога произнес Сенанкх. – Но, с одной стороны, это меня радует: внешне среди моих овец нет ни одной паршивой. Но, может быть, я не смог ничего обнаружить потому, что я – не стражник? Скажи, Собек, ведь ты наверняка параллельно вел собственное расследование?

– Разумеется.

– И каковы твои выводы?

– Они такие же, как и у тебя.

– Ты мог хотя бы предупредить меня! – обиженно попенял ему Сенанкх.

– За свои действия я отвечаю только перед фараоном. Только он один в курсе всех предпринимаемых мною действий.

– А может, ты и насчет меня… интересовался?

– Разумеется.

– Как ты смеешь подозревать члена Дома Царя?!

– Я не смею, я обязан.

– И ты следишь и за Сехотепом, и за Кхнум-Хотепом?

– Я выполняю свою работу.

Сенанкх не мог сказать Собеку, который не принадлежал к Золотому Кругу Абидоса, что посвященные в эти таинства не могут подозреваться!

– Я остаюсь при своем убеждении, – продолжал Собек, – что при дворе есть один или несколько предателей. Эта свора зарвавшихся честолюбцев и претенциозных умников совсем сорвалась с цепи. При малейшем инциденте они начинают травлю, крича на каждом углу, что их задавила власть стражи. Эти люди совершенно бесполезны, лишены какого-либо мужества и правил. К счастью, Великий Царь не прислушивается к их мнению и, я надеюсь, сведет их число к минимуму.

– Скажи, а Медес и его управление?

– Они под контролем, как и все остальные.

Собек внедрил в число писцов Секретаря Дома Царя одного из своих людей, чтобы поближе, так сказать изнутри, познакомиться с тем, что делает этот ответственный чиновник. Его тактика была проста: если повсюду иметь глаза и уши, то рано или поздно улики появятся.

Каждый вечер Хранитель Царской Печати Сехотеп организовывал великолепный прием, для которого его интендант заготавливал лучшие блюда и лучшие вина. И каждый из придворных с нетерпением ожидал приглашения этого влиятельного чиновника. Не многие женщины не поддавались его чарам, и многие мужья проводили этот вечер в тоске, опасаясь за поведение супруги. И Сехотепу удавалось избегать скандалов, настолько его поведение было безупречно. Ну а приключения… Может быть, их и не было?

Бурная светская жизнь, о которой многие имели весьма поверхностное представление, позволяла приближенному вельможе и управителю хорошо знать каждого чиновника и собирать максимум информации. Доброе вино и вкусная еда развязывал и языки.

В этот вечер Сехотеп принимал главного архивариуса с женой и дочерью, а также его трех главных сотрудников с супругами. Как обычно, завязалась оживленная остроумная болтовня на сотни разных тем, не касавшихся мрачной угрозы, нависшей над Египтом. Хранитель Царской Печати умел создать праздничную атмосферу и разговорить собеседников.

Его гости вовсе не походили на опасных заговорщиков. Они безмятежно делали свою карьеру, не выказывали никаких инициатив и при малейшей трудности бросались под защиту высшего начальника. По отношению к подчиненным они с удовольствием поиграли бы в тиранов, но бдительность визиря их останавливала.

Прием подходил к концу. Дочь главного архивариуса подошла к Сехотепу. Она была глуповата, болтлива, но очень хороша собой.

– Говорят, ваша терраса – самая красивая в Мемфисе… Мне бы очень хотелось ее посмотреть!

– А что подумает об этом ваш отец?

– Я немного устал, – отозвался отец девицы. – Мы с женой, с вашего позволения, откланяемся. Если вы согласитесь оказать такое внимание нашей дочери, нам это будет чрезвычайно приятно.

Сехотеп сделал вид, что не заметил ловушки. Многие чиновники подсовывали ему свих дочерей в надежде, что дело кончится свадьбой. Но эта мысль повергала Хранителя Царской Печати в ужас. И потому он предпринимал соответствующие меры, чтобы девица не могла забеременеть. Чтобы единственным оставшимся у нее воспоминанием об этой ночи любви была чарующая красота отношений.

Дочь архивариуса пришла в восторг от виллы.

– Как здесь прекрасно! И вы, Сехотеп, великолепны тоже!

Демонстрируя нежность, от которой воспитанный мужчина не может отказаться, она склонила свою голову ему на плечо. Он снял с нее ее легкий парик и погладил ее по голове.

– Не спешите, прошу вас!

– Вы желаете подольше полюбоваться столицей?

– Да… Нет! Покажи мне свою спальню, хочешь?

Он медленно ее раздел и заметил, что девица чувственна и опытна. Их любовные игры были полны радости, а наслаждение взаимным. Но после первых безудержных порывов страсти Сехотеп подумал, что она была бы ужасной супругой, властной и капризной.

– Тебя не страшит будущее? – спросила она.

– Великий Царь правит Египтом. Он сумеет справиться со злом.

– Но так думают не все.

– Разве твоему отцу Сесострис не нравится?

– Моему отцу будет нравиться любой царь или начальник, лишь бы хорошо платил и не нагружал работой! А вот мой последний поклонник, как раз наоборот, вовсе не разделяет твоего мнения.

– Это ты о ком?

– Об Эриле, иностранце, которого назначили начальником над общественными писцами. Он полон амбиций! Он вообразил о себе, словно он – мечта каждой женщины: усики, сладкий голосок, ленивые манеры! Но он опасен, как гремучая змея! Только и помышляет об интригах и о том, как бы разрушить репутацию своих конкурентов. Берет и дает взятки, разлагая людей. Услуги свои продает тем, кто больше заплатит.

– Он обидел тебя?

– Эта крыса хотела на мне жениться, представляешь?! А мой отец, трус эдакий, хотел меня ему отдать! Правда, увидев, что я против, он не стал настаивать. Только вообрази: руки этого прилипалы Эрила на моем теле! Ужас! Когда я отхлестала его по щекам, тогда только он наконец-то сообразил, что я никогда не буду ему принадлежать. Послушай! Ему ведь мало того, что он повсюду распространяет свой яд! Он критикует самого фараона…

Любопытство Сехотепа проснулось.

– Ты в этом уверена?

– Я просто так говорить бы не стала!

– И что конкретно он говорил?

– Сейчас точно не вспомню… Но разве презирать фараона – это не преступление?

– Эрил просил тебя помочь ему? Или предложил нечто вроде поручения?

Дочь архивариуса удивилась.

– Нет, нет! Такого никогда не было!

– Забудь обо всех этих неприятностях, – сказал ей Хранитель Царской Печати, – ночь так коротка! Впрочем, если ты хочешь спать…

– О нет! – воскликнула она и повернулась на спину – такая желанная и такая доступная!

Каждое утро Секари смотрел на писцовые принадлежности Икера. О, драгоценный друг! Как бы он хотел вернуть их ему по возвращении из Азии! Секари приходил в отчаяние: так его оставить – одного, на растерзание врагам! Но фараон запретил ему отправляться в Сирийскую Палестину на розыски друга.

Секари отказывался принимать душой ту пустоту, которую породило в его жизни исчезновение Икера. Если бы он дал пустоте место в своем сердце, убил надежду, то, возможно, стал бы причиной действительной смерти своего друга. В самой глубине души Секари, опытный секретный агент фараона, не верил в гибель Царского Сына.

Может быть, он в плену… Может быть, ранен… Но жив!

Перебирая в памяти все меры, которые Собек предпринял для безопасности фараона, Секари не мог найти ни одного крупного промаха. И все же он постоянно терзался сомнениями по поводу начальника стражи, так тот был рад гибели Царского Сына!

А если притаившийся при дворе враг и есть сам Собек? За что он ненавидел Икера? Неужели только за то, что Икер рисковал жизнью, чтобы постичь собственное предназначение? Разве не Собек обладал всеми возможностями, чтобы приказать какому-нибудь стражнику уничтожить юного писца?

Ответ на эти ужасные вопросы напрашивался сам собой…

Этот ответ был слишком очевиден.

Но, чтобы обратиться с таким заявлением к фараону, нужны неопровержимые доказательства! Пока их нет, фараон подвергается самой величайшей опасности! Обнадеживает только то, что стражники, которым поручена непосредственная охрана Сесостриса, обожают и почитают его.

Собек-Защитник отправил Икера на смерть… Но он за это заплатит!

Медес, как обычно, первым приходил на свое рабочее место и последним покидал его. Он очень ценил пост Секретаря Дома Царя. Его не тяготила работа с полной самоотдачей, скорее наоборот. Он был очень организованным, быстро вникал в даже самые трудные дела, а его отличная память надолго фиксировала их суть. Медес был способен вести сразу множество дел, встречаться с разными людьми и не чувствовать усталости. Он работал в таком напряженном ритме, что некоторые писцы не выдерживали. Поэтому каждый месяц он был вынужден нанимать четыре-пять новых писцов, которых подвергал трудным испытаниям. Очень немногие его проходили. Но выдержавшие образовали дисциплинированную и эффективно работающую команду.

Ни царь, ни визирь не могли упрекнуть в чем-либо Медеса.

У Медеса была параллельная организация, преданная лично ему. Она состояла из писцов, моряков и гонцов, которые доставляли ему сведения и передавали его указания по всей территории Обеих земель. Во время восстания, которое поднимет вскоре Провозвестник, эти люди станут его вооруженным отрядом.

Каждый новый член сети получал точные указания и отчитывался только лично Медесу. Разумеется, тайна была полной, и никто не догадывался об истинных намерениях Медеса.

Секретарь Дома Царя как раз готовился сделать предложение одному очень старательному писцу, который работает в управлении уже несколько месяцев, когда Жергу попросил разрешения зайти.

– Что-нибудь случилось?

– Ливанец хочет немедленно поговорить с вами.

– Среди белого дня? Это невозможно!

– Он сейчас ходит по базару. Это очень срочно и очень важно!

Приглашение было не только необычным, но и тревожным.

Ничем не выдав беспокойства, Медес пошел на встречу с ливанцем. В толпе праздношатающейся публики их никто заметить не мог. Стоя у прилавка торговки грушами, они тихо переговаривались, стараясь не смотреть друг на друга.

– Вы взяли на работу прирожденного писца Имау. Ему около тридцати лет, он холост. Ростом скорее высок, строен, со шрамом на левом плече. Так?

– Так, но…

– Это стражник! – сказал ливанец. – Мой лучший агент видел, как он выходил от Собека. Тот, без сомнения, дал ему поручение шпионить за вами.

Медес вздрогнул. Если бы не бдительность его союзника, он совершил бы непоправимую, фатальную ошибку!

– Жергу избавит меня от него.

– О, только не это! Раз мы уже выявили этого шпиона, постарайтесь использовать его так, чтобы успокоить Собека-Защитника на собственный счет. Но пусть это опасное событие сделает вас еще более осторожным!

14

За Аму шло человек десять самых опытных и крепких воинов. Настроение у всех было такое, словно их вождь вел их на верную гибель.

– Куда мы идем? – спросил Икер.

– К Провозвестнику.

– Ваши воины вовсе этому не рады…

– Это наш самый ярый враг, и он поклялся нас уничтожить.

– Зачем же вам бросаться в пасть зверя?

– Я должен вызвать его на поединок. Победителю достанется племя побежденного. Так мы избежим многих смертей.

– Вы чувствует, что способны победить?

– Это будет непросто, – признался Аму, – очень непросто! Провозвестника никто никогда не побеждал. Против него есть только одно верное оружие – хитрость. Но нужно, чтобы враг дал тебе время ее использовать!

– Уж не сказочный ли великан этот ваш Провозвестник?

– Сам увидишь, и очень скоро.

Аму, против собственных же правил, шел совершенно открыто. Даже зажег два костра, которые были видны издалека. Подавая сигнал о своем присутствии, он внушал своему врагу мысль о нежелании на него нападать, словно ему хотелось только поговорить.

На заре следующего, четвертого дня Кровавый стал рычать и показывать зубы. Прошли еще немного… И вдруг перед горсткой воинов Аму, словно из-под земли, выросли человек шестьдесят ханаанеев, вооруженных луками и пиками.

Отряд мгновенно окружил их. Пес занял боевую позицию у ног Икера.

Маленький человек с квадратными плечами вышел вперед.

– Аму! Ты – мой пленник!

– Пока еще нет.

– Ты что, действительно веришь, что можешь защититься? Или думаешь, что тебя защитит горстка этих людей?

– Сам видишь, твой хозяин нас боится. Если бы это было не так, он давно бы нас уже убил. Это трус, баба пустоголовая! У него слабые руки, и ему никогда не победить! Пусть он идет сюда! Пусть ляжет у моих ног и с завтрашнего дня будет моим рабом! Я плюну ему в лицо, и он будет плакать, умоляя меня о пощаде!

Представитель Провозвестника, посланный во главе отряда, весь кипел от негодования. Он с удовольствием бы укоротил язык этому Аму, но был вынужден уважать правила вызова на поединок, навязанные сирийцем.

В ярости он побежал предупредить своего вождя.

– Нам остается только готовиться к схватке, – со вздохом подвел итог Аму.

Среди ночи у Аму скрутило живот. Спазмы были так сильны, что вождь был вынужден, скорчившись, кататься по земле.

Один из его воинов принес ему травяной настой с отвратительным запахом. Вождь выпил, но это ему не помогло.

По всей вероятности, драться Аму не сможет…

– Мы погибли, – сказал тот, кто волею случая сделался лекарем. – Но без причины отказаться от поединка невозможно… Пока еще не рассвело, давайте убежим!

– Да эти дикари нас живо поймают и перережут все мое племя! – возразил Аму. – Нужно использовать наш шанс, каким бы слабым он ни был.

– Но ты же на ногах не держишься!

– Я имею право назначить себе заместителя! Один из вас заменит меня.

– И кого ты выбираешь?

– Икера.

Пораженные выбором вождя, сирийцы замолчали.

– Но он не продержится и десяти секунд!

– Разве он не быстрее всех нас?

– Но здесь не бегать и уклоняться нужно! Нужно убить исполина!

Ошеломленный Икер не вмешивался.

Итак, час истины приближался. Вскоре он встретится с Провозвестником, но при этом у него будет только один выбор – победить или умереть.

– Откажись, – посоветовал ему один из воинов. – Никто не согласится заменить Аму. Есть только одно приемлемое решение – бегство!

– Я принимаю вызов.

– Ты сошел с ума!

– День будет трудным, поэтому я должен выспаться перед боем.

Хотя руки Икера были свободны, он снова почувствовал себя привязанным к мачте «Быстрого». Только на этот раз спасительной волны не предвидится, и ничто не вырвет его из пасти уготованной судьбы. Что ж! По крайней мере, он погибнет с оружием в руках!

Сознавая, что шансов на победу у него нет, Царский Сын понимал, что не имеет права погибнуть без пользы. Поэтому на обратной стороне корявого куска коры от пробкового дуба он выцарапал условленным шифром слова, которые сумеет прочесть генерал Несмонту:

Аму – это не Провозвестник. Провозвестник, похоже, – чудовище. Он прячется на расстоянии, по меньшей мере, одного дня пути от этого места. Скорее всего, к северу. Я буду с ним драться на поединке. Долгих лет жизни фараону.

Икер зарыл кусок коры в песок, нашел несколько камней, поставил один из них вертикально, предварительно нацарапав на нем изображение совы. Этот иероглиф означает «в», «внутри». Если египетский патруль пройдет здесь, то его заинтересует это изображение.

Писец прислонился к стволу дерева, пес лег у его ног. Если возникнет опасная ситуация, Кровавый встревожится.

Заснуть Икеру не удавалось. Он думал о недостижимом счастье: увидеть Исиду, снова объясниться ей в любви, попытаться сделать так, чтобы она его полюбила, построить совместную жизнь, служить фараону, раскрыть тайну Абидоса, передавать законы Маат на письме, узнавать все больше и больше о лучезарном могуществе иероглифов… Эти мечты разбивались о беспощадную реальность: Провозвестник…

Утро было туманное.

После долгой и изматывающей рвоты обессиленный Аму наконец задремал…

– Еще не поздно отказаться, – сказал Икеру один из сирийцев.

– Я этого, разумеется, не сделаю, – возразил другой. – Чудовище вот-вот появится. Если мы не выставим ему поединщика, он всем нам размозжит головы!

– А если он меня победит? – спросил Царский Сын.

– Мы станем ему рабами. Вот твой лук, твой колчан со стрелами и твой меч.

– А где мой дротик?

– Он тебе только помешает.

– А вот и они! – хрипло крикнул один из воинов.

Провозвестник шагал во главе своего племени. Вместе с ним шли женщины и дети, потому что никто не хотел пропустить спектакль.

Несколько секунд Икер стоял, не в силах пошевелиться.

Никогда до этого момента он не видел такой огромной горы мускулов! Даже сам Сесострис с его богатырским ростом показался бы слабым ребенком рядом с этим невероятным гигантом.

Провозвестник казался грубым и неотесанным, с низким лбом, всклокоченными волосами и выдающимся вперед подбородком. Сероватая повязка прикрывала его невидящий глаз.

Он был вооружен копьем и огромной булавой.

Провозвестник остановился на почтительном расстоянии от вражеского лагеря.

Он крикнул писклявым голосом, смешным для такого огромного туловища, но его визг никого не рассмешил.

– Выходи! Это твой шанс, баба! Подойди ко мне, Аму! Трус, у которого враг видит только задницу! Подойди, испробуй моей пики, я пощекочу тебя!

Икер выступил вперед.

– Аму болеет.

Гигант сморщился от презрения.

– Держу пари, это страх выворачивает ему внутренности! Сейчас я разрублю его на части!

– Но сначала ты сразишься со мной!

– Смотрите! Аму назначил себе заместителя! Что ж, тем лучше. Мы сейчас позабавимся! Пусть покажется этот герой!

– Это я.

Не веря своим глазам, гигант подозрительно оглядел весь сирийский лагерь… Потом расхохотался так, что вокруг заходила земля. Его примеру последовали все члены его клана.

– Ты смеешься надо мной, малыш!

– Каковы правила поединка?

– Есть только одно правило: убить врага до того, как он убил тебя!

С ошеломившей всех быстротой Икер выпустил в Провозвестника три стрелы.

Огромная булава отбила их.

С рефлексами у титана было все в порядке.

– Хорошее начало, малыш! Теперь моя очередь.

Копье было брошено с такой силой, что поднятый им ветер, опрокинув Икера навзничь, спас ему жизнь.

В одну секунду Царский Сын вскочил на ноги и бросился зигзагами по полю, не давая чудовищу нанести решающий Удар.

При каждом шаге Провозвестника дрожала земля. Несмотря на вес, он был ловок и, пуская по кругу дубинку, несколько раз чуть не обезглавил Икера.

Но юный писец был отличным бегуном на дальние дистанции, и ему удалось измотать своего противника.

Запыхавшись, гигант отбросил от себя мешавшую ему булаву. Она отлетела куда-то за горизонт.

– Я раздавлю тебя как букашку, подлец!

Икер подбежал к сирийскому лагерю, где все удивились, что он все еще жив.

– Мою пращу, быстро!

Едва державшийся на ногах Аму живо бросил ему оружие. Тут Провозвестник уже был готов со всей силы обрушиться на Икера, но один прыжок – и Кровавый вцепился ему в правую лодыжку.

Взвыв от боли, гигант поднял копье, желая пронзить пса, но в этот самый момент камень из пращи поразил его в единственный здоровый глаз…

Провозвестник выпустил из рук оружие и поднял руки к своей ужасной ране. Боль была такой непереносимой, что он упал на колени.

Аму, еще шатаясь от слабости, схватил копье великана и со всех сил всадил его в шею своего заклятого врага. Провозвестник рухнул наземь.

Кровавый радостно залаял. Икер, с которого ручьями струился пот, еще сам себе не веря, погладил верного пса.

Сирийцы громко ликовали. Ханаанеи плакали.

Аму приказал убить старых, больных, одну истерично рыдавшую женщину и двух взрослых мужчин, чьи лица ему не понравились. Другие члены племени Провозвестника были обязаны ему своей жизнью.

– О, пусть благословенно будет мое недомогание! – сказал Аму Икеру. – Если бы не оно, быть бы мне побежденным! Только ты с твоим неутомимым дыханием мог утомить это чудовище и вынудить его на ошибку!

– Не будем забывать заслуги Кровавого. Если бы не его вмешательство…

Пес признательно посмотрел на Икера.

– Если честно, мой мальчик, я ни секунды не верил в возможность твоей победы. Разве может обычный человек победить исполина! Это ведь чудо! О тебе люди будут говорить и через много веков. Все будут относиться к тебе как к герою. И это еще не все сюрпризы! Идем осваивать территорию Провозвестника.

Икер был недоволен собой. Да, он был жив. Да, он принял участие в уничтожении Провозвестника. Но цель его миссии состояла не в этом. Ему нужно было узнать, каким образом Провозвестник наносит ущерб Древу Жизни и что может ликвидировать этот ущерб. И вот на этот главный вопрос ответить больше некому…

Неясно также, достаточно ли гибели злодея для выздоровления акации Осириса?

Оставалась последняя надежда: возможно, в логове врага Царскому Сыну удастся найти какие-нибудь подсказки. И потому он отправился вслед за Аму, стремясь попасть в лагерь Провозвестника.

Но Икер ошибался.

Местность, в которой Царил Провозвестник, была покрыта виноградниками, фиговыми и оливковыми рощами. На сочных пастбищах бродили огромные стада коров и овец, а в самом центре территории располагалась зажиточная деревня.

Новому вождю племени принесли вина, жареного мяса и птицу, пирожные.

– Благодаря тебе, – сказал Аму, – у нас появился маленький рай! Но я тебя вознагражу. У меня много детей, но они такие лентяи и ни на что не годятся. Ты же совсем другой. Кто может мне наследовать, если не ты – великий герой? Выбирай себе жену, и мы вместе будем управлять этим обильным краем. Он принесет нам процветание. А с твоей славой никто не осмелится нас и пальцем тронуть. Ну а мы время от времени – ради развлечения! – перережем пару деревень. Тебя ждет завидная судьба!

Аму поскреб у себя за ухом.

– Сказать по правде, после твоего подвига я твой должник. Я уже давно хотел покончить с этим чудищем. Он угрожал моему племени, и я, несмотря на риск, решил перейти к делу. Ты принес мне удачу.

– И это значит, – сказал Икер, – что этот великан – не Провозвестник?

– Слушай, я не знаю, существует ли на самом деле этот призрак. В любом случае он бродит не в этой округе. Забудь его и радуйся своей удаче. Здесь ты познаешь свое счастье.

Значит, Икер рисковал жизнью ради призрака? Было отчего сокрушаться! А главное, он передал ложную информацию генералу Несмонту.

А что сулит ему будущее? Только новую форму рабства…

15

Обычно небольшие патрули стражников пустыни избегали этих гиблых мест Ханаанской земли. Но на этот раз неуемный начальник патруля погнался за диким кабаном, а тот по зарослям тамариска увел их за дальний уэд и был таков…

– Надо бы искать обратную дорогу, – предложил один из стражников. – Место не слишком спокойное.

Но начальник патруля признавать себя неправым не привык. Правда, если встретится банда разбойников пустыни, то египтянам несдобровать…

– Ладно, дойдем только вон до того края долины, – решил он. – Но будьте внимательны, ко всему приглядывайтесь и прислушивайтесь!

Ни одного звериного следа.

– Взгляните-ка сюда, командир! Это странно.

Стражник рассматривал кучку камней, в нагромождении которых не было ничего естественного.

– Смотрите, на том камне, что поставлен вертикально, есть знак совы.

– Это иероглиф, – уточнил начальник патруля. – Он означает «внутри». Разберите-ка эту кучу!

Сгорая от любопытства, офицер сам стал разгребать песок и нашел кусок коры. На нем тоже были иероглифы.

– Странно, – сказал он. – Каждый знак нарисован умелой рукой. Но все вместе никакого смысла не имеет.

– А не может быть, что это – одно из зашифрованных посланий, которые генерал просил нас собирать по дороге?

Джехути бил озноб. Он плотнее запахнул полы своего широкого плотного плаща, но плащ не грел. И все же воздух был' теплый, а над городком Дахуром ни ветерка… Странно, ревматизм не мучил его больше жуткими болями, лишь незаметно подтачивал остаток жизненных сил.

Впрочем, это неважно, ведь он заканчивает царскую пирамиду! Благодаря энтузиазму и умению строителей работы завершаются даже раньше, чем планировалось. Верховный Казначей Сенанкх много раз делал все от него зависящее, чтобы строители ни в чем не нуждались.

Усевшись в паланкин, Джехути объехал кругом стену, бастионы, редуты. Все это походило на фараонову крепость Джесер в Саккаре. Архитектурный ансамбль носил имя кебеху, что означает «прохладная небесная вода». Отсюда ввысь устремляется пирамида хотеп, что означает «полнота». Так воплощался миф о том, что жизнь, рождающаяся из первобытного океана, проявляется в форме острова, на котором был первый храм, возникший из первобытного камня.

– Ты можешь гордиться своей работой, – вдруг произнес рядом чей-то низкий серьезный голос.

Джехути оглянулся.

– Великий Царь! Я никак не ожидал, что вы приедете так рано! Правила приличия требуют от меня…

– Забудь о них, Джехути… Не время… Подумай лучше о том, что, старательно следуя нашему общему замыслу, ты создал силовые линии, которые позволят этому памятнику источать КА. Так утвердится победа Маат над изефет.

Стороны пирамиды сверкали белизной. Их покрывал известняк из Туры. Он был отполирован как зеркало и отражал все солнечные лучи, направляя их на борьбу со злом. Треугольники света озаряли небо и землю.

Вместе с Джехути монарх присутствовал на открытии центрального входа – глаз и ушей храма. Там, внутри, будет вечно происходить празднование возрождения души фараона. Колоссальные статуи представляли Сесостриса в виде Осириса, который обеспечивает принятие и передачу божественной жизни. Пока будет строиться жилище, в котором он найдет свое упокоение, Египет будет противостоять мраку.

Каждый день во имя Сесостриса жрецы будут исполнять ритуалы, будут двигаться процессии с дарами и вестись беседа между фараоном и божествами.

Потом Сесострис вошел в подземную часть своей усыпальницы и пошел к комнате с саркофагом. Вот и она, эта ладья из красного гранита, в котором будет совершать свое вечное путешествие его световое тело. Сверхъестественный покой царил здесь. Этот покой вдохновил Сесостриса, и он почувствовал прилив сил, необходимых для борьбы с демоном, который пытается помешать воскрешению Осириса.

Глядя на этот вечный камень, царь думал об Икере. Постепенно у него созрело убеждение: нет, Икер не погиб…

Эрил устроился в Мемфисе уже примерно десять лет назад и мог радоваться, что все произошло так успешно. Он был полуливанского, полусирийского происхождения, а сейчас уже управлял целым отрядом общественных писцов, куда входили грамотные, не сумевшие добиться высших должностей, но очень сведущие в своей области люди. Они прекрасно знали тяжбы, противопоставлявшие население администрации.

Без множества ловко подстроенных ловушек и умения давать взятки Эрил никогда не сумел бы получить это место, о котором хлопотал довольно долго. Помог в этом мелкому тщеславному тирану, каким был Эрил, его предшественник. Он представил Эрила ко двору и научил искусно подводить под отставку непосредственных конкурентов и строить на этом репутацию честного труженика. Что ж, Эрил прекрасно усвоил эти уроки. Первой его жертвой стал… его же собственный учитель.

Сегодня вечером Эрил готовился подняться еще на ступеньку. Он, выскочка, орудующий исподтишка, спал и видел себя крупным чиновником. А как же! Ведь его пригласил к себе на обед сам Хранитель Царской Печати Сехотеп!

Весь день Эрил готовился: цирюльник, маникюрный и педикюрный мастера, парфюмер и портной сменяли друг друга, чтобы превратить Эрила в важную персону. Каждому было известно, что Хранитель Царской Печати не выносит дурного вкуса. Но подбор специалистов, трудившихся над его персоной, говорил Эрилу, что здесь он ничем не рискует.

Мучило его другое: кто будет приглашен еще? В отличие от Сехотепа, начальник общественных писцов Мемфиса не терпел женского общества. Он ненавидел женщин. Конечно, там будет несколько красоток, и ему придется весь вечер мириться с их глупостями и болтовней! Но честь быть допущенным к столу вельможи Дома Царя делала ничтожными предстоящие неудобства. Этот вечер наверняка станет прелюдией к новому назначению. Быть может, ему случится и самому высказать часть своих амбициозных планов. О, конечно, с необходимым тактом! Что-что, а это он умеет.

Слухи говорили верно: вилла Сехотепа была настоящим чудом, самая крошечная часть которого очаровывала прямо с порога. Да, там было чем порадовать глаз! От роскоши сада перехватывало дыхание.

Обладателя маленьких усиков охватила ревность… Почему и он не имеет права на такой праздник души и тела? Если все хорошенько взвесить, то разве он обладает меньшими достоинствами и заслугами перед двором, чем этот баловень судьбы?

Слуга почтительно встретил Эрила и провел его в обширную гостиную, благоухавшую нежным ароматом лилий. На низких столиках стояли вазы с фруктами, кувшины с фруктовыми соками, пивом и вином.

– Присаживайтесь, – пригласил гостя слуга.

Уязвленный Эрил предпочел в ожидании хозяина походить по комнате. Рассматривая красоты убранства, он все больше нервничал. А вокруг, на стенах, цвели расписные васильки, маки и хризантемы!

– Простите, что заставил вас ждать, – произнес Сехотеп, стремительно вошедший в комнату. – Меня задержали во дворце. Что ж, государственные дела на первом месте! Хотите немного вина?

– С охотой. Мне кажется, я пришел несколько раньше срока, ведь других приглашенных еще нет…

– Сегоднявечером у меня в гостях только вы…

Эрил не смог скрыть своего удивления.

– Какая честь… это огромная честь для меня!

– О, что вы! Для меня это просто удовольствие! Приступим к обеду?

Обладатель маленьких усиков почувствовал себя не в своей тарелке… Ни достоинства блюд, ни вкус изысканных напитков, ни любезность хозяина дома не могли заставить его забыть о невероятном характере этой встречи наедине.

– У вас очень деликатная должность, – заметил Сехотеп, – и вы, кажется, с ней прекрасно справляетесь.

– Я… я стараюсь работать как можно лучше.

– И вы довольны результатами?

Живот Эрила свело судорогой. Только не спешить и действовать ловко!

– Благодаря визирю администрация Мемфиса все время совершенствуется. Правда, еще остались кое-какие проблемы, которые я и мои сотрудники пытаемся решать в интересах частных лиц.

– А не хотели бы вы места немного более… благодарного?

Обладатель маленьких усиков несколько успокоился. Так, значит, все-таки его заслуги привлекли к себе внимание властей! И сейчас Хранитель Царской Печати предложит ему место в своей администрации и поручит ему ответственное дело!

Сехотеп смотрел в свой бокал, наполненный изумительным красным вином Имау.

– Мой друг, Верховный Казначей Сенанкх, подробнейшим образом изучил твою деятельность. Разумеется, истинную твою деятельность.

Эрил побледнел.

– Что… Что все это значит?

– То, что ты подкупаешь других и подкуплен сам.

Возмущенный гость поднялся.

– Это ложь! Все это ложь, и я…

– Сенанкх собрал убедительные доказательства. Ты постыдно наживаешься на своих клиентах и замешан во многих сомнительных операциях. Но есть и куда более серьезные дела.

Эрил, уничтоженный и раздавленный, присел.

– Я… я не понимаю…

– Думаю, что ты все понимаешь. За твои махинации ты поплатишься тюрьмой, а за участие в заговоре против фараона тебе грозит смертная казнь.

– Я? В заговоре против царя? Как вы могли подумать…

– Прекрати лгать и изворачиваться, у меня есть свидетель. Если хочешь избежать смерти, немедленно назови имена своих сообщников.

Растеряв остатки спеси, обладатель маленьких усиков бросился Сехотепу в ноги.

– О, мои слова неверно поняли! Я – верный слуга царства!

– Довольно, презренный. Ты входишь в агентурную сеть, внедренную в Мемфисе. Я требую, чтобы ты назвал все свои контакты!

Эрил поднял испуганные глаза.

– Мятежники… Нет, вы ошибаетесь! Мне, это верно, известно с десяток чиновников… вполне понятливых… Но не более!

Эрил назвал имена, подробно объяснил механизм своих комбинаций и рассыпался в жалобах и сожалениях.

Сехотеп разочарованно слушал его. Его мысли были не здесь: он, к сожалению, раскрыл мелких махинаторов, а вовсе не агентов Провозвестника!

– Мы едва сумели расшифровать это послание! – воскликнул с порога генерал Несмонту. – Я приехал из Сихема, чтобы сообщить вам его содержание. Никаких сомнений больше нет, Великий Царь: Царский Сын Икер жив. Нас попытались уверить в обратном, подбросив нам чужое тело.

– На чем ты основываешь свои догадки? – спросил Сесострис, возле которого стоял, скептически поджав губы, Собек-Защитник.

– Мы с Икером уговорились о шифре, расшифровать который могу только я.

– Каково содержание этого текста? – спросил Собек.

– Икер нашел Провозвестника, чудовище, с которым он будет сражаться на поединке.

– Это чушь! – отозвался Собек. – Царского Сына вынудили написать это под диктовку, чтобы завлечь наших солдат в западню.

– Даже если ты прав, – возразил фараон, – Икер жив!

– Как раз нет, Великий Царь! Когда он написал эти строки, его убили!

– Почему же Провозвестник не сохранил его как заложника? – спросил Несмонту.

– Потому что он ему больше не нужен!

– Ну, я бы не стал говорить так уверенно. Икер, если бы не был нам верен, мог бы еще долго водить нас за нос другими посланиями. Но истина, как мне кажется, гораздо проще: Царский Сын удачно исполнил миссию. А сейчас он пытается выбраться в Мемфис.

– Красивая сказка, но малоправдоподобная! – иронично хмыкнул Собек.

– В каком месте прячется Провозвестник? – спросил Сесострис.

Несмонту поморщился.

– В одном из наименее контролируемых – на границе Палестины и Сирии. Леса, болота, овраги, дикие звери… И никаких дорог… Идеальное место для мятежников. Невозможно развернуть армию. На наших картах это белое пятно без единого ориентира.

Собек торжествовал.

– Идеальная западня! Каковы же рекомендации генерала Несмонту?

– Отправка патрулей из добровольцев, знающих местность.

– Зачем же приговаривать к смерти наших верных солдат? – возмутился Собек. – Давайте признаем очевидное – Икер выжить не мог. А если выжил, то стал пособником мятежников.

– Готовь патруль, Несмонту, – приказал фараон генералу. – Но он отправится в путь только после получения второго послания, которое подтвердит первое.

16

Кривая Глотка подходил к одиноко стоявшему домику. Вместе со своими собратьями по разбою он снова задумал грабеж одного из крестьянских семейств, которое собирался принудить к своему покровительству. Крестьяне были слишком беспомощны и, терроризируемые этим извергом, не осмеливались предупредить стражу. Боялись ужасной, жестокой кары со стороны разбойников.

Потерпев неудачу в последнем покушении на фараона Сесостриса, Кривая Глотка из своего подполья не высовывался. Его подельники уговаривали его присоединиться к Провозвестнику, но он был уверен, что сумеет прожить и без него. Тем не менее, он сам чувствовал, что после ухода от «большого начальника» удача от него отвернулась. Бандит смеялся над экзальтированными проповедями бородатого святоши, желавшего навязать свое жестокое учение всем и каждому, но признавал за ним достаточный ум и избыток суровости, необходимый для победы.

Не признаваясь в этом, Кривая Глотка, не боявшийся ни бога, ни черта, страшился Провозвестника и не осмеливался показаться ему на глаза после поражения, в котором был кругом виноват. Этот человек-сокол будет в ярости и наверняка разорвет его своими когтями!

Тем не менее, нужно было думать, чем поживиться. В этом доме голодранцы наверняка угостят его царским ужином, а потом он вдоволь развлечется с хозяйкой семейства. Кривая Глотка отбивал у своих рабов любую попытку к сопротивлению, а потому с самого начала унижал тех, кто становился его жертвой.

Он двигался осторожно, и чем ближе подходил к дому, тем медленнее шел.

Его инстинкт охотника и на этот раз помог ему избежать катастрофы. Шагах в двухстах от фермы он остановился. Его люди остановились вслед за ним.

– Что там, начальник?

– Слушай, олух!

– Я… Я ничего не слышу.

– И в самом деле? Разве тебе не кажется странным, что из дома не доносится никаких шумов? Даже на птичьем дворе, и то тихо!

– Ну что?

– Ну и то… Это значит, что наших подопечных здесь нет. Ушли… И ждут нас вовсе не крестьяне… Так, давайте отсюда подобру-поздорову!

Когда наблюдатель стражников заметил, что бандиты убегают прочь, он поднял тревогу.

Но было слишком поздно.

Банда Кривой Глотки была уже далеко.

Продавец сандалий вел себя как честный человек и пользовался уважением среди жителей квартала. Все давно позабыли о том, что он не был уроженцем города и приехал откуда-то издалека. Ему удалось полностью раствориться среди низших слоев населения Мемфиса. Никто бы и не подумал, что он может быть частью какой-нибудь подпольной организации, а тем более быть затаившимся агентом Провозвестника!

Когда поздно ночью он вернулся домой, кто-то сзади сгреб его в охапку.

– Кривая Глотка! – воскликнул он, едва вывернувшись из цепких рук. – Ты что тут делаешь? Мы уж думали, что ты умер!

– Где наш главный?

– Откуда мне знать, я…

– Ты, может быть, и не знаешь, но это не значит, что твой начальник не знает, где ты! Слушай! Мои люди вместе со мной хотят попасть к Провозвестнику. Довольно нам драться порознь! Так вот, или ты нам помогаешь, или я прикончу его агентов здесь, в Мемфисе! Разумеется, начиная с тебя!

Продавец сандалий отнесся к угрозе вполне серьезно.

– Хорошо, я помогу тебе.

В южной части Сихема природа была не просто скудной, она была зловещей. Красная растрескавшаяся бесплодная земля, два высохших дерева, каменистое высохшее русло реки, следы змей…

– Начальник не может быть здесь!

– Ты ошибаешься, – возразил одному из членов своей банды Кривая Глотка. – Этот как раз та обстановочка, что ему по вкусу. Этот весельчак совсем ни на кого не похож, приятель. Так, остановимся здесь, и будем ждать.

– А если нам поставили новую западню?

– Лучше помалкивай и расставь четырех часовых.

– Слушай, там кто-то есть!

Откуда ни возьмись, неподалеку возникла высокая фигура в тюрбане, одетая в длинную шерстяную тунику. Человек пристально смотрел на маленький отряд.

– Счастлив снова увидеть тебя, друг, – сказал Провозвестник таким сладким голосом, что у Кривой Глотки застыла в жилах кровь.

– Я тоже, мой повелитель!

С этими словами Кривая Глотка упал ниц и простерся в пыли у ног Провозвестника.

– Я ни в чем не виноват, – стал оправдываться он. – Я просто попытался выжить, но стража висела у меня на хвосте. Эти ничтожные крестьяне выдали меня, боюсь, вы не поверите! Но я не жалею, это скучное существование вовсе не по мне! Мне и моим людям хочется большого дела! И вот мы пришли к вам…

– Что ж, решил-таки слушаться меня?

– Клянусь! И пусть я сдохну, если это не так!

Провозвестник устроил командный пункт в самом центре запутанной системы гротов, соединенных длинными галереями. Если на него нападут, то у него будет несколько возможностей для маневра. Часовые, расставленные вокруг этого затерянного в пустыне естественного лабиринта, гарантировали Провозвестнику максимум безопасности.

Он занимал пещеру, образованную несколькими просторными залами. Один из залов служил для проповедей, на которые ежедневно стекались уверовавшие в него, жадно ловившие каждое слово своего вождя.

Он проповедовал только одно: насильственное обращение неверующих, свержение фараона и подчинение женщин. Повторяясь, эти темы все глубже и прочнее впечатывались в умы его последователей. Шаб Бешеный, самый первый его ученик, ревностно следил за теми, кто недостаточно рьяно предавался изъявлению верноподданнических чувств. Если эти грубые животные не демонстрировали все возрастающий восторг, то плохо кончали. Бешеный всаживал в шею такого скота кремневый нож, и труп изменника еще долго служил назиданию и устрашению обращенных. На пути к победе нельзя было предаваться постыдной слабости.

Самый юный последователь Провозвестника, Тринадцатилетний, выискивал предателей повсюду. Он чуял их безошибочно. Бешеный охотно разрешал ему пытать, а потом убивать потенциальных предателей, зная, что эта работа будет проделана со вкусом. Лишь тот, кто готов был пожертвовать жизнью, достоин был следовать за учителем.

Бина, скрывшаяся с глаз в подземелье, редко выходила к воинам. Постепенно она уверилась в том, что смысл ее жизни в преданном служении своему учителю и господину. Разве она не пользовалась привилегией быть подругой Провозвестника, самым близким ему человеком?

Такая ситуация не нравилась Ибше, командиру ударного азиатского отряда. Он был влюблен в эту прекрасную брюнетку и в тоске жадно пожирал ее глазами. Несмотря на то, что за ним было уже два поражения – в Кахуне и Дахуре, – он все еще пользовался доверием своих соратников. К всеобщему удивлению, Провозвестник не произнес в его адрес ни одного упрека. И бывший кузнец продолжал оставаться членом его штаба.

– Ты что-то нервничаешь, Тринадцатилетний!

– А ты – нет? Наш господин не должен был уходить один!

– Не беспокойся. Разве Провозвестник не пользуется поддержкой демонов пустыни?

– Мы все должны заботиться о его безопасности. Без него мы ничто!

Тринадцатилетний был в ярости. Недавно от одного разбойника пустыни он узнал о смерти Икера. Всем была известна жестокость Аму Сирийца. Да, невеселая новость! Не то чтобы мальчишка испытывал малейшую привязанность к писцу, но ему бы хотелось растоптать его душу и превратить в мстительную марионетку, жаждущую сразиться с фараоном и отомстить за все, в чем тот виноват. А перерезав ханаанское племя, которому было доверено перевоспитание Икера, Аму уничтожил такие прекрасные планы! Всем была известна ненависть Икера к египтянам, поэтому судьба Царского Сына не подвергалась сомнению.

– В следующий раз я пойду за Провозвестником, – пообещал Тринадцатилетний. – И если кто-нибудь посмеет ему угрожать, я вмешаюсь.

– Разве ты не должен слушаться его приказов? – напомнил подростку Ибша.

– Порой не послушаться важнее.

– Ты рискуешь соскользнуть на опасный путь, мой мальчик.

– Он меня поймет! Он всегда будет понимать меня.

Фанатизм мальчишки и других приближенных Провозвестника начинал беспокоить Ибшу. Конечно, нужно было изгнать египетских оккупантов и освободить Ханаанскую землю, но какая власть установится в ней потом? Этот юнец мечтает только о побоищах, а его учитель хочет покорить Египет, Азию и пойти далее! Разве не рискуют люди погрязнуть в убийственном безумии, откуда их сможет исторгнуть только катастрофа? Ибша и рад бы был рассказать об этом юной и прекрасной Бине, спросить ее мнения, но она была неприступна. Она, когда-то такая смелая и независимая, теперь вела себя как рабыня. Не такая ли участь ждет всех верных приверженцев Провозвестника, жадно внимающих каждому его слову?

– Вот он! – ликующим голосом закричал Тринадцатилетний. – Он возвращается!

Провозвестник шел спокойным шагом. За ним шагал небольшой отряд.

– Пусть дадут поесть и попить честным защитникам нашего дела, – приказал он.

Шаб Бешеный стукнул Кривую Глотку по плечу.

– Наконец-то ты раскаялся! Долго же ты собирался… Твое место здесь, среди нас, а не где-нибудь еще. Без нашего господина ты обречен на поражение. А под его началом тебя ждет триумф!

– Ну, по крайней мере, я могу не исповедоваться?

– Когда-нибудь твоя душа откроется учению Провозвестника…

Мистицизм Бешеного выводил Кривую Глотку из себя, но пререкаться было неуместно. Он слишком удачно вышел из положения!

– Догадливый, очень догадливый… Вас невозможно застать врасплох.

– Провозвестник никогда не ошибается, – напомнил Бешеный. – Его устами говорит бог, и только бог диктует ему свои законы…

Из главной пещеры вышла хорошенькая брюнетка, стала перед Провозвестником на колени и поднесла ему кубок соли.

– Какая красотка! – в восхищении воскликнул Кривая Глотка.

– Только не подходи к Бине. Она стала служанкой Провозвестника.

– А наш патрон не скучает!

Лицо Бешеного исказились гневом.

– Я запрещаю тебе так говорить о господине!

– Ну-ну, не нервничай! Все хорошо! Баба остается бабой, и Бина как все. Не будем из этого делать историю.

– Она стала другой. Провозвестник готовит ее к выполнению великих задач.

«Только этого не хватало», – подумал Кривая Глотка. Он сел за миску тушеных бобов, которые вместе с лепешкой показались ему ужасно вкусными. Краешком глаза он следил за Виной и видел, что к ней, когда она направлялась назад в пещеру, подошел какой-то бородатый азиат.

– Бина, мне нужно с тобой поговорить, – шепнул Ибша.

– Это бесполезно.

– Я сражался за тебя, я…

– Наш единственный вождь – это Провозвестник.

– Бина, ты веришь?

– Я верю только в него.

Она исчезла.

Бешеный тоже видел эту сцену. Он не замедлил уведомить о ней своего хозяина.

– Господин, если этот Ибша будет надоедать вашей служанке…

– Не беспокойся об этом. Ибша уже два раза терпел поражение. Теперь я поручу ему дело по его масштабам.

Их было не менее тридцати.

Тридцать вождей ханаанских племен, больших и маленьких, ответили на призыв Провозвестника. Одних привело сюда любопытство, другие решились подтвердить свою полную независимость. Но всем было интересно встретиться с человеком, которого большинство считало пугалом, привидением, выдуманным, чтобы пугать египтян.

Слово взял маленький круглый человечек с рыжей бородой.

– Я, Дэв, говорю от имени самого древнего племени ханаанеев! Нас никто никогда не побеждал, и мы не подчинялись ничьим приказам! Мы нападаем на того, на кого хотим, и тогда, когда хотим. Зачем нам это собрание?

– Ваша раздробленность – это причина вашей слабости. – спокойно объяснил Провозвестник. – Вражеская армия сейчас уязвима. Но победить вы ее можете, только объединившись. Вот, что я вам предлагаю: позабудьте ваши ссоры, станьте в ряды одного отряда под командование единого вождя. И тогда вы освободите Сихем. Если на египтян напасть неожиданно, их можно перебить. Такое проявление силы напугает фараона.

– Совсем наоборот, – возразил Дэв. – Он направит сюда все свои войска!

– О, он этого не сделает.

– Откуда это тебе известно?

– На Египет обрушатся серьезные внутренние проблемы. Царь будет занят их решением.

Какое-то мгновение вожди колебались, но потом спохватились.

– Ты не знаешь генерала Несмонту!

– Да это старик, и дни его сочтены, – усмехнулся Провозвестник. – Он ничего не предпринимает, чтобы захватить вашу территорию именно потому, что боится вас и знает, что он не способен заставить вас подчиниться! Терроризируя Сихем, он заставляет вас думать, что Египет властвует над Ханаанской землей. Но эту иллюзию поддерживаете только вы сами! Некоторые вожди согласились с этим утверждением.

– Вместе вы будете в три раза сильнее, чем та армия, которой угрожает вам Несмонту. Ханаанские освободительные отряды все сметут на своем пути! А это даст рождение новому государству – сильному и свободному!

Дэв, хоть и не стал сторонником этих планов, все же почувствовал, что не может одним движением руки отклонить его.

– Мы должны это обсудить, – сказал он задумчиво.

17

– Господин, – высказал свое сомнение Шаб Бешеный, – разве это сборище отбросов на самом деле сможет составить армию, которой можно будет по праву гордиться?

– Разумеется, нет, мой прозорливый друг!

– Но тогда я не понимаю…

– И, тем не менее, фараон не сможет пренебречь таким формированием. Пока эти жалкие людишки будут делать вид, что готовятся занять египетскую территорию, мы развернем настоящее наступление. Ханаанская земля останется такой, какая есть, – неспокойной опасной территорией, которую раздирают усобицы, большие и мелкие конфликты, противоречия, бесконечные ссоры и столкновения, усугубляемые низостями и подлостями. Но когда я покончу с Египтом, то заставлю этот регион покориться истинному порядку. И никто не посмеет меня ослушаться!

– А если племенам все-таки удастся объединиться?

– Только не в этот раз, Бешеный. Сихем слишком заманчивая добыча для каждого из них.

Вожди племен спорили всю ночь.

На заре Дэв подошел к Провозвестнику.

– Скажи… Какую часть добычи ты хочешь оставить за собой?

– Никакой.

– А… Ну, это облегчает дело. Тогда наши войска поведешь ты!

– Нет, не я.

Маленький кругленький человечек с рыжей бородой в недоумении оглянулся на своих собратьев.

– Тогда чего же ты хочешь?

– Поражения египтян и вашей победы.

– Тогда войсками Ханаанской земли буду командовать я!

– Нет, Дэв.

– Как это нет? Ты что, считаешь меня неспособным?

– Я имел в виду не это. Ни одно из племен не должно возвыситься над остальными. Я бы посоветовал вам выбрать в главнокомандующие Ибшу, который владеет тактикой и имеет навык в подобной борьбе. Как только вы победите, вы вознаградите его по заслугам и изберете себе нового ханаанского царя.

Предложение вождям племен понравилось.

Как только все высказали свое согласие, была подана финиковая водка, и возлияния скрепили новый союз.

– Я совсем не ожидал, что мне выпадет такое счастье, – признался Провозвестнику Ибша. – Тем более что за мной уже два поражения!

– Тогда тебе помешали обстоятельства. К тому же, у тебя не было достаточных средств, не было нужного числа людей, не было необходимого вооружения. На этот раз все будет иначе. Под твоим началом будет целая армия суровых воинов, на твоей стороне будет численное преимущество и неожиданность нападения.

– О, мой господин! Я одержу победу!

– В этом я уверен, мой верный слуга.

– Дадите ли вы мне указание брать пленных или позволите никого не брать в плен, даже если египетские солдаты будут просить пощады?

– Не отягощай себя лишними заботами о едоках.

Ибша с радостью поговорил бы с Виной о своем фантастическом назначении, но эта мысль выветрилась из его головы, как только к нему пришли вожди ханаанских племен. Следовало выработать единую стратегию.

– Подойди ко мне, Тринадцатилетний, – приказал Провозвестник.

Подросток поднял свои восторженные глаза на учителя, потом опустил их и, тяжело вздохнув, прошептал:

– Я недоволен собой, учитель. Я хотел сделать из этого Икера кровожадного воина, преданного нашему делу. Но сириец Аму бездарно угробил его!

– Это не имеет никакого значения, мой юный герой! Ты нас от него избавил, и с этим я тебя поздравляю.

– Вы… Вы на меня не сердитесь?

– Совсем даже наоборот. Я доверю тебе одно очень важное поручение.

Тринадцатилетний вздрогнул.

– Ты ведь знаешь генерала Несмонту?

– Когда этот негодяй допрашивал и унижал меня, я поклялся ему отомстить!

– Этот момент пришел, Тринадцатилетний. Победа приходит тогда, когда врага поражают в голову. Итак, твое новое поручение – убить Несмонту, обезглавить его и размахивать этим своим трофеем перед строем ханаанеев!

К большому удивлению Ибши, обсуждение не затянулось до бесконечности. Вожди племен, поддавшись его серьезному настрою и решимости, отказались от своих обычных требований. Каждый выразил готовность привести своих воинов в пункт сбора за два дня до выступления на Сихем. Договорились собраться в том месте, куда не осмеливаются совать свой нос вояки Несмонту.

Для выяснения сил противника были высланы вперед разведчики. Конечно, придется прорываться через египетские укрепления, и только потом откроется дорога на Сихем! Да и в самом Сихеме уже, конечно, были возведены новые укрепления.

Но Ибшу не страшили никакие препятствия.

Благодаря Провозвестнику он стал настоящим генералом и сумеет доказать, что способен на многое! Такой шанс, как этот, был для него полной неожиданностью, и он сделает его непобедимым!

Его ожидал новый сюрприз: ни один из вождей племен не отказался от участия в союзе! В назначенный день они все собрались в указанном месте. Пришли и воины, полностью готовые к битве.

– Какие новости от разведки? – спросил Ибша.

– Отличные, – быстро ответил Дэв. – Как и предсказывал Провозвестник, египетские солдаты отступили и заперлись в Сихеме. Эти подлые трусы боятся нас! И это все, что осталось от их основной обороны.

Рыжебородый коротышка вывернул к ногам Ибши содержимое корзины.

Разбитые амулеты и скарабеи, разорванные листы папируса, обломки глиняных табличек со священными текстами…

– Детские игрушки, честное слово, детские игрушки! Эти египтяне – сущие дети! Они думают, что их магия нас остановит, но наша магия сильнее! Мы обнаружили, раскопали и уничтожили их призрачную защиту!

– Неужели между Сихемом и нашей освободительной армией нет ни одного солдата Несмонту?!

– Это странно, но это так.

– А как выглядят городские укрепления?

– Они такие же ненадежные, как и эти побрякушки, – с гордостью сказал Дэв. – Старый генерал совсем выжил из ума и укрепил только северную сторону стены. Поэтому нам достаточно легко будет ее обойти. Нападать нужно быстро и значительными силами. Поскольку Несмонту верит в то, что ханаанским племенам не удастся объединиться, эффект от неожиданности такой массовой атаки превзойдет все наши ожидания!

– Все в порядке? – спросил Несмонту у своего адъютанта.

– Да, мой генерал!

– Вражеские лазутчики попались на приманку в виде фальшивых амулетов?

– Сейчас ими занимаются их колдуны. Судя по крикам радости, которые не смогли сдержать лазутчики, они, должно быть, действительно решили, что дорога на Сихем открыта.

– Значит, в скором времени начнется атака… Решив, что наша позиция значительно слабее, а укрепления ненадежны, ханаанеи бросят в бой все свои силы. Наконец-то пришел долгожданный час! Нужно было во что бы то ни стало вытащить их из их проклятого укрытия, где невозможно развернуть войска! Слишком много ручьев, холмов, деревьев, тайных и труднопроходимых троп… А здесь они все будут как на ладони, и я смогу воспользоваться старыми добрыми средствами. Приказываю объявить боевую тревогу!

Ставя на продажность вождя одного из племен, Дэва, Несмонту не ошибся. Тому было плевать на ханааннейский союз, он жаждал только одного – обогащения, а потому рыжеволосый коротышка продал генералу бесценные сведения. В обмен ему была обещана безнаказанность и обширные земельные владения.

Оставалось надеяться, что этот грязный тип не солгал.

– Ну скажи, разве она не чудо?! – воскликнул Аму, обращаясь к Икеру.

Юная сирийка действительно была хороша: небольшого роста, тоненькая, надушенная, с искусным макияжем и с заплетенными в косы волосами. Она опустила глаза и не смела взглянуть на своего будущего мужа.

– Это самая хорошенькая из девственниц долины! – с гордостью сказал сириец. – У ее родителей есть стадо коз, за дочерью они дают тебе дом и поля. Вот ты и стал богатым, Икер! А я, со своей стороны, исполню то, что обещал сам: ты будешь помогать мне в управлении хозяйством и станешь моим наследником.

Царский Сын едва сумел выдавить из себя жалкую улыбку. Аму ободрительно похлопал его по плечу.

– Не робей! Я понимаю, что у тебя по женской части не слишком большой опыт. Пусть это тебя не смущает, малышка сумеет тебя ублажить! Неопытность тоже имеет свои прелести. К тому же, в конце концов, вы поймете, что к чему. А завтра ваша свадьба станет поводом для такой грандиозной попойки, о которой еще долго будут рассказывать небылицы! Но под конец пира не забудь хорошенько спрятать свою жену, потому что я не отвечаю за нравственность своих ребят. Впрочем, и за свою тоже!

Корчась от разбиравшего его смеха, Аму повел девушку назад в дом родителей. К концу первой брачной ночи всему племени должны были быть явлены доказательства девичьей невинности.

Икер стал растерянно расхаживать по комнате, не зная, что предпринять. Кровавый вертелся у него под ногами.

Провозвестник был жив, его местонахождение так и не найдено, а Икеру уготовано невыносимое будущее.

Эта женитьба была против его воли. Он мог любить только одну женщину, и он никогда ей не изменит!

Оставался лишь один путь: бежать этой же ночью и попытаться добраться до Египта. Правда, шансов на это у Икера почти не было…

Теперь, когда решение принято, оставалось продумать все до мелочей. Прежде всего, нужно договориться со своим верным охранником.

– Кровавый! Послушай меня внимательно!

Пес встал, потянулся и сел у его ног. Глаза собаки не мигая, ловили каждый жест хозяина.

– Я хочу уйти далеко отсюда. Ты можешь мне помешать и лаем выдать мой побег. Во-первых, мне не по душе то будущее, которое уготовил мне Аму, а во-вторых, мне, возможно, придется во имя Сесостриса сражаться и с Аму, и с его племенем. Один против всех я долго не выдержу. Но, по крайней мере, эта смерть покажется мне слаще жизни. Если ты согласен помочь мне, то ночью ляжешь у входа в мой шатер. Тогда все подумают, что я сплю. Когда же Аму поймет, что меня нет, я буду уже далеко, и у меня останется хоть какой-нибудь шанс ускользнуть от преследователей. Я понимаю, Кровавый, тебе больно расставаться со мной. Мне тоже. Но я не могу взять тебя с собой, хотя никогда не забуду. Теперь решай сам, поможешь ли ты мне или выдашь меня.

Наконец суматоха улеглась.

Подготовка к свадебной церемонии закончилась, и теперь каждый торопился пораньше лечь спать. Завтра нужно было быть свежим и полным сил, потому что день сулил быть незабываемым, а после веселого застолья наступит жаркий вечер, когда удовольствие станет уделом не одних только молодоженов.

Вечером, за обильным ужином, Аму был на редкость словоохотлив и продолжал сулить несчастному писцу золотые горы. Так что в свой шатер Икер отправился довольно поздно.

Когда все крепко уснули, он осторожно вышел. Перед ним стоял Кровавый.

– Я ухожу, малыш!

Икер поцеловал собаку в лоб и нежно потрепал его по холке.

– Поступай как хочешь. Если ты станешь удерживать меня, я не стану на тебя сердиться.

Пригнувшись, Икер направился к южной границе лагеря, которую охранял только один часовой. Он обогнет его ползком.

А потом – неизвестность… Долгий путь, в конце которого его, без сомнения, ждет погибель…

Икер оглянулся.

Кровавый тоскливо смотрел ему вслед, потом очень медленно стал укладываться у входа в шатер. Только один раз он позволил себе тихо-тихо жалобно простонать.

– Какой прекрасный день! – радостно говорил Аму, осматривая лагерь, который очень скоро благодаря мудрому управлению Икера превратится в цветущую деревню.

– Скоро ли будет готова невеста? – спросил Аму у стражи, поставленной возле дома родителей девушки.

– За это не тревожьтесь, начальник! Там все уже почти сделано.

– А жених, надеюсь, здесь никому не докучает?

– Я бы не позволил ему сюда войти, – ответил охранник, игриво сверкая глазами. – Каждый должен дожидаться своего часа, разве не так?

У шатра Икера сторожил Кровавый.

– Все уже давно встали, – сказал сириец, – а почему же жених так долго спит? Это странно.

Он хотел подойти, но пес заворчал и показал клыки.

– Эй, Икер! Проснись! – закричал Аму, вокруг которого тут же собралось несколько зевак.

Никакого ответа не последовало.

– А ну, уберите отсюда этого паршивого пса! – приказал Аму своим воинам.

Те побежали за пиками, но сдвинуть собаку было не так-то легко, и воинам пришлось порядком повозиться, прежде чем Кровавый согласился отодвинуться.

Аму вошел в шатер и почти тотчас оттуда вышел. Кровавый моментально успокоился.

– Икер удрал, – мрачно объявил Аму.

– Нужно отправиться в погоню! Мы приведем его! – наперебой закричали все.

– Это бесполезно… Рано или поздно он убежит снова. Я позабыл, что египтяне не могут жить вдалеке от своей страны. Но Икер ее никогда больше не увидит. Слишком велико расстояние, слишком опасен путь.

18

Исида вышла из библиотеки Дома Жизни в Абидосе. Как раз в этот момент какой-то временный жрец и подал ей письмо, скрепленное царской печатью…

Боясь, что в письме ее ожидает какая-нибудь дурная новость, Исида пошла в храм Сесостриса, чтобы собраться с духом. Здесь, окруженная тянущимися вдоль стен изображениями богов и иероглифическими текстами, прославляющими вечный ритуал, она вспомнила и заново пережила все этапы своего посвящения. Но забыть об Икере ей не удалось. Никогда еще его отсутствие так не смущало ее. Но ведь она сама еще не решила, любит ли она?

Если в этом письме ей сообщают о его гибели, то хватит ли у нее сил продолжать борьбу с врагами Осириса?

Выйдя из святилища, Исида, обычно так приветливо всем улыбавшаяся, едва кивала в ответ на почтительные поклоны временных жрецов, желавших ей доброго дня и произносивших заклинание: «Защита твоему KA!".

Она уединилась в маленьком садике, устроенном перед небольшим надгробием. Там стояли стелы, позволявшие своим заказчикам приобщиться к таинствам Осириса. Не имея сил унять охватившую ее дрожь, она сломала печать и развернула папирус.

Сесострис сообщал ей о получении кодового послания, подписанного Икером.

Жив…

Исида прижала письмо к сердцу. Стало быть, и на этот раз интуиция не подвела ее.

Где же он сейчас? Какие опасности его подстерегают? Икер еще жив. Он, должно быть, сумел проявить невероятную способность к адаптации и мужество. Но долго ли волшебство и удача будут защищать его?

Новоявленный генерал Ибша, сиявший от счастья в предвкушении легкой победы, был разряжен как на праздник – в цветном схенти и черных сандалиях, с мечом в руке. Рядом с ним вожди племен с вожделением наблюдали за будущей жертвой – городом Сихемом. Еще бы! Скоро Сихем станет столицей свободного Ханаанского царства!

Каждый уже подумывал о том, как будет добывать себе власть и избавляться от досадных соперников – своих бывших союзников. Однако сначала требовалось одержать убедительную победу и уничтожить как можно больше египтян.

– Вот недоумки! Это же надо было додуматься забраться всей армией за одни крепостные стены! Старик Несмонту, надо думать, совсем зачах, командовать ему не по зубам. Итак, слушайте! Направим массированный удар на южную сторону, где почти нет укреплений. Но еще раз напоминаю вам: пленных ни под каким предлогом не брать!

Внезапно тишина раскололась воем множества голосов, началась атака…

– А вот и они… – тихо произнес адъютант.

– Только на юге? – спросил Несмонту.

– Да, только на юге.

– Это их первая ошибка. А скажи, не видно ли где их резервных частей?

– Нет, мой генерал.

– Вторая ошибка. А где вожди племен?

– Все вместе во главе войска.

– Третья ошибка. Наши воины все на местах?

– Так точно.

– Что ж, сегодня будет прекрасный денек! – улыбнулся Несмонту.

Ибша думал, что сопротивление египтян будет отчаянным. Но, к великому его удивлению, те покорно отступали.

Ханаанеи захватывали улицу за улицей, переулок за переулком и тщетно пытались нащупать врага, которого нужно было уничтожать. Но когда они останавливались, чтобы перевести дух, в то же самое мгновение на террасах и крышах оставшихся сзади домов возникали десятки египетских воинов, которые стрелами своих луков накрывали нападавших.

Египтяне били с короткого расстояния и очень точно, поэтому за несколько минут они уничтожили добрую половину ханаанской армии.

Оставшихся в живых ханаанеев охватила паника, и они, не дожидаясь приказа, начали предпринимать попытки выбираться из ловушки.

Но, повернув назад, они лицом к лицу столкнулись с двумя полками пикинеров, которые молча преградили им дорогу.

– Вперед! – проревел Ибша, пытаясь заставить себя забыть о боли, которую причинял ему впившийся в ногу дротик.

Схватка оказалась жестокой, но короткой. Лучники, продолжая осыпать ханаанеев градом стрел, вели стрельбу на поражение. А стена копий не давала уйти ни одному дезертиру.

– Не убивайте меня, я ваш союзник! – кричал обезумевший от ужаса Дэв. – Это мне вы обязаны своей победой!

Генерал Несмонту не счел нужным рассказать о своей тактике продажному вождю племени. И рыжий коротышка по-прежнему считал, что ему удастся ускользнуть, а потом прийти за вознаграждением за сотрудничество, но ход сражения не оставлял ему шансов на жизнь.

Ибше, генералу на час, пронзенному стрелами, еще хватило сил, чтобы вонзить меч в спину предателя Дэва…

Наконец настала тишина. На мгновение ее прервали возгласы последних оставшихся в живых ханаанеев, попытавшихся унести ноги. Но и их навеки успокоили египетские стрелы.

Египтяне и сами удивлялись той быстроте и легкости, с какой им удалось одержать победу.

– Да здравствует Несмонту! – закричал в порыве благодарности один пехотинец, и его крик был поддержан всей армией.

Старый генерал поздравил своих верных солдат с победой, похвалил их верность его приказу и хладнокровие.

– Что делать с ранеными? – после поздравлений спросил его адъютант.

– Их нужно выходить, а потом допросить.

Рухнув всем телом на Тринадцатилетнего, один из вождей спас его. Парень долгое время пролежал тихо, потому что вполне осознавал, что катастрофа ханаанской армии была сокрушительной. К тому же вылезти из-под трупа означало немедленно быть убитым самому.

Краешком глаза Тринадцатилетний рассматривал груды тел своих соплеменников, устилавших теперь главную улицу Сихема.

Но больше всего он переживал, что не сможет выполнить поручение Провозвестника и разочарует его.

Тринадцатилетний раздумывал, как ему лучше всего поступить… И тут судьба ему улыбнулась!

Прямо на него шла группа египетских офицеров, а во главе ее был его главный враг – Несмонту!

Генерал, прохаживаясь по улице, отдавал распоряжения… Вот он остановился… К нему наклонился один из адъютантов… Несмонту приказал сжечь останки погибших и произвести в городе дезинфекцию…

Еще несколько шагов, и командующий вражеской армией окажется рядом… И тогда… Тогда его победа обернется для него катастрофой, а жертвы ханаанеев – не напрасными!

Тринадцатилетний покрепче сжал рукоять своего кинжала. Сейчас он изо всей силы всадит его в грудь генерала.

Когда один из солдат стал оттаскивать в сторону прикрывавший Тринадцатилетнего труп, мальчишка рывком вскочил и, извернувшись как змея, нанес удар.

В то же мгновение жестокая боль пронзила его спину.

Его взгляд затуманился, но он все же пытался разглядеть Несмонту.

– Я… я убил тебя!

– Нет! – ответил генерал. – Это ты умираешь.

Тринадцатилетнего стошнило кровью, и взгляд его померк…

Заслонив генерала своим телом, адъютант спас своему командиру жизнь. Он подставил свою руку, и удар Тринадцатилетнего пришелся как раз по артерии. А в это время один из пикинеров вонзил свою пику в нападавшего.

– Мне уже несколько минут казалось, что там, под телом, кто-то елозит, – признался пикинер, довольный тем, что ему удалось обезвредить мятежника.

– За это тебе полагаются награда и повышение в чине, – объявил генерал. – Ну а этому желторотому бедолаге – небытие.

– Бедолаге? Ну нет, мой генерал, в этом я с вами не соглашусь! Это фанатик! – возразил адъютант, которому уже оказывал помощь военный медик. – Мы столкнулись с воинами тьмы, которые не останавливаются перед тем, что калечат души своих детей, внушая им только одну мысль – убивать!

Оказавшись снова в Мемфисе вместе с Виной и Шабом Бешеным, Провозвестник затаился.

Но с каждым часом его глаза все ярче разгорались кровавым огнем.

– Ханаанская армия только что полностью разбита, – в один из дней объявил он своим подчиненным. – Теперь настало время жестоких репрессий. Сесострис понял, что его враги способны объединиться, а значит, будущий мятеж может стать гораздо более масштабным. Поэтому теперь он сочтет своей задачей максимальную концентрацию войск в Сирийской Палестине. Ну а у нас развяжутся руки, и мы нанесем удар прямо в самое сердце Обеих Земель.

– Удалось ли выполнить свое задание Тринадцатилетнему? – спросила Бина, и голос ее странно задрожал.

– Не сомневаюсь, что он подчинился моему приказу, но результат мне пока неизвестен. Если Несмонту убит, то боевой дух египетской армии упадет. Пока этого нет. Зато погиб Ибша, и он больше не будет тебе докучать.

Кривая Глотка и остальные заговорщики, пришедшие вслед за Провозвестником в Мемфис, кто как мог, затаились. Большая их часть смешалась с торговцами и купцами. Все беспрепятственно прошли через посты стражи, потому что стражники искали главным образом оружие.

И все же найти то, что будет потом использовано воинами Провозвестника, стражники не смогли.

Взвыл противным голосом дикий кот.

После нескольких дней изнуряющего бега по лесам, болотам и степи Икер чувствовал, как его оставляют последние силы.

Если эта кошка спрыгнет с сухого дерева ему на спину, он погиб.

Он зло вцепился в свою палку и угрожающе потряс ею в воздухе.

Испугавшись, кот бросился наутек.

Вперед… Нужно двигаться вперед…

Царский Сын поднялся, ноги его двигались, словно сами по себе, привычно неся свою ношу.

Но и они в конце концов сдались…

Икер упал, вытянулся и… уснул.

Икера разбудило пение птиц.

В нескольких шагах от него блестело большое озеро, на котором росли лотосы.

Удивившись, что он все еще жив, Икер с удовольствием бросился в воду. Его охватила детская радость, он плескался и плавал. Нырнул, ухватился за стебель папируса, оторвал его и, зажав в зубах, поплыл к берегу. По языку потек сладкий сок… Лежа на песке, Икер жевал стебель и медленно возвращался к прежним надеждам…

И вдруг черная плотная туча закрыла от него солнце.

Сотни ворон слетелись отовсюду. И у каждой крепкий и острый клюв…

Вот одна из птиц отделилась от общего строя и спикировала на него. Удар ее клюва рассек Икеру руку. Вслед за первой вниз бросились еще десять… Икер вскочил на ноги и метнулся в кусты, стараясь там затаиться так, чтобы птицы о нем забыли.

Но птицы яростно каркали и не собирались убираться. Они кружили над своей жертвой, выгадывая момент для нападения.

Тогда Царский Сын стремительно выпрямился и запустил своей палкой в самую середину стаи.

Эта палка обладает магической силой, может быть, она сумеет рассеять опасность? Ведь вороны вредят душе и могут сглазить удачу!

От броска птицы бросились кто куда. Но тут же вернулись. Вот одна из них клюнула Икера в левое плечо, и оттуда брызнула кровь. Другая птица вцепилась ему в волосы и вырвала клок. Остальные в это время кружились и кричали.

Но вот хищницы стали описывать круги все шире и наконец улетели.

Палка упала к ногам Икера.

Опасаясь новой атаки, он поспешно ушел с этого проклятого места.

Пустыня не имела ни конца, ни края.

Красная выжженная земля, растрескавшаяся от раскаленного солнца. Иссохшие растения, умершие от жажды. Ни одного колодца.

В какой же стороне Египет?

Далеко, очень далеко… Пожалуй, не дойти…

В какую-то минуту Икеру показалось, что у него нет больше представления о том, где находятся стороны света, где горизонт, где небо и где земля… Надежды никакой. Только раскаленный зной и жажда. Да, вот и смерть пришла… Икер умрет совсем один, и над телом его никто не исполнит ритуала, никто не похоронит… Что ж, видимо, трагедия «Быстрого» – того корабля, на котором он был обречен смерти, – повторяется по воле богов. Но на этот раз спасительная волна не унесет его на остров КА, и никто не придет ему на помощь…

Глубоко погруженный в себя и не ощущавший больше ожогов беспощадного солнца, Икер сел в позу писца.

Смерть казалась ему теперьманящей и желанной, как выздоровление после тяжелой длительной болезни. Он с жадностью упивался ее дыханием, которое обволакивало его чудным ароматом, возвращением на родину после долгой ссылки, прохладой тихого вечера. Ему привиделось, будто он сидит у себя дома под навесом, журчат струи фонтана, он отдыхает после трудного дня…

Икер отрекается от борьбы. Тем более что она совершенно бесполезна…

И вдруг из лучей света словно сложилась какая-то фигура. Да, это птица с человеческим лицом…

Приглядевшись, Икер понял, что у птицы его собственное лицо. Это он сам смотрел сейчас на себя со стороны.

– А ну-ка, прекрати себя растравлять! – сказа ему птица. – Если так покончишь с собой, это будет трусостью! Ведь ты должен передать фараону сведения, от которых зависят жизнь и дальнейшая судьба Египта! Не смей уходить в небытие!

Произнеся эти слова, птица взмахнула мощными крыльями и взвилась в поднебесье, к самому солнцу…

Что же это? Значит, он ее видел? Значит, он еще способен видеть и чувствовать?

Раз так, нужно действовать.

– Но в какую сторону идти? Это безумие… Куда ни пойдешь, везде пустота и бесконечное блуждание…

И тогда он увидел ее…

Это была четырехгранная колонна. На каждой из ее граней сияло лицо Исиды, такое спокойное и улыбающееся…

Икер обошел вокруг и увидел, что на южной грани изображение Исиды сияет гораздо ярче.

– Исида, я люблю тебя. Дай мне ориентир, молю тебя!

Стиснув зубы, Царский Сын двинулся вперед – в том направлении, которое указала ему Исида, на юг.

19

Всем жителям Мемфиса был известен триумф Несмонту. Службы Секретаря Дома Царя сделали все, чтобы весть об этой победе достигла самых удаленных уголков страны, чтобы и там смогли прочесть тексты, составленные Медесом. В них объявлялось, что мятежу ханаанеев положен конец, а также прославлялись подвиги досточтимого генерала.

Но все же, когда Несмонту предстал перед фараоном, его лицо было угрюмо.

– Сихем полностью под нашим контролем, Великий Царь. Несколько враждебных племен, высланных за неповиновение, частично уничтожены. Но радоваться я не могу.

– Откуда такой скептицизм, генерал?

– Потому что я не могу назвать свою победу настоящей. Ведь мы сражались не с армией, а с шайкой грязного сброда. Не отдавая себе отчета, они двигались прямо к собственной гибели.

– Кто ими командовал?

– Все равно что никто. Это было разношерстное сборище, не только неспособное продуманно вести наступление, но и разумно отступать. Не говоря о ходе сражения. Впрочем, это было не сражение, а побоище…

– Разве ты это не предвидел, Несмонту?

– Это верно, мой государь. У ханаанеев ложь и предательство являются правилом жизни. И я, конечно, предпринял меры предосторожности. И все-таки я не был готов к такой легкой победе…

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Этих слепцов кто-то сознательно отправил на бойню. Нас хотели убедить в том, что ханаанеи собрали освободительную армию и что она может представлять собой реальную опасность.

– Но разве ты сам не предпринимал попытки вытащить ее из потаенных убежищ и завлечь в Сихем?

– Да, Великий Царь. И я должен признаться, что действия мои оказались небезуспешными. Но все-таки… Меня не покидает ощущение, что кто-то меня одурачил.

– Разве ты не подавил восстание?

– На короткий срок, конечно. Но на самом деле я чувствую, что нас заманивают в ловушку.

– По-твоему, ханаанеи могут создать новую освободительную армию?

– Если бы они соединились с сирийцами, то, может быть, им это и удалось бы… Но лично я не слишком верю в возможность такого союза.

– Нужно ли нам держать большую часть войска в Ханаанской земле?

– Вот именно! Это и есть главный вопрос! Здесь может быть два решения. Первое: признав, что это странное и трагикомическое нашествие было призвано доказать, что восстания абсурдны и ни к чему не ведут, мы выводим из Сирийской Палестины лишние силы и в этом случае подвергаем себя опасности истинного нападения на наши границы. Второе: мы продолжаем относиться к ханаанеям с недоверием и сохраняем оккупацию региона. В этом случае нам могут нанести смертельный удар где-нибудь в другом месте…

– У тебя есть новости от Икера?

– Нет, Великий Царь. В отличие от Собека я убежден, что его прежнее послание не потеряло для нас актуальности. Но оно, увы, столь туманно, что я не могу рисковать жизнью своих солдат, даже опытных, отправляя их в такую опасную местность. Если Царский Сын не даст нам более подробных сведений о местонахождении Провозвестника, я не сдвинусь с места.

Собек-Защитник торжествовал.

– Как я и предполагал, Великий Царь, послание Икера имело только одну цель – ввести нас в заблуждение! Он хотел добиться того, чтобы наши войска рассредоточились, а в это время ханаанские полчища ударили бы по беззащитному Сихему. К счастью, генерал Несмонту не поддался на его провокацию.

– А мой анализ отличается от твоего, – возразил Секари. – Икером воспользовались, чтобы забросить сюда ложную информацию. И как только Царский Сын это обнаружил, он укрылся от этих людей, надеясь присоединиться к нам и сообщить правду.

– Тогда одно из двух: Икер или погиб, или предал нас, – отрезал Собек. – Дружеские чувства Секари не позволяют ему быть объективным.

– Я повидал немало опасных ситуаций, и никогда не позволял себе поддаваться каким бы то ни было чувствам! Просто я хорошо знаю Икера. Я уверен в одном: есть предатели здесь, при дворе фараона, они продали Икера врагу. Но все равно он вернется.

– Ну а в этом случае, – пообещал Собек, – я лично засажу его в тюрьму.

– Откуда такая ненависть? – спросил его Секари.

– Речь идет не о ненависти, а о благоразумии. Предатель – это сам Икер. Хоть я и ненавижу большинство придворных, мое расследование ничего не дало. Есть льстецы, есть трусы, но ни один из них не способен на такой риск! А вот Икер хотел заколоть самого фараона!

– По-твоему, он не доказал свою невиновность?

– Как раз наоборот! Он присоединился к нашим врагам и теперь сражается с нами за пределами Египта! И если он вернется в Мемфис, то снова попытается нанести удар по фараону. Но этот змей будет повержен, потому что я размозжу ему голову!

– Будущее докажет тебе, что ты неправ, Собек!

– Нет, это ты ошибаешься, Секари!

Фараон промолчал.

И каждый из противников воспринял это молчание как одобрение собственной позиции.

Ну наконец хоть какая-то реакция!

Секари просто извелся, безуспешно пытаясь нащупать среди стражников из ближайшего окружения Собека хоть какую-то брешь! Неужели они образуют монолитное целое?

И вот один из них, седеющий мужчина лет сорока, все же согласился поговорить, хоть и под страшным секретом.

– Вы собираете сведения о Собеке?

– Ну, это, пожалуй, слишком громко сказано, – отшутился Секари. – Никому и в голову не придет сомневаться в его честности.

– Тогда в чем вы его обвиняете?

– Он несколько враждебен в отношении некоторых знатных людей и высокопоставленных чиновников. Иногда он слишком прямолинеен, что, согласитесь, вредит поискам истины.

– То, что вы говорите, чистая правда! – воскликнул седоватый мужчина. – Собек упрям, и, если что-то решил, ничто не заставит его изменить свое мнение. Хотя он порой и неправ.

– Например, в отношении Царского Сына Икера?

– Например.

– Не использует ли он каких-нибудь незаконных способов, чтобы вредить ему?

– Боюсь, что это может быть и так.

– А не мог бы ты выразиться поточнее?

Мужчина заколебался.

– Это трудно… Собек – мой начальник, и я…

– Речь идет о государственном деле, а не о торговой сделке! Если ты согласишься рассказать, то окажешь огромную услугу фараону.

– А получу ли я повышение по службе, в котором Собек мне отказывает?

– Этого я не знаю. А по каким причинам?

Стражник опустил глаза.

– Так, пустяки.

– А именно?

– Я не из этих мест, вот и все! Жестокость, аресты, риск…

– Убирайся.

– Вы даже не хотите выслушать мои соображения?

– Ты жаждешь лишь выплеснуть побольше грязи на голову своего начальника, и у тебя нет ничего серьезного, что бы ты мог мне сообщить. Сиди на своем месте и позабудь о своих обидах. Они несправедливы.

Седоватый стражник, смутившись, протестовать не решился.

Секари не тратил времени на пустую болтовню.

Опустив на пол тяжелый мешок, наполненный лекарствами, доктор Гуа безнадежно вздохнул. Лечить высокопоставленных больных было нелегким делом, но лечение супруги Секретаря Дома Царя вымотало бы и целый отряд врачей.

Доктор, щуплый и невысокий, казалось, не выдержит поток громких жалоб женщины, полагавшей, что она страдает всеми возможными и невозможными болезнями.

– Ах, доктор, вот наконец и вы! Все мое тело болит, моя жизнь – сплошная мука! Мне нужны лекарства, много лекарств!

– Перестаньте жестикулировать и сядьте. Мне же нужно осмотреть вас. Если вы будете продолжать в том же духе, я уйду.

Супруга Медеса покорилась и села как послушная маленькая девочка.

– А сейчас честно ответьте мне на мои вопросы. Сколько раз в день вы принимаете пищу?

– Четыре… Скорее, пять.

– Я же сказал: честно!

– Пять.

– И каждый раз пирожные?

– Почти… Да, каждый раз.

– И жирное?

– Но без него, – потеряла терпение пациентка, – кухня не имеет никакого вкуса!

– В вашей ситуации, – настаивал доктор, – любое лечение обречено на провал. Измените свои привычки, свое питание, или я передам вас в руки другого врача.

– Меня гложет тоска, доктор! Если у меня не будет такого утешения, я долго не протяну. Когда я ем, я успокаиваюсь и могу заснуть.

Гуа потер брови.

– У вас прекрасный муж, великолепный дом, вы богаты… Отчего же вдруг такая тоска?

– Я… я не знаю.

– Не знаете или отказываетесь мне признаться?

Супруга Медеса разразилась рыданиями.

– Хорошо… Я выпишу вам успокаивающие пилюли на основе садового мака. Но все же необходимо стараться меньше есть и лучше выбирать пищу. Иначе нам будет трудно победить ваши страдания.

– Вы спасаете меня, доктор, вы меня спасаете!

Опасаясь, что пациентка снова впадет в бурные излияния, которые ему претили, Гуа открыл сумку и стал вынимать оттуда пакетики.

– Вот. Одна пилюля утром, две перед сном.

– Когда вы снова нас посетите, доктор?

– Вам необходимы несколько недель лечения. Строго следуйте моим предписаниям.

Гуа вышел из дома Медеса заинтригованным. Если эта женщина не сошла с ума, то она страдает из-за слишком страшной тайны, которую не может вынести ее душа. И он сможет вылечить ее только в том случае, если сумеет освободить ее от этой тяжести.

Секретарь Дома Царя смотрел на свою жену и удивлялся.

– Ты сегодня выглядишь веселее!

– О, это пилюли доктора Гуа! Этот врач – настоящий гений. Взгляд Медеса помрачнел.

– Ты не слишком много болтаешь, я надеюсь?

– О нет, успокойся! Гуа занимается только лечением и совершенно не следит за моей болтовней!

– Тем лучше, дорогая, тем лучше. Никогда не говори ему обо мне и о своем умении подделывать почерки. Ты меня хорошо поняла?

Она прижалась к мужу и нежно заглянула в его глаза.

– Я – лучшая твоя опора, моя любовь!

Медес начинал потихоньку успокаиваться. Ни начальник стражи, ни Верховный Казначей не имели против него никаких улик. Если они даже и подозревали его, что ж! Это вполне нормально, потому что среди придворных – а двор, как всегда, кишмя кишел тысячами сплетен – любой мог оказаться под подозрением! Яд, который разлил Провозвестник, постепенно распространялся, подрывая доверие людей друг к другу и разрушая тем самым основы египетского царства, потерявшего опору и не способного вернуть спокойствие.

Каждое утро Медес поздравлял себя с тем, что у него такой сильный союзник, как Провозвестник. О, он не стремился к жестокости и шел к своей цели окольными путями.

Сегодня Секретаря Дома Царя встревожило зашифрованное известие, и он срочно отправился к ливанцу, предприняв, как всегда, соответствующие меры безопасности. Уверившись, что за ним никто не следит, он передал слуге-привратнику кусок кедровой коры, на котором был изображен иероглиф дерева.

В гостиной на низких столиках ни малейшего признака пирожных.

Ливанец выглядел вовсе не жизнерадостным, куда-то девались его веселость и беззаботность.

– Через несколько дней прибудут товары.

– Ты хочешь сказать, что…

– Их количество будет даже несколько больше, чем заказано. Мы готовы действовать.

У Медеса перехватило горло.

– Послушай, действительно ли Провозвестник это приказал?

– Вас пугают последствия?

– Разве они не будут чудовищными?

– В этом и состоит цель операции, Медес. Если боитесь, отказывайтесь!

– Но Провозвестник мне этого не простит.

– Рад, что вы это понимаете. Но этой ясности между нами недостаточно: теперь вам следует заняться мерами по облегчению административного контроля. И тогда состоится самая масштабная операция. Такая, какой свет еще не видывал!

20

Вечером, как обычно, жрец, отвечавший за светильники в мемфисском храме Хатхор, отправился за маслом в хранилище, расположенное с внешней стороны здания. Масло только что привезли и разгрузили.

Жрец пошел привычным маршрутом и привычными жестами наполнил сосуды. Ему нравилось смотреть на результаты своей работы, и он остановился, созерцая маленький огонек, едва освещавший жилище богини.

Медленным и торжественным шагом он подошел к светильнику, поднес к нему фитиль и направился в тот зал храма, в котором стояла модель ладьи Осириса, свет на которой зажигался раньше, чем в других местах.

Проникнутый значимостью святой минуты, жрец поднес фитиль, чтобы зажечь долгожданный огонь.

В одну секунду масло вспыхнуло.

Огромный столб пламени рванулся ввысь и охватил руки, туловище и лицо бедняги. Пока он, воя от боли, пытался отойти в сторону, пламя охватило священную ладью, а вокруг занялся пожар…

Начальник писцов, как обычно занятый наблюдением за поставками в столицу фруктов и овощей, смотрел недоверчиво.

– Ты гарантируешь мне качество своего касторового масла? Все мои кабинеты должны иметь ровное и яркое освещение.

– Производитель вызывает доверие.

– Я хочу пересчитать кувшины.

– Да я уж их три раза пересчитывал!

– Ты – может быть. Но ты – это не я.

Тщательно проверив количество привезенного, чиновник решился, наконец, поставить свою печать, позволяющую поставщику получить оплату в службе визиря.

Дни предстояли тяжелые, поэтому начальнику писцов потребуется потратить немало дополнительного времени, чтобы наверстать прежние упущения администрации. Учитывая строгость Кхнум-Хотепа, такое положение не могло продлиться долго. И все же сейчас писцам придется попотеть и на ближайшее время отказаться от отдыха, чтобы оказаться на высоте.

Настроение у писцов было соответствующее, но они молча подчинились требованиям начальника. Опасаясь, что могут не удержаться от невоздержанных высказываний, они корпели над папирусами и табличками.

День клонился к вечеру.

– Зажгите светильники, – приказал начальник.

С дюжину ламп вспыхнули одновременно.

Крики ужаса, потом паника… Пожар охватил папирусы, писцовые принадлежности, деревянные сиденья, стены.

Одному молодому писцу удалось все-таки выскочить из этой пылающей печи.

В ужасе он смотрел на город, в разных местах которого к небу поднимались столбы черного дыма. Многие здания администрации были охвачены пламенем.

Шеф-повар ругался не переставая. Пир на тридцать персон! Нужно готовить, а первосортного масла все еще не привезли.

Наконец, в улицу завернули тяжело груженые повозки.

– Твое лицо мне незнакомо, ты кто? – спросил шеф-повар усача, сидевшего на первой повозке.

– Мой господин болен, я приехал вместо него.

– И так опоздал! Рискуешь лишиться места, приятель.

– Виноват, но вы не правы. Я потратил так много времени, чтобы отобрать самое лучше масло!

– Покажи-ка.

Один за другим шеф-повар открыл все кувшины.

– Восемь кувшинов моренгового и оливкового масла. Высшего качества.

Подозрительно покосившись на поставщика, повар попробовал на вкус.

– Кажется подходящее. И чтобы впредь таких промашек не было! Смотри у меня!

– Не беспокойтесь, я буду осторожен.

Раздражаясь из-за того, что приходится работать впопыхах, и чувствуя легкое недомогание, шеф-повар все же успел приготовить закуску, мясо и рыбу. Получилось довольно вкусно. Приглашенные ели с аппетитом, и комплименты сыпались на шеф-повара в изобилии.

И вдруг все пошло прахом.

Одну женщину вырвало… Только слуги успели отнести ее в сторону, как двое других приглашенных стали жертвой таких же симптомов… Болезнь быстро охватила всех обедавших, некоторые впали в состояние комы…

Срочно вызванный доктор Гуа констатировал несколько смертей. Обследовав тех, кто выжил, он поставил диагноз, который поверг в ужас не только шеф-повара.

– Пища отравлена.

Главный интендант и начальник архива в Мемфисе был счастлив, что может подарить своей супруге роскошный подарок – флакон ладана, источавший теплый амбровый аромат. Он приобрел его по совету своего двоюродного брата у одного перекупщика, который недавно приехал в столицу.

Богатая дама, как и ожидал счастливец, несказанно обрадовалась подарку. Она тут же представила, как побледнеют от зависти ее лучшие подруги. Она еще не знала, что большинство из них тоже приобрели драгоценный ладан у того же поставщика.

Но едва супруга чиновника успела нанести на шею несколько капель ладана, как у нее помутилось в глазах. Она качнулась, безуспешно попытавшись ухватиться за мебель, и распласталась ничком.

Муж, удивленный, что жена не выходит к завтраку, отправился в ее комнату.

Шея несчастной представляла собой огромную зияющую рану, выеденную кислотой.

– Ты что-то неважно выглядишь, – сказал помощник своему капитану, который едва управлялся с рулем тяжелой баржи, груженной хлебом. Баржа плыла в Файюм.

– Нет, нет, ничего, не бери в голову. Я просто устал.

– Что ты ел утром?

– Хлеб и финики.

– Ты не забыл принять свое лекарство от боли?

– Ну уж нет. Его-то я как раз принял. Врач прописал мне новый порошок с ладаном из Азии. И моя спина больше не болит.

Перед глазами капитана мерно покачивались воды Нила. Вдруг капитану показалось, что с десяток военных кораблей мчатся прямо на их баржу. С кораблей неслись воинственные крики.

– Бежим, нас атакуют!

Бросив штурвал, капитан попытался прыгнуть в воду. Помощник едва успел ухватить его за пояс.

– Мы погибли, – кричал тот. – Мы все погибнем!

Голова капитана запрокинулась, тело обмякло. Помощник уложил его на палубу и похлопал по щекам.

– Капитан, очнитесь! Никакой опасности нет.

– Кажется, он умер, – произнес один из моряков.

Прекрасная Ненуфар была на вершине счастья. Она не только вышла замуж за важного чиновника, который был к тому же красив и богат, у нее был замечательный прогноз относительно будущих родов. Ей предсказали, что она родит легко и что у нее будет сын. Молодая женщина жила в прекрасном доме на юге Мемфиса, и двое слуг помогали ей, а она их с удовольствием баловала.

А вот и последний подарок ее любящего мужа, о котором она так долго мечтала: привезенный с Кипра великолепный флакон в виде беременной женщины! Беременная женщина не просто ждала ребенка, она была матерью и кормила грудью своего первенца! Во флаконе было моренговое масло, с помощью которого массажистка умащивала ее тело. Масло способствовало открытию пор и давало возможность телу напитаться энергией, отчего прибавлялись силы у матери и ребенка.

Опытные руки массировали тело, и молодая будущая мать испытывала самые приятные ощущения.

Она почти задремала, как вдруг чудовищный ожог исторг из ее груди крики отчаяния.

В изумлении замерли руки массажистки, а потом служанка в ужасе отпрянула.

– Я горю! Воды! Быстро воды!

Но вместо облегчения вода принесла еще большие страдания…

Менее чем через час юная женщина скончалась в страшных мучениях. За ней последовала массажистка. Ребенок так и не родился…

Больше ста случаев – столь же ужасных, сколь и похожих! Доктор Гуа разрывался между несчастными. Он никуда не поспевал, хотя и торопился. Ни одну из жертв масла для массажа доктору спасти не удалось.

Баржа пристала к набережной Абидоса.

Десяток солдат стали у трапа. Во главе отряда – комендант, назначенный Собеком-Защитником.

Комендант поднялся на баржу и обратился к капитану.

– Что ты везешь?

– Специальный груз для Мемфиса. Предъявить документы?

– Конечно.

Документы и разрешения были в полном порядке.

– Моренговое масло для тела и пищи, масло для светильников и флаконы с ладаном, – перечислял моряк.

– Кто отвечает за поставку?

Капитан поскреб подбородок.

– Не знаю, это не мое дело! Можно разгружать?

– Давай.

Военный проверил список движения кораблей еще раз, потом открыл список, в котором были зафиксированы все передвижения с начала месяца. Этот корабль там не значился. Впрочем, ничего тревожного в этом не было, потому что неожиданные отправки не были редкостью. А печать администрации визиря, приложенная к документам, рассеяла и последние сомнения офицера, которому было поручено следить за безопасностью порта Абидоса.

Но разве он не занял нынешний пост исключительно благодаря своей неискоренимой недоверчивости? Что-то подсказывало ему, что нужно позвать еще солдат. Пришли еще человек двадцать. Нет, ни один моряк на берег не сойдет.

Офицер поднялся на борт, а докеры принялись за разгрузку.

– Ты из Мемфиса? – спросил офицер у капитана.

– Нет, из одной из деревень в Дельте.

– Кто твой хозяин?

– Один судовладелец из столицы.

– Это твой первый заход на Абидос?

– Так точно.

– Ты не боишься плавать в такие места?

– А почему это я должен бояться?

– Абидос – не такое обычное место назначения, как другие.

– Знаешь, моя профессия заставляет не задавать себе лишних вопросов.

– Ты гарантируешь добрые намерения всех членов своего экипажа?

– У каждого из них своя жизнь, начальник! Я занимаюсь своей работой. И только.

Таким необычным допросом офицер надеялся заставить моряка потерять хладнокровие и выболтать какую-нибудь важную деталь. Но капитан, нимало не смущаясь потоком таких странных вопросов, оставался невозмутимым.

– Когда я могу отплывать?

– Как только завершатся обычные для этого места формальности.

– А сколько это займет времени?

– Знаешь, ты слишком много вопросов задаешь. А времени… Мне его вполне будет достаточно, чтобы как следует осмотреть твою посудину.

– Это что, тоже входит в твои обязанности?

– Это приказ фараона! Безопасность Абидоса требует чрезвычайных мер предосторожности.

– Ну что ж, проверяй.

Офицер, смущенный отсутствием какого-либо сопротивления, все же сделал вид, что порылся во всех дальних уголках судна. Но безрезультатно.

Так уж не ошибается ли он? Или все-таки следует прислушаться к внутреннему голосу?

– Погоди-ка, меня ждут важные дела в управлении.

Баржа, капитан и экипаж остались под строгим наблюдением усиленной команды солдат. Солдаты проверенные, поэтому волноваться не стоило. Но что тут поделаешь! Странное предчувствие усиливало тревогу офицера. Он едва смог удержаться, чтобы не броситься бегом к верховному жрецу. Завернув за угол, он, на свое счастье, столкнулся с временным жрецом.

– Мне нужен специалист, который бы проверил, что за груз везет баржа, пока я ее не отпустил. Пришлите специалиста, и срочно!

Когда пришла Исида, капитан заколебался. Сумеет ли эта юная особа справиться с таким сложным заданием? Сможет ли она действительно развеять его сомнения?!

– Что вы подозреваете, начальник стражи?

– Меня удивляет эта поставка.

– На чем основаны ваши сомнения?

– Всего лишь на интуиции. К сожалению.

Исида налила немного моренгового масла на кусочек ткани, потом на кусок лепешки и, наконец, на маленькую рыбку, только что выловленную из воды одним из солдат.

Через несколько минут на всех этих объектах появились подозрительные пятна.

– Это масло не чистое, в нем есть примеси. Возможно, небезобидные.

– Теперь посмотрим масло для светильников.

– Наполните им один из светильников. Нет-нет, возьмите тот, что поменьше!

Как только лампа была наполнена, офицер хотел зажечь фитиль.

– Погодите! – остановила его жрица. – Возьмите лучше вон ту длинную палку и поднесите зажженный фитиль на ней!

Начальник караула послушно исполнил то, что ему посоветовали.

И хорошо сделал, потому что масло вспыхнуло высоким языком жаркого пламени. Если бы офицер был рядом, он по крайней мере получил бы серьезные ожоги.

– Вы спасли мне жизнь, – прошептал он, побледнев.

– Есть ли еще какой-нибудь неисследованный продукт на барже?

– Остался еще один.

Начальник караула, наученный опытом с предыдущими веществами, очень осторожно вынул из ящиков один из флаконов с ладаном.

– Я проверю его в лаборатории, – решила Исида.

Когда капитан увидел, что жрица понесла флакон с собой, он, не раздумывая, бросился в воду.

Он заранее знал, что произойдет, и другого способа спастись, кроме побега, у него не оставалось.

Однако злоумышленник плавал неважно. И когда лучники прицелились, чтобы поразить его, он, еще более испугавшись, поддался панике, хлебнул слишком много воды и, не справившись с течением, исчез в волнах.

21

Икер бежал…

Спокойно, размеренно и непрерывно. Так его учили во время военной подготовки. Каждый день он мысленно благодарил управителя провинции, нынешнего визиря Кхнум-Хотепа за то, что тот заставил его пройти этот курс. Конечно, появление Исиды не обмануло его – Икер каждый раз внимательно вглядывался в окружающее пространство. Ему хватало и колодцев, и еды – он ел ягоды. Потом несколько часов сна – и снова в путь.

Уже забыты отчаяние и истощение. Каждое новое усилие приближало его к Египту!

Вот вдали он разглядел первый бастион Стены фараона.

Юноша ускорил шаг. Меньше чем через час ему встретятся солдаты. А потом будет Мемфис, где он расскажет все о своей миссии Сесострису. И его страна избежит западни, которую подстраивают ей ханаанеи.

У ног его упала предупреждающая стрела… Это вернуло его к действительности. Да, в глазах поджидающих его стражников он будет выглядеть простым мятежником, который в одиночку решил попытаться нанести удар исподтишка!

Молодой человек остановился и поднял руки вверх.

Из крепости навстречу ему вышли пять вооруженных дротиками солдат. Солдаты глядели враждебно.

– Ты кто?

– Я – Царский Сын Икер.

Это заявление посеяло в солдатах сомнение. Однако старший по званию быстро спохватился.

– У тебя есть печать, доказывающая твое происхождение?

– Я иду из Ханаанской земли. По приказу Великого Царя я был послан в стан к врагу без вещей, которые могли бы меня скомпрометировать. Отведите меня в Мемфис.

– Погоди. Сначала мы отведем тебя к коменданту крепости.

Офицер, комендант крепости, едва не лопался от распиравшего его чувства собственной значимости.

– Прекрати молоть чепуху, приятель! Выкладывай все начистоту – кто ты?

– Я – Царский Сын Икер.

– Но молва твердит, что он умер.

– Я жив и должен немедленно говорить с Великим Царем.

– Ну, по крайней мере, ты храбр! Ханаанеи обычно так себя не ведут.

– Дайте мне что-нибудь, на чем можно писать.

Заинтригованный комендант крепости решил отложить допрос и приказал принести все что нужно.

Икер каллиграфически вывел первые из максим Птах-Хотепа.

– Довольно ли тебе доказательств, чтобы понять, что я – египетский писец?

Офицер смутился.

– Ханаанеи так не умеют… Да, задал ты мне задачу… Ладно, рассмотрим твой случай подробнее.

Ливанец мог быть доволен.

Все операции заговорщиков удались. В столице Египта посеян ужас. Ползут невероятные слухи, и трон Сесостриса колеблется. Ужасные посланцы богини Секхмет разнесли повсюду яд, миазмы и болезни. Их смертоносные стрелы, видимые и невидимые, поразили нечестивых!

Сеть ливанца действовала отлично. Каждый, кто занимался поставкой смертельного товара, действовал точь-в-точь по его инструкции. Поэтому никаких следов. Стража ищет напрасно…

Предположения Провозвестника сбывались.

Отныне каждый из его приверженцев считал его своим абсолютным хозяином. Ведь он поразил фараона в самом сердце его царства!

Раздражающим исключением оставался Абидос.

Оглушительный успех в Мемфисе был обеспечен терпеливо создававшейся сетью заранее внедренных агентов, а молниеносность атаки лишила власти возможности оказать сопротивление.

Зато ситуация на священной земле Осириса была совсем иной. На это направление ливанец двинул свои самые сильные резервы, что должно было обеспечить доставку ладана и отравленных масел. Во главе ничего не ведавшего экипажа, осуществлявшего эту доставку, стоял один из самых лучших бойцов – моряк с лицензией, который согласился выполнить это опасное поручение. За огромную сумму, правда, но если он взялся, то в любом случае сделал бы.

Слуга доложил, что пришел водонос.

Ливанец принял его.

– Отличные новости! Мемфис в огне и крови. Многие пожары трудно потушить. Храмы повреждены. Кабинеты администрации разрушены. Множество жертв. Я не говорю уже о беременных женах высокопоставленных чиновников! Они прямиком из сладкой жизни отправились на покой!

– Есть новости об Абидосе?

– Провал операции подтвердился. Груз вызвал подозрение солдат. Была проведена серьезная экспертиза. Ни один из наших товаров не попал за линию безопасности.

– А капитан?

– Утонул при попытке бежать.

– Значит, он не заговорил… Наши агенты в безопасности?

– Пришедшие со стороны уже ушли из города. Они направились к Провозвестнику. Остальные занимаются своими обычными делами и на людях подчеркнуто громко оплакивают события.

Лицо Сесостриса было серьезнее обычного.

– Речь не идет о несчастных случаях, Великий Царь, – горестно вздохнув, сказал Кхнум-Хотеп. – Это хорошо продуманный вражеский план, и его осуществили хорошо организованные заговорщики.

– Подтверждаются мои самые худшие предположения, – заявил Собек-Защитник, потрясенный тем, что «спящая» сеть Мемфиса оказалась живой.

Поставляя масло для светильников и кухни, она спровоцировала целую серию смертей и пожаров. Ущерб весьма значительный…

– Ужас не в этом, – снова заговорил визирь.

Голос его сел, он подождал мгновение и продолжал:

– Многие беременные женщины были отравлены смертоносным маслом из флаконов в виде беременных и кормящих матерей. Доктор Гуа и его коллеги никого не смогли спасти!

– Поразить хотят не их, а Египет, – задумчиво сказал Собек. – Убивают наших писцов, наших жрецов, нашу знать и даже наших будущих детей!

– Успокойте, по возможности, себя и других. Перед лицом опасности нужно взять себя в руки. Пусть врачи и специальные службы займутся больными и ранеными. А Медес пусть как можно скорее даст мне сведения об Абидосе.

Секретарь Дома Царя посадил большую часть своего персонала за составление успокаивающих посланий, предназначенных провинциям Севера и Юга. Их нужно было отправить самым срочным образом.

Он внутренне ликовал и восхищался успехом Провозвестника, но внешне выказывал сосредоточенную расторопность при исполнении приказов фараона.

Да, конечно, многие невинные погибли. Но невиновность в глазах Медеса ничего не стоила. Значение имел лишь захват власти, и на этом извилистом пути союзники были вынуждены наносить сильные удары.

В тот момент, когда сверхбыстрый корабль со множеством гребцов отправлялся на Абидос, Медесу сообщили, что к нему пришла жрица из священного города Осириса.

Он поспешил навстречу.

Вошла Исида, а вместе с ней Северный Ветер.

– Ваш визит – это дань протоколу или…

– Отведите меня скорей во дворец, прошу вас.

– На Абидосе произошла какая-нибудь драма?

– Я должна видеть Великого Царя. Немедленно.

Строго соблюдая инструкцию держать себя осторожно, Медес с начала операции Провозвестника избегал любых встреч с ливанцем. И ему не было известно о том, что произошло в духовном центре страны. Но, судя по озабоченному лицу Исиды, вряд ли городу удалось избежать общей судьбы.

– Мы избежали катастрофы, Великий Царь. Если бы не бдительность начальника караула, назначенного Собеком, отрава попала бы к обитателям Абидоса. И нам пришлось бы оплакивать новые жертвы…

– Твое слово оказалось решающим, не так ли?

– Мне повезло. Мои выводы были подтверждены Безволосым. Но Мемфис… Мемфис пострадал?

Голос властителя не дрогнул, взгляд остался твердым, но молодая жрица почувствовала, как глубоко он переживает, но было ясно, что никакие испытания не заставят его отказаться от борьбы.

– Столица не избегла этого страшного удара. Многие жители Мемфиса погибли.

– Только демон тьмы, пытающийся убить акацию Осириса, может замыслить столь чудовищные злодеяния, – сказала Исида.

– Провозвестник… Да, это, без сомнения, он. Он доказывает нам, как широко распространяется его власть. И на этом он не остановится.

– Но разве действительно невозможно установить, кто он и где?

– Пока наши усилия тщетны, он неуловим. Я надеялся, что Икеру удастся нащупать след.

– Отправил ли он еще одно послание?

– Нет, Исида.

– И все же, Великий Царь, он жив!

– Останься на несколько дней в Мемфисе. Жрицы Хатхор должны будут ухаживать за обожженными, твои знания им помогут.

Верховный Казначей Сенанкх и Хранитель Царской Печати Сехотеп использовали все возможные материальные запасы, чтобы помочь пострадавшим, восстановить храмы и наскоро возвести здания для администрации взамен разрушенных огнем.

Собек допрашивал редких свидетелей, которые своими глазами видели поставщиков смертоносных товаров. В основном все ответы совпадали: эти люди им были незнакомы. Либо они проживали в других кварталах города, либо они прибыли из других мест. В последнем случае они должны были воспользоваться услугами заговорщиков, находившихся в самой столице.

Но заговорщики были так же неуловимы, как и их главарь.

К несчастью, показания свидетелей были туманны. Да, и в самом деле, кто бы обратил внимание на услужливых, молчаливых и торопливых торговцев?

Ни одной ниточки…

Ни одного подозреваемого…

Собеку хотелось выть от озлобления. Он был готов броситься на любого, кто показался бы ему подозрительным, настолько приводило его в отчаяние собственное бессилие. Он мечтал о том, что засадит в тюрьму всех мальчишек, хулиганивших на улицах, и будет бить их дубинкой до тех пор, пока они не дадут ему какие-нибудь стоящие сведения! Но закон Маат запрещал пытки, да и фараон не позволил бы ему такое беззаконие!

И все же почему такое мучительное поражение? Здесь может быть только одно объяснение: противник знает всех его, Собека, информаторов. Подпольная организация использовала опытных бойцов, прекрасно освоившихся в городе и послушных своему главарю. Невероятная дисциплина… Ни одного предателя, болтуна или переметнувшегося! Должно быть, в случае предательства их ждет такое свирепое наказание, что ни один из воинов тьмы не осмелится выйти из игры, покорно исполняя свою роль и все приказы своего верховного начальника.

Уязвленный Собек старался сохранять терпение.

Когда-нибудь сеть заговорщиков даст сбой, пусть даже самый незначительный. И тогда Собек этим воспользуется, будьте уверены!

А пока он сосредоточился на масле и лекарственных средствах. На этом участке безопасность будет восстановлена, но как предугадать, куда будет нанесен следующий удар?

– Начальник! – сказал ему один из помощников. – Ходят упорные слухи, что царь выпил отравленного масла и скоро умрет. Повсюду собираются группы людей, как бы не случилось бунта!

Собек бросился во дворец предупредить фараона.

Сесострис тотчас же распорядился позвать своего камергера и стража царских регалий.

Под растерянными и одновременно восхищенными взглядами жителей портшез фараона медленно двигался по улицам города. Сесострис был в самом торжественном одеянии: в двойной голубой короне, в схенти, украшенном грифонами, терзающими врагов, с грудью, покрытой широким золотым ожерельем, напоминающем о Божественной Девятке. В руках его был скипетр Магия, позволяющий собрать множественное в единое целое. Он сидел неподвижно как статуя, но лицо его вселяло уверенность и спокойствие.

Царь не умер; и это появление доказывало его решимость восстановить порядок.

Когда толпа взорвалась радостным приветствием, Собек почувствовал, как даже с него спадает напряжение. Ужасная победа Провозвестника – всего лишь эфемерное мгновение перед лицом вечности!

Только когда Сесострис, вдохнув надежду в обезумевший от горя народ, вернулся во дворец, Собек ощутил всю безмерность риска этого торжественного выхода.

Один из помощников наклонился к нему.

– Начальник, вы будете довольны!

– Что? След?

– Лучше!

– Ты что, задержал подозреваемого?

– Вы обрадуетесь, когда увидите!

22

Икера было не узнать. Так же давно небритый, как и любой ханаанин, грязный, в пыльной набедренной повязке, он вызвал бы брезгливое чувство у любого придворного.

Возвращение в Египет так не было похоже на его красивые мечты! От главного укрепления Стены фараона его вел в Мемфис патруль и, без лишних допросов, бросил его в одну из камер тюрьмы, которая находилась на северной окраине столицы. Стражник, не обращая внимания на протесты Икера, отказался перемолвиться с ним хотя бы словом и довольствовался лишь тем, что раз в день доставлял ему холодные лепешки и воду.

Кто приказал втайне держать его здесь?

Икер начал обдумывать план побега…

Но вот дверь с размаху открылась, и на пороге появился Собек-Защитник.

– Значит, это ты выдаешь себя за Царского Сына? Писец гордо выпрямился.

– Хоть вид у меня и не слишком представительный, но ты все же должен узнать меня.

Начальник стражи царства медленно обошел вокруг пленника.

– Нет, честное слово, нет. Здесь мы содержим дезертиров, тех, кто пытается уклониться от общественных работ, и иностранцев, чьи документы оформлены незаконно. А к какой категории принадлежишь ты?

– Повторяю тебе, что я – Царский Сын Икер. Ты ведь его хорошо знаешь.

– Я встречал этого парня при дворе, но ты на него не похож. Этот несчастный умер где-то там, в Сирийской Палестине.

– Разве никто не получал моего послания?

– Разумеется, ложного? Или того, в которое должно было отправить нашу армию в западню?

– Прекрати эту комедию, Собек. И отведи меня к Великому Царю. У меня для него очень важная информация, которую я должен сообщить немедленно.

– Это все вымыслы заговорщика, и они вовсе не развеселят нашего властителя. Лучше не трать усилий на произнесение глупых слов, а расскажи-ка мне, почему ты бросился на Стену фараона.

– Не будь смешон! Мне удалось выжить, вырвавшись из рук ханаанеев и сирийцев, и я должен рассказать своему отцу о результатах своей миссии.

Иронически улыбнувшись, Собек скрестил руки на груди.

– Не рассказывай мне сказки: даже самый достойный из героев не сумел бы вернуться из этого ада! Есть только две возможности: либо ты – заговорщик, пытающийся выдать себя за Царского Сына Икера, чтобы убить фараона, либо ты – действительно Икер, но тогда ты – предатель, у тебя те же планы. Поэтому, перед тем как тебя осудят на вечную каторгу, ты можешь выбрать то, что тебе из этого больше нравится.

Исида, ухаживавшая за обожженными, большая часть которых выжила, готовилась садиться на корабль, отплывающий на Абидос. Но в этот момент Северный Ветер издал душераздирающий крик и, не желая подниматься по трапу, застыл как вкопанный, не давая сдвинуть себя с места.

Исида обняла его и нежно погладила по холке.

– Уж не заболел ли ты, малыш?

«Нет», – ответил ослик, подняв свое левое ухо.

– Ну, тогда пойдем. Мы должны ехать, Северный Ветер.

«Нет», – ответило ухо.

– Чего же ты хочешь?

Северный Ветер развернулся и… во весь дух помчался ко дворцу.

Исида побежала за ним, боясь, что потеряет его из виду. Остановившись рядом с дворцовыми строениями, Северный Ветер долго принюхивался. Потом снова пустился крупным галопом, распугивая прохожих, которые разбегались в стороны. Жрица не в силах была за ним поспевать.

– Вам трудно? – спросил ее Секари, который тайно обеспечивал ее охрану.

– Северный Ветер отказывается возвращаться на Абидос. Он впервые повел себя так странно.

– Вы не спросили у него, почему?

– Я не успела.

– Постойте, мне пришла в голову одна мысль…

Благодаря сведениям, которые дали им любопытные прохожие, Секари снова отыскал след Северного Ветра.

– Так никаких следов и нет, Собек?

– Если бы у меня был хоть какой-то, то я сообщил бы об этом только Великому Царю. А что у тебя?

– Кажется, какой-то бандит недавно был посажен в тюрьму на северной окраине. Мне бы хотелось допросить его.

– Это по какой такой причине?

– Веду собственное расследование.

– Сожалею, но этот негодяй содержится втайне. Только визирь смог бы дать тебе разрешение на свидание. Но я не уверен, что даже он еще способен вмешаться.

– А что случилось с Кхнум-Хотепом?

– А ты проведи собственное расследование – узнаешь.

Секари немедленно отправился во дворец. Он встретил Сехотепа, который выглядел очень расстроенным.

– Царь приказал позвать к себе визиря, – сказал он.

– А почему, не знаешь?

– По лицу Кхнум-Хотепа я понял, что у него серьезные неприятности.

Сесострис громко прочел своему визирю доклад командующего портом Абидоса, переданный фараону Собеком.

– Не может быть! Печать моей администрации использована убийцей?! Нет более гнусного и подлого удара мне в спину, мой государь… Я, разумеется, немедленно подам вам рапорт о своей отставке. Но прежде чем уехать родную провинцию, – если, конечно, вы милостиво даруете мне эту привилегию,-

мне очень хотелось бы задать вам один вопрос… Щекотливый вопрос… Скажите мне, Великий Царь, хоть на какое-то мгновение вам не казалось, что виноват в этом я?

– Нет, Кхнум-Хотеп. И вот тебе мое решение. Ты останешься на своем посту. Время тяжелое, грозное, и ни один из служителей Маат не имеет права помышлять о спокойной жизни где-нибудь в отдаленном уголке своей провинции.

Старый визирь не мог оправиться от потрясения, и впервые за все то время, что он служил на своем посту, его возраст стал заметен. Кхнум-Хотеп тяжело переживал известие из Абидоса и все же не мог не оценить того доверия, которое засвидетельствовал ему фараон. Сейчас он твердо знал, что не пощадит ни капли оставшейся у него энергии, ни унции своих сил, чтобы как можно лучше исполнить то, что ему доверено.

– Я виноват в том, что слишком небрежно отнесся к наблюдению за своими сотрудниками. Доверять было нельзя, – признался он, – потому что печать так легко подделать и использовать в пагубных целях. Отныне она будет храниться только у меня. Даже ближайшие мои сотрудники больше не будут иметь к ней доступа.

– Я полагаю, что узнать, кто именно украл печать, довольно трудно, а может быть, почти невозможно?

– К сожалению, это так, Великий Царь. Нужно было случиться катастрофе, чтобы я смог осознать весь величину произвола моих подчиненных. Единственным виновником я считаю лишь самого себя.

– Если ты будешь лишь пережевывать прошлое, постоянно возвращаясь к своим ошибкам, тебя это ни к чему не приведет. Сейчас перед тобой другая цель. Ты должен помешать противнику вновь использовать твою слабость. Наведи в своей администрации примерный порядок, чтобы больше никому не пришло в голову совать туда нос.

– Рассчитывайте на меня, Великий Царь.

Когда Секари снова увидел Кхнум-Хотепа, тот выглядел постаревшим и озабоченным, но не стал увиливать от прямого ответа.

– Мне нужно разрешение.

– Для чего?

– Хочу допросить одного пленника.

– Это разрешение тебе даст Собек.

– Он отказывается.

– Почему?

– Он говорит, что личность этого пленника должна остаться тайной.

– Секари, объясни мне тогда, в чем дело!

– Я все объясню, когда поговорю с этим человеком.

– Понимаю, ты упрям, и ни за что не отступишь, пока не получишь своего разрешения.

– Это точно.

Получив драгоценный документ, Секари бегом бросился к тюрьме. Прибежав, он обнаружил перед ее дверями Северного Ветра, который понуро лежал у порога и никому не позволял сдвинуть себя с места. Секари понял: если Северный Ветер ведет себя так, то где-то неподалеку должен быть Икер.

Члены Дома Царя внимательно выслушали подробный отчет Собека-Защитника, который не стал приукрашивать события или утаивать размеры трагедии. Благодаря мерам, предпринимаемым командами Сехотепа, разрушения в зданиях в скором времени будут устранены. Но что поделать с человеческим горем? И все же, учитывая, что в городе теперь было очень большое количество стражи и развернуты целые воинские части, опасения мало-помалу стали стихать, тем более что сотни писцов теперь контролировали каждый используемый горожанами продукт.

– Нам известна тактика, которую применили заговорщики, – сказал Собек. – Убив нескольких поставщиков и торговцев, они заняли их место. И ничего не подозревавшие клиенты не успели отреагировать.

– Но ладан – не обычный продукт, – вмешался Сенанкх.

– Вот именно. И я надеюсь, что мне удастся выявить тайные каналы его поставки в Египет. Придется хорошенько изучить все следы. Накладные, конечно, были подделаны. Если бы товар шел обычным путем, то врачи сумели бы освидетельствовать его качество. Обычно медики пропускают только нормальные продукты, не вызывающие ни малейшего подозрения.

– А флаконы в виде беременных женщин? – поинтересовался визирь.

– Это тоже нелегальные подпольные поставки. Заметьте, только богатые семьи могут позволить себе эти дорогостоящие товары. Благодаря свидетельским показаниям мне удалось найти амбар, где продавцы хранили товар. Но вот его владелец, к сожалению, исчез, и никто не может дать о нем более или менее серьезных сведений. Остается предположить, что он был выходцем из Азии.

– Не стоит сосредотачиваться на только частностях, -сказал Несмонту. – Истинный виновник всех этих ужасных преступлений – Провозвестник. И, несмотря на трудности, его нужно заставить выйти из своего тайного укрытия. Нужно, чтобы Собек и его стражники, не смыкая глаз, следили за Мемфисом. А мы с моей армией займемся этим демоном.

– Разве эта стратегия имеет хоть какой-нибудь шанс на удачу? – встревожился Сенанкх.

– Нужно нанести быстрый и сильный удар. Но, учитывая сложности местности, мне понадобятся все войска.

– Пусть генерал Несмонту подготовит план удара по Сирийской Палестине, – приказал фараон.

Узнав Секари, Северный Ветер встал и дал себя погладить.

– Ну, ты выглядишь молодцом! – приговаривал Секари. – Абидос явно пошел тебе на пользу, Исида за тобой хорошо ухаживала.

Но Северный Ветер не слушал похвалы Секари и не сводил глаз с тюрьмы.

– Ты хочешь сказать, что Икер – там?

Ослик поднял правое ухо.

– Хочешь, пойдем за ним?

Большие грустные глаза Северного Ветра вспыхнули огнем надежды.

Стражник, стоявший на часах у дверей, отказался пропустить Секари к пленнику.

– Я тебя не знаю. Чего тебе тут надо?!

– Мне нужно поговорить с пленным ханаанским бандитом.

– Чей приказ?

– Вот разрешение визиря Кхнум-Хотепа. Этого тебе достаточно?

Главным желанием доброго стражника-тюремщика было избежать неприятностей. Разумеется, Собек дал ему точное распоряжение никого не пускать, но ведь против приказа визиря не пойдешь.

– Надеюсь, ты ненадолго?

– Конечно, нет.

– Тогда давай, быстро!

Дверь камеры отворилась.

И в этот момент Икер, у которого был только один выход – убить своего тюремщика и попытаться бежать, бросился на стражника.

Секари как тайный специальный агент фараона, обученный отражать такого рода атаки, успел своей железной рукой остановить руку нападавшего, но тому удалось сбить стражника с ног. Все трое, сцепившись, покатились по полу.

– Это я, Секари!

Секари отпустил руку Икера, а тот освободил стражника, который, ругаясь, выполз за дверь.

– Ты… Это правда ты?

Секари вскочил на ноги.

– Я не слишком изменился, а вот ты… Да, трудно будет придать тебе прежний вид!

Невероятной силы рев заставил приятелей подпрыгнуть.

– Северный Ветер!

– Он привел меня к тюрьме и ждет тебя с нетерпением.

– Собек обвиняет меня в предательстве и хочет, чтобы я исчез с лица земли.

– Это мы уладим позже.

Когда они выходили из камеры, дорогу им преградили три стражника.

– Послушай, пропуск визиря давал тебе разрешение только на то, чтобы поговорить с пленником, а не на его освобождение!

– Этот человек – Царский Сын Икер, – объявил Секари.

– Ну, эту песню мы слышим каждый день! Уже в зубах навязла… Лучше будет, если ты и твой приятель смирненько посидите здесь.

– Нет, я должен отвести его во дворец.

– Я тебя не знаю, приятель. Поэтому или ты послушаешься, или я отхожу тебя палкой!

Но Секари не был намерен оставлять Икера и дальше гнить в этом застенке.

Вдвоем против троих у них были все шансы, хоть и жаль было колотить представителей законной власти.

И в это мгновение всех пятерых пригвоздил к месту угрожающий рык…

Краешком глаза один из стражников заметил огромного сторожевого пса, который, подняв верхнюю губу, показывал им свои острые мощные клыки.

– Кровавый! – радостно вскрикнул Икер. – Тебе удалось найти меня!

– Это один из твоих друзей? – спросил Секари.

– К счастью, да! Остановить его не под силу и нескольким людям. Один мой знак – и он бросится вперед.

Трое стражников, оказавшись между двумя опасностями, сочли, что силы их не равны. Не станут же они своей нелепой смертью оплачивать чужое упрямство!

– Но имейте в виду, что вы со своим чудовищем все равно далеко не уйдете!

– Не тратьте времени на поиски, – заверил их Икер. – Мы будем во дворце.

23

В нескольких шагах от служебного входа во дворец изумленные стражники остановили странную группу: Секари, какого-то бродягу, чьи грязные лохмотья ужасно воняли, огромных размеров осла и грозно скалившегося сторожевого пса.

– Позовите Хранителя Царской Печати, – приказал Секари.

Сехотеп согласился сойти вниз и выяснить, что случилось.

– Послушай, – обратился к нему Секари, – говорят, что твой цирюльник – лучший во всем Мемфисе. Моему другу очень нужно, чтобы ты согласился дать его на время, чтобы тот мог поработать с ним.

– Твоему другу… А кто твой друг?

– Ты его не узнаешь?

– Могу я… подойти поближе?

– Можешь. Но предупреждаю тебя, он пахнет не духами!

Сехотеп неуверенно и изумленно смотрел на бродягу.

– Невозможно! Скажи, это не…

– Вот именно! Но его нужно привести в подходящий вид.

– Пошли со мной.

Все вместе отправились за Сехотепом.

Между Северным Ветром и Кровавым установились откровенно дружеские отношения. Они и ростом были друг другу под стать, и хозяин у них было один. В общем, им было чем поделиться друг с другом. Помогая Икеру выйти из тюрьмы, пес только доказал, на что он способен, а потому мог по праву войти в круг ближайших друзей Северного Ветра. А Кровавый, в свою очередь, понял, что этот огромный осел – старый друг Икера, а потому ему принадлежит право первенства. Что ж, проблемы протокола урегулированы! Можно приниматься за совместную охрану Царского Сына.

Пока новые друзья бок о бок поглощали вкусный обед, поданный им одним из слуг Сехотепа, цирюльник подозрительно осматривал своего странного клиента. У него уже, правда, бывали трудные случаи, но этот оставлял их далеко позади!

Цирюльник выбрал самую острую бронзовую бритву длиной в ладонь и шириной в три пальца. Бритва имела форму вытянутого пятиугольника, две ее стороны были выпуклыми, а три – вогнутыми. Две первые могли порезать клиента, поэтому с ними нужна была особая осторожность. К бритве на нескольких медных заклепках крепилась деревянная ручка. Наконец цирюльник взялся за ручку своего опасного инструмента и сделал первую «дорожку» во всклоченных волосах Икера.

– Что ж, не слишком много непокорных прядей, волосы податливы, здоровы… Может быть, мне и удастся исправить этот кошмар…

Горячая вода, ароматная мыльная пена, успокаивающие притирания – все это придавало удовольствие малоприятной процедуре. Цирюльник решил даже не брить Икера наголо. Ему удалось, укоротив волосы, привести их в приличное состояние и расчесать. Стало понятно, что можно сделать элегантную стрижку, подходящую к форме лица. Икеру повезло: над ним трудился истинный профессионал, решивший и в этом трудном случае создать шедевр.

– Великолепно, – по достоинству оценил усилия цирюльника Секари. – Сейчас, Икер, ты выглядишь даже лучше, чем до своего отъезда из Мемфиса. Цирюльник поистине сотворил чудо!

Мастер даже покраснел от похвалы.

– Но красоты мало, – напомнил Сехотеп. – Нужно и здоровье. После такого долгого и трудного путешествия тебе необходима помощь моего личного массажиста.

На спину, ягодицы и ноги Икера специалист нанес толстый слой целебного притирания, составленного из порошка кориандра, бобовой и пшеничной муки, морской соли, охры и сока терпентинного дерева. Потом проработал отдельно каждый мускул, а затем все тело целиком.

Спустя час Царский Сын Икер почувствовал себя бодрым. Исчезли боли и судороги, во всем теле энергия била ключом.

– Осталось только одеть тебя, как подобает твоему рангу, – заключил Сехотеп. – Держи, вот схенти, туника и сандалии.

Как должны были реагировать тщательно подобранные и тренированные самим Собеком дворцовые стражи? Конечно, если бы они не дали тому ханаанину поговорить с Сехотепом, то у них были бы серьезные неприятности. Но Царскому Сыну Икеру – не признать его теперь стражники не могли – дорога к фараону была закрыта.

– Позовите вашего начальника, – приказал Хранитель Царской Печати.

Собек-Защитник незамедлительно явился.

– Надеюсь, ты узнаешь Икера? – с иронией спросил Сехотеп. – Может, он не слишком похож на того подозрительного ханаанина, которого ты бросил в тюрьму?

– У этого преступника только одно на уме – убить фараона Сесостриса. А ты, веря его россказням, ставишь на карту царскую жизнь.

Икер попытался разубедить начальника стражи царства.

– Ты ошибаешься, Собек. Именем фараона клянусь тебе, что ты ошибаешься. Я должен ему сообщить о результатах моей миссии. Ты можешь предпринимать любые меры предосторожности, но в первую очередь должен думать только о благе Египта.

Решительность, с какой Икер произнес эти слова, поколебали Собека.

– Ладно, иди за мной.

– Мы пойдем вместе с Икером, – решительно произнес Сехотеп. – А то тебя может соблазнить мысль бросить его еще куда-нибудь. Например, в какую-нибудь богами забытую тюремную камеру.

Собек только передернул плечами.

– Хранитель Царской Печати прав, – сказал Секари. – Рядом с человеком, способным на произвол, никакие меры предосторожности не могут быть излишними.

Когда они оказались рядом с царскими покоями, навстречу вышел генерал Несмонту.

– Великий Царь примет Икера сразу же после обряда очищения.

Царского Сына повели в храм Птаха. Один из жрецов раздел его, омыл его руки и ноги, потом ввел его в уединенную часовню, где горел только один светильник.

Сенанкх и Секари стали по обе стороны от Икера, а прямо перед ним стал визирь Кхнум-Хотеп.

– Пусть жизненная влага очистит, – громко произнес Кхнум-Хотеп, – соберет энергию и освежит сердце человека, почитающего законы Маат!

Над головой Икера два служителя подняли вазу, из которой вышел луч света и озарил все тело молодого человека.

Икер вспомнил, что присутствовал когда-то во время ритуал а в гробнице Джехути… Тогда генерал Сепи сказал ему: «Ты хочешь знать, что такое Золотой Круг Абидоса. Смотри, как он действует!»

Сегодня Царскому Сыну дарована немыслимая привилегия: он занял место Джехути!

Откроет ли теперь перед ним свои двери тайное братство?

Пытаясь забыть об этом, Икер сосредоточился на той волне света, которая нежно и благотворно омывала его тело…

Генерал Несмонту вернул Царскому Сыну отнятый у него при аресте меч духа-хранителя.

– Я был убежден, что ты вернешься. Не расставайся больше с этим оружием.

На шею юноши визирь Кхнум-Хотеп повесил золотое колье тонкой работы, к которому был прикреплен амулет – скипетр «Могущество».

– Пусть его магическая сила защитит тебя и даст тебе силу справедливых.

Секари, улыбаясь, тоже подошел в свою очередь.

– Вот твои писцовые принадлежности, друг мой. Здесь все на своем месте.

Икер оценил все, что сделали для него друзья. Но главное было то, что они не потеряли веру в него. И все же… Как можно чувствовать себя счастливым после того, как Секари рассказал о несчастье, обрушившемся на Абидос?

– Великий Царь ждет нас, – сказал визирь.

Икеру так хотелось поведать фараону свою огромную радость снова видеть его и быть рядом! Но торжественность минуты и строгая архитектура зала совета говорили ему, что сейчас это не к месту. Фараон выглядел постаревшим, далеким, суровым. И все же гигант старался показать, что ничто его не поколебало. В его взгляде не было ни намека на слабость.

Царский Сын подробно рассказал обо всех своих злоключениях, не упустив ни страхов, ни ошибок, ни сожалений по поводу того, что так и не сумел обнаружить ни одного следа убийцы генерала Сепи. Он не рассказал только об Исиде. Только ей он поведает, как она ему помогла…

Собек-Защитник не преминул задать тысячу вопросов в надежде, что Икер запутается и чем-нибудь себя выдаст. Юноша не смутился, а Несмонту подтвердил большую часть его сведений.

– Какие ты можешь сделать выводы? – спросил Сесострис.

– Сирийская Палестина – это западня, Великий Царь. Провозвестника там больше нет. Он хочет втянуть туда нашу армию и обездвижить ее вдали от Египта, где он безо всяких помех будет вести свою губительную работу. Этот демон знает, что ханаанеи не способны вести с нами настоящую войну и тем более одержать победу. Они и впредь ограничатся мелкими операциями партизанской войны, чтобы изматывать наших солдат, но оставлять там большой гарнизон, а тем более увеличивать его, мне кажется бесполезно.

– А мы готовились к нанесению решительного удара, – произнес Несмонту.

– На мой взгляд, этот регион все равно останется неконтролируемым, – убежденно сказал Икер. – Он никогда не примет закона Маат. Племена будут по-прежнему враждовать друг с другом и истреблять друг друга, союзы будут зыбкими, а воры и лжецы будут сражаться за власть. Попытки переделать этих людей, как бы благородны они ни были изначально, обречены на неудачу. Нам достаточно установить шаткий мир в главных городах, таких как Сихем, и предупреждать любые попытки вторжения, все время укрепляя Стену фараона.

– Это значит, нам нужно отказаться от управления этой страной, – буркнул Собек.

– Никакого управления Ханаана нет и быть не может. И Провозвестник это понял. Поэтому он и стремится заманить нас в эту ловушку.

– Вот истинные слова истинного ханаанского лазутчика! – вскричал Собек-Защитник. – Разве они не доказывают, что Икер ведет двойную игру?

– Напротив, – возразил Сехотеп. – Я вполне разделяю его мнение. И уже давно. Но мне нечем было подкрепить его. Икер только дал недостающие доказательства.

– Но разве генерал Несмонту не ратовал за вторжение в Сирийскую Палестину и за тотальную войну?!

– Это стало бы еще одной нашей ошибкой, – убежденно сказал старый вояка. – Особенно в поимке Провозвестника! Если он оттуда уже ушел, то введение всех войск туда, разумеется, бесполезно. Что ж, пусть племена истребляют друг друга, тем лучше! Что может быть лучше в качестве защиты от возможного образования единой ханаанской армии? И если какие-то оплаченные нами князьки будут подстрекать к возмущениям то здесь, то там, Египет сумеет извлечь из этого пользу. Мне кажется, пришел час принять наш новый стратегический план. Это займет какое-то время, но я не сомневаюсь, что он будет эффективным.

– Но основной вопрос остался без ответа, – печально сказал Сенанкх. – Мы так и не знаем, где скрывается Провозвестник. И действительно ли мы убеждены в том, что именно он совершил все эти чудовищные преступления? Считать ли его виновным? Может быть, он имеет к ним отношение только в какой-то степени?

– О том, что эти преступления его рук дело, – горячо возразил визирь, – говорит размах нанесенного нам вреда. Кто другой мог бы замыслить и успешно воплотить такой проект, если не тот, кто покусился на Древо Осириса?!

Сенанкха беспокоил такой ответ на его вопрос, но делать нечего, нужно было выяснить все до конца.

– Тебе действительно не удалось найти ни малейшего указания на то, где скрывается Провозвестник? – спросил у Икера Сехотеп.

– Увы! Ни одного. Большая часть ханаанеев и сирийцев считают его ужасной тенью, чудовищным призраком, которому повинуются из страха перед жестокой и мучительной местью. Вот какую фантастическую мысль лелеет Провозвестник: стать абсолютным хозяином противников Маат и Египта, проникнув в их мысли, пропитав их мозг. Чтобы их убедить, ему не нужно даже появляться перед ними. Еще раз повторяю: Сирийская Палестина – это западня. Провозвестник оставит своих подопечных на произвол судьбы, чтобы в другом месте спровоцировать разрушительные волнения. И это «другое место» начинается в Мемфисе.

– Но мы контролируем столицу, – обиженно сказал Собек.

– Мы надеемся на это, – отозвался Сехотеп. – А другие города?

– Указы фараона поднимут всех управителей по тревоге, – пообещал визирь. – Местных сил мало, а гарантия безопасности требует военного присутствия на всей территории. Поэтому перед нами очень важный выбор: либо Несмонту оставляет свою мысль о занятии Сирийской Палестины, либо кому-то еще из нас придется курировать охрану Обеих Земель.

– Завершив свою миссию, Царский Сын Икер дал нам ответ, – отрезал фараон. – Остается один важный пункт – это касается Собека…

– Я считаю, что, подозревая Икера, я поступил правильно, Великий Царь.

– Считаешь ли ты, Икер, что тебя посадили в тюрьму незаконно?

– Нет, Великий Царь, я так не считаю. Я одобряю решение начальника стражи. Полагаю, что, оценив факты, он сможет избавиться от предвзятого ко мне отношения. Один из планов Провозвестника мы только что разгадали, но нам еще слишком далеко до победы. И одержать ее мы сможем только, если объединимся.

– Тогда за работу, – приказал Сесострис. – Прошу всех представить мне план охраны Обеих Земель завтра же. Промедление гибельно.

Медес был сражен.

Икер! Живой и здоровый! Как ему удалось – в одиночку! -, ускользнуть от ханаанеев и сирийцев? Его вызов на великий совет давал повод думать о наличии серьезных обвинений. И тогда, если его слова не покажутся достаточно убедительными, этот писец еще горько пожалеет о том, что вернулся в Египет! Теперь, особенно после трагедии в Мемфисе, наказание будет особенно суровым!

Совет длился долго, это внушало надежду. К тому же, Икера недолюбливает Собек-Защитник, а у того достаточно большой вес в окружении фараона, чтобы перетянуть мнение Дома Царя на свою сторону и добиться сурового наказания.

Ну наконец! Вот из зала совета выходит Сенанкх…

– Если твое управление действительно эффективно, мой любезный Медес, то вот тебе случай это доказать. Указ фараона, официальные послания, конфиденциальные письма местных властям, приказы по гарнизонам… И все это самым срочным образом!

– Вы можете на меня рассчитывать, Верховный Казначей! Какова главная цель этих мер?

– Укрыть Египет от покушений злоумышленников!

24

Приглашение позавтракать вместе с Сесострисом в дворцовом саду Икер воспринял как счастливую привилегию. Любое знатное лицо мечтало бы о такой милости, двор, еще не оправившийся от шока возвращения Икера, умрет от зависти…

Фараон смотрел, как танцуют солнечные лучи в кронах деревьев.

Несмотря на то что Сесострис внушал почтительный страх, Икер решился первым прервать молчание.

– Великий Царь, Золотой Круг Абидоса очистил и возродил меня?

– Египет – не земное царство. Он управляется Маат и соответствует плану творения, задуманному в самом истоке времен. Наша страна конкретизирует этот план здесь, на земле. Невидимые силы избрали себе царство, и мы почитаем его как наше самое драгоценное сокровище. Когда воскресает Осирис, око становится полным. Ничто от него не ускользает. Тогда Египет видит и творит. Если же нет воскрешения, Египет слеп и бесплоден. Вот в этом-то и главная опасность.

– Можем ли мы избежать этой катастрофы?

– Наш успех будет зависеть от того, насколько мы будем прозорливы, и от того, как сильна будет наша воля. Мы либо подчинимся времени и истории, и тогда труд Осириса будет для нас потерян; либо вернемся к истокам – к временам создания неба и земли – и тогда, в который раз, сумеем примирить противоречия, объединить красную и белую короны, побратать Хора и Сета. Боги, справедливые голосом, фараон и все смертные образуют одно целое, которому только Осирис придает гармонию, благодаря закону Маат. Если одна из составляющих отсутствует или отброшена, рушится все созданное.

– Разве священное не является главным связующим звеном?

– Священное отделяет зерна от плевел, проясняет и очерчивает путь, рассеивает миражи и туманы. Только жертва дает проникнуть в человеческое общество небесной гармонии. Из жертвенной материи она извлекает необходимые вещества и питает ими душу Осириса.

– Великий Царь… Может быть, когда-нибудь вы сочтете меня достойным прикоснуться к этим таинствам?

– Это решение вывести можешь только ты сам на основании собственных деяний. Если это случится, Осирис сам позовет тебя. Вот тебе новая служебная печать – одновременно могущественная и опасная. Используй ее только по важному поводу.

Сесострис вручил Икеру кольцо-печатку, на котором были вырезаны его имя и титул.

Впервые юноша ощутил, какая на него легла ответственность.

Он больше не задиристый юнец, не искатель приключений. Он – одно из звеньев во власти фараона, без которого на Обеих Землях воцарились бы хаос и несправедливость.

– Великий Царь, неужели я?…

– Никто не достоин такого пути, Икер. И все же нужно взять на себя этот груз. Огромный змей с острова КА не сумел спасти свой мир, и его испепелило пламя. Мемфис чуть не постигла та же судьба, но он устоял. Мы не отдадим Египет в руки Провозвестника.

Икер смотрел на кольцо. Оно сильно отличалось от прежней печати Царского Сына, которой он так и не осмелился воспользоваться. Да, сегодня, именно сегодня он стал понемногу осознавать, какой груз ответственности лег на его плечи.

– Приходи на военный совет Несмонту, – приказал фараон, – и не смущайся, говори. Но прежде зайди на главную пристань. Там тебя ждут.

Корабль готовился сняться с якоря.

На его борту в длинном красном платье стояла Исида и любовалась рекой.

Но вот на пристани появилась группа: Икер в сопровождении Северного Ветра и Кровавого. Все повернули головы. Исида ахнула…

Ослик тут же подставил свою шею под ласковые руки юной жрицы, а пес жалобно заскулил, ревнуя и требуя для себя такой же привилегии. Несмотря на его огромный рост и внушавшую окружающим трепет сильную челюсть, Исида немедленно бесстрашно обняла его могучую голову.

– Кровавый вас удочерил, – констатировал Икер. – В Сирийской Палестине он был моим телохранителем и покровителем. Мне пришлось бежать без него, но ему удалось меня разыскать.

– Северному Ветру, кажется, эта компания нравится.

– Да, они стали настоящими друзьями! А вы… уезжаете из столицы?

– Я возвращаюсь на Абидос… Знаете, я была уверена, что вы сумеете выжить и вернетесь из этого страшного испытания.

– Я вернулся только благодаря вам, Исида. Когда надежда меня покинула, я вдруг увидел вас. Вы явились мне и указали путь. Только вы одна позволили мне побороть отчаяние и вернуться в Египет.

– О, вы преувеличиваете мою власть, Икер!

– Разве вы не владеете магией Абидоса? Если бы не ваша помощь, ваши приносящие утешение мысли, я бы не выдержал. Как убедить вас в том, что я говорю правду? Как стать мне достойным вас? Милостиво почтив меня своим поучением, фараон открыл мне глаза на обязанности Царского Сына: наполнять свой разум справедливыми мыслями, быть осторожным, соблюдать сдержанность в словах, побеждать свой страх, отстаивать правду даже ценой собственной жизни, проявлять только прямую и цельную волю, не уступать жадности, развивать в себе способность проникать мысленным взором в невидимое… У меня нет этих качеств, Исида, но я вас люблю…

– Теперь, после всего, что вы совершили, перед вами открывается великий путь. А я всего лишь жрица, единственное желание которой – не покидать Абидос…

– Мое единственное желание – жить рядом с вами.

– Но в этот страшный для Египта час колеблется весь наш мир! Разве мы имеем право думать о любви?

– Я вручаю вам свою любовь, Исида. Если вы ее разделите, то неужели это не придаст нам обоим сил перед лицом врага?

– В чем заключается ваше новое предназначение?

– Работать вместе с Домом Царя и обеспечивать безопасность территории. Раз мы не попали в сирийско-ханаанскую западню, то Провозвестник нанесет новый удар. Возможно, в самом Египте.

– Под угрозой остается и Абидос, – тихо сказала юная жрица. – Его жителей могла постигнуть та же участь, что и население Мемфиса. Этот демон хотел убить служителей и ослабить священную землю Осириса.

– Значит, вы сами в опасности!

– В борьбе значение имеет только Древо Жизни. Если жертва моей жизни могла бы его спасти, я не стала бы колебаться.

Под внимательными взглядами осла и сторожевого пса, старательно вслушивавшихся в разговор, Икер подошел к Исиде.

– Исида, вы уверены, что вы меня не любите?

Юная жрица смутилась.

– Мне бы очень хотелось сказать «да», но я не могу солгать. Однажды в меня подняли на пьедестал, символизировавший Маат, и я поклялась всегда говорить только правду. Какой бы она ни была.

– Я тоже прошел через этот ритуал, – сказал Икер. – И тоже принес такую клятву. Не так давно сириец Аму пожелал меня женить. И я решил бежать, рискуя погибнуть. Каково бы ни было ваше решение, Исида, вы навсегда останетесь единственной женщиной моей жизни…

Капитан нервничал. Если учесть, сколько по Нилу движется судов, то ему приходилось дорожить каждой минутой затишья, чтобы поднять якорь.

– Когда мы снова увидимся?

– Не знаю, Икер.

Она медленно вошла по трапу, словно сожалела, что не может более продлить это свидание. А может быть, это Икеру лишь кажется, и он цепляется за малейшую надежду?

Доклад Несмонту был обстоятельным, и его доводы показались всем убедительными. Старый генерал обладал удивительной способностью видеть выгоды в новом положении дел. Он предложил за необычайно короткий срок таким образом сгруппировать военные силы страны, чтобы эта новая диспозиция стала для врага полной неожиданностью. Численность войск, находящихся на территории Сирийской Палестины, предполагалось свести к минимуму. Но при этом войскам предстояло продолжать играть там важную роль, обеспечивая статус-кво, арестовывая и ограничивая деятельность разного рода смутьянов, способствуя распространению дезинформации, призванную сеять раздоры между вождями племен и различных группировок.

В Египте национальная армия не выглядела монолитной, тяжелой для переброски из одного конца страны в другой. Напротив, это была совокупность полков, в каждый из которых входили сорок лучников и сорок пикинеров под командованием офицера. В полку были также знаменосец, капитан судна, писец, интендант и картограф.

Офицеры подчинялись только приказам Несмонту, который, в свою очередь, координировал развертывание и действия всех войск на территории. Войска использовались главным образом для охраны стратегических объектов и пристаней. Местная стража занималась обеспечением безопасности горожан и жителей селений. Существовала и еще одна армия – армия писцов, которые контролировали военные поставки и товары. Были предприняты все меры к тому, чтобы трагедия, произошедшая в Мемфисе, больше нигде в стране не повторилась.

– В состоянии ли египетская администрация обеспечить нужные расходы? – спросил визирь.

– Разумеется, – ответил Сенанкх. – Наши военные силы будут обеспечены всем необходимым.

– А я, со своей стороны, – пообещал Сехотеп, – займусь укреплением пристаней. Тогда маневры судов у берегов будут проходить значительно быстрее, а погрузка и разгрузка войск займет гораздо меньше времени.

– Одобряет ли Царский Сын эти меры? – с едкой иронией спросил Собек.

– Если взаимодействие между стражей и армией не будет иметь каких-либо недомолвок, то вместе они сумеют добиться нужного эффекта.

– Разве ты можешь упрекнуть меня в недосмотре по злому умыслу?

– О, я ничего такого не сказал! Дело в том, что отличное взаимодействие требует больших усилий! – отозвался Икер.

– Что ж, решено. Мне приятно, что все одобрили мой проект, – сказал Несмонту. – Теперь нам остается лишь его исполнить.

Работая рядом с визирем, Икер обучался понимать, как функционируют государственные службы. Скрытая угроза нападения противника была для писцов дополнительным стимулом к тому, чтобы как можно строже и точнее относиться к собственным обязанностям. Поэтому никакая угроза, какой бы серьезной она ни была, не мешала управлениям работать, эффективно применяя закон Маат.

Икер взял для работы свиток с документами, которые подготовил Несмонту. Ему хотелось как следует все обдумать, чтобы к вечеру подготовить свои предложения Сесострису. Но в это время к нему вошел Собек.

– Великий Царь желает видеть тебя немедленно.

Сесострис, охраняемый избранной стражей Собека-Защитника, покидал столицу. Икер проводил кортеж до канала, потом все сели на корабль, и тот взял курс на юг.

На этот раз Царский Сын не позволил себе нарушить размышления фараона.

Атмосфера была гнетущая. Было душно, ощущение нависшей опасности довершало состояние всеобщей подавленности.

И все же, когда вдали показались ряды пирамид Дахура, юноша испытал чувство глубокого покоя. Изваяния фараона Снефру казались нерушимыми, прочно укоренившимися в бескрайности пустыни, вечности мироздания. А изваяние Сесостриса, пусть и менее внушительных размеров, выглядело величественным.

Жрецы и солдаты, обеспечивавшие безопасность поселения, собрались, чтобы встретить фараона. Торжественно, в полном молчании царская процессия вступила на берег. Икер шел в нескольких шагах позади царственного гиганта.

Один из жрецов выступил навстречу Великому Царю. Голова его была печально склонена.

– Умер Джехути? Когда это случилось? – спросил Сесострис.

– Вчера, на заре. Как только мы констатировали смерть, немедленно послали гонца с известием. Вчера был знаменательный день, Великий Царь. Джехути счел наконец работы законченными. Скульпторы только что завершили последний барельеф с изображением Атума, воплощающего принцип мироздания. Джехути очень рассчитывал просить вас оживить его дух и приобщить его к ансамблю вашей усыпальницы.

Фараон с Икером прошли в дом управителя Дахура. Джехути лежал на постели, укрытый большим плащом, который при жизни часто служил ему для поддержания тепла в дряхлеющем, постоянно зябнущем теле.

– Я был рядом с ним до самого конца, – сказал жрец. – Его последняя мысль была обращена к вам, Великий Царь. Он так хотел еще раз высказать вам свою признательность за то, что вечерняя заря его жизни дала ему радость строительства Дахура. Джехути знал, что свет Дахура послужит во славу Осириса. Его последними словами стали: «Теперь мне никогда не будет холодно».

Жрец вышел, оставив Царя и его Сына наедине с покойным.

– Близится час высшего суда, – произнес фараон. – Нам следует произнести свое слово. Что пожелаешь ты, Икер, этому путнику, отправившемуся в последний и дальний путь?

– Пусть он пройдет сквозь мрак смерти и воскреснет в сиянии Осириса. Джехути был справедливым и добрым. Я всем сердцем благодарен ему за помощь. У меня нет ни одного упрека этому благородному человеку.

Икер замолчал. Сесострис молчал тоже. Икеру вдруг стало казаться, что монарх не может избавиться от обиды на бывшего правителя провинции Зайца за то самое время, когда эта провинция отказывалась присягнуть трону.

Но вот Сесострис поднял голову и торжественно произнес:

– Жрец бога Тота и служитель богини Маат, великий посвященный в Золотой Круг Абидоса Джехути прошел таинства Осириса. Пусть его путешествие будет спокойным.

Сесострис отдал приказание лучшим специалистам мумифицировать тело своего брата по духу и подготовить его вечное жилище.

Икер тяжело переживал свое горе. Джехути принял его в своей провинции Зайца, позволил ему научиться профессии писца и помогал постигать тайны священного языка, который преподавал ему генерал Сепи. И тот тоже умер. Благодаря этим двум мудрецам судьба юноши, ощупью находившего путь, прояснилась, и он вышел на прямую дорогу.

Стоя у царской пирамиды, озарявшей пустыню своей белизной и излучавшей свет, который будет оберегать акацию Осириса, Сесострис и его Сын размышляли над тремя главными вопросами: где, когда и как Провозвестник нанесет новый удар?

25

Это было место, позабытое богами. Нагромождение огромных черных скал и островков, преграждавших путь течению Нила. Вторые пороги вызывали у путника ощущение уныния, еще более усугубляемого видом гранитных и базальтовых глыб, враждебных всякому проявлению жизни. Но именно пороги делали это ужасное место еще более жутким. Вода бешено кипела и ревела как дикий зверь. Здесь царил вечный бой между водой и камнем.

Над этим хаосом, где неистовствовали злые силы, возвышалась одна скала. Она была самой мрачной. На ней сейчас и стояли Провозвестник, Бина, Шаб Бешеный и Кривая Глотка.

Пройдя долгий путь по пустыне, они наконец дошли до самого завораживающего и самого опасного места в Нубии.

– Эти пороги не перейти, – констатировал Бешеный, который как зачарованный смотрел на крутящиеся где-то внизу пенистые волны.

– Можно подумать, что здесь чьи-то гигантские руки раздвинули берега реки и забавляются тем, что истязают скалы! – произнес Кривая Глотка, не в силах оторвать взгляд от чудовищной картины. Его подручные, сбившись в кучку, робко держались поодаль.

Вторые пороги, растянувшись на добрых двести километров, полностью скрывали голубую гладь, которая выше и ниже этого места образовывала резкий контраст с песком побережья цвета охры и яркой зеленью пальмовых зарослей. И ни единого растения, ни единого животного! Ничто не могло устоять перед яростью воды!

– Отсюда и двинется смерть, которая поразит Египет, – предсказал Провозвестник.

Спустившись с уступа скалы, откуда он смотрел на воющие волны, Провозвестник обратился к своему небольшому отряду. Люди слушали его серьезно и внимательно.

– Мы нанесли Мемфису жестокий удар. Фараону не удастся излечить Древо Жизни. Каждый египтянин живет в страхе, ожидая нашего нового удара. Египетская армия, разыскивая нас, рыщет по Сирийской Палестине, где день за днем на нее будут обрушиваться все новые силы ханаанеев, обескровливая ее. Племена и союзы племен останутся мне верными. Пламя неба и земли пожрет изменников. Наша агентурная сеть в Мемфисе осталась нетронутой, и стражникам Собека-Защитника не удастся поймать никого из моих сторонников. И тем не менее наши прежние заслуги теперь – ничто. Здесь энергия, которой мы располагаем, во много раз умножит нашу власть. И на территорию Обеих Земель обрушится уже не человеческая армия…

– Но у нас всего какая-то сотня человек! – жалобно простонал Кривая Глотка, беспокойно оглядываясь по сторонам.

– Смотри внимательней!

– Я вижу вихри и водовороты…

– Вот они, наши невидимые войска!

У Бешеного засосало под ложечкой от страха.

– Но как их использовать, господин?

– Разве мы не способны управлять силами, которые считаются неуправляемыми?

– И вы сможете… сдвинуть с места эти черные скалы?

Провозвестник положил Бешеному руку на плечо.

– Смотри за грань видимого. Пусть тебя не останавливают границы вещественного. Мысль может пройти сквозь вещь и извлечь из глубины скал или из яростно воющей воды скрытые силы.

Провозвестник повернулся лицом к пропасти.

И вдруг он словно вырос.

Подчиняясь мгновенно охватившему всех чувству, последователи Провозвестника простерлись перед ним ниц.

– Египет живет только благодаря таинствам Осириса. Пока их поддерживают, страна фараонов будет нам сопротивляться. Поэтому нам нужно найти и избрать сверхъестественную стратегию. Сам Осирис нам ее дает – это поток созидания, поток небесного происхождения, дающий пищу египтянам и обеспечивающий процветание края. Каждый год египтян мучит один вопрос, охватывает одно беспокойство: каким будет уровень разлива? Если он слишком низкий, значит, наступит голод. Если он слишком высокий, то перечень убытков будет огромен. Вот этот уровень мы и используем. И разлив на этот раз будет таким высоким, таким опустошительным, какого Египет еще никогда не знал!

Ошеломленный поначалу, Кривая Глотка опомнился первым.

– Вы… вы хотите использовать паводок?!

– А ты что, друг мой, разочарован?

– Нет, господин, но…

– Это гиблое место само спровоцирует катастрофу. А наше дело – умело его вдохновить, чтобы оно до конца выплеснуло свою разрушительную энергию, всеистребляющий гнев.

Провозвестник и его ученики разбили лагерь невдалеке от высокого мыса, возвышающегося над бурлящими и воющими вторыми порогами. Поскольку они взяли с собой достаточно провизии, никто не страдал от голода. Провозвестник, как обычно, удовольствовался небольшой горсткой соли. Сейчас он сидел на самом обрыве и внимательно следил за игрой воды, изучая в подробностях раскинувшийся перед ним ужасный пейзаж, который станет ключом к его будущей победе.

Бина прилегла, но заснуть не могла. С тех пор как в ее жилах текла часть крови ее повелителя, ей хватало самого краткого сна. Она лежала и слушала доносящийся снизу рев, который словно гипнотизировал ее тем, что его безудержная мощь не знала усталости.

Провозвестник открыл большой сундук и вынул оттуда два браслета, украшенных кошачьими когтями.

– Надень-ка это на свои лодыжки, – приказал он.

Она очень медленно исполнила приказание.

– Вот ты больше и не походишь на простых женщин, – произнес Провозвестник. – Скоро наступит твой черед действовать.

Бит поклонилась.

Наконец встало солнце. Прошел еще час, и жара стала изматывающей.

Внезапно Бешеный со всех ног бросился к Провозвестнику.

– Господин, нубийцы! Там! Десятки нубийцев!

– Я ждал их.

– У них угрожающий вид!

– Я поговорю с ними.

Пока Кривая Глотка и его головорезы готовились к схватке, Провозвестник отправился навстречу отряду племени, состоявшему из сотни черных воинов, одетых в схенти из шкур леопардов. На их шеях висели бусы из цветных ракушек, уши украшали тяжелые круглые серьги из слоновой кости, щеки были изрезаны ножами. Воины потрясали дротиками.

– Пусть вперед выйдет ваш вождь, – потребовал Провозвестник.

От группы отделился высокий худой человек мужественного и сурового вида, чья шевелюра была украшена двумя перьями.

– Ты говоришь на нашем языке? – удивился он речи Провозвестника.

– Я говорю на всех языках.

– Кто ты?

– Я – Провозвестник.

– И что ты возвещаешь?

– Я пришел вас освободить от власти египтян. Уже долгие годы вас угнетает фараон. Он убивает ваших воинов, отбирает принадлежащие вам богатства и заставляет вас жить в нищете. Я знаю, как погубить его.

Вождь приказал своим воинам опустить дротики. Со своей стороны Кривая Глотка поступил таким же образом.

– Ты знаешь Нубию?

– Огонь этой земли – мой союзник.

– Ты волшебник?

– Чудовища пустыни покоряются мне.

– Но нубийские колдуны – самые могущественные!

– Они разобщены, и это делает их усилия неэффективными. Разве вместо того, чтобы тратить усилия на бесполезное противостояние, не лучше объединиться и вместе сражаться с настоящим врагом?! Ведь Сесострис – достойный противник!

– Ты уже рассмотрел вблизи крепость Бухен, возвышающуюся над порогами? Она является границей территории, которую контролируют египтяне. Если мы нападем на нее, то на нас обрушатся чудовищные репрессии!

– Я не знал, что нубийцы такие пугливые.

Губы вождя племени задрожали от едва сдерживаемого негодования.

– Либо ты подчинишься мне и, став на колени, будешь умолять о пощаде, либо я размозжу тебе голову!

– Нет, это ты станешь на колени и подчинишься мне!

Нубиец поднял над головой дротик.

Но прежде чем тот коснулся головы Провозвестника, когти сокола впились ему в руку и заставили выпустить смертельное орудие. Вслед за этим клюв хищника в одно мгновение лишил нубийца зрения.

Черные воины не верили своим глазам.

Умирающий корчился на земле.

– Покоритесь мне, – спокойным голосом приказал Провозвестник. – Иначе вы все погибнете как подлые трусы.

Некоторые колебались, другие яростно жаждали отмщения. Атмосфера накалилась до предела.

– Отомстим убийце нашего вождя! – проревел один из обреченных.

– Пусть львица пустыни истребит неверных! – приказал Провозвестник.

Неслыханный вопль поразил слух нубийцев. Остолбенев, смотрели они на хищницу невиданно огромных размеров. Та бросилась на них…

Грызя, разрывая когтями, топча лапами, она проливала потоки крови…

Никто из воинов не уцелел, избежав общей печальной участи.

Из сундука Провозвестник достал царскую бирюзу, подставил ее солнечному свету, а потом направил отраженный ею луч на Истребительницу.

Почти тотчас же она успокоилась…

Гнетущая тишина повисла над жертвами львиной ярости…

Прекрасная надменная Бина снова встала слева от своего хозяина. На ее лбу застыли капли крови, которые Провозвестник стер полой своей шерстяной туники…

– Другие племена отреагируют незамедлительно, – высказал свое мнение Кривая Глотка.

– Надеюсь.

– Сумеем ли мы от них отбиться?

– Мы их убедим, мой друг.

Но со стороны пустыни шли в сторону лагеря Провозвестника не воины, вооруженные копьями и дротиками… Шли с десяток дряхлых нубийцев, тела которых были сплошь увешаны амулетами. Во главе шел старик с очень черной кожей и седыми волосами. У него в руках была палка, передвигался он с большим трудом.

– И это все, что они нашли нам отправить! – развеселился Кривая Глотка.

– Нет войска опаснее, – остановил его Провозвестник.

– И что эти старички могут нам сделать? В чем их сила?

– Только не бросай им вызов, они тебя испепелят. Это – лучшие нубийские колдуны. Они способны навести самые страшные чары!

Древний старик обратился к Провозвестнику.

– Это ты истребил племя сыновей гиены?

– Я был вынужден наказать банду заносчивых наглецов.

– Ты используешь силы тьмы?

– Я, Провозвестник, использую все формы власти. Моя цель – убить фараона Сесостриса.

Нубиец покачал головой.

– У каждого из нас довольно власти над миром. И все же нам не удалось избавиться от угнетателя.

Провозвестник снисходительно улыбнулся.

– Вы уединились в своем забытом богами уголке! А я распространю новую веру по всему свету. И вы поможете мне выпустить на волю ту жестокость, которая кроется в недрах этой земли. Огонь этой земли испепелит Египет!

– Никто из нас не рискнет спровоцировать это.

– Ты и тебе подобные – вы спите, потому что вы боитесь фараона! Я пришел разбудить вас!

В ярости старик ударил своей палкой в землю.

– Уж не выпустил ли ты на волю Истребительницу?

– Да, львица мне служит.

– Похвальба! Никому не под силу смирить ее гнев!

– Ну, если у тебя в руках царская бирюза…

– Забавные сказки!

– Ты хочешь ее увидеть?

– Ты еще смеешься надо мной!

Провозвестник достал свое сокровище и показал главному нубийскому колдуну.

Старик долго рассматривал огромную бирюзу, отбрасывавшую сине-зеленые отблески.

– Значит, это не сказки…

– Покоритесь заповеданному богом, покоритесь мне. Если вы этого не сделаете, вас поразит Истребительница!

– Сначала скажи, что ты пришел на самом деле искать на этой земле.

– Я неустанно повторяю вам: я пришел освободить вас от тирана! Но сначала вы должны обратиться в мою веру и стать моими учениками. Потом вы объедините свои колдовские усилия с моими, и вместе мы спровоцируем катаклизм такой силы, что Египет от него не оправится!

– Но Египет непоколебим!

– Я уже нанес ему глубокие раны в Сирийской Палестине и еще глубже – в самом сердце, в его столице Мемфисе…

Старик удивился.

– В самом Мемфисе? И ты посмел?

– Вас парализует Сесострис. Но сейчас он и его народ живут в постоянном страхе. И их страдания будут все усугубляться!

– Разве этот царь – не колосс, обладающий гигантской силой?

– Это верно, – согласился Провозвестник. – Поэтому было бы глупо и бесполезно идти на него в лобовую атаку. Моя агентурная сеть действует исподтишка, втайне, в тени. Ее не может настичь стража, не может изловить и погубить армия. Они вредят, но не могут застать моих людей врасплох. Благодаря же нубийцам и этому водовороту стихии я нанесу Сесострису удар неслыханной силы.

Старик посмотрел на Провозвестника изменившимся взором. Тот говорил удивительно спокойно, словно ничто не могло помешать исполнить его чудовищные планы.

– С тех пор как первый из Сесострисов выстроил здесь крепость Бухен, – напомнил нубиец, – Египет позволяет нам жить мирно. Его армия не переходит этой границы, и наши племена сами делят свою власть.

– Но скоро фараон перейдет границу и наводнит солдатами этот край. Посеяв ужас среди ханаанеев, победитель опустошит Нубию. Вам остался только один шанс. Вы поможете мне выпустить на волю воды, которые преградят дорогу фараону и помешают ему сделать это.

Смутившись, старик стоял, опершись на свою палку.

– Знаешь, я не стану решать этот вопрос один. Я должен узнать мнение всех колдунов. Мы сообщим тебе о нашем решении.

– Главное – не ошибитесь! – посоветовал Провозвестник.

26

На востоке сидели Великий Царь с супругой; на юге – Верховный Казначей Сенанкх и Секари; на севере – генерал Несмонту и Хранитель Царской Печати Сехотеп; на западе – визирь Кхнум-Хотеп и Безволосый.

Исполнив ритуал похорон Джехути, Золотой Круг Абидоса устремил взгляд в будущее.

– Прекрасная богиня Запада приняла нашего брата, – объявил Сесострис. – И он возродится на Востоке. Как и Сепи, он навсегда останется среди нас.

Фараон хотел бы продлить ритуальное действо и тем самым упрочить связи Золотого Круга с невидимыми силами, но собравшимся предстояло обсудить одну чрезвычайно важную проблему.

– Со времени трагедии в Мемфисе Провозвестник молчит. Это молчание выглядит не иначе как предвещающим новую бурю, природа которой нам не известна. Меры, предпринятые Собеком и генералом Несмонту, обеспечили безопасность всей нашей территории. Но, разумеется, враг предусмотрел такую нашу реакцию.

– Может быть, он вынужден молчать и таиться потому, что не чувствует в себе сил вредить нам? – спросил визирь.

– Он очень хочет, чтобы мы в это поверили! – горячо возразил Секари. – Преступник такой пробы от своего дела ни за что не откажется!

– Благодаря Икеру нам известно, что ближайшее поле битвы лежит не в Сирийской Палестине, – напомнил генерал Несмонту. – Конечно, строгий надзор за столицей лишает сеть Провозвестника возможности действовать. Стало быть, остается одно – он ударит где-нибудь в другом месте.

– Лето очень жаркое, – заметил Сенанкх. – И засуха достигла предела, скоро разлив. Это не слишком удачный период для перемещения и попыток совершить масштабную акцию. Считаю, что климатические условия создали для нас небольшую передышку.

Великая Царица рассказала о трудах жриц Абидоса, о тех заботах, которыми они окружают Древо Жизни. Безволосый описал, с какой строгостью жрецы исполняют ритуалы. Нет ни единого повода для тревоги. И на фоне всеобщего беспокойства священная земля Осириса представляет собой островок покоя, где все противостоит врагу света.

– Как продвигается по пути великих таинств наша юная Исида? – спросил визирь.

– Шаг за шагом она идет вперед, подчиняясь собственному ритму, – ответила царица. – И как бы мы ни хотели скорее возвысить ее, не будем торопиться, чтобы не совершить поспешного шага.

– Если учесть, какая роль ей отведена, – согласился фараон, – ее образование и духовное воспитание должны быть исключительными.

– Таким же, как и воспитание Икера? – спросил Сехотеп.

– Я веду его по тем же ориентирам, по которым мой духовный отец вел меня – ответил фараон.

Когда царская чета совершила возлияние воды и молока к подножию акации, Безволосый воскурил фимиам, а Исида ударила в систры. Она так овладела этим инструментом, что ей удавалось извлекать из него удивительные по своей глубине и выразительности звуки.

– Архив Дома Жизни дал мне, возможно, самую главную информацию, – сказала жрица по окончании ритуала. – Золото необходимо для таинства воскрешения Осириса, потому что тело воскресшего бога формируется из чистого золота, которое формируется из других элементов. В нем свет получает прочную основу и отражает неземную сторону божественной сущности. Его сияние становится сиянием Маат.

Все это было давно известно царю, царице и Безволосому. Но замечательно было то, что Исида дошла до понимания этого сама. Юная жрица шла по пути, который рано или поздно должен привести ее к главному открытию.

– Старинные тексты говорят, – продолжала Исида, – что фараон – это изыскатель и золотых дел мастер. Он способен обрабатывать золото так, что его отблески могут озарять богов и людей. Он поддерживает между землей и небом гармонию. В трактате одного исследователя времен эпохи Великих пирамид есть такое указание: боги сами спрятали свое самое чистое золото на юге, в далеких землях Нубии. Разве это чудное сокровище, таящее в себе божественную энергию, может быть чем-либо иным, кроме золота, предназначенного Осирису?

– Без этого золота, – напомнил Безволосый, – реставрировать священные предметы, предназначенные для исполнения таинств, невозможно. Иначе они теряют действенность, становясь инертными. Я уж не говорю о Великой Тайне, упомянуть о которой мои смертные губы не в силах…

«Нубия, дикая земля, практически никем не контролируемая и полная видимых и невидимых опасностей», – пронеслась вдруг мысль в голове у Сесостриса. Именно в Нубии был убит генерал Сепи, и его убийца до сих пор остается ненаказанным. Да, Исида смотрит на вещи правильно. Именно там сокрыто золото богов. Но в это смутное время нелегко отправить туда экспедицию…

– Может быть, ты уточнишь? – спросил он у жрицы.

– К несчастью, я не могу этого сделать, Великий Царь. Но я продолжаю поиски.

Фараон уже готовился к отплытию с Абидоса. Но вдруг Собек-Защитник принес ему срочное известие из Элефантины. Сообщение было подписано бывшим наместником провинции Саренпут, ныне управителем крупного торгового города на границе между Египтом и Нубией.

– Я не возвращаюсь в Мемфис, – объявил Сесострис, прочтя письмо. – Немедленно позвать ко мне членов Дома Царя.

Разговор происходил в главном дворе храма Сесостриса, подальше от посторонних глаз и ушей. Следовало принять решения, отягченные возможными последствиями.

– Можно ли считать Саренпута верным слугой? – прежде всего спросил царь.

– Его управление безупречно, – сказал Сенанкх. – Я не могу упрекнуть его ни в превышении полномочий, ни в нечестности. Все ваши указы строго выполняются.

– С моей стороны также ни одного упрека, – поддержал его Сехотеп. – Это прямой и суровый человек. Саренпут, конечно, не гнушается удовольствий, но держится в рамках своей высокой должности.

– Мне нечего к этому добавить, – сказал визирь.

– Я более сдержан в оценке, – вступил в разговор Собек, – потому что не забываю о его прошлом. И если бы пришлось слегка его потрясти в Элефантине, он скорее всего воспринял бы это без особой радости.

Генерал Несмонту согласился с такой оценкой.

– Если в письме Саренпута, – снова заговорил фараон, – содержатся точные факты, то мы, возможно, узнаем местонахождение нового фронта, который хочет нам открыть Провозвестник.

Старый вояка даже крякнул от удовольствия.

– Армия сможет подготовиться очень быстро, Великий Царь.

– Если верить докладу коменданта крепости Бухен, построенной во времена первого из Сесострисов с целью отметить границу между Нубией и Египтом и сдерживать воинственные племена, то одно из племен понесло большие потери на вторых порогах.

– Вторые пороги – это сущий ад! – воскликнул Собек.

– Наш гарнизон напуган. Поговаривают о чудовищах, которые убивают всякое живое существо. Некоторые даже считают, что видели огромную львицу-убийцу, которую не удается убить даже целым отрядам охотников.

– Узнаю почерк Провозвестника, – сказал Сехотеп. – В любое другое время можно было бы продолжать верить в простой местный инцидент. Но сегодня это было бы преступной наивностью.

– Нубия – страна не простая, – подчеркнул Сенанкх. – Ваши предшественники, Великий Царь, знавали жесточайшие беды, пытаясь предложить лишь простое умиротворение этого края, даже не дружбу.

– Я очень рассчитываю на некоторое число нубийских лучников среди моих солдат, – сказал Несмонту. – Они ловкие, храбрые и дисциплинированные. Если приказать им сражаться со своими братьями по крови, они их прикончат. Они предпочли жить в Египте, а не в Нубии.

– Их военные качества меня мало утешают, генерал, – заметил Сехотеп. – Конечно, ханаанеи и сирийцы охотно бегут с поля боя, а нубийцы дерутся как львы. Но я опасаюсь их колдунов, чья слава внушает страх нашим людям.

– Экспедицию возглавлю я сам, – заявил Сесострис.

Кхнум-Хотеп вздрогнул.

– Великий Царь, не стремится ли Провозвестник заманить вас в западню?

– Прямое столкновение неизбежно. Не будем забывать о поиске золота богов. Исида права: оно сокрыто в Нубии. Чтобы найти его, генерал Сепи пожертвовал своей жизнью. Нельзя, чтобы его жертва оказалась напрасной!

Фараон принял свое решение, и любые споры и убеждения были бесполезны. Пусть этот путь и сопряжен с риском, но существует ли другой?

– Визирь Кхнум-Хотеп, я поручаю тебе осуществление управления страной во время моего отсутствия. Каждое утро ты и Сенанкх будете приходить к Великой Царице и вместе решать, что делать. Великая Царица будет править от моего имени. Если из Нубии я не вернусь, она взойдет на Трон живущих в этом мире. А ты, Сехотеп, отправишься со мной. Ты, Несмонту, соберешь свои полки в Элефантине.

– Это означает, что мы оставим провинции без защиты… – вздохнул генерал.

– Что же, приходится рисковать… Ты, Собек, вернешься в Мемфис.

Начальник стражи возмутился.

– Но, Великий Царь, а как же ваша защита? Это мой долг!

– Мою защиту обеспечит моя личная охрана. Нам следует предусмотреть худшее: Нубия может оказаться западней, и тогда главной мишенью станет Мемфис. Поэтому-то ты и должен обратить все свое внимание на столицу. И если решительное сражение состоится действительно на юге, то в Мемфисе следует опасаться того, что столичная сеть Провозвестника захочет показать зубы. Следи внимательно: при малейшей ошибке с их стороны тебе следует осторожно потянуть за нить и как можно быстрее размотать весь клубок! Я надеюсь на тебя…

Аргументы фараона были неопровержимыми. И все же при мысли о том, что он будет так далеко от Сесостриса, сердце Собека наполнилось скорбью.

– И еще, Собек. Ты передашь приказ Царскому Сыну Икеру присоединиться ко мне в Эдфу ^[122], – добавил Сесострис.

– Икер поедет вместе с вами? О, Великий Царь! Мне кажется…

– Знаю, знаю, что ты думаешь, Собек! Ты все еще продолжаешь ошибаться. Хочу тебе сказать, что во время нашей нубийской кампании Икеру предстоит совершить то, что, наконец убедит тебя в его безоговорочной преданности мне!

Над храмом в Эдфу с начала веков царствовал священный сокол – воплощение бога Хора, покровителя власти фараона. Его крылья были под стать размерам Вселенной, его взгляд видел тайны солнца. И когда он садился на голову царя, тот получал способность видеть даже то, что происходило по ту сторону мира.

На пристани Исиду встретил жрец и отвел ее в небольшую кузницу, устроенную неподалеку от святилища. В присутствии фараона два кузнеца ковали статую бога Птаха, чья голова была покрыта голубым головным убором, а тело спеленато белым покровом, из-под которого видны были только руки, державшие несколько скипетров, символизировавших жизнь, могущество и постоянство.

– Смотри и наслаждайся творением бога Птаха, покровителя ремесленников. Его творение связано с делом Сокариса, владыки подземного царства. Птах творит с помощью мысли и слова. Он дает имена божествам, людям и животным. Божественная Девятка воплощена в его зубах и губах, которые делают реальным то, что задумывает его сердце. Бог Тот создает мудрость посредством языка. Ногами он касается земли, а головой – далекого неба. Он поднимает совершенное творение, используя для этого собственную мощь. Имя Сокарис происходит от корня seker. Оно означает ковать металл, но соотносится также и с перенесением воскресающего тела через подземный мир. Когда во время ритуала ты чистишь ему рот, seker, то отворяешь Сокарису собственную совесть. И когда Осирис взывает к посвященному, находящемуся в самых глубинах мрака, он использует то же самое выражение, значение которого в этот момент меняется на «иди ко мне». Вера и набожность сами по себе не приведут к Осирису. Добрыми проводниками служат знание и опыты превращения веществ. Накануне сражения с нубийскими колдунами я прошу Птаха заточить мое копье, а Сокариса прошу заострить мой меч. Взгляни, вот они выходят из огня!

Первый кузнец выковал такое длинное и такое тяжелое копье, что только Сесострис был бы способен управляться с ним. А второй кузнец выковал меч, от которого исходило такое сильное сияние, что жрица вынуждена была прикрыть ладонью глаза.

Фараон взял в руки еще горячее оружие.

– Борьба со злом исключает какую-либо подлость и нечестность – все это увертки, уводящие от прямого пути… Все. Едем в Элефантину!

27

Провозвестник впитывал в себя чудовищную энергию, исходящую из Нильских порогов. Он становился каждым вихрем, каждой бегущей волной, яростно штурмующей скалы. Сидя у его ног, Бина наблюдала за удивительным зрелищем, но взгляд ее был пустым.

Иногда ветер доносил до них звуки словесного поединка горячо споривших друг с другом нубийских колдунов.

Наконец, после долгих часов ожесточенных споров, седовласый старец вновь появился перед Провозвестником.

– Мы предпочли не помогать тебе, а изгнать тебя с нашей земли, – сказал он Провозвестнику.

Тот при этих словах не выказал ни удивления, ни возмущения.

– Но мне кажется, вы не все придерживались одной точки зрения. Или я не прав?

– Самый ловкий и верткий среди нас, Течаи, даже высказался за то, чтобы тебя поддержать. Но большинство оказалось против такого решения, и он подчинился.

– А не твое ли мнение оказалось здесь решающим?

Старик явно рассердился.

– Я воспользовался своим правом старейшины и не жалею об этом!

– Что ж, ты совершаешь серьезную ошибку. Признай это, покайся и убеди своих друзей изменить свое мнение. Этим ты заслужишь мое снисхождение.

– Настаивать бесполезно! Немедленно покинь нашу страну! Оставь Нубию!

Провозвестник повернулся к старику спиной.

– Но это чрево порогов – мой союзник…

– Если ты будешь упорствовать, ты умрешь!

– Если ты осмелишься нанести вред мне или моим последователям, я буду вынужден убить вас!

– Наша магия превосходит твою! Еще поупорствуй, и этой же ночью мало тебе не покажется!

Гневно стуча палкой по земле, старик вернулся к своим.

– Хотите, господин, я избавлю вас от этой кучки проходимцев? – спросил Кривая Глотка.

– Часть из них мне нужна.

– Да нужно ли их всерьез опасаться? – спросил Шаб Бешеный.

– Я дам вам наставления, а вы им неукоснительно следуйте. Тогда вам не будет никакого урона. В течение трех дней и ночей нубийцы будут заклинать очи космоса – солнце и луну. И те, вместо своего обычного сияния, будут слать нам смертоносные волны. Наденьте туники из шерсти. Если хоть малая частица вашего тела останется неприкрытой, вас испепелит небесный огонь. Шум бушующего пламени будет наводить на вас ужас, и вам покажется, что вы находитесь в самой середине огнедышащей печи. Не пытайтесь ни смотреть вокруг себя, ни тем более бежать. Не двигайтесь, пока не восстановится тишина.

– А вы, господин? – беспокойно спросил Шаб.

– Я займусь чревом порогов.

– Вы уверены в том, что нам не следует бояться этих нубийцев?

Взгляд Провозвестника стал жестким.

– Это я всему их научил. Еще до того, как они появились на свет и повели себя как жалкие и презренные людишки, я был тут. Когда мои армии обрушатся на мир – завтра, послезавтра, через века – я все еще буду здесь!

Даже Кривая Глотка не стал, как обычно, куражиться и строго соблюдал полученные инструкции. Провозвестник лично укрыл Вину двумя туниками и прочно перехватил их поясами.

Как только стемнело, нубийцы начали свое наступление.

Из-под ног Провозвестника, из самой середины скалы, вырвался высокий язык пламени, который тут же охватил всю фигуру старика и стал с бешеной скоростью распространяться вокруг. Шум бушующего пламени перекрыл даже грохот рокочущей воды. Тела последователей Провозвестника исчезли в костре. Вся скала накалилась докрасна. Черные тучи скрыли нарождающуюся луну.

Три дня и три ночи бушевало пламя, и продолжалась пытка.

Один из учеников Провозвестника не выдержал, сбросил с себя тунику и побежал. Огненный язык тут же охватил его ноги, которые сгорели в несколько секунд. Затем в пепел превратились его тело и лицо…

Наконец снова выглянуло солнце. Провозвестник лично развязал узлы на поясе, стягивавшем Вину.

– Мы одержали победу, – объявил он. – Вставайте все! Его адепты – изнемогшие, с опустошенными душами – не сводили глаз со своего учителя.

Лицо Провозвестника было спокойным и даже отдохнувшим, словно он только что встал ото сна.

– А теперь накажем этих неосторожных людей, – решил он. – Но не двигайтесь с этого места!

– А если эти черномазые снова нападут? – спросил Кривая Глотка, которому не терпелось от них избавиться.

– Я разыщу их.

Провозвестник отвел Вину за огромную скалу, чтобы ее не могли увидеть.

– Раздевайся.

Как только она сняла одежду, он провел рукой по ее спине, и она окрасилась в цвет крови. Ее лицо стало львиным, а в глазах вспыхнула жажда крови.

– Ты, львица-убийца, разорви этих неверных!

Ужасающий рык заставил все живое содрогнуться. Все остановились, не в силах шевельнуться, на огромном пространстве до самой крепости Бухен. Хищница бросилась на свои жертвы.

Первым был убит седовласый старик. Он с недоверием отнесся к результатам колдовства лучших колдунов Нубии и как раз в этот момент побуждал их возобновить заклинание светил, но львица заставила его умолкнуть, сомкнув свои мощные челюсти над его головой. Несколько смелых старцев попытались все же произнести слова заклятия, но львица-убийца не оставила им времени их закончить. Она грызла, терзала и рвала на части…

Лишь пять нубийцев избежали жестоких когтей и зубов.

Когда Провозвестник вынул царскую бирюзу, львица успокоилась. Через несколько мгновений она превратилась в прекрасную юную брюнетку с гибким и тонким станом. Провозвестник поспешил прикрыть ее юное тело туникой.

– Подойди, Течаи, и пади ниц предо мной!

Высокий худой колдун, чье тело сплошь было покрыто магическими татуировками, исполнил приказание.

– Течаи… Кажется, твое имя означает «грабитель»?

– Да, господин, – прошептал колдун дрожащим голосом. – У меня дар вызывать силы тьмы и использовать их против моих врагов. Я высказывался за вас, но большинство меня не послушало!

– Ты и те, кто последовал твоему примеру, избавлены от ужасной участи.

Выжившие колдуны с облегчением простерлись у ног Провозвестника.

Вдруг глаза Провозвестника налились кровью, он схватил одного из колдунов за волосы и сорвал с него схенти.

Нагота открыла тайну – это была женщина!

– У тебя почти нет груди, но ты – женщина!

– Я буду служить вам, господин!

– Женщины – существа низкие и недостойные. Они всю свою жизнь остаются детьми, думают только о том, как бы обмануть, и поэтому должны быть в подчинении у своего мужа. Только Вина, Царица Ночи, имеет право помогать мне! А ты – наглая соблазнительница!

Колдунья стала целовать ноги Провозвестника.

– Течаи, – приказал тот, – забросай камнями и сожги ее.

– Господин…

Горящий взгляд Провозвестника говорил нубийцу, что выбора у него не осталось…

Нубиец и трое его товарищей подняли камни.

Несчастная попыталась убежать… Первый камень ударил ее в затылок, второй попал в поясницу.

Ей удалось приподняться только один раз, когда она попыталась прикрыть от ударов лицо…

На ее тело, еще корчащееся в предсмертных судорогах, четверо нубийцев насыпали сухие пальмовые стебли.

Течаи лично зажег огонь…

Еще дрожа от пережитого ужаса, колдуны думали лишь о том, как бы выжить. Течаи тщетно пытался вспомнить два-три заклинания, которые обычно пригвождали к земле даже самых страшных демонов. Но когда он увидел, что Провозвестник утоляет жажду солью пустыни, глядя на него в упор своими кровавыми глазами, он понял, что потерпел окончательное поражение и что малейшая попытка неповиновения приведет его к жестоким пыткам и жуткой смерти…

– Чего вы ждете от нас, господин?

– Объявите о моей победе своим племенам и прикажите им собраться в таком месте, где бы их не могли обнаружить египетские лазутчики.

– Они никогда к нам не рискуют заглядывать. Что же до вождей, то они почитают магию. После совершенных вами подвигов даже Триах, самый могущественный из царей Куша, будет вынужден выказать вам свое почтение.

– Мне его мало. Я требую полного, абсолютного подчинения!

– Триах – человек гордый и гневный. Он…

– Эту проблему мы решим позже, – пообещал Провозвестник мягким голосом. – Возвращайся с пищей и женщинами. Они выйдут из своих домов только для того, чтобы доставить удовольствие моим людям и приготовить еду для них. Затем я расскажу тебе о моих планах.

Видя, как удаляются нубийские колдуны, Кривая Глотка скептически усмехнулся.

– Вы, господин, слишком снисходительны. Мы больше их не увидим.

– Как раз наоборот, друг мой! Ты будешь удивлен их рвением.

И на этот раз Провозвестник не ошибся.

Через два дня Течаи пришел во главе маленького отряда черных воинов. Он явно был утомлен дорогой.

– Уже четыре племени решились последовать примеру главного колдуна, – объявил он. – Мы предупредили и царя Триаха. Он непременно пришлет нам своего посланца.

Кривая Глотка осмотрел нубийских воинов, придирчиво ощупывая их мускулатуру. Он остался доволен их силой и вооружением. У каждого были дротики, кинжалы и луки.

– Неплохо, – признал он. – Эти парни стали бы прекрасными рекрутами, если бы… выдержали мой метод тренировки!

И он захохотал.

– А где еда? – спросил Шаб Бешеный.

Течаи сделал знак носильщикам.

Те подошли поближе.

– Вот зерно, овощи, фрукты, сушеная рыба… Ничего не поделаешь, эта местность довольно скудная. Но мы раздобудем вам еду получше!

– Пробуй первым! – приказал Бешеный носильщику.

Тот послушно попробовал из каждого мешка.

Отравленной пищи не оказалось.

– А женщины? – спросил Кривая Глотка, плотоядно ухмыляясь.

Нубийских девушек было двадцать.

Прекрасные девушки, очень молодые, с обнаженной грудью и тугими бедрами, едва прикрытыми листьями.

– Ну, курочки мои, идите ко мне! Мы построим вам просторный дворец! И я отведаю вас первым!

Пока Бешеный организовывал стоянку, Провозвестник подвел колдунов поближе к самому крупному и опасному бурлящему водовороту.

Даже для нубийцев вид его был почти невыносимым.

– Если судить по состоянию потока и погодным приметам, какой тип разлива могли бы вы предсказать?

– Высокий, даже очень высокий, – ответил Течаи.

– Значит, наша задача будет значительно проще. Сосредоточив свою силу на этой гибельной бездне, мы совместными усилиями вызовем ярость разрушительной силы…

– Вы… вы хотите… смыть Египет с лица земли?

– Вместо Нила плодородного, покрывающего жаждущие берега живительной влагой, на эту проклятую страну обрушится неукротимый поток погибели!

– Это очень трудная задача, потому что…

– Вы с ней не справитесь?

– Нет, господин, не это! Но есть опасность обратного удара…

– Разве вы – не самые могущественные колдуны?! Ведь вы хотите изгнать захватчиков и освободить свой край. Поэтому Нил не обратится против вас. И, кроме того, это не единственное оружие, которое мы применим!

Течаи внимательно слушал.

– Нет ли у вас… каких-нибудь гарантий безопасности?

Голос Провозвестника сделался медовым.

– Разве некоторое число нубийцев не служит лучниками во вражеской армии?

– Предатели, продавшиеся врагам! Вместо того чтобы остаться дома и бороться за интересы племени, они предпочли легкую жизнь и нанялись к врагам!

– Вот видите, как иллюзорны земные преимущества! – отозвался Провозвестник. – Но мы заставим их заплатить за это предательство и расстроим египетские ряды!

– Вы способны были бы разрушить крепость Бухен?

– Ты, очевидно, считаешь, что меня могут остановить какие-то стены?

Поняв, что он нанес повелителю оскорбление, Течаи опустил голову.

– Уже слишком давно мы ведем себя как подчиненный народ… Но благодаря вам в нас возрождается вера!

Провозвестник улыбнулся.

– Будем вместе готовить пробуждение гибельного потока!

28

Супруга Медеса, Секретаря Дома Царя, уже час билась в истерике. Избив своих служанок, занимавшихся ее прической, макияжем и педикюром, она каталась по полу и выла. Потребовалось вмешательство мужа, который угостил ее несколькими пощечинами, чтобы та несколько успокоилась.

Потом он усадил ее на стул из эбенового дерева и попытался успокоить, но она продолжала рыдать и вздрагивать.

– Ты забываешь о своем достоинстве! Немедленно возьми себя в руки!

– Ты не понимаешь, я всеми покинута! Доктор Гуа уехал из Мемфиса!

– Знаю.

– Где он? Где?

– На юге, с фараоном.

– А когда вернется?

– Это мне не известно.

Она судорожно вцепилась в мужа и повисла у него на шее. Боясь, что она ненароком задушит его, он снова дал ей несколько пощечин и заставил сесть.

– Я погибла! Только Гуа мог лечить меня!

– Это вовсе не так. Гуа подготовил нескольких прекрасных учеников. И вместо одного врача у тебя теперь будет целых три!

Истерика жены немедленно кончилась. Она перестала рыдать и недоверчиво улыбнулась.

– Три… Ты надо мной смеешься?

– Первый будет осматривать тебя утром, второй – днем, а третий – вечером.

– Это правда, милый?

– Это так же верно, как и то, что меня зовут Медес.

Она бросилась его обнимать и целовать.

– Ты просто чудесный муж! Самый лучший в мире муж!

– Ну а теперь, дорогая, пойди и сделай себя самой красивой!

Сдав жену на руки испуганной массажистке, Медес отправился во дворец, чтобы получить поручения от визиря. Первым высокопоставленным чиновником, который ему встретился во дворце, стал Собек, начальник стражи.

– А я как раз собирался посылать за тобой.

Медеса внутренне передернуло, но он сумел сохранить приветливый вид и улыбнулся.

– Я в твоем распоряжении.

– Твой корабль уже готов.

– Мой корабль…

– Ты едешь в Элефантину, там тебя ждет фараон. Ответственность за груз зерна, необходимого для готовящейся экспедиции, возложена на Жергу.

– Разве я не принесу больше пользы здесь, в Мемфисе?

– Великий Царь поручает тебе организовать работу писцов. Ты будешь вести судовой журнал, делать ежедневные записи и составлять указы. Надеюсь, работа тебя не пугает?

– Совсем, совсем наоборот! – стал бурно возражать Медес. – Но я не люблю переездов… А от поездки на корабле я и вовсе заболеваю…

– Ничего, доктор Гуа тебя быстро вылечит. Отъезд завтра утром.

Так… Интересно, это поручение – западня или оно соответствует реальной необходимости? Как бы там ни было, Медес ничем не рискует. И Собек, даже если и поместит его под наблюдение, как и других чиновников, напрасно надеется на то, что он, Медес, совершит какой-нибудь неверный шаг!

Стало быть, перед отъездом из столицы Секретарь Дома Царя не станет общаться с ливанцем. Его напарник поймет, почему он молчит. Поймет правильно… Правда, к несчастью, нужно было бы растаможить груз с драгоценным лесом из Библоса… И это деликатное дело Медес не может никому перепоручить… Жаль, что и рассказать о возвращении Икера он тоже не может!

Сеть ливанца продолжала оставаться в дремлющем состоянии. Купцы, бродячие торговцы и цирюльники были свободны от своих занятий и спокойно болтали со своими клиентами, жалуясь на возможные предстоящие трудности и восхваляя достоинства и заслуги великого фараона. Что ж, приходилось выжидать, потому что стража и агенты Собека шныряли повсюду и пытались нащупать след в темноте!

До получения новых инструкций от Провозвестника ливанец занимался своей обычной коммерческой деятельностью и наживал мзду, хотя его состояние уже и сейчас было вполне приличным.

Приход к нему в дом его лучшего агента, водоноса, удивил ливанца.

– Неприятности?

– Медес только что отплыл на корабле в сторону юга.

– Но мы должны были сегодня ночью встретиться!

– И Жергу в поездке. Он занят баржами с зерном для поставок армии.

Что ж, все понятно: Сесострис едет из Египта в Нубию и везет с собой пищу, потому что там ее мало!

Стратегия Провозвестника работала отлично!

Единственная неприятность состояла в том, что к этим работам привлекли Медеса!

– А что происходит во дворце?

– Правит царица, а визирь и Сенанкх управляют государственными делами. Собек ужесточил контроль над прохождением товаров и расставил стражников по всем кварталам столицы. К тому же усилено наблюдение за знатью. По всей вероятности, фараон приказал ему умножить усилия.

– Это настоящая головная боль, ваш Защитник!

– Наша разобщенность друг с другом всегда соблюдалась и соблюдается очень строго, – напомнил водонос. – Даже арест одного из наших не приведет к поимке остальных.

– Слушай, ты навел меня на мысль… Чтобы успокоить охотящегося сокола, лучше всего дать ему поймать какую-то жертву!

– Это рискованно!

– Разве ты только что не похвалялся тем, что у вас такая разобщенность?

– Да, но…

– Имей в виду, сетью руковожу я!

Рассерженный ливанец проглотил пирожное с кремом.

– Да, Медеса нет… Кто теперь займется таможней? А ведь прибытие нового корабля с грузом драгоценного леса намечено на день перед полнолунием!

– Собек усилил меры по безопасности всех портовых сооружений, всех причалов и набережных! – предупредил водонос.

– Этот тип начинает мне надоедать! Из-за него мне придется отдать распоряжение и задержать наше судно с грузом в Библосе! Ты даже представить не можешь, сколько я на этом потеряю! И кроме того, мы не знаем, сколько времени Медес вынужден будет провести в Нубии… Если только он оттуда вернется…

Религиозные взгляды Провозвестника интересовали ливанца меньше, чем его торговые обороты. Какая разница, кто у власти и что это за власть, если торговля процветает, а темные делишки приносят замечательные доходы!

Итак, стража становится слишком обременительной…

Ну в самом деле, не позволит же ливанец себя разорить!

Если ситуация станет невыносимой, Жергу бросится в воду! С налившимся кровью лицом, весь в поту, с отчаянными воплями он носился из конца в конец по пристани, не зная, каким богам молиться. Просто плыть на юг было бы забавно, но руководить баржами с зерном – это какой-то кошмар!

Не хватало груза, отмеченного в накладных. То есть груз вроде бы был отмечен, но его величина – нет! К тому же баржа с этим грузом как сквозь землю провалилась! Обыскали весь порт, но не нашли… Пока эта тайна не раскрыта, нечего и думать о том, чтобы сниматься с якоря! А обвинят в задержке груза, конечно, его, Жергу! На помощь Медеса рассчитывать не приходилось, они были далеко друг от друга.

– Что-то случилось? – спросил Икер, который вместе с Северным Ветром проходил мимо.

– Ничего не могу понять! – признался Жергу в полной растерянности. – Я проверял и перепроверял!

Чуть не плача, главный инспектор амбаров дрожал от ужаса.

– Может быть, я могу тебе в чем-то помочь?

– А как? Я просто не знаю!

– Ну по крайней мере объясни, в чем дело.

Жергу протянул Икеру папирус, края которого уже порвались от того, сколько раз в него заглядывал главный инспектор.

– Во-первых, исчезло, улетучилось, испарилось содержимое целого амбара!

Икер внимательно изучал документ, написанный скорописью, которую трудно было разобрать.

Только прочтя документ в третий раз, он понял, что случилось.

– Этот писец дважды сосчитал одно и то же количество зерна.

Лицо Жергу немного прояснилось.

– Значит… У меня груз в полном составе? Все, что нужно из зерна фараону, все в наличии?

– Без сомнения. Что во-вторых? Жергу опять помрачнел.

– Исчезла одна из барж… Мне этого не простят!

– Послушай, транспортное средство не может испариться, – возразил Икер. – Это не весеннее облако! Я расспрошу капитанов.

Внешне список грузовых барж выглядел как обычно, все вроде бы было в порядке.

Но этот порядок был обманчивым!

Небрежный или слишком торопившийся писец перемешал содержимое двух дел. И эта ошибка привела к исчезновению из документов одной единицы в торговом флоте, которая была записана под другим именем.

Жергу рассыпался в благодарностях.

А Икер вспомнил о «Быстром». Похожий фокус был проделан, видимо, и тогда, когда парусное судно начисто исчезло из состава царского флота!

– Ты – гений!

– Работа писца приучила меня к исправлению такого рода ошибок. Ничего больше.

Жергу выплыл наконец из того тумана, который сводил его с ума. Картина перед ним прояснилась.

– Ты… А ты – не Царский ли Сын Икер?

– Да, фараон почтил меня этим титулом…

– О, прости меня! Я раньше видел тебя только издали, во дворце. Если бы я знал, кто ты, я бы никогда не осмелился тебя… вас этим затруднять!

– Какие между нами церемонии, Жергу! Я хорошо знаю твою работу, потому что занимался управлением амбарами, когда жил в Кахуне. Это тонкое и важное дело! В критической ситуации или в случае недостаточного разлива воды жизнь населения зависит от накопленных ранее продовольственных запасов.

– Я только об этом и думаю, – не задумываясь, солгал главный инспектор амбаров. – Я мог бы сделать прибыльную карьеру, но работать на общее благо, на мой взгляд, – самое благородное дело!

– Я тоже в этом уверен.

– Весь двор только и говорит, что о твоих невероятных подвигах в Сирийской Палестине… Но только что я был свидетелем другого подвига, который ты совершил ради меня! А если мы выпьем за это немного доброго вина?

Не дожидаясь согласия Царского Сына, Жергу откупорил амфору и налил ароматного красного вина в алебастровый кубок, который мгновенно вытащил из кармана своей туники.

– У меня есть и второй ему в помощь! – улыбнулся он, вытаскивая бокал из второго кармана. – За здоровье нашего фараона!

Великолепный напиток ласкал нёбо.

– Говорят, ты сразил великана, Икер?

– Рядом с ним, – согласился Икер, – я выглядел просто карликом.

– Не тот ли это Провозвестник, которого все опасаются?

– К несчастью, это был не он.

– Если это чудище действительно существует, мы выбьем его из логова! Ни один злоумышленник не посмеет подвергнуть Египет опасности!

– Я твоего оптимизма не разделяю.

Жергу казался удивленным.

– Значит, по твоему мнению, тут есть чего опасаться?

– Ни один аргумент, ни даже сильная армия не убедят фанатиков сложить оружие и отказаться от своих гибельных планов.

Незаметно подойдя к Икеру, Северный Ветер сунул язык в его бокал.

– О, какой умный осел! – воскликнул Жергу, расхохотавшись. – Никогда не видел ослов – любителей доброго вина! Вот это замечательный компаньон в пути!

Гневный взгляд Икера заставил ослика прекратить свои шутки.

– Других проблем у тебя нет, Жергу?

– На данный момент все в порядке! Позволь мне тебя еще раз поблагодарить. Дворцовые завистники без конца о тебе злословят, но они это делают потому, что не знают тебя. Мне же чрезвычайно повезло, что я встретился с тобой. Позволь заверить тебя в моем уважении и дружбе.

– А ты можешь рассчитывать на те же чувства с моей стороны.

Капитан дал сигнал к отплытию.

Секари в последний момент вскарабкался на борт переднего корабля, где разместились лица самого высокого ранга. Царский Сын пытался в это время объяснить Северному Ветру, что алкогольные напитки опасны для его здоровья.

– Мне не о чем тебе сообщить, Икер. Ни одного подозрительного на борту. Но все же я продолжу свою инспекцию.

– Тебя гложут смутные подозрения?

– Этот караван не сможет пройти незамеченным. Возможно, кому-либо из членов вражеской подпольной сети Мемфиса поручено причинить нам неприятности.

– Если учесть, как строго отбирала людей стража, это было бы удивительно!

– Ну, у нас уже не раз случались разные сюрпризы…

В тот момент, когда Секари отправился осматривать корабль, к Икеру подошел Медес. Его лицо было совершенно зеленым от страха.

– Я понимаю, что вы все это время были очень заняты, поэтому мнепока не пришлось вас поздравить.

– Я только исполнил то, что мне было поручено.

– Рискуя собственной жизнью! Сирийская Палестина – вовсе не край для приятных прогулок.

– Увы! Главные опасности еще далеко не устранены.

– Но у нас есть главное преимущество, – важно отозвался Медес. – У нас есть наш необыкновенный царь, реорганизованная армия под хорошим командованием и эффективная стража!

– И Мемфис уже сильно пострадал, а Провозвестник все еще не найден!

– Вы действительно верите в его существование? Иногда ведь бывает и так, что призрак становится причиной страхов.

– Конечно, так случается. Но Великий Царь, кажется, полагает, что этот призрак воплотился в реальности. А ведь он обладает сверхъестественным зрением, способностью видеть духовно! Без него бы мы жили, как слепые котята. Восстановив единство Египта, фараон вернул нашей стране прежнее величие. Пусть боги даруют полный успех этой его экспедиции и мир нашему народу! Вы знаете Нубию?

– Нет, – ответил, вздохнув, Медес. – Но она мне внушает ужас.

29

На главной пристани Элефантины было множество солдат. У трапа стоял сам генерал Несмонту.

– За время пути не было никаких происшествий? – спросил он Икера.

– Никаких.

– Великий Царь принял очень серьезное решение. Он убежден, что Провозвестник затаился в Нубии.

– Разве эта страна не недоступна?

– Частично да. Но золото богов, скорее всего, там и спрятано. Ты будешь всегда впереди, рядом с царем. Неотлучно! А для тебя это означает, что ты, едва вырвавшись из сирийско-ханаанского котла, попадаешь в нубийское пекло! Тебя действительно отметили боги, Икер!

– Надеюсь, что мне удастся здесь заслужить доверие Собека.

– Если тебе повезет! Знаешь, нубийские воины и колдуны – народ опасный. В моем возрасте оказаться в такой неожиданной ситуации – вот это шанс! Я не ожидал, что мне доведется разворачивать огромную армию в самом сердце такой враждебной страны, в которой ежеминутно подстерегают тысячи опасностей! Я чувствую себя просто помолодевшим, а ведь это только начало!

В Элефантине кипела бурная деятельность. Несмотря на изнуряющую жару, подготовка к экспедиции была в полном разгаре. Нужно было все проверить: состояние военных судов, снаряжение солдат, плавучий госпиталь, интендантство.

– Если Провозвестник чувствовал себя здесь в безопасности, – улыбнувшись, сказал Несмонту, показывая Икеру на снующих туда и сюда людей, каждый из которых старался быстро и качественно исполнить свое дело, – то он будет сильно разочарован!

Впереди Несмонту и Икера шел Северный Ветер, позади них – Кровавый. Ослик безошибочно взял направление и отправился по дороге, ведущей к дворцу Саренпута.

Но у главного входа во дворец чуть не разыгралась драма.

Обе собаки хозяина – Верный Спутник и Газель – сторожили входную дверь. Увидев постороннего пса, они ощетинились и грозно зарычали. Кровавый тоже принял угрожающую позу.

– Спокойно, Кровавый! – скомандовал Икер. – Они у себя дома.

Газель подошла первой. Она обошла вокруг новенького. За ней внимательно и настороженно наблюдал Верный Спутник. Но как только Газель лизнула новичка в нос, обстановка тут же разрядилась. Чтобы отпраздновать знакомство, три собаки бросились носиться друг за другом по кругу. От радостного лая у всех заложило уши. Потом в изнеможении псы упали в тени и блаженно растянулись.

– Надеюсь, что Саренпут выкажет столько же приветливости, – шепнул Икеру Несмонту. – Ты приглашен на решающую встречу, которая состоится перед обедом.

Лицо Саренпута, с его низким лбом, твердым ртом, выступающими скулами и выдающимся вперед подбородком, ничего хорошего не предвещало. Энергичный и непокорный бывший правитель провинции жил в своем строгом, лишенном излишеств и роскоши дворце. Окна в дворцовых покоях были размещены так, что между ними постоянно циркулировал воздух, а потому внутри царила прохлада.

Малый совет состоял из Саренпута, генерала Несмонту, Сехотепа и Икера. Юный писец, представленный управителю Элефантины как Царский Сын, постоянно ощущал на себе критический, почти презрительный взгляд.

– Демон, который хочет убить Древо Жизни, окопался в Нубии, – сказал Сесострис. – Он называет себя Провозвестником и уже нанес жестокий удар по Мемфису. Икеру удалось предотвратить несчастье и разгадать расставленную им в Сирийской Палестине западню, в которую мы чуть не угодили.

Я решил встретиться с ним лицом к лицу.

– Нубийцы уже давно нуждаются в хорошем уроке, – отозвался Саренпут. – Я снова получил тревожное сообщение из крепости Бухен. В регионе волнения. Племена активизируются, и гарнизон опасается нападения.

– Провозвестник пытается организовать восстание, – сказал Несмонту. – Нужно вмешаться как можно скорее.

– Сообщение между Египтом и Нубией по-прежнему затруднительно, – сказал фараон. – И нам нужно прорыть удобный для судоходства канал, который можно было бы использовать в любое время года. Тогда ни разлив Нила, ни скалы порогов нам будут не страшны. По этому каналу беспрепятственно смогут двигаться и военные, и торговые суда.

Как отреагирует сейчас Саренпут, который лучше других знает эту местность? Если проект фараона покажется ему невозможным, он не только откажется сотрудничать, но и будет настроен враждебно. Здесь был риск его шокировать, если только он сам уже не подумывал об этом.

– Великий Царь, – медленно произнес Саренпут, – я полностью одобряю ваше решение. До объединения Обеих Земель такой проект поставил бы провинцию на грань катастрофы. Но сегодня он необходим. Разумеется, все наши мастера – каменотесы и рудокопы – в вашем распоряжении. Вся Элефантина будет помогать вам.

– Вот какие результаты дали мои расчеты, – начал объяснять свой план Сехотеп, начальник всех строительных работ царства. – Этот канал должен иметь длину в сто пятьдесят локтей, а ширину в пятьдесят и глубину в пятнадцать локтей ^[123].

– Успех этого предприятия зависит от согласия божеств нильских порогов, – пояснил Сесострис. – Поэтому я немедленно должен войти с ними в контакт и вопросить их об этом.

Вода была прозрачна, небо спокойно, светила сияли. Расположенный вдали от городского шума остров принадлежал иному миру.

Фараон греб неустанно и сосредоточенно. Ладья двигалась быстро и бесшумно. На руле сидела Исида и внимательно следила, как приближается восхитительный остров, где покоилось одно из воплощений воскресения.

Ладья бесшумно причалила.

Триста шестьдесят пять жертвенных столов Бигжеха освящали каждый из дней года по отдельности и весь годичный круг целиком. Сама богиня ежедневно совершала здесь возлияние молока, добытого у звезд.

Юная жрица пришла за фараоном к пещере, в которой хранились нога Осириса и ил бога Хапи, который отвечал за разлив вод в Ниле. На вершине скалы росли акация и унаби.

Исида взяла кувшин с водой от предыдущего разлива Нила и омыла ею руки Сесостриса.

– Повелительницы порогов, – стала заклинать юная жрица, – будьте к нам благосклонны! Фараон – это служитель Осириса и воплощение его сына Хора. Богини Анукис и Сатис, даруйте ему жизнь, силу и энергию, чтобы он мог царствовать по закону Маат и рассеять тьму! Пусть его храбрость увенчается победой!

На пороге пещеры возникли две молодые женщины изумительной красоты. У первой прическа была украшена множеством разноцветных перышек. На второй была белая корона из рогов газели. Анукис подарила Сесострису символ мощи, а Сатис вручила ему лук и четыре стрелы.

Сесострис выстрелил первой стрелой в сторону востока, второй – в сторону запада, третьей – в сторону юга, а четвертой – в сторону севера. В воздухе стрелы превратились в лучи света.

Богини исчезли.

– Мы можем возвращаться с другой стороны мира в наш мир, – сказал царь Исиде. – Можем начинать рыть канал.

Сехотеп был очень рад тому обстоятельству, что Икер был вместе с ним в этом путешествии. Юный писец был неутомим и справлялся с невероятным количеством важных работ. Ему приходилось проверять подсчеты, организовывать строительство канала, решать бесконечные технические трудности и ободрять мастеровых, жалобы которых он терпеливо выслушивал.

Медес тоже не бездельничал.

Он составлял текст указа, датированного восьмым годом правления Сесостриса III, в котором сообщалось о строительстве в Элефантине канала, соединяющего Верхний Египет с Нубией. Но работа не могла заглушить его тревоги: их отъезд из Мемфиса пришелся как раз на время перед разливом, а от Провозвестника никаких известий до сих пор не поступало. Конечно, заманить Сесостриса в эту негостеприимную местность, заселенную опаснейшими племенами, – мысль неплохая. Но конфликт мог оказаться долгим. Мало того, что Медес терпеть не мог путешествия, природу и плохо переносил жару. Он ведь мог стать жертвой случайной стрелы или шального дротика, пущенного каким-нибудь черным воином! Вместо того чтобы участвовать в сражениях, он с удовольствием посидел бы дома, в Мемфисе. Может быть, нужно было подать в отставку? Но тем самым он разрушил бы свою карьеру и навлек на себя негодование Провозвестника! Приходилось терпеть… И какими бы ни были обстоятельства, ему придется идти до конца.

Жергу тоже пал духом. Он был вынужден напряженно работать, а к этому он совершенно не привык. Поэтому он пил горькую. Когда однажды он пришел к Медесу, тому пришлось задать инспектору изрядную трепку.

– Прекрати вести себя как безответственный человек! Во время этой экспедиции у тебя роль одна из важнейших!

– Вы знаете нашу цель? Страна дикарей, которые видят удовольствие лишь в том, чтобы убивать и пытать ни в чем не повинных людей! Мне страшно… А когда мне страшно, я пью…

– Один из твоих подчиненных подал на тебя жалобу за твое окаянное пьянство! Тебя снимут с должности. И Провозвестник тебе этого не простит. Спровоцировав эту войну, он предвидел, что мы в ней будем участвовать на стороне армии Сесостриса.

Жергу боялся Провозвестника еще сильнее, чем нубийцев. Упоминание о возможной мести сразу отрезвило его.

– О боги! Что же нас ждет?

– Провозвестник передаст нам свои указания тогда, когда ему это будет нужно. Но если ты предашь его – каким бы образом ты это ни сделал, – он отомстит.

Жергу рухнул в соломенное кресло.

– Хорошо, я ограничусь только легким пивом, – безвольно прошептал он.

– Удалось ли тебе завоевать дружбу Икера?

– О, в этом я полностью преуспел! Это симпатичный и отзывчивый юноша. Им легко управлять. Но как он здорово помогает! Он вытащил меня уже из нескольких сложнейших переделок:.

– Рано или поздно нам придется убить его. Ведь он, сам того не зная, ищет именно нас. И если он поймет, какую роль мы на самом деле здесь играем, мы пропали.

– О, тут мы ничем не рискуем, у него слишком прямой ум! Он никогда не догадается.

– Постарайся-ка лучше его разговорить. Пусть выболтает побольше. Он находится в ближайшем окружении фараона, а значит, владеет информацией, которая может оказаться чрезвычайно нам полезной.

– Но он не слишком-то болтлив. У него только работа на уме.

– Постарайся спровоцировать его на откровенность.

После окончания тяжелого рабочего дня Икер сел в лодку, переплыл на ней Нил и сошел на западном берегу. Ему хотелось, как и советовал ему Саренпут, полюбоваться селением, где было приготовлено вечное жилище наместника, уже почти полностью отделанное каменотесами и художниками. Этим вечером мастера вернулись к себе, закрыв двери гробницы. Юноша мог бы насладиться мирным созерцанием заката и великолепием пейзажа.

Экспедиция фараона уже была почти подготовлена. Не считаясь со свободным временем, отдавая себя полностью, каждый стремился как можно быстрее и лучше выполнить свою работу. После такой гонки Икеру обязательно нужно было побыть одному. Его друзья – Северный Ветер и Кровавый – тоже устали, поэтому сразу же заснули бок о бок. Поскольку они не выказали желания отправиться с хозяином, Икер понял, что опасность ему не угрожает. Секари же, вечный его спутник, сегодня был занят каким-то любовным приключением. Икер был свободен…

Оставшись наедине с собой, вдалеке от постоянных забот, Икер снова почувствовал тягу к письму. Он смотрел на раскинувшийся перед ним грандиозный пейзаж, залитый волнами золотого света, и рука его невольно потянулась к письменным принадлежностям. Он сел в позу писца, рука его привычно побежала по табличке, чертя на папирусе могущественные символы, складывавшиеся по его воле в гимн вечернему солнцу.

Счастье оставалось для него недостижимым.

Конечно, многие придворные были бы счастливы, если бы им выпала честь играть завидную роль Царского Сына. Но как может Икер позабыть об Исиде? Другие женщины для него просто не существовали, он их не замечал. А ведь рядом с ним привлеченные его титулом умирали от желания быть замеченными многие воздыхательницы! Но ни на одну из них не были обращены его взоры, только Исида безраздельно царствовала в его сердце.

Она была выше и чувства, и страсти.

Она была сама любовь!

Что стало бы без нее со всем этим внешним блеском судьбы Икера? Для него остались бы только горестная опустошенность и страдания.

Устало отправился он к гробнице Саренпута. Но, подойдя, в удивлении остановился.

Из вечного жилища через открытую дверь лился мягкий свет.

Икер вошел.

В первом зале было шесть колонн из песчаника. Дальше была лестница и нечто вроде длинного коридора с резными стенами, на которых был нанесен изящный рисунок. Коридор вел к часовне, в которой воздавались почести КА Саренпута, шестикратно изображенного в виде Осириса.

При свете лампад с бездымными фитилями кто-то рисовал иероглифы…

Это была Исида!

Икер смотрел на нее как зачарованный, не осмеливаясь окликнуть.

Он с удовольствием простоял бы всю жизнь, глядя на нее, любуясь ею.

Она – прекрасная, сосредоточенная, изящная в каждом своем движении, по всей видимости, общалась с богами.

Икер не осмелился бы ее окликнуть еще потому, что пытался запечатлеть в глубине своего сердца эти чудесные мгновения.

Вдруг она обернулась.

– Икер… Икер! Вы уже давно здесь стоите?

– Я… не знаю. Я не хотел вам мешать.

– Саренпут попросил меня проверить тексты и добавить заклинания, соответствующие духу Осириса. Он хотел бы, чтобы его вечное жилище не имело погрешностей.

– Саренпут станет одним из воплощений Осириса?

– Если его признают справедливым в речах, то это место магически оживет и позволит его светящемуся телу воскреснуть.

Исида один за другим стала гасить светильники.

– Разрешите, я их понесу! – взмолился Царский Сын. Перед одним из светильников Исида остановилась.

– Посмотрите, разве этот текст не прекрасен?

Икер прочел надпись, которую освещало пламя светильника: «Я был полон радости оттого, что достиг неба, моя голова касалась небесного свода, животом я касался звезд. Я сам был звездой и танцевал, как планеты».

– Что это – простая поэтичная картина или, может быть, какой-то человек действительно пережил этот опыт?

– Только посвященный в таинства Осириса мог бы вам ответить…

– А вы, Исида? Вы живете на Абидосе, и вы, конечно, знаете истину!

– Я всего лишь на пути к ней. Мне нужно пройти еще много и открыть много дверей, за которыми скрывается тайна. Но какой смысл имело бы наше существование, если бы не было посвящения и открытия созидательной мощи? И как бы ни были суровы предстоящие мне испытания, я никогда не откажусь от избранного пути.

– А вы не считаете меня препятствием?

– Нет, Икер, нет… Но вы меня смущаете. До того, как я повстречала вас, постижение таинств Осириса занимало меня полностью. Все мое внимание было обращено только на этот предмет. А теперь некоторые мои мысли постоянно остаются рядом с вами…

– Несмотря на то, что постижение этих таинств является и моей целью, я должен слушаться фараона. Только он один позволит мне, возможно, получить доступ на Абидос. Но это не мешает мне любить вас, Исида. Разве может эта любовь заставить нас свернуть с пути?

– Я задаю себе этот вопрос каждый день, – призналась смущенная жрица.

О, если бы он мог взять ее за руки, сжать ее в своих объятиях…

Но это означало разбить ту слабую надежду, которая только что родилась в его сердце.

– А я каждый день люблю вас все сильнее. Для меня не существует никаких других женщин. Только вы. Только вы или никто.

– Не слишком ли вы преувеличиваете? Уж не наделяете ли вы меня воображаемыми добродетелями, которые мне не свойственны?

– О, нет, Исида. Но без вас моя жизнь не имела бы смысла.

– Давайте вернемся в Элефантину. Уже поздно. Поедем? На обратном пути Икер греб очень медленно, но все равно ему казалось, что берег приближается слишком быстро.

Она была рядом, такая близкая и такая недоступная! Ее присутствие словно зажгло новое солнце в его сердце. И свет этого солнца заставлял мерцать весь окружающий мир.

На берегу Икера поджидал Секари.

– Скорее во дворец! Фараон только что получил очень скверное известие!

30

Специалисты по измерению уровня воды в Ниле были в ужасе.

Они предполагали, что на этот раз подъем воды будет огромным, а значит, опасным и разрушительным. Каждому были известны цифры и их значение: подъем в двенадцать локтей – значит жди голод; подъем в тринадцать – жизнь будет впроголодь; четырнадцать – счастье; пятнадцать – конец заботам; шестнадцать ^[124] – полное благоденствие. Подъем сверх этой высоты означал, что неприятности просчитывались в обратном порядке.

– Каков будет размах несчастья? – спросил фараон у главного водомера.

– Я не осмеливаюсь произнести эти слова, Великий Царь…

– Но приукрашивать реальность означает допустить серьезный просчет!

– Я могу ошибаться и мои коллеги тоже. Мы опасаемся какого-то катаклизма, гигантской волны, которая по мощи и высоте превзойдет то, что испытывала наша страна со времен первой династии!

– Иначе говоря, значительная часть нашей страны рискует оказаться полностью разрушенной?

Дрожащие губы главного водомера еле слышно прошептали «да».

Фараон немедленно созвал малый совет, в который входили Сехотеп, Несмонту, Икер и Саренпут.

– Ты, Саренпут, займешься организацией эвакуации населения и отправишь людей на холмы и в пустыню, выдашь им достаточно продовольствия. Ты, Сехотеп, займешься ремонтом и укреплением крепости, потому что неприятель может попытаться воспользоваться началом подъема воды, чтобы напасть на нас. И, кроме того, как можно скорее завершишь канал. Ты, Несмонту, увеличишь численность частей, на которые возложена охрана. Ты, Икер, займешься координацией работы писцов и ремесленников, а также продиктуешь Медесу текст послания о всеобщей тревоге, которое должно быть доставлено в каждый город Египта. Пусть визирь немедленно предпримет все необходимые меры.

Медеса не покидало скептическое настроение.

– Да неужели действительно Египет в такой опасности?

– Водомеры все тщательно рассчитали по своим формулам, – пояснил Икер.

– Ну, наша страна уже не раз переживала сильные наводнения, но мы никогда не поддавались панике!

– На этот раз ожидается подъем воды невиданной силы!

– Хорошо, письма я отправлю завтра же. Благодаря моей новой организации работ и целой флотилии быстроходных кораблей, которыми я располагаю для доставки корреспонденции, информация достигнет цели очень быстро.

– Пусть военные почтальоны дойдут до каждой деревни, даже до самой отдаленной! И пусть дадут людям инструкцию по эвакуации. Управители городов и сел должны будут все исполнить незамедлительно. Великий Царь желает, чтобы было сохранено максимум жизней.

Медес немедленно принялся за работу.

Так вот он, сигнал Провозвестника!

Но нужно было решить: идет ли речь о маневре для отвода глаз, предназначенном для сеяния паники среди представителей власти и дезорганизации системы обороны перед нубийским нашествием, или Провозвестник действительно превратит Нил в оружие массового поражения?

Как бы там ни было, в обоих случаях речь идет о главном ударе!

Подпольная сеть, размещенная в Мемфисе, снова нанесет удар по столице.

Обрадованному Медесу оставалась только одна забота – нужно было как-то спрятаться, чтобы не оказаться жертвой разворачивающихся событий.

Даже Кривая Глотка не мог сдержать дрожи во всем теле.

Из самой глубины главного водоворота поднимался глухой, но угрожающий рокот. Борьба разъяренной воды и камней удвоила свою силу, и поток все вспучивался и поднимался…

Нубийские колдуны неустанно гнусавили свои непонятные заклинания, а налитые кровью глаза Провозвестника горели агрессивным огнем. Он не сводил взора с севера…

У его ног Бина безразлично смотрела в небо, где ходили мрачные тучи, такие черные, как гнев Сета…

Вызывая смертоносные силы нильских порогов, Провозвестник умножал порывы природы и придавал им гигантский размах.

Шаб Бешеный оттянул Кривую Глотку от края.

– Отойди, тебя смоет волной!

– Ну, дела… Наш учитель – это сила!

– Наконец-то ты начинаешь это понимать!

– Значит, он могущественнее фараона?

– Сесострис – опасный враг. В тактике он не имеет себе равных. Но наш господин всегда опережает его на один удар!

– Это же надо! Суметь совладать с рекой! Ну дела…

– Истинная вера похожа на этот поток. Она обрушится на мир и смоет неверных.

Бушующая вода выталкивалась из середины водоворота и прокладывала себе среди камней необыкновенной ширины дорогу.

Провозвестник подумал: «Через несколько дней Осирис выйдет из плена своего молчания и примет форму разлива вод. Но на этот раз он принесет Египту не жизнь, а смерть».

С высокой скалы на западном берегу Элефантина казалась мирно спящей под раскаленным летним солнцем. Жара была невыносимая, пальмовые листья мерцали, а голубая нильская вода услаждала глаз.

Чарующий пейзаж был так хорош, что трудно было поверить, что ему оставалось несколько часов до беды. Исчезнув на семьдесят дней – ритуальный срок мумифицирования фараона, – созвездие Ориона снова должно было появиться. Поднимаясь ночью на небосклон, оно служило знаком воскрешения Осириса и начала подъема воды, который сегодня стал для счастливой и процветающей страны наихудшим врагом.

– Роса меняет свой состав и природу, – объявила Исида. – Подъем воды начнется завтра.

– Это не Осирис так жестоко обрушивается на свой народ, – сказал фараон. – И это не только природа изрыгает свой гнев.

– Вы думаете, что это – Провозвестник?

– Он в ярости из-за сопротивления Древа Жизни. Поэтому он и проявляет новую форму агрессии.

– Разве одному человеку под силу заставить так распоясаться злые силы?

– Он добился помощи нубийских колдунов. Если мы переживем эту атаку, нужно будет помешать этой клике вредить нам дальше.

– А как с ними бороться?

– Земная река рождается из реки небесной – небесного Нила. А этот Нил берет начало в первобытном океане – Нун. Провозвестник возмутил воды, но не сможет достичь их истинного источника – мать и отца Божественной Девятки, спрятанной в глубинах живоносных вод. Поэтому мне нужно будет отправиться в пещеру Бигжех и заклинать Божественную Девятку.

– Стране и народу необходимо ваше присутствие, Великий Царь. Ваши указания нужны каждую секунду. Если вас не увидят, если сочтут, что вы исчезли, поднимется паника… И тогда Провозвестник победит…

– Но другого способа утихомирить ярость Нила нет.

– Если вы сочтете, что я способен удачно совершить это, я буду действовать от вашего имени.

– Пещера быстро наполнится водой, и я не могу, не имею права рисковать твоей жизнью.

– Все наши жизни драгоценны, Великий Царь. Если я буду укрываться от бедствия, то смогу ли я выполнить свой долг жрицы? Ведь вы даровали мне привилегию пройти первые этапы посвящения в великие таинства, и мне хотелось бы оказаться достойной их. И раз слишком поздно спрашивать у моих начальников с Абидоса, раз ваш долг призывает вас в иное место, мой путь предначертан…

Икер свернул последний папирус и закрыл последний деревянный ящик, который скоро унесет писец-помощник. Архивы администрации Элефантины будут в безопасности. Царский Сын еще раз проверил, чтобы ни один из документов не оказался забыт.

Благодаря руководству Саренпута эвакуация населения была осуществлена планомерно и спокойно. Унося с собой свои самые ценные вещи, жители края тщетно пытались себя успокоить. Горе безраздельно царствовало в каждом сердце, но, правда, его смягчало присутствие фараона. Вместо того чтобы срочно покинуть опасный край, он вместе с ними встречал опасность лицом к лицу.

– Канал закончен и укреплен, – сказал Сехотеп Икеру. – Самый жестокий из разливов не причинит ему ни малейшего ущерба.

– Пойдемте в крепость к Великому Царю, – предложил Секари, который, по своему обыкновению, рыскал туда и сюда, чтобы быть начеку.

Но зачем врагу проникать в город, обреченный на уничтожение?

Крепость была укреплена на славу. По планам Сехотепа инженеры немало поработали. Старинное сооружение превратилось в мощную современную крепость, нижняя часть которой состояла из огромных гранитных блоков. Наверху была дозорная башня. С нее сейчас фараон рассматривал первые нильские пороги.

Бурлящий поток начал покрывать скалы. Очень скоро они исчезнут совсем…

– Эта крепость должна устоять под натиском вод, – пообещал Сехотеп. – Но, впрочем, я теперь ни в чем не уверен. Все-таки было бы предпочтительнее, если бы вы укрылись в более безопасном месте, Великий Царь!

– Наоборот, мое место сейчас на переднем крае этого сражения! Но это не относится к моим спутникам.

– Ну уж нет, – проворчал Несмонту. – Мои солдаты здесь в крепости, и я их командир. Покинуть их означало бы дезертировать. Неужели вы считаете меня способным на такую подлость? В моем-то возрасте опозорить свои седины?

– Однако зрелище не лишено величия, -заметил Секари. – Я бы не хотел пропустить его. К тому же может так случиться, что Великому Царю захочется дать мне срочное поручение.

– Либо я – знающий архитектор, – заявил Сехотеп, – и тогда мне нечего бояться. Либо я – полный невежда, и тогда река с полным основанием накажет меня.

– Разве место сына не рядом с его отцом? – спросил фараона Икер.

– Уж если мы погибнем, – отрезал Несмонту, – то царица и визирь не станут сидеть сложа руки. Стране есть на кого положиться. А мы все вместе ничем и не рискуем: ведь фараон бессмертен!

Не желая продолжать пререкания, Сесострис оставил решение на усмотрение своего окружения. На его суровом лице не отразилось то глубокое волнение, которое вызвало к жизни его сердечный порыв.

Поток ревел все сильнее.

Никогда разлив Нила не происходил с такой скоростью.

– Великий Царь, – тревожно спросил Икер, – не знаете ли вы, где укрылась Исида?

– Она произносит успокаивающие заклинания в пещере Хапи, духа наводнений.

– В пещере… Разве эту пещеру не затопит?

– Исида – наше последнее укрепление. Если ей не удастся своими заклинаниями пробудить Божественную Девятку, сокрытую в глубине первобытных вод, все мы умрем.

Гнетущая тишина повисла над крепостью, только слышны были тоскливый вой Кровавого и жалобные крики Северного Ветра…

Огромная волна неслась на крепость. Она начала наступление рассвирепевшей реки, вода в которой была цвета крови…

Исида взывала к Атуму, воплощению созидательного принципа, чье имя означало одновременно «Тот, кто существует» и «Тот, кого еще нет». От властелина Божественной Девятки возникла первобытная чета, образованная Шу – божеством воздуха, и Тефнут – пламенем. Они родили богиню Неба – Нут и бога Земли – Геба. Их дети дополнили Божественную Девятку, боги:

Нефтида – хозяйка храма, Сет – опасная сущность космоса, Исида и Осирис. В то мгновение, когда Исида произнесла имя Осириса, оглушительный шум заглушил звук ее голоса.

Бурные воды ворвались в пещеру, грозя затопить ее.

И Исида продолжала петь гимн Божественной Девятке. Этому гимну научил ее фараон.

Огромный змей, таившийся в глубине пещеры Хапи, выполз и свернулся кольцом вокруг входа, взяв в пасть собственный хвост. Так он символизировал цикличность времени, его вечно обновляемое течение с момента появления первой субстанции.

Яростный поток обрушился на его тело, но змей не шелохнулся.

Поток опустошал островок Бигжех, унося с собой жертвенные столы и приношения.

Исида же упорно продолжала умолять Божественную Девятку усмирить эту разрушительную стихию…

– Башня дрогнула, – прошептал Секари.

– Она выдержит, – пообещал Несмонту.

Картина становилась все чудовищней. Вокруг бушевала уже не река – на город неслись друг за другом огромные волны. Чудовищные, они накрывали город, смывая дома из кирпича сырца и опустошая поля…

– Достаточно далеко эвакуировано население? – спросил в тревоге Сехотеп. – Если поток будет еще подниматься, то он накроет даже холмы!

Фараон бесстрастно смотрел на бушующее море. Он думал о юной жрице. Он тоже произносил ритуальные заклинания, прославляющие счастливое окончание наводнения, неизбежную встречу Исиды и Осириса и присутствие Божественной Девятки, которая может превратить разлившиеся воды в благотворную силу.

Икер же думал только о своей Исиде. Не приведут ли ее смелость и самоотречение к гибели?

Башня крепости снова вздрогнула…

31

Жергу, накрыв голову платком, напившись до крайности, плакал навзрыд. Забравшись на вершину самого высокого холма, он считал себя в безопасности. Но, как и каждого жителя этой провинции, ярость этого наводнения поразила его. Убежденный в том, что ревущий и клокочущий водоворот скоро его поглотит, он ни в коем случае не желал встречаться со своей смертью лицом к лицу.

Кто-то встряхнул его за плечо.

– Я ни в чем не виноват! – взвыл Жергу, обращаясь к воображаемому стражнику потустороннего мира, который, как ему казалось, пришел перерезать ему горло. – Я вынужден был слушаться приказов, я…

– Успокойся, – приказал ему Медес. – Все кончено.

– Кончено… Кто… Кто ты?

– Проснись наконец!

Жергу с трудом откинул платок и узнал Секретаря Дома Царя.

– Мы что, живы? Неужели живы?

– Еще бы чуть-чуть, и нас бы с тобой точно не стало… Подъем воды только что остановился, не дойдя буквально двух сантиметров до их укрытия.

Место, где располагалась ранее Элефантина, стало огромным озером, над которым с отчаянными криками летали тысячи птиц. Над поверхностью возвышалась только вершина главной башни городской крепости.

Икер и Секари со скоростью, на которую только были способны, гребли, всей тяжестью налегая на весла и направляя ладью в сторону острова Бигжех. Буря стихала, волны успокаивались, и постепенно Нил снова превращался в то, чем он был раньше – быстрый, но величаво-спокойный поток. Многочисленные водовороты еще делали плавание опасным, но Царский Сын не мог больше его откладывать и дожидаться более приемлемых условий.

– Этот остров был здесь, – сказал Секари, мрачно отворачиваясь.

Разлив полностью покрыл Бигжех водяной толщей на несколько метров. Вряд ли Исиде удалось уцелеть!

– Я ныряю, – решительно сказал Икер.

Мутная на поверхности вода на глубине стала более прозрачной. Вот и островок, где была пещера. Оставалось проплыть еще немного и отыскать вход…

Вдруг Икер удивился, заметив, что из пещеры словно идет свет. Подплыв ближе, он увидел, что вход в пещеру, свернувшись кольцом, охраняет огромный змей, закрывая доступ воде…

Икер заглянул внутрь и… увидел ее…

Исида сосредоточенно продолжала произносить заклинания, умиротворяющие грозную стихию.

Не удержавшись и позвав ее, Икер хлебнул воды и вынужден был быстро подняться на поверхность, чтобы набрать воздуха.

– Она жива! – крикнул он Секари. – Я снова к ней! Ныряю…

Секари с состраданием посмотрел на Икера и покачал головой.

Но ныряльщик уже этого не видел.

На этот раз он легко отыскал вход в пещеру, и, когда подплыл к нему, Исида сама его заметила.

Когда она вышла из своего укрытия и взялась за его руку, змей словно растаял в воде, и в пещеру Хапи хлынул поток…

Исида прекрасно плавала, но на этот раз она согласилась, чтобы Икер ей помог. Она слишком устала…

Когда они бок о бок подплыли к ладье, Секари не поверил своим глазам. На какое-то мгновение ему показалось, что это умопомрачение…

– Вы… Это в самом деле вы?!

– Я же говорю тебе, что Исида жива!

Льняная туника Исиды прилипла к ее телу, обрисовав ее юные формы. Оба пловца отвели глаза. Уставившись на весла, они не в силах были посмотреть друг на друга, охваченные смущением.

– Возвращаемся, – решительно произнес Секари. -Икер, ну-ка, подхватывай ритм!

Словно очнувшись, Икер стремительно заработал веслом.

Материальный ущерб от наводнения был значительный, но жертв было немного. Примерно с десяток крестьян, испугавшись, что волны накроют их в укрытии, в страхе решили перебраться куда-нибудь в другое место. Поток подхватил их и унес…

После того как была воздана хвала богам и ритуалом отпразднована встреча Исиды и Осириса, население принялось за работу. Высокий уровень подъема воды из несчастья превратился в благодать. Под руководством Икера и Сехотепа были насыпаны новые островки, на которых устроены поля для возделывания сельскохозяйственных культур. С каждым месяцем озера, оставшиеся после разлива, становились все меньше, постепенно отдавая свою влагу для полива. Но воды было еще довольно много, и можно было предполагать, что ее хватит до следующего разлива. Учитывая, что Нил принес с собой огромное количество плодоносного ила, урожай обещал быть исключительно высоким. Нужно было устраивать специальные каналы, перегороженные плотинами, регулируя тем самым уровень воды в болотистых заливных зонах, в которых водилось много дичи. Процветали охота, рыболовство и скотоводство.

– Я надеюсь, что в ближайшем будущем ты отстроишь свой город, Саренпут! – произнес фараон.

– Он будет еще прекраснее, чем раньше, – пообещал управитель.

– Начни с острова Бигжех! И прежде всего устрой там новые жертвенные столы.

Престиж Сесостриса возрос как никогда. Его сравнивали с фараонами золотого века Египта, и никто не сомневался, что он способен защитить страну от бедствий. Но Сесострис, безразличный к похвалам и лести, был сосредоточен. Он понимал, что и на этот раз сумел одержать победу над колдовством нубийских магов и Провозвестника только с помощью Осириса. Ради своих богов он готов пожертвовать собственной жизнью. И ради них с готовностью отправилась рисковать собой Исида…

Ливанец топтался на месте.

Обычно он отлично владел собой, но сегодня тоска его одолела. Медес все еще отсутствует, а без него невозможно продолжать коммерцию, торговать драгоценным лесом, приносящим такой высокий доход. Только Секретарь Дома Царя мог управляться с таможенниками, которые были подкуплены им.

Ливанцу было мало управления теми деньгами, что он уже нажил. Конечно, можно было бы ограничиться уже имеющимся капиталом и вести приятную жизнь, наслаждаясь тысячами удовольствий. Но теперь, после контакта с Провозвестником, когда перед ним открылись такие широкие горизонты, остановиться было просто невозможно…

Власть…

Власть невидимая…

Видеть самому и оставаться незаметным для окружающих, передвигать по своему усмотрению фигуру за фигурой, знать о людях все – их мнение, их самые тайные привычки! Ткать паутину, манипулируя своими марионетками! Это опьяняло его сильнее самого крепкого вина…

Ливанцу претили счастье и покой. Он в полной мере осознавал свою роль – роль плесени, разъедающей столицу Египта изнутри…

В тот момент, когда он тешил себя пирожными, слуга сообщил, что его хочет видеть водонос.

– Ну, какие новости?

– Во дворце неспокойно. Элефантина разрушена ужасным наводнением. Скоро зальет весь Египет! Недели через две, не позже, вода будет в Мемфисе!

– Фараон погиб?

– Это неизвестно, но жертв скорее всего очень много. Вот послание от Медеса, но ему уже много времени.

Зашифрованный текст…

В письме сообщалось о невероятном возвращении Икера и предупреждалось о главном – разрушительном наводнении.

План Провозвестника продолжал неумолимо осуществляться. В Нубии ему удалось спровоцировать катаклизм и перебить хребет врагу еще до прямой атаки. Паника незамедлительно охватит вскоре всех жителей Мемфиса…

А вот и ясные указания: ливанец должен оживить свою сеть, добавив смятения и страхов, и тем подготовить вторжение в столицу.

Царице удалось немного успокоить придворных, оказавшихся во власти тревожных слухов.

– Прекратите вести себя, как пугливые газели, – потребовала она от собравшихся по ее приказу высших чиновников государства. – Боги Обеих Земель благосклонны к нам. И, слава им, Обе Земли еще управляются, визирь осуществляет свои функции, а я – свои.

– Великая Царица, – с беспокойством спросил управляющий главным архивом, – фараон Сесострис погиб?

– Разумеется, нет.

– Но ведь у вас нет никаких доказательств того, что он выжил во время этой катастрофы!

– В течение нескольких дней река не будет судоходна, но затем мы получим точные сведения.

– Но утонули все жители Элефантины! Вскоре и нас постигнет та же участь!

– Поток еще не достиг Фив, и визирь предпринимает все необходимые меры. Плотины и заграждения будут укреплены вовремя.

– Разве этих мер достаточно?

– Откуда такое недоверие? – вмешался Кхнум-Хотеп. – Трон живущих не колеблется, закон Маат действует.

– Каждый обязан оставаться на своем посту, – приказала царица. – Как только у меня появятся дополнительные сведения, я соберу всех снова.

После этого немедленно был созван малый совет.

– Какие вести с Абидоса? – спросила царица у Сенанкха.

– Состояние Древа Жизни такое же, как и прежде, Великая Царица.

– Спокойно ли в Мемфисе, Собек?

– Спокойствие только внешнее, Великая Царица! Масштабы катастрофы вызовут пробуждение дремлющей вражеской сети. Но мои люди наготове.

– Сенанкх, как обстоит дело с резервом пищевых продуктов?

– Запасов хватит на два года голода.

– Преувеличивать здесь не нужно, мы должны знать всю правду, без прикрас, -сказал Кхнум-Хотеп. -Такой подъем воды в основе своей не имеет ничего природного. Только демон, желающий погубить акацию, мог так усугубить сложность ситуации и разрушить часть страны. Почти целиком личный состав нашей армии был расквартирован в Элефантине и, может быть, погиб. В этом случае наша защита – только Абидос!

– Другими словами, -подвел итог сказанному Сенанкх, – Мемфис становится сейчас легкой добычей…

– Вы забываете о моих стражниках! – гневно вскричал Собек.

– Несмотря на свою храбрость, они не смогут остановить яростный натиск нубийских воинов, – с сожалением произнес визирь. – Собственно, их нашествие – давняя наша угроза. Мы считали, что сдерживаем нубийцев с помощью крепостей, построенных между первыми и вторыми порогами. Но теперь их количества будет недостаточно. И враг это, к несчастью, понял.

– Сесострис не погиб, – уверенно произнесла царица. – Я чувствую, что он жив.

– Кто следующий? – крикнул бродячий цирюльник.

Из очереди вышел грузный мужчина и сел на трехногий табурет.

– Очень коротко на шее и открыть уши.

– А усы?

– Свести на нет.

– Тебе нравится лето в Мемфисе?

– Я предпочитаю весну в Бубастисе.

Обменявшись условленными фразами, которые сразу установили их отношения друг с другом, оба ливийца, являющиеся членами подпольной сети ливанца, могли говорить друг с другом с полным доверием. Ожидавшие своей очереди будущие клиенты сидели довольно далеко, болтали или играли в кости.

– Выходим из спячки, – объявил цирюльник.

– Еще один корабль с товарами?

– Нет, прямое действие.

– Новое нападение на дворец?

– Это пока невозможно, Собек не даст поймать себя дважды. Вот уже несколько недель мы тщетно изучаем размещение стражи. Пока никаких просчетов не заметили.

– Тогда в чем же будет наша задача?

– Разлив нанесет столице серьезный ущерб. Каждый житель будет мобилизован на укрепление плотин. Даже стражники. Если ситуация окажется благоприятной, то Провозвестник приведет свои нубийские войска сюда. Нам нужно дезорганизовать городскую стражу.

– Это как же?

– Очень просто: лишив горожан какой-либо надежды на безопасность.

– Прекрасный план, – признал террорист. – Но мне хотелось бы узнать поподробнее.

– Мы нападем на стражников.

– Ты с ума сошел!

– Это приказ начальника.

– Тогда это он сошел с ума!

– Как раз наоборот! Собек не ожидает такого наглого удара. Его это унизит, может быть, даже спровоцирует его отставку. И тогда весь город почувствует себя беззащитным!

– Но стражники сумеют себя защитить!

– Если мы хорошо подготовим свое нападение, то у них на это не останется времени. И вот еще что важно: живых не оставлять!

– Вообще-то, слишком рискованно.

– Я уже приглядел караулку, которая расположена на самом виду. Это в северном пригороде. Там всего с десяток стражников. Из них двое – бумагомараки и четыре старика. Ранним утром, до того, как их придут сменять, они подустанут и будут мечтать только о завтраке…

– Ну, если взглянуть на вещи так…

– Если нам удастся наша операция, то стражники сами будут трепетать перед нами!

32

Икер следил за установкой царского ложа на флагманском корабле, который поведет военный флот Египта на Нубию. Это был шедевр. Ложе, вырезанное из эбенового дерева, было изящным и простым, лишенным каких-либо сложных украшений, но по своей удивительной прочности могло бы устоять перед любым испытанием. Оно давало отличный отдых царственному колоссу. Матрас был набит сухой коноплей и прикреплен к каркасу двумя ремнями, придающими гибкость всему сооружению. Четыре резные ножки в виде львиных лап гарантировали прочность и к тому же обеспечивали бдительность хищного зверя, которому было поручено охранять сонфараона, как и богу Бесу, вооруженному ножами и готовому прирезать любое дурное сновидение.

Царский Сын уложил вещи царя в сундуки из сикомора и еще раз проверил, все ли на месте. На всякий случай он проверил, достаточно ли крепки сандалии фараона, завязывающиеся на тройной шнурок и прошитые специальным укрепленным швом.

Полк за полком солдаты Несмонту в полном боевом порядке садились на корабли. Следуя за своим знаменосцем, каждый полк строевым маршем проходил перед своим строгим генералом. Писцы интендантства работали вместе с Жергу, и поэтому на кораблях было предусмотрено все необходимое из продовольствия. Были организованы также запасы вооружения: луков, стрел, щитов, метательных копей, пик, кинжалов и коротких мечей.

– Наша армия воплощает собой не только силу, – сказал Несмонту Икеру. – Она является также и одним из выражений мирового порядка, который устанавливает фараон. Поэтому мало кричать слова «любовь, мир, братство», чтобы заставить их уважать. Человек добрым не рождается. Его природные наклонности – это зависть, жестокость и жажда власти. Ведь и боги не ведут борьбу с силами тьмы. Поэтому хозяин Обеих Земель подражает их примеру.

Подошел доктор Гуа со своим тяжелым кожаным мешком за плечами. Он обратился к Царскому Сыну:

– Говорят, где-то здесь находится корабль для госпиталя?

– Это сзади.

– Как вы думаете, у меня там будет достаточно лекарств, перевязочного и хирургического материала? Может быть, нужно что-нибудь захватить в Элефантине?

– Этого проверить никто, кроме вас, пожалуй, не сможет, – отозвался Икер.

Икер проводил доктора Гуа на госпитальный корабль.

Там они обнаружили человека, который сортировал мешочки с травами. Человек занимался своим делом так серьезно, что заметил доктора не сразу.

– Я – доктор Гуа. А ты кто?

– Я – фармацевт ^[125] Ренсенеб.

– Где ты получал образование?

– Я обучался в Доме Жизни при храме Хнума в Элефантине. Я умею готовить лечебное питье, настои, пилюли, пастилки, притирания и свечи.

– У нас на корабле достаточное количество лечебных средств?

– Я предусмотрел, что наше путешествие может оказаться долгим, а больных много.

– Давай проверим все вместе.

Икер оставил обоих докторов заниматься своим делом и вернулся на пристань.

Он увидел, как Исида, сопровождаемая жрицами богинь Сатис и Анукис, наполняла водой сосуды на год вперед.

– В этой воде больше всего КА, – сказала Икеру Исида. – Она омолаживает организм, снимает усталость и лечит незлокачественные болезни. Внутренние перегородки сосудов сделаны из глины, что делает их непроницаемыми и позволяет добиваться отличной сохранности. Одна капля миндального масла на литр позволяет избегнуть неприятных сюрпризов. Самое сложное – это пробки. Для их изготовления потребовались почки финиковых пальм и целебные травы. Для больших кувшинов мы используем полусферические конусы из гончарной глины, которые кладутся на плетеный диск размером с горлышко. Такая техника обеспечивает герметичность и одновременно позволяет жидкости дышать.

На каждой емкости был порядковый номер и дата заполнения. И теперь можно было быть уверенными, что даже в невыносимо жарком климате Нубии у каждого солдата будет питья вдоволь.

– Исида… Мы еще раз расстаемся, на этот раз, может быть, навсегда.

– Наш долг выше наших чувств.

– Вы сказали: наших чувств? Я не ошибся?

Она отвела взгляд.

– Пока вы будете рисковать своей жизнью, я буду на Абидосе подле Древа Жизни исполнять свое предназначение. Нынешняя ситуация не оставляет нам времени на мечты. И все же я должна сделать вам важное признание.

Сердце юноши едва не выпрыгнула из груди.

– Этот конфликт совершенно не похож на обычные. Вы готовитесь к сражению, которое не будет походить на все предыдущие. Речь идет не о том, чтобы отбить простого захватчика или самим завоевать территорию. Нужно спасти таинства Осириса. Враг подпитывается силами тьмы и принимает различные формы. Он хочет распространить власть изефет. Нубийцы в его руках – всего лишь инструмент, лишенный собственного сознания. Вы же, полагая, что находитесь вдали от меня, на самом деле будете совсем близко от Абидоса. Земное расстояние значения не имеет. Важно только то, что существует общность взглядов, наше взаимопонимание, которое мы обретаем вместе в борьбе.

Теперь Исида не казалась Икеру такой далекой как раньше.

– Можно… можно я поцелую вас в щеку? – робко спросил он.

Она не ответила, и он решился…

Его поразил тонкий аромат ее кожи, ее атласная нежность. Голова закружилась…

Он никогда не забудет, что пережил в это краткое мгновение!

– Снимаемся с якоря! – прогремел мощный голос генерала Несмонту. – Все по местам!

Пристань словно закипела. Каждый спешил к себе на место, потому что всем было известно, что старый генерал с дисциплиной не шутит.

– Будьте чрезвычайно осторожны и осмотрительны! – посоветовала Исида Икеру, который медлил с возвращением на корабль.

– Если я вернусь живым, Исида, вы меня полюбите?

– Возвращайтесь живым и каждое мгновение помните: на карту поставлена жизнь Осириса!

Разве ее взгляд, одновременно нежный и серьезный, не свидетельствует о том чувстве, в котором она пока не соглашается сознаться?

Флагманский корабль начал поднимать якорь. Ждали только, чтобы по трапу поднялся Царский Сын. Потрясенный Икер оказался на борту в то самое мгновение, когда на носу корабля появился Сесострис.

Фараон был в царском облачении. Над его лбом грозно поднялась золотая кобра, украшенная ляпис-лазурью. Ее гранатовые глаза горели зловещим огнем. Смертоносная змея словно предшествовала флотилии, прокладывая дорогу среди врагов.

Царственный гигант потрясал копьем – таким длинным и тяжелым, что никто другой с ним бы не справился.

– В этот восьмой год моего царствования, – объявил он, – мы впервые плывем по новому каналу, который носит название «Прекрасны пути могущества света, который поднимается в славе» ^[126]. Благодаря этому каналу Египет и Нубия отныне окажутся вечно связанными воедино. Но наша задача будет сложной. На этот раз нам предстоит действительно усмирить этот очаг волнений…

Северный Ветер искоса глядел, как Медес корчится в приступе рвоты. Осел не испытывал к этому человеку сочувствия. Но люди все еще ошибались…

– Идите со мной, – сочувственно сказал Медесу доктор Гуа.

Секретарь Дома Царя с зеленым лицом, на негнущихся дрожащих ногах, шатаясь, поплелся за ним. Ему было не до смеха. Он с удовольствием проглотил бы любое, даже самое горькое лекарство, лишь бы вернуть себе нормальное самочувствие и воинственный вид.

Икер внимательно изучал вид непривычных нубийских пейзажей. В самый разгар жаркого сезона, который можно было переносить единственно из-за легкого северного бриза, облегчавшего навигацию, солнце иссушило редкие растения. Зато финиковые пальмы, наоборот, отлично переносили жару, и их плодам это было только на пользу. На каждой остановке солдаты с удовольствием лакомились этим замечательным фруктом, легко усваивающимся и полном энергии. Это был настоящий дар богов. Плоды «пальмы дум», ветви которой напоминали волшебную палочку, в отличие от фиников, были несъедобны. Зато в тени этих деревьев любил отдыхать бог Тот. Дерево любили и все молчаливые писцы, потому что под ним замечательно думалось. Оно встречалось и на юге Египта, но в Нубии произрастало повсюду.

Царский Сын чувствовал легкое недомогание. Поездка не была для него ни отдыхом, ни путешествием. Над этим унылым краем словно висела невидимая гнетущая тень. Как только флотилия поплыла по каналу, египтяне точно попали в иной мир, такой отличный от Обеих Земель!

– У тебя озадаченный вид, – заметил Сехотеп.

– А ты не чувствуешь в воздухе что-то вроде злых чар?

– Ах… И ты тоже почувствовал?

– На мой взгляд, все это как-то неестественно… Словно вокруг затаились и выслеживают нас разрушительные силы…

– Это Провозвестник… Интересно, его власть действительно так далеко простирается?

– Лучше предполагать худшее.

– Царь разделяет твою осторожность. Именно в этих местах был убит генерал Сепи. Мы направляемся к крепостям Иккур и Кубан, гарнизоны которых сторожат множество троп и дорог. В частности, Уади– Аллаки, которая ведет к заброшенным золотым копям. Вот уже два месяца как они не шлют ни единого рапорта в Элефантину. Возможно, их гонцы заблудились, а может быть, солдат убили. Иккур и Кубан расположены к северу от нашего основного плацдарма в Нубии – крепости Бухен, которая, кажется, еще не занята нубийцами. Впрочем, скоро мы узнаем, почему они молчат.

Кровавый вдруг стал неистово лаять, подавая сигнал об опасности.

Все тревожно оглядывались по сторонам.

– Смотрите! Вон там! Гиппопотамы! – крикнул впередсмотрящий.

Толстокожие животные терпеть не могут, когда их тревожат во время нескончаемого послеобеденного отдыха, и часто нападают на суда, которые их нервируют. Своими длинными зубами они таранят самое крепкое и толстое дерево обшивки судов.

Лучники заняли боевую позицию, но вдруг с флагманского корабля зазвучала томительная и прекрасная мелодия…

Сидя на носу корабля, Секари играл на инструменте длиной в два локтя. Ряд дырочек, проделанных в нижней части тростникового стебля довольно крупного диаметра, позволял ему извлекать богатую гамму звуков, громкость которых постоянно менялась.

Кровавый перестал лаять, успокоился и устроился рядом.

Гиппопотамы собрались плотной группой. Их вожак – чудовище тонны в три весом – в ярости разинул пасть.

– Давайте бросим гарпун! – предложил один из солдат. Секари отрицательно покачал головой и продолжал играть на своей флейте.

Вожак замер, и его стая замерла тоже. Видны были только их глаза, ноздри и уши, потому что кожа у гиппопотамов слишком чувствительна в отношении солнечных ожогов.

Вскоре на берегу появилось неожиданное существо.

– Белый гиппопотам! Еще один! – закричал один моряк. – Мы спасены!

Самец был покрыт специальным секретом, цвет которого походил на кровь. Это воплощение бога Сета питалось злаковыми культурами. Самка, которую сочли белой, воплощала собой благодатную силу Туэрис – великой покровительницы плодородия и деторождения. Ежегодно фараон, носящий красную корону и побеждающий опасного самца, празднует день белого гиппопотама.

Вожак первым вышел из воды, за ним все остальные. Они покорно двинулись за самкой, которая увела их в камыши.

Дорога свободна. Флотилия снова двинулась в путь.

Настроение команды поднялось, каждый вспоминал подвиги Сесостриса. Разве не подчинил он своей власти одного за другим правителей провинций и не потерял при этом ни одного солдата? Под предводительством такого царя нубийская кампания обязательно будет победоносной.

Зазвучали гимны в честь Сесостриса…

– Ну вот мы узнали и еще один из твоих многочисленных талантов! – улыбнулся Икер своему другу Секари. – Скажи, эта мелодия всегда успокаивает гиппопотамов?

– По правде говоря, она просто привлекает самок. И, если повезет, самки успокаивают самцов.

– Где ты выучил эту мелодию?

– Знаешь, моя работа заставляет меня постоянно сталкиваться с тысячью опасных ситуаций. И жестокость – не всегда самое лучшее решение. К несчастью, эта флейта не является панацеей, потому что люди гораздо менее восприимчивы к красоте, чем гиппопотамы.

– Это Золотой Круг Абидоса посвятил тебя в тайны музыки?

– Во время своего земного царствования Осирис научил людей преодолевать варварство путем созидания – строительства, создания скульптур, картин, музыки. Мы приближаемся к Абидосу опасным путем и ведем не совсем обычную войну. Цена ей – воскрешение Осириса!

Эти слова Секари прозвучали как эхо того, что перед расставанием сказала ему Исида! И тут Икер впервые уверенно ощутил, что принимает участие в сверхъестественной экспедиции. Грохот оружия станет завесой для другого конфликта, который будет решать, быть или не быть тому человечеству, для которого Осирис открыл гармонию. Да-да! Под угрозой именно гармония!

– Меня тревожит поведение нубийских наемников, – признался Секари.

– Ты опасаешься предательства?

– Нет, им хорошо платят, и у них нет никакого желания возвращаться к их племенам, в которых на них смотрят как на предателей. Просто они стали нервными и раздражительными. А ведь раньше они были веселы и спокойны!

– Не мог среди них оказаться какой-нибудь заговорщик, решивший посеять смуту?

– Я бы его давно вычислил.

– Ты сообщил об опасности генералу Несмонту?

– Разумеется. Но он смущен не меньше меня. Он знает этих людей уже давно и всегда им доверял как самому себе.

– Значит, обычным путем эту проблему не решить. И, если здесь есть измена, она не будет похожа ни на что, что встречалось ранее.

– Возможно.

– Я сейчас попрошу Великого Царя немедленно предпринять предупредительные меры исключительного характера.

Пока Икер объяснял Сесострису свой план, на горизонте показались крепости Иккур и Кубан.

Они выглядели, как и раньше. Но ни один солдат не поднялся на верхний этаж сторожевых башен.

– Это откровенно попахивает засадой, – сказал Секари.

33

Обычно в крепостях Иккур и Кубан находили приют караваны и изыскатели, отправлявшиеся на поиски золота. Когда в них складывали запасы драгоценного металла, предназначенного для храмов Египта. План крепостей был прост: прямоугольник кирпичных стен, над которыми возвышаются бастионы. К ним приделан крытый проход, ведущий к реке. Таким образом солдаты могли брать воду, не опасаясь стрел неожиданных противников.

Сейчас над крепостями тысячами кружили грифы и вороны.

– Сначала я отправлю туда лазутчиков, – решил Несмонту.

Десять солдат высадились на западный берег, а двадцать – на левый. Они рассеялись и бегом бросились к своим целям.

Секари глаз не спускал с корабля, на котором были размещены нубийские лучники.

И вдруг некоторые из нубийцев стали выть, другие бросились рвать паруса, третьи стали ломать свои луки.

Вперед выступил офицер:

– Прекратить! Немедленно успокоиться!

Пока он ходил между рядами, наводя порядок и решая, кого из зачинщиков наказать, один высоченный негр всадил ему в спину нож.

Раздался звериный вой.

Будучи не в силах в одиночку совладать с мятежниками, Секари прыгнул в воду и поплыл к флагманскому судну. По веревкам он быстро забрался на борт.

– Нубийские наемники сошли с ума! – быстро шепнул он Икеру. – Нужно немедленно вмешаться.

– Какой позор для нашего элитного полка! Катастрофа! – простонал Несмонту.

– Если мы сейчас же не отреагируем, они нанесут непоправимый ущерб!

Взбунтовавшийся корабль стремительно плыл к флагманскому судну.

– Поднимайтесь против фараона! – ревели нубийцы. – В наших сердцах свирепый огонь! Победа протягивает нам свои объятья!

На переносной алтарь Сесострис поставил глиняные фигурки, слепленные Икером. Они изображали побежденных – без ног, со связанными за спиной руками. В их головы вонзилось страусовое перо – символ Маат. Их тела были покрыты заклинаниями. Фараон громко прочел их, и его голос звучал так величественно и мощно, что нападавшие дрогнули.

– Вы – слезы божественного ока, множество, которое он должен сдержать, чтобы оно не нанесло вреда. Пусть враг рассыплется!

Своей белой палицей фараон ударил по фигуркам и бросил их в огонь жаровни.

Тем временем корабль мятежников продолжал двигаться вперед.

Нубийцы плясали и изрыгали ругательства.

Лучники на флагманском корабле заняли боевую позицию.

– Ждать моего приказа и целиться метко, – приказал Несмонту. – Сейчас они прижаты друг к другу – тем лучше. Пока они возбуждены, поразить их легко.

Вожак расхаживал на носу корабля, кривляясь и сквернословя.

И вдруг – от неожиданности генерал даже вскрикнул – его голова лопнула, как спелый фрукт.

Пляски немедленно прекратились. Большинство нубийцев бросились прятаться, некоторые, петляя, в панике бегали по палубе, некоторые падали в воду.

– Взять управление судном! – скомандовал Несмонту. Несколько моряков, осмелев, послушавшись приказа и исполнили то, что от них требуется в подобной ситуации. Никакого сопротивления не было. Ни одного солдата-нубийца не осталось в живых.

– Это коллективное помешательство, – заключил Сехотеп.

– А с другими полками не случится чего-нибудь в этом же роде? – забеспокоился Икер.

– Нет, – ответил фараон. – Нубийские колдуны, совершившие это преступление, оказали воздействие на разум именно этих несчастных, потому что они – их братья по крови. Колдунам хотелось ослабить нашу армию.

Вернулись лазутчики.

– Иккур и Кубан совершенно пусты, – рассказал офицер. – Но везде следы высохшей крови. Скорее всего гарнизоны вырезаны, но нет ни одного трупа.

– Нет ли каких-нибудь следов, по которым можно было бы судить о нападавших?

– Только клок шерстяной ткани, Ваше Величество. Должно быть, он был вырван из очень толстой туники. Но нубийцы такого рода одежду не носят.

Сесострис потер между пальцами кусок переданной ему ткани. Он показался ему похожим на тот, что когда-то был обнаружен на острове Бигжех, оскверненном демоном, тогда надсмехавшимся над ритуалом, а теперь жаждавшим погубить Египет наводнением.

– Провозвестник… Он снова совершил свое гнусное дело и поджидает нас в глубине Нубии.

Все, кто слышал эти слова, вздрогнули. О боги! В какой ад превратится эта экспедиция!

– Вон, смотрите! Там бежит человек! – предупредил часовой. – Сейчас он скроется из виду!

Один из лучших стрелков натянул лук.

– Он нам нужен живой, – потребовал Несмонту.

Несколько пехотинцев бросились в погоню. С ними Икер.

Солдаты побежали слишком быстро, поэтому скоро у них не хватило дыхания. Жара обжигала легкие и подгибала ноги, но Икер не сдавался.

Хотя расстояние казалось довольно большим, Царский Сын не сменил ритма бега на более быстрый. Он был отличным бегуном на большие дистанции, экономил силы.

Расстояние постепенно уменьшалось.

И вот беглец упал, не в силах больше подняться.

Когда Икер добрался до него, то увидел рогатую змею с широкой головой, узкой шеей и толстым хвостом, которая уползала прочь…

Несчастный был укушен ею за ногу, и мгновения его были сочтены.

Это был молодой нубиец, смотревший на Икера растерянно и испуганно…

– Меня наказали боги! Я не должен был грабить трупы в крепостях Иккер и Кубан… Я не знал, что она вернется их пожирать!

– О ком ты говоришь?

– О львице! Об огромной львице! Она растерзала два гарнизона! Ее не брали стрелы, не ранили кинжалы…

Умирающий хотел еще что-то сказать о чудовищной львице, но задохнулся, и его сердце остановилось…

– Мне кажется, что этот человек сказал правду, – высказал свое мнение Икер, передав фараону слова нубийца.

– Ситуация гораздо сложнее, чем я предполагал, – признался Сесострис. – Нубийские племена восстали под предводительством Провозвестника. Он подготовил целую серию ловушек и хочет нас уничтожить, а потом захватить Египет. Кто другой осмелился бы вызвать львицу-убийцу, которую не может остановить ни одна армия?! Отныне убийца терроризирует весь великий Юг. Значит, мы заранее обречены на поражение…

– Нет ли какого-то средства, которое бы могло повелевать ею? – в тревоге спросил Сехотеп.

– Только царская бирюза может усмирить ее и превратить ее ярость в нежность и покладистость.

– Такой камень существует, – напомнил Икер. – Я добыл его в рудниках Серабит-эль-Кхадим. – Мы были там с Секари.

– Но, к несчастью, этот камень сейчас в руках Провозвестника, – печально констатировал Сесострис.

– Итак, мышеловка захлопнулась! – подвел итог генерал Несмонту. – Провозвестник хочет нас заманить к Бухену, а стало быть, почти на тот свет. Ведь это самое средоточие большинства нубийских племен. С помощью этой неуловимой львицы они нас уничтожат… И перед ним больше никаких препятствий!

– Не лучше ли в таком случае повернуть назад и постараться хорошенько укрепить Элефантину? – спросил Секари.

– Я уже сталкивался с такого рода ситуациями, когда превосходство противника должно было убедить меня отказаться от моих планов. Если бы я всякий раз уступал страху и отчаянию, что стало бы с Египтом? Вы все констатируете, что наши противники – это не только люди, которые жаждут завоевать нашу землю. Они стремятся уничтожить Осириса, помешав исполнению его таинств. Только его учение позволит нам действовать правильно.

– Я немедленно отправлю отряд изыскателей собрать как можно больше красной яшмы и сердолика, – сказал старый генерал. – У каждого солдата с собой должен быть такой кусочек, чтобы держать львицу на расстоянии. Это животное боится кровавого глаза бога Хора, который застыл в яшме, и пламени, скрытом внутри сердолика. Конечно, этого мало, чтобы убить львицу, и потому те, кто будет плохо экипирован, рискуют стать ее жертвой. Но по крайней мере мы сможем двигаться вперед.

– Вы хорошо знаете эту тварь! – сказал Икер.

– В моем возрасте, мой мальчик, я уже многое повидал… Мне даже будет приятно повстречаться с ней второй раз… Надеюсь, я заставлю ее проглотить ее же хвост!

– Меня заинтриговала одна деталь, -вмешался Секари. – Почему нужно было врагам захватывать крепости Иккур и Кубан и тем самым предупреждать нас об опасностях, которые нас подстерегают? Было бы гораздо уместнее дать нам забраться в глубь территории и застать нас врасплох.

– Провозвестник предвидит нашу решимость идти вперед, – ответил Икер. – Значит, он хочет, чтобы мы как можно быстрее ушли с этого места.

– Какую тайну он прячет?

– Дорога Уади Аллаки ведет к золотым рудникам, – ответил царь. – Не будем забывать, что Провозвестник убил генерала Сепи именно на этой дороге.

– Но ведь этот рудник уже исчерпан, а дорога, как сказали наши изыскатели, стала непроходимой, – подчеркнул Несмонту.

– Разве изыскатели порой не ошибаются? – с иронией спросил Секари.

– Я вызываюсь добровольцем разведать местность, – заявил Икер. – Должно быть, мой учитель, генерал Сепи, нашел здесь что-то очень важное.

– Главная цель нашей экспедиции – найти золото богов, – напомнил фараон. – В нем овеществлен, материализован огонь воскрешения! Это золото – синтез и связь элементов, составляющих жизнь. Оно заключает в себе свет, передающий таинства Осириса. Иди, сын мой, и дойди до конца по этому пути.

– Я с тобой, – заявил Секари.

Молодые люди сошли с флагманского корабля.

– Кажется, ты недоволен, Несмонту, – произнес царь.

– Икер не принадлежит к Золотому Кругу Абидоса, но уже сейчас знает некоторые наши тайны. Может быть, следует подумать о том, чтобы его принять?

– Ему еще нужно пройти долгий путь, и я не знаю, удастся ли ему дойти до цели…

– Вы чувствуете себя получше? – спросил Жергу Медеса.

Лицо Медеса было уже не таким зеленым, и Секретарь Дома Царя понемногу начал принимать пищу.

– Как только этот проклятый корабль пристал к берегу, я ожил!

– Провозвестник уничтожил гарнизоны крепостей Иккур и Кубан, – шепнул Медесу Жергу. – Наши нубийские наемники восстали против фараона, и все убиты. В отчаянии фараон собрал свое ближайшее окружение. На мой взгляд, он подумывает отступать! Вот это унижение! Армия будет деморализована, а страна сразу же ослабнет.

– Постарайся разузнать об этом подробнее.

Жергу заметил, что Икер о чем-то увлеченно разговаривает с доктором Гуа.

– Ты болен?

– Я просто проконсультировался перед прогулкой в пустыню.

– Прогулкой… Разве это подходящее слово? Что до меня, то я просто ненавижу одиночество! В пустыне к тому же скорее всего водятся всякие опасные звери?

– Вот именно, – вмешался доктор Гуа. – Я как раз и даю Царскому Сыну Икеру действенное лекарство от укусов зверей и насекомых.

Среди таких лекарств были морская соль, съедобная сыть, жир ибиса, моренговое масло и терпентинный сок. Все это смешивалось, и на этой основе приготовлялся бальзам, который все изыскатели должны были принимать внутрь несколько раз в день.

– Куда ты думаешь идти? – спросил Жергу.

– Увы, это секретное поручение, не могу сказать.

– Это… опасно?

– Разве мы не на войне?

– Будь осторожен, Икер, очень осторожен. Любая тропа опасна!

– Я знавал ситуации и похуже.

Жергу заметил, что десять изыскателей укладывали вещи, запас воды и пищи. Подумать только, готовится настоящая экспедиция! Но задавать вопросы означало навлечь на себя подозрение…

Когда Жергу вернулся к Медесу, тот составлял запись в бортовом журнале.

– Один писец-связной просто убивает меня, принося огромные записи, которые нужно привести в порядок. Царь приказал расширить крепости Иккур и Кубан и удвоить их гарнизон. Об отступлении не может быть и речи!

– Флотилия останется здесь до возвращения Икера. Знаете, его отправили в странное путешествие, – рассказал Жергу. – Не знаю, в чем состоит его миссия, но мне она кажется очень важной.

34

– Карта неточная, – констатировал Секари. -Она уводит нас от предполагаемого места заброшенной шахты. Давай повернем на восток.

После уговоров Северный Ветер согласился повернуть. Он шел впереди маленького каравана в двадцать вьючных ослов, везших воду и пищу. Он очень серьезно отнесся к своей новой роли вожака. Ему помогал Кровавый, который постоянно держался настороже.

Тревог было предостаточно. Из-за сильной жары животные и люди пили часто, но понемногу. Пока не дули песчаные ветры, идти было не очень тяжело.

– Перед отъездом, – сказал Икер Секари, – фараон рассказал мне об открытии Исиды: в одном старом документе она нашла сведения о золотом городе. Но, увы, точное описание его местонахождения отсутствует!

– По моим сведениям, здесь был только один рудник, который периодически разрабатывали, а потом забросили из-за того, что жила истощилась.

– А если это ложная информация, подброшенная Провозвестником?

Секари покачал головой.

– Если я не ошибаюсь, то он как раз хочет, чтобы мы ушли от этого места и занимались разными ложными тропами.

– Именно здесь он убил генерала Сепи. Почему, если не потому, что тот был на пути к сокровищу?

Дорогу загромождала огромная куча черных камней.

На них были сделаны грубые рисунки, изображавшие демонов пустыни – крылатых, рогатых, с огромными острыми когтями.

– Давайте повернем! – посоветовал начальник искателей.

– Приближаемся к цели, – заметил Икер. – Даже учитывая неточность нашей карты, рудники не должны находиться дальше, чем на расстоянии одного дня пути.

– Вот уже три года ни один искатель не переходил за эту границу. Тот, кто осмеливался идти дальше, исчезал.

– Мне нужно выполнить поручение.

– Но на нас не рассчитывайте.

– Ведь это прямое неподчинение, -заметил Секари. -Мы на войне, и ты знаешь закон.

– Нас шестеро против вас двоих. Будьте благоразумны!

– Теперь ты еще и угрожаешь!

– Давайте не будем бросать вызов смерти, вернемся в Кубан.

– Ты и твои ребята, идите. Когда вас приговорят, я с удовольствием встану в строй лучников, которым будет дано задание вас расстрелять за трусость и дезертирство.

– Но демоны пустыни – это не шутка! Ты и Царский Сын Икер совершаете непоправимую ошибку.

Послушавшись Северного Ветра, ослы каравана отказались отправиться за дезертирами. Угрозы Кровавого разубедили сомневавшихся. Экспедиция продолжила путь.

– Что ж, к лучшему! Вот мы и освободились. Трусы и подлецы могут провалить даже удачно подготовленную экспедицию.

– А наша экспедиция действительно хорошо подготовлена? – забеспокоился Икер.

– Разве я тебе несколько раз не советовал хорошенько экипироваться?

Царский Сын припомнил предупреждения управителя города Кахуна и Херемсафа, интенданта храма Анубиса, убитого одним из сбиров Провозвестника.

– Чудовища, нарисованные на этих злобных камнях, выслеживают нас, – подтвердил Секари. -Провозвестник плотно накрыл весь регион. Тут надо либо возвращаться, либо когти и клювы этих демонов разорвут нас в клочья. Генерал Сепи не отступил, потому что ему были известны заклинания, которые делают этих чудовищ неагрессивными.

– И тем не менее он погиб!

– Просто эти заклинания были известны и Провозвестнику. Изменив поведение чудовищ, он нейтрализовал заклинания Сепи.

– Стало быть, шансов у нас нет, и мы обречены заранее?

– Я тут кое-что захватил…

Порывшись в одной из кожаных сумок, навьюченных на Северного Ветра, Секари достал две рыболовные сети с плотным и прочным плетением.

– Уж не те ли это сети, которые нужно подвесить между небом и землей, чтобы сохранить от дурных гостей души блуждающих? – спросил писец.

– Сейчас я тебя научу этим пользоваться.

– Они ведь с Абидоса, не правда ли?

– Прекрати болтать попусту. Давай лучше тренироваться! Сначала у Икера получалось не очень ловко, но вскоре он освоил технику бросания сети. И при случае старался использовать и другое оружие – свой нож и палку.

– Я предполагаю, что будут три противника, – сказал Секари. – Двое первых нападут спереди, а третий – сзади.

– Как распределим их между собой?

– Того, кто будет нападать сзади, оставим Кровавому. Он не ведает страха.

– А если врагов будет больше?

– Тогда мы умрем.

– Хорошо, расскажи мне о Золотом Круге Абидоса.

– Говорить о нем излишне. Лучше взгляни, как он действует… Смотри!

Они их заметили. Никогда Икер не видел, чтобы Кровавый так нервничал. Ослы – за исключением Северного Ветра – дрожали.

Атака началась почти сразу же.Откуда ни возьмись возникли пять крылатых чудищ с львиными головами. Одним махом Икер и Секари развернули свои сети. Угодив туда, два из них запутались и не смогли выбраться. Кровавый вонзил свои клыки в шею третьему…

Секари отпрянул как раз в то мгновение, когда когти вонзились ему в лицо. Ловко проскользнув под брюхо чудовища, готовившегося добить Секари, Икер вонзил короткий меч ему в живот и быстро покатился по земле назад, чтобы избежать пасти опьяненного яростью пятого хищника. Успев вскочить на ноги, Царский Сын метнул в него свою палку…

Оружие взлетело к солнцу, и Икер подумал, что промахнулся. Но палка вернулась на такой молниеносной скорости, что размозжила голову грозному чудищу.

Подул легкий ветер и принес с собой песчаное облако…

И вот исчезли следы нападавших, нет ни сетей, ни меча духа хранителя, ни палки…

– Теперь даже не скажешь, что они когда-либо были, – задумчиво произнес Икер.

– Ты лучше посмотри на пасть этой псины! – посоветовал Секари. – Она вся в крови.

Кровавый без устали вилял хвостом. Он знал, что отлично справился со своей задачей, и теперь с радостью принимал поздравления.

– Мое оружие исчезло, словно его никогда и не было! – продолжал удивляться Икер.

– Оно пришло к нам из иного мира, туда и вернулось. Ты получил его ради этого сражения, чтобы пройти через эту дверь. Не будь ты так ловок и смел, мы бы проиграли. Продолжим путь, по которому шел генерал Сепи, он должен быть нами доволен.

Заброшенный рудник оказался совсем близко, а его состояние – в полном порядке. Секари исследовал один из забоев и нашел, что там есть прекрасная жила. Икер отыскал маленькое святилище. На алтаре лежало страусиное яйцо. Он тщетно пытался приподнять его, но не смог. Оно было слишком тяжелое. Ценой немалых усилий им обоим удалось вынести яйцо из часовни.

– Разобьем его, – решил Секари. – По легенде, в нем должны быть сокровища.

В то мгновение, когда Икер поднимал с земли наполовину вросший в песок камень, его ужалил в руку скорпион, который тут же убежал.

Тайный агент фараона Секари прекрасно знал грозящие Икеру симптомы: тошнота, рвота, одышка, лихорадка, остановка дыхания и остановка сердца… Учитывая, что тварь была слишком большая, Икер рисковал умереть в течение суток.

Секари обработал руку раненого бальзамом доктора Гуа и произнес заклинания.

– Исторгни свой яд, боги его примут. Если он жжет, то глаз Сета будет ослеплен. Уползи, исчезни, уйди в небытие!

– Есть ли у меня шанс выжить?

– Если ты станешь задыхаться, то я сделаю тебе надрез на уровне горла.

Северный Ветер и Кровавый стояли рядом с хозяином и нежно лизали ему лицо, покрытое холодным потом.

– Это не обычный скорпион, – догадался Секари. – Это шестое чудовище, которому поручено охранять это сокровище.

Икер уже чувствовал, что задыхается.

– Ты скажешь… Исиде…

И вдруг из поднебесья спустился к ним стервятник в белом оперении. Его оранжевый клюв оканчивался черным пятном. Божественная птица! Он схватил клювом кремень и со всей силы ударил по вершине яйца. Яйцо раскололось на тысячу осколков, и внутри Секари увидел золотые слитки. Вслед за этим огромная птица улетела.

– Это воплощение богини Мут, чье имя означает и «смерть», и «мать». Ты выживешь, Икер!

Секари приложил один слиток к ране.

Немного погодя дыхание писца стало нормальным, а испарина исчезла.

– Это – целительное золото!

Под охраной сотни солдат бригада рудокопов снова начнет разработку копей. После извлечения, мытья, взвешивания и отливания слитков, золото будет отправлено специальным отрядом на Абидос. Наблюдать за посылкой станут верховные начальники…

Икер и Секари были встречены как герои. Им казалось, что их находка станет решающей. Но слова фараона вернули их к суровой реальности.

– Вы одержали славную победу. Но все же война продолжается. Это золото необходимо, но его недостаточно. То, что должно его дополнить, кроется в сердце Нубии, в заброшенном городке, следы которого отыскала Исида. Мне бы тоже хотелось вернуться в Египет, но опасность все еще велика. Не позволим Провозвестнику взбунтовать против нас нубийские племена. И если мы не утихомирим львицу-убийцу, то ни один подъем Нила не будет спокойным. Вместо живительной влаги потечет кровь…

Флотилия снова двинулась на юг.

Когда она оказалась рядом с крепостью Миам ^[127], солдаты ждали, что их с энтузиазмом встретит гарнизон. Но и здесь, как и в Иккере и Кубане, – полная тишина. На сторожевую башню не вышел ни один солдат…

– Пойду посмотрю, – решительно сказал Секари.

Помогать ему вызвались с десяток лучников.

Разведка была короткой.

– Ни одной живой души, Великий Царь. Везде следы высохшей крови и остатки костей. И здесь побывала львица-убийца…

– Она не нападает на нас впрямую, – заметил Сехотеп. – Она заманивает нас на юг! Мне кажется, что, позволяя ей вести эту игру, мы слишком рискуем.

– Мы будем продолжать, – объявил фараон. – Моя стратегическая цель – Бухен.

Бухен являлся самой дальней опорой Египта в Нубии. Он был ключом ко вторым порогам, мешавшим нубийцам броситься на завоевание Египта. Но из Бухена уже давным-давно не было никаких известий…

Со страхом приближалась команда флагманского корабля к крепости, в которой находился административный центр этой далекой области.

Несмотря на то, что крепости был нанесен определенный ущерб, высокие стены еще были крепкими.

На самой вершине главной башни какой-то солдат размахивал руками.

– Это может быть западней, – усомнился Секари.

– Высадимся усиленным десантом, – отрезал Несмонту. – Если главные ворота не откроются, мы их разнесем.

Ворота открылись.

Примерно тридцать измученных пехотинцев бросились на шею вновь прибывшим. Они наперебой рассказывали о жестоких нубийцах, о смертельных приступах и львице-убийце. Бухен мог сдаться в любую минуту…

– Пусть доктор Гуа займется этими храбрецами, – приказал генерал. – А мы организуем оборону.

Быстро и дисциплинированно развернулась армия.

С высокой башни Сесострис рассматривал каменное чрево вторых порогов.

Его гигантский план казался неосуществимым. И все же его нужно было выполнить…

35

Все египтяне Бухена внимательно слушали речь фараона. Его низкий голос сообщал им умопомрачительные вещи.

– Нашей погибели жаждет необычный враг. Поэтому победить его обычным способом мы не сможем. Во главе восставших стоит демон, призвавший себе на помощь разрушительные силы. Он стремится навязать тиранию изефет. Он проповедует жестокость, несправедливость и фанатизм. Чтобы противостоять ему, мы должны воздвигнуть непреодолимый магический барьер, состоящий их многочисленных крепостей. Они должны идти от Элефантины на юг до вторых порогов. Старые крепости будут расширены и укреплены, но мы построим и новые. В действительности же они составят одну крепость. Такую мощную, что она повергнет нашего врага в отчаяние. Работы начинаются с этого дня. Вскоре из Египта прибудут сотни ремесленников. Я останусь с армией в Египте, чтобы защищать строителей и отражать любые нападения. Каждому будут выданы амулеты, с которыми под страхом быть растерзанным львицей никто никогда не должен расставаться. Принимаемся за дело.

Картина, нарисованная фараоном перед слушателями, вызвала настоящий энтузиазм. Инженеры будут долбить скалы, ремесленники изготовят тысячи кирпичей и возведут высокие толстые стены с зубчатым верхом. Крытые переходы и двойные входы будут обеспечивать безопасность доступа.

Между двумя крепостями не будет больше расстояния в семьдесят километров, что даст возможность сообщаться с помощью оптических сигналов или почтовых голубей. Под прикрытием мощных стен лучники смогут целиться в нападающих.

Бухен стал первым впечатляющим результатом быстрой перестройки, которую провел опытный инженер Сехотеп с помощью Царского Сына Икера. Крепость занимала теперь 27 000 квадратных метров, была частично вытесана из скалы и представляла собой небольшой город, разделенный на шесть кварталов, между которыми пролегли расположенные под прямым углом улицы.

Каждое утро фараон исполнял ритуал в храме, посвященном Хору. Храм находился рядом с его резиденцией. Его защищали стены высотой в одиннадцать метров и толщиной в восемь. Через каждые пять метров находились квадратные башни или круглые бастионы. Двое ворот выходили к пристани, где стояли военные суда, баржи с продовольствием и с материалами для строительства. Портовые рабочие и моряки работали на Ниле, не покладая рук.

Медес был очень доволен своим почти комфортабельным кабинетом. Здесь он занимался обширной перепиской с другими крепостями и столицей, проверял, правильно ли составлены сообщения, посылаемые его администрацией. Даже Жергу был приставлен к работе. Занимаясь координацией движения судов с зерном, он следил за наполнением амбаров и распределением продовольствия.

Учитывая условия, в которых приходилось работать, нечего было и думать о том, чтобы где-то словчить. И Жергу, по примеру Медеса, был вынужден вести себя как преданный слуга фараона.

– И во что только они там играют? – выходил из себя Кривая Глотка. – Эти египтяне не должны были останавливаться в Бухене! Им положено было двигаться к чреву порогов!

– Они еще придут туда! – пообещал Провозвестник.

– Они расширили и укрепили саму крепость, – вздохнул Шаб Бешеный. – Теперь со стороны реки атаковать невозможно. И нас перебьют еще до того, как мы подберемся к стене!

– Не лучше и со стороны пустыни, – поддержал Бешеного Кривая Глотка. – Перед большими двустворчатыми воротами они поставили подъемный мост и вырыли широкий ров.

– Эх, верные мои ученики! Разве вы не понимаете, что им страшно и что они прячутся за своими жалкими укрытиями?

Вдруг со стороны нубийского лагеря послышались радостные крики.

– А вот и человек, которого я жду.

Провозвестник смотрел на тяжело ступавшего высокого нубийца, лицо которого было разрисовано многочисленными знаками. На голове у него был красный парик, уши украшены тяжелыми золотыми серьгами. На нем была короткая схенти, перехваченная широким кожаным поясом.

Вокруг него шли его стражники – человек десять крепких воинов.

Взгляд у гостя был на редкость воинственный…

– Я – Триах, царь земли Куш. Она там, за третьими порогами. А ты – Провозвестник?

– Да, это именно я.

– Мне сказали, что ты хочешь освободить Нубию и завоевать Египет.

– Я повторю тебе то же самое.

– Но без меня ничего не сделается.

– В этом я убежден.

– Ты и в самом деле вызвал демонов из чрева порогов и львицу-убийцу?

– Они уже сильно потрепали врагов и продолжат еще свое дело.

– Тебе ведомо колдовство, а я знаю военное дело. Поэтому я поведу свои племена к победе, а потом буду царствовать над всей Нубией.

– Никто не оспаривает у тебя этого права.

Но Триах явно не верил.

– Сотни воинов повинуются движению моего пальца, одному моему взгляду. Поэтому и не пытайся провести.

– Удачно выбрать время для нападения – это главное, – заявил Провозвестник. – Со мной говорит бог, и ты мне подчинишься. Если ты этого не сделаешь, твоя атака обернется поражением. Только в моей власти сравнять с землей стены Бухена и отворить его ворота. Если ты ослушаешься меня, то умрешь, и твоя провинция попадет под власть фараона.

Тон, которым с ним говорил Провозвестник, поразил царя Куша.

– Ты осмеливаешься отдавать мне свои приказания?! Мне?!

Триах был грубым, но обладал обостренным чувством опасности. Когда он заметил, что глаза Провозвестника начинают наливаться кровью, он понял, что перед ним особенно опасный колдун, чьей способностью наносить вред пренебрегать нельзя.

– Повторяю тебе, Триах, моими устами говорит бог! И ты подчинишься ему, потому что он дарует нам победу.

Взгляд нубийца упал на соблазнительно прекрасную Бину. Дивная брюнетка, опустив глаза, держалась позади Провозвестника.

– Я желаю эту женщину.

– Это невозможно.

– Между вождями принято дарить друг другу подарки! Я могу обменять ее на несколько моих жен и ослов, которые не знают усталости.

– Вина – необычная женщина.

– Ну и что? Женщина есть женщина!

– Ты прав. Но это – царица Ночи. И она слушается только меня.

И во второй раз Триах стерпел унижение.

– Хорошо. Мы сейчас поставим своишатры, – перевел он разговор на другую тему. – Предупреди, когда захочешь обсудить план нашего сражения.

Работы велись с невероятной скоростью в нескольких местах одновременно. Все шло гладко, потому что соблюдалась удивительная слаженность и согласованность в действиях гражданских и военных строителей. До предела уставший Медес еще успевал решать административные проблемы и обеспечивать связь между крепостями. Он разыгрывал образцового чиновника, но никак не мог придумать, как выпутаться из этой ловушки и предупредить Провозвестника об истинных намерениях фараона. Да и где сейчас скрывается человек в шерстяной тунике? Что готовит?

– Я измотался, – простонал Жергу. – Но, к счастью, у меня в кувшине еще осталось немного воды из разлива! Это идеально подкрепляет силы.

– Что я слышу, Жергу? Ты пьешь воду?!

– Ну, это поднимает мне тонус. По утрам… До пива… Знаете, я никогда столько не работал. И эта жара меня изматывает… К счастью, мне только что кое-что удалось…

– Уж не совершил ли ты какой-нибудь неосторожный шаг? – забеспокоился Медес.

– Ну уж нет! Вы только подумайте! В деревне Бухен живут под бдительным присмотром несколько туземцев. Я тут же реквизировал у них ослов. В некотором роде военный трофей! И теперь я начну торговое дело – вполне законное и прибыльное. А есть ли новости от Провозвестника?

– Никаких.

– Его молчание меня тревожит.

– Ну, он не будет сидеть сложа руки! В этом уж будь уверен. Вошел Икер, и оба быстро встали.

– Возникла серьезная проблема: нужно срочно осмотреть несколько судов. Чтобы избежать загромождения пристаней Бухена, я хочу устроить на соседнем острове небольшую мастерскую. Там мы сосредоточим вот эти отряды. Посмотрите список и подготовьте приказ.

Медес едва успел пролепетать свое «да», как Икер уже исчез.

– И так целыми днями! – вздохнул Жергу.

– Завтра утром причалит судно с грузом зерна. Займешься его разгрузкой.

Единственный обитатель острова – маленькая зеленая обезьянка – с удивлением разглядывала осла и собаку, которые тоже удивились, но не выказали никакой агрессии. Осторожная обезьянка залезла сначала на вершину скалы, но потом все же спустилась и дала Икеру к себе подойти.

– Тебе нечего бояться, – заверил ее Икер, протянув ей банан. Обезьянка осторожно очистила банан, попробовала его и…

уселась на плечо юноши.

– Не ревнуйте, – обратился Икер к Северному Ветру и Кровавому. – Вам тоже достанется по банану, но при условии, что вы будете уважать нашу хозяйку.

Технические службы оценили решение Икера. Многим судам требовалась серьезная починка. Приходилось делать все – от удаления ракушек с днища до замены руля. Лишнее место всегда пригодится.

– Да, засели мы здесь! – сказал Секари. – А ведь впереди вторые пороги. После них у нас могут быть жестокие бои. Там нас поджидает Провозвестник!

– Как ты считаешь, он не совершает ошибки, давая нам возможность укрепить свою базу?

– Он не считает ее эффективной. Зачем она, если он уничтожит большую часть нашей армии?

– Нет, фараон не поведет нас к такой катастрофе, – возразил Икер.

– Рано или поздно нам все равно придется идти через чрево порогов.

– Царь это предвидит.

– Если бы нам предстояло сражаться с вождем нубийского племени, я бы не испытывал никакого страха. Но нас поджидает враг Осириса…

В маленькой деревушке Бухен, расположенной по соседству с огромной крепостью, не стихали споры. Несколько нубийских семей собрались там, чтобы укрыться от царя земли Куш Триаха, чья жестокость внушала им ужас. Большой любитель человеческих жертвоприношений, он не щадил даже детей. Каждому было известно, что этот опасный воин поселился на южной окраине вторых порогов. Только египтяне могли помешать ему уничтожить соседние племена.

Но тех, кто укрылся рядом с крепостью, мучил дух возмущения. Почему этот государственный чиновник реквизировал у них ослов – их главное богатство? До сих пор с ними обращались нормально и даже пищи давали больше, чем раньше. Поэтому они тяжело переживали этот инцидент. После долгих споров нубийцы все же решили остаться. Если бы они вернулись к себе, то воины Триаха отрезали бы им головы и стали бы потрясать ими как трофеями. Лучше уж терпеть египетскую оккупацию! По крайней мере она не такая жестокая. Да и снабжение лучше. К тому же фараон обещал создать некое местное управление, совместный суд. Вот он и будет разбирать такие спорные дела…

Но один подросток, возмущенный родительской покладистостью, не разделял таких надежд. Проклиная трусость взрослых, он ушел из дома и через саванну отправился на поиски воинов Триаха, которому поклонялся, как идолу. Он хорошо знал местность и скоро достиг желаемой цели.

Видя, что к ним бежит человек, лучники, не задумываясь, выстрелили.

Первая стрела попала парню в левое плечо, вторая – в правую икру.

– Я ваш союзник! – кричал он, с трудом передвигаясь.

Лучники задумались: стоит ли его кончать?

– Я пришел из Бухена и хочу видеть царя Триаха! Моя информация может оказаться ему полезной!

Что ж, если он говорит правду, то солдат наградят. Поэтому они притащили раненого к шатру вождя.

Триах только что насладился радостями любви со своими двумя женами и прихлебывал финиковую водку.

– Царь, этот пленник хочет говорить с вами.

– Пусть станет на колени и опустит голову.

Лучники грубо заставили мальчика исполнить приказание.

– Ну, что там у тебя? Быстро!

– Моя семья укрылась в новой деревне, а египтяне украли наших ослов. Помогите, господин!

В ярости Триах дал мальчишке оплеуху.

– Никто не имеет права так поступать! На этот раз довольно! Я убью фараона.

– Парня берем? – спросил один из лучников.

– Зачем это? Мне не нужны калеки. Убей его.

Триах позвал своих приспешников и разразился пылкой речью, суть которой сводилась к тому, что нубийцы – храбрые воины, а египтяне – жалкие сластолюбцы. Перед набегом черных воинов Бухену не устоять.

А докладывать Провозвестнику и получать его согласие не обязательно. Ведь царь Куша своей победой поставит его на колени!

Нельзя безнаказанно оскорблять вождя своих союзников…

36

Мемфис спал. Десять человек небольшого отряда городской стражи, наблюдавшего за северным районом столицы, увидев разносчика лепешек, очень обрадовались. Совсем скоро придет смена, и подкрепиться было бы кстати.

Все сидели у дверей караулки, выстроенной из красного кирпича и побеленной сверху известью, и наслаждались первыми лучами восходящего солнца. Было не жарко, хотелось спать и есть…

Был как раз тот самый момент, который бандиты сочли удобным.

Десять легких жертв. Их уничтожение посеяло бы в столице панику, и каждый надолго потерял бы чувство безопасности…

Что ж, пора действовать!

Когда первый нападавший внезапно столкнулся с самим Собеком-Защитником, он настолько растерялся, что даже не подумал защищаться и принял удар чудовищной силы, превративший его лицо в кровавое месиво.

Его помощникам хватило храбрости сопротивляться, но и они не могли справиться с отборными воинами, заменившими обычных стражников. Те в несколько мгновений уложили их на земле возле караулки.

– Вон там! Бежит!

Собек лично поймал главаря банды и за волосы приволок его к караулке.

– Гляди-ка, наш цирюльник! Значит, ты хотел убить стражников?!

– Вы… Вы ошибаетесь!

– Имя руководителя? Кто главарь банды?

– Никакой банды нет, господин начальник! Я не сделал ничего плохого! Я убегал, потому что боюсь драк!

– Послушай-ка, приятель, мы выслеживаем тебя уже несколько недель. Ты собрал замечательную шайку головорезов и какое-то время тренировал их, готовя к нападению! Если хочешь спасти свою жизнь, говори! Говори все!

– Вы не имеете права меня пытать!

– А я и не собираюсь этого делать.

– Значит… вы меня отпустите?

– Ну, до этого еще далеко… Может быть, мы прогуляемся с тобой по пустыне… Ну, например, до какого-нибудь отдаленного места. У меня будет с собой вода, а у тебя – нет. Ты пойдешь впереди. В это время года скорпионы и змеи особенно ядовиты…

Никогда еще в своей жизни цирюльник не осмеливался выбираться за пределы Мемфиса… Как и большинство горожан, он панически боялся такого опасного путешествия один на один с неизвестностью…

– Это незаконно, негуманно, это…

– Вперед, приятель! Поговорим в пути…

– Нет, нет! Я буду говорить сейчас!

– Слушаю тебя.

– Но я ничего не знаю, то есть почти ничего. Я действительно получил приказ организовать эту… операцию. Обычно стражников было немного, и они – не такие крепкие ребята, как ваши… подчиненные. Это должно было быть легко…

У Собека внутри все закипело. Этими подлецами было запланировано десять убийств! Но у него наконец есть хотя бы один из этих ловко замаскировавшихся врагов, за которыми он так долго охотился! Вот он и вытянет на свет мерзавцев, совершивших столько преступлений!

– Кто дал тебе этот приказ?

– Другой цирюльник.

– Его имя?

– Я его не знаю.

– Где он живет?

– Он ходит из квартала в квартал, у него нет постоянного жилища. Он передает мне свои приказы тогда, когда ему это удобно. Сам я никогда не проявляю инициативы.

– Почему же ты подчиняешься этому негодяю?

Лицо цирюльника вспыхнуло ненавистью. Он вдруг ощутил, что больше не боится Собека.

– Потому что бог Провозвестника скоро установит над Египтом свое царство! Ты и твои прихвостни – слепые служители фараона! Вы все будете уничтожены! А мы – верные сыны истинной веры – получим в награду благополучие и счастье. И страна, где я родился, моя Ливия, наконец-то возьмет реванш!

– Ну а пока, приятель, покажи-ка мне на карте, где появляется твой начальник.

Приглушенные голоса разбудили полного усатого цирюльника, отдавшего приказание убивать стражников.

Он привык к подпольному существованию, поэтому сразу почуял опасность.

Кто-то подглядывал в окно…

Значит, его догадка справедлива. Его разыскивает Собек.

Это может означать только то, что его подчиненный и его команда провалились и заговорили!

Оставалась только одна возможность бежать – терраса… Но она скорее всего уже тоже занята стражниками, потому что кто-то по ту сторону двери пытается открыть замок…

Что делать?

Ливиец понял, что допроса у Собека он не выдержит…

Решение найдено! Он спокойно достал свою лучшую бритву, чье длинное прочное лезвие заточил накануне…

Провозвестник сможет гордиться его поступком, а в раю ему с радостью откроют все двери!

Точным уверенным жестом сын истинной веры перерезал себе горло.

Население Мемфиса шумно праздновало свою радость: высокий паводок не причинит никакого ущерба городу! Вот и снова волшебство Сесостриса спасло Египет от несчастий!

А в это время во дворце Собек заканчивал устный доклад о событиях последнего дня. Царица, визирь и Верховный Казначей внимательно слушали…

– Цирюльники… Значит, это они составляют главный элемент в подпольной цепи? – удивился Кхнум-Хотеп.

– Конечно, нет. Все, кого мы вызывали и допрашивали, показали одно: связными агентами были ливийцы. Им был известен только один начальник – тот ливиец, который зарезался. Сеть словно моментально оборвалась. Заказчика вычислить оказалось невозможно.

– Тем не менее это первый и замечательный успех! – похвалила действия охраны царица. – Египту удались две вещи: не только Великий Царь сумел устоять перед натиском стихии, но и враг не будет больше чувствовать себя безнаказанным. По крайней мере на какое-то время он ощутит себя лишенным средств связи… О, если бы боги сделали так, чтобы за первым шагом последовали и другие!

– Ветер меняется, – констатировал визирь. – Воздвигнув магическую стену из крепостей, царь положит конец зловредному влиянию великого Юга. И понемногу мы отвоюем утраченные позиции.

Ливанец одно за другим проглотил десять пирожных. Пока этот водонос не расскажет ему о результатах нападения на стражников, ему не утолить голода! Но его лучший агент сегодня, как назло, запаздывает, сильно запаздывает!

Наконец, вот и он!

– Полное поражение, – с горечью произнес он. – В этот момент там находился Собек…

Ливанец побледнел.

– Цирюльнику удалось бежать?

– Нет, его схватили.

Ливанцу стало плохо. Он был вынужден сесть, вытирая выступивший на лбу пот полой своего просторного надушенного платья.

– Но это еще не все. Волна поражений покатилась дальше, – продолжал водонос. – Собек начал обширную операцию, и всех цирюльников вызывали в управление стражей.

– И того, кто возглавляет нашу сеть? – с трудом выдавил из себя ливанец.

– Он перерезал себе горло, когда его собирались брать.

– Храбрый и гордый человек! – с облегчением выдохнул ливанец. – Значит, до меня не доберутся…

Успокоившись, ливанец налил себе в бокал белого вина.

– В настоящий момент, – уточнил водонос, – наши ячейки лишены связи. Стража, вполне естественно, станет шнырять повсюду, суя нос в чужие дела. Так что установить сообщение можно будет только спустя какое-то время.

– А что бродячие торговцы?

– Я советую вам оставить их пока в покое. Собек, конечно, заинтересуется и ими…

– Нужно убить эту паршивую собаку!

– До него не дотянуться, стражники преданы ему, как богу. А последние события еще увеличат его популярность.

– Нельзя дотянуться… Может быть, и нельзя… Но непродажных людей не бывает… Я в это не верю. Пожива вскружит ему голову и сделает его уязвимым.

Жители деревни, что находилась рядом с крепостью Бухен, строили дома для размещения солдат и охраны, рубили амбары для зерна и других продуктов, ставили укрытия для скота и городили частокол для защиты от нападений. Привыкнув к своим новым условиям существования, которые были значительно лучше прежних, они не жалели о том, что укрылись здесь от жестокого Триаха…

Внезапно и бесшумно на них обрушилась жестокая атака воинов царя земли Куш. Крестьяне оказались застигнуты врасплох. Никто не успел оказать сопротивления.

Первой жертвой стал египетский офицер, которому было поручено доставлять в деревню воду и хлеб. Триах отрезал ему голову и насадил ее на пику. Потом его головорезы перебили своих соплеменников, не пощадив детей.

Меньше чем в полчаса в деревне никого не осталось в живых.

– Теперь вперед, на Бухен! – крикнул правитель земли Куш, помчавшись со своим войском к большим воротам крепости, расположенным со стороны пустыни.

Египтяне не успели поднять мост и закрыть доступ в свою мощную крепость. Ревущий поток воинов устремился внутрь, уверенный в легкой победе. Триах уже представлял себе, как отрезает голову Сесострису, выставляет труп на крепостной стене, а потом ставит его у входа в свой дворец.

Воины Куша думали, что попадут на широкий двор, где рукопашная схватка легко могла принести им победу. Но они оказались в каком-то узком проходе, где сами же создали невероятную давку. Настоящая ловушка: ни руки не поднять, ни мечом не ударить!

Египетские лучники, находясь на верхней стене под прикрытием толстых зубцов, по приказу Несмонту выпустили стрелы…

В живых остались единицы, но и они пали духом, даже не успев сразиться с врагом…

– Вперед! – не унимаясь, ревел Триах.

Он был убежден, что как только его воины выберутся из этого каменного мешка, они сразу же вступят в рукопашную с врагами…

Но за первой ловушкой перед ними оказалась вторая, а вторая закончилась узким тупиком, выход из которого был закрыт тяжелыми воротами.

И на этот раз пленников крепости встретил град смертоносных стрел египетских лучников…

Убежать не удалось никому, потому что специальный египетский отряд, дождавшись, когда все воины будут атакой втянуты внутрь, поднял подъемный мост и закрыл ворота.

Триах умер последним, его тело было пронзено десятью стрелами…

Шаб Бешеный осмелился разбудить Провозвестника.

– Простите меня, господин, нам только что сообщили, что царь земли Куш атакует крепость Бухен!

– Идиот! Слишком рано, слишком рано!

– Говорят, он переусердствовал с дурманными зельями и решил отомстить за отнятых египтянами ослов.

– Этот болван совершил непростительную ошибку.

– Может быть, ему повезет, и он нанесет серьезный ущерб египетской защите?

Провозвестник ничего не ответил.

Вместе с грациозной Биной он отправился в пустынную зону, находившуюся поблизости от Бухена.

Крепость казалась по-прежнему целой.

Провозвестник увидел, как египетские солдаты вытаскивали трупы воинов Куша и складывали их друг на друга перед кремацией. Труп Триаха тоже ждала подобная участь.

– Это катастрофа, – тяжело вздохнул Бешеный. Нубийской армии, на которую так рассчитывал Провозвестник в своей борьбе против Сесостриса, больше не существовало.

– Давайте уйдем отсюда, господин. Вернемся в Мемфис. Там вы будете в полной безопасности.

– Ты забываешь о чреве порогов! Сесострис, опьяненный своей победой, попытается завоевать территории, которые находятся позади!

– Даже с помощью львицы мы можем не суметь отбить его атаки.

– Не сомневайся, мой храбрый друг. Он – всего лишь фараон. Я – Провозвестник. Его царство заканчивается, а мое начинается. Разве может такое незначительное событие поколебать твою веру?

Шаб Бешеный устыдился своей слабости.

– Мне еще предстоит так много работать над собой, господин! Не сердитесь на меня!

– Я прощаю тебя.

Вернувшись в свой лагерь, Провозвестник вызвал к себе Кривую Глотку и расспросил его о расположении египетских позиций. По словам Кривой Глотки, большая часть солдат находилась в крепости Бухен, но один отряд сторожил соседний островок, где располагались мастерские по ремонту судов.

– Убей всех, кого там встретишь, и подожги здания, – приказал Провозвестник. – Сесострис поймет, что сопротивление далеко еще не подавлено. Его интендантские службы будут дезорганизованы, а этот неожиданный удар подорвет боевой дух солдат.

– Уж я повеселюсь! – пообещал Кривая Глотка, с восторгом предвкушая свое злодеяние.

37

Секари подскочил в постели.

– Какой кошмар! Мне приснилось, что я жую огурец! Это плохое предзнаменование. Нас ждут серьезные неприятности.

– Да спи ты! – посоветовал ему Икер, который никак не мог проснуться после тяжелого дня.

– Не смейся над снами! Кстати, посмотри: Северный Ветер и Кровавый тоже проснулись и встали.

Царский Сын недоверчиво посмотрел на животных.

Двое друзей волновались, устремив взгляд на реку.

– Что-то не так. Интересно, куда смотрят часовые?

– Сиди здесь, я проверю сам.

Секари осторожно подкрался к мастерской.

Часовой исчез, словно его и не было.

Секари бегом бросился к палатке, где спали пехотинцы.

– Подъем! – приказал он. – И все врассыпную! На нас напали!

Только египтяне выскочили из своей палатки, как она с нескольких сторон вспыхнула. Ее подожгли головорезы Кривой Глотки, который был уверен, что изжарит спящего врага.

Завязался жестокий рукопашный бой, исход которого предрешить было трудно.

Секари в беспокойстве вернулся к Икеру. На того в этот момент бросились двое сирийцев. Гибкий и быстрый юноша уворачивался от их кинжалов. Секари уложил одного, Кровавый опрокинул второго и впился ему зубами в горло.

Уже горели три корабля…

Бандитам не удалось добиться полной неожиданности удара, к тому же их было недостаточно, чтобы сражаться с египетским гарнизоном. Несмотря на потери, он брал верх.

При свете пламени Икер узнал волосатого предводителя, который только что поджег четвертое судно.

– Кривая Глотка!

Тот обернулся.

– Чтоб ты сдох, проклятый писец!

Он метнул кинжал, Икер едва успел сделать резкое движение вправо, и лезвие по касательной задело щеку Икера.

Кривая Глотка нырнул в реку и исчез.

Фараон лично возглавил ритуал похорон офицера, убитого во время штурма несчастной деревни у Бухена. После опознания останков специалист по мумифицированию прикрепил на свое место голову. Гражданским убитым также были устроены достойные похороны.

Присутствие Сесостриса успокаивало солдат, но жестокость врагов смущала. Но уничтожение орд Триаха доказало им верность выбранной фараоном стратегии.

Рядом с Сесострисом неотступно находился Царский Сын Икер, только что отразивший неожиданную ночную атаку. Конечно, горько было сознавать, что погибло несколько воинов и три корабля, но все же планы врага были сорваны.

– Покоя не будет, – предупредил Сесострис. – Настало время перехода через чрево порогов.

Беспокойный шепот пронесся по рядам.

– Я пойду первым, со мной пойдет Икер. Всем надеть защитные амулеты и строго следовать приказам генерала Несмонту.

Оставшись один на один с Сесострисом, Икер увидел, что тот написал несколько слов на золотой дощечке, которая воплощала его могущество великого жреца Абидоса.

Почерк фараона изменился, и появились другие знаки, заменившие те, что он начертал. Потом все перемешалось, и дощечка снова стала чистой.

– Невидимый мир отвечает на жизненно важные вопросы, – сказал фараон. – Завтра, еще до рассвета, мы поплывем через чрево порогов.

– Но оно не судоходно, Великий Царь!

– В этот час оно будет судоходно. Четыре силы осуществят этот акт справедливости: способность освещать тьму, благородство, способность проявлять силу и владение элементами мира ^[128]. Квинтэссенцией созидательных сил мира является жизнь. Она является одновременно самой тонкой и самой действенной силой. Она пронизывает нас в каждый момент, но кто осознает это? Ра, божественный свет, озаряет наш разум во время череды своих посвящений. Когда твоя душа-птица просыпается, ты можешь достичь неба, перейти от видимого мира к невидимому и вернуться обратно. Путешествие из одного мира в другой позволяет тебе не становиться рабом человеческой посредственности и избавиться от рабства времени. Смотри поверх событий, старайся видеть сквозь них, умей различать дары неба.

– А разве львица не победит тысячи армий?

– Она – Секхмет, повелительница сил. На шее у тебя амулет в виде скипетра секхем – владение силой. А я управляю этим скипетром для освящения жертвоприношений. Львицу Секхмет уничтожить невозможно. Но поскольку ее власть была извращена Провозвестником, я должен вернуть ей ее истинное место.

Секари было холодно, просто зуб на зуб не попадал!

Это надо же, в самый разгар лета над вторыми нильскими порогами занималась ледяная заря, такая непохожая на теплые зори Египта! Это, вне всякого сомнения, новое злодеяние Провозвестника.

Пять первопроходцев смотрели на чрево порогов: Сесострис, Икер, Северный Ветер, Кровавый и Секари. Египетская армия шла в обход по пустыне.

Посвященный в члены Золотого Круга Абидоса, Секари знал, как велика власть фараона. Но теперь, перед этими стенами высоких скал и бурных вод, его одолевали сомнения. И все-таки он когда-то принес присягу, поклялся идти за фараоном везде, куда потребуется. И этот пейзаж, каким бы чудовищным он ни был, не заставит его отступить. Свое слово он давал не взаймы, а навечно. И клятва теперь превратится из слова в реальную смерть.

– Посмотри на эту скалу, которая возвышается над чревом порогов, – посоветовал Сесострис Икеру. – На что она похожа, как ты думаешь?

– У нее форма урея, той самой кобры на вашем головном уборе, что готова броситься на врагов!

– Вот поэтому мы и в безопасности. Позабудь о быстром течении и грохоте волн.

Управляя веслом, фараон провел ладью узким проходом, вокруг которого вздымались смертоносные волны. Беспорядочное нагромождение скал тянулось до горизонта.

Секари, промокший до костей, судорожно вцепился в борт ладьи. Нил наращивал свою агрессивность, и ладья трещала по швам. Казалось, еще секунда, и она развалится.

– Возьмись за руль, – приказал Сесострис своему Сыну.

Царь натянул гигантский лук. Острие стрелы было сделано из сердолика и блестящей красной яшмы.Стрела пронзила завесу тумана, выглянуло солнце…

– Мы нанесли немалый урон, – похвалялся Кривая Глотка.

– Сколько кораблей уничтожено? – спросил его Провозвестник.

– Три полностью, а четвертый частично.

– Результат плачевный.

– Но это как минимум три баржи, это ослабит интендантство! Кроме того, египтяне будут каждую секунду испытывать страх. Мы будем нападать в любое время и в любом месте. Чем дальше они продвинутся в глубь Нубии, тем более уязвимыми станут!

– Господин, нубийские колдуны сбежали, – в страхе сообщил Бешеный.

– Эти черномазые показывают спину при малейшей опасности! Зато мои ливийские головорезы не страшатся никакого врага! К тому же с нами львица. Она одна в силах справиться со всей египетской армией и обратить ее в бегство!

Кривая Глотка упустил в своем рассказе то обстоятельство, что видел призрак Икера.

– Идите все отдыхать! – приказал Провозвестник. – Завтра возьмем инициативу в свои руки.

Еще до рассвета вышел он из шатра вместе со своей верной спутницей. Воздух был ледяным, мрак не спешил рассеиваться, борясь со светом. Агония его была долгой…

Вдруг Вина покачнулась.

– Мне душно, мой господин!

Уходящую ночь прорезала огненная стрела. Сначала показалось, что она затерялась где-то вдали, но потом она с невиданной скоростью упала с неба и пронзила правое бедро Бины. Та взвыла от боли.

Провозвестнику некогда было заниматься раной львицы, потому что вместе с первым солнечным лучом над ним взвился огромный сокол с золотыми глазами. Он явно жаждал погубить Провозвестника, все кружил и кружил над своей жертвой.

Руки Провозвестника немедленно превратились в когти, а его нос – в хищный клюв. Вот сокол издал резкий крик, сейчас он бросится в атаку…

Провозвестник подумал: «Это воплощение фараона способно видеть невидимое и не привыкло оставлять своей жертве шанс. Но в этот раз он все же будет побежден!»

В метре от земли Провозвестник сетью поймает его! Это западня! И тогда он оторвет наконец-то голову этому Хору-Сесострису!

Но сокол снова взмыл в небо, озаренное восходящим солнцем.

– Господин! – в ужасе крикнул Шаб Бешеный. – Пороги замолчали!

Прибежал посланный на разведку лазутчик.

– Бежим, сюда идет египетская армия!

Никогда еще плавание не было таким спокойным. Чрево порогов стало простой чередой скал, между которыми Нил открывал чудесную дорогу, по которой двигалась царская ладья.

– О боги! – простонал Секари. – Я никогда бы не подумал, что так бывает!

– А вот Северный Ветер и Кровавый в этом и не сомневались, – заметил Икер.

– А ты?

– Я? Я держал руль и видел, как царская стрела пробила тьму. Зачем задавать ненужные вопросы?

Секари пробормотал что-то невразумительное.

Расслабившись, осел и пес блаженно растянулись на дне.

Фараон снова сел к рулю.

– Сокол Хор поразил Провозвестника? – спросил Икер.

– Его цель не в этом. Как только львицу ранило, Птица Начала Начал успокоила реку. Мы пророем здесь канал, который будет открыт для навигации круглый год. Он даст нам возможность использовать лесные массивы, которые мы насадим за порогами. Злобные силы великого Юга не смогут пройти сквозь эти аванпосты нашей магической стены.

– Могут ли повредить нам Провозвестник и львица?

– К сожалению, да. Мы нанесли им весьма чувствительные удары, и, чтобы отреагировать, им понадобится время. Но зло и жестокость всегда найдут необходимую пищу, чтобы возродиться и снова начать нападение на Маат. Поэтому-то и необходимо столько крепостей.

– Близко ли находится золотой город?

– Ты скоро отправишься на его поиски.

Египетские солдаты с песней вышли из пустыни и присоединились к фараону. Несмонту дал им свободно выразить радостное чувство облегчения по поводу благополучного перехода, что прогнало тоску и укрепило единство армии. Все были поражены, увидев, какое спокойствие царило в чреве порогов.

– Ты встретил сильное сопротивление? – спросил царь у генерала.

– Оно было неорганизованным, но иногда опасным. кое-какие остатки нубийских племен, ливийские и сирийские наемники.

– Наши потери?

– Один убитый, много легких ранений и два тяжелораненых. Но доктор Гуа их вылечит. Неприятель уничтожен полностью. Они сражались мелкими группами и отказывались сдаваться. На мой взгляд, тактика Провозвестника становится более или менее ясной: операции специальных подразделений и провокационные выходки фанатиков, готовых уничтожить себя в случае поражения. Нам нужно быть очень осторожными и принять строгие меры безопасности.

Победу отпраздновали пиром. «Любящий фараона, – напомнил Несмонту, – это счастливец, у которого есть все необходимое для счастья. Восстающие же против Него не знают ни земного, ни небесного блаженства».

Потом Сехотеп читал свою поэму, написанную для школы писцов. В ней царь сравнивался с укротителем реки, со сдерживающей поток плотиной, с напоенной свежим воздухом комнатой, в которой прекрасно спится, с нерушимой крепостью, с благоверным воином, чья рука без устали бьет врагов, с укрытием для слабых, с прохладной летней водой, с теплым зимним жилищем, с горой, на которой живут ветры и о которую разбиваются грозы.

Под смущенные внимательные взгляды египтян царственный гигант, чья голова была украшена двойной короной, установил стелу из красного гранита, отмечавшую новую границу египетских территорий. На ней был выбит следующий текст: «Южная граница, проведенная в восьмой год царствования Сесостриса. Ни один нубиец не сможет пересечь ее по воде или по суше, на борту корабля или с группой соплеменников. Допускаются только туземцы-торговцы, официально зарегистрированные гонцы и путешественники, чьи намерения не являются злыми» ^[129].

Как только праздник завершился, началось строительство новых крепостей, которые были самыми дальними и самыми громадными из тех, что когда-либо строились в Нубии.

38

Постоянный жрец Бега злобствовал.

Почему его союзники не подают признаки жизни? Молчит Жергу, ни одного письма от Медеса! Подпольная торговля стелами прервалась, священный остров Абидос жил изолированно под охраной армии и стражи. Не вырвешься. По той скудной информации, которая приходила со временными жрецами, Сесострис имел жестокие сражения в Нубии. Оказалась ли для него ловушка Провозвестника достаточно губительной?

Чем больше проходило дней, тем сильнее экс-геометр худел, тем больше упрочивалась его ненависть к царю и Абидосу. Теперь, когда он полагал, что средство для отмщения найдено, мог ли он предаваться отчаянию? Нет, он должен был ждать. Благодаря чудовищной власти Провозвестника этот период неуверенности скоро закончится. Сесострис, считая, что может подчинить себе великий Юг, показывает, насколько он самонадеян. Он встретится там с неизвестными ему силами, которые превосходят его собственные!

И когда победители обрушат свои удары на Абидос, новым великим жрецом станет Бега!

Сегодня же есть по крайней мере одна причина, чтобы порадоваться, – отстранение Исиды от должности. Очень долго он опасался этой прекрасной жрицы, так как она слишком быстро поднималась по иерархической лестнице, которая, по мнению Бега, могла – и должна была! – принадлежать только мужчинам. Постоянный жрец ненавидел женщин, особенно тех, которые посвящали себя жречеству. В полном соответствии с учением Провозвестника, он считал, что они совершенно неспособны и не имеют права иметь доступ к жреческому сану. Их место было у очага, они должны были служить своему мужу и своим детям. Как только он станет Верховным жрецом, он изгонит с Абидоса женщин.

К счастью, судьба Исиды читалась довольно легко. Ее часто призывали к царю в Мемфис, и она скорее всего может стать начальницей женской школы, а значит, одной из самых влиятельных особ в священном городе. Однако та работа, которую поручил ей Безволосый, явно не соответствовала такому пути. Это могло означать, что юная жрица, видимо, разонравилась фараону. Сегодня она была вынуждена до изнеможения заниматься низким трудом, который обычно поручался прачкам: она стирала белье в канале!

Бега подозревал, что Исида была глазами и ушами Сесостриса. Ей, видимо, было дано задание наблюдать за действиями и речами постоянных жрецов и предупреждать фараона о малейшем подозрительном поступке. Хотя она была всего лишь мелкой интриганкой, наивной дурочкой, волею судеб оказавшейся при дворе. Бега был рад ее унижению и старался не обращаться к служанке такого низкого класса, не приходил на те ритуалы, которые она исполняла.

Исида осторожно стирала белоснежную льняную тунику фараона, используя небольшое количество селитровой пены, чтобы придать ей изначальный блеск и чистоту драгоценной реликвии. Как можно было даже мечтать, что Безволосый поручит ей столь важное действо, как очищение священной одежды Осириса, обнаруженной во время совершения таинств?

Юная жрица сосредоточенно работала, не обращая внимания на снисходительные и презрительные взгляды. Касаться этой сотканной духами туники означало для Исиды возможность вступить в прямой контакт со священным объектом. Очень мало людей со времен первого фараона имели счастье видеть ее.

– Ты завершила свой труд? – спросил ее Безволосый, который последнее время был постоянно в мрачном расположении духа.

– Вы довольны результатом?

Белая туника Осириса блестела на солнце.

– Сложи ее и положи в этот сундук.

Маленький сундучок с резными украшениями, отделанный вставками из слоновой кости и голубого фаянса, был украшен зонтиками раскрытых папирусов. Исида осторожно положила туда священную одежду.

– Видишь ли ты границу сверхъестественного, воплощенную в этом предмете? – спросил Безволосый.

– Абидос – это дверь неба.

– Ты хочешь войти в нее?

– Я жажду этого.

– Тогда следуй за мной.

Подчиняясь велению фараона, хозяина Золотого Круга Абидоса, Безволосый привел Исиду к часовне храма Осириса.

На низком столике лежала игра сенет – «переход».

– Садись и сыграй.

– А кто мой противник?

– Невидимое. Раз ты коснулась туники Осириса, невозможно избавить тебя от этого испытания. Если ты выиграешь, то будешь очищена, и твоему разуму откроются новые реальности. Если проиграешь, то ты исчезнешь.

Дверь в часовню закрылась.

Прямоугольная доска имела тридцать клеточек, расположенных тремя параллельными рядами. Двенадцать ^[130] шашек веретенообразной формы для одного игрока, двенадцать конических шашек с округлым верхом – для другого. Они ходили в зависимости от числа, полученного с помощью набора дощечек, на каждой из которой было написан номер. Некоторые клеточки давали преимущества, другие, наоборот, их отнимали. Игрок сталкивался с многочисленными ловушками, а потом попадал в Нун – первобытный океан, в котором он возрождался.

Исида пошла на клетку пятнадцать – «жилище возрождения». Там был начертан иероглиф жизни, рамку вокруг которого образовывали два скипетра уас – «цветущая сила».

Дощечки внезапно перевернулись, и пять шашек противника сделали ход вперед, чтобы закрыть Исиде возможность двигаться дальше.

Ее второй ход был неудачным: клетка двадцать семь – «водная гладь», в которой можно утонуть! Исида должна была вернуться, и ее положение пошатнулось.

Когда невидимое сделало свой ход, юная жрица решила, что она погибла.

Чего же ей было опасаться? Разве она, служа Осирису, не пыталась вести чистую открытую жизнь? Если настал ее час предстать перед высшим судом, ее сердце выскажется за нее.

Исида бросила дощечки.

Двадцать шесть – клетка «совершенное жилище». Идеальный ход, давший ей доступ к небесной двери, цели игры.

Клетки исчезли, переход был совершен.

Безволосый открыл дверь и вручил жрице золотой слиток.

– Пойдем со мной к акации. Жрец обошел вокруг Древа.

– Возьми этот металл, Исида, и приложи его к ветке. От слитка шло мягкое приятное тепло. Пропитавшись новой жизненной силой, ветвь целиком покрылась свежей листвой.

– Целительное золото! – охнула юная жрица. – Откуда оно?

– Икер разыскал его в Нубии. Это только первый образец. Нам понадобятся много слитков лучшего качества. Только тогда произойдет исцеление. И все же мы постепенно движемся вперед.

Икер… Значит, Царский Сын участвует в воскрешении Древа Жизни!

Но раз он – необычный человек, то, может быть, его судьба и будет соединена с судьбой жрицы с Абидоса.

Миргисса, Дабернати, Схалфак, Уронарти, Семна и Кумма – с севера на юг шесть крепостей закрывали теперь выход к чреву порогов. Каждый день Сесострис лично ездил осматривать строительство, которое велось под руководством Сехотепа, а также под наблюдением Икера и генерала Несмонту. Глядя, какие мощные стены поднимаются благодаря их усилиям, каменщики забывали об усталости и тяжести своего труда. Их прекрасно кормили, вдоволь снабжали свежей питьевой водой и прохладным пивом. Медес и Жергу, вынужденные участвовать в этом всеми своими силами, внимательно следили за исполнением приказов фараона.

Миргисса поражала даже самых больших скептиков. Ее строили на самой верхней площадке высокого отрога, возвышающегося над Нилом на двадцать метров на восток от самого южного края вторых порогов. Она занимала прямоугольник по площади равный восьми с половиной гектарам. Ее название звучало грозно: «Та, что отторгает движущихся со стороны оазисов». Вокруг крепости были устроены глубокий ров и двойная стена с реданами, уступами. Над воротами возвышались бастионы. Благодаря своим крепким стенам, толщина которых равнялась восьми метрам, а высота – десяти, Миргиссу мог защищать небольшой гарнизон всего из тридцати пяти лучников и стольких же пикинеров.

За бастионами находился устланный плиткой двор, по периметру которого шли колонны, жилые комнаты, кабинеты, хранилища для припасов, амбары, арсенал, кузница и храм. Здесь находились мастерские, в которых чинились и производились новые пики, мечи, кинжалы, дротики, луки, стрелы и щиты.

Это укрепленное поселение дублировалось находившимся рядом городом примерно такой же площади. Там были выстроены дома из обожженного кирпича, хлебные печи, мастерские. Египтяне поражали жителей пустыни тем, что сажали деревья и устраивали сады. Толпы любопытных из окрестных племен ежедневно сходились наблюдать за этими чудесами. Одно за другим племена подчинялись фараону.

Доктор Гуа и фармацевт Ренсенеб успешно вместе выхаживали больных, между ними установились доверительные отношения.

Миргисса становилась главным торговым и экономическим центром этого обездоленного района, который мог с ее помощью выбраться из нищеты. Каждый житель ел досыта, и больше не слышно было ни о восстаниях, ни о сражениях, ни о грабежах. Население, настроенное враждебно по отношению к зловещей провинции Куш, ставшей жертвой негодяев, помышлявших лишь об убийствах, склонялось на сторону египетского протектората. Сесостриса нельзя было обвинить в тирании. Напротив, он выступал как освободитель и живой воплощенный бог. Разве не он гарантировал несчастным процветание и защиту?

Самое важное новшество, которым гордился руководитель строительных работ, заключалось в использовании спускового устройства для кораблей – стапеля. Это был склон под углом максимум в десять градусов, устроенный из толстых брусьев, покрытых илом, который все время поливали водой при спуске корабля на воду. Склон был шириной два метра и позволял избежать опасности поломки при опасном спуске в период мелководья. Кроме того, приспособление могло быть использовано при транспортировке пищевых продуктов и строительных материалов, загружаемых на тяжелые баржи.

С высоты башен Миргиссы наблюдатели постоянно следили за потоком приходящих и уходящих нубийцев. Научившись определять, к какому племени принадлежит тот или иной человек, и изучив их обычаи и привычки, наблюдатели при малейшей опасности подавали сигнал коменданту крепости, который немедленно высылал патруль. Контролировался каждый кочевник, и никто не мог проникнуть на египетскую территорию без специального разрешения, выданного по определенной форме.

Медес вел подробную картотеку на каждого из посетителей крепости, а дубликаты карточек посылались по другим крепостям в Элефантину. Работы было много, и под началом Медеса трудилась целая команда писцов. Зато к минимуму сводился риск незаконной иммиграции.

Вдруг у Секретаря Дома Царя смертельно разболелась голова. Вызвали доктора Гуа.

– Я чувствую, что почти не способен сегодня работать, – признался Медес. – Моя голова словно охвачена пламенем!

– Я посоветую вам принять дополнительные лекарства, – решительно произнес доктор Гуа. – Во-первых, это пилюли, которые для таких случаев готовит фармацевт Ренсенеб. Они прочищают каналы печени, а у вас она, видимо, засорена. К тому же они снимают боль. Во-вторых, сейчас я приложу к вашей голове только что выловленного сома. Ваша мигрень перейдет в кости этой рыбы, и вы почувствуете себя здоровым.

Поначалу Медес отнесся к прописанному рыбному лекарству скептически, но выхода не было – голова раскалывалась. Однако результат сказался незамедлительно, и Медес повеселел.

– Скажите, доктор, вы не колдун?

– Медицина, лишенная магических действий, не имела бы никакой надежды на успех. Я рад, что вам уже лучше. Я ухожу, у меня много дел. Если я понадоблюсь, позовите, я вернусь.

Где этот маленький человечек, неразлучный со своей тяжелой кожаной сумкой, черпает энергию? Ведь у него ни дня перерыва. Во время усмирения Нубии сам Гуа и его коллега фармацевт играли решающую роль, ведь нужно было поставить в строй всех раненых и больных! А теперь они не только исцеляют всех, кто в этом нуждается, в крепости и за ее пределами, но и готовят новых врачевателей – тех, кто их заменит после их отъезда. Медики играли важную роль в умиротворении края, в уничтожении последних следов анархии и бедности…

Мысли Медеса прервал один из писцов.

– У меня нет одного отчета.

– Административного или военного?

– Военного. Один из пяти патрулей, наблюдающих за близлежащими районами, не сдал мнесегодня обязательный ежедневный отчет.

Медес отправился в ту часть крепости, где квартировал генерал Несмонту.

– Мой генерал, я должен сообщить вам о происшествии. Может быть, это происшествие и незначительно, но я все же обязан поставить вас в известность и выяснить, в чем дело. Один из командиров патрулей сегодня не сдал отчет.

Несмонту тотчас же отправил за офицером. Его раздосадованный адъютант вернулся один.

– Я не могу его найти, мой генерал.

– А подчиненные ему солдаты?

– Их тоже нет на месте.

Стало ясно, что произошло нечто ужасное: патруль не вернулся.

Тут же фараон собрал экстренный военный совет.

– В каком направлении был послан патруль? – спросил Сесострис.

– Западная тропа, – ответил Несмонту. – Это самое обычное задание, нужно было проконтролировать караван кочевников. Этот караван еще ни разу не приходил в Миргиссу. Я думаю, что наши солдаты попали в западню. Нам нужно решить, единичный ли это случай или подготовительный шаг на пути к массированной атаке.

– Этим займусь я, – заявил Икер.

– Но в армии достаточно отличных лазутчиков! – возразил Несмонту.

– Нам не следует заблуждаться: это первая вылазка Провозвестника. Я чувствую, что, предприняв необходимые меры безопасности, смогу верно оценить ситуацию. Мне нужно будет взять с собой лишь несколько решительных солдат.

Сесострис своего мнения не высказал.

Это новое столкновение с Провозвестником послужит для Царского Сына продолжением его пути, каким бы рискованным он ни оказался. Ведь другого пути из мрака к свету не существует.

С сожалением Секари покидал свою уютную комнату и офицерскую столовую, где так вкусно и сытно кормили! Ему определенно нужно было бы найти себе друга поспокойнее! Но именно такого неугомонного человека ему и положено охранять.

39

Генерал Несмонту показал себя несговорчивым: все патрульные, включая Икера, должны были надеть защищающий от стрел жилет, то есть магический папирус, прочно прикрепленный к груди веревкой. На его толщину приходилось рассчитывать гораздо меньше, чем на покрывающие его иероглифические заклинания, способные отвести опасность.

В тени баланита отдыхал караван нубийцев. Завидев приближающихся египтян, торговцы подняли руки в знак дружбы.

Но Кровавый грозно рыкнул, предупреждая об опасности, а Северный Ветер отказался идти дальше вперед.

Поняв, что противник им не доверяет, кушитские лучники перестали притворяться и выстрелили из луков.

Тут Икер мысленно поблагодарил генерала Несмонту за его настойчивость, потому что ни одна вражеская стрела не попала в цель.

– Сзади нас еще воины, – объявил Секари. – И еще с флангов! Мы окружены…

– Лечь! – приказал Царский Сын. – Окапываемся!

Под прикрытием своих неглубоких траншей египтяне не смогут долго удерживать натиск врага. Но почему же нубийцы напали? Видимо, смерть их вождя, царя Триаха, не заставила воинов разойтись по домам. Они оказались способны организовать западню!

– Не сочти меня занудой, – шепнул Секари, – но хочу заметить, что ближайшее будущее мне представляется довольно мрачным! Мы, конечно, знаем, как погиб наш патруль, но вот рассказать этого никому не сможем. О наступлении даже и не думай. Их в двадцать раз больше.

Икеру тоже казалось, что надеяться не на что.

Тогда он обратил свои последние мысли к Исиде. Ведь она и раньше спасала его! Если она его хоть немного любит, то не отдаст этим варварам.

– Ты слышишь шум? – спросил Секари. – Похоже на жужжание пчел.

Это действительно был рой, и он направлялся в их сторону.

Такого огромного пчелиного роя воины никогда не видели – он закрывал собой солнце!

Пчела – это символ Нижнего Египта. Солдаты обратили на него свои надежды…

И армия насекомых напала на кушитов!

– Вперед! На врага! -крикнул Икер. -Нам нечего бояться!

Секари натолкнулся на высокого негра, пытавшегося преградить ему путь. Секари хотел было убить его, но тот упал как подкошенный, сраженный десятком ядовитых жал…

Не слушая непрерывного агрессивного жужжания, которое оглушало их врагов, египетский патруль с боем вышел из окружения.

Икер со всех ног бросился вперед, увлекая за собой небольшой отряд. Несколько раз он оглядывался, чтобы убедиться, что никто не отстал.

Вдруг пчелиный рой взмыл в небо и пропал…

– Спасены! – выдохнул Секари. – Но заблудились!

– Ничего, настанет ночь, сориентируемся по звездам. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась пустыня… Ни растения, ни ручейка…

– Давайте на всякий случай укроемся за этой дюной, – предложил Секари. – Дальше двигаться у всех на виду опасно. Мало ли кто может за нами наблюдать!

Икер согласился. И вдруг он заметил наполовину вросший в песок каменный предмет. На глазах у изумленного Секари он стал его раскапывать.

– Смотри-ка! Это, без всякого сомнения, форма для отливки слитков! В этих местах был рудник…

У подножия дюны он нашел и другие следы рудника.

Солдаты стали копать и вскоре отрыли вход в хорошо укрепленную галерею.

Икер и Секари вошли… У входа остались Кровавый и Северный Ветер, которым было приказано подавать сигнал в случае малейшей опасности.

Галерея заканчивалась подобием площади, по краям которой стояли каменные жилища, а в них – оставленные кем-то весы, базальтовые грузики, множество форм разных размеров…

Икер увидел часовню, вход в которую обрамляли две колонны с лицом богини Хатхор…

Это лицо Исиды…

– Смотри, Секари! Она привела нас в золотой город! – радостно воскликнул Икер.

Внутри святилища аккуратными рядами лежали золотые слитки.

Бина так страдала, что умоляла Провозвестника убить ее. Рана была серьезной, ногу можно было потерять. Но Провозвестник терпеливо лечил ее травами, которые доставляли ему нубийские колдуны. Ему все-таки удавалось смягчить страдания Бины!

Если фараон надеялся, что ему удалось обездвижить львицу-убийцу, то он жестоко ошибается! Царская бирюза ускоряла выздоровление!

Вот уже Вина не кричит душераздирающим криком, в котором смешиваются вой женщины и рев хищника. А ведь от этого крика стыла кровь в жилах у всех племен в округе! Теперь она может спать…

Несмотря на гибель своего вождя Триаха, племя кушитов выжило и даже продолжало слушаться великого колдуна… Многие воины приходили послушать его учение. Он говорил тихим ласковым голосом. Новый бог позволит им отогнать войска Сесостриса, разрушить его крепости, завоевать Египет… Этот Провозвестник предсказывал замечательное будущее, в которое так хотелось верить. А все неверные будут истреблены огнем и мечом!

– Египтяне строят невероятно быстро, – сказал Кривая Глотка. – Сейчас они уже устраиваются в Схалфаке! С его скалистого обрыва они еще успешнее будут контролировать реку и пустыню.

– А ты не давай продолжать работы.

Кривая Глотка почувствовал, как взбодрили его эти слова.

– Да, овладеть Схалфаком было бы замечательной победой! И выбить нас оттуда будет не так-то просто! Ну, разумеется, пленных мы брать не будем.

– Скажи, что с нашим подставным караваном, устроившим засаду вражеским патрулям?

– С ним что-то непонятное: он исчез в пустыне. Это, конечно, происки Сесостриса! Этот бес не дает нам осуществить маневр и отвечает ударом на удар. Но мы все равно его убьем!

Оптимизм Кривой Глотки воодушевлял его головорезов. Но Провозвестник был более осмотрителен. Ведь, продвигаясь в глубь Нубии, Сесострис все увеличивал свои магические силы и становился таким же крепким, как его крепости!

Но, к счастью, оставалось еще немало уязвимых мест…

Сидя на складном табурете с перекрещивающимися ножками, Секари с наслаждением потягивал прекрасное выдержанное вино.

– Еще по бокалу, Икер?

– Нет, мне хватит.

– Изучай ключ к сновидениям! Если тебе приснится, что ты пьешь вино, это означает, что ты питаешься силами богини Маат! Мне это снится часто. И в таком жутком месте, как это, лучшего лекарства мне и не нужно.

Крепость Шалфак носила имя «Та, что заставляет склоняться чужие страны». В ней не было ничего привлекательного для взора. Зато из крепости можно было наблюдать, как бьется у ее подножья стесненный скалами Нил. Она была невелика, но стены имели пять метров ширины и могли вместить гарнизон и амбары. Со скалы к Нилу спускалась крутая лестница. Единственным входом в крепость были узкие, хорошо защищенные ворота. Используя хорошо отработанную технику, каменщики строили быстро. До окончания работ по возведению главной стены единственной опасностью для них мог стать набег со стороны пустыни. Но стройку охраняли двадцать лучников во главе с Царским Сыном Икером.

– Вино каждый день и каждую ночь! – продолжал Секари. – Только лучшее вино! С ним ты станешь счастливым и спокойным, потому что вино вселяет радость в домочадцев и заключает союз с золотом богов! Как сказано, а? Разве эти слова поэта не восхитительны?

– В них можно видеть и символический смысл, – возразил Икер. – Может быть, они описывают божественное опьянение от соединения с невидимым?

– Невоплощенный символ не имеет смысла! Ладно, оставим это. Скажи, золото, отправленное в Абидос, поможет?

Секари задумчиво провел по струнам лютни, чья резонансная камера была сделана из панциря черепахи, обтянута кожей газели и окрашена в красный цвет. На ее трех струнах Секари сыграл мелодию, аккомпанируя своей песне – грустной и медленной.

– Я слушал слова мудрецов, – пел он. – Что такое вечность? Это место, где царствует справедливость, где нет страха, где запрещено волнение, где никто ни на кого не нападает. Там нет врагов. Там мирно живут предки.

Лежа на боку, Кровавый слушал словно завороженный, а Северный Ветер в такт качал головой.

Икер думал об Исиде.

Ежедневно соприкасаясь с таинствами Осириса, живя рядом с источником всякой жизни, она, конечно, считает человеческую любовь смехотворно ничтожной!

И вдруг…

Если бы Секари не держал свою лютню на ноге, стрела пронзила бы ее!

Кровавый яростно залаял, а Северный Ветер громко закричал, вырвав гарнизон из ночного оцепенения.

Солдаты выскочили из своих комнат. Приученные к таким нападениям, они отреагировали профессионально и быстро укрылись за огромными гранитными глыбами, служившими для крепости фундаментом.

Секари и Икер с опасностью для жизни зашли противнику в тыл и закрыли ему путь к отступлению.

Благодаря тревоге, поднятой собакой и ослом, в боевые действия немедленно вмешался резервный отряд, находившийся неподалеку от Шалфака.

Только вождь нубийского клана сумел живым добраться до реки. Он прыгнул в воду и притаился между скал.

Когда послышались шаги, он подумал, что ему конец.

Но двое египтян ограничились тем, что стали наблюдать за Нилом.

– Лодки нет, – сказал Секари. – Этих безумцев было слишком мало, и они не заметили наш отряд заграждения.

– Эта вылазка должна была закончиться истреблением, – отозвался Икер. – Провозвестник предполагал, что мы храним золото из оставленного города в Шалфаке. Фараон был прав, что отправил его в крепость Аскут.

Египтяне ушли…

Позабыв о смерти своих воинов, вождь племени радовался тому, что только что услышал главную новость. Она очень понравится Провозвестнику!

40

– Итак, – сказал Провозвестник, – египтяне нашли золото…

– Они прячут его в Аскуте! – гордо сообщил вождь племени.

– Почему ты не разрушил крепость Схалфак?

– Потому что… Потому что нас было мало.

– Уж не пошел ли ты в атаку наугад, не подчинившись приказу Кривой Глотки?

– Главное – это то, что я узнал, где хранится их сокровище!

– Главное – это подчиняться мне!

Ударом дубины Кривая Глотка размозжил нубийцу голову.

– Жалкий выскочка, не способный командовать! И все эти черномазые такие же! Учить их – это тратить попусту месяцы. Да и то я не уверен в успехе.

– До Аскута добраться невозможно, – с сожалением сказал Шаб Бешеный. – После возведения крепостей Семна и Кумма суровому контролю подвергается каждое судно.

– Мне нужно знать, действительно ли это золото представляет собой реальную угрозу. Если да, то его нужно уничтожить, – приказал Провозвестник.

Подумав, он добавил:

– Бина скоро поправится, но использовать ее все же рано. Вот, пожалуй, что мы предпримем…

Страдая от жары и изнывая от бесконечной работы, Медес мрачнел. Да, здесь, в этой маленькой захудалой крепости Семна, ему не придется вкусить отдых и прохладу! Это строение, предназначенное для того, чтобы окончательно пригвоздить Нубию, состояло из трех частей. Западная Семна носила имя «Сесострис показывает свою силу», Южная Семна – «Та, что отбивает нападения нубийцев». Третьей частью была Кумма. В укреплениях Семны чередовались высокие и низкие башни. А в Кумме, выстроенной на восточном берегу реки, находился небольшой храм.

Нигде больше граница Египта не врезалась так глубоко в дальние земли. С той и с другой стороны узкого скалистого крепостного прохода, сквозь который даже нильская вода пробивалась с трудом, можно легко отбить любую атаку. Инженеры под началом Сехотепа предприняли меры, чтобы поднять уровень воды в узкой протоке Семны. Они нагромоздили скалы и устроили канал, по которому легко могли проходить торговые суда.

Кроме того, к северу от Семны будет возведена стена длиной в пять километров. Она должна будет защищать водный путь со стороны пустыни.

Медес составлял указ, которым назначались пятьдесят солдат в гарнизон Семны и пятьдесят – в гарнизон Куммы. Эти отборные отряды будут жить в неплохих условиях. Удобные дома, мощеные улицы, мастерские, амбары, дренажная система, запасы питьевой воды, регулярная доставка провизии… У гарнизонов не будет недостатка ни в чем. А Секретарь Дома Царя все продолжал и продолжал работать на благо Сесостриса и против Провозвестника! Что тут поделаешь?

В кабинет, где сидел Медес, возле которого слуга ритмично махал опахалом, вошел доктор Гуа со своим тяжелым кожаным мешком.

– Что с вами сегодня?

– Разболелся живот. И, кроме того, я просто задыхаюсь, такая сушь!

– А мне этот климат кажется очень здоровым, – возразил доктор Гуа. – Просто у вас слишком большой жировой слой. Нужно похудеть.

Выслушав Медеса, доктор Гуа вынул из своей сумки вазу-мензурку, похожую на ту, которой пользовался Хор для ухода за своим глазом, чтобы послать человеку жизнь, здоровье и счастье. Такая ваза позволяла правильно дозировать лекарства и делала их эффективными. Доктор Гуа налил в вазу настойки из свежих фиников, листьев клещевины и молочка сикомора.

– Сосудистые сплетения ваших ног еще молчат, а анальное отверстие слишком горячее. Мое лекарство восстановит равновесие организма, и желудок будет функционировать нормально.

– Но я чувствую себя совершенно измотанным!

– Принимайте этот настой три раза в день задолго до еды, ешьте меньше, пейте больше воды, и в Мемфис вы вернетесь совершенно здоровым.

– Скажите, доктор, а вас не беспокоит санитарное состояние наших войск?

– Разве мы с фармацевтом Ренсенебом только дремлем на солнышке в свое удовольствие?

– Я так не думаю, но эта жара…

– Наши солдаты под присмотром. А вот о наших врагах я бы такого не сказал. Что ж, это облегчит нам победу…

Торопясь к другим пациентам, доктор Гуа ушел в госпиталь Семны. Там у него было несколько тяжелых больных. К Медесу пришел встревоженный офицер.

– Я арестовал одного подозрительного. Вы можете его допросить?

Медес был самым высокопоставленным чиновником в крепости, поэтому увильнуть от этого неприятного занятия не представлялось возможным.

Но как же Медес удивился, когда он узнал Бешеного!

– Почему вы задержали этого человека?

– Потому что у него не было пропуска.

– А ну объясни, как это получилось? – потребовал Секретарь Дома Царя.

– Я служу в почтовом отряде Бухена, – ответил Бешеный, разыгрывая смущение и покладистость. – Мне никто не сказал, что существуют новые правила и что нужен такой документ. Я шел как раз к вам. Мне велено передать вам указания из главной квартиры.

– Оставьте нас одних, – приказал Медес офицеру. Дверь за офицером закрылась.

– Я же целую вечность не имел от вас новостей! Что я мог предпринять! – в ужасе простонал Медес, полагавший, что Бешеный пришел его прикончить за измену.

– Успокойся, все хорошо. Нубийцы – никуда не годные союзники, но Провозвестник все же умеет их использовать.

– Линия крепостей, которые понастроил Сесострис, совершенно неприступна. Мы катимся к катастрофе, я попал в заложники! А Икер… Икер жив!

– Не беспокойся и выпиши мне пропуск, с которым я смогу проникнуть повсюду.

– Провозвестник осмелится… напасть на Семну?

– Что бы ни случилось, главное – не выходи из своего кабинета. Здесь ты в безопасности.

На базаре Семны царило радостное оживление. Выставленные для продажи фрукты и овощи, рыба, местные ремесленные изделия – все это вызывало бурные споры между продавцами и покупателями. Большая часть солдат гарнизона тоже не лишала себя такого удовольствия. А местное население только этим сейчас и жило.

Сегодня все взгляды были прикованы к великолепной молодой женщине, талия которой была украшена поясом из раковин ципреи ^[131] и жемчуга. Но на лодыжках у нее были какие-то странные браслеты в форме когтей хищной птицы.

Это была Бина. Ей было еще больно делать то, что требовалось в первой части задуманного Провозвестником плана, но она счастливо улыбалась.

– Ты нездешняя? – заметил один из солдат.

– А ты сам откуда?

– Я из Элефантины. Чем торгуешь, красотка?

– Раковинами.

Она протянула ему замечательную раковину ципреи. Ее форма напоминала женские половые губы.

Солдат понимающе улыбнулся и подмигнул.

– Красивая, очень красивая… А что ты хочешь взамен?

– Твою жизнь!

Не успел солдат криво усмехнуться в ответ на неудачную шутку, как острая часть браслета Бины пробила ему низ живота. Солдат взвыл и, корчась, упал на землю.

В то же мгновение кушиты вынули оружие из своих корзин и стали направо и налево убивать торговцев и покупателей.

С высоты главной наблюдательной башни прозвучал сигнал тревоги. Немедленно ворота Западной Семны закрылись, и лучники бросились к своим боевым местам.

Медес вышел из своего кабинета и подозвал коменданта.

– Что это за крики?

– Нас атакуют! Это банда кушитов!

– Предупреди Миргиссу и Бухен.

– Это невозможно, враг заблокировал движение судов по реке. Наши гонцы перебиты.

– А оптические сигналы?

– Солнце сейчас светит не с той стороны, а ветер рассеет дым тревожного сигнала.

– Иначе говоря, мы в осаде и отрезаны от своих!

– Это временная ситуация, не бойтесь. У кушитов не будет времени овладеть нашей крепостью!

Но когда Медес из укрытия увидел возбужденную толпу черных воинов, он в этом усомнился. Неужели ему придется умереть под ударами этих варваров, посланных сюда Провозвестником?!

Ввиду того что крепость Аскут, поставленная на южном острове вторых порогов, была скромных размеров, Кривая Глотка взял с собой только тридцать человек. Все они были прекрасно натренированы, умели разить врагов быстро и наповал.

Момент был выбран удачно. Семна подверглась нападению и не могла противодействовать новому удару по другим крепостям, поэтому три легкие лодки прошли беспрепятственно. Между Семной и Аскутом легкомысленные египтяне, уверенные в непревзойденном качестве своей крепостной линии, не оставили ни одного дежурного военного корабля.

Пристать к берегу удалось легко. На горизонте не было ни одного стражника.

Головорезы Кривой Глотки высадились и развернулись в боевой порядок. Сам Кривая Глотка залез на скалу повыше и увидел, что в одном из фортов стена была не завершена – в ней еще не были укреплены деревянные ворота.

Но Кривая Глотка сразу не рискнул двинуть туда весь отряд, а сначала отправил лазутчика.

Ливиец прошел через ворота и проник в крепость, откуда немного погодя совершенно спокойно вышел.

– Кажется, там пусто.

Теперь Кривая Глотка решил убедиться в этом лично. Велев остальным дожидаться его приказа, он взял с собой двоих самых храбрых воинов.

Лотки для мытья золота, множество зернохранилищ и маленькое святилище в честь крокодила Себека – Аскут имел значительные запасы продовольствия и материалов, необходимых для производства драгоценного металла.

Но почему это место выглядит заброшенным? Куда подевались люди?

– Кто-то предупредил гарнизон о нападении на Семну, – предположил один из нубийцев. – И солдаты укрылись в Миргиссе.

– Обыщите все и найдите слитки, если они еще здесь!

– Господин, смотрите, там кто-то есть!

Кривая Глотка тотчас же узнал Икера, который выходил из святилища.

– Не стрелять! Этот мне нужен живым.

Икер остановился в десяти шагах от бандита.

– Снова ты, проклятый писец! Почему ты не спрятался со всеми остальными?

– Ты что, считаешь солдат Сесостриса трусами?

– Но здесь нет ни одного! Отдай мне золото, и ты спасешь свою жизнь.

– А ложь действительно накрепко с тобой связана! Но теперь твоя песенка спета.

– Ты думаешь справиться один против тридцати? Ты самонадеян!

– Я вижу только тебя, ливийца и нубийца. Остальные твои люди давно обезврежены. Ты слишком долго слепо подчинялся Провозвестнику, твой инстинкт притупился. Мы с Секари устроили вам ловушку, подбросив ложные сведения одному из вождей. А он передал эту дезинформацию твоему господину: дескать, здесь, в тишине недостроенной крепости, хранится и обрабатывается золото Нубии! Правда, мне на свою наживку хотелось поймать рыбу покрупнее, но все же и твой плен станет для Провозвестника приятным сюрпризом и несколько ослабит его военную силу.

Отовсюду показались египетские солдаты.

Кривая Глотка выхватил из-под плаща кинжал, но стрела Секари пронзила ему запястье.

Двое приспешников хотели защитить своего командира и тут же были убиты.

Пользуясь суматохой, Кривая Глотка бросился к берегу и нырнул в реку.

– Эх! Он снова от нас ушел! – раздраженно воскликнул Секари.

– На этот раз нет, – спокойно заметил Икер. – Ведь это место находится под покровительством Себека. С тех пор как в Файюме я опустился на дно озера, священный крокодил является моим союзником!

И действительно, рядом с Кривой Глоткой раскрылись огромные челюсти, и острые зубы перекусили ему позвоночник. Хвост крокодила бил по воде, быстро окрашивающейся в цвет крови. Потом все успокоилось, и течение унесло все следы трагедии.

Икер и Секари немедленно отправились в Миргиссу, где их ждали Сесострис, генерал Несмонту и главные части египетской армии.

– Мы скоро дадим последнее сражении в Нубии, – объявил фараон. – Только бы нам удалось утихомирить львицу-убийцу!

41

Служитель КА отправился за Исидой и привел ее в Храм Миллионов Лет Сесостриса. Он не произнес ни слова, она не задала ни одного вопроса.

Каждый новый этап посвящения в таинства Осириса начинался так же – в тишине и сосредоточенности.

Накануне новое золото, присланное из Нубии, заставило зазеленеть еще три ветви акации. Древо Жизни понемногу выздоравливало, но лекарству не хватало мощи. И все же полученные результаты позволяли смотреть на будущее с большим оптимизмом.

На пороге храма Исиду встретил Безволосый.

– Настал час узнать, относишься ли ты к числу справедливых голосом и достойна ли ты войти в Общину Живых, Питающихся Светом. Поэтому ты должна предстать перед судом обеих Маат. Согласна ли ты на это суровое испытание?

Исход его был Исиде известен: новое рождение или небытие. Ее предыдущие испытания были лишь подготовкой к этому опасному переходу.

Она подумала об Икере, о его мужестве, об опасностях, постоянно встречающихся на его пути. И юная жрица вдруг поняла, что она испытывает по отношению к нему больше, чем просто дружбу. Она должна быть его достойной. Как и Царский Сын, она должна победить страх.

– Я согласна.

Исиду, умащенную притиранием из ладана, одетую в длинную тунику из чистого льна и обутую в белые сандалии, ввели в просторный зал, где сидели сорок два судьи. На каждом – маска одного из божеств.

В суде председательствовали два воплощения Маат – мужское и женское.

– Известно ли тебе имя двери, ведущей в этот зал? – спросил один из судей.

– Весы справедливости.

– Способна ли ты расстаться со своими ошибками и своими беззакониями?

– Я не совершала несправедливости, -уверенно произнесла Исида. – Я борюсь с изефет, не переношу зла, уважаю ритуалы, почитаю священное, не выдаю тайн. Я не убивала и не заставляла убивать. Я не причинила никому страданий, не относилась плохо ни к одному животному, не брала себе принадлежащее богам или жертвоприношения, не прибавляла и не убавляла при взвешивании, не подкручивала весов, чтобы они показывали неверно.

– Мы проверим то, что ты сказала, взвесив твое сердце.

– Я хочу жить с Маат. Сердце моей небесной матери, не восставай против меня, не свидетельствуй против меня!

Анубис с головой шакала взял Исиду за руку и подвел к подножию золотых весов. Весы сторожило чудовище с пастью крокодила. Передняя часть его туловища была от льва, а задняя – от гиппопотама.

– Твое сердце должно быть таким же легким как перо Маат. Если это не так, Пожирательница поглотит тебя и все, что составляет твое тело, разорванное на части вернется в природу.

Анубис рассек солнечное сплетение жрицы. Оттуда он извлек маленькую вазу, которую поставил на одну из чаш золотых весов. На вторую чашу он положил перо богини.

Исида не стала закрывать глаза.

Какой бы ни был ответ, она хотела увидеть свою судьбу.

Качнувшись несколько раз, чаши весов установились в идеальном равновесии.

– Точна и справедлива голосом Осирис Исида ^[132], – объявил судья. – Пожирательница пощадит тебя.

В груди юной жрицы билось новое сердце – дар сорока двух божеств из зала двух Маат.

– Теперь ты готова войти в новую дверь, – объявил ей Безволосый.

Исида последовала за своим провожатым.

При входе в полутемную часовню жрец снял красную ткань, покрывавшую фаянсового льва.

– Огонь бьет из моей пасти, я защищаю себя сама. Мой враг не останется жив. Я убиваю людей и рептилий, мужчин и женщин, самцов и самок. Подойди, Исида, ведь ты – справедливая голосом.

Появился гигантский змей. Его туловище состояло из девяти кругов, четыре из которых были огненными.

– Осмелишься ли ты дотронуться до этой спирали?

Исида выполнила то, что от нее требовалось.

Кольца соединились и образовали канат ладьи Ра. Исида поднялась к небу в виде золотого пламени, сеющего бирюзу, малахит и изумруды, из которых рождаются звезды.

Присоединившись к рождению Вселенной, Исида пережила создание мира.

Когда чары рассеялись, Исида снова оказалась в часовне, стены которой были украшены изображениями сцен жертвоприношений: фараон поклоняется божествам.

Безволосый завязал на ее красном поясе узел.

– Вот жизнь богинь и постоянство богов. В них воскресает Осирис. Этот символ сохранит тебя от агрессии плохих людей, осветит препятствия и однажды даст тебе возможность увидеть огненный путь.

Безволосый положил магический узел на живот жрицы.

Ее взгляд увидел сияющий край, весь наполненный солнечным светом.

– Созерцай зеленое золото Пунта. Только оно одно даст возможность полностью исцелить акацию.

Закрывшись в своем кабинете, Медес обливался потом от страха.

Гарнизон только что отбил третью атаку кушитов, которых было вдесятеро больше, чем египтян, защищавших крепость Семна. Подумать только, Секретарь Дома Царя рискует быть убитым собственными же союзниками! Несмотря на отчаянное сопротивление гарнизона, исход сражения казался предрешенным. Если Провозвестник так решил, стены крепости падут! В комнату заглянул раненый комендант.

– Фараон!

– Ты… ты уверен?

– Посмотрите сами.

– Я должен оставаться здесь и сохранить архив.

Комендант вернулся в бой.

На руле флагманского корабля стоял Сесострис. Его гигантская статная фигура произвела очень большое впечатление на кушитов.

Они остановились. Но вождь племени приказал своим воинам снова сражаться.

Но разве два корабля могут перегородить Нил? Тяжелая пика царя с легкостью прорезала пространство, описала длинную дугу и пронзила грудь неразумного вождя.

Тут же началась схватка.

Генерал Несмонту, подвижный, как юноша, первым вскочил на палубу вражеской лодки. Его пехотинцы и пикинеры, точные и дисциплинированные, последовали за ним, разя направо и налево.

Превосходство египетской армии было таким, что кушиты побежали. Вскоре Семна была свободна.

И тем не менее монарх не вел себя как триумфатор.

Медес понял, почему, когда он вышел из своего укрытия, взгляды солдат были такими тревожными.

– Великий Царь… у вас… у вас больше нет тени! И у вас! И у вас!

Каждый египтянин знал, что это означает.

Несмотря на кажущуюся победу, Несмонту все еще опасался сокрушительного поражения. Ведь без тени тело было подвержено тысячам смертельных ран. Без тени невозможно соединиться со своим КА. Энергия растекается, и душа соскальзывает во мрак…

Сесострис направил пламенеющий меч в небо. Секари просвистел голосом птицы.

И вот в небесной лазури возникла стая ласточек. Над берегом реки пронеслась в сторону юга сотня страусов…

– Вперед, за ними! – скомандовал царь. – Это из их перьев Маат сделала себе символ! Эти птицы разрушат злобные чары Провозвестника.

Нил был слишком узок, скалы выглядели угрожающе, с юга надвигалось черное облако, заволакивавшее небо и закрывавшее собой солнце… Если бы фараон не возглавил лично этот поход, ни один храбрец не осмелился бы бросить вызов такому опасному врагу.

Подул сильный ветер. Флотилия воспользовалась им, чтобы быстро двинуться вперед.

Вот облако рассеялось, берега словно раздвинулись…

Радуясь лучам вновь появившегося солнца, танцевали страусы.

– Смотрите, наши тени к нам вернулись! – воскликнул Секари.

– Сражение продолжается! – напомнил царь. – Сейчас Провозвестник бросит на нас разъяренную львицу! Доктор Гуа и фармацевт Ренсенеб, принесите, что необходимо.

Оба медика заранее приготовили огромные кувшины красного пива, предназначавшегося львице.

– Львица любит человеческую кровь, – объяснил монарх. – Вот мы и обманем ее. Дадим ей упиться ею. Пусть напьется вволю… Но только царская бирюза сможет ее умиротворить.

Остров Саи был длиной в двенадцать километров. Он находился на полпути между вторыми и третьими порогами. На его северной оконечности собрались нубийские племена, сохранявшие верность Провозвестнику и готовые пойти врукопашную на египтян.

При приближении флагманского корабля прекрасная Вина издала ужасающий рев…

Черные воины расступились, чтобы дать больше простора огромной львице. Ее не могли остановить ни стрелы, ни пики.

Стоя на носу корабля, несколько моряков бросали в сторону берега десятки кувшинов с пивом. Они падали на скалы и разбивались. В воздухе разлился запах, который привлек хищницу. Она жадно лакала…

Насытившись, она поворчала, потянулась, легла и… заснула.

Тогда Сесострис велел причалить.

Надеясь поразить самого фараона, высокий кушит поднял свою палку.

Царь лишь протянул в его сторону руку, и бандит, пораженный невидимой силой, перевернулся в воздухе и рухнул наземь.

– Колдун! Этот царь – великий колдун! – ревели воины, в панике бросившиеся кто куда.

Ужас и смятение рассеяли армию нубийцев.

Солдатам Несмонту, готовившимся к жестокой рукопашной схватке, пришлось довольствоваться лишь тем, что ловить беглецов…

В это время огромный сокол взмыл в небо и полетел к южной части острова Саи, где находился лагерь Провозвестника. Тот на расстоянии следил за сражением и видел, что его приверженцы потерпели поражение.

Его внимание было так занято схваткой, что он не успел заметить, как огромная хищная птица устремилась вниз. Сокол схватил царскую бирюзу и взмыл к солнцу…

– Какие будут приказания, господин? – спросил пораженный Шаб Бешеный.

– Нам нужно укрыться. Эти нубийцы ни на что не годятся.

– А Бина?

– Постараемся ее спасти.

Когда Сесострис подошел к львице, она только-только проснулась и показала ему свои грозные клыки.

– Ты, которой дано уничтожить людей, будь мирной! Пусть твоя ярость станет нежностью!

Рискуя быть проглоченным, фараон положил на лоб хищнице царскую бирюзу, которую передал ему сокол.

– Отдай свою силу детям света! Пусть они победят несчастье и немощь!

Царская бирюза загорелась зелено-голубым светом, и вдруг из нее ударил яркий луч. Львица превратилась в кошку – гибкую, с черной блестящей шерстью и золотыми глазами.

А рядом, в нескольких шагах, оказалось распростертым тело Вины. Вокруг растекалось озерко крови…

Египетские солдаты как зачарованные смотрели на действия своего фараона и не заметили, как появился Шаб Бешеный.

Укрывшись за скалой, он натянул лук. Спиной к нему стоял Икер. Цель была идеальной…

Несмотря на свою усталость и пьянящую радость победы, Секари оставался начеку. Он инстинктивно почувствовал траекторию стрелы и понял, что другу грозит опасность…

Длинный прыжок, достойный самой ловкой антилопы, – и он хватает Икера, опрокидывая его на землю!

Но слишком поздно… Стрела вонзается в левую лопатку Царского Сына.

– Еще бы на полпальца, – сказал доктор Гуа, – и ты бы погиб. А так останется лишь маленький шрам.

Доктор Гуа прописал раненому обезболивающее питье на основе мака. Когда тот почувствовал себя лучше, он осторожно, используя хирургический нож бистури с округлым лезвием, извлек острие стрелы. Потом доктор Гуа стал накладывать на рану шов при помощи липкой ткани, пропитанной мазью из меда и сафлорового масла.

– Снова я обязан жизнью тебе, – прошептал Икер другу.

– Ну, зачем считать! К несчастью, тот, кто напал на тебя, уплыл на лодке! Несмонту перетряхнул вверх дном весь остров. Ни одного бандита не осталось, зона стала безопасной. Сегодня же здесь начинается строительство крепости.

– Мне казалось, что я видел труп женщины. Там, возле львицы. Если я не ошибся, то это Бина!

– Она тоже исчезла.

– А Провозвестник?

– Никаких следов, – ответил Секари. – За исключением этой женщины и того лучника, что ранил тебя, здесь сражались одни нубийцы. Но теперь у этого демона будущее нерадостное. Кушиты ему никогда не простят, что он их привел к такому поражению!

42

За третьими порогами палящее солнце иссушало холмы пустыни. Тучи мошкары жалили лицо, шею, руки и ноги, забиваясь в уши, глаза и нос. Даже пороги не давали никакой прохлады. И Провозвестник не снимал своей толстой шерстяной туники.

На островке, где он укрылся с последними своими верными учениками, Провозвестник продолжал выхаживать Бину, чье дыхание было почти неуловимо.

– Вам удастся ее спасти? – поминутно спрашивал растерянный Шаб Бешеный.

– Она будет жить и будет убивать. Она рождена для того, чтобы убивать. Правда, теперь она не сможет превращаться в львицу-убийцу, но она продолжает оставаться царицей тьмы.

– Я верю вам, господин, но вдруг то поражение, которое египтяне нанесли нам, окажется последним? Ведь Икер все еще жив!

– На этой затерянной в пустыне земле я посадил зерна новой веры. И рано или поздно они дадут свои плоды. Моя вера завоюет весь мир. Неважно, сколько времени для этого понадобится – сто, тысячу или две тысячи лет. Она с триумфом пройдет по земле, и перед ней не устоит никто. И я буду снова и снова нести ее!

Пока они разговаривали возле распростертой на камнях Вины, в реке появилось множество каноэ, направлявшихся к острову. В них сидели воины-кушиты, потрясавшие копьями. Воздух огласили оглушительные воинственные крики.

– Их слишком много, господин! Нам не удастся отбить их атаку.

– Не беспокойся, друг мой. Эти варвары дадут нам свои лодки. А ведь нам нужны будут средства передвижения!

Провозвестник встал и повернулся лицом к реке. Его глаза налились кровью. Они так горели, что, казалось, из них извергалось пламя. Вода в реке закипела, волны вздыбились и бросились на лодки… Несмотря на все свое умение управлять каноэ, нубийцы не спаслись. Всех утопила навалившаяся своей тяжестью огромная волна…

На успокоившейся глади покачивались только каноэ…

Ученики Провозвестника убедились, что власть их учителя и хозяина ни в чем не потеряла своей силы.

– Куда вы думаете идти? – спросил Бешеный.

– Туда, где нас никто не ждет, – в Египет. Фараон считает, что я буду блуждать в этой жалкой стране до тех пор, пока какое-нибудь кушитское племя меня не поймает и не убьет. Ему льстит, что он подчинил себе львицу, а то, что ему удалось отыскать целительное золото, заставляет его верить в свои силы. И все же ему до сих пор не хватает главной части этого драгоценного металла. К тому же нас не остановит и невероятное исцеление Древа Жизни. У нас сохранилась наша сеть в Мемфисе, и скоро, очень скоро мы используем ее для нанесения удара по самому центру страны, по сердцу египетской духовности!

– Вы хотите сказать, что…

– Да, Бешеный, ты понял меня. Наш путь будет долгим, но мы достигнем нашей истинной цели – Абидоса! Мы уничтожим Осириса и помешаем ему воскреснуть.

Это странное видение как рукой сняло усталость Бешеного. Ничто не сможет отвратить Провозвестника от выполнения его миссии. Разве нет у него драгоценного союзника на самой земле Осириса – постоянного жреца Бега?

Фараон бросил в чан глиняные фигурки нубийцев – коленопреклоненных, с опущенными головами, со связанными за спиной руками. Когда он коснулся их своим мечом, вспыхнуло пламя. Присутствовавшим на ритуале солдатам показалось, что они услышали стоны подвергнутых пытке людей, чьи тела пожирало пламя.

В тексте указа фараона, в котором объявлялось об окончательном усмирении Нубии, Медес заменил иероглифический знак вооруженного луком черного воина знаком сидящей женщины. Тем самым магия иероглифов отнимала какое бы то ни было проявление мужественности у возможных бунтовщиков.

Сесострис обратился с речью к вождям племен, пришедшим сдать оружие и засвидетельствовать фараону свое почтение. Голос Великого Царя звучал громко и торжественно. Медес записал каждое слово.

– Я исполняю то, что говорю. Моя рука делает то, что задумывает мое сердце. Если я решил победить, мои мысли не остаются в моем сердце без действия. Я нападаю на того, кто нападет на меня. Если со мной живут в мире, я тоже живу в мире. Оставаться в мире тогда, когда на тебя нападают, побуждает врага к превратным действиям. Сражение требует мужества, трус отступает. Но гораздо трусливее тот, кто не защищает свою территорию. Побежденные, вы бежали, показав свои спины. Вы вели себя бездумно, как лишенные мужества бандиты. Если вы будете продолжать так же, то ваших женщин пленят, ваши стада и ваш урожай уничтожат, а ваши колодцы разрушат. Огонь урея опустошит всю Нубию. Умножив наследство моих предков, я устанавливаю границу здесь. Кто будет ее соблюдать и поддерживать, станет мне сыном, кто ее нарушит и посеет смуту, тот будет жестоко наказан.

Вожди нубийцев были счастливы, что так легко отделались, и поклялись в верности Сесострису, статуя которого была установлена на границе. Внутри каждой крепости и перед их стенами были поставлены стелы со словами фараона. Эти стелы символизировали закон, который отныне превращает регион в спокойный и приветливый.

– Великий Царь пускает стрелы, даже не натягивая тетивы своего лука, – шепнул Икеру Секари. – Его слова достаточно, чтобы враг испугался. И понадобится лишь один удар палки, чтобы порядок воцарился. Когда справедлив царь, справедливо все.

У победителей не было свободного времени, чтобы насладиться своим триумфом и помечтать. Фараон потребовал немедленно установить управление, которое было бы способно гарантировать краю процветание.

Подсчитав длину Нила до границы, Сехотеп скоординировал работы по гидрологии и ирригации, с помощью которых большие территории невозделанной земли могли стать пригодными для сельского хозяйства. Вскоре можно будет забыть о том, что такое голод…

Сесострис провел не опустошающий рейд. Он думал о том, что к гарантированной крепостями безопасности прибавится развитое местное хозяйство, где каждый найдет, чем заняться. Поэтому фараон выглядел не завоевателем, а покровителем. В Бухене, в Семне и во многих других населенных пунктах начали воздавать почести его КА ^[133].

До того как Сесострис пришел в этот край, местное население занималось лишь тем, что грабило и убивало. Люди страдали от анархии и жестокости, подчиняясь власти тиранов. Благодаря ему, Нубия становилась благодатным протекторатом. Египетские солдаты и управленцы пользовались своим долгим в нем пребыванием для переустройства этого края…

– Какие вести о Провозвестнике? – спросил царь у Икера.

– Только слухи, Ваше Величество. Многие племена считают его убитым, но никто не видел его трупа.

– Он жив. И, несмотря на это поражение, он не откажется от своей затеи.

– Разве этот край не враждебен ему полностью?

– Конечно, это так. Магический барьер, воздвигнутый нашими крепостями, сделает его слова недейственными в течение нескольких поколений. Но, увы! Яд, который он распространил вокруг себя, будет давать себя знать еще очень долго.

– Если предположить, что он ускользнул от мести кушитов, от нубийцев и от нашей армии, какими могут быть его намерения?

– Часть его сети продолжает нам угрожать в самом Египте. И главное – в опасности Древо Жизни. Эта война еще далеко не кончена, сын мой. Нам, Икер, еще пригодятся и наше мужество, и наша осмотрительность.

– Значит, мы отправляемся в столицу?

– Сначала на какое-то время остановимся на Абидосе.

У Икера замерло сердце… Абидос… То самое место, где живет Исида!

– Твоя рана, кажется, почти зажила.

– Лечение, которое применяет доктор Гуа, действует отлично.

– Займись подготовкой котъезду.

Протекторат постепенно превращался в мирную гавань. Между нубийцами и египтянами больше не было напряженности. Играли свадьбы, и Сехотеп был не единственным, кто поддавался чарам местных красавиц с гибким станом и гордо посаженной головой. Секари тоже завел себе зазнобу и буквально не расставался с нею.

– Как, уже уезжаем? Но мне здесь так нравится!

– Тебе придется заняться проверкой готовности флота. Может быть, Провозвестник попытается совершить нападение еще раз. Нас может спасти только твое усердие.

– Удивляюсь я тебе, Икер! – вздохнул Секари. – Ты ни разу даже не взглянул на этих прелестниц, которых полным-полно в этом крае! Из какого камня у тебя сердце?

– Для меня существует только одна женщина.

– А если она тебя не любит?

– Пусть даже так. Все равно, она и никто другой. Тогда проведу остаток дней, без конца повторяя ей об этом.

– А если она выйдет замуж?

– Тогда буду утешать себя теми немногими словами, которыми она удостоит меня.

– Но Царский Сын не может оставаться холостяком! Вообрази, сколько богатых и знатных девиц томятся в мечтаниях о тебе!

– Если это им нравится…

– Я спас тебя от многих опасных ситуаций, но здесь я бессилен!

– За работу, Секари! Не надо заставлять Великого Царя ждать.

Генерал Несмонту, помолодевший за время кампании, лично руководил маневром флотилии. Зеленый от морской болезни и страха Медес только и делал, что глотал настои доктора Гуа. На несколько часов они облегчали его страдания. А Жергу, вне себя от счастья, что выжил, – на что в глубине своего сердца и не надеялся, – вернулся к крепкому пиву. Содержимое трюмов перекочевало в амбары крепостей, и теперь он мог позволить себе расслабиться.

– Ты любишь плавать? – спросил его Икер.

– Это мое любимое занятие! Сейчас уже можно вдоволь насладиться радостями долгого путешествия.

– Ты знаешь Абидос?

Жергу перекосило. Если он солжет, то Икер может это заметить и не станет ему больше доверять. Сказать правду нельзя. Значит… Значит, он должен сказать только часть правды…

– Я ездил туда много раз.

– Вот как? А зачем?

– Я поставлял съестные припасы постоянным жрецам. По мере того как им что-либо требовалось. Я стал временным жрецом. Это облегчило административные условности.

– Значит, ты видел храмы!

– О, нет! В этом я тебя разочарую. У меня не было на то разрешения. Мои функции были ограничены только материальными хлопотами. Но, если правду сказать, мне вовсе эта тяжелая умственная работа веселой не кажется.

– А ты встречал там молодую жрицу по имени Исида? Жергу задумался.

– Нет. А что в ней особенного? Икер улыбнулся.

– Действительно, ты ее не встречал.

Как только Икер ушел, Жергу со всех ног бросился к Медесу. С табличкой в руках он, казалось, просил совета в решении какого-то технического вопроса.

– Я был вынужден открыть Царскому Сыну свои связи с Абидосом.

– Надеюсь, ты ему сказал не слишком много?

– Только самый минимум.

– В будущем постарайся избегать разговоров на эту тему.

– Мне показалось, что Икер испытывает какие-то чувства к жрице Исиде.

Исида… Та самая посланница фараона, которую Медес встретил однажды в Мемфисе…

– Давайте вернемся к прежней жизни! – сказал Жергу. – Раз Провозвестник убит, мы ничем не рискуем.

– Почему ты решил, что он мертв?

– Но его ближайшие сторонники уничтожены!

– Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в поражении кушитов и колонизации Нубии. Но Провозвестник найдет себе других союзников.

– Не кончим ли мы так же, как Кривая Глотка, которого сожрал крокодил или что это было за чудище?

– Этот увалень совершил глупейшие ошибки.

– А укрощение львицы-убийцы? Сесострис непобедим, Медес. И нападать на него – безумие!

Секретарю Дома Царя стало не по себе.

– Я не скажу, что ты не прав, Жергу. И недавний триумф еще более умножит могущество фараона. Но если Провозвестник жив, он ни за что не откажется от своего дела.

– Лучше бы боги убили его и…

Ужасная боль в глубине ладони заставила Жергу замолчать.

Малюсенькая фигурка Сета, отпечатанная в самой ее середине, стала ярко-красной и нестерпимо жгла.

– Больше не богохульствуй, – посоветовал Медес.

Генерал Несмонту проверил сообщение своего техника, которому было поручено просчитывать глубину Нила с помощью длинного шеста.

– Четыре локтя ^[134], – подтвердил он. – Четыре локтя… Чудовищно! Еще легкое снижение уровня воды, и корпус будет проломан!

Из боязни оказаться в еще более серьезной ситуации движение было срочно прервано. Флотилия полностью оказалась блокирована между вторыми и первыми порогами. Солнце палило нещадно…

– Еще одно злодеяние Провозвестника, – громыхал старый генерал. – Сначала он пытался нас утопить, а теперь засушивает! Да, и лагерь здесь не разобьешь! Прогулка не из приятных. К тому же мы рискуем и тем, что не хватит воды.

– Разве Нила нам не достаточно? – удивился один солдат.

– Смотри! Его цвет не предвещает ничего хорошего.

Только фараон сохранял полную невозмутимость.

И все же с корабля на корабль поползли дурные слухи. Медес был в полной растерянности. Он немедленно проверил количество воды – пока еще какой-то запас есть. Но если придется сидеть так довольно долго, а колодцев в округе не окажется, то как жить дальше?

Сомнения грызли души путешествующих. Кто знает, может, эта триумфальная экспедиция закончится несчастьем?

Сесострис не сводил глаз с огромной серой скалы.

Икер тоже вгляделся в нее и поразился: скала двигалась! Немного, еще немного! Она продвигалась медленно, но неуклонно в сторону воды.

– Это не скала, – сказал Секари. – Это черепаха, огромная черепаха. Мы спасены!

– Почему так оптимистично?

– Потому что фараон водворил порядок на место хаоса! Черепаха символизирует одновременно и небо, и землю. В своей земной ипостаси она – ваза, наполненная водой. И эта ваза была взята на небо, чтобы создать истоки Нила. А раз небо и земля считают действие царя справедливыми, то черепаха наполнит реку водой, которую заглотила. И земля станет плодородной!

С носа флагманского корабля Икер видел, как огромное животное делало свое дело. Не спеша, но верно.

Постепенно уровень Нила стал подниматься, и цвет воды переменился. Скоро река снова станет судоходной!

43

Высокий нескладный парень, добродушный и неуклюжий, помощник начальника таможенников порта Мемфис, только что согласился выполнить одно поручение, за которое ему обещали большие деньги. Поручение предложил один из связных агентов ливанца, и оно состояло в том, чтобы поговорить с Собеком один на один. Может быть, за суровой и неприступной внешностью Защитник скрывает свои мелкие слабости?

Таможенник, втянутый в товарооборот ценной древесины, не был знаком ни с поставщиками, ни с покупателями. Его задача состояла лишь в том, чтобы подделать накладные и другие официальные документы. Впрочем, чем меньше знаешь, тем спокойнее живешь. Благодаря своим небольшим, но хорошо оплачиваемым манипуляциям, ему уже удалось купить новый дом почти в самом центре столицы, и теперь он подумывал, чтобы приобрести землю. Оставалась проблема Собека. Но ее он взялся решить.

– Как мне приятно, что я завтракаю вместе с начальником нашей стражи! После всех тех ужасов, которые постигли наш город, тебе удалось вернуть столице покой!

– Это лишь внешнее спокойствие.

– Ты арестуешь заговорщиков, я в этом уверен!

Помощник начальника таможни отведал груши под тминным соусом.

– Я понимаю, работа есть работа. У нас ее тоже полно, – заявил он важно. – Но разве не нужно пользоваться радостями жизни? Разве тебе не хочется жить в красивом жилище?

– Моего служебного жилища мне вполне достаточно.

– Конечно, конечно. Но это на сегодня! А ты подумай о будущем. Твое жалование не может позволить тебе получить то, чего бы тебе хотелось. Знаешь, ведь и многие знатные люди занимаются делами. Бизнес! И ты на своем уровне тоже должен об этом подумать.

Собек, кажется, заинтересовался.

– Подумать о чем?

Таможенник почувствовал, что Защитник заглотил наживку.

– У тебя в руках уже лежит небольшое состояние, но ты этого не видишь.

– Я не понимаю, объясни.

– Право подписывать официальные документы. Эта подпись стоит дорого. Очень дорого! Стало быть, ты можешь ею торговать. На каких-то документах забывать ее ставить, а на других, более выгодных, не забывать. Риск минимальный. Даже почти вовсе не риск. Зато выгода – максимальная! Ты понимаешь меня?

– Прекрасно.

– Я знал, что ты – умный человек. Теперь поднимем наш бокал за твое блестящее будущее!

Таможенник выпил. Он не заметил, что пил один.

– Скажи, ведь ты с помощью этого метода смог себе позволить купить такой роскошный дом? Ведь иначе он был бы тебе не по карману? – невозмутимо спросил Собек.

– Вот именно… И раз уж ты такой понятливый, я хочу, чтобы ты воспользовался выгодами этого метода…

– Просто замечательно! Приглашая тебя на завтрак, я как раз хотел осторожно расспросить тебя об этом и незаметно получить признание. Но в нынешних обстоятельствах арест продажного таможенника не должен сопровождаться шумом. Ты превзошел мои ожидания. Теперь потребуется углубленный допрос.

Побледневший таможенник выронил кубок, и вино пролилось на тунику.

– Собек, ты меня неправильно понял! Я говорил тебе о теории, просто о теории вопроса!

– Нет, ты перешел от теории к практике. У меня тщательно собраны все материалы на каждого, кто отвечает за безопасность этого города, какой бы высокий пост он ни занимал. И я очень настороженно отношусь к непонятным явлениям. Твое странное поведение нувориша уже давно привлекло мое внимание!

В панике таможенник попытался убежать.

Ему преградили дорогу четыре стражника, которые тотчас отвели его в новое жилище, совсем некомфортабельное – в тюрьму.

Допрос Собека разочаровал. Мелкий мошенник, примитивный тип, не удосужившийся даже узнать имена тех, кто им манипулировал! Кажется, его единственный контакт – это водонос. Если только этот посредник нижнего звена преступной цепочки не солгал. А водоносов в Мемфисе сотни! Поэтому никчемные показания этого помощника начальника таможни совершенно бесполезны!

И все же Собек решил покопать этот след и установить строгое наблюдение за таможней Мемфиса. Может быть, эта попытка свидетельствует о панике в сети злоумышленников? В любом случае жаль упустить шанс раскрыть сеть нелегального обогащения – путем подкупа чиновников – и разложения государственной системы.

– Заместитель начальника таможни арестован, -сообщил водонос ливанцу.

В ответ тот немедленно проглотил огромное пирожное с пропиткой из финиковой водки.

– Ох уж мне этот Собек-Защитник, Собек-Защитник! Неподкупный! Есть ли у этого стражника хоть что-то человеческое?! Слушай, сейчас ты в опасности. Ведь только ты контактировал с этим идиотом таможенником!

– Ну, я не думаю. Ведь я для него – ничтожная букашка. Он и смотрел на меня сверху вниз. Этот человек ограничивался только тем, что выполнял свою часть договора и богател.

– И все же удвой бдительность!

– Водоносов в Мемфисе столько! А если возникнет опасность, я приспособлюсь. Однако, мой господин, у меня есть еще неприятные новости.

Ливанец закрыл глаза и запрокинул голову:

– Говори. Только уж не приукрашивай действительность.

– Царский флот только что пришел в Элефантину. Сесострис завоевал и усмирил Нубию. Выстроена целая линия крепостей до острова Саи, что за вторыми порогами. Поэтому никаких бунтов больше не предвидится. Популярность фараона выросла. Его почитают даже нубийцы.

– А Провозвестник?

– Кажется, он исчез.

– Птица такого полета так просто не исчезает! Если фараон его победил, он выставил бы его труп на носу своего корабля. Провозвестник ускользнул от него. Но он появится снова. Рано или поздно.

– Проблема Собека остается нерешенной.

– Ну, неразрешимых трудностей не бывает. В конце концов мы найдем его уязвимое место. Как только вернется Провозвестник, он скажет нам, как нанести фатальный удар.

Первый солнечный луч коснулся священной Земли Осириса. Эта земля была вовсе не царством смерти, а царством жизни. Но жизнь здесь была иной.

Исида с наслаждением подставила еще нежаркому лучу свое тело. Посмотрела, как на ее шелковистой коже танцует солнечный лучик, и подумала об Икере.

Ни один закон не запрещал ей выйти замуж. Но разве может быть союз с мужчиной, каким бы влюбленным он ни был, более притягательным, чем мистическая связь с Осирисом? И Царский Сын больше не расставался с нею. Куда бы она ни пошла, чем бы ни занялась, он неотступно был рядом. Его присутствие не было ни тяжелым, ни навязчивым. Это даже скорее было не присутствие, а постоянная и очень действенная помощь во всех испытаниях, которые выпадали ей на долю. Икер стал ее постоянным спутником – внимательным, верным, влюбленным.

Вернется ли он из далекой Нубии, ставшей ареной смертельной схватки?

Постоянный жрец, чье имя означало «Тот, кто видит тайны», и одна из жриц Хатхор повели Исиду к священному озеру. После того как было взвешено ее сердце, ей нужно было пройти испытание тройного рождения.

– Созерцай Нун, – велел ей жрец. – В центре этого первобытного океана происходят все превращения!

– Я жажду чистоты, – произнесла старинное заклинание Исида. – Я снимаю свои одежды, я очищаюсь по примеру Хора и Сета. Я выхожу из Нун, освобожденная от своих пут.

Исиде хотелось бы вечно оставаться в прохладе священной воды. В ее памяти всплыли предшествующие этапы ее посвящения. Но жрица взяла ее за руку и вывела из озера, усадив на камень кубической формы.

– Вот серебряный лоток, выкованный мастером Сокарисом – богом-соколом глубин, которому известен путь воскрешения, – произнес жрец. – Омой в нем свои ноги.

Жрица надела на Исиду длинную белую тунику и опоясала ее талию красным поясом, завязав магический узел. Потом она обула ее в белые сандалии.

– Так утверждаются стебли твоих ног. Глаза Хора – твои сандалии – будут освещать тебе путь, благодаря чему ты не заблудишься. Во время своего путешествия ты станешь одновременно и Осирисом, и Хатхор. В тебе объединятся оба пути – и мужской и женский. Тебе будут помогать все элементы создания мира, и ты перешагнешь порог смерти, перейдя в незнакомое жилище. В самой глубине ночи ты увидишь сияние солнца. Тогда подойти к божествам и посмотри им в лицо.

Жрица поднесла Исиде венок из цветов.

– Прими жертвоприношение хозяина Востока. Пусть этот венок справедливых заставит расцвести разум твоего сердца. Перед тобой раскрываются главные ворота.

Появился Анубис с головой шакала. Теперь он взял Исиду за руку. Они вместе прошли через территорию старинных захоронений – место, где лежат первые фараоны. Потом оказались перед стражниками, в руках которых были ножи, колосья, пальмовые листья и метлы из листвы.

– Я знаю ваши имена, – сказала Исида. – Своими ножами вы убиваете злые силы. Своими метлами вы разметаете их и делаете неспособными к действию. Ваши пальмовые листья означают сияние света, которое не может загасить тьма. А ваши колосья означают победу Осириса над небытием.

Стражники расступились.

Анубис и Исида вошли в подземное царство и отправились по длинному коридору, едва освещенному мерцающими светильниками. Коридор привел их к просторной комнате, окруженной по периметру массивными гранитными колоннами.

В центре находился остров. На нем стоял гигантский саркофаг.

– Лишись своего прежнего естества! -приказал Анубис. – Пройди сквозь кожу превращений, сквозь кожу Хатхор, убитой и обезглавленной злым пастухом. Я, Анубис, оживил ее, оросив молоком, и принес ее к своей матери, чтобы она жила снова, как Осирис.

Исиду раздели и обернули в эту кожу.

Две жрицы схватили ее за локти и уложили на деревянные сани – символ создателя, Атум – «Того, кто есть» и «Того, кого нет». Двинувшись по скользкой поверхности, трое жрецов медленно тянули сани в направлении острова, где стоял Безволосый.

– Как твое имя? – спросил он у первого жреца.

– Бальзамирующий. Мне поручено сохранить естество нетронутым.

– А твое имя?

– Бдящий.

– А твое?

– Сторожащий жизненное дыхание.

– Идите на вершину священной горы.

Процессия повернула и пошла вокруг саркофага.

– Анубис, – обратился Безволосый к жрецу, изображавшему бога умерших, – исчезло ли прежнее сердце?

– Оно сгорело. С ним сгорели и прежняя кожа, и прежние волосы.

– Пусть Исида приблизится к месту превращений и обновленной жизни.

Жрецы подняли Исиду и поставили ее на ноги внутри саркофага.

– Ты – свет, – произнес Безволосый. – И ты проходишь сквозь ночь. Пусть встретят тебя божества, пусть они протянут к тебе свои руки. Пусть Осирис примет тебя в своем Жилище Рождения.

Исида оказалась в пространстве и времени вне видимого мира.

– Ты спала, тебя разбудили, – произнес голос Безволосого. – Ты лежала, тебя поставили на ноги.

Жрецы помогли Исиде выбраться из саркофага. Теперь просторная комната была освещена факелами.

– Сияет одна-единственная звезда – светящееся тело среди светящихся тел. Раз ты пришла с острова Маат, оживи в тройном рождении!

В тот момент, когда с Исиды снимали кожу, Безволосый коснулся ее рта, глаз, ушей концом палочки, составленной из трех ремешков кожи Хатхор.

– Дочь неба, земли и звезд! Отныне ты – сестра Осириса. Ты будешь представлять его во время ритуалов. Жрица, ты будешь оживлять и воскрешать символы, чтобы сохранить традиции Абидоса. Тебе осталось пройти в одну дверь – дверь Золотого Круга. Желаешь ли этого?

– Я этого желаю.

– Внемли предупреждению, Исида. Твое мужество и твоя воля позволили тебе дойти сюда, но хватит ли их, чтобы победить в опасных испытаниях? Неудач было много, а успехов мало. Не слишком ли большим недостатком является твоя юность?

– Решение за вами.

– Ты действительно отдаешь себе отчет в опасности этого перехода?

Перед Исидой всплыло лицо Икера. Если бы оно не появилось, она, может быть, и отказалась. Ведь ей уже было дано столько драгоценных сокровищ! Но зарождающаяся любовь стала причиной ее решения – она теперь знала, что должна пройти по этому пути до конца.

– Мое желание неизменно.

– Тогда, Исида, тебе предстоит узнать, что такое огненный путь.

44

Высадившись на берег в Элефантине, Медес наконец обрел под ногами твердую почву. Несмотря на головокружение, на то, что он не мог еще нормально питаться, Медес все же почувствовал облегчение. И вдруг – новый приказ фараона: немедленное отплытие на Абидос.

Опять трап, корабль и эта чудовищная качка, от которой он чуть было не отдал богам душу! И это притом, что, несмотря на свое недомогание, Секретарь Дома Царя продолжал ревностно исполнять свои обязанности. Почта шла непрерывным потоком, и даже самые маленькие деревни узнали о покорении и усмирении Нубии. В глазах своего народа Сесострис возвысился еще больше. Его стали почитать живым богом.

Доктор Гуа долго выслушивал и выстукивал своего пациента.

– Мое предположение подтверждается: ваша печень в плачевном состоянии! Ближайшие две недели вам придется принимать настойку на основе экстракта листьев лотоса, порошка дерева жожоба, фигового дерева, молока, ягод можжевельника и слабого пива. Это, конечно, не волшебное снадобье, но вам станет легче. И, кроме того, диета. А если приступы возобновятся, снова настойка.

– Как только приплывем в Мемфис, я почувствую себя прекрасно. Для меня это плавание – настоящая пытка.

– Я строго-настрого запрещаю вам есть жирное. Нельзя также употреблять блюда на масле и пить крепкие напитки.

Несмотря на то что доктор Гуа спешил к страдавшему от лихорадки матросу, он не мог не удивиться. Любой хороший врач знал, что печень определяет характер человека. Разве Маат не помещалась в печени Ра, выражении божественного света? Поклоняясь Маат, фараон делал этот свет постоянным, а настроение Ра доброжелательным.

А вот печень Медеса страдала от особых болезней, не соответствовавших тому облику, который он хотел себе предать, – человека открытого и жизнерадостного. С такой печенью, как у него, Маат выглядела сведенной к минимуму! Возможно, дальше заниматься диагностикой не следовало бы…

Гуа подошел к Царскому Сыну.

– Как твоя рана?

– Я почти совсем поправился. И все благодаря тебе.

– Благодари также и свою добрую натуру! Но не забудь, что тебе нужно есть как можно больше свежих овощей.

Икер отправился к Великому Царю, который находился на носу флагманского корабля и внимательно следил за Нилом.

– Чтобы победить изефет и облегчить наступление царства света, – сказал фараон, – создатель создал четыре творения. Сначала он создал четыре ветра, чтобы каждое существо могло дышать. Второе его творение – это великий поток, мастерство, которое могут постичь взрослые и дети, если имеют доступ к знанию. Третье – это человек, каждый по его образу и подобию. Но, добровольно совершая зло, люди извратили небесное предначертание. Четвертое его творение позволяет сердцам посвященных не забывать о Востоке и приносить жертвоприношения божествам. Как продолжить творение создателя, Икер?

– Нужно совершить ритуал, Великий Царь. Ведь ритуал открывает наше сознание истинному свету?

– Слово «Ра», обозначающее божественный свет, состоит их двух иероглифов: рот символизирует слово, а рука – действие. Свет есть воплощенное слово. Ритуал, который оживляет свет, становится действующим, эффективным. Так и фараон наполняет храмы сияющим действием. Ритуал ежедневно умножает это действие, чтобы хозяин Вселенной мирно жил в своем жилище. Невежды считают, что мысль лишена веса, невесома. И тем не менее она управляет временем и пространством. Сам Осирис рождает мысль такой мощи, что она становится колыбелью великого царства. И это царство – не единственное в мире. Вот почему нужно так строго оберегать Абидос.

У подножия акации лежит золото Нубии. Болезнь уступает, но Древо Жизни еще далеко не выздоровело.

В сопровождении Безволосого Сесострис присутствовал во время ритуала игры на систре, исполненном юной Исидой. Потом царь и жрица отправились на террасу Великого бога, где КА служителей Осириса участвовало в его бессмертии.

– Вот ты и у края огненного пути, Исида. Многие с него не вернулись. Осознаешь ли ты всю величину риска?

– Великий Царь, это может помочь выздоровлению акации?

– Когда ты это поняла?

– Понемногу. Сначала почувствовала как-то смутно… Я не осмеливалась себе в этом признаться, боясь, что воображение заведет меня слишком далеко. Если этот мой путь послужит во благо Абидосу, разве это не станет для меня самым счастливым предназначением?

– Пусть ясность духа останется твоим проводником!

– Но нам еще недостает зеленого золота Пунта. Архивы дали мне возможность сделать открытие. Правда, старинные документы не дают точных сведений о расположении земли богов, но они говорят, как это можно узнать во время праздника бога Мина. Если тот, кто хранит ключи этой тайны, окажется на празднике, нужно убедить его заговорить.

– Хотела бы ты этим заняться?

– Я сделаю все, что смогу, Великий Царь.

Сидя на пороге одной из часовен, постоянный жрец Бега никак не мог унять своей злобы. Нервы его совсем расходились. Осмелится ли его компаньон по темным делам Жергу прийти сюда? Сумеет ли он обмануть бдительность стражников?

А вот и шаги…

Кто-то идет… А, это носильщик жертвенных хлебов…

Нет, это Жергу! Наконец-то!

Жергу опустил свою корзину перед стелой, на которой была изображена какая-то супружеская пара, посвятившая стелу таинствам Осириса.

– Мне совсем не хочется демонстрировать себя стражникам, – сказал Бега. – Расскажи, как дела в Нубии!

– Нубийцы побеждены, Провозвестник исчез.

– Мы… Мы погибли!

– Успокойся. Ни я, ни Медес не навлекли на себя подозрений, и наша работа вызвала удовлетворение фараона. Кроме того, нет никаких доказательств того, что Провозвестник погиб. Медес убежден, что он появится. А до его нового приказа – полная, абсолютная осторожность! Теперь расскажи, что нового у тебя.

– Фараон и жрица Исида долго говорили друг с другом. Она возглавит группу жрецов, которая примет участие в празднике бога Мина.

– Какие пустяки.

– Да неужели ты не понимаешь! Исида провела тщательные поиски по документам архива Дома Жизни! Я предполагаю, она нашла какой-то след. Благодаря нубийскому золоту акация чувствует себя лучше. А жрица, наверное, надеется во время празднества в Копте получить главный элемент, которого еще недостает для полного исцеления!

Копт – город рудокопов, где продаются и покупаются все виды камней, добываемых в пустыне… Жергу не преминет сообщить эту информацию Медесу. Неужели Исида раздобудет другую форму золота во время праздника бога Мина?

Всем постоянным и временным жрецам Абидоса Сесострис рассказал, что Нубия теперь покорена, умиротворена и стала протекторатом. И все же ни одна из дополнительных мер, обеспечивающих охрану священной земли Осириса, не будет снята, потому что угроза продолжает существовать. Армия останется на месте и будет продолжать операции по жесткому отсеиванию нежелательных элементов до тех пор, пока ситуация не нормализуется полностью.

Икер, получивший от монарха приказ оставаться на флагманском корабле, не мог оторвать взгляда от острова. Он впервые видел Абидос так близко. Но он оставался недостижимым! А ему так хотелось увидеть землю воскрешения! Хотелось пройтись с Исидой по храмам, почитать старинные тексты! Но он не ослушается фараона. Ведь Великий Царь пока не счел его достойным пересечь эту границу!

На пристани появилась Исида – прекрасная, с лучезарной улыбкой.

Икер спустил ей трап.

– Не хотите ли осмотреть судно?

– Конечно, хочу.

Он шел впереди нее, постоянно оглядываясь назад, идет ли она.

Они стали на носу корабля, в тени зонтика.

– Хотите, я принесу вам кресло, попить или…

– Нет, Икер. Давайте просто полюбуемся этой рекой, которая дарует нам процветание, и которая вернула вас живым.

– Вы… Вы думали обо мне?

– Пока вы сражались, я тоже прошла суровые испытания. Своим постоянным присутствием вы помогали мне, а ваше мужество перед лицом опасности служило мне примером.

Они стояли на виду у всех, и он не решился обнять ее. К тому же он, возможно, слишком благоприятно истолковал ее удивительные слова. Она бы его с негодованием оттолкнула!

– Фараон руководил нами в каждое мгновение, – рассказал Икер. – Никто из нас, даже генерал Несмонту, без его руководства не добился бы и самой малой победы. Знаете, до прибытия на Абидос царь открыл мне суть четырех творений Создателя. Я понял, что он и не мог действовать иначе. Духом, а не только силой положил он конец хаосу и смуте в Нубии, чтобы превратить этот бедный край в счастливый. Крепости – это не только простые строительные сооружения, это магическая сеть, способная остановить отрицательную энергию, исходящую от великого Юга. Но Провозвестник, увы, не был пленен! Знаете, Исида, – о, вы, конечно, это знаете – с нашей первой встречи вы покровительствуете мне! Смерть часто подстерегала меня, но всякий раз вы отводили от меня ее руки.

– Вы приписываете мне слишком сильную власть.

– Нет, клянусь вам, что нет! Я должен был вернуться из Нубии ради вас, чтобы сказать вам, как я вас люблю.

– В мире столько женщин, Икер!

– Вы для меня единственная – сегодня, завтра, всегда!

Она отвернулась, чтобы скрыть волнение.

– Древо Жизни чувствует себя лучше, – чуть погодя сказала она. – Не хватает только третьего слитка целительного золота.

– За ним нужно будет вернуться в Нубию?

– Нет, речь идет о зеленом золоте Пунта.

– Пунт… Как я это и предполагал, эта страна – вовсе не плод воображения поэтов!

– Архивные документы не дают нам возможности точно определить его местонахождение. Но во время праздника бога Мина, возможно, некий информатор даст нам главные сведения…

– «Нам»… Высказали «нам»?

– Действительно, Великий Царь нам поручил это дело. Если такая персона действительно появится во время совершения таинства в Копте, то мы должны будем его убедить дать нам эти драгоценные сведения.

– Исида… Кто я для вас – друг или только союзник? Чем дольше она молчала, тем сильнее Икер надеялся… Не изменилось ли ее отношение? Испытывает ли она какие-то новые чувства?

– Мне приятно встречаться с вами, – призналась она. – Во время вашего долгого путешествия мне вас не хватало.

Остолбенев от удивления, Икер подумал, что ослышался. Неужели его безумная мечта начинала понемногу становиться реальностью? А вдруг она разобьется?

– Могли бы мы продолжить эту нашу беседу за обедом?

– Нет. К сожалению, нет, Икер. Я должна строго соблюдать правила. По правде говоря, праздник бога Мина будет для нас скорее всего последним случаем увидеться.

Сердце Икера сжалось.

– Почему, Исида?

– Посвящение в таинства Осириса – это религиозный обряд. Дав обещание хранить тайну, я не могу вам ничего рассказать. Но все же могу сообщить, что я решилась идти в своих поисках до конца. Говорят, многие не вернулись с того пути, на который мне придется встать…

– Разве необходимо так рисковать?

Она улыбнулась своей обезоруживающей улыбкой.

– Разве существует другой путь? И вы, и я – мы живем ради утверждения непреходящего духа Маат и сохранения Древа Жизни. Пытаться избегнуть этой судьбы было бы и недостойно, и невозможно.

– Как мне помочь вам?

– Каждый из нас идет своим путем. И этот путь усеян испытаниями, которые нужно одолеть в одиночку. А там, в ином мире, может быть, мы и встретимся.

– Я вас люблю здесь и сейчас, Исида!

– Разве этот мир не является отражением мира невидимого? Нам предстоит расшифровать знаки, стирающие границы и открывающие двери. Если вы меня действительно любите, учитесь забывать меня!

– Никогда! Я умоляю вас отказаться, я…

– Это стало бы роковой ошибкой.

В этот момент Икер ненавидел Абидос, Осириса, его таинства! Но он тут же раскаялся в своей инфантильности. Конечно, Исида была права. Ничто не направляло их к обычному спокойному существованию, ничто не давало им права считать свое маленькое счастье чем-то укрытым от тревог мира. И соединиться они могут, лишь пройдя каждый сквозь неизвестное!

Они нежно взялись за руки.

45

Наконец-то и Мемфис! Скоро Медес увидит ливанца, а уж тому-то наверняка известно, что с Провозвестником. Но вот вопрос: почему это фараон задумал провести праздник в честь бога Мина именно в Копте, а не в столице, где ему уже приготовили триумфальную встречу? Этот демарш Сесостриса наверняка связан с исцелением Древа Жизни!

У Медеса был главный помощник, мастер на все руки – Жергу. Став другом Икера, он сумел добиться того, что его кандидатура предложена на пост ответственного за интендантство. Учитывая его отличную службу в Нубии, его тут же и назначили. Значит, он сможет вблизи шпионить за главными действующими лицами события и открыть причины их поездки туда.

Медеса прекрасно лечил доктор Гуа, и он снова обрел и цветущий вид, и прежнюю решимость. Никто не сомневался в том, что для Провозвестника усмирение Нубии стало жестоким ударом. Но следует ли отчаиваться? Если Сесострис не выглядел триумфатором, если его речи оставались скупыми и осторожными, то следовало опасаться врага в самом Египте!

Провозвестник был тонким тактиком и, конечно, рассматривал нападение с разных сторон. Некоторые были довольны событиями, некоторые, наоборот, расстроены. И его желание разрушить этот режим и расширить влияние своей веры оставалось не только в силе, но и обретало новую почву под ногами…

В Копте царило веселье. В тавернах не успевали наливать крепкое пиво жаждущим, среди которых было множество торговцев, наводнивших город по случаю праздника, посвященного богу плодородия Мину. Традиционные ритуалы во славу Мина, покровителя тучных полей и стад и всеобщего процветания, зажгли огонь в сердцах и глазах даже самых скромных женщин. «Да уж, боги этой земли не заставляют томиться в суровом духовном и телесном воздержании наш народ», – думал Секари, успевший отведать праздничных ласк игривой и богопослушной красотки.

Сесострис возглавлял очень древний ритуал. Одетый в самые торжественные одеяния, расшитые золотом, он шествовал в процессии, направлявшейся к храму. Перед ним шли жрецы, которые несли статуэтки с изображениями фараонов, перешедших в Вечный Восток. Рядом с Великим Царем несли изображение Мина с огромным фаллосом, символизировавшим созидательное начало неиссякаемой божественной силы. Был также и белый бык, являвшийся одновременно символом власти фараона и животным воплощением бога Мина. Этот бык служил подставкой для мерцающего светильника и вместе с тем свидетельствовал о силе.

Икер любовался восхитительной жрицей, шедшей слева от фараона.

Здесь, на празднике, Исида представляла царицу.

Статуя бога Мина была поставлена на цоколь, и тогда жрецы выпустили из клеток птиц. Птицы полетели на все четыре стороны и должны были свидетельствовать о поддержке действиями фараона небесной и земной гармонии.

Золотым серпом Сесострис срезал стебель полбы и предложил его белому быку, его отцу Мину и КА предков.

Исида, произнося заклинания возрождения, семь раз обошла вокруг фараона.

Потом появился маленького роста негр. Низким голосом он спел гимн богу Мину с такой выразительностью, что все присутствующие вздрогнули. Он приветствовал своей песней быка, пришедшего из пустыни, быка со счастливым сердцем, который должен был принести царю в дар изумруд, бирюзу и ляпис-лазурь, поскольку Мин олицетворял сейчас воскресшего Осириса, распределителя благ.

Закончилось главное священнодействие. Началась та часть праздника, которую сильнее всего ждали, – поднятие мачты Мина, на которую ловко влезали парни, решившиеся добыть подвешенные на самый верх красные кувшины, которые использовались во время церемонии закладки часовни в честь бога. Внизу девушки внимательно следили за смельчаками.

Исида отвела Икера в сторону.

– Мужчина, с которым мне бы хотелось поговорить, находится здесь.

– О ком ты?

– О певце с магическим голосом. В старинных текстах он носит имя Негр из Пунта. Он не появлялся уже много лет. Только он может дать нам точные сведения.

Жергу охотно выпил бы не один десяток кубков с крепким пивом, но решил, что повсюду будет следовать за этой парой.

Исида и Икер подошли к чернокожему карлику, когда тот отдыхал в тени пальмы.

– Я – жрица с Абидоса, – сказала Исида. – А это – Царский Сын Икер. Нам хотелось бы просить вас о помощи.

– Что вы хотите знать?

– Где находится Пунт, – ответил Икер.

Певец криво усмехнулся.

– Путь туда отрезан давным-давно! Найти его может только мореплаватель, прошедший по острову КА.

– Я был там, – заявил Икер.

Певец вскочил.

– Ненавижу лжецов!

– Я не лгу.

– Кого же ты видел на этом острове?

– Огромного змея. Ему не удалось спасти свой мир, и он пожелал мне спасти мой мир.

– Значит, ты говоришь правду.

– Согласитесь ли вы проводить нас к Пунту?

– Капитан корабля должен иметь почитаемый камень. Без него это верная гибель!

– Где этот камень?

– В карьерах Уади Хаммамат. Но любая экспедиция туда обречена на провал.

– Я выполню условие.

Прием в Мемфисе превзошел все ожидания Медеса. Сесострис, легендарный герой, объединил Север и Юг, усмирил Сирийскую Палестину и Нубию! Его популярность могла сравниться только со славой фараонов эпохи Великих пирамид.

В его честь слагали поэмы, а сказители наперебой прославляли его подвиги.

Сам же фараон продолжал оставаться суровым, словно все его многочисленные бесспорные победы казались ему призрачными.

Как только супруга, успокоенная лекарствами доктора Гуа, погрузилась в сон, Медес отправился к ливанцу.

Он осторожно осмотрелся вокруг.

Ничего подозрительного.

– Мы можем говорить без опаски? – беспокойно спросил Медес своего весьма раздобревшего со времени последней встречи сообщника.

– Несмотря на небольшой успех Собека, никаких серьезных проблем не возникло. Благодаря строжайшей конспирации мы вне подозрений. Но, увы, ваше долгое отсутствие нанесло очень чувствительный урон нашим кошелькам!

– Я попал в заложники к фараону… Зато мое примерное поведение сделало из меня уважаемого и незаменимого чиновника.

– Тем лучше для всех нас! Расскажите, что на самом деле произошло в Нубии?

– Сесострис победил все племена, усмирил регион и построил целую череду неприступных крепостей. Нубийцы отказались от завоевания Египта.

– Досадно. А Провозвестник?

– Он исчез. Я надеялся, что вы связаны с ним…

– Вы считаете, что он мертв?

– Нет, так как знак на ладони у Жергу загорелся как раз в тот момент, когда тот усомнился. Провозвестник не замедлит дать нам новые инструкции.

– Вот именно, – сказал глубокий мягкий голос.

Медес даже подскочил.

Провозвестник стоял перед ним – в тюрбане, с бородой, в длинной шерстяной тунике. Глаза полыхали красным.

– Итак, мой храбрый друг, ты остался мне верен!

– О да, господин!

– Меня не арестует ни одна армия, и никакая сила не превзойдет мою. Счастлив тот, кто это понимает. Зачем Сесострис делал остановку на Абидосе и возглавлял праздник бога Мина в Копте?

Медес радостно улыбнулся.

– Благодаря посланию Жергу, переданному мне с одним из моих быстроходных кораблей, я могу вам это объяснить. Жрица Исида, сделавшая важные открытия в библиотеке Абидоса, на праздновании Мина представляла царицу. Ее часто видели в компании Царского Сына Икера, которого я считал мертвым и который кажется неуязвимым! Кто знает, просто ли это дружба или будущая супружеская чета? Но не это главное. Исида и Икер расспрашивали одного жреца. Кстати, имя этого жреца – Негр из Пунта; это важно. Они говорили о путешествии. Для чего еще нужно путешествие, как не для того, чтобы завладеть золотом, которое скрыто в этой стране? В отличие от большинства, я не считаю эту страну выдумкой.

– Ты не ошибаешься, Медес. Так, значит, организуется экспедиция?

– Да, но не в направлении Пунта! Официально Икер отправляется в карьеры Уади Хаммамат. Его задача – привезти саркофаг и статуи.

Провозвестника это не убедило.

– Нет, друг мой. Негр из Пунта потребовал отыскать почитаемый камень, без которого дорога к Пунту закрыта.

Теперь Медес понял, почему экипаж «Быстрого» потерпел неудачу. Не помогло даже обещанное принесение Икера в жертву богу моря!

– Значит, этот проклятый писец имеет все шансы на удачу?

– В этом я сомневаюсь.

– Со всем уважением к вам, господин, но этот проходимец нам уже навредил достаточно!

Провозвестник рассмеялся.

– Икер – всего лишь человек. И на этот раз одной его храбрости будет мало. И все же мы сделаем так, чтобы ни одно египетское судно не могло добраться до Пунта.

Появилась прекрасная Вина. Под ее туникой угадывались толстые повязки.

– Она тоже выжила. Сесострису даже не вообразить, какие жестокие удары может нанести ее ненависть.

Ливанец с наслаждением съел несколько виноградин.

– Собек-Защитник пресекает любую нашу инициативу, – сказал он. – Мне пришлось перестроить значительную часть нашей сети, приказать своим людям сохранять крайнюю осторожность и отказаться от попыток подкупить этого проклятого начальника стражи. Он демонстрирует ужасающую цельность! А его подчиненные умрут за него. Только вы, господин, можете нас от него избавить!

– Твои попытки заслуживают уважения, друг мой. Ну, раз обычные методы бессильны, мы используем другие.

Собек-Защитник не терял времени даром. Теперь и царский дворец, и главные административные здания, включая помещения визиря, стали абсолютно безопасными. Проверяя и перепроверяя персонал, начальник стражи удалил сомнительных служащих. Оставались на посту только испытанные бойцы, известные ему с давних пор. Каждого посетителя обыскивали, и никто не мог приблизиться к фараону с оружием.

Короткое поздравление Сесостриса глубоко задело Защитника.

– Как вел себя Икер, Великий Царь?

– Самым примерным образом.

– Значит, я ошибся на его счет.

– Люди довольно редко допускают, что совершают ошибки. Еще реже они выбирают верный путь и придерживаются его, несмотря на препятствия. Царский Сын Икер как раз из их числа.

– Я не умею извиняться.

– Никто, особенно он, твоих извинений и не требует.

– Он останется в Нубии?

– Нет, я доверил управление регионом Сехотепу. Как только Сехотеп поставит на свое место чиновников, заслуживающих доверия, он вернется в Мемфис. Что же касается Икера, то ему я дал новое поручение, чрезвычайно опасное.

– Вы не щадите его, Великий Царь!

– Ты его защищаешь?

– Я восхищаюсь его мужеством. Даже Несмонту не числит на своем счету столько опасностей!

– Такова уж судьба Царского Сына. Даже если бы я этого захотел, никто бы не смог заменить его. Теперь расскажи, каковы результаты твоих наблюдений?

– Ваш двор – это скопище интриганов, тщеславных завистников, глупцов, претенциозных умников. И среди них всего только несколько верных вам. Зато тщательное изучение их дел привело меня к радостному выводу: среди них нет ни одного союзника Провозвестника. С одной стороны, они слишком боятся вас. С другой стороны, им слишком дороги преимущества их положения и комфорт. Поэтому следует искать где-то в другом месте. Например, городские цирюльники служили у террористов связными. Одни из них сбежали, за другими я строго наблюдаю. Обнаружился новый след: на этот раз водоносы. Конечно, их слишком много, и разработать след нелегко. Арест взяточника из таможни не привел к желаемым результатам. Но по крайней мере жизнь врагу я затруднил. Было бы ошибкой ослабить бдительность. Мемфис – город открытый и космополитичный, поэтому он продолжает оставаться главной мишенью.

Сесострис одобрил действия Собека. Потом он долго говорил с Кхнум-Хотепом, который в отсутствие фараона ежедневноотчитывался перед царицей и прекрасно справлялся со своими обязанностями. Однако старик выглядел усталым и больным. Он хотел вручить Сесострису прошение об отставке, но лишь увидел Великого Царя и сразу же вспомнил о своей присяге. Лишь фараону решать, нужен ли он еще ему. Кроме того, что он будет делать дома, когда нечем будет заняться? Такое будущее не для него. Посвященный в таинства Золотого Круга Абидоса обязан отдать себя целиком своей стране, своему царю и своим идеалам.

Выпрямившись и тяжело ступая, Кхнум-Хотеп вернулся в кабинет. Он будет продолжать выполнять свои функции – такие горькие для его немощного тела, но такие полезные народу Обеих Земель.

46

Выносливый, с хорошо подвешенным языком, он родился и вырос в Копте. Звали его Кхауи, и он себя неумехой не считал. Профессиональный воин, он водил многие караваны через пустыню к Уади Хаммамат и гордился тем, что его команда всегда возвращалась в добром здравии.

И навязать Кхауи что бы то ни было невозможно. Будь то сам Царский Сын Икер, он услышит то, что должен услышать.

– Карьеры – это карьеры! И раз речь идет об Уади Хаммамат, тут уж шутки в сторону. Я всегда давал своим людям пиво и свежие продукты. Я даже превратил часть пустыни в плодородные поля и вырыл водоем. Какая-нибудь банда разбойников не приведет тебя туда, куда тебе надо! Поэтому говорю тебе, что мне нужно: десять писцов, восемьдесят каменоломов, столько же каменотесов, десять хлебопеков и тысяча солдат, которые будут также служить для маневра. И чтоб не было недостачи ни в корзинах с хлебом, ни в кувшинах с маслом, ни в какой другой еде.

– Договорились, – ответил Икер.

Кхауи был удивлен.

– Вот это да! Длинные же у тебя руки…

– Я исполняю приказ фараона.

– Не слишком ли ты юн, чтобы командовать таким многочисленным отрядом?

– Раз я пользуюсь твоими советами, чего же мне опасаться? Кроме того, главный инспектор амбаров Жергу будет в твоем распоряжении и облегчит тебе задачу.

Кхауи почесал себе подбородок.

– Если так, то, пожалуй, получится. Тогда иди за мной и приготовься работать в моем ритме!

– Хорошо.

У Кхауи больше требований не было. Ему оставалось лишь собрать профессионалов, которых привлекло высокое жалованье.

Высотой шестьсот шестьдесят пять метров Джебел Хаммамат представлял собой внушительную скалистую преграду. Проходя по центру горного массива и прорубая себе проход в виде пилона, старое русло Уади Хаммамат петляло в плоской долине, подход к которой был удобен. Со времен первой династии там из скальных рудников добывали походивший на базальт камень Бекхен, расцветка которого давала богатую гамму от серого до черного.

Несмотря на свою дикую красоту, гора привлекала гораздо меньше взглядов, чем Исида, чье присутствие интриговало всех участников экспедиции. Некоторые объясняли себе ее присутствие тем, что девушка была посланницей фараона и обладала сверхъестественной властью, без которой не обойтись, чтобы уберечься от демонов пустыни.

Икер был счастлив. Когда юная жрица объявила ему, что она едет с ним, небо для него озарилось чудесным сиянием, а воздух показался напоенным сладостным ароматом. Сама пустыня теперь казалась ему приветливой, а жара приятной! Оставив Кхауи и Жергу заниматься вопросами обеспечения, Царский Сын подробно рассказывал Исиде о своих приключениях, но так и не осмеливался расспросить ее об Абидосе. Потом они заговорили о литературе, потом о различных предметах обыденной жизни… Так они поняли, что взгляды их во многом совпадают. Само путешествие показалось им ужасно коротким.

Северный Ветер и Кровавый старались казаться незаметными, ослик ограничился тем, что смиренно вез на себе воду, которая была так необходима…

– Пришли, – объявил Кхауи. – Мои ребята сразу же примутся за работу.

Секари место не понравилось, поскольку все, что напоминало ему рудники, вызывало у него неприятные воспоминания.

– Ничего необычного не заметно? – спросил его Икер.

– А ты что-нибудь заметил? Когда влюблен до такой степени, как ты, не увидишь даже, как рогатая змея проползет у тебя по ноге! Успокойся, все хорошо. И этот Кхауи, несмотря на бойкий язык, кажется мне надежным и толковым.

– Секари, скажи мне правду. Ты считаешь, что Исида…

– Вы просто идеальная пара. Но теперь нужно искать почитаемый камень!

Главные лица экспедиции начали с того, что изучили «список архитекторов», выдолбленный на отвесной стене скалы. Первым был указан Ка-Нефер – «преисполненный созидательной силы»; вторым Имхотеп – создатель первой каменной пирамиды. Это его гений переходил от шедевра к шедевру, и традиция приписывала ему строительство всех египетских храмов во все века.

Исида поднесла богу Мину воду, вино, хлеб и цветы. Она попросила его освятить труд ремесленников.

Разработка каменной породы не представляла особых трудностей. Бригады, удобно устроившиеся в шатрах, обеспеченные хорошим питанием, не замедлили добыть великолепные образцы с красными искорками и чудесные черные камни.

– Это тебе подходит? – спросил Кхауи у Царского Сына.

– Они великолепны, но ведь речь идет о почитаемом камне?

– Это простая легенда! Если бы этот камень существовал на самом деле, уже давно его добыли бы рабочие! Еще бы, красный камень, способный излечивать все болезни! Твой предсказатель был человек с воображением. Но ты-то не будешь его здесь искать, я надеюсь?

– Буду.

– Но моя работа – это статуи и саркофаги, а не сказки для детей!

– Давай-ка хорошенько осмотрим гору.

– Обойди сам все жилы одну за другой, если это тебя греет. Я не буду.

Икер обошел все. Безуспешно.

А Исида все исполняла ритуал за ритуалом, принося богам все новые и новые жертвы.

Когда на соседнем склоне появилась газель в такой стадии беременности, что не могла уже больше бежать, все взгляды замерли.

– Я сейчас убью ее одной стрелой! – произнес один из рабочих.

– Не стреляй! – приказала Исида. – Это бог Мин посылает нам чудо.

Самка родила. Как только ее малыш стал способен перемещаться по горам, они оба скрылись в пустыне.

В том самом месте, где появился на свет детеныш газели, лежал удивительный красный камень, испускавший необыкновенное сияние.

С помощью молотка и ножниц Секари освободил камень от его оболочки.

– Вчера, – пожаловался один из рабочих, – я порезал ногу. Если это почитаемый камень, он исцелит мою рану!

Исида приложила камень к ране горняка и держала довольно долго…

Когда она его убрала, остался только шрам.

Рабочие удивленно смотрели на жрицу. От кого – от нее или от камня – исходило больше целительной силы? Даже Кхауи стоял с раскрытым ртом.

Царский Сын доверил ему папирус, скрепленный своей печатью.

– Отведешь свою экспедицию в Копт и отдашь этот документ управителю города. Он выплатит тебе жалованье и награду. А я продолжу путь с плотниками и несколькими солдатами.

Жергу дальше в путешествие не брали. Под каким предлогом ему остаться? Делать нечего, пришлось возвращаться. Но сердце его разрывалось от негодования…

На первой же остановке он отошел в сторону, чтобы справить нужду.

Но кто-то лежал на песке и внимательно на него смотрел. Когда он окликнул его, Жергу сразу забыл, зачем пришел.

– Так ты выжил? – удивился Жергу.

– Как видишь, – ответил Шаб Бешеный. – Провозвестник покровительствует тем, кто истинно верует. Они не боятся смерти, потому что идут прямо в рай.

– Но Нубия была для тебя все-таки не приятной прогулкой!

– Черные воины были слишком недисциплинированными. Но рано или поздно Провозвестник подчинит этот регион своей вере. А что произошло в карьерах Уади Хаммамат?

– Жрица Исида нашла целительный камень. Икер во главе небольшого отряда, состоящего из плотников и солдат, решил отделиться от остальной части экспедиции. Я получил приказ возвращаться в Копт, а потом в Мемфис.

– Плотники, говоришь… Уж не хочет ли Царский Сын строить корабль?

– К сожалению, этого я не знаю.

– Провозвестник наблюдает за тобой, Жергу. Сообщи свои сведения Медесу, а тот пусть расскажет ливанцу. А я отправлюсь за Икером и помешаю ему исполнить задуманное.

Шаб Бешеный имел под рукой целый отряд разбойников пустыни. Это была опасная сила, противостоять которой могут немногие… Но прежде чем напасть на Царского Сына и его спутников, ему хотелось узнать об их планах.

– Кого мы ждем? – спросил Секари.

– Негра из Пунта, – ответил Икер, сидя рядом с Исидой на базальтовом камне и не сводя глаз с пустыни.

– А если он не придет?

– Он придет.

Учитывая, что условия жизни были вполне приемлемыми, а питание обильным, никто не стал протестовать против небольшой передышки. Но присутствие жрицы успокаивало даже самых беспокойных. И вот на закате он появился…

Размеренным шагом Негр из Пунта подошел к Икеру.

– Нашел ли ты почитаемый камень? – спросил он.

Исида показала камень.

Из кармана своего схенти певец вынул нож.

Секари немедленно преградил ему дорогу.

– Я должен проверить. Пусть Царский Сын даст мне свою левую руку.

– Без глупостей у меня, а то…

– Я должен проверить.

Икер подчинился. Негр из Пунта разрезал ему мышцу, потом наложил на рану камень.

Когда он снял камень, кожа была целой.

– Очень хорошо, – похвалил он. – Кто эти люди?

– Это плотники и солдаты. Им привычно воевать с разбойниками пустыни. Визирь Кхнум-Хотеп указал мне место порта – Сауу. Именно там мы должны найти древесину, подходящую для строительства корабля.

– Хоть ты и молод, но кажешься предусмотрительным. Сауу – это лучшая точка отправления в страну Пунт.

Узкая долина прорезала глубокое ущелье Уади Газу, выходившее в залив на побережье Красного моря. Здесь, в маленьком порту, было довольно много сухого леса, качество которого высоко оценили плотники Икера.

– Постройте корабль с длинным корпусом, высокой кормой и с двумя постами наблюдения. Один должен быть у руля, другой – на мачте, – потребовал Негр из Пунта. – Мне хватит и одной мачты. Но обязательно сделайте прочные весла и осевой руль. Парус должен быть больше в ширину, чем в высоту.

Секари не скрывал своего испуга.

– Место опасное…

– Если оно полно разбойников, то почему они не разграбили этот лес?

– Разбойники пустыни подлые и ленивые. С одной стороны, лес тяжел для транспортировки. С другой – они не знают, что с ним делать. Но я чувствую, что они за нами следят. Как хочешь, я в любом случае выставлю вокруг порта караул.

На будущем носу корабля Исида нарисовала глаз Хора. Так корабль сам найдет себе путь…

Негр из Пунта присматривал за плотниками.

– Где находится та страна, и в какую сторону мы должны плыть? – спросил его Икер.

– Одни говорят о Сомали, другие – о Судане, третьи – об Эфиопии или Джибути, а также об острове Дахлак Кебин в Красном море. Пусть себе говорят. Но Пунт, земля богов, никогда не будет обозначена на карте.

– Но как же в этом случае мы достигнем ее?

– Это будет зависеть от обстоятельств.

– Ты думаешь, что знаешь, как добраться туда?

– Посмотрим. Я так давно не возвращался в Пунт!

– Ты смеешься надо мной или над судьбой Египта?

– Почему, по-твоему, ни в одном тексте не уточняется местоположение этой благословенной земли? А что, если она без конца передвигается, чтобы уйти от скупости и жадности людей? Когда-то я знал, где она. Теперь – не знаю. Ты ведь нашел остров КА. А у юной жрицы есть почитаемый камень. По мере моих возможностей я вам помогу. Но вы и только вы владеете тайной этого путешествия.

С одной стороны, Шаб Бешеный ругал себя за слишком долгое ожидание, потому что Секари расставил своих солдат вокруг порта. Теперь не будет эффекта неожиданности… Но с другой стороны, он был рад своему терпению, потому что теперь ему было точно известно, в чем дело: Икер, пользуясь указаниями старого негра, хотел добраться до Пунта.

Отряд плотников работал быстро. Еще день или два, и корабль будет готов к отплытию.

Наконец-то пришла новость, которую так ждал Шаб Бешеный!

– Пираты с нами заодно, – объявил ему предводитель банды разбойников пустыни. – Но при условии, что им перепадет не менее половины добычи.

– Ладно.

– А мне ты обещаешь дать дополнительную награду?

– Провозвестник будет к тебе благосклонен.

Бедуин ударил себя в грудь.

– Ни один из них не ускользнет, можешь мне поверить! Кроме женщины… Мы возьмем ее живой и покажем ей, что такое настоящие мужчины!

Бешеный ухмыльнулся. Какая судьба ждет Исиду!

47

За несколько минут до ночной атаки разбойников пустыни Кровавый поднял тревогу. Секари мгновенно был на ногах и мобилизовал солдат.

Двое часовых лежали, смертельно раненные кремневыми ножами. Бешеный всаживал нож в спину третьему.

Да, по всей вероятности, египетским солдатам долго не продержаться…

– Все на корабль! – скомандовал Секари. – Поднять якорь!

Строители уже подверглись нападению отряда бедуинов…

Икеру хотелось остаться рядом с ними, но прежде всего нужно было спасать Исиду. Как только она оказалась на борту рядом с Негром из Пунта, Кровавым, Северным Ветром и десятком плотников, Секари поднял трап и развернул парус.

– Я спускаюсь драться! – запротестовал Царский Сын. – Я не могу оставить беззащитных людей умирать!

Секари удержал его.

– Не делай глупостей. Мы им не поможем, они уже погибли. И не забудь, наша миссия – это Пунт. Немедленно отплываем! Иначе нас всех перебьют. Посмотри: почти никакого сопротивления уже нет!

Но в тот момент, когда их корабль выходил из порта, узкий проход был загорожен тяжелым судном…

– Пираты! – констатировал Секари. – Ну, теперь шансов пройти нет.

Икер повернулся к Негру из Пунта.

– Как уйти от них?

– Пойдем по дороге неба и дорогам выси. Там, внизу, дитя золота, родившееся от богини Хатхор, выстроило себе жилище. Вы полетите на крыльях сокола, если неумолимое и ненасытное море примет жертву, которую оно требует…

Икер подумал об ужасающем эпизоде, пережитом им на «Быстром». Неужели, чтобы спасти экипаж, ему придется утонуть?

– На этот раз, – сказал старый Негр из Пунта, – тебе не придется играть роль жертвы.

Когда он бросился в воду, Царскому Сыну показалось, что он узнал лицо своего учителя, писца из Медамуда, который научил его иероглифам и закону Маат.

Жестокий порыв ветра бросил всех пассажиров корабля на палубу, а сам корабль накренил так, что он едва не зачерпнул воды! В таком положении они помчались на бешеной скорости. Потом все утихло.

– Раненые есть? – спросил Секари.

У экипажа были лишь синяки и царапины, которые быстро затянулись с помощью почитаемого камня.

Пираты погибли вместе со своим кораблем. Путь был свободен…

На носу «Ока Ра» Исида играла на систре, и гармоничная музыка сливалась с голосом моря. Икер стоял у руля, Секари следил за парусом.

И корабль сам отыскивал дорогу в сторону божественной земли.

Вне себя от ярости, Шаб Бешеный добивал раненых. Горькая победа! Особенно если учесть, какие потери со стороны разбойников пустыни! А еще этот пиратский корабль, развалившийся на части под ударом гигантской волны!

– Ну, египтяне далеко не уйдут, – утешил его бедуин. – Их судно тоже наверняка получило поломки. Еще немного, и образуется течь.

Бешеному тоже это казалось вполне вероятным, но он опасался, что Икер выстоит. Ведь он способен выбраться невредимым из самых опасных ловушек!

– Опустошим этот порт, сожжем все!

Грабители отвели душу…

Потом они разбрелись в разные стороны, надеясь наткнуться на беззащитный караван. К несчастью, стража Сесостриса стала проявлять все больше бдительности. Скоро убийцам и ворам придется перебираться на Аравийский полуостров…

Бешеному нужно было возвращаться в Мемфис и без утайки рассказать все Провозвестнику.

– Да, что касается навигации, – пожаловался Секари, – то мой опыт можно признать весьма ограниченным. А твой побогаче, Икер?

– Я только держу руль, -признался тот. -И это -сплошная видимость. На самом деле мной управляет Он! Он и Исида.

– Море впереди, море позади, море справа, море слева… Пунта нигде не видно… Эта вода меня подавляет, а у нас больше ни кувшина вина.

– Взгляни на Кровавого и на Северного Ветра: они коротают время во сне, словно нам ничего не угрожает.

– Умереть от жажды или погибнуть от ближайшей бури… Это и правда успокаивает…

Устремив глаза к горизонту, Исида не сходила с носа корабля. Она часто подносила к нему маленький скипетр из слоновой кости, который дал ей в дорогу фараон.

На заре солнечного дня осел и собака проснулись и встали рядом с ней.

Икер потряс сонного Секари за плечо.

– Проснись!

– Чтобы снова увидеть воду… Предпочитаю спать и видеть сон о винном погребе…

– А остров с пальмами тебе не подходит?

– Это что, мираж?

– По поведению Северного Ветра и Кровавого, не думаю.

Секари согласился приоткрыть глаза.

Да, это был остров… Длинная линия побережья, белый песок…

На приличном расстоянии бросили якорь, двое моряков нырнули. Когда они добрались до цели, стали махать руками, чтобы показать, что опасности нет.

– Я к ним, – решил Секари. – Пока мы не сделаем лодку, вы с Исидой останетесь здесь.

Осел и пес с удовольствием бросились в теплую воду, а потом поплыли в сторону твердой земли.

Место казалось идиллическим. Морской ветер смягчал палящие лучи солнца.

Секари отправился за Царским Сыном и жрицей. Собравшись вместе, экипаж с удовольствием лакомился жареной рыбой.

– Осмотрим место, – предложил Секари.

Исида возглавила маленький отряд.

Она остановилась перед каменным сфинксом с туловищем льва. Это было творение египетского мастера, выполненное в самой лучшей технике.

Цоколь украшала иероглифическая надпись: «Я – хозяин Пунта».

– Нам повезло, – воскликнул Секари, – мы у цели! И обитатели острова избрали один из наших главных символов в качестве защиты своего края!

Сфинкс с головой мужчины и туловищем льва представлял фараона и бдительно охранял священные места. Не делало ли его присутствие жителей Пунта верными слугами Сесостриса?

Икер умерил энтузиазм Секари.

– Речь может идти о военном трофее.

– Иероглифы великолепны и не повреждены. Надпись лишена двусмысленности. Разве Негр из Пунта не вел себя как друг?

Аргументы Секари внушали оптимизм. И все-таки в пальмовый лес путешественники вступили с опасением. Икер вспоминал об острове КА, но этот был гораздо обширнее.

За благодатью леса начиналась безводное, гористое плато. Сухие каменистые склоны затрудняли движение. Путники двигались вслед за Северным Ветром, выбиравшим более удобную дорогу. Временами им попадались пахучие травы.

С вершины холма Секари разглядел странную деревню, стоявшую на краю озера, вокруг которого росли ладанные и эбеновые деревья. Жители Пунта использовали лестницы, чтобы взбираться в свои жилища, дома на сваях. Здесь же свободно разгуливали кошки, собаки, быки, коровы и жираф.

– Странно, ни одного человека! Неужели они сбежали при нашем приближении? А может быть, они убиты?

– Если Провозвестник добрался и сюда, – высказал предположение Икер, – то можно опасаться самого худшего.

– Давайте спустимся к деревне, – решила Исида. – Я иду первой.

Секари не оценил такого риска, но девушка и не дала ему времени оспорить свое решение.

Когда они прошли внутрь через вход, отмеченный двумя высокими пальмами, несколько сотен мужчин, женщин и детей спустили лестницы, вышли из своих домов и окружили их. Прически их были разнообразными, схенти здесь носили в складку или цветные – все это говорило о том, что жители Пунта старались быть красивыми. Все они выглядели сытыми и здоровыми. Исиду поразила одна деталь: бороды мужчин походили на бороду Осириса! Оружием никто не потрясал.

Один мужчина лет сорока подошел к жрице.

– Кто вы и откуда?

– Я – жрица с Абидоса. А это Царский Сын Икер, рядом с ним Секари. Мы приехали из Египта.

– Фараон там все еще царствует?

– Нас всех отправил сюда Великий Царь Сесострис.

Вождь жителей Пунта восхищенно и недоверчиво обошел вокруг юной жрицы. Икер и Секари были готовы вмешаться.

– Когда фараон появляется, -продекламировал предводитель, – его нос – это мирт, его губы – это фимиам, дыхание его губ схоже с ароматом драгоценного притирания, ароматом летнего лотоса! Потому что наша страна, земля богов, отдает ему свои сокровища. Увы! Нас постигла болезнь, наша страна высыхает! Если луга и леса снова не зазеленеют, Пунт исчезнет. Феникс больше не пролетает над нашей землей. Только женщина, обладающая почитаемым камнем и играющая на систре, может нас исцелить!

– У меня есть такой камень, я приехала, чтобы поднести его вам и исполнить музыку систра, чтобы рассеять злые чары.

Пока вождь жителей Пунта касался спасительным минералом каждого из своих соплеменников, Исида заставить петь инструменты богини Хатхор.

Насколько хватало глаз зазеленели поля и берега рек.

Все подняли головы: над деревней как раз кружила голубая цапля с блестящим опереньем.

– Снова появилась душа Ра, -радостно улыбаясь, воскликнул предводитель. – Ароматы возродились, Древо Жизни распрямляется на вершине Холма Начала Начал. Осирис правит тем, что существует, днем и ночью…

– Ты упомянул о Древе Жизни? – удивилась Исида.

– Феникс рождается на ветвях ивы, в Гелиополисе. Его тайна отражается в акации Абидоса.

Царский Сын был поражен. Откуда этот островитянин мог все это знать?

Островитянин простерся перед Исидой.

– Чудесные ароматы страны Пунт возродились благодаря женскому солнцу, посланнице золотой богини, питающейся пением и танцами. Пусть они будут возданы твоему КА в этот счастливый час, когда снова зазеленела земля богов!

Все жители Пунта, независимо от возраста, были людьми приветливыми и веселыми и, само собой разумеется, знали толк в праздниках. Нашим путникам удалось наконец забыть о заботах и закружиться в безудержно ликующем хороводе под радостные приветственные песни.

Секари наслаждался обществом двух юных красоток, чьи прелести сулили ему весьма приятное времяпрепровождение, но при этом опасливо поглядывал на вождя островитян, который, впрочем, смотрел на происходящее весьма доброжелательно.

Икер не отрывал глаз от Исиды. Она так сияла от счастья, что покорила сердца всех жителей деревни.

Супруга вождя острова украсила ее ожерельем из аметистов, малахитов и сердоликов, а также поясом из раковин, отлитых из зеленого золота особого качества.

Золото Пунта, необходимое для выздоровления акации!

Надпись на поясе поразила Икера: коронационное имя Сесостриса!

– Посланцы царя уже приезжали сюда? – спросил Икер у главы острова.

– Ты первый.

– А этот предмет?

– Он из нашей сокровищницы. Тебе известно тайное имя Пунта? Остров КА. Созидательная сила мира не знает человеческих границ. А сейчас ты и твои спутники вдохнете ароматы земли богов.

Жители острова принесли много раскрашенных яркими красками ваз и открыли их. Распространились ароматы ладана, мирта и различных видов фимиама. Они поднялись над всем островом…

– Так умиротворена Великая в магии – змея из блестящего металла на лбу у фараона, – объявил глава острова. – Под покровительством этих ароматов справедливые могут появляться перед повелителем того мира. Созданные оком Хора эти чудесные ароматы стали лимфой Осириса. Когда изготовитель притираний курит фимиамы Пунта, он создает божественную материю, используемую при бальзамировании ожившего в храме золота.

Икер больше не понимал смысла этих загадочных слов. Но Исида, наверное, оценит их важность. Разве она не привела его сюда, чтобы он услышал эти откровения?

– Поздравим наших благодетелей, как они этого заслуживают, – приказал хозяин острова. – Наполним кубки гранатовым вином.

По мнению Секари, гранатовый сок, получаемый из спелых зерен, давал напиток посредственного качества, если не считать его способность предупреждать дизентерию. И все же он не стал чваниться. Разве после такого волнительного путешествия не стоило осушить кубок?

На свежем воздухе был устроен пир, во время которого каждый ел и пил столько, сколько ему хотелось, за исключением Исиды и Икера, ни на мгновение не забывавших о своей миссии.

– Зеленое золото Пунта необходимо для жизни Египта, – сказал Царский Сын предводителю острова. – Дадите ли вы нам позволение увезти несколько слитков?

– Конечно, но мне не известно, где находятся старые рудники.

– Кто-нибудь это знает?

– Сборщик коры.

48

Сборщик коры, вооружившись теслом и корзиной, медленно собирал каучук. Приучившись беседовать с деревьями и слушать их разговоры, он вовсе не жаждал компании людей. Заметив его настороженность, если не сказать враждебность, Секари сел в нескольких шагах от него и положил на землю свежий хлеб, кувшин вина и сушеное мясо. И, словно он был один в целом мире, стал обедать.

Сборщик коры прекратил работу и подошел.

Секари молча протянул ему хлеб и мясо. Тот, немного поколебавшись, согласился взять угощение.

Не без осторожности согласился он и выпить.

– Бывает, конечно, вино и лучше, но и это ничего, – сказал Секари. – Ну как день?

– Мог быть и хуже.

– Судя по высокому качеству твоих продуктов, тебе, должно быть, хорошо платят. В Египте любят притирания. А притирания из Пунта принадлежат к категории высочайшего класса. Это просто роскошь! Но, увы, наша страна может исчезнуть.

Сборщик коры отведал сушеного мяса.

– Что, ситуация сложная?

– Даже более того.

– А что произошло?

– Злые чары. Нужна срочная помощь. Наша единственная надежда – ты.

Сборщик коры поперхнулся. Секари постучал ему по спине.

– Зачем ты смеешься надо мной?

– Я вполне серьезно. Поиски, предпринятые жрицей с Абидоса, которая, кстати говоря, здесь присутствует, показали, что спасти нас может только зеленое золото Пунта. А кто нам может дать его? Ты.

Секари выждал длинную паузу.

Причины обращения к нему мастер отрицать не стал. Задумавшись, он медленно жевал мясо.

– По правде говоря, – сказал он наконец, – не я должен это сделать. Но я должен хранить молчание.

– Никто и не просит тебя выдавать тайны. Позови своего друга, и я объясню ему сложившуюся ситуацию.

– Он никогда не скажет.

– Разве ему безразлична судьба Египта?

– Как знать!

– Прошу тебя, дай мне шанс убедить его.

– Это бесполезно, уверяю тебя. Ни один из твоих аргументов до него не дойдет.

– Почему же он такой бесчувственный?

– Потому что это – вожак царствующей здесь стаи бабуинов. Он сердит, агрессивен и кровожаден. Только мне удается работать здесь, не вызывая его ярости.

– Он действительно владеет сокровищем?

– Согласно легенде, эта большая обезьяна охраняет Золотой Город с начала времен.

– Тогда покажи мне место, где ты его обычно видишь.

– Но ты оттуда живым не вернешься!

– Вернусь. У меня дубленая шкура.

Не дойдя приличного расстояния до опасной обезьяны, сборщик коры отказался идти дальше. Секари, Исида и Икер в сопровождении осла и собаки сами отправились через заросли. Внезапно Северный Ветер и Кровавый легли, поджав хвосты в знак полного подчинения.

Огромная обезьяна, загородившая отряду путь, угрожающе подняла палку, которой, видимо, привыкла орудовать. У нее была серо-зеленая грива, образующая нечто вроде клаава, а мордочка и ладони были красными.

Зная, что смотреть прямо в глаза бабуину нельзя, потому что для него это означает опасность, Икер опустил глаза.

– Ты – царь, – произнес он. – Я – сын фараона. Ты – воплощение Тота, бога писцов. Я – писец. Не оставь страну Обеих Земель! Мы – не воры и не гонимся за прибылью. Золото предназначено Древу Жизни. Оно как лекарство позволит Древу выздороветь и зазеленеть.

Глаза животного исподлобья перебегали с одного на другого из не прошеных гостей. Секари чувствовал, что он был готов наброситься на них в любую минуту. Своими клыками он мог бы убить и хищника. Когда приближается стая бабуинов, даже голодный лев оставляет свою добычу.

Но обезьяна стала быстро карабкаться на вершину дерева…

Секари промокнул взмокший лоб. Осел и собака поднялись с земли.

– Смотрите! – воскликнула Исида. – Он ведет нас!

Действительно, обезьяна, оглядываясь на своих гостей, стала перепрыгивать с дерева на дерево, явно приглашая за собой. Она не только решила показать дорогу, но и выбирала более удобный для пешеходов путь, огибая болотистые или слишком густые участки леса. Когда растительность стала редкой, обезьяна исчезла.

Удивленный Секари обнаружил мощеную дорогу. Согнувшись, путники пошли по ней, и попали к жертвеннику, уставленному приношениями.

– Здесь определенно есть люди, – высказал свое мнение Секари.

Дробильные машины, кирки, бойки, мельничные жернова, емкости для мытья – все это не оставляло сомнений в том, что здесь кто-то трудился. Секари обследовал колодцы и неглубокие подземные галереи, в которых легко было вести добычу металла. Все было в хорошем состоянии, словно мастера все еще продолжали этим пользоваться.

– Но обезьяны не имеют обыкновения превращаться в рудокопов!

– Власть бога Тота превосходит наше понимание, – сказал Икер.

Остается надеяться, что они не присвоили себе все золото! Я не вижу ни унции…

Тщательные поиски успехом не увенчались. Безрезультатно.

– Странно, – заметил Икер, – нет ни молельни, ни часовни. А ведь каждая рудная разработка должна находиться под покровительством божества!

– Еще более странно, – подхватил Секари, – что нет в этом лесу ни одного насекомого, ни одного пресмыкающегося и даже ни одной птицы!

– Иными словами, это место околдовано.

– Если здесь побывал Провозвестник, то мы в западне…

– Не думаю, – сказала Исида. – Царь бабуинов нас не предал!

– Тогда как объяснить все эти странности? – спросил Секари.

– Это место само себе покровительствует, потому что находится вне обычного мира.

Такое объяснение Секари не убедило.

– Но, как бы там ни было, следов золота нет!

– Мы не способны их разглядеть. Возможно, дневной свет скрывает их пеленой.

– Если мы останемся здесь на ночь, то нужно развести огонь.

– Это бесполезно, – решительно сказала Исида. – Ведь ни одно дикое животное нам не угрожает. А с такими сторожами, как Кровавый и Северный Ветер, мы сразу узнаем о малейшей опасности.

Пока Исида пыталась лучше представить себе хранителя здешних мест, оба молодых человека отправились изучать окрестности.

Тщетно.

На закате они вернулись к Исиде.

– Ни одного каменного жилища, – пожаловался Секари. – Ну ладно, приготовлю-ка я постели из листьев.

– Давайте лучше не будем спать, – предложила Исида. – При свете луны, небесном воплощении Осириса, тайна откроется. Смотрите, этой ночью будет полнолуние! Это око неба нам все осветит.

Несмотря на усталость, Секари тоже решил не спать. Не в первый раз ему как секретному агенту фараона по особым делам приходилось обходиться без сна.

Икер сел рядом с Исидой. Ему выпало счастье наслаждаться этим неожиданным счастьем, позволившим ему жить рядом с ней!

– Вернемся ли мы в Египет?

– Но только с зеленым золотом! – строго ответила жрица. – Пунт – это лишь один из этапов нашего пути, и мы не имеем права его провалить.

– Исида, вы когда-нибудь переживали такое опасное испытание?

– Мне не известен ни день, ни час, и решение мне не принадлежит…

Он осмелился взять ее за руку.

Она ее не отдернула.

Когда его нога легко коснулась ее ноги, она не протестовала.

Страна Пунт становилась для Икера раем! Он молил, чтобы время остановилось, чтобы он и она стали статуями, чтобы ничто не менялось в этом невыразимом блаженстве! Он боялся шевельнуться, боялся дышать, чтобы не разрушить это чудесное общение.

Но вот луна изменила блеск. Ее сияние стало таким сильным, что его можно было сравнить с солнечным. Это была уже не серебряная луна, а золотая. Она наводняла своим светом шахту и только ее.

– В небе происходит превращение, – прошептала жрица.

В трех шагах от них земля засияла изнутри, озаренная огнем из глубин.

Северный Ветер и Кровавый сидели неподвижно. Секари, не мигая, пытался не упустить ни малейшей подробности этого завораживающего спектакля.

Исида сильнее прижалась к Икеру. Боялась ли она или молча признавалась ему в своих истинных чувствах?

Он не спрашивал ее, боясь разрушить этот прекрасный сон. Золотой свет снова уступил место серебряному. Луна успокоилась, земля тоже.

– Давайте копать, – приказал Секари.

Он подобрал две кирки и протянул одну из них Икеру.

– Чего ты ждешь? Я что, один должен здесь вкалывать?

Царский Сын был вынужден оторваться от Исиды, и этот разрыв привел его в отчаяние. Ведь согласившись на эту близость, разделив с ним эти моменты нежности, не отвергнув его любовь, она, должно быть, говорила ему о том, что у них есть будущее!

Друзьям, однако, не пришлось копать глубоко.

Они обнаружили семь больших кошелей.

– Искатели используют точно такие же! – заметил Секари. Жрица открыла один из них.

Внутри лежало золото Пунта! В шести других было то же самое.

В деревне египетские моряки наслаждались всеобщим вниманием. Их баловали и лелеяли. Они проводили время в застолье, пили, ели и ворковали с красавицами-островитянками и рассказывали им небылицы. Обычно это были легенды о собственных подвигах, о том, как они усмиряли море, или о невиданных рыбах, выловленных ими в одиночку. Растаяв от восхищения, девушки верили всем и безоговорочно.

– Праздник кончился, – объявил Секари. – Мы уезжаем.

Поначалу это решение не вызвало всеобщего энтузиазма. Но, тем не менее, никто не отказался бы от возвращения в Египет! Как ни прекрасен чужой край, со своей родной страной ничто не сравнится. Поэтому экипаж с удовольствием занялся подготовкой к отплытию.

– Нашел ли ты то, зачем приезжал? – спросил Икера предводитель.

– Благодаря твоему радушному приему, наглел. Теперь Древо Жизни будет спасено. Мне хотелось бы поблагодарить сборщика коры, но он исчез.

– Не заметил ли ты огромную обезьяну на вершинах деревьев? Традиция говорит, что она – сторож зеленого золота. Раз она была к тебе благосклонна, это нужно отметить.

Накрыли столы, и в последний раз все жители деревни собрались за ними со своими гостями.

Царицей пира стала Исида. К ней подбегали дети и просили поцеловать на счастье, чтобы дурная судьба обошла их стороной.

Оставалось решить только один, последний, вопрос.

– Не можешь ли ты указать мне, как лучше плыть? – спросил Икер.

– Пунта никогда не будет на картах! – ответил предводитель. – И лучше пусть так и будет. Поэтому снова придется тебе довериться небесным дорогам!

Расстались в самом лучшем расположении друг к другу и не без некоторой доли грусти. Пунт снова был зеленым, и дружественные связи с Египтом укрепились.

Развернули парус, и корабль вышел в тихое спокойное море.

Моряки, еще не до конца протрезвевшие, полностью доверились Икеру.

– Какой путь указало тебе небо? – спросил Секари.

– Пока не знаю. Будем ждать знака.

Скоро остров скрылся из виду. Больше никаких координат, только без конца убегающий горизонт и вода, толща которой вовсе не действовала на Секари успокаивающе.

И тут…

– Вот наш проводник! – улыбнувшись, объявила Исида.

Огромный сокол сел на мачту. Когда ветер изменился, он взлетел и показал, куда держать путь…

– Берег! – изо всех сил крикнул Секари. – Вон там берег! Все тоже закричали от радости. Даже для самых бывалых моряков этот вид всегда сохраняет особую привлекательность.

– Сокол привел нас в порт Сауу!

– Нет, – возразил Икер. – Он всего лишь пролетает мимо и ведет нас дальше.

Острое зрение Секари позволило ему разглядеть людей, бегущих вдоль берега…

Так! Значит, их здесь поджидали… Может быть, разбойники пустыни, подосланные Провозвестником… Они собрались в отряд, решивший не терять из виду свою жертву.

– Наши запасы воды исчерпаны, Икер. И мы не сможем долго оставаться в море. Но как только мы пристанем, они на нас нападут всем отрядом!

– Плывем за птицей Хора.

Мерно работая крыльями, хищная мощная птица летела вдоль берега. Но в тот момент, когда она повернула к нему, подведя Око Ра на расстояние летящей стрелы, паника в одно мгновение сдула отряд бедуинов с берега.

В полном боевом порядке наступали полки египетских лучников…

– Свои! – изо всех сил закричал Секари. – Мы спасены! Ура!

Радость сделала причал судна не совсем обычным. Генерал Несмонту, не дожидаясь трапа, весь мокрый, первым влез на борт.

– Фараон был прав! Именно здесь я должен был вас встретить! Этих подлецов немного, но, если бы вы высадились в Сауу, они бы вас убили! А вас вел божественный сокол, значит, вы нашли золото Пунта!

49

Порывистый Собек-Защитник умел быть и терпеливым, и последовательным. Ни одно из его поражений, даже самых болезненных, не лишало его мужества. А его первый настоящий успех дал ему столько энергии, что он был готов неустанно преследовать вражескую сеть в Мемфисе. С его точки зрения, нападение на караулку и попытка подкупа выглядели жалкими поползновениями, недостойными Провозвестника. Видимо, в его отсутствие кто-то из его подчиненных пожелал отличиться, но, в отличие от Провозвестника, был мало на что способен. Собек верил, что след водоноса принесет удачу. Самым уязвимым местом был по-прежнему царский дворец, и он без устали перебирал людей, просеивая их через сито своих агентурных данных. Его интересовали и те, кто был в приятельских отношениях с прислугой. То есть все, кто более или менее часто посещал данный сектор. Один из стражников был переодет в продавца дорогой воды и смешался с профессиональными торговцами.

– У меня, может быть, есть кое-что интересное, – сказал он, зайдя к начальнику через несколько дней такого маскарада. – В районе ходит около тридцати водоносов, но один из них – фигура интересная. Он прямо-таки везде пролезет, просто невероятно! Но описать его вам я, пожалуй, не смогу.

– Это нас не слишком продвинет вперед…

– Я бы его и не заметил, если бы не хорошенькая девчонка, которая его позвала. Они пошли под ручку, подмигивая друг другу.

– Твоя история кажется мне очень банальной. Ну и что?

– Она не так уж проста, начальник. Из-за девчонки. Я ведь ее тут же узнал, потому что… Вот, вы сами увидите…

– Давай, поподробнее. Кто она?

– Прачка, работает во дворце уже давно. Она иногда помогает горничной в царских покоях.

По лицу Собека-Защитника расплылась широкая улыбка.

– Прекрасная работа, малыш! Считай, что ты уже получил повышение. А я расспрошу эту красотку.

Мемфис гудел от слухов: Царский Сын вернулся с баснословным сокровищем, которое он привез из страны Пунт!

Водонос, хоть и был скептиком, но передал эту информацию ливанцу, а потом снова отправился на охоту, чтобы найти подтверждение этим слухам или опровергнуть их. Но разузнать что-либо он мог, конечно, только у своей любовницы…

Эта кокетка все время опаздывала. Кончив свою работу, она любила поболтать с кумушками и собрать все последние сплетни. Она гордилась своей работой, но еще больше была горда тем, что ее приятель так внимательно ее слушает. А ведь она просто так болтать не будет, все, что она слышала, она слышала от горничной фараона!

Сама того не ведая, прачка стала настоящим кладезем информации для водоноса и всей агентурной сети врага…

Наконец она появилась.

Многое вызвало у водоноса сомнение. Она шагала слишком медленно, лицо было беспокойным, натянутым… Да и сама атмосфера площади как-то изменилась. Стало меньше народа, меньше шума, вокруг него стали собираться зеваки…

Промах.

Его единственный промах…

Как можно было предполагать, что Собек заподозрит эту служанку, такую незаметную?!

Но внешне спокойный водонос улыбнулся.

– Пообедаем вместе, моя крошка?

– Да-да, разумеется!

Но тут он резко схватил ее за локоть.

– Убирайтесь прочь, а то я убью ее! – проревел он стражникам.

Площадь мгновенно опустела. Остались лишь стражники, полукругом расположившиеся вокруг пары, которая отступала в направлении ближайших жилых домов.

– Не совершай того, чего нельзя исправить, – посоветовал Собек. – Сдавайся, и с тобой обойдутся хорошо.

Водонос вынул из кармана туники кинжал и приставил его к спине своей заложницы. Прачка вскрикнула от страха.

– Разойдитесь и пропустите нас.

Лучники заняли позицию на террасе.

– Никому не стрелять! – приказал Собек. – Он мне нужен живым.

Бандит втолкнул свою любовницу внутрь строящегося дома.

– Ну что, дура? Рассказала им обо мне? Теперь ты мне мешаешь!

Не обращая внимания на мольбы, он зарезал ее. Потом влез на лестницу и выбрался на крышу. Прыгая с крыши на крышу, он вполне мог скрыться в соседнем квартале, который знал, как свои пять пальцев.

В тот момент, когда он перелетал через узкий переулок, стрела одного из лучников, не пожелавших упускать беглеца, ударила его в висок. Потеряв равновесие, водонос промахнулся. Его нога соскользнула с карниза, он сильно ударился о стену и упал, не сумев сгруппироваться. Стукнувшись затылком о камень мостовой, он раскроил себе голову…

– Мертв, – констатировал подбежавший стражник.

– Две недели ареста и строгого содержания нарушившему мой приказ. Обыскать труп.

Никаких документов.

И снова след оборвался…

– Вас срочно требуют во дворец, – предупредил Собека специально присланный писец. – Получено официальное подтверждение: прибывает Царский Сын.

В присутствии безмолвных от изумления придворных Сесострис обнял и поцеловал Икера.

– Я признаю в тебе постоянство, надежность и исполнительность, – объявил фараон. – Я дарую тебе радость своего сердца и признаю тебя Единственным Другом.

С этого момента Икер принадлежал к Дому Царя – самому узкому кругу советников монарха.

Потрясенный юноша подумал о том, сколько новых обязанностей у него будет.

Придворные, желавшие поздравить Единственного ДругаВеликого Царя и воздать хвалу его бесчисленным качествам за пиром, были разочарованы: фараон и Царский Сын немедленно покинули тронный зал и уединились в дворцовом саду. Они сели в беседке с колоннами в форме стеблей лотоса, украшенными головами Секхмет, богини-львицы. На крыше грелся урей в короне из солнечных лучей.

– Не доверяй своим близким и своим подчиненным, – посоветовал Сесострис Икеру. – Пусть у тебя не будет ни советчика, ни друга. В день несчастья никто не станет рядом с тобой. Тот, кому ты дашь больше всего, больше всего тебя и возненавидит. Он больнее всех и предаст тебя. Когда ты немного отдохнешь, пусть твое сердце – и только оно! – бдит над тобой!

Эти суровые слова больно поразили Икера.

– Но эту угрозу я не могу отнести ни к Исиде, Великий Царь, ни даже к Секари!

– Секари – твой брат, а Исида – твоя сестра. Вы вместе прошли опасные испытания, и между вами сложились особые отношения.

– Она уехала на Абидос?

– Она должна испытать золото Пунта.

– Значит, Древо Жизни скоро будет спасено!

– Не раньше, чем Исида пройдет огненный путь. И никто не знает, вернется ли она оттуда живой.

– Боги, какие требования! Великий Царь, какие требования…

– Решается судьба нашего мира, сын мой, а не судьба одного человека. Все, что рождено, умрет, чего никогда не было, не умрет. Жизнь бьет из еще не созданного и развивается в акации Осириса. Плоть и дух неделимы. Так же, как и сущее, и первобытная субстанция, из которой сотворен мир. Духовное устанавливает границы между царствами минеральным, растительным, животным и человеческим. И все же каждое царство проявляет собственную творческую энергию. Из океана энергии исходит пламя, укротить которое придется Исиде. Она отыщет там, в сердце Нун, первобытную материю и познает мгновение, когда смерть еще не появилась…

– Хватит ли ей сил? – забеспокоился Икер.

– Она будет использовать магию, силу света, способную отвести удары судьбы, и бороться с изефет. Ей понадобится использовать интуицию и разум, обдумать созидающие заклинания и победить бесплодие, познав то, что находится за пределами видимых вещей. Человеческое знание ограничено и только вселенское знание излучает свет. И, наконец, Исида будет должна передать вложить в слово то, что узрит там, сложить свои слова в строки и обработать их, как обрабатывает ювелир грани камня-самоцвета. Справедливое слово содержит истинную силу. Когда тебя призовут участвовать в совете, будь сдержан, избегай многословия. Говори только тогда, когда выносишь решение. Потому что нет дела превыше слова. Открой свои уста для истины, замкни негодное слово внутри своего живота. И питайся мудростью Маат.

– Может быть, в ходе своего посвящения Исида ведет последний бой с Провозвестником?

– Она полностью осознает важность своей миссии. Провозвестник хочет навязать слепую веру, похожую на погасшее холодное светило, каменную глыбу… Он хочет, чтобы люди оказались замкнутыми в темницу без какой-либо надежды ее покинуть, потому что не увидят даже ее стен. Да, созидание обновляется в каждое мгновение, и каждое утро встает новое солнце – торжество основных ритуалов Маат. И вера остается живой и насыщенной. Познавать веру, утверждать ее собственным опытом, делиться ею с людьми, с поколениями прошлого и будущего, запечатлевать ее в мысли, слове, камне, музыке – вот наследие Египта, хранителем которого является Осирис – вечно возрождающаяся сущность.

– Не могу ли я помочь Исиде?

– Разве ты уже этого не сделал там, в Пунте?

– Это она вела корабль и знала, как раздобыть зеленое золото. Рядом с ней нет страха, и темная дорога становится светлой.

– Исида не советовала тебе забыть ее?

– Да, Великий Царь. Именно из-за того ужасного испытания, которое предстоит ей на Абидосе. Теперь я знаю, что это испытание – огненный путь. Она либо исчезнет, либо ее примет Золотой Круг.

– Ты не ошибаешься.

– Но и в том, и в другом случае я ее теряю.

– Почему бы тебе от нее не отказаться?

– Это невозможно, Великий Царь! На каждом этапе моей жизни, при каждой опасности она появляется! С нашей первой встречи я полюбил ее той роковой любовью, которая не ограничивается страстью и созидает целую жизнь. Вы, без сомнения, считаете, что лишь юность диктует мне эти слова, но…

– Если бы я так думал, назвал ли бы я тебя Единственным Другом?

– Почему вы держите меня вдали от Абидоса, Великий Царь?

– Твое воспитание должно быть завершено и дойти до определенного момента…

– А этот момент еще далеко?

– А как ты думаешь?

– Ваши назидания, а не мое любопытство влекут меня к Абидосу. Там находится самое главное. Удаляясь от него, я не стал бы вашим сыном!

– Абидос по-прежнему подвергается серьезной опасности, так как неудачи не лишают Провозвестника возможности нести зло. И Древо Жизни остается его целью.

– Но целительное золото поразит его!

– Будь благоразумен, Икер. Ты станешь одним из первых, кто вместе с Безволосым и Исидой узнает это. Но при условии, что Исида вернется с огненного пути целой и невредимой.

– Вы хотите сказать…

– Скоро я поручу тебе еще одну важную миссию. Она приведет тебя в священную землю Осириса. Как мой Единственный Друг ты будешь меня там представлять.

От такого счастливого известия у Икера закружилась голова. Но почти тотчас же тоска заставила его настаивать на своем.

– Я понимаю глубокие причины вашего решения, касающегося Исиды, Великий Царь. И

– Это не мое решение, Икер. Исида сама приняла его. Безволосый тоже пытался ее отговорить. Но она никогда не откажется. Она с детства во всем идет до конца. И вместо того чтобы жить при дворе и вести здесь спокойную жизнь, достойную ее ранга, она выбрала путь Абидоса с его опасностями и высокими требованиями.

Безумная мысль пронзила разум Икера.

– Великий Царь, если вы наблюдаете за Исидой с ее рождения, не значит ли это, что…

– Я ее отец, она моя дочь.

Царский Сын и Единственный Друг хотел бы сейчас провалиться сквозь землю!

– Простите мне мое неуважение, Великий Царь! Я… я…

– Не узнаю тебя, Икер. Что стало с храбрецом, без колебаний рисковавшим своей жизнью ради истины? Любить мою дочь – не преступление. И неважно, крестьянин ли ты, писец, чиновник или знатный человек. Решение за Исидой.

– Но как я осмелюсь теперь обратиться к ней?

– Пусть лишь боги позволят ей пройти до конца огненный путь! Когда ты отправишься на Абидос, – если она будет жива! – никто не помешает тебе говорить с ней. Тогда ты и узнаешь ответ.

50

После гибели своего лучшего связного, водоноса, ливанец был не в состоянии даже думать о еде. Диета – диетой, но худеть хотелось бы все-таки при других обстоятельствах!

– Вот что значит преданность, – похвалил его Провозвестник. – Умер, не проболтавшись.

– Иначе стража была бы уже здесь.

– Наши связи, господин, обнаружены, наши ячейки изолированы друг от друга и вынуждены бездействовать. Я потерял свою правую руку. Я не говорю уже о препонах в нелегальной торговле, которая финансирует наше движение.

– Разве ты сомневаешься в нашей конечной победе, мой верный друг?

– Мне бы очень хотелось вам ответить отрицательно!

– Я ценю эту искренность и понимаю твое смятение. И, тем не менее, все идет по моему плану, и твое беспокойство беспочвенно. Наша единственная цель? Абидос и таинства Осириса. С какой стати печалиться мне о каком-то сборище ханаанеев и нубийцев? Когда-нибудь, сегодня или завтра – какая разница? – они обратятся. Пусть Сесострис их покоряет, это неважно. Он растрачивает себя, поддерживая порядок и каждое мгновение опасаясь, что будет атакован на севере или на юге. Наш диверсионный маневр прекрасно удался и достиг верной цели.

– Разве у фараона не появилось золото, способное исцелить акацию Осириса?

– Это действительно успех, я признаю. И все же, если Сесострис надеется на полное исцеление, он ошибается.

Привратник предупредил хозяина о госте.

– К вам посетитель. Он представился, как условлено, все в порядке.

– Пусть войдет.

Медес вошел и снял клаав. Несмотря на то, что теперь он уже находился на твердой земле, выглядел он не лучше ливанца. Однако встреча с Провозвестником ободрила его.

– Я всегда верил в вас, я…

– Знаю, мой храбрый друг, и ты не пожалеешь.

– Новости отвратительные. Стража прочесывает город, многих вызывают на допросы. Возобновить сообщение с Ливаном невозможно, потому что Защитник реорганизовал всю таможенную службу. Но еще важнее то обстоятельство, что Икер привез зеленое золото из страны Пунт! И он теперь Единственный Друг.

– Замечательная карьера, – невозмутимо заметил Провозвестник.

– Этот парень мне кажется очень опасным, – продолжал Медес. – Согласно последнему царскому указу, он вскоре отправится с официальной миссией на Абидос, где будет представлять фараона. А вдруг он раскроет оккультные махинации Бега? Этому жрецу не хватит мужества молчать. И он расскажет о Жергу, Жергу – обо мне…

– Но ты будешь молчать! – сказал Провозвестник.

– Да… да, будьте уверены!

– Питаться иллюзиями означает идти к поражению. Никто не сумеет выдержать допрос Собека. Ты и Жергу под руководством ливанца восстановите связи между нашими верными сподвижниками, спровоцируете точечные волнения в Мемфисе. Так фараону станет ясно, что мы остаемся активными в самом центре столицы.

– Слишком большой риск, господин!

– Союзники Сета боятся опасности? Вспомните о знаке, вырезанном на ваших ладонях!

Стоя у стены, Медес думал, как бы ему узнать больше. Наконец он решился.

– А где во время этой диверсии будете вы, господин?

– В месте нашего конечного сражения – на Абидосе.

– Почему же вам не сосредоточить ваши усилия на этом городе?

«Неслыханная дерзость Медеса будет сейчас сурово наказана!» – пронеслось в голове у ливанца. Однако Провозвестник отреагировал на удивление мягко.

– Мне нужно было нанести фатальный удар, но предусмотренная для этого жертва еще не была готова его принять.

– О ком вы говорите?

– О юном писце, который сегодня стал Царским Сыном и Единственным Другом. О юноше, который оказался способным ускользнуть от прожорливого бога моря, добраться до острова КА, избежать тысячу смертей! Отправляя его на Абидос, Сесострис доверяет ему миссию чрезвычайной важности. Пусть фараон сегодня лично недосягаем, это неважно. Мы разрушим его через его духовного наследника, терпеливо воспитывавшегося и готовившегося ему на смену. Царю не удастся его заменить. Икер надеется в священной земле Осириса найти счастье и достичь понимания таинств. Но там ждет его смерть, а вместе с ней – затопление Египта.

– Каждый может ошибиться, – сказал Икеру Собек. – Я злопамятен и пойму, если ты сохранишь ко мне холодность. Твое недавнее назначение не превратит меня в букет извинений. Будь ты простой рабочий, я вел бы себя точно так же. Только твое поведение и твои действия убедили меня в том, что я ошибался.

Царский Сын обнял начальника стражи.

– Твоя строгость была всем нам примером, Собек. И никто не имеет права тебя упрекать. Твоя дружба и твое уважение для меня самые лучшие подарки.

Суровый воин с трудом сдерживал эмоции. Он не привык к изъявлениям братских чувств и предпочел заговорить о делах.

– Несмотря на то, что водонос мертв, я не могу найти покоя. Это крупная рыба, конечно. Но есть и покрупнее.

– Ты арестуешь главные звенья этой сети, я уверен.

Вошедший писец спросил у Икера совета относительно одного деликатного дела, потом о другом, потом о третьем… Когда Икеру удалось вырваться, он отправился к визирю, которому было поручено объяснить Царскому Сыну его новые обязанности в Доме Царя.

Но не успел он дойти до его апартаментов, как повстречал восторженного Медеса.

– Мои самые искренние поздравления! О, это без лести! После стольких подвигов, Икер, ваше назначение выглядит заслуженной наградой. Ну, конечно, вечные завистники будут перешептываться. Экая важность! Я вручаю вам текст указа, которым вам позволяется въезд на священную землю Осириса. Но вот дата… На какой день назначен ваш отъезд?

– Дата еще не определена.

– Вот и я думаю, почему ее нет в указе? Ну что ж, когда будет, тогда и будет. В любом случае эта миссия будет, к счастью, менее опасной, чем предыдущие! А я надеюсь, что мне не придется больше возвращаться в Нубию. Ха-ха-ха! Страна не такая уж и красивая, а плавание и вовсе лишило меня всякого удовольствия! Если я вам понадоблюсь, только скажите, я всегда к вашим услугам, если необходимо!

В самом начале обеда Секари как-то странно взглянул на Икера.

– Странно… Ты вроде бы такой же, как всегда. Поразительно – для Единственного Друга! Ты позволишь мне с собой говорить?

Икер решил подыграть и принял высокомерный вид.

– Может быть, тебе следует лобызать землю в моем присутствии… Я подумаю…

Оба друга расхохотались.

– Когда я буду уезжать из Мемфиса, я доверю тебе своих зверей – Кровавого и Северного Ветра.

– Это отличные помощники! Их повысили в содержании и наградили после блестящей кампании в Нубии, – сказал Секари. – А зачем нам расставаться?

– На Абидос я должен отправиться один. Но потом, если все сложится счастливо, они ко мне приедут.

– Абидос… Наконец-то тебе придется увидеть его!

– Скажи мне правду: ты знаешь, кто такая Исида?

– Это юная и прекрасная жрица.

– И ничего больше?

– Уже сделала много замечательного, да?

– Ты и в самом деле не знаешь, что она царская дочь?

– Нет, точно не знаю.

– Значит, знаешь! Знал и молчал!

– Этого требовал фараон.

– А другие осведомлены?

– Только члены Золотого Круга. Тайна была главным условием ее послушания, и она соблюдалась.

Икер был поражен.

– Она никогда не полюбит меня! Вернулась ли она живой с огненного пути? Мне не терпится поехать! Но какое ужасное путешествие, если несчастье…

Секари попытался утешить своего друга.

– До сегодняшнего дня Исида проходила испытания, какими бы суровыми они ни были! Ее ясность духа, ум и мужество – вот ее оружие, а это немало.

– А ты проходил эти жуткие испытания?

– Двери для всех одни и те же, но для каждого свои.

– Без нее моя жизнь не будет иметь смысла. Но почему она должна заинтересоваться мною? Кто я для нее такой?

Секари сделал вид, что раздумывает.

– Как Единственный Друг и Царский Сын ты неопытен. Но как писец, наоборот, обладаешь определенными познаниями. Может быть, ты можешь быть ей полезен, если, правда… у нее нет аллергии к длинным титулам! Есть чем испугать бедняжку, правда?

Веселое настроение Секари передалось и Икеру. Несколько кубков прекрасного вина, такого ароматного и вкусного, ослабили тревогу.

– Как ты думаешь, Провозвестник и его последователи ушли из Египта?

– Если бы он был обычным человеком, – ответил Секари, – он признал бы свое поражение и укрылся где-нибудь в Сирийской Палестине или в Азии. Но он ни простой бандит, ни обычный завоеватель. Ему нужно разрушить нашу страну. И он продолжает использовать силы тьмы.

– Значит, ты опасаешься новых волнений.

– Царь и Собек тоже убеждены, что нас постигнут новые удары, затеваемые сторонниками Провозвестника. Поэтому бдительность является настоятельным условием. Но, по крайней мере, на Абидосе ты будешь в безопасности. Там полным-полно солдат и стражников, которые охраняют остров, поэтому ты ничем не рискуешь.

Но, произнеся эти слова, Секари почувствовал что-то вроде предчувствия…

Поездка Икера вдруг показалась ему большой угрозой. Ему стало не по себе, но, не имея возможности объяснить свои страхи, он предпочел умолкнуть и не беспокоить своего друга…

Ни одного раза во время пребывания Провозвестника ливанцу не было позволено говорить с Биной. Когда она возвращалась домой, выполнив задание, то укутывалась в покрывало и закрывалась в комнате, где иногда ее навещал хозяин.

Дух подданных Провозвестника постепенно поднимался. Благодаря бродячим торговцам, которым Бина – с виду такая же клиентка, как и другие, – давала указания, контакты между различными группами заговорщиков Мемфиса снова были восстановлены. Провозвестник, живой и здоровый, продолжал проповедовать истинную веру и призывать к продолжению борьбы.

Медес и Жергу уже предложили несколько схем точечных ударов, способных посеять панику в городе.

– Тебе выбирать, какие из них удачнее, – сказал Провозвестник ливанцу.

– Господин, я коммерсант и…

– Ты хочешь большего. Я за это тебя не ругаю. И не сержусь за некоторые неудачи. Если хочешь стать моей правой рукой – человеком, который будет знать все о каждом жителе этой страны, отделять верных от неверных, тебе нужно идти вперед. Завтра, мой храбрый друг, ты возглавишь стражу нового режима и будешь сурово карать тех, кто его не соблюдает.

В несколько секунд ливанец представил себе ту власть, которая сосредоточится в его руках… Рядом с ним Собек будет выглядеть игрушкой.

Эта почти абсолютная власть, о которой он так долго мечтал, была вовсе не миражом. Только Провозвестник мог ему ее дать!

Голос Провозвестника вернул его с облаков на землю.

– Мы с Биной уезжаем на Абидос.

– Сколько людей вам нужно с собой?

– Нам хватит постоянного жреца Бега.

– По словам Жергу, это место строго охраняется и…

– Он все подробно мне рассказал. Займись хорошенько Мемфисом, а я подстерегу Икера. На этот раз никто и ничто его не спасет. Одновременно я разобью сердце Абидоса, а заодно и сердце Сесостриса. Хрупкая Маат разлетится на части, и поток изефет хлынет отовсюду! Никакая плотина его не удержит! Древо Жизни превратится в древо смерти!

51

Анубис с головой шакала привел Исиду к огненному кругу.

– Ты все еще хочешь продолжать огненный путь?

– Я этого хочу.

– Дай мне руку.

Исида целиком доверилась глухому голосу.

Ни одно из чувствующих существ не осмелилось бы приблизиться к этому высокому пламени, от которого исходил нестерпимый жар.

Но юная жрица, уверенная в своем проводнике, даже не попыталась отступить.

Когда загорелось ее платье, внезапно наступило неожиданное успокоение.

Она находилась внутри храма Осириса.

– От твоего прежнего непосвященного существа, – произнес Анубис, – не осталось ничего. Вот ты обнаженная и беззащитная стоишь перед двумя путями. Какой ты избираешь?

Слева от Исиды простирался водный путь, по сторонам которого располагались часовни, охраняемые гениями с пламенеющими головами. Справа от нее – черный земной путь, нечто вроде плотины, петляющей между водными пространствами. Их разделял непреодолимый канал жидкой лавы.

– Не нужно ли пройти оба?

– Водный путь приводит к небытию, земной путь пожирает. Ты все еще настаиваешь?

– Зачем сомневаться, раз меня ведешь ты и ведешь туда, куда я должна идти?

– Этой ночью мы пойдем по водному пути. А когда настанет день, пойдем по земному.

Встала луна, Анубис вручил Исиде нож бога Тота. Она дотрагивалась его лезвием до каждого из гениев, произнося их имена. Она бродила меж духов всю ночь до утра. Потом благодаря свету, рожденному ладьей зари, Исида отправилась по земному пути.

Оба пути пересекались, но никогда не сливались в один. В конце пути канал с лавой пожирал их на пороге монументального входа, обрамленного двумя колоннами.

– Это вход в иной мир, – указал Анубис. – Здесь находится соединение Востока и Запада.

У входа сгорбленные стражи потрясали зажатыми в кулак змеями.

– Я – повелитель крови. Освободите проход!

Двери приоткрылись.

В храме луны неяркий голубой свет осветил тело Исиды. Открылась ладья Маат.

– Раз она появилась пред тобой, продолжим наш путь.

Семь дверей, четыре из которых были расположены анфиладой, а три находились за ними, закрывали проход.

– Четыре факела соответствуют четырем сторонам света. Возьми их один за другим и покажи их!

Жрица исполнила ритуал.

– Так живая душа проходит свой путь. Так великое пламя, вышедшее из океана, оживляет твои шаги.

Двери одна за другой раскрылись, и тьма рассеялась.

Исида увидела свет раннего утра, глазами которого были солнце и луна. Второй огненный круг делал недостижимым остров Осириса, покоившийся на песчаном холме. Там ждала Исиду запечатанная печатью ваза, в которой хранилась лимфа бога.

– Вот последняя дорога, Исида, но я больше не могу тебе помогать. Тебе придется самой перебраться через препятствие.

Юная жрица приблизилась к раскаленным углям.

Язычок пламени коснулся ее рта. На ее сердце отпечаталась звезда, а на пупке – солнце.

– Пусть Исида станет последовательницей Осириса, пусть ее сердце не отходит от него, пусть ее поступь будет свободной ночью и днем, пусть этот свет будет внутри ее глаз и пусть она пройдет сквозь огонь…

– Дорога начертается для Исиды, свет сопровождает ее шаги.

На какое-то мгновение девушка остановилась посредине круга словно пленница. Потом она дошла до острова Осириса – невредимая и сосредоточенная.

Исида преклонила колени перед запечатанной вазой, источником всех энергий.

Когда крышка ее приподнялась, жрица увидела жизнь у ее истоков.

Весь храм осветился светом.

– Твой запах смешивается с ароматом Пунта, – произнесла голова шакала. – Твое тело покрывается золотом, ты блестишь среди звезд, озаряющих зал таинств, ты – имеющая справедливость.

Анубис одел юную жрицу в длинную желтую тунику, уложил волосы, увенчав их золотой диадемой с сердоликовыми цветами лотоса и розетками из ляпис-лазури. Он украсил ее широким золотым ожерельем с бирюзой и застежками в форме соколов. Он перехватил ее запястья и лодыжки браслетами из красного сердолика, который убыстряет бег жизненных соков. И, наконец, обул ее в белые сандалии.

Вокруг ни одного следа от путей – водного, земного и огненного.

В святилище храма Осириса появились Великий Царь и Великая Царица.

Вокруг Исиды расположились визирь Кхнум-Хотеп, Секари, Верховный Казначей Сенанкх, Безволосый, генерал Несмонту и Хранитель Царской Печати Сехотеп.

На средний палец правой руки своей дочери Сесострис надел кольцо из голубого фаянса, овальная оправа которого была украшена изящным орнаментом с изображением священного знака анкх – «жизнь».

– Отныне ты принадлежишь к Золотому Кругу Абидоса. Пусть будет скреплен печатью наш союз с Осирисом и предками.

Руки соединились, образовался круг, и мощное мгновенное общение отметило этот последний этап посвящения.

Исида положила семь кошелей с зеленым золотом Пунта в семь ямок, выкопанных Безволосым у подножия акации Осириса.

Под взглядом царя она подождала, пока появится луч восходящего солнца. Этим утром солнце прорезало тьму особенно мощно.

В короткое время все поселение Абидоса – от гробниц первых фараонов до пристани – было залито ярким светом.

Лишь только фараон произнес старинное заклинание: «Проснись в мире», как золотые лучи брызнули из семи кошелей и проникли в ствол огромного дерева.

Ветви зазеленели и зацвели.

Когда дневное светило достигло зенита, Древо Жизни, все в трепетании юной зелени, обрело все свое могущество.

Впервые за всю свою жизнь Безволосый плакал…

Нетерпение и волнение захватили Икера полностью. Фараон и царица в отъезде, визирь – тоже, Сенанкх на инспекции, Сехотеп присматривает за работами по ирригации, генерал Несмонту на маневрах… Царский Сын остался один во всех лицах. Но не это умножение работы его смущало. Его терзал вопрос: когда он получит приказ отправиться на Абидос?

Секари было не сыскать. Он, без сомнения, был на очередном секретном задании. Стало быть, покой был лишь внешним и обманчивым.

Каждый день Собек-Защитник, ставший доверчивым и откровенным, говорил с Икером о делах. Несмотря на его непрерывные усилия и усилия его людей, стража ничего не могла найти. Начальник все нажимал, уверенный в том, что следы законспирированных людей Провозвестника обнаружатся, если сильно ударить.

Ну наконец-то! Возвратился Сесострис.

Он отвел свою первую аудиенцию Икеру. Уже сейчас значительная часть придворных рассматривала его как преемника фараона. Приближая Икера к трону, Сесострис обучал его всему, что делал сам, чтобы обеспечить стабильность стране Обеих Земель.

Икер склонился перед гигантом.

– Исида прошла огненный путь, – поведал фараон, и Древо Жизни воскресает!

Юноша едва сдержал свою радость.

– Она действительно в полном здравии, Великий Царь?

– Действительно.

– Значит, на Абидосе снова царит счастье!

– Нет, потому что спасение акации Осириса было лишь одним из этапов. Ее болезнь и умаление символов, лишенных энергии в течение такого долгого периода, оставили глубокий след. Твоя миссия заключается в том, чтобы их стереть.

Икер был поражен.

– Ваше Величество, но я не знаю Абидоса!

– Исида тебе покажет. Ты для нас – свежий взгляд. Это важно.

– А она согласится?

– Какими бы ни были ее чувства, какова бы ни была трудность задачи, ты должен это исполнить. Указом ты назначен Принцем, Хранителем Царской Печати и главой Двойного Дома – золотого и серебряного. Сехотеп и Сенанкх будут отныне работать под твоим руководством. На Абидосе ты будешь моим представителем, и в твоем распоряжении будут все ремесленники, которые тебе понадобятся. Нужно создать новую статую Осириса и новую священную ладью. Кроме своих целительных качеств, золото, привезенное из Нубии, послужит созданию этих произведений. Со времени болезни акации иерархия жрецов была нарушена. Но, несмотря на внешнее благополучие, все не так справедливо и гладко. Поэтому наша победа может оказаться иллюзорной. У тебя будет вся полнота власти, чтобы расспрашивать, отзывать некомпетентных и назначать тех, кого ты сочтешь достойными этой задачи.

– Вы считаете, что я на это способен?

– Пока Исида проходила этапы посвящения, приведшего ее к огненному пути, ты проходил собственный путь. И он вел тебя на Абидос, в духовный центр нашей страны. Возможно, Провозвестник угрожает ему. Даже верные служители Осириса могут оказаться ослепленными. Но ты, наоборот, не будешь рабом прежних привычек и прежних предрассудков.

– Но я рискую со всеми перессориться!

– Если твои изыскания сведутся к мирным разговорам, ты потерпишь неудачу. Придай земле Осириса ее прежнюю ясность и гармонию, успокой акацию и откажись от слабости и компромисса.

Икер предчувствовал, что его титул Единственного Друга потребует от него тяжких забот, но не знал, что они будут настолько тяжелыми.

– Великий Царь, откроется ли для меня когда-нибудь Золотой Круг Абидоса?

– Иди, мой сын, и покажи себя достойным своей цели!

52

Медес был собой доволен. В отличнейшем настроении он снова принимался за свои дела и с таким размахом, который отнимал все силы у его подчиненных, включая подсадную утку Собека. Секретарь Дома Царя очень опасался его не задействовать. Переодетый писцом стражник будет продолжать успокаивать Защитника. Разве Медес не ведет себя как ревностный чиновник, верой и правдой служащий фараону?

Супруга, пребывавшая под благотворным воздействием лекарств доктора Гуа, беспокоила его меньше. Сильные снотворные положили конец ее истерикам.

Безлунной ночью Медес отправился к ливанцу.

– Провозвестник поехал на Абидос, – сообщил ему торговец.

– Икер снова покинул Мемфис. Надо полагать, что он сам бросится в пасть к своему злейшему врагу?

– Провозвестник всегда опережает своего противника. Что ты придумал для того, чтобы дестабилизировать ситуацию в столице?

– Пожары, нападения на мирных жителей, кражи на базарах и в частных домах. Быстрые и жестокие действия создадут переполох, а Собек и его стража будут опасаться собственной тени. Кроме того, мне кажется уместным разграбить несколько приемных писцов, которые плохо охраняются. Отметь, где они расположены.

Ливанец получил сведения.

Теперь связным ему служил его привратник. В отличие от водоноса, он контактировал только с ограниченным числом подпольщиков, которые затем дальше распространяли его указания.

После успеха Провозвестника на Абидосе и ликвидации Икера нужно будет переходить к более решительным действиям.

Благодаря выздоровлению Древа Жизни, чьи листья блестели на солнце, земля Осириса позабыла о тягостных днях, еще недавно угнетавших сердца.

Хотя меры безопасности осуществлялись в прежнем объеме, на остров стало допускаться большее число временных жрецов, которые оказывали неоценимую помощь постоянным.

Едва сдерживая свою злобу, Бега продолжал подавлять своих коллег. А те, в свою очередь, продолжали считать его суровым, серьезным и полностью преданным своему долгу. Ни его речи, ни его поведение не позволяли догадываться о его истинных чувствах.

Несмотря на периоды отчаяния, Бега мечтал о мести. Только она позволяла ему переносить унижения.

Переступив порог своего скромного жилища, куда никому не дозволялось входить, он ощутил, что он не один.

– Это кто себе позволил…?

– Я, – ответил жрец высокого роста, безбородый, с бритым черепом и одетый в льняную тунику.

Бега не знал этого человека, но его голос не был ему незнаком… Когда блеснули красным огнем глаза, он так и врос в стену.

– Вы… вы не…

– Бешеный убил одного временного, – сказал Провозвестник. – Я занял его место.

– Кто-нибудь видел, как вы входили ко мне?

– Успокойся, друг мой, наконец твой час настал. Я хочу все узнать об Абидосе до приезда Икера.

– Икер здесь! Царский Сын, Единственный Друг и специальный посланец Сесостриса имеет все полномочия. Он, может быть, попытается реформировать коллегию жрецов и жриц.

Бега побледнел.

– Он обнаружит торговлю стелами и мои связи с Жергу!

– У него не останется на это времени.

– Как ему помешать?

– Убив его.

– В самом центре земли Осириса?

– Это идеальное место, чтобы нанести фатальный удар Сесострису! Царь приготовил ему трон. Не сознавая того, он стал цоколем, на котором держится будущее его страны. Нет нужды расшатывать стены этого царства, когда довольно обрушить цоколь. И тогда рухнет даже этот фараон со статью колосса.

– Остров остается под бдительным наблюдением стражи и армии…

– Они снаружи, а я внутри. Бешеный и Бина не замедлят ко мне присоединиться. Зная все, что здесь происходит, мы займем сильную позицию. На этот раз Икера не спасет никакое чудо.

Расставание было душераздирающим. Ни Северный Ветер, ни Кровавый не хотели оставлять своего хозяина. Не помогали никакие его объяснения. Секари сам пытался их успокоить, но животные выказывали несвойственную им нервозность, словно не одобряли поездки Царского Сына.

– Я потерял сон, – признавался сам Икер. – Вместо рая Абидос, может быть, станет для меня адом! Во-первых, я боюсь отказа Исиды. А во-вторых, моя миссия обречена на провал!

Вмешательство Собека помешало Секари успокоить своего друга.

– Ко мне поступил сигнал о двух нападениях в жилых кварталах и о трех поджогах. Ни один из инцидентов не может быть случайностью.

– Сеть Провозвестника оживает, – рассудил Секари.

– Он сломает себе зубы! – пообещал Собек. – Пока мои люди поведут официальное расследование, которое без огласки не останется, не мог бы ты повсюду собрать слухи?

– Рассчитывай на меня.

Начальник стражи проводил Икера в порт.

Довольный качеством и количеством персонала, находившегося в распоряжении Икера, Собек присутствовал на проводах корабля, впереди и вослед которому шли военные суда.

На носу корабля Икер не мог наслаждаться мирными прелестями пейзажа. У него было ощущение, что он плывет между двумя мирами и не может вернуться в тот, откуда прибыл, и ничего не знал о том, в который направлялся. События, пережитые с момента ужасного путешествия на «Быстром», вновь пришли ему на память. Многие загадки разрешились, но главная тайна, тайна Золотого Круга Абидоса, осталась неразгаданной.

Недалеко от города Осириса лучники поспешили на правый борт.

– Что там происходит?

– Подозрительная лодка! – ответил капитан. – Если она немедленно не отойдет, мы будем стрелять.

Икер заметил испуганного рыбака, который был неспособен маневрировать.

– Подождите, – потребовал Царский Сын. – Этот несчастный не представляет опасности!

– Приказ есть приказ. Этот человек оказался слишком близко, а вы не должны подвергаться ни малейшему риску.

Шаб Бешеный вытащил свою сеть и ушел. Он, готовый пожертвовать своей жизнью, хотел оценить степень боеготовности эскорта Царского Сына и воспользоваться египетской терпимостью, чтобы уничтожить врага. Увы! Никаких промахов. Стража добилась своего. Он вернулся к месту свидания с Бега.

На пристани были солдаты, стражники, временные жрецы и жрицы с приношениями, а также вся администрация. Все нервничали при мысли, что встречают посланца фараона. Никто не знал о точном содержании миссии нового Единственного Друга, у которого была репутация напористого и неподкупного человека. Рассказы о его подвигах в Азии и Нубии свидетельствовали о его редкой решимости. Самые большие оптимисты думали о простом визите по протоколу, но все же удивлялись отсутствию Безволосого, не слишком большого дипломата.

Как только Икер появился на трапе, его стали оценивать, прикидывая, что он за человек.

Строгий и элегантный одновременно, он как будто не представлял угрозы. Но его походка и взгляд внушали уважение.

В его сдержанности чувствовалась подлинная сила. Раздосадованные льстецы стояли молча, словно проглотив гирлянды своих комплиментов.

Скрыв под большим париком часть своего искусно подкрашенного лица, Бина была неузнаваема. В основании высокого букета, который она намеревалась вручить прибывшему, две невидимые иголки, пропитанные ядом. Взяв их в руки, Царский Сын непременно уколется и умрет в ужасных мучениях.

Бина смеялась над тем, что ее могут арестовать. Ею владела одна-единственная мысль: отомстить этому Икеру, предавшему ее, присоединившемуся к лагерю Сесостриса и сражавшемуся против истинного бога, бога Провозвестника. Она сдернет свой парик и плюнет в лицо Царскому Сыну, чтобы он знал, откуда к нему пришла смерть!

Комендант специальных войск, размещенных на Абидосе, приветствовал посланца фараона.

– Разрешите мне, принц, пожелать вам великолепного приема. Я провожу вас во дворец, в котором размещается фараон, когда приезжает сюда.

Несколько юных женщин подняли свои букеты. Но букет Бины, стоявшей в первом ряду, был просто потрясающим.

Икер хотел было подойти, чтобы взять его, но комендант воспротивился.

– Сожалею, но это против правил безопасности.

– Зачем бояться цветов?

– Отданные мне приказания строги. Идите за мной, прошу вас.

Не желая провоцировать ссору, Икер ограничился тем, что поприветствовал девушек с букетами.

Бина едва сдержала свою ярость. Побежать за ним, схватить этого Царского Сына, всадить ему иглы в спину… Увы! Пройти сквозь линию охраны невозможно!

Абидос… Абидос наконец открывался ему! И все же Икер ничего не видел. Пока он не поговорит с Исидой, он не пойдет ничего осматривать.

На пороге дворца ждала она…

Самый проникновенный и самый изысканный из поэтов не смог бы описать ее красоту. Как рассказать о тонкости ее черт, о сиянии ее взгляда, о нежности ее лица и царственности походки?

– Добро пожаловать, Икер.

– Простите меня, принцесса. Фараон рассказал мне, что вы.

– Вы разочарованы?

– Моя неосторожность, дерзость…

– Какая дерзость?

– Я осмелился вас любить, я…

– Вы говорите в прошлом времени.

– Нет, ох, нет! Если бы вы знали…

– Отчего же я не должна знать?

Этот вопрос лишил Икера голоса.

– Хотите видеть мои апартаменты? Все, что вам понадобится, попросите у меня.

Икер запротестовал.

– Вы – дочь фараона, а не моя служанка!

– Я хочу стать твоей женой, заключить с тобой супружеский союз, более единый, чем само единство, который ни время, ни испытания не разрушат, и прожить с тобой жизнь.

– Исида…

Он заключил ее в свои объятия.

Это был первый поцелуй, первое общение тела первое слияние душ.

Это стало первым страданием для Провозвестника: казалось, соколиные когти терзали его собственную плоть. Видеть, как создается эта чета, было для него невыносимо. С истекающим кровью сердцем он поклялся разрушить этот союз, который отнимает у него долгожданную победу. Он не оставит Икеру никаких шансов на жизнь!

Кристиан Жак «Великое таинство»

Я вхожу и выхожу, увидев то, что внутри…

Я спасен, и я оживаю от сна смерти.

Книга Мертвых. Гл. 41

Велик Закон, бессмертна его сила.

Он стоит неколебимо со времен Осириса.

Все конечно, Закон вечен.

Птах-Хотеп. Максима 5

КАРТЫ

1. Египет

2. Абидос

3. Провинции Верхнего Египта.^[135]

4. Провинции Нижнего Египта.

Часть первая ВЕЛИЧАЙШЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

1

Над Абидосом, священной землей Осириса, занималась заря. Такая долгожданная и такая непредсказуемая — заря первого дня нового года! Станет ли этот особый день началом разлива вод, от которого так сильно зависит процветание Египта? Несмотря на углубленные изыскания, проведенные в архивах, и сведения, пришедшие от наблюдателей за уровнем воды в Ниле из Элефантины, ни один из знатоков не смог дать убедительный прогноз. Каким станет для Египта паводок — благотворным, разрушительным или скудным? Будет ли вследствие этого год изобильным или голодным? Тревога сжимала сердца, но каждый сохранял веру в Сесостриса. С тех пор как этот фараон стал править государством Обеих Земель, натиск злых сил постоянно разбивался о его мощь. Разве не он преодолел самовлюбленную ограниченность правителей провинций, разве не он восстановил единство страны и усмирил Нубию? Но как будет на этот раз, никто не знал…

Командир специальной службы, обеспечивавшей безопасность города, не испытывал страха. Его начальник, старый генерал Несмонту, сказал, что царь усмирил дух Нила. Благодаря ритуалам и жертвенным приношениям подъем уровня воды в русле Нила произойдет самым благоприятным образом. Однако уверенность не мешала офицеру исправно исполнять свои функции, и каждое утро он строго проверял всех временных жрецов, допущенных на священную территорию. Одного за другим он контролировал всех — булочников и пивоваров, плотников и каменотесов, — тщательно записывая, сколько дней каждый из них проводил в Абидосе. Тех же, кто не мог представить документов, освобождающих от присутствия на службе, ждала немедленная отсылка домой.

Вот перед офицером возник высокий безбородый человек с бритым черепом, одетый в белую льняную тунику.

— Чем ты сегодня будешь заниматься?

— Окуривать служебные жилища постоянных жрецов.

— Сколько продлится твоя работа?

— По меньшей мере недели три.

— Кто будет тебя контролировать?

— Постоянный жрец Бега.

Такое поручительство внушало доверие. Всем была известна строгость Бега, не баловавшего подчиненных похвалами.

— Ты уедешь сегодня вечером?

— Нет, — ответил временный жрец, — у меня есть разрешение провести в служебном помещении ночь.

— Там не так уж комфортабельно, имей в виду!

Офицер и не догадывался, что пропустил сейчас в Абидос заклятого врага Египта — Провозвестника. Когда-то Провозвестник носил бороду и тюрбан, а теперь выглядел как настоящий жрец — как тот, кого недавно прикончил его верный помощник Шаб Бешеный. Все это было сделано с единственной целью — на законных основаниях проникнуть в Абидос и затаиться, поджидая там свою жертву, Царского сына Икера.

Хранитель божественного откровения и абсолютной истины, Провозвестник заставит весь мир поклоняться им — добровольно или силой. Есть только два пути: либо неверные подчинятся, либо он их истребит. Единственным препятствием к распространению новой веры оставались только фараон Сесострис и Великое таинство Осириса.

Все покушения на фараона одно за другим провалились. Его так хорошо охраняли, что он казался недосягаемым. Тогда Провозвестник решил уничтожить Икера, юношу, которого уже сейчас прочили в преемники царствующему фараону. Если ему удастся совершить это преступление в самом сердце царства Осириса, этого «острова справедливых», то скомпрометированным окажется святилище, считавшееся недоступным для зла. Тем самым Провозвестник погубит духовный источник Египта и разрушит терпеливо, век за веком возводившееся здание египетского государства…

Провозвестник медленно шагал вместе с большой группой временных работников по дороге, ведущей к Земле Выносливых, маленькому городку, недавно выстроенному Сесострисом рядом с Абидосом. Тяжелые думы одолевали его. Но вот и городская стена.

— Ты доволен своим местом? — весело спросил его шагающий рядом садовник.

— Очень, очень доволен.

— У тебя славный характер, парень! Понимаю, тебе хорошо платят, но работать-то приходится за двоих! А кроме того, надсмотрщики. Уж они-то шутить не любят! Что ж, ладно. В конце концов, мы служим не им, а Великому богу. Тут есть, чем гордиться, а? Как только я подумаю, сколько людей завидуют нам… А чем ты занимаешься?

— Окуриваю дома.

— Отличное занятие! И рук в кровь не собьешь, и спина не заболит… А ну, поторапливайтесь, ребята! Скоро наступит самая жара, а нам еще работать!

Садовник весело зашагал впереди.

Прошло минуты две. Его энтузиазм несколько остыл, и он снова подошел к Провозвестнику.

— Если паводок будет слишком низким, то представляю себе, сколько мы понесем убытков! Ох, хоть бы боги уберегли насот этой беды!

Провозвестник не стал отвечать. Он улыбался своим мыслям. Да, никакие боги не спасут от него Абидос!

Ему было приятно увидеть это место. Кроме того, было забавно сознавать, что пока стража и армия рыщут в поисках Провозвестника по всему Египту, Сирийской Палестине и Нубии, он свободно разгуливает по самому центру царства Осириса и замышляет его уничтожение. Конечно, временные жрецы не согласятся участвовать в его заговоре, и самому Провозвестнику удастся лишь едва коснуться этой духовной твердыни, которая до этих пор оставалась неприступной. Однако неожиданная помощь постоянного жреца Бега, ставшего сторонником сил зла, сулила ему прекрасные перспективы.

Городок Земля Выносливых не был похож на другие города. Там жили жрецы, ремесленники и все, кто помогал служившим в храмах и их помощникам. У этого элитного персонала, подчинявшегося непосредственно Дому царя, было решительно все. Но сейчас настроение служителей Абидоса, несмотря на внешнее изобилие и процветание острова, было невеселым. Их неотступно волновал вопрос: станет ли выздоровление Древа Жизни окончательным?

Провозвестник злорадно ухмыльнулся. Пусть эти оптимисты баюкают себя иллюзиями! Конечно, нельзя отрицать очевидного: золото Нубии принесло облегчение, и великая акация снова зазеленела, набралась сил. Древо Жизни вновь явило воскрешающую и обновляющую силу бога. Теперь египтяне внимательно следят, чтобы новое злодеяние ее не ослабило. Поэтому, оставаясь вдали, у Провозвестника не было возможностей для нового нападения. А тут, находясь рядом, он найдет средство разрушить защиту, укрывающую от него Древо Жизни! Он выпьет из него все оставшиеся соки!

Однако пока это были лишь планы. В реальности же атмосфера этих мест выводила Провозвестника из себя. Энергия Абидоса — врат неба, земли тишины и справедливости — проникала в самые глубины души! А если душа чернее ночи?

С самого возникновения Абидоса, начиная от самых истоков цивилизации фараонов ритуалы, проводимые здесь жрецами, давали возможность максимально проявляться силам созидания. Разве не на Великой земле находится священное озеро? От его сияния, казалось, не может укрыться ни одно, даже самое бесчувственное существо!

Поэтому чем решительнее будет действовать Провозвестник, тем лучше. В его миссии не должно быть неопределенности: Осирис не должен больше воскреснуть! Положив конец этому чуду, Провозвестник будет насаждать новую религию. Она будет служить одновременно и учением, и программой правления, она подчинит себе все человечество. Ежедневно каждый верующий будет слепо твердить неизменные заклинания, не останется ни единого проблеска свободомыслия. Даже если где-то вдруг появятся диктаторы, уверенные в том, что именно они управляют своими народами, в действительности машина будет действовать сама по себе. Ее будут питать вера и жестокость.

Внезапно приятное течение грез наяву нарушилось. Провозвестник встряхнулся как промокший пес. Всему виной — энергия, исходившая из храмов. Она его делала слабее, она грозила повредить его начинаниям. И все же спешить не следовало. Поспешность могла бы стать непоправимой ошибкой. Нужно подкрепить себя солью пустыни — именно соль бога Сета сохранит Провозвестнику силы и его разрушительный огонь. Зная, что исход борьбы заранее предугадать невозможно, красноглазый Провозвестник осторожно шел вперед, постепенно осваивая вражескую территорию…

Город Сесостриса, построенный по законам божественной гармонии, пытался отторгнуть Провозвестника. И в момент, когда он ступил на главную улицу, его пригвоздил к месту сильнейший порыв южного ветра. Но Провозвестник открыл рот и проглотил этот враждебный ему вихрь…

— Что-то не так? — спросил у него слуга, вышедший навстречу с метлой и тряпкой.

— Я восхищен вашим прекрасным городом! — едва успев закрыть рот, ответил Провозвестник. — Разве день не обещает быть чудесным?

— А если наводнение станет катастрофой? Что ж, будем надеяться, Осирис этого не допустит и спасет нас!

Провозвестник снова пошел вперед, к жилищу постоянного жреца Бега, расположенному в самом начале следующей улицы, в прохладной тени высоких деревьев.

Провозвестник отодвинул циновку, повешенную над входом, и вошел в небольшую комнатку, посвященную предкам.

Уродливый мужчина с большим носом как ужаленный вскочил со своего кресла.

— Вы?! Да как же вы… У вас не было никаких неприятностей?

— Ни единого, дорогой Бега, — мягко улыбнулся Провозвестник.

— Но ведь комендант города всегда такой бдительный!

— Я очень похож на того временного жреца, которого я… заменил. Поэтому никаких подозрений и не возникло. Меня даже позабавило то, как легко и просто я прошел досмотр на границе.

Бега, чье имя означало «холод», буквально смаковал каждый шаг грядущего отмщения. Проведя в Абидосе долгие годы, он мечтал, что займет место верховного жреца и, наконец, будет посвящен в Великое таинство, но Сесострис решил иначе. Теперь фараон дорого заплатит за свою ошибку и за унижение Бега! Ради этого Бега стал сторонником Сета, убийцы Осириса. И если не получилось мирным путем, то он подчинит себе храмы Египта твердой рукой! Тогда каждый признает за ним его сан и будет ему слепо подчиняться. Он всемерно станет способствовать исполнению отчаянных планов Провозвестника, потому что только его новый повелитель даст утолить жажду мести!

Внешне ледяной, как зимняя стужа, Бега сжег в своей душе все, чему поклонялся раньше. От прошлого, когда он был служителем Осириса и выполнял торжественные ритуалы, ничего не осталось. Из лучезарного духовного центра всей его жизни Абидос превратился в средоточие горьких разочарований и злобных дум о мести. Бега разрушит Великие таинства и этот храм, и уничтожение этой святыни и всех хранителей духовной жизни страны доставит ему огромное удовольствие. Когда погибнут фараон и постоянные жрецы, когда женщины окажутся удаленными от духовных должностей, он наконец завладеет сокровищами Осириса.

— Ты уже видел Шаба Бешеного? — спросил Провозвестник.

— Он спрятался в молельне, возле лестницы Великого бога, и ждет ваших указаний.

— В этом секторе есть патрули?

— Туда не позволено входить ни одному непосвященному! Какие уж там патрули. Разве что время от времени какой-нибудь жрец или жрица придут медитировать… Я специально выбрал такой укромный уголок, где Шаб будет в безопасности.

— Опиши мне, какая защита есть у Древа Жизни.

— Какой смысл ее описывать — она все равно непреодолима!

Провозвестник странно улыбнулся.

— Опиши мне ее, — потребовал он своим мягким голосом, от которого у Бега по всему телу забегали мурашки и по спине побежал холодный пот.

Выжженная на правой ладони миниатюрная голова Сета покраснела, боль пронзила руку и заставила Бега заговорить без остановки.

— Вокруг Древа Жизни посажены четыре акации. Они наполнены магическими чарами и создают постоянный защитный барьер. Его не может преодолеть ни одна внешняя сила. Акации — воплощение четырех дочерей Хора. Обрамление из четырех львов усиливает их действие. Эти стражи с постоянно открытыми глазами питаются от Маат. Символизирующий Абидос столб джед охраняет Великое таинство Осириса, поддерживая жизнь в этом ковчеге. Никто не сможет до него дотронуться, потому что будет испепелен. Не забудь и о золоте Пунта и Нубии: оно покрывает ствол акации и защищает его непробиваемой броней…

— Ну, ты, пожалуй, оцениваешь все слишком пессимистично, друг мой.

— Я реалист, мой повелитель!

— Разве ты позабыл о моем могуществе?

— Разумеется, нет, но такой расклад…

— Любая крепость, друг мой, даже магическая, всегда имеет какое-нибудь слабое место. И я его найду. В храм Сесостриса можно попасть?

— Только если назначат исполнять какую-нибудь работу внутри его.

— Когда я закончу окуривать, найди мне такую.

— Это будет нелегко, потому что…

— Не нужно увиливать, Бега. Я должен знать об Абидосе все.

— Даже я не имею доступа во все святилища!

— Куда тебе закрыт вход?

— В вечном жилище Сесостриса и в гробницу Осириса, чьи двери всегда остаются запечатанными. Там стоит священный сосуд, в котором заключена основа вечного воскресения бога.

— Оттуда его когда-нибудь выносят?

— Этого я не знаю.

— Почему же ты этого до сих пор не узнал, Бега?

— Потому что иерархия мне в этом препятствует! Каждый постоянный жрец — и я не исключение — исполняет строго ограниченный круг точно очерченных обязанностей. Верховный жрец, Безволосый, следит за идеальным исполнением и соблюдением наших обязанностей. Любая ошибка, даже невольная, карается исключением из братства жрецов.

— Ну, стало быть, ты не станешь их совершать. Разве небрежность с твоей стороны не будет приравнена к предательству?

Лицом к лицу с Провозвестником Бега терялся и думал только о том, чтобы не ослушаться своего нового хозяина, которого смертельно боялся.

Приятный голос молодой женщины заставил его отвлечься от тревожных переживаний.

— Можно войти? Я принесла вам хлеба и пива.

Провозвестник лично приподнял циновку, чтобы пропустить в комнату пришедшую.

На пороге появилась хорошенькая брюнетка с маленькой округлой грудью. Левой рукой она поддерживала корзину с лепешками, которую несла на голове; в правой руке у нее был кувшин с пивом. На вошедшей красавице была надета юбка в сине-черную клетку, подпоясанная голубым поясом, на запястьях и лодыжках — скромные браслеты. Это была Бина. Она изящно и весело сняла с головы груз, поставила все на пол и встала перед Провозвестником на колени, целуя ему руки.

— Это — Царица ночи, — довольно произнес Провозвестник. — И пусть теперь она утратила свою способность превращаться в львицу, ее злые чары по-прежнему сильны.

— Ты… Ты не имеешь права здесь находиться! — возмутился Бега.

— Напротив, — безапелляционно возразила Бина. — Меня только что назначили служанкой постоянных жрецов, которым я каждое утро буду приносить пищу и одежду.

— Неужели Безволосый согласился?

— Местный начальник сил безопасности убедил его в том, что более преданного и аккуратного временного жреца ему не найти. Как бы ни был он суров и недоверчив, он остается мужчиной, поэтому моя скромность убедила его.

— Значит теперь, — сказал Провозвестник, — ты будешь совсем близко к верхушке мужской иерархии. Твоей главной целью будет теперь жрец, которому поручено наблюдать за гробницей Осириса.

— Будьте чрезвычайно осторожны, — посоветовал обеспокоенный Бега. — Безволосый уже, наверное, предпринял меры безопасности, о которых мне не известно. Никто не знает, какие силы обрушатся на вас, когда вы войдете в святилище!

— По первому пункту я жду от тебя точной информации. Ну а о втором… не беспокойся.

— Господин, сияние Осириса…

— Ты что, не понял, что Икер и Осирис будут уничтожены навсегда?

2

До Исиды Икер не знал ни одной женщины, и никогда у него не будет другой. До Икера у Исиды не было ни одного мужчины, и никогда не будет никого другого. Первая ночь любви скрепила их вечный союз, который был неизмеримо глубже любой страсти. Высшая сила превратила их будущее в неодолимый рок. Неразрывно связанные друг с другом, соединившиеся духом, сердцем и телом, отныне они смотрели на мир одними глазами, внимали единым слухом…

За что такое невероятное счастье? Жить с Исидой — здесь, в Абидосе… Но как скоро разобьется их дивная мечта! Икер снова открыл глаза, он был уверен, что в скором времени их ждут испытания.

Но сегодня, сейчас она была рядом. Чудные зеленые глаза смотрели на него. Он нежно привлек ее к себе. Кожа была божественно нежна. Икер стал целовать ее лицо — эти дорогие черты всегда поражали его несравненной тонкостью и выразительностью.

— Это ты?.. Неужели это действительно ты?

Поцелуй, который она подарила в ответ, доказал ему, что это не сон.

— Неужели мы действительно у тебя, в Абидосе?

— У нас, — поправила она Икера. — Ведь мы с тобой живем вместе, потому что женаты.

Икер быстро вскочил с ложа.

— Но я не имею права жениться на дочери фараона Сесостриса!

— Кто же тебе это запрещает?

— Разум, традиции…

Исида ласково улыбнулась, и эта улыбка помешала Икеру найти дополнительные аргументы. Он снова лег и обнял жену.

— Я ведь никто, я…

— Только не нужно ложной скромности, Икер. Ты — Царский сын и единственный друг фараона, тебе предстоит исполнить важную миссию.

Икер встал, подошел к окну, прошелся по комнате, дотронувшись до стен, ложа, сундуков с вещами. Исида протянула к нему руки, и он упал в ее объятья.

— Как я счастлив! Как бы мне хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно!

— Оно и будет длиться вечно, — шепотом пообещала она. — Но нас с тобой ждут серьезные испытания.

— Без тебя у меня нет ни малейшего шанса на успех.

Исида нежно взяла его за руку.

— Разве я не твоя супруга? Когда-то, давным-давно, когда мы были еще далеко друг от друга, ты чувствовал мое присутствие и жил в моих мыслях. Сегодня же мы соединены навеки. Между нами не сможет пролететь даже легкий ветерок, не проскользнет даже солнечный лучик! Наша любовь пойдет с нами даже за пределы нашей жизни.

— Сумею ли я оказаться достойным тебя, моя Исида?

— В горе или в радости, мы с тобой — одно целое, Икер. На всю жизнь и даже после смерти!

Когда они шли по дороге, ведущей к Древу Жизни, Исида рассказала Икеру о том, что Сесострис попросил сообщать ему о любом подозрительном факте, который она заметит в поведении временных жрецов. Но ее обязанности ритуальной служительницы и тот путь, который проходит она в своем посвящении, не дают ей возможности наблюдать за коллегами, и у нее так и не возникло никаких подозрений. И все же беспокойство фараона нельзя было игнорировать. Он смотрел куда глубже, чем остальные, он проникал за внешнюю оболочку вещей и событий, предчувствуя, что в самом сердце самого мистического братства Египта притаилось предательство!

— Но как же это? — удивился Икер. — Разве посвященный в таинства Абидоса может стать сыном тьмы?

— Я сотни раз задавала себе этот вопрос, — призналась Исида. — Огненный путь выжег мою наивность. Я поняла, что никакие ритуалы сами по себе не делают людей непорочными.

— Ты считаешь, что ритуальный служитель может оказаться настолько криводушным, что посвящение не сможет его изменить?

— Разве то, что тебе поручена твоя миссия, не доказывает этого?

Супруги остановились невдалеке от акации.

Исида превратилась из жены в жрицу, стала молиться четырем молодым акациям и четырем львам, чтобы они разрешили им пройти.

Почти тотчас же Икер почувствовал какой-то странный нежный запах, который подействовал на него успокаивающе. Исида сделала ему знак подойти поближе.

У подножия Древа Жизни, ствол которого был покрыт золотом Пунта, стоял Безволосый, возливая воду.

— Ты опоздала, Исида, — сказал он. — Возьми сосуд с молоком и исполни свои обязанности.

Молодая женщина извинилась.

— Какими бы ни были перипетии твоей жизни, — учил Исиду Безволосый, — ритуал остается наиглавнейшим!

— Но я вовсе не перипетия! — возразил Икер. — Я — супруг Исиды.

— Ваша семейная жизнь меня не интересует.

— Но вас, возможно, заинтересует порученное мне задание. Фараон Сесострис повелел мне рассеять мрачные настроения, которые поразили иерархию жрецов, и наблюдать за созданием новых священных объектов, предназначенных для таинств Осириса.

После этих слов наступило долгое молчание.

— Фараон послал к нам Царского сына и Единственного друга… О боги! Какие впечатляющие титулы! Сколько себя помню, я живу здесь, храню Дом жизни и священный архив, слежу за точным исполнением порученного постоянным жрецам. Я никогда не найду для себя извинений, если не сумею справиться со своими обязанностями. Меня никогда ни в чем не упрекали, царь мне доверяет. Что же касается исполняющих ритуалы жрецов, то я ручаюсь за них.

— А вот Великий царь не так оптимистичен. Неужели у вас притупилась бдительность?

— Я запрещаю тебе, юноша, так говорить! Ты забываешься!

— То, что я молод, еще ничего не значит. Согласны вы или нет помочь мне в моем расследовании?

Безволосый повернулся к Исиде.

— Что думает об этом дочь нашего фараона?

— Ссориться нам нельзя ни в коем случае — это было бы катастрофой. Без вашей помощи Икеру не справиться. И тогда Древо Жизни снова окажется под угрозой.

Безволосый возмутился.

— Но оно сияет в полном здравии и силе! Разве его корни не омывает первозданный океан? Разве не он дает справедливым воду возрождения?!

— Осирис един с акацией, в дереве соединены жизнь и смерть, — напомнила Исида. — Но сегодня я чувствую в ней смятение. Оно, возможно, говорит о том, что разрушительные силы готовы предпринять новую атаку.

— Разве защита, поставленная фараоном, не является неодолимой? — забеспокоился Икер.

— Не будем убаюкивать себя иллюзиями.

— Значит, это еще один аргумент в пользу того, что нужно изгнать из общего стада затесавшихся в него паршивых овец! — настаивал Царский сын.

Обеспокоенный Безволосый не стал возражать. Он понял, что нужно действовать, а не препираться.

— С чего же ты думаешь начать?

— Хочу опросить одного за другим всех постоянных жрецов и ремесленников и передать им волю монарха. У всех должны быть чистые руки.

— Ты готовишь себе нелегкое будущее, Икер! Ты чужой в Абидосе, вряд ли тебе удастся быстро завоевать доверие живущих здесь жрецов.

— Я помогу ему, — пообещала Исида.

— Почему же Царскому сыну должно удаться то, что не удалось нам? — спросил Безволосый. — Ничто не говорит нам о виновности постоянных жрецов. И, кроме того, не будем забывать о нашей главной заботе! Созвездие Ориона исчезло с небес уже семьдесят дней назад. Если оно не появится сегодня, то космос окажется в хаосе, а долгожданного паводка не произойдет!

— Я вопрошу об этом золотую дощечку, — сказал Икер.

Безволосый замер от изумления.

— Фараон доверил ее тебе?

— Да, он оказал мне эту честь.

Старик вздохнул и сокрушенно покачал головой.

— Что ж… По крайней мере, обращайся с ней осторожно. И не забудь: только правильные вопросы приводят к правильным ответам. А теперь займемся подготовкой приношений духу-покровителю Нила.

Верховный жрец, ворча и качая головой, удалился.

— Он ненавидит меня, — сказал Икер.

— Любое постороннее присутствие на Абидосе представляется ему излишним и нежелательным. И все же ты произвел на него сильное впечатление. Он отнесся к тебе всерьез и не будет нам мешать.

— Как приятно слышать это «нам»! — сказал Икер. — Одного меня определенно ждала бы неудача.

— Ты больше никогда не будешь один, Икер!

Они вместе пошли по Дороге процессий, вокруг которой с обеих сторон были устроены триста шестьдесят пять жертвенных столов. На них лежала разнообразная пища и стояли сосуды с вкусным питьем. Эти столы говорили о видимом и невидимом годе, и каждый из них прославлял отдельный день года. Так был устроен вечный пир, дававшийся КА божествам, которые в ответ заряжали энергией КА пищу земную.

Задача эта была сложной, поэтому постоянным жрецам, совершавшим ежедневные возлияния, помогало множество временных. Конечно, настрой у всех был далеко не праздничный, потому что ходили тревожные слухи и предположения относительно разлива Нила. Некоторые предсказывали даже, что воды не будет совсем. Это было вызвано тем, что Безволосый не опровергал такие слухи. Как же тут не предполагать самое худшее?

Икеру хотелось посмотреть весь остров и все его памятники, но если паводка действительно не будет, порученная ему миссия могла оказаться под угрозой срыва. Без животворящей воды поля останутся бесплодными!

— Почему же медлит созвездие Ориона? — спросил он у Исиды.

— Сила возмутителя касается и земли и неба.

— В таком случае, речь не может идти о том, что это — человек!

Молчание Исиды повергло Икера в уныние. Каким бы ни было могущество Золотого круга Абидоса, они ведь не смогут победить такого противника! Значит, у Древа Жизни всего лишь передышка, и очень скоро на него обрушатся новые несчастья… Возможно, у Провозвестника не один сообщник. И, видимо, они так хорошо замаскированы, что их не различает даже такой опытный жрец, как Безволосый. Как же ему, новичку, выявить их и помешать вредить Абидосу!

Исида проводила Икера до Храма миллионов лет Сесостриса. Там читали свои молитвы постоянные жрецы. В их молитвах воскресение Осириса напрямую связывалось с подъемом воды в Ниле. Исида представила Икеру семь музыкантш, в обязанности которых входило воспевать божественную душу. Икер также познакомился со служителем КА, воздававшим почести и поддерживавшим духовную энергию ради усиления связи жреческого братства с невидимым миром. Икеру представили также и того, кто наблюдает за целостностью великого тела Осириса, и жреца, которому открыты таинства.

Не без удивления каждый из представленных Икеру жрецов отметил, что Царский сын является хранителем золотой дощечки. Учитывая при этом то почтительное отношение, которое проявлял к нему Безволосый, все говорило об исключительной значимости и непререкаемом авторитете юного Икера.

Посланец же фараона, не замечая любопытных, восхищенных и подозрительных взглядов, которыми его провожали служители культа, знакомился со святилищем. Его не покидало странное чувство, что он здесь уже бывал, что все здесь ему давно знакомо. Он прошел пилоны, затем, между колоссальными статуями фараона в Осирисе, вошел в зал с колоннами и потолком, украшенным звездами. Он сосредоточился, глядя на сцены, изображающие фараона беседующим с богами.

После длительной медитации он обратился к собравшимся ритуальным служителям.

— Сейчас идет второй день месяца Тота, но Орион еще не появился. Исключительный характер этого явления подчеркивает нам всю ожесточенность нашего главного врага, Провозвестника. Поэтому мы не можем позволить себе ждать и бездействовать.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Икера Безволосый.

— Давайте спросим у золотой дощечки.

Икер написал: «Какая сила может вызвать подъем воды?»

Вопрос тут же исчез, и вместо него сам собою возник ответ: «Слезы богини Исиды».

— Значит, дело за постоянными жрицами, — решительно произнес Безволосый. — Пусть они исполнят предписанный ритуал.

Служительницы Осириса, почитавшие Исиду как свою верховную жрицу, поднялись на крышу храма. Дочь Сесостриса произнесла первые слова из любовной поэмы, обращенной к космосу: «Орион, пусть твое величие озарит мрак. Я — звезда Сотис, твоя сестра, я верна тебе и не покину тебя. Освети ночь, спусти реку с верховьев на наши земли, утоли ее жажду!»

Икер и все постоянные жрецы удалились.

Внезапно, на площадке перед храмом, Царский сын почувствовал, что за ним следят. Следят? Здесь, в Абидосе, в этом мире спокойствия, который могут взволновать только поиски священного?! Икер с удовольствием бы погрузился в созерцание этого чарующего душу места, но ему нельзя было пренебрегать своей миссией.

Не увидев вокруг никого подозрительного, Икер решил, что ему показалось, и поднял глаза к небу. От его решения теперь зависела судьба Абидоса и всего Египта в целом.

В тот момент, когда Икер посмотрел в его сторону, Провозвестник спрятался за стену. В крайнем случае Икер все равно заметил бы лишь временного жреца, но тогда пришлось бы давать объяснения, почему этот временный находится в неположенном месте.

Хорошо, что Царский сын Икер ничего не заметил. Он продолжал смотреть на закат солнца.

Выследить эту жертву и нанести точный, безжалостный удар было не так-то легко. Рискнув пройти за запретную черту, Провозвестник рисковал тем, что каждый мог его окликнуть, что его могли даже выслать из Абидоса. Поэтому в дальнейшем ему придется медленно и постепенно осваивать обширную территорию Абидоса, эту землю Осириса.

Убить Икера было недостаточно. Его смерть должна была потрясти сердца египтян до такой степени, чтобы лишить их мужества и посеять отчаяние по всему царству, которое мнит себя защищенным от подобного несчастья.

Провозвестник, гибкий и быстрый в движениях, несмотря на свой высокий рост, воспользовался сумраком надвигающейся ночи, чтобы неузнанным добраться до отведенного ему скромного ночлега. Шаб Бешеный уже доставил сюда достаточное количество соли — пены Сета, собранной в Западной пустыне во время самого иссушающего зноя. Это его подкрепит, придаст ему сил и станет новым источником для его разрушительной энергии.

Зачарованный красотой созвездий, украшающих необъятное тело богини неба Нут, Икер не мог заснуть. Он думал о жаркой схватке солнца с силами мрака, о его полном опасностей ночном путешествии, в исходе которого нельзя было быть полностью уверенным. Проходя по телу Нут, солнце улавливало звездный свет и проходило из двери в дверь. Эти двери вели к воскресению. Разве не каждое существо поджидают такие же опасности? И разве не прохождение через них составляет весь смысл человеческого существования?

С момента своей первой смерти — в самом центре бушующего моря — Икер пережил столько испытаний, узнал столько жестоких сомнений и совершил столько ошибок… Но он не остановился на своем пути, и этот его путь привел его в Абидос, к безграничному счастью жизни с Исидой!

На самом краю ночи, когда возникла тропинка зари, небо внезапно изменило свой вид, словно в это мгновение родился новый мир.

На священную землю спустилась глубокая тишина.

Все взгляды устремились к звезде, которая после более семидесяти дней своего удручающего отсутствия только что выплыла на небо, пройдя огненные врата.

И снова чудо свершилось…

Возле Абидоса река расширилась, вздулась, и к берегам с любовью поплыл бог Нила, Хапи… Слезы Исиды вызвали подъем воды и воскресение Осириса.

3

Наконец-то Мемфису выпала радость! Хоть и с небольшим опозданием, пришел обильный паводок. Подъем воды был высоким, но не разрушительным. Все египтяне — от самого зажиточного до самого бедного — возносили хвалы фараону, отвечавшему за удержание гармонии между силами неба и земли. За появлением долгожданной звезды последовали праздничные ритуалы, и по закону Маат возобновилась обычная смена времен года. Еще раз государству Обеих Земель удалось избежать хаоса.

Однако даже отличные новости не заставили улыбнуться Собека-Защитника, начальника всей стражи царства. Он был человеком властным, суровым, обладал большой физической силой и выносливостью. Он ненавидел изворотливых и льстивых придворных и почитал Сесостриса с самого его воцарения. Защищать царя от опасностей стало главным делом его жизни. Фараон же, к сожалению, слишком часто неоправданно, с точки зрения Собека, рисковал и не прислушивался к советам по поводу безопасности. Поэтому Собек-Защитник продолжал лично отбирать и обучать телохранителей, которым поручалась непосредственная охрана фараона. Ну а дворец, так и не став крепостью, представлял собой такое укрытие, в которое никаким террористам, будь они даже искусно тренированными, проникнуть бы не удалось.

Обильный паводок обещал неплохой урожай, и рассеялась тоскливая атмосфера ожидания и неуверенности, окутывавшая столицу. Жители города ходили веселые, повсюду слышались музыка и пение, народ танцевал на улицах.

Собека же, ни на мгновение не сомневавшегося в способности царя обеспечить стране процветание, более всего на данный момент заботила новогодняя церемония, во время которой чиновники и представители ремесленников преподносили свои подарки фараону. Обеспечить надежную защиту в таких непростых условиях — задача не из легких. Если в толпу замешается убийца и попытается наброситься на Сесостриса, то стражники, конечно же, помешают ему достичь цели. Но вот если хотя бы один из приглашенных окажется сообщником Провозвестника и членом террористической сети, то распознать его будет гораздо сложнее. Стоя рядом с царем во время вручения подарков, он сумеет напасть еще до того, как Собек-Защитник сможет предпринять какие-то меры…

Обыскивать всех приглашенных? Это было бы, конечно, прекрасным решением, но, увы, протокол и закон о гостеприимстве запрещают эту меру. Собеку-Защитнику оставалось одно: повышенная бдительность и молниеносная реакция.

Первым из пришедших оказался визирь Хнум-Хотеп, старый и грузный. От первого министра Египта, такого компетентного и уважаемого, ждать неприятностей не приходилось. Точно так же, как и от главнокомандующего египетским войском, закаленного в боях, неустрашимого генерала Несмонту, как и от внешне изнеженного, но внутренне сурового и несгибаемого верховного казначея Сенанкха и как от хранителя царской печати элегантного и утонченного Сехотепа…

К ногам царской четы высокопоставленные чиновники положили широкое ожерелье — символ девяти созидательных сил, меч из электрума, сплава золота и серебра, миниатюрную золотую молельню и серебряную чашу с новой водой Нила, обладающей возрождающей силой.

За ними пришел черед Медеса, секретаря Дома царя. Медес принес фараону ларец с золотом, серебром, ляпис-лазурью и бирюзой.

Собеку-Защитнику никогда не нравился этот небольшого роста толстенький человечек, от которого, впрочем, все чиновники Мемфиса были в восторге. Ему поручалось составление и распространение по всему Египту, Нубии и сирийско-палестинскому протекторату указов фараона, и он отлично справлялся с этой сложной задачей. Многие аристократы и высокопоставленные чиновники прочили Медесу блестящее будущее.

За Медесом прошли еще человек пятьдесят придворных, соперничая друг с другом в изысканности.

Церемония шла своим ходом, а нервы у Собека-Защитника были напряжены до крайности. Он внимательно следил за поведением каждого гостя, пытаясь угадать отношение к государю каждого из них.

Да, чтобы действовать в такой обстановке, террорист должен был быть либо сумасшедшим, либо одурманенным. Еще бы, ему пришлось бы напасть на сурового гиганта-фараона с таким пронзительным взглядом, что любой бы просто обмер с ним рядом. Казалось, в его веках тяжесть всех человеческих страданий и слабостей, но взор стерегущего покой страны всегда был ясен и исполнен воли. Его большие уши слышали речи богов и мольбы народа, и это еще больше умножало его решимость и силу.

Сесострис был рожден фараоном. Обладая сверхъестественной силой, КА, передававшейся от царя к царю, он одним своим присутствием повергал ниц тщеславных и завистников. Разве чудеса были не его рук делом? Он наладил контроль за подъемом воды, уничтожил привилегии правителей провинций — номархов, объединил земли Верхнего и Нижнего Египта, усмирил Ханаанскую землю и Нубию. Легенды о фараоне множились и распространялись повсюду, и его царствование сравнивалось с царством Осириса.

Сам же Сесострис, будучи равнодушным к лести и безразличным к похвалам в свой адрес, думал лишь о предстоящих ему трудностях. Управлять такой обширной державой, удерживая ее на пути богини Маат, упрочивать единство, защищать слабого от сильного, удерживать присутствие богов на египетской земле — всего этого было бы достаточно, чтобы источить силы любого гиганта. Но Великий царь Египта не имел права отдыхать и должен был действовать так, чтобы его подданные могли спать спокойно.

И фараон принял вызов такого опасного противника, как Провозвестник, который решил распространить на земле зло, жестокость и фанатизм. Египет и дело фараона были главными препятствиями на этом пути, и Провозвестник попытался поразить их в самое сердце, напав на Древо Жизни — акацию Осириса в Абидосе. Несмотря на то что акация выздоровела, Сесострис продолжал тревожиться и не верил в то, что Провозвестник погиб в одном из затерянных уголков Нубии. За его исчезновением могла скрываться попытка устроить западню и вновь напасть!

Конечно, строительство новой пирамиды в Дашуре, Храма миллионов лет и вечного жилища в Абидосе, а также магическая защита крепостей между Элефантиной и вторыми порогами противодействовали планам врага. Но все же он был способен устроить прочную и долговечную террористическую сеть в Мемфисе, умел приспосабливаться, подкупать, пользоваться человеческими слабостями и пороками, подвластными темным силам зла! Провозвестник был далеко не повержен, он продолжал представлять собой страшную угрозу Египту…

Перед царской четой преклонил голову начальник ремесленников-скульпторов Мемфиса. Собек внимательно посмотрел на него. Внешне человек заслуживал доверия, но такого понятия не существовало в душе начальника стражи Египта.

— Великий царь, — произнес ремесленник, поднося фараону маленького алебастрового сфинкса, — сто статуй, символизирующих царское КА, находятся в вашем распоряжении.

Каждая провинция располагала по меньшей мере одной такой статуей, и каждая из них гарантировала целостность страны. Диорит, цвет которого имел широкий спектр оттенков, от черного до темно-зеленого, придавал этим скульптурам силу и суровость. Их изготовили не ради удовлетворения тщеславия, а искренне стремясь усилить сияние живительного КА. Фараон был изображен в виде почтенного патриарха с серьезным лицом и большими ушами, наделенного сверхъестественной силой, позволяющей наполнять Египет благодеяниями и отбивать атаки Провозвестника.

Церемония подходила к концу.

Тыльной стороной руки Собек-Защитник вытер пот со лба. Никто не посмел бы упрекнуть его в излишнем пессимизме и чрезмерной подозрительности. А если кто-то и посмеивался, то ему до этого не было дела — он не станет менять своего поведения.

Вот дошла очередь и до последнего посетителя, принесшего фараону свой подарок. Это был щуплый человек, который протягивал царю гранитную вазу. Собеку показалось странным, что он держал ее кончиками пальцев, словно боялся до нее дотронуться. Собек-Защитник приготовился отбить возможное нападение.

Внезапно необычно громко закричал осел, и человек, принесший подарок, так и замер, не дойдя пяти шагов до возвышения, где сидела царская чета.

Оттолкнув двух солдат, огромный пес прыгнул на человека с вазой и опрокинул его. Из вазы выползло с десяток змей. Началась паника.

Собек-Защитник и его стражники принялись палками убивать змей. Принесший их человек упал, змеи набросились на него, и, получив несколько смертельных укусов, он тут же скончался.

Под охраной ближней стражи царская чета спокойно удалилась.

Осел, гордый своим подвигом, с достоинством принимал одобрительные похлопывания высокого мужчины со скуластым лицом, густыми бровями и округлым животом.

Собек-Защитник подошел поближе.

— Прекрасная работа, Секари! Твой осел просто молодец.

— Нужно поздравить не только Северного Ветра, но и Кровавого. Наш Северный Ветер поднял тревогу, а Кровавый бросился вперед. Эти друзья Икера только что спасли жизнь Великому царю.

— Они оба заслуживают повышения по службе и награды! Ты знал того, кто принес змей?

— Никогда его не видел.

— Его беспощадно искусали собственные змеи. Мне бы, конечно, хотелось порасспросить его, но эти бандиты подстраивают все так, что обрубают малейший след. Как идет твое расследование?

— Мои уши хоть и широко открыты, но не слышат ничего интересного и подозрительного.

Секари, специальный агент Сесостриса, с легкостью мог проникнуть в любую среду. Вызывая людей на доверительные беседы, умея действовать незаметно и проникать везде невидимо, Секари пытался обнаружить следы террористической сети. С тех пор как погиб водонос и были проведены какие-то мелкие аресты, не случалось ничего значительного. Враг настороженно затаился.

— Мы, разумеется, свели к минимуму возможность врагов общаться друг с другом, — сказал секретный агент, — а значит, уменьшили их способность действовать. Разве сегодняшняя попытка покушения не выглядит как акт отчаяния?

— Это маловероятно, — возразил Собек. — Защитить фараона в этот момент и в этом месте было довольно трудно. И у этого парня был немалый шанс на успех. Это означает, что организация террористов выдержала удар и осталась действенной.

— В этом я ни на минуту не сомневался.

— Ты веришь в то, что Провозвестник погиб?

Секари колебался.

— Трудно сказать… Некоторые нубийские племена его сильно ненавидели…

— Мемфис уже много выстрадал, из-за этого чудовища погибло столько невинных людей! Мне кажется, что заставить всех поверить в гибель виновника всех бед — это отличная боевая стратегия. Что еще он приготовил ужасного?

— Отправляюсь на свою охоту, — немедленно откликнулся Секари.

Медес метал громы и молнии. Почему его не предупредили об этом новом покушении на фараона! Этот крепкий сорокалетний толстячок с короткими ногами, круглолицый, с гладкими черными волосами, был высокопоставленным чиновником и неустанным тружеником. Он прекрасно справлялся с самыми трудными заданиями фараона и визиря. Ему поручалось облекать в письменную форму указы фараона и быстро распространять их по всему царству. Он руководил целой армией квалифицированных писцов и организовывал движение целой флотилии быстроходных судов царской почты.

Кто бы мог заподозрить его в сотрудничестве с Провозвестником? Но Медес участвовал в заговоре сил зла, как и всецело преданный ему Жергу, а также постоянный жрец Абидоса Бега. На левой ладони всех заговорщиков было глубокое клеймо — силуэт головы Сета, оно начинало краснеть и причинять жестокую боль при малейшей мысли о предательстве.

Почему он оказался на стороне сил зла? На то у Медеса были свои причины. Ему все еще не доверили доступ к сокровенным тайнам Дома царя, а ведь именно он достоин в будущем занять место первого министра, его нынешнее положение — всего лишь очередная ступень к высшей власти правителя Египта… Да, Медес сознавал свои выдающиеся способности: он как никто умеет организовать работу подчиненных! Но, несмотря на это, его продолжают держать подальше от закрытого храма и тайной части святилищ. И ему так и не удается проникнуть в Абидос, главный источник силы Сесостриса.

Что ж, оставалось одно: убрать фараона.

Но, кроме амбиций, у Медеса были еще причины ненавидеть фараона и все, что с ним связано. Его зачаровывала таинственная древняя мощь зла… Ведь познавший темные законы вечности мог бы победить любого противника. Поэтому встреча с Провозвестником, несмотря на исходящий от него ужас, укрепила в Медесе надежду.

Эта странная личность обладала удивительной властью, а главное, абсолютным бесстрашием. Следуя своей безжалостной логике, она всегда предугадывала удар, предвидя поражения и превращая их в основание грядущей победы…

Невдалеке от своего богатого особняка в центре Мемфиса Медес столкнулся с полным и очевидно изрядно выпившим человеком.

— Сесострис невредим? — спросил Медеса Жергу, главный инспектор запасов (а это был именно он).

— К сожалению, да.

— Значит, слухи врут! Вы знали об этом покушении?

— К сожалению, нет.

Толстые губы Жергу побелели.

— Провозвестник нас предал!

Жергу, пьяница и большой любитель шлюх, своей карьерой был обязан Медесу, приказам которого, несмотря на некоторые с ним разногласия, безоговорочно подчинялся. Он боялся Провозвестника и потому служил ему преданно, опасаясь наказания в случае ослушания.

— Давай не будем делать поспешные выводы. Может быть, это всего лишь инициатива ливанца.

— Мы пропали!

— Ну, успокойся! Ты ведь остаешься на свободе, и я тоже. Если бы Собек-Защитник нас подозревал, нас бы уже допрашивали.

Этот аргумент успокоил Жергу.

Но его спокойствие длилось недолго, потому что вскоре нахлынула новая волна тоскливых предчувствий.

— Провозвестник умер! И его последователи в панике пытаются добиться невозможного.

— Не волнуйся зря, — посоветовал Медес. — Он не мог погибнуть, как обычный злодей. И в сегодняшнем покушении не было ничего случайного. Тот, кто его задумал, едва не добился успеха. Если бы не вмешательство осла и пса, ядовитые змеи покусали бы царскую чету. Мемфисская сеть лишний раз доказала свою боеготовность. Только представь себе лицо Собека-Защитника! Его ведь выставили на всеобщее осмеяние теперь и будут упрекать в некомпетентности! И, если фараон его сместит с должности, мы избавимся от того, кто нам мешал.

— Просто не верится! Клещ впивается слабее, чем этот проклятый стражник!

— Насекомое… Хорошее сравнение, мой дорогой Жергу! Мы раздавим этого Защитника своими сандалиями. Какие у него успехи? Мелкие аресты! А наша сеть даже не задета!

У Жергу пересохло во рту, очень захотелось выпить.

— Не сообразить ли нам по крепкому пиву?

Медес улыбнулся.

— Пропустить такой случай было бы преступлением. Ступай за мной и успокойся!

Тяжелая двустворчатая дверь закрывала с улицы доступ в обширный сад секретаря Дома царя. Ее день и ночь сторожил привратник, который грубо отгонял зевак и любопытных.

Он склонился перед хозяином в глубоком поклоне.

За высокой стеной был прекрасный сад с озером, окруженным сикоморами. На этот чудесный вид выходили двери-окна первого этажа, прикрытые занавесями.

Едва Медес с Жергу уселись в тени увитой зеленью беседки, как слуга принес холодное пиво.

Жергу жадно выпил.

— Нам неизвестно, какова истинная миссия, с которой отправился в Абидос Царский сын Икер, — озабоченно произнес Медес.

— Но ведь именно вы составляли официальный указ о его поездке! — изумился Жергу, чуть не поперхнувшись.

— То, что ему даны все полномочия, меня не удивляет, — сказал Медес, — но зачем они ему? Что он будет с ними делать?

— А вы не можете разузнать об этом побольше?

— Это означает привлечь к себе внимание Дома царя, а это опасно. Но и неясности я не допущу. Придется тебе, Жергу, отправиться на Абидос. Пользуясь положением временного жреца, ты сможешь получить надежную информацию.

4

Прежде всего — материалы.

Камень, дерево и папирус должны быть исключительного качества. Икер ежедневно разговаривал с мастеровыми, никогда не относясь к нимсвысока. Так выстраивалась его репутация серьезного, требовательного и ответственного человека, уважительно относящегося к другим людям.

Придирчиво наблюдая за Царским сыном, Безволосый не мог не заметить, как органично тот вписывается в среду Абидоса. Опасаясь со стороны молодого и еще недостаточно опытного человека проявлений излишней поспешности, он с удовольствием отметил, что Икер прежде всего чувствует себя причастным к общему делу. А главное, ему понравилось, что в Икере ощущается стремление к достижению поставленной цели.

— Ремесленники тебя уважают, — признал он в разговоре с Икером. — Поверь мне, это действительно заслуга! Это народ довольно жесткий, они нелегко впускают в свой круг чужаков. Тем более дарят их своей дружбой. Главное, помни о сроках: через два месяца начинается праздник Великого таинства Осириса. К этому времени все ритуальные предметы должны быть готовы.

— Скульпторы работают сейчас над созданием новой статуи Осириса, плотники делают ладью, и все ежедневно передо мной отчитываются. Со своей стороны я контролирую производство циновок, кресел, коробов и корзин, сандалий и схенти. Что же до папируса для ритуальных текстов, то его качество так высоко, что он переживет века.

— Ты хочешь писать книги?

— Все мое внимание поглощено сейчас другими делами, но вкус к письму остается неутоленным. Разве иероглифы — это не высшее из искусств? В них запечатлены слова дивной силы, переданные нам богами. Но самые чудесные среди текстов — тексты ритуальные. Если бы однажды я смог участвовать в их составлении, то считал бы, что исполнил свое предназначение.

— Но ты ведь хранишь золотую дощечку, разве твое предназначение не исполнено?

— Я использую ее только при крайних обстоятельствах и никогда — для собственных целей. Она принадлежит фараону, Абидосу и Золотому кругу Абидоса.

Безволосый, казалось, был недоволен.

— Что тебе известно о Золотом круге Абидоса?

— Разве он не является воплощением вершины нашей духовности? Ведь он один способен поддерживать созидательную энергию и сохранить мудрость древних!

— Ты хотел бы к нему принадлежать?

— Все мое существование — это вереница чудес. Я надеюсь и на это.

— Уж не стал ли ты жертвой своих мечтаний? Выброси все из головы и продолжай прилежно работать.

Когда настали сумерки, к Икеру пришла Исида. Она постепенно открывала перед ним бесчисленные богатства земли Осириса. Этим вечером они уединились на берегу священного Озера Жизни.

— Оно не похоже ни на какое другое, — сказала молодая женщина. — В нем позволено очищать себя только постоянным жрецам, которые черпают в нем силу первобытных вод Нун. Эта сила, впитав соки божественной природы, достигает здесь своего максимума. Во время главных праздников и периода великих мистерий воду этого озера использует Анубис. Он омывает в нем внутренности Осириса и тем делает их неизменными. Ни одному непосвященному не дано видеть это таинство.

— Но ты ведь его видела!

Исида не ответила.

— С того момента, как ты появилась в моей жизни, я знал, что ты — не просто женщина. Твой взор оживлен иным миром, ты открываешь мне пути, природы которых я не знаю. Я всецело доверяюсь тебе, мой проводник и моя любовь!

Водная поверхность сверкала мириадами бликов, переливаясь золотом и серебром. Молодые люди стояли, обнявшись, и наслаждались мгновением безмятежного и безбрежного счастья.

Отныне Икер принадлежал Абидосу. Здесь, на великой земле, он нашел свою настоящую родину.

— Почему ты так тревожишься по поводу Древа Жизни? — спросила супруга Исида.

— Сегодняшний покой — всего лишь передышка. Вокруг акации продолжают сгущаться темные силы. Ежедневно исполняемые ритуалы отводят их, но они неустанно возвращаются. Неужели же, если они станут еще могущественнее, мы не сумеем их отбить?

— Серьезно ли отнесся к опасности Безволосый?

— Не понимая, откуда идут на нас эти негативные волны, он потерял покой и сон. Уж не разместились ли они… в самом Абидосе?!

Взгляд Исиды померк.

— Эту гипотезу отвергать нельзя.

— Опасения царя подтверждаются! Значит, действительно, один из посланных Провозвестником проник сквозь защиту и готовит территорию для будущих атак своего хозяина.

Жрица ничего не возразила.

— Не будем закрывать глаза, — сказал Икер. — Я еще не начал расспрашивать здешних жителей, потому что сначала мне нужно было увидеть и понять местную жизнь. Теперь же я буду вынужден заняться каждым из постоянных жрецов.

— Никого не щади и открой истину!

Начальник стражи Абидоса сам обыскал прелестную Бину. Она была покорна и ни разу не выказала ни малейшего протеста.

— Извини, моя красавица. Но приказ есть приказ.

— Понимаю, начальник. И все же ты начинаешь со мной знакомиться слишком подробно!

— Безопасность требует повторения. Есть и гораздо более неприятные процедуры, уверяю тебя!

Улыбнувшись, Бина позволила себя осмотреть.

— Что же могу я скрыть под своей короткой юбкой? А корзинка и вовсе пустая!

Покраснев от смущения, начальник стражи отошел в сторону. Ему строго-настрого запрещалось отдавать кому-либо предпочтение, и он был пунктуален в отношении к своим обязанностям, но все же с трудом мог побороть влечение к этой хорошенькой брюнетке, такой нежной и ласковой.

— Тебе нравится твоя работа, Бина?

— Служить постоянным жрецам — это для меня честь сверх всяких моих ожиданий! Но извини меня, я вовсе не хочу опоздать.

Сказав это, Царица ночи потупила глаза и отправилась в храм Сесостриса. Там ей вручили свежий хлеб и кувшин с пивом, которые она должна была отнести постоянному жрецу, следившему за целостностью великого тела Осириса и проверявшему печати на дверях гробницы Великого бога.

Туда входить не мог ни один временный жрец.

Как и другие служанки, отвечавшие за комфорт постоянных жрецов, Бина довольствовалась тем, что встречалась со своим подопечным у него дома, в скромном, но тщательно убранном жилище.

Когда сегодня Бина ступила на порог, жрец читал папирус.

— Я принесла вам еду и питье, — сладко пропела Бина, потупив глаза.

— Спасибо.

— Куда мне поставить кувшин и хлеб?

— На низкий столик, слева от входа.

— Что вы предпочитаете на завтрак? Сушеное мясо, филе окуня или кусок жареной говядины?

— Мне достаточно свежей лепешки.

— Вы больны?

— Это тебя не касается, детка.

Этот жрец оказался таким же неразговорчивым, как и остальные. Чары Бины на них не действовали.

— Мне бы так хотелось помочь вам!

— Успокойся, наша медицинская служба работает прекрасно.

— Мне ее предупредить?

— Если будет необходимо, я это сделаю сам.

Бина опустила глаза.

— А ваша служба не опасна?

— О чем это ты?

— Уж не исходит ли от гробницы Осириса опасная энергия?

Лицо постоянного жреца стало жестким.

— Уж не хочешь ли ты, девушка, получить тайные знания?

— Нет-нет, что вы! Мне просто все это кажется таким волшебным и немного… страшным. По поводу Осириса и его гробницы ходит столько легенд! Некоторые даже рассказывают об ужасных призраках! Уж не преследуют ли они своих врагов, чтобы выпить из них кровь?

Жрец промолчал. Бесполезно критиковать предрассудки, которые сами по себе являются лучшей защитой жилища бога.

— Я в вашем распоряжении, — сказала Бина, улыбаясь жрецу самой прекрасной из своих улыбок.

Все бесполезно — он даже не поднял глаз!

— Возвращайся в пекарню, девушка, и продолжай разносить завтрак.

Расспросы жриц Хатхор не дали Икеру никакой зацепки для подозрений. Став после смерти начальницы верховной жрицей, Исида облегчила ему задачу.

Ни один серьезный проступок не мог быть вменен в вину ее сестрам, даже халатность в отношении к повседневным службам.

Подолгу беседуя с каждой, Царский сын не почувствовал в них ни тени напряженности. Его собеседницы держались естественно и доверительно, ничего не утаивая.

Итак, он уверился в том, что сторонник Провозвестника не мог укрываться среди посвященных жриц. Продолжая свою работу с ремесленниками, Икер стал вплотную интересоваться постоянными жрецами, которые не скрывали своего неодобрительного к нему отношения.

Первый же из тех, кто хранил таинства ритуалов, был верен своему долгу. Он выслушал вопросы Царского сына и отказался на них отвечать, потому что мог говорить обо всем этом только Безволосому. Его начальник и должен был выбирать, что он мог открыть Икеру.

Безволосый не стал упорствовать и слово в слово повторил то, что сказал ему его подчиненный. Главный смысл его сообщения заключался в том, что только посвященные имели доступ к таинствам Осириса и всем остальным секретам. Икер не обладал посвящением, а стало быть, ритуальные служители должны были хранить молчание.

— Не кажется ли вам подозрительным этот отказ помочь следствию? — спросил Безволосого молодой человек.

— Как раз наоборот, — ответил Безволосый. — Этот старый жрец строго придерживается установленных правил, каковы бы ни были обстоятельства. Для него главное — сохранить тайну. Это значит, что ни одно из ее главных составляющих не было разглашено. Если бы это было не так, и он нас предал бы Провозвестнику, Древо Жизни давно погибло бы.

Этот аргумент вполне убедил Икера.

Служитель КА, которому было поручено воздавать почести вечной духовности и поддерживать ее, пригласил Царского сына исполнить вместе ритуал почитания памяти предков.

— Если бы не их активное присутствие, — сказал он, — связи между невидимым и видимым мирами давно бы истончились. А если бы они порвались, то мы бы все умерли, превратившись в живых мертвецов.

Старик и юноша вместе почтили статую КА Сесостриса, в которой сконцентрировалась сила, рожденная звездами. Медленно и серьезно произносил жрец заклинания, оживляющие души царей и чистых сердцем.^[136] Каждый день почитания и точное исполнение ритуалов укрепляли магическое знание и делали его миссию все плодотворнее.

— Подобно всем моим коллегам, — объяснил он Икеру, — я всего лишь одна из ипостасей универсальной сущности фараона. Один я не существую. Соединенный с духом и разумом других постоянных жрецов, я способствую сиянию Осириса, его победе над множеством форм смерти.

Ну как такой человек мог оказаться сообщником Провозвестника!

Икер подошел к тому, кто наблюдал за целостностью великого тела Осириса.

— Согласны ли вы показать мне дверь в гробницу?

— Нет.

— Фараон поручил мне щекотливую миссию, и я пытаюсь никого ею не задеть. И все же я должен убедиться в том, что священные обязанности исполняются хорошо. Ваши обязанности — это часть обязанностей общих!

— Счастлив об этом узнать.

— Согласны ли вы пересмотреть свое решение?

— Только посвященные в таинства могут видеть гробницу Осириса. Сомневаться в моей компетенции, в серьезности моего отношения к делу и в моей лояльности равнозначно оскорблению. Поэтому довольно одного моего честного слова.

— Мне очень неприятно, но мне нужно больше. Проверка печатей не занимает у вас много времени. Что вы делаете в оставшиеся часы?

Ритуальный служитель напрягся.

— Я нахожусь в распоряжении Безволосого. И мой день насчитывает больше дел, чем часов. Если он пожелает, то сам вам расскажет, чем я занимаюсь. А в данный момент извините, я как раз выполняю одно из его поручений.

Икер вновь обратился к Безволосому.

— Я считаю этого жреца своей правой рукой, — подтвердил Икеру Безволосый. — Он, может быть, слишком строг, но зато ответствен и предан. Я сам контролирую целостность и прочность магической защиты печатей и ни разу не обнаружил дефектов. И еще. Представь себе, какая польза была бы Провозвестнику от такого предательства! Остается расспросить только Бега, ответственного за ежедневные возлияния на жертвенные столы.

Высокий, с некрасивым лицом, холодный и мрачный жрец отнесся к посетившему его Икеру свысока.

— День выдался тяжелый, и я хотел бы отдохнуть.

— Значит, давайте увидимся завтра, — согласился Икер.

— Нет уж, лучше покончить с этим побыстрее! Мои коллеги и я уважаем ваш сан и надеемся полностью удовлетворить вас. Но все же ваши действия задевают нас. Постоянные жрецы Абидоса под подозрением, подумать только! Какое оскорбление!

— Разве не желательно доказать их невиновность?

— Но никто и не сомневается в ней, Царский сын!

— Разве моя миссия не доказывает обратное?

Бега, казалось, смутился.

— Наше жреческое братство вызвало недовольство фараона?

— Он чувствует, что в нем не все гармонично.

— Какая может быть тому причина?

— Присутствие на земле Осириса сообщника нашего заклятого врага, Провозвестника!

— Это невозможно! — вскричал Бега своим скрежещущим голосом. — Если это чудовище существует, то Абидос сумеет его отбить. Никто и ничто не сможет поколебать стойкость постоянных жрецов.

— Такая убежденность меня радует.

— Царский сын, возможно, на какое-то мгновение усомнился в верности одного из нас? Поверил в нашу измену?

— Я был вынужден рассматривать ее как возможную.

Подобие улыбки оживило суровое лицо Бега.

— Разве хитрость Провозвестника состоит не в том, чтобы распространять такие басни? Нехватка ясности представления приведет нас к катастрофе. Как прав был фараон, назначив вас! Несмотря на столь юный возраст, вы демонстрируете удивительную зрелость мысли! Абидос будет вам благодарен.

Эта речь завела расследование Икера в тупик.

5

На жрице Хатхор были прямоугольное колье, серьги тонкой работы и широкие браслеты. Она была одета в плиссированное длинное платье, на голову был наброшен небольшой легкий капюшон, оставлявший открытым правое плечо. Жрица Хатхор молча склонилась перед Исидой, своей госпожой. Супруга фараона и царица Египта велела Исиде взять под свое покровительство управление мастерской ткачих в Мемфисе, где и выбрали в жрицы Нефтиду, чье имя означало «царица храма». По приказу царицы новая жрица должна была покинуть мастерскую и направиться в Абидос.

— Наша начальница скончалась, — поведала жрице Исида. — Ее место теперь займу я, а чтобы священное число семь^[137] осталось неизменным, меня как можно скорее должна заменить другая посвященная. Выбор пал на тебя, потому что тебе лучше других известны ритуалы.

— Ваше доверие — это честь для меня! Я постараюсь оправдать его.

Нефтида до странности походила на Исиду. У нее были тот же возраст, тот же рост, та же форма лица, такой же стройный силуэт. Между обеими молодыми женщинами немедленно установились симпатия и доверительные отношения. Окружающие даже считали их сестрами, которым выпало счастье отыскать друг друга.

Исида посвятила Нефтиду в самые сокровенные тайны. И та, в свою очередь, прошла Огненный путь, войдя через врата, ведущие к таинствам Осириса. Затем дочь Сесостриса подробно рассказала новой жрице о тех драматических событиях, которые обрушились на Абидос. Она не стала скрывать своих опасений.

Нефтида, которой для предстоящих церемоний было поручено подготовить будущий покров для Бога, тотчас же отправилась проверять качество льна, убранного в конце марта месяца. Ведь для изготовления нежных тканей пригодны только самые тонкие стебли! Их вымачивали в воде, стебли разбухали и размягчались, волокна легко отделяли, а остальное выбрасывали. Затем отобранное для тканей сырье очищалось под лучами солнца, и это позволяло добиться высокого качества волокна, пригодного для производства благородных, безукоризненных тканей.

Исида и Нефтида лично пряли и ткали. Ни тень, ни цветные нити не упадут на царскую тунику из белоснежного льна, предназначенную для Осириса. Эта одежда — вся пламя и свет — станет покровом тайны…

Изготовив нити нужной длины, девушки связали их концы. Смотав нити в клубки, они поместили их в глиняные горшки. Для работы они использовали старинные челноки, которые по традиции передавались поколениям жриц богини Хатхор при посвящении. При этом они строго соблюдали непререкаемое правило: шестьдесят четыре нити и сорок восемь рядов на квадратный сантиметр ткани.

— Когда бог Ра почувствовал крайнюю усталость, — вспоминала вслух Нефтида, — капли его пота упали на землю, проросли и превратились в лен. Впитывая в себя солнечный свет, омываясь в лунном сиянии, лен стал пеленками новорожденного и покровом воскресшего.

Эту драгоценную одежду хранила одна из молелен храма Осириса.

— Я потерпела неудачу, господин! Какое бы ни грозило мне наказание, я согласна на все.

Несмотря на все свое обаяние, показную скромность и абсолютную покорность, Бине так и не удалось рассеять недоверие постоянных жрецов. Ни чарующая улыбка, ни самое лучшее пиво, ни восхитительные блюда самой изысканной кухни на них не действовали. Бина металась от одного к другому в надежде найти какую-нибудь лазейку и одновременно не привлечь внимания к своим судорожным поискам. Она не хотела, чтобы ею заинтересовался ритуальный служитель, в обязанности которого входит проверка печатей, наложенных на гробницу Осириса. Этот жрец не желал разговаривать с женщинами и был абсолютно безразличен к роскошному телу новой служанки.

Вопреки всем талантам и затраченным усилиям Бина так и не достигла своей цели.

Провозвестник ласково погладил ее по волосам.

— Мы с тобой на вражеской территории, моя милая. Здесь ничто не дается легко. Эти жрецы ведут себя совсем не так, как простые смертные. Твой опыт доказывает, что они гораздо сильнее преданы своему делу, чем собственным страстям. Что ж, видимо, бесполезно подвергать тебя неоправданному риску.

— И вы… Вы меня прощаете?

— За тобой нет никакой вины.

Бина почтительно поцеловала колено своего повелителя. И хотя ей больше нравились его борода и тюрбан на голове, его новое обличье ничуть не умаляло внутренней мощи ее хозяина. Скоро, очень скоро Провозвестник сокрушит любые заслоны духовной и материальной защиты служителей Осириса.

— Когда же наконец мы взломаем тайное святилище? — тревожно спросила Бина.

— Успокойся, мы преодолеем все.

Икер долго беседовал с начальником сил безопасности. Ему было нужно подробно разузнать, как была организована и действовала система временных жрецов. Сторожа, скульпторы, художники, рисовальщики, ваятели ваз, хлебопеки, пивовары, цветоводы, жрецы для приношений богам, музыкантши, певицы и остальные служители — все были вписаны в служебную таблицу. Это было целое расписание, в котором фиксировались и область занятий, и часы работы, и даже возраст и социальное положение каждого жреца. Длительность службы каждого колебалась от нескольких дней до нескольких месяцев. Временные жрецы населяли целый город и предназначались для службы при храмах Осириса, чтобы бытовые неурядицы и заботы не нарушали гармонии места.

Вызвать всех и проверить качество работы каждого было невозможно. Но комендант стоял на своем: ни одна паршивая овца не ступит на землю богов! Разумеется, кто-то был более усерден, кто-то менее, но начальники работ немедленно это фиксировали, и ленивцев ждало наказание. Любая жалоба доводилась до сведения Безволосого и почти всегда приводила к окончательному отстранению провинившегося.

Икер пожелал встретиться с теми, кто работал в Абидосе дольше других и был наиболее усердным. Такая встреча принесла ему удовлетворение: действительно, эти люди были не только профессионалами в своем деле, но и в полной мере осознавали всю ответственность за исполняемый долг. Они никогда бы не позволили себе преступить очерченные границы.

Бина вошла в комнату, где Икер беседовал со старым временным жрецом, преисполненным единственной надежды умереть, исполняя свой долг.

Увидев Икера в профиль, она его тотчас узнала и резко попятилась, едва не перевернув корзину, которую несла на голове. Косые лучи заходящего солнца освещали ее фигуру так, что старик из комнаты мог различить лишь ее силуэт.

— Не бойся, дитя мое. Поставь корзину у входа.

Бина-служанка послушно исполнила приказ и исчезла.

Сделай она еще шаг, и он бы ее узнал!..

Итак, Царский сын не ограничился разговорами с постоянными жрецами! А что если он пожелает встретиться с каждым временным жрецом?!

Хотя Абидос и завораживал его, Жергу ненавидел это место. Оно выбивало его из привычной колеи, лишало привычной уверенности в себе, вгоняло в тоску. Может ли быть, что они преодолеют все опасности и добьются победы? Главный инспектор запасов охотно остался бы на своем месте, рядом с кувшином пива и среди лучших потаскух Мемфиса! Но эти Медес с Провозвестником требуют от него все большего!

Да, хоть Жергу и хотел жить спокойней, но никакого выхода у него не было. Он должен был утешаться, думая о скором падении фараона и перемене порядков, уж тогда-то он станет важным начальником.

Мечтая о будущем, он привел в Абидос баржу с грузом товаров, предназначенных для постоянных жрецов. Судно приняли как нельзя лучше, и командир сил безопасности приветствовал Жергу, стоя у трапа.

— Как всегда, в форме!

— Я за собой слежу, комендант!

— Это прекрасно. Что ж, теперь, как и велят инструкции, проверим твой груз.

— Валяй! Но смотри, ничего не испорти. Знаешь, постоянные жрецы очень требовательны к качеству товара.

— Не беспокойся, мои стражники знают свое дело.

Жергу ждал, медленно потягивая пиво. На его вкус оно было слабовато. Ничего подозрительного, как обычно, найдено не было.

Временный жрец отправился в условленное место, где он встречался с Бега. Но на этот раз постоянный жрец выглядел холодно и замкнуто, он не выказал никакой радости при встрече с компаньоном.

— Почему ты приехал?

— Обычные поставки. Разве мы не вызовем подозрений, если изменим привычный порядок?

Бега кивнул.

— А что на самом деле является причиной твоего приезда?

— Медес обеспокоен туманными слухами и хочет знать, какова истинная миссия Царского сына Икера.

— Разве секретарю Дома царя не лучше всех все известно?

— Это, конечно, так. Но на этот раз официальный указ кажется ему слишком лаконичным. А вот тебе, конечно, информация известна.

Бега задумался.

— Я дам тебе новый список заказов для нас.

— Ты отказываешься отвечать?

— Пройдем к лестнице Великого бога.

— Ты снова хочешь отправить стелу? Мне кажется это опасным!

Оба заговорщика отправились по дороге, вдоль которой стояли жертвенные столы и были выстроены часовни, число которых возрастало по мере приближения к лестнице Осириса.

В маленьких святилищах, у каждого из которых был разбит садик, не покоилось ничьих останков. Святилища окружали лишь статуи и стелы с выбитыми на них именами людей, которые тем самым как бы присоединялись к вечной жизни Осириса. Место было пустынным и мирным. Время от времени Бега воскуривал благовония, «которые приближали к Богу». Дух живых камней поднимался с ароматом к небу и соединялся со светом.

Бега вошел внутрь одной из часовен, окруженной ивами. Их низко склоненные ветки укрывали от посторонних вход.

«Отсюда мы вынесем одну или парочку небольших стел, — подумал Жергу. — Что же, неплохо продать их какому-нибудь щедрому богатею. Еще один прекрасный случай поживиться!»

— Иди за мной, — приказал Бега.

— Я лучше подожду тебя здесь.

— Иди за мной.

Жергу робко двинулся вслед за жрецом. Ноги его дрожали. Умершие даже издалека грозили им своим присутствием. Нарушить их покой? Разве это не может навлечь на него праведный гнев мертвых?

И вдруг прямо перед ним — привидение?

Высокий лысый жрец! Налитые кровью глаза смотрели на него в упор и так пристально, что Жергу словно прирос к месту.

— Нет, невозможно… Вы, случайно, не…

— Кто предает меня, тот долго не живет, Жергу.

Миниатюрная голова Сета в глубине ладони больно ужалила Жергу, и он взвыл от нестерпимой боли.

— Верьте мне, господин!

— Твои уверения бесполезны. Я верю только результатам. Зачем ты здесь?

— Медес беспокоится, — немедленно признался Жергу. — Он хочет узнать истинную цель приезда Икера и считает, что Бега может дать ему информацию.

— Ты считаешь, что твой приезд законен?

Горло Жергу судорожно сжалось, и он едва смог сглотнуть.

— Вы сами решите это, господин!

— Хороший ответ, — едко хихикнул Шаб Бешеный.

Он всегда нападал сзади, вот и теперь его нож уперся своим острием в шею Жергу.

Мелкий разбойник, беззаветно поверивший проповедям Провозвестника! Ненавидящий женщин и египтян, он, не раздумывая, уничтожил уже не одного неверного по прихоти своего хозяина!

— Прикажете ли убить этого отступника?

— Я никого не предал! — в панике крикнул Жергу.

— Я дарую ему свое прощение, — спокойно сказал Провозвестник.

Острие ножа отодвинулось, оставив маленький кровавый след.

— Сейчас не время заниматься кражей стел, — произнес вождь сил зла. — Ты разбогатеешь позже, мой храбрый Жергу. Если будешь слепо служить мне. Бега, ты можешь ответить на вопрос Медеса?

— Царский сын и Единственный друг Икер призван сыграть главную роль во время отправления Великого таинства Осириса. Доверив ему золотую дощечку, фараон даровал ему право возглавлять братство постоянных и временных жрецов. Верные источники говорят, что Икер следит за созданием новой статуи Осириса и ремонтом его ладьи. Он привлекает к себе симпатии ремесленников, и те очень быстро закончат порученное им дело. Есть и еще одна сторона его миссии: он расспрашивает каждого постоянного и каждого временного жреца, потому что подозревает, что один или одна из них может быть соучастником заговора Провозвестника.

Жергу так и подпрыгнул на месте.

— В таком случае мы пропали!

— Конечно же нет. Вот здесь-то Царского сына Икера и ждет неудача. Его тщательные допросы не дали ему ни малейшего повода для обвинения.

— К сожалению, — сказал Провозвестник, — его интересуют и временные жрецы… К тому же он едва не столкнулся лицом к лицу с Биной. Не будем забывать, что он женат на Исиде, чье участие в этом деле может нам сильно повредить.

— Что вы рекомендуете? — жрец с бесстрастным лицом обратился к Провозвестнику.

— Здесь не следует спешить, зато полезно использовать твое, мой друг, прекрасное знание укромных мест.

Бега предпочел бы остаться в тени и не проявлять себя столь явным образом.

— Ты что, колеблешься?

— Вовсе нет, господин! Но нам нужно быть чрезвычайно осторожными и действовать наверняка.

— Наше присутствие в Абидосе дает нам решающее превосходство в позиции. Несколько ударов должны быть нанесены одновременно. Сесострис не сможет от них оправиться. Как только он убедится в окончательной смерти Осириса, его трон рухнет!

Спокойная уверенность Провозвестника убедила учеников, но он продолжал:

— Не забудьте, что у нас и другая цель — Мемфис. Что там происходит, Жергу?

— Возникло препятствие, господин. Это Собек-Защитник. Боюсь, как бы он не разрушил нашу тайную сеть. Его необходимо убрать, но вот как это сделать?

— Что ж, у меня есть решение этой проблемы.

Провозвестник вытащил сундук из акации и извлек из него царскую бирюзу.

— Доверяю ее тебе, Жергу. Не открывай ее ни перед кем, ни при каких обстоятельствах. Иначе ты погибнешь.

— Что я должен сделать?

— Этот сундук покинет Абидос вашим обычным путем, и ты поставишь его в комнате Собека.

— Это будет нелегко, и я…

Глаза Провозвестника вспыхнули огнем.

— У тебя нет права на ошибку, Жергу…

6

В мягкой темноте ночи раздавалась мелодия, которую играла Исида на большой, обтянутой зеленой кожей арфе. В ней была двадцать одна струна, инструмент позволял сплетать их звуки в удивительные мелодии и прекрасно звучал, а юная наставница жриц Абидоса великолепно использовала все преимущества обеих октав.

Икер всей душой отдался во власть очарования супруги. Зачем беспокоиться, что его счастье исчезнет? Ведь его жена и он сам усердно заботились о его поддержании, и день ото дня оно становилось все прочнее, а они преисполнялись все большей благодарностью за ниспосланный им богами бесценный дар любви. И в каждое мгновение своей совместной жизни они старались осмыслить всю глубину посланного им счастья. Они делились друг с другом каждой мыслью, каждым ощущением и чрезвычайно остро чувствовали радость любовной близости.

Земной рай нашел свое воплощение в небольшом жилище Исиды. И хотя Безволосый считал, что оно недостойно Царского сына и дочери Сесостриса, влюбленные супруги не желали иного дома. Конечно, когда-нибудь, рано или поздно, им придется покинуть эти стены. И сейчас они стремились в полной мере насладиться общением здесь, где они соединились в супружеских объятиях.

Икеру нравились белые стены, резной известняк вокруг входной двери, теплая окраска внутреннего убранства, простая мебель. Порой юный супруг хотел даже верить в то, что он и Исида — обычные супруги, что они и дальше будут жить жизнью жрецов — ритуальных служителей.

И все же важность и сложность его миссии быстро возвращали Икера к реальности. Его успокаивала и одновременно беспокоила стремительность собственной карьеры. Казалось, она должна была кончиться чем-то нехорошим. Но внешне все было спокойно. Ничто не давало повода считать, что у Провозвестника имеется здесь, в царстве вечного Осириса, заговорщик. Но, может быть, это только он не может его заметить? Не в состоянии его выявить?

Серия переливов от самых высоких нот до самых низких завершила мелодию. Оставив свою арфу, Исида подошла к супругу и обняла его, положив свою очаровательную головку на его сильное плечо.

— Ты выглядишь озабоченным, — заметила она.

— Меня беспокоит какое-то странное чувство. Словно меня сознательно обманули. Я обязан был все увидеть, но словно ослеп!

Юная жрица не стала возражать. Ее тоже тревожило сходное чувство. Словно над Абидосом дул какой-то зловредный ветер, и волны отрицательной энергии смущали покой мирных будней.

— Интересно, здесь действует один или несколько помощников Провозвестника? — вслух задал себе вопрос Икер. — Но как бы там ни было, они ничем себя так и не выдали… Видишь, Исида, ни ты, ни Безволосый тоже не можете заметить хоть малейшего нарушения установленного порядка. Нет ни одного недоразумения и со стороны временных жрецов. И все же я все больше утверждаюсь во мнении, что на эту землю проник враг. Что же предпринять? Снова начать опрос жрецов? Это ни к чему не приведет. Нужно, видимо, дождаться, чтобы враг стал действовать. Но это опасно, чрезвычайно опасно для Великой земли! Знаешь, моя дорогая, я все чаще вижу себя на том острове КА рядом со змеем, хозяином Пунта. Словно слышу, как он говорит мне: «Я не сумел предотвратить конец этого мира. Сумеешь ли ты спасти свой?» И я чувствую, что не способен сделать это, Исида!

— Но ты ведь сейчас не терпишь кораблекрушение, Икер, а остров справедливых не тонет в морских водах…

— Я думаю о своем старом учителе, писце из Медамуда, моей родной деревни… Помнишь, в своем предсмертном письме он написал мне: «Какими бы ни были уготованные тебе испытания, я…»

— «Я всегда буду рядом с тобой, — подхватила Исида, — чтобы помочь тебе исполнить твое предназначение, о котором ты еще ничего не знаешь!»

Икер изумленно взглянул на супругу.

— Фараон и ты… Откуда вам известны эти слова?

— Многие изменяются под воздействием событий жизни, другие же сами отвечают на вызов судьбы, разгадывая действительный смысл своего существования. Призвание таких людей состоит в том, чтобы пройти через тайны этого мира и, не предав их, передать непередаваемое. В храме Осириса твой старый учитель научился различать и определять людей, открывать им внутреннее зрение на себя самих. Такую власть ему дали иероглифы.

И вдруг потрясенный Икер понял, что в череде его испытаний нет ничего случайного.

— Кто же убил его?

— Провозвестник, — просто ответила Исида. — Он искал и твоей смерти. Если бы тебя принесли в жертву морскому богу, это бы усилило его власть. Злые существа питаются энергией своих жертв, но это никогда их не насыщает.

— Мой старый учитель-писец, фараон и ты… Ведь вы мной руководили, защищали меня!

— Иногда ты недостаточно разбирался в том, что происходило, блуждая во тьме, но ты всегда искал путь к свету. И ты постоянно работал над собой, не щадя сил!

— Но теперь, когда я держу тебя в своих объятьях, разве моя судьба не исполнилась? Чего же еще желать?!

— Наша любовь станет непоколебимой основой, на которой ты выстроишь себя, и ничто не сможет тебя сломить! А скажи, ты считаешь, что прошел сквозь все врата Абидоса?

Ласковая и одновременно лукавая улыбка Исиды мгновенно растопила печали Икера.

— Ты прощаешь мне мое несовершенство?

— Раз у нас нет выбора… Но перед нами открыты все пути, Икер! Главное — оставаться вместе с Маат.

— Помоги мне, дорогая, идти вперед и совершенствоваться. Фараон открыл передо мной двери Дома жизни в Саккаре, а теперь я мечтаю поработать в библиотеке Абидоса!

— Ты прав, этой библиотеке нет равных!

— Ты думаешь, что я не достоин попасть туда?

— Это решит хранительница ее врат. Готов ли ты к встрече с ней?

— Если ты пойдешь со мной, могу ли я страшиться!

Икер отправился вслед за супругой. Ни одна женщина не двигалась с такой легкой грацией и изяществом. Едва касаясь земли, Исида словно плыла над миром смертных.

Высокие стены Дома жизни поразили Икера. Очень узкий вход позволял войти только одному человеку.

— Вот то самое место, где рождается слово радости, где царят правило и закон, где сердце читает мысль, расчленяя ее на слова.

На жертвенный стол, расположенный прямо у входа, Исида возложила круглый хлеб.

— Напиши слова: «Собратья Сета», — сказала Исида Царскому сыну.

Окунув тонкую кисточку в красные чернила, Икер написал заклинание.

— А теперь попробуй войти, оставив свой страх.

Едва Икер переступил через порог, он застыл на месте. Угрожающий вой заледенил ему сердце.

Повернув голову, он увидел готовившуюся к прыжку пантеру — воплощение богини Мадхет.

Икер протянул ей хлеб, посвященный врагам Осириса.

Какое-то мгновение хищница помедлила, потом вонзила свои клыки в предложенный хлеб и исчезла.

Проход был свободен… Писец отправился по коридору, в конце которого располагался обширный зал, освещенный множеством масляных светильников, и ни один ничуть не дымил.

От одного только вида бесчисленных папирусов, тщательно уложенных в ящики, у Икера закружилась голова.

Опьяненный своим счастьем, Икер взял самый большой. В нем повествовалось о тайнах неба, земли и промежуточного мира… Потом стал читать труд, который мог бы дать средство спасти священную ладью… Потом углубился в еще один, посвященный искусству ваять статуи.

Перед ними витали неведомые образы, манили вдаль пути неизреченного знания… Когда Исида положила ему руку на плечо, он вздрогнул… Проведя в Доме жизни долгие часы, он едва прикоснулся к хранящемуся здесь сокровищу.

— Скоро рассветет, пойдем к Древу Жизни! Там Безволосый посвятит тебя в таинство ритуала…

Икер сосредоточенно подал своей супруге и верховному жрецу сосуды с водой и молоком. Они возлили эти жидкости к подножию акации… Древо выглядело вполне здоровым.

Исида доверила Царскому сыну зеркало из толстого полированного серебряного диска с яшмовой рукояткой, украшенной ликом Хатхор.

— Направь его на солнце, и пусть его сияние осветит ствол Древа Жизни.

Ритуальное действо было кратким, но эмоционально насыщенным.

— Сегодня ночью и этим утром, — сказала Исида, — ты прошел несколько этапов посвящения. Прикоснувшись к ручке зеркала богини, ты стал служителем света.

— Но этого мало, — заметил Безволосый. — Вечером я жду тебя в храме Сесостриса…

Провозвестник посмотрел, как медленно удаляются Исида, Икер и Безволосый. С помощью Бега и благодаря административной ошибке ему удалось наконец попасть в Храм миллионов лет Сесостриса. Ему поручили уход за вазами и кубками богов и ритуальных служителей, что ввело его в самое сердце мира Абидоса.

Ему было позволено спать в служебной комнате, и теперь у Провозвестника была великолепная база, с которой он начнет уничтожать защитные барьеры Осириса.

Хищный взгляд Провозвестника не замедлил отметить четыре юных деревца, посаженные вокруг акации на четырех основных направлениях сторон света. К его великому изумлению за местом не наблюдали ни сторожа, ни жрецы, ни ритуальные служители. Значит, он сможет действовать в полной безопасности и ни одно живое существо не сможет обвинить его в злодеянии.

Подойдя ближе, Провозвестник увидел ковчег, охраняемый четырьмя львами, прижавшимися спиной друг к другу. В центре — столб джед, на вершине которого находился тайник, скрытый от глаз покровом и двумя страусовыми перьями, символами Маат.

Провозвестник сел в позу писца, что способствовало размышлению. Египтяне умели заставлять мысль работать и знали, какие телесные движения способствуют ее развитию. Следуя такому пути, любой профан почувствовал бы тягу к священному. Но он, Провозвестник, не почувствовал ни малейшего движения в сердце. Ему не от кого было ждать вдохновения. Только он, единственный владетель божественного откровения, обратит против своего противника его собственное оружие.

Итак, ковчег со львами и четыре акации — вот что станет символическим полем битвы! Именно эту защиту нужно преодолеть!

Но чтобы справиться с ней, нужны были вполне определенные заклинания. Провозвестник их не знал…

Где же найти нужные указания, если не внутри храма? Конечно, тексты, продиктованные Сесострисом и выбитые на стенах, дадут ему требуемые сведения. И тогда, во всеоружии, Провозвестник даст бой Древу Жизни!

Он снова вернулся к святилищу, которое так и притягивало его к себе… Потом отправился к своему месту службы и получил приказания своего начальника. С готовностью вызвался заменить на ночном дежурстве заболевшего напарника.

Ночь будет способствовать снятию покровов и поиску всесильных заклинаний…

Провозвестник дождался момента, когда остался в одиночестве. Теперь можно начинать изыскания. Он захватил с собой две алебастровые вазы: если его увидят, то объяснение готово — он очищает драгоценные ритуальные предметы, чтобы потом возложить их на алтарь.

Напряжение духовной жизни, разлитое в самом воздухе этого острова, раздражало Провозвестника. Каждый иероглиф словно отталкивал его, каждая звезда, нарисованная на плафоне, враждебно светила на его. Его предчувствия оправдались: не доверяя людям, мудрые жрецы поручили охрану здания символам.

Обычный маг уже давно обратился бы в бегство. Но Провозвестник боролся, выставив свои соколиные когти и клюв. И магия символов стекала вдоль его хищного тела, не обжигая его.

Осторожно прислушиваясь, Провозвестник внимательно изучал изображенные на стенах сцены, вчитываясь в слова богов и фараонов.

Подношения, подношения и подношения…

И постоянно повторяемое общение между потусторонним миром и царем. Обещание миллионов лет и бесконечного праздника воскресения…

Нет, принесший новую веру разобьет эти обещания! В его раю найдут приют только воины, способные отдать жизнь за утверждение своей веры. Пусть даже ценой тысяч жертв! Боги навсегда оставят Абидос и землю Египта. Вместо них придет единый бог, бог-мститель, желания которого станут для всех законом.

Но нужно было помешать Осирису воскреснуть, а для этого убить Древо Жизни!

Своим острым зрением Провозвестник искал и все не мог найти в письменах средство для того, чтобы пробить магическую защиту акации!

Но он был упорен и продолжал искать…

Вот он замер перед колоссами, изображающими фараона в виде Осириса. Скрещенные на груди руки, скипетры власти… Провозвестник улыбнулся.

Вот оно что! Почему же он сразу об этом не подумал?! Здесь все дышало духом Осириса, все исходило от Бога и к Нему возвращалось.

Наконец-то в его руках есть заветный ключ!

Его встревожил чей-то надтреснутый голос.

Спрятавшись за полуприкрытой дверью боковой часовни, Провозвестник увидел, как во двор с ассирийскими колоннами вошли Икер и Безволосый. Если они заметят его, исход борьбы будет сомнительный. Сейчас человек-сокол был ослаблен иероглифами и не имел сверхъестественной силы.

Но ночные посетители, стоя спиной к часовне, созерцали одну из статуй фараона, изображенного в виде Осириса.

Икер, вырванный в конце своего тяжелого дня из обычной обстановки, не мог уклониться от приглашения Безволосого.

— Похоже, сегодня, — произнес жрец, — общение с мастерами было для тебя неприятным.

— Это самое подходящее определение, — легко согласился Икер. — И тем не менее они близки к цели. Это вы посоветовали им вредить мне?

— Бесполезное занятие. Им известны правила, а тебе — нет.

— Но я намерен постичь его и использовать.

— Кажется, Мемфис — приятный город, и в нем юноши твоего возраста могут найти максимум развлечений. Ты не жалеешь о том, что оставил?

— Вы и в самом деле надеялись, что я отвечу утвердительно?

Безволосый что-то про себя проворчал.

— Тебе не удастся исполнить твою миссию, если ты не войдешь в еще одни врата таинств. И нашим мастерам это известно, поэтому они и отторгают тебя.

— Я и не требую от них снисхождения.

— Взгляни на эту статую Осириса. Кто, как ты думаешь, ее создал?

— Полагаю, что это были скульпторы из Абидоса.

— Это верно, но не совсем, Икер! Ты, Царский сын, должен знать, что не всем была доверена высокая честь. Здешние мастера — искусные ремесленники, и все же большая часть из них не получила допуск в Дом золота. В нем совершилась тайная работа, приведшая к появлению на свет статуи, обработка исходного материала — дерева, камня и металла, — превратившегося в живое творение. Истинных создателей этого шедевра, ставших Служителями Бога, считанные единицы. Им известны действенные заклинания, магические действия и чудодейственные ритуалы. С их помощью они создали творение вечное, недоступное никакому огню. Поэтому они либо примут тебя, либо навсегда отвергнут. Но в этом случае тебе придется покинуть Абидос.

Икер не стал возмущаться, ведь его миссия не зависела от этого испытания. Но одна мысль о том, что ему суждено узнать еще одну сторону жизни Абидоса, наполняла его сердце радостью.

— То золото, что использовано в этом жилище, тоже принадлежит Золотому кругу?

— Во время Великого таинства только оно в силах воскресить Осириса. Поэтому даже в то время, когда ты еще ничего не знал, все твое существование было подчинено его поискам. Доставив этот металл на Абидос, ты дал обет продолжать избранный тобой путь. Осирис открывает своим служителям богатства поднебесных гор и подземного мира. Он указывает им сокровища, спрятанные под слоем породы, и учит их обрабатывать металлы. Со всем пониманием относись к главной реальности жизни: Осирис — это совершенное воплощение золота.^[138]

7

Жергу поспешно покидал Абидос. Взяв с собой список товаров, которые требовалось доставить в следующий приезд, он уже карабкался по трапу, когда слишком хорошо знакомый ему голос буквально пригвоздил его к месту.

— Жергу! Вот так встреча! А я и не знал, что ты здесь!

Главный инспектор амбаров испуганно обернулся.

— Какая радость, что я снова вижу вас, Царский сын!

— Неужели ты так и уехал бы, не повидавшись со мной?

— Но я тоже не знал, что вы в Абидосе.

— Приятным ли было здесь твое пребывание? — спросил Икер.

— Ох, работа, работа и еще раз работа! В Абидосе не до развлечений.

— Не скажешь ли мне, чем ты здесь занимаешься? Я мог бы сделать твое пребывание более приятным.

— О, некогда! Мне нужно возвращаться в Мемфис.

— Так срочно?

Жергу прикусил язык.

— Ну, не до такой же степени…

— Тогда спускайся и пойдем ко мне выпьем по стаканчику пива.

— Мне не хотелось бы вас беспокоить, я…

— Рабочий день кончился, и сейчас не самое лучшее время пускаться в путь. Уедешь завтра утром.

Жергу до смерти боялся расспросов Царского сына. Ведь, отвечая, он мог нечаянно выдать себя и подвергнуть тайных сообщников опасности. Но и бежать нельзя, это вызовет подозрения.

На негнущихся ногах, с дрожащим сердцем, ничего не видящими глазами Жергу поплелся вслед за Икером. Несколько временных жрецов тотчас заметили такую милость, и по Абидосу полетели слухи о скором новом назначении Жергу.

В личных покоях Икера ужин был уже почти готов: жареные перепела, чечевица, салат-латук и пюре из фиг. Но, несмотря на самые аппетитные запахи, которые в другое время свели бы его с ума, Жергу сейчас на них не реагировал. Он стоял, раскрыв рот, и не мог оторвать взгляда от Исиды, которая шла домой по тропинке от священного озера, где она участвовала в ритуале вместе с постоянными жрицами.

Как прекрасна может быть женщина! Неужели это земная женщина, а не богиня спустилась на землю? Неужели можно быть такой прекрасной?

Если бы у Жергу было довольно власти, он сделал бы ее своей рабыней. И по малейшему его знаку она стала бы исполнять все, даже самые его извращенные прихоти. Провозвестник сумел бы оценить такое унижение!

— Твой друг будет обедать с нами? — ласково спросила Исида.

— Конечно, дорогая! — ответил Икер.

Жергу глупо улыбнулся. Ему очень хотелось пить и есть, и он надеялся, что если он будет вести себя как добрый, славный малый, то разговор не выйдет за пределы обычных банальностей.

— Ты часто навещаешь временных жрецов? — спросил Царский сын.

— О нет, очень редко! Я всего лишь поставляю продукты по заказу постоянных жрецов.

— Те, кто заказывают их, меняются часто?

— Нет-нет, это одно и то же лицо — постоянный жрец Бега.

— Строгий и требовательный жрец… Он, пожалуй, не спускает тебе оплошности.

— Поэтому я стараюсь их не допускать!

— Жергу, а тебе известны другие постоянные жрецы?

— Конечно нет! Знаете, Абидос мне всегда внушал трепет… Я его побаиваюсь.

— Тогда зачем же ты продолжаешь заниматься этим делом?

Жергу умолк, подыскивая объяснение.

— Мое занятие состоит в том, чтобы помочь… Понимаете, помогать… В общем, это так естественно. Я всего лишь скромный временный жрец, и у меня самые незначительные обязанности!

— Заметил ли ты здесь в последнее время какие-нибудь тревожные или необычные признаки?

— Нет-нет, уверяю вас! Разве Осирис не защищает эту землю от каких бы то ни было злых намерений?

— Не требовал ли от тебя Бега чего-нибудь необычного, даже шокирующего? Услуг? Заказов?

— Никогда! О, никогда! Я считаю, что это воплощенная честность. Но знаете, Царский сын, завтра мне нужно рано на корабль, я бы хотел пораньше лечь. Если это никого не обидит, я бы хотел лечь пораньше. Тысяча благодарностей за замечательный ужин!.. Все было просто великолепно!

Жергу опрометью бросился на корабль. Там, немного успокоившись, он постарался припомнить, не совершил ли какой-нибудь оплошности. Вроде бы нет… Правда, Исида все время хранила молчание, но это не беда. Главное, что он вывернулся из мышеловки!

Проснувшись после ночных кошмаров, Жергу вздохнул с облегчением, когда увидел служанку, вносящую в его комнату молоко и пирожные.

Но раздраженное лицо Бины — а это была она — мгновенно рассеяло этот неуместный приступ оптимизма.

— Вчера ты ужинал у Икера. Что ему от тебя было нужно?

— Он хочет возобновить старую дружбу.

— Он наверняка задал тебе немало вопросов!

— Не беспокойся, я прекрасно вывернулся. У Икера не возникло никаких подозрений.

— Что конкретно он у тебя спрашивал и что ты ему отвечал?

Жергу подробно пересказал разговор, постаравшись придать себе уверенный вид. Он улыбался, но в его сердце закипала ненависть. С каким удовольствием он прирезал бы сейчас эту наглую самку, но Провозвестник ему этого никогда не простит.

— Быстрей отправляйся в Мемфис и не возвращайся сюда до тех пор, пока тебя не позовет наш повелитель!

Бина простерлась ниц и поцеловала колено Провозвестника.

— Царский сын Икер подозревает Жергу в темных делишках, — сказала она. — Пока ему еще не известны подробности, и он не уверен, следует ли связывать их с главным ударом.

— Прекрасно, милая.

— Не становится ли Жергу опасным?

— Напротив, он потянет наших врагов за собой в Мемфис. А значит, к Медесу. Но ни тот ни другой не исповедуют истинной веры. Они стремятся только заполучить как можно больше привилегий и думают, что нас можно использовать в своих целях.

Бина кровожадно улыбнулась.

— Разве эта вина не будет им стоить жизни?

— Всему свое время.

Прекрасная Бина снова прильнула к ноге Провозвестника.

— Икеру известна связь Жергу с Бега! Если он прикажет арестовать жреца, не потеряем ли мы главного помощника?

— Не тревожься, дорогая. В том, что касается притворства, Бега никто не перещеголяет. Он сумеет охладить пыл Икера. И, кроме того… Царскому сыну жить недолго…

Бина еще сильнее прильнула к ноге своего повелителя.

— Вы предусмотрели каждый шаг, ведь так?

— Иначе я не был бы Провозвестником.

Мнение Исиды о том, что Жергу похож на гнилой плод, не давало Икеру покоя.

Конечно, он далек был от восхищения главным инспектором амбаров. Но Царский сын Икер смотрел на него, скорее, как на безобидного прожигателя жизни, любящего вкусно поесть, попить и поразвлечься.

Но супруга, молчавшая во время всего ужина, постоянно за ним наблюдала, внимательно вслушивалась в его слова, запоминая каждое движение…

И ее мнение поразило Икера.

Икер не сомневался, что она была права, потому что она владела даром прозорливости. Скорее, он ругал себя за наивность.

Значит, Жергу постоянно льстил ему, чтобы привлечь на себя царские милости и подняться по служебной лестнице. Неужели это жалкое и банальное стремление таило в себе и гораздо более темные намерения? Неужели этот гуляка стал приспешником Провозвестника?!

Возникшее подозрение удивило Икера скорее тем, что этот любитель сладко поесть был безразличен к вопросам веры. И все же… Он был знаком с Бега — холодным, строгим, суровым, всегда погруженным в свои занятия… Бега так отличался от Жергу… Что же представляют собой их отношения: случайная встреча или заговор?

Представить себе, что Бега сговорился с Провозвестником? Немыслимо! Его суровый характер никогда не давал повода для таких обвинений… Но ведь Жергу его посещал регулярно!

Икер задумчиво шел к лестнице Великого бога. Полный покой этого священного места, конечно, даст ему силы решить проблему и подскажет верное решение.

Шаб Бешеный, инстинктивно почувствовав опасность, перестал жевать свою сушеную рыбу.

Раздвинув низко склоняющиеся ветви ивы, закрывавшей вход в молельню, где он прятался, Шаб с изумлением увидел Икера.

Медленно поднимаясь по ступеням, писец приближался…

Как этот проклятый выскочка сумел разнюхать, где он прячется? Кажется, он идет один и без оружия. Роковая ошибка для него, нежданный счастливый случай для Шаба! Раз Царский сын так неоправданно рискнул, ему придется заплатить за свою глупость по самой высокой цене!

Шаб Бешеный стиснул рукоять своего верного ножа.

Икер сел на краешек низкой ограды в двадцати шагах от молельни.

Правда, к несчастью, не спиной к Шабу. А Шаб Бешеный никогда не нападал спереди, опасаясь неожиданных реакций жертвы.

Писец не спеша развернул какой-то папирус и принялся читать. Потом, задумавшись, смотрел куда-то вдаль.

Как видно, он никого не выслеживал и не искал. Занятый своими мыслями Царский сын ничего вокруг не видел. Казалось, он пытался решить какую-то трудную задачу…

Шаб Бешеный колебался.

Убить Икера, воспользовавшись этой неожиданно выпавшей удачей? Но порадует ли это Провозвестника? Скорее, нет, потому что именно он, а вовсе не ученик должен выбирать момент для нанесения смертельного удара Царскому сыну.

Шаб Бешеный неохотно засунул нож за пояс и осторожно скрылся в своем тайнике.

А через некоторое время посланник Сесостриса встал и пошел туда, откуда пришел.

В своем последнем письме старый учитель рассказал Икеру о каком-то чужом человеке, пришедшем в Медамуд и на удивление быстро поладившем со старостой деревни, тем самым мерзавцем, который хотел избавиться от ученика писца. Чужак… Наверняка Провозвестник! Искуситель, манипулирующий людьми, убийца! Он не просто стоял во главе банды разбойников, он был само воплощение сил зла, безжалостного стремления к разрушению. Сразить его может только Маат — основа цивилизации фараонов и путеводная звезда справедливых.

Теперь Икеру стали ясны смысл его существования и причины перенесенных испытаний: он должен был участвовать в борьбе сил добра со злом и не ошибиться. Каждый день эта борьба начиналась снова, и Икер видел хрупкость мира, который был на волосок от гибели.

Любовь Исиды придала Икеру неожиданные силы. Благодаря ей он перестал испытывать разъедавшее его душу сомнение. Его оставил парализующий силы страх. Провозвестник, убив генерала Сепи, великого знатока магических заклинаний, способных отогнать любое чудовище, показал огромную силу своей гибельной власти. Откуда бы ей быть, как не от изефет, уничтожающей Маат, ведь изефет постоянно подпитывает все, что гниет, и отрицает жизнь.

Но истребить изефет из жизни людей невозможно. Весь вопрос в том, останется ли Абидос недосягаемым, не захлестнет ли его этот опустошительный поток.

Исида улыбнулась — и все мрачные мысли Икера мгновенно улетели.

— Настало время готовить себя для следующего посвящения, — мягко сказала она. — Тебе должно быть известно об Абидосе все.

Икер вздрогнул.

От этих слов супруги Икер помертвел, хотя, казалось бы, они должны были принести ему радость.

— Может быть, ты предпочтешь чего-то не знать?

— Просто все идет так быстро! — вздохнул Икер. — Раньше я сгорал от нетерпения, а сегодня предпочел бы, чтобы все шло помедленней, гораздо медленней. Чтобы я сполна смог насладиться каждым своим шагом.

— Приближается месяц хойяк^[139], и ты должен будешь возглавить от имени фараона ритуал Великого таинства Осириса…

— Ты думаешь, что я действительно буду в силах это сделать?

— Таково подлинное исполнение твоей миссии. Остальное не в счет…

И снова Исида шла впереди Икера.

Ее знание тайн Абидоса стало и знанием Икера, который в свой черед прошел огненным, водным и земным путями, миновал Семь врат и увидел ладью Маат.

В эти благословенные часы они действительно были словно единое существо: видели один и тот же свет одним взглядом и жили единой жизнью.

Теперь Икер и Исида навсегда стали мужем и женой, Братом и Сестрой.

Их союз был скреплен в самом таинственном месте Абидоса — на острове, где находится гробница Осириса, над которой возвышается холм с Древом Жизни.

Каждый день специально назначенный постоянный жрец проверял печати, закрывавшие двери самого святого святилища, в котором убитый бог готовился к своему воскресению.

Только фараон имел право сломать печати и войти внутрь этого вечного жилища — прообраза всего мира.

— Здесь, — шепнула юная жрица, — находится изначальный сосуд.^[140] В нем хранится тайна жизни, неизменной и поту сторону смерти. От него происходят бесчисленные формы жизни. Этот сосуд всегда рядом с Осирисом.

— Не в нем ли тайна Золотого круга Абидоса?

— Цель твоего пути, Икер, приближается. И хотя ни одному смертному не дано открыть или использовать этот сосуд, но все же его тайна может быть открыта и передана другим. Даже если сам сосуд остается в целости. Если Дом золота увидит в тебе действительно живого, если оно откроет тебе глаза, уши и уста, если сосуд твоего сердца чист, то ты узнаешь эту тайну.

В душе Икера страх сменился чувством сожаления о собственном несовершенстве. Он, ученик писца из деревни Медамуд, находится теперь в самом сердце духовной жизни Египта! Ему выпало самое невероятное счастье, он достиг идеала, достиг своей мечты. Взойдет ли он на последнюю ступень, переступит ли самый главный порог, который, наверняка, за пределами его возможностей?

Икер гнал прочь свои сомнения, подавлял трусливые мысли о побеге и возвращении в безвестность, туда, где нет места великой судьбе, которую готовила ему Исида.

С этого момента и на этом месте ему предстояло пережить таинства, источник которых указала ему супруга. Икеру хотелось доказать, что он достоин Исиды. А это значило, что он должен броситься в невидимое. Расправить, как ибис бога Тота, огромные крылья и полететь на закат, чтобы догнать зарю будущего дня.

«Чувствовать себя подготовленным не значит ничего, — подумал Икер. — Я умею только идти вперед и пойду за тобой на край ночи!»

На закатном небе вспыхнули странные всполохи.

— Дом золота начинает сиять, — ласково шепнула Исида. — Он ждет тебя…

8

Медес был уверен: кто-то его преследует…

Как только его жена, приняв сильное снотворное, заснула, и ее примеру последовали намаявшиеся с ней за день слуги, Медес незаметно выскользнул из своего роскошного дома. Была глубокая ночь, и секретарь Дома царя, поминутно озираясь и вздрагивая от любого шороха, отправился к ливанцу. Для каждого нового свидания он выбирал новый маршрут, путал следы, делая вид, что удаляется от нужного дома, по нескольку раз поворачивая назад, едва дойдя до цели назначения. Его путь был таким запутанным, что он, как ему казалось, мог запутать любого…

И до сегодняшнего дня это удавалось…

Перед свиданием Медес из предосторожности переодевался в тунику из грубого холста и накидывал на голову капюшон. В таком виде он сам — не то, что кто-нибудь посторонний — не смог бы узнать секретаря Дома царя…

Сегодня — как бы рискованно это ни было — ему просто необходимо было повидаться с ливанцем и получить нужные уточнения.

Если учесть всю его осторожность и все предпринятые им меры безопасности, оставалось только одно предположение: Собек-Защитник установил над ним постоянное наблюдение.

Что это? Специальные меры, касающиеся только его, или общее наблюдение за всеми чиновниками? Не располагая на этот счет никакой информацией, Медес предположил худшее: возможно, он стал главным подозреваемым.

Может ли это быть? Ведь он не совершил ни одной промашки!

Его мучило предположение, что Жергу был арестован в Абидосе… Если он заговорит — а этот болтун заговорит определенно! — то Медес погиб: Жергу его продаст за милую душу.

Единственным утешением для Медеса было то, что у Жергу на ладони было выжжено миниатюрное изображение Сета. В случае предательства тот обратит его в пыль!

Стремясь еще раз убедиться в том, что конспиративный маневр с запутыванием следов удался и за ним никто не идет, Медес присел в укромном уголке и сделал вид, что спит…

Прошла минута. И вот краешком глаза Медес увидел своего преследователя: тощий человек среднего роста! Такого он уложил бы одним ударом!

Но разве это не станет доказательством его виновности? Наблюдатель стал жертвой собственной игры: притворяясь обычным прохожим, он был вынужден идти в сторону от Медеса. Хитрость удалась!

Как только шпион скрылся из глаз, Медес бросился в боковую улицу и побежал со всех ног.

Практически задохнувшись, он юркнул за хлебную печь, выложенную из кирпича, рядом с лавкой хлебопека, и замер, дожидаясь своего соглядатая.

Никого…

Все еще не веря, что оторвался от преследования, Медес сделал большой крюк в сторону от дома ливанца и наконец добрался до желанной двери…

Сторожу, стоявшему с внешней стороны ограды, он предъявил кусочек кедровой коры. Недоверчивый страж долго рассматривал его при лунном свете. Разглядев наконец глубоко вдавленный в кору иероглиф дерева, он открыл перед Медесом тяжелую деревянную калитку.

Сторож, стоявший с внутренней стороны ограды, еще раз внимательно все перепроверил.

— Вас ждут на втором этаже.

Дом ливанца располагался в самом центре бедного квартала, но из-за обширного сада он был невидим с прилегающих улиц. К тому же внешне этот дом ничем не выдавал присутствия несметных богатств, принадлежавших его владельцу. Даже внимательный наблюдатель не мог бы заподозрить такого несоответствия.

Медес на четвереньках забрался по приставной лестнице наверх.

— Проходите, проходите, друг мой, — ласково пригласил его грассирующий голос ливанца.

Удобно разлегшись на ярких подушках, пышнотелый хозяин то и дело накладывал в рот деликатесные сласти, смоченные в пальмовом вине. Он окончательно прекратил все попытки следовать каким бы то ни было диетам, не приводившим ни к каким результатам, а главное, выбивавшим его из равновесия. Теперь к нему вернулось его былое благодушие, а вместе с ним и все прибывающая полнота. Зато не нужно было сопротивляться соблазнам египетской кухни, с помощью которой только и удавалось успокоить его тревоги.

Ливанец был обаятелен и словоохотлив. Его внешность вводила в такое же заблуждение, как и его дом. На вид он был мягкий, безвольный человек, утопавший в облаках чересчур сильных ароматов и пестрых, просторных одеждах. Это был прирожденный делец, которому в коммерции просто не было равных. И если кто-нибудь попадет в его цепкие руки, из них не вырвется…

Медес смотрел на ливанца, и тревога его усиливалась. Тот ласково улыбался, почесывая свой шрам на груди, но Медес помнил, что тот появился у него совершенно не случайно. Один-единственный раз ливанец попытался ослушаться Провозвестника и солгал ему, и когти человека-сокола чуть не вырвали ему сердце… После этого случая ливанец вел себя как послушный раб, правда, уверенный в том, что ему придется играть первую роль в период формирования нового правительства Египта.

Вера Провозвестника потребует многочисленных казней — безжалостной чистки, которой и займется ливанец. Он привык к темным делам и мечтал, что ему поручат возглавить политический сыск, от которого не сумеет укрыться ни одна душа.

— Ну и как наши дела? — раздраженно спросил Медес.

— Дела? Какие уж тут могут быть дела! Из-за новых контролеров — надо признаться, работают они очень эффективно! — наши торговые отношения с Ливаном на время оказались прерванными. Будем надеяться, что эта печальная ситуация не продлится слишком долго!

— Я пришел не за этим!

— Жаль. Я надеялся, что ты мне поможешь.

— Тут нужно дело делать! Когда ты начнешь обещанную серию покушений?

— Когда мне прикажет Провозвестник.

— Если он еще жив…

Ливанец спокойно налил себе и гостю в широкие кубки красного вина.

— Спокойно, мой дорогой Медес, спокойно! Не нужно терять самообладания! Наш господин прекрасно себя чувствует и продолжает заниматься Абидосом. А торопливость еще никому не помогала.

— Известна ли тебе истинная миссия, с которой Икер отправился в Абидос?

— Разве Жергу не привезет нам информацию?

— Я не знаю, вернется ли он!

— Не впадай в пессимизм. Конечно, после гибели моего лучшего агента связь между отдельными ячейками нашей мемфисской сети стала осуществляться медленно и осторожно, но все же, нужно сказать откровенно, ищейкам Собека приходится топтаться на месте, и ни один из наших правоверных соратников еще не арестован.

— За мной сегодня следили, — шепнул Медес. — Это наверняка один из стражников Собека…

Ливанец помрачнел.

— Тебя узнали?

— Это невозможно.

— Уверен ли ты, что отвязался от не в меру любопытного?

— Если бы это было не так, я бы вернулся к себе.

— Значит, Собек держит тебя под наблюдением… Впрочем, очень может быть, что и всех остальных чиновников тоже. Он никому не верит и потому работает с удвоенной силой… Очень неприятно, очень неприятно…

— Если мы не уберем его, мы пропали!

— Да, этот человек стал слишком неудобным, допускаю. Но дотянуться до него трудно, очень трудно… Ведь, чтобы его убрать, придется пожертвовать частью наших людей, верно?

Ливанец, назначенный руководителем террористической сети в Мемфисе, держал в своем подчинении силы, состоявшие из мелких торговцев, цирюльников и разносчиков различных товаров, идеально внедренных в среду египетского населения.

У некоторых из них были семьи — жены и дети, — и все жили в полной гармонии со своими египетскими соседями.

— Но Собек должен исчезнуть, — продолжал настаивать Медес.

— Я подумаю.

— Не тяни с этим. Этот проклятый стражник, может быть, гораздо ближе к нам, чем ты себе можешь представить.

Внешнее благодушие ливанца как ветром сдуло. Беспечное веселое выражение лица сменилось внезапной суровостью. На Медеса взглянули неожиданно жестокие глаза. Медес невольно отпрянул…

— Я никому не позволю становиться у меня на пути, — злобно произнес ливанец.

От гнева Собека-Защитника дрожали стены его обширного кабинета, в котором он каждое утро выслушивал рапорты своих основных подчиненных и тех агентов, которых отправлял со специальными поручениями. Как раз один из них и вызвал на себя громы и молнии своего начальника.

— Давай проследим все шаг за шагом еще раз. В котором часу это подозрительное лицо вышло из дома Медеса?

— В середине ночи. Город уже спал.

— Как он был одет?

— Туника из грубого полотна, капюшон надвинут на глаза.

— Тебе удалось хоть в какое-то мгновение разглядеть его лицо?

— Увы, нет.

— А походка могла бы принадлежать молодому или старому человеку?

— Не знаю. Но в любом случае человеку, полному сил и энергичному.

— Каким был его маршрут?

— Непонятным. По-моему, он специально путал следы.

— Он старался сбить тебя со следа, и ему это удалось!

— Когда он сел, я был вынужден продолжить свой путь. А когда вернулся, его уже не было. Уверяю вас!

— Возвращайся в казарму. Будешь мести двор.

Стражник, обрадованный тем, что наказание не оказалось слишком суровым, мгновенно исчез.

Что ж, несмотря на конечную неудачу, эта разведка имела все же кое-какой результат. Усилив наблюдение за возможно большим числом высокопоставленных чиновников, Собеку удалось добиться первых результатов. Теперь нужно как можно скорее предупредить визиря!

Проверив вместе с верховным казначеем Сенанкхом бюджет нескольких провинций, Хнум-Хотеп устал и теперь надеялся немного отдохнуть. Ноги и спина ныли. Времени не хватало даже на то, чтобы погулять со своими собаками. И это доставляло Хнум-Хотепу особенное огорчение. Он стал плохо спать, потерял аппетит. Было такое чувство, что жизнь ускользает от него. Даже лечение доктора Гуа не помогало.

Каждое утро Хнум-Хотеп возносил благодарение богине Маат и остальным богам за то, что даровали ему удивительную судьбу. Он просил только об одном: чтобы боги благословили его умереть за работой, а не в постели.

— С вами срочно желает увидеться начальник стражи, — доложил Хнум-Хотепу его личный секретарь.

Что ж, придется забыть об отдыхе… Собек-Защитник никогда не беспокоит зря.

— Визирь, ты выглядишь усталым! — с порога воскликнул начальник стражи.

— Разве в этом причина твоего срочного визита?

— Конечно нет. У меня два повода: один поучительный, а второй деликатный.

— С чего хочешь начать?

— С деликатного. Знаешь сам, когда ведешь глубокое расследование — особенно если оно касается высокопоставленных особ, — порой приходится нарушать кое-какие кормы и…

— Собек, к делу. Значат ли твои слова, что ты без моего ведома и моего официального приказа установил наблюдение за высшими чиновниками?

— Твои слова звучат слишком резко, но это приблизительно так. Учитывая размеры рыбы, которую я хочу выловить, я бы предпочел не иметь неприятностей!

— Апломба тебе не занимать!

— Лучшего способа получить нужный результат не было. И я не промахнулся.

— Имя твоей рыбы?

— Еще пока не знаю.

— Если хочешь, чтобы я тебе помогал, играй со мной в открытую.

— А вот сейчас я расскажу кое-что поучительное: секретарь Дома царя, кажется, замешан в каких-то темных делах.

— Делах какого рода?

— Этого я пока не знаю.

Собек подробно рассказал о результатах ночного наблюдения.

— Действительно странно, — согласился визирь. — Но этого недостаточно, чтобы подозревать именно Медеса в связи с террористической сетью.

— Но ты мне даешь свое разрешение продолжать наблюдение?

— Дам я тебе его или нет, ты ведь все равно будешь продолжать. Но будь очень осторожен, Собек! Обвинить в преступлении невиновного — это непростительная ошибка! Кроме того, секретарь Дома царя даст тебе отпор незамедлительно и потребует твоей головы.

— Я отдаю себе отчет в том, чем рискую…

Квартал за кварталом, улица за улицей, дом за домом — Секари исходил весь Мемфис и теперь сидел в таверне, где под вечер у мужчин развязывались языки. Стремясь собрать как можно больше информации, а может быть, даже войти в контакт с симпатизирующими Провозвестнику людьми, он стал водоносом, заняв место прежнего, которого не так давно ликвидировали. Северному Ветру пришлось таскать на себе тяжелые кувшины с водой, а Кровавый был занят охраной товара.

Торговля приносила неплохой барыш, но отдыхать почти не приходилось. Труднее всего было вырваться из рук местных красоток, одни из которых были слишком кокетливы, а другие — не в меру болтливы.

Но, увы, никаких результатов!

Можно было и вправду поверить, что террористы ушли из города.

Однако Секари, уверенный в обратном, упорно, круг за кругом обходил город. Затаившийся враг не высовывался, понимая, что победа над Египтом зависит от победы над Мемфисом. Скоро здесь начнется жестокий бой, и банда фанатиков и убийц повсюду станет сеять ужас и отчаяние.

Каждое утро секретный агент шел к новому брадобрею. Добродушный вид Секари внушал доверие, и с легкостью завязывались задушевные разговоры. Жалобы, планы, семейные истории, шутки… Но ни одного нарушения, ни критики в адрес фараона Сесостриса, ни похвалы — пусть даже сдержанной — в адрес Провозвестника…

Если среди брадобреев и были еще террористы, то они давно переквалифицировались в обывателей!

Разносчикам и бродячим торговцам Секари приглянулся. Они делились с ним десятками слухов, восхваляли достоинства фараона, который защищал слабых и выступал гарантом законов Маат. Среди них еще было очень живо жуткое впечатление от ударов, нанесенных по Мемфису, и они надеялись, что им больше не доведется быть свидетелями новой трагедии.

Секари бывал и в среде портовых рабочих. Ни один из них не выказывал ненависти к фараону, скорее наоборот. Только благодаря царю рабочие имели достойно оплачиваемый труд и могли содержать собственные семьи. Кое-кто был недоволен жестокостью хозяев, один человек тосковал по своей родной Сирии, но даже у него не возникало желания покинуть Египет.

Пряча свое разочарование, Секари предложил свои услуги жителям северного предместья, расположенного поблизости от храма богини Нейт.

Заметив, что его сандалии пришли в негодность, Секари разыскал лавчонку, в которой продавалась прочная и дешевая обувь.

Когда они с Северным Ветром подходили к крепко спавшему за прилавком продавцу, осел внезапно сделал шаг назад, а Кровавый угрожающе рыкнул.

Секари отметил, что немало испытавшие друзья предупреждают его об опасности. Их мнению он вполне доверял.

— Это опасная лавка? — тихо спросил он у Северного Ветра.

Правое ухо ослика поднялось вверх — так он отвечал ему «да».

— Это подозрительный человек?

Правое ухо продолжало торчать, Кровавый показал клыки. Секари внимательно посмотрел на спящего.

— Поворачиваем, — тихо приказал он.

Внезапно атмосфера в городе показалась ему удушающей.

Если этот торговец принадлежит к террористической сети, то почему его сообщники не могут бродить окрест? Опасаясь западни, Секари медленно двинулся в более безопасное место.

Его волнение было столь велико, что, когда один прохожий попросил у него воды, тайный агент огляделся вокруг, прикидывая, как будет обороняться. Но тут выручили осел и пес: они стояли с самым безмятежным видом.

— Как спокойно в вашем квартале! — произнес Секари, улыбаясь. — Вам, должно быть, здесь жить приятно.

— Не жалуюсь, — согласился клиент.

— Скажите-ка, ведь этот продавец сандалий… живет здесь недавно?

— Да нет, мы знаем его довольно давно. Такой услужливый парень! Вот бы побольше таких!

9

Икер провел ночь в размышлениях, распростершись перед Домом золота, сиявшем как солнце. В лунных лучах от него исходил такой яркий свет, что тьма расступалась, а Икер не замечал ни проведенных в бдении часов, ни собственной усталости. Минута за минутой он вновь переживал события своего прошлого, свалившиеся на его голову несчастья и радости, и все они постепенно оставляли его, чтобы он смог в одиночестве подготовиться к Великому таинству. Оставалась только Исида — ее образ был подобен храму, такой же неподвижный и сияющий…

На заре перед Икером в позе писца сел Безволосый.

— Что тебе следует узнать, Икер?

— Сияние божественного света.

— Чему оно учит тебя?

— Заклинаниям перевоплощения.

— Куда они ведут тебя?

— К вратам потустороннего мира, к дороге, по которой шел Великий бог.

— Каким языком он говорит с тобой?

— Языком душ-птиц.

— Кто слышит его слова?

— Экипаж божественной ладьи.

— Готов ли ты к этому пути?

— У меня нет никаких иных металлов, кроме золотой таблички, которой я умею пользоваться.

— Никто не может проникнуть в Дом золота, пока не станет подобен солнцу Востока, каким является Осирис. Желаешь ли ты познать его огонь, даже рискуя сгореть в нем?

— Я желаю этого.

Двое ремесленников раздели Икера и окатили его потоками воды из больших кувшинов.

— Никакого следа от притираний не должно остаться на теле, — пояснил Безволосый. — Будь четырежды очищен Хором и Сетом!

Двое жрецов, чьи лица были прикрыты масками божеств, взяли по сосуду. Из их горловин на Икера излилась энергия, сияние которой застыло в форме ключа.

— Теперь ты очищен от всего, что было в тебе дурного, и перед тобой открывается путь, ведущий к источнику.

Жрецы-боги и ремесленники исчезли.

Оставшись один, Икер заколебался: он не знал, в каком направлении он должен идти. Оставаться на месте, без сомнения, было бы роковой ошибкой, но движение наугад привело бы к тому же.

И он попросил помощи у Исиды. Здесь, как и во всех других случаях, только она могла бы указать ему верный путь.

Почувствовал ее руку в своей, он пошел вперед, дошел до низкого деревца акации, раздвинул ее ветви и затем поднялся на вершину холма.

— Созерцай тайну «первого мгновения», — торжественно произнес голос Безволосого. — Знай, что этот холм вышел из первобытного океана! Созидание происходит здесь в каждое мгновение. Быть посвященным означает понимать и чувствовать этот процесс, заниматься практикой прохождения из материи в сознание и обратно. Если останешься живым после своего испытания, увидишь небо на земле. Но прежде скульпторы снимут с тебя излишний груз, поскольку ты — лишь необработанный материал, вынутый из чрева горы.

Трое ремесленников подтянули к подножию холма волокушу.^[141]

— Я — страж дыхания, — объявил первый ремесленник. — Со мной бальзамировщик и наблюдающий. Мы будем обрабатывать камень, чтобы ты смог совершить путь к тому месту, где обновляется жизнь.

Он схватил Икера за плечи.

— Пусть твое прежнее сердце будет вырвано, старая кожа и старые волосы сожжены. Пусть возникнет новое сердце, которое сможет достойно встретить превращения. Если же это не свершится, огонь поглотит недостойного.

Безволосый покрыл Икера белоснежной кожей и заставил лечь на волокушу в позе младенца в чреве матери.

Начался долгий путь.

У Икера было ощущение, что он из человека превратился в материал, который везут на строительство храма. Он стал камнем, одним из множества камней. Он более не думал о своем месте в этом мире, он был счастлив, что является частью великого строительства.

У него, Царского сына, больше не было возраста. Он снова стал зародышем, и его укрывала от мира эта кожа, ставшая для него защитным покровом. Он не испытывал ни малейшего страха.

Волокуша остановилась.

Безволосый усадил Икера.

Он развернул перед ним огромный папирус, на котором колонками располагалось множество иероглифов. В центре была удивительная картинка: Осирис в короне воскресения смотрел прямо на него, в руках у него был скипетр «Могущество» и ключ Жизни. Вокруг Великого бога кругами расходился огонь.

— Это атанор — очаг превращений. В нем и жизнь и смерть…

Икеру вдруг показалось, что у него галлюцинации. Из текста возник образ генерала Сепи…

— Расшифруй эти слова и впиши их в свое новое сердце, — сказал он своему ученику. — Кто будет их знать, будет сиять на небе подобно Ра, и звездная матрица признает его, как признала Осириса. Войди в огненный круг, подойди к пылающему острову.

Силуэт Сепи растаял… Всем своим существом, а не только своей памятью Икер впитал прочитанные заклинания. И он стал… иероглифом.

Папирус был свернут, на нем поставлена скрепляющая печать…

Снова перед Икером возникли трое ремесленников. Их внешний вид казался враждебным. Это были скульпторы и полировщик.

— Пусть сейчас приступят к работе те, что должны нанести удар отцу, — приказал Безволосый.

Икер был неспособен к сопротивлению. Он видел, как ремесленники занесли над ним резец, деревянный молоток и круглый камень… Но Икер был готов принять свою судьбу.

— Ты уснешь, — произнес старый жрец. — Мы будем молить предков, чтобы они позволили тебе проснуться…

Обойдя все посты стражников, Бина оказалась у входа в храм, где ей вручили хлеб и свежее молоко, чтобы она как можно быстрее отнесла их постоянным жрецам.

— Следует ли мне начать с Безволосого?

— Нет, он сейчас не дома, — ответил ей временный жрец, раздающий поручения.

— Разве он покинул Абидос?

— Он? Он этого никогда не делает! Он сейчас занят посвящением Царского сына Икера.

Бина сделала вид, что это ее удивило.

— Царского сына… Разве он не облечен всеми полномочиями?

— Мы в Абидосе, девушка! Здесь властвует только закон таинств. И какой бы у кого ни был титул, все ему подчиняются.

— Хорошо, в таком случае я займусь остальными постоянными жрецами. Надеюсь, они у себя?

— Сама увидишь. Ты слишком болтлива, не теряй понапрасну времени. Старые жрецы не любят, когда что-то исполняется не вовремя.

Бина завершила порученное в комнате Бега.

— Что сейчас происходит с Икером?

— Безволосый и ремесленники раскрывают перед ним тайны Дома золота.

— Они тебе известны?

— Я не принадлежу к братству скульпторов, — сухо ответил Бега.

— Почему Икер получает у них посвящение?

— Скорее всего, потому, что оно необходимо для завершения его миссии.

Бине пришлось дожидаться конца утренних церемоний, потом она опрометью бросилась к Провозвестнику. Тот завершал ритуал очищения великих поглощающих. С десяток других временных жрецов убирали жертвенные столы.

— Я обеспокоена, мой господин.

— Чего ты опасаешься?

— Икер получает новые полномочия.

— Ты имеешь в виду посвящение в таинства Дома золота?

— Вам… вам это известно?

— Этот писец выжил во время кораблекрушения «Быстрого» и затопления острова КА, но теперь его судьба близка к завершению.

— Разве не нужно его как можно скорее убить? — с тревогой спросила Бина. — Ведь скоро он будет вне нашей власти!

— Он от меня не уйдет, успокойся. Чем выше он поднимается по ступеням таинств, тем больше утверждается в мысли о своей незаменимости, в том, что он — наследник Сесостриса. Убить ничего не значащего — невелика польза. Зато убить лицо такой недосягаемой высоты — значит перебить хребет Сесострису. К тому же Икер — это его уязвимое место. Увидев, что пало будущее Египта, которое он так долго и так терпеливо возводил, фараон лишится опоры. А значит, он станет уязвим.

Безволосый дотронулся рукой до лба Икера.

Царский сын очнулся.

— Ты был распростерт, ты спал. Теперь ты у врат превращений, ты жив и здоров. Камень можно везти дальше, к строительству!

Трое ремесленников снова впряглись в волокушу.

Это был ни день и ни ночь, но что-то вроде мягкой полутьмы. Этот новый маршрут проходил без рывков, мягко, словно счастливое возвращение на давно покинутую родину…

Икер оказался перед порогом закрытых врат.

— Выпрямись и сядь на пятки, — приказал Безволосый.

Икер двигался медленно.

— Только Осирис видит и слышит, — громко произнес жрец. — И все же человек сможет познать мир, как Великий бог, если его око станет оком Хора, а его ухо — ухом коровы Хатхор. Это око видит и созидает. Это ухо слышит речи всех живущих — от звезды до камня. Таковы врата познания. Смотри и прозревай до краев тьмы! Услышь извечное слово, пройди сквозь зарю и взойди к Великому богу! Его священная земля вбирает в себя разрушительные пылающие угли. Будь светел, холоден и спокоен, как Осирис. Шествуй в мире к обители света, где он пребывает в жизни вечной!

Врата Дома золота отворились.

— Сотвори свой путь, Икер.

Молодой человек поднялся. Он испытывал непреодолимое желание идти вперед. Медленно он переступил порог святилища.

— Сейчас пройди по воде.

Серебряный пол казался водой, нога на нем скользила, словно по воде. Разве тот, кто идет по воде своего господина, не станет его лучшим служителем? Икер продолжил свой путь.

Поверхность пола стала жестче. От нее шло сияние, серебряный свет, который окутал Икера с ног до головы.

— Стань перед Великим богом, — громко произнес Безволосый, возлагая на лоб Икера диадему.^[142] — Теперь ты владеешь символом, который способен вернуть миру твой взгляд, вернуть мертвого из мира теней и дать тебе свет.

Возложение диадемы оживило бушующую силу крокодила, который когда-то нес Царского сына в глубины озера в Файюме. Сешед передала мощь этой силы, пронзившей сознание Икера мощным ударом молнии.

Скинув с себя белую кожу, Икер дотронулся до неба… Он погружался в звездные глубины и кружился с созвездиями…

Когда очарование спало, Икер увидел Сехотепа, верховного управляющего всеми делами фараона и начальника ремесленников.

— Теперь ты — последователь Осириса, — сказал Сехотеп. — Тебе предстоит почитать его и продолжить его дело.

Сехотеп покрыл тело Икера одеждой, украшенной звездами с пятью лучами.

— Руки твои чисты, ты становишься постоянным жрецом Абидоса и служителем Великого бога. Познай тайную работу Дома золота. В нем рождается статуя и исходный материал превращается в живое творение.

— Каково имя Осириса? — спросил Безволосый.

В сознании Икера молниеносно возникли заклинания знания.

— Источник творения, исполнение ритуала и центр ока.^[143] Он — источник жизни, он устанавливает Маат и правит чистыми сердцем.

— Сотвори новый престол для Осириса!

Икер один за другим поднял строительные элементы: золото, серебро, ляпис-лазурь и рожковое дерево. Они сами собой соединились и образовали цоколь, на который Сехотеп поставил небольшую статую Осириса.

— Теперь укрась повелителя Абидоса ляпис-лазурью, бирюзой и электрумом — элементами, защищающими его тело.^[144]

Руки Царского сына не дрогнули, и он укрыл грудь Осириса от опасностей.

— Теперь ты — Верховный хранитель таинств. Возложи на бога его корону. Она имеет страусовые перья, ее вершина покрыта золотым листом. Она пронизывает небо и уходит к звездам.

Икер возложил корону на голову статуи.

Затем он вложил в ее руки два скипетра — тройную плетку крестьянина, служащую символом тройного рождения, и кнут пастуха, предназначенный для того, чтобы собирать разбредшееся стадо.

— Первая часть миссии Царского сына Икера исполнена, — объявил Безволосый. — Новая статуя Осириса станет центром ближайшего ритуала отправления Великого таинства. Остается лишь разбудитьГоспожу Абидоса.

Зажглись три светильника и осветили часовню, в которой стояла старинная ладья Великого бога.

— Из-за нынешних злоумышлений она не может теперь свободно плавать по океану вечности. Ее нужно к тому же поправить и оживить.

Используя золото, серебро, ляпис-лазурь, кедр, сандаловое и эбеновое дерево, Икер сделал наос и поместил его в центр модели ладьи.

Звезды, нарисованные на потолке Дома золота, замерцали, в помещении не осталось ни одного темного уголка.

— Ра построил ладью Осириса, — произнес Сехотеп. — Слово созидает Воскресение. Ра освещает день, Осирис освещает ночь. Вместе они воплощают объединенную душу. Осирис — это место, из которого исходит свет, — главный элемент таинства.

— Ладья снова движется! — объявил Безволосый. — Путник восстанавливает сообщение между этим и тем миром. Душа посвященных может проходить чрез врата неба. Завершилась вторая часть миссии Царского сына Икера. Теперь он достоин руководить ритуалом отправления Великого таинства.

Безволосый обнял и поцеловал Икера.

Икер впервые почувствовал, что старый жрец глубоко за него переживает.

10

Собек-Защитник принял Медеса в первом часу дня. Секретарь Дома царя был вне себя от гнева и еле сдерживался.

— Я требую специального и углубленного расследования! Ночью в мой дом забрался вор и украл несколько ценных вещей!

— А я считал, что твой дом хорошо охраняется…

— Мой сторож крепко спал! Ты только подумай, Собек, какой он тупица! А бандит тут как тут и теперь, конечно, повадится… Правда, сегодня я нанял еще двух сторожей, так что дом будет охраняться не только ночью, но и днем.

— Прекрасная мысль.

— Все, что мог, я уже сделал. Теперь прошу тебя, Собек, арестуй этого злоумышленника!

— Если ты не укажешь мне пусть даже незначительные его приметы, это будет сделать не так-то легко.

— У меня есть на его счет только один сигнал.

— От кого?

— От слуги, который страдает бессонницей. Он рассказал, что от нечего делать смотрел в сад и заметил, как проходил человек среднего роста. Он показался ему довольно ловким, но разглядеть его не удалось: на воре была длинная туника, а на голову был наброшен капюшон.

— А лицо его он видел?

— К несчастью, нет. Но я надеюсь, что ты прикажешь своим стражникам разыскать его.

— Рассчитывай на меня, Медес.

Секретарь Дома царя облегченно вздохнул, но тут же его лицо снова помрачнело.

— У меня такое чувство, что этот вор вовсе не простой бандит.

Собек удивленно поднял брови.

— Я бы попросил тебя выразиться поточнее.

— Это просто предположение, и, может быть, его и не следует принимать всерьез. Просто я подумал, а что если террористы захотят уничтожить главных чиновников страны? Или даже членов Дома царя?! В таком случае мой злоумышленник может оказаться лазутчиком, засланным для поиска подходящего места для совершения нападения. В таком случае кража была совершена всего лишь для отвода глаз…

— Что ж, я всерьез отнесусь к твоему предположению, — задумчиво произнес Собек. — Знаешь, ведь похожие кражи произошли уже и у Сехотепа, и у Сенанкха.

Видимо, это известие поразило Медеса. Срывающимся голосом он прошептал:

— Значит, нападение произойдет скоро!

Собек-Защитник сжал кулаки.

— Ну, положим, до Дома царя им не достать! Руки коротки! А я еще им их отрублю покороче, уж будь спокоен!

— Ты наш последний оплот, Собек.

— Рассчитывай на мою помощь, Медес.

После ухода Медеса Собек закрыл дверь и велел никого не пускать. Он хотел поразмышлять в одиночестве.

Уж не ошибся ли он, подозревая Медеса? Ведь сегодня снова — и уже далеко не в первый раз — этот труженик доказал ему свою прозорливость и преданность фараону. Но… Если его предположения окажутся справедливыми, можно считать, что террористы действительно скоро нанесут удар…

Вой супруги разбудил Медеса как раз вовремя. Ему снился какой-то кошмар: за ним гналось с дюжину обозленных Собеков, один страшнее другого.

Весь в поту, Медес ворвался в комнату жены и с удовольствием отхлестал ее по щекам, выместив свою ночную злобу.

Она не обратила никакого внимания на пощечины и только изо всех сил умоляла его, задыхаясь в рыданиях:

— Быстрее позови доктора Гуа! Я умру! Я умру, если ты этого не сделаешь! И ты будешь за это отвечать!

Медесу уже не раз приходила в голову мысль, уж не зарезать ли жену, но учитывая все нынешние обстоятельства… Пожалуй, не стоит искушать судьбу и привлекать к себе дополнительное внимание стражников. Но вот как только он станет правителем Египта, тогда — берегись! Уж он сумеет избавиться от этого ярма!

— Доктора Гуа, быстрее!

— Сейчас, сейчас. Немедленно. А пока пусть твоя рабыня причешет и накрасит тебя. Нужно же, чтобы у тебя был вид, приличествующий жене секретаря Дома царя!

Медес отправил своего слугу за знаменитым врачевателем. Обещать тому большое вознаграждение вовсе не нужно. Гуа неподкупен и никогда не перейдет на сторону Медеса. К чему тратиться! К тому же Гуа никогда и не относился к высокопоставленным чиновникам с должным почтением: частенько он отправлялся ухаживать за каким-нибудь ничтожным крестьянином, вместо того чтобы бежать на зов слегка занемогшего начальника. Надо же, он сам позволял себе выбирать, что срочно, а что — нет! И никакие уговоры, никое давление сверху не могло его заставить изменить своего поведения. В таком случае, лучше к нему обращаться пореже.

Супруга Медеса жила в роскоши, все ее прихоти немедленно исполнялись. Но все же в ожидании доктора она несколько раз принималась рыдать, и тогда бедная рабыня покорно начинала заново раскрашивать лицо своей госпожи. Слуги тоже молчали, боясь, что их немедленно уволят. Каждый из служителей дома опасался навлечь на себя гнев истеричной хозяйки…

К удивлению Медеса, доктор Гуа пришел к ним в дом еще до завтрака. На плече у него была вечная кожаная сумка с лекарствами. Равнодушно пройдя по роскошному саду, он быстрым шагом направился в комнату своей пациентки. Но на его пути встал Медес.

— Спасибо, что вы так быстро откликнулись на просьбу моей супруги, — сказал он приветливо. — Мне кажется, что ей нужно удвоить дозу успокоительного.

— Кто из нас врач — вы или я?

— О поверьте, доктор, я не хотел вас задеть…

— Пропустите меня и дайте взглянуть на больную. И очень прошу, пусть нас никто не беспокоит…

Гуа мучился двумя вопросами.

Во-первых, почему Медес, такой с виду принципиальный чиновник, цельный, великодушный и открытый человек, пользующийся отличной репутацией, страдал от болезни печени, что явно противоречило вышеперечисленным характеристикам? Этот орган отвечает в человеческом теле за характер, и он никогда не лжет. Значит, Медес притворялся таким, каким его знали по службе. Это для Гуа было вне сомнений. Но вот вопрос: делал ли он это в соответствии со стратегией опытного политика или у него были какие-то тайные на то причины?

Во-вторых, оставалось неясным, какой природы была болезнь его супруги. Эта женщина — эгоистка, агрессивная, упрямая, очень нервная. В ней весь набор самых скверных недостатков, но предложенное лечение уже давно должно было улучшить ее состояние и снять приступы истерии… А вместо этого они все учащались и усугублялись!

Такая терапевтическая неудача раздражала Гуа. Он напряженно искал верный путь.

— Доктор, дорогой, наконец-то! Я уже тысячу раз думала, что умру.

— Ну, успокойтесь! Вы мне кажетесь вполне живой и еще более пополневшей.

Она покраснела, и в ее голосе появились кокетливые интонации маленькой девочки.

— Это все из-за моих страданий. В такой ситуации я не в силах отказаться от пирожных и блюд с жирным соусом. Умоляю вас, простите меня и мои слабости!

— Прошу вас лечь. А теперь дайте мне свою руку. Сейчас я послушаю, как ведут себя каналы вашего тела, ведущие к сердцу.

Женщина окончательно расслабилась, успокоилась и даже улыбнулась. И хотя доктор Гуа терпеть не мог все эти ужимки, он не стал обращать на них внимания. Его интересовало, каким будет результат медицинского обследования.

— Что ж, ничего опасного, — наконец заключил он. — Мы проведем очищение организма, и это значительно улучшит ваше состояние.

— А что вы скажете о моих нервах?

— У меня больше нет желания их лечить.

Она резко выпрямилась.

— Как, доктор… Вы отказываетесь меня лечить? Но вы ведь не хотите этим сказать, что вы меня покидаете?!

— Лекарства должны производить определенный результат. Но у вас этого не происходит. Значит, следует провести заново всю диагностику и понять, почему ваша болезнь не поддается лечению.

— Доктор, я этого не знаю, честное слово, я…

— Уж кто-кто, а вы это знаете наверняка.

— Доктор, мне плохо!

— Что-то вас мучит, не дает покоя. И это что-то так сильно и глубоко в вас засело, что ни одно лечение не поможет. Покопайтесь в своей памяти, спросите свою совесть, и, я уверен, вы нащупаете болевую точку. Вам придется снять тяжесть с души, и только тогда вы выздоровеете.

— Но это нервы, только нервы, доктор!

— Определенно нет.

Она повисла у доктора Гуа на руке.

— Не покидайте меня, доктор, я вас умоляю! Без вас я погибну!

Он резко высвободился.

— Фармацевт Ренсенеб приготовит для вас чрезвычайно сильные пилюли. Они будут способны успокоить самую разгулявшуюся истерию. Но если результат будет снова отрицательным, я только еще более уверюсь в верности своего диагноза. Вы скрываете очень глубоко в своей душе какой-то серьезный проступок. Вас гложет совесть, и ее укоры так сильны, что ведут вас к безумию.

Взяв свою сумку, доктор Гуа торопливо покинул дом Медеса: на окраине его ждала маленькая девочка с воспалением бронхов.

— О чем вы с ним говорили? — спросил Медес у жены.

— О состоянии моего здоровья… Возможно, милый, я долго не проживу…

«Какая приятная новость!» — подумал Медес.

— Доктор Гуа прописал мне интенсивное лечение…

Глаза супруги секретаря Дома царя наполнились страхом.

— Ну-ну, дорогая! Нужно верить доктору, он плохого не посоветует!

Она прижалась к Медесу.

— Какой у меня чудесный муж! Он ни в чем мне не отказывает! А теперь, когда мне так плохо, он ведь меня побалует? О да, правда?

— Ладно, говори, что тебе нужно.

— Прежде всего — духи, притирания и платья. Затем — нужно сменить повара. И рабыню, что причесывает мне волосы! Они меня раздражают и плохо обо мне заботятся. Это из-за них у меня так расстроено здоровье.

Домоправитель Медеса был человеком, абсолютно преданным своему хозяину. И все же ему порой было трудно перенести свою службу — такое унижение и такие оскорбления доставались ему от частого гостя хозяина, главного инспектора амбаров Жергу. Вот и сейчас он явился в дом абсолютно пьяным, с кулаками набросившись на домоправителя и требуя, чтобы его немедленно провели в кабинет.

Домоправитель отправился сообщить Медесу.

— Предупреждаю вас: он не только нетрезв, от него ужасно пахнет! Можно даже сказать: воняет!

— Отмойте его, надушите и переоденьте в новую тунику. Когда он будет в порядке, отведите его в беседку у бассейна. Я приду туда.

Через полчаса Жергу, еще шатаясь, но, уже немного придя в себя, вошел в беседку и упал в кресло. Медес уже его ждал.

— У тебя усталый вид, дружище.

— Это был бесконечный путь, такой долгий! Переходы судна были нескончаемыми… Я весь измотан!

— Однако ты ведь сходил на берег, чтобы выпить. И вообще, похоже, подумывал сбежать. Но голова Сета, что горит у тебя на ладони, вынудила тебя вернуться в Мемфис.

Жергу опустил глаза и что-то невнятно забормотал. Медес смягчился.

— Забудем об этих детских выходках и займемся главным: истинными намерениями Икера.

— Он должен привести в порядок ладью Осириса и сделать новую статую бога. Пройдя посвящение Дома золота, Царский сын Икер станет, возможно, постоянным жрецом, возглавит ритуал отправления Великого таинства и больше никогда не покинет Абидос. Это нечто вроде почетной и окончательной ссылки.

— А что об этом думает Провозвестник?

— Он уверен, что ему в конце концов удастся его план.

— Значит, он устранит Икера и разрушит защиту Абидоса!

— Возможно.

— Ты не слишком-то горишь энтузиазмом, Жергу. Уж не допустил ли ты серьезного промаха?

— О нет, уверяю вас!

— Тогда, значит, Провозвестник поручил тебе какое-то опасное дело, и оно тебя пугает.

— Не лучше ли вовремя остановиться? Еще один шаг, — и мы погибли!

Медес налил в кубок ароматного белого вина и подал своему помощнику.

— На, выпей! Это лучшее лекарство. Оно вернет тебя на землю и придаст уверенности в своих силах.

Жергу жадно выпил.

— Чудесное вино! Ему по меньшей мере лет десять!

— Двенадцать.

— Но одного кубка для такого вина маловато.

— Налью тебе еще после того, как ты передашь мне приказ Провозвестника.

— Уверяю вас, он неслыханный по своей дерзости!

— Я сам хочу судить о нем.

Жергу, зная, что от Медеса ему не увернуться, сдался.

— Провозвестник требует убить Собека.

— Каким образом?

— Он передал мне ларец, который запретил открывать.

В глазах Медеса сверкнули злые черные молнии.

— Ну, ты-то, надеюсь, уже наверняка утолил свое любопытство?

— Что вы! Этот ларец меня пугает! Может быть, в нем тысяча и одно злодеяние!

— Где он?

— Я вам его принесу, конечно принесу! Заверну в холстину погрубее и принесу.

— Что с ларцом приказал сделать Провозвестник?

— Поставить его в комнату Собека.

— И все?

— Но мне и это представляется невыполнимым!

— Не преувеличивай, Жергу.

— Но разве этот проклятый стражник не пользуется постоянным покровительством богов? Как только над ним нависает опасность, он окружает себя отборными воинами, которые способны перерезать глотку любому, кто на него посягнет!

— Покажи-ка мне это благословенное неожиданное оружие…

Жергу отправился домой за ларцом. Спустя какое-то время он уже стоял перед Медесом.

Тот медленно снял полотняную тряпку.

— Да это маленький шедевр! Смотри, он сделан из первосортной акации, да как! Сразу видна рука удивительного мастера!

— Не трогайте его, он нас испепелит!

— Не бойся. Провозвестник сам не желает этого. Его цель — Собек.

— Если я отнесу ему этот ларец, в нем зародится недоверие.

— Да ведь я и не прошу тебя брать на себя этот риск, мой друг. Никто не должен подозревать нас в желании устранить Собека-Защитника. Но ты только представь себе, какой спокойной станет для нас жизнь, когда мы наконец избавимся от этого крокодила! Ведь он нам мешает уже очень давно. Я боюсь, что он слишком близко к нам подобрался, потому что однажды ночью за мной была слежка.

Жергу побледнел.

— Вы опасаетесь, что вас… могут арестовать?

— Ну, Собек, конечно, имеет это в виду… Однако на этот раз мне удалось рассеять его подозрения и уверить в моей абсолютной лояльности. Тем не менее он продолжит свою слежку. Мне нужно быть осторожным.

— Пока еще есть время, — сделал свой вывод Жергу, — давайте уедем из Египта и захватим с собой побольше богатств.

— Зачем терять голову, бросаться в авантюры? Достаточно послушаться Провозвестника и правильно подготовить наше наступление.

— Но ведь ни вы, ни я не можем нести этот ларец Собеку, — настаивал главный инспектор амбаров.

— Значит, это будет кто-то другой.

— Но я ума не приложу, кто!

Медес немного подумал. И вдруг он явственно увидел решение.

— У нас с тобой есть союзник, которого мы и спрашивать не будем, — сказал он, усмехаясь. — Я снова использую драгоценный и единственный талант моей супруги.

11

Всю ночь напролет Секари наблюдал, как вокруг подозрительной лавчонки роились люди. Одни входили, другие выходили, но ничего опасного он не заметил. Сначала он даже был разочарован. Какие-то зеваки вели более или менее оживленную болтовню, шатались подвыпившие бездельники, бегали собаки в поисках какой-нибудь поживы, охотились за воробьями кошки… Короче говоря, это была обычная жизнь простонародного жилого квартала.

И все же наметанный глаз секретного агента заметил одну необычную деталь: в углу террасы прятался наблюдатель, который пристально следил за площадью и прилегающими улицами.

Конечно, это был не слишком ответственный часовой, но он все же внимательно приглядывался к сновавшим вокруг людям. Через определенные промежутки времени он подавал рукой знак своему напарнику, которого Секари разглядел с большим трудом — так хорошо он был замаскирован. Безусловно, здесь были еще и другие, но об их присутствии Секари мог только догадываться.

Что ж, перекрестное наблюдение было установлено грамотно, места для секретных часовых выбраны замечательно, люди вели себя умело. Это явно были не любители, и пришли они сюда не для развлечения.

Секари почувствовал себя в опасности.

А что если какой-нибудь из террористов его заметил? Что ж… Нужно постараться их переиграть.

И, вместо того чтобы бежать, он медленно, прогулочным шагом бездельника-ротозея направился к центру площади и обратился к группе людей, которые о чем-то оживленно спорили.

— Неплохая ночь, ребята! Мне вот тоже не спится. Слушайте, тут вот какое дело… Не знаете ли вы здесь поблизости какой-нибудь сговорчивой девчонки?

— Ты ведь не здешний, — ворчливо буркнул один из спорщиков.

— Я его знаю, — вставил другой, с курчавыми волосами. — Это новый водонос, он продает не дорого. Слушай, приятель, тут немало симпатичных подружек!

Уголком глаза Секари заметил, что один из наблюдателей стал делать какие-то знаки. Маневр незнакомого человека нарушил привычную для часовых спокойную атмосферу ночи.

— Каждый труд, дружище, заслуживает вознаграждения! И если ты отведешь меня к умелой красотке, ласково встречающей клиентов, то не пожалеешь!

Курчавый даже облизнулся от предвкушения.

— Есть тут одна сирийка… Тебе подойдет?

— А тебе, вижу, она понравилась?

— Ты что, я только что сговорился о женитьбе! Но знатоки о ней отзываются отменно.

— Хорошо, тогда пошли.

Секари чувствовал, как его провожают несколько пар глаз. Курчавый свернул в темную тихую улицу.

Секретный агент заметил, что за ними увязался и ворчун.

Вслед за своим провожатым Секари вошел в дверь кокетливого трехэтажного домика.

— А что, тот ворчун тоже идет с нами?

— Нет, он возвращается к себе.

— Значит, он здесь живет?

— Давай поднимайся на второй этаж, я тебя с ней познакомлю.

Курчавый аккуратно закрыл дверь.

Темно. Никаких возбуждающих ароматов, никаких украшений, намекающих на любовные игры, никакой гостиной с большим количеством мягких циновок и подушек, никакого кубка с пивом, который подносят новому клиенту… Секари сразу смекнул, что это место предназначено вовсе не для развлечений.

— Ты не останешься разочарованным, сам увидишь! — все пел ему в уши курчавый, медленно поднимаясь по лестнице.

Секари сбил его с ног и крепко прижал к ступеням.

На площадке второго этажа его ждал убийца с дубиной. Привычным ударом головы в живот Секари опрокинул его и быстро на четвереньках взобрался на третий этаж.

Острие пролетевшего над головой ножа задело его щеку как раз в тот момент, когда он выбирался на террасу. Единственный шанс ускользнуть от бандитов — это прыгать с крыши на крышу, рискуя сломать себе шею.

Внизу ворчун поднял тревогу. Откуда ни возьмись, из темных улиц высыпало множество мужчин, которые бросились вслед за беглецом.

Тренированный Секари удивил своих преследователей. Даже самый быстрый и сильный из них не сумел в темноте правильно рассчитать силу прыжка и рухнул между домами. Это сразу охладило пыл остальных, и они отказались от попытки поймать беглеца.

Курчавый приказал своим людям снова занять посты. Слишком много шума в квартале привлекло бы внимание стражников.

Собек сидел у себя в кабинете. Он медленно дожевывал кусок жареной говядины. На столике перед ним стояли салат, свежие фрукты и кубок с вином. Он потягивал вино и вчитывался в строки докладов своих основных осведомителей. Ночь была для него лучшим временем суток, она позволяла не спеша обдумать все события, происшедшие за день, и выделить главное.

Так… Появилась новая деталь. Может быть, она даже станет самой главной. Секари сообщает, что обнаружил след. Он человек серьезный и не станет своих слов бросать на ветер, поэтому можно не беспокоиться: он, не откладывая, все проверит сам. Как только Секари вернется, Собеку-Защитнику придется принимать срочные решительные меры.

В дверь постучали.

— Войдите.

— Мне очень жаль, что приходится вас беспокоить, начальник, — извинился дежурный стражник. — Но тут вам прислали ларец, а к нему приложена записка с надписью «срочно».

— Кто прислал?

— Посланник сказал, что это написано в записке.

— Ладно, иди.

Собек сломал печать и развернул небольшой папирус.

«Это для тебя. Будешь складывать в этот ларец конфиденциальные материалы. Как видишь, ларец прекрасной работы, его изготовили лучшие мастера. Ты сумеешь оценить его прочность, как, впрочем, сумеют оценить ее и другие ответственные чиновники, которым Великий царь отправляет этот дар. До завтра, встретимся на заседании Великого совета. Сехотеп».

«Отличная вещь», — подумал Собек и приподнял крышку.

К великому изумлению Защитника, ларец не был пуст!

В нем находились шесть небольших фигурок, очень напоминавших погребальные статуэтки «ответчиков», которые обычно предназначаются для выполнения в загробном мире различных работ, а именно: работы по ирригации, пересадке плодоносящего лимона с востока на запад и обработке полей.

Но у этих фигурок, выполненных из обожженной глины, была странная особенность: вместо того чтобы держать мотыги и строительные инструменты, их руки сжимали кинжалы! Фигурки были бородатые, выражение их глаз — угрожающее, в чертах лиц не было ничего египетского…

— И вот это — мне? Подарок от фараона? Это чья-то дурацкая шутка!

Чтобы рассмотреть поближе, начальник стражи взял в руку одну из фигурок, и в этот самый момент она… с яростью вонзила свое оружие ему в руку.

От неожиданности Собек выпустил фигурку из рук.

Тогда шесть фигурок, собравшись вместе, ринулись на него как озверелые псы и стали бить, бить, бить…

Собек не в силах был парировать все удары, но считал, что вполне может управиться с этим миниатюрным отрядом. Но статуэтки действовали с такой быстротой и эффективностью, что Собеку не удавалось нанести им хоть какой-нибудь урон.

И вот он уже теряет силы от более десятка ранений…

Но острия кинжалов неустанно все терзают и терзают его тело. Не давая ему времени, чтобы опомниться, нападающие смеются в голос над тем, что им удалось повергнуть такого колосса.

Собек прижался спиной к столу, на котором стоял злополучный ларец, и… тяжело рухнул на пол.

От этого фигурки словно еще больше озверели. Они вцепились в его шею и голову. Их жертва вот-вот готова была потерять сознание и только прикрывала от ударов глаза.

Глупо было умирать таким образом… Собек-Защитник собрал последние силы и завыл как раненый дикий зверь. Его крик был таким отчаянным, что дежурный стражник решился войти в кабинет.

— Начальник, что-то не так? О боги! Начальник!!

Ошеломленный стражник стал ногами топтать фигурки, отшвыривая их от Собека. Однако фигурки не только не разбивались, но с удвоенной яростью бросались в атаку.

Желая избавить Собека от этого ужаса, стражник попытался вытянуть начальника из кабинета за руки. Но, пятясь к двери, он толкнул спиной светильник и опрокинул его…

Горячее масло капнуло на статуэтку, и та тотчас же загорелась.

— На помощь! — закричал стражник.

На его крик сбежались другие дежурные. Их взглядам предстала ужасная картина…

Весь в крови, Собек не двигался.

— Сожгите эти чудовища! — приказал коллегам стражник.

Пламя охватило все нападавшие фигурки. Они с громким треском лопались, а глина, из которой они были сделаны, издавала жуткий вой…

Дежурный стражник не решался дотронуться до тела своего несчастного начальника.

— Давайте позовем доктора Гуа!

Наконец-то Секари почувствовал себя в безопасности. Он остановился, закрыл глаза и тяжело дышал. На этот раз, кажется, катастрофы удалось избежать. Никогда еще в своей жизни он не сталкивался со столь хорошо организованной бандой, которая была способна так быстро и слаженно реагировать на ситуацию.

Секретный агент понял, почему до сих пор городской страже не удавалось выявить террористов. Они были слишком глубоко внедрены в местное население городских кварталов и, без всякого сомнения, работали, создавали семьи, завязывали с египтянами дружбу и ничем не отличались от обычных жителей. Никто к ним не относился как к чужакам, никто их не подозревал…

Из этого напрашивался неизбежный тревожный вывод: Провозвестник задумал и воплощал план, рассчитанный на долгий срок.

Сколько же лет тому назад в Мемфисе поселились его убийцы? Десять? Двадцать, а может быть, тридцать? О них забыли, они утратили свои родные имена, стали славными горожанами, которых ценили их соседи… Но они… Они ждали приказа от своего начальника и били только наверняка.

Здесь не поможет никакое расследование. Может быть, даже кое-кто из тайных осведомителей стражи тоже принадлежит к отрядам Провозвестника? Это вполне можно было предположить… Тогда, стало быть, они будут лгать, уверяя в обратном и поставляя удобную Провозвестнику информацию. А это позволит страже взять пару-тройку мелких сошек, но ни разу не выведет ни на одного фанатично преданного делу…

В таком случае каждый квартал следует рассматривать как своего рода крепость. В ней немедленно замечали каждого любопытного, и наблюдатели поднимали цепь по тревоге.

Итак, Секари, переступив определенные границы, подписал себе приговор. Его поведение привлекло внимание врага, а тот вовсе не был склонен видеть в нем простого гуляку и должен его убить.

«Какого же дурака я свалял! — подумал секретный агент. — Они не трогают своих соседей и остаются незамеченными. Но они не откажутся от попыток меня убить! Только за мной теперь пойдут не толпой, а пустят по следу своего человечка, мастера на темные дела, который будет действовать быстро и незаметно».

Не успел Секари об этом подумать, как из окна второго этажа соседнего дома на него свалился именно такой тип и прижал его к земле.

От удара секретный агент чуть не потерял сознание, а потому действовал медленно и никак не мог высвободиться.

Террорист накинул ему на шею петлю из довольно толстого кожаного шнурка и дернул изо всех сил.

Потом он слегка ослабил натяжение и дернул снова. Ему хотелось насладиться тем, как будет задыхаться его жертва. Египтянин умирал…

Но тут что-то жаркое, мохнатое и тяжелое ударило его по ногам. Убийца потерял равновесие, упал и выпустил шнурок из рук.

Пока он соображал, что произошло, собачьи клыки вцепились в его затылок.

Выполнив свое дело, Кровавый поспешил к Секари и стал облизывать ему руки. Секари едва мог дышать, горло жгло, душил кашель. Он с трудом шепнул:

— У тебя чутье на верный момент, дружок!

И долго чесал за ухом у своего спасителя, чьи глаза горели радостью и удовлетворением.

Немного оправившись, Секари встрепенулся.

— Я должен сообщить Собеку! Нужно поднять по тревоге весь город!

Еще шатаясь, Секари двинулся вперед. Но теперь его мучил вопрос: а что если враг отправил по его следу не одного убийцу?

Ускорив шаг, он выбрался наконец из переплетения улиц на небольшую площадь, где его ждал Северный Ветер, нагруженный несколькими тяжелыми кувшинами.

Прохладная вода немного успокоила жжение в горле. Торопливым шагом все трое отправились ко дворцу.

Рядом с управлением Собека царило непривычное для этого времени оживление. Из окон шел дым, водоносы бегали с кувшинами в здание и обратно.

— Что тут случилось? — спросил Секари у стражника из оцепления.

— Начался пожар. Возвращайся к себе, здесь уже хватает водоносов.

— А как начальник Собек? Он жив и здоров?

— А что это тебя так волнует, приятель?

— У меня для него донесение.

Неотложность дела заставила Секари нарушить привычное для него правило действовать незаметно.

Стражник посмотрел на него внимательней.

— Странно… Что это за шрам у тебя на шее? На тебя напали?

— Ничего серьезного.

— А ну-ка расскажи поподробнее.

— Подробности я оставлю для Собека.

— А ну-ка постой, приятель!

Стражник угрожающе поднял дубинку. Тотчас вокруг Секари живой защитой встали Северный Ветер и Кровавый. Осел стал рыть копытом землю, а пес угрожающе показал клыки и грозно зарычал.

— Спокойно, друзья! Этот человек не хочет причинять мне зла.

Стражник осторожно отступил.

— Попридержи своих чудовищ!

Несколько стражников подоспели на помощь.

— У тебя проблемы? — спросил офицер.

— Я хочу видеть Собека, начальника стражи, — смиренно попросил Секари.

— По какой причине?

— По личной и конфиденциальной.

Офицер явно колебался. Отвести ли этого странного человека сразу в тюрьму или сначала к одному из личной охраны Собека-Защитника, пусть те сами разбираются, серьезны ли причины у этого человека?

Подумав, он склонился ко второму решению.

Офицер личной охраны Собека, которого вызвали к Секари, тут же узнал секретного агента и отвел его в сторону.

— Мне необходимо немедленно предупредить Собека, — прошептал Секари. — Мы должны проверить квартал, который расположен к северу от храма Нейт.

— Ты чего-нибудь опасаешься?

— В этом квартале свили гнездо террористы.

Офицер произнес севшим от волнения голосом:

— Собек больше не может отдавать приказы…

— Какие-нибудь административные неувязки?

— Если бы!

— Но ты же не хочешь сказать…

— Иди за мной.

Собек лежал на циновке.

Под головой подушка. Доктор Гуа обрабатывал бесчисленные раны.

Секари подошел поближе.

— Он еще жив?

— Еле-еле. Я никогда не видел у человека столько ран!

— Вам удастся его спасти?

— На этой стадии вопрос может решить только судьба.

— Известно, кто на него напал?

Офицер позвал дежурного стражника. Тот сбивчиво описал происшествие, завершение которого застал.

Офицер показал Секари небольшой кусок папируса с пятнами крови.

— Нам известно имя виновного. Он заказал статуэтки, отправил ларец и подписался под своим преступлением.

12

Провозвестник, зная все о Храме миллионов лет Сесостриса, не счел необходимым уничтожать тексты, разбивать предметы или уродовать статуи. Весь этот ритуальный, постоянно действующий механизм служил лишь для поддержания КА фараона и для производства энергии для Абидоса. Ее уменьшение дало бы лишь самые незначительные результаты. Чтобы добиться решающей победы, нужно было убить противника.

Провозвестник выполнил, как всегда безупречно, свои утренние обязанности, после чего уступил место другим временным жрецам, которым было поручено убирать святилище. Он сделал вид, что возвращается к себе домой, проверил, не следит ли кто за ним, и направился к Древу Жизни.

Там не было ни жрецов, ни стражника.

Когда заканчивалась церемония прославления восхода, акация оставалась одна, купаясь в солнечных лучах нового дня. Для ее защиты вполне хватало силового поля, создаваемого четырьмя небольшими деревцами.

Провозвестник достал из кармана четыре сосуда с ядом. Во время своих ночных дежурств в храме он занимался тем, что изучал возможность проникновения в лабораторию, и теперь результат налицо: ему удалось, не оставив следов взлома, проникнуть туда и составить смертельную микстуру со средним сроком действия. Отлично сработано! Внешне растения будут казаться здоровыми, но внутри будут сохнуть и перестанут защищать акацию. А когда Безволосый заметит это и спохватится, будет уже поздно!

Итак, сначала то деревце, что на востоке…

Провозвестник вылил к подножию ствола юной акации содержимое сосуда — жидкость без цвета и запаха.

— Пусть сияние восходящего светила тебя больше не греет, а убивает, как ледяной ветер зимы!

Затем — запад и второй сосуд.

— Пусть лучи заходящего солнца ослабляют тебя и посылают тебе злую смерть, укрывая тебя тьмой!

Теперь — юг и третий сосуд.

— Пусть лучи солнца в зените сжигают тебя и умерщвляют твои соки!

И наконец — север и четвертый сосуд.

— Вот холод небытия. Пусть он повергнет тебя и не даст тебе подняться!

Уже с завтрашнего дня Провозвестник будет наблюдать за действием яда. И, если надежды оправдаются, то защитное силовое поле постепенно исчезнет.

Теперь самое время заняться четырьмя львами.

Каждое мгновение ритуала посвящения Дома золота Икер переживал всем сердцем. Золотое сияние все нарастало. Как обычный смертный мог видеть в стольких измерениях и ощущать так много значений символов? Может быть, это как раз и происходит оттого, что он уже не пытался анализировать и размышлять, а развивал внутреннее знание своего сердца, проникая в самую глубинную суть таинства?

Да, мир объяснить нельзя. И тем не менее у него есть смысл. Вечный смысл, вечно проистекающий из себя самого и ведущий за пределы понимания человека. Жизнь зародилась среди звезд и осознать ее можно, возвращаясь к ним через посвящение. И он, бывший ученик писца из Медамуда, только что вошел в дверь, ведущую в неземное!

Исида встала очень рано и вместе со служительницами Хатхор отправляла ритуал. Выйдя из Дома золота, где статуя Осириса и его ладья набирались энергии, она молчала. Она понимала, что после таких испытаний, которые только что выпали на долю Икеру, особенно важно собраться с мыслями и обдумать потрясение от ритуала. Посвященный собирает и напрягает свои внутренние силы, что предшествует рождению нового взгляда на мир.

Икер постепенно возвращался на землю, но сохранил в своем сердце все то, что видел во время путешествия за пределами человеческого пространства и времени. Выйдя за порог их скромного белого домика, он долго смотрел в небо. Он больше никогда не будет так на него смотреть! Из звездной матрицы рождаются бессмертные творения, которые делаются видимыми благодаря усилиям ремесленников!

К несчастью, существовала и другая реальность, которая давала значительно меньше поводов для радости. И Царскому сыну, Единственному другу и посланнику фараона предстоит с ней встретиться.

— Молоко прокисло и хлеб недопеченный, — сурово отчитал служанку Бега. — В следующий раз следи лучше за теми продуктами, которые носишь постоянным жрецам. Если один из них пожалуется, тебя выставят из Абидоса.

Хорошенькая Бина возмутилась.

— Разве твой вкус здесь служит критерием?

— Здесь все его уважают.

— Вот поэтому-то ваш Абидос и прогнил!

— Знай свое место, крошка, и правильно исполняй свою работу.

Бега ненавидел женщин. Они были легкомысленны, беспечны, лукавы, неверны и обладали еще тысячами других недостатков. Как только он займет предназначенную ему верховную жреческую должность и добьется полной власти, он всех их выгонит с Абидоса и запретит им участвовать и в ритуалах, и в службах. Больше ни одна жрица не посмеет переступить порог египетских храмов. Они останутся только в распоряжении мужчин. Только мужчины достойны обращаться к богу и получать от него милости. В этом смысле учение Провозвестника казалось ему особенно удачным: лишить всех самок возможности исполнять любые религиозные функции, изгнать их из школ, полностью закрыть их тело, чтобы они больше не совращали противоположный пол. И закрыть их в семейном жилище, ограничив лишь служением собственному мужу! Цивилизация фараонов дала им столько свобод, что они стали вести себя как независимые существа. И — страшно сказать! — могли даже царствовать!

Бина с иронией наблюдала за жрецом.

— Так ты будешь есть или унести это?

— Сегодня ладно, давай! Но завтра чтобы было лучше, я требую! Или… Уходи, быстро! Икер идет!

Она живо скрылась.

Сгорбившись, Бега стал сосредоточенно жевать.

— Простите, я вас побеспокоил слишком рано!

— Мы все в полном распоряжении Царского сына. Вы уже позавтракали?

— Нет еще.

— Разделите завтрак со мной.

— Спасибо, я не хочу есть.

— Вы не заболели?

— О нет, успокойтесь! Испытания все больше укрепляют мое здоровье.

— Разрешите поздравить вас с посвящением Дома золота. Эта привилегия даруется редко и налагает на вас особую ответственность. Но мы все будем рады тому, что вы возглавите ритуалы месяца хойяк.

— Дата мне представляется слишком близкой, а я себя чувствую слишком неуверенно! Мне кажется, что мне не хватает знаний.

— Все постоянные жрецы, начиная с меня, помогут вам подготовиться к этому великому событию. Не беспокойтесь, вы вполне владеете ситуацией. Разве ваша миссия не проходит как нельзя лучше?

— Дом золота готовит сейчас к явлению миру новую статую Осириса и его новую ладью. И я надеюсь, сообщество жрецов Абидоса будет безупречным и все недоразумения развеются. То расследование, что я проводил недавно, вас шокировало, но оно дало серьезные результаты.

— О, это мелкое недоразумение, о котором следует забыть, — заверил Бега. — Мы все оценили вашу сдержанность и знаем, что в ней не было и намека на высокомерие. Никто не сомневался, что вы убедитесь сами — постоянные жрецы в своем поведении строго следуют правилам и они глубоко преданны ритуалам Осириса. Абидос, этот духовный центр Египта, должен оставаться незапятнанным. Однако нелишне через определенные промежутки времени убеждаться в этом. Великий царь доказал свою прозорливость тем, что поручил испытание такому человеку, как вы, — способному довести дело до достойного завершения.

Сердце Бега оставалось холодным, голос — бесстрастным, но его слова удовлетворили Икера. Суровый служитель ритуалов нечасто удостаивал сердечностью своих собратьев и был скуп на похвалы. Его оценки и суждения подхватывались другими постоянными жрецами, поэтому можно было считать, что его одобрение или осуждение становилось одобрением или осуждением их всех. Поэтому у Икера развеялись последние сомнения.

— Нас удивило, — продолжал Бега, — что фараон решил доверить золотую дощечку такому юному чиновнику, еще незнакомому с нашими ритуалами и нашими таинствами. За свою жизнь я редко видел Безволосого в таком гневе. Но мы слишком замкнуты на самих себя и совершаем ошибку, недооценивая широту видения фараона. Какое презренное тщеславие! Какая непростительная ошибка! Нас убаюкивают наш возраст и наш опыт. Но божье творение совершается каждый день, и наш долг состоит как раз в том, чтобы смиренно служить ему, забывая обо всех наших смехотворных амбициях. Поэтому ваш приезд, Икер, стал нам прекрасным уроком. Лучшего средства и желать нельзя для восстановления нашей бдительности и для своевременного напоминания о неукоснительном исполнении нашего долга. Когда фараон удаляется от Абидоса, Египет рискует исчезнуть. Если фараон к Абидосу приближается, наследие предков источает на египтян благодеяния, и государство Обеих Земель процветает. Выбор Сесостриса служит для всех примером, он пользуется всеобщей любовью по своим заслугам, и его прославляют вполне справедливо. Велики его добродетели! Нам и вам исключительно повезло, что мы имеем честь служить такому великому правителю, чьи решения освещают нам путь.

Икер, не ждавший таких откровений от обычно сурового и немногословного ритуального служителя, оценил его искренность, свидетельствовавшую о неизменной преданности постоянных жрецов Абидоса.

Тем не менее он не преминул задать вопрос, мучивший его после того, как Исида сказала, что «Жергу похож на прогнивший плод».

— Как мне кажется, постоянные жрецы нечасто покидают Абидос?

— Они не покидают его почти никогда. И все же Правила не навязывают нам таких строгих ограничений. Но чего нам искать во внешнем мире? Мы добровольно выбрали свое служение и приспособились к ограничениям здешней жизни, мы любим землю Осириса и соприкасаемся с самым главным в жизни. Чего же желать еще?

— Меня интересует вот что: как вы познакомились с Жергу?

Бега нахмурился.

— Это была случайность. Я слежу за тем, чтобы у постоянных жрецов всегда было все необходимое, и за поставками различных мелочей для их комфорта. Жергу предложил свои услуги, и я удовлетворен его компетентностью.

— Кто направил его в Абидос?

— Этого я не знаю.

— И вы никогда не интересовались этим?

— Я нелюбопытен по природе. Раз он прошел контроль, значит, у меня нет оснований смотреть на него с подозрением. Я требовал от него пунктуального и серьезного отношения к делу, и Жергу меня ни разу не разочаровал.

— А он не задавал вам… неуместных вопросов?

— Если бы это было так, я бы немедленно выбросил его из Абидоса! Нет, он довольствуется только тем, что получает от меня списки товаров и поставляет товары согласно утвержденным мной спискам сюда.

— И каждый раз он приезжает сам?

— Жергу очень скрупулезно исполняет свои обязанности, это очень ответственный чиновник. Он никому не перепоручает проверку грузов и перевозку их в порт назначения. За его верную и исправную службу его назначили временным жрецом. Его характер, скорее, примитивен, но он не мешает ему восхищаться Абидосом и дорожить своим назначением.

У Бега вдруг сел голос.

— А почему вдруг возникли все эти вопросы? Вы подозреваете Жергу в совершении какого-нибудь неподобающего поступка?

— У меня нет никаких тому доказательств.

— И все же вы ему не доверяете!

— Разве его должность главного инспектора амбаров не должна отнимать у него все его время?

— Сюда часто приезжают высокопоставленные чиновники из Мемфиса, Фив^[145] и даже из Элефантины! Учитывая ту роль, которую играет в жизни страны Абидос, расстояние не имеет значения. Некоторые чиновники проводят здесь только одну-две недели, другие больше. Но никто не отказывается от своих должностей, какими бы скромнымиони ни были. Жергу принадлежит к сообществу этих верных и преданных временных жрецов.

— Спасибо, что вы помогли мне, Бега, — произнес Икер, прощаясь.

— С сегодняшнего дня вы — наш Верховный жрец. Вызывайте меня в любое время.

Глядя на то, как удаляется Царский сын, приверженец Сета нервно кусал хлебную корку. Он сожалел, что стал защищать Жергу, но как было поступить иначе? Усомниться в нем или наговорить на него означало бы спровоцировать расследование, а уж тогда бы Икер точно вышел бы на самого Бега!

Но вот убедили ли Царского сына его речи о невиновности Жергу?

Конечно нет.

Да… Этот Икер становится очень опасным. А что будет дальше? Теперь, когда он облечен верховной властью и признан достойным таинств Осириса, этот посланец Сесостриса неожиданно стал грозным и могущественным. И Бега напрасно надеялся, что Абидос отторгнет его. Как страшно он ошибся!

От этого Икера шел необычный свет, который питали ритуалы Осириса…

На какое-то краткое — самое краткое! — мгновение Бега вдруг усомнился. Ему подумалось, что, может быть, стоит отказаться от заговора и предательства и, снова став искренне преданным постоянным жрецом, пойти за Икером…

Но он тут же рассердился на самого себя. В ярости он стал тереть свои глаза, словно они были виноваты в том, что от Икера шел божественный свет!

Чистота Икера, его духовное стремление к идеалам, его преклонение перед традиционными ценностями вели в тупик! Будущее только за Провозвестником!

И, кроме того, Бега зашел уже слишком далеко.

Отказаться от своего прошлого и своей клятвы было для него невозможно: Бега участвовал в заговоре сил зла. Этот выбор освободил его долго сдерживавшуюся злобу, жажду богатства и власти! И такие люди, как Икер, должны быть стерты с лица земли!

Теперь Провозвестнику предстоит действовать немедленно.

Шаб Бешеный повстречал своего хозяина возле лестницы Великого бога — там, где их не могли видеть солдаты, патрулировавшие город со стороны пустыни. Ритуал захода солнца уже закончился, в домах у постоянных и временных жрецов зажигались светильники. После ужина те, кто специализировался в наблюдении за небом, поднимутся на крышу храма Сесостриса и станут записывать, какое положение приняли звезды, пытаясь расшифровать и прочесть послание богини Нут живущим на земле.

— Удалось ли тебе приблизиться к могиле Осириса?

— Там нет никакой видимой защиты, — ответил Шаб Бешеный. — Только один старый ритуальный служитель проверяет печати и произносит заклинания.

— И нет никаких сторожей?

— Никого. По вашему совету я держался шагах в тридцати от двери в гробницу. Потому что там, конечно, есть какая-то невидимая защита. Не может же быть, чтобы к сооружению такой значимости можно было подойти так легко!

— Священный характер этого места и свет Осириса — достаточное оружие, чтобы остановить любого слишком любопытного, — сказал Провозвестник. — Все они боятся гнева богов.

— А разве жрецы не установили какой-нибудь магический барьер?

— Ну, он-то меня не остановит, мой храбрый друг. Шаг за шагом я разрушаю стены Абидоса.

— Должен ли я все еще скрываться в этой молельне, мой господин?

— Осталось уже недолго.

Шаб Бешеный зловеще осклабился.

— Дадите ли вы мне привилегию убить Икера?

Глаза Провозвестника налились кровью и вдруг вспыхнули огнем. От всего его тела повеяло таким жаром, словно он стал пылающим костром.

Бешеный в испуге попятился.

— Мои глиняные фигурки выходят из ларца, — прошептал Провозвестник угрожающе. — Собек-Защитник только что совершил последнюю в своей жизни ошибку. Сегодня вечером мы от него избавимся, и наша сеть в Мемфисе сможет начать свое наступление…

13

Сесострис обрадовался счастливому исходу посвящения Икера в таинства Дома золота. По словам Безволосого, молодой человек вел себя замечательно и исполнил свою миссию строго, вдумчиво и уверенно. Сам того не ведая, он вошел в первые врата Золотого круга Абидоса и, стало быть, постепенно начал становиться самим Осирисом. Вскоре, руководя ритуалом месяца хойяк, он станет его средоточием и совершенно осознанно войдет в самый центр самого тайного братства в Египте.

И еще: Икер созидал себя как светоносный камень, из которого рождается любая пирамида, любой храм, любое вечное жилище. На этом камне утвердит фараон свое царство — не ради собственной славы, а ради славы Осириса. Пока Обе Земли находятся в священном союзе, смерть не будет губить живущих.

Ходили упорные слухи, что Сесострис вскоре назначит Икера своим соправителем и посадит его рядом с собой на трон, чтобы подготовить его к самостоятельному царствованию. Но намерения монарха, не исключавшие такой возможности, ею не ограничивались. По примеру своих предшественников он должен передать КА Осириса человеку, достойному вместить его в себя, хранить, выращивать, а затем в свою очередь передать своему наследнику. Икер — созидатель статуи бога и его священной ладьи — будет играть именно эту, главную роль. Познав таинства, он будет их воплощать в ритуале Осириса. В этом его положении, каким бы исключительным оно ни было, не будет никакой разницы между созерцанием и действием, между знанием и воплощением. Пройдет время, и Икер будет жить жизнью Осириса, которая лежит у истоков сверхъестественного бытия символов, материального воплощения духовного. Он воссоединится с Исидой, пройдя Огненный путь, и увидит изнутри Древо Жизни.

Угроза, исходящая от Провозвестника, делает первостепенной роль, отведенную юной чете. Его фанатической доктрине и необузданному желанию силой навязать свое чудовищное учение Исида и Икер противопоставят свою радостную духовность без догматизма, учение о воплощении и бесконечном перевоплощении, источником которых является созидающий свет.

Но победа еще не достигнута.

Сесострис не обольщался и не верил в то, что Провозвестник бесследно исчез. Эта змея пустынь умела затаиться перед нападением.

Понимал ли, чувствовал ли Провозвестник всю действительную значимость Икера, или он нацелился только на борьбу с фараоном, готовя новые удары по Мемфису? Хотя Собек-Защитник и добился некоторых скромных успехов, все же следовало опасаться возможности нападения со стороны сети террористов, которая так хорошо была внедрена в городскую среду, что даже Секари едва мог надеяться нащупать верный след…

Так ночью размышлял фараон, когда его осмелился потревожить Несмонту.

— Очень плохая новость, Великий царь. Собек-Защитник стал жертвой преступного покушения. Магические глиняные фигурки, переданные ему вместе с ларцом, нанесли ему огромное количество ран. Остановить и уничтожить нападавших сумел только огонь. Жизнь Собека пока под угрозой. Доктор Гуа пытается его спасти. Но его прогноз неутешителен. Однако наши несчастья этим не исчерпываются! Когда стали разыскивать доктора Гуа, выяснилось, что он находился у постели визиря, которого свалил серьезный недуг. По мнению Гуа, Хнум-Хотеп исчерпал в борьбе с болезнью последние силы…

— Нужно действовать немедленно! — настаивал Секари. — Если промедлим, террористы перейдут в другое место и снова затаятся.

Отборным стражникам была поручена охрана Собека, и они не имели права принять самостоятельное решение.

— Только сам Собек мог бы отдать такой приказ, — напомнил помощник Защитника.

— Посмотри реальности в лицо! Собек в агонии. Ему известны подробности моего расследования, и он ждал моего донесения. Его приказ сводится только к одному: нужно действовать! Сам Собек-Защитник принял бы самые решительные меры, уж будь уверен!

Офицер растерянно слушал, но не был способен действовать.

— Только Собек умел координировать все наши силы и вести такую масштабную операцию. Без него мы пропали. Он никому не доверял такие дела и лично подробно изучал все обстоятельства, а потом принимал единственно верное решение. Убрав его, враг парализовал нас. Мы никогда не оправимся от такой потери.

— Такая прекрасная возможность нам может никогда не представиться! Я настаиваю, чтобы ты дал мне как можно больше опытных людей. Еще есть шанс, что мы успеем отсечь часть сети Провозвестника!

Из кабинета Собека выглянул доктор Гуа.

— Скорее принесите мне кувшин со свежей бычьей кровью!

— Он жив… Жив! Он еще жив? — не веря своим ушам, прошептал офицер стражи.

— Скорее!

Побежали будить мастера-мясника из храма Сесостриса. Тот принес в жертву двух откормленных быков и передал врачу драгоценную кровь, которую тот заставил раненого выпить мелкими глотками.

— Вы сумеете его спасти? — спросил Секари.

— Наука не умеет творить чудеса, а я — не фараон.

— Но я могу помочь тебе, — произнес монарх, входя в комнату.

И он тотчас же устремил свой магнетический взгляд на Собека, отводя от него жадные когти смерти…

Раненый стал приходить в сознание.

— Великий царь…

— Твой труд еще не окончен, Собек. Лежи и дай лечить тебя. Чтобы поправиться, тебе нужно поспать.

Доктор Гуа не верил своим глазам. Без вмешательства царя Собек-Защитник, несмотря на крепкий организм и тренированное тело, давно бы угас. Но магнетизм монарха и бычья кровь сумели вернуть его лицу румянец.

— Пусть фармацевт Ренсенеб принесет мне самые лучшие средства для поддержания в организме жизненных сил.

Фараон и Секари вышли из комнаты.

Секари посетовал:

— Стража выглядит выбитой из колеи, Великий царь. Мне нужен Несмонту, и тогда я попытаюсь обыскать квартал Мемфиса, где кроются террористы. Может быть, еще не поздно.

— Иди к нему и веди его солдат.

К монарху подошел адъютант Собека.

— Великий царь, нам известно, кто несет на себе тяжесть этого преступления.

— Это не Провозвестник?

— Нет, Великий царь.

— Откуда такая уверенность?

— Преступник сам расписался в своем преступлении.

— Какие у вас доказательства?

— Вот этот папирус написан рукой убийцы, отправившего ларец Собеку от вашего имени.

Сесострис внимательно прочел записку.

Формально она обвиняла Сехотепа.

Внутренне помолодев от мысли, что ему предстоит арестовать целую банду террористов, Несмонту энергично руководил маневром своего отряда. Он сам поднял своих солдат в главной казарме Мемфиса и возглавил поход. Несколько полков двинулись в направлении, указанном секретным агентом. Был поздний час ночи, и площади и улицы были пустынны.

— Остерегайтесь возможной засады, — посоветовал Секари Несмонту, своему собрату по Золотому кругу Абидоса.

— Здесь эти негодяи не сыграют со мной ту же шутку, что в Сихеме, — пообещал генерал. — Во-первых, мы взяли квартал в кольцо, а во-вторых, небольшие отряды наших воинов обыщут каждый дом. А с крыш на врага обрушат свои стрелы лучники.

Приказы генерала исполнялись быстро и точно.

Квартал начинал пробуждаться. Раздавались мольбы и протесты, плакали дети, но не было ни драки, ни попыток сбежать.

Секари в сопровождении десяти воинов облазил весь дом, из которого только час назад едва сумел унести ноги. Никого…

Остатки еды, потушенные светильники, старые циновки. Гнездо спешно брошено. Ни малейшей зацепки.

Оставалась лавка подозрительного продавца сандалий.

Ее владелец вместе с женой и перепуганным маленьким сыном стоял на пороге. Он с пеной у рта доказывал свою невиновность.

— Обыскать дом! — приказал Несмонту.

— Чей это приказ? — возмущался подозреваемый.

— Это государственное дело.

— Я пожалуюсь визирю! В Египте так с людьми не обращаются! Ты должен уважать закон!

Несмонту сурово в упор посмотрел на протестующего лавочника.

— Я генерал и главнокомандующий египетской армии, и не меня учить заговорщику и сподвижнику Провозвестника.

— Заговорщику… Провозвестник… Я ничего не понимаю!

— Хочешь, чтобы я тебе объяснил?

— Я требую этого!

— Мы подозреваем тебя в терроризме и в намерении убить египтян.

— Ты… Ты несешь неведомо что!

— А ну поуважительней, парень! Пока мы будем перетряхивать твой жалкий домишко, тобой займутся мои специалисты.

Не обращая внимания на вопли и рыдания, солдаты увели торговца.

Секари, участвуя в обыске, тщетно искал доказательства его виновности.

Среднего качества кожа, десятки пар сандалий, сложенных стопами, папирус для ведения счетов и немного предметов повседневного быта, необходимых для маленькой семьи.

— Ничего не нашли, — пожаловался он Несмонту.

— Может быть, остались тайники с оружием, — предположил генерал.

— Заговорщики Провозвестника успели все перенести в другое место!

— Мы допросим каждого жителя этого квартала. И они заговорят, поверь мне!

— К сожалению, нет, мой генерал. Если среди них остались террористы, то они не сдадутся добровольно. Они готовы к тому, что их могут схватить, и будут либо молчать, либо лгать.

Старый генерал не стал отрицать справедливость утверждений секретного агента. И все же он довел начатую операцию до конца.

Полный провал.

Ни Курчавого, ни Ворчуна… И пришлось, извинившись, отпустить торговца сандалиями.

По окончании ритуала восхода солнца Сесострис обратился к доктору Гуа.

— Теперь Собек выздоровеет, — радостно сообщил врач. — Мое лечение сейчас подошло бы разве что огромному дикому быку, но, к счастью, у Собека именно такое могучее сложение! Вот только деликатный вопрос: как удержать больного в постели, пока не зарубцуются самые глубокие раны! На наше счастье, ни один из жизненно важных органов серьезно не поврежден и сумеет восстановить свои функции.

— А как здоровье Хнум-Хотепа?

Доктор Гуа не стал скрывать правду.

— Надежды больше нет, Великий царь. От переутомления сердце визиря вскоре перестанет биться. Единственное, что я могу сделать, — это облегчить его страдания.

— Будь рядом с ним, — приказал Сесострис.

Генерал Несмонту доложил царю о результатах своей ночной операции. Теперь страже предстояло проверить прошлое каждого жителя бандитского квартала и сверить показания. Это долгая, нудная работа, и ее результаты внушают сомнения. Террористы так хорошо внедрились в среду коренного населения, что стали словно невидимыми.

— Помощник Собека требует ареста Сехотепа, — сказал Сесострис.

— Ни Секари, ни я не верим в его виновность! — горячо возразил Несмонту. — Член Золотого круга Абидоса не может желать убийства начальника стражи!

— Но в этом его обвиняет документ.

— Это подложный документ! И он уже не первый. Дом царя пытаются скомпрометировать.

— Сегодня утром мы не станем собирать Великий совет, — решительно произнес монарх. — Я должен выслушать Сехотепа.

— Он не хочет называть своего имени, генерал! Но утверждает, что у него важное и срочное сообщение.

— Займись им, — сказал Несмонту своему помощнику.

— Он сказал, что расскажет все только вам. Речь идет о безопасности фараона.

Если речь пойдет о пустяках и небылицах, этот человек предстанет перед трибуналом за оскорбление армии и дачу ложных сведений.

Перед Несмонту оказался мужчина лет тридцати со шрамом на левом предплечье. Он выглядел рассудительным и спокойным, говорил уверенно, хорошо поставленным голосом.

— По приказу Собека, — сказал он, — я был внедрен в административную службу, возглавляемую Медесом. Моей задачей было наблюдать за действиями самого Медеса и за действиями его персонала.

Несмонту сердито произнес что-то нечленораздельное.

— Собек-Защитник действительно никому не верит! У него что, в каждом управлении есть свои тайные наблюдатели?

— Этого я не знаю, генерал. Лично я был обязан при первом же подозрительном случае немедленно предупредить своего начальника. Сейчас как раз такой момент, но Собек не может меня принять. Я счел необходимым изложить результаты своих наблюдений вам.

— Отличная мысль, слушаю тебя.

— Я занимаю ответственную должность и поэтому могу просматривать большую часть документов, которые составляют Медес и его основные сотрудники. Было довольно сложно добиться доверия Медеса и еще труднее его сохранить. Он ведет себя как настоящий тиран, требует усиленной работы и не прощает малейшей ошибки.

— Вот потому его служба и функционирует безупречно! — не утерпел Несмонту. — Никогда еще секретариат Дома царя не работал так четко.

— Медес и сам показывает пример, — уточнил стражник. — Он действительно профессионал, в этом ему не откажешь. И до вчерашнего дня я не замечал ничего необычного или подозрительного. Поскольку в мои обязанности входило закрывать помещение после работы, я всегда просматриваю те дела, которые предназначены для Медеса на утро. И среди разных папирусов нахожу анонимное письмо такого содержания: «Домом царя манипулирует изменник. Он придумал легенду о Провозвестнике, некоем сирийском повстанце, который давно мертв. Это хладнокровное и решительное чудовище руководит террористической сетью Мемфиса, является автором жестоких убийств и планирует погубить начальника стражи. Вслед за этим он организует новое покушение на фараона. Этот убийца вне подозрений — Сехотеп».

— Ты изъял этот документ?

— Нет, потому что Медес немедленно отреагировал бы. Но вот вопрос: расскажет он о письме или умолчит? Правда, это меня больше не касается, потому что я по причине нездоровья подал в отставку. Предпочитаю, пока меня не раскрыли, вернуться в свою часть.

Несмонту бегом бросился к монарху.

14

С того момента, как погиб его лучший агент, водонос, ливанец, все время испытывал неудобства от того, что сообщение между террористическими ячейками, внедренными в городскую среду Мемфиса, осуществляется очень вяло. Таких активных осведомителей и связных, как этот водонос, найти не так просто. У ливанца, конечно, были свои люди, и обычно они действовали под прикрытием очень удобного занятия — поставки товаров. Для них была установлена проверенная система связи: агенты контактировали с охраной дома и через нее же получали приказы ливанца. Но все эти люди не стоили и мизинца того погибшего агента.

Ливанец охотно нанял бы вместо него еще одного человека, но он не очень-то доверял приверженцам Провозвестника. Он допустил бы в дом только верного человека, не единожды испытанного и хладнокровного. Только для одного человека было сделано исключение — для Медеса и то только потому, что тот был секретарем Дома царя и, имея знак Сета на своей ладони, не мог отступить.

Охрана передала ливанцу очередное зашифрованное сообщение. Текст его очень обрадовал: Собек-Защитник, истекая кровью от множества ранений, нанесенных магическими фигурками, умирал!

Провозвестник только что нанес решающий удар! Стража Мемфиса была обезглавлена и была лишена своей организованности и уверенности. Теперь станет гораздо легче наносить удар за ударом…

Ливанец на радостях проглотил три пирожных.

В дверях снова показался привратник.

— Курчавый хочет срочно с вами встретиться на базаре.

Странно. Начальник подпольной организации Мемфиса редко лично покидал свое логово. Такое приглашение означало что-то из ряда вон выходящее, даже опасное…

Ливанец стал слишком грузен, и путь от дома до места встречи показался ему очень долгим.

Как и было условлено, ливанец остановился перед прилавком, на котором горами лежали фиги. Их продавец был членом организации.

Тотчас появился Курчавый.

— Стражников поблизости нет?

— Двое стоят у входа на базар, еще двое перемещаются с толпой зевак. За ними ведется наблюдение. Если они подойдут слишком близко, нам дадут знать.

— Что случилось?

— Нас выследил один египетский шпион. Мы сделали две попытки его ликвидировать и оба раза потерпели неудачу. Будучи уверенным, что в ближайшие часы после этого к нам нагрянет стража, я со своими помощниками ушел из нашего постоянного квартала. Разумеется, мы сначала позаботились о том, чтобы никаких следов нашего пребывания там не осталось. В квартал действительно нагрянули египтяне, но, к нашему великому удивлению, это была не стража, а армия. Солдаты обыскали все улицы и переулки, перевернули вверх дном все дома!

— Каков результат?

— Военные потерпели полное поражение, зато полным-полно жалоб от местного населения, включая наших славных храбрецов, которые рискнули остаться на своих местах. Торговец сандалиями даже получил официальные извинения от властей! В Египте к закону относятся очень уважительно и не рискуют самоуправствовать и слишком жестко обращаться с подданными фараона. Вот именно это и есть слабое место египтян, оно их и погубит.

— Кто-нибудь из наших арестован?

— Никто. По городу ходят слухи, будто Собек умер. Мне кажется, что такое известие заслуживает доверия, иначе почему власть была вынуждена прибегнуть к помощи армии, а не использовала городскую стражу? Видимо, стража полностью дезорганизована. Представляю себе, каково сейчас властям! Использование военной силы, попытки заслать в наш стан агентов, тщательное расследование на месте — ничто не дает результатов! Мы остаемся неуловимыми! Хвала за это нашему великому учителю, Провозвестнику! Только его покровительство сделало нас неуязвимыми!

— Конечно, конечно, — поспешно согласился ливанец. — Только помните о строгой секретности и осторожности. Это сейчас важно, как никогда.

— Разве уничтожение Собека не дает нам решающего преимущества?

— Не будем пренебрегать генералом Несмонту.

— Этот старикашка умеет лишь строить своих солдат и гонять их по плацу! Его войска совершенно неспособны подавить городскую партизанскую войну.

— Где ты и твои парни рассчитываете укрыться?

— Там, где никто не подумает нас снова искать: в том же квартале, который только что был перевернут вверх дном! Учитывая нашу новую систему расстановки сил, заметить нас будет невозможно.

Ливанец согласился, что это неплохая мысль, которая действительно гарантировала абсолютную безопасность террористам, в обязанности которых входило нанести по столице первые удары.

— Не заставляйте нас долго скучать! Наши лачуги очень уж неудобны!

— Я жду приказания Провозвестника.

Ответ ливанца пригвоздил зарвавшегося бандита к месту. Он никак не ожидал, что ливанец тоже является духовным последователем учителя, раз такое значение придает вкусной еде. Правда, с другой стороны, он несколько успокоился: его не однажды мучила мысль о том, уж не хочет ли ливанец занять его место главаря здешней организации. Такой ответ унял все его тревоги.

— Когда придет время, мои люди и те, кто к ним примыкает, пойдут в атаку с именем Провозвестника на устах и с новым учением в сердце. Мы истребим всех неверных, свою жизнь спасут только те, кто обратятся в нашу веру. Установится власть единого бога. Религиозные суды займутся неверными мужчинами и развратными женщинами.

— Но захватить Мемфис не так-то просто, — умерил пыл бандита ливанец. — Мне кажется, что координация действий различных наших ячеек еще недостаточна. Это серьезная проблема. Пока еще есть время, нужно стараться ее решить.

— Ну так решай ее! Это как раз твое дело. Как бы там ни было, Провозвестник выберет для атаки самый подходящий момент. Египтяне так дорожат благополучием и удовольствиями своей жизни, что будут безоружны перед нашей очистительной волной. Нас будут молить о пощаде сотни коленопреклоненных солдат и стражников. Когда же мы выставим на своих копьях их отрезанные головы, их военачальники обратятся в бегство и оставят своего фараона в одиночестве. И мы живьем отведем Сесостриса к Провозвестнику!

Ливанец, отдав должное яркости той дикой картины, которую набросал перед ним Курчавый, вовсе не был склонен недооценивать противника. Кроме того, он не слишком-то доверял своим войскам. Если им удастся победить, то он, став начальником религиозной стражи, немедленно прикажет уничтожить Курчавого и ему подобных, обвинив их в разврате. Такие фанатики очень полезны во время переворота, но затем превращаются во вредных, не поддающихся контролю и неуправляемых оппозиционеров.

Принимая две таблетки утром, одну в полдень и три вечером, а также множество доз успокоительных микстур в течение дня, супруга Медеса подчинила свою жизнь строжайшему соблюдению предписаний доктора Гуа. Как только она первый раз приняла снадобье, приготовленное для нее фармацевтом Ренсенебом, ее тело снова стало легким, а движения свободными. Почти нормализовался сон, исчезли истерические приступы. Все длиннее и длиннее становились периоды душевного равновесия и спокойствия. Новая рабыня, ухаживавшая за волосами, и новый повар старались удовлетворить все капризы хозяйки. Особенно повар: ему очень удавались необыкновенно вкусные блюда. А уж десерты! Это было настоящее наслаждение!

Супруга Медеса, почувствовав неожиданный прилив сил, снова занялась своим домом. В ней проснулась заботливая хозяйка. Ранним утром она вызывала к себе целую армию различных работников и всем находила дело: одни должны были покрасить внешние стены дома, почистить бассейн, привести в порядок деревья и отремонтировать сточные канавы, по которым выводилась с территории участка использованная вода. Другим давалось поручение убирать и заново украшать комнаты, расписывая стены и раскладывая подушки и драпируя изысканные ткани.

Значительно улучшившееся самочувствие привело к тому, что жена Медеса и думать забыла о своих тяжких грехах, которые раньше терзали ее совесть. Теперь ей нечего было поведать доктору Гуа и незачем было нарушать обещание хранить молчание, данное мужу.

— Да ты, похоже, прекрасно себя чувствуешь! — с удивлением воскликнул Медес через неделю.

— Доктор Гуа — это мой добрый гений. Ты будешь гордиться своей женой, мой милый! Я так на это надеюсь. Наш дом нуждается в значительных улучшениях, и теперь я этим наконец займусь.

— Поздравляю тебя, дорогая. Употреби свою власть и не давай никому спуску. Слуги только и думают, как бы обворовать хозяев.

Мечтательно улыбаясь, Медес вышел из дома и направился к визирю.

Агент Собека, подставной писец, внедренный в его управление, должно быть, прочел анонимное письмо, которое Медес специально подсунул в пачку конфиденциальных папирусов. Этот писец-стражник оставался в помещениях последним и шнырял повсюду. Такая важная находка станет ему прекрасной наградой за долготерпение!

Теперь он, конечно же, ждет, как будет реагировать Медес.

Если он скроет факт письма или умолчит о нем, то это будет свидетельствовать о том, что секретарь Дома царя заодно с Сехотепом и участвует в заговоре…

Войдя в помещения управления визиря, Медес сразу почувствовал, что атмосфера там царит подавленная.

— Мы обеспокоены здоровьем Хнум-Хотепа, — сказал Медесу один из ближайших сотрудников визиря. — Мы даже думали, что потеряем его из-за серьезной болезни. К счастью, доктор Гуа сумел помочь ему.

— Теперь визирь немного отдохнет?

— К сожалению, он и думать об этом не хочет. Входите, он вас ждет.

Медес каждое утро приходил к первому министру получать приказания.

Сегодня, войдя в комнату, Медес поразился перемене во внешности Хнум-Хотепа. Он похудел, щеки впали, лицо стало землисто-серым, дыхание — прерывистым.

— Не мне вам советовать, — начал Медес, — но, может быть, вам следует несколько облегчить свои обязанности? Ваши занятия сейчас вам не по силам!

— Разве ты забыл, что работа называется «каф» и что именно она дает нам наше КА — ту самую энергию, которая необходима для нашей жизни? Умереть за работой — это самый прекрасный способ уйти из жизни.

— О, не говорите о таком несчастии!

— Давай смотреть правде в глаза. Сам доктор Гуа отказывает мне в возможности выздороветь. Ну что ж. Меня заменит другой подданный Сесостриса, который так же верно станет служить нашей стране.

Секретарь Дома царя изобразил на своем лице озабоченность.

— Знаете, на мое имя пришел странный документ. По всей видимости, это одна из ниточек лживых слухов, которые ткутся во дворце. Это анонимное письмо чернит имя одного из членов Дома царя. Я засомневался, следует ли его уничтожить. Оно меня рассердило, но я предпочел отнести его вам, чтобы вы с ним ознакомились сами.

Медес передал письмо визирю.

— Действительно, меня следовало предупредить, — согласился Хнум-Хотеп.

Сехотеп провел восхитительную ночь в объятиях молодой женщины, уже довольно опытной в любовных утехах. Она была не только хороша собой, но и искусна в любви, шутила и не утруждала себя какими-либо запретами. Она отрицательно относилась к браку и стремилась испытать все удовольствия молодости. А уж потом можно подумать и о том, чтобы взвалить на свою спину тяжкую ношу семейных забот.

Любовники, вкусно и обильно позавтракав, расстались в чудесном настроении. Отдав себя в руки цирюльника, Сехотеп принялся обдумывать свое выступление на Великом совете. Он намерен был рассказать о том, как продвигается строительство различных сооружений на территории страны.

Но когда он прибыл во дворец, офицер стражи отвел его не в зал заседаний членов Дома царя, а в кабинет Сесостриса.

Каждый раз, встречаясь с монархом, элегантный Сехотеп не уставал восхищаться этим гигантом, который не знал усталости и не отступал ни перед какими опасностями. С высоты своего роста он взирал на свое время и свой народ, за которых отвечал перед богами.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать, Сехотеп?

Начальник всех строительных работ фараона недоумевал.

— Я должен вам сделать свой доклад в частном порядке?

— Не относишься ли ты отрицательно к деятельности Собека?

— Он, правда, не так давно обманывался насчет Икера, но в целом я считаю, что он — прекрасный начальник стражи.

— А не ты, мой друг, отправил ему ларец из акации с магическими фигурками?

Сехотеп обладал хорошей реакцией и живым умом, но тут он сначала даже не нашелся, что ответить.

— Конечно нет, Великий царь! Кто в отношении меня мог так чудовищно пошутить?

— Эти фигурки, оживленные извращенным, злобным умом, попытались убить Собека. Он истекал кровью от множества ран. Сейчас мы считаем, что его здоровье уже вне опасности, но следует установить и наказать того, кто замыслил и осуществил это преступление. Облегчив нам эту задачу, преступник сам подписался под своим преступлением. И его подпись — это твое имя, Сехотеп!

— Это невозможно, Великий царь!

— Взгляни на этот папирус.

Сехотеп, содрогаясь, прочел текст на куске папируса в пятнах крови, найденном рядом с телом несчастного Собека.

— Я не писал этих строк.

— Но ты ведь узнаешь почерк?

— Сходство поразительное! Кто мог сфабриковать поддельный текст такой высокой степени сходства?

— Тебя обвиняет и другой документ, — продолжал фараон. — В одном анонимном письме ты назван главой террористической организации Мемфиса, решившей убрать меня. Чтобы снять с себя возможные подозрения, ты выдумал фантом Провозвестника, на что тебя вдохновили воспоминания об одном сейчас уже мертвом бандите.

Сехотеп был просто раздавлен свалившимися на него обвинениями и не находил слов.

— Адъютант Собека и высшие офицеры стражи требуют твоего ареста, — сказал Сесострис. — Этого папируса им кажется вполне достаточно, чтобы подать на тебя жалобу визирю.

— Не кажется ли вам, что нападки на меня сработаны довольно грубо? — нашелся наконец Сехотеп. — Если бы я действительно был таким чудовищем, как обо мне здесь пишут, я вряд ли бы допустил такую глупость и подписал свое имя под совершенным злодеянием! Ну а что до анонимного письма, то они нашим правосудием, хвала богам, к рассмотрению не принимаются.

— И тем не менее Хнум-Хотеп считает, что обязан изучить касающуюся тебя жалобу и на это время отстранить тебя от дел.

— Великий царь… Вы во мне сомневаетесь?!

— Разве в этом случае я так говорил бы с тобой?

Радость блеснула в глазах Сехотепа. Пока царь ему верит, он будет сражаться. Но как понять, кто автор подложного письма?

— Из-за обвинений в твой адрес я не могу собрать всех членов Золотого круга Абидоса. Твое кресло будет пустовать до тех пор, пока не будет всенародно объявлено о твоей невиновности.

— Наихудшими из моих врагов станут слухи. Злые языки дадут себе волю! Да и враждебные настроения стражи не облегчат моей задачи. Да, теперь я вижу, против меня сработали не так уж и грубо… Видимо, ближайшими целями для Провозвестника станут теперь визирь, Сенанкх и Несмонту…

— Здоровье Хнум-Хотепа необратимым образом ухудшается, — произнес монарх.

— А как же доктор Гуа?

— На этот раз он признает себя побежденным…

И тут Сехотеп, такой оптимист по природе, дрогнул сердцем.

— Стало быть, на вас, Великий царь, нацелены все эти удары сил зла! Изолируя вас, устраняя из вашего окружения верных вам людей, дезорганизуя одну за другой службы государства, затрагивая даже целостность Золотого круга Абидоса, силы зла пытаются сделать уязвимым вас. Это не массированный удар, это не фронтальное наступление — это умеренная доза яда, убивающая медленно, но верно! Меня срочно следует заменить, так как репутация Дома царя должна оставаться незапятнанной. И нужно продолжить все уже начатые стройки.

— Я никого не стану заменять, — твердо сказал фараон. — И каждый останется на своем месте. Отправить тебя в отставку означало бы признать за тобой вину еще до того, как выскажется трибунал визиря. Поэтому все пойдет своим чередом, обычным путем, который предусматривается для каждого моего подданного.

— А если мою невиновность установить не сумеют? Если предположить, что частью стражи кто-то манипулирует и она обратится против меня?

— Будем следовать по справедливому пути Маат, и истина откроется.

Сехотеп вздрогнул. Злой ветер витал над его страной, угрожая смести и его, и все вокруг.

Но фараон неустрашимо смотрел вперед, готовясь к сражению, размах и ожесточенность которого испугали бы самого храброго воина.

15

Начальник специальной стражи Абидоса остановил Бину.

— Ты куда так спешишь?

Она улыбнулась.

— Как обычно, хочу взять еду в храме и отнести постоянным жрецам.

— Это ведь скучное занятие, правда?

— Я очень ценю то, чем занимаюсь, и не хотела бы потерять работу.

— В твоем возрасте — и такие речи! Если будешь доставлять удовольствие, то получишь место куда лучше!

— Я только стремлюсь приносить пользу.

— Ну-ну, не нужно меня разыгрывать! Мне очень хочется обыскать тебя и потрогать твое красивое тело.

— Зачем это?

— А ты не догадываешься? Такая красавица не может довольствоваться тем, что носит завтраки старым жрецам, все думы которых заняты ритуалами и символами, а кровь холодна как лед. Вот мне, например, кажется, что ты спешишь к любовнику. И учти, я занимаю такую должность, что имею право знать его имя!

— К сожалению, я тебя разочарую. Я ни к кому не спешу.

— Трудновато в это поверить, красотка! Но то, что ты хочешь скрыть от меня своего возлюбленного, я понимаю и ценю. И все же я должен знать все, что происходит в Абидосе.

— Как мне убедить тебя в том, что ты ошибаешься?

Начальник стражи Абидоса скрестил руки и окончательно загородил проход.

— Допустим… Но в этом случае ты обязательно рассчитываешь поскорее выйти замуж.

— О, я не спешу…

— Поверь мне! Только вот тебе мой совет: не спеши броситься в объятия какого-нибудь молокососа и посоветуйся сначала с опытным мужчиной.

— Например, с тобой?

— Почему бы и нет? Вокруг меня вертится немало симпатичных молодых женщин. Но я добр только с тобой.

Бина сделала вид, что эти слова ее растрогали.

— Я польщена. Но я получаю так мало, что вряд ли смогу быть достойна человека такого высокого положения, как ты.

— Разве некоторые высокопоставленные чиновники не женаты на девушках из народа?

Хорошенькая брюнетка опустила глаза.

— Своими словами ты смущаешь меня. Я не знаю, что и ответить.

Он погладил ее по плечу.

— Не спеши, моя милая. Мы еще успеем насладиться своим счастьем.

— Ты правда так считаешь?

— Верь мне, и я тебя не разочарую!

— А ты дашь мне время подумать?

Начальник стражи блаженно улыбнулся.

— Конечно, ты должна решить все сама. Надеюсь, что мне не придется ждать слишком долго.

Бина увернулась от его объятий и ушла, покачивая бедрами. Ситуация становилась неприятной. Ей не удастся бесконечно долго сдерживать этого любителя молоденьких девушек. Каждой из них он говорил то же самое. Но, быстро пресыщаясь, он постоянно менял их, вечером предлагая пожениться, а утром забывая о своих обещаниях.

Бина надеялась, что Провозвестник скоро положит этому конец. Когда он наконец начнет свою операцию в Абидосе, она своими руками убьет этого начальника стражи.

Четыре молодые акации, отравленные Провозвестником, больше не могли держать защиту, и силовое поле стало таким слабым, что не могло остановить злые силы. Когда Провозвестник пересекал его, он ощущал только слабые уколы булавками, что его немало позабавило.

Оставалась последняя защита Древа Жизни — четыре льва, чьи глаза никогда не закрывались. Эти неусыпные стражи испепелили бы каждого, кто попытался бы ранить акацию Осириса. Их гривы прикрывала ткань, символизирующая Великую землю. Именно она придавала львам опасную силу.

Провозвестник не решался ее коснуться. Пока он не убил Осириса, этот фетиш будет испускать опасную для него энергию.

Зато, превратив Бину в львицу-убийцу, он не страшился встречи с дикими зверями. Единственным уязвимым местом для него была стратегия наблюдения за акацией, и наблюдателей нужно было убрать.

У каждого льва-стража было свое выражение на морде. Провозвестник выбрал самого из них сурового — стража севера. С него он и начал. На его веки он нанес красноватую жидкость, в составе которой были порошок слоновой кости, нубийский песок, соль пустыни и кровь Бины. Провозвестник тщательно втирал состав в камень, чтобы субстанция хорошенько проникла вглубь и ослепила первого льва.

Трех других постигла та же судьба. Друг за другом закрыли свои глаза львы юга, востока и запада.

И вот уже клыки и когти зверей бесполезны, а стражи сведены до положения обычных камней.

Как носитель золотой таблички Икер провел утренний ритуал. Ему помогал Безволосый. Икер в его сопровождении проверил, как работают постоянные жрецы, потом они оба медитировали перед гробницей Осириса.

— Ты совершил все совершенно правильно, — произнес старый ритуальный служитель. — Ни одной ошибки. Ты и в самом деле стал верховным жрецом нашего братства.

— Я всего лишь посланец фараона. Жрецами руководите, как и прежде, вы.

— Нет, больше нет, Икер. За короткий отрезок времени ты прошел огромный путь, миновал тысячу и одну западню, тысячу и одно препятствие. Ты исполнил деликатную миссию. Возраст здесь ничего не значит. Постоянные жрецы признали в тебе моего преемника. О лучшем последователе я и мечтать не мог.

— Разве такое решение не кажется вам преждевременным?

— Нет. Знаешь, некоторым людям дается длительный срок, чтобы подготовиться к будущей деятельности, научиться мастерству на практике, а некоторым — нет. Твоя судьба предназначила тебе прокладывать свой путь по мере продвижения вперед. Ты жаждал Абидоса, вот Абидос тебе и ответил.

— А Золотой круг…

— Ты уже внутри него. Тебе осталось войти в последние врата, и это случится во время отправления Великого таинства. Но подготовка к нему должна быть основательной. Поэтому с сегодняшнего вечера мы займемся с тобой составлением списка необходимых для ритуала вещей. А потом проанализируем его фазы…

Когда Икер вернулся к маленькому белому домику, Исида встретила его на пороге. Она счастливо улыбнулась, и они обнялись.

— Достоин ли я стоящей передо мной задачи? — с беспокойством спросил Икер.

— И спрашивать не нужно. Кто может считать себя достойным Великого таинства? Нас призывает дух Абидоса, наше сердце раскрывается свету, и мы исполняем ритуалы, идя по стопам наших предков. Что может значить состояние нашей души перед великим, самым главным долгом?

Они вышли на террасу, защищенную от солнца льняным полотнищем, укрепленным на четырех деревянных колоннах.

Счастье, полное слияние повседневности и священного долга, идеала и его воплощения…

Живя одним дыханием, Исида и Икер благодарили богов за то, что те послали им такое счастье.

— Моя сестра по Золотому кругу действительно примет меня?

— Я много размышляла, — пошутила в ответ Исида, — и все не могла решить, но ты кажешься мне наименее недостойным из претендентов…

Ему так нравился ее тихий смех, ее нежный голос и ласковая глубина ее глаз! Любовь, родившаяся из первой их встречи, постоянно росла и ширилась. И оба они знали, что время не изменит ее, а только укрепит.

Но вдруг Царский сын Икер вспомнил о Бега и забеспокоился.

— Знаешь, дорогая, Бега так мне нахваливал Жергу! Я не скрыл от него своих подозрений, но его реакция была обратной.

— Это странно… Обычно он никогда никого не хвалит.

— Его холодность не делает общение с ним приятным, но мне он показался искренним. Поставки, которые делает главный инспектор амбаров, Бега удовлетворяют полностью. Но все-таки что-то остается в этой истории неясным: в Абидос Жергу приехал сам или его кто-нибудь отправил?

— Какое мнение высказал Бега?

— Он сказал, что, раз Жергу работает безупречно и проходит любой контроль, ему это безразлично.

— Странное отношение, если учесть, что Бега очень щепетилен…

— Ты хочешь сказать — подозрительное?

— Нет, я ни в чем не могу упрекнуть Бега. Разве только в сухости.

— Это внешняя сухость или действительная?

— Бега не посещает жриц, — уточнила Исида. — Но тем не менее он попытался завоевать мою симпатию, правда, тщетно…

— Если учесть твой ранг, то не затаил ли он обиды?

— Это не определишь, ведь он такой скрытный! Но личная строгость и почитание закона не могут сами по себе лишать человека способности радоваться. Даже Безволосый, несмотря на свой резкий характер, не лишен ни душевной теплоты, ни веселости!

— Бега пообещал мне свою помощь. Он допускает, чтомой приезд и проводимое мной расследование вызвали у жрецов серьезные опасения, но сегодня они все рассеялись.

— Хотелось бы верить.

— Твой скептицизм тревожит меня!

— Ты недооцениваешь своих сил, Икер. Опытные ритуальные служители преклоняются перед тобой потому, что они чувствуют твою мощь. Они понимают, что, несмотря на твой юный возраст, не способны тебе противостоять. Это вызывает в одних самоотверженность, а в других недовольство. И не будем забывать, что мы поставлены охранять царя. Мы должны быть бдительными каждую минуту.

— Я попрошу Собека-Защитника провести специальное углубленное расследование деятельности и связей Жергу. Если он замешан в темных махинациях, мы это узнаем. Ну, а Бега… Я обращу на него особо пристальное внимание. Во время подготовки к ритуалу Великого таинства буду спрашивать его совета… А начальница жриц Хатхор согласится помогать мне?

— Закон меня обязывает это сделать, — напомнила Икеру Исида, улыбнувшись.

С момента приезда в Абидос прекрасной Нефтиде не спалось. Участвуя в ритуалах жреческого сообщества, создавая и готовя множество тканей для таинств, проверяя по перечню необходимые символические вещи вместе с другими жрицами, она не замечала, как бегут дни. Она не ожидала, что ей предстоит пережить такое счастливое время.

Встреча с Исидой стала для Нефтиды своего рода чудом. Исида руководила ею, помогала избегать неверных шагов и в любом случае облегчала ей задачу привыкания к Абидосу. Между двумя духовными сестрами царило такое взаимопонимание, что им почти не нужно было слов.

Нефтида отправилась в Храм миллионов лет Сесостриса, чтобы проверить, в каком состоянии находятся кубки и вазы, часть из которых будет использована во время церемоний месяца хойяк. Придя туда, она попросила помощи у надзирающего за работой временных жрецов, и он посоветовал ей обратиться к верховному жрецу храма.

Он отвел ее в часовню, где среди прочих работал красивый высокий мужчина, который выделялся не только некоторой изысканностью, но и царственным высокомерием. Его волевое лицо обладало странной притягательностью, и юная жрица его немедленно почувствовала. Мужчина был старательно выбрит, со вкусом надушен, на нем была длинная схенти из тонкого льна. Его жесты были точными, но плавными, певучими.

Он как раз заканчивал отчищать восхитительную алебастровую вазу, возраст которой восходил еще к первой династии.

— Можно тебя побеспокоить?

Временный жрец медленно поднял глаза, и жрицу поразило, что они были у него какого-то удивительного красновато-оранжевого цвета… Но она тотчас позабыла об этой странности, потому что ее взгляд словно утонул в глубине смотревших на нее глаз…

— Я в вашем распоряжении, — мягко ответил человек.

Его интонация была певуче-обволакивающей…

Нефтида с трудом вернулась к реальности.

— Сколько таких же древних шедевров хранится в этом храме?

— Их здесь с добрую сотню. Но большая часть сделана из гранита.

— И они в хорошем состоянии?

— В великолепном.

— Значит, их можно будет использовать во время ритуала?

— Да, за исключением одной вазы, которую я только что отдал главному скульптору для реставрации. Простите мне мое невольное любопытство… Вы случайно не близнецы с Верховной жрицей Хатхор?

Молодая женщина ласково улыбнулась. Она ждала этого вопроса.

— Нет, но мы с ней действительно очень похожи. Меня зовут Нефтида, и царица даровала мне исключительную привилегию заменить недавно умершую жрицу.

— Вы живете в Мемфисе?

— Я там жила… Но я не жалею о том, что оставила этот город. Он великолепен, но Абидос — это средоточие моих желаний!

— Я не знаю столицы и никогда в ней не был, — солгал Провозвестник. — Я родился в деревушке неподалеку, но всегда мечтал служить Великой земле.

— Ты хочешь стать постоянным жрецом?

— Для этого нужны качества, которых у меня нет… Я просто зарабатываю себе на жизнь, вытачивая вазы. Два или три месяца в год мне выпадает счастье работать в Абидосе. И какая мне разница, какую работу мне здесь поручат. Главное в том, что я ощущаю свою близость к Великой земле и Великому богу.

— Я поговорю о тебе с Безволосым. Может быть, он согласится занять тебя на более долгий срок.

— Это стало бы воплощением моей мечты! Спасибо вам за вашу доброту и поддержку.

— Как тебя зовут?

— Асхер.

«Асхер значит кипящий! Вот имя, которое подходит ему более всего, несмотря на все его видимое спокойствие! — подумала Нефтида. — Он воспламенил, очевидно, не одно женское сердце!»

— Можно и я покажусь нескромной? Ты женат?

— Моя профессия приносит мне слишком небольшой доход, чтобы я мог пропитать супругу и детей, — вздохнул Асхер. — Их бедность привела бы меня в отчаяние.

— Такая забота о других делает тебе честь. Ну, хорошо. А если бы ты встретил независимую женщину с профессией, будь то даже временная жрица из Абидоса?

Асхер, казалось, удивился, даже был шокирован.

— Я здесь сосредоточен на своей работе, я…

— Поздравляю тебя, Асхер. Мне всегда нравилась техника вытачивания ваз из твердого камня, и я буду рада, если ты мне о ней расскажешь. Согласен ли ты побеседовать со мной за обедом?

Бесстыдство этой женщины возмутило Провозвестника. Впрочем, она вела себя как прочие египтянки. Но когда настанет царство истинного бога, такой серьезный проступок будет немедленно наказываться ударами хлыста, а потом привлечением к суду и приговором к исправительным работам. С трудом он подавил свою ярость и остался смиренно-ласковым.

— Вы жрица, а я простой временный жрец, и мне бы не хотелось отвлекать вас от ваших важных занятий.

— Хорошо, завтра вечером. Ты согласен?

Нефтида повернулась и пошла по своим делам.

Еле сдерживая желание немедленно наказать эту самку, Провозвестник все же отметил, что она была очень соблазнительной.

Он согласился.

16

— Я этому не верю, — решительно заявил Собек своему адъютанту. — Пододвинь-ка ко мне снова мой завтрак и кубок с вином!

Хотя начальник стражи и соблюдал постельный режим и было объявлено, что он при смерти, но к нему снова возвращалась былая энергия. Это радовало всех близких, тем более что выздоровление шло невероятно быстро. Бычья кровь и снадобья, приготовленные фармацевтом Ренсенебом, Собеку явно помогали.

— Я вас глубоко уважаю, начальник, но здесь вы ошибаетесь! Доказательства вопиющи. Разве у нас нет подписи Сехотепа?

— Ты, видимо, считаешь его дураком?! Да пойми ты, он совсем не такой человек, чтобы вести себя так глупо!

— Но если бы этот ларец не был вам отправлен вашим верным другом, вы бы заподозрили неладное. Магические фигурки должны были вас убить, а папирус уничтожить. Вот вам и никаких следов виновного!

Доводы офицера не лишены были определенного смысла.

— Боги к вам благоволят, но не слишком испытывайте судьбу! Она дает вам случай вывести из игры преступника, затесавшегося в Дом царя, и не позволить ему вредить дальше!

— Сехотеп — глава террористической организации в Мемфисе… Нет, это непостижимо!

— Наоборот! Вот поэтому-то нам и не удавалось его выявить! Сехотеп первым узнавал обо всех намерениях фараона и в случае опасности предупреждал своих сподвижников. Ему было необходимо вас убрать, потому что вы слишком близко к нему подошли. Расследования велись по каждому высокопоставленному чиновнику, вот он и потерял голову. А убрав вас, он лишил бы командования стражу и перекрыл бы все ее попытки взять верный след. Разве член Дома царя не владеет магией и не может вдохнуть жизнь в фигурки-убийцы?

Потрясенный Собек молча сидел над своим завтраком.

— И что ты предлагаешь?

— Мы с товарищами по корпусу отборной стражи подали жалобу визирю Хнум-Хотепу. Факт установлен, вещественные доказательства налицо, дело ясное. Мы требуем юридического разбора вопроса о Сехотепе и его вызова в трибунал по обвинению в покушении на умышленное убийство.

— Это означает смертную казнь…

— Разве это не справедливое наказание для преступника такого ранга?

О боги! Какой позор ляжет на Дом царя! К тому же ослабление фараона и потрясение для всей страны! Нет, последствия такого приговора были бы разрушительны… Однако положительным могло быть то, что террористическая организация Мемфиса, лишившись своего мозгового центра, своего лидера, оказалась бы на грани развала или начала бы лихорадочные необдуманные действия. А это легко было бы отследить…

В этом случае рассеялся бы кошмар последних лет…

Никаких больше сомнений: слежка за собственным домом Медеса была снята. Это победа! Благодаря талантам супруги и ловко подброшенному анонимному письму все подозрения пали на Сехотепа. Стража сосредоточила свое внимание именно на этом высокопоставленном чиновнике, обвинение которого делало ненужными продолжение слежки и расследования в отношении прочих…

Медес праздновал свой триумф. Разве Сехотеп не станет для властей отличным козлом отпущения и не заведет расследование в тупик, дав заговорщикам выиграть время и укрепить позиции?

А уж собратья по организации, горевшие жаждой отомстить Собеку-Защитнику, не выпустят свою жертву из когтей.

Сам же Медес, как ни в чем не бывало, продолжал изображать честного чиновника и преданного слугу монарха.

Он несколько раз недоверчиво перепроверял, действительно ли возле его дома не бродят стражники, и с этой целью неоднократно выходил даже ночью. Но все вокруг было спокойно.

Уверившись, Медес решил отправиться по своим темным делам. Он дождался, пока все в доме уснут, набросил на себя темную тунику — в отличие от той, что надевал обычно, — и прикрыл голову капюшоном. Как это ни было рискованно, но ему просто необходимо сегодня переговорить с ливанцем.

Мемфис спал.

Медес, крадучись, шел по улице, но вдруг… Шаги! О боги, патруль!

Медес словно врос в дверь какого-то амбара и замер. Сердце бешено колотилось, с лица катился обильный пот. Вот солдаты вышли из-за поворота, вот они идут мимо…

Медес закрыл глаза, срочно придумывая какие-нибудь объяснения на случай, если его окликнут.

Тягостные минуты кажутся бесконечными…

Но патруль дошел до следующего угла, постоял и пошел по боковой улице. Медес сполз на землю и какое-то время сидел, не в силах двигаться дальше.

Потом он раз десять менял свой маршрут, пока наконец-то не убедился, что за ним никто не следит. Успокоившись, он отправился к ливанцу.

Обычная процедура опознания заняла несколько минут.

Однако, войдя в дом, Медес увидел еще троих бородатых мужчин. Они его окружили.

— Хозяин приказал всех обыскивать, — сказал один из бородачей.

— Какие могут быть разговоры!

— Ты прячешь оружие?

— Разумеется нет.

— Тогда не сопротивляйся. А то мы тебя поколотим.

На лестнице появился ливанец, и Медес успокоился.

— Пусть от меня отойдут эти грубияны! — потребовал секретарь Дома царя.

— Они исполняют мои инструкции, — сухо отозвался толстяк.

Пораженный Медес подчинился.

Войдя в гостиную, где больше не было ни сладких пирожных, ни дорогих вин, Медес обратился к ливанцу.

— Ты что, сошел с ума? Обращаться со мной как с подозреваемым!

— Обстоятельства требуют от меня чрезвычайной осторожности.

В первый раз за время своего знакомства с ливанцем Медес заметил, что имеет дело с человеком очень нервным.

— Неужели решительные действия должны развернуться немедленно?

— Это решать Провозвестнику. Со своей стороны я готов. Наконец мне удалось, правда не без усилий, собрать воедино свои наступательные силы.

— Благодаря моей стратегической операции стража обратила свою ненависть на Сехотепа, которого обвиняют в том, что он возглавляет террористическую сеть в Мемфисе, и в том, что он предпринял покушение на жизнь Собека-Защитника.

— А что, разве он выжил?

— Он тяжело ранен. Но нам послужит ярость моих ближайших соратников. Обвинив Сехотепа, нам удастся подорвать устои Дома царя, самые его основы. Даже если Сесострис и верит в невиновность своего друга, визирь поступит по закону, и тем самым часть действенных сил фараона будет парализована.

Ливанец успокоился. Он облегченно вздохнул и тяжело опустился на диван.

— Прекрасный момент… Лишь бы не опоздал приказ Провозвестника! Медес, мне нужна твоя помощь.

— Что я могу сделать?

— Моим людям нужно оружие. Кинжалы, ножи, мечи и копья. В большом количестве.

— Это трудно. Это очень трудно…

— Цель близка, и нам нужно напрячь все силы.

— Я обдумаю эту проблему, но результата не гарантирую.

— Это приказ, — сухо и высокомерно произнес ливанец. — Его неисполнение будет рассматриваться как предательство.

В дверях тут же возникли двое бородачей, мрачно уставившихся на Медеса.

Медес не стал относиться к угрозе пренебрежительно. Он немедленно смекнул, что в данный момент ему гораздо выгоднее подчиниться.

Но… после победы он сумеет отомстить…

— Мне кажется, что подкуп часовых у главного оружейного склада невозможен. Я предлагаю подготовить нападение на амбар в порту: туда стекается продукция из мастерских, а уже оттуда она попадает в армию. Жергу наймет каких-нибудь забулдыг, они отвлекут внимание часовых. Ну а затем черед твоих людей…

— Это слишком явный ход. Найди другое решение.

— Отвести в сторону поток поставок для какого-нибудь провинциального города… Что ж, возможно. Подмена накладных, а следовательно, изменение характера груза… Глупо надеяться, что к такого рода манипуляциям можно прибегать бесконечно! Подлог будет обнаружен, и ответственные лица понесут соответствующее наказание. И мне удастся отвести обвинение от себя только один раз! Только один раз я смогу обелить себя, переложив вину на невиновных.

— Выкручивайся, как знаешь, но дело сделай. Одной из моих групп угрожала не стража, а армия! И раз Собек-Защитник нам больше не помеха, перед нами остается только одно препятствие, которое требуется убрать с дороги. И тогда защита Мемфиса падет! Лишившись своего легендарного генерала, высшее армейское командование впадет в панику и распадется.

— Неужели ты осмелишься напасть на Несмонту?!

— А что это ты так восхищаешься нашим самым заклятым врагом?

— Что ты! Он заслуживает самого тяжкого наказания, но у него сильная охрана!

— А вот и нет. Он верит в собственную неуязвимость, и к тому же старый Несмонту ведет себя, как незаменимый военачальник. В этом его слабость. Его уничтожение будет сродни землетрясению. Представляешь? Армия и стража Египта в полном развале… Можно ли мечтать о лучшем?

Верный своим привычкам Несмонту пригласил на торжественный обед молодых солдат. Они недавно поступили на военную службу, и ему хотелось, чтобы они поскорее почувствовали себя членами большой армейской семьи.

Красное вино, запеченная говядина, овощи, козий сыр и сладкая выпечка в пальмовом вине — все эти деликатесы украшали меню обеда. Генерал рассказал несколько случаев из своей полной приключений военной жизни и похвалил новобранцев за их стремление соблюдать воинскую дисциплину. Он назвал ее ускорителем побед. Ему было задано множество вопросов, и на каждый Несмонту старался ответить исчерпывающе. Он ободрил солдат и пообещал быстрое продвижение по службе тем из них, кто будет старательно овладевать военной наукой, неустанно тренироваться и не пасовать перед трудностями, какими бы опасными они ни казались.

Пир завершился пением армейских песен, слова которых могли показаться грубоватыми, но весьма веселили захмелевших новобранцев.

— Завтра подъем на заре и холодный душ, — объявил Несмонту. — Потом бег и тренировка: вам нужно постоянно учиться использовать оружие.

К Несмонту подошел широкоплечий молодой солдат.

— Мой генерал, не согласитесь ли вы оказать мне милость?

— Слушаю тебя.

— Моя жена только что родила. И мы с ней хотели бы пригласить вас дать имя нашему сыну-первенцу.

— Тебя устроит такой старик, как я?

— Какой же вы старик?! Впрочем, и это тоже — благо. Моя жена считает, что ваш почтенный возраст станет для малыша еще одним благословением и залогом его будущего долголетия. Ей так бы хотелось представить вам нашего сына и вашего будущего солдата! Мы живем недалеко от казармы, и вам не понадобится на это много времени.

— Что ж, — сказал генерал Несмонту, — решено.

Наутро молодой новобранец быстрым шагом шел впереди генерала, указывая путь.

Вот они прошли первую улицу, потом еще одну — направо, потом свернули влево в узкий извилистый переулок…

Раздался прорезавший утреннюю тишину зловещий хлопок, и молодой солдат бросился наутек.

— Осторожно! — крикнул генералу Секари, который следовал поодаль от Несмонту, опасаясь возможного покушения.

Генерал колебался между двумя решениями: преследовать заговорщика или отступить… Это колебание стало для него фатальным. На него рухнули в беспорядочном нагромождении доски и балки, подпиленные сообщниками сбежавшего солдата. Несмонту потерял сознание.

Секари попытался освободить генерала, но для этого ему потребовалось довольно много времени.

— Несмонту! Ты меня слышишь? Это я, Секари! Ответь! — постоянно окликал он генерала, разбирая завалы.

Но генерал не отзывался. Секари работал лихорадочно быстро, опасаясь не только за жизнь генерала, но и того, что злоумышленники вернутся с подкреплением.

Наконец, вот и тело Несмонту.

Глаза генерала были открыты, но сил говорить не было.

С большим трудом он прошептал:

— Беги, мой мальчик. Этот негодяй скоро снова явится… У меня сломана левая рука. Синяки не в счет… Я попытаюсь встать сам…

— Скорее, мой генерал. Я помогу, опирайтесь на меня.

— Эти негодяи отлично подготовили нападение, — произнес Секари. — Еще бы немного, и ты бы там и остался.

— Что ж, пусть официально так и будет объявлено: я остался там. Они ведь хотели убить меня, пусть порадуются. Весть о моей смерти заставит их выползти из своей щели…

Для Хнум-Хотепа подписать акт об обвинении Сехотепа, его собрата по Золотому кругу Абидоса, было невыносимо. Сердце разрывалось. Но он должен был без снисхождений применять закон, не отдавая никому личных предпочтений.

И все же ему было абсолютно ясно, что Сехотеп невиновен.

Враг оказался очень ловким: он сумел манипулировать офицерами стражи и использовать юридическую систему Египта так, чтобы Дом царя дал трещину, а Сехотеп оказался под ударом. Такого поражения визирь не переживет! Он попытается переубедить Собека, доказать ему, что обвинения стражников на руку Провозвестнику…

У Хнум-Хотепа потемнело в глазах… На несколько мгновений он потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то попытался подойти к окну… Каждый шаг давался с трудом. Вот и оно. Хнум-Хотеп облокотился и попытался глубоко вздохнуть. Ему не хватало воздуха.

В середине груди была нестерпимая боль. Из-за нее он был вынужден сесть. Нет сил ни вздохнуть, ни позвать на помощь… Хнум-Хотеп понял, что эта слабость — последняя в его жизни…

Он подумал о Сесострисе… Мысленно поблагодарив его за все благодеяния, он попросил его не оставлять борьбы…

В соседней комнате одновременно завыли обе его собаки, возвещая о смерти хозяина…

Великолепное вечное жилище Хнум-Хотепа, выстроенное в пятидесяти метрах к северу от пирамиды Дашура, приняло мумию визиря. На церемонии присутствовали все члены Дома царя, Медес и Собек-Защитник.

Город мертвых пылал зноем. Мумия была подготовлена быстро, но тщательно. Ее спустили в самый низ сооружения через узкий ход-колодец и положили в саркофаг.

Погребальным церемониалом руководил сам фараон. После ритуала отверзания рта, глаз и ушей мумии^[146] он оживил рисованные на стенах сцены и иероглифические тексты, покрывавшие своды часовни, где служитель КА визиря будет поддерживать живую память о Хнум-Хотепе.

Смерть визиря вдохнула в Медеса огромные надежды. Сехотеп из игры выведен, Сенанкх глубоко погружен в дела своего управления и считается незаменимым… Теперь именно он, Медес, — кандидатура вне конкуренции на пост визиря. Сесострис, считая секретаря Дома царя неустанным тружеником и образцовым чиновником, конечно же, возведет его в ранг своего первого министра. И тогда он, соратник Провозвестника, станет одним из главных лиц египетского государства!

Неожиданная смерть генерала Несмонту добавила печали к глубокой скорби собравшихся…

Медес, с трудом сохраняя на лице подходящее случаю выражение, не мог удержаться от любопытных взглядов в сторону Собека. Его поразило, что тот присутствует на церемонии. Правда, он, видимо, чувствовал себя не лучшим образом: ходил с трудом и опирался на палку.

Покидая часовню, Сесострис обернулся и долго смотрел на гробницу Хнум-Хотепа. Потом сказал своим чиновникам:

— Теперь я немедленно отправляюсь в Абидос. После стольких трагических событий мы все наконец осознали, какие тревоги ожидают Мемфис. В мое отсутствие безопасность жителей будет осуществлять новый визирь, который железной рукой пресечет все возможные волнения. Преемник Хнум-Хотепа должен показать себя достойным своего замечательного предшественника. Именно тебе, Собек-Защитник, предстоит вдохновляться его примером и взять на себя его тяжкие обязанности.

17

Потягивая прекрасное сладковатое вино, ливанец радовался тому, что сумел поговорить с Медесом с должной суровостью. Разве теперь секретарь Дома царя, слишком привыкший к роскоши, не поутихнет? Подстегнув его чрезмерно раздутое чувство тщеславия, руководитель террористической организации Мемфиса продемонстрировал всю силу своей истинной власти и свою способность к действию!

И результат ливанца не разочаровал.

Из дома в дом летела по столице новость: умер Несмонту. По словам одних, он был жертвой покушения, по словам других, он погиб от несчастного случая. Вот так! Смерть Хнум-Хотепа, обвинение Сехотепа, гибель старого генерала! Сама судьба обрушивалась на близких к трону Сесостриса, и фараон оставался одиноким и незащищенным. Назначение Собека на должность визиря никого не успокоило. Даже если он и оправится от своих физических и нравственных ран — в чем многие сомневались, — он все равно будет не способен исполнять такую сложную и хлопотную работу. Стражник так и останется стражником, он никогда не сможет заниматься ничем иным, кроме безопасности и репрессий, а об экономике и общественных нуждах просто позабудет.

Режим фараона явно выбит из привычной колеи.

Такое абсурдное назначение нового должностного лица свидетельствовало о панике, охватившей фараона. Ведь в любое другое — нормальное — время он, безусловно, остановил бы свой выбор либо на Сенанкхе, либо на Медесе. Но вынужденный обороняться от нападок неуловимого врага монарх передал реальную власть в руки человека, интеллектуально ограниченного, полагая, что бдительный стражник сумеет предотвратить худшее.

Курчавый и его парни снова заняли позиции в прежнем насиженном месте — квартале к северу от храма Нейт. Привычные патрули, давно выявленные соглядатаи, но больше — никаких следов военного присутствия. Агенты Собека могли сколько угодно снова обшаривать дома и лавки, но им все равно ничего не найти.

Ливанец знал всех своих водоносов, цирюльников и торговцев сандалиями. Ему было известно также и то, что за каждым из них было установлено строжайшее наблюдение, но он тем не менее использовал агентов для распространения слухов по городу, а также для передачи своих указаний. А рынок был самым удобным местом для обмена информацией.

Так осуществлялась экстренная связь между командованием и ячейками, уже приведенными в боевую готовность. Засидевшиеся без дела парни, которым некуда было девать свою силу, так и рвались выйти из подполья, а верные последователи Провозвестника мечтали о том, как захватят Мемфис и уничтожат огромное число неверных. Избиение женщин и детей посеет среди населения Египта такой ужас, что солдаты и стражники не сумеют справиться с разрушительным натиском истинно верующих.

Сам ливанец стал терять терпение. Не слишком ли медлит Провозвестник с наступлением? Но желание поскорее ударить в самое уязвимое место Мемфиса сдерживалось пониманием опасности этого предприятия, такой серьезной, что она вполне могла объяснить бездействие Провозвестника.

На груди ливанца все чаще пылал огнем жуткий шрам, становясь нестерпимо болезненным, когда он начинал сомневаться в своем повелителе…

Ливанец одним глотком осушил целый кубок.

Абидос и Мемфис — священный город Осириса и столица, центры духовности и процветания, — если нанести по ним удар, то их гибель повлечет за собой развал всей страны.

Но Провозвестнику лучше знать день и час, потому что он — посланец бога. Если не подчиняться ему слепо, вызовешь его гнев…

Вот ливанец и мучился, разрываясь между горячим желанием действовать и страхом наказания за ослушание.

В управлении верховного казначея Сенанкха, начальника администрации Обеих Земель, все работы подчинялись одной цели: экономика Египта должна быть в великолепном состоянии. Для этого он применял свои методы: чиновники вознаграждались по заслугам; никаких пожизненных привилегий; долг превыше всего. И, как следствие, ремесленники и сельское хозяйство процветают, а между представителями разных классов и профессий существуют солидарность и взаимопонимание. В основе всего — соблюдение закона Маат во всех эшелонах власти, на всех ступенях социальной лестницы. Главный принцип: награда — заслужившим ее, наказание — провинившимся. Мало-помалу эта программа фараона воплощалась в жизнь и приводила к положительным результатам.

Сенанкх этим не удовлетворялся, его тревожили и многие другие проблемы. Он изо всех сил искоренял лень и безответственность, показывая в своей работе пример трудолюбия.

Но как можно было радоваться своим успехам, когда тяжкие обвинения легли на его друга и брата по Золотому кругу Абидоса — Сехотепа! Того обвиняли ни много ни мало в покушении на умышленное убийство… И надо же такому случиться, что Собек, жертва этого покушения, стал теперь визирем, в обязанности которого входит быть председателем трибунала! Он по должности призван соблюдать закон и может направлять обсуждения и выносить приговор. Обнаруживая несправедливость или предвзятость своей позиции, новый визирь может сделать недопустимую ошибку…

Сенанкх не мог оставить Сехотепа на произвол судьбы. Механизм исполнения закона был приведен в действие и готов был поглотить хранителя царской печати и управляющего делами фараона, хотя чей-то злой умысел был очевиден.

Тут может быть полезен только один человек — Секари.

Они встретились в питейном заведении южного квартала. Никто не обратил на них внимания.

— Нужно вытащить Сехотепа из этой переделки! Это западня. У тебя, Секари, на этот счет уже, конечно, есть какие-то соображения…

— К несчастью, нет.

— Слушай, Секари, ты же понимаешь: если ты откажешься мне помочь, он погиб!

— Я не отказываюсь, но у меня есть и другие дела. Тоже очень важные. В скором будущем я надеюсь кое-что выведать относительно части террористических группировок столицы.

— И ты можешь не думать о Сехотепе?!

— Но обвинения против него не выдерживают критики.

— Опомнись! Визирь Собек будет бить по всем мишеням! Давай начнем параллельное расследование!

— Без помощи стражи это, пожалуй, трудновато. К тому же она состоит из людей Собека.

— Но мы не можем сидеть сложа руки!

— Неверный шаг только усугубит ситуацию. Сам понимаешь, отъезд фараона дает Собеку полную свободу действий.

Медес не падал духом.

Его знания и опыт общепризнанны, и должность визиря от него не уйдет. Правда, Сесострис еще раз доказал, как мало он ценит заслуги своих чиновников. Еще раз фараон публично его унизил. Тем хуже для правителя. Теперь Медес с еще большим удовольствием полюбуется низвержением Великого царя и становлением новой власти, центральной фигурой которой он станет.

Убрать ливанца не составит труда, а вот грядущее устранение Провозвестника, напротив, вопрос тонкий и деликатный. Хоть у него и большая власть, но есть, конечно, и слабости. Кто знает, может быть, из Абидоса он выйдет ослабленным? Тем более из борьбы с Сесострисом!

Медес знал, что родился для великой судьбы. И никто не помешает ему занять место на самом верху лестницы власти.

А пока он согласится на новое задание: раздобыть для заговорщиков как можно больше оружия. Известие о смерти Несмонту значительно облегчает ему задачу, потому что высшие офицеры сейчас, конечно, растеряны, а их приказы противоречат один другому. Многие солдаты, которые непосредственно осуществляют операции по сохранению безопасности, — новобранцы и еще не освоились в главной казарме города. А одна из мастерских по изготовлению мечей и кинжалов в данный момент на ремонте и, следовательно, находится под ослабленным присмотром.

Пользуясь деньгами из собранных податей, Медес поручил Жергу как можно лучше платить портовым грузчикам, чтобы они поскорее вынесли из мастерской то, что в ней ранее находилось, и перенесли все в заброшенный амбар. Там-то заговорщики и возьмут, что им нужно. Этим секретарь Дома царя докажет ливанцу, что он может быть полезен. Но главное-то он ему не скажет: часть оружия Медес оставит себе и вооружит собственные отряды.

Решительно, удача ему улыбается…

Сехотеп, отстраненный от работы и помещенный под домашний арест в своем великолепном доме, чувствовал себя прескверно. Но старался не изменять привычкам: каждое утро вызывал цирюльника, принимал ванну, душился изысканными духами и выбирал самые элегантные одежды.

Правда, обедов в приятном дамском обществе больше не было, не было и приемов, на которые собирался весь великосветский Мемфис, не было близких и дальних поездок по провинциям, восстановления старинных сооружений и закладки новых построек. Эрудит Сехотеп погрузился в чтение классиков, вновь открывая сотни уже позабытых им чудных страниц. Никогда еще утонченный стиль великих авторов не ложился так на размышления самого Сехотепа, никогда еще форма так чудесно не украшала содержание. Сехотеп наслаждался: письменная речь служила средством выражения духовности мысли, которая передавалась из золотого века пирамид, но со временем обрела новую выразительность.

Это сокровище давало Сехотепу возможность черпать силы и не падать духом под тяжестью ложных обвинений. Кроме того, он в своем сердце хранил учение Золотого круга Абидоса, которое уводило его на другую сторону реальности. Как мало значат его страдания по сравнению с посвящением в таинство воскрешения Осириса! Во время ритуала обращения света его человеческая часть и часть небесная соединились и поменялись местами. Человеческое в нем больше не ограничивалось земным удовольствием и страданием, а божественное не замыкалось в недосягаемости небес. Временное стало самой малой частью бытия, а вечное — большей частью жизни. Каковы бы ни были испытания, он попытается их преодолеть спокойно, словно они его не касаются…

Солнечный луч осветил ларец из акации, украшенный тонко вырезанными цветами лотоса. Этот скромный шедевр свидетельствовал о высоком уровне искусства египетских мастеров и цивилизации фараонов, связанной с перевоплощением духа в различные формы — от простого иероглифа до гигантской пирамиды. Сехотеп улыбнулся, вспомнив о том, что похожий предмет стал причиной его погибели.

— Вас желает видеть визирь Собек, — доложил Сехотепу слуга.

— Пригласи его на террасу и подай нам холодного белого вина урожая того года, когда родился Сесострис.

Собек-Защитник мог бы пригласить Сехотепа в свой кабинет, но он предпочел допросить его у него дома, надеясь получить от него последние признания.

Собек не очень хорошо понимал этого тридцатилетнего мужчину с тонким лицом и глазами, в которых светился глубокий и быстрый ум. Поэтому вопросов было множество… Но его мучил и еще один вопрос: почему Хнум-Хотеп не подписал акта о невиновности? Здесь напрашивалось одно очень простое объяснение — тяжелое состояние перед смертью. Но в таком случае ему-то что делать?

Другая гипотеза состояла в том, что старый визирь мог, не веря в виновность Сехотепа, желать его привлечения к суду, чтобы там публично оправдать члена Дома царя.

Да, вариантов много, но как выйти из положения?

Собек молчал, поэтому первым заговорил Сехотеп:

— Как мне расценивать твою позицию: ты судья, допрашивающий виновного, которого заранее обрекли на приговор, или же у тебя существуют сомнения в моей виновности?

Смутившись, Собек стал ходить по комнате, не отвечая.

— Ну, по крайней мере, воспользуйся тем, что из окна открывается красивый вид, и полюбуйся городом, — посоветовал хозяин. — С этой террасы можно увидеть Белую стену фараона Менеса, объединившего Верхний и Нижний Египет, а также множество храмов, которые придают нашему городу неповторимое очарование.

Наконец Собек решился. Он подошел к Сехотепу и положил ему руку на плечо.

— Я посмотрю на городской пейзаж в следующий раз.

— Не лучше ли сейчас воспользоваться случаем? Может быть, другого не представится…

— Скажи откровенно: кто сейчас передо мной? Глава террористической организации Мемфиса, на чьей совести множество невинных смертей, или нет? Это единственный мой вопрос, и он самый трудный.

— Чтобы утвердить свое положение, новый визирь должен подать пример. Моя судьба предрешена, вот я и пользуюсь последними часами своей относительной свободы.

— Ты плохо меня знаешь, Сехотеп!

— Разве не ты посадил в тюрьму Икера, обвинив его в измене?

— Об этой ошибке я сожалею, но ее я уже исправил. А мои новые функции требуют от меня гораздо больше осторожности и максимума прозорливости.

Сехотеп протянул ему руки.

— Надень на меня наручники.

— Ты признаешь свою вину?

— Когда мне вынесут смертный приговор, ты должен будешь убить меня своими собственными руками, Собек. Потому что я откажусь покончить с собой и до последней секунды жизни буду утверждать, что я невиновен.

— Твоя позиция мне кажется уязвимой — разве ты позабыл о фактах?

— В отношении подтасовок и фальсификаций наши враги не имеют себе равных. И мы сами становимся их жертвами, подчиняясь жестким законам собственного аппарата судебной власти!

— Наши законы тебе кажутся несправедливыми?

— В любом законодательстве есть слабые места. Визирю и судьям следует компенсировать эти недостатки, высвобождая истину из сетей внешних совпадений.

— Но ты хотел меня убить, Сехотеп!

— Нет.

— Ты сам изготовил магические фигурки, которые должны были меня убить.

— Нет.

— После моей смерти ты собирался убить Великого царя.

— Нет.

— Все это время ты информировал своих сообщников о решениях фараона, что позволяло им уходить от стражи.

— Нет.

— Не кажется ли тебе, что твои ответы слишком коротки?

— Нет.

— Твой ум не позволит тебе уйти от справедливого наказания. Доказательства слишком весомы.

— Какие доказательства?

— Анонимное письмо смущает меня, признаюсь тебе. Но в нем есть все же определенная логика, и она согласуется с намерениями заговорщиков.

Сехотеп ограничился тем, что твердо и прямо посмотрел визирю в глаза.

Их пристальные, открытые и прямые взгляды встретились…

— Ты подписал документ, доказывающий твою причастность к попытке убийства, и то, что я выжил, ничего не меняет. Намерение — то же действие, и трибунал не выкажет никакого снисхождения. Поэтому лучше признаться и назвать мне имена своих сообщников.

— Мне очень жаль тебя разочаровывать, но я верен фараону и не совершал никаких преступлений.

— Как же ты объяснишь присутствие твоей подписи на документе, который должны были уничтожить магические фигурки?

— Сколько же раз тебе повторять? Враг использует прекрасного фальсификатора и хорошо осведомлен о всех членах Дома царя. Он рассчитывает нанести нам смертельный удар. И визирь не может позволить собой манипулировать.

Спокойствие Сехотепа поразило Собека-Защитника. Неужели у него действительно такой дар притворства?

— Но какой бы эффективной, — снова заговорил обвиняемый, — эта манипуляция ни была, может быть, именно она и является их ошибкой. Не забудь проследить за поведением всех в моем окружении. У одного из них может оказаться образец моего почерка.

— Включая твоих любовниц?

— Я дам тебе самый исчерпывающий список.

— Подозреваешь ли ты и кого-нибудь из чиновников?

— Это не мне, а визирю следует применять закон Маат и отстаивать истину, какими бы ни были последствия.

18

Четыре молодые акации и четыре льва были лишены силы, поддерживающей защиту Древа Жизни. Теперь остались только два главных препятствия — символ Абидоса и золото, покрывавшее ствол Древа Жизни. Но этот драгоценный металл, привезенный из Нубии и из страны Пунт, тут же утратит свою действенность, как только Провозвестник снимет покрывало с джеда и нарушит неприкосновенность ковчега.

Однако сделать это невозможно до тех пор, пока не убит новый Осирис, назначенный во время ритуалов, — Царский сын и Единственный друг фараона Икер. Молодой человек и не подозревал, что Провозвестник в течение долгих лет готовился убить его.

Давным-давно он выбрал этого одинокого мальчика, который так любил учиться, был безразличен к удовольствиям и готов перенести сотни испытаний, а также сумел сохранить строгость ума и пылкий энтузиазм юности. Провозвестник не ошибся. Уже много раз он испытывал Икера на прочность, посылая ему смерть, чтобы испытать его силу.

Но ничто и никто — ни злой человек, ни разбушевавшееся море, ни отъявленный бандит, ни мнимый стражник, ни заговор, ни какая иная разрушительная сила — не смогли уничтожить Икера. Напуганный, избитый, униженный, несправедливо обвиненный — он все равно поднимался и продолжал свой путь.

И этот путь вел в Абидос, святая святых вечной жизни.

А для него пещера смерти…

Правда, эта смерть требовала личного вмешательства Провозвестника и прямых союзников Сета. Покончив наконец с процессом воскрешения Осириса и разорвав все связи мира живых с миром потусторонним, они уничтожат будущее Египта и его дело. И как бы ни был храбр Сесострис, он этому помешать не в силах.

Монарх тоже не ошибся, выбрав Икера в качестве своего духовного сына и сделав его новым воплощением Осириса и будущим повелителем Великого таинства Абидоса. Возраст человека здесь роли не играет, лишь бы его сердце было способно к столь исключительной миссии. Безволосый, опорой которому служил долгий духовный опыт, принял Икера и теперь облегчит ему путь вперед.

Сесострис понимал всю опасность грозящих испытаний, но не мог и представить себе, какая стратегия крылась в душе Провозвестника, для которого Икер был одновременно и непримиримым врагом союзников Сета, и главным орудием в решающей схватке с фараоном и со всеми фараонами, вместе взятыми! Царь, созидая этого человека, как храм, думал о возведении магической стены, способной сдержать атаки сил зла. Но если Икер исчезнет, Абидос останется беззащитным, и тогда Провозвестник нанесет свой смертельный удар…

Закончив свои дела в храме, Провозвестник отправился позавтракать в компании с другими временными жрецами, которым так нравилось работать в Абидосе.

Он был приятен в общении, отзывчив, услужлив и пользовался прекрасной репутацией. Поговаривали, что Безволосый в скором времени предложит ему новую должность.

Спокойно и неспешно шагая, Провозвестник думал об ужине у Нефтиды. Его ждут не только изысканные яства, но и удовольствие общения с прелестной молодой женщиной, такой серьезной, очень умной и при этом умеющей ценить радости жизни. Конечно, он будет в ее постели и сумеет получить от нее все…

Если она откажется принять истинную веру, он сам бросит в нее первый камень, когда ее будут казнить на главной площади столицы. Нечистые создания, осмелившиеся потребовать себе свободы, должны быть уничтожены.

Но если она, напротив, согласится обратиться, то станет одной из воинственных фурий, куда более фанатичной, чем все мужчины. Такие женщины, вроде Бины, не ведая жалости, сами с радостью будут убивать непокорных. А затем из их чрева выйдут легионы сторонников Провозвестника. Никаких противозачаточных средств, как это было в старом Египте, никакого ограничения в деторождении. Только стремительный рост населения! Победит только многочисленная толпа — ревущая и управляемая.

— Хотите немного соли? — спросила Бина.

— С удовольствием.

В глазах хорошенькой брюнетки кипела ярость.

— Что с тобой?

— Эта Нефтида… Она ведь пытается вас соблазнить!

— Тебя заботит ее отношение ко мне?

— Разве не я — царица ночи, единственная женщина, допущенная быть рядом с вами?

Провозвестник посмотрел на Бину снисходительно.

— Ты заблуждаешься в своих мечтаниях, Бина. Разве ты забыла, что женщина — существо низшее? Только мужчина может принимать решение. Кроме того, один мужчина стоит нескольких женщин, а стало быть, не может быть удовлетворен только одной из них. А вот супруга, напротив, обязана хранить абсолютную верность мужу, иначе ее побьют камнями. Такова воля бога. Государство фараона допустило ошибку, отказавшись от многоженства и дав самкам то место, которого они не заслуживают и которое делает их опасными. Царство новой веры исправит эти ошибки.

Он погладил волосы Бины.

— Божественный закон диктует тебе присутствие Нефтиды или любой другой женщины, которую я выберу. Ты подчинишься, потому что этого требует твое духовное совершенствование. Ты и тебе подобные должны развиваться, но начинать это развитие вы должны с послушания наставнику, из которых я — самый главный и самый первый. Ведь, я полагаю, ты в этом ни разу не усомнилась?

Бина стала перед Провозвестником на колени и поцеловала его руку.

— Поступайте со мной так, как сочтете правильным.

На свой запрос относительно Жергу Икер получил тревожный ответ, вкотором сообщалось о покушении на Собека-Защитника. Он был опасно ранен и был не способен принимать какие-либо решения. Итак, террористическая сеть в Мемфисе снова действует!

Икер немедленно сообщил о полученном известии супруге.

— Собек выздоровеет, — ответила она. — Фараон изгонит из его тела зловредную энергию магии, а доктор Гуа довершит лечение.

— Но враг вернулся и снова угрожает!

— Ведь он никуда не исчезал, Икер…

— Если Собек выздоровеет, то он пойдет по следу Жергу. И, может быть, мы наконец узнаем, кто у нас возглавляет террористическую сеть.

— А как ведет себя Бега?

— Дружески и одновременно уважительно. Он прямо отвечает на мои вопросы и тем облегчает мне задачу. Еще день работы, и подготовка к ритуалу будет завершена.

Они посмотрели друг на друга, любовь светилась в их глазах.

— Ты впервые, — прошептала Исида, — возглавишь церемонию Великого таинства. Главное — не спеши в словах и жестах. Стань тем каналом, по которому передаются заклинания могущества, тем инструментом, который ими гармонично управляет.

Икер понимал, что недостоин такой ответственной роли, но не уклонялся от нее. Разве его существование не похоже на цепь чудесных превращений? Он каждое утро благодарил богов. Он жил с Исидой, в Абидосе, пользовался доверием фараона, продвигался по пути знания — о чем можно было еще просить? Пройденные испытания придавали особенную остроту ощущению нынешнего счастья, и он впитывал в себя всю его полноту — от захода солнца, который он проводил бок о бок со своей супругой, и до исполнения ритуала…

Нефтида в совершенстве владела искусством прядения и ткачества. Это было важно сейчас, потому что во время ритуалов месяца хойяк понадобится множество тканей и одежд. Безволосый, обычно скупой на похвалы, был очень доволен, что у него в Абидосе появилась такая талантливая новая жрица.

Исида и ее сестра тщательно проверяли по списку все предметы, добиваясь совершенства. Всего должно было быть вдоволь.

— Ты ведь знакома с большинством временных жрецов? — как бы невзначай спросила Нефтида.

— Более или менее, — уклончиво ответила Исида. — Особенно хорошо я знаю тех из них, кто здесь давно и верно служит.

— Я все время думаю об одном новом временном жреце, который занят в Храме миллионов лет Сесостриса. Это очень красивый мужчина — высокий, с большим чувством собственного достоинства и удивительным обаянием… Дома он занимается вытачиванием ваз из твердого камня. Это трудная профессия, но он владеет ею замечательно. А в Абидосе ему поручено чистить ритуальные кубки и вазы. На мой взгляд, он заслуживает лучшей доли. У него задатки постоянного жреца…

— Как горячо ты говоришь о нем! Ты случайно не… влюблена?

— Очень возможно.

— Наверняка!

— Мы вместе поужинали, — призналась Нефтида, — и скоро снова увидимся. Он умен, трудолюбив, привлекателен, но…

— Что-то тебя в нем смущает?

— Его мягкость мне кажется немного избыточной, словно за ней скрывается тщательно маскируемая жестокость… Но, может быть, я не права…

— Прислушайся к своей интуиции и не иди вразрез с ней.

— А ты испытывала по отношению к Икеру что-то похожее?

— Нет, Нефтида. Я только знала, что его любовь сильна и абсолютна и что он ждет того же от меня. Эта сила меня пугала, я не была уверена в себе и не хотела ему лгать. Но все же я часто думала о нем, мне его не хватало. Понемногу эта магическая связь превратилась в любовь. И я поняла, что он — единственный мужчина в моей жизни.

— Ничто до сих пор не поколебало этой твоей уверенности?

— Напротив, она лишь с каждым днем все усиливается.

— Тебе очень повезло, Исида. А вот я не уверена, что мой прекрасный временный жрец даст мне такое же счастье!

— Слушай внутренний голос!

Шаб Бешеный — словно дикий зверь в засаде — почувствовал, что кто-то подбирается к его укрытию.

Осторожно отодвинув одну из прикрывавших вход в часовню низких ветвей ивы, он узнал неуклюжий силуэт Бега.

Шаб Бешеный никогда не был в восторге от этого высокого, уродливого типа и всегда задавался вопросом, как это его холодный взгляд мог обманывать постоянных жрецов. На их месте он остерегся бы этого жестокого типа с тайными, но неуемными амбициями. Бега видел себя во главе очищенного огнем жречества — блестящее будущее! Но он глубоко ошибается… Очищением займется Шаб. А вот этот высокий уродливый жрец станет, пожалуй, одной из первых его жертв. Разве для того, чтобы построить совершенно новый мир по меркам Провозвестника, не следует стереть любое напоминание о прошлом?

— Ты один? — недоверчиво спросил Бешеный.

— Один, можешь выйти.

Плотнее стиснув в руке кинжал, весь клубок нервов, Шаб Бешеный замер в ожидании.

— Не поверишь… Но сейчас будет прекрасная возможность совершить задуманное, — произнес постоянный жрец. — Готовься убить Икера.

Двое ритуальных служителей в масках шакала^[147] исполняли во время ритуала роль Открывателя путей.^[148] Один из них представлял Север, а другой — Юг.

— Пусть они выйдут! — приказал Икер. — Теперь подойдите и позаботьтесь о вашем отце Осирисе.

Бог-воин — «Тот, кто приводит издалека»^[149], — которому было поручено привести богиню, скрывшуюся далеко в глубинах Нубии, и превратить львицу-убийцу в мирную, ласковую кошку, охранял шакалов. Рядом с ними бог Тот с головой ибиса держал в руках магические тексты, необходимые для того, чтобы отвести темные силы, решившиеся сорвать процесс воскрешения Осириса.

В центре находилась ладья Осириса.^[150] Она должна была пройти часть Абидоса, проплыть по священному озеру и соединить видимый мир с невидимым.

— Великий хозяин Абидоса, — провозгласил Тот, — действительно воскреснет и явится в славе!

Его короны были сложены вместе, а сам бог покоился в глубине часовни, устроенной посредине ладьи.

— Пусть священным будет путь, ведущий в священный лес! — приказал Икер.

Была принесена большая деревянная волокуша, с установленной на нее ладьей, так что она могла теперь следовать земным путем, ободряя тем самым сердца жителей Востока и Запада. Им будет явлена ее красота. А по возвращении в свое вечное жилище она очистится и возродится. Пока «ночь принимает бога и дарует ему полноту», а ритуал Дома золота обретает особый смысл.

Оставалось только мимически изобразить столкновение между последователями Осириса и союзниками Сета. Икер, вооружившись заостренной с одного конца палкой, называемой «великой силой», собрал тех, кто относился к первому лагерю, и противопоставил их когорте противников.

Шаб Бешеный — в рыжем парике, с выкрашенными в рыжий цвет бровями и ресницами, одетый в тунику из грубого льна — был неузнаваем. Взяв короткую дубинку и смешавшись с толпой временных жрецов, он не спускал глаз с Икера.

Сначала нужно сильно ударить его по затылку; потом, делая вид, что спасаешь его, удушить прочным кожаным шнурком. И все это нужно сделать быстро, очень быстро! Воспользовавшись всеобщей суматохой, ему, конечно, удастся удрать.

— Опрокинем врагов Осириса! — приказал Икер. — Пусть падут они лицом вниз и не поднимутся!

И та и другая стороны воспринимали свои роли всерьез, но удары не наносили. Палки мерно поднимались и опускались, следуя ритму какого-то магического танца.

Шаб Бешеный был вынужден подражать движениям тех, кто находился рядом с ним.

Один за другим падали приверженцы Сета.

Разъярившись оттого, что дал себя увлечь в западню этого дурацкого ритуала, ход которого ему был неизвестен, Шаб Бешеный был вынужден усилить своей персоной ряды сторонников Осириса и все старался оказаться к нему поближе, чтобы размозжить Икеру голову.

Но, к несчастью, Царский сын держал в руках опасное оружие. А Шаб Бешеный никогда не нападал на свою жертву прямо…

Он был вынужден отказаться от исполнения своего замысла, бросил палку и растянулся на земле.

Поверженные сторонники Сета больше не мешали процессии. Она направилась к гробнице Осириса.

Побежденные встали и отряхнулись от пыли.

— Ты слишком долго не падал! — удивленно сказал Бешеному один из жрецов. — Это репетиция, поэтому неважно. Но во время настоящей процессии так не медли!

— Может быть, я должен драться активнее? — спросил Шаб Бешеный.

— Ты слишком близко к сердцу воспринимаешь свою роль сторонника Сета, мой друг! Но здесь имеет значение только ритуальный смысл. Иди к себе, прими холодный душ и смой с себя всю эту рыжую краску. Здесь этот цвет не ценится.

Шаб Бешеный с удовольствием бы прирезал добровольного учителя, но нужно было быть терпеливым.

Он вернулся в свое убежище разочарованный и очень надеялся, что Провозвестник простит ему эту неудачу.

19

Песчаная буря накрыла Абидос желтой пеленой. Стало трудно передвигаться, видимость все более ухудшалась.

И все же Икер отправился к Бега. Тот пригласил его к обеду и сказал, что хочет передать важную для судьбы Абидоса информацию.

— Вы должны идти в укрытие, — сказал Икеру начальник специальных защитных сил, проверявший посты. — Такой бури никто из старожилов не видел!

— Меня ждет Бега.

— Тогда поторопитесь.

Офицер тревожился, так как патрули тоже укрылись в казармах и не смогли бы помочь.

Икер и начальник стражи расстались, и каждый из них продолжил свой путь.

Немного поодаль начальник стражи встретил женщину. Ее силуэт напомнил ему Бину.

Он подошел ближе.

— Бина! Зачем ты вышла из дома, это опасно!

— Я хотела вас видеть.

Начальник стражи был польщен и улыбнулся.

— Это так срочно?

Она приближалась к нему, покачивая бедрами, такая обольстительная…

— Мне кажется…

— Тогда пойдем со мной. Я спасу тебя от бури.

Хорошенькая брюнетка повисла у него на шее и потребовала поцелуя.

— Не здесь! Такая буря!

— Здесь и сейчас.

Взволнованный офицер стал снимать с ее золотистых плеч бретели платья.

И в тот момент, когда он стал целовать ее в грудь, кожаный шнурок напавшего сзади Шаба Бешеного стиснул ему горло…

Смерть была болезненной и быстрой.

Узнав, куда направляется Икер, начальник стражи обрек себя на смерть, которой уже давно желала ему Бина, — ей надоели его приставания.

Скромное жилище Бега располагало не к гостеприимству, а к серьезным раздумьям. Но, к удивлению Икера, суровый жрец приготовил настоящий пир. На покрытом скатертью длинном деревянном столе стояли два кувшина вина, блюда с мясом, рыбой, овощами и фруктами.

— Счастлив видеть вас, Царский сын Икер! Сегодня вечером у нас праздник.

— Что же мы с вами будем праздновать?

— Вашу победу, конечно! Разве вы не покорили Абидос? Так выпьем же за эту огромную победу.

Икер согласился пригубить кубок. Ему показалось, что вино немного горчит, но он не решился высказать свою критику.

— Ваши слова удивляют и шокируют меня, — признался он. — Я — не завоеватель, и речь идет не о войне. Мое единственное желание — служить Осирису и фараону.

— Ну-ну, не разыгрывайте скромника! В вашем возрасте — и вы уже верховный начальник постоянных жрецов Абидоса! Ведь это невероятная карьера! Ешьте и пейте, прошу вас.

Икеру не понравился развязный тон хозяина дома.

Он сердито поковырял сушеную рыбу, съел несколько листиков салата, выпил еще глоток вина — и оно снова показалось ему горьким.

— Что вы хотели мне сообщить, Бега?

— Как вы спешите! Если буря разыграется, вы, пожалуй, не сможете добраться домой. И я с удовольствием предложу вам укрыться у меня.

— Итак, что же это за важные новости?

— Они у меня есть, поверьте мне!

Взгляд Бега стал откровенно враждебным и агрессивным. Его переполняла ледяная злоба, словно он наконец достиг своей извращенной цели, которую слишком долго считал недостижимой.

— Так вы мне объясните или нет?

— О, не спеши, ты получишь исчерпывающие объяснения! Дай мне насладиться моментом. Твой триумф — это только видимость, мой юный честолюбец. Украв у меня должность, которая принадлежит мне по праву, ты совершил непростительную ошибку. Теперь ты за нее заплатишь.

Икер резко встал.

— Вы потеряли голову!

— Взгляни, что у меня на ладони.

На какое-то мгновение Икеру показалось, что у него помутился рассудок.

Это, конечно, усталость и плохое вино…

Но вот снова ладонь Бега стала видна четко… А там — выжжена маленькая и… странная… фигурка…

— Можно подумать, что это… Нет, невероятно! Голова… Голова бога Сета?!

— Точно так, Царский сын.

— Что же это… Что все это значит?

— Сядь-ка, тебя ноги не держат.

Сопротивляясь приказу, Икер почувствовал вдруг прилив сил и выпрямился.

Бега смотрел на него с ненавистью.

— Это значит, что я — союзник Сета и участник заговора сил зла. Как Медес и Жергу. Это прекрасное признание, не правда ли? Но это еще не все новости.

Оглушенный Икер с трудом дышал, его бросило в жар. Но он отнес эти недомогания за счет поразительных известий. Как можно было представить себе, что в душе постоянного жреца может скрываться столько мрака? Фараон был тысячу раз прав. Зло расцвело пышным цветом даже в Абидосе!

В комнате появился высокий человек без бороды и с бритым черепом. Его красные глаза в упор уставились на Икера.

Бега поклонился незнакомцу.

— На этот раз, господин, ничто и никто не спасет Царского сына Икера.

— Кто вы? — спросил Икер.

— А ты подумай, — мягко ответил незнакомец. — Мне кажется, тайну разгадать нетрудно.

— Провозвестник! Провозвестник — здесь, на священной земле Абидоса!

— Ты вышел победителем из тяжелейших испытаний, Икер! Выбрав тебя, я не ошибся. Ни один другой человек не сумел бы совершить твоих подвигов. Но вот и подошла к концу твоя удивительная судьба, наследник и преемник фараона, властитель великих таинств, незаменимый духовный сын Египта! Поэтому ты должен уйти. Исчезнуть. Растаять в небытии. Лишенный будущего, Сесострис рассыплется в прах и увлечет за собой в пропасть всю страну.

Собрав последние силы, Икер схватил свой кубок и попытался запустить им в чудовище.

Но сзади на него прыгнул Шаб Бешеный. Резким силовым приемом он заставил Икера выпустить оружие, связал ему руки за спиной и силой усадил на стул.

— Силы покидают тебя, — произнес Провозвестник. — Древние рецепты из храма Сесостриса меня многому научили. В том, что касается токсикологии и разных ядов, ученые Египта не имеют себе равных. Применение в терапевтических целях ядов змей и скорпионов заслуживает восхищения. Я несколько подпортил вкус твоего вина, добавив в него смертельную дозу одного прекрасного средства, и теперь новая религия запретит употребление вина и алкоголя в любых их видах. А ты — погибнешь… За грехи твоего распущенного народа и этой проклятой страны…

В комнату вошла Бина.

— Вот ты наконец и повержен! И не способен бороться! Ты считал себя стоящим на вершине, но катишься вниз. И твое низвержение доставляет мне радость!

Икер, весь в поту, полупарализованный, чувствовал, как силы покидают его, как уходит жизнь…

— Перед тем как тебя поглотит небытие, — снова заговорил Провозвестник, — я хочу в двух словах обрисовать тебе ближайшее будущее твоей страны. Твоя гибель разрушит основание Обеих Земель. Потрясенный Сесострис станет жертвой несчастий. Близкие его покинут, Мемфис испытает на себе гнев моих учеников. Выживет только тот, кто обратится в новую — истинную! — веру. Неверные и неверующие будут сметены с лица земли. Будут запрещены скульптура, живопись, литература, музыка. Будут переписываться только мои пророческие слова. Их будут повторять без конца и не останется никакой необходимости в другой науке. Любой сомневающийся будет истреблен. Женщины, как существа низшие по сравнению с мужчиной, будут заперты в своих жилищах. Они будут служить своим мужьям и родят им тысячи тысяч наследников, чтобы создать из них огромную армию победителей, которая навяжет нашу веру всему миру. Ни один, даже самый маленький кусочек их тела не будет открыт. У каждого мужчины будет столько жен, сколько он пожелает. Золото богов даст мне возможность создать новую экономику, обеспечивающую богатство моих верных. Но — главное, Икер! — Осирис больше никогда не воскреснет!

— Нет, не будет твоей победы! Моя смерть ничего не изменит. Фараон уничтожит тебя!

Провозвестник засмеялся.

— Ты не спасешь свой мир, маленький писец, потому что я приговорил его к смерти. Меня уничтожить нельзя.

— Ошибаешься… Свет… Свет победит тебя!

Губы Икера сомкнулись. Огонь пробежал по жилам, его члены свело судорогой, взгляд угас. Но мысль еще работала, и он внутренне сосредоточился…

Смерть не пугала его, потому что он отвел силы зла.

Он мысленно просил фараона, своего отца… Его последние мысли были обращены к Исиде, всегда такой близкой и теперь такой далекой… Он запечатлел свою любовь к ней в прощальной улыбке. Он был уверен, что она его не оставит…

Бега первым освидетельствовал труп.

— Он больше не будет нам мешать, — ледяным тоном произнес он.

Резким движением он сорвал золотое ожерелье Царского сына и бросил себе под ноги скипетр «Могущество». Потом отбросил полотно, прикрывавшее что-то в углу. Там оказался деревянный саркофаг.

С помощью Шаба Бешеного он положил туда тело Икера.

— Унесите его, — приказал Провозвестник. — И положите возле храма Сесостриса. Мне нужно еще кое-что сделать…

— Буря усилилась, господин, — с беспокойством сказала Бина.

Он ласково погладил ее по волосам.

— Неужели ты думаешь, что простой ветер пустыни помешает мне вскрыть гробницу Осириса?

— Будьте осторожны, мой господин! Говорят, что магическая защита этого места не позволяет никому приближаться к гробнице.

— Икер умер, и духовная связь пресеклась. Передо мной не устоит никакая стена — ни видимая, ни невидимая!

Песок проникал везде…

Исида закрыла окна и двери. Но его все равно было много и выметать теперь было бесполезно.

Вой ветра заставил Исиду вздрогнуть. Ветер выл в ветвях деревьев, и его стенания словно шли на приступ домов и строений. Нигде нельзя было укрыться.

Исида почувствовала острое беспокойство.

Почему не возвращается Икер? Может быть, занятый устройством каких-то мелочей в храме, он остался там до окончания бури?

Но внезапно юная жрица ощутила острую боль, буквально чуть не разорвавшую ей сердце. Она была вынуждена сесть и с трудом перевела дыхание.

Никогда ее еще не мучила такая сильная тревога.

На низком столике засияла странным светом золотая дощечка… Преодолевая боль, Исида взяла ее в руки.

На ней возник иероглиф трона, который служил для написания ее имени…

Ее звал Икер!

Тяжелые воспоминания наполнили ее душу. Разве главный жрец… не сказал когда-то, что она будет не такой жрицей, как другие, и что ей выпадет трудная миссия? Нет, она не должна сдаваться. Простая песчаная буря, простое опоздание супруга, простое недомогание из-за переутомления… Исида умыла лицо холодной водой и легла в постель.

Золотая дощечка, ее имя, зов Икера… Нет, она не могла оставаться безучастной!

Одевшись в длинное белое платье жрицы Хатхор, она завязала на талии красный пояс и обула кожаные сандалии.

Ветер дул с прежней силой, песок сек лицо.

Невозможно разглядеть дорогу дальше пяти шагов! Надо бы вернуться, но разве Икер не звал ее? Их мысли и сердца были так тесно связаны, что даже вдалеке друг от друга они оставались близкими.

Но прошло несколько мгновений, и Икер словно стал удаляться… Уж не рискует ли она потерять его?

Наперекор буре Исида шла вперед по направлению к Храму миллионов лет Сесостриса. Разве Царский сын, столкнувшись с непредвиденными препятствиями, не пытался решать задачу, тратя на это долгие часы? Разве вместе с другими жрецами он не углублялся в каждый эпизод Великого таинства? Но ни одна из этих мыслей не успокоила Исиду.

На каждом шагу она все сильнее ощущала, что произошла трагедия. Силы зла только что нанесли удар Абидосу. Никогда еще ночь не была такой мрачной.

«Тебе предстоит пережить страшные испытания, — предсказала ей царица. — Ты должна знать слова могущества, чтобы уметь бороться с видимыми и невидимыми врагами!»

Вот и плиты храма…

Аллея вела к храму.

Исида прекрасно знала эти места, лучше, чем кто-либо. И все же она заколебалась — идти или нет…

Вперед!

И вот рядом с первыми колоннами ее нога споткнулась обо что-то твердое… Саркофаг! На крышке красным нарисована голова Сета.

Вся дрожа, юная жрица приподняла крышку.

Внутри лежало чье-то тело.

Еще надеясь на то, что ошибается, Исида закрыла на несколько мгновений глаза…

— Нет! Икер, нет!

Она осмелилась дотронуться до него и поцеловала…

Сняв с себя пояс, она связала из него магический узел и уложила на грудь супруга, чтобы сохранить связь между его душой и своей. Потом она провела кольцом по его правой руке. Из желтого мрака бури выступила вперед фигура гиганта.

— Великий царь…

Сесострис прижал дочь к своей груди.

Исида заплакала. Так не рыдала еще ни одна женщина в мире.

Часть вторая ПОИСКИ ИСИДЫ

20

Предчувствуя катастрофу, фараон боялся, что приедет слишком поздно. И буря помешала ему оказаться в Абидосе вовремя. Вот противнику и удалось нанести удар прямо в сердце. Убивая Икера, враг нацеливался на будущее Египта…

Исида посмотрела в небо.

— Тот, кто пытается разлучить брата и сестру^[151], не одержит победы. Он хочет раздавить меня и погрузить в отчаяние. Но я подавлю свое горе, потому что оно разрушает мое счастье и момент истины. Разве смерть — не болезнь, от которой можно излечиться? Нужно вернуть Икера к жизни, используя для этого Великое таинство.

— Я разделяю с тобой твою боль, дочь моя, но не просишь ли ты невозможного?

— Разве КА не переходит от фараона к фараону? Разве фараон не единственная возрождающаяся сущность? Но если та же сила оживляет Икера, то мы можем попытаться заставить его возродиться. По крайней мере, так случилось уже с одним человеком — с Имхотепом, который теперь вечно живет со времен пирамид. Его КА, не переставая, передается от одного посвященного к другому, и он остается единственным созидателем храмов.

— Тогда срочно необходимо остановить вред, причиняемый смертью, и остановить процесс разложения. Принеси покров Осириса, который приготовлен для празднования Великого таинства. Ты найдешь меня в Доме жизни.

Отборная стража, сопровождавшая монарха, отнесла саркофаг к входу в здание.

Песчаная буря унялась.

— Великий царь, мы только что обнаружили тело начальника сил безопасности Абидоса. Он был задушен.

Лицо фараона осталось бесстрастным.

Как он и предполагал, враг проник в самое сердце земли Осириса.

— Подними по тревоге всю стражу, попроси подкрепления у близлежащих городов и перекрой все пути из Абидоса, включая пустыню. Окружи все!

Перед царем склонился съежившийся, сгорбившийся Безволосый.

Его взгляд неотрывно был устремлен на саркофаг.

— Икер! Он не…

— Сообщники Провозвестника убили его.

Безволосый словно еще больше состарился.

— Они скрывались между нами, а я ничего не заметил!

— Мы сейчас начнем ритуал Великого таинства.

— Великий царь, этот ритуал применяется лишь в отношении фараонов или исключительных лиц — таких, как Имхотеп или…

— Разве Икер к ним не относится?

— Но если мы ошибемся, он уйдет в небытие, утратит в небесах жизнь вечную!

— Исида хочет дать такое сражение. На ее стороне и я. Поспешим, я должен отодвинуть смерть.^[152]

Безволосый настежь открыл двери, ведущие в Дом жизни.

При виде фараона пантера, хранительница священных архивов, не выказала ни малейшей агрессивности.

Как только к ним пришла Исида, которая принесла по просьбе фараона ларец из слоновой кости с инкрустациями из голубого фаянса, фараон приподнял тело погибшего Икера и перенес его внутрь здания. В этом месте, где творилось слово радости, где жило Слово, где слова обретали смысл, фараон стал размышлять и читать заклинания ритуалов, записанные и отточенные постоянными жрецами в течение долгих веков.

Он положил останки своего духовного сына на деревянную кровать, украшенную фигурками богов, вооруженных кинжалами. Ни один злой дух не коснется теперь спящего.

— Наденьте на него тунику Осириса, — приказал фараон Исиде и Безволосому. — Пусть голова его покоится на изголовье Шу^[153] — сияющем воздухе начала всякой жизни.

Исида открыла ларец и развернула одежду из царского льна, которую Икер должен был поднести Осирису во время празднования таинства воскрешения. За день до этого молодая женщина выстирала и отгладила драгоценный покров. Только посвященная в таинства Хатхор могла прикасаться к этой сверкающей как пламя ткани.

Эти пелены — пот Ра, выражение божественного света — очищали тело и делали его неразлагающимся.

Пламя этого священного покрова должно было бы поглотить его плоть и положить конец безумным надеждам Исиды! Но, к величайшему удивлению Безволосого, лицо Икера, его широко открытые глаза остались спокойными.

Исида смотрела на мужа и внутренне говорила с ним, но ни один мускул не дрогнул на ее лице, ни один звук не сорвался с ее губ. Этот первый этап был пройден, и Икер продолжал бороться в пространстве, которое не было ни смертью, ни возрождением.

Конечно, его супруга могла бы ограничиться ритуалами, которые позволяют душам чистых сердцем возродиться в раю загробного мира. Но эта смерть и это убийство были делом сил зла. Оно не ограничивалось тем, что убивало человека, оно стремилось разрушить связь духовного сына фараона с его предназначением.

Исида видела, что Безволосый не одобряет ее поступок и понимает всю цену риска. Но разве испытание потом Ра не доказало то, что Осирис принимает Икера?

Когда появился фараон в маске Анубиса — шакала, которому известны все пути Запада^[154], — Исида и Безволосый отступили и отправились на поиски в Доме жизни предметов, необходимых для продолжения ритуала.

— Я собираю фрагменты души в целое, — произнес Сесострис. — Я исцеляю от смерти, созидая золотое солнце с плодотворными лучами. Я леплю полную луну, вечное обновление. Передаю тебе их силу.

До рассвета фараон держал над Икером распростертые руки и взглядом сообщал ему силу.

Тело Икера застыло между двумя мирами, и тление не коснулось его.

Безволосый подал царю изогнутую палку белого цвета, украшенную красными кольцами, Сесострис положил ее^[155] под спину Икера. Она словно заменил собой его позвоночник и его спинной мозг, и энергия продолжала течь в теле, отталкивая холод смерти.

Исида подала отцу ослиную шкуру, к которой Анубис, прежде чем завернуть в нее тело своего сына, прикрепил шнуры.

— Сет здесь, — объявил он. — Убив тебя, он тебя защищает.^[156] Отныне он не причинит тебе ни одной раны. Его разрушительный огонь сохранит тебя от него самого и сохранит тепло твоей жизни. Пусть принесут семь священных масел!

Объединившись, они образовали око Хора, побеждающего разобщенность и хаос.^[157] Мизинцем Исида коснулась губ Икера и вдохнула в него энергии масел «праздничный аромат», «ликование», «наказание Сета», «соединение», «поддержка», «лучшее сосновое» и «лучшее ливийское».

Анубис снял покров с вазы, которую подал ему Безволосый. В ней находился эликсир из минералов и металлов — результат алхимических изысканий Золотого дома.

— Даю тебе эту божественную субстанцию, рассчитанную на твое КА. Итак, ты станешь камнем — местом превращений.

При помощи жезла из небесного металла Анубис открыл Икеру каналы сердца, уши и рот. В нем пробудились новые чувства, двенадцать каналов соединились с сердцем и принесли ему дыхание, образовав защитный покров.

Став телом Осириса, укрытым от тления, Икер все же находился еще далеко от воскрешения. Нужно было заставить его засиять, оживить светом, возникшим еще до рождения любого живого существа.

Сняв свою маску шакала, фараон произнес заклинание «Текста пирамид». Оно начинало процесс воскрешения души фараона:

— Ты ушел от нас не в состоянии смерти, ты ушел живым.^[158]

Исида добавила:

— Ты ушел, но ты вернешься. Ты спишь, но ты проснешься. Ты идешь к берегам того мира, но ты жив.^[159]

Безволосый оставил отца и дочь одних.

— Смерть родилась, — произнес Сесострис, — значит, она умрет. То, что сияет над видимым миром, над тем, что мы называем «жизнь» и «смерть», не имеет небытия. Существа, бытующие до создания, ускользают в день смерти.^[160] Воскресает только тот, кто не рождался. Так и посвящение в таинства Осириса представляется только как новое рождение и переход сквозь смерть. Человеческие существа исчезают, потому что они не умеют привязать себя к началу и не слушают послания их небесной матери, Мут.^[161] Мут — это смерть, прямота, точность, момент истины, оплодотворяющий канал и создание нового семени.^[162]

— Не глубокое ли, не темное ли жилище у покойных? — обеспокоилась Исида. — В нем нет ни дверей, ни окон. Его не освещает ни один солнечный луч, его не освежает дыхание северного ветра. Там никогда не поднимается солнце!

— Так выглядит земля второй смерти. Но существо знающее туда не попадает, его с ним не связывает ни одна магия. Вспомни о своем собственном посвящении, о том, как ты ложилась в саркофаг. Тогда ты постигла великие тайны: посвященные в таинства Осириса могут вернуться из Долины смерти, но при условии, что за ними нет зла и они приняты богами как чистые сердцем.

Исида вспомнила…

Человеческое существо состоит из тленного тела, из влияющего на судьбу имени, из тени, которая сразу после смерти получает первое воскрешение, из БА^[163] — души-птицы, способной долететь до самого солнца и принести оттуда сияние тела Осириса, из КА^[164] — неуничтожимой жизненной энергии, которую нужно завоевать снова после смерти, и из АХ^[165] — светового тела, пробуждающегося во время посвящения в таинства.

Все эти элементы у Икера были.

Однако смерть разъединила и разбросала их. Если суд Осириса допустит, то эти элементы воссоединялись по ту сторону смерти в новой сущности, способной жить в двух вечностях — в мгновении и во времени, питаемом естественными циклами.

Но Исиде нужно было большего.

— Тот свет образуют три сферы, — пояснил ей царь. — Сфера хаоса и тьмы — там наказываются проклятые. Сфера света, где объединяются Ра и Осирис, отведена для чистых сердцем. Между ними располагается третья сфера, где зло отлавливается сетью. Вы с Нефтидой исполните ритуалы этого промежуточного мира.

Исида и Нефтида наложили на лица друг друга макияж. Одна черта зеленым цветом — это око Хора — на нижнее веко. Одна черта черным цветом — это око Ра — на верхнее веко. Эти краски, хранившиеся всегда в коробочке под названием «То, что открывает взор», были шедевром специалистов храма, ухаживавших за оком бога.

Красная охра — на губы, масло пажитника сенного — на кожу, чтобы была как шелк.

На груди Нефтиды — там, где находится сердце, — Исида начертала знак звезды. На ее пупке — солнце…

Они стали двумя плакальщицами: Исида Большая — словно корма небесной ладьи; Нефтида Маленькая — словно ее руль.

Нефтида принесла Исиде семь платьев семи цветов, воплощавших этапы, которые были ею пройдены в Жилище акации, при посвящении верховной жрицы Хатхор.

Потом обе сестры оделись в одежды из очень тонкого льняного полотна — белого, словно чистота нарождающегося дня, желтого, как крокус, и красного, как пламя.

Они убрали свои волосы золотыми диадемами, украшенными цветами из сердолика и розетками из ляпис-лазури. Груди их украсили широкие золотые ожерелья с бирюзой и подвесками в форме сокола. На запястьях и щиколотках — браслеты из красного сердолика, символизирующего жизненные соки. На ногах — белые сандалии.

Нефтида обняла свою сестру.

— Исида… Ты и представить не можешь, насколько я разделяю твою боль. Смерть Икера — это непереносимая несправедливость!

— Пойдем ее исправлять. Мне нужна твоя помощь, Нефтида. Магнетизм фараона и мощные заклинания остановили Икера в промежуточной сфере. Нам нужно помочь ему оттуда выйти.

Обе женщины вошли в смертную комнату, которая едва освещалась одним светильником. Исида встала в ногах гроба, Нефтида — в изголовье.

Они простерли над Икером руки. Из их ладоней струились волны энергии, окутывавшие покойного, словно мягкий свет.

Плакальщицы по очереди читали ритуальные плачи, передаваемые по традиции со времен Осириса. Волны их ритмичных слов сковывали разрушительные силы и отодвигали их от усопшего. Протянувшись между миром живых и миром мертвых, магическая словесная сеть защищала от зла.

Настал момент последнего рыдания.

— Вернись в свой храм в твоей первозданной форме, — заклинала Исида, — вернись в мире! Я — твоя сестра, которая любит тебя и гонит от себя отчаяние. Не оставляй этого места, соединись со мной, я отторгаю несчастье. Тебе принадлежит свет, ты сияешь. Приди к своей супруге, она обнимет тебя, соберет твои кости и твои члены, чтобы ты снова стал целостным и совершенным человеком. Слово живет на твоих губах, ты отторгаешь тьму. Я сохраню тебя навсегда, мое сердце полно любовью к тебе, я хочу обнять тебя и стать тебе такой близкой, что ничто не сможет нас разлучить. Вот я перед тобой в таинственном святилище, решившаяся победить зло, угнетающее тебя. Вдохни в меня жизнь, я заключу тебя в жизни моего существа. Я — твоя сестра, не уходи от меня. Боги и люди оплакивают тебя. А я зову тебя с вершин неба! Слышишь ли ты мой голос?^[166]

После долгого бодрствования фараон, Безволосый, Исида и Нефтида встали вокруг усопшего.

— Осирис не является богом всех умерших, — напомнил фараон. — Он бог только тех, кто верен Маат, кто во время своей жизни следовал по пути правды. Судьи того мира видят нашу жизнь в одном мгновении и принимают в расчет только наши поступки, которые собраны все вместе отдельно от нас. Боги не имеют снисхождения, и только чистый сердцем свободно пойдет по прекрасным дорогам вечности. Но раньше соберется человеческий суд. Я представляю Верхний и Нижний Египет, Безволосый — постоянных жрецов Абидоса, Исида — жриц Хатхор. Считаете ли вы Икера достойным, чтобы предстать перед Великим богом и войти в его ладью?

— Икер не совершил ни одного проступка против Абидоса и посвящения, — заявил потрясенный Безволосый.

— Сердце Икера свободно, его не запятнал ни один смертный грех, — заявила Исида.

Осталось лишь суждение фараона.

Упрекнет ли Сесострис Икера в прошлых ошибках и нехватке прозорливости?

— Икер прожил свою жизнь без подлости и без трусости. Он — мой сын. Пусть Осирис примет его в своем царстве!

21

Благоприятное решение суда Осириса часто проявлялось для тех, кто наблюдал за покойными и переживал за их судьбу, в форме птицы, бабочки или скарабея.

Как только Исида вышла после ритуалов из Дома жизни, ее взгляд устремился в небо…

Конечно, она знала сердце Икера, его чистоту и верность закону Маат. Но что решит мир невидимый? От его вердикта зависит продолжение ритуального процесса.

Внезапно, откуда ни возьмись, появился огромный ибис с длинными изящными крыльями и медленно полетел по безоблачному небосклону.

Его взгляд пересекся со взглядом Исиды…

Исида мгновенно поняла: Икер произнес точные слова, и рядом с ним был Тот — начальник и покровитель писцов. Его сердце — легкое, как страусовое перо богини Маат, — продолжало жить. Подтвердив практикой своей жизни заклинания, которым его обучили в школе иероглифики, Царский сын продолжал свой путь к тому миру.

На золотой табличке сами собой возникли слова: «справедливый голосом».

— Остается сделать самое трудное, — сказал дочери Сесострис. — Теперь нужно перевести смерть Икера в мумию Осириса. Поскольку Осирис победил смерть, тело Икера возродится.

Осирис — становой хребет Египта, основание любого здания, духовного или материального, — служил опорой храмам, вечным жилищам, домам, каналам… Любое пространство в стране было наполнено им, его не могла затронуть ни одна форма смерти. Но удастся ли этот перевод смерти, который предназначался только для фараонов и редчайших мудрецов вроде Имхотепа?

Пока Безволосый совершал возлияния воды и молока к подножию Древа Жизни, Сесострис и его дочь отправились к гробнице Великого бога.

Постоянный жрец, в обязанности которого входило наблюдение за гробницей, бросился к ним навстречу.

— Великий царь! Случилось невероятное несчастье! Сегодня ночью печати, закрывавшие вход в гробницу, были сломаны!

Фараон молча миновал священный лес, пройдя единственной дорогой, которая позволяла добраться до входа в святилище, спрятанное в густой растительности.

Рядом с ним стояли сожженные акации.

Жестокое сражение дали они этому осквернителю магической защиты святилища. Деревья напрягали всю свою энергию, но она сожгла только их. Они своей жизнью заплатили за святотатство чужака, но, видимо, их энергия на него не подействовала…

У входа лежали обломки печатей.

Сесострис вошел внутрь…

Драгоценные украшения, вазы, священная посуда и другие ритуальные предметы, необходимые Осирису в вечности, были разбросаны, попраны, разбиты. Отныне вечный пир больше совершаться не мог.

Опасаясь худшего, монарх поспешил дальше.

Комнату воскресения освещало множество светильников, но она была пуста…

Когда-то на черном базальтовом ложе в форме двух львов покоилась мумия Осириса в белой короне, держа скипетр «Магия» и скипетр «Тройное рождение».

Эти символы были разбиты на мельчайшие кусочки…

Осквернить это место упокоения, где жил Великий бог, хозяин тишины, Провозвестник мог, пройдя семь защитных поясов, оберегающих саркофаг.

От мумии Осириса — основы воскресения — ничего не осталось!

Провозвестник рассеял части божественного тела, чтобы никто не сумел его восстановить.

Теплилась, правда, еще одна надежда…

Сесострис приподнял одну массивную плиту в полу. Взору открылись ступени, которые вели в подземный зал. В нем хранился запечатанный сосуд, вокруг которого пылал огненный круг.^[167] Он представлял собой тайну божественного творения — лимфу Осириса и источник жизни.

Огонь еще горел, но сосуда не было…

Во взгляде своего отца Исида прочла замешательство. Впервые этот могучий царь не знал, что делать…

— Ничего от меня не скрывай, — попросила она.

— Только Провозвестник мог так осквернить вечное жилище Осириса…

— Что с его мумией?

— Она унесена и уничтожена.

— А запечатанный сосуд?

— Украден и разбит.

— Теперь мы и не способны передать смерть Икера Осирису и оживить его, используя божественную влагу…

С искаженным лицом вбежал Безволосый.

— Великий царь, Древо Жизни снова погибает! Четырех львов-хранителей кто-то лишил зрения и уничтожил силовое защитное поле акаций! Спасительное золото темнеет!

— А символ Абидоса?

— Джед повержен на землю, покров сорван, ковчег похищен.

— Реликвия Осириса?

— Ужасно пострадала…

Провозвестник не побоялся изуродовать даже божественный облик.

— Может быть, следует собрать Золотой круг? — осмелился предложить Безволосый.

— Это невозможно, — ответил Сесострис. — Новый визирь, Собек-Защитник, опасается нападения на Мемфис. Чтобы заставить заговорщиков выйти из своего логова, он распространил известие о гибели Несмонту — якобы покушение бандитов оказалось удачным. Поэтому генерал должен оставаться в городе и ждать подходящего случая, чтобы вмешаться в нужный момент. Кроме того, Сехотеп, обвиненный в покушении на Собека, вынужден тоже сидеть у себя дома и вообще рискует оказаться приговоренным к смертной казни.

— Что же, мы связаны по рукам и по ногам и окончательно побеждены?

— Пока нет, — заверил фараон. — Но нужно немедленно усилить охрану и защиту Икера. Пусть мастер-каменщик и посвященные в таинства ремесленники поставят ладью Осириса внутри Дома жизни. После этого стражники окружат ладью и никого не будут к ней подпускать — за исключением тебя, Безволосый, Исиды и Нефтиды. Помните: только вас троих. Мой приказ категоричен: убивать без предупреждения каждого, кто бы ни попытался пройти сквозь ограждение. Ты, Безволосый, попытайся установить, присутствовала ли магическая сила при убийстве Икера и начальника специальных сил охраны Абидоса.

— Может быть, убийцы еще не успели покинуть Абидос?

— В этом случае им нужно помешать скрыться.

— Может быть, они еще не достигли всех своих целей, — высказал свое предположение старый жрец.

При этой мысли он покачнулся и закрыл лицо руками. Горю его не было предела…

Монарх и обе сестры уложили мумию Икера в ладью, работа над которой совсем недавно была завершена. Как странно, ведь эта ладья была приготовлена для ритуала Великого таинства! Она сама по себе являлась символом воскресшего Осириса. В ней, выполненной в точном соответствии с ритуалом, хозяин Запада собирал всех богов…

— Пусть у тебя хватит сил и возможностей плыть и работать веслами, — сказал фараон Икеру, — плыть туда, куда стремится твое сердце. Пусть тебя встретят великие Абидоса, пусть с ними ты исполнишь ритуал и чистыми путями последуешь за Осирисом по священной земле.

— Живи со звездами, — пожелала Икеру Исида. — Твоя душа-птица принадлежит к числу тридцати шести начальников. Ты по собственной воле примешь вид любого из них и будешь питаться их светом…

Нефтида полила прохладной водой небольшой садик рядом с ладьей.Душа-птица прилетит туда отдохнуть перед тем, как отправиться к солнцу…

Как и приказал фараон, мастер-каменщик и скульптор Абидоса создал статую-куб Икера. Она представляла писца сидящим, его колени были подтянуты к подбородку. Тело было скрыто покровом воскресения, из-под которого виднелась только голова. Открытые глаза смотрели в мир иной.

Целостность, воплощенная в этом образе, не знала тления и вписывалась в сердце нерушимым повелением. Разве куб не символизировал многогранники и совершенство геометрических фигур? Разве он не говорил о постоянном, непрекращающемся строительстве мира?

Но, несмотря на то что эта скульптура удерживала душу Икера в световом теле, монарха и его дочь ждали суровые испытания.

Позабыв о сне и пище, Исида не оставляла ни на минуту саркофаг супруга. Но Нефтида немного все же отдыхала.

Когда подошел фараон и обнял дочь, Исида, бесстрашная верховная жрица Абидоса, испугалась самого страшного.

— Неужели больше нет никакой надежды?

— Существует слабый шанс на победу, но очень слабый, Исида. Он бесконечно мал, но реален.

Сесострис никогда не говорил необдуманно и никогда не стремился играть на чувствах.

— Нам не удастся освободить Икера из темницы промежуточного мира без запечатанного сосуда, — тихо произнес монарх.

— Найти его нетронутым? Это утопия!

— Боюсь, что это так.

— Значит, смерть торжествует свою победу…

— Но, возможно, существует еще один изначальный сосуд, в котором тоже хранится лимфа Осириса.

— Где же она спрятана?

— В Медамуде.

— В родной деревне Икера?

— В той борьбе, которую мы ведем с Провозвестником, случайностей нет. Судьба заставила Икра родиться на земле Осириса, на его древней земле. Такой древней, что о ней все позабыли. Поэтому я, рискуя потерпеть неудачу, отправлюсь в Медамуд. Никому не известно точно местоположение древнего святилища Осириса. Последний, кому была открыта эта тайна, давно умер. Это старый писец. Защитник и учитель Икера. Поэтому Провозвестник его и убил.

— Как же вы собираетесь узнать, где святилище?

— Приняв на себя одну из форм смерти. Она осуществит мой контакт с предками. Они меня или отведут туда, или моей царской власти будет недостаточно. Тогда она исчезнет. Видишь ли, дочь, если воскресение Икера не состоится, Осирис угаснет навеки. Умрет навсегда. Тогда у Провозвестника будут развязаны руки и он положит начало эре фанатизма, жестокости и угнетения. Мой долг состоит сегодня в том, чтобы найти запечатанную вазу, если она сохранилась. Но твоя задача отнюдь не легче…

Сесострис вручил дочери «корзину таинств» из стеблей тростника, окрашенных в желтый, голубой и красный цвета. Дно ее было укреплено двумя перекрещенными деревянными дощечками. В этой корзине собиралось то, что имело плоть. В ней воссоздавалась душа Осириса. Когда-то, во время ритуала жатвы, Икеру довелось ее увидеть…

— Провозвестник и приверженцы Сета хотят разрушить великое слово — выражение света, воплощенного в Осирисе. Поезжай по провинциям, посмотри города, ищи тайны храмов и некрополей, собери разрозненные и разбросанные повсюду фрагменты бога и привези на Абидос. Это даст нам возможность их собрать воедино. Осирис — это жизнь. В нем чистые сердцем живут вдали от смерти. В нем небо не падает на землю и земля не колеблется. Еще наша забота — гарантировать целостность нашего бога и гармоничное соединение его членов. Тогда его жизнь будет передаваться. Твои посвящения дали тебе новое сердце, способное постигать таинства. С его помощью ты увидишь тайные святилища нашей страны. Если тебе удастся завершить свой поиск до начала месяца хойяк^[168], то для воскрешения Осириса-Икера^[169] нам останется тридцать дней.

Сесострис отвел дочь к своему вечному жилищу. Он вошел в зал Сокровища и вынес оттуда массивное серебряное оружие.

— Это нож Тота, Исида. Он разрезает реальность, отделяет добрый путь от злого и открывает покровы, скрывающие рассеянные по земле части тела Осириса.

— Не слишком ли краток отведенный мне срок? — с тоской в голосе спросила молодая женщина.

— Разве ты позабыла о скипетре царя Скорпиона? Он сделан богами и магическим образом хранит тело богов. Он отведет от тебя нападки сил зла, вдохновит огненными словами и позволит лететь вместе с ветром. Осмотри священное озеро, доберись до самых глубин первозданного океана. Если боги нас не покинули, то ты найдешь там медный свиток, начертанный богом Тотом во времена служителей Хора. В нем описана каждая провинция Египта, скопированная с небесной карты. Он откроет тебе все этапы твоего пути.

Исида уже видела Нун в самой глубине озера, куда ежедневно ходила за водой для акации… Молодая жрица медленно спустилась по ступеням каменной лестницы и стала медленно погружаться в воду, крепко держа в руке нож Тота и скипетр «Магия».

Под толщей воды ее окутал прохладный мрак, и только лунный луч указывал ей дорогу… По ту сторону мрачной ночи он зажег для нее отсвет на железном сундуке…

Исида вставила в скважину замка нож Тота.

Крышка поднялась сама собой. В глубине лежал сундучок из бронзы. В нем лежал третий — деревянный, а в нем — четвертый, из слоновой кости и эбенового дерева. Пятый был серебряный. Он показался Исиде герметичным, и, не найдя замочного отверстия, оно пустила в ход скипетр «Магия».

Перед ней появился золотой ларец, вокруг которого кишмя кишели змеи. Они яростно свистели и шипели, защищая свое сокровище.

Блестящее лезвие ножа Тота их успокоило. Они отползли и образовали вокруг жрицы широкий круг.

Когда она открыла золотой ларец, оттуда вырос и тут же распустился цветок лотоса с лепестками из ляпис-лазури. В его сердцевине — спокойное и удивительно юное лицо.

Лицо Икера!

Вынув из ларца свиток Тота, Исида аккуратно закрыла в нем лотос и отправилась на поверхность озера.

— Это голова Осириса, — сказала она фараону, передавая ему реликвию. — Боги не покидают нас и продолжают нас поддерживать. Икер становится новой опорой воскресения. Отныне через его судьбу свершается наша.

Сесострис снова открыл глаза^[170] четырем львам, оживил четыре молодые акации, восстановил символ Абидоса и возложил на него покров, сотканный Нефтидой.

Очистилось небо, и засияло солнце.

Сотни птиц стали летать вокруг Древа Жизни, золото которого засияло с прежним блеском.

— Послушай, что щебечут птицы, — посоветовал Исиде отец. — Они тоже поведут тебя.

Исида понимала птичий язык. Как один, все их голоса — души того мира — просили восстановить тело Осириса…

22

Сесострис и его дочь долго беседовали с Безволосым и Нефтидой. Старый жрец поклялся именем фараона обеспечивать безопасность Абидоса, продолжая исполнять ритуалы вместе с юной сестрой Исиды, которая тоже принимала участие в поисках. Новый начальник специального отряда стражников, выбранный из личной охраны монарха, должен был им помогать.

— В наше отсутствие кроме вас двоих, — приказывал Сесострис, — никто не должен входить в Дом жизни. Наши лучшие воины неусыпно будут наблюдать за ним день и ночь. Распространите известие о смерти Икера. Если его убийцы еще в Абидосе, они поверят в свою победу и, может быть, совершат какую-нибудь неосторожность, выдав себя.

— Такое тщательное наблюдение и постоянная охрана разве не возбудят любопытство? — обеспокоенно спросила Нефтида.

— Они станут доказательством нашей растерянности, потому что так же строго охранять я прикажу все памятники и жизненно важные центры Абидоса. Главное — это сохранение тела Икера, его мумии. Для этого каждый день вы будете произносить магические заклинания. Второй приоритет — запрет кому бы то ни было покидать территорию Осириса и приезжать на нее.

— Как скоро вы рассчитываете вернуться, Великий царь? — спросил Безволосый.

— Я или привезу запечатанный сосуд с лимфой Великого бога, или не вернусь совсем.

Когда фараон удалился, Безволосый подумал, что Абидос доживает последние дни или даже часы.

Исида попрощалась с Нефтидой и посоветовала ей быть осторожной. Их враги пойдут на уничтожение всех и не остановятся перед убийством юной женщины.

Согласно свитку Тота, вдова сначала должна отправиться в Элефантину^[171] — голову Египта. Потом ей предстоял путь вниз по течению Нила.

Исида села на быстроходный корабль с исключительно опытным капитаном. Его экипаж состоял из отличных профессионалов, в совершенстве изучивших коварный нрав Нила. Десять отборных лучников составили охрану дочери Сесостриса.

Едва развернули паруса, как юная женщина подняла скипетр «Магия» к небу. И в то же мгновение поднялся сильный северный ветер.

Никогда еще капитан не вел свой корабль с такой скоростью. С минимальными усилиями морякам удавалось добиться удивительных результатов.

— Мы будем плыть день и ночь, — объявила капитану Исида.

— Но это очень опасно!

— Свет луны будет освещать нам путь.

Шаб Бешеный вышел из своего укрытия.

Вокруг не было ни души.

Он хотел разузнать, как охраняется город, есть ли в охране какие-то бреши.

За последними молельнями начиналась пустынная зона. Когда-то Бега использовал это место, чтобы выносить небольшие стелы.

Если бы Шаб Бешеный не обладал врожденным чувством опасности и недоверчивостью, его бы схватили. На небольшом расстоянии друг от друга стояли двое лучников. Судя по их поведению, они были хорошо тренированы и готовы ко всяким неожиданностям.

Шаб Бешеный согнулся в три погибели и передвигался под прикрытием неровностей местности.

Может быть, где-нибудь повезет больше. Но его ждало разочарование. Солдаты были везде. С этой стороны уйти из Абидоса было невозможно.

Раздосадованный, он вернулся в свою конуру.

Кто-то шел в его сторону…

Шаб осторожно раздвинул низкие ветви…

— Входи, Бега.

Постоянный жрец с трудом протиснулся в узкий вход молельни.

— Армия охраняет Абидос со стороны пустыни, там не пройти.

— Солдаты не только там, они везде, — сказал Бега. — Они получили приказ стрелять без предупреждения.

— Иначе говоря, — отозвался Шаб Бешеный, — фараон думает, что убийцы Икера еще в Абидосе! Но Провозвестник освободит нас из этой ловушки.

— Не выходи отсюда. Я буду приносить тебе пищу.

— А если я смешаюсь с группой временных жрецов? Икера же больше нет, и узнать меня некому!

— Стража допросит всех, одного за другим. Твое присутствие в Абидосе трудно объяснить. Ты можешь оказаться арестованным. Лучше дождись приказаний.

Бега нервничал точно так же, как и Шаб Бешеный, но его несколько успокаивала радость победы. Разве поведение фараона не смехотворно? Развернул целую армию! Да разве этим вернешь жизнь Икеру?!

Приняв соответствующее случаю выражение лица, он принялся жалобно стенать, стоя среди группы постоянных жрецов, вызванных Безволосым, от которого все надеялись получить точные объяснения происходящему.

— Какая ужасная несправедливость! — жаловался Бега. — Если наш несчастный Икер умер, то смерть похитила его как раз в тот момент, когда он достиг вершины своей головокружительной карьеры. Все мы сумели оценить его, таким он показал себя внимательным, с таким почтением относился к нашим обычаям!

Все коллеги — жрецы и жрицы — согласились с Бега.

Вот пришел смотритель гробницы Осириса. Вид его был чрезвычайно взволнованным.

— Ты выглядишь очень усталым, — заметил ему Бега. — Может быть, тебе сходить к врачу?

— Зачем это?

— Что ты этим хочешь сказать?

— К сожалению, это секрет.

— Но между нами — какие секреты!

— Даже между нами. Это приказ Безволосого.

Бега про себя посмеивался. Значит, старик пытается помешать распространению известия о новой катастрофе, которая до основания разрушит надежды жителей священной земли, а потом прокатится, как землетрясение, по всему Египту, повергая его в отчаяние.

— Говорят, что Икер убит, — прошептал служитель КА.

— Не может быть! — воскликнул Бега. — Нельзя доверять таким бессмысленным слухам.

— А разве офицер стражи не был убит?

— Это наверняка сердечный приступ.

— А то, что развернута армия, что приняты неслыханные меры безопасности, что усилена охрана всех строений? Видимо, нам угрожает ужасная опасность!

Вошел Безволосый, и разговоры прекратились.

На его лице пролегли глубокие морщины, он даже постарел.

К его обычной суровости добавилась пронзительная печаль. Даже самые оптимистично настроенные жрецы поняли, что ситуация крайне серьезна.

— Царский сын Икер умер, — объявил он. — И все же мы продолжим подготовку к празднованию таинств месяца хойяк.

— Он умер естественной смертью или убит? — спросил служитель КА.

— Это убийство.

Наступила глубокая тишина.

Даже Бега испытал нечто вроде шока, словно перед ним рухнул целый мир. Чудовищное злодеяние на священной земле Осириса, жестокость в самом центре благостного покоя!

— Арестованы ли виновные?

— Нет еще.

— Известно ли, кто они?

— К несчастью, пока нет.

— Точно ли они еще в Абидосе?

— Это неизвестно.

— Но ведь в таком случае мы все — в опасности! — воскликнул служитель КА.

— А что с начальником специальных подразделений? Он ведь тоже убит!

— Это верно.

— Другой бандой преступников или той же, что убила Икера?

— Этого мы не знаем. Начинается расследование. Великий царь принял необходимые меры для вашей безопасности. Будем соблюдать наш закон и посвятим себя исполнению ритуалов. Лучшего способа воздать должные почести Икеру нет.

— Я что-то не вижу нашей несчастной Исиды, — произнес Бега. — Она покинула Абидос?

— Супруга Икера сейчас в таком горе, что она не в состоянии нести бремя своих обязанностей. Постоянными жрицами будет руководить Нефтида.

Бега ликовал. Икер умер, Исида уехала! Даже тысяча солдат менее опасны, чем эти двое. Он уже давно мечтал убрать эту женщину. Она была слишком красива, слишком умна, слишком светла. Исчезновение Икера унесло ее и отняло у нее способность вредить Провозвестнику. Она будет изнывать от горя во дворцах Мемфиса!

— Перечень наших несчастий на этом не заканчивается, — печально продолжил Безволосый. — Осквернена гробница Осириса, украден драгоценный сосуд…

— Но ни Абидос, ни Египет не переживут подобного несчастья! — прошептал раздавленный горем служитель КА.

— Запомните, — настойчиво повторил Безволосый, — мы продолжаем жить по нашим правилам и законам.

— Ради какой надежды?

— Для того чтобы действовать, надеяться не обязательно. Ритуал передается через нас и помимо нас. Какими бы ни были обстоятельства.

Убитые горем постоянные жрецы отправились по своим обычным делам, отдавая распоряжения временным жрецам, которые тоже были удручены и обеспокоены. Безволосый не требовал полного молчания, и информация быстро распространилась.

Наступил вечер, Бина массировала ноги своему господину. Во тьме их служебного жилища он принадлежал ей и больше не вспоминал об этой проклятой Нефтиде, которую она убила бы своими руками. Бина — мягкая, предусмотрительная, подчиняющаяся малейшим капризам Провозвестника, — останется его главной женой, распределяющей обязанности между другими, которые будут ей подчиняться. И если одна из них попытается занять ее место, она разорвет ей тело, выцарапает глаза, бросит собакам на растерзание.

Провозвестник поужинал небольшим количеством соли, Бина есть не стала. Она не пила алкоголя, не ела никакой жирной пищи, потому что боялась потолстеть и разонравиться своему повелителю. Если она останется прекрасной и желанной, она победит губительное время.

На пороге возникла чья-то фигура. Схватив кинжал, Бина преградила ей путь.

— Это я, Бега!

— Еще бы один шаг, и я перерезала бы тебе горло. В следующий раз говори, что это ты.

— Я не хотел тревожить соседей. Здесь рядом стражники. Часовые постоянно наблюдают за городом. Никто не может ни въехать, ни выехать из Абидоса.

— Остается наш запасной выход! — напомнила Бина.

— По словам Шаба, им воспользоваться невозможно. Пустыня патрулируется лучниками.

— Не терзай себя, — спокойно произнес Провозвестник. — Сказал ли Безволосый правду?

— Он слишком потрясен, чтобы молчать! С завтрашнего дня размеры катастрофы будут известны всем. Постоянные жрецы просто убиты. Прекрасный дом Осириса разваливается. Без защиты богов они чувствуют себя обреченными на смерть. Это полный триумф, господин! Когда столица окажется в крови и огне, силы безопасности рассредоточатся и мы возьмем власть.

— Как Сесострис?

— Он уехал из Абидоса.

— Куда?

— Не знаю. Убитая горем Исида тоже уехала.

— И не будет присутствовать на похоронах собственного мужа?

— Труп были вынуждены похоронить тайно.

— Это мало похоже на египетские обычаи! — в раздумье произнес Провозвестник. — Не ослеплен ли ты достигнутой победой?

— В отчаянии враг ведет себя как безумный зверь!

— По крайней мере, пытается нас в этом уверить.

— Почему же вы сомневаетесь?

— Потому что фараон восстановил защитное поле, которое производят четыре молодые акации, снова раскрыл глаза львам-стражникам и восстановил ковчег на колонне, прикрыв его покровом!

— Отвлекающий маневр! Он хочет нас уверить в защите головы Осириса!

— Безволосый что-нибудь говорил на этот счет?

— Нет, но он признал, что гробница Великого бога осквернена и что исчезла запечатанная ваза. Абидос больше не питается божественной энергией.

— И все же энергия четырех маленьких акаций вполне действенна. Если прибавить к этому военное присутствие, то мне никак не подойти к Древу Жизни и не ускорить его гибель. К чему же предосторожности, если фараон отказывается сражаться?

— Для отвода глаз! — предположил Бега. — Боясь, что в Мемфисе начнутся беспорядки, фараон спешно отправился туда.

— Логика этого действительно требует. И все же этот монарх умеет вести сверхъестественную войну. Смерть вырвала у него его духовного сына, буря накрыла Абидос, и он покидает город, чтобы предпринять… Что?.. Согласиться на то, чтобы плыть по течению?.. Нет, это на него не похоже.

— Но ведь защищать Мемфис необходимо, — заметил Бега.

— Спасти Осириса — еще важнее. Фараон такой силы не сдается и не дезертирует. Восстановив магический барьер, каким бы относительно слабым он нам ни казался, сохранив акацию, он выказал свое желание продолжать борьбу с более совершенным оружием в руках.

Красные глаза Провозвестника вспыхнули огнем.

— Сесострис не поехал в Мемфис! — воскликнул он. — Я хочу узнать его истинные намерения. Порасспроси-ка начальников порта и моряков.

— Но я рискую вызвать их подозрение!

— Продолжай выказывать мне верность, мой храбрый друг.

Бега ощутил, как загорелось изображение Сета на его ладони…

— А отъезд Исиды вас не интересует? — мягко спросила Бина.

Провозвестник погладил ее волосы.

— Как может женщина повредить мне?

23

Провинции Египта были земной проекцией вселенной. Сочетая в себе этот и тот миры, соответствующие друг другу и гармоничные, Обе Земли были любимы богами. Они являлись чем-то вроде тела Осириса, которое любое разделение подвергало опасности уничтожения. Фараон, прочно соединяя Север и Юг, осуществлял реальность воскрешения.

Каждая провинция хранила несколько реликвий, в том числе одну часть тела Осириса, тщательно скрываемую и охраняемую. Благодаря указаниям «Книги Тота» Исида узнала, что четырнадцать таких частей имели особое значение, потому что их хватило бы для создания неизменнной в своей форме и состоянии мумии, способной принять на себя смерть Икера.

Но опасные враги вставали у нее на пути.

Во-первых, время. Благодаря скипетру «Магия» Исиде удалось если не победить, то обуздать его. И все же она не могла терять ни минуты.

Во-вторых, местные правители. Хоть и подчиненные формально власти фараона, официальным представителем которого была Исида, они вовсе не обязательно поспешат ей помочь. И даже могут попытаться ввести Исиду в заблуждение.

И, в-третьих, союзники Сета во время ее исканий не оставляли ей полной свободы. Исида, конечно, использует эффект неожиданности, потому что они не знали о цели ее приезда. Но рано или поздно тайна все равно раскроется.

Итак, первый этап — Элефантина.

Мягкое солнце заливает столицу первой провинции Верхнего Египта, стоящую на южной границе государства Обеих Земель — на первом пороге Нила. Канал Сесостриса делал навигацию круглогодичной, а крепость и кирпичная стена обеспечивали безопасность сообщения и торговли, благоприятствующих процветанию Нубии.

Сразу по приезде молодая женщина отправилась во дворец правителя провинции Саренпута.

Ее встретили Добрый Друг и Газель — огромный черный с вытянутым элегантным телом пес и неразлучная с ним его подружка — маленькая, кругленькая и верткая. Несмотря на свой возраст, они оставались прекрасными сторожами. Саренпут не слишком доверял тем из посетителей, которых они облаивали.

Исида вызвала у животных целую бурю эмоций. Добрый Друг встал на задние лапы, положив передние Исиде на плечи. Газель вертелась вокруг ног и пыталась лизать руки.

Вот вышел и хозяин дворца — все такой же массивный, с тяжелой квадратной головой, низким лбом, выступающими скулами. Его плечи были по-прежнему широки и сильны, а взгляд решителен.

— Я польщен визитом верховной жрицы Абидоса, — почтительно произнес он. — Чем я обязан столь высокой чести?

Исида не стала от него скрывать подробности происшедшей трагедии.

Потрясенный Саренпут потерял дар речи. Он подошел к столу, налил себе крепкого пива. Исиде показалось, что прошла вечность… Наконец он заговорил.

— Усилия Сесостриса под угрозой. Страна может не выдержать и развалиться. А если это произойдет — Египту конец! Как же бороться с этим магическим врагом?

— Воссоздавая нового Осириса, — ответила Исида. — Я должна начать с реликвии, которая хранится в Элефантине. Согласен ли ты мне ее отдать?

Исида опасалась реакции правителя, который ревностно относился к своим привилегиям…

— Я вас немедленно сам отведу к святилищу.

Молодая женщина села в ладью правителя, а он взял в руки весла. Ладья поплыла быстро.

При виде священного острова Осириса Исида с новой болью вспомнила о своем печальном вдовстве. Потом она в памяти возник тот случай, когда — для того чтобы вернуть прилив Нила, — она хотела пожертвовать своей жизнью, но Икер ее спас, выплыв с ней на поверхность. Сегодня же она старается спасти усопшего.

Ладья причалила к берегу возле скалы, закрывавшей вход в пещеру, носившую название «Та, что укрывает своего повелителя». За прибывшими наблюдали с ветвей унаби сокол и коршун.

— Лучших охранников просто нет, — пояснил Исиде Саренпут. — Один не в меру любознательный человек попытался было проникнуть в тайну скалы, но эти хищные птицы не оставили ему ни одного шанса. При виде его трупа у остальных любопытных пропадало всякое желание повторять опыт. С тех пор больше никаких инцидентов. Теперь ваша очередь действовать, моя госпожа. Я подожду снаружи.

Исида пошла по узкому проходу между огромными каменными глыбами. Там жило эхо пения ручья. Исида не знала места, но шла уверенно. Ей было безразлично, что скалы сырые и скользкие, а воздуха становилось все меньше.

Но вот проход расширился, и из глубины забил свет.

Это жилище Хапи^[172], бога Нила — энергии плодотворного прилива! Ободрившись, Исида скользнула вдоль нависшей скалы и оказалась в широком гроте с голубоватого цвета стенами.

Прямо перед ней — джед, так похожий на джед Абидоса!

Исида осторожно сняла покров с вершины колонны и увидела ноги Осириса, выполненные из золота, серебра и драгоценных камней.

— Мне очень жаль вам это говорить, — сказал Саренпут, — но мне кажется, что некоторые правители и верховные жрецы провинций не будут склонны к пониманию и сотрудничеству. Я не отрицаю ваших замечательных качеств, но, по мнению некоторых упрямцев, они будут значить немного…

— Что же ты предлагаешь?

— Я поеду с вами. Военный корабль и полк профессиональных воинов успокоят самые горячие головы и сделают гордецов более сговорчивыми.

Исида не стала отказываться от такой драгоценной для нее помощи.

— Проблема, однако, в том, — заметил Саренпут, — что нет попутного южного ветра. Мы поплывем по течению, плюс к тому гребцы выложатся полностью, но все равно наша скорость при таких условиях будет минимальной.

— Я попытаюсь улучшить ситуацию.

Стоя на носу своего корабля, Исида направила скипетр «Магия» на нильский порог…

Мощным порывом ветра наполнились паруса, и оба корабля плавно и быстро двинулись в направлении Эдфу, столицы второй провинции Верхнего Египта, носившей название Трон Хора.

Вокруг носа корабля описывал круги сокол.

— Плывем за ним, — приказала Исида.

Хищная птица уводила корабли от главной пристани. Саренпут был недоволен.

Описав еще несколько широких кругов над прибрежными посадками виноградников, сокол уселся на вершину самой высокой акации.

— Причаливаем, — сказала Исида.

Место было не слишком удобным, но умелые моряки удачно выполнили нужный маневр. Был спущен трап, по нему первыми спустились лучники, готовые стрелять при малейшей опасности.

Но берег казался спокойным.

— Здесь нет никаких шансов найти реликвию Осириса, — сомневался Саренпут. — Но, видимо, производят хорошее вино. В этой провинции я закупаю немало бочек, и жалеть мне не приходилось.

Виноградник провинции Трон Хора был обнесен стеной, здесь произрастало двадцать сортов винограда. Кроме того, здесь же росли финиковые пальмы. В январе и феврале старые лозы тщательно подрезали, а из земли росли новые побеги. Множество канавок осуществляли ирригацию, принося почве кислород и воду. Голубиный помет служил для удобрения, а опрыскивания соляным раствором, доставлявшимся из лаборатории храма, предупреждали инфекционные заболевания.

Работники заканчивали поздний сбор винограда. Его давили и получали ароматный густой сок.

Исида и Саренпут подошли к большому прессу.

Виноделы приносили сюда крупные кисти созревших ягод и укладывали в широкий чан, а другие под звуки песен давили плоды ногами. Через множество отверстий вытекал сок, который два-три дня выдерживали в открытых глиняных кувшинах. Тогда наступит черед работы специалистов, которые станут разливать это будущее вино по другим кувшинам различной формы.

Ученики и подмастерья собирали в кожаную сумку жмых. Из него они отожмут для себя вкусную жидкость.

— Хотите? — спросил паренек со спутанными волосами и веселой рожицей.

— Только не отказывайтесь, — шепнул Исиде Саренпут.

— С удовольствием, — ответила Исида.

Их угостили вкуснейшим соком.

Подошел мастер-винодел.

— Что означает высадка этих солдат? У меня все в порядке с налогами!

— Не беспокойся, к тебе у нас нет никаких упреков.

— Ты знаешь, каково истинное имя винограда, который перерабатывают в давильне? — спросила Исида.

Взгляд винодела потеплел.

— То, что вы задали этот вопрос, означает, что вы принадлежите к…

— К жрицам Абидоса. Это так и есть.

— Его истинное имя — Осирис. Он одновременно хлеб и вино. Божественная мощь, которая воплощается в твердую и жидкую пищу. Давя этот виноград, мы подвергаем его смерти, и это испытание отделяет смертное от бессмертного. Затем мы пьем Осирис. Вино нам открывает одну из дорог бессмертия. Сегодня мы совершаем подношение великолепного вина усопшим. Оно отведет от нас призраки умерших злой смертью. Добрые усопшие, Великие Абидоса, световые сущности будут по-прежнему опекать наш виноградник. Если позабудешь ублажить их, то навлечешь на себя несчастье.

— А кроме этого вина, какие подношения ты им делаешь?

— Я жду процессию жрецов Хора. Они принесут все необходимое.

Саренпут не успел хорошенько распробовать вино, как появились жрецы. Их возглавлял старец со взглядом сокола. Его свита несла внушительное количество кувшинов, ткани и цветы. В центре процессии несли ладью.

Исида открыла старцу свою миссию.

— Верховная жрица Абидоса — среди нас! Какое счастье! Не доставите ли нам радость и не примете ли участие в ритуале сегодня ночью? Мы зажжем множество факелов и будем пировать в память усопших, посвящая им лучшие вина.

— У вашей ладьи особая форма, не правда ли?

— Это копия ладьи Осириса! Символ воссозданного божественного тела! Она примет корону оправдания и удержит наш храм вне смерти. Согласитесь ли вы возложить эту ладью на алтарь и произнести над ней заклинания?

— Моя миссия предполагает другой ритуал. Вот «корзина таинств», в которую собирается то, что рассеяно. Согласитесь ли вы отдать мне грудь Осириса, священную реликвию вашей провинции?

За всю свою долгую жизнь Верховный жрец Эдфу слышал немало странных речей и думал, что пережил все.

Но на этот раз он был поражен, не в силах прийти в себя от удивления.

— Речь идет о спасении Египта, — прибавила Исида шепотом.

— Но реликвия… Реликвия принадлежит нам!

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, она должна на время вернуться в Абидос.

— Я посоветуюсь со своими коллегами жрецами.

Один из носильщиков был гонцом по профессии. Он плавал на быстроходных судах Медеса, передавая указы фараона и умножая свое жалованье тем, что поставлял капитанам разную информацию относительно провинции Эдфу. Вознаграждение колебалось в зависимости от важности сообщения.

Увидев, что в винограднике, где должна была происходить мирная церемония, царит оживление, гонец почуял прибыльное дельце.

Обойдя подозрительно глядевших лучников, он смешался с толпой виноделов и выпил с ними виноградного сока. А виноделы, обычно большие любители пошутить, были какие-то недовольные.

— Странные посетители, — сказал гонец.

— Элита, — отозвался один винодел. — С этими не пошутишь! Лучше уж их не задевать. Мой старший брат узнал вот этого высокого… Это правитель провинции Саренпут. Он посылает к нам свой корабль, а мы нагружаем его кувшинами с вином. Но на этот раз он привел с собой военный корабль! Это плохо пахнет…

— А эта красавица?

— Это жрица из Абидоса. Один жрец тут слышал, что она, вроде бы, сама верховная! Чувствуешь? Мы ее и видеть-то никогда не могли! Определенно, что-то происходит необычное!

У гонца просто слюнки потекли. Сколько такая информация может стоить? Целое состояние, это уж точно! Он еще поторгуется и получит все, что пожелает. Ну а потом можно и на пенсию. Наймет себе несколько слуг и будет отдыхать. Хорошо! Ему просто-таки повезло, что он оказался в нужном месте и в нужное время!

Беседы с еще одним виноделом, а потом и с другими подтвердили слова первого. Стало быть, чего ж тут медлить?

Гонец незаметно покинул виноградник и побежал к берегу. Он стремился к главной пристани, где стоял один из кораблей Медеса. Конечно, торг займет какое-то время, но он будет непреклонен. Гонец уже воображал себя лежащим в тени перголы с виноградом и наблюдающим за работой слуг…

Сокол взмыл вверх.

Способный видеть невидимое, он замечает свою жертву далеко внизу.

Над гонцом раздался странный крик — печальный и резкий.

Сдерживая дыхание, гонец поднял голову. Его ослепило солнце, и ему показалось, что на него с неба летит на огромной скорости камень…

С пробитым черепом он упал мертвый.

Сокол Хора, выполнив свой долг защитника Исиды, вернулся на вершину акации.

— Эти обсуждения ни к чему не приведут, — рассудил Саренпут. — Я подтолкну этих пустомель, и вы возьмете свою реликвию.

— Терпение, — посоветовала Исида. — Этот жрец сам поймет всю серьезность ситуации.

— Вы слишком любите людей! Но они — только сборище болтунов, которым нельзя давать возможности организовывать дискуссии по любому поводу.

Наконец жрец со взглядом сокола вернулся к Исиде.

— Прошу вас, следуйте за мной.

Он привел молодую женщину к миниатюрной ладье, повернул ее так, чтобы можно было добраться до ее цоколя, и достал ларец из сикоморы. Из него великий жрец провинции достал грудь Осириса, украшенную драгоценными камнями.

— Совет жрецов Эдфу единогласно решил передать вам это бесценное сокровище. Используйте его как можно лучше и сохраните Обе Земли от грозящего им несчастья!

24

Даже самый лучший физиономист прошел бы мимо Секари, не узнав его. Плохо выбритый, волосы и брови выкрашены под седину, сгорбленный — Секари походил на уставшего от жизни старика, который все же пытался продавать свои никчемные горшки, которые вез на осле. Осел тоже был немолод и ленив, к тому же на каждом шагу упрямился. Рядом с ними еле плелся старый, грязный, всклокоченный пес.

Это была прекрасно поставленная и отлично разыгранная комедия, в которой Северный Ветер и Кровавый играли замученных хозяином животных, в которых еле теплилась жизнь.

Секари двигало простое рассуждение: Курчавый и Ворчун снова разместились на своем насиженном месте, где никто бы и не подумал их искать еще раз. Что ими двигало? Неосторожность? Глупость? Разумеется нет. Террористическая сеть уже доказала эффективность и продуманность явно согласованных действий. Значит, у этих двух бандитов должно быть настолько надежное логово, что они не опасались ни налетов стражи, ни обысков, ни каких-либо иных неожиданностей.

Не удалось их выследить ни одному из агентов. Не было ни одного доноса, ни одной сплетни. Любая информация полностью глушилась.

Секари все же начал кое-что предполагать, но проверить догадки было очень непросто. Но несмотря ни на что, был какой-то проблеск надежды: если он не ошибался, то рано или поздно один из соратников Провозвестника обязательно выйдет из своего укрытия. Хотя бы просто чтобы подышать и освежиться. Да и чем он, в принципе, рисковал? Строгое наблюдение было снято, но часовые предупреждали заговорщиков о подходе патрулей.

Прошло довольно много времени с тех пор, как в квартале поселился этот старик. И наблюдатели постепенно привыкли к этому безобидному старикану, который не задавал никаких вопросов и жил своей жалкой торговлишкой. Прохожие охотно жертвовали ему хлеб и овощи, а он делился этими подарками со своими животными.

Когда наступала ночь, старик тут же на улице укладывался спать…

Но этой ночью умница Кровавый вдруг положил свою горячую лапу Секари на голову. Секари хотел было от него отмахнуться:

— Уйди! Дай мне немного поспать!

Но пес был настойчив. Тогда Секари, делая вид, что хочет повернуться на бок, приоткрыл один глаз. Его взгляда заметно не было, потому что лицо было прикрыто спутанными волосами.

В нескольких шагах от его головы стоял мужчина и покупал у бродячего торговца финики, которые тут же жадно ел.

Курчавый…

Ну, на этот раз он его не упустит.

Продолжая жевать. Курчавый стал удаляться. Секари встал и пошел за ним. У него была верная подсказка — чутье его пса и осла. Под покровом ночи, не будучи замеченным, Секари мог бы пройти за бандитом довольно большое расстояние.

Но Курчавый не пошел далеко.

Осел остановился перед небольшим, аккуратным домиком в три невысоких этажа. Из дверей выскочила злобная хозяйка и закричала на Секари.

— Убирайся отсюда, мешок с блохами! Мне здесь не нужны бродяги!

— Послушай, госпожа, мои горшки продаются совсем дешево. Я продаю два горшка по цене одного!

— Они у тебя такие же страшные, как и непрочные! Уходи, говорю тебе, или я позову стражников.

Секари, ворча, еще порядочно провозился, пока сдвинул с места своего старого осла…

Теперь он был полностью уверен: Курчавый скрывался именно в этом доме.

Но совсем недавно этот дом был перевернут с ног на голову.

Тем не менее догадка секретного агента подтверждалась.

Секари как обычно ловко обманул бдительность стражников и как тень проскользнул в кабинет визиря.

Стояла глубокая ночь, но Собек продолжал работать. Вступая в должность, он не сомневался в том, что работы будет не мало, но такого потока он не ожидал. Решение проблемы могло быть только одно: усиленная работа, внимательное отношение к каждому делу и глубокое понимание всех проблем — больших и малых. Потому что любая из них могла угрожать процветанию Обеих Земель.

Вопреки всем злопыхательским предположениям недругов Собек-Защитник постигал дело быстро. Пользуясь драгоценной помощью ведавшего экономикой Египта Сенанкха, он часто с ним советовался, чтобы не упустить чего-нибудь важного.

Но безопасность Мемфиса не давала ему покоя. Он осознавал, что над городом нависла ужасная опасность, и надеялся на то, что либо враг допустит какую-нибудь ошибку, либо положительный результат дадут ведущиеся при дворе расследования…

Появление Секари его, как всегда, удивило.

Секари словно обладал даром проходить сквозь стены. Визирь резко встал.

— Я должен тебе кое-что сообщить…

— Сначала я, — прервал визиря секретный агент. — Я только что установил место укрытия заговорщиков.

Собек и Секари немедленно склонились над картой Мемфиса, составленной очень подробно специально для поисков бандитов. Палец Секари точно указал расположение дома.

У Собека появилось на лице выражение разочарования.

— Но мы ведь десять раз перерыли этот проклятый дом! И никакого результата.

— И начинать не следует. Провал гарантирован.

— Тогда чему ты радуешься?

— Мы были наивны и слепы, как новорожденные котята. Курчавый, конечно, скрывается здесь, но мы не сможем накрыть его, потому что классические способы для этого не годятся.

— Не надо говорить мне о привидениях!

— Нет, реальность гораздо конкретнее.

— Тогда объясни, чего тут загадки загадывать.

— Это не внутри. Внизу.

Собек стукнул по карте кулаком.

— Подпол… Они вырыли погреба и роют дальше, как кроты! Ты прав, лучшего объяснения не придумать!

— Нужно накрыть их немедленно, тогда мы уничтожим хотя бы часть группы.

— Об этом и разговора нет. Официально я болен, а Несмонту погиб. Наше исчезновение с горизонта неизбежно спровоцирует реакцию заинтересованных лиц. И, как только большая часть террористической сети проявит себя, мы начнем действовать. Я хочу нанести очень сильный удар и захватить верхушку.

— Эта стратегия очень рискованна…

Лицо Собека помрачнело.

— Твоя работа прекрасно выполнена, Секари. И я с удовольствием бы предложил тебе ее отпраздновать, но вместо этого должен сообщить тебе ужасное известие.

Голос Собека-Защитника сел… Он закашлялся, выпил воды.

— Икер умер.

— Умер… Как умер?! Ты в этом уверен?

— К сожалению, да. На этот раз он не сумел избежать рокового удара судьбы.

У Секари заныло в груди, он сел.

Потерять друга, брата, товарища по стольким приключениям! Такая потеря была не только невосполнима, она лишала сил и желания жить дальше.

— Умер… Но как?

— Убит.

— В Абидосе?! Это невероятно!!

— Фараон сообщил мне, что это дело рук Провозвестника.

К страданиям Секари добавилось изумление.

— Неужели Провозвестнику удалось осквернить священную землю Осириса?

— По приказу фараона ты должен оставить Мемфис и присоединиться к Исиде на юге страны. Она объяснит тебе ситуацию, но твоя помощь ей необходима.

Секари хотелось все бросить и подать заявление об отставке. Бороться с Провозвестником и всеми силами зла на его стороне казалось ему невозможным. Тем более — победить…

— Только не ты, — тихо возразил Собек. — Ты не имеешь права на отказ. Икер бы тебе этого не простил.

Застигнутый врасплох Секари собрался с духом и выпрямился.

— Если мы больше не увидимся, визирь Собек, не оплакивай меня. Если я окажусь слабее своего противника, значит, заслужу свою смерть.

Собек так и не смог заснуть. Он думал об Икере, которого слишком долго подозревал в сотрудничестве с врагами. А ведь этот юный писец был просто невероятно храбр, он в одиночку пытался справиться со всеми своими невзгодами… Потом его удивительно быстрая карьера, такой высокий полет… Кто бы мог подумать, что Царскому сыну могла угрожать опасность в Абидосе и что Провозвестник осмелится нанести свой коварный удар в самое сердце царства Осириса?!

Собека охватила ярость. Ему хотелось собрать все силы правопорядка и стереть с лица земли тот квартал Мемфиса, где обосновались заговорщики. Он сам бы их всех передушил — медленно, очень медленно…

Но не означало ли бы это осквернить свою должность и предать царя? Ни он, ни кто-то другой из чиновников фараона не должны поддаваться гневу и терять самообладание. Ведь Провозвестник как раз и рассчитывает на эту слабость, желая закрепить свой успех и усилить разлад в государстве.

Ведь никто не сомневался, что Царский сын и Единственный друг, названный преемник Сесостриса Икер был незаменим!

С самого начала этой войны — то ведущейся втихую, то бурлящей человеческой кровью, — Провозвестник стремился к своей цели — разрушению Абидоса и уничтожению молодого человека, которого фараон долго и терпеливо готовил к исполнению высоких функций. Последний жестокий, внезапный удар, возможно, нанес непоправимый урон Египту. И, может быть, страна уже ничего не сможет с этим поделать, несмотря на все свое горячее желание противостоять силам зла…

Мысленно Собек сражался с врагом весь остаток ночи.

Если орда сторонников Провозвестника нахлынет в Мемфис, она столкнется с ним — с Собеком-Защитником!

Несмонту, как лев в клетке, нервно ходил по комнате. Правда, не было лучшего способа укрыться, чем скромные — чтобы не огорчать население — похороны, которые прошли недавно. Кто пришел бы его искать к Сехотепу, подписавшему обязательство не выходить из дома в ожидании сурового наказания?!

Оба брата по Золотому кругу Абидоса могли лишь вспоминать святую землю Осириса и свое посвящение, стараясь забыть горечь сегодняшнего дня.

— Кухня твоего замечательного повара икачество его блюд, — признавался генерал, — составляет приятное разнообразие военному пайку. Но эта роскошь расслабляет меня. Я чувствую, как расплываюсь. Мне совершенно необходимо поскорее возобновить тренировки! Но это придется отложить до лучших времен. Хоть бы заговорщики хорошенько уверились в моей смерти!

— Успокойся, они уже давно верят в то, что их сеть работает эффективно.

Несмонту внимательно взглянул на Сехотепа.

— Но вот ты просто таешь на глазах! Ни аппетита, ни привычной веселости… Неужели до такой степени тебе недостает женской ласки?

— Дело не в этом. Меня ждет смертная казнь.

— О боги! Ты несешь неведомо что!

— Дело мое выглядит проигранным заранее, Несмонту. Ты ведь знаешь Собека-Защитника, он будет строг в применении закона. И я не могу его в этом упрекать.

— Но фараон не подпишет тебе приговора!

— И фараон не поставит себя выше Маат! Он является ее представителем на земле, а визирь — его разящей рукой. Если меня признают виновным, я непременно буду казнен.

— Ну, до этого далеко!

— И все же час приближается, я это чувствую. Меня пугает не смерть. Меня гнетет, что я буду так оболган, унижен, растоптан. Мое имя будет очернено и вычеркнуто из истории… Я этого не перенесу. Может быть, лучше уйти из жизни, не дожидаясь того момента, когда меня поволокут по грязи?

Никогда еще Несмонту не видел блистательного Сехотепа в отчаянии.

Старый генерал подошел к нему и нежно обнял за плечи.

— Давай помнить только о главном: ты невиновен. Согласен, доказать это трудно. Но разве мы с тобой не встречались с трудностями, преодолеть которые нам казалось почти так же невозможно? Это — борьба, и у нас просто менее сильная, чем у врага, позиция. Значит, нужно повернуть силы противника против него же самого. Я еще не знаю как, но нам нужно вместе найти способ! Я абсолютно уверен, что трибунал визиря требует правды, только правды и ничего кроме правды. Эта правда у нас есть. Если у нас появится решающее оружие, мы победим!

Слабая улыбка озарила беспокойное лицо Сехотепа. Несмонту вернул бы веру в себя даже полку, оказавшемуся в окружении и теснимому со всех сторон.

— Ты меня почти убедил.

— Как это почти? Ненавижу, когда меня оскорбляют! А ну-ка принеси извинения и раздели со мной эту амфору с красным вином, которое вполне заслуживает того, чтобы на него обратили особое внимание!

Отличное вино вернуло Сехотепу цвет лица.

— Без тебя, Несмонту…

— Ну-ну! Уж не такой ты человек, чтобы предаваться отчаянию!

Офицер стражи, который исполнял приказ по охране роскошного жилища, объявил, что к хозяину пришел управляющий хозяйством Обеих Земель.

Вошедший в комнату Сенанкх был не похож на самого себя. Куда делось его обычное добродушие и веселость! Он посмотрел на обоих братьев по Золотому кругу Абидоса мрачно, словно не узнал их.

— Сехотеп, Несмонту… — прошептал он.

— Ну да, это мы, — заверил генерал. — Что случилось?

— Я пришел к вам по поручению и от имени визиря Собека.

Сехотеп вышел вперед. Сейчас… Сейчас прозвучат мучившие его слова…

— Новые доказательства против меня?

— Нет. Речь идет об Икере и Абидосе. Случилось несчастье, огромное, неизмеримое несчастье…

— Ну, объяснись же! — вспылил Несмонту.

— Икер убит. Абидос осквернен. Провозвестник торжествует…

До самого утра они втроем бродили по тихим улицам спящего Мемфиса.

Целая армия вооруженных до зубов заговорщиков могла заступить дорогу Секари, и он даже и не заметил бы. Убитый горем, он шел наугад. Взгляд его потерянно блуждал, ничего не видя вокруг. Кровавый шел слева, Северный Ветер — справа…

Они не отставали ни на полшага, словно приклеились.

И тот, и другой чувствовали, что случилось что-то страшное.

И каждый из них просил, чтобы ему объяснили, в чем дело. Секари оттягивал неминуемое объяснение, вспоминая события, пережитые вместе с Икером. Даже самые страшные моменты казались ему теперь полными неизъяснимой радости.

Он сохранит в своем сердце каждое мгновение их удивительного братства, мельчайшие душевные порывы на трудном пути Маат, которой они оба посвятили свои жизни.

Свершившееся было таким несправедливым и жестоким…

Наконец, у Секари подкосились ноги, и он сел на землю.

Осел и пес стали рядом. Вплотную.

— Я должен сказать вам правду… Эту правду сказать трудно… Вы понимаете?

Им хватило того тона, каким Секари произнес свои слова.

Вместе — и Северный Ветер, и Кровавый — завыли. Душераздирающе, тоскливо — как можно рыдать только по самому близкому дорогому существу… Они выли так громко, что жители близлежащих домов стали просыпаться.

Выйдя на порог, заспанные горожане могли видеть странную картину: старик обнимает за шею осла и собаку и рыдает горючими слезами.

— Эй вы! — вдруг раздал над самым их ухом злой голос. — Вы скоро прекратите свой концерт? Мне завтра рано на работу, и я хочу еще немного поспать!

Секари встал, сжал кулаки и угрожающе произнес:

— Замолчи, негодяй, и своим молчанием воздай должное памяти героя, который отдал свою жизнь за то, чтобы ты мог спокойно спать!

25

Приход военного корабля в порт столицы провинции Гнездо, третьей по величине провинции Верхнего Египта, был чрезвычайным событием для жителей. Эту территорию защищали Уаджет — богиня-змея и Нехбет — богиня-коршун. Над всей провинцией возвышался очень древний священный город Нехен, который был гарантом титула фараона.

Саренпут прекрасно знал правителя этой провинции, поэтому они расцеловались при встрече, как близкие друзья.

— Ожидается военный конфликт? — спросил правитель провинции Гнездо у Саренпута, кивая в сторону военного корабля и большого отряда лучников.

— Нет. Верховная жрица Абидоса нуждается в твоей помощи.

Правитель провинции, пораженный красотой и благородным видом своей высокой гостьи, низко поклонился.

— Моя помощь вам всегда обеспечена.

Исида чувствовала что-то неладное. Какие-то темные силы бродили поблизости.

— Скажите, правитель, — спросила она, — в последнее время не было ли каких-нибудь неприятностей?

— Действительно, происходят странные вещи, — ответил правитель провинции Гнездо. — Цвет Красной горы стал более интенсивным. Многие считают это опасным. Жрецы беспокоятся и даже каждое утро и каждый вечер читают заклинания, умиротворяющие души Нехен. Если мы потеряем их защиту, эти земли перестанут быть плодоносными.

— Я приехала взять у вас реликвии Осириса — его затылок и челюсти.

Лицо правителя провинции стало откровенно враждебным.

— По старинной традиции это сокровище принадлежит нам, и никто у нас его не заберет!

— Они мне совершенно необходимы, чтобы спасти Абидос, — пояснила Исида. — Потом они снова вернутся в провинцию Гнездо.

— Неужели Абидос… в опасности?

— Речь идет о его жизни и смерти.

Взгляд этой женщины был так печален и глубоко безысходен, что правитель понял — она не лжет.

— Ты же пообещал свою помощь, — напомнил Саренпут.

— Я не знал, что…

— Но обещание всегда остается обещанием. Твое слово — закон. Во время суда Осириса сердце клявшихся лживо свидетельствует против них.

Потрясенный правитель сдался.

— Ввиду ужасного гнева Красной горы великий жрец города Нехен вынес реликвию Осириса из храма. Только я, он и мастер-кузнец знаем, где она укрыта.

— Значит, ты нас туда отведешь, — обрадовался Саренпут.

— Сначала я предупрежу главную жрицу и…

— Это бесполезно. У нас крайне мало времени.

Под защитой лучников из Элефантины они втроем отправились к обширной плавильне и кузнице, где работало около пятидесяти специалистов по металлу.

При помощи приспособлений из тростника с наконечником из обожженной глины, они поддерживали жаркий огонь в горниле, куда они ставили ковши. За долгие годы мастера научились добиваться нужного для плавления металла жара.

Работать с ковшами, наполненными расплавленным металлом, и выливать его в формы через самые разнообразные воронки очень опасно. Поэтому эту операцию выполняли только самые смелые и опытные мастера…

Увидев гостей, к ним подошел мастер-кузнец.

— К нам не приходят чужие люди, — строго произнес он. — Мы должны хранить секреты мастерства. Поэтому сюда воспрещен вход даже правителю провинции.

— А верховной жрице Абидоса? — спросила Исида.

Губы мастера плотно сжались…

— Металлы получают свою чистоту от Осириса и потеряют свое качество, если божественный свет не будет охранять их сущность, — напомнила мастеру-кузнецу Исида.

— Чего вы хотите?

— Отдай мне реликвию Осириса, которую тебе передали.

— Я думал…

— Это и мой приказ, — произнес правитель провинции. Мастер-кузнец как-то странно на всех посмотрел.

— Только профессионалы переносят сильный жар и умеют противостоять риску. Я бы не советовал столь юной и хрупкой женщине испытывать судьбу.

— Веди меня, — приказала Исида.

У Саренпута возникло дурное предчувствие.

— Я с вами, — решительно произнес он.

— Об этом не может быть и речи, — возразил кузнец. — Только посвященная в таинства Абидоса может видеть реликвию и касаться ее.

Исида подтвердила слова мастера-кузнеца.

Войдя в опасную зону, она почувствовали нестерпимый жар горячего дыхания расплавленного металла, который мог бы заставить отступить любого мужчину. Но Исида уже прошла испытание огненного пути, и потому жар металла показался ей не таким страшным.

Мастер-кузнец вел себя так, словно Исиды и не было рядом. Он несколько раз останавливался, чтобы проверить качество работы подмастерьев. Он проверял литейные тигли, камни, служащие молотами и наковальнями, приспособления для поддержания огня в очаге, клещи, толщину отлитых металлических листов. Он давал указания начальнику молотобойного участка, которого упрекал в том, что тот мало внимания уделяет проверке качества продукции. Он сам занимался обработкой поверхностей листов, используя для этого осадок от подогретого вина. Сам готовил сплав золота, серебра и меди, который вряд ли сумеет уничтожить даже время.

За все это время Исида не выказала ни малейшего признака беспокойства.

— Ох! — вдруг воскликнул мастер-кузнец, словно только что заметил Исиду. — Вы еще здесь? Для женщины это настоящий подвиг. Обычно они лишь без умолку жалуются и кривляются.

— Ты забыл об их глупости. Но на своем месте ты, пожалуй, можешь составить им конкуренцию.

Мастер-кузнец схватил огромные клещи, жало которых раскраснелось от огня.

— Ты хочешь меня ударить, — сказала жрица, — но у тебя на это не хватит смелости. С того момента, как ты уехал с Абидоса, ты пал очень низко.

Мастер-кузнец выронил клещи.

— Откуда… Откуда вы это знаете?

— Свою манеру работать ты приобрел, когда был временным жрецом в храме Осириса. Алхимики Абидоса научили тебя всему, что ты знаешь. Действуя расплавленным металлом — братом солнца, — ты касаешься тела богов, божественных форм и силы, воплощенной в Сокарис. Из непреходящих творений, к которым прикасаются твои руки и руки твоих товарищей, рождаются частицы сияющей вечности. Сегодня ты позабыл о величии твоей профессии и ведешь себя, как заурядный мелкий тиран.

Кузнец опустил глаза.

— Одна жрица отказалась выйти за меня замуж. А у меня было такое блестящее будущее! Поэтому я предпочел уехать с Абидоса и вернуться на родину. Здесь меня уважают. Ну а женщины…

— Если силы зла разрушат священную землю Осириса, твоя кузница пропадет тоже.

— А вы не преувеличиваете опасность?

— Тебе достаточно моего честного слова?

— Допустим, что так… Вот я вам пообещаю эту реликвию, а вы потом исчезнете.

Он направился в глубину кузницы. Там оказался вход в низкий грот. Из глубин грота поднимался густой дым.

— Огненное озеро, — сказал кузнец. — Уже несколько веков назад было обнаружено это место, где дышит преисподняя. Ее челюсти то раскрываются, то закрываются. Благодаря этому огню у нас всегда есть тепло.

Исида смотрела на чудовищное зрелище. На поверхности озера все время образовывались огненные пузыри, которые, лопаясь, испускали едкий газ.

— Разве можно было найти лучший тайник для реликвии? — улыбаясь, спросил кузнец. — Обуглив ее, этот ад окончательно искалечил тело Осириса.

— Почему же ты совершил это преступление?

— Потому что я верный последователь Провозвестника!

Протянув к ней руки, кузнец собирался броситься на молодую женщину, чтобы столкнуть ее в огонь.

Он уже был в шаге от нее, когда его левая нога споткнулась о выступ скалы.

Потеряв равновесие, он упал и покатился вниз…

Когда его голова коснулась кипящей огненной поверхности, вспыхнул столб пламени. Секунда — и все тело сгорело.

Грот наполнился едким удушливым дымом.

Исида сильнее стиснула рукой скипетр «Магия», который она прижимала к груди. Он только что отвел от нее смертельную опасность, остановив нападавшего.

Но зачем было спасать ей жизнь, если необходимая ей реликвия погибла?

Правда, ей самой бы хотелось в этом убедиться. Она упорно хотела спасти страну и мужа, презирая опасность.

Подумав немного, Исида все же решила предпринять опасный спуск. Она сделала первый шаг и вдруг увидела, что, несмотря на жар, скалистый склон был влажным и скользким. Она сосредоточилась и осторожно, соразмеряя усилия, стала спускаться.

Вот она и внизу. Дым застилает ей глаза, по щекам текут слезы… Но она упорно вглядывается и наконец видит…

На берегу озера, в языках пламени, лежат два огромных камня, похожие на челюсти, а между ними — реликвия!

Но увидеть мало, нужно достать. Увы! Спускаться дальше невозможно — станешь добычей пламени. Огонь лижет ей лицо, огнем занимается платье…

Раздосадованная, она вынуждена была вернуться и тут услышала, что где-то невдалеке идет бой.

Она бросилась на звук борьбы и увидела самый конец схватки. Последователи Провозвестника — человек десять кузнецов — потерпели поражение. Потом ей рассказали, что как только мастер-кузнец повел Исиду к огненному озеру, они набросились на своих товарищей по кузнечному делу, но солдаты Саренпута подоспели вовремя на зов о помощи.

Саренпут подошел к Исиде.

— Это настоящие демоны! — сказал он. — Даже смертельно раненные, они продолжают сражаться.

— Осторожно! — закричал один лучник.

Один из кузнецов, молодой парень лет восемнадцати, вооружившись только что выкованным кинжалом, чье лезвие еще дымилось, готовился метнуть свое оружие в спину Исиде.

Саренпут отреагировал мгновенно. Как молодой баран, вперед головой, он подпрыгнул и боднул парня в живот. Агрессор был отброшен назад на добрых десять шагов и оказался на остриях копий подоспевших солдат.

— Обыщите все! — приказал Саренпут в ярости. — Может быть, где-нибудь еще притаилась такая же гадина!

— Реликвия, кажется, невредима, но ее не достать! — печально сказала Исида.

— Покажите мне.

Увидев огненное озеро, Саренпут попятился. Но нужно было найти какое-нибудь решение…

— Если мы возьмем веревку, она загорится. Длинная палка тоже.

Эти слова навели Исиду на мысль, и взгляд вдовы заблестел.

— Все зависит от того, какая палка!

— Но ни одно дерево не устоит пред огнем, — заметил Саренпут.

— Пойдем на корабль.

Верховная жрица Абидоса не сдается! Саренпут, в восхищении от ее стойкости, безропотно пошел за ней.

Выходя из кузницы, они вдруг заметили бегущего к берегу человека.

Он бежал с факелом.

— Остановите его!

Двое лучников выстрелили, но не попали. Расстояние было слишком велико.

Вот уже он около реки.

— Этот сумасшедший хочет подпалить мой корабль!

Хорошо, что осторожный Саренпут оставил на борту несколько умелых солдат, способных отбить атаку и поднять тревогу.

Однако человека не интересовал корабль. Он направился прямо к главной рее и попытался ее поджечь.

Но на этот раз он был гораздо ближе к кораблю.

Лучники, стоя на палубе, не промахнулись…

Когда Саренпут и Исида прибежали к месту происшествия, факел уже догорал на влажной прибрежной земле.

— Этот заговорщик сошел с ума! — воскликнул Саренпут.

— Совсем нет, — возразила Исида. — Он надеялся уничтожить наше единственное средство спасти реликвию.

Жрица стала на колени перед реей.

— Плачь по страдающему Осирису, — взмолилась она. — Я, плакальщица^[173], сравниваю себя с тобою, потому что я ищу Осириса. Я преодолеваю препятствия, я призываю его, чтобы господин Абидоса не знал усталости смерти. Плачь, говори, изгони зло! Открой дорогу озера и рассей бурю!

Исида встала и взвалила на спину тяжеленный ствол дерева, который она — к великому удивлению солдат, стоявших как громом пораженные, — подняла без всяких усилий.

Саренпут и лучники охраняли путь жрицы до самого грота.

Саренпут спросил:

— Как вы усмирите это пламя?

Исида не стала отвечать, она молилась.

Подойдя к скользкому спуску, Исида остановилась. Саренпут не стал ее отговаривать — бесполезно…

На середине своего опасного пути Исида бросила в озеро мачту, заговоренную словами великой плакальщицы, стремившейся спасти своего брата.

Мачта легла в самый центр пылающего ада, и огромные языки пламени поднимались вокруг нее, грозя поглотить.

Но мачта осталась невредимой, пламя стало утихать. Мало-помалу, один за другим огненные пузыри лопнули, и кипение прекратилось.

Исида продолжила свой спуск и дошла до реликвии. Она раздвинула камни и вынула затылок и челюсти Осириса, которые оказались в целости и сохранности.

Ошеломленный Саренпут не знал, что и говорить, как прославить этот подвиг.

— Ни одна темная сила не устоит перед вами!

Исида грустно улыбнулась.

— Провозвестник не побежден, и опасности только умножатся.

— Здесь был только один из его отрядов… Неужели и другие столицы провинций могут оказаться под его влиянием?

— Ты в этом сомневаешься?

Исиду томил вопрос: ее приезд застиг террористов врасплох или они уже были подняты по тревоге каким-нибудь информатором?

Возможно, сообщники Провозвестника поднимутся на всей территории страны, решив уничтожить верховную жрицу Абидоса.

26

Уасет^[174] был столицей четвертой провинции Верхнего Египта, Скипетр «Могущество». Город раскинулся в широкой плодородной долине, жители которой выше всего ценили красоту. Разве не говорилось, что сгусток, вышедший из Нун — первозданного океана энергии, — концентрировался здесь, принимая облик пламени солнечного ока? На земле жизни высился первозданный холм, окруженный четырьмя колоннами, поддерживающими небесный свод.

Исида отправилась в главный храм, Карнак. Там осуществлялось слияние Атума — создателя, Ра — божественного света, и Амона — таинственного. Небо и земля здесь соединялись, и девять новых божеств, стоявших у истоков любого творения, смотрели отсюда на восток.

Молодая женщина сосредоточилась, стоя перед двумя колоссами, изображавшими Сесостриса стоящим. На первом колоссе была надета двойная корона, на втором — белая. Фараон был запечатлен шагающим вперед, он крепко сжимал в сильной руке завет богов, оставивших ему землю Египта. Его лицо выражало спокойную уверенность.

Великий жрец Карнака вышел Исиде навстречу. Рядом с ним шел Саренпут. Лучники остались снаружи святилища.

— О великолепии этого царствования еще долго будут вспоминать, — произнес уже умудренный годами жрец. — Благодаря своим творениям фараон никогда не умирает. Его самое лучезарное творение — это вечность, гарантом которой он является. Пусть благословят боги ваш приход, верховная жрица Абидоса.

— Вы можете отвести меня к святилищу Осириса?

— Для вас дорога всегда открыта.

Как и в Абидосе, святилище Великого бога было окружено деревьями. Царила полная, почти осязаемая тишина.

Внутри часовни, за закрытой двустворчатой дверью, находился наос.

Исида произнесла заклинания для пробуждения в мире и вынула ключ в виде пальца Сета. Секунду-другую она полюбовалась великолепной золотой статуэткой Амона-Ра. Статуэтка была высотой с локоть.

Но на этом маленьком памятнике не было того символа, которого жаждала душа Исиды.

Стараясь не выдавать своего разочарования и беспокойства, верховная жрица закрыла двери наоса и, пятясь, вышла, заметая свои следы метелкой Тота.

В тени колоннады ее дожидался великий жрец.

— Вас обокрали? — просила Исида.

— Кто осмелился бы нарушить мир этого святилища? Самый худший из преступников не подумал бы о таком святотатстве!

— Хорошо ли вы знаете всех временных и постоянных жрецов и можете ли за них поручиться?

— Да… Ну, почти. Мои помощники охотно нанимают людей, достойных доверия и знающих. Ни один упрек не может быть отнесен в адрес жреческого персонала Карнака.

— А за эти последние месяцы не было какого-нибудь инцидента?

— Ни одного!

— Даже ни малейшего беспорядка в округе?

— Ни малейшего! Ну если чуть-чуть…

— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали подробнее.

— Мой рассказ вряд ли будет вам полезен.

— И все же прошу вас.

Великий жрец не знал, стоит ли докладывать о столь незначительных, по его мнению, событиях, но все же начал рассказ.

— Стража пустыни рассказывала о странном происшествии на холме Тота… Поскольку это место очень уединенное, туда заглядывают нечасто. Злоумышленники решили разграбить святилище, но их спугнули и они бежали ни с чем.

Взяв у великого жреца подробный план местности, Исида пересекла Нил и высадилась на западный берег. Под охраной Саренпута и его солдат она прошла через засушливую зону в направлении долины, прорезанной водоводными каналами.

Внезапно солнце стало палить так жарко, что экспедиция замедлила свой ход.

— Будьте бдительны, — повторял солдатам правитель провинции, опасаясь западни.

Но его лучники были настоящими профессионалами и постоянно держали под прицелом все опасные места, где могли бы притаиться стрелки.

Но вот шедший позади солдат увидел какой-то металлический отблеск и поднял тревогу.

— На землю! — крикнул он.

Небольшой отряд упал в песок и занял позицию обороны.

Осталась стоять только Исида. Ее взгляд был прикован к тому самому месту, которое встревожило лучника.

— Ложитесь, — умоляюще шептал Саренпут. — Вы становитесь идеальной мишенью!

— Нам нечего бояться, — ответила Исида.

Поскольку ни одна стрела над ними не пролетела, все поднялись, хотя беспокойство пока не утихло.

— Давайте пойдем по этой дороге, — сказала Исида, указывая в сторону, в которую она пристально смотрела.

— Но эта тропинка так узка и обрывиста, что нам придется карабкаться одному за другим и очень медленно, — ответил Саренпут.

— Я пойду первой.

— Позвольте уж этот риск принять на себя кому-нибудь из моих солдат!

— Но долина Тота встречает нас благожелательно.

Правитель провинции не стал настаивать. Ему уже была известна решимость этой молодой женщины. И он понимал, что ее не остановят предостережения.

Путь действительно оказался нелегким и долгим. Из-под ног катились, срываясь, камни, склон становился все круче. Они поднялись на такую высоту, что захватывало дух. Но, к счастью, никто не страдал головокружениями.

На вершине склона находилось выжженное солнцем плато. В центре его стояло скромное святилище, стены которого были покрыты копотью от пожара.

Солдаты столпились вокруг, позабыв о своей жажде. Исида вошла внутрь святилища с закопченными стенами. Внутри осталось только одно изображение бога Тота, но и оно было наполовину повреждено огнем.

Остался, правда, нетронутым клюв божества, касавшийся иероглифа «корзина», означавшего также «мастерство».

Исида припомнила, чему научилась в книгах Абидоса: могущество богов — это Тот, дающий сердцу широту и гармонию.

Несмотря на масштабы бушевавшего в святилище пожара, лицо бога-ибиса оставалось светлым.

Исида коснулась его птичьего клюва. Корзинка сдвинулась в глубину, и перед Исидой открылась ниша.

В ней находился маленький золотой скипетр, похожий на тот, который использовался во время отправления таинств Осириса и служил для открытия смысла символов сверхъестественной силы…

Злоумышленники напрасно сожгли святилище Тота.

Саренпут обрадовался, увидев верховную жрицу живой и здоровой. Он показал ей короткий меч, найденный солдатами неподалеку от здания святилища.

— Вот и причина странного металлического отблеска, из-за которого мы здесь оказались, — сказал начальник отряда лучников. — На вид это оружие сирийское. Я потребую, чтобы армия прочесала этот район.

— Я должна, — сказала Исида, — воздать хвалу КА фараона и спросить его, принесет ли нам эта провинция еще один дар.

Вдоль дороги процессий, ведущей к храму Дейр эль-Бахри^[175], стояли статуи Сесостриса.

Воздавая почести отцу, дочь входила с ним в духовный контакт. Какие бы расстояния их ни разделяли, мысленно они были вместе. Она спросила его и получила недвусмысленный ответ. Да, она должна продолжить свои поиски, сражаться со своим собственным отчаянием и не отступать ни перед какими препятствиями. Да, Икер еще был жив, его душа находилась между небом и землей, не принадлежа пока ни смерти, ни потустороннему миру.

Исида подумала о прекрасном Празднике долины, который отмечается в этих местах. Во время этого праздника усопшие и живые вместе пировали в часовнях у могил. На несколько дней статуя Амона покидала Карнак и на царском корабле отправлялась на западный берег Нила, в Землю жизни. Там вырабатывалась новая энергия для Храма миллионов лет. Ночью некрополи были освещены, там справедливым голосом приносили множество жертвенных приношений, в том числе божественную возрождающую воду и букеты, символизировавшие жизнь. Песни уносились к звездам, и граница между миром живых и усопших исчезала, а каждая могила становилась «жилищем великой радости».

Завершающий этап процессии происходил в местечке Дейр эль-Бахри. Там воздвигался удивительный памятник Монтухотепу^[176], который царствовал за двести лет до Сесостриса и подобно ему объединял Египет, будучи посвящен в таинства Осириса и алхимии.

От Храма встречи поднималась дорога, ведущая к широкому холму Осириса, усаженному акациями.

У подножия росли пятьдесят пять тамарисков и два ряда сикомор, между которыми располагались статуи сидящего фараона, одетого в белую тунику, что характерно для праздника возрождения.

Навстречу Исиде вышла красивая жрица.

— Кто ты и зачем пришла?

— Я — Исида, верховная жрица Абидоса и дочь фараона Сесостриса.

Ритуальная служительница почтительно поклонилась.

— Вы желаете, чтобы сейчас начались приготовления к Празднику долины?

— Нет, я хочу знать, есть ли в святилище Осириса реликвия.

— Это мне неизвестно.

— Ты никогда не входишь в гробницу Осириса?

— Она заперта уже так давно!

— Открой мне дверь.

— А это не будет… святотатством?

— Разве мой отец не покровительствует этому святилищу?

Жрица склонила голову.

— Нужно воздвигнуть множество статуй в его честь, изобразив его поклоняющимся Монтухотепу, его давнему предшественнику. Действительно, благодаря ему сохраняется мир Осириса.

— Ты в этом уверена?

— В чем? О чем вы говорите?

— Скажи, в последнее время не пытались ли какие-нибудь любопытные нарушить этот мир?

— Стража не наблюдает постоянно за городом. Чего нам опасаться?

— Отведи меня к гробнице.

Несмотря на спокойствие Исиды и мягкость в ее голосе, ее власть не оспаривалась, и ритуальная служительница отвела ее к пещере, вырытой в горе.

Вход в пещеру охранял колосс.

На нем была красная корона, лицо, руки и ноги его были черными, а туника — белой. Руки фараона были скрещены на груди и держали скипетры Осириса. Огромный страж с суровым взглядом. Одним своим видом он останавливал непосвященных.

— Почему-то я не вижу здесь льва, — смущенно произнесла жрица.

— Это странно, — сказала Исида.

— Но с этим гигантом шутки плохи!

— Разве тебе не должны быть известны заклинания, умиротворяющие КА?

— Конечно, но это место особое и…

— Провозвестник поручил тебе открыть тайну гробницы Монтухотепа, а ты не знаешь, как за это взяться!

Опознанная мнимая жрица в испуге попятилась. Из ее левой руки вдруг вырвалось пламя. Женщина взвыла от боли и в безумном порыве бросилась с холма вниз.

Исида вернулась к колоссу.

— Соединись со своим КА, — сказала она ему. — Твой сын, близкий тебе по духу, заботится о нем, и ты стал его собственным КА. Свет порождает твою жизненную энергию, и ты не погибнешь. Сила созидания и божество земли даруют тебе храм и вечное жилище!

Враждебность исчезла с лица каменного колосса. Исида прошла по эспланаде, которая отделяла ее от входа в гробницу, двери которой открылись.

Коридор, свод которого был выложен плитками известняка, вел в боковые комнаты, где хранились предметы погребального культа. После многочисленных поворотов внутри горы коридор наконец вывел Исиду к комнате с саркофагом, где КА фараона сообщалось с божественными таинствами.

Исида долго там размышляла, стараясь проникнуть в намерения великого монарха. Именно он, посвященный в таинства, сохранил для других фараонов Египта главный элемент культа Осириса. Но в книгах Дома жизни не говорилось о каких-либо реликвиях… Тогда что же они имели в виду?

Молодая женщина семь раз обошла вокруг саркофага.

По окончании ритуала все в комнате изменилось.

Потолок стал красного цвета, стены побелели, а пол почернел. Из саркофага явился яркий луч, который указал Исиде на маленькую камеру, высеченную в граните.

Внутри находилась статуя, похожая на статую колосса, но она была завернута в пелены и присыпана землей, как и мумия Осириса.

Исида приподняла ее.

Статуя лежала на бараньей шкуре, которая, согласно иероглифическому тексту, происходила из Абидоса и использовалась во время исполнения таинств.

Жрица сложила баранью шкуру и вынесла из пещеры. Дверь позади нее сама собой закрылась.

Солнце заливало всю вершину холма Осириса, его радостный свет вселял надежду.

К Исиде подбежал Саренпут.

— Я уже начал беспокоиться! Что-нибудь случилось?

— Скорее возвращаемся на корабль и продолжим наше путешествие.

27

Когда Сесострис оказался в Медамуде, что расположен на северо-востоке от Карнака, он узнал, что его дочь только что разыскала баранью шкуру, которая необходима для выполнения Великого таинства. Этот успех был свидетельством завершения важного этапа ее поисков, несмотря на то что они начались так недавно.

Мысленное общение давало отцу и дочери ни с чем не сравнимую силу. Несмотря на расстояние между ними, Исида никогда не была одна. А фараон, в свою очередь, всегда находился в постоянном контакте с душой Икера, удерживая его мумию вдали от второй смерти в ожидании воскресения. Заклинания, которые ежедневно произносили Безволосый и Нефтида, останавливали процесс разложения и поддерживали нетленным промежуточное тело — носитель возрождения.

В конце месяца хойяк, если не все ритуальные условия будут соблюдены, их усилия окажутся тщетными.

Значит, Исида должна была добиться того, чтобы Осирис оказался собранным, а фараон должен был привезти в Абидос новую запечатанную вазу с лимфой бога…

Впереди фараона бежали и кричали дети, женщины бросили свои метлы и посуду, а мужчины оставили свои поля и мастерские — все стремились увидеть, как проезжает удивительный кортеж, образованный из воинов и фараона-гиганта.

Как, фараон в Медамуде? Сам фараон?! Староста деревни, потревоженный в момент блаженного послеобеденного отдыха, наскоро набросил свою самую нарядную тунику. Выйдя из дома, он нос к носу столкнулся с офицером.

— Это ты — староста этой деревни?

— Меня никто не предупредил, и я…

— Тебя желает видеть Великий царь.

Дрожа, староста пошел вслед за офицером. Так они до небольшого храма.

Монарх восседал на троне, который привезла его свита, прямо перед дверью в деревенское святилище.

Староста, не в силах выдержать державный взгляд, рухнул наземь и распластался в пыли.

— Известно ли тебе имя этого священного места?

— Великий царь, я… Я сюда захожу… нечасто…

— Оно называется «дверь, через которую слышны мольбы слабых и сильных, и где всем воздается по заслугам согласно закону Маат». Почему это святилище так плохо содержится?!

— Уже давно у нас нет ни одного жреца! И все это из-за гнева быка! А у меня нет средств, чтобы заниматься этим зданием. Ведь я — вы сами это понимаете — должен в первую очередь заботиться о благосостоянии тех, кто мне подчинен.

— Какое событие спровоцировало гнев быка?

— Этого я не знаю, Великий царь. Но к нему теперь никто не может подойти! Его праздник больше не празднуется, потому что из деревни ушли все ритуальные служители…

— Не ты ли являешься причиной такой беды?

Староста поперхнулся, но не посмел прокашляться. С него ручьями тек холодный пот…

— Я тебя спрашиваю! Ты?!

Староста ловил губами воздух, силясь что-то произнести… Наконец, немного справившись с волнением, он прошептал:

— Я, Великий царь? Нет, клянусь вам, что нет!

— Этот край магически защищают четыре быка. Один из них находится в Фивах, второй — в Гермонтисе, третий — в Тоде, а четвертый — здесь, в Медамуде. Они образуют крепость, удерживающую натиск сил зла. Они — словно полное око, середина которого пылает негасимым огнем. Но ты своими подлыми поступками поставил под удар целостность всего здания и ослепил всевидящее око!

— Уверяю вас, вы ошибаетесь! Я всего лишь маленький человек, и я не способен на такое злодеяние!

— Уж не позабыл ли ты о своих преступлениях?! Ведь это ты продал морским разбойникам юного Икера. Он был беден, у него умерли родители — и ты этим воспользовался! Потом ты убил и ограбил старого писца, который был учителем и покровителем юноши. А когда Икер неожиданно вернулся, ты — вместо того чтобы раскаяться и умолять о прощении, — ты похитил у него его наследство, выгнал из дома и даже из деревни и призвал убийцу, которого ты же и пустил по следам Икера. Вот эти твои злодеяния и вызвали гнев быка.

Староста, на котором все до последней нитки взмокло от липкого страха, не осмелился отрицать слова фараона.

— Отчего в тебе жила такая ненависть?

— Великий царь, я… Это была минута слабости… Это заблуждение…

— Подчинившись Провозвестнику, — холодно и четко произнес Сесострис, — ты предал свою страну и погубил навеки свою душу.

Управитель рыдал навзрыд.

— Я не виноват, он мной манипулировал… Я проклинаю его, я…

Тут управитель внезапно замолчал, дыханье его прервалось… Управителю показалось, что кто-то вырывает у него из груди сердце… Он судорожно выпрямился, изо рта хлынули кровь и пена, он упал на землю замертво.

— Сожгите труп, — приказал Сесострис.

Фараон направился к тому месту, где содержался медамудский бык. Это было удивительное существо. Его голова была черной спереди и белой сзади, он воплощал союз с солнцем. Во время праздника, который задавали в его честь, играли музыканты, пели певцы и певицы, а сам бык исцелял от многих болезней.

Сегодня же глаза быка горели такой яростью, что даже самому монарху не удалось бы ее утихомирить. Для этого было нужно разгадать, каковы были истинные требования, исполнить которые требовал священный бык.

— Старые прегрешения исправлены, — объявил быку фараон. — Виновный наказан. Верховная жрица Абидоса и я сам сделаем все, чтобы исторгнуть Икера из небытия. Если мы должны пойти другим путем, открой их нам.

Прекратив рыть копытами землю, священный бык устремил свои черные глаза на Сесостриса.

Между фараоном и животным, воплощением его КА, установился мысленный контакт…

Когда бык закончил свои откровения, им снова овладел гнев…

Вместе с начальником стражи Сесострис осмотрел храм.

— Одного из гонцов отправить в Фивы. Пусть он соберет там архитекторов, скульпторов, рисовальщиков и живописцев. Это здание мы не только отреставрируем, но и сделаем более просторным, выкопаем священное озеро и выстроим жилища для постоянных жрецов. Предварительные работы начнутся с завтрашнего дня, на самой заре. Работать будем круглые сутки — ведь священный бык Монту требует достойного помещения! А теперь приказ непосредственно тебе, начальник стражи: вокруг нашего нового строительства установишь бдительную охрану, и чтобы ни одна муха без твоего ведома не пролетела!

Гонец был отправлен в Фивы немедленно.

В правлении Сесострис собрал местный совет, члены которого испуганно жались друг к другу. Это были такие же прохвосты, как и их бывший начальник, которому они были преданы всей душой. Монарх выслушал их сбивчивые оправдания и мольбы, а затем велел им замолчать. Он послал за старейшинами, которых предыдущий староста изгнал из правления, лишив права голоса. Когда они пришли, монарх обратился к ним.

— Вам следует избрать другого старосту. Кого вы можете предложить?

— Мне кажется, что можно было бы положиться на того, чьи земли находятся в самом лучшем порядке, — произнес высокий старик с седыми волосами. — Этот человек сильно не ладил с тем проходимцем, от которого вы нас избавили, Великий царь. Он всеми мерами пытался ему противостоять, невзирая на угрозы и всякие низости. Богатство его станет залогом процветания нашей небольшой общины, и в ней больше никто не будет страдать от голода.

Совет старейшин одобрил такой выбор. Фараону он тоже понравился.

— Пусть ваш храм станет примером для всей провинции, — сказал монарх. — Я помогу вам: лучшие ремесленники из Фив возведут для Монту новое жилище.

Старейшины выразили свою благодарность, но все же их тревожило поведение священного быка в будущем.

— А хватит ли этих мер, чтобы успокоить его? — с тревогой спрашивали они.

— Разумеется, нет, — ответил фараон. — Ведь здесь было совершено так много преступлений! А сколько еще опасностей грозит нам! Мне предстоит самому успокоить вашего священного быка.

— Может быть, мы чем-нибудь можем помочь вам?

— Что ж, попробуем вместе. Скажите, кто-нибудь из вас помнит, где расположено старинное святилище Осириса?

Старейшины в сомнении стали перешептываться.

— Вероятно, это всего лишь легенда! — наконец произнес высокий старик.

— Нет, документы из архива Дома жизни в Абидосе говорят о его существовании вполне определенно.

— Сколько существует деревня Медамуд, в ней сохранилась память только о холме Геба, бога земли… Божественный свет, победивший тьму, оплодотворил этот холм и сделал землю плодородной.

— Отведи меня к этому священному месту.

— Великий царь, этот холм затерян среди непроходимых зарослей. Говорят, что когда-то давным-давно какие-то безумцы попытались добраться туда, но их задушили растения. Сколько я помню, с самого детства все дети деревни старательно обходят эти гиблые места, и никто из нас даже в мыслях не имел нарушить запрет и войти в эти опасные заросли.

— Покажи мне, где они находятся.

Старик с опаской оглянулся на своих собратьев. Никто из них не вызвался ему помочь. Тогда он обреченно вздохнул, выпрямился и, опираясь на посох, медленно пошел вперед. Сесострис подал ему руку. Они молча прошли несколько шагов, и монарх спросил:

— Ты когда-нибудь встречал Икера?

— Ученика писца? Конечно! По словам его учителя, — а он был мудрейшим из мудрейших! — Икер был необычайно одаренным мальчишкой, и его ждало большое будущее. Он был одинок, молчалив, работал до полного изнеможения и интересовался только священным языком. Вероятно, этот мир с его земными радостями был для него лишь промежуточной ступенью к миру первозданному, вечному и невидимому. Его похищение и смерть его учителя стали для всех жителей Медамуда большим горем. Тогда даже солнце не грело нас своими лучами… Но сегодня, Великий царь, вы избавляете нас от наших несчастий!

— Учителю Икера было известно место, где находится святилище Осириса.

Старик на какое-то время задумался.

— Но в таком случае он не раскрыл своего секрета. Много раз он предупреждал нас о том, что нас всех поджидает ужасная опасность. А мы в ответ упрекали его в излишнем пессимизме. И смерть его показалась нам странной: его задушили, на голову натянули тюрбан, а тело одели в шерстяную тунику! Для него это было неслыханно! Все это, скажу я вам, сильно попахивало делами нашего старосты. Когда учитель покинул нас, тьма опустилась на Медамуд…

За разрушенным святилищем находился большой цветущий сад, он дивно благоухал…

— Это место носит название Поле предков, — пояснил старик. — Здесь царит гнетущая тишина. Это оттого, что сюда не прилетают птицы. Только не подходите к огромному унаби, который растет на границе запретного участка. От него веет смертью.

— Спасибо, что ты помог мне.

— Великий царь, ведь вы не… Неужели вы пойдете туда?!

— Передай своим друзьям, пусть приготовят пир. Нужно будет отпраздновать назначение нового старосты. Иди…

Старик нехотя повернул обратно.

Сесострис дал себе небольшое время на размышление. Он вспомнил о своем духовном сыне и об откровении священного быка… Воскресение Икера пройдет через воскресение фараона, которое должно осуществиться в самом центре древней земли Осириса…

Воссоединение в иной жизни требовало воссоединения в смерти.

Царь направился к унаби.

К нему навстречу устремились желтые и белые лучи. Но его схенти, символ постоянства, поглотил их.

У подножия огромного дерева лежали два диска — золотой и серебряный. Они были покрыты магическими ханаанскими знаками… Монарх стер их листьями акации и сикоморы.

Подул легкий ветерок, ветви затрепетали, и весь сад наполнился пением десятков птиц… Снова зазвучали голоса предков, солнце и луна заняли свои места на небосводе.

Фараон раздвинул тяжелые ветви, раздалсядушераздирающий скрип. Но гигант продолжал продвигаться вперед.

Шагов через пятьдесят дорогу преградил полуразрушенный пилон, здесь было единственное отверстие в ограде из кирпича. Стена была еще крепкой, хотя кирпичи местами осыпались…

В священном лесу не жили птицы, он был обречен на абсолютное молчание.

Сесострис вошел в небольшой храм…

Прямоугольный двор зарос кустарником. Потом монарх увидел еще один пилон — он был меньше, но заметнее, чем первый.

Внезапно стебли растений заколыхались. Из них показалась длинная змея красно-белой окраски — по цветам короны. Змея встретилась взглядом с Сесострисом и быстро заскользила прочь. Сесострис несколько раз топнул ногой, чтобы обратить в бегство возможных ее сородичей, и стал подробно изучать священное место.

Ни надписи, ни барельефа…

На западе и на востоке оказались две ниши. Каждая из них вела в узкий низкий проход, который, в свою очередь, упирался в прямоугольную комнату, пол в которой усыпан мелким песком, а в середине — овальное возвышение.

Это две звездные матрицы — место воскресения Осириса!

Откровения священного быка обрели смысл, и наметился путь монарха…

Начальнику строительных работ, прибывшему из Фив, Сесострис дал самые точные инструкции. Большая часть храма деревни Медамуд должна быть посвящена празднику воскресения фараона. Статуи и барельефы должны прославлять главный момент любого царствования — когда могущество фараона обновляется благодаря его общению с божествами и предками. Повелитель Обеих Земель, как лучшее творение непрекращающегося космического процесса творчества, возрождался для своих функций, и от богов к нему поступала энергия, необходимая для исполнения его долга…

Но до того как познать эту радость, Сесострис должен был пройти испытание, которое, возможно, положит конец его земной жизни. Пророчество священного быка говорило о том, что обрести сосуд с лимфой Осириса Сесострису удастся лишь во тьме крипты, во время сна, столь близкого смерти…

Да, здесь бог земли передал трон живущих своему сыну Осирису… Здесь же он, Сесострис, получит КА всех своих царственных предков…

Но сумеет ли он преодолеть ночь?

Но сейчас не время для колебаний.

В первой матрице Осириса находился трон. Место монарха было занято букетом цветов.

Во второй матрице находилось смертное ложе. В его изголовье — печать Маат: сидящая богиня держит иероглиф, означающий «жизнь».

Сесострис умастил свою голову мазью, которая позволит ему надеть двойную корону без опасности быть испепеленным. Урей, священная кобра — око Ра, не направит на него свое смертоносное пламя!

На шею монарх повязал льняной шарф с красной бахромой из храма Гелиополя. Он был способен освещать мрак и охранять ясность мысли.

Вытянувшись на ложе смерти или возрождения, Сесострис долго смотрел на звезду из ляпис-лазури. В нее были вписаны небесные законы, которым он подчиняется, передавая их своей стране и своему народу…

Но вот монарх закрыл глаза.

Теперь все решится. Или он будет праздновать свой праздник обновления и окажет помощь Икеру, или решающую победу одержит Провозвестник, но тогда он уничтожит своего главного противника…

28

Согласно текстам «Книги сакральной географии», в которых объяснялось местонахождение реликвий Осириса, следующим этапом для Исиды должен стать город Дендера — столица шестой провинции Верхнего Египта, провинции Крокодила. Попутный ветер раздувал паруса и корабль летел вперед…

Вот и Дендера. Но на пристани — ни души.

Обеспокоенный Саренпут приказал двум своим людям обследовать берег.

Те вернулись с необычным известием: деревни покинуты, поля пустынны…

— Пойдемте в храм, — сказала Исида.

Великолепное жилище богини Хатхор возвышалось в самом центре роскошного сада. Веяло свежестью. Красота и покой располагали к размышлению и внутреннему сосредоточению.

Пока Исида молилась богине, готовясь двинуться дальше, лучники Саренпута заняли позиции вокруг нее, готовые в любой момент поразить враждебную цель.

Массивная двойная дверь была закрыта, но в этом не было ничего странного: она открывалась только в исключительных случаях — например, во время выезда божественной ладьи. Каждый год Хатхор поднималась по реке до самого Эдфу, чтобы там встретиться с Хором и воссоздать божественную супружескую пару.

Все подходы к храму, включая маленький портик, где совершали обряд очищения временные жрецы, были закрыты.

Вдруг на высокой стене ограды появилась явно испуганная жрица.

— Кто вы?

— Я — верховная жрица Абидоса.

— А зачем здесь воины?

— Это мой эскорт.

— А пчелы?.. Разве пчелы не напали на вас?

— Я не видела ни одной.

Жрица спустилась вниз, приоткрыла маленькую боковую дверь и пригласила Исиду войти.

Саренпут хотел следовать за ней.

— Вооруженным мужчинам нельзя входить на священную землю Хатхор!

— Что происходит?

— Вот уже несколько дней наши пчелы ведут себя словно безумные. Обычно они занимаются тем, что заготавливают растительное золото — мед. Слово «мед» пишется теми же иероглифами «золото богов», что и имя нашей богини, и потому мед служит нам незаменимым лекарством. Но теперь пчелы стали убивать любого, кто осмеливается выйти за эту ограду. Мы приютили здесь жителей долины и умоляем богиню положить конец нашей пытке.

— Узнали ли вы причину такого поведения пчел? — строго спросила Исида.

— К несчастью, нет! Мы исполняем ритуал умиротворения, играем на систрах и танцуем, но эта ужасная кара продолжается!

— Где находится реликвия Осириса?

— В священном лесу. Но сегодня туда не пройти! Его захватили десятки роев. Лишенные помощи, мы погибнем… Однако, если вас пчелы не кусают, может быть, вы нас спасете?

— Отведите меня в комнаты исцеления.

Волнуясь, жрица отвела Исиду в знаменитый оздоровительный приют Дендеры. Сюда собирались со всего Египта больные жрецы, жаждущие снова обрести здоровье.

В комнатах сидели сотни бледных от страха жителей провинции. Здесь были женщины, мужчины и дети — все умоляли Хатхор отвести несчастье и вернуть им их нормальную жизнь. Увидев Исиду, они почувствовали, что помощь близка, и успокоились. Разве не была она посланницей богини? Разве не был ее приход обещанием счастливого исхода?

Главной целительницей была тучная пожилая женщина. Она разрывалась между множеством больных, и ее помощницы тоже. Им некогда было даже присесть.

— Откройте мне комнату для выздоравливающих, — попросила Исида.

— Но там размещен больной!

— Я — верховная жрица Абидоса, и я хочу вопросить невидимое, хочу попытаться узнать, как исправить ситуацию.

Аргумент подействовал.

— Подождите минутку, я переведу больного.

Ждать пришлось недолго.

Главная целительница ввела Исиду в маленькую комнатку с низким потолком. Стены и потолок покрыты магическими заклинаниями. В центре комнаты — ванна, наполненная теплой водой.

— Раздевайтесь, ложитесь в ванну, расслабьтесь, закройте глаза и попытайтесь уснуть. Целительные ароматы наполнят комнату. Если богиня посчитает это уместным, она заговорит с вами. Но, увы, она уже давно молчит…

Исида сделала так, как посоветовала ей жрица.

Ванна несла телу и душе покой и приятное умиротворение. Расслабившись, она освободила свой разум и позволила ему плыть в неведомое. Видения нахлынули чередой…

Но вот на Исиду понеслась чудовищная пчела…

Стиснув края своей каменной ванны, Исида не пошевелилась. Она знала, что миражи попытаются испугать ее и заставить отступить от задуманного.

Уже целый рой осаждал ее тело… Исида подумала об Икере, о предстоящем продолжении поисков и о необходимости собрать тело Осириса.

Закрыв глаза, она сконцентрировала мысли на главной цели.

Тонкий аромат лилии заставил ее вздрогнуть. Исида открыла глаза.

Перед ней возникло лицо богини Хатхор. Она спокойным голосом рассказала ей, как следует вести себя дальше.

Сокровищница храма Дендера хранила огромное разнообразие металлических изделий и драгоценных камней. Жрица открыла перед Исидой сундуки и позволила ей как верховной жрице Абидоса взять необходимое. Разве ее недавнее видение не было для них всех последней надеждой снять проклятие?

Исида спокойно и уверенно восстановила разрушенное Сетом око Хора. Хрусталиком стал кристалл чистейшего горного хрусталя, карбонат магния с содержащимися в нем оксидами железа обратился в капилляры, обсидиан — зрачок, коричнево-черная камедь подчеркивала радужную оболочку глаза, асимметрию зрачка и роговицы…^[177] Верховная жрица строго соблюдала требования анатомии, используя для каждой медицинской составляющей материалы, которые уже давно стали символами.

Когда все было готово, она на руках вынесла из храма то, что получилось, и направилась в священный лес.

Со всех сторон к ней устремились пчелы.

Конечно, Исида испугалась, но, превозмогая страх, она сумела внешне сохранить полное спокойствие. Око Хора блестело так сильно, что даже обезумевшие насекомые не решались подлететь на близкое расстояние.

Священный лес был полон жужжания. Это был настоящий ад.

В самом центре леса находился холм, на котором росли акации. Когда верховная жрица возложила на него око Хора, пчелиные матки перестроили свои рои, и каждый из них обрел ранее утраченную гармонию. Пчелы поднялись в воздух и полетели к своим ульям, находившимся на границе с пустыней.

А возликовавшая Исида увидела у подножия самого высокого дерева источник.

На его берегу лежала священная реликвия — ноги Осириса.

Чтобы добраться до Батиу — «храма систра Могущества» — столицы седьмой провинции Верхнего Египта, кораблю потребовалось совсем немного времени.

На этот раз пристань и набережные были полны народа. Многочисленная толпа встречающих была так взволнована, что стражники не могли сдержать ее. Оттесненные к водам Нила, жрецы тщетно взывали к богам.

— Подойти ближе невозможно. Это небезопасно, — рассудительно заметил Саренпут.

— Но мы обязаны выяснить причины такого волнения, — возразила Исида. — И уж совершенно необходимо забрать реликвию.

Корабль речной стражи загородил им дорогу. На его борту оказался моряк, чья военная карьера начиналась в формированиях Саренпута…

Носы кораблей мягко коснулись друг друга.

— Саренпут! Как я рад вас видеть!

— Я вижу, твоя карьера пошла в гору, мой мальчик!

— Заниматься охраной этой провинции трудно, но интересно.

— Ну, если судить по сегодняшним волнениям, то уж, скорее, трудно.

— Наши жрецы только что совершили большой грех, вот население и опасается гнева богов.

— С нами верховная жрица Абидоса, она вернет провинции спокойствие. Скорее информируй людей о ее приезде.

Услышав такую хорошую весть, народ успокоился. Разве магия посланницы Осириса не победит несчастье?

Корабль Саренпута причалил к берегу.

Испуганных натиском толпы жрецов наконец высвободили, но они продолжали вздымать руки к небу и плакать. Исида подозвала их, чтобы выслушать их объяснения.

— Мы шли торжественной процессией, — начал один из них, обливаясь слезами. — Во главе, как всегда, шествовал наш верховный жрец, неся реликвию провинции — фаллос Осириса. Но внезапно ему стало так плохо, что, не успев никому ничего сказать, он потерял сознание, и реликвия соскользнула в Нил! о горе нам! Мы не смогли ее достать. Ее проглотила рыба! И мы никогда, никогда не вернем ее!

— Откуда такой пессимизм?

— Но ведь самые лучшие рыбаки не смогли ничего сделать! Эта рыба явно послана из того мира — она ускользает из сетей!

— Отведите меня к храму.

Да, Провозвестник манипулирует не только людьми… Он способен использовать и элементы различных стихий. На этот раз он воспользовался обитателем нильских вод. И все это ради того, чтобы помешать поискам Исиды и обречь Икера на небытие!

Волю юной жрицы направлял божественный свет. Она отказывалась принимать свершившееся, пыталась найти решение, цепляясь за малейшую надежду. А что если заставить звучать систр, украшенный головой Хатхор — символом этой провинции? Возможно, от вибрации потянется новая тропинка…

Жрецы, которых тяжким грузом давило сознание совершенного преступления, были в полной прострации, помощи от них ждать не приходилось.

Исида прошла по аллеям сада, в котором были вырыты бассейны. Там сплошным ковром цвели лотосы. Листья белых цветов имели вытянутые края и округлые чашелистики и лепестки. Они почти не издавали запаха. У голубых лотосов форма была другая: округлые листья и лепестки с заостренными кончиками. Они издавали сладкий аромат. Прекрасные белые цветы открывались утром и закрывались на заре, а голубые, наоборот, расцветали утром. От этого сад в любой час дня и ночи выглядел как прекрасное божественное творение.

Но лотосы были дороги жрецам не только своей красотой. Согласно старинным текстам, голубой лотос символизировал созидающий член, поднявшийся в первый час творения.

Исида выбрала прекрасный голубой лотос и вопросила его. Ответ был такой, на какой она надеялась: нет, реликвия не пропала; ее скрыли темные силы, а рыба — это всего лишь уловка.

Одна из жриц принесла Исиде систр Могущества. С первыми же звуками засиял целый сноп ярко-красных лучей света, похожих на пламя. По поверхности бассейна поплыли отблески…

Исида собрала вокруг себя жрецов.

— Выйдите наконец из оцепенения! — потребовала она. — Разве вы не слышите призыва в этих звуках?!

Пронзительные звуки резали слух…

— Если вы не скажете мне правду, ваши чувства свяжут вас. Что вы от меня скрываете?

— Дерево Сета, — признался один из жрецов. — Нам казалось, что лучше забыть о его существовании, чем мучиться ужасом, что Сет смутит наш покой и лишит нас реликвии Осириса! Преуменьшая опасность, мы совершили непоправимое…

— Покажите мне это место.

— О, я не советую вам приближаться к нему, оно…

— Нам нужно спешить, ведите меня!

К северу от храма было пустынное место. Ни цветка, ни травинки. Только выжженная солнцем земля…

— Эта жара исходит из ноздрей Сета, — объяснил жрец. Исида увидела перед собой выросшее из расщелины черное, сухое, словно обугленное дерево со скрученными неведомой силой ветвями. Рядом лежало странное четвероногое животное с мордой окапи и длинными ушами…

— Вы позволите?.. Можно, я уйду? — спросил сопровождавший Исиду жрец в ужасе.

Исида отпустила его, и он бросился наутек.

— Я знаю тебя, Сет! — твердым голосом произнесла верховная жрица Абидоса. — И я дарю тебе голубой лотос. Ты царствуешь над золотом пустыни и придаешь ему силу. Через тебя действует созидающий огонь, способный победить смерть. Разреши мне взять реликвию твоего брата!

Зверь встал и встряхнулся. Его красные глаза были устремлены на вторгшуюся в его пределы Исиду…

Исида сделала шаг, зверь шагнул ей навстречу… Они начали медленно сближаться.

Жрица ощутила обжигающее дыхание стража сухого дерева. Но Хатхор берегла ее… Исида осмелилась погладить животное и почувствовала, что кожа его покрыта каким-то притиранием. Оторвав от своей туники один рукав, Исида собрала священную мазь и, намазавшись, быстро пересекла расстояние, отделявшее ее от дерева.

Она шла спиной к зверю Сета и могла стать его легкой добычей, но животное на нее не бросилось…

Оказавшись рядом с деревом, Исида услышала громкий треск. Это трещали сучья: черное дерево разломалось на куски и рухнуло в пыль… Поднялась красноватая пыль, все заволокло…

Но поднялся ветер, принесший с собой аромат голубого лотоса, и пыль рассеялась…

На самом краю пропасти Исида увидела фаллос Осириса. Он был сделан из электрума — сплава золота и серебра.

Исида завернула его в кусок ткани. Притирание, взятое у зверя Сета, придало сил божественному члену. Вокруг все покрылось растительностью и зазеленело…

Странное животное исчезло.

Вот впереди и священная земля Абидоса — столица восьмой провинции Верхнего Египта, место высшего счастья и безмерного горя. Ах, как хотела бы Исида долго и счастливо жить там вместе с Икером! Как хорошо было бы им вдвоем, вдали от грешного мира!..

На пристани большое число воинов.

Среди них грустно и одиноко стояли, понурившись, Секари, Северный Ветер и Кровавый…

29

Исида и Секари долго не могли произнести ни слова… Секретный агент с сочувствием обнимал вдову своего друга, осел и пес подвывали. В их глазах стояли слезы, которые Исида утирала, пытаясь, как могла, утешить своих дорогих друзей, но они требовали все больше ласк. Понемногу встреча притупила их общую печаль.

— Не все потеряно, — сообщила Секари Исида. — Я должна собрать все реликвии Осириса, чтобы соединить то, что рассеяно. Если мне это удастся, если мы сумеем исполнить ритуал, Икер, возможно, исцелится от смерти…

Секари в это не верил, но он не стал высказывать свои сомнения. Разве не видел Египет, возлюбленный богами край, множества чудес?

— Дальше мы отправимся вместе, — сказал он Исиде. — Я буду тебя защищать.

— У Провозвестника везде свои люди, — в свою очередь предупредила друга жрица.

Наконец очередь дошла и до Саренпута. Секари обнял его, а Саренпут прошептал:

— Эта женщина совершенно удивительная. Хотя у нее нет никаких шансов добиться поставленной цели, она идет по своему пути, как самый лучший воин. Она не ищет опасностей, но и не избегает их. Ее ничто не останавливает, и, наверное, она предпочтет умереть, чем отказаться от борьбы. Мы уже побывали не в одной западне, но она с честью вышла из них сама и вывела всех остальных. Правда, и ее враг не слабее!

— Твой военный корабль слишком бросается в глаза, — высказал свое мнение Секари. — У меня более легкое и быстроходное судно, поэтому я переведу Исиду к себе. Теперь ты можешь спокойно возвращаться к себе в Элефантину. Спасибо тебе за мужество и верность!

— Тебе понадобятся мои лучники?

— Конечно. Но я бы предпочел, чтобы они сменили свой военный вид на более мирный и вели себя как простые моряки — экипаж торгового судна. Пусть они спрячут свое оружие. Они будут использовать его только в случае необходимости. А ты, Саренпут, сохраняй бдительность. Будущее может преподнести нам досадные сюрпризы.

— Ты опасаешься нападения нубийцев?

— Нет, с этой стороны я подвохов не жду. А вот Мемфис все еще под угрозой. По всей вероятности, Провозвестник стремится уничтожить трон Египта. Поэтому каждому правителю провинций придется играть важнейшую роль, поддерживая мир и согласие на своей территории.

— Ну, Элефантина останется вне потрясений! — пообещал Саренпут. — Очень прошу тебя, смотри хорошенько за Исидой, береги ее!

Саренпут с нежностью и грустью поглядел в сторону Исиды…

Потом он простился с верховной жрицей Абидоса. Он совершенно растрогался, хотел произнести подходящие случаю слова, которые бы выразили все его восхищение и преданность, но вместо этого окончательно смутился, пробормотал обычные вежливые фразы и отвернулся…

Исида взяла его за руку. По ее взгляду он понял, что она как нельзя лучше понимает его душу. Он преклонил колено, поцеловал подол ее туники, еще раз наказал Секари беречь верховную жрицу.

— Понимаю, что вам излишне напоминать об осторожности, но враг…

— Мы победим его, Саренпут!

Исида, Секари, Северный Ветер и Кровавый вместе направились к священной земле Осириса. С момента встречи с Исидой звери снова обрели прежнюю свою энергию.

— Мой отец проходит сейчас опасный путь, — сказала Исида. — Может быть, ты был бы ему более полезен?

— Я получил его приказ помогать тебе и защищать тебя. Фараона охраняют лучшие воины из его личной охраны. Ее формировал сам Собек, поэтому царь вне опасности.

— Его путь проходит в неподвижности, но от этого он не менее опасен. Если он не вернется с того конца жизни с запечатанной вазой и не отпразднует своего возрождения, мы погибли.

— Сесострис обязательно вернется.

— Еще воды? — спросила Бина начальника воинов, расположившихся для охраны Дома жизни Абидоса.

— Довольно.

— Когда же мне ее принести снова?

Ее красота и игривость манили начальника караула. Но он отчаянно боролся с собой, чтобы не оставить своего поста и не увести ее в укромный уголок.

— Как сможешь… Впрочем, я хотел сказать… как положено… Ты бы шла, красавица, нам нельзя разговаривать на посту.

— Здесь столько мужчин! Таких сильных, таких храбрых! Вы тут стоите день и ночь… Должно быть, охраняете какие-то несметные богатства!

— Мы подчиняемся приказам.

— И тебе действительно ничего не известно?

— Совершенно ничего.

Бина обожгла щеку воина скользящим поцелуем…

— Ну, мне-то ты не солжешь! Особенно если мы увидимся сегодня за ужином…

— Сегодня вечером сменяется караул. Я уезжаю из Абидоса, а меня заменяет другой воин. Уходи!

Внезапная смена настроения воина объяснялась тем, что вдали показались Безволосый и Нефтида.

Временная жрица Бина немедленно скрылась.

Ее многочисленные попытки нащупать слабое место все время натыкались на непроницаемую стену. Правда, ей приходилось заниматься караульными время от времени, чтобы не привлекать к себе внимания. Ей до сих пор не удалось выяснить, что хранится в этом проклятом таинственном здании, куда старый жрец и эта ненавистная соблазнительница входили по нескольку раз в день.

И никто, даже временные жрецы, не мог сообщить служанке Провозвестника ни малейшей информации.

Вооруженные воины в самом центре священной земли Осириса! Это шокировало, но разве не было совершено двух загадочных убийств? Ходили слухи, объяснявшие все слишком просто: нужно было сохранить и защитить архивы; в этом и состояла задача Безволосого.

Но Бину эта версия не удовлетворяла. Может быть, старик и Нефтида искали ответы на свои вопросы в своих старинных колдовских книгах, пытаясь разузнать магические заклинания, которые были бы способны защитить это место и помешать совершению новых злодеяний? А может быть, они составляли новый папирус с проклятиями… Но если это так, то зачем такая военная охрана?

Бина вернулась к Провозвестнику разозленная.

Ей, к сожалению, было нечего сказать ему…

Продолжая совершать возлияния свежей воды на жертвенные столы и тщательно исполнять свои функции распределяющего провизию между жрецами, Бега с трудом скрывал свою ярость. У него прямо-таки разливалась желчь, а ноги распухали и отказывались служить.

Разве Безволосый не продолжал обращаться с ним, как с ничего не значащим, обычным жрецом? Пусть этот упрямый старик презирает временных, что ему за дело! Но его, такого опытного, постоянного жреца! Запретить ему входить в Дом жизни и не дать никаких объяснений! Это невыносимо!

Увы… Коллеги-жрецы, эти настоящие бараны, одобряли поведение Безволосого. Это значило, что Бега не удастся собрать инакомыслящих в союз против тирана. Ну, ничего! Как только падет Сесострис и власть возьмет Провозвестник, он всех постоянных жрецов превратит в рабов! И Безволосый так и умрет за бесконечной стиркой грязного белья! О, в этот день Бега будет хохотать!

Интересно, куда решил отправиться Сесострис? Поедет ли он в Мемфис или выберет иное направление, которое точнее будет соответствовать выбранной им стратегии?

Есть простое средство узнать это: получить информацию от моряка из эскорта, которого Бега знал с очень давних пор. Моряк страдал от боли в суставах, и Бега дарил ему небольшие амулеты, которые приносили ему облегчение.

Мужчины встретились на главной набережной. Бега осматривал там поставленные свежие овощи.

— Как дела, дружище?

— О, боль возвращается, такая мука!

— Конечно, долгая поездка в Мемфис не может не оставить своих следов.

— Мемфис? Но я не ездил туда уже очень давно.

— Разве ты не из эскорта фараона?

— Да, но…

Моряк умолк.

— Мемфис не был целью нашего путешествия. Но, к сожалению, ничего больше я сказать не могу. Военная тайна.

— О, это меня не касается. И я не любопытен.

Бега вынул из кармана своей туники миниатюрный амулет из сердолика в виде колонны.

— Ночью положи его под поясницу. Это символ молодости и роста. Он уменьшит твою боль.

— Как вы добры, как добры! Какой ужас, эти драмы на Абидосе! Какой ужас!.. Будем надеяться, что фараон сумеет — еще раз! — отвести от нас несчастья! Но почему он отправился в Медамуд, маленькую деревеньку в фиванской провинции, а не в столицу? Должно быть, у него есть на это свои причины, мы должны ему верить!

— Это мудрый совет, — произнес Бега. — Ведь нас защищает великий фараон, чего нам бояться? А теперь к делу. Когда энергия этого амулета закончится, скажешь мне. Я дам тебе другой.

— О, как вы добры, как добры!

— Медамуд… — повторял заинтригованный Провозвестник. — Эта информация из надежного источника?

— Отличного, — заверил Бега. — Мне рассказал об этом один глупый моряк, который даже не понял, что проболтался.

— Медамуд — это родная деревня Икера, место, где жил тот старый писец, что знал, где находится старинное святилище Осириса, забытое теперь и заброшенное! Сесострис им заинтересовался потому, что надеется найти там средство, с помощью которого можно меня победить.

— Но его поражение неизбежно, — сказал Бега. — Он старается лишь оттянуть его. Его духовный сын убит, запечатанная ваза исчезла, реликвия Абидоса уничтожена. У него не осталось ни малейшей поддержки! Сесострис раздавлен, и сбежал в дальний край страны.

— Тебе неизвестна важность этой небольшой деревеньки. А фараон о ней догадывается. И он разгадает ее тайну, а две звездные матрицы, или он сам и его КА, символом их единства является букет, смогут зарядить его новой энергией.

Знания Провозвестника поразили Бега. Он остолбенел…

— Мне кажется, что вы знаете все наши ритуалы!

— Это верно. И ни одного из них не оставлю!

Страх свел судорогой члены постоянного жреца. Неужели под внешним человеческим видом Провозвестника кроется какая-то разрушительная сила, которая переживет его телесную оболочку? Отогнав от себя предостережения собственного разума, Бега стал убеждать себя в верности своего пути. Ведь только Провозвестник может исполнить его заветную мечту!

— Но если Сесострис и возродится, на что ему надеяться?

Провозвестник поднял свои глаза к небу…

— Я вижу Медамуд, вижу фараона… Его душа в пути.

— Он… умер?

— Он продолжает сражаться. Что ж, я должен воспользоваться этим моментом его слабости и помочь ему оказаться в небытии.

— Господин, но выбраться из Абидоса, кажется, невозможно! Допросы продолжаются, и стражники до сих пор не сняли своего оцепления. Даже за пустыней ведется постоянное наблюдение.

— Мне нет необходимости перемещаться в пространстве. Благодаря способностям Бины — способностям медиума, — я прокляну имя Сесостриса. Его душа не воссоединится с телом, она будет блуждать по отчаянным местам и погибнет истощенная.

Вошла Бина и простерлась ниц перед своим господином.

— О мой повелитель, вернулась Исида.

В Абидосе хранилась главная реликвия — голова Осириса.

Исида приподняла завесу, ее скрывавшую.

Спокойное лицо бога все так же хранило черты Икера. Провозвестнику не удалось их стереть.

Но все же Исида почувствовала, какой гнетущей была атмосфера…

Безволосый не стал от нее скрывать свою неудачу.

— Десятки допросов, новых допросов, розысков, усиленная бдительность… Но ни малейшего указания, ни одного сколько-нибудь серьезного следа… И постоянные и временные жрецы ревностно исполняют свои обязанности, словно в Абидосе и не было преступления и отчаяния.

— Кто-нибудь пытался узнать о тайне Дома жизни? — спросила Исида.

— Меры безопасности кажутся очень эффективными. Мне жаль, что здесь солдаты, но другого способа охраны Икера нет.

— Вам не задавали вопросов по поводу оцепления?

— Конечно, задавали! Да мне показался бы подозрительным любой, кто бы не удивился этому! Вполне естественно, что постоянные и временные жрецы хотят знать, в чем дело. Но Нефтида и я даем понять, что ведем поиск старинных магических заклинаний, способных защитить Абидос.

Нефтида взяла за руку свою сестру Исиду.

— Ладья Осириса хранит мумию Икера, — сказала она. — Каждый день я по нескольку раз магнетизирую ее, а Безволосый произносит действенные заклинания. Ни одного следа разложения — твой супруг продолжает жить между двумя мирами. Мы поливаем сад, куда прилетает пить его душа-птица, и растения продолжают расти. Собирай реликвии, Исида, ни за что не отступай!

Бледная улыбка вдовы показала Нефтиде, как мало было шансов на успех.

— Ты хочешь его видеть? — спросила Нефтида.

— За Домом жизни постоянно наблюдают преступники. Если я войду туда, они поймут, что мы попытались сделать невозможное. Постараемся сохранить нашу тайну как можно дольше. Как только она исчезнет, Провозвестник развернет новое наступление, пустит в ход новые разрушительные силы, чтобы погубить Икера еще раз.

— Но ни Безволосый, ни я не выдадим Икера и не предадим тебя!

— Мне бы так хотелось поговорить с Икером, но это означало бы рисковать его жизнью! Ты — моя сестра, ты ему все расскажешь.

Из «корзинки таинств» Исида достала реликвии, собранные ею во время первого этапа поисков.

— Положи их в Дом жизни. Я отправляюсь немедленно.

Пока Нефтида провожала свою сестру на пристань, она успела тихонько сделать ей признание.

— Мне не нравится один из постоянных жрецов.

— Бега?

— Тебе тоже он кажется подозрительным?

— Подозрительным — это, пожалуй, слишком сильно сказано. Мне не удается понять его истинную сущность. Ты можешь упрекнуть его в чем-то конкретном?

— Еще нет.

— Ты считаешь, что он связан с убийством Икера?

— Это трудно утверждать без формальных доказательств.

— Будь осторожна, — посоветовала Исида. — Враг, не колеблясь, может убить тебя.

Нефтида не стала рассказывать Исиде о своих отношениях с загадочным и притягательным Асхером. Ей не хотелось опечалить Исиду или даже оскорбить ее. Ведь пришлось бы говорить о чувствах, и это в то время, когда решается судьба Абидоса и жизнь Икера в опасности!

30

Мемфис спал, но не спал генерал Несмонту. Он плотно поужинал и теперь мерил шагами огромную террасу дома Сехотепа. Ему не приходило в голову любоваться прекрасным видом Мемфиса, потому что он был в раздражении. Ему претило, что он вынужден сидеть без дела. Вдали от казармы и своих солдат он чувствовал себя бесполезным.

Вошел элегантный Сехотеп. Проводя свое время вдали от света, лишенный светских вечеринок, во время которых любил наблюдать за чиновниками и делать выводы об их истинном нраве и намерениях, он тоже тосковал. Его лишили возможности продолжать свою программу по обновлению и строительству храмов, а это было главным делом его жизни.

— Полнею я, — печально вздохнул Несмонту. — Твой повар так талантлив, что я не могу удержаться ни перед одним его блюдом. А раз теперь я совершенно не утруждаю свое тело, то точно растолстею!

— Хочешь послушать несколько максим Птах-Хотепа относительно владения собой?

— Я знаю их наизусть и повторяю их перед сном! Но почему Собек заставляет нас так долго ждать?

— Потому что хочет нанести удар наверняка.

— Но ведь Секари раскрыл местоположение террористов! Я их накрою, допрошу, они назовут мне имена своих главарей, и мы обезглавим армию тьмы!

— Мы сражаемся не с обычным врагом, — остановил Несмонту Сехотеп. — Вспомни-ка Тринадцатилетнего и ему подобных. Фанатизм умножает их ненависть, они не сдаются, не говорят и предпочитают предательству смерть. Собек выбрал значительно лучшую стратегию: заставить террористов поверить в то, что у них развязаны руки.

— Но они до сих пор не вышли из подполья!

— Информация должна пройти весь свой круг и стать для них достоверной. В частности, я имею в виду твою смерть и неизлечимую болезнь Собека. Больше нет главного военачальника, нет визиря, а есть только ссоры между претендентами на эти важные должности. Ведь это прекрасная возможность для проведения наступления! Однако главари у Провозвестника осторожные: они вылезут только тогда, когда поверят в неотвратимость победы.

— Ну хорошо, хорошо! Пусть убедятся.

— Этого дожидаться не так долго, — предсказал Сехотеп.

— Как бы мне хотелось разделить твой оптимизм.

— Поверь, это чувство во мне не главное.

— Прекрати меня терзать! Твоя невиновность будет доказана!

— Время играет мне на руку. Да это и неважно. Лишь бы фараону удалось спасти государство Обеих Земель и сохранить Абидос.

Заложив руки за спину, Несмонту снова стал ходить взад и вперед по террасе. А Сехотеп смотрел и смотрел на Мемфис, свою любимую столицу, которая лежала перед ним как легкая добыча затаившихся негодяев.

Бывший помощник старосты деревни Медамуд, засланный сюда Провозвестником, был в ярости от происшедшего. Он никак не мог понять, отчего это к ним приехал Сесострис.

Конечно же, фараон добрался до этой затерянной в глуши деревни не ради того, чтобы наказать своего чиновника! Расспрашивая людей о храме Осириса, он выдал истинную цель своего приезда: отыскать забытое святилище, которое, возможно, уже давным-давно развалилось.

Снятый с должности вслед за старостой и став простым крестьянином, заговорщик сбрил усы, обернул вокруг своих бедер крестьянский схенти и целыми днями толкался вокруг строительства, где работали прибывшие из Фив ремесленники. Они были замечательно организованы и работали в бригадах днем и ночью. Это опять-таки было необычным! Зачем монарху такая поспешность? И почему за селом наблюдают кордоны стражников?

По всей вероятности, фараон придавал особое значение Медамуду.

Если бы удалось раскрыть причины такого странного поведения фараона, то можно было заслужить похвалу Провозвестника, а может быть, даже и повышение! И тогда он уехал бы из этой дыры и поселился бы в Мемфисе, в каком-нибудь красивом доме. А снятые с должностей чиновники служили бы у него прислугой… Ради такого будущего стоило рискнуть.

Опустив голову, бывший помощник старосты протянул теплые лепешки начальнику стражи.

— Это подарок нового управляющего, — сказал он. — Хотите, я принесу еще?

— Не откажусь.

— Сегодня вечером я принесу вам и вареных бобов. Фараону, конечно, должны нравиться более утонченные блюда. Что заказать на кухне старосты?

— Не занимайся этим.

— Разве Великий царь болен?

— Сходи лучше за добавкой для нас.

Молчание стражника говорило о многом. Сесострис осел здесь, в Медамуде, по причине каких-то важных затруднений. Правда, если только… он не исполнял сейчас какого-нибудь ритуала, связанного со святилищем Осириса в Медамуде.

Пройти сквозь оцепление? Это невозможно.

Бывший помощник старосты отправился к территории, находящейся за храмом. И тут, к своему большому удивлению, обнаружил, что священный лес, в который никто не ходил уже много поколений, тоже был под бдительной охраной.

Значит, фараон… Значит, фараону удалось пройти сквозь заросли! Только гиганту было под силу потеснить демонов, которые до этого душили всякого, кто из любопытства пытался туда проникнуть.

Пока ведутся реставрационные и строительные работы в храме, Сесострис находится в этом запретном саду… Как туда пробраться? Как выяснить намерения фараона?

По своей воле или невольно, но помощник у него найдется! Это глава совета старейшин!

Сидя на соломенном стуле, старик мрачно смотрел на бывшего помощника старосты.

— Святилища Осириса не существует. Это всего лишь легенда.

— Прекрати лгать! Ты убедил всех хранить тайну, а я хочу ее знать!

— Ты переходишь все границы! Уходи из моего дома!

— Даже в твоем возрасте люди цепляются за жизнь, а еще более за жизнь своих детей и внуков. Отвечай, или пожалеешь о своем упрямстве.

— Как, ты осмелишься…

— На кон поставлен крупный выигрыш, какое значение имеют средства!

Старейшина всерьез испугался.

— Да, это святилище существует, но оно разрушено.

— Нет ли в нем тайного подземелья с сокровищем?

— Возможно.

— Предупреждаю, я теряю терпение!

— Это именно так. Там есть две подземные часовни.

— Что в них?

Старец улыбнулся.

— Они пустые.

— Ты шутишь!

— Проверь сам.

— Дай-ка мне точное описание этого места.

Старейшина выполнил требование.

Уверенный в том, что старик рассказал всю правду, бывший помощник старосты придушил его. Учитывая, что возраст его был весьма почтенным, семья погибшего подумает, что смерть была естественной…

Оставалось найти средство, как проникнуть в священный лес, завладеть несметным богатством и разузнать все о действиях фараона.

Если повезет, можно даже и прикончить его!

Размечтавшись о той награде, которой одарит его Провозвестник, бывший помощник старосты даже крякнул от удовольствия.

Но пора возвращаться к действительности. Уложив свою жертву на постель, убийца вышел из его скромного жилища и направился ужинать.

Секари полюбовался на прекрасной работы маленький скипетр из слоновой кости, которым Исида поднимала сильный попутный ветер с юга, что позволяло кораблю плыть с исключительной скоростью.

— Этот скипетр принадлежал царю Скорпиону, одному из самых первых монархов, лежащих в Абидосе, — сказала Исида. — Отец дал его мне, чтобы изменить судьбу. Этот скипетр и нож Тота — мое единственное оружие.

— Ты забываешь о своей любви к Икеру, любви единственной и нерушимой. Той, что связала вас на этой земле и которая будет длиться вечно…

Ипу, столица девятой провинции Верхнего Египта, гордилась своим храмом. В нем хранилось чудесное свидетельство, полученное от бога-покровителя, который дал свое имя всей местности, — Небесный камень Мина. Упав с небес в конце правления первой династии, этот камень, родившийся среди звезд, гарантировал земле процветание и плодородие.

Бог Мин, несмотря на свое ритуальное одеяние — белое покрывало, напоминающее о проходе через области смерти, — утверждал торжество жизни самым очевидным способом. Его половой член всегда был в боевом положении, он оплодотворял космос и материю во всех ее видах.

Исида отправилась в храм. На пороге дорогу ей заступил жрец, охранявший дверь очищения.

— Я хотела бы видеть вашего верховного жреца.

— Зачем?

— Ты что, запрещаешь мне войти в дом Луны? Здесь слушают вселенную и записывают ее послания!

Страж побледнел. Произнеся несколько слов, эта молодая женщина доказала свое высокое положение. Не знает ли она и одного из тайных имен этого храма и добродетельные свойства реликвии Осириса?

Когда очищение совершилось, жрец пригласил посетительницу медитировать во двор, а сам отправился за верховным.

Тот скоро пришел. Это был нестарый человек представительного вида, не слишком утруждавший себя формулами вежливости.

— Когда вы видели дом Луны?

— Во время моего посвящения.

— Но в этом случае…

— Я — Исида, верховная жрица Абидоса. Я хочу забрать реликвию этого храма.

Жрец не нуждался в дополнительных объяснениях. Раз нужно было восстановить тело Осириса, стало быть, готовилось воскресение, сходное с тем, что совершил Имхотеп.

И он отдал Исиде уши Осириса.

Корабль на всей скорости мчался на север. Магия Исиды замедляла бег времени, снимала усталость экипажа и вдохновляла…

Они уже прошли без всяких препятствий несколько провинций и подплывали к большому городу Хемену^[178], городу Тота.

Секари почувствовал, что Исида стала нервничать.

— Мы должны будем высадиться?

— В принципе нет. Наш следующий этап — это святилище богини-пантеры Пахет. Но я чую опасность.

Над ними вился странный сокол. У него не было величия животного бога Хора; огромные когти были выпущены наружу словно мечи; он словно был покрыт кровью, а его движения были какими-то беспорядочными.

Исида побледнела.

— Это же человек-сокол! Он прилетел к нам из кипящего огнем ада! Это призрак, терзающий свои жертвы, разрушающий их владения и уничтожающий их потомство.

— Эта тварь — подручная Провозвестника, — сказал Секари и метнул в птицу пращу.

Птица увернулась, но пришла в ярость и испустила такой крик, что ни одно человеческое ухо не в силах было его вынести. Только присутствие на корабле ушей Осириса спасло экипаж от ужасного помешательства.

— Прямо перед нами, — вскричал капитан, — пылающий остров!

Перегородив Нил, остров образовал непреодолимое препятствие.

— Это гнездо человека-сокола, — сказала вдова. — Вспомните, что сказал фараон во время ритуала жатвы: «Осирис пришел с пылающего острова, чтобы воплотиться в злаках». Изменяя природу огня, извращая природу сокола, Провозвестник пытается сделать Египет бесплодным и нанести на него печать смерти. Вперед, сразимся с ним!

Но, несмотря на свою решимость, лучники Саренпута непроизвольно дрожали.

— Беритесь за весла! — скомандовала Исида.

— Река закипела, — изумленно сказал капитан. — У нас никаких шансов пройти.

— Благодаря скипетру «Магия» огонь не опалит наши весла и вода не замочит их.

Секари подал всем пример, другие бросились ему подражать.

На огненном острове метались языки пламени чудовищной формы. Они пытались подняться до неба, лопались и рассыпались, падали и снова поднимались, принимая самые нелепые образы и издавая невыносимые крики, полные ненависти.

Только Исида, Северный Ветер и Кровавый осмеливались наблюдать за конвульсиями сил изефет. Живя в полной гармонии с собственным естеством, осел и пес не боялись врага богини Маат.

Изо всех сил моряки старались грести быстрее — все надеялись, что этот кошмар скоро кончится. Действительно, корабельные весла оставались нетронутыми.

— Причаливаем, — приказала Исида.

Капитану показалось, что он ослышался.

— Неужели вы хотите сказать, что… Мы выходим на берег и покидаем корабль?

— Нет, мы причаливаем к острову.

— Но ведь мы погибнем!

Схватив лук, верховная жрица выпустила стрелу прямо в верхнюю часть самого высокого языка пламени, в котором прятался человек-сокол.

Пронзенное чудовище рассыпалось снопом искр. Потянуло запахом серы…

— Причаливаем, — повторила Исида.

Интенсивность пожара спадала, языки пламени пожирали друг друга…

Когда Исида поставила ногу на тлеющую поверхность костра и не сгорела, подул порывистый ветер, с неба упала влага и полностью потушила пожар. Все затянуло дымом, но вскоре и он рассеялся.

Кровавый спрыгнул вниз и тут же проглотил последнего зазевавшегося призрака. Осел степенно сошел по трапу. Он шагал медленно, его уши стояли прямо, а нос втягивал незнакомый воздух.

Моряки опустили свои весла и приветствовали Исиду. Вслед за Секари они тоже сошли на берег.

Секретный агент поздравил свою сестру по Золотому кругу.

— То, что ты только сделала, — признался он, — не сделал бы ни один мужчина!

— Огонь этого острова — не от Провозвестника, — сказала Исида. — Я восстановила пламя Ра и воду Осириса. Наполним же наше существо магией и превратим эту землю изефет в землю живущих!

Секари — впервые после известия об убийстве Икера — поверил в возможность казавшейся невероятной победы Исиды.

31

Бина внезапно проснулась от воплей Провозвестника.

Как безумная, она бросилась целовать его лоб, с которого струями стекал холодный пот. Его глаза беспомощно блуждали, не узнавая ничего вокруг. Казалось, он заблудился в каком-то недоступном для Бины мире.

— Вернитесь, заклинаю вас, вернитесь! — громко причитала Бина. — Без вас мы все погибнем…

Конвульсии и вой Провозвестника испугали ее. Но вот его стиснутые зубы разжались, рот приоткрылся, и потекла пена. Провозвестник бился словно в приступе эпилептического припадка, произнося нечленораздельные звуки.

Бина растирала ему тело, пытаясь согреть его с ног до головы. Удерживая своего господина от судорог, она легла на него, заклиная недуг оставить его тело и переселиться в нее. Но все было безрезультатно — тело холодело, глаза закатились…

И вдруг мощное тело Провозвестника снова ожило.

Огонь снова загорелся в его взгляде. Он тихо произнес:

— Исида уничтожила гнездо человека-сокола…

Молодая брюнетка разрыдалась, но не потеря гнезда так ее потрясла. Бина бросилась на шею своему учителю.

— Спасены! Вы спасены! О, теперь все будет хорошо! Вы уничтожите эту нечестивицу! Ни одна женщина не сможет устоять перед вашей властью.

Провозвестник медленно поднялся.

— Ты преподашь урок тебе подобным. Ты внушишь им, что мужчинам необходимо повиноваться. Вы, женщины, — существа низшие. Вы должны слушаться мужчин, и тогда, возможно, вам удастся спасти свою душу. Сама природа препятствует вам. Вы никогда не покидаете своего детства. Позволяя женщинам занимать самые высокие должности, Египет отказывается исполнять волю бога. И будущая религия не допустит таких вольностей!

— А как же Нефтида?

— Ее побьют камнями, но прежде… Прежде она доставит мне немало удовольствия. Такой удел ждет всех нечестивых самок.

— Позвольте, я оботру вас и умащу ваше тело ароматными притираниями.

Благосклонно приняв нежность Бины, Провозвестник вдруг с особой силой ощутил горечь утраты… Хищная птица сил тьмы погибла, исчез целый рой привидений преисподней, вышедших из ада, чтобы преследовать и уничтожать род человеческий! Исида одержала убедительную победу: она прошла сквозь препятствие, которое Провозвестнику представлялось неодолимым.

Но почему она сражается с такой яростью? Ведь Икер мертв, запечатанная ваза уничтожена, фараон лишен своей силы… В этих условиях верховная жрица Абидоса должна была бы потонуть в своем отчаянии!

Конечно, у Провозвестника достаточно подготовленных и умелых воинов, которые в конце концов уничтожат эту безумную, потерявшую рассудок от горя. И ее бессмысленная борьба ни к чему не приведет…

Но сейчас требовалось скорее совершить самое необходимое.

— Раздевайся, — приказал он Бине. — И ложись.

Бина с восторгом повиновалась. Разве отдаться своему господину — не самая лучшая награда за ее преданность?

Но Провозвестник, вместо того чтобы насладиться ее телом, поставил светильник на ее живот и начертил на ее лбу какие-то знаки.

— Закрой глаза, сосредоточься и думай о нашем общем враге — Сесострисе. Я только что начертал его имя. Тем самым на твоем теле будет символ врага, и оно сумеет проклясть это имя и низвергнуть его в пропасть!

Провозвестник повторял и повторял заклинания. Они должны были отпечататься в головах всех его учеников, чтобы в будущем это знание могло сослужить службу и чтобы каждый правоверный мог ежедневно им пользоваться.

Упиваясь словами учителя, Бина постепенно вошла в транс.

Иероглифы, которые составляли имя фараона, все увеличивались… Вот их уже стало почти невозможно прочесть… Потом они расплылись и расплавились, и черная кровь залила лицо медиума…

Провозвестник весь дрожал от радости.

О, Сесострис не выйдет из своего сна! Ложе воскресения примет на себя лишь труп, и отец воссоединится с сыном в глубинах небытия…

Подходя к пещере Пахет — богини-пантеры шестнадцатой провинции Верхнего Египта, — Кровавый зарычал, а Северный Ветер стал нервно бить копытом.

— Успокойтесь, — сказала им Исида, — это место мне известно.

Когда-то во время исполнения одного из ритуалов, юная жрица воплощала собой южный ветер, приносящий большую воду. Среди тех, кому было даровано право присутствовать на церемонии, был Икер. Она, смущенная и робкая, попыталась исполнить свою роль так, словно его поблизости не было. И все же с этого мгновения ей невозможно было забыть его. Стало совершенно ясно, что он — единственный мужчина ее жизни.

— Будь осторожна! — предупредил Секари. — Поведение Северного Ветра и Кровавого говорит о том, что впереди опасность.

Исида не стала пренебрегать заботой друзей. И все же для нее богиня-пантера всегда была союзницей. Великая в своей магии богиня дарила посвященных Абидоса способностью встречать лицом к лицу свою судьбу не отводя глаз и идти по жизни в полной гармонии с законами Маат. И даже более того, богиня гарантировала целостность тела Осириса, которое она защищала от многих нападений.

Из пещеры уже должна была бы выйти богиня в виде дикого зверя. Но ее не было. Заинтригованная Исида пошла вперед.

И вдруг из темноты перед ней возникла огромная кобра.

Лучники немедленно натянули тетиву своих луков и прицелились в змею.

— Не стрелять! — приказала Исида.

Верховная жрица Абидоса знала, что Пахет — «Та, что вонзает когти» — владела разрушительным огнем и могла превращаться в рептилию, способную смертельно поражать врагов солнца.

Исида простерлась ниц.

— Вот снова я перед тобой. Сегодня дальнейшая жизнь Осириса под угрозой. Я приехала просить тебя отдать мне реликвию, которую ты защищаешь.

Агрессивно шипящая кобра готовилась к своему смертоносному прыжку.

— Я убью ее! — прорычал Секари.

— Ни с места!

На земле Исида начертила девять кругов. В центре — свернувшаяся змея.

— Ты воплощаешь огненную спираль, восходящую к свету. Это путь, которым нужно идти, чтобы выбраться из тьмы. В тебе воплощаются превращения возрождения. Посмотри в мое сердце, читай в нем, и ты увидишь чистоту моих помыслов!

Когда язык змеи коснулся лба верховной жрицы, Секари чуть было не отправил в нее смертельную стрелу. Но он не посмел нарушить волю своей сестры и верховной жрицы.

Исида заменила на рисунке голову змеи головой пантеры.

И тут же огромная рептилия заскользила к рисунку и, пройдя все девять кругов, проглотила свое собственное тело.

Грозный рык хищницы поверг спутников Исиды в трепет.

Но животное приняло Исиду и сопроводило ее в пещеру. И хотя пантера вела себя вполне спокойно, ни Северному Ветру, ни Кровавому ситуация явно была не по душе. Секари и лучники тоже были готовы к подвоху — их луки могли выстрелить в любой момент…

Когда Исида снова появилась на пороге пещеры Пахет, в ее руках сияла драгоценная реликвия — глаза Осириса.

Двадцатая провинция Верхнего Египта — Розовый Лавр ближний — вполне заслуживала свое название. Бесчисленные лавровые леса украшали берега Нила и пригороды столицы провинции. Столица, которая была символом провинции, именовалась «Дитя тростника».^[179] К образу этого простого растения, используемого самыми разными способами, фараон прибегал поминутно. И таким же постоянным и разнообразным было его служение своему народу.

Рядом с храмом находилось озеро, которому покровительствовал бог-баран.

— Что-то слишком спокойно, — недоумевал Секари.

Навстречу приехавшим гостям вышел мальчик.

— Добро пожаловать! Не хотите ли воды? Вы, наверное, устали с дороги.

— А ты кто такой? — подозрительно спросил мальчика секретный агент.

— Я — самый молодой из временных жрецов этого храма.

— Отведи нас к своему начальству.

— О, постоянные жрецы сейчас плохо себя чувствуют.

— Они больны? У вас эпидемия?

— Нет, но, пожалуй, та еда, которую они съели утром за общим завтраком, была не слишком хороша. У них поднялся жар, и они лежат в бреду.

— Кто же приготовил им такую некачественную пищу?

— Тот, кто замещал обычного повара. Стража хотела было допросить его, но его и след простыл. Может быть, вас отвести к начальнику временных жрецов?

— Пожалуй.

Испуганный происшедшим с постоянными жрецами начальник временных постарался принять Исиду и Секари, не слишком к ним приближаясь.

— Пока отсутствуют постоянные жрецы, я выполняю их обязанности, и потому у меня нет времени на пустые разговоры. Прошу вас быть краткими.

— Покажите нам реликвию Осириса, — потребовал Секари.

Жрец онемел.

— Да… За кого вы себя принимаете! Ишь, покажите ему!

— Преклонись перед верховной жрицей Абидоса и повинуйся ей!

Величественный и грозный вид Исиды говорил жрецу, что его собеседник вовсе не шутит…

— Но я… Но у меня нет никаких полномочий!

— Давай быстрей! Мы спешим.

— Хорошо… Идите за мной.

Жрец отвел их к часовне, где хранилась реликвия. Это было совсем маленькое строение, стены которого были сплошь покрыты текстами, касающимися рождения Великого с семью лицами — детища божественного света, возникшего из первозданного лотоса…

— Мне не позволено входить в часовню, — сказал жрец. — И вовсе не позволено открывать наос.

— Пусть верховная жрица действует сама, — решительно произнес Секари, отводя жреца подальше от часовни.

Исида громко прочла текст заклинаний, положенных по ритуалу и выбитых на камне. Став сама живым словом, она умиротворила сторожащих вход духов-хранителей, которые закрывали доступ к святыне.

Выйдя из часовни, Исида грустно объявила:

— Реликвия исчезла…

— Это невозможно! — воскликнул начальник временных жрецов. — Невидимые стражи-духи убили бы каждого, кто осмелился бы проникнуть в часовню!

Учитывая магический уровень защиты, аргумент был весомым.

Исида и Секари одновременно подумали об одном и том же: только сам Провозвестник был способен разомкнуть кольцо самой прочной защиты!

— Опиши мне того человека, который замещал вашего повара, — попросил секретный агент.

— Ну, это серьезный человек, мастер своего дела. Он пришел из соседней деревни. И вроде бы не было никаких причин ему не доверять.

— У вас не было какого-нибудь необычного происшествия? Чего-нибудь странного, возле храма например?

— Да нет, ничего необычного я не заметил.

Исида села у колонны.

Провозвестник или кто-то из его магических сподвижников завладел реликвией! И ее теперь никогда не найти! Это обрывает ее поиски… Ей оставалось лишь вернуться в Абидос и посмотреть на своего дорого Икера в последний раз…

— Идем со мной, — вдруг прошептал ей в ухо детский голос.

Исида обернулась и увидела юного временного жреца, лицо которого было озарено счастливой улыбкой.

— Извини, малыш, но я устала… Очень устала…

— Идем, прошу тебя!

Исида уступила приглашению.

Мальчик за руку ввел ее в крытый храм. Они вместе вошли в часовню Ра. На алтаре стояла ладья из позолоченного дерева. Это была ладья бога света.

— Слушай, — тихо произнес маленький временный жрец. — Несколько дней назад меня стали мучить предчувствия. Я чувствовал, что вокруг храма витают злые силы, но мои начальники не принимали угрозу всерьез. И тогда я решил вмешаться и спрятать реликвию. Разве не говорят, что руки Осириса — это весла ладьи Ра? Свой секрет я могу доверить тебе. Только тебе…

Исида подошла к алтарю.

Внешняя часть двух больших весел была чуть приоткрыта. Внутри Исида увидела верхние конечности хозяина Абидоса…

Горячо вознося благодарственные молитвы, Исида чувствовала, как снова возродилась в ней надежда.

Верховная жрица хотела поблагодарить своего спасителя, но мальчика нигде не было…

По сияющей улыбке Исиды Секари немедленно понял, что только что произошло благоприятно разрешившее ситуацию событие.

— Мы продолжаем наш путь, — объявила Исида. — Отныне наши весла обретут силу рук Осириса!

— Это опять твоя магия?

— Нет, на этот раз мне помог мальчик. Кстати, как его зовут? — спросила она, обернувшись к начальнику временных жрецов.

— Вы видели мальчика в храме?

— Да, это же ваш самый молодой из жрецов.

— Не знаю такого… При всем моем к вам глубоком почтении я вынужден сказать вам, верховная жрица, что вы ошибаетесь! Самому молодому из наших жрецов двадцать лет!

Исида посмотрела на солнце.

О, конечно! Это было Дитя света, родившееся из лотоса! Вот кто пришел ей на помощь!

— Помоги-ка мне встать, — приказал ливанец своему главному слуге.

Ему стало тяжело двигаться, но он все равно никак не мог найти в себе силы ограничить употребление сладостей… Слишком много неизвестных опасностей было вокруг. Только сладкое давало силу его голове, и она продолжала улавливать все нюансы, а он — сохранять свое хладнокровие.

Среди ночи к нему пришел нервный и возбужденный Медес.

— Наблюдение этих шакалов Собека, кажется, стало менее пристальным. Но все-таки я не очень верю…

— Это долгосрочная гарантия, — отозвался ливанец. — Какие новости о визире?

— Он не выходит из своей комнаты, а срочную почту отправляет его секретарь. Эту болезнь не может вылечить сам доктор Гуа! Со дня на день ждут фатального исхода.

— Несмонту умер, Собек умирает… Прекрасно!

— Есть новости и получше: у меня нет ни одного царского указа! Впервые моей канцелярии составлять нечего!

Ливанец пожевал воздушное пирожное, смоченное в ароматном сиропе, — оно словно само растаяло во рту…

— И как ты объясняешь сложившуюся ситуацию?

— Мои предположения выглядят превосходно. Впрочем, им, кажется, можно верить: либо Сесострис умер, либо он не способен действовать и командовать! Лишившись своего руководства, Египет плывет по течению.

— А что царица?

— Она целыми днями лежит в прострации в своих апартаментах.

— А Сенанкх?

— Он не может оправиться от потери своего друга Несмонту. Депрессия не дает ему работать в полную силу.

Ливанец поскреб свой подбородок.

— Внешне прекрасные обстоятельства! Будь на моем месте кто-то другой, наверняка, не раздумывая, начал бы наступление…

— Что же тебя сдерживает?

— Мой инстинкт, только мой инстинкт…

— Но порой излишняя осторожность бывает вредна. Мемфис сам идет к нам в руки, так возьмем же его!

— Нужно провести последнюю проверку, — решительно произнес ливанец. — Проведем серию точечных операций. И если противник не отреагирует в полную силу, тогда… Тогда — берегись, Мемфис! Тогда я прикажу всем нашим ячейкам начать полномасштабные действия!

32

На заре Курчавый вышел из своего логова. Мемфис постепенно пробуждался. Высоко в небе летали ласточки. Разносили горячий хлеб и свежее молоко. Жители, еще слегка сонные, завязывали первые свои разговоры с соседями.

Продавец лепешек подал ему только что испеченную булочку.

— Действуем немедленно, — быстро шепнул он.

— Откуда такие сведения?

— Личный приказ ливанца.

— Первый подтверждающий пароль?

— Слава Провозвестнику!

— Второй подтверждающий пароль?

— Смерть Сесострису!

Курчавый, второпях жуя булку, пошел предупредить Ворчуна.

Наконец-то действовать! Обрадованные таким известием, они быстро расстались. Каждый знал, чем ему следовало сейчас заняться…

— Зашевелились! — объявил стражник, наблюдавший за подозрительным домом. — Наши наблюдатели видели, как Курчавый и Ворчун выходили из дома и отправились каждый в свою сторону. За ними пошли наши люди…

— Главное, — строго сказал Собек, — не потеряйте их из виду!

— Ну, тут никакого риска. Когда их брать?

— Брать их вы не будете.

— Даже если они набросятся на ни в чем не повинных людей или станут ломать их имущество?! Да мы им головы свернем!

— Вот что, слушай внимательно. Мой официальный приказ состоит в следующем. Вы не вмешиваетесь ни при каких обстоятельствах. Если кто-нибудь ослушается, его обвинят в измене и сурово накажут. Я достаточно ясно выразил свою мысль?

Стражник мрачно ответил:

— Все предельно ясно, визирь Собек.

Курчавый разбудил своих до поры таившихся подчиненных.

Бродячие торговцы, лавочники, ремесленники — все они давным-давно растворились среди коренного населения. Некоторые из них стали осведомителями стражи и либо поставляли ей успокаивающую бдительность информацию, либо сдавали ей случайных сообщников, чтобы завоевать доверие и убедить в искренности сотрудничества.

Теперь всех их радовало предчувствие больших неприятностей, которые они причинят ненавистному Египту. Жители Мемфиса считают себя в безопасности? Прекрасно, сейчас они убедятся в обратном! От неуверенности возникнет паника, а она будет способствовать победе сил тьмы!

Итак, первая операция началась в полночь, в порту…

Портовые рабочие ушли, и все затихло. Курчавый с пятью заговорщиками подожгли неохраняемый амбар с рулонами льняного полотна.

Дымом заволокло небо над Мемфисом, кто-то кричал и звал на помощь.

Сжав кулаки, до крови закусив губы и проклиная приказ своих начальников, стражники наблюдали, как совершалось преступление…

Новобрачные гуляли вдоль Нила. Их переполняло трепетное счастье. Они шли бок о бок, наслаждаясь и своей близостью, и свежестью прекрасной ночи, которая сулила им блаженство. Город спал, только они вдвоем и эти чудесные звезды…

Внезапно из темноты вынырнул человек, в руке блеснул нож.

Молодые хотели было отступить назад, но позади у них оказались Ворчун и еще трое его товарищей, у всех в руках дубинки…

Сопротивляться нечем, да и превосходство в силах значительное. К тому же рядом жена, которая легко может стать добычей преступников…

— Драгоценности и одежду! Если откажетесь — прибьем до смерти!

— Давай послушаемся, — шепнула жена.

— Я не позволю себя грабить!

Удар по ногам дубинкой — и вот несчастный уже воет от дикой боли… Его жена поспешно снимает ожерелье, браслеты и кольца…

— Забирайте все, — просила она, — но не убивайте нас!

— Твое платье, его тунику, сандалии! Быстро! — покрикивал Ворчун.

Нагие, униженные, обобранные до нитки жертвы пытались утешить друг друга, не глядя на удалявшихся преступников.

Стражник, которому выпало на долю следить за этой группой, скрипел зубами, но не вмешался…

Писец переписывал гири весов на базаре. Он был пунктуален и заносил сведения в свиток, который еженедельно проверял его начальник. За двадцать лет его верной и безупречной службы не было ни одной ошибки. И потому покупатели, уверенные в том, что их не обвешивают, относились к товарам с доверием.

А тут какие-то мелкие хитрецы пытаются его надуть или подсунуть ему фальшивые гири, чтобы обвинить его в фальшивых обмерах! Но он-то бдительный, он все выявит! И все эти мошенники окажутся в тюрьме, потому что управляющий хозяйством страны не шутит с обманом!

Закончив обследование, писец собирался закрыть дверь своей комнатки и подумывал уже о прекрасном обеде. Он наперед знал, из чего тот будет состоять: жареное мясо, фасоль, свежий творог и круглые медовые лепешки! Ведь сегодня день рождения его супруги — то-то будет праздник!

Когда в его комнатку, угрожающе держа ножи, вошли Курчавый с двумя парнями, писец остолбенел.

— Немедленно выйдите!

Удар кулаком в живот — и Курчавый заставил чиновника замолчать.

Задохнувшись, несчастный тяжело осел. Падая, он ударился головой о стену и потерял сознание.

— Наведем-ка здесь порядок! — ухмыльнулся террорист.

Они рвали свитки и бросали обрывки на тело своей жертвы…

Снаружи, глядя из укрытия на происходящее, ни во что не вмешиваясь, наблюдали стражники…

Генерал Несмонту и Сехотеп внимательно выслушали подробный доклад визиря. Итак, по городу поджоги, нападения на горожан, кражи, разгром рабочих мест мелких чиновников… По всему Мемфису говорили только об этом и на чем свет стоит ругали бездействие сил правопорядка.

— Из своих укрытий вышли только Курчавый и Ворчун, — подытожил Собек. — Ни одна другая группа действий не начинала. Совершив свои злодеяния, обе банды вернулись в свое логово. Как я и предполагал, их руководитель весьма осторожен. Он прощупывает нашу способность реагировать. Поэтому я разослал патрули по всему городу. Они, разумеется, ничего не обнаружат, а это будет преступниками понято как полная наша растерянность.

— И даже после таких серьезных инцидентов, — с горечью и возмущением произнес Несмонту, — ты отказываешься действовать?

— Секари обнаружил только одно гнездо террористов. Но их, разумеется, существует несколько. Провозвестник наводнил своими людьми весь город, и успех нашей операции будет зависеть от скорости, с какой мы будем действовать.

— Как же ты их опередишь?

Собек сдержанно улыбнулся.

— А это уж, генерал, твое дело! Я принес тебе подробный план города, а ты мне укажешь, как лучше распределить твоих солдат, чтобы они незаметно заняли наиболее выгодные позиции.

— Вот тут есть, от чего проснуться мертвому! — вдохновенно воскликнул Несмонту.

— Конечно, конечно! С первой секунды выступления заговорщиков ты снова берешь в руки командование.

— А как мои преемники?

— Все идет согласно плану. Высшие офицеры ругаются между собой. Каждый старается отбить у других место главнокомандующего. Фараона нет, визирь при смерти. На горизонте — никаких перспектив. Армия и стража парализованы, указы не рассылаются…

— Ты посвятил Медеса в тайну? — спросил Сехотеп.

— Я счел предпочтительным, чтобы он ни о чем не догадывался. Поэтому его поведение будет неизменным. Если шпионы Провозвестника за ним наблюдают, то заметят прогрессирующую дезорганизацию государственных служб.

— А как же Сехотеп? — забеспокоился генерал.

— Правосудие должно идти своим путем, — серьезно ответил визирь.

Экипаж смотрел на Исиду с восхищением. Преодолеть пылающий остров, поднять южный ветер, раздобыть легкие и быстроходные весла, которыми было так легко и невероятно просто управлять!.. Да, эта жрица совершала чудеса!

Корабль шел к двадцать первой провинции Верхнего Египта — Розовому Лавру дальнему. Это была одна из самых плодородных земель страны, потому что ее омывал Файюмский канал.

Секари хорошо знал местность, и сейчас он вспоминал, как много приключений пережил рядом с Икером. А все-таки ему тогда удалось перехитрить заговорщиков и спасти Икера! Кто бы мог подумать, что самым опасным местом для него станет Абидос!

— Не упрекай себя, — сказала Исида. — Тебе не в чем винить себя.

— Я не был рядом с ним в тот момент, который выбрал для него Провозвестник. А значит, я не выполнил в полной мере то, что мне было поручено. Когда фараон снова соберет Золотой круг Абидоса, я попрошу его об отставке…

— И совершишь непоправимую ошибку, Секари.

— Я ее уже совершил.

— Я так не считаю. Неужели ты думаешь, что Провозвестник так мало значит?

Вопрос покоробил секретного агента.

— Ну нет, ни в коей мере. Победить его можете только фараон и ты. А Золотой круг лишь неустанно будет вам помогать.

— Вот видишь! Поэтому никаких отставок и слабостей. Иначе ты предашь Икера.

Корабль приближался к Крокодилополю — столице провинции, испещренной каналами. Небольшой город, выстроенный на самой вершине высокого холма, дремал на солнце. В нем почитали и усердно вскармливали огромного крокодила — воплощение бога Себека.

— Какую реликвию мы должны здесь забрать? — спросил Секари.

— До сих пор я собирала те, что перечислены в «Книге сакральной географии» Абидоса. А в храме этого города ежегодно празднуется поминовение первого сложения божественных частей. Обновляя древнее солнце в глубинах великого озера, крокодил Себек побеждает тьму и провозглашает царство Осириса — обновленного и воскресшего.

На пристани обычная суета. Портовые рабочие разгружают баржи, писцы записывают название и вес прибывших грузов…

— Подожди-ка, я осмотрю берег.

— Ты чего-то опасаешься?

— Учитывая, какая ситуация у нас сложилась, я имею основание не доверять слишком спокойным местам.

Пока Секари отсутствовал, экипаж подкреплялся. Северный Ветер и Кровавый — тоже. Но пес исполнял и свою миссию охранника — ни один из любопытных не посмел слишком близко подойти к судну.

Секари вернулся встревоженный.

— Храм закрыт. Нам нужно разузнать, не привлекая к себе внимания, потому что я повсюду чувствовал на себе враждебные взгляды.

В сопровождении Северного Ветра Исида прогуливалась рядом со святилищем. Чуть позади них держался Кровавый, чей нюх, зрение, зубы и когти были в боевой готовности.

Будто случайно Исида обратилась к проходившей мимо торговке рыбой.

— Ах, вот удача! Скажите, что мне делать? Я бы хотела поднести храму жертву.

— Ты должна будешь подождать, милочка! Жрецы покинули храм и эти места из-за злодеяния. Если они не вернутся, беды не миновать! Крокодил всех нас съест…

— А куда же они ушли?

— В долину огня. Так называется остров, затерянный на севере великого озера. Если не поможет чудо, они все утонут.

— Надо же! А кто сможет меня туда отвести?

— Есть тут один человек, перевозчик, но он терпеть не может молодых да хорошеньких! С них он всегда берет втридорога. Забудь о нем, красавица, и уходи отсюда. Мой тебе совет: уходи поскорее! Скоро здесь будут демоны, ждать недолго…

Спокойное поведение осла и пса успокоило Исиду — за ними никто не шел. Даже Секари не удавалось высмотреть кого-нибудь подозрительного.

— Провозвестник нас опередил, — повторял он.

— Я должна изменить свой внешний вид. Хочу убедить перевозчика, чтобы он показал мне место, куда отправились жрецы.

— Но это — западня!

— Там увидим, — решительно сказала Исида.

Седые волосы, землистый цвет лица, бедное платье — Исида была неузнаваема! Перед Секари стояла старая женщина… Когда она села в лодку перевозчика — мужчины неопределенного возраста и высокого роста, — Секари остался сидеть и даже не посмотрел в ее сторону.

— Ты согласишься отвезти меня в долину огня?

— Это далеко и дорого. У тебя денег не хватит.

— А сколько нужно?

— Мне — лишь кусок хлеба да кружку холодной воды! А нет ли у тебя золотого кольца?

— Вот оно.

Перевозчик внимательно и долго его рассматривал…

— А еще мне нужна первосортная ткань, что по цене равна пятидесяти меркам полбы и бронзовой вазе!

— Вот.

Перевозчик пощупал ткань и сложил ее.

— Тебе известны Числа?

— Небо — это Единица. Двойка означает созидательный огонь и сияющий светом воздух. Тройка — это все боги. Четверка — это направления пространства. Пятерка открывает разум…

— Раз ты умеешь управлять лодкой, она довезет тебя до цели. Избегай комнаты убийства — там поджидают тебя союзники Сета.

Перевозчик сошел с лодки, которая сама собой поплыла в сторону великого озера… Секари остался на берегу.

Долину огня покрывал густой туман. Лодка сама выбирала себе дорогу в путанице рукавов реки и остановилась перед поросшим травой островом. Там, отчаянно жестикулируя, жрецы храма Себека взывали о помощи.

Ловко управляя рулем, Исида направила лодку в их сторону. Презирая опасность, она хотела спасти их.

Но, спрятавшись за спинами своих заложников, которые были вынуждены им помогать, союзники Сета потрясали копьями. Еще секунда — и…

Но над островом пролетел пеликан. Из своего клюва он выпустил солнечный луч, чья сила немедленно рассеяла туман и сожгла комнату убийства и ее пыточные приспособления.

Жрецы, целые и невредимые, радостно приветствовали свою спасительницу.

— Пусть клюв пеликана снова откроется для тебя! — сказал Исиде глава священной коллегии. — Пусть засияет над тобой возрожденный день! Пеликан, отдавая свою плоть, чтобы прокормить своих птенцов, воплощает в себе благородство Осириса. Так возрождаются реликвии Верхнего Египта. И ты, придя сюда, вдохнула в них удивительную силу.

33

За завтраком Сенанкх, обычно такой веселый и разговорчивый, едва притронулся к пище, но зато пил значительно больше обыкновенного.

— Ах, Медес! Жители Мемфиса изнывают от страха, а мы не способны обеспечить их покой!

— Разве Великий царь не должен был бы сейчас вмешаться?

— Нам неизвестно, где сейчас фараон, — шепотом признался министр. — Дом царя не получает от него никаких указаний.

— А царица?

— Она молчаливо сидит в своей комнате и никого не желает видеть. Боги прогневались на Египет: визирь умирает, Сехотепа ждет приговор… Мне нужно было бы взять на себя какие-то государственные дела, но у меня руки связаны в отношении безопасности. Ни армия, ни стража меня и слушать не хотят.

Медес сделал вид, что сильно испуган.

— А Сесострис… Сесострис?

— Никто не смеет произнести рокового слова. Возможно, он удалился в какой-нибудь храм… Как бы то ни было, смерть Икера сломала его, и государство осталось без правителя…

— Значит, нужно назначить преемника Несмонту и использовать армию, — решительно произнес Медес.

— Это бы, конечно, так… Но каждый высший офицер имеет за собой целый клан своих родных и ставленников, которые рвут его на части! Признаюсь тебе: мы находимся на грани гражданской войны, и я не вижу никаких средств, чтобы ей противостоять. К нашему счастью, заговорщики наносят пока только одиночные, точечные, удары… Если бы у них лучше была поставлена информация, они уже давно развернули бы наступление всеми своими силами и с легкостью завладели Мемфисом!

— Немыслимо! — воскликнул Медес. — Ну, давайте хотя бы мы с вами будем действовать сообща!

— Эх… Стража слушается только Собека, а армия — только Несмонту. В их глазах мы с тобой всего лишь насекомые, и нами можно пренебречь.

— Я не осмеливаюсь вас понять…

— Оставаться в Мемфисе — безумие. Нам с тобой никуда не деться ни от нападения террористов, ни от бунтов. Режим вот-вот падет, нам нужно уезжать.

— Нет, что касается меня, то я отказываюсь. Сесострис вернется, и порядок восстановится!

— Твоя отчаянная храбрость меня восхищает. Но пойми: при некоторых обстоятельствах это становится глупостью. Отрицать очевидное бесполезно.

Медес прекратил жевать и кубок за кубком стал залпом пить вино… Наконец он остановился.

— Определенно существует какой-нибудь выход, — произнес он дрожащим голосом. — Мы же не можем вот так все бросить!

— Это не мы, это Маат нас оставила, — горько вздохнул Сенанкх.

— А если террористы не так сильны, как нам кажется? Если их планы не идут дальше того, чтобы просто вредить по мелочам?

— Их глава — Провозвестник! Он хочет смерти Осириса, падения фараона и разрушения нашей цивилизации. И скоро — увы, совсем скоро! — он добьется своего!

— Ну уж нет! — Медес даже покраснел от напряжения. — Бежать — это нас недостойно! Да к тому же куда бежать? Давайте уж сражаться здесь. Соберем все верные Сесострису силы и во всеуслышание объявим о нашей решимости!

Реакция секретаря Дома царя изумила Сенанкха. Правда, он считал его добросовестным чиновником и ловким придворным, но полагал, что он слишком привязан к комфорту и не расположен жертвовать собой.

— Пусть наши возможности и сведены к минимуму, — продолжал Медес, — но они существуют. Хоть мы не можем издавать указы, но ничто нам не мешает утверждать силу и решимость власти. Фараон довольно часто покидал Мемфис и раньше, но царица всегда осуществляла управление государством. Прошу вас, поговорите с ней и убедите ее держаться. Враг еще не победил…

— Но способны ли мы реально ему сопротивляться?

— Я уверен в этом! Воины и стражники нуждаются в том, чтобы ими руководили.

— Что ж, я, пожалуй, попробую, — неуверенно пообещал Сенанкх.

— А я, со своей стороны, — заверил Медес, — буду распространять ободряющие слухи. Наша вера в будущее сыграет важнейшую роль.

Великий казначей вышел из-за стола в недоумении.

Может быть, он должен был посвятить Медеса в план Собека-Защитника? Но, верный своему слову, Сенанкх промолчал. Сейчас, еще раз обдумывая все происшедшее, он радовался тому, что может считать Медеса сторонником фараона и одним из самых ревностных его защитников.

Корабль Исиды входил в воды другой земли — земли Нижнего Египта. Пропетляв по пустыне, Нил наконец свободно покатил свои воды и растекся широкой дельтой. В этом месте могучая река образовывала семь рукавов, питавших бесчисленное множество каналов, поивших, в свою очередь, зеленые долины, в которых росли пальмы…

Во втором порту Мемфиса Секари произвел смену экипажа. Лучники Саренпута были счастливы, что возвращаются домой, но им тяжело было расставаться с верховной жрицей, об отваге которой они все время помнили. Каждый из них подошел к ней, чтобы попрощаться и поблагодарить за покровительство.

Вновь прибывшие моряки принадлежали к специальному формированию, подготовленному Несмонту. Новый капитан прекрасно знал эти места, которые часто не отличались гостеприимством, и умел вести корабль как днем, так и ночью. Он был родом из деревеньки с прибрежных болот, а потому не боялся ни змей, ни насекомых. К тому же ему не нужны были карты — местность он знал назубок.

— Женщина? — воскликнул он, увидев вдову. — Уж не думает ли она плыть на моем корабле?

— Это ее корабль, — уточнил Секари, — и ты будешь ей повиноваться.

— Ты шутишь?

— Нимало. Тем более что я на службе у верховной жрицы Абидоса.

Капитан посмотрел на Исиду подозрительно.

— Терпеть не могу, когда надо мной насмехаются. Что вообще все это значит?

Настал черед Исиде давать объяснения.

— Наша страна в большой опасности, — сказала она. — Я должна очень быстро собрать реликвии Осириса, рассеянные по Нижнему Египту. Без вашей помощи мне это не удастся.

— Тогда, вы, видимо, действительно…

— Ты готов ехать?

— Мой друг Секари сам отобрал экипаж, и я ему доверяю. И все же…

— Давай договоримся. Я говорю тебе, в каком направлении нужно плыть, а ты командуешь. Весла облегчила магия Ра, ветра будут благоприятными. Но вместе с тем нас попытаются уничтожить множество врагов.

Капитал почесал в затылке.

— На моем счету немало опасных миссий — чего только не повидал я на своем веку! Но это приключение, видимо, превзойдет все. Ладно, хватит болтать, едем. Если я правильно понял, время нам дорого? Какова первая цель?

— Летополь, столица Бедра, второй провинции Нижнего Египта.

Мягкий, расслабленный главный жрец встретил верховную жрицу Абидоса с радостью. Она приехала к нему не за реликвией тела Осириса, а за одним из скипетров бога.

— Если вы решились предпринять такое трудное путешествие, то на это должны быть веские причины?

— К несчастью, вы правы.

— Опасность угрожает земле Осириса?

— Моя миссия состоит в том, чтобы ее защитить. Отдав мне символ тройного рождения^[180], вы окажете мне неоценимую помощь.

— Исполнять ваши желания — великая честь.

Исида и великий жрец были посвящены в таинства света, звездной и земной матриц.

Великий жрец открыл двери часовни, достал ларец и вынул скипетр с тремя медными хвостами.

Исида дотронулась до первого.

И не почувствовала скрытой силы, материя была мертва.

— Попробуйте следующий!

Молодая женщина дотронулась до другого… Тот же результат.

— Ах, нужно было начинать с третьего!

Жрица последовала этому совету.

Снова ничего…

У главного жреца все поплыло перед глазами.

— Нет, — бормотал он. — Не верю!

— Просто это подделка, — сказала Исида. — Скажите, кто кроме вас имел право входить в эту часовню?

— Двое моих помощников. Одному из них около девяноста лет, он родился в Летополе. А второй — молодой временный жрец. Но я вполне доверял им обоим!

— Послушайте! Раскройте же наконец глаза!

— Но не предполагаете же вы…

— Один из них украл настоящий скипетр, заменив его копией, которая лишена всякой силы.

— О боги! Такое святотатство! В моем храме!

Жрецу стало плохо, и, если бы Исида не поддержала его, он бы упал.

— Какое бесчестие! Какой стыд! Какой…

— Где живут ваши помощники?

— Возле священного озера.

— Давайте расспросим их.

Жрец согласился.

Они отправились к озеру. Сначала жрец еле шел, потому что ноги отказывались двигаться. Потом на смену волнению и отчаянию пришел мрачный гнев. Оскорбление, которое было нанесено его чести, заставляло его стремиться наказать виновного и передать его в руки правосудия.

Жрец-старец, к которому они пришли, был в полной памяти. Он перечислил часы своей службы, не забыв поблагодарить богов за то, что они даровали ему такое счастье. С его точки зрения, никаких происшествий не было. Летополь жил своей обычной размеренной жизнью…

Главный жрец постучал в дверь жилища второго своего помощника.

Ответа не последовало.

— Странно… Он должен быть дома.

— Давайте войдем.

— Нарушить его покой…

— Но ведь событие чрезвычайной важности!

Маленькая комнатка была пуста, пусты были и сундуки.

— Сбежал! — воскликнул главный жрец. — Стало быть, он — вор!

— Давайте постараемся найти какую-нибудь его вещь. Может быть, он что-нибудь оставил…

Нашлась только старая циновка.

— Ее мне достаточно, — сказала Исида.

Она свернула циновку в трубочку и поднесла ее к глазам. Понемногу она вошла в контакт с владельцем вещи, ясно увидела его и различила то, что его окружает…

Вор как завороженный смотрел на скипетр, который он удачно вынул из его футляра и подменил точной копией.

Вор был последователем Провозвестника и надеялся за свою добычу получить солидное вознаграждение. Еще бы! Уничтожить символ могущества Осириса!

До сегодняшнего дня дело его обстояло как нельзя проще. Наивность главного жреца, отсутствие охраны часовни, новое жилище за пределами города… Теперь нужно ждать. Скоро за ним придут и уведут его далеко от Летополя — туда, где он пополнит ряды будущих хозяев Египта.

Предвкушая свое великое будущее, вор тем не менее не решался сломать такое дивное сокровище.

За время, пока он служил временным жрецом, он узнал так много, что ему было очень трудно заставить себя надругаться над священным предметом. Конечно, новая религия привлекала его, особенно тем, что, давала исключительные права мужчинам и обеспечивала полное подчинение женщин, этих извращенных по своей природе тварей, которые только и думают, как бы выставить напоказ свои прелести. Что ж, раз он уже обратился в новую веру, то он сумеет позабыть о прежнем долге и своей прошлой жизни! Он сумеет уничтожить какую-то простую ветку акации, к которой прицепили три медных хвоста!

Но… Уже в десятый раз он заносил свой нож!

И в десятый раз он его опустил…

Рассердившись на самого себя, он полоснул себя по рукам и по груди. Запах крови и боль успокоили его. Завтра! Завтра потоки крови этих неверных затопят весь мир!

Уверенность в этом вернула ему порыв.

Он сумеет победить магию Осириса! Снова схватив свой нож, он замахнулся. Сейчас он наконец избавится от тяготившего его краденого имущества.

В это мгновение кто-то вышиб ногой дверь.

От неожиданности бывший жрец так и замер с поднятой рукой. В одну секунду на него бросился какой-то здоровяк и железными руками прижал к полу. От боли вор выронил нож. Секари накинул ему на горло петлю…

Исида подняла скипетр.

Вор забился в конвульсиях и стал проклинать своих врагов, восхваляя Провозвестника. Секари не стал слушать его гнусностей и оглушил его…

Когда Исида дотронулась до первого хвоста, символа светоносного рождения, небесная синева стала более глубокой, а солнце ярче. Золотые лучи наполнили весь храм, а под ним глаза статуй зажили своей сверхъестественной жизнью.

Когда она дотронулась до второго хвоста, то среди дня засияли на небе тысячи звезд… А в звездной матрице, окружающей небо и землю, каждое мгновение рождались бесчисленные формы жизни…

Когда она коснулась третьего хвоста, то из земли поднялись цветы, и сад, который находился перед святилищем, украсила целая палитра красок…

Вдова положила скипетр в «корзинку таинств» и отправилась на корабль.

34

Бывший помощник старосты деревни Медамуд изо всех сил старался доказать свою преданность. Он не гнушался тем, что поругивал своего прежнего начальника, сожалел о своих заблуждениях на его счет и хвалил вновь назначенный совет. Он лично носил еду и питье стражникам, наблюдавшим за строительством храма, потому что те, строго соблюдая правила, следили, чтобы никто посторонний не проходил на стройку, а потому не имели возможности вовремя поесть и попить.

Бывший помощник старосты — последователь и ученик Провозвестника — тщетно пытался найти какого-нибудь легкомысленного болтуна.Суровые воины ни с кем не разговаривали, ограничиваясь короткими репликами — главным образом запретительного характера.

В одном бывший помощник управляющего был уверен: войдя в запретную область, туда, где находилось святилище Осириса, фараон оттуда не выходил.

Во время похорон главы старейшин, которого очень уважали жители деревни, его убийца сказал прочувственное надгробное слово.

— Мы теряем память деревни! — притворно горевал он. — Ведь усопшему было почти столько же, сколько самой деревне. С ним уходят в вечность многие тайны. Как бы ему понравился новый храм! — вздыхал убийца. — Ведь его последней большой радостью была встреча с фараоном. Жаль, что наш царь уехал так быстро. Его присутствие во время открытия храма придало бы нашему сооружению исключительное по важности значение.

Стоявший рядом старик нетерпеливо кашлянул.

— Фараон не уезжал из Медамуда, — тихо пробормотал он.

Убийца тут же откликнулся.

— Он лично руководит строительством?

— Нет, я думаю, что он проходит сейчас испытание Осириса. Там, в священном лесу.

— А в чем оно состоит?

— Этого я не знаю. Только монарх способен на это. Но и он подвергается большому риску. А от успеха этого испытания зависит будущее процветание страны.

— О, давайте помолимся за то, чтобы нашему фараону удалось все, что он задумал!

Убийца ликовал. Итак, могущественный гигант находился сейчас в слабой позиции! И если последователю Провозвестника удалось бы проникнуть на землю Осириса, ему, возможно, удалось бы и его убить!

О, тогда он станет героем в глазах своего учителя и его учеников. Его щедро вознаградят! Так вознаградят, что он даже представить себе не может. Он уже видел себя управителем Фив! Уж тут им спуску не будет! Ему бы только занять эту должность, а уж тогда все противники новой веры будут безжалостно уничтожены, а остальных он повергнет в оцепенение и ужас…

До воплощения столь сладкой мечты оставалось чуть-чуть: пройти сквозь военное оцепление.

Это было непросто, потому что он действовал в одиночку и не мог заколоть какого-нибудь зазевавшегося солдата — его тут же схватят.

Значит, нужно использовать более тонкое, но давно испытанное оружие — положить снотворное в пищу.

Медес тоже начал полнеть. Это было связано с его невольным страхом: приближался судьбоносный день! Охватившее его волнение он мог снять только тем, что беспрестанно жевал.

Сегодня ночью он пировал вместе с ливанцем. Повар подал утку в чудесном масляном соусе! О, этот соус достоин царского стола! А уж напитки! Они усладили бы душу самых тонких знатоков!

— Со мной откровенно говорил Сенанкх, — поведал он в конце обеда ливанцу. — Он не слишком меня ценит и не доверяет мне, но я постарался изменить его мнение обо мне. Я показал ему, что в этих условиях тяжелого кризиса власти очень предан монархии. В отчаянии наш славный министр хотел бежать и советовал мне сделать то же самое! Но я, вместо того чтобы поддержать его в этом, стал уговаривать его не паниковать. Разве наш общий долг не состоит в том, чтобы бороться с врагом и поддерживать население Мемфиса, которое ничем не рискует?

Медес расхохотался. Ливанец же, как и прежде, остался ледяным.

— Давайте начнем наступление, — снова стал уговаривать ливанца секретарь Дома царя. — Нас ожидает лишь единичное сопротивление. Когда Мемфис окажется в наших руках, остаток государства просто рассыплется.

— От Сесостриса новостей по-прежнему нет?

— Я первый бы получил известие, раз именно мне пришлось бы составлять указ о подготовке к его возможному приезду! Болен ли он или не может оправиться после шока — управлять страной он не может. И прореха от его отсутствия каждый день делается все шире.

— А что визирь?

— Умирает. Сенанкх больше даже не заходит к нему.

— Царица?

— По моему совету великий казначей попытается побудить ее взять власть в свои руки. Но эта попытка обречена! Депрессия, в которой находится великая царица, лишь подтверждает незавидное положение Сесостриса, который либо не способен держать кормило власти, либо вообще умер.

— Армия?

— Ее раздирают противоречия кланов, готовых убить друг друга. Лишившись своего генерала, она стала разлагаться. И стража не лучше. Египет болен, тяжко болен! Так давайте же прикончим его до того, как какой-нибудь неожиданный поворот судьбы даст ему надежду на исцеление!

Ливанец продолжал медленно смаковать сыр, запивая его чудным красным вином.

— Почему же молчит Провозвестник? — спросил ливанец.

— Потому что стража полностью блокировала остров Абидос! — ответил Медес. — Она никого не пропускает. В таких условиях попытка послать нам письмо подобна самоубийству.

— Но, чтобы начать решающее наступление, мне непременно нужно формальное разрешение, — отрезал ливанец.

— Ты все еще сомневаешься в том, что наш противник слаб?

— А что если Сенанкх просто ломал комедию?

— Я тоже думал об этом! Он хитер и недоверчив, он ловкий тактик. Но нынче он действительно потерял опору. Я умею разбираться в людях: этот сейчас в полном недоумении.

— Все это слишком прекрасно, — сухо сказал ливанец.

Медес взорвался.

— Ты хотел видеть реакцию на наши точечные удары — пожары, кражи, измывательства над людьми, — и ты ее видел! Патрули ничего не смогли сделать, расследования были бесполезны. Все как всегда! Со своей стороны я доставляю тебе информацию из первых рук и ставлю себя в положение защитника разваливающейся власти! Возьми тоже, в конце концов, на себя какую-нибудь ответственность, и Провозвестник наградит тебя!

— А мой инстинкт советует мне быть осторожным.

Медес воздел руки к небу.

— Ну, в таком случае мы отказываемся брать Мемфис!

— До этого момента мне удавалось избегать неприятностей!

Маленькие черные глазки ливанца пристально посмотрели на Медеса.

— Я уже давно работаю бок о бок с Провозвестником. Гораздо дольше, чем ты! И я никому не позволю обвинять меня в нерешительности. Запомни и никогда не начинай своих происков снова!

— И каково же твое решение?

— Проведем последнюю проверку. Это будет яркая попытка покушения с последующим раскрытием одной из наших ячеек. Интересно, будет ли реакция властей похожа на твои оптимистические предположения?

Медес ушел, а ливанец еще долго сидел за столом, обдумывая ситуацию и мечтая о будущем… Как только он станет начальником государственной и религиозной стражи, он первым делом прикончит этого наглеющего с каждым днем секретаря Дома царя.

— В каком направлении плыть? — спросил капитан Исиду.

— Наша цель — Запад, третья провинция Нижнего Египта.

Природа здесь сильно отличалась от той, что окружала плывущих в первую половину их путешествия. Ничто не напоминало здесь Нильскую долину от Элефантины до Мемфиса. Исида попытается собрать хранящиеся в Дельте реликвии Осириса. И начнет она с запада, потом отправится на восток и уж только потом — на юг, в провинцию Гелиополя, которую называют «Хозяин в добром здравии». Если боги позволят ей добиться своего, то тогда у нее окажутся все элементы, которые необходимы, чтобы составить тело Осириса. Это совершенно необходимо для воскрешения Икера.

Капитан был доволен. Температура воздуха идеальная, ветер самый благоприятный, условия для плавания — самые лучшие. А уж экипаж! Эти крепкие парни не жалеют сил… Может, и следует пересмотреть свой взгляд на женщин на корабле? Ну уж нет. Впрочем, эта вовсе не похожа на обычных женщин.

Приближаясь к храму Жертвенного Бедра, главному храму провинции, Исида подумала о Прекрасном Западе, куда попадали в загробном мире чистые сердцем. Там все пребывали в дивном мире, жизнь наполнена Маат. И все же какая неожиданно ранняя участь для Икера! Супруг еще не успел раскрыть всех своих качеств, он должен продолжить свой земной путь и дело Сесостриса!

Когда судно приставало к берегу, Северный Ветер стал так громко кричать, что портовые рабочие и зеваки остановились поглазеть.

— Нас ждут неприятности, — заключил Секари.

Агрессивная поза Кровавого подтверждала его слова.

Группа жрецов и несколько солдат береговой стражи попросили разрешения подняться на борт. Исида предпочла спуститься к ним по трапу. Она еще не успела и ногу поставить на берег, как жрец с впалыми щеками крикнул ей:

— Немедленно уезжайте, это место проклято!

— Но я должна посетить святилище.

— Это невозможно, никто не может пройти по полю, кишащему скорпионами. Эти чудовища проснулись и убили большинство моих собратьев. А в священном озере поселился огромный крокодил. Он мешает нам совершить обряд очищения.

— Я попытаюсь изменить вашу судьбу.

Человек с впалыми щеками стал нервничать.

— Уезжайте, я вам приказываю!

Исида продолжала идти вперед.

Тут один из воинов попытался связать ее ремнем, но в то же мгновение на него кинулся Кровавый и прижал его к земле. По знаку Секари все лучники навели свои стрелы на враждебную группу.

— С верховной жрицей Абидоса так не обращаются.

— Но я не знал, я…

— Убирайтесь! Толпа бандитов! Мы берем ситуацию в свои руки.

Секари, даже сомневаясь в результате, стремился выглядеть уверенным.

Но когда он увидел тучи черных и желтых скорпионов, кишевших в саду и на площадке перед храмом, его сомнения укрепились.

Исида не отступила.

— Тот произнес великое слово, которое дает силы богам, — напомнила она. — Это слово собирает Осириса во имя грядущей жизни. Вы, дети Серкет, богини тропы, ведущей к свету воскресения, управительницы небесных высот и холмов земли, вы не станете враждовать со вдовой! Выпустите свой яд в сердце нечистоты! Сожгите то, что подлежит гниению, ужальте тех, кто противостоит богам! Пусть ваш огонь остановит их и моих врагов и освободит мне путь!

Услышав сказанное, опасные твари замерли. Одна за другой они стали нырять под камни. Но Секари поверил в действенность магических слов только тогда, когда Исиде удалось укротить царя скорпионов. Случилось это так. По длинной тунике Исиды пополз огромный черный скорпион. Она протянула к нему руку. Казалось, ядовитое жало вот-вот ее ударит… Но Исида тихо сказала:

— Покажи мне место, где находится реликвия.

Царь скорпионов немедленно успокоился. Исида положила его на землю и пошла в ту сторону, куда он пополз.

Царь скорпионов привел ее к священному озеру.

Поблагодарив его, верховная жрица спустилась по первым ступенькам лестницы. Но тут из воды показался огромный крокодил.

На его спине лежали бедра Осириса.

Секари, успевший вслед за Исидой пройти через поле скорпионов, попытался удержать ее от опасного шага.

— Будь осторожна, прошу тебя! Это чудовище выглядит не так уж дружелюбно!

— Брат мой по Золотому кругу Абидоса, вспомни о таинствах месяца хойяк. Разве Осирис не принимает вид животного Собека, чтобы переплыть первозданный океан?

Секари вспомнил о приключении в Файюме, когда Икер, обреченный на то, чтобы утонуть, был спасен хозяином озера, гигантским крокодилом…

Владыка озера приблизился к Исиде, уже вошедшей в воду по грудь. Пасть крокодила приоткрылась, стали видны угрожающие зубы…

И вот Исида произнесла:

— Ты, соблазнитель с прекрасным лицом, обольститель женщин! Продолжай свое дело объединителя!

В маленьких глазках крокодила блеснуло нечто вроде нежности. Исида протянула к нему руки и с благодарностью приняла реликвию.

Капитан испытывал огромное удовольствие оттого, что мог показать свое умение навигатора, выбирающего наилучший маршрут. Им предстояло сейчас направиться в семнадцатую провинцию Нижнего Египта — Трон. Любой другой менее опытный моряк уже давно запутался бы в этом водном лабиринте рядом с морским побережьем. Но капитан, чувствуя малейшие капризы нильских вод, буквально усеянных различными препятствиями, умел к ним во всякое время приспособиться и найти свой подход.

В этих местах течение Нила часто меняло свою скорость. Оно было то быстрым, то почти исчезало. Требовалась быстрая реакция и постоянная бдительность.

— Наше точное направление?

— Остров Амона.

— Я всегда его обходил! Местная легенда говорит, что доступ к нему закрывают призраки. Сам-то я в это не верю, но те, кто из любопытства решались проверить, погибали в кораблекрушении!

— Мы пристанем к северному берегу. Он овевается морскими ветрами.

Капитан и не подумал возражать и стал заниматься маневрированием. Обеспокоенный Секари пытался разглядеть возможных агрессоров…

Остров казался пустынным.

— Я пойду вперед, — решил секретный агент.

Исида согласилась.

Вместе с Кровавым, у которого было прекрасное настроение, Секари прошелся по берегу. Среди камней он нашел небольшой участок земли. Все вокруг было пустынно, единственными жителями здесь были насекомые.

На берегу не было и следов какого-либо святилища, в котором могла находиться реликвия.

Секари разочарованно озирался вокруг.

И тут Северный Ветер решил поискать себе еды. Он немного прошел вперед и остановился перед растением с красным стеблем и белыми цветами.

Исида благоговейно стала перед цветком на колени и стала разрывать под ним землю… Вскоре она достала руки Осириса.

35

Жергу тосковал, а потому пил без меры. Приближение решающего боя окончательно выбило его из равновесия. Однако с каждым днем ситуация становилась все отчетливее. Мемфис, как созревший плод, просто падал в руки последователям Провозвестника. Для Жергу все это означало лишь одно: скоро он станет высокопоставленным чиновником, у него будет роскошный дом и столько женщин, сколько ему заблагорассудится.

Женщины… Вот уж точно главная проблема на сегодняшний день. Из-за приступов жестокости перед Жергу закрыли свои двери лучшие пивные заведения. Никто не хотел ни видеть его, ни давать ему женщин. Даже иностранок! И ему приходилось довольствоваться третьесортными пивнушками, что находились невдалеке от дома, который когда-то был подарен Медесом танцовщице Оливии. Жергу отлично помнил эту хорошенькую приманку, на которую подлавливали Сехотепа… Впрочем, там был полный провал. И опять виновата женщина! Ведь это из-за ее тупости все тогда сорвалось!

Таверна действительно была захудалой.

— Мне нужна девчонка, — сказал Жергу.

— Деньги вперед, — немедленно отозвался хозяин.

— Вот сердоликовый браслет. Подойдет?

— О мой принц! У меня есть две крошки — иностранки и очень услужливые. Бери их обеих и веди, куда захочешь.

В компании с двумя красотками Жергу направился к дому напротив. Он спросил у привратника ключ. Конечно, он не стал называть привратнику своего подлинного имени, а воспользовался подставным именем Медеса, который для всяких темных операций взял себе специальное имя — Прекрасный Прохожий. Под этим именем у Медеса было уже несколько домов, в которых он как в сейфе хранил богатства, которые доставались ему от огромных оборотов нелегальной торговли.

Сначала девушки были очень приветливыми, но как только Жергу первый раз их ударил, резко изменились. От страха они стали громко кричать, а одной из них удалось убежать.

Жергу в ярости пинками выставил вторую за порог, с треском захлопнул дверь и вернул привратнику ключ. Придется идти искать удачи где-то еще.

Хозяин таверны, который был тайным соглядатаем у стражи, не был в восторге от того, как обошлись с его девицами. Он послал предупредить об этом стражников своего участка, и тем подробно все рассказали.

Пришел стражник. Он подробно расспросил хозяина пивной, а также привратника, дававшего Жергу ключ.

— Знаете ли вы того человека, что просил у вас ключ?

— И да и нет. Настоящее имя его мне неизвестно. И живет он не здесь. Но мне кажется, что я его когда-то видел. Ну да, это было в то время, когда в этом доме жила хорошенькая танцовщица.

— А кому принадлежит дом?

— Торговцу, Прекрасному Путнику.

— Ну и имя! И ты дал ключ?

— Да, конечно. Ведь он пришел от имени владельца.

В обычное время стражник непременно завел бы дело. Но, учитывая нынешнюю ситуацию, он действовал согласно приказу — как, впрочем, и все его товарищи по службе. Главное для них сейчас было использовать мельчайшие детали, чтобы открыть логово террористов. Поэтому стражник стал подробно выведывать информацию о внешности Жергу. Он даже набросал его портрет. А главное — он дал себе слово обыскать этот таинственный дом, когда стемнеет.

Чтобы снять напряжение, Жергу было необходимо выместить на ком-нибудь свою злобу. Поэтому он отправился за город, в деревню Цветущий Холм. Злоупотребляя своим положением, он вынуждал арендатора гранатовых садов наливать ему вино, якобы чтобы избежать высоких штрафов за вымышленные упущения. В случае неповиновения Жергу угрожал тем, что арендатор потеряет это выгодное место. Несчастный был совершенно запуган и до смерти боялся акта, подписанного главным инспектором амбаров, чье слово никто не поставит под сомнение.

Увидев Жергу, он понял, что его дело плохо. Кровь так и застыла в его жилах.

— У меня… У меня все в порядке, — срывающимся голосом пролепетал арендатор.

— Ты так думаешь? Однако мне список нарушений, допущенных тобой, кажется нескончаемым! Но тебе повезло, потому что ты мне нравишься.

— Но ведь я вам платил меньше месяца назад!

— Это дополнительный взнос.

На крики мужа прибежала жена и бросилась перед Жергу на колени.

— Поймите нас, умоляю! Для нас совершенно невозможно…

Жергу дал ей пощечину.

— Заткнись, самка, и ползи к себе на кухню!

Арендатор был человеком пугливым, но не мог вынести, когда грубо обращаются с женщинами. На этот раз Жергу перешел всяческие границы. И хотя арендатор не мог ему сопротивляться и вынужден был подчиниться, он затаил обиду.

— Хорошо. Я исполню то, что вы требуете.

Супруга Медеса опять рыдала навзрыд.

Доктор Гуа дождался, пока пройдет новый приступ истерики. Потом он прослушал сердце и сел выписывать лекарство.

— У вас прекрасное физическое состояние. Но я не могу сказать того же о вашей психике.

Доктор говорил ласково. Это было для него необычно, потому что он старался быть с пациентами строгим. Но на этот раз ему хотелось получше понять эту богатую женщину, отягощенную такими серьезными недугами. У них должна была быть какая-то веская причина.

— Скажите, в детстве вы не страдали ревматизмом?

— Нет, доктор.

— А как вы назвали бы отношения, которые сложились у вас с вашим мужем?

— Просто прекрасными! Медес — идеальный муж.

— Вас не гнетут заботы?

— Гнетут, доктор. Мне хочется похудеть, но в то же время я не хочу лишать себя удовольствия. Поэтому я стремлюсь… и у меня не получается!

Такие глупые отговорки сердили доктора Гуа. Его не остановит женская глупость. Чувствуя, что он очень близок к разгадке тайны, доктор подумывал об обходной методике, которая порой бывает гораздо эффективней прямого лечения.

— Вот вам записка для фармацевта. Принимайте лекарства строжайшим образом, — наставлял он свою пациентку. — Впрочем, я думаю, этих лекарств будет мало. Думаю, нам придется испытать новое терапевтическое средство.

— И я больше не буду плакать? Буду чувствовать себя нормально?

— Надеюсь.

— Ах, доктор! Вы настоящий добрый хранитель нашего дома! А скажите… Это больно?

— Что?

— Ну, новое лечение.

— Вовсе нет.

— Прекрасно. Когда же мы начнем?

— Скоро. Но сначала лекарства.

Эти лекарства были выбраны доктором Гуа не случайно: они подготовят супругу Медеса к сеансу гипноза. Только он будет в состоянии снять тоску, которую эта богатая пациентка скрывала глубоко в себе.

Когда корабль верховной жрицы шел в направлении к Ибису — пятнадцатой провинции Нижнего Египта, — капитан продемонстрировал все свое искусство. Превосходно ориентируясь, он всегда чутьем принимал верное решение.

— Где приставать к берегу? — спросил он у Исиды, когда они подошли к месту.

— Я жду сигнала.

Здесь Тот разнял Хора и Сета, когда они жестоко бились между собой. От этой битвы зависело равновесие мира. Успокоив обоих воинов, которые так навсегда и остались противниками, бог признал законное главенство Хора, его право быть наследником Осириса. Тем самым бог знания стал проводником и воплощением Маат…

Секари внимательно наблюдал за лодками рыбаков, которые знаками приветствовали путешественников. Тем временем осел и пес проснулись и стали смотреть в небо.

В вышине появилась птица. Когда она спустилась к кораблю, все увидели, что это был огромный ибис.

Он величественно сел на корму и долго смотрел на верховную жрицу. Потом снова взмыл в небо.

Огромная птица оставила на палубе два алебастровых сосуда. Этот твердый камень находится под покровительством богини Хатхор.

— Сосуды наполнены водой Нун, — пояснила Исида. — Она поможет воскресению тела Осириса.

Ничему больше не удивляясь, капитан взял тот курс, который указала ему верховная жрица Абидоса: юго-восток, двадцатая провинция Нижнего Египта — Мумия сокола.

Постепенно удаляясь от Средиземноморского побережья, экипаж почувствовал себя значительно лучше. Меньше болотистых зарослей, меньше надоедливых насекомых. Зато стали чаще попадаться возделываемые поля и пальмовые рощи. Корабль шел по одному из широких нильских рукавов. Благодаря попутному северному ветру он двигался быстро.

— Каким должно быть точное направление? — спросил капитан.

— Остров Сопеда.

— Но ведь это запретная территория! Ну, не совсем, конечно… Туда запрещен вход непосвященным. Надеюсь, это вас не касается.

Легкая улыбка Исиды уверила капитана в его правоте, и он принялся маневрировать, чтобы пристать к острову.

Здесь жила небольшая жреческая община. Она занималась тем, что поддерживала в порядке святилище Сопеда — мумифицированного сокола, у которого была бородка Осириса. На его голове красовались два пера Маат.

Главная жрица, высокая стройная брюнетка со строгим лицом, вышла навстречу Исиде.

— Кто хозяйка жизни?

— Сехмет.

— Где она прячется?

— В почитаемом камне.

— Как ты ее добудешь?

— Проникнув в ее тайну с помощью шипа акации, точного и острого, посвященного Сопеду.

Жрица повела Исиду к святилищу. У подножия мумии сокола лежал бирюзовый шип.

Жрица подняла его к глазам.

— От Ра, металлического существа, родился камень, предназначенный для того, чтобы заставить расти Осириса, — громко сказала верховная жрица Абидоса. — Это тайная сущность превращает инертную материю в золото. Она мне нужна, чтобы совершить воскрешение.

Взгляд сокола вспыхнул.

Острием шипа Исида коснулась обоих перьев Маат. Тело хищной птицы раскрылось, и стал виден кубический золотой самородок.

Бубастис, столица восемнадцатой провинции Нижнего Египта — Царского Дитя, — был городом оживленным и цветущим.

Когда приплыла Исида, там шел праздник в честь богини-кошки Бастет. Во время этого праздника участники забывают всякую стыдливость.

С Исидой на берег сошло несколько воинов.

— Странно, — задумчиво произнес Секари. — Почему не показываются сторонники Провозвестника? Ведь он никогда не откажется от своей борьбы, значит, он должен придумать какую-нибудь подлость. И она должна быть организована не хуже, чем предыдущие. Может быть, даже здесь. Поэтому ни в коем случае нельзя ослаблять бдительность.

Северный Ветер и Кровавый держались рядом с Исидой. При виде этого могучего пса, многие кошки выгибали спину и старались держаться подальше.

Перед главным храмом стоял колосс, воплощавший КА Сесостриса. Небольшой отряд Исиды воздал ему почести. Исида попросила его дать ей силы, чтобы дойти до конца в своих поисках.

Верховную жрицу Абидоса встретила прекрасная главная жрица этого священного места. Приветливо улыбаясь, жрица повела Исиду в сад, где росли сотни видов целебных растений. Медики, адепты опасной Сехмет, собирали в этом саду благодатные дары Бастет, столь необходимые им для приготовления лекарств.

Перед креслом главной жрицы сидел огромный черный кот. Он был просто гигантом, поэтому не слишком испугался появления Кровавого. Кот внимательно посмотрел на Исиду, а потом снова удобно устроился на своем месте, мурлыча от удовольствия. Он согласился с этим неожиданным визитом.

— Проливает ли свой свет на ваш сад небесное окно? — спросила Исида.

— Оно недавно закрылось, — грустно вздохнула жрица. — И свет небесного мира больше не озаряет таинственного ларца. Отныне он навсегда останется запечатанным.

— Но его содержимое необходимо для таинств, — сказала Исида. — Произносила ли ты специальные заклинания?

— Произносила, но безуспешно.

Секари предвидел это: Провозвестник действительно не отказался от своих гнусностей. Закрыв окно Бубастиса, он обрекал на гибель проход между видимым и невидимым мирами, а значит, препятствовал вдове. Она не могла собрать все, что необходимо, для восстановления тела Осириса.

— Не вел ли себя странно кто-нибудь из твоего ближайшего окружения? — спросила Исида.

— Один из временных жрецов недавно сбежал. Он унес с собой «Книгу небесных окон», — призналась главная жрица.

Исида прошла несколько шагов по дорожке…

И в тот момент, когда она подошла к одному из высоких растений, покрытых цветами, огромный кот сделал прыжок. Заметив змею, которая собиралась ужалить верховную жрицу Абидоса, он сумел опередить ее и, вонзив в нее когти, одним ударом убил змею.

Главная жрица была в недоумении. Никогда еще ни одна змея не осмеливалась нарушить запрет и не заползала в святилище.

— Кот солнца побеждает тьму-убийцу, — сказала Исида. — Отведи меня к молельне богини.

Молельню охраняли семь стрел.

Одну за другой Исида направила их в небо.

В своем полете они образовали длинную световую линию. Эта линия прорезала лазурь неба и упала на пороге часовни, указав на бронзовую дверь. Исида ее открыла.

Внутри часовни — ларец.

— Я вижу энергию, которая в тебе содержится, — торжественно произнесла Исида. — Я связываю силу Сета и силу врага, чтобы они не разъедали части тела Осириса.

Помогая себе острым наконечником стрелы, которая была одновременно одной и семью сразу, Исида открыла замок.

Она достала из ларца четыре ритуальных пелены. Соответствуя четырем сторонам света, они символизировали объединенный Египет, осиянный славой Воскресшего. Они будут служить для пеленания мумии Осириса.

— Когда совершится обряд на Абидосе, мы тебе вернем их, — пообещала Исида главной жрице.

— Но вор будет использовать против вас «Книгу небесных окон»!

— Успокойся, он далеко не уйдет. А я пришлю тебе новый экземпляр этого текста.

Кот-гигант подставил голову, чтобы вдова его погладила, что она охотно и сделала. Потом Исида отправилась на корабль.

Сидевший высоко на мачте впередсмотрящий просигналил о том, что за бортом человек.

Все увидели, что это утонувший жрец, бежавший к Провозвестнику. В его правой руке был зажат папирусный свиток с размытыми письменами. Прочесть его было нельзя…

36

Великий казначей Сенанкх был идеальным образцом в соблюдении порядка и установленных методов работы. Поэтому в помещениях администрации Обеих Земель царили строгий порядок и чистота. Каждый чиновник отлично знал свои функции, а обязанности почитал выше прав. Ничто не выводило из себя Сенанкха больше, чем мелкие начальники, пытавшиеся злоупотреблять своим положением и пользоваться выгодами в ущерб другим, которыми, как они считали, можно было помыкать. Сенанкх всегда пытался выявить таких чинуш и одним ударом прекращал их карьеру. Ни одна должность не спасала служащего от наказания, потому что ни одна должность не давалась пожизненно. Поэтому все чиновники сознавали собственную ответственность перед страной за процветание государства Обеих Земель.

Когда в одну из комнат, где размещался архив управления, ворвались пятеро вооруженных людей, начальник подразделения вначале не поверил своим глазам. Оглушив стражника и двух писцов, мужчины прижали начальника к стене и приставили к его горлу нож. Потом часть из них стала разрывать папирусы и раскидывать клочья по всем углам помещения. После этого они подожгли обрывки и убежали.

Не заботясь о собственном спасении, начальник снял с себя тунику и попытался сбить огонь. У него это никак не выходило, потому что рук было только две, а огонь разгорался со всех сторон. В отчаянии от того, что погибают бесценные документы, он обжигал себе руки, выхватывая из огня еще не обуглившиеся свитки. Он не в силах был даже кричать — дым забил ему все легкие. Если бы не подоспела помощь — дворцовая стража заметила дым, — он бы погиб…

Собек, официально считавшийся при смерти, работал только с двумя-тремя верными и преданными ему сотрудниками, которых он обучал еще со времени реорганизации стражи. Они были знающими, толковыми и неразговорчивыми, абсолютно надежными и верными товарищами. Чтобы не вызывать подозрений у остальных служащих дворца, частые посещения Собека маскировались как уход за больным…

— Сегодняшняя террористическая акция чрезвычайно нагло и умело выполнена, — отрапортовал один из верных помощников Собеку. — Она, разумеется, произведет на горожан большое впечатление. Нападение совершено среди бела дня и на государственное управление, которое охраняется большим числом опытных воинов. К счастью, жизни раненых ничего не угрожает. Но это наглое покушение на государственность Египта потрясло даже самих заговорщиков. Один из них прислал нам письмо, где выдает своих товарищей. Нам теперь известны не только имена преступников, но их адреса!

— Этой информации можно верить? — удивленно спросил Собек.

— Мы проверяли, сведения подтверждаются. Но я полагаю, что мы применим прежнюю тактику и не будем вмешиваться?

Визирь обдумывал ситуацию. Ему нельзя ошибиться — слишком много поставлено на кон…

— Обычно они организуют свои нападения серийно, — медленно произнес он. — На этот раз мы имеем дело с изолированным ударом. Плюс выдача заговорщиков… Это невероятно… Проверка?.. Да, именно проверка! Тот, кто возглавляет подпольную организацию, прощупывает нашу реальную способность к действию. Если мы останемся безучастными и инертными перед лицом такой наглой вылазки, то… он сочтет это отношение ненормальным, почует западню и… не станет начинать главного наступления! Нам на редкость повезло, что мы наконец вышли на верный след, и нельзя упускать такой шанс. Поэтому мы попытаемся арестовать преступников. Ты не ослышался: я сказал «попытаемся»!

Лакомясь паштетом из гусиной печенки, ливанец слушал отчет своего привратника.

Так, сработало… Вооружась приказом, стража мечется по городу, окружая дома террористов, которых об облаве никто не предупредил. Хорошо… Он специально устроил эту проверку. Вот и хорошо, проверка так проверка, по всем статьям!

Действия стражи были несогласованны, имели место недоразумения между начальниками отдельных подразделений, их тактика была противоречивой, поэтому ничего не вышло. Тем не менее встревоженные облавой часовые подняли отряд по тревоге. Люди стали уходить, и одного из соратников пришлось прикончить — он был слаб и болен. Как бы там ни было, уход из-под носа стражников удался, и отряд сохранил свои силы. Воинов можно было поздравить.

Так, теперь о выводах…

Ну, во-первых, у стражи не было никакого серьезного следа. Поэтому, доверившись первому попавшемуся письму, она бросилась туда, куда ее послали. Во-вторых, Собек-Защитник явно не управлял действиями своих стражников, потому что отряды стражи выглядели неорганизованно, сообщение между ними — хаотичным, а действия — несогласованными. Видимо, все же верно то, что стража предоставлена сама себе.

Очевидно, Медес все-таки прав…

Приближался решающий момент: овладеть Мемфисом, подготовить все террористические группы и бросить их в главное наступление! В такой атаке не уцелеет ни главная казарма, ни дворец фараона. Нужно будет ударить одновременно — сильно и быстро! Посеять ужас, да так, чтобы последние защитники столицы не были в силах оказать реальное сопротивление.

Да, предстоит большая работа… Но зато какой блестящий возможен успех! Здесь, в Мемфисе, решается судьба всего Египта. И, победив его, ливанец станет его господином. Повелителем! И новая религия, которую людям даст Провозвестник, не будет его смущать — ему для удовольствия достаточно будет казней неверных!

Две статуи Сесостриса защищали главный храм одиннадцатой провинции Нижнего Египта — провинции Быка. Главный жрец встретил Исиду с распростертыми объятиями и сразу же отдал ей драгоценную реликвию — пальцы Осириса, мизинцы которых соответствовали колоннам Нут, богини неба.

Секари, удивленной той легкостью, с которой им досталась реликвия, стал опасаться, что на последующих этапах путешествия их ждут серьезные испытания. Следующим этапом был город Джеду, столица девятой провинции Идущий.

Как бы ни опасался Секари, но место было одним из самых приятных и самых благоприятных, потому что его называли «жилищем Осириса, повелителя колонны».^[181] Это был центр культа Осириса, где каждый год проходил праздник в его честь. Город Джеду, связанный с Абидосом, выглядел гостеприимно. Здесь уже начиналась подготовка к церемониям месяца хойяк.

На площадке перед храмом стоял странный человек. На нем был головной убор, украшенный двумя перьями Маат, пастушечий схенти, деревенские сандалии. В руках он держал длинную палку, на которую опирался при ходьбе. Всем своим обликом он воплощал образ неутомимого странника, бродящего по стране в постижении таинств Осириса. Его имя было Идущий.

— Я начальствую над божественным словом, — заявил он. — Кто знает, тот достигнет небес и пребудет вместе с Ра. Сумеете ли вы передать божественное слово — от носа до кормы священной ладьи?

— Ладья этого храма зовется «Освещающая Обе Земли», — ответила Исида. — Она возносит это великое слово к холму Осириса.

Идущий указал своей палкой на Секари.

— Пусть этот непосвященный отойдет.

— Золотой круг Абидоса очищает и объединяет, — возразил Секари.

Пораженный услышанным Идущий глубоко поклонился Секари. Он и подумать не мог, что человек, посвященный в таинства, знающий заклинание открытия дорог, может иметь такой жалкий вид.

— На нас обрушилось великое несчастье, — сказал Идущий. — Золотое растение^[182] Осириса исчезло, птица света больше не прилетает на холм с акациями. У Сета теперь развязаны руки, и Осирис навсегда останется безучастным.

Храмовый сад заполонили козы, которые уже начали объедать листья акаций и обгладывать их кору.

— Они больше не боятся моей палки, — с печалью в голосе произнес Идущий. — И я не могу их выгнать.

— Попробуем использовать другое оружие, — предложил Секари, поднося к губам флейту.

Как только раздались первые звуки медленной и строгой мелодии, животные перестали жевать и, ступая в такт музыке, покинули священное место.

В самом центре сада, рядом с вековым деревом акации, из земли показалось золотое растение Осириса.

Но, увы, птица света не прилетела к нему.

— Может быть, осквернено святилище? — спросила Исида.

— Может ли верховная жрица Абидоса обойти его и восстановить гармонию?

Нанеся свой удар по Джеду, городу Осириса в Дельте, Провозвестник ослаблял Абидос. Неужели он повредил реликвию?

Исида вошла в главные ворота, прошла по территории тишины и спустилась по лестнице. Она вела в крипту, вход в которую преграждал бог-шакал Анубис. Шакал пропустил Исиду, и она увидела саркофаг со славным телом бога воскресения.

Но цветы, из которых был сплетен венец повелителя Запада, были выдраны и раскиданы.

Исида собрала их, восстановила венец и положила его на крышку саркофага.

Когда она вышла из святилища, огромный прекрасный ибис комата пролетел над священным холмом. У него были красный клюв и красные лапки, ярко-зеленое оперение.

— Это души Ра и Осириса! Они снова общаются с нами! — воскликнул Идущий.

Птица AX, которой известны намерения богов, источала свет, который обычно не дано видеть живущим и который им нужно заслужить. Но без этой птицы Икер никогда не выйдет из царства смерти!

Прекрасный ибис сел на вершину холма.

Вот здесь Исида и нашла реликвию провинции — позвоночный столб Осириса — столб Тет.

А Идущий подарил ей два пера Маат из своего головного убора.

— Только вы сумеете использовать их энергию.

Привратник ливанца имел довольный вид. Докладывая хозяину о событиях сегодняшнего дня, он не мог сдержать веселого блеска в глазах.

— Три четверти наших ячеек уже пришли в боевую готовность. Все радуются тому, что мы наконец переходим к действию.

— Строго ли соблюдаются меры безопасности?

— Наши люди чрезвычайно осторожны.

— Никаких тревожных признаков?

— Ни малейшего! Стража ведет себя как всегда: патрули, осмотры улиц, досмотр подозрительных прохожих, у себя на плацу — небольшой парад для поддержания боевого духа. Власти продолжают топтаться на месте.

— Пусть наши связные будут внимательны. Я запрещаю пренебрегать осторожностью. Один неверный шаг — и вся операция под угрозой!

— Каждому из нас известны ваши требования, и все их признают справедливыми. Могу я впустить к вам посетителя?

— А ты его обыскал?

— У него нет оружия, и он правильно назвал пароль.

— Пусть войдет.

В комнате появился молодой, энергичный, атлетического сложения земляк ливанца, который работал на него уже с давних пор.

— Хорошие новости?

— К несчастью, не очень.

— Неужели эта жрица все еще продолжает свое немыслимое путешествие?

— Она скоро будет уже около Атрибиса, столицы десятой провинции Нижнего Египта, и Гелиополя, древней столицы божественного солнца. Там она получит опасную магическую силу.

— Опасную! Опасную! Ну, не нужно преувеличивать. Эта Исида — всего лишь женщина, и ее путешествие похоже на бег сумасшедшей, которая не может прийти в себя после смерти мужа!

— Однако, по слухам, — продолжал настаивать информатор, — ее приезд поднимает настроение среди служащих храмов. Она, кажется, способна разрушать чары и избегать подстроенных ловушек. Большего я не добился, потому что воины ее стражи не дали мне подойти ближе. А окружающие не слишком много знают…

Эта деталь насторожила ливанца.

Значит, Исида исполняет какую-то определенную миссию, и ее строго охраняют… Что же, она пытается просто поднять дух главных жрецов и жриц? Или она привезла им какое-то личное послание фараона? А может быть, она призывает принимать меры предосторожности против возможного наступления сторонников Провозвестника?

Если предположить, что она безумна, то поле деятельности вдовы окажется ограниченным… Но ливанец был слишком осторожен, чтобы подвергаться риску.

— Мы подготовим для нее сюрприз, — хитро прищурившись, сказал он. — У нас ведь в Гелиополе есть агент?

— Есть. И он — самый лучший в Нижнем Египте!

— Если уж наша жрица так любит путешествовать, то… я предоставлю ей случай совершить длительное путешествие в мир иной. Без возврата.

Несмонту не мог больше стоять на месте. Никогда еще за всю его долгую карьеру он не находился так долго вне поля своей деятельности. Он был лишен всего: своей штаб-квартиры, казарм, своих верных воинов. Он чувствовал себя бесполезным. Комфорт жилища Сехотепа стал ему ненавистен. Единственный выход — это ежедневные многочасовые тренировки, которые с трудом мог бы перенести и молодой солдат.

Бывший же хранитель царской печати, наоборот, свел свои физические движения к минимуму, предпочитая им движение своего духа. Он читал и перечитывал тексты мудрецов.

Только дружба, связывающая этих двух братьев Золотого круга Абидоса, их искренняя и длительная привязанность друг к другу позволила им устоять в этой сложной ситуации.

И вот наконец приехал Собек!

— Руководитель террористического подполья — опытный игрок, — заявил визирь. — Он хитер, недоверчив. Ситуация показалась ему слишком благоприятной.

— Отсутствие реакции с нашей стороны заинтриговало его, — отозвался Несмонту. — К тому же он не верит в саморазрушение государства! Иначе говоря, наша стратегия ни к чему не привела.

— Напротив, — возразил Собек-Защитник. — И это подтвердили события последних дней.

— А ты тоже, — улыбнувшись, сказал Сехотеп, — ты тоже опасный игрок! Думаешь, сумеешь выиграть партию?

— Этого я не знаю, — признал Собек. — Но мне кажется, что ошибок я не сделал. Вот только заглотит ли крючок мой противник?

— Меры предосторожности? — забеспокоился Несмонту.

— Приняты, — успокоил его визирь. — Сейчас объясню вам подробно.

Изложение плана заняло почти час, но генерал все прекрасно запомнил.

— Есть еще с десяток слабых мест, — задумчиво произнес он. — От нашего внимания не должен ускользнуть ни один квартал Мемфиса. Когда террористы выползут из своих нор, они должны оказаться либо в тисках, либо столкнуться с непреодолимой преградой.

Собек тщательно записал замечания к своему плану.

— Генерал, эта вынужденная пауза нисколько не притупила ясности твоего видения военной ситуации!

— Только этого еще не хватало! Ох, если бы ты знал, с каким нетерпением я жду этого вражеского нападения… Наконец-то мы увидим лица этих убийц и будем сражаться с этой армией тьмы на открытом поле!

— Но риск мне представляется довольно значительным, — сказал визирь. — Нам не известны точное число сторонников Провозвестника и их истинные намерения.

— Царский дворец, служба визиря и главная казарма! — быстро отозвался Несмонту. — Овладев этими стратегическими позициями, они вызовут в столице хаос. Поэтому мои замаскированные полки сосредоточатся именно вокруг этих зданий. Но главное — нельзя увеличивать видимую численность стражи визиря!

Несмонту уже руководил операцией.

Визирь обратился к Сехотепу.

— Процедура суда постепенно продвигается вперед.

— К лучшему, надеюсь?

— Я ни во что невмешивался, — сказал Собек. — Скоро трибунал вызовет тебя и произнесет свой приговор.

37

Доплыть до Атрибиса, столицы десятой провинции Нижнего Египта — Черного Быка, — было для капитана не слишком сложной задачей. И все-таки он был рад, что корабль успел пристать к берегу до того, как разыгралась буря. Она пришла с запада и принесла с собой тяжелые облака, которые низким плотным одеялом закрыли все до горизонта. И без того сильный ветер усиливался с каждой минутой. Волны Нила в ярости били в берега…

— Здесь лежит сердце Осириса, — сказала Исида Секари. — Это последняя часть его тела, которую мне нужно привезти на Абидос.

По небу огромными зигзагами чиркали молнии, гремел гром.

— Это голос Сета, — сказал секретный агент. — Кажется, он не собирается облегчить тебе задачу.

Буря разыгрывалась не на шутку, но экипаж, состоявший из опытных моряков, сдаваться не собирался.

— Прочнее привяжите корабль к берегу, — приказала Исида. — А сами все укройтесь на берегу.

Упали первые тяжелые капли дождя. Осел и пес шли рядом с Исидой. Секари по своей старой привычке шел немного сзади, чтобы иметь возможность вовремя сманеврировать и вмешаться, если на Исиду нападут.

Город был пуст.

Ни одного открытого дома. Население словно вымерло. Исида пошла по дороге процессий, которая вела к святилищу Сердца.

Но вот животные остановились как вкопанные. Кровавый зарычал.

И тут Исида увидела стража храма.

Гигантский черный бык высотой в два метра. Он был сильнее любого льва и не боялся даже огня. И вместе с тем он ловко умел прятаться, чтобы застать врасплох своих противников. От малейшей провокации бык мгновенно распалялся яростью, и тогда не было от него спасения… Встретиться с ним лицом к лицу не осмелились бы даже опытные охотники. Только фараону такая задача была бы по плечу. Ведь бык по праву носил имя КА — творческой и нерушимой силы, передающейся от фараона к фараону!

— Спокойно, — сказала Исида своим добровольным помощникам, не забыв приласкать и подбодрить осла и пса. Секари предложил:

— Давай потихоньку отступать.

— Вы трое, пожалуй, действительно лучше отступите немного назад, — согласилась Исида. — А я пойду вперед.

— Но это безумие!

— У меня нет выбора. Меня ждет Икер!

Дикий бык, прекрасный отец и воспитатель своей семьи, защитник слабых, внутри своего клана был миролюбивым и дружелюбным. Но если он был выдернут из своего привычного круга и жил одиноко, то мог развить в себе неслыханную жестокость.

И все же Исида шла к нему.

Единственной смерти опасалась она — смерти Икера.

Ни осел, ни пес, ни Секари не ушли. Они остались на поле битвы, но решить спор с судьбой должна была все же Исида. Но если бык решится атаковать, они бросятся ей на помощь.

Бык рыл копытами землю. С его губ на землю хлопьями падала густая пена.

Исиде удалось поймать взгляд животного — и тут она поняла, почему жители и жрецы Атрибиса покинули свой город.

— Тебе больно, правда? Позволь мне, я помогу тебе.

Ответом ей стало жалобное рычание.

Исида вплотную подошла к сразу ослабшему колоссу.

— Глаза гноятся, виски горячие, десны воспалены… Эта болезнь мне известна, и я ее вылечу. Ложись-ка на бок.

По просьбе Исиды Секари поспешил на корабль за необходимыми медикаментами. Северный Ветер и Кровавый подошли к Исиде. Она дала больному выпить противовоспалительное средство, протерла ему десны. Потом настоем из целебных трав обмыла все тело…

Кончился дождь, гроза ушла.

Страж святилища Сердца постепенно приходил в себя. Его бросило в пот.

— Твой организм отлично реагирует, — сказала быку Исида. — Болезнь выходит из твоего тела, спадает лихорадка и возвращается сила.

— Может быть, безопаснее тебе все же немного отойти? — предложил Секари.

— Нам незачем бояться нашего драгоценного союзника. Чудовищно громадный бык поднялся и внимательно посмотрел на каждого из группы, принесшей ему исцеление. Резкое движение головы и наставленные прямо на него мощные рога не обрадовали Секари.

Исида ласково погладила огромный лоб.

— Я иду в святилище Сердца, — шепнула она быку. — Ты — со мной?

Черный бык послушно двинулся за Исидой. Но, согласившись с присутствием осла и пса, он все же подозрительно посматривал на Секари. Тот, силясь улыбаться, предпочел сесть на обочине дороги процессий, чем настаивать на своем присутствии рядом с быком. Он надеялся, что верховная жрица Абидоса вскоре выйдет из храма целой и невредимой, ведь рядом с ней такой страж!

Большие двери в здание были полуоткрыты.

Божественный страж обезумел от мучившей его болезни и сделал невозможной жизнь в городе, а жрецы просто бросили храм на произвол судьбы.

Немедленно к этому месту устремились божественные стражи — семьдесят одно чудовище окружило часовню с сердцем Осириса. Это были огненные звери, поглотители душ. Они образовали возле часовни целую армию, безжалостную и несокрушимую.

Исида вытащила массивный серебряный нож Тота.

— Вот великое слово. Оно прорезает реальность и открывает верный путь. Я пришла сюда не похищать, я служу Осирису. Пусть его сердце оживит сердце Египта, чтобы вечно хранить Великое таинство.

Освободив дорогу вдове, божественные стражи вернулись назад — в свои камни — и застыли в барельефах и иероглифах.

Перед вазой, в которой находилась драгоценная реликвия, лежал яшмовый скарабей.

— О ты, Горшечник, создатель нового солнца! Живи вечно и будь таким же постоянным, как колонна воскресения! Открой мне небесное золото, путь от жизни к вечности. Пусть вчера, сегодня и завтра наполнят время Осириса и превозмогут смерть!

Когда Исида вышла из храма, солнце было в зените. Возвращались из пригородов и близлежащих деревень жители Атрибиса. Увидев, как верховная жрица Абидоса положила реликвию на спину огромного черного быка, они приветствовали ее. Бык явно хорошо себя чувствовал и проводил всю процессию до самого порта.

Когда же капитан увидел, что к его кораблю направляется огромный бык, его сердце похолодело.

Если бык разъярится, то его гигантские рога пронзят корабль, и от того останутся лишь щепки!

Капитал еще раз посмотрел на быка, потом перевел взгляд на Исиду и понял, что обманулся. Спокойствие Исиды окончательно его успокоило. И все же ему было особенно приятно сейчас поднять якоря и выйти в плавание.

Они взяли направление на город солнца — Гелиополь, знаменитую столицу тринадцатой провинции Нижнего Египта. Она находилась в самой южной части Дельты, к северу от Мемфиса.

Секари взволнованно и восхищенно смотрел на Исиду.

— Все части тела Осириса собраны. Тебе удалось дойти до цели твоих поисков!

— Остается еще один этап.

— Но это, в принципе, простая формальность!

— Неужели ты считаешь, что слава Гелиополя помешает Провозвестнику действовать?

— Вероятнее всего, нет… Но замысел его провалился! Несмотря на множество ухищрений и подстроенных нападений, ему не удалось прервать твое путешествие.

— И все же недооценивать его было бы нашей роковой ошибкой.

Секари обшарил весь корабль — от трюма до палубы.

Может быть, один из членов экипажа оказался слишком легкомысленным и поддался уговорам Провозвестника? Конечно, Секари всех их хорошо знал, но все же… Один из них мог оказаться соблазнен обещаниями блестящего будущего или польстился на легкие большие деньги…

Но ни пес, ни осел не выказывали ни малейшего недоверия к этим стражникам — воинам, воспитанным самим Собеком, прошедшим суровую школу.

Тогда какая же опасность ждет их в Гелиополе?

Рукав Нила блестел на солнце. Местность вокруг была зеленая: обширные пальмовые рощи. Они подплывали к мирному и строгому городу-храму… Там возвышается уникальный обелиск — солнечный луч. Здесь царил Атум, «создавший сам себя», и Ра, «светоносная сила». Здесь был и созданы «Тексты пирамид» — свод заклинаний, позволяющих душе фараона победить смерть и исполнить многочисленные превращения в ином мире. Великие пирамиды Древнего царства — результат духовных открытий посвященных из Гелиополя — своим колоссальным обликом свидетельствовали о вечности Осириса.

Центр города состоял из святилищ, которые были одновременно независимыми друг от друга и дополняли друг друга. В них служил целый сонм жрецов и их помощников. Никакое потрясение, казалось, не может поколебать эту священную землю.

На пристани Исиду встречали несколько жрецов с бритыми головами.

— Верховная жрица Абидоса, — произнес один из жрецов, — мы рады вашему приезду. Слух о вашем путешествии летит быстро — наша помощь вам обеспечена.

Такие заверения должны были бы успокоить Секари. Но они, наоборот, пробудили в нем новые подозрения. Слишком все просто, слишком легко, слишком напоказ… Что скрывалось за этими ласковыми словами?

— Я бы хотела видеть вашего главного жреца, — сказала Исида.

— Это, к несчастью, невозможно. Его только что разбил паралич, и он утратил способность говорить.

— Кто его замещает?

— Временно один из его помощников. Но в случае его смерти постоянные жрецы предложат Великому царю назвать наследника.

— Я хочу поговорить с заместителем.

— Мы немедленно предупредим его о вашем прибытии. А пока вы можете отдохнуть.

Временный жрец отвел Исиду, Секари, Северного Ветра и Кровавого в гостевой дворец, отведенный специально для высоких гостей. Осел и пес отдали дань обильной и вкусной пище, а потом заснули, тесно прижавшись друг к другу.

Секретный агент нервничал. На всякий случай он пил только воду. И, как только слуги ушли, обежал все отведенные им покои.

Ничего необычного он не обнаружил.

Богатое убранство. На стенах живописные изображения цветов, животных и святилищ.

Когда пришел заместитель главного жреца. Секари спрятался за дверь и внимательно вслушивался в каждое слово разговора.

— Ваше присутствие — высокая честь для нас, — произнес жрец.

— Ваша провинция называется Хозяин в добром здравии, — сказала Исида. — Вы храните магический скипетр Осириса, который позволяет поддерживать гармонию, соединяя части его тела. Согласны ли вы передать его мне?

— Он будет вам нужен для отправления таинств месяца хойяк?

— Да.

— Главный жрец, я думаю, согласен был бы это сделать?

— Я в этом уверена.

— Позвольте мне посоветоваться с постоянными жрецами.

Совет был недолгим.

Заместитель главного жреца сам принес скипетр, завернутый в белые пелены, и вручил его Исиде. Его мрачное лицо говорило о глубокой внутренней борьбе.

— Успех ваших поисков позволяет нам думать о благословении Абидоса. Но, к несчастью, ваше путешествие не окончено.

— Что вы хотите этим сказать?

— В Гелиополе был не только этот скипетр Осириса, но и саркофаг со всеми реликвиями. Без него они останутся бездейственными.

— А он… исчез?

Жрец смутился.

— Нет, конечно нет! Но из-за поломки главный жрец решил отправить его в Библ, столицу Финикии.^[183] Тамошние мастера славятся своим умением. Они заменят испорченные части деталями, изготовленными из кедра самого высокого качества.

— И когда реставрация завершится?

— Этого я не знаю.

— Месяц хойяк приближается, и я не могу долго ждать.

— Понимаю, понимаю… Но если вы хотите плыть в Библ и привезти саркофаг обратно, то… у нас для этого есть специальный корабль, который ходит между Египтом и Финикией.

— Экипаж готов к отплытию?

— Чтобы собрать моряков, нужно, конечно, время. Но, может быть, вы желаете, чтобы я занялся этим немедленно?

— Действуйте как можно быстрее.

Заместитель главного жреца поклонился и торопливо вышел из комнаты.

Секари в гневе выскочил из своего укрытия.

— Ах, брехня лживой гиены! До какой степени гнусная, просто немыслимо!

— Мне самой не нравится этот человек, — согласилась Исида. — Но он дал мне ценные сведения.

— Но он тебе лжет и расставляет силки!

— Очень может быть.

— Наверняка! Не слушай его, Исида. Жрецы Гелиополя совершили грех, и саркофаг уничтожен. И они выдумывают небылицы, лишь бы выйти из положения! Отправив тебя в Финикию, они намереваются удалить тебя из Египта и без сомнения убить.

— Возможно.

— Ну так не ходи на их корабль!

— Если есть шанс, один единственный шанс — я должна попробовать.

— Исида…

— Я должна.

Дух Сесостриса странствовал.

Он путешествовал по вселенной в бесконечном кружении звезд, плыл в космосе вместе с неутомимыми планетами в их беспрерывном движении. Его питал вечный звездный свет…

Вне сна, дня и ночи, вне течения времени его КА встречалось с КА его предков. Внешне все выглядело так, словно он спал. Его тело было подвержено всем внешним опасностям, от которых его охраняла личная стража фараона. И царь черпал энергию вне земной сферы.

Эта энергия была ему необходима, чтобы возродиться, пережить праздник возрождения храма Осириса и встретиться лицом к лицу с Провозвестником.

Вскоре уже откроются его глаза…

Бывший помощник старосты деревни Медамуд принес стражникам великолепное рагу, в которое подложил снотворное. Подал с поклоном блюдо и удалился. В священный лес он отправится не раньше, чем часа через два…

Час настал. Стражники спали на своем посту. Правда, двое еще пытались бороться со сном, но были уже не способны двигаться.

Осторожный злоумышленник решил подождать еще немного.

Наконец он решился войти в священный лес.

Тишина леса испугала его, и он чуть было не отказался от своей затеи. Но случай уж был чересчур удачный, другого такого не будет.

Раздвинув тяжелые ветви, террорист увидел старинный храм Осириса.

Вход в крипту…

Может быть, в ней сокровище?

Да, видимо так, потому что царь предпринял невиданные меры безопасности! А сам-то он где спрятался?

Бывший помощник управляющего осмелился войти в узкий коридор, который вел в погребальную камеру. Стены освещал слабый свет.

Вот и комната…

Вытянувшись на ложе, неподвижно лежит фараон.

Он, сам фараон!

Вот это удача!

Сначала последователь Провозвестника подумал, что он мертв. Но нет, он дышит! О боги! В двух шагах от него! Всего в двух шагах — он, Сесострис! И без всякой защиты!

Задушить или зарезать? Хватит одного — сильного и точного! — удара. И тогда монарх Египта захлебнется в собственной крови, а убийца отпразднует свой небывалый подвиг!

Он занес нож…

И тут глаза фараона открылись.

Преступник испуганно выронил из рук свое оружие и бегом бросился из крипты. Одним духом он пробежал через весь священный лес и наткнулся на солдат, которые пришли сменить своих уснувших товарищей.

Он, жестикулируя, пытался от них убежать, но удар пращи пригвоздил его к земле.

Не обращая внимания на такую мелочь, как лежащий на земле ненормальный, начальник караула сильно тряс за плечи своих уснувших воинов, грозя им суровой карой.

— Фараон… Кто-нибудь из вас видел фараона?

— Я здесь, — произнес суровый голос.

Заместитель главного жреца пришел за Исидой. Он почтительно, с церемонными поклонами довел ее до красивого корабля, выстроенного в Финикии.

— Вот письмо, которое предназначено для царя Библа. Его имя Аби-Схему, он верный союзник Египта. Он окажет вам замечательный прием и отдаст вам драгоценный саркофаг. Пусть ветер будет вам благоприятен!

Кровавый и Северный Ветер тоже быстро поднялись по трапу и устроились на палубе. Видя это, капитан, высокий крепкий тип с загорелым лицом, стал протестовать.

— Никаких животных у меня борту! — закричал он. — Или они спустятся на землю, или я их убью!

— Не подходи, — посоветовала ему Исида. — Они меня сопровождают и защищают.

Реакция Кровавого подтвердила капитану слова Исиды. Он понял, что лучше держать угрозы при себе. Капитан, пожав плечами, собрал своих матросов и приказал им выполнять маневр при отплытии.

— Не берись за руль, — приказала ему Исида.

— Вы что, смеетесь надо мной?

— Разве ты не знаешь, что только богиня Хатхор может руководить нашим плаванием?

— Я уважаю ее, и мне известна ее власть, но я привык идти своим маршрутом!

— Время мне дорого, — твердо возразила Исида. — Поэтому мы выйдем прямо в открытое море.

— Вы что… И не думайте! Это слишком опасно!

— Пусть решит сама Хатхор.

— Об этом не может быть и речи!

Один из моряков закричал своему капитану:

— Поглядите, корабль… Корабль идет сам собой!

Капитан схватился за руль. Но, послушное высшей силе, тяжелое дерево ничем не ответило на его усилия.

— Не трать силы, — предупредила его Исида. — А если ослушаешься, то огонь богини вернет тебе разум.

Обжегши себе руки, капитан взвыл от боли.

— Эта женщина — колдунья, — сказал один моряк-финикиец. — Давайте бросим ее в море!

Он угрожающе поднял руку, но не успел завершить жест, так как Кровавый прыгнул на него и опрокинул. А Северный Ветер, оскалив сильные зубы, стал подталкивать к жрице.

— Это непростые животные, — сказал другой матрос. — И не пытайтесь нападать на колдунью, иначе они разорвут нас!

— Помогите лучше своему капитану, — посоветовала команде Исида. — Оставайтесь каждый на своем месте, и наше путешествие пройдет хорошо. Хатхор пошлет нам благоприятный ветер и спокойное море. Ее почитают в Библе, и она рада, что увидит свой храм.

Предсказание верховной жрицы Абидоса сбылось. Повергая моряков в полное изумление, корабль шел невероятно быстро.

Несмотря на боль и обиду, капитан предпочел не унижаться. Он был нанят ливанцем и должен был выполнить задание, чтобы получить солидное вознаграждение. Не станет же он ломать свою судьбу из-за какой-то там девчонки! Не упускать же случай, тем более что второй такой может и не представиться!

Из-за магии богини Хатхор путешествие шло очень быстро, и Библ вот-вот должен был показаться на горизонте. Время поджимало, а злоумышленник все не мог подойти к своей жертве, рядом с которой неотступно стояли ее двое защитников.

Оставалось одно: залезть на главную мачту и убить колдунью, всадив ей в спину гарпун. Капитан был особенно ловок в этом и уж точно не промахнется!

Верховная жрица Абидоса смотрела на море и думала об Икере. Он, должно быть, испытывал в жизни сильный страх: первый раз, когда знал, что его должны были бросить в волны, а второй раз — во время кораблекрушения «Быстрого».

Исида знала, что ее муж еще жив. Она это чувствовала, она это знала наверняка.

Тут зарычал Кровавый.

Исида не смогла его успокоить.

Кровавый чуял вокруг нее опасность. И в тот момент, когда он поднял голову, капитан потерял на мачте равновесие, сделал несколько неуклюжих движений в воздухе и упал в море.

— Поможем ему! — закричал один из моряков.

— Это бесполезно, — рассудительно остановил его второй. — У нас нет никаких шансов. Мы его не догоним. А догоним его, так не догоним корабль! Тут уж одно из двух. Раз богиня Хатхор покровительствует нам, то придется позабыть об этом человеке. Тем более что он нас мучил непосильной работой, а деньги забирал все себе.

— Библ! — закричал сверху впередсмотрящий. — Мы у цели!

Падение капитана не было результатом его неловкости или случайности. Когда он пролетал мимо, Исида увидела, что в его груди торчал кинжал. Это было доказательством присутствия на корабле Секари, который, как всегда, ловко и незаметно сумел туда пробраться. Он сумел незаметно для всех следить за безопасностью своей сестры по Золотому кругу Абидоса.

В Библе появление корабля таких размеров послужило поводом для праздника, который был слегка омрачен рассказом боцмана об утонувшем капитане. Было решено, что это несчастный случай, в котором виноват сам упавший, потому что оказался неловким, чем подверг неоправданному риску экипаж.

Начальник порта приветствовал Исиду.

— Я — верховная жрица Абидоса, и я должна передать это послание царю Аби-Схему.

— Вас немедленно проводят во дворец!

Исида пошла к старому городу, окруженному стенами.

Во дворце, согласно протоколу, Исиде были оказаны подобающие знаки внимания. А поскольку царь исполнял сейчас в храме Хатхор посвященный богине ритуал, Исиду пригласили к нему присоединиться.

Здание храма, построенное в египетском духе, было не лишено величия. Два склона — один справа, другой слева — давали возможность подойти к нему. Среди пяти колоссов у восточной стены было изображение фараона.

Ритуальный служитель очистил Исиду, возлив на нее воду из большого бассейна. Затем Исида простерлась ниц перед алтарями, покрытыми богатыми приношениями, прошла по двору, по периметру которого был расположен ряд часовен, и вошла в святилище. Там стояла великолепная статуя Хатхор с солнечным диском на голове.

Маленький кругленький человечек, одетый в пеструю тунику, горячо ее приветствовал.

— Меня только что предупредили о вашем приезде, верховная жрица! Труден ли был ваш путь?

— Я проделала прекрасное путешествие.

— Каждое утро я благодарю Хатхор за процветание, которое она дарует моей небольшой стране. Чистая и верная дружба Египта гарантирует нам счастливое будущее, и мы рады, что можем укрепить наши связи. Как вам нравится это святилище?

— Оно великолепно.

— О, конечно, его нельзя сравнить с вашими храмами, но местные мастера под руководством египетских художников попытались выразить свое трепетное почитание богини Хатхор. По этому случаю фараон подарил мне золотую диадему, украшенную магическими мотивами, знаками жизни, процветания и долготы дней. Я не упускаю случая ее носить! Мои подданные обожают египетский стиль.

Царь и верховная жрица дошли наконец до входа в храм.

— Какой прекрасный вид! Крепостные стены, старый город, море… От этого вида глаз радуется… Извините мое любопытство. Это правда, что главные тайны Египта в Абидосе?

— И тем не менее за одной из них я приехала сюда.

Аби-Схему, казалось, был удивлен.

— Не может быть! Тайна Осириса и здесь, в Библе?

— Это саркофаг.

— Сар-ко-фаг… — повторил царь по слогам. — Может быть, вы намекаете на легенду, согласно которой он доплыл до сада этого дворца, где растет чудесный тамариск? И где этот тамариск якобы скрыл этот саркофаг от людских глаз? Но ведь это просто легенда!

— И тем не менее вы мне не покажете это место?

— Конечно, конечно, но оно вас, поверьте, разочарует.

— Я привезла для вас письмо от одного из жрецов Гелиополя…

Письмо было подписано ливанцем, а текст написан по-финикийски. После обычных, пышных, вежливых фраз он содержал недвусмысленный приказ:

«Исиду, верховную жрицу Абидоса, тайно умертвить. Пусть ее смерть походит на несчастный случай. Провозвестник не нападет тогда на твою страну, а ты получишь награду. Наши торговые дела возобновятся».

Упоминание о «торговых делах» сильно обрадовало царя Аби-Схему. Это он отправлял ливанцу нелегальные товары, которые уходили на египетских кораблях. Хозяину Библа не нравилось, что налаженный трафик был прерван. А раз в этом, по всей видимости, виновата именно эта женщина, она исчезнет с лица земли.

— Не желаете ли отдохнуть и…

— Я бы хотела увидеть сад.

— Как пожелаете. Но меня срочные дела призывают во дворец. Если вас это не обидит, то вас будет сопровождать мой дворецкий.

Кедры, сосны, тамариски, оливковые деревья… Исида медленно шла по аллеям, разыскивая старый тамариск, с достаточно развитой кроной и низкими ветвями, чтобы он мог укрыть саркофаг. Ее защитник, Секари, остался на корабле, и ей его не хватало.

Перед собой Исида увидела группу женщин с суровыми лицами.

Исида оглянулась. Позади себя она увидела такую же группу. Справа и слева тоже. Не убежать.

Женщины были изысканно одеты, с прекрасным макияжем. Они явно принадлежали к высшему финикийскому обществу. Они медленно сжимали свое кольцо.

— Ты воровка и присвоила себе чужой титул! — вдруг крикнула Исиде одна из женщин. — Ты думала, что нас можно одурачить и лишить наши земли плодородия! Но благодаря бдительности нашего царя мы разгадали твои замыслы. Мы помешаем тебе повредить нам!

— Вы ошибаетесь.

— Так ты еще обвиняешь нашего монарха во лжи?! Ты — чужеземная преступница. В Египте ты признана виновной в использовании черной магии! Мы затопчем тебя и бросим твой труп в море!

Толпа наступала…

— Я — Исида, верховная жрица Абидоса и…

— Твои лживые слова здесь никого не интересуют! У нас ты не найдешь снисхождения.

Исида не стала опускать глаз перед толпой своих убийц. Просто в знак траура она распустила свои чудные волосы. Как был прав Секари! Это истинная западня: она утонет в результате несчастного случая!

Предводительница дала сигнал к атаке.

— Подождите! — крикнула вдруг красивая женщина постарше; в ее голосе чувствовалась природная властность. — Нежный аромат этих волос говорит о том, что перед нами высокородная особа.

Возбужденные женщины сами в этом убедились, трогая волосы Исиды.

— Осмелитесь ли вы солгать царице Библа и подтвердить свой узурпированный титул?

— Мой отец — фараон Сесострис — действительно меня воспитал так, что меня смогли возвести в сан верховной жрицы священного города Осириса.

— Что же вы делаете здесь?

— Я должна сопровождать в Абидос саркофаг Осириса, скрытый в этом саду. И царь, ваш супруг, мне это позволил.

Восклицания, шепот и любопытство свели на нет агрессивность придворных дам. По одному жесту своей повелительницы они разошлись в разные стороны.

— А теперь идите за мной, — сказала царица Исиде. — Я требую, чтобы вы мне все объяснили.

39

Надев белоснежную тунику Осириса и обратившись ко всем четырем сторонам света, Сесострис четырежды объединил небо и землю. На его шее был шарф из красного льна — символ света Ра, разверзающего тьму. Сесострис освятил новый храм Осириса. Шесть хранилищ были наполнены вазами и кубками из обожженной глины, каменными полировочными приспособлениями, миниатюрными инструментами из бронзы, браслетами из сердоликовых бусин, кирпичами из обожженной глины, зелеными и черными маслами. Там же находились голова и плечо быка из диорита. Пол, облицованный серебром, сам собой очищал шаги ритуальных служителей.

Фараон в первый раз осветил наос.

— Даю тебе силу и радость солнца, — обратился он к Монту, повелителю святилища.

Его земное воплощение — дикий бык — будет поддерживать живым КА этого здания, где состоялось возрождение фараона. На цоколе одной монументальной колонны изображено, как Хор и Сет подносят ему росток древа миллионов лет — знак вечной, постоянно обновляемой жизни и знак могущества.

Статуи представляли старого царя сидящим спина спиной к молодому царю. В своей символической сущности соединялись начало и конец, динамизм и покой. Двор был украшен колоннами Осириса, утверждающими триумф воскресения.

Маленькая улочка отделяла храм от квартала, где размещались жилища постоянных жрецов, очищавших себя водой из священного озера. Среди жрецов были и специалисты, трудившиеся в лаборатории. Туда свозились притирания, ароматы и золото Пунта.

Восстановив в Медамуде традицию Осириса, Сесострис создал себе главное оружие против Провозвестника.

Оставалось сделать его действенным.

Фараон направился к помещению, где содержался бык. Почуяв его приближение, дикое животное впало в ярость.

— Успокойся, — сказал фараон. — Ты страдаешь от отсутствия женского солнца. Но строительство нового храма выведет тебя к нему.

Всю ночь напролет пение и танцы радовали сердце золотой богини. Питаясь музыкой, она согласилась рассеять тьму и появиться.

Успокоившийся бык позволил фараону войти к себе. В самом центре — небольшая молельня, стоящая в тени акации.

Внутри молельни — запечатанный сосуд с лимфой Осириса — источником жизни и тайна божественного созидания.

Царица Библа была поражена.

— Итак, — заключила она, выслушав рассказ Исиды, — мой муж решил убить вас, расставив вам такую чудовищную западню? Вы сознаете всю тяжесть обвинений?

— Если бы вы не вмешались, — произнесла Исида, — ваши придворные дамы уже убили бы меня. Вам нужно дополнительное доказательство?

В изнеможении царица обратила взор к небу.

— Скажите, ваша страна предаст Египет? — напрямик спросила вдова.

— Главную роль у нас играют коммерческие интересы, и царь увеличивает число партнеров. Порой даже в ущерб данному слову.

— Но вас мучат еще и другие заботы, царица.

— Да. Болеет мой сын. Вылечите его, и я укажу вам истинное местонахождение саркофага.

Ребенок бредил. У него была сильная лихорадка.

Исида поставила вокруг него семьдесят семь факелов, чтобы привлечь духов-хранителей, способных отвести силы разрушения.

Когда она приложила указательный палец к его губам, малыш успокоился и улыбнулся.

— Болезнь рассеивается, боль уходит. К тебе возвращаются твои жизненные силы.

Один за другим погасли факелы. К ребенку снова вернулся здоровый цвет лица.

— Ваш саркофаг действительно находился под тамариском, — сказала царица. — Царь получил письмо, в котором его вынуждали перенести саркофаг и спрятать его в одной из колонн зала для аудиенций. Уезжайте, Исида, иначе вы умрете.

— Неужели Провозвестник стал хозяином вашей земли?

Царица побледнела.

— Откуда… Откуда вам это известно?

— Отведите меня во дворец.

— Исида, это безумие!

— Разве вы не хотите спасти Библ?

Стратегия царя требовала от него тонкости и дипломатичности. Не вызывая гнева Египта, он получал огромные барыши, покровительствуя коммерческим операциям ливанца. Учение Провозвестника его вовсе не интересовало, но некоторые уступки бывают порой необходимы.

Царю Аби-Схему очень нравился его зал для аудиенций, украшенный великолепной росписью. Он всегда садился спиной к окну, открывавшемуся на море. Когда море бушевало, гребни волн долетали до его окна. И тогда принцу казалось, что он господствует и над морем, над всей природой. Но остается в укрытии.

В зал вошла его супруга.

— Чего ты хочешь?

— Я хочу представить тебе целительницу, которая излечила нашего сына. Это настоящее чудо! На моих глазах утихла мучившая его лихорадка, он нормально ест и даже начинает играть!

— О, как я отблагодарю ее?

— Ты дашь ей то, что она у тебя попросит?

— Даю тебе в этом слово Аби-Схему.

Царица насмешливо посмотрела на супруга.

— Берегись богини Хатхор! Разве она не наказывает клятвопреступников?

— Ты что, сомневаешься в моем слове?

— О, на этот раз нет, дорогой супруг! Никто не станет рисковать жизнью собственного ребенка. Поэтому представляю тебе нашу благодетельницу.

Принцесса ввела в зал Исиду.

Аби-Схему, пораженный, поднялся с трона.

— Как, вы? Но вы…

— Я должна была умереть? Стать жертвой несчастного случая? Как говорит один наш мудрец, ложь никогда не доводит до добра. Вообразите себе реакцию фараона Сесостриса на известие об исчезновении его дочери!

Царь опустил глаза.

— Каковы ваши требования?

— Мне нужен саркофаг.

— Он уничтожен!

Исида по очереди дотронулась до каждой колонны в зале и остановилась около седьмой.

— Сдержите ваше слово, Аби-Схему.

— Но ведь не стану же я разрушать эту колонну, чтобы доказать вам, что в ней нет того, что вы ищете!

— Хатхор, покровительница Библа, может превратиться в Сехмет! И к ярости львицы добавится яд кобры. Измена данному слову станет непростительной ошибкой!

Пальцы Аби-Схему стиснули рукоять кинжала. Разве не лучшее решение — убить эту наглую жрицу?!

В это время Секари, подтянувшись к краю окна, наблюдал за принцем Библа. Охрана корабля была им поручена Кровавому и Северному Ветру, которых моряки считали богами-защитниками, а сам он отправился на выручку Исиды.

Кинжал медленно выходил из своих ножен…

Секари готовился к прыжку, чтобы помешать Аби-Схему…

Но в этот момент к супругу обратилась царица.

— Верховная жрица Абидоса спасла нашего сына! Не святотатствуй! Не наноси оскорблений ни богам, ни фараону! Лучше вырази свою благодарность!

Оценив весь возможный риск, царь сдался.

Позвали каменщика. Тот осторожно освободил саркофаг из каменного плена. Саркофаг был сделан из негниющего дерева акации. Его крышка была украшена парой глаз, которые позволяли видеть невидимое…

Когда Исида в сопровождении царицы вышла из зала, Секари оставил свой наблюдательный пункт и вплавь отправился на корабль.

— Пусть фараон не слишком сурово наказывает Аби-Схему, — попросила царица. — Мой муж так заботится о процветании своей страны, что, к прискорбию, бывает даже неосмотрителен.

— Пусть он изгонит из своей земли сторонников Провозвестника. Иначе они убьют его и всех вас и превратят Библ в настоящий ад!

Осел и пес бурно радовались возвращению своей молодой хозяйки, а Кровавый не преминул встать во весь свой огромный рост и поставить ей на плечи лапы.

Драгоценный саркофаг тщательно обернули в полотно и прочно прикрепили веревками к стенам центральной кабинки, чтобы он не повредился при качке.

— Тут возникла еще одна проблема, — сказал Секари. — После исчезновения капитана местные моряки считают, что этот корабль проклят. И экипаж найти невозможно.

— Хатхор заменит его нам и сама будет нас вести. Поднимай большой парус, а я займусь рулем.

Исида произнесла заклинания о счастливом плавании под покровительством повелительницы звезд.

Поднялся хороший бодрый ветер, корабль вышел из порта Библа и направился в сторону Египта.

Северный Ветер и Кровавый проспали почти все время возвращения, которое оказалось еще более быстрым, чем поездка в Библ.

Как только судно пришвартовалось в речном порту Гелиополя, Исида поднесла богине Хатхор жертву из цветов и вина.

— Глаз не спускайте с саркофага, — попросила она Секари и его двух помощников.

— Не нужно ли мне проводить тебя в храм?

— Я ничем не рискую, — сказала Исида.

При входе в священную землю заместитель главного жреца, увидев Исиду, пробормотал что-то неразборчивое, потом попытался произнести приветствие.

— Вы… Вы вернулись?

— А вы меня считаете привидением?

— Но ваше путешествие…

— Никаких серьезных происшествий.

— Это пролетело так быстро, что…

— Повелительница звезд сдерживала время. Как себя чувствует главный жрец?

— К несчастью, не лучше, увы! Мы постоянно боимся трагического конца. А вы нашли… саркофаг?

— Царь Библа Аби-Схему отдал мне его. А сейчас он под высоким покровительством.

— Отлично, отлично! Не хотите ли подкрепиться, вы ведь…

— Я уезжаю немедленно. Верните мне «корзинку таинств» с реликвиями Осириса, которую я вручила вам перед своим отплытием в Библ.

Заместитель главного жреца разразился рыданиями.

— Это ужасно, ужасно! Никогда подобная драма у нас не происходила! Не должна была произойти! Особенно здесь, в Гелиополе!

— Объяснитесь.

— Я не нахожу слов, я…

— Сделайте все же усилие.

— Корзинку украли, — признался прерывающимся голосом заместитель.

— Вы провели расследование?

— Оно, к несчастью, не дало результатов.

— А вот я так не считаю, — сказал рядом чей-то звонкий голос, от которого вздрогнул заместитель.

Сначала Исида, а потом еще этот! Два призрака!

— Вы главный жрец? Но ведь вы… Вы ведь умирали!

— Я должен был в этом убедить своих приближенных, чтобы выяснить, кто из них предался Провозвестнику. И мне понадобилось вещественное доказательство. Ты мне его и дал, спрятав корзинку таинств.

— Вы ошибаетесь, вы…

— Отрицать свою вину бесполезно.

Стражники, охранявшие храм, окружили обвиняемого.

Он тут же изменил свое поведение.

— Ну ладно! Я действительно служу будущему хозяину Египта, который снесет все ваши поганые святилища и повсюду насадит новую веру! Ваше поражение неминуемо, потому что Осирис не воскреснет. Человек, которому я передал корзинку, сжег ее.

— Вот она, — сказал главный жрец, передавая корзинку верховной жрице Абидоса. — Твой подельник был арестован еще до того, как совершил это чудовищное преступление. Ну а поскольку он все подробно рассказал, нам известно, что у Провозвестника других шпионов в Гелиополе нет.

Поиски Исиды подошли к концу.

Корзинка таинств собрала все части тела Осириса, которые Исида попытается соединить в Абидосе. Правда, она не уверена, что у нее получится.

Ее ждал Икер.

И ее любовь к нему росла…

Часть третья ТАИНСТВА МЕСЯЦА ХОЙЯК^[184]

Месяц хойяк, день первый (20 октября)

Абидос

Закончив ритуал восхода солнца, Безволосый и Нефтида отправились в Дом жизни. Жрец прочел заклинания о сохранности мумии, жрица магнетизировала ее взглядом. Отсутствие малейших признаков разложения доказывало, что Икер продолжает жить, существовать в промежуточном пространстве между небытием и возрождением.

После полудня начались новые допросы.

Наступил черед Асхера.

— Твои начальники докладывают, — сказал Безволосый, — что ты умеешь подготавливать вазы к ритуалу. Ты чистишь сейчас предметы культа самым примерным образом.

— Такой отзыв трогает меня. Я попытаюсь быть еще полезнее.

— Чего ты хочешь достичь в жизни, Асхер?

— Я хочу создать семью и как можно дольше работать на Абидосе.

— Не хочешь ли ты вступить в ряды постоянных жрецов?

— Об этом можно только мечтать!

— А если бы это стало реальностью?

— Разве Египет — не страна чудес? Я не осмеливаюсь этому верить, но если это действительно будет так, то я с радостью оставлю свои прежние занятия ради службы Осирису.

— Тебя не пугает строгость наших правил?

— Нет, напротив, она соответствует моим убеждениям! Разве Абидос не является основанием, на котором стоит здание египетской духовности?

— Ответь мне честно: замечал ли ты странные события или чье-нибудь сомнительное поведение?

Провозвестник сделал вид, что задумался.

— Я чувствую гармонию, которая соединяет тот и этот миры. Здесь каждая секунда нашего существования обретает смысл. Временные и постоянные жрецы исполняют точные поручения — каждое в свой урочный час и каждый по своим способностям. Дух Осириса возносит нас над нами самими.

Провозвестник не высказал ни обвинения, ни подозрения. По его словам, Абидос был похож на рай.

Нефтида почти не притронулась к пище.

— Ты не голодна? — спросил ее Провозвестник.

— О, сегодня первый день месяца хойяк! Это день празднования таинств, от которых зависит дальнейшая жизнь государства Обеих Земель.

— И ты беспокоишься?

— Процесс воскрешения Осириса всегда очень опасный, и мы с нетерпением ждем нашу верховную жрицу. Без нее нельзя начинать ритуал.

— Она будет играть в нем главную роль?

— Она посвящена в Великое таинство.

— Отводить такую важную роль женщине по меньшей мере не стоило!

У Нефтиды словно пелена с глаз спала. Куда девалось все обаяние Асхера! Но это было к лучшему — она снова обрела способность контролировать самое себя.

Нефтида ничем не выдала своего волнения и перемены своего отношения к этому человеку.

— Не стоило?.. Что ж, может быть, ты и прав…

— Египет утрачивает могущество, потому что слишком много привилегий дано твоему полу!

— Твоя речь перед Безволосым — а он такой строгий! — была просто замечательной!

— Почему ты промолчала?

— Мне казалось, что твое назначение — дело решенное.

— Я сказал тогда о своем желании создать семью. Согласишься ли ты выйти за меня замуж?

Провозвестник нежно сжал руки Нефтиды.

— Это очень серьезное решение, — прошептала она, нежно улыбаясь. — Я еще очень молода и…

— Повинуйся мне, и я сделаю тебя счастливой. Разве женщина не должна подчиняться своему мужу и удовлетворять его малейшие желания?

— А как же… мои обязанности жрицы Абидоса?

— Это простые иллюзии! Просторы духа недоступны женщинам! Что они могут в них понимать?! Ты ведь достаточно умна, чтобы ощутить это. И ты также поймешь, что одной жены мужчине недостаточно. Порывы женщин ограничены их натурой, но у мужчин этого нет. Давай будем соблюдать божественный закон, а он говорит нам о превосходстве мужчины.

Прекрасная жрица покорно слушала, не осмеливаясь взглянуть в глаза своему соблазнителю.

— Твои слова так новы, так неожиданны…

Провозвестник нежно обнял Нефтиду.

— Вскоре мы скрепим наш союз. И ты разделишь со мной ложе, станешь моей первой женой, матерью моих сыновей. Ты даже не можешь представить себе, какое радостное будущее тебя ожидает.

Командующий силами безопасности мерил шагами набережную. Он очень нервничал. Правда, он был опытным воином, но теперь начинался месяц хойяк, а он был жизненно важен для страны. В отсутствие верховной жрицы ритуалы могут оказаться недейственными.

— Приближается корабль! — предупредил начальника дозорный.

Немедленно были развернуты в цепь воины береговой стражи.

При виде гиганта, стоящего на носу, волнение военачальника спало, а сомнения рассеялись. Возвращение фараона позволит служителям Абидоса вздохнуть свободнее.

Сесострис, торжественно неся запечатанный сосуд, широкими шагами направился к Дому жизни, за которым велось наблюдение круглые сутки. Фараона радостно встретили Безволосый и Нефтида.

— Вот источник энергии Осириса, — произнес Сесострис. — Поставьте вазу в изголовье Икера.

Пока оба ритуальных служителя занимались этим делом, фараон призвал начальника стражи и велел ему утроить караулы. Самый лучшие лучники заняли позиции на крыше Дома жизни, который превратился в неприступную крепость. Каждому воину было выдано по кинжалу из обсидиана с магическими заклинаниями.

— Горе нам, вернулся фараон! — воскликнула Бина.

— Значит, — удивился Провозвестник, — его душа сумела пройти по ту сторону жизни? Значит, она соединилась с его телом?! Стало быть, Сесострис сумел отпраздновать в Медамуде свое обновление! Значит, в нем теперь есть новые силы, и он хочет, чтобы Абидос ими воспользовался…

— Онстановится нам опасен?

— Сесострис всегда был нам опасен! Нам необходимо выведать его планы.

— Господин… Вы сегодня снова обедали с этой Нефтидой.

Провозвестник ласково погладил Бину по голове.

— Это податливая и понятливая женщина. Она примет новую веру.

— И вы на ней… женитесь?

— Вы обе будете мне подчиняться и служить, потому что таков божественный закон. Бесполезно к этому возвращаться, голубка моя.

Прибежал обезумевший Бега.

— Только что приехал фараон! Он привез запечатанный сосуд! И плывет еще один корабль — это Исида!

По внутренним углам Дома жизни Безволосый поставил четыре огнедышащие львиные головы, четыре урея, четырех бабуинов и четыре очага. Теперь никакая злая сила не сумеет проникнуть внутрь здания с каменными стенами, в которое можно пройти только через массивную дверь из белого известняка.

Потолок главного двора — это небесный свод богини Нут. Его песчаный пол — подножие бога земли. В центре — часовня с ладьей Осириса, где лежит тело Икера.

Наконец-то Исида видит его!

Она не в силах сдержать слезы, хоть и упрекает себя в такой слабости… Через какое-то время, чуть успокоившись, она тоже берется за работу. Здесь все — фараон, Безволосый, Нефтида. Икеру нужны не проявления траура, а успешное завершение превращения, которое выведет его к свету.

Воскресение требует передачу смерти.

Смерть Икера должна перейти в тело вечно обновляемого и возрождающегося Осириса^[185], победителя небытия. Только он один впитывает все формы смерти, превращая их в жизнь.

Еще следовало воссоздать трех Осирисов и пройти ритуальный обряд с абсолютной точностью, не совершив ни единой ошибки.

В распоряжении у ритуальных служителей было всего тридцать дней месяца хойяк.

Исида собрала каменное тело Осириса, соединив реликвии, собранные за время поисков. Голова, глаза, уши, затылок и челюсти. Позвоночный столб, грудь, сердце, руки, пальцы, фаллос, ноги, бедра и ноги. С помощью скипетра из Гелиополя Исида сделает гармоничными все части тела воскрешения. Золотой скипетр из долины Тота придаст этому телу сверхъестественную силу.

И вот царь открывает запечатанный сосуд с лимфой бога — таинство алхимии и источник жизни. Течение ее подобно паводку, она накрепко соединила между собой все части собранного тела. От нее стал распространяться чарующий аромат Пунта.

Исида дотронулась до мумии почитаемым камнем, привезенным с острова Сопеда, чтобы оживить то, что кажется инертным, и заставить биться каменное сердце. Затем она обмазала ее тремя слоями мази, завернула в четыре пелены, которые символизировали четыре состояния света, полученные во время открытия небесного окна, и положила ее в шкуру барана из Фив.

— Твое имя — Жизнь, — объявил фараон. — Наша мать, богиня неба, зародит тебя снова и раскроет твою тайную природу, передав ее твоему сыну — Осирис-Икеру.

Сесострис положил первого Осириса, составленного из металла и минералов, в живот космической коровы из золоченого дерева, усеянный звездами и созвездиями — истинный исток всех живущих. В этой колыбели произойдет воскресение, невидимое для земных глаз, но необходимое, чтобы осуществился весь комплекс превращений.

— От Ра, созидающего свет, — изрек фараон, — рождается металлический камень. Через него осуществляется таинство Великого творения. Из металла и драгоценных камней он превращает Осириса в золотое древо. Моя сестра Исида, продолжай алхимическую работу.

На деревянную раму Исида натянула льняное полотно. В его центре она нарисовала силуэт Осириса, затем вылепила его из влажного плодородного ила, замесив его с зернами ячменя и пшеницы, благовониями и порошком из драгоценных камней.

— Ты — среди нас, смерть тебя не разлагает. Пусть ячмень станет золотом, пусть твое возрождение примет вид зеленеющих побегов, которые прорастут из твоего светлого тела. Ты — боги и богини, ты — оплодотворяющий поток, ты — целая страна, ты — жизнь!

Второй Осирис обрел свою форму. Тесно связанный с первым, начинался второй процесс возрождения.

Третьим Осирисом должна была быть мумия бога, лежавшая в своем вечном жилище Абидоса и воскресшая в девятом часу утра в последний день месяца хойяк прошлого года. Так бессмертие переходило от бога к богу.

Осквернив гробницу и уничтожив мумию Осириса, Провозвестник стремился помешать воскресению вообще.

Но в этот раз Царский сын и Единственный друг сам станет носителем ритуала. Но окажется ли его тело достаточно прочным, чтобы выдержать испытание?

Вдова смотрела на своего супруга.

— Будь третьим Осирисом, — взмолилась она, — и соверши последнее воскресение!

Впереди оставалось только двадцать девять дней…

Месяц хойяк, день второй (21 октября)

Абидос

— Охрана Абидоса увеличена втрое! — взволнованно сказал Бега. — И каждый воин, кроме обычного оружия, имеет еще обсидиановый кинжал с магическими заклинаниями, способный поражать призраков. Исида, Нефтида и Безволосый так и не выходили из Дома жизни.

— Спрашивал ли ты у других постоянных жрецов? Может быть, они что-нибудь знают?

— Все сходятся во мнении: начался ритуал воскрешения.

— Но на чем он основан?

И тут Бина широко распахнула свои глаза… Она обвела всех невидящим взглядом и зашептала:

— Это Икер…

Провозвестник обнял ее за плечи.

— Икер умер, моя милая. Я уничтожил мумию Осириса и сосуд с источником жизни. Абидос стал пустой раковиной, и ритуалы не подействуют!

— Я вижу Икера… Он плывет между жизнью и смертью, — продолжала Бина. — Его глаза открыты… Исида и фараон пытаются вернуть его к свету…

— Нужно им помешать! — взвыл Бега.

— Прикажи Шабу Бешеному изучить расположение охраны. Если существует возможность, пусть даже самая малая, проникнуть в Дом жизни, он ее найдет.

Счастливый оттого, что ему разрешили поразмять ноги, Шаб Бешеный вышел на воздух. Он предпринял тысячу мер предосторожности, чтобы не привлечь внимание стражи. Против его ожиданий ночь не давала ему дополнительных преимуществ, потому что само здание Дома жизни и всю округу освещали сотни светильников. Лучники сменялись часто и не успевали утомиться от напряженного вглядывания в темноту и от неутоленного желания поспать. Их бдительность не ослабевала.

Выводы Шаба Бешеного были категоричными: в зону попасть невозможно.

Провозвестник успокаивал Бину, которая билась в конвульсиях. После видения ее тело, как это было всегда, долго содрогалось.

— Я боюсь могущества фараона и этой проклятой верховной жрицы! — призналась Бина. — О господин мой! Вы должны покинуть Абидос. Рано или поздно они выследят вас!

— Ты духом своим видела ритуал Великого таинства. Скажи, как действует фараон?

— Он использует Осириса прошлого года, чья энергия выдохлась, и делает из него нового. Он организует тройное воскрешение — минеральное, металлическое и растительное. Лимфа запечатанного сосуда необходима именно для этого. Архивы Дома жизни — «Души света» — научили его, как именно следует поступать.

— Значит, из жертвы Икер превратился в носителя Осириса, — проговорил заинтригованный Провозвестник. — Единственное существо на свете даст мне сведения из первых рук. Это Нефтида! Предупреди меня, как только она появится.

Исида и Нефтида поставили вокруг Икера четыре канопы с изображением божеств. С западной стороны — первая, с головой сокола (Кебех-сенуф, «тот, что дает своему брату свежую воду»), в которой хранились кишки, сосуды и путепроводы энергии Осириса. С восточной стороны — вторая, с головой шакала (Дуа-мутеф, «тот, кто почитает свою мать»), в ней были желудок и селезенка. С южной стороны — третья, с головой человека, содержала печень. С северной стороны — четвертая, с головой бабуина, там находились легкие.

Объединившись, четыре сына Хора, наследника Осириса, усиливали КА и сердце своего отца.

Две сестры приподняли крышки и произнесли заклинания почитания соколу, шакалу, человеку и бабуину. В мумии Икера зародились четыре новых органа.

В это мгновение три Осириса — минеральный, растительный и человеческий — функционировали в симбиозе. Отныне неразделимые, они воскреснут или погибнут вместе.

Фараон и Безволосый ушли из Дома жизни с наступлением ночи. Глава жреческой общины собрал постоянных жрецов и жриц и объявил им о том, что началось исполнение Великого таинства месяца хойяк.

— Разве запечатанный сосуд не исчез? — удивился Бега.

— Фараон привез точно такой же из храма в Медамуде. Все условия созданы теперь для того, чтобы мы смогли увидеть, как возродится Осирис.

Месяц хойяк, день третий (22 октября)

Абидос

Семь жриц богини Хатхор выбрали самые красивые и спелые финики. Они положили часть их на серебряное блюдо, а другие положили под пресс, чтобы получить сок. Он нужен был для получения вина, которое символизировало восстановительные соки Осириса.

Закончив свою работу, они отдали фрукты и вино фараону. В конце ритуала зари, исполненного в Храме миллионов лет, Сесострис вернулся в Дом жизни и поднес это жертвенное приношение трем Осирисам.

— Вот воплощение благодатного огня. Пусть он поможет вам возродиться вместе с новым годом в самом сердце Великого творения.

— Здесь исполняется таинство творения, навсегда запечатанное, — произнесла Исида. — В твоем теле света, Осирис, встанет солнце.

Первая твердая и жидкая пища трех Осирисов была принята. Теперь Безволосый должен был подготовить процессию жирных быков и их заклание, предназначенное на шестой день месяца хойяк.

Только Исида осталась возле Икера.

— Меня интересует один временный жрец, — призналась Нефтида Безволосому. — Не скрою, меня влечет к нему, и он попросил меня стать его женой. Это прекрасный ремесленник, все его ценят как искусного мастера. И даже вы подумываете сделать его постоянным жрецом.

— О ком это ты?

— Об Асхере. Том высоком временном жреце, которого вы недавно расспрашивали. Он очень обаятелен. У него певучий голос, он любезен, почти нежен. Но он говорил мне о женщинах такие речи, что я испугалась. Ни одна из женщин не кажется ему достойной быть жрицей. И он утверждает абсолютное превосходство мужчины. Я не стала ему возражать, а сделала вид, что соглашаюсь.

— Он шутил или говорил серьезно?

— Я не думаю, что это шутка. Но мне хотелось бы получить подтверждение.

— Будь осторожна! Если это последователь Провозвестника, то ты в опасности.

— Но в таком случае он приведет меня к своему хозяину.

— Зачем бы ему отводить тебя к хозяину?

— Потому что я могу рассказать ему о таинствах Дома жизни.

— Мы назначим тебе охрану.

— Только пусть она будет незаметной! В противном случае Асхер перестанет мне доверять, и я пропала.

— Ты вполне осознаешь всю опасность своего плана?

— Выяснить, где находятся силы зла, внедренные в Абидос, совершенно необходимо. Вот, может быть, наконец удачный случай?

— Существует менее опасный способ, — сказал Безволосый. — Нужно разузнать, кто разрешил допустить этого Асхера в Абидос. Прежде чем приниматься за прощупывание своего воздыхателя, подожди результатов моей проверки.

Нефтида подумала о страданиях и мужестве своей сестры Исиды. Пусть даже с риском для жизни, но она поможет отвести опасность от дома воскрешения!

Месяц хойяк, день четвертый (23 октября)

Мемфис

По мрачному выражению лица визиря Собека генерал Несмонту понял, что произошла катастрофа.

— Напали заговорщики.

— Нет. Трибунал только что вынес свой приговор…

— Но только не говори мне, что…

— Максимальное осуждение.

— Но Сехотеп никого не убивал!

— По мнению трибунала, намерение равно действию. Отягчающим обстоятельством здесь служит то, что он принадлежит к Дому царя.

— Нужно обжаловать это решение!

— Оно окончательное, Несмонту. В наши неспокойные времена правосудие должно быть образцовым. Для Сехотепа не сможет ничего больше сделать даже фараон.

Не может быть! Член Золотого круга Абидоса приговорен к смерти по подложным доказательствам!

Старый солдат был совершенно выбит из колеи. На какое-то мгновение ему показалось, что наступил триумф Провозвестника. Однако его инстинкт воина взял верх, и он пришел к убеждению, что необходимо собрать верных людей, напасть на тюрьму и освободить своего брата.

— Не совершай глупостей, — посоветовал ему визирь. — К чему приведет твое силовое вмешательство? Со дня на день заговорщики пойдут в наступление и тебе придется руководить нашей обороной. От твоих действий будет зависеть жизнь Мемфиса.

Собек-Защитник был прав, нужно было думать прежде всего о долге перед страной.

— Главное, продолжай оставаться здесь. Никуда не выходи. Если тебя увидят, командир заговорщиков поймет, что мы подстраиваем ему западню. Стража будет по-прежнему охранять этот дом как реквизированный после казни его хозяина.

Голос Собека дрожал. Но ни он, ни старый генерал не привыкли демонстрировать свою слабость.

Собек-Защитник спал теперь по два часа в сутки. Он судорожно продолжал изучать отчеты по расследованиям, которые составляли для него стражники. Как бы скупы они ни были на детали, Собек старался увидеть между строк. Он надеялся, что ему удастся откопать в старых отчетах какой-нибудь едва уловимый признак, с помощью которого удастся изменить приговор.

И вот среди отчетов Собек обнаружил рисунок стражника. Это был тот странный человек, который избивал женщин из пивной. Рисунок отдаленно напоминал Жергу, главного инспектора амбаров. По отчету стражника выходило, что он, возможно, был в той или иной степени связан с делом Оливии. Незаметный ночной обыск пустующего дома, куда Жергу приводил женщин, дал неожиданный результат: в доме оказались многие вещи, которые числились либо украденными, либо не были предъявлены на таможне. А еще тот факт, что дом принадлежал какому-то неизвестному Прекрасному Путнику!

В этой связи Собек-Защитник припомнил, что Икер просил его произвести расследование по поводу Жергу. Правда, тогда результатов это расследование не дало…

Второе — сегодняшнее — досье тоже содержало информацию об этом же человеке.

На этот раз это были всего лишь подозрения, но изложенные по всей форме. Хранитель амбаров деревни Цветущий холм обвинял Жергу в грубости, растрате казенного имущества и злоупотреблении должностным положением. К сожалению, так вели себя многие чиновники, и визирь боролся с этим суровыми наказаниями. Если на этот раз обвинения подтвердятся, разбойник отправится в тюрьму!

Но прежде чем арестовывать его, может быть, лучше последить за ним, чтобы узнать, не связан ли он с террористами?

Месяц хойяк, день пятый (24 октября)

Мемфис

— Гарантируешь ли ты мне качество своего средства? — строго спросил доктор Гуа.

— Я свидетельствую о нем именем целителя Имхотепа! — заявил Ренсенеб.

— Не будет ни катастрофических последствий, ни каких-либо второстепенных неприятностей?

— Я испробовал этот состав на самом себе. Это средство является смесью вытяжки лотоса, мака и десятка других редких цветов. Но их дозировка очень точная. Ваша пациентка, выйдя из гипноза, не будет испытывать ни страданий, ни чувства смущения или страха. Только одна рекомендация: задавайте короткие вопросы, говорите решительно, но спокойно, не выказывая нетерпеливости.

Гуа взял пакетик с пилюлями и отправился к Медесу. Там супруга хозяина уже ждала его.

— Наконец-то, доктор! Должна сказать вам, что ваши лекарства очень хороши, но я все равно постоянно плачу. Моя жизнь стала сущим адом!

— Я вас предупреждал. Придется прибегнуть к новому методу лечения.

— Что ж, я готова.

— Могу ли я поговорить с вашим мужем?

— Сейчас такие обстоятельства, что он вернется поздно. Вы ведь понимаете! Больше нет ни фараона, ни визиря, ни даже главнокомандующего! Мемфис подвергается опасности!

— Давайте займемся вашим здоровьем.

— О да, доктор! О да!

— Примите сейчас эти пилюли.

Супруга Медеса поспешила выполнить просьбу врача. Гуа пощупал ее пульс.

— Вам сейчас станет очень хорошо. Вы почувствуете блаженное успокоение. Не противьтесь, если вам захочется поспать. Я останусь рядом.

Наркотик подействовал незамедлительно.

Врач дал пациентке проглотить еще две пилюли.

Супруга Медеса полностью расслабилась.

— Это я, — сказал врач Гуа. — Вы меня слышите?

— Я вас слышу, — ответил бесцветный голос.

— Вы уверены в том, что я освобожу вас от мучающей вас изнурительной болезни. Согласны ли вы сказать мне правду, всю правду?

— Я… согласна.

— Правда — это ваше лекарство. Вы понимаете?

— Я… Я это понимаю.

— Вы супруга Медеса, секретаря Дома царя?

— Да, я его супруга.

— Вы живете в Мемфисе?

— Да, я живу в Мемфисе.

— Вы счастливы?

— Да… Нет… Да… Нет, нет!

— Ваш муж бьет вас?

— Никогда! Порой да…

— Вы любите его?

— Я люблю его, он чудесный муж, такой чудесный!

— Стало быть, вы его слушаетесь?

— Всегда!

— Заставлял ли он вас совершить что-нибудь, о чем вы сожалеете?

— Нет, о нет! Да… я сожалею. Но это было ради него! Нет-нет, я ни о чем не сожалею.

— Вот мы дошли до сути вашей болезни. Изъяв ее, я исцелю вас. Доверьтесь мне, и больше вы не будете страдать. Что потребовал от вас ваш муж?

Грудь пациентки взволнованно дышала, все тело дрожало…

— Я — доктор Гуа, я лечу вас. Мы у цели. Скажите мне, освободите себя от страданий.

Спазмы прекратились, больная успокоилась.

— Это письмо… Я написала письмо, подделав почерк великого казначея Сенанкха, чтобы его опорочить. У меня дар, исключительный дар! Медес был доволен, так доволен… Увы, нам не повезло. Тогда…

— Тогда?

Новые конвульсии. Врач низко наклонился к больной.

— Я — доктор Гуа, я лечу вас. Исцеление совсем близко. Говорите со мной, скажите мне всю правду.

— Тогда я написала второе письмо, подделав почерк Сехотепа, чтобы обвинить его в измене и убийстве. На этот раз победа была нашей! Медес был счастлив, так счастлив… о, как я себя сейчас чувствую! Я выздоровела, я выздоровела…

Значит, вот оно что… Печень Медеса действительно говорила правду. Отказавшись от богини Маат, он приобретет характер человека завистливого и злобного…

Кому же передать эти жизненно важные сведения! Визирь умирает, генерал Несмонту уже мертв, царица никого не принимает…

Оставался Сенанкх, великий казначей, но он в депрессии… Согласится ли он выслушать Гуа и готов ли он действовать?

Ужасная мысль вдруг пронзила мозг доктора Гуа: а что если министр сам был заодно с Медесом?!

Месяц хойяк, день шестой (25 октября)

Абидос

Ветеринар осмотрел жертвенных быков, украшенных гирляндами цветов, страусовыми перьями и цветными шарфами. Каждый, кто считал себя чистым, шел к месту заклания. Мастер-мясник подтвердит качество мяса сразу же после забоя. Оно должно содержать максимум КА.

Кровавый и Северный Ветер тоже смотрели на огромных красавцев. Обычно их появление приводило временных жрецов в восторг — предстояла целая череда веселых пиров во славу воскресшего Осириса!

Но драматические события, обрушившиеся на Абидос, еще были так свежи в памяти, что никто и не подумал праздновать!

Еще раз попыталась Бина принести пищу воинам стражи, несшим охрану Дома жизни, и снова неудача…

Офицер загородил ей дорогу.

— Где твой допуск?

— Я привыкла сюда ходить…

— У нас новый приказ, так что возвращайся, откуда пришла.

Бина улыбнулась ему самой своей обворожительной улыбкой.

— Не стану же я выбрасывать эти лепешки, а ты…

— Хочешь быть арестованной?

Хорошенькая брюнетка отошла в сторону и положила свою ношу на один из алтарей Храма миллионов лет Сесостриса, где служил Бега…

Жрец, выйдя из храма, посмотрел по сторонам и, убедившись, что ни одно нескромное ухо не может подслушать их разговор, сказал:

— Безволосый собрал постоянных жрецов. Если судить по тем ритуалам, которые мы будем исполнять, и по заклинаниям, то у меня не остается никаких сомнений — внутри Дома жизни готовится превращение.

— Тебе известно, какой носитель для этого будет использован?

— Части тела Осириса и ячмень должны быть превращены в золото. Ох… А может быть… Нет, это немыслимо! Нет, это неправда! Икер умер, совсем умер! Никто не сможет вернуть его к жизни. И все же Имхотеп… Ведь с ним случилось же! Но нельзя же с ним сравнивать этого Царского сына! Но ведь все приготовления окутывала такая тайна! Нет, Исида обречена… Определенно обречена на провал!

Бина вздрогнула всем телом.

— Уж не привез ли Сесострис с собой из Медамуда новый запечатанный сосуд?

Бега смутился.

— Есть ли у тебя доступ в Дом жизни? — строго спросила Бина.

— К несчастью, нет. Туда могут входить только фараон, Безволосый, Исида и Нефтида.

«Снова эта проклятая баба!» — подумала в ярости мнившая себя единственной женой Провозвестника Бина.

Что ж, тем лучше. Теперь она или заговорит, или умрет!

Месяц хойяк, день седьмой (26 октября)

Абидос

Первая четверть растущей луны блестела в небе, открывая пути РА — божественному свету, более могущественному, чем тьма. Этот свет скрывается в духе человека.

Исида с тоской ждала этого момента. Как соединятся эти два света — солнце дневное и солнце ночное? Гармонично ли будет воздействие на трех Осирисов? Будут ли они тоже расти в гармонии?

Осирисы, минеральный и металлический, были далеки от людского взгляда — в глубинах атанор, небесной коровы. Эти воплощения тела Осириса питались сиянием звезд, а потому соединялись прочно.

Осирис растительный служил свидетельством и доказательством этого мистического превращения.

Только что проклюнулся первый росток.

— Верь, — прошептала Икеру Исида, — уже собраны все условия для новой жизни. Отныне ты соединился с двумя формами вечности — формой мгновения превращения и формой естественных циклов. Теперь Дом жизни действительно становится Домом золота.

Вне стен Дома жизни, перед самым зданием фараон устроил пир с душами умерших и воскресших царей. В пире приняли участие Безволосый и постоянные жрецы и жрицы. Они разделили КА откормленных быков и хлеб с цветком акации, прибывшим из Долины радости, где пировали боги.

Затем Сесострис отнес пиршественную еду трем Осирисам, которые впитали в себя тонкую субстанцию этой священной пищи.

Соединенный неразрывными узами с двумя другими Осирисами, Икер постепенно выходил из промежуточного мира.

Процесс не замедлялся, но главные этапы и главная опасность оставались впереди.

— Смерть Икера постепенно сдает свои позиции и начинает передаваться, — объявил монарх. — Но все-таки эта фаза не является решающей. Металлическому Осирису еще недостает гармоничности и мощи. А ведь между тремя формами великого творения не должно быть ни малейшего несоответствия! Твоя любовь, как огонь, оживляет его, Исида! Без нее жизненные элементы распались бы. Любовь и только любовь, потому что она не от мира сего, сможет победить судьбу, навязанную твоему супругу Провозвестником.

Вдова неустанно произносила заклинания о перевоплощении в свет.

Фараон был в маске Анубиса. Он разомкнул дверь неба, начертанную на сияющей белизне известняка.

Теперь в Дом золота вливались силы космоса. Они были необходимы для перевоплощения, но представляли собой серьезную опасность. Вынесет ли Осирис-Икер их прикосновение?

Месяц хойяк, день восьмой (27 октября)

Абидос

Бина так нервничала, что стала безобразной.

Почему это Нефтида не идет с визитом к своему жениху, Провозвестнику? Уж она, Бина, сумела бы развязать язык этой красотке! Уж она попытала бы ее, как никто никого никогда не пытал! Жрица знала тайну ритуалов и уж призналась бы, каким способом Исиде и фараону удалось помешать Икеру угаснуть!

Сомнений больше не осталось ни у кого: опорой и носителем воскрешения Осириса служит именно Царский сын Икер! И осталось всего двадцать два дня, чтобы случилось невозможное!

— У них ничего не получится! — завывала Бина.

— Конечно, моя милая, конечно, — шептал Провозвестник, нежно гладя ее по волосам.

— Никак не проникнуть в этот проклятый дом, мой господин! Шаб Бешеный осматривал его сотни раз и со всех сторон, но тоже не нашел ни одной лазейки. И даже Бега туда нет доступа.

— Благодаря Нефтиде мы узнаем, как поразить Дом жизни и помешать ему вредить нам.

— Но она уже должна быть здесь, у ваших ног!

— Успокойся, она придет.

— Наши архивы упоминают о человеке по имени Асхер на протяжении нескольких лет, — сказал Безволосый Нефтиде. — Сведения, которые он дал тебе, точны. Слова его во время дознаний не менялись. Он действительно родом из селений неподалеку от Абидоса и режет вазы. Этот скромный труженик производит приятное впечатление, он в совершенстве владеет своим мастерством и прекрасно исполняет свои обязанности временного жреца, работая на Абидосе по два-три месяца каждый год. На него никто никогда не жаловался.

— Скромный труженик? Скромный, вы говорите? Но это вовсе не соответствует его характеру. Кто его нанимал?

— Минутку, я сейчас проверю. Так вот. Постоянный жрец Бега. И он только что подтвердил расследующей дело Абидоса комиссии квалификацию этого жреца. Он о нем самого высокого мнения.

— Бега…

— Не увлекайся. Твое воображение может тебя далеко завести, — посоветовал Безволосый. — У этого старого ритуального служителя мало гибкости и любезности, но он вне подозрений. Разве он — не сама воплощенная строгость и честность?

— Как только смогу, я поговорю с этим Асхером, — решила Нефтида. — На этот раз все станет ясно.

Голова Икера касалась зари. Исида передала ему все, что она пережила во время своего посвящения в Золотой круг Абидоса.

В то же мгновение журавли, пеликаны, розовые фламинго, дикие утки, белые и черные ибисы стали кругами летать над Домом золота. Происходя из Нун, океана энергии, где зарождаются все формы жизни, они говорили на языке горнего мира и поведали вдове, чтобы она продолжала исполнение великого творения.

Держа в своих когтях два кольца — символы двух вечностей, — прилетела птица с головой человека и села на мумию Икера.

Его душа, вернувшись из космоса, оживляла тело Осириса.

Теперь до двенадцатого дня месяца хойяк вдова должна будет хранить обет полного молчания.

Месяц хойяк, день девятый (28 октября)

Мемфис

Крепко выпивший Жергу отправился в мастерскую скульптора, который изготавливал поддельные стелы, продававшиеся затем богатым покупателям. Те, не подозревая о подвохе, радовались, что приобрели бесценное сокровище с Абидоса. Ведь на стелах было выбито заклинание Осириса, гарантировавшее их душе положительное решение на суде богов.

Медеса было совершенно невозможно достать — он был занят подготовкой к решающему наступлению. А ведь именно сейчас Жергу особенно нужны были деньги! Ему так хотелось доставить себе радость с одной сирийкой. Та была вполне понятливой, но требовала денег, потому что хотела немедленно отправить их с оказией к себе домой, где ее ждал маленький ребенок. А уж как хороша!.. Нет, решительно Жергу нужно было во что бы то ни стало получить свою часть капитала!

Увидев Жергу, ремесленник провел его в глубь своей лавочки.

— Отдавай мне медные формы, амулеты, материал — все! И немедленно! — потребовал Жергу.

— Успокойтесь, успокойтесь, прошу вас!

Услышав такой ответ, главный инспектор амбаров еще больше рассвирепел. Он изо всех сил стал колотить своего соратника, повалил его на пол и стал пинать ногами.

— Отдавай мою долю! Отдавай, кому говорят!

Но вот кто-то могучей рукой скреб его за волосы и пригвоздил к стене…

— Визирь Собек! — не веря своим глазам, прохрипел Жергу. — Но ведь вы же… Вы же больны… умираете…

— Ну, при мысли о том, что мне придется допросить тебя, мое здоровье сразу поправилось! Отвечай: танцовщица Оливия, дом торговца Прекрасного Путника — тебе это ни о чем не говорит?

— Нет, ни о чем! Честное слово, ни о чем!

— А жалоба на управляющего амбаром в селении Цветущий холм?

— Это ошибка… Это административная ошибка! Может быть, даже упущение!

— Ну, ты у меня заговоришь, парень!

— Я не могу! Они убьют меня!

— Тогда буду говорить я, — вмешался в разговор немного пришедший в себя от побоев ремесленник.

Его испугали и суровый вид Собека-Защитника, и дюжина стражников, рывшихся повсюду в его мастерской и лавке. Уж лучше было признаться и просить визиря о снисхождении, чем взваливать на себя более страшную вину! К тому же сейчас был как раз удобный момент, чтобы спихнуть главную вину на этого сумасшедшего пьяницу, который чуть его не убил.

Перед лицом того, что рассказал его подельник, Жергу сдался.

Он признал за собой все свои грехи, умолял власть о прощении и рыдал.

— Настоящий виновник всех этих бед Медес!

— Как? — удивился Собек-Защитник. — Секретарь Дома царя?!

— Да, именно он. Это он принудил меня и заставил на себя работать.

— Воровство, нелегальная коммерция и утаивание товаров под именем Прекрасного Путника?

— Он мечтал сделаться богатым.

— Он имеет какое-то отношение к делу Оливии?

— Конечно!

— Ты и твой хозяин имеете какое-то отношение к террористической организации?

Жергу заколебался.

— Да или нет?

— Я — нет, он — может быть!

— Уж не продал ли ты душу Провозвестнику?

— Нет-нет-нет! Я, как и вы, ненавижу его, и я…

Жергу хотел еще что-то добавить, но в этот момент его правая ладонь вспыхнула огнем, и он взвыл от боли. Огонь мгновенно охватил всю руку, плечо, голову… Корчась и извиваясь, Жергу упал…

Онемев от изумления, Собек и стражники замерли перед ужасной картиной. Все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться.

Сгорев заживо, Жергу не оставил после себя даже пепла.

Не в силах больше таить полученную информацию, доктор Гуа решился открыть ее Сенанкху, который немедленно повел его к визирю Собеку.

— Но ведь Собек-Защитник умирает, — напомнил великому казначею Гуа. — Мне даже запретили его навещать.

— Его выздоровление — государственная тайна.

Великому казначею Гуа рассказал все кратко и точно.

— Значит, Медес, использовав дар своей супруги подделывать чужой почерк, — заключил Сенанкх, — предпринял попытку опорочить меня, а Сехотепа и вовсе удалить от дел на законных основаниях! И еще строил планы полного уничтожения Дома царя!

— Он ведь еще и вор! — прибавил визирь. — А может быть, еще и союзник террористов. Теперь я попрошу вас обоих: вы, доктор Гуа, будете хранить абсолютное молчание. А ты, Сенанкх, немедленно подай в трибунал заявление со сведениями, полученными от доктора Гуа! Вот приказ на освобождение Сехотепа, на нем уже стоит моя печать визиря.

Собек-Защитник жалел лишь об одном: как мало он сумел получить сведений от Жергу! Ведь допроса по существу и не было, а свидетеля уже нет! Что ж, придется поработать над ремесленником, но у того все-таки сведения будут не такого широкого круга.

Собек-Защитник надеялся, что допрос Медеса даст ему больше. По крайней мере, относительно террористической сети в Мемфисе и связей с Абидосом.

Месяц хойяк, день десятый (29 октября)

Мемфис

Завтра, уже завтра Медес будет властвовать над Мемфисом…

Завтра все заговорщики бросятся на штурм царского дворца, управления визиря и главной казармы. Приказ для всех один: как можно больше жестокости! Пленников не брать, провести массовые казни, беспощадно убивать женщин и детей.

Лишенные своего начальства и централизованного управления, силы правопорядка быстро рассеются и окажут лишь самое незначительное сопротивление.

Отправляясь поздравить ливанца с победой, Медес задушит его своими собственными руками. В официальной версии будет сказано о том, что тучный ливанец не вынес радости победы, которую отпраздновал чересчур обильным пиром.

Уничтожив царицу, визиря, Сехотепа и Сенанкха, Медес возложит на себя царский сан и объявит себя фараоном. Он будет диктовать свои законы всему Египту, а Провозвестник будет огнем и мечом насаждать в нем новую веру.

Медесу нужно будет также избавиться от этого пьяницы Жергу. А потом от этой истерички — жены, которая после последнего визита к ним в дом доктора Гуа спит, не просыпаясь. Что ж, по крайней мере, в доме спокойно!

Какие-то странные звуки на миг потревожили мечтания Медеса: приглушенный вскрик, хлопнувшая дверь, быстрые шаги… Но вот снова тишина…

Медес позвал слугу.

Ответа не последовало…

Он высунулся из окна и поглядел в сад, к котором вокруг пруда росли сикоморы…

Стражники! Повсюду стражники! Одни засели с луками в саду, а другие уже бегут по его дому! Слуги убраны, и путь им свободен!

Что делать? Бежать… Но как? Один выход — залезть на крышу.

В панике Медес бросился к лестнице. Он задыхался, спотыкался, но все же забрался наверх.

С трудом удерживая равновесие на краю крыши, Медес замер, не решаясь прыгать на другую сторону улицы…

— Сдавайся, — приказал ему чей-то знакомый голос. — Тебе от нас не уйти.

Медес напрягся, вспоминая, где он слышал этот голос…

— Собек?! Разве ты не… умер?

— С тобой кончено, Медес! Ты проиграл! Теперь тебе не поможет даже Провозвестник!

— Я не виновен! Я не знаю никакого Провозвестника, я…

В ужасе Медес замолчал. Он увидел, как загорелась его ладонь…

Потеряв равновесие, он рухнул с крыши и повис на металлических штырях, вбитых в стену ограды дома.

— «Жадному не иметь гробницы», — объявил визирь, процитировав слова мудрого Птах-Хотепа.

Следствию несказанно повезло: Медес тщательно все записывал — старая привычка ростовщика. Теперь его же свитки будут свидетельствовать против него. Позже из них Собек-Защитник узнает, что Медес выстроил «Быстрый» по поддельным документам, что он подкупал таможенников, занимался нелегальным коммерческим бизнесом с ливанцем, размещал необъявленные товары под именем Прекрасного Путника, использовал государственные корабли для доставки сведений террористам и даже отдал приказ переодетому стражнику убить Икера… Список злодеяний Медеса оказался чрезвычайно длинным…

А в самом конце записей Медес сделал приписку, которая, без сомнения, имела отношение к самому худшему:

«Одиннадцатого числа месяца хойяк — завершающая операция».

Месяц хойяк, день одиннадцатый (30 октября)

Мемфис

Три удара были нанесены суровой рукой по террористическому подполью…

— Пошли, — сказал Курчавый своим людям.

Как и каждый начальник отряда, он получил от ливанца приказ выступить еще до рассвета. Хозяйка дома, их сообщница, только что подала сигнал.

В то же самое время в разных концах города из глубоких подземелий стали выходить наружу воины Провозвестника. Они пробирались к намеченной заранее цели.

Начиналось покорение Мемфиса.

Вот это будет настоящее побоище! По городу потекут целые реки крови!

Все это радовало и пьянило Курчавого, который так любил убивать!

Он поднял приставную лестницу и стал подниматься первым. Но не успела его голова показаться над землей, как могучий удар свалил его снова в дыру, и он, кувыркаясь, полетел вниз, больно ударившись спиной о стену.

— Рад был тебя повидать, приятель! — крикнул ему вслед генерал Несмонту.

— Как, это ты?

— Видно, хороший удар прочистил тебе зрение!

Наполовину оглушенный, Курчавый попытался спрятаться в подземных лабиринтах своего логова.

Но Несмонту, прыгнувший на него сверху, убил его двойным ударом своих кулаков.

Разделавшись с главным бандитом, Несмонту легко поднялся по лестнице и приказал своим солдатам:

— Пускайте дым! Раз уж этим крысам так нравится подземелье, то пусть они там и подохнут!

Сам же генерал быстрым шагом направился к другой стратегически важной точке.

Воодушевленные его неожиданным возвращением офицеры и простые воины четко выполняли команды. Ни у одной из террористических групп не осталось времени, чтобы совершить хоть одно злодеяние.

И одиннадцатого числа месяца хойяк в Мемфисе зло было сокрушено.

Ливанец запихивал в рот пирожное за пирожным. Он слишком волновался, чтобы не подбадривать себя сладким.

Начинало всходить солнце, но новостей по-прежнему не было!

Наверняка отрядам Провозвестника уже удалось сломить слабое сопротивление противника. Какие-нибудь идиоты еще, конечно, пытались разыгрывать из себя героев и задерживали падение города.

— К вам посетитель, — предупредил ливанца его привратник. — Он показал мне свой пропуск — маленький кусочек коры с иероглифом дерева.

От волнения ливанец проглотил огромный кусок пирожного с кремом, и тот застрял у него в горле.

Медес! Ну, наконец-то! Он ведь должен прийти, только когда окончится борьба, когда победа будет полной и окончательной. Значит, Мемфис взят гораздо быстрее, чем они ожидали! Ливанец с трудом справился с застрявшим куском, прокашлялся и дрожащим от волнения голосом произнес:

— Пусть войдет.

Ему вдруг смертельно захотелось пить, и он залпом выпил большой кубок белого вина. Ему особенно приятно будет убить Медеса, но еще приятнее от того, что его смерть будет долгой и мучительной. Она станет первой публичной казнью неверного в центре Мемфиса. За ней пойдет целая череда казней, и сам Провозвестник ужаснется его жестокости! Он сам признает его заслуги и назначит Медеса начальником религиозной стражи!

Ливанец протянул руку, чтобы взять у незнакомца пропуск, но тот сильно ударил его в лицо.

Потеряв равновесие, ливанец выронил свой алебастровый кубок.

Перед ним стоял высокий могучий человек…

— Я — визирь Собек-Защитник. А ты — руководитель террористической сети, внедренной в Мемфис давно. Очень давно! На твоем счету множество убийств и других непростительных актов жестокости.

— Вы ошибаетесь, — пролепетал ливанец, у которого все еще плыло перед глазами. — Я всего лишь честный торговец! Негоциант! Меня в городе все уважают…

— Твой сообщник Медес мертв! Его личные архивы рассказали нам, кто является головой гидры. Твои отряды полностью уничтожены, а генерал Несмонту оплакивает лишь нескольких человек, получивших легкие ранения. Стан египтян не понес урона!

— Как, Несмонту? Он ведь…

— Генерал жив и здоров!

У ливанца и так не было сил подняться, а тут еще такие известия! Ему пришлось отказаться от бесполезных доказательств своей невиновности.

— Ты руководил подпольем Мемфиса, — произнес Собек. — А тобой командовал Провозвестник! Где он прячется?

В глазах тучного ливанца вспыхнул гнев.

— Провозвестник! Да этот безумец отравил мне всю жизнь! Вместо власти и денег он принес мне поражение! Я ненавижу его! Я его проклинаю! Я его…

Он не успел договорить. Длинный шрам на его груди разошелся, и его тело словно разрезало надвое.

Боль была слишком сильна, и ливанец не мог выть. Он видел, как кровь потоком заливает его тунику, и почувствовал, что кто-то вырвал из его груди сердце…

Царица, визирь и генерал Несмонту шли навстречу ликующей толпе жителей Мемфиса. Радости жителей не было предела! В каждом квартале организовывались пиры в честь фараона, защитника своего народа.

Успех был действительно полным и вполне убедительным, но ни визирь, ни члены Золотого круга Абидоса не ощущали такого облегчения, как горожане.

Провозвестник был по-прежнему опасен, а фараона не было.

И что же на самом происходило на Абидосе?

Правда, был еще один повод для радости — освобожден Сехотеп. Поэтому стало возможным собрать всех членов Золотого круга Абидоса и обратить против сил зла еще одно эффективное оружие.

Но сначала следовало убедиться в том, что сеть заговорщиков в Мемфисе действительно уничтожена. Генерал Несмонту покинет город только тогда, когда полностью в этом убедится.

— Уже одиннадцатое число месяца хойяк, — произнес Сенанкх. — Воскреснет ли Осирис тринадцатого?

— Фараон и Исида исполнят все ритуалы Великого таинства, — возразил ему Сехотеп. — Они своей битвы не прекращают!

— Двенадцатое число — очень опасная дата. Если ошибиться, то процесс воскрешения может прерваться. И тогда вместо Древа Осириса Провозвестник посадит там свое древо смерти!

Месяц хойяк, день двенадцатый (31 октября)

Абидос

Над святой землей Абидоса еще царила ночь, а Провозвестник уже вскочил с постели. Его глаза все сильнее наливались кровью.

— Бина, мокрые простыни, живо!

Молодая женщина, только что вырванная из своих сновидений, не стала тратить время на излишние вопросы.

Провозвестник был вынужден несколько раз тушить пламя, вырывавшееся из его правой ладони и терзавшее его невыносимой болью.

Ужасная рана приводила Бину в ужас.

— О господин мой, вам немедленно нужен врач!

— Мне хватит соли. К вечеру рана уже исчезнет. Эти подлецы предали меня, Бина! Скупердяй Медес и пьяница Жергу мертвы!

— Но разве вы сами не хотели их уничтожить?

— Твоя правда. Эти негодяи были обречены. Ну а толстяк-обжора погиб от того, что лопнул, как старый мешок.

— Это ливанец? Руководитель мемфисского подполья?

— Вместо того чтобы возносить мне хвалу и восхвалять величие моего имени, он стал проклинать меня. Но его мучительная кончина станет примером всем неверным и послужит им хорошим уроком! Мои верные воины пали в бою за истинную веру. Они заслужили место в раю.

— Так мы захватили Мемфис?

— Теперь я заставлю заговорить эту Нефтиду! Я узнаю от нее средство, как проникнуть внутрь Дома жизни и разрушить надежды на воскресение Осириса. Потом мы с тобой уедем из Абидоса.

— Там много стражников, господин, и ваша безопасность, ваша…

— Ты рассуждаешь, как женщина. Возьми два мешка соли и пойдем в укрытие Шаба Бешеного.

Последние дни Шаб Бешеный жил в постоянном напряжении. Он вскакивал при малейшем настораживавшем его звуке. Но, на его счастье, ни стражникам, ни воинам не приходила в голову мысль обыскать этот город мертвых, в котором только камни говорили с Осирисом.

Послышались чьи-то торопливые шаги…

Шаб осторожно раздвинул ветви ивы, прикрывающие вход в его укрытие, и разглядел высокий силуэт Провозвестника. Рядомс ним шла его служанка.

Он вышел навстречу хозяину и поклонился.

— Печально, господин мой, но Дом жизни по-прежнему строго охраняется, и проникнуть в него нельзя! Стража меняется часто, охрана ведется днем и ночью, а число зажигаемых на ночь светильников не оставляет ни одного темного участка около здания. Даже подойти на какое-то более или менее близкое расстояние небезопасно. За всеми постройками следят меткие лучники, стреляющие без предупреждения.

— Когда имеешь счастье служить Провозвестнику, риск не может быть слишком высоким! — осадила Шаба Бешеного Бина.

Шаб ненавидел эту девчонку, такую взвинченную. Рано или поздно его хозяин, конечно, от нее устанет. Если только до этого Бина его не предаст так или иначе. Тогда уж берегись! Нож Бешеного не даст ей пощады!

— Я умею оценивать риск, — сквозь зубы процедил в сторону Бины Шаб Бешеный.

— Ключ от Дома жизни даст нам Нефтида, — улыбнувшись, произнес Провозвестник. — Здесь, у этой гробницы, она станет моей супругой и ни в чем мне не откажет. Если же ей в голову придет злополучная мысль воспротивиться мне, тогда ты займешься ею, мой друг. Острие твоего ножа сделает ее разговорчивой.

— О господин, — простонала Бина, — почему ее просто не попытать?

Провозвестник ласково погладил свою подругу по щеке.

— Ты утратила свою способность превращаться в львицу-убийцу. Свое новое оружие против Абидоса я сделаю из Нефтиды.

— Но вы женитесь на этой египтянке, этой…

— Хватит, Бина! — оборвал ее Провозвестник. — Вспомни о том, что говорит бог: мужчина имеет право на несколько жен.

Шаб Бешеный ухмыльнулся. Но тут в голову ему пришла тревожная мысль: а вдруг эта своевольная темноволосая красотка попытается отомстить своему господину?

— Шаб, рассыпь эту соль до самой пустыни. Так ты сделаешь дорожку, по которой мы сумеем пройти сквозь препятствия.

— А куда мы пойдем?

— В Мемфис.

— Значит, мы там победили!

— Нет еще, мой друг. Но наши противники думают, что их военное превосходство вывело их из-под угрозы. Они жестоко ошибаются.

На заре наступившего двенадцатого дня месяца хойяк Исида должна была пройти главный этап. Если он ей не удастся, именно на нее падет вина за вторую смерть Икера, на этот раз безвозвратную!

Ошибалась ли она или была права, когда бросила вызов судьбе, отказалась от неизбежного и отвергла обычный процесс мумифицирования ради того, чтобы попытаться достичь невозможного? Могла ли она, посвященная в тайну Огненного пути, вести себя, как обычная женщина, обычная супруга?

Исидой овладели сомнения. Однако ее вела только любовь, только она направляла и ее мысли, и ее дела. Любовь к знанию, любовь к жизни! Та светлая любовь, что побеждает смерть. Любовь к таинствам, начертавшим ей путь, любовь к божественному творению! И, наконец, любовь к тому исключительному существу, которое она теперь желала освободить от несправедливых страданий!

Отомкнув ключом Двери Неба и превратив тем самым Дом жизни в Дом золота, фараон неразрывно связал существование трех Осирисов. Теперь нужно было конкретизировать присутствие преобразующих сил космоса, выделив из них вечное свойство общего существования в минерале, металле, растении, животном и человеке.

Исида зажгла один-единственный светильник.

В полутьме она различила ясный свет, исходящий от атанора, чье сияние одновременно падало и на растительного Осириса, и на мумию Икера.

Сняв с себя одежды, оставшись нагой перед лицом невидимого, вдова начала таинственный труд, заключавшийся в обновлении своего брата.

— Я принесла тебе божественные члены, которые я объединила, — сказала Исида Икеру. — Я создают из них опору для твоего воскресения.

Сначала это работа пчелы — символа монархии фараонов. Пчела производит растительное золото, которое нужно превратить в золото металлическое.

Используя зеленое золото Пунта, Исида сделала двойную форму — для передней и задней части тела Осириса. Форма имела длину в один локоть. Под ее пальцами мягкий металл постепенно застыл и превратился в твердый.

Внутри формы Исида разложила льняную пелену — напоминание о солнечной ладье, позволяющей воскресшему плыть по вселенной.

Затем, смешав песок и ячмень и использовав масштаб глаза Осириса, Исида сделала мумию с головой человека — головой Икера. На этой голове была белая корона.

Сердце Исиды сжалось.

Выдержит ли ее убитый супруг тяжесть царствования в духе?

Но форма не раскололась.

Осирис — совершенное воплощение золота — согласился служить воспреемником Икера. Восток соединился с Западом.

Вдова положила форму в черную бронзовую емкость, в которой были пробиты две дыры. Емкость была образована из двух кубов, каждая сторона которого равнялась одному локтю и двум пальмам.^[186] Глубина куба равнялась трем пальмам и трем пальцам.^[187] Четыре опоры из волшебного камня, привезенного из Уади Хаммамат, воплощали собой небесные столбы.

Внизу была еще одна емкость из розового гранита.

Вдова взяла камень превращений — зерна ячменя, в которых семя и мякоть еще внутри кожицы символизировали союз мужского и женского принципов бытия. При свете пламени зерна меняли свою природу. Их природа запускала процесс огненного оплодотворения мужского начала и огонь женского, питающего начала. Оба эти взаимодополняющие свойства необходимо предшествовали процессу возрождения.

В углах емкости хищные птицы и уреи образовывали непреодолимый магический заслон. Ни один нечистый элемент не мог проникнуть туда.

Эта операция была исключительно трудоемкой: нужно было регулировать оба огня, чтобы избежать рокового перенагрева. Энергия зерен должна была постепенно передаться мумии Икера. В то же время процесс не должен был идти слишком резко.

Исида воспользовалась вазами, принесенными Ибисом пятнадцатой провинции Нижнего Египта. Их алебастр, покрытый тончайшими лепестками золота, испускал тонкое и ясное свечение.

При каждом своем действии жрица совершала бесчисленные возлияния воды Нун. Эта вода не убывала, возрождаясь сама по себе.

В течение всей ночи текла и текла лимфа Осириса, в которой содержались зародыши всего множества видимых и невидимых форм жизни.

Растительный Осирис сделался черным, что служило доказательством успешно совершенного превращения.

Вдова подняла гранитную емкость, которая служила для принятия жидкости.

Прежде чем омыть ею мумию Икера, Исида заколебалась.

Если состав окажется слишком сильным, то мумия будет уничтожена. Если же, наоборот, слишком слабым, то он лишь повредит теплящуюся в мумии жизнь и запустит процесс разложения.

Но и назад дороги не было.

Лимфа Осириса — как паводок, как вода очищения из священного озера — смоет с мумии Икера смерть.

— Пусть богиня неба отведет тебя в мир, — прошептала Исида. — Пусть смесь ячменя и песка станет твоим телом! Пусть возродится сияющий дух, бегущий по небесному своду!

Этот летучий дух и нужно было закрепить в минерале и растении, ведь они способны поглощать время небытия и возрождаться после видимости исчезновения.

Нет ни ожога, ни подозрительных пятен, ни признака тления…

Мумия Царского сына была цела и питалась возрождающей лимфой.

Теперь каждую ночь до двадцать первого числа месяца хойяк вдова неустанно будет совершать эту передачу энергии.

Месяц хойяк, день тринадцатый (1 ноября)

Абидос

— Я хочу поговорить с тобой вдали от нескромных глаз и ушей, — шепнул Провозвестник Нефтиде. — Разве нам не следует с тобой принять важное решение?

Наконец-то она пришла, такая прекрасная, изящная и улыбающаяся!

Используя все свое обаяние и свой словно обволакивающий голос, он сейчас сделает из нее свою рабыню!

Провозвестник и Нефтида пошли по дороге процессий, которая вела к лестнице Великого бога.

— Мне очень нравится это пустынное и спокойное место, — признался красавице-жрице Провозвестник. — Здесь нет людей, только гробницы, стелы, жертвенные столы и статуи во славу Осириса. Здесь не существует времени. Не существует и границы между великими и малыми мира сего — все соединены друг с другом в вечности Великого бога, убитого и воскресшего. Может ли повториться такое дивное чудо?

— Во время таинств месяца хойяк, — сказала, улыбаясь, Нефтида, — Осирис переживает одновременно и свою смерть, и свое возрождение.

— Мы, временные жрецы, всегда вынуждены оставаться в стороне от ритуала Великого таинства. А ты — постоянная жрица. Тебе эти тайны известны.

— Но закон молчания наложил на мой рот свою печать.

— Разве супруга станет таить свои секреты от мужа?

— У этого закона нет исключений.

— Значит, нужно его изменить, — улыбнулся в ответ Провозвестник. — Ничто не должно оставлять возможности женщине верить в то, что она может быть равна мужчине или даже превосходить его!

— Откуда у тебя такая уверенность?

— От самого бога, единственным проводником воли которого я являюсь.

— Разве Осирис тебе напрямую передал свое послание?

Провозвестник снова улыбнулся.

— Скоро Осирис умрет окончательно. И тогда я исполню повеления истинного бога. Я стану во главе его войск и огнем и мечом заставлю мир принять новую веру. Противники ее не имеют права на существование!

Нефтида не на шутку испугалась, но ей хватило силы воли, чтобы удержать на лице кокетливую ласковую улыбку.

Так, стало быть, это сам Провозвестник… Только он может говорить так властно и убежденно!

— Присядем на эту низенькую ограду, моя милая. Разве этот садик не прелесть?

Сквозь завесу из листьев ивы Шаб Бешеный внимательно наблюдал за этой сценой. Интересно, как поведет себя хозяин и как отреагирует его жертва-египтянка?

Провозвестник нежно взял Нефтиду за руку.

— Но тебя, моя милая, я спасу, потому что ты забудешь учение Осириса и будешь слепо повиноваться только мне. Ты это обещаешь?

Едва живая от ужаса, Нефтида потупила глаза.

Она сделала вид, что колеблется, потом улыбнулась и произнесла:

— Это, конечно, станет потрясением всей моей жизни, но… Ах, мне бы не хотелось расставаться с тобой!

— Решайся, только быстрее.

— Все произошло так быстро, правда, слишком быстро!

— Время торопит меня, моя прелесть.

— А если мы уедем с Абидоса, другие тоже поедут с нами? Например, Бега?

— Почему тебя интересует это имя?

— Безволосый обнаружил, что это он нанимал тебя на службу.

— Бега нанимал Асхера и ему не известно, что я заменил его. Этот жрец глуп и упрям и он никогда не изменится. Он и сторонники Осириса погибнут здесь. А вот служитель КА, наоборот, давно отошел от старых верований. Он саботирует службу, ослабляет связи Абидоса с предками и нетерпеливо ждет того момента, когда можно будет за мной последовать и открыто исповедать новую веру. Этот храбрый человек дал мне возможность подготовить поражение Осириса в самом центре его царства!

Теперь Нефтида знала, кто является главным помощником Провозвестника. Подумать только, самый безукоризненный постоянный жрец! А Бега всего лишь ловушка, предназначенная для отвода глаз, для того, чтобы вызвать недоказуемые обвинения и отвести от истинного виновника мысли тех, кто попытается дело расследовать!

— Абидос погибнет?

— Ты, моя первая супруга, сама поможешь мне ускорить его погибель.

— Как же это?

— Зачем здесь столько стражи, что сторожит она день и ночь возле Дома жизни?

Если сейчас Нефтида не даст исчерпывающего ответа, Провозвестник ее убьет. Зная, что жизнь ее в опасности, Нефтида не сожалела, что пошла на такой риск. Ведь их встреча позволила ей узнать правду. Теперь нужно постараться остаться в живых, чтобы суметь передать эту важнейшую информацию.

Выдать тайны ритуалов нельзя, уж лучше умереть. Но Нефтида должна дать информацию, которой можно поверить и которая должна согласовываться с той, что уже могла быть у Провозвестника.

— Там сейчас происходит ритуал Великого таинства месяца хойяк, — ответила она.

— Нет ли у тебя разрешения входить в это здание?

— Действительно, оно у меня есть. Для того чтобы помогать моей сестре Исиде.

Провозвестник ласково погладил ее по голове.

— Моя нежная супруга, скажи, видела ли ты само таинство?

— Издали… Только издали. У меня не было времени рассматривать детали.

— Не руководит ли Исида процессом воскрешения?

— Да, вместе с фараоном.

— И что же они используют для этого интересного опыта?

— Они используют различные субстанции духа и материи.

— Поточнее, пожалуйста.

Внезапно тон Провозвестника стал повелительным.

Нефтида долго колебалась.

— Икер… Икер сейчас плывет между жизнью и смертью. Он соединен с мумией Осириса и будет подвержен испытаниям трансмутации.

— Удались ли Исиде первые опыты?

— Главные трудности еще впереди, и я не очень-то верю в успех.

— Расскажи мне подробнее. Опиши те действия, которые совершает твоя сестра.

— Она часто остается одна, и я не все видела…

— Мне нужно сказать все, милая. Абсолютно все.

Шаб Бешеный приготовился: сейчас придет его черед действовать. Острием своего ножа уж он-то пороется в теле этой красотки! Он заставит ее выложить все!

Но Провозвестник, прежде чем прибегнуть к крайнему средству, решил воспользоваться несколько более хитрой тактикой. Он был уверен в силе своего обаяния и потому обнял Нефтиду и поцеловал ее. Сначала его поцелуи были нежными, потом страстными и жестокими — поцелуями самца, который утверждается над самкой.

За тем, что происходило между Провозвестником и Нефтидой, наблюдал не только Шаб Бешеный. В нескольких шагах от него, спрятавшись за жертвенным столом и ловя каждое слово диалога, стояла Бина. Нет, она не могла оставаться равнодушной зрительницей!

Вся ее жизнь рухнула в одночасье.

Никогда, нет, никогда она не позволит этой потаскухе воспользоваться ласками ее повелителя!

Чаша терпения переполнилась, Бина потеряла голову.

Отчаянный прыжок — и она, замахнувшись огромным камнем, рычит:

— Я размозжу тебе голову!

Думая, что Провозвестник в опасности, Шаб Бешеный воспользовался случаем, чтобы избавиться наконец от этой безумной девчонки!

Его нож по самую рукоять вошел в спину Бины… Как раз в тот момент, когда занесенный Биной камень стал падать на голову Нефтиды.

Провозвестник рывком отбросил египтянку в сторону. Он склонился над своей служанкой, лицо которой искажали боль и ненависть.

— Я любила тебя… Ты не имел права… предавать…

Но вот она в последний раз дернулась и затихла.

Воспользовавшись драмой, Нефтида бросилась бежать.

— А ну, поймай ее, — приказал Провозвестник Шабу.

Бешеному было бы совсем нетрудно доставить радость своему хозяину.

Но внезапно он словно обо что-то споткнулся… Удар был так силен, что у Шаба Бешеного перехватило дыхание.

Это Секари, выскочив из своего укрытия в соседней часовне, принял тело Шаба на свою пику…

Бешеный удивленно смотрел на секретного агента. Он уже не чувствовал боли — так ему было плохо. С трудом собрав последние силы, он прохрипел:

— Ты… Я тебя не заметил… Как это?.. Не может быть…

Из горла Шаба Бешеного потоком хлынула кровь, он качнулся и упал головой вперед.

Зная, что Нефтида уже в безопасности, Секари бросился вдогонку за Провозвестником, который швырнул еще горсть соли в ту соляную дорожку, которую насыпал утром Шаб.

Соль тут же вспыхнула. Высокие языки пламени, словно защитная стена, отгородили пустыню от священной земли. Провозвестник исчез…

Тщетно стреляли лучники, пуская вслед преступнику стрелы…

Огонь стал постепенно стихать. Секари внимательно изучал еще дымящийся пепел.

Следов останков нигде не было.

— Я знаю теперь, кто предатель, — шепнула Секари еще дрожащая Нефтида.

Секари обнял ее.

— Это замечательно, — сказал он, ободрительно подмигнув. — Теперь мы справимся. Но вот в чем вопрос: какие же теперь планы у Провозвестника?

Месяц хойяк, день четырнадцатый (2 ноября)

Абидос

Фараон, неся саркофаг Осириса из провинции Библ, на ранней заре вошел в Дом золота.

— Я принес тебе провинции и города, — сказал он тройственному Осирису, — в каждом из которых живет могущество бога. Эти города и провинции объединились, чтобы воссоединить тебя.

Фараон вынул из саркофага четырнадцать ваз, соответствующих частицам тела Осириса.

Для головы, позвоночника, сердца, кистей рук и ступней — вазы из серебра. Для глаз, затылка, рук, пальцев, ног и фаллоса — вазы из золота. Для ушей, груди, с трахеей и легкими, для бедер — вазы из темной бронзы.

Царь излил воду из каждой вазы на мумию Икера. Обновляющая жидкость заставит возродиться орган духа Осириса, сохранившийся в зародыше.

Потом монарх смешал золото, серебро, ляпис-лазурь, бирюзу, красную яшму, гранат, сердолик, свинцовый блеск, эссенции и ароматы. Он, как следует, все истолок, перемешал и получил продукт, предназначенный для открытия каналов энергии, хранящейся в мумии Икера. Для нее провинции предоставили лимфу, воду, кровь, легкие, бронхи, золотой покров для желудка, живот, внутренности, ребра и кожу.

— Вся страна стала твоим КА, — сказал фараон. — Каждая часть твоего тела есть таинственный образ одной из провинций. Все переплетается между собой и взаимопроникает, все перемешивается и передвигается, все перепутывается и распутывается — все, что было далеко, снова соединяется воедино. Ты больше не живешь жизнью отдельного человека, ты живешь жизнью земли и неба.

Сесострис оживил четырнадцать КА своего сына: слово, почитание, действие, развитие, умение побеждать, мудрость, способность править, способность обучаться, способность служить, магию, влиятельность, стойкость, свет Божественной Девятки и точность.

— Благодаря каждому из них и всем вместе, — произнес фараон, — сформируются твое зрение, твой слух и твоя созидательная интуиция.

Ясный мягкий свет окутал Икера.

Эта фаза перевоплощения удалась.

— Теперь я собираю, — объявила Исида, — члены моего брата. Он соединяется с первозданным океаном и живет его флюидами.

Фараон собрал в золотую вазу слезы вдовы.

— Я должен идти, — сказал он своей дочери. — Провозвестник бежал. Не имея возможности напрямую вредить Абидосу, он попытается направить против Египта силы стихий. Он использует свое главное оружие — разрушительный огонь.

— Извержение Красной горы в третьей провинции Верхнего Египта? — боясь поверить в собственные опасения, испуганно спросила Исида.

— Души Нехен и твой поиск усмирили его, — сказал фараон. — Но, может быть, извержение куда сильнее! Опасность рядом с Мемфисом. Если Провозвестнику удастся излить эту лаву, то город будет уничтожен. Только я могу противостоять нашему врагу и помешать ему чинить нам бедствия.

— Если вы не вернетесь тридцатого числа месяца хойяк, — печально сказала Исида, — наши усилия окажутся напрасными. Осирис не воскреснет. Без вас мы не сможем довести дело до конца.

Фараон-гигант обнял дочь.

— Мы только что прошли решающий этап, думай только о следующем. Тебя осаждают страхи, страдания и сомнения — отринь их. Ведь ты — верховная жрица Абидоса, и ты прошла Огненный путь. В Икере уже зародилось зерно новой жизни. Дай ему прорасти и зазеленеть. Тридцатого числа я буду рядом с тобой.

Перед лицом Безволосого и Секари Бега сохранил свое хладнокровие, продолжая делать вид, что очень удивлен.

— Да, конечно, именно я нанимал Асхера. Как и многих других временных жрецов, которые выполняют вспомогательные обязанности. Их рекомендовали управляющие селениями. Асхер выдержал положенное уставом Абидоса испытание, потом успешно прошел весь испытательный срок. И, поскольку его начальники были им довольны, он стал приезжать на Абидос в положенные сроки.

— Ничего необычного в нем не было заметно? Привычки, поведение? — поинтересовался Секари.

— Я видел его редко и не занимался его работой. Но, судя по откликам тех, кто контролировал его работу, его не в чем было упрекнуть.

— Что ты думаешь о служителе КА? — спросил Безволосый.

— Это прекрасный постоянный жрец. Он безупречен и сознательно исполняет свои обязанности. Но из-за его дурного характера и его нелюдимости мы не часто с ним видимся.

— В его поведении не было ничего необычного? Хотя бы в последнее время? — настаивал секретный агент.

Бега, казалось, был удивлен.

— С моей точки зрения, ничего. Абсолютно ничего! Правда, ходят какие-то безумные слухи… Но не могу же я знать все, что происходит!

— Заговорщики, проникшие на Абидос, убиты, — сказал Безволосый. — Но, увы, их главарю удалось бежать…

— Главарю… Ты хочешь сказать…

— Провозвестнику, скрывавшемуся под именем Асхера.

Бега искусно разыграл недоумение и растерянность.

— Как, Провозвестник — здесь? Но это невозможно!

— Опасность уже миновала, — успокоил его Безволосый. — Таинства месяца хойяк будут проведены, как положено.

— Я совершенно сбит с толку, — признался Бега. — Но теперь я еще лучше постараюсь исполнять свою службу.

— «Провозвестник — здесь…» — продолжал бормотать он, выходя из комнаты, где велся допрос.

— Суров, но наивен, — заключил Безволосый. — Этот старый ритуальный служитель не заметил, что силы зла атаковали Абидос. Он занят исключительно своими делами. Он слишком далек от внешнего мира.

— И все-таки я продолжу свое наблюдение за его действиями и поведением, — решительно произнес Секари.

— Лучше займись служителем КА. Как только он мог столько лет злоупотреблять нашим доверием?! Такая двойственность натуры меня повергает в изумление. Нельзя ли его немедленно арестовать?

— Нельзя, и на то есть три причины. Первая — нам нужно формальное доказательство его преступления, потому что он будет все отрицать. Вторая — за это время мы узнаем, какую миссию поручил ему Провозвестник, а стало быть, то, каким образом Провозвестник нападет на Дом жизни. И, наконец, третья — мы должны узнать, нет ли еще заговорщиков.

— Какая тревожная программа, — вздохнул Безволосый. — Главное, не потеряй его из виду.

— Брат мой по Золотому кругу Абидоса, даю тебе слово.

Месяц хойяк, день пятнадцатый (3 ноября)

Абидос

В течение всей ночи Исида возливала воду Нун на мумию Икера. При этом она старалась действовать так, чтобы избегать переизбытка возрождающей жидкости — источника роста новых органов внутри тела Осириса.

Предчувствуя трудности, которые придется испытывать молодому солнцу при выходе из царства тьмы, она смотрела в небо.

Созвездие Бедра^[188] сияло непривычно ярко. Это гнев Сета пытался разбить алхимические металлы, составляющие космос, и не допустить роста минералов и растений.

— Смирись! Умолкни, агрессор, пьяница, чрезмерный во всех своих проявлениях! Успокойся, буйный сеятель беспорядка, все разъединяющий и разбрасывающий! — заклинала Сета верховная жрица Абидоса. — Солнце ночи отражает твои атаки и усмиряет твой бунт! Ты не сможешь помешать алхимической работе звезд, превращающих свет в жизнь. Небо и звезды послушны Осирису, они исполняют его желания. Око Хора, сына Осириса, не будет умерщвлено!

Черные тучи закрыли собой луну, загремел гром, и ударила молния.

Потом небесный свод снова заблистал тысячами огней, таких мирных и безмятежных.

Настал момент умастить мумию Икера притираниями почитания. Это позволит ему жить вместе с богами, узнать подлинную чистоту вдали от какого бы то ни было тления. Это отведет смерть.

Исида смешала золото, серебро, медь, свинец, олово, железо, порошки сапфира, гематита, изумруда и топаза. Когда получилась смесь нужной консистенции, Исида добавила в нее мед и оливковое масло, смочила все вином и окропила настоем лотоса. Затем, нагрев состав, она получила божественный камень.

Вдова долго прикладывала его к каждому члену тела Осириса, и камень превращал желаемое в реальность.

На закате пришла Нефтида. Она помогла своей сестре переложить мумию Икера в саркофаг из Библа. Крышка его изнутри была украшена изображениями богини Нут, богини Прекрасного Запада и ворот солнца.

Ноги Царского сына касались знака золота, а голова стала звездой.

— Ты спишь сейчас в самом сердце камня, — произнесла Исида. — Этот саркофаг не является местом смерти и тления. Он — световое тело Осириса, прорицателя жизни, алхимического чуда и ладья великого путешествия через миры. Своими крыльями твои две сестры будут овевать тебя оживляющим дыханием счастливого плавания…

Месяц хойяк, день шестнадцатый (4 ноября)

Абидос

— Я видела Провозвестника, — сказала Исиде Нефтида.

Пришел Безволосый и принес статую богини Нут — неба богов. С ней верховная жрица Абидоса должна была отождествиться, чтобы продолжить исполнение великого творения.

— Ты говорила с ним об Икере?

— Нет. Он хотел жениться на мне и сделать из меня одну из своих рабынь. Его магия ужасает, его власть опасна. Он не откажется от своей борьбы. Дом золота по-прежнему в опасности.

В молельне с ложем (это ложе вырезано из черного дерева и украшено золотом) высотой в три с половиной локтя шириной в два и длиной в три локтя^[189] Безволосый положил форму бога Сокариса. Туда он вылил алхимический состав из серебряной вазы. Состав готовили на протяжении четырнадцати предыдущих дней. На золотом ложе в два локтя и две пальмы^[190] произойдут главные превращения повелителя глубин. Эти превращения свершатся одновременно с превращениями Осириса. Сокарис даст душе чистых сердцем возможность узнать пути других миров.

— Богиня Нут, — напомнил Безволосый, — это космос и небесный путь. Иди вслед за телом богини неба, Исида, пересеки двенадцать часов ночи и прими их учение.

Перед лицом статуи верховная жрица Абидоса отправилась в путь.

В первый час пути руки богини вели ее, и она услышала пение неутомимых звезд и созвездий.

Во второй час Нут проглотила старое солнце, выбившееся из сил. Исида увидела Сиа — внутренее понимание причин. Она сумела прочесть в сердце Икера и возлить воду Нун, чтобы победить его бессилие. Поднявшись из неведомых глубин, сокол царства обновил уснувшие силы сердца.

В третий час, час тишины, были зажжены огни. Среди высоких языков пламени возник неожиданно сильный жар — это Провозвестник шел на приступ Дома золота. Яркий всполох — и мумию Икера осветил зловещий свет.

В четвертый час боги, вооруженные ножами, убили врагов Осириса. Исида увидела: три дерева, водная гладь, существа с рыбьми головами, руки связаны за спиной. Везде царили смятение, неуверенность и печаль. В знак траура молодая женщина расплела свои волосы. Родится ли новое солнце?

В пятый час осуществилась новая яростная атака сторонников Сета! Провозвестник действительно не отказался от борьбы. Но всех их ждало поражение: связанные и обезглавленные, они пали. Исида села на растение, созидающее КА, растущее в тени древа Хатхор. Сердце Икера забилось, в артерии ожил пульс, трахея наполнилась дыханием, желудок расправился.

В шестой час Исида парила, выпрямившись над телом мумии, отдавая Икеру и свою любовь, и свою способность мысленно передвигаться. В сосуд, где горело яркое пламя, вдова сбросила останки врагов, что привело к разделению исходных материалов и нарождающейся жизни. Теперь прошлое больше не мешало душе парить. Огонь сжег следы ночного зла. Остались лишь мягкое тепло и влага, так необходимые росту. Выделилась плодотворная влага.

В седьмой час солнце заиграло, и противоположные стороны примирились. Печень приняла Маат, появилось божественное дитя с ликом сокола.

В восьмой час Хор в окружении предков принес Осирису новую жизнь.

В девятый час — стена и огонь! Их сможет пройти только тот человек, чье сердце было признано справедливым и вечно обновляющимся. Друзья Осириса помогли ему плыть, борясь с волнами, и достичь суши. Факелы осветили храм, энергия была сохранена.

В десятый час запылал урей, и страх был преодолен. Из Нут родился план мироздания. Она вложила свое сердце в сердце Икера и дала ему способность помнить. И тогда он вспомнил то, что забыл.

В одиннадцатый час камень света загорелся всеми огнями, и око Ра открылось. Исида дала его пламени себя поглотить, села в ладью Ра и пережила ряд последовательных посвящений.

В двенадцатом часу последние врата ночного путешествия отразили атаку сил разрушения и дали пройти детищу алхимии, рожденному от Нун и источника жизни.

Вдова выбилась из сил, она снова посмотрела на Икера.

— Твоя голова привязана к твоим костям, богиня неба собрала и объединила их для тебя. Она принесла тебе сердце. Она открывает тебе двери вселенной, где смерти не существует. Твои глаза становятся ладьей ночи и ладьей дня. Пройди сквозь зарю, присоединись к сиянию зари!

Месяц хойяк, день семнадцатый (5 ноября)

Абидос

Безволосый возглавил процессию, которая обошла вокруг Храма миллионов лет Сесостриса и главный некрополь священной земли. Постоянные жрецы и жрицы несли четыре миниатюрных обелиска и таблички с божественными изречениями, в которых призывались силы созидания, и испрашивалась их помощь в таинственном деле созидания Дома золота.

Бега, чудом избежав обвинений в пособничестве Провозвестнику, подумывал бежать с Абидоса. У него оставалось только два выхода: либо бежать с Абидоса и тогда навек позабыть о своей карьере и благополучии, либо остаться здесь, но в этом случае ограничиться лишь строгим исполнением своих обязанностей, позабыв о своих честолюбивых мечтаниях и проглотив обиду. Возможно, он бы и рад был выбрать последнее, но покрасневшая голова Сета на его ладони и жгучая боль всякий раз убеждали его в обратном и заставляли покоряться приказаниям Провозвестника. Даже теперь, когда его хозяин уехал, погибли Шаб Бешеный и Бина, и Бега остался один…

Изнемогая от страха, с подкашивающимися ногами и зеленым лицом, этот последний пособник Провозвестника на Абидосе должен был идти до конца и отыскать способ прервать дело Исиды.

Заодно с ним был только служитель КА, тоже всегда мрачный как туча. Как и Бега, этот ритуальный служитель ни с кем не общался и сконцентрировался только на служебных обязанностях.

Секари наблюдал за обоими жрецами. Пособник Провозвестника не выказывал ни беспокойства, ни нервного напряжения, словно чувствовал себя в безопасности. Точно те, кто следил за ним, не в силах были ему повредить. Бега вел себя так же.

Были ли они заодно?

Вдруг из темноты возникла тень. Узкая и длинная, пришедшая ниоткуда.

Поняв, что это вполне может быть новое нападение Провозвестника, Исида стала искать наилучший угол для атаки. Прицелившись и изловчившись, она вонзила нож Тота в живот призрака.

Мгновенно призрак словно прирос к земле, согнулся пополам, и его тут же поглотил пол Дома золота.

Облегченно вздохнув, вдова принялась тщательно осматривать все помещение.

Нигде больше ни следа тени.

На борту корабля, который вез пассажиров в Мемфис, Провозвестник внезапно скорчился от боли и согнулся пополам.

Сидевший рядом горшечник участливо спросил:

— Тебе плохо? Ты не заболел?

Провозвестник медленно выпрямился.

— Нет, это минутная слабость. Я просто устал.

— На твоем месте я бы сходил к врачу. В Мемфисе есть немало хороших докторов.

— В этом нет необходимости.

Провозвестник был ранен в живот. Он отошел в укромный уголок и положил на рану льняной платок. Кровь впиталась.

Да, верховная жрица уничтожила сегодня часть его существа — смертоносную тень, способную проходить сквозь стены.

Что ж, пусть так, неважно.

Для последнего удара она ему не понадобится…

Месяц хойяк, день восемнадцатый (6 ноября)

Абидос

Исида зажгла факелы из акации, выкрашенные в красный цвет. Их мягкий свет не позволит ни одной ночной силе напасть на Дом золота.

Три Осириса, все еще соединенные друг с другом, продолжали свой путь к свету — так же, как и статуэтка Сокариса в молельне, где располагалось ложе.

Вдова продолжала увлажнять мумию Икера водой Нун, собирая лимфу и питая ею тело воскресения.

Вдруг над ним раскрылось небо. Из него возник солнечный диск, а из диска во все стороны брызнули лучи света, озарив Царского сына.

Так рост его органов получил новый, сильный толчок.

В его основе были путешествие Исиды к богине неба и постижение таинства двенадцати ночных часов. Небесное озарение свидетельствовало о преодолении очередного препятствия между смертью и жизнью. Взаимодействие двух алхимических огней только что нашло свой отклик в ином мире.

Вдова с новой энергией взялась за свою работу.

У Бега не было ни одного шанса проникнуть в Дом жизни.

Значит, ему придется воспользоваться случаем, который предоставит ему двадцать пятое число месяца хойяк.

И в самом деле, в этот самый день Исида и мумия будут вынуждены выйти из Дома золота и встретиться в ритуальной борьбе со сторонниками Сета, решившимися преградить им путь к деревянной гробнице Пекер, месту совершения последней фазы воскресения.

Убить Икера второй раз! Разрушить творение Исиды и объявить о торжестве Провозвестника! После такой яркой победы Бега, ни секунды не колеблясь, возьмет власть в свои руки и станет единственным представителем власти, способной отныне поддерживать порядок!

Оставался пустяк, но он-то и был главной проблемой: Секари продолжал его подозревать, а поэтому у него связаны руки. Единственным верным решением в этой ситуации было бы дать Секари доказательства виновности служителя КА.

Тогда этот сыщик успокоится и не станет больше выслеживать Бега.

Месяц хойяк, день девятнадцатый (7 ноября)

Мемфис

Прибыв в Мемфис, фараон знал, что в этот восемнадцатый час дня Исида уже поставила статуэтку Сокариса на золотую подставку, чтобы умастить ее и затем подставить солнечным лучам.

Свет постепенно оттолкнет тьму и вызовет в мумии Осириса прилив новой энергии…

Возвращение фараона-гиганта в столицу не прошло незамеченным. Освободившись от страха после разгрома заговорщиков, городские жители много общались, и известия расходились быстро. Теперь весь Мемфис, обожавший пиры, танцы и музыку, готовился отпраздновать радость своего освобождения и приезд монарха.

Сесострис призвал к себе царицу и велел собраться Дому царя.

— Сейчас не время пировать, — заявил он. — Провозвестник принял образ временного жреца и таким образом проник на Абидос. У него там было несколько помощников. Некоторые из них уже уничтожены, но сам главарь бежал.

— Сколько пособников у него осталось на Абидосе? — спросил Сехотеп.

— По крайней мере один постоянный жрец еще продолжает предавать своих собратьев. За ним следит Секари.

— Исполняет ли Исида нужные ритуалы? — осведомился Сенанкх.

— Ею уже пройдены многие этапы. Осирис-Икер постепенно начинает оживать. Теперь настало время спросить мне: уничтожили ли вы сеть заговорщиков?

— Так точно, — четко отрапортовал Несмонту. — Половина этих крыс задохнулась в дыму в собственных же подземельях, а другая пала под стрелами и копьями наших воинов. На мой взгляд, город чист. Визирь Собек предложил прекрасную стратегию.

— Заслуга в этом принадлежит не мне, а Секари, — уточнил Собек-Защитник. — Именно он дал подробные сведения о событиях и назвал имена главных виновных. Во главе стоял Медес, секретарь Дома царя.

Сесострис вспомнил о предупреждении мудрых: тот, которого ты питаешь, возвысится до самых вершин и поразит тебя в спину.

— Я согласен с Несмонту, — подчеркнул визирь, — и считаю, что Мемфис умиротворен.

— Это последняя хитрость Провозвестника, — произнес монарх. — Он хочет заставить нас поверить в нашу победу.

На Абидосе его пособник попытается прервать процесс воскрешения, а здесь этот демон выпустит на нас свой разрушающий огонь.

— Каким же это способом? — спросила царица.

— Извергнув на Мемфис огненное содержимое Красной горы!

Провозвестник жадно вдыхал полными легкими обжигающий воздух Красной горы — огромного кратера к югу от Гелиополя.^[191] Здесь рождается огненный камень цвета крови. Вот им-то Провозвестник и воспользуется, он обратит его мощь против старого мира. Он сожжет старое солнце и помешает взойти его преемнику, воскресшему во время прохождения по телу богини Нут.

Каждую ночь все звезды Египта участвовали в борьбе этого солнца с силами тьмы. Сумеют ли они навязать свое царство или все-таки настанет новая заря? Если будут уничтожены ритуалы и передача слов света, то мир будет разрушен. Тот самый мир, который, как утверждает цивилизация фараонов, для своего спасения не нуждается в вере. Он, видите ли, просто должен руководствоваться законом Маат и ориентироваться на него.

Вот главная идея, ее и требовалось разрушить, навязав абсолютную истину, от которой не сможет ускользнуть ни один человек.

Скоро, совсем скоро от Мемфиса останется только горсточка пепла и горькие сожаления! Поднявшись до самых небес, огромное пламя провозгласит победу Провозвестника.

Месяц хойяк, день двадцатый (8 ноября)

Абидос

В восьмой час дня Исида и Нефтида — очищенные, омытые от изефет, с именами, написанными на плечах, и в ритуальных париках — соткали большой кусок ткани, чтобы покрыть тело Осириса во время перенесения в его вечное жилище.

За стенами Дома золота стража усилила бдительность. Безволосый смотрел, как меняется караул и несколько раз в день ходил к акации, которая не подавала никаких признаков увядания или слабости.

Секари в это время следил за служителем КА.

Старый ритуальный служитель скрупулезно исполнял свои обязанности. Переходя от святилища к святилищу твердой и ровной походкой, не оглядываясь, он воздавал хвалу предкам и произносил древние заклинания.

Высоко подняв голову, прямо и решительно глядя перед собой, он едва отвечал на приветствия временных жрецов. Во все время своего пути он не встречался со своим возможным сообщником и после службы вернулся в свой дом, куда ему была подана еда.

Секари был разочарован. Казалось бы, теперь ему нужно уйти.

Но его инстинкт говорил ему остаться.

И тут он увидел нечто неожиданное. Служитель КА, охваченный внезапным порывом гнева, быстро вышел из дома и в ярости разбил деревянную табличку, которую немедленно втоптал в кучу отходов.

Секари подождал, пока служитель КА уйдет, вытащил обломки и попытался сложить их.

Каково же было его удивление, когда на ней он явственно увидел аккуратно процарапанный знак, который было легко узнать: голова животного Сета, с его длинной мордой окапи и стоячими ушами!

Это был знак пособников Провозвестника.

Месяц хойяк, день двадцать первый (9 ноября)

Абидос

Этот решающий и опасный день знаменовал собой вхождение на небеса всех богов и конец набухания семян растительного Осириса.

Исида и Нефтида убрали камень, маскировавший отверстие в крыше часовни, где лежала форма, орошаемая водой Нун с двенадцатого числа месяца хойяк.

Связь между тремя Осирисами сохранялась. Теперь нужно было осуществить одну деликатную операцию: вынуть из черной бронзовой емкости золотую форму, состоящую из двух частей.

Если появятся трещины, надежда будет утрачена.

Исида была преисполнена серьезности, ее движения были точны и уверенны, она не совершила никакой оплошности. Смазав особыми притираниями обе части формы, Исида плотно обвязала их четырьмя веревочками из папируса.

Теперь горло, легкие и белая корона больше не рискуют быть поврежденными.

Солнце осветило форму, емкость и растительного Осириса.

— Отдохни немного, — сказала Нефтида. — Ты ведь выбилась из сил.

Вдова посмотрела на Икера.

— Когда он освободится от смерти, тогда я отдохну вместе с ним.

Безволосый был поражен. Он все смотрел на обломки деревянной дощечки, не в силах поверить собственным глазам.

— О боги! Служитель КА — пособник Провозвестника!.. Не могу поверить!

— И все же вот доказательство, — напомнил Секари.

— Были ли у него помощники?

— Не думаю, но все же я установил за ним постоянное наблюдение.

— Не лучше ли уж сразу его арестовать? Тогда мы заставим его говорить.

— Этот человек — не простой, он будет молчать. Поэтому я предпочитаю дать ему возможность подготовить его будущее преступление и взять его с поличным.

— Это очень рискованно, Секари!

— Успокойся, он от меня не уйдет. Попроси Бега удвоить бдительность. Если он заметит что-то подозрительное, пусть тут же нас предупредит.

Месяц хойяк, тот же день

Мемфис

Не ведая о страшной опасности, которая над ним нависла, Мемфис снова жил своей прежней жизнью. Как только из особой командировки вернулись элитные части специально подготовленных войск, Несмонту сразу же отправился на прием к фараону.

— Следов Провозвестника не обнаружено, Великий царь, — доложил он. — Кратер Красной горы закрыт, и в нем никого нет. Мои ребята были очень осторожны и не оставили следов своего пребывания. Согласно вашим инструкциям, армия окружила указанный район. Если Провозвестник действительно скрывается там, то помощи извне он не получит.

— Он скрывается именно там, — подтвердил Сесострис. — И до того, как он сам того не захочет, никто не сможет его обнаружить.

— Это чудовище ждет двадцать пятого числа месяца хойяк?

— Возможно, — сделал допущение монарх. — Благодаря своему сообщнику, постоянному жрецу из Абидоса, он знает, как протекают там таинства. Двадцать третьего числа Исида будет совершать красный ритуал, все скалы окрест будут заряжены энергией, и вулкан наберет силы. Двадцать четвертого Сет попытается украсть один из элементов ритуала. И двадцать пятого он бросит своих сторонников в бой против Осириса.

— Но Безволосый и Секари сумеют отбить его атаки!

— Это еще под вопросом, Несмонту, потому что Провозвестник напустит на нас силу разрушительного огня на самой заре этого дня. От исхода нашего сражения будет зависеть судьба Абидоса.

— Великий царь, позвольте мне сражаться вместо вас!

— Твоя храбрость здесь будет бесполезной. Только ямогу обратить на врага силу двойной короны, но без гарантии, что сумею победить врага такой силы и коварства. Увези членов Золотого круга Абидоса в Абидос и следи за домом воскресения. Проси помощи у предков.

— Великий царь…

— Знаю, Несмонту. Даже в случае победы у меня останется слишком мало времени, чтобы прибыть на Абидос тридцатого числа месяца хойяк. Если я не приеду вовремя, Икер умрет. И все же я надеюсь: завтра из нашей верфи на воду сойдет новый корабль с удивительными свойствами. Уже подобраны крепкие матросы, способные плыть день и ночь. Северный ветер и течение реки будут нашими помощниками.

— Вы сумеете победить, Великий царь. И вы приедете вовремя.

Месяц хойяк, день двадцать второй (10 ноября)

Абидос

В короне из растений, символизирующей воскресение Осириса, ритуальный служитель вел трех быков — белого, черного и пятнистого. Они тянули плуг, чертивший борозду на земле. За животными шли землепашцы с мотыгами, чтобы взрыхлить канавку, прорытую быками. Все это символизировало божественную любовь.^[192] В этот день божественной радости справедливые голосом — живые и мертвые — все вместе отмечали праздник воскресения.

Постоянные жрецы специальным золотым черпачком, символизировавшим око Осириса, вытаскивали зерно из маленьких мешочков, сплетенных из нитей специально обработанного папируса, и бросали его в борозду. За всей процессией шел рыжий бык, закрывавший борозду.

Эти похороны были радостными, потому что возвещали возрождение злаков после того, как зерно, по примеру бога, пройдет череду превращений и выйдет к свету. Исполняя этот ритуал, жреческое братство Абидоса призывало помощь Геба, бога земли.

Избежавший подозрений Бега посмеивался. Поскольку следить за ним прекратили, то он спокойно готовился к покушению двадцать пятого числа. Как и советовал ему Безволосый, он старался держаться как можно ближе к служителю КА, который внимательно следил за ритуалом четырех быков — белого, черного, рыжего и пятнистого.

Символизируя четыре стороны света, быки искали, находили и защищали гробницу Осириса от всех врагов — видимых и невидимых. Освобождая священную землю от зла, они очищали почву, топча ее своими копытами и закрывая доступ к месту исполнения таинств.

В отсутствие фараона, — что само по себе было, по мнению Бега, отличным знаком, — Исиде пришлось самой вести быков. Край повода был в форме анка — ключа жизни. Как видно, Провозвестник заставил монарха сражаться на другом фронте, и тот фронт был таким опасным, что заставлял Сесостриса пренебречь Абидосом!

Эти мысли возродили в сердце Бега ненависть и обиду. Как и все его коллеги, он прикрепил перо Маат к одному из четырех сундучков, в которых находились ткани для КА Хора, наследника Осириса. Так Египет, объединенный по образцу вселенной, прославлял вновь обретенное единство тела Осириса.

Исида и Нефтида образовали два золотых круга — большое и малое солнце. Среди белого дня они зажгли триста шестьдесят пять светильников. Тем временем другие жрецы и жрицы принесли тридцать четыре миниатюрных ладьи, экипажем которых стали статуэтки богов.

Наступила ночь, и ладьи поплыли по священному озеру.

Ячмень растительного Осириса стал золотом.

Месяц хойяк, день двадцать третий (11 ноября)

Абидос

Анубис, повелитель крипты божественных флюидов, в сопровождении семи светильников принес мумии Осириса сердце, которое притянет к себе мысль бессмертных, — скарабея из обсидиана. Затем он покрыл тело Осириса амулетами и драгоценными камнями, чтобы избавить плоть от ее тленного свойства.

В это самое время Исида вынула из формы статуэтку бога Сокариса, поставила ее на гранитную подставку, покрытую циновкой из камыша, окрасила волосы в цвет ляпис-лазури, лицо — желтой охрой, челюсти — бирюзой. Она нарисовала открытые глаза и вручила статуэтке два скипетра Осириса, а потом выставила его на солнечный свет.

Лицо Икера приняло точно такую же окраску.

Анубис дал ему пять крупинок фимиама.

— Выйди из своего сна, пробудись. Дом золота подобно скульптору созидает тебя.

Исида подняла два пера Маат, которые дал ей Идущий из города Джеду. От них начали исходить волны, направляющие энергию, которая обеспечивает гармонию вселенной.

— Я открываю твое лицо, — произнес Анубис. — Твои глаза поведут тебя через темные страны, и ты увидишь повелителя света в момент, когда он проходит сквозь зарю.

Взяв тесло из небесного металла — «Великая Магия», — он коснулся им края губ Икера.

В них снова заструилась кровь.

Красный ритуал свершился.

Месяц хойяк, день двадцать четвертый (12 ноября)

Абидос

Развитие растительного Осириса и первые проявления жизни в Осирисе-Икере доказывали, что рост минерального и металлического Осириса проходил в гармонии. Внутри атанор божественное тело восстанавливалось, и с каждым днем его гармония укреплялась все более. Почитаемый камень, применяясь к многочисленным состояниям духа и материи, заполнял место своего преобразуемого жилища.

Исиде так хотелось обнять Икера и поцеловать его! Но она рисковала загасить этим едва пробивавшийся огонек надежды, появившейся благодаря свершению красного ритуала. Выйдя из состояния безучастности ко всему в мире, это световое тело должно было оставаться чистым от любого контакта с человеком. К нему вернется подвижность только после других опасных испытаний.

Камни кратеров зарядились энергией, лава Красной горы наполнилась силой. Скоро у Провозвестника появится страшное оружие.

Исида подумала о Сесострисе.

Сумеет ли он снова одержать победу в этой неравной борьбе? Он остался лицом к лицу с Провозвестником — достанет ли ему мудрости, отваги и магии? Может быть, завтра вдова потеряет еще и отца… А если фараон не успеет на Абидос к тридцатому дню месяца хойяк, чтобы завершить великое творение, то Икер никогда не вернется к жизни…

Сегодня, когда устанавливали символ воскресения внутри мастерской по бальзамированию, Исида обвязала статуэтку Сокариса новыми лентами, закрыла его в ларец из сикоморы, который поставила на ветви этого дерева, являвшегося земным жилищем богини неба.

В течение семи дней, каждый из которых символизировал год, статуэтка будет осуществлять связь между материей и космосом. Икер будет этим пользоваться и станет возрождаться в лоне своей божественной матери.

Когда Нефтида готовилась осуществить ритуал с куском красной ткани, ее сестра вырвала ткань из ее рук и бросила на пол.

Ткань тотчас вспыхнула. Пламя стало угрожать мумии.

Но тут же пролилась вода Нун из золотой вазы и погасила огонь.

— Это еще одна атака Провозвестника, — догадалась верховная жрица Абидоса. — Через ограду гнева Сета он попытался украсть эту ткань и помешать нам.

— Неужели ему известно все, что здесь происходит? — с ужасом в голосе спросила Нефтида.

— Ему все сообщает его сообщник. Но ни он, ни его хозяин не смогут пройти сквозь стены Дома золота, потому что я уничтожила его тень.

— Завтра мы должны будем выйти отсюда и лицом к лицу встретиться со сторонниками Сета, — напомнила Нефтида. — Энергия их бога необходима мумии. Я опасаюсь самого худшего. Если сообщнику Провозвестника удастся повернуть эту схватку в свою пользу, Икера смертельно ранят.

— У нас нет выбора, — глухо отозвалась Исида.

Безволосый согласился с его доводами, и Бега ликовал.

Завтра во время схватки между сторонниками Хора и Сета ему удастся поставить служителя КА среди последних. Тот, как говорил Безволосому Бега, либо попытается действовать в одиночку, либо его вероятные сообщники будут вынуждены себя раскрыть.

Не без определенного героизма Бега останется возле главного подозреваемого, помешает ему вредить и при малейшей опасности для мумии Осириса предупредит стражников.

На самом же деле при первой же остановке процессии Бега убьет Исиду, расчленит мумию и обвинит служителя КА в совершении этих ужасающих преступлений.

Играя роль одного из сторонников Сета, постоянный жрец будет иметь возможность держать при себе дубинку. Конечно, это будет не простой кусок деревяшки, а палка из озерного дерева, тамариска, способного убить любого врага.

Это особенно важно теперь, когда Провозвестник дал ему свою разрушительную силу.

Месяц хойяк, день двадцать пятый (13 ноября)

Абидос

Безволосый, Исида и Нефтида вынесли из Дома золота ладью Осириса, в которой снова лежала мумия Икера, покрытая тканью, вытканной обеими сестрами. Эта ладья — творение бога света, язык Ра, — состояла из частей, выполненных из акации, соответствующих частям тела восстановленного Осириса.

В нее поднимался только справедливый голосом. Только он мог плыть в ней в окружении Почитаемых, победивших тьму и способных править веслами как днем, так и ночью.

— Направимся к вечному дому Великого бога, — приказал Безволосый. — И займем в его свите место силы и света.

Во главе процессии шли два ритуальных служителя с головами шакала — это были Открывающие пути. За ними шествовали Тот, копьеносец Онурис, которому было поручено привезти далекую богиню и усмирить львицу-убийцу. Затем — сокол Хора, чтец и чтица Закона и ритуала, жрец, несущий меру Маат — локоть, носительница вазы для возлияний и музыкантши.

Нападение сторонников Сета совершилось возле священного озера.

Но, подняв палки, сторонники Сета неподвижно замерли, бессильные перед сиянием ладьи.

— Сет и дурной глаз отбиты, — объявил Безволосый. — Их имена отныне исчезли. Ладья Осириса победила их! Запрем восставших в рыбачьей корзине, свяжем их веревками, пронзим их ножами и отправим их в небытие!

Сторонники Сета пали на землю.

Безволосый взмахнул рукой, символически отрубая им головы и вырывая сердца.

Закончилась первая часть церемонии, и служитель КА, ворча, поднялся с земли. Ему не нравилось, что его заставили играть роль нападавшего на Осириса, но не в его привычках было обсуждать приказы начальства. Другие же сторонники Сета радовались тому, что им наконец можно оставить эту тягостную роль и готовиться к празднику чеснока.

Бега, вооруженный своей дубинкой, потихоньку скрылся.

Участник процессии тут же разошлись в разные стороны. Это был идеальный момент для нападения! Ни Исида, ни Нефтида не смогут оказать ему сопротивления. Они отправятся в небытие вслед за Икером.

Бега был полон отчаянной решимости, ему не о чем было жалеть. Разве, продав себя Провозвестнику, он не горел жаждой мести и власти?

— Значит, — произнес Секари, — это именно ты, подлец из подлецов, самый мерзкий из нечистых на руку!

Бега, нервы которого были натянуты как струна, обернулся.

— Так ты за мной все еще следишь!

— Я никогда не верил, что главный виновник — это служитель КА. Это подсказывали мне мои чутье и опыт… Провозвестник бросил нам кость, чтобы освободить дорогу тебе! Но твой путь тут и кончится.

Вынув из-за пазухи свою огромную дубину, жрец попытался оглушить ею секретного агента.

Секари увернулся, но не рассчитал силу и траекторию удара озерной палки. Она описала в воздухе дугу и очень сильно ударила его по плечу. Потеряв сознание от боли, он рухнул на землю.

Исида и Нефтида застыли, загородив собой мумию.

— Наконец-то вы и ваш Икер сейчас умрете! — взвыл Бега, поднимая свое смертельное оружие.

Изо всех сил оттолкнувшись копытами от земли, Северный Ветер всей своей тяжестью рухнул на спину жрецу.

Позвоночник Бега не выдержал и сломался. Не успев сделать свой бросок, подлец выпустил из рук палку, издал чудовищный крик и упал наземь.

Полностью доверяя своему собрату по борьбе, Кровавый счел излишним вмешиваться.

Предатель хрипел на земле, его глаза были налиты кровью и ужасом. Осел пнул копытом свою не опасную больше жертву и с отвращением отошел.

Участники процессии собрались вокруг Бега, который только что испустил дух.

— Наступил час первого суда, — напомнил несущий меру Маат. — Заслуживает ли этот постоянный жрец, чтобы его мумифицировали и призвали на суд богов? Если у кого-нибудь из вас есть, в чем его упрекнуть, пусть выскажется.

— Бега нарушил свою клятву и служил делу зла, — во всеуслышание объявил Безволосый. — Он хотел уничтожить Древо Жизни, осквернить Великое таинство Осириса, убить верховную жрицу и ее сестру Нефтиду. Список его злодеяний так велик, что его надлежит осудить. Он не будет мумифицирован, но его сожгут вместе с красной восковой фигуркой Сета. И от него ничего не останется.

Безволосый омыл ноги Исиде в серебряном тазу Сокариса, затем украсил ее шею гирляндой чеснока. У всех участников таинства было на шее ожерелье с завитком в виде ключа жизни. Затем, на заре, его поднесут душам чистых сердцем и тем самым предадут их свету.^[193] Благодаря чесноку очищается лицо, становится здоровым сердце и отпугивается ночная змея.

В конце ритуала пять чувств Икера приоткрылись. Но для того чтобы они проявились во всю силу, требовались новые превращения.

Теперь, когда Сет был покорен, зло устранено и путь освещен, ладья Осириса вернулась в Дом золота. Секари с перевязанным плечом почувствовал себя лучше.

Исида не могла разделить всеобщей радости от замечательного успеха, потому что ее терзала тревога.

Кто — фараон или Провозвестник — одержит победу в сражении на Красной горе?

Месяц хойяк, день двадцать пятый (13 ноября)

Мемфис

Фараон произносил каждую фразу ритуала восхода солнца так, словно исполнял его в последний раз.

Возможно, через несколько часов храмы Мемфиса исчезнут, поглощенные огненным потоком, который затем рухнет на Абидос.

В двойной короне, в схенти с фениксом, царь вышел из святилища и отправился в сторону Красной горы.

На довольно большом от нее расстоянии он приказал своей свите оставить его одного.

Исиде удалось совершить Красный ритуал, и Икер — в конце пути воскресения. Но последние этапы представляли серьезную опасность.

Кратер пылал, камни стали пищей бушующего пламени Сета. Лава этого гигантского вулкана кипела и была способна низвергнуть в небытие вечные труды всех фараонов со времен первой династии.

Освободившись от бестолковых мелких сообщников, Провозвестник чувствовал, как растет в нем разрушительная сила. Ударив по Египту, он ударит по всему миру и лишит его Маат.

На краю кратера, безразличный к жесточайшей жаре и к пылающим под собой камням, стоял Сесострис.

— Наконец ты пришел, фараон! Я знал, что ты не побежишь и посчитаешь себя способным противостоять мне. Какое тщеславие! Значит, ты умрешь первым, раньше, чем остальные, которые не обратятся в новую веру.

— Твои пособники уничтожены.

— Ну и пусть! Это так мало значит. Это были лишь жалкие насекомые, и они принадлежат прошлому. Я же готовлю будущее.

— Вера, насаждаемая силой, и застывшие, как смерть, догмы… Это ты называешь будущим?

— Моими устами говорит бог, я передаю его приказания, и смертные должны им подчиниться!

Гигант посмотрел прямо в глаза Провозвестнику, которые вспыхнули огнем, потом словно заволоклись пеплом. Он не выдержал присутствия столь стойкого и неустрашимого противника.

— В моих руках абсолютная и нерушимая вера, и никто не сможет ее изменить! Почему же ты отказываешься это понять, Сесострис? Твое царство угасает, а мое начинается. Рано или поздно народы поклонятся мне и соберутся вокруг меня.

— Египет — это царство Маат, — твердо произнес фараон. — Оно не может принадлежать фанатику.

— Преклони колена и воздай мне почести!

Белая корона Сесостриса превратилась в луч света — столь ослепительный, что противник был вынужден отступить.

В приступе ярости Провозвестник схватил неподъемный камень и бросил его в сторону Сесостриса.

Лицо монарха опалило кольцо пламени.

Второй камень ударил его по лбу. Оттуда вышел урей, кобра. Пламя, которое она изрыгнула, заставило рассыпаться летевший камень на тысячу кусков.

Провозвестник плохо видел своего врага и не мог найти в нем ни малейшей опоры изефет, которая помогла бы ему разбить защиту.

Несмотря на нестерпимый жар, Сесострис шел вперед.

Спираль, окружавшая его красную корону, отделилась от нее и обвилась вокруг шеи Провозвестника. Тому все же удалось освободиться от этого аркана, который нанес ему глубокую рану. Утопая в собственной крови, он выл от боли, и его вопль дошел до самых глубин земли.

— Демон ада, души свои истоки, опустошай свою же страну!

В то мгновение, когда из растрескавшейся земли стал выходить пар, Сесострис разлил вокруг содержимое золотой вазы.

Слезы вдовы погасили пламя пожара.

Провозвестник тщетно пытался открыть путь пылающей лаве. Огненная река обратилась вспять и превратила его самого в пылающий факел.

— Я ухожу, Сесострис, но я не умираю! Через сто лет, через тысячу, две тысячи лет я вернусь и одержу свою победу!

Тело Провозвестника рассыпалось, жар кратера стал уменьшаться, и вулкан успокоился.

С начала своей истории Египет мешал Провозвестнику распространять свой яд. И победа двойной короны утверждала сияющую неизменность Маат.

Однако гармония Обеих Земель и их связь с невидимым миром — бесценное сокровище Египта — постоянно находились под угрозой. Уже в конце золотого века больших пирамид страна чуть не исчезла. Только учреждение института фараонов сумело оказать сопротивление внешне незаметному разложению. Восстановив страну, Сесострис укрепил дело своих предшественников.

Однажды связи ослабнут, и тогда Провозвестник найдет слабое место, чтобы развернуть свое гигантское наступление. И больше не будет фараона, чтобы противостоять ему.

Теперь Сесострис должен был как можно скорее добраться до Абидоса, чтобы вывести Икера к свету.

У пристани Мемфиса стояло прекрасное новое судно, готовое отправиться в путь.

На его борту, готовые к плаванию, находились опытные моряки.

— Мы поплывем днем и ночью, — объявил монарх. — Наше назначение — Абидос. Мы достигнем его тридцатого числа месяца хойяк.

Капитан побледнел.

— Это невозможно, Великий царь. Нет ветра, но даже если бы он был, пусть даже самый сильный, мы не сможем.

— Тридцатого числа.

— Хорошо, Великий царь. Остается только последнее, но очень важное: нужно дать имя кораблю.

— Он будет называться «Быстрый».

Месяц хойяк, день двадцать шестой (14 ноября)

Абидос

Ритуальные служители загарпунили гиппопотама Сета — одно из излюбленных воплощений бога космического хаоса, и сожгли на алтарном огне его глиняную статуэтку. Перед решительными для воскресения Осириса днями нужно было уничтожить любое проявление дисгармонии, которое могло бы нарушить или даже прервать алхимический процесс.

Перед началом новой процессии Исида долго смотрела на мумию Икера.

Икер еще не полностью избежал смерти, но жизнь медленно наполняла его воскресающее тело. Вдова боялась вхождения супруга в долину света, проход по которой был особенно опасен.

Но ни у Икера, ни у его супруги не было другого выхода.

Исида попыталась войти в контакт со своим отцом, увидела огромный костер и человеческую фигуру, пожираемую пламенем…

Потом пламя успокоилось, красный цвет уступил место синему, и ветер надул паруса корабля…

Сесострис возвращается в Абидос!

Сесострис или… Провозвестник? Победив, это чудовище могло быть способно помутить ее мысли! И на борту этого корабля могла оказаться банда фанатиков-головорезов, решивших опустошить землю Осириса!

Безволосый подошел к Исиде.

— Возникла деликатная проблема. Раз сейчас нужно будет по обычаю принести в жертву другое воплощение Сета, дикого осла, ритуальный служитель считает, что присутствие Северного Ветра недопустимо. Он требует, чтобы его изгнали или даже…

— Убить товарища и друга Икера, который только что спас нам жизнь и наказал Бега?! Это значило бы оскорбить богов и навлечь на себя их гнев! Если же мы изгоним его, то лишимся силы Сета, одного из необходимых алхимических огней.

— Итак, что ты предлагаешь?

— Раскаявшись, Сет вечно несет Осириса на своей спине и плывет по океану энергии, поддерживая его над океаном. Он стал нерушимым кораблем, способным нести его в вечность. И Северный Ветер сыграет его роль.

Подняв правое ухо в знак согласия, осел степенно и серьезно принял на свою спину драгоценную ношу. Кровавый шел впереди, и за ним — длинная процессия, состоявшая из всех жрецов. Так они обошли вокруг храма Осириса. Постоянные жрецы играли на флейтах, усыпая землю розовыми лепестками. Безволосый тянул волокушу — символ бога Атума, «того, кто есть и кого нет». Эта созидающая двойственность, непостижимая человеческим разумом, воплощалась в таинстве возникновения и вечного обновления жизни.

Секари и пес оставались начеку. Разве выставить напоказ Икера не означало подвергнуть его самому серьезному риску? Конечно, у Провозвестника больше не было сообщников на Абидосе, но за время своего слишком долгого здесь присутствия он мог повсюду расставить соответствующие ловушки.

Однако освоение священного пространства прошло без неприятностей. В такт мерной поступи животного Сета мумия Икера зарядилась главной силой перед тем, как приступить к следующему этапу.

В самой глубине Дома золота Исида и Икер остались один на один с вратами в долину света (Ахет) — ту самую, которую открывал фараон во время ритуала зари, чтобы обновить созидание.

Войти в состав свиты Осириса и дойти до воскресения означало стать световым существом (АХ). В этой форме бог соединялся со своим образом, со своими символами и со своим каменным телом, сохраняя при этом тайну своей несозидаемой природы.

Общение с Осирисом требовало ежедневной практики Маат. Теперь одно из двух: либо Икер прав и дело созидания будет продолжаться, либо яркость сияния этих врат уничтожит его.

Были необходимы еще и другие условия: цепь последовательных посвящений, гармоничность продвижения вперед, произнесение клятв и хранение молчания, а также почитание созидательного принципа. Окажется ли Икер достаточно вооруженным за время своего земного пути, чтобы подойти к этим требованиям? Вдове предстояло попытаться соединить БА — душу-птицу и КА — энергию иного мира. От этой встречи, которая отнюдь не равнялась смешению двух элементов, зависело развитие АХ — светового существа. Если эти два элемента не смогут гармонично соединиться друг с другом, третий не возникнет.

Исида произнесла заклинания превращения, вызвала пробуждение пропитанного силой КА и приход напоенного солнцем БА.

Мумия Икера, озаренная невероятно ярким светом, переступила порог врат, и тотчас же начался процесс превращения, аналогичный тому, который происходил в металлическом Осирисе. Как только произошло взаимодействие БА и КА, птица-АХ — ибис комата — мог начинать свой полет.

— Бог Ра дает тебе золото, истекшее из Осириса, — объявила Исида. — Бог Тот тебя метит печатью из чистого металла, родившегося от Великого бога. Твоя мумия гармонична и постоянна, словно камень превращений с горы Востока. Золото озаряет твое лицо, позволяет тебе дышать и делает твои руки послушными. Благодаря Маат и золоту богов, ты переходишь от претерпевающего тление к нетленному. Лицом к лицу с тобой остается Маат, и она не удалится от тела воскресения.

Полная луна, восстановленное око, ярко сияла, что, однако, не мешало видеть Орион, всходивший на западе.

Исида взяла скипетр, оканчивающийся звездой с пятью лучами, и коснулась им лба Икера. Потом она без труда подняла кедровый гарпун, украшенный двумя змеями, и положила его крюк на лицо мумии.^[194]

— Явись в золоте, сияй в электруме, будь живым вечно!

Месяц хойяк, день двадцать седьмой (15 ноября)

Абидос

На пристани Безволосый встретил Великую царскую супругу и других членов Золотого круга Абидоса.

— Какое ужасное путешествие! — громыхал бас Несмонту. — Ветра не было, многие матросы заболели, и река попыталась сыграть с нами плохую шутку. Но наконец-то мы у цели!

— Если бы ты не взял управление на себя и не поднял дух экипажа, мы были бы еще далеко отсюда! — поправил Несмонту Сехотеп.

— Сумеет ли фараон приехать вовремя? — беспокойно спрашивал у всех Безволосый.

— Нам неизвестно, чем окончилась схватка, — признался Сенанкх. — Победив, Великий царь сядет на новый корабль, у которого изначально планировалась исключительная скорость хода.

— Продолжается ли Великое творение? — спросила царица.

— Икер дошел до врат в долину света, — ответил Безволосый.

Все вздрогнули.

Такой молодой и неопытный, как может Царский сын иметь достаточно духовного опыта!

— Любовь Исиды сумеет преодолеть смерть, — сказала Нефтида.

— Чтобы предпринять что-либо, вовсе не обязательно надеяться, — напомнил Безволосый. — Исполним же наш ритуальный долг, подготовив хлеб воскресения.

Он придал ему форму небольшой пирамидки (Бен-бен) — первозданный холм, где воплотился изначальный свет.

Исида вызвала движение света, позволив тем самым духу Икера подняться и переместиться с помощью этих лучей. Они проникли в каждую частицу его тела и обновили его плоть.

— В лоне солнца твое место просторно, и твоя мысль стала огнем, соединяющим Восток и Запад.

Под затылком мумии образовался световой круг. Из него возникло небольшое пламя, охватившее лицо Царского сына, но не обжегшее его.

Икер принял теперь жизнь, переданную сиянием золота. И если бы эта жизнь не сообщалась с внешним миром и не проявлялась в нем, то она питалась бы только своим собственным бытием и в конце концов угасла бы.

Вдова должна была дождаться знака, возвещающего будущий этап.

Царица была бесстрастна, Безволосый погрузился в молитвы, Сехотеп нервничал, по лицу Сенанкха ничего нельзя было понять, Несмонту сгорал от нетерпения, а Нефтида печалилась.

Секари, Северный Ветер и Кровавый продолжали внимательно наблюдать за подступами к Дому жизни, который, впрочем, и так хорошо охранялся. Но бдительность никогда не бывает излишней.

— Смерть — это такой же противник, как и другие, — сказал старый генерал. — Когда обнаруживаешь дефект в защитном вооружении и атакуешь в нужный момент, то победить можно!

Сехотеп не разделял этого оптимизма. Будучи в свое время приговоренным к смерти по ложному обвинению, он предвидел худшее. Воскресение тридцатого числа месяца хойяк казалось ему таким далеким, почти недостижимым…

Сенанкх верил в Исиду. Разве не преодолела эта молодая женщина столько непреодолимых препятствий?

Конечно, три последних дня месяца хойяк были весьма опасны, а возможное отсутствие фараона делало труд вдовы почти бесперспективным.

— Смотрите, вот он! — воскликнул вдруг Несмонту, устремив глаза вверх.

Пепельного цвета цапля летела высоко в небе. С несравненной грацией она величаво снижалась к первозданному холму и села на хлеб в виде пирамидки.

Птица — предвестница созидания первого утра мира, душа Осириса. И у нее были глаза Икера.

Месяц хойяк, день двадцать восьмой (16 ноября)

Корабль «Быстрый»

Штормовой северный ветер мог обеспечить успех. К счастью, опытный капитан умело воспользовался этим необычным явлением и использовал его с максимальной пользой. Команда разделила обязанности так, что половина экипажа шесть часов управляла судном, а другая половина спала. Потом опять менялись.

Сесострис бессменно стоял у руля. Он не сомкнул глаз.

— У нас еще есть небольшой шанс успеть, Великий царь, — сказал капитан. — Я не думал, что корабль может идти так быстро. Лишь бы никакое происшествие не остановило нашего движения!

— Нам покровительствует Хатхор. Не забывай постоянно поддерживать огонь на ее алтаре.

Икер только что переступил порог Долины света, и пылающие врата не отвергли его. Сияние золота наполнило его жилы, жизнь пронизала минералы, металлы и растения. Тридцатого числа месяца хойяк фараон попытается вернуть жизнь и в человеческую форму.

Один из лучших гребцов экипажа — Два Пенька — хотел сделать так, чтобы Сесострис потерпел окончательное поражение.

Его дочь, Маленький Цветок, выдала Икера стражникам, потому что он отказался на ней жениться. И с этого дня его жизнь стала чередой сплошных несчастий. Сначала он потерял свое хозяйство, потому что у него обнаружили фальшивые налоговые декларации. Потом была неприятность с Маленьким Цветком, которая мучилась угрызениями совести. И наконец у него страшно заболели и выпали все зубы.

Кто за это в ответе? Конечно, Икер! Это он поднялся до титула Царского сына! Это у него появился приемный отец — фараон Сесострис! Как же отомстить таким важным персонам?

На самом дне пропасти ему улыбнулась удача. В качестве почтальона его нанял на службу один из офицеров Медеса, и ему стали поручать дела, далеко выходившие за рамки служебных обязанностей. Его назначили командиром почтового судна, и он, в силу своей испорченности, оказался втянутым в заговор против Сесостриса. Он стал членом команды, одним из главных действующих лиц предприятия Медеса.

Увы! Снова жестокая судьба обрушилась на него, и секретарь Дома царя пал!

Не принимая участия в главном сражении, Два Пенька все же участвовал в событиях как мог. Узнав об ускоренном строительстве по приказу фараона специального судна и о его скором выходе в плавание, он сумел наняться на него гребцом и дать знать оставшимся сообщникам Медеса, что можно ограбить корабль, на котором плывут несметные сокровища.

Невдалеке от Абидоса бандиты собрались вместе и напали на судно. Теперь Два Пенька должен был убить капитана и поджечь корабль, а тем самым вынудить его пристать к берегу. Затем — нападение на гиганта, и он, конечно, не устоит перед таким количеством пиратов!

Никогда, никогда «Быстрый» не придет в заветную гавань!

Месяц хойяк, день двадцать восьмой (16 ноября)

Абидос

Чтобы вернуть присутствие светового духа Осириса, члены Золотого круга Абидоса впряглись в волокушу, на которой лежал первозданный камень, символ Ра. Его сияние озарило всю священную землю и вызвало в глубине Дома жизни решающее превращение растительного Осириса. Ростки ячменя проросли из тела мумии, что означало восстановление природных циклов в результате магического вмешательства. Это растительное золото циркулировало теперь по венам Икера…

Переход от смерти продолжал осуществляться, и вдова не совершила ни единой ошибки. Но теперь окончательный успех будет зависеть от фараона, так как он требует передачи силы царя. Только огонь Хора, сына Осириса, завершает воскресение.

Но, может быть, к Абидосу приближается теперь другой огонь — огонь Провозвестника?

— Сердце мое неспокойно, — признался Секари Несмонту.

— На Абидосе остались сообщники Провозвестника?

— Это маловероятно.

— Но если он расставил ловушки, Золотой круг Абидоса уничтожит их!

— А что если Провозвестник вылил на Мемфис лаву Красной горы? Тогда огненный поток скоро будет здесь!

— Сесострис одержал победу! — твердо сказал старый солдат. — Царь такой силы не знает поражений.

— Не забывай о том, что дорога от Мемфиса до Абидоса так длинна! И не все террористы еще уничтожены. Те, кто выжил, могут попытаться собраться вместе и напасть на корабль. Последняя атака тем опаснее, что она порождена отчаянием!

Эта гипотеза отнюдь не обрадовала старого генерала.

На этот раз он согласился с опасениями Секари.

— Нет ли у тебя желания обрить свою голову и ежедневно читать закон жрецов? — спросил Безволосый Секари.

Секретный агент не стал скрывать своего удивления.

— Я тебя плохо понимаю…

— Груз лет становится слишком тяжелым, а обязанности — утомительными. Абидосу требуется новый Безволосый. А ты, мой брат по Золотому кругу, много побегал по миру и много раз встречался с опасностями лицом к лицу. Не настало ли время положить на землю свою циновку и посвятить себя главному? Моя наивность заставила меня совершить немало ошибок. Твоя природная недоверчивость сослужит тебе хорошую службу.

— Ты действительно уверен, что я…

— Я предложу фараону имя своего преемника.

Стоя рядом с Икером, Исида вспоминала мгновения их счастья. Это было для нее не далекое грустное воспоминание, а прочное основание их вечной любви.

Месяц хойяк, день двадцать девятый (17 ноября)

Абидос

На заре предпоследнего дня месяца хойяк Исида украсила грудь Икера девятью лепестками лотоса.^[195] Теперь ни одна из частиц жизни, собранных во время алхимического процесса, не будет утрачена. Это ожерелье, образованное семью рядами и четырьмястами семнадцатью элементами из фаянса и твердых пород камня, являлось воплощением Эннеады — священной Девятки богов — братства созидательных сил, в каждое из текущих мгновений порождающих жизнь.

Настал час приступить к самой рискованной операции: нужно было вывести к свету атанор, небесную корову, полностью превратившуюся в золото. Внутри этой коровы, вдали от человеческих взглядов, продолжалась последняя фаза превращений. Для нее был необходим солнечный свет, но останется ли она при этом такой же гармоничной и прочной, чтобы его вынести?

Если металл растрескается, если его повредит контакт с внешним миром, то ущерб будет невосполнимым. Растительный Осирис увянет, а вместе с ним угаснет Икер.

Исида и Нефтида шли впереди процессии. Они несли золотую корову — вместилище минерального и металлического Осириса. В лучах нежаркого осеннего солнца корова должна была семь раз обойти вокруг гробницы бога. Секари, Сехотеп, Сенанкх и Несмонту несли четыре канопы Великого таинства. Царица и Безволосый по очереди произносили защитные заклинания.

Никому из присутствующих не удавалось избавиться от тревожного беспокойства: все следили, не появится ли где хоть малейший признак увядания. Это означало бы полную неудачу предприятия. Тем не менее несмотря на тревогу, ни Исида, ни Нефтида не ускорили шага.

Горло Сехотепа пересохло от волнения.

На спине коровы вдруг появилось пятнышко, оно выросло, проявились очертания крыльев. Оно вспорхнуло!

— Огромная золотая бабочка! — прошептал в смятении Сенанкх. — Душа Икера сопровождает нас!

Других изменений за время процессии не наблюдалось.

Их было тридцать человек, оставшихся не у дел после гибели Медеса бывших его служащих. Сборище негодяев, привыкших совершать подлости! Рано или поздно они все равно попали бы в руки стражников, а стало быть, им нечего было терять. Весть, которую послал им Два Пенька, обрадовала старых товарищей по темным делам: баржа, груженная богатыми товарами, плывет к ним прямо в руки!

К северу от Абидоса, как только корабль подойдет поближе к небольшому селению на вершине холма, Два Пенька спровоцирует пожар. Корабль будет вынужден пристать к берегу, и тогда вся шайка бросится на приступ.

Уже обсуждались условия дележа добычи и было решено придерживаться в этом трудном деле старинного правила. Самым сильным бандитам — самая большая добыча.

Спрятавшись в камышах и пожевывая от скуки их стебли, разбойники дожидались своего счастливого случая.

— Корабль! — крикнул впередсмотрящий.

Великолепное судно с надутыми сильным северным ветром парусами шло на них с невероятной скоростью.

— Но это не баржа… — вдруг разочарованно протянул один из бандитов.

— А ты взгляни получше, — посоветовал ему один из товарищей. — На носу… Слушай, а это не…

— Плевать! Как только пристанет к берегу, нападаем.

Возле каюты капитана вспыхнуло пламя.

Наступил вечер. Священная земля Абидоса готовилась прожить предпоследний день священного месяца хойяк.

А фараона все еще не было. Без него нельзя будет в нужное время исполнить необходимый ритуал, и все дело Исиды пойдет насмарку.

Царица удалилась во дворец, который был выстроен рядом с Храмом миллионов лет Сесостриса. Постоянные жрецы и жрицы, словно ни одна опасность не угрожала Абидосу, исполняли свои обычные обязанности.

Несмонту топнул ногой.

— Это погоня! Я чувствую, что за фараоном была устроена погоня! Последние сообщники Провозвестника сговорились! На заре я отправлюсь вниз по течению Нила.

— Это бесполезно, — вздохнул Сехотеп.

— Но царю, возможно, нужна наша помощь!

— Это мы нуждаемся в его помощи. Только его присутствие победит смерть, к которой Провозвестник приговорил Осириса-Икера.

Сенанкх молчал, но был согласен с Несмонту.

— Невзирая на риск, — произнес Секари, — Сесострис плывет днем и ночью. Не будем терять надежды.

Месяц хойяк, день тридцатый (17 ноября)

Абидос

Генерал Несмонту нервно шагал по пристани Абидоса. Он так и не смог заснуть ночью и готовился ехать на север, чтобы разыскать фараона и прийти к нему на помощь.

О боги! Неужели же можно хоть на мгновение представить себе, что победил Провозвестник! Ведь тогда начнется безудержная бойня…

Вот поднялось солнце, а вместе с ним задул порывами сильный северный ветер.

Вдали появился корабль — крепкий и величественный.

По приказу генерала лучники вложили в луки стрелы и натянули тетивы.

Повисло напряженное ожидание.

И вот стало видно, что на носу корабля стоит фараон-гигант!

Сесострис!

Несмонту низко склонился перед монархом, который сошел на берег первым. Он вознес благодарственные молитвы богине Хатхор, которая благоволила даровать ему благополучное путешествие, и направился к храму.

— Были неприятности? — спросил Несмонту у капитана.

— Что касается плавания, то здесь никаких проблем. «Быстрый» стоит своего имени! Но, к несчастью, я потерял одного из своих матросов.

— Несчастный случай?

— Нет, странное происшествие. Вчера вечером, незадолго до наступления полной темноты, вдруг загорелся Два Пенька! Пламя так быстро его охватило и так бушевало, что мы не успели его спасти. И в этот самый момент около тридцати человек выскочили из камышей и столпились на маленькой пристани. Когда Великий царь посмотрел на них, среди них началась паника. И многие из них погибли под ногами своих же товарищей…

Несмонту вернулся к монарху. В это время шла торжественная встреча с царицей и другими членами Золотого круга Абидоса. Правда, нынче не было радостных поздравлений, потому что под угрозой срыва была последняя фаза Великого творения.

Фараон вошел в Дом золота, коснулся Исиды ритуальным поцелуем и украсил голову Осириса-Икера короной чистых сердцем — простой лентой, украшенной рисунками цветов.

— Заря сияет новым светом, — произнес он, — боги прогоняют бурю, твои враги побеждены. Ты становишься Хором, законным наследником Осириса. Ты способен царствовать, потому что твое сердце исполнено Маат, а твои дела соответствуют ее прямоте. Поднимись вместе со светом, благовониями и птицами на небо. Сядь в ладью дня и ночи, проплыви от существования к жизни. Дух и материя соединяются, первобытная субстанция, вышедшая из пламени Нун, придает тебе форму. Она стирает границы между минеральным, металлическим, животным, растительным и человеческим царствами. Плыви через все миры и познай мгновение, которое было еще до возникновения смерти.

Фараон открыл запечатанный сосуд, привезенный из Медамуда.

— Ты, вдова, напитай флюидами Осириса тело воскресающего.

Рассыплется ли сейчас мумия или дело можно будет довести до конца?

Икер открыл глаза, но его взгляд был устремлен в иной мир.

Царь и Исида отправились в храм Осириса.

Там, на выложенном плитками полу главной часовни, лежала колонна стабильности.^[196]

Взяв в руки скипетр «Могущество», царица встала за спиной Сесостриса и передала ему силу, необходимую, чтобы на веревке поднять эту колонну.

— Тот, кто был инертен, ныне оживает, — произнес фараон, — и утверждает себя вне смерти. Почитаемая колонна, существующая в вечности и мгновении, обретает молодость. Позвоночный столб Осириса снова наполнен жизненной энергией, КА успокаивается.

Царская чета умастила колонну притираниями.

Внутри сосуда атанор богиня Исида пришла к своему брату Осирису, радуясь своей любви. Точная, как звезда Сотис, она превратилась в бабочку и села на фаллос Осириса, воссиявший золотом, и семя Великого бога проникло в нее. Хор Остроглазый родился от своей матери, и «это стало светом для воскресшего, потому что лучезарным стало его имя».^[197]

— Оставаясь женщиной, — сказала царица, — Исида сыграла роль мужчины. Она приняла роли обоих полов, узнала тайны неба и земли. Почитаемая возникает из света, она — зрачок созидающего ока. Хор рождается из союза звезды и алхимического огня.

Исида и Нефтида надели одежды с большими пестрыми крыльями. Вместе с фараоном они вернулись к Икеру и мерно взмахивали своими крыльями, овевая живительным ветром того, кто пробуждается.

— Твои кости вернулись к тебе, — говорила сестра своему брату. — Части твоего тела собрались вместе. Твои глаза снова открылись. Живи жизнью, не умирай смертью. Она покидает тебя. Ты был мертв, но теперь ты живее священной Девятки, жив и здоров для повелителя вселенной.^[198]

Исида взмахнула скипетром, привезенным из провинции Бедра, второй провинции Нижнего Египта. Три медные плети скипетра, символизирующие кожи трех последовательных рождений, вывели к свету Осириса-Икера.

— Тебя оживляет свет, — произнес фараон, дотронувшись до носа Икера концом ключа жизни, скипетром расцвета и колонной стабильности.

Жаркое солнце омыло мумию своими лучами.

— Двери саркофага открываются, — объявила Исида. — Геб, правитель богов, возвращает зрение твоим глазам. Он вытягивает твои ноги, которые были согнуты. Анубис возвращает твердость твоим коленям, и ты можешь подняться. Могущественная Сехмет выпрямляет тебя. Ты снова обретаешь сознание благодаря своему сердцу, ты учишься пользоваться своими руками и ногами, ты исполняешь волю своего КА.^[199]

Небо над Абидосом стало цвета ляпис-лазури, бирюзовые лучи залили священную землю.

Огромное, словно касающееся неба, Древо Жизни — акация Осириса, — покрылось тысячами белыхароматных листочков, источавших дивный, божественно сладостный запах.

Вокруг воскресшего Осириса собрался Золотой круг Абидоса. В восточной стороне — царская чета, Исида и Икер, который наконец вошел в это братство, о котором столько мечтал. На западной стороне — Безволосый и Секари. На северной стороне — Несмонту и Сехотеп, на южной — Сенанкх.

Фараон воздал хвалу невидимому миру и реальному отныне присутствию Хнум-Хотепа, Джехути и генерала Сепи. Он напомнил правило, незыблемое испокон веков.

— Смысл имеет только жизненно важная функция, порученная каждому из членов Золотого круга. Это не проповедь и не обращение неверных, и не навязывание абсолютной истины и догм. Это только действие по справедливости.

Братья поставили запечатанную вазу и Осириса, пережившего превращения в своем вечном жилище, вход в которое был со стороны запада.

Великое творение было положено на базальтовое ложе, образованное телами двух львов, символизировавших вчера и завтра. Два сокола охраняли голову и ноги. Повелитель тишины останется здесь до следующего месяца хойяк. Исполняя его таинства, посвященные Абидоса вновь попытаются вернуть его к жизни.

За исключением Сесостриса, Исиды и Икера, все члены Золотого круга Абидоса вышли из гробницы.

Фараон осмотрел ворота в иной мир.

— Икер вернулся после своего ухода. Кроме воскресшего Осириса, только несколько человек прошли через такие превращения. Сегодня Царский сын Икер обладает способностью уходить и возвращаться. Чего желаешь ты, Исида?

— Мы хотим всегда жить вместе, больше никогда не расставаться и покоиться в мире, бок о бок, защищенные Маат. Рука об руку, мы вместе перешагнем порог долины вечности и увидим свет в мгновение его рождения.

— Осирис-Икер должен пройти через эти врата, — сказал Сесострис. — Если ты пойдешь с ним, то должна будешь пройти через его смерть. И, несмотря на свое посвящение огненного пути, ты рискуешь погибнуть. Решай сама.

Часть четвертая ЭПИЗОД

Месяц тот, день первый (20 июля)

Мемфис

Под покровительством мерцающей Сотис наводнение, питаемое слезами Исиды, было великолепным. Год обещал быть счастливым и благополучным.

Визирь постепенно приходил в себя после посвящения в Золотой круг Абидоса. Привыкший жестоко сражаться с врагом и никогда не отступать перед опасностью, Собек-Защитник не ожидал, что ему доведется пережить потрясение столь глубоких откровений.

Первый министр Египта был горд тем, что служит стране, которая способна из поколение в поколение передавать Великое таинство. Опыт Осириса помогал государству Обеих Земель день за днем созидать себя, используя в качестве своеобразного строительного материала то, что омыто светом иного мира. Здесь недостаточно было добиться материального благосостояния населения. Главное состояло в том, чтобы открыть врата неба.

Визирь обрадовался приходу Несмонту.

— Как всегда прекрасные новости, генерал?

— Отличные. В Сирийской Палестине никаких волнений, прочный мир в Нубии.

— Как на твой взгляд, мы сумеем принять меры повышенной безопасности в Мемфисе?

— Исчезновение Провозвестника обескуражило его последних оставшихся в живых сообщников. Мне кажется, что никакой террористической угрозы нет.

Пришел Сенанкх, держа в руках несколько папирусов, и нарушил беседу двух братьев.

— Фараон только что поручил мне срочно подготовить значительное количество реформ, — сказал он. — И мне необходима поддержка визиря. Хочу сообщить также нашему главнокомандующему, что в управление нашей армией будут внесены улучшения.

Несмонту горько улыбнулся.

— Порой я спрашиваю себя, не подать ли мне в отставку и не присоединиться ли к Секари. Он, новый Безволосый Абидоса, больше не усложняет себе жизнь общением с мудрецами из правительства.

— Поверь мне… — начал Сенанкх.

Но генерал только махнул рукой и пошел прогуляться с Кровавым и Северным Ветром. Те, по крайней мере, честно заслужили свои награды и не станут рассказывать ему небылицы.

— Что касается Несмонту, то я помогать отказываюсь, — сказал визирь.

— Успокойся, изменения касаются его в наименьшей степени. Каждый из его солдат готов отдать за него жизнь. И никто не будет для Египта лучшим гарантом его безопасности.

— Знаю, знаю, — подтвердил Собек-Защитник. — Вернулся ли из Абидоса Сехотеп?

— Восстановление храма Осириса задержит его там еще на некоторое время.

— Скажи честно, Сенанкх, ты поддерживаешь последнее решение фараона?

— Разве его взгляд не видит дальше нашего? Только он один способен видеть реальное положение вещей.

Собек согласился с этим.

Над ними всегда возвышался этот монарх-гигант, который исправлял ошибки своих министров и видел даже самый слабый свет в окружающем мраке.

— Предупрежден ли начальник протокола?

— Это я взял на себя. Он правильно будет обращаться с гостями Великого царя.

Взволнованный Мемфис гудел как пчелиный улей. Тысячи голосов разносили по нему тысячи разных слухов. Разве не готовился Сесострис назвать нового Царского сына, которого он будет готовить себе в преемники?

Назывались разные имена, но предпочтение отдавалось отпрыскам богатых столичных родов. Но ведь монарх не судит только по внешности и интересуется душевными качествами! Тут было, где разгуляться фантазии горожан и придворных.

Начальник протокола старался избежать малейшей ошибки. Он беспокоился и нервничал, поэтому поспешил навстречу приехавшим по приглашению царя, избегая задавать им лишние вопросы о том, как прошла их поездка и как они себя чувствуют. Он ограничился тем, что отвел их к кабинету монарха, дверь в который была приоткрыта.

— Вот, это здесь, — пробормотал он и исчез.

Мощный низкий голос Сесостриса обратился к двум приглашенным.

— Входите, Исида и Икер, я вас ждал.

Кристиан Жак Рамзес. Сын света

Предисловие

«Рамзес, величайший из завоевателей, Царь Солнца, хранитель истины» — именно этими словами Жан-Франсуа Шампольон, открывший двери Египта, расшифровав иероглифы, описал фараона Рамзеса II, которому создал настоящий культ.

И правда, имя Рамзеса прошло через века и победило время; в нем одном воплотилась вся мощь и величие Египта фараонов, духовного отца западных цивилизаций. В течение шестидесяти семи лет, с 1279 по 1212 г. до н. э., Рамзес, «Сын Солнца», будет править Египтом, слава которого достигнет апогея, подтверждая мудрость своего правителя.

На земле Египта путешественник сталкивается с именем Рамзеса на каждом шагу: он оставил свой след в бесчисленных памятниках, либо построенных его мастерами, либо отреставрированных в его царствование. Каждый вспомнит о двух храмах Абу-Симбела, в которых навеки поселилась чета обожествленного Рамзеса и Нефертари, величайшей из царских супруг, об огромнейшем колонном зале храма Карнака, о сидячем улыбающемся колоссе в храме Луксора.

Рамзес — герой не одного романа, но нескольких, настоящей эпопеи, которая проведет нас от его инициации в фараоны при посредничестве его отца, Сети, фигуры, столь же впечатляющей, как и его сын, до последних дней монарха, на долю которого выпадет немало испытаний. Вот почему я посвятил ему эту серию романов, состоящую из пяти томов, которые будут выходить раз в три месяца, чтобы иметь возможность представить неповторимое величие судьбы, к которой причастны такие личности, как Сети, его супруга Туйа, величественная Нефертари, красавица Исет, поэт Гомер, заклинатель змей Сетау, еврей Моисей и множество других, вновь оживающих на этих страницах.

Мумия Рамзеса сохранилась. Сквозь черты великого старца проступает необычайное впечатление мощи. Многим посетителям зала мумий в музее Каира казалось, что он сейчас пробудится от сна. То, чего смерть лишила Рамзеса, вернет ему волшебство слова. Благодаря силе воображения и египтологии мы можем разделить его страхи и надежды, пережить вместе с ним его падения и успехи, увидеть женщин, которых он любил, пережить предательства и радоваться непреходящей дружбе, сражаться с силами зла и искать этот свет, из которого все вышло и к которому все вернется.

Рамзес велик… Какой замечательный спутник для романиста! Начиная с его первого поединка с диким быком и заканчивая тенью раскидистой акации Запада, разворачивается перед нами судьба величайшего фараона, неразделимо слитая с судьбой Египта, страны, избранной богами. Земля солнца и воды, повседневная жизнь в которой была основана на таких понятиях, как прямота, справедливость и красота. Земля, в которой потустороннее и здешнее постоянно соприкасались друг с другом, где жизнь могла появиться из смерти, где ощущалось присутствие невидимого, где любовь к жизни и к нетленному наполняла сердца людей и делала их счастливыми.

Вот настоящий Египет Рамзеса.

1

Дикий буйвол, застыв, вперил взгляд в юного Рамзеса. Бык был огромным; ноги, толстые, как столбы, длинные свисающие уши, борода, гребнем торчащая из нижней челюсти, черно-коричневый окрас… он только что почувствовал присутствие человека.

Внимание Рамзеса привлекли рога буйвола: сходящиеся и вздутые у основания, они выгибались назад, затем вздымались вверх, образуя нечто вроде шлема, венчавшегося острыми пиками, способными прорвать шкуру любого противника.

Мальчик никогда еще не видел такого громадного буйвола.

Этот относился к той опасной породе, которую не смели тревожить даже искуснейшие охотники; невозмутимый посреди своего стада, всегда готовый защитить собратьев, окажись они ранеными или больными, внимательный к воспитанию молодых, самец превращался в грозного воина, стоило только нарушить его покой. Разъяренный одним малейшим движением, он устремлялся на врага с безумной скоростью и не останавливался, пока не растопчет его.

Рамзес отступил на шаг.

Хвост дикого зверя хлыстом просвистел в воздухе; бешеный взгляд пронзил чужака, который осмелился ступить на его территорию — зеленые луга на топях, где колыхался высокий тростник. Невдалеке, окруженная своими товарками, телилась корова. На этих безлюдных просторах у берегов Нила грозный самец царствовал над своим стадом и не терпел никакого чужого присутствия.

Юноша надеялся, что заросли тростника его скроют; но карие глаза быка исподлобья грозно смотрели на него, не отрываясь. Рамзес понял, что ему не уйти.

Мертвенно-бледный, он медленно обернулся к отцу.

Сети, фараон Египта, тот, которого прозвали «бык-победитель», держался в десяти шагах за сыном. Говорили, одно его присутствие парализовывало противника; его ум, острый как клюв сокола, вникал во все, и не было того, о чем бы он не знал. Стройное, сильное тело, строгое лицо, высокий лоб, нос с горбинкой, выступающие скулы — вот Сети, воплощение власти. Почитаемый и внушающий трепет, этот правитель вернул Египту его былую славу.

В возрасте четырнадцати лет Рамзес, который успел уже возмужать и телом не отличался от взрослого, впервые увидел своего отца.

До тех пор он жил во дворце и воспитывался наставником, который должен был вырастить из него достойного человека, которому как сыну царя предстояло вести счастливую жизнь, занимая высокий пост. Однако Сети посчитал нужным прервать изучение тонкостей иероглифического письма, чтобы увести сына в дикую природу, вдали от какого бы то ни было поселения человека. Молча, не проронив ни слова.

Когда растительность стала слишком густой, царь с наследником оставили повозку с двумя впряженными лошадьми и ринулись в высокие заросли тростника. Преодолев это препятствие, они оказались на территории быка.

Дикий зверь или фараон, кто из них был более устрашающим? И тот, и другой источали такую мощь, с которой юный Рамзес не чувствовал себя в силах совладать. Разве не утверждали мудрецы, что бык — это небесное животное, оживленное огнем другого мира, и что фараон был в родстве с богами? Юный царевич был могуч и смел, но ощущение, что он зажат между двумя почти союзными и равными силами, впечатляло.

— Он заметил меня, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно.

— Тем лучше.

Эти два первых слова, произнесенных отцом, прозвучали как приговор.

— Он огромный, он…

— А ты, ты кто?

Вопрос удивил Рамзеса. Левым копытом бык яростно ударил в землю; цапли взметнулись прочь, стремительно покидая поле битвы.

— Кто ты, трус или сын царя?

Взгляд Сети пронзал душу насквозь.

— Я хочу сражаться, но…

— Настоящий мужчина бьется до последнего, царь идет еще дальше; если ты не способен на это, ты не сможешь править, и мы больше никогда не увидимся. Никакое испытание не должно тебя поколебать. Уходи, если хочешь; а нет — возьми его.

Рамзес осмелился поднять глаза и выдержать взгляд отца.

— Вы посылаете меня на смерть.

— «Будь сильным быком вечной молодости, с твердым сердцем и острыми рогами, которого ни один враг не сможет одолеть», — сказал мне мой отец; ты, Рамзес, ты вышел из чрева твоей матери как настоящий бык, ты должен стать сияющим солнцем, излучающим свет на благо своему народу. Ты скрывался в моих руках как звезда; сейчас я разжимаю пальцы. Свети или исчезни.

Бык взревел; разговор чужаков приводил его в бешенство. Все вокруг замерло; все живое, от суслика до птицы, предчувствовало неизбежность битвы.

Рамзес приготовился.

В схватке голыми руками он уже одерживал верх над противником и тяжелее, и сильнее этого, благодаря приемам, которым обучил его наставник. Но как подступиться к зверю такой величины?

Сети подал сыну длинную веревку со скользящим узлом.

— Сила — в голове; поймай его за рога, и ты победишь.

Юноша воспрял духом; во время игр он много раз тренировался ловить веревкой.

— Как только бык услышит свист твоего лассо, — предупредил фараон, — он ринется на тебя; не упусти его, другого шанса у тебя не будет.

Рамзес мысленно повторил нужное движение, ободряя себя. Несмотря на свой юный возраст, он обладал ростом взрослого человека и мускулатурой атлета-многоборца. Как раздражал его детский локон, подвязанный лентой на уровне уха, это ритуальное украшение из прекрасных светлых волос! Когда он, наконец, займет этот пост при дворе, ему будет разрешено носить другую прическу.

Однако оставит ли ему судьба время на это? Конечно, много раз, и не без бахвальства, горящий отвагой юноша призывал к себе достойные его испытания; но он и не подозревал, что сам фараон внемлет его желаниям и ответит на них, да еще так грубо.

Раздраженный запахом человека бык не собирался долго ждать. Рамзес сжал веревку; когда животное будет поймано, потребуется громадная сила, чтобы его остановить. Это казалось невыполнимым, значит, ему придется превозмочь себя, пусть хоть сердце его разорвется!

Нет, он не разочарует фараона.

Лассо взвилось в руках Рамзеса; бык метнулся на него рогами вперед.

Удивленный стремительностью зверя, юноша отступил в сторону на два шага, вытянул правую руку и бросил лассо, развернувшееся кольцами, как змея, скользнув по спине быка. Промахнувшись, Рамзес поскользнулся на влажной земле и упал как раз в тот момент, когда рога буйвола уже готовы были проткнуть его. Они слегка задели его грудь, но юный воин не закрыл глаза.

Он желал посмотреть своей смерти в лицо.

Взбешенный бык домчался до зарослей тростника и резко развернулся; Рамзес, который уже успел вскочить на ноги, пронзил его своим взглядом. Он будет противостоять ему до последнего вздоха и докажет Сети, что сын царя умеет умирать достойно.

Порыв несущейся громады вдруг резко прервался; веревка, которую крепко держал фараон, обвила рога быка. В безумном бешенстве зверь замотал головой, едва не свернув себе шею, тщетно пытаясь освободиться; Сети использовал его беспорядочную силу, чтобы направить ее против самого же быка.

— Возьми его за хвост! — приказал он сыну.

Рамзес подбежал и схватил хвост быка, почти лысый, с кисточкой на конце, такой же, какой носил фараон на поясе схенти в знак власти над силой быка.

Побежденный зверь успокоился, тяжело дыша и хрипя. Царь отпустил его, сделав знак Рамзесу встать позади него.

— Они практически неукротимы; такой самец идет сквозь огонь и воду и умеет даже притаиться за деревом, чтобы неожиданно настичь своего врага.

Бык повернул голову и посмотрел на противника, оценивая его. Будто сознавая себя бессильным перед фараоном, он спокойным шагом удалился на свою территорию.

— Вы сильнее его!

— Мы больше не противники, мы заключили договор.

Сети достал клинок из кожаных ножен и быстрым, уверенным движением срезал детский локон.

— Отец…

— Твое детство прошло, завтра начинается твоя жизнь, Рамзес.

— Я не победил быка.

— Ты победил страх, первого врага на пути к мудрости.

— И много их еще?

— Больше, чем песчинок в пустыне.

Этот вопрос обжигал ему губы и, наконец, сорвался с языка:

— Значит ли это… что вы выбрали меня в наследники?

— Ты думаешь, что смелости достаточно, чтобы править людьми?

2

Сари, наставник Рамзеса, обошел весь дворец в поисках своего подопечного. Уже не в первый раз мальчишка сбегал с урока математики, чтобы заняться лошадьми или затеять состязание по плаванию вместе с другими, такими же упрямыми сорванцами, его товарищами.

Тучный добряк, ненавидевший любые физические упражнения, Сари постоянно ругал своего подопечного, страшно беспокоясь из-за каждой новой проделки. Его брак с женщиной гораздо моложе его, старшей сестрой Рамзеса, принес ему завидный пост наставника сына фараона.

Завидный… для тех, кто знать ничего не знал о невозможном, строптивом нраве младшего сына Сети! Не будучи от рождения особо терпеливым и не горя желанием расширить горизонты познаний этого мальчишки, порой слишком строптивого и самоуверенного, Сари, должно быть, давно махнул рукой на свои обязанности. Согласно традиции фараон не занимался воспитанием своих детей в юном возрасте; он ждал того момента, когда мальчик превратиться в мужа, чтобы прийти за ним и испытать его, оценив, достоин ли тот быть правителем. В данном случае решение было принято уже давно: Шенар, старший брат Рамзеса, должен был взойти на трон. Оставалось еще направить в нужное русло юношеский пыл подростка, чтобы он стал отважным предводителем войск или, на худой конец, искусным царедворцем.

В своем возрасте — ему было далеко за тридцать — Сари гораздо охотнее проводил бы время на берегу пруда своего дома вместе с двадцатилетней супругой, однако это, вероятно, быстро бы ему надоело. Благодаря Рамзесу ни один день его жизни не походил на другой. Жажда жизни этого мальчишки была неутолима, а воображение — безгранично; он уморил не одного наставника, прежде чем добрался до Сари. Несмотря на частые стычки, этот последний все же добивался своего: заинтересовать молодого человека всеми науками, которые должен был знать и использовать на практике грамотный человек. Не отдавая себе в том отчета, он сам получал настоящее удовольствие, когда видел, как облагораживается острый ум Рамзеса, выказывавшего порой исключительную проницательность.

С некоторых пор юноша изменился. Он, который не мог вынести и минуты без движения, стал задумываться над «Изречениями» мудреца Птах-Хотепа; однажды Сари даже застал его созерцающим ласточек, резвящихся в свете утреннего солнца. Взросление, судя по всему, подходило к своему удачному завершению, хотя многим так и не удавалось повзрослеть. Наставник иногда задумывался, из какого материала сформировался бы Рамзес, если бы пыл юности обернулся другим, менее неуемным, но столь же сильным пламенем.

Как не волноваться перед лицом стольких талантов? При дворе, как и в любом другом слое общества, посредственности, которым нечего было ждать от жизни, недолюбливали, если не сказать ненавидели, тех, кто ярко выделялся на их тусклом сером фоне. Хотя ни у кого не было сомнения, кого Сети должен был назвать своим наследником, и Рамзесу нечего было беспокоиться по поводу неизбежных интриг, затеваемых власть имущими, его будущее все же могло оказаться не столь радужным, как предполагалось. Кое-кто подумывал уже о том, чтобы лишить фараона главных государственных функций, едва лишь придет к власти старший брат Рамзеса. Что станется с ним, если его сошлют в далекую провинцию, привыкнет ли он к спокойному течению сельской жизни, единственное разнообразие которой — в чинно сменяющих друг друга временах года?

Сари не осмелился поделиться своими сомнениями с сестрой своего подопечного, опасаясь ее болтливости. О том, чтобы открыться Сети, не могло быть и речи; погруженный в дела, фараон и без того был слишком занят управлением страной, с каждым днем все более процветающей, и вряд ли обратил бы внимание на переживания какого-то наставника. Хорошо еще, что отец с сыном никогда не встречались. Видя пример такого могущественного правителя, как Сети, Рамзес мог бы выбирать лишь между бунтом и уходом в небытие. Решительно, в традициях есть разумное зерно — отцам не доводилось воспитывать собственных детей.

Однако Туйа, божественная супруга царя и мать Рамзеса, смотрела на это совсем иначе. Сари, один из немногих, замечал, что ее предпочтения — на стороне младшего сына. Хорошо образованная и утонченная, она подмечала и качества, и недостатки каждого из придворных; управляя царским домом как истинная царица, она строго следила за соблюдением правил поведения и снискала уважение как знати, так и народа. И все же Сари побаивался Туйи; если он станет докучать ей своими нелепыми опасениями, он рискует лишиться ее уважения. Царица не любила сплетников; необоснованное обвинение считалось у нее таким же тяжким проступком, как и клевета. Лучше было промолчать, нежели сойти за предвестника плохих предзнаменований.

Превозмогая отвращение, Сари отправился в конюшню; он боялся лошадей и их брыкания, ненавидел компанию конюхов, а еще больше — наездников, кичащихся бессмысленной отвагой. Не обращая внимания на насмешки, посыпавшиеся при его появлении, наставник стал искать своего подопечного, но тщетно: вот уже два дня никто не видел его, и всех удивляло это отсутствие.

Долгие часы, забыв о еде, Сари разыскивал Рамзеса. Наконец обессилев, весь в пыли, он решился вернуться во дворец, когда стемнело. Скоро ему предстояло объявить об исчезновении своего ученика и доказать, что он здесь был ни при чем. Как он посмотрит в глаза сестре своего воспитанника?

Чернее тучи, наставник даже не поздоровался с коллегами, которые выходили из учебного класса; начиная с завтрашнего утра ему придется расспрашивать, не испытывая, правда, большой надежды, ближайших друзей Рамзеса. Если не удастся обнаружить никакой зацепки, придется признать ужасную реальность.

Чем же Сари провинился перед богами, чтобы его так преследовал злой гений? Карьера его будет погублена из-за явной, кричащей несправедливости; его прогонят из дворца, супруга отречется от него, и до конца дней своих он будет обречен на жалкое прозябание! Ужаснувшись при одной мысли подвергнуться таким лишениям, Сари устало опустился на свое привычное место писца.

Обычно напротив него сидел Рамзес, порой внимательный, порой с отсутствующим видом и всегда готовый ответить учителю неожиданной репликой. В возрасте восьми лет он уже умел уверенно чертить иероглифы и вычислять углы пирамиды… потому что это занятие ему понравилось.

Наставник закрыл глаза, пытаясь собрать в памяти лучшие моменты своего постепенного повышения при дворе.

— Сари, ты что, заболел?

Этот голос… этот голос, уже низкий и властный!

— Это ты, это правда ты?

— Если спишь, спи дальше. Если нет — смотри.

Сари открыл глаза.

Это и в самом деле был Рамзес, тоже весь в пыли, но с сияющими глазами.

— Нам с тобой надо бы помыться; где ты пропадал, наставник?

— В злачном месте, в конюшне.

— Ты меня искал?

Вне себя от удивления, Сари встал и обошел вокруг Рамзеса.

— Что ты сделал со своим локоном?

— Мой отец сам его отрезал.

— Немыслимо! Ритуал требует, чтобы…

— Ты что, сомневаешься в моем слове?

— Прости.

— Сядь, наставник, и слушай.

Пораженный тоном царевича, который вдруг перестал быть ребенком, Сари повиновался.

— Мой отец подверг меня испытанию диким быком.

— Это… это невероятно!

— Я не победил, но я сумел противостоять этому чудовищу и, думаю… отец выбрал меня как будущего правителя!

— Нет, царевич; твой старший брат уже назначен наследником.

— А он прошел испытание быком?

— Сети просто хотел приблизить тебя к опасности, которую ты так любишь.

— И он стал бы тратить свое драгоценное время на это? Он призвал меня к себе, я уверен!

— Не обольщайся, это — безумие.

— Безумие?

— Для влиятельных персон двора ты ничего собой не представляешь.

— Что же во мне не так?

— Ты сам.

— Ты хочешь указать мне мое место?

— Здравый смысл этого требует.

— Только он не обладает силой быка.

— Игры власти более жестоки, чем ты можешь предположить; одной отваги недостаточно, чтобы выйти победителем.

— Ну что ж, ты мне поможешь.

— Что?

— Ты хорошо знаешь нравы двора; ты можешь определить, кто мне друг, а кто враг, можешь мне советовать.

— Не требуй от меня слишком многого… Я всего лишь твой наставник.

— Ты забыл, что мое детство — в прошлом? Решай, либо ты становишься моим помощником, либо мы расстанемся.

— Ты вынуждаешь меня идти на неоправданный риск, но ты еще не дорос до высшей власти; твой старший брат уже долгое время готовится к этому. Если ты встанешь поперек, он тебя уничтожит.

3

Наконец наступил решающий вечер.

Зарождалась новая луна, ночь стояла непроглядная. Всем своим товарищам, которые, как и он, воспитывались наставниками, Рамзес назначил в этот день важную встречу. Смогут ли они обмануть неусыпных стражей и оказаться в назначенный час в центре города, чтобы обсудить главное, то, что жгло им сердца и о чем никто не осмеливался заговорить?

Рамзес открыл окно своей комнаты, спрыгнул со второго этажа на мягкую траву и осторожно стал пробираться вдоль стены. О стражниках он не беспокоился; некоторые спали, другие играли в кости. Если же вдруг он наткнулся бы на такого, кто честно выполнял свои обязанности, он заболтал бы его или просто уложил на месте.

От волнения он забыл про единственного охранника, который не ленился: небольшого пса золотисто-желтого окраса, мускулистого и коренастого, с висячими ушами и хвостом баранкой. Застыв посреди дороги, он не лаял, но пройти не дал бы.

Интуиция подсказала выход: Рамзес посмотрел псу прямо в глаза; тот уселся на задние лапы и завилял хвостом. Юноша подошел и погладил его; они сразу подружились. На кожаном ошейнике пса, окрашенном в красный цвет, было написано «Неспящий».

— А что если тебе пойти со мной?

Неспящий в знак согласия ткнулся в колени квадратной мордой с шершавым носом и повел своего нового хозяина к выходу из поместья, где воспитывалась будущая правящая каста Египта.

Странно, но в этот поздний час праздный народ все еще бродил по улицам древней и самой первой столицы — Мемфиса; несмотря на роскошь южных Фив, славившихся своим богатством, бывшая столица сохранила свое исключительное положение, которое занимала в прошлом. Именно в Мемфисе находились высшие школы, именно здесь наследники царской семьи и дети придворных, которым уготованы были высокие посты, получали серьезное образование и суровую закалку. Доступ в «Кап», область закрытую, охраняемую и находящуюся на полном обеспечении, был пределом мечтаний многих, но те, кто, как Рамзес, жили здесь с раннего детства, желали лишь одного: вырваться отсюда!

Рамзес был уже не ребенок и потому без труда выбрался из этой золотой клетки.

В большом зале питейного заведения со стенами, побеленными известью, на подстилках и табуретах сидели подвыпившие клиенты, любители крепкого пива, вина и пальмового ликера. Хозяин охотно демонстрировал амфоры, доставленные из Дельты, оазисов или Греции, нахваливая качество своего товара. Рамзес выбрал местечко поспокойнее: тихий угол, откуда он мог наблюдать за входной дверью.

— Что пить будешь? — спросил его разносчик.

— Пока ничего.

— Незнакомые посетители платят заранее.

Царевич снял с руки халцедоновый браслет.

— Этого довольно?

Разносчик взял браслет, внимательно разглядывая его.

— Пойдет. Вина или пива?

— Твоего лучшего пива.

— Сколько кружек?

— Пока не знаю.

— Я принесу кувшин… когда будешь знать точно, принесу кружки.

Рамзес понял, что не знает цену вещей; этот проныра, конечно же, обкрадывал его. Давно уже пора было покинуть свою серьезную школу, наглухо закрытую от внешнего мира.

Усадив Неспящего в ногах, царевич внимательно следил за входом в пивную. Кто из его товарищей осмелится на подобную авантюру? Он прикинул, сразу вычеркнул самых безвольных и карьеристов и выделил троих. Эти точно не отступят перед опасностью.

Он удовлетворенно улыбнулся, когда Сетау показался в дверях заведения.

Сетау, крепкотелый, мужественный, с лоснящимися мускулами, матовой кожей, черной шевелюрой и квадратным черепом, был сыном моряка и нубийки. Его необычайная выносливость, а также способности к химии и изучению растений не остались незамеченными наставником; учителям «Капа» не пришлось жалеть о том, что допустили его в это закрытое высшее учебное заведение.

Сетау, не разоряясь на приветствия, сел рядом с Рамзесом.

Не успели они обмолвиться и парой слов, как вошел Амени, маленький, худой и щуплый; бледный, с редкими, несмотря на юный возраст, волосами, он не выносил физической нагрузки и не мог поднимать тяжести, однако в искусстве иероглифического письма оставил далеко позади всех сверстников. Неутомимый труженик, он спал лишь три-четыре часа в сутки и знал великих авторов лучше, чем его учитель литературы. Сын штукатура, он стал настоящей гордостью своей семьи.

— Чтобы выбраться, я подкупил стражника, — гордо заявил он, — отдав ему свой ужин.

Его появлению Рамзес тоже не удивился, он ждал его; он знал, что, если нужно, Сетау воспользуется своей силой, а Амени употребит свою смекалку.

Однако появление третьего озадачило царевича: он никогда бы не подумал, что богатенький Аша пойдет на такой риск. Для него, единственного сына богатых аристократов, пребывание в стенах «Капа» было естественным и неизбежным этапом перед началом карьеры высокопоставленного чиновника. Щеголеватый, с узкой костью и вытянутым лицом, он носил маленькие усики, за которыми ухаживал с необычайной щепетильностью, и часто смотрел на окружающих с откровенным презрением. Его слащавый голосок и светящийся умом взгляд обволакивали собеседника.

Он сел напротив первой тройки.

— Удивлен, Рамзес?

— Да, не скрою.

— Я не прочь скоротать с вами вечерок; скучно мне что-то.

— Нам грозит наказание.

— Оно лишь добавит перцу в наше пресное блюдо; все в сборе?

— Нет еще.

— Что, никак лучший друг предал тебя?

— Он придет.

Насмешливо ухмыльнувшись, Аша приказал разлить пиво… Рамзес к своей кружке даже не притронулся; волнение и досада комом подступали к горлу. Неужели он так серьезно просчитался?

— А вот и он, — воскликнул Амени.

Высокий, широкоплечий, с пышной шевелюрой и бородой, полукругом обвивавшей его подбородок, Моисей выглядел гораздо старше своих пятнадцати лет. Сын евреев, обосновавшихся в Египте не одно поколение назад, он был принят в «Кап» в совсем юном возрасте благодаря своим замечательным умственным способностям. И поскольку они с Рамзесом обладали примерно одинаковой физической силой, оба подростка стали соперничать во всем, прежде чем заключить пакт о ненападении и выступить единым фронтом против учителей.

— Старый стражник хотел помешать мне уйти; мне стыдно было с ним тягаться, пришлось убеждать его в благонамеренности моего предприятия.

Оставалось поздравить друг друга и опорожнить кружки хмельного зелья, обладавшего неповторимым вкусом запретного.

— Итак, один-единственный важный вопрос, — настойчиво заявил Рамзес, — как получить настоящую власть?

— С помощью иероглифического письма, — поспешил высказаться Амени, — наш язык — язык богов, мудрецы использовали его, чтобы передать нам свои заветы. Сказано: «Следуй своим предкам, ибо они познали жизнь раньше тебя. Власть дается знанием, а письмо делает его бессмертным».

— Вздор грамотеев, — заявил на это Сетау.

Амени залился краской гнева.

— Ты будешь отрицать, что писец обладает настоящей властью? Умение вести себя, вежливость, знание правил хорошего тона, аккуратность, верность данному слову, неприятие нечестности и зависти, владение собой, искусство молчания, подтверждающее первенство письменного слова, — вот те качества, которые я хотел бы развить в себе.

— Этого недостаточно, — рассудил Аша. — Высшая власть — власть дипломатии. Вот почему я скоро покину страну, чтобы изучить языки наших союзников и наших соперников, чтобы понять принципы развития международной торговли, каковы истинные намерения других правителей, чтобы затем иметь возможность использовать их в своих целях.

— В тебе говорят амбиции жителя большого города, потерявшего всяческую связь с миром природы, — с досадой сказал Сетау. — Город — вот настоящий враг, который нас подстерегает!

— Ты, однако, ничего не сказал о своем способе завоевания власти, — заметил Аша, явно задетый за живое.

— Есть только один путь, где постоянно идет борьба между жизнью и смертью, красотой и ужасом, лекарством и отравой, — это змеиная тропа.

— Ты шутишь?

— Где живут змеи? В пустыне, в степях, в болотах, на берегу Нила и в каналах, на токах, в овчарнях, в хлевах и даже в темных прохладных углах наших жилищ! Змеи повсюду, они хранят секрет создания. Я хочу посвятить свою жизнь тому, чтобы вырвать его у них.

Никто и не думал противоречить Сетау, который, казалось, тщательно взвесил свое решение.

— А ты что скажешь, Моис? — спросил Рамзес.

Юный великан медлил с ответом.

— Я завидую вам, друзья, так как я не знаю, что ответить. Странные мысли не дают мне покоя, мой разум блуждает, ища выхода, но судьба моя остается неясной и неопределенной. Мне должны дать важный пост в гареме ^[200], и я думаю принять его в ожидании более увлекательного занятия.

Все четверо посмотрели на Рамзеса.

— Существует лишь одна настоящая власть, — объявил он, — власть фараона.

4

— Тоже, удивил, — разочарованно выдохнул Аша.

— Отец подверг меня испытанию диким быком, — заявил Рамзес, — зачем, если не для того, чтобы я стал в будущем фараоном?

Эти слова ошеломили всех четверых товарищей царевича; Аша опомнился первым:

— Разве Сети не назначил уже твоего старшего брата своим наследником?

— В таком случае, почему не ему пришлось встретиться лицом к лицу со зверем?

Амени весь сиял:

— Это замечательно, Рамзес! Быть другом будущего фараона, какое чудо!

— Не слишком-то радуйся, — посоветовал ему Моис, — Сети, может быть, еще и не выбрал.

— Так вы со мной или против меня? — спросил Рамзес.

— С тобой до самой смерти! — воскликнул Амени. Моис кивнул в знак согласия.

— Ответ на такой вопрос требует времени на размышление, — уклончиво ответил Аша. — Если твои шансы будут расти, я понемногу перестану верить в твоего брата. В противном случае я не стану поддерживать проигравшего.

Амени сжал кулаки.

— Тебе бы…

— Может быть, я самый искренний из нас всех, — невозмутимо продолжил будущий дипломат.

— Неужели? — усомнился Сетау. — Я один реально оцениваю обстановку.

— И что же ты думаешь?

— Красивые слова меня не впечатляют; действие — вот что важно. Будущий царь должен уметь противостоять змеям; когда наступит следующая ночь полной луны и все они выползут из своих нор, я сведу с ними Рамзеса. Посмотрим, достоин ли он своих притязаний.

— Откажись! — взмолился Амени.

— Я готов, — сказал Рамзес.

Скандал потряс почтенные стены «Капа». Никогда еще, с момента его учреждения, ученики, причем самые блистательные, не позволяли себе столь грубо нарушить внутренний распорядок. Против своей воли Сари был выбран другими наставниками вынести приговор пятерым виновным и выбрать им тяжелое наказание. В это время, за несколько дней до начала летних каникул, данная обязанность казалась ему тем более невыносимой, что как раз этим молодым людям уже назначены были высокие посты в знак признания приложенных ими усилий и оценки их способностей. Для них двери «Капа» должны были широко распахнуться, открыв путь к будущим свершениям.

Рамзес играл со своей собакой, которая быстро привыкла делить пищу с хозяином. Бешеные гонки за воланом, который бросал царевич псу, казались наставнику бесконечными, однако ученик царской крови не позволял прерывать игры своего любимца, которого, по его мнению, бывший хозяин содержал из рук вон плохо.

Утомленный, задыхаясь и высунув язык, Неспящий лакал воду из глиняной миски.

— Твое поведение, Рамзес, заслуживает порицания.

— Почему же?

— Этот гнусный побег…

— Не преувеличивай, Сари; мы даже не были пьяны.

— Поступок тем более глупый, что твои товарищи уже закончили свое обучение.

Рамзес взял наставника за плечи.

— Вот это новости, и от тебя! Говори же!

— Наказание…

— Это потом! Моис?

— Назначен помощником управляющего в главном гареме Мер-Ура в Файюме ^[201]; довольно тяжелая ноша для столь юных плеч.

— Он спихнет старых служителей, увязших в своих привилегиях. Амени?

— Он входит в число придворных писцов.

— Замечательно! Сетау?

— Ему отдают должность целителя и заклинателя змей, ему придется собирать змеиный яд для приготовления лекарств. Если только наказание…

— А что Аша?

— После того, как он попрактикуется и повысит свои знания ливийского, сирийского и хеттского языков, он отправится в Вавилон, чтобы занять свой первый пост переводчика. Однако все эти назначения пока задерживаются.

— Кем?

— Управляющим «Капа», преподавателями, а также мной. Ваше поведение недопустимо.

Рамзес задумался.

Если это дело не приостановить, оно дойдет до визиря, а там и до Сети; верный способ вызвать царский гнев!

— Скажи, Сари, разве не следует искать справедливости во всем?

— Конечно.

— Тогда следует наказать единственного виновного — меня.

— Но…

— Это я организовал эту встречу, назначил место и вынудил товарищей повиноваться мне. Если бы я носил другое имя, они бы отказались.

— Возможно, но…

— Объяви им добрые вести и назначь все наказания для меня одного. А теперь, когда все улажено, позволь мне поиграть с моей собакой.

Сари возблагодарил богов; идея Рамзеса помогла ему как нельзя лучше выпутался из затруднительной ситуации. Царевич, который никогда не пользовался большой любовью среди учителей, был осужден провести дни праздника разлива в стенах «Капа», совершенствуясь в математике и литературе, будучи в то же время лишенным возможности появляться в конюшнях. На праздновании нового года, в июне, его старшему брату предстояло участвовать в парадном шествии рядом с Сети: в это время фараон празднует день нового урожая; отсутствие Рамзеса должно было подтвердить его малозначительное положение.

Перед этим периодом заточения, которое мог скрасить один лишь пес золотисто-желтого окраса, Рамзесу предстояло проститься со своими товарищами.

Амени, как всегда, был настроен радушно и оптимистично; находясь на посту в Мемфисе, совсем рядом, он, думая о своем друге, надеялся найти способ каждый день доставлять ему хоть небольшую радость. А по окончании срока заточения Рамзеса, вне всякого сомнения, ждало прекрасное будущее.

Моис лишь крепко обнял Рамзеса; далекий путь в Мер-Ур казался ему нелегким испытанием, которое предстояло стойко превозмочь. Он был весь погружен в мечты о грядущем, однако сейчас не следовало об этом говорить: у них еще будет время все обсудить, когда Рамзес освободиться, отбыв свое наказание.

Аша был холоден и сдержан; он поблагодарил царевича за его поступок и пообещал поступить так же по отношению к нему, если представится случай, в чем он, честно говоря, сомневался; маловероятно, чтобы их судьбы еще когда-нибудь пересеклись.

Сетау напомнил Рамзесу, что тот согласился на испытание змеями и что данное слово нужно было сдержать; он, в свою очередь, собирался за это время подобрать самое подходящее место для подобной встречи. Он и не пытался скрыть своей радости, получив, наконец, возможность проявить себя вдали от большого города, ежедневно соприкасаясь с настоящей силой — силой природы.

К удивлению своего наставника, Рамзес без долгих размышлений согласился на испытание одиночеством. В то время пока его сверстники вкушали удовольствия сезона разлива, царевич посвятил себя занятиям математикой и чтению трудов древних; он прерывался лишь, чтобы совершить небольшую прогулку по саду в сопровождении своего верного пса. Беседы с Сари приобрели теперь более серьезный характер; Рамзес выказывал удивительную способность концентрироваться, преумножаемую необычайной памятью. За несколько недель незрелый юнец повзрослел. Недалеко было то время, когда прежнему наставнику уже больше нечему будет обучать своего подопечного.

Рамзес принял это вынужденное уединение с той же решительностью, как будто ринулся в кулачный бой, в котором единственным его противником был он сам; с того момента, как он столкнулся с диким быком, его не покидало желание еще раз сойтись в поединке с каким-нибудь чудовищем — юный задира, он был слишком уверен в себе, нетерпелив и горяч. А это сражение могло оказаться не менее опасным.

В то же время Рамзеса не покидали мысли об отце.

Возможно, ему больше не суждено было встретиться с ним, возможно, ему оставалось довольствоваться воспоминанием об образе фараона, которому не было равных. Отпустив быка, отец тогда позволил Рамзесу несколько минут править повозкой. Затем, не говоря ни слова, он вновь завладел поводьями. Рамзес не осмеливался спрашивать его о чем бы то ни было; находиться рядом с ним, пусть несколько часов, само по себе уже было необычайной привилегией.

Стать ли фараоном? Мысль об этом уже не была вопросом. Юноша, по своему обыкновению, загорелся немыслимой идеей, поддавшись воображению.

И тем не менее он прошел испытание с диким быком — древний ритуал, канувший в прошлое; а Сети, надо сказать, всегда действовал намеренно.

Итак, не теряя времени на бесполезные раздумья, Рамзес решил восполнить пробелы в своих знаниях и поравняться со своим другом Амени. Каким бы ни был пост, который ему предстояло занять, смелости и решительности было недостаточно, чтобы достойно выполнять свои обязанности; к тому же Сети, как и другие фараоны, тоже сначала прошел путь писца.

И вновь безумная идея завладела молодым умом! Она возвращалась как морская волна, несмотря на все усилия, которые юноша прилагал, чтобы прогнать ее. А между тем Сари поведал ему, что имя его во дворце почти уже было забыто; он никого уже более не интересовал, поскольку все знали, что ему предстояла ссылка в провинцию.

Рамзес, казалось, смирился, всякий раз переводя разговор на священный треугольник, с помощью которого можно было сложить стены храма, или на правило обязательных пропорций для возведения здания по закону Маат, нежной и чарующей богини гармонии и истины.

Он, который так любил езду верхом, плавание и кулачный бой, забыл прелести природы и внешнего мира под чутким наставничеством Сари, счастливого от возможности сделать из юноши ученого; еще несколько лет заключения — и прежний бунтовщик вполне мог достичь высот мыслителей прошлого! Ошибка, допущенная Рамзесом, и понесенное им наказание вернули юношу на праведный путь.

Накануне своего освобождения царевич ужинал вместе с Сари под открытым небом, на крыше зала, где проходило обучение. Сидя на циновках, они пили холодное пиво, заедая сушеной рыбой и пряными бобами.

— Поздравляю тебя, твои успехи поразительны!

— Остается невыясненным один вопрос: какой пост мне назначили?

Наставник, казалось, смутился.

— Видишь ли… тебе следует отдохнуть после такой громадной работы…

— Что значит эта перемена?

— Это несколько деликатный вопрос, но… ты знаешь, царевич всегда может воспользоваться своим положением.

— Итак, Сари, каков мой будущий пост?

Наставник отвел глаза.

— На данный момент никакой.

— Кто принял это решение?

— Твой отец, правитель Сети.

5

Данное слово надо держать, — объявил Сетау.

— Это ты, это правда ты?

Сетау изменился. Плохо выбритый, без парика, одетый в тунику из шкуры антилопы со множеством карманов, он мало походил на студента лучшего университета страны. Если бы один из стражей дворца не узнал его, он без долгих объяснений оказался бы выставленным вон.

— Что с тобой стало?

— Я делаю свое дело и держу свое слово.

— Куда ты собираешься меня отвести?

— Увидишь… если только страх не заставит тебя изменить данному слову.

Взгляд Рамзеса вспыхнул решимостью.

— Идем.

Взгромоздившись верхом на ослов, они пересекли город, покинув его через южные ворота, затем, пройдя вдоль канала, направились в сторону пустыни, по направлению к старому некрополю. Впервые Рамзес покидал долину, вступая в пределы тревожного мира, над которым царь людей был не властен.

— Сегодня ночь полной луны! — уточнил Сетау, как знаток, предвкушающий удовольствие. — Все змеи покинут свои норы.

Ослы семенили по тропинке, которую царевич вряд ли смог бы различить; уверенным и весьма быстрым шагом они углубились в сумрак заброшенного кладбища.

Вдали синей лентой струился Нил, окруженный зеленым ковром возделанных полей; здесь же, насколько позволял видеть глаз, лежали бесконечные бесплодные пески, стояла тишина, изредка тревожимая порывами ветра. Рамзес собственной кожей ощутил, почему люди храма называли раскаленную пустыню «красной землей Сета», повелителя грозы и космического хаоса. Сет сжег землю этих безмолвных пространств, но он же помог людям превозмочь время и тление. Благодаря ему они смогли построить вечные пристанища, в которых мумии не портились.

Рамзес вдохнул живительный воздух.

Фараон был хозяином этой красной земли, как и черной земли, плодородной, удобренной илом, которая доставляла Египту обильные урожаи; правитель должен был знать секреты земли, использовать ее силу и подчинить себе ее мощь.

— Если хочешь, ты можешь еще отказаться.

— Скорее бы настала ночь.

Змея с красной спиной и желтым брюхом проползла у ног Рамзеса и затаилась среди камней.

— Неядовитая, — отметил Сетау, — таких особенно много у заброшенных развалин. Днем обычно они прячутся в трещинах древних камней; иди за мной.

Юноши спустились по крутому склону, оказавшись прямо у разрушенного склепа. Рамзес остановился, прежде чем двинуться внутрь.

— Там нет ни одной мумии; это место сухое и чистое, сам увидишь. Никакой дух тобой не завладеет.

Сетау зажег масляную лампу.

Рамзес увидел нечто вроде грота с грубо отесанными потолком и стенами; может быть, в этом месте никогда и не было захоронений. Здесь заклинатель змей поставил несколько низких столов, на которых лежали точильный камень, бронзовое бритвенное лезвие, деревянный гребень, фляга, деревянные дощечки, скребок писаря и стояло множество горшков, наполненных всякими мазями и кремами. В глиняных кувшинах он держал вещества, необходимые для приготовления лекарств: асфальт, медные опилки, окись свинца, красную охру, квасцы, глину и набор разных трав — пучки брионии, донника, клещевины, валерианы и других.

Наступал вечер, солнце становилось оранжевым, превращая пустыню в золотистое пространство, заволакиваемое лентами песка, который порывы ветра переносили от одной дюны к другой.

— Раздевайся, — приказал Сетау.

Когда царевич снял с себя одежду, друг покрыл его тело микстурой из толченого лука, разведенного водой.

— Змеи боятся этого запаха, — заметил он. — Какой пост тебе назначили?

— Никакой.

— Праздный царевич? Еще один промах твоего наставника!

— Нет, это был приказ моего отца.

— Можно подумать, ты не прошел испытание диким быком.

Рамзес не хотел в это верить; а между тем устранение царевича подтверждало очевидность этого вывода.

— Забудь о дворе, его интригах и подлостях; оставайся работать со мной. Змеи — опасные враги, но они, по крайней мере, не лгут.

Рамзес был в замешательстве; почему отец не сказал ему правду? Он посмеялся над сыном, не дав ему шанса продемонстрировать способности.

— А сейчас — настоящее испытание; чтобы стать неуязвимым, ты должен выпить противную и опасную жидкость из клубней крапивы. Этот напиток замедляет движение крови, а иногда и вовсе останавливает его… Если тебя стошнит — ты умрешь. Амени я бы такого не предложил; но с твоим могучим здоровьем ты должен это выдержать. Затем ты будешь подвергнут укусам нескольких змей.

— А почему не всех?

— Для того чтобы выдержать укусы самых крупных, нужно ежедневно принимать небольшую дозу разбавленного яда кобры. Если ты вступишь в наши ряды, ты получишь эту исключительную возможность. Пей.

На вкус оказалась ужасная гадость.

Холод разлился по жилам царевича, Рамзес почувствовал, что кровь стучит у него в горле.

— Держись.

Одно желание — скорее вырвать эту боль, пожиравшую его, срыгнуть, очиститься, растянуться на земле и заснуть… Сетау схватил его за руку.

— Держись, открой глаза!

Царевич взял себя в руки; никогда еще Сетау не побеждал его в поединке. Желудок расслабился, чувство холода отступило.

— Ты и в самом деле силен, но у тебя нет никаких шансов стать правителем.

— Почему?

— Потому что ты доверился мне, а я мог тебя отравить.

— Ты мой друг.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю.

— Я доверяю только змеям. Они подчиняются своей природе и никогда не предают ее; люди — дело другое. Они всю жизнь только и знают, что жульничать, и пытаются извлечь выгоду из своих проделок.

— И ты тоже?

— Я покинул город и живу здесь, вдали от всего этого.

— Если бы моя жизнь была под угрозой, неужели ты не попытался бы помочь мне?

— Накинь эту тунику и идем, ты не так глуп, как кажешься.

В пустыне Рамзес провел замечательную ночь. Ни мрачные завывания гиен, ни лай шакалов, ни тысяча и один звук, странный и манящий в другой мир, не могли развеять этого очарования. Красная земля Сета таила в себе голоса воскресших, она заменяла очарование долины могуществом потустороннего мира.

Настоящим могуществом… Не эту ли власть открыл для себя Сетау в одиночестве пустыни, обиталище призраков? Вокруг них слышалось неясные шепоты.

Сетау шел впереди, стуча о землю длинной палкой. Он направлялся к холму из камней, который в сиянии луны казался дворцом духов. Следуя за своим проводником, Рамзес не думал более об опасности; на поясе у него висели мешочки со средствами против укусов, выбранные знатоком.

Он остановился у подножия холма.

— Мой учитель живет здесь, — сказал Сетау. — Может быть, он к нам и не выйдет, потому что не слишком жалует чужаков. Наберемся терпения и попросим невидимого дать нам знак своего присутствия.

Сетау и Рамзес сели в позу писца. Царевич чувствовал легкость во всем теле, почти невесомость, он впитывал воздух пустыни, как смакуют лакомство. Свод, усыпанный мириадами звезд, заменил тесное пространство классной комнаты.

Какой-то изящный извилистый силуэт отделился от холма. Черная кобра длиной в полтора метра, с переливающейся чешуей, выползла из кувшина и величественно застыла. Лунный свет одел ее в серебряный покров, но маленькая змеиная головка продолжала покачиваться, в любую минуту готовая к атаке.

Сетау сделал шаг вперед; змеиное жало со свистом пронзило темноту. Движением руки заклинатель змей сделал Рамзесу знак подойти к нему.

Гад качнул своим гибким телом в недоумении: кого ужалить первым?

Сделав еще два шага вперед, Сетау оказался всего в каком-нибудь метре от кобры; Рамзес последовал за ним.

— Ты хозяин ночи, ты орошаешь землю, чтобы она плодоносила, — произнес Сетау низким голосом, очень медленно, выговаривая каждый слог.

Он повторил эту строку как заклинание десять раз, приказав Рамзесу повторять его слова. Мелодия словесного потока, казалось, успокоила змею; дважды она выпрямлялась, чтобы укусить, но останавливалась совсем близко от лица Сетау. Когда он положил руку на голову кобры, змея застыла; Рамзесу почудился красный проблеск в ее глазах.

— Твоя очередь, царевич.

Юноша протянул руку; гад метнулся к нему.

Рамзес будто почувствовал укус, но змеиная пасть не закрылась, настолько запах лука отвращал нападавшего.

— Положи руку змее на голову.

Рамзес не дрогнул; кобра, казалось, подалась назад. Сжатые пальцы коснулись хребта черной кобры; на несколько мгновений хозяин ночи подчинился сыну царя людей.

Сетау дернул Рамзеса назад; змеиное жало пронзило пустоту.

— Ты слишком замешкался, друг; разве ты забыл, что силы мрака непобедимы? Кобра венчает фараона, и она была на уровне твоего лба; если бы она тебя не приняла, тебе не на что было бы надеяться.

Рамзес выдохнул и поднял голову к звездам.

— Ты неосторожен, но тебе везет; против укуса этой змеи нет противоядия.

6

Рамзес кинулся к плоту, сделанному из пучков стеблей папируса, связанных веревками; легкий и не слишком прочный, казалось, он не смог бы выдержать десятый заплыв дня, который царевич затеял против целого отряда гребцов, спешивших воспользоваться шансом выиграть у него, особенно на глазах у девушек, которые наблюдали за соревнованием с берега канала. В надежде выиграть юноши вешали себе на шею разные амулеты, кто лягушку, кто воловью косточку, кто оберегающий глаз; Рамзес был наг и не призывал к себе на помощь никакую магию, но плыл быстрее остальных.

Большинство атлетов вдохновлялись присутствием дамы сердца; младший сын Сети добывал победу для себя самого, чтобы доказать себе, что он всегда мог превзойти собственные возможности и коснуться берега первым.

Рамзес завершил заплыв, обогнав первого из преследователей на пять корпусов; он не чувствовал никакой усталости и мог бы продолжать плыть еще не один час. Раздосадованные противники поблагодарили его сквозь зубы. Каждому хорошо был известен непримиримый характер юного царевича, навсегда отстраненного от путей, ведущих к власти, и обреченного на судьбу праздного ученого, которому скоро надлежало отправиться в сторону Великого Юга, далеко от Мемфиса и от столицы.

Хорошенькая брюнетка пятнадцати лет, но уже с формами взрослой женщины, подошла к нему и предложила квадрат тканого полотна:

— Ветер холодный, возьмите вытереться.

— Не нужно.

Строптивица с зелеными колючими глазами, маленьким прямым носом, тонкими губами и едва выдающимся подбородком, изящная, живая, утонченная, она была одета в платье из легкого льна отличного покроя. Голова у нее была повязана шарфом, заколотым цветком лотоса.

— Вы ошибаетесь, даже самые здоровые простужаются.

— Я не знаю, что такое болезнь.

— Меня зовут Исет; сегодня вечером с подругами мы затеяли небольшой праздник. Хотите быть моим гостем?

— Конечно, нет.

— Если вдруг передумаете, приходите.

Улыбаясь, она пошла прочь, не оборачиваясь.

Наставник Сари спал в тени ветвистой смоковницы, растущей в самом центре его сада; Рамзес ходил туда-сюда перед креслом, на котором возлежала его сестра Долент. Она не была ни красива, ни дурна собой, и все, что ее занимало, ограничивалось собственным удобством и благосостоянием; положение ее мужа открывало ей путь к безбедному существованию, неомрачаемому никакими насущными трудностями. Высокая, даже слишком, с лоснящейся кожей, которую она с утра до ночи смазывала кремом, постоянно утомленная, старшая сестра Рамзеса считала, что прекрасно знает все мелкие секреты высшего общества.

— Что-то ты не часто меня навещаешь, любимый брат.

— Я очень занят.

— А говорят, ты, напротив, свободен от всяких обязанностей.

— Спроси у своего мужа.

— Зачем ты здесь? Ведь не для того, чтобы полюбоваться на меня?

— Да, это правда. Мне нужен совет.

Долент была польщена, Рамзес не любил быть кому либо обязанным в чем бы то ни было.

— Слушаю тебя; и если сочту нужным, я тебе отвечу.

— Знаешь ли ты некую Исет?

— Опиши мне ее.

Царевич как мог исполнил просьбу.

— Красавица Исет! Страшная кокетка. Несмотря на юный возраст, претендентов на ее руку хоть отбавляй. Некоторые считают ее самой красивой женщиной Мемфиса.

— Кто ее родители?

— Богатые аристократы из семьи, состоящей при дворе не первое поколение. Что, красавица Исет и тебя заманила в свои сети?

— Она звала меня на прием.

— Думаю, не тебя одного! У этой девицы каждый вечер — званый. У тебя к ней…

— Она меня вынудила.

— Сделав первый шаг? Старая сказка, милый брат! Ты ей просто приглянулся, вот и все!

— Девушке не пристало…

— Почему это? Не забывай, что здесь Египет, а не какая-нибудь отсталая варварская страна. Я не думаю, что она годится тебе в жены, но…

— Замолчи.

— Хочешь еще что-нибудь узнать о своей красавице?

— Спасибо, дорогая сестра; больше мне твоя осведомленность ни к чему.

— Не задерживайся слишком в Мемфисе.

— К чему это предостережение?

— Ты здесь больше никто; если останешься — зачахнешь, как цветок, который не поливают. В провинции тебя будут уважать. Не рассчитывай увезти туда красавицу Исет, проигравшие не для нее. Да будет мне позволено сказать тебе, что твой старший брат, будущий правитель Египта, не остался равнодушным к ее чарам. Беги от нее поскорее, Рамзес, иначе твоя несчастная жизнь окажется под угрозой.

Это не был обычный прием; множество девушек из хороших семей, обученные профессиональной танцовщицей, решили показать свои успехи в танцах. Рамзес пришел поздно, не желая участвовать в застолье; сам того не желая, он оказался в первых рядах многочисленных зрителей.

Двенадцать танцовщиц решили представить свой танец на берегу большого пруда, до краев наполненного водой и украшенного белыми и голубыми лотосами; факелы на высоких столбах освещали сцену.

Облаченные в сети жемчуга, выступавшие из-под короткой туники, в париках из трех рядов кос, украшенные широкими колье и браслетами из лазурита танцовщицы извивались в сладострастных движениях; гибкие и грациозные, они дружно склонялись к земле, протягивали руки к невидимым партнерам и обнимали их. Движения их были медленны и обольстительны, зрители наблюдали за ними, затаив дыхание.

Внезапно девушки сбросили парики, туники и тонкую сетку. С волосами, собранными в пучок на затылке, голой грудью, едва прикрытые короткими набедренными повязками, они стали бить правой ногой о землю, затем, так же дружно, сделали прыжок назад «рыбкой», что вызвало восхищенные возгласы зрителей. Складываясь и нагибаясь с неизменным изяществом, они проделали другие трюки, столь же захватывающие.

Четыре девушки отделились от группы, остальные запели, отбивая такт и хлопая в ладоши. Солистки, подстраиваясь под древний напев, стали изображать ветры четырех сторон света. Красавица Исет представляла мягкий северный ветер, который в знойные вечера приносил долгожданную прохладу, давая возможность дышать полной грудью. Она затмила своих подруг, явно удовлетворенная тем, что завоевала внимание зрителей.

Рамзес тоже не устоял перед этим волшебством; да, она была очаровательна и не имела себе равных. Она владела своим телом, как инструментом, из которого извлекала мелодии, с отрешенным видом, будто любуясь сама собой, без всякого стыда. Впервые Рамзес смотрел на женщину, испытывая горячее желание сжать ее в своих объятиях.

К концу представления он покинул ряды зрителей и устроился поодаль, на углу загона для ослов.

Красавица Исет играла, поддразнивая его; зная, что выйдет замуж за его старшего брата, она наносила ему жестокий удар, заставляя еще острее почувствовать грядущее изгнание. Он, который мечтал о великой судьбе, испытывал унижение за унижением. Ему надо было как-то выбраться из этого порочного круга и избавиться от демонов, которые преследовали его. Провинция? Да будет так! Он и там докажет, чего он стоит, неважно, как; в случае провала он присоединится к Сетау и будет противостоять самым опасным змеям.

— Вы чем-то озабочены?

Красавица Исет приблизилась совсем неслышно и заговорила с ним, улыбаясь.

— Нет, я задумался.

— Очень глубоко… Все гости ушли. Мои родители и слуги уже спят.

Рамзес не заметил, как прошло время; немного смутившись, он поднялся.

— Извините, я сейчас же ухожу.

— Вам уже говорили женщины, что вы красивы и притягательны?

С распущенными волосами, голой грудью и бешеным огнем в глазах она преградила ему путь.

— Разве вы не помолвлены с моим братом?

— Разве царский сын прислушивается к досужим сплетням? Я люблю, кого сама пожелаю, и я не люблю твоего брата; я хочу тебя, здесь и сейчас.

— Царский сын… Неужели меня еще считают таковым?

— Люби меня.

В одном порыве они развязали набедренные повязки друг друга.

— Я поклоняюсь красоте, Рамзес; а ты — само воплощение красоты.

Руки царевича стали ласкать юное тело, не давая ни капли инициативы женщине; он хотел отдать себя, ничего не беря взамен, передать любовнице огонь, завладевший всем его существом. Покоренная, она сразу ему поддалась. Обретая все большую уверенность, Рамзес постигал потаенные уголки, где скрывалось ее удовольствие, и, несмотря на азарт партнерши, медлил, нежно лаская ее.

Она была девственна, как и он; в нежности ночи они подарили себя друг другу, опьяняемые желанием, которое, не отпуская их, беспрестанно возвращалось с новой силой.

7

Неспящий проголодался.

Шершавым языком золотисто-желтый пес стал решительно лизать лицо своему хозяину, который слишком заспался. Рамзес внезапно проснулся, но все еще пребывал в своем сне, сжимая в объятиях податливое тело женщины с грудями крепкими, как сладкие яблоки, губами нежными, как сахарный тростник, ногами проворными, как плющ.

Сон… Нет, это был не сон! Она была наяву, настоящая, ее звали красавица Исет, она отдалась ему и открыла ему тайники настоящего удовольствия.

Неспящий, безразличный к воспоминаниям хозяина, несколько раз безнадежно гавкнул. Рамзес понял, наконец, что ждать больше нельзя, и отвел его в кухни дворца, где пса накормили. Когда миска была пуста, царевич повел его на прогулку к конюшням.

Здесь находились отличные лошади, за которыми постоянно и тщательно ухаживали. Неспящий сторонился этих четвероногих на длинных лапах, от которых порой не знаешь, чего ждать; весьма осторожно он семенил за своим хозяином.

Конюхи подтрунивали над новичком, который с большим трудом тащил корзину, наполненную лошадиным навозом. Один из них подставил страдальцу подножку, и тот растянулся: содержимое корзины вывалилось горой перед его носом.

— Собирай, — приказал палач лет пятидесяти, с широким лицом.

Несчастный обернулся, и Рамзес узнал его.

— Амени!

Царевич подскочил, оттолкнул конюха и поднял своего друга, дрожа всем телом.

— Почему ты здесь?

В замешательстве юноша пробормотал нечто неразборчивое. Чья-то тяжелая рука легла на плечо Рамзеса.

— Послушай, ты… Ты кто такой, чтобы нам мешать?

Ударом локтя в грудь Рамзес отбросил любопытного, который свалился на землю. Взбешенный своим смешным положением, сжав губы в кривой гримасе, он крикнул своим приятелям:

— Мы вас научим, как надо себя вести, молокососы…

Золотисто-желтый пес рявкнул, оскалившись.

— Беги, — приказал Рамзес Амени.

Несчастный писец был не в состоянии двинуться с места.

Один против шести, Рамзес не имел никакой возможности увести отсюда Амени, и пока конюхи тоже были в этом уверены, у Рамзеса оставался крохотный шанс выбраться из этого осиного гнезда. Самый здоровый бросился на него, однако его кулак впился в пустоту, и, не успев понять, что с ним происходит, нападавший взлетел на воздух и тяжело рухнул на спину. Следующих двоих постигла та же участь.

Рамзес не пожалел, что был прилежным и внимательным учеником в школе борьбы; рассчитывая лишь на грубую силу и желая сразу одержать верх над противником, эти люди не умели сражаться. Неспящий, укусив за икры четвертого и ловко увернувшись, чтобы не получить пинок под пузо, участвовал в схватке. Амени стоял закрыв глаза, по лицу его текли слезы.

Конюхи скучились, не зная, что предпринять; только человек знатного рода мог знать такие приемы.

— Откуда ты?

— Не страшно вам, вшестером против одного?

Один из них, взбешенный, выхватил нож, ухмыляясь.

— У тебя смазливое личико, но несчастный случай может подпортить тебе фасад.

Рамзесу никогда еще не приходилось драться с вооруженным противником.

— Несчастный случай при свидетелях… И даже малый согласится с нами, чтобы спасти свою шкуру.

Царевич не спускал глаз с короткого лезвия ножа; конюх вызывающе кромсал воздух, чтобы испугать юношу. Рамзес не двигался с места, следя за нападавшим, метавшимся вокруг него; пес хотел было ринуться на защиту своего хозяина.

— Лежать, Неспящий!

— Да, тебе дорог этот жалкий пес… Он такой уродливый, что не должен был и появляться на свет.

— Одолей сперва того, кто сильнее тебя.

— Не слишком ли ты задаешься?

Лезвие скользнуло по щеке Рамзеса; ударом ноги по кулаку он попытался выбить нож у конюха, но лишь слегка коснулся его.

— А ты упрямый… Но что ты можешь, один?

Остальные тоже достали ножи.

Рамзес нисколько не испугался; внутри него поднималась сила, доселе ему незнакомая, гнев против несправедливости и подлости.

Прежде чем противники успели сплотиться, он толкнул двоих из них и опрокинул навзничь, ловко увернувшись от лезвий, ищущих расправы.

— Стойте, парни! — крикнул один из конюхов.

На пороге конюшен только что появились носилки с седоком. Пышность данного сооружения без лишних слов свидетельствовала о высоком положении того, кто находился внутри; откинувшись на высокую спинку кресла, поставив ноги на табурет, руки положив на подлокотники, важный сановник, лицо которого защищал солнечный зонт, медленно промокал себе лоб надушенной салфеткой. На вид лет двадцати, с круглым лицом, напоминавшим своим овалом полную луну, вздутыми щеками, маленькими карими глазками и толстыми губами чревоугодника, знатный вельможа, довольно упитанный и не терпящий никаких физических упражнений, тяжелой ношей давил на плечи двенадцати носильщиков, хорошо вознаграждаемых за свою расторопность.

Конюхи расступились. Рамзес оказался прямо перед вновь прибывшим, в то время как пес лизал ногу Амени, вместо того чтобы его подбодрить.

— Рамзес! Опять ты на конюшне… Нет, решительно, скоты — лучшая компания для тебя.

— Что нужно моему брату Шенару в столь дурно пахнущем месте?

— Я наблюдаю, как просил меня о том фараон; будущий правитель должен быть в курсе всего, что происходит в его владениях.

— Само небо тебя послало.

— Ты думаешь?

— Неужели ты откажешься восстановить несправедливость?

— О чем речь?

— Об этом юном писце, Амени; его силой приволокли сюда эти шесть конюхов и издевались над ним.

Шенар улыбнулся.

— Мой бедный Рамзес, ты совсем ничего не знаешь! Твой юный друг, вероятно, скрыл от тебя то наказание, которому его подвергли?

Царевич обернулся к Амени, не в силах вымолвить ни слова.

— Этот начинающий писец вознамерился исправить ошибку старшего, который тут же пожаловался на такую дерзость; я решил, что несколько дней, проведенных в конюшнях, пойдут только на пользу этому задавале. Потаскав лошадиный навоз и корм, он быстро исправится.

— У Амени нет сил для такой работы.

Шенар приказал носильщикам опустить его на землю. Носильщик сандалий тут же поставил его скамеечку, обул хозяина и помог ему сойти.

— Пройдемся, — потребовал Шенар, — мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.

Рамзес оставил Амени под защитой Неспящего.

Два брата удалились, ступая по плитам внутреннего двора, избегая прямых лучей солнца, которое белокожий Шенар ненавидел.

Невозможно представить себе двух столь непохожих людей. Шенар был маленького роста, плотный, завернутый с ног до головы в свои одежды, и весьма напоминал уже сановника, начинавшего жиреть от размеренной жизни; Рамзес, напротив, был высок, строен, мускулист, все в нем дышало молодостью. Голос первого был слащавый и булькающий, у второго голос был низкий и чистый. Между ними двумя была лишь одна точка соприкосновения — оба они были сыновьями фараона.

— Отмени свое распоряжение, — потребовал Рамзес.

— Забудь про этого недоноска и поговорим о серьезных вещах; разве ты не должен был давно уже покинуть столицу?

— Никто меня об этом не просил.

— Так вот, я прошу.

— Почему я должен тебя слушать?

— Ты забыл, кто я и кто ты?

— Прикажешь радоваться, что мы с тобой братья?

— Не пытайся соперничать со мной. Бег, плавание и прочее накачивание мышц — вот это для тебя. Когда-нибудь, если отец и я того захотим, ты получишь должность в действующей армии; защищать нашу страну — достойное занятие. Для такого молодого человека, как ты, воздух Мемфиса губителен.

— За последние недели я уже к нему привык.

— Не разжигай бесполезной борьбы и не вынуждай меня прибегнуть к решительному вмешательству нашего отца. Так что готовься к отправке и исчезни как можно скорее. Через две-три недели я укажу место твоего назначения.

— А Амени?

— Я велел тебе забыть о твоем мелком шпионе, и я ненавижу повторять. Да, и еще одно: не ищи больше встреч с красавицей Исет. Должно быть, ты забыл, что она не для проигравших?

8

Аудиенции царицы Туйи были делом не из легких; в отсутствие своего мужа, отбывшего для осмотра линий обороны на северо-восточной границе, она приняла визиря, хранителя казны, двух управляющих из провинции и писаря архивов. Столько важных проблем, которые надо было решать без промедления, обходя, по мере возможности, острые углы!

Сети все больше беспокоило постоянное брожение небольших общин в Азии, Сирии и Палестине, которых хетты ^[202] без конца подстрекали к бунту; обычно достаточно было формального визита фараона, чтобы успокоить местных царьков нудной протокольной речью.

Дочь офицера отряда колесниц, Туйа не принадлежала ни к ветви царской семьи, ни к отпрыскам знати, однако она быстро заняла подобающее ей место при дворе и в стране в целом благодаря исключительно своим личным качествам. Она была изящна от природы: худенькая, с большими миндалевидными глазами, строгими и пронзающими насквозь собеседника, тонким прямым носом — во всем чувствовалась надменность. Как и супруг, она вызывала уважение и не терпела и малейшей фамильярности.

Процветание двора Египетского царства было ее главной заботой; от исполняемых ею обязанностей зависело величие страны и благосостояние ее народа.

При известии, что она увидит Рамзеса, своего младшего сына, усталость как рукой сняло. Хотя она и выбрала сад местом приема, и в этой естественной обстановке она облачалась в строгие одежды: длинное платье из льна, расшитое золотом, короткая накидка на плечи, колье из аметистов в шесть нитей и парик из буклей равной величины, уложенных ровными рядами, закрывающий уши и затылок. Как она любила гулять здесь, среди акаций, верб и гранатов, у подножия которых пестрели васильки, маргаритки и дельфиниумы! Не было создано ничего красивее, чем этот сад, где каждое растение было песней во славу богов. Утром и вечером Туйа дарила себе несколько минут задумчивых мечтаний в этом раю, прежде чем погрузиться в рутину своих обязанностей.

Когда Рамзес подошел к ней, царица была удивлена. За несколько месяцев он превратился в мужчину замечательной красоты. При взгляде на него возникало одно лишь впечатление — мощь. Конечно, его походка и некоторые движения еще хранили в себе нечто юношеское, но беззаботность детства уже исчезла.

Рамзес преклонил колена перед матерью.

— Надеюсь, протокол не запрещает тебе меня поцеловать?

Он крепко обнял ее; какой хрупкой она казалась ему теперь!

— Помнишь, когда тебе было три года, ты посадил здесь смоковницу? Иди, полюбуйся на нее, она вся в цвету.

Туйа сразу поняла, что ей не удастся успокоить немой гнев своего сына; этот сад, где он часами ухаживал за деревьями, стал для него чужим.

— Ты прошел тяжелое испытание.

— Какое именно — встречу с быком или летнее заключение? В сущности, это неважно, поскольку смелость бессильна перед несправедливостью.

— Чем ты недоволен?

— Мой друг Амени был несправедливо обвинен в несоблюдении правил и неуважении к старшему. После вмешательства моего брата он был выслан из мастерской писцов, где работал, и осужден на тяжелый физический труд в конюшнях. Он слишком слаб для этого; одно это наказание может его убить.

— Это серьезные обвинения; ты знаешь, я не терплю пересудов.

— Амени не мог мне солгать; это прямое и честное существо. Неужели он должен умереть только потому, что он мой друг и вызвал гнев Шенара?

— Можно подумать, ты ненавидишь старшего брата.

— Мы чужие друг другу.

— Он тебя боится.

— Он весьма настойчиво потребовал, чтобы я покинул Мемфис в ближайшее время.

— Ты сам его вынудил, присвоив красавицу Исет.

Рамзес не мог скрыть удивления:

— Ты уже знаешь?

— Это моя обязанность.

— Долго еще за мной будут следить?

— С одной стороны, ты царский сын; с другой — красавицу Исет не назовешь молчуньей.

— Зачем ей хвастаться тем, что отдала свою девственность проигравшему?

— Затем, что она верит в тебя.

— Простое приключение, чтобы подразнить моего брата.

— Я в этом не уверена; ты любишь ее, Рамзес?

Юноша задумался, прежде чем ответить.

— Мне нравится ее тело, я с радостью встретился бы с ней снова, но…

— Думаешь ли ты жениться на ней?

— Жениться!

— Что тебя так удивляет? Дело обычное.

— Нет пока…

— Красавица Исет упряма; если она тебя выбрала, она просто так не откажется.

— А мой брат разве не лучшая партия, какую только можно желать?

— Кажется, она так не думает.

— Если только она не задумала окрутить нас обоих, одного за другим!

— Ты думаешь, юная девушка может быть настолько развратной?

— После того, что сделали с Амени, уже не знаешь, кому можно верить.

— Мне-то ты можешь еще доверять?

Рамзес взял правую руку матери.

— Я знаю, что ты меня не предашь.

— В деле Амени есть одно положительное решение.

— Какое?

— Если ты станешь царским писцом, ты сможешь сам выбирать себе секретаря.

С необычайным упорством, которое вызывало восхищение Рамзеса, Амени держался на удивление стойко, несмотря на физические работы, которые были ему предписаны в качестве наказания. Опасаясь вмешательства сына Сети, которого они теперь знали в лицо, конюхи оставили в покое несчастного писца. Один из них, раскаиваясь, теперь меньше нагружал корзины и часто помогал тщедушному юноше, который, тем не менее, хирел с каждым днем.

Выставляя свою кандидатуру на конкурс царских писцов, Рамзес не был готов, как следует. Экзамен проходил во дворе, примыкавшем к залам визиря; плотники поставили там небольшие деревянные колонны и натянули поверх ткань, чтобы защитить участников от палящего солнца.

У Рамзеса не было никаких привилегий; ни его мать, ни отец не имели права вмешаться, чтобы помочь ему, не нарушив тем самым закона Маат. Амени рано или поздно все равно принял бы участие в этом конкурсе; Рамзес не обладал ни его знаниями, ни его талантами. Но он решил сражаться за друга.

Старый писец, опираясь на палку, обратился с приветственной речью к этим пятидесяти молодым людям, каждый из которых надеялся занять один из двух постов царского писца при дворе фараона.

— Вы прошли этот путь обучения, чтобы занять должность, которая предоставит вам определенную власть, но знаете ли вы, как вам следует себя вести? Будьте всегда чисто одеты, в безупречных сандалиях, но главное, не оставляйте без дела свой папирусный свиток и гоните прочь лень! Пусть рука ваша будет тверда и не знает сомнений, а слова, слетающие с ваших губ, справедливы; да не устанете вы учиться и снова учиться и открывать новое! Слушайтесь слова старшего и следуйте лишь одному идеалу: правильно исполнять свои обязанности, быть полезным другому. Будьте дисциплинированны; обезьяна понимает, что ей говорят, льва можно выдрессировать, но нет более глупого существа, чем разленившийся писец. Против праздности одно лишь средство: палка! Она прочищает уши и возвращает мысли в нужное русло. А теперь — за работу.

Кандидатам раздали дощечки из дерева смоковницы, покрытые тонким слоем застывшего гипса; в центре помещался небольшой желоб со стеблями тростника, с помощью которых следовало писать. Каждый развел палочки красных и черных чернил в небольшом количестве воды, и затем все обратились с молитвой к великому мудрецу Имхотепу, покровителю писарей, пролив несколько капель чернил в его память.

На протяжении нескольких часов нужно было копировать надписи, отвечать на вопросы по грамматике и лексике, решать математические и геометрические задачи, составить образец письма, воспроизвести классических авторов. Многие выбыли в ходе самого состязания; другим не хватило сил и внимания для правильного выполнения заданий. Наконец, наступило последнее испытание: загадки.

На четвертой Рамзес споткнулся: спрашивалось, как писец может обратить смерть в жизнь. Он не представлял себе, что простой писец обладает такой силой! Никто не смог дать удовлетворительного ответа. Этот промах в сумме с мелкими помарками должен был исключить его из числа претендентов. Как он ни старался, все было бесполезно; решение загадки ускользало от него.

Даже если он провалится, он все равно не бросит Амени. Он отвезет его в пустыню, к Сетау и его змеям; лучше было ежечасно подвергаться опасности, чем вести борьбу на выживание, будучи узником.

Павиан слез с пальмы и незаметно проник в зал, где проходил экзамен; наблюдатели не успели вмешаться, и животное вскарабкалось на плечи Рамзесу, который по-прежнему оставался невозмутимым. Обезьяна шепнула несколько слов на ухо Рамзесу и исчезла так же внезапно, как и появилась.

На несколько мгновений царский сын и священное животное бога Тота, создавшего иероглифы, слились в единое существо; их мысли соединились, разум одного водил рукой другого.

Рамзес прочел ответ, который был ему продиктован: скребок из мелкого песчаника, с помощью которого писарь снимал слой исписанного гипса, чтобы заменить его новым слоем, позволял ему превращать мертвую доску в живую, которой опять можно было пользоваться как новой.

Амени был так слаб, что не мог уже поднять корзину; кости его не выдерживали, готовые вот-вот надломиться, шея торчала колом, как мертвый сук. Даже если бы его стали бить, он не смог бы двигаться вперед. Как безжалостна порой была судьба! Читать, писать, выводить иероглифы, внимать словам мудрецов, переписывать тексты, на которых основывалась цивилизация… О каком замечательном будущем он загадывал! В последний раз он попытался сдвинуть с места груз.

Чья-то сильная рука подняла корзину.

— Рамзес!

— Что ты думаешь об этом предмете?

Царевич указал своему другу на коробку кистей, вырезанную из дерева и позолоченную, в виде колонны, увенчанной цветком лилии с верхушкой конической формы для полировки надписи.

— Какая замечательная вещь!

— Она твоя, если ты расшифруешь надпись.

— «Пусть священный павиан Тота защитит царского писца»… Она же совсем простая!

— Я, Рамзес, как царский писец беру тебя в свои личные секретари.

9

Тростниковая хижина, построенная на краю поля, засеянного пшеницей, ночью пустовала; вот почему красавица Исет и Рамзес выбрали именно это место для уединения, охраняемые Неспящим, готовым прогнать любого непрошеного гостя.

Молодые ладили как нельзя лучше: чувственные, изобретательные, страстные, неутомимые, они могли часами услаждать друг друга, не проронив не слова.

Той ночью, томная и удовлетворенная, красавица Исет, склонив голову на грудь возлюбленному, тихонько запела.

— Почему ты осталась со мной?

— Потому что ты стал царским писцом.

— Девушка с таким положением, как у тебя, разве не должна рассчитывать на нечто большее?

— Соединить жизнь с сыном Сети… Есть ли более завидная доля?

— Выйти замуж за будущего фараона.

Красавица сморщила носик.

— Я думала об этом… Но он мне не нравится: слишком жирный, слишком грузный, слишком хитрый. Меня отвращает сама мысль о том, что он ко мне прикоснется. Я решила любить тебя.

— Решила?

— Каждое человеческое существо обладает силой любить; одни покоряют, другие позволяют себя покорить. Я не стану игрушкой мужчины, пусть самого правителя; я выбрала тебя, Рамзес, и ты выберешь меня, потому что мы одного племени.

Еще не остыв после горячки бурной ночи, проведенной в объятиях любовницы, Рамзес проходил по саду своей резиденции, когда Амени появился из дверей его дома, как раз перед клумбой, усеянной ирисами, и преградил ему путь.

— Я должен с тобой поговорить.

— Я хочу спать… Ты можешь немного подождать?

— Нет, нет! Это очень серьезно.

— В таком случае принеси мне чего-нибудь, я хочу пить.

— Молоко, свежий хлеб, финики и мед — царский завтрак уже ждет тебя. Но прежде царский писец Рамзес должен узнать, что он вместе с его сослуживцами приглашен на прием во дворец.

— Ты хочешь сказать… к моему отцу?

— Есть только один Сети.

— Во дворец по приглашению! Еще одна из твоих странных фантазий?

— Сообщать тебе важные новости — одна из моих первейших обязанностей.

— Во дворец…

Рамзес мечтал о том, чтобы еще раз встретиться с отцом; будучи царским писцом, он, несомненно, имел право на короткий разговор. Что же сказать ему? Возмутиться, потребовать объяснений, высказать недовольство своим положением, узнать, чего отец ждет от него, спросить, какую судьбу он ему уготовил… У Рамзеса еще было время все это обдумать.

— И другая новость, не столь ободряющая.

— Говори.

— Две из тех палочек черных чернил, которые мне вчера доставили, отвратительного качества. Я всегда проверяю их, прежде чем использовать, и не зря.

— Тоже мне драма.

— Ошибаешься! Я собираюсь провести по этому поводу расследование от твоего имени. Царский писец не должен допускать такой небрежности.

— Делай как знаешь, а теперь могу я немного поспать?

Сари поздравил своего бывшего подопечного; отныне Рамзес более не нуждался в наставнике, который к тому же признал, что не готовил его к трудному конкурсу на звание царского писца. Однако этот успех ученика отчасти был присвоен учителю; так, его назначили смотрителем «Капа», звание, обеспечивавшее ему вполне спокойную жизнь.

— Признаюсь, ты удивил меня; однако пусть твой успех не слишком опьяняет тебя. Он позволил тебе исправить несправедливость, спасти твоего друга Амени; но этого еще не достаточно.

— Что ты хочешь сказать?

— Я выполнил твое поручение: проверить, кто тебе друг, а кто враг. К первым я отнес бы лишь твоего секретаря. Твой оглушительный успех не мог не вызвать зависть; но главное — поскорее покинуть Мемфис и отправиться на Юг.

— Это мой брат тебя послал?

Сари выглядел удрученно.

— Не надо искать в моих словах подвоха… Но я бы советовал тебе не появляться во дворце. Этот прием тебя не касается.

— Я царский писец.

— Поверь мне, тебя там не только не ждут, но и не хотят видеть.

— А если я все-таки пойду?

— Ты останешься царским писцом… но можешь забыть о благосклонности. Не дразни Шенара, ты только сделаешь себе хуже.

Шестнадцать сотен мешков зерна и столько же пшеницы были доставлены во дворец для приготовления нескольких тысяч пирогов и хлебцев разной формы, запивать которые можно было сладким пивом и вином из оазисов. Благодаря стараниям придворного виночерпия, приглашенные на прием в честь царских писцов смогут оценить шедевры искуснейших пекарей, как только на ночном небе появится первая звезда.

Рамзес одним из первых появился у ворот дворца, денно и нощно охраняемых личной стражей фараона. Несмотря нато что солдаты сразу узнали младшего сына Сети, они проверили его диплом царского писца, прежде чем впустить в роскошный сад, усаженный сотнями деревьев. Особенно красиво выглядели старые акации, отражавшиеся в водах небольшого озера. Повсюду, тут и там, были расставлены корзины с яствами — пирогами, хлебами и фруктами — и столики, украшенные букетами цветов. Виночерпии разливали вино и пиво по алебастровым кубкам.

Рамзеса же привлекало лишь центральное здание, в котором находились приемные покои, стены которых были облицованы гладкой керамической плиткой, и яркие цвета поражали вновь прибывшего своей пестротой. Прежде чем стать воспитанником «Капа», Рамзес часто проводил время за играми в царских палатах и однажды даже взобрался по лестнице, ведущей в тронный зал, за что был наказан кормилицей, которая вскармливала его своим молоком до трех лет. Он ясно видел трон фараона, стоявший на возвышении, символизирующем справедливость богини Маат.

Рамзес надеялся, что монарх примет писцов в покоях, но ожидания его не оправдались: Сети ограничился тем, что появился у раскрытого окна дворца, выходившего на главный двор, где все они собрались, и произнес краткую речь, еще раз напоминая им о широте их обязанностей и мере ответственности.

Как при таком раскладе можно было надеяться переговорить с ним с глазу на глаз? Иногда правитель спускался на несколько минут к своим подданным и приветствовал наиболее блистательных из них. Рамзес же не только отлично справился с работой, но и был единственным, кто разгадал загадку воскрешенной дощечки для письма; так что он рассчитывал встретиться с отцом и возмутиться его молчанием. Если ему надлежало покинуть Мемфис и согласиться на незаметную роль провинциального писаря, он желал, чтобы подобный приказ отдал ему сам фараон, а не кто-либо другой.

Царские писари, члены их семей и непременная светская публика, не пропускавшая ни одного приема такого уровня, пили, ели и вели пустые разговоры. Рамзес отведал вина оазисов, затем крепкого пива; опустошив свой кубок, он заметил одну пару, сидевшую на каменной скамье в тени беседки.

Это были его брат Шенар и красавица Исет.

Рамзес направился к ним решительным шагом.

— Не кажется ли тебе, моя милая, что пора бы уже сделать окончательный выбор?

Красавица вздрогнула от неожиданности, Шенар же оставался невозмутимым.

— Нельзя быть таким невежливым, милый брат; неужели я не могу провести несколько отрадных минут в обществе прелестной дамы?

— О да, прелестей у нее не отнимать!

— Это уже грубость.

Вся зардевшись, красавица Исет, упорхнула, оставив двух братьев наедине.

— Ты становишься невыносимым, Рамзес. Ты забыл, что твое место давно уже не здесь?

— Разве я не царский писец?

— Пустое бахвальство! Ты не получишь никакого поста без моего на то согласия.

— Твой друг Сари меня уже предупредил.

— Мой друг… Скорее твой! Он попытался уберечь тебя от очередного неверного шага.

— Не приближайся больше к этой женщине.

— Ты смеешь угрожать мне?!

— Если я в твоих глазах ничего не значу, что я теряю?

Шенар прервал поединок; он опять заговорил своим елейным голосом:

— Ты прав, женщина должна быть верной. Пусть она сама сделает выбор, ты согласен?

— Хорошо.

— Что ж, развлекайся, раз пришел.

— Когда будет говорить правитель?

— А… ты не знаешь! Фараон сейчас на Севере; он поручил мне поздравить царских писцов вместо него. Твой успех заслуживает отдельной награды — охоты в пустыне.

Шенар удалился.

Раздосадованный, Рамзес залпом опустошил кубок с вином. Итак, он больше не увидит своего отца; Шенар заставил его раскрыться, чтобы тем больше унизить его. Увлекшись вином больше, чем следовало, Рамзес не захотел присоединиться ни к одной из небольших групп пустословов, никчемные разговоры которых бесили его. Изрядно выпивший, он, проходя, задел одного элегантно одетого писца.

— Рамзес! Как я рад вновь тебя встретить!

— Аша… ты еще в Мемфисе?

— Я отправляюсь завтра на Север; ты разве не знаешь главную новость? Троянская война принимает решительный оборот. Греческие варвары не захотели отказаться от покорения Приама; говорят, будто Ахилл убил Гектора; первая моя миссия в этой временной армии будет состоять в том, чтобы подтвердить или опровергнуть этот факт. А ты… скоро займешься обязанностями высокопоставленного сановника?

— Пока не знаю.

— Твой недавний успех достоин наивысшей похвалы и вызывает зависть.

— Думаю, я к этому привыкну.

— А ты не думал отправиться за границу? О, извини! Я забыл, что ты скоро женишься. Я, к сожалению, не смогу присутствовать на твоей свадьбе, но сердцем буду с тобой.

Какой-то посол взял Ашу за рукав и отвел в сторону; миссия дипломата, подающего большие надежды, уже началась.

Рамзес почувствовал, как пьяный дух отравляет его сознание; он походил на сломанное весло, на жилище с шатающимися стенами. В ярости он отшвырнул кубок, поклявшись себе, что никогда больше не опустится до такого состояния.

10

Большая группа охотников на заре отправились в западные пустыни. Рамзес оставил свою собаку Амени, решившему прояснить загадку подпорченных чернильных палочек. Весь день он расспрашивал ответственных за изготовление этого материала, чтобы отыскать след, ведущий к виновному в этой оплошности.

Шенар, восседая на своем переносном троне, приветствовал отправляющихся на охоту, в которой сам не участвовал, ограничиваясь лишь пожеланиями удачи смельчакам, которые должны были возвратиться с добычей.

Сидя в легкой повозке, управляемой солдатом, Рамзес, возглавлявший процессию, рад был вновь встретиться с пустыней. Ибисы, антилопы бубал, ориксы, леопарды, львы, пантеры, страусы, газели, гиены, зайцы, лисы… Пустыня жила своей насыщенной жизнью, изредка нарушаемой лишь вторжениями человека.

Главный охотник никогда не полагался на волю случая, хорошо выдрессированные собаки следовали за повозками, некоторые из которых были нагружены припасами и бурдюками с прохладной водой. Не забыли взять и шатры на случай, если погоня за каким-нибудь соблазнительным экземпляром затянется до ночи. Охотники готовили лассо, новые луки и несметное количество стрел.

— Что ты предпочитаешь, — спросил возница, — убить или поймать?

— Поймать, — ответил Рамзес.

— Тогда используй лассо, а я возьму лук. Убивают для того, чтобы выжить; никто от этого не уйдет. Я знаю, кто ты, сын Сети; но перед лицом опасности мы равны.

— Не совсем так.

— Ты думаешь, что стоишь выше?

— Это ты выше, потому что опытнее; для меня это первая охота.

Ветеран пожал плечами.

— Кончай разговоры. Смотри в оба и предупреди меня, если заметишь какую-нибудь живность.

Ни испуганная лиса, ни тушканчик не привлекли внимания бывалого охотника, оставившего столь незначительную добычу другим экипажам; вскоре плотная группа охотников рассеялась.

Царевич заметил стадо газелей.

— Замечательно! — воскликнул его спутник, пустившись за ними в погоню.

Три из них, то ли старые, то ли больные, отстали от стада и нырнули в пересыхающее русло реки, петлявшее между скалистых берегов.

Повозка остановилась.

— Дальше пешком.

— Почему?

— Почва слишком неровная, колеса сломаются.

— Но газели убегут от нас!

— Не думаю; я знаю эту местность. Они укроются в небольшом гроте, где мы их и настигнем.

Они отправились в путь и шли три часа кряду, увлеченные лишь своей целью, не замечая тяжести оружия и припасов. Когда жара стала невыносимой, они остановились в тени каменного уступа, поросшего колючками, чтобы передохнуть.

— Устал?

— Нет.

— Что ж, у тебя есть чувство пустыни; либо она подкашивает тебя, либо дает силы, которые восстанавливаются при соприкосновении с обжигающим песком.

Каменные обломки оторвались от скального массива и, прокатившись по склонам вади, рухнули на дно пересохшего русла, усыпанное щебнем. Невозможно представить себе, как посреди этой выжженной солнцем красной бесплодной земли мог пробегать поток живительной влаги, по берегам которого лежали прежде сады и возделанные поля. Пустыня представляла собой другой мир в самом сердце пространства людей. Рамзес испытал, насколько ненадежно было его существование, и в то же время власть, которую могло сообщить окружающее душе молчаливого. Бог создал пустыню, чтобы человек научился молчать и слышать голос тайного огня.

Ветеран проверил стрелы с кремневыми наконечниками; два ребра, прилаженные с другого конца к округлому стволу, служили противовесом.

— Эти — не самые лучшие, но для нас сгодятся.

— Грот еще далеко?

— Еще час пути; ты готов идти дальше?

— В дорогу.

Ни змеи, ни скорпиона… Ни одно живое существо, казалось, не знало этой пустынной земли. Конечно, все живое пряталось в песке или под камнями, ожидая вечерней прохлады, чтобы показаться на поверхности.

— У меня что-то левая нога заныла, — пожаловался спутник Рамзеса, — старая рана не дает покоя. Надо бы остановиться, передохнуть.

Но и когда наступила ночь, боль несчастного так и не утихла.

— Поспи, — посоветовал он Рамзесу, — боль не даст мне уснуть. Если вдруг мне захочется спать, я тебя предупрежу.

Сначала что-то ласково коснулось его, потом обожгло. Солнце на рассвете лишь сначала было нежным: выйдя победителем из сражения с силами тьмы и драконом, пожирающим жизнь, оно заявляло о своей победе с такой силой, что человек спешил укрыться от палящих лучей.

Рамзес очнулся.

Его спутник исчез. Царевич был один, без припасов и оружия, в нескольких часах ходьбы от того места, где охотники рассеялись, каждый выбрав свой маршрут. Не теряя времени, он двинулся в путь ровным шагом, позволяющим беречь силы.

Охотник бросил его, полагая, что молодой спутник не выдержит такого длительного перехода. Кому он подчинялся, кто был зачинщиком этой ловушки, которая должна была обратить умышленное убийство в несчастный случай на охоте? Все знали об азартности юноши; бросившись в погоню за добычей, Рамзес мог забыть об осторожности и слишком удалиться в пустыню.

Шенар… Это мог быть только Шенар, коварный и злопамятный! Раз его брат отказался покинуть Мемфис, он решил отправить его к берегам смерти. Приведенный в бешенство, Рамзес ни за что не хотел уступать злосчастному року. Прекрасно запомнив проделанный накануне путь, он шел назад с неистовством завоевателя.

Прямо перед ним промчалась газель, за которой вскоре последовал каменный баран с загнутыми кольцом рогами, который задержался на мгновение, привлеченный присутствием чужака, прежде чем кинуться прочь. Присутствие животных говорило о близости источника, который его спутник, видимо, специально не показал ему. Либо Рамзес должен был продолжить свой путь, рискуя умереть от жажды, либо ему надлежало довериться обитателям пустыни.

Царевич выбрал последнее.

Когда он заметил ибисов, газелей и ориксов, а также, чуть поодаль, большое дерево, метров в десять высотой, он решил отныне всегда доверять собственному инстинкту. Дерево с раскидистыми ветвями и серебристым стволом было осыпано маленькими душистыми цветами желто-зеленого цвета и давало съедобные плоды с сочной сладкой мякотью яйцевидной формы, достигавшие четырех сантиметров в длину, называемые охотниками «фиником пустыни». Оно защищало себя опасным оружием, длинными прямыми шипами со светло-зеленым острием на конце. Прекрасное дерево давало немного тени, укрывая меж своих корней один из тех таинственных источников, которые вырываются из недр пустыни с благословения бога Сета.

Сидя на земле прислонившись к стволу, какой-то человек жевал лепешку.

Рамзес, подойдя поближе, узнал его: то был главный конюх, который совсем недавно так издевался над его другом Амени.

— Да благословят тебя боги, царевич; ты заблудился в пустыне?

С пересохшими губами, жестким языком, горящей головой, Рамзес не мог отвести глаз от бурдюка с прохладной водой, стоявшего в ногах у этого человека, плохо выбритого, с космами непричесанных волос.

— Ты, кажется, хочешь пить? Тем хуже. Зачем тратить попусту эту свежую воду на человека, который скоро умрет?

Рамзес находился всего в каких-нибудь десяти шагах от своего спасения.

— Ты унизил меня, потому что ты сын царя! И теперь мои подчиненные смеются надо мной…

— Отпираться бесполезно, кто тебе заплатил?

Конюх злобно ухмыльнулся.

— Полезное совпало с приятным… Когда твой спутник по охоте предложил мне пять коров и десять тюков льна, чтобы отделаться от тебя, я тут же принял его предложение. Я знал, что ты придешь сюда. Выходить из пустыни без питья — это верная смерть. Ты думал, что газели, ориксы и ибисы спасут тебе жизнь, но они стали лишь охотничьей приманкой.

Он поднялся, вытащив нож.

Рамзес без труда прочитал мысли своего противника; тот ожидал такой же схватки, что была в прошлый раз, с противником из знатного рода, обученным специальным приемам. Что мог против грубой силы безоружный, уставший, умирающий от жажды?

Ему оставалось полагаться лишь на себя. С яростным криком, собравшим воедино все остававшиеся у него силы, Рамзес ринулся на конюха. Застигнутый врасплох, тот не успел воспользоваться ножом; сбитый с ног, он отлетел назад, ударившись о ствол, шипы которого пронзили его тело, как стальные клинки.

Охотники были довольны добычей; в этот раз они поймали двух газелей и одного орикса, которого вели за рога. Подбадриваемые дикие животные нехотя шли вперед, когда их похлопывали по бокам. Кто-то нес на спине детеныша газели, другой держал за уши перепуганного зайца. Гиену, привязанную за ноги к палке, несли двое помощников; рядом бежал пес, подпрыгивая и тщетно пытаясь укусить пленницу. Эти животные должны были попасть к специалистам, которым предстояло их приручить, предварительно изучив повадки. Хотя откармливание гиен для получения деликатесного паштета из печени хищника не давало сколько-нибудь ощутимых результатов, некоторые по-прежнему упорствовали в этой практике. Что касается бесчисленного множества других животных, то они должны были поступить к мясникам при храмах: после принесения жертвы богам их мясо шло на пропитание людям.

Все охотники вернулись к месту сбора, за исключением царевича Рамзеса и его возницы; обеспокоенный писец, отвечавший за эту экспедицию, тщетно пытался хоть что-нибудь разузнать. Ждать было невозможно; оставалось отправить повозку на поиски пропавших, но в каком направлении? В случае несчастья ответственность ляжет на него, и его карьеру можно считать конченой; несмотря на то что царевичу Рамзесу не на что было больше рассчитывать при дворе, его исчезновение, конечно, не осталось бы незамеченным.

Ответственный писец и двое охотников прождали до середины дня, в то время как их товарищи, вынужденные вернуться в долину с дичью, рыскали по пустыне в поисках пропавших.

Не находя себе места, писец нацарапал объяснение на грунтованной дощечке, затем снял верхний слой, постарался написать заново и, наконец, сдался; как он ни старался, спрятаться за обычными формальными объяснениями было невозможно. Какой стиль ни выбирай, в лагере недоставало двух человек, один из которых был младшим сыном правителя.

Когда солнце достигло зенита, несчастный как будто заметил чей-то силуэт, медленно приближавшийся в мареве полуденного зноя. В пустыне обман зрения не был редкостью; поэтому писец обратился за подтверждением к двум другим охотникам. Те тоже были уверены, что какой-то человек движется по направлению к ним.

По мере приближения черты спасшегося стали вырисовываться.

Рамзес выбрался из ловушки.

11

Шенар мог часами млеть в умелых руках специалистов маникюра и педикюра, обученных в лучшей придворной школе. Старший сын Сети много времени отводил своей персоне; человек света и будущий правитель могущественной и богатой страны, он постоянно должен был выглядеть достойно. Утонченность же была лучшим подтверждением принадлежности к цивилизации, которая не последнее место отводила гигиене, уходу за телом и его украшению. Больше всего он любил, когда за ним ухаживали как за бесценной статуей, покрывая тело ароматическими маслами, незадолго до прихода парикмахера. Чей-то громкий голос нарушил безмятежность дворца Мемфиса. Шенар открыл глаза.

— Что происходит? Я терпеть не могу, когда…

Рамзес стремительно ворвался в зал для купания.

— Правду, Шенар. Я требую, чтобы ты сказал мне правду, немедленно.

Потревоженный сановник отпустил своих мастеров.

— Успокойся, милый брат, о какой правде ты говоришь?

— Ты заплатил своим людям, чтобы они убили меня?

— Что ты еще выдумал! Подобные предположения ранят меня в самое сердце!

— Двое соучастников… Один из них мертв, другой исчез.

— Объясни, что происходит; неужели ты забыл, что я твой брат?

— Если ты виновен, я это узнаю.

— Виновен… Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

— Меня попытались убрать во время охоты в пустыне, на которую ты меня послал.

Шенар взял Рамзеса за плечи.

— Мы оба, нельзя не признать, очень разные, и ясно, что мы не слишком любим друг друга; но зачем же все время спорить, вместо того чтобы признать реальность и принять ту участь, которая нам дана? Я хочу, чтобы ты уехал, это правда, ибо считаю, что твой характер совершенно не подходит для светской жизни. Но я нисколько не намерен причинять тебе хоть малейшее зло, и я, ты знаешь, ненавижу насилие. Поверь мне, прошу тебя, я не враг тебе.

— В таком случае помоги мне провести расследование: нужно найти возницу, который завел меня в ловушку.

— Можешь рассчитывать на меня.

Амени следил за своими письменными принадлежностями с ревностным усердием; он дважды чистил чашечку для воды и кисти, когда другим хватало одного раза, скреб дощечку для письма до тех пор, пока поверхность ее не становилась идеально гладкой, сменял скребок и щеточку, когда они больше не позволяли ему добиться желаемого результата. Несмотря на определенные преимущества, обеспечиваемые постом секретаря царского писца, он экономно расходовал папирус, предпочитая использовать в качестве черновиков куски известняка. В старом черепашьем панцире он разводил пудру минералов, чтобы получить ярко-красный или иссиня-черный цвет чернил.

Когда Рамзес, наконец, вновь появился, Амени несказанно обрадовался.

— Я знал, что ты жив и здоров! Если бы это было не так, я бы это почувствовал. Знаешь, я не терял времени зря… Ты мог бы гордиться мною.

— Что ты обнаружил?

— Организация нашей системы управления довольно сложна, отделы ее многочисленны, а управляющие подозрительны… Но твое имя и твое звание открыли для меня не одну дверь. Может быть, тебя и не любят, но зато боятся!

Рамзес был заинтригован.

— Поточнее, пожалуйста.

— Чернильные палочки являются главным богатством нашей страны; без них нет письменности, без письменности — нет цивилизации.

— Ты, наконец, скажешь, в чем дело?

— Как я и предполагал, контроль весьма жесткий; ни одна палочка чернил не уйдет со склада не будучи проверенной. Перепутать продукт разного качества невозможно.

— Так что же…

— Так вот, существуют злоупотребление и растрата.

— Ты случайно не переутомился от чрезмерной работы?

Амени надулся, как маленький.

— Ты не воспринимаешь меня всерьез!

— Я вынужден был убить человека, в противном случае он убил бы меня.

Рамзес рассказал о своем злоключении, Амени слушал, понурив голову.

— Тебе должны были показаться смешными мои истории с чернильными палочками… Это боги хранят тебя! Они никогда тебя не покинут.

— Хорошо бы, чтобы они тебя услышали.

Теплая ночь окутала хижину из тростника; совсем близко, на берегу канала, квакали лягушки. Рамзес решил ждать красавицу Исет хоть всю ночь напролет; если она не придет, он больше никогда ее не увидит. Он вновь пережил в памяти сцену, когда, защищая свою жизнь, толкнул конюха на шипы дерева; он сделал это не раздумывая, властный огонь разлился по его жилам, удесятеряя его силы. Что это было? Потусторонняя сила, проявление могущества бога Сета, имя которого носил его отец?

До сих пор Рамзес полагал, что он полновластный хозяин себе и своей жизни, способный противостоять богам и людям, выходя победителем из любого сражения. Но он забыл о плате за такую возможность и о близости смерти, для которой он являлся постоянной мишенью. Не испытывая ни малейшего сожаления, он лишь задавался вопросом, что означал этот случай — то ли конец его мечтаниям, то ли пределы другого, неизвестного мира.

Залаяла собака; кто-то приближался.

Не поступил ли Рамзес слишком опрометчиво? Поскольку возницу, заплатившего конюху, так и не нашли, царевич находился в постоянной опасности. Может быть, его выследили; несомненно, предатель взял с собой оружие, решив напасть в этом глухом месте.

Рамзес чувствовал присутствие врага; не видя его, он уже знал, на каком расстоянии тот находится. Он мог описать каждое его движение, зная ширину его неслышных шагов. Когда тот стоял у входа в хижину, Рамзес кинулся на него и повалил на землю.

— Какое неистовство, мой царевич!

— Исет? Почему ты крадешься?

— Разве ты забыл наш уговор? Скромность прежде всего.

Она обвила руками шею своего возлюбленного, который уже весь напрягся от желания.

— Ну же, милый, что ты медлишь?

— Ты сделала свой выбор?

— Мое присутствие здесь не дает ли тебе исчерпывающий ответ?

— Ты еще увидишь Шенара?

— Замолчишь ты, наконец!

На ней была широкая накидка, наброшенная на голое тело. Забывшись, она отдалась ласкам мужчины, в которого была безумно влюблена, до такой степени, что забыла о своих планах стать супругой будущего правителя Египта. Такая страсть объяснялась не только красотой Рамзеса. Юный царевич обладал внутренней силой, в которой он сам себе не отдавал отчета, силой, которая пленяла красавицу до такой степени, что она уже не могла думать больше ни о ком. Как он воспользуется этим качеством? Станет ли он разрушителем? Шенар был близок к власти, но каким старым и скучным он казался! Красавица Исет слишком любила страсть и юность, чтобы успокоиться раньше времени.

Заря застала их в объятиях друг друга; с необычайной нежностью Рамзес ласкал волосы своей возлюбленной.

— Говорят, ты убил человека на охоте.

— Он хотел меня уничтожить.

— Зачем?

— Месть.

— Он знал, что ты сын царя?

— Конечно, знал, но возница, который сопровождал меня, щедро ему заплатил.

Встревоженная, красавица Исет поднялась на локте.

— Его задержали?

— Нет еще, я подал жалобу, его ищут.

— А если…

— Заговор? Шенар все отрицал. Мне показалось, что он говорил искренне.

— Будь осторожен. Он хитер и коварен.

— Полностью ли ты уверена в своем выборе?

Она поцеловала его пронзительно, как жгучие лучи восходящего солнца.

Кабинет Амени был пуст; он даже не оставил записки, объясняющей отсутствие. Рамзес подумал, что его секретарь просто не устоял перед возможностью раскрыть загадку испорченных чернильных палочек; упрямый и педантичный, он не терпел подобного попустительства и без устали доискивался правды, добиваясь наказания виновного. Бесполезно было пытаться умерить его рвение; несмотря на свое хрупкое сложение, Амени был способен развить удивительную активность, чтобы добиться цели.

Рамзес отправился к главе отряда дознания, отвечавшему за ход расследования, которое, к сожалению, не давало никаких результатов: мрачный возница пропал, силы порядка до сих пор не напали на какой-либо серьезный след. Царевич не мог сдержать своего возмущения, хотя высокопоставленный сановник и обещал ему взяться за дело с удвоенным рвением.

Раздосадованный, Рамзес решил сам расследовать это дело. Он пришел на конный двор Мемфиса, где располагались многочисленные колесницы, предназначенные для военных действий и для охоты, за которыми требовался постоянный уход. Занимая пост царского писаря, он мог потребовать встречи с чиновником, занимающим пост, равный его званию, который отвечал за состояние повозок. Желая знать, принадлежала ли к этому ведомству повозка сбежавшего, он описал ее в мельчайших подробностях.

Чиновник направил его к некоему Бакену, смотрителю конюшен.

Бакену на вид было лет двадцать, это был человек крепкого телосложения с грубыми чертами и квадратным подбородком, заросшим короткой щетиной; бицепсы его были охвачены двумя бронзовыми обручами. Смотритель хорошо знал свое дело, он осматривал серого скакуна, слишком молодого, чтобы ставить его в упряжку, и выговаривал вознице за жестокое обращение с животным. Низким хриплым голосом он словно вколачивал слова проповеди в голову подопечного.

Когда провинившийся удалился, Бакен погладил коня, который благодарно косил на него глазом.

Юноша обратился к смотрителю:

— Я — царевич Рамзес.

— Тем лучше для тебя.

— Мне нужно кое-что узнать.

— Обратись в службу охраны.

— Ты один можешь мне помочь.

— Да неужели?

— Я ищу одного возницу.

— Я занимаюсь только лошадьми и колесницами.

— Этот человек — сбежавший преступник.

— Это меня не касается.

— Ты хочешь, чтобы он безнаказанно скрылся?

Бакен гневно взглянул на Рамзеса:

— Не хочешь ли ты обвинить меня в пособничестве? Царевич ты или нет, тебе лучше уйти отсюда!

— Не надейся, что я стану тебя умолять.

Бакен рассмеялся.

— Ты еще здесь?

— Ты что-то знаешь и ты скажешь мне это.

— С чего это ты так решил?

Послышалось ржание; Бакен, встревоженный, кинулся к великолепному скакуну темно-коричневой масти, который бешеными рывками пытался освободиться от веревки, которой он был привязан.

— Тише, тише, мой красавец!

Голос Бакена, казалось, немного успокоил жеребца; человек сумел приблизиться к коню, красота которого вызвала восхищение Рамзеса.

— Как его зовут?

— «Бог Амон объявил мою храбрость»; это мой любимец.

На этот раз Рамзесу ответил не Бакен; от голоса, раздавшегося у него за спиной, кровь застыла в жилах юного царевича.

Рамзес обернулся и преклонил колени перед своим отцом, фараоном Сети.

12

— Мы едем, Рамзес.

Царевич ушам своим не поверил, но не просить же отца повторить три волшебных слова, которые тот только что произнес; счастье было столь огромным, что на мгновение Рамзес забылся, закрыв глаза.

Сети уже направился к своему коню, который теперь вел себя на редкость смирно; фараон отвязал его, конь пошел за ним и спокойно дал запрячь себя в легкую колесницу. У главного входа в казармы стояла царская охрана.

Царевич занял место слева от отца.

— Возьми поводья.

С гордостью завоевателя Рамзес правил царской колесницей до самого причала, откуда отправлялась на юг флотилия фараона.

Рамзес не успел предупредить Амени и что подумает красавица Исет, придя на их место свидания в хижину из тростника? Неважно, ведь ему выпал нежданный шанс плыть на борту царского корабля, который, подгоняемый сильным северным ветром, быстро двигался вперед!

В качестве царского писца Рамзесу предстояло описывать ход экспедиции и вести бортовой журнал, не упуская ни малейшей детали. Он принялся за дело с большим усердием, покоренный открывавшимися перед ним пейзажами.

Восемьсот километров отделяли Мемфис от Гебель Сильсиля, конечной цели путешествия; на протяжении всех семнадцати дней навигации царевич не переставал любоваться красотой берегов Нила, мирными селениями, раскинувшимися на откосах, водами реки, переливающимися и сверкающими на солнце. Египет открывался ему, незыблемый, полный кипения жизни, преображающей самые отдаленные уголки.

За все время плавания Рамзес не виделся с отцом. Дни пролетели как один час, бортовой журнал рос с каждым днем. В этот, шестой год правления Сети, тысяча солдат, камнеломов и моряков прибыли в Гебель Сильсиль, главное место разработки карьеров по добыче песчаника в стране. В этом месте берега возвышались над водой утесами, оставляя лишь довольно узкий проход для кораблей; река закипала опасными водоворотами, грозившими опрокинуть и потопить неумелого навигатора.

Стоя на носу своего корабля, Сети наблюдал за передвижениями своих людей: под руководством начальников бригад они переносили ящики с инструментами и припасами. Они пели, подбадривая себя, и продолжали работу, не сбавляя темпа.

В конце трудового дня царский глашатай объявил, что Великий Царь дарует каждому работнику ежедневно пять фунтов хлеба, пучок овощей, порцию жареного мяса, постного масла, меда, фиг, винограда, сушеной рыбы, вина и два мешка зерна в месяц. Увеличение рациона не могло не сказаться на работе: каждый дал себе слово трудиться изо всех сил.

Камнеломы извлекали глыбы песчаника одну за другой, предварительно протесав небольшие траншеи по контуру, для того чтобы легче отделить кусок от породы. Их работа была заранее точно распланирована; бригадиры находили трещины в породе и помечали их, по этим меткам рабочие вырезали куски. Иногда, чтобы получить довольно большую глыбу, в нанесенные горизонтально насечки в породе вбивали деревянные клинья и оставляли их набухать водой. Клинья, впитав воду, раздавались, давя на стены трещины, и глыба отходила, поддавалась довольно легко.

Некоторые глыбы оставлялись камнеломам; другие по деревянным скатам спускались на берег. Транспортные суда перевозили их к месту строительства храма, для которого они и были предназначены.

Рамзес не знал, с какого конца начать, как описать беспрестанную деятельность всех этих инженеров и составить инвентарь их продукции. Намеренный как можно более тщательно выполнить порученное ему задание, он ознакомился с порядком работы на стройке, сблизился с этими простыми и суровыми людьми, которым он старался не мешать, изучил уклад их жизни, особый язык общения и отличительные знаки их круга. Когда они решили испытать его, вручив молот и резец, он обтесал свой первый камень с ловкостью, которая покорила и самых несговорчивых. Царевич давно уже сменил свое платье из тонкого льна на передник из грубой кожи; ни жара, ни пот, градом сходивший по лицу и плечам, не смущали его. Люди с верфи были ему ближе, чем придворные; настоящие люди, занятые серьезным делом, не суетились вокруг высокопоставленного сынка.

Рамзес принял свое решение: он останется здесь, с рабочими карьеров, познает их секреты и разделит их быт. Вдали от никчемных излишеств города он обретет свою силу, выбирая камень для богов.

Воля отца призывала его проститься с безмятежным детством, тепличными условиями школы и обрести свою настоящую натуру под палящими лучами безжалостного солнца карьеров. Он ошибся, полагая, что встреча с диким быком открывала путь к царствованию; Сети разбил иллюзии, дав ему ощутить пределы собственных возможностей.

Рамзес не имел ни малейшего желания вести жизнь сановника, погрязшего в роскоши; в этой роли лучше него чувствовал себя Шенар. Успокоенный, он безмятежно заснул на палубе корабля, обратив лицо к звездному небу.

Необычная тишина стояла в карьере, откуда еще вчера с грохотом выламывали каменные глыбы. Обычно работа в карьерах начиналась на заре, чтобы захватить краткие часы утренней прохлады. Куда подевались бригадиры, почему они созывали рабочих?

Завороженный тишиной, царевич углубился в безлюдные проходы, заключенные среди скал песчаной породы. Сейчас они будто слились с его существом; он не желал бы покинуть это пространство, утопавшее в молчании, пока не услышит пение молотов.

Проникая все дальше в лабиринт, Рамзес ориентировался по меткам, оставленным на камнях, ограничивавших участок каждой бригады. Он торопился хоть на время забыть о придворной должности и влиться в ритм жизни, исполненной настоящей работы, радостей и горестей.

На краю карьера, прорубленного в теле скалы, оказалось небольшое святилище. Слева от входа находилась стела с текстом гимна в честь восходящего солнца. Стоя перед священным камнем, фараон Сети возносил руки, обратив ладони к небу, и приветствовал возрождение солнца, лучи которого постепенно начинали расходиться по камням карьера.

Рамзес встал на колени, внимая словам своего отца.

Окончив молитву, Сети обернулся.

— Зачем ты пришел сюда?

— Это путь моей жизни.

— Создатель выполнил четыре безупречных действия, — объявил фараон, — он подарил свету четыре ветра, чтобы каждому существу достало свежего воздуха на всю жизнь; он породил воду и заставил ее литься неизбывным потоком, чтобы бедный мог вдоволь напиться, как и богатый; он создал каждого человека по образу его предка; наконец, он оставил в человеческом сердце память о Западе и запредельном мире, чтобы приносить жертвы невидимому. Но люди исказили слово создателя и все свое ничтожное существование тратят на то, чтобы испортить его творение; ты тоже себя к ним относишь?

— Я… я убил человека.

— Разрушать — в этом смысл твоей жизни?

— Я защищался, какая-то невидимая сила правила мной!

— В таком случае признай это как свершившееся и не жалей себя.

— Я хочу найти настоящего виновника.

— Не трать себя на никчемные попытки; готов ли ты принести жертву невидимому?

Царевич кивнул.

Сети вошел в святилище и вышел оттуда с золотисто-желтым псом на руках. Широкая улыбка озарила лицо Рамзеса.

— Неспящий?

— Это твоя собака?

— Да, но…

— Возьми камень, пробей ему голову и принеси его в жертву духу этих карьеров — так ты очистишься от совершенного насилия.

Фараон выпустил пса, который засеменил к своему хозяину, радостно приветствуя его.

— Отец…

— Действуй.

Глаза Неспящего просили ласки и нежности.

— Я отказываюсь.

— Ты понимаешь, что влечет за собой твой ответ?

— Я желаю присоединиться к рабочим карьеров и больше никогда не возвращаться во дворец.

— Ты откажешься от своего предназначения из-за собаки?

— Он доверяет мне, я должен его защищать.

— Иди за мной.

Выбрав узкую тропинку, огибавшую холм, Сети, Рамзес и Неспящий взобрались на скалистую вершину, возвышавшуюся над карьером.

— Если бы ты убил свою собаку, ты сделался бы самым подлым из разрушителей; поступив иначе, ты прошел следующий этап.

Рамзеса захлестнула волна радости.

— Здесь я докажу, на что гожусь!

— Ошибаешься.

— Я способен на тяжелый труд!

— Такие карьеры, как этот, обеспечивают устойчивость нашей цивилизации; правитель должен часто появляться здесь, лишний раз убеждаясь, что камнетесы продолжают работать как следует, чтобы украшать жилища богов, которые иначе могут покинуть землю. Только при встрече с рабочими людьми формируется умение управлять; камень и дерево не лгут. Фараон создан Египтом, фараон создает Египет; он строит и строит, ибо возвести храм и организовать свой народ есть наивысшее проявление любви.

Каждое слово Сети как молния пронзало сознание Рамзеса, он был подобен жаждущему путнику, прильнувшему к прохладному ключу.

— Значит, мое место здесь.

— Нет, сын мой; Гебель Сильсиль — это просто песчаный карьер. Гранит, алебастр, известняк, другие виды камня и другие материалы требуют твоего присутствия. Ты не можешь выбрать себе никакого пристанища, ни в каком сообществе. Время возвращаться на север.

13

В отведенном ему просторном кабинете Амени упорядочивал добытую информацию. Порывшись здесь, а также расспросив немало мелких чиновников, которые обычно оказывались болтливы, личный секретарь Рамзеса был доволен полученными результатами. Чутье подсказывало, что истина где-то рядом. Нет сомнения, что здесь не обошлось без подлога, но кому это было на руку? Если у него будут доказательства, юный писец пойдет до конца и будет добиваться наказания виновного.

В то время как он перечитывал свои записи, сделанные на деревянной табличке, в резиденцию Рамзеса ворвалась красавица Исет, влетев как вихрь в кабинет его личного секретаря.

Смущенный Амени поднялся; как вести себя с этой очень хорошенькой девушкой, самоуверенной и гордой своим положением?

— Где Рамзес? — накинулась она.

— Я не знаю.

— Я тебе не верю.

— Но это правда…

— А говорят, что у Рамзеса от тебя — никаких секретов.

— Мы друзья, но он покинул Мемфис, не предупредив меня.

— Это невозможно!

— Даже чтобы вас успокоить, я не стану лгать.

— Ты как будто не слишком встревожен.

— А о чем мне тревожиться?

— Ты знаешь, где он, и отказываешься мне это сказать!

— Вы напрасно обвиняете меня.

— Без него у тебя нет никакой защиты.

— Рамзес вернется, будьте уверены; если бы с ним что-то случилось, я бы это почувствовал. Между ним и мной существует какая-то невидимая связь, вот почему я не встревожен.

— Ты смеешься надо мной!

— Он вернется.

При дворе ходили какие-то смутные и противоречивые слухи; одни говорили, что Сети сослал Рамзеса на Юг, другие — что царевича отправили с миссией проверить состояние дамб перед грядущим подъемом воды. Красавица Исет не могла прийти в себя от гнева; ее любовник бросил ее и посмеялся над ней! Обнаружив пустой хижину из тростника, где они встречались, она подумала, что это шутка, и принялась звать Рамзеса, но напрасно; ей показалось, что со всех сторон повысовывались жабы, змеи и бродячие собаки, и она, перепуганная, убежала оттуда.

Оказаться в смешном положении по вине юного царевича… Но все же она беспокоилась о нем! Если Амени не лгал, Рамзес попал в ловушку.

Один только человек мог знать правду.

Шенар заканчивал свой обед; жареная перепелка удалась на славу.

— Дорогая Исет! Какое удовольствие видеть вас… Не хотите ко мне присоединиться? Пюре из фиг, не хвастаясь, скажу, что лучшего не найти во всем Мемфисе.

— Куда пропал Рамзес?

— Душа моя… Откуда мне знать?

— Будущий правитель может позволить себе пребывать в подобном неведении?

Удивленный Шенар улыбнулся.

— Ценю ваш тонкий ум.

— Скажите же, прошу вас.

— Не торопитесь, присядьте и отведайте этого чудного пюре, вы не пожалеете.

Девушка выбрала удобное кресло с зеленой подушкой.

— Судьба выделила нас, отчего не признать выпавшего нам шанса?

— Что вы хотите сказать?

— Мы прекрасно ладим друг с другом, вы не находите? Вместо того чтобы сходиться с моим братом, вам стоило бы прежде подумать и позаботиться о вашем будущем.

— И каково же оно, по-вашему?

— Блистательная жизнь рядом со мной.

Красавица Исет внимательно посмотрела на царского сына. Он был одет безупречно, выглядел привлекательным, степенным, входя в роль будущего правителя, но у него никогда не будет той притягательности и красоты, которыми обладал неуемный Рамзес.

— Вы правда хотите знать, где мой брат?

— Да, хочу.

— Боюсь, что огорчу вас.

— Ничего.

— Доверьтесь мне, и я избавлю вас от разочарования.

— Я не боюсь разочароваться.

Шенар казался огорченным.

— Рамзес отбыл в качестве писца в экспедицию в песчаные карьеры Гебель Сильсиля. Ему надлежит составить отчет о ведущихся работах. Поручение весьма заурядное и вместе с тем вынуждающее его провести долгие месяцы в карьерах и обосноваться на Юге. Мой отец в очередной раз подтвердил, насколько он разбирается в людях; он определил моему брату подобающее место. Что если нам подумать о нашем будущем?

— Я не в силах, Шенар, я…

— Я же вас предупреждал.

Он поднялся и взял ее правую руку.

Это прикосновение было ей противно. Да, Рамзеса отодвинули на второй план; да, Шенар казался полновластным хозяином здесь. Его любовь могла принести счастливой избраннице славу и богатство; десятки знатных девушек мечтали выйти замуж за наследника царской власти.

Она резко отпрянула.

— Оставьте меня!

— Не портите себе жизнь.

— Я люблю Рамзеса.

— Любовь ничего не значит! Это меня не интересует, и вы забудете эти глупости. Мне нужно, чтобы вы оставались такой же красивой, чтобы подарили мне сына и стали первой женщиной Египта. Раздумывать просто глупо.

— Можете считать меня безумной.

Шенар протянул ей руку.

— Не уходите! А то…

— А то что?

Лунный лик Шенара помрачнел.

— Стать врагами, какая досада… Я взываю к вашему разуму.

— Прощайте, Шенар; следуйте своим путем, а мой уже предначертан.

Мемфис был городом шумным и оживленным. В порт, где постоянно кипела жизнь, прибывали многочисленные торговые судна с юга и севера; отправления четко регулировались администрацией, отвечавшей за речное движение, погрузка контролировалась целой армией писарей. В одном из многочисленных складов находились письменные принадлежности, в том числе и чернильные палочки.

Амени, пользуясь своим положением личного секретаря младшего сына фараона, получил разрешение проверить этот склад. Все внимание он уделял товарам высшего качества, цена на которые была самой высокой; однако данное вмешательство не принесло никаких результатов.

Пустившись по улицам, запруженным зеваками и ослами, груженными фруктами, овощами и мешками с зерном, Амени, маленький и юркий, без труда пробрался к кварталу храма Птаха, недавно расширенного по приказу Сети: перед пилоном шириной в семьдесят пять метров возвышались колоссы розового гранита, символизируя божественное присутствие. Юный писец любил древнюю столицу, основанную Менесом, объединившим Юг и Север; она напоминала золотую чашу, посвященную богам. Как приятно было любоваться здесь прудами, покрытыми лотосами, вдыхать аромат цветов, гуляя по площадям или присаживаясь отдохнуть в тени деревьев, смотреть на Нил! К сожалению, прохлаждаться было некогда. Пройдя мимо арсеналов, где хранилось всевозможное оружие, предназначенное для разных видов войск, Амени оказался на пороге мастерской, где изготавливались чернильные палочки для лучших школ города.

Встретили его холодно, однако имя Рамзеса позволило ему войти и расспросить мастеров. Один, который по возрасту скоро должен был отойти от дел, оказался довольно сговорчивым и высказал недовольство небрежностью некоторых ремесленников, которые, тем не менее, имели разрешение двора. Проворный Амени раздобыл нужный адрес в северном квартале, за белыми стенами старой крепости.

Юный писарь выбрал путь подальше от набережных с их толчеей и пошел кварталом Анхтауи, «жизнь Обеихземель» ^[203]; он прошел мимо одной из казарм и оказался в весьма населенном предместье, где громадные особняки стояли бок о бок с небольшими домишками в два этажа и ремесленными лавками. Он несколько раз терялся в этом муравейнике, но благодаря приветливым хозяйкам, которые мели улицы переговариваясь друг с другом, он, наконец, отыскал нужную мастерскую, которую собирался посетить. Какова бы ни была его усталость, Амени готов был обойти весь Мемфис, будучи уверенным, что разгадка таится в производстве чернильных палочек.

На пороге его встретил косматый детина с дубинкой в руках.

— Приветствую тебя, могу я войти?

— Запрещено.

— Я личный секретарь царского писца.

— Ступай своей дорогой, мальчик.

— Этот царский писец — Рамзес, сын Сети.

— Мастерская закрыта.

— Тем лучше, мой осмотр никому не помешает.

— У меня распоряжение.

— Если будешь более сговорчивым, обойдется без официальной жалобы.

— Убирайся.

Амени пожалел, что он такой хилый; Рамзес бы без лишних разговоров убрал с дороги грубияна, столкнув его в канал. Не обладая физической силой, юный писец пользовался хитростью.

Он махнул стражнику, сделал вид, что уходит, и взобрался по веревочной лестнице на крышу чердака со стороны заднего двора мастерской. Когда наступила ночь, он пробрался внутрь через слуховое окно. Воспользовавшись лампой, стоявшей на этажерке, он обследовал склад мастерской. Первая серия чернильных палочек его разочаровала; все они были превосходного качества. Но вторая, также помеченная контрольной печатью «первый сорт», содержала товар с изъянами: меньшего размера, нечеткого цвета, недостаточного веса. Проверив их на письме, Амени получил долгожданное доказательство: он только что открыл центр производства брака.

Обрадованный находке юноша не заметил подкравшегося охранника, который, ударив его палкой по голове, вскинул тщедушное тело себе на плечи и свалил в соседнем дворе в общий мусорный бак, куда сбрасывались отходы, сжигаемые на рассвете.

Любопытному теперь вряд ли представится возможность рассказать об увиденном.

14

Ведя за руку свою маленькую заспанную дочурку, мусорщик медленно брел по сонным улицам северного квартала Мемфиса. До рассвета он должен был сжечь отходы, сваленные у проходов между домов; ежедневное сжигание мусора и отходов вполне соответствовало правилам гигиены, установленным местной администрацией. Работа эта была нудная, но в то же время хорошо оплачиваемая и давала сознание того, что ты облегчаешь жизнь горожанам.

Мусорщик знал две самые неряшливые семьи этого квартала; сделав им упрек однажды, он не заметил никакого улучшения — вероятно, ему придется заставить их заплатить штраф. Ворча и ругая лень, присущую роду человеческому, он поднял тряпичную куклу, которую выронила девчушка, и успокоил ребенка. Когда он закончит свою работу, они позавтракают и прилягут отдохнуть в тени тамариска, в саду, находящемся рядом с храмом богини Нейт.

К счастью, отходов оказалось немного; вооружившись факелом, мусорщик поджег бак со всех сторон, чтобы быстрее с этим расправиться.

— Папа, я хочу большую куклу.

— Что ты сказала?

— Большую куклу, там.

Девочка протянула руку к чему-то, напоминавшему человека: из кучи мусора торчала человеческая рука. Дым почти скрыл ее.

— Я хочу ее.

Ради интереса мусорщик забрался в отходы, рискуя обжечься.

Рука… Рука мальчика! Действуя как можно осторожнее, он вытащил бездыханное тело. Затылок весь был в запекшейся крови.

Во время пути назад Рамзес также не видел отца. Ни одна деталь не ускользала от его внимательного взгляда, тщательно отмечаемая в путевом журнале; этот текст затем будет занесен в анналы государства, отражающие высокие достижения шестого года правления Сети. Царевич, отложив на время свои письменные принадлежности и одеяния писца, примкнул к экипажу. Участвуя в маневрах, он научился вязать узлы, ставить паруса и даже пользоваться штурвалом. Особенно он сдружился с ветром; говорили, что таинственный бог Амон, которого никто не мог себе представить, заявлял о своем присутствии, надувая паруса кораблей, которые он вел в гостеприимные порты. Невидимый проявлял себя, оставаясь все же невидимым.

Капитан корабля охотно согласился на игру, поскольку царский сын сам оставил свое поручение и забыл о своих привилегиях; так, он подверг его всем трудностям жизни моряка. Рамзес не ропща драил палубу и не раздумывая садился на скамью рядом с гребцами. Движение на север требовало прекрасного знания течений и вымуштрованной команды. Видеть, как судно плавно скользит по волнам, слиться с водой в одном гармоничном движении было истинным удовольствием.

Возвращение экспедиции принято было отмечать большим праздником. На набережной в районе корабельных верфей и торгового порта Перу-нефер, «Добрые пути», собралась шумная толпа. Как только моряки вновь ступили на землю Египта, к ним ринулись встречающие, поднося венки цветов и кубки холодного пива; потом были танцы и песни в их честь, все прославляли смелость моряков и благосклонность реки, доставившей их в добром здравии.

Тонкие руки обвили шею Рамзеса венком из васильков.

— Такого подарка будет довольно царевичу? — спросила сердитая красавица Исет.

Рамзес не стал отпираться.

— Ты, наверное, сердишься?

Он обнял ее, а она сделал вид, что упирается.

— Думаешь, что, увидев тебя, я забуду твою грубость?

— Почему бы нет, ведь я не виноват?

— Даже если тебе срочно нужно было уехать, ты мог бы меня предупредить.

— Выполнение приказа фараона не терпит промедления.

— Ты хочешь сказать, что…

— Отец взял меня с собой в Гебель Сильсиль, и это вовсе не было наказанием.

Красавица Исет прильнула к нему, ласкаясь.

— Долгие дни путешествия вместе с ним… Тебе, верно, удалось поговорить…

— Не обольщайся, я выполнял обязанности писца, камнетеса и матроса.

— Зачем же он взял тебя в это путешествие?

— Ему одному это известно.

— Я видела твоего брата, он сказал мне, что ты впал в немилость. По его словам, ты должен был отправиться на Юг, чтобы занять там какой-то незначительный пост.

— В глазах моего брата все незначительно, кроме его собственной персоны.

— Но ты вернулся в Мемфис, и я — твоя.

— Ты красива и умна: два качества, необходимые для царской супруги.

— Шенар не оставил мысли жениться на мне.

— Что же ты раздумываешь? Неблагоразумно отказываться от судьбы, отмеченной величием.

— Да, я неблагоразумна, я влюблена в тебя.

— Будущее…

— Меня интересует только настоящее. Мои родители за городом, я в доме одна… Там нам будет гораздо удобнее, чем в хижине из тростника, нет?

Было ли любовью то безумное удовольствие, которое он разделял с красавицей Исет? Рамзесу ни к чему было думать об этом. Ему достаточно было этого плотского удовольствия, смаковать эти пьянящие мгновения, когда их тела сливались в одно целое, уносимые вихрем страсти. Своими ласками его любовница умела пробудить его желание и растревожить, в то же время не истощая вконец его силы. Как трудно было оставить ее, обнаженную и томную, протягивающую к нему руки, чтобы задержать еще немного в своих объятиях!

Впервые красавица Исет заговорила о свадьбе. Строптивый царевич не выказал ни малейшего энтузиазма: насколько ему нравилось быть с ней, настолько же его отвращала мысль связать с ней свою судьбу. Естественно, несмотря на их юный возраст, они уже были мужчиной и женщиной, и никто не мог бы воспротивиться их союзу. Но Рамзес еще не был готов на этот шаг. Исет не стала его упрекать, но пообещала себе, что убедит его; чем больше она его узнавала, тем больше верила в него. Что бы ни говорил ей рассудок, она решила следовать своей интуиции. Того, кто дарит тебя такой любовью, нельзя ничем заменить, никакими богатствами мира.

Рамзес направился в центр города, туда, где располагались дворцы; Амени, должно быть, дожидался его с нетерпением. Дало ли его расследование какие-нибудь результаты?

Вооруженный охранник стоял в дверях его покоев.

— Что происходит?

— Это вы царевич Рамзес?

— Да, я.

— Ваш секретарь подвергся нападению; меня поставили охранять его.

Рамзес бросился в комнату своего друга.

Амени лежал в постели с перевязанной головой, оставленный на попечение сиделки.

— Тише, — строго сказала она, — он спит.

Она вывела царевича за дверь.

— Что с ним случилось?

— Его обнаружили в отходах в северном квартале в полумертвом состоянии.

— Он выживет?

— Врач настроен оптимистично.

— Он приходил в себя, сказал что-нибудь?

— Несколько слов, неразборчиво. Лекарство снимает боль, но погружает его в глубокий сон.

Рамзес решил поговорить с помощником начальника охраны, направленным для очередной проверки в южной части Мемфиса. Удрученный недавним происшествием, тот не смог сообщить царевичу ничего нового; никто в проверяемом квартале не видел нападавшего. Несмотря на тщательные опросы, не удалось обнаружить ни малейшего следа преступления. То же касалось и дела с возницей; вне всякого сомнения, он давно скрылся и, вероятно, уже покинул пределы Египта.

Вернувшись, царевич застал пробуждение Амени; при виде Рамзеса взгляд раненого прояснился.

— Ты вернулся… Я знал!

Голос его был слаб, но тверд.

— Как ты себя чувствуешь?

— Получилось, Рамзес, мне удалось!

— Если ты и дальше будешь так рисковать, ты свернешь себе шею.

— Ничего, я крепкий, ты же видишь.

— Кто тебя ударил?

— Охранник мастерской, где хранятся подложные чернильные палочки.

— Значит, тебе и в самом деле удалось.

Гордость озарила лицо Амени.

— Скажи мне точно, где это, — потребовал Рамзес.

— Это опасно… Не ходи туда без охраны.

— Не беспокойся и отдыхай; чем раньше ты встанешь на ноги, тем быстрее сможешь мне помочь.

Благодаря указаниям Амени Рамзес без труда отыскал ту самую мастерскую; солнце давно уже стояло в зените, но двери мастерской были закрыты. Желая понять, в чем дело, царевич обошел все вокруг, но не заметил ничего подозрительного. Склад казался заброшенным.

Опасаясь ловушки, Рамзес решил дождаться вечера. Несмотря на то что вокруг то и дело сновали туда-сюда разные люди, никто не входил в этот дом.

Он спросил водовоза, который обслуживал ремесленников этого квартала:

— Ты знаешь эту мастерскую?

— Здесь делают чернильные палочки.

— А почему она закрыта?

— Дверь уже целую неделю закрыта, это странно.

— А что владельцы?

— Не знаю.

— Кто они?

— Мы всегда видели только рабочих, но не хозяина.

— А кому они продавали свой товар?

— Не знаю, это не мое дело.

Водовоз удалился.

Рамзес поступил так же, как и Амени; он взобрался по лестнице и прошел по крыше чердака, чтобы проникнуть внутрь здания.

Его осмотр не занял много времени: склад был пуст.

Вместе с другими писцами Рамзес был призван в храм Птаха, бога, который сотворил мир словом; каждый должен был явиться перед главным жрецом и представить отчет о проделанной недавно работе. Глава сословия напомнил им, что они должны были отбирать слова, как подбирают качественный материал, и строить свою речь согласно учению мудрецов.

Когда церемония была окончена, Сари поздравил своего бывшего ученика.

— Я горжусь тем, что был твоим наставником; вопреки тому, что болтают злые языки, кажется, ты идешь путем знаний. Не переставай учиться, и ты станешь уважаемым человеком.

— Неужели это важнее, чем постичь суть своего существа?

Сари не мог скрыть своей досады.

— Когда ты наконец образумишься! Сколько о тебе разных слухов ходит!

— Каких же?

— Говорят, ты ищешь беглого возницу и что твой личный секретарь недавно был тяжело ранен.

— Это вовсе не слухи.

— Оставь это властям и забудь все эти ужасы, царская охрана лучше в этом разбирается. В конце концов, виновных найдут, поверь мне; у тебя и без того много дел. Главное — быть на высоте своего положения.

Обедать один на один со своей матерью было редкой привилегией, которую Рамзес не мог недооценить. Слишком занятая управлением государством, в котором она принимала активное участие, исполняя ежедневные и сезонные ритуалы, не говоря уже о бесчисленных обязанностях при дворе, великая супруга правителя нечасто могла позволить себе провести краткие часы досуга со своими близкими.

Алебастровые блюда были расставлены на низких столах, в тени деревянной беседки. Освободившись после совета, утвердившего жриц, поющих гимн богу Амон-Ра, ответственных за музыкальную часть ритуала, Туйа осталась в торжественном длинном льняном платье с изящными мелкими складками, широкое золотое колье покоилось на царственных плечах. К бесконечному обожанию, которое она вызывала у Рамзеса, примешивалось все возрастающее восхищение. Ни одна женщина не могла с ней сравниться, ни одна женщина и не посмела бы равняться с ней; вопреки своему скромному происхождению, она родилась, чтобы быть царицей. Одна она сумела снискать любовь Сети и править Египтом, помогая ему.

На обед подали салат-латук, огурцы, ребро быка, козий сыр, круглый медовый пирог, лепешки и вино оазисов, разведенное водой. Царица наслаждалась спокойным течением обеда, когда ее не беспокоили ни докучливые посетители, ни бесконечные просители; тишина ее маленького сада, раскинувшегося вокруг пруда, питала ее силы, так же как подаваемые к столу блюда, тщательно подобранные ее поваром.

— Как прошла твоя поездка в Гебель Сильсиль?

— Я узнал мощь карьеров и силу моряков.

— Ни то, ни другое тебя не удержало.

— Отец этого не захотел.

— Он требовательный человек и всегда будет спрашивать с тебя больше, чем ты можешь дать.

— Ты знаешь, что он решил на мой счет?

— Что-то ты совсем не ешь сегодня.

— Нужно ли и дальше держать меня в неведении?

— Ты боишься фараона или доверяешь ему?

— Страху нет места в моем сердце.

— Тогда вступай в этот бой и не оборачивайся назад, не думай о сожалениях и угрызениях, не будь ни завистливым, ни ревнивым. Каждое мгновение, прожитое с твоим отцом, это дар неба; помни об этом и живи этим. Все остальное неважно.

Царевич попробовал ребро быка, хорошо прожаренное и сдобренное чесноком и специями. В синем небе над шатром взвился ибис.

— Мне нужна твоя помощь, охрана просто издевается надо мной.

— Это серьезное обвинение, сын мой.

— Однако обоснованное.

— У тебя есть доказательства?

— Ни одного, поэтому я и обратился к тебе.

— Ты полагаешь, я стою выше закона?

— Если ты потребуешь настоящего расследования, оно будет проведено как следует. Никто и не думает искать человека, который заплатил напавшему на меня, никто не хочет искать производителя бракованных чернильных палочек, проданных царским писарям как первосортный товар. Мой друг, обнаруживший мастерскую бракоделов, чуть не поплатился за это жизнью; однако преступник очистил склад, и ни один житель квартала не осмеливается свидетельствовать против него. Значит, это кто-то важный, настолько важный, что угрожает людям.

— На кого ты думаешь?

Рамзес не ответил.

— Я постараюсь что-нибудь сделать, — пообещала Туйа.

15

Корабль фараона медленно продвигался на север. Отбыв из Мемфиса, он сначала спускался вниз по Нилу, а потом пошел одним из рукавов реки, который проникал в самое сердце Дельты.

Рамзес был восхищен.

Здесь земля вовсе не походила на пустыню; в этом краю, который принадлежал Хору, в то время как Сет царил над долиной ^[204], где река пробивала себе путь между двух берегов, сражаясь с сушью бесплодной земли, поток поражал своей мощью. Дикая местность Дельты походила на бескрайнее болото, где среди зарослей папируса водилось несметное множество птиц и рыбы. Вокруг не было ни одного города, ни селения, лишь рыбачьи хижины, взгромоздившиеся на вершины холмов, утопавших в воде. Солнце не стояло неподвижно, как в долине; ветер, долетавший с моря, разметывал заросли тростника.

Черные фламинго, утки, цапли и пеликаны делили между собой эти громадные угодья, в которых терялись извилистые каналы; где-то генетта пожирала яйца в гнездах зимородков, где-то змея проскальзывала в густые заросли, над которыми кружился рой разноцветных бабочек. Человек еще не покорил эту землю.

Корабль, продвигаясь все дальше, постепенно замедлял свой ход, осторожно управляемый капитаном, привыкшим к капризам этого лабиринта; на борту — человек двадцать бывалых моряков и правитель страны, всегда на своем месте, на носу корабля. Сын наблюдал за ним незаметно, из укрытия, завороженный его присутствием; Сети представлял собой Египет, он сам был Египтом, наследник тысячелетней династии, познавшей величие бога и ничтожество человека. В глазах своего народа фараон был неким таинственным существом, истинное место которого было там, в звездном небе, его присутствие на земле представляло собой невидимую связь с потусторонним, его взгляд открывал подвластному народу двери в другой мир. Без него варварские племена быстро бы наводнили оба берега, с ним будущее казалось обещанием вечности.

Рамзес все же вел журнал и этого путешествия, хотя ни отец, ни члены команды не считали нужным распространяться о том, в чем заключается цель данного рейда. Царевич чувствовал скрытую тревогу, как если бы невидимая опасность подстерегала мирное судно. В любой момент могло появиться чудовище и пожрать игрушку волн.

Как и в первый раз, Сети не дал своему сыну времени предупредить красавицу Исет и Амени. Рамзес уже видел ярость первой и беспокойство второго; однако ничто, ни любовь, ни дружба, не могли помешать ему безоглядно следовать за отцом, куда бы тот его ни повел.

Фарватер очистился; двигаться вперед стало легче, и вскоре корабль причалил к берегу, поросшему травой, на котором возвышалась странная деревянная башня. Царь спустился по веревочной лестнице; Рамзес последовал за ним. Фараон и его сын поднялись на вышку, скрытую за береговыми укреплениями: сверху можно было видеть одно лишь небо.

Сети настолько был погружен в свои мысли, что Рамзес не осмеливался обратиться к нему с вопросом.

Внезапно взгляд фараона оживился.

— Смотри, Рамзес, смотри внимательно!

Высоко-высоко в небе показался косяк перелетных птиц, двигавшийся на юг.

— Они летят оттуда, со всех известных краев, — объявил Сети, — из той необъятной земли, где боги ежечасно творят жизнь. Когда они опускаются в океан силы, они принимают форму птиц с человеческой головой и питаются светом; когда они пересекают границы земли, они становятся ласточками или другими перелетными птицами. Не забывай смотреть на них, ибо они — наши воскресшие предки, которые вступаются за нас перед Солнцем, чтобы оно нас не спалило; это они вдохновляют мысль фараона и указывают ему путь, невидимый для простого глаза.

Когда спустилась ночь и зажглись звезды, Сети показал сыну небо. Он открыл ему название созвездий, рассказал о неустанном движении планет, солнца и луны, о связи небесного и земного мира. Власть фараона должна была распространяться и на космос, чтобы ни один уголок вселенной не вышел из-под его надзора.

С открытой душой Рамзес внимал словам отца; он питал свой дух, стараясь не уронить ни крошки. Заря явилась слишком быстро, застав его врасплох.

Из-за слишком плотной растительности царский корабль не мог двигаться дальше. Сети, Рамзес и четверо моряков, вооруженные копьями, луками и метательными палками, пересели в легкую лодку из папируса; фараон сам указывал путь гребцам.

Рамзес почувствовал, что он проникает в другой мир, не имеющий ничего общего с долиной. Здесь не было и следа присутствия человека; заросли папируса, раза в четыре выше человеческого роста, порой закрывали солнце. Если бы его кожа не была покрыта толстым слоем жирного крема, царевича быстро сожрала бы армия насекомых, кружение которых создавало оглушительный шум.

Пройдя сквозь болотистый лес, челнок вынырнул на темную гладь лесного озера, в центре которого плавали два островка.

— Святые города Пе и Деп, — пояснил фараон.

— Города? — удивился Рамзес.

— Они предназначены для душ праведников; их крепость — сама природа. Когда жизнь возникла из Океана всех начал, она появилась, как холм из-под воды; вот они, два священных кургана, которые, объединенные твоим духом, образуют одну землю, обиталище богов.

Вместе со своим отцом Рамзес ступил на землю «священных городов» и очутился перед небольшим святилищем; простым шалашом из тростника, у входа в который была воткнута палка, вырезанная на конце спиралью.

— Вот символ действия, — уточнил правитель. — Каждый должен найти свое дело и выполнить его, прежде чем заняться самим собой. Дело фараона — быть первым служителем богов; если он будет думать лишь о себе, он станет тираном.

Их окружал чуждый тревожный мир; трудно было оставаться спокойным в этом хаосе жизни, постоянно находясь начеку. Один только Сети, казалось, был закрыт для каких бы то ни было переживаний, как будто эта непознаваемая природа подчинялась его воле. Если бы в его взгляде не читалась спокойная уверенность, Рамзес уже готов был поверить, что они потерялись в этих чащах гигантского папируса.

Внезапно горизонт раздвинулся; плоскодонное суденышко скользило теперь по зеленым водам, омывавшим берег, занятый рыбаками. Голые и косматые, они ютились в ветхих хижинах, ловили сетью, лесой и вершей, рассекали рыбу длинными ножами, очищали от внутренностей и оставляли вялиться на солнце. Двое из них несли карпа Нила, такого огромного, что палка, на которую его нанизали, прогибалась под тяжестью.

Застигнутые врасплох этим внезапным вторжением рыбаки казались испуганными и весьма недружелюбными; сжавшись в кучу, они выставили вперед ножи.

Рамзес приблизился; враждебные взгляды впились в него.

— Преклоните колена перед фараоном.

Пальцы разжались, и ножи, взвившись вверх, упали на мягкую почву. Подданные Сети распростерлись перед своим правителем, прежде чем предложить ему разделить их скромную пищу.

Рыбаки перешучивались с охранниками, те угощали их пивом, разлитым по кувшинам. Когда их начало клонить в сон, Сети обратился к своему сыну, озаряемый светом факелов, пламя которых отгоняло навязчивую мошкару и диких животных.

— Вот самые бедные из людей, но и они делают свое дело и ждут твоей поддержки. Фараон — тот, кто приходит на помощь слабому, защищает вдову, не дает умереть с голоду сироте, откликается на всякую просьбу о помощи, добрый пастырь, денно и нощно следящий за стадом, щит, защищающий свой народ. Тот, кого боги выбирают для исполнения высшей обязанности, о котором говорят: «Никто не голодал, пока он правил». Нет более благородной стези, чем стать Ка Египта, сын мой, питающим источником для всей страны.

Рамзес провел долгие недели с рыбаками и собирателями папируса. Он научился различать многие породы съедобных рыб и рубить легкие челноки, развил свое чутье охотника, успел потеряться в лабиринтах каналов и болот и выбраться оттуда, полюбил рассказы о могучей силе рыбаков, которые вытаскивали из воды рыбу громадных размеров, провоевав с ней несколько часов кряду.

Несмотря на свою нелегкую жизнь, они не променяли бы ее на пресное бесцветное существование жителей долины. Нескольких дней, проведенных в этом не слишком благоустроенном краю, было им достаточно; вкусив нежных ласк женщин и пополнив запасы мяса и овощей, они возвращались в свои болота Дельты.

Царевич проникся их силой; он перенял их взгляд и их слух, стал мужественнее рядом с ними, как они, не выказывал ни малейшей жалобы, когда усталость раздирала его плоть, и в который раз забыл о привилегиях собственного положения. Его сила и ловкость поражали окружающих; он в одиночку справлялся с тем, что было под силу трем бывалым рыбакам. Но подобные подвиги вызывали больше зависти, нежели восхищения, и царский сын очень скоро опять оказался в стороне от остальных.

В прошлом осталась его мечта: стать кем-то другим, отказаться от таинственной силы, вдохновлявшей его, чтобы уподобиться ближнему и жить жизнью, похожей на существование каменщиков, моряков или рыбаков. Сети довел его до границ страны, до тех затерянных ее уголков, где море, наступая, поглощало землю, и все для того, чтобы царевич познал самого себя, избавившись от иллюзий детства.

Отец покинул его. Однако накануне своего отъезда он ясно указал ему путь к власти. Слова царя были обращены к нему, и только к нему, к Рамзесу.

Сон, мгновение очарования, ничего больше. Сети говорил с ветром, с водой, с просторами Дельты. Сын, слушавший его, являлся для него лишь живым подтверждением его правоты. Увезя его на край света, он потушил его тщеславие и покончил с юношескими заблуждениями сына. Жизнь Рамзеса не была жизнью монарха.

И тем не менее он чувствовал свою близость с Сети, хотя личность его отца подавляла и уничижала; он желал внимать его учению, показать, на что он способен, превозмочь самого себя. Нет, не простой огонь горел в его душе; отец указал на него, и, что ни говори, он мало-помалу раскрывал перед сыном именно путь будущего правителя.

Никто не собирался приходить за ним; он должен был вернуться сам.

Рамзес покинул рыбаков еще до рассвета, пока те спали, сгрудившись вокруг костра. Взявшись за весла, он полным ходом направил свое плоскодонное судно на юг, не сбавляя скорости. Расположение звезд помогло ему выбрать нужное направление, затем ему оставалось положиться на собственное чутье, прежде чем он доберется до главного русла реки. В спину дул северный ветер, руки без устали продолжали грести. Устремленный к своей цели, делая лишь краткие передышки, чтобы подкрепить силы сушеной рыбой, которую он прихватил с собой, Рамзес слился с потоком. Над головой у него кружили бакланы, лучи солнца ласково согревали его.

Там, на стрелке Дельты, высилась белая стена Мемфиса.

16

Жара становилась удушающей. Люди и животные двигались медленнее, сбрасывая темп работы, в ожидании половодья, символизировавшего начало долгого периода отдыха для тех, кто не имел желания подвизаться разнорабочим на стройках фараона. Когда урожай был убран, голая земля, казалось, начинала умирать от жажды; но цвет Нила изменился: его каштановый оттенок ясно свидетельствовал о грядущем паводке, от которого зависело процветание Египта.

В больших городах люди пытались укрыться в тени; на рынках продавцы скрывались под широкими шатрами, натянутыми на колышках. Начиналось самое опасное время: пять последних дней года, которые выбивались из стройного ряда двенадцати месяцев по тридцать дней каждый. Пять дней вне обычного цикла были временем Сехмет, страшной богини с головой льва, которая могла бы погубить человечество, восставшее против Солнца, если бы создатель еще один, последний раз не вступился за него, обманув кровожадное божество и заставив его поверить, что оно поглощает человеческую кровь, тогда как оно вместо этого пило красное пиво, настоянное на пшенице. Каждый год в это самое время Сехмет насылала на страну болезни, с жадностью набрасываясь на подлецов, трусов и заговорщиков, очищая землю от их присутствия. В храмах денно и нощно читались молитвы, призванные успокоить буйство Сехмет. Фараон и сам совершал исполненные тайн обряды, которые были призваны обратить смерть в жизнь, коль скоро сила справедливости не покинула его.

В течение этих несчастных пяти дней вся деловая активность практически замирала; планы и путешествия откладывались, корабли стояли на приколе, поля оставались пустыми. Кто-то припозднившийся торопился поправить плотины, ожидая неизбежных порывов безжалостного ветра, являвшего собой гнев мстительной львицы. Без вмешательства фараона что стало бы со страной, разоряемой разгулом разрушительных сил?

Начальник охраны дворца в Мемфисе тоже предпочел бы спрятаться где-нибудь в своих приемных и там дожидаться наступления первого дня года, когда сердца, освободившись от страха, раскрывались, переполненные радостью. Но его только что вызвала к себе царица Туйа, и он терялся в догадках, пытаясь понять, зачем. Обычно он не встречался лично с царской супругой и получал распоряжения от ее камергера; почему сейчас было иначе?

Правительница внушала ему страх, как и все значительные люди; храня исключительность египетского двора, она не терпела посредственности. Разочаровать ее было непоправимым проступком.

До сих пор карьера начальника охраны дворца складывалась довольно удачно: спокойно, без похвалы и порицаний, постепенно он продвигался вверх, никого при этом не задевая. Он умел оставаться незаметным, но держаться за место, которое занимал. С момента его вступления в должность никакое чрезвычайное происшествие не нарушало спокойствие дворца.

Никакое, кроме этого внезапного вызова.

Неужели кто-то из его подчиненных, метящих занять его место, оклеветал его? Или какой-нибудь приближенный к царской семье желал его смещения? В чем его могли обвинить? Эти вопросы донимали его и вызывали невыносимые приступы мигрени.

Трясущийся, страдающий тиком, от которого у него дергался глаз, начальник охраны явился в приемный покой царицы. Хотя ростом он был выше ее, она показалась ему огромной.

Он поклонился.

— Великая Царица, да будут боги благосклонны к вам и…

— Оставим формальности; присядьте.

Правительница указала ему на удобный стул. Служака не осмеливался поднять на нее глаза. Как у такой хрупкой женщины могло быть столько властности?

— Вы знаете, наверное, что один из конюхов покушался на жизнь Рамзеса?

— Да, Великая Царица.

— Вы также, должно быть, знаете, что ведутся поиски возницы, который сопровождал Рамзеса на охоту, и, возможно, является организатором преступления.

— Да, Великая Царица.

— Вас, конечно, оповещают о продвижении этого расследования.

— Боюсь, оно будет долгим и трудным.

— «Боюсь»… Замечательное выражение! Может быть, вы боитесь обнаружить правду?

Начальник охраны вскочил, как будто его ужалила оса.

— Конечно, нет! Я…

— Садитесь и слушайте меня внимательно. У меня создалось впечатление, что кто-то старается замять это дело и свести его к факту простой защиты; Рамзес выжил, нападавший на него скончался, заказчик исчез. Зачем еще что-то искать? Несмотря на настойчивые требования моего сына, не обнаружено ничего нового. Неужели мы уподобимся варварам, для которых понятие правосудия ничего не значит?

— Великая Царица! Вы знаете, как предана вам охрана, вы…

— Я вижу лишь ее недееспособность и надеюсь, что это временно; если кто-то мешает расследованию, я это выясню. Точнее, вы мне его назовете.

— Я? Но…

— Ваше положение как нельзя лучше подходит для быстрого и незаметного расследования. Найдите возницу, который подстроил Рамзесу ловушку, и предайте его суду.

— Великая Царица, я…

— Будут какие-нибудь возражения?

Подавленный, начальник охраны почувствовал, что его пронзила одна из стрел Сехмет. Как он сможет выполнить приказ царицы, не рискуя при этом задеть чьи-нибудь интересы? Если ответственный за это покушение — человек высокопоставленный, он, несомненно, окажется гораздо более свирепым, чем Туйа… Но царица не потерпит, чтобы ее приказание не выполнялось.

— Нет, конечно. Нет… Но это будет нелегко.

— Вы это уже говорили; если я обращаюсь к вам, то не с каким-нибудь никчемным делом. Кроме того, я должна поручить вам еще одно задание, гораздо более легкое.

Туйа рассказала о подложных чернильных палочках и загадочной мастерской, где они изготавливались; благодаря сведениям, доставленным Рамзесом, она указала точное месторасположение и потребовала узнать имя хозяина.

— Эти два дела как-то связаны между собой, Великая Царица?

— Маловероятно, но… Кто знает? Ваши старания помогут нам это выяснить.

— Не сомневайтесь.

— Что ж, я на вас рассчитываю; а теперь — за дело.

Царица удалилась.

Убитый, с больной головой, чиновник думал уже, что ему остается уповать лишь на чудо.

Шенар весь сиял.

Вокруг старшего сына фараона в приемном зале дворца толпились десятки купцов, прибывших со всех концов света: с Кипра, Эгейского моря, из Финикии, Сирии, Ливана, Африки, желтокожие и узкоглазые с Востока, бледнолицые из туманного северного края, все откликнулись на его зов. Процветание Египта Сети было настолько известно, что приглашение ко двору расценивалось как великая честь; недоставало лишь посланников Хеттского царства, в последнее время довольно враждебно настроенного против действий фараона.

Для Шенара международная торговля представлялась будущим человечества. В портах Финикии в Библосе и Угарите уже стояли корабли, прибывшие с Крита, из Африки и далекого Востока. Отчего же Египет оставался в стороне от этого золотоносного пути, оправдываясь тем, что сохраняет свое лицо и древние традиции? Шенар восхищался отцом, но ставил ему в упрек отсутствие прогрессивных взглядов. На его месте он осушил бы большую часть Дельты и устроил многочисленные торговые порты на средиземноморском побережье. Как и его предки, Сети был одержим безопасностью Обеих земель; вместо того чтобы развивать оборонную систему и готовить армию к войне, не лучше ли было начать торговлю с хеттами и, если потребуется, успокоить самых воинственно настроенных, обогатив их?

Когда он вступит на трон, Шенар покончит с насилием. Он ненавидел армию, генералов и солдат, ограниченный ум военных всех мастей, господство грубой силы; не так следовало управлять, чтобы продлить свое правление. Рано или поздно побежденный народ становится победителем, восстав против завоевателя. Зато, поймав его в сети экономических законов, которые понимала и коими могла управлять лишь ограниченная каста, можно было быстро устранить всякую попытку сопротивления.

Шенар благодарил судьбу за то, что она подарила ему положение старшего сына правителя и назначенного преемника царской власти; и уж, конечно, не Рамзесу, беспокойному и мало в чем разбирающемуся, мешать воплощению его грандиозных планов. Торговая сеть, охватывающая весь цивилизованный мир, единственным и полноправным хозяином которой будет он, союзы, заключаемые в соответствии с его интересами, единственная нация, которая откажется от условных разделений и пережитков традиций… Можно ли представить себе нечто более захватывающее?

Что там Египет… Он, конечно, должен быть отправной точкой, но вскоре его уже будет недостаточно; у Юга, увязшего в традициях отцов, не было никакого будущего. Когда Шенар получит власть, он обустроит свою столицу где-нибудь в более удобной стране, откуда будет править своей империей.

Обычно заграничных купцов не принимали при дворе; почти признанный преемник Сети стремился подчеркнуть свою заинтересованность в них. Уже сейчас он подготавливал будущее, которое было не за горами. Убедить Сети изменить позицию было делом не из легких; однако монарх, даже если он чтил Маат, должен был подчиняться требованиям настоящего момента. Шенар старался найти наиболее убедительные доводы.

Прием, нельзя не признать, имел большой успех. Купцы пообещали Шенару подарить самые красивые вазы, которые только способны были изготовить их мастера; так он пополнит свою коллекцию, прославленную по всему Ближнему Востоку, до самого Крита. Чего бы он ни отдал, чтобы заполучить предмет безупречной формы, с изящными изгибами, завораживающих цветов! Удовольствие обладания удваивалось от возможности лицезреть неподдельную ценность; наедине со своими сокровищами Шенар преисполнялся наслаждения, которого никто не мог его лишить. Один из осведомителей подошел к нему, после того как он закончил разговор с азиатским торговцем.

— Небольшая неприятность, — шепнул осведомитель.

— Какого рода?

— Ваша мать не удовлетворена результатами официального расследования.

Шенар поморщился.

— Простой каприз?

— Намного больше.

— Она хочет расследовать сама?

— Она назначила начальника охраны дворца.

— Никчемный.

— И все же он может помешать.

— Пусть действует.

— А если он что-нибудь разузнает?

— Маловероятно.

— Не лучше ли заранее его обезвредить?

— Неизвестно, чем это обернется; действия идиотов не поддаются разумному осмыслению. К тому же он не найдет ничего существенного.

— Какие у вас будут распоряжения?

— Наблюдать и держать меня в курсе.

Осведомитель исчез, и Шенар возвратился к своим гостям. Несмотря на раздражение, он улыбался, стараясь быть приветливым.

17

Вход в северный порт Мемфиса находился под постоянным наблюдением речного патруля; движения судов были тщательно расписаны, чтобы не допустить аварии. Каждая единица определялась и, в случае скопления других судов, должна была ждать, прежде чем занять свое место.

Смотритель главного канала следил за всем этим почти рассеянно; в обеденный час движение, как правило, замедлялось. С вершины белой башни, раскаленной палящими лучами солнца, охранник не без гордости наблюдал за просторами Нила, каналами и зелеными полями, широта которых свидетельствовала о приближении к Дельте. Меньше чем через час, когда солнце сдвинется с точки зенита и начнет клониться к закату, он вернется к себе, в маленький домик в пригороде, и отдохнет после обеда, а потом сможет поиграть с детьми.

Желудок настойчиво требовал пищи; охранник принялся за сухой хлебец с салатом, собранным этим же утром. Его работа была сложнее, чем казалось на первый взгляд, ведь она требовала большой сосредоточенности.

Вдруг — странное зрелище.

Сначала он подумал, что это обман зрения, вызванный полуденной жарой; затем, забыв про свою нехитрую закуску, он уставился на странное суденышко, которое протискивалось между двумя шаландами, груженными амфорами и мешками с зерном.

Это была лодка из папируса… На борту — юный атлет, работавший веслом, как одержимый!

Обычно подобные лодки не покидали водного лабиринта Дельты… К тому же она не числилась в списке кораблей, имевших разрешение появляться сегодня в порту! Воспользовавшись зеркалом, охранник послал оптический сигнал группе экстренного вмешательства.

Три быстрые лодки, управляемые хорошо обученными гребцами, окружили незваного гостя, вынудив его остановиться. Царевич Рамзес сошел на землю в сопровождении двух охранников.

Красавица Исет не стала сдерживать своего гнева:

— Почему Рамзес отказывается меня видеть?

— Не знаю, — ответил Амени, у которого все еще шумело в голове.

— У него неприятности?

— Надеюсь, что нет.

— Он говорил с тобой обо мне?

— Нет.

— Тебе следовало бы быть несколько разговорчивее, Амени!

— Это не обязательно для личного секретаря.

— Я приду завтра.

— Как изволите.

— Постарайся быть немного сговорчивее; если ты откроешь мне его дверь, ты будешь вознагражден.

— Моей зарплаты мне вполне хватает.

Красавица пожала плечами и удалилась.

Амени был озадачен. С самого своего возвращения из Дельты Рамзес заперся у себя и не произнес ни слова. Он едва прикасался к пище, приносимой ему его другом, и все перечитывал высказывания мудреца Птах-Хотепа или сидел на террасе, глядя на город и высящиеся вдали пирамиды Гизеха и Саккары.

Не вызывая у царевича особого интереса, Амени все же рассказал ему о результатах своих поисков. Вне всякого сомнения, по обрывкам документов, подозрительная мастерская принадлежала важному лицу, на которого работало множество мастеров, однако Амени всегда наталкивался на стену молчания, не в силах сломить ее.

Сам не свой от радости, Неспящий ликуя встретил своего хозяина и не отходил теперь от него ни на шаг, боясь опять потерять его; ластясь или разлегшись у ног царевича, пес золотисто-желтого окраса, с висячими ушами и хвостом закорючкой, оставался при нем бессменным стражем. Один он удостаивался разговоров с царевичем.

Накануне нового года и праздника половодья красавица Исет окончательно потеряла терпение и, несмотря на запрет своего любовника, пришла к нему на террасу, где он размышлял в обществе своего пса. Неспящий оскалился, зарычал и навострил уши.

— Успокой своего зверя!

Ледяной взгляд Рамзеса заставил строптивую остановиться.

— Что происходит? Скажи мне, прошу тебя!

Рамзес отвернулся, полный безразличия.

— Ты не имеешь права так со мной обращаться… Я переживала за тебя, я люблю тебя, а ты даже не хочешь взглянуть на меня!

— Оставь меня одного.

Она упала на колени, умоляя:

— Одно слово!

Неспящий немного успокоился.

— Чего ты хочешь?

— Посмотри на Нил, Исет.

— Могу я приблизиться?

Он не ответил. Она подошла, пес не стал ей препятствовать.

— Звезда Сотхи скоро выйдет из мрака, — указал Рамзес, — завтра она поднимется на востоке вместе с солнцем и провозгласит рождение новой воды.

— Разве так не происходит каждый год?

— Ты не понимаешь, что этот год будет непохож на все другие?

Серьезность царевича удивила красавицу Исет; она не могла ему лгать.

— Нет, я не понимаю.

— Посмотри на Нил.

С большой нежностью она взяла его под руку.

— Не говори со мной загадками; я тебе не враг. Что с тобой произошло в Дельте?

— Мой отец открыл мне меня самого.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не имею права на побег; скрываться было бы бесполезно.

— Я верю в тебя, Рамзес, какова бы ни была твоя судьба.

Он тихо погладил ее по волосам. Она смотрела на него, не отрываясь: там, в землях Севера, он перенес испытание, полностью изменившее его.

Подросток вернулся мужчиной.

Мужчиной завораживающей красоты, мужчиной, в которого она была безнадежно влюблена.

Специалисты, следящие за разливами Нила, не ошиблись, объявив день, когда вода пойдет на приступ берегов Мемфиса.

Сразу же начались приготовления к празднику; повсюду провозглашали, что богиня Исида, в конце долгого поиска обрела и вернула к жизни Озириса. Сразу за восходом солнца плотина, закрывавшая главный канал, проходящий через город, была открыта, и поток прибывающей воды с ревом ринулся в русло канала; чтобы вода прибывала, не разрушая, в канал бросали множество статуэток. Они символизировали Хапи, плодородную силу Нила, и представлялисобой двуполое божество в виде мужчины с набухшими грудями, ворохом папируса на голове и подносами, полными яств, в руках. В каждой семье хранился фаянсовый кувшин, наполненный водой прилива, наличие которой должно было обеспечить процветание.

Во дворце было оживленно. Меньше чем за час образовалась процессия, которая должна была спускаться к Нилу, с фараоном во главе, для отправления ритуала принесения даров. Каждый с нетерпением ожидал, какое место будет ему отведено в этом ряду, представлявшем придворную иерархию, готовую предстать перед народом.

Шенар не находил себе места. В десятый раз он обращался с вопросом к камергеру.

— Отец уже подтвердил мое назначение?

— Нет еще.

— Неслыханно! Спросите у ответственного за ритуал.

— Правитель, возглавив шествие, сам раскроет порядок построения.

— Все и так его знают.

— Извините, я ничего не могу сказать заранее.

Шенар стал нервно поправлять складки своего длинного льняного одеяния, проверяя пальцами колье из трех рядов бусин халцедона. Ему бы хотелось выглядеть более ослепительно, но он не должен был затмевать собственного отца. Слухи подтверждали: Сети намеревался внести некоторые изменения в протокол, посоветовавшись с супругой. Но отчего же его не допустили на этот совет? Если царственная чета держала его на расстоянии, это означало, что на горизонте появилась немилость. И кто иной мог быть виновником этого, как не заносчивый Рамзес?

Шенар, конечно, ошибся, недооценивая своего младшего брата. Эта змея исподтишка плела бесконечные интриги против него и собиралась нанести решающий удар, оклеветав его. Туйа слушала его ложь и оказывала влияние на мужа.

Да, таков и был план Рамзеса: занять первое место, сразу после царственной четы, в праздничной процессии во время всенародной церемонии и доказать, что он опередил своего старшего брата.

Шенар попросил аудиенции у своей матери.

Две жрицы завершали ритуал одевания величественной супруги правителя, прическа которой и корона, увенчанная двумя высокими перьями, говорила о том, что она воплощает собой дыхание жизни, оплодотворяющей всю страну. Благодаря ее присутствию засуха отступит и вернется плодородие.

Шенар склонился перед матерью.

— Отчего эта неопределенность на мой счет?

— На что ты жалуешься?

— Разве я не должен был занять место подле отца во время ритуала принесения даров Нилу?

— Это ему решать.

— Разве вы не знаете о его решении?

— Неужели ты потерял доверие к своему отцу? Обычно ты первый воздаешь хвалы мудрости его решений.

Шенар умолк, пожалев о своем нетерпении. Перед матерью он чувствовал себя неуверенно; действуя без напора, но с поражающей точностью, она пронзала его защитный панцирь, попадая в самую точку.

— Нет, я ценю их по-прежнему, будьте уверены.

— В таком случае почему ты беспокоишься? Сети поступит так, как нужно на благо Египта. Ведь это главное?

Чтобы занять чем-то руки и голову, Рамзес переписывал на папирусе высказывание мудрого Птах-Хотепа: «Если ты проводник, назначенный указывать путь многим, — говорил он, — ищи любой возможности быть действенным, так чтобы твое правление не знало недостатков». Царевич проникся этой мыслью, как если бы древний автор через века обращался прямо к нему.

Меньше чем через час ответственный за ритуал придет за ним и укажет ему место в процессии. Если его интуиция не обманывала его, он займет место, обычно достававшееся Шенару. Рассудок требовал, чтобы Сети не менял установленный порядок; но отчего же тогда протокол хранил эту тайну об иерархии, которая должна была открыться народу, на глазах у толпы, скопившейся по обоим берегам Нила? Фараон готовил удар молнии. И этот удар — замена Шенара Рамзесом.

Никакой закон не требовал от правителя назначать своим преемником именно старшего сына, ему даже не запрещалось выбирать его среди знати. Множество фараонов и их жен принадлежало к семьям скромного достатка или не имевшим никаких сношений со двором. Сама Туйа была провинциалкой без приданого.

Рамзес перебирал в памяти моменты, прожитые рядом с отцом; ни один нельзя было назвать случайным. Внезапно вторгаясь в его тихое существование, резкими вспышками просветляя его ум и давая по-новому осознать реальность, Сети сорвал с него покров иллюзий, чтобы дать ему увидеть его настоящую природу. Подобно тому как лев появляется на свет, чтобы быть царем зверей, Рамзес чувствовал, что был рожден, чтобы править.

В противоположность тому, что он думал, он не располагал никакой свободой; судьба сама прокладывала его жизненный путь, и Сети строго следил за тем, чтобы он не уклонялся от начертанного.

Многочисленные зеваки толпились у ограждений, выставленных вдоль дороги, которая вела от дворца к реке; это была одна из редких возможностей увидеть фараона, его супругу, их детей и главных сановников, именно в этот день праздника, который отмечал рождение нового года и возвращение воды.

Из окна своей резиденции Шенар наблюдал за любопытными, которые через несколько минут окажутся свидетелями его падения. Сети даже не дал ему возможности отстоять свою правоту и показать, что Рамзес не в состоянии управлять государством. Не обладая прозорливостью, монарх вынужден был принимать спорные и несправедливые решения.

Большинство придворных этого просто не допустят. Шенару оставалось объединить их и сформировать оппозицию, влиянием которой Сети не мог бы пренебречь. Многие высокопоставленные сановники доверяли Шенару; если Рамзес сделает какие-нибудь неверные шаги, его старший брат быстро вернет себе утраченное положение. А если он сам не допустит ошибок, Шенар расставит ему ловушки, в которые тот непременно попадется.

Главный распорядитель ритуала попросил старшего сына царя следовать за ним, процессия должна была вот-вот начаться.

Рамзес последовал за распорядителем ритуала.

Процессия разворачивалась от дверей дворца до самого квартала храмов. Царевича проводили к самому началу, где располагалась царственная чета, перед которой располагался один лишь человек, открывавший путь. Жрецы с бритыми головами, одетые в белое, смотрели, как проходит младший сын Сети, величественная осанка которого не могла не удивить их. Для некоторых он все еще был подростком, интересовавшимся одними играми и бесконечными развлечениями, которому была уготована жизнь легкая и незначительная.

Рамзес двигался вперед.

Он прошел мимо нескольких влиятельных придворных и знатных дам с их пышным окружением. Впервые младший царевич появился перед народом. Нет, то был не сон; его отец, в первый день нового года, собирался приблизить его к трону.

Однако шествие внезапно остановилось.

Распорядитель попросил его занять место за главным жрецом Птаха, далеко от царственной четы и от Шенара, который, находясь по правую руку от отца, по-прежнему представлялся назначенным преемником Сети.

Два дня Рамзес ничего не ел и ни с кем не разговаривал.

А Амени, понимая огромное разочарование своего друга, старался не показываться ему на глаза и молча ждал; как тень, он сторожил царевича, не надоедая ему. Конечно, Рамзес лишился теперь своего беззаботного спокойствия, и с этих пор его место среди придворных, которым надлежало участвовать во всех государственных ритуалах, однако статус его ничем не отличался от положения простого сановника. По всеобщему мнению, Шенар остался наследником короны.

Золотисто-желтый пес с висячими ушами почувствовал грусть своего хозяина и не требовал ни обычных прогулок, ни игр. Благодаря его преданности царевич выбрался из темницы, в которую сам себя заточил: кормя Неспящего, он согласился, наконец, принять пищу, которую приносил ему его личный секретарь.

— Я просто тщеславный дурак, Амени. Мой отец преподнес мне хороший урок.

— Зачем ему мучить тебя?

— Мне казалось, что я не настолько глуп.

— Неужели власть так много значит?

— Власть — нет, но самореализация — да! И я был уверен, что создан править. Мой отец отстранил меня от трона, я был слеп.

— Примешь ли ты свое будущее?

— А у меня есть будущее?

Амени уже начал сомневаться, в уме ли его друг. Отчаяние Рамзеса было столь глубоко, что оно могло толкнуть его на безумные поступки, чтобы разрушить себя. Одно лишь время могло сгладить разочарование, но терпение не числилось среди добродетелей царевича.

— Сари зовет нас на рыбалку, — ненавязчиво предложил Амени. — Не хочешь немного развеяться?

— Как скажешь.

Юный писарь едва сдерживал нахлынувшую радость: если Рамзес вновь откроет скромные удовольствия повседневной жизни, он быстро оправится.

Бывший наставник Рамзеса и его супруга собрали самых блестящих и образованных молодых людей, чтобы приобщить их к изысканному удовольствию рыбалки с удочкой на пруду, где разводили рыбу. Каждому участнику предоставлялся треножник и удочка из дерева акации; самый удачливый будет провозглашен победителем конкурса и выиграет великолепный папирус, повествующий о приключениях Синухе, — классический роман, которым зачитывалось не одно поколение грамотных людей.

Рамзес уступил свое место Амени, который весьма ценил это небывалое развлечение. Вряд ли он мог понять, что ни его дружба, ни любовь красавицы Исет не в силах погасить огонь, пожиравший его душу. Время лишь расшевелит это ненасытное пламя, которому он будет жертвовать все подряд. Что бы там ни готовила ему судьба, он не примет обывательского существования. Лишь два человека внушали ему восхищение: его отец, правитель, и его мать, царица. Именно их взгляды он хотел разделять, и ничьи другие.

Добрый Сари положил руку на плечо своего бывшего ученика.

— Эта игра тебе наскучила?

— Твой прием вполне удался.

— Твое присутствие уже было гарантией успеха.

— Ты смеешься?

— Нисколько; у тебя теперь определенное положение. Многие придворные восхищались тобой во время процессии.

Жизнерадостный Сари казался искренним; он отвел Рамзеса в беседку, где разливали холодное пиво.

— Статус царского писаря самое завидное место, какое только можно себе вообразить, — заявил он воодушевленно. — Ты пользуешься доверием правителя, ты имеешь доступ к казне и житнице, ты получаешь немалую долю даров, приносимых в храмы, ты хорошо одет, у тебя есть лошади и лодка, ты живешь в прекрасном имении, ты получаешь доход со своих полей, усердные слуги заботятся о том, чтобы тебе было хорошо. Твои руки не натружены, твои ладони белые и мягкие, спина твоя крепка, тебе не приходится таскать тяжести, работать с киркой или мотыгой, тебя не призывают на хозяйственные работы, твои распоряжения выполняются немедленно. Твоя дощечка, твои кисти и твой свиток папируса обеспечивают тебе процветание и делают тебя богатым и уважаемым. «А слава?» — спросишь ты меня. Но она ждет тебя! Современники царских писарей ушли в царство мертвых, а потомки славят писателей.

— Будь писарем, — ровным голосом продекламировал Рамзес, — ибо книга переживет и стелу, и пирамиду, она сохранит твое имя лучше любого памятника. Для наследников писари оставят свои собрания мудрости; жрецы, отправляющие по ним погребальные обряды, — это их труды. Их сыновья — дощечки, на которых они пишут; камень, покрытый иероглифами, — их супруга. Самые прочные здания исчезают, ветшая и разваливаясь, творение же писаря проходит через века.

— Восхитительно! — воскликнул Сари. — Ты не пропустил ни слова из моего наставления.

— Это слова наших предков.

— Да, да, конечно… Но ведь это я передал их тебе.

— Я признателен тебе за это.

— Я все больше горжусь тобой! Будь хорошим царским писарем и забудь обо всем остальном.

Другие приглашенные также требовали внимания хозяина дома. Все вокруг вели пустые разговоры, потягивали пиво, удили рыбу, с важным видом сообщали друг другу общеизвестные «новости». Рамзес скучал, чувствуя себя чужим в этом самодостаточном мирке, удовлетворенном своей посредственностью и нехитрыми привилегиями.

Старшая сестра нежно взяла его за руку.

— Ты счастлив? — спросила Долент.

— Разве не видно?

— Как я тебе?

Он отстранился и посмотрел на нее. Платье ее было несколько необычно, более ярких цветов, парик слишком сложный, однако она казалась менее усталой и безразличной, чем всегда.

— Ты прекрасная хозяйка дома.

— Комплимент от тебя… Это такая редкость!

— И оттого более ценный.

— Все оценили твой выход в свет во время ритуала принесения даров Нилу.

— А между тем я оставался неподвижным и не произнес ни слова.

— Именно… Такой сюрприз! Двор ожидал иной реакции.

— Какой же?

В колючих глазах Долент промелькнуло что-то злое.

— Возмущение… Даже бунт. Когда ты не получаешь того, чего хочешь, ты становишься таким резким… обычно. Неужели лев обратился в ягненка?

Рамзес сжал кулаки, чтобы не дать ей пощечину.

— Ты знаешь, чего я хочу, Долент?

— То, чем обладает твой брат, и чего тебе не видать.

— Ошибаешься, я не завистливый. Я ищу свою правду. И ничего больше.

— Наступает время отдыха; в Мемфисе скоро будет не продохнуть. Мы отправляемся в нашу резиденцию в Дельте. Едем с нами, мы так редко собираемся семьей! Ты научишь нас управлять лодкой, будем плавать и ловить большую рыбу.

— Мой пост…

— Едем, Рамзес. Раз теперь все ясно, удели немного внимания близким и не отталкивай их любовь.

Раздался радостный крик победителя рыболовного конкурса. Хозяйка дома вынуждена была отвлечься, чтобы поздравить выигравшего, а ее супруг преподнес ему папирус с приключениями Синухе.

Рамзес подозвал Амени.

— Моя удочка сломалась, — признался юный писарь.

— Идем отсюда.

— Уже?

— Игра окончена, Амени.

Шенар, как всегда разодетый, подошел к Рамзесу.

— Жаль, что я не смог прийти раньше, чтобы полюбоваться на твое умение.

— Амени участвовал вместо меня.

— Временная усталость?

— Думай, что хочешь.

— Это хорошо, Рамзес, с каждым днем ты все больше осознаешь свое место. Тем не менее я ждал благодарности.

— В честь чего?

— Если тебе позволили участвовать в этом замечательном шествии, то только благодаря моему вмешательству: Сети не хотел допускать тебя. Честно говоря, он опасался, что ты будешь не на уровне. К счастью, ты держался более или менее сносно; продолжай в том же духе, и мы останемся в хороших отношениях.

Сопровождаемый своей свитой, Шенар удалился. Сари и его супруга поклонились ему, обрадованные его нежданным появлением.

Рамзес гладил своего пса по голове, почесывая ему переносицу; от удовольствия Неспящий закрыл глаза. Царевич рассматривал околополярные звезды, которые считались немеркнущими. По словам древних, они представляли в потустороннем мире сердце воскресшего фараона, как только божественный суд признавал его «судящим по справедливости».

Обнаженная красавица Исет обняла его за шею.

— Оставь ты эту собаку… Я, в конце концов, начну ревновать. Ты берешь меня, а потом оставляешь!

— Ты заснула, а мне не спалось.

— Если поцелуешь, я открою тебе маленький секрет.

— Ненавижу шантаж.

— Мне удалось получить приглашение твоей старшей сестры; тебе будет не так одиноко в кругу твоих родственников, и мы, наконец, оправдаем слухи, которые нас уже поженили.

Она так нежно стала ласкаться к нему, что он не смог отстранить ее; он взял ее на руки, прошел через террасу, положил любовницу на кровать и растянулся, давя ее красивое тело.

Амени был счастлив, к Рамзесу вернулся его зверский аппетит.

— Все готово к отъезду, — гордо объявил он, — я сам проверил весь багаж. Этот отдых пойдет нам на пользу.

— Ты его заслужил, хоть выспишься.

— Если я начал работу, я уже не могу остановиться.

— У моей сестры ты вынужден будешь оставаться праздным.

— Боюсь, что нет. Твой пост требует изучения множества дел и…

— Амени! Ты умеешь расслабляться?

— Каков хозяин, таков и слуга.

Рамзес взял его за плечи.

— Ты мне не слуга, ты мой друг. Послушай моего совета, отдохни несколько дней.

— Попробую, но…

— Что-то не так?

— Эти подложные чернильные палочки, эта подозрительная мастерская… Я хочу добиться правды.

— А доступна ли она нам?

— Ни Египет, ни мы сами не должны допускать подобных растрат.

— Из тебя выйдет государственный деятель.

— Ты думаешь так же, как я, я в этом уверен.

— Я попросил у матери, чтобы она помогла нам.

— Это… это замечательно!

— Но на данный момент — ничего нового.

— Мы сумеем.

— Мне смешны все эти чернильные палочки и мастерские, но я хочу взглянуть в глаза тому, кто пытался убить тебя, и тому, кто отдал такое приказание.

Решительность Рамзеса потрясла его личного секретаря.

— Моя память мне не изменила, Амени.

Сари зафрахтовал роскошное судно, на борту которого свободно размещалось тридцать человек. При одной мысли, что ему предстоит пересечь настоящее море, образовавшееся в результате разлива реки, и провести время в богатом имении, стоящем на вершине холма посреди пальмовой рощи, он млел от удовольствия. Жара там не такая изнуряющая, и дни проходят незаметно, в пленительной, томной неге.

Капитан торопился отплыть; речной патруль только что выдал ему разрешение покинуть порт. Если он пропустит свою очередь, придется ждать еще два-три часа.

— Рамзес опаздывает, — с сожалением сказала Долент.

— Однако красавица Исет уже на борту, — заметил Сари.

— А его вещи?

— Доставлены на рассвете. До наступления жары.

Долент в нетерпении заерзала:

— Вот и его секретарь!

Амени бежал, ноги так и мелькали. Непривычный к такого рода пробежкам, он должен был отдышаться, прежде чем что-либо сказать.

— Рамзес исчез, — выдохнул он.

19

Путник в сопровождении желтого пса с висячими ушами нес на спине свернутую циновку, стянутую ремнем; в левой руке у него был кожаный мешок с набедренной повязкой и сандалиями, в правой — посох. Когда он останавливался, чтобы передохнуть, он разворачивал циновку, устраивался в тени дерева и засыпал, охраняемый своим верным спутником.

Первую часть пути царевич Рамзес прошел по воде, вторую — пешком. Выбирая узкие тропы, пересекающие холмы, выступающие из воды, он проходил через деревни, обедая за одним столом с крестьянами. Устав от города, он открывал спокойный мир, близкий ему, живущий в беспрестанно возобновляющейся последовательности времен года и праздников.

Рамзес не предупредил ни Амени, ни красавицу Исет; он хотел уйти один, как простой житель Египта, решивший навестить семью или направляющийся на одну из строек, открытых во время половодья.

По пути от деревни до деревни он порой окликал паромщика на перевозе, как все, у кого не было лодки, даже какой-нибудь захудалой. По обширной водной глади скользили десятки лодок разной величины, в некоторых было полно детей, им не сиделось на месте, и порой они падали за борт и барахтались с шумом и брызгами.

Время отдыха, игр и путешествий… Рамзес чувствовал дыхание народа Египта, его неудержимую и безмятежную радость, покоящуюся на доверии к фараону. Повсюду о Сети отзывались с уважением и благоговением; его сын испытывал от этого невыразимую гордость и дал себе слово быть достойным отцовской славы, даже если ему суждено остаться царским писцом, всего лишь обязанным следить за поступлением зерна или записывать постановления.

У самых границ Файюма, зеленой провинции, где царил Собек, бог-крокодил, на благодатных землях Мер-Ура, возделываемых лучшими садоводами, раскинулся царский гарем. Разветвленная сеть каналов, проложенных со знанием дела, орошала это обширное поместье, которое многие считали самым красивым в Египте; знатные пожилые дамы отправлялись сюда спокойно доживать свой век, с восхищением наблюдая за прекрасными молодыми женщинами, которых брали сюда работать в ткацких мастерских и школах поэзии, музыки и танца. Искусные в изготовлении эмали оттачивали свое мастерство рядом с ювелирами. Как настоящий улей, гарем гудел от беспрестанной деятельности.

Прежде чем ступить на порог поместья, Рамзес сменил набедренную повязку, надел сандалии и отряхнул от пыли свою собаку. Решив, что теперь можно представиться, он подошел к охраннику с неприятным лицом.

— Я пришел к другу.

— Твое рекомендательное письмо, юноша?

— Я в нем не нуждаюсь.

Страж повел шеей.

— Отчего же?

— Я царевич Рамзес, сын Сети.

— Ты смеешься надо мной! Сын царя никогда не путешествует без свиты.

— Мне достаточно моего пса.

— Иди своей дорогой, юноша, твои шутки здесь ни к чему.

— Я приказываю вам посторониться.

Твердый тон и жесткий взгляд удивили охранника. Что делать: оттолкнуть непрошенного гостя или принять меры предосторожности?

— Как зовут твоего друга?

— Моис.

— Подожди здесь.

Неспящий сел на лапы в тени платана. Воздух здесь был благоуханный; сотни птицы вили свои гнезда на деревьях гарема. Можно ли было найти где-нибудь более приятный уголок?

— Рамзес!

Оттолкнув стражника, Моис кинулся к Рамзесу; друзья обнялись, затем прошли в ворота; за ними последовал Неспящий, отчаянно нюхая воздух, настолько соблазнительны были запахи, доносившиеся из кухни сторожевого поста.

Моис и Рамзес двинулись по выложенной плитами аллее, петлявшей между смоковницами и выходившей на небольшой водоем, весь в белых лотосах на толстых широких листьях. Друзья присели на скамью, сложенную из трех блоков известняка.

— Какой приятный сюрприз, Рамзес! Тебе назначили сюда?

— Нет, я просто захотел тебя навестить.

— И ты пришел один, без свиты?

— Ты удивлен?

— Это в твоем духе! Что ты делал с тех пор, как компания наша распалась?

— Я стал царским писцом и думал, что мой отец назначит меня преемником.

— С согласия Шенара?

— Конечно, это была всего лишь мечта, но я уперся. Когда отец публично указал мне мое скромное место, иллюзия пропала, но…

— Но?

— Но сила, та сила, которая заставила меня поверить в мои возможности, все еще не отпускает меня. Вести сонное существование как какой-нибудь богатенький сынок мне претит. Что нам делать с этой жизнью, Моис?

— Да, это единственный важный вопрос, ты прав.

— Как ты на него ответишь?

— Никак, как и ты. Я один из помощников начальника гарема, я работаю в ткацкой мастерской, слежу за работой, у меня пятикомнатный дом с садом, изысканная пища. Благодаря библиотеке гарема я, еврей, имею доступ ко всей мудрости египтян! Чего еще желать?

— Красивую женщину.

Моис улыбнулся.

— Этого здесь в избытке. Ты уже успел влюбиться, Рамзес?

— Может быть.

— Кто она?

— Красавица Исет.

— Лакомый кусочек, ничего не скажешь, я почти завидую… Но почему ты говоришь «может быть»?

— Она замечательная, мы прекрасно ладим друг с другом, но я не могу сказать, что люблю ее. Я представлял любовь иначе, более напряженной, безумной, более…

— Не мучайся и пользуйся настоящим моментом — совет, достойный арфистов, услаждающих наш слух на приемах…

— А ты, ты нашел свою любовь?

— Скорее, влюбленности… Но ни одна меня не удовлетворяет. Меня также сжигает пламя, которое я не знаю, как назвать. Как быть, забыть о нем или позволить ему разгореться?

— У нас нет выбора, Моис. Если мы попытаемся уйти от этого, нас поглотит пучина мрака.

— Ты полагаешь, что этот мир — это свет?

— Свет пронизывает этот мир.

Моис поднял глаза к небу.

— Может быть, он прячется в центре солнца?

Рамзес заставил друга опустить глаза.

— Не смотри на него прямо, оно ослепит тебя.

— То, что скрыто, откроется мне.

Испуганный крик прервал их беседу: по ближайшей аллее неслись две девушки-ткачихи, убегая со всех ног.

— Теперь моя очередь тебя удивить, — сказал Моис. — Идем, изгоним беса, который страшит этих несчастных.

Виновник переполоха вскоре показался на глаза; стоя на колене, он подобрал рептилию красивого темно-зеленого цвета и сунул ее в свой мешок.

— Сетау!

Знаток змей не выказал никаких эмоций. Поскольку Рамзес не мог прийти в себя, оттого что застал его здесь, тот объяснил, что продажа яда в опытную мастерскую гарема обеспечивала ему значительный доход; к тому же возможность провести несколько дней в компании Моиса несказанно обрадовала его. Поскольку ни тот, ни другой не были скованы удушающими узами нравственных принципов, они жили в свое удовольствие, пока судьба не решит опять разлучить их.

— Я научил Моиса некоторым хитростям моего искусства. Закрой глаза, Рамзес.

Когда царевичу разрешили открыть глаза, Моис, твердо стоя на ногах, держал в правой руке тонкую палку темно-коричневого цвета.

— То же мне. Подвиг.

— Взгляни получше, — сказал Сетау.

Палка вдруг ожила, взвившись кольцами. Моис бросил на землю эту довольно большую змею, которую Сетау тут же подобрал.

— Как тебе этот фокус природы? Немного хладнокровия — и можно удивить кого угодно, даже сына царя!

— Что ж, научи меня управляться с такими палками.

— Почему бы нет?

Трое друзей удалились во фруктовый сад, где Сетау собирался обучать своих приятелей: обращение с живой рептилией требовало сноровки и точности.

Стройные девушки повторяли свой танец, больше походивший на акробатический номер. Облаченные в набедренные повязки средней длины, держащиеся на двух лентах, перекрещенных на груди и на спине, с волосами, забранными в хвост на макушке, с маленьким деревянным шариком на конце, они исполняли сложные трюки дружно, как по команде.

Рамзес наслаждался этим зрелищем благодаря содействию Моиса, которого обожали танцовщицы, но тот почему-то становился все мрачнее. Сетау не разделял увлечения двух своих приятелей; непрекращающиеся встречи со змеями, носителями скоропостижной и неизбежной смерти, придавали его жизни неповторимый вкус. Моис хотел бы пережить страсть, подобную этой, но он находился в сетях бесконечных поручений, которыми, однако, никогда не пренебрегал, рассчитывая однажды, в скором времени, занять пост начальника гарема.

— Настанет день, — пообещал он Рамзесу, и я оставлю все.

— Что ты хочешь сказать?

— Я сам еще не знаю, но эта жизнь становится для меня все невыносимее.

— Мы можем уйти вместе.

Танцовщица с благоухающим телом пролетела мимо, слегка коснувшись обоих юношей, однако не сумела их отвлечь. Когда выступление окончилось, они, тем не менее, согласились разделить угощение с чаровницами, расположившимися на берегу небольшого пруда с синей водой. На царевича посыпалось множество вопросов о дворе, о должности царского писца, о планах на будущее, но он был резок — отвечать не хотелось. Разочарованные собеседницы принялись читать наизусть стихотворные цитаты, показывая тем самым свою образованность.

Рамзес заметил, что одна из них сидит молча. На вид младше своих подруг, с черными блестящими волосами, зелено-голубыми глазами, она была восхитительна.

— Как ее зовут? — спросил Рамзес у Моиса.

— Нефертари.

— Почему она такая робкая?

— Она из скромной семьи и только что поступила в гарем; ее взяли благодаря ее ткацкому мастерству. Во всем она оказалась впереди своих подруг. Девушки из богатых семей не могут ей этого простить.

С еще большей настойчивостью чаровницы попытались привлечь внимание царевича; слухи донесли, что Рамзес женится на красавице Исет, но разве сердце царевича не шире, не щедрее, чем сердца остальных мужчин? Рамзес оставил кокеток и присоединился к Нефертари.

— Я не помешаю?

Внезапность и напор обезоружили ее, она подняла на Рамзеса встревоженный взгляд.

— Извините, но вы казались такой одинокой здесь.

— Я просто… думала.

— Что же беспокоит такую светлую голову?

— Мы должны выбрать одно из выражений мудрого Птах-Хотепа и объяснить его.

— Я бесконечно уважаю этот труд. Какое же вы выбрали?

— Я еще не знаю.

— Какому делу вы собираетесь себя посвятить, Нефертари?

— Искусству цветов. Я хотела бы составлять букеты в дар богам и в течение года находиться в храме как можно дольше.

— Почему такая серьезность?

— Я люблю размышление, в нем я черпаю свою силу. Разве не сказано, что молчание позволяет душе расти, как цветущему дереву?

Наставница танцовщиц попросила их собраться и пойти переодеться перед уроком грамматики. Нефертари поднялась.

— Подождите… Не согласитесь ли вы оказать мне одну услугу?

— Наставница очень строгая и не любит, когда опаздывают.

— Какое выражение вы выберете?

Ее улыбка усмирила бы и самого пылкого завоевателя.

— «Совершенное слово сокрыто глубже, чем зеленый камень; и все же его можно найти у работниц, трудящихся на мельнице».

И она исчезла, легкая, просветленная.

20

Рамзес провел целую неделю в гареме Мер-Ура, но так и не представилось случая вновь увидеть Нефертари; Моис мог уделять своему другу совсем немного времени из-за работы, которую давал ему его непосредственный начальник, ценящий быстроту исполнения поручений. И тем не менее, они черпали в своих беседах новую силу и пообещали друг другу, что не позволят лениться своему сознанию.

Скоро присутствие младшего сына Сети превратилось в целое событие; знатные пожилые дамы стремились с ним поговорить, некоторые засыпали его своими воспоминаниями и советами. Множество ремесленников и служащих приходили засвидетельствовать ему свое почтение. Что касается управляющего, он не уставал оказывать царевичу всевозможные знаки внимания, надеясь, что тот расскажет отцу о его хорошем управлении. Укрыться где-нибудь в саду с книгой, чтобы спокойно почитать труды древних, стало почти невозможно; чувствуя себя пленником в этом раю, царевич взял свой дорожный мешок, циновку и посох и ушел оттуда, никого не предупреждая. Моис, конечно, поймет его.

Неспящий отяжелел; несколько дней ходьбы, несомненно, вернут ему былую легкость.

Начальник охраны дворца выбивался из сил. Никогда еще за все время его службы он столько не работал, стараясь успеть повсюду, то опрашивая десятки служащих, занимавших различные посты, то погружаясь в тщательную проверку данных, то опять возвращаясь к допросам и угрожая отвечавшим страшными мерами.

То ли кто-то мешал следствию, то ли административная машина совсем вышла из строя, трудно было разобраться. Несколько раз пытались на него оказать давление, но кто это был, выяснить так и не удалось; и ко всему прочему, правительница была для него страшнее, чем кто-либо из придворных, пусть даже самых грозных.

Когда он уверился, что исчерпал все свои возможности, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки, он явился к Туйе.

— Могу заверить Великую Царицу в моей полнейшей преданности.

— Меня больше интересует эффективность ваших действий.

— Вы просили меня установить правду, какой бы она ни была.

— Да, это так.

— Вы, несомненно, не будете разочарованы, так как…

— Это уж я решу сама, и давайте вернемся к делу.

Начальник охраны не решался начать.

— Я хочу заметить, что моя ответственность…

Взгляд царицы заставил чиновника прервать эту речь в свою защиту.

— Услышать правду, Великая Царица, иногда бывает довольно тяжело.

— Я вас слушаю.

Он сглотнул.

— Так вот, должен объявить вам о двух катастрофах.

Амени тщательно переписывал постановления, которые следовало знать каждому царскому писарю. Хотя недоверие Рамзеса его задело, он знал, что царевич вернется. Поэтому он продолжал свою работу личного секретаря как ни в чем не бывало.

Когда Неспящий запрыгнул к нему на колени и облизал его щеки своим мягким влажным языком, Амени забыл об упреках и радостно приветствовал Рамзеса.

— Я был уверен, что не застану тебя здесь, — признался царевич.

— И на кого остались бы ежедневные дела?

— На твоем месте я бы не простил, что меня так бросили.

— Однако ты на своем месте, а я — на своем. Боги так распорядились, и мне этого вполне достаточно.

— Прости меня, Амени.

— Я поклялся быть верным и сдержу свое слово; пусть демоны свернут мне шею, если я отступлю! Как ты отметил, я действую сам по себе. Как путешествие?

Рамзес рассказал ему о гареме, о Моисее и Сетау, однако умолчал о краткой встречей с Нефертари. Это мгновение очарования он хранил в своей памяти как редкое сокровище.

— Ты прибыл как раз вовремя, — заявил Амени, — царица хотела видеть тебя как можно скорее, и Аша приглашает нас на ужин.

Аша принял Рамзеса и Амени в служебной резиденции, которую министр иностранных дел недавно ему выделил: в центре города, недалеко от управления, к которому он относился. Несмотря на свой молодой возраст, он уже походил на опытного дипломата с вкрадчивыми манерами и доверительным голосом. Беспокоясь о своей представительности, он старался следовать последней мемфисской моде, являвшей собой помесь классических силуэтов и богатства цветов. К его врожденной элегантности прибавилась теперь уверенность, которой раньше Рамзес в нем не замечал. По всему было видно, что Аша нашел свой путь.

— Ты кажешься вполне довольным своей судьбой, — заметил Рамзес.

— Я с самого начала выбрал нужное направление, и мне повезло: мой отчет о Троянской войне сочли самым точным.

— Что там, собственно, творится?

— Поражение троянцев неоспоримо; вопреки тем, кто верит в великодушие Агамемнона, я предвижу жестокую расправу и разрушение города. Тем не менее мы не собираемся вмешиваться. Египет нисколько не затрагивает этот конфликт.

— Сохранять мир — самое большое желание Сети.

— Да, поэтому-то он так обеспокоен.

Рамзес и Амени в один голос испуганно спросили:

— Ты опасаешься конфликта?

— Хетты вновь заволновались.

С первого года своего правления Сети пришлось столкнуться с бунтами среди бедуинов; подталкиваемые хеттами, они заняли Палестину и провозгласили независимое царство, но скоро мятежные отряды сами себя истребили. Когда восстановилось относительное спокойствие, фараон отбыл в провинцию, чтобы усмирить ханаан, присоединить южную часть Сирии и установить контроль над финикийскими портами. В третий год правления все думали, что прямого столкновения с хеттами не избежать, однако войскам удалось окружить позиции врага, прежде чем выйти к ним тыл.

— Что ты знаешь точно? — спросил Рамзес.

— Это конфиденциальная информация. Хоть ты и царский писец, ты не относишься к дипломатическим службам.

Указательным пальцем правой руки Аша разгладил маленькие, безупречно подстриженные усики. Рамзес не мог понять, серьезно ли он это сказал, но насмешливый огонек в искрящихся глазах друга разубедил его.

— Хетты затевают волнения в Сирии; некоторые финикийские правители за значительное вознаграждение готовы им содействовать. Царские военные советники высказываются за скорейшее вмешательство; по последним сведениям Сети считает, что это необходимо.

— Ты входишь в состав экспедиции?

— Нет.

— Уже в немилости?

— Не совсем так.

На тонком лице Аши нарисовалась недовольная гримаса, как если бы вопросы Рамзеса показались ему неуместными.

— Мне доверили другую миссию.

— О чем речь?

— На этот раз я действительно должен держать язык за зубами.

— Секретное поручение! — воскликнул Амени. — Заманчиво, но… опасно.

— Я на службе у государства.

— Ты в самом деле ничего не можешь нам доверить?

— Я отправляюсь на юг. Не спрашивайте у меня больше ничего.

Неспящий по достоинству оценил предоставленную ему привилегию: обильный обед, поданный в саду царицы. Туйа, забавляясь, принимала знаки нежности, которыми страстно осыпал ее мягкий язык благодарного пса. Рамзес нетерпеливо жевал веточку.

— У тебя хорошая собака, сын мой, это большое счастье. Цени его.

— Ты хотела меня видеть. Я пришел.

— Как твое пребывание в гареме Мер-Ура?

— От тебя ничего не скроется!

— Разве я не должна помогать править фараону?

— Что с расследованиями?

— Начальник охраны оказался более проворным, чем я думала. Нам удалось кое-что выяснить, но новости не из лучших. Возницу, который привел тебя в ловушку, нашли, но мертвым; его труп обнаружили в заброшенной риге, в южной части Мемфиса.

— Как он туда попал?

— Ничего определенного. Что касается мастерской, изготовлявшей чернильные палочки, владельца установить невозможно: папирус с записью его имени был уничтожен архивными службами.

— Только высокий сановник мог допустить такое правонарушение!

— Ты прав. Сановник достаточно богатый и могущественный, чтобы подкупить сообщников.

— Эта коррупция мне противна… Мы не должны этого допускать!

— Ты подозреваешь меня в трусости?

— Что ты!

— Мне нравится твое возмущение. Никогда не допускай несправедливости.

— Что же теперь делать?

— Начальник охраны не в состоянии двигаться дальше, я сама займусь этим.

— Я в твоем распоряжении; приказывай, я подчиняюсь.

— Ты готов на это ради того, чтобы узнать правду?

В улыбке царицы читались одновременно насмешка и нежность.

— Я не в состоянии открыть даже ту, которая живет во мне.

Рамзес не осмелился открыться больше и показаться смешным в глазах Туйи.

— Настоящий мужчина не довольствуется одной лишь надеждой, он действует.

— Даже если судьба сулит ему совсем иное?

— Его дело изменить свою судьбу. Если он на это не способен, пусть довольствуется собственной посредственностью и не обвиняет ближнего в своих несчастьях.

— Представь, что это Шенар был тем, кто хотел меня устранить.

Тень печали легла на лицо царицы.

— Это страшное обвинение.

— Тебе тоже подобное подозрение разрывает сердце?

— Вы мои сыновья, и я люблю вас, одного и другого; даже если вы совсем разные, даже если вы оба хотите взять свое, как допустить, что твой брат оказался таким подлецом?

Рамзес был потрясен. Неужели желание править ослепило его до того, что он уже вообразил самый низкий заговор?

— Мой друг Аша боится, что перемирие под угрозой.

— Он хорошо осведомлен.

— Отец решил выйти против хеттов?

— Обстановка требует этого.

— Я хочу отправиться вместе с ним и сражаться за мою страну.

21

В том крыле дворца, которое было отведено Шенару, слуги и чиновники ходили как в воду опущенные. Все бесшумно передвигались по стеночке, и каждый отправлял свою должность строго, как было предписано. Ни смех, ни разговоры не нарушали давящую атмосферу.

Новость пришла утром: немедленная мобилизация двух элитных полков в преддверии немедленного выступления в поход. Другими словами — война против хеттов! Шенар был поражен. Эти насильственные действия ставили под удар всю торговую политику, которую он только начал претворять в жизнь и от которой в скором времени ждал хороших результатов.

Это неразумное противостояние породит чувство незащищенности, которое противопоказано деловым отношениям. Как многие из его предшественников, Сети попался в эту затягивающую трясину. Вечно эта отсталая мораль, это стремление охранять египетскую территорию, утверждать величие цивилизации, растрачивая силы, которые могли бы так пригодиться в другом деле! Шенар не успел испортить репутацию царских военных советников и доказать их несостоятельность; эти вояки мечтали лишь о рукопашной, возомнив себя завоевателями, перед которыми должны были преклоняться все народы. Если поход окончится крахом, Шенар пообещал себе, что выгонит всех этих никчемных из дворца.

Кто управлял страной в отсутствие фараона, его первого министра и главнокомандующего? Царица Туйа, естественно. Даже если их встречи становились все реже и вообще в отношениях намечался застой, они все же относились друг к другу с большой нежностью. Настал час поговорить начистоту. Туйа не только должна была его понять, но и повлиять на Сети, чтобы сохранить мир. Поэтому он настаивал на скорейшей встрече с ней, несмотря на ее чрезвычайную занятость.

Туйа приняла его в середине дня, в своих покоях.

— Какая торжественная обстановка, матушка!

— Полагаю, ты здесь не затем, чтобы нанести частный визит.

— Вы правы, как всегда. Откуда это шестое чувство?

— Сын не должен льстить своей матери.

— Вам не нравится война, ведь так?

— А кому она нравится?

— Вам не кажется, что решение отца было принято несколько поспешно?

— Ты полагаешь, что он способен действовать необдуманно?

— Конечно, нет, но обстоятельства… Хетты…

— Тебе нравятся красивые вещи?

Шенар был обескуражен.

— Конечно, но…

— Идем со мной.

Туйа отвела своего старшего сына в соседнюю комнату: на низком столе лежали длинный парик с завитыми буклями, сорочка с широкими рукавами, длинная плиссированная юбка, обшитая бахромой, саржевый шарф, который должен был поддерживать одежду на поясе.

— Великолепно, не правда ли?

— Замечательная работа.

— Этот наряд предназначается тебе. Твой отец выбрал тебя знаменосцем в свой ближайший сирийский поход.

Шенар побледнел.

Знаменосец, по правую руку от предводителя, должен держать древко, увенчанное стягом с головой барана, одного из символов Амона, бога побед. Таким образом, старший сын фараона должен был принять участие в походе вместе со своим отцом и стоять в первых рядах во время битвы.

Рамзес переминался с ноги на ногу.

Амени почему-то задерживался: он должен был доставить распоряжение, в котором перечислялись все сановники, которых Сети решил взять с собой. Царевич с нетерпением ждал, кем его назначат в этот поход. Ему было все равно, каким громким званием его наградят, главное — это сражаться.

— Ну наконец-то! Где этот список?

Амени опустил голову.

— Что, что не так?

— Читай сам.

Царским указом Шенар назначался знаменосцем по правую руку от фараона; что же до Рамзеса, его даже не отметили.

Все казармы Мемфиса находились в состоянии подготовки к войне. С завтрашнего дня пехота и колесницы выступают в поход на Сирию под началом самого правителя.

Рамзес провел день во дворе главной казармы. Когда, уже глубокой ночью, его отец вышел с военного совета, он осмелился подойти к нему.

— Могу я подать вам прошение?

— Слушаю.

— Я хочу отправиться с вами.

— Мой указ обжалованию не подлежит.

— Я не собираюсь командовать, я хочу лишь сражаться сврагом.

— Значит, мое решение было правильным.

— Я… я не понимаю!

— Невообразимый каприз — это пустое; чтобы сражаться с врагом, нужно быть способным на это. Это не твой случай, Рамзес.

Немного оправившись от гнева и разочарования, Шенар рассудил, что его новое назначение не так уж плохо, к тому же оно подразумевало ряд почестей. В самом деле, невозможно было вступить на трон, не проявив свои качества воина. Со времени эпохи первых династий, правитель должен был доказать свою способность сохранять целостность своих территорий и дать отпор врагу. Таким образом, Шенар соблюдал эту традицию, достойную сожаления, но имеющую большую значимость в глазах народа. Она даже показалась ему почти забавной, когда он заметил расстроенный взгляд Рамзеса, устремленный на авангард, во главе которого должен был стоять знаменосец.

Выступление армии в поход, как всякое значительное событие, сопровождалось праздником; население воспользовалось лишним выходным днем и не преминуло утопить свои тревоги в кружке пива. Но кто сомневался в победе Сети?

Несмотря на личный триумф, Шенар все же был охвачен страхом: в ходе сражения и лучшему солдату грозила смерть. При мысли, что он будет ранен или останется беспомощным калекой, у него заходилось сердце; в битве он собирался прежде всего постараться избегнуть опасности, оставляя другим рискованные л сложные поручения.

В который раз ему везло; во время этой кампании ему представится случай поговорить с отцом и определиться насчет своего будущего. Эта перспектива вполне заслуживала того, чтобы сделать небольшое усилие, хотя оставить удобства царского дворца было для Шенара трудным испытанием.

Разочарование Рамзеса необычайно воодушевляло его.

Провинциальный контингент не нравился Бакену. Когда надвигалась война, набирали солдат, волонтеров, мечтавших о подвигах в далеких землях; но этот сброд неотесанных крестьян нельзя было вывести дальше окрестностей Мемфиса, они все разбегались по своим полям и деревням. Управляющий царскими конюшнями, великан недюжинной силы с квадратным лицом, обрамленным короткой бородкой, Бакен также отвечал за обучение зеленых рекрутов.

Низким хриплым голосом он приказал им, подняв мешок, наполненный камнями, положить его на правое плечо и бежать вдоль стены казармы, пока он не даст команду остановиться.

Ряды их быстро и резко поредели: большинство не сумело рассчитать свои силы. Выдохшись, они остановились, бросив мешки на землю. Бакен подождал еще немного и прервал испытание, когда в цепочке бежавших осталось всего пятьдесят человек.

Удивленный, он, кажется, узнал одного из новичков: возвышаясь над остальными больше чем на голову, он сохранял необычайную бодрость и свежесть сил.

— Царевич Рамзес! Ваше место не здесь.

— Я хочу пройти это испытание и получить свидетельство о пригодности.

— Но… вам оно не нужно! Достаточно только…

— Я думаю иначе, впрочем, как и ты. Папирус не делает солдата!

Застигнутый врасплох, Бакен перевернул кожаные браслеты, плотно облегавшие его мощные бицепсы.

— Это вопрос щекотливый…

— Ты боишься, Бакен?

— Я? Боюсь? Быстро в строй!

На протяжении трех дней Бакен испытывал людей, доводя их до изнеможения. Он отобрал двадцать самых выносливых, Рамзес оказался в их числе.

На четвертый день приступили к обучению обращаться с оружием: дубинами, короткими мечами и щитами. Бакен ограничился несколькими советами, а затем свел новобранцев друг против друга.

Когда один из них оказался раненным в руку, Рамзес положил свой меч на землю, остальные последовали его примеру.

— Что с вами? — прогремел Бакен. — Берите оружие или убирайтесь вон!

Рекруты подчинились требованиям наставника, вялые и неповоротливые выбыли. Из всей толпы осталось лишь двенадцать человек, способных нести солдатскую службу.

Рамзес держался как следует. Десять дней изнуряющих упражнений не ослабили его желания.

— Мне нужен офицер, — объявил Бакен на заре одиннадцатого дня.

За исключением одного, все кандидаты выказали одинаковую ловкость в обращении с луком из дерева акации: стрелы, выпущенные из такого лука, покрывали расстояние в пятьдесят метров.

Приятно удивленный Бакен показал лук необыкновенной величины, фронтальная поверхность которого была покрыта роговыми накладками, затем метнул медный брусок за сто пятьдесят метров от того места, где находились стрелки.

— Возьмите это оружие и поразите эту цель.

Большинство из рекрутов не сумело даже натянуть тетиву; двоим удалось выстрелить, но их стрелы не улетели и на сто метров.

Рамзес, сопровождаемый насмешливым взглядом Бакена, подошел последним. Как и его товарищи, он имел право на три попытки.

— Царевичу не следует выставлять себя на посмешище; и тем, кто посильнее, это не удалось.

Сконцентрировавшись, Рамзес не видел ничего, кроме цели; больше ничего не существовало.

Понадобилась приложить все силы, чтобы натянуть лук. Чувствуя невыносимую боль в мышцах, Рамзес справился с тетивой, сделанной из жил быка.

Первая стрела легла слева от мишени, Бакен расхохотался.

Рамзес выдохнул, задержал дыхание и почти сразу выпустил вторую стрелу, которая перелетела медную болванку.

— Последняя попытка, — объявил Бакен.

Царевич закрыл глаза и стоял так целую минуту. Он представил себе мишень, представил, что она близко, что она слилась со стрелой, что стрела, движимая непоколебимой волей, сливается с целью.

Третий выстрел был освобождением. Стрела распаяла воздух огненным жалом и пронзила медную болванку.

Рекруты громко приветствовали победителя. Рамзес отдал огромный лук Бакену.

— Я добавляю еще одно испытание, — сказал наставник, — рукопашная один на один со мной.

— Разве это входит в правила?

— Это мое правило. Страшно выйти против меня?

— Я требую мое удостоверение офицера.

— Сражение докажет, кто способен противостоять обычному солдату.

Рамзес был выше Бакена, но не такой мускулистый и гораздо менее опытный, ему оставалось рассчитывать лишь на быстроту своей реакции. Наставник бросился в бой, не предупреждая; царевич увернулся, кулак просвистел мимо, слегка задев левое плечо Рамзеса. Пять раз подряд удары наставника попадали мимо; задетый за живое, он сумел ухватиться за левую ногу противника и вывести его из равновесия. Однако стремительным ударом ноги в лицо тот освободился и ребром руки ударил Бакена по затылку.

Рамзес уже думал, что выиграл поединок, но оскорбленный Бакен взметнулся и ударом головы сбил царевича с ног.

Красавица Исет покрыла тело своего любовника таким чудодейственным бальзамом, что боль почти уже прошла.

— Ну что, разве у меня не легкая рука?

— Как я был глуп, — прошептал Рамзес.

— Этот громила чуть не убил тебя.

— Он выполнял свою работу, я уже думал, что поборол его. На войне меня бы уже убили.

Ласки красавицы Исет стали еще более нежными и смелыми.

— Я так рада, что ты остался! Война — это отвратительно.

— Но иногда она необходима.

— Ты не представляешь, как я тебя люблю.

Молодая женщина всем телом прильнула к своему любовнику, гибкая, как стебель лотоса.

— Забудь о сражениях и насилии, разве не лучше проводить время со мной?

Рамзес не отстранил ее, но полностью отдался удовольствию, которое она ему доставляла. Но необычайно счастлив царевич был по другой причине, которой он ей не открыл: его все-таки назначили офицером.

22

Возвращение египетской армии из похода было отпраздновано с блеском. Во дворце пристально следили за ее продвижением; взбунтовавшиеся ливанцы продержались всего несколько дней, поспешив заявить о своей вечной преданности и неизбывном стремлении быть верными подданными фараона. Сети в обмен на свою милость потребовал большое количество кедровой древесины высшего качества, чтобы укрепить храмы и построить множество лодок, которые должны были участвовать в жертвоприношениях богам. В один голос правители Ливана провозгласили фараона воплощением Ра на земле, божественным светом и силой, подарившей им жизнь.

Благодаря стремительности своего наступления Сети вступил в пределы Сирии, не встретив сопротивления, — царь хеттов Муватали не успел собрать свои полки и предпочел наблюдать за ходом событий издалека. Поэтому защитникам укрепленного города Кадеш, символа мощи хеттов, ничего не оставалось, кроме как открыть ворота; их застали врасплох, и они вряд ли смогли бы отразить многократные осады. Сети, на удивление своим генералам, довольствовался тем, что воздвиг стелу посреди города, вместо того чтобы сравнять крепость с землей. Это вызвало глухой ропот военачальников, которые могли лишь недоумевать, к чему приведет столь странная стратегия.

Как только египетская армия удалилась от Кадеша, Муватали со своей армией занял крепость, вновь оказавшуюся во владении хеттов.

Затем последовали переговоры. Чтобы избежать кровопролитных столкновений, оба властителя через своих послов сошлись на том, что хетты больше не будут поднимать бунты в Ливане и финикийских портах, а египтяне не будут больше вторгаться в Кадеш.

Это был мир; непрочный, конечно, но мир.

В качестве официального наследника и нового военачальника Шенар правил пиром, на который пригласили более тысячи человек, не преминувших воспользоваться возможностью отведать изысканных кушаний, попробовать отменного вина урожая второго года правления Сети и насладиться волнующими движениями обнаженных танцовщиц под мелодичные звуки флейты и арфы.

Царь появился всего на мгновение, уступив своему старшему сыну право наслаждаться славой успешного похода. Бывшие ученики «Капа», которым прочили блестящее будущее, — Моис, Амени и даже Сетау, одетый по случаю в роскошное платье, одолженное ему Рамзесом, также находились в числе приглашенных.

Амени, все такой же настойчивый, разговаривал с двумя чиновниками из Мемфиса, ненавязчиво расспрашивая о недавно закрывшихся мастерских по производству чернильных палочек. Однако его упорство не увенчалось успехом.

Сетау срочно вызвал к себе управляющий Шенара: в подвалах, предназначенных для хранения кувшинов для молока, обнаружили змею. Юноша отыскал подозрительную нору, сунул туда чеснока и заткнул отверстие приманкой в виде рыбы. Несчастному пресмыкающемуся никогда уже не выбраться из своей норы. Удовлетворение управляющего, которого Сетау нашел слишком самодовольным, было недолгим: когда знаток вынул красно-белую змею с выступающими из челюсти клыками, вельможа со всех ног кинулся прочь. «Дурак, — подумал Сетау, — всем известно, что эти змеи совсем не ядовитые».

Моис находился в окружении хорошеньких женщин, очарованных его величественной осанкой и мужественностью; многие из них не прочь были бы приблизиться к Рамзесу, но красавица Исет заняла неприступную оборону. Оба молодых человека успели заработать себе хорошую репутацию: Моису прочили высокие административные посты; все говорили о смелости Рамзеса, которого в армии, несомненно, ждало высокое положение, в котором ему отказали при дворе.

Друзьям удалось улизнуть в промежутке между двумя танцами, и они очутились в зеленом сумраке сада.

— Ты слышал речь Шенара?

— Нет, у моей нежной подружки нашлось другое занятие.

— Твой старший брат утверждает, и все ему верят, что он проявил себя великим завоевателем в этой кампании. Благодаря ему потери в рядах египтян были сведены к минимуму, дипломатия взяла верх над силой. К тому же он распускает слух, что Сети выглядел усталым; власть изматывает, и назначение Шенара правителем уже не за горами. Он развивает уже программу управления: приоритет международной торговле, уход от всяких конфликтов, экономические соглашения с нашими прежними худшими врагами.

— Противно слушать.

— Отвратительный субъект, согласен, но его идеи заслуживают внимания.

— Протяни хеттам палец, Моис, они тебе всю руку отхватят.

— Война ничего не решает.

— Шенар принесет в Египет унижение и разруху. Земля фараонов — это особый мир. Когда она оказалась слабой и беспечной, азиаты захватили ее; потребовалось много мужества, чтобы выдворить захватчиков и прогнать их подальше от наших границ. Если мы сложим оружие, нас покорят.

Пылкость Рамзеса удивила Моиса.

— Я слышу слова правителя, но, полагаешь, ты выбрал нужное направление?

— Нет другого пути сохранить целостность нашей территории и позволить богам спокойно царствовать на нашей земле.

— Богам… Разве они существуют, твои боги?

— Что ты хочешь этим сказать?

Моис не успел ответить, их окружили девушки и принялись расспрашивать об их будущем. Красавица Исет поспешила вмешаться и вызволила своего любовника.

— Меня задержал твой старший брат, — призналась она.

— Что ему было нужно?

— Он не оставил мысли жениться на мне. Двор категоричен, слухи также вполне определенны: Сети готов возвести Шенара на трон. Он предлагает мне стать великой супругой правителя.

Тут случилось нечто странное: Рамзес вдруг унесся мыслью из Мемфиса в гарем Мер-Ура, туда, к юной ученице, старательно переписывающей изречения Птах-Хотепа при свете масляной лампы.

Красавица Исет мгновенно заметила перемену в своем спутнике.

— Тебе плохо?

— Запомни, я не знаю, что такое быть больным, — сухо ответил он.

— Мне показалось, что ты где-то очень далеко…

— Я задумался. Что же, ты согласишься?

— Я уже ответила.

— Поздравляю, Исет. Ты будешь моей царицей, а я буду твоим слугой.

Она принялась колотить его в грудь, он схватил ее за запястья.

— Я люблю тебя, Рамзес, и хочу жить с тобой. Как еще тебе объяснить?

— Прежде чем сделаться мужем и отцом, я должен ясно представлять себе тот путь, которым собираюсь идти; дай мне время.

Благоуханная ночь постепенно наполнилась тишиной; музыканты и танцовщицы удалились, как и престарелые сановники. То там, то здесь, во всех уголках огромного дворцового сада, придворные шептались друг с другом, строя заговоры в неуемном стремлении забраться повыше по иерархической лестнице, устранив соперника.

Со стороны кухни донесся душераздирающий крик, пронзивший тишину ночи.

Рамзес первым оказался на месте. Управляющий, вооружившись кочергой, лупил какого-то старика, который старался закрыть лицо руками. Царевич схватил негодяя за горло, чуть не задушив его; тот выронил кочергу, а жертва тем временем успела скрыться за спинами мойщиков посуды.

Моис поспешил вмешаться.

— Ты его убьешь!

Рамзес разжал хватку. Управляющий, весь красный, с трудом переводил дыхание.

— Этот старик — всего лишь пленный хетт, — объяснил тот, — мне поручено его перевоспитать.

— Так ты обращаешься со своими подчиненными?!

— Только с хеттами!

Шенар, наряд которого своей роскошью затмевал самые элегантные туалеты, отстранил толпу любопытных.

— Расступитесь, это мое дело.

Рамзес схватил управляющего за волосы и бросил оземь.

— Этот подлец вздумал пытать человека.

— Ну-ну, братец! Не заводись… Мой управляющий иногда бывает слишком строг, но…

— Я подаю жалобу и буду свидетельствовать перед судом.

— Ты, который так ненавидишь хеттов?

— Твой служащий больше нам не враг; он работает на нас и его следует уважать. Этого требует закон Маат.

— Какие громкие слова! Забудем об этом происшествии, и я буду тебе обязан.

— Я тоже буду свидетельствовать, — заявил Моис, — ничто не может служить оправданием подобному поведению.

— Зачем подливать масла в огонь?

— Уведи управляющего, — попросил Рамзес Моиса, — и оставь его на попечение нашего друга Сетау; завтра же я попрошу открыть срочный процесс.

— Это незаконно, вы не можете увести его!

— Ты берешься доставить своего управляющего в суд?

Шенар согласился. Слишком много оказалось важных свидетелей… Не следовало начинать битву, проигранную заранее. Виновный будет осужден на изгнание в оазисы.

— Правосудие вещь хорошая, — снисходительно объявил Шенар.

— Уважение справедливости является основой нашего государства.

— Кто же спорит?

— Если ты будешь управлять страной такими методами, ты найдешь во мне своего решительного противника.

— Что ты еще вообразил?

— Я не воображаю, я наблюдаю. Разве великие замыслы могут уживаться с презрением к ближнему?

— Не забывайся, Рамзес! Ты должен меня уважать.

— Наш правитель, Царь Верхнего и Нижнего Египта, пока еще Сети, если я не ошибаюсь.

— Всякой насмешке есть пределы. Завтра тебе придется подчиниться мне.

— Завтра еще далеко.

— Ты слишком часто заблуждаешься и потому плохо кончишь.

— Хочешь поступить со мной как с пленным хеттом?

Устав спорить, Шенар резко развернулся и ушел.

— Твой брат человек влиятельный и опасный, — заметил Моис, — думаешь, надо было его так задевать?

— Он мне не страшен. Что же мне следовало ответить о богах?

— Сам не знаю; странные мысли посещают меня и разрывают на части. Пока я не открою их тайны, я не узнаю покоя.

23

Амени и не думал сдаваться. В качестве личного секретаря царского писаря Рамзеса он имел доступ ко многим административным службам и сумел найти себе там друзей, которые помогли ему в его расследовании. Так он проверил список мастерских по производству чернильных палочек и разузнал имена владельцев. Как уже говорила Рамзесу царица Туйа, архивы, касающиеся подозрительной мастерской, исчезли без следа.

Поскольку этот след оборвался, Амени пришлось проделать кропотливую работу, трудясь с утра до вечера, как муравей: выявить сановников, которые напрямую были связаны с писцами, и просмотреть перечень их имущества, надеясь найти в этом списке мастерскую. Долгие дни поисков окончились ничем.

Оставалось предпринять последнее: систематическая проверка отходов мастерских, начиная с того места, где Амени чуть было не погиб. Прежде чем занести какие-либо данные на папирус, сознательный писарь всегда делал пробу на известняке, используемом в качестве черновика, который потом выкидывался вместе с прочим мусором в огромную дыру, заполнявшуюся по мере работы администрации.

Амени даже не был уверен, существует ли копия соглашения на право владения этой мастерской, и тем не менее он не отмахнулся от этой возможности, тратя на поиски по два часа в день и запретив себе задумываться о шансах найти что-либо.

Красавице Исет не нравилась эта дружба между Моисом и Рамзесом. Еврей, порывистый и неуравновешенный, оказывал пагубное влияние на египтянина, поэтому молодая женщина решила как можно больше занять внимание своего любовника, доставляя ему всяческое удовольствие и не упоминая более о свадьбе. Рамзес попался в ловушку: переходя от особняка к особняку, от одного сада к другому, с одного приема на следующий, он проводил дни в праздности вельможи, оставив своему личному секретарю заботу о текущих делах.

Египет представлял собой мечту наяву, рай, который каждый день дарил всех своими чудесами с неиссякаемой щедростью доброй матери; счастье било ключом для тех, кто умел ценить тень пальмы, мед фиников, песню ветра, красоту лотосов и запах лилий. А когда ко всему этому примешивалась страсть влюбленной женщины, больше и желать уже было нечего.

Красавица Исет решила, что завладела мыслями Рамзеса, — ее любовник был весел, искрился от радости. Их любовным играм не было конца, они зажигали друг друга, наслаждаясь обоюдным удовольствием; что до Неспящего, то он развивал свои гастрономические вкусы, поглощая яства, приготовленные кулинарами лучших семей Мемфиса.

По всей очевидности, судьба четко наметила жизненный путь обоих сыновей Сети; Шенару — дела государственные, Рамзесу — удел обывателя, хоть и выдающегося. Красавице Исет вполне подходило такое распределение ролей.

Однажды утром она обнаружила спальню пустой; Рамзес встал раньше нее. Она тут же выскочила в сад, не приведя себя в порядок, и стала звать своего любовника. Так как он не отвечал, она уже готова была потерять терпение; наконец, она нашла его: он сидел возле колодца, на траве среди ирисов, погрузившись в размышления.

— Что с тобой происходит? Ты меня так напугал!

Она опустилась на колени рядом с ним.

— Какие еще новые заботы гнетут тебя?

— Я не создан для того, чтобы вести такое существование, которое ты мне приготовила.

— Ты ошибаешься; посмотри, разве мы не счастливы?

— Такого счастья мне недостаточно.

— Не требуй от жизни слишком многого, иначе она повернется к тебе спиной.

— Что ж, такой противник мне подходит.

— Ты полагаешь, что гордость — это достоинство?

— Если она выражается в требовательности к себе и преодолении себя, то да. Я должен поговорить с отцом.

Со времени установления мира с хеттами недовольные высказывания поутихли. Пришлось признать, что Сети был прав, не развязав войну, исход которой был спорным, даже если египетская армия, казалось, была способна опрокинуть войска хеттов.

Несмотря на вызывающее поведение Шенара, никто уже не думал о той решающей роли, которую он сам себе приписывал. По словам высших офицеров, старший сын царя не принимал участия ни в одной стычке, довольствуясь наблюдением за приступами на порядочном расстоянии.

Фараон слушал и работал.

Он слушал советников, некоторые из которых были честными, отбирал информацию, отделяя зерна от плевел, и никогда не принимал поспешных решений.

Он работал в своих просторных покоях в большом дворце Мемфиса. Помещение освещали три больших окна; стены были белые, без единого украшения на них. Простая и строгая обстановка состояла из большого стола, кресла с прямой спинкой для монарха и плетеных стульев для посетителей, а также шкафа для папирусов.

Именно здесь, в тишине и покое, властитель Обеих земель размышлял о судьбах самого могущественного государства в мире, стараясь следовать путем, указанным Маат, воплощением всемирного Закона.

Тишина внезапно была нарушена страшными воплями, доносившимися из внутреннего двора, где останавливались колесницы правителя и его советников.

Подойдя к окну, Сети увидел, что один из коней взбесился: оборвав поводья, которыми он был привязан к столбу, конь носился по всему двору, угрожая зашибить всякого, кто осмелился бы к нему приблизиться. Несясь галопом, он сбил с ног одного из охранников, затем старого писаря, который не успел укрыться.

В тот момент, когда животное остановилось, чтобы перевести дух, Рамзес выскочил из-за столба и оседлал коня, сжав ему бока коленями. Конь встал на дыбы, напрасно пытаясь освободиться от наездника; побежденный, он всхрапнул и, наконец, успокоился.

Рамзес спрыгнул на землю; солдат царской охраны подошел к нему.

— Ваш отец хочет вас видеть.

Впервые Рамзес был принят в палатах фараона. Пустота залов удивила его. Он ожидал увидеть здесь необычайную роскошь, а нашел лишь почти пустую комнату, без всяких украшений. Царь сидел за столом, развернув перед собой папирус.

Не зная, как себя вести, Рамзес застыл в нескольких шагах от отца, который не предложил ему сесть.

— Ты очень рисковал.

— И да, и нет. Я хорошо знаю этого коня, он не злой, просто перегрелся на солнце.

— И все-таки это было опасно. Моя охрана справилась бы с ним.

— Я думаю, что сделал как надо.

— Чтобы обратить на себя внимание?

— Ну…

— Будь искренен.

— Обуздать вздыбленного коня дело не из легких.

— Должен ли я заключить из этого, что ты сам подстроил это происшествие, чтобы извлечь из него выгоду?

Рамзес покраснел от возмущения.

— Отец! Как вы можете…

— Фараон должен быть стратегом.

— Вам бы понравилась подобная стратегия?

— Принимая во внимание твой возраст, я усмотрел бы в этом двуличие, которое не слишком хорошо повлияло бы на твое будущее. Однако твой ответ убедил меня в твоей искренности.

— И все-таки я искал случая поговорить с вами.

— О чем?

— Когда вы отправлялись в Сирию, вы упрекнули меня в неспособности сражаться как солдат. В ваше отсутствие я восполнил этот пробел; сейчас я назначен офицером.

— Звание, добытое в жестокой схватке, как мне сказали.

Рамзес не сумел скрыть своего удивления.

— Вы… вы знали?

— Итак, ты офицер.

— Я умею ездить верхом, сражаться с мечом, копьем и щитом, стрелять из лука.

— Тебе нравится война, Рамзес?

— Она ведь необходима.

— Война влечет за собой много страданий. Ты хочешь их увеличить?

— Разве есть другой способ обеспечить свободу и процветание нашей страны? Мы ни на кого не нападаем, но когда нам угрожают, мы отвечаем. Так и следует поступать.

— На моем месте ты сравнял бы с землей крепость Кадеш?

Юноша задумался.

— Что я могу ответить? Я ничего не знаю о ваших походах, кроме того что мир был восстановлен и народ Египта вздохнул свободно. Высказывать мнение, лишенное всяких оснований и не подкрепленное никакими данными, было бы просто признаком глупости.

— Хочешь поговорить о чем-либо другом?

Рамзес дни и ночи напролет, с трудом сдерживая нетерпение, спрашивал себя: должен ли он говорить отцу о своих разногласиях с Шенаром и объявлять ему, что назначенный им преемник присваивает себе победу, которую не заслужил? Царевич сумел бы найти нужные слова и выразить свое возмущение с таким пылом, что отец понял бы, наконец, что он пригрел змею у себя на груди.

Но, стоя перед фараоном, он счел свое намерение ничтожным и позорным. Чтобы он стал играть роль доносчика, мнить себя более проницательным, чем Сети!

Однако он не опустился до того, чтобы солгать.

— Это правда, я хотел открыть вам…

— Отчего такая нерешительность?

— То, что слетает с наших губ, может замарать нас.

— Чуть больше или чуть меньше.

— То, что я собирался сказать, вы, конечно, уже знаете; если же это не так, моим домыслам место в небытии.

— Ты впадаешь из одной крайности в другую.

— Меня снедает пламя, горячее желание выразить требование, которое я не могу назвать; ни любовь, ни дружба не могут его охладить.

— Какие решительные слова в твоем возрасте!

— Вряд ли тяжесть прожитых лет успокоит меня.

— Рассчитывай лишь на себя самого, и жизнь порой будет щедра к тебе.

— Что это за огонь, отец?

— Задай вопрос как следует, и ты отыщешь ответ.

Сети склонился над папирусом, который он изучал.

Время истекло.

Рамзес поклонился; когда он направился к выходу, грозный голос его отца приковал его к месту.

— Твой приход был кстати, я сам собирался вызвать тебя сегодня. Завтра, после утреннего ритуала, мы отправляемся на бирюзовые копи, на полуостров Синай.

24

В этот восьмой год правления Сети Рамзес отпраздновал свой шестнадцатый день рождения в пути, пролегающем через восточную пустыню к знаменитым бирюзовым шахтам в Серабит эль-Хадиме ^[205]. Несмотря на присутствие бдительной охраны, путь оставался опасным, никто по своей воле не отправился бы в эти пустынные земли, населенные зловещими духами и разбойниками-бедуинами. Несмотря на то что их ловили и наказывали, они все равно нападали на караваны, которые вынуждены были пересекать Синайский полуостров.

Хотя этот поход не имел никаких военных целей, целая армия солдат обеспечивала безопасность фараона и шахтеров. Присутствие правителя придавало путешествию исключительный характер; двор предупредили об этом только накануне отправления, перед вечерним ритуалом. В отсутствие монарха у штурвала опять должна была встать царица Туйа.

Рамзес, наконец, впервые получил важное назначение — командующий пехотой под началом Бакена, которого повысили в звании, сделав главнокомандующим похода. Встреча двух воинов перед самым выступлением была весьма прохладной. Однако ни один, ни другой не могли развязать перепалку на глазах у царя. На время похода им придется свыкнуться с характером соперника. Бакен сразу отослал Рамзеса подальше, отправив его в арьергард, где, по его словам, неофит не сможет подвергнуть своих подчиненных большому риску.

Более шестисот человек были выделены, чтобы доставить бирюзу, камень небесной Хатхор, которая избрала себе это воплощение в самом сердце засушливой и пустынной земли.

Сама дорога была нетрудной: хорошо проложенная, поддерживаемая в прекрасном состоянии, снабженная укреплениями и колодцами на всем протяжении, она пересекала враждебные края, где высились желтые и красные горы; обманчивые горные расстояния сбивали с пути новичков, некоторые были напуганы до смерти, опасаясь появления злых духов, стремящихся заполучить их душу. Однако присутствие Сети и уверенность Рамзеса, в конце концов, успокоили их.

Рамзес с нетерпением ожидал тяжелых испытаний, которые помогли бы ему показать отцу, на что способен его сын, поэтому его нетрудные обязанности не могли не огорчать его. Под его началом оказалось три десятка пехотинцев. Все были наслышаны о его способностях стрелка из лука и о том, как он усмирил взбесившегося скакуна, все они полагали, что служба под его началом и им поможет продвинуться.

По требованию Рамзеса Амени пришлось отказаться от участия в походе; с одной стороны, его слабое здоровье не допускало физического переутомления, с другой — он только что обнаружил в мусорной яме, находящейся к северу от той самой мастерской, кусок известняка с обрывком весьма странной надписи. Пока еще рано было утверждать, что речь шла о правильном следе, однако юный писарь горел желанием продолжить поиски. Рамзес умолял его быть осторожным; Амени обещал повсюду брать с собой Неспящего и, в случае надобности, прибегнуть к помощи Сетау, который процветал благодаря продаже змеиного яда ученым жрецам в храмах, а также очищая богатые дома от непрошенных ползучих гостей.

Царевич все время был начеку. Ему, который так любил пустыню, который чуть не потерял там свою жизнь, вовсе не нравились эти пески Синая: слишком много молчаливых скал, тревожных теней, хаоса во всем. Не полагаясь на утверждения Бакена, Рамзес опасался нападения бедуинов. Естественно, принимая во внимание численное превосходство египтян, они не стали бы атаковать в лоб; однако они вполне могли взять отставший обоз или, что еще хуже, проникнуть в лагерь во время ночной стоянки. Преисполненный беспокойства царевич усилил меры предосторожности, без конца раздавая различные указания. После небольшого пререкания с Бакеном Рамзес был уверен, что тот станет осуществлять контроль над безопасностью, учтя замечания царевича.

Как-то вечером Рамзес, оставив арьергард, пошел в начало колонны, проходя бивуак за бивуаком, чтобы достать немного вина для своих людей, которых начальство не больно жаловало; ему сказали обратиться к ответственному, который расположился в палатке. Рамзес поднял край навеса, нагнулся и застыл, увидев человека, сидящего как писарь, склонившись над картой, которую рассматривал при свете лампы.

— Моис! Что ты здесь делаешь?

— Приказ фараона. Мне поручили вести управление и составить более точную карту местности.

— А мне — командовать арьергардом.

— Я не знал, что ты здесь… Кажется, Бакен не выносит никаких упоминаний о тебе.

— Мы понемногу начинаем договариваться.

— Давай выйдем отсюда, здесь слишком тесно.

Оба юноши были почти одинакового сложения; их атлетические фигуры и естественная мощь делали их немного старше своего возраста. Оба они казались взрослыми, юношеского почти не осталось.

— Это оказалось приятным сюрпризом, — признался Моис. — Я уже начал скучать в гареме, а тут вдруг приходит это назначение. Если бы не этот глоток свежего воздуха, я бы там совсем зачах.

— Разве Мер-Ур не замечательное место?

— Не для меня; девицы уже стали меня раздражать, мастера трясутся за свои секреты, да и пост управляющего мне не подходит.

— И что ты выиграл от этой перемены?

— Спрашиваешь! Я обожаю это место, эти неприступные горы, этот пейзаж, лишенный всякой жизни; здесь я чувствую себя как нельзя лучше.

— А огонь, который сжигает тебя, поутих?

— Да, он не такой беспощадный. Исцеление кроется за этими раскаленными скалами, в этих загадочных расселинах.

— Я в этом не уверен.

— Разве ты не слышишь голос, который доносится из пустыни?

— Скорее, я чувствую опасность.

Моис вспыхнул.

— Опасность? Ты заговорил, как военный!

— Ты, интендант, совсем забыл про арьергард; моим людям не хватает вина.

Еврей рассмеялся.

— Да, я и правда отвечаю за это; ничто не должно умалять их бдительности.

— Немного живительной влаги поднимет им настроение.

— Вот и наше первое разногласие, — заметил Моис. — Кто должен уступить?

— Ни один, ни другой; значение имеет лишь благополучие всего отряда.

— Ты пытаешься убежать от самого себя, замыкаясь исключительно на своих обязанностях, которые тебе навязывают извне.

— Неужели ты полагаешь, что я столь ничтожен?

Моис посмотрел Рамзесу прямо в глаза.

— Ты получишь вино, немного; однако тебе придется научиться любить горы Синая.

— Здесь — уже не земля Египта.

— Я не египтянин.

— Нет, египтянин.

— Ты ошибаешься.

— Ты родился в Египте, ты вырос и выучился там, и именно в Египте — твое будущее.

— Это слова египтянина, но не еврея; мои предки не те же самые, что у тебя. Может быть, они и жили здесь… Я чувствую, что они ступали по этой земле, они познали здесь надежду и неудачу.

— Можно подумать, Синай вскружил тебе голову.

— Тебе не понять.

— Неужели я лишился твоего доверия?

— Конечно, нет.

— Я люблю Египет больше, чем себя самого, Моис. Нет для меня ничего более ценного, чем родная земля. Если ты думаешь, что обрел свою, я могу понять твои чувства.

Еврей сел на уступ скалы.

— Родина… Нет, эта пустыня не может быть родиной. Я люблю Египет так же, как ты, я ценю ту радость, которую он мне дарит, но я чувствую, что меня зовет другая земля.

— И первая же земля, которую ты открыл, потрясла тебя.

— Ты в чем-то прав.

— Вместе мы пройдем тысячи пустынь, и ты вернешься в Египет, потому что только там сияет истинный свет.

— Как ты можешь быть столь уверенным в себе?

— Просто в арьергарде у меня совсем нет времени размышлять о будущем.

Темную ночь Синайской пустыни рассеяли два смеющихся голоса, поднявшись до самых звезд.

Ослы шагали своим привычным шагом, люди подстраивались под них; каждый нес ношу соответственно своим силам, всем хватало воды и пищи. Множество раз царь останавливал колонну, чтобы дать время Моису внести уточнения в карту местности. В сопровождении топографов еврей проходил по высохшим руслам прежних потоков, поднимался по склонам, выбирал новые ориентиры, облегчая тем самым работу специалистов.

Рамзеса не покидала смутная тревога, поэтому он в сопровождении трех опытных пехотинцев вел постоянное наблюдение, опасаясь, как бы на его друга не напали бедуины. Однако ничего не случилось. Моис прекрасно выполнил свою работу, и это должно было облегчить дальнейшие передвижения горняков и всех остальных, участвующих в переходах.

После ужина оба друга проводили долгие часы за разговорами у огня; привыкнув к крикам гиен и рычанию леопардов, они приноравливались к этим суровым условиям, совсем не похожим на роскошный дворец Мемфиса или гарем Мер-Ура. С неиссякаемым воодушевлением они ждали восхода солнца, надеясь, что оно приоткроет им тайну, от разгадки которой они не отказались бы ни за что в жизни. Часто они замолкали и просто слушали шумы ночи. А она нашептывала им, что их юность преодолеет все препятствия…

Змея колонны застыла.

Для самого начала дня это было необычно; Рамзес приказал своим людям положить ношу и приготовиться к бою.

— Спокойно, — посоветовал солдат, грудь которого рассекал надвое старый шрам. — Если позволите, командир, лучше бы приготовиться к мирной молитве.

— Отчего такая набожность?

— Оттого, что мы уже на месте.

Рамзес сделал несколько шагов в сторону; там, впереди, его взору открылась залитая солнцем отвесная скала, казавшаяся неприступной.

Это был Серабит эль-Хадим, край богини Хатхор, владычицы бирюзы.

25

Шенар был вне себя от гнева.

В десятый раз царица отказалась допустить его к непосредственному управлению делами государства под предлогом, что его отец не сделал никаких распоряжений на этот счет. Положение преемника фараона не давало ему права разбираться с делами, слишком сложными для него.

Старший сын царя покорился воле своей матери, скрывая недовольство, однако это позволило ему понять, что его сеть знакомых и осведомителей еще слишком слаба, чтобы серьезно противостоять Туйе. Шенар решил не ждать больше у моря погоды, а продолжать работать, чтобы упрочить свои связи.

Он стал постоянно приглашать к себе на ужины многочисленных вельмож, имеющих влияние при дворе, ценящих традиции, разыгрывая при этом саму простоту, скромника, с интересом и благодарностью принимающего советы; забыв про свое высокомерие, он показывал себя теперь как образцовый сын, единственным стремлением которого было идти по стопам отца. Это не могло не понравиться: Шенар, будущее которого было уже вполне определено, приобрел себе, таким образом, множество благосклонных сторонников.

Вместе с тем он отметил, что внешняя политика уплывает у него из рук, в то время как торговые связи с другими странами, пусть даже и не дружественными, были его главной целью; каким образом можно было быть в курсе положения дел в дипломатических отношениях, не имея в своем лагере человека сведущего и готового на услуги? Иметь свои уши среди купцов было недостаточно; они вели разговоры лишь о насущном и не имели представления об истинных намерениях своих правителей.

Убедить дипломата, близкого к Сети, работать на него… Идеальный выход, но почти неосуществимый. Тем не менее Шенару были необходимы сведения из первых рук, для того чтобы выработать свою собственную стратегию и в нужный момент быть готовым радикально изменить египетскую политику.

Ему как-то пришло на ум слово «предательство», однако это лишь позабавило его. Кого он предает, кроме прошлого и традиций?

С высоты скалистого выступа Серабит эль-Хадима вы могли видеть повсюду вокруг переплетение гор и долин, беспорядочное нагромождение которых вносило в душу смятение; в этом хаосе враждебность окружающего мира отступала лишь перед горой бирюзовых камней, островком мира и спокойствия.

Рамзес озадаченно смотрел себе под ноги: драгоценный голубой камень, которым была богата горная порода, почти выступал из земли! В других местах бирюза не выходила так близко на поверхность. Из поколения в поколение горняки рыли здесь подземные галереи и переходы, где они оставляли свое орудия на время между двумя экспедициями, так как добыча бирюзы не могла вестись в жаркое время года, иначе камень терял свой цвет и свойства.

Прежние рабочие объединились со вновь прибывшими и тут же приступили к работе, чтобы как можно меньше времени пробыть в этом заброшенном месте. Все разместились в каменных лачугах, которые кое-как могли защитить от ночных холодов, и тщательно утеплили свои жилища. Прежде чем открыть работы, фараон совершил ритуал в небольшом храме Хатхор, призывая помощь и покровительство богини неба. Египтяне пришли не для того, чтобы ранить гору, но чтобы собрать плоды ее щедрого чрева и подарить их храмам и сделать украшения, которые могли бы передать вечную возрождающуюся красоту властительницы звезд.

Скоро зазвенели резцы, долота и молотки, вторя песне горняков, распределившихся на небольшие отряды; Сети сам был среди них, подбадривая рабочих. Что до Рамзеса, то он отправился к стелам, установленным в этом месте, чтобы выразить почтение к таинственным силам неба и земли и вспомнить о подвигах тех, кто много веков тому назад открыл залежи драгоценных камней.

Моис весьма серьезно относился к выполнению своих обязанностей интенданта, беспокоясь о благополучии всех и каждого: ни один работник не испытывал ни голода, ни жажды, ладана также хватало всем. Люди возносили хвалу богам, а те дарили им чудеса, как, например, огромную бирюзу, сверкавшую во взметнувшейся руке удачливого искателя драгоценных камней.

Благодаря особому расположению этого места экспедиции не угрожало никакое неожиданное нападение; никто не мог бы вскарабкаться по крутым уступам, ведущим на плато, незаметно для часовых, поэтому задача Рамзеса была совсем нетрудной. В первые дни он поддерживал в своем отряде железную дисциплину, пока не понял, что это было излишне; соблюдая необходимые меры предосторожности, он позволил солдатам расслабиться и воспользоваться возможностью поспать подольше после обеда, чем все они не пренебрегали.

Не в силах проводить время в праздности, он хотел было напроситься в помощники Моису, однако его друг был неумолим, решив самостоятельно исполнять все свои обязанности. Среди искателей ему также не нашлось места; его вежливо попросили не задерживаться в шахтах, а потом и разгневанный Бакен приказал ему довольствоваться постом, на который он был назначен, и не нарушать порядок работы.

Рамзесу ничего не оставалось, как заняться своими подчиненными и только ими. Он стал интересоваться их службой, их семьями, выслушивал их сетования, отвергал некоторые замечания и соглашался с иными; им хотелось увеличения пенсии и выражения признательности государства, принимая во внимание их службу в тяжелых условиях и часто вдали от дома. Немногим из них довелось участвовать в настоящем бою; однако все не раз призывались то на карьеры, то на большие стройки, то в дальние походы, как этот. Несмотря на свою нелегкую долю, они, скорее, были горды своим положением; сколько можно было порассказать славных историй, особенно тем, кому посчастливилось путешествовать вместе с фараоном!

Рамзес наблюдал за всем, что происходит вокруг.

Он изучил ежедневный порядок работы, оценил необходимость правильного распределения обязанностей, основанного на опыте и разумении, а не на правах, отметил упорных и ленивых, настойчивых и легкомысленных, молчаливых и болтливых. Но чтобы он ни делал, взгляд его постоянно обращался к стелам, воздвигнутым его предками, к этой устремленности ввысь души человека, устраивавшего святилище в сердце пустыни.

— Волнительное зрелище, не так ли?

Отец застал его врасплох.

Даже в простой схенти, испокон веков традиционной для всех египтян, он все же оставался фараоном. От него исходила некая сила, которая завораживала Рамзеса при каждой встрече с отцом; Сети не нужны были никакие отличительные знаки, одного его присутствия было достаточно, чтобы заставить подчиняться. Никто другой не обладал такой удивительной способностью; все остальные пытались как-то выделиться — кто внешностью, кто поведением. Сети достаточно было появиться, и хаос уступал место порядку.

— Они почти завораживают меня, — признался Рамзес.

— Они — это живые слова; в отличие от людей, они не знают ни лжи, ни предательства. Памятники разрушителя разрушены, поступки лжеца никчемны; сила фараона в одном лишь законе Маат.

Рамзес был потрясен; неужели эти высказывания относились к нему, неужели это он разрушал, предавал, лгал? Ему захотелось подняться, убежать на край плато, спуститься по откосу и скрыться в пустыне. Но что же он такого сделал? Он хотел услышать, в чем его вина, но объяснения не последовало — царь лишь смотрел вдаль и молчал.

Шенар… Конечно, его отец говорил о Шенаре, не называя его! Он понял его вероломство и, таким образом, давал Рамзесу понять его истинное положение. Судьба снова менялась! Царевич был уверен, что Сети выскажется в его пользу, однако его разочарование оказалось столь же сильным, как и надежда.

— Какова цель этой экспедиции?

Рамзес задумался; за кажущейся простотой вопроса должна была скрываться ловушка.

— Добыть бирюзу для богов.

— Так ли они необходимы для процветания страны?

— Нет, но… разве можно обойтись без такой красоты?

— Главное, чтобы поиски выгоды не оказались в основе нашего богатства, так как это разрушит его изнутри. Во всяком существе, как и во всякой вещи, отдавай предпочтение тому, что утверждает их, выделяя из прочих, их качество, их сияние, их гений. Ищи то, что незаменимо.

Рамзесу показалось, что свет проник в его сердце и укрепил его; слова Сети отпечатались в нем навсегда.

— Необходимо, чтобы и большие, и малые получали от фараона обеспечение по своим потребностям. Не пренебрегай одним в пользу другого, умей убедить всех, что сообщество важнее одного человека. То, что на благо улью, хорошо и для пчелы, и пчела должна служить улью, благодаря которому она живет.

Пчела! Один из символов, олицетворяющих фараона! Сети говорил об исполнении обязанностей правителя, он мало-помалу раскрывал Рамзесу секреты мастерства управлять страной.

Опять захватывает дух от высоты.

— Главное — производить, — продолжал Сети, — еще важнее — распределять. Огромные богатства, к которым имеет доступ лишь ограниченная каста людей, порождают несчастье и несогласие; небольшое же их количество, правильно распределенное, сеет радость. История царства должна напоминать праздник; чтобы добиться этого, никто не должен голодать. Смотри, сын мой, смотри и учись, ибо если ты не прозорлив, ты не постигнешь смысла моих слов.

Рамзес провел бессонную ночь, глядя на голубую жилу драгоценного камня, выходившую на поверхность с одного края площадки. Он просил Хатхор рассеять мрак, в пучине которого он барахтался как ничтожная соломинка.

Его отец следовал четкому плану, но какому? Рамзес уже не надеялся, что станет правителем; но в таком случае отчего Сети, редко с кем говоривший по душам, преподносил ему подобные уроки? Может быть, Моис лучше распознал намерения повелителя; но царевич не собирался опускать руки: он сам проложит себе дорогу в жизни.

Незадолго до восхода солнца из главной галереи появилась какая-то тень; при слабых отсветах бледнеющей луны Рамзес уже было подумал, что это какой-то демон спешит вернуться в свое царство. Однако у этого демона были очертания человеческого существа, и он что-то прижимал к груди.

— Кто ты?

Человек застыл на месте, повернул голову в сторону царевича и пустился к острому краю площадки, где искатели установили только одну хижину.

Рамзес кинулся вдогонку за беглецом.

— Стой!

Человек прибавил шагу, Рамзес не отставал. Он бросился за ним и нагнал странного человека, прежде чем тот успел достичь крутого склона.

Царевич накинулся на него и сбил с ног. Воришка упал, не выпустив, однако, из рук своей ноши; он схватил оказавшийся под рукой камень и попытался пробить череп напавшему на него. Рамзес ударил его локтем в грудь, от чего у противника перехватило дыхание. И все же этот человек сумел подняться, но, потеряв равновесие, опрокинулся назад.

Крик боли, еще один, шум тела, скатывающегося вниз по уступам, и, наконец, удар о землю, там, внизу, у подножия склона.

Когда Рамзес спустился к нему, беглец лежал без дыхания, все еще прижимая к груди мешок с бирюзой.

Лицо вора оказалось знакомым царевичу: это был тот самый возница, который оставил его посреди пустыни, заманив в ловушку, чуть не стоившую ему жизни.

26

Ни один из искателей не видел раньше этого человека; это была его первая экспедиция, и он держался в стороне. Усердно работая, он проводил долгие часы в самых недоступных уголках шахты, чем снискал уважение своих товарищей.

Прятать бирюзу было преступлением, за которое полагалось тяжелейшее наказание, и ни один искатель никогда еще не отваживался на такое. Никто не жалел о смерти виновного; закон пустыни сурово и справедливо наказал его. Поскольку тяжесть преступления была огромна, возницу должны были похоронить без всяких ритуалов. Уста и глаза его не будут открыты другому миру, он не сможет пройти через анфилады к свету и станет добычей Пожирательницы Аменит.

— Кто нанял этого человека? — спросил Рамзес у Моиса.

Еврей посмотрел в свои списки.

— Я.

— Как это ты?

— Настоятель гарема предложил мне многих рабочих, способных трудиться на приисках; я просто подписал акт об их зачислении, и все.

Рамзес глубоко вздохнул.

— Этот вор и есть тот возница, которому было поручено заманить меня в ловушку.

Моис побледнел.

— Ты же не думаешь…

— Нет, конечно, ни секунды не сомневался, но и ты тоже попал в ловушку.

— Настоятель гарема? Нет, это слабый, безвольный человек, он всегда панически боится, как бы чего не случилось.

— Тем легче управлять им. Я сейчас же возвращаюсь в Египет, Моис. Хочу узнать, что и кто стоит за этим исполнителем.

— Разве тебе теперь не все равно, ты ведь отошел от власти?

— Не важно, я хочу знать правду.

— Даже если она будет малоприятной для тебя?

— А у тебя есть какие-нибудь важные сведения?

— Нет, клянусь тебе… Но кто осмелится поднять руку на младшего сына фараона?

— Найдутся и такие, и больше, чем ты думаешь.

— Если это заговор, глава все равно останется вне досягаемости.

— Что же, Моис, ты отступишься?

— Эти страсти нас не касаются, раз ты не будешь наследником Сети, зачем кому-то покушаться на тебя?

Рамзес не открыл своему другу, о чем говорил с ним отец; ведь эти разговоры следовало хранить в строжайшей тайне, пока он не постигнет их значения.

— Ты поможешь мне, Моис, если я буду нуждаться в тебе?

— Что за вопросы?

Несмотря на это прискорбное происшествие, Сети не изменил плана экспедиции. Только когда правитель рассудил, что количество добытой бирюзы достаточно, он отдал приказ возвращаться в Египет.

Начальник охраны дворца примчался к дверям приемной царицы; посланник Туйи не уточнил, как скоро он должен ответить на призыв монархини.

— Я здесь, Великая Царица.

— Как продвигается ваше расследование?

— Но… оно окончено!

— Неужели?

— Невозможно узнать что-либо еще.

— Поговорим об этом вознице… Вы говорите, он мертв?

— К несчастью, бедняга…

— Как этому человеку удалось отправиться вместе с экспедицией и похитить драгоценные камни?

Начальник охраны съежился.

— Это… это невозможно!

— Вы полагаете, я не в себе?

— Великая Царица!

— Остается три предположения: либо вас подкупили, либо вы не годитесь для того места, которое занимаете, либо и то, и другое вместе.

— Великая Царица…

— Вы посмеялись надо мной.

Сановник бросился в ноги повелительнице.

— Мною воспользовались, мне солгали, обещаю вам…

— Ненавижу прислужников. Ради кого вы пошли на предательство?

Бессвязное лепетание начальника охраны открыло всю его несостоятельность, до сих пор скрывавшуюся под плотной драпировкой его фальшивого добродушия. Боясь потерять свое место, он не осмелился даже выйти из своих личных покоев; он был так уверен, что поступил правильно, что вызвал жалость у правительницы.

— Будете охранять вход в покои моего старшего сына. Постарайтесь хоть здесь не пропустить непрошенных гостей.

Вельможа рассыпался в благодарностях, но царская супруга поспешила покинуть свою приемную.

Повозка Рамзеса и Моиса с грохотом вкатилась на двор гарема Мер-Ура, куда выходили окна начальства; оба друга управляли повозкой по очереди, состязаясь в ловкости и смелости. Часто меняя лошадей, они с небывалой скоростью покрыли расстояние, разделявшее Мемфис и гарем.

Это шумное появление нарушило покой заведения и вынудило настоятеля, которому пришлось покинуть ложе послеполуденного отдыха, выглянуть во двор.

— Вы что, с ума сошли? Здесь вам не казармы!

— Великая супруга повелителя поручила мне важную миссию, — ответил Рамзес.

Настоятель гарема сложил свои нервные ручки на круглом животике.

— Ах, так? И она позволила вам так врываться сюда?

— Дело очень срочное.

— Здесь, в гареме, находящемся под моей ответственностью?

— Да, здесь, и касается оно именно вас.

Моис подтвердил, кивнув головой. Настоятель попятился.

— Здесь какая-то ошибка…

— Вы подослали мне преступника в экспедицию на бирюзовые копи, — уточнил еврей.

— Я? Вы забываетесь!

— Кто вам его рекомендовал?

— Не понимаю, о ком идет речь?

— Мы хотим просмотреть ваши архивы, — потребовал Рамзес.

— У вас есть письменное разрешение?

— Печати Великой Царицы вам будет достаточно?

Вельможа не стал больше спорить. Рамзес в запале уже готов был поверить, что он у цели. Моису, хоть и более сдержанному, тоже хотелось поскорее прояснить, в чем тут дело, желание увидеть торжество правды волновало ему кровь.

Дело похитителя бирюзы разочаровало их; этот человек был записан не как возница, а как опытный искатель, участвовавший уже во многих экспедициях, и возвращавшийся в Мемфис, чтобы наставлять ювелиров в том, что касается веса бирюзы. Поэтому настоятель, как только Моиса назначили в экспедицию, подумал, что этот специалист мог бы войти в состав экспедиции под руководством еврея.

Очевидно, этого сановника тоже провели. И поскольку конюх и возница были мертвы, след организатора покушения на этом обрывался.

Больше двух часов подряд Рамзес пускал стрелы из лука, поражая мишени одну за другой. Он заставлял себя переплавлять свой гнев в сосредоточенность, предпочитая собирать свою энергию, вместо того чтобы растрачивать ее. Когда его мышцы уже заныли от усталости, он пустился в долгую одиночную пробежку по садам и лугам гарема. В голове его громоздилось слишком много путаных мыслей; рассудок метался среди них как бешеная обезьяна в лесу, единственно утомительные упражнения тела могли заставить ее успокоиться.

Царевичу была неведома усталость. Кормилица, которая вскармливала его грудью до трех лет, никогда еще не видела такого крепкого малыша; к нему не привязывалась никакая болезнь, он с одинаковым безразличием сносил и жару, и холод, спал как убитый и ел с диким аппетитом. К десяти годам у него уже было тело атлета, совершенство которого достигалось ежедневными упражнениями.

Пробегая по аллее тамарисков, он вдруг услышал пение, которое было не похоже на птичье. Он остановился и прислушался.

Это был женский голос, чарующий и восхитительный. Он бесшумно приблизился и увидел ее.

В тени вербы сидела Нефертари и тихо пела, подыгрывая себе на лютне, привезенной из Азии. Ее мягкий голос сливался со струйками ветерка, ласкавшего листву дерева. Рядом на траве лежала восковая табличка, испещренная буквами и цифрами.

Красота девушки была почти нереальна; на мгновение Рамзес даже усомнился, не сон ли это.

— Подойдите… Неужели вас пугает музыка?

Он раздвинул ветви дерева, за стволом которого притаился.

— Почему вы прятались?

— Потому что…

Он не мог придумать ни одного объяснения; видя его смущение, девушка улыбнулась.

— С вас пот катит градом. Вы что, бежали?

— Я надеялся найти здесь имя человека, который пытался меня уничтожить.

Улыбка исчезла с губ Нефертари, однако ее серьезность очаровала его.

— Значит, вам не удалось.

— К сожалению, нет.

— И всякая надежда потеряна?

— Боюсь, что так.

— Но вы не отступите.

— Как вы догадались?

— Потому что вы никогда не отступаете.

Рамзес склонился над дощечкой.

— Вы изучаете математику?

— Подсчитываю объемы.

— Вы хотите быть геометром?

— Я люблю узнавать новое, не задумываясь о будущем.

— Вы когда-нибудь отвлекаетесь?

— Я люблю одиночество.

— Не слишком ли строгий выбор?

Серо-зеленые глаза стали вдруг суровыми.

— Я не хотел вас обидеть, простите меня.

На губах, едва заметно подкрашенных, появилась снисходительная улыбка.

— Вы еще побудете в гареме?

— Нет, я должен ехать завтра в Мемфис.

— С твердым намерением открыть правду, так?

— Это упрек?

— Неужели необходимо так рисковать собой?

— Я хочу знать правду, Нефертари, и я всегда буду ее добиваться, чего бы это мне ни стоило.

В ее взгляде он прочел одобрение.

— Если вы окажетесь в Мемфисе, я хотел бы пригласить вас на ужин.

— Я должна провести в гареме еще долгие месяцы, чтобы совершенствовать свои знания; затем мне предстоит вернуться назад, в свою провинцию.

— Вас там ждет жених?

— Это нескромный вопрос.

Рамзес почувствовал себя полным болваном. Эта молоденькая девушка, такая спокойная, такая рассудительная, приводила его в замешательство.

— Будьте счастливы, Нефертари.

27

Старый дипломат гордился тем, что служил своей стране долгие годы, на протяжении царствования трех фараонов, помогая правителям своими советами, благодаря которым удалось избежать многих ошибок в отношениях с другими государствами. Ему нравилась осторожность Сети, более дорожащего миром и спокойствием своих граждан, нежели ратными подвигами, которые ничего не давали.

Скоро он собирался отправиться на заслуженный отдых в Фивы, неподалеку от храма Карнака, и доживать свои дни в кругу семьи, которой он до сих пор уделял не слишком много внимания из-за своих бесконечных путешествий. К тому же в эти дни ему сообщили приятную новость: ему предстояло подготовить себе на смену юного Ашу, молодого человека, обладавшего выдающимися способностями: он схватывал все на лету и запоминал главное. По возвращении с Великого Юга, где он блестяще исполнил довольно деликатное поручение по добыванию сведений, он захотел пройти обучение у старого дипломата. Старожил сразу проникся к юноше теплыми чувствами, приняв его как своего сына. Не ограничиваясь одними лишь формальностями, высокопоставленный чиновник указал ему некоторые лазейки и открыл некоторые навыки, которым можно было научиться только со временем, благодаря опыту. Порой Аша предупреждал мысль учителя; его оценка международного положения включала в себя и острое чувство реальности, и ближайшие перспективы.

Секретарь дипломата объявил о прибытии Шенара, который вежливо испрашивал разрешения на разговор. Неуместно было отвечать отказом сыну фараона, назначенного к тому же преемником, поэтому, несмотря на некоторую усталость, сановнику пришлось принять человека с круглым лицом, на котором ясно читалось сознание собственной важности и превосходства. Вместе с тем его маленькие карие глазки свидетельствовали о живости ума; расценивать его как слабого противника было бы непростительной ошибкой.

— Ваше присутствие делает мне честь.

— Я испытываю по отношению к вам восхищение, — дружелюбно объявил Шенар. — Все знают, что азиатская политика моего отца находится под вашим влиянием.

— Я бы так не сказал. Фараон всегда сам принимает решения.

— Благодаря обширности и своевременности сообщаемой вами информации.

— Дипломатия — это трудное искусство; я прилагаю все свои усилия, чтобы преуспеть в этом.

— И небезуспешно.

— Когда на то есть воля богов. Не хотите ли сладкого пива?

— С удовольствием.

Вельможи расположились под аркой, продуваемой северным ветром. Серый кот запрыгнул на колени к старому дипломату, свернулся калачиком и задремал.

Когда две чаши были наполнены легким пенящимся напитком, слуга удалился.

— Мой приход не удивил вас?

— Да, не могу не признать, немного удивил.

— Я хотел бы, чтобы этот разговор остался между нами.

— Можете быть уверены.

Шенар задумался. Старого дипломата все это слегка забавляло. Сколько раз приходилось ему принимать сановников, желающих воспользоваться сведениями, которыми он располагал! В зависимости от обстоятельств он либо помогал им, либо разочаровывал их. То, что сын правителя сам явился к нему, не могло не льстить его самолюбию.

— Насколько мне известно, вы собираетесь оставить свой пост.

— Я не делаю из этого тайны. Через год или два, когда правитель даст мне свое разрешение, я отойду от дел.

— К великому сожалению!

— Усталость одолевает меня, возраст начинает напоминать о себе все чаще.

— Однако накопленный вами опыт бесценен.

— Поэтому-то я и спешу передать его молодым, таким как Аша; завтра они будут отвечать за нашу дипломатию.

— Полностью ли вы согласны с решениями Сети?

Старому дипломату было неудобно выслушивать подобные вопросы.

— Боюсь, я не очень хорошо понимаю ваш вопрос.

— Наше враждебное отношение к хеттам, так ли уж оно обоснованно?

— Вы плохо их знаете.

— Разве они не высказывали желания торговать с нами?

— Хетты хотят завладеть Египтом и никогда не откажутся от своих планов, поэтому не существует другой разумной политики, кроме активной обороны, которую поддерживает правитель.

— А если я предложу иную?

— Об этом надо говорить с вашим отцом, не со мной.

— Нет, именно с вами, и ни с кем другим, я желаю говорить об этом!

— Вы меня удивляете.

— Дайте мне как можно более точные данные об азиатских княжествах, и я буду вам весьма признателен.

— Я не имею на это права. Речи, произносимые на советах, должны оставаться в тайне.

— Меня как раз они и интересуют.

— Не настаивайте.

— Завтра я буду на троне, не забывайте об этом.

Старый дипломат покраснел до корней волос.

— Это угроза?

— Вы еще не отошли от дел, ваш опыт может весьма мне пригодиться; завтра уже я буду управлять международной политикой. Будьте моим тайным сообщником, вы об этом не пожалеете.

Старый дипломат не имел привычки поддаваться гневу, но на этот раз он не смог сдержать своего возмущения:

— Кто бы вы ни были, ваши требования неприемлемы! Как может сын фараона помышлять предать своего отца?

— Успокойтесь, прошу вас.

— Нет, я не успокоюсь! Ваше поведение недостойно будущего монарха. Ваш отец должен узнать об этом.

— Не заходите так далеко.

— Покиньте мой дом!

— Вы забыли, с кем вы говорите?

— С бесчестным человеком!

— Я требую, чтобы вы хранили молчание.

— Не рассчитывайте на это.

— В таком случае мне придется заставить вас молчать.

— Заставить меня…

У старика перехватило дыхание, он поднес руки к сердцу и упал навзничь. Шенар поспешил позвать слуг, сановника положили на кушетку и тут же послали за врачом, который констатировал скоропостижную смерть в результате сердечного приступа.

Шенару повезло: его рискованный поступок закончился счастливо для него.

Красавица Исет была сердита.

Укрывшись в имении своих родителей, она отказалась принимать Рамзеса под тем предлогом, что устала и плохо выглядит; на этот раз она заставит его заплатить за все эти внезапные отъезды и долгое отсутствие. Стоя за занавесом, отделявшим второй этаж от лестницы, она слушала, о чем говорили ее служанка и царевич.

— Передайте своей хозяйке мои пожелания скорейшего выздоровления, — сказал Рамзес, — и скажите ей, что я больше не приду.

— Нет! — воскликнула красавица.

Она откинула занавес, слетела вниз по лестнице и бросилась в объятия своего любовника.

— Кажется, тебе гораздо лучше.

— Не уезжай больше, иначе я и вправду заболею.

— Неужели ты станешь требовать, чтобы я ослушался приказа правителя?

— Эти экспедиции длятся целую вечность… Я скучаю по тебе.

— Разве ты не принимаешь приглашения на приемы?

— Нет, но мне постоянно приходится сдерживать натиск знатных кавалеров. Если бы ты был рядом, они бы мне не надоедали.

— Иногда поездки дают свои результаты.

Рамзес высвободился из объятий красавицы и достал шкатулку, предложив ее молодой женщине; та смотрела на него с удивлением.

— Открой ее.

— Это приказ?

— Делай как хочешь.

Красавица Исет приподняла крышку. То, что она увидела внутри, заставило ее воскликнуть от восхищения.

— Это мне?

— С разрешения главы экспедиции.

Она страстно поцеловала любимого.

— Надень мне его.

Рамзес исполнил просьбу. Колье из бирюзы переливалось на шее красавицы, зеленые глаза сверкали от удовольствия. В эту минуту она затмила бы всех своих соперниц.

Амени продолжал свои раскопки в мусорных ямах с таким рвением, которое не могли остудить никакие неудачи. Накануне он уже думал, что нашел многочисленные фрагменты собираемой им мозаики, обнаружив, наконец, отношение между адресом мастерской и именем владельца, но ему предстояло разочарование. Надпись было невозможно прочитать, многих букв не хватало.

Эта погоня за невозможным не мешала, однако, юному писцу прекрасно выполнять свою работу личного секретаря — Рамзес получал почту, которая становилась все более и более объемной, и на все эти послания следовало отвечать формулами вежливости, соответствующими каждому отдельному случаю. Он дорожил тем, чтобы его княжеская репутация была безупречна, и сам терпеливо заканчивал отчет о путешествии на бирюзовые копи.

— О тебе начинают говорить, — заметил Рамзес.

— Все эти кулуарные разговоры мало меня занимают.

— Все считают, что ты заслуживаешь лучшего.

— Я счастлив тем, что служу тебе.

— Ты должен подумать о собственной карьере, Амени.

— Не о чем думать, все уже ясно.

Эта крепкая дружба наполняла бескрайней радостью сердце царевича, но сможет ли он быть достойным ее? Всем своим поведением Амени запрещал своему другу довольствоваться обыденностью.

— Как твое расследование?

— Все так же, но я не отчаиваюсь. А как у тебя?

— Несмотря на вмешательство царицы не обнаружено ничего серьезного.

— Конечно, если речь идет о человеке, имя которого никто не осмеливается назвать, — заметил Амени.

— И правильно делают, не так ли? Обвинить без доказательств — само по себе было бы преступлением.

— Мне нравится, когда ты так говоришь; ты знаешь, ты все больше начинаешь походить на Сети.

— Я его сын.

— Шенар тоже… И тем не менее можно было бы поклясться, что он принадлежит к другой семье.

Рамзесу было неспокойно. Зачем Моиса срочно вызвали во дворец, когда он уже готов был отправиться в гарем Мер-Ур? Во время экспедиции его друг не допустил ни одной ошибки; напротив, искатели и солдаты, все отмечали превосходную работу молодого интенданта, желая, чтобы его коллеги брали с него пример. Однако постоянно раздавались какие-то наветы и клевета; известность Моиса, вероятно, не давала покоя какому-нибудь бездарному высокопоставленному чиновнику.

Невозмутимый Амени продолжал писать.

— Ты что же, нисколько не волнуешься?

— Только не за Моиса. Вы из одного теста: испытания закаляют его.

Этот довод не успокоил Рамзеса. Характер еврея был настолько сильным, что он скорее вызывал зависть, нежели уважение.

— Вместо того чтобы изводить себя, — посоветовал Амени, — почитай лучше последние указы фараона.

Царевич принялся за работу, с трудом пытаясь сосредоточиться; он десять раз вскакивал, выбегая на террасу.

Незадолго до полудня он увидел, как Моис вышел из приемных палат дворца, куда его вызывали; не в силах больше ждать, царевич слетел вниз по лестнице и кинулся навстречу своему другу.

Еврей, казалось, был в замешательстве.

— Что, что там было?

— Мне предложили пост прораба на главных стройках страны.

— Значит, гарем можно забыть?

— Я буду участвовать в строительстве дворцов и храмов, мне придется переезжать из города в город, чтобы наблюдать за работами под началом главного смотрителя.

— Ты согласился?

— Все лучше, чем вялое существование в гареме.

— Что ж, тогда это повышение! Аша в городе, и Сетау тоже; сегодня мы собираемся.

28

Бывшие ученики «Капа» провели веселую вечеринку: танцовщицы, вино, закуски, десерты… Все было почти безупречно. Сетау рассказал несколько историй про змей и поделился своим способом покорять красавиц, спасая их от гадов, которых сам же и подбрасывал им в палаты. Подобное поведение, которое, конечно, нельзя было назвать высокоморальным, позволяло ему избегать этих бесконечных ухаживаний.

Каждый поделился тем, что их ожидало в будущем: Рамзеса назначили в армию, перед Амени открывалась карьера писаря, Аша, естественно, собирался стать дипломатом, Моис должен был заняться общественными работами, а Сетау — своими бесценными рептилиями. Когда теперь им предстояло встретиться в следующий раз, счастливым и достигшим уже многого?

Сетау покинул круг друзей первым, увлеченный нубийской танцовщицей с ласковым взглядом, затем — Моис: ему надо было выспаться перед дорогой в Карнак, где Сети замышлял грандиозную стройку. Амени, не привыкший много пить, заснул тут же, на мягких подушках. Ночь была тиха и благоуханна.

— Странно, — заметил Аша Рамзесу, — город кажется таким спокойным.

— Разве должно быть по-другому?

— Мои путешествия в Азию и Нубию многое прояснили для меня; мы живем в хрупкой безопасности. На севере, как и на юге, малые народы, которым нельзя доверять, только и думают о том, как бы завладеть нашими богатствами.

— На севере хетты… но на юге?

— Ты забыл о нубийцах?

— Они давно уже подчинились нам!

— Я тоже так думал, прежде чем поехал туда с поручением оценить обстановку. Языки развязались, мне довелось слышать не слишком официальные речи, и я обнаружил другую реальность, несколько отличающуюся от той, какую рисуют нам при дворе.

— Ты говоришь загадками.

Утонченный, с аристократическими манерами, Аша, казалось, не был создан для долгих утомительных путешествий в далекие и негостеприимные края. И тем не менее, он всегда пребывал в ровном настроении, никогда не повышал тона и выказывал удивительное спокойствие перед лицом любых испытаний. Его внутренняя сила и живость ума не переставали удивлять тех, кто недооценивал его. Сейчас и Рамзес понял, что с этой минуты он никогда не оставит без внимания мнение, высказанное Ашой. Его изысканность была обманчива: за внешностью светского щеголя скрывался решительный и уверенный в себе человек.

— Ты понимаешь, что мы с тобой говорим сейчас о секретах государства?

— Конечно, это ведь твоя специальность, — отшутился Рамзес.

— На этот раз они касаются тебя непосредственно, вот почему как твой друг я считаю, что ты должен узнать об этом немного раньше, чем Шенар. Завтра утром он появится среди членов совета, который собирает фараон.

— Неужели ты изменишь своему слову ради меня?

— Я не предаю свою страну, ибо уверен, что ты должен сыграть свою роль в этом деле.

— Можешь выражаться немного яснее?

— Я, в отличие от экспертов, считаю, что в одной из наших нубийских провинций готовится бунт; нет, не какое-нибудь обычное высказывание недовольства, но настоящее восстание, которое может обернуться многочисленными жертвами, если египетская армия немедленно не вмешается.

Рамзес был обескуражен.

— И ты осмелился высказать столь невероятное предположение?

— Я сделал это письменно, изложив свои доводы; я вовсе не ясновидящий, просто прозорливый.

— Представитель фараона в Нубии и генералы объявят тебя сумасшедшим!

— Это точно. Но фараон и его советники прочтут мой рапорт.

— Почему ты думаешь, что они согласятся с твоими выводами?

— Потому что в них отражена истина; не ею ли руководствуется наш правитель в любых своих решениях?

— Конечно, но…

— Отбрось свое недоверие и подготовься как следует.

— Подготовиться?

— Когда фараон решит подавить мятеж, он захочет отправить туда одного из своих сыновей. Это должен быть ты, а не Шенар. Вот тебе долгожданный случай показать себя настоящим воином.

— А если ты ошибся…

— Не может быть и речи. Завтра рано утром будь в царском дворце.

Необычное оживление царило в том крыле царского дворца, где фараон собирал членов своего совета, состоящего из «девяти близких друзей» — генералов и нескольких министров. Обычно правитель просто советовался со своим визирем и занимался некоторыми делами, не терпящими отлагательства; этим утром, без какого-либо предварительного уведомления, срочно созвали расширенный совет.

Рамзес подошел к помощнику визиря и испросил аудиенции у фараона; его попросили подождать. Поскольку Сети ненавидел пустые разговоры, царевич решил, что заседание долго не продлится; однако оказалось иначе. Оно необыкновенно затянулось, прошел уже и час обеда, было далеко за полдень, а заседание все продолжалось. Должно быть, при обсуждении важных решений мнения участников разделились и правитель не хотел прерывать спор, пока сам не будет уверен, какой путь следует выбрать.

Солнце уже клонилось к закату, когда близкие друзья с серьезным видом покинули зал заседания; за ними последовали генералы. Час спустя помощник визиря пришел за Рамзесом.

Однако вместо Сети его принял Шенар.

— Я хочу видеть фараона.

— Он занят; чего ты хочешь?

— Я приду потом.

— Мне поручено принять тебя, Рамзес. Если ты откажешься говорить со мной, я составлю рапорт. Не думаю, чтобы нашему отцу понравилось твое поведение. Ты слишком часто забываешь, что должен уважать меня.

Угроза не подействовала на Рамзеса, решившегося поставить на карту все.

— Мы с тобой братья, Шенар, ты забыл?

— По старшинству…

— Неужели дружба и доверие не для нас?

Подобный довод смутил Шенара, голос которого немного смягчился.

— Конечно, но… ты такой несдержанный, вспыльчивый…

— Я иду своим путем, ты — своим; время заблуждений прошло.

— И… каков же твой путь?

— Армия.

Шенар похлопал себя по подбородку.

— Да, там ты добьешься блестящих успехов… Зачем ты хотел видеть фараона?

— Чтобы сражаться рядом с ним в Нубии.

Шенар вздрогнул.

— Кто рассказал тебе о войне в Нубии?

Рамзес оставался невозмутимым.

— Я царский писарь и офицер высшего ранга; мне недостает назначения в действующую армию. Дай мне его.

Шенар поднялся, стал ходить кругами, потом вернулся на место.

— Не рассчитывай на это.

— Почему?

— Слишком опасно.

— Неужели ты беспокоишься о моем здоровье?

— Царевич не должен подвергаться такому чрезмерному риску.

— Но разве сам фараон не будет возглавлять наши войска?

— Не настаивай, твое место не там.

— Напротив!

— Мое решение окончательно.

— Тогда я попрошу об этом у отца.

— Не устраивай скандалов, Рамзес; в стране полно других проблем и без этих протокольных обменов любезностями.

— Хватит вставать на моем пути, Шенар.

Круглое лицо наследника трона посуровело.

— В чем ты меня обвиняешь?

— Мое назначение подтверждено?

— Это решать правителю.

— В зависимости от твоего предложения…

— Я должен подумать.

— Поторопись.

Аша огляделся вокруг себя. Комната просторная, два окна, расположенные одно против другого для лучшей циркуляции воздуха, стены и потолок украшены цветочными фризами и геометрическими мотивами в красных и синих тонах, много стульев, низкий стол, коврики отменного качества, сундуки для документов, шкаф с папирусами… Кабинет, который предоставили ему в распоряжение как министру иностранных дел, показался ему вполне подходящим на первое время. Редко кто из молодых сановников удостаивался таких замечательных условий.

Аша продиктовал послание своему секретарю, принял своих коллег, которым не терпелось повидать того, кого в министерстве уже считали феноменом, потом принял Шенара, который знакомился с каждым новым служащим, если тому прочили хорошее будущее.

— Вы довольны?

— Лучшего я и не желал.

— Правитель высоко оценил вашу работу.

— Мне остается только пожелать, чтобы моя самоотверженность всегда служила Его Величеству.

Шенар прикрыл дверь кабинета и заговорил шепотом.

— Я тоже высоко ценю вашу работу. Благодаря вам Рамзес кинулся сломя голову прямо в ловушку. Его единственное желание — сражаться в Нубии! Естественно, чтобы подальше заманить его, я начал с того, что отверг его требование, а потом понемногу уступил.

— Значит, его назначение подтверждено?

— Фараон согласится взять его в Нубию, чтобы испытать его в сражении. Рамзес не знает, что нубийцы отменные воины и что предстоящий мятеж может оказаться кровавым. Прогулка на бирюзовые копи раззадорила его, он уже считает себя старым воякой. Сам он бы не додумался попроситься на войну; удачно у нас с вами это получилось, а?

— Надеюсь.

— Теперь о том, что касается вас, Аша. Я не какой-нибудь неблагодарный, и вы с блеском выполняете свою роль дипломата. Немного терпения, два-три замечательных и замеченных рапорта, и продвижение по службе вам обеспечено.

— Мое единственно желание — служить моей стране.

— Мое тоже, естественно, но более высокое положение позволяет делать это с большим успехом. Вас интересует, например, Азия?

— Естественно, ведь это главное направление нашей дипломатии.

— Египту нужны профессионалы вашего класса. Учитесь, узнавайте новое, слушайте внимательно и будьте мне верным подданным, и вы не пожалеете об этом.

Аша поклонился.

Несмотря на то что народ Египта не любил конфликты, отправление Сети в Нубию почти не вызвало никакого беспокойства: разве могут племена дикарей-африканцев противостоять сильной и хорошо организованной армии? Поход заранее рассматривался как операция по наведению порядка, нежели как настоящий конфликт. Жестоко подавленный бунт не скоро опять поднимет свою мятежную голову, и Нубия снова станет спокойной и мирной провинцией.

Благодаря тревожному докладу Аши Шенар знал, что египтяне встретят серьезное сопротивление. Рамзес попытается показать, на что он способен, с запальчивостью, присущей юности. В прошлом нубийские стрелы и топоры уже снесли не одну буйную голову неосторожных воинов, слишком увлеченных своим превосходством. Если повезет, Рамзес последует за ними.

Жизнь улыбалась Шенару: в этой игре власти он располагал пешками, которые могли принести ему выигрыш. Слишком насыщенная деятельность изматывала фараона; в ближайшем будущем он вынужден будет назначить своего старшего сына регентом и предоставить ему наибольшую свободу действий. Держать себя в руках, не показывать своего нетерпения, действовать в тени — таковы были ключи к успеху.

Амени прибежал к главной пристани Мемфиса; непривыкший к физическим упражнениям, он продвигался вперед довольно медленно, с трудом пробираясь сквозь плотную толпу провожавших отряды в поход. Осматривая очередную яму с отходами, он обнаружил важную улику, от которой, быть может, зависело все дело.

Его звание секретаря Рамзеса открыло ему путь за охранные заграждения; едва переводя дыхание, он выбрался на набережную.

— Где корабль царевича?

— Отчалил, — ответил офицер.

29

Выйдя из Мемфиса в двадцать четвертый день второго месяца зимы, в восьмой год царствования Сети, египетская армия довольно быстро продвигалась на юг. В Асуане она высадилась на берег и вновь погрузилась на корабли, обогнув скалы первого водопада; высота воды в Ниле в это время года позволяла почти беспрепятственно преодолевать опасные пороги, однако фараон предпочел использовать специально приспособленные судна для продвижения вверх по течению в сторону Нубии.

Рамзес был очарован. Назначенный армейским писцом, он управлял походом, подчиняясь непосредственно приказаниям своего отца, поэтому он располагался на борту того же корабля, который имел форму полумесяца, так что нос и корма выступали высоко над поверхностью воды; два руля, один — с левого, другой — с правого борта, позволяли судну маневрировать быстро и плавно. Огромный парус, крепящийся на одной-единственной высоченной мачте, выпячивал свое большое брюхо, надутое сильным северным ветром; экипажу часто приходилось проверять крепление канатов.

В центре находилась большая кабина, разделенная на отсеки; на носу и на корме также находились каюты, немного поменьше, предназначенные для капитана и двух рулевых. На борту царского корабля, как и на всех остальных судах военного флота, царило веселое оживление: матросы и солдаты, казалось, совершают увеселительную прогулку, не грозящую никаким риском, никто из офицеров не докучал им. Все хорошо усвоили распоряжения правителя: никакого насилия по отношению к мирным жителям, никого не забирать в армию против воли, держаться вежливо, не проводить никаких незаконных арестов. Надлежало, чтобы шествие армии внушало страх и вызывало уважение к установленному порядку, а не опасения террора и грабежа. Нарушителей кодекса чести ожидало тяжелое наказание.

Нубия заворожила Рамзеса, который все плавание не уходил с палубы; пустынные холмы, островки гранита, тонкая полоска зелени, сопротивляющейся пустыне, небо необыкновенной синевы, бескрайнее, напоенное зноем пространство опаляло восхищением душу царевича. По берегам лениво и сонно паслись коровы, в воде лежали гиппопотамы, хохлатые цапли, розовые. фламинго и быстрые ласточки рассекали воздух над пальмами, в листве которых копошились бабуины. Рамзес сразу же проникся красотой этого дикого края, ощущая родство с ним, он так же сгорал от внутреннего неукротимого огня.

От Асуана до второго водопада египетская армия шла через спокойные земли; наконец, она остановилась возле мирных поселений, которым оставила съестные припасы и всякий скарб. Эта провинция Уауата ^[206], усмиренная давным давно, простиралась на триста пятьдесят километров. Рамзес жил, как во сне, свободный и счастливый, настолько эта земля была мила его сердцу.

Он проснулся, увидев невероятный монумент, огромную крепость Бухен, со стенами из кирпичей, которые достигали одиннадцать метров в высоту и пять в ширину; с высоты прямоугольных башен, опоясывавших берег зубчатым кружевом, египетские постовые наблюдали за вторым водопадом и его окрестностями. Ни один нубийский отряд не мог пересечь вереницу укреплений, из которых самым важным являлся, конечно, Бухен; здесь постоянно находился гарнизон из трех тысяч солдат, поддерживавший непрерывную связь с Египтом посредством почтовых пересылок.

Сети и Рамзес вошли в крепость через главный вход, обращенный к пустыне; он был защищен парой двойных ворот, соединенных между собой деревянным мостом: осаждающий неминуемо должен был попасть под град стрел, дротиков и камней, выпущенных из рогаток. Амбразуры были устроены таким образом, что противник попадал под перекрестный огонь, уйти от которого не представлялось возможным.

Часть войска приняли в небольшом городке, развернувшемся у подножия укрепления; казармы, нарядные домики, склады и мастерские, рынок, медпункт — здесь было почти все для вполне сносного существования. Войска могли задержаться здесь передохнуть, прежде чем углубиться во вторую нубийскую провинцию, страну Куш; на данный момент боевой дух был на высоте.

Комендант крепости принял царя и его сына в парадном зале, где объявлялись решения суда, после подтверждения их визирем. Высоким гостям подали холодное пиво и финики.

— Полагаю, царский наместник Нубии сейчас отсутствует? — начал Сети.

— Он должен скоро прибыть, Великий Царь.

— Неужели он сменил место своего пребывания?

— Нет, Великий Царь, он предпочел сам оценить положение дел в краю Ирем, к югу от третьего водопада.

— Положение дел… Вы хотите сказать, бунт?

Комендант старался не смотреть в глаза Сети.

— Подобное определение несколько преувеличенно.

— Неужели номарх отправился бы так далеко, чтобы остановить какую-то шайку воров?

— Нет, Великий Царь, мы строго контролируем данный регион и…

— Почему вот уже несколько месяцев ваши отчеты преуменьшают надвигающуюся опасность?

— Я пытался быть объективным; нубийцы провинции Ирем и в самом деле иногда проявляют себя, но…

— Два каравана разорены, один колодец попал в руки грабителей, вестовой офицер убит… Это вы называете «иногда проявляют»?

— У нас случалось нечто и похуже, Великий Царь.

— Конечно, но при этом были вынесены и приведены в исполнение приговоры. На этот раз и царский наместник, и вы оказались не в состоянии задержать виновных, которые теперь считают себя неуязвимыми и собираются устроить настоящий мятеж.

— Моя обязанность состоит только в том, чтобы защищать, — попытался протестовать комендант. — Ни один мятежный нубиец не проникнет на территорию наших крепостей.

Сети уже начинал выходить из себя.

— Вы полагаете, мы можем оставить во власти мятежников провинции Куш и Ирем?

— Ни на мгновение, Великий Царь!

— Тогда я хочу знать правду.

Слабоволие старшего офицера вызывало у Рамзеса отвращение; подобные трусы недостойны служить Египту. На месте своего отца он бы разжаловал его и отправил на передовую.

— Мне кажется нецелесообразным поднимать наши войска, даже если некоторые волнения и нарушили наше спокойствие.

— Каковы наши потери?

— Таковых нет, я надеюсь;наместник отбыл во главе патрульной экспедиции. При одном ее появлении нубийцы сложат оружие.

— Я жду еще три дня, не больше; затем я вынужден буду вмешаться.

— В этом не будет необходимости, Великий Царь, однако для меня будет большой честью принять вас. Сегодня вечером я устраиваю небольшой праздник.

— Я не приду. Позаботьтесь о размещении моих солдат.

Существовала ли на свете картина более внушительная, чем вид второго водопада? Высокие утесы обступали Нил, воды которого пробивались сквозь узкие желоба, сдавливаемые громадными глыбами базальта и гранита, о которые разбивались пенистые потоки. Река кипела и билась с такой яростью, что преодолевала препятствие и опять вздымалась вверх. Вдалеке струйки охристого песка наползали на красные берега, усеянные синими скалами. Пальмы дум с раздвоенным стволом вносили в эту картину немного зелени.

Рамзес переживал каждый толчок могучего Нила, он шел вместе с ним напролом на скалы и вместе с ним побеждал. Между ними, царевичем и потоком, было полное согласие.

Маленький город Бухен ликовал, наслаждаясь спокойствием вдалеке от полей сражений, от войны, в которую никто не верил. Тринадцать египетских крепостей остановили бы тысячи неприятелей; что же до провинции Ирем, то она всегда представляла собой обширное пространство пахотных земель, служившее доказательством спокойного и счастливого существования, которое никто и не собирался нарушать. По примеру своих предшественников Сети довольствовался тем, что продемонстрировал свою военную мощь, чтобы оставить неизгладимое впечатление в умах и укрепить мир.

Проходя по лагерю, Рамзес убедился в том, что ни один солдат и не думал о бое; одни спали, другие пировали, третьи предавались ласкам восхитительных нубиек, кто-то играл в кости, кто-то поговаривал о возвращении в Египет, оружие было оставлено в забвении.

А между тем номарх еще не вернулся из провинции Ирем.

Рамзес отметил естественную склонность людей отталкивать самое важное и значимое, чтобы тем легче питаться иллюзиями; реальность представлялась им столь неудобоваримой, что они предпочитали забивать себе голову миражами, будучи уверенными при этом, что освобождаются от своих оков. Человек становился одновременно дезертиром и преступником; царевич поклялся себе, что не отступит перед фактами, даже если они не будут соответствовать его ожиданиям. Как Нил, он устремится на скалы и одолеет их.

В западном конце лагеря, выходившем на пустыню, какой-то человек согнувшись рыл песок, как если бы собирался закопать там сокровище.

Рамзес, заинтересовавшись, подошел поближе, держа меч наготове.

— Что ты делаешь?

— Помолчи, тише! — раздался едва слышный голос.

— Отвечай сейчас же!

Человек поднялся.

— Ах, как глупо! Из-за тебя она улизнула.

— Сетау! Ты тоже в войске?

— Нет, конечно… Уверен, в этой норе пряталась черная кобра.

Одетый в свою нелепую накидку с карманами, небритый, загорелый, с черными волосами, переливавшимися при лунном свете, Сетау, естественно, вовсе не походил на солдата.

— По словам опытных знахарей, яд нубийских змей отменного качества; подобная экспедиция — это, знаешь, такой шанс!

— Но… как же угроза? Ведь речь идет о войне!

— Что-то не слышно запаха крови. Эти болваны солдаты только и знают, что жрать да пить. В сущности, это самый безобидный вид их деятельности.

— Это спокойствие долго не продлится.

— Это уверенность или предвидение?

— Ты полагаешь, что фараон поднял столько народу ради простой прогулки?

— Неважно, лишь бы мне не мешали отлавливать змей; их размеры и цвет великолепны! Вместо того чтобы глупо рисковать своей жизнью, тебе бы следовало отправиться со мной в пустыню. Сколько бы мы там наловили!

— Я нахожусь под началом у своего отца.

— А я свободен.

Сетау разлегся на земле и тут же заснул. Он и в самом деле был единственный египтянин, не страшившийся снующих там и здесь рептилий.

Рамзес любовался водопадом, восхищаясь неослабевающим напором Нила. Ночь уже почти растаяла, когда он почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной.

— Ты забыл лечь спать, мой сын?

— Я сторожил сон Сетау и видел, как многие змеи подползали к нему, останавливались, а потом удалялись; даже во время сна он не теряет свою власть над ними. Не так ли должно быть и в случае с правителем?

— Наместник вернулся, — объявил Сети.

Рамзес посмотрел на отца.

— Ему удалось успокоить Ирем?

— Пять убитых, десять тяжелораненых и поспешное отступление — вот итог его выступления. Предсказания твоего друга Аши сбываются с невероятной точностью. Этот парень прекрасный наблюдатель, сумевший сделать нужные выводы из собранных показаний.

— Иногда он ставит меня в неловкое положение, но мыслить он умеет в самом деле превосходно.

— К несчастью, именно он, а не все остальные советники, оказался прав.

— Это война?

— Да, Рамзес. Нет ничего, что я ненавидел бы больше, чем это, но фараон не должен жалеть ни бунтаря, ни подстрекателя мятежа. Иначе наступил бы конец господства Маат и все обернулось бы беспорядком, а беспорядок несет несчастье для всех — как сильных, так и слабых. На севере Египет защищает себя от вторжений, держа под контролем ханаан и Сирию; на юге — Нубия. Царь, который имел бы неосторожность проявить слабость, как Эхнатон, обрек бы страну на гибель.

— Мы будем сражаться?

— Будем надеяться, что нубийцы поведут себя разумно. Твой брат очень настаивал, чтобы я утвердил твое назначение; кажется, он верит в твои способности воина. Но наши противники весьма опасны; если они напьются перед боем, они будут драться до смерти, не чувствуя наносимых им ран.

— Вы полагаете, что я не готов выдержать такой бой?

— Ты не обязан подвергать свою жизнь подобному чрезмерному риску.

— Вы возложили на меня определенную ответственность, и я не дрогну.

— Разве твоя жизнь не ценнее всего этого?

— Нет, конечно. Кто изменяет своему слову, не заслуживает оставаться в живых.

— Тогда вперед, сражайся, если восставшие не подчинятся, бейся, как бык, как лев, как ястреб, будь стремительным, как молния. Иначе ты погибнешь.

30

Армия не без сожаления покидала Бухен, чтобы перейти второй водопад, эту плотину, служившую прекрасной защитой для крепостей, и направиться в провинцию Куш, давно усмиренную, но населенную крепкими нубийцами, о храбрости которых ходили легенды. До острова Саи, на котором находилось укрепление Шаат, одна из резиденций наместника, добрались довольно быстро. В нескольких километрах ниже по течению Рамзес заметил другой остров, Амара, дикая красота которого сразу его покорила; если ему улыбнется судьба, он попросит отца построить там небольшое святилище, знак восхищения красотой Нубии.

В Шаате беспечность быстро улетучилась. Крепость, гораздо меньшая по размерам и значению, чем укрепления Бухена, была заполнена беженцами, которые спешно покинули богатую долину Ирема, попавшую в руки мятежников. Опьяненные своей первой легкой победой и отсутствием ответных действий со стороны номарха, который ограничился тем, что вывел против них нескольких ветеранов, которых они быстро обратили в бегство, два племени перешли за третий водопад и беспрепятственно продвигались дальше на север. Вновь ожила их давняя мечта занять Куш, изгнав египтян, и начать осаду крепостей.

Шаат был первым у них на пути.

Сети потребовал, чтобы били тревогу. Чтобы все были готовы, и лучники, и стрелки из рогаток, на каждой бойнице, на каждой башне, и пехота, в глубоких рвах и окопах у подножия высоких стен.

Затем фараон и его сын, сопровождаемые молчаливым номархом Нубии, отправились допросить коменданта крепости.

— Новости неутешительные, — признал он. — За неделю мятеж приобрел невероятный размах. Обычно племена ссорятся между собой, вовсе не думая объединяться, но на этот раз они договорились! Я отправил сообщения в Бухен, но…

Присутствие наместника заставило коменданта осечься, не высказывая слишком жесткую критику.

— Продолжайте, — потребовал Сети.

— Мы могли бы подавить это восстание в самом зачатке, если бы вовремя вмешались; сейчас же я уже спрашиваю себя, не будет ли гораздо разумнее отступить.

Рамзес был оглушен. Как можно было допустить, чтобы защитники Египта оказались столь трусливыми и недальновидными?

— Эти племена, неужели они такие ужасающие? — спросил он.

— Дикари, — ответил комендант. — Ни смерть, ни страдания не пугают их. Им нравится драться и убивать. Я не упрекну никого, кто захочет спастись бегством, когда эти полчища с ревом обрушатся на нас.

— Спастись бегством? Но это же предательство!

— Когда вы увидите их, вы поймете; только сильная армия, намного превосходящая их числом, может их обуздать. На сегодняшний день мы даже не знаем, сколько их, сотни или уже тысячи.

— Отправляйтесь в Бухен вместе с беженцами и заберите наместника, — приказал Сети.

— По прибытии должен ли я послать подкрепление?

— Посмотрим. О дальнейшем узнаете из моих посланий. Выставьте посты на Ниле, и пусть все крепости готовятся отбить приступы врага.

Наместник поторопился исчезнуть с глаз долой: он уже боялся, что к нему применят другие, более жесткие меры. Комендант отправился готовить переселение. Два часа спустя длинная колонна отступающих двинулась на север. В Шаате остались лишь фараон, Рамзес и тысяча воинов, дух которых как-то сразу сник. Поговаривали, что тысячи дикарей, жаждущих крови, вот-вот нападут на крепость и вырежут египтян, всех до последнего.

Сети поручил Рамзесу сказать своим воинам правду; юноша же не ограничился тем, что рассказал об известном ему положении дел и рассеял нелепые слухи, он обратился к воле и смелости каждого, к их долгу защищать свою страну, пусть даже ценою жизни. Говорил он просто и прямо, и его воодушевление передалось остальным. Узнав, что сын правителя будет сражаться в их рядах как обычный солдат, все остальные вновь обрели надежду: решительность Рамзеса вкупе со стратегическим гением Сети непременно спасут их от этой катастрофы.

Царь решил, что следует идти на юг, а не ждать возможной атаки; сломить ряды противника, наступая, казалось ему более предпочтительным, нежели отступать в спешке, если тот окажется слишком многочисленным. Во всяком случае, они будут знать, где он и сколько его.

Вечером Сети долго изучал карту края Куш, поясняя Рамзесу указания, сделанные составителями-географами. Подобное доверие со стороны фараона заставило Рамзеса светиться от счастья; он быстро во всем разобрался и постарался запомнить наизусть все до малейших деталей. Что бы ни случилось, завтра будет важный день.

Сети отправился в палаты, предназначенные для правителя, Рамзес устроился на жесткой кровати. Его сон о предстоящих победах был потревожен смехом и вздохами, доносившимися из соседней комнаты; озадаченный, он решил посмотреть, что там.

Лежа на животе, Сетау, не стесняясь, громко стонал от удовольствия массажа, который делала ему юная нубийка, обнаженная, с тонкими чертами лица и прекрасно сложенная. Ее эбеновая кожа лоснилась, в благородных чертах лица не было ничего от негроидной расы. Она-то и смеялась, радуясь при виде удовлетворения Сетау.

— Ей пятнадцать лет, ее зовут Лотус, — сказал заклинатель змей, — ее пальцы расслабляют спину с потрясающим умением. Хочешь испытать, насколько она хороша?

— Я бы рассердился на себя, если бы лишил тебя столь восхитительного достояния.

— К тому же она не боится самых опасных рептилий, мы вместе уже собрали добрую порцию яда. Какая все таки удача! Мне начинает нравиться этот поход… Хорошо, что я согласился.

— Завтра вы останетесь в крепости.

— Вы идете в атаку?

— Мы решили наступать.

— Ясно. Мы с Лотус останемся стеречь крепость. Постараемся поймать еще дюжину кобр.

Зимой ранним утром бывает довольно прохладно, потому пехотинцы кутались в длинные туники, которые они снимут потом, когда нубийское солнце немного согреет им кровь. Рамзес, управлявший легкой повозкой, находился во главе колонны, следуя сразу за дозорными; Сети находился в середине, под защитой своей специальной охраны.

Страшный рев нарушил молчание степи. Рамзес отдал приказ остановиться, спрыгнул на землю и отправился вслед за дозорными.

Огромное животное ревело от боли — в самый конец его толстого длинного носа впился дротик, и бедное создание тщетно пыталось избавиться от этой занозы, причинявшей ему невыносимую боль… Слон. Животное, в честь которого когда-то назвали остров Элефантина, на южной границе Египта, где оно давно уже не водилось.

Царевич видел его впервые в жизни.

— Знатный самец, — прокомментировал один из дозорных, — каждый из его бивней весит по меньшей мере восемьдесят килограммов. Главное, не подходите близко.

— Но он же ранен!

— Нубийцы хотели его завалить, мы их спугнули.

Столкновение было совсем близко.

Пока один из дозорных побежал предупредить царя, Рамзес приблизился к слону. Остановившись метрах в двадцати от зверя, он стал смотреть на него, пытаясь поймать взгляд животного. Громадное животное оставило возню с хоботом и внимательно посмотрело на ничтожное существо.

Рамзес показал свои пустые руки. Огромный самец поднял хобот, как если бы он понимал мирные намерения двуногого. Царевич подошел к нему очень медленно.

Какой-то дозорный хотел было крикнуть, но его сотоварищ закрыл ему рот рукой: при малейшей помехе слон без труда затоптал бы сына фараона.

Рамзесу же было совершенно не страшно. Во внимательном взгляде четвероногого он отметил живой ум, способный распознать намерения человека. Еще несколько шагов — и он уже стоял в метре от раненого, который энергично махал хвостом.

Царевич поднял руки, слон опустил хобот.

— Я сделаю тебе больно, — объявил он, — но это необходимо.

Рамзес взялся за древко дротика.

— Согласен?

Широкие уши захлопали по воздуху, как если бы слон давал свое согласие.

Царевич рванул изо всей силы, вытащив железный наконечник с первого раза. Слон взревел, освобожденный. Пораженные дозорные подумали, что случилось чудо, но Рамзес поплатится за совершенный им подвиг: конец окровавленного хобота обвился вокруг торса царевича.

Через несколько секунд его раздавит, дальше будет их очередь. Лучше было поскорее убраться отсюда.

— Смотрите, да посмотрите же вы!

Радостный голос принца заставил их остановиться. Они обернулись и увидели царевича на макушке у гиганта, на том самом месте, куда его осторожно водрузил хобот слона.

— С высоты этой горы я смогу разглядеть любое продвижение противника.

Известие о подвиге царевича сразу разнеслось по всей армии; некоторые поговаривали о сверхъестественной силе Рамзеса, способного подчинить своей воле самого сильного из зверей, рану которого обработали составом из масла и меда. Между царским сыном и слоном не было никаких языковых преград — один говорил, употребляя язык и руки, другой пускал в дело хобот и уши. Под защитой гиганта, который прокладывал путь, солдаты дошли до ближайшего селения, состоявшего из глинобитных хижин с крышами из пальмовых листьев.

Повсюду валялись трупы стариков, женщин и детей, одни — со вспоротыми животами, другие — с перерезанным горлом. Мужчины, которые как-то пытались защищаться, лежали немного поодаль, изувеченные. Урожай был сожжен, скот вырезан.

Рамзесу стало тошно.

Так вот что такое была эта война, эта резня, эта безграничная жестокость, которая превращала человека в худшее из существ.

— Не пейте воду из колодцев! — крикнул солдат преклонных лет.

Двое молодых, мучаясь жаждой, ослушались; десять минут спустя они скончались, корчась в ужасных муках. Мятежники отравили воду колодцев, чтобы наказать жителей деревни, которые пожелали остаться верными Египту.

— В этом случае я бессилен, — с сожалением объявил Сетау, — в том, что касается растительных ядов, я совершенный невежда. Хорошо, что Лотус знает, она меня научит.

— Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен был охранять крепость?

— Это скучно… Здесь природа столь богата, такое изобилие!

— Как, например, эта уничтоженная деревня?

Сетау положил руку на плечо своему другу.

— Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю змей? Их способ убивать более благороден, к тому же они дают нам сильные лекарства, способные бороться с болезнями.

— Но человек являет собой не только этот ужас.

— Ты уверен?

— Ведь есть Маат, есть хаос; мы пришли в этот мир, чтобы повсюду воцарилась Маат, а зло везде было побеждено, даже если раньше оно властвовало повсюду.

— Только фараон может так говорить, а ты всего лишь командующий армией, который собирается истребить тех, кто убивал до него.

— Или пасть под их ударами.

— Не навлекай на себя дурной глаз, лучше приходи испить настойки из трав, которую приготовила Лотус; этот напиток сделает тебя непобедимым.

Сети был хмур.

Он позвал Рамзеса и старших офицеров к себе в шатер.

— Что вы предлагаете?

— Надо идти дальше, — предложил ветеран, — переправимся через третий водопад и займем долину Ирема. Наша стремительность станет залогом успеха.

— Однако мы можем попасться в западню, — ответил на это молодой офицер. — Нубийцы прекрасно знают, что мы предпочитаем данную тактику.

— Именно так, — признал фараон. — Чтобы избежать ловушек, следует сначала выяснить, где находится неприятель. Мне нужны добровольцы, которые могут отправиться на разведку ночью.

— Это очень рискованно, — отозвался ветеран.

— Я понимаю.

Рамзес встал.

— Я пойду.

— И я тоже, — ответил ветеран. — И я знаю еще троих человек, которые столь же отчаянны, как и царевич.

31

Царевич снял свой головной убор, кожаную защитную накидку, парадную набедренную повязку и сандалии. Отправляясь в нубийскую саванну, он просто натрет тело дочерна древесным углем и возьмет с собой только кинжал. Прежде чем пуститься в путь, он зашел в шатер к Сетау.

Заклинатель змей кипятил какую-то желтоватую жидкость, Лотус готовила настой из гибискуса, представлявший собой некое красное пойло.

— Черно-красная змея забралась ко мне под ковер, — объявил сияющий Сетау, — какая удача! Еще один неизвестный экземпляр и добрая порция яда. Боги с нами, Рамзес! Эта Нубия — просто рай, сколько в ней разнообразия!

Подняв глаза, он посмотрел на царевича долгим оценивающим взглядом.

— Куда ты собрался в таком виде?

— Разведывать, где находятся лагеря мятежников.

— С чего начнешь?

— Пойду прямо на юг. В конце концов, где-нибудь они должны появиться.

— Главное — вернуться обратно живым.

— Я верю в свою удачу.

Сетау покачал головой.

— Выпей с нами каркаде, хотя бы насладишься изысканным вкусом, прежде чем попасть в руки к нубийцам.

Красный ликер имел освежающий фруктовый вкус. Лотус трижды наливала Рамзесу.

— По-моему, — заявил Сетау, — ты поступаешь глупо.

— Я выполняю свой долг.

— Только не надо общих фраз! Ты бросаешься в это, очертя голову, не имея ни малейшего шанса на успех.

— Напротив, я…

Рамзес поднялся, пошатываясь.

— Тебе плохо?

— Нет, но…

— Присядь.

— Я должен идти.

— В таком состоянии?

— Со мной все в порядке, я…

Потеряв сознание, Рамзес рухнул на руки к Сетау; тот уложил его на циновку возле очага и вышел из шатра. Хотя он и ожидал встретить фараона, величественная фигура Сети произвела на него большое впечатление.

— Спасибо, Сетау.

— По словам Лотус, это довольно легкое снотворное. Рамзес проснется на рассвете свеж и бодр. Что же до его поручения, можете быть спокойны — мы с Лотус займем его место. Она знает, куда идти.

— Как мне выразить благодарность?

— Оберегайте вашего сына от него самого.

Сети удалился. Сетау был горд собой; многие ли могли похвастаться тем, что принимали благодарность фараона?

Луч солнца, проскользнувший в шатер, разбудил Рамзеса. Некоторое время сознание его все еще пребывало в каком-то тумане; он никак не мог понять, где находится. Потом вдруг он все понял: Сетау и нубийка его усыпили!

Разъяренный, он кинулся наружу и столкнулся с Сетау, сидевшим на коленях и уплетавшим сушеную рыбу.

— Спокойно! Еще немного — и я бы подавился.

— А я, чем ты меня вчера напоил?

— Урок мудрости.

— У меня было важное задание, а ты мне помешал.

— Поцелуй Лотус и скажи ей «спасибо»; благодаря ей, мы теперь знаем, где находится главный лагерь противника.

— Но… она ведь одна из них!

— Ее семья была перебита, когда напали на то селение.

— Насколько ей можно верить?

— Ты всегда был энтузиастом, неужели ты стал скептиком? Да, на нее можно положиться; поэтому-то она и согласилась нам помочь. Мятежники не принадлежат к ее племени, они лишь сеют несчастья в самой процветающей земле Нубии. Вместо того чтобы ныть, лучше умойся, поешь и оденься, как подобает царевичу. Твой отец ждет тебя.

Положившись на указания Лотус, египетская армия пустилась в путь, возглавляемая Рамзесом, восседавшим на своем слоне. Первые два часа громадное животное чувствовало себя спокойно, почти беззаботно; по дороге слон подкреплялся зелеными ветками.

Затем его поведение изменилось: с застывшим взглядом он шел теперь медленнее, совсем бесшумно. Его ноги легко и невесомо, с невероятной осторожностью ступали по земле. Внезапно его хобот взвился к самым верхушкам пальм и выхватил оттуда черного африканца с копьем в руках; слон бросил его оземь и сломал ему шею.

Успел ли этот дозорный предупредить своих? Рамзес обернулся, ожидая приказаний. Знак фараона был вовсе недвусмысленный: наступать и атаковать.

Слон устремился вперед.

Едва он пересек небольшую пальмовую рощицу, как Рамзес увидел их: сотни нубийских воинов, с очень черной кожей, бритыми затылками, плоскими носами, пухлыми губами, золотыми кольцами в ушах, перьями в коротких курчавых волосах и с испещренными шрамами щеками; солдаты были в коротких набедренных повязках из пятнистой кожи, командующие — в белых одеждах, подпоясанных красными веревками.

Бесполезно было пытаться заставить их слушать приказы: как только они увидели слона и авангард египетской армии, они бросились к своим лукам и принялись стрелять. Эта спешка оказалась для них роковой, поскольку они действовали разрозненно, тогда как наступательные волны египтян наваливались спокойно и решительно.

Лучники Сети быстро вывели из строя нубийских стрелков, которые в панике стали толкаться и мять друг друга; затем лучников сменили копьеметатели и истребили негров, заряжавших рогатки. Потом настала очередь пехотинцев, которые, прикрываясь щитами, продолжили наступление, орудуя топориками, и рассеяли противника, вооруженного короткими мечами.

Оставшиеся в живых нубийцы в панике побросали свое оружие и упали на колени, моля египтян пощадить их.

Сети поднял правую руку, и бой, который длился всего несколько минут, тут же прекратился; победители связали побежденным руки за спиной.

Один только слон продолжал громить неприятеля: он снес крышу самой большой хижины и разметал в стороны стены. Оттуда появились двое нубийцев, один — высокий и важный, в широкой красной повязке, охватывавшей его голову, другой — маленький и нервный — прятался за корзиной.

Именно он ранил слона, вонзив ему в хобот копье с железным наконечником. Гигант схватил его, обвив своим хоботом за талию, высоко поднял и держал так какое-то время. Нубиец орал и отчаянно извивался, пытаясь высвободиться из стягивавшего его кольца. Когда гигант поставил его на землю, он уже было решил, что спасен; но как только он дернулся бежать, огромная слоновья нога пнула его в голову. Без лишнего шума слон раздавил того, кто заставил его так страдать.

Рамзес обратился к высокому нубийцу, который стоял, не шелохнувшись; скрестив руки на груди, он спокойно наблюдал за тем, что происходило у него на глазах.

— Ты их предводитель?

— Да, я. Ты еще довольно молод, чтобы так быстро рассеять нас.

— Это заслуга фараона.

— Так он сам сюда явился… Вот почему гадатели предсказывали, что мы не сможем победить. Я должен был их послушать.

— Где прячутся остальные мятежные племена?

— Я тебе покажу и пойду вместе с тобой к ним навстречу, чтобы убедить повиноваться. Фараон оставит их в живых?

— Это ему решать.

Сети и не думал щадить своих врагов; в тот же день он атаковал еще два мятежных лагеря. Ни в одном, ни в другом не захотели слушать увещевания побежденного предводителя. Сражения были краткими, ибо нубийцы действовали разрозненно; помня о предсказаниях гадателей и видя перед собой Сети, взгляд которого жег, как огонь, многие из них сражались без своего обычного запала. В их умах война уже была заранее проиграна.

На заре следующего дня прочие племена сложили оружие; все с ужасом говорили о сыне правителя, хозяине огромного слона, который уже раздавил дюжину нубийцев. Никто не мог противостоять армии фараона.

Сети взял шесть сотен пленными, а вместе с ними еще пятьдесят четыре юноши, шестьдесят шесть девушек и восемьдесят детей, которые должны были воспитываться в Египте и потом вернуться в Нубию, неся с собой древнюю культуру в сочетании со стремлением к мирному сосуществованию с сильным соседом.

Правитель убедился, что провинция Ирем была полностью освобождена и жители этого богатого плодородными землями края вновь получили доступ к колодцам, захваченным ранее мятежниками. С этих пор номарху надлежало каждый месяц объезжать с досмотром провинцию, чтобы избежать повторных бунтов; если у крестьян были какие-нибудь замечания и пожелания, он должен был их выслушать и попытаться удовлетворить. В случае же серьезного спора фараон сам должен был вмешаться.

Рамзес загрустил — он с большим сожалением покидал Нубию. Он не осмелился попросить у отца должность наместника, которая ему приглянулась. Едва он подумал об этом, взгляд Сети быстро охладил его пыл, заставив промолчать. Монарх представил ему собственный план: наблюдать за нынешним номархом, требуя от него безупречного поведения. При малейшем проступке он должен был отправиться доживать свои дни в качестве простого интенданта крепости.

Слон легонько прикоснулся хоботом к щеке Рамзеса. Не прислушиваясь к желаниям многих солдат, которым очень хотелось увидеть, как гигантское животное прошествует парадным маршем по Мемфису, царевич решил отпустить его на волю, чтобы он жил спокойно и счастливо в своем родном краю.

Рамзес погладил хобот, рана на котором уже зарубцевалась; слон указал ему по направлению к саванне, как будто зовя его с собой. Однако пути гиганта и царевича на этом расходились.

Долгое время Рамзес стоял неподвижно; отсутствие его огромного союзника невыразимо печалило его. Как бы он хотел отправиться вместе с ним, открывать новые пути, познавать неизведанное… Однако мечта оставалась мечтой, и нужно было садиться на корабли и возвращаться на север. Царевич дал себе слово, что вернется в Нубию.

Египтяне снимались с лагеря с песнями; солдаты не жалели хвалебных речей в адрес Сети и Рамзеса, которые обратили опасный поход в победоносную кампанию. Они уходили, не затушив костров, огонь которых потом заберут местные жители.

Проходя мимо небольшой рощицы, царевич услышал чей-то жалобный стон. Как можно было бросить раненого!

Он раздвинул кусты и увидел маленького запуганного львенка, который тяжело дышал. Животное протянуло свою переднюю распухшую лапу и застонало, воспаленные глаза смотрели жалобно. Рамзес взял его на руки и заметил, что сердце у львенка бьется неровно. Если ему не помочь, малыш непременно умрет.

К счастью, Сетау еще не отплыл; Рамзес принес ему страдальца. Осмотрев рану, заклинатель змей уверенно заявил:

— Это укус змеи.

— Что скажешь, можно ему помочь?

— Вряд ли… Сам посмотри: три пятнышка, соответствующие тройному жалу, и следы двадцати шести зубов. Это кобра. Если бы этот львенок был обычный, он давно бы уже умер.

— Значит, он необычный?

— Посмотри на его лапы: для такого маленького котенка они слишком большие. Если бы это животное осталось в живых, оно бы выросло до неимоверных размеров.

— Попытайся его спасти.

— Его единственный шанс — это время года; зимой яд кобры не так активен.

Сетау развел в вине корень змеиного дерева, собранный им в восточной пустыне, и вылил в горло львенку, затем он развел мелко натертые листья в масле и натер тело животного, чтобы стимулировать сердце и повысить дыхательную способность.

На всем протяжении обратного пути Рамзес не расставался со львенком, которого завернули в кокон из влажного песка пустыни и листьев клещевины. Звереныш стонал все тише; вскармливаемый молоком, он становился все слабее. Вместе с тем ему нравилось, когда царевич гладил его, и он смотрел на него с признательностью.

— Ты будешь жить, — пообещал ему царевич, — и мы будем друзьями.

32

Неспящий сначала попятился назад, потом решил подойти поближе.

Желтый боязливый пес осмелел настолько, что стал обнюхивать львенка, удивленные глаза которого рассматривали невиданное животное. Маленький хищник, еще совсем слабый, тут же захотел поиграть; он навалился на Неспящего и придавил его своим весом. Пес взвизгнул, кое-как увернулся, но не сумел избежать острых когтей, которые прошлись по его заду.

Рамзес взял львенка за шею и принялся его отчитывать; навострив уши, тот слушал весьма внимательно. Царевич обработал рану своего пса, которая оказалась довольно большой, а потом опять свел вместе двух своих любимцев. Неспящий, будто стремясь отплатить, смазал лапой по морде львенку, которого Сетау назвал Громила. Как этот малыш отлично справился с ядом змеи и прогнал тень неминуемой смерти! Это имя должно было принести ему удачу и прекрасно отражало его недюжинную силу. Сетау размышлял вслух: «Гигантский слон, громадный лев… Рамзесу всегда надо чего-то грандиозного и исключительного, мелкое и никчемное не может его заинтересовать».

Лев и пес довольно быстро уяснили себе, кто из них на что способен; Громила научился сдерживать себя, Неспящий — не задираться. И вот между ними завязалась настоящая дружба; они носились и играли, одинаково радуясь жизни. После кормежки пес засыпал под боком у льва.

При дворе подвиги Рамзеса наделали много шуму. Человек, способный приручить огромного слона и льва, был наделен сверхъестественными способностями, которые невозможно было недооценить. Красавица Исет была этим очень горда, тогда как Шенар испытал глубокую горечь. Как сановники могли быть настолько наивны? Рамзесу просто повезло, вот и все; никто не умеет общаться с дикими животными. Однажды лев проявит свою дикость и разорвет его на кусочки.

И тем не менее, старший сын правителя счел необходимым поддерживать хорошие отношения со своим братом: расхвалив сначала Сети, как, впрочем, это делал весь Египет, Шенар не забыл подчеркнуть и роль, которую сыграл Рамзес в борьбе против нубийских мятежников. Он стал превозносить его боевые качества и высказал пожелания, чтобы Рамзеса удостоили официального признания.

По случаю награждения ветеранов Азии, на котором Шенар присутствовал как представитель фараона, он объявил о своем намерении переговорить с братом наедине. Рамзес дождался конца церемонии, и они вдвоем отправились в кабинет Шенара, который только что заново отделали. Художник, настоящий гений, расписал стены цветочными клумбами, над которыми порхали разноцветные бабочки.

— Не правда ли, чудо? Мне нравится работать в роскошной обстановке; дела тогда представляются не столь сложными. Не хочешь попробовать молодого вина?

— Нет, спасибо. Эти расшаркивания меня утомляют.

— Меня тоже, но они необходимы. Наши смельчаки любят, чтобы им отдавали почести. Разве они не рискуют своей жизнью, как ты, чтобы сохранять нашу безопасность? Твое поведение в Нубии достойно подражания, хотя дело, казалось, принимало плохой оборот.

Шенар еще больше раздобрел: любитель хорошо поесть и при этом мало двигаться, он походил сейчас на какого-нибудь провинциального вельможу, располневшего за долгие годы праздного времяпрепровождения.

— Наш отец со знанием дела провел эту кампанию; одно его присутствие уже обратило в панику неприятеля.

— Да, да, конечно… Но твое появление верхом на слоне также не могло не повлиять на удачный исход. Говорят, Нубия очень понравилась тебе.

— Это правда, я полюбил этот край.

— Как ты оцениваешь действия царского наместника в Нубии?

— Как недостойные и достойные порицания.

— И тем не менее фараон оставил его на посту…

— Сети умеет управлять.

— Так не может долго продолжаться; наместник скоро допустит новую серьезную оплошность.

— Разве его прежние ошибки не достаточно научили его?

— Люди не меняются так быстро, мой дорогой брат, они склонны впадать в те же крайности. Наместник также не будет исключением из этого правила, поверь мне.

— У каждого своя судьба.

— Если бы его сместили, это могло бы отразиться и на твоей судьбе.

— Каким образом?

— Не притворяйся несведущим. Если тебе полюбилась Нубия, единственное место, которое тебе подходит, это пост царского наместника. Я могу помочь тебе получить его.

Рамзес не ожидал такого поворота событий. Шенар заметил его смятение.

— Я полагаю, что твое назначение было бы вполне оправданным, — продолжил он. — Если бы ты занял этот пост, новых вспышек мятежей можно было бы не опасаться. Ты мог бы послужить своей стране, и ты был бы счастлив там.

Мечта… Мечта, которую Рамзес уже прогнал из своих мыслей. Жить там со своим львом и собакой, каждый день обходить бескрайние пространства пустыни, разговаривать с Нилом, скалами и золотым песком… Нет, это было слишком хорошо.

— Ты смеешься надо мной, Шенар.

— Я докажу царю, что ты создан для этого поста. Сети видел тебя в деле. Многие голоса присоединятся к моему, ты выиграешь.

— Как хочешь.

Шенар поздравил своего брата.

В Нубии он не будет ему мешать.

Аша заскучал.

За эти несколько недель он уже исчерпал все радости административной работы на своем высоком посту. Чиновничество и архивы были не слишком веселым занятием; его привлекало общение. Назначать встречи, заставлять говорить людей любого ранга, выявлять ложь, раскрывать маленькие секреты и большие тайны, обнаруживать то, что от него пытались скрыть, — вот что было ему по душе.

Пока же ему приходилось смириться с рутинной работой в ожидании иного поста, который позволил бы ему путешествовать по Азии. Постигая образ мышления врагов Египта, он выбрал единственную стратегию, которая подходила дипломату: слоняться по коридорам.

Действуя таким образом, он стал встречаться с опытными людьми, жадными на слова и ревностно хранящими свои секреты, и сумел их разговорить. Ничего не требуя, вежливый, воспитанный, он завоевал их доверие и удостоился доверительных разговоров, умудрившись ни разу не смутить своих собеседников. Мало-помалу он выведал содержание секретных дел, не имея надобности заглядывать в сами документы. Немного лести, хорошо взвешенных комплиментов, ненавязчивые вопросы и хорошо подобранные слова не могли не вызвать уважения к нему со стороны высокопоставленных чиновников министерства иностранных дел.

До Шенара же доходили лишь лестные отзывы о молодом Аше; то, что он сумел сделать его своим союзником, было для него большим успехом. Во время их частых личных встреч Аша передавал ему важную информацию по поводу того, что происходило в разных эшелонах власти. Так Шенар проверял и подтверждал собственные сведения; день за днем он обстоятельно готовился занять место правителя.

Со времени своего возвращения из Нубии Сети казался усталым; многие советники предвидели назначение Шенара в качестве регента, чтобы освободить суверена от становящегося слишком тяжелым груза ответственности. И поскольку решение уже было принято и не встретило никаких возражений, к чему было медлить?

Искусный в интригах, Шенар не торопил события; по его словам, его юный возраст и неопытность пока еще мешали ему. Следовало сначала достичь мудрости фараона.

Амени снова вернулся в строй; отойдя от приступа гиперемии, который приковал его к постели, он хотел доказать Рамзесу, что его усилия не были напрасными. Непосильный труд подорвал здоровье юного писца, но он спешил приступить к работе, сожалея, что пришлось потерять столько времени. Хотя Рамзес и не думал ни в чем его упрекать, Амени чувствовал себя виноватым. День бездействия представлялся ему непростительным промахом.

— Я обыскал все свалки и нашел нужное доказательство, — заявил он.

— «Доказательство» — не слишком ли громко сказано?

— Два осколка известняка, которые в точности подходят друг к другу: на одном — упоминание о подозрительной мастерской, на другом — имя владельца. К сожалению, этот последний раскололся, но имя заканчивается на «Р». Разве это не доказывает причастность Шенара?

Рамзес уже успел забыть ту цепь неприятностей, которые преследовали его до отъезда в Нубию. Конюх, возница, чернильные палочки… Все это казалось ему каким-то далеким и не заслуживающим уже интереса.

— Поздравляю тебя, Амени, но ни один судья не согласится открыть дело на основании столь незначительных улик.

Юный писарь опустил глаза.

— Я боялся, что ты так ответишь… Но разве не следует хотя бы попытаться?

— Мы бы заранее проиграли.

— Я найду другие доказательства.

— Возможно ли это?

— Не позволяй Шенару пользоваться тобой; если он назначит тебя наместником в Нубию, то только для того, чтобы избавиться от тебя. Его злодеяния забудутся, и у него появится полная свобода в управлении Египтом.

— Я понимаю это, Амени, но я люблю Нубию. Ты поедешь со мной и откроешь для себя эту замечательную страну, которой не касаются интриги и кулуарная возня.

Личный секретарь царевича ничего не ответил, убежденный, что благосклонность Шенара была всего лишь очередной ловушкой. Пока Амени в Мемфисе, он не откажется от надежды открыть правду.

Долент, старшая сестра Рамзеса, томно возлежала на берегу бассейна, где она купалась в самые жаркие часы, после чего ее натирали маслами и делали ей массаж. С тех пор как ее мужа повысили, она проводила целые дни, ничего не делая, и чувствовала себя все более усталой. Парикмахер, маникюрша, педикюрша, интендант, повар… Все бесконечно утомляли ее.

Несмотря на притирания, прописанные врачом, кожа ее оставалась все такой же жирной; конечно, ей бы следовало ухаживать за собой более тщательно, но светское общение занимало большую часть ее времени, так что ей почти ничего не оставалось на себя. Чтобы находиться в курсе тысячи и одного секрета двора, необходимо было присутствовать на всех приемах и церемониях, без которых не обходилась жизнь в высшем обществе Египта.

Вот уже несколько недель Долент пребывала в беспокойстве. Близкие Шенара почти не разговаривали с ней, будто не доверяли, поэтому она решила поговорить об этом с Рамзесом.

— Раз вы теперь ладите, — начала она, — твое вмешательство было бы нелишним.

— Чего ты хочешь от меня?

— Когда Шенар станет регентом, у него в руках окажется значительная власть; боюсь, как бы он не забыл про меня. Мною начинают пренебрегать; скоро я стану значить для них меньше, чем какая-нибудь провинциальная матрона.

— А что я могу сделать?

— Напомни Шенару о моем существовании и важности моих связей, в будущем это ему может пригодиться.

— Он рассмеется мне в лицо. Для моего старшего брата я уже наместник Нубии и совершенно далек от Египта.

— Значит, ваше перемирие всего лишь видимость?

— Шенар распределил обязанности.

— И тебя устраивает ссылка к дикарям?

— Мне нравится Нубия.

Долент вдруг оживилась, выйдя из своего полусонного состояния.

— Не поддавайся, прошу тебя! Твоя позиция неприемлема. Мы с тобой должны поставить Шенара на место. Это чудовище должно вспомнить, что у него есть семья, и он не должен забывать об этом и задвигать ее подальше.

— Сожалею, дорогая сестра, но я ненавижу заговоры.

Она вскочила, побелев от злости.

— Не оставляй меня одну.

— Думаю, ты вполне способна сама постоять за себя.

Царица Туйа сидела в тишине храма Хатхор, размышляя после вечернего ритуала и песен жриц. Служение божественному позволяло отстраниться от человеческой низости и представить себе будущее более ясно.

Царица во время долгих бесед со своим супругом не раз упоминала о своих сомнениях насчет способности Шенара управлять государством. Как обычно, Сети выслушивал ее очень внимательно. Он, конечно, знал, что на жизнь Рамзеса покушались несколько раз и что настоящий виновник, если только не считать возницу, погибшего в бирюзовых копях, остался неизвестным и ненаказанным. Несмотря на то что враждебность Шенара по отношению к своему брату якобы утихла, можно ли было считать, что здесь нет его вины? При отсутствии доказательств подобные подозрения казались чудовищными, однако жажда власти могла превратить человеческое существо в дикое животное.

От Сети не укрылась ни одна подробность. Мнение его супруги значило больше, чем доводы придворных, слишком надеющихся на Шенара или просто привыкших воздавать хвалы суверену. Вместе Сети и Туйа оценили поведение обоих своих сыновей и подвели итог.

Конечно, разум мог все разбирать и анализировать, но он был не в состоянии решать. Мудрость Сиа, молниеносная интуиция, прямое знание, переданное от сердца фараона сердцу фараона, должны были указать правильный путь.

Открыв дверь, которая вела в собственный сад Рамзеса, Амени наткнулся на странный предмет: великолепная кровать из дерева акации! Большинство египтян спали на циновках; подобный же предмет обстановки стоил целого состояния.

Неприятно удивленный, Амени поспешил предупредить Рамзеса.

— Кровать? Это невозможно!

— Пойди сам посмотри — настоящий шедевр!

Царевич не мог не согласиться со своим личным секретарем: столяр и в самом деле был отменным мастером своего дела.

— Поставим ее в дом? — спросил Амени.

— Ни в коем случае! Присмотри за ней.

Вскочив на коня, Рамзес помчался в имение к родителям красавицы Исет. Ему пришлось подождатьнекоторое время, пока прелестница завершит свой туалет, чтобы предстать перед любовником свежей, накрашенной и благоухающей.

Ее красота взволновала Рамзеса.

— Я готова, — сказала она, улыбаясь.

— Исет… Это ты приказала принести мне кровать?

Вся сияя, она воскликнула:

— Конечно, кто другой бы осмелился?

Совершая этот «дар кровати», красавица Исет рассчитывала, что царевич в ответ подарит ей другую, еще более великолепную, которая должна была стать брачным ложем влюбленным, соединившим свои судьбы навсегда.

— Ты принял мой подарок?

— Нет, она осталась в саду.

— Какое оскорбление, — прошептала она ласково. — Зачем откладывать то, что неминуемо?

— Мне нужно оставаться свободным.

— Я тебе не верю.

— Ты хотела бы жить в Нубии?

— В Нубии? Какой ужас!

— Однако таково мое предназначение.

— Откажись!

— Невозможно.

Она высвободилась из объятий Рамзеса и убежала.

Рамзес вместе со многими другими сановниками был вызван прослушать объявление о новых назначениях, одобренных фараоном. Приемный зал был полон, прежние чиновники выказывали спокойствие, возможно, напускное, молодые плохо скрывали свое волнение. Многие опасались справедливого осуждения Сети, который не терпел ни малейшего промедления в выполнении государственных поручений и мало прислушивался к оправданиям несостоятельных чиновников.

За несколько недель до церемонии оживление и суета достигли своего апогея, каждый сановник стремился показать себя верным подданным и безусловным приверженцем политики Сети, для того чтобы защитить собственные интересы и интересы своих протеже.

Когда ответственный писец начал чтение постановления именем царя, установилась тишина. Рамзес, который накануне ужинал со старшим братом, не испытывал ни малейших опасений. С ним все было ясно, теперь он слушал, что досталось другим. Лица одних загорались радостью, другие замыкались в себе, третьи смотрели неодобрительно; но таково было решение фараона, и каждый уважал его.

Наконец наступил черед Нубии, которая не представляла большого интереса. После недавних событий и постоянных напоминаний Шенара царевича Рамзеса уже можно было считать назначенным на пост номарха в эту провинцию.

Решение правителя удивило всех: нынешний номарх оставался на своем посту.

33

Красавица Исет ликовала: несмотря на все старания Шенара, Рамзес не был назначен наместником в Нубию! Царевич останется в Мемфисе, на своем почетном посту. Красавица собиралась непременно воспользоваться этой нежданной удачей и затащить Рамзеса в сети своей страсти; чем больше он сопротивлялся, тем больше привлекал ее.

Несмотря на настойчивые увещевания ее родителей благосклонно отнестись к ухаживаниям Шенара, красавица Исет смотрела только на его брата. Со времени своего возвращения из Нубии юноша еще больше похорошел и возмужал: он раздался в плечах, врожденное благородство его черт стало теперь еще более заметным. Будучи на голову выше всех остальных, он казался недосягаемым и неуязвимым.

Разделять с ним все: беды и радости, чувства и желания… Какое сказочное будущее! Никто и ничто не помешает красавице Исет стать женой Рамзеса.

Через несколько дней после объявления назначений она явилась к царевичу — преждевременный визит мог бы оказаться некстати, сейчас же разочарование уже должно было остыть. Исет могла бы стать доброй утешительницей своего героя.

Амени, которого она недолюбливала, встретил ее почтительно. Как мог царевич доверяться какому-то мальчишке, слабому и тщедушному, вечно корпящему над своими табличками, неспособному наслаждаться жизнью? Рано или поздно она убедит своего мужа расстаться с ним и окружить себя более выдающимися помощниками. Такой, как Рамзес, не должен был терпеть посредственность.

— Объяви о моем приходе своему хозяину.

— Сожалею, но его нет.

— Скоро вернется?

— Не знаю.

— А где он?

— Не знаю.

— Ты что, вздумал смеяться надо мной?

— Ни в коем случае.

— Тогда объясни! Когда он ушел?

— Правитель пришел за ним вчера утром. Рамзес сел в его колесницу, и они отправились в направлении пристани.

Долина Царей — «поля блаженных», рай, в котором возрождалась просветленная душа фараонов, — покоилась в безмолвной тишине камней. От пристани на западном берегу Фив до святого места, охранявшегося денно и нощно, фараон и его сын добирались извилистой дорогой, по обочинам которой высились неприступные скалы. Возвышаясь над всей долиной, стояла гора Сим с пирамидальной вершиной — место обитания богини тишины.

Рамзес был ошеломлен.

Зачем отец привез его сюда, в это загадочное место, куда разрешалось проникать лишь царствующему фараону и рабочим, возводящим это жилище вечности? Из-за несметных богатств, находящихся в гробницах, лучники охраны имели право стрелять без предупреждения в любого неизвестного; малейшее покушение на кражу, расценивавшееся как преступление, угрожающее безопасности всей страны, каралось смертной казнью. Однако поговаривали также о духах, которые отрубали головы неосторожным, не умевшим ответить на их вопросы.

Конечно, присутствие Сети давало некоторую уверенность, но Рамзес предпочел бы все же десять сражений с нубийцами, нежели это путешествие в загробный мир. Его сила и отвага ничем не могли ему здесь помочь; он чувствовал себя беспомощной, легкой добычей неведомых сил, с которыми он не знал, как справиться.

Ни травинки, ни птицы, ни насекомого… Казалось, долина отвергла всяческие формы жизни, одевшись камнем, который единственно мог олицетворять вечную победу над смертью. Чем дальше продвигалась колесница Сети, тем теснее окружали их стены скал. Жара становилась удушающей, сознание того, что ты удаляешься от мира живых, сжимало горло.

Впереди показался узкий проход, нечто вроде двери, прорубленной в скале, по обеим сторонам от входа стояли вооруженные охранники. Колесница остановилась, Сети и Рамзес сошли на землю. Охранники поклонились. Все они знали в лицо своего правителя, который регулярно наезжал сюда проверить, как продвигаются работы в его будущей гробнице, лично продиктовать тексты, которые должны были быть выгравированы иероглифами на стенах саркофага, его последнего пристанища.

Войдя внутрь, Рамзес застыл, ошеломленный.

«Поля блаженных» снаружи выглядели как колодец, выдолбленный в раскаленных до предела скалах, над которыми виднелся клочок лазурного неба; здесь надлежало соблюдать абсолютную тишину, которая была залогом покоя и мира душе фараонов. Первый испуг сменился очарованием; весь пронизанный светом долины царевич чувствовал себя одновременно подавленным и возвышенным. Маленький жалкий человечек лицом к лицу с загадкой и величественностью места, он, тем не менее, почувствовал присутствие потусторонних сил, которые творили, вместо того чтобы разрушать.

Сети подвел своего сына к каменному проходу; он открыл дверь из позолоченного кедра и двинулся по узкому крутому спуску, ведущему к небольшой комнатке, в центре которой стоял саркофаг. Царь зажег факелы, которые не дымили; великолепие отделки стен поразило Рамзеса. Золотой, красный, синий и черный ослепляли живостью своего цвета. Взгляд царевича задержался на изображении гигантского змея Апопа, чудовища мира теней и пожирателя света, которому противостоял Ра, изображенный человеком, покоряющим змея с помощью белого посоха. Царевич не мог налюбоваться Ладьей Ра, управляемой богиней Сиа, олицетворяющей волю к претворению, единственно способную указать правильный путь в темноте неведения; потом он застыл перед изображением фараона, представшим перед Хором с головой сокола и Анубисом с головой шакала, и которого богиня Маат, всеобщий закон, вводила в рай справедливых. Царь был изображен молодым, сияющим красотой, в традиционном головном уборе, с золотым широким ожерельем и в золотой же набедренной повязке. Находясь рядом с Осирисом и Нефертумом, богом, увенчанным короной из лотосов, олицетворяющих его вечно возрождающуюся жизнь, монарх, поднявший глаза к вечности, представлялся святым. Множество прочих мельчайших подробностей привлекли внимание царевича, в частности — загадочная надпись, упоминающая двери, ведущие в другой мир; однако Сети не дал ему времени удовлетворить любопытство, приказав, чтобы он простерся ниц перед саркофагом.

— Царь, который покоится здесь, носил то же имя, что и ты, Рамзес; он был основателем нашей династии. Хоремхеб назначил его своим преемником, Рамзеса, бывшего визиря, находившегося уже в отставке после долгой и трудной службы на благо своей страны. Старику пришлось оставить свой спокойный дом и посвятить последние силы управлению Египтом. Слабый и усталый, он правил меньше двух лет; однако он успел оправдать свое имя, данное коронованием: «Тот, кто утверждает Маат в Обеих землях; Тот, которого явил миру Божественный Свет; Тот, кто утверждает силу Божественного Света; Тот, кто был избран созидающим законом». Таков был этот мудрый и скромный человек, наш предок, тот, кого мы должны почитать, чтобы он просветил нас; молись ему, возноси его имя и память о нем, ибо предки предшествуют нам, и мы должны ступать по их следам.

Царевич ощутил присутствие духа основателя династии: из саркофага, который иероглифы называли «даритель жизни», проникала, заполняя собою все вокруг, сильная энергия, похожая на теплоту солнца.

— Встань, Рамзес, твое первое путешествие окончено.

Куда ни кинь взгляд — повсюду пирамиды. Наибольшее впечатление оказывала пирамида фараона Джосера, с огромными выступами, которые были как ступени лестницы, ведущей к небу. В сопровождении своего отца Рамзес осмотрел другое захоронение, огромную Саккару, где обрели свой вечный покой фараоны Древнего Царства и их верные слуги.

Сети направился к площадке, откуда можно было обозревать пальмовые рощи, возделанные поля и Нил. На протяжении более чем километра расположились длинной чередой большие гробницы из необожженного кирпича длиной в пятьдесят метров, стены которых напоминали фасады дворцов. Они были более пяти метров в высоту и раскрашены в яркие цвета.

Одна из них поразила Рамзеса: ее стены были украшены тремястами терракотовыми скульптурами, представлявшими собой бычьи головы с большими рогами, что превращало захоронение в непреступный форт, к которому не могла бы приблизиться ни одна вредоносная сила.

— Фараон, покоящийся здесь, носит имя Джет, — пояснил Сети, — что означает «Вечность»; рядом с ним — цари первой династии, наши самые древние предки. Они впервые исполнили в этой земле закон Маат и принесли порядок вместо хаоса. Всякое царствование должно брать свое начало здесь, уходя корнями в землю сада, который посадили наши предки. Ты помнишь того дикого быка, с которым столкнулся? Он родился здесь, именно здесь возрождается сила с самых истоков нашей цивилизации.

Рамзес обошел гробницу, останавливаясь перед каждой головой быка; ни одна из них не была похожа на другую. Там были представлены все грани искусства править, от власти наистрожайшей до мягкой доброжелательности. Когда царевич обошел всю гробницу вокруг, Сети взошел на колесницу.

— Это было твое второе путешествие.

Они направились к северу, затем проскакали по узким тропкам, между цветущими полями, доехав до небольшого поселения, где появление фараона и его сына вызвало величайший восторг. В этом затерянном уголке Дельты подобное явление было настоящим чудом; впрочем, местные жители, казалось, прекрасно знают своего царя. Тут же появился охранный отряд, который вежливо отстранил толпу, расчистив путь Сети и Рамзесу, которые направились в глубь маленького святилища, погруженного во мрак. Они сели друг против друга на каменные скамьи.

— Известно ли тебе имя Авариса?

— Кто же его не знает! Это название проклятого города, который был столицей захватчиков гиксосов.

— Ты находишься в Аварисе.

Рамзес был оглушен.

— Но… разве он не был разрушен?

— Какому человеку под силу разрушить божество? Здесь — царство Сета, властелина молнии и грома, который дал мне мое имя.

Рамзес ужаснулся. Он почувствовал, что Сети способен уничтожить его простым жестом или взглядом; иначе зачем бы он привел его в это проклятое место?

— Тебе страшно, это хорошо; одни лишь гордецы и глупцы не знают страха. Из этого страха должна родиться сила, способная его победить, в этом заключается секрет Сета. Тот, кто отрицал его, как Эхнатон, допустил непростительную ошибку и ослабил Египет. Фараон таит в себе еще и гром, и ужас космоса, неумолимый характер всепоражающей молнии. Он — рука, которая действует и порой бьет и наказывает; верить в доброту человека — это ошибка, которую фараон не вправе допускать. Иначе она оставила бы его страну в руинах, а народ — в нищете. Но способен ли ты противостоять Сету?

Луч солнца, проникший сквозь крышу святилища, осветил странную статую стоящего человека с пугающей длинной мордой вместо лица и большими ушами — ужасающий лик Сета явился из тьмы.

Рамзес поднялся и пошел к нему.

Он наткнулся на невидимую стену, которая остановила его; вторая попытка закончилась также неудачно, но в третий раз он преодолел препятствие. Красные глаза статуи сверкали, как факелы; Рамзес выдержал этот взгляд, хотя при этом он почувствовал, как что-то обожгло его, будто язык пламени облизал все его тело. Боль была нестерпимая, но он выдержал. Нет, он не отступит перед Сетом, даже если не сойдет больше с этого места.

Это и был решающий момент, мгновение неравного поединка, который он не имел права проиграть. Красные глаза вылезли из орбит, пламя объяло Рамзеса, накрыв его голову огненным ливнем, сердце готово было разорваться. Но юноша выстоял, бросив вызов Сету, и откинул его от себя далеко, в самую глубину святилища.

Разразилась гроза, проливной дождь обрушился на Аварис, град сотрясал стены святилища. Красный свет погас, Сет вернулся в свой мрак. Это был единственный бог, у которого не было сына, но фараон Сети, его наследник на земле, знал теперь, что его сын достоин властвовать.

— Твое третье путешествие окончено, — прошептал он.

34

В середине сентября весь двор переехал в Фивы, чтобы участвовать в празднике Опет, на котором фараон должен был духовно объединиться с Амоном, скрытым богом, который возродит Ка его сына, представляющего этого бога на земле. Все до единого представители благородных фамилий должны были находиться в этом городе Юга в течение этих двух недель всеобщего ликования. Если религиозные обряды были предназначены только для некоторых посвященных, то народ гулял день и ночь, а богачи обменивались визитами, принимая друг друга в своих великолепных особняках.

Для Амени этот переезд был настоящим мучением; поскольку ему приходилось везти с собой множество папирусов и принадлежности писца, он ненавидел подобные перемещения, которые нарушали привычный образ жизни и налаженный ритм работы. Но, несмотря на явно плохое настроение, он подготовился к переезду как можно более тщательно, так, чтобы Рамзес остался доволен.

Со времени своего возвращения царевич изменился. Он стал очень серьезным и хмурым и часто удалялся к себе, чтобы долго размышлять в одиночестве. Амени не беспокоил его понапрасну, довольствуясь тем, что ежедневно представлял ему отчет о своей деятельности. Поскольку царевич являлся царским писцом и старшим офицером, ему надлежало решать множество мелких административных вопросов, и его личный секретарь успешно справлялся с этой задачей, освобождая друга от дополнительных обязанностей.

Одно утешение: на борту корабля, который плыл в Фивы, Амени хотя бы не приходилось сталкиваться с красавицей Исет! Каждый день во время отсутствия царевича она пыталась выманить у него сведения, которыми он не обладал. И поскольку ее очарование на него не действовало, их встречи были довольно напряженными. Когда же Исет попросила Рамзеса избавиться от своего подчиненного, царевич выпроводил ее вон без лишних церемоний, и их ссора затянулась на много дней. Знатной красавице пришлось убедиться в том, что он никогда не предаст своих друзей.

В своей тесной каюте Амени составлял письма, на которых Рамзес потом ставил печать. Царевич вошел и сел на циновку рядом с писарем.

— Как тебе удается выносить такое палящее солнце? — удивился Амени. — Я бы весь обгорел меньше чем за час.

— Мы понимаем друг друга, оно и я; я его почитаю, оно меня питает. Тебе не хочется прервать работу и пойти полюбоваться пейзажем?

— От праздности я заболеваю. Кажется, твое последнее путешествие было не слишком удачным для тебя?

— Это критика?

— Ты стал таким замкнутым.

— Подражаю твоему примеру.

— Не смейся надо мной. И можешь хранить свой секрет при себе.

— Секрет… Да, ты прав.

— Значит, ты больше не доверяешь мне?

— Напротив, ты единственный, кто может понять необъяснимое.

— Твой отец посвятил тебя в тайны Осириса? — спросил Амени с неутолимым любопытством во взгляде.

— Нет, но он отвел меня к своим предкам… Ко всем.

Рамзес произнес последние слова так серьезно, что это потрясло юного писаря; то, что царевичу пришлось недавно пережить, несомненно, было одним из важнейших этапов его жизни. Амени все-таки задал вопрос, который не давал ему покоя.

— Фараон изменил твое назначение?

— Он открыл мне глаза на другую реальность. Я видел бога Сета.

Амени вздрогнул.

— И ты… остался жив!

— Можешь потрогать, я здесь.

— Если кто-нибудь другой сказал бы, что видел Сета, я бы не поверил! Но ты — другое дело.

Амени с некоторой боязнью пожал руку Рамзеса и облегченно вздохнул.

— Ты не перевоплотился в злого духа…

— Кто знает?

— Я знаю. Ты не походишь на красавицу Исет!

— Не будь слишком строг с ней.

— Разве она не пыталась сломать мою карьеру?

— Я постараюсь убедить ее, что она неправа.

— Не рассчитывай, что я буду любезен.

— Кстати… Ты, похоже, слишком одинок и потому сварлив.

— Женщины опасны; я предпочитаю им свою работу. А ты должен подумать о той роли, которую тебе придется играть на празднике Опет. Твое место будет в голове кортежа, на тебе будет платье из нового льна, с широкими складчатыми рукавами; не забудь, что это очень тонкий материал. Тебе придется все время держаться прямо и не делать резких движений.

— Трудное испытание.

— Когда ты наделен энергией Сета, это все пустяки.

Теперь, когда в Ханаане было спокойно, Галилея и Ливан подчинены, нубийские племена побеждены, хетты оставались на безопасном расстоянии за Оронтом, Египет и Фивы могли спокойно праздновать. На севере, как и на юге, самая могущественная страна в мире усмирила демонов, которые только и мечтали о том, как бы завладеть ее богатствами. За восемь лет своего царствования Сети заявил о себе как о великом фараоне, которого будут почитать будущие поколения.

Уже успели просочиться слухи, что последнее пристанище Сети, его дом вечности в Долине Царей будет самым просторным и самым красивым из всех, которые когда-либо были возведены для фараонов в Карнаке, где трудилось множество архитекторов. Фараон сам руководил стройкой, и неистощимым потоком изливались похвалы храму западного берега в Гурнахе, вместилище Ка Сети, его духовной силы, которая останется жить в веках.

Даже самые упрямые сейчас уже допускали, что суверен оказался прав, не вступив в опасную войну с хеттами и направив силы страны на построение святилищ из камней, служивших земным домом божественному. Тем не менее, как не преминул заметить Шенар, обращаясь к заинтересованным сановникам, это перемирие, к сожалению, ничего не дало развитию торговых отношений, которые могли бы устранить соперничество.

Многие вельможи с нетерпением ожидали прихода к власти старшего сына фараона, потому что он был похож на них; строгость Сети, его сдержанность и стремление не разглашать секретов вызывали у многих неприязнь, некоторые находили, что с ними совсем не советуются. С Шенаром гораздо легче было договориться: обходительный, приятный в общении, он умел снискать расположение одних, не раздражая других, обещая каждому то, что сам желал бы слышать. Для него праздник Опет был очередной возможностью распространить свое влияние, заручившись дружбой главного жреца Амона и его подчиненных.

Конечно, присутствие Рамзеса было ему в тягость, но то, чего он опасался больше всего, после необъяснимого отказа Сети назначить его брата наместником в Нубию, не произошло. Фараон не дал никаких привилегий своему младшему сыну, который довольствовался, как и прочие царские отпрыски, просто-напросто роскошным и беспечным существованием.

На самом деле Шенар зря опасался Рамзеса и расценивал его как соперника: его энергия и его внешность были обманчивы, ведь в нем не было главного — размаха, широты мысли. Незачем даже было назначать его номархом Нубии, этот пост был бы слишком тяжел для него. Шенар подумывал о другом посте для него, почетном, как, например, лейтенант войск на колесницах. У Рамзеса будут лучшая упряжка и небольшой отряд головорезов под его началом, а красавица Исет будет восхищаться сложением своего богатого мужа.

Опасность заключалась в другом: как убедить Сети оставаться подольше в храмах и поменьше вникать в дела страны? Могло оказаться, что царь будет ревностно охранять свои прерогативы и не даст развернуться планам своего регента. Шенару предстояло умело обвести его и настроить на мысли о вечном; преумножить контакты с торговцами, египетскими и иностранными, речи которых мало занимали царствующего монарха. Это позволило бы расширить границы своей деятельности и сделаться незаменимым. Главное — не бить в лоб, но потихоньку оказывать на отца влияние со всех сторон, так, чтобы это кольцо сжалось на его шее, а он даже не заметил бы, как это произошло.

Шенару предстояло также устранить свою сестру Долент. Болтливая, любопытная и безвольная, она не была ему нужна в его будущей политике. Напротив, обидевшись, что ей не достанется одной из первых ролей в государстве, она могла настроить против Шенара многих влиятельных сановников, поддержка которых была бы ему весьма кстати. Шенар подумывал подарить Долент огромное имение, целую армию слуг, но ей вечно будет мало; как и он, она обожала всякие интриги и заговоры. Словом, два крокодила не могли ужиться в одной луже. Но куда было его сестре с ним тягаться!

Красавица Исет примерила пятое платье; оно ей не нравилось, как и четыре предыдущих. Слишком длинное, слишком широкое, мало складок… Потеряв терпение, она приказала своей служанке выбрать другую портняжную мастерскую. Во время большого приема, который завершит праздник, она должна была быть самой красивой, чтобы подразнить Шенара и пленить Рамзеса.

Тут прибежала ее парикмахерша, вся запыхавшись.

— Скорее, скорее… садитесь, а то я не успею причесать вас и надеть парадный парик.

— К чему такая спешка?

— Церемония в храме Гурнаха на западном берегу.

— Но этого не было предусмотрено! Ритуальные обряды должны были начаться только завтра.

— И тем не менее, это так, весь город бурлит, нам нужно торопиться.

Раздосадованной красавице Исет пришлось остановиться на классическом платье и строгом парике, что нисколько не подчеркивало ни ее юности, ни изящества; однако не следовало пропускать это непредвиденное мероприятие.

Как только постройка храма Гурнаха будет завершена, его посвятят Ка Сети, который вернется в океан энергии, воплотившись на время одной человеческой жизни в теле фараона. Скрытая часть храма, где царь был представлен исполняющим традиционные ритуалы, находилась еще в руках скульпторов; знатные и высокопоставленные сановники толпились перед фасадом святилища, в просторном внутреннем дворе под открытым небом, которое скоро должна была закрыть башня. Несмотря на ранний час, солнце уже палило нещадно, и, опасаясь жарких солнечных лучей, большинство пришедших прятались от солнца под переносными прямоугольными навесами. Рамзес, забавляясь, разглядывал всех этих важных персон, разодетых с чрезмерной пышностью: длинные платья, туники с пышными рукавами, черные парики — все это придавало им чопорный вид. Вся их важность и сознание собственной значимости тут же сменятся на заискивание, как только появится Сети, и они будут расстилаться перед ним, чтобы, не дай бог, не вызвать его недовольства.

Наиболее осведомленные придворные утверждали, что царь, завершив утренний обряд в Карнаке, принесет специальный дар богу Амону в зале Ладьи храма Гурнаха, чтобы его Ка вознеслось, а жизненная сила нисколько не уменьшилась; в этом-то и заключалась причина промедления, которое явилось настоящим испытанием на выносливость для престарелых вельмож. Часто Сети недоставало внимания к людям; Шенар дал себе слово избегать подобных недостатков и постараться поставить на службу себе слабости окружающих.

Жрец с бритым черепом, одетый в простое узкое белое платье, вышел из храма. Он двинулся вперед, прокладывая себе путь с помощью длинного посоха; удивленные гости расступились, давая ему пройти.

Жрец остановился перед Рамзесом.

— Следуйте за мной, царевич.

Женщины, коих здесь было великое множество, стали перешептываться, восхищаясь красотой и статью Рамзеса; красавица Исет была вне себя от восторга, Шенар улыбнулся. Ну вот, ему все-таки удалось: его брат будет назначен номархом Нубии, прежде чем начнется праздник Опет, после чего он сразу же отправится в эту далекую провинцию, которая ему так полюбилась. Недоумевая, Рамзес переступил через порог храма, следуя за своим проводником, который направился в левую часть здания.

Кедровая дверь плотно закрылась у них за спиной, проводник оставил царевича между двух колонн напротив трех приделов, погруженных во мрак. Из центрального придела донесся строгий голос — голос Сети.

— Кто ты?

— Мое имя Рамзес, сын фараона Сети.

— В этом святом месте, куда закрыт доступ мирскому, мы приветствуем вечное присутствие Рамзеса, нашего предка и основателя нашей династии. Его лик, выгравированный на стенах, переживет века. Согласен ли ты творить его культ и почитать его?

— Согласен.

— Сейчас я — Амон, скрытый бог. Подойди ко мне, сын мой.

Придел осветился.

На двух тронах сидели рядом фараон Сети и царица Туйа; на нем была корона Амона, которую можно было узнать по двум длинным перьям, на ней — белая корона богини Мут. Царственная чета воплотилась в чету богов. Рамзес был назван сыном божьим и, таким образом, венчал эту святую троицу. Потрясенный, юноша не мог себе представить, что миф, значение которого открывалось только в тайне храмов, мог быть воплощен подобным образом; он встал на колени перед этими двумя существами, чувствуя, что сейчас они представляли собой гораздо больше, чем просто его мать и отец.

— Мой возлюбленный сын, — объявил Сети, — прими от меня этот свет.

Фараон возложил ладони на чело Рамзеса, великая царская супруга поступила так же.

Царевич тут же ощутил приятную теплоту; напряжение исчезло, уступив место какой-то невиданной внутренней силе, которая наполнила собой каждую клеточку его тела. С этого момента он будет жить духом царственной четы.

Когда Сети появился на пороге храма, воцарилась тишина. Рамзес стоял по правую руку от него. На голове у фараона была двойная корона, символизирующая союз Верхнего и Нижнего Египта, лоб Рамзеса обвивала диадема.

Шенара передернуло.

Номарху Нубии не полагалось такого знака отличия… Это ошибка, глупость!

— Я приобщаю моего сына Рамзеса к трону, — объявил Сети низким сильным голосом, — чтобы я еще при жизни мог видеть исполнение сделанного мною назначения. Я провозглашаю его регентом царства, и отныне он будет участвовать во всех решениях, которые я буду принимать. Он научится управлять страной, заботиться о ее целостности и благосостоянии, он будет стоять во главе этого народа, счастье которого будет для него превыше своего собственного. Он будет сражаться с врагами, внешними и внутренними, и следить за исполнением закона Маат, защищая слабого перед сильным. Да будет так, ибо велика любовь моя к Рамзесу, сыну Солнца.

Шенар прикусил губу. Нет, этот кошмар сейчас кончится, Сети пойдет на попятную, Рамзес откажется от этой миссии, слишком тягостной для юнца шестнадцати лет… Однако жрец по приказу фараона прикрепил к диадеме золотой у рей, представлявший собой кобру, раздвоенное жало которой должно было уничтожить всех видимых и невидимых противников регента, будущего фараона Египта.

Краткая церемония была окончена, ликующие возгласы вознеслись к просветленному небу над Фивами.

35

Амени проверял предписания протокола. Во время шествия Карнака в Луксоре Рамзес будет находиться между двумя старыми сановниками и не должен слишком торопиться, обгоняя их. Соблюдать размеренный, величественный шаг — это будет для него настоящим испытанием.

Рамзес вошел в свой кабинет, но забыл закрыть дверь. От сквозняка Амени расчихался.

— Дверь-то закрой, умник; тебе хорошо, ты никогда не болеешь…

— Извини… Но как ты разговариваешь с регентом Египетского царства!

Юный писарь поднял удивленный взгляд на своего друга.

— Каким еще регентом?

— Если это был не сон, отец приобщил меня к трону и царской власти перед всем двором.

— Плохая шутка!

— Твое неверие в меня не может не огорчать.

— Регент, регент… Ты представляешь, что это такое?

— Перечень твоих обязанностей несколько расширяется, Амени; мое первое решение — назначить тебя носильщиком сандалий. Таким образом, ты будешь всегда при мне, хорошим советчиком.

Оглушенный юный писарь откинулся на спинку своего низкого стульчика, понурив голову.

— Носильщик сандалий и личный секретарь… Что за жестокий демон ополчился на бедного писца?

— Пересмотри протокол, я теперь уже не в середине процессии.

— Я желаю видеть его немедленно! — возмущенно потребовала красавица Исет.

— Совершенно невозможно, — ответил Амени, натирая до блеска пару великолепных сандалий из белой кожи, которые Рамзес должен будет надевать во время больших церемоний.

— Теперь-то ты знаешь, где он находится сейчас?

— Совершенно точно.

— Тогда говори!

— Бесполезно.

— Об этом уж мне судить!

— Вы просто теряете время.

— Тебя, несчастного писаря, это не касается!

Амени поставил сандалии на циновку.

— Личный секретарь и носильщик сандалий регента царства — несчастный писарь? Вам надлежит взвешивать свои слова, милейшая. Презрение — не то качество, которое может понравиться Рамзесу.

Красавица Исет чуть было не влепила пощечину Амени, но сдержалась; бесстыдный мальчишка был прав. Уважение, которым он пользовался у регента, превращало его в официальное лицо, к которому она уже не могла относиться с былым пренебрежением. Скрепя сердце, она сменила тон.

— Могу я узнать, где найти регента?

— Как я вам уже сказал, его сейчас видеть никак нельзя: царь повез его в Карнак. Они должны провести там ночь в молитвах, прежде чем возглавить шествие к Луксору завтра утром.

Красавица Исет удалилась, ужасно раздосадованная: неужели теперь, когда случилось чудо, Рамзес уйдет от нее? Нет, она любила его, и он ее любил. Ее предчувствия не обманули ее, заставив следовать нужным путем, подальше от Шенара и поближе к новому регенту. Завтра она будет великой супругой царя и царицей Египта!

Эта перспектива вдруг испугала ее. Подумав о Туйе, она ощутила всю тяжесть этого почетного положения и трудных обязанностей, которые оно подразумевало. Ею руководили вовсе не амбиции, а страсть; она была без ума от Рамзеса, от мужчины, а не от регента.

Рамзесу предначертана верховная власть… Чудесное назначение грозило обернуться несчастьем.

В шумной и веселой толпе, где царило невероятное оживление после назначения Рамзеса, Шенар увидел свою сестру Долент и ее мужа Сари, которые торопились, усердно работая локтями, поздравить нового регента. Все еще находясь под впечатлением от столь неожиданного сюрприза, сторонники Шенара не спешили принести свои поздравления Рамзесу при всем честном собрании, но старший сын царя нисколько не сомневался, что скоро все они его предадут.

Совершенно ясно, что он побежден, отодвинут на второй план и должен был теперь служить регенту. Чего он мог ждать от Рамзеса? Разве только какого-нибудь почетного поста, лишенного реальной власти.

Шенар подчинится, чтобы ввести всех в заблуждение, но не отступит; может быть, будущее окажется щедрым и на другие сюрпризы. Рамзес еще не фараон. Истории Египта было известно множество примеров, когда регенты умирали раньше царей, назначивших их. Сети был еще крепок и полон сил, он мог прожить еще долгие годы и быть все это время полноправным властителем, уступив лишь малую толику своих полномочий, сделав регента подставной фигурой. Шенару предстояло вытолкнуть соперника в небытие, заставить совершить непростительные ошибки.

На самом деле еще не все было потеряно.

— Моис! — воскликнул Рамзес, увидев своего друга на обширной стройке, которую Сети развернул в Карнаке.

Еврей отлучился от своей бригады камнетесов и поклонился регенту.

— Приветствую тебя…

— Встань, Моис.

Они обнялись, радуясь новой встрече.

— Твое первое назначение?

— Второе. Я уже побывал на производстве кирпичей и обработке камней на западном берегу, затем меня перевели сюда. Сети хочет построить громадный зал с колоннами с капителями в форме цветов папируса, перемежающихся с бутонами лотоса. Стены будут напоминать склоны гор, внутри будут выгравированы дары земли, а само творение сможет равняться красотой с небесами.

— Кажется, проект захватил тебя!

— Разве храм — не золотой сосуд, в котором заключены все чудеса создания? Да, эта работа архитектора увлекает меня. Думаю, я нашел свой путь в жизни.

Сети присоединился к двум молодым людям и уточнил то, что он намеревался здесь построить. Крытая аллея, возведенная еще Аменхотепом III, с колоннами в двадцать метров высотой, уже не соответствовала величию Карнака. Теперь царь задумал настоящий лес колонн лишь с небольшими проходами между ними и тонко построенную игру света, который должен был поступать через решетчатые окна. Когда зал будет завершен, здесь можно будет творить ритуалы постоянно, благодаря присутствию богов и фараона, изображения которых украсят колоннаду. Так камень сохранит природный свет, который питает Египет. Пользуясь случаем, Моис поделился своими проблемами, касающимися расположения зала относительно света, и насчет прочности используемых материалов. Царь ободрил его и направил к главному мастеру содружества работников «Место истины», небольшого селения в Дейр эль-Медине, расположенного на западном берегу, где посвященные делились друг с другом секретами мастерства.

Над Карнаком спускался вечер. Рабочие собирали свои инструменты, стройка быстро опустела. Меньше чем через час астрономы и астрологи поднимутся на крышу храма, чтобы читать послание звезд.

— Кто такой фараон? — спросил Сети у Рамзеса.

— Тот, кто делает свой народ счастливым.

— Чтобы преуспеть в этом, не стремись сделать людей счастливыми против их воли, но действуй во славу богов и согласно главному вечно творящему принципу; возводи храмы, напоминающие небо, и приноси их в дар божественному хозяину. Добивайся главного, тогда и второстепенное сложится гармонично.

— Главное — это Маат?

— Маат указывает тебе правильный путь, она — руль нашего общего корабля, основа трона, точная мера всего и всех. Без нее не может быть сотворено ничего справедливого.

— Отец…

— Что тревожит тебя?

— Смогу ли я быть на высоте назначенного мне положения?

— Если ты не способен возвыситься, ты будешь раздавлен. Мир не сможет находиться в равновесии без фараона, его слов и творимых им обрядов. Если из-за глупости и жадности людей фараоны когда-нибудь исчезнут, владычество Маат прекратится, и мрак сойдет на землю. Человек разрушит все вокруг себя, включая и себе подобных, сильный уничтожит слабого, восторжествует несправедливость, насилие и уродство будут повелевать всем. Солнце больше не станет озарять землю, даже если его золотой диск будет появляться на небосклоне. Сам по себе человек склонен ко злу; роль фараона — выпрямлять надломленные побеги, постоянно внося порядок в хаос. Любая другая форма правления обречена на провал.

Ненасытный до знаний, Рамзес задал тысячи вопросов своему отцу; царь не пропустил ни одного из них, терпеливо отвечая. Было совсем уже поздно, когда регент, полный мыслей и переживаний, растянулся на каменной скамье, глядя на мириады звезд, рассыпанных в темном небе этой теплой летней ночи.

По приказанию Сети праздник Опет был открыт. Жрецы вынесли из своих часовен лодки святой троицы Фив: Амона, скрытого бога, Мут, матери вселенной, и их сына Хонсу, бороздящего небо и пространство, который воплотился в Рамзесе. Прежде чем переступить через порог храма, Сети и его сын возложили букеты цветов у божественных лодок и вознесли хвалу богам, затем лодки накрыли воздухом, так чтобы миряне могли смотреть на них, не видя.

В этот девятнадцатый день второго месяца сезона паводка у подножия храма Карнака собралась неимоверная толпа народу. Когда открылась большая золоченая дверь и оттуда началось шествие, возглавляемое царем и его сыном, толпа возликовала. Раз боги посетили землю, значит, год будет удачным.

Сразу образовалось два шествия. Одно должно было направиться земным путем по аллее сфинксов, ведущей от Карнака к Луксору, другое — водным, по Нилу, от набережной первого храма к набережной второго. Рассекая воды Нила, царская ладья привлекала всеобщее внимание: украшенная золотом пустынь и драгоценными камнями, она ослепительно сверкала на солнце. Сети сам управлял флотилией, а Рамзес следовал за ним по дороге, охраняемой сфинксами.

Трубы, флейты, барабаны, систры и лютни сопровождали танец акробатов и танцовщиц. По берегам Нила расположились торговцы, продававшие сласти, закуски и холодное пиво, которое очень хорошо шло под жареную дичь, пирожки и фрукты.

Рамзес попытался отстраниться от окружавшей суматохи и сконцентрироваться на своей важной роли в этом ритуале: вести богов до самого Луксора, храма возрождения царского Ка. Процессия останавливалась несколько раз перед небольшими святилищами, чтобы возложить там дары, и, продвигаясь медленно и степенно, приблизилась к дверям Луксора в то же время, что и корабли Сети.

Ладьи богов вошли внутрь здания, куда не было доступа толпе; пока на улице продолжался праздник, здесь готовилось возрождение скрытых сил, от которых зависело всякое изобилие. В течение одиннадцати дней в этой Святая Святых три ладьи должны были наполниться новой силой.

Женская половина служителей бога Амона начала танцевать, петь и играть на музыкальных инструментах. Танцовщицы с пышными волосами и высокой грудью, натертые ладаном и благоухающие лотосом, в венках из пахучей сыти ^[207], двигались в медленном танце, очаровывая своим изяществом.

Среди девушек, играющих на лютне, была и Нефертари; она держалась поодаль, за спиной у своих подруг, и, казалось, вся была поглощена своей игрой, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как такая юная девушка могла быть такой серьезной? Стараясь остаться незамеченной, она тем самым и выделялась. Рамзес напрасно искал взгляда ее сине-зеленых глаз, она упорно смотрела лишь на струны своей лютни. Как бы она ни вела себя, это не могло скрыть ее красоты; она затмевала всех остальных служительниц Амона, между прочим, весьма привлекательных.

Наконец наступил момент тишины. Девушки удалились, одни — удовлетворенные своим выступлением, другие — в нетерпении поделиться с подругами своими впечатлениями. Нефертари все также пребывала в задумчивости, будто стремясь сохранить в глубине души отзвуки прошедшей церемонии.

Регент следил за ней взглядом до тех пор, пока хрупкий силуэт, облаченный в одежды непорочной белизны, не растаял в мареве летней жары.

36

Красавица Исет прижалась к обнаженному торсу Рамзеса и принялась нашептывать ему на ухо любовную песню, которую знали наизусть все молодые египтянки.

— Отчего я не служанка у твоих ног; я могла бы одеть и раздеть тебя, быть рукой, которая разглаживает твои кудри и растирает тебе спину. Отчего я не та, кто стирает твои одежды и натирает тебя маслами, отчего я не браслеты твои, не драгоценности, которые касаются твоей кожи, которым знаком ее запах.

— Эту песню должен исполнять мужчина, а не его любовница.

— Неважно… Я хочу, чтобы ты слушал и слушал без конца эти слова.

Красавица Исет в постели была неистова и нежна одновременно; гибкая, жгучая, она постоянно выдумывала что-то новое, небывалое, чтобы обольстить своего любовника.

— Будь ты регентом или крестьянином, мне все едино! Я тебя люблю, твою силу, твою красоту.

Искренность страсти Исет не могла не тронуть Рамзеса; в ее глазах не было и намека на ложь. Он ответил на ее порыв со всем пылом своих шестнадцати лет, и они вместе окунулись в море блаженства.

— Откажись, — предложила она.

— От чего?

— От этого поста регента, от будущего, уготованного для фараона… Откажись, Рамзес, и мы заживем спокойно и счастливо.

— Когда я был помоложе, я желал быть царем; эта мысль мучила меня и не давала спать по ночам. Потом отец заставил меня осознать всю неразумность этих притязаний; я отказался, забыл это сумасбродство. И вот теперь Сети приобщил меня к трону… Жизнь моя во власти огненного урагана, я не знаю, куда ее несет.

— Не пускайся по опасным волнам, останься на берегу.

— Разве я свободен решать?

— Доверься мне, и я тебе помогу.

— Что бы там ни делалось, я все равно останусь один.

Слезы сбежали по щекам Исет.

— Я не принимаю подобного фатализма! Если мы объединимся, мы справимся с любыми испытаниями.

— Я не могу предать своего отца.

— Тогда хотя бы не удаляйся от меня.

Красавица Исет уже больше не осмеливалась заговорить о свадьбе; если нужно, она готова была оставаться в тени.

Сетау вертел в руках диадему регента, увенчанную уреем, внимательно разглядывая этот предмет. Рамзеса это забавляло.

— Ты боишьсяэтой змеи?

— У меня нет никакого противоядия от ее укуса; его просто не существует.

— Что ж, ты тоже посоветуешь мне отказаться от поста регента?

— Тоже… Значит, я не единственный, кто придерживается этого мнения?

— Красавице Исет хочется более спокойного существования.

— Ее нельзя в этом упрекнуть.

— И это говоришь ты? Неужели такой любитель приключений уже задумался о тихой и размеренной жизни?

— Путь, на который ты вступаешь, довольно опасен.

— Разве мы не поклялись друг другу отыскать настоящее могущество? Ты рискуешь жизнью каждый день, почему я должен струсить?

— Я имею дело только с рептилиями, ты же столкнешься с людьми, а это гораздо более опасные противники.

— Ты согласишься быть рядом со мной?

— Регент подбирает себе окружение…

— Я доверяю Амени и тебе.

— А Моису?

— У него свой путь, но я уверен, что мне еще придется иметь с ним дело как с отличным мастером; вместе мы построим великолепные храмы.

— А Аша?

— Я с ним поговорю.

— Твое предложение делает мне честь, но я вынужден его отклонить. Я уже говорил тебе, что женюсь на Лотус? Да, знаю, не стоит слишком доверять женщинам, но эта — очень ценная помощница. Удачи тебе, Рамзес.

Меньше чем за месяц Шенар растерял только половину своих прежних друзей. Таким образом, ситуация была небезнадежна; он думал, что останется вообще один, но большое число сановников, несмотря на назначение, сделанное Сети, не верило в будущее Рамзеса. По смерти фараона, возможно, регент, растерянный и неопытный, уступит место более знающему.

Разве не был Шенар жертвой несправедливости? Его, законного преемника, грубо отстранили от трона, не дав никаких объяснений. Разве Рамзесу удалось бы уговорить отца, не возведя поклеп на своего старшего брата?

Испытывая даже известное удовлетворение, Шенар стал играть эту роль жертвы. Теперь ему предстояло терпеливо ждать возможности воспользоваться этим неожиданным преимуществом, разносить все более и более настойчивые слухи и предстать, в конце концов, неким якорем спасения от бесчинств Рамзеса. Конечно, подобная тактика требует времени, и немалого; его успех зависит от того, насколько он будет осведомлен о планах своего противника. Так что Шенар решил просить аудиенции у нового регента, расположившегося в крыле царского дворца в Мемфисе, рядом с фараоном.

Сначала ему предстояло преодолеть препятствие в лице Амени, беззаветно преданного Рамзесу. Как его подкупить? Ему не нравились ни женщины, ни вкусные яства, он целыми днями пропадал за работой в своем кабинете и, казалось, не имел другой цели в жизни, как только служить Рамзесу. И тем не менее, у каждого человека есть свое слабое место, и Шенар, в конце концов, разузнает и слабости Амени.

Он обратился к носильщику сандалий регента, с почтением и с восхищением отметил безупречный порядок, в котором все содержалось здесь, на новом месте, где в подчинении у Амени находилось два десятка младших писцов. Безразличный к лести, Амени и не подумал расточать комплименты в ответ и просто провел посетителя в приемную регента.

Сидя на ступенях, ведущих к площадке, на которой возвышался трон, Рамзес играл со своими собакой и львенком, который рос и крепнул на глазах. Оба питомца прекрасно ладили: львенок старался сдерживать свой напор, а собака — свою задиристость. Неспящий даже научил маленького хищника таскать мясо на кухне так, чтобы его не поймали, а Громила защищал желтого пса, к которому никто не мог приблизиться без его на то согласия.

Шенар был ошеломлен.

И это регент, второе лицо в государстве после фараона! Сопляк с внешностью атлета, забавляющийся со своими питомцами! Сети допустил невероятную оплошность, о которой он скоро пожалеет. Весь кипя от возмущения, Шенар все-таки сумел сдержаться.

— Досточтимый регент окажет ли мне честь выслушать меня?

— Зачем эти церемонии между нами! Иди сюда.

Желтый пес перевернулся на спину, подняв лапы и демонстрируя, таким образом, свое подчинение Громиле; Рамзесу понравился этот намек. Львенок же, вполне довольный, не замечал, что пес водит его за нос и, несомненно, заставит его плясать под свою дудку. Глядя на них, Рамзес многому учился, ведь они являли собой союз ума и силы.

Несколько нерешительно Шенар все-таки присел на ступеньку, на некотором расстоянии от своего брата. Львенок недовольно зарычал.

— Не бойся, он не нападет без моего приказа.

— Этот хищник может стать опасным. Если он поранит какого-нибудь высокого гостя…

— Можешь не волноваться. Никакого риска.

Неспящий и Громила прекратили игру и уставились на Шенара; его присутствие раздражало их.

— Я пришел, надеясь быть тебе полезным.

— Благодарю тебя.

— Какое поручение ты хочешь мне доверить?

— У меня совершенно нет опыта в том, что касается светской жизни и устройства государства. Как в этом случае могу я назначить тебя куда-нибудь, не допустив при этом грубой ошибки?

— Но ты ведь регент!

— Сети единственный властитель Египта; это он, и никто другой, принимает важные решения. Мое мнение ему совершенно без надобности.

— Но…

— Я же первый осознаю свою неопытность и не имею ни малейшего намерения играть во власть; мое поведение нисколько не изменится: служить царю и повиноваться ему — вот моя задача.

— Однако когда-нибудь тебе придется брать инициативу на себя!

— Это означало бы предать фараона; мне достаточно будет тех дел, которые он сам мне поручит, и я постараюсь выполнить их как можно лучше. Если же мне это не удастся, он сместит меня и назначит нового регента.

Шенар был обезоружен. Он ожидал встретить здесь заносчивого, вызывающего поведения хищника, а нашел услужливого и безобидного ягненка! Неужели Рамзес научился хитрить и менять маски, чтобы устранить своего противника? Был один простой способ это проверить.

— Я полагаю, ты уже ознакомился с порядком постов.

— Мне потребовалось бы на это много месяцев, если не лет, чтобы разобраться во всех этих иерархических тонкостях. Неужели это так необходимо? Благодаря трудолюбию Амени, я смогу освободиться от административной рутины и у меня будет время поиграть с моими собакой и львенком.

В голосе Рамзеса не было ни капли иронии; казалось, он был не в состоянии осмыслить меру своей власти. Амени же, хоть и ловкий и трудолюбивый, был всего лишь юным семнадцатилетним писцом; ему не удастся так быстро постичь все секреты двора. Отказавшись окружить себя придворными людьми, Рамзес ослабит свои позиции и окажется просто-напросто сорванцом среди взрослых двора.

Вместо того чтобы вступить в жестокий бой, Шенар оказался на завоеванной территории, покорно лежащей у его ног.

— Я полагал, что фараон сделал какие-нибудь распоряжения насчет меня.

— Ты прав.

Шенар напрягся: наконец, момент истины! Значит, до этой минуты его брат ломал комедию, готовясь нанести ему решительный удар, который отстранил бы его от государственной жизни.

— Чего хочет фараон?

— Чтобы его старший сын оставался на своем посту, как раньше, и исполнял обязанности главы протокольной части.

Глава протокола… Важный пост. Шенару предстояло заняться организацией официальных церемоний, следить за исполнением постановлений, постоянно находиться в курсе политики царя. Его не только не отстранили, но, напротив, предложили центральное место, даже если оно и не подразумевало всей полноты власти регента. Действуя с умом, он сумеет сплести прочную паутину.

— Должен ли я предоставлять тебе отчет о своей работе?

— Не мне, фараону. Как я могу судить о том, чего не знаю?

Таким образом, Рамзес был всего лишь фальшивым регентом. Сети сохранял за собой всю власть и выказывал известное доверие своему старшему сыну.

В центре Гелиополиса возвышался огромный храм Ра, бога небесного света, который создал жизнь. В этом месяце ^[208], когда ночи становились уже прохладными, жрецы готовились к празднику Осириса, тайного лика бога Ра.

— Ты знаешь Мемфис и Фивы, — сказал Сети Рамзесу, — теперь тебе предстоит узнать Гелиополис. Именно здесь оформилось сознание наших предков. Не забывай почитать это святое место; Фивам порой уделяется слишком много внимания. Рамзес, основатель нашей династии, предписывал равновесие и справедливое распределение сил между Гелиополисом, Мемфисом и Фивами; я всегда уважал его мнение, и ты тоже должен уважать его. Не подчиняйся никакому сановнику, но будь связующим звеном, которое всех их объединяет и доминирует над ними.

— Я часто думаю об Аварисе, городе Сета, — признался Рамзес.

— Если судьбе будет угодно сделать тебя фараоном, ты вернешься туда и породнишься со скрытой силой, когда меня уже не будет.

— Вы никогда не умрете!

Этот возглас вырвался из самого сердца юного регента. Губы Сети дрогнули в улыбке.

— Если мой преемник будет поддерживать мое Ка, может быть, мне и выпадет такой шанс — продлить свою жизнь.

Сети провел Рамзеса в святилище большого храма Ра, там, в центре внутреннего двора под открытым небом, возвышался мощный обелиск, позолоченная вершина которого пронзала небо, рассеивая злые силы.

— Это символ первого камня, вышедшего из океана вечности на заре времен; его присутствие на земле — знак продолжающегося творения.

Ошеломленного Рамзеса подвели к высокой акации, за которой ухаживали две жрицы, одна в образе Исиды, а другая — Нефтиды.

— В этом дереве, — пояснил Сети, — невидимое рождает фараона, вскармливает его молоком звезд и дает ему его имя.

Удивлению регента не было конца. В просторном святилище он увидел весы из серебра и золота на деревянной подставке, покрытой искусственным мрамором; размах коромысла, державшего чаши, достигал двух метров, а в высоту они были два метра тридцать сантиметров. На верхушке — золотой павиан, воплощение бога Тота, распорядителя иероглифов и мер.

— На весах Гелиополиса взвешивается душа и сердце каждого существа и вещи. Пусть Маат, которая является одним из символов этих весов, никогда не перестанет вдохновлять твои мысли и поступки.

В конце этого долгого дня, проведенного в Городе Солнца, Сети привел Рамзеса на стройку, на которой не было рабочих.

— Здесь будет построено новое святилище, ибо творение не заканчивается никогда. Возводить храмы — первейшая обязанность фараона; так он создает, сплачивает и пестует свой народ. Преклони колени, Рамзес, и исполни свой первый долг.

Сети протянул Рамзесу резец и долото. В тени обелиска и под пристальным взглядом своего отца регент обточил первый камень будущего здания.

37

Амени безгранично обожал Рамзеса, однако не считал его человеком без недостатков: так, он слишком быстро забывал неприятности, которые кое-кто старался ему причинить, и не старался прояснить некоторые загадочные дела, как, например, в случае с бракованными чернильными палочками. Зато юный носильщик сандалий регента все это помнил, и поскольку его новый пост давал ему некоторые преимущества, он поспешил этим воспользоваться.

Своим двадцати подчиненным, сидящим, как и положено писарям, на коленях на циновках и внимательно его слушающим, Амени напомнил суть дела, не упустив ни одной детали. И хотя он был плохим оратором, ему удалось увлечь аудиторию.

— Что же делать? — спросил один из чиновников.

— Проверять архивные службы, которые мне были недоступны. Во всяком случае, должна существовать копия оригинала документа, в котором указано полное имя владельца этой мастерской. Тот, кто первым обнаружит ее, пусть сразу же доложит мне, никому об этом не сообщая; регент сумеет вас отблагодарить.

С таким штатом сотрудников поиски не могли не увенчаться успехом. Когда доказательства будут у него в руках, Амени представит его Рамзесу. Когда первое дело будет улажено, он убедит его снова заняться нанимателем возницы и конюха: ни один преступник не должен уйти от справедливого наказания.

В качестве регента Рамзес стал получать множество поздравлений и писем различного содержания. Амени откладывал никчемные и навязчивые и составлял ответы на остальные, на которых сын Сети мог уже ставить свою печать. Личный секретарь читал каждое послание, рассматривал каждое дело. Никакая критика не должна была бросить тень на имя регента, даже если Амени это будет стоить его и так уже слабого здоровья.

Хотя ему было всего восемнадцать лет, Аша выглядел уже как зрелый мужчина, имеющий большой опыт и многое повидавший. Утонченный и элегантный, он ежедневно менял платье и повязку, следил за мемфисской модой и ухаживал за своей внешностью. Надушенный, гладко выбритый, он порой скрывал свои жидкие волосы под дорогим париком; его маленькие усики были разглажены в безупречную линию, и лицо с тонкими чертами говорило о благородстве его хозяина, принадлежавшего к старинному роду, которым он весьма гордился.

Мнения насчет этого молодого человека были единодушны: опытные дипломаты не переставали хвалить его, удивляясь, что фараон до сих пор еще не предложил ему более важного поста в посольстве. Аша, всегда сдержанный и приветливый, не выражал никакого недовольства; будучи в курсе всех секретов министерства иностранных дел, он понимал, что его час скоро придет.

И все же визит регента удивил его; он тут же осознал свою ошибку. Конечно, это ему следовало поторопиться и самому прийти на поклон к Рамзесу.

— Прими мои извинения, регент Египта.

— К чему это между друзьями?

— Я не исполнил свою обязанность.

— Ты доволен своей работой?

— Более или менее; жизнь на одном месте не слишком привлекает меня.

— И куда бы ты хотел отправиться?

— В Азию. Именно там совсем скоро начнет разыгрываться судьба мира; если в Египте будут плохо информированы об этом, это грозит серьезными последствиями.

— Хочешь сказать, что наша дипломатия отстает?

— Судя по тому, что мне известно, да.

— Что ты предлагаешь?

— Как можно раньше оказаться на месте, попытаться лучше понять образ мыслей наших союзников, как и наших противников, составить реестр их сильных сторон и их слабостей, перестать думать, что мы неуязвимы.

— Ты опасаешься хеттов?

— Столько противоречивых слухов ходит на их счет… Кому, на самом деле, известны объем их вооружения и мощь их армии? До сих пор прямого столкновения удавалось избегать.

— Ты об этом сожалеешь?

— Конечно, нет, но согласись, что мы блуждаем в потемках.

— Разве ты не счастлив в Мемфисе?

— Богатая семья, роскошный дом, предстоящая карьера, две-три любовницы… Это ты называешь счастьем? Я говорю на многих языках, в том числе и на хеттском; отчего же не воспользоваться моими знаниями?

— Я могу помочь тебе.

— Каким образом?

— Как регент я могу предложить правителю назначить тебя в одно из наших посольств в Азии.

— Это было бы чудесно!

— Не радуйся так сразу; решение остается за Сети.

— Благодарю за предложение.

— Будем надеяться, что его примут.

День рождения Долент явился поводом устроить прием, на который приглашались высокие чины государства. Со времени своего коронования Сети больше не участвовал в подобных собраниях. Предоставив Шенару заботиться об устройстве празднеств, Рамзес также надеялся пропустить эту светскую вечеринку, но, по совету Амени, согласился появиться там до начала ужина.

Пузатый и добродушный Сари отстранил назойливых льстецов, донимавших регента своими похвалами и особенно нескромными просьбами.

— Твое присутствие делает нам честь… Как я горд своим учеником! Горд и расстроен в то же время.

— Расстроен?

— Мне же больше не выпадет воспитывать будущего регента! Рядом с тобой все ученики «Капа» будут казаться мне серыми мышками.

— Ты хотел бы сменить должность?

— Признаюсь, что заведование амбарами мне больше бы подошло, к тому же я мог бы уделять больше времени Долент. Не принимай это за одну из тех многочисленных просьб, которые ты вынужден выслушивать каждый день! Но если ты вспомнишь о своем старом наставнике…

Рамзес покачал головой. Тут к ним подбежала сестра. Она была слишком накрашена, отчего казалась старше своего возраста лет на десять. Сари удалился.

— Мой муж говорил с тобой?

— Да.

— Я так счастлива, что ты победил Шенара! Он низкий и подлый, он хотел погубить нас.

— Что он тебе сделал?

— Неважно, ведь теперь ты регент, а не он. Не забывай о своих истинных союзниках.

— Вы с Сари заблуждаетесь насчет моих полномочий.

Долент захлопала ресницами.

— Что значит…

— Я не распоряжаюсь административными постами, я лишь пытаюсь постичь мысль моего отца, понять, как он управляет этой страной, чтобы когда-нибудь взять с него пример, если богам будет это угодно.

— Кладезь замечательных идей! Находясь в непосредственной близости от верховной власти, ты уже думаешь о том, чтобы расширить пределы своей империи и создать свой собственный круг! Мой муж и я хотим принадлежать к нему, поскольку мы этого заслуживаем. Мы тебе очень пригодимся.

— Ты плохо меня знаешь, дорогая сестра, и плохо знаешь нашего отца. Египтом управляют совсем не так, как ты думаешь. Мое положение регента позволяет мне наблюдать за тем, как он работает, и извлекать из этого свои уроки.

— Твое благодушие меня не интересует; здесь, в нашем мире, имеют значение лишь амбиции. Ты такой же, как все, Рамзес; если ты не примешь законы выживания, ты погибнешь.

Только за колоннадой, располагавшейся перед фасадом его особняка, Шенар мог спокойно обдумать доставленные ему сведения и сделать определенные выводы. К счастью, сеть его связей не прервалась, а количество врагов Рамзеса не уменьшилось. Все они наблюдали за его действиями и докладывали об этом Шенару, который, конечно, станет фараоном по смерти Сети. Почти пассивное поведение регента, его безусловная преданность Сети и слепое послушание быстро поставят на нем печать слабохарактерности.

Шенар, впрочем, не разделял этого оптимистического настроя из-за события, которое казалось ему катастрофой: краткое пребывание Рамзеса в Гелиополисе. Именно там преемника объявляли фараоном; так повелось с древних времен, там короновались первые цари Египта.

Таким образом, Сети громогласно объявлял о своих намерениях, тем более что Рамзесу показали весы Гелиополиса, если верить болтливому языку одного из жрецов; царствующий фараон признавал меру справедливости регента и его способность чтить закон Маат. Конечно, этот значительный акт был произведен в тайне и обладал всего лишь магическим значением, однако Сети выразил свою волю вполне определенно, и она не изменится.

Глава протокола… Ловушка! Сети и Рамзес хотели, чтобы он забылся на этом удобном посту и оставил свои помыслы о величии, в то время как регент потихоньку бы взял в свои руки поводья власти.

Рамзес был хитрее, чем казался; за внешней покорностью скрывались жадные притязания. Не доверяя своему старшему брату, он попытался сбить всех с толку, но случай с Гелиополисом явно свидетельствовал о его настоящих намерениях. Шенару следовало сменить стратегию; положиться на время значило для него допустить ошибку, которая неминуемо привела бы к поражению. Значит, нужно было переходить к открытой враждебности и расценивать Рамзеса как опасного конкурента; действовать изнутри было недостаточно. В голове у Шенара пронеслись странные мысли, до того странные, что самого его повергли в дрожь.

Больше всего он хотел взять верх над Рамзесом, оставаться его слугой было для Шенара невыносимо. Какими бы ни были последствия тайного сражения, которое он затевал, он не отступит.

Корабль с большим белым парусом рассекал воды Нила с истинно царской величавостью — капитан знал все малейшие капризы реки и справлялся с ними с удивительной легкостью. Шенар сидел в своей каюте, прячась от солнечных лучей. Он не только опасался ожогов, но стремился сохранить белизну своей кожи, чтобы тем разительнее отличаться от чумазых крестьян.

Напротив него, попивая сок, сидел Аша.

— Надеюсь, никто не видел, как вы проникли на борт?

— Я постарался сделать это как можно незаметнее.

— Да, вы весьма осторожный человек.

— И весьма любопытный… Зачем столько предосторожностей?

— Во время вашего обучения в «Капе» вы были другом Рамзеса.

— Его соучеником.

— Со времени его назначения регентом вы по-прежнему поддерживаете отношения?

— Он подтвердил мою просьбу о назначении в одно из посольств Азии.

— Поверьте, я также действовал на благо вашей репутации, даже если моя опала и не позволила мне добиться для вас того, чего я желал.

— Опала… Не слишком ли громко сказано?

— Рамзес ненавидит меня, и его вовсе не заботит благополучие Египта; его единственная цель — абсолютная власть. Если никто не помешает ему, нас ждет черное время несчастий. Я обязан не допустить этого, и многие готовы мне помочь.

Аше, казалось, все это было безразлично.

— Я хорошо знаю Рамзеса, — заметил он, — и он нисколько не похож на того тирана, которого вы описали.

— Он ведет очень тонкую игру, стараясь казаться хорошим сыном и учеником, во всем подчиняющимся Сети; именно это больше всего и нравится и двору, и народу. Я сам сначала поверил в это. На самом деле он только и думает о том, чтобы стать хозяином Обеих земель. Вам известно, что он побывал в Гелиополисе, чтобы получить одобрение верховного жреца?

Этот довод сломил Ашу.

— Подобное действие и в самом деле кажется несколько преждевременным.

— Рамзес оказывает пагубное влияние на Сети. По-моему, он пытается убедить правителя уйти на покой как можно быстрее и оставить власть ему.

— Неужели Сети настолько наивен, что им можно манипулировать?

— Если бы это было не так, почему он тогда избрал регентом Рамзеса? Я в качестве его верного помощника был бы верным слугой государства.

— Вы, кажется, готовы переступить через вековые обычаи?

— Потому что они устарели! Великий Хоремхеб поступил мудро, когда ввел новый свод законов. Ибо старые стали уже несправедливыми.

— Разве вы не собирались сделать Египет более открытым для внешнего мира?

— Да, в самом деле, таково было мое намерение, поскольку лишь международная торговля может обеспечить процветание.

— Вы изменили свое мнение?

Шенар нахмурился.

— Будущее правление Рамзеса заставляет меня изменить мои планы, вот почему я настаивал на том, чтобы наш разговор остался в тайне. То, о чем я собираюсь говорить с вами, чрезвычайно важно: я хочу спасти мою страну, я должен предпринять подпольную войну против Рамзеса. Если вы согласны стать моим союзником, ваша роль будет решающей. Когда победа будет за нами, вам достанется хороший куш.

Аша, все такой же невозмутимый, долго размышлял над только что сказанным.

Если он откажется сотрудничать, Шенару придется его убрать — он открыл ему слишком много. Однако другого способа привлечь в свой стан нужных людей не существовало. Этот человек, если, конечно, он согласится, будет одним из самых полезных.

— Вы слишком немногословны, — заметил Аша.

— Торговых отношений с Азией будет недостаточно, чтобы спихнуть Рамзеса; в зависимости от обстоятельств может возникнуть потребность пойти гораздо дальше.

— Вы предвидите… какой-то другой способ общения с заграницей?

— Когда гиксосы много веков назад овладели Египтом и стали править страной, они прекрасно ладили со многими правителями провинции Дельта, которые предпочли сотрудничество смерти. Поможем истории, Аша; воспользуемся хеттами, чтобы прогнать Рамзеса, создадим собрание ответственных, которые не дадут нашей стране свернуть с правильного пути.

— Опасность довольно велика.

— Если мы ничего не предпримем, Рамзес раздавит нас своими сандалиями.

— Что конкретно вы предлагаете?

— Ваше назначение в Азию будет первым шагом. Мне известны ваша исключительная способность налаживать связи. Вам придется превратить врагов в друзей и убедить их помочь нам.

— Никому не известны истинные намерения хеттов.

— Благодаря вам мы это узнаем. Так мы развернем свою стратегию и заставим Рамзеса совершить непоправимые ошибки, которые пойдут нам на пользу.

Аша, очень спокойный, скрестил пальцы рук.

— Да, удивительный план, но очень рискованный.

— Робкие обречены на провал.

— А если хетты хотят только одного — войны?

— В этом случае мы устроим так, чтобы Рамзес проиграл ее, а мы бы выступили спасителями.

— На это понадобятся годы подготовки.

— Вы правы. Борьба начинается уже сегодня: сначала — сделать все, чтобы помешать Рамзесу взойти на трон; если нам это не удастся, нужно будет свергнуть его, благодаря напору изнутри и извне. Я расцениваю его как опасного противника, сила которого с каждым днем будет только увеличиваться, так что лучше всего от него избавиться.

— Что вы можете мне предложить за мою помощь? — спросил Аша.

— Пост министра иностранных дел вам подходит?

Ухмылка дипломата подтвердила Шенару, что он попал в точку.

— Пока я буду заперт в четырех стенах в Мемфисе, я не многое смогу сделать.

— Ваша репутация безупречна, Рамзес поможет нам, сам того не подозревая; я убежден, что ваше назначение — это всего лишь вопрос времени. Пока вы находитесь в Египте, мы больше не увидимся, потом же наши встречи будут проходить тайно.

Корабль причалил вдалеке от порта в Мемфисе. На берегу в колеснице ждал человек Шенара, который и доставил Ашу в город.

Старший сын фараона смотрел, как удаляется колесница дипломата. За ним уже установлена слежка; если он попытается предупредить Рамзеса, ему не долго жить после этого предательства.

38

Человек, который пытался убрать Рамзеса, прибегнув к услугам конюха и возницы, не ошибся: младший сын царя появился на свет, чтобы стать его преемником. Многими чертами характера он походил на отца: его энергия казалась неистощимой, ум и воля к действию, пожалуй, могли преодолеть любое препятствие, огонь, который горел в его душе, предопределял для него высшую власть.

Несмотря на все его предостережения, никто не хотел его слушать. Выбор Рамзеса регентом, наконец, открыл многим глаза, и тогда они пожалели о том, что его попытки что-то изменить не увенчались успехом. Хорошо еще, что конюх и возница уже были на том свете: поскольку он никогда сам с ними не встречался, а посредник никогда уже никому ничего не скажет, расследование было обречено на неудачу. Не существовало никакого способа добраться до него самого и доказать его вину.

Принимая во внимание его планы, которые хранились в строжайшей тайне, он не мог позволить себе и малейшей неосторожности. Нанести сокрушительный и точный удар было единственным решением, даже если теперешнее положение Рамзеса делало задачу более трудной. Рядом с регентом постоянно кто-то находился, Амени ловко отваживал навязчивых посетителей, лев и собака были царевичу прекрасными телохранителями. Проникнуть внутрь дворца не представлялось возможным.

Зато устроить несчастный случай во время его переезда или путешествия было сравнительно несложно, при условии, если правильно подобрать нужных людей. Эта блестящая мысль не давала ему покоя. Если Сети попадется в ловушку и согласится взять с собой в Асуан своего сына, Рамзес оттуда не вернется.

В девятый год царствования Сети Рамзес праздновал свое семнадцатилетие в компании Амени и Сетау с его нубийской невестой, Лотус. Конечно, было жаль, что Моис и Аша не смогли прийти: первого задержали дела на стройке в Карнаке, второй только что отбыл в Ливан с миссией ознакомительного порядка, которую поручило ему министерство иностранных дел. Собрать когда-нибудь в будущем бывших учеников «Капа» представлялось довольно проблематичным, если только регент не сделает их своими ближайшими соратниками; однако независимость их ума должна была неминуемо указать им разные дороги. Только Амени отказывался покидать Рамзеса, объясняя это тем, что без него регенту сложно было бы справляться с управлением своей администрацией и содержать все дела в порядке.

Лотус, отказавшись от услуг придворного повара, сама приготовила жареного ягненка с виноградом и горошком.

— Отменно, — оценил регент.

— Отведаем, но не будем объедаться, — посоветовал Амени. — У меня еще работа.

— Как ты терпишь этого дотошного писаря, убийцу радости? — вмешался Сетау, который прежде решил накормить собаку и льва внушительных размеров.

— Не у всех есть свободное время гоняться за змеями, — вступился за себя Амени. — Если бы я не тратил время, записывая рецепты лекарств, которые ты составляешь, твои усилия были бы напрасны.

— Где расположились новобрачные? — поинтересовался Рамзес.

— На границе пустыни, — ответил Сетау, лукаво улыбаясь. — Как только спускается ночь, все рептилии выползают наружу, и мы с Лотус отправляемся на охоту. Не знаю, хватит ли всей нашей жизни, чтобы изучить все разнообразие видов змей и их повадки.

— Твой дом не похож на жилище, — заметил Амени. — Это, скорее, лаборатория. И ты все время расширяешь ее… Получая такие суммы за свои лекарства, ты, конечно, можешь выстроить себе целый дворец.

Заклинатель змей внимательно посмотрел на писца.

— Кто тебе сказал? Ты ведь никогда и носу не показываешь из своего кабинета!

— Где бы он ни находился, твой дом все равно зарегистрирован в кадастре и эпидемической службе; я же всего лишь подбираю нужную информацию для регента.

— Да ты следишь за мной! Этот малыш опаснее скорпиона!

Желтый пес весело залаял, не веря в раздражение Сетау, который продолжал обмениваться колкостями с Амени, пока внезапное вторжение посланника фараона не прервало их беседу. Рамзесу надлежало в спешном порядке явиться во дворец.

Сети и Рамзес медленно шли в гору по узкой тропинке, которая петляла между громадными глыбами розового гранита. Прибыв ранним утром в Асуан, правитель и его сын тут же отправились в карьеры. Фараон желал лично проверить тревожный отчет, который ему недавно представили, и хотел, чтобы его сын увидел богатое скопление минералов, где добывался камень для будущих обелисков, колоссов, ворот и плит, украшающих храмы, — собрание шедевров, вытесанных из твердого камня под открытым небом.

В послании говорилось о некоем конфликте между прорабами, рабочими и солдатами, в обязанности которых входило перевозить многотонные монолиты на огромных баржах, соединенных между собой в ряд и выстроенных специально для этого. К этим неурядицам прибавилась еще одна, гораздо более серьезная: специалисты полагали, что запасы главного карьера уже исчерпаны. По их мнению, там остались лишь небольшие куски и вкрапления слишком малого размера, чтобы из них могли получиться большие обелиски или гигантские статуи.

Отчет был подписан неким Апером, управляющим карьерами, который, опасаясь, как бы его донесение не задержали чиновники, поскольку в нем открывалась нелицеприятная правда, решил обратиться непосредственно к царю, минуя административную лестницу. В секретариате правителя, расценив, что данные отчета серьезны и реальны, представили донесение царю.

Рамзес чувствовал себя как дома среди обломков скал, палимых солнцем; он ощутил силу вечного материала, который скульпторы превращали в говорящие камни. Огромный карьер Асуана являлся одной из опор государства, со времени первой династии олицетворяя неизменность человеческого стремления к творчеству, которое переживало поколения и бросало вызов разрушительному времени.

Распределение и использование гранита были четко организованы. Разбившись на группы, камнерезы отыскивали лучшие каменные глыбы, осматривали их и осторожно отделяли от породы. От качества их работы зависела жизнь Египта. Под их руками рождались храмы, в которых обитали силы созидания, и статуи, в которых жили души воскресших.

Каждый фараон считал своим долгом заниматься карьерами и условиями жизни тех, кто там работает; бригадиры были счастливы увидеть Сети и приветствовать регента, который все больше начинал походить на своего отца. Здесь имя Шенара было неизвестно.

Сети вызвал управляющего карьерами.

Коренастый, широкоплечий, с квадратным затылком и толстыми пальцами, Апер простерся ниц перед правителем. Что ожидает его, проклятие или похвала?

— Стройка кажется мне спокойной.

— Все в порядке, Великий Царь.

— В письме сказано обратное.

— В моем письме?

— Ты хочешь сказать, что не писал мне?

— Писать… Я в этом не силен. Когда мне это необходимо, я прибегаю к услугам писцов.

— Разве ты не докладывал мне о чрезвычайной обстановке, о конфликте между рабочими и солдатами?

— О, нет, Великий Царь… Конечно, всегда бывают мелкие трения, но ничего серьезного, мы справляемся.

— А прорабы?

— Мы их уважаем, они уважают нас; это не городские жители, но простые рабочие, заслужившие свое положение собственным трудом. Они знают свое дело. Если кто-нибудь из них начинает задаваться, его быстро ставят на место.

Апер уже потирал руки, готовясь привести в чувство нарушителя общественного порядка.

— Запасы главного карьера заканчиваются?

Управляющий застыл от удивления.

— Ах, это… Вас уже предупредили?

— Так это правда?

— Более или менее… Начинаются небольшие трудности, предстоит вести добычу немного глубже; через три-четыре года в самом деле нужно будет начинать разработку другого месторождения. И поскольку вы уже предупреждены… Это провидение!

— Покажи мне это место.

Апер провел Сети и Рамзеса на вершину небольшого холма, откуда открывался вид на просторы разрабатываемых каменоломен.

— Здесь, слева от вас, — указал он, вытянув руку. — Мы сомневаемся, удастся ли вырубить достаточно большой кусок для обелиска.

— Тише, — скомандовал Сети.

Рамзес заметил, как изменился взгляд его отца: он смотрел на камни с необычайным напряжением, как будто проникая внутрь их, как будто его плоть становилась гранитом. Рядом с Сети воздух накалился до предела. Не вытерпев жара, управляющий отодвинулся; Рамзес же стоял рядом, не шелохнувшись. Он тоже попытался проникнуть за границу видимого, но его мысль уперлась в стену камня, острая боль поразила его в солнечное сплетение. Однако он упрямо не желал сдаваться; не обращая внимания на боль, он, в конце концов, стал различать жилы в камнях. Казалось, они выступают из самой земли, вырываются на солнце и воздух, принимают причудливую форму и затем превращаются в глыбы розового гранита, усыпанного блестками смальты.

— Оставьте обычное место, — приказал Сети, — и начинайте разрабатывать с правой стороны, на широком плато; здесь гранит не иссякнет еще десятки лет.

Управляющий устремился к указанному месту и с помощью лома поддел слой черной жильной породы, не обещавшей ничего сверхъестественного. И все же фараон не ошибся: тут же показался кусок гранитной породы небывалой красоты.

— Ты тоже это увидел, Рамзес. Поступай так и впредь. Старайся проникнуть в сердце камня, и ты найдешь.

Меньше чем за четверть часа весть о чуде фараона облетела все карьеры, пристани и город. Это означало, что эра больших работ будет продолжаться, и процветанию Асуана ничто не угрожает.

— Значит, это не Апер написал письмо, — заключил Рамзес. — Кто же попытался ввести вас в заблуждение?

— Меня не затем сюда вызвали, чтобы открыть новый карьер, — согласился Сети. — Податель письма не ожидал такого поворота событий.

— Чего же он хотел?

Озадаченные, царь и его сын спустились по узкой тропинке, вившейся по склону холма. Сети, уверенно ступая, шел впереди.

Вдруг какой-то гром привлек внимание Рамзеса.

В тот самый момент, когда он обернулся, чтобы посмотреть, что это было, два валуна, скакавших с вершины, как испуганные газели, скатились вниз, оцарапав ему ногу; за ними вдогонку устремился целый поток камней, вслед за которыми летела, громыхая, огромная глыба гранита.

Ослепленный облаком пыли, Рамзес закричал:

— Отец, берегитесь!

Подавшись назад, юноша упал.

Мощная рука Сети схватила его и вытащила из-под града камней. Гранитная глыба пролетела мимо, пожирая пространство с невиданной скоростью. Послышались крики: это камнерезы и рабочие заметили убегавшего человека.

— Это он, там! Это он скинул гранитный камень! — орал Апер.

Тут же пустились в погоню.

Апер первый нагнал убегавшего и ударил его мощным кулаком по голове, чтобы заставить остановиться. Однако управляющий не рассчитал силы удара; фараону принесли уже бездыханное тело преступника.

— Кто он? — спросил Сети.

— Я не знаю, — ответил Апер, — он здесь не работал.

Полиция Асуана быстро представила нужные сведения: человек этот был вдовцом и без детей и занимался доставкой глиняных горшков по реке.

— Покушались на тебя, — заметил Сети, — но твоя смерть не была написана на том камне.

— Позволите ли вы мне самому попытаться отыскать правду?

— Я этого требую.

— Я знаю, кому поручить расследование.

39

Амени дрожал и ликовал одновременно.

Он не мог слушать без содрогания рассказ Рамзеса, который недавно избежал ужасной смерти. Ликовал же он потому, что регент привез ему настоящую улику — письмо, отправленное Сети, чтобы заставить его приехать в Асуан.

— Красивый почерк, — отметил он. — Несомненно, кто-то из высшего общества, образованный. Тот, кто умеет составлять послания.

— Значит, фараон знал, что это не от управляющего карьерами, что это была ловушка.

— По-моему, покушались на вас обоих; несчастные случаи на стройках не такое уж редкое дело.

— Ты согласен провести расследование?

— Конечно! Хотя…

— Хотя что?

— Я должен кое в чем тебе признаться. Я не оставил свои попытки разыскать владельца подозрительной мастерской. Я, конечно, хотел бы представить тебе неоспоримое доказательство, что это Шенар, однако я потерпел неудачу. Сейчас ты предоставил мне гораздо больше шансов.

— Будем надеяться.

— Узнали что-нибудь еще об этом вдовце?

— Нет, его наниматель, кажется, вне досягаемости.

— Настоящая змея… Следовало бы обратиться за помощью к Сетау.

— Почему бы нет?

— Можешь не волноваться, я так и сделал.

— Что же он ответил?

— Поскольку речь идет о твоей безопасности, он согласился мне помочь.

Шенару совсем не нравился Юг; там всегда была слишком сильная жара, и потом, там он не чувствовал себя в гуще событий, в курсе новостей, приходивших из-за границы, как на Севере. И тем не менее, огромный храм Карнака являлся настоящим экономическим центром, столь богатым и влиятельным, что ни один кандидат на верховную власть не мог обойтись без поддержки старшего жреца. Поэтому Шенар решил нанести визит вежливости, во время которого они лишь обменялись банальными фразами. Шенар был доволен, не почувствовав никакой враждебности в отношении к себе столь важного человека, который внимательно следил за политической борьбой, разворачивавшейся в Мемфисе и готов был, когда придет время, встать на сторону сильнейшего. Отсутствие похвалы в адрес нового регента было хорошим знаком.

Шенар испросил возможности провести несколько дней в храме, вдалеке от шума и суматохи обыденной жизни. Разрешение было дано. Старший сын Сети весьма тяжело переносил условия относительного комфорта кельи священника, в которой его поселили, однако он добился своей цели — встретить Моиса.

Во время небольшого перерыва еврей рассматривал колонну, на которой скульпторы выгравировали сцену подношения ока Хора, содержащую все, что могло помочь постичь окружающий мир.

— Великолепное творение! Вы выдающийся архитектор.

Моис, который уже успел оформиться в сильного крепкого мужчину, взглянул на своего собеседника с некоторым презрением к его обрюзгшим телесам и чрезмерной полноте форм.

— Я всего лишь постигаю тонкости своей профессии; заслуга же принадлежит мастеру, сотворившему этот шедевр.

— К чему такая скромность!

— Мне противны льстецы.

— Кажется, я вам не слишком нравлюсь.

— Надеюсь, это взаимно.

— Я прибыл сюда, чтобы собраться с мыслями и обрести равновесие; признаюсь, назначение Рамзеса регентом было для меня большим потрясением, однако следует признать очевидное. Покой, царящий в этом храме, поможет мне.

— Тем лучше для вас.

— Ваше дружеское расположение к Рамзесу не должно ослеплять вас; намерения моего брата совсем нельзя назвать благими. Если вы почитаете порядок и справедливость, не закрывайте глаза.

— Вы осмеливаетесь критиковать решение Сети?

— Мой отец исключительный человек, но кто в этом мире безупречен? Для меня путь к власти прегражден навсегда, и я не жалею об этом. Занятие протоколом совершенно не оставляет мне свободного времени, однако что станет с Египтом, если власть попадет в руки никчемного человека, занятого исключительно собственными амбициями?

— Чего же вы хотите, Шенар?

— Открыть вам глаза. Я убежден, что вам предначертана великая судьба. Делать ставку на Рамзеса было бы для вас губительно. Завтра, когда он взойдет на трон, он забудет всех своих друзей, и вас в том числе.

— Что вы предлагаете?

— Перестанем терпеть и подумаем о собственном будущем.

— О вашем, если точнее.

— Моя персона значит для меня не так много.

— Мне так не кажется.

— Вы ошибаетесь на мой счет; моя единственная цель — служить своей стране.

— Да услышат вас боги, Шенар! Вы знаете, что они ненавидят ложь?

— Политику делают люди, а не боги. Я хочу вашей дружбы; вместе мы сумеем добиться желаемого.

— Не надейтесь и… не пора ли вам идти?

— Вы ошибаетесь.

— Я не желаю ни повышать голос, ни применять силу в таком месте, как это; если вы настаиваете, мы можем продолжить этот разговор снаружи.

— В этом нет необходимости; но не забывайте, о чем я вас предупредил. Однажды вы еще скажете мне спасибо.

Гневный взгляд Моиса ясно показал Шенару, что настаивать не стоит. Он побаивался этого еврея, поэтому не удалось его убедить. С ним договориться было не так просто, как с Ашой. Однако и у него были свои слабости, которые со временем должны были проявиться.

Долент смела Амени, который не устоял перед напором разгневанной женщины. Сестра Рамзеса толкнула дверь и ворвалась в кабинет регента, как ураган.

Рамзес, сидя на коленях на циновке, переписывал постановление Сети,касающееся охраны деревьев.

— Ты, наконец, займешься делом?

— Какова причина столь стремительного вторжения, дорогая сестра?

— Как будто ты не знаешь!

— Освежи мою память.

— Мой муж ждет повышения.

— Обратись к фараону.

— Он отказывается предоставлять членам семьи посты, которые ему кажутся… несправедливыми!

— Чего же ты хочешь?

Долент совсем взбесилась.

— Само это решение несправедливо! Сари заслуживает повышения, а ты как регент должен назначить его смотрителем амбаров!

— Неужели регент должен идти против воли фараона?

— Ты поступаешь как трус!

— Я не пойду против высшей власти.

— Ты смеешься?

— Дай мне то, что положено.

— Успокойся, прошу тебя.

— Невозможно.

— Не притворяйся неподкупным! Ты такой же, как все… Лучше объединись со своими же!

— Ты такая спокойная… обычно.

— Я освободилась от тирании Шенара не для того, чтобы попасть под твою. Так ты отказываешься?

— Довольствуйся тем, что имеешь, Долент; жадность — смертный грех.

— Прибереги для себя свою кислую мораль.

И она вылетела из кабинета, расточая проклятия.

В саду имения красавицы Исет росли величественные сикоморы, давая благодатную тень; молодая женщина отдыхала в их тени, в то время как Рамзес пересаживал саженцы в рыхлую подготовленную землю. Над головой у регента шумела листва, тревожимая легким бризом. Дерево, в котором хотела воплотиться богиня Хатхор, тянулось к небу, простирая свои зеленые ветви к другому миру, утоляя и голод, и жажду праведников, обволакивая их божественным запахом, который очаровывал самого хозяина вечности.

Красавица Исет собрала букет лотосов и украсила ими свою прическу.

— Хочешь гроздь винограда?

— Через двадцать лет великолепный сикомор сделает этот сад еще более приятным.

— Через двадцать лет я буду уже старой.

Рамзес внимательно посмотрел на нее.

— Если ты и дальше будешь так же умело использовать мази и притирания, ты будешь еще красивее.

— Буду ли я тогда уже замужем за человеком, которого люблю?

— Я не прорицатель.

Она ударила его в грудь цветком лотоса.

— Поговаривают о каком-то происшествии, которое чуть было не лишило тебя жизни в карьерах Асуана.

— Под защитой Сети я неуязвим.

— Так нападения на тебя не прекратились?

— Будь спокойна, виновного скоро найдут.

Она сняла свой парик, распустила длинные косы и прижалась к Рамзесу. Жаркими губами она покрыла его поцелуями.

— Разве это так сложно, быть счастливым?

— Если ты нашла свое счастье, бери его.

— Единственное, чего я хочу, это быть с тобой, когда же ты это поймешь?

— Скоро.

Они повалились на траву; красавица Исет принимала ласки любовника в забытьи счастливой женщины.

Производство папируса являлось одним из главных направлений деятельности египетских мастеров. Цена изменялась в зависимости от качества и длины свитков; некоторые, содержавшие отрывки из «Книги обретения света» ^[209], были предназначены для захоронений, другие — для школ и университетов, большинство же — для административных нужд. Без папируса было невозможно управлять страной как следует.

Сети доверил регенту регулярно проверять производство папируса и следить за его распределением. В каждой области жаловались, что не получают нужного количества необходимого материала, и пытались оправдать это жадностью соседа.

Рамзес как раз только что обнаружил злоупотребление, допущенное писцами, работающими на Шенара, поэтому он вызвал своего старшего брата, чтобы положить конец безобразию.

Шенар, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа.

— Если я нужен тебе, Рамзес, я в твоем распоряжении.

— Проверяешь ли ты, что делают твои писари?

— Не вникая особо в детали.

— А как насчет закупки папируса?

— Что, какая-то неточность?

— На самом деле твои писари в приказном порядке забирают большую часть высокосортного папируса.

— Я люблю писать на материале хорошего качества, но согласен, что подобные действия недопустимы; виновные будут строго наказаны.

Реакция Шенара удивила регента: он не только не протестовал, но, напротив, признавал свою ошибку.

— Мне нравится твоя манера действовать, — объявил Шенар, — да, нужно проводить реформы и очищать общество. Нельзя мириться ни с одним, даже самым малым злоупотреблением. В этом я могу тебе очень помочь; занятие протоколом позволяет мне хорошо узнать нравы двора и выявить некие отклонения в поведении. Недостаточно их обнаружить, следует это исправлять.

Рамзес спрашивал себя, неужели это и в самом деле его старший брат стоит сейчас перед ним; какому божественному началу удалось сделать из ушлого придворного поборника справедливости?

— Я с удовольствием приму твое предложение.

— Ничто не доставило бы мне большей радости, чем наше прямое сотрудничество! Начну с чистки собственных конюшен, а затем мы возьмемся за дела государственные.

— Неужели все так запущено?

— Сети великий правитель, его имя останется в истории, но он не может заниматься всем и всеми! Когда ты — сановник или сын или внук сановника, то начинаешь приобретать вредные привычки и попирать права других. Как регент ты можешь положить конец этому попустительству. Я сам еще недавно пользовался слишком большими привилегиями, но это время прошло. Мы — братья, фараон указал каждому из нас его место, — вот та реальность, в которой мы должны существовать.

— Что это означает, мир или перемирие?

— Мир, окончательный и бесповоротный, — заявил Шенар. — Мы слишком долго соперничали, каждый в этом преуспел; эта братоубийственная война не имеет смысла. Ты регент, я глава протокола; сделаем же все возможное для блага страны.

После ухода Шенара Рамзес пребывал в каком-то сомнении. Что это было — ловушка, смена стратегии или его брат, на самом деле, говорил искренне?

40

Большой совет фараона собрался сразу после ритуала зари. Солнце палило, безжалостно меча свои огненные стрелы; все пытались кое-как укрыться в тени. С некоторых слишком тучных придворных пот катился градом, и их непременно следовало обмахивать опахалами, как только они делали попытку двинуться с места.

К счастью, в приемном зале царя было прохладно; правильно рассчитанное расположение высоких окон обеспечивало сквозняк, отчего находиться здесь было весьма приятно. Безразличный к веяниям моды царь был одет в простое белое платье, тогда как многие министры щеголяли нарядами, являя собой верх элегантности. Визирь, старшие жрецы Мемфиса и Гелиополиса и начальник стражи пустыни — все принимали участие в этом исключительном совете.

Рамзес, сидя справа от отца, наблюдал за всеми присутствующими. Боязливые, беспокойные, тщеславные, уравновешенные… Все разнообразие человеческих типов было собрано здесь, при верховной власти фараона, который как бы служил связующим звеном между всеми ними. Без него все они перегрызли бы друг друга.

— Начальник стражи пустыни принес нам плохие новости, — объявил Сети. — Дадим ему слово.

Высокопоставленный сановник лет шестидесяти преодолел все ступени иерархии, прежде чем достичь самой вершины. Спокойный, сведущий, он знал самые затерянные тропы в пустынях Запада и Востока и должен был обеспечивать безопасность на этих бескрайних пространствах, пересекаемых караванами и экспедициями искателей. Он не рассчитывал ни на какие почести и готовился скоро выйти в отставку и спокойно доживать свои дни в своем поместье в Асуане, поэтому его речь слушали с большим вниманием, тем более что он редко выступал в таком блестящем собрании.

— Отряд искателей золота, отправившийся в пустыню месяц назад, пропал бесследно.

Долгое напряженное молчание последовало за этим ошеломляющим объявлением; даже молнии Сета не смогли бы произвести большего эффекта. Старший жрец Птаха испросил слова у правителя, который позволил ему говорить; согласно ритуалу большого совета, вступать в обсуждение можно было только с разрешения суверена, и каждый слушал следующего выступающего, не прерывая его. Каким бы важным ни было сообщение, здесь не допускалось ни малейшего шума, ни многоголосия. Поиск правильного решения начинался с уважения к мнению другого.

— Вы уверены в этих сведениях?

— К сожалению, да. Обычно меня постоянно держат в курсе, посылая одно за другим целый ряд сообщений, представляющих отчет о продвижении подобного рода экспедиций, об их трудностях, вплоть до неудач. Вот уже много дней ко мне не поступало ни малейшей весточки.

— И подобное никогда не случалось?

— Бывало, в период волнений.

— Нападение бедуинов?

— В этом районе это было бы весьма маловероятно; стража осуществляет жесткий контроль.

— Маловероятно или невозможно?

— Ни одно известное племя не может помешать этой экспедиции до такой степени, чтобы прервать ее связь со мной. Искателей золота всегда сопровождает большой отряд опытных охранников.

— Каково ваше предположение?

— У меня нет предположений, но я очень обеспокоен.

Золото пустынь доставлялось в храмы: «тело богов», непортящийся материал, символизирующий вечную жизнь, он придавал несравнимый блеск творениям мастеров. Что касается государства, оно использовало золото в качестве оплаты за поставку некоторых необходимых товаров, либо как дипломатический подарок суверенам других стран, для поддержания мира. Никакое нарушение в работе по добыче драгоценного металла не должно было иметь места.

— Что вы скажете? — спросил фараон у начальника полиции.

— Немедля отправить туда армию.

— Я возглавлю ее, — объявил Сети. — Регент поедет со мной.

Большой совет принял это решение. Шенар, который поостерегся вмешиваться, подбодрил своего брата и пообещал ему подготовить дела, которыми тот займется после возвращения.

В девятый год правления Сети, в двадцатый день третьего месяца года, экспедиционный отряд в четырехсот солдат под командованием самого фараона и его регента выступил в поход в жаркую пустыню, к северу от города Эдфу, и быстро продвигался вперед, находясь уже в ста километрах к югу от дороги, ведущей к карьерам Вади-Хаммамат. Отряд приближался к Вади-Миа, пункту, откуда было отправлено последнее послание в Мемфис.

Текст сообщения выглядел совершенно обычно и не содержал никакой тревожной информации. Настроение у искателей, казалось, было превосходное, как и самочувствие, и санитарное состояние всего отряда. Писарь не отметил никаких происшествий.

Сети днем и ночью держал свои войска в состоянии готовности. Несмотря на уверенность начальника стражи пустыни, находившегося среди лучших бойцов, правитель опасался внезапной атаки бедуинов, пришедших с полуострова Синай. Убийство и грабеж были у них законом, в ярости их главари были способны на самую варварскую жестокость.

— Что ты чувствуешь, Рамзес?

— Пустыня великолепна, но все-таки мне неспокойно.

— Что ты видишь за этими дюнами?

Регент сконцентрировался. У Сети был странный, почти неестественный взгляд, совсем как в Асуане, когда он обнаружил новый карьер.

— Мои глаза слепы… За этими вершинами я вижу пустоту.

— Да, пустоту. Пустоту ужасной смерти.

Рамзес вздрогнул.

— Бедуины?

— Нет, враг более коварный и безжалостный.

— Нам следует готовиться к бою?

— Бесполезно.

Рамзес попытался справиться с охватившим его ужасом, хотя у него сжалось горло от страха. С каким противником пришлось встретиться искателям золота? Если речь шла о чудовищах пустыни, как считали большинство солдат, никакая армия в мире не сможет с ними совладать. Крылатые хищники с гигантскими когтями разорвут их внутренности прежде чем они успеют приготовиться защищать себя.

Прежде чем отправиться в дюны, кони, ослы и люди утоляли жажду; из-за жары приходилось часто останавливаться, запасы воды подходили к концу. Через три километра должен был быть большой колодец, где можно было бы наполнить бурдюки.

За три часа до захода солнца отряд двинулся в путь и пересек дюны без особых затруднений. Вскоре показался колодец. Сооружение из больших камней примыкало к одному из склонов горы, в недрах которой лежало золото.

Искатели и солдаты, охранявшие их, не исчезли. Они все лежали здесь, вокруг колодца, растянувшись на жгучем песке лицом в землю. Из открытых ртов свешивались черные от запекшейся крови языки.

Всех постигла одна и та же участь.

Не будь здесь Сети, большинство солдат в панике тут же пустились бы бежать. Сети отдал приказ установить палатки и выставить караул, как если бы лагерь находился под угрозой возможного нападения; затем он приказал вырыть могилы, где должны были похоронить несчастных. Их походные циновки послужат им саваном, сам царь лично произнесет похоронную речь за погребением.

Погребальный ритуал в мягких лучах заходящего солнца немного успокоил солдат. Врач экспедиции приблизился к Сети.

— Причина смерти? — спросил царь.

— Жажда, Великий Царь.

Царь немедленно отправился к колодцу, который находился под надзором его личной охраны. В лагере уже не могли дождаться, когда же, наконец, им дадут возможность напиться прохладной живительной воды. Колодец был заполнен камнями до краев.

— Надо его очистить, — предложил Рамзес.

Сети согласился.

Личная охрана фараона с рвением принялась за работу; лучше было, чтобы весь остальной отряд ничего не знал. Люди выстроились в цепочку, и работа стала продвигаться довольно быстро. Рамзес задавал ритм и поднимал остальным настроение, когда они начинали унывать.

Когда полная луна осветила дно колодца, уставшие солдаты с любопытством наблюдали, как регент спускает на веревке тяжелый сосуд. Несмотря на нетерпение, он действовал медленно и осторожно, чтобы не разбить кувшин.

Наконец, наполненный до краев кувшин подняли на поверхность, регент подал его царю. Тот понюхал, но пить не стал.

— Надо, чтобы туда кто-нибудь спустился.

Рамзес обвязал себя под мышками веревкой, сделал прочный узел и сказал четверым солдатам крепко держать его за другой конец веревки; затем он перелез через край колодца и, цепляясь за уступы каменных стен, начал спускаться. Дело оказалось совсем несложным. Находясь в двух метрах от поверхности воды, он посмотрел вниз и, благодаря лунному свету, разглядел множество трупов ослов, плававших на поверхности. Расстроенный, он поднялся наверх.

— Вода колодца отравлена, — прошептал он.

Сети вылил воду из кувшина в песок.

— Наши соотечественники были отравлены, после того как напились воды из этого колодца; затем небольшая группа убийц, несомненно, бедуинов, засыпали его камнями.

Царь, регент и все участники экспедиции были обречены; даже если бы они немедленно отправились обратно в долину, они умерли бы от жажды, не добравшись до места.

На этот раз ловушка захлопнулась.

— Всем спать, — скомандовал Сети. — Я буду молиться нашей матери, звездному небу.

На рассвете новость о несчастье облетела весь лагерь; ни одному солдату не разрешено было наполнить свой безнадежно пустой бурдюк.

Какой-то сорвиголова попытался взбунтовать своих товарищей. Рамзес преградил ему путь. Взбешенный, тот кинулся с кулаками на регента, который ловким приемом заставил его склониться до земли.

— Терять хладнокровие — значит приближать свою смерть.

— Воды больше нет…

— Фараон с нами. Надейся.

Больше никаких беспорядков и возмущений не последовало; Рамзес обратился ко всему войску:

— У нас есть карта этой области, которая открывает военную тайну; на ней указаны второстепенные тропы, ведущие к старым колодцам, некоторые из которых еще действуют. Пока фараон среди вас, я пройду этими тропами и доставлю довольно воды, чтобы пройти половину пустыни. Наши смелость и стойкость довершат остальное. Пока же спрячьтесь от солнца и не делайте лишних движений.

Рамзес отправился в путь в сопровождении десятка человек и шести ослов, нагруженных пустыми кувшинами. Какой-то бывалый солдат не опустошил свой кувшин до конца; смочив губы утренней росой, участники маленькой группы отпили по последнему глотку.

Очень быстро каждый шаг стал даваться им с большим трудом и болью; жара и пыль обжигали легкие. Однако Рамзес шел бодро, боясь, что малейшая его слабость лишит мужества спутников. Нужно было думать только о колодце, наполненном прохладной водой.

Первого колодца уже не было, песчаные бури стерли его с лица земли. Продолжать двигаться дальше в этом направлении, наугад, было равносильно самоубийству. Вторая тропа привела их в тупик на дне какого-то пересохшего русла — картограф плохо справился со своим делом. В конце третьего пути их ожидал круг раскаленных камней! Люди кинулись к краям колодца, давно уже занесенного песком.

Пресловутая карта, якобы содержащая «военную тайну», оказалась неверной. Может быть, когда-то, лет десять назад, она и содержала точные сведения; ленивый писарь довольствовался тем, что скопировал старые данные, не требуя проверки. Следующий за ним сделал то же самое.

Представ пред Сети, Рамзес уже не имел нужды что-либо объяснять; его расстроенное лицо говорило само за себя.

Вот уже шесть часов, как солдаты не могли утолить жажду. Царь обратился к офицерам.

— Солнце в зените, — сказал он. — Я ухожу с Рамзесом на поиски воды. Когда тени начнут удлиняться, я вернусь.

Сети стал взбираться по холму. Несмотря на молодость, Рамзесу сначала было довольно сложно поспевать за отцом, но потом он приноровился к ритму Сети. Подобно каменному барану, символу благородства на языке иероглифов, царь не делал ни одного лишнего движения, не тратя ценных сил. Он не взял с собой ничего, кроме одного предмета — двух веточек акации, окоренных, отполированных и связанных за один из концов прочной льняной нитью.

Камни осыпались у них под ногами, поднимая горячую пыль; Рамзес, задыхаясь, догнал все-таки отца на вершине возвышенности. Оттуда открывался великолепный вид на пустыню. Регент несколько мгновений любовался картиной, представшей перед его глазами, затем настойчивая жажда напомнила ему, что пустыня эта могла запросто превратиться в могилу.

Сети выставил вперед две связанные веточки акации, разведя их в стороны; они гибко изогнулись. Он стал медленно водить ими над равниной, вдруг прут искателя воды выпрыгнул у него из рук и отлетел на много метров от них.

Рамзес поспешил поднять его и протянул отцу. Вместе они спустились по склону. Сети остановился перед грудой плоских камней, между которыми пробивались колючки. Его палочка запрыгала у него в руках.

— Отправляйся за рабочими, пусть роют здесь.

Усталость Рамзеса как рукой сняло. Он кинулся в лагерь, прыгая через каменные завалы, и скоро привел человек сорок рабочих, которые тут же принялись за работу.

Земля была рыхлой. На глубине трех метров показался источник холодной воды.

Один из рабочих встал на колени.

— Бог ведет нашего правителя… Вода прибывает, как в половодье!

— Моя молитва была услышана, — сказал Сети. — Этот колодец будет называться «Да пребудет Истина Божественного Света». Когда каждый утолит жажду, мы заложим здесь город для искателей золота и храм, где поселятся боги. Они всегда будут находиться при источнике и откроют путь тем, кто ищет светлый металл, чтобы превозносить священное.

Под предводительством Сети, хорошего пастыря, отца всех людей, посредника богов, солдаты радостно превратились в строителей.

41

Туйа, великая царская супруга, возглавляла церемонию посвящения исполнительниц, которым разрешалось участвовать в отправлении культа Хатхор в посвященном ей большом храме, в Мемфисе. Молодые женщины, прибывшие со всех провинций страны, прошли строгий отбор вне зависимости от того, являлись ли они певицами, танцовщицами или играли на музыкальных инструментах.

С большими строгими и внимательными глазами, высокими скулами, тонким прямым носом, маленьким, почти квадратным подбородком, в ритуальном парике с символом материнства, Туйа своим видом так действовала на кандидаток, что многие из них терялись. Царица, которой когда-то в юности пришлось пройти через то же самое, и не думала о снисходительности — если хочешь служить божеству, первым необходимым качеством должно быть самообладание. Техника конкурсанток показалась царице довольно слабой; она решила отчитать учителей гарема, которые в последнее время заметно расслабились. Единственная молодая женщина, которая счастливо отличалась от остальных, была серьезна, собранна и притом необыкновенно красива. Когда она играла на лютне, то делала это так сосредоточенно, что, казалось, весь окружающий мир рассеялся и не существует для нее.

В садах храма участницам конкурса, как успешным, так и неудачницам, накрыли легкий завтрак; одни плакали и сетовали, другие нервно смеялись. Все они были еще слишком юные, почти девочки. Одна только Нефертари, которой коллегия старших жриц решила доверить дирижировать женским оркестром храма, оставалась спокойной и просветленной, как будто все это ее нисколько не касалось.

Царица подошла к ней.

— Вы были блистательны.

Юная лютнистка поклонилась.

— Как ваше имя?

— Нефертари.

— Откуда вы?

— Я родилась в Фивах и училась в гареме Мер-Ура.

— Кажется, успех вовсе не радует вас?

— Я не хотела оставаться в Мемфисе, но предпочла бы вернуться в Фивы и остаться там при храме Амона.

— И стать затворницей?

— Приобщение к тайнам — мое самое заветное желание, но я еще слишком молода для этого.

— Это правда, для вашего возраста это необычное занятие. Неужели вы будете разочарованы, Нефертари?

— Нет, Великая Царица, но мне очень нравятся ритуалы.

— Разве вы не хотите выйти замуж, иметь большую семью и детей?

— Я об этом не думала.

— В храме довольно строгий образ жизни.

— Мне нравятся камни вечности, их тайны и уединение, к которому они зовут.

— Надеюсь, вы все же согласитесь на некоторое время оставить их?

Нефертари осмелилась поднять глаза на великую царскую супругу. Туйе понравился ее прямой чистый взгляд.

— Дирижировать женским оркестром этого храма очень почетно, однако у меня для вас другое предложение. Согласились бы вы поступить ко мне в управляющие?

Управляющая у великой царской супруги! Сколькие знатные дамы мечтали занять этот пост, назначение на который означало быть доверенным лицом царицы.

— Моя давняя подруга, которая занимала этот пост, скончалась в прошлом месяце, — сказала Туйа. — Претендентки на это место слишком многочисленны, и все они клевещут друг на друга, чтобы устранить соперниц.

— Но у меня нет опыта, я…

— Вы не принадлежите к этому кругу знати, погрязшему в собственных привилегиях; ваши родители не ссылаются без конца на своих выдающихся предков, оправдывая тем самым свою лень и бездеятельность.

— Но разве как раз мое происхождение не будет являться помехой?

— Меня интересует личность человека. Не существует препятствий, которые бы стоящий человек не смог преодолеть. Что вы решили?

— Могу я подумать?

Царицу это позабавило. Ни одна знатная дама не осмелилась бы сказать такое.

— Боюсь, что нет. Если вы надышитесь ладаном храмов, боюсь, вы забудете про меня.

Прижав руки к груди, Нефертари поклонилась.

— Я к вашим услугам, Великая Царица.

Поднимаясь еще до рассвета, царица Туйа наслаждалась спокойствием раннего утра. Мгновение, когда луч солнца пронзал тьму, представлял для нее ежедневное творение тайны жизни. К великому ее удовольствию, Нефертари тоже нравилось работать в утренние часы, так что, не теряя времени, царица могла отдать ей необходимые распоряжения на день, когда они вместе завтракали.

Через три дня, после того как Туйа приняла это решение, она поняла, что не ошиблась: красота Нефертари дополнялась еще и тонким умом, отличавшимся удивительной способностью отделять главное от второстепенного. Между царицей и ее помощницей с первого же дня установилось глубокое взаимопонимание. Они понимали друг друга с полуслова, иногда даже и слов не нужно было. После их утренней беседы Туйа проходила в свою гардеробную.

Парикмахерша уже заканчивала с париком, обрызгивая его туалетной водой, когда в комнате появился Шенар.

— Отпустите вашу служанку, — потребовал он. — Ничьи любопытные уши не должны нас услышать.

— Неужели это так серьезно?

— Боюсь, что так.

Парикмахерша удалилась; Шенар, казалось, был загнан в угол невероятным страхом.

— Говори, сын мой.

— Я долго не решался…

— Но раз ты принял решение, к чему тянуть время?

— Потому что я… не решаюсь причинить вам ужасные страдания.

На этот раз уже Туйа забеспокоилась.

— Произошло какое-то несчастье?

— Сети и Рамзес исчезли вместе с армией.

— Значит, у тебя есть точные сведения?

— Прошло уже слишком много времени с тех пор, как они отправились в пустыню на поиски пропавшей экспедиции искателей золота; уже поползли тревожные слухи.

— Не слушай их. Если бы Сети не было в живых, я бы об этом узнала.

— Как…

— Между твоим отцом и мной существует невидимая связь; даже когда мы находимся далеко друг от друга, мы все равно вместе. Так что не беспокойся.

— Вам следует признать очевидное: правитель и его экспедиция должны были давным-давно вернуться. Мы не можем пустить управление страны на самотек.

— Визирь и я лично управляем текущими делами.

— Вам нужна моя помощь?

— Выполняй свои обязанности и будь доволен этим; нет большего счастья на земле. Если ты все еще чувствуешь какое-то беспокойство, отчего тогда ты не возглавишь экспедицию и не отправишься на поиски пропавших отца и брата?

— Происходит что-то странное, чего мы никак не можем понять; как будто демоны пустыни пожирают тех, кто собирается отнять у них золото. Разве мой долг не заключается в том, чтобы оставаться на своем посту?

— Слушай голос своей совести.

Два послания Сети, отправленные с интервалом в четыре дня, не дошли до Египта — ни одно, ни второе. На дороге, примыкавшей к долине, их ждали гонцы пустынь. Несчастных убили, забрали их вещи и разбили таблички, составленные Рамзесом, в которых царице сообщалось, что идет добыча золота и заложен храм и новый город искателей.

Посланник сообщил Шенару, что фараон и регент живы-здоровы, и что царь, благодаря божественному вмешательству, нашел полноводный источник в самом сердце пустыни. Бедуины же, которые отравили колодец, сумели скрыться.

При дворе многие считали, что Сети и Рамзес оказались жертвами темных сил, однако воспользоваться их отсутствием было довольно сложно. Туйа крепко держала бразды правления. Лишь настоящее исчезновение ее мужа и Младшего сына могло бы вынудить царицу назначить Шенара регентом.

Через несколько недель, может, немного позже, экспедиция вернется, а значит, Шенар упустит такой благоприятный случай приблизиться к верховной власти. Оставался, тем не менее, один слабый шанс — невыносимая жара, змеи или скорпионы ополчатся на них и выполнят то, что не удалось бедуинам.

Амени лишился сна.

Слухи становились все настойчивее: экспедиция под началом Сети и Рамзеса пропала. Сначала юный писарь не поверил этим россказням, но затем он связался с центральным отделом царских посланий и узнал ужасающую правду.

В самом деле, не поступало никаких новостей ни от фараона, ни от регента, и никто ничего не собирался предпринимать!

Только один человек мог разрешить эту ситуацию и отправить другую спасательную армию в западную пустыню, так что Амени, не теряя времени, явился во дворец великой царской супруги, где его приняла какая-то молодая женщина удивительной красоты. И хотя он не доверял прекрасному полу и его злым чарам, юному писцу пришлись по душе совершенное лицо Нефертари, очарование глубоких глаз и мягкость голоса.

— Я хотел бы видеть Великую Царицу.

— В отсутствие фараона она очень занята. Могу я узнать причину вашего визита?

— Извините, но…

— Меня зовут Нефертари; царица назначила меня своей управляющей. Обещаю, что я в точности передам ей ваши слова.

И хотя она была женщиной, слова ее звучали искренне. Недовольный собственной слабостью, Амени пошел у нее на поводу.

— Как личный секретарь и носильщик сандалий регента я считаю необходимым срочно отправить элитный отряд на поиски пропавших.

Нефертари улыбнулась.

— Можете не беспокоиться, царица обо всем знает.

— Знает… Но этого недостаточно!

— Фараон вне опасности.

— В таком случае их послания уже были бы доставлены сюда!

— Я не могу сказать вам больше, но вам не о чем волноваться.

— И все же передайте мою настоятельную просьбу царице, умоляю вас.

— Она больше, чем вы, беспокоится о судьбе своего мужа и сына, будьте уверены; если бы им угрожала опасность, она бы вмешалась.

Путь, проделанный на спине быстрого и энергичного осла, оказался для Амени настоящей пыткой, но он должен был встретиться с Сетау. Заклинатель змей жил на самой границе с пустыней, далеко от центра Мемфиса. Земляная дорога, ведущая вдоль оросительного канала, была бесконечной; к счастью, какие-то прибрежные жители слышали о Сетау и знали, где находится его жилище.

Когда же Амени добрался, наконец, до нужного порта, он кряхтел от боли; расчихавшись от дорожной пыли, он стал тереть больные покрасневшие глаза.

Лотус, которая в этот момент была на улице и занималась приготовлением микстуры, резкий запах которой ударил по ноздрям юному писарю, пригласила его войти. Он уже собирался переступить порог просторного дома, выкрашенного в белый цвет, как вдруг резко отпрянул.

Ему преградила путь королевская кобра.

— Это старая безобидная тварь, — успокоила его Лотус.

Она погладила рептилию по голове; змея стала раскачиваться, как будто эти ласки ей нравились. Амени воспользовался моментом, чтобы прошмыгнуть внутрь.

В приемном зале было полным-полно всяких склянок разных размеров и других предметов странной формы, которые служили для хранения яда. Нагнувшись, Сетау переливал какую-то густую красноватую жидкость.

— Амени, ты что, заблудился? Видеть тебя вне стен твоего кабинета — это просто чудо!

— Скорее, трагедия.

— Какой колдун заставил тебя высунуть нос из твоего убежища?

— Рамзес стал жертвой заговора.

— У тебя что-то воображение разыгралось.

— Он пропал в восточной пустыне, на дороге к золотым приискам. Сети отправился вместе с ним.

— Рамзес пропал?

— Ни одного послания больше чем за десять дней.

— Административные проволочки.

— Нет, я сам проверял… И это еще не все.

— Что же еще?

— Во главе заговора — царица Туйа.

Сетау чуть не выронил свою склянку. Он обернулся к юному писарю.

— Ты что, ум потерял?

— Я попросил принять меня, и мне было отказано.

— Ничего удивительного.

— Я узнал, что царица считает, что все в порядке, не испытывает никакого беспокойства и не собирается никого посылать им на выручку.

— Слух…

— Я узнал это от Нефертари, новой управляющей при царице.

Сетау, казалось, расстроился.

— Значит, ты считаешь, что Туйа попыталась избавиться от своего мужа, чтобы захватить власть… Невероятно!

— Факты есть факты.

— Сети и Туйа — идеальная пара.

— Отчего же тогда она отказывается прийти ему на помощь? Признай очевидное: она послала его на верную смерть, чтобы самой взойти на трон.

— Даже если ты прав, что мы можем сделать?

— Отправиться спасать Рамзеса.

— Без армии?

— Нас двоих, тебя и меня, будет достаточно.

Сетау поднялся.

— Хочешь сказать, что ты сможешь целый день брести по пустыне? Нет, ты в самом деле потерял рассудок, мой бедный Амени!

— Так ты согласен?

— Конечно, нет!

— Ты бросишь Рамзеса в трудную минуту?

— Если твое предположение верно, то он уже давно мертв, зачем рисковать жизнью напрасно?

— У меня уже есть осел и запас воды. Дай мне противоядие от змей.

— Зачем? Ты все равно не сумеешь им воспользоваться.

— Спасибо за все.

— Брось… Твоя задумка — просто безумие!

— Я служу Рамзесу, а данное слово обратно не забирают.

Амени взобрался на осла и направился в сторону восточной пустыни. Довольно скоро ему пришлось остановиться, слезть с осла и растянуться на земле, поджав колени, чтобы успокоить боль в боках; четвероногий же в это время мирно пожевывал пучки сухой травы в тени деревьев.

В полудреме юный писарь подумал о толстой палке: может быть, ему придется сражаться.

— Что, передумал?

Амени открыл глаза и вскочил.

Сетау привел с собой пять ослов, нагруженных бурдюками с водой и всем необходимым для перехода через пустыню.

42

Красавица Исет толкнула дверь в покои Шенара, который как раз в это время обедал в компании нескольких сановников, с аппетитом поглощая жареные телячьи ребрышки, сдобренные острым соусом.

— Как вы можете сидеть здесь и наедаться, когда Египет в опасности!

Сановники были шокированы; старший сын царя поднялся, извинился перед своими гостями и вывел молодую женщину из столовой.

— Что значит это вторжение?

— Отпустите мою руку!

— Вы можете испортить свою репутацию, дорогая. Разве вы не знаете, что мои гости очень важные персоны?

— Мне-то какое дело!

— Отчего такое волнение?

— А вы разве вы не знаете, что Сети и Рамзес пропали в восточной пустыне?

— Царица так не думает…

Красавица Исет была обескуражена.

— Царица…

— Матушка убеждена, что фараон вне опасности.

— Но ни у кого ведь нет никаких новостей!

— Вы не сказали мне ничего нового.

— Вы должны собрать экспедицию и отправиться на их поиски.

— Идти против решения моей матери было бы непростительной ошибкой.

— Что ей известно?

— Ничего, просто интуиция.

Молодая женщина уставилась на собеседника широко раскрытыми удивленными глазами.

— Это что, плохая шутка?

— Правда, дорогая моя, ничего, кроме правды.

— Где же это видано!

— В отсутствие фараона царица управляет, а мы подчиняемся.

Шенар был даже доволен: обеспокоенная и взвинченная красавица Исет могла разнести наихудшие слухи насчет Туйи. Большой совет будет вынужден потребовать у нее объяснений, ее репутация будет погублена, и тогда им придется обратиться к нему, чтобы он управлял делами государства.

Рамзес шел во главе экспедиции, которая возвращалась из восточной пустыни, только что закончив постройку святилища и нескольких домов, где искателям золота можно будет поселиться и работать в нормальных условиях: источник, обнаруженный царем, будет снабжать местные колодцы многие годы. Ослы же уже возвращались, нагруженные мешками с золотом высшего качества.

Во время похода никто не умер; фараон и регент гордились тем, что ведут обратно своих людей в полном составе. Некоторые приболевшие передвигались с большим трудом, с нетерпением ожидая, когда вернутся и отдохнут несколько недель; камнетеса, ужаленного в ногу черным скорпионом, несли на носилках. Его высокая температура и боли в груди не могли не беспокоить врача экспедиции.

Рамзес взобрался на холм и заметил вдалеке небольшое зеленое пятнышко.

Первые поля, самые близкие к пустыне! Регент обернулся и сообщил хорошую новость. Крики радости взметнулись к небу.

Один охранник с ястребиным взглядом указал пальцем в сторону скал.

— К нам приближается какой-то маленький караван.

Рамзес сосредоточился. Сначала он увидел только какие-то неподвижные тени, затем различил несколько ослов и двоих наездников.

— Странно, — сказал охранник. — Похоже на воров, которые пытаются скрыться в пустыне. Надо их задержать.

Небольшой отряд отделился от колонны и отправился выполнять это задание.

Немного погодя они привели двух пленников регенту. Сетау метал громы и молнии, Амени чуть не падал от усталости.

— Я знал, что я тебя найду, — прошептал он на ухо Рамзесу, в то время как Сетау занялся укушенным камнетесом.

Шенар первым поздравил отца и брата. Они совершили настоящий подвиг, который непременно должен быть занесен в анналы истории. Старший сын предложил свои услуги в качестве редактора, но Сети доверил это задание Рамзесу, который ревностно принялся за дело со своим неизменным помощником Амени, крайне дотошным во всем, что касалось подбора нужных слов и изящества стиля. Участники экспедиции на все голоса рассказывали о чуде фараона, который спас их от страшной смерти.

Один лишь Амени не разделял всеобщей радости. Рамзес решил, что это его слабое здоровье являлось причиной его хмурого настроения, однако он хотел внести ясность.

— Что не дает тебе покоя?

Юный писарь приготовился к испытанию, лишь искреннее признание помогло бы ему очиститься душой.

— Я сомневался в твоей матери и думал, что она хочет завладеть верховной властью.

Рамзес расхохотался.

— Твоя чрезмерная работа тебя когда-нибудь убьет, дружище. Я вынужден буду заставить тебя прогуляться и сделать несколько упражнений.

— Видишь ли, она отказывалась послать экспедицию на помощь…

— Разве ты не знаешь, что между фараоном и великой царской супругой существует невидимая связь?

— Теперь я этого никогда не забуду, можешь мне поверить.

— Но меня удивляет другое: отчего красавица Исет не торопится броситься мне на шею?

Амени опустил глаза.

— Она… так же виновата, как и я.

— Что же она сделала?

— Она тоже подумала, что твоя мать устроила заговор, и принялась жестоко критиковать ее и обвинять.

— Надо послать за ней.

— Приличия требуют, чтобы мы…

— Пошли за ней.

Красавица Исет, которая на этот раз даже забыла накраситься, бросилась в ноги Рамзесу.

— Прости меня, умоляю!

Волосы разметались у нее по плечам, нервными руками она хваталась за лодыжки регента.

— Я так переживала, места себе не находила…

— Неужели этого достаточно, чтобы начать подозревать мою мать в такой гнусности и, что еще хуже, порочить ее имя?

— Прости, прости…

Исет рыдала.

Рамзес поднял ее. Прижавшись к нему, она продолжала всхлипывать у него на плече.

— С кем ты говорила? — строго спросил Рамзес.

— Со всеми подряд, уже не помню… Я была страшно напугана, я хотела, чтобы кого-нибудь послали вам на помощь.

— Необоснованные обвинения могли бы привести тебя к суду визиря; если преступление попрания чести верховного правителя доказано, это грозит заключением или изгнанием.

Красавица Исет разрыдалась. В порыве отчаяния она вцепилась в Рамзеса.

— Я попробую защитить тебя, поскольку твое раскаяние искренно.

По возвращении фараон опять встал у руля государства, которым его супруга так хорошо управляла в его отсутствие. Высшая администрация доверяла царице, которая предпочитала ежедневную работу политическим играм, которыми увлекались слишком многие придворные. Когда Сети вынужден был на некоторое время оставлять свое место верховного владыки, он отправлялся в путь со спокойной душой, зная, что супруга не предаст его и страной будут управлять мудро и справедливо.

Конечно, он мог бы дать больше полномочий регенту, но царь предпочитал предоставить действовать взаимному влиянию, предавать свой опыт постепенно, посвящая сына в тайны магических основ, нежели ввергнуть в закрытое пространство власти, где его поджидало столько опасных ловушек.

Рамзес был сильным человеком, личностью с размахом. Он был наделен способностью править и противостоять любым превратностям судьбы, однако будет ли ему под силу вынести давящее одиночество фараона? Чтобы подготовить его к этому, Сети заставлял Рамзеса путешествовать и мысленно, и на деле — впереди оставалось еще много работы.

Туйа представила суверену Нефертари. Завороженная, молодая женщина не смогла вымолвить ни слова и лишь поклонилась царю. Сети внимательно посмотрел на нее и посоветовал как можно более строго и неукоснительно исполнять свои обязанности. Управление штатом прислуги в доме великой царской супруги требовало от исполнителя твердости и скромности. Нефертари удалилась, не посмев поднять глаза на правителя.

— Ты был довольно строг, — заметила Туйа.

— Она еще совсем юная.

— Ты полагаешь, я могла взять к себе никчемную девчонку?

— Она, несомненно, должна обладать исключительными качествами.

— Единственным ее желанием было вернуться в храм и остаться там навсегда.

— Как я ее понимаю! Значит, ты подвергаешь ее жестокому испытанию.

— Это правда.

— С каким намерением?

— Пока сама не знаю. Как только я увидела Нефертари, я узнала в ней выдающуюся личность. Конечно, она была бы счастлива в храме, но моя интуиция подсказывает мне, что у этой девушки другое предназначение. Если я ошибаюсь, ничто не помешает ей пойти своим путем.

Рамзес представил своей матери Неспящего, своего желтого пса, и Громилу, нубийского льва, размеры которого уже становились пугающими. Оба спутника регента, чувствуя, какая им выпала честь, вели себя как следует. После того как личный повар царицы щедро накормил их, они разлеглись валетом в тени пальмового дерева, упиваясь послеобеденным отдыхом.

— Эта встреча мне очень понравилась, — отметила Туйа. — Но какова настоящая цель твоего прихода?

— Красавица Исет.

— Что, ваша помолвка расторгнута?

— Она допустила серьезную ошибку.

— Настолько серьезную?

— Она оклеветала царицу Египта.

— Каким образом?

— Обвиняя тебя в том, что ты подстроила исчезновение правителя, чтобы занять его место.

К удивлению Рамзеса, его мать все это просто позабавило.

— Почти все придворные и знатные дамы были того же мнения. Меня упрекали в том, что я не отправила армию к вам на выручку, в то время как я была совершенно уверена, что вы, Сети и ты, в безопасности. Несмотря на все наши храмы и обряды, мало кто знает, что можно иметь духовную связь, для которой ни время, ни пространство — не преграда.

— Ей вынесут обвинение?

— Она поступила… как и должна была.

— Разве ты не страдаешь от такой неблагодарности и несправедливости?

— Таков закон людей. Главное, чтобы это не мешало управлять государством.

Молодая женщина принесла послания и положила их на низкий столик, слева от царицы, и тут же исчезла,тихая и незаметная. Ее мимолетное появление было как луч солнца, прорезавшийся вдруг сквозь плотную листву дерева.

— Кто это? — спросил Рамзес.

— Нефертари, моя новая управляющая.

— Я уже встречал ее; но как ей удалось получить такой важный пост?

— Простое стечение обстоятельств. Ее вызвали на проводившийся в Мемфисе конкурс на звание жрицы в храм Хатхора, и я ее заметила.

— Но ты предложила ей занятие, совершенно противоположное ее призванию!

— В гаремах воспитываются девушки, которых готовят ко многому.

— Но сколько ответственности для такого юного существа!

— Но разве тебе самому не семнадцать лет? В глазах царя, да и по моему мнению, главное — чистое сердце и верные действия.

Рамзес был поражен: красота Нефертари казалась не от этого мира. Ее краткое появление запечатлелось у него в душе как какое-то волшебное мгновение.

— Можешь успокоить красавицу Исет, — сказала Туйа. — Я не собираюсь подавать на нее жалобу. Но пусть она научится разделять истину и ошибочные предположения; если она не способна на это, то пусть, по крайней мере, придержит свой язык.

43

Весь при параде, Рамзес расхаживал взад-вперед по главной пристани порта «Добрые пути». Рядом с ним топтались глава города Мемфиса, главный навигатор, министр иностранных дел и нарядно разодетый караул. Меньше чем через четверть часа сюда должны были пристать десять греческих кораблей.

На какое-то мгновение корабли береговой охраны уже было подумали, что их атакуют; тут же часть военного флота Египта заняла оборонительную позицию, готовясь отразить нападение. Но иностранцы поспешили заявить о своих мирных намерениях и выразили желание пристать к берегам Мемфиса, чтобы встретиться там с фараоном.

Сопровождаемые большим эскортом, они поднялись вверх по Нилу и прибыли в столицу на исходе этого ветреного утра. К пристани тут же сбежались сотни любопытных зевак; ведь сейчас было не время представления племен, когда сюда съезжались послы в сопровождении многочисленной свиты. Тем не менее величественный вид кораблей свидетельствовал о явном богатстве прибывших. Зачем они явились сюда, может быть, чтобы преподнести великолепные дары Сети?

Терпение не было сильной стороной Рамзеса, к тому же он опасался, как бы его качества дипломата не оказались недостаточными для важной миссии. Принимать этих иностранцев было для него тяжкой обязанностью. Амени подготовил для него нечто вроде официальной речи, размеренной и скучной, первые слова которой он уже успел забыть. Он пожалел, что с ним сейчас нет Аши, он пришелся бы весьма кстати.

Греческие корабли изрядно потрепало в дороге; прежде чем отправиться в обратный путь и выйти в открытое море, им предстояла серьезная починка. На некоторых даже были видны следы недавнего пожара: плавание по Средиземному морю, должно быть, не обошлось без нескольких стычек с пиратами.

Судно, возглавлявшее эскадру, причалило, искусно маневрируя, несмотря на то, что часть его снастей была повреждена; перекинули сходни, и воцарилось всеобщее молчание.

Кто же сейчас появится, чтобы ступить на землю Египта?

Появился человек среднего роста, широкоплечий, со светлыми волосами и неприятным лицом, на вид ему было лет пятьдесят; на нем была кираса и накладки на голенищах, однако жесткий металлический шлем он держал в руках, прижимая к груди, в знак мирных намерений.

Позади него стояла высокая женщина с белыми руками, одетая в пурпур; голову ее украшала диадема, подчеркивая ее высокое положение.

Чета сошла на берег и остановилась перед Рамзесом.

— Я Рамзес, регент египетского государства. От имени фараона я говорю тебе: добро пожаловать.

— Я Менелас, сын Атрея, царя Лакедемона, а это моя супруга, Елена. Мы прибыли из проклятого города Трои, который мы взяли и разрушили после десяти лет упорных сражений. Многие из моих друзей погибли, у этой победы горький привкус; как видишь, оставшаяся часть моих кораблей в жалком состоянии, мои солдаты и матросы умирают от усталости. Позволит ли нам Египет остаться в его землях, чтобы восстановить силы и отбыть на родину?

— Ответ дает фараон.

— Это можно считать скрытым отказом?

— Я привык говорить прямо.

— Тем лучше. Я — воин, и я убил в сражениях много людей, но не думаю, что мы с тобой встретимся противниками.

— Как можно знать заранее?

Маленькие черные глазки Менеласа гневно сверкнули.

— Если бы ты был одним из моих подданных, я бы свернул тебе шею.

— К счастью, я египтянин.

Менелас и Рамзес смерили друг друга взглядом. Царь Лакедемона первым отвел глаза.

— Я подожду ответа на борту моего корабля.

На собрании совета в узком составе поведение Рамзеса вызвало различные толки; конечно, Менелас и остатки его армии не представляли непосредственной угрозы Египту сейчас или в ближайшем будущем, однако он обладал титулом царя и, следовательно, заслуживал уважения. Рамзес выслушал критические отзывы и отверг их, ведь он оказался лицом к лицу с солдафоном, одним из тех вояк, которые жаждут крови и только и думают, что о драке, главное же их развлечение — мародерство в охваченных пожаром городах. Оказывать гостеприимство подобного рода бандитам казалось ему неуместным.

Министр иностранных дел Меба потерял свою обычную сдержанность.

— Позиция, которую занял регент, представляется мне опасной; к Менеласу не следует относиться с пренебрежением. Наша внешняя политика предписывает добрые отношения со многими странами, малыми и большими, чтобы избежать заговоров против Египта.

— Этот грек — обманщик, — объявил Рамзес. — У него плутовской взгляд.

Шестидесятилетний Меба, крепкий и бодрый, с широким уверенным лицом и мягким голосом, снисходительно улыбнулся:

— Дипломатия не строится на впечатлениях. Мы вынуждены вести переговоры с теми, кто порой нам и не нравится.

— Менелас предаст нас, — не унимался Рамзес. — Для него данное слово ничего не значит.

— Вот, пожалуйста, уже начинают осуждать за намерения, — пожаловался Меба. — Юность регента склоняет его выносить поспешные суждения. Менелас — грек, а греки хитрые; может быть, он не сказал всей правды. Нам следует действовать как можно осторожнее, чтобы понять истинную причину их появления.

— Пригласим Менеласа с супругой на ужин, — объявил Сети. — Их поведение подскажет нам, что делать дальше.

Менелас подарил фараону вазы из металла, выполненные с большим мастерством, и составные луки, сделанные из разных пород дерева; это оружие доказало свою действенность в боях с троянцами. Офицеры армии царя Лакедемона носили цветные юбки, украшенные геометрическим орнаментом, и высокую обувь, волнистые пряди их прически иногда спускались до самого пупка.

Легкие запахи нектара доносились от платья Елены, которая скрывала свое лицо под белой вуалью; она расположилась слева от Туйи, в то время как Менелас устроился справа от Сети. Грека поразило строгое лицо фараона. Разговор повел Меба. Вино оазисов расслабило царя Лакедемона; он сожалел о долгих годах, проведенных под стенами Трои, рассказал о своих подвигах, упомянул о своем друге Улиссе, упрекнул в безжалостности богов и похвалил богатства своей страны, где он давно уже не был. Министр иностранных дел, прекрасно говоривший по-гречески, казалось, проникся горестными сетованиями своего гостя.

— Почему вы скрываете свое лицо? — спросила Туйа Елену на ее языке.

— Потому что я, как та бешеная собака, которой все чураются; много героев погибло из-за меня. Когда меня выкрал Парис из Трои, я и не думала, что его необдуманный поступок обернется десятью годами страшной резни. Сто раз я хотела, чтобы меня унес ураган или поглотила кипучая волна. Слишком много несчастий… Слишком много несчастий случилось из-за меня.

— Но разве теперь вы не свободны?

Под белой вуалью — грустная улыбка.

— Менелас не простил меня.

— Время успокоит ваши скорби, потому что вы опять вместе.

— Это еще не все…

Туйа не спешила прерывать горестного молчания Елены: она сама заговорит, если захочет.

— Я ненавижу моего мужа, — призналась красавица с белой кожей.

— Это пройдет.

— Нет, я никогда его не любила; я даже желала, чтобы Троя победила. Великая Царица…

— Да, Елена?

— Позвольте мне остаться здесь как можно дольше; возращение в Лакедемон мне ненавистно.

Из предосторожности Шенар, глава протокола, рассадил Менеласа и Рамзеса подальше друг от друга. Регент оказался рядом с человеком, возраст которого очень трудно было определить: у него было четко выписанное морщинистое лицо с длинной седой бородой; ел он медленно и все, что ел, поливал оливковым маслом.

— Это ключ к здоровью, мой царевич!

— Меня зовут Рамзес.

— А меня Гомер.

— Вы генерал?

— Нет, я поэт. Внешность у меня невзрачная, но зато память блестящая.

— Поэт и рядом с таким солдафоном, как Менелас?

— Ветры нашептали мне, что его корабли направляются в Египет, землю мудрости и писателей; я много путешествовал и теперь хочу остаться здесь доживать свой век и спокойно работать.

— Я выскажусь против того, чтобы Менелас задерживался здесь надолго.

— А кто вы такой?

— Регент.

— Вы довольно молоды… И вы ненавидите греков.

— Я говорил о Менеласе, не о вас. Где вы собираетесь остановиться?

— В каком-нибудь более подходящем месте, чем корабль! Мне там тесно, все вещи приходится держать в трюме, и потом мне не нравится общество матросов. Качка, волны, бури — все это не способствует спокойному размышлению.

— Согласитесь ли вы принять мою помощь?

— А вы говорите на правильном греческом языке.

— Один из моих друзей — дипломат и полиглот; рядом с ним — выучить язык было для меня простой забавой.

— Вы любите поэзию?

— Вы оцените наших великих авторов.

— Если наши вкусы совпадают, думаю, мы сможем хорошо поладить.

Из уст министра иностранных дел Шенар узнал о решении фараона: Менеласу было разрешено остаться на некоторое время в Египте. Пока будут выправляться и ремонтироваться греческие корабли, царь разместится в большом поместье в центре Мемфиса, его солдаты поступят под египетское командование и должны будут соблюдать строжайшую дисциплину.

Старшему сыну фараона предстояло показать столицу Менеласу. В течение нескольких дней, порой мучительных, Шенар пытался втолковать греку азы египетской культуры, но всегда наталкивался на безразличие, граничащее с бестактностью.

Зато величественные монументы поразили Менеласа. При виде храмов он не мог скрыть своего удивления.

— Какие великолепные крепости! Взять их штурмом, думаю, не каждому по зубам.

— Это жилища богов, — пытался объяснить Шенар.

— Богов войны?

— Нет, Птах — покровитель мастеров, тот, кто творит мир словом, а Хатхор — богиня радости и музыки.

— Зачем же им тогда крепости с толстыми стенами?

— Божественная энергия находится в ведении знающих людей, которые стараются поместить ее так, чтобы оградить от мирского; чтобы проникнуть в закрытый храм, нужно быть посвященным в тайны.

— Другими словами, я, царь Лакедемона, сын Зевса и покоритель Трои, я не имею права пересечь порог этих золотых дверей!

— Да, это так… Во время каких-нибудь празднеств, с разрешения фараона вы, вероятно, получите возможность пройти во внутренний двор под открытым небом.

— И какая же тайна мне откроется?

— Великие подношения божеству, которое находится в храме и распространяет свою энергию по всей земле.

— Да что вы!

Шенару пришлось запастись бесконечным терпением; несмотря на то что манеры и речи Менеласа были не слишком утонченны, он почувствовал, что у них есть нечто общее с этим иностранцем с хитрыми глазами. Внутренний голос подсказывал уделить гостю особое внимание, чтобы сблизиться с ним.

Менелас без конца возвращался к тем десяти годам войны, которые закончились взятием Трои. Он оплакивал несчастную участь своих союзников, павших под ударами неприятеля, критиковал поведение Елены и желал, чтобы Гомер, описывая деяния героев, предоставил бы ему хорошее место в том ряду.

Шенар попытался выяснить, как именно пала Троя. Менелас рассказал о жестоких схватках, о храбрости Ахилла и других героев, об их несгибаемой воле отвоевать Елену.

— В столь продолжительной войне, — допытывался Шенар, — военная хитрость тоже должна была сыграть свою роль?

Не слишком охочий на слова, Менелас все-таки решил ответить:

— Улиссу пришла в голову мысль построить огромного деревянного коня, внутри которого спрятались солдаты; троянцы проявили неосторожность, впустив его в свой город. Таким образом нам удалось застать их врасплох.

— Вы, конечно, тоже имеете отношение к этой счастливой находке? — с восхищением спросил Шенар.

— Я говорил об этом с Улиссом, но…

— Он лишь озвучил вашу мысль, я в этом уверен.

Менелас весь надулся от гордости.

— В конечном счете именно так.

Шенар решил посвятить почти все свое время, чтобы завоевать дружбу грека. Теперь у него была новая стратегия, чтобы убрать с пути Рамзеса и снова стать единственным претендентом на египетский трон.

44

В своем саду в беседке из виноградных лоз Шенар устраивал настоящие пиры Менеласу. Грек любовался темно-зелеными ветвями, с которых свисали тяжелые гроздья; кроме того, он наедался до отвала крупным синим виноградом. Рагу из голубей, жареная говядина, перепела в медовом соусе, свиные почки и ребрышки, приготовленные с тончайшими приправами, не могли не поразить гостя своим изысканным вкусом. Он без устали любовался юными танцовщицами, гибкие тела которых были едва прикрыты легкими одеяниями, флейты и арфы завораживали его слух.

— Египет прекрасная страна, — признал он, — я бы даже предпочел его полю битвы.

— Вы довольны вашими покоями?

— Настоящий дворец! Когда вернусь, закажу своим архитекторам построить мне такой же.

— Слуги?

— Выполняют малейшие мои желания.

По просьбе Менеласа ему доставили чашу из гранита, которую наполняли теплой водой, и грек мог без конца принимать ванны. Его египетский управляющий считал эту процедуру не отвечающей правилам гигиены и слишком расслабляющей; как и его соотечественники, он предпочитал душ. Однако ему приходилось подчиняться приказаниям Шенара; каждый день массажистка натирала маслами тело великого героя, все покрытое шрамами.

— Не слишком-то они покладистые, ваши девушки! У меня рабы не столь строптивы. После ванны они удовлетворяют меня так, как только я пожелаю.

— В Египте нет рабов, — уточнил Шенар, — все они мастера, которым платят.

— Нет рабов? Вот тот прогресс, которого пока еще не знает ваша великая держава!

— Да, нам не помешали бы люди вашей закалки.

Менелас отодвинул перепела в меду, поданного на блюде из алебастра; последние слова Шенара отбили у него аппетит.

— Что вы хотите этим сказать?

— Египет — богатая и сильная страна, это правда, но, сдается мне, ею можно управлять с большей проницательностью.

— Разве вы не старший сын фараона?

— Неужели эта родственная связь должна была бы ослепить меня?

— Сети — это подавляющая личность; даже Агамемнон не пользовался такой властью, как он. Если вы вздумали строить заговоры против него, откажитесь; провал обеспечен. Этот царь обладает сверхъестественной силой; я не трус, но все же боюсь встретиться с ним взглядом.

— Кто говорит о том, чтобы строить заговоры против Сети? Весь народ почитает его. Но фараон тоже человек, и поговаривают, что в последнее время у него не все в порядке со здоровьем.

— Если я правильно понял ваши обычаи, после его смерти на трон должен взойти регент; какая бы то ни было война за наследство исключена.

— Царствование Рамзеса погубит Египет. Мой брат не способен управлять.

— А вы, противопоставляя себя ему, неужели вы пойдете против воли вашего отца?

— Рамзес воспользовался им. Если вы согласитесь быть моим союзником, будущее вам улыбнется.

— Будущее? Но я собираюсь как можно скорее вернуться к себе! Даже если Египет принимает меня и кормит лучше, чем я мог бы вообразить, я здесь всего лишь гость без всяких прав. Забудьте ваши бессмысленные мечтания.

Нефертари показала Елене гарем Мер-Ура. Прекрасная блондинка с белой кожей была поражена великолепием земли фараонов. Разбитой и уставшей, ей, наконец-то, выпало счастье отдохнуть, прогуливаясь в садах и наслаждаясь звуками музыки; изысканное времяпрепровождения, которое вот уже несколько недель дарила ей царица Туйа, действовало как лекарство. Но недавняя новость опять повергла ее в ужас: два греческих корабля уже были приведены в порядок. Близилось время отъезда.

Сидя на берегу пруда, покрытого лилиями и лотосами, она плакала, не в силах сдержать слез.

— Извините меня, Нефертари.

— Разве в вашей стране вас не почитают как царицу?

— Менелас, конечно, соблюдает приличия; он постарается доказать, что он, настоящий воин, смел с лица земли целый город и перебил все его население, чтобы вернуть свою жену и смыть нанесенное ему оскорбление. Но моя жизнь там превратится в ад; смерть была бы милее.

Нефертари не стала произносить бесполезных слов, она постаралась отвлечь красавицу, раскрыв ей секреты искусства ткацкого дела. Увлеченная этим занятием, гречанка проводила в мастерских целые дни напролет, расспрашивая самых опытных ткачих, и сама принялась за изготовление роскошных нарядов. Она ловко работала руками и быстро сумела снискать уважение лучших мастериц. Эти работы позволили ей забыть о Трое, о Менеласе и неотвратимом возвращении вплоть до того вечера, когда переносной трон Туйи появился на пороге гарема.

Елена метнулась в свои покои и бросилась на кровать вся в слезах; присутствие великой царской супруги означало конец ее счастливых дней, которые никогда уже больше к ней не вернутся. Она пожалела, что ей недостало мужества покончить с собой.

Нефертари очень ласково попросила ее следовать за ней.

— Царица желает видеть вас.

— Я никуда отсюда не пойду.

— Туйа не любит ждать.

Елена покорилась. В который раз она опять оказывалась сама себе не хозяйка.

Сноровка египетских плотников удивила Менеласа. Слухи о том, что египетские корабли могли находиться в плавании целыми месяцами, казалось, были обоснованны, поскольку судостроительные верфи Мемфиса восстановили и укрепили греческие корабли в невероятно короткие сроки. Царь Лакедемона видел огромные баржи, способные выдержать целый обелиск, быстроходные парусники и военные укрепления, которые он не пожелал бы брать приступом. Сила египетского устрашения была не пустым звуком.

Он постарался отогнать эти мрачные мысли, радуясь, что, наконец, можно готовиться к возвращению. Эта остановка в Египте позволила ему восстановить силы; его солдат хорошо выхаживали и кормили, экипажи были готовы к отплытию.

Победным шагом Менелас направился во дворец великой царской супруги, где остановилась Елена после своего возвращения из гарема Мер-Ура. Нефертари встретила его и провела к супруге.

Одеяние Елены, на которой по египетской моде было длинное платье из льна на завязках, показалось ему почти непристойным; к счастью, никакой другой Парис не собирался выкрасть ее! Нравы фараонов запрещали подобные действия, тем более что женщины здесь явно были гораздо независимее, чем в Греции. Они не сидели в заточении в гинекее, могли свободно передвигаться, не пряча лицо, противостояли мужчинам и даже могли занимать высокие посты — странные и прискорбные обычаи, которые Менелас ни за что не хотел бы занести на свою землю.

При приближении своего мужа Елена позволила себе не встать и осталась сидеть, увлеченная своим занятием за ткацким станком.

— Это я, Елена.

— Я вижу.

— Разве ты не должна была меня приветствовать?

— С какой стати?

— Но… я твой муж и хозяин!

— Единственный хозяин здесь — это фараон.

— Мы отправляемся в Лакедемон.

— Я еще не закончила свою работу.

— Поднимайся и следуй за мной.

— Ты поедешь один, Менелас.

Царь кинулся на свою жену и попытался схватить ее за запястье. Кинжал, внезапно появившийся у нее в руке, заставил его отступить.

— Не приближайся, иначе я позову на помощь; в Египте насилие карается смертью.

— Но… ты моя жена, ты принадлежишь мне!

— Царица Туйа доверила мне управление ткацкой мастерской; это счастье, которого, как мне кажется, я достойна. Я буду делать платья для придворных дам, а когда мне это наскучит, мы поедем. Если ты слишком торопишься, езжай, я тебя не держу.

Менелас изломал два меча и три копья о мельничный жернов булочника. Его ярость напугала слуг; не появись вовремя Шенар, полиция забрала бы буяна. Старший сын фараона предусмотрительно держался на расстоянии, пока гнев воинственного грека не утих; когда, наконец, тот утомился рубить и колоть, Шенар принес ему кружку крепкого пива.

Царь Лакедемона жадно выпил все до капли и уселся на мельничный жернов.

— Эта стерва… Что она еще выдумала?

— Я понимаю ваш гнев, но все это бесполезно. Елена свободна в своем выборе.

— Свободна, свободна! Цивилизация, которая предоставляет столько свободы женщинам, должна быть уничтожена!

— Вы останетесь в Мемфисе?

— А разве у меня есть выбор? Если я вернусь в Лакедемон без Елены, меня поднимут на смех; мой народ станет презирать меня, а какой-нибудь из моих офицеров перережет мне горло, пока я буду спать. Мне нужна эта женщина!

— Дело, которое доверила ей Туйа, не просто предлог; царица высоко ценит мастерство вашей супруги.

Менелас ударил кулаком по жернову.

— Будь проклята эта Елена!

— Криком здесь не поможешь. Теперь у нас общие интересы.

Грек внимательно прислушался.

— Если я стану фараоном, я отдам вам Елену.

— Что я должен делать?

— Помочь мне убрать с дороги Рамзеса.

— Сети может прожить до ста лет!

— Девять лет царствования измотали моего отца; отдавая себя без остатка Египту, он растрачивает драгоценные силы. И вам еще раз повторяю, что нам понадобится время; когда будет объявлено о том, что трон опустел на время траура, нам придется действовать умело и быстро. Подобная стратегия должна быть тщательно разработана.

Убитый этим известием, Менелас весь сгорбился.

— Сколько еще надо будет ждать?

— Нам повезет, поверьте; но нам еще предстоит исполнить несколько щекотливых дел.

Опираясь на руку Рамзеса, Гомер отправился осматривать свое новое жилище, особняк в двести квадратных метров, окруженный садом и находящийся в трехстах метрах от одного из крыльев дворца, предназначенного для регента. Повар, горничная и садовник составляли всю прислугу поэта, который потребовал прежде всего большой запас сосудов с оливковым маслом, анисом и кориандром для придания особого вкуса его вину: он предпочитал особенно хмельное.

Из-за своего плохого зрения Гомеру приходилось склоняться перед каждым кустом, каждым цветком; их разнообразие почему-то не радовало его. Рамзес даже стал опасаться, как бы это недавно выстроенное жилище не показалось ему недостойным. Внезапно поэт загорелся.

— Ну, наконец-то, лимонное дерево! Если рядом нет лимонного дерева, невозможно слагать прекрасные стихи; это вершина творения. Стул, скорее.

Рамзес принес ему табурет на трех ножках. Казалось, это было как раз то, что нужно Гомеру.

— Пусть мне принесут сухие листья шалфея.

— Зачем? Вы нездоровы?

— Потом увидите. Что вы знаете о Троянской войне?

— Что она была долгой и унесла много жертв.

— Да, не слишком поэтический итог! Я сочиню длинную поэму, которая поведает о подвигах Ахилла и Гектора, и назову ее «Илиада». Мои песни переживут века и не потускнеют в памяти человеческой.

Регент рассудил, что Гомер несколько претенциозен, но ему понравился запал поэта.

Черно-белый кот вышел из дома, приблизился к ним и остановился в каком-нибудь метре от поэта; немного подождав, он запрыгнул на колени к Гомеру и стал мурлыкать.

— Кот, лимонное дерево и душистое вино! Я не ошибся. «Илиада» будет шедевром.

Шенар мог гордиться Менеласом: греческий герой, стойко сопротивляясь судьбе, согласился играть на его стороне. Чтобы снискать себе милость царя и касты жрецов, он подарил храму Гурнаха, посвященному фараону, греческие амфоры, украшенные круговыми желтыми росписями и венками из бутонов лотоса в нижней части. Эти великолепные предметы искусства были помещены в сокровищницу храма.

Греческие матросы и солдаты, зная, что их пребывание здесь может затянуться и очень надолго, расположились в окрестностях Мемфиса и стали торговать, обменивая мази, духи, предметы из золота и серебра на продукты питания. Администрация позволила им открыть небольшие лавочки и мастерские, где они могли бы совершенствовать свое умение.

Офицеры и выдающиеся представители рядового состава были приняты в египетскую армию; им предстояло выполнять хозяйственные работы, такие как содержание каналов или восстановление пирсов. Многие собирались жениться, нарожать детей и обзавестись своим домом; так, понемногу, они влились бы в египетское общество. Ни Сети, ни Рамзеса не беспокоило их присутствие: новый «троянский конь», гораздо более проворный, чем первый, только что проник в благословенную страну.

Менеласу опять удалось повидать Елену, на этот раз в присутствии царицы Туйи, и теперь он вел себя уважительно, как и подобает относиться к супруге. С этого момента он обещал, что не будет сам тревожить ее, и предоставил ей возможность приходить к нему, если она пожелает. И хотя Елена не поверила в искренность его слов, она заметила, что Менелас, как зверь, попавший в сети, перестал вырываться.

Царь Лакедемона предпринял и другой, еще более деликатный ход — смягчить озлобление Рамзеса. Встреча носила официальный характер и обошлась без каких-либо выпадов с той и с другой стороны. Почетный гость, Менелас старался подчиняться требованиям двора и прилагал все усилия, чтобы поддерживать хорошие отношения с регентом. Таким образом, несмотря на холодность Рамзеса, риска открытого конфликта удалось избежать. Шенар и его греческий союзник спокойно плели свою паутину.

Аша, с ухоженным лицом, безупречно подстриженными усиками, аккуратным маникюром, взглядом, светящимся умом, не спеша наслаждался хорошим пивом, которое ему только что принесли в его каюту на борту корабля Шенара. Согласно их договору, встречи эти должны были храниться в тайне.

Старший сын царя рассказал о прибытии Менеласа и Елены, но, не слишком доверяя юному дипломату, не стал открывать своих планов.

— Как развивается ситуация в Азии?

— Дело все больше и больше усложняется; маленькие княжества без конца ссорятся между собой, каждый королек мечтает о целой федерации при условии, что он будет стоять во главе объединения. Эта раздробленность нам на руку, но она долго не продлится. В отличие от моих коллег, я убежден, что хетты знают, как обращаться с чужими амбициями и недовольством, и скоро они всех соберут под свои знамена. С этого дня Египет окажется в большой опасности.

— И как скоро это должно произойти?

— Несколько лет — переговоры, увещевания…

— Фараон будет в курсе дел?

— Не совсем. Наши послы — люди прошлого, неспособные правильно распознать грядущее.

— Ваше положение позволяет вам иметь доступ к необходимой информации?

— Пока нет, но у меня уже завязались крепкие отношения с тайным советником. Мы встречаемся вне рамок официальных приемов, и я пользуюсь определенным доверием у этого высокопоставленного лица.

— Министр иностранных дел, Меба, в последнее время очень сблизился со мной, мы почти друзья. Если наше сотрудничество продолжится, я похлопочу насчет вас, чтобы вы поскорее получили повышение.

— Ваша репутация в Азии нисколько не пострадала. Рамзеса там никто не знает.

— Как только случится что-нибудь важное, предупредите меня.

45

В этот, десятый год своего правления, Сети решил, что Рамзесу пора сделать решительный шаг на пути к власти; и хотя юноше было всего восемнадцать, регент был бы не в состоянии править, не будучи посвящен в тайны Осириса. Фараон предпочел бы выждать, увидеть, как сын становится зрелым человеком, однако судьба, возможно, не предоставит правителю так много времени. Поэтому, несмотря на риск, который подразумевал данный шаг для душевного равновесия молодого человека, Сети все же решил отвести его в Абидос.

Сам он, Сети, посланец бога Сета на земле, убившего своего брата Осириса, построил в честь него огромный храм, самый обширный из всех его египетских святилищ. Заключая в своем имени устрашающую силу разрушения, фараон всю ее преобразовывал в мощь воссоздания, воскрешения; в вечности губительный Сет нес на плечах светлый образ Осириса, победителя смерти.

Идя за своим отцом, Рамзес переступил через порог монументальной двери первого пилона; два жреца омыли ему руки и ноги в каменной чаше. Затем, пройдя мимо колодца, он увидел фасад закрытого храма. Перед каждой статуей царя с чертами Осириса — букеты цветов и корзины, заполненные яствами.

— Здесь начинается область света, — пояснил Сети.

Двери из ливанского кедра, облицованные янтарем, казалось, были наглухо закрыты и никогда не открывались.

— Желаешь продолжить путь?

Рамзес утвердительно кивнул.

Двери приоткрылись.

Жрец с бритым черепом, в длинном белом одеянии заставил Рамзеса нагнуться. Как только он ступил на серебряные плиты пола, он почувствовал, что перенесся в какой-то другой мир, заполненный запахом ладана.

Перед каждой из семи часовен Сети возвел статую богини Маат: она сама и символизировала всевозможные подношения; затем он повел своего сына в коридор предков. Там были выгравированы имена фараонов, которые правили Египтом со времен Менеса, объединителя Обеих земель.

— Тело их мертво, — объявил Сети, — но Ка пребывает всегда здесь; оно и будет питать твою мысль и руководить твоими действиями. Храм этот будет стоять, пока существуют небеса; здесь ты будешь общаться с богами и узнаешь их тайны. Заботься об их жилище, поддерживай свет, который они создают.

Отец и сын вместе стали читать колонны иероглифов; они содержали приказы, обязывавшие фараона составлять планы храмов и крепко держать в руках царскую власть, вышедшую из глубины веков. Украшая алтари богов, он делал их счастливыми, а их счастье освещало землю.

— Имя твоих предков навсегда запечатлено в звездном небе, — сказал Сети, — их анналы насчитывают миллионы лет. Правь согласно Закону, посели его в своем сердце, потому что именно он связывает все формы жизни.

Одна сцена поразила Рамзеса: на ней был изображен подросток, покоряющий дикого быка с помощью фараона! Скульпторы увековечили в камне то мгновение, когда жизнь царевича перевернулась, то мгновение, которое переживает каждый будущий царь, не отдавая себе отчета в том, что ему открывается великое предназначение.

Сети и Рамзес покинули пределы храма и направились к вершине холма, усаженной деревьями.

— Это могила Осириса; немногим живым довелось увидеть ее.

Они направились к подземному входу, к которому вел пролет ступенек, и прошли сотню метров по сводчатому коридору, стены которого были покрыты текстами, перечисляющими названия дверей, ведущих в другой мир. Поворот налево под прямым углом выводил к необычному монументу: он представлял собой десять массивных столбов, возвышающихся на небольшом острове и поддерживающих крышу святилища.

— Каждый год, во время празднования его таинств, Осирис воскресает в этом гигантском саркофаге; он идентичен первичной силе, вышедшей из океана энергии, когда Один превратился в Два и породил тысячи форм, не переставая быть Одним. Из этого невидимого океана происходит Нил, половодье, роса, дождь, воды источников; по нему плывет Ладья Ра, он окружает наш мир, охватывает всю вселенную. Пусть твой разум погрузится в него, пусть преодолеет границы видимого и черпает силу в том, что не имеет ни начала, ни конца.

Следующей ночью Рамзес был посвящен в тайны Осириса.

Он отпил прохладной воды из невидимого океана и отведал зерна от тела воскресшего Осириса, затем его одели в тонкое льняное полотно и указали место в процессии служителей бога, во главе которой шел жрец в маске шакала. Приспешники Сета преградили им дорогу, желая их уничтожить и ввергнуть Осириса в небытие; началась ритуальная борьба, ритм которой задавала ужасающая музыка. Рамзес, призванный исполнять роль Хора, сына и преемника Осириса, помог детям света одолеть детей тьмы. К сожалению, во время этого сражения его отец был смертельно ранен.

Служители немедленно перенесли его на вершину священного холма и начали погребальные бдения, в которых участвовали жрицы, в числе коих была и Туйа, представлявшая Исиду, великую провидицу; благодаря действенности ее заклинаний ей удалось собрать воедино разрозненные части тела Осириса и воскресить умершего бога.

Рамзес навсегда сохранит в своем сердце каждое слово, которое было произнесено этой ночью, вырванной из потока времени, ведь службу вела не его мать, а богиня. Инициация унесла дух Рамзеса в самое сердце таинства воскрешения; много раз он терял почву под ногами, полагая, что теряет связь с миром людей и уходит в другой мир. Но он вышел победителем из этого странного поединка, душа его удержалась в живом теле.

Рамзес пробыл в Абидосе несколько недель. Он проводил время в размышлениях на берегу священного озера, окруженного невероятно высокими деревьями. Спокойные воды рассекала Ладья Осириса, сотворенная светом, а не руками человека. Регент провел много часов перед «лестницей великого бога», у которой были воздвигнуты стелы мертвых, душа которых была признана праведной на суде Осириса; она, в образе птицы с человеческой головой, прилетала на время в Абидос, чтобы подкрепиться ежедневными подношениями, которые делали жрецы.

Для царевича была открыта сокровищница храма, наполненная золотом, серебром, царским льном, статуями, вазами со святыми маслами, ладаном, вином, медом, миррой, душистой водой. Рамзеса заинтересовали склады, где хранились продукты питания, доставляемые из предместий Абидоса, и сакральный ритуал, перед тем как раздать продукты населению. Быки, коровы, телята, козы и птица также благословлялись; какое-то количество животных предназначалось храму, остальные возвращались в ближайшие селения.

Согласно постановлению, вынесенному в четвертый год правления Сети, каждый человек, работающий на храм, должен был знать свои обязанности и никогда от них не уклоняться, поэтому все, кто служил в Абидосе, были защищены от произвола власти и освобождены от отработок и оброка. Визирь, судьи, министры, главы городов и сановники получили приказ соблюдать это постановление и приводить его в исполнение; шла ли речь о кораблях, ослах или землях, владения Абидоса оставались неприкосновенны. Также и крестьяне, хлебопашцы, виноделы и прочие возделыватели земли жили спокойно под двойной защитой фараона и Осириса. Чтобы довести это постановление до сведения каждого, Сети приказал выточить его текст и поместить в самом сердце Нубии, в Наури, где и находилась эта гигантская надпись размером 2, 8 м в высоту и 1, 56 м в ширину, поражая взгляд проходящего. Если кто-нибудь замышлял разделить земли храма или переместить одного из его служителей против воли последнего, он наказывался двумястами ударов палкой, и ему отрезали нос или уши.

Приобщившись к повседневной жизни храма, Рамзес заметил, что священное и насущное существовали здесь нераздельно, даже если между ними была четкая граница. Когда фараон, находясь в святая святых, обращался к божественному, материальный мир больше не существовал, однако потребовался гений архитекторов и скульпторов, чтобы возвести это святилище и заставить камни говорить. А царь, благодаря стараниям крестьян, приносил в дар невидимому самые изысканные плоды и яства.

В храме не открывали никакую абсолютную истину, никакая догма не замыкала мысль в фанатическом поклонении; место воплощения духовной энергии, каменный корабль, неподвижность которого была лишь видимостью, этот храм очищал и изменял, творя культ божества. Сердце египетского общества было живо любовью, объединяющей божество с фараоном, и питало людей этой любовью.

Рамзес много раз возвращался в галерею предков, где проводил долгие часы, расшифровывая имена царей, которые построили его страну, подчиняясь закону Маат. При храме находились захоронения монархов первых династий. Здесь лежали не только мумии, помещенные в вечные жилища Саккары, но и их невидимое и нетленное тело, без которого существование фараона было бы невозможно.

Внезапно царевич ощутил, что возложенная на него обязанность может раздавить его, ведь он был всего лишь восемнадцатилетним юнцом, влюбленным в жизнь, с сердцем, пылающим всепоглощающим пламенем, но он не чувствовал в себе силы занять свое место в ряду этих гигантов! Насколько же он был неосторожен и тщеславен, собираясь взойти на трон, занятый сейчас Сети!

Рамзес забылся в своих мечтах, Абидос возвратил его к реальности; это было главной причиной того, для чего отец привел его сюда. Кто и что, кроме этих величественных могил, могло показать ему его ничтожность?

Регент покинул храм и направился к реке. Пришло время вернуться в Мемфис, взять в жены красавицу Исет, собрать своих друзей и объявить отцу, что он отказывается от своего поста регента. И раз его старший брат так хочет царствовать, почему бы не предоставить ему эту возможность?

Погруженный в свои мысли, Рамзес сбился с дороги и оказался в полях, в низине Нила. Раздвигая тростник, который мешал ему идти дальше, Рамзес вдруг увидел его.

Длинные висячие уши, ноги, толстые, как столбы, коричнево-черный окрас, жидкая бородка, рога, сходящиеся концами в форме шлема со стальными наконечниками: дикий бык стоял неподвижно и смотрел на него с тем же напряжением, что и четыре года назад.

Рамзес не отступил.

Теперь настала очередь быка, наделенного высшей силой природы царя зверей, указать ему его судьбу. Если он бросится на него, порвет рогами и затопчет, египетский двор недосчитается одного царевича и легко найдет ему замену. Если же он подарит ему жизнь, она уже больше не будет принадлежать царевичу, и он обязательно докажет, что достоин этого дара.

46

Менелас был почетным гостем на многих приемах и праздниках. Елена соглашалась появляться там вместе с ним и везде непременно вызывала всеобщие симпатии. Что до греков, они уже успели слиться с местным населением и, соблюдая все законы страны, вели себя тихо, не вызывая пересудов.

Этот успех был присвоен Шенару, дипломатические качества которого оценил весь двор; в то же время критиковали, правда осторожно, поведение регента, который и не пытался скрыть свою враждебность по отношению к царю Лакедемона. Рамзесу не хватало гибкости и терпения соблюдать приличия; не было ли это очередным доказательством его неспособности править страной?

С каждым днем Шенар вновь завоевывал потерянные позиции; долгое отсутствие его брата, который был в это время в Абидосе, предоставляло ему свободу действий. Конечно, он не обладал этим титулом, но вел он себя, как и подобает настоящему регенту.

Хотя никто не осмеливался осудить решение Сети, многие придворные все же спрашивали себя, не ошибся ли он с Рамзесом. Младший сын выделялся своей статью и энергичностью, но достаточно ли было этого, чтобы стоять во главе государства?

Конечно, это было всего лишь небольшое замечание; но скоро осуждение зазвучит гораздо громче, и каждая мелочь тогда окажется на пользу Шенару. Старший сын царя хорошо усвоил урок: Рамзес — опасный противник. Чтобы одолеть его, придется атаковать со всех сторон одновременно, не позволяя ему опомниться. Так что Шенар взялся за свое темное дело с остервенением и настойчивостью.

Основной этап его плана только что был преодолен: двое из греческих офицеров были приняты на службу в охрану царского дворца. Другие наемники, уже занимающие определенные посты, сойдутся с ними, и вместе они составят мятежную группировку, которая окажется полезной в решающий момент; может быть, даже один из них окажется в рядах личной охраны регента! При поддержке Менеласа Шенар сумеет этим воспользоваться.

Со времени появления царя Лакедемона судьба улыбалась ему. Оставалось подкупить еще одного из врачей царя, чтобы получить достоверные сведения о состоянии здоровья правителя. Конечно, на вид Сети чувствовал себя не слишком хорошо, однако не стоило доверять видимости, она часто оказывалась обманчивой.

Шенар не желал внезапного ухода из жизни своего отца, поскольку его стратегический план не был еще отработан до конца. В противоположность тому, что думал пылкий Рамзес, время действовало не в его пользу. Если судьба даст Шенару шанс поймать его в свои сети, которые он плел месяц за месяцем, регенту не выбраться, он в них запутается и задохнется.

— Красиво, — признал Амени, перечитав первую песнь «Илиады», которую он записал под диктовку Гомера, сидя под его лимонным деревом.

Поэт с пышной копной седых волос на голове уловил некую недомолвку в интонациях своего слушателя.

— Что тебе не нравится?

— Ваши боги слишком похожи на людей.

— Разве в Египте не так?

— В рассказах сказителей — да, иногда, но это всего лишь развлечение, церковь учит другому.

— Но что ты, юный писарь, знаешь об этом?

— По правде сказать, немного; но я знаю, что боги — это созидательные силы, и их энергия должна направляться осторожно и только знающими людьми.

— Но я же рассказываю эпопею! Эти боги ничего из себя не представляют. Какой герой сможет сравниться с моим Ахиллом или Патроклом? Когда ты узнаешь об их подвигах, тебе не захочется читать ничего другого!

Амени не стал возражать, но остался при своем; подобная восторженность была свойственная греческим поэтам. Египетские старцы предпочитали восхвалять скорее мудрость, нежели резню, пусть даже речь шла о великих битвах, но все же не ему, юному писарю, было воспитывать гостя, да еще более старшего по возрасту.

— Давно уже регент не навещал меня, — пожаловался Гомер.

— Он сейчас в Абидосе.

— В храме Осириса? Говорят, там посвящают в великие тайны?

— Это правда.

— Когда же он возвращается?

— Не знаю.

Гомер пожал плечами и отпил своего пьянящего вина, сдобренного анисом и кориандром.

— Окончательное изгнание.

Амени вздрогнул.

— Что вы хотите сказать?

— Что фараон, разочарованный неспособностью своего сына править, сделал из него священника, приговоренного остаться в храме Абидоса. При таком религиозном народе, как ваш, это, вероятно, самый лучший способ избавиться от того, кто начинает мешать.

Амени был расстроен.

Если Гомер был прав, личному секретарю уже никогда больше не увидеть своего Рамзеса. Он хотел бы спросить, что думают об этом его друзья, но Моис находился в Карнаке, Аша в Азии, а Сетау в пустыне. Один, запуганный, он пытался прогнать свой страх, с головой погрузившись в работу.

Его сотрудники собрали впечатляющее количество отрицательных рапортов, скапливавшихся на полках в его кабинете, однако, несмотря на тщательные поиски, имя владельца ненадежной мастерской, производившей бракованный чернильные палочки, все еще не было найдено. Об авторе письма, убедившего царя и его сына отправиться в Асуан, тоже ничего не было известно.

Гнев обуял юного писца: почему все их поиски давали столь разочаровывающий результат? Виновный, несомненно, оставил следы, и никто не мог этим воспользоваться! Амени сел на колени и стал разбирать все дело сначала, со времени его первых осмотров отходных ям.

Только дойдя до буквы «Р» и держа в руках некий акт, подписанный Шенаром, он начал догадываться, каким образом действовали эти темные силы; и он уверился в правильности своих предположений, когда узнал почерк, которым было написано письмо.

Теперь все было ясно; но Рамзес, сосланный навечно, никогда не узнает правды, и виновному удастся избежать наказания.

Эта несправедливость возмутила юного писаря. Его друзья должны помочь ему заставить бесчестного предстать перед судом.

Красавица Исет через Нефертари настаивала на немедленной аудиенции у царицы, но поскольку Туйа беседовала в это время с верховной жрицей Хатхор о подготовке религиозного праздника, молодой женщине не оставалось ничего другого, как ждать. Не находя себе места, она нервно теребила край длинного рукава своего льняного платья и в конце концов порвала его.

Наконец, Нефертари открыла дверь, ведущую в приемную. Красавица Исет, вся дрожа, бросилась в ноги царице.

— Великая Царица, умоляю, вы должны вмешаться!

— Какое у вас несчастье?

— Рамзес не собирался быть священником, я в этом уверена! Какую ошибку он допустил, чтобы быть так безжалостно наказанным?

Туйа подняла красавицу Исет и попросила ее присесть на стул с низкой спинкой.

— Неужели жизнь в закрытом храме кажется вам такой ужасной?

— Но Рамзесу всего восемнадцать лет! Только старик мог бы порадоваться такой судьбе. Быть запертым в Абидосе, в его годы…

— Кто вам об этом сказал?

— Его личный секретарь, Амени.

— Мой сын в самом деле находится в Абидосе, но его не держат там силой. Будущий фараон должен быть посвящен в тайны Осириса и в мельчайших деталях знать, как живет храм. Когда его обучение закончится, он вернется.

Красавица Исет почувствовала себя одновременно смешной, но и успокоенной.

Накинув шаль на плечи, Нефертари уже вышла, поднявшись, как всегда, самая первая. Она перечисляла в уме все дела, намеченные на сегодня, встречи царицы, и нисколько не думала о себе самой; следить за домом великой царской супруги было делом не из легких и требовало постоянного внимания. И хотя настоящее ее положение весьма отличалось от ритуальной жизни в храме, к которой она так стремилась, Нефертари быстро освоилась с требованиями Туйи, поскольку глубоко почитала царицу. Спрашивая с других так же строго, как с себя самой, благоговейно относящаяся к величию Египта и привязанная к традиционным ценностям, Туйа воплощала собой богиню Маат и постоянно должна была помнить о необходимости справедливости. Проникнувшись всей важностью тяжелой миссии, возложенной на великую царскую супругу, Нефертари поняла, что ее собственная деятельность не должна была ограничиваться светскими обязанностями. Дом, который находился в ее ведении, представлял собой нечто исключительное. Здесь нельзя было допустить ни одного неверного шага.

В кухне никого не было; служанки все еще не появились, вероятно, замешкавшись у себя в спальнях. Нефертари прошлась по комнатам, постучав в каждую дверь: никакого ответа. Удивившись, она решила войти.

Никого.

Какая муха укусила этих служанок? Обычно они были такими дисциплинированными и ответственными. Сегодня не праздник и не выходной, но даже в такие дни всегда были слуги, выполнявшие нужную работу. На обычном месте не оказалось ни свежего хлеба, ни пирожных, ни молока. И это за четверть часа до завтрака царицы!

Нефертари растерялась. Какая еще катастрофа обрушилась на дворец?

Она побежала на мельницу: может быть, беглецы оставили там какие-нибудь припасы. Но там было одно зерно; перемалывать его, готовить хлеб, разогревать печь, чтобы приготовить его, — на все это ушло бы слишком много времени. Туйа непременно обвинит свою экономку в небрежности и непредусмотрительности и быстро отправит ее восвояси.

К предстоящему унижению прибавилось и чувство грусти от того, что придется расстаться с царицей; эта напасть заставила ее почувствовать, насколько сильно она привязалась к великой царской супруге. Лишиться возможности служить ей было для девушки невыносимо.

— День обещает быть великолепным, — прозвучал важный голос у нее за спиной.

Нефертари медленно обернулась.

— Вы, регент царства, здесь…

Рамзес стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

— Мое присутствие доставляет неудобства?

— Нет, я…

— Что касается завтрака моей матушки, не беспокойтесь: служанки доставят ей его в обычный час.

— Но… я никого не нашла!

— Разве это не ваше любимое изречение: «Совершенное слово скрыто лучше, чем зеленый камень; и все же его можно найти у служанок, тех, что работают на мельнице»?

— Должна ли я думать, что вы специально удалили всех слуг, чтобы заманить меня сюда?

— Я предвидел, что вы станете делать.

— Вы хотите, чтобы я молола зерно ради вашего удовольствия?

— Нет, Нефертари; я жду совершенного слова.

— Сожалею, но вынуждена вас разочаровать; я его не знаю.

— А я убежден в обратном.

Она была невероятно хороша, вся светилась; в ее взгляде отражалась глубина небесных вод.

— Может быть, вам не придется по душе моя откровенность, но я считаю вашу шутку признаком не слишком хорошего вкуса.

Регент, казалось, немного опешил.

— Это слово, Нефертари…

— Все думают, что вы еще в Абидосе.

— Я вернулся вчера.

— И вашим первейшим делом было запереть служанок, чтобы нарушить мою работу!

— На берегах Нила я встретил дикого быка; мы стояли друг перед другом, и моя жизнь держалась на кончиках его рогов. И пока он на меня смотрел, я принял важные решения. Раз он не убил меня, я снова стал хозяином своей судьбы.

— Я счастлива, что вы остались живы, и желала бы, чтобы вы стали царем.

— Это мнение ваше или моей матери?

— У меня нет привычки лгать. Могу я идти?

— Это слово ценнее зеленого камня, и оно ваше, Нефертари! Предоставите ли вы мне счастливую возможность произнести его?

Молодая женщина поклонилась.

— Я ваша нижайшая слуга, регент Египта.

— Нефертари!

Она выпрямилась и гордо посмотрела на него. Достоинство ее было неоспоримым и ослепительным.

— Царица ждет меня на нашу утреннюю беседу, опоздание будет серьезным проступком.

Рамзес обнял ее и прижал к себе.

— Что мне сделать, чтобы ты согласилась выйти за меня?

— Попросить меня об этом, — спокойно ответила она.

47

Сети начал свой одиннадцатый год царствования с приношения дара гигантскому сфинксу Гизеха, охраняющему плато, на котором находились пирамиды фараонов Хеопса, Хефрена и Микериноса. Благодаря его неусыпному надзору, ни один непосвященный не мог проникнуть в эту святую землю, являвшуюся источником живительной силы для всей страны.

В качестве регента Рамзес отправился вместе с отцом в маленький храм, возведенный перед громадной статуей, представляющей собой лежащего льва с головой царя, смотрящего в небо. Скульпторы поставили стелу, на которой был изображен Сети, поражающий орикса, животного бога Сета. Борясь против темных сил, которые символизировало это животное пустыни, фараон, таким образом, выполнял свой первейший долг, выраженный этой охотой: поставить порядок вместо беспорядка.

Это место поразило Рамзеса; мощь, которая исходила здесь отовсюду, пронизала все его существо, до последней клеточки. После уединенности непритязательного Абидоса Гизех можно было сравнить с громогласным утверждением присутствия Ка, этой невидимой, но всюду присутствующей силы, воплощением которой в животном мире был дикий буйвол. Здесь все оставалось незыблемым; пирамиды разрушали время.

— Я вновь видел его, — признался Рамзес, — возле Нила, мы стояли друг против друга, и он смотрел на меня, как и в первый раз.

— Ты хотел отказаться от регентства и царства, — заметил Сети, — и он помешал тебе.

Отец читал его мысли. Может быть, сам Сети преобразился в быка, чтобы указать сыну его долг.

— Я не узнал всех тайн Абидоса, но это долгое уединение открыло мне одну истину: тайна содержится в сердце жизни.

— Тебе следует часто бывать там и следить за храмом; почитание тайн Осириса — один из главных ключей к равновесию в стране.

— Я принял другое решение.

— Твоя мать согласна с ним, и я тоже.

Молодому человеку захотелось подпрыгнуть от радости, но святость места удержала его от этого порыва; сможет ли и он когда-нибудь подобно Сети читать в сердцах людей?

Рамзес еще никогда не видел Амени в таком возбужденном состоянии.

— Я все знаю, я его вычислил! Это невероятно, но теперь уже нет никаких сомнений… Смотри, вот, посмотри!

Юный писарь, обычно очень аккуратный, стал вытаскивать из груды папирусов деревянные таблички и осколки известняка. Он безостановочно и настойчиво проверял и перепроверял все документы на протяжении месяцев, пока, наконец, не обнаружил то, что искал.

— Это в самом деле он, — заявил Амени, — это его почерк! И я даже сумел связать его с тем возницей, который был его человеком, а значит, и с конюхом! Ты представляешь, что это значит, Рамзес? Вор и преступник, вот кто он такой! Почему он так поступал?

Поначалу относясь ко всему этому с недоверием, регент в конце концов вынужден был признать очевидное.

Амени проделал большую работу, не оставалось никаких сомнений.

— Я должен спросить у него.

Долент, старшая сестра Рамзеса, и ее муж Сари, который со временем становился все тучнее, кормили экзотических рыб, резвившихся в искусственном пруду, устроенном в роскошном имении. Долент была в плохом настроении: жара утомляла ее, и ей никак не удавалось справиться со своей жирной кожей, она все время потела. Наверное, придется сменить врача и средства ухода.

Слуга сообщил о приходе Рамзеса.

— Наконец-то, знак уважения! — воскликнула Долент, обнимая брата. — Тебе известно, что при дворе уже были уверены, что ты похоронишь себя в Абидосе?

— Двор часто ошибается, но, к счастью, не он управляет страной.

Серьезный тон Рамзеса удивил супругов; юный царевич заметно изменился. То уже говорил не подросток, но регент Египта.

— Ты, наконец, решил предоставить моему мужу управление амбарами?

— Я прошу тебя оставить нас, дорогая сестра.

Долент обиделась.

— У моего мужа нет секретов от меня.

— Ты уверена?

— Уверена!

Обычная жизнерадостность Сари куда-то пропала; бывший наставник Рамзеса был сейчас напряжен и обеспокоен.

— Вы узнаете этот почерк?

Рамзес показал им письмо, которое вызвало отъезд Сети с сыном в карьеры Асуана.

Ни Сари, ни его жена не ответили.

— Под этим письмом стоит поддельная подпись, но почерк очень даже знакомый и узнаваемый: это писал ты, Сари. Это же подтверждается и другими документами.

— Подделка, имитация…

— Тебя перестало устраивать твое место наставника и ты решил заняться бракованными чернильными палочками, которые с твоей подачи стали продаваться с гарантией высшего качества. Когда тебя обнаружили, ты решил уничтожить все следы, которые вели к тебе. А при твоем знании архивов и писарского дела не было ничего проще. Однако остались отрывки копии акта, которую мой личный секретарь, чуть не поплатившийся жизнью за свое стремление отыскать правду, обнаружил в одной из помойных ям. Мы с ним долгое время считали, что все это проделки Шенара, но затем Амени понял, что ошибался. От имени владельца мастерской осталась одна только буква «Р»; это была не последняя буква имени «Шенар», а твоя «Р» в имени, Сари. К тому же у тебя давно уже служил возница, который заманил меня в ловушку. Мой брат невиновен, это все на твоей совести.

Бывший наставник Рамзеса, стиснув зубы, не смел взглянуть в глаза регенту, Долент, казалось, не была ни удивлена, ни подавлена.

— У тебя нет никаких явных доказательств, — заметил Сари. — Суд не станет выносить мне приговор на основании этих никчемных догадок.

— Почему ты ненавидишь меня?

— Потому что ты — препятствие на нашем пути! — в неистовстве выкрикнула сестра Рамзеса. — Ты, юнец и задира, хвастливый петух, слишком уверенный в своей силе. Мой муж выдающийся человек, умный, образованный, мягкий, у него есть все качества, чтобы править Египтом. И благодаря мне, дочери царя, у него тоже есть право на это!

Долент взяла за руку своего мужа и вытащила его вперед.

— Ваши амбиции свели вас с ума, — сказал Рамзес. — Чтобы не причинять родителям столь великого огорчения, я не стану подавать жалобу. Но я приказываю вам покинуть Мемфис. Вы отправитесь в небольшое поместье в провинции, где и останетесь. И не вздумайте что-нибудь замышлять, а то вас быстро выдворят из страны.

— Я твоя сестра, Рамзес.

— Именно поэтому я проявляю снисходительность и иду на уступки.

Несмотря на причиненные ему физические страдания, Амени согласился не подавать жалобу. Для Рамзеса этот знак дружбы послужил живительным бальзамом, пролившимся на рану, которую только что нанесли ему его сестра и его бывший наставник. Если бы Амени стремился отомстить, он ни за что не отказался бы, но юный писарь думал сейчас лишь о том, чтобы собрать близких регента по случаю его свадьбы с Нефертари.

— Сетау вернулся в свою лабораторию с небывалым запасом яда; Моис пребывает в Мемфис послезавтра. Остается только Аша… Он уже выехал, но сколько времени займет дорога, неизвестно.

— Мы его подождем.

— Я так счастлив за тебя… Говорят, Нефертари красавица из красавиц.

— Разве ты с этим не согласен?

— Я способен оценить красоту папируса или стиха, но красота женщины… Лучше не спрашивай.

— Как наш почтенный Гомер?

— Он ждет тебя с нетерпением.

— Мы пригласим его.

Амени, казалось, был чем-то обеспокоен.

— Ты переживаешь, Амени… Из-за чего?

— Из-за тебя… Я упирался, как мог, но дольше не продержусь. Красавица Исет настаивает на встрече с тобой.

Красавица Исет намеревалась дать волю своему гневу и осыпать любовника проклятиями и упреками. Но когда он приблизился, ей пришлось смириться. Рамзес изменился, очень изменился. Он уже не был тем пылким юношей, в которого она была влюблена, но стал настоящим регентом, и это проявлялось теперь во всем.

У молодой женщины возникло впечатление, что она стоит перед человеком, которого совершенно не знает и над которым теперь совсем не властна. Злоба ее рассеялась сама собой, уступив место боязливому уважению.

— Твой приход… Твой приход делает мне честь.

— Матушка рассказала мне о твоем поступке.

— Я волновалась, это правда, и так ждала твоего возвращения!

— Чем же ты недовольна?

— Я узнала…

— Завтра я женюсь на Нефертари.

— Она очень красива… А я, я жду ребенка…

Рамзес мягко взял ее за руку.

— Неужели ты думала, что я оставлю тебя? Это будет наш ребенок. Завтра, если судьбе будет угодно, я окажусь на троне и назову Нефертари великой царской супругой. Но если ты хочешь и если она согласится, ты можешь жить во дворце.

Она прижалась к нему.

— Ты любишь меня, Рамзес?

— Абидос и дикий буйвол вернули мне мою настоящую сущность. Я, конечно, не такой, как все остальные, Исет. Отец взвалил мне на плечи такой груз, который, может, и раздавит меня, но я хочу испробовать свои силы. Ты — мои страсть и желание, безумие юности. Нефертари — царица.

— Я состарюсь, и ты позабудешь обо мне.

— Я глава своего круга, а глава никогда не забывает никого из своих. Хочешь войти в него?

Она подняла к нему лицо, прося поцелуя.

Бракосочетание было делом сугубо личным и не подразумевало никаких религиозных церемоний. Нефертари просто хотела устроить небольшой праздник за городом, в пальмовой роще, среди цветущих полей пшеницы и бобов, рядом с каналом с илистыми берегами, где паслись мирные стада.

Одетая в короткое льняное платье, с браслетами из лазурита и ожерельем из халцедона, молодая женщина выбрала то же одеяние, что и царица Туйа. Самым элегантным оказался Аша, прибывший тем же утром из Азии и никак не ожидавший оказаться в этой сельской местности в компании великой царской супруги, Моиса, Амени, Сетау, знаменитого греческого поэта, льва с огромными лапами и задиристого пса. Дипломат, конечно, предпочел бы пышность двора, но не показал и виду и вместе со всеми довольствовался этим полевым завтраком, избегая насмешливого взгляда Сетау.

— Кажется, ты не в своей тарелке, — заметил заклинатель змей.

— Приятное место.

— Только трава запачкала твое платье! Жизнь порой оказывается очень суровой… Особенно, если поблизости нет ни одной змеи.

Несмотря на свой неприветливый вид, Гомер был очарован Нефертари. Как бы он ни упирался, он не мог не признать, что красотой она превосходила саму Елену.

— Благодаря тебе, — сказал Моис Рамзесу, — я, наконец, могу по-настоящему отдохнуть.

— Неужели Карнак требует столько сил?

— Задуман такой грандиозный план, что малейшая ошибка в расчетах может привести к краху всего предприятия. Я постоянно должен проверять все до малейшей детали, чтобы работа на стройке шла как следует.

Сети здесь не было. Хотя он дал согласие на этот брак, царь не мог позволить себе отлучиться ни на один день. Египет требовал его постоянного присутствия.

Это был день простой и счастливый. Вернувшись в столицу, Рамзес взял Нефертари на руки и перенес через порог своего дома. В глазах закона они теперь были мужем и женой.

48

Шенар развил кипучую деятельность; он бегал от одного сановника к другому, без конца всех приглашал: обеды, ужины, приемы, приватные встречи. На первый взгляд казалось, что он добросовестно выполняет свои функции главы протокола, стараясь установить наилучшие отношения между важными лицами государства.

На самом деле он удачно воспользовался непоправимой ошибкой, которую допустил его брат: надо же было ему жениться на простолюдинке из бедной семьи, чтобы сделать из нее великую царскую супругу! Конечно, такое уже случалось, и потом не существовало никаких правил, предписывающих то или иное поведение в данной области; но старший сын Сети прилагал все усилия, чтобы выставить выбор Рамзеса как неуважение к благородному сословию и двору, и, надо сказать, добился в этом немалого успеха. Независимый дух регента в будущем мог нанести вред, сведя на нет все, достигнутое немалыми усилиями. А как поведет себя Нефертари? Опьяненная властью, которая никогда не должна была попасть к ней в руки, она создаст свой собственный круг приближенных в обход знатных и влиятельных семей.

Репутация Рамзеса портилась на глазах.

— Да на тебе лица нет! — удивился Шенар, увидев Долент. — Ты несчастна?

— Больше, чем ты мог бы подумать.

— Моя дорогая сестра… Доверь мне, что тревожит тебя.

— Меня и моего мужа выгоняют из Мемфиса.

— Это шутка?

— Рамзес угрожал нам.

— Рамзес! И почему?

— С помощью своего проклятого Амени он решил обвинить Сари в страшных проступках. И если мы не подчинимся, он потащит нас в суд.

— У него есть доказательства?

Долент поморщилась.

— Нет… Какие-то никчемные обрывки. Но ты знаешь наше правосудие, оно может отвернуться от нас.

— Значит ли это, что вы в самом деле, что-то замышляли против Рамзеса?

Царевна не знала, что ответить.

— Я ведь не судья, скажи мне правду, сестренка.

— Да, мы кое-что предприняли, это верно… Но я не стыжусь этого! Рамзес всех нас уничтожит, одного за другим!

— Не кричи, Долент. Я тоже в этом уверен.

Тогда она томно проговорила:

— Что же… Ты не сердишься на меня?

— Напротив, я сожалею, что твоя попытка не удалась.

— Рамзес думал, что это ты.

— Он знает, что я его разоблачил, но он думает, что я потерял желание бороться.

— Ты возьмешь нас с Сари в союзники?

— Я как раз собирался тебе это предложить.

— К сожалению, в провинции мы будем бессильны что-либо сделать!

— Это еще как посмотреть. Вы остановитесь в поместье, которое принадлежит мне, оно находится рядом с Фивами; там вы будете налаживать контакты с гражданскими и церковными властями. Многие сановники уже не расположены к Рамзесу. Надо убедить их, что его приход к власти не такое уж необратимое явление.

— Ты такой добрый, всегда готов выручить.

Взгляд Шенара вдруг сделался недоверчивым.

— Заговор, который вы готовили… Кому он должен был пойти на пользу?

— Мы просто хотели… убрать Рамзеса.

— Ты, конечно, хотела посадить на трон своего мужа, пользуясь своим титулом дочери фараона? Если хочешь быть моей союзницей, забудь эти фантазии и служи только моим интересам. Я буду править, и тогда верные мне люди буду вознаграждены.

Аша не уехал обратно в Азию, пока не побывал на одном из блестящих приемов, которые давал Шенар. Там можно было попробовать изысканных блюд, послушать прекрасную музыку, поговорить с глазу на глаз и свободно критиковать регента и его молодую супругу, не забывая при этом восхвалять Сети. Никто не удивился, увидев, как Шенар разговаривает с молодым дипломатом, о котором старшие по званию не переставали говорить только хорошее.

— Ваше назначение уже подписано, — объявил Шенар. — Меньше чем через месяц вы встанете во главе переводчиков, и вам будет поручено вести дела в Азии. Для молодого человека вашего возраста это настоящий подвиг.

— Как я могу выразить вам свою признательность?

— Продолжайте информировать меня. Вы присутствовали на свадьбе Рамзеса?

— Да, в компании его самых близких друзей.

— Было что-нибудь щекотливое?

— Ничего.

— Значит, вам удалось сохранить его доверие?

— Вне всякого сомнения.

— Расспрашивал ли он вас об Азии?

— Нет. Он не осмеливается вторгаться в область своего отца и предпочитает заниматься своей молодой женой.

— Вам что-нибудь удалось сделать?

— Да, и не так уж мало; многие мелкие княжества готовы вас поддержать, если вы будете щедры.

— Золото?

— Это бы не помешало.

— Но один лишь фараон может им пользоваться.

— Однако никто не запрещает вам передавать через меня, то есть негласно, щедрые обещания.

— Замечательная мысль.

— До тех пор пока вы не окажетесь на престоле, многообещающие речи будут лучшим оружием. Я представлю вас как единственного правителя, способного удовлетворить желания как одних, так и других. А когда настанет время, вы выберете своих министров.

К удивлению двора, ни Рамзес, ни Нефертари и не думали менять уклад жизни. Регент так и продолжал работать в тени своего отца, а его супруга — помогать Туйе. Шенар поспешил объяснить, что такая позиция, на первый взгляд столь скромная и непритязательная, свидетельствует о чрезвычайной проворности; так, ни царь, ни царица и не подозревали, что пригрели змею у себя на груди.

Составляющие его стратегии начинали складываться одно к другому. Конечно, ему не удалось переманить Моиса, но, несомненно, скоро и для этого представится удобный случай.

Может быть, и еще один человек перейдет в стан его союзников; во всяком случае стоило попробовать, только действовать придется довольно осторожно.

На торжественном открытии в гареме Мер-Ура широкого искусственного пруда, в котором теперь девушки резвились от души, купаясь и катаясь на лодках, Шенар приветствовал красавицу Исет, почетную гостью; беременность ее уже была заметна.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Я произведу на свет сына, и он будет гордостью Рамзеса.

— Вы уже встречались с Нефертари?

— Это прекрасная женщина, мы подружились.

— Ваше положение…

— У Рамзеса будет две супруги. При условии, что он будет любить меня, я согласна не быть царицей.

— Такое благородство трогательно, но не слишком выгодно.

— Вы не можете понять ни Рамзеса, ни тех, кто его любит.

— Я завидую удаче моего брата, но сомневаюсь, чтобы вы были счастливы.

— Подарить ему сына, который станет его наследником, разве это не высшее благо?

— Вы быстро окажетесь не у дел. Рамзес еще не стал фараоном.

— Неужели вы опять будете оспаривать выбор Сети?

— Конечно, нет… Но будущее полно сюрпризов. Я питаю к вам большое уважение, дорогая, вы сами знаете. Рамзес поступил с вами крайне жестоко. Ваше изящество, ваш ум, благородное происхождение были залогом того, чтобы вы стали великой царской супругой.

— Эти мечты уже в прошлом. Я предпочитаю реальность.

— Но я здесь, я не сон. То, что отнял у вас Рамзес, я могу дать вам.

— Как вы смеете предлагать мне такое, когда я ношу его ребенка!

— Подумайте, Исет, подумайте хорошенько.

Несмотря на скрытые попытки подобраться поближе, несмотря на все заманчивые предложения, передаваемые через посредников Шенара, ему так и не удалось подкупить одного из врачей Сети. Что же, все они были неподкупны? Нет, просто осторожны. Они гораздо больше опасались Сети, чем его старшего сына. Состояние здоровья фараона являлось государственной тайной; тот кто осмеливался выдать ее, должен был подвергнуться страшному наказанию.

Поскольку к терапевтам было не подобраться, Шенар выбрал иную тактику. Они выписывали рецепты, приготовление которых осуществлялось в лаборатории храма. Оставалось узнать, где именно.

Поиски потребовали чрезвычайной ловкости, но все-таки привели к желаемому результату: настойки и пилюли для Сети готовили в святилище Сехмет. Пытаться подкупить заведующего лабораторией, человека пожилого, вдовца и к тому же состоятельного, было довольно рискованно, зато расследование насчет его ассистентов предоставляло больше возможностей. Один из них, сорокалетний мужчина, женатый на женщине гораздо моложе его, был недоволен своей невысокой зарплатой; он не мог позволить себе покупать ей платья, драгоценности и благовония, во всяком случае, не так много, как ей хотелось бы.

Представился довольно легкий путь; он таким и оказался.

По лекарствам, прописанным его отцу, Шенар узнал, что Сети страдал серьезной болезнью, которая развивалась медленно, но верно; через три, максимум четыре года трон должен был опустеть.

Во время сбора урожая Сети принес дар вина богине — покровительнице плодородия, благодетельной кобре, базальтовая статуя которой охраняла поля. Крестьяне окружили царя, само присутствие которого уже расценивалось как благословение. Суверен любил бывать среди этих простых людей, которых он предпочитал большинству своих придворных.

Когда церемония был окончена, отдали почести богине изобилия, богу зерна и фараону, единственному представителю божественного. Рамзес оценил, насколько глубоко здесь почитали его отца; сановники боялись его, народ же любил.

Сети и Рамзес расположились в пальмовой роще, у колодца; какая-то женщина принесла им винограда, фиников и холодного пива. Регенту показалось, что Сети удалось немного расслабиться здесь, вдали от двора и государственных дел. Царь закрыл глаза, подставив лицо мягкому солнцу.

— Когда ты будешь править, Рамзес, старайся заглянуть в душу человеку, ищи людей с прямым и твердым характером, способных высказать беспристрастное суждение, не боясь нарушить клятву повиновения; поставь их на заслуженное место, чтобы они хранили закон Маат. Будь безжалостен как с продажными, так и с развратителями.

— Да продлятся ваши годы, отец. Мы ведь еще не отпраздновали ваш юбилей.

— Мне нужно было бы тридцать лет провести на троне Египта… Я не доживу.

— Но вы крепки, как гранитная глыба.

— Нет, Рамзес. Камень вечен, имя фараона переживет века, но мое бренное тело исчезнет. И время это уже близится.

Регент испытал невыносимую боль, как будто его ударили под дых.

— Страна нуждается в вас.

— Ты прошел много испытаний и быстро повзрослел, но ты еще только в начале своего пути. Запомни, на долгие годы запомни и не уставай вспоминать о взгляде дикого быка. Пусть он вдохновляет тебя и дает тебе силы, в которых тебе будет нужда.

— Рядом с вами все просто… Почему судьба не дает вам долгих лет правления?

— Главное — подготовить тебя.

— Вы полагаете, что двор примет меня?

— После моего ухода на твоем пути окажется много завистников, готовых подставить тебе подножку. Первый бой ты должен будешь выстоять один.

— И у меня не будет союзников?

— Не доверяй никому; у тебя не будет ни братьев, ни сестер. Тот, кому ты дал многое, предаст тебя, бедный, которого ты озолотил, нанесет тебе удар в спину, тот, кому ты протянул руку помощи, будет строить заговоры против тебя. Не доверяй ни своим подчиненным, ни близким, рассчитывай только на себя. В день несчастья никто тебе не поможет.

49

Красавица Исет, которая теперь жила в царском дворце в Фивах, родила прекрасного малыша, которого нарекли именем Ха ^[210]. Приняв Рамзеса, молодая женщина поручила ребенка заботам кормилицы и занялась собой и своим прекрасным телом, чтобы избежать всяких последствий родов. Рамзес гордился своим первенцем. Видя, как он счастлив, красавица Исет пообещала дать ему еще детей, если он по-прежнему будет любить ее.

Тем не менее после его отъезда она почувствовала себя очень одинокой и вспомнила ядовитые слова Шенара. Рамзес покинул ее, чтобы остаться с Нефертари, раздражавшей тем, что всегда была скромной и предупредительной; так просто было ее возненавидеть! Но главная супруга Рамзеса, сама того не желая, начинала завоевывать сердца и умы одной своей лучистой улыбкой. Красавица Исет тоже была покорена до такой степени, что даже допускала досадное пренебрежение к ней Рамзеса.

Однако это одиночество было ей в тягость. Ей не хватало роскоши двора в Мемфисе, бесконечных разговоров со своими подругами детства, прогулок по Нилу, купания в прудах роскошных имений. Фивы были богатым и процветающим городом, но он был ей неродной.

Может быть, Шенар был прав, может быть, Рамзес не должен был отодвигать ее на второй план, лишая ее главного места рядом с ним.

Гомер размельчил сухие листья шалфея, растолок их в порошок и высыпал его в большую раковину улитки; потом он опустил туда тростинку, поджег снадобье и с явным наслаждением начал курить.

— Странный обычай, — отозвался Рамзес.

— Это помогает мне писать. Как здоровье вашей несравненной супруги?

— Нефертари по-прежнему ведет дом царицы.

— Женщины здесь часто показываются на людях, в Греции они более скромны.

— И вы об этом сожалеете?

Гомер затянулся.

— Честно говоря… нет. На этот счет вы, конечно, правы, но у меня найдется множество других замечаний.

— Я буду счастлив их выслушать.

Приглашение Рамзеса удивило поэта.

— Вы согласны, чтобы вас бичевали?

— Если ваши замечания позволят преумножить радость каждого дня в нашей стране, они будут весьма кстати.

— Странная страна… В Греции мы проводим долгие часы за речами, ораторы воспламеняются, и часто все это заканчивается поножовщиной. А здесь кто осмелится критиковать слова фараона?

— Его долг претворять в жизнь закон Маат. Если он упустит это, воцарятся беспорядок и несчастье, до которых люди столь охочи.

— Вы ни в чем не доверяете отдельному человеку?

— Лично я не склонен доверять; предоставьте его себе самому, и все обратится в сплошное предательство и трусость. Занесенная для удара палка — вот непременное оружие мудреца.

Гомер опять затянулся.

— В моей «Илиаде» появляется божество, которое мне хорошо знакомо; оно ведает прошлым, настоящим и будущим. Что касается настоящего, то я спокоен, ибо ваш отец достоин мудрецов, о которых вы упоминали. Но вот насчет будущего…

— Вы, значит, тоже прорицатель?

— Какой же поэт не является провидцем? Послушайте эти стихи моей первой песни:

«…и внял Аполлон сребролукий:

Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,

Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;

Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали

В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный…

После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами;

Частые трупов костры непрестанно пылали по стану» ^[211].

— В Египте сжигают только признанных преступников; лишь самые мерзкие поступки наказываются столь страшной карой.

Гомер, казалось, начал раздражаться.

— В Египте мир… Но надолго ли? Я видел сон, царевич Рамзес, и видел сонмы стрел, низвергающихся из туч и пронзающих тела молодых людей. Подступает война, война, которой вам не удастся избежать.

Сари и его супруга Долент ревностно выполняли поручение, данное им Шенаром. Посоветовавшись друг с другом, дочь царя и ее муж решили повиноваться Шенару и стать его усердными слугами; им предоставлялся случай не только отомстить Рамзесу, но и приобрести высокое место при дворе Шенара. Союзники в борьбе, они ими останутся и после победы.

Долент без труда вошла в лучшие фиванские семьи, где были рады принять столь высокородных особ. Дочь Сети объяснила свое пребывание на Юге желанием лучше узнать эту замечательную провинцию, испытать на себе очарование спокойной жизни и приблизиться к храму Амона в Карнаке, где она собиралась провести не один день в сопровождении своего мужа.

Во время бесконечных приемов и разговоров с глазу на глаз Долент беспрестанно делилась своими мыслями и опасениями насчет Рамзеса. Кому, как не ей, было знать все его секреты? Сети был великим правителем, безупречным сувереном, Рамзес же будет тираном. Доброе фиванское общество больше не будет играть никакой роли в государственных делах, храм Амона будет оставлен заботой, безродные выскочки, как Амени, заменят представителей знатных родов. Слово за слово, она рисовала отталкивающий портрет регента и налаживала тесные связи между яростными противниками Рамзеса.

Со своей стороны Сари прикинулся набожным и неприкаянным. Он, который управлял выдающимся институтом «Капа», согласился на скромную должность учителя в одной из школ в Карнаке и вступил в сообщество ритуальных служащих, которым надлежало украшать алтари цветами. Его самоуничижение не осталось неоцененным — влиятельные деятели церкви получали большое удовольствие от бесед с ним и часто приглашали разделить с ними трапезу. Подобно жене, Сари всюду изливал свою желчь.

Когда ему позволили побывать на великой стройке, где находился и Моис, Сари поздравил своего бывшего ученика с успехами в работе. Ни один колонный зал не сможет сравниться с храмом Карнака, размеры которого были столь велики, что в самом деле напоминали жилище богов.

Моис заметно окреп и возмужал. Бородатый, с лицом, опаленным лучами солнца, он размышлял в тени гигантской капители.

— Как я рад тебя видеть! Еще один мой ученик блестяще преуспел в своем деле…

— Не забегайте вперед; пока последняя колонна не будет воздвигнута, я не смогу чувствовать себя спокойно.

— Повсюду только и слышишь похвалы стремительности твоих работ.

— Я всего лишь проверяю, как работают другие.

— Твои достоинства не могут не поражать, Моис, и я только могу себя поздравить с этим.

— Вы в Фивах проездом?

— Нет, мы с Долент остановились на загородном доме. Я теперь преподаю в школе в Карнаке.

— Это очень похоже на опалу.

— Так оно и есть.

— И какова же причина немилости?

— Хочешь знать правду?

— Пожалуйста.

— Трудно говорить об этом…

— Я вовсе не хочу принуждать вас.

— Это из-за Рамзеса. Он выдвинул ужасные обвинения против меня и своей собственной сестры.

— Без доказательств?

— Без малейших доказательств. Иначе почему он не обратился в суд?

Довод был весьма убедительным.

— Рамзес опьянен своей властью, — продолжал Сари. — Его сестра опрометчиво потребовала от него вести себя немного сдержаннее. На самом деле он вовсе не изменился. Его непримиримый и несдержанный нрав не слишком подходит для тех обязанностей, которые ему доверили. Поверь, я же первый пожалел об этом; я тоже пытался его образумить. Бесполезно.

— Это изгнание не слишком тяжко для вас?

— Изгнание — слишком громкое слово! Здесь замечательно, храм внушает покой душе, и я счастлив передавать свои знания маленьким детям. Для меня время амбиций прошло.

— Вы считаете себя жертвой несправедливости?

— Рамзес — регент государства.

— Злоупотребление властью достойно осуждения.

— Так лучше, поверь мне; но не стоит доверять Рамзесу.

— Почему?

— У меня такое впечатление, что он собирается избавиться от всех своих старых друзей под разными предлогами. Одно их присутствие тяготит его, как и Нефертари; с того времени, как они поженились, эти двое перестали замечать кого бы то ни было. Эта женщина отравляет ему ум и сердце. Берегись, Моис! Со мной уже все кончено, но настанет и твой черед!

Еврей в этот раз размышлял намного дольше, чем обычно. Он уважал своего бывшего наставника, который говорил весьма убедительно. Неужели Рамзес свернул с прямого пути?

Лев и желтый пес благосклонно приняли Нефертари; за исключением Рамзеса, она одна могла погладить хищника, не рискуя быть оцарапанной или укушенной. Каждые десять дней молодая чета устраивала себе день отдыха и отправлялась на прогулку за город; Громила бежал рядом с колесницей, Неспящий устраивался в ногах у своего хозяина. Они останавливались, чтобы пообедать на краю поля, наблюдали за полетом ибисов и пеликанов, приветствовали сельских жителей, очарованных красотой Нефертари; молодая женщина умела со всеми найти общий язык и всегда подбирала нужные слова. Часто она спешила помочь, чтобы улучшить условия жизни старого или немощного крестьянина.

С кем бы она ни имела дело, с Туйей или со служанкой, она всегда оставалась самой собой, внимательной и спокойной. Она обладала всем, чего не хватало Рамзесу — терпением, сдержанностью и мягкостью. Каждый ее шаг подтверждался печатью царицы. С первой минуты было понятно, что она станет незаменимой.

В сердцах молодых людей росла и ширилась любовь, которая весьма отличалась от того, что регент испытывал к красавице Исет. Как и она, Нефертари умела отдаваться удовольствию и ласкам своего любовника, но когда их тела соединялись, глаза ее светились совсем иным светом. Нефертари, в отличие от красавицы Исет, разделяла самые тайные помыслы Рамзеса.

Когда наступила зима двенадцатого года правления его отца, Рамзес попросил у него разрешения отвезти Нефертари в Абидос, чтобы приобщить ее к тайнам Осириса и Исиды. Царственная чета, регент и его супруга, вместе отправились в святой город, где Нефертари прошла посвящение.

На следующий день после церемонии царица Туйа надела ей на руку золотой браслет, который она теперь должна была надевать во время отправления ритуалов, являясь отныне помощницей великой царской супруги. Молодая женщина была растрогана до слез. Вопреки тому, чего она опасалась, ее новый путь нисколько не отдалил ее от храма.

— Мне это не нравится, — жаловался Амени.

Зная ворчливый нрав своего личного секретаря, Рамзес порой слушал его вполуха.

— Мне это совсем не нравится, — повторил тот.

— Что, тебе прислали папирусы плохого качества?

— Можешь быть уверен, я их не принял. Ты что, не замечаешь, что творится вокруг тебя?

— Здоровье фараона в порядке, моя мать и супруга лучшие в мире друзья, в стране мир, Гомер творит… Чего еще желать? Ах, да, ты у нас еще не женат!

— У меня нет времени заниматься этими пустяками; больше ты ничего не заметил?

— Нет, честное слово.

— Ты утонул в глазах Нефертари. Но как можно тебя в этом упрекать! К счастью, я на страже, я слежу и слушаю.

— И что же ты слышишь?

— Тревожные слухи: кое-кто пытается испортить твою репутацию.

— Шенар?

— Твой старший брат в последние месяцы отличается удивительной скромностью, зато недовольство двора все растет.

— Это неважно.

— Я так не считаю.

— Я устраню всех этих болтунов со своего пути!

— Они это знают, — заметил Амени, — поэтому-то они и ополчились против тебя.

— Вне кулуаров дворца, приемного зала или их пышных особняков они не такие смелые.

— Теоретически ты прав, но я опасаюсь организованной оппозиции.

— Сети назначил своего преемника; все остальное — пересуды.

— Ты полагаешь, Шенар отступился?

— Ты сам говорил о его покорности.

— Она-то меня и беспокоит. Это так на него не похоже!

— Ты слишком подозрителен, мой добрый друг. Мы под защитой Сети.

«Пока он жив», — подумал Амени, решившись оградить Рамзеса от ядовитой ауры, которая все сгущалась вокруг него.

50

Дочь Рамзеса и Нефертари прожила всего два месяца: слабая и тщедушная, она быстро отправилась обратно в мир теней. Безутешная молодая мать сама не на шутку встревожила докторов. Три недели подряд Сети гипнотизировал ее каждый день, придавая ей сил справиться со своим горем.

Регент не отходил от супруги ни на шаг; впрочем, из уст Нефертари не прозвучало ни одной жалобы. Похитительница-смерть часто пробавлялась младенцами, не разбирая их происхождения. Ничего, от любви, которую Нефертари питала к Рамзесу, появится другой малыш.

Маленький Ха был вполне здоров; он былпредоставлен заботам кормилицы, в то время как красавица Исет занимала все более прочное место в фиванском обществе. Она с сочувствием выслушивала излияния Долент и ее мужа, удивляясь несправедливости, допущенной Рамзесом. Здесь, в этом великом городе Юга, опасались прихода к власти регента, в котором все уже видели будущего деспота, мало заботящегося о законе Маат. Красавица Исет пыталась опровергнуть эту точку зрения, но в ответ ей представили столько внушительных аргументов, что ей нечего было ответить. Выходит, она без памяти любила тирана, жадного до власти, бесчувственное чудовище? И опять ей вспомнились слова Шенара.

Сети совсем позабыл про отдых. Как только ему выпадала свободная минута, он сразу посылал за Рамзесом. Отец и сын долго беседовали в саду царского дворца. Сети, не имевший пристрастия к письму, передавал свою науку на словах. Другие цари составляли своды высказываний, чтобы подготовить своих регентов к царствованию, он же предпочитал путь от старых уст к молодым ушам.

— Этого знания недостаточно, — предупредил он, — но оно подобно мечу и щиту пехотинца, оно позволит тебе защищаться и нападать. В периоды счастливой жизни каждый будет приписывать себе заслугу этого счастья; когда же придет несчастье, виноват будешь один ты. Если ты допустишь ошибку, не обвиняй никого и старайся исправиться. Таково правило власти: постоянное выправление мысли и действия. Настало время доверить тебе миссию при дворе, в которой ты будешь представлять меня.

Это предупреждение не обрадовало Рамзеса; он бы с большей охотой еще долгие годы слушал наставления своего отца.

— Небольшая нубийская деревня подала протест на администрацию царского наместника. Рапорты, доставленные мне, содержат путанные и неясные сведения. Поезжай туда и прими решение от имени фараона.

Нубия была все таким же чарующим краем, который заставил Рамзеса забыть о том, что он приехал сюда не отдыхать. Никакой груз не давил ему на плечи; влажный воздух, ветер, разметывающий пальмы дум, охра пустыни и красные скалы, все это придавало его душе необычайную легкость. Ему вдруг захотелось отправить солдат обратно в Египет и затеряться одному в этих прекрасных краях.

Но царский номарх был уже здесь, болтливый и услужливый.

— Мои рапорты прояснили ситуацию?

— Сети нашел их запутанными.

— А между тем, все ясно, как день! Эта деревня взбунтовалась, ее следует снести.

— Вы понесли какие-нибудь потери?

— Нет, благодаря моей осторожности. Я ожидал вашего прибытия.

— Почему же вы не вмешались немедленно?

Царский наместник забормотал себе под нос:

— Откуда же мне знать… много ли их, как там…

— Отвезите меня на место.

— Завтрак уже готов и…

— Едем.

— В такую жару? Я полагал, что лучше будет отправиться в конце дня.

Колесница Рамзеса рванула с места.

Маленькое селение спокойно дремало на берегу Нила, в тени пальмовой рощи; мужчины доили коров, женщины готовили еду, детишки нагишом плескались в воде. У порогов лежали, растянувшись, тощие собаки.

Египетские солдаты рассредоточились по прилегающим холмам; их численное превосходство казалось подавляющим.

— Ну, и где же бунтовщики? — спросил Рамзес у номарха.

— Это они и есть… Не обольщайтесь их мирными занятиями.

Разведчики, все как один, доложили, что в окрестностях не обнаружено ни одного вооруженного нубийца.

— Глава этого селения осмелился оспаривать мою власть, — заявил наместник. — Следует немедленно это пресечь, иначе мятеж охватит все соседние племена. Надо застать их врасплох и перебить всех до одного. Это будет хорошим уроком для прочих нубийцев.

Какая-то женщина заметила египетских солдат; она позвала детей, которые выпрыгнули из воды и кинулись прятаться по домам. Мужчины вооружились луками, стрелами и копьями и сгрудились в центре деревни.

— Смотрите! — воскликнул наместник. — Разве я был не прав?

Глава деревни направился к ним. С двумя длинными страусовыми перьями в курчавых волосах, красной перевязью на груди, он вышагивал гордо и решительно. В правой руке он держал пику длиной в два метра, украшенную лентами.

— Он собирается напасть, — предупредил номарх. — Наши лучники должны обезвредить его!

— Здесь я отдаю приказы, — напомнил Рамзес. — Не стрелять!

— Но… что вы собираетесь делать?

Рамзес снял свой шлем, кирасу и голенища, положил меч и кинжал и спустился по каменистому склону.

— Великий Правитель! — завопил номарх. — Вернитесь, он вас убьет!

Регент шел ровным шагом, глядя в лицо нубийцу; воин лет шестидесяти был худой, даже костлявый.

Когда он поднял свою пику, Рамзес подумал, что в самом деле подверг себя неоправданному риску, однако предводитель нубийского племени был не опаснее дикого быка.

— Кто ты?

— Рамзес, сын Сети, регент Египта.

Нубиец опустил оружие.

— Здесь я хозяин.

— Ты им и останешься до тех пор, пока будешь уважать закон Маат.

— Это царский наместник, призванный защищать нас, предал закон.

— Это серьезное обвинение.

— Я соблюдал уговор, но наместник не сдержал свое слово.

— Скажи, чем ты недоволен.

— Он пообещал нам зерно в обмен на подать, и где же обещанное?

— А где дань?

— Идем.

Следуя за предводителем, Рамзес вынужден был зайти в деревню и оказался в окружении вооруженных воинов. Номарх, полагая, что они собираются убить его или взять в заложники, закрыл лицо руками. Но ничего подобного не случилось.

Предводитель указал регенту на мешки, полные золотого песка, шкуры пантер, страусовые веера и яйца, ценящиеся в знатных семьях.

— Если договор не будет выполнен, мы станем отстаивать наши права и будем сражаться до последнего, даже если всем нам суждено погибнуть. Невозможно жить в мире, где не держат слово.

— Сражаться не придется, — заявил Рамзес. — Как и было обещано, вам доставят зерно.

Шенар охотно обвинил бы Рамзеса в проявленной слабости по отношению к нубийским мятежникам, но царский наместник отсоветовал ему это делать. Во время их долгого секретного разговора номарх указал на все увеличивающуюся популярность Рамзеса среди военных: солдатам нравилась его отвага, воодушевление и его способность быстро принимать решения. С таким командиром им не страшен был никакой противник, так что обвинение Рамзеса в трусости обернулось бы против самого Шенара.

Старший сын фараона признал верность доводов своего собеседника. Невозможность контролировать армию была, конечно, большим упущением, но скоро она все равно должна была повиноваться новому правителю Обеих земель. В Египте грубой силы было недостаточно, чтобы управлять государством, одобрение же двора и старших жрецов, напротив, являлось заметным преимуществом.

Рамзес все больше представлялся как неустрашимый и опасный вояка. Пока бразды правления в руках Сети, молодой человек будет обречен оставаться в бездействии. Но потом… Из желания развязаться с врагом он может втянуть страну в безумную авантюру, в которой Египет рискует потерять все.

Как подчеркивал Шенар, Сети сам заключил перемирие с хеттами, отказавшись от захвата их территорий и взятия знаменитой крепости Кадеш. Поведет ли себя Рамзес столь же мудро? Сановники ненавидели войну; живя в комфорте и спокойствии, они опасались слишком бравых генералов.

Страна не нуждалась в герое, способном развязать войну и предать Ближний Восток огню и крови. Судя по рапортам послов и курьеров, находящихся с миссией за границей, хетты выбрали мирный путь и отказались от завоевания Египта. Поэтому появление такого человека, как Рамзес, было не только не нужно, но могло даже навредить. Если бы он стал упорствовать, отстаивая свои позиции захватчика, не стоило ли просто убрать его?

Доводы Шенара оставили свой след в умах; он нем стали говорить как о человеке уравновешенном и реалисте. Факты, похоже, были на его стороне.

Во время своего путешествия в Дельту, в ходе которого ему удалось убедить двух глав провинции поддержать его после смерти Сети, он принял также Ашу в роскошной каюте на борту своего корабля. Его повар приготовил изысканный обед, а виночерпий выбрал белое вино с исключительным букетом.

Как обычно, молодой дипломат был одет с несколько претенциозной элегантностью; живость его взгляда порой смущала, но мягкость голоса и его невозмутимое спокойствие внушали уверенность. Если он, предав Рамзеса, останется верен ему, Шенар сделает из него прекрасного министра иностранных дел.

Аша ел кончиками пальцев и отпивал из бокала, едва пригубив.

— Неужели вам не нравится обед?

— Извините, но у меня много забот.

— Что-нибудь личное?

— Вовсе нет.

— Что, кто-то пытается вставлять вам палки в колеса?

— Напротив.

— Рамзес… Конечно, Рамзес! Он обнаружил наше сотрудничество!

— Можете быть спокойны, нашу тайну никто не раскрыл.

— Что же тогда вас так беспокоит?

— Хетты.

— Однако рапорты, которые появляются при дворе, содержат обнадеживающую информацию; их воинственные порывы, кажется, рассеялись.

— Да, и в самом деле, это официальная версия.

— А разве это не так?

— Слишком наивно, если только мои начальники не желают ободрить Сети и не расстраивать его пессимистическими прогнозами.

— Есть точные сведения?

— Хетты вовсе не какие-нибудь ограниченные дикари; и поскольку прямое военное столкновение пока невозможно, они пустили в ход хитрость.

— Они приобретут себе благосклонность нескольких местных тиранов и начнут плести мерзкие интриги.

— Да, таково в самом деле мнение знающих людей.

— А вы с этим не согласны?

— Все меньше и меньше.

— Чего вы опасаетесь?

— Как бы хетты не начали плести свои сети в областях, находящихся у нас в подчинении, и как бы мы не угодили в эту ловушку.

— Но это совершенно немыслимо. При малейшем нарушении договоренности Сети непременно вмешается.

— Сети ничего об этом не знает.

Шенар отнесся к признаниям молодого дипломата довольно серьезно. До сих пор тот отличался большой проницательностью.

— Эта угроза неизбежна?

— Хетты выбрали стратегию медленного наступления; через четыре-пять лет они будут во всеоружии.

— Продолжайте следить за их действиями, но не говорите об этом ни с кем, кроме меня.

— Вы требуете слишком многого.

— Вы и получите столько же.

51

Рыбачий поселок жил своей тихой размеренной жизнью. Расположенный на берегу моря, он находился под постоянной охраной полицейского звена, состоящего из дюжины человек, в обязанности которых входило наблюдать за перемещением кораблей. Дело было непыльное; время от времени какое-нибудь египетское судно отправлялось на север. Командир звена, шестидесятилетний пузатый служака, отмечал на табличке его название и дату отплытия. Что же касается моряков, прибывавших из-за границы, они проходили другими воротами Нила.

Охранники помогали рыбакам вытаскивать сети и содержать в порядке лодки. Рыбы всегда было вдоволь, и по праздничным дням начальник охотно соглашался поделиться порцией вина, которое каждые пятнадцать дней доставляли по распоряжению администрации.

Игры дельфинов были любимым развлечением всего поселка, на их прыжки и догонялки можно было смотреть без конца. По вечерам старый рыбак рассказывал легенды: неподалеку оттуда, в болотах, богиня Исида укрылась со своим младенцем, Хором, чтобы избавить его от яростного Сета.

— Командир, какой-то корабль.

Разлегшись на циновке в этот послеобеденный час, охранник не имел ни малейшего желания вставать и приниматься за дело.

— Дай ему знак и запиши название.

— Он направляется к нам.

— Ты, наверное, не разглядел… Посмотри получше.

— Он направляется к нам, это точно.

Начальник, удивившись, поднялся; вино сегодня не должны были привозить. Холодное пиво не могло вызвать видения, оно слишком слабое.

С берега хорошо было видно этот корабль внушительных размеров, который шел прямо на поселок.

— Это не египетский…

Ни один греческий корабль не стоял в этих гаванях. Приказ был однозначный: отвадить непрошенного гостя, приказав ему повернуть на запад, где его должна была встретить морская охрана фараона.

— К оружию! — скомандовал начальник своим подчиненным, которые уже разучились держать в руках и копье, и меч, и лук, и щит.

На борту странного корабля стояли люди с матовой кожей и вьющимися усами, на головах у них были шлемы, украшенные рогами, грудь была защищена металлическими латами, в руках они держали заостренные мечи и круглые щиты.

На носу стоял гигант.

Вид у него был столь устрашающий, что охранники попятились.

— Демон, — прошептал один из них.

— Это всего лишь человек, — поправил командир. — Снимите его.

Два лучника выстрелили одновременно. Первая стрела затерялась, вторая, кажется, должна была вонзиться в тело гиганта, но тот рассек ее мечом, прежде чем она успела коснуться его.

— Там, там! — закричал охранник. — Еще один!

— Вторжение, — заключил командир. — Отступаем.

Рамзес наслаждался счастьем.

Счастьем каждого дня, сильным, как южный ветер, и мягким, как ветер северный. Нефертари заполняла собой каждую секунду, устраняла заботы, просветляла мысли, рядом с ней дни наполнялись мягким лучистым светом. Молодая женщина умела его успокоить, не пытаясь потушить огонь, который горел в его сердце, ведь она была носительницей странного, почти пугающего будущего, будущего правления.

Нефертари не переставала удивлять его, она могла бы довольствоваться спокойным и праздным существованием, но она обладала неповторимой природой царицы. Что ей было предначертано — судьба царицы или прислужницы? Нефертари была загадкой. Загадкой с чарующей улыбкой, которая так напоминала улыбку богини Хатхор, такую, какой он видел ее на могиле первого Рамзеса, своего предка.

Красавица Исет — это земля, а Нефертари — небо. Рамзесу нужны были обе, но к первой он испытывал только страсть и желание.

Нефертари была его любовью.

Сети любовался заходом солнца. Когда Рамзес обратился к нему с приветствием, дворец уже погрузился в сумерки. Царь не зажигал огня.

— Нет, никаких тревожных рапортов из Дельты не поступало, — подтвердил он своему сыну. — Мои советники полагают, что имел место какой-то незначительный инцидент, но я убежден, что они ошибаются.

— А что произошло?

— Какие-то пираты напали на рыбацкое селение на берегу Средиземноморья. Охранникам, которые должны охранять эти берега, пришлось отступить, утверждают, что ситуация у них под контролем.

— Вы полагаете, они лгут?

— Твоя задача — проверить это.

— Откуда такая недоверчивость?

— Эти пираты — известные грабители. Если они предприняли попытку вторгнуться в наши земли, скоро они начнут сеять ужас повсюду.

Рамзес вспылил:

— Неужели охранники на границе не могут обеспечить нашу безопасность?

— Может быть, тот, кто отвечает за это, недооценил опасность.

Царь снова обратил взор к закату; ему бы очень хотелось отправиться вместе с сыном, снова увидеть те водные пейзажи в Дельте, воплощать государство, возглавляя армию. Но после четырнадцати лет царствования он чувствовал, как болезнь пожирает его. К счастью, сила, которая покидала его, мало-помалу переходила к Рамзесу.

Охранники вновь соединились где-то в тридцати километрах от побережья, в маленьком городке, стоящем на берегу одного из рукавов Нила. В спешке, все время надеясь, что подойдет подкрепление, они возвели деревянные укрепления. Как только подошли войска под предводительством Рамзеса, они вышли из своего укрытия и бросились навстречу своим спасителям, и впереди всех — командир.

Он упал ниц перед колесницей Рамзеса.

— Мы все целы, Великий Правитель! Ни одного раненого.

— Встаньте.

Нечаянная радость тут же сменилась ледяным молчанием.

— Мы… нас было слишком мало, чтобы оказать сопротивление. Пираты просто перебили бы всех нас.

— Что вам известно об их продвижении?

— Они не покидали побережья и уже захватили другое селение.

— Из-за вашей трусости!

— Великий Правитель… бой бы оказался слишком неравным.

— Убирайтесь с моего пути.

Начальник отряда едва успел метнуться к обочине; уткнувшись лицом в землю, он не видел, как колесница регента направилась к адмиральскому кораблю внушительной флотилии, прибывшей из Мемфиса. Едва взойдя на борт, Рамзес тут же отдал приказ двигаться строго на север.

Вне себя как из-за пиратов, так и из-за никчемной охраны, регент накинулся на гребцов, которые проявляли чудеса проворности и силы. Темп не только не уменьшился, но, напротив, передался всей команде корабля, спешащей восстановить порядок на морской границе Египта.

Взгляд Рамзеса был устремлен только вперед.

Пираты, занявшие две прибрежные деревни, сомневались, какую им стоит занять позицию: либо идти дальше вдоль берега, занимая все новые селения, либо погрузиться на борт с награбленным и вскоре вернуться за новой добычей.

Штурм Рамзеса застал их врасплох, как раз во время обеда, когда они жарили рыбу. Несмотря на явное численное превосходство противника, пираты бились с диким ожесточением; один только гигант сумел отбросить человек двадцать пехотинцев, но все же пал под непрерывными атаками все прибывающих египтян.

Больше половины пиратов были убиты, корабль их был предан огню, однако их предводитель все еще отказывался склонить голову перед Рамзесом.

— Твое имя?

— Серраманна.

— Откуда ты?

— Из Сардинии. Ты победил меня, но скоро придут другие корабли и отомстят за меня; их будет много, десятки, ты не сможешь остановить их. Мы хотим получить богатства Египта, и мы их получим

— Вам не хватает вашей страны?

— Завоевывать — это наш смысл жизни; ваши жалкие солдаты долго не выстоят против нас.

Возмущенный дерзостью пирата, один из пехотинцев уже занес меч, чтобы отрубить ему голову.

— Отойди! — приказал Рамзес, обернувшись к своим солдатам. — Кто из вас осмелится выйти один на один с этим варваром?

Охотников не нашлось.

Серраманна расхохотался.

— Тоже мне, воины!

— Чего ты хочешь?

Вопрос озадачил гиганта.

— Богатства, конечно! И еще женщин, лучшего вина, имение…

— Если я предоставлю тебе все это, ты согласишься возглавить мою личную охрану?

Глаза великана вылезли из орбит.

— Убей меня, но не смейся надо мной.

— Настоящий воин умеет принимать решение мгновенно: что ты выбираешь, служить или умереть?

— Пусть меня освободят!

Двое пехотинцев с явным опасением развязали ему руки.

Рамзес был высоким, но великан был выше его на целую голову. Он сделал два шага к регенту, но египетские лучники направили на него свои стрелы. Если вдруг он бросится на Рамзеса, чтобы схватиться с ним врукопашную, смогут ли они выстрелить в него, не задев при этом сына Сети?

Тот ясно прочитал в глазах сарда желание убить его, но остался стоять, скрестив руки на груди, как будто это его вовсе не трогало. Противнику не удастся вызвать у него и тени страха.

Серраманна преклонил одно колено и опустил голову.

— Приказывай, я слушаю.

52

В добропорядочном мемфисском обществе поднялся большой скандал. Неужели в египетской армии мало было стоящих молодых людей, неужели они недостойны были осуществлять охрану регента? Видеть во главе его личной охраны этого варвара было настоящим оскорблением для знати, даже если, по общему мнению, присутствие Серраманны, сохранившего свои сардинские привычки, отпугивало всех, кто только собирался приблизиться к царевичу. Конечно, все остальные пираты, промышлявшие грабежом, отправились на шахты искупать свою вину тяжелым трудом, однако их главарь занимал теперь завидный пост. Если бы он задумал нанести Рамзесу удар в спину, никто не пожалел бы регента.

Шенар радовался этому новому проступку; это взбалмошное решение лишний раз подтверждало, что его брата привлекала лишь грубая сила. Разве не пренебрегал он пиршествами и приемами ради бесконечных скачек на лошади по пустыне, ради стрельбы из лука, боев на мечах или, наконец, опасных забав со своим львом?

Серраманна стал его первым спутником во всем: они передавали друг другу правила боя врукопашную или на ножах, достигнув одновременно силы и гибкости. Египтяне, оказавшиеся под началом великана, и не думали жаловаться; они тоже многому научились, превратившись в элитное войско, которое прекрасно кормили и содержали в наилучших условиях.

Рамзес сдержал свои обещания: Серраманна получил во владение особняк в восемь комнат с колодцем и садом, засаженным деревьями. Подвалы его были заполнены амфорами с вином, а постель согревали ласковые ливийки и нубийки, очарованные статностью иностранца.

И хотя он остался верен своему шлему и латам, своему мечу и круглому щиту, сард понемногу забыл свою Сардинию. Там он был беден и презираем; в Египте он узнал богатство и почет! Он выказывал Рамзесу бесконечную признательность; ведь он не только спас ему жизнь, но и дал ему то существование, о котором он всегда мечтал. Тому, кто осмелился бы угрожать регенту, пришлось бы иметь дело с ним.

Начало четырнадцатого года правления Сети было неважным: слабое половодье грозило обернуться голодом. Как только царь получил уведомление от специалистов из Асуана, которые наблюдали за рекой и сверяли данные со статистическими данными, он вызвал Рамзеса. Несмотря на усталость, которая теперь неотступно преследовала его, фараон отвез своего сына в Гебель Сильсиль, в то место, где берега реки сближались. Согласно древней традиции Хапи, энергия половодья выходила там на поверхность, даря чистую живительную воду.

Чтобы восстановить гармонию, Сети принес в дар реке сорок четыре кувшина с молоком, триста белых хлебов, семьдесят пирогов, двадцать восемь горшков меда, двадцать восемь корзин винограда, двадцать восемь коробов с фигами, двадцать восемь — с финиками, двадцать восемь — с гранатами, фрукты, огурцы, фасоль, фаянсовые статуэтки, сорок восемь кувшинов с ладаном, золотом, серебром, бронзой, алебастром, пироги в форме быка, гуся, крокодила и гиппопотама.

Три дня спустя уровень воды поднялся, однако еще недостаточно; оставалась последняя надежда.

Дом Жизни Гелиополиса был самым древним в Египте. Там сохранились книги, содержащие тайны неба и земли, обряды, карты небесной сферы, царские анналы, предсказания, мифологические тексты, труды по медицине и хирургии, математические и геометрические трактаты, ключи к разгадке снов, словари иероглифов, учебники по архитектуре, скульптуре и живописи, списки предметов для отправления ритуалов, которые должны были быть в каждом храме, календари праздников, сборники заклинаний, «Мудрые изречения», записанные древними, и тексты «возвращения света», позволяющие путешествовать в другом мире.

— Для фараона, — объявил Сети, — нет более важного места, чем это. Когда тебя охватит сомнение, приди сюда и обратись к архивам. Дом Жизни — это прошлое, настоящее и будущее Египта; обратись к его наставлениям, и ты увидишь то, что увидел я.

Сети попросил у смотрителя Дома Жизни, старого жреца, который больше не общался с внешним миром, принести ему «Книгу Нила». За книгой отправился один из помощников. Рамзес узнал его.

— Кажется, ты Бакен, смотритель царских конюшен?

— Я был им раньше, и в то же время я служил при храме. В возрасте двадцати восьми лет я оставил свое мирское занятие.

Крепкий, с квадратным неприятным лицом, теперь без короткой бородки, которая огрубляла черты, с мощными руками и низким хриплым голосом, он не слишком походил на эрудита, изучающего мудрость древних.

Он развернул папирус на каменном столе и удалился.

— Не пренебрегай этим человеком, — посоветовал Сети. — Через несколько недель он отправится в Фивы и останется при храме Амона в Карнаке. Его судьба опять встретится с твоей.

Царь перечитал древний документ, составленный одним из его предшественников из третьей династии более тринадцати столетий назад. Общаясь с духом Нила, он указывал, что следует предпринять, чтобы удовлетворить его, когда половодье было слишком незначительным.

Сети нашел решение. Приношение, сделанное в Гебель Сильсиле, надо было повторить в Асуане, Фивах и Мемфисе.

Сети вернулся измученным из этого долгого путешествия. Когда ему донесли, что уровень воды достиг почти нормальной отметки, он приказал главам провинций тщательно следить за состоянием плотин и накопительных водоемов. Катастрофы удалось избежать, и теперь нельзя было упустить ни капли драгоценной влаги.

Каждое утро царь, лицо которого совсем осунулось, принимал у себя Рамзеса и говорил с ним о законе Маат, богини справедливости, изображавшейся хрупкой женщиной или перышком, богини, направлявшей полет птиц. Тем не менее все должно было подчиняться ей, чтобы связь между живыми существами не прерывалась. Только если соблюдался божественный закон, солнце светило, пшеница колосилась, слабый был защищен от сильного, взаимность и солидарность оставались непременными правилами каждодневной жизни Египта. Фараону надлежало доносить до людей закон Маат и следить за его исполнением, поддержание справедливости было важнее тысячи других блестящих поступков.

Слова отца проникали в душу Рамзеса, который не осмеливался спрашивать о его здоровье, понимая, что он удаляется от повседневности и наблюдает другой мир, энергию которого он передавал своему сыну. Царевич почувствовал, что он не должен потерять ни минуты этих бесценных наставлений, потому он совсем оставил Нефертари, Амени и всех своих близких ради одного голоса фараона.

Супруга Рамзеса поддерживала его в этом стремлении. С помощью Амени она сумела освободить мужа от множества обязанностей, так что он смог полностью посвятить себя Сети и перенять его силу.

Согласно полученным сведениям, больше не было места никаким сомнениям: болезнь Сети развивалась теперь стремительно и неудержимо. Со слезами на глазах безутешный Шенар огласил печальную новость всему двору и передал ее верховному жрецу Амона и главам провинций. Врачи не теряли надежду продлить дни суверена, но все же предвидели близкий конец. Это печальное событие к тому же должно было повлечь за собой настоящую катастрофу: коронование Рамзеса.

Те, кто желал избежать этого и поддерживал Шенара, должны были быть наготове. Конечно, старший брат попытается уговорить младшего, неспособного держать в руках верховную власть, но прислушается ли Рамзес к голосу разума? Если это будет нужно для безопасности страны, вероятно, придется прибегнуть к другим способам, на первый взгляд достойным порицания, но представляющим единственный путь предотвратить развязывание войны, губительной для Египта.

Толковые и рассудительные речи Шенара вызвали одобрение. Каждый желал, чтобы царствование Сети продлилось как можно дольше, но все приготовились к худшему.

Греческие солдаты Менеласа, ставшие на время торговцами, достали свое оружие. По приказу своего царя они должны были объединиться в милицейские отряды, тем более действенные, что никто не мог ожидать нападения со стороны мирных иностранцев, которые уже успели слиться с местным населением. С приближением восстания суверену Лакедемона не терпелось ввязаться в рукопашную; как ловко он будет орудовать мечом, вспарывать животы и прокалывать грудь, отрубать конечности и сметать головы с тем же запалом, что и на полях сражений в Трое! Затем он заберет Елену и, вернувшись к себе, заставит ее заплатить за ошибки и неверность.

Шенар был настроен оптимистически: разнообразие и качество его союзников казались многообещающими. Однако один человек все-таки его беспокоил — это был сард Серраманна. Взяв его к себе начальником личной охраны, Рамзес, сам того не ведая, предупредил вмешательство своего брата, который уже внедрил туда одного своего человека, греческого офицера. Наемник, к сожалению, не мог приблизиться к Рамзесу без позволения великана. Вывод напрашивался сам собой: Менеласу требовалось убрать сначала сарда, исчезновение которого ни у кого не вызовет сожаления.

У Шенара все было готово. Оставалось дождаться смерти Сети, чтобы дать сигнал к действию.

— Твой отец не сможет принять тебя сегодня утром, — печально сказала Туйа.

— Его состояние ухудшилось? — спросил Рамзес.

— Хирург отказался его оперировать; чтобы успокоить боль, он прописал ему сильнодействующее снотворное на основе мандрагоры.

Туйа оставалась все такой же величественной, но печаль сквозила в каждом ее слове.

— Скажи мне правду, есть хоть какая-нибудь надежда?

— Не думаю; организм слишком ослаблен. Несмотря на свое крепкое сложение, твоему отцу надо было больше отдыхать; но как убедить фараона не заботиться о благе своего народа!

Рамзес увидел слезы в глазах у матери и прижал ее к груди.

— Сети не боится смерти. Его вечное пристанище уже ждет его, он готов предстать перед Осирисом и судьями другого мира. Когда его деяния зачтутся перед последним судом, ему нечего будет опасаться чудовища, пожирающего тех, кто нарушил закон Маат, — таково будет мнение, которое я разнесу по всей земле и которое останется в памяти народа.

— Чем я могу тебе помочь?

— Приготовься, сын мой; приготовься сделать все, чтобы сохранить имя твоего отца в вечности, идти по следам твоих предков и смело смотреть в неизвестные лики судьбы.

Сетау и Лотус вышли, когда наступила ночь. Вода отступила от низины, земли вновь обрели свой привычный вид; половодье, хотя и не слишком мощное, все-таки очистило край, освободив его от множества грызунов и рептилий, захлебнувшихся в его водах. Те, кому удалось выжить, были самыми стойкими и находчивыми; так что яд в конце лета должен был быть отменного качества.

Охотник за змеями остановил свой выбор на одном участке восточной пустыни, который он хорошо знал: здесь обитали дивные кобры, укус которых был смертелен. Сетау направился к логову самой крупной из них, повадки которой он давно уже изучил. Лотус шла за ним босиком; несмотря на ее опыт и хладнокровие, он не позволял ей подвергать себя ни малейшему риску. Прекрасная нубийка держала в руках рогатину, матерчатую сумку и склянку: прижать змею к земле и выдавить у нее немного яда — чего проще?

Полная луна освещала пустыню, раздражая змей и заставляя их уползать довольно далеко от своих нор. Сетау что-то тихо напевал, особенно выделяя низкие ноты, которые нравились змеям. В том месте, которое он отметил, дыра между двумя плоскими камнями и рядом ямки в песке свидетельствовали о том, что здесь совсем недавно побывала огромная рептилия.

Сетау присел, продолжая напевать. Кобра все не появлялась.

Вдруг Лотус бросилась на землю, совсем как пловчиха прыгает в воду. Озадаченный Сетау разглядел, что она борется с коброй, которую он собирался поймать. Бой оказался недолгим, нубийка быстро засунула кобру в мешок.

— Она собиралась напасть на тебя сзади, — объяснила она.

— Странно, — удивился Сетау. — Если уже змеи теряют разум, грядет что-то страшное.

53

Словно как дым, подымаясь от града, восходит до неба,

С острова дальнего, грозных врагов окруженного ратью,

Где, от утра до вечера, споря в ужасном убийстве,

Граждане бьются со стен; но едва сокрывается солнце,

Всюду огни зажигают маячные; свет их высоко

Всходит и светит кругом, да живущие окрест увидят

И в кораблях, отразители брани, скорее примчатся, —

Так от главы Ахиллесовой блеск подымался до неба… ^[212]

— декламировал Гомер.

— Эти строки вашей «Илиады» предвещают возвращение войны? — спросил Рамзес.

— Я говорю только о прошлом.

— Но разве в нем не заложено будущее?

— Египет начинает покорять меня. Я не хотел бы увидеть, как он погрузится в хаос.

— Отчего такие опасения?

— Я прислушался к моим соотечественникам; их недавнее возбуждение тревожит меня. Можно подумать, что их кровь кипит, как перед взятием Трои.

— Вам еще что-нибудь известно об этом?

— Я всего лишь поэт, и зрение мое все угасает.

Елена поблагодарила царицу Туйу за то, что та согласилась принять ее, хотя сейчас великой царской супруге было совсем не легко. На лице царицы, как всегда ухоженном, не видно было никаких признаков страданий.

— Не знаю, как…

— Слова здесь бессильны, Елена.

— Мое огорчение искренно, я молю богов о том, чтобы царь поправился.

— Благодарю вас; я тоже постоянно обращаюсь к невидимому.

— Мне так неспокойно, так неспокойно…

— Чего вы боитесь?

— Менелас стал слишком весел; он, обычно такой мрачный, кажется, празднует победу. Значит, он уверен, что скоро увезет меня в Грецию!

— Даже если Сети не станет, вы будете под защитой.

— Боюсь, что нет, Великая Царица.

— Менелас мой гость; у него нет никакого права решать.

— Я хочу остаться здесь, в этом дворце, рядом с вами!

— Успокойтесь, Елена, вам ничего не угрожает.

Но, несмотря на ободряющие уверения царицы, Елена опасалась мстительности Менеласа. Его поведение ясно свидетельствовало о том, что он готовил заговор, чтобы поскорее вывести свою жену из Египта. Приближающаяся смерть Сети открывала перед ним возможность, о которой он давно мечтал. Елена решила поподробнее разузнать, что замышлял ее муж. Весьма вероятно, что и жизнь Туйи была в опасности. Когда Менелас не получал того, что хотел, он становился жестоким; и эта жестокость давно уже, очень давно никак не проявлялась.

Амени прочел письмо, которое написала Долент Рамзесу:

«Мой дорогой брат, Я и мой муж очень беспокоимся о твоем здоровье и особенно здоровье нашего достопочтенного отца, фараона Сети; ходят слухи, что он серьезно болен. Хотелось бы знать, не настало ли время прощения? Мое место в Мемфисе; веря в твою доброту, я надеюсь, что ты забудешь ошибку моего мужа и позволишь ему вместе со мной засвидетельствовать почтение Сети и Туйе. В эти горестные минуты мы могли бы оказать друг другу поддержку, в которой мы все нуждаемся, ведь главное — стремиться к сплоченности семьи, не будучи рабами прошлого, не так ли?

Надеясь на твое великодушие, Сари и я с нетерпением ожидаем твоего ответа».

— Перечитай его еще раз, медленно, — потребовал регент.

Амени, сильно нервничая, исполнил просьбу.

— На твоем месте, — пробубнил он, — я бы не стал им отвечать.

— Возьми чистый папирус.

— Что же, мы сдадимся?

— Долент — моя сестра, Амени.

— Если бы я пропал, она бы нисколько не огорчилась, но я не принадлежу к царской семье.

— Какая язвительность!

— Великодушие не всегда добрый советчик. Твоя сестра и ее муж только и думают, как бы тебя предать.

— Пиши, Амени.

— У меня уже болит рука, неужели ты собираешься сам отправить ей письмо с извинениями?

— Пиши, прошу тебя.

Амени с яростью сжал перо.

— Послание будет кратким: «Не пытайтесь вернуться в Мемфис, иначе вам грозит суд, и держитесь подальше от фараона».

Перо Амени с легкостью летало по папирусу.

Долент проводила долгие часы в компании красавицы Исет, не преминув показать ей грубый ответ Рамзеса. Непримиримость регента, его жестокость, его сухость предвещали, пожалуй, его второй супруге и сыну невеселое будущее.

Оставалось только признать, что Шенар был прав, клеймя пороки своего брата; регента интересовала лишь абсолютная власть. Повсюду вокруг себя он будет сеять разрушение и несчастья. Несмотря на ту страсть, которую она к нему испытывала, Исет была в отчаянии: ей оставалось лишь начать непримиримую борьбу против Рамзеса. Долент, его собственная сестра, и то собиралась поступить так же.

Будущее Египта — это Шенар. Красавица Исет должна была забыть о Рамзесе, выйти замуж за нового хозяина страны и создать настоящую семью.

Сари добавил, что верховный жрец Амона и многие сановники разделяли мнение Шенара, его собирались поддержать, когда он станет доказывать свои права на престол поле ухода Сети. Осведомленная должным образом, красавица Исет могла взять свою судьбу в свои руки.

Когда Моис на рассвете пришел на стройку, там еще не было ни одного камнелома. Тем не менее это был обычный рабочий день, и в профессиональной ответственности этих рабочих можно было не сомневаться; в их братстве любое отсутствие должно было иметь серьезные оправдания.

Однако колонный зал храма в Карнаке, который должен был стать самым просторным из всех ранее построенных, был пуст. Впервые еврей оказался в тишине, которую не нарушал стук долота или резца. Он стал осматривать фигуры богов, выгравированные на колоннах, любуясь сценами подношений, связывающих фараона с миром божеств; священное выражалось здесь с невероятной силой, пронзая все существо человека до глубины души.

Моис пробыл там один несколько часов, как будто это ему принадлежало сейчас волшебное место, где завтра поселятся силы созидания, необходимые для жизни Египта. Но были ли они лучшим воплощением божественного? Наконец, он заметил прораба, пришедшего забрать свои инструменты, оставленные у подножия колонны.

— Почему прервали работу?

— Разве вас не предупредили?

— Я только что вернулся из карьера Гебель Сильсиль.

— Начальник объявил нам сегодня о приостановлении работ на стройке.

— По какой причине?

— Фараон лично должен был передать нам полный план работ, но он задерживается в Мемфисе. Когда он приедет в Фивы, мы сможем продолжить.

Это объяснение не удовлетворило Моиса. Что, кроме тяжелой болезни, могло помешать Сети явиться в Фивы, чтобы заняться столь важным делом?

Уход Сети… Кто это сказал? Рамзес, наверное, в отчаянии.

Моис с первым же кораблем отправится в Мемфис.

— Подойди, Рамзес.

Сети лежал на кровати из золоченого дерева под окном, через которое в комнату проникал свет заходящего солнца, освещая лицо правителя, строгость которого озадачила его регента.

Вновь появилась надежда! Сети опять почувствовал в себе силы принять Рамзеса, следы страданий стали исчезать. Он, конечно, даст бой смерти и одолеет ее!

— Фараон — представитель творца, который создал сам себя, — объявил Сети, — он делает все, чтобы Маат занимала положенное ей место. Жертвуй богам, будь хорошим пастырем своему народу, даруй жизнь людям, как малым, так и большим, будь бдительным днем и ночью, ищи любую возможность принести пользу.

— Это ваша роль, отец, и вы еще долго будете выполнять ее на счастье всем нам.

— Я видел свою смерть, она близко; ее лицо — лицо богини Запада, юной и улыбающейся. Это не поражение, Рамзес, это еще один путь. Дорога в необъятное пространство вселенной, путь, к которому я подготовился и к которому ты тоже должен готовить себя с первого дня твоего царствования.

— Не уходите, умоляю!

— Ты рожден для того, чтобы повелевать, а не умолять. Для меня настал час пережить смерть и пройти испытание перехода в мир иной. Если моя жизнь была праведной, небо примет меня.

— Египет нуждается в вас.

— С незапамятных времен Египет был единственным чадом света, сын Египта восседает на троне света. Твоя очередь сменить меня, Рамзес, продолжить начатое мною и пойти дальше, тебе, имя которому Сын Солнца.

— Мне еще столько надо у вас спросить, многому научиться…

— С момента первой встречи с диким буйволом я начал готовить тебя, ибо никому не ведомы мгновения, когда судьба нанесет тебе решительный удар; но тебе придется разгадать ее тайны, ибо ты должен будешь вести за собой свой народ.

— Я не готов.

— Никто никогда не бывает готов. Когда твой предок, первый Рамзес, покинул эту землю, чтобы отправиться к солнцу, я был столь же напуган и потерян, как и ты сейчас. Тот, кто желает царствовать — безумец или никчемный человек; только перст божий может указать на человека, выбирая его вершителем судеб. Став фараоном, ты будешь первым слугой своего народа, слугой, у которого больше не будет права на покой и спокойную радость жизни, дарованную простым смертным. Ты будешь один, не безнадежно одинокий, как изгнанник, но в одиночестве, подобно капитану корабля, который должен выбрать правильный путь, постигнув замысел тайных сил, которые его окружают. Возлюби Египет больше себя самого, и путь откроется тебе.

Золото заката обагрило спокойное лицо Сети, тело фараона источало лучистое сияние, будто струившееся из его сердца.

— Твой путь будет усеян трудностями, — предсказал правитель, — тебе придется столкнуться с опасными противниками, так как человечество предпочитает зло гармонии, но воля к победе пребудет в твоем сердце, если оно будет открытым. Чары Нефертари уберегут тебя, ибо сердце ее — сердце великой царской супруги. Будь ястребом, парящим высоко в небе, сын мой, смотри на людей своим пронзающим оком.

Голос Сети умолк, глаза смотрели вверх, туда, в другой мир, в другую вселенную, которую только он мог разглядеть.

Шенар еще медлил, не давая команды своим союзникам. То, что Сети обречен, было известно каждому, но надо было дождаться официального объявления о его кончине. Любая спешка могла навредить его замыслам; покуда фараон жив, никакой мятеж не имел оправдания. Затем, пока в течение семидесяти дней, на время мумификации, место верховной власти будет свободно, Шенар сможет выступить, но уже не против царя, а против Рамзеса. Сети уже не будет здесь, чтобы назначить своего преемника.

Менелас и его греки кипели от нетерпения. Долент и Сари, заручившись поддержкой красавицы Исет, сумели завоевать расположение верховного жреца Амона и горячую поддержку многих фиванских сановников. Меба, министр иностранных дел, хорошо поработал при дворе, ратуя за царствование Шенара.

Пропасть разверзалась под ногами у Рамзеса. Юный двадцатитрехлетний регент ошибался, полагая, что единственно слова его отца будет достаточно, чтобы обеспечить ему место на троне.

Какую участь готовил ему Шенар? Если он будет вести себя разумно, получит какой-нибудь почетный пост в оазисах Нубии, но, может быть, он станет искать себе союзников, пусть самых никчемных, и попытается устроить бунт против установившейся власти? Зная его пылкий нрав, нельзя рассчитывать, что он смирится со своей ссылкой. Нет, следовало извести его навсегда. Смерть была бы лучшим выходом, но Шенару претило лишать жизни собственного брата.

Самым разумным былопредоставить его Менеласу, который мог забрать его с собой в Грецию под тем предлогом, что бывший регент, отказавшись стать фараоном, захотел попутешествовать. Царь Лакедемона будет держать его у себя, в том далеком краю, где Рамзес зачахнет, забытый всеми. Что же касается Нефертари, согласно ее изначальному предназначению, она отправится в один из храмов в провинции.

Шенар увидел, что пришел его парикмахер, мастера по маникюру и педикюру. Будущий правитель Египта должен был выглядеть безупречно.

Великая царская супруга сама объявила двору о кончине Сети. На пятнадцатом году своего правления фараон повернул свой лик к загробному миру, к своей небесной матери, которая будет воспроизводить его каждую ночь, чтобы на заре он возрождался новым солнцем; его божественные братья встретят его в раю, или, спасшись от смерти, он обратится в Маат.

Начался период траура.

Храмы были закрыты, и обрядов больше не служили, за исключением похоронных песнопений по утрам и вечерам. В течение семидесяти дней мужчины не должны были бриться, женщинам надлежало распустить волосы. Никто не ел мяса и не пил вина. Кабинеты писцов были пусты, управление всеми делами замерло.

Фараон скончался, трон опустел, Египет впал в небытие. Все опасались этого смутного времени, полного всяких опасностей, когда Маат могла покинуть их навсегда. Несмотря на присутствие царицы и регента, верховная власть не принадлежала никому. Привлеченные этим, силы мрака должны были проявить себя во всем многообразии, чтобы лишить Египет живого дыхания и поглотить его.

Армия на границе была приведена в боевую готовность: весть о смерти Сети быстро облетит зарубежье и непременно вызовет неправомерные притязания. Возможно, хетты и другие воинственные народы нахлынут в Дельту или станут готовить обширное вторжение, о котором давно мечтали и пираты, и бедуины. Одним своим присутствием Сети делал их бессильными, но теперь, когда его нет, сумеет ли Египет защитить себя?

В день изъятия внутренностей тело Сети было перенесено в зал очищения на западном берегу Нила. Великая царская супруга возглавила суд, которому предстояло судить почившего царя. Она сама, ее сыновья, визирь, члены совета мудрецов, главные сановники, служители царского дома — все объявили, поклявшись говорить только правду, что Сети был справедливым царем и что у них не было никаких жалоб на него.

Живые вынесли свой вердикт. Душа Сети могла отправиться на встречу с перевозчиком, пересечь реку мертвых и пристать к берегу звезд. Еще надо было предать его мертвое тело Осирису и мумифицировать его согласно царским обрядам.

Как только служители закончат изъятие внутренностей и дегидратацию тканей с помощью соды и солнечных лучей, тело покойного царя обернут повязками, и Сети отправится в Долину Царей, где было устроено его вечное жилище.

Амени, Сетау и Моис были обеспокоены: Рамзес ушел в себя и ни с кем не разговаривал. Поблагодарив друзей за их поддержку, он заперся у себя. Только Нефертари удавалось обменяться с ним парой слов, однако вырвать его из этого отчаяния не могла даже она.

Амени был тем более напуган, что Шенар, продемонстрировав свою печаль с нужным надрывом, стал развивать активную деятельность, встречаясь с ответственными лицами из разных министерств и беря на себя управление страной. Он уже успел засвидетельствовать визирю свое бескорыстие и заботу о продолжении процветания государства, несмотря на период траура.

Туйе следовало бы одернуть своего старшего сына, но царица не отходила от мужа. Воплощая богиню Исиду, она выполняла свою магическую роль, необходимую для воскрешения. Пока Осирис-Сети, владыка жизни, не будет положен в свой саркофаг, великая царская супруга не станет заниматься делами этого света.

Шенару была предоставлена свобода действий.

Лев и желтый пес жались к своему хозяину, будто пытаясь облегчить его страдания.

В присутствии Сети будущее улыбалось регенту; достаточно было слушать его советы, подчиняться ему и следовать его примеру. Выполняя его указания, так легко и весело было править! Ни на мгновение Рамзес не задумывался, что когда-нибудь останется один, без отца, взгляд которого рассеивал мрак.

Пятнадцать лет царствования. Как быстро пролетело время, слишком быстро! Абидос, Карнак, Мемфис, Гелиополис, Гурнах, храмы, которые вечно будут петь славу их строителю, достойному фараонов Древнего Царства. Но его больше не было здесь, и его двадцать три года казались Рамзесу одновременно слишком незначительными, чтобы править, и слишком тяжелыми, чтобы нести их груз.

Заслуживал ли он на самом деле называться этим значительным именем Сына Солнца?

Кристиан Жак Храм Миллионов Лет

1

Рамзес был один, он ждал невидимого знака. Лицом к лицу с необъятностью бесплодной выжженной пустыни, лицом к лицу со своей судьбой, ключ к которой все еще был ему неведом.

В свои двадцать три года принц Рамзес был атлетом ста восьмидесяти сантиметров роста, прекрасного и мощного сложения, с роскошной, отливающей золотом гривой волос и удлиненным лицом. Широкий открытый лоб, живые глаза, длинный, с легкой горбинкой нос, округлые, идеальной формы уши, довольно полные губы, твердая челюсть — все это создавало облик обольстительный и решительный.

Столь юный, а какой путь уже пройден! Царский писец, посвященный в тайны Абидоса и правитель Египта, которого Сети приблизил к трону, назначив его, младшего сына, своим приемником.

Но Сети, этот могучий фараон, этот незаменимый властитель, поддерживавший процветание, мир и благоденствие страны, Сети умер после пятнадцати лет выдающегося правления. Слишком коротких пятнадцати лет, что промелькнули подобно ибису в летних сумерках.

Незаметно для сына Сети, отец невозмутимый, грозный и требовательный, мало-помалу приобщал его к умению править, подвергая множеству испытаний, первым из которых была встреча с диким быком, воплощением мощи. У подростка было достаточно мужества для схватки, но недостаточно сил для победы — без вмешательства фараона чудовище разорвало бы Рамзеса рогами. Так в его сердце было запечатлен первый долг фараона — защищать слабого от сильного.

Секретом настоящего могущества был сам царь, лишь царь владел тайным знанием и приобщал Рамзеса к магии жизни, допуская его к участию в ежедневных трудах фараона, но не открывая своего замысла. После многих лет сын сблизился с отцом, их умы объединились в едином замысле, в едином устремлении. Строгий, сдержанный Сети говорил мало, однако он предоставил Рамзесу уникальную привилегию присутствовать на переговорах, наблюдая и постигая тонкости искусства фараона Верхнего и Нижнего Египта.

Великолепные, благодатные часы растворились в нынешнем молчании смерти.

Сердце Рамзеса было открыто подобно чаше, чтобы принимать слова фараона, хранить их как самое ценное сокровище и продлевать их жизнь в своих мыслях и деяниях. Но Сети был братом богов и ушел к ним, а Рамзес остался один на один с жизнью.

Он чувствовал себя мелким, неспособным вынести ту ношу, которая давила на его плечи. Править Египтом… В тринадцать лет он мечтал об этом, как мечтает о недоступной игрушке ребенок, потом он отказался от этой безумной идеи, уверенный в том, что трон обещан Шенару, его старшему брату.

Фараон Сети и его супруга Туйа решили по-другому. Наблюдая за поведением двух своих сыновей, они выбрали Рамзеса для исполнения высшей власти. Почему они не выбрали другого, более опытного и ловкого, преисполненного величия Сети! Рамзес был готов сразиться с любым врагом один на один, но не вести корабль государства по неверным волнам будущего. В битве в Нубии он проявил мужество; его неистощимая энергия поддержала бы его, если это было необходимо в военных походах, чтобы защитить свою страну, но как можно командовать армией чиновников, сановников и жрецов, хитрости которых ускользали от него?

Основатель династии, первый из Рамзесов, был пожилым визирем, и мудрецы доверили ему власть, которой он не желал; в момент воцарения его сын, Сети, был уже человеком зрелым и умудренным опытом. Рамзесу было всего двадцать три года, и его вполне устраивала жизнь в покровительственной тени отца в соответствии с его указаниями. Как это было прекрасно доверяться проводнику, указывающему дорогу! Действовать по приказу Сети, служить Египту, подчиняясь фараону, всегда находить подле него ответы на свои вопросы… Этот рай стал недоступен.

А судьба решилась требовать от него, Рамзеса, пылкого, порывистого молодого человека, заменить Сети!

Не лучше ли было разразиться смехом и убежать в пустыню так далеко, чтобы никто его не нашел?

Конечно, он мог рассчитывать на своих союзников: мать Туйу, помощника верного и требовательного; жену Нефертари, сколь прекрасную, столь и рассудительную, и своих друзей детства: еврея Моиса, ставшего строителем на царской стройке, дипломата Ашу, заклинателя змей Сетау, своего личного секретаря Амени, связавшего судьбу с судьбой Рамзеса.

Не был ли клан врагов сильнее? Шенар не откажется от намерения завладеть троном. Какие неведомые союзы он заключил, чтобы помешать брату править? Если бы в это мгновение Шенар предстал перед ним, Рамзес не оказал бы ни малейшего сопротивления. Если он желает двойной короны владыки Обеих Земель, пусть владеет ею!

Но мог ли он предать своего отца, испугавшись огромной доверенной ответственности? Было бы так просто думать, что Сети ошибся или что он мог бы изменить свое решение… Рамзес ждал с открытым сердцем знака из неведомого грядущего, ждал ответа, который определит его судьбу.

Он получит его здесь, в самом сердце красной земли, исполненной опасной силы.

Сидя в позе писца, со взглядом, устремленным в небо, Рамзес ждал. В пустыне фараон мог быть только человеком, влюбленным в необъятность и одиночество. Огонь, сокрытый в песке и камне, либо наполнит его душу, либо разрушит ее. Да исполнится суд огня.

Солнце приблизилось к зениту, ветер успокоился. Газель прыгала с дюны на дюну. В воздухе повисла тревога.

Вдруг он появился ниоткуда.

Огромный лев, длиной по меньшей мере четыре метра, весом более трехсот килограммов. Пылающая светлым золотом грива придавала ему вид героя-победителя, а мускулистое, с темными складками тело двигалось с удивительной гибкостью.

Когда он заметил Рамзеса, он испустил великолепный рык, разнесшийся на пятнадцать километров вокруг. Хищник, чья пасть была полна устрашающими клыками, а когти подобны лезвиям, уставился на добычу.

У сына Сети не было ни малейшего шанса ускользнуть от него.

Лев приблизился к нему и замер в нескольких шагах от человека, который различил его золотистые глаза. В течение долгих мгновений они остерегались друг друга.

Зверь нервно отогнал муху хвостом и снова двинулся вперед.

Рамзес встал, не отводя своих глаз от глаз льва.

— Это ты, Громила, это тебя я спас от верной смерти! Какую судьбу ты приготовил для меня?

Забыв об опасности, Рамзес вспомнил львенка, умиравшего в сердце нубийской саванны от укуса змеи. Как благодарно он терпел, пока его лечили снадобьями Сетау! А потом вырос в великолепного огромного зверя.

Однажды Громила сбежал из загона, в котором его заперли на время отсутствия Рамзеса. Одичал ли он настолько, чтоб явиться кровожадным и безжалостным хищником перед прежним своим хозяином и другом?

— Решай, Громила. Или ты становишься моим союзником на всю жизнь, или ты несешь мне смерть.

Лев поднялся на задние лапы и опустил передние на плечи Рамзеса. Удар был грубым, но принц удержался. Когти не были выпущены, хищник обнюхивал нос Рамзеса.

Так были восстановлены дружба, доверие и уважение.

— Ты указал мне мою судьбу.

Отныне тот, кого Сети назвал «Сын Солнца», больше не имел выбора.

Он будет сражаться, словно лев.

2

Царский дворец в Мемфисе был в глубоком трауре. Мужчины не брились, женщины распустили волосы. Семьдесят дней, в течение которых продлится мумификация Сети, Египет будет существовать в некоторой пустоте, царь умер, его трон пустовал до официального провозглашения его преемника, которое последует лишь после положения в гробницу мумии Сети и ее единения с небесным светом.

Войска на границах находились в состоянии боевой готовности, полки были готовы сопротивляться любой попытке вторжения по приказу правителя Рамзеса и великой супруги фараона Туйи. Хотя главная опасность, которую представляли собой хетты ^[213], казалось, не угрожала сейчас, нельзя было исключать возможность набега. Многие века богатые, плодородные земли были желанной добычей для «пустынных народов», кочующих бедуинов и вождей окрестных племен, способных иногда объединиться, чтобы атаковать северо-восток Египта. Уход Сети в загробный мир породил страх, когда фараон исчезал, силы хаоса грозили обрушиться на Египет и разрушить цивилизацию, созданную многими династиями. Юный фараон, был ли он способен защитить Обе Земли ^[214] от несчастья? Ни один сановник не доверял ему, и все они желали видеть, как он уступит место своему брату Шенару, более ловкому и менее пылкому.

Главная царская жена, Туйа, не изменила своих привычек после смерти мужа. Ей было сорок два года, она была высокой и стройной, с тонким и прямым носом, с большими миндалевидными глазами, взгляд которых был строг и пронзителен, с волевым подбородком, она обладала неоспоримой духовной властью. Она всегда помогала Сети, и во время его отсутствия, когда он находился за пределами страны, именно она управляла страной железной рукой.

На рассвете Туйа любила прогуливаться в своем саду, где росли тамариск и смоковницы, в это время она организовывала свой рабочий день, смену светских приемов и ритуалов во славу божественной силы.

Сети исчез, любой жест казался лишенным смысла. У Туйи было лишь одно желание — как можно скорее присоединиться к мужу в мире без конфликтов, далеком от мира людей, но она приняла вес тех лет, что приготовила для нее судьба. Счастье, подаренное ей, она должна была возвратить стране, служа ей до последнего вздоха.

Грациозный силуэт Нефертари вышел из утренней дымки — «прекраснейшая во дворце» говорили о ней. У супруги Рамзеса были черные блестящие волосы и невыразимо нежные зелено-голубые глаза. Музыкантша из храма богини Хатхор в Мемфисе, великолепная ткачиха, воспитанная в культе почитания предков, подобных мудрому Птах-Хотепу, Нефертари происходила не из благородной семьи, но Рамзес безумно влюбился в нее, в ее красоту, в ее ум, зрелость суждений, удивительную в столь молодой женщине. Нефертари не старалась нравиться, но обаяние ее было неотразимым. Туйа выбрала ее управляющей домашними делами — место, которое она продолжала занимать, хотя стала супругой правителя. Между царицей Египта и Нефертари установилось настоящее согласие, они понимали друг друга с полуслова.

— Как обильна роса этим утром, Великая Царица! Кто бы воспел щедрость нашей земли!

— Почему ты встала так рано, Нефертари?

— Вам не кажется, что это вы должны отдыхать?

— Мне больше не удается заснуть.

— Как облегчить вашу боль, Великая Царица?

Грустная улыбка тронула губы Туйи.

— Сети не заменить, остаток моих дней станет долгим страданием, и единственным облегчением будет счастливое правление Рамзеса. Отныне в этом единственный смысл моей жизни.

— Я беспокоюсь, Великая Царица.

— Чего ты боишься?

— Что воля Сети не будет исполнена.

— Кто осмелится выступить против нее?

Нефертари молчала.

— Ты думаешь о моем старшем сыне, Шенаре, не так ли? Мне известно его тщеславие и амбиции, но он не настолько безумен, чтобы не подчиниться отцу.

Золотые лучи зарождающегося дня освещали сад царицы.

— Ты считаешь меня наивной, Нефертари? Кажется, ты не разделяешь мое мнение.

— Великая Царица…

— Ты располагаешь точными сведениями?

— Нет, это лишь предчувствие, смутное предчувствие.

— Твой ум пронзительный и живой, как вспышка молнии, ложь чужда тебе, но разве существует другой способ помешать Рамзесу править, кроме как убить его?

— Этого я и боюсь, Великая Царица.

Туйа погладила рукой ветку тамариска.

— Неужели Шенар начнет свое правление с преступления?

— Эта мысль приводит меня в ужас, как и вас, но я не могу изгнать ее. Осудите меня строго, если я не права, но я не могу молчать.

— Как защищен Рамзес?

— Его лев и пес заботятся о нем, также как и Серраманна, начальник его личной стражи. Когда он вернулся из пустыни, я смогла убедить его не оставаться без защиты.

— Траур длится уже десять дней, через два месяца нетленное тело Сети будет положено в вечное пристанище. Рамзес будет коронован, а ты станешь царицей Египта.

Рамзес склонился перед матерью, потом нежно обнял ее. Она, казавшаяся такой хрупкой, давала ему пример благородства и достоинства.

— Почему боги подвергают нас такому жестокому испытанию?

— Дух Сети живет в тебе, сын мой, его время закончилось, твое начинается. Он победит смерть, если продолжишь его дело.

— Его тень огромна.

— Разве ты не Сын Солнца, Рамзес? Развей тьму, что нас окружает, изгони хаос, подступающий к нам.

Молодой человек отошел от царицы.

— Мой лев и я породнились в пустыне.

— Это был тот знак, которого ты ждал, не так ли?

— Конечно, но позволишь ли ты просить тебя о милости?

— Я слушаю тебя.

— Когда мой отец уезжал из Египта, чтобы показать свою мощь за пределами, именно ты управляла страной.

— Так велит наша традиция.

— Ты обладаешь опытом власти, все уважают тебя, почему ты не взойдешь на трон?

— Потому что не такова была воля Сети, он воплощал закон, тот закон, который мы любим и уважаем. Он выбрал именно тебя, сын мой, и именно ты должен править. Я буду помогать тебе изо всех сил и давать тебе советы, если ты пожелаешь.

Рамзес не настаивал.

Его мать была единственным человеком, который мог повернуть ход истории и освободить его от тяжкой ноши, но Туйа оставалась верной покойному царю и не меняла своей позиции. Какими бы ни были его сомнения и мучения, Рамзес должен был пройти свой собственный путь.

Серраманна, начальник личной стражи Рамзеса, больше не покидал крыло дворца, где жил будущий царь Египта. Назначение сарда, бывшего пирата, на эту доверенную должность вызвало много пересудов, никто не сомневался, что рано или поздно этот гигант с завитыми усами предаст сына Сети.

Ныне никто не мог войти во дворец без его разрешения. Великая супруга фараона приказала гнать любого чужака и, не колеблясь, применять в случае необходимости оружие.

Когда отголоски спора достигли его ушей, Серраманна вышел в коридор, предназначенный для посетителей.

— Что здесь происходит?

— Этот человек хочет пройти в покои, — ответил стражник, указывая на бородатого колосса с шевелюрой, спадающей на широкие плечи.

— Кто ты? — спросил Серраманна.

— Еврей Моис, друг детства Рамзеса и строитель на службе фараона.

— Что ты хочешь?

— Обычно Рамзес не закрывает передо мной двери!

— Сегодня эти вопросы решаю я.

— Правитель является узником?

— Вопросы безопасности обязывают… Цель посещения?

— Это тебя не касается.

— В таком случае возвращайся откуда пришел и больше не приближайся ко дворцу, иначе я прикажу схватить тебя.

Понадобилось четыре стражника, чтобы удержать Моиса.

— Уведоми Рамзеса о моем присутствии — или пожалеешь!

— Твои угрозы мне безразличны.

— Мой друг ждет меня. Ты можешь это понять?

Долгие годы пиратства и множество жестоких битв развили в Серраманне безошибочное чувство опасности. Несмотря на физическую силу и громкие слова, этот Моис показался ему искренним.

Рамзес и Моис обнялись.

— Это больше не дворец, — воскликнул еврей, — а крепость!

— Моя мать, моя жена, мой личный секретарь и еще некоторые опасаются худшего.

— Худшего… Что это значит?

— Покушение.

На пороге приемной правителя, выходящей в сад, дремал огромный лев Рамзеса, между его передних лап лежал Неспящий, золотисто-желтый пес.

— Чего же бояться с этими двумя?

— Нефертари убеждена, что Шенар не откажется от возможности править.

— Захватит власть до погребения Сети… Это совсем на него не похоже. Он предпочитает действовать в тени и полагаться на время.

— Как раз времени ему сейчас и не хватает.

— Ты прав… Но он не решится выступить.

— Да услышат тебя боги, Египет ничего от этого не выиграет. Что говорят в Карнаке?

— Недовольные много перешептываются за твоей спиной.

Под началом распорядителя работ Моис работал надзирателем над огромным строительством в Карнаке, где Сети начал сооружение огромной залы с колоннами, прервавшееся со смертью фараона.

— Кто шепчет?

— Жрецы Амона, кое-кто из знати, визирь Юга… Твоя сестра Долент и ее муж Сари поддерживают их. Они с трудом выносят ссылку, в которую ты их отправил, в такую даль от Мемфиса.

— Этот презренный Сари, разве он не пытался избавиться от меня и от Амени, моего личного секретаря и нашего друга детства? После подобного проступка для него и сестры ссылка в Фивы — это весьма легкое наказание.

— Такие ядовитые создания могут жить лишь на Севере, на Юге, в Фивах, они задыхаются от злобы. Ты должен был назначить им настоящее наказание.

— Долент — моя сестра, Сари — мой воспитатель и наставник.

— Разве должен фараон оказывать послабление своим близким?

Рамзес был задет за живое.

— Я еще не являюсь им, Моис!

— Тебе, однако, приходится выслушивать жалобы и заставлять правосудие идти своим чередом.

— Если моя сестра и ее муж перейдут границы, я так и сделаю.

— Мне хотелось бы верить тебе, но ты не имеешь представления о злобном нраве твоих врагов.

— Я оплакиваю своего отца, Моис.

— И ты забываешь о своем народе и своей стране! Ты думаешь, Сети одобрил бы такое бездарное поведение?

Если бы Моис не был его другом, Рамзес ударил бы его.

— Должно ли сердце правителя быть черствым?

— Как человек, закрывшийся в своем горе, каким бы оправданным оно ни было, сможет править? Шенар пытался подкупить меня и настроить против тебя. Теперь ты лучше понимаешь опасность?

Разоблачение ошеломило Рамзеса.

— Твой противник вооружается, — продолжил Моис. — Выйдешь ты наконец из оцепенения?

3

Мемфис, экономическая столица страны, расположенная на стыке Дельты и долины Нила, пребывал в летаргическом сне. У причалов «Доброго пути» большая часть купеческих кораблей стояла на приколе, поскольку всякая торговая деятельность замерла на время семидесятидневного траура, а в домах знати не устраивали пиры.

Смерть Сети повергла большой город в состояние шока. Во время его царствования началось процветание, но в глазах крупных купцов оно было хрупким до такой степени, что слабый фараон мог сделать Египет снова уязвимым. Кто сможет сравниться с Сети? Шенар, его старший сын, был бы хорошим управляющим, но властитель уже будучи больным предпочел ему молодого и вспыльчивого Рамзеса, великолепное сложение которого более пристало соблазнителю женщин, чем главе государства. Самые прозорливые допускали возможность ошибки и, как и в Фивах, шептались о том, что Сети назначил преемником не того сына.

Шенар в нетерпении мерил шагами приемную залу жилища Мебы, министра иностранных дел. Мебе было лет шестьдесят, но выглядел он хорошо: статный, уверенный в себе старик с лицом человека, умеющего скрывать свои чувства. Враг Рамзеса, он поддерживал Шенара, чьи политические и экономические идеи казались ему превосходными. Открыть большой средиземноморский рынок, завязав максимум новых торговых союзов, даже поступившись для этого некоторыми традиционными принципами, разве не в этом будущее? Лучше продавать оружие, чем брать его в руки.

— Он придет? — спросил Шенар.

— Он на нашей стороне, успокойтесь.

— Мне не нравятся подобные типы, они меняют свое мнение подобно ветру.

Старший сын Сети был невысоким склонным к полноте мужчиной с круглым лицом и толстыми щеками, пухлые губы сластолюбца выдавали любовь к хорошей еде, маленькие карие глазки постоянно бегали. Как все грузные люди, он ненавидел солнце и физические упражнения. Елейность и отсутствие настойчивости в его голосе подменяли спокойствие и беспристрастность, которых он был лишен.

Шенар любил мирную жизнь. Защищать имело смысл лишь торговые интересы страны, другие причины войны казались ему абсурдом, понятие «предательство» существовало лишь для моралистов, неспособных сделать состояние. Рамзес, воспитанный в старых традициях, не заслуживал того, чтобы править, так как был к этому неспособен. Таким образом, Шенар не испытывал ни малейших угрызений совести, разжигая заговор, который должен был привести его к власти. Египет еще будет ему признателен за это.

Теперь было необходимо, чтобы главный союзник не отказался от их общего замысла.

— Дай мне пить, — потребовал Шенар.

Меба подал своему выдающемуся гостю кубок свежего пива.

— Нам не следовало бы доверять ему.

— Он придет, я уверен в этом, не забывайте, что он желает как можно быстрее возвратиться к себе домой.

Наконец охранник дома министра иностранных дел доложил о прибытии долгожданного гостя.

То был Менелас, царь Лакедемона, сын Атрея, любимец бога войны и истребитель троянцев. Светловолосый, с пронзительным взглядом, он был облачен в двойные доспехи и пояс, застегнутый золотыми аграфами. Египет предоставил ему гостеприимство на время, чтобы починить суда, но его супруга Елена не хотела больше покидать землю фараонов, боясь подвергнуться плохому обращению при дворе своего мужа и быть низведенной до уровня рабыни.

Так как Елена пользовалась поддержкой и защитой царицы Туйи, у Менеласа были связаны руки, но тут Шенар пришел к нему на помощь, призывая его к терпению, чтобы разработать победную стратегию.

Как только Шенар станет фараоном, Менелас уедет в Грецию вместе с Еленой.

За много месяцев греческие воины смешались с населением — одни перешли под египетское командование, другие открыли лавки, и, казалось, все были довольны нынешним существованием. На самом деле они ждали лишь приказа своего вождя, чтобы начать действовать, усовершенствовав определенным образом тактику Троянского коня.

Грек с подозрением посмотрел на Мебу.

— Заставьте этого человека уйти, — потребовал он у Шенара. — Я желаю говорить только с вами.

— Министр иностранных дел наш союзник.

— Я не буду повторять.

Жестом Шенар приказал своему сообщнику исчезнуть.

— Когда мы начнем? — спросил Менелас.

— Пришло время вмешаться.

— Вы в этом уверены? С вашими странными обычаями, этой бесконечной мумификацией, можно сойти с ума!

— Мы должны все сделать до водворения мумии моего отца в заупокойный храм.

— Мои люди готовы.

— Я не сторонник бесполезного насилия и…

— Достаточно проволочек, Шенар! Вы, египтяне, боитесь сражаться, мы, греки, провели годы в битвах против троянцев, которых мы истребили. Если вы желаете смерти Рамзеса, скажите лишь слово и доверьтесь моему мечу!

— Рамзес мой брат, а хитрость бывает порой куда действеннее, чем грубая сила.

— Только их объединение дает победу! Вы собираетесь учить стратегии меня, героя Троянской войны?

— Вам необходимо вернуть Елену.

— Елена, Елена, снова она! Эта женщина проклята, но я должен вернуться в Лакедемон с нею.

— Итак, мы будем действовать по моему плану.

— И каков он?

Шенар улыбнулся. На этот раз ему сопутствовала удача. При помощи этого грека он достигнет своей цели.

— Существуют лишь два главных препятствия: лев и Серраманна. Мы отравим первого и уничтожим второго. Затем мы похитим Рамзеса, и вы увезете его в Грецию.

— Почему бы не убить его?

— Потому что мое царствование не начнется с пролития крови. Официально Рамзес откажется от трона и решит отправиться в длинное путешествие, во время которого станет жертвой несчастного случая.

— А Елена?

— Как только я стану фараоном, моей матери придется подчиниться мне и прекратить защищать ее. Если Туйа не проявит благоразумие, я заточу ее в храме.

Менелас размышлял.

— Неплохо для египтянина… Есть ли у вас необходимый яд?

— Конечно.

— Греческий воин, которого нам удалось внедрить в личную охрану вашего брата, опытный солдат, он перережет горло Серраманне, когда тот будет спать. Когда мы начнем действовать?

— Немного терпения, я должен съездить в Фивы. Как только я вернусь, мы нанесем удар.

Елена наслаждалась каждой секундой счастья, которое, казалось, ускользнуло от нее навсегда. Одетая в легкое, благоухающее цветами платье, в легкой вуалевой накидке, чтобы защититься от солнца, она была прекрасна и жила при дворе Египта как в сказочном сне. Она, которую греки называли «порченой собакой», сумела ускользнуть от Менеласа, этого порочного и подлого тирана, чьим самым большим удовольствием было унижать ее.

Туйа, великая царская супруга, подарила ей свою дружбу и позволила жить свободно в стране, где женщина не была заперта в глубине дома, а была госпожой.

Была ли Елена в самом деле ответственна за тысячи смертей греков и троянцев? Она не желала этой безумной резни, которая годами отправляла молодых людей на убийство друг друга, но молва продолжала обвинять ее и вынесла приговор, не дав возможности оправдаться. Здесь, в Мемфисе, никто не упрекал ее, она ткала, слушала музыку и сама играла на музыкальных инструментах, купалась в бассейнах и наслаждалась бесконечным очарованием дворцовых садов. Грохот оружия таял в прошлом, уступая место пению птиц.

Много раз на дню Елена воздевала свои белые руки, моля богов о том, чтобы этот сон не нарушился. Она желала лишь одного — забыть прошлое, Грецию и Менеласа.

Когда она шла по аллее, усыпанной песком, между клумб персей она заметила труп пепельного журавля. Подойдя, она увидела, что брюхо птицы разрезано. Елена опустилась на колени — и среди греков, и среди троянцев она была известна как прорицательница.

Супруга Менеласа оставалась склонившейся в течение долгих минут.

Будущее, которое она прочла по внутренностям несчастной птицы, повергло ее в ужас.

4

Фивы, крупный город на юге Египта, был владением Амона, бога, вооружившего руки освободителей, когда они изгоняли много веков назад завоевателей гиксосов, жестоких и диких азиатов. С тех пор как страна вновь обрела независимость, фараоны отдавали дань уважения Амону, украшая его храм из поколения в поколение. Так Карнак, никогда не прерывающаяся стройка, стал самым богатым и обширным из египетских святилищ, государством в государстве, верховный жрец которого казался скорее управляющим с обширными полномочиями, чем духовным лицом.

По прибытии в Фивы Шенар добился приема. Два человека беседовали под деревянным, обвитым глициниями и жимолостью навесом неподалеку от священного озера, откуда веяло легкой прохладой.

— Вы приехали без сопровождения? — удивился верховный жрец.

— Лишь небольшое количество людей знает о моем присутствии здесь.

— А… Вы рассчитываете на мое молчание.

— Ваше противостояние Рамзесу все еще в силе?

— Больше чем когда-либо. Он молод, вспыльчив, порывист, его правление было бы ужасным. Сети допустил ошибку, назначив его.

— Вы согласны довериться мне?

— Какое место вы дадите храму Амона, если взойдете на трон?

— Разумеется, первое.

— Сети благоволил к другим святилищам, в Гелиополе и Мемфисе, мое единственное желание — не видеть Карнак отодвинутым на второй план.

— Так сделал бы Рамзес, но не я.

— Что вы предлагаете, Шенар?

— Действовать, быстро действовать.

— Другими словами, действовать до погребения Сети.

— По правде говоря, это наш последний шанс.

Шенар не знал, что верховный жрец Амона тяжело болен, по словам его врача, ему оставалось жить несколько месяцев или даже несколько недель. Так что быстрое решение показалось сановнику добрым знаком, посланным богами. До того как умереть, у него был шанс увидеть Рамзеса лишенным высшей власти, а Карнак спасенным.

— Я не потерплю никакого насилия, — заявил верховный жрец. — Амон дал нам мир, ничто не должно его нарушить.

— Будьте уверены, хоть он и неспособен править, Рамзес остается моим братом, и я очень к нему привязан. Ни на мгновение я не желал причинить ему малейший вред.

— Какую судьбу вы приготовили для него?

— Это энергичный молодой человек, влюбленный в приключения и странствия. Как только он избавится от непосильной ноши, он отправится в большое путешествие и посетит множество стран. Когда он вернется, его опыт будет нам полезен.

— Я также настаиваю, чтобы царица Туйа оставалась вашим особым советником.

— Так оно и будет.

— Оставайтесь верны Амону, Шенар, и судьба улыбнется вам.

Старший сын Сети почтительно поклонился. Доверие этого старого жреца было как нельзя кстати.

Долент, старшая сестра Рамзеса, наносила притирания на свою лоснящуюся кожу. Ни красивая, ни уродливая, слишком высокая, вечно усталая, она ненавидела Фивы и Юг. Дама ее круга могла жить только в Мемфисе, посвящая свое время бытовой суете и рою сплетен и новостей, оживлявших золотое существование знатных семей.

В Фивах она скучала. Конечно, ее принимало лучшее общество, она ходила с одного пиршества на другое, пользуясь положением дочери великого Сети, но мода отставала от моды в Мемфисе, а ее супруг, тучный и веселый Сари, бывший наставник Рамзеса, мало-помалу впадал в неврастению. Он, в недавнем прошлом глава «Капа», университета, готовившего будущих чиновников царства, был отстранен от дел из-за ошибки Рамзеса.

Да, Сари был душой заговора, целью которого было устранить Рамзеса, да, его жена Долент приняла сторону Шенара, да, они ступили на ошибочный путь, но разве Рамзес не должен был даровать им свое прощение после смерти Сети?

На его жестокость можно было ответить лишь местью. Удача отвернется от Рамзеса, и в этот день Долент и Сари воспользуются этой возможностью. В ожидании этого Долент ухаживала за своей кожей, а Сари читал или спал.

Прибытие Шенара вырвало их из оцепенения.

— Возлюбленный брат мой! — воскликнула Долент, обнимая его. — Ты принес хорошие новости?

— Возможно.

— Не томи нас! — потребовал Сари.

— Я собираюсь стать царем.

— Час нашей мести близок?

— Возвращайтесь со мной в Мемфис, я спрячу вас до исчезновения Рамзеса.

Долент побледнела.

— Исчезновения?

— Не волнуйся сестренка, он уедет за пределы страны.

— Ты дашь мне важную должность при дворе? — спросил Сари.

— Ты показал себя неумелым, — ответил Шенар, — но твои качества будут мне полезны. Будь верен мне, и твоя карьера будет блестящей.

— Даю тебе слово, Шенар.

В мрачном холодном дворце в Фивах красавица Исет заботливо растила Ха, любимого сына, которого подарил ей Рамзес. Зеленоглазая, с точеными чертами лица, грациозная, шаловливая и жизнерадостная Исет была очень привлекательной женщиной и второй женой правителя.

«Вторая жена»… Как было трудно принять этот титул и следовать предписаниям, которые он навязывал! Однако Исет не испытывала зависти к Нефертари, такой красивой, такой нежной, такой вдумчивой. Несомненно, она была достойна стать будущей царицей, хотя никогда не желала ею быть.

Исет порой хотела, чтобы в ее сердце загорелась ненависть, которая помогла бы ей яростно сражаться против Рамзеса и Нефертари, но она продолжала любить того, кто подарил ей столько счастья и радости, мужчину, который подарил ей сына.

Прекрасная Исет смеялась над властью и почестями, она любила самого Рамзеса за его силу и его сияние. Жить вдали от него было порой невыносимо, почему он не понимал ее тоску?

Вскоре Рамзес станет царем и больше к ней не вернется, будет все дальше и дальше, за исключением кратких визитов ко двору, от которых она не сможет удержаться. Если бы, по крайней мере, она смогла увлечься другим мужчиной… Но все претенденты, смелые или скромные, были мелки и безлики.

Когда ее мажордом объявил о визите Шенара, красавица Исет была удивлена, зачем прибыл старший сын Сети в Фивы перед погребением?

Она приняла его в зале, в которой было прохладно благодаря узким окнам, прорубленным высоко в стенах, пропускавшим лучи света.

— Как вы прекрасны, Исет!

— Чего вы хотите?

— Я знаю, что вы не любите меня, но я также знаю, что вы умны и способны оценить ситуацию, выгодную для вас. Что касается меня, я считаю, что вы достойны быть главной царской женой.

— Рамзес решил по-другому.

— А если бы не он принимал дальнейшие решения?

— Что вы хотите сказать?

— Мой брат не лишен здравого смысла, он понял, что править Египтом выше его сил.

— Что означает…

— Что означает, что я возьму это трудное дело на себя, на благо нашей страны, а вы станете царицей Обеих Земель.

— Рамзес не отрекся, вы лжете!

— Нет же, нежный и прекрасный друг, он готовится отправиться в долгое путешествие в компании Менеласа и попросил меня наследовать Сети из уважения к памяти нашего отца. По возвращении мой брат получит все привилегии, причитающиеся ему по праву, будьте уверены в этом.

— Он говорил… обо мне?

— Я боюсь, что он забыл о вас, так же как о своем сыне, в нем живет лишь страсть к большому плаванию.

— Он увозит Нефертари?

— Нет, он хочет открыть для себя новых женщин, разве мой брат не ненасытен в том, что касается удовольствия?

Красавица Исет растерялась. Шенар хотел было взять ее за руку, но спешка привела бы к неудаче. Ему следовало сначала успокоить молодую женщину, а затем завоевать ее нежно и уверенно.

— Маленький Ха получит лучшее образование, — пообещал он. — Вам не придется ни о чем беспокоиться. После положения в гробницу Сети мы вместе вернемся в Мемфис.

— Рамзес… Рамзес уже уедет?

— Конечно.

— Он не будет участвовать в погребении?

— Я сожалею, но это так, Менелас больше не хочет откладывать отплытие. Забудьте Рамзеса, Исет, и приготовьтесь стать царицей.

5

Исет провела бессонную ночь.

Шенар солгал. Никогда Рамзес не покинул бы Египет, чтобы искать забвения за его пределами, отсутствовать при погребении он мог только вопреки своей воле.

Конечно, Рамзес поступил жестоко по отношению к ней, но она не предаст его, бросившись в объятия Шенара. Исет не желала становиться его царицей и ненавидела этого амбициозного типа с лунообразным лицом и слащавыми словами, так уверенного в своей победе!

Ее долг был ясен: предупредить Рамзеса о замышленном против него заговоре и намерениях его брата.

Она написала на папирусе длинное письмо, изложив в деталях предложения Шенара, и вызвала старшего из царских гонцов, ответственного за доставку посланий в Мемфис.

— Это срочное и важное сообщение.

— Я лично займусь им, — заверил гонец.

Как и в Мемфисе, во время траура жизнь в речном порту Фив замерла. На пристани, отведенной для быстрых судов, направляющихся на север, дремали солдаты. Старший царский гонец окликнул моряка.

— Поднимай якорь, мы отчаливаем.

— Невозможно.

— Почему?

— Распоряжение верховного жреца Карнака.

— Мне ничего об этом не известно.

— Приказ пришел только что.

— Все равно поднимай якорь, у меня срочное донесение в царский дворец в Мемфисе.

На борту судна, которым хотел воспользоваться гонец, появился человек.

— Приказ есть приказ, — объявил он, — и вы должны ему подчиниться.

— Кто вы, что говорите со мной в подобном тоне?

— Шенар, старший сын фараона.

Старший царский гонец склонился.

— Прошу вас простить мою дерзость.

— Я согласен забыть о ней, если вы отдадите мне послание, которое вам дала красавица Исет.

— Но…

— Оно действительно предназначено для царского дворца в Мемфисе?

— По правде говоря, вашему брату Рамзесу.

— Я отплываю, чтобы находиться рядом с ним, не боитесь ли вы, что я не передам это послание?

Гонец передал письмо Шенару.

Как только корабль разогнался и удалился от берега, Шенар разорвал письмо Исет на куски и пустил их по ветру.

Ночь была душная и полная запахов. Как поверить, что Сети покинул свой народ и что душа Египта оплакивала кончину царя, достойного властителей Древнего Царства? Обычно вечера были веселыми и оживленными, на площадях деревень и на улицах городов плясали, пели, рассказывали истории, особенно басни, в которых животные заменяли людей и вели себя с большей мудростью. Но на время траура и мумификации царского тела смех и игры исчезли.

Неспящий, желтый пес Рамзеса, дремал под боком Громилы, огромного льва, охранявшего личный сад правителя. Лев и нес расположились на свежей траве, после того как садовники полили растения.

Один из них был греком, солдатом Менеласа, поступившим в охрану. До того как покинуть свое место, он разбросал на клумбе с лилиями отравленные куски мяса, животные не устоят перед лакомством. Даже если хищник продержится много часов, ни один знахарь не спасет его.

Неспящий первым почуял необычный запах.

Он зевнул, потянулся, понюхал ночной воздух и рысцой направился к лилиям. Его нос привел его к кускам, которые он долго нюхал, потом он вернулся ко льву. Пес не был эгоистом, он не желал один наслаждаться столь чудесной находкой.

Трое солдат, взобравшиеся на стену сада, с удовлетворением увидели, как лев вышел из своего оцепенения и направился за псом. Еще немного, и путь будет свободен, они беспрепятственно проберутся в спальню Рамзеса, застанут его спящим и уволокут на корабль Менеласа.

Лев и пес неподвижно стояли рядом, опустив головы в лилии.

Насытившись, они улеглись на цветы.

Через десять минут один из греков спрыгнул на землю — яда было достаточно, хищник должен быть уже парализован.

Разведчик подал знак своим товарищам, которые присоединились к нему на аллее, ведущей в спальню Рамзеса. Они уже были готовы проникнуть во дворец, когда что-то, похожее на рычание, заставило их обернуться.

Громила и Неспящий стояли позади, пристально глядя на них. Посреди помятых лилий лежали нетронутые куски мяса, от которых пса предостерег нюх, лев небезосновательно доверился своему другу, затоптав куски.

Три грека,вооруженные лишь одним ножом, прижались друг к другу.

Громила, выпустив когти, с рычанием бросился на чужаков.

Греческий воин, затесавшийся в личную охрану Рамзеса, медленно шел вперед по спящему дворцу, к покоям правителя. Ему было поручено следить за коридорами дворца и давать знать о любом необычном событии, поэтому солдаты хорошо его знали и спокойно пропускали.

Грек направился к гранитному возвышению, на котором спал Серраманна. Разве он не утверждал, что, чтобы добраться до Рамзеса, нужно сначала перерезать глотку ему? Один раз допустив ошибку, правитель лишится своего главного защитника, а вся его стража примкнет к Шенару, новому хозяину Египта.

Грек остановился и прислушался.

Ни малейшего шума, лишь мерное дыхание спящего.

Несмотря на свою физическую мощь, Серраманна нуждался в нескольких часах сна. Но, возможно, он поведет себя подобно кошке и проснется, почуяв опасность. Грек должен был напасть неожиданно, не дав жертве никакой возможности среагировать.

Осторожный наемник снова прислушался. Никаких сомнений, Серраманна был в его власти.

Грек вытащил свой кинжал из ножен и задержал дыхание. В яростном прыжке он бросился на спящего человека и перерезал ему горло.

Позади нападающего раздался низкий голос.

— Хороший прием для труса.

Грек обернулся.

— Ты убил чучело из соломы и тряпок, — сказал Серраманна. — Я ждал этого и обманул тебя притворным храпом.

Воин Менеласа сжал рукоять кинжала.

— Брось это.

— Я все же перережу тебе горло.

— Попробуй.

Сард возвышался над греком больше чем на три головы.

Кинжал рассек воздух. Несмотря на свой вес и рост, сард перемещался с удивительной ловкостью.

— Ты не умеешь сражаться, — заявил Серраманна.

Раздосадованный воин попытался применить обманный прием — шаг в сторону, потом скачок вперед, лезвие было нацелено в живот противника.

Сард резким движением правой руки ударил его по запястью, а левый кулак обрушился в висок. С остекленевшими глазами и высунутым языком грек рухнул, умерев еще до того, как его тело коснулось пола.

— Одним подлецом меньше, — проворчал Серраманна.

Проснувшись, Рамзес констатировал провал двух организованных на него покушений. Три грека были разорваны в саду когтями льва, в коридоре скончался еще один грек, из личной охраны.

— От вас хотели избавиться, — сказал Серраманна.

— Этот человек что-нибудь сказал?

— У меня не было времени его расспрашивать. Не жалейте об этом презренном, он не был хорошим воином.

— Эти греки, не были ли они людьми Менеласа?

— Я ненавижу этого тирана. Дайте свое согласие, и я сойдусь с ним в поединке один на один и отправлю его в населенное призраками и отчаявшимися героями Царство мертвых, которого он так страшится.

— Пока удовлетворись лишь удвоением охраны.

— Защищаться — плохая тактика, мой принц, только атака ведет к победе.

— Сначала надо узнать врага.

— Менелас и его греки! Они мошенники и лжецы. Вышли их как можно быстрее, или они попытаются снова.

Рамзес положил руку на правое плечо Серраманны.

— Раз ты верен мне, чего мне боятся?

Остаток ночи Рамзес провел в саду, рядом со львом и псом, хищник спал, Неспящий дремал. Сын Сети мечтал о мире, но людское безумие нарушило покой священных дней перед погребением фараона.

Моис был прав, насилие нельзя прекратить демонстрацией великодушия по отношению к своим врагам. Напротив, это давало им уверенность в том, что они имеют дело со слабым противником, которого легко победить.

С восходом солнца для Рамзеса закончилась ночь скорби. Да, Сети незаменим, но пора приниматься за дело.

6

При Сети храмы в Египте отвечали за распределение запасов пищи и продуктов, доверенных им. С момента появления цивилизации фараонов закон Маат, хрупкой богини правосудия и истины, требовал, чтобы никто из детей земли, благословенной богами, не испытывал ни в чем нужды. Как праздновать, если хотя бы один страдает от голода?

Во главе государства фараон был одновременно рулем, направлявшим корабль, и его капитаном, сплачивающим команду. Он хранил единство духа страны, без которого общество начинало разрываться и гибло от своих внутренних конфликтов.

Хотя распределение пищи зависело главным образом от чиновников, компетентность которых была ключом к египетскому процветанию, некоторые независимые купцы работали по соглашению с храмами, разъезжали по стране и свободно торговали.

Таким купцом был Райя, сириец, проживавший в Египте около десяти лет. Владелец торгового судна и стада ослов, он постоянно ездил туда-сюда, с севера на юг и с юга на север, чтобы продавать вино, сушеное мясо и вазы, привезенные из Азии. Среднего роста, с небольшой острой бородкой, одетый в тунику с цветными лентами, вежливый, сдержанный и честный, он пользовался уважением многочисленных клиентов, которые ценили его требовательность к качеству и умеренные цены. Каждый год его право на работу продлевалось, так что сириец полностью освоился на новой родине. Как и многие другие иноземцы, он смешался с местным населением и почти не отличался от него.

Никто не знал, что купец Райя был шпионом на службе у хеттов.

По их поручению он должен был тщательно собирать информацию и как можно быстрее передавать ее. Так, воины Анатолии смогут выбрать наилучший момент для нападения на египетских номархов, а затем и завладеть самим Египтом. Поскольку у Райи были друзья среди военных, стражников и таможенников, он многое узнавал из их откровений и передавал в Хаттусасу, столицу хеттов, тайные шифрованные сообщения в алебастровых вазах, предназначенных для вождей племен на юге Сирии, официальных союзников Египта. В ходе многочисленных проверок таможня обнаруживала эти сообщения, но сочла их невинными деловыми записками и счетами, которые надо оплатить. Сирийский торговец, входивший в шпионскую сеть, отправлял вазы заказчикам, а сообщения — одному из своих коллег на север Сирии, находящейся под властью хеттов, откуда они попадали в Хаттусасу.

Таким образом самая сильная военная держава ближней Азии, Хеттское царство, месяц за месяцем получала из первых рук информацию о развитии египетской политики.

Смерть Сети и период траура, казалось, предоставляли прекрасную возможность для нападения на Египет, но Райя решительно отговаривал хеттских полководцев от этой бессмысленной авантюры. Египетская армия, вопреки их представлениям, вовсе не была деморализована, напротив, опасаясь возможного вторжения до воцарения монарха, она была усилена на границах.

Кроме того, благодаря болтовне Долент, сестры Рамзеса, Раня узнал, что Шенар, старший сын будущего царя, не согласился оставаться на втором плане. Другими словами, он плел заговор с целью захватить власть до коронации.

Шпион долго изучал личность Шенара: активный, ловкий, амбициозный, безжалостный, если были затронуты его личные интересы, хитрый, он сильно отличался от Сети и Рамзеса. Увидеть его на троне было перспективой скорее приятной, так как он, кажется, был готов попасться в хеттскую ловушку, рассчитанную на его желание завязать лучшие дипломатические и торговые связи для Египта, забыв старые противостояния. Разве Сети не проявил слабость, отказавшись от взятия знаменитой крепости Кадета, ключа к хеттской обороне? Полноправный властитель анатолийских воинов добровольно заявил, что он оставит все захватнические намерения, надеясь, что будущий фараон поверит его смиренным речам и ослабит свою военную мощь.

К окончательным выводам Райя пришел, лишь узнав сообщников Шенара и план их действий, опирающийся на помощь греческой колонии в Мемфисе. Разве Менелас не был жестоким наемником, самыми прекрасными воспоминаниями которого была устроенная в Трое резня? По словам друзей, греческий вождь больше не мог выносить пребывания в Египте, он мечтал вернуться в Лакедемон в сопровождении Елены, чтобы отпраздновать там свою победу. Шенару было бы удобно, оплатив услуги нескольких наемников, избавиться от Рамзеса и стать преемником Сети.

Райя был уверен в том, что Рамзес будет опасным фараоном для хеттов: воинственно настроенный младший сын обладал решимостью отца и пылким азартом юности. Лучше было покровительствовать планам Шенара, более спокойного и гибкого.

Однако новости не были утешительными: по словам дворцового слуги, множество греческих наемников были убиты при попытке устранить Рамзеса. Кажется, заговор провалился.

Менелас растоптал щит, отразивший множество ударов на поле битвы, и сломал меч, пронзивший стольких троянцев. Потом он схватил вазу и запустил в стену прихожей своего жилища.

Его ярость чуть улеглась, и он повернулся к Шенару.

— Неудача…

— Как неудача! Знайте, мои люди никогда не терпят неудачи! Мы выиграли Троянскую войну, мы победители!

— Сожалею, что придется вам возразить, лев Рамзеса убил троих из ваших наемников, а Серраманна четвертого.

— Их предали!

— Нет, просто они оказались неспособны выполнить порученное им дело. Теперь Рамзес не доверяет вам, несомненно, он прикажет изгнать вас.

— И я уплыву без Елены…

— Вы потерпели неудачу, Менелас.

— Ваш план был глуп!

— Однако он казался вам исполнимым.

— Уходите отсюда!

— Готовьтесь к отплытию.

— Я знаю, что мне делать.

Носитель сандалий и личный секретарь Рамзеса, Амени был скорее другом его детства. Он верно служил правителю, разделяя его неспокойную судьбу. Маленький, тонкий, худой, с редкими, несмотря на юный возраст, волосами, он был, однако, неутомимым работником, а не только писцом, постоянно склонившимся над административными бумагами, из которых он отбирал самое важное, чтобы Рамзес был правильно информирован. Амени совсем не был амбициозен, но не терпел малейшей неточности в работе двадцати служащих, за которых нес ответственность. Строгость и дисциплина были для него священны.

Хотя Амени не понимал людей, подобных Серраманне, но признал, что тот показал себя наилучшим образом, защищая Рамзеса от напавшего грека. Его удивила реакция друга: очень спокойный, будущий фараон попросил объяснить ему в деталях устройство государства, его деление на административные части и их взаимодействие.

Серраманна доложил Амени о прибытии Шенара как раз во время изучения реформы устаревших законов об использовании общественных источников. Личный секретарь правителя был раздражен, этот визит помешал им.

— Не принимай его, — посоветовал Амени Рамзесу.

— Шенар мой брат.

— Это интриган, ищущий лишь свою личную выгоду.

— Мне кажется, что его необходимо выслушать.

Рамзес принял своего брата в саду, где, кажется, спал в тени смоковницы лев, в то время как пес грыз кость.

— Мне кажется, что тебя охраняют лучше, чем Сети! — удивился Шенар. — Приблизиться к тебе почти невозможно.

— Тебе неизвестно, что греки пытались проникнуть во дворец с бесчестными намерениями?

— Мне об этом неизвестно, но я готов назвать тебе имя главы заговора.

— Как ты узнал его, возлюбленный брат?

— Менелас пытался подкупить меня.

— Что он предложил тебе?

— Завладеть троном.

— И ты отказался…

— Я люблю власть, Рамзес, но мне известны границы и я не собираюсь их переходить. Именно ты будущий фараон, надо уважать волю нашего отца.

— Зачем Менеласу идти на такой риск?

— Для него Египет — тюрьма, а желание вернуться в Лакедемон в сопровождении Елены заставило его потерять разум. Он убежден, что это ты удерживаешь его жену. Моя роль заключалась в том, чтобы сослать тебя в оазис, освободить ее и дать ему разрешение уехать.

— Елене предоставлена полная свобода.

— В глазах грека это невероятно. Он верит лишь, что ее насильно удерживает мужчина.

— Он до такой степени глуп?

— Менелас упрям и опасен. Он действует как греческий герой.

— Что ты мне посоветуешь?

— Учитывая его непростительную ошибку, немедленно вышли его.

7

Поэт Гомер обитал в просторном жилище недалеко от царского дворца. В его распоряжении были повар, служанка и садовник, а также у него был подвал с кувшинами, полными вином из Дельты, в которое он добавлял анис и кориандр. Он почти не выходил из своего сада, где самым ценным деревом был лимон, целительный для его дыхания.

Гомер, умащенный оливковым маслом, с удовольствием курил листья шалфея через трубку, головка которой была сделана из большой раковины улитки. Часто поэт, с черно-белым котом по имени Гектор на коленях, диктовал стихи Илиады или Амени, или писцу, которого присылал личный секретарь Рамзеса.

Визит правителя обрадовал поэта, повар принес критскую амфору с узким горлом, из которого вино вытекало тонкой ароматной освежающей струйкой. Под навесом на четырех столбах из акации, покрытым пальмовыми ветвями, жара была вполне выносима.

— Вот что может облегчить мои страдания! — провозгласил Гомер, правильное прорезанное морщинами лицо которого украшала длинная белая борода. — Бывают ли у вас грозы, как в Греции?

— Бог Сет иногда насылает ужасные грозы, — ответил Рамзес. — Небо покрывается темными тучами, сверкают вспышки, падают молнии, гремит гром, вода наполняет высохшие русла, и потоки низвергаются, захватывая много камней. Страх наполняет сердца, некоторым кажется, что стране придет конец.

— Разве Сети не носил имя Сета?

— Для меня это долгое время оставалось загадкой, как фараон решился связать себя с богом-убийцей Осириса? Я понял, что он подчинил силу Сета, бесконечную мощь неба, и использовал ее, чтобы установить гармонию, а не сеять смуту.

— Странная страна этот Египет! Как же вы боретесь со сгущающимися тучами?

— Эхо произошедшего донеслось и до этого сада?

— У меня отсутствует зрение, но слух у меня превосходный!

— Так вам известно, что ваши соотечественники пытались уничтожить меня?

— Позавчера я сложил стих:

Други, мужайтесь! Наполните сердце стыдом благородным! Воина воин стыдися на поприще подвигов ратных! Воинов, знающих стыд, избавляется больше,чем гибнет; Но беглецы не находят ни славы себе, ни избавы!

— Уж не предсказываете ли вы?

— Я не сомневаюсь в вашей вежливости, но вряд ли старый безобидный грек должен советовать будущему фараону.

Рамзес улыбнулся. Ему нравилась прямота и откровенность Гомера.

— Как вы думаете, нападающие действовали по своему желанию или приказу Менеласа?

— Вы плохо знаете греков! Плести заговоры — их любимая забава. Менеласу нужна Елена, а вы ее прячете. Единственное решение — насилие.

— Оно потерпело неудачу.

— Менелас туп, он, не колеблясь, объявит вам войну внутри вашей же страны, не думая о последствиях.

— Что вы мне советуете?

— Отослать его в Грецию, вместе с Еленой.

— Но она отказывается!

— Хотя и против своей воли, но эта женщина послужила причиной несчастий и смерти. Стремиться изменить ход судьбы нелепо.

— Она свободна в выборе страны, где желает жить.

— Я вас предупредил. Ах да, не забудьте приказать прислать мне новый папирус и лучшего оливкового масла.

Держался седовласый поэт свободно и немного дерзко, но Рамзес предпочитал такое общение льстивым речам придворных.

Когда Рамзес вошел в двери дворцового крыла, в котором жил, к нему сразу направился Амени. Эта поспешность не соответствовала ему.

— Что случилось?

— Менелас… Этот Менелас!

— Что он сделал?

— Он захватил рабочих порта, женщин и детей и угрожает расправиться с ними, если ты сегодня же не отдашь ему Елену.

— Где он?

— На своем корабле, с заложниками, все корабли его команды готовы поднять якорь. В городе не осталось ни одного наемника.

— А где тот, кто отвечает за безопасность порта?

— Не будь слишком суровым… Менелас и его люди захватили воинов, следящих за тем, что происходит в порту, неожиданно.

— Моя мать предупреждена?

— Она ждет тебя вместе с Нефертари и Еленой.

Лица вдовы Сети, супруги Рамзеса и жены Менеласа были озабочены. Туйа расположилась в кресле из позолоченного дерева, Нефертари — на складном сидении, Елена стояла, прислонившись спиной к светло-зеленой колонне в форме лотоса.

Приемная великой царской супруги была прохладной и тихой, слабый аромат придавал ей очарование. На троне фараона цветы указывали на временное отсутствие властителя.

Рамзес склонился перед матерью, нежно обнял жену и поприветствовал Елену.

— Ты знаешь, что случилось? — спросила Туйа.

— Амени не скрыл от меня тяжесть положения. Сколько заложников?

— Около пятидесяти.

— Жизнь каждого должна быть сохранена.

Рамзес обратился к Елене.

— Если мы пойдем на приступ, уничтожит ли Менелас заложников?

— Он перережет им горло собственной рукой.

— Решится ли он на столь варварское преступление?

— Ему нужна я. Если он потерпит неудачу, он убьет до того, как быть убитым.

— Убить столько невинных…

— Менелас воин, в его глазах существуют лишь союзники и противники.

— А его люди… Они понимают, что никто не выживет, если заложники погибнут?

— Они умрут как герои, их честь будет спасена.

— Герои — убийцы беззащитных людей?

— Победить или умереть. Менеласу неведомо иное.

— Разве Подземное царство героев не темная, полная отчаяния пропасть?

— Наша смерть мрачна, это правда, но вкус битвы сильнее, чем простое желание выжить.

Нефертари подошла к Рамзесу.

— Как ты собираешься действовать?

— Я отправлюсь один, без оружия на судно Менеласа и попытаюсь убедить его.

— Это бессмысленно, — сказала Елена.

— Однако я должен попытаться.

— Он схватит и тебя! — вмешалась Нефертари.

— Ты не имеешь права рисковать собой, — решительно сказала Туйа. — Разве ты не подыгрываешь противнику, направляясь в расставленную им ловушку?

— Он увезет тебя в Грецию, — предрекла Нефертари, — и другой будет править Египтом. Другой, который договорится с Менеласом, и вернет ему Елену в обмен на торговую сделку.

Рамзес вопросительно посмотрел на мать, она не опровергла предположение Нефертари.

— Если невозможно договориться с Менеласом, нужно умилостивить его.

Елена двинулась к правителю.

— Нет, — сказал он, мы отказываемся от вашей жертвы. — Защитить гостя это священный долг.

— Рамзес прав, — поддержала Туйа. — Уступая требованиям Менеласа, Египет ступит на путь трусости, и Маат отвернется от него.

— Я ответственна за создавшееся положение и я…

— Не настаивайте, Елена, раз вы решили жить здесь, мы гарантируем вашу свободу.

— А я должен разработать стратегию, — сказал сын Сети.

Дрожащий и потный Меба, министр иностранных дел, разговаривал с Менеласом на пристани порта Мемфиса. Каждое мгновение он боялся быть пронзенным стрелой греческого лучника. Однако он сумел донести до царя Лакедемона позицию Рамзеса, который желал устроить пир в честь Елены до того, как она навсегда покинет Египет.

В конце тяжелых переговоров греческий властитель дал согласие, но предупредил, что никто из заложников не получит еды, пока Елена не окажется на борту. Он отпустит их на свободу лишь тогда, когда его корабли, не преследуемые ни одним египетским судном, выйдут в открытое море.

Живой и невредимый Меба удалился с пристани быстрым шагом, под градом шуток греческих воинов. Его утешали лишь поздравления Рамзеса.

За одну ночь правитель должен был найти способ освободить заложников.

8

Среднего роста, обладающий геркулесовой силой, темноволосый, с матовой кожей, заклинатель змей Сетау занимался любовью со своей женой — нубийкой Лотус, чье тонкое и легкое тело было постоянным призывом к удовольствию. Юная нубийка была удивительно гибкой и с готовностью следовала бесчисленным фантазиям Сетау, чье воображение было неистощимым.

Они жили на окраине пустыни, далеко от центра Мемфиса, в большом доме, служившем еще и лабораторией. Многие комнаты были заполнены флаконами разных размеров и предметами странной формы, которые позволяли перерабатывать яд и готовить растворы, необходимые для лечения. С тех пор как он привез Лотус в Египет и женился на ней, она не переставала удивлять его своим глубоким и тонким знанием рептилий. Их общая увлеченность помогала им постоянно открывать новые снадобья, обработка которых требовала долгих исследований.

В то время, когда Сетау ласкал грудь Лотус, подобную бутонам цветка, домашняя кобра поднялась на пороге дома.

— Гость, — произнес Сетау.

Лотус посмотрела на великолепную рептилию. По тому, как она покачивалась, она узнавала, друг приехал или враг.

Сетау покинул ложе и взял дубину. Хотя он доверял кобре, чья сдержанность скорее успокаивала, это ночное вторжение не сулило ничего хорошего.

Лошадь, скакавшая быстрым галопом, остановилась в нескольких метрах от дома, всадник спрыгнул на землю.

— Рамзес! У меня, посреди ночи?

— Я не слишком побеспокоил тебя?

— По правде говоря, Лотус и я…

— Сожалею, что помешал вам, но мне нужна ваша помощь.

Сетау и Рамзес учились вместе, но первый оставил чиновничью карьеру, чтобы посвятить себя существам, которым, по его мнению, был известен секрет жизни и смерти — змеям. Приученный к их яду, он подверг юного Рамзеса очень серьезному испытанию, заставив встретиться с хозяйкой пустыни, смертельно опасной коброй. Их дружба пережила это столкновение, и Сетау принадлежал к узкому кругу тех, кому будущий фараон полностью доверял.

— Царство в опасности?

— Менелас грозит убить заложников, если мы не вернем ему Елену.

— Какое дело! Почему ты не избавишься от этой гречанки, которая послужила причиной гибели целого города?

— Предать законы гостеприимства означает принизить Египет до уровня варваров.

— Оставь варваров разбираться между собой.

— Елена — царица, она желает жить у нас, мой долг спасать ее от лап Менеласа.

— Вот слова фараона! Поистине твой тяжкий рок привел тебя к этой нечеловеческой ноше, которую стремятся получить лишь глупцы и безумцы.

— Мне нужно захватить корабль Менеласа, сохранив жизни заложников.

— Тебя всегда привлекало недостижимое.

— Военные Мемфиса не предложили ничего, заслуживающего внимания. Их действия приведут к бойне.

— Тебя это удивляет?

— Ты можешь найти решение.

— Я должен, подобно воину, захватить греческие суда?

— Не ты, твои змеи.

— Что ты хочешь сказать?

— До рассвета ныряльщики бесшумно подплывут к судну, вскарабкаются на борт, неся с собой сумки с пресмыкающимися, и освободят их на борту, кинув к грекам, следящим за заложниками. Змеи укусят нескольких солдат и вызовут переполох, который наши люди смогут использовать.

— Отважно, но рискованно. Неужели ты думаешь, что кобры будут различать своих жертв?

— Я осознаю тот риск, который мы берем на себя.

— Мы?

— Ты и я, мы, безусловно, также будем участвовать в этом.

— Ты хочешь, чтобы я рисковал жизнью ради гречанки, которую в жизни не видел?

— Ради заложников — египтян.

— Что станет с моей женой и моими змеями, если я умру?

— Они получат пожизненное содержание.

— Нет, это слишком опасно… И сколькими змеями придется пожертвовать из-за этих проклятых греков?

— За них будет заплачено втройне, и к тому же я сделаю из твоей лаборатории официальный центр.

Сетау посмотрел на Лотус, столь привлекательную в теплой летней ночи.

— Вместо того чтобы болтать, надо положить змей в сумки.

Менелас ходил взад-вперед по главной палубе. Часовые не видели никакого движения на набережной, как и предвидел лакедемонский царь, трусливые и изнеженные египтяне ничего не предпринимали. Взятие заложников славы не принесет, но другого способа вырвать Елену у ее покровителей, Туйи и Нефертари, не было.

Заложники перестали плакать и дрожать. Связанные, они лежали на палубе под наблюдением воинов, менявшихся каждые два часа.

Помощник Менеласа поднялся к нему.

— Вы думаете, они атакуют?

— Это было бы глупо и бесполезно, мы были бы вынуждены перебить заложников.

— Но при этом мы лишим себя защиты.

— Мы убьем много египтян, перед тем как выйти в море… Но они не подвергнут опасности жизни своих соотечественников. На заре я получу обратно Елену, и мы вернемся домой.

— Мне жаль покидать эту страну.

— Ты сошел с ума?

— Разве мы не жили в мире и счастье в Мемфисе?

— Мы рождены, чтобы биться, а не отдыхать.

— А если вас убьют по возвращении? За время вашего отсутствия амбиции, должно быть, увеличились.

— Мой меч все еще крепок. Когда они увидят покорную Елену, все поймут, что моя власть непоколебима.

Рамзес выбрал тридцать лучших воинов, великолепных ныряльщиков, Сетау показал им, как следует приоткрыть мешок, чтобы выпустить змей и не быть при этом укушенным. Лица добровольцев были напряжены, правитель обратился к ним с пламенной речью, чтобы поднять их боевой дух. Его убежденность, а также очевидная сила Сетау убедила их в возможности успеха.

Рамзес сожалел, что пришлось скрыть свое участие в этом деле от жены и матери, но ни та, ни другая не дали бы согласие на то, чтобы он ввязался в это безумие. Только он один был ответствен за этот приступ. Если судьбе будет угодно, чтобы младший сын Сети взошел на престол, он пройдет это испытание без потерь.

Сетау шептал змеям, закрытым в мешках, успокаивающие заклинания. От Лотус он узнал последовательность звуков, не имеющих смысла для человека, но убедительных для таинственного слуха змей.

Когда Сетау решил, что странные союзники воинов готовы, маленькая группа направилась к Нилу. Солдаты по воде направились к краю набережной, откуда греческие часовые не могли их видеть.

Сетау коснулся запястья Рамзеса.

— Минуту… Посмотри, кажется, судно Менеласа поднимает якорь.

Сетау не ошибся.

— Оставайтесь здесь.

Рамзес опустил мешок с песчаной гадюкой и побежал к греческому кораблю. Серебристый свет луны осветил нос, на котором стояли Менелас и Елена, которую царь Лакедемона прижимал к себе.

— Менелас! — взревел Рамзес.

Услышав оклик, Менелас, одетый в двойные доспехи и пояс, застегнутый золотыми аграфами, узнал правителя.

— Рамзес! Ты пришел пожелать мне доброго пути… Удостоверься: Елена любит своего мужа и будет ему отныне верна. Она поступила мудро, присоединившись ко мне! В Лакедемоне она будет самой счастливой женщиной.

Менелас расхохотался.

— Освободи заложников!

— Не бойся, я верну тебе их живыми.

Рамзес последовал за греческим флотом на маленькой двухпарусной лодке, держась на значительном расстоянии. Когда наступил день, воины Менеласа начали шуметь, колотя мечами и копьями в щиты.

Подчиняясь приказу правителя и великой супруги фараона, военные корабли египтян не вмешивались, освобождая выход в Средиземное море. Менелас свободно мог плыть на север.

На мгновение Рамзес решил, что его обманули и Менелас перебил заложников, но на воду спустили шлюпку, и в нее по веревочной лестнице сошли пленники. Здоровые мужчины схватили весла и как можно быстрее стали удаляться от своей плавучей тюрьмы.

На корме корабля своего супруга белорукая Елена, одетая в пурпурное одеяние, с головой, покрытой белым покрывалом, с золотым ожерельем на шее пристально смотрела на берега Египта, страны, где она провела несколько счастливых месяцев, в надежде избежать судьбы, приготовленной для нее Менеласом.

Как только заложники оказались вне досягаемости греческих стрел, Елена открыла верхнюю часть аметистового перстня, который она носила на правой руке, и выпила яд, находившийся в этом крошечном флаконе, созданном в Мемфисе. Она решила, что никогда не будет рабыней и не закончит свои дни забитая и униженная в гинекее Менеласа. Менелас, коварный и гнусный завоеватель Трои, привезет в Лакедемон лишь труп, над которым не смогут посмеяться.

Как было прекрасно египетское солнце! Под его лучами кожа Елены становилась смуглой, приобретая бронзовый оттенок, как у красивых египтянок, свободных любить, распоряжаться своим телом и душой.

Елена медленно легла, голова склонилась к плечу, в огромных глазах застыло небо Египта.

9

Когда молодой дипломат Аша вернулся в Мемфис после короткой поездки за новостями на юг Сирии, в которую он отправился по приказу советника по иностранным делам, траур длился уже сорок дней. На следующий день Туйа, Рамзес, Нефертари и главные сановники государства должны были отправиться в Фивы, где будет погребена мумия Сети и коронована новая царская чета.

Аша был школьным товарищем Рамзеса. Единственный сын из знатной и богатой семьи, молодой человек был элегантным, с тонким, вытянутым лицом и ухоженными усиками. В его глазах сверкал ум. Его голос очаровывал, хотя и не лишен был порой снисходительных и скептических ноток. Он говорил на многих языках и с юности любил путешествовать, изучать другие народы, был увлечен дипломатической карьерой. Благодаря замечательным успехам, удивившим опытных преподавателей, восхождение Аши было стремительным. В двадцать три года его считали одним из лучших знатоков Азии. Одновременно и практик, и теоретик, что редко встречается, он показал такую проницательность в развитии дел, что некоторые считали его предсказателем. А ведь безопасность Египта зависела от точной оценки намерений главного врага, Хеттского царства.

Придя доложить о поездке Мебе, Аша нашел советника настороженным, последний ограничился несколькими пустыми фразами и посоветовал ему без промедления просить приема у Рамзеса, требовавшего встречи с каждым важным сановником.

Так, Аша был принят Амени, личным секретарем правителя. Оба молодых человека поприветствовали друг друга.

— Ты не поправился ни на грамм, — заметил Аша.

— А ты, как всегда, носишь роскошную тунику по последней моде!

— Один из бесчисленных пороков! Время нашей учебы так далеко… Но я рад видеть тебя на таком месте.

— Я поклялся быть верным Рамзесу и следую своей клятве.

— Ты сделал правильный выбор Амени, если будет угодно богам, Рамзес станет скоро фараоном.

— Боги хотят этого. Известно ли тебе, что он избежал покушения одного из подручных грека Менеласа?

— Коварный царек без будущего.

— Коварный, это точно! Он взял заложников и угрожал убить их, если Рамзес не вернет ему Елену.

— Что сделал Рамзес?

— Он отказался поступиться законами гостеприимства и подготовил высадку против греков.

— Рискованно.

— Ты предложил бы что-нибудь другое?

— Переговоры и еще раз переговоры… Но я допускаю, что с животным, подобным Менеласу, цель почти недостижима. Рамзес преуспел?

— Елена покинула дворец, чтобы отправиться с мужем и спасти многие жизни. В тот момент, когда корабль вышел в открытое море, она убила себя.

— Жест возвышенный, но необратимый.

— Ты всегда такой ироничный?

— Смеяться над другими, как и над собой, разве это не просветляет ум?

— Кажется, смерть Елены тебя не тронула.

— Избавиться от Менеласа и его шайки — счастье для Египта. Если мы свяжемся с греками, нам понадобятся лучшие союзники.

— Гомер остался.

— Этот дивный старик-поэт… Он еще пишет свои воспоминания о Троянской войне?

— Иногда я имею честь служить ему писцом, его стихи часто трагичны, но не лишены благородства.

— Любители сочинений и сочинители потеряли тебя, Амени! Какое место приготовил для тебя Рамзес в будущем правительстве?

— Я не знаю этого… То, что я занимаю сейчас, великолепно мне подходит.

— Ты заслуживаешь лучшего.

— А ты, на что ты надеешься?

— Сначала увидеть Рамзеса как можно быстрее.

— Тревожные новости?

— Ты мне позволишь сохранить их для правителя?

Амени покраснел.

— Извини, ты найдешь его на конюшне. Он примет тебя.

Преображение Рамзеса удивило Ашу. Будущий царь Египта, гордый и уверенный в себе, правил колесницей с потрясающим мастерством, лошади совершали сложнейшие маневры, так что старые конюшие смотрели на него, раскрыв рот. Невероятно высокий подросток стал атлетом с мощной и гибкой мускулатурой, придававшей ему вид владыки, чья власть неоспорима. Однако Аша заметил чрезмерный пыл и необузданность в применении силы, которые могли повлечь ошибки в суждениях, но зачем сдерживать человека, чья энергия казалась неистощимой?

Как только Рамзес заметил друга, он направил в его сторону колесницу, лошади остановились меньше чем в двух метрах от молодого дипломата. Новая туника гостя покрылась пылью.

— Извини, Аша! Эти молодые боевые кони немного невоспитанны.

Рамзес спрыгнул на землю, позвал конюхов, чтобы они занялись лошадьми, и обнял Ашу за плечи.

— Эта проклятая Азия все еще существует?

— Боюсь, что да, Великий Царь.

— Великий Царь? Я еще не стал фараоном!

— Хороший дипломат должен быть прозорлив, в этом случае будущее легче распознать.

— Ты единственный рассуждаешь подобным образом.

— Это упрек?

— Расскажи мне об Азии, Аша.

— На первый взгляд все спокойно. Наши провинции ждут твоей коронации, хетты не выходят со своих территорий и зон влияния.

— Ты сказал: «на первый взгляд»…

— Это то, что ты прочитаешь в официальных отчетах.

— Но твое мнение отличается…

— Спокойствие всегда воцаряется перед бурей, но как долго оно продлится?

— Идем, выпьем.

Рамзес убедился, что за лошадьми будет надлежащий уход, а потом сел с Ашой в тени наклоненного навеса, лицом к пустыне. Слуга принес им свежего пива и благоухающие одежды.

— Ты веришь в мирные намерения хеттов?

Аша размышлял, пробуя восхитительный напиток.

— Хетты — воины и завоеватели, в их словаре слово «мир» скорее принадлежит поэзии, не имея настоящего содержания.

— То есть они лгут.

— Они надеются, что молодой властитель с миролюбивыми идеями не будет обращать столько внимания на защиту страны и постепенно ослабит ее месяц за месяцем.

— Как Эхнатон.

— Пример выбран удачно.

— Они делают много оружия?

— Его количество значительно возрастает.

— Ты считаешь, что война неизбежна?

— Роль дипломата состоит в том, чтобы оттягивать неизбежное.

— Как ты сделаешь это?

— Я не могу ответить на этот вопрос, мой круг обязанностей не позволяет мне видеть общую картину и предложить нужные средства для нынешнего положения вещей.

— Ты хочешь исполнять другие обязанности?

— Это решаю не я.

Рамзес посмотрел на пустыню.

— Когда я был ребенком, Аша, я мечтал стать фараоном, как мой отец, потому что я думал, что власть — прекраснейшая из игр. Сети открыл мне глаза, подвергнув меня испытанию с диким быком, и я скрылся в другой мечте — всегда оставаться рядом с ним, под его защитой. Но он умер, а вместе с ним все мечты. Я молил о том, чтобы судьба отдалила от меня правление, и я понял, что отец подаст мне знак. Менелас пытался уничтожить меня, мой лев, мой пес и начальник моей стражи спасли меня, так я объединился с душой моего отца. С этого момента я решил, что не буду больше противиться судьбе. То, чего желал Сети, свершится.

— Помнишь, мы говорили об истинном могуществе с Сетау, Моисом и Амени?

— Амени нашел его в служении своей стране, Моис в строительстве, Сетау в познании змей, а ты в дипломатии.

— Истинное могущество… Именно ты будешь обладать им.

— Нет, Аша, оно пройдет сквозь меня, воплотится в моем сердце, в руках и покинет, если я не смогу удержать его.

— Подарить жизнь царству… Цена не слишком высока?

— Я не могу действовать по своему усмотрению.

— Твои слова звучат почти пугающе, Рамзес.

— Ты думаешь, мне неведом страх? Какими бы ни были препятствия, я буду править и продолжу дело моего отца, чтобы передать моему наследнику Египет мудрым, сильным и прекрасным. Ты согласен помочь мне?

— Да, Великий Царь.

10

Шенар предавался мрачным мыслям.

Греки потерпели неудачу самым жалким образом; Менелас, одержимый желанием добыть Елену, потерял разум и не смог устранить Рамзеса. Единственное, но серьезное утешение — Шенар сумел убедить брата в своей невиновности. Менелас и его воины уплыли, и никто не мог обвинить Шенара в том, что он был душой заговора.

Но Рамзес взойдет на трон Египта и будет безраздельно править… А он, Шенар, старший сын Сети, будет вынужден ему подчиняться и вести себя, как простой слуга! Нет, он никогда не согласится на подобное унижение.

Поэтому он и назначил встречу со своим последним союзником, человеком, близким к Рамзесу, находящимся вне подозрений, который, возможно, поможет бороться с Рамзесом изнутри и подточить его трон.

С наступлением ночи квартал горшечников оживлялся, зеваки и покупатели ходили между рядами лавок, глядя на вазы различных размеров и стоимости, которые продавали ремесленники. На углу одной из улочек продавец воды предлагал приятный и освежающий напиток.

Там стоял Аша, одетый в простую набедренную повязку и обычный парик, делавший его неузнаваемым, ждавший Шенара, также изменившего свою внешность. Мужчины купили бурдюк с водой в обмен на кисть винограда, как это делали простые крестьяне, и сели рядом у стены.

— Вы видели Рамзеса?

— Я теперь подчиняюсь не министру иностранных дел, а напрямую будущему фараону.

— Что это означает?

— Повышение.

— Какое?

— Еще не знаю. Рамзес занят формированием будущего правительства, а так как он верен старой дружбе, то Моис, Амени и я, должно быть, получим важнейшие места.

— Кто еще?

— Среди самых близких остается только Сетау, но он так привязан к изучению своих драгоценных змей, что отказывается от любой ответственности.

— Вам кажется, что Рамзес решился править?

— Хотя он осознает тяжесть ответственности и отсутствие опыта, он не уступит. Не надейтесь ни на какие уловки.

— Он говорил с вами о главном жреце храма Амона?

— Нет.

— Великолепно, он недооценивает его влияние и способность навредить.

— А разве этот человек не боится власти фараона?

— Он боялся Сети… А Рамзес — всего лишь молодой человек, мало сведущий в борьбе за влияние. Что касается Амени, то тут не на что надеяться, этот проклятый маленький писец привязан к Рамзесу, как собака к своему хозяину. С другой стороны, я надеюсь завлечь в свои сети Моиса.

— Вы пытались?

— Я потерпел неудачу, но это была лишь первая попытка. Этот еврей — человек неуравновешенный, но ищет истину, которая не совпадает с истиной Рамзеса. Если нам удастся предложить то, что он хочет, он перейдет в другой лагерь.

— Это не лишено смысла.

— Есть ли у вас какое-нибудь влияние на Моиса?

— Я не думаю, но, возможно, будущее даст мне какой-нибудь способ давления на него.

— А на Амени?

— Он кажется неподкупным, — признал Аша. — Но кто знает? С возрастом он станет рабом неожиданных слабостей, и мы сможем использовать его слабости.

— Я не собираюсь ждать, пока Рамзес соткет полотно, которое невозможно разорвать.

— Я тоже, Шенар, но вам все-таки придется набраться терпения. Провал Менеласа должен был показать вам, что хороший расчет исключает приблизительность.

— Сколько?

— Дадим Рамзесу опьянеть от власти, пламя, которое будет оживлять его, питается роскошью двора и заставит его потерять ощущение реальности. К тому же я стану одним из тех, кто докладывает о положении в Азии, и именно ко мне он будет прислушиваться.

— Каков ваш план, Аша?

— Вы желаете править, не так ли?

— Я достоин того, чтобы быть фараоном.

— Потребуется или свергнуть Рамзеса, или уничтожить его.

— Необходимость диктует свои законы.

— Перед нами два пути: внутренний заговор или внешнее вторжение. В первом случае мы должны заручиться поддержкой многих влиятельных людей страны, ваша роль здесь решающая. Вторая возможность основывается на действительном намерении хеттов и подготовке столкновения, в котором потерпит поражение Рамзес, но не Египет, если страна будет захвачена, то именно хетты завладеют Обеими Землями.

Шенар не скрывал своей досады.

— Не слишком рискованно?

— Рамзес — сильный соперник, вы не придете к власти так легко.

— Если хетты победят, они завладеют Египтом.

— Не обязательно.

— Что за чудо вы предлагаете?

— Речь идет не о чуде, а о ловушке, в которую мы заманим Рамзеса, не вмешивая в это напрямую страну. Он погибнет или будет ответствен за неудачу. В том и другом случае он не сможет продолжать править. А вы придете как спаситель.

— Разве это не иллюзия?

— Я не из тех людей, что тешат себя иллюзиями. Когда Рамзес назначит меня на точное место, я начну действовать. Если только вы не откажетесь от своих намерений.

— Никогда. Живой или мертвый, Рамзес должен уступить мне.

— Если нам все удастся, я надеюсь, что вы не окажетесь неблагодарным.

— На этот счет будьте уверены, вы заслуженно станете моей правой рукой.

— Позвольте в этом усомниться.

Шенар подпрыгнул.

— Уж не хотите ли вы сказать, что не верите мне?

— Ни на миг.

— Но позвольте…

— Не притворяйтесь удивленным, если бы я был таким наивным, меня бы давно убили. Разве можно верить обещаниям человека, стоящего у власти? Его поведение зависит лишь от его личных интересов, и ничего другого.

— Вы настолько искушены в таких делах, Аша?

— Просто я трезво смотрю на вещи. Когда вы станете фараоном, вы выберете себе советников, руководствуясь лишь требованиями момента, возможно, вы отстраните тех, кто, подобно мне, поможет вам взойти на трои.

Шенар улыбнулся.

— Вы обладаете исключительным умом, Аша.

— Путешествия позволили мне наблюдать за разными людьми и народами, но все склоняются перед законом сильнейшего.

— Это не про Египет во времена Сети.

— Сети умер, Рамзес воин, чья ярость не получила возможности для выхода. Это и есть наш шанс.

— Итак, в обмен на ваше содействие вы желаете немедленные блага.

— Ваш собственный ум также проницателен, Шенар.

— Мне хотелось бы знать точно.

— Моя семья обеспечена, но разве мы можем быть достаточно богаты? Для такого путешественника, как я, владеть множеством особняков — это неоценимое удовольствие. Пределом моих мечтаний было бы отдыхать то на Севере, то на Юге. Три дома в Дельте, два в Мемфисе, два в Среднем Египте, два в Фивах, один в Асуане кажутся мне необходимыми, чтобы пребывание мое в Египтебыло достаточно удобным и плодотворным.

— Вы просите у меня целое состояние.

— Это мелочь, Шенар, незначительная мелочь по сравнению с услугой, которую я вам окажу.

— Желаете ли вы также получить драгоценные камни и металлы?

— Несомненно.

— Я не думал, что вы так продажны, Аша.

— Я люблю роскошь. Разве такой ценитель редких ваз, как вы, не может понять подобную склонность?

— Да, но столько домов…

— Домов богато украшенных, обставленных красивыми ларцами и мебелью! Они станут моим раем на земле, местом радости, где все подчинено моим пристрастиям и вкусам, в то время как вы будете одну за одной возводить ступени к трону Египта.

— Когда я должен начать?

— Немедленно.

— Вы еще не назначены.

— Что бы это ни было, мое место не будет незначительным, дайте мне повод хорошо служить вам.

— С чего начнем?

— Имение на северо-востоке Дельты, ближе к границе. Предусмотрите просторное жилище, пруд для купания, погреб для вина и усердных слуг. Даже если я буду жить там лишь несколько дней в году, я желаю, что бы со мной обращались как с принцем.

— Это ваше единственное желание?

— Я забыл о женщинах. Поездки требуют воздержания, я желаю, чтобы их было много, чтобы они были красивы и покорны. Их происхождение мало меня занимает.

— Я согласен.

— Я вас не разочарую, Шенар. Непременное условие — наши встречи должны сохраняться в строгой тайне, никто не должен о них знать. Если Рамзес узнает о наших встречах, моей карьере конец.

— Ваше желание совпадает с моим.

— Не существует лучшего залога дружбы. До скорого, Шенар.

Глядя, как удаляется молодой дипломат, старший брат Рамзеса пожелал, чтобы удача не покинула его. Этот Аша был весьма занимательной личностью, и будет жаль, когда настанет пора избавиться от него.

11

Лодка Туйи, великой царской супруги, плыла во главе флотилии, следующей из Египта в Фивы, в Долину Царей, где будет покоиться мумия Сети. Нефертари не отходила от Туйи, которая переносила горе с удивительным спокойствием. Находясь рядом со вдовой великого царя, Нефертари училась тому, как должна вести себя царица в тяжелых испытаниях. Для Туйи скромное присутствие молодой женщины было несомненным утешением, ни той, ни другой не нужно было клясться друг другу в дружбе, а общность их сердец была сильной и глубокой.

Во время всего путешествия Рамзес работал.

Амени, несмотря на то что страдал от сильной летней жары, подготовил внушительное количество документов, связанных с внешней политикой, безопасностью страны, здоровьем населения, крупными работами, распределением еды, содержанием плотин и каналов и многими другими делами, более или менее сложными.

Рамзес осознавал необъятность своего дела. Конечно, множество чиновников разделят его с ним, но он должен знать административную иерархию в малейших деталях и держать все под постоянным контролем, чтобы не увидеть Египет раскачивающимся и тонущим подобно кораблю без управления. Время играло против будущего царя, как только его коронуют, от него потребуют принятия решений и поведения хозяина Обеих Земель. Если он допустит серьезные ошибки, каковы будут последствия?

Его мучительные раздумья рассеялись, когда он вспомнил о матери, ценном союзнике, который предостережет его от неверных шагов и укажет хитрецов, использующих высокое положение для сохранения привилегий. Сколько их, должно быть, надеется сохранить свои места при нем!

После долгих часов работы в компании Амени, чья точность и исполнительность были безупречны, Рамзес любил подниматься на нос корабля и созерцать воды Нила, несущие процветание стране, и дышать живительным ветром, несущим в себе божественное дыхание. В эти редкие мгновения Рамзес ощущал, что весь Египет, от побережья Дельты до Нубии, принадлежит ему. Будет ли он любить его так, как он этого желает?

Рамзес пригласил за стол Моиса, Сетау, Ашу и Амени, почетных гостей на корабле правителя. Так было воссоздано братство, родившееся в поисках познания истинного могущества в стенах «Капа», высшей школы Мемфиса. Счастье от того, что они вместе и могут разделить трапезу, рассеяло горе утраты: каждый знал, что смерть Сети не пройдет безболезненно для Египта.

— На этот раз, — сказал Моис Рамзесу, — твоя мечта осуществится.

— Это больше не мечта, а тяжелая ноша, которой я страшусь.

— Ты не знаешь страха, — заметил Аша.

— На твоем месте, — пробормотал Сетау, — я бы отказался. В жизни фараона нет ничего завидного.

— Я долго колебался, но что ты подумал бы о сыне, предавшем своего отца?

— Что разум победил безумие, Фивы могут стать могилой не только твоего отца, но и твоей.

— Тебе известно о новом заговоре? — обеспокоенно спросил Амени.

— Заговор… Их будет десять, двадцать, сотни! Поэтому я здесь с несколькими верными союзниками.

— Сетау — телохранитель, — с усмешкой заметил Аша, — кто бы мог подумать?

— Я действую, вместо того чтобы вести красивые речи.

— Уж не критикуешь ли ты дипломатию?

— Она все усложняет, в то время как жизнь проста: с одной стороны — добро, с другой — зло. И между ними не может быть никакого согласия.

— У тебя слишком примитивный подход, — возразил Аша.

— Но я, пожалуй, с ним согласен, — вмешался Амени. — С одной стороны сторонники Рамзеса, с другой — его противники.

— А если последние будут постоянно расти? — спросил Моис.

— Моя позиция не изменится.

— Скоро Рамзес будет больше не нашим другом, а фараоном Египта. Он будет смотреть на нас другими глазами.

Слова Моиса посеяли некоторое беспокойство, каждый ждал ответа Рамзеса.

— Моис прав. Раз судьба выбрала меня, я не отступлю, так как вы мои друзья, я позову вас.

— Какую судьбу ты приготовил для нас? — спросил еврей.

— Вы уже выбрали свой путь, я надеюсь, что наши дороги встретятся и мы отправимся в будущее вместе, на благо Египта.

— Ты знаешь мое мнение, — заявил Сетау. — Как только тебя коронуют, я вернусь к своим змеям.

— Я все же попытаюсь убедить тебя остаться со мной.

— Напрасный труд, я выполню свою задачу телохранителя и закончу на этом. Моис будет главным строителем, Амени советником, а Аша главой дипломатии. Так лучше для всех!

— Ты уже формируешь мое правительство? — удивился Рамзес.

Сетау пожал плечами.

— А что если мы попробуем восхитительное вино, предложенное нам правителем? — предложил Аша.

— Да будут боги благосклонны к Рамзесу и даруют ему жизнь, процветание и здоровье, — провозгласил Амени.

Шенар не был на корабле правителя, но владел отныне прекрасным судном, на борту которого находилось сорок моряков. Будучи начальником протокола, он пригласил многих знатных людей, большая часть которых не благоволила к Рамзесу. Старший сын Сети воздерживался от того, чтобы присоединиться к их критическим речам и внимательно изучал будущих союзников. Молодость и неопытность Рамзеса казалась им непреодолимыми недостатками.

С некоторым удовлетворением Шенар заметил, что его великолепная репутация осталась незыблемой, а его брат проигрывал в сравнении с Сети. Брешь была пробита, оставалось лишь расширить ее и использовать малейшую возможность, чтобы ослабить молодого фараона.

Шенар предложил своим гостям плоды жожоба и свежее пиво. Его любезность и сдержанные речи нравились большинству придворных, и многие отметили в непринужденных беседах достоинства старшего брата, вынужденного уступить решающую роль.

Уже целый час человек среднего роста с подбородком, украшенным острой бородкой, одетый в тунику с разноцветными лентами, терпеливо ждал, когда его примут. Он казался смиренным и терпеливым, не проявляя никаких признаков волнения.

Как только возникла передышка, Шенар сделал ему знак подойти.

Человек почтительно поклонился.

— Кто ты?

— Меня зовут Райя, я сириец по происхождению, но работаю в Египте как независимый купец уже многие годы.

— Что ты продаешь?

— Запасы мяса высокого качества и прекрасные вазы, привезенные из Азии.

Шенар нахмурился.

— Вазы?

— Да, принц, прекрасные предметы, которые есть только у меня.

— Тебе известно, что я собираю редкие вазы?

— Я недавно узнал об этом, поэтому я хранил их, чтобы показать вам в надежде, что они вам понравятся.

— Твои цены высоки?

— Это зависит от обстоятельств.

Шенар был заинтригован.

— Каковы твои условия?

Из плотного мешка Райя вынул маленькую вазу с тонким горлышком из массивного серебра, украшенным пальметками.

— Что вы думаете об этой, принц?

Шенар был восхищен, капли пота выступили на висках, руки стали влажными.

— Произведение искусства… невероятное произведение искусства… Сколько?

— Разве не подобает преподнести подарок будущему царю Египта?

Старший сын Сети решил, что плохо расслышал.

— Это не я, а мой брат Рамзес будущий фараон… Ты ошибся, торговец. Так какова твоя цена?

— Я никогда не ошибаюсь, принц, в моем ремесле ошибка непростительна.

Шенар отвел взгляд от восхитительной вазы.

— Что ты пытаешься сказать мне?

— Что много людей не желают правления Рамзеса.

— Он будет коронован через несколько дней.

— Возможно, но разве на него не обрушится сразу множество трудностей?

— Кто ты на самом деле, Райя?

— Человек, верящий в ваше будущее и желающий вашего восхождения на египетский трон.

— Что тебе известно о моих намерениях?

— Разве вы не заявили о желании больше торговать с другими странами, уменьшить высокомерие Египта и завязать лучшие экономические связи с самыми сильными народами Азии?

— Ты хочешь сказать… с хеттами?

— Мы понимаем друг друга.

— Так значит, ты шпион у них на службе… Хетты благосклонны ко мне?

Райя подтвердил его слова кивком головы.

— Что ты мне предлагаешь? — спросил Шенар, все еще взволнованный видом удивительной вазы.

— Рамзес вспыльчив и воинствен, как и его отец, он хочет утвердить величие и превосходство Египта. Вы человек здравомыслящий, с которым возможно договориться.

— Я рискую своей жизнью, Райя, если я предам Египет.

Шенар вспомнил о знаменитой казни жены Тутанхамона, обвиненной в сговоре с врагом, хотя и пробудившей сознание страны.

— Когда желаешь высшей власти, разве можно избежать риска?

Шенар закрыл глаза.

Хетты… Да, он часто думал о том, как использовать их в качестве союзников, но это была лишь идея, лишенная всякой реальности. И вдруг она материализовалась в лице этого обычного торговца, выглядевшего совершенно безобидно.

— Я люблю свою страну…

— Кто сомневается в этом, принц? Но вы предпочитаете власть. Лишь союз с хеттами гарантирует ее вам.

— Мне нужно подумать.

— Это роскошь, которую я не могу вам предоставить.

— Ты хочешь немедленного ответа?

— Этого требует моя безопасность. Открывшись, я оказал вам большое доверие.

— А если я откажусь?

Райя не ответил, но его взгляд стал пристальным и непроницаемым.

Внутренний спор Шенара длился недолго. Разве судьба не предоставляет ему сильного союзника? Он сможет владеть ситуацией, правильно оценить опасность и извлечь выгоду из подобных действий, не подвергая Египет опасности. Конечно, он продолжит манипулировать Ашой, не информируя его о своих связях с главным врагом Обеих Земель.

— Я согласен, Райя.

Купец чуть улыбнулся.

— Ваша репутация — не преувеличение. Мы увидимся через какое-то время, принц, так как я стану одним из ваших поставщиков ценных ваз, никто не удивится моим визитам. Прошу вас, сохраните эту, она скрепит наш союз.

Шенар тронул великолепную вещь. Будущее начало проясняться.

12

Рамзес помнил каждый камень в Долине Царей, этой «великой долине», абсолютно бесплодной, которую открыл ему его отец, приведя в гробницу первого Рамзеса, основателя династии, старого визиря, выбранного советом старейшин, чтобы дать толчок новой линии правителей. Он правил лишь два года, доверив Сети заботу освятить могущество, а теперь эта ноша легла на плечи Рамзеса II.

Сердце сжалось, безразличное к невыносимой летней жаре, от которой слабели некоторые из несущих саркофаг, младший сын Сети шел во главе процессии и нес мумию покойного царя к ее последнему жилищу.

На мгновение Рамзес возненавидел это проклятую Долину, которая украла у него отца и приговорила его к одиночеству, но магия этого места снова завладела его душой, магия, превращавшая смерть в жизнь.

Посреди каменного молчания слышен был лишь голос предков, этот голос звучал в свете, в преображении и воскрешении, он внушал почтение и уважение к небесному миру, где были рождены все формы жизни.

Рамзес первый вошел в огромную гробницу Сети, самую длинную и глубокую в Долине. Будущий фараон прикажет, чтобы никто другой не смел затмить ее. В глазах вечности Сети останется непревзойденным.

Двенадцать жрецов несли мумию, Рамзес, одетый в шкуру пантеры, участвовал в ритуале как преемник, и должен был произнести заклинание перехода в загробный мир и возрождения в мире богов. На ступенях прибежища вечности слова ритуала, обретя жизнь, продолжат свое магическое действие и в небытии.

Мумификаторы выполнили свою работу превосходно. Лицо Сети выражало ясность и спокойствие. Казалось, что его глаза вот-вот откроются, а рот заговорит… Жрецы закрыли крышку саркофага, расположенного в центре «золотого жилища», где Исида выполнит магическое действо, превращающее мертвого в живого.

— Сети был справедливым царем, — прошептал Рамзес, — он следовал Закону и был любим светом, и он придет живым на Восток.

По всему Египту брадобреи работали без передышки, чтобы побрить всех мужчин и избавить их от бороды, потому что период траура закончился. Женщины снова укладывали волосы в прически, доверяясь парикмахерам, имеющим разрешение на такую деятельность.

Накануне коронации Рамзес и Нефертари пришли в храм в Гурнахе, где будет каждый день совершаться обряд в честь Ка Сети, чтобы поддержать присутствие преображенного фараона среди живых. Затем чета направилась в Карнак, где их принял верховный жрец, очень официально и без всякого энтузиазма. После скромного обеда правитель и его супруга отправились во дворец, расположенный внутри земной резиденции бога Амона. Сидя отдельно, они оба размышляли перед подножием трона, символом первоначального холма, показавшегося из космического океана в начале времен, и иероглифом, означавшим имя Маат, вечного Закона, «тот, кто прав, идет верным путем». Царская чета должна была проникнуться этим законом, чтобы, в свою очередь, донести его до народа Египта.

Рамзесу казалось, что дух его отца витает рядом с ним и помогает ему в эти мучительные часы, предшествующие бесповоротной перемене его судьбы. Став царем, он больше не будет принадлежать себе, его единственной заботой станет благоденствие его народа и процветание страны.

И снова этот труд ужаснул его.

Он захотел уйти из этого дворца и кинуться за своей исчезающей юностью, к красавице Исет, к удовольствиям и беззаботности, но он был преемником, назначенным Сети, и супругом Нефертари. Он должен был подавить в себе страхи пережить эту последнюю перед коронацией ночь.

Тьма была разорвана первыми лучами рассвета, возвещающими воскрешение солнца, победителя чудовища глубин. Два жреца, один в маске сокола, другой в маске ибиса, встали по обе стороны от Рамзеса, изображая богов Хора, защитника царства, и Тота, изобретателя иероглифа и священного знания, они омыли обнаженное тело правителя содержимым двух длинных ваз, чтобы очистить его от земного удела. Затем они уподобили его образу богов, нанеся девять видов мазей, от макушки до ступней, открывавших центры энергии и дающих ему ощущение реальности, отличное от обычных людей.

Одежда также была предназначена лишь для одного человека. Два жреца надели на Рамзеса белую с золотом набедренную повязку, форма которой не менялась с момента появления, и привязали к поясу хвост быка — напоминание о царском могуществе. Молодой человек вспомнил об устрашающей встрече с диким быком, которую устроил его отец, дабы испытать его мужество: сегодня в нем воплотилась эта сила, которую он должен сознательно развивать.

Потом вершители обряда украсили шею Рамзеса тяжелым ожерельем с семью рядами цветного жемчуга, предплечья и запястья медными браслетами и надели белые сандалии. Затем ему подали белый жезл, которым он будет поражать врагов и изгонять мрак, и обвили его лоб золоченой повязкой, чье название сиа означало «интуитивное видение».

— Согласен ли ты на испытание могуществом? — спросил Хор.

— Я согласен.

Хор и Тот взяли Рамзеса за руки и провели его в другую комнату. На троне лежали две короны. Их охранял жрец, на котором была маска бога Сета.

Тот отошел, Хор и Сет обнялись, как братья. Несмотря на их вечное соперничество, они должны были объединиться в одной сущности, сущности фараона.

Хор поднял красную корону Нижнего Египта, похожую на ступу, над которой поднималась спираль, и возложил ее на голову Рамзеса, потом Сет вставил в нее белую корону Верхнего Египта, чья овальная форма заканчивалась луковицей.

— Две власти связаны для тебя, — объявил Тот. — Ты управляешь и объединяешь черную и красную земли, ты воплощаешь землю тростника на Юге и землю пчелы на Севере, ты заставишь цвести Обе Земли.

— Ты один сможешь объединить две короны, — продолжил Сет. — Молния, исходящая от них, уничтожит узурпатора.

Хор дал фараону два скипетра: первый назывался «повелитель могущества» и служил для освящения приношений, второй «магия» — посох пастуха, предназначенный для того, чтобы объединять народ.

— Пришло время явиться в славе, — произнес Тот. Идя следом за тремя божествами, фараон вышел из потайных залов, направившись к большому двору под открытым небом, где ждали благородные, допущенные в святилище Карнака.

На возвышении под навесом стоял трон из золоченого дерева, он был скорее скромным, со строгими линиями.

Трон Сети на время проведения официальных церемоний.

Почувствовав колебание сына, Туйа сделала к нему три шага и поклонилась.

— Великий Царь, поднимитесь на этот трон живых подобно новому солнцу.

Рамзес был потрясен этими торжественными словами вдовы покойного фараона, матери, которую он будет чтить до последнего вздоха.

— Вот завещание богов, которое оставил тебе Сети, — произнесла она. — Оно узаконивает твое правление, как было узаконено его, и как оно узаконит правление твоего преемника.

Туйа протянула Рамзесу кожаный футляр, в котором находился папирус, дарованный Тотом в начале времен, объявляющий фараона наследником Египта.

— Вот твои пять имен, — объявила царица-мать ясным и громким голосом: — Могучий Бык, любимый Законом, Защитник Египта, Победитель иноземных стран, Богатый войсками и грандиозными победами, Тот, кто выбран Светом, так как могущество — это его Закон, Сын Солнца, Рамзес.

Всеобщее молчание воцарилось после этих слов. Даже Шенар, позабыв про свои амбиции и горечь, не устоял перед волшебством этого мига.

— Эта царская чета будет править Египтом, — продолжила Туйа. — Подойди, Нефертари, встань рядом с царем, ты, которая станет великой царской супругой и царицей Египта.

Несмотря на торжественность ритуала, Рамзес был так поражен красотой своей жены, что хотел заключить ее в свои объятия. Одетая в длинное платье из льна, украшенная золотым ожерельем, аметистовыми серьгами и браслетами из яшмы, она смотрела на царя, произнося древнюю формулу:

— Я признаю Хора и Сета, объединившихся в одной сущности. Я воспеваю твое имя, фараон, ты есть сегодня, вчера и завтра. Твоя речь дает мне жизнь, я отведу от тебя зло и напасть.

— Я признаю тебя правительницей Обеих Земель и всех владений, тебя, чья доброта огромна и кто угодна богам, тебя, мать и супругу бога, тебя, которую я люблю.

Рамзес возложил на голову Нефертари корону с двумя длинными перьями, указывающую, что теперь она великая царская супруга, причастная к власти фараона.

Кажется, появившийся из Солнца сокол с громадными крыльями начал кружить над царской четой, как будто выбирая добычу, вдруг спикировал вниз с такой быстротой, что ни один лучник не успел поразить его.

Вздох изумления и страха вырвался у присутствующих, когда хищная птица села на затылок Рамзеса, вонзив свои когти в плечи фараона.

Сын Сети не двигался, Нефертари продолжала смотреть на него.

Долгие мгновения изумленные придворные присутствовали при чуде, объединении сокола Хора, защитника царствования, и человека, которого он выбрал, чтобы править Египтом.

Затем птица снова устремилась к небу в спокойном и полном силы полете.

Из груди присутствующих вырвался возглас, приветствующий в двадцать седьмой день третьего месяца лета восшествие на трон Рамзеса ^[215].

13

После окончания празднеств водоворот событий захватил Рамзеса. Главный управляющий дома фараона посетил его во дворце в Фивах, состоявшего из личных покоев и залов, предназначенных для общественных дел. Только став главой государства, Рамзес обнаружил зал для приемов с колоннами, пол и стены которого были украшены изображениями лотоса, тростника, папируса, рыб и птиц; столы, за которыми работали писцы; маленькие залы для личных приемов; балкон для выхода, окно которого было украшено крылатым солнечным диском; столовую, в центре которой стоял стол, на котором всегда были корзины, заполненные фруктами и букетами цветов; спальню с одной кроватью, покрытой цветными подушками; зал с бассейном, выстланный плиткой.

Только молодой фараон взошел на трон Обеих Земель, как главный управляющий представил служителей дома, исполнителей тайных ритуалов, писцов Дома Жизни, служителя, ответственного за личные покои, врачей, ответственного за царскую переписку, хранителя сокровищницы, управляющего хлебным амбаром, управляющего скотом и многих других, спешащих поприветствовать нового фараона и уверить его в своей вечной преданности.

— А вот…

Рамзес встал.

— Я прерываю это шествие.

Управляющий запротестовал.

— Великий Царь, это невозможно! Столько важных людей…

— Более важных, чем я?

— Простите, я не хотел…

— Веди меня на кухни.

— Но вам не пристало находиться там!

— Ты знаешь, что для меня лучше и где я должен находиться?

— Простите меня, я…

— Ты проводишь свое время в поиске извинений? Лучше скажи мне, почему визирь и верховный жрец храма Амона не пришли, чтобы принести клятву.

— Я не знаю этого, Великий Царь, как могут подобные вещи быть в области моих действий?

— Идем на кухни.

Мясники, заготовители запасов, чистильщики овощей, булочники, пирожники, пивовары… Роме правил всей этой когортой специалистов, ревниво относящихся к своим полномочиям и придирчиво как к расписаниям работы, так и к дням отдыха. Пузатый, веселый, с круглыми щеками, медленно передвигающийся, Роме не беспокоился ни о своем тройном подбородке, ни об излишнем весе: он займется этим, когда уйдет на покой. В настоящее время он правил этой армией железной рукой, готовя безупречные и вкуснейшие яства, заставляя затихать ссоры, неизбежные между специалистами. Одержимый чистотой рабочих мест и свежестью продуктов, Роме сам пробовал блюда: присутствовал фараон и его Свита в Фивах или нет, управляющий кухни требовал Лучшего.

Когда появился управляющий дворцом, сопровождаемый молодым человеком с внушительной мускулатурой, одетым в простую, сияющую белизной набедренную повязку, Роме приготовился к скучной ругани с противником. Этот проклятый чиновник, пресыщенный своими привилегиями, снова попытается навязать ему неспособного помощника взамен на награду, которую ему вручила семья мальчишки.

— Приветствую тебя, Роме! Я привел к тебе…

— Я знаю, кого ты мне привел.

— В таком случае поклонись, как подобает.

Положив руки на бедра, управляющий кухней расхохотался.

— Мне поклониться этому мальчишке? Посмотрим сначала, умеет ли он мыть посуду!

Красный от смущения, управляющий повернулся к царю.

— Простите меня, он…

— Я умею мыть посуду, — заявил Рамзес, — а ты, умеешь ли ты готовить?

— Кто ты такой, чтобы сомневаться в моих способностях?

— Рамзес, фараон Египта.

Застыв, Роме понял, что его карьера закончена.

Спокойным жестом он снял свой кожаный передник, сложил его и положил на низкий столик. Оскорбление царя, признанное таковым судом визиря, жестоко каралось.

— Что ты приготовил на завтрак? — спросил Рамзес.

— Пере… перепелок на вертеле, нильского окуня с травами, пюре из фиников и медовый торт.

— Звучит заманчиво, но насколько они заслуживают внимания?

Роме вспылил.

— Вы сомневаетесь, Великий Царь? Моя репутация…

— Я смеюсь над репутациями. Подай мне эти блюда.

— Я прикажу приготовить столовую дворца, — угодливо сказал управляющий.

— Ни к чему, я поем здесь.

Царь ел с удовольствием под беспокойным взглядом управляющего.

— Превосходно, — заключил он, — как твое имя, повар?

— Роме, Великий Царь.

— Роме, «человек»… Ты достоин его. Я назначаю тебя управляющим дворца и главой всех кухонь царства. Следуй за мной, я задам тебе кое-какие вопросы.

Бывший управляющий пробормотал:

— А… А как же я, Великий Царь?

— Я не прощаю нерадивость и скаредность, мойщиков посуды всегда не хватает, ты займешься этим.

Царь и Роме медленно направились под прикрытие одного из портиков.

— Ты будешь служить под началом моего личного секретаря, Амени, он худющий и не ценит вкусную пищу, но он неутомимый работник. А главное, он чтит нашу дружбу.

— Но это слишком большая ответственность для простого повара, — удивился Роме.

— Мой отец учил меня судить о людях по ощущениям. Если я ошибаюсь, тем хуже для меня. Чтобы править, мне нужны верные слуги. Ты много знаешь таких при дворе?

— По правде говоря…

— Говори правду, Роме, не пытайся увильнуть.

— Ваш двор — прекрасное сборище лицемеров и карьеристов всего царства, его можно сравнить с полем битвы. При жизни вашего отца, чьего гнева они боялись, они сдерживались. После его смерти они выбрались из своих берлог, как цветы пустыни после дождя.

— Меня ненавидят, не так ли?

— Это слабо сказано.

— И на что они надеются?

— На то, что вы не замедлите показать свою непригодность.

— Если ты будешь работать у меня, то я потребую полной искренности.

— Вы думаете, я на это способен?

— Хороший повар не может быть худым, когда он талантлив, каждый пытается украсть его рецепты, кухня полна разного шума и слухов, которые он должен уметь отбирать, как он отбирает продукты. Каковы основные группы, восстающие против меня?

— Почти весь двор относится к вам враждебно, Великий Царь, они считают, что стать преемником фараона масштабов Сети невозможно. Ваше правление будет лишь временным правлением, до прихода серьезного претендента.

— Ты рискнешь покинуть свою кухню в Фивах, чтобы заняться всем дворцом?

Роме широко улыбнулся.

— У безопасной жизни есть хорошие и плохие стороны… Если я смогу готовить несколько хороших блюд, я с удовольствием попытаю счастья. Но есть одно обстоятельство…

— Говори.

— Без всякого неуважения, Великий Царь, у вас нет никакого шанса на успех.

— Почему так печально?

— Потому что вы, Великий Царь, молоды, неопытны и не собираетесь идти на поводу у верховного жреца Амона и десятка искушенных в тонкостях правления министров. Силы слишком неравны.

— Ты столь невысокого мнения о могуществе фараона?

— По правде сказать, нет, кризис просто неизбежен. И какие шансы у одного человека против целой армии?

— Разве фараон не обладает силой быка?

— Даже дикий бык не сможет сдвинуть горы.

— Если я правильно понимаю, ты советуешь мне отказаться от правления, когда я только что короновался?

— Если вы оставите власть людям, искушенным в этом ремесле, кто вас упрекнет в этом?

— Возможно, ты?

— Я всего лишь лучший повар в царстве, мое мнение ничего не значит.

— Разве ты уже не управляющий дворцом?

— Вы выслушаете меня, Великий Царь, если я дам вам совет?

— Это зависит от совета.

— Никогда не соглашайтесь на пиво плохого качества или плохо приготовленное мясо — это будет началом конца. Могу я приступить к своим обязанностям и начать менять устройство вашего дома, которое оставляет желать лучшего?

Рамзес не ошибся. Роме был самым подходящим человеком.

Успокоенный, он направился в дворцовый сад.

14

Нефертари едва сдерживала слезы. То, чего она боялась, произошло. Она, мечтавшая об уединении и раздумьях, оказалась уносимой чудовищной волной. Вскоре после коронации ей пришлось расстаться с Рамзесом, чтобы оказаться лицом к лицу с обязанностями великой царской супруги и посещать храмы, школы, ткацкие мастерские, зависящие от нее.

Туйа представила Нефертари управляющим владений царицы, высшим чиновникам гарема, ответственным за воспитание молодых девушек, писцам, предназначенным для ее нужд, жрецам и жрицам, исполняющим ритуалы от имени «супруги бога», предназначенные для сохранения творящей энергии на земле.

В течение многих дней Нефертари ездила с одного места на другое, не имея возможности сделать передышку: нужно было встретиться с сотнями людей, найти для каждого нужные слова, каждому улыбнуться и ни малейшим жестом не показать усталости.

Каждое утро ее причесывали, красили, ухаживали за ногами и руками, делая ее еще красивее, чем накануне, от ее очарования, как и от мощи Рамзеса, зависело счастье Египта. В элегантном льняном платье, перетянутом на талии красным поясом, разве не была она самой соблазнительной из цариц?

Подавленная и измотанная, молодая женщина легла на низкую кровать. У нее не было мужества и сил снова отправиться на торжественный ужин, на котором ей преподнесут вазы с благоухающими притираниями.

Хрупкий силуэт Туйи появился в сумерках, и она вошла в комнату.

— Тебе плохо, Нефертари?

— У меня больше нет сил.

Вдова Сети села на краю кровати и взяла молодую женщину за правую руку.

— Я прошла через это испытание, как и ты, тебе помогут два средства: укрепляющее питье и магнетизм Рамзеса, который он унаследовал от своего отца.

— Я не создана быть царицей.

— Ты любишь Рамзеса?

— Больше, чем саму себя.

— В таком случае ты не предашь его. Он женился на царице, и именно царица будет сражаться рядом с ним.

— А если он ошибся?

— Он не ошибся. Неужели ты думаешь, что мне неизвестны такие же минуты усталости и отчаяния? То, что требуется от главной царской жены, находится за пределами возможностей обычной женщины. С момента сотворения Египта так повелось, и быть по-другому не должно.

— Вы не хотели отказаться?

— Десять, сто раз в день поначалу я умоляла Сети выбрать другую женщину, а меня сохранить рядом с собой как вторую жену. Его ответ всегда был одинаков: он обнимал меня и утешал, никак не облегчая мою ношу.

— Но достойна ли я доверия Рамзеса?

— Хорошо, что ты задаешь этот вопрос, но именно я отвечу на него.

Беспокойство проскользнуло во взгляде Нефертари. Туйа смотрела, не мигая.

— Ты приговорена править, Нефертари, не борись с судьбой, позволь течению нести тебя по реке.

Меньше чем за три дня Амени и Роме начали осуществлять глубокие перемены в фиванском устройстве, следуя указаниям Рамзеса, который вел переговоры с чиновниками, крупными и мелкими, от правителя Фив до капитана парома. Из-за отдаленности Мемфиса и почти постоянного присутствия Сети на Севере самый крупный город на Юге вел все более и более независимое существование, и верховный жрец Амона, сильный огромными богатствами своего храма, начал считать себя в некотором смысле правителем, чьи приказы становились важнее, чем приказы фараона. Слушая одних и других, Рамзес понял опасность подобной ситуации: если ничего не предпринимать, Верхний и Нижний Египет станут двумя разными, возможно, даже противостоящими государствами, и это приведет к катастрофе.

Худой Амени и пузатый Роме не испытывали ни малейших сложностей, работая вместе, разные и взаимно дополняющие друг друга, глухие к обращениям придворных, подчиняющиеся напрямую Рамзесу и убежденные, что он идет правильным путем, они перевернули все сонное устройство города и произвели множество неожиданных назначений, одобренных царем.

Через две недели после коронации Фивы кипели. Одни говорили, что к власти пришел человек неспособный, другие называли его подростком, влюбленном в охоту и физические упражнения. Рамзес не выходил из дворца, увеличивая количество решений и заключений, заявляя о своей власти с силой, достойной Сети.

Рамзес ждал реакции.

А реакции не было. Фивы оставались аморфными, ошеломленными и застывшими. Вызванный царем визирь вел себя как покорный первый советник и довольствовался тем, что получил указания фараона, чтобы выполнить их без промедления.

Рамзес не разделял ни юношеского возбуждения Амени, ни веселого удовлетворения Роме. Удивленные быстротой его действий враги не были ни уничтожены, ни побеждены, а искали второе дыхание, которое им помогут найти его соперники. Царь предпочел бы открытую битву смутным союзам, прятавшимся во тьме, но это была лишь детская мечта.

Каждый вечер перед заходом солнца он ходил по аллеям дворцового сада, в котором работали двадцать садовников, поливавших цветники и носивших воду деревьям с наступлением ночи. Слева от него шел Неспящий, на шее которого был венок из васильков, справа Громила, большущий лев, перемещавшийся с удивительной грацией, у входа в сад сидел сард Серраманна, начальник стражи фараона, готовый вмешаться в любой момент.

Рамзес любил смоковницы, гранатовые и фиговые и другие деревья, которые превращали сад в рай, где отдыхала душа. Разве Египет не должен походить на эту мирную гавань, где разные существа жили в гармонии?

Этим вечером Рамзес посадил крошечную смоковницу, окружил нежный росток дерном и осторожно поливал его.

— Великий Царь должен подождать четверть часа и снова, капля за каплей, полить растение из другого кувшина.

Человек, произнесший эти слова, был садовником. Возраста его невозможно было определить, а на затылке кожа была изуродована постоянным ношением коромысла, на каждом конце которого висел тяжелый глиняный сосуд.

— Верный совет, — признал Рамзес. — Как тебя зовут?

— Неджем.

— «Ласковый»… Ты женат?

— Я связан с этим садом, этими деревьями, растениями, цветами, они моя семья, мои предки и потомки. Смоковница, которую вы посадили, переживет вас, даже если бы вы подобно мудрецам прожили на земле сто десять лет.

— Ты в этом сомневаешься? — улыбнулся Рамзес.

— Сложно быть царем и оставаться мудрым, люди порочны и коварны.

— Ты принадлежишь к их породе, которую ты совсем не любишь, ты лишен этих недостатков?

— Я не решусь утверждать это, Великий Царь.

— У тебя есть ученики?

— Это не моя обязанность, этим занимается старший садовник.

— Он более компетентен, чем ты?

— Откуда мне знать? Он никогда не приходит сюда.

— Ты считаешь, что в Египте достаточно деревьев?

— Это единственные существа, которых никогда не будет достаточно.

— Я разделяю твое мнение.

— Дерево — это всеобщий дар, — заявил садовник. — Живое, оно дарит тень, цветы и плоды, мертвое — дрова. Благодаря ему мы едим, строим, вкушаем моменты счастья в тени листвы, когда нас овевает северный ветер. Я мечтаю о стране деревьев, чьими единственными обитателями были бы птицы и бессмертные.

— Я хочу посадить множество деревьев во всех провинциях, — произнес Рамзес, — чтобы не осталось места, лишенного тени. Старые и молодые будут встречаться там, а молодые слушать речи стариков.

— Да будут боги благосклонны к вам, Великий Царь, не существовало лучшего плана правления.

— Ты поможешь мне осуществить его.

— Я, но…

— Залы советника по земледелию наполнены работящими и компетентными писцами, но необходим человек, любящий природу, чувствующий ее секреты, чтобы давать им указания.

— Я всего лишь садовник, Великий Царь…

— Ты обладаешь душой, нужной хорошему советнику по земледелию. Приходи завтра во дворец и спроси Амени, он будет предупрежден и поможет тебе начать новую работу.

Рамзес удалился, оставив Неджема, оцепеневшего от изумления. В глубине пустынного сада, между двумя фиговыми деревьями, царю показалось, что он увидел тонкий белый силуэт. Богиня посетила это волшебное место?

Ускорив шаги, он приблизился.

Силуэт не двигался.

В нежном свете заходящего солнца блестели темные волосы и светлое платье. Как женщина может быть столь прекрасной, одновременно притягивающей и недоступной?

— Нефертари…

Она бросилась к нему и спряталась в его руках.

— Мне удалось ускользнуть, — призналась она, — когда началось выступление лютнистов, твоя мать позволила мне уйти. Ты забыл обо мне?

— Твой рот — бутон лотоса, твои губы творят заклинания, а я до безумия хочу обнять тебя.

Их поцелуй был источником силы, сплетенные, образуя единое целое, они возрождались, даря себя друг другу.

— Я дикая птица, пойманная в сети твоих волос, — сказал Рамзес, — ты открываешь мне путь в сад, где аромат тысячи цветов опьяняет меня.

Нефертари распустила волосы, Рамзес спустил бретели льняного платья с ее плеч. Они слились в теплоте безмятежного и благоуханного летнего вечера.

15

Первый луч света разбудил Рамзеса, он провел рукой по нежной спине еще спящей Нефертари и поцеловал ее в шею. Не открывая глаз, она потянулась, прильнув к его сильному телу.

— Я счастлива.

— Ты сама и есть счастье.

— Мы не должны расставаться так надолго.

— Ни у тебя, ни у меня нет выбора.

— Будет ли тяжесть власти руководить нашей жизнью?

Рамзес прижал ее к себе.

— Ты не отвечаешь…

— Потому что тебе известен ответ, Нефертари. Ты великая царская супруга, я — фараон: нам не убежать от реальности даже в самых тайных мечтах.

Рамзес встал и направился к окну, из которого долго смотрел на фиванскую деревню, зеленеющую под летним солнцем.

— Я люблю тебя, Нефертари, но я также и супруг Египетской земли. Земли, которой я должен дать плодородие и процветание, и когда ее голос зовет меня, я не имею права оставаться безразличным к ее зову.

— И много еще нужно сделать?

— Я думал, что буду править спокойной страной, забыв о том, что она населена людьми. Им будет достаточно нескольких недель, чтобы предать закон Маат и разрушить дело моего отца и его предков; гармония — наиболее хрупкое из сокровищ. Если я ослаблю бдительность, зло темных глубин овладеет страной.

Нефертари также поднялась и прильнула обнаженным телом к Рамзесу. По простому прикосновению ее благоуханного тела он понял, что их единение остается абсолютным. Неожиданно раздался стук, и дверь отворилась, пропуская растрепанного Амени, который отвернулся, как только заметил царицу.

— Это серьезно, Рамзес, очень серьезно!

— До такой степени, чтобы побеспокоить меня в столь ранний час?

— Идем, не будем терять ни минуты.

— Может, все-таки ты дашь мне время помыться и поесть?

— Не в этот раз.

Учитывая взволнованный вид обычно всегда держащего себя в руках Амени, Рамзес решил уступить.

Царь сам правил колесницей, запряженной двумя лошадьми, за которой следовала другая колесница, на которой ехали Серраманна и лучник. Хотя скорость причиняла ему неудобство, Амени поехал на колеснице Рамзеса. Они остановились перед одной из дверей ограды Карнака, сошли на землю и начали читать стелу, покрытую иероглифами, понятными каждому прохожему.

— Посмотри, — потребовал Амени, — посмотри на третью строчку!

Знак, состоящий из трех животных, который должен был обозначать «рождение» и нарекать Рамзеса «Сыном» света, был плохо высечен. Из-за этого недостатка утрачивалась защитная магия и поражалась тайная сущность фараона.

— Я проверил, — заявил Амени, пребывавший в ужасе, — та же ошибка повторяется на всех подножиях статуй и стел, которые может видеть каждый. Это злой умысел, Рамзес.

— Кто мог задумать это?

— Главный жрец Амона и его скульпторы, это они высекают слова, возвещающие о твоей коронации! Если бы ты не увидел сам, ты бы мне не поверил.

— Позови скульпторов, — приказал Рамзес, — пусть исправят надпись.

— Разве ты не покараешь виновных?

— Они только подчинялись приказам.

— Верховный жрец Амона болен, это причина, по которой он не смог почтить тебя.

— Есть ли у тебя доказательства против этого важного человека?

— Его вина очевидна!

— Не доверяй очевидному, Амени.

— Он останется ненаказанным? Каким бы богатым он ни был, он остается твоим слугой.

— Подготовь подробный отчет о его богатствах.

Роме не жаловался на свои новые обязанности. После того как он назначил ответственных и требовательных людей, следящих за поддержанием чистоты во дворце, он занялся царским зверинцем, в котором жили три кошки, две газели, гиена и два пепельных журавля.

Лишь одно существо ускользало от его контроля: Неспящий, желтый пес фараона, который завел отвратительную привычку каждый день ловить рыбу в царском пруду, а так как охота проходила под защитой взгляда льва Рамзеса, то не было никакой возможность вмешаться.

Рано утром Роме помог Амени нести тяжелый ящик с папирусами. Откуда этот тщедушный писец, который так мало ел и спал по три или четыре часа в день, берет столько энергии? Неутомимый, он проводил большую часть своего времени в кабинете, заваленном документами, никогда не уступая усталости.

Амени закрылся с Рамзесом, в то время как Роме делал ежедневный обход кухонь; разве не от качества пищи зависело здоровье фараона, а значит и всей страны?

Амени развернул множество папирусов на столе.

— Вот результат моих исследований, — объявил он с некоторой гордостью.

— Они были трудны?

— И да и нет. Главные служители храма Карнака не пришли в восторг от моего прибытия и моих вопросов, но они не решились помешать мне проверить их слова.

— Богат ли Карнак?

— Богат: восемьдесят тысяч рабочих, сорок шесть действующих строек в провинциях,зависящих от храма, четыреста пятьдесят фруктовых садов, виноградников, четыреста двадцать тысяч голов скота, девяносто судов и шестьдесят пять поселений разного размера, работающих непосредственно на самое большое святилище Египта. Его Верховный жрец правит настоящей армией писцов и крестьян. К этому надо добавить еще кое-что: если переписать общее количество даров богу Амону, то есть его жрецам, мы получаем шесть миллионов быков, шесть миллионов коз, двенадцать миллионов ослов, восемь миллионов мулов и многие миллионы домашней птицы.

— Амон — бог побед и защитник империи.

— Никто этого не оспаривает, но его жрецы всего лишь люди; когда необходимо управлять таким состоянием, разве не становятся они добычей постыдных замыслов? У меня не было времени продолжить дальше мое расследование, но я обеспокоен.

— Чем же?

— В Фивах сановники с нетерпением ждут отъезда царской четы на север; другими словами, Великий Царь тревожит их спокойствие и нарушает обычный ход игры. От тебя требуется обогащать Карнак и предоставить ему возможность расти как государству в государстве до того дня, когда верховный жрец Амона не объявит себя царем Юга и не отделится.

— Это было бы смертью Египта, Амени.

— И нищетой для народа.

— Мне понадобятся весомые доказательства, следы растраты. Если я пойду против верховного жреца Амона, я не буду иметь права на ошибку.

— Я займусь этим.

Серраманна был обеспокоен. С момента покушения греков Менеласа он знал об угрозе жизни Рамзеса. Конечно, варвары покинули Египет, но опасность вовсе не миновала.

Поэтому он постоянно проверял те места во дворце, которые считал слабыми, главное поселение армии, квартал стражи и казарму элитных полков. Если бы произошел бунт, он зародился бы именно там. Бывший пират, сард доверял лишь своему инстинкту: неважно, кто перед ним, простой солдат или один из командующих — он одинаково не доверял обоим. В большинстве случаев он был обязан тем, что выжил, тому, что наносил удар первым, хотя его противник и пытался притвориться другом.

Несмотря на свои гигантские размеры, Серраманна передвигался как кошка, ему нравилось наблюдать за людьми, оставаясь незамеченным, и неожиданно заставать их за разговором. Какая бы не стояла жара, сард носил металлические доспехи; на поясе висел кинжал и короткий, очень острый меч. Бакенбарды и завивающиеся усы придавали его лицу еще более пугающий вид, которым он умел пользоваться.

Постоянно служащие офицеры большей частью были выходцами из обеспеченных семей, они ненавидели его и спрашивали себя, почему Рамзес доверил командование своей личной стражей этому простолюдину. Серраманне не было до этого дела, быть любимым всеми ничего не давало и не делало из него хорошего воина, способного служить хорошему хозяину.

А Рамзес был хорошим хозяином, капитаном огромного корабля, чье плавание обещало быть опасным и неспокойным.

И это было все, чего желал сардский пират, повышенный до столь неожиданно высокого звания и желавший его сохранить. Его роскошный особняк, восхитительные египтянки с округлыми, подобными зрелым плодам, грудями и прекрасным телом были для него не самым важным. Ничто не могло заменить кровавой стычки, во время которой человек показывал, чего он стоит. Стража дворца обновлялась три раза в месяц, в 1-й, 11-й и 21-й день. Солдаты получали вино, мясо, хлеб и жалование зерном. Перед каждой сменой, назначая людей на посты, Серраманна внимательно смотрел им в глаза. Любое нарушение дисциплины, любое послабление расценивались как склока, и за этим следовало неминуемое увольнение.

Сард медленно шел вдоль выстроившихся в шеренгу солдат. Он остановился перед молодым блондином, который, казалось, нервничал.

— Откуда ты?

— Из деревни в Дельте, капитан.

— Твое любимое оружие?

— Меч.

— Выпей, тебе необходимо утолить жажду.

И Серраманна протянул блондину сосуд с анисовым вином. Тот выпил его в два глотка.

— Ты будешь следить за коридором, ведущим в царский кабинет, и не будешь туда никого пускать в течение трех оставшихся часов ночи.

— Как прикажете, капитан.

Серраманна проверил лезвия оружия, осмотрел форму, обменялся несколькими словами с другими солдатами.

Затем каждый занял свой пост.

Архитектор дворца расположил высокие окна таким образом, чтобы воздух проходил через них, освежая коридор теплыми летними ночами.

Царила тишина.

Снаружи были слышны лишь песни влюбленных лягушек.

Серраманна бесшумно скользил по плитам, направляясь к коридору, ведущему в кабинет Рамзеса. Как он и предполагал, блондин не стоял на своем посту.

Вместо того чтобы охранять, он пытался вытащить засов, преграждавший вход в кабинет. Сард схватил его своей мощной рукой за горло и поднял.

— Хм, еще один грек! Только грек может выпить анисового вина, не поморщившись. К чьему отряду ты принадлежишь, мой мальчик? Остаток войска Менеласа или участник нового заговора? Отвечай!

Блондин бился несколько минут, не издавая ни звука.

Когда Серраманна почувствовал, что противник внезапно обмяк, он положил его на пол, где тот раскинулся, как тряпичная кукла. Сард, не желая того, переломал ему шейные позвонки.

16

Серраманна не был мастером в бумажных делах, он удовольствовался тем, что изложил события Амени, который перенес их на папирус и передал Рамзесу. Никто не знал грека, взятого на службу благодаря своей физической силе. Его смерть лишила царя источника точных сведений, но тот ни словом не попрекнул сарда, чья бдительность оказалась необходимой.

На этот раз покушение было совершено не на жизнь фараона, а на его кабинет, то есть на дела государства. Что там искали, если не тайные документы и сведения, с помощью которых можно было править страной?

Попытка Менеласа была обусловлена лишь местью, эта же неудавшаяся кража была куда более непонятна. Кто подослал этого грека, кто оставался в тени, желая расстроить намерения властителя? Конечно, всегда остается Шенар. Лишенный прав брат, бездействующий и молчаливый с момента коронации. Не хотел ли он спрятать под этой маской скрытые действия, которые просто велись с большей ловкостью, чем прежде?

Роме склонился перед царем.

— Великий Царь, ваш гость прибыл.

— Веди его в сад, в беседку.

Рамзес был одет в простую белую набедренную повязку, на нем было лишь одно украшение, золотой браслет на правом запястье. Он задумался на несколько мгновений, осознавая важность этой встречи, от которой в большой степени зависела судьба Египта.

В саду царь приказал возвести элегантную беседку из дерева, в тени ивы. На низком столике лежали красноватые гроздья винограда и свежий инжир; в кубках светлое и легкое пиво, идеально подходящее во время сильной жары.

Верховный жрец Амона и его святилища в Карнаке сидел в удобном кресле с мягкими подушками, перед ним стоял табурет для ног. Парик, льняное одеяние, широкое ожерелье из жемчуга и бирюзы, что лежало на груди, серебряные браслеты — все это придавало ему гордый вид.

Увидев властителя, верховный жрец встал и поклонился.

— Вам удобно здесь?

— Я благодарю Великого Царя за этот выбор, эта прохлада благотворна для моего здоровья.

— И как вы себя чувствуете?

— Я немолодой человек, и с этим трудно смириться.

— Я отчаялся вас увидеть.

— Не стоило, Великий Царь. С одной стороны, я должен был не покидать спальню какое-то время, с другой, я надеялся прибыть в сопровождении визирей Юга и Севера и правителя Нубии.

— Какая делегация! Они отвергли ваше предложение?

— Сначала нет, затем — да.

— Почему они изменили мнение?

— Это важные чиновники… Они не желали разозлить Великого Царя. Однако я сожалею об их отсутствии, которое придало бы вес моим словам.

— Если они правдивы, вам нечего опасаться.

— А вы не считаете их таковыми?

— Как служитель Маат я пойму это.

— Я обеспокоен, Великий Царь.

— Могу ли я помочь рассеять тучи?

— Вы попросили отчет о богатствах Карнака.

— И я его получил.

— И что вы думаете об этом?

— Что вы прекрасный управляющий.

— Это упрек?

— Конечно, нет. Разве наши предки не учили, что духовное счастье сопровождается благосостоянием народа? Фараон обогащает Карнак, а вы заставляете его процветать.

— В тоне вашего голоса слышен упрек.

— Озадаченность, не больше. Что если мы вернемся к причине вашего беспокойства?

— Шепчут, что слава и богатство Карнака отбрасывают тень на Великого Царя, и вы хотите обратить вашу благосклонность на другие храмы.

— Кто это утверждает?

— Слухи…

— Вы придаете им значение?

— Когда они становятся постоянными, можно ли ими пренебрегать?

— А вы сами, что вы об этом думаете?

— Что Великий Царь поступит осмотрительно, ничего не меняя в нынешнем положении вещей и следуя политике вашего отца, которая была весьма мудрой, не так ли?

— Его правление, к несчастью, было слишком коротким, чтобы успеть предпринять ряд необходимых преобразований.

— Карнаку не нужны преобразования.

— Я придерживаюсь иного мнения.

— Значит, мое беспокойство было справедливым.

— А разве мое не было таковым?

— Я… я плохо понимаю.

— Остается ли верховный жрец Амона верным слугой фараона?

Священнослужитель отвел взгляд от Рамзеса. Делая вид, что размышляет, он съел ягоду инжира и выпил немного пива.

Прямота обращения царя составляла удивительный контраст с утонченной элегантностью его собеседника, мало привыкшего к таким прямым атакам. Рамзес воздержался от того, чтобы первым прервать молчание, давая собеседнику возможность успокоить мысли и дыхание.

— Как вы можете в этом сомневаться, Великий Царь?

— Из-за расследования Амени.

Верховный жрец побагровел.

— Этот недоношенный писец, этот проныра, эта крыса, этот…

— Амени мой друг, его единственная цель — служить Египту. Я не потерплю ни малейшего оскорбления, порочащего его репутацию, из чьих бы уст оно ни исходило.

Жрец пробормотал:

— Извините меня, Великий Царь, но его методы…

— Он повел себя грубо?

— Нет, но он более настойчив, чем шакал, разрывающий свою добычу!

— Он ответственно выполняет свою работу, не пренебрегая никакими деталями.

— В чем вы можете упрекнуть меня?

Рамзес скрестил свой взгляд с взглядом верховного жреца.

— Вы не знаете этого?

Второй раз жрец отвернулся.

— Разве вся земля Египта не принадлежит фараону? — спросил Рамзес.

— Так велит завет богов.

— Но царь может даровать поля справедливым мудрым и храбрым людям, заслуживающим того, чтобы обладать ими.

— Так велит обычай.

— Разве позволено верховному жрецу Амона вести себя подобно фараону?

— Он его посланник и представитель в Карнаке.

— Разве вы не зашли слишком далеко в этом представительстве?

— Я не понимаю.

— Вы даровали земли людям, которые являются вашими личными подчиненными, особенно военным, чья верность мне завтра, возможно, окажется сомнительной. Разве вам нужна армия, чтобы защищать ваши владения?

— Это просто стечение обстоятельств, Великий Царь! Что вы вообразили?

— В трех крупных городах находятся три важнейших храма страны: Гелиополь, святой город Ра, творящего света; Мемфис, город Пта, создавшего слово и вдохнувшего жизнь в ремесла; Фивы, город Амона, тайной сущности, чью истинную форму никто не знает. Мой отец настаивал на том, чтобы было сохранено равновесие между этими тремя силами, составляющими божественной сущности. Своей политикой вы разрушили эту гармонию: Фивы надменны и тщеславны.

— Великий Царь! Уж не оскорбляете ли вы Амона?

— Я говорю с верховным жрецом, и именно ему я приказываю прекратить всякую мирскую деятельность и посвятить себя размышлениям и исполнению ритуалов.

Жрец с трудом поднялся.

— Вы хорошо знаете, что это невозможно.

— Почему?

— Мои обязанности одновременно связаны с духовностью и управлением, как и ваши.

— Карнак принадлежит фараону.

— Никто этого не отрицает, но кто сохранит его владения?

— Тот, кого я назначу.

— Это означало бы нарушить наш внутренний строй! Не допускайте подобной ошибки, Великий Царь, если вы повернетесь спиной к жречеству Амона, вы совершите непоправимое.

— Это угроза?

— Совет опытного человека юному монарху.

— Вы думаете, я ему последую?

— Править — сложное искусство, которое требует определенного количества союзников, среди которых находится и жречество Амона. Конечно, я подчинюсь вашим указаниям, какими бы они ни были, так как я остаюсь вашим верным слугой.

Несмотря на явную усталость, жрец выглядел уверенно.

— Не развязывайте бесполезную войну, Великий Царь, вы слишком много потеряете. Заставьте воодушевление от полученной власти уступить разуму и ничего не меняйте. Боги боятся резких перемен, вспомните о прискорбном поведении Эхнатона по отношению к Фивам.

— Петли вашей сети кажутся хорошо натянутыми, но клюв сокола сможет разорвать их.

— Силы, потраченные впустую! Ваше место в Мемфисе, а не здесь, Египту нужна ваша сила, чтобы защитить нас от варваров, желающих покорить нас. Предоставьте мне править этой областью, и я поддержу ваши усилия.

— Я подумаю об этом.

Верховный жрец улыбнулся.

— Добавьте к пылкости ум, и вы станете великим фараоном, Рамзес.

17

У каждого знатного жителя Фив в голове была лишь одна мысль: встретиться с царем и оправдаться, чтобы сохранить достигнутые блага. Лицом к лицу с непредсказуемым монархом, не зависящим ни от какого клана, даже самые влиятельные придворные могли ожидать неприятных сюрпризов. Однако нужно было еще преодолеть препятствие, которое представлял собой Амени, личный секретарь царя, не допускающий назойливых и тщательно отбирающий достойных аудиенции. А что говорить об обыске? Серраманна никого не пропускал к фараону, лично не убедившись, что у посетителя нет при себе оружия или чего-нибудь подозрительного.

Этим утром Рамзес выпроводил всех посетителей, включая главного смотрителя плотин, рекомендованного Амени, которому он уделил особое внимание. Царю нужен был совет великой супруги.

Сидя на краю бассейна, в котором они только что выкупались, подставляя свои обнаженные тела солнцу, чьи лучи проходили через листву смоковниц, царственная чета наслаждалась красотой дворцового сада. Неджем, хоть и стал советником по земледелию, продолжал заниматься садом с ревностной заботой.

— Я только что говорил с верховным жрецом Амона, — признался Рамзес.

— Его враждебность нельзя исправить?

— Увы. Или я принимаю его точку зрения, или навязываю свою.

— Что он предлагает?

— Чтобы Карнак сохранил главенство над другими святилищами Египта, чтобы он правил на Юге, а я на Севере.

— Это недопустимо.

Рамзес с удивлением посмотрел на Нефертари.

— Я ждал, что ты будешь уговаривать меня проявить умеренность!

— Если умеренность ведет к развалу страны, она становится пороком. Этот жрец пытается противопоставить закону фараона свои личные интересы, разрушая общее благо. Если ты уступишь, трон покачнется, и все, что создал Сети, будет разрушено.

Голос Нефертари был нежен, тон голоса спокоен, но слова ее звучали удивительно твердо.

— Ты предвидишь последствия открытого столкновения между царем и верховным жрецом Амона?

— Если ты проявишь слабость в начале правления, то воспрянут все недостойные и честолюбивые. Что же касается верховного жреца Амона, то он возглавит раскол и утвердит свою власть над властью фараона.

— Я не боюсь ввязываться в эту битву, но…

— Ты боишься действовать исходя только из своей личной выгоды?

Рамзес созерцал свое отражение в голубой воде бассейна.

— Ты читаешь мои мысли.

— Разве я не твоя супруга?

— Что ты ответишь на свой вопрос, Нефертари?

— Никакая обычная человеческая личность не может вмещать сущность фараона. Именно ты есть вместилище щедрости, подъема и силы, и ты используешь свое оружие, чтобы подняться на вершину дела, завладевшего твоей жизнью.

— А если я выберу ложный путь?

— Зло — это то, что разделяет, верховный жрец выбрал раскол, потому что ему так выгодно. Будучи фараоном, ты не должен уступать ему ни клочка земли.

Рамзес положил голову на грудь Нефертари, которая начала гладить его волосы. Ласточки, чуть шелестя крыльями, кружили над царской четой.

Шум ссоры у входа в сад нарушил их покой. Какая-то женщина спорила со стражами, тон ее голоса постоянно повышался.

Рамзес обернул вокруг бедер набедренную повязку и направился к маленькой группе.

— Что здесь происходит?

Стражники раздвинулись, и царь увидел красавицу Исет, восхитительную и грациозную.

— Великий Царь! — воскликнула она. — Позволь поговорить с тобой, я умоляю об этом!

— Кто запрещает это тебе?

— Твоя стража, твоя армия, твой секретарь, твой…

— Идем со мной.

Спрятавшись за мать, маленький мальчик сделал шаг в сторону.

— Вот твой сын, Рамзес.

— Ха!

Рамзес взял ребенка на руки и поднял высоко вверх. Испугавшись, мальчик заплакал.

— Он очень застенчив, — сказала Исет.

Царь посадил его к себе на плечи, страх Ха быстро рассеялся, и он рассмеялся.

— Четыре года… Моему сыну четыре года! Его наставник доволен им?

— Он слишком серьезен. Ха очень мало играет и занимается лишь расшифровкой иероглифов. Он уже знает много иероглифов и даже умеет писать некоторые.

— Он станет писцом раньше меня! Иди освежись, а я поучу его плавать.

— Она… Нефертари там?

— Конечно.

— Почему мне пришлось десять дней осаждать дворец, почему ты держишь меня в отдалении, как чужую? Если бы не я, ты был бы мертв!

— Что ты хочешь сказать?

— Разве не мое письмо предупредило тебя о заговоре, направленном против тебя?

— О чем ты говоришь?

Красавица Исет опустила олову.

— Это правда, мучительными ночами я страдала от своего одиночества, от того, что ты покинул меня. Но я никогда не прекращала любить тебя и я отказалась примкнуть к членам твоей семьи, замышлявшим против тебя.

— Твое послание не дошло до меня.

Исет побледнела.

— Так ты думал, что я тоже стала твоим врагом?

— Я не прав?

— Да, ты не прав! Именем фараона я клянусь, что не предала тебя!

— Почему я должен верить тебе?

Исет взяла Рамзеса за руку.

— Как я могла бы солгать тебе?

В этот момент Исет увидела Нефертари.

От ее красоты захватывало дух. Не только совершенство форм вызывало восхищение, но также свет, исходящий от царицы, который делал ее неотразимой и обезоруживал всякую попытку критики. Нефертари действительно была царицей, с которой никто не мог соперничать.

Даже тень ревности не коснулась сердца красавицы Исет. Нефертари светилась подобно летнему небу, ее благородство вызывало уважение.

— Исет! Я рада видеть вас.

Вторая жена поклонилась.

— Нет, прошу вас… Идите, искупайтесь, так жарко!

Исет не ожидала такого приема. Смущенная, она не устояла, разделась и обнаженная, как и Нефертари, нырнула в голубую воду бассейна.

Рамзес смотрел, как плавают две женщины, которых он любил. Как мог он одновременно испытывать такие разные, но сильные и искренние чувства? Нефертари была главной любовью жизни, существом исключительным, царицей. Ни испытания, ни следы времени не уменьшат сияющую страсть, которой они жили. Красавица Исет олицетворяла желание, беззаботность, блаженство, безумное удовольствие. Однако она солгала и участвовала в заговоре против него, у него не было другого выхода, как наказать ее.

— Это правда, что я твой сын? — спросил маленький Ха.

— Правда.

— «Сын» — это иероглиф, изображающий утку.

— Сможешь нарисовать его?

Указательным пальцем, очень серьезно, ребенок довольно успешно нарисовал утку на песке аллеи.

— Ты знаешь, как пишется «фараон»?

Ха изобразил дом, затем колонну.

— Дом означает убежище, колонна — величину: «большой дом», «великий дом», это значение слова «фараон» ^[216]. Ты знаешь, почему меня так называют?

— Потому что ты больше, чем все вокруг, и ты живешь в очень большом доме.

— Ты прав, сын мой, но этот дом — весь Египет, и каждый из его жителей должен в нем найти свое жилище.

— Ты научишь меня другим иероглифам?

— Нравятся ли тебе еще какие-нибудь игры?

Мальчик задумался.

— Конечно.

Ха улыбнулся.

Указательным пальцем царь нарисовал круг с точкой посередине.

— Это солнце, — объяснил он. — Его зовут Ра, его имя состоит изо рта и руки, так как он есть речь и действие. Нарисуй его.

Ребенок забавлялся тем, что нарисовал несколько солнц, которые мало-помалу приближались к идеальной форме. Выйдя из воды, Исет и Нефертари были изумлены результатом.

— Его способности удивительны! — подтвердила царица.

— Он меня почти пугает, — призналась Исет, — наставник боится этого.

— Он неправ, — заявил Рамзес. — Мой сын идет своим путем, сколько бы ему ни было лет. Возможно, судьба уже готовит его стать моим наследником. Такое развитие — дар богов, будем уважать его и не ограничивать. Подождите меня здесь.

Царь вышел из сада и вошел во дворец. Рисуя иероглифы, Ха поранил палец и начал плакать.

— Могу я взять его на руки? — спросила Нефертари Исет.

— Да… да, конечно.

Ребенок почти сразу же успокоился, в глазах Нефертари появилась невыразимая нежность. Исет решилась задать мучавший ее вопрос.

— Несмотря на несчастье, постигшее вас, вы надеетесь иметь ребенка?

— Я думаю, что уже беременна.

— Ах… В таком случае да будут к вам благосклонны божества, покровительствующие рождению!

— Я благодарю вас за эти слова, они помогут мне родить.

Исет скрыла свое смятение. То, что Нефертари была царицей, она не оспаривала и не завидовала главной царской жене, обремененной обязанностями и заботами, но красавица Исет хотела быть матерью бесчисленных детей Рамзеса, прародительницей, которую бы царь чтил всю жизнь. До этого момента она была той, кто произвел на свет первого сына; но если Нефертари родит мальчика, Ха может быть отодвинут на второй план.

Рамзес вернулся, он нес в руках маленькую табличку писца с двумя крошечными горшочками с красными и черными чернилами и тремя маленькими кисточками. Когда он дал их своему сыну, лицо Ха засияло, и он прижал ценные предметы к груди.

— Я люблю тебя, отец!

Когда Исет и Ха ушли, Рамзес не стал скрывать своих мыслей от Нефертари.

— Я убежден, что Исет участвовала в заговоре против меня.

— Ты спросил ее об этом?

— Она признает, что была обижена на меня, но утверждает, что пыталась предупредить меня о готовящемся покушении. Ее письмо не дошло до меня.

— Почему ты не веришь ей?

— Мне кажется, что она лжет, что она не простила меня за то, что я выбрал тебя главной царской женой.

— Ты ошибаешься.

— Ее ошибка должна быть наказана.

— Какая ошибка? Фараон не может карать, основываясь на мимолетном впечатлении. Исет подарила тебе сына, она не желает тебе зла. Забудь об ошибке, если она и была допущена, и никаких наказаний.

18

Одеяние Сетау отличалось от одеяния придворных и писцов, допущенных во дворец; его плотная одежда из шкуры антилопы, пропитанной целебным снадобьем, способным остановить действие яда, была похожа на зимнюю тунику. В случае укуса Сетау раздевался, размачивал часть шкуры в воде и получал целебное снадобье.

— Мы не в пустыне, — заметил Рамзес. — Здесь тебе не нужны походные средства.

— Это место опаснее, чем окраины Нубии, змеи и скорпионы не похожи на себя, но все равно жалят. Ты готов?

— Я не ел, как ты меня просил.

— Благодаря моему лечению ты почти не подвержен действию яда даже некоторых кобр. Ты действительно хочешь получить эту дополнительную защиту?

— Я дал тебе свое согласие.

— Существует риск.

— Не будем терять времени.

— Ты спросил мнение Нефертари?

— А ты спросил мнение Лотус?

— Она считает меня немного сумасшедшим, но мы, как правило, находим общий язык.

Плохо выбритый, не носящий парика, Сетау внушал страх большинству больных.

— Если я ошибусь дозой, — признался он, — ты можешь сделаться слабоумным.

— Ты не запугаешь меня.

— Тогда выпей это.

Рамзес подчинился.

— Впечатления?

— Превосходно.

— Это из-за сока цератонии. Остальные части менее приятны: отвар из крапивы и разбавленная кровь кобры. Теперь ты предохранен от любого укуса. Достаточно пить эту микстуру каждые шесть месяцев, чтобы сохранить защиту.

— Когда ты согласишься стать частью моего правительства?

— Никогда. А ты, когда ты перестанешь быть столь наивным? Я мог бы отравить тебя!

— Ты не убийца по самой своей сути.

— Откуда тебе это известно?

— Менелас многому меня научил. И ты забываешь о чутье Серраманны, о моем льве и псе.

— Действительно, прекрасная троица! Ты не забываешь, что Фивы мечтают увидеть, как ты уезжаешь, что большая часть сановников жаждет твоего провала?

— Природа даровала мне хорошую память.

— Человек гораздо более непонятное существо, чем змеи, Рамзес.

— Конечно, но в нем есть то, из чего фараон пытается построить справедливый и гармоничный мир.

— Ба! Еще одна мечта, которая с годами станет пустой надеждой. Будь недоверчивым, друг мой, ты окружен существами непонятными и злыми. Но у тебя есть шанс, эта таинственная сила, что живет и во мне, когда я встречаюсь с кобрами. Она дала тебе несравненного союзника, Нефертари, воплощенную мечту. Поверив в нее, ты мог бы преуспеть.

— Без тебя это будет трудно.

— Лесть не относилась раньше к числу твоих недостатков. Я уезжаю в Мемфис с прекрасным урожаем ядов. Береги себя, Рамзес.

Несмотря на демонстрацию могущества Рамзеса, Шенар не отчаивался. В столкновении между молодым царем и верховным жрецом Амона исход был неясен. Несомненно, оба останутся на своих позициях, что ослабит авторитет Рамзеса, чье слово не было столь же значимым, как слово Сети.

Мало-помалу Шенар узнавал своего брата.

Атаковать напрямую? Гарантированный провал, так как Рамзес столь энергично защищается, что обернет ситуацию себе на пользу. Лучше было расставить целую серию ловушек, используя хитрость, ложь и предательство. Если Рамзес не сможет опознать своих врагов, он будет наносить удары впустую и измотается, а когда он будет измотан, прикончить его будет проще.

В то время пока царь приступал к многочисленным назначениям и подчинял Фивы своей воле, Шенар оставался сдержанным и молчаливым, словно эти события его не касались. Сейчас же он должен прервать свое молчание, чтобы его не заподозрили в организации заговора.

После долгих размышлений Шенар решил сыграть довольно грубо, так грубо, чтобы Рамзес среагировал со своим обычным пылом, отвечая ожиданиям Шенара. Эта попытка была своеобразной проверкой, если Шенар пройдет ее, то он сможет без ведома брата им манипулировать.

В этом случае будущее заиграет новыми красками.

Во второй раз Рамзес пытался объяснить Неспящему, что совершенно недопустимо ловить рыбу в водоемах дворца и делить свою добычу со львом. Разве их не достаточно кормят? По живому взгляду золотистого пса царь понял, что тот прекрасно его понимает, не придавая, однако, значения его упрекам. Будучи под защитой хищника, Неспящий чувствовал себя почти неуязвимым. Высокая фигура Серраманны появилась на пороге кабинета Рамзеса.

— Ваш брат хочет вас видеть, но отказывается подвергнуться обыску.

— Пропусти его.

Сард подчинился. Проходя мимо, Шенар бросил на него ледяной взгляд.

— Могу ли я остаться наедине с Великим Царем?

Желтый пес последовал за выходящим Серраманной, который всегда при случае угощал его куском медового пирога.

— Вот уже долгое время мы не беседовали с тобой, Шенар.

— Ты очень занят, я не хотел мешать тебе.

Рамзес обошел Шенара.

— Почему ты так на меня смотришь? — удивился тот.

— Ты похудел, возлюбленный брат…

— За последние недели я заставил себя сесть на строгую диету.

Несмотря на все усилия, Шенар казался полным.

— Зачем ты отрастил бороду?

— Я всегда буду носить траур по Сети, — заявил Шенар. — Как забыть нашего отца?

— Я сочувствую твоей боли и разделяю ее.

— Я уверен в этом, но твои заботы запрещают тебе демонстрировать это, я же не обязан вести себя так же.

— Какова причина твоего прихода?

— Ты ждал его, не так ли?

Царь продолжал молчать.

— Я твой старший брат, я пользуюсь превосходной репутацией, мое разочарование оттого, что я не взошел на трон вместо тебя, прошло, но я не собираюсь быть придворным, бесполезным для своей страны.

— Я понимаю тебя.

— Деятельность смотрителя за церемониями, которую ты мне доверил, слишком ограничена, к тому же Роме, новый управляющий дворца, с удовольствием взял бы ее на себя.

— Чего ты хочешь, Шенар?

— Я много размышлял перед тем, как совершить этот поступок, для меня это несколько унизительно.

— Между братьями подобное слово не может быть употреблено.

— Удовлетворишь ли ты мою просьбу?

— Нет, Шенар, она ведь мне еще неизвестна.

— Согласишься ли ты выслушать меня?

— Говори, прошу тебя.

Шенар, оживившись, начал ходить взад и вперед.

— Стать визирем? Невозможно. Тебя обвинят в том, что ты отдаешь мне слишком большое предпочтение. Управлять стражей? Я хотел бы этого, но это слишком трудно. Главный писец? Слишком утомительно, недостаточно досуга и удовольствий. Большие строительства? Я недостаточно сведущ. Советник по земледелию? Этот пост уже занят. Министр финансов? Ты оставил того, что был при Сети, а что касается храмовой жизни, то я не питаю ни малейшей склонности к ней.

— Что же тебе остается?

— То, что соответствует моим вкусам и способностям, — министр иностранных дел. Тебе известен мой интерес к торговле с нашими вассалами и соседями, вместо того чтобы ограничиваться переговорами, которые увеличивали бы лишь мое личное состояние, я мог бы усилить положение страны, развивая дипломатию и упрочняя мир.

Шенар наконец остановился.

— Мое предложение тебя шокирует?

— Это большая ответственность.

— Разрешишь ли ты мне приложить все усилия для того, чтобы избежать войны с хеттами? Никто не хочет кровавого столкновения. То, что фараон назначил на этот пост своего брата, докажет его серьезное отношение к заключению мира.

Рамзес долго размышлял.

— Я согласен удовлетворить твое желание, Шенар. Но тебе понадобится помощь.

— Я согласен на это… О ком ты думаешь?

— О моем друге Аше. Дипломатия — это его ремесло.

— То есть свобода под наблюдением.

— Эффективное сотрудничество, я надеюсь.

— Раз такова твоя воля…

— Встретьтесь как можно скорее и представьте мне ваши планы с уточнением.

Выходя из дворца, Шенар едва сдерживал радость. Рамзес повел себя именно так, как он надеялся.

19

Долент, сестра Рамзеса, упала перед ним на колени и обняла ноги царя. — Прости меня, умоляю, и прости моего мужа!

— Встань, ты смешна.

Долент схватила брата за руку, но не решилась на него посмотреть. Высокая, распластавшаяся на полу, Долент, казалось, была в отчаянии.

— Прости нас, Рамзес, мы действовали как безумцы!

— Вы желали моей смерти. Уже два раза твой муж участвовал в заговоре против меня, он, тот, кто был моим наставником!

— Его вина тяжела, моя тоже, но нами манипулировали.

— Кто, дорогая сестра?

— Верховный жрец Карнака. Он смог нас убедить, что ты будешь плохим царем и приведешь страну к гражданской войне.

— То есть вы в меня совсем не верите.

— Мой супруг, Сари, считал тебя человеком порывистым, неспособным обуздать свои воинственные инстинкты, он сожалеет о своих ошибках… Как он сожалеет о них!

— Мой брат Шенар, не пытался ли и он убедить вас?

— Нет, — солгала Долент, — именно его мы должны были слушать. С тех пор как он полностью принял решение нашего отца, он считается одним из твоих союзников и желает лишь служить Египту, занимая то место, которое заслуживает своими способностями.

— Почему твой муж не пришел с тобой?

Долент склонила голову.

— Он слишком боится гнева фараона.

— Тебе очень повезло, дорогая сестра моя: наша мать и Нефертари активно стараются воспрепятствовать суровому наказанию. И та, и другая желают сохранить единство нашей семьи из уважения к Сети.

— Ты… ты прощаешь меня?

— Я назначаю тебя почетной смотрительницей гарема в Фивах. Это прекрасный титул, он не требует никаких усилий. Веди себя скромно, сестричка.

— А… мой муж?

— Я назначаю его начальником кирпичников на стройке Карнака. Так что он станет полезен и научится строить вместо того, чтобы разрушать.

— Но… Сари преподаватель, писец, он ничего не умеет делать руками!

— Это противоречит завету наших отцов: если рука и разум не действуют вместе, то природа человека портится. Поторопитесь приступить к своим новым обязанностям оба, работы всегда хватает.

Удаляясь, Долент вздохнула… В соответствии с предположением Шенара, она и Сари избежали худшего. В начале своего правления, и под влиянием матери и жены Рамзес предпочитал милосердие нетерпимости.

Обязанность работать также была наказанием, но более мягким, чем каторга в оазисах или изгнание на край Нубии. Что же до Сари, которому грозил смертный приговор, он мог быть довольным, даже если его труд был не так почетен.

Эти унижения не продлятся долго. Своей ложью Долент восстановила репутацию Шенара, который изображал честного приверженца своего брата, послушного и почтительного. Занятый тысячей забот Рамзес в конце концов поверит, что вчерашние враги, брат и сестра, образумились и желают лишь вести спокойное существование.

Моис с радостью вернулся на стройку колонного зала в Карнаке, возведение которого, приостановленное на время траура, Рамзес решил возобновить и закончить гигантский замысел отца. Молодой еврей пользовался уважением и привязанностью своей команды каменотесов и высекателей иероглифов. Моис отказался от должности начальника работ, которую ему предлагал Рамзес, потому что не чувствовал, что может нести такую ответственность. Координировать усилия мастеров и побуждать в них желание совершенства — да, создавать план застройки Дейр эль-Медине в качестве архитектора — нет. Учась ремеслу на земле, слушая тех, кто был образованнее него, сближаясь с мудростью мастеров, Моис со временем научился бы строить.

Простая жизнь строителя давала простор проявлению его физической мощи и позволяла кое-как мириться с пламенем, сжигавшим его душу. Каждый вечер, лежа на кровати и тщетно пытаясь уснуть, Моис пытался понять, почему ему недоступно простое счастье жить. Он родился в богатой стране, занимал выгодный пост, пользовался дружбой фараона, притягивал взгляды хорошеньких женщин, вел мирное, обеспеченное существование… Но почему-то не был счастлив и умиротворен. Зачем эта вечная неудовлетворенность, зачем эта вечная внутренняя мука, которую ничто не могло облегчить?

Снова приняться за работу, снова услышать веселую песнь молотков и стамесок, видеть, как скользят по влажной грязи деревянные повозки, нагруженные огромными каменными блоками, участвовать в возведении колонн, заботиться о безопасности каждого рабочего — все это гасило внутренние бури.

Летом обычно отдыхали, но смерть Сети и коронование Рамзеса перевернули весь привычный уклад. С согласия начальника работ в Дейр эль-Медине и Карнаке, который подробно объяснил ему свой план на каждой стадии, Моис организовал две смены ежедневных рабочих, первая с рассвета до полудня, вторая после обеда и до наступления сумерек. У каждого было также время, необходимое для восстановления сил, к тому же на стройке были натянуты большие полотнища, дававшие тень.

Как только Моис покинул стражу, охранявшую вход в колонную залу, к нему подошел начальник каменотесов.

— В таких условиях невозможно работать.

— Жара еще не стала невыносимой.

— Она нас не пугает… Я хочу поговорить о поведении нового начальника кирпичников, которые возводят леса.

— Я его знаю?

— Да, это Сари, супруг Долент, сестры фараона. Поэтому он думает, что ему все позволено.

— В чем ты его упрекаешь?

— Он считает работу слишком скучной, он вызывает свою команду лишь раз в два дня, но лишает их отдыха и ограничивает воду. Он считает наших рабочих рабами? Мы в Египте, а не в Греции или в Хеттском царстве! Я заявляю, что согласен с кирпичниками.

— Ты прав. Где Сари?

— В тени, в палатке начальников стройки.

Сари очень изменился. Толстый весельчак и жизнелюб, наставник Рамзеса стал почти худым человеком, с вытянутым лицом и нервными жестами. Он постоянно вращал вокруг своего левого запястья слишком широкий медный браслет и натирал мазью больную правую ногу, лодыжка которой была деформирована артритом. От своей старой должности Сари сохранил лишь элегантное одеяние изо льна, говорящее о его принадлежности к касте писцов.

Растянувшись на подушках, Сари пил свежее пиво. Он бросил на Моиса небрежный взгляд, когда тот вошел в палатку.

— Привет тебе, Сари, ты узнаешь меня?

— Как можно забыть Моиса, блестящего школьного товарища Рамзеса! Ты тоже приговорен потеть на стройке… Царь не жалует своих старых друзей.

— Мое место меня устраивает.

— Ты бы мог претендовать на большее!

— Разве участвовать в возведении подобного памятника не самая прекрасная мечта?

— Какая мечта эта жара, эта пыль, пот рабочих, огромные камни, непосильный труд, шум инструментов, общение с чернорабочими и неграмотными поденщиками? Ты хочешь сказать — кошмар! Ты зря теряешь время, бедный Моис.

— Мне доверили дело, и я его выполняю.

— Прекрасное и достойное поведение! Когда придет тоска, оно изменится.

— Разве тебе нечем заняться?

Гримаса скривила лицо бывшего воспитателя Рамзеса.

— Управлять кирпичниками… Что может быть увлекательней?

— Это терпеливые люди, достойные большего уважения, чем ленивые и раскормленные писцы.

— Странные слова, Моис. Уж не хочешь ли ты бунтовать против установленного порядка?

— Против твоего презрения к другим.

— Неужели ты будешь учить меня?

— Я назначил расписание работ для кирпичников, как и для остальных, и ему нужно следовать.

— Я сделаю свой выбор.

— Он не согласовывается с моим, тебе придется подчиниться.

— Я отказываюсь!

— Как хочешь. Я отправлю твой отказ начальнику стройки, он уведомит визиря, который сообщит о нем Рамзесу.

— Угрозы…

— Обычная процедура в случае неподчинения на царской стройке.

— Тебе нравится унижать меня!

— У меня нет других целей, кроме как участвовать в строительстве этого храма, и ничто этому не помешает.

— Ты смеешься надо мной.

— Сегодня, Сари, мы работаем вместе, объединим наши усилия для лучшего результата.

— Рамзес бросит тебя, как он бросил меня!

— Попроси кирпичников построить леса, согласуй с ними регулярный отдых и не забывай давать им столько воды, сколько они захотят.

20

Вино было исключительным, говядина превосходной, а бобовое пюре свежим. «Можно думать о Шенаре все, что угодно, — подумал Меба, — но принимать гостей он умеет».

— Тебе нравится еда? — спросил старший брат Рамзеса.

— Дорогой друг, она превосходна! Ваши повара — лучшие в Египте.

Опытный придворный, искушенный в дипломатических тонкостях за годы, проведенные на должности министра иностранных дел, скорее всего, был искренен. Шенар не скупился, когда речь шла о качестве продуктов, которые он подавал своим гостям.

— Не кажется ли вам противоречивой политика царя? — спросил Меба.

— Это человек, которого непросто понять.

Скрытая критика удовлетворила дипломата. Вопреки обыкновению было заметно, что он нервничал. Обычно осторожный Меба спрашивал себя, что если для того, чтобы жить мирно, не теряя никаких привилегий, Шенар примкнул к сторонниками Рамзеса? Слова, которые он собирался произнести, должны были доказать обратное.

— Я вовсе не одобряю серию неуместных назначений, которые вынудили превосходных слуг государства покинуть свои должности и быть отодвинутыми на второй план своими низкими должностями.

— Я разделяю твое мнение, Меба.

— Назначить садовника советником по земледелию — какая насмешка! Возникает вопрос, когда Рамзес атакует мое ведомство?

— Именно этот вопрос я и хотел обсудить с тобой.

Меба напрягся и поправил свой дорогой парик, который он носил в течение всего года, даже когда стояла сильная жара.

— Вы располагаете тайной информацией, касающейся меня?

— Я вам изложу случившееся в малейших деталях, чтобы вы могли вынести трезвое суждение. Вчера Рамзес позвал меня. В очень резкой форме, без предупреждения. Забросив все дела, я отправился во дворец, где меня заставили ждать больше часа.

— Вас заставили… волноваться?

— Да, признаю это. Его сард, Серраманна, без стеснения обыскал меня, несмотря на мой протест.

— Вас, брата царя! Неужели мы падем так низко?

— Боюсь, что так, Меба.

— Вы пожаловались царю?

— Он не дал мне заговорить. Разве его безопасность не важнее уважения его близких?

— Сети осудил бы подобное поведение.

— Увы, моего отца больше нет в этом мире, а Рамзес стал его преемником.

— Люди уходят, правила остаются. Сановник вашего уровня достигнет однажды высочайшей власти.

— Это решать богам, Меба.

— Не желаете ли вы поговорить о том, что касается… меня?

— Я подхожу к этому. Тогда, как я дрожал от стыда и негодования после этого гнусного обыска, Рамзес объявил мне, что назначает меня советником по иностранным делам.

Меба побледнел.

— Вас, на мое место? Это необъяснимо!

— Тебе будет понятнее, когда ты узнаешь, что я в его глазах тряпичная кукла, игрушка в руках его, человека, который не даст мне проявлять инициативу. Тебе не придется склоняться передо мной, дорогой Меба, я всего лишь номинальный начальник. Иноземные государства будут польщены, увидев интерес, уделяемый Рамзесом переговорам, ведь он назначил своего брата. Они не узнают, что я связан по рукам и ногам.

Меба казался подавленным.

— Я больше никто…

— Как и я, несмотря навидимость.

— Этот царь — чудовище.

— Умных людей немало, и они узнают об этом мало-помалу. Поэтому мы не должны утрачивать мужества.

— Что вы предлагаете?

— Желаешь ли ты уйти на отдых или биться вместе со мной?

— Как я могу навредить Рамзесу?

— Сделай вид, что смирился, и жди моих указаний.

Меба улыбнулся.

— Рамзес совершил ошибку, недооценив вас. На этой должности, даже если вы очень ограничены в действиях, всегда представятся удобные случаи.

— Ты слишком проницателен, друг мой. Что если ты мне расскажешь об устройстве этого ведомства, которым ты управлял с таким талантом?

Меба не заставил себя просить. Шенар же не стал говорить ему, что существует важный союзник, позволяющий ему владеть ситуацией. Предательство Аши должно оставаться самым тщательно скрываемым секретом.

Держа Литу за руку, маг Офир медленным шагом шел по главной улице Города Солнца, покинутой столице Эхнатона, фараона-еретика, и его супруги Нефертити. Ни одно здание не было разрушено, но песок уже устремился в двери и окна, подгоняемый порывами ветра пустыни.

Находясь в четырех километрах севернее Фив, город пустовал уже около пятидесяти лет. После смерти Эхнатона двор покинул это грандиозное сооружение Среднего Египта, чтобы вернуться в город Амона. Старые верования были восстановлены, древние боги снова заняли свои места в ущерб Атону, солнечному диску, воплощению единого бога.

Эхнатон недалеко ушел от них, сам диск был неверным представлением. Бог был вне всяких представлений и символов; он обитал на небе и в человеческой сущности на земле. Оживляя своих богов, Египет противился принятию единого Бога. Значит, Египет должен погибнуть.

Офир был потомком ливийского советника Эхнатона, проводившего долгие часы в компании монарха. Эхнатон диктовал ему мистические поэмы, а иноземец должен был распространять их по всему Ближнему Востоку, а также в племенах Синая, особенно среди евреев.

Это генерал Хоремхеб, основатель династии, к которой принадлежали Сети и Рамзес, уничтожил предка Офира, посчитав его опасным подстрекателем и черным магом, способным влиять на Эхнатона и заставившим его забыть о долге и ответственности фараона.

Да, именно такими и были намерения ливийца: покончить с унижениями, которым подвергался его народ, ослабить Египет, воспользоваться слабым здоровьем Эхнатона, чтобы убедить его забросить политику защиты страны.

Его замысел чуть было не осуществился.

Сегодня Офир принял факел. Разве он не наследовал знание своего предка и его талант колдуна? Он ненавидел Египет так, что черпал в этой ненависти источник силы во имя уничтожения врага. Победить Египет означало победить фараона. Победить Рамзеса.

Взгляд Литы оставался пустым. Однако Офир продолжал описывать ей один за другим особняки знати, заставлял ее смотреть кварталы ремесленников и купцов, зверинец, где Эхнатон собирал редких животных. Часами Офир и Лита бродили по дворцу, в котором царь и Нефертити играли со своими дочерьми, одна из которых была бабушкой молодой женщины.

Во время этого очередного посещения Города Солнца, который разрушался год за годом, Офир заметил, что Лита более внимательна, как будто в ней проснулся интерес к окружающему миру. Она задержалась в спальне Эхнатона и Нефертити, склонилась над разломанной колыбелью и расплакалась.

Когда ее слезы иссякли, Офир взял ее за руку и повел в мастерскую скульптора. В ящиках лежали гипсовые женские головы, служившие моделями для скульптур из камня.

Маг вынул их одну за другой.

Вдруг Лита погладила одну из гипсовых голов с лицом удивительной красоты.

— Нефертити, — пробормотала она.

Потом ее рука коснулась другой головы, более маленькой, с тонкими чертами лица.

— Мерит-Атон, возлюбленная Атона, моя бабушка, а вот ее сестра, там другая… Моя семья, моя забытая семья! Она снова передо мной, так близко!

Лита прижала гипсовые головы к груди, но выронила одну, которая разбилась, упав на пол.

Офир опасался нервного срыва, но девушка даже не вскрикнула от удивления и в течение минуты стояла неподвижно. Потом она бросила на пол остальные головы и растоптала куски.

— Прошлое умерло, я убила его, — произнесла она, пристально глядя на пол.

— Нет, — возразил маг, — прошлое никогда не умирает. Твою бабушку и твою мать преследовали потому, что они исповедовали веру Атона. Я приютил тебя, Лита, я вырвал тебя из лап неминуемой смерти.

— Это правда, я помню об этом… Моя бабушка и моя мать погребены там, на холмах, и спустя время я присоединюсь к ним, но ты повел себя как отец.

— Пришло время мести, Лита. Если ты узнала горе и страдания вместо счастливого детства, это из-за Сети и Рамзеса. Первый умер, второй угнетает целый народ. Мы должны его покарать.

— Я хочу прогуляться по моему городу.

Лита прикасалась к камням храмов, стенам домов, словно принимая во владение мертвый город. На закате дня она поднялась на террасу дворца Нефертити и долго созерцала свое призрачное царство.

— Моя душа пуста, Офир, ее наполняет твоя мысль.

— Я хочу увидеть, как ты будешь править, Лита, чтобы ты могла привести к вере в единого Бога.

— Нет, Офир, это лишь слова. Лишь одна сила руководит тобой — ненависть, так как зло сидит внутри тебя.

— Ты отказываешься мне помочь?

— Моя душа пуста, ты наполнил ее своей жаждой отмщения. Ты терпеливо создавал меня, как инструмент мести, твоей и моей: сегодня я готова сражаться подобно разящему мечу.

Офир встал на колени и возблагодарил Бога. Его молитвы были услышаны.

21

В таверне царило оживление, возбужденное плясками профессиональных танцовщиц, среди которых были и египтянки из Дельты, и нубийки с эбеновой кожей. Их гибкость восхищала Моиса, сидевшего за столом в глубине, перед кубком с пальмовым вином. После трудного дня, во время которого он чудом избежал двух происшествий, еврею хотелось побыть одному посреди шумной толпы, отрешенно наблюдая за бурлящей вокруг жизнью.

Недалеко от него сидела странная пара.

Привлекательная молодая женщина со светлыми волосами и округлыми формами. Ее спутник, мужчина гораздо старше ее, симпатии не вызывал: выступающие скулы, выдающийся нос, резко очерченный подборов док — он напоминал хищную птицу. Из-за шума Моис не мог слышать, о чем они говорили, до него долетали лишь обрывки монотонной речи мужчины.

Нубийки уже танцевали с клиентами, один из завсегдатаев, пятидесяти лет, положил правую руку на плечо светловолосой женщины и пригласил ее. Удивленная, она оттолкнула его. Рассерженный пьяница настаивал. Друг женщины протянул руку к нахалу, и тот вдруг отлетел на целый метр будто от удара. Оглушенный, он пробормотал несколько извинений и больше не настаивал.

Жест этого пугающего своим обликом человека был незаметным и быстрым, но Моис не ошибся. Этот любопытный тип обладал исключительными способностями.

Когда мужчина и женщина вышли из таверны, Моис последовал за ними. Они направились на юг, к центру Фив, перед тем как исчезнуть в рабочем квартале, где стояли одноэтажные дома, разделенные узкими улочками. Несколько мгновений еврею казалось, что он их потерял, но тут он вновь услышал решительную поступь мужчины.

Посреди ночи улица была пустынной; лаяла собака, проносились летучие мыши. Чем дальше шел Моис, тем больше росло его любопытство. Он снова увидел пару, пробиравшуюся между лачугами, которые должны быть вскоре снесены, чтобы уступить место новым постройкам. Никто не жил здесь.

Женщина толкнула дверь, скрип которой нарушил тишину ночи. Мужчина исчез.

Моис заколебался.

Должен ли он войти и расспросить, спросить у нее, кто они, почему они так вели себя? Он понял всю нелепость своей прогулки. Он не только не был стражником, он не имел права вмешиваться в личную жизнь этих людей. Какой злой дух толкнул его на эту глупую слежку? Досадуя сам на себя, он повернул обратно.

Человек с профилем хищной птицы вырос перед ним.

— Ты шел за нами, Моис?

— Откуда тебе известно мое имя?

— Достаточно было спросить в таверне, друг Рамзеса известный человек.

— А ты, кто ты?

— Зачем ты следил за нами?

— Этот поступок непонятен мне самому…

— Неудачное объяснение.

— Однако это правда.

— Я не верю тебе.

— Дай мне пройти.

Мужчина вытянул руку. Перед Моисом разошелся песок. Появилась рогатая гадюка с раздвоенным языком.

— Это всего лишь наваждение!

— Не приближайся, она самая настоящая. Я всего лишь разбудил ее.

Еврей обернулся.

Ему угрожала еще одна змея.

— Если ты хочешь выжить, входи в дом. Скрипучая дверь открылась.

В узком переулке у Моиса не было никакого шанса ускользнуть от змей. А Сетау не было поблизости. Он вошел в комнату с низким потолком и утоптанным земляным полом. Человек зашел следом и закрыл дверь.

— Не пытайся убежать, гадюки ужалят тебя. Когда я решу, я усыплю их.

— Чего ты хочешь?

— Поговорить.

— Я бы мог свалить тебя одним ударом кулака.

Человек улыбнулся.

— Вспомни сцену в таверне и не рискуй. Молодая светловолосая женщина сидела на корточках в углу комнаты, кусок ткани скрывал ее лицо.

— Она больна?

— Она не переносит темноты, с восходом солнца ей станет лучше.

— Скажи, наконец, кто ты и что тебе от меня надо?

— Мое имя Офир, я родился в Ливии и занимаюсь магией.

— В каком храме ты служишь?

— Ни в каком.

— Значит, ты вне закона.

— Эта молодая женщина и я постоянно путешествуем и прячемся.

— Какое преступление вы совершили?

— Мы не разделяем веру Сети и Рамзеса.

Моис был ошеломлен.

— Я не понимаю…

— Эта хрупкая, ранимая молодая женщина носит имя Лита. Она внучка Мерит-Атон, одной из шести дочерей великого Эхнатона, умершего вот уже пятьдесят пять лет назад в Городе Солнца и вычеркнутого из анналов царской истории за то, что он пытался привить в Египте веру в единого Бога, Атона.

— Ни один из его сторонников не был казнен!

— Разве забытье не худшее наказание? Царица Ахнесепаатон, жена Тутанхамона и наследница трона Египта, была несправедливо приговорена к смерти ^[217], и нечестивая династия, основанная Хоремхебом, овладела Обеими Землями. Если бы существовала справедливость, Лита должна была подняться на тон.

— Ты замыслил заговор против Рамзеса?

Офир снова улыбнулся.

— Я всего лишь старый маг, а Лита — отчаявшаяся и слабая, могучему фараону Египта нечего боятся. Это истинная власть уничтожит его и установит закон.

— Кто же это?

— Истинный Бог, Моис, единый Бог, чей гнев скоро обрушится на все народы, которые не склонятся перед ним!

Звучание голоса Офира заставило вздрогнуть стены жилища. Моис почувствовал странный страх, одновременно пугающий и притягивающий.

— Ты еврей, Моис.

— Я родился в Египте.

— Но, как и я, ты всего лишь изгнанник. Мы ищем чистую землю, не оскверненную существованием десятков богов! Ты еврей, Моис, твой народ страдает, нужно воскресить веру предков, снова связаться с великим замыслом Эхнатона.

— Евреи счастливы в Египте, им хорошо платят и они сыты.

— Им больше недостаточно лишь материальных благ.

— Раз ты в этом убежден, стань их пророком!

— Я всего лишь ливиец, у меня нет ни твоей силы, ни твоей власти.

— Ты сумасшедший, Офир! Превратить евреев в силу, враждебную Рамзесу, означает привести их к уничтожению. Ни один из них не желает бунтовать и покидать эту страну, а я, я друг фараона, которому обещано великое царствование.

— В тебе горит огонь, Моис, как он горел и в сердце Эхнатона. Те, кто разделяет его убеждения, не исчезли и начинают собираться.

— Значит, вы не одни, Лита и ты?

— Мы должны вести себя очень осторожно, но каждый день мы завоевываем ценных друзей. Религия Эхнатона — это религия будущего.

— Рамзес считает иначе.

— Раз ты его друг, Моис, убеди его.

— Верю ли я сам в это?

— Евреи установят верховенство единого Бога в целом мире, а ты станешь их вождем.

— Твое пророчество смешно!

— Оно сбудется.

— Я не собираюсь выступать против царя.

— Кто будет мешать нам, будет убран с дороги.

— Прекрати бредить, Офир, и возвращайся на родину.

— Новая земля еще не существует, это ты создашь ее.

— У меня другие планы.

— Ты ведь веришь в единого Бога?

Моис был взволнован.

— Мне нечего тебе ответить.

— Не беги от своей судьбы.

— Исчезни, Офир.

Моис направился к двери; маг не препятствовал.

— Змеи вернулись в норы, — сказал он. — Ты можешь без страха выйти.

— Прощай, Офир.

— До скорой встречи, Моис.

22

Незадолго до рассвета жрец Бакен вышел из своего служебного жилища, принял омовение, и поскольку был одним из несущих священную воду, то направился к священному озеру, над которым летали десятки ласточек, возвещая о рождении дня. Большое озеро, в которое спускались по каменным лестницам, расположенным по четырем сторонам, было наполнено водой Нуна — неистощимого океана силы, откуда появились все формы жизни. Бакен набрал из него немного драгоценной жидкости, которую используют для многочисленных ритуалов очищения в закрытом храме.

— Ты помнишь меня, Бакен?

Жрец повернул голову в сторону человека, обратившегося к нему, одетого как простой «храмовый служитель».

— Рамзес…

— Когда ты был моим учителем в армии, мы по очереди одерживали верх в поединках.

Бакен склонился.

— Мое прошлое исчезло, Великий Царь, сегодня я принадлежу Карнаку.

Бывший смотритель конюшен, искусный наездник с некрасивым квадратным лицом, хриплым голосом и неприятной внешностью, он, казалось, полностью растворился в своей новой жизни.

— Разве Карнак не принадлежит царю?

— Кто утверждает обратное?

— Мне жаль тревожить твое спокойствие, Бакен, но я должен знать, враг ты мне или друг.

— Зачем мне быть противником фараона?

— Верховный жрец Амона противится мне, ты знаешь об этом?

— Ссоры между высокопоставленными…

— Не прячься за пустыми словами, Бакен. В этой стране нет места для двух хозяев.

Бывший смотритель, казалось, растерялся.

— Я только достиг первых ступеней и я…

— Если ты мой друг, Бакен, ты должен также быть моим союзником в битве, которую я веду.

— Каким образом?

— Этот храм должен быть опорой справедливости, как все остальные храмы Египта. Если бы это было не так, что бы ты сделал?

— То же, что я делал, когда дрессировал лошадей. Я задушил бы виновных!

— Это помощь, о которой я тебя прошу. Предоставь мне доказательства того, что никто здесь не предает закона Маат.

Рамзес удалился, идя вдоль священного озера так же, как ходили другие служители, приходившие набрать воды.

Бакен не мог принять немедленное решение. Карнак стал его домом, миром, в котором он хотел бы жить. Но разве воля фараона не была священна?

В Фивах сирийский торговец Райя приобрел три прекрасные лавки в центре города. Повара знатных семей приходили сюда покупать мясо высокого качества, их хозяйки выбирали азиатские кувшины тонкой работы.

После окончания траура снова настало деловое оживление. Вежливый, пользующийся прекрасной репутацией Райя мог рассчитывать на постоянных клиентов, все более и более многочисленных. Также он неустанно хвалил своих работников и повышал их жалование, а они, в свою очередь, не прекращали хвалить сирийца.

После ухода брадобрея, подровнявшего его острую бородку, Райя склонился над счетами. Он плохо переносил летнюю жару и еще хуже неудачу, которую он потерпел, подослав молодого грека похитить документы первоочередной важности из кабинета Рамзеса. По правде говоря, неудача ожидаемая; Райя рассчитывал скорее проверить меры предосторожности, предпринятые Рамзесом и Серраманной. К несчастью, они оказались действенными. Получить необходимую информацию было нелегко, хотя подкуп все еще оставался эффективным оружием.

Сириец приложил ухо к двери. Никакого шума в прихожей, никто не шпионил за ним. Из предосторожности он поднялся на табурет и приник глазом к крошечному отверстию, проделанному в перегородке.

Успокоенный, он зашел на склад, где хранились алебастровые вазы, привезенные из союзной Египту Южной Сирии. Здешние красавицы были от них без ума, Райя предлагал их лишь с глазу на глаз.

Он поискал ту, что была отмечена очень маленькой красной точкой на горле. Внутри находилась деревянная табличка с указанием характеристики предмета: высота, ширина верхней, средней и нижней частей, размеры, стоимость.

Это послание, которое Райи предстояло расшифровать.

Сообщение его хеттских друзей было кратким: бороться против Рамзеса, поддерживать Шенара.

— Прекрасная вещь, — заметил Шенар, проводя ласкающей рукой по поверхности вазы, которую ему предложил Райя, в присутствии клиентки, не решавшейся набивать цену, оспаривая покупку у старшего брата Рамзеса.

— Это произведение старого мастера, ревниво оберегавшего свои секреты.

— Я предлагаю тебе за нее пять молочных коров прекрасной породы, кровать из эбенового дерева, двадцать пар сандалий и бронзовое зеркало.

Райя склонился.

— Вы щедры, господин. Не окажете ли мне честь приложить свою печать к моему отчету?

Купец пригласил Шенара пройти в заднюю часть лавки. Там они могли бы поговорить в тайне от чужих ушей.

— У меня прекрасные новости: наши иноземные друзья весьма ценят ваше решение и решили помочь вам.

— Их условия?

— Ни условий, ни ограничений.

— Вы мне рассказываете сказку?

— Мы обговорим все позднее. Сейчас речь идет о соглашении в принципе, расценивайте его как большую победу. Поздравляю вас, господин, мне кажется, что я говорю с будущим хозяином страны, даже если путь к власти будет долог.

Мир дрогнул под ногами у Шенара. Этот тайный союз с хеттами был эффективен и опасен, как смертельный яд, именно его должен употребить он, чтобы уничтожить Рамзеса, не навредив себе и не ослабив Египет. Ему потребуется все его умение эквилибриста, чтобы балансировать над пропастью.

— Каким будет ваше следующее сообщение? — спросил Райя.

— Передайте мою признательность и укажите, что я без отдыха работаю… как советник по иностранным делам.

Удивление отразилось на лице сирийца.

— Вы получили эту должность!

— Под строгим наблюдением.

— Мои друзья и я рассчитывали, что вы сможете использовать ее.

— Пусть твои друзья не колеблются вводить отряды на самые слабые союзные земли, пусть они подкупят князей и племена, которые Египет считает своими, и распустят множество неверных слухов.

— Какого порядка?

— Огромные территориальные завоевания, присоединение всей Сирии, захват ливийских портов, падение духа египетских солдат, находящихся за границей… Нужно заставить Рамзеса потерять хладнокровие.

— Позвольте мне смиренно одобрить вашу стратегию.

— У меня много идей, Райя. Выбрав меня в друзья, твои друзья не ошиблись.

— Осмелюсь предположить, что мои скромные советы не были бесполезны.

— К моему официальному окладу должен быть добавлен мешок нубийского золота.

Шенар вышел через черный ход, его статус не позволял ему слишком долго разговаривать с купцом, даже если его страсть к экзотическим вазам была всем известна.

Нужно ли рассказывать дипломату Аше об этом тайном союзе с хеттским врагом? Нет, это было бы ошибкой. Шенар счел, что предпочтительней как можно дольше скрывать количество своих союзников, так он сможет лучше маневрировать и скрыть возможные недостатки.

В приятной тени смоковницы царица Туйа писала хронику правления Сети. Она вспоминала о высоких деяниях благословенного времени, в течение которого Египет процветал в мирном благоденствии. Каждое слово, каждый жест мужа запечатлелся в ее памяти, она делила с ним на равных надежды, заботы и тяжкие муки, она хранила воспоминания о близости, когда души их соединялись. Пока Сети был жив, эта хрупкая женщина поддерживала и надежно оберегала его жизнь и силу.

Когда вошел Рамзес, Туйа ощутила в нем невероятную мощь покойного царя. В существе молодого фараона не было ни одного изъяна, свойственного обычным людям, он был высечен из единого блока подобно обелиску и, казалось, мог противостоять любой буре. К этой видимой неуязвимости добавлялась еще и сила молодости.

Рамзес поцеловал руки матери и сел справа от нее.

— Ты пишешь целыми днями.

— И даже ночами порой. Разве ты простишь меня, если я забуду хоть одну деталь? У тебя озабоченный вид.

Туйа всегда быстро разгадывала его.

— Верховный жрец Амона бросает вызов царской власти.

— Сети предвидел это. Рано или поздно этот конфликт был неизбежен.

— Как бы он поступил?

— Ты не знаешь этого? Есть лишь один выход.

— Нефертари говорит то же.

— Она царица Египта, Рамзес, и, как всякая царица, хранительница Закона.

— Ты не будешь призывать меня к умеренности?

— Когда нужно сохранить единство страны, умеренность больше неуместна.

— Отставка верховного жреца Амона вызовет много возмущений.

— Кто правит, сын мой, ты или он?

23

Ослы пересекли ограду владений Карнака, повинуясь самому старому и седому, знавшему каждую песчинку дороги, ведущей от цеха ткани к храму, за ним весь навьюченный караван шел степенным и ровным шагом.

Поставка была велика, Бакена привлекли, чтобы принять ее на склад. Каждый кусок льняной ткани, предназначенный для шитья ритуальных одежд, получал номер, указанный в книге записей, с указанием источника и качества.

— Прекрасный товар, — отметил сотоварищ Бакена, маленький тщедушный человек. — Ты здесь новичок?

— Я здесь несколько месяцев.

— Тебе нравится жизнь в Карнаке?

— Это то, чего я хотел.

— Чем ты занимаешься за пределами храма?

— Мое прошлое забыто, я попросил, чтобы меня приняли на постоянную службу.

— Я время от времени работаю по два месяца здесь, на складах, возвращаюсь в город, работаю служащим в надзоре за паромами. Это не утомительно… Здесь же работа не прекращается!

— Почему же ты этим занимаешься?

— Мне это подходит. Я займусь тканями высшего качества, ты — всеми остальными.

Как только ослов разгрузили, смотрители склада начали осторожно класть отрезы льна на возвышение, покрытое куском ткани. Бакен осматривал их и записывал на деревянной дощечке, не забывая о дате поставки. Ему показалось, что его помощник работал мало и проводил большую часть своего времени, глядя вокруг, как будто боялся, что за ним шпионят.

— Я хочу пить, — сказал он, — а ты?

— С удовольствием.

Служитель тщедушного вида ушел. Как только он оставил свою табличку на спине старого осла, Бакен бросил на нее взгляд.

На ней было всего несколько строчек иероглифических знаков самого фантастического вида, не имевших ничего общего с поставкой льна высшего качества.

Когда служитель вернулся с бурдюком свежей воды, Бакен уже снова принялся за работу.

— Выпей, она хороша… Заставлять нас работать на такой жаре бесчеловечно.

— Ослы не жалуются.

— А ты шутник!

— Ты скоро закончишь?

— Какое там! Потом нужно проследить за размещением в нужные складские помещения.

— А что мы сделаем с табличками?

— Ты мне отдашь свою, а я передам ее вместе с моей в отдел записей.

— Он далеко от складов?

— Не слишком, но, тем не менее, надо немного пройти пешком.

— Давай разделим работу, я отнесу таблички.

— Нет, нет! В отделе записей тебя не знают.

— Это будет возможностью представиться.

— У них свои привычки, и они не любят их менять.

— Разве рутина не вредна?

— Спасибо тебе за предложение, но я схожу сам.

Помощник Бакена казался взволнованным и встал так, чтобы тот не видел написанного.

— У тебя судорога, друг?

— Нет, я чувствую себя хорошо.

— Избавь меня от сомнений: ты умеешь писать?

Задетый за живое, служитель обернулся к Бакену.

— Что за вопрос?

— Я видел твою табличку, на осле.

— Ты очень любопытен…

— По меньшей мере. Если ты хочешь, я сделаю правильные записи, если нет, то твою табличку не примут и у тебя появятся враги.

— Не делай вид, что не понимаешь, Бакен.

— Что я должен понимать?

— Ай, достаточно! Ты тоже хочешь ухватить кусок… Это естественно, но не теряй времени.

— Объяснись.

Тщедушный служитель приблизил свое лицо к Бакену и тихо сказал:

— Этот храм богат, очень богат, а мы… мы вертимся. Несколько кусков прекрасного льна не обездолят Карнак, а мы, продав их хорошему клиенту, провернем хорошую сделку. Понял?

— Отдел записей знает о твоих делишках?

— Лишь один писец и два смотрителя. Раз куски льна не записаны, они не существуют, и мы можем ими распоряжаться совершенно спокойно.

— Ты не боишься, что тебя поймают?

— Будь спокоен.

— Высшие чиновники…

— У высших чиновников свои заботы. Кто тебе сказал, что они не закрывают глаза? Так, какой процент ты хочешь?

— Ну… самый лучший.

— А ты жадный! Мы будем хорошей командой. Через несколько лет у нас будет неплохое состояние и нам не надо будет работать здесь. Закончим эту поставку?

Бакен согласно кивнул головой.

Нефертари положила голову на плечо Рамзеса. Солнце вставало, заливая их спальню несущим жизнь утренним светом. Оба они чтили это ежедневное чудо, эту постоянную победу света над мраком. Совершением ритуала царская чета приобщалась к путешествию Ладьи Ра в подземных глубинах и к битве божественного экипажа с гигантским змеем, пытавшимся разрушить мир.

— Мне нужно, чтобы магия твоей силы поддержала меня, Нефертари. Этот день обещает быть трудным.

— Твоя мать разделяет мое мнение?

— Мне кажется, что вы сговорились.

— Наши взгляды совпадают, — признала она с улыбкой.

— Ваши доводы убедили меня. Сегодня я отстраню от дел верховного жреца Амона.

— Почему ты ждал?

— Мне нужны были доказательства плохого управления его служб.

— Так ты получил их?

— Бакен, мой военный наставник, стал служителем и обнаружил незаконную торговлю кусками льна, в которой замешаны многие служащие Карнака. Или верховный жрец сам в этом замешан, или он больше не контролирует своих служащих. В любом случае он больше недостоин быть главой своих чиновников.

— Этот Бакен, он серьезный человек?

— Он молод, но Карнак стал всей его жизнью. Открытие этой кражи погрузило его в настоящее отчаяние. Он считал, что не имеет права молчать, но мне пришлось вытягивать из него слова, чтобы узнать всю правду. Бакен не доносчик и не пылает честолюбием.

— Когда ты увидишь верховного жреца?

— Сегодня утром. Столкновение будет тяжелым, он будет уходить от ответственности и кричать о несправедливости.

— Чего ты опасаешься?

— Что он парализует экономическую жизнь храма и, по меньшей мере, расстроит поставки продовольствия. Такова цена, которую придется заплатить, чтобы избежать попытки развала страны.

Серьезность Рамзеса произвела на Нефертари впечатление. Он был не тираном, жаждущим избавиться от стесняющего его соперника, но фараоном, сознающим необходимость сохранности единства Обеих Земель несмотря ни на какой риск.

— Я хочу сделать признание, — мечтательно сказала она.

— Ты провела в Карнаке свое собственное расследование?

— Ничего подобного.

— Значит, моя мать сделала это и решила сообщить результаты через тебя.

— Тоже нет.

— Это признание касается моей встречи с верховным жрецом?

— Нет, но, возможно, оно немаловажно для развития государства.

— Ты заставишь меня томиться?

— Еще несколько месяцев… Я беременна.

Рамзес нежно обнял Нефертари, стремясь защитить ее дарованной ему божественной силой.

— Я требую, чтобы лучшие врачи царства занимались тобой постоянно.

— Не беспокойся.

— Как я могу? Я надеюсь, что наш ребенок будет красивым и сильным, но твоя жизнь и здоровье важнее всего.

— Я буду окружена заботой.

— Могу ли я приказать тебе работать теперь поменьше?

— Разве ты потерпишь ленивую царицу?

Рамзес пребывал в нетерпении. Опоздание верховного жреца Амона было уже оскорбительным. Какое извинение придумает жрец, чтобы оправдать свое отсутствие? Если бы он знал о разоблачении Бакена, то, несомненно, пытался бы расстроить служебное расследование, уничтожив доказательства, и удалить виновных и свидетелей при помощи поручений. Эти попытки тянуть время обернулись бы против него.

Когда солнце приблизилось к зениту, четвертый жрец Амона попросил о приеме. Царь тут же принял его.

— Где первый служитель и верховный жрец Амона?

— Он только что скончался, Великий Царь.

24

По приказу фараона был созван совет. В него входили второй, третий и четвертый жрецы Амона в Карнаке, верховные жрецы и верховные жрицы главных святилищ Египта. Не хватало лишь вызванных верховных жрецов храмов Дендеры и Атрибиса, первый был слишком стар, чтобы путешествовать, второй задержался в своем жилище в Дельте из-за болезни. Вместо них прибыли два представителя, наделенные всеми полномочиями.

Эти мужчины и женщины зрелого возраста, совершавшие ритуалы от имени царя в почитаемых святилищах, собрались в одном из залов храма Тутмоса III, носящего имя «Тот, чей памятник сияет подобно свету». Здесь провозглашали верховных жрецов Амона, когда они принимали свои обязанности.

— Мне нужно поговорить с вами, — объявил Рамзес, — чтобы выбрать нового главу религиозного чиновничества Карнака.

Многие согласно склонили головы. Новый фараон не был столь импульсивен, как об этом говорили.

— Разве нет у второго жреца права на эту должность? — спросил верховный жрец Мемфиса.

— Я не считаю старшинство достаточным поводом.

— Могу ли предостеречь Великого Царя от неправильного решения? — вмешался третий жрец Амона. — В светских областях, безусловно, возможно доверить ответственные должности новым людям, но это было бы ошибкой в том, что касается управления Карнаком. Главное — это опыт и почтенность.

— Поговорим об этой почтенности! Вам известно, что существует успешная спекуляция высокосортными льняными тканями, источник которой находится за стенами самого Карнака?

После слов царя воцарилось тревожное молчание.

— Ответственные были арестованы и приговорены к работам в ткацких мастерских. Никогда больше они не будут допущены в храм, даже на незначительные должности.

— Была ли доказана ответственность покойного?

— Она не очевидна, но вы понимаете, почему я не желаю выбирать его преемника среди нынешних чиновников.

Долгое молчание последовало за неожиданным заявлением Рамзеса.

— Есть кто-нибудь, кого вы хотите предложить, Великий Царь? — спросил верховный жрец Гелиополя.

— Я жду от этого совета серьезного предложения.

— Сколько вы даете нам времени?

— Согласно обычаю, я должен посетить в сопровождении царицы и большого числа придворных определенное количество городов и храмов. Когда я вернусь, вы сообщите мне результат ваших размышлений.

До отъезда в традиционное путешествие по Египту, которое должно было быть совершено в первый год царствования, Рамзес отправился в храм Гурнаха, на восточном берегу Фив, где почиталось Ка Сети, его бессмертное могущество. Каждый день особые жрецы подносили на алтарь мясо, хлеб, овощи и фрукты и читали молитвы, которые поддерживали присутствие на земле души покойного царя.

Царь долго смотрел на барельеф с изображением его отца, который предстал перед богами вечно молодым. Казалось, он вот-вот выйдет из камня, сойдет со стены по лестнице, вновь обретая улетевшую к звездам силу монарха.

Чем больше дней проходило, тем явственнее ощущал Рамзес отсутствие Сети как испытание и как призыв. Испытание, так как он больше не мог спросить совета у уверенного проводника; призыв, так как голос покойного фараона присутствовал во всех его мыслях, заставляя идти вперед, какими бы ни были препятствия.

Лишь один вопрос постоянно присутствовал в разговорах всех жителей Фив. Всех — знатные и богатые семейства, ремесленников или матерей семейств, болтающих на пороге своих домов, — интересовало одно: кого из придворных Рамзес и Нефертари возьмут в путешествие по Обеим Землям, чтобы скрепить союз фараона с единством божеств? Из надежных источников узнали, что сначала царский флот отправится на юг, до Асуана, а потом на север, чтобы спуститься по Нилу до Дельты. Экипаж был предупрежден: нужно будет двигаться как можно быстрее, заходы в порты будут краткими. Но каждый радовался совершению этого ритуального путешествия, во время которого царская чета примет во владение землю Египта, чтобы поддерживать ее в гармонии с вечным законом Маат.

С момента отъезда Амени представил Рамзесу огромное количество бумаг, с которыми царь должен был ознакомиться в деталях, перед тем как встретиться с наместниками провинций, верховными жрецами храмов и старостами основных поселений. Личный секретарь царя предоставил ему биографию каждого значимого персонажа, уточнив этапы его карьеры, семейное положение, амбиции и дружеские связи с другой знатью. Когда сведения были не проверены и основывались на слухах, Амени уточнял это.

— Сколько дней и ночей ты провел, чтобы собрать это сокровище? — спросил Рамзес.

— Я не считал. Моя единственная забота — уточнять сведения, как без них можно править?

— Беглый просмотр показал мне, что сторонники Шенара многочисленны, богаты и влиятельны.

— Это неожиданность?

— До такой степени, да.

— Тем больше нужно проявить ума, чтобы победить.

— Ты оптимист.

— Ты царь, и ты должен править. Остальное — лишь болтовня.

— Ты никогда не отдыхаешь?

— На том свете отоспимся. Раз уж я — носитель твоих сандалий, то мне и дорогу твою выравнивать. Ты доволен своим походным троном?

Складное кресло фараона было сделано из медного сиденья с солидным креплением и устойчивых ножек, украшенных головами уток, инкрустированных слоновой костью. Царь пользовался им во время официальных церемоний и приемов.

— Я отобрал членов сопровождающего гарема, ты ни в чем не будешь чувствовать недостатка. Еда будет так же превосходна, как и во дворце.

— Ты всегда все проверяешь столь тщательно?

— С одной стороны, хорошая еда — залог длинной жизни; с другой, хорошее питье сохраняет силу и собранность. Через быстрого гонца я приказал, чтобы старосты и жрецы городов, где мы будем останавливаться, приготовили жилище для участников нашего путешествия. Конечно, у царя и царицы будет в распоряжении дворец.

— Ты позаботился о Нефертари?

— Бессмысленный вопрос. Беременность твоей супруги — это государственное дело. Ее каюта проветривается, она сможет там расслабиться в полном покое. Пять врачей будут заботиться о ней, и ты будешь ежедневно получать отчет о ее здоровье. Ах да! Существует одна проблема.

— По ее поводу?

— Нет, по поводу пристаней. Я располагаю уведомлениями, в которых утверждается, что некоторые находятся в плохом состоянии, но я скептически отношусь к ним, по-моему, некоторые наместники провинций пытаются получить дополнительные средства для поддержания своего благополучия. Это хорошее сражение за честь принять тебя, но оно не должно влиять на тебя. Каждый достойный должен получить заслуженное внимание, твоя задача — показать себя справедливым правителем, пекущимся об интересах страны.

— Каково твое отношение к визирям Севера и Юга?

— С их точки зрения, отвратительное, с моей — превосходное. Они хорошие чиновники, но слишком запуганные, живущие в страхе быть отстраненными. Сохрани их, они тебя не предадут.

— Я подумаю.

— Назначить меня визирем? Только не это! Мое настоящее положение больше всего тебе подходит. Я могу действовать в тени, не будучи задушенным огромной административной службой.

— Какие настроения среди приглашенных?

— Они рады участвовать и недовольны обысками и подозрениями Серраманны, который всех их считает высокопоставленными преступниками. Я выслушиваю жалобы и тут же о них забываю; этот сард лишь бдительно выполняет свои обязанности.

— Ты не забываешь о моем льве и псе?

— Успокойся, они хорошо накормлены и составляют твою лучшую личную охрану.

— Как ведет себя Роме?

— Мнение единодушно, его считают теперь твоим постоянным управляющим! Благодаря ему управление твоим дворцом доведено до совершенства. Чутье не подвело тебя.

— А что касается Неджема?

— Твой новый советник по земледелию исполняет свои обязанности со всей серьезностью. Два часа в день он осаждает меня административными вопросами, потом закрывается с советниками по инструментам и старым советником, который учит его своему ремеслу… Во время этого путешествия он увидит лишь пейзажи!

— А мой возлюбленный брат?

— Барка Шенара — это плавучий дворец. Новый советник по иностранным делам устраивает пиры и пророчит блестящее будущее Египту Рамзеса.

— Он принимает меня за наивного простака?

— Действительность сложнее, — заметил Амени, — кажется, что назначение на эту должность и в самом деле удовлетворило его.

— Ты вскоре придешь к мысли, что Шенар — союзник?

— В глубине души нет, конечно; но он человек хитрый и знает допустимые границы. Ты проявил ум, утолив его жажду власти и позволив занимать одно из первых мест на сцене. Возможно, он успокоится на должности благородной, богатой и почитаемой?

— Да услышат тебя боги!

— Ты должен поспать, завтра будет тяжелый день; по меньшей мере, десять переговоров и три приема. Ты доволен своим ложем?

«Лишь бы довелось им попользоваться», — подумал царь, глядя на постель: изголовье, сетка, изготовленная из тонкой переплетенной проволоки, прикрепленной к раме, четыре ножки в виде львиных лап и подставка для ног, украшенная васильками, мандрагорой и лотосами, чтобы сны распускались подобно цветам.

— Нужно лишь больше мягких подушек, — решил личный секретарь царя.

— Мне достаточно одной.

— Конечно, нет! Посмотри на эту нищету…

Амени взял подушку, лежащую в изголовье. Пораженный, он замолчал.

Там, где только что лежала подушка, потревоженный черный скорпион угрожающе нацелил жало.

25

Рамзесу пришлось самому утешать Серраманну. Начальник его личной стражи не мог понять, как скорпион попал в спальню властителя. Строгий допрос слуг ничего не дал.

— Они невиновны, — признал сард. — Нужно допросить вашего управляющего.

Рамзес не стал этому препятствовать.

Роме совсем не ценил Серраманну, но не выразил ни малейшего протеста, когда царь попросил ответить на все вопросы сарда.

— Сколько человек имеют право входить в эту спальню?

— Пять. В принципе… Пять постоянных.

— Что это значит?

— Иногда во время заходов в гавань я добавляю одного или двух.

— А во время последнего?

— Я действительно добавил одного, чтобы заменить простыни и отнести их в прачечную.

— Его имя?

— Оно записано в книге учета жалований.

— Бесполезно, — решил царь. — Этот человек мог назваться фальшивым именем, а у нас нет времени, чтобы возвращаться обратно и пытаться разыскать его.

— Я не знал ни о чем подобном! — возмутился Серраманна. — Это сводит на нет все предпринимаемые мною усилия по безопасности!

— Что произошло? — удивленно спросил Роме.

— Вам не обязательно знать об этом! В следующий раз я хочу обыскать каждого, кто поднимется на борт барки Великого Царя, идет ли речь о генерале, жреце или подметальщике!

Роме повернулся к Рамзесу, подтвердившему сказанное кивком головы.

— А… что касается пищи?

— Один из ваших поваров будет пробовать блюда в моем присутствии.

— Как пожелаете.

Роме вышел из царской каюты. Разъяренный Серраманна ударил кулаком балку, которая мелко задрожала.

— Этот скорпион не убил бы вас, Великий Царь, — признался Серраманна, — но у вас была бы сильная лихорадка.

— И я не смог бы продолжать путешествие… Неудача, которую можно трактовать как немилость богов. Таково было явное намерение.

— Подобное больше не повторится, — пообещал сард.

— Боюсь, что это не так, поскольку мы не узнаем виновника.

Серраманна скривился.

— У тебя есть подозрения? — спросил царь.

— Иногда люди неблагодарны.

— Говори яснее.

— Этот Роме… Что если он солгал и сам сделал это?

— Разве твоя работа не состоит в том, чтобы проверить это?

— Рассчитывайте на меня.

Шаг за шагом ритуальное путешествие царской четы превратилось в триумф. Авторитет Рамзеса и очарование Нефертари покорили наместников провинций, верховных жрецов, старост и другую знать, удивленных достоинствами новых хозяев Египта. Рамзес не упустил случая подчеркнуть почести, оказываемые его брату, так что большинство сановников поняли это, и его назначение на должность главы совета по иностранным делам успокоило волнения. С одной стороны, царская семья оставалась единой, и два брата двигались рука об руку; с другой — патриотизм Шенара и желание роста гарантировали постоянство политики защиты, необходимой, чтобы оградить цивилизацию от нашествия варваров.

В каждом порту царская чета отдавала дань признательности матери Туйе, лишь одно присутствие которой внушало чувство уважения. Хрупкая, молчаливая, оставаясь в тени, Туйа воплощала традицию и преемственность, без которых правление ее сына не казалось бы законным.

Приближаясь к Абидосу, почтенному святилищу Осириса, Рамзес призвал своего друга Ашу на нос судна. Какой бы ни был день и час, молодой дипломат всегда выглядел элегантно и утонченно.

— Путешествие нравится тебе, Аша?

— Великий Царь, ты завладеваешь сердцами, это правда.

— Не слишком ли много лицемерия в поведении окружающих?

— Несомненно, но разве главное не то, что они признали твою власть?

— Что ты думаешь о назначении Шенара?

— Оно кажется неожиданным.

— Другими словами, оно тебя шокировало.

— У меня нет права критиковать действия фараона.

— Ты считаешь моего брата некомпетентным?

— В настоящих обстоятельствах дипломатия — сложное искусство.

— Кто решился бы бросить вызов египетскому могуществу?

— Твой личный триумф в твоей стране не должен скрывать положение вещей за ее пределами. Хеттский враг небездействует; зная, что ты не никчемный властитель, он попытается усилить свои позиции перед тем, как, возможно, перейти к более воинственным действиям.

— Каким точно?

— Речь идет лишь о предположениях.

— Пойми, Аша, Шенар — мой старший брат и значимая фигура, очень удобная на приемах и пирах. Он очарует иноземных послов пустыми речами и начнет свою игру. Но его могут захватить и другие увлечения, как злой умысел или заговор. Его открытое желание помогать мне и быть верным слугой Египта кажется мне подозрительным. Вот почему твоя роль будет важной.

— Чего ты ждешь от меня?

— Я назначаю тебя начальником тайной службы Верхнего и Нижнего Египта. Как и у твоих предшественников, твоей задачей будет управление дипломатической почтовой службой, то есть просмотр бумаг, отправляемых Шенаром.

— То есть ты предлагаешь мне шпионить?

— По правде говоря, это одна из твоих задач.

— А не заподозрит ли меня Шенар?

— Я дам ему понять, что у него нет никакой свободы действий. Зная о постоянном наблюдении, он больше не будет пытаться допустить прискорбные ошибки.

— Если он ускользнет от меня?

— Ты слишком талантлив для этого, друг мой.

Когда Рамзес увидел священную землю Абидоса, его сердце сжалось. Все здесь напоминало о присутствии Сети. Он, человек бога Сета, воплощения космоса и убийцы своего брата Осириса, построил изумительное святилище, чтобы праздновать мистерии мертвого и воскресшего бога. Рамзес и Нефертари прошли посвящение в его храме, даровавшего им, а значит и их народу, откровение и жизненную силу.

На берегах канала, ведущего к пристани, никого. Конечно, на священной земле веселье было допустимо лишь во время празднования воскрешения Осириса, но безразличие и давящая атмосфера, которые царили по прибытии флотилии, удивили путешественников.

С мечом в руке Серраманна первым сошел на берег. Его тут же окружила личная стража фараона.

— Не нравится мне это, — пробормотал сард. Рамзес ступил на набережную. Вдали, за изгородью акаций, виднелся храм Осириса.

— Не рискуйте, — посоветовал Серраманна. — Позвольте мне осмотреть окрестности.

Мятеж в Абидосе! Царь не мог поверить в подобное кощунство.

— Колесницу, — приказал он. — Я поеду впереди.

— Но, Великий Царь…

Сард понял, что настаивать бесполезно. Как можно охранять безопасность столь неразумного монарха?

Царская колесница быстро преодолела расстояние между пристанью и оградой храма. К его большому удивлению, первые входные ворота были открыты. Сойдя на землю, Рамзес вошел во двор.

Фасад храма был покрыт лесами, на земле лежачая статуя его отца в образе Осириса. Тут и там разбросанные инструменты. Ни одного ремесленника за работой.

Не зная, что и думать, фараон вошел в святилище. На алтарях не было подношений, ни один жрец не читал молитв.

— Очевидно, что храм был покинут.

Рамзес вышел и позвал Серраманну, который остался у входа.

— Приведи сюда начальников стройки.

Успокоившийся было Серраманна бросился исполнять поручение.

Гнев Рамзеса взметнулся к ярким небесам Абидоса.

В большом дворе храма собрали жрецов, служащих, ремесленников, исполнителей ритуалов, обязанных вести переговоры и работать в святилище. Вместе они склонились, встали на колени и коснулись носом земли, напуганные мощным голосом монарха, упрекавшего их в лени и нерадивости.

Рамзес не допускал никаких извинений. Как могли служащие Абидоса так скандально вести себя под тем предлогом, что им мешала смерть Сети? Так что беспорядок и лень завладели умами при малейшей возможности, и никто больше не желал выполнять свои обязанности.

Никто не сомневался в суровом наказании, но молодой фараон удовольствовался требованием удвоить подношения Ка Сети. Он приказал разбить фруктовый сад, посадить деревья, позолотить двери и продолжать построение храма, завершить работу над статуями, выполнять каждый день ритуалы и объявил, что будет построена ладья для празднования мистерий Осириса. Крестьяне, работавшие на землях святилища, будут освобождены от податей, а сам храм получит много сокровищ при условии, что никогда больше не будет допущено подобное небрежение.

Большой двор опустел в тишине. Все поздравили себя со снисходительностью царя и решили больше не вызывать его гнева.

Успокоенный Рамзес отправился в центральное святилище — «небо» Абидоса, где горел священный огонь во мраке, — чтобы общаться с душой своего отца, объединившейся со звездами, в то время как солнечная барка следовала своему вечному пути.

26

Шенар ликовал.

Конечно, подбрасывание скорпиона в спальню Рамзеса провалилось, но старший брат царя и не верил в план, предложенный Сари, бывшего наставника правителя, ослепленного ненавистью. Ослабить Рамзеса, лишить его физической силы было нелегким делом. Однако это происшествие показало, что в мерах безопасности существовали серьезные прорехи.

Шенар ликовал, потому что Аша в конце очень успешного ужина принес ему потрясающую новость. Их разговор на корме барки, скользящей по Нилу, не мог быть услышан последними гостями, злоупотребившими вином. Вот и сейчас бортовой лекарь заботился о важном чиновнике, которого рвало, одновременно уделяя внимание другим гулякам.

— Начальник тайной службы… Я не грежу?

— Мое назначение — свершившийся факт.

— Я полагаю, вам также поручено шпионить за мной?

— Точно.

— То есть на самом деле у меня связаны руки и я номинальная фигура, светский персонаж.

— Таково желание властителя.

— Так исполним его, мой дорогой Аша! Я превосходно сыграю свою роль. Если я правильно понимаю, вы станете главным источником информации для царя в том, что касается хеттской политики.

— Это вероятно.

— Наш союз вам подходит?

— Больше чем никогда. Рамзес — тиран, я убежден в этом, он презирает других и думает лишь о себе. Его тщеславие приведет страну к катастрофе.

— Наши мысли совпадают, но решились ли вы на риск?

— Мое решение не изменится.

— Почему вы ненавидите Рамзеса до такой степени?

— Потому что он — Рамзес.

Находящийся в сердце утопавшей в зелени деревни Дендера храм прекрасной и улыбчивой богини Хатхор был гимном гармонии неба и земли. Высокие смоковницы, посаженные у ограды, отбрасывали тень на здание и прилегающие постройки, среди которых расположилась также школа музыки. Будучи повелительницей жриц Хатхор, посвященная в таинство танца и звезд, Нефертари радовалась этой части путешествия, во время которой она надеялась помедитировать несколько часов в святилище. Царская флотилия после эпизода в Абидосе была вынуждена отправиться на юг, но царица дорожила этим посещением.

Рамзес показался ей озабоченным.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— О назначении верховного жреца Амона. Амени представил мне бумаги основных претендентов, но ни один не удовлетворяет меня.

— Ты говорил об этом с Туйей?

— Она разделяет мое мнение. Это люди, которые были устранены Сети и которые надеются воспользоваться ситуацией.

Нефертари пристально посмотрела на лица Хатхор, нарисованные на камне с изумительным изяществом. Вдруг взгляд царицы озарился странным светом.

— Нефертари…

Она не ответила, поглощенная видением. Рамзес взял ее за руку, боясь, как бы она не ускользнула от него навсегда, взятая на небеса богиней с нежным лицом. Но царица, словно успокоившись, прильнула к фараону.

— Я улетала далеко, так далеко… Океан света и поющий голос, чье послание я услышала.

— Что он сказал?

— Не выбирай никого из тех, кто был предложен тебе. Мы почти нашли будущего верховного жреца храма Амона.

— У меня совсем нет времени.

— Прислушайся к высшей воле, разве не она управляет действиями фараона с момента рождения Египта?

Царская чета была принята главой музыкантш и танцовщиц, которая предложила им концерт в храмовом саду. Нефертари наслаждалась этими восхитительными моментами. Рамзес кипел от нетерпения: долго ли придется ему ждать откровения, чтобы найти верховного жреца Амона, лишенного личных амбиций?

Рамзес с удовольствием вернулся в свой кабинет на барке, чтобы обсудить это с Амени, но он не мог уклониться от посещения храма, его мастерских и складов. Везде царили порядок и красота.

На берегу священного озера Рамзес позабыл о своих заботах. Безмятежность места, нежность клумб с ирисами и васильками, длинная процессия жриц, идущих, чтобы взять немного воды для вечернего ритуала, упокоили его волнения.

Старый человек вырывал сорняки, которые запихивал в сумку. Его жесты были медленными, но точными, он стоял спиной к царской чете. Это непочтительное поведение заслуживало порицания, но старик казался настолько поглощенным работой, что царь не стал его беспокоить.

— Ваши цветы восхитительны, — сказала Нефертари.

— Я говорю с ними с любовью, — ответил мужчина суровым голосом. — А если нет, то они заросли бы сорняками.

— Я тоже заметила эту особенность.

— Да? Вы, столь красивая молодая женщина, занимаетесь садом?

— Часами, когда у меня есть свободное время.

— Неужели вы так заняты?

— Мои обязанности не оставляют мне много времени для досуга.

— Вы старшая жрица?

— Это входит в круг моих обязанностей.

— У вас есть и другие? Ах, извините… У меня нет права докучать вам таким образом. Любовь к цветам — это прекрасный повод встретиться, не испытывая потребности знать о человеке больше.

Пожилой мужчина скривился от боли.

— Это проклятое левое колено… Время от времени оно мучает меня, и мне трудно вставать.

Рамзес предложил свою руку садовнику.

— Спасибо, принц… Так как вы, должно быть, по меньшей мере принц?

— Это верховный жрец храма в Дендере заставляет вас заниматься этим садом?

— Да, это действительно он.

— Говорят, что он суров, болен и неспособен путешествовать.

— Точно. Любите ли вы цветы, как эта молодая женщина?

— Сажать деревья мое любимое развлечение. Я хотел бы поговорить с верховным жрецом.

— Зачем?

— Он не явился на совет, по окончанию которого его товарищи должны предложить Рамзесу имя будущего верховного жреца Амона.

— А если вы предоставите этому старому служителю богов заниматься его цветами?

Рамзес больше не сомневался: именно верховный жрец скрывался в обличий садовника.

— Несмотря на его больное колено он не кажется мне неспособным подняться на борт и доплыть до Фив.

— Правое плечо не в лучшем состоянии, тяжесть лет слишком давит…

— Разве верховный жрец из Дендеры недоволен своей судьбой?

— Напротив, Великий Царь, он желает, чтобы ему позволили провести остаток своих дней за оградой этого храма.

— А если фараон лично попросит его отправиться на совет, чтобы помочь своим товарищам опытом?

— Если у фараона, несмотря на его молодой возраст, есть какой-то опыт, он убережет от такой нагрузки пожилого человека. Согласится ли Рамзес подать мне трость, прислоненную к стене?

Царь выполнил его просьбу.

— Вы хорошо видите, Великий Царь: старый Небу еле ходит. Кто решится принудить его выйти из своего сада?

— Будучи верховным жрецом храма в Дендере, согласны ли вы, по меньшей мере, дать совет царю Египта?

— В моем возрасте предпочтительней молчать.

— Не таково мнение мудрого Птах-Хотепа, чьи изречения питают нас со времен пирамид. Ваши слова ценны, и я с удовольствием выслушаю их. Кто более достоин, по-вашему, занять место верховного жреца Амона?

— Я провел свою жизнь в Дендере и никогда не ездил в Фивы. Эти отношения между высокими чиновниками не моя сильная сторона. Да простит меня Великий Царь, но я привык ложиться рано.

Нефертари и Рамзес провели часть ночи на террасе храма, в обществе астрономов. В ночное небо поднимались тысячи душ, и вечный хоровод звезд вился вокруг Полярной, через которую проходили невидимые оси мироздания.

Затем царская чета отправилась во дворец, окна которого выходили в сад. Несмотря на скромные размеры и деревенскую мебель, это был рай короткой ночи, которую рассеяло пение птиц. Нефертари заснула в объятьях Рамзеса, и они разделили свой счастливый сон.

Исполнив утренние ритуалы, вкусив обильный завтрак и искупавшись в находящемся рядом бассейне, Рамзес и Нефертари приготовились к отъезду. Священнослужители поприветствовали их. Вдруг Рамзес сошел с дороги для процессий и отправился в сад около священного озера.

Небу сидел на коленях и занимался высаживанием календулы и дельфиниума.

— Что вы думаете о царице?

— Какого ответа вы ждете, Великий Царь? Она сама красота и ум.

— Значит, ее мысли не покажутся вам пустыми?

— Какие?

— Я сожалею, что вырываю вас из покоя, но я должен отвезти вас в Фивы. Так хочет царица.

— Зачем, Великий Царь?

— Чтобы назначить вас верховным жрецом Карнака.

27

Когда царская флотилия показалась на водах Нила, приставая к набережной храма Карнака, все Фивы пришли в движение. Что означало преждевременное возвращение Рамзеса? Самые противоречивые слухи распространялись со скоростью мчащейся галопом лошади. По мнению одних, царь хотел уничтожить духовенство Амона и низвести город до уровня провинциального поселка, по мнению других, он заболел во время путешествия и приехал страдать в тиши дворца. Разве возвышение юного фараона не было слишком быстрым? Небо карает его за бесчинства.

Сириец Райя, лазутчик хеттов, томился от скуки. В первый раз он не располагал серьезной информацией. Однако благодаря своим связям среди торговцев, как бродячих, так и оседлых, во всех главных поселениях вдоль Нила, он мог, не покидая Фив, следить за перемещениями царя и быстро узнавать о его решениях.

Он не знал причины поспешного возвращения Рамзеса в столицу Юга. Как и ожидалось, царь остановился в Абидосе, но вместо того чтобы продолжать свое путешествие на север, повернул назад и остановился на несколько дней в Дендере.

Рамзес казался непредсказуемым. Он действовал быстро, не доверяясь советникам, чьи болтовня и высказывания доходили до ушей сирийца. Райя был в бешенстве: молодой монарх оказался противником, не поддающимся контролю. Шенару придется очень постараться, чтобы наилучшим образом воспользоваться оружием, которым он располагал. Рамзес мог оказаться гораздо опасней, чем казалось вначале, поэтому пассивное ожидание было недопустимо. Райя должен был действовать быстро, убирая из своей сети непригодных для его целей людей.

Увенчанный голубой короной, одетый в длинные, с изящными драпировками одежды из льна, с жезлом командующего в правой руке, Рамзес являл собою воплощение величия. Когда он вошел в зал храма, где собрались члены совета, разговоры прекратились.

— Чье имя вы хотите огласить?

— Великий Царь, — объявил главный жрец Гелиополя, — мы продолжаем думать.

— Ваши размышления подошли к концу. Вот новый верховный жрец Амона.

Опираясь на трость, Небу вошел в зал собрания.

— Небу! — воскликнула верховная жрица Саиса. — Я думала, что ты болен и не можешь двигаться!

— Так оно и было, но Рамзес сотворил чудо.

— Разве вашим годам, — запротестовал второй жрец Амона, — не пристала больше спокойная старость? Управление Карнаком и Луксором — это тяжелый труд!

— Вы правы, но кто посмеет противиться воле царя?

— Мой указ уже выбит на камне, — заявил Рамзес, — многие стелы объявят о назначении Небу. Есть хоть один из вас, кто считает, что он не заслуживает этого высокого назначения?

Никто не возразил.

Рамзес передал Небу золотое кольцо и посох из электрума, сплава золота и серебра, символы его власти.

— Отныне ты верховный жрец Амона, чьи сокровища и запасы находятся под твоей печатью. И будучи главой своего храма и его владений, будь щепетилен, честен и бдителен. Работай не для себя самого, а для увеличения божественного Ка. Амон проникает в души и пронзает сердца, он знает все, что скрыто в каждом существе. Если он будет доволен тобой, он поддержит тебя как главу и дарует тебе долгую жизнь и счастливую старость. Клянешься ли ты чтить закон Маат и выполнять свой долг?

— Жизнью фараона клянусь в этом, — объявил Небу, склоняясь пред Рамзесом.

Второй и третий жрецы Амона были разбиты и разозлены. Рамзес не только поставил во главе их жречества старика, который повиновался малейшему движению его пальца, его взгляду, он еще назначил чужака, Бакена, четвертым жрецом! Этот слепой исполнитель воли царя будет следить за стариком и станет настоящим хозяином Карнака, чья независимость кажется потерянной теперь на долгие годы.

Оба чиновника не имели теперь никакой надежды на то, чтобы однажды начать править самой богатой областью Египта. Их зажали в капкан между Небу и Бакеном и рано или поздно уволят, и они сами разрушают свою карьеру. Растерянные, они искали союзника. Им пришло на ум имя Шенара, но, обретя пост министра, не стал ли брат царя одним из его союзников?

Так как ему нечего было терять, второй жрец встретился с Шенаром от имени всех жрецов Амона, настроенных враждебно по отношению к решению Рамзеса. Его приняли на берегу изобилующего рыбой пруда, в тени большого навеса, натянутого между двумя столбами.

Слуга поднес ему сок цератонии и исчез. Шенар свернул в руках папирус, который читал.

— Ваше лицо мне знакомо…

— Мое имя Доки, я второй жрец Амона.

Этот человек не понравился Шенару. Маленький, с бритым черепом, узким лбом, темными глазами, его нос и подбородок были вытянутыми и агрессивными, напоминая пасть крокодила.

— Чем я могу быть вам полезным?

— Вы, несомненно, сочтете меня неловким, но я не привык к протоколу и любезным выражениям.

— Мы обойдемся без этого.

— Старик Небу только что назначен верховным жрецом, первым жрецом Амона.

— А вы, будучи вторым жрецом, рассчитывали получить эту должность сами, не правда ли?

— Покойный верховный жрец не скрывал этого намерения, но царь обошел меня вниманием.

— Критиковать его решения опасно.

— Небу не способен управлять Карнаком.

— Бакен, друг моего брата, станет его тайным хозяином.

— Извините меня за прямой вопрос, а вы одобряете такое положение вещей?

— Лишь воля фараона становится реальностью.

Доки был разочарован: Шенар перешел на сторону Рамзеса. Жрец встал.

— Не стану больше докучать вам.

— Минуту… Вы отказываетесь принять свершившееся?

— Царь желает ослабить могущество жрецов Амона.

— Вы можете что-то противопоставить?

— Не я один.

— Кого вы представляете?

— Многих служителей и большую часть жрецов храма.

— У вас есть план действий?

— Господин Шенар! Мы вовсе не хотим стать мятежниками!

— Вы размазня, Доки, вы даже сами не знаете, чего хотите.

— Мне нужна помощь.

— Вначале докажите это.

— Но как…

— Это ваше дело.

— Я всего лишь жрец…

— Или вы обладаете достаточным честолюбием, или не годитесь для подобного дела. Если ваши действия проявляются лишь в том, что вы ноете о своих разочарованиях, вы меня не интересуете.

— А если бы мне удалось дискредитировать людей фараона?

— Преуспейте в этом, и мы снова увидимся. И, безусловно, этой встречи никогда не было.

Для Доки снова забрезжила надежда. Он покинул особняк Шенара, строя бесчисленные и несбыточные планы, решив, что пока ищешь, может прийти вдохновение.

Шенар был настроен скептически. У этого человека были определенные возможности, но он казался нерешительным и слишком поддающимся влиянию. Испуганный своей собственной отвагой, он, несомненно, откажется выступить против Рамзеса. Но не стоило пренебрегать возможным союзником, так что он принял верную стратегию, чтобы узнать истинную сущность второго жреца Амона.

Рамзес, Моис и Бакен приехали на стройку, где работали ремесленники, сооружавшие гигантскую залу с колоннами, о которой мечтал Сети и которую построит его сын. Поставка блоков происходила без опозданий, слаженность основных работ была непрерывной, каменные столбы, символизирующие стебли папируса, появившиеся из первичного океана, поднимались один за другим.

— Ты доволен своими рабочими? — спросил Рамзес у Моиса.

— Управлять Сари нелегко, но мне кажется, что я подчинил его.

— В чем заключается его проступок?

— Он относится к рабочим с недопустимым презрением и пытается урезать их питание, чтобы поживиться.

— Заставь его предстать перед судом.

— Это ни к чему, — решил еврей, развеселившись. — Я предпочитаю иметь его под рукой. Как только он перейдет допустимые границы, я сам займусь им.

— Если ты его слишком заденешь, он начнет жаловаться.

— Будьте спокойны, Великий Царь, на этот счет: Сари — трус.

— Разве он не был вашим наставником? — спросил Бакен.

— Да, — ответил Рамзес, — и он был действительно знающим воспитателем. Но какое-то безумие овладело им. Учитывая тяжесть его преступлений, другой на моем месте сослал бы его на каторгу в оазис. Я надеюсь, что работа поможет ему обрести разум.

— Первые результаты не впечатляют, — пожаловался Моис.

— Твое упорство довершит дело… но не здесь. Через несколько дней мы уезжаем на Север, и ты с нами.

Еврей казался раздосадованным.

— Этот зал с колоннами не закончен!

— Я доверяю эту заботу Бакену, четвертому жрецу Амона, которому ты дашь необходимые советы и указания. Он доведет работу до конца, а также займется увеличением храма Луксора. Какое это будет чудо, когда двор с колоннами, пилонами и обелисками увидит свет! Пусть работы продвигаются быстро, Бакен, возможно, судьба отмерила мне краткий срок, а я желаю освятить эту роскошь.

— Ваше доверие — честь для меня, Великий Царь.

— Я не назначаю тряпичных кукол, Бакен. Старый Небу будет выполнять свои функции, а ты свои, он — управлять Карнаком, ты — стройками. И ты, и он должны предупредить меня в случае возникновения трудностей. Принимайся за работу и думай только о ней.

Фараон и Моис покинули стройку, пройдя по аллее, окаймленной тамариском, ведущей к святилищу богини Маат, закону, истине и справедливости.

— Мне нравится бывать здесь, — признался царь. — Мой дух отдыхает здесь, а мое видение более ясно. Как повезло этим жрецам, но они забывают об этом! В каждом камне ощущается душа богов, в каждом храме слышны их послания.

— Почему ты заставляешь меня покинуть Карнак?

— Нас ждет восхитительное приключение, Моис. Ты помнишь, когда мы говорили об истинном могуществе с Ашей, Амени и Сетау? Я был убежден, что им обладает лишь фараон. Оно притягивало меня, как пламя мотылька, и я бы сгорел, если бы мой отец не подготовил меня к тому, чтобы жить в нем. Даже когда я отдыхаю, оно горит во мне, требует, чтобы я строил.

— Что ты задумал?

— Это настолько велико, что я еще не решаюсь говорить об этом с тобой, мне надо все обдумать во время путешествия. Если только боги благословят меня на осуществление замысла, ты будешь непосредственно участвовать в этом.

— Признаюсь, ты меня удивил.

— Почему?

— Я был убежден, что царь забудет своих друзей и будет озабочен лишь придворными, думами о государстве и властными приказами.

— Ты плохо думал обо мне, Моис.

— А ты изменишься, Рамзес?

— Человек меняется, желая достигнуть цели. Моя цель — это величие моей страны, и это неизменно.

28

Сари, бывший воспитатель Рамзеса, продолжал кипеть. Он был понижен до управления несчастной группой кирпичников, он, учивший элиту царства! А этот Моис, который постоянно ему угрожал, пользуясь своей физической силой! С каждым днем он все меньше выносил унижения и насмешки. Он попытался восстановить против еврея рабочих, но популярность последнего была такова, что его критика не нашла никакого отклика.

Моис был всего лишь исполнитель. Нужно было поразить того, кто вверг его в нынешнее несчастье и отчаянье.

— Я разделяю твое мнение, — согласилась его жена Долент, сестра Рамзеса, разлегшаяся на подушках. — Но решение, которое ты предлагаешь, кажется страшным, таким страшным…

— Чем мы рискуем?

— Мне страшно, дорогой. Подобные действия могут обратиться против их исполнителей.

— И что же? Ты забыта, презираема, а я, я терплю отвратительное отношение! Как можно продолжать так жить?

— Я понимаю, Сари, я понимаю. Но дойти до такого…

— Ты пойдешь со мной или я пойду один?

— Я твоя жена.

Он помог ей подняться.

— Ты хорошо подумал?

— Я думаю об этом постоянно уже более месяца.

— А если… нам откажут?

— Никакого риска.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

— Я предпринял меры предосторожности.

— Они будут достаточны?

— Даю тебе слово.

— Разве нельзя избежать…

— Нет, Долент. Решайся!

Пара, скромно одетая, пошла пешком по переулку, ведущему в рабочий квартал Фив, где жило много иноземцев. Чувствуя себя не в своей тарелке, сестра Рамзеса шла, прижавшись к мужу, боясь сбиться с пути.

— Мы потерялись, Сари?

— Конечно, нет.

— Еще далеко?

— Пара кварталов.

Их рассматривали, считая за чужаков. Но Сари упрямо шел вперед, хотя его жена все больше дрожала.

— Вот, это здесь.

Сари постучал в маленькую дверь, окрашенную в красный цвет, к которой был прибит мертвый скорпион. Открыла дверь старая женщина, пара спустилась по деревянной лестнице, ведущей в подобие сырого грота, где горело около десятка масляных ламп.

— Он придет, — сказала старуха. — Садитесь на табурет.

Долент предпочла остаться стоять, так ее пугало это место. Черная магия была запрещена в Египте, но некоторые маги не колеблясь предлагали свои услуги за непомерную цену.

Ливанец, толстый и раболепный, приблизился маленькими шагами к клиентам.

— Все готово, — объявил он. — Есть ли у вас все необходимое?

Сари опрокинул в правую руку мага содержимое маленького кожаного мешка: десяток камней бирюзы удивительной чистоты.

— То, что вы купили, находится в глубине пещеры, рядом вы найдете рыбью кость, которой вы напишете имя того, кого вы ходите околдовать. Затем вы разобьете предмет, и этот человек заболеет.

Во время речи мага Долент спрятала лицо, закутавшись в шаль. Как только они остались с мужем одни, она вцепилась в его запястья.

— Уйдем, это слишком ужасно!

— Еще немного, и все закончится.

— Рамзес мой брат!

— Ты ошибаешься, он стал нашим первым врагом. Мы должны действовать без страха и угрызений совести. Мы ничем ни рискуем, он даже не узнает, откуда был нанесен удар.

— Может быть, можно…

— Мы не можем больше затягивать, Долент.

В глубине пещеры, на подобии алтаря, покрытом странными знаками, представляющими страшных зверей и злых духов, лежали известковая табличка и рыбья кость, длинная, толстая и острая. Коричневые пятна покрывали табличку. Без всяких сомнений, маг смочил ее змеиной кровью, чтобы увеличить вредоносную силу.

Сари взял кость и начал писать иероглифами имя Рамзеса. В ужасе его жена закрыла глаза.

— Твоя очередь! — приказал он.

— Нет, я не могу!

— Если порча не наведена парой, она бесполезна.

— Я не могу убить Рамзеса!

— Он не умрет, маг обещал мне. Его болезнь просто помешает ему править, Шенар станет правителем, а мы вернемся в Мемфис.

— Я не могу…

Сари вложил кость в ее правую руку и заставил ее сжать пальцы.

— Пиши имя Рамзеса.

Так как рука дрожала, он помог ей. Неумело написанные иероглифы образовали имя царя.

Осталось лишь разбить известковую табличку.

Сари взял ее, Долент снова спрятала лицо. Она отказывалась быть свидетелем этого ужаса.

Несмотря на все свои усилия, Сари не достиг цели. Табличка выдержала, она казалась прочнее гранита. Рассерженный Сари взял один из булыжников, валявшихся на полу пещеры, и попытался им разбить табличку с порчей, но на ней не появилось даже щербины.

— Я не понимаю… Эта табличка тонкая, такая тонкая!

— Рамзес защищен! — крикнула Долент. — Никто не может достать его, даже маг! Идем, идем быстро отсюда!

Пара бродила по улочкам бедного квартала. В паническом ужасе, скручивающем внутренности, Сари больше не узнавал дорогу. Двери закрывались, когда они приближались, подозрительные взгляды следили за ними за ставнями. Несмотря на жару, Долент продолжала прятать лицо за покрывалом.

Худой человек с профилем хищной птицы остановил их.

— Вы потерялись?

— Нет, — ответил Сари, — дайте пройти.

— Я не враг, я могу вам помочь.

— Мы сами выкрутимся.

— В этом квартале можно встретить неприятности.

— Мы сумеем защититься.

— Против вооруженной шайки у вас нет ни единого шанса. Здесь человек, у которого есть драгоценные камни, желанная добыча.

— У нас нет ничего такого.

— Разве не вы заплатили ливийскому магу бирюзой?

Долент прижалась к мужу.

— Это всего лишь пустые слова!

— Вы оба весьма неосторожны, не вы ли забыли… это?

Худой человек показал им тонкую табличку с именем Рамзеса.

Долент закатила глаза и упала на руки своего мужа.

— Любое применение черной магии против фараона карается смертью, разве вы не знали? Но в мои намерения не входит вас разоблачать, успокойтесь.

— Что… что вы хотите?

— Помочь вам, я уже сказал. Входите в дом, слева, вашей супруге нужно попить.

Жилище с земляным полом было скромным, но чистым. Молодая полная женщина со светлыми волосами помогла Сари положить Долент на деревянную скамью, покрытую циновкой, и принесла воды.

— Мое имя Офир, — сказал худой человек, — а это Лита из рода Эхнатона и законная наследница трона Египта.

Сари был оглушен. Долент тем временем пришла в сознание.

— Вы… вы шутите?

— Это правда.

Сари повернулся к молодой светловолосой женщине.

— Этот человек лжет?

Лита отрицательно покачала головой, отошла и села в углу комнаты, как будто безразличная к тому, что происходило.

— Не пугайтесь, — сказал Офир. — Она столько страдала, что ей долго и трудно придется снова учиться жить.

— Но… что с ней сделали?

— Ей угрожали смертью. В одиноком заключении ее заставили отказаться от веры в Атона, единого бога, ей приказали забыть имена родителей и пытались разрушить ее душу. Если бы я не вмешался, она бы уже стала безумной нищенкой.

— Почему вы помогаете ей?

— Потому что моя семья была казнена, как и ее. Наша жизнь наполнена лишь одним: желанием отомстить, желанием, которое даст Лите власть и изгонит ложных богов из Египта.

— Рамзес не несет ответственности за ваши несчастья!

— Напротив. Он принадлежит к проклятой династии, которая обманывает и угнетает народ.

— Как вам удалось выжить?

— Последователи Атона дают нам кров и пищу в надежде, что он услышит наши молитвы.

— Вас все еще много?

— Больше, чем вы можете представить, но мы храним молчание. Но даже если останемся лишь мы с Литой, мы продолжим бороться.

— Но прежние времена минули, — возразила сестра Рамзеса. — Эту горечь испытываете лишь вы.

— Ошибаетесь, — сказал Офир. — Отныне вы мои союзники.

— Покинем этот дом, Сари, эти люди — помешанные.

— Я знаю, кто вы, — произнес Офир.

— Это неправда!

— Вы — Долент, сестра Рамзеса, а это ваш муж, Сари, бывший наставник фараона. Одна из жертв его жестокости, и вы хотите отомстить за себя.

— Это наше дело.

— У меня есть порченная известковая табличка, которую вы использовали. Если я предъявлю ее визирю, засвидетельствовав против вас…

— Это шантаж!

— Если мы станем союзниками, эта угроза исчезнет.

— А какая нам выгода от этого? — спросил Сари.

— Использовать против Рамзеса магию было хорошей идеей, но вы не являетесь знатоками. Порча, которую вы выбрали, заставила бы заболеть простого смертного, но не царя. Фараон во время коронации наделяется невидимой защитой, которая окружает его. Нужно шаг за шагом разрушить ее. Я и Лита способны на это.

— Что вы требуете взамен?

— Гостеприимный кров и спокойное место, чтобы завязывать контакты.

Долент подошла к Сари.

— Не слушай его. Он опасен, он навредит нам. Сари повернулся к магу.

— Согласен. Мы союзники.

29

Рамзес зажег масляные светильники в наосе храма Карнака, самой потайной части храма, куда мог проникать лишь фараон и, в случае его отсутствия, его заместитель, верховный жрец. Тьма рассеялась, показалась святая святых, тайное святилище из розового гранита, в котором находилось земное воплощение Амона, «спрятанное», чью истинную форму не знал ни один из смертных. Благовония фимиама медленно воскурялись, обволакивая место, где божественная энергия воплощалась в видимом и невидимом.

Царь разбил глиняную печать, приложенную к наосу, отодвинул засов и открыл двери святилища.

— Просыпайся в мире, мощь порождения, которая творит постоянно. Признай меня, я твой сын, в моем сердце любовь к тебе, я пришел получить твой совет, дабы выполнить то, что будет полезно тебе. Просыпайся в мире и освети эту землю, которая живет лишь твоей любовью. Энергией, что идет от тебя, возроди все, что есть вокруг.

Царь осветил статую божества, снял цветные повязки из льна, покрывавшие ее, совершил обряд ее очищения водой из священного озера, умастил притираниями и покрыл новыми повязками из чистой ткани. Потом, оживляя их своим голосом, он представил подношения, которые в эти же мгновения подносили жрецы на многочисленных алтарях храма. Такой же ритуал выполнялся каждое утро в каждом храме Египта.

Наконец пришел черед главному подношению, подношению Маат, закону жизни.

— Ты живешь им, — обратился царь к божеству, — он оживляет тебя своим благоуханием, питает тебя своей росой, твои глаза есть Закон, все твое существо есть Закон.

Фараон заключил статую, источающую животворную силу, в братские объятия, закрыл двери наоса, задвинул засов и наложил глиняную печать. Завтра верховный жрец Небу повторит все эти действия от его имени.

Когда Рамзес вышел из наоса, весь храм уже проснулся. Жрецы снимали с алтарей ту часть очищенной пищи, которая должна была пойти людям, хлеба и пироги выходили из булочных Карнака, мясники готовили мясо для обеда, ремесленники принимались за работу, садовники украшали приделы цветами. День был мирным и счастливым.

Следуя за колесницей Серраманны, колесница Рамзеса направлялась к Долине Царей. Несмотря на утренний час, жара была уже злой. Хотя Нефертари и опасалась зноя в долине, она сохраняла спокойствие. Влажная повязка на затылке и зонтик помогали ей перенести жару.

До отъезда на север Рамзес хотел снова увидеть гробницу отца и постоять перед саркофагом того, чье египетское имя «Хозяин жизни» воплощало его функцию. В таинстве золотого покоя душа Сети постоянно возрождалась.

Две колесницы остановились перед узким входом в Долину. Рамзес помог Нефертари спуститься, в то время как Серраманна, невзирая на присутствие стражи, осматривал окрестности. Даже здесь он не был спокоен. Серраманна внимательно осмотрел стражников, охранявших вход, и не заметил ничего необычного в их поведении.

К удивлению Нефертари, Рамзес не пошел дорогой, ведущей к вечному жилищу Сети и его предка, первого из Рамзесов, которые находились рядом, а свернул направо, к стройке. Рабочие мотыжили скалу, дробившуюся мелкими кусками, которые собирали в небольшие корзины.

На выровненных и отполированных блоках один из помощников руководителя стройки Дейр эль-Медине развернул папирус. Он склонился перед царской четой.

— Вот план устройства моей гробницы, — сказал Рамзес Нефертари.

— Ты уже сейчас думаешь об этом…

— С первого года своего правления фараон должен задумываться о плане своего вечного жилища и начать работы.

Тень грусти, омрачившая взгляд Нефертари, рассеялась.

— Смерть сопровождает нас каждую минуту, ты прав, и если мы сможем к ней подготовиться, она улыбнется нам.

— Место кажется тебе подходящим?

Царица медленно повернулась вокруг себя, как если бы принимала во владение пространство, обвела взглядом скалу и углубления. Потом остановилась, закрыв глаза.

— Здесь успокоится твое тело, — предсказала она. Рамзес прижал ее к себе.

— Даже если закон предписывает тебе покоиться в Долине Цариц, мы никогда не расстанемся. Я сделаю твое вечное жилище самым прекрасным из когда-либо построенных на нашей земле, любимой богами. О нем сохранят память грядущие поколения и воспоют его красоту в веках.

Могущество Долины и торжественность момента связали царскую чету новыми узами, чью сверкающую силу ощутили каменотесы, рабочие каменоломни и надсмотрщик. На вершине стояли влюбленные мужчина и женщина, фараон и его великая супруга, в глазах неба их жизнь и смерть были отмечены печатью вечности.

Работа была прервана, шум инструментов прекратился. Каждый ремесленник понял, что причастился к тайне тех двоих, чьим делом было править, чтобы небо покоилось на столбах, а земля перебывала в празднике. Без них Нил не будет течь, рыбы резвиться в волнах, птицы летать в небесной лазури, человечество будет лишено дыхания жизни.

Рамзес и Нефертари отстранились друг от друга, но продолжали разговаривать взглядами. Они только что отворили двери истинного супружества.

Ремесленники снова принялись мотыжить скалу, царь приблизился к надсмотрщику.

— Покажи мне план, который ты принял.

Царь внимательно посмотрел на предложенный ему рисунок.

— Ты удлинишь первый коридор, сделаешь в первой зале четыре колонны, углубишься в скалу и расширишь зал Маат.

Взяв кисть предложенную надсмотрщиком, царь поправил рисунок красными чернилами и уточнил размеры, которые требовал.

— На выходе из зала Маат ты повернешь направо, узкий и короткий проход приведет в золотой покой с восемью колоннами, в центре которого будет расположен саркофаг. Множество приходов, предназначенных для погребения, будут соединены с ним. Каково твое мнение?

— Никаких технических препятствий, Великий Царь.

— Если во время работ возникнут трудности, я должен быть незамедлительно предупрежден.

— Мой долг разрешить их.

Царская чета и ее эскорт вышли из Долины Царей и снова направились к Нилу. Так как царь не предупредил Серраманну, последний неотрывно наблюдал за холмами. Тяжким был его труд, так как молодой монарх был безразличен к опасности. Слишком полагаясь на удачу, он рисковал ее в конце концов потерять.

Дойдя до долины, царская колесница свернула направо, проехала мимо некрополя знати и погребального храма Тутмоса III, знаменитого фараона, который сумел установить мир в Азии и заставил расцвести египетскую цивилизацию на Ближнем Востоке.

Рамзес остановился перед необитаемой деревней, на границе полей и пустыни, недалеко от поселка строителей. Серраманна тут же расставил людей, опасаясь, что злоумышленник прячется среди стеблей пшеницы.

— Что ты думаешь об этом месте, Нефертари?

Легкая и грациозная, царица сняла сандалии, чтобы лучше почувствовать энергию земли. Ее обнаженные ноги коснулись раскаленного песка, она прошла справа налево, вернулась по своим следам и села на плоский камень в тени пальмы.

— Здесь присутствует сила, та же сила, что живет в твоем сердце.

Рамзес опустился на колени и начал осторожно гладить нежные ступни царицы.

— Вчера, — призналась она, — я испытала странное чувство, почти пугающее.

— Ты можешь описать его?

— Ты находился внутри продолговатого камня, защищенный им, кто-то пытался его разбить, чтобы снять и разрушить эту защиту.

— Ему это удалось?

— Мой дух боролся с этой темной силой, он отбросил ее. Камень остался невредимым.

— Дурной сон?

— Нет, я не спала, и это видение прошло через мои мысли, как реальность далекая, однако существующая.

— Твое беспокойство рассеялось?

— Нет, не совсем. Тревожно, будто враг прячется за дверью, желая навредить тебе.

— У меня много врагов, Нефертари, но нужно ли удивляться этому? Чтобы победить меня, они, не колеблясь, будут использовать самое гнусное оружие. Или я перестану действовать, опасаясь их ударов, или я буду двигаться вперед, не заботясь о них. Я решил двигаться вперед.

— Тогда я должна защищать тебя.

— Серраманна заботится об этом.

— Он отразит видимые атаки, но как оградить тебя от невидимых? Это будет моей заботой, Рамзес, своей любовью я окружу твою душу стеной, которую не преодолеют демоны. Но нужно еще…

— О чем ты думаешь?

— О том, кто еще не существует, но кто должен сохранить твое имя и твою жизнь.

— Он родится здесь, на этой земле, на которой ты сейчас стоишь. Я тоже подумал об этом великом союзнике в сердце камня, душе, построенной из материи вечности. Здесь будет воздвигнут мой Храм миллионов лет, Рамессеум. Я хочу, чтобы мы создали его вместе, как нашего ребенка.

30

Серраманна разгладил усы, надел пурпурную тунику с широким воротом, надушился и внимательно посмотрел на свою прическу в зеркало.

Учитывая обязательства перед Рамзесом, он должен быть одет как достойный и почтенный человек, чье мнение имеет вес. Сард долго колебался, но убежденность в правильности собственных выводов подталкивала на решительные действия, он не мог больше жить с таким грузом на сердце.

Он застал царя заканчивающим свой утренний туалет. Свежий и бодрый, монарх был в благосклонном расположении духа.

— Роскошно, — признал Рамзес. — Ты не откажешься от командования моей личной стражей, чтобы заняться последней модой в Мемфисе?

— Я подумал…

— Ты подумал, что утонченный вид подойдет лучше для щекотливых просьб.

— Кто предупредил вас…

— Никто, успокойся, твоя тайна сохранена.

— Великий Царь, я прав!

— Прекрасное начало! Насчет чего?

— Этот скорпион, который должен был вас укусить и испортить ваше путешествие… Кто-то подложил его в ваши покои.

— Безусловно, Серраманна. Что еще?

— Разозленный своей оплошностью, я провел расследование.

— И твое заключение тебя беспокоит.

— Действительно, Великий Царь. Действительно…

— Тебе страшно, Серраманна?

Оскорбление заставило сарда побледнеть. Если бы Рамзес не был фараоном Египта, Серраманна заставил бы его закрыть рот.

— Я должен заботиться о вашей безопасности, Великий Царь, а это не всегда легко.

— Ты упрекаешь меня за то, что я непредсказуем?

— Если бы вы были чуть менее…

— Тебе бы стало скучно.

— Я старыйпират, но я люблю хорошо делать свою работу.

— Кто мешает тебе выполнять ее?

— Просто пассивно охранять вас — никто, но могу ли я зайти дальше?

— Выскажись яснее.

— Я подозреваю одного из ваших приближенных. Чтобы подложить этого скорпиона, нужно было знать, где находится ваша каюта.

— Столько людей знали это!

— Возможно, но мое чутье подсказывает, что у меня есть шанс узнать виновного.

— Каким способом?

— Моим.

— Справедливость — основа египетского общества, Серраманна. Фараон — первый слуга Закона, и он отнюдь не выше его.

— Другими словами, я не получу официального приказа.

— Неужели это помешает твоему предприятию?

— Понял, Великий Царь!

— Я не уверен, Серраманна. Следуй своим путем, но уважай других, я не допущу никакого бесчинства. Есть ли официальный приказ или нет, я ответствен за твои поступки.

— Я не буду ни с кем обращаться грубо.

— Дай слово.

— Имеет ли ценность слово пирата?

— Храбрый человек не нарушит своего слова.

— Когда я говорю «грубо обращаться», я…

— Твое слово, Серраманна.

— Хорошо, у вас оно есть, Великий Царь.

Чистота дворца была одной из главных забот Роме, управляющего Рамзеса, ответственного за комфорт фараона. Так что подметальщики, мойщики полов и другие труженики тряпки не бездействовали под присмотром дотошного писца, державшегося за свое место и желавшего понравиться Роме. Он проверял работу этих групп, немедленно вызывая того, кто не выполнял своих обязанностей, угрожая понизить его жалование при первом же нарушении.

С наступлением ночи писец вышел из дворца, сверкавшего, как зеркало. Уставший, изнывающий от жажды, он направился быстрым шагом к таверне, где подавали вкуснейшее пиво. Когда он шел по улице, запруженной ослами, гружеными сумками с пшеницей, мощная рука схватила его за воротник и заставила, пятясь, зайти в темную лавку, дверь которой захлопнулась. Служащий испугался так, что даже не вскрикнул.

Две сильные руки сжали его шею.

— Говори, подлец!

— Отпустите меня… Мне нечем дышать… Серраманна ослабил хватку.

— Ты ведь приспешник своего хозяина, а?

— Хозяина… какого хозяина?

— Роме, управляющего.

— Но… его работа безукоризненна!

— Роме ненавидит Рамзеса, не так ли?

— Я не знаю… Нет, нет, я не думаю! А я, я верный слуга царя!

— Роме большой любитель скорпионов, я уверен в этом.

— Скорпионов, он? Он боится их!

— Ты лжешь.

— Нет, клянусь, что нет.

— Ты видел, как он возится с ними.

— Вы ошибаетесь…

Сард начал сомневаться. Обычно подобное обращение давало превосходные результаты. Писец, казалось, говорил правду.

— Вы ищете… любителя скорпионов?

— Ты знаешь кого-нибудь?

— Друг царя по имени Сетау… Он проводит свою жизнь среди змей и скорпионов. Говорят, он разговаривает с ними на их языке, и они подчиняются ему.

— Где он?

— Уехал в Мемфис, где у него лаборатория. Он женился на нубийской колдунье, Лотус, такой же подозрительной, как и он.

Серраманна отпустил писца, который потер шею, счастливый оттого, что может дышать.

— Я могу… я могу идти?

Сард отпустил его жестом.

— Минуту… Я причинил тебе боль?

— Нет, нет!

— Иди и никому не говори об этом разговоре. Иначе, мои руки превратятся в змей и задушат тебя.

В то время когда писец удирал восвояси, Серраманна спокойно покинул лавку и задумчиво пошел в противоположном направлении.

Его чутье твердило, что управляющий Роме, сделавший карьеру слишком быстро, лучше всего подходит на роль злоумышленника. Серраманна не доверял подобным людям, ловко скрывающим амбиции за веселостью. Но он, несомненно, допустил ошибку, полезную ошибку, так как писец, возможно, подкинул ему хорошую подсказку — подсказку, ведущую к Сетау, одному из друзей царя.

Сард скривился в гримасе.

Рамзес ценил дружбу. Для него она была священна. Нападать на Сетау было рискованно, к тому же этот человек владел опасным оружием. Однако, получив эти сведения, Серраманна не мог бездействовать. Вернувшись в Мемфис, он с особенным вниманием отнесется к необычной паре, слишком хорошо уживающейся вместе с рептилиями.

— У меня нет никаких жалоб на тебя, — отметил Рамзес.

— Я сдержал свое обещание, Великий Царь, — подтвердил Серраманна.

— Ты абсолютно уверен?

— Совершенно.

— Каковы результаты твоих расследований?

— Пока никаких.

— Полный провал?

— Ложный след.

— Но ты не отступаешь?

— Моя забота — защищать вас… Уважая закон.

— Ты не скрываешь ничего важного, Серраманна?

— Вы думаете, я на это способен, Великий Царь?

— Разве пират не способен на что угодно?

— Я бывший пират. Нынешнее существование слишком нравится мне, чтобы я бесполезно рисковал.

Взгляд Рамзеса стал пронзительным.

— Твое главное подозрение не оправдалось, но ты будешь упорствовать.

Серраманна ответил утвердительным кивком головы.

— Мне жаль прерывать твои поиски.

Сард не скрывал своего разочарования.

— Я был сдержан, уверяю вас…

— Ты здесь ни при чем. Завтра мы уезжаем в Мемфис.

31

Роме не знал, куда деваться, настолько путешествие двора из Фив в Мемфис прибавило ему забот. У каждой госпожи должна была быть баночка с румянами, а у каждого господина удобное кресло, еда на борту должна была быть столь же отменной, как и на суше, а у льва и пса Рамзеса должна была быть разнообразная и питательная пища. И этот повар, который заболел, и мойщик, который опоздал, и прачка, неправильно распределившая белье!

Рамзес отдавал приказы, которые должны быть выполнены. Роме, мечтавший вести спокойную и сытую жизнь без особых хлопот, восхищался этим молодым, быстрым и требовательным царем. Конечно, он постоянно дергал свое окружение, казался нетерпимым, пылал огнем, грозившим спалить того, кто приблизится к нему. Но он приводил в восторг, подобно сильному соколу, который парит в небе, защищая его. Роме нужно было доказать свою пригодность, пусть даже пожертвовав своим покоем.

Управляющий с корзиной свежих фиг в руках появился на мостике царской барки. Серраманна преградил ему путь.

— Обязательный обыск.

— Я управляющий Великого Царя!

— Обязательный обыск, — повторил сард.

— Ты хочешь спровоцировать несчастный случай?

— У тебя совесть нечиста?

Роме, казалось, колебался.

— Что ты хочешь сказать?

— Или ты не знаешь об этом, и все для тебя кончится хорошо, или ты знаешь, и тогда от меня не скроешься.

— Ты сходишь с ума, сард! Раз ты такой недоверчивый, сам неси царю эту корзину. У меня еще тысяча дел.

Серраманна поднял белую ткань, прикрывавшую корзину. Фиги были великолепны, но не скрывали ли они смертельную ловушку? Он брал их одну за одной и выкладывал на палубу. Под каждой он ожидал увидеть агрессивно нацеленный хвост скорпиона.

Когда корзина опустела, ему осталось лишь снова заполнить ее, не раздавив при этом спелые плоды.

Прекрасная Исет была великолепна.

Она склонилась перед Рамзесом, как молодая девушка, видящая царя в первый раз и готовая вот-вот упасть в обморок.

Он поднял ее движением сильным и нежным одновременно.

— Уж не ослабела ли ты?

— Возможно, Великий Царь.

Ее лицо казалось серьезным, почти обеспокоенным, но глаза улыбались.

— Что-то заботит тебя?

— Позволишь ли ты довериться тебе?

Они сели на низких сидениях, близко поставленных друг к другу.

— У меня есть несколько мгновений для личной аудиенции.

— Долг царя настолько занимает твое время?

— Я больше не принадлежу себе, Исет, у меня больше дел, чем часов в сутках, это действительно так.

— Двор возвращается в Мемфис.

— Верно.

— Ты не дал мне никаких указаний… Должна ли я уехать с тобой или оставаться в Фивах?

— Догадываешься ли ты о причине моего молчания?

— Оно давит на меня, признаю.

— Я предоставляю тебе выбор, Исет.

— Почему?

— Я люблю Нефертари.

— И меня ты тоже любишь, не правда ли?

— Ты должна ненавидеть меня.

— Ты правишь царством, но понимаешь ли ты сердце женщины? Нефертари удивительное существо, а я нет. Но ни она, ни ты, ни боги не могут помешать мне любить тебя, каким бы ни было место, которое ты отведешь мне. Почему вторая жена не имеет права на счастье, если она умеет собирать все крупинки счастья, доставшиеся ей? Видеть тебя, говорить с тобой, разделить несколько мгновений существования — ценнейшая радость для меня, и я не изменила бы ничего.

— Что ты решила?

— Я уезжаю в Мемфис вместе со двором.

Около сорока барок покинули Фивы под крики многочисленной толпы, принимавшей Рамзеса и Нефертари. Посвящение верховного жреца Амона прошло без осложнений, управляющий столицей Юга сохранил свое место, как и визир. Двор устроил пышный пир, народ радовался хорошему приливу, обеспечивающему процветание страны.

Роме улучил несколько минут в свое распоряжение. На борту царской барки никаких огрехов, за исключением сарда, продолжавшего шпионить за ним. Разве не потребовал он обыскать каюты всех членов экипажа? Однажды он совершит ошибку, которую нельзя будет простить никому. Отсутствие уважения по отношению к именитым гостям уже стоило ему появления важных врагов, и лишь поддержка царя сохраняла его положение. Но надолго ли?

Управляющий, сомневаясь, второй раз проверил покрывала, прочность кресел, уверился в превосходном качестве блюд, которые подадут к обеду, и побежал на палубу, где в тени, в бочонке, находилась предназначенная для льва и пса свежая вода.

Через одно из окон просторной каюты Нефертари Рамзес, забавляясь, наблюдал за ним.

— Наконец-то управляющий занят больше делом, чем своими привилегиями! Приятный сюрприз, ты не находишь?

Легкая тень усталость омрачила сияющее лицо Нефертари. Рамзес сел на кровать и прижал ее к себе.

— Кажется, Серраманна не разделяет твое мнение. Между ним и Роме появилась странная враждебность.

Царь был удивлен.

— Какова ее причина?

— Серраманна подозрителен, всегда насторожен.

— Нет никакого смысла подозревать Роме!

— Надеюсь, что так.

— Ты тоже сомневаешься в его верности?

— Мы еще плохо знаем его.

— Я предложил ему должность, о которой он мечтал!

— Он забудет об этом.

— Сегодня ты настроена весьма пессимистично.

— Я хочу, чтобы Роме опроверг мои опасения.

— Ты знаешь что-то о его поступках?

— Ничего, кроме подозрений Серраманны.

— Твое мнение ценно, очень ценно.

Она склонила голову ему на плечо.

— Никто не остается равнодушным по отношению к тебе, Рамзес, тебе или будут помогать, или тебя будут ненавидеть. Твое могущество столь велико, что это служит укором.

Царь растянулся на спине, Нефертари свернулась, как кошка, рядом.

— Разве могущество моего отца не было больше моего?

— Вы и похожи и не похожи. Сети подчинял себе, не говоря ни слова, его сила была скрытой, ты — поток и огонь, ты открываешь пути, не заботясь о затраченных усилиях.

— У меня есть замысел, невероятный замысел, Нефертари.

— Всего лишь один?

— Этот действительно невероятен. Я ношу его в себе с тех пор, как принял власть, мне он кажется требованием, от которого я не смогу избавиться. Если я достигну цели, лицо Египта переменится.

Нефертари нежно провела ладонью по лбу царя.

— Этот замысел уже обрел очертания или все еще остается мечтой?

— Я способен превратить мечту в реальность, но я жду знака.

— Отчего эта неуверенность?

— Потому что небеса должны одобрить мое решение. Ничто не нарушит договора, заключенного с богами.

— Ты желаешь сохранить это в тайне?

— Передать его словами означало бы уже воплотить его, но ты главная царская жена и должна все знать о моей душе.

Рамзес доверял свою мечту, а Нефертари слушала. Невероятно… Да, замысел фараона действительно был невероятен.

— Ты прав, что ждешь знамения свыше, — решила она, — и я ни на секунду не оставлю тебя.

— Если оно не случится…

— Оно случится. А мы сумеем его разгадать.

Рамзес выпрямился и внимательно посмотрел на Нефертари, чье прозвание «прекраснейшая среди прекраснейших» не сходило с уст. Разве любовные стихи сложены не о ней, чьи руки и ноги цвета терракоты сияют благородством бирюзы, а гибкое тело обладает глубиной небесных вод?

Царь нежно приложил ухо к животу супруги.

— Ты чувствуешь, как растет наш ребенок?

— Он родится, я обещаю.

Бретель платья Нефертари скользнула с плеча, обнажая грудь. Рамзес прикусил тонкую ткань и обнажил восхитительные перси супруги. В ее глазах сверкали воды небесного Нила, глубина желания и рождалась магия двух тел, объединенных любовью без границ.

32

Первый раз после своей коронации Рамзес вошел в кабинет отца в Мемфисе. Никаких украшений: белые стены, окна с решетками, большой стол, кресло с прямой спинкой для царя и плетеные стулья для посетителей, шкаф с папирусами.

У Рамзеса комок подступил к горлу.

Дух Сети все еще жил в этих строгих стенах, где он работал столько дней и ночей на благо и процветание Египта. Здесь не было смерти, а лишь постоянное присутствие воли того, кого не заменить.

Обычай требовал, чтобы сын построил свой собственный дом и создал свою обстановку, по своему вкусу. Таково и было намерение молодого фараона до того, как он вошел сюда.

Через одно из окон Рамзес долго смотрел во внутренний двор, где стояла царская колесница, затем он коснулся стола, открыл шкаф, где лежали чистые папирусы, и сел в кресло с прямой спинкой.

Дух Сети его не отторг.

Сын наследовал своему отцу, отец принимал своего сына как хозяина Обеих Земель. Рамзес сохранит этот кабинет нетронутым, будет работать там во время пребывания в Мемфисе и сохранит в убранстве эту строгость, которая поможет ему принимать решения.

На большом столе лежали две гибкие ветки акации, связанные у концов льняной веревкой. Волшебные палочки, которыми пользовался Сети, чтобы найти воду в пустыне. Как точно было рассчитано это мгновение в обучении Рамзеса, еще не ведавшего о своей судьбе! Он понял тогда, что фараон сражается с тайной мироздания, постигая законы существования материи.

Править Египтом означало не только управлять государством, но и вести диалог с невидимым.

Стариковскими плохо слушающимися пальцами Гомер размял листья шалфея и набил ими трубку из большой раковины, которая теперь задымилась, как и положено. Между двумя затяжками он позволял себе глоток крепкого вина, сдобренного анисом и кориандром. Сидя под деревом лимона в кресле с мягкой подушкой, греческий поэт наслаждался тихим вечером, когда его служанка объявила о приходе царя.

Увидев Рамзеса перед собой, Гомер был удивлен его величественной осанкой.

Поэт с трудом поднялся.

— Сидите, прошу вас.

— Вы изменились, Великий Царь!

— Великий Царь… Вы не станете подобострастным, дорогой Гомер?

— Вы были коронованы. Когда монарх выглядит так, как вы, его должны уважать. При виде вас сразу становится понятным, что вы больше не экзальтированный подросток, которого я наставлял… Смогут ли мои слова достигнуть слуха фараона?

— Я счастлив видеть вас в добром здравии. Вы довольны своей жизнью?

— Я укротил служанку, садовник молчалив, повар талантлив, а писец, которому я диктую свои поэмы, кажется, ценит их. Чего еще желать?

Гектор, черно-белый кот, прыгнул к поэту на колени и замурлыкал.

Как обычно, Гомер умастил свои руки и плечи оливковым маслом. По его мнению, не было продукта более чистого и благоуханного.

— Вы намного продвинулись?

— Мне удались слова Зевса, адресованные богам: Цепь золотую теперь же спустивот высокого неба, Свесьтесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились! Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю, — С самой землею и с самым морем ее повлеку я И моею десницею окрест вершины Олимпа Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет…

— Другими словами, все, как у меня, — мое царствование еще не утвердилось и мое царство колеблется от порывов ветра.

— Но, живя почти в одиночестве, как я мог узнать об этом?

— Разве вдохновение поэта и болтовня слуг не служат вам источником информации?

Гомер поскреб белую бороду.

— Это весьма возможно… Неподвижность — это не препятствие. Ваше возвращение в Мемфис было желательно.

— Я должен был решить одну деликатную проблему.

— Назначение верховного жреца Амона, который не предаст вас, когда вы начнете действовать, я знаю… Удачно проведенное дело и, похоже, разумное. Выбор старика без амбиций свидетельствует о редкой политической прозорливости со стороны молодого правителя.

— Я ценю этого человека.

— Почему нет? Главное, что он подчиняется вам.

— Если Юг и Север разделятся, Египет будет разрушен.

— Забавная, но притягательная страна. К своему стыду, мало-помалу я привыкаю к вашим обычаям до такой степени, что начинаю менять вкус своего любимого вина.

— Заботитесь ли вы о своем здоровье?

— Этот Египет населен врачами! У моего изголовья побывали зубной, глазной и простой врачи! Они предписали мне столько снадобий, что я отказался их принимать. Только глазные капли, которые улучшают немного мое зрение… Если бы они были у меня в Греции, возможно, мои глаза остались бы здоровыми. Я туда не вернусь… Слишком много переворотов, конфликтов, вождей и царьков, поглощенных соперничеством. Чтобы писать, нужны комфорт и спокойствие. Приложите все усилия, чтобы создать великий народ, Великий Царь.

— Мой отец начал это дело.

— Я написал такие строки:

Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит: Боги судили всесильные нам, человекам несчастным, Жить на земле в огорчениях: боги одни беспечальны. Вы не избегнете общей участи, и, однако, ваши обязанности ставят вас над этим человечеством, подверженном страданиям. Разве ваш народ верит в счастье, наслаждается им и даже строит его не потому, что фараоны в течение стольких веков стремились к этому, сохраняя стабильность порядка?

Рамзес улыбнулся.

— Вы начинаете понимать тайны Египта.

— Не сожалейте о своем отце и не пытайтесь подражать ему; станьте, подобно ему, незаменимым.

Во всех храмах Мемфиса Рамзес и Нефертари совершили ритуал и, наконец, почтили присутствием верховного жреца города, обязанного координировать ремесленные школы, в которых учились гениальные скульпторы.

Пришел тот миг, который они мечтали оттянуть, — позирование. Царь и царица, сидя на троне, увенчанные коронами, со скипетрами в руках должны были оставаться неподвижными нескончаемые часы, чтобы позволить скульпторам, «дающим жизнь», выгравировать на камне изображение вечно молодой царской четы. Нефертари достойно вынесла испытание, в то время как Рамзес выказывал множество знаков нетерпения. На второй же день он заставил прийти Амени, не в силах оставаться в бездействии.

— Уровень паводка?

— Удовлетворительный, — ответил личный секретарь царя. — Крестьяне надеялись на большее, но служащие накопительных бассейнов настроены оптимистично. Мы не будем нуждаться в воде.

— Как дела у нашего советника по земледелию?

— Он доверяет мне административную работу и не показывается в кабинете. Он ходит от поля к полю, от хозяйства к хозяйству, решает тысячу и одну проблему день за днем. Это не обычное поведение для советника, но…

— Пусть продолжает! Есть возражения среди крестьян?

— Урожаи хорошие, амбары полны.

— Стада?

— Рождаемость увеличилась, смертность уменьшилась по данным последней переписи. Ветеринарные службы не сообщили ни о каких тревогах.

— А мой возлюбленный брат Шенар?

— Образец ответственности. Он объединил своих служащих, рассыпался в похвалах и призвал каждого служить Египту сознательно и ревностно. Он очень серьезно относится к своему посту, консультируется с советниками и с почтительностью относится к нашему другу Аше. Шенар становится ответственным работником и человеком дела.

— Ты всерьез, Амени?

— С управлением не шутят.

— Ты беседовал с ним?

— Конечно.

— Как он принял тебя?

— Вежливо. Он не возражал, когда я попросил его представлять мне еженедельный отчет о своих действиях.

— Удивительно… Он должен был бы выпроводить тебя.

— Мне кажется, он принял правила игры. В такой степени, что ты контролируешь его. Чего ты боишься?

— Не терпи ни одного нарушения с его стороны.

— Излишняя рекомендация, Великий Царь.

Рамзес встал, положил скипетр и корону на трон и отпустил скульптора, чей эскиз принимал форму. Нефертари с облегчением последовала примеру царя.

— Позирование — это пытка, — признал монарх. — Если бы мне рассказали об этой ловушке, я бы избежал ее! К счастью, наш портрет будет сделан однажды и навсегда.

— У каждой должности свои требования: Твое Величество не может не считаться с этим.

— Осторожнее, Амени, возможно, с тебя тоже сделают статую, если ты станешь мудрецом.

— С таким существованием, которое заставляет меня вести, Великий Царь, у меня нет никаких шансов!

Рамзес приблизился к другу.

— Что ты думаешь о моем управляющем Роме?

— Человек действенный и неуравновешенный.

— Неуравновешенный?

— Он бесконечно, дотошно влезает сам во все мелочи и ищет совершенства.

— Итак, он похож на тебя.

Задетый Амени скрестил руки.

— Это упрек?

— Я желаю знать, раздражает ли тебя поведение Роме?

— Напротив, оно успокаивает меня! Если бы все управление вело себя так же, у меня не было бы больше забот. В чем ты его упрекаешь?

— Сейчас ни в чем.

— Тебе нечего опасаться Роме. Если Твое Величество больше не задерживает меня, я побегу в кабинет.

Нефертари нежно взяла руку Рамзеса.

— Амени неизменен.

— Он сам себе государство.

— А как знамение, ты получил его?

— Нет, Нефертари.

— Я предчувствую его.

— Какую форму оно примет?

— Я не знаю этого, но оно приближается к нам, как всадник на всем скаку.

33

В эти первые дни сентября паводок был спокоен. Египет был похож на большое озеро, и то тут, то там виднелись холмы, увенчанные деревнями. Для тех, кто не был занят на стройке фараона, наступило время отдыха и прогулок на барках. Разместившись на возвышенностях, скот объедался заранее припасенным кормом. В других областях ловили рыбу.

В южной части Дельты, немного севернее Мемфиса, Нил доходил в ширине до двадцати километров, в северной части вода разлилась более чем на двести километров, река впадала в море, догоняя его по ширине.

Папирус и лотос разрослись, как в незапамятные доисторические времена. Веселые воды очищали землю, смывали всю нечисть и давали плодородный ил, несущий обилие и процветание.

Как и каждое утро с середины мая, смотритель спустился по ступеням ниломера Мемфиса, на чьих стенах были отметки в локтях ^[218], позволяющие измерять высоту паводка и высчитывать ритм подъема воды. В это время года уровень воды снижался почти незаметно, до того момента, как начинался явный отлив в конце сентября.

Ниломер походил на квадратный колодец из больших камней. Смотритель, боясь поскользнуться, спускался с осторожностью. В левой руке он держал деревянную табличку и рыбью кость, которая служила ему пером, правой он опирался на стену.

Его нога коснулась воды.

Удивленный, он замер и внимательно посмотрел на отметки на стене. Его глаза, должно быть, обманываются, он проверил, снова проверил и, поднявшись по лестнице, бросился бежать.

Главный смотритель каналов области Мемфиса с удивлением посмотрел на смотрителя, озадаченного ниломером.

— Твой отчет нелеп.

— Вчера я тоже так подумал, я снова проверил сегодня, нет никакого сомнения!

— Ты знаешь дату?

— Да, сейчас начало сентября!

— Ты умный, аккуратный работник, представленный в списке на повышение, я согласен забыть об этом случае, но не будем к этому возвращаться, и исправь свою ошибку.

— Но тут нет ошибки.

— Ты принуждаешь меня прибегнуть к дисциплинарному воздействию?

— Проверьте сами, прошу.

Уверенность смотрителя ниломера поколебала смотрителя каналов.

— Ты хорошо знаешь, что это невозможно!

— Я не понимаю, но это правда… Правда, которую я записал на своей табличке два дня подряд!

Оба направились к ниломеру.

Главный смотритель сам удостоверился в удивительном феномене: вместо того чтобы спадать, вода прибывала!

Шестнадцать локтей, идеальная высота прилива, или «ликующая радость».

Новость распространилась по стране со скоростью бегущего шакала, народ уверовал: Рамзес в первый же год своего правления совершил чудо! Накопительные бассейны были наполнены до предела, полив полей был обеспечен до конца периода засухи, Обеим Землям предстоит счастливое время благодаря царскому волшебству.

В сердцах людей Рамзес стал наследником Сети. Египтом правил благословенный фараон, которому была дарована сверхъестественная сила, способная управлять паводком, изгонять призраков голода и накормить страну.

Шенар был в бешенстве. Как обуздать глупость народа, превращавшую природный феномен в демонстрацию волшебства? Этот проклятый подъем Нила, подобного которому не могли упомнить смотрители ниломеров, был, конечно, необычным и мог быть признан поразительным, но он не был связан с Рамзесом! Однако в деревнях и городах организовали празднества в честь фараона, чье имя усердно прославлялось. Не станет ли он однажды равным богам?

Старший брат царя отменил все встречи и даровал свободный день работникам по примеру коллег правительства. Выделяться было бы серьезной ошибкой.

Почему Рамзесу сопутствует такая удача? За несколько часов его популярность обогнала популярность Сети. Ряды его противников дрогнули, усомнившись, возможно ли победить его. Вместо того чтобы идти вперед, Шенару придется стать еще осторожней и ткать свое полотно медленно.

Его упорство осилит удачу брата. Удача переменчива и всегда покидает своих любимцев. Когда она покинет Рамзеса, Шенар начнет действовать. Ему еще было нужно запастись эффективным оружием, чтобы нанести верный и сильный удар.

На улице послышались крики. Шенар подумал о стычке, но звук усиливался, переходя в настоящий гул: весь Мемфис кричал! Советник по иностранным делам преодолел несколько ступенек, ведущих на террасу.

Зрелище, свидетелем которого он оказался, как и тысячи египтян, ошеломило его.

Гигантская голубая птица, похожая на цаплю, кружила над городом.

«Феникс, — подумал Шенар. — Это невозможно, феникс вернулся…» Старший брат Рамзеса не мог выкинуть эту глупую мысль из головы и пристально смотрел на голубую птицу. По легенде, она прилетала из того мира, чтобы возвестить о счастливом царствовании и новой эре.

Сказка для детей, вздор, придуманный на смех людям! Но феникс кружил в полете, будто осматривал Мемфис, выбирая направление.

Если бы у него был лук, Шенар подбил бы птицу, чтобы доказать, что это всего лишь перелетная отбившаяся от стаи и потерявшаяся птица. Отдать приказ солдатам? Никто не подчинится, все обвинят его в безумии! Все видели явление феникса. Вдруг крик ослаб.

В Шенаре ожила надежда. Конечно, каждый знал об этом! Если эта голубая птица была фениксом, он не просто облетел бы Мемфис, так как, по легенде, у него была определенная цель. Бессмысленное кружение заблудившейся птицы вскоре рассеет иллюзии толпы, это не станет вторым чудом Рамзеса и, возможно, принизит первое.

Этот шанс, тот самый шанс, который должен был подвернуться!

Еще несколько криков детей, и воцарилась тишина.

Громадная синяя птица продолжала выписывать круги над городом. В замершем воздухе было слышно пение ее грациозного полета, шелест крыльев, похожий на шелест ткани. За радостью последовали горечь и плач, людям довелось увидеть не феникса, появлявшегося раз в пятнадцать столетий, а несчастную цаплю, отбившуюся от стаи.

С облегчением Шенар вернулся в кабинет. Как он был прав, не веря в эти старые сказки для дураков! Ни птица, ни человек не живут тысячелетиями, никакой феникс не прилетит отмерить время и указать избранность фараона. Но из этого события стоит извлечь урок: тому, кто хочет править, нужно уметь манипулировать толпой. Дарить мечты и иллюзии так же необходимо, как и кормить хлебом. Если популярность главы правительства не приходит сама по себе, нужно ее сформировать, используя слухи и домыслы.

Крики возобновились.

Несомненно, разочарованная толпа в гневе, лишившись чуда, которого ждала. Шенар различил имя Рамзеса, чье поражение грозило быть все более и более очевидным.

Он вернулся на террасу и остолбенел, увидев ликующую толпу, приветствующую полет феникса к обелиску на изначальном Холме.

В бешенстве от ярости Шенар понял, что даже боги провозглашают новую эру. Эру Рамзеса.

— Два знамения, — заключила Нефертари. — Неожиданный паводок и возвращение феникса! Чье правление начиналось более ослепительно?

Рамзес читал доклады, только что ему принесенные.

Этот невероятный подъем воды до идеального уровня был благословением для Египта. Что до громадной голубой птицы, которой восхищалось все население Мемфиса, она удобно расположилась на обелиске храма Гелиополя подобно лучу застывшего света.

Посланник того мира больше не двигался и наблюдал за страной, любимой богами.

— Ты кажешься растерянным, — заметила царица.

— Кто не был бы удивлен силой этих знамений?

— Они заставят тебя отступить?

— Напротив, Нефертари. Они подтверждают, что я должен двигаться вперед, не заботясь о препятствиях, пересудах и трудностях.

— Итак, пришел час осуществить твой замысел.

Он обнял ее.

— Прилив и феникс дали ответ.

Запыхавшийся Амени ворвался в приемную залу царской четы.

— Глава… Дома Жизни… желает поговорить с тобой.

— Пусть войдет.

— Серраманна хочет обыскать его… Будет скандал!

Рамзес направился быстрым шагом к прихожей, где лицом к лицу стояли мощный, обритый наголо шестидесятилетний главный смотритель и громадный сард в доспехах, шлеме и вооруженный.

Смотритель склонился перед фараоном, чье неудовольствие заметил Серраманна.

— Без исключений, — пробормотал сард. — Если нет, вашу безопасность нельзя будет гарантировать.

— Чего вы хотите? — спросил Рамзес у смотрителя.

— Дом Жизни надеется как можно скорее увидеть вас, Великий Царь.

34

Когда Сети отвез Рамзеса в Гелиополь, он решил подвергнуть его испытанию, от которого зависело его будущее. Сегодня он, уже будучи фараоном, ступил на землю великого храма Ра, столь же просторного, как и храм Амона в Карнаке.

На этом священном месте, через которое проходил канал, было построено множество зданий: храм Атума на изначальном Холме Бен-Бен, святилище геральдической персеи Ишед, на листьях которой были записаны имена царей, святилище Эннеады, построенное Джосером, создателем ступенчатой пирамиды в Саккаре.

Гелиополь был прекрасен. Аллеи, украшенные множеством каменных изваяний божеств, прорезали тенистые заросли акаций и тамариска, пышно разрослись фруктовые сады и оливковые рощи, пчеловоды собирали большой урожай меда, тучные стада коров в изобилии давали молоко, в мастерских обучали умелых ремесленников, около сотни деревень работало на священный город, который, в свою очередь, обеспечивал их благоденствие.

Здесь была воплощена египетская мудрость, записанная в ритуалах и мифах, переходящая из уст учителей в уши последователей, ученые, маги и жрецы совершенствовали здесь свое искусство вдали от посторонних глаз и суеты.

Глава Дома Жизни Гелиополя, самого древнего в стране, по чьему образу были созданы все остальные храмы, не часто появлялся в свете. Погруженный в размышления и изучение, он редко покидал свои владения.

— Ваш отец часто посещал нас, — заметил он Рамзесу. — Самым большим его желанием было удалиться от этого мира, но он знал, что оно неосуществимо. Вы молоды, Великий Царь, у вас тысяча замыслов, которые роятся в вашей голове и сердце. Но достойны ли вы того имени, которое носите?

Рамзес с трудом сдержал свой гнев.

— Вы в этом сомневаетесь?

— Вместо меня ответят небеса. Идите за мной.

— Это приказ?

— Вы — повелитель страны, а я — ваш слуга.

Глава Дома Жизни не отвел взгляд. Этот человек был серьезнее, чем все противники, с которыми приходилось сталкиваться до сих пор.

— Вы пойдете за мной?

— Показывайте дорогу.

Жрец шел ровным шагом и направлялся к изначальному Холму, где стоял обелиск, покрытый письменами. На его вершине неподвижный феникс.

— Вы согласны поднять голову, Великий Царь, и пристально посмотреть на птицу?

Полуденное солнце было таким ослепительным, что феникс словно купался в свете.

— Вы хотите, чтобы я ослеп?

— Вам решать, Великий Царь.

— Царь не будет отвечать на вызов.

— Кто, как не он, сам решит это?

— Объясните мне, чего вы хотите.

— Вы носите имя, Великий Царь, и это имя поддерживает ваше царствование. До сегодняшнего дня все шло идеально, оно останется таковым, решитесь ли вы подтвердить это, несмотря на риск?

Рамзес посмотрел прямо на солнце.

Солнечный диск не сжег его глаза и он увидел, как феникс увеличился, взмахнул крыльями и поднялся к небу. Долгие минуты глаза монарха не отрывались от света, заставляющего сверкать лазурь и порождающего день.

— Вы действительно Рамзес, Сын Света и дитя солнца. Да будет ваше царствие триумфом света над тенью!

Рамзес понял, что ему нечего бояться солнца, чьим земным воплощением он был. Оно было связано с ним и питало его своей энергией.

Не говоря ни слова, глава храма направился к вытянутому зданию с высокими и толстыми стенами. Рамзес последовал за ним и вошел в Дом Жизни Гелиополя. В его центре выступал изначальный камень Бен-Бен, покрытый шкурой барана. Алхимики использовали его, чтобы улучшить результаты превращений, а его частицы были положены в саркофаги достойнейших, чтобы сделать возможным переход от смерти к возрождению.

Глава храма ввел царя в библиотеку, где хранились труды по астрономии и астрологии, пророчества и царские анналы.

— По моим сведениям, — заявил глава храма, — феникс не появлялся в Египте с тысяча четыреста шестьдесят первого года. Его появление в первый год вашего правления указывает на замечательное время встречи двух календарей, установленных нашими астрономами: календарь с установленным годом, когда теряется один день каждые четыре года, и календарь обычного года, который теряет четверть суток каждый год. В ту самую минуту, когда вы взошли на трон, два космических цикла совпали. На стеле напишут об этом событии, если вы прикажете.

— Что я должен понять из ваших речей?

— Что случайностей не бывает, Великий Царь, и что ваша судьба принадлежит богам.

Чудесный паводок, возвращение феникса, новая эра… Это было слишком для Шенара. Обескураженный, опустошенный, он, однако, сумел сохранить лицо во время церемоний, организованных в честь Рамзеса, чье правление, начавшееся такими предзнаменованиями, обещало быть примечательным. Не было сомнений, что боги выбрали этого юного человека, чтобы править Обеими Землями, укрепляя их единство и мощь.

Лишь у Серраманны было плохое настроение. Обеспечение безопасности царя требовало постоянных усилий; целая толпа придворных желала засвидетельствовать свое почтение фараону, который к тому же разъезжал на колеснице по главным улица Мемфиса, среди толп восторженного народа. Безразличный к предостережениям сарда, молодой царь упивался своей популярностью.

Не удовольствовавшись таким проездом по столице, царь направился в деревни, где земли в основном были залиты водой. Крестьяне чинили плуги и инструменты, укрепляли чердаки, в то время как дети учились плавать. В небе парили журавли, в затоках лениво дремали гиппопотамы, раздраженно вздрагивающие, когда нарушали их покой. Рамзес спал по два-три часа в сутки, но зато объехал почти всю страну, принимая заверения в верности от начальников всех рангов, и завоевал доверие простого народа.

Когда он вернулся в Мемфис, отлив уже начался и землепашцы начали готовиться к севу.

— Ты не выглядишь усталым, — заметила Нефертари.

— Как можно устать, общаясь со своим народом? А вот ты кажешься подавленной.

— Тошнит…

— Что говорят врачи?

— Что я должна оставаться в постели, чтобы роды прошли благополучно.

— Почему же ты на ногах?

— В твое отсутствие я была должна…

— До родов я не покину Мемфис.

— А твой великий замысел?

Рамзес казался огорченным.

— Может, ты согласишься на… короткую поездку?

Царица улыбнулась.

— Как могу я отказать фараону?

— Как прекрасна эта земля, Нефертари! Проезжая по ней, я понял, что она — чудо небес, дочь воды и солнца. В ней слились сила Хора и красота Хатхор. Каждая секунда нашей жизни должна быть подарена ей; ты и я рождены не для того, чтобы править ею, а служить ей.

— Я тоже верю в это.

— Что ты хочешь сказать?

— Служение — это самое благородное, что может человек. Через него и только через него может быть достигнута целостность. «Гем» — служитель… Это высокое слово, разве не означает оно одновременно самого скромного человека, строителя или землепашца и самого могущественного, фараона, служителя богов и своего народа? После коронации я вошла в другой мир. Ни ты, ни я не можем просто служить. Мы должны управлять, ориентировать, стоять у руля, чтобы вести корабль государства в верном направлении. Никто не сделает это за нас.

Царь опечалился.

— Когда умер мой отец, я испытал то же чувство. Как было надежно и спокойно в присутствии человека, способного направлять, советовать, приказывать! Благодаря ему любая трудность была преодолима, любое несчастье поправимо.

— Того же ждет твой народ и от тебя.

— Я смотрел прямо в лицо солнцу, и оно не сожгло моих глаз.

— Солнце в тебе, Рамзес, оно дает жизнь, заставляет расти животных, растения и людей, но может также иссушать и убивать, если становится слишком сильным.

— Пустыня выжжена солнцем, но и там много жизни!

— Пустыня находится по другую сторону жизни, люди не строят там жилищ. Там строят лишь жилища вечности, которые проходят через поколения и старят время. Неужели таково стремление фараона — погрузить свои мысли в пустыни, забыв о людях?

— Мой отец был человеком пустыни.

— Каждый фараон должен быть им, но его взгляд должен заставлять Долину цвести.

Рамзес и Нефертари вместе провели этот тихий вечер, пока лучи заката золотили стены Гелиополя.

35

Как только в окнах покоев Рамзеса погас свет, Серраманна покинул дворец, проверив перед этим стражу, которую он сам выбрал. Вспрыгнув на спину своей великолепной черной лошади, он галопом пронесся через Мемфис по направлению к пустыне.

Египтяне совсем не любили передвигаться ночью. Когда не было солнца, демоны выползали из своих убежищ и пугали неосторожных путников. Могучему сарду не было дела до суеверий, он мог защититься от целой орды чудовищ. Когда он задумывал что-нибудь, никто не мог остановить его.

Серраманна надеялся, что Сетау приедет ко двору и примет участие в празднествах в честь Рамзеса. Но знаток змей, верный своей репутации человека непредсказуемого, не покинул своей лаборатории. Продолжая поиски того, кто подкинул скорпиона в каюту Рамзеса, сард задавал вопросы то одному, то другому и пытался узнать что-нибудь более или менее достоверное.

Никто не любил Сетау. Боялись его колдовства и его ужасных подопечных, но все признавали растущий размах его торговли. Продавая яд изготовителям снадобий, лечащих тяжелые болезни, он начал сколачивать состояние.

Роме Серраманна не доверял по-прежнему, но был вынужден допустить, что Сетау, пожалуй, превосходный подозреваемый. Наверное, после неудавшегося злодеяния он не решался появиться перед Рамзесом и выдержать взгляд друга… Разве, прячась в своем жилище, не признавал он своей вины?

Серраманне нужно было его увидеть. Бывший пират привык оценивать противника по лицу и был обязан своей проницательности жизнью. Как только он увидит Сетау, он вынесет свое суждение. А раз он прячется, сард выманит его.

Там, где кончались ноля, сард спрыгнул с лошади и привязал ее к фиговой пальме. Он прошептал ей несколько слов на ухо, чтобы успокоить, и бесшумно направился к закрытой лаборатории Сетау. Растущая луна освещала ночь. Смех гиены не напугал сарда, который чувствовал себя так, словно брал на абордаж корабль, застигнув его врасплох.

Из лаборатории пробивался свет. А если подробный допрос позволит узнать правду? Конечно, Серраманна пообещал не задевать самолюбие подозреваемых, но разве необходимость не диктовала свои правила? Он осторожно согнулся, обогнул пригорок и подошел к зданию сзади.

Прижавшись спиной к стене, сард прислушался.

Из лаборатории доносились стоны. Какого несчастного мучил заклинатель змей? Серраманна передвинулся боком до окна и осторожно выглянул. Горшки, кувшины, фильтры, клетки со скорпионами и змеями, ножи разных размеров, корзины… Все старое, лежащее на подносах и полках.

На полу обнаженные мужчина и женщина, сплетенные в объятиях. Прелестная нубийка, с телом страстным и горячим, сладко стонало. Ее партнер, темноволосый, с квадратной головой, был сильным и коренастым.

Сард отвернулся. Хотя он без стеснения оценивал женщин, подглядывать за тем, как другие занимаются любовью, он не любил. Однако красота этой нубийки восхитила его. Прервать любовные утехи было бы преступлением, поэтому он решил потерпеть. Утомленного Сетау будет легче допросить. Повеселев, сард вспомнил хорошенькую Мемфит, с которой будет ужинать завтра вечером, она, как и ее лучшая подруга, ценила сильных и мускулистых мужчин.

Странный шум послышался слева.

Сард повернул голову и увидел огромную поднявшуюся кобру, готовую к броску. Лучше было не провоцировать удар. Он подался назад, отошел от стены и застыл. Вторая змея, похожая на первую, преградила ему путь.

— Назад, мерзкая тварь!

Громадный кинжал не напугал змей, продолжавших угрожать. Если бы он и убил одну из них, другая напала бы на него.

— Что здесь происходит?

Сетау, обнаженный, с факелом в руке, увидел сарда.

— Ты собирался обокрасть меня… Мои верные псы избавили меня от этой неприятности. Они бдительны и злы. И что огорчит тебя — их поцелуй смертелен.

— Ты не допустишь убийства, Сетау!

— Хм, ты знаешь мое имя… Но все же ты вор, застигнутый на месте преступления, с кинжалом в руках. Это законная оборона.

— Я Серраманна, начальник личной стражи Рамзеса.

— Мне знакомо твое лицо. Но зачем ты пытался обокрасть меня?

— Я хотел увидеть тебя, лишь увидеть.

— В такое время, ночью? Ты не только помешал мне заниматься любовью с Лотус, но еще и бессовестно лжешь.

— Я говорю правду.

— И откуда это внезапное желание?

— Требование безопасности.

— Что это значит?

— Мой долг — защищать царя.

— Я угрожаю Рамзесу?

— Я этого не сказал.

— Но ты так думаешь, раз выслеживаешь меня.

— Я не имею права ошибаться.

Обе кобры приблизились к сарду. Глаза Сетау были полны ярости.

— Не делай глупости.

— Неужели старый пират боится смерти?

— Такой — да.

— Убирайся, Серраманна, и больше никогда не беспокой меня. Или я не буду сдерживать моих стражей.

По знаку Сетау кобры отползли. Сард, мокрый от пота, прошел между ними и направился к полям. Он сделал вывод: у этого Сетау душа преступника.

— Что они делают? — спросил маленький Ха, глядя на крестьян, гонящих стадо баранов по сырой земле поля.

— Они заставляют скот затаптывать глубже посеянные семена, — ответил Неджем. — Паводок принес огромное количество ила на берега и поля, теперь пшеница будет крепкой и обильной.

— Они полезны, эти бараны?

— Как и коровы, и все остальные животные.

Отлив начался, сеятели приступили к работе, радостно ступая по плодородной грязи, которую в изобилии подарила им великая река. Они вышли в поле ранним утром, им надо было управиться за несколько дней, пока не высохла земля. Потом в дело шла мотыга, из-под которой летели мелкие комки влажной почвы, укрывавшие семена, а потом скот приминал грунт.

— Деревня красивая, — сказал Ха, — но мне больше нравятся папирусы и иероглифы.

— Ты хочешь увидеть ферму?

— Если ты позволишь.

Советник взял ребенка за руку. Он шел так же, как писал и читал, — с большой серьезностью, необычной для его возраста. Добрый Неджем был поражен погруженностью в себя ребенка, который не требовал ни игрушек, ни товарищей, и попросил его мать, красавицу Исет, разрешить ему побыть наставником малыша. Ему казалось необходимым вывести сына Рамзеса из золотой клетки и открыть ему мир природы и ее чудес.

Ха наблюдал, но не как ребенок, удивленный необычным и новым спектаклем, а как опытный ученый, готовый делать заметки для служебного доклада.

На ферме были ямы с зерном, хлев, пекарня, гончарная мастерская. На пороге хозяйства Неджема и Ха пригласили вымыть руки и ноги. Потом их принял хозяин, обрадованный приходом столь высоких гостей. Он показал им самых красивых молочных коров, сытых и ухоженных.

— Мой секрет, — сказал он, — в том, что я пасу их в хорошем месте, им не слишком жарко, они едят вволю и добреют с каждой неделей все больше!

— Корова — животное богини Хатхор, — заявил маленький Ха. — Поэтому она добрая и красивая.

Фермер был удивлен.

— Кто вас научил этому, принц?

— Я прочитал в одной сказке.

— Вы уже умеете читать?

— Ты хочешь сделать мне приятное?

— Конечно!

— Дай мне кусок известняка и тростниковую палочку.

— Да, да… Сейчас…

Фермер удивленно взглянул на Неджема, тот утвердительно кивнул. Снабженный инструментами, мальчик направился во двор фермы, потом в стойла под взглядами остолбеневших крестьян.

Часом позже он представил своему хозяину кусок известняка, покрытый цифрами.

— Я сосчитал, — сказал Ха, — у тебя сто десять коров.

Ребенок потер глаза и прислонился к ноге Неджема.

— А сейчас, — признался он, — я хочу спать. Советник по земледелию взял его на руки. Ха уже спал.

«Новое чудо Рамзеса», — подумал Неджем.

36

Атлет под стать Рамзесу, широкоплечий, с мощным лбом, увенчанным густой шевелюрой, бородатый, с лицом, выжженным солнцем, Моис медленно вошел в кабинет царя Египта. Рамзес поднялся, друзья обнялись.

— Здесь работал Сети, не правда ли?

— Я ничего не изменил, Моис. Эта комната пропитана его мыслями, возможно, она вдохновит меня во время царствования.

Нежный свет и свежий воздух проникали сквозь решетки трех окон. Жара уходящего лета становилась приятной.

Рамзес поднялся из кресла и сел на плетеный стул, напротив своего друга.

— Как твои дела, Моис?

— Со здоровьем все прекрасно, моя сила пропадает зря.

— Мы совсем не видимся, и это моя вина.

— Ты знаешь, праздность, даже в роскоши, ужасает меня. Мне нравилась моя работа в Карнаке.

— Разве при дворе в Мемфисе мало искушений?

— Придворные нагоняют на меня тоску. Они непрестанно восхваляют тебя и, не колеблясь, провозгласят тебя божеством. Это глупо и достойно презрения.

— Ты будешь критиковать мои действия?

— Чудесный паводок, феникс, новая эра… Бесспорно, это знаки свыше, которые объясняют твою популярность. Есть ли у тебя сверхъестественная власть над природой, и являешься ли ты избранным? Твой народ убежден в этом.

— А ты, Моис?

— Возможно, это так. Но ты не настоящий бог.

— Я претендую на это?

— Осторожно, Рамзес, лесть твоего окружения может привести тебя к бесконечному тщеславию.

— Ты мало знаешь о роли и долге фараона. Более того, ты считаешь меня глупцом.

— Я лишь хочу помочь тебе.

— Я дам тебе такую возможность.

Взгляд Моиса загорелся любопытством.

— Ты отсылаешь меня обратно в Карнак?

— У меня есть для тебя гораздо более важное дело, если ты согласишься.

— Более важное, чем Карнак?

Царь встал и встал спиной к окну.

— У меня есть великий замысел, который я доверил Нефертари. И мы решили, что нужно дождаться знамения до того, как сделать его явным. Паводок и феникс… Небо дало мне два знамения, Дом Жизни подтвердил, что действительно наступает новая эра по законам астрономии. Конечно, я завершу дело, начатое моим отцом, и в Карнаке, и в Абидосе, но новое время должно быть отмечено новыми творениями. Разве это тщеславие, Моис?

— Каждый фараон, согласно обычаю, должен себя так вести.

Рамзес казался озабоченным.

— Мир меняется, хетты представляют собой постоянную угрозу. Египет — богатая и желанная страна. Вот причины, приведшие меня к моему замыслу.

— Увеличить мощь армии?

— Нет, Моис, перенести жизненный центр Египта.

— Ты хочешь сказать…

— Построить новую столицу.

Еврей казался ошеломленным.

— Разве это не… безумие?

— Судьба нашей страны будет решаться на северо-восточной границе. Поэтому мое правительство должно размещаться в Дельте, чтобы немедленно получать информацию о малейших переменах, которые происходят в Ливане, Сирии и подвластных нам областях. Фивы останутся городом Амона, городом роскошным, где возвышается огромный Карнак и великолепный Луксор, который я воздвигну. На западном побережье всегда будут горы покоя в Долине Царей и Цариц и вечные жилища достойных.

— Но… Мемфис?

— Мемфис — это точка равновесия Обеих Земель, в соединении Дельты и долины Нила, он останется нашей экономической столицей и центром внутренней политики. Но нужно идти дальше на север и восток, Моис, не оставаться в нашей блистательной изоляции, нельзя забывать, что однажды мы были уже завоеваны и что Египет — желанная добыча.

— Не будет ли достаточно просто цепи крепостей?

— В случае опасности я должен буду реагировать очень быстро. Чем ближе я буду к границе, тем быстрее будет доходить информация.

— Создание столицы — это рискованное предприятие. Ведь Эхнатон потерпел неудачу.

— Эхнатон допустил непростительные ошибки. Город, который он выбрал в Среднем Египте, был обречен с момента закладки первого камня. Он искал не счастья для своего народа, а воплощения своей мистической мечты.

— Не выступал ли он, как и ты, против жрецов Амона?

— Если жрец Амона будет верен закону и царю, зачем мне сражаться с ним?

— Эхнатон верил в единого бога и построил город в его честь.

— Он почти разрушил процветающую страну, которую ему оставил его отец, великий Аменхотеп; Эхнатон был слабым человеком, нерешительным и потерявшимся в своих молитвах. Во время его правления силы, враждебные Египту, завоевали много подвластных нам территорий. Ты защищаешь его?

Моис заколебался.

— Сегодня его столица заброшена.

— Моя будет построена для многих поколений.

— Ты почти пугаешь меня, Рамзес.

— Будь смелее, друг мой!

— Сколько лет понадобится, чтобы воздвигнуть город из ничего?

Рамзес улыбнулся.

— Он не возникнет из ничего.

— Объясни.

— Во время моей учебы Сети открывал мне важные места. Во время каждого путешествия он передавал мне знание, которое я пытался постичь, теперь эти поездки обрели смысл. Одним из этих мест был Аварис.

— Аварис, проклятый город, столица завоевателей гиксосов?

— Сети носил имя Сета, убийцы Осириса, так как его могущество было таково, что он мог утихомирить силы разрушения, открыть скрытый свет и использовать его для строительства.

— И ты хочешь превратить Аварис в город Рамзеса?

— Пер-Рамзес, «город Рамзеса», столица Египта, таким будет его имя.

— Это безумие!

—Пер-Рамзес будет прекрасен и гостеприимен, поэты будут воспевать его красоту.

— Через сколько лет?

— Я не забыл твой вопрос, именно из-за этого я пригласил тебя.

— Я боюсь думать…

— Мне нужен доверенный человек, чтобы надзирать за работами и соблюдением сроков строительства. Я спешу, Моис, Аварис должен быть превращен в Пер-Рамзес как можно скорее.

— Ты наметил сроки?

— Меньше года.

— Невозможно!

— Благодаря тебе, возможно.

— Ты считаешь, что я способен заставить камни летать и укладывать их лишь силой воли?

— Камни нет, а вот кирпичи — да.

— Итак, ты задумал…

— С помощью евреев, множество которых занимается этим ремеслом. Они разбросаны по разным поселениям, собрав их, ты сделаешь замечательную группу опытных рабочих, способных осуществить это дело!

— Разве больше не надо строить новые каменные храмы?

— Я увеличу те, что уже есть, — стройка будет длиться многие годы. При помощи кирпича мы построим дворцы, служебные здания, особняки знати, большие и маленькие дома. Меньше, чем через год, Пер-Рамзес станет обитаемым и будет столицей.

Моис пребывал в сомнениях.

— Я считаю, что это невозможно. Сам по себе план…

— План в моей голове! Я сам нарисую его на папирусе, а ты лично проследишь за его выполнением.

— Евреи — народ скорее неуживчивый, каждый клан имеет своего вождя.

— Я прошу тебя стать не царем народа, а лишь начальником строительства.

— Мне будет непросто навязать себя.

— Я верю в тебя.

— Как только о замысле станет известно, другие евреи будут претендовать на мое место.

— Ты считаешь, у них есть шансы получить его?

Моис в свою очередь улыбнулся.

— У нас тоже нет никаких шансов на успех со сроками, которые ты мне установил.

— Мы построим Пер-Рамзес, он расцветет под солнцем Дельты и осветит Египет своей красотой. За работу, Моис.

37

Кирпичник Абнер больше не мог выносить несправедливое отношение Сари. Этот египтянин, женатый на сестре фараона, относился к рабочим с презрением и жестокостью. Недоплачивал за лишние часы работы, наживался за счет питания работников, отказывал в отпуске под предлогом того, что работа была плохо сделана.

Когда Моис находился в Фивах, Сари был вынужден сдерживаться, но затем принялся за старое с удвоенной силой. Вот и вчера он избил мальчика пятнадцати лет палкой за то, что тот якобы недостаточно быстро отнес кирпичи из мастерской на лодку.

На этот раз чаша была переполнена.

Когда Сари появился на входе в мастерскую, евреи сидели кругом. Лишь Абнер стоял перед корзиной для переноски.

— Встать и за работу! — приказал совершенно уже высохший от злости Сари.

— Мы требуем извинений, — спокойно заявил Абнер.

— Ты о чем?

— О мальчике, которого ты несправедливо избил вчера, он лежит больной. И ты должен извиниться перед ним и перед нами.

— Ты потерял разум, Абнер?

— Пока мы не получим извинений, мы не начнем работать.

Смех Сари прозвучал дико.

— Ты смешон, мой бедный Абнер!

— Раз ты смеешься над нами, мы подадим жалобу.

— Ты смешон и глуп. По моему приказу стража провела расследование и установила, что этот парень пострадал от несчастного случая, по собственной вине.

— Но… это ложь!

— Его заявление было записано писцом в моем присутствии. Если он заявит обратное, то будет обвинен во лжи.

— Как ты осмелился так исказить правду?

— Если вы немедленно не приметесь за работу, санкции усилятся. Вы должны изготовить кирпич для нового жилища правителя Фив, он не терпит опозданий.

— Закон…

— Не говори о законе, еврей. Ты не способен понять его. Если ты осмелишься подать жалобу, твоя семья и твои близкие пострадают от этого.

Абнер испугался египтянина. Он и другие рабочие принялись за работу.

Долент все больше и больше приходила в восторг от таинственной личности Офира, ливийского мага. Его лицо с профилем хищной птицы пугало, но слова успокаивали, речи о солнечном диске — Атоне, казалось, были исполнены искренности, веры и тепла. Скромный человек, он радушно принимал множество друзей сестры Рамзеса, сокрушаясь о несправедливом преследовании Эхнатона и проповедуя необходимость культа единого бога.

Офир околдовывал. Никто не оставался безразличным к его речам, одни были в смятении, другие убеждены в правоте мага. Мало-помалу ткалась паутина, в которую тот заманивал заслуживающую внимания добычу. Спустя недели сеть сторонников Атона и правления Литы стала весьма обширной и влиятельной, хотя и явно пока недостаточной, чтобы захватить трон. Движение идеи обретало плоть.

Лита присутствовала при разговорах, но продолжала молчать. Скромная благородная сдержанность молодой женщины производила самое благоприятное впечатление на многих представителей знати. Она действительно принадлежала к царской крови, достойной быть принятой. Разве не должна она рано или поздно обрести при дворе достойное место?

Офир ничего не критиковал и не требовал. Низким голосом, исполненным веры убежденного в своей правоте человека, он рассказывал о глубоких размышлениях Эхнатона, красоте поэм, написанных им в честь Атона, его любви к истине. Мир и любовь, разве не они послание преследуемого царя и его потомка, Литы? И это послание возвещало великолепное будущее, будущее, достойное Египта и его цивилизации.

Когда Долент представила магу бывшего советника по иноземным делам Мебу, она была горда собой. Горда, что вывела его из обычной апатии, горда, что послужила благородной цели. Рамзес оставил ее, маг придал смысл ее существованию.

Широкое, спокойное лицо, благородный и внушительный вид… Старый дипломат не скрывал своего недоверия.

— Я уступаю вашей настойчивости, моя дорогая, но лишь затем, чтобы доставить вам удовольствие.

— Вы будете вознаграждены, Меба, вы не пожалеете об этом.

Долент отвела Мебу к магу, сидящему под персеей. Он связывал две льняные нити, чтобы изготовить шнурок для амулета.

Он встал и поклонился.

— Для меня большая честь принимать советника фараона.

— Я теперь никто, — ответил Меба.

— Несправедливость может коснуться каждого в любой момент.

— Это не утешение.

Сестра Рамзеса вмешалась.

— Я все объяснила своему другу Мебе, возможно, он согласится нам помочь.

— Не будем обольщаться, моя дорогая! Рамзес закрыл меня в позолоченной клетке отставки.

— Вы желаете отомстить ему, — убежденно сказал маг.

— Не будем преувеличивать, — запротестовал Меба. — У меня осталось несколько влиятельных друзей, которые…

— Они занимаются лишь собственной карьерой, а не вашей. У меня другая цель — доказать законность прав Литы.

— Это утопия. Рамзес — личность исключительной силы, он никому не отдаст власть. Более того, чудеса отметили первый год его правления, сделав его очень популярным. Поверьте мне, до него невозможно добраться.

— Чтобы победить подобного противника, не нужно сражаться с ним на его территории.

— Каков ваш план?

— Он вам интересен?

Смущенный Меба нащупал амулет, который он носил на шее.

— Итак…

— Этим жестом вы указали один из ответов — магия. Я способен разбить защиту, которая окружает Рамзеса. Это будет долго и трудно, но я сумею сделать это.

Испуганный дипломат отступил назад.

— Я не могу обеспечить вам поддержку.

— Я вас о ней не прошу, Меба. Но есть другая область, в которой нужно атаковать Рамзеса, — область идей.

— Я вас не понимаю.

— Последователи Атона нуждаются в уважаемом предводителе. Когда Атон вытеснит других богов, этот человек сыграет главную роль и свергнет Рамзеса, ослабевшего и неспособного реагировать.

— Это риск… большой риск!

— Эхнатон подвергся гонениям, но не Атон. Ни один закон не запрещает его культ, его почитатели многочисленны и решительны. Эхнатон потерпел неудачу, мы достигнем успеха.

Меба был взволнован, его руки дрожали.

— Я должен подумать.

— Истина воодушевляет! — воскликнула сестра фараона. — Это новый мир, который открывается перед нами, мир, где мы займем свое место!

— Да, несомненно… Я подумаю.

Офир был очень доволен этим разговором. Боязливый и осторожный дипломат, Меба был лишен размаха предводителя. Но он ненавидел Рамзеса и мечтал снова занять свой пост. Неспособный действовать, он, однако, воспользуется этой возможностью, посоветовавшись со своим другом и советчиком Шенаром, человеком, которым хотел управлять Офир. Долент много говорила ему о новом министре иностранных дел, недовольном и завидующем своему брату. Вряд ли что-нибудь изменилось, и Шенар продолжает носить маску, все также желая навредить Рамзесу. Через Мебу маг в конце концов встретится с этой влиятельной личностью и сделает ее своим главным союзником.

После нескончаемого и изнуряющего рабочего дня лодыжка правой ноги, деформированная артритом, распухла и покраснела. Править служебной колесницей стало трудно, стоять на ногах — невыносимо. Единственным удовлетворением служило принятие мер против евреев, которые наконец поняли, что против него было бесполезно бороться. Благодаря связям в фиванских органах правопорядка, поддержке правителя города, можно распоряжаться кирпичниками по своему усмотрению и отводить душу, срывая зло на этих отбросах.

Присутствие мага и его молчаливой спутницы уже начинает стеснять. Конечно, эта странная парочка живет скромно, но их влияние на Долент, пожалуй, чрезмерно, и ее увлечение верой в Атона раздражает. Погружаясь в мистицизм и впитывая слова Офира, как воду из источника, не пренебрегает ли она своим супружеским долгом?

Высокая и чувственная темноволосая женщина ждала его на пороге их особняка.

— Иди принеси мазь, чтобы помассировать меня! — приказал он. — Боль невыносима.

— Ты не слишком изнежен, дорогой?

— Я изнежен? Ты не знаешь всей тяжести моих дней! Общение с этими евреями угнетает меня.

Долент взяла его за руку и отвела в их спальню. Сари разлегся на подушках, жена вымыла ему ноги и наложила мазь на раздутую лодыжку.

— Твой маг все еще здесь?

— Меба посетил его.

— Бывший министр иностранных дел?

— Они хорошо поняли друг друга.

— Меба — последователь Атона? Он же трус!

— У него все еще много связей, его уважают многие знатные люди. Если он согласится помочь Офиру и Лите, мы продвинемся вперед.

— Ты не слишком много важности придаешь этим двоим?

— Сари! Как ты можешь говорить так?

— Ладно, ладно… Я ничего такого не сказал.

— Они — наш единственный шанс снова обрести наш статус. И потом эта вера в Атона, такая прекрасная, такая чистая… Неужели ты не чувствуешь вдохновения в сердце, когда Офир говорит о своей вере?

— Твой муж для тебя менее важен, чем этот ливийский маг?

— Но… Это невозможно сравнивать!

— Он целыми днями наблюдает за тобой, а я наблюдаю за ленивыми евреями. Блондинка и брюнетка под одной крышей… Ему повезло, твоему Офиру!

Долент прекратила массировать больную лодыжку.

— Ты бредишь, Сари! Офир — мудрец и человек молитв. Он уже давно не думает о…

— А ты еще об этом думаешь?

— Ты мне отвратителен!

— Снимай свое платье, дорогая, и продолжай массировать меня. Молитвы! Я смеюсь над ними.

— Ах, я забыла!

— О чем?

— Царский гонец доставил сообщение для тебя.

— Принеси его мне.

Долент испарилась. Боль в лодыжке поутихла. Что еще надо администрации? Несомненно, назначить его на более почетный пост! И на этот раз он избежит общения с евреями.

Высокая темноволосая женщина снова вошла с письмом. Сари распечатал папирус, развернул его и прочел.

Его лицо нахмурилось, губы побелели.

— Плохая новость?

— Меня призывают в Мемфис с подчиненными мне кирпичниками.

— Это… Это чудесно!

— Письмо подписано Моисом, надзирателем царского строительства.

38

Ни один еврей-кирпичник не пренебрег призывом. Когда письма Моиса дошли до разных поселений, где они работали, всех охватил энтузиазм. Со времени его пребывания в Карнаке репутация Моиса стала известна в разных уголках Египта. Каждый знал, что он защищал своих соплеменников и не прощал никакого угнетения. То, что он был другом Рамзеса, давало ему неоспоримое преимущество; и вот теперь он назначен надзирателем царского строительства! В душах многих зародилась надежда. Возможно, молодой еврей улучшит условия работы и увеличит жалование?

Он сам не ожидал такого успеха. Несколько вождей кланов возражали, но приказы фараона не обсуждаются, так что они подчинились Моису, который прибыл в палаточный лагерь, разбитый на севере Мемфиса, чтобы проверить, насколько все пригодно для жизни работников.

Сари преградил ему проход.

— Зачем ты призвал всех своих сюда?

— Ты скоро узнаешь об этом.

— Я не еврей!

— Здесь есть множество начальников-египтян.

— Ты забываешь, что моя жена — сестра царя?

— А я надзиратель над его строительством. Другими словами, ты должен мне подчиняться.

Сари кусал губы.

— Мое стадо евреев недисциплинированно. У меня появилась привычка пускать в ход палку, и я не собираюсь отказываться от этого.

— При хорошем употреблении палка открывает ухо на спине, в случае несправедливости бьют того, кто пустил ее в ход. Я сам этим займусь.

— Твое высокомерие меня не пугает.

— Будь осторожней, Сари, я могу сместить тебя. Не получится ли из тебя хороший кирпичник?

— Ты никогда не осмелишься…

— Рамзес снабдил меня всей полнотой власти. Помни об этом.

Моис отодвинул Сари, оставшегося стоять на месте.

Это возвращение в Мемфис, которому так радовалась Долент, могло стать адом. Хотя фараон и был официально извещен о прибытии своей старшей сестры, сопровождающей мужа, но Рамзес не отреагировал. Пару разместили в особняке средних размеров, где жили маг Офир и Лита, представленные как слуги. Трио, несмотря на явное неодобрение Сари, решило возобновить в Мемфисе действия, начатые в Фивах. За счет множества иноземцев, живущих в экономической столице страны, здесь распространение религии Атона будет гораздо легче, чем на Юге, более традиционном и враждебном к религиозным переменам. Долент видела в этом счастливое предзнаменование для их предприятия.

Сари оставался скептически настроенным и занимался больше своей собственной судьбой. О чем будет речь, которую Моис собирался произнести перед тысячами воодушевленных евреев?

При входе в здание министерства иностранных дел стояла статуя Тота в облике павиана из розового гранита. Изобретатель иероглифов, воплощенный в этом опасном животном, способном обратить хищника в бегство, — разве не он разделил по языкам человеческие народы? Как и он, дипломаты должны были знать много наречий, так как написание священных знаков, которые египтяне выбивали на камне, было запрещено в общении с чужеземцами. Во время пребывания за пределами страны послы и дипломаты говорили на языке страны, в которой находились.

Как и другие важные чиновники, Аша был принят в приходе, находящемся слева от входа в здание, и разложил нарциссы на алтаре Тота. Перед тем как склониться над сложными бумагами, от которых зависела безопасность страны, следовало попросить благосклонность у божества.

После выполнения ритуала элегантный и блестящий дипломат прошел через множество залов, где занимались делами чиновники, и попросил аудиенции Шенара, который занимал просторный кабинет.

— Аша, наконец-то! Где вы были?

— Я провел ночь несколько неспокойно и спал дольше обычного. Мое легкое опоздание не причинило вам неудобства?

Лицо Шенара было красным и раздувшимся, несомненно, он был во власти бурных эмоций.

— Что-нибудь серьезное?

— Вы слышали о собрании еврейских кирпичников на севере Мемфиса?

— Я не придал этому значения.

— Я тоже, и мы оба были неправы!

— А какое отношение к нам имеют эти люди?

Елейным голосом и склоненной головой Аша выражал лишь глубокое презрение по отношению к рабочим, с которыми он редко сталкивался.

— Вы знаете человека, который их созвал и отныне является надзирателем над царским строительством? Моис!

— Что здесь удивительного? Он уже надзирал над стройкой в Карнаке и получил повышение.

— Если бы только это… Вчера Моис обратился к евреям и поведал им о замысле Рамзеса: построить новую столицу в Дельте!

За этими словами последовало долгое молчание. Аша, обычно уверенный в себе, казалось, испытал шок.

— Вы уверены…

— Да, Аша, абсолютно уверен! Моис выполняет приказы моего брата.

— Новая столица… Это невозможно.

— Не для Рамзеса!

— Это просто замысел?

— Фараон сам начертил план и выбрал месторасположение. Невероятное месторасположение: Аварис, позорный город захватчиков гиксосов, от которых мы с таким трудом избавились!

Вдруг круглое лицо Шенара засветилось.

— А если… если Рамзес сошел с ума? Его предприятие обречено на неудачу, следует созвать нужных людей.

— Не обольщайтесь. Рамзес, безусловно, очень рискует, но его инстинкт ведет его верным путем. Нет лучшего решения: располагая столицу так далеко на севере и так близко от границы, он ясно демонстрирует хеттам свои намерения. Вместо того чтобы замыкаться в себе, Египет показывает, что осознает опасность и не уступит ни пяди земли. Царь будет быстро информирован о действиях врага и без промедления отреагирует.

Разочарованный Шенар сел.

— Это катастрофа. Наш план провалился.

— Не будьте слишком пессимистичны. С одной стороны, возможно, желание Рамзеса не станет реальностью, с другой, зачем отказываться от нашего плана?

— На разве не очевидно, что мой брат берет в руки внешнюю политику?

— Это не является сюрпризом, но он продолжает оставаться зависимым от информации, исходя из которой он будет оценивать положение дел. Позволим ему уменьшить нашу роль и подчинимся ему.

Шенар воспрянул духом.

— Вы правы, Аша, новая столица не станет непреодолимым препятствием.

Царица-мать Туйа с радостью вернулась в сад дворца Мемфиса. Сколь редкими были прогулки в сопровождении Сети, и как быстро прошли годы рядом с ним! Она вспоминала каждое его слово, каждый взгляд, как они мечтали о долгой и мирной старости, годах, посвященных совместным воспоминаниям. Но Сети теперь идет дорогами Полей Иалу, а она шла одна по этому восхитительному саду, усаженному гранатами, тамариском и жожоба. По краям аллеи — васильки, анемоны, лютики и люпины. Немного утомленная Туйа села около бассейна с лотосами, под беседкой, увитой глициниями.

Когда к ней пришел Рамзес, ее грусть исчезла.

Меньше чем за год правления ее сын обрел столько уверенности, что, казалось, сомнения навсегда оставили его. Он правил с той же мощью и размахом, что и его отец, будто в нем был неиссякающий источник силы.

Рамзес нежно и с уважением обнял мать и сел справа от нее.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Поэтому я здесь, сын мой.

— Ты одобряешь мой выбор людей, тех, из кого состоит мое правительство?

— Ты помнишь совет Сети?

— Именно он направлял меня: «Вглядывайся в души людей, ищи достойных, с характером твердым и прямым, способных вынести беспристрастное суждение, не предавая клятвы верности». Мне удалось это? Только грядущие годы покажут это.

— Ты уже опасаешься бунта?

— Я действую быстро, и это неизбежно. Обидчивые будут сметены, интересы изменены. Когда меня посетила идея о создании новой столицы, это было подобно удару молнии, вспышке света, проникнувшей в мои мысли и представшей передо мной подобно нерушимой истине.

— Это называется сиа, прямая интуиция, без размышлений и анализа. Сети принял множество решений благодаря ей, он считал, что она проходит от сердца одного фараона к другому.

— Ты одобряешь возведение Пер-Рамзеса, моего города?

— Раз сиа заговорила в твоем сердце, почему ты спрашиваешь моего совета?

— Потому что мой отец присутствует в этом саду и потому что и ты, и я слышим его голос.

— Были даны знамения, Рамзес, с твоим царствованием открывается новая эра. Пер-Рамзес будет твоей столицей.

Руки Рамзеса сплелись с руками его матери.

— Ты увидишь этот город, мать моя, и он обрадует тебя.

— Твоя безопасность беспокоит меня.

— Серраманна бдителен.

— Я хочу поговорить о твоей магической защите. Ты думаешь о том, чтобы построить свой Храм миллионов лет?

— Место выбрано, но Пер-Рамзес на первом месте.

— Не забывай об этом храме. Если темные силы восстанут против тебя, он будет твоим лучшим союзником.

39

Место было замечательным.

Плодородная земля, просторные поля, обильные травы, дорожки, окаймленные цветами, яблони с медовыми плодами, оливковые рощи, пруды, полные рыбы, соляные болота, заросли крепкого и длинного папируса — таким был Аварис, проклятое место, где осталось лишь несколько домов и храм бога Сета.

Это здесь Сети укрепил в Рамзесе силу фараона. Это здесь Рамзес построит свою столицу.

Красота и богатство места удивили Моиса. Евреи и египетские начальники составляли часть похода, который лично возглавлял Рамзес, сопровождаемый своим львом и псом. Настороженный взгляд Серраманны и дюжина разведчиков, что шли впереди, были призваны предупредить об опасности.

Аварис спал под лучами солнца. Здесь жили лишь чиновники без будущего, ленивые крестьяне и сборщики папируса. Город казался обреченным на забвение в вечной смене времен года.

Поход, отправившийся из Мемфиса, сделал привал в священном городе Гелиополе, где Рамзес поднес приношение своему защитнику. Потом они прошли через Бубастис, город, воплотившейся в кошке богини нежности и любви Бастет, находящийся на притоке Нила под названием «воды Ра». Аварис находился на крайней восточной точке «дороги Хора», рядом с озером Мензала, в местности, ведущей в Палестину и Сирию через перешеек Синая.

— Стратегическое расположение первой важности, — подтвердил Моис, глядя на план, предложенный Рамзесом.

— Понимаешь причину моего выбора? Продолженные каналом «воды Ра» позволят нам соединиться с большими озерами, обрамляющими перешеек эль-Катара. На судне, в случае срочной необходимости, мы быстро доберемся до крепости города Силы и укреплений на границе. Я усилю защиту востока Дельты, смогу контролировать попытки завоевания, и быстро получать информацию о малейших волнениях в подзащитных нам областях. Здесь лето будет приятным, войскам не придется страдать от жары и они смогут в любой момент вмешаться.

— Ты видишь далеко вперед, — признал Моис.

— Какое настроение у твоих людей?

— Они кажутся счастливыми, работая под моим руководством. Но лучший стимул, это существенное увеличение жалования, которое ты им назначил, не так ли?

— Нет победы без щедрости. Мне нужен ошеломляющий город.

Моис снова склонился над планом. Будут построены четыре главных храма: на западе храм Амона «скрытого», на юге храм Сета, хозяина места, на востоке храм Ашторет, Сирийской богини, на севере храм Уаджет, «зеленеющей», дающей стране процветание. Около храма Сета большой речной порт, связанный с «водами Ра» и «водами Авариса» двумя широкими каналами, пересекавшими город и обеспечивающими ему прекрасную подачу питьевой воды. Вокруг порта склады, амбары, мастерские и производства. Дальше на севере, в центре города, царский дворец, административные здания, дома знати и жилые кварталы, где жили и состоятельные, и бедные. От дворца шла главная улица, пересекающаяся с правой стороны с дорогой храма Птаха, Создателя, и обе большие аллеи вели вправо к храму Амона, а влево к храму Ра. Святилище Сета было более изолированно с другой стороны канала, связывающего «воды Ра» и «воды Авариса».

Что касается армии, она получала четыре казармы, одну между «водами Ра» и служебными зданиями, три другие вдоль «вод Авариса»: первая за храмом Птаха, вторая напротив жилых кварталов, третья вблизи храмов Ашторет и Ра.

— С завтрашнего дня мастера откроют мастерские по изготовлению глазированной черепицы, — повелел Рамзес. — Все здания, от самого скромного дома до приемной залы дворца, должны сверкать яркими цветами. Кроме того, нужно, чтобы они существовали, в этом и заключается твоя роль, Моис.

Моис очертил пальцем, одно за другим здания, чьи размеры были указаны монархом.

— Работа сложная, но захватывающая. Однако…

— Однако?

— Не гневайтесь, Великий Царь, не хватает одного храма. Я вижу его на свободном месте, между святилищем Амона и Птаха.

— Какому божеству он должен быть посвящен?

— Тому, которое осуществляет действия фараона. Ведь именно в этом храме ты отпразднуешь праздник перерождения?

— Чтобы этот ритуал был выполнен, фараон должен править в течение тридцати лет. Начинать сегодня его постройку означало бы нанести судьбе оскорбление.

— Однако ты оставил свободное место.

— Не думать об этом было бы оскорблением по отношению к моей удаче. В тридцатый год моего правления, к моменту этого праздника, ты будешь в первом ряду среди достойнейших, вместе с нашими друзьями детства.

— Тридцать лет… Какую судьбу приготовил нам Бог?

— Сейчас он направил нас на создание столицы Египта.

— Я разделил евреев на две группы. Первая займется доставкой каменных блоков до стройки храмов и будет работать под руководством египетских надсмотрщиков. Вторая станет изготовлять тысячи кирпичей для твоего дворца и гражданских зданий. Координировать эти две группы будет сложно, боюсь, моя популярность быстро пострадает. Знаешь, как меня называют евреи? Маса, «спасенный из вод»!

— Ты тоже совершил чудо?

— Это старая вавилонская легенда, которая им очень нравится, это игра слов с моим настоящим именем, Моис — «Тот, кто рожден», так как они считают, что я благословлен богами. Разве я не получил образование как знатный и не являюсь другом фараона? Бог спас меня из «вод» нищеты и неудач. Человек, которому так повезло, достоин того, чтобы следовать за ним, вот почему кирпичники мне так доверяют.

— Пусть у них будет всего вдоволь. Я даю тебе право воспользоваться царскими складами в случае необходимости.

— Я построю твою столицу, Рамзес.

Еврейские кирпичники в надвинутых на лоб коротких черных париках с белыми повязками, оставлявшими уши открытыми, с подстриженными бородами, откуда торчала упрямо оттопыренная пухлая нижняя губа, относились к своему ремеслу весьма ревниво. Сирийцы и египтяне пытались с ними соперничать, но лучшими мастерами были и оставались евреи. Работа была тяжелой, под строгим надзором египетских надсмотрщиков, но хорошо оплачиваемой, с большим отпуском. Кроме того, пища в Египте была вкусной и обильной, селились без особых трудностей, а самые смелые даже строили свои собственные дома из оставшегося материала.

Моис не скрывал, что ритм работ на царском строительстве будет быстрее обычного, но значительность вознаграждения компенсировала это неудобство. Участие в строительстве новой столицы обогатит не одного еврея при условии, что на их поте не будут экономить. Трое рабочих в обычном ритме могли сделать восемь или девять сотен маленьких кирпичей за день, но в Пер-Рамзесе надо будет изготовить большую форму ^[219], для других кирпичей, которые составят фундамент из стен обычного кирпича. За фундаменты отвечали надзиратели каменотесов, а не кирпичников.

С первого дня евреи поняли, что надзор Моиса не ослабнет. Те, кто надеялся наслаждаться долгим полуденным отдыхом в тени, были разочарованы и поняли со всей очевидностью: ритм работы будет сохраняться до завершения постройки столицы. Как и его товарищи, Абнер решил, не жалея сил, смешивать нильский ил с рубленой соломой, получая сразу прекрасную смесь. Места для работы было предостаточно. Многолетние отложения ила увлажняли водой, отведенной из канала в специальный ров, где рабочие под ритмичные песни обрабатывали материал мотыгами и тяпками, добиваясь однородности материала, от которого зависело качество будущих кирпичей.

Абнер был полон сил и знал свое дело. Когда он считал, что смесь готова, он наполнял корзину, которую рабочий относил на плечах в мастерскую, где глину раскладывали по деревянным формам. Выемка из формы была сложной операцией, при которой иногда лично присутствовал Моис. Кирпичи выкладывались на очень сухой пол и сушились в течение четырех дней, перед тем как их складывали и отправляли на разные стройки, начиная с самых важных.

Скромный материал — правильно изготовленный кирпич из нильского ила — обладал удивительной прочностью, готовая кладка могла пережить века.

Среди евреев появилось настоящее соревнование. Конечно, всем хотелось заработать побольше, но порождали его также гордость от участия в столь колоссальном замысле и азарт. Когда пыл ослабевал, Моис вновь вдохновлял рабочих, и тысячи превосходных кирпичей выходили из форм.

Пер-Рамзес рождался, воплощалась в реальность мечта Рамзеса. Каменотесы, следуя плану царя, закладывали мощные фундаменты, рабочие без устали носили кирпичи, изготовленные евреями.

Под лучами солнца город обретал плоть.

Абнер с каждым днем все более восхищался Моисом. Вождь евреев переходил от одной группы к другой, проверял качество пищи, отправлял на отдых больных и слишком уставших. Вопреки ожиданиям, его популярность не переставала расти.

Благодаря прибавкам, которые уже начались, Абнер подарил своей семье прекрасное жилище, тоже здесь, в новой столице.

— Доволен собой, Абнер?

Худое лицо Сари светилось нехорошей радостью.

— Чего ты хочешь?

— Я твой начальник. Ты забыл?

— Я выполняю свою работу.

— Плохо.

— Как плохо?

— Ты испортил много кирпичей.

— Это ложь!

— Два надсмотрщика заметили твои ошибки и составили донесение. Если я передам его Моису, ты будешь уволен и, без сомнений, наказан.

— Зачем все это, зачем эта ложь?

— Тебе остается лишь одно: купить мое молчание на свои сбережения. Так твоя ошибка будет скрыта.

— Ты шакал, Сари!

— У тебя нет выбора, Абнер.

— Почему ты ненавидишь меня?

— Ты еврей, как и остальные, ты платишь за остальных, вот и все.

— У тебя нет права!

— Каков твой ответ?

Абнер опустил глаза. Сари был сильнее.

40

В Мемфисе Офир чувствовал себя лучше, чем в Фивах. В большом городе жило много иноземцев, большая часть из которых прекрасно освоилась. Среди них и последователи веры Эхнатона, чью слабеющую веру оживил маг, пообещав, что в ближайшем будущем она даст им счастье и процветание.

Те, кому повезло увидеть Литу, всегда молчаливую, были поражены. Никто не сомневался, что в ее венах течет царская кровь, что она была наследницей проклятого царя. Спокойные и убедительные речи мага творили чудеса, и мемфисский особняк сестры Рамзеса служил местом плодотворных переговоров, которые с каждым днем позволяли увеличить количество сторонников единого бога.

Офир был не первым иноземцем, распространявшим оригинальные идеи, но единственным, кто пытался возродить ересь, отвергнутую последователями Эхнатона. Его столица и его усыпальница были забыты, ни один придворный не показывался вблизи от его некрополя, расположенного вблизи от города Атона. И каждый знал, что Рамзес, подчинив своей воле жрецов Карнака, не потерпит никакого религиозного возмущения. Так что Офир по каплям отмерял критические замечания в адрес фараона и его политики, боясь вызвать осуждение.

Дело мага продвигалось.

Долент принесла ему свежий сок цератонии.

— Вы кажетесь усталым, Офир.

— Наше дело требует постоянного рвения каждый миг. Как чувствует себя ваш муж?

— Он очень недоволен. В своем последнем письме он пишет, что проводит время, воспитывая ленивых и лживых евреев.

— Однако говорят, что строительство столицы продвигается быстро.

— По всеобщему мнению, она будет великолепна!

— Но посвящена она Сету, владыке зла и темных сил! Рамзес пытается спрятать свет и закрыть солнце. Мы должны помешать ему добиться своего.

— Я убеждена в этом, Офир.

— Мне необходима ваша поддержка. Разрешаете ли вы использовать мои возможности, чтобы помешать Рамзесу разрушить Египет?

Женщина кусала губы.

— Рамзес мой брат!

Офир нежно взял Долент за руки.

— Он причинил нам столько зла! Конечно, я буду уважать ваше решение, но к чему столь долгие колебания? Дело Рамзеса не стоит ни минуты! И чем дальше он продвигается, тем больше усиливается его магическая защита. Если мы будем откладывать наше вмешательство, то, возможно, я не смогу уничтожить его.

— Это так тяжело, так тяжело.

— Осознайте свою ответственность, Долент. Я еще могу действовать, но скоро станет слишком поздно.

Сестра царя не решалась произнести окончательный приговор. Офир отпустил ее руки.

— Существует другой способ.

— О чем вы думаете?

— Слухи утверждают, чтоцарица Нефертари беременна.

— Это не слухи! Достаточно взглянуть на нее.

— Вы испытываете к ней привязанность?

— Ни малейшей.

— Этой ночью один из моих соотечественников принесет мне все необходимое.

— Я закроюсь в своей комнате! — крикнула Долент перед тем, как исчезнуть.

Человек прибыл посреди ночи. Особняк был погружен в тишину, Долент и Лита спали. Офир открыл дверь и взял сумку, которую протянул ему торговец, заплатив двумя отрезами льна, которые дала магу Долент.

Сделка длилась лишь несколько мгновений.

Офир закрылся в самой удаленной каморке и тщательно прикрыл дверь. Лишь масляная лампа отбрасывала слабый свет.

На низком столике маг разложил содержимое пакета: статуэтку обезьяны, руку из слоновой кости, фигурку женщины, небольшую палочку и другую женскую фигурку, державшую в руках змей. Обезьяна представляла силу бога Тота, рука — способность действовать, обнаженная женщина — способность поразить детородные органы царицы, палочка наносила удар, женщина со змеями источала яд черной магии в тело Нефертари.

Работа Офиру предстояла нелегкая. Царица была сильной личностью, а после коронации вокруг нее возникла непреодолимая преграда, похожая на защиту Рамзеса. Но беременность делала эту защиту менее действенной. Другая жизнь питалась за счет Нефертари и мало-помалу ослабляла ее силы.

Требовалось по крайней мере три дня и три ночи, чтобы порча имела шансы осуществиться. Офир был немного раздосадован, что не удалось навредить напрямую Рамзесу. Заступничество сестры фараона мешало ему, он преследовал более амбициозные цели, когда зачаровывал мысли Долент. В настоящий момент он лишь ослаблял противника.

Оставив управление делами Амени и его советникам, фараон часто наведывался на стройку Пер-Рамзеса. Благодаря воодушевлению Моиса и строгости организации работ дело продвигалось гигантскими шагами.

Веселье царило среди рабочих, не только еда оставалась превосходной, но и обещанные надбавки выплачивались регулярно, каждому по заслугам. Самые смелые откладывали сбережения, чтобы расположиться или в новой столице, или в других поселениях, где они купят немного земли. Более того, служба, следящая за здоровьем, занималась больными и ухаживала бесплатно. В отличие от других строек, на строительстве Пер-Рамзеса не было симулянтов, которые пытались получить отпуск под предлогом воображаемых болезней.

Царь позаботился о безопасности, множество стражей следили за порядком. Пожаловаться можно было лишь на нескольких легко раненных во время установки гранитных блоков в храме Амона. Благодаря пристальному наблюдению люди не доходили до изнеможения, после каждых шести дней два дня отдыха позволяли отдохнуть и восстановить силы.

Только Моис не соглашался на отдых. Он проверял, разрешал конфликты, принимал срочные решения, организовывал смену уставшим группам, принимал доклады, спал час после обеда и три часа ночью. Обретя вождя редкой жизненной силы, еврейские кирпичники подчинялись его малейшему жесту и взгляду, никогда над ними не стоял человек, который так ревностно защищал их интересы.

Абнер поговорил бы с Моисом об унижениях, которым его подверг Сари, но он опасался мести: у египтянина были хорошие связи со службами правопорядка. Если бы Абнера посчитали нарушителем, он был бы выслан из страны и никогда не увидел бы жены и детей. С тех пор как он заплатил, Сари не беспокоил его больше и вел себя почти любезно. Казалось, тяжкие времена миновали, и еврей замкнулся в своем молчании и делал кирпичи с тем же рвением, что и его товарищи.

Этим утром Рамзес посетил стройку. Как только было объявлено о приезде монарха, кирпичники тщательно вымылись, подровняли усы и бороды, надели праздничные парики с новыми белыми повязками и сложили кирпичи рядами в безукоризненном порядке.

С первой колесницы, остановившейся около мастерской, спустился вооруженный гигант в доспехах пугающего вида. Хоть один из рабочих подвергался дисциплинарным взысканиям? Расставили двадцать лучников, и это добавило страха.

Молча Серраманна прошел вдоль застывших и обеспокоенных евреев.

Когда он был удовлетворен своим осмотром, сард дал знак одному из солдат открыть дорогу царской колеснице.

Кирпичники склонились перед Рамзесом, который поздравил каждого, назвав по имени. Объявление о раздаче новых париков и кувшинов с белым вином из Дельты вызвало волну радости, но больше всего в тот момент тронуло кирпичников внимание, которое царь обратил на свежеизготовленные кирпичи. Он брал многие из них в руки и взвешивал.

— Превосходно, — объявил он. — Удвоенные порции питания в течение недели и дополнительный день отдыха. Где ваш начальник?

Сари вышел из ряда.

Бывший наставник Рамзеса был единственным, кто не испытывал радости от приезда монарха. Он, некогда блестящий преподаватель и придворный, боялся увидеть царя, против которого замышлял заговор.

— Ты доволен своей новой работой, Сари?

— Я благодарю вас, Великий Царь, за то, что вы доверили ее мне.

— Без милосердия моей матери и Нефертари твоя участь была бы тяжелее.

— Я знаю об этом, Великий Царь, и я пытаюсь по мере своих возможностей исправить свои ошибки.

— Они непоправимы, Сари.

— Угрызения совести гложут мне сердце.

— Они должны быть мягче, чтобы позволить тебе прожить долгое время после твоего преступления.

— Я не могу надеяться на прощение Великого Царя?

— Мне незнакомо это понятие, Сари, мы живем по Закону или вне Закона. Ты оскорбил Маат, и твоя душа навек осквернена. Моис не должен жаловаться на тебя, или тебе больше не представится возможности вредить другим.

— Я клянусь Великому Царю, что…

— Больше ни слова, Сари. И будь счастлив, что тебе довелось работать над возведением Пер-Рамзеса.

Когда царь поднялся колесницу, из уст присутствующих раздались приветствия. Поневоле Сари присоединился к ним.

41

Как и ожидалось, храмы строились медленней, чем светские здания. Однако поставка каменных блоков проходила без опозданий, и специалисты по подтягиванию, среди которых было много евреев, регулярно доставляли их на стройку.

Благодаря бурной деятельности кирпичников царский дворец уже представлял собой значительное сооружение в центре столицы. Первые перевозочные суда приставали к берегу, склады были открыты, из столярных мастерских выходила прекрасная мебель, мастерские глазированной черепицы начали работать. Казалось, стены особняков растут прямо из-под земли, жилые кварталы обретали форму, в казармах вскоре должны были поселиться первые отряды.

— Озеро дворца будет великолепным, — заявил Моис. — Я рассчитываю вырыть его к концу следующего месяца. Твоя столица будет прекрасна, Рамзес, так как она построена с любовью.

— Ты — главная причина этого успеха.

— Так только кажется. План начертан тобою, я лишь выполняю его.

Царь уловил нотку упрека в голосе друга. Он только собирался потребовать объяснения, но к нему галопом мчался гонец из дворца в Мемфисе. Серраманна заставил его остановиться в дюжине метров от монарха. Запыхавшийся гонец спрыгнул на землю.

— Великий Царь, нужно срочно возвращаться в Мемфис. Царица… Царице плохо.

Рамзес кинулся к доктору Париамакху, главному врачу дворца, властному человеку пятидесяти лет, ученому с сильными, искусными руками хирурга. Опытный лекарь, он считался великолепным мастером, но был строг с пациентами.

— Я хочу увидеть царицу, — потребовал Рамзес.

— Царица спит, Великий Царь. Служительницы сделали ей массаж с маслом, смешанным со снотворным.

— Что происходит?

— Я опасаюсь преждевременных родов.

— Это… опасно?

— Риск велик, по правде говоря.

— Я приказываю вам спасти Нефертари.

— Прогноз родов остается благоприятным.

— Как вы знаете об этом?

— Мои подручные провели обычный осмотр, Великий Царь. Они положили в два полотняных мешочка семена пшеницы и ячменя, которые много дней поливали мочой царицы. И ячмень, и пшеница проросли, она родит, а раз пшеница проросла первой, то она даст жизнь дочери.

— Я слышал, что все наоборот.

Доктор Париамакху стал холоден.

— Великий Царь путает с другим опытом, во время которого используют озимые ячменя, покрывающие землю. Остается надеяться, что семя, часть вашего сердца, чтобы дойти до сердца царицы укрепило позвоночник и кости ребенка, здоровое семя дает превосходный спинной мозг и костное сложение. Должен ли я напомнить вам, что отец формирует кости и сухожилия, а мать плоть и кровь?

Париамакху был доволен курсом медицины, который он преподал своему высокому ученику.

— Вы сомневаетесь в знаниях физиологии бывшего ученика «Капа», доктор?

— Конечно, нет, Великий Царь!

— Вы не смогли предвидеть нынешний случай.

— Мое знание, Великий Царь, имеет определенные границы и…

— Моя сила их не имеет, доктор, и я требую счастливого рождения.

— Великий Царь…

— Да, доктор?

— Ваше собственное здоровье требует пристального внимания. Я еще не имел честь осмотреть вас, как того требует мой долг.

— Не думайте больше об этом, мне неизвестны болезни. Предупредите меня, когда царица проснется.

Солнце клонилось к закату, когда Серраманна разрешил доктору Париамакху пройти в кабинет царя. Врач был взволнован.

— Царица проснулась, Великий Царь.

Рамзес встал.

— Но…

— Говорите, доктор!

Париамакху, который хвастался перед товарищами тем, что может укротить своего высокого пациента, пожалел о Сети, которого, однако, считал упрямым и неприятным. Рамзес был бурей, чьего гнева следовало избегать.

— Царицу только что отвели в залу родов.

— Я требовал увидеться с ней!

— Повитухи сочли, что нельзя терять ни секунды.

Рамзес поломал перо, которым писал. Если Нефертари умрет, сможет ли он править?

Шесть повитух Дома Жизни, неся длинную тунику и широкое бирюзовое ожерелье, помогли Нефертари дойти до залы родов, воздушный, украшенный цветами павильон. Как и другие египетские женщины, царица рожала обнаженной, сидя прямо на камнях, покрытых тростниковой подстилкой. Они символизировали судьбу каждого новорожденного, чья долгота жизни была отмерена Тотом.

Первая повитуха массировала царице поясницу, вторая вмешивалась во время родов, третья принимала на руки ребенка, четвертая заботилась о нем, пятая была кормилицей, шестая подавала царице два ключа жизни в тот момент, когда ребенок испускал первый крик. Осознавая опасность, шесть женщин демонстрировали потрясающее спокойствие и были готовы выполнить свою работу.

После того как они долго массировали Нефертари, главная повитуха накладывала компрессы на низ живота и бинтовала брюшную полость. Посчитав необходимым поторопить разрешение, которое должно было быть болезненным, она смазала путь будущего ребенка мазью из смолы терпентинового дерева, лука, молока, укропа и соли. Чтобы уменьшить боль, использовали терракоту, размятую с теплым маслом, нанося ее на детородные органы.

Шесть повитух знали, что битва Нефертари будет долгой и ее исход неизвестен.

«Пусть богиня Хатхор благословит дитя царицы, — запела одна из них, — чтобы ни одна болезнь не коснулась его, исчезни, демон, вышедший из мрака, пришедший исподтишка, с ликом, повернутым назад! Ты не завладеешь этим ребенком, ты не усыпишь его, ты не навредишь ему, ты не унесешь его! Пусть дух придет и оживит его, чтобы ни одно злодеяние не коснулось его, чтобы звезды были благосклонны к нему!»

Когда наступила ночь, схватки приблизились. Зубами царица зажала упругую лепешку из бобов, чтобы можно было без вреда сжимать зубы.

Уверенные в своих навыках, сосредоточенные, произнося заклинания против боли, шесть повитух помогли царице Египта дать жизнь.

Рамзес больше не мог выдержать.

Когда доктор Париамакху появился в десятый раз, он подумал, что царь растерзает его.

— Все кончено?

— Да, Великий Царь.

— Нефертари?

— Царица жива, в добром здравии, у вас родилась дочь.

— Она тоже в добром здравии?

— Это… другой вопрос.

Рамзес отшвырнул лекаря и ринулся в залу родов. Повитуха прибиралась в нем.

— Где царица и моя дочь?

— В спальне дворца, Великий Царь.

— Правду!

— Ребенок очень слаб.

— Я хочу их видеть.

Сияющая, но ослабевшая Нефертари спала. Главная знахарка дала ей порцию болеутоляющего.

Ребенок был удивительно красив. Вымытая дочь Нефертари и Рамзеса удивленными и любопытными глазами разглядывала чудо начавшейся жизни.

Царь взял ее на руки.

— Она прекрасна! Чего вы боитесь?

— Шнурок амулета, который мы должны были повязать ей на шею, лопнул. Это плохой знак, Великий Царь, очень плохой знак.

— Предсказание уже составлено?

— Мы ждем пророчицу.

Жрица пришла чуть позже. Она и шесть повитух составили братство семи Хатхор, которые должны были предсказать будущее ребенка. Они встали вокруг него и объединили свои мысли, чтобы проникнуть в будущее.

Их медитация длилась дольше обычного.

С мрачным лицом пророчица отделилась от группы и приблизилась к царю.

— Момент неблагоприятен, Великий Царь. Мы неспособны…

— Не лги.

— Мы можем ошибаться.

— Будь искренней, прошу.

— Судьба этого ребенка решится в следующие двадцать четыре часа. Если мы не найдем способ отпугнуть демонов, которые грызут его сердце, ваша дочь не переживет следующую ночь.

42

Вскармливание было поручено кормилице, обладающей великолепным здоровьем. Доктор Париамакху лично проверил ее молоко, которое должно было иметь приятный запах истертого в порошок плода цератонии. Чтобы увеличить количество молока, кормилица пила сок смоквы и ела разваренный, растертый с маслом рыбный хрящ.

К отчаянью врача и кормилицы, ребенок отказывался есть. Привели другую кормилицу, но все было бесполезно. Последнее средство, особое молоко, хранящееся в вазе в форме гиппопотама, не улучшило положение дел. Ребенок отказывался принимать благоуханную жидкость, текущую из сосков бегемотихи.

Врач смачивал губы маленькой пациентки и собирался завернуть ее во влажную простыню, когда Рамзес взял ее на руки.

— Нужно увлажнить ей кожу, Великий Царь.

— Ваши знания бессильны. Ей поможет выжить моя сила.

Прижав дочь к груди, царь направился к ложу Нефертари. Несмотря на усталость, царица оставалась исключительно красивой.

— Я счастлива… так счастлива! Ведь она хорошо защищена?

— А как ты сама чувствуешь?

— У меня нет ни малейшего беспокойства. Ты подумал об имени для нашей дочери?

— Это дело матери.

— Ее будут звать Меритамон, «Возлюбленная Амона», и она увидит твой Храм миллионов лет. С того момента, как я родила ее, меня преследует странная мысль… Нужно строить его без промедления, Рамзес… Этот храм станет твоей лучшей защитой против зла, там мы объединим свои силы против противника.

— Твое желание осуществится.

— Почему ты прижимаешь к себе так сильно нашего ребенка?

Взгляд Нефертари был таким светлым, таким доверчивым, что Рамзес оказался не в силах скрыть от нее правду.

— Меритамон больна.

Царица привстала и схватила царя за руку.

— Чем она больна?

— Она отказывается есть, но я исцелю ее.

Взгляд царицы померк, обессилев, она упала на ложе.

— Я уже потеряла одного ребенка, теперь силы мрака хотят отобрать и пашу дочь… Тьма поглощает меня.

Нефертари потеряла сознание.

— Что вы думаете, доктор? — спросил Рамзес.

— Царица очень слаба, — ответил Париамакху.

— Вы спасете ее?

— Не знаю, Великий Царь. Если она выживет, то больше не сможет иметь детей, следующая беременность убьет ее.

— А наша дочь?

— Я ничего не понимаю, сейчас она такая спокойная! Возможно, повитухи правы, но мне все это кажется нелепостью.

— Говорите!

— Они считают, что на ребенка навели порчу.

— Порчу. Здесь, в моем дворце?

— Именно поэтому я и считаю эту идею нелепой. Однако мы должны созвать всех придворных магов.

— А что если это сделал один из них? Нет, у меня есть лишь один шанс.

Меритамон заснула на сильных руках Рамзеса.

Двор полнился слухами. Говорили, что Нефертари произвела на свет второго мертворожденного ребенка и находится на пороге смерти. Рамзес, находясь в отчаянии, сошел с ума. Боясь поверить в столь замечательные новости, Шенар надеялся лишь, что они не окажутся полностью ложными.

Направляясь во дворец вместе с Долент, Шенар напустил на себя безутешный вид, Долент казалась подавленной.

— Ты великолепная актриса, моя дорогая сестра!

— Происшествие расстроило меня.

— Почему? Ведь ты не любишь ни Рамзеса, ни Нефертари.

— Ребенок… Ребенок ни в чем не виноват.

— Какая разница! Ты вдруг стала очень чувствительна. Если слухи правдивы, наша жизнь улучшится.

Долент не решилась признаться Шенару, что причиной ее истинного беспокойства был успех порчи, наведенной Офиром. Маг обладал страшной властью, которая помогала ему разрушать жизнь царской четы.

Амени, более бледный, чем обычно, принял Долент и Шенара.

— Учитывая обстоятельства, — заявил Шенар, — мы решили, что царь пожелает, чтобы рядом с ним были его брат и сестра.

— Сожалею, он предпочитает быть один.

— Как здоровье Нефертари?

— Царица отдыхает.

— А ребенок? — спросила Долент.

— Доктор Париамакху находится рядом с ним.

— Вы не расскажете нам поподробнее?

— Нужно подождать.

Когда Долент и Шенар выходили из дворца, они увидели Серраманну, который со своими солдатами вел плохо выбритого мужчину в тунике с множеством карманов из шкуры антилопы, без парика. Быстрым шагом они направлялись к личным покоям царя.

— Сетау! Ты моя последняя надежда. Заклинатель змей подошел к царю и внимательно посмотрел на ребенка, которого тот держал на руках.

— Я не люблю детей, но этот ребенок настоящее чудо. Как и все, что имеет отношение к Нефертари.

— Меритамон, наша дочь. Она умирает, Сетау.

— О чем ты говоришь?

— Порча.

— Здесь, во дворце?

— Я не знаю.

— Как она проявляется?

— Она отказывается есть.

— Нефертари?

— Ей очень плохо.

— Я полагаю, что дражайший доктор Париамакху опустил руки?

— Он в растерянности.

— Это его обычное состояние. Осторожно положи дочь в колыбель.

Рамзес подчинился. Как только руки отца оставили ее, дыхание Меритамон стало прерывистым.

— Лишь твоя сила поддерживает в ней жизнь… Это то, чего я боялся. Но… О чем вы думаете в этом дворце?! У ребенка нет даже защитного амулета!

Сетау достал из одного из своих многочисленных карманов амулет в виде скарабея, завязал на конце шнурка семь узелков и одел Меритамон на шею. На скарабее было написано: «Смерть-похитительница не завладеет мной, меня спасет божественный свет».

— Возьми дочь снова на руки и открой мне дверь в лабораторию.

— Ты думаешь, что сможешь…

— Поговорим потом. У нас нет времени.

В лаборатории дворца было много комнат. Сетау закрылся в той, где стояли нижние клыки самца гиппопотама, иногда превосходящие семьдесят сантиметров в длину и десять в ширину. Одному из них придали форму полумесяца с вытянутыми краями, а на бережно отполированную поверхность нанесли множество знаков, призванных отпугнуть злых духов, появившихся из ночи, чтобы убить мать и ребенка. Сетау выбрал наиболее, по его мнению, подходящие: крылатого грифона с телом льва и головой сокола; самку гиппопотама, держащую нож; лягушку; солнце с исходящими от него лучами и бородатого карлика, державшего в каждой руке по змее. Громко называя их, и, таким образом, давая им силу, он приказал им схватить за горло демонов как в мужском, так и в женском обличье, растоптать, разорвать их в клочья и обратить в бегство. Затем он приготовил снадобье на основе яда гадюки, чтобы отворить рот и желудок, но даже в ничтожном количестве оно могло быть слишком сильным для младенца.

Когда Сетау вышел, доктор Париамакху в отчаянии кинулся к нему.

— Нужно действовать быстро, ребенок слабеет. Стоя лицом к закату, Рамзес на руках держал свою дочь, доверчиво и беспомощно глядящую на него. Несмотря на всю магнетическую силу отца, дыхание ребенка становилось все более прерывистым. Ребенок Нефертари, единственный ребенок их союза, который мог бы жить… Если Меритамон умрет, Нефертари не переживет этого. Гнев завладел сердцем царя, гнев, бросающий вызов силам зла, призывающий спасти от них дочь.

Сетау вошел в спальню. В руке у него была вырезанная из кости фигурка.

— Это должно остановить порчу, — сказал он. — Но этого недостаточно. Если мы хотим излечить тело от болезни и позволить ему восстановить себя, то нужно дать ей это снадобье.

Когда он назвал то, что входило в него, доктор Париамакху подпрыгнул.

— Я против, Великий Царь!

— Ты уверен, что оно поможет, Сетау?

— Существует вероятность неудачи. Тебе решать.

— Действуй.

43

Сетау положил на грудь ребенку фигурку из кости. Ребенок расслабленно выпрямился в колыбели, удивленно распахнул огромные глаза, дыхание выровнялось.

Рамзес, Сетау и доктор Париамакху молча замерли. Талисман подействовал, но надолго ли его хватит?

Через десять минут Меритамон оживилась и заплакала.

— Пусть принесут статую богини Опет, — приказал Сетау. — Я возвращаюсь в лабораторию. Доктор, смачивайте губы ребенка и больше ничего не делайте!

Опет, самка гиппопотама, была покровительницей знахарок и кормилиц. На небе она, приняв форму созвездия, не давала Большой Медведице, воплощению Сета, обладавшей большой силой, нарушать спокойствие возродившегося Осириса. Наполненную материнским молоком и наделенную магами Дома Жизни положительной энергией статую Опет поставили у изголовья колыбели.

Ее присутствие успокоило ребенка, Меритамон уснула.

Сетау снова появился, держа в каждой руке по грубо вырезанной из кости фигурке.

— Этого должно быть достаточно, — сказал он и положил первую фигурку на живот ребенка, а вторую к ногам.

Меритамон не шевельнулась.

— Сейчас ее защищают добрые силы. Порча разбита, зло обездвижено.

— Она спасена? — спросил царь.

— Лишь молоко вырвет ее из когтей смерти. Если ее желудок и рот будут оставаться запертыми, она умрет.

— Дай ей снадобье.

— Дай ей его сам.

С нежностью Рамзес раздвинул губы глубоко спящей дочери и вылил благоухающую жидкость в ротик. Доктор Париамакху отвернулся.

Через несколько секунд Меритамон открыла глаза и закричала.

— Быстро, — сказал Сетау, — вымя статуи!

Рамзес поднял дочь, Сетау снял металлический наконечник, закрывавший сосок, и царь приложил рот ребенка к отверстию.

Меритамон с удовольствием пила питательную влагу, изредка останавливаясь, чтобы восстановить дыхание, и вздыхала от удовольствия.

— Чего ты хочешь, Сетау?

— Ничего, Рамзес.

— Я сделаю тебя главным магом дворца.

— Пусть выкручиваются без меня! Как себя чувствует Нефертари?

— Она удивительное создание. Завтра она отправится в сад на прогулку.

— А малышка?

— Ее жажда жизни неутолима.

— Что предсказали семь Хатхор?

— Темная вуаль, скрывавшая судьбу Меритамон исчезла, они увидели одеяние жрицы, благороднейшую женщину и камни храма.

— Суровая жизнь, говорят.

— Ты заслуживаешь самого большого богатства, Сетау.

— Мне вполне достаточно моих змей, скорпионов и Лотус.

— Ты получишь неограниченные средства для своих исследований. Твой яд по самой лучшей цене будет покупать дворец, чтобы поставлять его в больницы.

— Мне не нужны эти привилегии.

— Но их и нет. Ведь твои лекарства превосходны, твои доходы должны увеличиться, а работа поощряться.

— Если бы я мог решиться…

— Решайся.

— Есть ли у тебя еще красное вино из Фаюма, третьего года правления Сети?

— Завтра же я прикажу отнести тебе множество амфор.

— Это будет стоить мне немало склянок с ядом!

— Позволь мне подарить их тебе.

— Я не люблю царских даров.

— Это друг просит тебя принять его дар. Как ты достиг знания, позволившего спасти Меритамон?

— Змеи научили меня почти всему, Лотус остальному. Умения нубийских колдуний несравненны. Амулет, висящий на шее твоей дочери, избавит ее от многих неприятностей, если обновлять его каждый год.

— Особняк, полагающийся служащим, ждет вас, Лотус и тебя.

— В центре города! Ты шутишь… Как мы сможем заниматься изучением змей? Нам необходимы тишина, ночь и опасность. Что касается опасности… Эта порча была необычной.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне пришлось принять крайние меры, так как атака была очень серьезной. Здесь явно замешан иноземец, сириец, ливиец или еврей, если бы я не задействовал целых три магических амулета из кости, я не смог бы разбить поле злых сил. И я не узнал волю, заставлявшую младенца умирать от голода… Мне кажется, что это глубоко порочный дух.

— Один из магов дворца?

— Это меня бы удивило. Твой враг накоротке с силами зла.

— Он снова попытается…

— Можешь быть уверен.

— Как узнать его и помешать ему?

— У меня нет ни одной мысли по этому поводу. Дух такой силы умеет великолепно скрываться. Возможно, ты уже пересекался с ним, он показался тебе любезным и неопасным. А возможно, он прячется в недоступном месте.

— Как защитить от него Нефертари и Меритамон?

— С помощью средств, доказавших свою эффективность, — амулетов и ритуалов, призывающих благотворные силы.

— А если этого окажется недостаточно?

— Нужно приложить энергию, которая будет сильнее черной магии.

— То есть создать очаг, который породит ее.

Храм миллионов лет… У Рамзеса не будет более верного союзника.

Пер-Рамзес рос.

Это еще не был город, но здания и жилые дома обретали очертания, громада дворца, чьи мощные каменные стены подобны стенам дворцов Фив и Мемфиса, возвышалась над ними. Рабочее рвение не утихало. Моис, казалось, никогда не уставал и управлял всем образцово. Видя результаты своих усилий, строители новой столицы, надсмотрщики стремились увидеть результат великих трудов и обосноваться в городе, воздвигнутом собственными руками.

Двое вождей кланов, завидуя успехам Моиса, попытались оспорить его власть. Даже не дав молодому еврею вступить с ними в спор, большая часть кирпичников потребовала, чтобы он оставался во главе. С этого момента, сам того не понимая, Моис все больше и больше походил на некоронованного царя своего народа. Строительство этой столицы забирало столько энергии, что его метания рассеялись, он больше не думал о едином боге и заботился лишь о том, чтобы лучше организовать работы.

Весть о прибытии Рамзеса обрадовала его. Разве птицы плохих предзнаменований не летали над Нефертари и ее дочерью? В течение нескольких дней атмосфера была нервозной. Вопреки слухам, Моис не опасался, что визит царя будет отложен.

Рамзес оправдал его надежды.

Серраманна не смог воспрепятствовать рабочим, выстроившимся в ряд с двух сторон дороги, приветствовать колесницу царя. Они хотели прикоснуться к нему, чтобы получить хоть чуть-чуть магии фараона. Сард проклинал молодого монарха, который не считался ни с какими мерами безопасности и подставлял себя прямо под кинжал злоумышленника.

Рамзес подъехал прямо к временному жилищу, которое занимал Моис. Когда фараон спустился на землю, еврей поклонился. Как только они зашли под укрытие жилища, скрывавшего их от чужих взглядов, друзья обнялись.

— Если мы будем продолжать в том же духе, твое безумное пари будет выиграно.

— Ты сможешь вести процесс без задержек?

— Конечно.

— Сегодня я хочу увидеть все!

— Тебя ждут лишь приятные сюрпризы. Как себя чувствует Нефертари?

— Царица чувствует себя превосходно, как и наша дочь. Меритамон будет так же прекрасна, как ее мать.

— Ведь они чуть было не умерли?

— Их спас Сетау.

— С помощью своих ядов?

— Он стал знатоком магии и рассеял злые силы, пытавшиеся погубить моих супругу и дочь.

Моис был явно поражен.

— Кто осмелился?

— Мы еще не знаем.

— Нужно быть отвратительным существом, чтобы покушаться на женщину и ребенка, и безумным, чтобы вредить супруге и дочери фараона!

— Я думал, не связана ли эта мерзость со строительством Пер-Рамзеса. Я задел много вельмож созданием новой столицы.

— Нет, это невозможно… Между недовольством и преступлением лежит пропасть.

— А что ты скажешь, мог бы виновником несчастья быть еврей?

— Преступник всегда преступник, независимо от того, к какому народу он принадлежит. Но я думаю, ты на ложном пути.

— Что бы ты ни узнал, не скрывай это от меня.

— Ты перестал мне доверять?

— Я разве сказал это?

— Ни один еврей не решился бы на такое.

— Я буду отсутствовать долгое время. Моис, я доверяю тебе мою столицу.

— Когда ты вернешься, ты ее не узнаешь. Не слишком задерживайся. Нам бы не хотелось затягивать освящение.

44

Стояли душные первые дни июня, Рамзес праздновал начало второго года своего правления. Целый год прошел с тех пор, как Сети ушел в царство звезд.

Барка царской четы остановилась в Гебель Сильсиле, месте, где сближались две реки. Считалось, что здесь обитает дух Нила, и фараон должен пробудить его, чтобы тот снова стал кормильцем и вызвал прилив.

После совершения возлияния молоком и медом и произнесения ритуальных молитв царская чета вошла в святилище, вырубленное в скале, где царила приятная прохлада.

— С тобой говорил доктор Париамакху? — спросил Рамзес у Нефертари.

— Он предписал новое лечение, которое должно изгнать последние следы переутомления.

— И больше ничего?

— Он скрыл что-то, касающееся Меритамон?

— Нет, успокойся.

— Что он мог мне сказать?

— Мужество не является главной добродетелью нашего доктора.

— В чем он струсил?

— Ты чудом выжила после родов.

По лицу Нефертари промелькнула тень.

— У меня больше не будет детей, не так ли? Я не дам тебе сына?

— Ха и Меритамон законные наследники престола.

— У Рамзеса должны быть другие дети и другие сыновья. Если ты посчитаешь, что меня необходимо отправить в храм…

Царь прижал к себе жену.

— Я люблю тебя, Нефертари. Ты — свет и любовь. Ты — царица Египта. Наша душа навсегда едина, и ничто не сможет нас разлучить.

— Исет даст тебе сыновей.

— Нефертари…

— Тебе это необходимо, Рамзес, необходимо. Ты не обычный смертный, ты фараон.

Прибыв в Фивы, царская чета отправилась на место, где должны будут возвести Храм миллионов лет Рамзеса. Место показалась ему по-настоящему грандиозным, наполненным энергией, питающей одновременно и горы Запада, и плодородную долину.

— Я был неправ, пренебрегая этим строительством, обратившись целиком к строительству столицы, — признал Рамзес. — Предостережение моей матери и покушение, совершенное на тебя и на нашу дочь, открыли мне глаза. Лишь Храм миллионов лет защитит нас от зла, скрывающегося во мраке.

Благородная и блистательная Нефертари обходила обширное пространство скал и песка, казавшееся бесплодным. Как и Рамзес, она наслаждалась близостью с солнцем, лучи скользили по коже, не обжигая ее, даруя свой свет. Казалось, время остановилось, а царица, став божественным воплощением всего сущего, освящала эту землю, ступая по ней.

Вечность опечатывала с каждым шагом великой царской супруги выжженную солнцем почву, уже отмеченную знаком Рамзеса.

Два человека столкнулись нос к носу на капитанском мостике царской барки и замерли. Сетау был ниже Серраманны, но столь же широк в плечах. Их взгляды скрестились.

— Я надеялся, что больше не увижу тебя вблизи царя, Сетау.

— Я не расстроился, разочаровав тебя.

— Ходят слухи о черном маге, подвергнувшем жизни царицы и ее дочери опасности.

— Ты еще не узнал, кто это? Поистине, окружение Рамзеса ни на что не годится.

— Никто не ломал тебе нос?

— Попытайся, если это тебя развеселит. Но опасайся моих змей.

— Это угроза?

— Мне безразлично, что ты думаешь. Каким бы ни был твой внешний облик, пират всегда останется пиратом.

— Если бы ты сознался в своем преступлении, ты сберег бы мое время.

— Для начальника личной стражи ты плохо информирован. Разве ты не знаешь, что я спас царскую дочь?

— Маскарад. Ты весьма коварен, Сетау.

— У тебя извращенный ум.

— В следующий раз, когда ты попытаешься навредить царю, я раскрою тебе череп.

— Твои претензии тебя погубят, Серраманна.

— Хочешь сам попробовать?

— Беспричинные посягательства на друга царя приведут тебя на каторгу.

— Ты сам туда скоро отправишься.

— Я пропущу тебя вперед, сард. А пока мы ждем этого, уйди с моей дороги.

— Куда ты идешь?

— К Рамзесу. По его приказу, я должен очистить место, где будет его храм, от рептилий, живущих там.

— Я помешаю твоим козням, колдун.

Сетау отстранил Серраманну.

— Вместо того чтобы нести чушь, ты бы лучше охранял царя.

Рамзес долго собирался с мыслями в святилище, посвященном его отцу, внутри храма в Гурнахе, на западном берегу Фив. Царь разложил на алтаре гроздья винограда, ягоды можжевельника, сосновые шишки. В этой обители покоя душа Сети жила в мире, питаясь тонким запахом подношений.

Именно здесь Сети объявил Рамзеса своим преемником. Молодой царевич не почувствовал тяжести отцовских слов. Он жил мечтами, в спасительной тени гиганта, чья мысль двигалась подобно божественной ладье через небесные пространства.

Когда на его голову были возложены белая и красная короны, спокойствие наследника трона навсегда покинуло Рамзеса, чтобы столкнуть его с миром, о трудности которого он не подозревал. На ступенях этого храма серьезные и улыбающиеся боги делали жизнь священной, возродившийся фараон почитал их, общаясь с невидимым. Снаружи были люди. Человечество с его мужеством и трусостью, прямотой и лицемерием, щедростью и жадностью. А он, Рамзес, находился в центре этих противоречий и был обязан поддерживать связь между богами и людьми, несмотря на свои желания и слабости.

Он правил лишь год, но уже давно не принадлежал себе.

Когда Рамзес поднялся на колесницу, которой правил Серраманна, солнце клонилось к закату.

— Куда мы едем, Великий Царь?

— В Долину Царей.

— Я обыскал барки, которые сопровождают нас.

— Ничего подозрительного?

— Ничего.

Сард нервничал.

— Ты больше ничего не хочешь мне сказать, Серраманна?

— Совершенно ничего, Великий Царь.

— Ты уверен?

— Обвинять пока некого.

— Ты узнал, кто этот черный маг?

— Мое мнение ничего не стоит. Лишь факты имеют значение.

— Поехали, Серраманна.

Лошади направились к Долине, вход в которую постоянно охранялся. За день скалы раскалились и теперь дышали жаром. Казалось, что проезжаешь через печь, в которой непременно умрешь от удушья.

Весь в поту, задыхаясь, главный стражник склонился перед фараоном и заверил его, что ни один вор не проник в гробницу Сети.

Но Рамзес направился не к гробнице отца, а к своей собственной. Рабочий день был уже закончен, каменотесы чистили свои инструменты и складывали их в корзины. Неожиданное прибытие властителя заставило смолкнуть разговоры, рабочие встали за надсмотрщиком, который заканчивал свой ежедневный доклад.

— Мы прорыли длинный коридор, ведущий к залу Маат. Могу я показать его вам, Великий Царь?

— Оставьте меня одного.

Рамзес преступил порог своей гробницы и спустился по довольно короткой лестнице, вырубленной в скале, символизирующей путь от солнечного света во тьму. На стенах были выбиты иероглифы, расположенные вертикально, молитвы, с которыми вечно молодой фараон обращался к могуществу света, чьи тайные имена он перечислял. Потом следовали ночь и испытания тайного покоя, которые должно пройти старое солнце, чтобы возродиться утром.

Пройдя через царство теней, Рамзес увидел себя возрождающимся в вечности перед божествами, представшими в потустороннем мире в своем облике. Роспись была великолепна.

Справа находилась зала царской колесницы с четырьмя колоннами. Здесь положат дышло, саму колесницу, колеса и другие части ритуальной колесницы Рамзеса, чтобы она перешла в иной мир, и монарх смог бы перемещаться, поражая врагов света.

Затем коридор становился уже. Он был украшен ритуальными текстами и изображениями мистических сцен открывания рта фараона, перевоплотившегося и воскресшего.

Дальше была скала, лишь немного тронутая инструментами каменотесов. Им понадобится много месяцев, чтобы вырубить и украсить залу Маат и золотой покой, где будет покоиться саркофаг.

Смерть прошла перед глазами Рамзеса, спокойная и загадочная. В языке вечности хватало слов и искусства для отображения всего. Молодой царь отделится в ином мире от своей земной сущности, присоединившись к вечности, чьи законы превышали возможности человеческого понимания.

Когда фараон вышел из своей гробницы, мирная ночь царила над Долиной его предков.

45

Второй жрец Амона, Доки, бежал к Фиванскому дворцу, где царь пожелал собрать главных лиц управления храма Карнака. Маленький, с выбритым черепом, узким лбом, острым носом и подбородком и с челюстью, похожей на крокодилью, Доки боялся опоздать из-за глупости своего секретаря, не предупредившего его, в то время как он проверял отчеты писца о поголовье стад. Дурак будет сослан на ферму, далеко от благостной жизни храма.

Серраманна обыскал Доки и позволил ему войти в приемную залу фараона. Старый Небу, великий жрец и первый священник Амона, сидел лицом к нему на удобном сидении с подлокотниками. Плечи его были опущены, он положил больную левую ногу на подушку и вдыхал цветочные эссенции из флакона.

— Прошу простить меня, Великий Царь. Мое опоздание…

— Не будем об этом. Где третий священник?

— Он занят очищающими ритуалами в Доме Жизни и желает оставаться там в затворничестве.

— Хорошо. А Бакен, четвертый священник?

— На стройке Луксора.

— Почему он не здесь?

— Он наблюдает за сложной установкой обелисков, если вы желаете, я пошлю за ним…

— Не нужно. Хорошо ли чувствует себя главный жрец Карнака?

— Нет, — усталым голосом ответил Небу. — Я едва передвигаюсь и провожу большую часть своего времени в архивах. Мой предшественник пренебрегал древними ритуалами, я хочу снова возобновить их.

— А ты, Доки, доволен ходом мирских дел?

— Все хорошо, Великий Царь! Бакен и я занимаемся управлением под контролем высокочтимого главного жреца.

— Мои юные подчиненные поняли, что плохая нога не препятствие для острого взгляда, — уточнил Небу. — Дело, доверенное мне царем, будет выполнено без уклонений, и я не потерплю неточностей и лени.

Твердость его тона удивила Рамзеса. Хотя он и казался утомленным, старый Небу крепко держал бразды.

— Ваше присутствие — счастье, Великий Царь. Оно означает, что рождение вашей новой столицы не означает запустения Фив.

— Это не входило в мои намерения, Небу. Какой фараон, достойный своего рождения, смог бы пренебречь городом Амона, бога побед?

— Зачем же удаляться от него?

Вопрос казался упреком.

— Верховному жрецу Амона не пристало спорить о политике Египта.

— Я с удовольствием не буду этого делать, Великий Царь. Но разве мне не пристало заботиться о будущем своего храма?

— Небу может быть свободен. Разве большая колонная зала Карнака не является самой прекрасной и просторной из всех построенных?

— Да пребудет с вами благо, Великий Царь, но позвольте старику попросту спросить об истинной причине вашего присутствия здесь.

Рамзес улыбнулся.

— Кто более нетерпелив — Небу, ты или я?

— В вас горит огонь молодости, во мне звучит голос царства теней. Та малость, что отпущена мне для жизни здесь, не позволяет вести длинные речи.

Столкновение Рамзеса и Небу заставило Доки онеметь. Если главный жрец продолжит говорить с монархом в том же духе, то его гнев не замедлит разразиться.

— Царская семья в опасности, — произнес фараон. — И я прибыл в Фивы в поисках магической защиты, в которой она нуждается.

— Что вы собираетесь делать?

— Основать мой Храм миллионов лет.

Небу сжал трость.

— Я одобряю ваши действия, но сначала нужно увеличить силу Ка, эту силу, обладателем которой вы являетесь.

— Каким образом?

— Закончив храм Луксора, посвященный Ка фараона.

— Не ратуешь ли ты за свой храм, Небу?

— При других обстоятельствах, я, несомненно, попытался бы так или иначе повлиять на Великого Царя, но тяжесть ваших слов удерживает меня от этого. Именно в Луксоре накапливается мощь, в которой нуждается Карнак, чтобы освещать божество, в ней вы нуждаетесь, чтобы править.

— Я учту твое мнение, главный жрец, но я приказываю тебе приготовить ритуал основания моего Храма миллионов лет, который будет возведен на западном берегу.

Чтобы успокоить жар, овладевший им, Доки выпил множество бокалов крепкого пива. Его руки дрожали, ледяной пот катился по спине. После стольких несправедливостей ему наконец улыбнулась удача!

Он, второй жрец Амона, приговоренный к смерти на этой второстепенной должности, располагал самой важной тайной страны! Доверившись, Рамзес допустил ошибку, которой воспользуется Доки в надежде добиться должности верховного жреца.

Храм миллионов лет… Неожиданная возможность, решение, которое казалось ему недоступным! Но было необходимо успокоиться, действовать не торопясь, не теряя ни секунды, говорить верные слова и хранить молчание.

Его положение второго жреца позволяло расхищать продукты, служившие разменной монетой, уничтожая несколько строчек в описях. А так как он должен был следить за писцами, он ничем не рисковал.

Но не тешил ли он себя напрасными иллюзиями, располагал ли он на деле возможностями, чтобы довести дело до успешного конца? Верховный жрец и царь не были доверчивыми детьми. Малейшая ошибка, и его разоблачат. И больше ему подобного шанса не представится. Один фараон мог построить лишь один Храм миллионов лет.

Расположенный в получасе ходьбы от Карнака Луксор был связан с храмом Амона аллеей, вдоль которой стояли сфинксы. Используя архивы Дома Жизни, хранившие тайны неба и земли, читая книги Тота, Бакен наметил план, позволявшийувеличить Луксор в соответствии с волей Рамзеса, изъявленной в первый год его правления. Благодаря поддержке Небу работы быстро продвигались. В большом дворе шириной в пятьдесят и длиной в сорок восемь метров, добавленном к святилищу Аменхотепа, поставят статуи Рамзеса. Перед величественными вратами шириной шестьдесят пять метров шесть колоссов, представляющих фараона, охраняли вход этого храма Ка, а два пилона высотой двадцать пять метров вздымались кверху, рассеивая враждебные силы.

Белый песчаник, камень несравненной красоты, стены, покрытые электрумом, серебряные плиты делали Луксор шедевром времен правления Рамзеса. Священные столбы, утверждая присутствие богов, возносились к звездам.

Картина, которую чуть менее часа наблюдал Бакен, приводила его в отчаяние. Шаланда в семьдесят метров длиной, везущая из карьеров Асуана первый из двух обелисков, вращалась вокруг своей оси посреди Нила, попав в водоворот, не отмеченный ни на одной карте. Моряк на носу тяжелого судна, постоянно проверяющий при помощи длинной палки течение, слишком поздно заметил опасность. В панике рулевой осуществил неверный маневр, и в тот миг, когда он упал в воду, один руль был уже разбит, а другой, будучи заблокирован, бесполезен.

Беспорядочные действия на шаланде привели к нарушению равновесия. Сместившись, монолитный обелиск, весом в двести тонн, разорвал большую часть закреплявших его тросов. Остальные грозили вот-вот оборваться. Вскоре огромный блок розового гранита должен был упасть в реку.

Бакен сжал кулаки и заплакал.

Это крушение было ужасной ошибкой, которую он себе не простит. Ведь он будет ответствен за утрату обелиска и смерть многих людей. Разве не он поспешил, приказав шаланде отправляться, не дожидаясь прилива? Отдав приказ, не сознавая опасности, Бакен возомнил себя выше законов природы.

Четвертый жрец Амона с легкостью отдал бы жизнь, чтобы помешать этой катастрофе. Но судно все больше и больше раскачивало, а мрачный скрежет говорил о том, что корпус не замедлит развалиться. Обелиск был превосходно выполнен, не хватало лишь позолоты на пирамидионе, которая будет отражать лучи солнца. И этот обелиск был приговорен исчезнуть в глубинах Нила.

На берегу жестикулировал человек — вооруженный гигант, чьих слов не было слышно из-за ветра. Бакен заметил, что тот обращался к пловцу, умоляя его вернуться. Но тщетно. Тогда силач быстро направился к накренившейся барке. Рискуя утонуть или быть погребенным под снастью, он смог доплыть до кормы и вскарабкаться на палубу, цепляясь за трос.

Человек двумя руками схватил заклинившийся руль, который никто не мог сдвинуть. Ценой невероятного напряжения, от которого взбугрились мышцы на руках, ногах и груди, грозя лопнуть, он смог сдвинуть тяжелый камень.

Прекращая вращаться вокруг собственной оси, лодка замерла на несколько мгновений, встав параллельно берегу. Используя попутный ветер, человек у руля смог выйти из водоворота, помогая гребцам, пришедшим в себя.

Когда шаланда пристала к берегу, десятки каменотесов приняли обелиск.

Когда спаситель появился на капитанском мостике, Бакен узнал его. Рамзес, царь Египта, рисковал своей жизнью, чтобы спасти каменную стрелу, которая пронзит небеса.

46

Шенар ел шесть раз день и толстел на глазах. Он утратил надежду захватить власть, одержать наконец верх над Рамзесом. Обжорство отвлекало, позволяя забыть о новой столице и невероятной популярности фараона. Даже Аше не удавалось успокоить брата царя. Конечно, он приводил успокаивающие аргументы: энтузиазм первых месяцев правления пройдет, на пути Рамзеса возникнет множество трудностей… Но не происходило ничего в подтверждение этих прекрасных слов. Хетты, казалось, замерли, поддавшись отголоскам слухов о чудесах, сотворенных юным правителем.

В общем, все было хуже некуда.

Шенар расправлялся с ножкой жареного гуся, когда его управляющий объявил о прибытии Мебы, которого Шенар сменил на посту министра иностранных дел, заявив, что это случилось по воле Рамзеса.

— Я не хочу его видеть.

— Он настаивает.

— Отошли его.

— Меба утверждает, что располагает важной для вас информацией.

Бывший советник не был ни выдумщиком, ни хвастуном, его карьера была выстроена на осторожности.

— Ладно, пусть войдет.

Меба не изменился — широкое, спокойное лицо, утонченный вид, ровный голос. Важный чиновник, привыкший к комфорту, не способен был понять истинные причины своего крушения.

— Спасибо, что принял меня, Шенар.

— Визит старого друга — это всегда радость. Ты хочешь есть или пить?

— Мне не помешало бы немного прохладной воды.

— Неужели ты откажешься от пива или вина?

— С тех пор как я потерял свою должность, я страдаю от ужасных головных болей.

— Я сожалею, что стал невольной причиной этого несчастья. Время идет, Меба, возможно, мне удастся получить для тебя почетную должность.

— Рамзес не из тех царей, что оглядываются назад. За столь малое время его успех оглушителен.

Шенар откусил от крыла гуся.

— Я уже было смирился, — признался старый дипломат, — когда ваша сестра Долент, познакомила меня с одним странным человеком.

— Его имя?

— Офир, он ливиец.

— Никогда не слышал.

— Он скрывается.

— Почему?

— Потому что он защищает молодую женщину, Литу.

— Что за глупые истории ты мне рассказываешь?

— Если верить Офиру, Лита — потомок Эхнатона.

— Но все его потомки мертвы!

— А что если это правда?

— Рамзес тут же отправит ее в изгнание.

— Ваша сестра проявила участие к ней и к последователям Атона, единого бога, который изгонит остальных. В Фивах есть целый клан.

— Я надеюсь, ты не являешься его частью! Это безумие плохо кончится. Ты не забыл, что Рамзес принадлежит к династии, приговорившей учение Эхнатона?

— Я это отлично помню, и я был испуган встречей с этим Офиром. Но, поразмыслив, я решил, что этот человек может быть полезным союзником против Рамзеса.

— Ливиец, вынужденный скрываться?

— У Офира есть одно очень полезное качество: он — маг.

— Их сотни!

— Но именно он подверг жизни Нефертари и ее дочери опасности.

— Что ты говоришь?

— Ваша сестра Долент убеждена, что Офир мудрец, — а Лита взойдет на трон Египта. Так как она рассчитывает, что я смогу объединить последователей Атона, я ее поверенный. Офир опасный маг, решивший разрушить магическую защиту царской четы.

— Ты уверен?

— Как только вы увидите его, вы убедитесь в этом. Но это не все, Шенар, вы подумали о Моисе?

— Моис… При чем тут Моис?

— Идеи Эхнатона близки идеям некоторых евреев. Ходят слухи, что друг фараона потрясен пришествием единого бога, и его вера в нашу цивилизацию поколеблена.

Шенар внимательно посмотрел на Мебу.

— Что ты предлагаешь?

— Чтобы вы поддержали Офира на его пути черной магии и встретились с Моисом.

— Мне не нравится эта наследница Эхнатона…

— Мне тоже, но какая разница? Убедим Офира, что мы верим в Атона и правление Литы. Когда маг ослабит Рамзеса и сможет управлять Моисом, мы избавимся от этого сомнительного типа и его протеже.

— Интересный план, мой дорогой Меба.

— Я рассчитываю на вас, чтобы улучшить его.

— Что ты хочешь взамен?

— Возвращение моей должности. Дипломатия — вся моя жизнь, мне нравится принимать послов, обсуждать светские ужины, обмениваться с иноземной знатью многозначительными намеками, устанавливать связи, расставлять ловушки… Никто не может понять этого, если ни разу не пробовал. Когда вы станете царем, назначьте меня министром иностранных дел.

— Все предложения весьма интересны.

Меба был в восторге.

— Чтобы не оскорблять вас отказом, я выпью немного вина, моя мигрень прошла.

Бакен, четвертый жрец Амона, распростерся перед Рамзесом.

— Я недостоин прощения, Великий Царь. Я единственный, кто ответствен за это несчастье.

— Какое несчастье?

— Обелиск был бы потерян, экипаж погиб…

— Твои кошмары бессмысленны, Бакен. Лишь то, что произошло на самом деле, имеет смысл.

— Это не прощает моей оплошности.

— Почему ты допустил ее?

— Я желал сделать Луксор украшением вашего царствования.

— Неужели ты думаешь, что мне будет достаточно одного украшения? Поднимись, Бакен.

Бывший военный наставник Рамзеса не утратил своей мощи. Он скорее походил на атлета, чем на смиренного священнослужителя.

— Тебе повезло, Бакен, а я ценю людей, к которым благоволит удача. Разве не является волшебством умение избегать ударов судьбы?

— Без вашего вмешательства…

— Значит, ты способен вызвать появление фараона! По правде говоря, прекрасное умение, заслуживающее того, чтобы быть записанным в анналах.

Бакен опасался, что за этими ироничными словами последует суровое наказание. Но пронзительный взгляд Рамзеса устремился к шаланде. Разгрузка происходила без осложнений.

— Этот обелиск великолепен. Когда будет готов второй?

— Надеюсь, к концу сентября.

— Пусть высекатели иероглифов поторопятся!

— В карьерах Асуана жара уже очень сильна.

— Кто ты, Бакен, строитель или нытик? Отправляйся туда и проследи за окончанием работ. А колоссы?

— Каменотесы выбрали прекрасный песчаник в карьерах Гебель Сильсиля.

— Пусть принимаются за работу без промедления. Сегодня же пошли гонца и поезжай следом, чтобы скульпторы не теряли ни часа. Почему большой двор еще не закончен?

— Невозможно строить быстрее, Великий Царь!

— Ошибаешься, Бакен. Чтобы построить святилище Ка, место покоя для силы, которая постоянно творит вселенную, нельзя вести себя как простой подрядчик, раздумывающий, прежде чем приступить к работе над выбором материалов. Озарение, подобное молнии, должно заставить твои замыслы воплотиться в камень, и тогда возродится храм. Ты показал себя медлительным и ленивым, вот в чем твоя ошибка.

До крайности изумленный Бакен не мог протестовать.

— Когда Луксор будет закончен, он породит Ка, мне необходима эта энергия как можно быстрее. Привлеки лучших мастеров.

— Некоторые из них заняты на строительстве вашего заупокойного храма в Долине Царей.

— Приведи их сюда, моя гробница подождет. Ты также займешься еще одним срочным делом — созданием моего Храма миллионов лет, на западном берегу. Его присутствие убережет царство от несчастий.

— Вы хотите…

— Колоссальное здание, святилище, обладающее настолько большой мощью, что она сокрушит противника. Завтра мы начнем.

— Но ведь есть Луксор, Великий Царь…

— Есть еще и Пер-Рамзес, целый город. Призови скульпторов из всех областей, и оставь лишь тех, чьи руки — руки гениев.

— Но, Великий Царь, дни не бесконечны!

— Если тебе не хватает времени, Бакен, создай его.

47

Доки встретился со скульптором в фиванской таверне, в которой раньше ни один из них не бывал. Они сели в самом темном углу, рядом с ливийскими рабочими, громко разговаривавшими друг с другом.

— Я получил ваше сообщение и пришел, — сказал скульптор. — К чему такая таинственность?

Доки в парике, скрывавшем уши и спускавшемся на лоб, был неузнаваем.

— Вы говорили с кем-нибудь о моем письме?

— Нет.

— Даже со своей женой?

— Я не женат.

— А ваша любовница?

— Я увижу ее лишь завтра вечером.

— Дайте мне это письмо.

Скульптор вернул свернутый папирус и Доки разорвал его на мелкие кусочки.

— Если мы не договоримся, — пояснил он, — не останется ни одного свидетельства о нашей встрече. Я вам больше не напишу, и мы никогда не встретимся.

Коренастый скульптор не понимал, к чему эти тонкости.

— Я уже работал на Карнак, и никаких жалоб не было, но меня никогда не приглашали в таверну, чтобы предложить непонятно что!

— Будем говорить откровенно: вы хотите быть богатым?

— А кто не хочет?

— Вы можете получить свое состояние быстро, но придется рискнуть.

— Каким образом?

— Перед тем как рассказать вам об этом, мы должны прийти к соглашению.

— К какому?

— Если вы откажетесь, то покинете Фивы.

— А если нет?

— Возможно, нам лучше закончить.

Доки встал.

— Я понял. Останьтесь.

— Дайте ваше слово во имя жизни фараона и богини тишины, которая карает клятвопреступников.

— У вас оно есть.

Дать слово было действием магическим, которое касалось всего существа человека. Предательство исторгало Ка и лишало души.

— Я вас попрошу лишь выгравировать иероглифы на стеле, — сказал Доки.

— Но… это мое ремесло! К чему столько таинственности?

— Вы поймете это в нужный момент.

— А… плата?

— Тридцать молочных коров, сто баранов, десять жирных быков, лодка, двадцать пар сандалий, лошадь и колесница.

Скульптор был ошарашен.

— И все это… за простую стелу?

— Да.

— Нужно быть сумасшедшим, чтобы отказаться. Идет.

Они пожали друг другу руки.

— Когда нужно выполнить работу?

— Завтра на заре, на западном берегу Фив.

Меба пригласил Шенара в имение одного из своих бывших подчиненных в двадцати километрах к северу от Мемфиса. Бывший министр иностранных дел и старший брат Рамзеса приехали разными дорогами, с разницей в два часа. Шенар счел лучшим не оповещать Ашу об этой поездке.

— Твой маг опаздывает, — упрекнул Шенар Мебу.

— Он обещал прийти.

— Я не привык ждать. Если его не будет здесь через час, я ухожу.

В этот момент появился Офир в сопровождении Литы.

Плохое настроение Шенара улетучилось. Он принялся удивленно разглядывать этого опасного человека. Худой, с выдающимися скулами и носом, узкими губами, ливиец походил на хищную птицу, готовую разорвать свою жертву. Молодая женщина с опущенной головой выглядела побежденной, лишенной силы воли.

— Это великая честь для нас, — объявил Офир низким голосом, заставившим Шенара вздрогнуть. — Мы не смели надеяться на подобную милость.

— Мой друг Меба рассказал мне о вас.

— Бог Атон обрел в нем друга.

— Вот имя, которое не стоило произносить вслух.

— Я посвятил свою жизнь признанию прав Литы на трон. Если меня принимает старший брат Рамзеса, то не потому ли, что он одобряет мои действия?

— Вы правильно поняли, Офир, но не пренебрегаете ли вы главным препятствием — самим Рамзесом?

— Напротив. Фараон, правящий Египтом, это существо, обладающее удивительными размахом и силой, стало быть, трудный соперник, чью защиту будет сложно сломать. Однако я располагаю некоторым весьма эффективным оружием.

— Те, кто занимаются черной магией, караются смертью.

— Рамзес и его предки попытались разрушить дело Эхнатона, между ним и мной будет беспощадная битва.

— То есть любой совет о сдержанности будет бесполезен.

—Да.

— Я хорошо знаю своего брата — это человек резкий и жестокий, он не потерпит ни малейшего покушения на свою власть. Если последователи единого бога встанут на его пути, он их уничтожит.

— Именно поэтому единственное решение, которое нам остается, — это ударить его в спину.

— Великолепный план, но его трудно воплотить в жизнь.

— Моя магия разъест его подобно кислоте.

— Что бы вы сказали, если бы у вас появился союзник в самой крепости?

Глаза мага вспыхнули, как у кошки, не хватало лишь вытянутого зрачка.

Шенар был доволен собой, удар был верным.

— Его имя?

— Моис. Друг детства Рамзеса, еврей, которому он доверил наблюдение за стройкой Пер-Рамзеса. Убедите его помочь вам, и мы станем союзниками.

Генерал, командующий укреплением Элефантины, проводил дни в покое. Со времен похода Сети нубийские области, находившиеся под властью Египта, жили мирно, регулярно поставляя продукты.

Срединная граница между двумя странами хорошо охранялась, долгие десятилетия ни одно из нубийских племен не предпринимало атак и не давало повода для них. Нубия навсегда стала египетской территорией. Сыновья вождей обучались в Египте, перед тем как самим стать вождями, чтобы распространять культуру фараонов под надзором назначенного египетским царем наместника Нубии. Хотя египтяне терпеть не могли долго жить за границей, но эта должность номарха давала много почета и привилегий.

Но генерал не завидовал, так как ничто не могло заменить климата и спокойствия Элефантины, откуда он был родом. Войско поднималось на заре, перед тем как отправиться на карьер, чтобы проверить поставку гранитных блоков на шаланды, направляющиеся на север. Он был рад, что пора военных походов давно миновала.

С момента своего назначения генерал превратился в таможенника. Его люди проверяли продукты, приходящие с далекого Юга, облагали их пошлинами в соответствии с приказами министерства экономики и финансов. Увеличение писанины и административных бумаг привело к появлению завалов в кабинете генерала, но военачальник предпочитал сражаться с ними, чем с опасными нубийскими воинами.

Спустя несколько минут он поднялся на борт быстрой лодки, чтобы осмотреть укрепления вдоль Нила. Как всегда он наслаждался нежностью ветра и смотрел во все глаза на красоту берегов и скал. И как было не подумать о прекрасном ужине, который он разделит с молодой вдовой, мало-помалу выходящей из своей грусти?

Необычный шум заставил его подпрыгнуть.

Перед ним предстал один из его воинов.

— Срочное сообщение, мой генерал.

— Откуда?

— От одного из патрулей, в нубийской пустыне.

— Золотые копи?

— Да.

— Что сказал посланник?

— Что дело очень важное и серьезное.

Другими словами, генерал не сможет убрать свернутый папирус в шкаф и забыть о нем на несколько дней. Он снял печать, развернул лист и был ошарашен прочитанным.

— Это… это ошибка!

— Нет, генерал. Посланник все еще здесь.

— Подобное не могло произойти… Взбунтовавшиеся нубийцы атаковали военный конвой, везущий золото в Египет!

48

Только что народилась новая луна. Рамзес стоял в простой традиционной схенти, с обнаженным торсом, на его голове был парик, также изготовленный на старинный манер, такие носили фараоны Древнего Царства. Царица была одета в облегающее длинное белое платье, вместо короны на ее голове была семиконечная звезда богини Сешат, которую она воплощала во время ритуала основания Рамессеума, Храма миллионов лет. Рамзес вспоминал о своем пребывании среди каменотесов, в карьере Гебель Сильсиля, где он научился обращаться с молотом и резцом. Он даже подумывал о том, чтобы стать одним из них, пока отец не оторвал его от этих мечтаний.

Царская чета присутствовала при тридцати ритуалах храма Карнака, во главе находился верховный жрец Небу, второй жрец Доки и четвертый, Бакен. Завтра он начнет работать с двумя архитекторами и их группами.

Пять гектаров! Пять гектаров, такова была площадь Храма миллионов лет, указанная Рамзесом. Кроме святилища он включал дворец, множество пристроек, таких как библиотека, склады и сад. Этот священный город, независимый экономически, будет посвящен Ка, высшей силе, присутствующей в сущности фараона.

Ошеломленный размахом проекта Бакен запрещал себе думать о сложностях, сосредоточившись на движениях царской четы. Отметив символические углы будущего здания, царь и царица при помощи молотка забили колышки в основание и натянули веревку, напоминая об Имхотепе, создателе первой пирамиды, ставшей прообразом остальных.

Потом фараон вырыл траншею-основание при помощи мотыги и положил в нее маленькие слитки золота и серебра, миниатюрные инструменты и амулеты, и засыпал их песком, скрыв от взглядов.

Твердой рукой Рамзес заложил краеугольный камень и слепил первый кирпич — таким образом создатель зачинал пол, стены и потолок храма. Пришел момент очищения: Рамзес обошел вокруг священного места, бросая благоухающие зерна, чей иероглиф, соитер, означал: «тот, кто обожествляет».

Бакен поднял деревянную дверь, символизирующую входную дверь в будущий храм. Освящая ее, царь открывал вход в свой Храм миллионов лет и побуждал его к жизни. Отныне Слово было в нем. Рамзес стукнул по ней двенадцать раз белым жезлом, призывая божества. Держа зажженную лампу, он осветил святилище, где будет обитать невидимое.

Наконец он произнес старинную формулу, утверждающую, что он строит этот храм не себе, а приносит его в дар истинному хозяину, Закону, началу и концу всех храмов Египта.

Бакену казалось, что происходит настоящее чудо. То, что свершалось здесь, в присутствии нескольких посвященных, превосходило человеческое понимание. На еще голой земле, которая уже принадлежала богам, зарождалась мощь Ка.

— Стела основания готова, — объявил Доки.

— Пусть ее установят, — приказал царь.

Скульптор, подкупленный Доки, принес небольшой камень, покрытый иероглифами. Написанный на нем знак навсегда делал землю Рамессеума священной, которая отныне при помощи магии знаков должна превратится из земли в небо.

Вперед выступил Сетау, несущий чистый папирус и чашечку со свежими чернилами. Доки напряженно вытянулся, вмешательство этого странного человека не было предусмотрено.

Сетау начертал на папирусе текст, справа налево, по горизонтали и громко прочел его:

«Пусть навсегда сомкнутся уста любого из живущих, кто произнесет слово против фараона, а также того, кто пожелает их произнести, как днем, так и ночью. Пусть этот Храм миллионов лет послужит магической защитой для царя и отбросит все плохое!».

Доки покрылся потом. Никто не мог предположить это магическое вмешательство, которое, к счастью, никак не могло помешать осуществлению его плана.

Сетау передал свернутый папирус Рамзесу. Царь запечатал его и положил к основанию стелы, где его закопают. Скользя взглядом по иероглифам, царь приводил их в действие.

Вдруг он повернулся.

— Кто выбил эти иероглифы?

В голосе монарха сквозил гнев. Скульптор вышел вперед.

— Я, Великий Царь.

— Кто дал тебе текст?

— Верховный жрец Амона, Великий Царь.

Скульптор простерся, выражая Рамзесу почтение, и одновременно избегая его разъяренного взгляда. Традиционная надпись, заложенная в основание Храма миллионов лет, была изменена и искажена, уничтожая защитную силу.

Итак, старый Небу, союзник сил тьмы, продавшийся врагам фараона, предал Рамзеса! Царю захотелось раскроить его голову строительным молотком, но странная сила, поднимающаяся от священной земли, пронзила его позвоночник. В его сердце словно распахнулась дверь, открывшая ему другую картину. Нет, он будет действовать не силой. И незаметное движение Небу укрепило его в этом намерении.

— Поднимись, мастер.

Мужчина подчинился.

— Подойди к верховному жрецу и приведи его ко мне.

Доки ликовал. Его план удался, протесты старика будут напрасны и бесполезны. Кара царя будет ужасна, а место верховного жреца свободно. На этот раз царь назначит опытного человека, своего в храме, его, Доки.

Скульптор хорошо усвоил урок. Он остановился напротив человека, державшего в правой руке позолоченный посох, с золотым кольцом на большом пальце, двумя атрибутами верховного жреца Амона.

— Это действительно тот человек, который дал тебе текст? — спросил Рамзес.

— Да, это он.

— Ты лжец.

— Нет, Великий Царь! Я клянусь, что лично верховный жрец дал мне…

— Ты никогда его не видел, мастер.

Небу снова взял трость и кольцо, которые он чуть раньше доверил пожилому исполнителю ритуалов, в тот момент, когда скульптор, повернувшись к нему спиной, обвинял его.

Напуганный ремесленник растерялся:

— Доки… Где ты, Доки? Ты должен мне помочь, я невиновен! Ведь это ты приказал обвинить верховного жреца Амона в разрушении магии храма!

Доки попытался скрыться.

Красный от ярости, скульптор поймал его и набросился на него с кулаками.

Доки скончался от ран. Скульптор, обвиненный в кровавом преступлении, порче иероглифов, предательстве и лжи, должен предстать перед судом визиря, и будет приговорен или к смертной казни, или к каторге в оазисе.

На следующий день после этих событий, на закате солнца, Рамзес сам установил исправленную стелу в основании Рамессеума.

Рамессеум родился.

— Ты подозревал, что Доки захочет навредить тебе? — спросил Рамзес у Небу.

— Такова человеческая природа, — ответил старый жрец. — Редко можно встретить человека, который довольствуется своей долей, не завидуя другим. Как говорят мудрецы, постоянное желание — это неизлечимая болезнь.

— Нужно заменить Доки.

— Вы думаете о Бакене, Великий Царь?

— Конечно.

— Я не возражал бы против вашего решения, но оно мне кажется преждевременным. Вы поручили Бакену наблюдение за строительством Луксора и вашего Храма миллионов лет, и вы были правы. Этот человек заслуживает вашего доверия. Но не стоит раздавливать грузом ответственности, не заставляйте его дух разрываться на части между делами. Пусть пройдет время, и он перейдет в более высокий ранг.

— Что ты предлагаешь?

— Назначьте вместо Доки такого же старика, как и я, поглощенного ритуалами и размышлениями, так храм Амона в Карнаке не будет доставлять вам никаких забот.

— Ты сам сделаешь выбор. Ты смотрел план Рамессеума?

— Моя жизнь была чередой мирных и счастливых дней, но я сожалею, что не смогу прожить достаточно долго для того, чтобы увидеть ваш Храм миллионов лет.

— Кто знает, Небу?

— Мои кости болят, Великий Царь, мое зрение слабеет, я становлюсь глухим и все больше сплю. Я чувствую, что конец приближается.

— Разве мудрецы не живут до ста десяти лет?

— Я всего лишь старый счастливый человек. Зачем бежать от смерти, которая дает мне шанс вступить в иную жизнь?

— Мне кажется, что я по-прежнему отлично вижу. Если бы ты не отдал свою трость и кольца тому служителю, что произошло бы?

— Что случилось, то случилось, Великий Царь, нас защитил закон Маат.

Рамзес пристально смотрел на место, где будет воздвигнут его Храм миллионов лет.

— Я вижу грандиозное сооружение, Небу, святилище из гранита, песчаника и базальта. Его пилоны коснутся неба, его ворота будут из позолоченной бронзы, деревья дадут тень водоемам с чистой водой, амбары заполнятся пшеницей, сокровищницы золотом, серебром, драгоценными камнями и редкими сосудами, во дворе и храме будут стоять статуи, ограда защитит эти чудеса. На восходе и заходе солнца мы вместе будем подниматься на террасу и почитать вечность, запечатленную в камне. В этом храме всегда будут живы три существа: мой отец Сети, моя мать Туйа и моя жена Нефертари.

— Вы забываете о четвертом, который будет первым, о себе, Рамзес.

Главная царская жена приблизилась к царю, держа в руках побег акации.

Рамзес опустился на колени и посадил его в землю, Нефертари бережно полила его.

— Заботься об этом дереве, Небу, оно будет расти вместе с моим храмом. Если будет угодно богам, однажды я смогу отдохнуть в его благостной тени, забыть о мире и людях и увидеть богиню Запада, которая войдет в его ствол и листву, перед тем как забрать меня.

49

Моис вытянулся на своем ложе из смоковницы.

День был утомительным. Около пятидесяти мелких ссор с вождями, два легко раненных на стройке, запоздалая поставка еды для третьей казармы и около тысячи бракованных кирпичей… Ничего особо выдающегося, но все вместе мало-помалу утомило его.

Сомнения вновь смущали его душу. Глухие споры снова возобновились внутри. Строительство этой столицы действительно увлекло его, но не было ли возведение храмов в честь божеств, одним из которых был злокозненный Сет, оскорблением единого бога? А ведь будучи руководителем строительства Пер-Рамзеса, Моис был причастен к упрочению славы фараона, увековечивавшего древние верования.

Кто-то шевельнулся в углу у окна.

— Кто там?

— Друг.

Худой человек с профилем как у хищной птицы вышел из тени и приблизился к дрожащему свету, исходившему от масляной лампы.

— Офир!

— Я хотел поговорить с тобой.

Моис сел.

— Я устал и хочу спать. Если у меня будет свободное время, то мы сможем увидеться на стройке, завтра.

— Мне угрожает опасность, друг мой.

— Почему?

— Тебе хорошо это известно! Потому, что я верю в единого бога, спасителя человечества. Бога, которого втайне почитает твой народ и который завтра, после свержения идолов, будет править миром. И его победное шествие должно начаться в Египте.

— Ты забываешь, что фараоном является Рамзес?

— Рамзес — тиран. Он смеется над божественной силой и озабочен лишь собственной властью.

— И лучше уважать ее. Рамзес мой друг, и я строю его столицу.

— Я ценю благородство твоих чувств и твою верность. Но ты находишься в постоянном разладе с самим собой и знаешь об этом. В душе ты отвергаешь это царствование и веруешь во власть единого бога.

— Ты заблуждаешься, Офир.

Взгляд мага сделался настойчивым.

— Будь искренен, Моис, перестань лгать самому себе.

— Ты знаешь меня лучше меня самого?

— А почему нет? У нас общие духовные устремления и сходная оценка заблуждений. Объединив свои усилия, мы изменим эту страну и будущее ее жителей. Хочешь ты этого или нет, Моис, ты станешь предводителем евреев. По твоей воле их враги будут повержены. Сам того не зная ты объединил народ.

— Евреи склонились перед властью фараона, а не передо мной.

— Мне противно это угнетение! И тебе тоже.

— Ты ошибаешься, у каждого свое предназначение.

— Твое состоит в том, что ты должен привести свой народ к истине, мое — восстановить культ единого бога, посадив на трон Египта Литу, законную наследницу Эхнатона.

— Прекрати бредить, Офир, подстрекательство к бунту против фараона приведет к катастрофе.

— А ты знаешь другой способ установить царство единого бога? Когда обладаешь истиной, надо уметь сражаться, чтобы установить.

— Лита и ты… Двое посвященных! Это смешно.

— Ты действительно думаешь, что мы одни?

Еврей был заинтригован.

— Это очевидно…

— С нашей последней встречи, — заявил Офир, — положение изменилось. Последователей единого бога все больше, и они становятся все решительней. Сила Рамзеса всего лишь иллюзия, ловушка, в которую он сам и попадется. Большая часть знати этой страны последует за нами, когда ты, Моис, откроешь нам путь.

— Я… Почему я?

— Потому что ты можешь вести нас и возглавить последователей истинной веры. Лита должна оставаться в тени до своего восшествия, а я всего лишь священнослужитель, не имеющий большого влияния. Когда наша вера будет явлена миру, тебя услышат и будут к тебе прислушиваться.

— Кто ты на самом деле, Офир?

— Простой верующий, который, как и Эхнатон, убежден, что единый бог будет править всеми народами после того, как покорит тщеславный Египет.

Моису уже давно следовало выпроводить этого сумасшедшего, но то, что тот говорил, поразило его. В словах Офира были идеи, давно мучившие Моиса, мысли настолько губительные, что он не позволял себе осознать их.

— Твой замысел бессмыслен, Офир, у тебя нет ни единого шанса на удачу.

— Река времени течет в наших умах, Моис, и уносит все на своем пути. Возглавь евреев, дай им страну, чтобы они могли склониться перед единым богом и признать его могущество. Лита будет править Египтом, и этот союз станет очагом, в котором родится истина для всех народов.

— Это всего лишь мечта.

— Ни ты, ни я не являемся мечтателями.

— Я повторяю: Рамзес — мой друг, и он не потерпит никаких возмущений.

— Нет, Моис, он не друг твой, а самый страшный соперник.

— Уходи из моего дома, Офир.

— Подумай над моими словами и приготовься действовать. Мы скоро увидимся снова.

— Не рассчитывай на это.

— До скорой встречи, Моис.

Еврей провел бессонную ночь.

Каждое слово Офира накрывало его как волна, унося страхи и противоречия. Хотя Моис и не готов был признать, но он ждал этой встречи.

Лев и пес догрызали остатки костей. Сидя в тени пальмы, Рамзес и Нефертари, обнявшись, любовались окрестностями Фив. Не без труда царь сумел убедить Серраманну согласиться на эту тайную прогулку. Разве Громила и Неспящий не были лучшими телохранителями?

Из Мемфиса пришли прекрасные новости. Маленькая Меритамон была в восторге от молока своей кормилицы, ей нанес свой первый визит ее брат Ха, которым с рвением лучшего наставника занимался советник по земледелию Неджем. Красавица Исет радовалась рождению дочери у царской четы и передавала свои поздравления.

Нежное и ласковое закатное солнце золотило кожу Нефертари. Переливы флейты звучали в воздухе, погонщики играли на них, возвращаясь со своими стадами, тяжело груженные ослы трусили к фермам. Солнце цвета созревшего апельсина опускалось на запад, окрасив розовым верхушки гор.

Резкость летнего дня сменялась нежностью ночи. Как прекрасен был Египет, украшенный золотом и зеленью, серебром Нила и пламенеющим закатом! Как прекрасна была Нефертари в легком льняном одеянии! От ее гибкого тела исходил тонкий аромат, в изящных чертах лица светилось благородство высокой души.

— Достоин ли я тебя? — спросил Рамзес.

— Какой нелепый вопрос…

— Иногда ты кажешься мне столь далекой от этого мира и его гнусностей, от двора и его мелочности, от наших временных обязанностей.

— Я пренебрегаю своим долгом?

— Напротив, ты не допускаешь ни малейшей ошибки, как если бы ты всегда была царицей Египта. Я люблю тебя и восхищаюсь тобой, Нефертари.

Их губы соединились в страстном поцелуе.

— Когда-то я решила не выходить замуж, — призналась она, — и остаться жить в храме. Мужчины не были мне желанны или противны, они просто не были мне интересны, они казались мне в большей или меньшей мере рабами своих амбиций, которые делали их убогими и слабыми. А ты, ты был выше амбиций, так как судьба определила твой путь. Я люблю тебя и восхищаюсь тобой, Рамзес.

Они оба знали, что никакие испытания не смогут разлучить их. Вместе создав Храм миллионов лет, они завершили первое ритуальное магическое деяние царской четы, источник и начало великого пути, остановить на котором их могла лишь смерть.

— Не забывай о своем долге, — напомнила она.

— Каком?

— Породить сына.

— У меня уже есть один.

— Нужно, чтобы их было много. Если твоя жизнь будет долгой, некоторые могут умереть раньше тебя.

— Почему моя дочь не может наследовать мне?

— По предсказанию астрологов, она будет склонна скорее к размышлениям, как и маленький Ха.

— Разве это не хорошее качество для правителя?

— Все зависит от обстоятельств и мира, который нас окружает. Сейчас это само спокойствие, но что будет завтра?

Стук конских копыт нарушил мирную тишину вечера. Весь в пыли, Серраманна спрыгнул на землю.

— Прошу простить за то, что побеспокоил вас, Великий Царь, но этого требуют обстоятельства.

Рамзес пробежал глазами папирус, который дал ему сард.

— Послание генерала из Элефантины, — сказал он Нефертари. — Взбунтовавшиеся нубийцы атаковали конвой, перевозивший золото, предназначавшееся для наших главных храмов.

— Жертвы?

— Больше двадцати человек и много раненых.

— Речь идет о нескольких разбойниках или о начале бунта?

— Нам это неизвестно.

Встревоженный Рамзес сделал несколько шагов. Лев и пес, почувствовал взволнованность хозяина, принялись лизать его руки.

Монарх произнес слова, которые боялась услышать главная жена:

— Я уезжаю, так как фараон должен восстановить порядок. В мое отсутствие, Нефертари, ты будешь править Египтом.

50

Военная флотилия фараона состояла из двадцати судов в форме полумесяца, нос и корма которых не касались воды. Огромный парус крепился тросами к единственной мачте исключительной прочности. Посередине располагалась просторная каюта для экипажа и солдат, а спереди каюта поменьше — капитанская.

На главном судне Рамзес лично правил двумя рулями, одним по правому борту, другим по левому. Для льва и пса, спящего между передних лап хищника, огородили специальное место с навесом, оба они в данный момент блаженствовали после обильной трапезы.

Как и во время последнего путешествия, пустынные холмы, островки зелени, небо невероятной голубизны и узкая полоска растительности, противостоящая пустыне, приводили Рамзеса в восторг. Это огненная страна, суровая в своей отрешенности от людской суеты была похожа на него.

Ласточки, цапли и розовые фламинго летали над кораблями, появление которых приветствовали хриплыми криками павианы, сидящие на пальмах. Забыв о цели своего путешествия, солдаты коротали время за азартными играми, пили пальмовое вино и спали в тени.

Когда проплыли мимо второго водопада и вошли в пределы страны Куш, то вспомнили, что были приглашены отнюдь не в увеселительную поездку. Барки причалили к берегу, люди сошли, устроили лагерь в тени деревьев и стали ждать приказов фараона.

Через несколько часов перед монархом, расположившемся на складном сидении из позолоченного кедра, предстал наместник Нубии в сопровождении эскорта.

— Как ты можешь объяснить случившееся? — спросил Рамзес.

— Великий Царь, мы держим ситуацию под контролем.

— Как ты можешь объяснить случившееся? — грозно повторил фараон.

Нубийский наместник очень растолстел. Он промокнул лоб льняной тканью.

— Это, безусловно, весьма прискорбное происшествие, но не нужно преувеличивать опасность.

— Разве ограбленный конвой, убитые солдаты и командующие не требуют присутствия фараона вместе с отрядом?

— Возможно, послание, отправленное вам, было слишком тревожным, но как иначе я мог доложить вам?

— Мой отец принес мир в Нубию и доверил тебе поддержание этого мира. Неужели этот мир разрушен из-за твоей небрежности и промедления?

— Это роковое стечение обстоятельств, Великий Царь, роковое стечение обстоятельств!

— Ты — наместник Нубии, снабженный полномочиями править от имени фараона, надзирать над рудниками, охранять пустыни Юга, и ты осмеливаешься говорить о роковом стечении обстоятельств… Над кем ты смеешься?

— Мое поведение было безупречным, уверяю вас! Но мои обязанности тяжелы: нужно контролировать старост городов, проверять наполняемость складов, указывать…

— А золото?

— Я слежу за его добычей и поставкой самым внимательным образом, Великий Царь!

— Забывая о защите конвоя?

— Как мог я предвидеть набег кучки разбойников?

— Разве это не одна из твоих обязанностей?

— Рок, Великий Царь…

— Приведи меня к месту, где все это произошло.

— Это прямо около золотых коней, в сухом и отдаленном месте. Увы, это ничего не даст!

— Кто совершил это?

— Убогое племя, члены которого напились, перед тем как решиться на это.

— Ты приказал разыскать их?

— Нубия велика, Великий Царь, мои усилия были напрасны.

— То есть ты не предпринял ничего важного.

— Лишь Великий Царь может отдать приказ о военном вторжении.

— Ты мне больше не нужен.

— Должен ли я сопровождать Великого Царя, чтобы уберечь его от покушений?

— Скажи мне правду, наместник, Нубия готова взбунтоваться?

— Ну… это маловероятно, но…

— Восстание уже началось?

— Нет, Великий Царь, но некоторые шайки, кажется, увеличились. Именно поэтому было необходимо ваше присутствие и вмешательство.

— Выпей! — обратился Сетау к Рамзесу.

— Это необходимо?

— Нет, но я предпочитаю быть осторожным. Серраманна не убережет тебя от змей.

Царь ровными глотками выпил опасное снадобье из крапивы и разбавленной крови кобры, приготовленное Сетау. Теперь царь мог без риска отправиться на золотые копи.

— Спасибо, что пригласил меня, Лотус была рада вновь увидеть свою страну. А каких змей я смогу здесь найти!

— Это не будет увеселительной прогулкой, Сетау. Нас наверняка ожидает столкновение.

— А ты не хочешь оставить этих несчастных спокойно спать на золоте?

— Они совершили кражу и убийство. Никто не должен остаться ненаказанным, если он предал закон Маат.

— И ничто не может изменить твоего решения?

— Ничто.

— Ты подумал о своей безопасности?

— Дело слишком важное, чтобы доверять его какому-нибудь заместителю.

— Скажи своим людям, чтобы были особенно осторожны, в это время года пресмыкающиеся особенно ядовиты. Пусть они обмажутся асса фетидой, смолой персидской ферулы. Ее резкий запах отпугивает некоторых змей. Если кто-нибудь будет укушен, предупреди меня. Я буду спать в повозке, рядом с Лотус.

Отряд поднялся на каменистую площадку. Дозорный, Рамзес и Серраманна ехали впереди, верхом на сильных лошадях, затем шли быки, тащившие повозки, ослы, нагруженные оружием и бурдюками с водой и пешие воины.

Дозорный-нубиец считал, что разбойники не ушли далеко от места, где ограбили конвой. И действительно, не так далеко был расположен оазис, где они могли успешно скрывать свою добычу до начала переговоров.

Если верить карте, находящейся в распоряжении фараона, он мог беспрепятственно продвигаться по пустынной местности, так как источники с водой были расположены по всей длине пути. Долгие годы ни одно племя не страдало от нехватки воды, судя по докладам наместника.

Дозорный был удивлен, наткнувшись на труп осла. Обычно золотоискатели использовали лишь сильных, здоровых животных, способных выносить нагрузку.

Когда они подошли к первому большому источнику, все стало ясно.

Утолить жажду, наполнить бурдюки водой, поспать в тени, под натянутыми навесами… Это желание было единым и для солдат, и для командиров. Несомненно, часа через три после захода солнца фараон прикажет сделать привал.

Первым достиг источника дозорный. То, что он увидел, заставило его похолодеть, несмотря на жару. Он кинулся к Рамзесу.

— Великий Царь… Он сухой!

— Возможно, просто уровень воды упал. Спустись ниже.

При помощи веревки, которую держал Серраманна, дозорный выполнил приказ. Когда он поднялся, его лицо выглядело постаревшим на несколько лет.

— Сухо, Великий Царь.

У отряда не было воды, чтобы продолжать путь, возможно, выживут лишь самые сильные. Нужно было идти вперед, в надежде на следующий источник. Но раз доклады оказались не точными, разве он не может также оказаться сухим?

— Мы могли бы уйти с главной дороги, — предложил дозорный, — и свернуть направо, к оазису бунтовщиков. Между этим местом и их лагерем должен находиться источник, которым они пользуются во время набегов.

— Мы будем отдыхать утром, апотом снова двинемся в путь.

— Идти по ночам опасно, Великий Царь! Змеи, возможные засады…

— У нас нет выбора.

Какое странное стечение обстоятельств! Рамзес вспомнил о первом походе в Нубию вместе с отцом, во время которого солдатам пришлось подвергнуться такому же испытанию, так как все источники были отравлены. В глубине души царь признался самому себе, что, возможно, недооценил опасность. Простой поход для усмирения бунтовщиков грозил обратиться бедой.

Рамзес обратился к людям и сказал им правду. Вывод был ясен, но более опытные не теряли надежду и успокаивали своих товарищей. Разве ими не командовал фараон, способный творить чудеса?

Пешие воины оценили риск ночного перехода. Замыкающие были готовы к неожиданной атаке. Спереди осторожно продвигался дозорный, благодаря полной луне видно было далеко.

Рамзес подумал о Нефертари. Если он не вернется, ей придется нести на себе всю тяжесть правления Египтом. Ха и Меритамон были слишком малы, чтобы править, хотя и претенденты появятся столь же быстро, как и их злоба.

Вдруг лошадь Серраманны поднялась на дыбы. От неожиданности сард упал на каменистую почву. Наполовину оглушенный, неспособный реагировать, он скатился по песчаному склону в овраг, где его не было видно.

Его насторожил странный звук, похожий на резкое дыхание.

В двух шагах от него находилась гадюка, издававшая этот свист, потревоженная его дыханием, она была готова броситься на него.

Серраманна потерял свой меч при падении. Без оружия ему оставалось лишь отступить, не делая резких движений, но приближающаяся гадюка помешала ему.

Из-за поврежденной лодыжки сард не мог подняться. Он стал легкой добычей.

— Проклятая тварь! Ты лишаешь меня чести умереть на поле боя!

Свистящая гадюка подползла еще ближе. Серраманна кинул песок ей в голову, чем еще больше разозлил ее. В то самое мгновение, когда она решила одним движение преодолеть расстояние, отделяющее ее от врага, раздвоенная палка пригвоздила ее к земле.

— Хороший удар! — обрадовался Сетау. — У меня был лишь один шанс из десяти на удачу.

Он схватил змею за шею, ее хвост яростно дергался.

— Как она красива, эта змея, ее шкура трех цветов: бледно-голубой, темно-синий и зеленый. Очень элегантное создание, не находишь? К счастью для тебя, ее дыхание слышно далеко, и его легко узнать.

— Я полагаю, что должен поблагодарить тебя.

— Ее укус вызывает лишь отек укушенной части тела и кровоизлияние, так как ее яд не столь опасен. Если сердце сильное, можно выжить. Честно говоря, она не так опасна, как кажется на вид.

51

Сетау занялся вывихом Серраманны, обмотал его ногу льняным бинтом, пропитанным мазью, уменьшающей отек, и приложил компресс из трав. После этого в течение нескольких часов его не было видно. Подозрительный сард спрашивал себя, а не сам ли Сетау подстроил это нападение гадюки, чтобы предстать спасителем и убедить его в том, что он настоящий друг Рамзеса, у которого и в мыслях нет вредить ему. Однако отстраненное поведение Сетау, не попытавшегося извлечь из этого происшествия никакой личной выгоды, свидетельствовало в его пользу.

Отдых продолжался до обеда, затем отряд снова выступил. Воды было еще достаточно, чтобы напоить людей и животных, но запасы было необходимо пополнить. Несмотря на усталость и происшествие, Рамзес приказал ускорить шаг и настоял на неусыпной бдительности заднего отряда. Бунтари не станут атаковать спереди, а постараются напасть сзади, застав врасплох.

Среди людей больше не было слышно шуток, разговоров, упоминаний о возвращении в долину.

— Вот, — объявил дозорный, указывая рукой.

Несколько кустарников, круг сухих камней и ворот из дерева, удерживавший привязанное веревкой ведро.

Источник.

Единственная надежда на выживание.

Дозорный вместе с Серраманной направились к спасительной воде. Мгновение они оставались склоненными, потом медленно выпрямились.

Сард отрицательно покачал головой.

— В этой стране с начала времен нет воды, и мы умрем здесь от жажды. Никто не мог вырыть здесь источник, в котором долгое время была бы вода. Нам придется искать его в другом мире!

Рамзес собрал людей и рассказал им о тяжести положения. Завтра запасы кончатся. Они не смогут ни продвигаться вперед, ни вернуться назад.

Многие солдаты бросили оружие.

— Поднимите, — приказал Рамзес.

— Зачем? — спросил один из командующих. — Раз нам суждено погибнуть от солнца?

— Мы пришли в этот засушливый край, чтобы восстановить порядок, и мы его восстановим.

— Как смогут наши трупы сражаться с нубийцами?

— Мой отец уже оказывался в подобной ситуации, — напомнил Рамзес, — и он спас своих людей.

— Тогда спасите и вы нас!

— Укройтесь от солнца и напоите животных.

Царь повернулся лицом к пустыне. Сетау приблизился к нему.

— Что ты собираешься делать?

— Идти. Идти до тех пор, пока не найду воду.

— Это бессмысленно.

— Меня так учил отец, и так я поступлю.

— Оставайся с нами.

— Фараон не может ждать смерти, как побежденный.

Приблизился Серраманна.

— Великий Царь…

— Не впадай в панику и поддерживай дух в рядах. Пусть люди помнят, что их могут атаковать.

— Я не имею права дать вам уйти одному в эту пустыню. Там будет невозможно охранять вас.

Рамзес положил руку на плечо сарда.

— Я вверяю тебе свою армию.

— Возвращайтесь быстрее, воины без командира могут потерять голову.

Под застывшими взглядами воинов царь покинул источник и пошел в красную пустыню, направляясь к каменистому пригорку, на который поднялся. С его вершины он оглядел местность.

По примеру своего отца он должен был почувствовать секреты подземного мира, вены земли, воду, исходившую из океана и питавшую сердце гор. В солнечном сплетении отдавалась боль, зрение ослабло, тело стало горячим, как во время лихорадки.

Рамзес взял в руки волшебные прутья акации, привязанные к его набедренной повязке, прутья, которым пользовался его отец, чтобы усилить свое видение. Его магическая чуткость оставалась столь же сильной, но где искать в этой огромной пустыне?

Внутри царя говорил зов, пришедший из другого мира, зов, сила которого была силой Сети. Боль в солнечном сплетении становилась столь невыносимой, что она вынудила Рамзеса выйти из оцепенения и спуститься. Он больше не чувствовал невыносимой жары, которая была готова раздавить любого путника. Его сердце, как сердце орикса, замелило свой ход.

Песок и скалы изменили форму и цвет. Взгляд Рамзеса мало-помалу проникал в глубины пустыни, пальцы сжимались на гибких стеблях акации, связанных льняной ниткой.

Прутья поднимались, вздрагивали, опадали. Царь продолжал идти, голос раздавался вдали. Он вернулся по своим следам, направляясь налево, в сторону смерти. Зов приблизился, прутья будто ожили. Рамзес натолкнулся на блок розового гранита, затерянного в этом каменистом краю.

Притяжение было столь сильным, что прутья выпрыгнули из рук.

Он только что нашел воду.

Измученные долгим переходом, опаленные докрасна безжалостным солнцем, иссушенные жаждой воины отодвинули камень и приняли рыть в месте, указанном царем. Они докопались до подземного водоема глубиной пять метров и испустили крик радости, разнесшийся до небес.

Рамзес заставил прокопать в нескольких местах. Целая серия подземных источников была связана подземной галерей. Пользуясь своим умением, царь не только спас воинов от ужасной смерти, по и предусмотрел систему орошения долины.

— Ты представляешь себе зеленеющие сады? — спросил Сетау.

— Разве плодородие и процветание не лучшие следы, которые мы можем оставить?

Серраманна возмутился.

— Вы забыли о взбунтовавшихся нубийцах?

— Нет.

— Но воины превратились в землекопов!

— По обычаю, это часто бывает частью их долга.

— Пираты не путают обязанности. Если нас атакуют, сможем ли мы защититься?

— Разве я не доверяю тебе нашу безопасность?

В то время когда воины занимались источниками и галереей, Сетау и Лотус ловили змей больших и средних размеров, пополняя запасы превосходного яда.

Обеспокоенный Серраманна усилил патруль в окрестностях, и заставил воинов, как в казарме, сменяться по очереди. Многие из них позабыли о конвое с золотом и думали лишь о возвращении в долину Нила под предводительством фараона, совершающего чудеса.

«Салаги», — подумал бывший пират.

Египетские воины отбывали временную службу, их набирали из чернорабочих и крестьян. Они не привыкли к битвам насмерть, лицом к лицу с кровавыми врагами. Ничто не могло заменить выучки пирата, постоянно готового перерезать глотку любого врага и сразиться с любой армией. Раздосадованный Серраманна даже не пытался научить их различным способам неожиданно атаковать противника. Эти пешие воины никогда не научатся сражаться.

Однако сарда не покидало ощущение, что взбунтовавшиеся нубийцы находятся где-то рядом, что последние десять дней они следят за египетским отрядом. Пес и лев Рамзеса также чувствовали это враждебное присутствие. Они стали нервными, меньше спали, передвигались скачками, были все время настороже.

Если нубийцы были настоящими разбойниками, то они смогут уничтожить египтян.

Новая египетская столица росла с удивительной быстротой, но Моиса это больше не интересовало. Для него Пер-Рамзес стал чужим городом, населенным ложными богами и людьми, продолжавшими в них верить.

Оставаясь верным своей работе, он по прежнему выдерживал темп работ. Но все замечали, что в его поведении постоянно растет резкость, особенно это проявлялось, когда он встречался с египетскими надсмотрщиками, которых критиковал, чаще всего без причины, а также в обострившихся требованиях дисциплины. Все больше времени Моис проводил вместе с евреями, обсуждая во время небольших сборищ будущее своего народа. Большая часть была довольна своим существованием и не собиралась что-то менять в своей жизни. Предприятие казалось весьма рискованным.

Моис продолжал настаивать. Он взывал к их вере в единого бога, напоминал об уникальной культуре, о необходимости освобождения от египетского ига и свержения идолов. Некоторые заражались его речами, другие оставались непоколебимы. Но все признавали, что Моис создан быть вождем, что он многое сделал на благо евреев, и никто не мог просто отмахнуться от его речей.

Друг детства Рамзеса спал все меньше и меньше. С широко открытыми глазами он мечтал о благодатной земле, где будет царить бог его сердца, земле, где будут править сами евреи и чьи границы они будут охранять как величайшую ценность.

Наконец он понял тот огонь, что так долго сжигал его изнутри! Он смог назвать это неутолимое желание, он смог бы возглавить свой народ и привести его к истине. Сомнение сжимало его горло. Согласился бы Рамзес с подобным бунтом и отрицанием его власти? Моису придется его убедить, заставить понять.

Нахлынули воспоминания. Рамзес был не просто товарищем по детским играм, он был верным другом, человеком с таким же пылающим сердцем, и в то же время они так отличались. Моис не предаст его, устраивая заговор, он объяснится с ним открыто, лицом к лицу, и заставит его принять свою позицию. Даже если победа кажется невозможной, он все равно одержит верх.

Ибо с ним был Бог.

52

Взбунтовавшиеся нубийцы с выбритыми черепами, кольцами в ушах, приплюснутыми носами, щеками, покрытыми шрамами, в ожерельях из разноцветного жемчуга и набедренных повязках из шкур пантер, окружили египетский лагерь сразу после полудня, когда большая часть воинов Рамзеса отдыхала. Еще до того, как отряд смог понять, что происходит, многие были пронзены стрелами, выпущенными из луков.

Их вождь не отдал приказ о немедленной атаке лишь потому, что на краю лагеря, под укрытием пальм и щитов, находилась группа так же вооруженных тяжелыми луками людей. Во главе их стоял Серраманна, готовый к нападению. Лучшие воины, собравшиеся вокруг него, наносили точные удары по рядам нубийцев. Вождю пришлось принять их во внимание, хотя победа казалась уже достигнутой.

Время остановилось. Никто не двигался.

Главный советник нубийца говорил, что необходимо сразить как можно больше врагов стрелами, в то время когда самые быстрые воины ринутся на тех, кто находится в укрытии. Но вождь был опытным воином, а лицо Серраманны не сулило ничего хорошего. Не подготовил ли этот усатый гигант ловушку, которую они не смогли распознать? Этот человек не был похож на египтян, которых он убивал раньше. Его охотничий инстинкт говорил ему, что надо быть осторожным.

Когда Рамзес вышел из палатки, все взгляды обратились к нему. Увенчанный голубой короной, повторяющей форму головы и расширяющейся книзу, одетый в тунику с короткими рукавами из плиссированного льна и расшитую золотом схенти, к поясу которой был привязан бычий хвост, фараон держал в правой руке «магический» скипетр в форме пастушеского пояса, конец которого был прижат к груди.

Позади царя шагал Сетау, несущий белые сандалии властителя. Несмотря на серьезность положения, он вспомнил о носителе сандалий фараона, Амени, который пришел был в изумление, увидев своего друга выбритым, в парике и схенти, в полном соответствии с обликом придворного, кроме одной детали — за спиной у него была подвязана сумка.

Под встревоженными взглядами воинов Рамзес и Сетау дошли до края лагеря и остановились в тридцати метрах от нубийцев.

— Я Рамзес, фараон Египта. Кто ваш вождь?

— Я, — ответил нубиец, делая шаг вперед. Красная повязка поддерживала два красных пера, украшавших его голову, у него было сильное, мускулистое тело, в руке — дротик, украшенный страусиными перьями.

— Если ты не трус, подойди.

Советник запротестовал. Но ни Рамзес, ни носящий его сандалии не были вооружены, а у него были дротик и кинжал. Вождь бросил взгляд на Серраманну.

— Держись слева от меня, — приказал он советнику. Если этому усачу придет в голову отдать приказ убить его, то он будет защищен живым щитом.

— Ты боишься? — спросил Рамзес.

Оба нубийца отделились от группы воинов и направились к царю и носящему его сандалии. Они остановились в трех метрах от них.

— Так это ты — фараон, угнетающий мой народ?

— Нубийцы и египтяне жили в мире. Ты нарушил эту гармонию, убив конвой, сопровождавший золото, и украв то, что предназначалось фараону.

— Это наше золото, а не ваше. И вор здесь ты.

— Нубия — египетская область и должна подчиняться закону Маат. Убийство и кража должны быть серьезно наказаны.

— Я смеюсь над твоим законом, фараон! Здесь царит мой закон. Многие племена готовы присоединиться ко мне. Когда я убью тебя, то стану героем! Все воины склонятся передо мною, и мы навсегда выгоним египтян с нашей земли!

— На колени, — приказал царь.

Вождь и его советник переглянулись, недоумевая.

— Сложи оружие, встань на колени и подчинись Закону.

Гримаса скривила лицо вождя.

— А если я склонюсь, ты даруешь мне свое прощение?

— Ты сам поставил себя вне Закона. Простить тебя означало бы отрицать его.

— То есть милосердие тебе неведомо…

— Это оно и есть.

— Почему я должен подчиняться?

— Потому что ты бунтовщик, и единственное, что ты можешь сделать — это склониться перед фараоном.

Советник встал перед вождем и вытащил кинжал, угрожая.

— Пусть фараон умрет, а мы обретем свободу!

Сетау, не отрывавший от нубийца глаз, открыл сумку и выпустил песчаную гадюку, спрятанную внутри.

Проскользнув по горячему песку с неотвратимостью смерти, она укусила ногу нубийца до того, как он смог нанести удар.

В ужасе он нагнулся и вскрыл рану кинжалом, чтобы выпустить кровь.

— Он уже холоднее воды, а жар его горячее огня, — сказал Сетау, гладя прямо в глаза вождю. — Его тело в поту, он больше не видит неба, из его рта капает слюна. Его глаза закрываются, лицо опухло, жажда становится невыносимой, он скоро умрет. Он больше не может подняться, его кожа становится пурпурной, перед тем как потемнеть, у него судороги.

Сетау угрожающе качнул сумкой, наполненной гадюками.

Нубийские воины отошли назад.

— На колени, — снова приказал фараон. — Или вас ждет ужасная смерть.

— Нет, это ты понесешь наказание!

Вождь занес дротик, но его остановило рычание. Повернувшись, он едва успел заметить, как на него с разинутой пастью прыгнул лев Рамзеса. Хищник разорвал грудь нубийца своими когтями и сомкнул челюсти на шее несчастного.

По знаку Серраманны египетские лучники направили луки на нубийцев, а пешие воины обезоружили их.

— Свяжите им руки за спиной! — приказал сард.

Когда разнеслась весть о победе Рамзеса, нубийцы пришли из убежищ и поселков, чтобы почтить его. Царь выбрал пожилого седовласого вождя клана и вверил ему плодородную землю вокруг новых источников. Также он доверил ему пленных, которые должны будут трудиться на полях под присмотром нубийской стражи. Тех, кто решится сбежать, ждала смертная казнь.

Потом отряд отправился к оазису, где разбойники разбили свой главный лагерь. Не встретив там почти никакого сопротивления, отряд вернул золото, которое ювелиры использовали для украшения статуй и ворот храмов.

Когда наступила ночь, Сетау разыскал два сухих куска пальмового дерева, зажал их между коленями и принялся растирать ими деревянную палочку. Стружка задымилась, а потом и вспыхнула. Солдаты по очереди подкладывали дрова, поддерживая огонь, который отпугивал гиен, кобр и прочих тварей.

— Ты собрал хороший урожай змей? — спросил Рамзес.

— Лотус в восторге. Этим вечером мы будем отдыхать.

— Не правда ли, эта страна прекрасна?

— Кажется, тебе она нравится так же, как и нам.

— Она подвергает меня испытаниям, заставляя превзойти самого себя. Ее мощь равна моей.

— Если бы не моя гадюка, они бы убили тебя.

— Этого не произошло, Сетау.

— Однако твой план был рискован.

— Он позволил избежать кровопролития.

— Ты отдаешь себе отчет о своей неосторожности?

— Какой?

— Я всего лишь Сетау, я могу забавляться с ядовитыми змеями, но ты, ты властитель Обеих Земель. С твоей гибелью страна погрузится в смуту.

— Нефертари смогла бы править мудро.

— Тебе всего лишь двадцать пять лет, Рамзес, но ты больше не имеешь права быть молодым. Оставь другим пыл сражений.

— Разве фараон может быть трусом?

— Ты перестанешь преувеличивать? Я прошу тебя лишь быть осторожным.

— Разве я не защищен со всех сторон? Магия царицы, ты и твои змеи, Серраманна и его воины, Громила и Неспящий… Ни к кому так не благосклонна удача.

— Не растрачивай ее.

— Она неистощима.

— Раз ты не прислушиваешься к доводам разума, я предпочитаю идти спать.

Сетау повернулся к царю спиной и вытянулся рядом с Лотус. Вздох удовольствия, который раздался из ее уст, заставил царя удалиться. Спать заклинателю змей предстояло немного.

Как убедить его стать чиновником, обладающим властью главного министра? Сетау был его первой большой неудачей. Стремящийся идти своей дорогой, он отказывался делать карьеру. Что нужно было делать: предоставить ему свободу выбора или убедить его стать одним из первых людей страны?

Рамзес провел ночь, созерцая звездное небо, сверкающий покой души его отца и предшествующих ему фараонов. Он гордился тем, что, как и Сети, нашел в пустыне воду и победил бунтовщиков, но эта победа не удовлетворяла его. Несмотря на поход Сети племена взбунтовались. После периода спокойствия ситуация снова повторится. Он положит этому конец, лишь вырвав зло с корнем, но как его найти?

Рано утром Рамзес почувствовал позади себя чье-то присутствие. Он медленно повернулся и увидел…

Огромный слон подошел к оазису с подветренной стороны, не нарушив тишины шуршанием сухих пальмовых веток, валявшихся на земле. Лев и пес открыли глаза, но хранили молчание, словно понимая, что их хозяин в безопасности.

Это был он, высокий самец с огромными ушами и длинными бивнями, которого Рамзес спас, вытащив стрелу из хобота, много лет назад.

Царь Египта погладил хобот господина саванны и колосс радостно протрубил, разбудив лагерь.

Слон начал удаляться медленными шагами, а через сотню метров обернулся, глядя на царя.

— Нужно идти за ним, — решил Рамзес.

53

Рамзес, Серраманна и Сетау в сопровождении десятка закаленных воинов последовали за слоном, который пересек узкую долину, потом свернул на тропинку, поросшую кустарником, поднявшись на плато, где росла высокая, около ста метров, акация.

Слон остановился, Рамзес подошел к нему.

Посмотрев в направлении взгляда великана, он увидел самый грандиозный из всех видов. Исполинский скалистый выступ, ориентир для моряков, возвышался над широким изгибом Нила. Царь созерцал чудесный поток, магически обрученный с его страной, божественную реку во всем ее величии. Иероглифы, начертанные на скалах, напоминали, что это место находится под защитой Хатхор, покровительницы звезд и мореплавателей, которые с удовольствием останавливались здесь.

Правой ногой слон столкнул блок песчаника, который скатился по ущелью и упал в холм красноватого песка между двумя выступами. На северной стороне был расположен вертикальный скалистый склон, спускавшийся почти до воды, на юге он сходил на нет, оставляя открытым широкое пространство, выходящее на восток.

Там была привязана лодка, выдолбленная из ствола пальмы, в которой спал маленький мальчик.

— Приведите его, — приказал царь двум воинам. Когда мальчик увидел воинов, то кинулся бежать в надежде скрыться, поскользнулся, увязнув в песке, и упал у самой кромки Нила. Египтяне скрутили его и привели к царю.

Неудавшийся беглец смотрел по сторонам испуганными глазами, опасаясь, что ему отрежут нос.

— Я не вор! Это лодка моя, я клянусь и…

— Ответь мне на вопрос и можешь считать себя свободным, — сказал Рамзес. — Как называется это место?

— Абу Симбел.

— Можешь идти.

Мальчишка кинулся к лодке, отчалил, и изо всех сил принялся грести руками.

— Пойдемте отсюда, — сказал Серраманна, — это место не внушает мне доверия.

— Я не заметил никакого присутствия змей, — заметил Сетау. — Странно… Уж не изгнала ли их божественная Хатхор?

— Не ходите за мной, — приказал царь.

Серраманна сделал шаг вперед.

— Великий Царь!

— Я должен повторить?

— Ваша безопасность…

Рамзес начал спускаться к реке. Сетау задержал сарда.

— Лучше подчиниться.

Серраманна склонился, ворча. Царь один в этом заброшенном месте, во враждебной стране! Сард пообещал себе, что в случае опасности тут же вмешается.

Достигнув берега реки, Рамзес повернулся к ущелью из песчаника.

Здесь было сердце Нубии, о котором эта страна еще не знала. Он, Рамзес, сотворит из Абу Симбела чудо, которое переживет века и навсегда установит мир между Египтом и Нубией.

Фараон провел несколько часов, думая об Абу Симбеле, проникаясь чистотой неба, мерцанием Нила и мощью скал. Здесь построят главное святилище страны, он соберет божественную энергию и окутает ею край так, что гром оружия стихнет.

Рамзес посмотрел на солнце. Его лучи не просто скользили по краям ущелья, они пронизывали его насквозь, освещая внутреннюю часть. Во время работ архитекторы должны будут сохранить это чудо.

Когда царь поднялся, совершенно издерганный Серраманна чуть было не заявил о своей отставке. Но пример невозмутимости слона удержал его. Он не покажет себя менее терпеливым, чем животное, каким бы большим бы оно ни было.

— Мы возвращаемся в Египет! — решил царь.

Освежив рот содой, Шенар подставил лицо умелому брадобрею, умевшему даже вырывать волосы, не причиняя ни малейшей боли. Старший брат Рамзеса был весьма неравнодушен к втиранию благовонных масел, особенно в кожу головы, перед тем как надеть парик. Эти маленькие радости делали его существование приятным, а облик более представительным, и, хотя он не был так красив и атлетически сложен, как Рамзес, он соперничал с ним в элегантности.

Взглянув на водяную клепсидру, весьма дорогую вещь, он отметил, что час встречи приближался.

Его паланкин был комфортным и просторным, самым красивым в Мемфисе, он превосходил даже паланкин фараона, место которого он однажды займет. Он остановился на берегу огромного канала, позволявшего большим судам проходить в порт Мемфиса, чтобы доставить груз.

Сидя под ивой, маг Офир наслаждался прохладой. Шенар прислонился к стволу и уставился на рыбацкую лодку.

— Как продвинулись ваши дела, Офир?

— Моис — исключительная личность, обладающая характером, который сложно подчинить.

— Другими словами, вы потерпели неудачу.

— Не думаю.

— Ваших ощущений недостаточно, Офир, мне необходимы факты.

— Дорога, ведущая к успеху, часто длинна и извилиста.

— Избавьте меня от вашей философии. Вам удалось или нет?

— Моис не отбросил мои предложения. Разве это не ценный результат?

— Допускаю, что это уже интересно. Он признал, что ваши планы осуществимы?

— Верования Эхнатона близки ему. Он знает, что они исходили из веры евреев и что наш союз может быть плодотворным.

— Он популярен среди своих соотечественников?

— Все больше и больше. По своей природе Моис настоящий вождь, он легко подчинит себе другие кланы. Как только строительство Пер-Рамзеса подойдет к концу, он размахнется по настоящему.

— Сколько еще ждать?

— Несколько месяцев. Моис смог так воодушевить кирпичников, что они работают в невообразимом темпе.

— Проклятая столица! Благодаря ей известность Рамзеса перейдет границы Севера.

— Где находится фараон?

— В Нубии.

— Это опасный край.

— Даже не мечтайте, Офир, царские гонцы принесли чудесные новости. Фараон одержал победу, вернул золото и даровал его храмам. Рамзес даже сумел совершить очередное чудо, открыв богатейший водный источник в пустыни, а его армия создала плодородную зону. Успешный поход, образцовая победа.

— Моис не знает, что ему придется сражаться с Рамзесом.

— Его лучшим другом…

— Вера в единого бога одержит верх, столкновение неизбежно. Когда он перейдет в наступление, мы должны будем его поддержать.

— Это будет вашей задачей, Офир. Как вы понимаете, я не могу выходить на первый план.

— Мне будет необходима помощь.

— Какая?

— Жилье в Мемфисе, слуги и свобода передвижения для моих помощников.

— Согласен при условии, что вы регулярно будете посылать мне отчеты о ваших действиях.

— Это самое меньшее, что я должен делать.

— Когда вы вернетесь в Пер-Рамзес?

— Завтра. Я переговорю с Моисом и скажу, что наши действия приносят плоды.

— Не беспокойтесь больше о вашем быте, приложите все усилия, чтобы убедить Моиса биться за утверждение своей веры, против тирании Рамзеса.

Кирпичник Абнер напевал. Меньше чем за месяц первая казарма Пер-Рамзеса была закончена, и первые пешие воины, прибывшие из Мемфиса, уже расположились там. Помещения были просторными и хорошо проветриваемыми, отделочные работы безукоризненными.

Благодаря Моису, оценившему его старательность, Абнер руководил группой из десяти кирпичников, опытных и работящих. Вымогательство Сари стало лишь плохим воспоминанием, Абнер поселится в новой столице со своей семьей и будет участвовать в строительстве общественных зданий. Перед ним открывалось счастливое будущее.

Этим вечером он собирался отведать нильского окуня в компании своих товарищей и поиграть в «змею», надеясь, что его фишки будут регулярно достигать ящика, не попадая в ловушки, нарисованные на теле змеи. Выигрывал тот, кто первым заканчивал игру, и Абнер чувствовал, что удача должна улыбнуться ему.

Пер-Рамзес начинал оживать, громадная стройка превращалась в город, чье сердце не прекращало биться. Уже думали о том великом моменте, когда город будет освящен, когда фараон вдохнет жизнь в свою столицу. По воле судьбы Абнер получил шанс стать верным слугой царя и познакомиться с Моисом.

— Как поживаешь, Абнер?

Сари был одет в ливийскую тунику с широкими вертикальными желтыми и черными полосами, подпоясанную поясом из зеленой кожи. Его лицо стало еще более изможденным.

— Что ты хочешь?

— Справиться о твоем здоровье.

— Иди своей дорогой.

— Уж не дерзишь ли ты?

— Ты не знаешь, что я получил повышение? Я больше не подчиняюсь твоим приказам.

— Маленький Абнер петушится! Ну-ну… Не нервничай.

— Я спешу.

— Что может быть важнее, чем доставить удовольствие своему старому другу Сари?

Абнеру не удалось спрятать свой страх. Сари забавлялся, видя это.

— Маленький Абнер разумный человек, не так ли? Он желает спокойной жизни в Пер-Рамзесе, но он знает, что все хорошее имеет свою цену. А цену эту назначаю я.

— Убирайся!

— Ты всего лишь насекомое, еврей, а насекомые не протестуют, когда их давят. Я требую половину твоего заработка и вознаграждений. А когда город будет построен, ты придешь ко мне, чтобы стать моим слугой. Домашний еврей меня позабавит. Тебе не будет скучно у меня. Тебе очень повезло, маленький Абнер, если бы я не заметил тебя, ты так и остался бы паразитом.

— Я отказываюсь, я…

— Не говори глупостей и подчиняйся.

Сари удалился. Абнер уселся на корточки, оглушенный.

На этот раз все было уже слишком. Он решил поговорить с Моисом.

54

Нефертари, чья красота несравненна, подобная утренней звезде, возвещающей начало счастливого года, та, чьи пальцы ласкали подобно лепесткам лотоса… Блистательная Нефертари, чьи благоуханные волосы были сетью, в которой так хотелось запутаться…

Любить ее означало заново родиться.

Рамзес принялся массировать ее ступни, потом завладел ногами и позволил своим рукам блуждать по ее гибкому, золотистому от солнца телу. Она была садом, в котором росли редкие цветы, бассейном с освежающей водой, далекой страной с благоуханными деревьями. Когда они соединялись, то их желание было подобно волне поднимающегося прилива, а нежность — звукам далекой свирели, возвещавшей мир на закате дня.

Царь отпустил своих приближенных и советников, чтобы разыскать супругу. Нефертари и Рамзес уединились в тени листвы смоковницы, предоставленные друг другу. Освежающая тень высокого дерева, его бирюзовые листья и созревшие фиги, краснее, чем яшма — все оно было одним из сокровищ дворца в Фивах, где уединилась царская чета.

— Каким долгим было это путешествие…

— Как наша дочь?

— Ха и Меритамон чувствуют себя прекрасно. Твой сын считает, что его сестра очень красивая, немного шумная, но он уже захотел научить ее читать. Его наставнику пришлось умерить его пыл.

Рамзес обнял жену.

— Он не прав… К чему тушить пламя души?

Нефертари не успела возразить, так как ее губами завладели губы царя. Под порывом северного ветра ветки склонились, почтительно скрыв пару.

Во второй день четвертого месяца разлива, третьего года правления Рамзеса, Бакен, держа в руках посох, шел следом за царской четой, чтобы показать им завершенный храм Луксора. Часть населения Карнака огромной процессией следовала за ним, идя по аллее сфинксов, связывающей два храма.

Новый фасад Луксора лишал дара речи. Два обелиска и одновременно массивная и элегантная громада пилона представляли собой великолепный фасад, достойный самый великих зодчих прошлого.

Обелиски разрушали отрицательную энергию и притягивали небесную силу к храму, где они были установлены, чтобы увеличивать Ка, исходящее от него. В их основании были изображены павианы — воплощение бога Тота — празднующие рождение света, которое они приветствовали каждое утро громкими криками. Каждый элемент, от иероглифа до колосса, содействовал ежедневному возрождению солнца, которое поднималось на трон, находящийся между двумя башнями пилона, над главными воротами.

Рамзес и Нефертари прошли через них и попали в большой двор под открытым небом, стены которого были окаймлены массивными колоннами, выражавшими могущество Ка. Неистощимую мощь царя представляли его гигантские статуи, у ног каждой была помещена фигура царицы Нефертари, одновременно хрупкая и несокрушимая.

Небу, главный жрец Карнака, подошел к царской чете, помогая себе золотым посохом.

Старик склонился.

— Великий Царь, вот храм Ка. Здесь каждое мгновение создается энергия вашего царствования.

Празднество по случаю освящения Луксора охватило все население Фив и рядом лежащих областей, от бедняков до богачей. В течение десяти дней на улицах танцевали и пели. Таверны были полны. По милости фараона душистое пиво подавали бесплатно.

Царь и царица устроили пир, записанный в анналах истории, Рамзес объявил об окончании строительства храма Ка и о том, что в будущем ничего не будет добавлено к уже построенному. Остается лишь выбрать иероглифы и символические изображения, которые будут представлять царствование и украсят пилоны и стены главного двора. Все признали мудрым решение монарха согласовать изображения со жрецами Дома Жизни.

Рамзес оценил работу Бакена, четвертого жреца Амона. Забыв о собственных заслугах, тот восхвалял работу архитекторов, которые построили Луксор в согласии с законами гармонии. При всеобщем ликовании царь передал верховному жрецу Амона золото Нубии, добыча и поставка которого велись теперь под строгим наблюдением.

Пред тем как отправиться на Север, царская чета пожелала увидеть Рамессеум. Стройкой также руководил Бакен. Землекопы вели работы, Храм миллионов лет постепенно вырастал из пустыни.

— Поторопись, Бакен. Работы по закладке основания должны быть закончены как можно быстрее.

— Группа из Луксора прибудет завтра, так что у меня станет больше хороших рабочих.

Рамзес удостоверился, что работы велись по начертанному им плану. Он уже представлял себе святилища, большую залу с колонами, алтари для подношений, лабораторию, библиотеку… Миллионы лет будут течь по каменным венам здания.

Царь описал Нефертари все, что видел в своем воображении так, словно уже касался статуй и колонн, покрытых иероглифами.

— Рамессеум будет твоим главным созданием.

— Возможно.

— Почему ты сомневаешься в этом?

— Потому что я хочу укрыть землю Египта святилищами, чтобы дать божествам тысячу и одно место почитания, чтобы эта страна была наполнена их энергией и стала походить на небеса.

— Какой храм сможет превзойти Храм миллионов лет?

— В Нубии я обнаружил удивительное место, к которому меня привел слон.

— Как оно называется?

— Абу Симбел. Оно находится под защитой богини Хатхор и служит пристанищем для моряков. Нил достигает там пика своей красоты, река сливается со скалой, ущелья из песчаника кажутся готовыми произвести на свет святилище, которое носят в себе.

— Но разве открытие строительства в столь отдаленном краю не несет в себе множество непреодолимых трудностей?

— Непреодолимых лишь на первый взгляд.

— Никто из твоих предшественников не решился на подобное.

— Действительно, но мне удастся осуществить это. С тех пор как я увидел Абу Симбел, я не перестаю думать о нем. Этот слон был посланником неведомого, разве его иероглиф «абу» не то же, что и название этого места, а ведь оно означает «начало»? Новое начало Египта, начало его территории, которое должно находиться там, в сердце Нубии, в Абу Симбеле. Нет другого способа принести мир в эту область и сделать ее счастливой.

— Разве это не безумная идея?

— Конечно, да! Но разве это не выражение Ка? Оживляющий огонь становится камнем вечности. Луксор, Пер-Рамзес, Абу Симбел являются моей мыслью и желанием. Если бы я довольствовался решением текущих дел, я бы предал себя.

— Моя голова покоится на твоем плече, и мне знакомо спокойствие любимой женщины… Но и ты так же можешь положиться на меня, подобно колоссу, покоящемуся на прочном основании.

— Ты одобряешь мое решение об Абу Симбеле?

— Оно должно созреть в тебе, вырасти, стать необходимым и сверкать подобно огню, и когда это произойдет, действуй.

Внутри Храма миллионов лет Рамзес и Нефертари чувствовали, как их наполняет энергия, дарящая им неуязвимость.

Мастерские, склады, казармы были готовы. Главные дороги столицы вели в разные кварталы и сходились у главных храмов, которые все еще строились, но в чьих наосах уже можно было совершать необходимые ритуалы.

За кирпичниками, работа которых уже подходила к концу, должны были последовать садовники и художники, не говоря о специальных декораторах, которые достойно украсят Пер-Рамзес. Однако ощущалось легкое беспокойство: будет ли доволен Рамзес?

Моис поднялся на крышу дворца и посмотрел на город. Он так же, как и фараон, совершил чудо. Труд людей и строгая организация работ не были достаточными, нужен был энтузиазм, чувство, которое не было заложено в природе человека, а даровалось любовью Бога к своим созданиям. Как рад бы был Моис отдать ему этот город, место, которое придется оставить Амону, Сету и другим их собратьям! Столько затраченного таланта, чтобы изваять немых идолов…

Свой будущий город он построит во славу истинного Бога, в своей стране, на святой земле. Рамзес, если он настоящий друг, должен будет понять его.

Моис ударил кулаком по ограде балкона.

Никогда царь Египта не потерпит бунта, никогда он не уступит свой трон наследникам Эхнатона! Бессмысленная мечта, смутившая его разум.

Внизу, перед одним из черных входов во дворец, он заметил Офира.

— Я могу поговорить с тобой? — спросил маг.

— Идем.

Офир смиренно последовал за ним. Его приняли за архитектора, советы которого могли оказаться полезными для управляющего строительством Пер-Рамзеса.

— Я отказываюсь, — заявил Моис. — Бесполезно больше говорить об этом.

Маг оставался невозмутимым.

— Что-нибудь произошло?

— У меня было время подумать, наши планы бессмысленны.

— Я пришел сказать тебе, что ряды последователей Атона весьма увеличились. Люди весьма высокого положения считают, что Лита должна взойти на трон Египта с благословения единого бога. В этом случае евреи станут свободными.

— Свергнуть Рамзеса… Ты шутишь!

— Я говорю совершенно серьезно.

— Вы считаете, что ваши речи понравятся царю?

— Кто тебе сказал, что мы собираемся говорить с ним?

Моис посмотрел на Офира, словно впервые увидел его.

— Я не понимаю…

— Напротив, Моис. Ты пришел к тем же заключениям, что и я, и именно это тебя пугает. Если Эхнатон был побежден и подвергнут преследованиям, то лишь потому, что он не решился использовать насилие против своих врагов. А без этого невозможно выиграть сражение. Как можно поверить, что Рамзес отдаст кому-нибудь свою власть? Мы победим его изнутри, а вы, евреи, поднимете бунт.

— Сотни смертей, может быть, тысячи… Вы добиваетесь этой резни?

— Если ты подготовишь свой народ, он будет победителем. Разве Бог не с вами?

— Я отказываюсь слушать дальше. Исчезни, Офир.

— Мы еще увидимся здесь или в Мемфисе, как ты захочешь.

— Не рассчитывай на это.

— Другого пути нет, и ты знаешь об этом. Не сопротивляйся, Моис, не пытайся заглушить свой внутренний голос. Мы будем биться рядом, и Бог восторжествует.

55

Райя, сирийский купец, радостно теребил бородку. Он мог быть доволен результатами своего дела, прибыли от которого увеличивались с каждым годом. Качество мяса и ваз, привозимых из Азии, привлекали все большее количество обеспеченных клиентов как в Мемфисе, так и в Фивах. С созданием новой столицы, Пер-Рамзеса, открывался новый рынок! Райя уже получил разрешение на открытие новой просторной лавки в центре города и набирал новых продавцов, которые смогут обслуживать требовательных покупателей.

В ожидании этих счастливых дней Райя заказал около сотни дорогих ваз необычной формы, созданных в сирийских мастерских. Каждый предмет был уникален и будет стоить очень дорого. С точки зрения Райи, египетские мастера работали лучше, чем его соотечественники, но вкус к экзотике и главным образом снобизм позволили ему сделать состояние.

Хотя хетты и приказали ему поддерживать Шенара в борьбе против Рамзеса, Райя отказался от этой мысли после неудачной попытки устроить покушение на царя. Фараона слишком хорошо защищали, и второй провал грозил навлечь на него подозрения.

Уже третий год Рамзес правил с силой Сети, прибавляя к ней пыл молодости. Царь походил на могучий поток, сметавший все препятствия на своем пути. Никто не мог противиться его решениям, даже если его планы казались безумными. Покорившиеся двор и народ, казалось, были околдованы динамизмом монарха, отбрасывающего своих противников.

Среди привезенных ваз были две из алебастра.

Райя закрыл дверь склада и долго прислушивался. Уверившись, что никого нет, он вытащил из вазы, помеченной крохотной красной точкой, деревянную табличку, на которой были указаны размеры предмета и место изготовления.

Райя знал код наизусть и легко расшифровал послание хеттов, переданное через поставщика в Сирии, бывшего одним из звеньев его сети.

Пораженный купец уничтожил послание и кинулся прочь из мастерской.

— Превосходно, — признал Шенар, любуясь голубой вазой с горлышком в виде лебедя, которую ему принес Райя. — Сколько?

— Боюсь, что дорого, господин. Но это уникальная вещь.

— Хочешь, мы поговорим об этом?

Прижимая вазу к груди, Райя направился за старшим братом Рамзеса. Тот отвел его на одну из крытых террас особняка, где они могли говорить, не опасаясь быть услышанными.

— Если я не ошибаюсь, Райя, то произошло что-то важное.

— Верно.

— И что же?

— Хетты решили перейти к действию.

Шенар одновременно опасался этого и надеялся. Если бы он был фараоном, вместо Рамзеса, он привел бы армию в состояние готовности и укрепил границы. Но самый опасный враг Египта давал ему шанс править. Поэтому он должен воспользоваться своим единственным преимуществом, государственной тайной, которой он обладал.

— Ты можешь быть точнее, Райя?

— Вы кажетесь взволнованным.

— Это естественно, разве нет?

— Совершенно. Я сам еще в шоке. Это решение может перевернуть все положение дел.

— Гораздо больше, Райя, гораздо больше… Это разыгрывается судьба мира. А ты и я станем главными игроками в драме, которая начинает разыгрываться.

— Я лишь простой посланец.

— Ты станешьсвязным с моими союзниками за пределами страны. Большая часть моих решений основывается на том, что ты мне говоришь.

— Вы доверяете мне столь важное…

— Ты хочешь остаться в Египте после нашей победы?

— Я привык жить здесь.

— Ты будешь богат, Райя, очень богат. Я не буду неблагодарным по отношению к тем, кто помог мне достичь власти.

Купец поклонился.

— Я ваш слуга.

Шенар сделал несколько шагов, облокотился на балюстраду террасы и посмотрел на север.

— Это великий день, Райя. Позже мы будем вспоминать его как начало заката Рамзеса.

Египетская любовница Аши была настоящим чудом. Лукавая, изобретательная, никогда не пресыщающаяся, она дарила его телу все оттенки невысказанных желаний. До нее были две ливийки и три сирийки, хорошенькие, но скучные. В любовных играх молодой дипломат требовал фантазии, способной освободить чувства и сотворить из тела арфу, чьи мелодии были неожиданными. Он как раз собирался поцеловать пальцы девицы, когда его управляющий, предупрежденный, что его нельзя беспокоить ни под каким предлогом, постучался в дверь его комнаты.

В раздражении Аша открыл, даже не позаботившись одеться.

— Извините… Срочное сообщение из министерства. Аша прочитал написанное. Всего три слова: «Необходимо срочное присутствие».

В два часа ночи улицы Мемфиса были пустынны. Лошадь Аши быстро преодолела расстояние, отделявшее жилище хозяина от министерства иностранных дел. Дипломат даже не остановился, чтобы сделать подношение Тоту, а, прыгая через ступеньки, устремился по лестнице, ведущей в кабинет, где его ждал секретарь.

— Я решил, что лучше предупредить вас.

— О чем?

— О срочном послании, пришедшем от одного из наших людей на севере Сирии.

— Если речь снова идет о мнимых разоблачениях, я приму меры.

Низ папируса казался чистым. Но если нагреть его на огне масляной лампы, то начинали проступать иероглифы. Такой способ тайнописи был надежен. Сообщение египетского шпиона, находящегося на севере Сирии, нельзя было истолковать двояко.

Аша перечитал еще раз.

— Срочность оправдана? — спросил секретарь.

— Оставьте меня одного.

Аша разложил карту и сверился с данными, предоставленными шпионом. Если он не ошибался, произошло худшее.

— Еще солнце не встало, — сонно пробормотал Шенар.

— Читайте, — сказал Аша, отдавая советнику сообщение шпиона.

Прочитанное мгновенно вывело старшего брата Рамзеса из дремы.

— Хетты захватили много поселений в центре Сирии и вышли из области, предоставленной им Египтом…

— Сообщение составлено формально.

— Говорят, нет ни раненых, ни убитых, возможно, речь идет о провокации.

— Это происходит не в первый раз, но никогда хетты так не спускались к югу.

— Что вы думаете по этому поводу?

— Идет подготовка к атаке на юг Сирии.

— Предположение или уверенность?

— Предположение.

— Можете вы удостовериться в нем?

— Учитывая положение дел, сообщения должны будут поступать через краткие промежутки времени.

— Какими бы они ни были, мы должны как можно дольше хранить молчание.

— Мы сильно рискуем.

— Я сознаю это, Аша, однако это и есть наша стратегия. Мы собирались заставить Рамзеса допустить ошибку, которая стоила бы ему как можно дороже, но, похоже, хетты оказались нетерпеливее. Мы должны максимально задержать подготовку армии.

— Я не уверен в этом, — заметил Аша.

— Почему?

— С одной стороны, мы выиграем несколько дней, в любом случае, этого недостаточно, с другой, мой секретарь знает о том, что я получил важное сообщение.

— Но он служит лишь для того, чтобы первым информировать нас!

— Напротив, Шенар. Рамзес назначил меня главой тайной службы, он доверяет мне. Другими словами, он поверит в то, что скажу ему я.

Шенар улыбнулся.

— Это очень опасная игра, вдруг Рамзес умеет читать мысли?

— Мысли дипломата не поддаются расшифровке. Со своей стороны, поспешите рассказать ему о своих опасениях, ведите себя искренне и доверительно.

Шенар откинулся в кресле.

— Ваш ум опасен, Аша.

— Я хорошо знаю Рамзеса. Было бы непростительной ошибкой считать, что он лишен проницательности.

— Конечно, мы последуем вашему плану.

— Остается лишь одна важная проблема — узнать об истинных намерениях хеттов.

Шенару было о них известно. Но он решил не открывать их Аше, так как в случае перемены положения дел он сможет пожертвовать им.

56

Моис носился по всему городу, осматривал общественные здания, проверял двери и окна, торопил художников с окончанием работ. Оставалось лишь несколько дней до прибытия царской четы и освящения Пер-Рамзеса.

Он замечал тысячу недостатков, но как устранить их за столь короткое время? Кирпичники согласились поработать в ином качестве там, где больше всего требовались рабочие руки. В горячке последних дней популярность Моиса стала невероятной. Его воля заражала других, тем более что мечты воплотились в реальность. Несмотря на усталость, Моис проводил долгие вечера в окружении соплеменников. Внимая их сетованиям и надеждам, он больше не сомневался, что призван возглавить свой народ и привести его к свободе. Его идеи пугали, но его личность притягивала. Возможно, после окончания эпопеи Пер-Рамзеса Моис откроет евреям новый путь?

Забываясь от усталости, он постоянно видел перед собой лицо Офира. Почитатель Атона не ошибался. На перекрестке дорог разговоры заканчивались, было необходимо действовать, а насилие часто оборотная сторона действия.

Моис выполнил задачу, поставленную Рамзесом, и, таким образом, полностью освобождался от обязательств по отношению к нему. Но он не имел права предавать друга и посчитал, что обязан предупредить о грозящей ему опасности. Выполнив таким образом свой долг, он обретет свободу действий.

В послании царского гонца было сказано, что царская чета прибудет в Пер-Рамзес на следующий день около полудня. Население города и окрестных деревень собралось на границе новой столицы, чтобы не пропустить это знаменательное событие. Даже расставленная стража не смогла помешать любопытным занять все доступные места.

Моис надеялся, что сможет провести последние часы в должности управляющего за царским строительством за пределами города, прогуливаясь в деревне. Но в тот самый момент, когда он выходил из Пер-Рамзеса, к нему подбежал один из архитекторов.

— Колосс… колосс сдвинулся!

— Колосс храма Амона?

— Нам больше не удается остановить его.

— Я же приказал не дотрагиваться до него!

— Мы думали…

Моис промчался на колеснице через весь город подобно смерчу.

Перед храмом Амона творился кошмар. Колосс, весящий около двухсот тонн, представляющий царя, сидящего на троне, медленно клонился по направлению к фасаду здания. Он или натолкнется на него, причинив огромный ущерб, или вовсе сокрушит. Потрясающий подарок Рамзесу в день освящения!

Пятьдесят рабочих напрасно в страхе натягивали веревки, которыми гигантская статуя была привязана к салазкам. Защитные ремни, расположенные в местах соприкосновения веревок и камня, лопнули.

— Что произошло? — спросил Моис.

— Надзиратель, вскарабкавшийся на колосс, чтобы руководить установкой, упал. Чтобы он не разбился, рабочие привели в ход деревянные тормоза. Колосс, наклоняясь, сошел с дорожки влажного ила, служивший для облегчения работ, но продолжает двигаться. Роса, да и салазки, — влажные…

— Нужно было по крайней мере сто пятьдесят человек!

— Рабочие заняты на других местах….

— Принеси кувшины с молоком.

— Сколько?

— Тысячи! Нужно действовать без промедления.

К рабочим, успокоенным присутствием Моиса, вернулось хладнокровие. Когда они увидели, как молодой еврей карабкается на правый бок колосса, встает на гранитный передник и начинает поливать молоком землю перед салазками, чтобы проложить новую дорожку, к ним вернулась надежда. Они быстро организовали цепочки, чтобы обеспечить Моису непрерывную подачу жирной жидкости, по которой будет скользить невероятная тяжесть. Подчиняясь указаниям еврея, прибывшее в спешке подкрепление привязало веревки по бокам и позади салазок. Около сотни рабочих, используя бечевку, замедлили падение колосса.

Мало-помалу он сменил направление и выправился.

— Сдерживающую балку! — взревел Моис.

Тридцать человек, до этого находившиеся в оцепенении, установили вырубленную балку, предназначенную, чтобы заблокировать салазки там, где находилась статуя Рамзеса, перед храмом Амона.

Ход покорившегося колосса, следующего по дорожке из молока, был замедлен в нужный момент, а сам он установлен на своем месте.

Мокрый от пота Моис спрыгнул на землю. Учитывая его ярость, все понимали, что наказание не замедлит последовать.

— Кто несет ответственность за эту неверную установку? Где человек, упавший со статуи?

— Вот он.

Двое рабочих вытолкнули вперед Абнера, который кинулся на колени перед Моисеем.

— Простите меня, — взмолился он. — Я допустил ошибку, я…

— Разве ты не кирпичник?

— Да, мое имя Абнер.

— Что ты делал на стройке?

— Я… я скрывался.

— Ты потерял разум?

— Верьте мне!

Абнер был евреем. Моис не мог выгнать его, не выслушав объяснений. Он понял, что кирпичник в отчаянии, и решил поговорить с ним наедине.

— Следуй за мной, Абнер.

Один из египетских архитекторов возразил:

— Этот человек допустил серьезную ошибку. Было бы несправедливо наказывать его товарищей.

— Я собираюсь расспросить его. А потом приму решение.

Архитектор подчинился старшему. Если бы Абнер был египтянином, Моис не был бы столь терпелив. В течение нескольких недель управляющий царским строительством продемонстрировал предвзятость, которая могла обернуться против него.

Моис заставил Абнера подняться на свою колесницу и привязал его кожаным ремнем.

— Я думаю, на сегодня достаточно падений, не так ли?

— Прошу вас, простите меня!

— Прекрати свои вопли и объяснись.

Перед жилищем Моиса был расположен дворик, обдуваемый ветром. Колесница остановилась на пороге, и они сошли на землю. Моис снял повязку и парик и взял большой кувшин.

— Поднимись на приступку, — приказал он Абнеру. — Медленно вылей воду мне на плечи.

Пока Моис растирал кожу травами, Абнер осторожно выливал на него благословенную влагу.

— Ты проглотил язык, Абнер?

— Я боюсь.

— Почему?

— Мне угрожали.

— Кто?

— Я… я не могу сказать этого.

— Если ты будешь упорствовать, я передам тебя в руки стражи за допущенный проступок.

— О нет, ведь я тогда потеряю работу!

— Это было бы справедливо.

— Клянусь, что нет!

— Тогда говори.

— Меня обкрадывают и шантажируют.

— Кто?

— Египтянин, — сказал Абнер, понижая голос.

— Его имя?

— Я не могу. У него большие связи.

— Я не буду повторяться.

— Он отомстит!

— Разве ты мне не доверяешь?

— Я часто думал о том, чтобы поговорить с вами, но я боюсь этого человека!

— Прекрати трястись и скажи его имя. Он больше не побеспокоит тебя.

Испуганный Абнер выронил кувшин, разбившийся вдребезги.

— Сари… Это Сари.

Царская флотилия продвигалась по каналу, ведущему в Пер-Рамзес. Весь двор сопровождал Рамзеса и Нефертари. Все были в нетерпении, желая увидеть новую столицу, где отныне придворные будут жить, если на то будет воля царя. Недовольные перешептывания крутились вокруг одного: как столица, построенная столь быстро, сможет соперничать с Мемфисом? Рамзес допускал ошибку, которая рано или поздно приведет к забвению Пер-Рамзеса.

Стоя на носу, фараон смотрел, как Нил превращается в Дельту, в то время как судно покидало основной путь, чтобы войти в канал, ведущий в порт столицы.

Шенар прислонился рядом с братом.

— Я понимаю, что это не лучший момент, но я должен сообщить кое-что неприятное.

— Это так срочно?

— Боюсь, что да. Если бы я смог встретиться с тобой раньше, я бы не стал омрачать эти счастливые моменты, но не смог.

— Я слушаю, Шенар.

— Должность, которую я занимаю, мне по сердцу, и я хотел бы приносить лишь приятные новости.

— А сейчас это не так?

— Если верить сообщениям, которые я получаю, нам придется опасаться нынешнего положения вещей.

— Переходи к делу.

— Кажется, хетты вышли из территории своих владений, которую установил наш отец, и захватили Центральную Сирию.

— Это точно?

— Слишком рано говорить об этом, но я хотел первым предупредить тебя. Хеттские провокации не были редкостью в недавнем прошлом, и мы можем надеяться, что это еще одна. Однако было бы неплохо принять некоторые меры предосторожности.

— Я подумаю над этим.

— Ты не веришь?

— Ты сам сказал, что это еще не точно. Как только ты получишь новые сведения, сообщи о них мне.

— Ты, царь, можешь рассчитывать на своего министра.

Течение было сильное, ветер попутным, судно шло быстро. Разговор с Шенаром заставил Рамзеса задуматься. Действительно ли его брат так серьезно относился к своим обязанностям? Шенар был способен изобрести это нападение, чтобы подчеркнуть свою значимость и продемонстрировать свои способности министра иностранных дел.

Центральная Сирия… Нейтральная территория, которая не была ни под влиянием египтян, ни под влиянием хеттов, на нее было запрещено вводить армию, там находилось лишь несколько информаторов. С тех пор как Сети отказался от захвата Кадеша, тайная вражда, казалось, удовлетворяла всех.

Возможно, создание Пер-Рамзеса, который занимал стратегическое положение, разбудило воинственные настроения хеттов, встревоженных пристальным вниманием молодого фараона к Азии и их царству. Лишь один человек может сказать ему правду — его друг Аша, управляющий тайной службой. Официальные доклады, представляемые Шенару, были лишь поверхностным отражением положения дел. Аша благодаря своей сети узнает об истинных намерениях противника.

Моряк, привязанный веревкой к мачте, не сдержал радостного крика:

— Там порт, город… Это Пер-Рамзес!

57

На позолоченной колеснице Сын Света ехал по главной улице Пер-Рамзеса, направляясь к храму Амона. Он появился в полуденный час, подобно солнцу, чьи лучи дали городу жизнь. По бокам запряженных лошадей шли пес и лев, чья грива развевалась на ветру.

Толпа, остолбеневшая от той силы, что исходила от монарха и его чар, подчинивших огромного хранящего его хищника, несколько минут хранила молчание. Потом раздался крик: «Долгие годы Рамзесу!», подхваченный сначала двумя, затем десятком, сотней, тысячей голосов… Вскоре вокруг царило неописуемое ликование, продолжавшееся в течение всего медленного, величественного проезда царя.

Знать, ремесленники, крестьяне были одеты в праздничные одежды, волосы блестели от масла моринги, самые прекрасные парики украшали головы женщин, в руках детей и слуг были цветы и листья, которые они бросали перед колесницей.

Был устроен пир на свежем воздухе. Управляющий нового дворца приказал испечь тысячи хлебов из тонкой муки, две тысячи булочек, десять тысяч пирожных, приготовить вяленое мясо, молоко, плоды цератонии, виноград, фиги и гранаты. Дичь, рыба, жареные гуси, огурцы и груши также присутствовали, из царских подвалов были вытащены бесчисленные кувшины с вином и пивом, сваренным заранее.

В день рождения столицы фараон пригласил свой народ к столу.

Не было ни одной девочки, которая не получила бы нового платья, ни одной лошади, которая не была украшена цветными лентами и медными розетками, ни одного осла, на шее которого не было бы гирлянды из цветов. Собаки, домашние обезьяны, кошки получили двойные порции. Старики, независимо от положения и происхождения, усаженные на лучшие места в тени смоковниц, были обслужены в первую очередь.

И конечно, были подготовлены прошения о жилье, работе, земле, скоте, которые Амени благосклонно принимал и внимательно рассматривал в течение этих счастливых дней, когда щедрость была неистощима.

Евреи не в последнюю очередь выразили свою радость. Справедливо назначенный долгий отдых последовал после огромных усилий, приложенных для создания новой столицы Египта. Еще многие поколения будут говорить об этом событии.

Все затаили дыхание, когда колесница остановилась перед колоссом, из-за которого чуть было не произошла трагедия накануне.

Стоя напротив своего изображения, Рамзес поднял голову и посмотрел в глаза каменного гиганта, устремленные к небу. На лбу статуи — уреус, поднявшаяся кобра, чей яд ослеплял врагов царя, на его голове — «две силы», объединенные белой короной Верхнего Египта и красной — Нижнего. Сидя на троне в спокойной позе с опущенными вдоль тела руками, фараон из гранита созерцал город.

Рамзес сошел на землю. Он также был облачен в просторное одеяние изо льна с широкими рукавами, через которое просвечивала золотистая схенти, подвязанная серебряным поясом. На груди лежало золотое ожерелье.

— Ты, в ком воплощается Ка моего царствования и моего города, я открываю твои глаза, рот и уши. Отныне ты живое существо, и тот, кто решится напасть на тебя, поплатится жизнью.

Солнце было в зените, над головой фараона. Он повернулся к своему народу.

— Пер-Рамзес родился, Пер-Рамзес — наша столица!

Тысячи голосов подхватили эти слова.

В течение дня Рамзес и Нефертари ходили но улицам и переулкам, широким аллеям и зашли в каждый квартал Пер-Рамзеса. Восхищенная главная царская жена дала городу прозвище, родившееся у нее на устах: «город бирюзы». Это был главный сюрприз, приготовленный Моисом для царя: фасады домов, особняков и скромных жилищ, были покрыты бирюзовой лаковой черепицей, сверкающей на свету. Устраивая мастерскую, которая ее изготовляла, Рамзес не мог предположить, что она сможет изготовить такое количество материала в такой короткий срок. Благодаря этому столица обрела уникальный вид.

Моис, элегантный и ухоженный, исполнял роль распорядителя. Не было никаких сомнений, что Рамзес назначит своего друга детства визирем и сделает из него первого чиновника государства. Было видно, что эти оба дополняют друг друга, а успех Моиса был очевиден всем. Царь не произнес ни слова, которое говорило бы о том, что какие-то его надежды не были оправданы.

Шенар был в ярости. Офир солгал ему или ошибся, утверждая, что смог управлять евреем. После такого триумфа Моис станет богатым человеком и истинным придворным. Атаковать Рамзеса при помощи глупой религиозной ссоры было самоубийством. Что касается его народа, то он прочно обосновался в сердцах людей и не собирался покидать их. Единственными верными союзниками Шенара оставались хетты. Пусть они были так же опасны, как ядовитые змеи, но они все же были союзниками.

В большой зале с колоннами, украшенной живописью, представлявшей мирные сцены природы, был дан прием, приведший в восхищение придворных, очарованных красотой и благородством Нефертари. У главной царской супруги, магической защитницы царской резиденции, для каждого нашлись верные и любезные слова.

Невозможно было оторвать взгляды от великолепной облицовки стен, куски покрытой глазурью мозаики образовывали изображения бассейнов со свежей водой, цветущих садов, уток, летающих в зарослях папируса, раскрывшихся цветов лотоса и рыб, плавающих в пруду. Симфония цвета, в которой смешивались бледно-зеленый, белый, золотистый и фиолетовый, воспевала совершенство творения.

Насмешники и зубоскалы смолкли. Храмы Пер-Рамзеса были еще далеки от завершения, но дворец не уступал по роскоши и утонченности дворцам в Фивах и Мемфисе. Здесь ни один придворный не чувствовал себя в захолустье. Обладать особняком в Пер-Рамзесе уже стало заветной мечтой каждого вельможи и придворного.

С невероятным постоянством Рамзес продолжал совершать чудеса.

— Вот человек, которому город обязан своим существованием, — объявил фараон, кладя руку на плечо Моиса.

Разговоры смолкли.

— Согласно ритуалу, нужно, чтобы я сел на трон, а Моис простерся передо мной, а я даровал бы ему золотые ожерелья за верную службу. Но он мой друг, друг моего детства, и мы вели это сражение вместе. Я задумал эту столицу, а он осуществил задуманное мною.

Рамзес торжественно обнял Моиса. Не существовало большего знака отличия со стороны фараона.

— Моис останется управляющим царским строительством еще несколько месяцев, время, необходимое для того, чтобы подготовить своего преемника. А потом он будет работать рядом со мной во имя славы Египта.

Шенар был прав, опасаясь худшего. Верная дружба этих двоих была опасней, чем целая армия.

Амени и Сетау поздравили Моиса, чья нервозность удивила их. Они списали ее за счет волнения.

— Рамзес ошибается, — сказал еврей. — Он приписывает мне качества, которыми я не обладаю.

— Ты будешь превосходным визирем, — возразил Амени.

— Но тебе будет отдавать приказы этот шелудивый писец, — заявил Сетау. — Ибо на самом деле правит именно он.

— Осторожнее, Сетау!

— Пища здесь великолепна. Если мы с Лотус разыщем здесь нескольких хороших змей, то, возможно, поселимся здесь. А почему нет Аши?

— Не знаю, — ответил Амени.

Трое друзей увидели, как Рамзес подходит к матери, Туйе, и целует ее в лоб. Несмотря на грусть, которая навсегда омрачила ее тонкое лицо, она не скрывала своей гордости. Когда она объявила, что поселится во дворце Пер-Рамзеса, триумф ее сын стал окончательным.

Хотя вольер был закончен, птиц, услаждавших слух и зрение придворных, еще не было. Прислонившись к колонне и скрестив на груди руки, Моис не решался глянуть на своего друга Рамзеса. Ему придется забыть о том, что это его друг, и обращаться как с противником, фараоном Египта.

— Все спят, кроме нас с тобой.

— Ты кажешься уставшим, Моис. Может, мы сможем перенести эту беседу на завтра?

— Я не смогу долго играть.

— Играть?

— Я еврей и верю в единого Бога. Ты египтянин и поклоняешься своим идолам.

— Снова эти детские речи!

— Они смущают тебя, потому что так оно и есть на самом деле.

— Ты был воспитан в мудрости Египта, Моис, а твой единый бог без облика есть сила, скрытая в каждом живом существе.

— Но она не воплощается в баране!

— Амон является тайной жизни, которая таится в ветре, наполняющем паруса барки, в рогах овна, в спиралевидном развитии гармонии существа, в камне, дающем форму нашим храмам. Она во всем и ни в чем. Тебе это известно, как и мне.

— Это всего лишь иллюзия! Бог един.

— Разве это мешает ему присутствовать в своих созданиях и оставаться единым?

— Ему не нужны твои храмы и твои статуи!

— Я повторяю тебе, ты устал.

— Моя задача выполнена. Даже ты не можешь изменить этого.

— Если твой бог делает тебя нетерпимым, берегись его. Он приведет тебя к фанатизму.

— Скорее тебе нужно поберечься, Рамзес. В этой стране растет сила, еще колеблющаяся, но готовая сражаться за истину.

— Объяснись.

— Помнишь ли ты об Эхнатоне, его вере в единого Бога? Он указал дорогу, Рамзес. Прислушайся к его голосу и к моему тоже. Иначе твое царство погибнет.

58

Для Моиса все было ясно. Он не предал Рамзеса, а даже предупредил его о заговоре. Со спокойной совестью он мог теперь следовать своей судьбе и дать волю пламени, сжигавшему его душу.

Единый Бог Яхве жил на горе. И ему нужно найти эту гору, как бы ни было это трудно. Несколько евреев решили пойти вместе с ним, рискуя все потерять. Моис заканчивал укладывать вещи, когда вспомнил о несдержанном обещании. Перед тем как он покинет Египет, он должен выполнить свой долг.

Был лишь один самый короткий путь, ведущий к жилищу Сари. Оно было окружено рощей из старых мощных пальм. Он нашел хозяина пьющим свежее пиво на берегу обильного рыбой пруда.

— Моис! Какая радость принимать у себя создателя Пер-Рамзеса! Чему я обязан этой чести?

— Эта радость не взаимна, и речь не идет о чести.

Сари встал, раздосадованный.

— Твоя прекрасная будущность не позволяет тебе подобного обращения. Ты забываешь, с кем говоришь?

— С подлецом.

Сари поднял руку, чтобы ударить Моиса, но тот перехватил ее. Он заставил египтянина согнуться, а потом встать на колени.

— Ты преследуешь человека по имени Абнер.

— Я не знаю, о ком ты.

— Ты лжешь, Сари. Ты обокрал его и вымогал у него деньги.

— Это всего лишь еврейский кирпичник.

Моис усилил хватку. Сари вздрогнул.

— Я тоже всего лишь еврей. Но я могу сломать тебе руку и сделать калекой.

— Ты не осмелишься!

— Знаешь, мое терпение на пределе. Не лезь больше к Абнеру, или я отдам тебя под суд. Клянись!

— Я… я клянусь, что больше не побеспокою его.

— Именем фараона?

— Именем фараона.

— Если ты нарушишь клятву, то будешь проклят.

Моис отпустил Сари.

— Будь осторожен.

Если бы еврей не собирался уезжать, то отнес бы жалобу на Сари, но он надеялся, что предупреждения будет достаточно.

Однако его охватило беспокойство. В глазах египтянина он увидел ненависть, а не покорность.

Моис спрятался за пальмой. Ему не пришлось долго ждать.

Сари вышел из дома с дубиной в руке и направился к жилищам кирпичников.

Еврей пошел за ним, держась на расстоянии. Он увидел, как тот вошел в дом Абнера, дверь в который была открыта. Почти сразу же оттуда донеслись стоны.

Моис кинулся бегом, вошел и увидел, как Сари осыпает Абнера ударами палки. Его жертва, распростертая на полу, пыталась защитить лицо руками.

Моис вырвал дубину из рук Сари и с яростью ударил его в затылок. Сари упал, заливаясь кровью.

— Вставай, Сари, и убирайся.

Так как египтянин не двигался, Абнер подполз к нему.

— Моис… Кажется… он умер.

— Не может быть, я не настолько сильно ударил!

— Он не дышит.

Моис опустился на колени, коснулся трупа. Он только что убил человека. Переулок был пустынным.

— Тебе нужно бежать, — сказал Абнер. — Если тебя задержит стража…

— Ты защитишь меня, Абнер, ты объяснишь, что я спас тебе жизнь!

— Кто мне поверит? Нас обвинят в сговоре. Уходи, быстро!

— У тебя есть большой мешок?

— Да, для инструментов.

— Дай его мне.

Моис спрятал в него труп Сари и взвалил себе на плечи. Он закопает тело на пустыре и скроется в одном из пустующих особняков, там у него будет время подумать.

Левретка стражи повела себя необычно: как правило, спокойная, она начала тянуть повод, пытаясь избавиться от него. Хозяин отвязал ее, и она принялась с ожесточением копать песок на городском пустыре.

Когда стражник и его товарищи приблизились, то обнаружили сначала руку, а потом лицо мертвеца, которого откапывала собака.

— Я знаю его, — сказал один из стражников. — Это Сари.

— Муж сестры царя?

— Да, это он… Смотри, на затылке запекшаяся кровь!

Они полностью откопали тело. Никаких сомнений:

Сари был убит ударом по голове.

Все ночь Моис метался, как лев в клетке. Он зря поступил так, попытавшись спрятать труп этого прохвоста, убежав, будучи невиновным. Но там был Абнер со своим страхом и нерешительностью… И они оба были евреями. Враги Моиса не преминули бы воспользоваться этим происшествием, чтобы добиться его падения. Даже Рамзес выступил бы против него и показал бы всю свою суровость.

Кто-то направлялся к особняку, у которого была завершена лишь центральная часть. Стража, уже… Он будет биться. Он не сдастся.

— Моис… Моис, это я, Абнер! Если ты здесь, покажись.

Еврей вышел.

— Ты будешь свидетельствовать в мою пользу?

— Стража нашла труп Сари. Тебя обвиняют в убийстве.

— Кто осмелился?

— Мои соседи, они видели тебя.

— Но они такие же евреи, как и мы!

Абнер склонил голову.

— Как и я, они не хотят проблем с властями. Убегай, Моис. Для тебя в Египте больше нет будущего.

Моис воспротивился. Он, управляющий царским строительством, будущий главный советник Обеих Земель, низведен до уровня преступника и бандита! За несколько часов упасть с вершины в пропасть… Возможно, Бог посылает ему это несчастье, чтобы испытать его веру? Вместо пустого и благополучного существования в нечестивой стране. Он дарит ему свободу.

— Я уеду ночью. Прощай, Абнер.

Моис пришел в квартал кирпичников. Он надеялся убедить своих сторонников последовать за ним и основать племя, которое мало-помалу привлечет других евреев, даже если они будут жить в изолированной и пустынной местности. Пример… Нужно подать пример, не важно, какой ценой!

Горело несколько светильников. Дети спали, хозяйки занимались своими делами. А под навесом их мужья пили травяной чай перед сном.

В переулке, где жили его друзья, дрались два человека. Подойдя к ним, он признал в них двух своих горячих сторонников. Они сцепились из-за скамейки, которую один украл у другого.

Моис разнял их.

— Ты…

— Прекратите драться из-за ерунды и идите со мной. Уйдем из Египта, отправимся на поиски нашей настоящей родины.

Тот, что был постарше, посмотрел на Моиса с презрением.

— Кто поставил тебя нашим вождем? Если мы не подчинимся, ты убьешь нас, как того египтянина?

Пораженный в самое сердце Моис онемел. Его грандиозная мечта разбилась вдребезги. Он стал всего лишь преступником, покинутым всеми.

59

Рамзес прибыл посмотреть на труп Сари, первую смерть в Пер-Рамзесе с момента официального освящения.

— Это убийство, Великий Царь, — сказал Серраманна. — Сильный удар дубиной в затылок.

— Моя сестра извещена?

— Амени занялся этим.

— Виновный схвачен?

— Великий Царь…

— Что означает эта нерешительность? Кто бы он ни был, он будет осужден и приговорен.

— Это Моис.

— Нелепо.

— Свидетели подтвердили.

— Я хочу их услышать!

— Все они евреи. Главный обвинитель — кирпичник Абнер. Он присутствовал при убийстве.

— Что произошло?

— Плохо закончившаяся ссора. Моис и Сари долго ненавидели друг друга. По моим сведениям, они уже ссорились в Фивах.

— А если свидетели ошибаются? Моис не может быть убийцей.

— Писцы стражи записали их рассказ, и они все подтвердили.

— Моис сможет защититься.

— Нет, Великий Царь, он сбежал.

Рамзес приказал обыскать каждый дом в Пер-Рамзеса, но это не дало никаких результатов. Стражники верхом объехали всю Дельту, расспросили всех жителей, но не нашли никаких следов Моиса. Воины, охранявшие границу, получили строгие указания, но что если было уже слишком поздно?

Царь постоянно требовал докладов, но получал лишь предположения о возможных путях Моиса. Прятался ли он в рыбацкой деревне около Средиземноморья или уплыл на юг, или спрятался в одном из отдаленных святилищ?

— Тебе надо немного поесть, — сказала Нефертари. — С тех пор как пропал Моис, ты не ешь нормально.

Властитель нежно сжал руку супруги.

— Моис очень устал. Должно быть, Сари спровоцировал его. Если бы он предстал передо мной, то объяснился бы. Его бегство — это ошибка измотанного человека.

— Возможно, он тяготится сожалениями?

— Это то, чего я боюсь.

— Твой пес грустит, он думает, что ты пренебрегаешь им.

Рамзес позволил Неспящему взгромоздиться к себе на колени. Тот, все себя от радости, кинулся лизать его, прижимаясь головой к плечу.

Эти три года правления были чудесными… Луксор вырос, Храм миллионов лет строился, была возведена новая столица, в Нубии воцарился мир, и вдруг этакое досадное происшествие в городе!

Без Моиса мир, который строил Рамзес, начинал рушиться.

— Меня ты тоже оставил, — тихо сказала Нефертари. — Может, я смогу помочь тебе преодолеть эту муку?

— Да, лишь ты можешь это.

Шенар и Офир встретились в постоянно растущем порту Пер-Рамзеса. Здесь разгружали провизию, мебель, инструменты, в которых так нуждалась новая столица. На судах привозили ослов, лошадей, быков. Пшеница была помещена в склады, вино в подвалы. Столь же горячие споры, что и в портах Мемфиса и Фив, раздавались вокруг, люди соперничали из-за мест вблизи новой столицы.

— Офир, Моис стал всего лишь беглым преступником.

— Кажется, эта новость вас не огорчила.

— Вы ошибались на его счет, он никогда не сменил бы лагерь. Безумие, охватившее его, лишило Рамзеса ценного союзника.

— Моис искренний человек. Его вера в единого бога — не прихоть.

— Будем опираться на факты: или он больше не появится, или будет осужден и приговорен. Теперь стало невозможно манипулировать евреями.

— За долгие годы последователи Атона привыкли биться с врагами. Они продолжат свое дело. Вы поможете нам?

— Не будем к этому возвращаться. Что вы можете предложить?

— Каждую ночь я подкапываю основание, на котором держится царская чета!

— Они на вершине могущества! Разве вы не знаете о существовании Храма миллионов лет?

— Ничто из того, что начал Рамзес, не завершено. А мы должны суметь воспользоваться малейшим проявлением слабости и устремиться в первую же брешь.

Спокойная уверенность мага произвела впечатление на Шенара. Если хетты приводили свой план в действие, они бы не упустили возможности ослабить Ка Рамзеса. А если Ка будет ослаблено изнутри, то царь, каким бы могучим он ни был, дрогнет под видимыми и невидимыми ударами.

— Продолжайте, Офир, я отплачу вам.

Сетау и Лотус решили основать новую лабораторию в Пер-Рамзесе. Амени, расположившийся в своем новом кабинете, работал день и ночь. Туйа улаживала тысячу и одну проблему, вскипавшую при дворе. Нефертари занималась религиозными и светскими делами. Красавица Исет и Неджем посвятили себя воспитанию маленького Ха. Меритамон расцветала подобно цветку. Роме бегал от кухонь к хранилищам, от хранилищ к столовой дворца. Серраманна постоянно совершенствовал систему безопасности… Жизнь в Пер-Рамзесе казалась гармоничной и мирной, но Рамзес с трудом переживал отсутствие Моиса.

Несмотря на их споры сила еврея была даром для создания царства. В этом городе, из которого он сбежал, Моис оставил часть своей души. Их последний разговор показывал, что его друг стал жертвой злокозненных влияний, запутавшись в сетях, которых он не осознавал.

Моиса околдовали.

Амени с папирусом в руках быстрым шагом шел к царю, который ходил взад-вперед по приемной зале.

— Только что прибыл Аша, он хочет тебя видеть.

— Пусть войдет.

В элегантном одеянии бледно-зеленого цвета с красной каймой как всегда по последней моде, молодой дипломат казался, однако, менее нарядным, чем обычно.

— Меня огорчило твое отсутствие на освящении Пер-Рамзеса.

— Меня представлял мой министр, Великий Царь.

— Где ты был, Аша?

— В Мемфисе. Я получил кое-какие сообщения.

— Шенар говорил мне о попытке вторжения хеттов в Центральную Сирию.

— Это не попытка вторжения, и не только в Центральную Сирию.

В голосе Аши больше не слышалось томности.

— Я думал, что мой возлюбленный брат слишком всерьез все воспринимает и преувеличивает.

— Лучше бы так оно и было. По полученным мною сведениям, я убедился, что хетты предприняли ряд действий против Ханаана и Сирии, особенно Сирии. Ливанские порты также, без сомнения, под угрозой.

— Были ли прямые нападения на наших воинов?

— Еще нет, но были захвачены поселки и деревни, считающиеся нейтральными. Пока речь идет лишь об административных мерах. На самом деле хетты контролируют наши области.

Рамзес склонился над картой Ближнего Востока, разложенной на низком столе.

— Хетты направляются с северо-востока в наступательный поход и идут прямо на Египет.

— Слишком поспешное заключение, Великий Царь.

— Если нет, то к чему это оскорбительное передвижение?

— Занять территорию, изолировать нас, запугать население, ослабить престиж Египта, ослабить наши войска… Есть множество причин.

— А ты как считаешь?

— Великий Царь, хетты готовятся к войне.

Красными чернилами Рамзес очертил на карте царство Анатолии.

— Этот народ любит лишь ярость, насилие и кровь. Если он не будет уничтожен, но поставит под угрозу всю цивилизацию.

— Дипломатия…

— Бесполезна!

— Твой отец вел переговоры…

— О зоне, граничащей с Кадешем, знаю! Но хетты не чтят ничего. Я требую ежедневного доклада об их действиях.

Аша поклонился. Перед ним был не рассуждающий друг, а отдающий приказы фараон.

— Ты знаешь, что Моиса обвиняют в преступлении и что он исчез?

— Моис? Это бессмысленно!

— Я думаю, что он стал жертвой заговора. Распространи сведения о нем и, если он в областях нашего влияния, Аша, найди его.

Нефертари играла на лютне в дворцовом саду. Справа от нее в колыбели спала дочь, чье лицо светилось здоровьем, слева маленький Ха сидел в позе писца и читал сказку о том, как маг своим мастерством победил демонов, перед ней Неспящий пытался вырыть куст тамариска, посаженный накануне Рамзесом. Куст был примят влажной землей, а пес вырыл такую яму и приложил столько усилий, что у царицы не хватило духу его прервать.

Вдруг он остановился и бросился к входу. Радостные прыжки и лай свидетельствовали о том, что пришел хозяин.

По его походке Нефертари поняла, что он очень опечален. Она встала и подошла к царю.

— Моис, он…

— Нет, я уверен, что он жив.

— Что-нибудь с твоей матерью?

— Туйа хорошо себя чувствует.

— Тогда в чем причина твоей печали?

— Египет, Нефертари. Мечта разбилась… Мечта о счастливой стране, процветающей в мире, наслаждающейся счастьем каждого дня.

Царица закрыла глаза.

— Война…

— Мне кажется, она неизбежна.

— Раз так, ты вскоре уедешь.

— Кто, кроме меня, сможет командовать армией? Дать преимущество хеттам означает погубить Египет.

Маленький Ха бросил взгляд на обнявшуюся пару, перед тем как снова погрузиться в чтение. Меритамон спала спокойным сном. Полуночник вернулся к яме.

В этом мирном саду Нефертари приникла к Рамзесу. Вдали белый ибис летел над полями.

— Война разлучает нас, Рамзес. Где найти мужество, чтобы пережить это испытание?

— В любви, которая нас объединяет и будет объединять всегда, что бы ни случилось. В мое отсутствие именно ты, главная царская жена, будешь править моим бирюзовым городом.

Взгляд Нефертари устремился к горизонту.

— Ты действуешь верно, — сказала она. — Нельзя вступать в переговоры со злом.

Большой белый ибис парил над царской четой, залитой лучами ласкового вечернего солнца.

Кристиан Жак Битва при Кадеше

Карта Египта

Карта Древнего Ближнего Востока эпохи Нового Царства

Глава 1

Конь Данио скакал галопом по нагретой солнцем дороге, ведущей в Логово Льва – городок в Южной Сирии, основанный знаменитым Фараоном Сети. Египтянин по линии отца и сириец по матери, Данио получил почетную должность посыльного и занимался доставкой срочных депеш. Египетские власти предоставили ему лошадь, еду и одежду. Также он пользовался казенным жилищем в Силе, северо-восточном приграничном городе, и бесплатно жил на постоялых дворах. Итак, Данио вел прекрасную жизнь: постоянно путешествовал и частенько встречался с немного дикими сирийками, которые порой были не прочь выйти замуж за государственного чиновника. Но как только отношения приобретали серьезный оборот, он тут же исчезал.

Данио не хотел связывать себя узами брака. Ничего не значило для него в жизни больше, чем свобода и пыльная дорога, ведущая вдаль.

Власти отмечали его добросовестность и педантичность. С самого начала своей карьеры он не потерял ни одного послания и часто, чтобы угодить нетерпеливому отправителю, доставлял их раньше срока. Самым важным для него было доставить сообщение как можно быстрее.

После смерти Сети на престол взошел Рамзес. Данио, как и многие другие египтяне, боялся, как бы молодой фараон не разжег пламя войны и не бросил армию на завоевание Азии с надеждой восстановить огромную империю, центром которой когда-то был Египет. В течение первых четырех лет правления пылкий Рамзес расширил храм Луксора, завершил отделку огромного колонного зала в Карнаке, начал сооружение своего Храма Миллионов Лет на западном берегу Фив и построил новую столицу Пи-Рамзес в Дельте. Молодой правитель придерживался внешней политики, проводимой когда-то его отцом, Фараоном Сети, и соблюдал договор о ненападении с хеттами, грозными воинами Анатолии. Последние, по всей видимости, отказались от мысли атаковать Египет и признали его господство над Южной Сирией.

Если бы не возросшая до небывалых размеров военная переписка между столицей Пи-Рамзесом и крепостями Дороги Оруса, то будущее казалось абсолютно безоблачным.

Данио расспрашивал своих начальников – никто не знал ничего определенного. Но поговаривали о волнениях в Северной Сирии и даже в провинции Амурру ^[220], находившейся под влиянием Египта.

Было очевидно, что послания, перевозимые Данио, должны были подготовить комендантов крепостей Дороги Оруса и северо-восточную линию укреплений к скорому переходу в состояние боевой готовности.

Благодаря смелому поступку Фараона Сети, Ханаан ^[221], Амурру и Южная Сирия служили большой буферной зоной, защищавшей Египет от внезапного нападения. Конечно, приходилось постоянно следить за правителями этих беспокойных областей, чтобы при необходимости образумить их. Золото Нубии быстро устраняло малейшие попытки предательства, возобновлявшиеся время от времени. Присутствие египетских войск и воинские смотры, во время великих праздников так же, как и муссоны, были другими эффективными средствами сохранения хрупкого мира.

Не раз в прошлом крепости Дороги Оруса закрывали ворота и запрещали переход через границу любому иноземцу. Хетты никогда не пытались их атаковать, и страх перед трудными боями постепенно рассеялся.

Данио же был настроен оптимистично. Хетты знали силу и храбрость египетской армии, египтяне опасались свирепых и жестоких воинов-анатолийцев. Из страха быть обескровленными в результате прямого военного конфликта, обе стороны были заинтересованы в мире и ограничивались лишь словесными поединками.

Рамзес, занятый большимстроительством, не намеревался провоцировать военное столкновение.

Данио пронесся галопом мимо стелы, обозначающей границу земли, принадлежащей Логову Льва. Внезапно он остановил лошадь и вернулся назад, пораженный необычной деталью.

Он спрыгнул на землю перед стелой.

Возмущению его не было предела. Он увидел, что многие иероглифы уничтожены. Магическая надпись, ставшая неразборчивой, больше не защищала местность. Виновный в злодеянии будет сурово наказан, ведь осквернение живого камня карается смертной казнью.

Вне всякого сомнения, Данио был первым, кто увидел это. Он сразу же решил сообщить местному военному правителю. Как только тот узнает о катастрофе – составит донесение на имя фараона.

Город окружала кирпичная ограда. Два сфинкса охраняли ворота с обеих сторон. В ошеломлении посыльный застыл на месте: большая часть ограды была разрушена, оба сфинкса, развороченные, лежали на земле.

Логово Льва подверглось нападению.

Ни звука не доносилось со стороны города, обычно такого оживленного. Не было слышно громких команд на тренировках пехотинцев и всадников, споров на центральной площади, около фонтана, звонких голосов детей и криков ослов… Необычная тишина душила Данио. Слюна жгла рот. Он открыл дорожную фляжку и с жадностью сделал несколько глотков.

Он должен был бы вернуться назад и поднять тревогу в близлежащей крепости, но любопытство взяло верх. Данио знал почти всех обитателей Логова Льва, от правителя до хозяина постоялого двора, некоторые были его хорошими знакомыми.

Конь заржал и встал на дыбы. Легонько похлопав коня по холке, Данио немного успокоил его, но животное отказывалось идти вперед.

Спешившись, Данио проник в молчащий город.

Хранилища для зерна и для воды были разворочены и разбиты.

От небольших домов остались одни руины. Ни один из них не избежал безумной ярости разрушителя, не пожалевшего даже дома правителя.

Стены храма также не уцелели. Божественную статую разбили ударами молотка.

В колодцах – трупы ослов. На центральной площади – остатки костра, на котором были сожжены папирусы и мебель.

Запах.

Липкий, едкий, тошнотворный запах достиг его ноздрей и привел к мясной лавке, расположенной на северной окраине города под широким навесом, защищавшим от солнца. Именно там разделывали быков, варили куски мяса в огромном котле и жарили птиц на вертеле. Это было шумное место, где Данио охотно обедал, когда донесения были доставлены.

У него перехватило дыхание.

Они все были там: воины, торговцы, ремесленники, старики, женщины, дети. С перерезанными глотками, сваленные в кучу… Правитель был посажен на кол, а три военачальника – повешены на балке, поддерживающей кровлю мясной лавки.

На деревянной колонне виднелась надпись на хеттском языке: «Победа армии могущественного правителя Хеттской империи Муваттали. Так погибнут все его враги.»

Хетты… По их обычаю, они совершали набеги с крайней жестокостью, не оставляя в живых ни одного из своих противников. Но на этот раз они вышли за пределы своего влияния, совершив нападение недалеко от северо-восточной границы Египта.

Панический страх обуял посыльного. Вдруг хеттские отряды все еще бродят в окрестностях?

Данио отступил, не в силах оторвать свой взгляд от ужасного зрелища. Как можно быть настолько жестокими, чтобы так зверски убить людей и оставить их тела непогребенными?

Когда Данио вернулся к воротам города, его охватила нервная дрожь.

Конь исчез.

Встревоженный, посыльный вглядывался в горизонт, боясь увидеть приближающихся хеттских воинов. Внизу, у подножия холма, показалось облако пыли.

Повозки… Повозки направлялись в его сторону! Обезумевший от страха, Данио бросился бежать со всех ног.

Глава 2

Пи-Рамзес, новая столица Египта, построенная Рамзесом в самом центре Дельты, насчитывала уже более ста тысяч жителей. Удобное расположение города при слиянии двух рукавов Нила, Ра и Авариса, давало жителям возможность наслаждаться прекрасной погодой даже летом. Множество каналов пересекали город. В нем также имелось большое озеро, по которому можно было совершать чудесные лодочные прогулки. Пруды, богатые рыбой, привлекали своими прекрасными уголками любителей посидеть с удочкой.

Снабженный в результате удачных походов разнообразными и роскошными товарами, Пи-Рамзес был прозван «городом бирюзы». Это название происходило от большого количества пластин, покрытых голубой лазурью необыкновенного блеска, украшавших фасады домов.

В действительности это был необычный город, соединявший в себе гармоничную спокойную атмосферу и воинственный дух, навеваемый видом четырех казарм и оружейных мастерских, расположенных недалеко от дворца. Вот уже в течение нескольких месяцев рабочие трудились день и ночь, изготавливая колесницы, доспехи, мечи, копья, щиты и наконечники для стрел. В самом центре мастерских была большая плавильня, специализирующаяся на работе с бронзой.

Боевая колесница, легкая, но в то же время и крепкая, была только что закончена. Она находилась на вершине лестницы, ведущей в большой двор с портиками, где хранились колесницы такого типа. Старший мастер похлопал по плечу плотника, наблюдавшего за отделочными работами.

– Внизу, у подножия лестницы… Это он!

– Он?

Ремесленник посмотрел.

Да, конечно же, это был он, Фараон, правитель Верхнего и Нижнего Египта, Сын Солнца, Рамзес.

К двадцати шести годам наследник Сети правил уже в течение четырех лет и был окружен любовью и восхищением народа. Светловолосый, атлетического телосложения, ростом выше метра восьмидесяти, с удлиненным лицом и прекрасной шевелюрой. Лоб у него был широкий и открытый, с выступающими надбровными дугами и густыми бровями, нос длинный, тонкий, с небольшой горбинкой, уши закругленные и тонко очерченные, полные губы, твердый подбородок, ясный и глубокий взгляд – все это придавало Рамзесу силу, которую любой мог бы назвать сверхъестественной.

В течение долгого времени отец обучал Рамзеса умению властвовать, доверив сыну бразды правления только после трудных испытаний. Рамзес унаследовал от своего знаменитого предшественника Сети умение вести себя с достоинством. Даже когда он не носил одежду, положенную по ритуалу, одно его присутствие внушало всем уважение.

Царь поднялся по лестнице и осмотрел колесницу. Старший мастер и плотник боялись его осуждения. То, что Фараон без предупреждения, лично проверял их изделие, показывало его неподдельный интерес к качеству вооружения, производимого в мастерских.

Рамзес не ограничился поверхностным осмотром. Он ощупал каждую деревянную часть, осмотрел дышло и убедился в надежности колес.

– Хорошая работа, – похвалил он, – но нужно будет проверить крепость колесницы на ходу.

– Это предусмотрено, Ваше Величество, – уточнил старший мастер. – В случае поломки возница указывает нам слабую деталь, и мы тут же приступаем к ремонту.

– Это часто случается?

– Нет, Ваше Величество. И цех пользуется этим для исправления ошибок и улучшения качества изделий.

– Не ослабляйте ваши усилия.

– Ваше Величество… Могу ли я обратиться к вам с вопросом?

– Слушаю тебя.

– Скоро война?

– А ты ее боишься?

– Мы делаем оружие, но боимся военного конфликта. Сколько египтян умрут? Сколько женщин станут вдовами? Сколько детей лишатся отцов? Неужели войны не избежать?

– Это зависит не только от нас! Но в чем будет наш долг, если Египет окажется под угрозой?

Старший мастер опустил голову.

– Египет – наш отец, наше прошлое и будущее, – сказал Рамзес. – Он дает все, не считая, и приносит свои дары каждый миг… Так можем ли мы ответить неблагодарностью, эгоизмом, трусостью?

– Мы хотим жить, Ваше Величество!

– Если надо, Фараон отдаст свою жизнь за Египет. Работай спокойно, старший мастер.

Как была прекрасна его столица! Пи-Рамзес был сном наяву, мгновением счастья, продлевающимся день за днем. Прежний город Аварис, проклятое прибежище захватчиков, пришедших из Азии, превратился в очаровательную и утонченную столицу, где акации и смоковницы укрывали от солнца как богатых, так и обездоленных.

Правитель Египта любил гулять за городом, в полях с высокой травой, по тропинкам, окаймленным цветами, вдоль каналов, пригодных для купания. Он охотно пробовал медовое яблоко или сладкий лук, наведывался в хозяйства, вырабатывающие столько же оливкового масла, сколько было песка на берегу Нила, дышал воздухом, наполненным ароматами садов. Прогулка правителя заканчивалась в шумном внутреннем дворе, окруженном складами, где хранились все богатства города: ценные металлы, редкая древесина, запасы хлеба.

Но в последнее время Рамзес не прогуливался ни за городом, ни по «бирюзовым» улочкам. Он проводил все свободное время в казармах среди опытных воинов, оценивающих по достоинству условия проживания в новых помещениях.

Воины, часть которых составляли многочисленные наемники, были довольны жалованьем и качеством пищи. Но многие жаловались на частые учения и сожалели о том, что не нанялись в армию на несколько лет раньше, когда мир казался крепко установившимся. Переход от упражнений, пусть и тяжелых, к боям с хеттами не радовал даже привычных к войне опытных воинов. Все боялись жестоких воинов-анатолийцев, не потерпевших еще ни одного поражения.

Рамзес почувствовал, что страх стал постепенно проникать в сердца людей и пытался бороться с этим злом, посещая одну за другой все казармы и присутствуя на учениях. Фараон должен был выглядеть спокойным, внушать всем своим воинам уверенность и не показывать, что беспокойство гложет его душу.

Как быть счастливым в городе, откуда сбежал его друг детства Моисей, под руководством которого еврейские каменщики возвели все эти дворцы, поместья и дома? Безусловно, Моисей был обвинен в убийстве египтянина Сари, зятя правителя. Но Рамзес не переставал сомневаться. Сари, его бывший наставник, состоял в заговоре против него и повел себя подло по отношению к рабочим, находившимся под его руководством. Не попал ли Моисей в ловушку?

Когда правитель не думал о своем пропавшем и все еще ненайденном друге, он проводил время со старшим братом Шенаром, верховным сановником Египта, и Аша, молодым дипломатом и незаменимым помощником. Шенар испробовал все, чтобы помешать младшему брату стать Фараоном, но неудачи образумили его, и теперь он серьезно относился к своей работе. Что касается Аша, то он был давним другом Рамзеса и Моисея, и ему полностью доверяли.

Каждый день трое мужей знакомились с донесениями, поступавшими из Сирии, и старались трезво оценить ситуацию.

До какого времени Египет сможет терпеть продвижение хеттской армии?

Рамзес изучал большую карту Ближнего Востока и Азии, разложенную на столе. На севере раскинулось царство Хатти ^[222] со столицей Хаттусой, расположенной в самом центре Анатолийского плато. Дальше, на юге, вдоль побережья Средиземного моря простиралась Сирия, пересекаемая рекой Оронт. Главная крепость Кадеш контролировалась хеттами. На юге находилась провинция Амурру и порты Библоса, Тира и Седона, подчинявшиеся Египту, а дальше – Ханаан, правители которого были верны Фараону.

Восемьсот километров разделяли Пи-Рамзес, египетскую столицу, и Хаттусу, резиденцию Муваттали, хеттского правителя. Обе территории находились вне опасности от любой попытки вторжения, этому способствовал скат от северо-восточной границы до Центральной Сирии.

Но хетты не желали мириться с теми ограничениями, которые ввел в свое время Фараон Сети. Совершая вылазки за пределы своей территории, анатолийские воины осуществили прорыв в сторону Дамаска, главного города Сирии.

Таково было мнение Аша, основанное на сообщениях осведомителей. Рамзес же, перед тем как возглавить армию с твердым намерением отбросить противника к северу, требовал полной уверенности в данном факте. Ни Шенар, ни Аша не могли принять это ответственное решение. Только Фараон, он один, мог, взвесив все за и против, принять решение и действовать.

Рамзес, поддавшись первому порыву, хотел контратаковать хеттов, как только узнал об их набегах. Но подготовка армии, в основном ее перемещение из Мемфиса в Пи-Рамзес, требовала еще многих недель, если не месяцев. Эта отсрочка, переносимая Рамзесом с некоторым нетерпением, возможно, позволила избежать бесполезного конфликта. Вот уже неделю ни одно тревожное донесение не поступало из Центральной Сирии.

Рамзес направился к дворцовому птичнику, где беззаботно жили колибри, сойки, синицы, удоды, чибисы и множество других птиц, порхавших в тени смоковницы около бассейна, покрытого голубыми лотосами.

Он был уверен, что найдет ее там, наигрывающей на лютне старинную мелодию. Нефертари, Великая Супруга Фараона, нежность любви, единственная женщина в его сердце. Она была, хотя и незнатного происхождения, первой красавицей во дворце, и голос ее, сладкий, как мед, не произносил бесполезных речей.

В юности Нефертари готовилась провести свою жизнь в уединенных размышлениях в одном из храмов страны, но Рамзес безумно полюбил ее. Поженившись, они не ожидали, что вскоре станут царской четой, ответственной за судьбу Египта.

Черные блестящие волосы и глаза цвета бирюзы делали ее неотразимой. Любящая тишину и сосредоточенность, Нефертари покорила двор. Скромная и энергичная, она помогала Рамзесу и совершала чудо, гармонично сочетая качества правительницы и жены.

Нефертари подарила Фараону очень похожую на него дочь – Меритамон. Она не могла больше иметь детей, но это несчастье, казалось, лишь слегка, словно весенний ветерок, задевало ее. Храм любви, возводимый ею и Рамзесом в течение девяти лет, казался ей залогом и одним из источников благополучия египетского народа.

Рамзес незаметно наблюдал за ней. Она разговаривала с птицей, летавшей вокруг нее и что-то радостно щебечущей.

– Ты здесь, не так ли?

Он приблизился. Как обычно, она почувствовала его присутствие и разгадала его мысли.

– Сегодня птицы нервничают, – заметила царица. – Надвигается буря.

– О чем говорят во дворце?

– В поисках забвения все смеются над трусостью врага и восхваляют мощность нашей армии, объявляют о будущих свадьбах и следят за вероятными назначениями.

– А что говорят о правителе?

– Говорят, что он становится все более похожим на своего отца и сумеет защитить страну от несчастья.

– О, если бы придворные были правы…

Рамзес обнял Нефертари, она положила голову ему на плечо.

– Плохие новости?

– Пока все спокойно.

– Хеттские вторжения прекратились?

– Аша не получал тревожных сообщений.

– Готовы ли мы к борьбе?

– Никто из воинов не спешит выступить против хеттов.

– Ветераны считают, что у нас нет шансов на победу.

– Это и твое мнение?

– Чтобы вести войну такого масштаба нужен опыт, которого у меня нет. Даже отец отказался от намерения ввязываться в такое рискованное дело.

– То, что хетты изменили свое отношение, подтверждает их уверенность в победе. В прошлом правители Египта храбро сражались за независимость страны. Я ненавижу насилие, но буду на твоей стороне, если война является единственным средством.

Внезапно все птицы шумно забеспокоились.

Удод взлетел на верхушку дерева, остальные разлетелись в разные стороны.

Рамзес и Нефертари посмотрели вверх и заметили голубя-почтальона. Измученная птица тщетно пыталась найти место, чтобы сесть. Правитель протянул руку, встречая его.

К правой лапке был привязан маленький, длиной всего в несколько сантиметров, папирус. Написанный крошечными, но разборчивыми иероглифами, текст был заверен военным писарем.

По мере прочтения у Рамзеса появилось ощущение, как будто меч вонзается в его тело.

– Ты была права, – сказал он Нефертари, – приближалась буря… И она только что разразилась.

Глава 3

Большой приемный зал Пи-Рамзеса был одним из чудес Египта. К нему вела величественная лестница, украшенная фигурами поверженных врагов. Они должны были напоминать о постоянно возрождающихся силах зла. Лишь Фараон мог подчинить их Маат, закону гармонии.

Над входной дверью голубой лазурью на белом фоне были выписаны имена Фараонов и помещенные в рамки овалы-символы космоса, представляющие царство Фараона, сына Создателя и его представителя на Земле.

Пол состоял из покрытых разноцветной глазурью глиняных пластин с изображением бассейнов и цветущих садов. Там можно было увидеть и утку, плавающую в пруду цвета бирюзы, и рыбу, резвящуюся среди белых цветков лотоса. Стены были раскрашены в нежно-зеленый, кроваво-красный и голубой цвета. Прожилки белого золота оживляли изображения птиц, порхающих над болотами. Бутоны лотоса, дикого и культурного мака, ромашки и василька притягивали взгляд.

В целом композиция зала, воспевавшая совершенство укрощенной природы, представляла лицо молодой женщины, склонившейся в задумчивости над букетом роз. Необыкновенное сходство с Нефертари не оставляло сомнений в признательности, выраженной таким образом правителем Египта своей жене.

Рамзес поднялся по лестнице, ведущей к золотому трону. Последняя ступенька была украшена головой льва, смыкающей пасть над поверженным врагом. Правитель бросил взгляд на привезенные из Южной Сирии розы, чьи шипы словно пронзали ему сердце.

Придворные сохраняли абсолютное молчание.

В зале находились сановники и их помощники, жрецы и царские писцы, маги и знатоки священных наук, ответственные за ежедневные жертвоприношения, хранители тайн и великосветские дамы, занимающие государственные должности. Все, кого пропустил управляющий хозяйственными делами во дворце, бесшабашный, но совестливый Роме.

Рамзес редко созывал такое большое количество придворных, эхом передававших содержание его речи, которая быстро становилась известной всей стране. Все замерли, сдерживая дыхание, в ожидании объявления о катастрофе.

Корона Фараона красного и белого цвета, что соответствовало Нижнему и Верхнему Египту, символизировала непременную целостность страны. Скипетр власти говорил о господстве над всеми подданными.

– Отряд хеттов разрушил Логово Льва, город, построенный моим отцом. Варвары уничтожили всех жителей, не пощадив ни женщин, ни грудных детей.

По залу пронесся ропот возмущения. Ни один воин какой бы то ни было армии не имел права так действовать.

– Один из посыльных обнаружил эту низость, – продолжил царь. – Обезумевшего от ужаса, его подобрал отряд наших воинов, Они-то и сообщили мне эту новость. Хетты не только убили обитателей города и разрушили храм, но и осквернили стелу Сети.

Потрясенный старец, смотритель дворцовых архивов, носящий титул «хранитель секретов», вышел из толпы придворных и склонился перед Фараоном.

– Ваше Величество, имеются доказательства, что именно хетты совершили преступление?

– Вот их подпись: «Победа армии могущественного правителя Хеттской империи Муваттали. Так погибнут все его враги.» Я также сообщаю вам, что правители Амурру и Палестины стали хеттскими подданными. Находившиеся там египтяне убиты, а те, кто остался в живых, укрылись в наших крепостях.

– Но тогда, Ваше Величество, это…

– Война.

Кабинет Рамзеса был большим и светлым. Окна, обрамленные плиткой, покрытой синей и белой глазурью, позволяли царю наслаждаться совершенством каждого времени года и вдыхать дурманящий запах тысячи и одного цветка. На позолоченных столиках стояли букеты лилий, на длинном столе из акации были разложены папирусы. В углу комнаты находилась диоритовая статуя Сети, восседающего на троне, устремившего взгляд ввысь.

Рамзес созвал малый совет, состоящий из Амени, его друга и преданного личного писца, старшего брата Шенара и Аша.

Бледный, с длинными и тонкими руками, щуплый, худой, в двадцать четыре года уже почти лысый, Амени посвятил свою жизнь служению Рамзесу. Несмотря на слабое здоровье, Амени был неутомимым работником. Проводя дни и ночи в своем кабинете, он мало спал, выполняя за час больше дел, нежели целая команда опытных писцов за неделю. Незаменимый помощник Рамзеса, Амени мог бы претендовать на любую высокую должность, но предпочитал оставаться в тени Фараона.

– Маги сделали все необходимое, – сказал он. – Они изготовили восковые статуи азиатов и хеттов и бросили их в огонь. Более того, они написали имена врагов на глиняных вазах и чашах, которые затем разбили. Я посоветовал повторять обряд каждый день вплоть до выступления нашей армии.

Шенар пожал плечами. Старший брат Рамзеса был коренастым и плотным, с лунообразным лицом и толстыми щеками, полными губами чревоугодника, маленькими карими глазками, слащавым и неуверенным голосом. Он недавно сбрил бороду, которую носил, будучи в трауре по своему отцу Сети.

– Давайте не будем рассчитывать на магию, – предложил он. – Я, верховный сановник, предлагаю отозвать наших послов в Сирии, Амурру и Палестине. Это мокрицы, не сумевшие увидеть сплетенные хеттами в наших провинциях паучьи сети.

– Это уже сделано, – сообщил Амени.

– Мне должны были сказать об этом, – возразил обиженный Шенар.

– Главное, что это сделано.

Равнодушный к этому словесному поединку, Рамзес указал определенную точку на большой карте, разложенной на столе из акации.

– Заслоны северо-западной границы в состоянии боевой готовности?

– Да, Ваше Величество, – ответил Аша. – Ни один ливиец ее не пересечет.

Единственный сын богатой и знатной семьи, Аша был аристократом до мозга костей. Элегантный, изысканный, законодатель мод, с удлиненным и утонченным лицом, сверкающими глазами и немного презрительным взглядом, он говорил на многих иноземных языках и живо интересовался обычаями других народов.

– Наши отряды контролируют ливийскую прибрежную полосу и пустынную местность к западу от Дельты. Крепости находятся в состоянии боевой готовности и смогут без труда выдержать атаку, кажущуюся маловероятной. Никакой воин не способен в настоящий момент объединить ливийские племена.

– Это предположение или уверенность?

– Уверенность.

– Наконец-то успокаивающая новость!

– Но она единственная, Ваше Величество. Мои осведомители только что передали мне призывы о помощи правителей Мегиддо, конечного пункта караванов, Дамаска и финикийских портов, куда прибывают многочисленные торговые суда. Хеттские набеги и нестабильное положение в этих районах уже нарушают торговые связи. Если мы не вмешаемся, то очень скоро хетты изолируют нас от наших партнеров, а затем их уничтожат. Империя, построенная Сети и его предшественниками, будет разрушена.

– Ты думаешь, Аша, что я не осознаю этого?

– Всегда ли мы достаточно осознаем смертельную опасность, Ваше Величество?

– Действительно ли были использованы все возможности дипломатии? – спросил Амени.

– Население целого города было уничтожено, – напомнил Рамзес, – о какой дипломатии может идти речь после такого ужаса?

– Война принесет тысячи жертв.

– А ты, Амени, предложил бы сдаться? – с насмешливым видом спросил Шенар.

Личный писец Фараона сжал кулаки.

– Возьмите ваши слова обратно, Шенар.

– Так вы будете, наконец, готовы сражаться, Амени?

– Довольно, – резко сказал Рамзес. – Приберегите ваши силы для защиты Египта. Шенар, ты сторонник немедленного военного вмешательства?

– Я колеблюсь… Не лучше ли будет выждать, укрепляя оборону?

– Управление по снабжению войск не готово, – уточнил Амени. – Начав кампанию без подготовки, можно прийти к катастрофе.

– Чем больше мы будем ждать, – возразил Аша, – тем быстрее разрастется восстание в Ханаане. Надо немедленно его пресечь, чтобы восстановить буферную зону, отделяющую нас от хеттов. В противном случае они смогут продвинуться вперед и получить прекрасную территорию для подготовки вторжения.

– Фараон не должен необдуманно рисковать жизнью, – раздраженно возразил Амени.

– Ты обвиняешь меня в легкомыслии? – ледяным тоном спросил Аша.

– Ты не знаешь действительного состояния наших войск. Их снаряжение все еще недостаточно, хотя производство оружия идет полным ходом.

– Какими бы ни были трудности, нужно без промедления восстановить порядок в наших провинциях. Речь идет о спасении Египта.

Шенар воздержался от вмешательства в спор двоих друзей. Рамзес, одинаково доверявший Амени и Аша, слушал их с большим вниманием.

– Выйдите! – приказал он.

Оставшись один, Фараон посмотрел на солнце, творца Света, чьим сыном он был.

Сын Солнца обладал способностью наблюдать за дневным светилом, не прикрывая глаз.

«Сумей увидеть преимущество и уникальность каждого человеческого существа, – советовал Сети, – найди в каждом то, в чем он незаменим. Но решать все должен сам. Полюби Египет больше самого себя, и тогда путь прояснится.»

Рамзес думал о спорах троих мужей. Нерешительный Шенар более всего на свете хотел быть приятным; Амени желал защищать страну как святилище и отказывался видеть положение дел за пределами Египта; Аша видел общую ситуацию и не пытался замаскировать всю серьезность положения.

Другие заботы беспокоили царя не меньше. Он вспомнил о Моисее: не настигла ли его буря? Аша было поручено найти его, но он не сумел отыскать никакого следа. Осведомители безмолвствовали. Если еврею удалось покинуть Египет, он должен был направиться либо в сторону Ливии, либо к царствам Эдома и Моава, либо в Ханаан или Сирию. В спокойное время его в конце концов отыскали бы. Но теперь, если Моисей был все еще жив, надо было рассчитывать только на удачу, чтобы узнать его местонахождение.

Рамзес вышел из дворца и направился в резиденцию военачальников. Его единственная забота в данный момент состояла в том, чтобы ускорить подготовку армии.

Глава 4

Шенар запер дверь своего кабинета на оба деревянных засова, затем взглянул в окно, чтобы убедиться, что во внутреннем дворе никого нет. Предусмотрительно приказал охранникам, находившимся в передней, удалиться в другой конец коридора.

– Никто не может нас подслушать, – сказал он Аша.

– Может, было бы безопаснее встретиться где-нибудь в другом месте?

– Мы должны создавать видимость постоянной работы над безопасностью страны. Рамзес приказал выгонять любого работника, отсутствующего без уважительной причины. Мы находимся в состоянии войны, мой дорогой Аша!

– Нет еще.

– Фараон принял решение, это очевидно! Вы его убедили.

– Надеюсь, но нужно быть осмотрительными. Рамзес зачастую непредсказуем.

– Наша маленькая игра была безукоризненна. Брат счел, что я колеблюсь и не решаюсь выступить из страха быть ему неприятным. Вы же, напротив, решительный и резкий, подчеркнули мою бесхарактерность. Как Рамзес может заподозрить нас в сговоре?

Довольный, Шенар наполнил две чаши белым вином из города Имау, славящимся своими виноградниками.

Кабинет верховного сановника Египта в противоположность кабинету Фараона, мягко говоря, не был образцом скромности. Стулья с сиденьями, украшенными лотосами, пестрые подушечки, столики на бронзовых ножках, стены, разрисованные сценами охоты на птиц на болотах, и особенно – обилие экзотических ваз, привезенных из Ливии, Сирии, Вавилона, Греции и Азии а также с Крита и Родоса. Шенар был заядлым коллекционером ваз. Он платил очень высокую цену за эти редчайшие предметы, и от этого его страсть только возрастала. Шенар уставлял этими диковинками свои дома в Фивах, Мемфисе и Пи-Рамзесе.

Строительство новой столицы он воспринял как досадную победу Рамзеса, но с другой стороны, это была удача. Шенар сблизился с теми, кто решил привести его к власти – с хеттами. Но главнее всего для него было завладеть центрами по производству уникальных ваз. Видеть, поглаживать их, вспоминая точное место изготовления, доставляло ему невыразимое удовольствие.

– Меня тревожит Амени, – признался Аша.

– У него достаточно ума, и…

– Амени глупец и слабак, он лишь прячется в тени Рамзеса. Раболепство делает его слепым и глухим.

– Однако он критиковал мое отношение к происходящим событиям.

– Эта канцелярская крыса считает, что в мире существует только Египет, что можно укрыться в крепостях, закрыть границы и таким образом помешать любому врагу завоевать страну. Амени – неистовый противник войны, он убежден, что оборона – это единственный шанс сохранения мира. Поэтому ваше столкновение было неизбежно, оно, впрочем, будет нам полезно.

– Амени – ближайший советник Рамзеса, – возразил Аша.

– В мирное время – бесспорно, но хетты объявили войну, и ваш доклад был абсолютно убедительным. И вы забыли о царице-матери Туйе и о Великой Супруге Фараона Нефертари.

– Вы думаете, что они любят войну?

– Они ее ненавидят. Но царицы Египта всегда из последних сил защищали суверенность Двух Земель и часто совершали замечательные поступки. Ведь именно великосветские дамы Фив реорганизовали армию и с ее помощью прогнали завоевателей из Дельты. Моя высокочтимая мать Туйя и Нефертари, волшебница, покорившая двор, не будут исключением из правил. Они заставят Рамзеса перейти в наступление.

– Только бы ваш оптимизм был оправдан.

Аша чуть пригубил сладкого и крепкого вина.

Шенар жадно опустошил чашу. Одетый в дорогую тунику, он все же не мог быть таким элегантным, как молодой дипломат.

– Он оправдан, дорогой мой, оправдан. Не вы ли руководите нашими осведомителями, один из друзей детства Рамзеса и единственный человек, к чьему мнению он прислушивается в вопросах внешней политики.

Аша утвердительно кивнул.

– Мы близки к цели, – возбужденно продолжал Шенар, – Рамзес будет либо убит в бою, либо побежден – и, обесчещенный, будет вынужден отказаться от трона. Во всех случаях я стану единственным человеком, способным вести переговоры с хеттами и спасти Египет от гибели.

– Этот мир придется покупать, – уточнил Аша.

– Я не забыл о наших планах. Я озолочу правителей Ханаана и Амурру, преподнесу императору хеттов сказочные подарки, раздам не менее фантастические обещания. Возможно, Египет обеднеет на некоторое время, но я захвачу власть. Рамзес будет быстро забыт. Тупость и баранье упрямство народа, ненавидящего сегодня то, что он обожал вчера, – вот залог моей победы.

– Вы отказались от мысли об огромной империи, простирающейся от центра Африки до Анатолийского плато?

Шенар ненадолго задумался.

– Действительно, я говорил вам об этом, но только с точки зрения торговли. Когда мир будет восстановлен, мы создадим новые торговые порты, проложим караванные пути и завяжем экономические связи с хеттами. Тогда Египет станет для меня слишком мал.

– А если бы ваша империя была еще и… политической?

– Не понимаю, куда вы клоните.

– Муваттали правит хеттами железной рукой, но при дворе Хаттусы плетутся интриги. Два человека: официально – Урхи-Тешшуп, а скрытно – Хаттусили, жрец богини Иштар, рассматриваются как возможные преемники правителя. Если Муваттали будет убит в бою, то один или другой встанет у власти. Оба ненавидят друг друга, и сторонники каждого готовы драться за них.

Шенар погладил подбородок.

– По-вашему, это нечто большее, нежели простые дворцовые распри?

– Гораздо большее. Хеттскому царству грозит распад.

– Если оно разобьется на много частей, мы сможем их объединить под своим знаменем… и присоединить эти территории к египетским провинциям. Какая империя, Аша, какая огромная империя! Вавилон, Ассирия, Кипр, Родос, Греция и северные земли будут моими провинциями!

Молодой дипломат улыбнулся.

– Фараонам не хватает самолюбия, так как они заботятся лишь о счастье народа и процветании Египта. Вы, Шенар, сделаны из иного теста. Вот почему Рамзеса стоит удалить тем или иным способом.

У Шенара не возникло ощущения предательства. Если бы болезнь не ослабила ум Сети, именно ему, своему старшему сыну, тот передал бы трон. Шенар считал себя жертвой несправедливости, собираясь бороться за то, что по праву принадлежало ему.

Он бросил на Аша испытывающий взгляд.

– Вы, конечно, не все рассказали Рамзесу?

– Конечно, нет. Но все донесения, получаемые от моих осведомителей, доступны царю в любой момент. Они все зарегистрированы и разложены по отделам ведомства. Я их не мог ни украсть, ни уничтожить из страха привлечь внимание и быть заподозренным в недобросовестности.

– Рамзес уже проводил проверку?

– Никогда, но в настоящий момент мы накануне войны.

– Следовательно, я должен принять меры предосторожности и не позволить внезапной проверке Рамзеса застать меня врасплох.

– Каким образом?

– Повторяю вам: все донесения на месте, они в полном порядке.

– Тогда Рамзес все узнает.

Аша тихонько провел пальцем по краю алебастровой чаши.

– Шпионаж – это трудное искусство, Шенар; факты важны, но еще более важна их интерпретация. Моя роль состоит в синтезе фактов, а также в их передаче царю, чтобы он мог начать действовать. В данной ситуации он не сможет упрекнуть меня ни в мягкости, ни в нерешительности. Я ведь настаивал на как можно более быстрой организации и проведении контратаки.

– Вы играете в свою игру, а не в игру хеттов!

– Вы рассматриваете только необработанные факты, – возразил Аша, – так же поступает и Рамзес. И кто его в этом упрекнет?

– Объяснитесь.

– Переброска войск из Мемфиса в Пи-Рамзес подняла определенное количество практически неразрешимых проблем со снабжением. Побуждая Рамзеса торопиться, мы получили первое преимущество: снаряжение для наших воинов получилось недостаточно хорошего качества.

– А другие преимущества?

– Сама по себе территория, а также предательство союзников. Не скрывая этот факт от Рамзеса, я не показал его размаха. Дикость хеттских набегов и уничтожение Логова Льва испугали правителей Ханаана, Амурру и морских портов. Сети всегда уважительно относился к хеттским воинам, Рамзес же этого не делает. Все местные правители из страха быть уничтоженными перейдут под покровительство Муваттали.

– Они уверены, что Рамзес не придет им на помощь, и решили первыми напасть на Египет, чтобы угодить новому хозяину, правителю Хеттской империи. Не так ли?

– Это одно из толкований фактов.

– И… ваше?

– Мое видение общей ситуации включает еще некоторые дополнительные детали. Означает ли молчание некоторых наших крепостей, что они уже захвачены врагом? Если это так, то Рамзес столкнется с сопротивлением, гораздо более ожесточенным, нежели предполагалось. Более того, возможно, хетты дали большое количество оружия в руки восставших.

Губы Шенара расплылись в плотоядной улыбке.

– Превосходные сюрпризы будут ожидать египетские войска. Может, Рамзес будет побежден в первом же бою, еще до сражения с хеттами.

– Не стоит пренебрегать этим предположением, – решил Аша.

Глава 5

После трудного дня царица-мать Туйя отдыхала в дворцовом саду. На заре она совершила богослужение в часовне богини Хатор, женского солнца, затем составила распорядок дня и приняла посетителей. По просьбе Рамзеса побеседовала с Неджемом, земельным управителем, а до этого еще и поговорила с Великой Супругой Фараона Нефертари.

Худощавая, с большими миндалевидными глазами, строгим и пронизывающим взглядом, тонким прямым носом и почти квадратным подбородком, Туйя обладала непререкаемым авторитетом. На голове у нее был парик, накрученные букли закрывали уши и затылок. Она носила длинное льняное платье с восхитительной плиссировкой, колье из шести ниток аметистов на шее, золотые браслеты – на запястьях. Наряд Туйи был безупречен всегда.

С каждым днем ей все больше не хватало Сети. Жестокое время делало отсутствие покойного Фараона все более и более ощутимым, и вдова желала отправиться в последний путь, что позволит ей навсегда воссоединиться с супругом.

Царская чета доставляла ей много радостей: в Рамзесе чувствовался великий правитель, а Нефертари была ему под стать. Подобно Сети и Туйе, они страстно любили свою страну и готовы были, если потребуется, пожертвовать жизнью ради нее.

Как только Туйя увидела приближающегося Рамзеса, она поняла: сын только что принял серьезное решение. Правитель взял мать под руку, и они стали прогуливаться между двумя рядами цветущего тамариска по песчаной аллее. Воздух был горяч и душист.

– Лето будет очень жарким, – сказала она.

– К счастью, ты выбрал хорошего земельного управителя. Плотины будут укреплены и водохранилища для вод паводков расширены. Паводок ожидается хороший, урожай будет обильный.

– Мое царствование могло бы быть длинным и счастливым.

– Разве это не так? Боги тебе покровительствуют, и сама природа тебе благоприятствует.

– Война неизбежна.

– Знаю, сын мой. Твое решение правильно.

– Мне нужно было получить твое согласие.

– Нет, Рамзес; так как Нефертари разделяет твои мысли, царская чета в состоянии действовать самостоятельно.

– Отец не захотел сражаться с хеттами.

– Он считал, что хетты отказались от намерения завоевать Египет. Если бы они нарушили перемирие, Сети без промедления атаковал бы их.

– Воины не готовы к этому.

– Они боятся, не так ли?

– Кто их осудит?

– Ты.

– Ветераны распространяют устрашающие слухи о хеттах.

– Неужели они могут напугать Фараона?

– Настало время развеять эти мифы…

– Они рассеются только на поле боя, когда смелость спасет земли Верхнего и Нижнего Египта.

Меба, бывший верховный сановник, ненавидел Рамзеса.

Уверенный в том, что тот незаслуженно сместил его с должности, он только и ждал случая отыграться. Как многие чиновники, он делал ставку на поражение молодого Фараона, удачно правившего четыре года и теперь подвергающегося суровому испытанию.

В обществе нескольких именитых граждан Меба, богач и светский лев, с важным видом давал по какому-то незначительному поводу обед для высшего света Пи-Рамзеса. Блюда были прекрасны, женщины – великолепны. Ожидая прихода к власти Шенара, надо было приятно проводить время.

Один из слуг прошептал несколько слов на ухо Меба. Дипломат тут же встал.

– Друзья мои, прибыл Фараон, он оказывает нам честь своим присутствием.

Руки Меба дрожали. Рамзес не имел обыкновения появляться на таких неофициальных приемах.

Все склонились в почтительном поклоне.

– Слишком много чести, Ваше Величество! Желаете присесть?

– Нет. Я пришел объявить о войне.

– Война!

– Среди своих забав вы, должно быть, слышали разговоры о появлении врагов у границ Египта?

– Это наша главная забота, – подтвердил Меба.

– Воины боятся, что конфликт окажется неизбежным, – отозвался некий опытный писец. – Они знают, что им, тяжело нагруженным, придется идти под солнцем по трудным дорогам. Невозможно будет напиться вволю, так как количество воды ограничено. Даже если ноги ослабеют, нужно будет продолжать путь, забыв о ноющей спине и пустом желудке. Отдых в лагере? Пустая надежда, так как перед тем, как лечь на циновку, надо будет выполнить много тяжелой работы. В случае тревоги они поднимутся в спешке с глазами, опухшими ото сна. Еда? Посредственная. Забота о здоровье? Незначительна. Что говорить о стрелах и дротиках противника, о постоянной опасности, о смерти, подстерегающей на каждом шагу!

– Ты показываешь хорошую начитанность, – отметил Рамзес. – Я тоже знаю этот текст наизусть, но сегодня речь идет не о литературе.

– Мы уверены в мощи нашей армии, Ваше Величество, – заявил Меба, – и знаем, что она победит, какие бы страдания ни пришлось преодолеть.

– Волнующие речи, но мне их недостаточно. Я знаю твою храбрость и храбрость присутствующих здесь почтенных людей. И я горд принять в эту минуту ваши добровольные заявления о вступлении в армию.

– Ваше Величество… Разве для выполнения задачи недостаточно нашей действующей армии?

– Ей нужны опытные люди, умеющие командовать молодыми новобранцами. Именно богатые и благородные должны подать пример. Прошу всех прибыть завтра утром в главную казарму.

Город бирюзы, преобразованный в военный лагери, пункт управления конницей, место сбора пехотных отрядов и военного флота, находился в состоянии крайнего возбуждения. Он был с рассвета до заката местом проведения учений и тренировок. Поручив управление внутренними делами страны Нефертари, Туйе и Амени, Рамзес целыми днями находился в мастерских по производству оружия и в казармах.

Присутствие правителя вносило уверенность и возбуждение. Он проверял качество копий, мечей и щитов, устраивал смотр новобранцев, находил общий язык как с военачальниками, так и с простыми воинами, обещая тем и другим денежное вознаграждение, пропорциональное их доблести. Наемникам было обещано солидное вознаграждение, если Египет одержит победу.

Фараон уделял много внимания содержанию лошадей, ведь от их хорошей физической формы в значительной степени будет зависеть исход битвы. Пол каждой конюшни был посыпан мелкой галькой, были проделаны каналы для стока, а в центре находился резервуар с водой, служивший одновременно для водопоя животных и для поддержания чистоты. Каждый день Рамзес обходил стойла, осматривал лошадей и строго наказывал за небрежность.

Армия, стянутая в Пи-Рамзес, начинала существовать подобно гигантскому организму, управляемому центром, решающим в любых условиях все проблемы. Вездесущий, выполняющий все с необыкновенной быстротой, Фараон не допускал никакой неясности и разрешал все споры на месте. Установилась непоколебимая уверенность в победе. Каждый воин чувствовал, что приказы отдавались с достаточным на то основанием, сознательно и что войска представляли собой хорошо отлаженный и четко работающий механизм.

Видеть Фараона так близко, иметь возможность иногда говорить с ним было даром, ошеломляющим как простых воинов, так и военачальников. Многие придворные хотели бы этого. Такоеотношение заряжало людей необыкновенной энергией, наполняло новыми силами. Однако Рамзес оставался далеким и недоступным. Он по-прежнему был Фараоном, единственным в своем роде, живущим другой жизнью.

Когда правитель увидел Амени, входящим в казарму, где когда-то еще юношей Рамзес вырвал его из рук мучителей, он был удивлен. Его верный писец испытывал отвращение к такого рода местам.

– Ты пришел поупражняться с мечом или копьем?

– Наш поэт прибыл в Пи-Рамзес и желает тебя видеть.

– Ты хорошо его устроил?

– В доме, похожем на его жилище в Мемфисе.

Сидевший под своим любимым лимонным деревом Гомер наслаждался ароматным крепким вином, настоянном на анисе и кориандре, курил трубку в виде толстой раковины улитки, набитую листьями шалфея. Кожа его была смазана оливковым маслом. Поэт поприветствовал царя ворчливым голосом.

– Не вставай, Гомер.

– Я еще способен поклониться правителю Двух Земель.

Рамзес уселся на складной стул рядом с греческим поэтом. Гектор, его черно-белый кот, прыгнул Фараону на колени и, как только он начал его гладить, замурлыкал.

– Вам нравится мое вино, Ваше Величество?

– Оно немного терпкое, но запах соблазнительный. Как вы себя чувствуете?

– Кости мои болят, а зрение все ухудшается, но климат успокаивает боли.

– Это жилище вас устраивает?

– Оно прекрасно. Меня сопровождают повар, служанка и садовник. Это милые люди, умеющие ухаживать за мной, не докучая. Как и мне, им хотелось увидеть вашу новую столицу.

– Но не было бы вам спокойнее в Мемфисе?

– Но в Мемфисе ничего не происходит! Судьба мира решается здесь. Кто лучше, чем поэт, сможет почувствовать это? Послушайте:

– Стихи из вашей «Илиады»?

– Да, но действительно ли они говорят о прошлом? Этот город бирюзы, город садов и фонтанов превращается в военный лагерь.

– У меня нет выбора, Гомер.

– Война – это позор человечества, доказательство того, что оно представляет собой выродившийся народ, управляемый невидимыми силами. Каждый стих «Илиады» – это заклинание злых духов, призванное искоренить насилие из людских сердец. Но мое искусство иногда кажется мне смехотворным.

– Однако вы обязаны писать, а я – править, даже если моя страна станет полем боя.

– Это будет ваша первая война, не так ли? И это будет также великая война…

– Она пугает меня так же, как и вас, но у меня нет ни времени, ни права на страх.

– Она неизбежна?

– Да.

– Пусть же Аполлон движет вашей рукой, Рамзес, а смерть пусть будет вашим союзником.

Глава 6

Среднего роста, с карими и живыми глазами, с остроконечной бороденкой, Райя стал самым богатым в Египте сирийским торговцем. Давно поселившись в стране, он обладал множеством лавок в Фивах, Мемфисе и Пи-Рамзесе. Он продавал первоклассное мясо и роскошные вазы, привезенные из Сирии и Азии. Его покупатели, богатые и тонкие ценители искусства, не скупясь, платили втридорога за произведения искусства иноземных ремесленников, выставляемые во время пиров. Райя, будучи любезным и скрытным одновременно, обладал безупречной репутацией. Благодаря быстрому развитию торговли он приобрел десяток кораблей и три сотни ослов, переправлявших продукты питания и вещи из одного города в другой. Имея много друзей среди сановников и военачальников, Райя был одним из поставщиков двора и знати.

Никто даже не подозревал, что любезный торговец был хеттским шпионом, получавшим от них послания, спрятанные внутри помеченных условными знаками ваз, и что он переправлял необходимую хеттам информацию окольным путем через своих осведомителей в Южной Сирии.

Таким образом, главному врагу Фараона было хорошо известно о развитии политической ситуации в Египте, о настроении населения и об экономических и военных возможностях Двух Земель.

Когда Райя представился управляющему роскошной резиденции Шенара, служащий был смущен.

– Мой хозяин очень занят. Побеспокоить его сейчас невозможно.

– У нас была назначена встреча, – напомнил Райя.

– Мне очень жаль.

– Все же предупредите его о моем приходе и передайте, что я хотел бы предложить необыкновенную вазу, уникальное произведение, созданное одним талантливым ремесленником.

Управляющий засомневался. Он знал страсть Шенара к предметам экзотики, поэтому, рискуя вызвать гнев хозяина, решил все же доложить.

Через четверть часа Райя увидел, как одна молодая особа, вызывающе накрашенная, с распущенными волосами и татуировкой на обнаженном плече, вышла от Шенара. Не было ни малейшего сомнения, что эта очаровательная иноземка из самого роскошного заведения Пи-Рамзеса.

– Хозяин ждет вас, – сказал управляющий.

Райя пересек прекрасный сад, в центре которого находился широкий бассейн.

Откинувшись на спинку раскладного кресла, Шенар дышал свежим воздухом. Вид у него был усталый.

– Прелестное создание, но изнуряющее… Пива, Райя?

– Охотно.

– Многие придворные дамы думают лишь о том, как выйти за меня замуж, но сумасшествие такого рода меня не соблазняет. Когда я взойду на трон, как раз будет время, чтобы найти подходящую жену. А сейчас я ценю различные удовольствия. А ты, Райя… Еще не попал под каблук какой-нибудь женщины?

– Боги хранят меня, господин! Торговля не оставляет времени на развлечения.

– Мне сказали, что ты приберег для меня прекрасную вещицу.

Из полотняной сумки, заполненной кусками ткани, торговец очень медленно вынул маленькую вазу из порфира с ручкой в форме лани. Поверхность вазы была расписана сценами охоты.

Шенар погладил ее, ощупал каждую деталь. Он вскочил, очарованный, и повернулся вокруг себя.

– Какое чудо… какое несравненное чудо!

– И цена незначительна.

– Тебе заплатит мой управляющий.

Старший брат Рамзеса понизил голос.

– Что слышно от моих друзей хеттов?

– О, господин! Больше, чем когда бы то ни было, они настроены поддерживать вас и смотрят на вас, как на преемника Рамзеса.

С одной стороны, Шенар использовал Аша для обмана Рамзеса, а с другой – подготавливал свое будущее с помощью Райя, посланника хеттов. Аша не знал, какую роль играл Райя, тот же не догадывался об участии Аша. Шенар был хозяином положения, переставляя их, словно пешек, по своему усмотрению, поддерживая непроницаемые перегородки между своими тайными союзниками.

Только намерения хеттов, самых главных союзников, оставались неизвестными.

Анализируя информацию, получаемую от Аша и ту, что ему должен был добыть Райя, Шенар старался получить ясное представление о ситуации, не подвергая себя необдуманному риску.

– Какова мощь наступления, Райя?

– Хеттские отряды совершили разрушительные и смертоносные набеги в Центральную и Южную Сирию, на финикийское побережье и в провинцию Амурру с целью напугать население. Самые удачные деяния – разрушение Логова Льва и стелы Сети, которые до такой степени поразили воображение правителей городов, что это повлекло за собой неожиданные результаты: предательство союзников Египта.

– Финикия и Палестина под контролем хеттов?

– Более того, они восстали против Рамзеса! Правители вооружились и заняли крепости, изгнав оттуда египетских воинов. Фараон не знает, что встретит на своем пути целый ряд мощных заслонов. Он должен будет, теряя силы, преодолеть их. Как только потери Рамзеса будут довольно ощутимыми, хеттская армия обрушится на него и уничтожит. Это будет ваша победа, Шенар. Вы взойдете на египетский трон и заключите долгосрочный союз с победителями.

Предвидения Райя разительно отличались от того, что думал по этому поводу Аша. В обоих случаях Шенар станет Фараоном вместо Рамзеса, мертвого или побежденного. Но в первом – он будет вассалом хеттов, тогда как во втором – сам наложит руку на их империю. Все будет зависеть от тяжести поражения Рамзеса и урона, нанесенного хеттской армии. Возможности Шенара были, конечно, ограничены, но, если получится, он добьется заветной цели – стать правителем Египта. А после этого можно будет подумать и о других завоеваниях.

– Как ведут себя торговые города?

– Как обычно, они переходят на сторону более сильного. Алеп, Дамаск, Пальмира и финикийские порты уже забыли о существовании Египта и поспешили склонить головы перед Муваттали.

– Это может поколебать благополучие египетской экономики?

– Напротив! Хетты – лучшие воины Азии и Востока, но плохие торговцы. Они доверяют реорганизацию связей между народами… и позволяют предварительно забрать обещанные вам прибыли. Не забывайте, я ведь торговец, и намереваюсь остаться в Египте с целью обогащения. Хетты дадут необходимую нам устойчивость.

– Ты будешь управителем торговли Египта, Райя.

– Если богам будет угодно, нам все удастся. Война – явление временное, главное держаться подальше в стороне и собрать плоды, упавшие с дерева.

Пиво было чудесным, тень давала прохладу.

– Меня беспокоит поведение Рамзеса, – признался Шенар.

Настроение сирийского торговца ухудшилось.

– Что он предпринял?

– Постоянно находится в казармах, не в одной, так в другой и воинам своим тем самым придает небывалую энергию. Если он будет продолжать в том же духе, они возомнят себя в конце концов непобедимыми!

– Что еще?

– Мастерские по производству оружия работают день и ночь.

Райя поскреб жиденькую бороденку.

– Это не так важно. Преимущество хеттов слишком велико, чтобы мы могли наверстать упущенное. Что же до влияния Рамзеса, то оно исчезнет после первого же боя. Когда египтяне окажутся лицом к лицу с хеттами, начнется беспорядочное бегство египетской армии.

– Может, ты недооцениваешь наши войска?

– Если бы вы были свидетелями атаки хеттов, вы никого не упрекнули бы в смерти от одного только страха.

– По крайней мере один человек не испытывает ни малейшего ужаса.

– Рамзес?

– Я имею в виду начальника его личной охраны, великана по имени Серраманна, бывшего пирата. Он завоевал полное доверие Рамзеса.

– Слухи о нем уже достигли моих ушей. Почему он вас беспокоит?

– Рамзес поставил его во главе особого отряда, состоящего большей частью из наемников. Этот Серраманна может создать много трудностей, совершая чудеса героизма.

– Пират и наемник… Его легко можно подкупить.

– Как раз наоборот. Он проникся к Рамзесу дружескими чувствами и следует за ним, как верный пес. А собачью любовь нельзя купить.

– Но тогда его можно просто убрать.

– Я уже думал об этом, мой дорогой Райя, но для меня предпочтительней отказаться от грубого и открытого вмешательства. Серраманна – человек жестокий и очень недоверчивый. Ему, возможно, удастся справиться со случайными бандитами. К тому же преступление может заинтересовать Рамзеса.

– Так чего же вы хотите?

– Мне нужен другой способ убрать Серраманна с дороги. Причем ни ты, ни я не должны быть замешаны.

– Я осторожный человек, господин, и, кажется, вижу решение…

– Предупреждаю вас, этот великан обладает инстинктом хищника.

– Я помогу вам от него избавиться.

– Это будет очень сильным ударом для Рамзеса. Ты получишь прекрасное вознаграждение.

Сирийский купец потирал руки.

– Я готов сообщить вам другую приятную новость, господин Шенар. Знаете ли вы, каким образом египетские отряды, находящиеся за пределами столицы, сообщаются с Пи-Рамзесом?

– Гонцы, оптические сигналы и еще почтовые голуби…

– В местностях, охваченных восстанием, могут быть использованы только почтовые голуби. Конечно, главный птицевод, занимающийся этими драгоценными созданиями, не похож на Серраманна. Хотя он работает на благо армии, я сумел подкупить его.

Теперь я легко смогу уничтожать послания, перехватывать или заменять другими.

– Прекрасная перспектива, Райя. Но не забывай находить для меня другие вазы, подобные сегодняшней.

Глава 7

Серраманна не хотел этой войны. Огромный сард давно оставил пиратство и, став начальником личной охраны Рамзеса, научился ценить Египет. Ему нравились как служебные обязанности, так и прелестные египтянки, доставлявшие немало удовольствия. Ненофар, его нынешняя любовница, превосходила всех предыдущих. Во время последнего любовного поединка ей удалось изнурить его, сарда.

Проклятая война, действительно, отдалит от большого количества развлечений, даже при том, что забота о безопасности Рамзеса никогда не была для сарда тяжелой обузой. Сколько раз правитель пренебрегал его советом быть осторожным? Но Рамзес был Великим Фараоном, и Серраманна восхищался им. Если для того, чтобы Рамзес остался правителем Египта, нужно уничтожить хеттов, он сделает все необходимое. Серраманна также надеялся собственноручно перерезать горло Муваттали, которого воины прозвали «большим вождем». Он ухмыльнулся: «большой вождь» во главе варваров и преступников. После выполнения своей миссии Серраманна надушит закрученные вверх усы и будет приступом брать других девушек.

Когда Рамзес поставил его во главе особого отряда египетской армии, предназначенного для выполнения опасных заданий, Серраманна ощутил прилив гордости, придающей свежих сил и энергии. Раз повелитель Двух Земель оказал ему такую честь и доверие, неустрашимый великан с оружием в руках докажет Фараону правильность выбора. Он с таким воодушевлением тренировал людей, находящихся в его подчинении, что среди них не осталось ни хвастунов, ни обжор. Он решил воспитать настоящих воинов, способных драться против десятерых и без единого стона переносить множество ранений.

Никто не знал времени выступления войск, но Серраманна инстинктивно чувствовал близость этого момента. Находясь в казармах, воины становились раздражительными. Собрания военачальников следовали непрерывно одно за другим. Рамзес часто виделся также с Аша.

Плохие новости передавались из уст в уста. Восстание не переставало разрастаться. Верные Египту наместники в Финикии и Палестине были убиты. Но донесения, доставляемые почтовыми голубями армии, доказывали, что крепости держались хорошо и сдерживали натиски врага.

Из этого следовало, что восстановление порядка в Ханаане пройдет без особых затруднений. Затем Рамзес скорей всего решит двигаться на север, в провинцию Амурру. После этого произойдет неизбежное столкновение с хеттской армией, чьи отряды, согласно донесениям, отступили из Южной Сирии.

Серраманна не боялся хеттов, известных своей жестокостью. Он сгорал от нестерпимого желания разделаться с этими варварами, сразить как можно больше и увидеть их убегающими и воющими от страха.

Перед началом знаменитых боев, воспоминания о которых египтяне надолго сохранят в памяти, знаменитому сарду нужно было выполнить еще одно поручение.

Выйдя из дворца, он направился в квартал, находившихся около оружейных мастерских. В лабиринте улочек, где располагались лавочки ремесленников, царила атмосфера напряженной деятельности. Немного дальше, по направлению к порту, ютились скромные жилища еврейских каменщиков.

Появление гиганта внесло смятение среди рабочих и их семей. С исчезновением Моисея евреи потеряли отличного начальника, защищавшего от любых проявлений беззакония и возвращавшего забытое чувство гордости. Внезапное появление хорошо известного своим необузданным нравом Серраманна не предвещало ничего хорошего.

Серраманна ухватил за набедренную повязку пробегавшего мимо мальчика.

– Прекрати дергаться, малыш. Где живет каменщик Абнер?

– Я не знаю.

– Не зли меня.

Мальчик принял угрозу всерьез и торопливо заговорил. Он даже предложил проводить воина к дому Абнера, который при появлении Серраманна забился в угол комнаты, накинув на голову покрывало.

– Пойдем, – приказал Серраманна.

– Я отказываюсь.

– Чего ты боишься, мой друг?

– Я не сделал ничего плохого.

– Следовательно, тебе нечего бояться.

– Прошу, оставь меня в покое!

– Правитель хочет видеть тебя.

Так как при этих словах Абнер еще глубже забился в угол, Серраманна был вынужден силой усадить его на спину осла, который уверенно и спокойно потрусил в сторону дворца Пи-Рамзеса.

Абнер был страшно напуган.

Распростершись у ног Рамзеса, он не осмеливался поднять голову.

– Расследование происшествия меня не удовлетворяет, – сказал Фараон. – Я хочу знать, что в действительности произошло. И ты, Абнер, ты знаешь правду.

– Ваше Величество, я всего лишь каменщик…

– Моисея обвинили в убийстве Сари, мужа моей сестры. Если выяснится, что он действительно совершил преступление, то будет наказан самым суровым образом. Но зачем он это сделал?

Абнер надеялся, что никто не будет интересоваться его ролью в этом деле. Это означало пренебречь дружбой, объединявшей Фараона и Моисея.

– Должно быть, Моисей сошел с ума, Ваше Величество.

– Прекрати насмехаться надо мной, Абнер.

– Ваше Величество!

– Сари тебя не любил.

– Это сплетни, ничего кроме сплетен…

– Нет, у меня есть доказательства! Встань.

Дрожа от страха, еврей колебался.

– Ты трус, Абнер?

– Я простой каменщик, желающий жить в мире, Ваше Величество, вот что я такое.

– Мудрецы не верят в случайности. Почему ты оказался замешанным в эту историю?

Абнер собирался продолжать лгать, но голос Фараона разрушил его намерение.

– Моисей… Моисей был начальником каменщиков. Я должен был повиноваться ему, как и мои собратья, но его власть не нравилась Сари.

– Сари плохо с тобой обращался?

Абнер пробормотал несколько неразборчивых слов.

– Говори громче, – потребовал царь.

– Сари… Сари не был хорошим человеком, Ваше Величество.

– Он был даже коварным и жестоким, я это знаю.

Ободрение Рамзеса немного успокоило Абнера.

– Сари угрожал мне, – признался еврей, – он вынудил меня отдавать ему часть заработка.

– Он шантажировал тебя… Почему же ты согласился?

– Я боялся, Ваше Величество, очень боялся! Сари избил меня и ограбил…

– Почему же ты не пожаловался?

– У Сари были большие связи, стража порядка была на его стороне. Никто не отваживался идти против него.

– Никто, кроме Моисея!

– На свою беду, Ваше Величество, на свою беду…

– Но эта беда касалась и тебя, Абнер.

Еврей готов был провалиться сквозь землю. Взгляд правителя проникал в его душу, как нож в масло.

– Ты все рассказал Моисею, не так ли?

– Моисей был добр и смел…

– Правду, Абнер!

– Да, Ваше Величество, я ему доверился.

– Как он решил поступить?

– Он согласился защитить меня.

– Каким образом?

– Наверное, приказав Сари оставить меня в покое… Моисей никогда не говорил попусту.

– Факты, Абнер, только факты.

– Я отдыхал дома, когда ворвался Сари. Он был ужасно зол. «Еврейская собака, – прокричал он, – ты осмелился говорить!» Он ударил меня. Я закрывал лицо руками и старался убежать от него. В этот момент вошел Моисей. Он дрался с Сари, Сари умер… Если бы Моисей не вмешался, умер бы я.

– Иными словами, случай самозащиты! Благодаря твоему свидетельству, Абнер, Моисей мог бы быть оправдан судом и вновь занять свое место среди египтян.

– Я не знал, я…

– Почему ты молчал, Абнер?

– Я боялся!

– Кого? Сари мертв. Новый старший мастер преследует тебя?

– Нет, нет…

– Что же тогда тебя пугает?

– Правосудие, стража порядка…

– Ложь – это серьезная ошибка Абнер. Может, ты не веришь в существование иного мира, где на весах взвешиваются все наши поступки?

Еврей молча кусал губы.

– Ты сохранил молчание, – продолжал Рамзес, – потому что боялся, как бы следователи не заинтересовались тобой. Судьба Моисея, человека, спасшего тебе жизнь, вовсе тебя не заинтересовала.

– Ваше Величество!

– Такова истина, Абнер. Ты хотел остаться в тени, потому что сам ты тоже шантажист. Серраманна удалось развязать языки начинающим каменщикам, которых ты обирал без малейших угрызений совести.

Еврей упал на колени перед Фараоном.

– Я помогаю им найти работу, Ваше Величество. Это только вознаграждение.

– Ты настоящий подлец, Абнер, но для меня ты бесценен, так как можешь доказать невиновность Моисея и оправдать его поступок.

– Вы… вы простите меня?

– Серраманна отведет тебя к судье, который будет решать. Под присягой ты опишешь все факты, не опуская ни одной подробности. И чтобы я больше о тебе не слышал, Абнер.

Глава 8

Шове, сановнику Дома Жизни Гелиополиса, было поручено проверять качество продуктов, которые приносили земледельцы и рыбаки. Щепетильный и придирчивый, он внимательно осматривал каждый фрукт, каждый овощ, каждую рыбину. Лавочники боялись, но уважали его, так как он устанавливал справедливую цену. Никому не удавалось стать основным поставщиком, потому что Шове никому не оказывал предпочтения. Для него имело значение только хорошее качество продуктов, освящаемых во время обрядов, и предназначенных для богов.

Сделав выбор, Шове направлял покупки на кухню Дома Жизни, название которого – «чистое место» – вполне соответствовало неустанной и постоянной заботе служителей по поддержанию чистоты. Служитель не скупился на внезапные проверки, заканчивающиеся иногда тяжкими наказаниями.

В то утро он отправился к складу сушеной и соленой рыбы. Замок двери в кладовую, механизм которого был известен только ему одному, был распилен.

Ошеломленный, он толкнул дверь.

Внутри царили привычная тишина и полумрак.

Разволновавшись, он вошел в помещение, но не обнаружил ничего необычного. Наполовину успокоенный, Шове останавливался у каждого сосуда. Надписи на них привычно уточняли сорт и количество рыбы, а также дату засола.

Возле двери место пустовало.

Один сосуд был украден.

Принадлежать ко двору Супруги Фараона было честью, о которой мечтали все знатные дамы. Но Нефертари, в первую очередь, ценила опытность и серьезность, а не богатство и положение в обществе. Так же, как и Рамзес при назначении сановников, она удивила многих, останавливая свой выбор на девушках незнатного происхождения.

Именно поэтому личной служанкой Великой Супруги Фараона стала прелестная брюнетка, родившаяся в простонародном пригороде Мемфиса. Она должна была отвечать за любимые одежды Нефертари. Царица имела огромный гардероб, но была особо привязана к своим простым старым платьям, а особенно – шали, которую охотно носила с наступлением вечера. Кроме того, эта вещь напоминала ей о первой встрече с Рамзесом, когда она, мечтательница, набросила шаль себе на плечи. Нефертари долго отвергала Рамзеса, пылкого и одновременно деликатного юношу, до тех пор, пока сама себе призналась в пылкой страсти.

Личная служанка царицы, как и другие служащие ее Дома, испытывала чувство глубокого почтения к своей госпоже. Нефертари умела повелевать с изяществом, приказывать – с улыбкой. Она не допускала на своей одежде ни одного, даже самого незаметного, пятнышка. Не терпела ни необоснованного опоздания, ни лжи. Если возникала какая-нибудь трудность, Нефертари обсуждала ее с причастной к этому делу служанкой и выслушивала все объяснения. Друг и доверенное лицо царицы-матери, Великая Супруга Фараона сумела завоевать все сердца.

Девушка обрызгивала ткани изысканными благовониями, изготовленными во дворцовой лаборатории. Она старалась не допустить ни одной лишней складки, укладывая одежду в деревянные сундуки. С приближением ночи она должна будет вернуться сюда за старой шалью. Хозяйка любила накидывать ее себе на плечи, заканчивая дела.

Кровь отхлынула от лица служанки.

Шали не было на обычном месте.

«Невозможно, – подумала она, – я, наверное, ошиблась сундуком». Девушка посмотрела в другом сундуке, потом в остальных.

Напрасно.

Служанка опросила остальную прислугу, цирюльника. Но никто не мог дать ей вразумительного ответа.

Любимая шаль Нефертари была украдена.

В приемном зале дворца Пи-Рамзеса собрался военный совет. Военачальники, возглавлявшие четыре соединения армии, прибыли по приказу правителя, верховного военачальника. Здесь же был и Амени, делающий записи.

Все военачальники были зрелого возраста, образованные, владельцы больших поместий с хорошими управляющими. Двое из них под предводительством Сети побеждали хеттов, но бои тогда были короткими и носили частный характер. В действительности же никто из этих высших военных чинов не участвовал в полномасштабной войне с достойным противником. Чем ближе была тотальная война, тем больше портилось их настроение.

– Каково состояние боевого снаряжения?

– Хорошее, Ваше Величество.

– Производство?

– Не останавливается ни на минуту. По вашему приказанию жалованье кузнецов и изготовителей стрел удвоено. Но нам нужно иметь больше мечей и кинжалов для ближнего боя.

– Колесницы?

– Через несколько недель их число будет достаточным.

– Лошади?

– За ними хорошо ухаживают. К началу похода животные будут в прекрасной форме.

– Каково настроение людей?

– Это наше больное место, Ваше Величество, – признал самый молодой из военачальников.

– Ваше присутствие благотворно, но среди воинов продолжают ходить слухи о жестокости и непобедимости хеттов. Несмотря на то, что мы постоянно опровергаем эти глупые россказни, они оставляют глубокие следы в умах людей.

– Даже в умах моих воинов?

– Нет, Ваше Величество, конечно же, нет… Но по некоторым пунктам у нас существуют сомнения.

– Какие?

– Например… Будет ли враг действительно превосходить нас численно?

– Мы начнем с того, что восстановим порядок в Ханаане.

– Хетты уже там?

– Нет, их армия не отважилась продвинуться так далеко вглубь страны. Лишь отдельные отряды внесли смятение в наших провинциях, прежде чем вернуться в Анатолию. Они спровоцировали предательство местных царьков с целью разжечь войну и истощить наши силы. Но все это ничего не значит. Быстрое завоевание наших провинций воодушевит воинов, и мы сможем быстро продвинуться к северу, к решающей победе.

– Некоторых беспокоят… наши крепости.

– Напрасно. Позавчера и вчера десяток почтовых голубей прилетели во дворец, принеся ободряющие известия. Ни одна крепость не сдалась в руки врагу. Все они располагают необходимым продовольствием и оружием и смогут сдерживать вероятные натиски до нашего прихода. Однако надо поторопиться. Мы и так уже слишком опаздываем.

Пожелание, высказанное Рамзесом, имело силу приказа. Военачальники откланялись и возвратились в казармы с твердым намерением ускорить приготовления к выходу войск.

– Какие бездарности, – процедил сквозь зубы Амени, откладывая в сторону тонко отточенную тростинку, которую он использовал для письма.

– Ты слишком строг, – заметил Рамзес.

– Посмотри на них: они напуганы, слишком богаты, привыкли к легкой жизни! До настоящего момента они провели больше времени, отдыхая в садах своих поместий, нежели сражаясь на поле брани. Как они поведут себя в бою с хеттами, единственный смысл жизни которых – это война? Твои военачальники уже мертвы или отступают.

– Ты советуешь их заменить?

– Слишком поздно, да и зачем? Все твои воины одинаковы.

– Ты хочешь, чтобы Египет удерживался от всякого военного вмешательства?

– Это была бы смертельная ошибка… нужно действовать, ты прав. Но ситуация ясна как день: наша победа зависит от тебя, тебя одного.

Рамзес принял своего друга Аша поздно ночью. У Фараона и молодого дипломата очень редко случались моменты передышки. Напряжение в столице становилось все более ощутимым.

Стоя рядом, они оба созерцали из окна кабинета Фараона ночное небо, усыпанное тысячами звезд.

– Что нового, Аша?

– Ситуация ясна: с одной стороны – восставшие, с другой – наши крепости. Противники ждут твоего вмешательства.

– Я сгораю от нетерпения, но не имею права рисковать жизнями моих воинов. Неподготовленность, нехватка оружия… Слишком долго мы жили в состоянии иллюзорного мира. Пробуждение слишком резкое, но спасительное.

– Как я хотел бы, чтобы твои слова дошли до богов!

– Ты сомневаешься в их помощи?

– Сможем ли мы победить?

– Те, кто будет сражаться под моим командованием, будут защищать Египет до последнего вздоха. Если хеттам удастся победить, настанет царство тьмы.

– Ты думал о том, что можешь погибнуть?

– Нефертари установит регентство, а если понадобится – она сама будет править.

– Как прекрасна эта ночь… Почему люди думают только о взаимном уничтожении?

– Я мечтал о мирном правлении. Но судьба распорядилась иначе, и я не буду уклоняться от того, что мне предначертано.

– Судьба может быть враждебна по отношению к тебе, Рамзес.

– Ты больше не веришь в меня?

– Наверное, я, как и каждый, просто боюсь.

– Ты напал на след Моисея?

– Нет. Он словно исчез.

– Нет, Аша.

– Почему ты так уверен?

– Потому что ты и не приступал к поискам.

Аша остался невозмутимым.

– Ты отказался послать людей по следу Моисея, – продолжал Рамзес, – потому что не желаешь его ареста и смертельного приговора.

– Но ведь Моисей наш друг, не так ли? Если я верну его в Египет, он будет приговорен к смертной казни.

– Нет, Аша.

– Ты Фараон, но даже ты не можешь преступить закон!

– У меня и нет такого намерения. Моисей сможет свободно жить в Египте, так как правосудие его оправдает.

– Но… Разве он не убил Сари?

– Это была самозащита. Так свидетельствуют очевидцы.

– Фантастическая новость!

– Займись поисками Моисея и найди его.

– Это будет непросто… В ситуации нынешних волнений он, может быть, прячется в недоступном месте.

– Найди его, Аша.

Глава 9

В плохом настроении Серраманна направился в квартал каменщиков. Четверо молодых евреев, прибывших из Центрального Египта, не задумываясь, обвинили Абнера в шантаже и вымогательстве. С его помощью им удалось получить работу, но какой ценой!

Государственная служба предпринимала жалкие попытки расследования. Сари был подозрительной личностью, но обладал достаточным влиянием, Моисей также стеснял следствие. Смерть первого и исчезновение второго были на руку следствию.

Может, была допущена небрежность к важным показаниям? Серраманна, прежде чем снова вторгнуться в жилище Абнера, задавал повсюду множество вопросов.

Жуя хлеб, натертый чесноком, каменщик рассматривал табличку, испещренную цифрами. Увидев Серраманна, он тотчас спрятал табличку в складках одежды.

– Итак, Абнер, ты занят подсчетами?

– Я не виновен!

– Если ты опять возьмешься за старое, то будешь иметь дело со мной.

– Фараон защищает меня!

– Не зарывайся.

Воин взял сладкую луковицу и съел ее.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

– Да, в сундуке…

Серраманна открыл крышку.

– Боги мои, вот чем можно отметить прекрасный праздник пьянства! Амфоры вина и пива… У тебя хороший заработок.

– Это… подарки.

– Как прекрасно, когда тебя любят.

– Что ты от меня хочешь? Я ведь дал показания!

– Это сильнее меня, я люблю твое общество.

– Я сказал все, что знал.

– Не верю. Во времена, когда я был пиратом, мне частенько самому приходилось допрашивать пленных. Многие из них забывали место, где спрятали деньги. Но благодаря силе… убеждения, они в конце концов вспоминали.

– У меня нет богатств!

– Меня не интересуют твои деньги.

У Абнера отлегло от сердца, он, казалось, испытал облегчение. Пока Серраманна открывал сосуд с пивом, еврей засунул табличку под циновку.

– Что ты написал там, Абнер?

– Ничего, ничего…

– Спорим, что это суммы, полученные путем вымогательства у твоих еврейских братьев. Прекрасное доказательство для суда!

Ошеломленный каменщик не протестовал.

– Но ведь мы можем договориться, мой друг; я ведь не судья.

– Что… Что ты предлагаешь?

– Меня интересует Моисей, а не ты. Ты его хорошо знаешь?

– Не лучше, чем кто-либо другой…

– Не лги, Абнер. Ты хотел получить его защиту, значит, следил за ним, чтобы знать, что он за человек, как себя вел и каковы были его связи.

– Он проводил все время за работой.

– С кем он встречался?

– С ответственными за строительство, с рабочими, с…

– А после работы?

– Он охотно разговаривал с предводителями еврейской общины.

– О чем они говорили?

– Мы гордый и недоверчивый народ… Иногда мы предпринимаем робкие попытки получения независимости. В глазах восторженного меньшинства Моисей представлялся организатором одной из них. С окончанием строительства Пи-Рамзеса эта безумная идея была быстро забыта.

– Один из рабочих, находящихся под твоим «покровительством», рассказал мне о визите к Моисею любопытного человека. Они долго общались наедине в комнате Моисея.

– Это правда… Никто не знал этого человека. Поговаривали, что он архитектор, прибывший с юга. Он вроде бы должен был давать Моисею какие-то технические советы, но его ни разу не видели на стройке.

– Опиши мне его.

– Примерно лет шестидесяти, высокий, худой, с лицом хищной птицы, выдающимся вперед носом, высокие скулы… очень тонкие губы и твердый подбородок.

– Во что он был одет?

– В обыкновенную тунику… Настоящий архитектор был бы одет получше. Казалось, этот человек старался быть незаметным, он говорил только с Моисеем.

– Еврей?

– Наверняка нет.

– Сколько раз он приезжал в Пи-Рамзес?

– По крайней мере раза два.

– После исчезновения Моисея его кто-нибудь видел?

– Нет.

Страдающий от жажды Серраманна опустошил амфору сладкого пива.

– Надеюсь, ты ничего не скрыл, Абнер. В противном случае мои нервы сдадут, и я выйду из себя.

– Я вам все рассказал об этом человеке!

– Я не требую от тебя стать честным человеком, для этого с твоей стороны потребуется слишком много усилий. Но постарайся по крайней мере, чтобы о тебе больше не было слышно.

– Не хотите ли… забрать с собой несколько амфор, похожих на ту, что вы только что выпили?

Серраманна сжал нос еврея между большим и указательным пальцами.

– А не оторвать ли мне твой нос в наказание?

Боль была такая острая, что Абнер потерял сознание.

Серраманна пожал плечами, вышел из дома и пошел ко дворцу, полностью погруженный в свои мысли.

Его расследование пролило свет на многое.

Моисей готовил заговор. Он рассчитывал встать во главе группы евреев, несомненно, чтобы потребовать новых привилегий для своего народа и, может быть, создания отдельного города в Дельте. А если тот таинственный человек был иноземцем, пришедшим к евреям с предложениями извне? В этом случае Моисей мог быть виновным в государственной измене.

Рамзес никогда не захочет и слышать о таких выводах. Перед тем, как их высказать и предостеречь Фараона от того, кого он считал своим другом, Серраманна надо было добыть доказательства.

Сард положил голову на плаху.

Красавица Изэт, вторая жена Рамзеса и мать его сына Ка, имела роскошные покои на территории дворца в Пи-Рамзесе. И хотя ее отношения с Нефертари не омрачала никакая тень, она предпочитала жить в Мемфисе. Изэт искала забвения в светских приемах, на которых все восхищались ее красотой.

С зелеными глазами, маленьким прямым носом и тонкими губами, грациозная, жизнерадостная и игривая, Красавица Изэт была обречена на роскошное, но пустое существование. Несмотря на свою молодость, она жила одними воспоминаниями. Когда-то она была первой любовницей Рамзеса и безумно любила его, теперь продолжала любить с той же страстностью, но уже без желания бороться, чтобы снова покорить его. Иногда она начинала ненавидеть этого властелина, которого боги наделили всеми своими дарами. Не владел ли он также умением соблазнить ее, тогда как сердце его принадлежало Нефертари?

Если бы, по крайней мере, Великая Супруга Фараона была уродлива, глупа и отвратительна… Но Красавица Изэт отдавала должное ее очарованию и блеску, признавая исключительным существом, под стать Рамзесу.

«Какая странная судьба, – думала молодая женщина, – видеть любимого мужчину в объятиях другой и допускать, что эта жестокая ситуация правильна и справедлива.»

Если бы Рамзес вернулся, Красавица Изэт ни в чем не упрекнула бы его. Она отдавалась бы любимому с тем же ослеплением, что и во время их первого соединения в тростниковой хижине, затерянной в полях. Был бы он пастухом или рыбаком, все равно необыкновенно сильное желание привело бы ее к нему.

Изэт не испытывала никакого желания властвовать. Она была не способна взять на себя обязанности правительницы Египта и взвалить на свои плечи ту ношу, что так утомляла Нефертари. Ей были совсем не знакомы зависть и ревность. Красавица Изэт благодарила небесные силы, давшие ей несравненное счастье: любить Рамзеса.

Этот летний день был счастливым.

Красавица Изэт играла с девятилетним Ка и дочерью Нефертари, Меритамон, четырехлетие которой должны были вскоре отпраздновать. Дети прекрасно ладили между собой. Ка не утратил страсти к чтению и письму. Он учил сестру писать иероглифы и помогал ей, когда она сомневалась. Сегодня урок посвящали рисованию птиц, требовавшему ловкости и точности.

– Идите искупайтесь, вода восхитительна.

– Я предпочитаю заниматься, – ответил Ка.

– Но и плавать ты должен уметь.

– Это меня не интересует.

– Может, твоя сестра хочет отдохнуть.

Дочь Рамзеса и Нефертари была так же прелестна, как и ее мать. Девочка колебалась из боязни не угодить Ка или его матери. Она любила плавать, но не хотела противоречить Ка, знавшему столько тайн!

– Ты позволишь мне пойти в воду? – тревожно спросила она брата.

Ка задумался.

– Хорошо, но не задерживайся. Ты еще должна переделать рисунок птенца перепелки; голова получилась недостаточно закругленной.

Меритамон побежала к Красавице Изэт, которая была счастлива тем, что Нефертари оказала ей доверие и позволила принимать участие в воспитании девочки.

Молодая женщина и девочка скользнули в прохладную чистую воду бассейна, находившегося в тени смоковницы. Да, этот день, действительно, был счастливым.

Глава 10

Жара в Мемфисе становилась удушливой. Дул северный ветер, и его обжигающие порывы иссушали людей и животных, было трудно дышать. Между крышами домов были натянуты тенты из плотной материи, дающие тень на улочках. Продающие воду прямо и не знали, что делать.

В своем комфортабельном доме маг Офир не страдал от сильной летней жары. Отверстия, проделанные в стенах под потолком, создавали движение воздуха. Место было тихим, спокойным и благоприятствовало сосредоточенности, необходимой для исполнения колдовских приемов.

Офир чувствовал необыкновенное возбуждение. Обычно ливиец занимался своей наукой с некоторой холодностью, почти безразличием. Но он никогда еще не брался за такую трудную работу, и размах дела будоражил его ум. Он, сын советника бывшего Фараона Эхнатона, совершал акт мести.

Именитый гость, Шенар, старший брат Рамзеса и верховный сановник, прибыл после полудня, когда улицы города как большие, так и маленькие, были пустынны. Шенар позаботился о том, чтобы приехать в колеснице, принадлежащей его союзнику Меба. Немой возница правил лошадьми.

Маг с почтением приветствовал Шенара. Последний, как и во время их предыдущей встречи, испытывал беспокойство. Ливиец с профилем хищной птицы обладал леденящим душу взглядом. Темно-зеленые глаза, выдающийся вперед нос, очень тонкие губы делали его больше похожим на демона, чем на человека. Однако его голос и манеры носили отпечатки мягкости. И время от времени можно было подумать, что разговариваешь со старым жрецом, чьи речи действуют умиротворяюще.

– К чему это приглашение, Офир? Мне вовсе не нравятся такого рода поступки.

– Я позвал вас, так как продолжил работу над нашим делом, господин. Вы не будете разочарованы.

– Я надеюсь на это для вашего же блага.

– Не угодно ли следовать за мной… Эти дамы ждут нас.

Шенар подарил это жилище магу, чтобы тот мог заниматься своим колдовством в полном спокойствии. Таким образом, Офир содействовал завоеванию Шенаром власти. Конечно, старший брат Рамзеса принял все меры предосторожности и снял дом на имя своей сестры Долент. Можно было найти сколько угодно ценных и удобных союзников… Аша, друг детства Рамзеса и гениальный заговорщик. Сирийский торговец Райя, ловкий хеттский шпион. А теперь еще и этот Офир, с которым его познакомил наивный Меба, бывший верховный сановник. Шенар занял его место и внушил Меба, что Рамзес отстранил его от дел. Шенар опасался странного и опасного мира, который представлял Офир, но не пренебрегал возможностями злых сил.

Офир утверждал, что задумал грандиозный политический проект, состоявший в возрождении лжеучения Эхнатона. Маг хотел установить культ единого бога Атона как государственную религию и возвести на трон Египта безвестного наследника безумного царя. Шенар дал понять Офиру, что он одобряет расширение его секты, желая тем самым привлечь внимание Моисея. Поэтому колдун вошел в контакт с евреем, чтобы доказать, что они преследовали общие цели.

Шенар думал, что даже самая незначительная внутренняя оппозиция будет еще одной преградой для Рамзеса. Когда придет время,Шенар избавится от всех стесняющих его союзников. Ведь человек, стоящий у власти, не должен иметь прошлого.

К несчастью, Моисей совершил убийство и бежал. Без поддержки евреев у Офира не было ни малейшего шанса собрать достаточное количество посланников Атона, чтобы поколебать власть Рамзеса. Разумеется, маг доказал свои способности во время родов Нефертари, поставив под угрозу жизнь царицы и ее дочери. Но одна и другая были все еще живы. Хотя царица и не могла больше иметь детей, магия царского дома одержала верх над искусством ливийца.

Офир становился бесполезным, даже опасным. Поэтому, получив его послание с просьбой срочно прибыть в Мемфис, Шенар даже подумывал о том, чтобы убрать мага.

– Наш гость прибыл, – возвестил Офирлвум женщинам, сидящим в полумраке и держащимся за руки.

Одной из них была темноволосая Долент, его сестра, пребывавшая в постоянном отчаянии и усталости. Другую, Литу, пухлую блондинку, Офир представил как внучку Эхнатона. Шенару же она показалась слабоумной женщиной, покорившейся воле черного мага.

– Как чувствует себя моя дорогая сестра?

– Рада тебя видеть, Шенар. Твое присутствие доказывает, что мы на правильном пути.

Долент и Сари, ее муж, напрасно надеялись, что Рамзес позволит им занять привилегированное положение при дворе. Разочаровавшись, они организовали заговор против Фараона. Когда их интриги были раскрыты, потребовалось вмешательство царицы-матери Туйи и Великой Супруги Фараона Нефертари, чтобы Рамзес их помиловал. Сари, бывший наставник Рамзеса, был низведен до положения старшего мастера. От природы озлобленный и неуживчивый, он ожесточился против еврейских каменщиков. Из-за несправедливого и гнусного отношения к рабочим Сари навлек на себя ярость Моисея и умер. Что касается Долент, она поддалась обаянию Офира и Литы. Высокая черноволосая женщина клялась теперь только именем Атона, единственного бога, и боролась за восстановление его культа и отрешение от власти нечестивого Фараона Рамзеса.

Шенар был заинтересован в ненависти Долент, поэтому пообещал ей одну из главных должностей в будущем государстве. Так или иначе он сможет использовать эту негативную силу против брата. Когда слабоумие сестры станет невыносимым, Шенар ее прогонит.

– У тебя новости от Моисея? – спросила Долент.

– Он исчез, – ответил Шенар, – вне всякого сомнения, еврейские братья убили и похоронили его в пустыне.

– Мы теряем ценного союзника, – признал Офир, – но на все воля богов. Ведь нас становится все больше и больше, не так ли?

– Нужна осторожность, – напомнил Шенар.

– Атон поможет нам, – убедительно заявила восторженная Долент.

– Я не забыл о своем первоначальном проекте, – заметил колдун, – ослабить магические силы Рамзеса, единственную действительную преграду, встающую на нашем пути.

– Ваша первая попытка не увенчалась успехом, – напомнил Шенар.

– Все же признайте некоторую действенность моих методов.

– Результат недостаточен.

– Я это знаю, господин Шенар. Поэтому и решил использовать другой способ.

– Какой?

Ливийский маг указал на кувшин с надписью.

– Прочтите!

– Гелиополис, Дом Жизни. Четыре рыбины: лобаны. Ну и что?

– Это не просто рыба, а еда, предназначенная для подношений. Рыба заботливо отобрана и уже находится под воздействием магии. У меня так же есть этот кусок материи.

Офир потрясал шалью.

– Можно было бы подумать…

– Да, господин Шенар, это действительно любимая шаль Великой Супруги Фараона Нефертари.

– Вы ее… украли?

– У меня много верных помощников, я говорил вам это.

Шенар был удивлен. К каким же уловкам пришлось прибегнуть Офиру?

– Чтобы продвинуться вперед, было необходимо объединить эти два предмета: священную еду и шаль, касавшуюся тела царицы. Благодаря этому и вашей решимости нам удастся восстановить культ Атона. Лита должна царствовать: она будет царицей, вы – Фараоном.

Лита посмотрела на Шенара восторженным и доверчивым взглядом. Малышка была весьма соблазнительной и представляла собой очень подходящую любовницу.

– Если Рамзес останется…

– Он всего лишь человек, – заявил Офир, – и не сможет устоять против сильных и повторяющихся приступов. Для того, чтобы победить, мне нужна помощь.

– Я полностью в вашем распоряжении, – воскликнула Долент, сильнее сжав руки Литы, которая все время смотрела на ливийца.

– Ваш план? – спросил Шенар.

Офир скрестил руки на груди.

– Ваша помощь мне необходима, господин.

– Моя? Но…

– Все четверо, мы желаем смерти царской чете. Все вместе мы представляем четыре направления в пространстве, границы времени, целый мир. Если один из нас исчезнет, колдовство станет невозможным.

– Но я не колдун!

– Будет достаточно вашей доброй воли.

– Согласись, – умоляла Долент.

– Что я должен делать?

– Все очень просто, – уточнил Офир. – Но это приведет к свержению Рамзеса.

– Давайте начнем.

Маг открыл кувшин и вынул оттуда четыре соленые и высушенные рыбины. Во власти какого-то наваждения Лита оттолкнула Долент и легла на спину. Офир положил ей на грудь шаль Нефертари.

– Возьмите одну из рыбин за хвост, – приказал он Долент.

Высокая пышнотелая брюнетка повиновалась. Из складок туники Офир вынул маленькую статуэтку Рамзеса и вложил ее в пасть лобана.

– Вторую, Долент.

Маг повторил ту же процедуру.

Четыре рыбины проглотили четыре статуэтки Рамзеса.

– Фараон либо погибнет на войне, – предсказал Офир, – либо попадет в ловушку, подстроенную нами по его возвращению – будет навсегда разлучен с Нефертари.

Офир прошел в маленькую комнатку. За ним последовали Долент, несущая на вытянутых руках четыре рыбины, и Шенар, желание которого навредить Рамзесу возобладало над страхом.

В центре комнаты находилась жаровня.

– Бросьте рыбу в огонь, господин. Таким образом будет выполнена ваша воля.

Шенар не колебался.

Когда последняя рыбина была охвачена огнем, внезапный крик заставил его подпрыгнуть на месте. Все трое побежали в гостиную.

Шаль Нефертари вспыхнула сама по себе, обжигая белокурую Литу, которая была близка к обмороку.

Офир убрал кусок материи, пламя погасло.

– Когда шаль будет полностью сожжена, – объявил он, – Рамзес и Нефертари станут жертвами демонов.

– Лита должна будет снова страдать? – забеспокоилась Долент.

– Она согласилась на эту жертву. Все время в продолжении колдовства она должна будет оставаться в сознании. Вы будете ухаживать за ней Долент; как только ожог заживет, мы продолжим, пока не сожжем шаль дотла. Нам понадобится время, господин Шенар, но мы добьемся удачи.

Глава 11

Главный лекарь Северного и Южного Египта, дворцовый лекарь, доктор Парьямаху был бодрым сорокалетним мужчиной с длинными, тонкими и изнеженными руками. Он был женат на знатной жительнице Мемфиса, родившей ему троих красивых детей, и мог бы похвастаться тем, что сделал блестящую карьеру и пользовался большим уважением.

Однако в то летнее утро доктор Парьямаху нетерпеливо ожидал в приемной, не переставая сердиться. Рамзес не только никогда не болел, так еще и заставлял знаменитого врачевателя ждать более двух часов.

Наконец, пришел слуга и провел его в кабинет Рамзеса.

– Ваше Величество, я ваш покорный слуга, но…

– Как идут дела, дорогой доктор?

– Ваше Величество, я очень обеспокоен! При дворе распространяются слухи, что вы назначили меня военным лекарем и что я должен буду отправиться вместе с армией на север.

– Разве это не великая честь?

– Конечно, Ваше Величество, конечно, но не буду ли я более полезен во дворце?

– Может быть, я подумаю над этим.

Парьямаху и не пытался скрыть тревогу.

– Ваше Величество, могу ли я узнать ваше решение?

– Если поразмыслить, вы, наверное, правы. Ваше присутствие во дворце необходимо.

Лекарь с большим трудом сдержал вздох облегчения.

– Я полностью доверяю моим помощникам, Ваше Величество: тот, кого вы изберете, вас полностью устроит.

– Выбор уже сделан. Думаю, вы знаете моего друга Сетау?

Приземистый человек, без парика, плохо выбритый, с квадратной головой и агрессивным взглядом, одетый с тунику из кожи антилопы, подошел к знаменитому целителю.

Парьямаху отступил на шаг.

– Счастлив видеть вас, Парьямаху! Я согласен, что моя карьера далеко не блестяща, но мои друзья – змеи. Хотите погладить гадюку, которую я поймал вчера?

Лекарь сделал еще один шаг назад. Ошеломленный, он посмотрел на Фараона.

– Ваше Величество, знания, необходимые для управления медицинской службой…

– Постоянно будьте бдительны во время моего отсутствия, Парьямаху. Я вас лично назначаю ответственным за здоровье царской семьи.

Боясь, как бы Сетау не вытащил из своей сумки какую-нибудь рептилию, лекарь поспешил попрощаться и исчезнуть.

– Как долго ты будешь окружен такими насекомыми? – спросил заклинатель змей.

– Не будь таким строгим. Ему иногда удается излечивать больных. Кстати… Согласен ли ты принять на себя ответственность и возглавить медицинские службы армии?

– Эта должность меня не интересует, но я не имею права отпускать тебя одного.

Кувшин с сушеной рыбой из Дома Жизни в Гелиополисе и шаль царицы Нефертари… Две кражи, но один виновный! Серраманна был уверен, что вычислил вора: это мог быть только Роме, который заправлял всеми хозяйственными делами во дворце. Воин уже давно подозревал его. Он уже предавал Фараона, пытаясь его убить.

Рамзес неудачно выбрал себе управляющего.

Серраманна не мог рассказать царю ни о Моисее, ни о Роме без риска вызвать бурную реакцию. Это как не повлечет за собой арест подлеца управляющего, так и не разобьет дружбу Рамзеса с евреем. К кому, кроме Амени, можно обратиться? Личный писец Рамзеса,¹ разумный и недоверчивый – только он согласится выслушать.

Серраманна прошел между двумя воинами, охранявшими дверь коридора, ведущего к кабинету Амени. Неутомимый писец управлял службой, состоявшей из двадцати чиновников, занимающихся всеми важными делами. Амени выбирал главное и докладывал Рамзесу.

Сард услышал быстрые шаги за спиной.

Удивившись, он обернулся. Десяток пехотинцев направили на него копья.

– Что вы делаете?

– У нас есть приказ.

– Это я вам отдаю приказы!

– Мы должны вас арестовать.

– Что за чушь?

– Мы лишь выполняем то, что нам приказано.

– Уходите, или я вас поколочу.

Дверь кабинета Амени отворилась. Личный писец царя появился на пороге.

– Скажи этим идиотам, чтобы они исчезли, Амени!

– Это я приказал произвести твой арест.

Даже кораблекрушение не могло бы больше поразить бывшего пирата. Несколько секунд он был не в состоянии двигаться. Воины воспользовались моментом, чтобы забрать у него оружие и связать ему руки за спиной.

– Объясни мне…

По знаку Амени охранники втолкнули Серраманна в кабинет. Амени заглянул в бумаги.

– Знаешь ли ты некую Ненофар?

– Конечно, это одна из моих любовниц. Если точнее, то единственная на сегодняшний день.

– Вы ссорились?

– Слова влюбленных в пылу страсти.

– Ты ее насиловал?

Воин улыбнулся.

– Мы грубо сражались друг с другом в некоторых поединках, но то была битва по завоеванию удовольствия.

– Следовательно, тебе не в чем упрекнуть эту девушку?

– Да! Она бесстыдно изнуряет меня.

Амени оставался суровым.

– Эта Ненофар выдвинула против тебя серьезные обвинения.

– Но… Она была согласна, я могу поклясться!

– Речь идет не о ваших сексуальных излишествах, а о предательстве.

– Предательство… ты употребил слово предательство?

– Ненофар обвиняет тебя в шпионаже в пользу хеттов.

– Ты смеешься надо мной, Амени!

– Эта девушка любит свою страну. Когда она нашла довольно странные таблички, спрятанные в ящике для белья в твоей комнате, то сочла нужным принести их мне. Ты узнаешь их?

Амени показал предметы Серраманна.

– Я вижу их в первый раз.

– Это доказательство совершения тобой преступления. Судя по текстам, написанным в довольно грубой манере, ты объявляешь хеттам, что сумеешь сделать совершенно не способным к боевым действиям особый отряд, находящийся под твоим командованием.

– Абсурд!

– Показания твоей любовницы были записаны судьей. Он прочитал их вслух в присутствии свидетелей, и она подтвердила свои слова.

– Это попытка опорочить меня и ослабить Рамзеса.

– Судя по датам табличек, ты предатель уже восемь месяцев. Хеттский император пообещал тебе большое состояние? Ты должен получить его после поражения Египта?

– Я верен Рамзесу… Когда-то он смилостивился надо мной, хотя мог забрать у меня жизнь, поэтому теперь она принадлежит ему.

– Прекрасные слова противоречат фактам.

– Ты ведь знаешь меня, Амени! Я был пиратом, это правда, но я никогда не предавал друзей!

– Я думал, что знаю тебя. Но ты похож на всех придворных, подчиняющихся единственному хозяину – прибыли. Наемник предлагает свои услуги тому, кто больше платит, не так ли?

Оскорбленный Серраманна выпрямился:

– Раз Фараон назначил меня начальником его личной охраны и ответственным за особый отряд армии, значит, он доверял мне.

– И ошибался.

– Я отрицаю причастность к вменяемому мне преступлению.

– Развяжите ему руки.

Серраманна испытал огромное облегчение. Амени допрашивал с обычной для него суровостью, но делал это, чтобы оправдать его.

Личный писец Фараона протянул воину заточенную тростинку, смоченную в черных чернилах, и кусок хорошо отполированного известняка.

– Напиши свое имя и звание.

Серраманна, нервничая, повиновался.

– Тот же почерк, что и на табличках. Это новое доказательство будет приложено к делу. Ты виновен, Серраманна.

Обезумевший от ярости, бывший пират бросился на Амени, но четыре копья впились ему в бока. Брызнула кровь.

– Прекрасное признание, тебе не кажется?

– Приведи мне эту девушку, и я заставлю ее отказаться от лживых показаний!

– Ты увидишь ее на суде.

– Это заранее подготовленная ловушка, Амени.

– Готовься к защите, Серраманна. Для таких предателей, как ты, существует только одно наказание – смерть. И не рассчитывай на снисходительность Рамзеса.

– Позволь мне поговорить с Фараоном. У меня есть для него важные сведения.

– Армия завтра выступает. Твое отсутствие неприятно удивит твоих хеттских друзей.

– Позволь мне поговорить с Фараоном, прошу тебя.

– Бросьте его в тюрьму с хорошей охраной, – приказал Амени.

Глава 12

Настроение Шенара было превосходным, а аппетит волчьим. Его завтрак, «услада желудка», состоял из ячменной каши, двух зажаренных перепелок, сыра из козьего молока и круглых медовых печений. В это прекрасное утро, ознаменовавшееся отправлением Рамзеса и его армии на север, Шенар позволил себе полакомиться гусиной ножкой, приправленной розмарином и тмином.

С арестом Серраманна наступательная сила египетских войск значительно ослабла.

Когда Рамзес вошел в его личные покои, Шенар наслаждался чашей свежего молока.

– Пусть боги покровительствуют тебе, – сказал Шенар, поднимаясь и произнося древнюю формулу вежливости, предназначенную для утренних приветствий.

На Фараоне была набедренная повязка и рубашка с коротким рукавом. На запястьях поблескивали серебряные браслеты.

– Не похоже, чтобы мой возлюбленный брат был готов отправиться в путь, – сказал он.

– Но… ты рассчитывал взять меня с собой, Рамзес?

– Можно было бы подумать, что ты не обладаешь душой воина.

– У меня нет ни твоей силы, ни храбрости.

– Вот каковы мои распоряжения: во время нашего отсутствия ты должен собирать всю информацию, поступающую из-за пределов Египта и представлять ее на рассмотрение Нефертари, Туйе и Амени. Они составят мой совет регентства с правом принятия решений. Я же буду на передовой вместе с Аша.

– Он отправляется с тобой?

– Его знание местности необходимо.

– Все дипломатические ходы не удались…

– Я сожалею, Шенар, но у нас нет больше времени, чтобы прибегать к различного рода уловкам.

– Каковы будут твои действия?

– Восстановить порядок в провинциях, бывших когда-то под нашим влиянием. Затем выждать, двинуть войска на Кадеш и вступить в бой с самими хеттами. Когда начнется вторая часть экспедиции, я, может быть, вызову и тебя.

– Для меня будет большой честью присутствовать при окончательной победе.

– Египет выстоит и на этот раз.

– Будь осторожен, Рамзес. Наша страна нуждается в тебе.

Рамзес на лодке пересек канал, разделявший квартал мастерских и самую старинную часть Пи-Рамзеса – Аварис, бывшую некогда столицей завоевателей гиксосов – азиатов, которые оставили о себе зловещие воспоминания. Там возвышался храм Сета, устрашающего бога бурь и небесных волнений. Сет обладал огромной властью во Вселенной и был покровителем отца Рамзеса, Сети, единственного из правителей Египта, отважившегося носить такое имя.

Тайно готовя сына к восхождению на трон Египта, Сети приказал ему предстать перед алтарем могучего Сета. Позже Рамзес приказал его расширить и украсить.

В сердце юноши тогда столкнулись страх и сила, способная его одолеть. Исходом этой битвы был огонь, порожденный Сетом и переданный Сети в наставлении: «Верить в доброту людей – значит совершать ошибку, недопустимую для Фараона».

Во дворе перед храмом находилось сооружение из розового гранита ^[224] со странным животным, воплощавшим Сета на вершине. Это был пес с красными глазами, двумя ушами, стоящими торчком, и длинной мордой, опущенной вниз. Ни один человек никогда не видел подобное создание, и никто никогда не хотел бы увидеть. В центре монумента Сет был представлен в человеческом облике. На его голове была коническая тиара с солнечным диском и двумя рогами. В правой руке он держал ключ жизни, в левой – скипетр «могущество».

Документ был датирован четвертым днем, четвертого месяца, лета 400 ^[225] года. Таким образом акцент делался на силе цифры четыре, созидательницы космоса. Иероглифический текст, выгравированный на стеле, начинался следующим воззванием:

Приветствую тебя, Сет, сын богини небес,

Ты, чья мощь велика в течение миллионов лет.

Ты, стоящий на носу корабля света и сокрушающий врагов,

Ты, чей голос громоподобен!

Позволь Фараону следовать твоей Ка.

Рамзес проник в закрытую часть храма и склонился перед статуей Сета. Божественная энергия будет необходима ему в сражениях.

Сет, способный превратить четыре года правления в четыреста лет, предписанных на камне, не является ли он лучшим союзником?

Кабинет Амени был загроможден папирусами, свернутыми, помещенными в кожаные футляры, засунутыми в кувшины или сваленными в деревянные сундуки. На каждом из них были наклеены ярлыки, уточняющие содержание и дату регистрации документов. Строгий порядок царил в этой области делопроизводства, где никому не было дозволено хозяйничать. Сам Амени выполнял эту работу с величайшей аккуратностью.

– Я бы хотел уехать с тобой, – признался он Рамзесу.

– Твое место здесь, мой друг. Каждый день ты будешь видеться с Нефертари и моей матерью. Какие бы желания ни высказывал Шенар, не допускай, чтобы он принимал решения.

– Не уезжай надолго.

– Я хочу нанести быстрый и сильный удар.

– Тебе придется обойтись без Серраманна.

– Почему?

Амени пересказал все, что случилось. Рамзес казался грустным.

– Четко составь обвинительный акт, – потребовал царь, – по возвращении я допрошу его. Он объяснит мне мотивы своего поведения.

– Пират всегда остается пиратом.

– Судебный процесс и наказание его будут назидательными.

– Такой воин, как он, был бы тебе полезен, – сожалел Амени.

– Он вонзил бы свой меч мне в спину.

– Наши войска действительно готовы сражаться?

– У них нет иного выхода.

– Ваше Величество считает, что у нас есть реальный шанс победить?

– Мы подчиним себе бунтовщиков, сеющих беспорядки в наших провинциях, а потом…

– Прежде чем атаковать Кадеш, вызови меня к себе.

– Нет, мой друг. Ты будешь более полезен здесь, в Пи-Рамзесе. Если я погибну, Нефертари будет нужна твоя помощь.

– Оружейные мастерские будут продолжать изготавливать оружие, – пообещал Амени, – Я… Я попросил Сетау и Аша следить за твоей безопасностью. Так как с тобой не будет Серраманна, ты будешь способен совершать необдуманные поступки.

– Если я не выступлю во главе армии, то разве она не обречена на поражение?

Ее волосы чернее воронова крыла, нежнее плода смоковницы. Ее зубы белее гипса, а упругие груди, как наливные яблоки любви. Нефертари, его супруга. Нефертари, царица Египта, чей светлый взор был радостью Двух Земель.

– После визита в храм Сета, – сообщил ей Рамзес, – я беседовал с матерью.

– Что она тебе сказала?

– Она рассказала мне о Сети, о долгих часах раздумий, в которые он погружался, прежде чем вступить в какую бы ни было битву. Он обладал чудесной способностью оставаться энергичным во время нескончаемых дней пути.

– В тебе живет душа отца. Он будет сражаться на твоей стороне.

– Я отдаю управление государством в твои руки, Нефертари. Туйя и Амени будут твоими верными помощниками. Серраманна только что арестован. Шенар, несомненно, попытается заставить признать себя. Твердо держи в руках кормило власти.

– Надейся только на себя, Рамзес.

Фараон сжал жену в объятиях, как если бы он не должен был больше ее увидеть.

Голову Рамзеса венчала синяя корона с двумя широкими лентами из плиссированного льна, ниспадающими до пояса. Он был облачен в кожаную одежду, состоящую из рубашки и набедренной повязки, которые образовывали нечто вроде кирасы, покрытой маленькими металлическими пластинами. Поверх костюма было надето просторное прозрачное платье, что придавало Рамзесу несравнимую величественность.

Когда Гомер увидел приближающегося Фараона, облаченного в костюм воина, он перестал курить и поднялся ему навстречу. Гектор, черно-белый кот, спрятался под стулом.

– Таким образом, Ваше Величество, час пробил.

– Я хотел повидать вас, прежде чем отправиться на север.

– Вот стихи, которые я только что написал:

– Мои лошади и правда заслуживают твою похвалу. Вот уже много дней я готовлю их к испытанию, которое мы должны будем выдержать вместе.

– Этот отъезд, как жаль… Я недавно узнал один чудесный рецепт. Смешиваю ячменный хлеб с соком фиников, косточки сам вынимаю, и после брожения получаю пиво, возбуждающее аппетит. Я так бы хотел дать вам его попробовать.

– Это старый египетский рецепт, Гомер.

– Приготовленное греческим поэтом, пиво должно обладать изысканным вкусом.

– После моего возвращения выпьем это пиво вместе.

– Несмотря на то, что, старея, я становлюсь сварливым, ненавижу пить в одиночестве. Особенно, когда я пригласил очень дорогого друга разделить это удовольствие. Вежливость обязывает вас возвратиться как можно быстрее, Ваше Величество.

– Таково и мое намерение. К тому же я очень бы хотел прочесть вашу «Илиаду».

– Мне понадобится еще много лет, прежде чем я смогу смутно разглядеть ее окончание. Вот почему я старею медленно, обманывая время. Вы, Ваше Величество, задержите его в кулаке.

– До свидания, Гомер.

Рамзес взошел на колесницу с впряженными в нее двумя лучшими лошадьми, «Победа в Фивах» и «Довольная богиня Мут». Молодые, сильные, умные, они весело отправлялись навстречу приключению, им не терпелось преодолеть большие расстояния.

Правитель поручил Нефертари заботу о Дозоре, своем псе. Огромный нубийский лев держался справа от колесницы. Необыкновенно сильный и изумительно красивый царь зверей тоже жаждал показать свои способности воина.

Фараон поднял правую руку.

Колесница тронулась, колеса начали вращаться, лев затрусил рядом, приноравливаясь к бегу лошадей. Тысячи пехотинцев, выстроенные в колонны, окруженные конницей, последовали за Рамзесом.

Глава 13

Июньская жара была еще более изнуряющая, чем обычно. Однако египетская армия воспринимала предстоящую войну как загородную прогулку. Путь через северо-восточную часть Дельты был радостным: на полях, казалось, позабыв о нависшей над Египтом угрозе, крестьяне серпами срезали колосья. Легкий ветерок с моря заставлял растения колыхаться, а гладь полей переливаться то зеленью, то золотом. Фараон приказал двигаться ускоренным маршем, но пехотинцы успевали по пути с удовольствием созерцать поля и летающих над ними цапель, пеликанов и розовых фламинго.

Армия останавливалась на отдых в деревнях, где ее хорошо принимали. Соблюдая дисциплину и не нарушая порядка, воины питались свежими овощами и фруктами, разбавляли водой местное винцо, не забыв и о сладком пиве в больших количествах. Как это было не похоже на образ воина, томимого жаждой и голодом, согнувшегося под тяжестью амуниции.

Рамзес взял на себя обязанности главнокомандующего армии, разделенной на четыре соединения, находившихся под защитой богов Ра, Амона, Сета и Птаха, по пять тысяч человек в каждом. К этим двадцати тысячам пехотинцев присоединились воины запаса, часть из которых осталась в Египте, и особый отряд конницы. Таким походным порядком было трудно управлять. Чтобы облегчить управление, царь разбил армию на отряды по двести человек, поставив знаменосца во главе каждого.

Как командир отряда колесниц, так и командиры соединений, писари и начальник интендантов не проявляли никакой инициативы, и как только возникала трудность, шли за советом к Рамзесу. К счастью, Фараон мог рассчитывать на сухие, но точные выступления Аша, уважаемого всеми высшими военачальниками.

Что касается Сетау, то ему понадобилась повозка, чтобы разместить все, что, по его мнению, было необходимо человеку, который отправляется в опасное путешествие на север. В его повозке лежали: пять бронзовых приборов, горшочки с мазями и бальзамами, точильный камень, деревянная расческа, множество дорожных фляг с пресной водой, ножи, топорики, сандалии, циновки, теплая одежда, набедренные повязки, туники, тросточки, несколько десятков сосудов, наполненных оксидом свинца, асфальтом, красной охрой и квасцами, кувшины меда, пакетики с тмином, клещевиной и валерианой. В другой повозке находились лекарства, микстуры и разные снадобья, вверенные на хранение Лотос, жене Сетау и единственной женщине в экспедиции. Так как всем было известно ее умение пользоваться змеями в качестве оружия, никто не приближался к прелестной, обладавшей тонкой и стройной фигурой нубийке.

Сетау носил вокруг шеи колье из пяти долек чеснока, устранявших запахи и защищавших его зубы. Многие воины, зная целебные свойства этого растения, подражали Сетау. По преданию чеснок сохранил молочные зубы юного Гора, прятавшегося со своей матерью в болотах Дельты от гнева Сета, решившего уничтожить сына и преемника Осириса.

Во время первой же остановки Рамзес вместе с Аша и Сетау удалился в свой шатер.

– Серраманна намеревался предать меня, – объявил он.

– Удивительно, – сказал Аша. – Я считаю, что неплохо разбираюсь в людях, и у меня было чувство, что уж этот воин точно будет тебе верен.

– Амени собрал показания и улики против него.

– Странно, – сказал Сетау.

– Ты никогда особенно не любил Серраманна, – напомнил Рамзес.

– Мы с ним повздорили, это правда, но я подверг его испытанию. Этот пират – человек чести, который не бросает слов на ветер. А ведь он дал тебе слово.

– Ты не забыл о доказательствах?

– Амени ошибся.

– Это на него не похоже.

– Каким бы хорошим ни был Амени, он не может быть всегда непогрешимым. Будь уверен, Серраманна не предавал тебя. Просто его убрали, чтобы ослабить твою армию.

– Что ты думаешь об этом, Аша?

– Предположение Сетау не кажется мне бессмысленным.

– Когда будет восстановлен порядок в наших провинциях, – заявил Фараон, – а хетты запросят пощады, мы проясним это дело. Либо Серраманна – предатель, либо кто-то подстроил лживые доказательства. В любом случае я хочу знать всю правду.

– Вот идеал, от которого мне пришлось отказаться, – признался Сетау. – Там, где живут люди, произрастает ложь.

– Мое предназначение в том, чтобы бороться с ней и побеждать, – заявил Рамзес.

– Именно поэтому я тебе не завидую. Змеи, в отличие от людей, не нападают сзади.

– Если только не убегать, – уточнил Аша.

– В этом случае наказание заслуженно.

Рамзес догадывался об ужасном подозрении, возникшем в умах двух его друзей. Они знали, что он испытывал, и готовы были часами спорить, чтобы отогнать предположение: а если сам Амени выдумал эти доказательства? Амени, не терпящий компромиссов и неутомимый работник. Царь доверил ему управление государством, будучи в твердой уверенности, что Амени не предаст. Ни Аша, ни Сетау не осмелились прямо и открыто обвинять его, но Рамзес не имел права закрывать на это глаза.

– Почему Амени повел себя таким образом? – спросил он.

Сетау и Аша переглянулись, не сказав ни слова.

– Если бы Серраманна обнаружил факты, бросающие тень на моего личного писца, – продолжал Рамзес, – он бы мне о них рассказал.

– Ты думаешь, Амени арестовал его, чтобы помешать сделать это? – спросил Аша.

– Невероятно, – сказал Сетау. – Мы разглагольствуем впустую. Когда вернемся в Пи-Рамзес, то выясним все наверняка.

– Это мудрое решение, – определил Аша.

– Мне не нравится этот ветер, – заявил Сетау, – он совсем не похож на нормальный летний ветер. Он приносит болезни и разрушения, как если бы год закончился раньше времени. Остерегайся, Рамзес. Это зловещее дуновение не предвещает ничего хорошего.

– Быстрота действия – вот лучший залог успеха. Никакой ветер не замедлит наше продвижение.

Крепости, расположенные на северо-восточной границе Египта, составляли Царскую Стену и сообщались между собой посредством оптических сигналов. Отсюда регулярно поступали сообщения во дворец. В мирное время они должны были контролировать перемещения людей через границу. С момента объявления общей тревоги лучники и часовые постоянно наблюдали за окружающей местностью с высоты крепостных башен. Этот величественный бастион был построен много веков назад, чтобы не позволять бедуинам воровать скот в Дельте и предупреждать любую попытку вторжения.

«Каждый, кто пересекает эту границу, становится подданным Фараона», – так гласила надпись на законодательной стеле, установленной в каждой крепости. Все крепости содержались с особой заботой и охранялись вооруженными до зубов воинами, которым хорошо платили. Воины соседствовали с таможенными чиновниками, взимавшими пошлину с торговцев за ввоз товара в Египет. Царская Стена, укрепляемая в течение веков, приносила спокойствие египетскому населению. Благодаря этой оборонительной системе, доказавшей уже свою эффективность, страна могла не опасаться ни внезапных атак, ни вторжения варваров, привлеченных богатыми землями Дельты.

Армия Рамзеса продолжала продвигаться в полной тишине и спокойствии. Некоторые ветераны начали подумывать, что все это лишь обычная проверка боеспособности. Фараон имел право производить время от времени такую инспекцию для наглядной демонстрации своего военного могущества.

Когда же они увидели бойницы первой крепости, забитые готовыми стрелять лучниками, их оптимизм пошел на убыль.

Огромные двойные ворота открылись, чтобы дать возможность Рамзесу въехать в крепость. Едва его колесница остановилась в середине большого, посыпанного песком двора, как какой-то пузатый человечек, защищенный от солнца зонтом, который нес слуга, бросился к правителю.

– Слава вам, Ваше Величество! Ваше присутствие – подарок богов.

Аша уже ознакомил Рамзеса с подробным донесением о главном смотрителе Царской Стены. Это был богатый землевладелец, получивший образование в университете Мемфиса, обжора, отец четверых детей, ненавидящий военную жизнь. Он мечтал как можно быстрее оставить свой почетный, но сильно утомляющий пост, чтобы стать знатным чиновником Пи-Рамзеса и заниматься снабжением казарм. Главный смотритель Царской Стены никогда не прикасался к оружию и боялся насилия. Но все его счета были безупречны. Он знал толк в хороших продуктах, поэтому воины крепостей всегда получали прекрасную, качественную пищу.

Фараон сошел с колесницы на землю и погладил своих лошадей.

– Я приказал накрыть столы, Ваше Величество, здесь вы ни в чем не будете нуждаться. Ваша комната будет не так удобна, как дворцовые покои, но я надеюсь, что она вам понравится, и вы сможете хорошо отдохнуть.

– Я не намерен отдыхать. Моя задача сейчас подавить мятеж.

– Конечно, Ваше Величество, конечно! Но это дело займет всего несколько дней.

– Откуда такая уверенность?

– Сообщения, прибывающие из наших крепостей в Ханаане, внушают спокойствие. Восставшие не способны объединиться и уничтожают друг друга.

– Наши крепости были атакованы?

– Никоим образом, Ваше Величество! Вот последнее донесение, которое почтовый голубь доставил нам сегодня утром.

Рамзес прочел документ, составленный спокойной рукой. В самом деле выходило, что Ханаан – не такое уж и трудное дело.

– Проследите, чтобы о моих лошадях хорошенько позаботились, – приказал Фараон.

– Им придется по вкусу и отдых, и еда, – пообещал смотритель Царской Стены.

– Где комната с картами?

– Я провожу вас, Ваше Величество.

Чтобы не заставлять Фараона терять хотя бы секунду, бедному толстяку пришлось бежать, что могло закончиться для него потерей веса. Его слуге было очень нелегко держать над хозяином зонт и, следуя за ним, все время приноравливаться к изменению темпа.

Рамзес созвал Аша, Сетау и военачальников.

– С завтрашнего дня, – объявил он, показывая маршрут на карте, разложенной на низком столике, – мы полным ходом отправимся прямо на север. Пройдя к западу от Иерусалима, вдоль побережья, мы установим контакт с нашей первой крепостью и усмирим мятежников в Ханаане. Потом, перед тем, как начать наступление, разобьем лагерь в Мегидцо.

Все одобрили план. Аша промолчал.

Сетау вышел из комнаты, посмотрел на небо и вернулся к Рамзесу.

– Что происходит?

– Мне не нравится этот ветер. Он обманщик.

Глава 14

Продвижение армии было бодрым и радостным, и дисциплина несколько ослабла. Египетская армия проникла на территорию страны Ханаан, подчинявшейся Фараону и платившей ему дань. Воины Рамзеса не чувствовали, что вторглись в чужую страну, где что-нибудь могло бы им угрожать. Не слишком ли серьезно Рамзес относился к этому конфликту?

Мощь египетских войск была настолько очевидна, что восставшие должны были поспешить сдать оружие и умолять Фараона о пощаде. Еще одна кампания, к счастью, закончится без убитых и тяжелораненых.

Продвигаясь вдоль побережья, воины обнаружили, что одно небольшое укрепление было разрушено. Обычно в нем жили три человека, обязанные следить за продвижением войск. Уничтожение укрепления никого особо не встревожило.

Сетау продолжал ходить с кислой миной. С непокрытой головой в такую сильную жару он сам управлял повозкой. Сетау ни словом не обмолвился с Лотос, являвшейся центром внимания пехотинцев, которые шагали рядом с повозкой прекрасной нубийки.

Морской ветер несколько смягчал жару, дорога была не слишком утомительной для ног, водоносы часто подавали воинам спасительную жидкость Экспедиция требовала от всех хорошей физической подготовки и выносливости. Тем не менее военный поход совсем не походил на ад, каким его считали чиновники, склонные ни в грош не ставить другие профессии.

Справа от колесницы хозяина бежал лев. Никто не осмеливался приближаться к нему из страха быть разорванным его когтями, но каждый радовался присутствию дикого животного. Лев воплощал собой сверхъестественную силу, управлять которой мог только Фараон. Так как Серраманна не было рядом, лев был самым лучшим защитником Рамзеса.

Вдали показалась первая крепость Ханаана.

Впечатляющее строение имело двойные кирпичные стены, высотой в шесть метров, укрепленные парапеты, башни для часовых, широкие крепостные стены были прорезаны бойницами и амбразурами.

– Кто начальник крепости? – спросил Рамзес у Аша.

– Опытный воин, родом из Иерихона. Вырос в Египте, прошел усиленную подготовку и был назначен на эту должность после нескольких поездок с проверками в Палестину. Я встречал его, это серьезный и надежный человек.

– Именно от него приходила большая часть донесений, оповещавших нас о восстании в Ханаане, не так ли?

– Точно, Ваше Величество. Эта крепость имеет важное стратегическое значение и получает всю информацию о происходящем в этом районе.

– Он сможет быть хорошим правителем Ханаана?

– Я в этом уверен.

– В будущем нужно постараться избежать такого рода беспорядков. Эта провинция должна управляться лучше, а наша задача – исключить любые причины неповиновения.

– Единственная возможность, – признал Аша, – подавить влияние хеттов.

– Я хочу именно этого.

Один из воинов осадил лошадь у входа в крепость. Лучник, находившийся на крепостной стене, подал подъехавшему дружественный знак.

Воин вернулся на свое место. Знаменосец приказал остальным двигаться вперед. Усталые, они хотели только пить, есть и спать.

Поток стрел вынудил их броситься на землю.

С десяток лучников, возникших на крепостной стене, неожиданно начали стрелять с неимоверной быстротой по близким и незащищенным людям, ставшим отличными мишенями. Убитые или раненые, со стрелами, вонзившимися в голову, грудь или живот, египетские пехотинцы падали один за другим. Знаменосец, командовавший авангардом, гордость которого была уязвлена внезапной атакой, вместе с оставшимися в живых воинами решил овладеть крепостью.

Но точность стрельбы не оставляла нападавшим никакого шанса. Знаменосец с пронзенным горлом упал у подножия стены.

Всего за несколько минут опытные воины потерпели поражение. Сотня пехотинцев с копьями в руках порывалась отомстить за своих друзей, но вмешался Рамзес.

– Отступить!

– Ваше Величество, – взмолился военачальник, – давайте уничтожим этих предателей!

– Бросаясь на приступ без должной его организации, вы погибните. Отступайте!

Воины повиновались.

Целая вереница стрел упала на землю меньше, чем в двух метрах от царя. Высшие военачальники, охваченные паникой, вскоре собрались возле Рамзеса.

– Прикажите своим людям окружить крепость на расстоянии, недосягаемом для стрел. В первую линию поставьте лучников, затем пехотинцев, а позади них – колесницы.

Хладнокровие Рамзеса вселило в людей спокойствие. Воины вспомнили о наставлениях, полученных во время учений, войска упорядоченно совершали маневры.

– Нужно вынести раненых и оказать медицинскую помощь, – потребовал Сетау.

– Невозможно, вражеские лучники нападут на спасателей.

– Этот ветер принес несчастье.

– Я ничего не понимаю, – сокрушался Аша.

– Ни один из моих осведомителей не сообщил мне, что мятежники завладели этой крепостью.

– Они наверняка действовали хитростью, – предположил Сетау.

– Даже если ты прав, у начальника крепости было достаточно времени, чтобы отправить несколько почтовых голубей с составленными заранее донесениями о нападении.

– Настоящее положение дел простое и неутешительное, – заключил Рамзес. – Начальник был убит, воины – уничтожены, а мы получали ложные донесения. Если бы я разделил мои войска, посылая отдельные отряды к крепостям Ханаана, мы бы понесли тяжелые потери. Размах восстания значителен. Только хеттские отряды могли организовать удар такой силы.

– Ты считаешь, что они еще не ушли из этой местности? – спросил Сетау.

– Мы немедленно, не допуская никакой задержки, должны восстановить свои позиции и взять крепость.

– Захватившие крепость не смогут нам долго сопротивляться, – сказал Аша. – Предложи им сдаться. Если среди них есть хетты, мы заставим их говорить.

– Возьми отряд воинов, Аша, и предложи им сдаться.

– Я пойду с ним, – сказал Сетау.

– Дай ему возможность проявить свои способности дипломата, это может помочь нам избежать боя. А ты, Сетау, приготовь лекарства.

Ни Аша, ни Сетау не обсуждали приказы Рамзеса. Даже заклинатель змей, всегда готовый возразить, преклонялся перед авторитетом Фараона.

Пять колесниц во главе с Аша направились в сторону крепости. Сидевший рядом с молодым дипломатом возница держал в руке копье, к верхушке которого был привязан кусок белой материи. Белый флаг означал желание египтян разрешить конфликт путем переговоров.

Колесницы даже не успели остановиться. Как только они оказались на достаточном расстоянии, ханаанские лучники обрушили ливень стрел. Две из них вонзились в горло возницы, третья задела левую руку Аша, оставляя на ней кровавый след.

– Назад! – прокричал он.

– Не двигайся, – потребовал Сетау, – иначе мой медовый компресс не приклеится так, как нужно.

– Тебе легко говорить, ведь страдаю-то я.

– Так ты неженка?

– Я бы предпочел не получать ранений. К тому же я хотел бы, чтобы моим лекарем была Лотос.

– В безнадежных случаях приходится вмешиваться мне. Я использовал мой лучший мед, ты должен поправиться. Рана заживет быстро, без опасности воспаления.

– Какиедикари… Я не мог даже предположить, что нас так встретят.

– Теперь восставшим бесполезно молить Рамзеса о пощаде: он ненавидит, когда его друзей пытаются убить. Даже если эти друзья заблудились на извилистых дорогах дипломатии.

Аша скривился от боли.

– Вот прекрасный предлог, чтобы не участвовать в приступе крепости, – пошутил Сетау.

– Ты предпочел бы, чтобы выстрел был поточнее?

– Прекрати говорить глупости и отдыхай. Если какой-нибудь хетт попадет нам в руки, то понадобится твой талант переводчика.

Сетау вышел из большого шатра, служившего для размещения раненых, и где только что была оказана медицинская помощь, и поспешил к Рамзесу, чтобы сообщить ему плохие новости.

В сопровождении своего льва Рамзес обошел вокруг крепости, окидывая взглядом эту груду камней, возвышающуюся над равниной. Символ мира и безопасности, крепость превратилась в воплощение угрозы, которую необходимо уничтожить.

С высоты крепостных стен ханаанские часовые наблюдали за Фараоном.

Ни криков, ни брани. Существовала надежда, что египетская армия откажется от взятия крепости и разделится на отряды, исследуя область Ханаана, прежде чем предпринять определенные действия. В этом случае засады, предусмотренные хеттскими наставниками, вынудят войска Рамзеса отступить.

Сетау, уверенный в раскрытии замысла противника, спрашивал себя, не лучше ли будет сначала рассмотреть ситуацию в целом, прежде чем атаковать хорошо защищенную крепость, ведь это может повлечь за собой многочисленные потери.

Военачальники, обсудив этот вопрос, собирались предложить Рамзесу оставить отряд, чтобы не позволять осажденным выходить за пределы крепости. Большая же часть армии должна будет продолжать продвижение к северу, чтобы получить представление о размахе восстания.

Рамзес казался полностью погруженным в размышления, поэтому никто не решался заговорить с ним. Наконец, он потрепал по гриве льва, сидевшего неподвижно. Человек и хищник представляли собой прекрасный союз. Исходившая от них сила заставляла всех, кто к ним приближался, чувствовать себя неловко.

Самый старый из военачальников, служивший в Сирии под командованием Сети, рискнул отвлечь правителя.

– Ваше Величество… Могу ли я поговорить с вами?

– Слушаю тебя.

– Мы долго спорили между собой и нам кажется, что нужно выяснить размах восстания. Из-за лживых донесений мы не знаем настоящего положения дел.

– Что вы предлагаете?

– Не пытаться сейчас взять крепость, а пройтись по всей территории Ханаана. Тогда мы будем действовать сознательно, со всеми на то основаниями.

– Что ж, это интересная перспектива.

Старый военачальник с облегчением вздохнул.

Значит, Рамзес не был против изменений и следовал логике.

– Должен ли я созвать военный совет, Ваше Величество, чтобы огласить ваши приказания?

– В этом нет необходимости, – ответил Рамзес, – все мои приказания в нескольких словах мы немедленно атакуем эту крепость.

Глава 15

Из своего лука, сделанного из дерева акации, с которым он один умел справляться, Рамзес выпустил первую стрелу. Чтобы натянуть тетиву, сделанную из жилы быка, нужна была сила, достойная сына Сета.

Когда ханаанские часовые увидели царя Египта, приготовившегося стрелять за триста метров от крепости, они засмеялись. Они видели в этом лишь символический жест, направленный на приободрение армии.

Тростниковая стрела с наконечником из дерева твердых пород, покрытого бронзой, с зубцами вместо оперения описала полукруг в прозрачном небе и вонзилась в грудь первого часового. Изумленный, он смотрел, как кровь хлещет из раны, и упал вниз головой. Второй часовой почувствовал сильный удар в середину лба, пошатнулся и последовал за своим собратом. Третий, обезумев от страха, успел позвать на помощь, но, отвернувшись, получил удар в спину и рухнул во двор крепости.

Восставшие попытались стрелять из бойниц, расположенных вдоль стен. Но египтяне, превосходившие их по численности, первыми предельно точными выстрелами убили половину вражеских лучников.

Оставшихся постигла та же участь. Когда осталось слишком мало воинов, чтобы хорошо защищать подступы к крепости, Рамзес приказал египтянам выдвинуться вперед с лестницами. Огромный нубийский лев наблюдал за происходящим с величайшим спокойствием.

Приставив лестницы к стенам, воины начали взбираться наверх. Понимая, что нелепо было бы ждать пощады от египтян, ханаанцы сражались из последних сил. Они бросали камни с высоты крепостных стен и сумели опрокинуть одну лестницу. Многие наступающие покалечились, упав на землю. Но лучники Фараона не переставали истреблять восставших.

Сотни воинов быстро вскарабкались вверх и завладели дозорным путем. За ними последовали стрелявшие по врагам, находившимся во дворе крепости.

Сетау и его помощники занимались ранеными, которых на носилках переносили в египетский лагерь. Лотос туго крест-накрест перетягивала неглубокие раны. Иногда прекрасной нубийке приходилось прибегать к наложению швов. Она останавливала кровотечения, прикладывая свежее мясо к ранам. Делала компрессы с медом, травами, обладающими вяжущим свойством, и заплесневевшим хлебом. ^[227] Сетау же использовал средства, состоящие из отваров трав, шариков с обезболивающими веществами, мазей и микстур. Снимая боль, он усыплял раненых воинов и старался как можно удобнее разместить их в большом шатре. Те, кто будут в состоянии перенести дорогу, отправятся в Египет вместе с убитыми. Ни один из них не будет похоронен на чужбине. Семьям убитых назначат пожизненную пенсию.

Внутри крепости ханаанцы уже оказывали незначительное сопротивление. Последние бои шли врукопашную. Вынужденные сражаться один против десяти, восставшие были уничтожены. Чтобы не попасть на безжалостный допрос, их предводитель кинжалом сам себе перерезал горло.

Когда большие ворота были открыты, Фараон вошел в покоренную крепость.

– Сожгите трупы, – приказал он, – очистите все.

Воины окропили стены едким натром и окурили жилые помещения, склады продуктов и оружия.

Когда в столовой начальника крепости был накрыт обед, все следы битвы были уже уничтожены.

Военачальники восхищались мудростью принятого Рамзесом решения и приветствовали великолепный результат сражения. Сетау и Лотос остались с ранеными, Аша казался обеспокоенным.

– Ты не радуешься этой победе, друг мой?

– Сколько еще боев, подобных сегодняшнему, придется вести?

– Мы возьмем крепости одну за другой, и Ханаан будет усмирен. Эффект неожиданности уже не будет работать против нас, и мы не понесем больше таких тяжелых потерь.

– Пятьдесят убитых и сотня раненых.

– Печальный итог. Мы стали жертвами предательства.

– Я должен был это предвидеть, – сказал Аша. – Хетты не довольствуются лишь грубой силой. Пристрастие к интригам у них в крови.

– Ни одного хетта среди мертвых?

– Ни одного.

– Их отряды вернулись на север.

– Значит, нужно опасаться других ловушек.

– Мы будем к ним готовы. Иди спать, Аша. Завтра мы снова отправляемся в поход.

Рамзес оставил в крепости довольно многочисленный отряд. Несколько гонцов уже отправились в Пи-Рамзес, они везли Амени приказ об отправке обозов в побежденную крепость.

Фараон во главе сотни колесниц, прокладывая путь, показывал пример своим воинам.

Десять раз действие разворачивалось все по тому же сценарию. С расстояния трехсот метров от каждой крепости, занятой восставшими, Рамзес убивал лучников, находившихся в дозоре на крепостных стенах, приводя в ужас своих врагов. Прикрытые непрекращающимся градом стрел, не дававшим возможности ханаанцам дать отпор, пехотинцы, прикрываясь щитами, карабкались по огромным лестницам и первым делом расчищали дозорный путь. Ни разу они не выламывали главные ворота.

Меньше месяца потребовалось Рамзесу, чтобы снова стать хозяином Ханаана. Так как мятежники уничтожили небольшие египетские укрепления, включая женщин и детей воинов, никто из них и не пытался сдаться в плен, уповая на милосердие Фараона. С первой победы Рамзеса одно имя его приводило восставших в трепет. Взятие последней крепости на севере Ханаана почти не вызвало сопротивления, настолько ее защитники были испуганы.

Галилея, долина к северу от Иордана – эти торговые пути снова находились под контролем Египта. Жители этих областей единодушно признали власть Фараона и поклялись в вечной верности.

Ни один хетт не был взят в плен.

Правитель Газы, столицы Ханаана, устроил шикарный пир для египтян. Жители города поступили в распоряжение армии Фараона, они с усердием ухаживали за лошадьми и ослами, а также снабжали воинов всем, в чем те нуждались. Быстрая война по восстановлению порядка в провинции заканчивалась всеобщим ликованием и дружбой.

Правитель Ханаана произнес пламенную речь: он осудил хеттов, этих варваров из Азии, пытавшихся разорвать нерушимые связи, соединяющие его страну и Египет. Посланный милостью богов, Рамзес пришел на помощь своим неизменным союзникам. Разумеется, он не лишит их своей милости. Конечно, мы оплакиваем трагическую гибель египетских наместников. Но Рамзес, действуя по Закону Маат, пресек беспорядки и восстановил справедливость.

– Такого рода лицемерие мне противно, – сказал Рамзес Аша.

– И не надейся изменить человеческую природу.

– Я наделен властью, чтобы выбирать достойных.

Аша улыбнулся.

– Заменить этого правителя другим? Ты это, действительно, можешь. Но невозможно изменить человеческую натуру. Как только следующий правитель Ханаана сочтет выгодным предать тебя, он не будет колебаться. По крайней мере, мы хорошо знаем, каков нынешний: лживый, развращенный, жадный. Им можно без труда управлять.

– Ты забываешь, что он позволил хеттским отрядам находиться на территории, контролируемой Египтом.

– Любой другой поступил бы так же.

– То есть ты советуешь мне оставить этого презренного человека правителем Ханаана.

– Пригрози ему, что прогонишь при малейшем проступке.

– Есть ли на свете хоть один человек, достойный твоего уважения, Аша?

– По долгу своей службы я встречаю людей власти, готовых на все, чтобы ее сохранить и преумножить. Если я начну хоть чуточку доверять им, меня сметут.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я восхищаюсь тобой, Рамзес, что бывает со мной по отношению к людям исключительно редко. Но ты сам, ты ведь тоже человек власти?

– Я служу закону и моему народу.

– А если однажды ты забудешь об этом?

– В тот же день моя власть исчезнет, а мое поражение станет неизбежным.

– Дай бог, чтобы такое несчастье не обрушилось на вас, Ваше Величество.

– Удалось ли установить истину о причинах восстания?

– Торговцы из Газы и некоторые подкупленные чиновники согласились открыть правду. Действительно, хетты организовали восстание и посоветовали ханаанцам хитростью овладеть крепостями.

– Каким образом?

– Обычная доставка продуктов питания… с вооруженными воинами в повозках. Все наши крепости были атакованы одновременно. Чтобы спасти жизнь взятым в заложники женщинам и детям, начальники крепостей предпочли сдаться. Непоправимая ошибка. Хетты убедили ханаанцев, что открытый удар египтян будет слабым и малоэффективным. Восставшие уничтожили наши отряды, хотя до этого были с ними в прекрасных отношениях, и считали, что им нечего бояться.

Рамзес не сожалел о суровости и непоколебимости принятых им решений. Кучка трусов и лжецов была наказана силой египетской армии.

– Кто-нибудь говорил о Моисее?

– Ничего заслуживающего внимания.

Военный совет собрался в царском шатре. Рамзес возглавлял его, сидя на стуле с позолоченной спинкой. Верный лев лежал у его ног.

Фараон созвал Аша и всех высших военачальников, чтобы те могли высказать свои суждения. Последним попросил слово старый военачальник.

– Настроение воинов – отличное, как и состояние животных и снаряжения. Вы, Ваше Величество, только что одержали блестящую победу, которая будет вписана в анналы истории.

– Позволь мне усомниться в этом.

– Ваше Величество, мы горды, что нам довелось участвовать в этом сражении и…

– Сражение? Оставьте это слово на потом. Оно понадобится нам позже, когда мы столкнемся с настоящим сопротивлением.

– Пи-Рамзес готов рукоплескать вам.

– Пи-Рамзес подождет.

– Мы восстановили нашу власть в Палестине и полностью усмирили Ханаан, не пора ли теперь вернуться назад?

– Нам осталось сделать самое трудное: завоевать провинцию Амурру.

– Возможно, хетты сконцентрировали там большие силы.

– Ты боишься сражаться, воин?

– Нам понадобится время для разработки плана действий, Ваше Величество.

– Он уже есть: мы пойдем прямо на север.

Глава 16

На голове у Нефертари был короткий парик с красивыми лентами, спускающимися к плечам. Одетая в длинную тунику, перехваченную красным поясом, царица ополоснула руки водой из священного озера и зашла в центральную часть храма бога Амона. Она принесла летучие эфирные масла для жертвоприношения богам. Являясь Божественной Супругой, Нефертари действовала как Дочь Солнца, созидательной силы, сотворившей мир.

Царица закрыла за собой на засов двери святилища и вышла из храма. Служители храма – жрецы – повели ее к Дому Жизни Пи-Рамзеса. Там, воплощая в себе высшую богиню, одновременно убивающую и дающую жизнь, Нефертари должна будет сражаться с силами зла. Если око Солнца станет ее зрением, то она сможет возродить жизнь и обеспечить смену природных циклов. Спокойствие и счастье каждого дня зависело от способности Дочери Солнца превращать в гармонию и благо разрушительную силу, приносимую опасными ветрами.

Жрец подал царице лук, жрица – четыре стрелы.

Нефертари, натянув тетиву, выпустила первую стрелу на восток, вторую – на север, третью – на юг и четвертую – на запад. Таким образом, она по обряду уничтожила невидимых врагов, угрожавших Рамзесу.

Слуга Туйи ожидал Нефертари.

– Царица-мать хочет видеть вас как можно быстрее.

Великая Супруга Фараона вошла в покои царицы-матери.

Тонкая, в длинном, в мелкую складочку платье с полосатым поясом, украшенная золотыми браслетами и колье из шести ниток ляпис-лазури, Туйя была необычайно элегантна.

– Не тревожься, Нефертари. Гонец, только что прибывший из Ханаана, принес прекрасные новости. Рамзес снова стал правителем всей провинции, и порядок уже восстановлен.

– Когда его ждать?

– Он не уточнил дату приезда.

– Иначе говоря, армия движется на север.

– Вероятно.

– Вы поступили бы так же?

– Не колеблясь, – ответила Туйя.

– На севере Ханаана находится провинция Амурру, разделяющая зоны египетского и хеттского влияния.

– Так пожелал Сети, чтобы избежать войны.

– Если хеттские войска перешли эту границу…

– То будет сражение, Нефертари.

– Я пустила стрелы на все четыре стороны света.

Шенар ненавидел Амени. Старший брат Фараона вынужден был каждое утро встречаться с этим мелким, тщедушным и претенциозным чиновником, чтобы получать информацию об экспедиции Рамзеса. Какое наказание! Когда он, Шенар, будет царствовать, он отправит Амени чистить конюшни где-нибудь в провинции, чтобы тот потерял последние остатки своего здоровья.

Единственным утешением было то, что день ото дня личный писец Фараона все больше мрачнел. Это служило несомненным признаком того, что египетская армия топталась на месте. Старший брат царя принимал глубоко опечаленный вид и обещал молить богов, чтобы судьба снова стала благосклонной к Египту.

Почти не занятый делами государственной службы, но изображающий лихорадочную и упорную деятельность, Шенар старательно избегал встреч с сирийским торговцем Райя. В такое тревожное время все были бы потрясены, если бы человек, занимающий такое высокое положение, как Шенар, стал заниматься покупкой редких ваз, доставляемых из-за пределов Египта. Он довольствовался краткими посланиями от Райя, содержание которых было скорее радостным. По сведениям, поступавшим от подкупленных хеттами сирийских наблюдателей, Рамзес попался в ловушку, подстроенную ханаанцами. Фараон поддался естественному пылу молодости, забыв, что его противники обладали необычайной способностью к интригам.

Шенар разгадал загадку, волновавшую двор: кто украл шаль Нефертари и кувшин с сушеной рыбой из Дома Жизни в Гелиополисе? Виновным был не кто иной, как жизнерадостный управляющий царского дома Роме. Поэтому перед тем, как идти на обязательную встречу с Амени, Шенар под незначительным предлогом вызвал его к себе.

Имея толстое брюшко, полные щеки и тройной подбородок, Роме превосходно справлялся со своими обязанностями. Медлительный, необычайно педантичный, не терпевший беспорядка и грязи, он сам дегустировал блюда, подаваемые царской семье, не церемонясь со слугами. Рамзес лично назначил его на эту должность, и Роме быстро заставил замолчать всех недовольных и установил свои требования к служителям. Малейшее неповиновение ему немедленно влекло за собой изгнание из дворца.

– Чем могу быть вам полезен, господин? – спросил Роме Шенара.

– Мой слуга ничего тебе не сказал?

– Я понял, что возникла проблема старшинства во время пира, но я не понимаю…

– Может, поговорим о кувшине с сушеной рыбой, украденном из кладовой Дома Жизни в Гелиополисе?

– Кувшин… но я ничего не знаю…

– А как насчет шали царицы Нефертари?

– Мне, конечно же, сообщили, и я очень сожалею об этом ужасном скандале, но…

– Ты нашел виновного?

– Я не занимаюсь расследованиями, господин Шенар.

– Ты занимаешь хорошую должность, Роме.

– Нет, я не думаю…

– Да поразмысли сам! Ты – самый главный человек во дворце, от внимания которого не может ускользнуть ни одно происшествие.

– Вы преувеличиваете.

– Почему ты совершил эти злодеяния?

– Я? Уж не предполагаете ли вы, что…

– Я не предполагаю, я в этом уверен. Кому ты передал шаль царицы и кувшин с рыбой?

– Ваши обвинения не обоснованы!

– Я разбираюсь в людях, Роме, и у меня есть доказательства.

– Доказательства…

– Зачем ты пошел на такой риск?

Искаженное лицо Роме, нездоровый румянец на щеках, резко обозначившиеся морщины – все это говорило само за себя.

Шенар не ошибся.

– Тебе либо очень хорошо заплатили, либо ты ненавидишь Рамзеса. Как в первом, так и во втором случае ты совершил серьезный проступок.

– Господин Шенар… Я…

Отчаяние толстяка было даже немного трогательным.

– Ты прекрасно справляешься с обязанностями управляющего, поэтому я согласен забыть об этом прискорбном происшествии. Но если когда-нибудь ты мне понадобишься, не будь неблагодарным.

Амени составлял ежедневный отчет для отправки Рамзесу. Движения его руки были точными и быстрыми.

– Могу я оторвать вас от дела на несколько минут? – приветливо спросил Шенар.

– Вы меня не отвлекаете. Вы и я, мы повинуемся царю, обязавшему нас ежедневно совещаться и делать выводы.

Личный писец Фараона отложил свой отчет в сторону.

– Вы кажетесь изможденным, Амени.

– Это только с виду.

– Может, вам нужно уделять больше внимания своему здоровью?

– Меня волнует только здоровье Египта.

– Вы получили… плохие новости?

– Напротив.

– А конкретнее?

– Я ожидал подтверждения поступившей ко мне информации, прежде чем рассказывать об успехах Рамзеса. Так как нам очень повредили ложные донесения, доставляемые почтовыми голубями, я научился вести себя осторожнее.

– Проделки хеттов?

– Это могло дорого нам обойтись! Все наши крепости в Ханаане находились в руках мятежников. Если бы царь разделил войска, потери были бы катастрофическими.

– К счастью, этого не произошло.

– Провинция Ханаан вновь покорена, проход к побережью свободен. Правитель поклялся Рамзесу в вечной покорности.

– Великолепный успех… Рамзесу удалось совершить великий подвиг и спасти страну. Полагаю, армия возвращается.

– Это военная тайна.

– Какая военная тайна? Я верховный сановник, не забывайте об этом!

– Я не располагаю другой информацией.

– Но это невозможно!

– Однако, это так.

Взбешенный, Шенар удалился.

Амени испытывал угрызения совести. Не из-за разговора с Шенаром, а по поводу поспешного решения в деле Серраманна. Конечно, улики, собранные против воина, были бесспорными, но не оказался ли сам Амени слишком доверчивым? Находясь в возбужденном состоянии из-за выступления армии, Амени тогда не был столь же объективен, как обычно. Следовало проверить доказательства и свидетельства, из-за которых наемник находился в тюрьме. Возможно, это бесполезно, но во всем требовалась точность и уверенность.

Амени, рассерженный на самого себя, снова взялся за дело Серраманна.

Глава 17

Мегиддо, крепость, охраняющая въезд в Сирию, находилась на вершине заметного издалека утеса. Это единственное посреди зеленеющей равнины возвышение казалось неприступным: каменные стены, бойницы, высокие квадратные башни, окруженные деревянными галереями, широкие и крепкие ворота.

Отряд состоял из египтян и сирийцев, верных Фараону. Но как можно было доверять донесениям, утверждавшим, что там все спокойно?

Перед взором Рамзеса предстал необычный пейзаж: лесистые холмы, дубы с узловатыми стволами, топкие реки, болота, песчаная почва… Странная местность, враждебная и замкнутая, так непохожая на красоту Нила и прелесть египетских деревень.

Два раза стадо кабанов нападало на египетских воинов, потревоживших покой самки и детенышей. Пышная, беспорядочно разросшаяся растительность замедляла продвижение вперед. Египетские воины испытывали большие трудности, пробираясь через заросли кустарников и протискиваясь между стволов огромных деревьев. Однако были и ценные преимущества: изобилие пресной воды и дичи.

Рамзес приказал сделать короткий привал. Его взгляд был прикован к крепости Мегиддо, он ожидал возвращения отправленных в дозор воинов.

Сетау воспользовался остановкой, чтобы заняться ранеными и раздать им микстуры. Тяжелораненые воины были отправлены на родину, поэтому армия состояла из физически здоровых мужчин. Некоторые, правда, страдали от холода или жары, от желудочных колик. Но снадобья, приготовленные на основе бриона, тмина и касторки, быстро устраняли эти неприятности. Для предупреждения заболеваний все продолжали употреблять чеснок и лук, особую разновидность которого – «змеиное дерево» – привозили с границ восточной пустыни.

Лотос удалось спасти осла, которого укусила водяная змея. Причем она поймала эту змею. Поход в Сирию был для Лотос очень интересен. До настоящего момента ей встречались рептилии только знакомых ей видов. Такой экземпляр, несмотря на небольшое количество яда, встречался ей впервые.

Два пехотинца обратились к нубийке под предлогом того, что они тоже стали жертвами ядовитых змей. Звучные пощечины послужили им наказанием за ложь. Когда Лотос извлекла из сумки шипящую гадюку, обманщики поспешили скрыться.

Прошло больше двух часов. С позволения Фараона всадники и возницы колесниц спешились, а пехотинцы уселись на землю, охраняемые большим количеством часовых.

– С тех пор как ушли дозорные, прошло уже слишком много времени, – произнес Аша.

– Я тоже так думаю, – сказал Рамзес. – Как твоя рана?

– Полностью зажила. Этот Сетау – настоящий волшебник.

– Что ты думаешь об этом месте?

– Место мне не нравится. Перед нами открытая местность, но не надо забывать о болотах. С обеих сторон дубовые леса, кустарники, высокая трава, войска слишком разрозненны.

– Дозорные уже не вернутся, – заявил Рамзес. – Они или убиты, или находятся в плену внутри крепости.

– Это будет означать, что Мегиддо завоевана врагом и не намеревается сдаваться.

– Эта крепость является ключом от Южной Сирии, – напомнил Рамзес. – Даже если внутри находятся хетты, мы обязаны завоевать ее.

– Речь идет не об объявлении войны, – рассуждал Аша, – но о возвращении территории, входящей в зону нашего влияния. Следовательно, мы имеем право атаковать в любой момент без предупреждения. С этой точки зрения мы не выходим за рамки обычного подавления восстания, не имеющего ничего общего с противоречиями граничащих друг с другом государств.

– Приказывай готовиться к приступу.

Аша даже не успел натянуть поводья своей лошади. Из густого леса, слева от царя, на отдыхавших египетских воинов на полном скаку налетел отряд конницы. Некоторые несчастные были сражены ударами коротких копий, лошадям перерезали глотки. Некоторым из оставшихся в живых египтян удалось подняться на колесницы и отступить на позиции, где находились пехотинцы, укрывшиеся за своими щитами.

Это неожиданное и безжалостное нападение, казалось, имело успех. Упряжь крепких коней, их остроконечные бороды, платья с бахромой, доходившей до щиколоток, – в нападавших без труда можно было узнать сирийцев.

Рамзес остался удивительно спокойным. Аша забеспокоился.

– Они сейчас сомнут наши ряды!

– Они зря радуются успеху.

Продвижение сирийцев было остановлено. Египетские пехотинцы заставили отступить в сторону лучников, стрельба которых была поразительно точна.

Лев зарычал.

– Нам угрожает другая опасность, – сказал Рамзес. – Именно сейчас решится исход битвы.

Из того же леса выскочили сотни сирийцев, вооруженных топорами с короткими рукоятками. Им нужно было преодолеть совсем небольшое расстояние, чтобы напасть на лучников сзади.

– Вперед, – приказал Рамзес своим лошадям.

Тон хозяина требовал от боевых коней максимум усилий. Лев вскочил. Аша и пятьдесят колесниц последовали за Фараоном.

Рукопашный бой был невиданно жестоким. Дикий зверь когтями разрывал на части тех, кто осмелился атаковать колесницу Рамзеса. Сам он, пуская одну стрелу за другой, пронзал сердца, глотки и лбы нападавших. Кони топтали раненых, подоспевшие на помощь пехотинцы заставили сирийцев обратиться в бегство.

Рамзес обратил внимание на странного воина, бежавшего по направлению к лесу.

– Взять его, – приказал он льву.

Расправившись с двумя последними жертвами, зверь бросился на убегавшего и прижал его к земле. Несмотря на то, что лев пытался сдерживать свою силу, он все же смертельно ранил своего пленника, который упал на землю со страшной раной в спине. Рамзес рассмотрел человека. У него были длинные волосы и неровно подстриженная борода, его длинное, в красную полоску, платье было разодрано в клочья.

– Позовите Сетау, – потребовал Рамзес.

Сражение подходило к концу. Сирийцы все до единого были уничтожены, а египетская армия понесла незначительные потери.

Запыхавшийся Сетау прибежал к Рамзесу.

– Спаси этого человека, – приказал ему властитель. – Он не сириец, а житель пустыни. Он должен объяснить нам свое присутствие в крепости.

Бедуин, обычно занятый отправкой караванов со стороны Синая, – и так далеко от дома… Сетау был заинтригован.

– Твой лев хорошенько над ним поработал.

Лицо раненого было покрыто потом, кровь текла из ноздрей, затылок размозжен. Сетау пощупал пульс и послушал удары сердца, столь слабые, что не оставалось никакого сомнения в том, что житель пустыни умирал.

– Он может говорить? – спросил царь.

– Челюсти сведены судорогой. Но один шанс, возможно, еще есть.

Сетау удалось вложить в рот умирающего обернутую материей деревянную трубочку и влить туда жидкость, приготовленную на основе корневища кипариса.

– Это должно успокоить боль. Если у него крепкое здоровье, он проживет еще несколько часов.

Житель пустыни увидел Фараона. Испуганный, он попытался приподняться, раздавив деревянную трубку зубами. Он задергался, как птица с перебитым крылом, пытающаяся взлететь.

– Спокойней, мой друг, – посоветовал Сетау.

– Я буду за тобой ухаживать.

– Рамзес…

– Это действительно Фараон Египта, который хочет с тобой говорить.

Взгляд бедуина остановился на синей короне Фараона.

– Ты прибыл из Синая? – спросил Рамзес.

– Да, это моя родина…

– Почему ты сражался на стороне сирийцев?

– Золото… Они пообещали мне золото…

– Ты встречал хеттов?

– Они оставили нам план сражения и ушли.

– С тобой были и другие бедуины?

– Они все бежали.

– Ты не встречал еврея по имени Моисей?

– Моисей…

Рамзес описал своего друга.

– Нет, я его не знаю.

– Ты слышал что-нибудь о нем?

– Нет, не думаю…

– Сколько человек внутри крепости?

– Я… я не знаю.

– Не лги.

С неожиданным проворством раненый выхватил свой кинжал, вскочил и попытался убить Фараона. Одним коротким ударом по руке Сетау обезоружил нападавшего.

Усилие бедуина было слишком резким. Лицо его перекосилось от боли, тело выгнулось дугой, и он упал замертво.

– Сирийцы пытались объединиться с бедуинами, – заметил Сетау. – Какая глупость! Никогда эти народы не найдут общего языка.

Сетау вернулся к раненым египетским воинам, уже находившимся под опекой Лотос. Мертвые были завернуты в циновки и погружены на колесницы. Обоз, охраняемый воинами, отправится в Египет, где несчастные пройдут обряд воскрешения.

Рамзес погладил своих лошадей и льва, чье глухое рычание походило на мурлыканье кота. Многие воины собрались вокруг властителя и подняли свое оружие к небу. Таким образом они приветствовали того, кто с ловкостью опытного воина привел их к победе.

Военачальники, поспешив поздравить Рамзеса, еле смогли пробраться к нему.

– Вы заметили отряды сирийцев в соседних лесах?

– Нет, Ваше Величество. Разбивать лагерь?

– Есть занятие поважнее: взять Мегиддо.

Глава 18

Амени провел ночь в своем кабинете. Он хотел сделать часть своей завтрашней работы и таким образом выиграть несколько часов, чтобы заняться делом Серраманна. Когда болела спина, доставляя ему невыносимое страдание, он брал в руки палочку для письма, выточенную из позолоченного дерева в форме колонны, увенчанной лилией – эту чудесную вещь ему подарил Рамзес при назначении на должность своего личного писца – и вскоре силы возвращались к нему.

С юности Амени и Рамзеса связывали невидимые нити. Амени интуитивно чувствовал, когда сыну Сети что-то угрожало. Много раз он видел, что смертельная опасность подстерегала царя и что только магия помогала ему избежать несчастья. Если разрушится эта защитная стена, возведенная божественными силами вокруг Рамзеса, не приведет ли неустрашимость Рамзеса к гибели?

А что, если Серраманна был одним из камней в этой стене? Амени тогда совершил серьезную ошибку, помешав воину охранять Фараона. Обоснованы ли эти угрызения?

Обвинение опиралось на свидетельские показания Ненофар, любовницы Серраманна. Амени приказал привести ее, чтобы допросить более подробно. Если эта девушка солгала, он заставит ее сказать правду.

В семь часов ответственный за расследование – уравновешенный пятидесятилетний мужчина – вошел в кабинет личного писца Рамзеса.

– Ненофар не придет, – объявил он.

– Она отказалась следовать за вами?

– Дома никого не оказалось.

– Она действительно жила в указанном месте?

– По свидетельству соседей – да, но она несколько дней назад уехала.

– Не сказала куда едет?

– Никто ничего не знает.

– Вы обыскали ее жилище?

– Безрезультатно. Даже ящики для белья оказались пусты. Создается впечатление, что эта женщина хотела уничтожить все следы своего существования.

– Что вы узнали о ней?

– Похоже, что она очень легкомысленна. Злые языки утверждают, что она жила, торгуя своим телом.

– Следовательно, она должна была работать в одном из увеселительных заведений?

– Ничего подобного. Я провел необходимое расследование.

– К ней приходили мужчины?

– Соседи утверждают, что нет, но сама она часто отсутствовала, особенно ночью.

– Нужно найти ее и узнать имена ее любовников.

– Мы сможем это сделать.

– Поторопитесь.

Чиновник ушел. Амени снова погрузился в изучение табличек, на которых Серраманна написал донесение своим хеттским сообщникам.

В тишине своего кабинета, в этот утренний час, когда мысль работает особенно четко, перед ним забрезжила догадка. Чтобы проверить ее правильность, Амени должен был дождаться возвращения Аша.

Крепость Мегиддо, воздвигнутая на скалистом утесе, произвела большое впечатление на воинов египетской армии, расположившихся на равнине. Нужно приготовить большие лестницы, которые будет трудно приставить к стенам крепости, – полетят стрелы и камни обороняющихся.

В сопровождении Аша Рамзес объехал в колеснице вокруг крепости на большой скорости, чтобы не быть удобной мишенью для лучников.

Ни одна стрела не была пущена в него, ни один лучник не появился на крепостной стене.

– Они будут прятаться до последнего, – решил Аша. – Таким образом они не потратят напрасно ни одной стрелы. Лучшим решением была бы длительная осада.

– Запасы Мегиддо позволят им продержаться в течение многих месяцев. Что может быть более безнадежным, чем нескончаемая осада?

– Бесконечно совершая приступы, мы потеряем много людей.

– Ты считаешь меня жестокосердым человеком, думающим только о новой победе?

– Разве слава Египта не стоит выше людских судеб?

– Любое существо драгоценно для меня, Аша.

– Что ты предпримешь?

– Мы расположим колесницы вокруг крепости на расстоянии полета стрелы, а наши лучшие лучники уничтожат сирийцев, которые попытаются показаться в проемах бойниц. Три отряда добровольцев установят лестницы, прикрываясь щитами.

– А если взять Мегиддо не удастся?

– Попробуем. Думать о провале – уже потерпеть поражение.

Энергия, исходящая от Рамзеса, придала новую силу воинам. Нашлось много добровольцев. Лучники подталкивали друг друга, чтобы устроиться в колесницах, которые должны были окружить крепость. Издали строение напоминало молчаливого и беспокоившегося зверя. Колонны пехотинцев с длинными лестницами на плечах приблизились к стенам крепости. Когда они начали их устанавливать, сирийские лучники появились на самой высокой башне и натянули тетиву. Но никто из них не успел прицелиться. Египетские стрелы уничтожили сирийцев. Вторая волна защитников – все с густыми волосами, перевязанными лентой, и остроконечными бородами – пришла им на смену. Сирийцам удалось все же выпустить несколько стрел, но они не задели ни одного египтянина. Фараон и лучшие стрелки Египта уничтожили их.

– Слабое сопротивление, – сказал Сетау старый воин. – Можно подумать, что эти люди никогда не сражались.

– Тем лучше, у меня будет меньше работы, и я смогу хоть одну ночь посвятить Лотос. Эти сражения меня изматывают.

Пехотинцы начали карабкаться по лестницам. Внезапно на стенах появилось около пятидесяти женщин.

Женщин и детей не убивали. Обычно их отправляли в Египет, как пленных, они должны были работать в больших сельскохозяйственных районах. Потом, сменив имя, они потихоньку вливались в египетское общество.

Старый воин был поражен.

– Я думал, что все видел на своем веку… Эти несчастные просто сошли с ума!

Две сирийки, подняв горящую жаровню на вершину стены, перевернули ее на головы пехотинцам. Раскаленные угли не задели наступающих, прижавшихся к перилам лестниц. Сраженные стрелами, обе женщины упали вниз. Следующих с новой жаровней, постигла та же участь. Одна девушка в ярости сильно раскрутила пращу с горящими углями и далеко их метнула.

Один попал в бедро бывалому воину. Он упал на землю, судорожно сжимая рукой место ожога.

– Не притрагивайтесь к ране, – посоветовал Сетау, – не двигайтесь, позвольте мне заняться этим.

Приподняв набедренную повязку, заклинатель змей помочился на ожог. Как и лекарь, раненый знал, что моча обладает обеззараживающим свойством и защищает рану от инфекции. Помощники Сетау перенесли пострадавшего в большой шатер.

Пехотинцы взобрались на крепостную стену.

Через несколько минут большие ворота крепости Мегиддо были открыты.

Внутри находились только женщины и испуганные дети.

– Сирийцы попытались победить нас, все силы бросая в бой за пределами крепости, – заключил Аша.

– Этот маневр мог увенчаться успехом, – расценил Рамзес.

– Они не знали тебя.

– Кто может похвастать тем, что знает меня, мой друг?

С десяток воинов начали грабить хранилище крепости, заполненное белоснежной посудой из алебастра и серебряными статуэтками.

Рычание льва заставило их разбежаться.

– Приказываю арестовать этих людей, – заявил Рамзес. – Жилища очистить и окурить.

Фараон назначил правителя, обязанного отобрать военачальников и воинов для отряда крепости Мегиддо. В кладовых оставалось продуктов питания лишь на несколько недель. Отряд воинов уже отправился на поиски дичи.

Крестьяне, не зная больше, кто их хозяин, прекратили работы на полях. Но Рамзес, Аша и новый правитель Мегиддо распорядились возобновить прерванные сельскохозяйственные работы. Меньше, чем за неделю власть египтян была восстановлена и явилась залогом безопасности и мира.

Властитель приказал построить на некотором расстоянии к северу от Мегиддо небольшие укрепления, охраняемые четырьмя конными часовыми. В случае атаки хеттов отряд крепости успеет приготовиться к ее отражению.

С высоты главной башни Рамзес без удовольствия осматривал окрестности. Жить вдали от Нила, от пальм, зеленеющих полей и пустыни было страданием. В этот час Нефертари обычно совершала вечерние обряды. Как он скучал по своей жене!

Аша прервал размышления царя.

– Как ты и просил меня, я поговорил с воинами и военачальниками.

– Что они думают?

– Они полностью верят в тебя, но мечтают лишь о том, чтобы вернуться домой.

– Тебе нравится Сирия, Аша?

– Это опасная страна, полная ловушек. Чтобы хорошо ее узнать, надо долго прожить здесь.

– Она похожа на землю хеттов?

– Земли хеттов более дикие и жестокие. Зимой на Анатолийском плато дует ледяной ветер.

– Как ты думаешь, она мне понравится?

– Ты воплощение Египта, Рамзес. И никакие другие земли не найдут места в твоем сердце.

– Провинция Амурру рядом.

– Враг тоже близко.

– Ты думаешь, хеттская армия завоевала Амурру?

– Мы не располагаем достоверной информацией.

– Каково твое мнение?

– Без сомнения, они ждут нас именно там.

Глава 19

Раскинувшаяся вдоль моря, между прибрежными городами Тиром и Библосом, провинция Амурру находилась к востоку от горы Гермон и торгового города Дамаска. Она являлась последней египетской провинцией на границе с зоной хеттского влияния.

В более чем четырехстах километрах от Египта воины Фараона с трудом продвигались вперед. Поступив наперекор советам своих военачальников, Рамзес не пошел по прибрежной дороге, а выбрал горную тропу, подвергавшую как животных, так и людей тяжелым испытаниям. Больше не было слышно ни смеха, ни разговоров. Все готовились к сражению с хеттами, чья жестокость и безжалостность наводила страх даже на самых храбрых.

Завоевание Амурру, по словам Аша, не будет считаться объявлением открытой войны. Но сколькими жизнями заплатит за это египетская армия? Многие надеялись, что царь довольствуется взятием Мегиддо и повернет обратно. Но Рамзес, дав армии короткую передышку, снова отправился в поход.

Один из воинов, отправленный в дозор, обогнал колонну и на полном скаку остановился перед Рамзесом.

– Они там, на выходе из ущелья, между прибрежными скалами и морем.

– Их много?

– Сотни вооруженных копьями и луками спрятались в кустарниках. Они следят за прибрежной дорогой, поэтому мы ударим сзади.

– Хетты?

– Нет, Ваше Величество, они из Амурру.

Рамзес был озадачен. Какая ловушка была подстроена египетской армии на этот раз?

– Проводи меня туда.

Военачальник, командующий отрядом колесниц, воспротивился этому.

– Фараон не должен так рисковать собой.

Глаза Рамзеса сверкнули гневом.

– Я должен увидеть, оценить и решить.

Властитель Египта последовал за дозорным. Спешившись, они двинулись по склону, окруженному подозрительными скалами.

Рамзес остановился.

Море, дорога вдоль него, заросли кустарника, утес. Вражеским хеттским войскам укрыться негде. Но с другой стороны обзор был ограничен еще одним утесом. Не там ли, за ним, укрылись десятки анатолийских колесниц, готовых в любой момент вмешаться в ход сражения?

От решения Рамзеса зависела жизнь его воинов и, следовательно, безопасность Египта.

– Мы развернем лагерь, – сказал он.

Пехотинцы Амурру дремали. Они ждали, когда первые египетские воины покажутся с юга на прибрежной дороге, тогда они неожиданно нападут на них.

Правитель Амурру, Бентешина, действовал так, как предложили ему хетты. Последние были убеждены, что Рамзес, встретив по дороге множество ловушек, не сможет дойти сюда. А если ему и удастся сделать это, силы его армии будут настолько истощены, что эта, последняя, уж точно окажется роковой и погубит.

Пятидесятилетний мужчина, обладатель прекрасных черных усов, Бентешина не любил, но боялся хеттов. Провинция Амурру находилась так близко от зоны хеттского влияния, что он не осмеливался им перечить. Конечно, он был подданным Египта и платил дань Фараону. Но хеттов это больше не устраивало, и они потребовали, чтобы Бентешина поднял мятеж и нанес последний удар по изнуренной египетской армии.

Сейчас он находился в укрытии, в гроте утеса. У него пересохло в горле, и он попросил виночерпия принести свежего вина.

Слуга сделал несколько шагов к выходу.

– Господин… Смотрите!

– Поторопись, я хочу пить.

– Посмотрите на утес… Сотни, тысячиегиптян!

Бентешина, изумившись, вскочил. Виночерпий не лгал.

Высокий человек, увенчанный синей короной, в набедренной повязке, отсвечивающей золотом, спускался по тропе. Его сопровождал огромный лев.

Сначала один, потом другой и, наконец, все ливийские воины обернулись и увидели то же зрелище, что и их правитель.

– Где ты прячешься, Бентешина? – спросил Рамзес властным и важным тоном.

Дрожа от страха, правитель Амурру приблизился к Фараону.

– Ты забыл о том, что ты мой подданный?

– Ваше Величество, я всегда верно служил Египту!

– Тогда почему твоя армия устроила мне засаду?

– Мы думали… безопасность нашей провинции…

Глухой шум, похожий на топот лошадей, наполнил небо. Рамзес посмотрел вдаль по направлению к утесу, за которым могли прятаться хеттские колесницы.

В этот момент Фараон все понял.

– Ты предал меня!

– Нет, Ваше Величество! Хетты вынудили меня им повиноваться. Если бы я отказался, они уничтожили бы меня и мой народ. Мы ждали вашего прихода, чтобы освободиться от ига.

– Где они?

– Они ушли, уверенные в том, что только жалкие остатки вашей армии смогут дойти сюда. Они сомневались, что египтяне преодолеют многочисленные препятствия на своем пути.

– Что это за шум?

– Это шум прибоя. Большие волны, набегающие на скалы и ударяющиеся об утес.

– Твои люди были готовы вступить со мной в бой. Мы решительно настроены сражаться.

Бентешина опустился на колени.

– Как печально, Ваше Величество, спускаться в мир тишины, где царит смерть! Живой человек навечно засыпает там. Забвение тех, кто там находится, бесконечно. Их голоса не достигают больше наших ушей, так как в этой стране нет ни дверей, ни окон. Ни один луч света не проникает в мрачное царство мертвых, никакой ветер не освежает их сердца. Никто не хочет отправляться в эту ужасную страну. Я молю Фараона о прощении! Даруйте жизнь людям провинции Амурру и позвольте им служить вам.

Видя своего хозяина коленопреклоненным, ливийские воины бросили оружие на землю.

Когда Рамзес поднял Бентешину, склонившегося перед ним, крик радости вырвался из груди египтян и их союзников.

Шенар не мог прийти в себя, выйдя из кабинета Амени.

В ходе необычайно динамичной военной кампании Рамзесу удалось вернуть провинцию Амурру. Каким образом этот молодой и неопытный выскочка, первый раз возглавивший поход армии во вражескую страну, сумел разгадать все ловушки и добиться такой блистательной победы?

Уже давно Шенар больше не верил в существование богов. Но было очевидно, что Рамзес пользовался какой-то магической защитной силой, переданной ему Сети во время секретного обряда. Именно эта сила указывала ему путь.

Шенар составил служебный отчет на имя Амени. В качестве верховного сановника он лично отправлялся в Мемфис, чтобы объявить прекрасную новость местной знати.

– Где колдун? – спросил Шенар у своей сестры Долент.

Долент в этот момент утешала белокурую Литу, наследницу Эхнатона.

– Он работает.

– Я хочу немедленно его видеть.

– Подожди немного, он занят, готовит новый сеанс колдовства с шалью Нефертари.

– Какая от этого польза? Рамзес покорил Амурру, захватил все ханаанские крепости и снова установил свою власть в наших северных провинциях. Потери незначительны, у нашего возлюбленного брата ни одной царапины, а для воинов он стал просто богом!

– Ты уверен…

– Амени – прекрасный источник информации. Этот проклятый писаришка настолько осторожен, что знает правду, наверное, даже изнутри. Ханаан, Амурру и Южная Сирия не вернутся больше хеттам. Рамзес создает там хорошо укрепленные крепости и буферную зону, которую враг не сумеет преодолеть. Вместо того, чтобы победить брата, мы лишь укрепили египетскую оборонительную систему… Великолепный результат!

Белокурая Лита рассматривала Шенара.

– Наше царствование откладывается, моя дорогая. А не дурачите ли вы меня, ты и твой колдун?

Шенар, разорвав бретельки, приоткрыл верхнюю часть платья молодой женщины. На ее груди видны были следы ужасных ожогов.

Лита разразилась рыданиями и крепче прижалась к груди Долент.

– Не мучай ее, Шенар. Она и Офир – наши самые ценные союзники.

– Великолепные союзники, особенно – эффектные!

– Не сомневайтесь в этом, господин Шенар, – раздался медленный и степенный голос.

Шенар обернулся.

Хищный профиль колдуна Офира в который раз произвел большое впечатление на старшего брата Рамзеса. Казалось, одним взглядом темно-зеленых глаз ливиец был способен сразить противника в считанные секунды.

– Я недоволен вашими услугами, Офир.

– Вы могли убедиться, что ни Лита, ни я сам не щадили своих сил. Как я объяснял, мы вступили в очень серьезную игру, и нам нужно время, чтобы действовать. Пока шаль Нефертари не сгорит, магическая сила Рамзеса не будет полностью уничтожена. Если мы поторопимся, то этим просто убьем Литу, и у нас не останется никакой надежды прогнать узурпатора с трона.

– Сколько времени потребуется, Офир?

– Лита – хрупкая девушка, она прекрасный медиум. Между сеансами колдовства мы с Долент залечиваем ее раны и ждем заживления ожогов перед тем, как снова использовать ее чары.

– Вы не можете заменить ее?

Взгляд колдуна стал ледяным.

– Лита не подопытное животное, а будущая царица Египта и ваша супруга. В течение многих лет она готовилась к этому жестокому сражению, из которого мы выйдем победителями. Никто не сумеет заменить ее.

– Хорошо… Но слава Рамзеса не перестает расти!

– В один миг несчастье может положить конец этому.

– Мой брат – необыкновенный человек, и странная сила движет им.

– Я знаю, господин Шенар. Именно поэтому я воззвал к самым секретным средствам моей науки. Спешка была бы серьезной ошибкой. Однако…

Взгляд Шенара был прикован к губам Офира.

– Однако я попробую верное средство против Рамзеса. Человек, всегда одерживающий победу, становится слишком самоуверенным, и его бдительность притупляется. Мы воспользуемся малейшей его оплошностью.

Глава 20

В провинции Амурру был большой праздник. Правитель хотел как можно пышнее отпраздновать приезд Рамзеса и восстановление мира. Торжественные изъявления верноподданнических чувств были записаны на папирусах. Бентешина приказал как можно быстрее доставить на лодках кедровые деревья, чтобы высадить их перед пилонами египетских храмов. Ливийские воины преисполнились дружеских чувств к египетским собратьям. Вино лилось рекой. Женщины очаровывали своих защитников.

Сетау и Лотос не приняли за чистую монету это пиршество, однако с удовольствием присоединились к всеобщему веселью и имели счастье познакомиться с одним старым колдуном, обожавшим змей. Они узнали, что редкий вид змей с особым ядом и крайней агрессивностью в округе был уничтожен и обменялись некоторыми профессиональными секретами.

Несмотря на все старания хозяина, Рамзес не повеселел. Бентешина решил, что это объясняется необходимостью: самый могущественный человек в мире – Фараон – при любых обстоятельствах обязан оставаться важным и величественным.

Но Аша понимал, что это не так.

Во время одного из пиров, собравшего высших египетских и ливийских военачальников, Рамзес уединился на террасе дворца, в котором правитель поселил своего знаменитого гостя.

Взгляд царя был прикован к северу.

– Могу ли я прервать твои размышления?

– Что ты хочешь, Аша?

– Кажется, ты совсем не ценишь гостеприимство правителя Амурру.

– Он предал и будет предавать. Но я следую твоим советам. К чему заменять его, ведь мы знаем все его пороки?

– Но сейчас ты думаешь не об этом.

– Ты знаешь, что меня занимает больше всего?

– Ты остановил свой взгляд на крепости Кадеш.

– Кадеш, гордость хеттов, символ их власти в Северной Сирии, опасность, постоянно угрожающая Египту! Да, я думаю о Кадеше.

– Атаковать эту крепость – значит проникнуть в зону хеттского влияния. Если ты примешь такое решение, мы должны будем объявить им войну по всем правилам.

– А они соблюдали правила, разжигая восстания на нашей территории?

– Это были всего лишь акты неподчинения. Атаковать Кадеш – значит пересечь действительную границу, разделяющую Египет и Хеттскую империю. Иначе говоря, это будет означать большую войну, столкновение, способное длиться многие месяцы и уничтожить нас.

– Мы готовы к войне.

– Нет, Рамзес. Твои успехи не должны ослеплять тебя.

– Они кажутся тебе незначительными?

– Пока что тебе удалось победить посредственных воинов. Воины Амурру сложили оружие без боя. С хеттами все будет иначе. К тому же наши люди очень устали и торопятся возвратиться на родину. Ввязаться сейчас в крупный конфликт нельзя, это будет означать нашу гибель.

– Ты считаешь, что наша армия настолько ослабла?

– Материально и морально она была подготовлена к походу для уничтожения мятежа, а не к нападению на империю, военная подготовка которой превосходит нашу.

– Не опасна ли твоя осторожность?

– Битва при Кадеше состоится, если такова твоя воля. Но к ней надо будет хорошо подготовиться.

– Я приму решение сегодня ночью.

Праздник закончился.

На заре по казармам пронесся слух о приготовлении к бою. Двумя часами позже в своей запряженной двумя верными конями колеснице появился Рамзес. Фараон был одет в боевую кольчугу.

Значит, странные слухи, бродившие среди воинов, были не беспочвенны? Атаковать Кадеш? Двинуться на неприступную хеттскую цитадель? Сражаться лицом к лицу с варварами, которые ни с кем не могли сравниться своей жестокостью… нет, молодой царь не мог принять такой безумный план! Преемник Сети, он унаследовал мудрость своего отца и должен сохранить в неприкосновенности зону влияния противника. Наверняка он предпочтет укрепить мир.

Фараон устроил смотр своих войск. Лица воинов были встревожены. От самого юного и неопытного воина до бывалого ветерана – все держались неестественно прямо, напрягая мускулы почти до боли. Их жизнь зависела от того, что скажет Фараон.

Сетау терпеть не мог военные смотры. Он лежал на животе в своей повозке. Лотос делала ему массаж, ее обнаженные груди слегка касались спины Сетау.

Правитель Бентешина в своем дворце ждал решения Фараона. От волнения он даже был не в состоянии поглощать пирожные с кремом, которыми охотно баловал себя за завтраком. Если Рамзес объявит хеттам войну, провинция Амурру станет передовой базой египетской армии, а ее жители будут призваны в качестве наемников. Если Рамзес будет побежден, хетты предадут страну мечу и огню.

Аша пытался догадаться о намерениях царя, но лицо Рамзеса оставалось непроницаемым.

Когда смотр был окончен, Рамзес развернул свою колесницу. На мгновение показалось, что лошади поскачут на север, к Кадешу. Но Рамзес повернул на юг, к Египту.

Сетау побрился любимой бронзовой бритвой, причесался деревянной, с зубцами неровной длины, расческой, покрыл лицо мазью, отпугивающей насекомых, вытер сандалии и свернул циновку. В элегантности ему было, конечно, далеко до Аша, но сегодня он желал выглядеть более пригожим, нежели обычно, и не обращал внимания на насмешки Лотос.

С тех пор, как воодушевленная победой египетская армия повернула обратно в Египет, у Сетау и Лотос, наконец, появилось время для занятий любовью. Пехотинцы, не переставая, во всю распевали песни, прославляющие Рамзеса, возничие колесниц – армейская верхушка – подпевали им вполголоса. Все были уверены: жизнь воина прекрасна, когда он не должен сражаться!

В быстром темпе армия пересекла Амурру, Галилею и Палестину. Местные жители приветствовали ее появление, поднося воинам свежие овощи и фрукты. Перед тем, как совершить последний переход до входа в Дельту, сделали привал. Лагерь был разбит к северу от Синая и западу от Нежеба, в очень жаркой местности, где стража пустыни следила за перемещениями кочевников и охраняла караваны.

Сетау ликовал. Именно здесь в огромном количестве водились гадюки и кобры огромных размеров, обладавшие очень опасным ядом. С присущей ей ловкостью Лотос уже поймала с десяток, сделав обход вокруг лагеря. Улыбаясь, она смотрела, как воины уступали ей дорогу.

Рамзес созерцал пустыню. Он смотрел на север, в направлении Кадеша.

– Твое решение было трезвым и мудрым, – сказал Аша.

– Разве мудрость состоит в том, чтобы отступить перед врагом?

– Она не состоит ни в том, чтобы себя уничтожить, ни в том, чтобы постараться сделать невозможное.

– Ты ошибаешься, Аша. Настоящая храбрость приходит из области невозможного.

– Впервые, Рамзес, ты пугаешь меня. Куда ты рассчитываешь вести Египет?

– Ты считаешь, что угроза со стороны Кадеша исчезнет сама по себе?

– На то и существует дипломатия, которая позволяет разрешать конфликты, кажущиеся безысходными.

– Сможет ли твоя дипломатия обезоружить хеттов?

– А почему бы и нет?

– Дай мне крепкий мир, давно желанный мир, Аша. Если же нет, я построю его сам.

Их было сто пятьдесят.

Сто пятьдесят человек – жители пустыни, бедуины и евреи. В течение нескольких недель они рыскали вокруг Нежеба в поисках потерявшихся караванов. Все слушали сорокалетнего одноглазого мужчину, сумевшего бежать из тюрьмы до приведения приговора в исполнение. Говорили, что он организовал около тридцати атак на караваны и убил не меньше двадцати египетских и иноземных торговцев. Варгоз выглядел героем в глазах людей своей банды.

Когда египетская армия показалась на горизонте, это походило на мираж. Колесницы, конные и пешие воины… Варгоз и его люди укрылись в гроте, решительно настроенные не покидать своего убежища до ухода неприятеля.

Когда-то одно лицо неотступно преследовало Варгоза в его снах.

Это был похожий на хищную птицу, с ласковым и доверительным голосом, ливийский маг Офир, которого Варгоз хорошо знал в молодости. В одном из оазисов, затерянном между Ливией и Египтом, маг научил его читать и писать и использовал его в качестве медиума.

В эту ночь властное лицо опять возникло из прошлого, явившись Варгозу во сне. Вкрадчивый голос мага снова отдавал приказы, которым Варгоз не мог не подчиняться.

Главарь банды с обезумевшим взглядом и побелевшими губами разбудил своих сообщников.

– Есть работенка. Это наше самое выгодное дело, – объяснил он. – Следуйте за мной.

Они, как обычно, повиновались. Варгоз вел их туда, где была добыча.

Когда они подобрались к самой границе лагеря египетской армии, многие разбойники взбунтовались.

– Что ты хочешь украсть?

– Самый красивый шатер, вон там… в нем сокровища.

– У нас нет ни малейшего шанса!

– Дозорных не так уж и много, и они не ожидают атаки. Действуйте быстро – и вы станете богатыми людьми!

– Но это армия Фараона, – возразил один из жителей пустыни. – Даже если у нас все получится, он настигнет нас!

– Идиот… Ты думаешь, что мы останемся здесь? С украденным золотом мы будем богаче царей!

– Золото…

– Фараон никогда не путешествует без достаточно большого количества золота и драгоценных камней. Этим он покупает преданность правителей, подчиненных Египту.

– Откуда ты узнал?

– Мне приснилось.

Один из бандитов удивленно посмотрел на Варгоза.

– Ты издеваешься над нами?

– Ты подчиняешься или нет?

– Рисковать собственной шкурой из-за какого-то сна… Ты бредишь?

Топор Варгоза опустился на шею непокорному, наполовину обезглавив его. Главарь банды со злостью пнул умиравшего ногой и прикончил его, отделив голову от тела.

– Кто еще желает поспорить?

Сто сорок девять человек ползком продвигались к шатру Фараона. Варгоз выполнит задание Офира: отсечь Рамзесу ногу, сделав его калекой.

Глава 21

Охраняя лагерь, несколько часовых дремали. Некоторые мечтали о своих домах и семьях. Внезапно один из них заметил странное существо, ползущее в его сторону, но Варгоз успел задушить часового до того, как тот поднял тревогу. Разбойники были вынуждены признать, что в который раз их главарь оказался прав. Приблизиться к шатру Фараона оказалось довольно просто.

Главарь банды не знал, перевозил ли Рамзес сокровища с собой. Он абсолютно не думал о том моменте, когда его люди поймут, что их обманули. Во власти сильного наваждения Варгоз стремился только к одному: выполнить приказ Офира, освободиться от его лица и голоса.

Забыв об опасности, он побежал к стражнику, дремавшему у входа в большой шатер. Египтянин не успел даже обнажить свой меч. Варгоз резким ударом головой оглушил его. Тот зашатался и потерял сознание.

Путь был свободен. Даже если Фараон был богом, ему не справиться с озверевшим варваром.

Лезвием топора тот рассек полог шатра.

Фараон, разбуженный шумом, только что встал. Замахнувшись топором, Варгоз бросился на него.

Огромная тяжесть придавила разбойника к земле. Затем словно несколько ножей вонзились ему в спину. Обернувшись, он в последнее мгновение увидел гигантского льва, челюсти которого сомкнулись над его головой, лопнувшей, как зрелый фрукт.

Крик ужаса, вырвавшийся у следовавшего за Варгозом, поднял тревогу. Лишившихся главаря, растерявшихся, не знавших, что им делать, наступать или бежать, – грабителей повсюду настигали стрелы египетских лучников. Царь зверей убил пятерых разбойников, потом он вернулся к хозяину и улегся спать рядом с его кроватью.

Разозленные египтяне отомстили за смерть своих часовых, уничтожив банду воров. Один раненый взмолился о пощаде. Воин сказал об этом Рамзесу.

– Это еврей, Ваше Величество.

Бандит, пораженный двумя стрелами, умирал.

– Ты когда-нибудь жил в Египте, еврей?

– Мне плохо…

– Говори, если хочешь, чтобы о тебе позаботились, – потребовал воин.

– Нет, не в Египте… Я всегда жил здесь…

– Ты когда-нибудь встречал человека по имени Моисей? – спросил Рамзес.

– Нет…

– Почему вы совершили это нападение?

Еврей пробормотал несколько неразборчивых слов и умер.

К царю подошел Аша.

– Ты жив и здоров!

– Мой лев защитил меня.

– Кто эти бандиты?

Бедуины, жители пустынь и, по крайней мере, один еврей.

– Их атака была самоубийством.

– Кто-то приказал им совершить это безумство.

– Хетты?

– Может быть.

– А кто по-твоему?

– Демоны зла неисчислимы.

– Мне никак не удавалось заснуть, – признался Аша.

– Почему? Есть причина твоей бессонницы?

– Реакция хеттов. Меня тревожит, что они так этого не оставят.

– Ты упрекаешь меня в том, что я не атаковал Кадеш?

– Надо как можно скорее укрепить оборонительную систему в наших провинциях.

– Это и будет твое следующее поручение, Аша.

Из соображений экономии Амени вытер старую деревянную табличку, чтобы снова использовать ее для письма. Чиновники его службы знали, что личный писец Фараона не выносил путаницы и аккуратно обращался с предметами.

Триумф Рамзеса в провинциях и обильный паводок, оросивший поля Египта, создали в Пи-Рамзесе атмосферу радости и веселья. Богатые и бедные готовились к встрече Фараона. Каждый день лодки доставляли в столицу большое количество продуктов и вин, предназначенных для грандиозного празднества, в котором примут участие все жители.

Во время этого вынужденного безделья крестьяне отдыхали или на лодках отправлялись навестить родственников. Дельта Нила стала морем, откуда поднимались островки с построенными на них деревнями. Столица Рамзеса – кораблем, ставшим на якорь посреди этого простора.

Лишь Амени волновался. Если он бросил в тюрьму невиновного, являвшегося к тому же верным воином Рамзеса, это ляжет тяжелым грузом на весы иного суда. Писец не отважился навестить Серраманна, продолжавшего заявлять о своей невиновности.

Чиновник, которому Амени поручил расследование по делу Ненофар, главной свидетельнице обвинения, любовнице Серраманна, вечером пришел к нему в кабинет.

– Вы добились каких-нибудь результатов?

Тот медленно проговорил:

– Положительных.

Амени почувствовал облегчение. Наконец-то он сможет во всем разобраться.

– Ненофар?

– Я нашел ее.

– Почему ты не привел ее?

– Она мертва.

– Несчастный случай?

– По словам лекаря, осмотревшего труп, это убийство. Ненофар была задушена.

– Убийство… Значит кто-то решил убрать свидетеля. Но почему… Потому что солгала или потому что она могла слишком много знать?

– Как вы думаете, не бросает ли это тень сомнения на виновность Серраманна?

Амени стал бледнее, чем обычно.

– У меня были улики против него.

– Да, с уликами не поспоришь, – согласился чиновник.

– Да нет же, с ними можно спорить! Предположим, что этой Ненофар заплатили, чтобы она обвинила Серраманна. Но она потом испугалась, что придется предстать перед судом и лгать под присягой перед лицом Закона. У человека, нанявшего ее, больше не было выбора: он должен был убить ее. Конечно, у нас есть неопровержимая улика! А если это подделка, если кто-нибудь скопировал почерк Серраманна?

– Это было нетрудно: Серраманна каждую неделю составлял расписание, а затем прикреплял его к двери казармы личной охраны царя.

– Значит, Серраманна стал жертвой… Именно об этом вы говорите?

Чиновник утвердительно кивнул головой.

– Как только вернется Аша, – сказал Амени, – я, может быть, смогу оправдать Серраманна, не дожидаясь ареста виновного… Вы напали на его след?

– Следов сопротивления мы не обнаружили. Возможно, Ненофар знала убийцу.

– Где это случилось?

– В одном маленьком доме в торговом квартале.

– Кто владелец дома?

– Так как дом стоял пустой, соседи ничего не смогли мне сказать.

– Я проверю по описи, тогда, может быть, получу какие-нибудь сведения. А соседи не заметили ничего подозрительного?

– Одна старуха, утверждает, что видела, как невысокий мужчина выходил из дома в середине ночи. Но она не может описать его.

– Список любовников Ненофар?

– Составить его невозможно… А если Серраманна был ее первым серьезным увлечением?

Нефертари наслаждалась теплым душем. С закрытыми глазами она думала о безумном счастье, приближавшемся с каждой минутой – возвращении Рамзеса, отсутствие которого походило на пытку.

Служанки нежно потерли ее тело смесью пепла, соды и соли угольной кислоты, сушившей и очищавшей кожу: Затем царица легла на теплые плитки, одна из прислужниц натерла ее мазью, приготовленной из скипидара, масла и лимона, придающей телу приятный запах на весь день.

Предаваясь мечтаниям, Нефертари отдалась во власть целой толпы женщин-прислужниц, которые румянили ей щеки, багрянили губы, подводили брови. Так как приезд Рамзеса приближался, служанка нанесла на великолепную прическу царицы праздничные духи, состоявшие из стиракса и росного ладана. Затем она протянула Нефертари зеркало из полированной бронзы с ручкой в форме молодой обнаженной девушки, земном воплощении небесной красоты богини Хатор.

Осталось надеть завитый на затылке парик из натуральных волос, две его широкие пряди ниспадали до груди. Во второй раз отражение в зеркале было прекрасным.

– Могу ли я сказать, – прошептала служанка, – Ваше Величество, вы никогда еще не были так красивы.

На царицу надели платье из чистого льна, только что законченное в швейной мастерской дворца.

Нефертари только успела присесть, чтобы проверить ширину прекрасного одеяния, как собака золотисто-желтого окраса, приземистая, мускулистая, с висящими ушами, закрученным вверх хвостом и приплюснутой мордочкой с черным носом прыгнула на колени Нефертари. Пес прибежал из недавно политого сада, и его лапы оставили следы грязи на новом царском платье.

Испуганная служанка вооружилась плеткой, предназначенной для мух, и хотела ударить животное.

– Не трогай его, – приказала Нефертари, – это Дозор, собака Рамзеса. Если он поступает так, значит на то есть причина.

Мокрым розовым языком собака лизнула царицу в щеку.

– Рамзес приедет завтра, не так ли?

Пес положил передние лапы на плечи царицы и радостно завилял хвостом, ошибиться было невозможно: он подтверждал ее предположение.

Глава 22

Часовые крепостей и сторожевых укреплений передали известие: Рамзес приближается.

Вскоре столица пришла в волнение. От квартала, находящегося напротив храма бога Ра до портовых мастерских; от вилл высоких чиновников до жилищ бедных людей; от дворца до складов – каждый суетился, чтобы скорее выполнить порученную ему работу и быть свободным в исключительный момент въезда правителя в Пи-Рамзес.

Управляющий Роме прикрыл свою все увеличивающуюся лысину коротким париком. Не спав в течение сорока восьми часов, он не давал покоя своим подчиненным, обвиняя их в медлительности и неточности. На один только царский стол нужно было подать сотни порций жареного мяса, несколько десятков запеченных яиц, двести корзин сушеного мяса и рыбы, пятьдесят горшочков сметаны, сотню блюд из рыбы с пряностями, не считая овощей и фруктов. Вина должны быть безупречного качества, равно как и пиво. А еще нужно было организовать тысячу пиров в разных частях города, чтобы даже самый бедный житель города в этот день разделял славу царя и счастье Египта. А при малейшем беспорядке на кого, как не на Роме, покажут пальцем?

Он снова прочел последний папирус о поставке продуктов: тысяча хлебов разной формы из муки очень мелкого помола, две тысячи круглых, покрытых золотистой хрустящей корочкой, буханок хлеба, двадцать тысяч медовых пирожных с соком цератомии, начиненных фигами, триста пятьдесят две сумки винограда (надо было разложить по чашам), сто дюжин гранат и столько же фиг…

– Вот он! – воскликнул виночерпий.

Стоя на крыше кухни, поваренок отчаянно размахивал руками.

– Это невозможно…

– Да нет же, это он сам!

Поваренок спрыгнул с крыши, виночерпий побежал к главной аллее столицы.

– Останьтесь здесь! – закричал Роме.

Через минуту кухня и все подсобные помещения дворца опустели. Роме упал на треногий табурет. «Кто вынет кисти винограда из сумок и разложит их на блюда?»

Он завораживал.

Он был солнцем, могучим защитником Египта и победителем других стран, царем, одержавшим грандиозные победы, тем, кого избрал Божественный Свет.

Он был Рамзесом. С золотой короной, в серебряных доспехах и набедренной повязке, окаймленной золотом, держа лук в левой руке и меч – в правой, он стоял на колеснице, украшенной лилиями, которой правил Аша. Нубийский лев бежал рядом, приноравливаясь к бегу лошадей.

Красота Рамзеса объединяла в себе могущество и блеск. В нем воплотился наиболее совершенный образ Фараона.

Толпа теснилась с обеих сторон вдоль длинной триумфальной дороги, ведущей к храму Амона. К правителю тянулись руки, умащенные праздничными благовониями, со всех сторон кидали цветы. Музыканты и певцы славили возвращение царя гимном приветствия. Вид Рамзеса, как утверждали они, наполнял сердце радостью. Жители города толпились на дороге, чтобы хоть на одно мгновение увидеть его.

На пороге святилища храма стояла Нефертари.

– Великая Супруга Фараона. Нежность любви, чей голос приносил счастье. Правительница земель Нижнего и Верхнего Египта. Ее корона с двумя длинными перьями касалась неба, а золотое колье, украшенное скарабеем из лазурита, таило в себе секрет воскрешения. Царица держала в руках символ Маат – вечного закона.

Когда Рамзес сошел с колесницы, в толпе установилась мертвая тишина.

Фараон медленным шагом направился к супруге. Он остановился в трех метрах от нее, положил на землю лук и меч и прижал правую руку к сердцу.

– Кто ты, осмелившийся смотреть на Маат?

– Я Сын Солнца, наследник заветов богов, тот, кто является гарантом справедливости и не устанавливает никакого различия между сильными и слабыми. Я должен защищать весь Египет от несчастий, грозящих ему как из-за его пределов, так и внутри страны.

– Почитал ли ты богиню Маат, находясь вдали от святой земли?

– Я следовал закону и представляю свои действия на его суд. Таким образом страна узнает всю правду.

– Пусть Закон признает тебя правым.

Нефертари подняла золотой локоть, сверкнувший в лучах солнца. Очень долго не смолкали крики, приветствовавшие возвращение царя. Даже Шенар, покоренный его величием, прошептал имя своего брата.

В первый большой находящийся под открытым солнцем двор храма бога Амона допускалась только знать Пи-Рамзеса, с нетерпением ожидавшая начала церемонии вручения «золота храбрости». Кого же наградит Фараон? Какие повышения в должностях он сделает? Назывались многие имена, даже заключались пари.

Когда Фараон с Нефертари показался в проеме окна, все задержали дыхание. Военачальники стояли в первом ряду, бросая друг на друга недоверчивые взгляды.

Два служителя с веерами были наготове. Они должны будут подвести к окну двух счастливых избранников. В этот раз тайна была соблюдена, даже придворные сплетники оставались в неведении.

– Сначала пусть будет награжден самый храбрый из моих воинов, – объявил Рамзес, – тот, кто всегда рисковал собой, чтобы защитить Фараона. Иди сюда, Боец.

Испугавшись, присутствующие расступились, дав проход льву. Казалось, ему доставляло удовольствие видеть, что все взгляды были прикованы к нему. Переваливаясь, мягким шагом, он проследовал к окну.

Рамзес наклонился, погладил льва по лбу и надел ему на шею тонкую золотую цепь, возводившую животное в положение одного из самых видных придворных. Лев, принявший позу сфинкса, застыл подле Рамзеса.

Властитель Египта прошептал на ухо служителям два имени. Почтительно обойдя льва, они прошли мимо ряда военачальников и писцов и попросили Сетау и Лотос следовать за ними. Заклинатель змей попытался было отказаться, но его прелестная супруга взяла его за руку.

Вид проходящей мимо нубийки, кожа которой отливала золотом, а талия была очень тонка, доставлял наслаждение даже самым пресыщенным мужчинам. Но внешность Сетау, завернутого в свою грубую одежду из кожи антилопы, не вызывала симпатий.

– Пусть будут награждены те, кто ухаживал за ранеными и спас многие жизни, – сказал Рамзес. – Благодаря их мастерству и преданности наши храбрые воины смогли избавиться от страданий и вернуться на родину.

Вновь наклонившись, он надел несколько золотых браслетов на запястья Сетау и Лотос. Прекрасная нубийка была очень взволнованна. Заклинатель змей млел от удовольствия.

– Я поручаю Сетау и Лотос управление дворцовой лабораторией, – добавил Рамзес. – На них будет возложена задача по усовершенствованию лекарственных средств на основе змеиного яда и работа по их распространению по всей стране.

– Я предпочел бы остаться в моем доме в пустыне, – пробормотал Сетау.

– Вы сожалеете о том, что будете рядом с нами? – спросила Нефертари.

Улыбка царицы обезоружила ворчуна.

– Ваше Величество…

– Ваше присутствие во дворце, Сетау, будет честью для двора.

Смущенный Сетау покраснел.

– Все будет сделано, как пожелает Ваше Величество.

Немного шокированные военачальники все же удержались от того, чтобы высказать какое-либо недовольство по поводу решения Фараона. Разве им не пришлось в то или иное время прибегнуть к умению Сетау и Лотос, чтобы облегчить переваривание пищи или избавиться от одышки? Заклинатель змей и его супруга самоотверженно выполняли свою работу во время похода. Их награждение, хотя и казавшееся военачальникам чрезмерным, все же не было незаслуженным.

Оставалось узнать, который из высокопоставленных армейских чинов будет выбран и займет пост главнокомандующего армией Египта, подчиняющегося непосредственно Фараону. Это был очень важный момент, так как имя избранного счастливчика прольет свет на то, какой будет дальнейшая политика Рамзеса. Выбор самого старого, например, будет означать пассивность и отступление. Назначение же на этот пост начальника отряда колесниц явится объявлением неминуемой войны.

Оба служителя встали около Аша.

Воспитанный, элегантный, в прекрасном расположении духа молодой дипломат посмотрел на царскую чету взглядом, полным уважения.

– Я назначаю тебя, мой благородный и верный друг, – объявил Рамзес, – так как твои советы были для меня очень ценны. Ты также не побоялся подвергнуть себя риску и смог убедить меня изменить мои планы, когда этого требовала ситуация. Мир установлен, но он остается очень хрупким. Мы победили восставших внезапностью. Но как себя поведут хетты, подлинные зачинщики этих беспорядков? Конечно, мы преобразовали отряды наших крепостей в провинции Ханаан и оставили войска в провинции Амурру, более всего подверженной грубому воздействию врага. Но нужно объединить наши усилия для защиты египетских провинций, чтобы не вспыхнул новый мятеж. Я поручаю эту работу Аша. Отныне забота о безопасности Египта большей частью ляжет на его плечи.

Аша поклонился. Рамзес надел ему на шею три золотых колье. Молодой дипломат стал верховным сановником Египта.

Военачальники были едины в своей обиде. Отдать предпочтение человеку, не обладающему опытом в выполнении такой важной задачи. По их мнению, Фараон совершил большую ошибку, лишив доверия военную знать. Это было непростительно.

Шенар терял помощника в высших кругах Египта, но приобретал бесценного союзника, облаченного широкими полномочиями. Назначая на пост своего друга, Рамзес подвергал себя большой опасности. Заговорщицкий взгляд, которым обменялись Аша и Шенар, был для старшего брата Фараона самым приятным моментом церемонии.

В сопровождении своих четвероногих друзей, пса и льва, которые были в восторге от встречи и возможности снова играть вместе, Рамзес вышел из храма. Вскочив в свою колесницу, он чтобы сдержать обещание, направился, к великому поэту.

Гомер выглядел помолодевшим. Сидя под лимонным деревом, он вынимал косточки из фиников. Черно-белый кот Гектор, избалованный свежим мясом, смотрел на эти плоды с безразличием.

– Сожалею, что не смог присутствовать на церемонии, Ваше Величество. Мои старые ноги стали слишком ленивы, и я не могу больше долго стоять. Но я счастлив видеть вас снова в добром здравии.

– Вы угостите меня тем пивом из сока фиников, приготовленным вами?

Тихим спокойным вечером оба мужчины наслаждались вкусным напитком.

– Вы доставляете мне редкое удовольствие, Гомер. Я на мгновение начинаю считать себя таким же человеком, как другие, способным находиться в блаженном спокойствии и не думать о завтрашнем дне. Вы продолжаете работу над «Илиадой»?

– Она усеяна, как и моя память, убийствами, трупами, потерянной дружбой… Но разве участь людей есть что-либо иное, нежели их собственное безумие?

– Большая война, так пугавшая мой народ, не разразилась. Порядок в провинции восстановлен, и я надеюсь создать непреодолимый барьер между нами и хеттами.

– Какой необыкновенной мудростью вы обладаете! Это удивительно для столь молодого правителя с таким внутренним огнем! Неужели в вас чудесным образом соединились осторожность Приама и неустрашимость Ахилла?

– Я уверен, что хетты будут уязвлены моей победой. Этот мир – лишь передышка… Судьбы людей будут вершиться в Кадеше.

– И почему за таким прекрасным вечером обязательно последует завтрашний день? Боги жестоки.

– Согласитесь ли вы быть моим гостем на пиршестве сегодня ночью?

– При условии, что рано вернусь домой. В моем возрасте сон становится главной добродетелью.

– Вы когда-нибудь мечтали, чтобы войны больше не существовало?

– Когда я пишу «Илиаду», моя цель – описать войну в таких ужасных красках, чтобы люди отказались от присущего им желания разрушать. Но разве воины прислушиваются к голосу поэта?

Глава 23

Взгляд больших миндалевидных глаз Туйи, обычно такой суровый и пронизывающий, смягчился при виде Рамзеса. Величественная, прелестная в своем безупречно сшитом платье из льна, перехваченном в талии поясом с длинными, ниспадающими почти до щиколоток концами, она долго смотрела на Фараона.

– Ты и правда не ранен?

– Ты считаешь меня способным скрыть что-нибудь от тебя? Ты великолепна!

– На лбу и шее уже появились морщинки. Даже лучшие кремы из трав не могут совершать чудеса.

– Но молодость еще говорит в тебе.

– Сила Сети, может быть… Молодость – это далекая страна, где живешь лишь ты. Но к чему предаваться воспоминаниям сегодня, в этот вечер всеобщего ликования? Будь спокоен, я займу свое место во время празднества.

Рамзес подошел к матери и крепко обнял ее.

– Ты – душа Египта!

– Нет, Рамзес, теперь я только его память, отблеск прошлого, которому ты должен оставаться верен. Душа Египта – это союз, объединяющий тебя и Нефертари. Тебе удалось установить прочный мир?

– Мир – да, прочный – нет. Я восстановил нашу власть над провинциями, включая Амурру, но опасаюсь внезапных действий со стороны хеттов.

– Ты думал о том, чтобы атаковать Кадеш, не правда ли?

– Аша разубедил меня.

– Он был прав. Твой отец отказался от ведения такой войны, зная, что наши потери будут значительны.

– Но разве времена не поменялись? Кадеш представляет собой угрозу, которую мы не сможем долго терпеть.

– Гости уже заждались.

Ни одна фальшивая нота не испортила роскоши пира, застолья во главе с Рамзесом, Нефертари и Туйей. Роме, не останавливаясь, бегал из залы на кухни и обратно, следя за каждым блюдом, пробуя все соусы и дегустируя все вина.

Аша, Сетау и Лотос занимали почетные места. Блестящая речь молодого дипломата произвела впечатление на большинство военачальников. Лотос забавлялась, слушая бесчисленные обращения, прославлявшие ее красоту, тогда как Сетау сосредоточился на своем блюде, которое постоянно наполнялось вкусной пищей.

Знать и высшие военные чины провели вечер, отдыхая, не думая о завтрашних тревогах.

Наконец Рамзес и Нефертари остались вдвоем в большой спальне, где благоухали букеты цветов. Преобладал аромат жасмина и душистого папируса.

– И это называется царствовать – выкраивать несколько часов для любимой женщины?

– Твое путешествие было долгим, таким долгим…

Они легли на большую кровать, голова к голове, рука в руке, наслаждаясь счастьем снова быть вместе.

– Как странно, – сказала она, – твое отсутствие мучило меня, но твоя мысль жила во мне. Каждое утро, когда я направлялась к храму для совершения обрядов на заре, твой образ выходил из стен и руководил моими действиями.

– В худшие моменты этого похода меня не покидало твое лицо. Я чувствовал тебя рядом. Ты была словно трепещущая крыльями Исида, возвращающая жизнь Осирису.

– Магия создала наш союз, и ничто не должно его разбить.

– Кому по силам сделать это?

– Иногда я чувствую чью-то холодную тень… Она приближается, удаляется, приближается снова, постепенно исчезает.

– Если она существует, я уничтожу ее. Но в твоих глазах я вижу только свет, одновременно нежный и жгучий.

Рамзес приподнялся на локте и восхищенно смотрел на совершенные формы своей жены. Он распустил ее волосы, развязал пояс платья и раздел ее медленно, так медленно, что легкая дрожь пробежала по ее телу.

– Тебе холодно?

– Ты так далеко от меня.

Он укрыл ее своим телом, и они слились в едином порыве желания.

В шесть утра, умывшись и прополоскав рот содой, Амени приказал доставить в кабинет завтрак, состоявший из ячменной каши, простокваши, творога и фиг. Личный писец Рамзеса ел быстро, не отрывая глаз от папируса.

Шум шагов в коридоре удивил его. Неужели один из помощников пришел так рано? Амени вытер рот салфеткой.

– Рамзес!

– Почему ты не пришел на празднество?

– Взгляни: я завален работой! Можно подумать, что все эти дела размножаются сами по себе. И потом, ты хорошо знаешь, что я не люблю светские развлечения. Я рассчитывал просить у тебя аудиенции сегодня утром, чтобы представить результаты моего управления.

– Я уверен, что они прекрасны.

Тень улыбки оживила серьезное лицо Амени. Доверие Рамзеса было для него дороже всего.

– Скажи мне… Почему ты пришел так рано?

– Я хочу поговорить о Серраманна.

– Это первое, о чем я собирался тебе докладывать.

– Нам не хватало Серраманна в походе. Ведь ты обвинил его в предательстве, не так ли?

– Улики были бесспорными, но…

– Но?

– Но я снова провел расследование.

– Почему?

– У меня впечатление, что все обвинение подстроено, а известные улики против Серраманна мне кажутся все менее и менее убедительными. Ненофар, женщина легкого поведения, его обвинившая, была убита. Что касается документа, доказывающего сотрудничество с хеттами, то я с нетерпением жду случая показать его Аша.

– Давай разбудим его, хочешь?

Подозрения Аша по поводу Амени рассеялись сами собой. К счастью, Амени был верен Рамзесу.

Свежее молоко с медом разбудило Аша окончательно. Он сразу же отослал свою ночную спутницу.

– Если бы вы, Ваше Величество, не стояли прямо передо мной, – признался дипломат, – я не смог бы даже открыть глаза.

– Открой также и уши, – посоветовал Рамзес.

– Фараон и его писец никогда не спят?

– Судьба несправедливо заключенного в тюрьму человека стоит раннего пробуждения, – подчеркнул Амени.

– О ком ты говоришь?

– О Серраманна.

– Но не ты ли…

– Посмотри на эти таблички.

Аша протер глаза и прочел послание, якобы составленное Серраманна для передачи хеттскому сообщнику. В донесении воин обещал, что отряд колесниц под его командованием в случае военного конфликта не вступит в бой с врагом.

– Это розыгрыш?

– Почему ты так говоришь?

– Потому что знатные вельможи хеттского двора крайне чувствительны и обидчивы. Они придают большую важность формальностям, даже в секретной переписке. Чтобы послание, подобное этому, достигло Хаттусы, необходимо особым образом составить наблюдения и вопросы, а таких формулировок Серраманна не знает.

– Значит, кто-то подделал его почерк!

– Без особоготруда: он довольно-таки груб. А я уверен, что эти послания никогда и не были отправлены.

Рамзес в свою очередь также осмотрел таблички.

– Вам ничего не бросается в глаза?

Аша и Амени задумались.

– Бывшие ученики Капа, университета Мемфиса, должны были бы обладать более тонким и проницательным умом.

– Я еще толком не проснулся, – извинился Аша. – Конечно, автором этого текста может быть только сириец. Он хорошо говорит на нашем языке, но эти два оборота характерны для языка сирийцев.

– Сириец, – согласился Амени. – Я убежден, что он же и человек, заплативший Ненофар, любовнице Серраманна, чтобы она дала ложные свидетельские показания против него! Опасаясь, как бы она ни разгласила тайну, он убил ее.

– Убить женщину! – воскликнул Аша. – Это чудовищно!

– Но в Египте – тысячи сирийцев, – напомнил Рамзес.

– Будем надеяться, что он совершил ошибку, хоть маленькую оплошность, – вмешался Амени.

– Я сейчас веду одно административное расследование и надеюсь напасть на верный след.

– Может быть, этот человек – просто убийца, – предположил Рамзес.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Аша.

– Сириец, связанный с хеттами… Значит, шпионская сеть действует на нашей территории?

– Ничто не указывает на союз этого человека с нашим главным врагом.

Амени задел Аша за живое.

– Ты высказываешь это возражение, мой друг, потому что ты раздосадован и раздражен. Ты просто только что узнал правду, которая тебе совсем не нравится!

– Этот день плохо начинается, – сказал дипломат, – а последующие уж точно обещают быть беспокойными.

– Найдите этого сирийца как можно быстрее, – потребовал Рамзес.

В тюрьме Серраманна не сидел сложа руки, а тренировался весьма своеобразным образом. Продолжая непрестанно заявлять о своей невиновности, он частенько пытался разрушить стены ударами кулаков. В день суда он собирался размозжить головы своим обвинителям, кем бы они ни были. Тюремщики, испуганные яростью бывшего пирата, передавали ему пищу через прутья деревянной решетки.

Когда она, наконец, открылась, Серраманна хотел было броситься на первого же человека, осмелившегося встать на его пути, но остановился, как вкопанный.

– Ваше Величество!

– Заключение ничуть тебе не повредило, Серраманна.

– Я не предавал вас, Ваше Величество!

– Ты стал жертвой ошибки, и я пришел освободить тебя.

– Я действительно смогу выйти из этой клетки?

– Тебе недостаточно царского слова?

– Вы все еще… доверяете мне?

– Ты начальник моей личной охраны.

– Тогда, Ваше Величество, я вам скажу. Все, что я узнал, все, о чем я подозреваю, всю правду, из-за которой меня хотели заставить замолчать.

Глава 24

Рамзес, Амени и Аша смотрели, как Серраманна обедал. Удобно устроившись в столовой дворца, он с волчьим аппетитом поглощал неимоверное количество голубей в тесте, обжаренных бычьих лопаток, бобов в гусином жиру, огурцов со сметаной, арбузов, овечьего сыра. Он едва успевал запивать пищу кубками крепленого вина, не разбавляя его водой.

Наконец, утолив голод, он бросил злой взгляд на Амени.

– Почему ты бросил меня в тюрьму?

– Я хочу извиниться перед тобой. Я был обманут, к тому же еще и поспешил сделать это по причине выступления нашей армии на север. Моим единственным намерением было защитить Фараона.

– Извинения… Сядь в тюрьму на мое место, тогда поймешь! Где Ненофар?

– Мертва, – ответил Амени. – Она убита.

– Мне ее не жаль. Кто стоит за всем этим?

– Мы пока что не знаем, но выясним.

– Я знаю!

Воин выпил еще один кубок вина и вытер усы.

– Говори, – приказал Фараон.

Тон Серраманна сразу стал нравоучительным.

– Ваше Величество, я вас предупреждал. Когда Амени арестовал меня, я как раз собирался сообщить вам добытые мною сведения, которые могут вам не понравиться.

– Мы слушаем тебя, Серраманна.

– Человек, пытавшийся меня уничтожить, Ваше Величество, это Роме, ваш управляющий. Когда в вашу комнату на корабле кто-то подкинул скорпиона, я начал подозревать Сетау. Но я ошибся. Когда ваш друг лечил меня, я узнал его лучше. Это честный человек, он не способен лгать, мошенничать и приносить вред. Роме же насквозь порочен. Кто еще мог украсть шаль Нефертари? А сосуд с сушеной рыбой? Это именно он, или кто-нибудь из его сообщников.

– С какой целью он это сделал?

– Я не знаю.

– Амени считает, что Роме не стоит бояться.

– Амени тоже может ошибаться, – живо возразил Серраманна. – В случае со мной он был не прав. Так и с Роме!

– Я сам допрошу его, – заявил Рамзес. – Ты продолжаешь защищать Роме, Амени?

Личный писец Фараона отрицательно покачал головой.

– Ты еще что-нибудь узнал, Серраманна?

– Да, Ваше Величество.

– Что?

– Ваш друг Моисей. По его поводу у меня сложилось четкое убеждение. Поскольку я все еще обязан защищать вас, то должен быть полностью откровенным.

Острый взгляд Рамзеса был ужасен. Выпив еще один кубок крепкого вина, Серраманна начал облегчать душу.

– Для меня ясно, что Моисей – предатель и заговорщик. Его целью было возглавить еврейский народ и создать независимое поселение в Дельте. Может быть, он испытывает по отношению к вам дружеские чувства, но в будущем, если Моисей останется в живых, будет вашим самым беспощадным врагом.

Амени опасался бурной реакции со стороны Фараона. Но Рамзес оставался на удивление спокойным.

– Это просто твое предположение или результат расследования?

– Я провел самое тщательное расследование. Более того, узнал, что Моисей много раз встречался с каким-то иноземцем, выдававшим себя за архитектора. Этот человек приходил, чтобы подбодрить Моисея, даже чтобы помочь ему. Ваш еврейский друг находился в центре заговора против Египта.

– Ты выяснил, кто был этот мнимый архитектор?

– Амени не дал мне времени.

– Забудем наши разногласия, даже если ты и пострадал по вине Амени. Мы должны объединить наши силы.

После некоторого колебания Амени и Серраманна без особой охоты обнялись. Личный писец Рамзеса чуть было не задохнулся в объятиях воина.

– Это самое худшее предположение, – согласился Фараон. – Моисей упрямый, и если ты прав, Серраманна, он пойдет до конца. Но кто сегодня знает его настоящую цель, и знает ли ее он сам?

До того, как обвинять в государственной измене, нужно его выслушать. А для этого надо сначала найти Моисея.

– Этот мнимый архитектор, – вмешался заинтересованный Аша, – не является ли он главным в заговоре?

– Прежде чем составить окончательное мнение, – рассудил Амени, – нужно будет пролить свет на многие неясные моменты.

Рамзес положил руку на плечо Серраманна.

– Твоя откровенность – редкое качество, Серраманна. Постарайся не потерять его.

В течение первой недели после триумфального возвращения Рамзеса Шенар как верховный сановник получал только хорошие для Фараона новости. Хетты не выразили никакого протеста и ничего не предприняли, оказавшись перед лицом свершившегося факта. Демонстрация мощи египетской армии и быстрота ее действий, казалось, убедили их придерживаться договора о ненападении, предложенного еще Сети.

До отъезда Аша с проверкой дел в провинциях Шенар организовал праздник, пригласив своего давнего сообщника в качестве почетного гостя. Сидя по правую руку от хозяина дома, приемы которого очаровали высшее общество Пи-Рамзеса, молодой дипломат наслаждался танцем трех девушек. Они были почти полностью обнажены, легкие пояса из разноцветной ткани не скрывали их прелестей. Девушки грациозно двигались в ритме то быстрой, то томной мелодии, под аккомпанемент арфы и флейт.

– Какую вы желаете выбрать на ночь, мой дорогой Аша?

– Я, может, удивлю вас, Шенар, но я провел изнурительную неделю с одной неутомимой вдовой. И сейчас хочу только одного – поспать часов двенадцать перед тем, как отправиться в Ханаан и Амурру.

– Благодаря громкой музыке и болтовне приглашенных мы сможем спокойно поговорить.

– Я больше не работаю в вашем ведомстве, но моя новая должность должна вас устраивать.

– Мы и не могли надеяться на лучшее, вы и я.

– Нет, Шенар. Рамзес мог быть убит, ранен или мог вернуться с позором.

– Я не предполагал, что к своей прирожденной способности править он добавит еще и качества прекрасного полководца. Поразмыслив немного, я понял, что его победа относительна. Он ведь всего-навсего покорил провинции? Отсутствие действий со стороны хеттов удивляет меня.

– Когда ошеломление пройдет, они нападут. Они оценивают ситуацию.

– Что вы намерены предпринять, Аша?

– Доверив мне самые высокие полномочия в наших провинциях, Рамзес снабдил меня решающим оружием. Под видом преобразования нашей оборонительной системы я мало-помалу разрушу ее.

– Вы не боитесь выдать себя?

– Я уже сумел убедить Рамзеса оставить правителей Ханаана и Амурру во главе их провинций. Это хитрые и развращенные люди, служащие тому, кто больше платит. Мне не составит труда переманить их в лагерь хеттов, и знаменитый защитный барьер, о котором мечтает Рамзес, останется всего лишь иллюзией.

– Будьте осторожны, Аша. Ставка слишком велика.

– Нам не удастся выиграть борьбу, не подвергаясь определенному риску.

– Самым трудным будет определить действия хеттов. К счастью, у меня есть некоторые способности в этой области.

Бескрайняя империя, простирающаяся от Нубии до Анатолии, империя, где он будет хозяином… Шенар не осмеливался в это верить, но вот – его мечта мало-помалу превращалась в реальность. Рамзес не умел выбирать себе друзей: Моисей – убийца и мятежник; Аша – предатель; Сетау – чудак, не обладающий большим умом. Оставался Амени, непоколебимый в своей верности Фараону, лишенный честолюбия.

– Надо втянуть Рамзеса в безумную войну, – продолжал Аша. – Тогда он принесет гибель Египту, а вы станете его спасителем. Вот основная линия нашего поведения, и мы не должны от нее отклоняться.

– Рамзес поручил вам еще какую-нибудь работу?

– Да, найти Моисея. Фараон – приверженец культа дружбы. Даже если Серраманна считает Моисея виновным в государственной измене, Фараон не осудит его, не выслушав.

– У вас есть предположения, где может быть Моисей?

– Никаких, еврей либо умер от жажды в пустыне, либо скрывается в одной из бесчисленных банд, промышляющих вблизи Синая и Нежеба. Если он находится в Ханаане или Амурру, я узнаю об этом.

– Если он возглавит одну из банд восставших, то Моисей может быть нам полезен.

– Еще одна сомнительная деталь, – уточнил Аша. – По сведениям Серраманна, Моисей имел таинственные встречи с каким-то иноземцем.

– Здесь, в Пи-Рамзесе?

– Именно.

– Удалось узнать, кто он?

– Известно только, что он выдавал себя за архитектора.

Шенар сделал вид, что это сообщение ему безразлично. Таким образом, за Офиром наблюдали. Конечно, колдун оставался в тени, но он становился потенциальной угрозой. Не должно было быть обнаружено ничего общего между ним и Шенаром. Использование черной магии против Фараона каралось смертной казнью.

– Рамзес требует выяснения личности этого архитектора, – сказал Аша. – Наверняка это какой-нибудь еврей, не обладающий положением в обществе. Бьюсь об заклад, что мы никогда не увидим ни одного, ни другого.

– Возможно… Будем рассчитывать, что Амени попытается пролить свет на это дело, особенно после совершения им столь грубой ошибки.

– Вы думаете, что Серраманна его простит?

– Этот воин показался мне злопамятным.

– Не попал ли он в ловушку? – спросил Шенар.

– Какой-то Сириец подкупил женщину легкого поведения – любовницу Серраманна, а затем задушил, чтобы та не рассказала правду. Этот же человек подделал почерк Серраманна, заставив всех поверить в предательство бывшего пирата. Ложь, не лишенная ловкости, но слишком уж неправдоподобная.

Шенар с трудом сохранил спокойствие.

– Это значит…

– Что шпионская сеть действует на нашей территории.

Райя, сирийскому торговцу, главному союзнику Шенара, угрожала опасность. И именно Аша, другой его ценный союзник, пытался обнаружить и арестовать его.

– Вы хотите, чтобы мои подчиненные расследовали дело сирийца?

– Амени и я, мы займемся им сами. Лучше действовать тайно, чтобы не спугнуть дичь.

Шенар сделал большой глоток белого вина из Дельты. Аша никогда не узнает всю неоценимость оказываемой им помощи.

– Один почтенный чиновник будет иметь большие неприятности, – весело заметил молодой дипломат.

– Кто?

– Бедняга Роме, управляющий Рамзеса. Серраманна установил за ним наблюдение, потому что уверен: Роме заслуживает тюрьмы.

Спина Шенара сильно ломила, он походил на измученного борца. Но брату Фараона все же удавалось сохранять веселый вид. Он должен был действовать быстро, очень быстро, чтобы отвести начинающие сгущаться грозовые тучи.

Глава 25

Приближался конец разлива Нила. Крестьяне починили или заменили плуги, которые с впряженными в них быками вспашут слой очень плодородного ила, прокладывая неглубокие борозды для сеятелей. Так как паводок был отличным – не слишком высоким и не слишком низким, специалисты по орошению располагали количеством воды, достаточным для выращивания культур. Боги благоволили Рамзесу. В этом году кладовые снова будут полны, а народ Фараона сможет есть досыта.

Роме, дворцовый управляющий, совсем не замечал прекрасной погоды конца октября с освежающими короткими порывами ветра. Несмотря на все свои старания, он толстел. Так как его хлопоты постоянно возрастали, то полнота иногда мешала ему дышать и вынуждала его присесть на несколько минут, прежде чем возобновить свою бурную деятельность.

Серраманна повсюду преследовал его, не давая ни минуты передышки. Когда не было самого начальника охраны Фараона, его заменял один из воинов. Слежку за собой Роме замечал и во дворце, и на рынке, где управляющий лично покупал продукты, предназначенные для царских кухонь. Как-то недавно Роме с удовольствием обдумывал идею нового блюда из смеси корней лотоса, горького люпина, прокипяченного много раз, кабачков, гороха, сладкого чеснока, миндаля и маленьких кусочков жареного окуня. Однако даже предвкушение наслаждения пищей не смогло заставить его забыть о слежке.

После признания его невиновности ужасный Серраманна считал, что ему все дозволено. Но Роме не мог протестовать. Когда сердце неспокойно, а душа нечиста, как можно находиться в мире с самим собой?

Серраманна обладал терпением настоящего пирата. Он выжидал момента, когда его жертва, этот толстый управляющий с вялыми чертами лица и черной душой допустит какую-нибудь оплошность. Его интуиция не подвела: уже много месяцев он подозревал Роме в слабоволии – пороке, приводящем к самым худшим предательствам. Роме удалось занять важную должность, но он не довольствовался своим положением и хотел еще обладать большими деньгами.

Постоянно наблюдая за управляющим, Серраманна подвергал его жестокому испытанию. Роме в конце концов совершит оплошность, может, даже сознается в своих преступлениях.

Как и предвидел Серраманна, управляющий не осмелился подать жалобу. Если бы он был чист, он, не колеблясь, поговорил бы с Фараоном. В своем ежедневном донесении Рамзесу воин не забыл подчеркнуть этот наглядный факт.

Через несколько дней Серраманна прикажет своим людям продолжать слежку, но сделать ее незаметной для Роме. Сочтя себя наконец-таки избавленным от железного ошейника, управляющий, возможно, поспешит к своему сообщнику, заплатившему ему за кражи.

После захода солнца Серраманна отправился в кабинет Амени. Писец складывал папирусы в большой ящик из смоковницы.

– Что нового, Серраманна?

– Ничего пока. Роме упрямее, чем я предполагал.

– Ты все еще злишься на меня?

– Подумай… Испытание, которому ты меня подверг, не так легко забыть.

– Бесполезно возобновлять мои извинения, выслушай лучше мое предложение. Согласен ли ты пойти со мной в архив?

– Ты хочешь, чтобы я присоединился к твоему расследованию?

– Точно.

– Пусть остаток моей злости рассеется, как плохое настроение! Я иду с тобой.

Кропотливый труд чиновников по составлению реестра занял много месяцев, прежде чем они приобрели ту же сноровку, которой обладали их собратья в Мемфисе. Нужно было вжиться в новую столицу, сделать переписи всех домов и земель, установить имена их владельцев и жильцов, а все это требовало большого числа проверок. Именно поэтому запрос Амени, хотя и помеченный, как срочный, занял много времени для выполнения.

Смотритель архива – лысый и худой шестидесятилетний мужчина – по мнению Сарда, выглядел еще более тщедушным, чем Амени. Его мертвенно-бледная кожа доказывала, что он никогда не загорал на солнце и не находился на свежем воздухе. Чиновник принял посетителей с ледяной учтивостью и провел их мимо полок, уставленных деревянными табличками, сложенными одна на другую, и ящиков с папирусами.

– Благодарю вас за то, что вы приняли нас в столь поздний час, – сказал Амени.

– Мне показалось, что вы предпочитаете сохранить строжайшую секретность.

– Это действительно так.

– Я не буду скрывать, что ваш запрос заставил нас проделать немыслимо сложную работу, но мы наконец-таки смогли узнать имя владельца интересующего вас дома.

– Кто он?

– Некий торговец родом из Мемфиса по имени Ренуф.

– Знаете ли вы адрес его постоянного проживания в Пи-Рамзесе?

– Он живет на вилле к югу от старого города.

Прохожие поспешно расступились, давая дорогу несущейся колеснице, запряженной двумя лошадьми. С сердцем, бьющимся где-то в горле, Амени закрыл глаза. Колесница, не замедляя хода, влетела на недавно построенный мост через канал, разделявший новые кварталы города и старую его часть.

– Аварис. Колеса заскрипели, мост задрожал, но колесница не перевернулась.

В старой части города несколько больших красивых вилл, окруженных ухоженными садиками, соседствовали со скромными небольшими домиками. В этот свежий осенний вечер те, кому было холодно, начинали протапливать свои жилища дровами или высушенным илом.

– Приехали, – сказал Серраманна.

Амени так крепко вцепился в ремень колесницы, что не мог сразу разжать руку.

– Что-то не так?

– Да нет, все нормально…

– Ну что ж, тогда пошли! Если птичка еще не упорхнула, мы быстро узнаем правду.

Амени удалось, наконец, оторваться. На дрожащих ногах он последовал за Серраманна.

Слуга Ренуфа сидел у ограды из обожженного кирпича, украшенной вьющимися растениями. Он ел сыр с хлебом.

– Мы хотим видеть торговца Ренуфа, – сказал Серраманна.

– Его нет дома.

– Где его можно найти?

– Он уехал в Средний Египет.

– Когда он вернется?

– Я не знаю.

– А кто знает?

– Я не думаю, что кто-нибудь…

– Предупреди нас о его возвращении.

– А почему я должен это делать?

Зло посмотрев на слугу, Серраманна приподнял его над землей.

– Потому что этого требует Фараон. Если опоздаешь хоть на час, то будешь иметь дело со мной.

Шенар страдал от бессонницы и болей в желудке. Райя не было в Пи-Рамзесе, поэтому ему было необходимо как можно быстрее поехать в Мемфис, чтобы предупредить торговца об угрожающей ему опасности, а также поговорить с (Эфиром. Верховный сановник должен был, однако, как-то объяснить свою поездку в бывшую столицу. К счастью, повод нашелся: ему надо было уточнить с высокопоставленными чиновниками Мемфиса многие административные распоряжения. Следовательно, он отправлялся по приказу Фараона в официальное путешествие на борту корабля, плывшего слишком медленно на взгляд Шенара.

Офир должен придумать, как заставить Роме молчать. Если же нет, Шенар будет вынужден избавиться от мага, хотя его колдовство еще и не было завершено.

Шенар не сожалел, что его союзники ничего не знали друг о друге. То, что произошло, только доказывало правильность его действий. Такой умный и опасный человек, как Аша, не обрадовался бы, узнав о тайных связях Шенара со шпионской сетью хеттов, не находящейся под контролем молодого дипломата. Такой хитрый и жестокий человек, как Райя, считавший, что он руководит старшим братом Рамзеса, не потерпел бы того факта, что играл незначительную роль, будучи лишь посредником между Шенаром и хеттами. Что же касается Офира, предпочтительно было бы, чтобы он оставался погруженным в игру с опасными злыми силами, которая неизбежно приведет его к помешательству.

Аша, Райя, Офир… Три зверя, которых Шенару удалось приручить, чтобы построить себе благополучное будущее. Но оно станет возможным только при условии, что ему удастся избежать нависшей над ним опасности – последствия их неосторожности.

Во время первого дня своего пребывания в Мемфисе Шенар принял высокопоставленных чиновников, с которыми ему нужно было поговорить, и устроил на своей вилле один из пышных праздников, так восхищавших столицу. Воспользовавшись случаем, он приказал своему управляющему привести торговца Райя, чтобы купить у него редкие вазы для пиршественного зала.

Когда стало слишком прохладно, приглашенные покинули сад и прошли в дом.

– Торговец здесь, – доложил управляющий Шенару.

Если бы верил в богов, старший брат Рамзеса возблагодарил бы их. Делая вид, что нетвердо стоит на ногах, он направился к двери виллы.

Приветствовавший его человек был не Райя.

– Кто ты?

– Управляющий его лавкой в Мемфисе.

– Да… Но я привык иметь дело с твоим хозяином.

– Он уехал в Фивы и Элефантину, чтобы продать соленую рыбу отличного качества. Несмотря на его отсутствие, я все же могу предложить вам несколько красивых ваз.

– Покажи мне их.

Шенар осмотрел вазы.

– Они не представляют собой ничего особенного… Но я все же куплю две.

– Цена очень разумна, господин.

Шенар для вида поторговался и приказал своему управляющему расплатиться за вазы.

Улыбаться и болтать по пустякам было очень нелегко, но Шенар с блеском выполнял работу хозяина дома. Никто не догадывался, что верховный сановник, очаровательный и красноречивый, как обычно, терзался тревогой.

– Ты очень красива, – сказал он сестре Долент.

Томная высокая брюнетка позволяла ухаживать за собой богатым и знатным мужчинам, несколько охмелевшим и болтавшим ей всякую чепуху.

– Твой прием великолепен, Шенар.

Он взял ее под руку и отвел под своды галереи, ведущей вдоль зала.

– Завтра утром я пойду к Офиру. Передай, чтобы он не выходил из дома: ему грозит опасность.

Глава 26

Долент сама открыла дверь.

Шенар оглянулся. Никто не преследовал его.

– Входи, Шенар.

– Все тихо?

– Да, будь спокоен. Колдовство Офира продолжается, – сказала Долент. – Лита держится великолепно, но ее здоровье очень хрупкое, и мы не можем ускорить процесс. Почему ты так беспокоишься?

– Колдун проснулся?

– Я схожу за ним.

– Не будь безгранично предана ему, сестренка.

– Это чудесный человек. Он восстановит царство настоящего Бога. Он уверен, что ты посланец судьбы.

– Приведи его ко мне, я спешу.

Ливийский колдун, одетый в черное длинное платье, склонился перед Шенаром.

– Тебе придется переехать, Офир. Сегодня.

– Что происходит, господин?

– Тебя видели разговаривающим с Моисеем в Пи-Рамзесе.

– Меня точно описали?

– Непохоже, но следователи знают, что человек выдавал себя за архитектора и что он иноземец.

– Это слишком мало, господин. У меня дар оставаться незамеченным, когда это необходимо.

– Вы были неосторожны.

– Но было необходимо поговорить с Моисеем. Завтра мы, может быть, порадуемся этому.

– Рамзес в добром здравии вернулся из похода в наши провинции. Он хочет найти Моисея и знает теперь о вашем существовании. Если свидетели опознают вас, то вы будете арестованы и допрошены.

Улыбка Офира леденила душу Шенара.

– Вы считаете, что такого человека, как я, можно арестовать?

– Я опасаюсь, как бы вы ни совершили роковой ошибки.

– Какой?

– Доверитесь Роме.

– Почему вы считаете, что я ему доверяю?

– По вашему приказу он украл шаль Нефертари и кувшин с рыбой из Дома Жизни в Гелиополисе, необходимые для вашего колдовства.

– Прекрасные рассуждения, господин Шенар, но в них кроется одна маленькая неточность. Роме, действительно, украл шаль Нефертари, а один из его друзей – возница из Мемфиса – занялся кувшином.

– Возница… А если он проговорится?

– Этот несчастный умер от сердечного приступа.

– Смерть… была естественной?

– Всякая смерть в конце концов становится естественной, господин Шенар, когда сердце перестает стучать.

– Остается толстяк Роме… Серраманна убежден в его виновности и не прекращает следить за ним. Если Роме заговорит, он выдаст вас. Колдунов, покушающихся на царственную особу, ожидает казнь.

Офир не переставал улыбаться.

– Пройдемте в мою лабораторию.

Большая комната была заполнена папирусами, кусочками исписанной слоновой кости, веревочками, чашками, содержащими цветную жидкость. Все было разложено в абсолютном порядке, чувствовался приятный запах ладана. Помещение больше походило на мастерскую ремесленника или комнату аккуратного писаря, чем на логово колдуна черной магии.

Офир вытянул руку над медным зеркалом на треножнике. Затем он налил туда воды и попросил Шенара подойти поближе.

Мало-помалу в зеркале появилось лицо.

– Роме! – воскликнул Шенар.

– Управляющий Рамзеса – добрый малый, – сказал Офир, – но он слаб, жаден и легко поддается влиянию. Не надо быть великим магом, чтобы околдовать его. Совершенная им кража гложет его изнутри, как кислота.

– Если Рамзес допросит его, он проговорится!

– Нет, господин Шенар.

Левой рукой Офир очертил круг над зеркалом. Вода закипела, а медь покрылась трещинами.

Пораженный Шенар отступил.

– Этот колдовской прием заставит Роме замолчать?

– Считайте, что эта проблема уже решена. Переезд мне не кажется необходимым. Ведь этот дом куплен на имя вашей сестры?

– Да.

– Все видят, как она приходит и уходит. Лита и я, мы – ее усердные слуги – и не испытываем ни малейшего желания гулять по городу. Пока мы не уничтожим магические силы, защищающие царскую чету, ни она, ни я не выйдем отсюда.

– А посланники Атона?

– Ваша сестра служит нам связующим звеном. По моему приказу они придерживаются строжайшей секретности в ожидании великих событий.

Шенар ушел, наполовину успокоенный. В душе он потешался над этой компанией наводящих тоску ясновидящих. Шенара особенно беспокоило, что он не мог уничтожить Роме собственными руками. Оставалось надеяться на то, что колдун не напрасно хвастался своим искусством.

Была необходима дополнительная предосторожность.

Нил был чудесной рекой. Благодаря его быстрому течению, толкавшему корабль со скоростью более тридцати километров в час, Шенар меньше, чем за два дня преодолел расстояние от Мемфиса до Пи-Рамзеса.

Старший брат Фараона сразу по прибытию созвал на срочное совещание своих главных помощников. Он знакомил их с донесениями и посланиями, доставленными из провинций. Затем Шенар отправился во дворец Фараона. Небо, покрытое тяжелыми дождевыми тучами, казалось зловещим и мрачным.

Пи-Рамзес был красивым городом, но ему не доставало того налета времени, очарования древности, которые были в Мемфисе. Когда он будет царствовать, то лишит город статуса столицы, особенно потому, что вкус Рамзеса узнается здесь в каждом камне. Население снова вернулось к своим повседневным делам, как если бы мир был вечен, как если бы огромная Хеттская империя исчезла, провалившись в бездонную пропасть забвения. На мгновение Шенар позволил себе увлечься чудом этого простого существования, покорившегося смене времен года. Не должен ли он, как весь народ Египта, принять правление Рамзеса?

Нет, он не был создан слугой.

Он обладал качествами такого царя, о котором история долго будет помнить, такого правителя, чье видение мира гораздо шире, нежели у Рамзеса или у правителя хеттов. Из его мыслей родится новый мир, и он, Шенар, будет его хозяином.

Фараон не заставил себя долго ждать. Рамзес заканчивал беседу с Амени, которого Дозор, пес Фараона, пытался лизнуть в лицо. Личный писец Властителя и Шенар холодно поприветствовали друг друга. Золотисто-желтая собака легла, наслаждаясь слабыми лучами солнца.

– Путешествие было приятным, Шенар?

– Отличным. Прости меня, но я очень люблю Мемфис.

– Кто станет тебя корить за это? Это – исключительный город, и Пи-Рамзес никогда не сравнится с ним. Если бы угроза со стороны хеттов не приняла такого размаха, мне не надо было бы строить новую столицу.

– Управление Мемфиса остается примером профессиональной добросовестности.

– Различные службы Пи-Рамзеса прекрасно работают. Не является ли твоя служба лучшим тому доказательством?

– Я не скрываю реального положения вещей, поверь мне. Не поступало ни одного тревожного донесения. Хетты бездействуют.

– Нет никаких сообщений от наших осведомителей?

– Хетты сражены твоим вмешательством. Они не ожидали, что египетская армия окажется такой стремительной и побеждающей.

– Возможно.

– Зачем сомневаться? Если бы хетты были уверены в своей непобедимости, они, по крайней мере, заявили бы решительный протест.

– Чтобы они уважали границы, установленные Сети… Я в это не верю.

– Вы становитесь пессимистом, Ваше Величество?

– Единственное намерение Хеттской империи – это захват территорий.

– Но не является ли Египет слишком большим куском, который не по зубам даже очень проголодавшемуся врагу?

– Когда военные решительно настроены на войну, – возразил Рамзес, – ни мудрость, ни разум не могут их разубедить.

– Только серьезный противник заставит хеттов отступить.

– Ты что, будешь приветствовать усиление вооружения и увеличение числа воинов?

– Что может быть лучше?

– Не будет ли это расценено хеттами как объявление войны? – встревожился Рамзес.

– Хеттам понятен только язык силы, если я правильно понял высказанную тобой мысль.

– Я также хочу укрепить нашу защитную систему.

– Создать из наших провинций буферную зону, я знаю… Тяжелая работа выпала на долю твоего друга Аша.

– Эта задача кажется тебе невыполнимой?

– Аша молод, ты недавно наградил его и назначил одним из главных людей государства. Такой быстрый взлет может вскружить ему голову… Никто не оспаривает его прекрасные качества, но можно ли полностью доверять ему?

– Я знаю, все военачальники считают, что им не оказали достаточных почестей. Но Аша имеет положение и вес в обществе.

– Есть одна мелочь, я не придаю ей особого значения, но мой долг рассказать тебе о ней. Ты знаешь, что дворцовая прислуга имеет склонность болтать о чем попало, однако некоторые слухи, возможно, заслуживают интереса. По рассказам моего управляющего, испытывающего явные симпатии к одной из служанок царицы, эта женщина видела, как Роме украл шаль Нефертари.

– Она может подтвердить это?

– Роме запугал ее. Она боится, что он будет грубо с ней обращаться, если она его обвинит.

– Разве мы не живем в стране, где правит богиня Маат, с её законом и справедливостью? – воскликнул Рамзес.

– Может, тебе надо сначала заставить Роме сознаться, а уж потом эта малышка даст свидетельские показания.

Высказывая критику в адрес Аша, особенно, выдавая Роме и стараясь заставить Рамзеса ускорить военные действия, Шенар вел опасную игру. Но благодаря этому он становился человеком, все более заслуживающим доверие Фараона.

Если колдовские заклинания Офира окажутся недейственными, Шенар задушит Рамзеса своими собственными руками.

Глава 27

Роме нашел единственно верный способ, как успокоить свою тревогу. Он решил приготовить несказанно вкусный маринад, названный «деликатесом Рамзеса», секрет приготовления которого передавался от мастера к ученику. Управляющий закрылся в просторной дворцовой кухне. Он собственноручно выбрал сладкий чеснок, самый хороший лук, доставленное из оазиса красное вино, оливковое масло из Гелиополиса и соленый уксус. Роме также взял несколько видов тонких ароматных трав, необыкновенно нежное филе окуня, выловленного в водах Нила, и мясо, достойное служить пищей богов. Маринад придаст блюдам неповторимый запах, который понравится правителю и сделает Роме незаменимым.

Несмотря на отданные им властные указания его не беспокоить, дверь кухни отворилась.

– Я же потребовал, чтобы… Ваше Величество! Ваше Величество, здесь вам не место!

– Разве существует в государстве хоть одно место, куда мне запрещено входить?

– Я не это хотел сказать. Простите меня, я…

– Ты позволишь мне попробовать?

– Мой маринад еще не готов, я только начал его готовить. Но это будет замечательное блюдо, которое войдет в историю египетской кухни!

– Ты любишь секретничать, Роме?

– Нет, нет… Но настоящее поваренное искусство требует соблюдения тайны. Я ревностно оберегаю мои рецепты и готов это признать.

– Может быть, ты хочешь еще в чем-нибудь признаться?

Взгляд Рамзеса давил на Роме. Управляющий опустил глаза.

– В моей жизни нет ничего таинственного, Ваше Величество. Я живу во дворце, чтобы служить вам, только чтобы служить вам.

– Ты так в этом уверен? Говорят, что у каждого есть свои слабости, а у тебя?

– Я… Я не знаю. Пожалуй, обжорство.

– Ты недоволен оплатой?

– Нет, конечно, нет!

– Должность управляющего – завидный и желанный пост, но он не приносит богатства.

– Уверяю вас, что моя цель не деньги!

– Но кто откажется от выгодного подарка в обмен на незначительные услуги?

– Служба Вашему Величеству – такая большая награда, что…

– Не лги мне больше, Роме. Ты помнишь о том досадном случае, когда скорпион был подкинут в мою комнату?

– К счастью, он вас не тронул.

– Тебе пообещали, что его укус не будет для меня смертельным и, что ты никогда не будешь наказан, не так ли?

– Это – ложь, Ваше Величество, все – ложь!

– А ведь ты не должен был уступить, Роме. К твоему слабоволию воззвали во второй раз, требуя, чтобы ты украл любимую шаль Нефертари. И, конечно, ты замешан в похищении кувшина с рыбой.

– Нет, Ваше Величество, нет…

– Тебя видели.

Роме задыхался. Крупные капли пота выступили у него на лбу.

– Это невозможно…

– Твоя душа на самом деле так черна, Роме, или же ты стал игрушкой в чужих руках?

Сердце Роме сжалось. Ему захотелось все открыть Фараону, облегчить душу от мучивших его угрызений совести. Внезапно он почувствовал острую боль в груди.

Роме упал на колени, ударившись лбом о край стола, на котором были разложены продукты, необходимые для приготовления маринада.

– Нет, Ваше Величество, я не такой плохой человек… Я слаб, слишком слаб. Простите меня, Ваше Величество.

– При условии, что ты, наконец, расскажешь мне всю правду, Роме.

Перед затуманившимся взглядом Роме встало лицо Офира. Лицо стервятника с крючковатым носом, терзавшее его плоть и пожиравшее его сердце.

– Кто приказал тебе совершить эти преступления?

Роме хотел сказать, но имя Офира не слетело с его губ. Липкий страх душил его, страх, приказывающий ему кануть в небытие, чтобы избежать наказания.

Управляющий поднял на Рамзеса умоляющий взгляд, его правая рука зацепила блюдо с маринадом и перевернула его. Острый соус брызнул ему в лицо, и управляющий замертво рухнул на пол.

– Он очень большой, – сказал Ка, глядя на льва.

– Ты его боишься? – спросил Фараон своего сына.

В свои девять лет Ка, сын Рамзеса и Красавицы Изэт, был серьезен не по годам. Игры детей его возраста были скучны для него. Он любил только читать и писать и проводил все свободное время в дворцовой библиотеке.

– Он немного пугает меня.

– Ты прав, Ка. Лев – очень опасный зверь.

– Но ведь ты его не боишься, потому что ты Фараон.

– Этот лев и я, мы стали друзьями. Когда он был совсем маленьким, его укусила змея в Нубии. Я его нашел, а Сетау вылечил, и с тех пор мы с ним неразлучны. В свою очередь Боец спас мне жизнь.

– С тобой он всегда любезен?

– Всегда. Но только со мной.

– Он разговаривает с тобой?

– Да – глазами, движениями, звуками… И он понимает то, что я ему говорю.

– Я хотел бы погладить его гриву.

Лежа в позе сфинкса, огромный лев наблюдал за мужчиной и ребенком. Когда лев зарычал низким и глубоким голосом, маленький Ка прижался к ноге отца.

– Он злится?

– Нет, он согласен, чтобы его погладили.

Приободренный спокойствием отца, Ка подошел к животному. Вначале дрожащая маленькая рука слегка коснулась великолепной гривы, затем мальчик осмелел. Лев замурлыкал.

– Я могу залезть ему на спину?

– Нет, Ка. Этот лев – воин и очень гордое животное. Не зря я дал ему такое имя – Боец. Он проявил по отношению к тебе большую благосклонность, не надо требовать от него большего.

– Я запишу его историю и расскажу ее моей сестре Меритамон. К счастью, она осталась в саду дворца с царицей… Маленькая девочка была бы очень напугана видом такого большого льва.

Рамзес подарил сыну новые краски и футляр для кистей. Подарок очень обрадовал мальчика, и он тотчас погрузился в рисование. Отец не мешал ему. Рамзес был счастлив от возможности провести прекрасные, но такие редкие минуты с сыном.

С удовольствием наблюдая за сыном, Фараон задумался. Только что он был свидетелем ужасной смерти управляющего Роме, лицо которого прямо на глазах сморщилось, как у старика.

Вор умер от испуга, не открыв имени человека, приведшего его к смерти.

Какая-то загадочная тень старалась навредить Фараону. И этого врага следовало опасаться не меньше, чем хеттов.

Шенар ликовал.

Внезапная смерть Роме, явившаяся результатом сердечного приступа, обрывала след, ведущий к Офиру. Маг не ошибся. Его колдовство убило толстяка-управляющего, не вынесшего строгого допроса.

Кончина Роме никого во дворце не удивила. Поедая чрезмерное количество пищи, он не переставал толстеть и суетиться. Заплывшее жиром, снедаемое постоянной тревогой, его сердце не выдержало.

К радости по поводу исчезновения сложной проблемы, которую представляло само существование Роме, прибавлялось другое не менее радостное известие. Сирийский торговец Райя вернулся в Пи-Рамзес и желал видеть Шенара, чтобы предложить его вниманию замечательную вазу. Встреча была назначена на ноябрьское утро, нежное и солнечное.

– Твое путешествие на юг было удачным?

– Оно очень утомило меня, господин Шенар, но принесло большую выгоду.

Остроконечная бородка сирийца была очень аккуратно подстрижена. Его маленькие живые карие глаза внимательно осматривали приемный колонный зал, где Шенар выставлял произведения искусства.

Райя снял ткань, закрывающую пузатую бронзовую вазу, украшенную стилизованными ветвями и листьями виноградной лозы.

– Она доставлена с Крита. Я перекупил ее у одного богатого жителя Фив, которому она надоела. Теперь таких, как эта, больше не делают.

– Превосходно! Я покупаю ее, мой друг.

– Я очень рад, господин, но…

– Существуют какие-нибудь затруднения?

– Нет, но и цена довольно высока… Ведь речь идет об исключительной вещи, действительно, единственной в своем роде.

– Поставьте это чудо и прошу в мой кабинет. Я уверен, что мы сумеем договориться о цене.

Плотная и толстая дверь из смоковницы закрылась за ними. Здесь никто не мог их слышать.

– Один из моих помощников сообщил мне, что вы приезжали в Мемфис, чтобы купить у меня вазу. Я сократил мою поездку и как можно скорее вернулся в Пи-Рамзес.

– Это было необходимо.

– Что произошло?

– Серраманна выпустили из тюрьмы, и он снова пользуется доверием Рамзеса.

– Досадно.

– Этот ловкач Амени засомневался в достоверности улик, а потом в дело вмешался Аша.

– Не доверяйте молодому дипломату. Он очень умен и хорошо знает Азию.

– К счастью, Рамзес наградил его и направил в наши провинции с целью укрепления оборонительной системы.

– Очень тонкая, я бы даже сказал невозможная, работа.

– Аша и Амени пришли к очень волнующим меня выводам. Они узнали, что кто-то подделал почерк Серраманна, чтобы заставить власти поверить в его сотрудничество с хеттами. Также они знают, что этот кто-то – сириец.

– Очень досадно, – с сожалением сказал Райя.

– Нашли тело Ненофар, которую ты использовал, чтобы обвинить воина.

– Необходимо было избавиться от нее. Эта идиотка могла проговориться.

– Я одобряю твои действия, но ты допустил одну неосторожность.

– Какую?

– Выбор места убийства.

– Я его не выбирал. Ненофар собиралась всполошить весь квартал, поэтому я вынужден был действовать быстро и бежать.

– Амени ищет владельца дома. Для допроса.

– Это много путешествующий торговец, я видел его в Фивах.

– Он назовет тебя?

– Боюсь, что да, ведь я снимаю его дом.

– Это катастрофа, Райя. Амени уверен, что сеть хеттских шпионов работает на территории Египта. Хотя он и арестовал Серраманна, теперь они, кажется, объединились и представляют для нас большую опасность. Поиск того, кто заставил несправедливо обвинить Серраманна и убил его любовницу, стал делом государственной важности. Многие улики прямо указывают на тебя.

– Еще ничего не потеряно.

– Что ты намереваешься делать?

– Найти египетского торговца.

– И…

– И убить его, конечно.

Глава 28

Приближалась зима, дни становились короче, солнце уже не светило так ярко. Фараон предпочитал летний зной и жар своего покровителя – солнца, на которое он один мог смотреть, не прикрывая глаза. Но этот чарующе прекрасный осенний день доставлял ему редкую радость. В компании Нефертари, их дочери Меритамон и его сына Ка Рамзес отдыхал в садудворца.

Сидя на складных стульях около бассейна, Рамзес и его супруга наблюдали за играми детей. Ка пытался заставить Меритамон читать трудный текст о необходимых чиновнику моральных качествах. Меритамон же хотела научить Ка плавать на спине. Несмотря на упорный характер, мальчик уступил, не переставая, однако, утверждать, что вода слишком холодная и что он простудится.

– Меритамон так же опасна, как и ее мать, – сказал Рамзес. – Она сумеет очаровать весь мир.

– Ка – будущий маг… Смотри, он уже усадил ее за папирус. Его сестра прочтет текст по доброй воле или по принуждению.

– Их наставники довольны?

– Ка – необычный ребенок. По мнению Неджема, земельного управителя, по-прежнему занимающегося его образованием, мальчик уже может сдать экзамен на должность начинающего писца.

– Ка хочет этого?

– Он думает только об учебе.

– Дадим ему пищу, в которой он нуждается, чтобы увидеть расцвет его внутреннего мира. Конечно, ему придется выдержать много испытаний, так как посредственные люди всегда стремятся уничтожить того, кто выходит за рамки заурядности. Но я хочу, чтобы жизнь Меритамон была поспокойнее.

– Она смотрит только на отца.

– А я уделяю ей так мало времени…

– Забота о Египте стоит над личными интересами, таков Закон.

Лев Боец и пес Дозор охраняли вход в сад. Никто не смог бы приблизиться к саду незамеченным.

– Иди ко мне, Нефертари.

Молодая царица с распущенными волосами присела на колени к Рамзесу и положила голову ему на плечо.

– Ты аромат моей жизни, дарящий счастье. Мы могли бы быть супружеской четой, как многие другие, и наслаждаться такими часами, как этот, постоянно.

– Как прекрасно мечтать в этом саду. Но боги и твой отец избрали тебя Фараоном, и ты посвятил свою жизнь народу. То, что тебе дано, невозможно забрать.

– В эти мгновения для меня не существует ничего, кроме ароматных волос женщины, в которую я безумно влюблен. Ее волосы, танцующие от дуновения вечернего ветерка и ласкающие мою щеку…

Их губы слились в страстном поцелуе молодых влюбленных.

Теперь Райя должен был действовать сам.

Именно поэтому он отправился в порт Пи-Рамзеса, который был меньше по размеру, чем гавань Мемфиса, но по напряженной деятельности был того же уровня. Речная стража прекрасно справлялась с поддержанием порядка во время швартовки и разгрузки кораблей.

Райя пригласит своего собрата Ренуфа на обильный завтрак в хороший постоялый двор, где будет присутствовать множество свидетелей, которые в случае необходимости подтвердят, что видели торговцев развлекающимися и веселящимися. Таким образом будет установлено, что они находились в прекрасных отношениях. Вечером же Райя проникнет на виллу Ренуфа и задушит его. Если какой-нибудь слуга вмешается, то его постигнет та же участь. В хеттских лагерях в Северной Сирии торговец научился убивать. Конечно же, новое преступление будет приписано убийце Ненофар. Но какая разница? Когда Ренуф умрет, Райя будет вне опасности.

На набережной мелкие торговцы продавали фрукты, овощи, сандалии, отрезы тканей, фальшивые колье и браслеты. Покупатели оживленно торговались, и удовольствие от этого являлось непременным составляющим удачного приобретения. Если бы у Райя было немного больше времени, он бы упорядочил эту неорганизованную торговлю с целью получения большей прибыли.

Сириец обратился к одному из охранников порта.

– Прибыл ли корабль Ренуфа?

– Причал номер пять, рядом с баржей.

Райя ускорил шаг.

На палубе корабля дремал матрос. Сириец поднялся по сходням и разбудил его.

– Где твой хозяин?

– Ренуф… Я не знаю.

– Когда вы прибыли?

– Рано утром.

– Вы путешествовали ночью?

– У нас было специальное разрешение из-за творога. Некоторые местные вельможи предпочитают только свежий творог из Мемфиса.

– После выполнения всех формальностей разгрузки твой хозяин, должно быть, поехал к себе?

– Это меня удивило бы.

– Почему?

– Потому что какой-то воин-гигант с длинными усами заставил его сесть в колесницу. Не очень-то приятный вид был у этого великана.

Громы небесные обрушились на голову Райя.

Ренуф был жизнерадостным человеком приятной внешности, отцом троих детей, выходцем из семьи лодочников и торговцев. Когда Серраманна заговорил с ним в порту Пи-Рамзеса, торговец был очень удивлен. Так как воин, похоже, был в плохом настроении, Ренуф счел лучше следовать за ним, чтобы как можно быстрее рассеять недоразумение.

Серраманна очень быстро доставил его во дворец и провел в кабинет Амени. В первый раз Ренуф увидел личного писца Фараона, известность которого все возрастала. Все хвалили его серьезность, трудолюбие и преданность. Находясь в тени высших сановников, он правил делами государства с образцовой порядочностью, не думая о наградах и светских развлечениях.

Бледность Амени поразила Ренуфа. По слухам, писец Фараона никогда не покидал своего кабинета.

– Эта встреча для меня большая честь, – сказал Ренуф, – однако признаюсь, что этот внезапный вызов удивляет меня.

– Приношу вам свои извинения. Мы расследуем одно очень важное дело.

– Это дело… меня касается?

– Может быть.

– Чем я могу вам помочь?

– Вы должны откровенно отвечать на мои вопросы.

– Я готов.

– Были ли вы знакомы с некоей Ненофар?

– Это довольно часто встречающееся имя… Я знаю их с десяток!

– Речь идет о молодой, симпатичной, незамужней и кокетливой женщине, ранее жившей в Пи-Рамзесе. Она торговала своим телом.

– Это… проститутка?

– Она скрывала это от всех.

– Я люблю жену, Амени. Я много путешествую, но никогда ей не изменял. Уверяю вас, что между нами царит безупречное взаимное согласие. Спросите моих друзей и соседей, если не верите мне.

– Сможете ли вы поклясться перед Законом Маат и под присягой, что вы никогда не встречали эту Ненофар?

– Я клянусь, – торжественно сказал Ренуф.

Торговец казался искренним.

– Странно, – раздраженно сказал Амени.

– Почему это вам кажется странным? Мы, торговцы, пользуемся большой популярностью, но я честный человек, с чем себя и поздравляю! Мои помощники хорошо зарабатывают, мой корабль в хорошем состоянии, моя семья не голодает, мои счета в полном порядке, я исправно плачу налоги, и государственная служба никогда меня ни в чем не упрекала… И это вам кажется странным?

– Такие люди, как вы, встречаются редко, Ренуф.

– Очень жаль.

– Странным мне кажется место, где нашли тело Ненофар.

Торговец вскочил.

– Тело? Вы хотите сказать…

– Ее убили.

– Какой ужас!

– Она была всего лишь женщиной легкого поведения, но любое убийство карается смертной казнью. Странно то, что труп находился в вашем доме в Пи-Рамзесе.

– У меня на вилле?

Ренуф был близок к обмороку.

– Не на вашей вилле, – вмешался Серраманна, – а в этом жилище.

Сард указательным пальцем отметил точное место на карте Пи-Рамзеса, которую перед ним развернул Амени.

– Я не понимаю, я…

– Вам принадлежит этот дом, да или нет?

– Да, но это не дом.

Амени с Серраманна переглянулись. Неужели Ренуф потерял разум?

– Это не дом, – уточнил он, – это склад. Я считал, что мне потребуется помещение для моих товаров, поэтому я купил это здание. Но я переоценил свои возможности; в моем возрасте мне больше не хочется расширять деятельность. Как только это станет возможным, я уйду на покой. Поселюсь в деревне недалеко от Мемфиса.

– Вы хотите продать это помещение?

– Я сдал его внаем.

В глазах Амени блеснула живая надежда.

– Кому?

– Одному торговцу по имени Райя. Это богатый человек, очень энергичный. У него много кораблей и лавок по всему Египту.

– Чем он торгует?

– Он привозит соленья прекрасного качества и редкие вазы для высшего общества.

– Знаете ли вы его национальность?

– Он сириец, но живет в Египте уже много лет.

– Спасибо, Ренуф, ваша помощь ценна для нас.

– Я… я могу быть свободен?

– Да, но никому не говорите о нашей встрече.

– Даю вам слово.

Райя, сириец… Если бы Аша был здесь, он убедился бы в правильности своих выводов. Амени не успел еще встать из-за стола, а Серраманна уже бежал к своей колеснице.

– Серраманна, подождите меня!

Глава 29

Несмотря на холодную погоду, Урхи-Тешшуб был одет только в набедренную повязку из грубой шерсти. Голый по пояс, он скакал во весь опор, вынуждая всадников, следовавших за ним, гнать лошадей. Высокого роста, мускулистый, покрытый густой рыжеватой шерстью, с длинными волосами, Урхи-Тешшуб – сын хеттского императора Муваттали – гордился своим назначением. После провала восстания в египетских провинциях он возглавил армию, став великим полководцем.

Быстрота и мощь реакции Рамзеса удивили Муваттали. Однако, по мнению бывшего главнокомандующего армии, Бадуха, которому была поручена подготовка восстания, контроль и захват земель после победы мятежников, операция не представляла никаких особых сложностей.

Сирийский шпион, находившийся в Египте в течение многих лет, передал менее утешительные донесения. По его словам, Рамзес был великим Фараоном с сильным характером и несгибаемой волей. Бадух же доказывал, что хеттам нечего бояться неопытного Фараона и армии, состоявшей из наемников, бездарностей и трусов. Мир, предложенный фараоном Сети, подходил Хеттской империи до той поры, пока Муваттали утверждал свою власть, избавляясь от группы властолюбцев, стремившихся к трону. Теперь же, когда Муваттали царствовал безраздельно, можно было продолжить политику захвата чужих земель. И если и была страна, которой анатолийцы хотели бы завладеть, чтобы стать полновластными хозяевами мира, то это был Египет.

По мнению Бадуха, время пришло. Провинции Амурру и Ханаан находились в руках хеттов, достаточно было продвинуться в сторону Дельты, разрушить крепости, составляющие Царскую Стену, и покорить Нижний Египет.

Прекрасный план, воодушевивший хеттских сановников и военачальников.

Он упустил из виду лишь одно обстоятельство: Рамзес.

В хеттской столице, Хаттусе ^[228], все спрашивали себя, какую же ошибку совершила империя, что так разгневала богов. Один Урхи-Тешшуб не задавал себе вопросов: он относил эту неудачу на счет глупости и некомпетентности Бадуха. Поэтому сын императора путешествовал по своей стране не только, чтобы проверить крепости, но и для того, чтобы встретить командующего Бадуха, задерживавшегося с возвращением в столицу. Урхи-Тешшуб рассчитывал найти его в Гавюр Калези ^[229], крепости, построенной на вершине холма, составлявшего часть предгорья, окружавшего Анатолийское плато. Огромные лица троих вооруженных воинов демонстрировали воинствующий характер Хеттской империи, при встрече с которой у противника было только два выхода: покориться или быть уничтоженным. Вдоль дорог, на прибрежных скалах, на камнях, затерянных в полях, скульпторы высекали изображения пехотинцев во время похода с дротиками в левой руке и луком, висящим за левым плечом. Повсюду в стране хеттов любовь к войне побеждала все остальное.

Урхи-Тешшуб в быстром темпе пересек плодородные, влажные равнины с растущими вдоль дорог ореховыми деревьями. Он не замедлил продвижение, даже пересекая кленовые леса, перемежающиеся болотами. Изнуряя людей и животных, сын императора стремился как можно быстрее достигнуть крепости Мазат ^[230] – последнего места, где мог укрыться Бадух. Несмотря на свою выносливость и суровые тренировки, хеттские воины прибыли к крепости Мазат совершенно изнуренными. Построенная на пригорке, она была расположена между двумя цепями гор. С высоты этого выступа было удобно наблюдать за окрестностями. День и ночь лучники находились на посту у бойниц сторожевых башен. Выходцы из знатных семей – военачальники поддерживали железную дисциплину.

Урхи-Тешшуб остановился в ста метрах от ворот крепости. Дротик вонзился в землю прямо перед его конем.

Сын императора спрыгнул на землю и пошел вперед.

– Открывайте, – закричал он. – Вы что, не узнаете меня?

Ворота крепости Мазат приоткрылись. Стоящие на пороге пехотинцы направили свои копья на приближающегося человека.

Урхи-Тешшуб разозлился.

– Сын императора хочет говорить с правителем! – закричал он.

Последний бегом спустился с крепостной стены, рискуя сломать себе шею.

– Сын императора, какая честь!

Воины подняли копья и поприветствовали Урхи-Тешшуба.

– Правитель, Бадух здесь?

– Да, я поселил его в моей крепости.

– Проводи меня к нему.

Оба мужчины начали подниматься по каменной лестнице с высокими и скользкими ступенями.

Вверху, на крепостных стенах, бушевал северный ветер. Неровные каменные стены помещения в доме правителя были освещены маленькими светильниками, дым которых, черный и густой, покрывал потолки копотью.

Пятидесятилетний мужчина крепкого телосложения поднялся при виде входящего.

– Урхи-Тешшуб…

– Как вы себя чувствуете, Бадух?

– Провал моего плана необъясним. Если бы египетская армия не действовала с такой быстротой, у восставших Амурру и Ханаана было бы время, чтобы объединиться. Но не все еще потеряно… Захват провинций египтянами – это всего лишь видимость. Их правители, объявившие себя верными Фараону, мечтают оказаться под нашим покровительством.

– Почему вы не отдали приказ нашим войскам, находящимся возле Кадеша, атаковать вражескую армию, когда она завоевала Амурру?

Старый воин казался удивленным.

– Для этого потребовалось бы объявить войну по всем правилам… а это не входило в мои полномочия! Только император мог бы принять такое решение.

Еще совсем недавно Бадух был таким же горячим и стремящимся к победе, как и Урхи-Тешшуб. Но сейчас он чувствовал себя старым и изможденным человеком. Его волосы и борода посёдели…

– Вы подытожили ваши действия?

– Именно по этой причине я и задержался здесь на некоторое время… Я стараюсь составить точный и объективный отчет.

– Я могу уйти? – спросил правитель крепости, не желавший слушать военные секреты, предназначенные лишь для ушей высшего командования.

– Нет, – ответил Урхи-Тешшуб.

Правитель глубоко страдал, присутствуя при унижении полководца, старого воина, преданного императору. Но подчинение приказам было самым важным законом хеттов, и требование сына императора не подлежало обсуждению. Всякое неподчинение каралось немедленной смертью, так как не существовало другого способа поддержания сплоченности армии, постоянно находящейся в боевой готовности.

– Крепости Ханаана хорошо сопротивлялись, – отметил Бадух. – Отряды, сформированные с нашей помощью, отказались сдаться.

– Это поведение никак не повлияло на конечный результат, – сказал Урхи-Тешшуб. – Восставшие были уничтожены, а Ханаан вновь находится под египетским влиянием. Крепость Мегиддо также не устояла.

– Да, к сожалению. Наши военачальники, однако, прекрасно обучили наших союзников. По воле императора они вернулись в Кадеш, чтобы не оставить и следа своего присутствия в Ханаане и Амурру.

– Давайте поговорим об Амурру! Сколько раз вы утверждали, что правитель Бентешина во всем повинуется вам и больше не подчиняется Рамзесу?

– В этом заключается моя самая большая ошибка, – согласился Бадух – Действия египетской армии были замечательными. Вместо того, чтобы воспользоваться прибрежной дорогой, где нашими союзниками была подготовлена ловушка, они пошли в горы. Застигнутому врасплох правителю Амурру не оставалось ничего другого, кроме как сдаться.

– Сдаться, сдаться! – прогремел Урхи-Тешшуб. – У вас на устах только это слово! Какова была цель ваших действий? Ослабление египетской армии, уничтожение пехоты и колесниц. Вместо этого воины Фараона, уверенные как в своей силе, так и в непобедимости Рамзеса, понесли лишь незначительные потери!

– Я признаю мое поражение и не стараюсь скрыть его. Я был не прав, доверяя правителю Амурру.

– В карьере хеттского военачальника нет места поражениям.

– Речь идет не о поражении моих войск, а о неправильном воплощении плана, по внесению беспорядка в египетские провинции.

– Вы испугались Рамзеса, не так ли?

– Его силы были значительнее, чем мы предполагали. И потом, моя задача состояла в разжигании мятежей, я не должен был сражаться с египтянами.

– Иногда, Бадух, надо уметь действовать без подготовки.

– Я воин и должен исполнять приказы!

– Почему вы спрятались здесь вместо того, чтобы вернуться в Хаттусу.

– Я сказал вам, что мне понадобилось время на составление моего отчета. И у меня есть хорошая новость: благодаря нашим союзникам в Амурру, восстание вспыхнет снова.

– Вы витаете в облаках, Бадух…

– Нет… Дайте мне немного времени, и я сумею одержать победу.

– Вы больше не являетесь главнокомандующим хеттской армии. Таково решение императора: я теперь занимаю ваше место.

Бадух подошел к большому камину, где горели дубовые ветки.

– Мои поздравления, Урхи-Тешшуб. Вы приведете нас к победе.

– У меня есть еще одно сообщение для вас, Бадух.

Бывший главнокомандующий грел руки у огня, повернувшись спиной к сыну императора.

– Я слушаю вас.

– Вы трус.

Вынув меч из ножен, Урхи-Тешшуб вонзил его в спину Бадуха.

Правитель застыл в удивлении.

– Этот трус был еще и предателем, – сказал Урхи-Тешшуб, – он отказался признать свое поражение и угрожал мне. Ты свидетель.

Правитель поклонился.

– Взвали труп себе на плечи, отнеси в центр двора и сожги, не воздавая ему ритуальных почестей, которые полагаются воинам. Всех побежденных ждет та же участь.

Пока на виду у всех горел труп Бадуха, Урхи-Тешшуб натер свое тело бараньим жиром. Тем же жиром он смазал оси своей колесницы, которая должна была доставить его в столицу, чтобы возвестить о начале всеобщей войны против Египта.

Глава 30

Урхи-Тешшуб не мог и мечтать о более красивой столице.

Построенная на плато Центральной Анатолии, где степи перемежаются с ущельями и оврагами, Хаттуса – сердце Хеттской империи – выносила неистовость обжигающе жаркого лета и леденяще холодной зимы. Расположенный в горах город занимал площадь в 18000 акров на очень неровной местности, потребовавшей от строителей чудес мастерства. Хаттуса состояла из нижнего и верхнего города с акрополем, над которым возвышался дворец императора. С первого взгляда она представлялась огромным скоплением каменных оборонительных сооружений, в беспорядке примыкающих друг к другу. Окруженная скалами, образующими барьер, неприступный для врага, столица хеттов походила на крепость, возведенную на скалистых пиках, состоящих из огромных камней, расположенных ровными слоями. Повсюду внутри города камень использовался для фундаментов зданий, а обожженный кирпич и дерево – для стен. Хаттуса, гордая и дикая. Хаттуса, воинственная и непобедимая. Здесь все будут восхвалять сына императора.

Девять километров крепостных стен, ощетинившихся башнями и бойницами, проходили по крутым спускам, возвышавшимся над провалами ущелий. Рука человека покорила природу, открыв секрет ее силы.

В стене нижнего города было два входа, верхнего – три. Пройдя мимо ворот Львов и Царя, Урхи-Тешшуб направился к расположенным выше всех воротам Сфинксов, под которыми проходил потайной ход за пределы города длиной 45 метров.

Конечно, нижний город украшало чудесное здание – храм бога грозы и богини солнца, квартал святилищ насчитывал не менее двадцати прекрасных памятников разных размеров. Но Урхи-Тешшуб предпочитал верхний город и царский дворец. С высоты акрополя он любил смотреть на каменные террасы с выстроенными на них государственными зданиями и домами знати, расположенными то тут, то там на склонах.

При въезде в город сын императора разломил три хлеба и вылил вино на камень, произнося освященную веками формулу: «Да будет вечна эта скала». Вокруг находились сосуды, наполненные маслом и медом, призванные усмирить демонов.

Дворец возвышался на величественном скалистом утесе с тремя вершинами. Стены и высокие башни постоянно охранялись специально отобранными воинами. Они отделяли жилище императора от остальной части столицы, препятствуя любому нападению. Хитрый Муваттали был осторожен, храня в памяти потрясения в истории хеттов и ожесточенные битвы за захват власти.

Меч и яд были наиболее частыми орудиями, и мало кто из хеттских правителей умирал своей смертью. «Великая крепость», как ее называл народ, оставалась неприступной с трех сторон. Всего лишь один узкий, охраняемый днем и ночью проход давал возможность посетителям, которых при этом тщательно обыскивали, войти в город.

Новый главнокомандующий прошел проверку часовых, которые, как и большинство воинов, с одобрением восприняли назначение сына императора. Молодой и храбрый, он не будет колебаться, как Бадух.

Внутри дворцовой ограды находились несколько резервуаров с водой, необходимых во время летней жары. Конюшни, оружейные мастерские и комната часовых выходили на мощеный двор. Однако план императорского дворца походил на расположение всех хеттских жилищ, маленьких или больших, а именно: на множество комнат, находящихся вокруг центрального помещения квадратной формы.

Один из воинов поприветствовал Урхи-Тешшуба и провёл его в зал с массивными колоннами, где император обычно принимал гостей. Каменные львы и сфинксы охраняли дверь, а также порог зала архивов, хранивших воспоминания о победах хеттской армии. В этом помещении, воплощавшем собой непобедимость империи, Урхи-Тешшуб почувствовал себя выросшим и уверенным в своей силе.

Два человека вошли в зал. Первым был император Муваттали – пятидесятилетний мужчина среднего роста, с толстым туловищем и короткими ногами. Он постоянно мерз, и ему пришлось закутаться в длинный плащ из красной и черной шерсти. В его карих глазах всегда читалась тревога.

Вторым человеком был Хаттусили, младший брат императора. Маленький и щуплый, с завязанными лентой волосами, серебряным колье на шее и браслетами на левой руке, он был одет в платье из разноцветной ткани, оставлявшее плечи открытыми. Жрец богини солнца, он был женат на умной и влиятельной красавице Путухепе, дочери высшего жреца. Урхи-Тешшуб ненавидел их обоих, но охотно прислушивался к их советам. В глазах нового главнокомандующего Хаттусили был всего лишь интриганом, прячущимся в тени власти, чтобы завладеть ею в подходящий момент.

Урхи-Тешшуб встал на колени перед отцом и поцеловал ему руку.

– Ты нашел военачальника Бадуха?

– Да, отец. Он прятался в крепости Мазат.

– Как он объяснил свое поражение?

– Он угрожал мне, и я его убил. Правитель крепости присутствовал при нашем разговоре.

Муваттали повернулся к брату.

– Ужасная трагедия, – сказал Хаттусили. – Но ничто не возвратит к жизни побежденного полководца. Его исчезновение похоже на наказание богов.

Урхи-Тешшуб не скрывал своего удивления. Впервые Хаттусили встал на его сторону!

– Мудрые слова, – согласился император. – Хеттский народ не любит поражений.

– Я сторонник немедленного завоевания Амурру и Ханаана, – сказал Урхи-Тешшуб. – А затем мы должны напасть на Египет.

– Царская Стена образует серьезную линию защиты, – заметил Хаттусили.

– Обманчивое представление! Крепости расположены слишком далеко друг от друга. Мы осадим и захватим их одним махом.

– Этот оптимизм мне кажется чрезмерным. Разве Египет не продемонстрировал совсем недавно мощь своей армии?

– Египетской армии удалось победить только трусов! Когда египтянам придется столкнуться с хеттами, они обратятся в бегство.

– Ты забываешь о существовании Рамзеса?

Вопрос императора успокоил сына.

– Ты поведешь в бой армию-победительницу, но эту победу надо хорошенько подготовить. Развязывать войну вдали от наших городов – значит совершить серьезную ошибку.

– Но… где же мы будем сражаться?

– Там, где египетская армия будет далеко от своих территорий.

– Вы хотите сказать…

– В Кадеше. Именно там будет битва, где Рамзес потерпит поражение.

– Я предпочел бы провинции Фараона.

– Я тщательно изучил донесения наших осведомителей и сделал выводы из поражения Бадуха. Рамзес – настоящий полководец, гораздо более опасный, чем мы предполагали. Нам необходимо провести тщательную подготовку.

– Мы напрасно потеряем время!

– Нет, сын мой. Мы должны атаковать с силой и точностью.

– Наша армия намного превосходит египетскую! Мы сильны, а точность я смогу продемонстрировать, воплощая мои собственные планы. У меня уже сложилось четкое мнение, разговоры бессмысленны. Мне будет достаточно командовать, чтобы заставить войска нанести сокрушительный удар.

– Я правлю Хеттской империей, Урхи-Тешшуб. А ты будешь действовать по моим приказам. Сейчас иди готовься к церемонии, через час я буду выступать перед придворными.

Император вышел из колонного зала.

Урхи-Тешшуб накинулся на Хаттусили.

– Ты стараешься препятствовать моим предложениям, не так ли?

– Я не занимаюсь делами армии.

– Ты смеешься надо мной? Иногда я задаю себе вопрос, не ты ли в действительности правишь империей?

– Не оскорбляй величие своего отца. Муваттали – император, а я, как могу, служу ему.

– Ожидая его смерти!

– Ты говоришь, не думая.

– Этот двор – сборище интриганов, а ты их великий руководитель. Но не надейся на успех.

– Ты несправедливо обвиняешь меня в совершенно чуждых мне делах. Ты даже не допускаешь, что человек может умерить свое властолюбие?

– Но ты не такой человек, Хаттусили.

– Думаю, тебя бесполезно переубеждать.

– Совершенно бесполезно.

– Император назначил тебя главнокомандующим армии и был прав. Ты – прекрасный воин, наши войска доверяют тебе, но не надейся, что ты будешь действовать по своему усмотрению и бесконтрольно.

– Ты забываешь одну важную вещь, Хаттусили: у хеттов армия устанавливает законы.

– Знаешь ли ты, что любит большинство людей нашей страны? Их дома, их поля, их виноградники, их скот…

– Ты проповедуешь мир?

– Насколько я знаю, война еще не объявлена.

– Любой, кто выступит в пользу мира с Египтом, должен рассматриваться как предатель.

– Я запрещаю тебе искажать мои слова.

– Уйди с моей дороги, Хаттусили. В противном случае ты об этом пожалеешь.

– Угроза – оружие слабых.

Сын императора положил руку на рукоятку меча. Хаттусили вызывающе смотрел на него.

– Ты осмелишься поднять оружие на брата Муваттали?

Урхи-Тешшуб вполголоса выругался и покинул большой зал, со злостью печатая шаг по плитам.

Глава 31

Все знатные люди империи собрались, чтобы услышать речь императора. Среди них были Урхи-Тешшуб, Хаттусили, Путухепа, главные жрецы бога грозы и богини солнца, начальник рабочих отрядов и управляющий рынками.

Провал плана по внесению беспорядков в египетских провинциях потряс всех. В том, что виновником поражения был Бадух, умерший ужасной смертью, никто не сомневался. Но какой план действий предложит Муваттали? Военная знать, возбужденная горячими речами его молодого сына, стояла за немедленную и прямую войну с Египтом. Могущественные торговцы, обладавшие значительной финансовой властью, предпочитали продление состояния «военного мира», который благоприятствовал развитию торговых отношений. Хаттусили принял всех представителей и посоветовал императору не пренебрегать их точкой зрения. Хеттская империя была страной, по территории которой проходили пути караванов, плативших большие налоги, приносившие прибыль хеттскому государству и военной знати. Каждый осел в среднем перевозил 65 кг различных товаров и до 85 кг ткани! Как в городах, так и в деревнях торговцы открыли центры продажи, действующие благодаря запланированным поставкам продуктов, проверкам перевозок, признанием долгов и особым юридическим процедурам. Если, к примеру, торговец совершил убийство, то он мог избежать суда и тюрьмы, заплатив значительную сумму за свою свободу.

Армия и торговля были теми столпами, на которые опиралась власть императора. Он не мог обойтись как без первой, так и без второй. Так как Урхи-Тешшуб стал кумиром военных, Хаттусили позаботился о том, чтобы быть лучшим другом торговцев. Что касается жрецов, то все они находились под властью его супруги Путухепы, происходившей из самой богатой аристократической семьи Хеттской империи.

Муваттали был слишком проницательным, чтобы не заметить всю напряженность скрытой борьбы между его сыном и его братом. Представляя каждому ограниченную зону влияния, он удовлетворял их властолюбие и оставался хозяином положения, но как долго? Вскоре ему придется принять решение.

Хаттусили не выступал против захвата Египта, но при условии, что Урхи-Тешшуб не будет провозглашен героем-победителем и будущим императором. Следовательно, ему нужно было завоевать большой авторитет у армии и постепенно ослабить власть Урхи-Тешшуба. Не являлась ли для сына императора почетная смерть в бою самым желанным выходом из положения?

Хаттусили отдавал должное методам правления Муваттали и был бы рад служить ему, если бы не Урхи-Тешшуб, грозивший нарушить равновесие в империи. Муваттали не ожидал от своего сына ни уважения, ни благодарности, так как у хеттов семейные узы имели лишь весьма относительную важность. По законам Хеттской империи кровосмешение не запрещалось при условии, что оно никому не причиняло вреда. Что же касается изнасилования, то оно не влекло за собой тяжких наказаний и даже не каралось, если существовало простое предположение о согласии со стороны пострадавшей женщины. И то, что сын убивал отца, чтобы захватить власть, никоим образом не противоречило принципам общественной морали.

Назначение главнокомандующим армии Урхи-Тешшуба было гениальной идеей. Сын императора, занятый утверждением своего авторитета, по крайней мере, в ближайшее время не будет думать об устранении отца.

Но когда-нибудь опасность появится снова. Именно ему, Хаттусили, предстояло воспользоваться передышкой и постараться уменьшить возможность Урхи-Тешшуба наносить вред.

Ледяной ветер, предвестник ранней зимы, гулял в верхнем городе. Знатные вельможи были приглашены в зал торжественных приемов, согреваемый теплом от жаровень.

Атмосфера была тяжелой и натянутой. Муваттали не любил ни длинных речей, ни приемов. Он предпочитал работать, оставаясь в тени, и управлял своими подчиненными лично, так как присутствие советников мешало ему.

В первом ряду совершенно новая кираса Урхи-Тешшуба резко отличалась от скромного одеяния Хаттусили. Путухепа, его жена, великолепная в своем красном платье, величественностью напоминала царицу. На ней было множество украшений, среди которых выделялись привезенные из Египта золотые браслеты.

Муваттали сел на трон из неотесанного и лишенного украшений камня.

Во время его редких появлений перед придворными все удивлялись, что этот невзрачный, безобидный с виду человек был императором такой воинственной страны. Но внимательный наблюдатель быстро замечал в его взгляде и манерах тщательно сдерживаемую агрессивность, готовую в любой момент обрушиться с неистовой силой.

К этому Муваттали добавил еще и хитрость и умел нападать, как скорпион.

– Именно мне, мне и никому другому, – заявил император, – бог грозы и богиня солнца доверили эту страну, ее столицу и города. Я, император, буду защищать их.

Используя древние выражения, Муваттали напомнил, что он один был властен принимать решение и что его сын и брат, каково бы ни было их влияние, должны были беспрекословно подчиняться ему. При первом же неверном действии они будут безжалостно уничтожены, и никто не воспротивится его решению.

– С севера, юга, востока и запада, – продолжал Муваттали, – Анатолийское плато окружено защитным барьером гор. Наши границы неприступны. Но предназначение нашего народа не в том, чтобы довольствоваться своей территорией.

Мои предшественники заявляли: «Пусть хеттское государство ограничивается только морем». А я объявляю: «Пусть берега мира принадлежат нам».

Муваттали поднялся, показывая, что его речь окончена.

Столь немногословно он объявил о начале войны.

Прием, который организовал Урхи-Тешшуб по поводу своего назначения, был блестящим и утонченным. Правители крепостей, высшее командование, воины особых отрядов вспоминали о подвигах и размышляли о грядущих победах. Сын императора объявил о создании отряда колесниц, оснащенных новым оружием.

Опьяняющий аромат мощного и стремительного сражения витал в воздухе.

Хаттусили и его супруга покинули зал во время появления сотни молодых рабынь, приготовленных для развлечения гостей. Они получили приказ повиноваться всем прихотям вельмож под угрозой быть наказанными плетьми и сосланными в шахты, которые являлись одним из богатств хеттского государства.

– Вы уже уходите, друзья мои? – удивился сын императора.

– У нас завтра очень тяжелый день, – ответила Путухепа.

– Хаттусили, необходимо немного расслабиться… Среди этих рабынь есть шестнадцатилетние азиатки, прелестные, как молодые лошадки. Продавец сказал мне, что их выступление будет исключительным. Возвращайтесь к себе, дорогая Путухепа и позвольте вашему мужу это маленькое развлечение.

– Не все мужчины похожи на свиней, – возразила она. – В будущем постарайтесь не делать подобных предложений.

Хаттусили и Путухепа удалились в то крыло дворца, где они жили. Мрачные покои, в которых лишь пестрые ковры из шерсти слегка веселили глаз. На стенах были развешены трофеи: головы медведей и скрещенные копья.

Раздраженная Путухепа отослала служанку и сама умылась.

– Этот Урхи-Тешшуб – опасный безумец, – заявила она.

– Не забывай, что он сын императора.

– Но ведь ты его брат!

– По мнению многих он является назначенным преемником Муваттали.

– Назначенным… Неужели император совершил такую ошибку?

– Пока что это только слухи.

– Почему бы не пресечь их распространение?

– Эти слухи меня не очень волнуют.

– Но не является ли твое спокойствие наигранным?

– Нет, моя дорогая. Оно вытекает из логического анализа ситуации.

– Не будешь ли ты так любезен мне прояснить ее?

– Племянник получил вожделенный пост, и теперь ему не надо устраивать заговоры против императора.

– Не будь таким наивным. Он желает взойти на трон.

– Это очевидно, Путухепа, но способен ли он на это?

Жрица внимательно посмотрела на мужа. Щуплый и малопривлекательный, Хаттусили, однако, покорил ее своим умом и проницательностью. Из него мог бы выйти великий государственный деятель.

– Урхи-Тешшубу не хватает ясности ума, – сказал Хаттусили, – и он не осознает всей необъятности его задачи. Для того, чтобы командовать хеттской армией, необходим опыт, которого у него нет.

– Разве он не прекрасный воин, не знающий страха?

– Конечно, но главнокомандующий должен уметь примирять различные, зачастую противоречивые мнения. Такая работа требует опыта и терпения.

– Но то, что ты говоришь совсем не похоже на него.

– Что же может быть лучше? Этот пылкий воин не замедлит совершить грубые ошибки к неудовольствию одного или другого военачальника. Настоящие группировки окрепнут и разделятся, проявятся противоречия, и дикие звери своими длинными клыками попытаются разорвать тирана, неспособного править твердо.

– Император объявил войну… Он отвел сыну самую важную роль!

– Это видимость, всего лишь видимость.

– Ты уверен?

– Я повторяю тебе, Урхи-Тешшуб переоценивает свои возможности. Ему придется познать сложный и жестокий мир. Его мечты воина разобьются о щиты пехотинцев и будут раздавлены под колесами колесниц. Но это еще не все…

– Ты заставишь меня томиться в неведении, мой дорогой супруг?

– Муваттали – великий император.

– Сумеет ли он воспользоваться недостатками своего сына?

Хаттусили улыбнулся.

– Империя одновременно и сильна, и хрупка. Она сильна своей значительной военной мощью и хрупка, потому что ей угрожают завистливые соседи, готовые воспользоваться любым моментом слабости. Атаковать Египет и завладеть им – это хороший план, но неподготовленность приведет к гибели. Хищники воспользуются этим, чтобы поживиться нашей добычей.

– Сможет ли Муваттали руководить действиями такого безумца, как Урхи-Тешшуб?

– Урхи-Тешшуб не знает действительные планы отца и способы их реализации. Император рассказал ему достаточно, чтобы Урхи-Тешшуб чувствовал себя уверенно, но он не сказал главного.

– А ты… Тебе он сказал?

– Да, Путухепа, мне была оказана эта честь. Император также поручил мне приступить к выполнению его плана действий, не предупредив об этом своего сына.

С террасы своей комнаты в верхнем городе Урхи-Тешшуб созерцал молодую луну. В ней скрывался секрет будущего, его будущего. Он долго разговаривал с ней и открыл свое желание вести хеттскую армию к победе, сметая с пути всякого, кто попытается помешать его продвижению.

Сын императора поднял чашу, наполненную водой, к ночному светилу. С помощью этого зеркала он надеялся проникнуть в тайны небес. Все хетты использовали искусство гадания, но прямое обращение к луне заключало в себе риск, которому немногие осмеливались подвергать себя.

Если покой луны был нарушен, то она становилась изогнутым мечом, перерезающим горло нападающего, чей обезображенный труп затем находили у крепостных стен. Но зато своим любимчикам луна давала удачу в бою.

Он боготворил царицу ночи, дерзкую и изменчивую.

Больше часа она сохраняла молчание.

Потом вода всколыхнулась и закипела. Чаша нагрелась, но сын императора не выпустил ее из рук.

Вода успокоилась. На плоской поверхности вырисовывалась голова человека, украшенного двойной короной Верхнего и Нижнего Египта.

– Рамзес!

Таково было грандиозное предназначение Урхи-Тешшуба: он убьет Рамзеса и поставит Египет на колени.

Глава 32

С аккуратно подстриженной бородкой, одетый в теплую тунику, сирийский торговец Райя пришел в кабинет Амени. Личный писец Фараона вскоре принял его.

– Мне передали, что вы разыскиваете меня по всему городу, – сказал Райя неуверенным тоном.

– Это правда. Серраманна приказано привести вас сюда по доброй воле или силой.

– Силой… Но по какой причине?

– На ваш счет существуют серьезные подозрения.

Сириец выглядел подавленным.

– Подозрения… На мой счет…

– Где вы скрываетесь?

– Но… Я не прячусь! Я был в порту на складе, готовя к отправке партию солений высшего качества. Как только узнал о неправдоподобных слухах – примчался сюда. Я честный торговец, живущий в Египте уже много лет, и я не совершил ни одного проступка. Расспросите моих друзей, моих клиентов… Вы узнаете, что я расширяю мою деятельность и собираюсь купить новое транспортное судно. Мои продукты подаются в лучших домах, а мои ценные вазы – это произведения искусства, украшающие самые красивые виллы Фив, Мемфиса и Пи-Рамзеса… Я даже являюсь поставщиком царского дворца!

Райя произнес свою речь, сильно нервничая.

– Я не ставлю под сомнение ваши способности в торговле, – сказал Амени.

– Но… В чем меня обвиняют?

– Знали ли вы некую Ненофар, женщину легкого поведения, некогда жившую в Пи-Рамзесе?

– Нет.

– Вы не женаты?

– Моя профессия не оставляет мне свободного времени, чтобы заниматься женой и семьей.

– Тогда у вас должны быть связи с женщинами.

– Моя личная жизнь…

– Отвечайте, это в ваших же интересах.

Райя колебался.

– У меня есть подружки, то здесь, то там… Если быть откровенным, я так много работаю, что сон стал для меня лучшим развлечением.

– Значит, вы отрицаете свое знакомство с Ненофар?

– Да, отрицаю.

– Признаете ли вы, что в Пи-Рамзесе у вас есть склад?

– Конечно! Я снимаю большой склад на набережной, но скоро он будет тесен для меня. Поэтому я решил снять еще один в Пи-Рамзесе. Я буду использовать его со следующего месяца.

– Кто его владелец?

– Мой египетский собрат Ренуф. Милый человек и честный торговец, купивший это помещение в надежде расширить свою деятельность. Так как он его не использует, то предложил мне снять склад за разумную цену.

– В данный момент это помещение пустует?

– Да.

– Вы часто заходите туда?

– Я был там только один раз вместе с Ренуфом, чтобы подписать договор.

– Но именно в этом помещении, Райя, нашли труп Ненофар.

Казалось, это заявление поразило торговца.

– Эта несчастная девушка была задушена, – продолжал Амени, – потому что она могла назвать имя человека, вынудившего ее лжесвидетельствовать.

Руки Райя задрожали, его губы побелели.

– Убийство… Убийство, здесь в столице! Какое безобразие! Эта жестокость… Я потрясен.

– Кто вы по национальности!

– Сириец.

– Расследование привело нас к выводу, что виновный был тоже сириец.

– Но в Египте живут тысячи сирийцев!

– Вы сириец, и именно в вашем доме убили Ненофар. Досадное совпадение, не так ли?

– Это всего лишь совпадение и ничто другое!

– Это преступление связано с другим исключительно тяжким проступком. Поэтому царь приказал мне действовать очень быстро.

– Но я всего лишь торговец, простой торговец! Неужели мое богатство вызывает столько клеветы и зависти! Если я и обладаю значительным состоянием, то только потому, что работаю без отдыха! Я ничего ни у кого не крал.

«Если он и есть разыскиваемый нами человек, – подумал Амени, – то этот Райя – прекрасный актер.»

– Прочтите, – потребовал писец, передавая сирийцу запись осмотра тела Ненофар, где был отмечен день убийства.

– Где вы находились в тот день или ночь?

– Позвольте мне немного подумать… Ах, да, вспомнил! Я переписывал ипроверял товары в моей лавке в Бубастисе.

Бубастис, прелестный городок богини-кошки Бастет, расположенный в 80 километрах от Пи-Рамзеса. На быстроходном корабле при сильном течении это расстояние можно преодолеть за пять-шесть часов.

– Вас там кто-нибудь видел?

– Да, мой управляющий по продаже в этой местности.

– Как долго вы оставались в Бубастисе?

– Я прибыл туда накануне драмы, а на следующий день отправился в Мемфис.

– У вас прекрасное алиби, Райя.

– Алиби… но все это правда!

– Назовите имена тех двоих людей.

Райя написал их на кусочке истертого папируса.

– Я проверю, – пообещал Амени.

– Что только подтвердит мою невиновность!

– Я прошу вас не покидать Пи-Рамзес.

– Вы… Вы арестуете меня?

– Возможно, потребуется снова вас допросить.

– Но… моя торговля! Я должен отправиться в провинции, чтобы продать вазы!

– Вашим клиентам придется подождать.

Торговец чуть не плакал.

– Я рискую потерять доверие богатых семей… Я всегда доставляю товар в назначенный день.

– Речь идет о чрезвычайном обстоятельстве. Где вы живете?

– В маленьком доме, находящемся за моим складом на набережной… Но как долго будет продолжаться это расследование?

– Будьте уверены, скоро мы все узнаем.

Потребовалось три кружки крепкого пива, чтобы усмирить ярость гиганта Серраманна по возвращении из Бубастиса, где он проводил расследование.

– Я допросил служащих Райя, – сказал он Амени.

– Они подтверждают его алиби?

– Да, подтверждают.

– Они поклялись перед судом?

– Они сирийцы, Амени? Какое значение имеет для них суд мертвых? Они бесстыдно солгут в обмен на щедрое вознаграждение! Для них закон не существует. Если бы мне позволили допросить их по моему способу, как в те времена, когда я был пиратом…

– Ты больше не пират, а справедливость – самое ценное богатство Египта. Плохое обращение с человеком – это преступление.

– А оставлять на свободе преступника и шпиона, это не преступление?

Приход одного из посыльных положил конец спору. Амени и Серраманна были вызваны в большой кабинет Рамзеса.

– Что нового? – спросил тот.

– Серраманна убежден, что сирийский торговец Райя – шпион и убийца.

– А что думаешь ты?

– Я согласен с ним.

Воин с благодарностью посмотрел на личного писца Фараона. Теперь все следы раздора между ними исчезли.

– Улики?

– Никаких, Ваше Величество, – признался Серраманна.

– Если его арестовать на основе одних предположений, то Райя потребует слушания в суде и будет оправдан.

– Мы понимаем это, – сказал Амени с сожалением.

– Позвольте действовать мне, Ваше Величество, – взмолился Серраманна.

– Должен ли я напоминать начальнику моей личной охраны, что любая грубость влечет за собой тяжкое наказание… виновного в ней?

Серраманна вздохнул.

– Мы зашли в тупик, – признался Амени. – Возможно, что этот Райя – член шпионской сети, работающей на хеттов, может быть даже ее руководитель. Он умный, хитрый и артистичный человек. Райя хорошо владеет собой, умеет плакать и негодовать и выдает себя за честного и трудолюбивого торговца, чья жизнь посвящена работе. И мы не сможем доказать обратное, несмотря на то, что он ездит по всему Египту из города в город, встречается с большим количеством людей. Разве существует лучший способ для наблюдения за тем, что происходит в нашей стране, чтобы потом передавать врагу точные сведения?

– Ненофар была любовницей Райя, – заявил Серраманна, – и это он заплатил ей за ложь. Он думал, что она будет молчать, и в этом заключалась ошибка. Она хотела шантажировать его, и он убил ее.

– Из вашего доклада ясно, – сказал Рамзес, – что сириец задушил эту девушку в торговом помещении, которое он снимал. Почему он был так неосторожен?

– Это строение не было записано на его имя, – напомнил Амени. – Найти владельца, который абсолютно не в курсе дел, затем отыскать Райя – это было совсем не просто.

– Райя, конечно же, намеревался убить владельца, – добавил Серраманна. – Из страха, что тот назовет его имя. Мы вовремя вмешались. Если бы мы этого не сделали, сириец остался бы в тени. По моему мнению, Райя не планировал убийство Ненофар. Принимая ее в таком тайном месте, в районе, где ее никто не знал, он не подвергался ни малейшей опасности. Он думал, что суровое предостережение утихомирит ее. Но ситуация обострилась. Девушка решила потребовать у него небольшую сумму в обмен за молчание. В противном случае она угрожала все рассказать. Райя убил ее и сбежал, не имея возможности перенести тело в другое место. Но при помощи своих сирийских сообщников он создал себе алиби.

– Если мы стоим на пороге открытой войны с хеттами, – сказал Рамзес, – наличие шпионской сети на нашей территории представляет собой очень серьезное затруднение. Ваши умозаключения звучат убедительно, но важнее всего узнать, каким образом Райя передает свои послания хеттам.

– Тщательный допрос…? – предложил Серраманна.

– Шпион не станет говорить.

– Что предлагает Ваше Величество? – спросил Амени.

– Допросите его снова, затем отпустите. Постарайтесь убедить его, что мы не имеем никакого обвинения против него.

– Его не так легко обмануть!

– Конечно, – признал Рамзес, – но, чувствуя, как тиски подозрений сжимаются вокруг него, он будет вынужден передать хеттам послание. Я хочу знать, как он за это возьмется.

Глава 33

В это время в конце ноября начинался сезон всхода зерновых культур. Высеянные зерна провозглашали свою победу над подземной темнотой и давали египетскому народу вызревавшую в них жизнь.

Рамзес помог Гомеру сойти с крытых носилок и сесть в кресло перед уставленным яствами столом, находящимся в тени пальм на берегу канала. Неподалеку стадо коров переходило его вброд. Нежные солнечные лучи первых зимних дней ласкали чело старого поэта.

– Вы любите обедать на природе? – спросил царь.

– Боги послали великие милости Египту.

– Но не строит ли Фараон их жилища, где все поклоняются им?

– Этот мир полон секретов, Ваше Величество, и вы сами являетесь загадкой. Это спокойствие, это наслаждение жизнью, красота этих пальм, прозрачность этого ясного воздуха, утонченный вкус этой пищи… Во всем есть что-то сверхъестественное. Вы же, египтяне, создали чудо и живете в стране волшебства. Но сколько веков еще продлится это благоденствие?

– Пока Закон Маат будет нашей главной ценностью.

– Вы забываете о внешнем мире, Рамзес, он насмехается над этим законом. Вы верите, что Маат остановит хеттскую армию?

– Закон будет нашей лучшей защитой от несчастья.

– Я видел войну своими собственными глазами. Я видел жестокость людей, когда ярость бушует, а страсть к убийству овладевает существами, казавшимися совершенно безобидными. Война… Это порок, притаившийся в глубине человеческой натуры, и напасть, которая разрушит любое достижение цивилизации. Египет не является исключением из этого правила.

– Нет, Гомер, наша страна чудесна, вы правы, но мы создаем это чудо каждый день. А я смогу отразить нашествие с любой стороны.

Поэт закрыл глаза.

– Я больше не чувствую себя в изгнании, Ваше Величество. Я никогда не забуду Грецию, ее суровость и очарование, но именно здесь, на этой черной и плодородной земле, моя душа разговаривает с небом. И война уничтожит это небо.

– К чему такое отчаяние?

– Хетты мечтают только о завоеваниях. Сражение – смысл их существования, как и та причина, которая побудила множество обезумевших греков перерезать друг другу глотки. И ваша последняя победа их не переубедит.

– Моя армия будет готова сражаться.

– Вы похожи на хищного зверя, Ваше Величество. Думая о вас, я написал:

Нефертари перечитала странное послание, переданное ей Шенаром. Гонцы привезли его из хеттского государства и, достигнув Южной Сирии, передали другим посыльным, доставившим послание в Египет, где оно было вручено верховному сановнику.

«Моей сестре, моей любимой царице Египта, Нефертари. Я, Путухепа, супруга Хаттусили, брата императора Хеттской империи, посылаю тебе мой дружеский привет. Мы живем вдали друг от друга, наши страны и наши народы не похожи, но не желают ли они одного и того же – мира? Если ты и я, мы сумеем установить взаимопонимание между нашими народами, это будет грандиозное дело, не так ли? Со своей стороны я буду стремиться к этому. Могу ли я просить почтенную сестру поступить так же? Получение письма, написанного ее рукой, будет удовольствием и честью. Да защитят тебя боги».

– Что означает это любопытное послание? – спросила царица у Рамзеса.

– Две печати из сушеного ила и почерк не оставляют никаких сомнений в подлинности этого письма.

– Я должна ответить Путухепе?

– Она не царица, но ее следует рассматривать как первую женщину Хеттской империи со времени смерти супруги Муваттали.

– Ее муж – Хаттусили – будущий император?

– Муваттали отдает предпочтение своему сыну Урхи-Тешшубу, яростному стороннику войны против Египта.

– Следовательно, это послание бессмысленно.

– Оно открывает существование другой тенденции, поддерживаемой кастой жрецов и торговцев, чьей финансовой властью не стоит пренебрегать. Они опасаются войны, способной уменьшить объем их торговых операций.

– Их влияние достаточно сильно, чтобы избежать столкновения?

– Конечно, нет.

– Если Путухепа искренна в своих желаниях, почему бы мне не помочь ей? Ведь остается слабая надежда избежать тысяч смертей.

Сирийский торговец Райя нервно пощипывал себя за бородку.

– Мы проверили ваше алиби, – объявил Амени.

– Тем лучше!

– Действительно, тем лучше для вас. Ваши служащие подтвердили ваши слова.

– Я сказал правду, и мне нечего скрывать.

Амени не переставал играть тростинкой для письма.

– Должен вам признаться… что, может быть, мы ошиблись.

– Наконец-то я слышу голос разума!

– Признайте, что обстоятельства были против вас! Однако я приношу вам свои извинения.

– Египетское правосудие не пустой звук.

– Мы все гордимся этим.

– Свободен ли я теперь в своих передвижениях?

– Вы можете снова взяться за работу без каких-либо ограничений.

– С меня сняты все обвинения?

– Полностью, Райя.

– Я ценю вашу честность и надеюсь, что в скором будущем вы найдете убийцу этой бедной девушки.

Озабоченный совершенно другими делами, Райя делал вид, что занимается ведомостями на поставки, бегая от склада к своей конторе.

Разыгранная Амени комедия ни на минуту не ввела его в заблуждение. Личный писец Рамзеса был слишком упорным, чтобы так быстро отпустить добычу, принимая на веру свидетельские показания двух сирийцев. Отказываясь применить силу, Амени устраивал ему ловушку. Он надеялся, что Райя, считая себя оправданным, снова займется своей секретной деятельностью и приведет Серраманна к членам шпионской сети.

После такого рода раздумий ситуация показалась ему гораздо серьезнее, чем он предполагал. Что бы он сейчас ни предпринял, его работа будет обречена на провал. Амени быстро поймет, что большая часть его служащих работает на хеттов и образует настоящую армию теней, обладающих опасной силой. Волна арестов разрушит его шпионскую сеть.

Может быть, стоило сбить с толку, как он привык это делать в торговле… Но это временное решение ни к чему не приведет. Ему надо было как можно быстрее предупредить Шенара, не навлекая на него подозрений.

Райя доставлял свои ценные вазы многим знатным вельможам Пи-Рамзеса. Шенар – как постоянный покупатель – тоже значился в списке. Поэтому Райя направился на виллу старшего брата царя, где его встретил управляющий.

– Господин Шенар отсутствует.

– А… Он скоро вернется?

– Не знаю.

– К сожалению, у меня нет времени, чтобы дождаться его. Я должен уехать в Мемфмс. Некоторые обстоятельства и так сильно задержали меня здесь. Не будете ли вы так любезны передать этот предмет господину Шенару?

– Конечно.

– Пожалуйста, извинитесь перед ним от моего имени. О, я забыл… Цена очень велика, но качество этого маленького шедевра ее оправдывает. Мы решим эту ничтожную проблему после моего возвращения.

Райя посетил еще троих постоянных покупателей перед тем, как отправиться на борту своего корабля в Мемфис.

Он принял окончательное решение: ему необходимо срочно связаться со своими хеттскими друзьями и посоветоваться с ним. Но прежде он должен был освободиться от слежки, установленной за ним людьми Серраманна.

Сановник, занимающийся разбором поступающих донесений, забыв надеть парик и потеряв всю свою степенность, вбежал в кабинет Шенара, сопровождаемый недоуменными взглядами своих собратьев. Разве умение владеть собой не являлось важнейшим качеством сановника?

Шенар отсутствовал.

Ужасная дилемма… Дожидаться возвращения Шенара или, презрев иерархию, отнести послание Фараону?

Несмотря на риск, чиновник остановился на втором варианте.

Изумленные чиновники видели, как он вышел на улицу, оставаясь по-прежнему без парика. Затем вскочил в колесницу, позволявшую добраться до дворца за считанные минуты.

Приняв этого сановника, Амени понял причину его волнения.

Письмо, переданное из Южной Сирии, было скреплено печатями Муваттали – хеттского императора.

– Ввиду отсутствия верховного сановника я посчитал лучшим…

– Ты правильно поступил. Ничего не бойся. Фараон оценит твою преданность и рвение.

Амени взвесил на руке послание: деревянную табличку, завернутую в ткань, испещренную множеством печатей из высушенного ила, покрытых хеттскими знаками.

Личный писец Рамзеса закрыл глаза, надеясь, что это ночной кошмар. Когда он их открыл, послание не испарилось, продолжая жечь ему пальцы.

С пересохшим горлом он медленным шагом преодолел расстояние, отделявшее его от кабинета Рамзеса. Проведя целый день в обществе земельного управителя и ответственных за оросительные сооружения, Фараон, наконец, остался один. Рамзес готовил закон, направленный на улучшение содержания плотин.

– Ты кажешься взволнованным, Амени.

Амени протянул послание хеттского императора, предназначенное для Фараона.

– Это объявление войны, – произнес Рамзес.

Глава 34

Рамзес не спеша сломал печати, разорвал ткань и пробежал глазами послание.

Амени закрыл глаза, словно пытаясь продлить последние мгновения мира. Теперь он ожидал, когда Фараон продиктует ему ответ, обозначающий вступление Египта в войну против Хеттской империи.

– Ты по-прежнему остаешься трезвенником, Амени?

Вопрос удивил писца.

– Я… трезвенником? Да, конечно!

– Жаль, иначе мы выпили бы вместе прекрасного вина. Прочти.

Амени взял табличку в руки.

«От императора Хеттской империи Муваттали его брату Рамзесу, Сыну Солнца, Фараону Египта.

Как твое здоровье? Надеюсь, что твоя мать Туйя, твоя супруга Нефертари и твои дети здоровы. Твоя слава и известность великой царицы не перестают увеличиваться, а твоя храбрость известна всем жителям Хеттской империи.

Как твои лошади? Мы очень заботимся о наших. Это – великолепные животные, самые прекрасные создания.

Пусть боги хранят Хеттскую империю и Египет.»

Широкая улыбка озарила лицо Амени.

– Это… Это прекрасно!

– Я не уверен.

– Это обычные дипломатические формулы, и мы далеки от какого-либо объявления войны!

– Только Аша сможет нам это сказать.

– Ты совсем не доверяешь Муваттали.

– Он построил свою империю с помощью насилия и хитрости. По его мнению, дипломатия лишь дополнительное оружие, а не дорога к миру.

– Может, он устал от войн? Твое завоевание провинций Ханаан и Амурру заставило его воспринимать всерьёз египетскую армию.

– Муваттали и не презирает ее. Именно поэтому он готовится к сражению и пытается успокоить наши опасения проявлениями дружеского расположения. Гомер, чей взгляд проникает вглубь вещей, не верит в устойчивый мир.

– А если он ошибся, если Муваттали изменился, если каста торговцев взяла верх над военными? Послание Путухепы подтверждает это.

– Экономика Хеттской империи построена на войне, душа ее народа тяготеет к насилию. Торговцы поддержат военных и извлекут из крупного сражения еще большие новые прибыли.

– Следовательно, нападение кажется тебе неизбежным?

– Я надеюсь, что ошибаюсь. Если Аша не заметит ни больших передвижений, ни перевооружения, ни всеобщей подготовки к войне, ко мне вернется надежда.

Амени был потрясен. Одна нелепая мысль пришла ему в голову.

– Миссия Аша состоит в преобразовании оборонительной системы наших провинций. Но чтобы получить желаемую тобой информацию, ему придется проникнуть на территорию хеттов?

– Точно, – признал Рамзес.

– Но это безумие! Если его поймают…

– Аша был волен согласиться или отказаться.

– Он наш друг, друг детства, он верен тебе, как и я сам, он…

– Я знаю, Амени, и я высоко ценю его смелость.

– У него нет ни малейшего шанса вернуться живым! Даже если ему и удастся передать несколько донесений, он будет казнен.

Впервые в жизни Амени испытывал чувство неприязни по отношению к Рамзесу. Ставя на первое место интересы Египта, Фараон поступал правильно. Но в то же время он приносил в жертву друга, замечательного человека, достойного прожить сто десять лет, подобно мудрецам.

– Я должен продиктовать тебе ответ, Амени. Заверим нашего брата – хеттского императора в прекрасном здоровье моих близких и моих лошадей.

Откусывая маленькие кусочки яблока, Шенар рассматривал вазу, поставленную перед ним его управляющим.

– Сам торговец Райя принес ее тебе?

– Да, господин.

– Повтори мне, что он сказал.

– Он признал, что цена шедевра велика и надеялся, что вы уладите эту проблему после его возвращения в столицу.

– Дай мне другое яблоко и прикажи, чтобы меня больше не беспокоили.

– Господин, вы назначили встречу одной молодой особе…

– Отошли ее.

Шенар, не отрываясь, смотрел на вазу.

Подделка.

Неумелая и уродливая подделка, не стоившая даже пары обычных сандалий. Даже мелкий землевладелец из провинции не согласился бы выставить ее в своем зале для приемов.

Послание Райя было понятно. Шпиона разоблачили, и он больше никоим образом не будет общаться с Шенаром. Значительная часть предпринятых им действий рассыпалась в прах. Лишенный связи с хеттами, он не знал, как действовать дальше.

Его успокаивали две вещи.

Прежде всего хетты не откажутся в такой решительный момент от поддержания шпионской сети на территории Египта. Райя заменят, и его преемник вступит в связь с Шенаром.

Также ему было на руку привилегированное положение Аша. Организуя развал оборонительной системы в провинциях, он не упустит возможности установить связи с хеттами и даст об этом знать Шенару. Оставался еще колдун Офир, чьи заклинания могли оказаться успешными.

Подведя итог, Шенар понял, что неудача Райя не наносила ему существенного вреда. Сирийский шпион сумел выкрутиться из создавшегося положения.

Храмы Пи-Рамзеса купались в теплом свете. После совершения обрядов, посвященных закату, Рамзес вместе с Нефертари подошли к недостроенному еще храму Амона. С каждым днем столица становилась все прекрасней и казалась предназначенной только для мира и счастья.

Царская чета прогуливалась в расположенном перед святилищем саду, где диковинные зизифусы выглядывали из-за клумб чайных роз. Садовники поливали молодые деревца, ласково разговаривали с ними, ведь всем известно, что нежные слова необходимы растениям так же, как и живительная влага.

– Что ты думаешь о полученных нами посланиях?

– Они не успокоили мою тревогу, – ответила Нефертари, – хетты пытаются ослепить нас обманчивым перемирием.

– Я надеялся услышать более ободряющее мнение.

– Обманывать тебя означало бы предать нашу любовь. Я должна передать тебе свои ощущения, даже если они окрашены в тревожные цвета грозового неба.

– Как можно думать о войне, в ходе которой множество молодых людей отдадут свои жизни, и наслаждаться красотой этого сада?

– Мы не имеем права прятаться в раю, забывая о буре, грозящей его разрушить.

– Но будет ли моя армия способна сдержать нападение хеттов? Слишком много старых воинов, думающих только об отставке, слишком много неопытных молодых воинов, слишком много наемников, озабоченных лишь оплатой… Врагу известны наши слабые места.

– А мы знаем об их недостатках?

– Наши осведомительные службы плохо организованы, и понадобятся годы постоянных усилий, чтобы сделать их работу эффективной. Мы считаем, что Муваттали не осмелится пересечь границу, обозначенную моим отцом во время его похода к стенам Кадеша. Но, как и его предшественники, император мечтает о захвате чужих территорий, а более желанной добычи, чем Египет, просто не существует.

– Аша прислал тебе донесение?

– У меня нет никаких сведений о нем.

– Ты опасаешься за его жизнь, не так ли?

– Я доверил ему опасную миссию, заставляющую его проникнуть на вражескую территорию, чтобы получить как можно больше информации. Амени не может меня простить.

– Кому в голову пришла эта мысль?

– Я никогда не буду тебе лгать, Нефертари: это был я, а не Аша.

– Он мог бы отказаться.

– Разве от предложений Фараона отказываются?

– Но Аша – сильная личность, он способен сам выбирать свою судьбу.

– Если он потерпит неудачу, то отвечать за его арест и смерть буду я.

– Аша живет во имя Египта, как и ты. Отправляясь в Хеттскую империю, он надеялся спасти нашу страну от катастрофы.

– Мы всю ночь проговорили об этом. Если ему удастся передать мне важные сведения о хеттской армии и их планах, мы, может быть, отразим нападение завоевателей.

– А если бы ты атаковал первым?

– Я думаю над этим… Но я должен дать время Аша.

– Полученные послания доказывают, что хетты пытаются выиграть время, несомненно, по причине междоусобиц. Мы не должны упустить такой подходящий момент.

Говоря мелодичным и нежным голосом, Нефертари олицетворяла собой строгость и непреклонную волю царицы Египта. Так же, как Туйя исполняла свою обязанность рядом с Сети, Нефертари заключала в себе царскую душу и наполняла ее силой.

– Я часто думаю о Моисее. Как бы он повел себя сегодня, когда само существование Двух Земель находится под угрозой? Уверен, что несмотря на все его странные идеи, он сражался бы на нашей стороне за спасение страны Фараонов.

Солнце скрылось за горизонтом и Нефертари поежилась.

– Мне очень недостает моей старой шали, она так хорошо согревала меня.

Глава 35

К востоку от залива Акаба и югу от Эдома, страны Мадиана наслаждались спокойным существованием, принимая иногда кочевников, пересекающих полуостров Синай. Жители Мадиана, занимающиеся скотоводством, держались в стороне от сражений, сталкивающих друг с другом арабские племена Моава. Старый жрец, глава семейства и отец семи дочерей, правил маленьким поселением мадианцев, не жаловавшихся ни на бедность, ни на суровость климата.

Старик занимался лечением одной из овец, когда его ушей достиг какой-то необычный звук.

Лошади.

Лошади и колесницы, приближавшиеся на большой скорости.

Отряд египетской армии… Однако воины никогда не вторгались на территорию Мадиана, здесь жители не имели оружия и не умели сражаться. По причине крайней бедности они не платили налогов. Стража пустынь знала, что они не отважились бы нападать на караваны бедуинов из страха разрушения их оазисов и изгнания.

Когда египетские колесницы въехали в поселок, мужчины, женщины и дети укрылись в шатрах из грубого полотна. Старый жрец поднялся навстречу прибывшим.

Во главе отряда был надменный молодой воин.

– Кто ты?

– Жрец Мадиана.

– Ты возглавляешь это сборище бедняков?

– На меня возложена эта честь.

– За счет чего вы здесь живете?

– Мы выращиваем баранов, а также продаем воду из наших колодцев. Наша земля дает нам кое-какие овощи.

– У вас есть оружие?

– Это не в наших обычаях.

– У меня есть приказ обыскать ваши жилища.

– Они открыты для вас, нам нечего прятать.

– Говорят, что вы укрываете преступников-бедуинов.

– Нежели мы можем быть такими безумцами, чтобы вызвать гнев Фараона? Даже если этот клочок земли беден и заброшен, он все равно принадлежит нам, и мы им дорожим. Нарушение закона означало бы нашу гибель.

– Ты, мудрый человек, но я все-таки проведу обыск.

– Повторяю тебе, наши двери открыты для тебя. Может быть, ты согласишься принять участие в скромном празднике? Одна из моих дочерей родила сына. Мы съедим козленка и выпьем пальмового вина.

Египетский воин казался смущенным.

– Это не по правилам…

– Пока твои воины будут исполнять свой долг, садись к огню.

Обезумевшие от страха мадиане столпились вокруг старого жреца, успокоившего их и попросившего помочь египтянам.

Воин согласился сесть и разделить праздничный обед. Мать новорожденного еще не вставала с постели, но отец, бородатый мужчина с грубым лицом, сгорбившись, держал ребенка на руках, укачивая его.

– Это пастух, боявшийся, что не сможет иметь детей, – объяснил старый жрец. – Этот ребенок будет светом его старости.

Воины не нашли ни оружия, ни бедуинов.

– Продолжай придерживаться закона, – посоветовал воин жрецу Мадиана, – и у твоего народа не будет неприятностей.

Колесницы и лошади исчезли в пустыне.

Когда облако пыли рассеялось, отец новорожденного поднялся. Египтянин был бы удивлен, увидев превращение тщедушного пастуха в широкоплечего великана.

– Мы спасены, Моисей, – сказал старый жрец зятю. – Они не вернутся.

На западном берегу Фив архитекторы, каменщики и скульпторы не жалели сил, чтобы построить Дом Рамзеса Храм Миллионов Лет Сына Солнца. В соответствии с правилом строительство началось с центральной части – наоса, где скрывался бог, чей образ сокрыт от человеческих глаз. Огромное количество камней из песчаника, серого гранита и базальта были привезены на стройку, управляемую со всей строгостью. Уже поднимались стены колонного зала и строился будущий царский дворец. Как того требовал Рамзес, его храм должен был быть фантастическим зданием, которое переживет века. Именно здесь будут чествовать память о его отце и отдавать почести его матери и супруге. Именно здесь к нему будет поступать невидимая Энергия, без которой было бы невозможно существовать Властителю.

Небу – главный жрец Карнака – улыбнулся. Конечно, право управлять самым большим и богатым египетским святилищем отдано старому, усталому человеку, страдающему ревматизмом. Но все надеялись, что выбор Рамзеса был расчетливым и циничным: старый Небу будет всего лишь соломенным чучелом, быстро замененным другим человеком, таким же старым и угодливым.

Никто не мог подумать, что Небу будет стареть так же медленно, как гранит. Лысый, медленно передвигающийся, немногословный, он властвовал безраздельно. Он был верен своему Фараону и не хотел, как многие его предшественники, вести нечестную игру. Служение Рамзесу было для него источником молодости.

Но сегодня Небу забыл об огромном храме, его многочисленных рабочих, управлении, его землях и деревнях. Он склонился над маленьким деревцем акации, которое Рамзес посадил на месте будущего храма на втором году его правления. Главный жрец Карнака пообещал правителю следить за ростом этого деревца, чья жизненная сила просто впечатляла. Пользуясь святостью места, оно устремлялось к небу гораздо быстрее, чем ему подобные.

– Тебе нравится моя акация, Небу?

Главный жрец медленно обернулся.

– Ваше Величество… Меня не предупредили о вашем приходе!

– Не делай никому выговора, о моем путешествии не было объявлено во дворце. Дерево великолепно!

– Я не думаю, что мне когда-либо доводилось видеть нечто подобное. Не передали ли вы ему свою силу? Мне выпала честь беречь его ростком, вы же видите его большим деревом.

– Я пожелал увидеть Фивы, мой Храм Миллионов Лет, мою усыпальницу и эту акацию перед тем, как начнется буря.

– Война неизбежна, Ваше Величество?

– Хетты стараются убедить нас в обратном, но кто может верить в их сладкие обещания?

– Здесь все в порядке. Богатство Карнака в твоем распоряжении, я сумел поднять благосостояние доверенных мне земель.

– Как твое здоровье?

– Пока каналы моего сердца не засорятся, я буду исполнять свои обязанности. Однако, если Ваше Величество намеревается заменить меня, я не буду возражать. Жить рядом со священным озером и размышлять о полетах ласточек – вот моя самая заветная мечта.

– Боюсь разочаровать тебя, но я не вижу необходимости изменить что-либо в управлении строительством.

– Ноги не держат меня, я стал туг на уши, мои кости причиняют мне страдания…

– Но мысль твоя остается стремительной, как полет сокола, и точной, как движение ибиса. Продолжай работать в том же духе, Небу, и заботься об этой акации. Если я не вернусь, ты будешь ее учителем.

– Вы вернетесь, вы должны вернуться.

Рамзес посетил стройку, вспоминая о времени, проведенном среди каменщиков в каменоломнях. Они возводили Египет день за днем, они строили вечные храмы и жилища. Без них даже самая прекрасная страна погрязла бы в хаосе и низости, присущих роду человеческому. Почитать силу Света и уважать Закон Маат – значило наставлять человека на правильный путь и пытаться отвратить его от пороков эгоизма и тщеславия.

Мечта властителя воплощалась. Храм Миллионов Лет принимал ясные очертания, этот необыкновенный источник магической энергии начинал действовать сам по себе в силу одного присутствия иероглифов и сцен, выбитых на стенах святилища. Проходя по залам, план которых был определен, предаваясь размышлениям в будущих часовнях, Рамзес вбирал в себя божественную энергию Ка, рожденную при слиянии неба и земли. Он вбирал ее в себя, но не для собственного блага, а для того, чтобы быть способным противостоять силам зла, которым и хетты хотели покрыть возлюбленную землю богов.

Рамзес чувствовал себя воплощением всех династий рода Фараонов, строивших Египет по подобию космоса. Одно мгновение молодой двадцатисемилетний правитель колебался. Но прошлое стало силой, а не тяжкой ношей. В этом Храме Миллионов Лет его предшественники начертали его путь.

Райя доставил вазы сановникам Мемфиса. Если преследователи допросят его служащих, они узнают, что сирийский торговец намеревался продолжать снабжать своих постоянных покупателей и оставаться поставщиком знатных семей. Райя по-прежнему применял обычные методы торговли, состоявшие из прямых контактов, разговоров и лести.

Затем он отправился в большой гарем Мэр-Ур, где он не появлялся уже два года, уверенный, что этот визит поставит в тупик людей Амени и Серраманна. Они подумают, что шпион имел сообщников в этом знатном и древнем доме и потеряют много времени и сил, идя по ложному следу.

Райя предложил им еще один, остановившись в маленькой деревеньке неподалеку от гарема. Там он начал выяснять отношения с незнакомыми ему крестьянами, которых египетские следователи наверняка также примут за его сообщников.

Покидая своих озадаченных преследователей, торговец вернулся в Мемфис, чтобы наблюдать за условиями перевозки своих грузов. Некоторые из них предназначались для Пи-Рамзеса, другие – для Фив.

Серраманна рвал и метал.

– Этот шпион смеется над нами! Он знает, что за ним следят, и забавляется, заставляя нас прогуливаться.

– Успокойся, – посоветовал Амени. – Он обязательно совершит ошибку.

– Ошибку? Какого рода?

– Донесения, получаемые им от хеттов, спрятаны либо в кувшинах с соленой рыбой, либо в ценных вазах. Могу поспорить, что в вазах, потому что их большей частью доставляют из Южной Сирии и Азии.

– Так давай же осмотрим их!

– Это будет удар мимо цели. Самое главное – это способ получения этих донесений и шпионская сеть. В сложившейся ситуации он вынужден предупредить хеттов, что не сможет больше продолжать свою деятельность. Нам надо выждать момент, когда он отправит какие-нибудь товары в Сирию.

– У меня есть другая идея, – признался Серраманна.

– Не нарушающая закон, я надеюсь?

– Если я не буду шуметь и дам тебе возможность арестовать Райя в соответствии с законом, ты позволишь мне действовать?

Амени сломал тростинку для письма.

– Сколько тебе понадобится времени?

– Завтра все будет готово.

Глава 36

В Бубастисе проходил праздник пьянства. В течение недели девушки и юноши должны будут испытывать первые любовные волнения под благожелательным покровительством богини-кошки Бастет, воплощавшей собой сладость бытия. За городом дружеские поединки позволят молодым воинам продемонстрировать свою силу и соблазнить прекрасных зрительниц своей храбростью.

Служащие Райя имели право на двухдневный отдых и управляющий лавки, сутулый и худой сириец, закрыл двери склада, где находился десяток ваз средней ценности. Он не испытывал недовольства, смешиваясь с толпой, и решил попытать счастья у молодой горожанки, которая была немного старше его. Райя был строгим хозяином и не следовало упускать возможности развлечься.

Он подумал о предстоящем удовольствии и, напевая, пошел по улочке, ведущей к маленькой площади, где уже собирались любители повеселиться.

Огромная рука схватила его за волосы и поволокла назад, другая, закрыв рот, помешала ему закричать.

– Стой спокойно, – приказал Серраманна, – не то я тебя задушу.

Испуганный сириец позволил оттащить себя в помещение, где хранились различные плетеные изделия.

– Как давно ты работаешь на Райя? – спросил воин.

– Четыре года.

– Тебе хорошо платят?

– Райя жаден.

– Ты боишься его?

– Более или менее…

– Райя будет арестован, – заявил Серраманна, – приговорен к смертной казни за шпионаж в пользу хеттов. Его сообщников постигнет та же участь.

– Но я только его служащий!

– Ложь – это серьезная ошибка.

– Он использует меня как торговца, а не как шпиона!

– Ты совершал ошибку, когда лгал, утверждая, что он находился здесь, в Бубастисе, тогда как он в это время совершил убийство в Пи-Рамзесе.

– Убийство… Нет, это невозможно… Я не знал!

– Теперь ты знаешь. Ты будешь придерживаться своих свидетельских показаний?

– Нет… Да, иначе Райя отомстит мне!

– Ты не оставляешь мне другого выбора, мой друг: если ты будешь продолжать скрывать правду, я размозжу твою голову о стену.

– Вы не посмеете!

– Я убил с десяток таких трусов, как ты.

– Райя… Он отомстит…

– Ты больше никогда не увидишь его.

– Это точно?

– Конечно.

– Тогда я согласен… Он заплатил мне, чтобы я подтвердил, что он был в Бубастисе.

– Ты умеешь писать?

– Не очень хорошо.

– Мы вместе пойдем в контору государственного писаря. Он запишет твое заявление. После этого ты сможешь вернуться к девушкам.

С ярко-зелеными глазами, тонко накрашенными губами, элегантная, живая и веселая Красавица Изэт – мать маленького Ка – не потеряла обаяния молодости. В прохладный зимний вечер молодая женщина накинула на плечи шерстяную шаль.

В пригородах Фив дул сильный ветер. Однако Красавица Изэт отправилась на свидание, которое назначалось ей в странном письме: «Шалаш из камыша. Найди такой же, как и в Мемфисе, на западном берегу, напротив храма Луксора, на краю пшеничного поля».

Его почерк… Она не могла ошибиться. Но к чему вдруг это любопытное приглашение и напоминание о такой интимной подробности из прошлого?

Красавица Изэт прошла вдоль оросительного канала, отыскала пшеничное поле, которое золотили последние лучи заходящего солнца, и заметила шалаш. Она уже собиралась войти туда, когда порыв ветра приподнял край ее платья и запутал его в кустарнике.

Когда она наклонилась, чтобы не порвать материю, чья-то рука освободила ее и втянула в шалаш.

– Рамзес…

– Ты прекрасна, как всегда, Изэт. Благодарю за то, что ты пришла.

– Твое письмо очень взволновало меня.

– Я хотел увидеть тебя вдали от дворца.

Фараон зачаровывал ее одним своим взглядом.

Его мускулистое тело, величие движений, сила взгляда пробуждали в ней то же желание, что и много лет назад. Она никогда не переставала любить его, хотя и не считала себя достойной соперничать с Нефертари. Великая Супруга Фараона заполнила сердце Рамзеса, она властвовала там безраздельно. Красавица Изэт не была ни ревнива, ни завистлива. Она не боролась с судьбой и ощущала гордость от того, что сумела подарить Рамзесу сына, чьи исключительные способности уже были отчетливо видны.

Да, она ненавидела Рамзеса, когда он женился на Нефертари, но это необузданное чувство было всего лишь одним из проявлений ее любви. Изэт выступила против заговора, угрожавшего правителю Египта, тогда как все думали, что она присоединится к нему. Никогда она не предаст человека, давшего ей столько счастья, внеся свет радости в ее сердце и тело.

– К чему такая скрытность… и напоминание о наших первых встречах в шалаше?

– Этого хочет Нефертари.

– Нефертари… Я не понимаю.

– Она требует, чтобы у нас был второй сын. Он должен унаследовать трон, если с Ка случится какое-нибудь несчастье.

Красавица Изэт покачнулась и упала в объятия Рамзеса.

– Это сон, – прошептала она, – прекрасный сон. Ты не Фараон, я не Изэт, мы не в Фивах и не собираемся заняться любовью, чтобы подарить Ка брата. Это всего лишь сон, но я хочу как можно глубже вникнуть в него, я хочу, чтобы он длился вечно.

Рамзес снял с нее тунику. Лихорадочно трепещущая Изэт позволила раздеть себя.

Это был момент безумного счастья, когда в ее теле зарождался ребенок Рамзеса, вспышка радости, на которую она уже не надеялась.

Властитель, уединившийся на борту корабля, везущего его в Пи-Рамзес, смотрел на воду Нила. Его не покидал образ Нефертари. Конечно, любовь Изэт была искренна, а сама она – по-прежнему очаровательна. Но он не испытывал по отношению к ней того чувства, властного, как солнце, и бескрайнего, как пустыня, захватившего его целиком с первой встречи с Нефертари. Его любовь к ней не переставала увеличиваться с каждым днем. Так же, как Дом Рамзеса и столица возводились благодаря непрестанной работе строителей, страсть Рамзеса усиливалась и разрасталась в его сердце.

Рамзес не счел нужным передавать Изэт настоящие требования Нефертари. Царица хотела, чтобы Изэт действительно исполняла обязанности второй жены и подарила Фараону нескольких детей, чьи сила и индивидуальность смогут отбить охоту к заговору у многих потенциальных преемников. Пример этого уже произошел в прошлом Египта. Пепи второй, умерший в возрасте ста лет, пережил всех своих детей и после его смерти страна осталась без наследника, что и вылилось в острый кризис власти.

Что случится с государством, если Ка или Меритамон по какой-либо причине не смогут наследовать трон?

Фараон не может жить жизнью обычного человека. Даже любовь и семья должны служить незыблемости воплощаемой им власти.

Но была Нефертари, женщина, не похожая на других женщин, дарившая ему утонченную любовь. Рамзес не хотел ни изменять своему долгу, ни разделять свою страсть с другой женщиной, даже красавицей Изэт.

Ответ на мучившие его вопросы дал Нил, река, воды которой с неиссякаемой щедростью поили оба берега во время наводнения.

Придворные собрались в большом зале для приемов Пи-Рамзеса и непрестанно перешептывались. В противоположность своему отцу Сети Рамзес был скорее скуп на такого рода церемонии. Он предпочитал конфиденциальную работу с сановниками пустым спорам с собранием, когда вельможи льстили ему.

При появлении Фараона, держащего в правой руке жезл, обмотанный веревкой, многие на несколько секунд задержали дыхание. Этот символ означал, что Рамзес собирался объявить о решении, немедленно принимающем силу закона. Жезл символизировал речь, а веревка – связь с реальностью, создаваемую Фараоном при высказывании твердо обдуманных решений.

Придворными овладели волнение и тревога. Никто не сомневался, что Рамзес объявит о войне с хеттами. В Хеттскую империю будет отправлен посол, который передаст императору послание Фараона, уточняющее день начала войны.

– Мои слова составляют царский указ, – заявил Рамзес. – Он будет увековечен в камне, глашатаи объявят о нем в городах и деревнях, и каждый житель Двух Земель узнает о нем. С сегодняшнего дня и до последнего вздоха я буду возводить в звание «царский сын» и «царская дочь» детей, обучающихся в дворцовой школе и получающих такое же образование, как мой сын Ка и моя дочь Меритамон. Их количество не ограничено, и среди них я выберу моего наследника, не ставя его в известность до надлежащего момента.

Придворные были ошеломлены и обрадованы. Каждый отец и каждая мать могли иметь тайную надежду на то, что именно их ребенок удостоится этого звания. Некоторые уже подумывали о способах расхваливания достоинств своих отпрысков, чтобы тем самым оказать влияние на выбор Рамзеса и Нефертари.

Рамзес набросил большую шаль на плечи Нефертари, чтобы уберечь ее от холода.

– Ее привезли из лучшей мастерской Саиса, главная швея храма соткала шаль своими руками.

Улыбка царицы осветила хмурое небо Дельты.

– Я очень бы хотела поехать на юг, но знаю, что это невозможно.

– Мне очень жаль, Нефертари, но я должен следить за подготовкой моих войск.

– Изэт родит тебе еще одного сына,не так ли?

– Если будет угодно богам.

– Конечно, так и будет. Когда ты снова встретишься с ней?

– Не знаю.

– Но… Ты пообещал мне…

– Я только что издал указ.

– Какое он имеет отношение к Изэт?

– Твоя воля исполнена, Нефертари: у нас будет больше сотни сыновей и дочерей и наследование трона будет вне опасности.

Глава 37

– У меня есть доказательства того, что Райя солгал, – воодушевленно заявил Серраманна.

Амени остался бесстрастным.

– Ты слышишь, что я говорю?

– Да, да, – ответил личный писец Фараона.

Воин понял безразличие Амени. Вот уже который раз он спал всего два или три часа в сутки и сейчас никак не мог проснуться окончательно.

– У меня с собой заявление управляющего лавки Райя, подписанное и заверенное в присутствии свидетелей. Служащий ясно дает понять, что его хозяина не было в Бубастисе в день убийства Ненофар и что Райя заплатил ему за лживые показания.

– Прими мои поздравления, Серраманна, ты проделал отличную работу. Надеюсь, твой управляющий цел и невредим?

– Когда он вышел из конторы, то высказал пожелание принять участие в большом городском празднике и встретиться с какими-то молодыми веселыми женщинами.

– Действительно, отличная работа.

– Ты не понял главного! Алиби Райя опровергнуто, мы можем арестовать и допросить его.

– Это невозможно.

– Невозможно? Кто воспротивится…

– Райя удалось скрыться от своих преследователей в одной из улочек Мемфиса.

Шенар был предупрежден и находился в безопасности. Теперь Райя должен был исчезнуть. Уверенный в том, что Амени прикажет досматривать все грузы, даже ящики с соленьями, направленные в Южную Сирию, Райя не имел больше возможности, передавать донесения хеттам. Передача послания с одним из членов шпионской сети казалась ему слишком рискованной. Ведь так легко предать человека, находящегося в бегах и разыскиваемого стражей Фараона! Единственное решение данной проблемы, принятое им с момента, когда его заподозрили, было напрямую, вопреки формальному запрету, связаться с руководитель шпионской сети.

Обмануть постоянно следивших за ним людей Серраманна не представляло больших трудностей. Благодаря богу грозы, разразившейся над Мемфисом с утра, ему удалось сбить их с толку, зайдя в мастерскую, где имелись два выхода.

Переходя по крышам домов, он пробрался в жилище своего руководителя в самый разгар бури, когда вспышки молний полосовали небо, а неистовый ветер поднимал облака пыли на пустынных улицах.

Дом был погружен в полумрак и казался нежилым. Райя, привыкнув к темноте, осторожно шагая, прошел в зал для гостей, не произведя ни малейшего шума. До его ушей донесся слабый стон.

Взволнованный торговец пошел на звук. Прозвучал новый жалобный стон, выражавший непереносимую боль. Там, из-за двери, выбивалась полоска света.

Неужели руководитель шпионской сети арестован и подвергается пыткам? Нет, невозможно! Только Райя знал его.

Дверь открылась, свет лампы ослепил сирийца, отпрянувшего назад и прикрывшего глаза руками.

– Райя… Что ты здесь делаешь?

– Простите… У меня не было выбора.

Сирийский торговец видел руководителя шпионской сети только один раз при дворе императора Муваттали, но он его не забыл. Высокий, худой мужчина с выдающимися скулами, темно-зелеными глазами и повадками хищной птицы.

Внезапно Райя испугался, что Офир убьет его на месте. Но ливиец оставался спокойным.

В лаборатории белокурая Лита продолжала стонать.

– Я готовлю ее к проведению опыта, – уточнил Офир, прикрывая дверь.

Темнота пугала Райя. Не попал ли он в царство черной магии?

– Здесь мы сможем спокойно поговорить. Ты нарушил инструкции.

– Знаю, но меня схватили бы люди Серраманна.

– Думаю, что они еще находятся в городе.

– Да, но я их обманул.

– Если они следили за тобой, то не замедлят ворваться сюда. В этом случае я буду вынужден убить тебя и заявить, что на меня напал вор.

Долент, спавшая наверху под воздействием снотворного, подтвердила бы версию Офира.

– Я знаю свою работу, они потеряли меня из виду.

– Будем надеяться, Райя. Что произошло?

– Целая вереница неудач.

– А нельзя ли назвать их скорее оплошностями?

Сириец объяснил все, не упуская ни малейшей детали. Сидя прямо напротив Офира, не стоило лгать. Разве маг не обладал способностью читать мысли?

За рассказом Райя последовало долгое молчание. Офир задумался, прежде чем вынести свой вердикт.

– Надо сказать, что тебе повезло, но тогда можно допустить, что твоя сеть разрушена.

– Мои лавки, склады, состояние, созданное мной…

– Ты снова завладеешь всем, когда хетты завоюют Египет.

– Да услышат вас демоны войны!

– Ты сомневаешься в нашей окончательной победе?

– Ни на одно мгновение! Египетская армия не готова к сражениям. По моим последним сведениям вооружение армии проходит с опозданием, а военачальники опасаются прямого столкновения с войсками хеттов. Испуганные воины побеждены до начала сражения.

– Избыток уверенности может привести к поражению, – напомнил Офир. – Мы не должны ничем пренебрегать, чтобы погубить Рамзеса.

– Вы продолжаете управлять действиями Шенара?

– Фараон его подозревает?

– Он не доверяет своему брату, но даже не может предположить, что Шенар стал нашим союзником. Как можно, чтобы египтянин, член царской семьи и верховный сановник предавал свою страну? По-моему, Шенар остается главной фигурой для нас. Кто заменит меня?

– Тебе незачем его знать.

– Вы должны составить обо мне отчет, Офир…

– Он будет хвалебным. Ты верно служил Хеттской империи, император примет это в расчет и отблагодарит тебя.

– Какой будет моя новая работа?

– Я отправлю донесение Муваттали, он решит.

– Эти поклонники бога Атона… это серьезно?

– Я смеюсь над последователями Атона, равно как и над другими верующими, но они бараны, легко позволяющие вести себя на бойню. Так как они делают все, что я им приказываю, зачем же пренебрегать их доверчивостью?

– Девушка, живущая с вами…

– Она слабоумная, но ясновидящая, и прекрасный медиум. Она позволяет мне получать ценные сведения, недостижимые без ее участия. Я, действительно, надеюсь ослабить защитную силу Рамзеса.

Офир подумал о Моисее, потенциальном союзнике, о бегстве которого он очень сожалел. Введя Литу в транс и задавая ей вопросы, колдун получил известие, что еврей все еще жив.

– Не могу ли я отдохнуть здесь несколько дней? – Попросил сириец. – Мои нервы подверглись суровому испытанию.

– Слишком рискованно. Отправляйся немедленно в южную часть порта и сядь на корабль, идущий в Пи-Рамзес.

Офир сказал сирийцу об условных знаках и именах людей, необходимых ему, чтобы покинуть Египет, пересечь Ханаан и Южную Сирию и добраться до зоны хеттского влияния.

Вскоре после отъезда Райя колдун, удостоверившись, что Лита глубоко уснула, покинул дом.

Его устраивала плохая погода, таким образом ему удавалось выйти незамеченным и быстро вернуться в свое логово. Но теперь он должен был приказать человеку, заменяющему Райя, вступить в игру.

Шенар чревоугодничал. Умозаключения приободрили его, но ему было необходимо успокоить свою тревогу. Он расправлялся с жареной перепелкой, когда управляющий сообщил о приходе Меба, бывшего верховного сановника Египта. Шенар занял его место, заставив Меба поверить, что только Рамзес принял решение о назначении.

Меба представлял собой одного из высших чиновников, чопорных и достойных, происходившего из семьи потомственных государственных деятелей. Он привык применять различные уловки в управлении, избегать обыденных забот и заботиться только о своем продвижении по служебной лестнице. Став сановником, Меба достиг той вершины, на которой надеялся удержаться до самой старости. Но неожиданное вмешательство Шенара, о котором Меба и не догадывался, лишило его этой должности. Обреченный на безделье, дипломат удалился в свое большое поместье в Мемфисе и довольствовался редкими появлениями при дворе Пи-Рамзеса.

Шенар ополоснул руки и рот, надушился и поправил прическу. Он знал о кокетстве своего посетителя и не уступал ему в желании хорошо выглядеть.

– Мой дорогой Меба! Какое счастье вновь увидеть тебя в столице… Ты окажешь мне честь своим присутствием на моем завтрашнем приеме?

– С радостью.

– Я знаю, что сейчас не подходящее для веселья время, но не стоит впадать в уныние. Сам Фараон не хочет ничего менять в жизни своих придворных.

С широким и спокойным лицом Меба оставался соблазнителем, элегантно двигающимся и мягко говорящим.

– Вы довольны своей работой, Шенар?

– Она нелегка, но я стараюсь как могу во славу и величие страны.

– Вы знаете сирийского торговца Райя?

Шенар остолбенел.

– Он поставляет мне ценные вазы редкого качества по достаточно высокой цене.

– Не касались ли вы других тем во время разговоров с ним?

– Что с тобой, Меба?

– Вам нечего бояться меня, Шенар, напротив…

– Бояться… Что ты хочешь сказать?

– Вы ждете преемника Райя, не так ли? Я здесь.

– Ты, Меба…

– Я плохо переношу бездействие. Когда хеттская шпионская сеть связалась со мной, я ухватился за возможность отомстить Рамзесу. То, что враг выбрал вас для наследования престола, не оскорбляет меня при условии, что вы возвратите мне мою должность, когда придете к власти.

Старший брат царя казался ошеломленным.

– Дайте мне слово, Шенар.

– Да, Меба, конечно…

– Я буду передавать вам распоряжения наших друзей. Если вы захотите отправить им послание, то будете действовать через меня. Так как начиная с сегодняшнего дня, вы назначаете меня своим помощником вместо Аша, у нас будет возможность часто видеться. Никто меня не заподозрит.

Глава 38

В Хаттусе, столице Хеттской империи, шел ледяной дождь. Температура сильно понизилась, и, чтобы согреться, жгли торф и древесину. В это время года умирали многие дети, зато выжившие мальчики становились превосходными воинами. Что касается девочек, не имевших права на наследство, им оставалось надеяться только на удачное замужество.

Несмотря на суровость климата сын императора и новый главнокомандующий Урхи-Тешшуб ужесточил подготовку войск. Недовольный физической формой пехотинцев, он заставлял их маршировать в течение многих часов, нагруженных оружием и продовольствием, как если бы они отправлялись в длительный поход. Многие из них, измученные переходами, замертво падали на землю. Урхи-Тешшуб оставлял их на обочинах дорог, считая, что слабаки не заслуживают того, чтобы быть похороненными. Дикие звери разорвут их трупы.

Сын императора не больше заботился и об экипажах колесниц, заставляя их гнать лошадей на предельной скорости. Множество несчастных случаев со смертельными исходами убедили его в том, что некоторые мастера не использовали хороший материал для приготовления колесниц и упряжи, привыкнув к слишком затянувшемуся мирному периоду жизни.

Но ни одного протеста не слышалось из рядов воинов. Каждый знал, что глава армии готовил войска для войны и что победа зависела от его строгости. Довольный своей зарождающейся популярностью, сын императора не забывал, что верховным главнокомандующим армии оставался Муваттали. Урхи-Тешшубу представлялось рискованным находиться так далеко от дворца, проводя тренировки в затерянных уголках Анатолии. Поэтому он подкупил придворных, чтобы те доставляли ему наиболее полную информацию о действиях его отца и Хаттусили.

Узнав, что брат императора отправился с проверкой в соседние страны, находящиеся под хеттским влиянием, Урхи-Тешшуб был одновременно и удивлен, и успокоен. Удивлен, потому что Хаттусили редко покидал столицу, успокоен, потому что его отсутствие мешало ему наносить ущерб государству при помощи своих коварных советов, преследующих свои же коммерческие выгоды.

Сын императора ненавидел торговцев. После победы над Рамзесом он свергнет Муваттали и взойдет на трон Хеттской империи. Урхи-Тешшуб сошлет Хаттусили погибать в соляные шахты, а его жену Путухепу, спесивую заговорщицу, отправит в провинциальный бордель. Что же касается торговцев, они будут силой зачислены в армию.

Будущее Хеттской империи было ясно: она превратится в большой военный лагерь, где Урхи-Тешшуб будет ее полноправным хозяином.

Но было бы преждевременно восставать против императора, уважаемого и ценимого всеми после стольких лет умелого правления. Несмотря на свой горячий темперамент, Урхи-Тешшуб сумеет быть терпеливым и дождется, когда его отец совершит первую ошибку. Либо Муваттали согласится отказаться от трона, либо сын убьет его.

Укутавшись в толстую шерстяную накидку, император сидел возле очага, жар от которого едва согревал его. Становясь старее, он все хуже переносил зимние холода, но не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на грандиозное зрелище, которое представляли собой покрытые снегом горы. Когда-то он пытался отказаться от политики завоевания и довольствоваться использованием естественных богатств своей страны. Но эта несбыточная мечта быстро рассеялась, так как захват чужих территорий был необходим для выживания его народа. Покорить земли Египта – значило овладеть рогом изобилия. На первое время для успокоения населения Муваттали поручит управлять страной старшему брату Рамзеса, честолюбивому Шенару. Потом император избавится от этого предателя и установит на территории Двух Земель хеттское управление, в корне пресекая любую попытку мятежа.

Но главную опасность представлял его собственный сын. Он был нужен императору. Он мог придать войскам мощь и боеспособность, но Муваттали должен помешать ему использовать результаты триумфа. Неустрашимый воин, Урхи-Тешшуб не имел государственного мышления и был посредственным руководителем.

Иначе дело обстояло с Хаттусили. Несмотря на тщедушие и слабое здоровье, брат императора обладал всеми качествами правителя и умел оставаться в тени, заставляя забывать о своем реальном влиянии. Чего же он действительно хотел? Муваттали был не в состоянии ответить на этот вопрос, и поэтому его недоверчивость удвоилась.

Хаттусили предстал перед императором.

– Путешествие было удачным, брат мой?

– Результаты превзошли наши ожидания.

Хаттусили несколько раз чихнул.

– Ты простыл?

– Постоялые дворы, где мы меняли лошадей, плохо отапливаются. Жена приготовила мне горячее вино, а горячие ванночки для ног избавят от этого проклятого насморка.

– Наши союзники оказали тебе хороший прием?

– Мой приезд удивил их, они опасались повышения дополнительных налогов.

– Полезно поддерживать атмосферу страха у наших подданных. Ведь когда исчезает дух низкопоклонства, приближается неповиновение.

– Именно поэтому я вспомнил об ошибках того или иного правителя и о снисходительности императора перед тем, как перейти к существу вопроса.

– Шантаж остается излюбленным оружием дипломатии, Хаттусили. Кажется, ты владеешь им с большой ловкостью.

– Трудное искусство, в котором никогда невозможно достичь совершенства, но зато приносящее прекрасные плоды. Все без исключения согласились на наше… приглашение.

– Ты видишь, что я очень доволен, мой дорогой брат. Когда они закончат свои приготовления?

– Через три или четыре месяца.

– Составление официальных документов будет необходимо?

– Лучше избежать этого, – сказал Хаттусили. – Наши шпионы проникли на вражескую территорию, египтяне, возможно, то же самое сделали в нашей стране.

– Маловероятно, но осторожность не помешает.

– Для наших союзников падение Египта имеет важнейшее значение. Давая слово представителю Хеттской империи, они тем самым дают слово императору. Они будут молчать до начала военных действий.

С блестящими от лихорадки глазами Хаттусили радовался теплу комнаты, где окна были закрыты деревянными ставнями, обтянутыми материей.

– Как продвигается подготовка нашей армии?

– Урхи-Тешшуб прекрасно справляется со своей работой, – ответил Муваттали. – Скоро наши войска достигнут состояния полной боевой готовности.

– Вы думаете, что послания, отправленные вами и моей супругой, усыпили недоверие царской четы?

– Рамзес и Нефертари ответили очень любезно, и мы продолжим эту переписку. По крайней мере, она их не оставит равнодушными. Как дела с нашей шпионской сетью?

– Она разрушена, а наш осведомитель сирийский торговец Райя вынужден был бежать. Но главный союзник – ливиец Офир – по-прежнему будет передавать нам ценные сведения.

– Как поступим с этим Райя?

– Его убийство казалось мне самым подходящим решением, но Офир придумал нечто получше.

– Хорошо, теперь наслаждайся заслуженным отдыхом со своей восхитительной супругой.

Теплое вино с пряностями успокоило лихорадку и очистило дыхательные пути Хаттусили. Горячая ванночка для ног доставила ему ощущение комфорта, вознаградившего за долгие часы путешествия по дорогам Азии. Служанка сделала ему массаж плеч и шеи, а цирюльник под присмотром Путухепы побрил его.

– Твоя работа выполнена? – спросила она, когда они остались одни.

– Думаю, что да, моя дорогая.

– А я, со своей стороны, выполнила мою.

– Твою работу… Что ты имеешь в виду?

– Не в моем характере оставаться бездеятельной.

– Объяснись, прошу тебя!

– Ты, чей ум так проницателен, ты еще не понял?

– Не хочешь ли ты сказать…

– Ну конечно же, мой дорогой дипломат! В то время, когда ты исполнял приказы императора, я занималась твоим соперником, твоим единственным соперником.

– Племянником?

– Кто же, как не он, препятствует твоему восхождению и пытается противодействовать росту твоего влияния? Его назначение вскружило ему голову. Он уже представляет себя императором!

– Но им управляет Муваттали, а не наоборот.

– И он и ты, вы оба недооцениваете опасность.

– Ты ошибаешься, Путухепа, император обладает светлым умом. И если он доверил эту должность своему сыну, то для того, чтобы привести армию в движение и состояние полной боеготовности ко дню сражения. Но Муваттали не думает, что он сможет управлять Хеттской империей.

– Он так сказал тебе?

– У меня такое предчувствие.

– Мне этого недостаточно! Твой племянник жесток и опасен, он ненавидит нас и мечтает отстранить от власти. Поскольку ты – брат императора, он не решается открыто нападать на тебя, он нанесет удар в спину.

– Будь терпеливей. Урхи-Тешшуб сам вынесет себе приговор.

– Слишком поздно.

– Почему?

– Я поступила, как того требовали обстоятельства.

Хаттусили боялся поверить.

– Один представитель касты торговцев направляется сейчас в военный штаб, – призналась Путухепа. – Он попросит переговорить с ним, и, чтобы войти в доверие, сообщит главнокомандующему, что многие богатые торговцы одобрительно смотрят на окончание правления Муваттали и восшествие на трон его сына. Наш человек заколет Урхи-Тешшуба, и мы, наконец, избавимся от этого чудища.

– Он нужен Хеттской империи… Еще не время, слишком рано! Необходимо, чтобы он успел подготовить наши войска к сражению.

– Значит, ты попытаешься спасти его? – насмешливо спросила Путухепа.

Уставший, мучимый лихорадкой Хаттусили, ощущая боль в суставах, поднялся.

– Я отправляюсь немедленно.

Глава 39

Было невозможно узнать элегантного и изысканного Аша в поношенном и грубом одеянии посыльного, едущего верхом по дорогам Северной Сирии. Аша сидел на откормленном осле, возглавляя маленький караван, состоявший еще из двух подобных животных. Каждый осел вез около шести килограмм различных бумаг. Таким образом Аша, под видом посыльного проник в зону, находящуюся под влиянием хеттов.

Он провел несколько недель в Ханаане и Амурру, чтобы хорошо изучить оборонительную систему обеих провинций. Аша часто болтал с египетскими военачальниками, ответственными за организацию сопротивления в случае нападения хеттов. Он также пополнил список своих любовниц добрым десятком молодых и искушенных женщин.

Правителю провинции Амурру очень понравилось поведение Аша. Любезный гость, любитель хорошо покушать, египтянин не высказал ни одного неприятного требования. Он лишь попросил предупредить Рамзеса, как только появится опасность нападения со стороны хеттов. Затем Аша продолжил свой путь в сторону Египта, или, по крайней мере, сделал вид. Повинуясь приказу, его сопровождающие по прибрежной дороге отправились по направлению к югу, тогда как диплома уничтожил свою египетскую одежду и, раздобыв себе одеяние хеттского посыльного, поехал на север.

Поступавшие противоречивые донесения, зачастую неточные, не позволяли составить реальное представление о действительных намерениях хеттов. Не являлось ли путешествие по Хеттской империи лучшим способом разузнать все? Так как желание Рамзеса совпадало с его собственными устремлениями, Аша без какого-либо недовольства согласился выполнить это поручение. Получая сведения из первых рук, он сможет вести игру по своему усмотрению.

Не состояла ли основная хитрость хеттов в том, чтобы заставить поверить, что они непобедимы и готовы к завоеванию мира? Таков был вопрос, требующий ответа в настоящее время.

Приграничный пост хеттов охранялся тридцатью вооруженными воинами с физиономиями преступников. В течение нескольких часов четыре пехотинца ходили вокруг Аша и трех его ослов. Мнимый посыльный оставался неподвижным и ошеломленным.

Конец копья коснулся левой щеки Аша.

– Твое разрешение?

Из своей одежды Аша вынул исписанную хеттскими знаками табличку.

Воин прочел и передал другому охраннику.

– Куда ты едешь?

– Я должен доставить послания и счета торговцам Хаттусы.

– Покажи их.

– Это секретно.

– Для армии нет ничего секретного.

– Мне не хотелось бы иметь неприятностей с получателями.

– Если ты не подчинишься, то у тебя будет много неприятностей.

Окоченевшими от холода пальцами Аша разорвал веревки на сумках, где находились таблички.

– Торговая тарабарщина, – удостоверился воин. – Мы обыщем тебя.

У посыльного не было оружия. Разочарованным хеттам не в чем было его упрекнуть.

– Перед въездом в деревню, зайди на контрольный пост.

– Этого раньше не было.

– Нечего задавать вопросы. Если ты не отметишься на всех контрольных постах, то будешь признан врагом и убит.

– На хеттской территории нет врагов!

– Все, что от тебя требуется, это подчиниться.

– Хорошо, хорошо…

– Убирайся, ты уже надоел!

Аша отъехал, не спеша, как мирный человек, не совершивший ничего противозаконного. Идя рядом с первым ослом, он приноровился к его спокойному шагу и вышел на дорогу, ведущую к сердцу Анатолии – Хаттусе.

Много раз он взглядом искал Нил. Было непросто привыкнуть к сильно пересеченному пейзажу, лишенному простоты равнины, орошаемой водами божественной реки. Аша сожалел о разлуке с возделанными участками земли и пустынями, зеленью полей и золотом песка, закатами солнца, окрашенными в тысячи цветов. Но он должен был забыть о них и думать только о Хеттской империи, этой холодной и враждебной земле, чьи секреты ему предстояло раскрыть. Небо низко висело над землей, разразился неистовый ливень. Ослы не хотели идти по лужам и то и дело останавливались, чтобы полакомиться влажной травой.

Эта местность не могла нести в себе мир и спокойствие. В жилах живущего здесь народа бурлила жестокость, толкающая видеть смысл существования в войне, а смысл будущего – в уничтожении чужака. Сколько потребуется поколений, чтобы сделать плодородными эти заброшенные долины, окруженные остроконечными горами, и превратить воинов в крестьян? Здесь люди рождались, чтобы сражаться, и они всегда будут воевать.

Установление контрольных постов на въездах в деревни заинтересовало Аша. Неужели хетты опасались проникновения шпионов на свою территорию? Эти необычные меры означали многое. Не проводились ли крупные маневры армии, которые ничей любопытный глаз не должен был видеть?

Два раза охранные посты проверяли перевозимые Аша документы и допрашивали его о том, куда он направлялся. Находя его ответы удовлетворительными, ему разрешали продолжать путь. На контрольном посту у первой на его пути деревни посыльный подвергся тщательному обыску. Воины были нервны и раздражительны, но он не выразил ни малейшего протеста.

Проведя ночь в хлеву, он позавтракал хлебом и сыром и продолжил путешествие, довольный тем фактом, что его персона внушала всем абсолютное доверие. В середине дня он свернул на тропинку, ведущую в густой подлесок, где избавился от нескольких табличек, адресованных несуществующим торговцам. По мере приближения к столице, он мало-помалу облегчал вес своего груза.

Подлесок возвышался над оврагом, где были разбросаны огромные камни, упавшие с вершины горы, изъеденной дождями и снегами. Корни искривленных дубов цеплялись за склоны.

Когда Аша открывал очередную сумку, прикрепленную к спине головного осла, у него возникло ощущение, что за ним следят. Животные заволновались. Вспорхнули встревоженные малиновки.

Египтянин подобрал с земли камень и кусок сухого дерева, смехотворное оружие против недоброжелателя. Когда стал отчетливо слышен топот лошадей, Аша спрятался, распластавшись на животе за пнем.

Четверо мужчин верхом на лошадях выехали из подлеска и окружили ослов. Это были не воины, а бандиты, вооруженные луками и кинжалами. Даже в Хеттской империи существовали грабители караванов. Когда их ловили, то убивали на месте.

Аша еще глубже зарылся в грязь. Если четверо воров найдут его, то перережут горло.

Их предводитель, бородатый мужчина, с лицом, изъеденным оспой, втянул в себя воздух, как делают охотничьи собаки.

– Посмотри, – сказал ему один из его спутников, – какая жалкая добыча. Ничего, одни таблички… ты умеешь читать?

– У меня не было времени, чтобы учиться.

– Эти вещи чего-нибудь стоят?

– Для нас – ничего.

Бандит в ярости разбил таблички и бросил осколки в овраг.

– Хозяин ослов… Он должен быть неподалеку, и у него при себе обязательно есть олово.

– Рассредоточиться по окрестностям, – приказал главарь. – Мы найдем его.

Оцепеневший от холода и страха, Аша все же не потерял способности трезво мыслить. Один бандит направился в его сторону. Египтянин пополз, цепляясь за корень дерева. Предводитель бандитов обошел вокруг, не заметив его.

Аша проломил ему затылок большим камнем. Мужчина упал вперед лицом в грязь.

– Сюда, – заорал один из его сообщников, видевший это.

Завладев ножом своей жертвы, Аша сильно и точно метнул его. Оружие вонзилось в грудь вора.

Двое оставшихся в живых натянули луки.

Единственным выходом для Аша было бегство. Стрела просвистела над его головой, когда он по склону спускался на дно оврага. Аша задыхался от быстрого бега, но ему было необходимо достигнуть скопления кустов и терновника, которые спрячут его.

Другая стрела задела его правую ногу, но ему удалось броситься в свое временное убежище. Поцарапанный, с руками в крови, он попал в поросль колючего кустарника, упал, снова вскочил и бросился бежать.

Обессилев, он остановился. Если преследователи настигнут его, он не сможет защищаться. Но в овраге царила тишина, нарушаемая лишь карканьем стаи ворон, летящих под черными облаками.

Осторожный Аша лежал неподвижно до наступления ночи. Затем он вскарабкался по склону и вдоль края оврага пополз к тому месту, где оставил ослов.

Животные исчезли. Остались только трупы двоих бандитов.

Египтянин страдал от ранений, неглубоких, но довольно болезненных. Он умылся водой из родника, потер свои раны пучком, сорванных наугад трав. Затем Аша залез на вершину огромного дуба и уснул, лежа на двух толстых ветвях, растущих почти параллельно друг другу.

Аша мечтал об удобной кровати в одной из прекрасных вилл, подаренных ему Шенаром в награду за сотрудничество. Он видел во сне пруд, окруженный пальмами, чашу редкого вина и прелестную девушку, играющую на лютне, чтобы очаровать его слух, прежде чем подарить ему свое тело.

Ледяной дождь разбудил его на заре, и он продолжил свой путь на север.

Потеря ослов и табличек вынуждала изменить его планы. Посыльный без документов и вьючных лошадей вызывал бы подозрение и был бы арестован. Также стало невозможным пройти осмотр на ближайшем контрольном посту и войти в деревню.

Идя лесом, он сможет ускользнуть от охранников, но удастся ли ему избежать встречи с дикими зверями и затаившимися разбойниками? Воды было больше чем достаточно, труднее было найти еду. Если ему немного повезет, он поймает какого-нибудь странствующего торговца и займет его место.

Положение было далеко не блестящим, но ничто не препятствовало его проникновению в Хаттусу. В столице он действительно определит, какова же мощь хеттской армии.

Глава 40

Проведя целый день в седле, командуя маневрами отряда колесниц, Урхи-Тешшуб, наконец, умылся холодной водой. Все более сложные тренировки приносили хорошие результаты, но еще не совсем удовлетворяли сына императора. Хеттская армия не должна была оставить ни малейшего шанса египетским войскам.

Когда он подставил свое мокрое тело ветру, его помощник по лагерю объявил, что некий торговец, прибывший из Хаттусы, хотел поговорить с главнокомандующим.

– Пусть подождет, – сказал Урхи-Тешшуб, – я приму его завтра утром. Торговцы рождены, чтобы повиноваться. Что он из себя представляет?

– Судя по одежде, он важный человек.

– И все же ему придется подождать. Пусть проведет ночь в самом неудобном шатре.

– А если он будет жаловаться?

– Оставь его хныкать.

Хаттусили и его свита мчались во весь опор. Брат императора не заботился ни о своем насморке, ни о лихорадке. Им владела одна мысль: прибыть в военный лагерь до того, как случится непоправимое.

Когда же военный лагерь стал виден в темноте ночи, то все казалось спокойным. Хаттусили прошел пост дозорных, открывших ему деревянные ворота. Следуя за стражниками, брат императора зашел в шатер главнокомандующего.

Последний проснулся в плохом настроении. Увидя входящего, он не испытал ни малейшей радости.

– Какова причина столь неожиданного визита?

– Твоя жизнь.

– Что это значит?

– Против тебя замышлялся заговор. Тебя хотят убить.

– Ты говоришь серьезно?

– Я возвратился из изнурительного путешествия, у меня лихорадка и мое самое большое желание – отдохнуть… Ты думаешь, что я бы прискакал так быстро, если бы все было несерьезно?

– Кто хочет моей смерти?

– Ты знаешь мои связи с кастой торговцев… Во время моего отсутствия один из представителей этой профессии сказал моей супруге, что какой-то сумасшедший решил уничтожить тебя. Тем самым он хочет избежать войны с Египтом и сохранить свои прибыли.

– Как его зовут?

– Не знаю, но хотел бы предостеречь тебя.

– Но ты тоже хотел бы избежать ее…

– Ты ошибаешься, Урхи-Тешшуб, она представляется мне необходимой. Благодаря твоей победе продолжится расширение нашей империи.

Император поставил тебя во главе армии потому, что ты хороший воин и прекрасный полководец.

Речь Хаттусили удивила Урхи-Тешшуба, но не рассеяла его подозрения. Брат императора умел использовать лесть с отточенным искусством.

Однако торговец действительно добивался встречи. Если бы он принял его вчера, его, возможно, не было бы уже в этом мире. Существовал простой способ узнать правду и оценить искренность Хаттусили.

Торговец провел ночь без сна, беспрестанно прокручивая в своей голове то движение, которое ему предстояло совершить. Он вонзит свой кинжал в горло этому зарвавшемуся наглецу, чтобы помешать ему закричать, потом выйдет из шатра со спокойным видом добропорядочного человека, сядет на лошадь и неторопливой рысью покинет лагерь. Затем он перережет подпругу перед тем, как пересесть в седло другой лошади, спрятанной в роще.

Риск был велик, но торговец ненавидел Урхи-Тешшуба. Год тому назад буря войны унесла жизни двоих его сыновей, погибших во время необдуманного маневра, а двадцать молодых людей умерли от истощения. Когда Путухепа предложила ему этот план, он исполнился воодушевления. Для него мало значило богатство, обещанное супругой Хаттусили. Даже если его арестуют и казнят, он отомстит за своих сыновей и уничтожит чудовище.

На рассвете сопровождающий пришел за торговцем и проводил его в шатер главнокомандующего. Убийца должен был скрывать свое волнение и с горячностью говорить о своих друзьях, желающих устранить императора и помочь его сыну захватить власть.

Помощник обыскал его и не обнаружил никакого оружия. Короткий кинжал с двумя лезвиями был спрятан под плоской шерстяной шапкой, которую обычно носили торговцы в холодное время года.

– Входите, главнокомандующий ждет вас.

Повернувшись спиной к своему посетителю, Урхи-Тешшуб склонился над картой.

– Благодарю вас за то, что вы приняли меня.

– Будь краток.

– Каста торговцев разделилась. Одни желают мира, а другие нет. Я вхожу в число тех, кто поддерживает покорение Египта.

– Продолжай.

Случай был самый подходящий: Урхи-Тешшуб все еще не поворачивался, занятый нанесением на карту маленьких кружочков.

Торговец снял свою шапку, взялся за рукоятку маленького кинжала и стал приближаться к военному, не прекращая говорить.

– Я и мои друзья, мы убеждены, что император не способен привести нас к желанному триумфу. Вы же – напротив – блестящий воин… Умри, сдохни как последняя собака за то, что убил моих сыновей!

Человек повернулся в тот момент, когда торговец наносил удар. В левой руке он тоже сжимал рукоять кинжала. Кинжал торговца вонзился в горло его жертвы, а воин ударил в сердце нападавшего. Они оба, мертвые, рухнули на землю.

Настоящий Урхи-Тешшуб приподнял полог своего шатра.

Чтобы узнать правду, ему пришлось пожертвовать жизнью простого воина, похожего на него телосложением. Глупец плохо поступил, убив торговца, которого Урхи-Тешшуб хотел бы допросить. Но он услышал достаточно, чтобы узнать, что Хаттусили не солгал.

Брат императора, осторожный и трезво мыслящий человек, перешел на его сторону, теша себя надеждой, что победитель и будущий хозяин Хеттской империи не будет неблагодарным.

Хаттусили ошибся.

Аша не пришлось грабить ни торговца, ни путешественника, так как он раздобыл гораздо лучшего помощника: молодую двадцатилетнюю женщину, бедную вдову. Ее муж, пехотинец крепости Кадеш, погиб в результате несчастного случая при переходе вышедшего из берегов Оронта. Оставшаяся одна, без детей, она с великим трудом обрабатывала клочок бесплодной земли.

Упав в изнеможении на пороге ее фермы, Аша объяснил ей, что его ограбили бандиты, но ему удалось бежать, продираясь через заросли ежевики и терна. Находясь в плачевном состоянии, он умолял ее приютить хотя бы на ночь.

Когда он искупался в теплой воде, нагретой в каменном тазу, построенном в очаге, отношение крестьянки резко изменилось. Ее сдержанность превратилась в непреодолимое желание ласкать тело этого воспитанного человека. Лишенная любви в течение многих месяцев, она поспешно разделась. Когда крестьянка с прелестными формами обхватила руками шею Аша, а груди ее прижались к его спине, египтянин не стал избегать ее объятий.

В течение двух дней любовники не покидали ферму. Крестьянка не имела большого опыта в любовных утехах, но была страстна и щедра. Она была одной из тех редких любовниц, воспоминание о которой Аша надолго сохранит в своем сердце.

За окном шел дождь.

Аша и крестьянка, раздевшись, лежали возле очага. Руки дипломата ласкали тело молодой женщины, стонавшей от удовольствия.

– Кто ты на самом деле?

– Я же сказал тебе: ограбленный и разорившийся торговец.

– Я не верю.

– Почему?

– Потому что ты слишком утончен, слишком элегантен. Твои движения и твоя речь не похожи на манеры торговцев.

Аша запомнил этот урок. Годы, проведенные в университете Мемфиса и в кабинетах государственной службы, казалось, оставили неизгладимый отпечаток.

– Ты не хетт, тебе не хватает грубости. Когда ты занимаешься любовью, ты думаешь о своей подруге. Мой муж заботился только о своем удовольствии. Кто ты?

– Ты обещаешь хранить тайну?

– Клянусь богом грозы!

Взгляд крестьянки горел от возбуждения.

– Это трудно…

– Доверься мне! Разве я не доказала тебе свою любовь?

Он поцеловал ее грудь.

– Я сын знатного сирийца, – объяснил Аша, – и мечтаю записаться в ряды хеттской армии. Но мой отец запретил мне сделать это из-за суровости тренировок. Я сбежал из дома – хотел увидеть хеттскую империю сам, без сопровождения слуг, и доказать свою доблесть, чтобы быть зачисленным в армию.

– Это безумие! Военные – это кровожадные животные.

– Я горю желанием сражаться с египтянами. Если я не буду действовать, они завладеют моими землями и отнимут у меня все мое имущество.

Она положила голову ему на грудь.

– Я ненавижу войну.

– Но ведь она неизбежна?

– Все уверены, что она разразится.

– Знаешь ли ты место, где тренируются воины?

– Это – тайна.

– Ты видела, как здесь проходили войска?

– Нет, это богом забытый уголок земли.

– Ты согласна ехать со мной в Хаттусу?

– Я, в столицу… Я никогда не была в столице!

– Прекрасная возможность. Там я встречусь с воинами и смогу поступить на службу.

– Прошу тебя, откажись от этой мысли! Неужели ты так жаждешь смерти?

– Если я буду бездействовать, мою провинцию разрушат. Надо сражаться со злом, а зло – это Египет.

– Но столица далеко…

– В сарае я видел большое количество глиняных горшков. Их изготовил твой муж?

– Он был гончаром до того, как его силой забрали в армию.

– Мы продадим их и поселимся в Хаттусе. Мне кажется, что я не смогу забыть этот уголок.

– Моя земля…

– Сейчас зима, земля отдыхает. Мы выезжаем завтра.

Она легла совсем близко у очага и протянула руки, чтобы сжать в объятиях своего любовника.

Глава 41

В Доме Жизни Гелиополиса, самом древнем здании страны, все шло своим чередом. Исполнители обрядов проверяли тексты, используемые во время празднования таинств Осириса. Государственные жрецы изо всех сил старались отогнать злой рок и опасные силы. Астрологи уточняли предсказания на будущий месяц. Целители готовили свои снадобья. Необычным было то, что библиотека, включавшая тысячи папирусов, первыми версиями которых были «Тексты Пирамид» и «Обряд воскрешения Фараона», была закрыта для читателей.

Она находилась во власти исключительного посетителя – Фараона Рамзеса.

Прибыв ночью, Правитель уединился в большой библиотеке с каменными стенами. Ее хранили самые важные достижения египетской науки, относящиеся как к реальному миру, так и к невидимому. Рамзес вновь ощутил необходимость пересмотреть записи в архивах в связи со здоровьем Нефертари.

Великая Супруга Фараона медленно угасала. Ни придворный врач, ни Сетау не смогли определить причину болезни. Царица-мать поставила тревожный диагноз: нападение темных сил, против которых обычные медицинские средства были бессильны. Именно поэтому Фараон искал ответ в архивах, изученных до него многими правителями.

По истечении десяти часов поисков, наконец, забрезжил луч решения проблемы, и он тотчас же выехал в Пи-Рамзес.

Нефертари приняла ткачих, съехавшихся из всех храмов Египта и дала указания, необходимые для пошива обрядовых одежд до наступления следующего половодья. Царица преподнесла в жертву богам свертки красной, белой, зеленой и синей материи и вышла из храма, поддерживаемая под руки двумя жрицами. Она нашла в себе силы сесть в крытые носилки, доставившие ее во дворец.

Лекарь Парьямаху поспешил к ложу Великой Супруги Фараона и заставил ее принять тонизирующее снадобье. Он, однако, не слишком надеялся на снятие тяжелой усталости, с каждым днем все больше изнурявшей Нефертари. Как только Рамзес вошел в комнату своей жены, лекарь удалился.

Фараон поцеловал лоб и руки Нефертари.

– Я полностью измучена.

– Нужно меньше утомляться.

– Это не похоже на временную усталость… Я чувствую, как жизнь покидает меня, подобно утекающему потоку воды, становящемуся все слабее.

– Туйя полагает, что речь идет не об обычной болезни.

– Она права.

– Кто-то нападает на нас из темноты.

– Моя шаль… Моя любимая шаль! Какой-то колдун использует ее против меня.

– Я также пришел к такому выводу и попросил Серраманна приложить все усилия, чтобы найти виновного.

– Скажи ему, чтобы он спешил, Рамзес, пусть поторопится…

– У нас есть и другие способы борьбы, Нефертари. Но нам потребуется завтра же выехать из Пи-Рамзеса.

– Куда ты повезешь меня?

– В место, где ты будешь недоступна для нашего невидимого врага.

Рамзес провел много времени с Амени. Личным писцом Фараона было отмечено, что за последнее время не произошло ни одного события, заслуживающего особого внимания. Снедаемый тревогой при мысли о длительном отсутствии Фараона, Амени старался ничем не пренебрегать, чтобы избежать любой оплошности, опасной для благосостояния страны. Рамзес заметил, что он вел каждое дело с похвальной скрупулезностью и выбирал сведения с образцовым чувством логики.

Фараон принял множество решений и поручил Амени проследить за их выполнением. Что касается Серраманна, он был занят выполнением своих обязанностей, главной из которых являлась подготовка особых отрядов армии, находящихся в Пи-Рамзесе.

Рамзес со своей матерью Туйей прогуливался в саду, где она любила предаваться размышлениям. Ее плечи были покрыты плиссированной накидкой, а серьги в форме лотоса и колье из аметистов смягчали суровое выражение лица царицы.

– Я отправляюсь на юг вместе с Нефертари, мама. Здесь она подвергается слишком большой опасности.

– Ты поступаешь правильно. Пока мы не можем обезвредить злого духа, прячущегося в тени, лучше увезти царицу подальше.

– Ты будешь управлять государством. В крайней необходимости Амени исполнит твои приказы.

– Война по-прежнему угрожает нам?

– Пока все спокойно, очень спокойно… Хетты бездействуют. Муваттали довольствуется написанием бессодержательных посланий.

– Не говорят ли они о внутренних распрях? Муваттали избавился от многих соперников, чтобы добиться власти, некоторые из них злопамятны.

– Это совсем не успокаивает мою тревогу, – признался Рамзес. – Что, как не война, может быть лучшим средством, чтобы покончить с раздорами и восстановить единство?

– В таком случае хетты готовятся к широкомасштабному нападению.

– Я был бы рад своей ошибке… Может быть, Муваттали устал сражаться и проливать кровь.

– Не мысли, как египтянин, сын мой. Счастье, спокойствие и мир не являются ценностями для хеттов. Если император не проповедует завоевание и захват чужих территорий, он теряет свой трон.

– Если нападение произойдет во время моего отсутствия, не жди моего возвращения. Приказывай армии выйти в поход.

Маленький квадратный подбородок Туйи напрягся.

– Ни один хетт не пересечет границу Дельты.

В храме богини Мут, «Матери», находились триста шестьдесят статуй богини-львицы Сехмет, предназначенных для празднования ежедневных утренних обрядов успокоения и столько же – для вечерних обрядов. Именно сюда съезжались великие целители государства, чтобы познать секреты болезней и выздоровления.

Нефертари прочла молитву, преобразующую убийственную злобу львицы в созидательную силу. Из ее контролируемой ярости рождалась возможность управления жизненноважными процессами. Школа семи жриц богини Сехмет разделяла взгляды царицы, приносящей жертвоприношения. Появление Нефертари вызвало луч света в полумраке часовни, находящейся во власти опасной богини.

Главная жрица вылила воду на голову львицы, изготовленной из блестящего и твердого диорита. Жидкость стекла по телу богини и была собрана в чашу одной из помощниц.

Нефертари выпила целебную воду, поглотила волшебную силу Сехмет, чья поразительная энергия должна была помочь ей бороться со слабостью, проникшей в ее вены. Затем Великая Супруга Фараона осталась наедине со львицей с телом женщины и провела ночь и день в тишине и полумраке.

Во время путешествия по Нилу, нежно прижавшись к Рамзесу, Нефертари чувствовала себя менее угнетенной, чем в последние недели. От любви Рамзеса рождалась другая волшебная сила, такая же действенная, как и сила богини. Колесница доставила их в «Величественный из величественных» – храм, состоящий из террас, выдолбленных в скале, возведенный во времена правления Фараона Хатшеспут. Перед храмом раскинулся сад, самым прекрасным украшением которого были ладановые деревья, привезенные из Понта. Здесь царила богиня Хатор, покровительница звезд, красоты и любви. Не была ли она воплощением богини Сехмет?

Одним из строений храма был центр выздоровления, где больные часто принимали ванны, и иногда проходило лечение сном. На выступах в стенах стояли чаны с теплой водой, а иероглифические письмена отгоняли болезни.

– Тебе необходим отдых, Нефертари.

– Мои обязанности царицы…

– Твой первоочередной долг – это выжить, чтобы царская чета осталась оплотом Египта. Те, кто хочет нас победить, пытаются разделить нас, чтобы ослабить мощь страны.

Сад храма Дер-Эль-Бахари, казалось, принадлежал другому миру. Листья ладановых деревьев блестели под лучами слабого зимнего солнца. Сеть каналов, проходящих неглубоко под землей, позволяла постоянно орошать почву вне зависимости от погоды.

У Нефертари появилось чувство, что ее любовь к Рамзесу все увеличивалась, что она простиралась, безбрежная, как небо. И взгляд царя доказывал ей, что он разделял это безумие. Но счастье было хрупким, таким хрупким…

– Не жертвуй Египтом ради меня, Рамзес. Если я умру, назови Красавицу Изэт великой царской женой.

– Но ты жива, Нефертари, и я люблю только тебя.

– Поклянись мне, Рамзес! Поклянись мне, что только судьба Египта будет управлять твоими поступками. Ты посвятил свою жизнь именно Египту, а не какому бы то ни было человеку. От выполнения твоих обязательств зависит жизнь народа, вся цивилизация, созданная нашими предками. Что станет без нее с этим миром? Он будет отдан варварским племенам, где царят деньги и несправедливость. Я очень люблю тебя, и моя последняя мысль будет о тебе, но я не имею права связывать тебя собой, потому что ты Фараон.

Они сели на каменную скамью, и Рамзес прижал к себе Нефертари.

– Ты та, кто видит Гора и Сета в одном и том же существе, – напомнил он ей древнюю обрядную формулу, относящуюся к эпохе царствования с самой первой династии. – Только твой взгляд помогает Фараону жить, вбирать в себя свет, чтобы потом распространять его на объединенные земли Верхнего и Нижнего Египта. Все царицы моих предшественников жили по Закону Маат, но ни одна из них не была похожа на другую, так как люди беспрестанно изобретают новые капризы. Твой взгляд неповторим, Нефертари, он необходим Египту и Фараону.

В ходе испытания она открыла новую любовь.

– Перечитывая архивы Дома Жизни Гелиополиса, я обнаружил способы защиты от невидимого противника. Под двойным воздействием Сехмет и Хатор, благодаря отдыху в этом храме твои силы перестанут истощаться. Но этого недостаточно.

– Ты возвращаешься в Пи-Рамзес?

– Нет, Нефертари. Возможно, существует действенное средство, чтобы вылечить тебя.

– Какое средство?

– По записям архивов – это камень Нубии, находящийся под покровительством богини Хатор в затерянном уголке земли, забытом сотни лет назад.

– Ты знаешь его местонахождение?

– Я найду его.

– Твое путешествие рискует затянуться…

– Благодаря течению Нила возвращение будет быстрым. Если мне повезет, и я быстро достигну этого места, то мое отсутствие окажется недолгим.

– Хетты…

– Моя мать возьмет бразды правления в свои руки. В случае нападения она сразу же предупредит тебя, и вы начнете действовать.

Они долго сидели, обнявшись, в тени ладановых деревьев. Она хотела бы удержать его, провести остаток дней своих подле него в тишине храма. Но она была Великой Супругой Фараона, а он – Фараоном Египта.

Глава 42

Лита бросила умоляющий взгляд на мага Офира.

– Так надо, дитя мое.

– Нет, я слишком плохо себя чувствую…

– Это доказательство того, что заклинание действует. Мы должны продолжать.

– Моя кожа…

– Сестра царя будет ухаживать за тобой, не останется никаких следов от ожога.

Последовательница Эхнатона повернулась к колдуну спиной.

– Нет, я не хочу больше, я больше не вынесу таких страданий!

Офир схватил ее за волосы.

– Достаточно, маленькая капризуля! Слушайся меня, или я закрою тебя в подвале.

– Только не это, умоляю вас, только не это!

Страдающая клаустрофобией белокурая ясновидящая больше всего боялась этого наказания.

– Зайди в мою лабораторию, обнажи грудь и ляг на спину.

Долент, сестра Шенара, сожалела о грубости колдуна, но оправдывала его поведение. Последние новости, поступившие из дворца, были превосходными. Нефертари, страдающая от таинственной и неизлечимой болезни, уехала в Фивы, где она тихо угаснет в храме Хатор в Дер-Эль-Бахари. Ее медленная агония разобьет сердце Рамзеса, и он умрет вслед за ней.

Для Шенара путь к власти окажется абсолютно открытым.

После отъезда Рамзеса Серраманна обошел все четыре казармы Пи-Рамзеса и приказал военачальникам ускорить подготовку войск. Наемники сразу же потребовали увеличения оплаты, чем подали дурной пример египетским воинам, выдвинувшим такое же прошение.

Столкнувшись с неразрешимой для него проблемой, Серраманна доложил о ней Амени. Личный писец Фараона обратился к царице-матери, чей ответ последовал немедленно: либо воины и наемники подчинятся, либо она их заменит молодыми новобранцами. Если Серраманна будет доволен успехами маневров, осуществляемых во время тренировок, Туйя, может быть, рассмотрит вопрос о специальном вознаграждении.

Военные подчинились. Серраманна посвятил себя другому делу: необходимо было найти колдуна, приказавшего Роме украсть шаль Нефертари. Рамзес не скрыл от него ни одного из своих подозрений, связывающих воедино странную смерть Роме и не менее странную болезнь царицы.

Если бы этот проклятый управляющий выжил, бывшему пирату не составило бы большого труда заставить его говорить. Конечно, в Египте пытки запрещались, но не выходило ли покушение злых сил на царскую чету за рамки общепринятых законов?

Роме умер, унеся свою тайну в мир, населенный демонами, след, ведущий к его хозяину, обрывался. Но, может быть, так только казалось? Роме был деятельный и болтливый, он, возможно, пользовался услугами сообщника… или сообщницы.

Допрос его близких и подчиненных даст определенные результаты при условии, что вопросы будут задаваться с некоторой силой убеждения. Серраманна поспешил к Амени. Он сумеет убедить его принять этот план действий.

Все служащие дворца были созваны в северную казарму. Горничные, цирюльники, повара, уборщики и другие слуги и служанки собрались в оружейном зале, охраняемые угрюмыми лучниками Серраманна.

Когда вошел Серраманна, одетый в кирасу и с каской на голове, сердца присутствующих сжались.

– Во дворце произошли новые кражи, – заявил он. – Мы знаем, что виновник являлся сообщником управляющего Роме, мерзкого и презренного, наказанного небом. Я допрошу вас одного за другим и, если не узнаю правду, вас всех отправят в оазис Каржех, а там уж виновный заговорит.

Серраманна потратил много сил, чтобы убедить Амени позволить ему с помощью лжи и угроз, лишенных законных оснований, добиться истины. Любой из дворцовых служащих мог обжаловать поступок воина и обратиться в суд, который оспорит действия Серраманна.

Грозный вид начальника личной охраны царя, его величественный тон, тревожная атмосфера места отбивали всякое желание протестовать.

Серраманна повезло: третья женщина, вошедшая в комнату, где проходил допрос, оказалась словоохотливой.

– Моя работа состоит в том, чтобы следить за цветами. Завядшие букеты цветов менять на свежесрезанные, – сказала она. – Я ненавидела этого Роме.

– По какой причине?

– Он заставил меня спать с ним. Если бы я отказалась, он выгнал бы меня.

– Если бы вы подали жалобу, то его уволили бы.

– Так только говорят, только говорят… И потом, Роме пообещал мне небольшое состояние, если я выйду за него замуж.

– Каким образом он разбогател?

– Он не слишком-то распространялся об этом, но в постели мне удалось немного разговорить его.

– Что он вам сказал?

– Он собирался дорого продать редкую вещь.

– Где он рассчитывал ее получить?

– Он должен был завладеть ею с помощью одной приходящей служанки.

– А что это была за вещь?

– Я не знаю. Но зато знаю, что толстяк Роме ничего никогда не дарил мне! Я получу вознаграждение за все то, что я вам рассказала?

«Приходящая служанка»… Серраманна бросился к Амени, приказавшего принести расписание работы служащих на неделю, когда была украдена шаль Нефертари.

В действительности некая Нани была приходящей служанкой при покровительстве одной из горничных царицы. Последняя описала Нани и подтвердила, что та имела доступ в личные покои царицы и могла участвовать, таким образом, в краже шали. Горничная указала адрес, оставленный ей Нани в день поступления на работу.

– Допроси ее, – сказал Амени Серраманна, – но без применения грубой силы и нарушения закона.

– Таково и есть мое намерение, – серьезно подтвердил воин.

Старая женщина дремала на пороге своего жилища в восточном квартале столицы. Серраманна осторожно дотронулся до ее плеча.

– Просыпайся, бабушка.

Она приоткрыла один глаз, прогнала муху мозолистой рукой.

– Кто ты такой?

– Серраманна, начальник личной охраны Рамзеса.

– Я слышала о тебе… Ты ведь бывший пират?

– Действительно, люди не меняются, бабушка. Я остался таким же жестоким, как некогда, особенно, когда меня обманывают.

– Зачем мне тебя обманывать?

– Потому что я задам тебе несколько вопросов.

– Болтовня – это грех.

– Это зависит от обстоятельств. Сегодня поговорить – это обязанность.

– Иди своей дорогой, пират. В моем возрасте у людей уже нет обязанностей.

– Ты бабушка Нани?

– Почему это?

– Потому что она живет здесь.

– Она уехала.

– Когда кому-то выпадает удача получить место служанки во дворце, зачем убегать?

– Я не сказала тебе, что она сбежала, она просто уехала.

– Куда?

– Не знаю.

– Напоминаю тебе, что я ненавижу ложь.

– Ты посмеешь ударить старую женщину, пират?

– Чтобы спасти Рамзеса – да.

Она подняла на Серраманна встревоженные глаза.

– Я не понимаю… Фараон подвергается опасности?

– Твоя внучка – воровка, может быть, даже преступница. Если ты будешь молчать, станешь ее сообщницей.

– Каким образом Нани была бы замешана в заговоре против Фараона?

– Она заговорщица, и у меня есть доказательства.

Муха опять стала докучать старой женщине. Серраманна прихлопнул ее ладонью.

– Смерть прекрасна, пират, когда она избавляет от слишком тяжелого страдания. У меня был хороший муж и хороший сын, но он совершил ошибку, женившись на ужасной женщине, родившей ему ужасную дочь. Мой муж умер, мой сын развелся, и мне пришлось растить его проклятого ребенка… Я провела многие часы, обучая и кормя ее, прививая ей принципы морали, а ты говоришь мне о воровке и преступнице!

Старая женщина вздохнула. Серраманна молчал, надеясь, что она признается во всем. Если она будет молчать, он уйдет.

– Нани уехала в Мемфис. Она сказала мне с радостью и презрением, что будет жить в красивом доме, находящемся за школой медицины, тогда как я так и умру в этой маленькой хижине.

Серраманна представил Амени результаты расследования.

– Если ты плохо обращался с этой старой женщиной, она подаст на тебя жалобу.

– Я не притронулся к ней, мои люди тому свидетели.

– Что ты предлагаешь?

– Она дала мне точное описание Нани, соответствующее описанию той горничной. Когда я ее увижу, то сразу же узнаю.

– Как ты ее найдешь?

– Я обыщу все дома того квартала Мемфиса, где она живет.

– А если старуха солгала тебе?

– Такая опасность существует.

– Мемфис недалеко, но твое присутствие в Пи-Рамзесе необходимо.

– Ты сам сказал, Амени, Мемфис недалеко. Представь себе, что мне удастся схватить эту Нани и что она приведет нас к колдуну. Как ты думаешь, Рамзес будет доволен?

– «Доволен» – это слабо сказано.

– Поэтому разреши мне действовать.

Глава 43

Аша и его любовница въехали в Хаттусу.

Хаттуса – столица Хеттской империи, в которой царил культ войны и силы. Въезд через ворота верхнего города – ворота Царя, Сфинксов и Львов был запрещен для торговцев. Поэтому Аша и крестьянка проникли в город через ворота нижнего города, охраняемые вооруженными воинами.

Аша показал свои горшки из обожженной глины и даже предложил одному из охранников купить один по низкой цене. Пехотинец оттолкнул его локтем и приказал убираться. Чета, не спеша, поехала к кварталу ремесленников и мелких торговцев.

Скалистые пики, каменные террасы, нависающие одна над другой, огромные камни, использованные при постройке храма бога грозы… Крестьянка была поражена так же, как и ее спутник. Но Аша сожалел о недостатке очарования и элегантности в этой беспорядочной архитектуре, над которой царила сеть укреплений, делавших неприступной столицу, расположенную среди суровых гор Анатолии. Мир и радость бытия не могли процветать в таком месте, где насилие сочилось из каждого камня.

Египтянин тщетно искал взглядом сады, деревья, водоемы и внезапно вздрогнул от порыва северного ветра. Он оценил, до какой степени его собственная страна походила на рай. Много раз ему и его спутнице приходилось в спешке прижиматься к каменным стенам, чтобы пропустить отряд воинов. Если кто-то не успевал уйти с дороги – женщина ли, старик или ребенок, то он был бы оттеснен и даже сбит с ног пехотинцами, идущими быстрым шагом.

Армия была везде. На каждом шагу на улице дежурили часовые.

Аша предложил горшки одному торговцу, занимавшемуся домашней утварью. Как и полагалось в хеттской стране, его жена стояла за ним, не промолвив ни слова.

– Хорошая работа, – похвалил торговец. – Сколько горшков ты изготовляешь в неделю?

– У меня небольшой запас гончарных изделий, сделанных в деревне. Теперь я хотел бы устроиться в столице.

– У тебя есть жилище?

– Нет еще.

– Я снимаю комнаты в нижнем городе, и могу обменять твой товар на месяц проживания. У тебя будет время, чтобы открыть свою мастерскую.

– Согласен, если вы добавите три куска олова.

– С тобой трудно вести дела!

– Я должен купить еду.

– Договорились.

Аша и его любовница поселились в маленьком, плохо проветриваемом, сыром домике с земляным полом.

– Мне больше нравилась моя ферма, – призналась крестьянка. – По крайней мере, там было тепло.

– Мы не останемся надолго в этом доме. Возьми кусок олова и купи постели и продуктов.

– А ты, куда пойдешь ты?

– Не волнуйся, я вернусь ночью.

Благодаря своему безупречному знанию хеттского языка Аша мог свободно разговаривать с торговцами, указавшими ему на одну известную таверну, находящуюся у подножия дозорной башни. Закопченное масляными светильниками заведение пользовалось успехом у торговцев и ремесленников.

Аша завязал разговор с двумя бородатыми и болтливыми мужчинами, продававшими детали для боевых колесниц. Столяры оставили изготовление мебели, чтобы заняться этой гораздо более прибыльной деятельностью.

– Какой замечательный город, – восхищался Аша. – Я и не представлял себе, что он такой величественный.

– Это твое первое посещение столицы, друг?

– Да, и я собираюсь открыть здесь мастерскую.

– Тогда работай на армию! В противном случае ты будешь мало есть и пить только воду.

– Мои собратья сказали, что готовится война…

Столяры рассмеялись.

– Ты последний, кто узнал об этом. В Хаттусе это ни для кого не секрет. С того момента, когда сын императора Урхи-Тешшуб назначен главнокомандующим, учения войск идут непрерывно. Ходят слухи, что при наступлении наша армия никого не пощадит… В этот раз Египту не устоять.

– Тем лучше.

– Все еще идут споры, по крайней мере, среди торговцев. Хаттусили, брат императора, не хотел этой войны, но в конце концов он дал себя убедить. Для нас война представляет выгоду и даже позволяет обогащаться! При настоящих темпах производства наша армия будет втрое превосходить Египет по количеству боевых колесниц. Их будет больше, чем людей, способных ими управлять!

Аша опустошил свою чашу, наполненную крепким вином и притворился пьяным.

– Да здравствует война! Хеттская империя поглотит Египет за один присест… А мы, мы устроим праздник!

– Тебе, однако, придется подождать, друг, так как император, кажется, не спешит развязывать войну.

– А… Но чего он ждет?

– Нам неизвестны секреты двора! Спроси у Кензора.

Оба столяра звучно рассмеялись над своей собственной шуткой.

– А кто такой Кензор?

– Воин, осуществляющий связь между главнокомандующим и императором… И очень отчаянный малый, можешь нам поверить. Когда он живет в Хаттусе, прелестные девушки пребывают в необычайном волнении. Он самый популярный воин в стране.

– Да здравствует война и да здравствуют женщины!

Разговор перешел на обсуждение женских чар и столичных борделей. Найдя Аша приятным собеседником, столяры заплатили за выпивку.

Аша каждый вечер посещал разные таверны. Он завязал множество знакомств, ведя легкомысленные разговоры и иногда упоминая имя Кензора.

Наконец, он получил ценную информацию: нужный ему человек вернулся в Хаттусу.

Расспросив этого воина, Аша мог бы выиграть время. Надо было найти его, изобрести способ заговорить и сделать предложение, от которого тот не сможет отказаться… Внезапно ему в голову пришла счастливая мысль.

Аша вернулся домой, принеся платье, плащ и сандалии.

Крестьянка была очарована.

– Это для меня?

– Разве в моей жизни есть другая женщина?

– Это должно дорого стоить!

– Я поторговался.

Она хотела тотчас же примерить одежду.

– Нет, не сейчас!

– А когда же?

– Во время одного особенного вечера, когда я смогу вдоволь любоваться тобой. Дай мне время все подготовить.

– Как хочешь.

Она бросилась ему на шею и пылко поцеловала его.

– Ты знаешь, что обнаженная ты также прелестна.

По мере продвижения царского корабля на юг, Сетау выглядел все лучше. Прижимая Лотос к себе, он вновь обозревал чудесные пейзажи Нубии, купавшиеся в столь чистом свете, что Нил походил на божественную реку необыкновенной синевы.

Своим топориком Сетау вытесал вилообразную палку, чтобы поймать несколько кобр, чей яд он собирался собрать в медную фляжку. С обнаженной грудью, едва прикрытая развевающейся от ветра набедренной повязкой, Лотос с наслаждением вдыхала благоуханный воздух своей родной земли.

Рамзес сам управлял кораблем. Опытный экипаж быстро и точно исполнял все его указания.

Во время еды кто-нибудь подменял правителя. В центральном помещении Рамзес, Сетау и Лотос обедали сушеной говядиной, острым салатом и сладкими корневищами папируса, смешанными с луком.

– Ты настоящий друг, Рамзес, – признался Сетау. – Взять нас с собой – значит преподнести нам чудесный подарок.

– Мне нужны твой опыт и умение Лотос.

– Хотя мы и были поглощены работой, наших ушей достигли неприятные слухи. Война действительно приближается?

– Боюсь, что да.

– Но не опасно ли покидать Пи-Рамзес в такое неспокойное время?

– Моя первоочередная задача – спасти Нефертари.

– Я смог помочь не больше, чем лекарь Парьямаху, – огорченно сказал Сетау.

– Нубия таит в себе чудесное спасительное средство, не так ли? – спросила Лотос.

– Если верить архивам Дома Жизни, то да. Камень, созданный богиней Хатор, находится в каком-то затерянном уголке земли.

– Где точно, Ваше Величество?

– Существует лишь очень неясное обозначение: «В сердце Нубии в бухте с золотым песком, где горы расходятся и соединяются».

– Бухта… значит, где-то около Нила!

– Нужно поторапливаться, – заметил Рамзес. – Благодаря мощи богини Сехмет и заботам жриц храма Дэр-Эль-Бахари, жизненная сила не полностью покинула тело Нефертари. Но действие сил тьмы рассеять не удалось. Вся наша надежда на этот камень.

Лотос вглядывалась вдаль.

– Этот край любит вас так же сильно, как вы любите его, Ваше Величество. Поговорите с ним, и он вам ответит.

Над царским кораблем пролетел пеликан. Не являлась ли чудесная птица с большими крыльями одним из воплощений бога Осириса, победившего смерть?

Глава 44

Кензор слишком много выпил.

Три дня отпуска в столице представляли собой прекрасную возможность забыть о суровости военной жизни и предаться наслаждению вином и женщинами. Высокого роста, усатый, с хриплым голосом, он презирал женщин, находя их пригодными только для получения удовольствия.

Когда вино затуманило его голову, Кензор испытал непреодолимое желание заняться любовью. В тот вечер, напившись крепких напитков, он желал сильных и незамедлительных ощущений. Выйдя из таверны, он, пошатываясь, направился в сторону одного борделя.

Кензор даже не ощущал укусов холода. Он надеялся, что какая-нибудь девственница будет в его распоряжении, и он хорошо повеселится.

Какой-то человек уважительно заговорил с ним.

– Могу я поговорить с вами?

– Ты, что тебе надо?

– Я хочу предложить вам одно чудо, – ответил Аша.

Кензор улыбнулся.

– Что ты продаешь?

– Молодую девственницу.

Взгляд Кензора загорелся.

– Сколько?

– Десять кусков олова высшего качества.

– Это дорого!

– Она того стоит.

– Я хочу ее немедленно.

– Она в вашем распоряжении.

– У меня с собой только пять кусков олова.

– Вы заплатите мне остальное завтра утром.

– Ты мне доверяешь?

– После этой, я смогу предложить вам и других.

– Ты – ценный человек… Пойдем же, я спешу.

Кензор был так возбужден, что стал торопить Аша, и оба мужчины пошли быстрым шагом.

На уснувших улочках нижнего города не было ни одной живой души.

Аша толкнул дверь своего жилища.

Красиво причесанная крестьянка была одета в купленные ей Аша одежды. Возбужденный Кензор оценивающе окинул ее взглядом.

– Скажи-ка, торговец… Не слишком ли она стара, чтобы быть девственницей?

Сильным ударом Аша отбросил Кензора к стене, полумертвый воин почти потерял сознание. Египтянин воспользовался моментом, чтобы забрать у него короткий меч и приставить острие к затылку Кензора.

– Кто… кто ты? – пробормотал хетт.

– Ты связной между армией и дворцом. Или ты ответишь на мои вопросы, или я тебя убью.

Кензор попытался вырваться, острие меча вонзилось в кожу, брызнула кровь. Чрезмерное количество выпитого вина лишило хетта сил, и он полностью был во власти нападавшего.

Испуганная крестьянка укрылась в углу комнаты.

– Когда произойдет нападение на Египет? – спросил Аша. – И почему хетты изготавливают столько колесниц?

Кензор поморщился. Этот человек уже располагал важными сведениями.

– Нападение… Военная тайна.

– Если ты будешь молчать, то унесешь эту тайну с собой в могилу.

– Ты не посмеешь…

– Ошибаешься, Кензор. Я, не колеблясь, убью тебя и уничтожу еще столько хеттов, сколько потребуется, чтобы узнать правду.

Острие меча вонзилось в тело воина, испустившего крик боли.

Крестьянка отвела взгляд.

– День нападения знает только император… Я не располагаю такими сведениями.

– Но тебе известна причина изготовления такого большого количества колесниц.

Боль жгла его затылок, вино опьяняло его ум. Кензор прошептал несколько слов себе под нос.

У Аша был довольно острый слух, чтобы услышать его слова, и ему не пришлось заставлять офицера повторять его ужасное заявление.

– Ты сошел с ума? – спросил у Кензора взбешенный Аша.

– Нет, это правда…

– Невозможно!

– Это правда.

Аша был ошеломлен. Он только что получил сведения первостепенной важности, способные изменить судьбу мира.

Точным и сильным движением египтянин вонзил острие меча в голову Кензора, упавшего мертвым.

– Отвернись, – приказал Аша крестьянке.

– Нет, оставь меня, уходи!

С мечом в руке он приблизился к своей любовнице.

– Мне жаль, моя красавица, но я не могу оставить тебя в живых.

– Я ничего не видела, ничего не слышала, клянусь тебе!

Она опустилась на колени.

– Не убивай меня, умоляю тебя! Я пригожусь тебе, чтобы покинуть город!

Аша засомневался. Крестьянка была права. Так как ворота столицы закрывались на ночь, ему надо было ждать рассвета, чтобы выехать из города в сопровождении своей жены. Она поможет ему пройти незамеченным, и он убьет ее за поворотом дороги.

Аша сел рядом с трупом. Не в силах заснуть, он думал только о том, чтобы как можно скорее достигнуть Египта и извлечь выгоду из своего открытия.

Нубийская зима после рассветной свежести была прекрасна. На берегу Рамзес заметил льва и львицу. Обезьяны, вскарабкавшиеся на верхушки пальм, приветствовали проход царского корабля своими пронзительными криками.

Во время одной остановки крестьяне преподнесли Фараону и его свите дикие бананы и молоко. По случаю импровизированного праздника Рамзес поговорил с вождем племени, старым давно поседевшим колдуном, за плечами которого были девяносто годов мирной жизни, проведенной в заботах о близких.

Когда старик хотел опуститься на колени, Рамзес помешал ему, взяв его под руку.

– Моя старость получила прекрасную награду… Боги позволяют мне увидеть Фараона! Не состоит ли мой долг в том, чтобы склониться перед ним и оказать ему почести?

– Это я должен уважать твою мудрость.

– Но я всего-навсего деревенский колдун!

– Тот, кто чтит Закон Маат в течение своей жизни, более достоин уважения, чем мнимый мудрец, лживый и несправедливый человек.

– Но разве вы не правитель Двух Земель и Нубии? А я управляю лишь несколькими семьями.

– Однако мне необходима твоя память.

Фараон и колдун сели под пальмой, служившим старику укрытием, когда жар солнца становился невыносимым.

– Моя память… Она наполнена синим небом, детскими играми, женскими улыбками, прыжками газелей и благоприятными паводками. Все это, Фараон, теперь зависит от вас! Без вас мои воспоминания перестанут существовать, а будущие поколения произведут на свет бездушные существа.

– Ты помнишь об одном святом месте, где богиня любви создала чудодейственный камень, место, затерянное в сердце Нубии?

Своей палкой колдун нарисовал на песке некое подобие карты.

– Отец моего отца принес в деревню такой камень. Прикасаясь к нему, женщины вновь обретали здоровье. К несчастью, кочевники унесли его.

– Откуда был привезен этот камень?

Палка указала на точное место в русле Нила.

– Из этого таинственного места, находящегося в провинции Куш.

– Что ты хочешь для своей деревни?

– Ничего другого, кроме того, чем она является. Но это не слишком чрезмерное требование? Защитите нас, Фараон, и сохраните Нубию невредимой.

– Твоими устами говорит сама Нубия, и я услышал ее голос.

Царский корабль покинул провинцию Уауат и проник на территорию провинции Куш, где благодаря вмешательству Сети и Рамзеса царил мир. Эти земли не подвергались набегам племен, постоянно готовых напасть, но страшащихся ответных действий воинов Фараона.

Здесь начинались дикие и необъятные земли, чье существование зависело уже только от Нила. На обоих берегах реки протянулись узкие полоски возделанной земли. Пальмы давали тень крестьянам.

Внезапно показались скалы.

У Рамзеса появилось ощущение, что Нил отторгает всякое присутствие человека, а природа сворачивается в огромном пространстве.

Опьяняющий запах цветущей магнолии смягчал это впечатление конца света.

Два скалистых выступа, стоящих почти параллельно друг другу, нависали над рекой, разделенные небольшой песчаной ложбинкой. У подножия песчаных скал цвели акации. «Бухта с золотым песком, там, где гора расходится и сходится»…

Как если бы он пробуждался после долгого сна, как если бы он вырвался из плена колдовства, слишком долго затемнявшего его взгляд, Рамзес, наконец, узнал заветное место. Почему он не подумал о нем раньше?

– Давайте причалим, – приказал он. – Это здесь, это может быть только здесь.

Обнаженная Лотос прыгнула в воду и поплыла к берегу, серебряные капельки воды блестели на ее теле. С ловкостью газели она подбежала к дремавшему в тени деревьев нубийцу. Она разбудила и расспросила его, снова побежала к горе, подобрала кусок скалы и возвратилась на корабль.

Рамзес, не отрываясь, смотрел на утес.

Абу-Симбел… Конечно, это был Абу-Симбел, союз силы и магии, место, где он решил построить храмы, земля богини Хатор, которой он пренебрег и забыл.

Сетау помог Лотос подняться на борт корабля. В правой руке она сжимала кусок песчаника.

– Вот он, волшебный камень богини. Но сегодня никто больше не может использовать его лечебную силу.

Глава 45

Тонкий луч света проник через узкое окно сырого и холодного дома.

Шум шагов воинского отряда разбудил крестьянку, подскочившую при виде трупа Кензора.

– Он здесь… Он все еще здесь!

– Оправься от страшного сна, – посоветовал Аша, – этот воин не даст показаний против нас.

– Но я, я ничего не сделала!

– Ты моя жена. Если меня схватят, то казнят нас обоих.

Крестьянка набросилась на Аша и застучала сжатыми кулаками в его грудь.

– Сегодня ночью, – сказал он, – я размышлял.

Она остановилась, обезумевшая от страха. В холодном взгляде своего любовника она увидела свою смерть.

– Нет, ты не имеешь права…

– Я размышлял, – повторил он. – Или я немедленно убью тебя, или ты мне поможешь.

– Помочь тебе… но каким образом?

– Я египтянин.

Хеттская женщина так посмотрела на Аша, как если бы он был существом, пришедшим из другого мира.

– Я египтянин и должен вернуться на родину как можно быстрее. Если меня задержат, я хочу, чтобы ты перешла границу и предупредила того, на кого я работаю.

– Зачем мне подвергаться такому риску?

– В обмен на благосостояние. С помощью таблички, которую я тебе передам, ты получишь дом в городе, служанку и пожизненное обеспечение. Мой хозяин будет щедр к тебе.

Даже в самых бездумных мечтах крестьянка не осмеливалась грезить о таком богатстве.

– Согласна.

– Мы выйдем через разные городские ворота, – потребовал Аша.

– А если ты прибудешь в Египет раньше меня? – Встревожилась она.

– Выполни свою задачу и ни о чем другом не волнуйся.

Аша составил короткое послание на иератике – упрощенной форме иероглифического письма – и отдал тонкую деревянную табличку своей любовнице.

Когда он поцеловал крестьянку, у нее не хватило мужества оттолкнуть его.

– Мы снова увидимся в Пи-Рамзесе, – пообещал он.

Когда Аша достиг окраин нижнего города, он попал в толпу торговцев, пытавшихся, как он сам, выехать из столицы.

Повсюду дежурили настороженные воины.

Было невозможно повернуть назад из-за отряда лучников, разделяющих жителей на мелкие группки и подвергающих всех обыску.

Все испытывали неудобства, толкались, ослы и муллы отказывались идти. Но это оживленное движение не смягчало грубости часовых, охранявших ворота.

– Что происходит? – спросил Аша у одного торговца.

– Запрещено въезжать в город и трудно из него выехать… разыскивают исчезнувшего воина.

– А мы тут при чем?

– Хеттский воин не может просто исчезнуть. Кто-то напал на него, возможно, даже убил… Несомненно дворцовые распри. Теперь ищут виновного.

– Есть какие-нибудь подозрения?

– Конечно, это какой-нибудь другой военный… Еще одно последствие ссоры между сыном и братом императора. Один из них в конце концов уничтожит другого.

– Часовые обыскивают всех…

– Они хотят удостовериться, что убийца – вооруженный воин – не попытается выехать из города, переодевшись в торговца.

Аша вздохнул с облегчением.

Обыск производился медленно и тщательно. Мужчину тридцати лет сбили с ног. Его друзья вступились за него, утверждая, что он продавец ткани и никогда не имел отношения к армии. Торговца отпустили.

Пришла очередь Аша.

Военный с угловатым лицом положил ему руку на плечо.

– А ты кто такой?

– Я гончар.

– Почему ты уезжаешь из столицы?

– Я возвращаюсь на свою ферму, чтобы привезти новый товар.

Воин убедился, что у ремесленника не было при себе оружия.

– Я могу ехать?

Военный сделал презрительный жест.

В нескольких метрах от Аша находились ворота хеттской столицы, означавшие свободу, дорогу в Египет…

– Минутку, – прозвучал голос человека, стоявшего слева от Аша.

Это был мужчина среднего роста с бегающими глазами. Его лисье лицо украшала маленькая остроконечная бородка. Он был одет в платье из красной шерсти в черную полоску.

– Арестуйте этого человека, – приказал он часовым.

Военный высокомерно посмотрел на него.

– Здесь приказываю я.

– Меня зовут Райя, – сказал человек с бородкой, – я принадлежу к дворцовой страже.

– Какую провинность совершил этот торговец?

– Он не хетт и не горшечник. Он египтянин, его зовут Аша, и он занимает высокое положение при дворе Рамзеса.

Благодаря быстроте и силе течения, а также форме своего корабля Рамзес за два дня преодолел триста километров, разделявшие Абу-Симбел и Элефантину – самый южный египетский город. Потребовалось еще два дня, чтобы достичь Фив. Моряки проявили столь необыкновенное умение и сноровку, как если бы знали о серьезности положения. Во время путешествия Сетау и Лотос не прекращали проводить опыты с образцами камня богини – песчаника, уникального по своему составу. Приближаясь к пристани Карнак, они не скрывали разочарования.

– Я не понимаю реакции этого камня, – признался Сетау, – его свойства необыкновенны, он не поддается действию кислот, принимает поразительную окраску и кажется наделенным какой-то энергией, которую мне не удается определить. Как вылечить царицу, если нам неизвестна формула применения этого средства и его точная доза?

Приезд Фараона удивил служащих храма и нарушил привычный порядок дня. В спешке Рамзес направился в главную лабораторию Карнака, где сопровождавшие его Сетау и Лотос показали аптекарям результаты их собственных опытов.

Исследовательская работа под руководством царя началась. Благодаря научной библиотеке, описывающей минералы Нубии, аптекарям удалось составить список веществ, пригодных для проведения опытов с камнем богини Абу-Симбел. Действие камня должно было изгнать демонов, портивших кровь человека и приводящих к смерти от истощения.

Оставалось выбрать нужные вещества и установить количество ингредиентов. Чтобы достичь этого, потребуется несколько месяцев. Удрученный аптекарь не скрывал замешательства.

– Разложите вещества на каменном столе и оставьте меня одного, – приказал Рамзес.

Царь сосредоточился и взял в руки прутик – искатель подземных ключей, с помощью которого он вместе с отцом находил воду в пустыне. Рамзес провел прутиком над каждым веществом, и когда он поворачивался в его руках, указывая ему на одно из них, царь отделял этот компонент. Он еще раз повторил опыт с помощью прутика и тем же способом определил количество вещества.

Клей акации и аниса, экстракты разрезанных плодов смоковницы и горькой тыквы, медь и частички камня богини были составляющими формулы.

Искусно накрашенная Нефертари радостно улыбнулась. Когда Рамзес зашел к ней, она читала знаменитый роман Синухта, переписанный красивым почерком. Она свернула папирус, встала и бросилась к царю. Их объятие было долгим и страстным, сопровождаемое пением удодов и соловьев, аромат ладановых деревьев опьянял их.

– Я нашел камень богини, – сказал Рамзес, – а в лаборатории Карнака приготовили снадобье.

– Оно будет действенным?

– Я использовал прутик-искатель подземных ключей моего отца, чтобы восстановить забытую формулу.

– Опиши мне землю нубийской богини.

– Бухта с золотым песком, два сросшихся утеса… Забытый мною Абу-Симбел. Абу-Симбел, где я решил увековечить нашу любовь.

Тепло сильного тела Рамзеса возвращало Нефертари жизнь, понемногу покидающую ее.

– Старший мастер и бригада скульпторов выезжает сегодня в Абу-Симбел, – продолжил царь.

– Эти утесы превратятся в два храма, вечно неразлучных, как ты и я.

– Увижу ли я это чудо?

– Да, увидишь!

– Да исполнится воля Фараона.

– Если бы все было иначе, был бы я достоин царствовать?

Рамзес и Нефертари пересекли Нил в направлении Карнака. Они вместе исполнили обряды в святилище бога Амона, затем царица предалась размышлениям в часовне богини Сехмет, чья каменная улыбка показалась ей успокаивающей.

Рамзес собственноручно дал Великой Супруге Фараона кубок со снадобьем, способным победить колдовской недуг.

Микстура была теплой и сладкой.

Охваченная приступом головокружения, Нефертари легла и закрыла глаза. Рамзес не отошел от ее постели, борясь вместе с ней во время нескончаемо долгой ночи, пока камень богини пытался отогнать демона, пившего кровь царицы.

Глава 46

Расстроенный, очень бледный, с трудом выговаривающий слова, Амени запутывался в объяснениях.

– Успокойся, – посоветовала царица-мать Туйя.

– Война, Ваше Величество, это – война!

– Мы не получили никакого официального документа.

– Военачальники волнуются, воины крайне возбуждены, со всех сторон поступают противоречивые приказы.

– Какова причина такого беспорядка?

– Я не знаю, Ваше Величество, но мне не удается контролировать ситуацию… Военные меня больше не слушаются!

Туйя пригласила во дворец главного жреца обрядов и двух цирюльников. Чтобы подчеркнуть священный характер действий царицы, они украсили ее голову париком, похожим на шкуру дикого животного. Крылья прически наискось спускались от середины лба к плечам. Так как самка дикого зверя являлась символом материнства, Туйя таким образом представляла собой покровительницу Двух Земель.

На ее запястьях и щиколотках блестели золотые браслеты, на шее – колье из полудрагоценных камней в семь рядов. В своем длинном платье из плиссированного льна, перетянутом широким поясом, она являлась воплощением Высшей Власти.

– Проводи меня в северную казарму, – попросила она Амени.

– Не ходите туда, Ваше Величество! Подождите, пока утихнут волнения.

– Зло и беспорядок никогда не исчезнут сами по себе. Поспешим.

Пи-Рамзес был весь во власти слухов и споров. Некоторые утверждали, что хетты приближаются к Дельте, другие уже описывали бои, нашлись и такие, кто собирался бежать на юг.

Дверь северной казармы больше не охранялась. Колесница, доставившая Амени и царицу-мать, въехала в большой двор, где отсутствовала всякая дисциплина.

Лошади остановились посередине широкого двора.

Один из военачальников увидел царицу-мать, предупредил других военных, а те, в свою очередь, построили воинов. Через десять минут сотня мужчин собрались, чтобы послушать речь Туйи.

Туйя, маленькая и хрупкая, стояла среди вооруженных великанов, способных затоптать ее за несколькосекунд… Амени содрогался от страха, расценивая как самоубийство вмешательство царицы-матери. Ей надо было оставаться во дворце под охраной стражников. Может быть, убедительные слова немного успокоят волнения, при условии, что Туйя поведет себя, как дипломат.

Наступила тишина.

Царица-мать с презрением огляделась вокруг.

– Я вижу только трусов и слабых воинов, – заявила она резким тоном, прозвучавшим в ушах Амени, как раскат грома. – Трусов и глупцов, совершенно не готовых защитить свою страну, доверяющих каким-то слухам.

Амени закрыл глаза. Ни Туйя, ни он сам не смогут избежать ярости воинов.

– Почему вы нас оскорбляете, Ваше Величество? – спросил один воин.

– Разве сказать правду означает оскорбить? Ваше поведение смешно и презрительно, и военачальники достойны еще большего порицания, чем простые воины. Кто решит о нашем вступлении в войну против хеттов, если не Фараон или я сама в случае его отсутствия?

Воцарилась глубокая тишина. Ведь то, что скажет царица-мать, не будет слухом и наметит путь всего народа.

– Я не получила никакого объявления войны от хеттского императора, – заявила она.

Радостные крики раздались после ее слов. Туйя никогда не лгала. Воины поздравляли друг друга.

Царица-мать неподвижно стояла в своей колеснице. Все присутствующие поняли, что ее речь не закончена. Снова воцарилась тишина.

– Я не могу утверждать, что мир будет долгим, и я даже убеждена, что хетты преследуют только одну цель – безжалостное нападение. Его исход будет зависеть от ваших усилий. Когда Рамзес возвратится в столицу, а это скоро произойдет, я хочу, чтобы он гордился своей армией и верил в ее способность победить врага.

Воины с шумным одобрением приветствовали речь царицы-матери.

Амени открыл глаза, также покоренный той силой убеждения, с которой говорила вдова Фараона Сети.

Колесница тронулась с места, воины расступились, выкрикивая имя Туйи.

– Мы возвращаемся во дворец, Ваше Величество?

– Нет, Амени. Я думаю, что рабочие мастерских также прекратили работать.

Личный писец Фараона опустил глаза.

Под влиянием Туйи оружейные мастерские Пи-Рамзеса снова принялись за дело. Вскоре они заработали на полную мощность, изготавливая копья, луки, острия стрел, мечи, панцири, конскую сбрую и детали для колесниц. Никто больше не сомневался в неотвратимости войны, но появилась новая цель: обеспечить свою армию лучшим оружием, чем у хеттов.

Царица-мать посетила казармы и общалась, как с военачальниками, так и с простыми воинами. Она не забыла отправиться в мастерскую, где из деталей собирали колесницы, и поздравила ремесленников с хорошей работой.

Столица забыла о страхе, ею овладела страсть победы.

Как же изящна была эта элегантная рука с длинными, почти нереальными пальцами, которые Рамзес один за другим целовал. Он сжимал ее пальцы в своей руке, чтобы никогда их не выпускать.

Он был частью тела Нефертари. Боги, возложившие на плечи Рамзеса столь тяжелый груз, также подарили ему самую прекрасную женщину.

– Как ты себя чувствуешь сегодня утром?

– Лучше, гораздо лучше… Кровь снова течет в моих венах.

– Ты хочешь прогуляться за городом?

– Я об этом мечтаю.

Рамзес выбрал двух старых, очень спокойных лошадей и сам впряг их в колесницу. Они ехали медленным шагом по дорогам Оксидента вдоль оросительных каналов.

Нефертари смотрела на крепкие пальмы и возрождающуюся землю полей. Общаясь с силами земли, она усилием воли прогнала остатки ослаблявшего ее недуга. Когда она сошла с колесницы и пошла по берегу Нила, ветер играл ее волосами. Рамзес понял, что камень богини спас Великую Супругу Фараона и что она увидит два храма Абу-Симбел, построенные, чтобы восхвалять их вечную любовь.

Белокурая Лита уныло улыбнулась Долент, сестре Рамзеса, снявшей компресс, пропитанный медом, редькой, сушеной акацией и толченой горькой тыквой. Следы ожога почти исчезли.

– Я так страдала, – пожаловалась наследница Эхнатона.

– Твои раны заживают.

– Не лги, Долент… Они никогда не исчезнут.

– Ты ошибаешься, наше лечение тебе помогает.

– Попроси Офира прекратить эти опыты… Я больше не могу!

– Благодаря приносимой тобой жертве, нам удастся победить Нефертари и Рамзеса. Еще чуть-чуть мужества и твои мучения закончатся.

Лита отказалась от попыток убедить сестру Рамзеса, такую же фанатичную, как и ливийский маг. Несмотря на внешнюю любезность, Долент жила только ради мести. Ненависть подавила в ней все остальные чувства.

– Я пойду до конца, – пообещала юная ясновидящая.

– Я была уверена в этом! Отдохни перед тем, как Офир поведет тебя в лабораторию. Нани принесет тебе поесть.

Нани, единственная служанка, которой разрешалось входить в комнату Литы, была ее последней надеждой. Когда Нани принесла миску с пюре из фиг и кусочки жареного мяса, ясновидящая схватила ее за платье.

– Помоги мне, Нани!

– Что ты хочешь?

– Уйти отсюда, убежать?

Служанка надула губы.

– Это опасно.

– Открой дверь, выходящую на улицу.

– Я рискую потерять место.

– Помоги мне, умоляю тебя!

– Сколько ты мне заплатишь?

Лита солгала.

– У моих посланников есть золото… Я буду щедра.

– Офир злопамятен.

– Сторонники Атона защитят нас, тебя и меня.

– Я хочу иметь дом и стадо молодых коров.

– Ты их получишь.

Жадная девица уже получила хорошее вознаграждение, когда раздобыла магу шаль Нефертари. Но то, что ей обещала Лита, превосходило все ее ожидания.

– Когда ты хочешь бежать?

– С наступлением ночи.

– Я попробую.

– У тебя должно получиться! Ты получишь свое вознаграждение только при этом условии, Нани.

– Я действительно очень сильно рискую… Я также хочу двадцать рулонов материи самого лучшего качества.

– Даю тебе слово.

С самого утра Литу преследовало видение: необыкновенно красивая женщина, улыбающаяся и радостная шла вдоль берега Нила и протягивала руку высокому и сильному мужчине.

Ясновидящая знала, что колдовство Офира не удалось и что ливиец напрасно мучил ее.

Серраманна и его люди обыскивали квартал, расположенный за зданием школы медицины и без устали расспрашивали жителей. Воин рассказывал им, как выглядит Нани и угрожал ужасными наказаниями, если они вздумают солгать ему. Эта предосторожность была излишней, один вид гиганта вызывал обильные признания, к сожалению, не представлявшие интереса.

Но бывший пират был упрям и внутренний голос подсказывал ему, что жертва близко. Когда к нему привели бродячего продавца, торговавшего маленькими круглыми хлебцами, Серраманна ощутил, как сердце екнуло у него в груди. Это был верный признак решающего момента.

В который раз воин рассказал, как выглядит Нани.

– Ты знаешь эту девчонку?

– Я видел ее в этом квартале… Это служанка. Она приехала сюда не так давно.

– В каком доме она работает?

– В одном из самых больших домов, около старых колодцев.

Сотня воинов вскоре окружила подозрительные дома, никто не мог ускользнуть из капкана.

Колдун, виновный в попытке убийства царицы Египта, не ускользнет из рук Серраманна.

Глава 47

Солнце клонилось к горизонту.

У Литы оставалось совсем немного времени на побег перед тем, как колдун Офир закроет ее в своей лаборатории. Почему же так задерживается Нани?

Лицо красивой и сияющей от счастья женщины продолжало неотступно преследовать ясновидящую… Лицо царицы Египта. Лита чувствовала себя в долгу перед ней, и она должна отдать этот долг до того, как снова обретет свободу.

Молодая белокурая женщина бесшумно ходила по затихшему дому. Офир по своему обыкновению изучал колдовские книги, а уставшая Долент спала.

Лита подняла крышку деревянного сундука, где хранился последний лоскут шали Нефертари. Через два или три сеанса он превратится в пепел. Лита попыталась разорвать его, но волокна были слишком крепкие, и ей не хватало сил.

Из кухни донесся какой-то шум.

Лита спрятала кусок ткани в рукав своего платья, шаль царицы жгла ей руку.

– Это ты, Нани?

– Ты готова?

– Я иду… Подожди минутку.

– Поторопись.

Лита положила остаток шали на горящую масляную лампу.

Послышалось слабое потрескивание. Затем показался последний клуб черного дыма, положивший конец колдовству, предназначенному для разрушения магической защитной силы царской четы.

– Как это красиво, как это чудесно!

Лита подняла руки к небу, моля бога Атона дать ей новую жизнь.

– Идем, – потребовала Нани. Она украла все медные пластины, которые смогла найти в доме.

Обе женщины побежали к двери черного хода на маленькую улочку.

Нани налетела на Офира, стоящего неподвижно со скрещенными на груди руками.

– Куда ты идешь?

Нани попятилась назад. Испуганная Лита стояла за ней.

– Лита… Что ты делаешь?

– Она… она больна, – ответила Нани.

– Вы пытаетесь убежать?

– Это все Лита, она заставила меня…

– Что она тебе рассказала?

– Ничего, абсолютно ничего!

– Ты лжешь, малышка.

Пальцы Офира обхватили шею служанки, сжали ее так сильно, что ей не стало хватать воздуха. Нани безуспешно пыталась освободиться, но не могла разжать их. Ее глаза вылезли из орбит, она умерла от удушья и упала перед колдуном, оттолкнувшим труп ногой.

– Лита… Что происходит, дитя мое?

Офир заметил остатки сгоревшей материи около масляной лампы.

– Лита! Какое безумие ты совершила?

Колдун схватил нож для разделки мяса.

– Ты посмела уничтожить шаль Нефертари, ты посмела погубить нашу работу!

Молодая женщина попыталась бежать. Она налетела на масляную лампу и потеряла равновесие. Быстрый, как хищная птица, колдун обрушился на нее и схватил за волосы.

– Ты предала меня, Лита, я больше не могу доверять тебе. Завтра ты снова предашь меня.

– Вы чудовище!

– Как жаль… Ты была превосходным медиумом.

Стоя перед ним на коленях, Лита молилась.

– Атон создает жизнь и отгоняет смерть, он…

– Мне наплевать на Атона, маленькая идиотка. Из-за тебя мой план провалился.

Одним уверенным движением Офир перерезал Лите горло.

Долент ворвалась в комнату. Ее волосы были в беспорядке, а лицо было искажено от ужаса.

– На улице воины… Ах, Лита! Лита…

– Она сошла с ума и напала на меня с ножом, – объяснил Офир. – Я был вынужден защищаться и убил ее против своей воли. Ты говоришь, воины?

– Я увидела их из окна моей комнаты.

– Нам необходимо покинуть дом.

Офир потащил Долент к люку, закрытому циновкой. Он выходил в коридор, ведущий в складское помещение. Отныне ни Лита, ни Нани не проболтаются.

– Остался всего один дом, – сказал стражник Серраманна. – Мы постучали в дверь, но никто не отвечает.

– Надо взломать дверь.

– Это противозаконно!

– Это чрезвычайный случай.

– Надо бы предупредить владельца и получить разрешение.

– Я сам и есть разрешение!

– Мне нужен оправдательный документ, я не хочу иметь неприятности.

Серраманна потерял почти целый час, улаживая все сообразно с общепринятыми порядками Мемфиса. Наконец, четверо крепких мужчин сломали засовы и открыли ворота дома.

Серраманна первый проник внутрь. Он обнаружил труп молодой белокурой женщины, затем убитую служанку Нани.

– Настоящая бойня, – пробормотал потрясенный стражник.

– Два хладнокровно совершенные убийства, – заметил Серраманна. – Обыщите все.

Осмотр лаборатории доказал, что это, действительно, было логово колдуна. И хотя было уже слишком поздно, одна важная находка успокоила Серраманна: остатки сожженной ткани – несомненно шали царицы.

Рамзес и Нефертари въехали в столицу, где работы были в полном разгаре. Атмосфера столицы была несколько напряженной, изготовление оружия и колесниц стало жизненной целью большой части населения. Предназначенный для удовольствий и мирной жизни город превратился в большой военный лагерь.

Царская чета тут же отправилась к Туйе, изучавшей донесение из плавильни.

– Хетты проявляли какую-нибудь враждебность?

– Нет, сын мой, но я уверена, что это затишье не предвещает ничего хорошего. Нефертари… Ты выздоровела?

– Этот недуг теперь не более чем плохое воспоминание.

– Эта работа меня измучила… У меня больше нет сил управлять этой большой страной. Поговорите с придворными и армией, им необходимо поднять боевой дух.

Рамзес долго разговаривал с Амени, затем принял Серраманна, вернувшегося из Мемфиса. То, что он узнал, казалось, окончательно уничтожило колдовскую угрозу, из-за которой жизнь царской четы подверглась опасности. Царь, однако, приказал Серраманна продолжать расследование и установить имя настоящего владельца зловещего дома. А кто же была та белокурая женщина, которой жестоко перерезали горло? У Фараона были и другие заботы. На его рабочем столе накопились тревожные донесения, поступившие из Ханаана и Амурру. Командующие египетских крепостей не сообщали о серьезных происшествиях, но писали об упорных слухах по поводу усиленных тренировок хеттской армии.

К сожалению, от Аша ничего не поступило, даже самого короткого донесения, которое помогло бы Рамзесу разобраться в сложившейся ситуации. Исход войны будет зависеть от места нападения хеттов. Не располагая точной информацией, Фараон колебался: усиливать оборонительные укрепления или определять тактику нападения. В последнем случае брать инициативу в свои руки надлежало ему. Но следовало ли ему прислушиваться к своим ощущениям и подвергать всех такому риску?

Присутствие царской четы придало уверенности и сил армии, от военачальника до простого воина. Поскольку Рамзес уничтожил невидимого врага, разве он не одержит победу над хеттскими варварами? При виде нового вооружения военные осознавали свою реальную мощь и уже меньше опасались прямого столкновения с противником. В присутствии особого отряда колесниц Рамзес лично проверил многие боевые экипажи, легкие, маневренные и быстроходные. Благодаря искусству столяров многие технические неполадки были устранены, качество колесниц улучшилось. Защитное оружие, такое как щиты и кирасы также являлись объектами внимания правителя, так как они спасут немало жизней.

Вновь принявшись за свои многочисленные обязанности, царица успокоила двор. Те, кто уже похоронили Нефертари, не замедлили поздравить ее за мужество и уверить, что сопротивление такому трудному испытанию – это залог долгой жизни.

Великая Супруга Фараона с безразличием относилась к сплетням. Она руководила ускоренным изготовлением одежды для воинов. В своей работе она опиралась на доклады и помощь Амени.

Шенар поздоровался с царем.

– Ты потолстел, – заметил Рамзес.

– Это произошло из-за недостатка движения, – возразил он. – Меня не покидает тревога. Эти слухи о войне, эти военные повсюду… Разве это Египет?

– Хетты больше не будут откладывать нападение, Шенар.

– Ты, вероятно, прав, но моя служба не обладает никакой точной информацией, поддерживающей эти опасения. Ты продолжаешь получать любезные послания от Муваттали?

– Они лживы.

– Если нам удастся сохранить мир, тысячи жизней будут спасены.

– Ты думаешь, что это не самое сильное мое желание.

– Не являются ли сдержанность и осторожность лучшими советниками?

– Ты советуешь бездействовать, Шенар?

– Конечно же нет, но я боюсь опасных действий со стороны какого-нибудь военачальника, жаждущего славы.

– Успокойся, брат мой, я держу мою армию под контролем, никакое происшествие такого рода не может произойти.

– Я рад слышать это от тебя.

– Ты доволен работой Меба, твоего нового помощника?

– Он так рад снова получить теплое местечко, что ведет себя, как прилежный и старательный новичок. Я не жалею, что оторвал его от безделья, ведь иногда надо дать шанс хорошему работнику. Не является ли щедрость самой лучшей добродетелью?

Глава 48

Шенар уединился с Меба в своем кабинете. Его верный помощник позаботился принести папирусы, чтобы придать их разговору вид обычной работы.

– Я видел царя, – объявил Шенар, – он еще колеблется, какие предпринять действия из-за отсутствия проверенной информации.

– Прекрасно, – расценил Меба.

Шенар не мог признаться своему сообщнику, что молчание Аша удивляло его. Почему молодой дипломат не отчитывался ему в своих действиях, необходимых, чтобы ускорить поражение Рамзеса? С ним несомненно произошло какое-то несчастье. Из-за этого тревожного молчания Шенар тоже не мог правильно ориентироваться.

– Как наши дела, Меба?

– Наша шпионская сеть получила приказ не предпринимать никаких действий и затаиться. Иначе говоря, решающий момент близко. Что бы ни предпринял Фараон, у него нет никаких шансов на победу.

– Откуда такая уверенность?

– Мощь хеттов достигла наивысшего предела, я в этом уверен. Каждый час приближает вас к Высшей Власти. Не стоит ли использовать это время, чтобы расширить круг ваших друзей в различных ведомствах?

– Этот проклятый Амени следит за всем… Необходима осторожность.

– Вы могли бы найти… какое-нибудь решение?

– Слишком рано, Меба. Ярость моего брата будет ужасна.

– Не забывайте мой совет: недели быстро пробегут, а вам надо быть готовым царствовать, находясь в согласии с нашими хеттскими друзьями.

– Я так давно жду этого момента. Будь спокоен, я буду готов.

Растерянная Долент следовала за магом Офиром. Страшная смерть белокурой Литы, стража порядка, это поспешное бегство… Она потеряла способность рассуждать, не знала, куда идти. Когда Офир предложил ей назваться его женой и продолжать борьбу за восстановление религии бога Атона, единственного бога, Долент с энтузиазмом согласилась.

Чета пробралась через порт Мемфиса, охраняемый стражей порядка, и купила осла. Одетые, как крестьяне, побрившийся Офир и сестра Рамзеса пошли по направлению к югу. Шпион знал, что их будут искать к северу от Мемфиса в сторону границы. У них было мало шансов ускользнуть от застав, установленных на дорогах, и от речной стражи. Чтобы скрыться, им необходимо было делать непредсказуемые шаги.

Не стоило ли попросить убежища у ревностных последователей Эхнатона, правителя-еретика? Большая часть сторонников этой религии жила в Среднем Египте около столицы, в городе Солнца, ^[232] обреченном на запустение. Офир не жалел, что сыграл комедию, оказавшуюся теперь очень полезной. Заставляя Долент верить, что смыслом его жизни была любовь к единому богу, Офир сохранял безоговорочного союзника. Кроме того, с ее помощью он укроется среди сторонников бога Атона и сможет оставаться там до того момента, когда хетты завоюют Египет.

К счастью, Офир успел получить до побега главное донесение, переданное им Меба: план, принятый Муваттали, уже действовал. Оставалось только ждать начала войны.

После объявления о гибели Рамзеса Шенар устранит Нефертари и Туйю, затем взойдет на трон, чтобы достойно встретить хеттов. Шенар не знал, что Муваттали не привык разделять власть. Старший брат Рамзеса будет лишь эфемерным фараоном, и земли Верхнего и Нижнего Египта станут хеттскими хранилищами зерна.

Успокоенный Офир наслаждался тихой красотой египетской деревни.

Соответственно должности и положению Аша, его не поместили в одну из темных сырых темниц нижнего города, где средняя продолжительность жизни не превышала одного года. Он был заключен в тюрьму из обтесанного камня в верхнем городе, отведенную для именитых пленников. Еда была груба, а постель Жестка, но молодой дипломат привык ко всему и поддерживал свою физическую форму благодаря множеству упражнений.

С момента ареста он ни разу не подвергался допросу. Его заключение могло окончиться неожиданной казнью.

Наконец дверь его камеры открылась.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Райя.

– Лучше, чем когда бы то ни было.

– Боги не были благосклонны к вам, ведь если бы я не вмешался, вам бы удалось бежать.

– Я не хотел бежать.

– Трудно отрицать факты!

– Внешность порой обманчива.

– Но ведь вы действительно Аша, друг детства Рамзеса! Я видел вас в Мемфисе и Пи-Рамзесе и даже продавал редкие вазы вашей семье. Фараон дал вам крайне опасное поручение – проникнуть на территорию хеттов в поисках достоверной информации. И вот вы здесь.

– Вы ошибаетесь в главном. Рамзес действительно поручил эту работу, но я служу другому хозяину. Именно ему, а не Фараону, я послал настоящие результаты моих расследований.

– О ком вы говорите?

– О старшем брате Рамзеса Шенаре, будущем фараоне Египта.

Райя почесал бороду, рискуя нарушить безупречный порядок волос, искусно подстриженных цирюльником. Таким образом, Аша является сторонником хеттов… Нет, одна важная деталь требовала подтверждения.

– В таком случае зачем вы переоделись в горшечника?

Молодой дипломат улыбнулся.

– Будто вы не знаете!

– Объясните мне все же.

– Муваттали, конечно, царствует, но на чью поддержку он опирается и какова действительная сила его власти? Его сын и брат сражаются друг с другом или битва за наследование престола уже закончена?

– Замолчите!

– Вот основные вопросы, на которые я должен ответить… Вы теперь понимаете причину моей анонимности. Кстати… Не могли бы вы на них ответить?

Испуганный Райя захлопнул дверь темницы.

Аша, возможно, был не прав, провоцируя сирийца, но, открывая свой секрет, он надеялся спасти свою жизнь.

В нарядной одежде император Муваттали вышел из своего дворца, сопровождаемый охраной, прятавшей его от взглядов прохожих и укрывавшей от возможного нападения лучника, притаившегося на крыше какого-нибудь здания. Благодаря объявлениям глашатаев все знали, что правитель Хеттской империи должен был отправиться в большой храм нижнего города, чтобы молить бога грозы о милости.

Не существовало более торжественного способа ввести Хеттскую империю в состояние войны и собрать все силы на окончательную победу.

Из темницы Аша слышал крики, приветствующие появление императора. Он также понял, что окончательное решение принято.

Все множество хеттских божеств находилось во власти бога грозы. Жрецы вымыли статуи, чтобы избежать гнева небес. Больше ни один хетт не должен был высказывать сомнения или недовольства, пришло время действовать.

Жрица Путухепа произнесла слова, превращающие богинь плодородия в опасных воительниц. Затем она воткнула в тушу свиньи семь железных, бронзовых и медных гвоздей, чтобы заставить будущее подчиниться воле императора.

Во время чтения молитв взгляд Муваттали остановился на сыне Урхи-Тешшубе, одетом в панцирь, со шлемом на голове, обезумевшего от радости при мысли о вступлении в войну. Хаттусили оставался холодным и непроницаемым.

Эти двое мало-помалу уничтожили своих соперников и составляли с Путухепой маленькую группу людей, приближенных к императору. Но Урхи-Тешшуб ненавидел Хаттусили и Путухепу, отвечавших ему тем же.

Война с Египтом позволит разрешить Муваттали внутренние конфликты, расширить территорию и утвердить свою власть на Востоке и в Азии, а затем продолжить завоевания. Не пользовался ли он в самом деле божественной милостью?

Когда церемония закончилась, император пригласил военачальников на прием, начавшийся выносом четырех различных блюд. Дворцовый виночерпий поставил первое на царский трон, второе – возле очага, третье – на стол почестей, четвертое – у порога зала. Потом приглашенные начали так объедаться и напиваться, словно они ели в последний раз.

Когда Муваттали встал, смех и разговоры смолкли. Даже самые опьяневшие постарались принять достойный вид.

Одно событие, одна единственная деталь еще могла отдалить начало войны.

Император и его свита выехали из столицы через ворота Сфинксов в верхнем городе. Они направились к скалистому холму. Муваттали, Урхи-Тешшуб и Путухепа вскарабкались на его вершину.

Они застыли неподвижно, устремив глаза к облакам.

– Вот они! – воскликнул Урхи-Тешшуб.

Сын императора натянул тетиву лука и прицелился в одну из хищных птиц, летевших над ними. Метко пущенная стрела пронзила ей горло.

Воин принес птицу главнокомандующему. Урхи-Тешшуб вспорол ей ножом живот и вынул руками теплые внутренности.

– Посмотри на них, – приказал Муваттали Путухепе, – и скажи, благосклонна ли к нам судьба.

Морщась от неприятного запаха, жрица все же выполнила свою работу, разглядывая расположения внутренностей хищника.

– Благосклонна.

Военный клич заставил вздрогнуть горы Анатолии.

Глава 49

Большой совет Фараона, на котором присутствовали многие придворные, начался тревожно. Сановники сидели с кислыми лицами, высшие чиновники жаловались на отсутствие четких указаний, авгуры предсказывали военную катастрофу. Барьер, образуемый Амени и его службой, больше не мог защитить Рамзеса. Все ждали объяснений.

Когда Рамзес сел на трон, зал для аудиенций был переполнен. Он попросил старшего сановника задавать полученные им вопросы, чтобы в зале не было беспорядка и тысячелетнее достоинство фараоновского правления было сохранено. Варвары спорили, кричали и перебивали друг друга. В противоположность им при египетском дворе слово брали по очереди и слушали выступающих.

– Ваше Величество, – объявил старший сановник, – страна встревожена и хочет знать, действительно ли нам угрожает война с хеттами.

– Да, угрожает, – ответил Рамзес.

За этим коротким и ужасающим заявлением последовало длительное молчание.

– Она неизбежна?

– Неизбежна.

– Наша армия готова сражаться?

– Ремесленники работали с рвением и не ослабляют своих усилий. Нам бы не помешали еще несколько месяцев, но их у нас нет.

– По какой причине, Ваше Величество?

– Наша армия в самом ближайшем будущем отправляется на север. Сражение произойдет вдали от Египта. Так как Ханаан и Амурру усмирены, мы пересечем их, не подвергаясь никакой опасности.

– Кого вы назначите главнокомандующим?

– Я сам буду командовать армией. Во время моего отсутствия Великая Супруга Фараона Нефертари будет управлять Египтом с помощью царицы-матери Туйи.

Старший сановник забыл от остальных вопросах. Теперь они не представляли уже никакого интереса.

Гомер курил листья шалфея, набитые в большую раковину улитки, служившую ему трубкой. Сидя под своим лимонным деревом, он наслаждался теплом весеннего солнца, чей жар облегчал его боли в суставах. Длинная, надушенная цирюльником борода облагораживала его лицо, испещренное морщинами. На коленях поэта мурлыкал черно-белый кот.

– Я надеялся увидеться с вами до вашего отъезда, Ваше Величество. Ведь это большая война, не так ли?

– На карту поставлена жизнь Египта, Гомер.

– А если бы дерево выдержало ураган?

Гомер налил царю чашу красного вина с запахом аниса и кориандра и сам сделал большой глоток.

– Я опишу вашу эпопею, Рамзес.

– Ваше творчество оставляет вам хоть немного свободного времени?

– Мое предназначение – воспевать войну и путешествия, и я люблю героев. Победив, вы станете бессмертным.

– А если я проиграю?

– Представьте себе, что хетты захватили мой сад, срубили мое лимонное дерево, разбили мой письменный прибор и испугали Гектора? Боги не могут допустить такое несчастье. Где вы собираетесь дать решающий бой?

– Это – военная тайна, но вам я могу довериться: это будет при Кадеше.

– Сражение при Кадеше… Хорошее название. Многие незначительные произведения исчезнут, поверьте мне, но эта книга будет долго жить в памяти человечества. Я вложу в нее все мое искусство. Но есть одно пожелание, Ваше Величество: я хотел бы, чтобы у этой книги был счастливый конец.

– Я постараюсь не разочаровать вас.

Амени растерялся. У него была тысяча вопросов к Рамзесу, сотня дел на его рассмотрение, десять случаев признания своей вины… И только Фараон мог их решить. Бледный, задыхающийся, с дрожащими руками, личный писец Фараона, казалось, выбился из сил.

– Тебе надо отдохнуть, – сказал правитель.

– Но ты уезжаешь! И насколько? Я рискую допустить ошибки и ослабить мощь государства.

– Я доверяю тебе, Амени, а царица поможет тебе принять верные решения.

– Скажи мне правду, Рамзес, есть ли у тебя шанс, хотя бы один шанс победить хеттов?

– Разве я повел бы людей в бой, если бы считал себя заранее побежденным?

– Утверждают, что эти варвары непобедимы.

– Когда точно знаешь, кто твой враг, легче победить его. Заботься о нашей стране, Амени.

Шенар наслаждался жареным боком ягненка, украшенным сельдереем и петрушкой и, находя вкус немного пресным, посыпал мясо пряностями. Красное вино замечательного качества казалось ему посредственным. Шенар позвал слугу, но в столовую вошел неожиданный гость.

– Рамзес! Желаешь ли ты разделить со мной трапезу?

– Честно говоря, нет.

Сухость тона отбила у Шенара аппетит, и он счел необходимым встать из-за стола.

– Давай пройдем в виноградную беседку, ты не против?

– Как тебе угодно.

Страдая от легкого несварения, Шенар уселся в садовое кресло. Рамзес, стоя, смотрел на Нил.

– Ты кажешься раздраженным, Рамзес… Причиной тому близость войны?

– У меня есть и другие поводы для недовольства.

– Они касаются меня?

– Да, Шенар.

– Неужели ты можешь пожаловаться на мою работу?

– Ты всегда меня ненавидел, не правда ли?

– Рамзес! Между нами существовали некоторые распри, но сейчас это время прошло.

– Ты думаешь?

– Будь в этом уверен!

– Твоя единственная цель – захватить власть, Шенар, даже ценой самого подлого предательства.

У Шенара было такое ощущение, как будто его ударили кулаком в живот.

– Кто очернил меня?

– Я не прислушиваюсь к сплетням. Мое мнение основывается на фактах.

– Невозможно!

– В одном из домов Мемфиса Серраманна обнаружил трупы двух женщин и лабораторию мага, пытавшегося околдовать царицу.

– Но почему ты считаешь, что я замешан в этом деле?

– Потому что этот дом принадлежит тебе, хотя ты предпринял предосторожность, записав его на имя нашей сестры. Службы регистрации жилищ дали точный ответ.

– У меня столько домов, особенно в Мемфисе, что я сам не знаю их точное количество. Откуда же я могу знать, что в них происходит?

– Не было ли у тебя друга – сирийского торговца по имени Райя?

– Он не был моим другом, а просто поставщиком редких ваз.

– В действительности он шпион, работавший на хеттов.

– Это… это ужасно! Откуда я мог знать? Он навещал сотни людей.

– Ты ловко защищаешься, но я знаю, что твое непомерное честолюбие привело тебя к предательству и сотрудничеству с нашим врагом. Хеттам были нужны сообщники на нашей территории и их главным союзником стал ты, мой брат!

– Что за безумная мысль пришла тебе в голову, Рамзес? Только низкий человек мог вести себя таким образом.

– Ты и есть этот гнусный человек, Шенар.

– Тебе доставляет удовольствие беспричинно оскорблять меня?

– Ты совершил ошибку, ты думал, что подкупить можно кого угодно. Ты, не колеблясь, старался повлиять на моих приближенных, друзей детства, но ты не знал, что дружба может быть так же крепка, как и гранит. Поэтому ты попался в расставленные мною сети.

Взгляд Шенара потупился.

– Аша не предавал меня, Шенар, он никогда на тебя не работал.

Старший брат царя вцепился в ручки кресла.

– Мой друг Аша держал меня в курсе твоих планов и действий, – продолжал Рамзес. – Ты глубоко порочный человек, Шенар, и ты не изменился.

– Я… Я имею право предстать перед судом!

– Суд будет, и тебя приговорят к смерти за государственную измену. Так как мы находимся в состоянии войны, ты будешь заключен в большую тюрьму Мемфиса, потом тебя отправят на каторгу Каржеха, где ты будешь ожидать суда. В согласии с законом Фараон должен победить всех внутренних врагов, прежде чем отправляться на войну.

Рот Шенара исказила гримаса.

– Ты не посмеешь меня убить, ведь я твой брат… Хетты победят тебя! Когда ты умрешь, они отдадут власть мне, именно мне!

– Для царя очень полезно встретить зло и увидеть его лицо. Благодаря тебе, Шенар, я буду лучшим воином.

Глава 50

Хеттская крестьянка рассказала Рамзесу о том, что им было суждено пережить вместе с Аша, и о ее путешествии в Египет, где благодаря посланию дипломата ее хорошо приняли и сразу привели к Фараону.

В соответствии с обещаниями Аша Рамзес подарил хеттской женщине дом в Пи-Рамзесе и обеспечил ее пожизненное содержание, позволяющее покупать еду и одежду, а также оплачивать работу служанки. Растерявшаяся от благодарности крестьянка с большой охотой рассказала бы правителю о судьбе Аша, но она не знала, что с ним случилось.

Рамзес пришел к выводу, что его друг арестован и, несомненно, казнен. Конечно, Аша мог пустить в ход последнюю хитрость: заставить поверить, что он работает на Шенара, то есть на хеттов. Но дали ли ему время высказать свои оправдания и убедить в своей невиновности? Какова бы ни была его судьба, Аша наилучшим образом выполнил поручение. Его короткое послание содержало всего три слова, но они подтолкнули Рамзеса к вступлению в войну:

Кадеш. Быстро. Опасность.

Аша больше ничего не написал, опасаясь, что его послание могут перехватить, и он не доверился крестьянке из страха быть преданным. Но эти три слова говорили достаточно.

Когда Меба призвали на большой совет, он бросился в свою туалетную комнату, и его стало рвать. Ему пришлось прибегнуть к самым стойким духам, приготовленным на основе азиатской розы, чтобы скрыть плохой запах изо рта. С момента ареста Шенара, удивившего весь двор, помощник бывшего верховного сановника ждал, что его также посадят в тюрьму. Бежать – значит признать себя сообщником Шенара. Меба не мог также предупредить скрывающегося Офира.

По дороге во дворец Меба пытался размышлять. А если Рамзес его не подозревал? Он ведь не считался другом Шенара, занявшего место верховного сановника, долго державшего его в стороне и призвавшего к себе с единственной целью и явным намерением унизить. Таково было мнение двора, возможно, таким оно будет и у царя. Не является ли Меба жертвой, к которой судьба, наконец, была справедлива, уничтожив его преследователя Шенара?

Меба должен был проявить скромность и не требовать должность, ставшую свободной. Ему надлежало вести себя достойно, как подобало бы высшему чиновнику, то есть заставить забыть о себе и ждать момента, когда судьба решится в пользу хеттов или Рамзеса. В первом случае он сумеет извлечь выгоду из создавшегося положения.

Большая часть военачальников и опытных воинов присутствовали на большом совете. Фараон и Великая Супруга Фараона заняли свои места на троне.

– Ввиду полученной нами информации, – объявил Рамзес, – Египет объявляет войну Хеттской империи. Под моим командованием наши войска завтра утром отправляются на север. Мы только что отослали императору Муваттали депешу, объявляющую об официальном начале военных действий. Так давайте победим мрак и поддержим господство Закона Маат на нашей земле.

За большим советом, самым коротким за время царствования Рамзеса, не последовало никаких обсуждений. Придворные и военные в молчании разошлись.

Серраманна прошел мимо Меба, не глядя на него.

Вернувшись в свой кабинет, дипломат выпил кувшин белого вина из оазиса.

Рамзес обнял своих детей Ка и Меритамон, с радостью бросившихся ему навстречу в сопровождении царского пса Дозора. Под руководством Неджема, садовника, ставшего земельным управителем, они совершенствовались в умении писать иероглифы и играли в змей. В этой игре надо было избегать темных уголков, чтобы достигнуть страны света. Для мальчика и девчушки этот день был похож на другие. Радостные, они пошли за милым Неджемом, пообещавшим прочесть им сказку.

Сидя в траве, Рамзес и Нефертари наслаждались возможностью побыть наедине. Они созерцали акации, гранатовые деревья, тамариски и вербы, бросающие тень на клумбы с васильками, ирисами и дельфиниумами. Весеннее солнце вызывало к жизни дремлющие в земле силы. На Рамзесе была только набедренная повязка, а его возлюбленная супруга надела короткое платье на бретельках с глубоким вырезом.

– Как ты относишься к предательству твоего брата?

– Меня удивила бы его верность. Надеюсь, что благодаря смелости Аша мне удалось обезглавить чудовище, но осталось еще много неясного. Мы не нашли колдуна, а ведь Шенар, возможно, имел и других союзников как среди египтян, так и среди иноземцев. Будь очень осторожна, Нефертари.

– Я буду думать о государстве, а не о себе самой, пока ты будешь рисковать жизнью, чтобы защитить Египет.

– Я приказал Серраманна остаться в Пи-Рамзесе, чтобы обеспечить твою безопасность. Он, кто бы так хотел уничтожить хеттов, не перестает сердиться на меня.

Нефертари положила голову на плечо Рамзеса, ее распущенные волосы ласкали руки царя.

– Я едва избежала опасности, а теперь ты, в свою очередь, рискуешь жизнью… Сможем ли мы хоть несколько лет пожить в мире и счастье, как твои отец и мать?

– Может быть, но только при условии, что победим хеттов. Отказ от войны приведет Египет к уничтожению. Если я не вернусь, Нефертари, замени меня, управляй страной и пресекай любые попытки захватить ее. Муваттали превратил побежденные народы в рабов. Так пусть же жители Двух Земель никогда не разделят их участи.

– Какая бы судьба нас ни ждала, мы все-таки познали счастье, счастье, возникающее каждую минуту, скоротечное, как запах или как шелест ветра в листве. Я принадлежу тебе, Рамзес, как волна морю, как распустившийся цветок освещенному солнцем полю.

Левая бретелька платья Нефертари сама по себе соскользнула с ее плеча. Губы царя целовали теплую и ароматную кожу царицы, он медленно обнажал ее расслабленное тело.

Стая диких гусей пролетела над дворцовым садом Пи-Рамзеса, когда Рамзес и Нефертари слились в огне их желания.

Незадолго до рассвета Рамзес оделся в специальном месте храма Амона и освятил еду и питье, которые будут использоваться во время обрядного торжества. Затем Фараон вышел из святилища и созерцал восход солнца, его покровителя. Богиня неба поглотила солнце на закате, чтобы заставить вновь появиться его на рассвете после трудной борьбы с силами тьмы. Не походило ли это сражение на ту войну, которую сын Сети готов был начать с хеттскими ордами? Взошедшее светило показалось меж двух холмов на горизонте. По древним легендам на этих холмах росли два огромных дерева из бирюзы, раздвигающихся, чтобы дать проход свету.

Рамзес произнес молитву, повторяемую каждым его предшественником.

– Приветствую тебя, Свет, рождающийся из девственных вод, ты, появляющийся на поверхности земли, озаряешь Египет своей красотой. Ты главная душа, приходящая в мир сама по себе, и никто не знает твои истоки. Ты пересекаешь небо, как сокол с пестрым оперением, и отгоняешь зло. Лодка ночи – справа от тебя, лодка дня – слева, экипаж лодки света ликует.

Возможно, Рамзес больше не передаст это послание Свету, если в Кадеше его ждет смерть. Но другой голос придет ему на смену, и слова к Свету не будут потеряны.

В четырех казармах столицы проходили последние приготовления к отправлению. Благодаря постоянному присутствию Фараона в течение последних недель моральный дух воинов был высок. Качество и количество оружия позволяли успокоить даже самых робких.

В то время, когда войска выходили из казарм и направлялись к главным воротам столицы, Рамзес преодолел на колеснице расстояние от храма Амона до храма Сети. Этот храм был возведен в самой старинной части города, где много веков назад поселились завоеватели. Чтобы изгонять злых духов, фараоны создали там святилище, посвященное самой могущественной силе мира. Сети, человеку бога Сета, удалось управлять им, и он передал секрет своего умения сыну.

Сегодня Рамзес пришел не противостоять богу Сету, а выполнять священное действие. Он хотел овладеть силой молнии и поразить ею своих врагов.

Поединок был быстрым и напряженным.

Взгляд Рамзеса был прикован к красным глазам статуи, представлявшей собой стоящего человека с головой собаки с длинной мордой и стоящими торчком острыми ушами.

Потолок дрогнул, казалось, что ноги статуи зашевелились.

– Сет, ты мощь и сила, посвяти в твое могущество и дай мне твою силу.

Свет, ожививший красные глаза, погас, Сет исполнил просьбу Фараона.

Жрец Мадиана и его дочь тревожились. Моисей, пасший самое большое стадо баранов племени, должен был вернуться два дня назад. Нелюдимый зять старика в одиночестве размышлял в горах, где перед ним часто вставали странные видения. Но Моисей отказывался отвечать на вопросы жены и совсем не играл со своим сыном, которому он дал имя «Изгнанник».

Жрец знал, что Моисей беспрестанно думал о Египте, об этой чудесной стране, где он родился и занимал высокое положение.

– Он вернется в Египет? – беспокойно спросила дочь.

– Я не думаю.

– Почему он спрятался в Мадиане?

– Я не знаю и хочу оставаться в неведении. Моисей – честный и трудолюбивый человек, чего еще ты хочешь от него?

– Мой муж кажется мне таким далеким и таинственным…

– Принимай его таким, каков он есть, и ты будешь счастлива.

– Если он вернется, отец.

– Верь в лучшее и занимайся малышом.

Моисей вернулся, но лицо его изменилось. Появились морщины, волосы поседели.

Его жена бросилась к нему на шею.

– Что случилось, Моисей?

– Я видел, какогонь вырвался из кустов. Они были объяты пламенем, но не горели. Бог позвал меня из середины куста. Он назвал свое имя и повелел исполнить его волю. Я должен подчиниться Богу.

– Подчиниться ему… Значит, ты покинешь нас, меня и нашего ребенка.

– Я выполню повеление Бога, так как никто не может его ослушаться. Приказания Бога стоят выше нас, тебя и меня. Да и кто мы такие, если не орудие исполнения его Воли.

– Что это за поручение, Моисей?

– Ты узнаешь, когда тому придет время.

Еврей уединился в своем жилище, чтобы освежить в памяти свою встречу с ангелом Яхве, богом Авраама, Исаака и Иакова.

Его размышления были прерваны криком. Какой-то всадник въехал на стоянку племени и торопливо рассказал, что огромная армия, возглавляемая самим Фараоном, отправилась на север, чтобы сразиться с хеттами.

Моисей подумал о Рамзесе, о своем друге детства, об удивительной энергии, наполнявшей его. В эту минуту он пожелал ему победы.

Глава 51

Хеттская армия расположилась у крепостных стен столицы. С высоты одной из дозорных башен жрица Путухепа видела, как колесницы, а затем и лучники, и пехотинцы выстроились в линию. Своей безупречной дисциплиной они воплощали непобедимое могущество империи, благодаря которому Египет превратится в покоренную провинцию.

Муваттали ответил на объявление войны Рамзеса таким же посланием, составленным по всем правилам.

Путухепа предпочла бы, чтобы ее муж остался с ней, но император потребовал, чтобы его главный советник Хаттусили был на поле боя.

Главнокомандующий хеттской армии Урхи-Тешшуб с факелом в руке подошел к своим воинам. Он разжег большой костер и приказал подкатить к огню совершенно новую колесницу. Разбив ее дубиной на куски, он сжег ее.

– Так будет сожжен каждый воин, отступивший перед врагом, так бог грозы уничтожит его огнем!!!

С помощью такой магической церемонии Урхи-Тешшуб пытался придать своей армии такую сплоченность, которую даже самое яростное сражение не в силах было разрушить.

Сын императора протянул свой меч Муваттали, присягнув ему в покорности.

Колесница императора взяла направление на Кадеш, предназначенный стать кладбищем египетской армии.

Две великолепные лошади везли царскую колесницу во главе армии, состоявшей из соединений численностью по 5000 человек, находящихся под покровительством богов Амона, Ра, Птаха и Сета. Что касается 500 колесниц, то они были разбиты на пять групп. В обмундирование воинов входили туники, рубашки, панцири, кожаные гетры, шлемы, маленькие обоюдоострые топорики и другое оружие. Распределением оружия в нужный момент займутся ответственные за это чиновники.

Оруженосцем Рамзеса был опытный воин Менна, хорошо знавший Сирию. Его не радовало присутствие Бойца, огромного нубийского льва с развевающейся по ветру гривой, трусящего рядом с колесницей.

Несмотря на все предупреждения Рамзеса, Сетау и Лотос решили оказывать медицинскую помощь даже в самые опасные моменты сражений. Так как им была совсем не знакома местность около Кадеша, они надеялись обнаружить там несколько новых видов змей.

Армия двинулась из столицы в конце апреля пятого года правления Рамзеса. Погода благоприятствовала, и ничто не мешало продвижению войск на север. Перейдя границу недалеко от города Силе, Рамзес проследовал прибрежной дорогой, где на их пути встречались охраняемые колодцы, затем пересек Ханаан и Амурру. В местечке, носившем название «Долина Кедров» около Библоса, царь приказал трем тысячам человек, находившимся там для защиты дорог, отправляться на север. Они должны были продвигаться к Кадешу и достичь места сражения с северо-востока. Военачальники противились такому решению, доказывая, что дополнительная армия столкнется с сильным сопротивлением и окажется блокированной на побережье. Но Рамзес отверг их доводы.

Маршрут, избранный царем, чтобы достичь крепости Кадеш, проходил через равнину Бекаа, низину между горными хребтами Антиливана. Волнующий, дикий пейзаж тревожил воинов Рамзеса. Некоторые из них знали, что илистые реки кишели крокодилами и что горы, покрытые густыми лесами, служили убежищем медведям, гиенам, пантерам и волкам.

Листва кипарисов, елей и кедров была настолько густа, что, идя по лесистой местности, воины не видели солнца и потеряли самообладание. Понадобилось вмешательство военачальников для прекращения зарождающейся паники и убеждения пехотинцев, что они не умрут от удушья.

Соединение «Амон» возглавляло колонну, за ним следовали соединения «Ра» и «Птах», а воины «Сета» замыкали шествие. Через месяц после начала похода египетская армия приблизилась к огромной крепости Кадеш, построенной на левом берегу Оронта, у выхода в долину Бекаа.

Крепость отмечала границу Хеттской империи и служила отправной точкой отрядов, совершавших набеги на Амурру и Ханаан.

В конце мая пошли дожди, и воины начали жаловаться на сырость. Но так как еды было вдоволь, и она была хорошего качества, сытная жизнь заставляла воинов забыть об этом маленьком неудобстве.

В нескольких километрах от Кадеша, точно перед густым и темным лесом Лабви, Рамзес остановил свою армию. Место казалось подходящим для засады, здесь колесницы не смогут проехать, а пехота – производить маневры. Постоянно храня в памяти послание Аша: «Кадеш. Быстро. Опасность.», царь не предпринимал поспешных действий.

Разрешив только короткий отдых под охраной первой линии колесниц и лучников, царь созвал военный совет. На совете также присутствовал Сетау, завоевавший любовь воинов своей способностью излечивать их от тысячи болезней.

Рамзес вызвал оруженосца Менна.

– Разверни большую карту.

– Мы находимся здесь, – уточнил Рамзес, – на опушке леса Лабви на восточном берегу Оронта. При выходе из леса есть левый брод, который позволит нам пересечь реку в недосягаемости от хеттских лучников, которые дежурят на башнях крепости. Второй брод расположен севернее и гораздо ближе к Кадешу. Мы обойдем крепость и расположим наш лагерь на северо-востоке, чтобы захватить ее с тыла. Этот план нам подходит?

Военачальники согласились со своим командующим.

Взгляд Рамзеса засверкал.

– Неужели вы окончательно поглупели?

– Конечно, это несколько неудобный лес, – высказал предположение командующий соединения «Амон».

– Какая проницательность! Значит, вы считаете, что хетты могут спокойно перейти реку вброд и расположиться лагерем прямо перед крепостью? Именно таков предложенный вами план, и в нем вы забыли всего лишь об одной детали – существовании хеттской армии.

– Она находится в крепости под прикрытием стен, – возразил командующий соединения «Птах».

– Если бы Муваттали был посредственным воином, он действительно бы так и поступил. Но он император! Он нападет на нас одновременно и в лесу, и на переправах, и перед крепостью, и разделит нашу армию на части, что помешает нам нанести ответный удар. Хетты не совершат подобной ошибки, тактика защиты и обороны не в их обычае.

Чтобы они заперли свою наступательную мощь в крепости?! Согласитесь, такое решение было бы ошибочным!

– Выбор места имеет решающее значение, – подтвердил командующий соединения «Сет». – Сражение в лесу нам непривычно и совершенно неприемлемо, а вот такое просторное место нам подойдет гораздо больше. Значит, давайте переправимся через Оронт прямо напротив леса Лабви.

– Невозможно, здесь нет никакого брода.

– Хорошо, давайте подожжем этот проклятый лес!

– С одной стороны, ветер может повернуть огонь на нас, с другой – обгоревшие и упавшие стволы деревьев помешают нашему продвижению.

– Было бы предпочтительней пойти по прибрежной дороге, – сказал командующий соединения «Ра», не смущаясь тем, что он противоречит самому себе, – и атаковать Кадеш с севера.

– Это нелепо, – сказал командующий соединения «Птах», – при всем моем уважении к Его Величеству, дополнительная армия не имеет никакого шанса присоединиться к нам. Хетты недоверчивы и осторожны, они, конечно же, оставили большое количество воинов на прибрежной дороге, чтобы отбить возможную атаку. Нами выбрана самая удачная стратегия.

– Конечно, – насмешливо заметил командующий соединения «Сет», – но у нас больше нет возможности продвигаться вперед! Я предлагаю послать тысячу пехотинцев и посмотреть реакцию хеттов.

– Чтобы получить известие о тысяче смертей? – спросил Рамзес.

Командующий соединения «Ра» был удручен и подавлен.

– Надо ли отступать, еще не будучи разбитым? Хетты посмеются над нами, и престиж Вашего Величества серьезно пострадает.

– А что случится с моим добрым именем, если я приведу мою армию к уничтожению? Нам надо спасать Египет, а не мою личную славу.

– Что же вы решили, Ваше Величество?

Сетау нарушил свое молчание.

– В качестве заклинателя змей я люблю действовать сам или вместе со своей женой. Если я прогуляюсь в компании сотни воинов, то не увижу ни одной кобры.

– Переходите к делу, – потребовал командующий соединения «Сет».

– Давайте пошлем в лес маленькую группу, – предложил Сетау, – если ей удастся его пересечь, и, может быть, она обнаружит врага, тогда мы поймем – как его атаковать.

Сетау лично возглавил отряд, состоящий из десяти молодых и хорошо тренированных людей, вооруженных пращами, луками и кинжалами. Все они умели двигаться бесшумно.

Проникнув в лес Лабви, где даже в полдень царил полумрак, они сразу рассредоточились. Воины часто поднимали головы и смотрели на верхушки деревьев, чтобы обнаружить притаившихся лучников, которые могли расположиться на верхних ветвях.

Настороженный Сетау не заметил ничего подозрительного. Он первый вышел из леса и скрылся в густой траве, где вскоре к нему присоединились его спутники, удивленные таким спокойным переходом.

Был виден первый брод.

В окрестностях не было заметно присутствия хеттских воинов.

Вдали возвышалась крепость Кадеш, построенная на холме. Перед крепостью простиралась пустынная равнина. Египтяне, изумленные, переглядывались. Не доверяя тишине, они около часа не двигались и были вынуждены признать очевидное: хеттской армии в окрестностях Кадеша не было.

– Вон там, – заметил Сетау, указывая на три дуба, растущих рядом с бродом, – кто-то пошевелился.

Воины немедленно стали окружать указанное место. Один из них остался в засаде. Если его друзья попадут в ловушку, он сможет отступить, чтобы предупредить Рамзеса. Но операция прошла успешно, и египтяне взяли в плен двоих мужчин, бывших, судя по одежде, предводителями племени бедуинов.

Глава 52

Оба пленника были очень напуганы.

Один был высокий и худой, другой – среднего роста, лысый и бородатый. Ни один, ни другой не осмеливались поднять глаза на Фараона Египта.

– Ваши имена?

– Я Амос, – ответил лысый, – моего друга зовут Бадюш.

– Кто вы?

– Предводители племен бедуинов.

– Как вы объясните свое присутствие в этой местности?

– Мы должны были встретиться с одним хеттским вельможей в Кадеше.

– С какой целью?

Амос кусал губы, Бадюш еще ниже опустил голову.

– Отвечай! – потребовал Рамзес.

– Хетты предложили нам в Синае заключить союз против Египта, чтобы нападать на их караваны.

– И вы согласились?

– Нет, мы хотели другого.

– Каков был результат этих переговоров?

– Переговоры не состоялись, Ваше Величество, потому что в Кадеше нет никаких хеттских вельмож. В крепости остались только сирийцы.

– Где находится хеттская армия?

– Она покинула Кадеш более двух недель назад. По словам управляющего крепости, она расположилась перед городом Алеп в более чем ста километрах отсюда, чтобы проверить маневренность новых колесниц. И теперь и я, и мой друг, мы не хотим совершать это путешествие.

– Хетты не ожидали нас в Кадеше?

– Ожидали, Ваше Величество… Но бродячие племена сообщили им о числе ваших войск. Они не предвидели, что в вашем распоряжении окажется такая внушительная сила. Поэтому они предпочли дать вам бой в более подходящем для них месте.

– Следовательно, ты и другие бедуины донесли о нашем приближении!

– Мы молим вас о прощении, Ваше Величество! Как и многие другие, я верил в превосходство хеттов… Кроме того, вы знаете, что эти варвары не оставляют нам выбора: либо мы им подчиняемся, либо они нас уничтожают.

– Сколько человек в крепости?

– По крайней мере, тысяча сирийцев, убежденных в неприступности Кадеша.

Был созван военный совет. В глазах военачальников Сетау стал уважаемой личностью, достойной награды.

– Хеттская армия отступила, – гордо объявил командующий соединения «Ра», – это ли не победа, Ваше Величество?

– Довольно спорное преимущество. Вот в чем вопрос: должны ли мы осаждать Кадеш?

Мнения разделились, но большинство ратовали за быстрый переход к Алепу.

– Если хетты отказались вступить здесь в сражение с нами, – сказал Сетау, – то только для того, чтобы заманить нас на свою территорию. Не будет ли более разумно овладеть этой крепостью и превратить ее в нашу базу, вместо того, чтобы бросить в бой все наши соединения и таким образом сыграть противнику на руку?

– Мы рискуем потерять драгоценное время, – возразил командующий соединения «Амон».

– Это не только мое мнение. Поскольку хеттская армия больше не защищает Кадеш, мы сможем быстро овладеть крепостью. Может быть, нам даже удастся убедить сирийцев сдаться, посулив сохранение жизни.

– Мы осадим Кадеш и захватим его, – решил Рамсес. – Отныне эта местность будет находиться под властью Фараона.

Возглавляемое правителем Египта соединение «Амон» пересекло лес Лабви, одолело реку по первому броду, перешло равнину и остановилось на северо-западе от Кадеша. Крепость имела внушительный вид со своими зубчатыми стенами и пятью башнями, откуда сирийцы смотрели, как соединение «Ра» располагалось напротив крепости. Соединение «Птах» расположилось возле первого брода, а соединение «Сет» осталось на опушке леса. На следующий день, отдохнув ночь и утро, египетские войска установили связь друг с другом, перед тем, как приступить к окружению Кадеша и проведению первого приступа.

Лагерь Фараона был быстро построен. Из высоких щитов был составлен прямоугольник, в этом прямоугольнике установили шатер Фараона. Некоторое количество других, более скромных, шатров предназначались для военачальников. Воины же спали под открытым небом или, в случае дождя, – под натянутыми полотнищами. При входе в лагерь находились ворота, охраняемые двумя статуями львов. От ворот шла главная аллея, ведущая к часовне, где Фараон будет молиться богу Амону.

Как только командующий соединения дал разрешение сложить оружие, воины занялись выполнением обычных обязанностей, предусмотренных принадлежностью их к тому или иному подразделению. Одни ухаживали за лошадьми, ослами и быками, стирали одежду, другие чинили испорченную амуницию. Также надо было наточить ножи и копья, приготовить и раздать еду. Запах пищи заставил забыть о Кадеше, хеттах, войне; воины начали шутить, рассказывать смешные истории и биться об заклад на жалованье. Самые непоседливые организовали состязание по рукопашному бою.

Рамзес сам накормил своих лошадей и своего льва, чей аппетит по-прежнему оставался истинно звериным. Лагерь уснул, на небе показались звезды. Взгляд Фараона был прикован к крепости, которую его отец решил не присоединять к Египту. Овладеть ею – значит нанести Хеттской империи жестокое поражение, расположив же в крепости особый отряд, Рамзес защитит свою страну от вторжения.

Рамзес лег на свою кровать, рама которой была сделана в виде лап льва, и положил голову на подушку, расшитую цветами папируса и лотоса. Излишество этого украшения заставило его улыбнуться. Как же далеко была нежность Двух Земель!

Когда Фараон закрыл глаза, перед его мысленным взором предстало величественное лицо Нефертари.

– Встань, Шенар.

– Знаешь ли ты, тюремщик, с кем говоришь?

– С предателем, заслуживающим смерти.

– Я – старший брат Фараона!

– Ты больше ничто, твое имя навсегда исчезнет. Вставай, или попробуешь кнута.

– Ты не имеешь права плохо обращаться с заключенным.

– С заключенным нет… Но с тобой!

Поняв всю серьезность положения, Шенар встал.

В большой тюрьме Мемфиса он не выполнял никакой работы. В отличие от других осужденных, работавших на полях и чинивших плотины, старший брат Фараона все время находился в камере и получал еду два раза в день.

Тюремщик вытолкнул его в коридор. Шенар думал, что его посадят в повозку и отправят в оазисы. Но угрюмые охранники заставили его зайти в комнату, где находился человек, которого он ненавидел больше всего после Рамзеса и Аша. Это был верный писец Рамзеса и абсолютно неподкупный чиновник Амени.

– Ты выбрал неверный путь, Амени, встав на сторону побежденных, и твой триумф продлится недолго.

– Покинет ли злоба твое сердце?

– Не раньше, чем я всажу нож в твое сердце! Хетты уничтожат Рамзеса и освободят меня.

– Твой арест заставил тебя потерять рассудок, но, возможно, память тебе еще не изменила.

Шенар нахмурился.

– Что ты хочешь от меня, Амени?

– Ты должен был иметь сообщников.

– Сообщников… Да, они у меня есть и их много! Весь двор является сообщником, вся страна! Когда я взойду на трон, все бросятся к моим ногам, и я расправлюсь со своими врагами.

– Назови мне имена твоих сообщников, Шенар.

– Ты любопытен, маленький писарь, слишком любопытен… А ты не думаешь, что я достаточно силен, чтобы действовать в одиночку?

– Тобой управляли, Шенар, и твои друзья покинули тебя.

– Ты ошибаешься, Амени. Рамзес доживает последние дни.

– Если ты признаешься, Шенар, условия твоего заключения станут менее тяжелыми.

– Я недолго останусь заключенным. На твоем месте, писаришка, я спасался бы бегством! Моя месть не пощадит никого и особенно тебя.

– Спрашиваю в последний раз тебя, Шенар, согласен ли ты назвать имена своих сообщников?

– Пусть демоны ада свернут тебе шею и разорвут тебе внутренности!

– Каторга развяжет тебе язык.

– Ты будешь ползать у моих ног, Амени.

– Уведите его.

Охранники втолкнули Шенара в повозку, запряженную двумя быками. Четверо конных воинов сопровождали его до места отбытия наказания.

Шенар сидел на грубой доске и чувствовал каждую кочку на дороге. Но он оставался безразличным к боли и неудобствам. Находиться так близко к высшей власти и пасть так низко – все это поддерживало в нем неутомимое желание мщения.

Половину пути Шенар дремал, грезя о триумфальном будущем.

В лицо ему полетели песчинки. Удивленный, он сел и осмотрелся вокруг.

Огромная коричневая туча закрывала небо и наполняла пустыню. Буря надвигалась с невероятной быстротой.

Две обезумевшие от страха лошади сбросили своих всадников на землю. В то время, как их собратья пытались прийти им на помощь, Шенар оглушил и сбросил на дорогу возницу, сел на его место и направил лошадей прямо навстречу урагану.

Глава 53

Утро было туманным, и крепость Кадеш все еще оставалась окутанной легкой дымкой. Ее внушительный вид продолжал волновать египетскую армию. Защищенная одновременно и Оронтом, и лесистыми холмами, она казалась неприступной. С высоты, где расположились лагерь и соединение «Амон», Рамзес видел соединение «Ра» на равнине, располагающейся под крепостью. Он также осмотрел соединение «Птах», находящееся между лесом Лабви и первым бродом. Вскоре он перейдет реку, а за ним последует соединение «Сета».

Затем все четыре соединения армии бросятся на решающий приступ крепости.

Воины осматривали свое оружие. Им не терпелось пустить в дело кинжалы, копья, мечи, кривые сабли, дубинки, топорики и луки. По приказу чиновника, ответственного за хозяйственные проблемы лагеря, место стоянки было убрано, а кухонная утварь хорошо вымыта. Командующие произвели смотр войск и отправили к цирюльнику тех, кто был плохо выбрит. Они не собирались терпеть нерях и наказывали виновных несколькими днями тяжелой работы.

Незадолго до полудня под выглянувшим, наконец, ярким солнцем, Рамзес с помощью светового сигнала отдал приказ соединению «Птах». Последний снялся с места и начал переходить реку. Предупрежденное посланием соединение «Сета» через некоторое время войдет в лес Лабви.

Вдруг раздался гром.

Рамзес поднял взгляд к небу, но не увидел ни одной тучи.

С равнины донеслись крики. Все еще не веривший своим глазам, Рамзес понял настоящую причину страшного шума, наполнившего окрестности Кадеша.

Волна хеттских колесниц только что переправилась через брод, находившийся близко к крепости, и врезалась во фланг соединения «Ра». Другая армада колесниц с неслыханной быстротой атаковала воинов соединения «Птах». За колесницами бежали тысячи пехотинцев, покрывая холмы и долину, как саранча.

Эта огромная армия скрывалась в лесу, к востоку и западу от крепости, обрушившись на египетские войска в момент, когда они были наиболее уязвимы.

Число врагов ошеломило Рамзеса. Но, когда появился Муваттали, Фараон понял, откуда у него столько воинов.

Вокруг императора хеттского государства, стоящего в своей колеснице, находились правители Сирии, Митанни, Алепа, Угарита, Каркемиша, Ардаты. По приказу императора Хаттусили убедил их и других правителей небольших областей присоединиться к хеттам, чтобы раздавить египетскую армию.

Коалиция… Муваттали объединил в самый большой из когда-либо существовавших союзов все варварские страны вплоть до морского побережья, раздав им огромное количество золота и серебра.

Сорок тысяч человек и три тысячи пятьсот колесниц обрушились на египетские войска.

Сотни пехотинцев соединения «Птах» пали от вражеских стрел, колесницы перевернулись и загородили проход через реку. Оставшиеся в живых бежали в сторону леса Лабви, чтобы укрыться там, мешая тем самым вступлению в бой соединения «Сет». Эта часть египетской армии не могла больше участвовать в битве из-за опасности стать легкой добычей для многочисленных лучников.

Порядок колесниц соединения «Птах» был разрушен, а колесницы воинов «Сет» оставались неподвижными. На равнине ситуация стала катастрофической. Разделенное на две части соединение «Ра» оказалось абсолютно беззащитно, а его воины разбегались. Воины объединенной армии истребляли египтян, острия их оружий ломали кости и резали тела, копья вонзались в бока, кинжалы распарывали животы.

Союзные правители поздравляли Муваттали.

Действия императора оказались успешными. Кто бы мог предположить, что могучая армия Рамзеса будет истреблена, даже не вступив в бой? Оставшиеся в живых спасались бегством, как испуганные зайцы, их жизнь зависела только от быстроты их ног.

Оставалось нанести последний удар.

Соединение «Амон» и лагерь Фараона, оставшиеся нетронутыми, не смогут долго сопротивляться движущимся на них бесчисленным ордам. Тогда победа Муваттали будет полной. Со смертью Рамзеса Египет Фараонов, наконец, склонит голову и станет рабом Хеттской империи.

В противоположность своему отцу Рамзес попался в ловушку Кадеша и своей жизнью заплатит за эту ошибку.

Воин, оттолкнув правителей, подошел к императору.

– Отец, что происходит? – спросил Урхи-Тешшуб. – Почему я, главнокомандующий нашей армии, не был предупрежден о начале сражения?

– Я поручил тебе конкретную работу: защиту Кадеша силами наших резервных отрядов.

– Но крепость вне опасности!

– Таковы мои приказы, а ты забываешь о главном: я не возлагал на тебя командование объединенной армией.

– Но кто тогда…

– Кто еще, кроме моего брата Хаттусили, мог выполнить такую сложную обязанность? Именно он провел длительные и кропотливые переговоры, чтобы убедить наших союзников принять участие в этой войне. Поэтому на него и была возложена честь командовать объединенной армией.

Урхи-Тешшуб бросил полный ненависти взгляд на Хаттусили, рука его потянулась к рукоятке меча.

– Возвращайся на свое место, сын мой, – сухо приказал Муваттали.

Хеттская конница опрокинула стену щитов, защищавших лагерь Фараона. Несколько египетских воинов, пытавшихся сопротивляться, рухнули, пронзенные копьями. Военачальник отряда колесниц закричал, приказывая убегающим воинам сражаться. Стрела хеттского лучника вонзилась ему в рот, и военачальник умер, беспомощно сжав зубами древко стрелы, оборвавшей его жизнь.

Более двух тысяч колесниц готовились прорваться к шатру Фараона.

– Хозяин, – воскликнул оруженосец Менна, – вы, защищающий Египет в день сражения, вы, проявляющий чудеса храбрости, посмотрите! Мы скоро останемся одни среди тысяч врагов! Мы не должны быть здесь… Надо бежать!

Рамзес бросил презрительный взгляд на своего оруженосца.

– Так как трусость овладела твоим сердцем, уходи с моих глаз долой!

– Ваше Величество, умоляю вас! Это не смелость, а безумие. Спасайте вашу жизнь, вы нужны стране.

– Египту не нужен побежденный. Я буду сражаться, Менна.

Рамзес надел синюю корону и короткую кирасу, состоящую из набедренной повязки и нагрудных лат, покрытых маленькими металлическими пластинками. На его запястьях блестели золотые браслеты с застежками в виде уток из ляпис-лазури и золотыми хвостами.

Неторопливо, как если бы это был обыкновенный день, Фараон покрыл своих лошадей накидками из красной, синей и зеленой материи. Головы жеребца и кобылы украсились магическими султанами из красных, с синими кончиками перьев.

Рамзес взошел в свою колесницу из позолоченного дерева, чье днище опиралось на ось и дышло, детали колесницы были согнуты при помощи огня, покрыты золотыми пластинками и скреплены стержнями. Подверженные трению части были отделаны медью. Борта открытой сзади колесницы были сделаны из дощечек, покрытых золотом, а днище состояло из туго переплетенных ремней.

Колесница была украшена изображениями коленопреклоненных и покоренных азиатов и нубийцев. Такова была мечта гибнущего государства, единственное символическое утверждение могущества Египта, его господства на севере и юге.

Колесница была снабжена двумя колчанами, одним – для стрел, другим – для луков и мечей. Этим смехотворным оружием Фараон собирался победить целую армию.

Рамзес завязал поводья вокруг талии, чтобы иметь руки свободными. Обе лошади были умны и смелы, они бросятся прямо на врага. Грозное рычание приободрило Фараона, его лев остался верным ему и будет сражаться рядом с ним до конца.

Лев и пара лошадей: таковы были три последних союзника Фараона Египта. Колесницы и пехотинцы соединения «Амон» бежали под ударами врага.

«Если ты допустишь ошибку, – говорил Сети, – не обвиняй никого другого, кроме самого себя, и исправь свою оплошность. Сражайся, как бык, как лев, как сокол, будь быстрым, как молния. В противном случае ты будешь побежден».

Оглушающе шумя и поднимая облака пыли, колесницы объединенной армии шли на приступ возвышенности, где находился Фараон, стоящий одиноко в своей колеснице.

Чувство несправедливости охватило Рамзеса. Почему судьба стала так неблагосклонна к нему?

Почему Египту суждено было погибнуть под ударами варваров?

От соединения «Ра» ничего не осталось, его немногие воины, избежавшие гибели, бежали на юг. Оставшиеся соединения «Птах» и «Сет» были заперты на берегу Оронта. Что же касается воинов соединения «Амон», куда входили особые отряды колесниц, то это подразделение проявило отвратительное малодушие. После первого натиска врага оно практически перестало существовать. Больше не осталось ни одного военачальника, ни одного пехотинца или лучника, готового сражаться. Вне зависимости от чинов, воины, забыв о Египте, заботились только о спасении жизни. Оруженосец Фараона Менна стоял на коленях, закрыв лицо руками, чтобы не видеть, как враг обрушится на него.

Пять лет царствования, в течение которых Рамзес старался оставаться верным духу Сети и продолжать строить богатую и счастливую страну! И эти пять лет закончились катастрофой, прелюдией к завоеванию Двух Земель и к порабощению населения. Нефертари и Туйя смогут оказать лишь короткое сопротивление ордам грабителей, которые ворвутся в Дельту, а затем опустошат долину Нила.

Как будто бы угадывая мысли своего хозяина, кони плакали.

Тогда Рамзес обезумел.

Поднимая глаза к солнцу, он обратился к Амону, богу, осиянному светом, чей настоящий облик никогда никто не узнает.

– Взываю к тебе, мой отец Амон! Может ли отец оставить своего сына среди множества противников? Почему ты поступаешь со мной таким образом, разве я хоть раз ослушался тебя? Все страны объединились против меня, мои воины, хоть их и много, обратились в бегство, и я остался один, без чьей-либо помощи. Но кто такие эти варвары, если не жестокие существа, не подчиняющиеся Закону Маат? Отец мой, для тебя я возводил храмы, к тебе я каждое утро обращал свои молитвы. Ты получал соки самых прекрасных цветов, я воздвигнул для тебя высокие пилоны, я возвел хоругвенные столбы, чтобы возвеличить твое присутствие в святилищах. Я приказал изготовить в карьерах Элефантины обелиски, установленные в твою честь. Призываю тебя, отец мой Амон, потому что я остался один, совершенно один. Я творил для тебя, любя тебя всем сердцем, и в этот момент грусти помоги тому, кто пытается действовать. Амон значит для меня больше, чем миллионы воинов и сотни колесниц. Храбрость людей ничтожна. Амон сильнее целой армии.

Палисад, защищавший доступ к центру лагеря, был разрушен, открыв свободный проход для атаки колесниц. Через минуту Рамзес мог бы умереть.

– Отец мой, – воскликнул Рамзес, – почему ты покинул меня?

Глава 54

Муваттали, Хаттусили и правители провинций восхищались поведением Фараона.

– Он погибнет, как воин, – сказал император. – Такой храбрый правитель заслужил того, чтобы быть хеттом. Своей победой мы прежде всего обязаны тебе, Хаттусили.

– Бедуины безупречно сыграли свою роль. Именно их ложь убедила Рамзеса, что наши войска находятся вдали от Кадеша.

– Урхи-Тешшуб ошибался, отвергая твой план и советуя дать бой перед крепостью. Я приму в расчет его ошибку.

– Не состоит ли самое главное в том, что наш союз победил? Завоевание Египта обеспечит наше процветание на много веков вперед.

– Давайте же посмотрим на смерть Рамзеса, преданного собственными войсками.

Солнце внезапно засветило с двойной силой, ослепляя хеттов и их союзников. В синем небе прогремел гром.

Все посчитали себя жертвами галлюцинации… Не раздался ли с небес голос, всеобъемлющий, как космос? Только Рамзес понял послание этого голоса: «Я, твой отец Амон, держу твою руку в своей, я твой отец, я бог победы».

Луч света окутал Фараона, заставляя его тело сверкать, как золото, озаренное солнцем. Рамзес, сын Ра, получил силу дневного светила и бросился на нападающих, пораженных ужасом.

Это уже был не побежденный и одинокий военачальник, дающий отпор в последнем для него сражении, а царь, наделенный несравненной силой. Его рука не знала усталости, он стал воплощением опустошающего пламени, сверкающей звезды, неистового ветра, дикого быка с острыми рогами, сокола, пронзающего своими когтями любого, кто пытается ему противостоять. Рамзес пускал стрелу за стрелой, убивая возниц хеттских колесниц. Лишенные управления, лошади вставали на дыбы, падая одни на других; колесницы переворачивались, образуя беспорядочную свалку.

Нубийский лев устроил кровавый пир. Бросая свое трехсоткилограммовое тело в гущу схватки, он разрывал всех своих противников ударами когтей и вонзал в их шеи и головы клыки длиной в десять сантиметров. Его прекрасная грива пылала, удары его лап были так же сильны, как и точны.

Рамзес и Боец остановили наступление противника и разбили линию врага. Командующий хеттских пехотинцев поднял копье, но не успел метнуть его: стрела Фараона вонзилась в его левый глаз. В ту же минуту челюсти льва сомкнулись над лицом командующего императорского отряда колесниц.

Несмотря на огромное численное превосходство хеттские воины стали отступать и спускаться с холма по направлению к равнине.

Муваттали побледнел.

– Это не человек, – воскликнул он, – а воплощение бога Сета, единственного существа, наделенного силой побеждать тысячи воинов! Посмотрите, когда кто-то пытается его атаковать, рука нападающего слабеет, тело охватывает судорога, и он не может больше воспользоваться копьем или луком!

Сам Хаттусили, обладавший невозмутимым хладнокровием, был ошеломлен. Можно было поклясться, что от Рамзеса исходил огонь, обжигавший каждого, кто пытался к нему приблизиться.

Одному огромного роста хеттскому воину удалось вцепиться в край колесницы и занести нож, но его одежда воспламенилась сама по себе, и он, крича от боли, умер от ожогов. Ни Рамзес, ни лев не замедляли хода. Рамзес чувствовал, что рука Амона направляла его, что бог-победитель находился за его спиной и давал больше силы, чем целая армия. Подобный урагану, Фараон Египта раскидывал своих противников, как соломенные чучела.

– Ему надо помешать, – закричал Хаттусили.

– Паника овладела нашими воинами, – ответил ему правитель Алепа.

– Заставьте их взять себя в руки, – приказал Муваттали.

– Рамзес – это бог…

– Он всего лишь человек, даже если его храбрость и кажется сверхъестественной. Действуйте, придайте нашим воинам уверенности, и эта битва будет завершена.

Колеблясь, правитель Алепа подхлестнул свою лошадь и спустился со смотровой площадки, где находился командный пункт объединенной армии. Он решил положить конец безумству Рамзеса и его льва.

Хаттусили пристально посмотрел на восточные холмы. То, что он увидел, потрясло его.

– Ваше Величество, вон там, можно подумать… Египетские колесницы приближаются с огромной скоростью!

– Откуда они появились?

– Должно быть, они прибыли по прибрежной дороге.

– Как они смогли проложить себе путь?

– Урхи-Тешшуб отказался перекрыть этот проход под предлогом того, что ни один египтянин не решится им воспользоваться.

Пришедшая на помощь армия преодолела пустое пространство и, не встречая никакого сопротивления, рассредоточилась по всей равнине, углубляя брешь, проделанную Рамзесом.

– Не бегите! – кричал правитель Алепа. Убейте Рамзеса!

Несколько солдат повиновались, но они едва успели повернуться, как когти льва разорвали их в клочья.

Когда правитель Алепа увидел приближавшуюся к нему золотую колесницу Рамзеса, он, с широко открытыми безумными глазами, в свою очередь попытался бежать. Его лошадь топтала хеттских воинов, стараясь ускользнуть от колесницы Фараона. Охваченный паникой, правитель опустил поводья, лошадь понесла и бросилась в Оронт. В реке уже утонуло множество, беспорядочно падающих одни на другие, колесниц. Воины захлебывались в воде, некоторые тонули, другие пытались плыть. Все предпочитали нырнуть в реку, нежели противостоять ужасающему божеству, похожему на небесный огонь.

Пришедшая на помощь армия довершила дело Рамзеса, истребляя множество воинов объединенной армии и заставляя отступавших бросаться в воды Оронта. Командующий отряда колесниц вытащил за ноги тонувшего правителя Алепа.

Колесница Рамзеса приближалась к пригорку, где располагался вражеский командный пункт.

– Мы должны отступить, – посоветовал Хаттусили императору.

– У нас еще остались войска на западном берегу.

– Их будет недостаточно… Рамзес способен перейти реку вброд и освободить проход соединениям «Птах» и «Сет».

Тыльной стороной ладони император вытер лоб.

– Что происходит, Хаттусили… Неужели один человек способен истребить целую армию?

– Если этот человек Фараон, если он Рамзес…

– Чтобы один победил множество… Это миф, а мы находимся на поле боя!

– Мы побеждены, Ваше Величество, надо отступить.

– Хетты не отступают.

– Надо подумать о сохранении вашей жизни и о продолжении войны другим способом.

– Что ты предлагаешь?

– Давайте укроемся внутри крепости.

– Мы окажемся в ловушке!

– У нас нет выбора, – сказал Хаттусили. – Если мы отступим на север, Рамзес и его войска будут нас преследовать.

– Будем надеяться, что Кадеш действительно неприступен.

– Эта крепость не похожа на другие, Ваше Величество. Сам Сети отказался от ее взятия.

– Не думаю, что его сын поступит так же.

– Поторопимся, Ваше Величество!

Против желания, Муваттали поднял правую руку и сохранял такое положение в течение нескончаемо долгих минут, приказывая таким образом отступить.

Кусая губы в кровь, Урхи-Тешшуб беспомощно наблюдал за разгромом. Отряд, закрывавший проход к первому броду на восточном берегу Оронта, отступил ко второму. Оставшиеся в живых воины соединения «Птах» не осмелились его преследовать из страха попасть в новую ловушку. Командующий предпочел укрепить тылы, отправляя послание соединению «Сет», чтобы объявить, что путь свободен, и оно может пересечь лес Лабви.

Правитель Алепа, придя в себя, ускользнул от спасшего его воина, пересек реку вплавь и присоединился к своим союзникам, направлявшимся к Кадешу. Лучники дополнительной армии сотнями убивали отступавших хеттов. Египтяне шли по трупам, отсекая руку каждому, чтобы произвести подсчет убитым и занести его результат в официальные архивы.

Никто не осмеливался приблизиться к Фараону. Лев в позе сфинкса лег возле колесницы. Запачканный кровью, Рамзес сошел с позолоченной колесницы и долго гладил своего льва и лошадей. Он ни разу не посмотрел на воинов, застывших в ожидании.

Менна первый подошел к царю. Оруженосец дрожал от страха и с трудом переставлял ноги.

За вторым бродом хеттская армия и оставшиеся в живых воины союзников быстрым маршем приближались к большим воротам крепости Кадеш. Египтяне уже не могли вмешаться, чтобы помешать Муваттали и его армии скрыться в убежище.

– Ваше Величество, – слабым голосом сказал Менна, – Ваше Величество…

– Мы победили.

Со взглядом, прикованным к крепости, Рамзес походил на гранитную статую.

– Хеттский главнокомандующий уступил под натиском Вашего Величества, – продолжал Менна. – Он спасается бегством, вы один убили сегодня тысячи врагов! Кто сможет воспеть вашу славу?

Рамзес повернулся к своему оруженосцу.

Обезумевший от страха Менна пал ниц, опасаясь быть сраженным исходившей от Фараона силой.

– Это ты, Менна?

– Да, Ваше Величество, это действительно я, ваш оруженосец, ваш верный слуга! Простите меня, простите вашу армию. Не заставляет ли победа забыть о наших ошибках?

– Фараон не прощает, верный слуга, он правит и действует.

Глава 55

В соединениях «Амон» и «Ра» был убит каждый десятый воин, «Птах» ослабло, «Сет» – осталось нетронутым. Тысячи египтян погибли, еще большее количество хеттов и воинов союзной армии расстались с жизнью. Но существовала реальность: Рамзес выиграл битву при Кадеше.

Конечно, Муваттали, Хаттусили, Урхи-Тешшуб и некоторые из их союзников, как правитель Алепа, остались в живых и спрятались в крепости. Но миф о непобедимости хеттов был развеян. Многие правители, выступившие на стороне императора хеттского государства, погибли, утонув в Оронте или пронзенные стрелами хеттских лучников. Отныне все провинции, маленькие и большие, узнают, что щит Муваттали не сможет уберечь их от ярости Рамзеса.

Фараон созвал в свой шатер всех оставшихся в живых военачальников, в числе которых были и командиры соединений «Птах» и «Сет».

Несмотря на радость победы, никто не улыбался. Сидя на троне из позолоченного дерева, Рамзес походил на разгневанное божество.

Чувствовалось, что он готов карать и наказывать.

– Все здесь присутствующие, – объявил он, – несли ответственность за командование. Вы все извлекли выгоду из своего чина. Все вы повели себя, как трусы! Вы хорошо едите и удобно спите, избавлены от уплаты налогов, уважаемы и вызываете зависть ваших подчиненных. Вы – командующие моей армии, бежали во время боя, охваченные всеобщей паникой.

Командующий соединения «Сет» сделал шаг вперед.

– Ваше Величество…

– Ты желаешь возразить мне?

Воин вернулся на свое место.

– Я больше не могу вам доверять. Завтра вы снова обратитесь в бегство, вы разлетитесь, как воробьи при приближении опасности. Именно поэтому я освобождаю вас от занимаемых вами должностей. Радуйтесь, что я оставляю вас в армии простыми воинами, даю вам возможность служить своей стране, получать жалованье и пособие после ухода в отставку.

Никто не протестовал. Большинство из них опасались более сурового наказания.

В тот же день Фараон назначил новых командующих, выбранных среди людей вспомогательной армии.

На следующий день после победы Рамзес бросил свою армию на первый приступ крепости Кадеш. На вышках ее башен развевались хеттские флаги.

Стрельба египетских лучников не принесла никаких результатов, стрелы разбивались о зубцы стен, за которыми прятались осажденные. В отличие от других сирийских крепостей вершины башен Кадеша были неуязвимы для стрел.

Желая доказать свое усердие, пехотинцы взобрались на скалистый пригорок, где была построена крепость, и приставили деревянные лестницы к стенам. Но хеттские лучники истребили каждого десятого воина, а оставшиеся в живых вынуждены были отказаться от выполнения этого маневра. Три следующие попытки также закончились неудачей.

В следующие два дня нескольким смельчакам удалось вскарабкаться до половины высоты стен, но они были убиты брошенными сверху камнями.

Кадеш казался неприступным.

Рамзес созвал свой новый военный совет, новые командующие соревновались между собой в горячности, чтобы блеснуть перед Фараоном. Устав от их разговоров, он отпустил их всех, оставив около себя Сетау.

– Лотос и я, мы спасем десятки жизней, –сказал он, – при условии, что сами не умрем от изнеможения. Мы работаем в таком ритме, что скоро нам не будет хватать лекарств.

– Не прячься за пустые слова.

– Давай вернемся в Египет, Рамзес.

– Забыть о крепости Кадеш?

– Победа уже за нами.

– Пока Кадеш не перейдет под власть Египта, угроза со стороны хеттов будет существовать.

– Это завоевание потребует слишком много сил и принесет слишком много смертей. Давай вернемся в Египет, чтобы вылечить раненых и восстановить силы.

– Эта крепость должна пасть, как и другие.

– А если твое упрямство неразумно?

– Окружающая нас земля очень богата. Ты с Лотос сможешь найти все компоненты, необходимые для приготовления снадобий.

– А если Аша находится в этой крепости?

– Это еще один повод, чтобы завоевать ее и освободить Аша.

Оруженосец Менна вбежал и упал на колени.

– Ваше Величество, Ваше Величество! С высоты крепостных стен сбросили копье… Послание привязано к его наконечнику!

– Дай его мне.

Рпмзес прочитал текст.

«Рамсесу, Фараону Египта, от его брата Муваттали, императора хеттского государства.

Прежде чем продолжать наше сражение, не будет ли нам полезно встретиться и поговорить? Пусть в поле на равном расстоянии от твоей армии и крепости поставят шатер.

Я приду туда один, мой брат также придет один завтра, когда солнце будет находиться выше всего в небе».

В шатер внесли и поставили друг напротив друга два трона. Между ними – низенький столик с двумя чашами и маленьким кувшином с водой.

Оба правителя одновременно сели, неотрывно глядя друг на друга.

Несмотря на жару, Муваттали был одет в длинный плащ из красно-черной шерсти.

– Я очень рад видеть моего брата, Фараона Египта, чья слава не перестает расти.

– Сила императора хеттского государства вселяет страх в жителей многих стран.

– В этом смысле, мой брат Рамзес, бессмысленно завидовать мне. Я создал непобедимый союз, а ты одержал над ним победу. Какой божественной защитой ты обладаешь?

– Меня защищает мой отец Амон, чья рука управляла мной.

– Я не верил, что такая сила может двигать человеком, даже если он – Фараон.

– Ты не колебался употребить ложь и хитрость.

– Это такое же оружие войны, как и другие! Они победили бы тебя, если бы сверхъестественная сила не руководила тобой. Дух твоего отца Сети наполнил твое сердце беспримерным мужеством и заставил тебя забыть страх поражения.

– Ты готов сдаться, мой брат Муваттали?

– Неужели в привычки моего брата Рамзеса входит такая грубость?

– Тысячи людей погибли из-за захватнической политики Хеттской империи. Сейчас не время для напрасных разговоров. Ты готов сдаться?

– Знает ли мой брат, кто я?

– Император Хеттского государства, попавший в ловушку своей крепости Кадеш.

– Со мной находятся мой брат Хаттусили, мой сын Урхи-Тешшуб, мои вассалы и союзники. Если мы сдадимся, то оставим империю без правителя.

– Побежденный должен покориться.

– Ты выиграл битву при Кадеше, это верно, но крепость остается неприступной.

– Рано или поздно она падет.

– Твои первые приступы окончились неудачей. Продолжая в том же духе, ты потеряешь много людей, даже не поцарапав стен Кадеша.

– Именно поэтому я принял другое решение.

– Поскольку мы говорим наедине, ты объяснишь мне его суть?

– А ты не догадался? Она основывается на терпении. Вас много внутри крепости, мы подождем, пока вам будет не хватать еды. Тогда не покажется ли вам быстрая смерть предпочтительней долгих страданий?

– Мой брат Рамзес плохо знает эту крепость. Ее обширные кладовые содержат большое количество пищи, которая позволит нам продержаться много месяцев. И наши условия будут более благоприятными, чем жизнь египетской армии.

– Простое хвастовство.

– Нет, брат мой, конечно же, нет! Тогда как вы, египтяне, находитесь вдалеке от ваших земель и вам придется переживать все более и более невыносимые дни. Всем известно, что вы не любите жить вдали от вашей страны и что Египет не любит долго обходиться без Фараона. Придет осень, потом зима с ее холодами и болезнями. Также наступят разочарование и усталость. Будь уверен, брат мой Рамзес, наше положение будет более выгодным по сравнению с вашим. И не рассчитывай на недостаток воды: резервуары Кадеша полны, и мы располагаем колодцем, вырытым в центре крепости.

Рамзес сделал глоток воды, но не потому, что его мучила жажда, а чтобы прервать беседу и немного подумать. Доводы Муваттали были не лишены смысла.

– Мой брат желает утолить жажду?

– Нет, я хорошо переношу жару.

– Ты опасаешься яда, так часто применяемого при дворе Хаттусы?

– Этот обычай забыт, но я предпочитаю, чтобы мой виночерпий пробовал приготовленные для меня блюда. Мой брат Рамзес должен знать, что один из его друзей детства, молодой и блестящий дипломат Аша был арестован, когда шпионил на территории Хеттской империи, переодевшись в торговца. Если бы я действовал по нашим законам, он бы уже умер, но я предполагал, что ты захочешь спасти близкого тебе человека.

– Ты ошибаешься, Муваттали, во мне Фараон подавил человека.

– Аша не только твой друг, но также настоящий глава египетской дипломатии и лучший знаток Азии. Если человек и останется бесчувственным, то правитель не пожертвует таким человеком.

– Что ты предлагаешь?

– Не лучше ли мир, пусть даже временный, чем губительная война?

– Мир… Невозможно!

– Подумай, мой брат Рамзес: я не задействовал все силы хеттской армии в этом бою. Дополнительные войска не замедлят прийти мне на помощь, и тогда ты вынужден будешь вести другие бои, не снимая осады крепости. Такие действия превосходят твои возможности в людях и вооружении. Твоя победа превратится в катастрофу.

– Ты проиграл битву при Кадеше, Муваттали, и ты осмеливаешься требовать мира.

– Я готов признать мое поражение, составив официальный документ. Когда ты получишь его, то снимешь осаду, и граница моей империи будет окончательно установлена в Кадеше. Никогда моя армия не будет воевать с Египтом.

Глава 56

Дверь камеры Аша открылась.

Несмотря на все свое хладнокровие, Аша подскочил. Угрюмые лица двоих стражников не предвещали ничего хорошего. С момента своего заключения Аша каждый день ждал казни. Хетты не проявляли никакой снисходительности по отношению к шпионам.

Секира, нож или принудительный прыжок с высоты утеса? Египтянин желал, чтобы его смерть была внезапной и быстрой и не стала бы одним из жестоких спектаклей.

Аша ввели в холодный и строгий зал, украшенный щитами и копьями. Как всегда в Хеттской империи война напоминала о своем присутствии.

– Как вы себя чувствуете? – спросила его жрица Путухепа.

– Мне не хватает физических упражнений и совсем не нравится ваша еда, но я еще жив. Это ли не чудо?

– В некотором роде, да.

– У меня ощущение, что запас моей удачи истощается… Однако ваше присутствие меня успокаивает: сможет ли женщина быть безжалостна?

– Не рассчитывайте на слабость хеттской женщины.

– Мое очарование мне не поможет?

Ярость исказила лицо жрицы.

– Вы понимаете всю безвыходность вашего положения?

– Египетский дипломат умеет умирать с улыбкой на губах, даже если его тело дрожит.

Аша подумал о ярости Рамзеса, который даже в ином мире упрекнет его в том, что он не сумел выбраться из хеттской страны. Ведь именно по этой причине ему не удалось рассказать Фараону об огромной союзной армии, собранной императором. Передала ли крестьянка его короткое послание, состоящее из трех слов? Он вовсе в это не верил, но если ей все же удалось передать послание, Фараон обладал достаточной интуицией, чтобы понять его смысл.

Без информации египетская армия проиграла бы битву при Кадеше, и Шенар взошел бы на трон Египта. После таких выводов лучшим выходом оказывалась смерть.

– Вы не предавали Рамзеса, – сказала Путухепа, – и вы никогда не служили Шенару.

– Я оставляю все на ваше усмотрение.

– Битва при Кадеше состоялась, – объявила она. – Рамзес победил союзную армию.

Аша пошатнулся, как пьяный.

– Вы смеетесь надо мной…

– Я не в том настроении, чтобы шутить.

– Победил союзные войска… – повторил ошеломленный Аша.

– Наш император жив и свободен, – добавила Путухепа, – а крепость Кадеш по-прежнему принадлежит хеттам.

Настроение дипломата омрачилось.

– Какая же судьба уготована мне?

– Я бы охотно сожгла вас как шпиона, но вы стали главным лицом на переговорах.

Египетская армия расположилась лагерем перед крепостью, чьи стены оставались мрачными, несмотря на жаркое июньское солнце. После переговоров Рамзеса и Муваттали воины Фараона не предприняли ни одного нового приступа Кадеша. С высоты крепостных стен Урхи-Тешшуб и хеттские лучники наблюдали, как их противники предавались мирным занятиям. Они ухаживали за лошадьми, ослами и быками, улучшали свои военные навыки, организуя состязания по рукопашному бою. И, конечно, поедали разнообразные блюда, приготовленные вечно переругивающимися поварами.

Рамзес отдал военачальникам только один приказ: поддерживать строгую дисциплину. Никто не получил никакой информации о заключенном с Муваттали соглашении.

Новый командующий соединения «Сет» осмелился расспросить Фараона.

– Ваше Величество, мы находимся в растерянности.

– Неужели тот факт, что мы одержали великую победу, не переполняет вас счастьем?

– Мы осознаем, что вы в одиночку выиграли битву при Кадеше, Ваше Величество, но почему мы не атакуем эту крепость?

– Потому что у нас нет никакого шанса овладеть ею. Понадобится пожертвовать жизнями, по крайней мере, половины наших воинов, но и это не обещает успеха.

– Как долго мы будем бездействовать и созерцать эту проклятую крепость?

– Я заключил с Муваттали соглашение.

– Вы хотите сказать… мир?

– Я предъявил наши условия и, если они не будут выполнены, мы возобновим военные действия.

– Какой срок вы назначили им, Ваше Величество?

– Он истекает в конце этой недели, и тогда я узнаю цену слова хеттского императора.

Вдалеке на дороге, идущей с севера, показалось облако пыли.

Множество хеттских колесниц приближались к Кадешу. Быть может, эти колесницы были отрядом, пришедшим на помощь Муваттали и его союзникам?

Рамзес успокоил волнение, охватившее египетский лагерь. Поднявшись в свою колесницу, Фараон в сопровождении своего льва выехал навстречу хеттскому отряду.

Хеттские лучники не выпускали поводья из рук. Слава Рамзеса и его льва, Бойца, уже распространилась во всей Хеттской империи.

С одной колесницы сошел человек и приблизился к Фараону.

Элегантный, с мягкой походкой, гордым лицом и ухоженными усами, Аша забыл о степенности и бросился к Рамзесу.

Царь и его друг обнялись.

– Мое послание принесло тебе пользу, Рамзес?

– И да и нет. Я не сумел воспользоваться твоим предупреждением, но по воле случая судьба сыграла в пользу Египта. Благодаря тебе я немедленно вмешался. Но победу одержал бог Амон.

– Я думал, что никогда больше не увижу Египет, хеттские тюрьмы очень мрачны. Я, конечно же, попытался убедить противника, что я – сообщник Шенара, должно быть, это и спасло мне жизнь, затем произошло много событий. Умереть там было бы непростительной безвкусицей.

– Мы должны решить, заключать ли нам перемирие или продолжать военные действия, и мне будет полезно узнать твое мнение.

В своем шатре Рамзес показал Аша документ, переданный ему хеттским императором.

«Я, Муваттали, твой слуга, Рамзес, и я признаю тебя Сыном Солнца и порождением самого Света. Моя страна подчиняется твоей воле, она – у твоих ног. Но не злоупотребляй своей властью.

Твое влияние неумолимо, ты это доказал, одержав великую победу. Но зачем тебе уничтожать народ твоего слуги? Зачем злобе продолжать жить в твоем сердце?

Поскольку ты – победитель, согласись, что мир лучше, чем война, и дай хеттам глоток жизни».

– Прекрасный дипломатический стиль, – похвалил Аша.

– Послание кажется тебе достаточно ясным для всех соседних стран?

– Настоящее произведение искусства! То, что хеттский правитель побежден в бою, само по себе необычно, но то, что он признает свое поражение – это новое чудо, которое ты можешь отнести на свой счет.

– Мне не удалось овладеть Кадешем.

– Далась тебе эта крепость! Ты одержал решительную победу. Непобедимый Муваттали теперь называет себя твоим подданным, по крайней мере на словах… Этот факт вынужденного унижения сослужит необыкновенную службу твоему авторитету.

Муваттали сдержал слово, составив должный документ и освободив Аша. Теперь и Рамзес дал своей армии приказ свернуть лагерь и возвращаться в Египет.

Перед тем, как покинуть место, где столько его воинов расстались с жизнью, Рамзес обернулся и посмотрел на крепость. Муваттали, его брат и сын свободными и невредимыми покинут Кадеш. Фараону не удалось разрушить этот символ хеттской мощи, но что от нее останется после решительного разгрома коалиции? Муваттали, объявляющий себя слугой Рамзеса… Кто бы осмелился вообразить себе такой успех? Никогда царь не забудет, что только помощь его небесного отца позволила ему превратить катастрофу в триумф.

– В долине Кадеша не осталось больше ни одного египтянина, – объявил дозорный.

– Отправь воинов на юг, восток и запад, – приказал Муваттали своему сыну Урхи-Тешшубу.

– Рамзес, может быть, запомнил преподнесенный ему урок и спрятал свои войска в лесу, чтобы атаковать нас, когда мы будем выходить из крепости.

– Сколько нам еще придется убегать?

– Мы должны вернуться в Хаттусу, – сказал Хаттусили, – восстановить свои силы и пересмотреть наши действия.

– Я обращаюсь не к побежденному военачальнику, – вспылил Урхи-Тешшуб, – а к императору хеттского государства.

– Успокойся, сын мой, – вмешался Муваттали. – Я думаю, что главнокомандующий объединенной армии ни в чем не виноват. Мы все недооценили собственную силу Рамзеса.

– Если бы вы позволили действовать мне, мы бы победили!

– Ты ошибаешься. Оружие египтян прекрасного качества, колесницы Фараона стоят наших. Предлагаемое тобой открытое столкновение на равнине не обернулось бы в нашу пользу, и наши войска понесли бы тяжелые потери.

– И вы удовлетворены этим унизительным поражением…

– Эта крепость останется нашей, хеттское государство не завоевано, а война против Египта будет продолжаться.

– Как она будет продолжаться после подписания такого позорящего документа?

– Речь не идет о мирном договоре, – уточнил Хаттусили, – а всего лишь о послании одного правителя другому. То, что Рамзес удовлетворился этим документом, указывает на его неопытность.

– Муваттали во всеуслышание объявляет, что отныне он является слугой Фараона.

Хаттусили улыбнулся.

– Когда слуга имеет в своем распоряжении необходимые войска, ничто не запрещает ему взбунтоваться.

Урхи-Тешшуб устремил на Муваттали смелый взгляд.

– Не слушайте больше этого бездарного человека, отец мой, и доверьте мне полные военные полномочия! Я, только я, способен раздавить Рамзеса.

– Вернемся в Хаттусу, – решил Муваттали.

– Вид наших гор будет способствовать раздумьям.

Глава 57

Сильно оттолкнувшись, Рамзес нырнул в прекрасный бассейн, где купалась Нефертари. Фараон проплыл под водой и обхватил жену за талию. Изображая удивление, она позволила своему телу опуститься вниз, а затем они, обнявшись, медленно всплыли на поверхность. Золотисто-желтая собака с лаем бегала вокруг бассейна, тогда как Боец дремал в тени смоковницы, украшенный тонкой золотой цепью, полученной в награду за храбрость.

Рамзес не мог смотреть на Нефертари без обожания. Помимо влечения душ и единения тел, их объединяла таинственная связь, более сильная, чем смерть. Нежное осеннее солнце озаряло их лица своим благословенным светом, когда они плавали в бирюзовых водах бассейна. Как только они вышли из воды, Дозор перестал лаять и принялся лизать их ноги. Собака ненавидела воду и не понимала, почему ее хозяин с таким удовольствием находился в ней. Успокоившись, пес устроился между лапами огромного льва и заснул.

Нефертари была так желанна. И она была счастлива ответить на ласки своего любимого.

По всей стране Рамзес стал Рамзесом Великим. Во время его въезда в Пи-Рамзес многочисленная толпа приветствовала победителя битвы при Кадеше. Рамзес был Фараоном, которому удалось обратить хеттов в бегство и заставить их отойти на свою территорию. Многие недели празднеств, устраиваемых как в деревнях, так и в городах, позволили достойно чествовать эту замечательную победу. Когда рассеялся мрачный призрак завоевания страны, Египет предался радости жизни, сопровождаемой обильным паводком, обещавшим прекрасные урожаи.

Пятый год царствования сына Сети закончился триумфом. Новая военная знать была ему преданна, а покоренные его славой придворные преклонялись перед Фараоном. Молодость Рамзеса заканчивалась. Двадцативосьмилетний мужчина, правивший Двумя Землями, демонстрировал качества самых великих правителей и уже оставил неизгладимый след в истории Египта.

Опираясь на свою трость, Гомер вышел навстречу Рамзесу.

– Я завершил то, что вам обещал, Ваше Величество.

– Хотите опереться на мою руку и немного прогуляться, или же присядем под вашим лимонным деревом?

– Давайте немного пройдемся. Последнее время мои руки и голова много работали, теперь настало время размяться моим ногам.

– Эта новая работа вынудила вас прервать написание Илиады?

– Конечно, но вы дали мне чудесный сюжет!

– Как вы развили его?

– Соблюдая правдивость, Ваше Величество, я не сокрыл ни трусости вашей армии, ни ваше безнадежное сражение в одиночку, ни призыв к вашему небесному отцу. Обстоятельства этой необыкновенной победы воодушевили меня, как если бы я был молодым поэтом, создающим свое первое произведение! Стихи непроизвольно срывались с моих губ, сцены сами выстраивались в нужном порядке. Ваш друг Амени очень помог мне избежать некоторых ошибок в грамматике. Египетский язык не кажется мне легким, но его гибкость и точность приносят поэту удовольствие.

– Рассказ о битве при Кадеше будет выбит на великой южной стене большого колонного зала храма Карнака, – сказал Рамзес, – а также на внешних стенах двора храма Луксора и на фасаде его пилона, на внешних стенах храма Абидоса и в будущем на переднем дворе моего Храма Миллионов Лет.

– Таким образом вечный камень навсегда сохранит воспоминание о битве при Кадеше.

– Я хочу воздать почести невидимому богу, Гомер, победе порядка над хаосом, способности Закона устранять смятения.

– Вы поражаете меня, Ваше Величество, и ваша страна с каждым днем удивляет меня все больше и больше. Я не верил, что ваш знаменитый Закон поможет вам победить врага, решившего уничтожить Египет.

– Если любовь Маат перестанет управлять моей мыслью и волей, мое царствование завершится, а Египет найдет себе другого правителя.

Несмотря на огромное количество поглощаемой им пищи, Амени не толстел. Все такой же щуплый и болезненный, личный писец Фараона больше не покидал кабинета. Он с небольшой группой помощников умудрялся заниматься неимоверным количеством дел. Постоянно лично общаясь с сановниками, Амени был в курсе всего, что происходило в стране, и следил, чтобы каждый знатный чиновник безупречно выполнял порученную ему работу. Для друга детства Рамзеса правильное управление заключалось в простом правиле: чем выше должность, тем больше ответственность и суровее наказание в случае ошибки или оплошности. Все, начиная с сановника и заканчивая управляющим службы, отвечали за промахи подчиненных и расплачивались за них. Отстраненные от работы сановники и пониженные в должности чиновники на своем горьком опыте убедились в суровости Амени.

Когда Рамзес находился в столице, то каждый день виделся со своим тайным советником. Во время поездок Фараона в Фивы или Мемфис Амени готовил подробные отчеты, изучаемые царем с большим вниманием, ведь принимать решение надлежало ему, Фараону.

Личный писец Рамзеса заканчивал докладывать правителю план укрепления плотин в следующем году, когда Серраманна было позволено войти в кабинет Амени, заставленный легкими ящиками, которые были заполнены папирусами, разложенными в идеальном порядке. Воин-великан склонил голову перед правителем.

– Ты все еще злишься на меня? – спросил Рамзес.

– Я не покинул бы вас в сражении.

– Забота о безопасности моей жены и матери была делом первостепенной важности.

– Я не отрицаю этого, но я предпочел бы быть рядом с вами и уничтожать хеттов. Высокомерие этих людей выводит меня из себя. Когда кто-то претендует на звание лучших воинов, то не прячется в крепости!

– У нас мало времени, – вмешался Амени.

– Каковы результаты твоих расследований?

– Никаких, – ответил Серраманна.

– И нет никакого следа?

– Я нашел повозку и трупы египетских стражников, но среди них не было тела Шенара. По свидетельству торговцев, укрывшихся в каменной хижине, песчаная буря налетела с неистовой силой и длилась необычайно долго. Я проследовал до оазиса Каржеха и могу заверить вас, что вместе с моими людьми я обыскал всю пустыню.

– Идя наугад, – сказал Амени, – Шенар, должно быть, попал в пересыхающее русло реки, и его тело похоронено под толщей песка.

– Таково общее мнение, – согласился Серраманна.

– У него не было никакого шанса выйти из этого ада, Ваше Величество, сбившись с главной дороги, он потерялся и не мог долго бороться с бурей, песком и жаждой.

– Его ненависть так огромна, что она послужила ему едой и питьем. Шенар не умер.

Царь склонился перед статуей Тота, находившейся у входа в здание государственной службы, положив букет лилий и папируса на алтарь жертвоприношений. Бог знаний, изображенный в виде сидящего павиана с полумесяцем на голове, поднял взгляд к небесам, всматриваясь в недоступные людям дали.

Сановники вставали и кланялись при появлении Рамзеса. Новый верховный сановник Аша сам открыл дверь своего кабинета. Царь и его друг, ставший героем в глазах придворных, обнялись, здороваясь. Приход правителя являлся явным признаком уважения, утверждавшим Аша в его роли главы египетской дипломатии.

Кабинет сильно отличался от кабинета Амени. Букеты доставленных из Сирии роз, цветочные композиции из папирусов и ноготков, алебастровые вазы изящных форм стояли на столиках, высокие светильники, сундуки из акации с разноцветной обивкой составляли утонченную обстановку. Все это убранство заставляло скорее думать о личных апартаментах роскошного дома, нежели о рабочем кабинете.

С блестящими глазами, элегантный, в легком надушенном парике, Аша походил на легкомысленного, светского и несколько надменного гостя, приглашенного на пир. Кто бы мог предположить, что этот человек, принадлежащий к высшему обществу, был способен превратиться в шпиона и под видом торговца путешествовать по враждебным дорогам Хеттской империи? Даже груда скопившихся дел не могла нарушить роскошной атмосферы кабинета нового верховного сановника, предпочитавшего хранить основные сведения в своей чудесной памяти.

– Боюсь, что мне придется уйти в отставку, Ваше Величество.

– Какую серьезную ошибку ты совершил?

– Неэффективность. Мои служащие не щадили своих сил, но Моисея невозможно найти. Это удивительно… Обычно языки развязываются. На мой взгляд, существует одно-единственное решение: он укрылся в каком-то затерянном уголке и не покидал его. Если он изменил имя и присоединился к семье бедуинов, узнать его будет очень трудно, может быть, даже невозможно.

– Продолжай свое расследование. А хеттская шпионская сеть на нашей территории?

– Тело белокурой молодой женщины было похоронено, но нам так и не удалось узнать ее имя. Что касается колдуна, то он исчез. Несомненно, ему удалось покинуть Египет. Но мы не можем найти никаких следов, как если бы все они исчезли за несколько дней. Мы избежали ужасной опасности, Рамзес.

– Шпионская сеть действительно уничтожена?

– Было бы слишком самонадеянно утверждать так, – признал Аша.

– Не ослабляй бдительности.

– Я часто думаю о том, на что сейчас способны хетты, – сказал Аша. – Поражение унизило их, внутренние междоусобицы хеттов зашли слишком далеко. Они не удовольствуются заключенным перемирием, но им понадобятся многие месяцы, даже годы, чтобы восстановить свои силы.

– Как ведет себя Меба?

– Мой августейший предшественник обзавелся усердным помощником, умеющим оставаться на своем месте.

– Не доверяй ему. Как бывший верховный сановник, он может только завидовать тебе. Каковы результаты наблюдений командующих наших соединений в Южной Сирии?

– Полная тишина и спокойствие, но я лишь наполовину верю в то, что они трезво оценивают ситуацию. Поэтому я завтра сам выезжаю в провинцию Амурру. Именно там мы должны организовать отряд, который при вторжении смог бы выдержать первый удар хеттов.

Глава 58

Чтобы усмирить свой гнев, жрица Путухепа уединилась в самом священном месте столицы. Она закрылась в подземной комнате верхнего города, выдолбленной в стене, вблизи акрополя, где располагалась резиденция императора. После разгрома при Кадеше Муваттали решил держать своего сына и брата на расстоянии. Он намеревался укреплять свою собственную власть, утверждая, что он один в состоянии поддерживать равновесие между соперничающими группировками.

Потолок подземной комнаты был сводчатым, а стены украшены рисунками, представляющими императора в виде воина и жреца на фоне крылатого солнца. Путухепа направилась к алтарю Ада, где находился обагренный кровью меч.

Именно сюда она пришла искать вдохновение, необходимое для спасения мужа от ярости Муваттали. То вдохновение, которое позволит Хаттусили вновь быть облагодетельствованным милостями императора. Со своей стороны, Урхи-Тешшуб, пользующийся поддержкой части военной знати, не останется бездеятельным и попытается убрать Хаттусили и даже уничтожить Муваттали.

Путухепа размышляла до глубокой ночи, думая только о своем муже.

Бог Ада подсказал ей ответ.

Малый совет, куда входили император Муваттали, его сын Урхи-Тешшуб и брат Хаттусили, мог в любой момент стать ареной яростного столкновения.

– Хаттусили полностью ответственен за наше поражение, – утверждающе заявил Урхи-Тешшуб.

– Если бы союзной армией командовал я, мы бы раздавили египетские войска.

– Мы уничтожили их, – напомнил Хаттусили, – но кто бы мог предвидеть вмешательство Рамзеса?

– Я, я бы победил его!

– Не хвастайся, – вмешался император, – никто бы не совладал с данной ему силой в день сражения. Когда говорят боги, нужно уметь услышать их голоса.

Заявление Муваттали помешало его сыну продолжать речь, и тогда он бросился в наступление, сменив тему.

– Что вы предпримете в будущем, отец мой?

– Я думаю.

– У нас нет больше времени на размышления! Мы были унижены у Кадеша, теперь необходимо действовать как можно быстрее. Доверьте мне командование тем, что осталось от союзной армии, и я завоюю Египет.

– Бессмысленно, – рассудил Хаттусили. – Сейчас наша самая важная задача состоит в сохранении нашего союза. Армии наших союзников потеряли многих людей, многие правители рискуют потерять свою власть, если мы не поддержим их золотом.

– Все это болтовня побежденного! – возразил Урхи-Тешшуб. – Хаттусили хочет выиграть время, чтобы скрыть свою трусость и глупость.

– Следи за своей речью, – потребовал Муваттали, – оскорбления никому не принесут пользу.

– Хватит сомнений, отец мой: я требую передачи всех полномочий.

– Император я, и ты не должен мне указывать, что я должен делать.

– Оставайтесь с вашим никуда не годным советчиком, если хотите, я же покидаю мои покои во дворце до тех пор, пока вы не прикажете мне вести наши войска к победе.

Сильно нервничая, Урхи-Тешшуб вышел из приемного зала.

– А ведь он кое в чем прав, – признал Хаттусили.

– Что ты хочешь сказать?

– Путухепа спрашивала совета у злых духов Ада.

– И каков был совет?

– Мы должны исправить неудачу при Кадеше.

– У тебя есть план действий?

– Он опасен, но я готов рискнуть.

– Ты – мой брат, Хаттусили, и твоя жизнь мне дорога.

– Я не думаю, что допустил какую-либо ошибку у Кадеша. Величие империи – моя самая главная забота. Я выполню то, что требуют боги зла.

Садовник Неджем, ставший земельным управителем при Рамзесе Великом, был также наставником его сына Ка. Очарованный способностями ребенка, Неджем давал ему возможность наслаждаться учебой и игрой.

Сановник и сын Фараона прекрасно ладили, и Рамзес поздравлял себя с выбором такого типа обучения. Но Неджем впервые почувствовал себя обязанным воспротивиться одному приказанию Рамзеса, зная, что такое неуважение может повлечь за собой большие неприятности.

– Ваше Величество…

– Слушаю тебя, мой милый Неджем.

– Речь идет о вашем сыне.

– Он готов?

– Да, но…

– Это испытание причинит ему вред?

– Нет, Ваше Величество, но…

– Тогда пусть немедленно придет.

– Несмотря на все мое уважение к вам, Ваше Величество, я не уверен, что такой маленький ребенок способен выдержать ту опасность, которой вы намерены его подвергнуть.

– Позволь мне судить об этом, Неджем.

– Опасность… Опасность велика!

– Ка должен отстаивать свой выбор жизненного пути, каким бы тот ни был. Он не похож на других детей.

Неджем понял, что его борьба бесполезна.

– Я иногда жалею, что это так, Ваше Величество.

В долине Дельты дул сильный и холодный ветер, но ему не удавалось разогнать большие черные грозовые тучи. Сидя за спиной своего отца на прекрасной серой лошади, Ка дрожал.

– Мне холодно, отец, нельзя ли ехать немного медленнее?

– Мы спешим.

– Куда ты меня везешь?

– Посмотреть на смерть.

– Прекрасную богиню Запада с такой нежной улыбкой?

– Нет, эта смерть – удел праведников. А ты еще не стал таковым.

– Но я хочу им стать!

– Ну что ж, преодолей первый этап.

Ка сжал зубы. Он никогда не разочарует своего отца.

Рамзес остановил лошадь возле одного канала, чье место слияния с Нилом было отмечено маленьким гранитным храмом. Место казалось тихим и умиротворенным.

– Смерть, она находится здесь?

– Внутри этого святилища, но если ты боишься, то не ходи туда.

Ка спрыгнул с лошади и вспомнил магические заклинания, выученные из сказок и предназначенные для предотвращения опасности. Он повернулся к отцу. Рамзес сидел, не шевелясь. Ка понял, что ему нечего ждать помощи от Фараона и что единственным выходом будет идти в храм.

Туча закрыла солнце, небо нахмурилось. Ребенок, колеблясь, прошел вперед и остановился на полдороги от своей цели. На тропинке чернильночерная кобра с широкой головой и более одного метра длиной, казалось, решила напасть на него.

Оцепеневший от страха ребенок не решался бежать.

Кобра осмелела и стала приближаться к нему.

Она была готова вот-вот напасть на Ка. Бормоча старинные заклинания, спотыкаясь на каждом слове, мальчик закрыл глаза в тот момент, когда кобра отступила.

Палка с вилообразным концом прижала ее к земле.

– Эта смерть не для тебя, – заявил Сетау, – иди к своему отцу, малыш.

Ка посмотрел прямо в глаза Рамзесу.

– Кобра не укусила меня только потому, что я повторял магические заклинания… Я стану праведником, не так ли?

Сидя в удобном кресле и наслаждаясь нежным теплом зимнего солнца, золотившего деревья ее собственного сада, Туйя беседовала с высокой темноволосой женщиной, когда Рамзес пришел навестить ее.

– Долент! – воскликнул Фараон, узнав свою сестру.

– Не будь суров, – попросила Туйя, – ей надо многое тебе рассказать.

Долент с усталым и бледным лицом бросилась к ногам Рамзеса.

– Умоляю тебя, прости меня!

– Ты чувствуешь себя виноватой, Долент?

– Этот проклятый маг околдовал меня… Я считала, что он порядочный человек.

– А кто он?

– Один ливиец, знаток колдовства. Он заточил меня в доме в Мемфисе и заставил следовать за ним, когда бежал. Если бы я ослушалась его, он перерезал бы мне горло.

– Почему он так жесток?

– Потому что… Потому что…

Долент разразилась рыданиями, Рамзес поднял ее с колен и помог ей сесть.

– Объяснись.

– Колдун… Колдун убил служанку и молодую белокурую женщину, служившую ему медиумом. Он уничтожил их, потому что они отказались подчиняться и помогать ему.

– Ты присутствовала при преступлении?

– Нет, я сидела взаперти… Но я видела трупы, когда мы выходили из дома.

– Почему этот колдун держал тебя в качестве пленницы?

– Он верил в мои способности медиума и рассчитывал использовать меня против тебя, брат мой! Он пичкал меня какими-то дурманящими снадобьями и распрашивал меня о твоих привычках… Но я не смогла ответить. Когда он направился к Ливии, то отпустил меня. Мне пришлось пережить ужасные моменты, Рамзес, я была убеждена, что он меня не пощадит!

– Ты была неосторожна?

– Мне очень жаль, если бы ты знал, как я сожалею обо всем!

– Оставайся при дворце Пи-Рамзеса.

Глава 59

Аша хорошо знал правителя Амурру Бентешину. Мало верящий в слова богов, он предпочитал им золото, женщин и вино. Он был развращенным и продажным человеком, заботящимся только о своем благосостоянии и удовольствиях.

Так Амурру была призвана сыграть первостепенную стратегическую роль. Глава египетской дипломатии не поскупился в средствах, чтобы заручиться поддержкой Бентешины. Вначале Аша приехал сам, чтобы от имени Фараона засвидетельствовать правителю свое почтение. Затем преподнес Бентешине ценные дары. В их числе были прекрасные ткани, кувшины с лучшими винами, посуда из алебастра, богато украшенное оружие и мебель, достойная царского дворца.

Большая часть египетских воинов, находящихся в Амурру, были мобилизованы во вспомогательную армию, чье вмешательство в битве при Кадеше оказалось решающим. По возвращении в Египет они получат длительный отдых перед тем, как снова поступить на службу. Также Аша привез с собой отряд из пятидесяти воинов, ответственных за обучение местных войск до прибытия тысячи пехотинцев и лучников из Пи-Рамзеса. Таким образом, Амурру станет значительным военным укреплением Египта.

Сев на корабль в Пелузе, Аша отправился на север. Попутный ветер и спокойное море сделали его путешествие приятным. Присутствие на борту корабля молодой сирийки добавило прелести этому плаванию.

Когда египетский корабль вошел в порт Бейрут, Бентешина в окружении своих придворных встречал его на пристани. Веселый и скрытный мужчина с черными и блестящими усами расцеловал Аша в обе щеки и рассыпался в красноречии, превознося необычайную победу Рамзеса Великого при Кадеше. Эта победа решительным образом изменила мировое равновесие.

– Какая замечательная карьера, дорогой Аша! Такой молодой, вы стали верховным сановником Египта… Я преклоняюсь перед вами.

– Это не обязательно, ведь я приехал в качестве друга.

– Вы будете жить во дворце, а все ваши желания будут немедленно исполнены.

Глаза Бентешины загорелись.

– Не желаете ли вы… юную девственницу?

– Кто же будет таким безумцем, чтобы пренебречь сокровищами мира. Взгляни на эти скромные подарки, Бентешина, и скажи мне, нравятся ли они тебе.

Моряки разгружали трюмы.

Словоохотливый Бентешина не скрывал своего удовольствия. Вид необыкновенно утонченной кровати вызвал у него восклицание, говорящее о восхищении.

– Вы, египтяне, знаете толк в искусстве жить! Мне не терпится опробовать это чудо. И не в одиночестве!

Поскольку правитель был в превосходном расположении духа, Аша воспользовался благоприятным моментом и представил воинов-инструкторов.

– Являясь верным союзником Египта, ты должен помочь нам в создании надежной оборонительной системы, которая защитит Амурру и отобьет у хеттов желание нападать.

– Таково и мое самое горячее желание, – подтвердил Бентешина. – Я устал от войн, наносящих вред торговле. Мой народ хочет чувствовать себя в безопасности.

– Через несколько недель Рамзес пришлет армию, а эти военные обучат твоих солдат.

– Превосходно, превосходно… Хеттская империя потерпела тяжелое поражение. Муваттали должен противостоять скрытой борьбе между его сыном Урхи-Тешшубом и его братом Хаттусили.

– Кому же отдает предпочтение военная знать?

– Она, кажется, разделилась, и один и другой имеют своих сторонников. В настоящее время Муваттали удается сохранить видимость сплоченности, но государственный переворот не исключен. А еще некоторые союзные провинции сожалеют, что были вовлечены в гибельное предприятие при Кадеше, которое обошлось им потерей как людей, так и средств… Некоторые ищут нового хозяина, и им мог бы стать Фараон.

– Прекрасные перспективы.

– А я обещаю вам незабываемый вечер!

Молодая ливийка с тяжелыми грудями и полными бедрами легла на Аша и стала нежно массировать его движением своего тела. Каждая клеточка ее кожи источала аромат, и ее прелести представляли собой зрелище, радовавшее глаз.

Хотя Аша и провел уже несколько победных атак, но не остался удовлетворенным. Как только массаж молодой ливийки произвел желанный эффект, он перевернул ее на спину. Быстро найдя прелестный путь к близости, он разделил с ней новый момент сильного удовольствия. Она давно уже лишилась девственности, но ее умение ласкать выгодно заполняло неисправимый недостаток. Ни он, ни она не произнесли ни одного слова.

– Оставь меня, – сказал он, – я хочу спать.

Девушка встала и покинула просторную комнату, выходящую окнами в сад. Аша уже забыл о ней, думая о словах Бентешины по поводу союза, созданного Муваттали, союза, уже готового распасться.

– Действовать правильно будет трудно, но возбуждающе интересно.

К какому другому могущественному государству обратятся вышедшие из союза, если они перестанут верить в хеттского императора? Только не к Египту. Страна Фараонов слишком далеко, и ее уровень сильно отличается от развития маленьких провинций Азии, воинственных и нестабильных. В голову дипломата пришла одна идея, она была такой тревожной, что у Аша возникло желание немедленно рассмотреть карту.

Дверь комнаты открылась.

Вошел мужчина небольшого роста, щуплый, его волосы были собраны повязкой, на шее – скромное серебряное колье, на левом предплечье браслет. Он был одет в платье из разноцветной ткани, с открытыми плечами.

– Меня зовут Хаттусили, я брат Муваттали хеттского императора.

На несколько секунд Аша растерялся. Может быть усталость от путешествия и любовные утехи явились причиной галлюцинаций?

– Вы не грезите, Аша. Я рад познакомиться с главой египетской дипломатии и очень близким другом Рамзеса Великого.

– Вы в Амурру…

– Вы мой пленник, Аша. Всякая попытка бежать обречена на неудачу. Мои люди арестовали египетских воинов, и ваш корабль. Хеттская империя снова стала хозяином Амурру. Рамзес ошибался, недооценивая нашу возможность ответного удара. Будучи главнокомандующим союзной армии, разбитой при Кадеше, я подвергся невыносимому унижению. Я уничтожил бы египетскую армию, если бы не потрясающая ярость Рамзеса и не его безрассудное мужество. Поэтому я должен как можно быстрее доказать мою настоящую значимость и вмешаться, пока вы наслаждаетесь лаврами победы.

– Бентешина в который раз предал нас.

– Бентешина продается тому, кто больше платит, таков его характер. Никогда больше эта провинция не вернется в лоно Египта.

– Вы забываете о ярости Рамзеса!

– Напротив, я ее опасаюсь, поэтому я не буду ее провоцировать.

– Как только он узнает, что хеттские войска захватили провинцию Амурру, он вмешается. И я убежден, что вы не успели создать армию, способную ему противостоять.

Хаттусили улыбнулся.

– Ваша проницательность опасна, но она будет бесполезна, так как Рамзес узнает правду слишком поздно.

– Мое молчание будет красноречивым.

– А вы и не будете молчать, Аша, так как вы сейчас напишите Рамзесу ободряющее послание. Вы объясните ему, что ваша работа проходит по заранее намеченному плану, а ваши воины прекрасно справляются со своими обязанностями.

– Иначе говоря, наша армия доверчиво приблизится к провинции Амурру и попадет в западню.

– Такова действительно одна из частей моего плана.

Аша попытался разгадать замыслы Хаттусили. Ему были известны все достоинства и недостатки народов, населявших эту местность, их стремления и злопамятность. Египтянину открылась правда.

– Еще один корыстный союз с бедуинами!

– Лучшего решения просто не существует, – подтвердил Хаттусили.

– Все они – воры и убийцы.

– Мне это известно, но я воспользуюсь ими, чтобы посеять беспорядки в рядах союзников Египта.

– Не является ли с вашей стороны большой неосторожностью доверять мне такие секреты?

– Скоро эти секреты превратятся в реальность. Одевайтесь, Аша, и следуйте за мной, я продиктую вам то, что вы должны написать.

– А если я откажусь это написать?

– Вы умрете.

– Я готов.

– Нет, вы не готовы. Мужчина, любящий женщин так, как их любите вы, не готов отказаться от удовольствий бытия из-за дела, безнадежного заранее. Вы напишите это послание, Аша, потому что вы хотите жить.

Египтянин колебался.

– А если я повинуюсь?

– Вы будете заключены, надеюсь, в довольно удобную тюрьму и выживите.

– Почему бы вам не убить меня?

– В рамках предстоящих переговоров глава египетской дипломатии будет хорошей разменной монетой. Как это уже случилось в Кадеше, не правда ли?

– Вы принуждаете меня предать Рамзеса.

– Вы действуете по принуждению… Это не похоже на настоящее предательство.

– Жизнь спасена… Разве это неслишком прекрасное обещание?

– Я даю вам слово перед богами хеттского государства и именем императора.

– Я напишу послание, Хаттусили.

Глава 60

Семь дочерей жреца Мадиана, среди которых была и жена Моисея, черпали воду и наполняли корыта, чтобы напоить баранов, когда десяток конных бедуинов ворвались в оазис. Бородатые, вооруженные луками и кинжалами, они казались демонами.

Бараны разбежались, семь девушек укрылись в своем жилище, старик, опираясь на свою палку, вышел навстречу прибывшим.

– Ты глава этой общины?

– Да, я.

– Сколько в ней здоровых мужчин?

– Я и сторож стада.

– Скоро Ханаан при поддержке хеттов восстанет против Фараона. Благодаря хеттам у нас есть земля. Все племена должны помочь нам победить египтян.

– Но мы не племя, а семья, многие поколения которой мирно жили здесь.

– Приведи нам твоего погонщика стада.

– Он сейчас в горах.

Бедуины посовещались.

– Мы вернемся, – объявил их предводитель, уведем его с нами, и он будет сражаться. В противном случае мы засыпем твой колодец и сожжем твое жилище.

Моисей пришел поздно ночью. Его жена и ее отец поднялись.

– Где ты был? – спросила она.

– На святой горе, где бог наших отцов обнаруживает свое присутствие. Он мне говорил о бедствиях евреев в Египте, о моем народе, подчиненном власти Фараона, о моих братьях, горюющих и желающих освободиться от гнета.

– У нас есть куда более серьезные дела, – сказал жрец Мадиана. – Сюда приезжали бедуины, они хотят увести тебя, чтобы ты участвовал в восстании Ханаана против Фараона, как и все здоровые мужчины этой провинции.

– Это безумие. Рамзес раздавит этот мятеж.

– Даже если хетты станут на сторону восставших?

– Разве они не разбиты при Кадеше?

– Именно так говорили погонщики караванов, – признал жрец, – но можно ли им доверять? Тебе надо спрятаться Моисей.

– Бедуины угрожали тебе?

– Если ты не пойдешь сражаться, они уничтожат нас.

Сиппора, жена Моисея, повисла у него на шее.

– Ты уедешь, не так ли?

– Бог приказал мне вернуться в Египет.

– Там тебя будут судить и приговорят к смерти! – напомнил старый жрец.

– Я еду с тобой, – решила Сиппора, – и мы возьмем нашего сына.

– Путешествие может быть опасным.

– Мне все равно. Ты мой муж, а я твоя жена.

Обессиленный жрец сел на землю.

– Успокойся, – предсказал Моисей, – бог сохранит твой оазис. Бедуины не вернутся.

– Это не имеет никакого значения, так как я никогда больше не увижу вас, тебя, моей дочери и вашего сына!

– Ты говоришь правду. Поцелуй нас на прощание и доверим наши души господу Богу.

В Пи-Рамзесе храмы готовились к проведению праздника середины зимы, в ходе которого тайная энергия вселенной оживит статуи и предметы, используемые во время обрядов. Присущая им сила истощилась, поэтому царская чета должна была обратиться к свету и принести дары богине Маат, создателю вселенной.

Победа при Кадеше приободрила египтян. Никто больше не считал хеттскую армию непобедимой. Все знали, что Рамзес способен отразить нападение врага и сохранить ежедневное счастье мира.

Столица становилась все красивее. Главные храмы Амона, Птаха, Ра и Сета росли с каждым днем. Дома знати и высших чиновников соперничали по красоте со зданиями Мемфиса и Фив. В порту не прекращалась работа, его склады изобиловали богатствами. Специальная мастерская изготовляла покрытую голубой глазурью черепицу, украшавшую фасады домов Пи-Рамзеса, оправдывая его славу «города бирюзы».

Одно из любимых занятий жителей столицы состояло в прогулках на лодках по каналам, богатым рыбой, и в рыбной ловле. Грызя медовые яблоки, доставленные из одного из фруктовых садов пышно разросшихся пригородов, рыбаки скользили по течению. Они восхищались видом цветущих по берегам канала садов, полетами ибисов, розовых фламинго и пеликанов, часто забывая о рыбе, попавшейся на крючок.

Самостоятельно гребя веслами, Рамзес увез дочь Меритамон и сына Ка, не преминувшего рассказать своей маленькой сестре о встрече с коброй. Мальчик говорил не спеша, без преувеличений. После этих нескольких часов отдыха, Рамзес рассчитывал разыскать Нефертари и Красавицу Изэт, приглашенную Великой Супругой Фараона.

На пристани их ждал Амени.

Только серьезная причина могла заставить его покинуть свой кабинет.

– Послание от Аша.

– Тревожное?

– Прочти сам.

Рамзес передал заботу о детях Неджему и развернул протянутый ему Амени папирус.

«Фараону Египта от верховного сановника Аша.

Согласно приказам Его Величества, я виделся с правителем провинции Амурру Бентешиной, оказавшем мне превосходный прием. Наши воины-наставники, возглавляемые царским чиновником, получившим образование, как ты и я, в университете Фив, начали формирование линейной армии. Как мы и предполагали, хетты после поражения при Кадеше удалились на север. Тем не менее, не надо ослаблять нашу бдительность. Местных войск будет недостаточно, если в будущем произойдет попытка вторжения. Также необходимо немедленно послать хорошо вооруженное воинское соединение, чтобы создать оборонительную базу, которая явится гарантией долгого мира и безопасности нашей страны.

Да будет здоровье Фараона превосходным всегда.»

Царь свернул документ.

– Это действительно почерк Аша.

– Согласен, но…

– Таково и мое мнение, – согласился Амени.

– Он никогда бы не написал, что он и ты учились в университете Фив!

– Нет, потому что на самом деле это был университет Мемфиса. А ведь у Аша превосходная память.

– Что значит эта ошибка?

– То, что он стал пленником в Амурру.

– Правитель Бентешина сошел с ума?

– Нет, он тоже действовал по принуждению, несомненно, после того как получил плату за свою поддержку.

– Следует ли понимать…

– Ответный удар хеттов был молниеносным, – оценил Рамзес. – Они овладели Амурру и приготовили нам новую ловушку. Без изобретательности Аша Муваттали удалось бы отыграться.

– Ты считаешь, что Аша еще жив?

– Я не знаю Амени. С помощью Серраманна я немедленно начинаю готовить элитный отряд воинов к отправлению. Если наш друг находится в плену, мы его освободим.

Рамзес отдал приказ старшему мастеру плавильни вновь приступить к усиленному изготовлению оружия. Информация об этом за несколько часов облетела столицу и за несколько дней – весь Египет.

К чему скрывать очевидное? Победы при Кадеше оказалось недостаточно, чтобы сломить волю хеттов к завоеванию. Все четыре казармы Пи-Рамзеса были подняты по тревоге, и воины поняли, что им незамедлительно будет приказано отправляться на север, навстречу новым сражениям.

Весь день и всю ночь Рамзес провел в одиночестве в своем кабинете. На заре он поднялся на террасу дворца, чтобы посмотреть на своего покровителя, светило, возрождающееся после ожесточенных боев с чудовищем мрака.

В восточном углу террасы сидела Нефертари, такая красивая в розовых лучах зари.

Рамзес прижал ее к себе.

– Я думал, что победа при Кадеше откроет эпоху мира, но оказался слишком самонадеянным. Тени бродят вокруг нас. Тени Муваттали, Шенара, который, возможно, еще жив, этого ливийского мага, ускользнувшего от нас, Моисея, чьи следы мне так и не удается отыскать, Аша, плененного или убитого в Амурру… Будем ли мы достаточно сильны, чтобы выдержать бурю?

– Твоя задача состоит в умении управлять кораблем, какова бы ни была сила ветра. У тебя нет ни времени, ни права сомневаться. Если течение встречное, ты будешь с ним бороться, мы вместе будем с ним бороться.

Выплывая из-за горизонта, солнце своими лучами озарило Великую Супругу Фараона и Сына Солнца – Рамзеса.

Кристиан Жак Госпожа Абу-Симбела

Карта Египта

Карта Древнего Ближнего Востока эпохи Нового Царства

ГЛАВА 1

Боец, лев Рамзеса, издал грозный рев подобный грому, который заставил застыть от ужаса египтян. Украшенный Фараоном изысканным золотым ошейником за славную и преданную службу во время битвы при Кадеше с хеттами^[234], огромный хищник, весивший более трехсот килограммов, с длинной густой гривой, отливающей на солнце золотом, с гладкой короткой шерстью светло-коричневого окраса, с горящими яростью глазами, был одновременно чудовищным и величественным.

За добрых двадцать километров ощущался гнев Бойца, и всякий понимал, что это был гнев Рамзеса, который после победы при Кадеше стал Рамзесом Великим.

Было ли оно реальным, это величие, если Фараону Египта, несмотря на славу и доблесть, не удалось продиктовать свой закон варварам Анатолии?

Во время битвы египетская армия не оправдала надежд. Трусливые и бездарные военачальники покинули Рамзеса, оставив его один на один с сотнями противников, уверенных в победе. Но бог Амон, скрытый в солнечном свете, услышал мольбу своего сына и вложил в руку Фараона сверхъестественную силу.

После пяти лет бурного царствования Рамзес полагал, что победа при Кадеше долго не даст хеттам поднять голову и что Ближний Восток войдет в полосу относительного спокойствия.

Он глубоко ошибался, он, мощный бык, любимец божественного провидения, покровительствующего Египту, Сын Солнца. Был ли он достоин этих громких титулов, когда мятеж клокотал и разрастался в его извечных владениях — Ханаане и Южной Сирии? Хетты не только не отказались от сражения, но даже предприняли широкое наступление, поддержанные бедуинами, грабителями и убийцами, давно уже страстно стремившимися в богатые земли Дельты.

К царю приблизился военачальник соединения «Ра».

— Ваше Величество... Положение более критическое, чем предполагалось. Это не обычный мятеж; по сообщениям наших осведомителей, против нас поднимается весь Ханаан. Когда преодолеем первое препятствие, будет второе, затем третье, затем...

— И ты не надеешься найти добрый порт?

— Мы рискуем понести тяжелые потери, Ваше Величество; и у людей нет желания гибнуть бессмысленно.

— Выживание Египта — это достаточный мотив?

— Я не хотел сказать...

— Однако это именно то, что ты подумал, воин! Урок Кадеша оказался бесполезным. Неужели я обречен быть в окружении трусов, которые расстаются с жизнью, стараясь ее спасти?

— Моя преданность и преданность других военачальников безупречны, но мы только хотели предостеречь вас.

— Есть ли какие-нибудь сведения по поводу Аша?

— К несчастью, нет, Ваше Величество.

Аша, друг детства и верховный сановник Рамзеса, попал в западню, когда наносил визит правителю Амурру^[235]. Пытали ли его, жив ли он еще, считают ли его тюремщики, что посланник имеет ценность для обмена?

Как только Рамзес узнал новость, он собрал войска, едва оправившиеся от удара при Кадеше. Чтобы спасти Аша, ему нужно было пересечь ставшие враждебными территории. К тому же местные князьки нарушили клятву верности Египту и продались хеттам в обмен на горсть благородного металла и лживые обещания. Кто не мечтал захватить Землю Фараонов и воспользоваться ее богатствами, считавшимися несметными?

Рамзесу Великому нужно было осуществить столько дел: завершить строительство вечного храма в Фивах, Карнаке, Луксоре, Абидосе, создать вечное пристанище в Долине Царей и Абу-Симбеле, мечту из камня, которую он хотел преподнести обожаемой супруге Нефертари... А он находился здесь, у границ Ханаана, на вершине холма, рассматривая вражескую крепость.

— Повелитель, если бы я осмелился...

— Будь смелее, воин.

— Мощь нашей армии весьма убедительна. Я думаю, что император Муваттали поймет послание и прикажет освободить Аша.

Муваттали, император хеттов, жестокий и хитрый человек, был убежден, что его власть должна опираться только на силу. Однако, возглавив союзную армию, он потерпел поражение в попытке подчинить Египет, но вскоре предпринял новую попытку, разжигая мятеж с помощью бедуинов.

Только смерть Муваттали или Рамзеса положила бы конец конфликту, исход которого был бы решающим для будущего многих народов. Если бы Египет был побежден, хетты установили бы безраздельную власть, уничтожив тысячелетнюю цивилизацию, создаваемую, начиная с царствования Менеса, первого из Фараонов.

На мгновение Рамзес вспомнил о Моисее. Где прячется его друг детства, который бежал из Египта, совершив убийство? Поиски были напрасными. Кое-кто предполагал, что еврей, так деятельно принимавший участие в строительстве Пи-Рамзеса, новой столицы, возводимой в Дельте, был поглощен песками пустыни. Присоединился ли Моисей к мятежникам? Нет, он никогда не стал бы врагом.

— Ваше Величество... Ваше Величество, вы слушаете меня?

Глядя на испуганное и откормленное лицо этого чинуши, думающего только о своих выгодах, Рамзес вспомнил лицо человека, которого он ненавидел больше всего на свете, — Шенара, старшего брата. Презренный объединился с хеттами в надежде завладеть троном Египта. Воспользовавшись песчаной бурей, Шенар исчез во время его перевода из великой тюрьмы Мемфиса на каторгу в оазис. И Рамзес был убежден, что Шенар еще жив и не расстался с намерением уничтожить Рамзеса.

— Приготовь войска к сражению, полководец.

Озадаченный военачальник скрылся.

С каким бы удовольствием Рамзес упивался сладостью сада, находясь рядом с Нефертари, своим сыном и дочерью, как он наслаждался бы этим счастьем вдали от бряцания оружия! Но ему нужно было спасти Египет от набегов кровожадных орд, которые без колебаний разрушат храмы и будут попирать законы. Он не имел права думать о своем спокойствии, о своей семье, а должен был предотвратить беду даже ценой собственной жизни.

Рамзес посмотрел на крепость, которая преграждала путь, ведущий к сердцу земли Ханаана. Шестиметровые двойные стены укрывали солидный гарнизон, у зубцов стен застыли лучники. Рвы были наполнены острыми глиняными осколками, чтобы ранить ноги воинам, посланным установить лестницы.

Морской ветер освежал изнуренных солнцем египетских воинов, сосредоточившихся между двумя холмами. Они прибыли сюда спешным маршем, довольствуясь короткими остановками и случайными привалами. Только хорошо оплачиваемые наемники были готовы безропотно сражаться; новобранцы же, глубоко опечаленные от мысли, что покинули свою страну на неопределенное время, боялись погибнуть в жестоких сражениях. Каждый в тайне надеялся, что Рамзес, усилив северо-восточную границу, повернет войска обратно, в Египет.

В недалеком прошлом правитель Газы, столицы Ханаана, устроил блестящий пир для египетских военачальников, на котором поклялся, что никогда не станет союзником хеттов, этих азиатских варваров, чья жестокость стала притчей во языцех. Его слишком явное лицемерие возмутило тогда сердце Рамзеса; сегодня предательство правителя Газы не удивляло молодого двадцатисемилетнего Фараона, уже обладавшего умением разгадывать сокровенные тайны людей.

Обеспокоенный лев снова зарычал.

Боец очень изменился с того дня, когда Рамзес нашел его, умирающего в нубийской пустыне. Укушенный змеей львенок был обречен. К счастью, целитель Сетау, друг детства и соученик Рамзеса, смог найти хорошие снадобья. Огромная выносливость животного позволила ему преодолеть это испытание. Он стал взрослым львом, сильным и могущественным. Между хищником и человеком быстро установилась глубокая и таинственная симпатия. Царь не мог и мечтать о лучшем охраннике.

Рамзес запустил руку в гриву Бойца. Ласка не успокоила его.

Одетый в тунику из шкуры антилопы, с сумкой, наполненной снадобьями, пилюлями и флаконами, Сетау поднимался по склону холма. Коренастый, среднего роста, с черными волосами, плохо выбритый, он испытывал страсть к змеям и скорпионам. С помощью их яда Сетау готовил великолепные лекарства вместе со своей женой Лотос, обворожительной нубийкой, один вид которой заставлял краснеть воинов. Заклинатель змей беспрерывно вел свои поиски.

Рамзес доверил супружеской чете руководить службой здоровья армии. Сетау и Лотос принимали участие во всех кампаниях царя не из-за любви к войне, а для отлова новых рептилий и лечения раненых. И Сетау полагал, что в случае несчастья никто не смог бы лучше него прийти на помощь Рамзесу.

— Настроение наших воинов оставляет желать лучшего, — констатировал он.

— Военачальники хотят возвратиться, — признал Рамзес.

— Принимая во внимание поведение твоих воинов при Кадеше, на что ты мог надеяться? Им нет равных в отступлении и беспорядочном бегстве. Как обычно, ты примешь решение сам.

— Нет, Сетау, не сам. Посоветовавшись с солнцем, ветрами, душой моего льва, духом этой земли... Они не солгут. А мне останется принять их послание.

— Лучшего военного совета не существует.

— Ты говорил со своими змеями?

— Они тоже посланники Незримого. Да, я их спросил, и они мне ответили без обиняков: не отступай. Почему Боец так неспокоен?

— Посмотри туда, на дубовый лес слеза от крепости.

Сетау посмотрел в том направлении, пожевывая стебелек тростника.

— Ты прав, это дурно пахнет. Западня, как в Кадеше?

Она так хорошо сработала тогда, что хетты придумали еще одну, которая, они надеются, станет не менее эффективней. Как только мы предпримем атаку, наш натиск будет сломлен, в то время как лучники крепости начнут истреблять нас в свое удовольствие.

Перед царем возник Менна, конюх Рамзеса.

— Ваша колесница, Ваше Величество.

Фараон долго гладил своих лошадей, носивших клички «Победа при Фивах» и «Богиня Мут довольна»; вместе со львом они были единственными, кто не предал его при Кадеше, когда битва казалась проигранной.

Под недоверчивыми взглядами полководцев и воинов Рамзес взялся за вожжи.

— Ваше Величество, — обеспокоился Менна, — вы не отправитесь...

— Проедем вдоль крепости, — приказал царь, — и углубимся прямо в дубовый лес.

— Ваше Величество... Вы забыли ваши латы! Ваше Величество!

Держа в руках металлический панцирь, конюх напрасно бежал за колесницей Рамзеса, который один направился навстречу врагу.

ГЛАВА 2

На несущейся на огромной скорости колеснице, стоя в полный рост, Рамзес Великий больше походил на бога, нежели на человека. Высокий, с широким и открытым лбом, обрамленным голубой короной, повторяющей форму головы, с выпуклыми надбровными дугами, густыми ресницами, пронзительным, как у сокола, взглядом, длинным и тонким носом с горбинкой, круглыми и тонко очерченными ушами, волевым подбородком и мясистыми губами, он был воплощением силы.

При его приближении спрятавшиеся в дубовом лесу бедуины выскочили из своего укрытия. Одни натянули луки, другие воинственно потрясали копьями.

Как и при Кадеше, царь оказался быстрее сильного ветра и проворнее шакала, во мгновение ока преодолевающий огромные расстояния, как бык с огромными рогами, опрокидывающий своих врагов он раздавил первых нападающих, выскочивших ему навстречу, и пускал стрелу за стрелой, пронзая мятежников.

Предводителю отряда бедуинов удалось избежать бешеного натиска Фараона, и, коленопреклоненный, он приготовился выпустить стрелы ему в спину.

Прыжок Бойца привел в оцепенение мятежников. Огромный лев, казалось, летел. Выпустив когти, он набросился на предводителя бедуинов, вонзил клыки в его голову и сомкнул челюсти.

Ужас от этой сцены был таков, что большинство нападавших, бросив оружие, пустились наутек, спасаясь от хищника, который уже расправлялся с телами двух других бедуинов.

Египетские колесницы, сопровождаемые многими сотнями пеших воинов, поравнялись с Рамзесом, и им не составило никакого труда подавить последнее сопротивление бедуинов.

Успокоившийся Боец вылизал окровавленные лапы и подошел к своему хозяину. Признательность Рамзеса вызвала у него удовлетворенное урчание. Лев улегся недалеко от колесницы, бдительно поглядывая вокруг.

— Это большая победа, Ваше Величество! — заявил военачальник «Ра».

— Мы только что избежали разгрома; почему ни один дозорный не сумел заметить врага в лесу?

— Мы не придали значения этому месту, оно нам показалось незначительным.

— Неужели нужно, чтобы лев обучал моих полководцев военному искусству?

— Ваше Величество, без сомнения, желает созвать военный совет, чтобы приготовиться к штурму крепости...

— Атаковать немедленно.

По тону Фараона Боец понял, что передышка закончилась. Рамзес погладил по крупам своих лошадей.

— Ваше Величество, Ваше Величество... Я прошу вас!

Задыхающийся конюх протянул царю нагрудные латы, покрытые металлическими пластинками. Рамзес надел панцирь, который не слишком портил его льняного платья с широкими рукавами. На запястьях властелина красовались два золотых браслета с лазуритом, украшенных изображением двух диких уток, символа царской четы, похожей на двух перелетных птиц, взлетающих к таинственным областям неба. Свидится ли Рамзес с Нефертари, прежде чем отправится в великое путешествие по другую сторону жизни?

«Победа при Фивах» и «Богиня Мут довольна» приплясывали от нетерпения. Их головы были украшены великолепными султанами из перьев, красными, а по краям голубыми.

Из воинских рядов неслась песня, которую сложили после победы при Кадеше, ее слова стыдили малодушных: «Рука Рамзеса сильна, его сердце мужественно, он непревзойденный лучник, стена для воинов, пламя, сжигающее врагов».

Взволнованный конюх набил стрелами оба колчана царя.

— Ты их проверил?

— Да, Ваше Величество, они легки и мощны. Вы единственный, кто сможет попасть во вражеских лучников.

— Разве ты не знаешь, что лесть — тяжелый проступок?

— Нет, но я так боюсь! Не будь вас, разве эти варвары не уничтожили бы нас?

— Приготовь солидную порцию корма для моих лошадей; когда мы вернемся, они будут голодны.

Как только египетские колесницы приблизились к укреплению, ханаанские лучники и их союзники — бедуины выпустили множество стрел, которые посыпались к ногам упряжек. Лошади заржали, некоторые встали на дыбы, но спокойствие царя не позволило воинам поддаться панике.

— Натяните тетиву ваших луков, — приказал он, — и ждите моего сигнала.

Оружейная мастерская Пи-Рамзеса сделала луки из акаций, а их тетива была изготовлена из бычьих жил. Тщательно рассчитанная кривизна оружия позволяла точно посылать стрелу в полет более чем на двести метров. Эта техника делала ненадежной защиту стен крепости, за которыми прятались осажденные.

— Все вместе! — загремел Рамзес зычным голосом, придававшим энергии войску.

Большинство стрел попали точно в цель. Пораженные в голову, глаза, горло то там, то тут падали вражеские лучники — мертвыми или тяжелоранеными.

Следующих постигла та же участь.

Убедившись, что пехотинцы не погибнут от стрел мятежников, Рамзес отдал приказ ринуться к деревянным воротам крепости и разбить их ударами топоров. Египетские колесницы приближались, лучники Фараона еще точнее производили выстрелы, пресекая всякое сопротивление. Разбитые черепки, наполнявшие рвы, не помогли; вопреки обычаю, Рамзес не приказал возводить лестницы, а повел войско через главный вход.

Жители Ханаана сгрудились за воротами, но не смогли устоять под натиском египтян. Рукопашная схватка была ужасающей по своей жестокости; пехотинцы вскарабкались по груде трупов и, как огромная всесокрушающая волна, ворвались внутрь крепости.

Мало-помалу осажденные сдавались; те, кто еще продолжал сопротивляться, один за другим падали, обагряя землю кровью.

Мечи египтян разрубали шлемы, кромсали бока и плечи, разрезали сухожилия, вспарывали животы.

Когда все было кончено, в воздухе повисла жуткая тишина. Женщины умоляли победителей пощадить оставшихся в живых.

В захваченную крепость въехала колесница Рамзеса.

— Кто здесь главный? — спросил царь.

Вперед вышел пятидесятилетний воин, у него не было левой руки.

— Я самый старый воин... — сказал он, — я взываю к состраданию властелина Двух Земель.

— Как можно простить тех, кто не держит свое слово?

— Пусть, по крайней мере, Фараон дарует нам скорую смерть.

— Вот мое решение, ханаанец: деревья в твоей провинции будут вырублены и древесина перевезена в Египет; пленные, мужчины, женщины и дети, будут отправлены в Дельту и использованы на строительных работах; стада и лошади Ханаана станут нашей собственностью. Что же касается оставшихся в живых воинов, они будут зачислены в мою армию и сражаться под моим командованием.

Побежденные пали ниц, счастливые, что им даровали жизнь.

Сетау был вполне доволен. Число тяжелораненых было незначительным, а крепость располагала достаточным количеством свежего мяса и меда, так что можно было делать медовые повязки, а также прикладывать куски мяса к ранам, чтобы остановить нагноение. Своими умелыми и ловкими руками Лотос соединяла края ран тугими повязками, наложенными крестообразно. Улыбка прекрасной нубийки чудодейственно смягчала страдания. Помощники Сетау переносили раненых в большой шатер, где их лечили мазями, притирками и микстурами, а затем отправляли в Египет.

Рамзес обратился к воинам, которые пострадали при взятии крепости; затем он созвал полководцев, чтобы ознакомить их со своими планами. Он решил продолжать движение на север, чтобы вернуть одну за другой все крепости Ханаана, перешедшие с помощью бедуинов под власть хеттов.

Энтузиазм Фараона передался другим. Из сердец ушел страх, и все радовались возможности отдохнуть. Рамзес обедал с Сетау и Лотос.

— Куда ты рассчитываешь дойти?

— По меньшей мере, до Северной Сирии.

— До Кадеша?

— Увидим.

— Если поход продлится слишком долго, у нас закончатся снадобья.

— Реакция хеттов оказалась быстрой, наша должна быть еще быстрее.

— Когда-нибудь этой войне придет конец.

— Да, Лотос, в день полного поражения врага.

— Я терпеть не могу говорить о политике, — ворчливо заметил Сетау. — Пойдем, дорогая, займемся любовью, прежде чем отправиться на поиски змей. Я чувствую, что эта ночь будет благоприятной для сбора.

Рамзес совершал ритуалы богослужения в честь рассвета недалеко от своего шатра в центре лагеря. Алтарь, установленный специально для этой цели, был. довольно скромным, но усердие Сына Солнца оставалось таким же, как если бы он совершал ритуал в одном из храмов Пи-Рамзеса. Никогда его отец Амон не являл своего настоящего естества смертным, однако присутствие Незримого ощущалось всеми.

Когда ритуал был окончен. Фараон заметил воина, державшего на поводу орикса и едва сдерживавшего четвероногого.

В самом деле, странный воин — с длинными волосами, в разноцветной тунике, с бородкой и бегающим взглядом. И почему это дикое животное было приведено в лагерь так близко к царскому шатру?

У царя не оказалось больше времени на вопросы: бедуин спустил орикса, который бросился к Рамзесу, направив острые рога в живот безоружного Фараона.

Боец ударил антилопу в левый бок и запустил когти в загривок; удар могучей лапы оказался смертельным, антилопа рухнула наземь.

Ошеломленный бедуин выхватил из туники кинжал, но не успел воспользоваться им; резкая боль в спине, сопровождаемая ледяным туманом, ослепила его и принудила выпустить оружие. Он упал с вонзенным между лопатками клинком.

Спокойная улыбающаяся Лотос проявила поразительное проворство. Прекрасная нубийка не казалась даже взволнованной.

— Спасибо, Лотос.

Сетау вышел из шатра, последовав примеру многочисленных воинов, наблюдавших, как лев поглощал свою добычу, и обнаружил труп бедуина. Смертельно напуганный конюх распростерся в ногах Рамзеса.

— Я в отчаянии, Ваше Величество! Обещаю вам найти часовых, пропустивших убийцу в лагерь, и сурово наказать их.

— Прикажи подать сигнал к отправлению.

ГЛАВА 3

Все более и более злясь, в особенности на самого себя, Аша проводил дни, глядя на море из окна комнаты во дворце правителя, куда он был заключен. Как он, глава египетской дипломатии и верховный сановник Рамзеса Великого, мог попасть в ловушку, расставленную хеттами в провинции Амурру?

Единственный сын в знатной и богатой семье, Аша, блестящим образом прошедший, так же, как и Рамзес, обучение в Мемфисе, был элегантным и утонченным мужчиной, увлекающимся женщинами, которые отвечали ему взаимностью. Обладая приятной внешностью и стройной фигурой, он одевался с особой изысканностью. Но за внешностью законодателя мод скрывался человек действия и талантливый дипломат, говоривший на многих языках, прекрасно знающий жизнь и быт египетских провинций и Хеттской империи.

После победы при Кадеше, которая, казалось, окончательно остановила натиск хеттов, Аша решил как можно скорее отправиться в провинцию Амурру, томный Ливан, простирающийся вдоль Средиземного моря на восток от горы Хермон и центра торговли Дамаска. Дипломат хотел создать в этой, провинции сеть укреплений, откуда отправлялись бы отряды, способные остановить продвижение хеттов в Палестину и в Дельту.

Войдя в порт Берут на борту судна, которое доставило подарки для властителя Амурру, продажного Бентешины, египетский верховный сановник не сомневался, что будет встречен Хаттусили, братом хеттского императора, но не ожидал, что окажется пленником, хотя прекрасно знал цену своему противнику.

Маленький, тщедушный на вид, но умный и хитрый, Хаттусили был очень опасен. Он обязал египтянина написать послание Рамзесу, чтобы завлечь армию Фараона в капкан; но Аша нашел способ, как в послании предупредить Фараона об опасности.

— Как поступит Рамзес? — размышлял Аша. — Государственные интересы требуют от него оставить друга в руках врагов и продвигаться дальше на север... Но зная Фараона, он был убежден, что Рамзес, не колеблясь, нанесет последний, решительный удар по хеттам, какому бы риску он ни подвергался. Но как глава египетской дипломатии не представлял ли он превосходную разменную монету? Бентешина предпочел бы продать Аша Египту за изрядное количество благородного металла.

По правде говоря, надежда на спасение была невелика, но другой у Аша не было. Эта вынужденная бездеятельность раздражала его; с подросткового возраста он привык брать инициативу в свои руки, и ему претило быть зависимым от обстоятельств. Надо было как-то действовать. Возможно, Рамзес думает, что он мертв, возможно, Фараон предпринял широкомасштабное наступление, снабдив войска новым оружием.

Чем дольше Аша раздумывал, тем больше убеждался, что у него нет другого выхода, кроме как бежать.

Как всегда, служитель принес ему обильный завтрак; египтянин не мог пожаловаться на плохое обращение, к нему относились как к важному гостю. Аша жевал кусок хорошо прожаренной говядины, когда раздались тяжелые шаги правителя Амурру.

— Как чувствует себя наш дорогой египетский друг? — спросил Бентешина, тучный пятидесятилетний человек.

— Твой визит делает мне честь.

— Испытываю желание выпить вина с главой дипломатии Рамзеса.

— Почему тебя не сопровождает Хаттусили?

— Наш хеттский друг сейчас занят.

— Как прекрасно иметь столько друзей... Когда я вновь увижу Хаттусили?

— Этого я не знаю.

— Так значит Ливан подчиняется хеттам?

— Времена меняются, мой дорогой Аша.

— Ты не боишься рассердить Рамзеса?

— Между Фараоном и моим княжеством теперь воздвигнуты непреодолимые преграды.

— Весь Ханаан будет под хеттским контролем?

— Не спрашивай меня более... Знай, что у меня есть большое желание обменять такую драгоценную личность, как ты, на некоторые богатства. Я надеюсь, что во время этого обмена с тобой не произойдет ничего серьезного, но...

С кривой улыбкой Бентешина объявил Аша, что тот может быть уничтожен, прежде чем успеет рассказать о том, что увидел и услышал в Амурру.

— Ты уверен, что сделал правильный выбор?

— Конечно, друг Аша! По правде говоря, хетты установили более суровые порядки. А, кроме того, говорят о многочисленных заботах, которые мешают Рамзесу управлять спокойно... Либо заговор, либо военное поражение, либо и то и другое вместе, приведут его к смерти или заменят на другого, более покладистого Фараона.

— Ты плохо знаешь Египет, Бентешина, и еще меньше самого Рамзеса.

— Я умею разбираться в людях. Несмотря на неудачу при Кадеше, победа будет за хеттским императором Муваттали.

— Рискованное пари.

— Я люблю вино, женщин и золото, но я не игрок. У хеттов война в крови, а у египтян нет.

Бентешина осторожно потер руки.

— Если ты хочешь избежать несчастного случая во время обмена, мой дорогой Аша, ты должен серьезно подумать о своем выборе. Предположи, что ты даешь ложную информацию Рамзесу... после нашей победы ты будешь вознагражден.

— Мне, главе египетской дипломатии, ты предлагаешь измену?

— Не все ли в руках случая? Я сам клялся в верности Фараону...

— Одиночество ночи необходимо для моих раздумий.

— Не хочешь ли ты... женщину?

— Женщину утонченную и образованную, очень сообразительную...

Бентешина опорожнил стакан вина и провел ладонью по мокрым губам.

— На какие только жертвы не пойдешь, чтобы улучшить твои размышления!

Наступила ночь, две масляные лампы слабо освещали комнату Аша, лежавшего на постели и одетого в короткую набедренную повязку.

Одна мысль не давала ему покоя: Хаттусили покинул Амурру. Этот отъезд не связан с продвижением хеттов в Палестину и Финикию. Если наступление анатолийских воинов было показным, тогда почему Хаттусили покинул Амурру, откуда он мог контролировать ситуацию? Брат Муваттали не рискнул отправиться дальше на юг; вероятно, он вернулся в свою страну, но по какой причине?

— Господин...

Слабый дрожащий голос отвлек Аша. Он выпрямился и в сумрачном свете увидел молодую женщину со спутанными волосами и босыми ногами, одетую в короткую тунику.

— Меня направил Бентешина... Он мне сказал... он требует...

— Садись рядом со мной.

Она подчинилась.

Ей было лет двадцать, блондинка с хорошей кожей, очень привлекательная. Аша ласково погладил ее по плечу.

— Ты замужем?

— Да, господин, но правитель пообещал мне, что муж ничего не узнает.

— Кто он?

— Таможенник.

— Чем ты занимаешься?

— Я разбираю депеши.

Аша спустил бретельки ее туники, поцеловал блондинку в шею, затем опрокинул ее на постель.

— Ты получаешь сообщения из столицы Ханаана?

— Некоторые... Но я не имею права говорить о них.

— Много здесь хеттских воинов?

— Об этом тем более я не имею права говорить.

— Ты любишь своего мужа?

— Да, господин, да...

— Тебе не нравится заниматься со мной любовью?

Она отвернулась.

— Ответь на мои вопросы, и я не трону тебя.

Глазами, полными надежды, она разглядывала египтянина.

— Вы даете слово?

— Клянусь всеми богами провинции Амурру.

— Хеттов еще не очень много, несколько десятков. Они тренируют наших воинов.

— Хаттусили уехал?

— Да, господин.

— Куда?

— Я не знаю.

— Каково положение в Ханаане?

— Неопределенное.

— Разве провинция не под властью хеттов?

— Ходят противоречивые слухи. Некоторые утверждают, что Фараон овладел Газой, столицей Ханаана и что наместник провинции убит во время штурма.

Аша почувствовал, как радость переполняет его грудь. Это известие вновь возвратило египтянина к жизни. Рамзес не только понял его послание, но еще и предпринял определенные действия, мешая хеттам развернуться. Так вот почему Хаттусили покинул Амурру, он отправился в Хаттусу предупредить императора.

— Глубоко огорчен, моя прекрасная.

— Вы... вы не сдержите ваше обещание?

— Нет, но я должен принять некоторые меры предосторожности.

Аша связал ее и заткнул рот; ему нужно было выиграть несколько часов, прежде чем она поднимет тревогу. Обнаружив плащ девушки, который она оставила на пороге комнаты, дипломат решил им воспользоваться, чтобы выйти из дворца: он набросил плащ, надвинул капюшон на лицо и бросился вниз по лестнице.

В нижних залах шел пир.

Одни уже были пьяны, другие предавались возбужденному веселью. Аша перешагнул через два обнаженных тела.

— Куда ты идешь?

Аша не мог бежать. Много вооруженных людей охраняло двери дворца.

— Ты уже уходишь от египтянина? Иди сюда, моя девочка...

Через несколько шагов — и свобода.

Жирная рука Бентешины подняла капюшон.

— Не повезло, мой дорогой Аша.

ГЛАВА 4

Пи-Рамзес, воздвигнутую Рамзесом в Дельте столицу, называли «городом бирюзы» из-за украшавшей фасады домов черепицы, покрытой бирюзовой глазурью. На улицах Пи-Рамзеса каждый прохожий восхищался храмами, дворцами Фараона, озерами, воротами; любой приходил в восторг при виде фруктовых садов, каналов с рыбой, домами знати и их садами, обрамленными цветами, аллеями. Житель этого города наслаждался яблоками, гранатами, оливами и фигами, оценивал вкус лучших вин и любил распевать популярную песенку: «Какая радость царит в Пи-Рамзесе, здесь маленький чувствует себя большим, акация и смоковница отбрасывают тень, здания сверкают золотом и бирюзой, ветер мягок, птицы играют вокруг прудов».

Но Амени, личный писец правителя, старый друг и вечный слуга царя, не разделял этой радости жизни. Он чувствовал, как и многие жители города, что обычная веселость не царит больше здесь, потому что Рамзеса не было в столице.

Он отсутствовал и был в опасности.

Не слушая никаких предостережений, не делая никаких отсрочек, Рамзес ринулся на север, чтобы покорить Ханаан и Сирию.

Тщедушный на вид, маленький, худой и почти лысый, с бледной кожей, Амени, талантливый писец и верный помощник Фараона, был неутомимым работником. Сын продавца гипса чувствовал незримую связь с Рамзесом. В соответствии со старым выражением он стал «глазами и ушами правителя», возглавляя службу из двадцати ответственных и преданных чиновников. Работая с утра до вечера, он мало спал, потреблял много пищи, но не толстел, редко выходил из своего кабинета. На его рабочем столе возвышалась подставка под кисти из позолоченного дерева, которую подарил ему Рамзес. Когда он прикасался к этому предмету, сделанному в форме лилии, его энергия возрождалась, и Амени одним махом расправлялся с большим количеством документов, которое могло бы обескуражить любого писца. В кабинете, где он сам занимался уборкой, папирусы были размещены в деревянных кофрах и глиняных сосудах или завернуты в кожаные чехлы и разложены по полкам.

— Посланец из армии, — доложил один из его помощников.

— Пусть войдет.

Покрытый пылью воин изнемогал от усталости.

— Я принес послание от Фараона.

— Покажи мне его.

Амени узнал печать Рамзеса. Задыхаясь, он бросился бежать ко дворцу.

Царица Нефертари принимала главного управляющего Дома Рамзеса, писца расчетов, главного хранителя ритуалов, хранителя секретов, жреца Дома Жизни, хранителя казны, хранителя амбаров и многих других высших сановников, желавших получить предельно точные указания, лишь бы не предпринимать никаких самостоятельных действий. Которые могли быть не одобрены Великой Супругой Фараона, управлявшей страной в отсутствие царя. К счастью, Амени самоотверженно помогал ей, и Туйя, мать Рамзеса, поддерживала ее своими ценными советами.

Прекраснее всех прекрасных, с блестящими черными волосами, зелено-голубыми глазами, ясным, как у богини, лицом, Нефертари сейчас выдерживала испытание властью и одиночеством. Воспитанная в храме, увлеченная священными писаниями, она стремилась к спокойной жизни; но любовь к Рамзесу превратила скромную девушку в царицу Египта, решившую неукоснительно исполнять свои обязанности.

Одно управление Домом царицы само по себе требовало от нее тяжелого труда, поскольку он включал в себя школу, где обучали египтянок и чужеземных девушек, а также швейную мастерскую и мастерские, где создавали украшения, зеркала, вазы, веера, сандалии и предметы ритуала. Нефертари следила за многочисленным персоналом, состоявшим из жриц, писцов, управляющих основными доходами, ремесленников и крестьян, и стремилась лично назначать ответственных за каждый род деятельности. Избегать несправедливости и ошибок — такова была ее цель.

В эти тревожные дни, когда Рамзес рисковал жизнью, защищая Египет от вторжения хеттов, Великая Супруга Фараона должна была удвоить усилия и управлять страной, какой бы ни была ее усталость.

— Амени, наконец! У тебя есть новости?

— Да, Ваше Величество: посланец доставил из армии папирус.

Царица занималась делами не в кабинете Рамзеса, который оставался пустым до его возвращения, а в просторной комнате, украшенной светло-голубым фаянсом и выходящей окнами в сад, где у подножия акации спал Дозор, золотисто-желтый пес царя.

Нефертари взяла папирус и прочитала текст, написанный беглым почерком и подписанный самим Рамзесом.

Но улыбка не осветила хмурое лицо царицы.

— Он пытается успокоить меня, — призналась она.

— О чем сообщает Рамзес?

— Ханаан подчинен, предавший Фараона наместник убит.

— Прекрасная победа! — возликовал Амени.

— Рамзес повел армию на север.

— Почему же вы так грустны?

Потому что он дойдет до Кадеша, и каким бы ни был риск, постарается освободить Аша. А если удача покинет его?

— Чудесная сила не оставит царя.

— Как Египет выживет без него?

— Прежде всего, Ваше Величество, вы Великая Супруга Фараона, и вы будете превосходной правительницей, а потом, Рамзес вернется, я в этом уверен.

В коридоре послышался шум спешащих шагов. В дверь постучали. Амени открыл.

Появилась кормилица, охваченная волнением.

— Ваше Величество... Изэт вот-вот родит и просит вас прийти!

С зелеными глазами, маленьким носом и тонкими губами, Красавица Изэт в эти часы страдания сохранила шарм молодости, который позволил ей соблазнить Рамзеса и стать его первой любовью. Она часто вспоминала тростниковую хижину на краю хлебного поля, где юный Рамзес и она отдались друг другу.

Но Рамзес увлекся Нефертари, а Нефертари была настоящей царицей. Прекрасная Изэт уступила, потому что ей были неведомы честолюбие изависть; ни она, ни кто-либо другой не могли соперничать с Нефертари. Власть страшила Изэт, единственное чувство занозой сидело в ее сердце: любовь, которую она испытывала к Рамзесу.

В миг безумства она чуть было не приняла участия в заговоре против него, но вскоре поняла, что не способна причинить вред царю и сама предупредила его об опасности. Изэт родила Рамзесу Ка, мальчика, обладающего исключительными способностями, не в том ли заключалось ее высокое призвание?

Родив девочку, Меритамон, Нефертари не могла больше иметь детей. Царица настояла, чтобы Красавица Изэт подарила Фараону второго сына. Но царь издал указ о «царских детях», гласивший, что любой ребенок, обучающийся и воспитывающийся в школе при дворце и проявивший выдающиеся способности, может быть назван наследником престола. Этот указ устранил бы всякие осложнения в престолонаследовании, если б таковые возникли.

Но Изэт будет жить своей страстью к Рамзесу, дав ему нового ребенка; благодаря традиционным испытаниям^[236] она уже знала, что произведет на свет мальчика.

Она рожала стоя в присутствии четырех повитух, которых называли «нежные» и «те, кто с твердыми большими пальцами». Были произнесены ритуальные формулы, чтобы держать в стороне духов тьмы, которые пытались помешать рождению ребенка. Благодаря окуриванию и микстурам боли были ослаблены.

Красавица Изэт чувствовала, как малыш выходил из благодатного озера, где он рос в течение девяти месяцев.

Прикосновение нежной руки и чудесный запах лилии и жасмина на мгновение перенесли Изэт в прекрасный сад, где больше не существует страдания. Повернув голову в сторону, она заметила, что Нефертари заняла место одной из повитух. Влажным куском ткани царица вытерла лоб роженицы.

— Ваше Величество... я не верила, что вы придете.

— Ты звала меня, и я здесь.

— У вас есть новости о царе?

— Они превосходные. Рамзес отвоевал Ханаан, и он не замедлит подчинить себе и других восставших. Он опережает хеттов.

— Когда он вернется?

— Разве не поспешит он увидеть своего ребенка?

— Этот ребенок... Вы его полюбите?

— Я буду любить его как свою собственную дочь, как я люблю твоего сына Ка.

— Я боюсь, что...

Нефертари крепко сжала руки Красавицы Изэт.

— Мы не враги, Изэт; сражение, которое ты ведешь сейчас, нужно выиграть.

В это время боль усилилась; роженица вскрикнула. Главная повитуха засуетилась.

Изэт хотела забыть об огне, раздирающем ее внутренности, забыться в глубоком сне, прекратить бороться, мечтая о Рамзесе... Но Нефертари была права; ей нужно было закончить таинственное действо, начавшееся в ее лоне.

Нефертари приняла в свои руки ребенка Красавицы Изэт, а повитуха обрезала пуповину. Роженица закрыла глаза.

— Это, конечно, мальчик?

— Да, Изэт. Мальчик, красивый и крепкий.

ГЛАВА 5

Ка, сын Рамзеса и Красавицы Изэт, переписывал на чистый лист изречения старого мудреца Птахотепа, который в возрасте ста десяти лет посчитал разумным облечь в письменную форму некоторые советы, предназначенные для будущих поколений. Ка было только десять лет, но он питал отвращение к детским играм и проводил время в учении, несмотря на внушения Неджема, земельного управителя, заботившегося о воспитании мальчика. Неджем предпочел бы, чтобы он больше занимался развлечениями, но интеллектуальные наклонности Ка зачаровывали. Он быстро обучался, запоминал все и писал уже как опытный писец.

Недалеко от него играла на арфе прекрасная Меритамон, дочь Рамзеса и Нефертари. В шесть лет она проявила замечательное музыкальное дарование. Когда Ка чертил иероглифы, он любил слушать, как сестра наигрывает мелодии и поет нежные песни. Пес царя, Дозор, довольно посапывал, положив голову на ноги девочки, сходство которой с Нефертари было поразительным.

Когда царица вошла в сад, Ка прекратил писать, а Меритамон играть на арфе. Удивленные и взволнованные, дети подбежали к ней.

Нефертари поцеловала их.

— Все прошло хорошо, Изэт родила мальчика.

— Мой отец и ты должны были предусмотреть для него имя.

Царица улыбнулась.

— Ты полагаешь, что мы можем все предусмотреть?

— Да, потому что вы правители Египта.

— Твоего младшего брата зовут Меренптах, «Любимец бога Птаха», покровителя ремесленников и властелина созидательного слова.

Долент, старшая сестра Рамзеса, была крупной брюнеткой; из-за жирной кожи ей приходилось использовать много мазей. Проводя время в праздности, мучимая обычной скукой богатой знатной женщины, она нашла себе занятие, когда ливийский маг Офир рассказал ей о веровании царя Эхнатона, приверженца единого бога. Конечно, маг был вынужден идти против существующего порядка, но Долент одобрила его намерения и согласилась помочь ему, что бы с ним ни случилось.

По совету мага, нашедшего убежище в самом Египте, Долент вернулась во дворец и обманула Рамзеса, вымолив у него прощение. Разве не похитил ее маг, не воспользовался ею, чтобы выбраться из страны? Долент шумно выражала радость, что избежала худшего и вновь обрела свою семью.

Поверил ли Рамзес ее рассказу? Однако по его приказу Долент осталась при дворе в Пи-Рамзесе. Это было то, на что она надеялась, чтобы иметь возможность, как только представится случай, дать знать Офиру. Царь отправился вести войну в северных провинциях, и у нее не было возможности вновь его увидеть, чтобы добиться его доверия.

Долент не жалела никаких усилий, чтобы войти в доверие к Нефертари, чье влияние на супруга ей было хорошо известно. Как только царица вышла из зала совета, где она только что беседовала с ответственными за каналы, Долент склонилась перед государыней.

— Ваше Величество, позвольте мне заниматься Изэт.

— Что ты хочешь делать, Долент?

— Следить за ее домашним хозяйством, каждый день убирать комнату, использовать мыло из баланиа^[237], купая ребенка, мыть каждый предмет смесью пепла и соды... И я приготовила для нее туалетную шкатулку, содержащую баночки для притираний с изысканными маслами, карандаш для бровей. Разве не должна Изэт оставаться прекрасной?

— Она будет тебе признательна.

— Если она согласится, я буду ухаживать за ее лицом.

Нефертари и Долент сделали несколько шагов по коридору, украшенному рисунками, изображавшими лилии, васильки и мандрагору.

— Кажется, ребенок великолепен.

— Меренптах будет очень крепким мужчиной.

— Вчера я хотела поиграть с Ка и Меритамон, но мне это запретили. Я почувствовала глубокую боль, Ваше Величество.

— Это приказы Рамзеса и мои, Долент.

— Сколько времени еще будут относиться ко мне недоверчиво?

— Нужно ли этому удивляться? Твоя связь с этим магом, твоя помощь Шенару...

— Разве я не достаточно испытала горя, Ваше Величество? Мой муж был убит Моисеем, этот гнусный маг чуть не завладел моей душой, Шенар всегда ненавидел меня и унижал, и меня же он обвинил! Больше всего я стремлюсь только к покою, и я так хотела бы вернуть признание и доверие своих близких... Я совершила серьезные ошибки, я признаю это, но разве меня всегда будут считать преступницей?

— Разве ты не принимала участие в заговоре против Фараона?

Долент преклонила колени перед царицей.

— Я была рабыней плохих людей, попав под их влияние. Теперь все закончилось. Я хочу жить одна, во дворце, как требует этого Рамзес, и забыть прошлое... Меня простят?

Нефертари смягчилась.

— Позаботься об Изэт, Долент, помогай ей сохранять свою красоту.

В кабинет Амени вошел Меба, помощник верховного сановника. Выходец из богатой семьи, Меба был непомерно высокомерен. Разве не принадлежал он к высшей касте, обладающей властью и богатством, разве его происхождение позволяло общаться с малозначительными людьми? Однако Меба прошел через суровое испытание, когда Шенар, старший брат царя, сместил его с поста верховного сановника. Он дал себе слово, что больше никогда не станет заниматься дипломатией, и жил тихо и незаметно до того дня, пока маг и хеттский шпион Офир не нашел его.

Предать... У Меба не было времени подумать об этом. Вновь ощутив свою значимость, зная толк в хитростях и тонкостях дипломатии, он добился доверия у Аша, притворившись его верным помощником. Показное смирение Меба усыпило бдительность молодого дипломата, желавшего иметь при себе человека опытного и надежного.

После исчезновения Офира Меба продолжал ждать указаний, которые все не поступали. Он воспользовался этим молчанием, чтобы укрепить дружеские связи в ведомстве и в высшем обществе, не забывая при этом жаловаться на свои несчастья. Разве не был он жертвой несправедливости? Разве его не унизили, лишив высокой должности? В конце концов, Меба забыл и хеттов, и предательство.

Продолжая жевать сушеные фиги, Амени составлял письмо с упреками в адрес хранителей амбаров и читал жалобу наместника одной из провинций по поводу нехватки древесины.

— Что происходит, Меба?

Бывший верховный сановник ненавидел этого маленького писца, грубоватого и плохо воспитанного.

— Мне необходимо поговорить с вами.

— У меня есть немного времени при условии, если вы будете кратким.

— Когда Рамзес воюет в провинциях, разве не вы управляете царством?

— Если у вас есть повод для недовольства, выразите его царице: ее Величество лично утверждает мои решения.

— Не будем лукавить: царица вернет меня к вам.

— На что вы жалуетесь?

— На отсутствие ясных указаний. Аша находится за границей, царь ведет войну, а мое ведомство пребывает в неопределенности и сомнениях.

— Подождите возвращения Рамзеса и Аша.

— А если...

— Если они не вернутся?

— Война есть война, нужно учитывать и эту страшную возможность.

— Я так не думаю.

— Вы слишком категоричны...

— Уж каков есть.

— Я же подожду.

— Вы и не могли бы принять лучшего решения.

Он родился в Сардинии, был предводителем пиратов, которые однажды напали на Рамзеса, но Фараон пощадил его, даровав ему жизнь — такова была необычная судьба Серраманна, начальника личной охраны египетского правителя. Амени долго не доверял бывшему пирату и даже пытался обвинить его в предательстве, но преданность и искренность сарда сделали их, в конце концов, друзьями.

Серраманна предпочел бы, конечно, сражаться с хеттами, но Фараон приказал ему обеспечить охрану царской семьи, и он впрягся в эту работу с тем же рвением, с каким раньше брал на абордаж богатые торговые корабли.

В глазах сарда Рамзес был самым великим полководцем, какого он когда-либо встречал, а Нефертари — самой красивой и самой недоступной женщиной. Серраманна очень привязался к царской чете и не мог больше жить, не служа им. Получая хорошую плату, наслаждаясь обильной пищей, пользуясь обществом великолепных женщин, он готов был отдать жизнь за существование Египетского царства.

Все же одно обстоятельство омрачало его дни. Возвращение Долент ко двору показалось ему подозрительным. Он считал сестру Рамзеса неуравновешенной и лживой особой и не верил в ее раскаяние. Серраманна был убежден, что она не прервала связи с Офиром, но у начальника личной охраны Фараона не было доказательств, чтобы обвинить ее.

Сард расследовал дело о смерти некой блондинки, чей труп был найден в жилище, принадлежавшем Шенару, вероломному брату Рамзеса, исчезнувшему в песчаной буре, когда его перевозили в оазис на каторгу.

Объяснения Долент были скорее туманными; сард не соглашался с тем, что жертва будто бы служила лишь медиумом и что Долент больше ничего не могла сказать о несчастной. Все это ему казалось неправдоподобным. А ее молчание? Желание утаить правду, скрыть важные факты? Однако это было только предположением. К тому же Долент добилась доверия Нефертари, и Серраманна ничего не мог с этим поделать. Но бывший пират был настойчив. Он умел ждать. Если делу придать нужное направление, то результат может быть великолепным. Вот почему он отправил своих людей в Мемфис, дав им описание молодой блондинки, такое же поручение было дано и стражникам в Пи-Рамзесе. Он должен найти свидетелей.

Кто-нибудь, в конце концов, заговорит.

ГЛАВА 6

Город Солнца^[238], воздвигнутый по приказу фараона-еретика Эхнатона, теперь был покинут. Опустевшие дворцы, жилища знати, мастерские, дома ремесленников, навсегда затихшие храмы, пустынная главная улица, где когда-то проезжала колесница с Эхнатоном и Нефертити, торговые улицы и улочки простолюдинов.

В этом пустынном месте на обширной равнине, ограниченной Нилом, под защитой горного хребта в форме кругового изгиба, Эхнатон создал владение единому богу Атону, который воплощался в солнечном диске.

Никто больше не посещал забытую столицу. После смерти царя население перебралось в Фивы, унося с собой ценные вещи, мебель, кухонную утварь, архивы... То тут, то там валялась брошенная горшечная посуда, в мастерской одного скульптора пылилась незаконченная голова Нефертити.

Время постепенно разрушило здания: краска облупилась, фасады поблекли. Наспех построенный город Солнца плохо сопротивлялся дождям, ураганам и песчаным ветрам. Стелы, установленные Эхнатоном для определения границ священной территории Атона, стерлись; время сделало иероглифы неразборчивыми и отправило в небытие сумасшедшую идею мятежного фараона.

На обрывистом берегу были вырыты усыпальницы для сановников, но они пустовали. Заброшенность города соответствовала заброшенности могил, все было в полном запустении. Никто не осмеливался проникнуть сюда, ходили слухи, что местностью овладел злой дух-убийца, уничтожающий всех: и случайно забредшего путника, и любопытного посетителя.

Именно здесь прятались Шенар, старший брат Рамзеса, и маг Офир. Своим укрытием они выбрали гробницу верховного жреца Атона: зал с колоннами оказался очень удобным. На стенах сохранилось отражение былого блеска города Солнца. Скульптор увековечил Эхнатона и Нефертити, чтящих солнечный диск, откуда исходили длинные лучи, заканчивающиеся руками, дающими жизнь царской чете.

Маленькие карие глазки Шенара часто задерживались на барельефе, изображавшем Эхнатона, воплощавшего побеждающее солнце. Однако Шенар ненавидел солнце, звезду-покровителя своего брата Рамзеса.

Рамзес, Фараон Египта, которого он стремился уничтожить с помощью хеттов, Рамзес, который приговорил его к изгнанию, Рамзес, желавший его смерти.

По дороге в оазис, на каторгу, во время песчаной бури Шенару удалось бежать. И только ненависть к брату и желание отомстить позволили ему выжить. Шенар направился в покинутый город царя-еретика — единственное место, где он мог быть в безопасности.

Там он встретил Офира, мага и хеттского шпиона, того самого ливийца, хищный профиль которого надолго запечатлелся в его памяти, — человека собиравшегося когда-то сделать его, Шенара, властителем Двух Земель.

Разгневанный брат Фараона поднял камень и бросил его в изображение Эхнатона, испортив корону царю.

— Будь он проклят, чтоб исчезли навсегда фараоны и их царства!

Мечта Шенара растаяла, как утренний сон. А ведь какой был грандиозный план! Если бы Рамзес был побежден при Кадеше, хетты захватили бы Египет, и Шенар поднялся на трон, затем он бы избавился от императора Муваттали, став властелином огромной империи, от Анатолии до Нубии.

Шенар повернулся к Офиру, сидевшему в глубине гробницы.

— Почему мы потерпели неудачу?

— Полоса неудач. Но судьба изменчива.

— Слабый ответ, Офир!

— Даже если магия и точная наука, она не исключает непредвиденного.

— Этим непредвиденным оказался сам Рамзес!

— Ваш брат обладает исключительными качествами и редкой, чарующей способностью к сопротивлению.

— Чарующей... Рамзес и вас обаял, Офир?

— Чтобы уничтожить своего врага, о нем нужно знать все. Не бог ли Амон пришел ему на помощь во время битвы при Кадеше?

— Вы верите в подобную чепуху?

— Мир создан не только из зримого. В нем бродят тайные силы, и они формируют нить реальности.

Шенар ударил кулаком по поверхности, на которой был изображен солнечный диск Атона.

— Куда нас завели ваши речи? Сюда, в эту усыпальницу, подальше от всех, от власти! Мы одни и обречены погибнуть, как нищие.

— Это не совсем так, потому что приверженцы Атона кормят нас и защищают от непрошенных гостей.

— Приверженцы Атона... Банда сумасшедших, пленников своих иллюзий!

— Вы не ошиблись, но они нам полезны.

— Рассчитываете сделать из них армию, способную победить Рамзеса?

Офир рисовал на земле странные геометрические фигуры.

— Рамзес победил хеттов, — настаивал Шенар, — у меня нет больше ни одного сторонника. Что нам еще остается, сгнить в этой дыре?

— Магия поможет нам изменить его.

Шенар пожал плечами.

— Вам не удалось уничтожить Нефертари, вы оказались не способны ослабить Рамзеса.

— Вы несправедливы, — заметил маг. — Царица едва не погибла, и только чудо спасло ее.

— Красавица Изэт подарила Рамзесу второго сына, и царь может назначить столько наследников, сколько захочет! Ничто не помешает моему брату царствовать.

— Силы зла ослабят его.

— Разве вы не знаете, что Фараон Египта духовно возрождается, достигнув тридцатилетнего возраста?

— Хетты не отказались от борьбы, Шенар.

— Разве союзная армия, созданная ими не была уничтожена при Кадеше?

— Император Муваттали человек хитрый и осторожный, он сумел в нужный момент отступить и организует новое наступление, которое застигнет Рамзеса врасплох.

— У меня нет больше желания мечтать, Офир.

Вдали послышался топот копыт.

Шенар схватил меч.

— Условленный час, когда нам приносят еду, еще не настал.

Брат Рамзеса поспешил к выходу усыпальницы, которая возвышалась над мертвым городом и равниной.

— Два всадника.

— Они едут к нам?

— Они направляются к берегу... к нам! Надо было выйти из этой усыпальницы и спрятаться в другом месте.

— Не спешите, их только двое. Возможно, это знак, которого я ждал, Шенар. Посмотрите получше.

Присмотревшись, Шенар узнал приверженца Атона, а рядом с ним ехал человек, показавшийся ему знакомым. Шенар не верил своим глазам.

— Меба... Меба здесь?

— Он мой подчиненный и наш союзник.

Шенар положил меч.

— При дворе Рамзеса никто не подозревает Меба; сегодня нужно забыть наши разногласия.

Шенар не ответил. Он испытывал только презрение к Меба, единственным стремлением которого было защитить свое состояние и покой. Когда бывший верховный сановник представился ему как новый посланец хеттов, Шенар не поверил ему.

Всадники спешились в начале дороги, ведущей к усыпальнице верховного жреца Атона. Приверженец солнечного бога удерживал лошадей, в то время как Меба направился к логову своих сообщников.

Беспокойство сжало горло Шенара. А что, если Меба предал их, и за ним через несколько мгновений прибудет стража Фараона? Но горизонт оставался пустым.

Смущенный, Меба не произнес обычных слов приветствия.

— Я очень рисковал, приехав сюда... почему мне было передано послание, предписывающее встретиться с вами?

Ответ Офира был хлестким.

— Вы в моем подчинении, Меба; куда я вам скажу, туда вы и пойдете. Что нового вы можете нам рассказать?

Шенар был удивлен. Офир оказался проворнее, чем он думал, и даже отсюда продолжал плести свои интриги.

— Ничего особенного. Наступление хеттов не имело полного успеха; Рамзес уже отвоевал Ханаан.

— Он устремляется к Кадешу?

— Мне это не известно.

— Надо быть деятельным, Меба, немного более предприимчивым и давать мне больше сведений. Бедуины выполнили свои задачи?

— Мятеж кажется широким... Но я должен выказывать большую осторожность, чтобы не вызвать подозрение у Амени!

— Разве вы не работаете в подчинении верховного сановника?

— Осторожность...

— Имеете вы возможность приблизиться к маленькому Ка?

— К старшему сыну Рамзеса? Да, но почему...

— Мне нужен один предмет, который ему особенно дорог, Меба, и он мне нужен незамедлительно.

ГЛАВА 7

Моисей, его жена и сын покинули страну Мадиан, которая находилась к югу от Эдома и к востоку от залива Акаба. Именно здесь долгое время прятался еврей, прежде чем выйти из этого убежища, чтобы вернуться в Египет вопреки мнению своего деда. Не совершает ли он безумный поступок, сдаваясь страже Фараона, будучи обвиненным в убийстве? Он будет посажен в тюрьму и приговорен к смерти.

Но ничто не могло поколебать Моисея. Бог разговаривал с ним в сердце горы и приказал ему увести из Египта всех еврейских братьев, чтобы позволить им жить по правильному закону на земле, которая принадлежала бы евреям. Задача казалась невозможной, но у пророка будут силы выполнить ее.

Его жена Сепфора тоже пыталась отговорить Моисея.

Напрасно.

И маленькая семья направилась в Дельту. Сепфора следовала за мужем, шедшим спокойным шагом с новым посохом, не сомневаясь в выбранном пути.

Когда облако пыли указало на приближение отряда всадников, Сепфора сжала сына в своих объятиях и спряталась за спину Моисея. Высокий, бородатый, с широким торсом, он казался несокрушимым.

— Нам нужно спрятаться, — взмолилась она.

— Бесполезно.

— Если это бедуины, они убьют нас; если это египтяне, они схватят тебя!

— Не бойся, Сепфора.

Застыв неподвижно в ожидании всадников, Моисей вдруг вспомнил о годах своей учебы в Мемфисе, во время которых он познал всю премудрость египтян, вспомнил о большой дружбе с юным Рамзесом, будущим Фараоном. Затем, как одаренный выпускник Капа, он занимал высокий пост в гареме Мэр-Ур в Фаюме, позже руководил строительством Пи-Рамзеса, новой столицы Двух Земель. Доверив Моисею эту работу, Рамзес сделал его одним из первых лиц в царстве.

Но Моисей был в постоянном смятении. С юности неукротимый огонь жег его душу; и только после того, как Бог говорил с ним, представ в образе горящего куста, страдание исчезло. Еврей постиг, наконец, свое предназначение.

Всадники оказались бедуинами.

Их возглавляли Амос, лысый, бородатый, и Бадуш, высокий и худой. Амос и Бадуш, вожди племен, те самые бедуины, обманувшие Рамзеса перед битвой при Кадеше, чтобы завлечь его в западню. Их люди окружили Моисея.

— Кто ты?

— Мое имя Моисей. Вот моя жена и мой сын.

— Моисей... Ты друг Рамзеса, верховный сановник, ты был признан виновным в одном преступлении и сбежал в пустыню?

— Это я.

Амос спрыгнул на землю и поздравил еврея.

— Итак, мы в одной лодке, не правда ли! Мы также боремся с Рамзесом, который был твоим другом и который сегодня хочет твоей смерти!

— Царь Египта еще и мой брат, — заметил Моисей.

— Ты бредишь! Его ненависть не прекращает преследовать тебя. Бедуины и евреи должны объединиться с хеттами, чтобы победить Фараона. Его сила стала легендарной, Моисей; идем с нами и будем неотступно следовать за египетскими войсками, которые стремятся захватить Сирию.

— Я иду не на север, а на юг.

— На юг? — удивился Бадуш, — Куда же ты надеешься попасть?

— В Египет, в Пи-Рамзес.

Амос и Бадуш посмотрели друг на друга удивленно.

— Ты смеешься над нами? — спросил Амос.

— Я вам говорю правду.

— Но... ты будешь схвачен и казнен!

— Яхве будет охранять меня. Я должен вывести мой народ из Египта.

— Евреи... вне Египта... Ты стал безумным?

— Таково мое предназначение, доверенное мне Яхве, и я его выполню.

Бадуш в свою очередь спешился.

— Не двигайся, Моисей.

Оба вождя отошли в сторону, чтобы Моисей их не услышал.

— Это бессмысленно, — настаивал Бадуш, — слишком долгое пребывание в пустыне затмило ему разум.

— Ты ошибаешься.

— Я ошибаюсь? Моисей сумасшедший, несомненно.

— Нет, он хитрый и настойчивый человек.

— Это несчастный, потерявшийся на пустынной тропе со своей женой и сыном... Какая превосходная хитрость!

— Да, Бадуш, прекрасная! Кто будет остерегаться такого ничтожного странника, как этот? Но Моисей остается очень популярным в Египте, и у него есть намерение вызвать мятеж евреев.

— У него нет ни единого шанса на удачу! Стража Фараона не даст ему это осуществить.

— Если мы ему поможем, он может быть нам полезен.

— Помочь ему... Каким образом?

— Проведя его через границу и раздобыв оружие для евреев. Вероятно, они будут уничтожены, но они посеют смуту в Пи-Рамзесе.

Моисей полной грудью вдыхал воздух Дельты; став враждебной, эта земля принимала его снова. Он должен был ее ненавидеть, но нежность растений и ласковость пальмовых рощ восхищали его, напоминали ему о мечте, заключавшейся в том, чтобы всю жизнь провести рядом с Рамзесом, служить ему, помогать ему в хранении идеала истины и справедливости, питавшего династии. Но этот идеал принадлежал прошлому; теперь Моисея вел Яхве.

Благодаря Бадушу и Амосу еврей, его жена и сын вступили на египетскую территорию ночью, избегая дозорных отрядов, которые разъезжали между двумя укреплениями. Несмотря на страх, Сепфора не выразила ни недовольства, ни возражения; Моисей — ее муж, и она должна подчиняться ему, следуя за ним туда, куда он пожелает пойти.

С восходом солнца и пробуждением природы Моисей почувствовал, как его надежда растет и крепнет. Именно здесь он проведет свой бой, какими бы ни были силы, противостоящие ему. Рамзесу придется понять, что евреи требуют свою свободу и хотят обрести свою родину, в соответствии с божественной волей.

Маленькая семья остановилась в поселке, где, как обычно, с благосклонностью принимали путешественников. Манера держаться и разговаривать выдавала в Моисее истинного египтянина, и общение с жителями поселка не вызывало осложнений. Наконец, еврей, его жена и сын добрались до пригородов столицы.

— Я построил большую часть этого города, — признался он жене.

— Какой он большой и красивый! Мы будем жить здесь?

— Некоторое время.

— Где мы поселимся?

— Яхве позаботится об этом.

Моисей и его близкие проникли в квартал мастерских, где царило постоянное движение. Лабиринт улочек удивил Сепфору, которая уже жалела о спокойном существовании в оазисе. Со всех сторон перекликались и кричали торговцы, зеваки; увлеченно работали столяры, обувщики. Неспешно продвигались мулы, груженые корзинами с мясом, рыбой или сыром.

Немного дальше разместились дома еврейских каменщиков.

Ничто не изменилось. Моисей узнавал каждое жилище, слышал знакомые песни, и в нем поднимались воспоминания, в которых протест смешивался с энтузиазмом молодости. Когда он замешкался на площадке, где был вырыт колодец, старый каменщик подошел посмотреть на него поближе.

— Я уже тебя видел... Но... это невозможно! Никак ты знаменитый Моисей?

— Да, это я.

— Тебя считали мертвым!

— Ошибались, — сказал Моисей, улыбаясь.

— Когда ты был с нами, с нами, каменщиками, лучше обращались. Те, кто работает плохо, вынуждены теперь сами доставать солому. Ты бы протестовал! Ты слышишь: вынуждены сами доставать солому! И сколько споров, чтобы добиться повышения платы!

— Есть ли у тебя, по крайней мере, жилье?

— Я хотел бы иметь большее, но начальство не исполняет мою просьбу. Раньше ты бы мне помог.

— Я помогу тебе.

Взгляд каменщика стал подозрительным.

— Разве тебя не обвинили в преступлении?

— В самом деле?

— Как говорят, ты убил мужа сестры Рамзеса.

— Вымогателя и преступника, — напомнил Моисей, — я не хотел убивать его, это было случайностью.

— Итак, ты его все же убил... Но, знаешь, я тебя понимаю!

— Согласился бы ты приютить нас, мою семью и меня, на эту ночь?

— Добро пожаловать.

Как только Моисей, его жена и сын заснули, старый каменщик покинул свою постель и в темноте прошел к двери, выходящей на улицу.

Открывающаяся дверь заскрипела. Встревоженный каменщик замер. Удостоверившись, что Моисей не проснулся, он проскользнул наружу.

Выдав преступника страже, он получит хорошее вознаграждение.

Едва он сделал несколько шагов по улочке, как мощная рука прижала его к стене.

— Куда ты идешь, каналья?

— Я... Я задыхался, мне нужен был воздух.

— Ты рассчитывал продать Моисея, не правда ли?

— Нет, конечно, нет!

— Стоило бы тебя задушить.

— Оставь его, — приказал Моисей, появившись на пороге жилища, — это еврей, как и мы. Кто ты, пришедший мне на помощь?

— Мое имя Аарон.

Мужчина был в возрасте, но крепкий; он обладал сильным и зычным голосом.

— Как ты узнал, что я нахожусь здесь?

— Кто же тебя не знает в этом квартале? Совет старейшин желает видеть и слышать тебя.

ГЛАВА 8

Бентешина, правитель Амурру, видел дивный сон. Молодая знатная дама, родом из Пи-Рамзеса, полностью обнаженная и надушенная миррой, скользила вверх по его бедрам, как влюбленная лиана.

Вдруг она заколебалась и начала раскачиваться, словно ладья в момент качки. Бентешина схватил ее за шею.

— Господин, господин! Проснитесь!

Открыв глаза, правитель Амурру обнаружил, что чуть не задушил своего управляющего. Утренний свет освещал комнату.

— Почему меня потревожили так рано?

— Вставайте, прошу вас, и посмотрите в окно.

Колеблясь, Бентешина последовал совету слуги. Вес его обрюзгшего тела стеснял движения. На море тумана не было: день начинался великолепно.

— На что смотреть?

— На вход в порт, господин!

Бентешина протер глаза.

При входе в порт города Беруты стояли три военных египетских корабля.

— А как обстоят дела на дорогах к городу?

— Тоже перекрыты огромной египетской армией. Город осажден.

— Аша в порядке? — спросил Бентешина.

Управляющий опустил голову.

— По вашему приказанию египтянина бросили в темницу.

— Приведите его ко мне!

Рамзес сам кормил любимых лошадей «Победу при Фивах» и «Богиня Мут довольна». Два великолепных животных никогда не расставались. И одна, и другая с удовольствием принимали ласку Фараона и не забывали издавать гордое ржание, когда он хвалил их за смелость. Присутствие Бойца, нубийского льва, не вызывало у них ни малейшего страха; не вместе ли с хищником противостояли они тысячам хеттских воинов? Военачальник соединения «Ра» склонился перед царем.

— Ваше Величество, все подходы к городу перекрыты, даже мышь не проскочит. Мы готовы к штурму.

— Задерживайте все караваны, направляющиеся в город.

— Мы должны установить осаду?

— Возможно, если Аша еще жив, мы освободим его.

— Это было бы отрадно, Ваше Величество, но жизнь одного человека...

— Жизнь одного человека иногда очень драгоценна, полководец.

Все утро Рамзес находился со своими лошадьми и львом. Их спокойствие ему казалось хорошим предзнаменованием; и в самом деле, прежде чем солнце достигло зенита, Рамзесу принесли весть, которую он ждал с нетерпением.

— Бентешина, наместник Амурру, просит принять его.

Одетый в просторное цветное шелковое платье, скрывавшее его тучность, надушенный розовым маслом, вошел улыбающийся Бентешина.

— Привет Сыну Солнца...

— У меня нет желания выслушивать лесть от предателя.

Властитель Амурру продолжал улыбаться.

— Наша встреча должна стать полезной, Ваше Величество.

— Продавшись хеттам, ты сделал плохой выбор.

— Ваш друг Аша у меня в плену.

— Ты полагаешь, что его пребывание в тюрьме помешает мне уничтожить город?

— Я в этом уверен. Всем известно, как Рамзес Великий дорожит дружбой. Предающий своих близких Фараон вызовет гнев богов.

— Аша еще жив?

— Жив.

— Требую доказательства.

— Ваше Величество увидит своего друга и верховного сановника на вершине главной башни моего дворца. Я не отрицаю, что нахождение Аша в тюрьме из-за попытки побега могло причинить ему некоторые физические неприятности, но ничего серьезного.

— Что ты требуешь в обмен на его освобождение?

— Ваше прощение. Когда я отдам вашего друга, вы забудете, что я вас вроде бы предал, и издадите указ, предусматривающий полное доверие ко мне. Это много, я признаю, но мне нужно спасти свой трон и свое скромное состояние. А... если вы все-таки решите покарать меня, Аша будет, конечно, казнен.

Рамзес долго молчал.

— Мне нужно подумать, — сказал он спокойно.

Бентешина опасался только одного: что государственный интерес окажется сильнее дружбы. Колебания Рамзеса заставили его содрогнуться.

— Мне нужно время, чтобы убедить моих полководцев в необходимости отменить штурм города, — объяснил царь, — ты полагаешь, что легко отказаться от победы и простить преступника?

Бентешина был успокоен.

— «Преступник», не слишком ли сильное слово, Ваше Величество? Политика — трудное искусство; раз я пришел с повинной, почему бы не забыть прошлое? Египет открывает мне новое будущее, и я предоставлю доказательства моей верности, будьте уверены в этом. Если бы я осмелился, Ваше Величество...

— Что еще?

— Население и я сам плохо бы восприняли осаду города. Мы привыкли жить хорошо, и поставка продовольственных товаров является частью нашего соглашения. В ожидании утверждения договора и освобождения Аша, не будет ли он сам счастлив хорошо питаться?

Рамзес поднялся. Встреча была закончена.

— Ах, Ваше Величество... если бы я мог знать, как долго продлится ваше размышление...

— Несколько дней.

— Я убежден, что мы достигнем соглашения, выгодного как для Египта, так и для провинции Амурру.

Рамзес размышлял, глядя на море, а лев лежал у его ног. Волны подкатывались к берегу и умирали, дельфины играли на просторе. Дул сильный ветер с юга.

Сетау сел справа от Фараона.

— Не люблю море, в нем нет змей. И даже не видно другого берега.

— Бентешина пытается диктовать мне условия.

— И ты колеблешься между Египтом и Аша.

— Ты упрекаешь меня в этом?

— Я упрекаю тебя в обратном, но я знаю, какое решение ты примешь, и оно мне не нравится.

— У тебя есть предложение?

— Иначе зачем мешать размышлениям властителя Двух Земель?

— Аша не должен подвергаться никакому риску.

— Ты многого требуешь от меня.

— У тебя есть реальный шанс на удачу?

— Может быть, только один.

Слуга Бентешины следил за тем, чтобы удовлетворять не прекращающиеся желания хозяина. Наместник Амурру много пил и предпочитал только хорошие вина; хотя погреб дворца постоянно пополнялся, многочисленные пиры его быстро опустошали. Следовательно, управляющий с нетерпением ждал каждую поставку.

Когда египетские войска осадили Беруту, он ожидал прибытия каравана, который должен был доставить во дворец сотню амфор с вином из Дельты, именно то, которое требовал Бентешина, и никакое другое.

С каким удовольствием увидел управляющий прибытие в обширный двор вереницы повозок, груженых амфорами с вином!

Итак, осада была снята. Благодаря шантажу Бентешина победил Рамзеса.

Правитель Амурру поспешил к вознице главной повозки и дал ему указания: часть кувшинов — в погреб, другую часть — в подвал рядом с кухней, третьей частью пополнить запасы, прилегающие к пиршественному залу.

Началась разгрузка, сопровождаемая песнями и шутками.

— Может быть... попробовать? — подал мысль управляющий начальнику конвоя.

— Хорошая идея.

Оба спустились в погреб. Управляющий склонился над кувшином, уже предвкушая божественный вкус изысканного вина. В то время как он поглаживал пузатое чрево сосуда, резкий удар по затылку заставил его рухнуть на пол.

Начальник конвоя, воин армии Рамзеса, помог выйти из кувшина Сетау и его людям. Вооруженные легкими топориками с выемкой на обухе, с тремя шипами в виде выступов, воткнутых в рукоятку и крепко перевязанных, они уничтожили ливанских охранников, которые не ожидали нападения.

Пока другие люди Сетау открывали главные ворота города, давая проход пехотинцам соединения «Ра», заклинатель змей кинулся к апартаментам Бентешины. Когда охранники попытались преградить ему путь, он выпустил змей из мешка, своих вечных спутниц.

При виде рептилии, которой размахивал Сетау, Бентешина пустил от страха слюну.

— Освободи Аша, или ты умрешь.

Бентешина не мог отвечать. Дрожа, дыша как задыхающийся бык, он сам открыл дверь комнаты, где находился Аша.

Сетау убедился, что его друг в добром здравии, он был так взволнован, что сделал невольное движение, чтобы обнять Аша, его кулак разжался, и освобожденная змея метнулась на Бентешину.

ГЛАВА 9

Приближаясь к пятидесятилетию, худощавая, с тонким и длинным носом, с большими миндалевидными глазами, царица-мать Туйя оставалась хранительницей традиции и духа Египетского царства. Возглавляя многочисленный персонал, она давала советы, не приказывая, но следя за уважением обычаев и ценностей, издревле являющихся непоколебимым оплотом власти Фараонов, посредником между зримым и незримым.

Она, которую называли «матерью бога, родившей мощного быка, Рамзеса», жила воспоминанием о своем почившем муже — фараоне Сети. Вместе они построили сильный и могущественный Египет, а теперь их сын поддерживал процветание страны. Рамзес обладал той же энергией, что и его отец, той же верой в свое предназначение; ничего не значило для него больше, чем счастье его народа.

Чтобы спасти Египет от порабощения, он смирился с необходимостью вести войну с хеттами. Туйя поддерживала решение сына, так как пойти на сделку со злом означало прийти только к катастрофе. Избежать войны было невозможно.

Но конфликт затянулся, и Рамзес каждую минуту рисковал жизнью. Туйя молила, чтобы душа Сети, ставшая звездой, покровительствовала Рамзесу. В правой руке она держала зеркало, ручка которого имела форму стебля папируса, иероглифа, означавшего «быть зеленеющим, распустившимся, молодым»; когда драгоценный предмет клали в гробницу, он давал душе своего владельца вечную молодость. Туйя направила бронзовый диск к солнцу и попросила зеркало раскрыть тайну будущего.

— Могу я вас потревожить?

Царица-мать медленно повернулась.

— Нефертари...

Великая Супруга Фараона в длинном белом платье, стянутом в талии красным поясом, была так же красива, как богини, нарисованные на стенах вечных жилищ в Долине Царей и Цариц.

— Нефертари, ты принесла хорошие новости?

— Рамзес освободил Аша и вновь овладел провинцией Амурру; Берута подчиняется Египту.

Женщины крепко обнялись.

— Когда он возвращается?

— Не знаю, — ответила Нефертари.

Туйя села перед зеркалом. Кончиками пальцев она помассировала щеки, предварительно намазав их кремом, основными составляющими которого были мед, красная сода, алебастровая мука и молоко ослицы. Снадобье разглаживало морщины, укрепляло верхний слой кожи, омолаживая ее.

— Ты озабочена, Нефертари?

— Опасаюсь, что Рамзес решит идти дальше.

— На север, к Кадешу...

— К новой западне, подготовленной ему Муваттали, императором хеттов. Позволив Рамзесу легко завоевать территории, принадлежавшие Египту, не завлекает ли анатолиец нашу армию в ловушку?

Старейшины-евреи собрались в просторном жилище Аарона, сделанном из сырцового кирпича. Все собравшиеся поклялись хранить молчание о возвращении Моисея, о чем египетские власти не должны были узнать.

Многие евреи по-прежнему чтили и уважали Моисея и надеялись, что он, как и раньше, сумеет защитить их интересы. Лишь Либни, верховный старейшина, обязанный поддерживать сплоченность между кланами, был иного мнения.

— Почему ты вернулся, Моисей? — спросил старейшина скрипучим голосом.

— В горах я увидел пылающий куст, который не сгорал.

— Мираж.

— Нет, это знак божественного присутствия.

— Ты сошел с ума, Моисей?

— Бог окликнул меня из середины куста, и Он говорил со мной.

Старейшины зашептались.

— Что он тебе сказал?

— Бог услышал жалобы и стенания детей Израиля, угодивших в рабство.

— Смотри, Моисей: мы свободные труженики, а не пленники!

— Евреи не свободны в своих действиях.

— Конечно! Но что ты предлагаешь?

— Бог сказал мне: «Когда ты уведешь народ из Египта, вы создадите новую святыню на этой горе».

Старейшины посмотрели друг на друга, пораженные.

— Из Египта! — вскричал один из них. — Что это значит?

— Бог увидел нищету своего народа в Египте. Он хочет освободить от нее евреев и повести их в плодородную и просторную страну.

Либни вспылил.

— Изгнание помутило твой разум, Моисей. Мы пришли сюда давно, ты сам родился в Египте, и эта страна стала нашей родиной.

— Много лет я провел в Мадиане, там я был пастухом, там женился и обрел сына. Я был убежден, что моя жизнь вошла в новую колею, но Бог решил по-другому.

— Ты прятался, совершив преступление.

— Это правда, я убил египтянина, потому что он сам угрожал убить еврея.

— Ни в чем нельзя упрекнуть Моисея, — вмешался один из старейшин, — теперь нам следует его поддерживать.

Остальные согласились.

— Если ты желаешь жить здесь, мы спрячем тебя, — заявил Либни, — но ты должен забыть свои бессмысленные идеи.

— Я сумею вас убедить, если нужно, одного за другим, потому что такова воля Бога.

— Мы не желаем покидать Египет, — подтвердил другой старейшина, — здесь мы владеем домами и садами, никто не голодает. Зачем все это бросать?

— Потому что я должен отвести вас в Землю Обетованную.

— Ты не наш вождь, — возразил Либни, — и не можешь приказывать нам.

— И ты подчинишься, потому что Бог этого требует.

— Знаешь, с кем ты говоришь?

— У меня нет желания спорить с тобой, Либни, как и нет права отказываться от своих намерений. Только тщеславный человек может посчитать, что его воля сильнее воли Бога?

— Если ты и на самом деле Его посланец, тебе придется доказать это.

— Доказательств будет много, не сомневайтесь.

Распростершись на мягкой постели, Аша блаженствовал, массаж Лотос, чьи ласковые руки рассеивали боль и усталость, вернули его к жизни. Прекрасная нубийка, несмотря на хрупкость, проявляла удивительную энергию.

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше... Но боль в пояснице еще невыносимая.

— Придется потерпеть! — сказал Сетау, который только что вошел в шатер Аша.

— Твоя жена божественна.

— Может быть, но она — моя жена.

— Сетау! Ты же не воображаешь...

— Дипломаты хитры и коварны, а ты — первый среди них. Поднимайся, нас ждет Рамзес.

Аша повернулся к Лотос.

— Вы можете мне помочь?

Сетау резко дернул Аша за руку и заставил его встать.

— Ты полностью выздоровел. Массажи больше не нужны!

Заклинатель змей протянул дипломату набедренную повязку и тунику.

— Поспеши, царь не любит ждать.

Назначив в провинции Амурру нового наместника, получившего образование в Египте, ливанца, чья верность, может быть более продолжительной и прочной, нежели у Бентешины, Рамзес произвел ряд назначений в Финикии и Палестине. Он старался, чтобы наместники и правители городов были коренными жителями и чтобы каждый из них поклялся сохранить союз с Египтом. Если они нарушат свое слово, вторжение египетской армии будет немедленным. Для этого Аша создал систему наблюдения и оповещения, на которую он очень надеялся: присутствие небольших военных отрядов и хорошо оплачиваемые соглядатаи.

Глава египетской дипломатии верил в эффективность шпионажа.

На низком столе Рамзес развернул карту Ближнего Востока. Усилия его войск были вознаграждены: Ханаан, Амурру, Южная Сирия снова подчинились Египту.

Это была вторая победа, которую Рамзес одержал над хеттами. Ему оставалось принять жизненно важное решение, касающееся будущего Двух Земель.

Сетау и Аша, не такой элегантный, как обычно, вошли, наконец, в шатер царя, где сидели высшие военачальники.

— Все вражеские укрепления взяты?

— Да, Ваше Величество, — сказал военачальник соединения «Ра», — последнее укрепление Шалом пало вчера.

— «Шалом» означает мир, — уточнил Аша, — на сегодня он царит в этой провинции.

— Должны ли мы продолжать двигаться на север, — спросил царь, — овладеть Кадешем и нанести окончательный удар хеттам?

— Таково желание военачальников, — заявил полководец, — мы должны добиться полной победы, уничтожив варваров.

— У нас нет никакого шанса на успех, — высказал мнение Аша, — еще раз хетты отступили, это так, но они готовят новые ловушки, к тому же наша армия измотана сражениями в провинциях, а хеттские войска целы и невредимы и готовы к битве.

— С Рамзесом во главе, — воскликнул с энтузиазмом военачальник, — мы победим!

— Вы плохо знаете местность. Хетты нас раздавят на высоких плато Анатолии, в ущельях, в лесах. При Кадеше погибнут тысячи пехотинцев, и мы даже не уверены, что сможем овладеть крепостью.

— Пустые опасения... На этот раз мы готовы!

— Ступайте, — приказал Рамзес. — Мое решение вы узнаете на рассвете.

ГЛАВА 10

Благодаря гостеприимству Аарона, Моисей провел несколько спокойных недель в квартале еврейских каменщиков. Его жена и сын могли свободно передвигаться по городу, оживленная жизнь которого манила и удивляла их. Сепфоре нравилось прогуливаться по улочкам столицы, где без конца сновали азиатские, палестинские и нубийские лоточники, предлагающие самый разнообразный товар.

Моисей жил затворником. Много раз он просил совет старейшин выслушать его еще раз. Вождям, недоверчивым и подозрительным, он снова попытался внушить волю Яхве.

— Твоя душа все еще не спокойна? — спросил Аарон.

— С того момента, когда передо мной явился горящий куст, нет.

— Здесь никто не верит, что ты встретил Бога.

— Когда человек знает свое предназначение, которое он должен выполнить на этой земле, у него больше нет сомнений. Впредь мой путь намечен, Аарон.

— Но ты один, Моисей!

— Так только кажется. Воля Яхве проникает в сердца евреев.

— В Пи-Рамзесе у евреев есть все, а в пустыре, где найдешь ты пищу?

— Бог снабдит ею.

— Ты говоришь как пророк, но ты идешь неправильным путем. Измени имя и внешность, забудь бессмысленные идеи, вернись к своим. Ты состаришься в мире, почете и спокойствии во главе многочисленной семьи.

— Это не моя судьба, Аарон.

— Но ты придумал свою судьбу, Моисей, откажись от нее.

— Я уже не в силах это сделать.

— Зачем же портить свою жизнь, когда счастье так доступно?

В дверь жилища Аарона постучали.

— Стража, откройте!

Моисей улыбнулся.

— Ты видишь, мне не оставляют выбора..

— Тебе нужно бежать.

— Эта дверь — единственный выход.

— Я защищу тебя.

— Нет, Аарон.

Моисей сам открыл дверь. Серраманна, гигант-сард, с удивлением рассматривал Моисея.

— Итак, меня не обманули... Ты все же вернулся!

— Ты хочешь войти и разделить с нами трапезу?

— Моисей, тебя выдал еврей, каменщик, который испугался потерять работу из-за твоего присутствия в квартале. Следуй за мной, я должен отвести тебя в тюрьму.

Аарон вступился.

— Моисея должны судить.

— Это само собой разумеется.

— Если только ты не освободишься от него до суда.

Серраманна схватил Аарона за шиворот.

— Ты принимаешь меня за убийцу?

— Ты не имеешь права грубить мне!

Тот отпустил Аарона.

— Ты прав... А ты, ты имеешь право оскорблять меня?

— Если Моисея арестуют, он будет казнен.

— Закон распространяется на всех, даже на евреев.

— Беги, Моисей, возвращайся в пустыню! — взмолился Аарон.

— Ты прекрасно знаешь, что мы отправимся вместе.

— Ты не выйдешь больше из тюрьмы.

— Бог поможет мне.

— Идем! — потребовал Серраманна, — не заставляй меня связать тебе руки.

Сидя в углу камеры, Моисей наблюдал за лучом света, который проник сквозь решетку. Он заставлял искриться тысячи частичек, висящих в воздухе, и падал на земляной пол, утрамбованный ногами заключенных.

В Моисее всегда будет гореть огонь, зажженный энергией горя Яхве. Забыто прошлое, забыты жена и сын. Он думал только об одном. Исход еврейского народа в Землю Обетованную стал единственным смыслом жизни.

Безумная надежда для человека, запертого в камере главной тюрьмы Пи-Рамзеса, которого египетское правосудие приговорит к смерти за преднамеренное убийство, или, в лучшем случае, к принудительным работам на каторге в оазисе. Несмотря на уверенность в Яхве, в душу Моисея закрались сомнения. Как Бог сможет освободить его и позволить ему выполнить свое предназначение?

Еврей засыпал, когда отдаленные крики прервали его оцепенение. С каждой минутой они усиливались, пока не стали оглушительными, город, казалось, был в полном смятении.

Возвращался Рамзес Великий.

Никто не ожидал увидеть его так скоро, но это был именно он, на своей колеснице, которую везли «Победа при Фивах» и «Богиня Мут довольна», украшенные султанами с красными, а по краям голубыми перьями. Справа от колесницы шел Боец, огромный лев, он смотрел на горожан, собравшихся по пути следования, как на забавных зверюшек. Рамзес был лучезарным: на голове красовалась голубая корона с золотой змеей во лбу, на нем была ритуальная одежда с нарисованными зелено-голубыми крыльями соколихи Исиды, покровительницы Фараона.

Пехотинцы пели ставшую традиционной песню: «Рука Рамзеса сильна, его сердце мужественно, он непревзойденный лучник, стена для воинов, пламя, сжигающее врагов». Он появился как избранник Божественного Света, как сокол, с грандиозными победами.

Военачальники, командиры колесниц и пехоты, армейские писари и простые воины были в парадной одежде и шествовали за знаменосцами. Под овации толпы воины уже мечтали об отпусках и вознаграждениях, которые заставят их забыть суровость сражений. В военной жизни не было лучшего момента, чем возвращение домой, особенно если оно триумфальное.

Захваченные врасплох садовники не успели украсить цветами главную улицу Пи-Рамзеса, ведущую к храмам Птаха, бога творящего слова, и Сехмет, ужасающей богини войны. Повара суетились, жаря гусей, куски говядины, свиные вырезки и наполняя корзины сушеной рыбой, фруктами и овощами. Из погребов доставили кувшины с пивом и вином. Кондитеры спешно готовили пироги. Щеголи надевали праздничные одежды, светские дамы облачались в лучшие наряды.

В хвосте колонны шли несколько сотен пленных: азиатов, ханаанцев, палестинцев и сирийцев; у одних руки были связаны за спиной, другие шли свободно рядом с женщинами и детьми. На ослах были приторочены узлы с их скудными пожитками. Пленных доставят в столичную управу, где решится их участь. По обыкновению, многие из них будут отправлены на главные стройки страны, другие станут заниматься общественными работами в городах и поселках, а труд женщин и детей используют на сельскохозяйственных полях и во многочисленных мастерских.

Собравшиеся на улицах Пи-Рамзеса спрашивали друг друга: что это? Мир или простая передышка? Уничтожил ли Фараон, наконец, хеттов или вернулся, чтобы набрать новых сил и отправиться в бой? Неизвестность порождала нелепые слухи, поговаривали о смерти императора Муваттали, взятии крепости Кадеш, разрушении хеттской столицы. Каждый ждал церемонию награждений, когда Рамзес и Нефертари появятся на террасе царского дворца и преподнесут золотые оплечья самым доблестным воинам.

К общему удивлению, Рамзес не последовал во дворец, а направился прямо к храму Сехмет. Он один заметил на небе зарождение облака, которое очень быстро росло и чернело. Лошади стали нервными, лев зарычал.

Собиралась гроза.

Страх сменил радость. Богиня Сехмет гневалась, посылая мрачное предзнаменование о грядущих несчастьях.

Воины прекратили петь.

Каждый осознавал, что Рамзесу предстоит новое сражение: он должен успокоить Сехмет и предотвратить самое ужасное.

Рамзес спустился на землю, погладил своих лошадей и льва, остановился на ступенях храма, задумавшись. Облако расширялось и множилось на глазах, становясь десятком, сотней, скрывая солнечный свет. На землю спустились сумерки, как во время затмения.

Забыв об усталости и о предстоящих праздниках, Рамзес приготовился встретить Устрашающую. Только он один мог рассеять ее гнев.

Фараон открыл огромную, покрытую золотом кедровую дверь, вошел в пустой зал, где снял голубую корону. Затем он медленно прошел между колоннами первого зала, переступил порог таинственного зала и двинулся к наосу.

Именно здесь он увидел ее, светящуюся в полумраке.

Ее длинное белое платье, казалось, сияло подобно солнцу, аромат ритуального парика околдовывал душу, благородство ее поступи то же самое делало с камнями храма.

Голос Нефертари взвился, нежный, как мед. Она произнесла слова почтения и успокоения, которые с момента появления египетской цивилизации тайно превращали ярость Устрашающей в любовь. Рамзес возвел руки к статуе женщины с головой львицы и прочитал иероглифы, выгравированные на стенах.

С двойной короной на голове, со скипетром в правой руке Рамзес склонился перед благотворящей энергией, заключенной в статуе.

Когда царская чета вышла из храма, огромное солнце заполняло небо и бирюзовый город. Гроза прошла.

ГЛАВА 11

Сразу же после вручения наград храбрецам Рамзес зашел к Гомеру, греческому поэту, давно уже поселившемуся в Египте, чтобы здесь создавать великие произведения и здесь закончить свои дни. Его удобное жилище рядом с дворцом было окружено садом, в котором лимонное дерево, самое прекрасное украшение, радовало взгляд старика с длинной белой бородой. Как обычно, Гомер курил трубку, набитую листьями шалфея, головка трубки была сделана из большой раковины улитки, и пил из кубка вино, ароматизированное анисом и кориандром, когда царь Египта пришел к нему.

Поэт поднялся, опираясь на ореховый посох.

— Сидите, Гомер.

— Когда не будут больше приветствовать Фараона как положено, это будет означать конец цивилизации.

Оба заняли места на садовых скамьях.

— Был ли я прав, написав эти слова, Ваше Величество:

Сражаешься ли со рвением, или остаешься встороне, польза одинакова. Одинаковая честь уготована трусу и храбрецу. Неужели попусту мое сердце так страдало, попусту я рисковал жизнью в стольких конфликтах?

— Нет, Гомер.

— Итак, вы вернулись победителем.

— Хетты в очередной раз отступили. Египет не будет захвачен.

— Давайте праздновать радостное событие, Ваше Величество, я приказал принести замечательное вино.

Повар Гомера принес критскую амфору с узким горлышком, пропускающим лишь тонкую струйку вина, смешанного с морской водой, собранной в ночь летнего солнцестояния и выдержанной три года.

— Надпись о сражении при Кадете закончена, — вспомнил Гомер, — ваш личный писец Амени записал его под диктовку и передал скульпторам.

— Она будет высечена на папертях храмов, объявляя о победе порядка над хаосом.

— Увы! Ваше Величество, сражения все повторяются! Разве хаос не желает поглотить порядок?

— Именно по этой причине был установлен закон фараонов. Он один может упрочить царствование Маат.

— Самое главное, не изменяйте его, у меня есть желание долго и счастливо жить в этой стране.

Гектор, черно-белый кот Гомера, прыгнул на колени поэта.

— Восемьсот километров между вашей столицей и столицей хеттов. Достаточное ли это расстояние, чтобы удержать тьму вдалеке?

— Пока дыхание жизни воодушевляет меня, я буду заниматься этим.

— Война никогда не кончается. Еще не раз вам придется покинуть Египет.

Когда Рамзес распрощался с Гомером, он нашел Амени, ожидавшего его. Более бледный, чем обычно, осунувшийся, личный писец царя был таким худым, что, казалось, вот-вот сломается. За ухом была заложена кисточка, про которую он забыл.

— Я хотел бы с тобой посоветоваться, это срочно, Ваше Величество.

— Один из документов поставил тебя в тупик?

— Документ, нет...

— Ты дашь мне несколько минут, чтобы увидеть семью?

— Обычай предписывает тебе прежде провести определенное число церемоний... Но есть нечто более важное: «он» вернулся.

— Ты хочешь сказать...

— Да, Моисей.

— Он находится в Пи-Рамзесе?

— Я должен сказать тебе, что Серраманна не совершил ошибки, арестовав его. Если бы он оставил Моисея на свободе, правосудие было бы лишь пустым словом.

Моисей в тюрьме?

Это было необходимо.

— Приведи его немедленно ко мне.

— Невозможно, Ваше Величество; Фараон не может вмешиваться в дела правосудия, даже если обвиняется его друг.

— Мы располагаем доказательствами его невиновности!

— Этого недостаточно, чтобы пройти нормальную процедуру; если бы Фараон не был первым служителем Маат и правосудия, в этой стране воцарился бы беспорядок и смятение.

— Ты настоящий друг, Амени.

Ка, сын Рамзеса, переписывал знаменитый текст, который до него писали и переписывали поколения писцов:

В качестве наследников писцы, достигшиезнания, располагают книгами мудрости. Ихлюбимый сын — палитра для письма. Их книги — это их пирамиды, их кисточка — этоих ребенок, каменная табличка, покрытаяиероглифами — жена. Памятники исчезают,песок засыпает стелы, гробницы забываются,но имена писцов, которые увековечили мудрость, остаются, благодаря сиянию их произведений. Будь писцом и выгравируй следующую мысль в своем сердце: тем полезнее книга,чем крепче камень. Используй стены храмов;даже когда ты исчезнешь, твое имя, благодаря книге, переживет тебя на устах людей,оно будет более крепко и долговечно, чем сооруженный дом.

Подросток не во всем был согласен с автором этих слов; конечно, написанное проходит через эпохи, но не происходит ли то же самое с вечными жилищами и каменными святилищами, которые воздвигли мастера? Писец, автор этих строк, чрезмерно хвалил превосходство своего ремесла. Так Ка поклялся одновременно быть писцом и творцом, чтобы не ограничивать своего духа.

С того времени как отец подверг его испытанию, заставив противостоять смерти в образе кобры, старший сын Рамзеса очень повзрослел и окончательно отказался от детских игр. Какую привлекательность может иметь деревянная лошадка на колесиках по сравнению с математической задачей, поставленной писцом Ахмесом в захватывающем папирусе, предложенном Нефертари. Ахмес увязывал круг с квадратом, сторона которого представляла 8/9 своего диаметра, что позволяло достичь значения гармонии, основывающейся на числе 3,16^[239]. Как только у него появится возможность, Ка будет изучать геометрию памятников, чтобы проникнуть в секреты строителей.

— Могу ли я прервать размышления юного господина? — спросил Меба.

Подросток не поднял головы.

— Если вы считаете, что это хорошо...

С некоторого времени помощник верховного сановника часто приходил побеседовать с Ка. Сын Фараона питал отвращение к его аристократической надменности и светским манерам, но он признавал его культуру и литературные познания.

— Еще за работой, юный господин?

— Не лучшее ли это средство укрепить душу?

— Это очень серьезный вопрос для такого молодого человека, как вы! И вы не ошибаетесь. Как писец и царский сын вы будете давать приказы десяткам слуг, вы избегнете тяжелых работ, ваши руки останутся нежными, вы будете жить в великолепном доме, а в ваших конюшнях будет много прекрасных лошадей. Вы каждый день будете менять блестящие одежды, ваши носилки будут удобны и вы будете иметь доверие Фараона.

— Многие ленивые и обеспеченные писцы живут таким образом; я же надеюсь, что смогу читать трудные тексты, участвовать в редакции ритуалов и быть принятым как носитель даров в процессиях.

— Весьма скромные желания, юный господин.

— Наоборот, Меба! Они требуют больших усилий.

— Быть может, у сына Рамзеса другое предназначение?

— Иероглифы — мои вожатые; когда-нибудь они лгали?

Меба был напуган словами этого двенадцатилетнего мальчика, у него сложилось ощущение, что он беседует с опытным писцом, уверенным в себе и равнодушным к лести.

— Жизнь — не только труд, но и удовольствия.

— Свою жизнь я не мыслю другой, Меба; разве это предосудительно?

— Нет, конечно, нет.

— Вы, кто занимает важный пост, много ли вы имеете свободного времени, чтобы развлечься?

Меба избегал взгляда Ка.

— Я очень занят, так как политика Египта требует много времени и большой ответственности.

— Разве не мой отец принимает решения?

— Конечно, но мои подчиненные и я сам, мы работаем без устали, чтобы облегчить ему задачу.

— Я хотел бы узнать о вашей работе подробнее.

— Это очень сложно, и я не знаю, если...

— Я приложу все усилия, чтобы понять.

Появление маленькой сестры Ка Меритамон, свежей и подвижной, спасло Меба.

— Ты играешь с моим братом?

— Нет, я пришел к нему с подарком.

Заинтересованный Ка поднял голову.

— О чем идет речь?

— Об этом футляре с кисточками, юный господин.

Меба вынул красивую колонку из позолоченного дерева, в выемке она содержала двенадцать кисточек различных размеров.

— Это... это очень красиво! — заявил Ка и положил на табурет старую кисточку.

— Могу я посмотреть? — спросила Меритамон.

— Ты должна быть очень осторожной, — сказал Ка, — эти вещи очень хрупкие.

— Ты мне позволишь писать?

— При условии, чтобы ты была внимательной и стремилась избегать ошибок.

Ка дал своей сестре кусок испорченного папируса и новую кисточку, конец которой она обмакнула в чернила. Он бдительно наблюдал за тем, как девочка с усердием чертила иероглифы.

Захваченные своим занятием, дети забыли о присутствии Меба. Этого момента бывший верховный сановник ожидал с нетерпением.

Он потихоньку взял старую кисточку Ка и скрылся.

ГЛАВА 12

Всю ночь Красавица Изэт видела во сне тростниковую хижину, где впервые занималась любовью с Рамзесом. Там они прятали свою страсть, не думая о будущем, жадно наслаждаясь желанием.

Никогда Изэт не хотела стать царицей Египта; она считала, что только Нефертари была достойна этого сана. Но как забыть Рамзеса, как забыть любовь, сжигавшую ее сердце? Когда он сражался, она умирала от страха за его жизнь. От этой мысли Изэт теряла сознание, у нее пропадало желание прихорашиваться и красиво одеваться.

Но едва он вернулся, как этот страх исчез. И Изэт вновь обрела свою красоту. Она могла покорить самого пресыщенного человека, если бы он ее заметил, трепещущую, неспокойную, в коридоре дворца, который вел из кабинета Рамзеса в его личные апартаменты. Когда он пойдет по этому коридору, она осмелится обратиться к нему... Нет, желание убежать было гораздо сильнее.

Если Изэт потревожит Рамзеса, он отправит ее в провинцию, и она больше никогда не увидит его. Существует ли более непереносимое наказание?

Когда царь появился, ноги Изэт задрожали. Она не могла ни убежать, ни оторвать взгляда от Рамзеса, величественного подобно богу.

— Что ты здесь делаешь, Изэт?

— Я хотела тебе сказать... Я родила тебе второго сына.

— Кормилица мне его показывала: Меренптах великолепен.

— У меня будет к нему столько же нежности, сколько и к Ка.

— Я в этом уверен.

— Для тебя я останусь клочком земли, который ты будешь возделывать, водой, которой ты будешь мыться... Ты хочешь еще сына, Рамзес?

— Указ о «царских детях» позаботится об этом.

— Требуй от меня все, что ты захочешь... Моя душа и мое тело принадлежат тебе.

— Ты ошибаешься, Изэт, ни один человек не может быть хозяином другого человека.

— Однако я твоя, и ты можешь зажать меня в кулаке, как птичку, выпавшую из гнезда. Лишенная твоего тепла я зачахну.

— Я люблю Нефертари, Изэт.

— Нефертари царица, я же только женщина; не мог бы ты меня любить другой любовью?

— С ней я создаю мир. Только одна Великая Супруга Фараона разделяет этот секрет.

— Позволь мне... остаться в твоем дворце?

Голос Красавицы Изэт почти затих; от ответа Рамзеса зависело ее будущее.

— Ты будешь здесь растить Ка, Меренптаха и мою дочь Меритамон.

Критянин принадлежал к отряду наемников, руководимых Серраманна, он производил расследование в поселках Среднего Египта вблизи покинутого города Эхнатона, фараона-еретика. Бывший пират, как и его начальник, он привык к египетской жизни и материальным преимуществам, которые она давала. Хотя моря ему не хватало, он утешался, плавая по Нилу на маленьких и быстрых суденышках, преодолевая западни реки быстрыми и неожиданными действиями. Даже опытный моряк растерялся бы перед потоком с песчаными отмелями, скрытыми под тонким слоем воды, или перед стадами раздражительных гиппопотамов.

Критянин без успеха показывал портрет убитой молодой блондинки сотням жителей поселков. По правде говоря, он без энтузиазма выполнял эту работу, уверенный, что жертву необходимо искать в Пи-Рамзесе или Мемфисе; Серраманна направил своих людей во все провинции в надежде, что один из них найдет след, но удача не улыбалась критянину. Ему досталась мирная местность, живущая в ритме сезонов; и обещанная гигантом-сардом награда достанется другому, но он все же исполнял задание тщательно, счастливый тем, что может проводить много времени на теплых постоялых дворах. Еще два или три дня расследования, и он вернется в Пи-Рамзес ни с чем, но довольный своим времяпрепровождением.

Восседавший за хорошим столом критянин разглядывал молодую девушку, которая подавала пиво. Бывший пират решил попытать счастья.

Он ухватил ее за рукав туники.

— Ты мне нравишься, малышка.

— Ты кто?

— Мужчина.

Она разразилась смехом.

— Все так тщеславны!

— Я могу это подтвердить.

— Ну да... И как же?

— На свой манер.

— Все вы говорите одно и то же.

— Я действую.

Служанка провела пальцами по его губам.

— Остерегись, я не люблю бахвалов, и я гурманка...

— Кстати: это мой главный недостаток.

— Ты будишь мое воображение, парень.

— Может, мы перейдем к действиям?

— За кого ты меня принимаешь?

— За того, кто ты есть: красивая девушка, которая захотела заняться любовью со смелым мужчиной.

— Где ты родился?

— На острове Крит.

— А ты... честен?

— В любви я даю столько, сколько беру.

Они оказались на гумне посреди ночи. Ни он, ни она не любили пустых разговоров. Они тотчас же бросились друг на друга с пылом, ослабевшим только после множества штурмов. Наконец, насытившись, они затихли, лежа рядом.

— Ты заставляешь меня вспомнить кое о ком, — сказал он, — твое лицо напоминает мне человека, которого я хотел бы найти.

— Кто это?

Критянин показал служанке портрет молодой блондинки.

— Я ее знаю, — сказала служанка.

— Она живет в местечке?

— Она проживала в маленьком поселке на окраине покинутого города, около пустыни. Я сталкивалась с ней на рынке много месяцев назад.

— Как ее имя?

— Я не знаю его. Я с ней не говорила.

— Она жила одна?

— Нет, с ней был старый человек, какой-то знахарь, он еще верил в вымыслы проклятого фараона. Никто к нему не приближался.

В отличие от других поселков, этот был в совершенном запустении. Убогие дома, потрескавшиеся фасады, покрытая трещинами краска, заброшенные садики... Кому в голову могло прийти желание поселиться здесь? Критянин отважился выйти на главную улицу, оскверненную нечистотами, которые оставили козы.

Стукнул деревянный ставень.

Подбежала девочка, сжимая в руках тряпичную куклу. Ребенок споткнулся, критянин подхватил ее.

— Где здесь живет знахарь?

Девочка начала вырываться.

— Если ты не ответишь, я заберу твою игрушку.

Она указала на дом с закрытой дверью и окнами, снабженными деревянными решетками. Отпустив девочку, критянин побежал к бедному жилищу и вышиб дверь плечом.

Квадратная комната с земляным полом, погруженная в полумрак. На постели из пальмовых веток умирал старик.

— Стража, — объявил Критянин, — вам нечего бояться.

— Что... что вы хотите?

— Скажите мне, кто эта молодая женщина?

Человек Серраманна показал портрет старику.

— Лита... Это моя маленькая Лита... Она верила, что принадлежит семье еретика... И он ее увел.

— О ком вы говорите?

— О чужеземце... О чужеземном маге, который украл душу Литы.

— Как его зовут?

— Он вернулся... Он прячется в гробницах... В гробницах, я уверен в этом.

Голова старика откинулась в сторону. Он еще дышал, но не мог говорить.

Критянин испугался.

Темные входы брошенных гробниц походили на пасти преисподней. Нужно было быть злыми духами, чтобы использовать их убежище. Может быть, старик обманул его, но ему нужно обследовать это место. Существовал маленький шанс, что он схватит убийцу Литы, приведет его в Пи-Рамзес и получит вознаграждение.

Несмотря на эти благоприятные перспективы, критянин чувствовал себя не в своей тарелке. Он предпочел бы сразиться в открытом поединке или напасть на пиратов в море... Ему не нравилось лезть в склепы, но он все же переборол свой страх и не отступил.

Вскарабкавшись по крутому склону, он сунулся в первую гробницу с довольно высоким потолком, стены которой были украшены лицами, отдающими почести Эхнатону и Нефертити. Осторожными шагами стражник продвинулся в глубину склепа, но не обнаружил ни мумии, ни следов человеческого присутствия, ни демонов.

Успокоившись, критянин обследовал вторую гробницу, такую же обманчивую, как и первая. Слабая скала рассыпалась; высеченные на стенах сцены из жизни богов не переживут, конечно, столетия. Взлетели потревоженные летучие мыши.

Старик, давший ему сведения, несомненно бредил, однако посланец Серраманна решил посетить еще два или три больших склепа, прежде чем оставить это покинутое место.

Здесь все было мертво.

Пройдя вдоль скал, которые возвышались над равниной, где был воздвигнут город Солнца, он проник в гробницу Мерире, верховного жреца Атона. Барельефы в ней были тщательно отделаны. Критянин залюбовался изображением царской четы, освещенной лучами солнца.

За спиной критянину послышался легкий шум шагов.

Прежде чем стражник успел повернуться, маг Офир перерезал ему горло.

ГЛАВА 13

Меба закрыл глаза. Когда он их снова открыл, труп критянина лежал на земле.

— Вы не имели права, Офир, вы не имели права...

— Прекратите охать, Меба.

— Вы только что убили человека!

— А вы были свидетелем убийства.

Взгляд Офира был таким угрожающим, что Меба отступил и растворился в глубине гробницы. Он хотел убежать от этих глаз с невообразимо жестоким взглядом, которые преследовали его во мраке.

— Я знаю этого проныру, — заявил Шенар. — Он один из наемников, оплачиваемых Серраманна, чтобы охранять Рамзеса.

— Стражник, пущенный по нашему следу... Сард, должно быть, знает о Лите и пытается получить сведения. Присутствие этой ищейки подтверждает, что задействованы немалые силы.

— Это проклятое место для нас не безопасно, — сделал вывод Шенар.

— Не будем поддаваться панике; любопытный больше не заговорит.

— Все же ему удалось добраться до нас... Серраманна сделает то же самое.

— Только один болтун мог открыть наше укрытие: опекун Литы, тот, кого жители в поселке принимают за знахаря. Старый идиот умирает, но у него еще хватит сил нас предать. Этим вечером я займусь им.

Меба посчитал себя обязанным вмешаться.

— Вы не совершите еще одно убийство!

— Выйдите из темноты, — приказал Офир.

Меба заколебался.

— Быстрее.

Помощник верховного сановника приблизился. Нервный тик кривил его губы.

— Не прикасайтесь ко мне, Офир!

— Вы наш союзник и мой подчиненный, не забывайте об этом.

— Конечно, но эти убийства...

— Мы не в уютном помещении вашего ведомства. Вы принадлежите к группе людей, у которой одна задача — противостоять мощи Рамзеса, дабы уничтожить ее и помочь хеттам победить Египет. Вы полагаете, что для этого достаточно дипломатических хитросплетений? Однажды вам тоже придется уничтожить противника, угрожающего вашей безопасности.

— Я помощник верховного сановника и я...

— Вы сообщник убийцы этого стражника, Меба, нравится вам это или нет.

Меба снова посмотрел на труп критянина.

— Я не думал, что он придет сюда.

— Теперь вы это знаете.

— Нас прервали, — напомнил Шенар, — тебе удалось, Меба?

— Да, мне удалось.

Голос мага стал нежным и ласковым.

— Прекрасная работа, друг мой. Мы рады за вас.

— Я держу свои обещания, не забывайте о ваших.

— Новая власть не забудет вас, Меба. Показывайте сокровище, которое вы украли.

Дипломат достал кисточку Ка.

— Мальчик использовал ее для письма.

— Превосходно, — согласился Офир, — превосходно.

— Что вы рассчитываете делать с ней?

— С помощью этого предмета уловить энергию Ка и повернуть ее против него.

— Все же у вас нет намерения...

— Старший сын Рамзеса входит в число наших противников. Любое испытание, ослабившее царскую чету, хорошо для нашего дела.

— Ка ребенок!

— Он — старший сын Фараона.

— Нет, Офир, только ребенок.

— Вы сделали свой выбор, Меба. Слишком поздно, чтобы отступать.

Маг протянул руку.

— Дайте мне этот предмет.

Колебания сановника позабавили Шенара. Он так ненавидел этого труса, что готов был задушить его собственными руками.

Меба медленно передал кисточку Офиру.

— Неужели на самом деле необходимо вредить мальчику?

— Возвращайтесь в Пи-Рамзес, — приказал маг, — и не приходите сюда больше.

— Вы долго будете находиться в этой гробнице?

— Все время, необходимое для наведения порчи.

— И затем?

— Не будьте слишком любопытны, Меба, я сам свяжусь с вами.

— В столице мое положение становится невыносимым.

— Сохраняйте хладнокровие, и все будет хорошо.

— Как я должен себя вести?

— Выполняйте обычную работу, мои инструкции поступят в нужное время.

Меба уже было вышел из гробницы, но вернулся.

— Подумайте, Офир. Если затронут его сына, Рамзес разозлится и...

— Отправляйтесь, Меба.

У входа в склеп Офир и Шенар наблюдали, как их соучастник спускается по склону и садится на лошадь.

— Этот трус ненадежен! — проворчал Шенар, — он похож на безумную крысу, которая напрасно ищет выход из своей тюрьмы. Почему бы его не уничтожить прямо сейчас?

— Пока Меба занимает высокую должность, он будет нам полезен.

— А если ему в голову придет мысль открыть место нашего укрытия?

— Вы думаете, я не задавал себе этого вопроса?

Со времени возвращения Рамзеса Нефертари только изредка получала возможность побыть наедине с супругом. Амени, сановники и верховные жрецы осаждали кабинет царя, и царица сама продолжала отвечать на прошения писцов: управляющих мастерскими, сборщиков податей и других чиновников, принадлежавших к ее Дому.

Часто она сожалела, что не стала заниматься музыкой в храме; там она жила бы в спокойствии, в стороне от ежедневных забот; но царица Египта не имела права на такое убежище и должна была исполнять свой долг, не обращая внимания на усталость и груз испытаний.

Благодаря постоянной помощи Туйи Нефертари овладела искусством управлять. В течение семи лет царствования Рамзес много месяцев провел в провинциях и на полях сражений; молодая царица черпала в себе скрытые силы, чтобы выносить тяжесть управления страной и выполнять ритуалы, которые поддерживали необходимые связи между миром богов и миром людей.

Пусть у нее не было возможности подумать о себе самой, но это не раздражало Нефертари; день приносил больше забот, чем в нем было часов. Конечно, она не могла часто видеть Ка и Меритамон, и теряла незабываемые моменты, когда можно наблюдать, как распускается сознание ребенка. Хотя Ка и Меренптах были детьми Рамзеса и Красавицы Изэт, она любила их так же, как и свою дочь Меритамон. Рамзес имел все основания, чтобы просить Изэт заботиться о воспитании троих детей. Между двумя женщинами не было ни соперничества, ни вражды; не имея возможности больше быть матерью, Нефертари сама попросила Рамзеса сойтись с Красавицей Изэт, чтобы последняя дала ему потомков, среди которых он, возможно, выберет своего преемника. После рождения Меренптаха Рамзес решил удалиться от Изэт, издав указ о «царских детях», позволявший Рамзесу назначить столько наследников престола, сколько он захочет.

Любовь, которую царица испытывала к Рамзесу, была гораздо больше, чем единение тел, это было магическое единение их душ; ее покорил не только мужчина, но и его сияние. Каждое мгновение она ощущала, как тонкая незримая связь объединяет их, даже когда Рамзеса нет рядом.

Уставшая царица отдалась в опытные руки прислужниц; после трудного дня в заботе о теле и красоте она забывалась и расслаблялась.

Наступил чудесный момент душа: две служанки вылили на голое тело царицы ушат теплой и ароматизированной воды. Затем она распростерлась на теплых плитах; одна из прислужниц начала делать массаж, используя специально предназначенный для этого крем, состоящий из ладана, скипидара, масла и лимона, обладавших свойством снимать напряжение и усталость перед сном.

Нефертари думала о принятых ею за день решениях, за которые была ответственна, об ошибках, которые совершила, о своих ненужных вспышках раздражения; для того, кто действует, верный путь — действовать правильно, обогащая Законы Маат и ограждая страну от хаоса.

Однако рука, массировавшая царицу, сменила ритм и стала более ласковой.

— Рамзес...

— Позволь мне заменить служанку?

— Я должна подумать.

Очень медленно она повернулась и встретила его влюбленный взгляд.

— Неужели твое бесконечное собрание с Амени и управляющими погребов закончилось?

— Этот вечер и эта ночь принадлежат нам.

Она развязала набедренную повязку Рамзеса.

— В чем твой секрет, Нефертари? Иногда меня охватывает мысль, что твоя красота нереальна.

— А наша любовь реальна?

Они сплелись на теплых плитах, их ароматы смешались, их губы соединились, затем желание понесло их на своих волнах.

Рамзес накрыл Нефертари огромной шалью; развернутая, она представляла крылья богини Исиды, бесконечной в движении, чтобы давать дыхание жизни.

— Какое великолепие!

— Новый шедевр ткацкой мастерской Саиса, чтобы тебе никогда не было холодно.

Она свернулась клубочком около царя.

— Пусть боги сделают так, чтобы мы никогда не расставались.

ГЛАВА 14

Освещенный тремя окнами кабинет Рамзеса был лишен украшений так же, как кабинет его отца. Белые стены, большой стол, кресло с прямой спинкой для Фараона, соломенные кресла для посетителей, сундуки с папирусами, имеющие магические надписи, предназначенные для того, чтобы защитить царскую персону. Карта Ближнего Востока и статуя умершего фараона, чей взгляд из вечности следил за работой сына.

Около письменных принадлежностей лежали две ветки акации, соединенные на концах крепкой льняной веревкой: рамка искателя подземных вод Сети, которой уже однажды воспользовался Рамзес.

— Когда будет суд? — спросил Фараон у Амени.

— Через две недели.

Писец, как всегда, был нагружен большим количеством папирусов и исписанных табличек. Несмотря на слабость спины, он сам предпочитал носить секретные документы.

— Ты предупредил Моисея?

— Разумеется.

— И какова была его реакция?

— Он казался спокойным.

— Ты ему сказал, что мы располагаем доказательствами его невиновности?

— Я дал ему знать, что у него есть надежда.

— К чему столько предосторожностей?

— Потому что ни ты, ни я не знаем, чем закончится суд.

— Но это была самооборона!

— Моисей убил человека, и более того, мужа твоей сестры Долент.

— Я вмешаюсь, чтобы сказать, что я думаю об этом несчастном.

— Нет, Ваше Величество, никоим образом ты не можешь вмешаться. Так как Фараон обеспечивает присутствие Маат на земле и четкость правосудия, он не должен вмешиваться в судебную процедуру.

— Ты полагаешь, что я этого не знаю?

— Был бы я твоим другом, если бы не помог тебе бороться против самого себя?

— Трудная задача, Амени!

— Я упорный и настойчивый.

— Но Моисей сам вернулся в Египет, ведь так?

— Это ничего не меняет.

— Ты выступишь против него?

— Моисей также и мой друг; я представлю доказательства его невиновности, но убедят ли они судей?

— Моисея очень ценили при дворе; каждый поймет стечение обстоятельств, которые заставили его убить Сари.

— Будем надеяться на это, Ваше Величество.

Несмотря на приятную ночь в обществе двух сирен, хорошо дополнявших друг друга, Серраманна был в плохом настроении. Еще до завтрака, который египтяне называли «полоскание рта», он прогнал двух красоток.

Серраманна приложил столько усилий, а убитая молодая блондинка все еще не была опознана.

Сард не верил, что описание жертвы поможет его людям выйти на правильный след. Но ни в Пи-Рамзесе, ни в Мемфисе, ни в Фивах не нашлось ни одного свидетеля. Напрашивается единственно возможный вывод: она была убита с самыми большими предосторожностями.

Лишь один свидетель должен кое-что знать об этом: Долент, сестра Рамзеса. Увы! Серраманна не мог ее допросить, как бы он этого не желал. Сделав публичное покаяние и поклявшись в верности царской чете, лицемерная Долент вновь вернула, по крайней мере, наполовину, доверие к себе.

Раздосадованный сард просмотрел отчеты, написанные его людьми после возвращения из провинций. Элефантина, Эль-Каб, Эдфу, города Дельты... Ничего. Одна деталь его удивила, когда он проверял список отчетов: критянин не передал никакой информации о своих расследованиях. Хотя и знал о последующем наказании в случае неповиновения.

Наспех одевшись, Серраманна направился к Амени. В столь ранний час никого из подчиненных Амени еще не было, но личный писец и носитель сандалий Рамзеса уже разбирал папирусы, отведав ячменной каши, фиг и сухой рыбы. Несмотря на большое количество пищи, которую он поглощал, Амени, на удивление, не толстел.

— Что-то не так, Серраманна?

— Отсутствует отчет одного из моих людей.

— Это так серьезно?

— Да. Критянин — фанатик точности.

— Куда ты его отправил?

— В Средний Египет, в провинцию Эль-Берше. Точнее, недалеко от покинутого города Эхнатона.

— Глухое место.

— Беру с тебя пример, я стал сознательным.

Амени улыбнулся. Два этих человека не всегда были друзьями, но после примирения они испытывали истинное уважение друг к другу.

— Может быть, речь идет о простом опоздании?

— Критянин должен был вернуться еще неделю назад.

— Откровенно говоря, я не стал бы волноваться.

— Мой инстинкт убеждает меня в обратном.

— Зачем ты мне говоришь об этом? Ты располагаешь необходимыми возможностями, чтобы раскрыть тайну.

— Потому что ничего не получается, совершенно ничего.

— Объясни.

— Маг исчез, труп Шенара так и не нашли, эта убитая девушка... Я обеспокоен.

— Рамзес контролирует ситуацию.

— Насколько я знаю, мир не установлен, и хетты еще не отказались от мысли разрушить Египет!

— Ты думаешь, что хеттские шпионы существуют?

— Затишье перед бурей... вот что я чувствую. А мой инстинкт редко обманывает.

— Что ты предлагаешь?

— Отправлюсь в это затерянное место, я хочу знать, что произошло с критянином. До моего возвращения охраняй Фараона.

Долент, старшая сестра Рамзеса, была охвачена сомнением. Крупная брюнетка вернулась к аристократическому образу жизни, праздному и обеспеченному, посещая один пир за другим. Она обменивалась пустыми словами с безмозглыми щеголями, а немолодые ухажеры с речами такими же глупыми, как и их мысли, ухаживали за ней.

С того времени как она стала поклонницей культа Атона, единого бога, у Долент была одна мысль: благоприятствовать возрождению правды, заставить ее, наконец, воссиять на земле Египта, выгнав ложных богов, и тех, кто поклонялся им.

Лишенная советов Офира, она походила на потерпевшего кораблекрушение во время урагана. С каждой неделей ее решимость уменьшалась. Как сохранить веру, если ничто и никто не питает ее? Долент не надеялась на будущее, которое казалось ей безнадежным.

Ее служанка, брюнетка с острым взглядом, сменила постельное белье и вымела комнату.

— Вы страдаете, госпожа?

— Кто позавидовал бы моей участи?

— Красивые платья, прогулки по прекрасным садам, встречи с великолепными людьми... Я немного завидую вам.

— Ты несчастна?

— О, нет! У меня есть добрый муж, двое здоровых детей, и мы хорошо зарабатываем. Скоро мой муж закончит строить наш новый дом.

Долент осмелилась задать вопрос, мучивший ее.

— А бог... Ты думаешь о нем иногда?

— Бог везде, госпожа: достаточно почитать богов и наблюдать природу.

Долент больше не настаивала, Офир прав: настоящую религию нужно внедрять силой. Подчиняясь вере, народ отступится от всех своих пошлых заблуждений.

— Госпожа... Знаете, что говорят?

Чувствовалось, что у служанки была охота поболтать. Может быть, Долент услышит что-нибудь интересное?

— Ходят слухи, что вы собираетесь снова выйти замуж и, что многие воздыхатели оспаривают это счастье.

— Неважно, что говорят.

— Жаль... Вы достаточно долго носили траур. По моему мнению, нехорошо, когда такая женщина, как вы, страдает так долго от одиночества.

— Я не жалуюсь на жизнь.

— Иногда вы кажетесь грустной. Возможно, это нормально. Вы должны думать о вашем муже. Несчастный! Быть убитым! Несмотря на уважение к вам, госпожа, говорят, что ваш муж не всегда поступал честно.

— Это печально, но правда.

— Тогда зачем вам замыкаться на плохих воспоминаниях?

— Новое замужество не интересует меня.

— Счастье вернется, госпожа! Особенно, когда убийца вашего мужа приговорен.

— Что ты знаешь об этом?

— Моисея будут судить.

— Моисей... Но он в бегах!

— Это тайна, но мой муж — друг начальника охраны главной тюрьмы: еврей заключен там. Он точно будет приговорен к смертной казни.

— Его можно увидеть?

— Нет, это тайна, из-за тяжести обвинения, выдвинутого против него. Вас обязательно пригласят на суд, и у вас будет случай отомстить.

Моисей вернулся! Моисей, который верит в единого бога! Не знак ли это, обращенный к Долент?

ГЛАВА 15

Суд над Моисеем проходил в большом зале правосудия, возглавляемый жрецом, служителем Маат. Одетый в тяжелое накрахмаленное платье, он носил единственное украшение — сердце, символ человека, которое во время испытания смертью будут взвешивать на весах загробного царства.

До открытия заседания жрец встретился с Рамзесом в храме Птаха для возобновления клятвы, данной им во время коронации: он будет чтить богиню правосудия и никому не окажет предпочтения. Остерегаясь давать ему какие-либо советы, царь ограничился разговором об организации предстоящего процесса.

Большой зал был полон.

Ни один придворный не хотел пропустить такое событие.

Замечено было присутствие некоторых старейшин еврейских племен. Мнения разделились: одни верили в виновность Моисея, другие ожидали признаний, объясняющих причину возвращения преступника.

Жрец открыл заседание, приветствуя Маат, Закон, который будет жить вечно в человеческом обществе. Он приказал выставить на настил из плиток сорок две медные пластинки, напоминавшие, что правосудие осуществляется в сорока двух провинциях. Два воина привели Моисея.

Все взгляды устремились на еврея. Словно высеченное из камня лицо, длинная борода, огромный рост; бывший сановник Рамзеса выказывал удивительное спокойствие. Воины указали ему место напротив жреца.

Расположившийся по обе стороны верховного судьи — суд из четырнадцати человек включал землемера, жрицу богини Сехмет, лекаря, плотника, мать семейства, крестьянина, писца казны, придворную даму, скульптора, ткачиху, военачальника соединения «Ра», каменотеса, ответственного за царские погреба и моряка.

— Ваше имя Моисей?

— Именно так.

— Отводите ли вы кого-нибудь из этого суда? Посмотрите на них и подумайте некоторое время.

— Я доверяю правосудию этой страны.

— Разве это страна не ваша?

— Я здесь родился, но я — еврей.

— Вы египтянин и будете судимы как таковой.

— Была бы процедура и приговор другим, если бы я был иностранцем?

— Конечно, нет.

— Какая разница в таком случае?

— Суду решать. Вы стыдитесь быть египтянином?

— Суду решать, как вы говорите.

— Вы обвиняетесь в убийстве мастера по имени Сари, а затем — в побеге. Признаете вы эти факты?

— Признаю, но они требуют объяснений.

— Это цель данного разбирательства. Вы считаете неточными термины обвинения?

— Нет.

— Следовательно, вы понимаете, что в соответствии с законом я должен потребовать для вас смертной казни.

По залу пробежал шепот; Моисей остался невозмутимым, как будто эти ужасающие слова его не касались.

— Исходя из тяжести обвинения, — уточнил жрец. — Я не стану устанавливать никаких ограничений во времени, чтобы вы могли защититься и объяснить свое преступное поведение. Я требую также абсолютной тишины и прерву заседание при малейшем беспорядке; виновные будут наказаны тяжелым штрафом.

Чиновник обратился к Моисею.

— Какую должность занимали вы в то время?

— Сановник египетского двора и мастер на строительстве Пи-Рамзеса. В частности, я руководил еврейскими каменщиками.

— По моим документам, все были этим довольны. Вы были другом Фараона, ведь так?

— Точно.

— Учеба в Мемфисе, первый официальный пост — в гареме Мэр-Ур, старший мастер в Карнаке, мастер в Пи-Рамзесе... Блестящая карьера, которая только что начиналась. Жертва, Сари, проделал обратный путь. Он, бывший воспитатель Рамзеса, надеялся стать главой школы в Мемфисе, но был назначен на незначительную должность. Вы знали о причинах этой неудачи?

— У меня было свое мнение.

— Можно его узнать?

— Сари подлый человек, честолюбивый и жадный. Мою руку направила судьба.

Амени попросил слова у жреца.

— Я хочу внести некоторые уточнения: Сари участвовал в заговоре против Рамзеса. Так как он был мужем его сестры, царь выказал милость и заговорщик избежал сурового наказания.

Многие придворные были удивлены.

— Пусть предстанет перед судом госпожа Долент, — приказал жрец.

Не скрывая своего волнения, приблизилась величавая брюнетка.

— Вы подтверждаете слова Моисея и Амени?

Долент опустила голову.

— Они мягки, слишком мягки... Мой муж стал чудовищем. Когда он понял, что его карьера окончательно загублена, он начал питать сильную ненависть к подчиненным, проявляя по отношению к ним беспощадную жестокость. В течение последних месяцев своей жизни он преследовал еврейских каменщиков, за которых он отвечал. Если бы Моисей не убил его, кто-нибудь другой сделал бы это.

Речь Долент крайне удивила жреца.

— Не слишком ли сильны ваши слова?

— Клянусь вам, нет! Из-за мужа моя жизнь стала мучением.

— Его гибель вас обрадовала?

Долент еще больше опустила голову.

— Я... я как бы освободилась, и мне стыдно за себя... Но как сожалеть о таком человеке?

— Что еще вы можете сказать, госпожа?

— Все... больше ничего.

Долент вернулась и села среди придворных.

— Кто-нибудь желает защитить память Сари и опровергнуть слова его супруги?

Таковых не оказалось. Писец, обязанный записывать показания, вносил их тонким и быстрым почерком.

— Что вы можете сказать о случившемся? — спросил жрец Моисея.

— Это была случайность. Хотя мои отношения с Сари были натянутыми, но у меня не было намерения убивать его.

— Почему такая враждебность?

— Потому что я обнаружил, что Сари, будучи строительным мастером, шантажировал и обкрадывал еврейских каменщиков. Стремясь защитить одного из них, я убил Сари, не желая этого, а лишь спасая собственную жизнь.

— Вы утверждаете, что это была самооборона?

— Именно так.

— Почему вы сбежали?

— Я поддался панике.

— Странный поступок для невинного.

— Убийство человека вызывает глубокий шок. На мгновение теряешь голову и действуешь, как пьяный. Затем понимаешь, что совершил нечто ужасное, и остается только одно желание: сбежать, исчезнуть, забыть и быть забытым. Вот почему я спрятался в пустыне.

— Волнение прошло, вы должны были вернуться в Египет и предстать перед судом.

— Я женился, и у нас родился сын. Египет мне казался далеким, очень далеким.

— Почему же вы вернулись?

— У меня есть предназначение, которое я должен выполнить.

— Какое?

— Сегодня это еще моя тайна, не имеющая отношения к разбирательству; но завтра о ней узнает каждый.

Ответы разгневали жреца.

— Ваш рассказ не совсем убедителен и ваши объяснения очень запутаны. Я полагаю, что вы убили Сари преднамеренно, потому что он вел себя несправедливо по отношению к евреям. Ваши мотивы понятны, но речь идет все же о преступлении. По возвращении в Пи-Рамзес вы продолжали прятаться! Не является ли это подтверждением вашей виновности? Уверенный в своей правоте человек не поступает таким образом.

Амени посчитал, что настал момент для решающего удара.

— Я располагаю доказательством невиновности Моисея.

Тон жреца стал строгим.

— Если у вас нет серьезных оснований, я обвиню вас в оскорблении правосудия.

— Еврейского каменщика, которого Моисей взялся защищать, звали Абнер; Сари вымогал у него деньги. Абнер пожаловался Моисею. Сари захотел отомстить Абнеру, мучая его. Моисей прибыл вовремя и помешал Сари истязать свою жертву. Но драка обернулась убийством, Моисей убил Сари, но защищая свою жизнь. Абнер был свидетелем, и его показания включены в дело. Оно в вашем распоряжении.

Амени отдал документ жрецу.

Последний удостоверился, что папирус имел печать судьи. Он сломал ее, проверил дату и прочитал текст.

Моисеи не осмелился проявить своей радости, но обменялся с Амени взглядом заговорщика.

— Этот документ подлинный и приемлемый, заключил жрец.

Суд был закончен, Моисей освобожден от обвинений. Ему вынесли оправдательный приговор.

— До освобождения, — снова взял слово верховный судья, — я все же предпочел бы провести последнюю проверку.

Амени заморгал глазами.

— Пусть этот Абнер предстанет перед нами, потребовал жрец, — и пусть он подтвердит свое показание.

ГЛАВА 16

Амени физически ощущал ярость Рамзеса.

— Неоспоримое доказательство, подлинный документ, а Моисей все еще в тюрьме!

— Жрец дотошен, — осторожно заметил личный писец Фараона.

— Но что еще ему нужно?

— Я повторяю тебе, он хочет услышать подтверждение Абнера.

Рамзес признал справедливость этого желания: требования верховного суда должны быть удовлетворены.

— Он вызван?

— Да, и в этом-то все и дело.

— Почему?

— Абнера нигде нет. Еврейские старейшины утверждают, что он исчез уже много месяцев назад. Никто не знает, что с ним произошло.

— Ложь! Хотят навредить Моисею.

— Возможно, но что делать?

— Пусть поиском займется Серраманна лично.

— Нужно будет немного подождать... Серраманна занят расследованием в Среднем Египте около покинутого города фараона-еретика. Он одержим одной идеей: опознать убитую блондинку. И, если быть откровенным, он уверен, что хеттские шпионы не уничтожены, они в Египте.

Гнев Фараона прошел.

— Каково твое мнение, Амени?

— Шенар мертв, его сообщники в бегах. Но Серраманна полагается на свой инстинкт.

— Может быть, он не ошибается, Амени; инстинкт — подсознательное чувство, внутреннее чутье, которое сбивает нас с толку или успокаивает. Мой отец превращал инстинкт в интуицию. Он гениально пользовался ею.

— Сети не был пиратом!

— Серраманна — выходец из мрака, и он достаточно хорошо знает его хитрости. Было бы ошибкой не прислушаться к нему. Доберись до него как можно быстрее и прикажи ему вернуться в Пи-Рамзес.

— Я отправлю посыльных.

— И передай мое требование жрецу: я желаю увидеть Моисея.

— Но... он в тюрьме!

— Суд прошел, факты известны: эта встреча не повлияет на свершение правосудия.

Резкий ветер дул на равнине, где в спешке был построен город Солнца, чьи руины удручали взгляд. Когда Серраманна проходил по одной из улиц, неожиданно рухнула стена полуразрушенного дома. Хотя сард всегда умел противостоять страху, он почувствовал себя неуютно. Опасные тени бродили в этом дворце и в этих покинутых домах. Прежде чем спрашивать жителей, он хотел ознакомиться с местностью, встретиться с ее призраками, оценить драму, которая протекала под солнцем Атона.

С приближением вечера Серраманна направился в соседний поселок, чтобы поесть там, поспать несколько часов и возобновить поиски. Поселок казался пустынным: ни осла, ни гуся, ни собаки. Двери и ставни домов были открыты. Однако сард вынул из ножен короткий меч. Осторожность подсказывала ему действовать осмотрительно там, где таится опасность, но он доверился своему опыту и своей силе.

На земляном полу убогого жилища, прижавшись к стене, сидела старая женщина.

— Убей меня, если хочешь, — сказала она слабым голосом. — Здесь нечего красть.

— Успокойся, я из стражи Рамзеса.

— Уходи, пришелец, этот поселок мертв, мой муж мертв, и я мечтаю только о том, чтобы исчезнуть.

— Кем был твой муж?

— Добрым человеком, которого обвинили в том, что он — недобросовестный знахарь, он, который провел жизнь, помогая другим... Вместо благодарности проклятый маг убил его!

Серраманна присел рядом с вдовой, одетой в грязное платье.

— Опиши мне мага.

— Зачем?

— Я ищу этого злодея.

Вдова посмотрела на сарда с удивлением.

— Ты смеешься надо мной?

— Разве я похож на шутника?

— Слишком поздно, мой муж убит.

— Я его не воскрешу, боги займутся им; а схвачу мага.

— Высокий мужчина, сухощавый, с профилем хищной птицы и холодными глазами.

— Его имя?

— Офир.

— Египтянин?

— Ливиец.

— Откуда ты все это знаешь?

— В течение многих месяцев он приходил разговаривать с нашей приемной дочерью Литой. Бедное дитя... У нее были видения, и она считала себя связанной с семьей царя-еретика. Мой муж и я пытались вернуть ей разум, но она предпочитала верить магу. Однажды ночью Лита исчезла, и больше мы ее никогда не видели.

Серраманна описал вдове внешность молодой блондинки, убитой Офиром.

— Это она?

— Да, это моя дочь, Лита... Она...?

Сард не любил скрывать правду; он утвердительно кивнул головой.

— Когда ты видела Офира в последний раз?

— Несколько дней назад он посетил моего больного мужа. Это он, Офир, убил его!

— Он прячется в окрестностях?

— В береговых скальных гробницах, часто посещаемых злыми духами... Перережь ему горло, стражник, растопчи его труп и сожги его!

— Ты должна будешь покинуть это место, вдова; люди не живут рядом с призраками.

Серраманна вышел из лачуги, вскочил на лошадь и пустил ее галопом по направлению к склепам. День начал клониться к вечеру.

Оставив лошадь у подножия склона, сард вскарабкался на него с мечом в руке; он не станет прятаться, а предпочтет вступить в открытый поединок. Начальник охраны Рамзеса выбрал гробницу, вход в которую был самым широким, и нырнул внутрь.

Везде пусто. Единственными обитателями этих покинутых склепов были изображения, высеченные на стенах, последние оставшиеся следы минувшей эпохи.

Меритамон, дочь Рамзеса и Нефертари, играла на арфе для царской четы с искусством, удивившим Фараона. Сидя на складных стульях у края водной глади, на которой плавали голубые лотосы, Рамзес и Великая Супруга Фараона рука в руке наслаждались мгновением счастья. Восьмилетняя девочка не только была виртуозна, но она еще и проявляла удивительную чувствительность. Боец, огромный лев, и Дозор, золотисто-желтый пес, лежавший между передними лапами хищника, казалось, были околдованы мелодией.

Мягко затихли последние ноты, оставляя после себя нежное эхо.

Царь обнял дочь.

— Ты доволен?

— Ты очень способная девочка, но тебе нужно будет еще многому научиться.

— Мама мне пообещала, что я буду принята в храм Хатор и что там меня научат всему, что должна знать дочь Фараона.

— Если таково твое желание, оно будет выполнено.

Красота девочки была такой же ослепительной, как и у Нефертари; в ее глазах сиял тот же свет.

— Если я стану заниматься музыкой в храме, ты придешь меня послушать?

— Ты полагаешь, что я мог бы обойтись без твоих мелодий?

Приблизился Ка с недовольным видом.

— Ты чем-то озабочен, Ка, — заметила царица.

— У меня кое-что украли.

— Ты в этом уверен?

— Каждый вечер я сам собираю свои вещи. У меня украли одну из моих старых кисточек, которой я любил писать.

— Ты не ошибаешься?

— Нет, я всюду искал.

Рамзес взял сына за плечи.

— Ты выдвигаешь серьезное обвинение.

— Я знаю, что нельзя говорить сгоряча; поэтому я сначала подумал, прежде чем жаловаться...

— Кого ты подозреваешь?

— Пока еще никого; но я буду искать. Я очень любил эту кисточку.

— У тебя есть другие.

— Да, но эта была особой.

Лев приподнял голову, собака навострила уши.

— Кто-то приближался.

Появилась Долент. На ней был парик из длинных кос и зеленое платье, подходившее к ее матовому цвету лица.

— Ваше Величество хотели меня видеть?

— Во время суда над Моисеем, — заявил Рамзес, — твое поведение было замечательным.

— Я сказала только правду.

— Необходимо было мужество, чтобы описать твоего мужа так откровенно.

— Перед лицом Маат и судьи не лгут.

— Твои показания очень помогли Моисею.

— Я только выполнила свой долг.

Царский виночерпий принес новое вино, и разговор пошел о работе, которую должны будут проделать оба ребенка, чтобы достичь мудрости.

Когда Долент покидала сад, она была убеждена, что добилась доверия царя. Внешнюю приветливость сменила симпатия.

Долент отослала свои носилки, она предпочла побродить по улицам и вернуться к себе пешком.

Под скромной одеждой остановившего ее водоноса кто узнал бы Шенара, исхудавшего, с усами и бородой?

— Ты довольна, моя дорогая сестра?

— Твой план оказался превосходным.

— Дружба делает слепым моего брата; придя на помощь Моисею, ты стала союзником Рамзеса.

— Рамзес уязвим, потому что он верит в мою честность; что должна я делать теперь?

— Открой свои уши: малейшая новость может быть драгоценна. Я встречусь с тобой таким же образом.

ГЛАВА 17

Рамзес и Амени с вниманием выслушали длинный рассказ Серраманна. Мягкий свет, проникающий в кабинет Рамзеса, составлял контраст напряжению, которое царило в комнате. С окончанием жаркого лета Египет наряжался в золотистые и умиротворяющие тона.

— Офир, ливийский маг, — повторил Амени, — и Лита, слабоумная... Должны ли мы и правда беспокоиться о нем? Эта мрачная личность где-то скрывается, у него нет сторонников в стране, и он, несомненно, уже пересек границу.

— Ты недооцениваешь серьезность ситуации, — заметил Рамзес, — забывая о месте, где он спрятался: город Солнца, столица Эхнатона.

— Она уже давно заброшена.

— Но опасные идеи ее основателя продолжают смущать некоторые души! Офир мечтал воспользоваться ими, чтобы посеять смуту в стране.

— Офир — хеттский шпион?

— Я в этом уверен.

— Но хетты насмехаются над Атоном и над единым богом!

— Но не евреи, — вмешался Серраманна.

Амени боялся услышать это утверждение. Но сард совершенно не придавал никакого значения тонкостям дипломатии и продолжал выражать свою мысль напрямик.

— Мы знаем, что с Моисеем встречался мнимый архитектор, — напомнил начальник охраны Рамзеса, — и описание этого самозванца точно соответствует описанию мага. Не правда ли, факт, достойный внимания?

— Успокойся, — посоветовал Амени.

— Продолжай, — приказал Рамзес.

— Я ничего не понимаю в высоких материях, — сказал великан, — но я знаю, что евреи говорят об одном — едином боге. Должен ли я напомнить вам, Ваше Величество, что я подозреваю Моисея в предательстве?

— Моисей наш друг! — запротестовал Амени.

— Даже если он и встретил Офира, почему он будет принимать участие в заговоре против Рамзеса? Маг встречался со многими знатными лицами.

— Зачем не верить очевидному? — спросил сард.

Фараон поднялся и посмотрел вдаль через центральное окно кабинета. Великолепные пейзажи Дельты казались воплощением самой изысканной жизни.

— Серраманна прав, — рассудил Рамзес, — хетты предприняли двойное наступление, атакуя в провинциях и действуя в Египте. Мы выиграли сражение при Кадеше, отбросили хеттские войска от границ наших провинций и уничтожили их шпионов на территории Египта. Но не являются ли эти победы ничтожными? Хеттская армия не уничтожена, и Офир все еще бродит где-то по стране. Такой человек не отступит ни перед чем, не откажется причинить нам вред. Но Моисей не может быть его сообщником... Это честный человек, не способный действовать исподтишка. Насчет Моисея Серраманна ошибается.

— Я бы этого хотел, Ваше Величество.

— У меня для тебя есть новое поручение, Серраманна.

— Я арестую Офира.

— Прежде всего, найди каменщика-еврея по имени Абнер.

Нефертари хотела отпраздновать свою годовщину рядом со столицей в сердце обширной области Дельты, управление которой было доверено Неджему. С приятным характером, постоянно радующийся чудесам природы, он представил царской чете новый плуг, более приспособленный к плодородным и жирным почвам Дельты. Энтузиаст своего дела, он сам опробовал орудие. Плуг вспахивал почву на необходимую глубину, не раня землю.

Служащие поселка не скрывали своей радости: видеть так близко царя и царицу было настоящим даром небес, который наполнит год наступлением тысячи и одного счастья. Урожай будет большим, прекрасные фрукты вырастут в садах, стада принесут многочисленный приплод.

Нефертари чувствовала, что Рамзес оставался равнодушным к радостям этого прекрасного дня. В конце обильного обеда она воспользовалась моментом отдыха.

— Страх сжимает твое сердце... Моисей — виновник этого?

— Да, его судьба меня беспокоит.

— Абнер найден?

— Нет еще. Если он не предстанет перед судом, жрец не произнесет оправдательного приговора.

— Серраманна не разочарует тебя. Я чувствую, что другая тревога неотступно преследует моего супруга.

— Закон фараонов предписывает мне защищать Египет от врагов как внешних, так и внутренних, и я боюсь, что потерпел поражение.

— Поскольку хетты держатся на расстоянии, тебя беспокоит противник, находящийся на нашей земле.

— Мы будем вести войну с сыновьями тьмы, которые передвигаются в масках в неверном свете.

— Какие странные слова! Однако они не удивляют меня. Вчера во время выполнения вечернего ритуала в храме Сехмет глаза гранитной статуи загорелись неспокойным светом. Мы хорошо знаем этот взгляд: он объявляет о несчастье. Я тотчас же произнесла слова заклинания. Но после возвращения спокойствия в святилище, распространится ли оно на внешний мир?

— Призраки Амарны возвращаются и преследуют умы, Нефертари.

— Разве Эхнатон не очертил границы своего опыта в пространстве и во времени?

— Конечно, но он вызвал силы, которым он больше не хозяин. И Офир, ливийский маг, на службе у хеттов, разбудил злых духов, дремавших в покинутом городе.

Нефертари, закрыв глаза, долгое время молчала. Преодолевая связь с повседневностью, ее мысль устремилась к незримому в поисках правды, спрятанной в лабиринтах будущего. Практика ритуалов развила у Нефертари способность к провидению, прямому соприкосновению с силами, создающими жизнь каждое мгновение. Иногда ей удавалось приоткрыть завесу тайны.

Не без страха ждал Рамзес слов Великой Супруги Фараона.

— Столкновение будет опасным, — сказала она, открыв глаза. — Армии, приготовленные Офиром, будут не менее сильными, чем армия хеттов.

— Раз ты подтверждаешь мои опасения, нужно действовать как можно быстрее. Употребим энергию основных храмов царства, накроем его защитной силой, петли которой будут сплетены богами и богинями. Мне необходима твоя помощь.

Нефертари обняла Рамзеса с выражением бесконечной нежности.

— Разве нужно меня просить об этом?

— Мы предпримем длительное путешествие и будем вместе, если столкнемся с опасностями.

— Разве имела бы смысл наша любовь, если бы не была отдана Египту? Он дает нам жизнь, мы ему отдаем свою.

Молодые крестьянки с оголенной грудью, голова которых была украшена убором из роз, а талия перевязана повязкой из растений, танцевали в честь плодородия земли и перебрасывались маленькими тряпичными шариками, чтобы отвести дурной глаз. Благодаря их искусству злые духи, тяжелые, неповоротливые и бесформенные, не могли проникнуть в сельскохозяйственные культуры.

— Если бы мы могли обладать их сноровкой, — пожалела Нефертари.

— В тебе тоже живет скрытая тревога.

— Меня беспокоит Ка.

— Он совершил серьезную ошибку?

— Нет, это из-за кисточки, которую у него украли. Помнишь об исчезновении моей любимой шали? Вне всякого сомнения, Офир использовал ее, чтобы произнести заклинание, разрушить мое здоровье и ослабить наше супружество. Благодаря вмешательству Сетау я смогла родить Меритамон, избежать смерти, и я опасаюсь нового нападения, и на этот раз на твоего старшего сына.

— Он страдает?

— Лекарь Парьямаху осмотрел его и ничего необычного не обнаружил.

— Этого недостаточно; обратись к Сетау и попроси его создать магическую стену вокруг Ка. С сегодняшнего дня пусть он сообщает нам о малейших подозрениях. Ты предупредила Изэт?

— Конечно.

— Нужно найти вора, неужели предатели действуют во дворце? Серраманна опросит челядь.

— Я боюсь, Рамзес, я боюсь за Ка.

— Будем сдерживать этот страх, он может ему навредить. Тот, кто общается с мраком, будет использовать любую оплошность.

С палитрой писца и кисточками Ка вошел в лабораторию Сетау и Лотос. Прекрасная нубийка заставляла черную кобру выплюнуть яд, в то время как ее муж готовил микстуру для лечения расстройства пищеварения.

— Это ты мой учитель магии?

— Твоим единственным учителем будет сама магия. Ты еще боишься змей?

— О, да!

— Только дураки не боятся рептилий. Они родились раньше нас и знают секреты, которые нам нужны. Ты заметил, что они проскальзывают через миры?

— С того момента, как отец подверг меня испытанию, заставив встретить огромную кобру, я знаю, что избегну ужасной смерти.

— Все же тебя, кажется, нужно охранять.

— У меня украли кисточку, и маг может воспользоваться ею, чтобы навредить мне; царица сказала мне правду.

Серьезность и взрослость мальчика удивила Сетау.

— Околдовывая, — объяснил он, — они учат нас способу борьбы против черной магии. Вот почему я буду давать тебе каждый день микстуру из толченого лука, змеиной крови и крапивных растений. Через две недели к этому я добавлю медные стружки, красную охру, квасцы и оксид свинца: а затем Лотос предложит тебе снадобье, которое она сама придумала.

Ка сделал гримасу, надул губы.

— Это, наверное, не очень приятно.

— Немного вина уничтожит неприятный вкус.

— Я его никогда не пил.

— Заполнишь еще один пробел в своем образовании.

— Вино мутит сознание писцов и мешает иметь им верную руку.

— Избыток воды мешает сердцу расшириться; не поддавайся этому недостатку. Чтобы хорошо различать вина, нужно раньше начинать их пробовать.

— Они охранят меня от злых духов?

Сетау потрогал зеленоватую мазь.

— Тот, кто ничего не делает, не может сопротивляться черной магии; только энергичная работа позволит тебе отвратить нападки незримого.

— Я готов, — подтвердил Ка.

ГЛАВА 18

Уже десять дней в Хаттусе^[240], столице Хеттской империи, основанной на Центральном Анатолийском плато, где пустынные степи чередовались с ущельями и теснинами, шел дождь.

Усталый, сутулый, с короткими ногами, с постоянно бегающими глазами, император Муваттали все время зяб. Даже около камина он оставался, не снимая шерстяной шапки.

Несмотря на неудачу при Кадеше и поражение в провинциях, Муваттали чувствовал себя в безопасности в своей столице, состоявшей из нижнего и верхнего города с акрополем, где возвышался императорский дворец. Гигантские укрепления, благодаря рельефу местности, превращали Хаттусу в неприступную крепость.

Однако в гордом и непобедимом городе против императора поднималось скрытое недовольство. Впервые за все время правления Муваттали дважды потерпел поражение.

На девять километров в окрестности, ощетинившейся башнями и укреплениями, воины несли неусыпную охрану, но каждый спрашивал себя, продолжит ли завтра Муваттали вершить судьбу империи. До сих пор тот, кого называли «великим вождем», предотвращал попытки захвата власти, уничтожая самых дерзких; но последние события сделали его правление уязвимым.

Два человека страстно стремились к трону: его сын Урхи-Тешшуб, поддерживаемый военачальниками, и Хаттусили, брат императора, создавший мощную союзную армию против Египта. Союз, который император пытался поддерживать, преподнося большое количество дорогостоящих подарков правителям провинций.

Муваттали провел умиротворенно полдня в обществе очаровательной молодой женщины, забавной и образованной, заставившей его отвлечься на время от забот. Он предпочел бы, как и она, посвятить себя любовной поэзии, чтобы забыть обо всем. Но это только мечта, а хеттский император не имеет ни времени, ни права мечтать.

Муваттали согрел руки. Он еще колебался: кого нужно уничтожить, брата или сына, или обоих? Несколько лет тому назад он бы использовал грубое, но надежное средство; все интриганы при хеттском дворе умерли от яда. Теперь враждебность между двумя претендентами на трон могла послужить ему. Быть может, они станут действовать друг против друга, позволив ему выступить необходимым посредником?

Еще одно обстоятельство диктовало ему его поведение: империя была на грани распада. Повторяющиеся военные поражения, тяготы войны, трудности торговли изрядно пошатнули гиганта.

Муваттали предался размышлениям в храме бога урагана, самом красивом украшении квартала святилищ нижнего города, который включал не менее двадцати одного монумента, посвященного божествам. Подобно жрецу, император разломил три хлеба и вылил вино на каменный блок, произнося ритуальную формулу: «Чтобы ты мог длиться бесконечно». Муваттали хотел именно такого будущего для своей страны. В кошмарах он не раз видел себя побежденным Египтом и преданным своими союзниками. Сколько еще времени с высоты акрополя он будет разглядывать террасы, сооруженные из плотно прилегающих камней, прекрасные жилища знати, величественные ворота, закрывающие проход в его столицу?

Слуга предупредил императора, что к нему прибыл посетитель. Последний прошел многочисленные посты охраны, прежде чем достичь апартаментов императора, окруженных резервуарами с водой, конюшнями, оружейной мастерской и казармой.

Муваттали любил принимать гостей в зале с темными и строгими колоннами, украшенными памятным оружием — символом побед хеттской армии.

Тяжелые четкие шаги Урхи-Тешшуба можно было узнать среди тысяч. Высокий, мускулистый, крепкий, с длинными волосами, он выглядел как суровый воин, всегда готовый ринуться в бой.

— Как ты себя чувствуешь, сын мой?

— Плохо, отец.

— Однако твое здоровье кажется превосходным.

— Вы меня звали, чтобы смеяться надо мной?

— Не забывай, с кем ты разговариваешь!

Урхи-Тешшуб усмирил свое высокомерие.

— Простите меня, моя душа в смятении.

— От чего?

— Потому что я был главой победоносной армии. А теперь низведен в ранг подчиненного. Поставлен под командование Хаттусили, побежденного при Кадете!

— Без Хаттусили не было бы союзной армии.

— Для чего она нам нужна? Если бы вы доверяли мне, я бы победил Рамзеса!

— Ты упорствуешь в своем заблуждении, сын мой; зачем без конца вспоминать прошлое?

— Прогоните Хаттусили и передайте мне командование!

— Хаттусили — мой брат, он уважаем нашими союзниками и пользуется расположением торговцев, без которых ослабла бы наша военная мощь.

— Итак, что вы предлагаете мне?

— Забыть ссоры и объединить усилия, чтобы спасти страну.

— Спасти страну... Но кто ей угрожает?

— Вокруг нас меняющийся мир; мы не победили Египет. Некоторые союзы могут распасться быстрее, чем я предполагал.

— Я ничего не понимаю в этой речи! Я рожден, чтобы сражаться, а не для того, чтобы плести интриги.

— Поспешные и неверные выводы, сын мой. Если мы хотим установить господство на всем Ближнем Востоке, начнем с устранения внутренних разногласий. Есть спасительный и необходимый шаг: примирение с Хаттусили.

Урхи-Тешшуб стукнул кулаком по одной из колонн.

— Никогда! Никогда я не соглашусь унизиться перед этим ничтожеством!

— Положим конец раздорам, и мы станем более сильными.

— Заточите вашего брата и его жену в храм и дайте мне приказ напасть на Египет: вот спасительный шаг!

— Ты отказываешься от примирения?

— Отказываюсь.

— Это твое последнее слово?

— Если вы устраните Хаттусили, я стану вашим верным помощником. Я и армия.

— Сын, торгующий своей любовью к отцу?

— Вы много больше, чем отец, вы — император хеттов. Только интересы державы должны диктовать нам решения. Моя позиция правильная, в конце концов, вы признаете это.

Император казался усталым.

— Может быть, ты и прав... Я должен подумать.

Выходя из зала для приемов, Урхи-Тешшуб был уверен, что убедил отца. У стареющего императора, не будет другого выбора, кроме как предоставить ему полную власть, прежде чем оставить трон.

Одетая в красное платье, золотое оплечье, серебряные браслеты и кожаные сандалии, Путухепа, супруга Хаттусили, жгла ладан в подземном зале храма Иштар. В этот поздний ночной час акрополь был тих.

Два человека спустились по лестнице. Маленький, одетый в просторное платье из разноцветной ткани, с браслетом на левом локте, Хаттусили выступал впереди императора.

— Как холодно, — пожаловался Муваттали, запахивая полы своего шерстяного одеяния.

— Эта комната очень неудобна, — признался Хаттусили, — но она имеет и немалое преимущество, будучи самой спокойной.

— Хотите присесть, Ваше Величество? — осведомилась Путухепа.

— Эта деревянная скамья не подойдет. Несмотря на долгое путешествие, мой брат кажется менее усталым, чем я. Что ты узнал важного, Хаттусили?

— Я обеспокоен нашим союзом. Некоторые из союзников, кажется, вот-вот забудут свои обязательства. Они становятся все более ненасытными, но мне пока что удалось их удовлетворить. Знайте, что этот союз становится дорогостоящим; однако есть нечто более важное.

— Говори, прошу тебя.

— Ассирийцы становятся опасными.

— Это жалкий народ.

— Они берут пример с нас и считают, что наша империя ослаблена по причине поражений и раздоров.

— Мы могли бы их раздавить за несколько дней!

— Не думаю; разве было бы мудро разделить наши силы в тот момент, когда Рамзес готовится напасть на страну?

— Вы располагаете точной информацией?

— По сведениям наших осведомителей, армия Рамзеса как будто готова вновь начать наступление. На этот раз ханаанцы и бедуины не будут больше противостоять царю Египта. Путь в нашу страну окажется свободным. Поэтому начать войну против ассирийцев — это безумие.

— Что ты предлагаешь, Хаттусили?

— Нам необходимо внутреннее единство; ссора между мной и вашим сыном слишком затянулась и ослабила нас. Я готов встретиться с ним и поговорить, чтобы он осознал всю серьезность момента.

— Если мы будем продолжать упорствовать и выступать друг против друга, мы погибнем.

— Урхи-Тешшуб отказывается от примирения и требует передать ему командование войсками.

— Чтобы броситься сломя голову против египтян и потерпеть поражение!

— По его мнению, упреждающий удар — наш единственный выход.

— Вы император, и вам выбирать между сыном и мной. Если вы поддержите вашего сына, я уйду.

Муваттали сделал несколько шагов, чтобы согреться.

— Существует только одно разумное решение, — спокойно заявила Путухепа. — Будучи императором, вы должны предпочесть всему величие державы. Пусть Хаттусили — ваш брат, а Урхи-Тешшуб ваш сын, это не имеет значения, наше царство в опасности, и вы хорошо знаете, что воинственная ярость Урхи-Тешшуба приведет нас к катастрофе.

— Каково ваше решение... разумное?

— Никто не может убедить бешеного. Поэтому его нужно уничтожить. Ни Хаттусили, ни вы не должны быть замешаны в его исчезновении; поэтому я сама займусь этим.

ГЛАВА 19

Моисей поднялся.

— Ты здесь?

— Правосудие разрешило мне увидеть тебя.

— Разве Фараону нужно просить разрешения, чтобы посетить свои тюрьмы?

— В твоем случае — да, потому что ты обвиняешься в убийстве. Но, прежде всего ты мой друг.

— Итак, ты не отказался от меня...

— Разве покидают друга в несчастье?

Рамзес и Моисей застыли в долгом объятии.

— Я не верил тебе, Рамзес, и не думал, что ты придешь.

— Недоверчивый человек! Почему ты сбежал?

— Я подумал сначала, что паника могла бы объяснить мое поведение... Но в стране Мадиана, где я спрятался, у меня было время на размышление. Это не побег, а призыв.

— От кого исходил этот призыв?

— От бога Авраама, Исаака и Иакова. От Яхве.

— «Яхве» — это название горы в пустыне Синая; сделать из нее символ божественности — в этом нет ничего удивительного. Не укрывает ли богиню тишины гора Востока в Фивах?

— Яхве — единый бог, он не сводится к ландшафту.

— Что произошло во время твоего изгнания?

— На горе я встретил Бога в обличии горящего куста. Он открыл мне свое имя: «Я есть».

— Почему он ограничивается одним наполнением существующего? Атум — создатель, одновременно «Тот, кто есть» и «Тот, кого нет».

— Яхве доверил мне миссию, Рамзес, священную миссию, которая может тебе не понравиться. Я должен вывести из Египта еврейский народ и повести их в святую землю.

— Ты хорошо услышал голос Бога?

— Он был так же ясен и глубок, как твой.

— Разве пустыня не населена миражами?

— Ты не введешь меня в сомнение; я знаю, что я видел и слышал. Мое предназначение было установлено Богом, и я его выполню.

— Ты говоришь обо всех евреях?

— Весь еврейский народ свободно уйдет из Египта.

— Кто мешает еврею свободно передвигаться?

— Я требую признания веры евреев и разрешения предпринять исход.

— В ближайшее время нужно вытащить тебя из тюрьмы, поэтому я приказал найти Абнера. Его свидетельство будет решающим в пользу оправдательного приговора.

— Может быть, Абнер покинул Египет?

— Даю тебе слово: не пожалею никаких усилий, чтобы привести его в суд.

— Моя дружба с тобой безупречна, Рамзес, и я желаю тебе победы в борьбе против хеттов; но ты Фараон, а я — будущий вождь еврейского народа.

— Если ты не уступишь моему желанию, я стану самым непримиримым твоим врагом.

— Разве друзья не смогут найти точки соприкосновения?

— Наша дружба будет значить меньше, чем моя миссия; даже если мое сердце будет разрываться, я должен подчиниться голосу Яхве.

— У нас будет время поговорить об этом; прежде всего ты должен обрести свободу.

— Заключение не стесняет меня. В одиночестве я готовлюсь к будущим испытаниям.

— Первым из них может стать тяжелый приговор!

— Яхве помогает мне.

— Я желаю тебе этого, Моисей, и прошу тебя подумать, может, ты вспомнишь какие-нибудь моменты, полезные для твоей защиты.

— Я сказал правду, и правда победит.

— Ты мне не слишком-то помогаешь.

— Когда ты друг Фараона, зачем заботиться о несправедливости? Никогда ей ты не позволишь захватить царство и души судей.

— Ты встречал человека по имени Офир?

— Я не помню...

— Вспомни: Офир, мнимый архитектор, который встречался с тобой в Пи-Рамзесе, когда ты строил мою столицу; несомненно, он расхваливал достоинства религии Эхнатона.

— В самом деле...

— Он тебе делал какие-нибудь предложения?

— Нет, но он мне показался понимающим бедствия евреев.

— Бедствие... Не слишком ли сильное слово?

— Ты египтянин, ты не можешь этого понять.

— Этот Офир — хеттский шпион, он плетет заговор против Египта; он также и убийца. Любое соглашение с ним навлечет на тебя подозрение в государственной измене.

— Кто бы ни помогал моему народу, он достоин моей признательности.

— Ты ненавидишь землю, видевшую, как ты рождался?

— Детство, отрочество, наша учеба в Мемфисе, моя служба тебе... — все это мертво и забыто, Рамзес. Я люблю только одну землю: ту, которую Бог пообещал моему народу.

Неджем, земельный управитель, был необычно нервозен. Всегда приветливый и жизнерадостный, он грубо и без причин оттолкнул писца. Неджем не мог сосредоточиться на документах, и, покинув кабинет, отправился в лабораторию Сетау и Лотос.

Присев на корточки, прекрасная нубийка держала змею с красной головой.

— Подержите эту медную чашку, — попросила она сановника.

— Я не знаю, если...

— Поторопитесь.

Колеблясь, Неджем взял сосуд, содержавший коричневую тягучую жидкость.

— Ничего не пролейте, это очень едкая жидкость.

Неджем задрожал.

— Куда я могу ее поставить?

— На полку.

Лотос уложила змею в корзину и накрыла крышкой.

— Что я могу сделать для вас, Неджем?

— Вы и Сетау...

— Что хотят от Сетау? — раздался резкий голос заклинателя змей.

Раздражающие пары поднимались от фильтров различных размеров; на полках горшки соседствовали с цедилками, фляги с трубками, отвары с микстурами.

— Я хочу сказать...

Приступ кашля помешал сановнику продолжить.

— Итак, говорите, — потребовал Сетау. Плохо выбритый, хмурый, едва видимый в дыму, заполнившем часть лаборатории, где он работал, Сетау переливал из сосуда в сосуд разжиженный яд.

— Это по поводу маленького Ка.

— Что с ним случилось?

— Это спрашиваете вы, кто... Я хочу сказать, что до сегодняшнего дня я занимался обучением этого ребенка. Он любит читать и писать, Ка исключительно умен для своего возраста и уже обладает культурой, которой позавидовал бы любой писец, не колеблется изучать секреты неба и земли, хочет...

— Я все это знаю, Неджем, у меня работа. Переходите к фактам.

— Вы... Вы тяжелый человек!

— Жизнь не легка. Когда ежедневно сталкиваешься с рептилиями, нет времени на светские разговоры.

Неджем был шокирован.

— Но... но мой визит не светский!

— Итак, говорите, наконец, что у вас.

— Хорошо, я буду более откровенным: почему вы увлекаете Ка на опасную дорогу?

Сетау поставил чашу, с которой возился, и вытер тряпкой лоб.

— Вы приходите ко мне, Неджем, отвлекаете меня от работы, и более того, оскорбляете! Каким бы вы ни были вельможей, у меня есть желание дать вам пощечину.

Неджем отступил, толкнув Лотос.

— Извините меня... Я не думал... Но этот ребенок...

— Приобщение Ка к магии вам кажется преждевременным? — спросила нубийка с чарующей улыбкой.

— Да, да, именнотак, — ответил Неджем.

— Сомнения делают вам честь, но ваши опасения беспочвенны.

— Такой маленький ребенок должен изучать такую сложную и опасную науку...

— Фараон приказал мне защитить его; чтобы добиться этого, нам необходима помощь Ка.

Сановник побледнел.

— Защитить его... От чего?

— Вы любите говяжий маринад?

— Я... Конечно.

— Это одно из моих лучших блюд; согласитесь разделить с нами трапезу?

— Принуждать меня так, в последний момент...

— Это уже сделано, — рассудил Сетау, — Ка не маленький, слабый ребенок, а старший сын Рамзеса. Нападая на него, хотят ослабить царскую чету и всю страну. Мы возведем магическую стену вокруг Ка, чтобы уничтожить зло, направленное против него. Наше дело требует точности, оно будет трудным и рискованным. Любая добрая воля хороша.

ГЛАВА 20

На улочке еврейского квартала царило оживление, укрепленные между домами балки были накрыты тростником, который защищал прохожих от солнечных лучей, давая тень и прохладу. Сидя на порогах своих домов, беседовали домохозяйки. Когда проходил водонос, они утоляли жажду и возвращались к нескончаемым беседам, к ним присоединялись ремесленники, используя момент отдыха, и каменщики, возвращаясь со строек.

Единственная тема занимала все мысли: суд Моисея. По мнению одних, он будет приговорен к смертной казни, по мнению других — к тюремному заключению. Некоторые горячие головы призывали к восстанию, большинство же склонялось к покорности: кто осмелится выступить против армии и стражи Рамзеса? И, кроме того, Моисей испытывает только то, что заслуживает: разве он не убил человека? Как ни строг был закон, этот факт ни у кого не вызывал возмущения, даже если Моисей и убил, он оставался уважаемым человеком в квартале; как не вспомнить о его самоотверженности по отношению к каменщикам и о материальных преимуществах, которых он добился для них? Многие рабочие желали, чтобы он снова стал зодчим и занимался их судьбой.

Аарон разделял общий мрачный настрой. Конечно, судьба Моисея была в руках Яхве, так как египетское правосудие не проявляло снисходительным к преступникам. Если Абнер согласился бы засвидетельствовать показания в суде, то Моисей был бы спасен; но каменщик упорно утверждал, что Моисей лжет. Он также отказывался выйти из своего укрытия до конца суда. Аарон ни в чем не мог упрекнуть Абнера, как не мог и потребовать, чтобы тот явился в суд.

Проходя по улочке, Аарон заметил нищего, голова которого была покрыта капюшоном. Прислонившись к стене, человек выпрашивал у прохожих куски хлеба. Аарон вначале старался не замечать несчастного, затем сам дал ему поесть, и, наконец, решился с ним заговорить.

— У тебя нет семьи?

— У меня ее больше нет.

— Ты был женат?

— Моя жена умерла, а дети ушли...

— Что за горькая судьба выпала на твою долю?

— Я был продавцом зерна, имел красивый дом, вел спокойную жизнь... И совершил серьезную ошибку, изменив своей жене.

— Бог наказал тебя.

— Ты прав, но это не ему я обязан своим несчастьем. Один человек обнаружил мою связь, вымогал деньги, разорил меня и разрушил семью. Моя жена умерла от горя.

— Ты говоришь о каком-то чудовище!

— Чудовище, которое продолжает свирепствовать и распространять несчастья... Будут и другие страдать, как я, от его жестокости.

— Как его имя?

— Мне стыдно его произнести.

— Почему?

— Потому что он еврей, как ты и я.

— Меня зовут Аарон, и я имею некоторое влияние в нашем сообществе. Ты не должен больше молчать, потому что паршивая овца все стадо портит.

— Не все ли теперь равно... Я один и безутешен.

— Несмотря на свою беду, ты обязан подумать о других. Этот человек должен быть наказан.

— Его зовут Абнер, — прошептал нищий.

На этот раз у Аарона был серьезный повод, чтобы пожаловаться на поведение Абнера. В тот же вечер он собрал совет старейшин и рассказал им о несчастьях торговца зерном.

— Когда-то, — признал один старейшина, — Абнер будто бы вымогал деньги у каменщиков, но они хранили молчание, и только слухи достигали наших ушей. Теперь понятно, почему у Абнера нет желания появиться перед судом. Он предпочитает, чтобы волнение утихло.

— Моисей в тюрьме, и свидетельство Абнера могло бы его спасти!

Старейшинам явно не хотелось принимать чью-либо сторону. Один из них выразил общее мнение.

— Скажем честно: Моисей совершил убийство, бросившее тень на всех евреев. Справедливость восторжествует, если он будет наказан. Более того, он вернулся, чтобы сеять волнение среди нас своими безумными идеями. Осторожности ради позволим событиям развиваться своим чередом. Аарон пришел в ярость.

— Трус среди трусов! Значит, вы предпочитаете помочь такому прохвосту, как Абнер, и отправляете на смерть Моисея, который боролся за вас? Пусть Яхве утопит вас в несчастьях и невзгодах.

— Аарон прав, — вмешался один из собравшихся, — наше поведение непростительно.

— Мы защищали Абнера, — напомнил другой, — и не имеем права заставить его предстать перед судом.

Аарон гневно стукнул об пол посохом.

— Может, и тебе Абнер помог обогатиться?

— Как осмеливаешься ты так говорить?

— Сведи нищего с Абнером.

— Предложение принято, — объявил старейшина.

Абнер прятался в центре квартала каменщиков в доме, откуда он решил выйти только после осуждения Моисея. Став богатым и уважаемым, он сытно ел и большую часть времени спал.

Когда совет старейшин призвал Абнера к ответу, он рассмеялся. Как смеет какой-то нищий обвинять его? Это он, Абнер, обвинит евреев в том, что они оставили человека в нищете, что противоречило египетскому закону. Ну, а если дело примет плохой оборот, его сообщники заставят исчезнуть этого жалкого обвинителя.

На совете старейшин присутствовали вожди еврейских племен, посланные своими собратьями, и Аарон, который поддерживал нищего, почти не способного передвигаться.

Абнер был насмешлив.

— Этот бедняга бредит... Только способен ли он говорить? Более мудро было бы дать ему пищи и отправить доживать свои дни на ферме в Дельте.

Аарон помог нищему сесть.

— Мы не станем обвинять тебя, Абнер, — объявил старейшина, — если ты согласишься свидетельствовать в пользу Моисея в суде.

— Моисей — беспокойный и опасный человек. Я помог многим нашим братьям! Зачем я буду зря рисковать?

— Правда должна восторжествовать, — вмешался Аарон.

— Она изменчива... И будет ли достаточно ее, чтобы освободить Моисея? Он все же убийца! Мы ничего не выиграем, вмешавшись в эту историю.

— Моисей спас твою жизнь, и ты должен спасти его.

— Это старые события, мои воспоминания тусклы... Не лучше ли подумать о будущем? И затем, мое письменное показание поможет Моисею. Если использовать благоприятное сомнение, он не будет приговорен к смертной казни.

— А длительное заключение — более завидная участь?

— Моисей должен был держать себя в руках и не убивать Сари.

Взбешенный Аарон ударил посохом об пол.

— Не горячись, — потребовал старейшина.

— Этот мерзавец предал своих и еще предаст.

— Сохраняй спокойствие, — посоветовал Абнер, — я умею быть благодарным и обязуюсь помочь в твоих нуждах. Для меня уважение старших имеет первостепенное значение.

Если бы не присутствие старейшин и вождей, Аарон разбил бы Абнеру голову.

— Остановимся на этом, друзья, и отпразднуем наше примирение за хорошим обедом, которым я с удовольствием угощу вас.

— Ты забыл о нищем, Абнер?

— А! Нищий... Что он может сказать?

Аарон обратился к несчастному.

— Не бойся, говори свободно.

Человек продолжал молчать, Абнер расхохотался.

— Это и есть ваш великий обвинитель! Покончим с ним... Передайте нищего моим слугам, они накормят его на кухне.

Аарон был раздражен.

— Говори, я прошу тебя.

Медленно нищий поднялся, снял капюшон и открыл лицо.

Ошеломленный, Абнер едва смог произнести имя этого неожиданного и опасного гостя.

— Серраманна...

— Ты арестован, — объявил сард.

Пока происходило слушание показаний Абнера, Серраманна был охвачен противоречивыми чувствами. С одной стороны, он не желал искать Абнера, так как считал Моисея виновным в заговоре; с другой — справился с поручением Фараона. Только способность Рамзеса оказывать сильное влияние на людей вызвала в нем подобное подчинение. Серраманна был уверен в опасности еврея и считал, что царь не прав, доверяя ему. Но убедить в этом Фараона не представлялось возможным. Моисей являлся его другом, а дружба для Рамзеса священна.

Весь Пи-Рамзес замер в ожидании решения суда. Этот процесс значительно поднял авторитет Моисея; простые люди и почти все каменщики теперь полностью поддерживали его. Они видели в нем своего защитника.

Серраманна втайне надеялся, что Моисей будет выслан и не станет больше досаждать Фараону своими идеями и сеять смуту в стране.

Когда Амени вышел из зала суда, сард пошел ему навстречу. Личный писец Рамзеса сиял от счастья.

— Моисей оправдан!

ГЛАВА 21

Двор собрался в зале приемов дворца Пи-Рамзеса, в который вела величественная лестница, украшенная фигурами побежденных врагов. Никто не знал, для чего Фараон созвал всех высших сановников и придворных, но каждый предполагал, что будет объявлено о важных решениях, касающихся будущего страны.

Проходя через парадную дверь, где были выгравированы титулы Рамзеса, Амени плохо скрывал свое недовольство: почему царь не доверяет ему? Глядя на высокомерный вид Аша, он понял, что и его друг знает не больше, чем он.

Придворных собралось так много, что невозможно было разглядеть пышное и великолепное убранство зала. Люди сгрудились между колоннами и около стен, на которых художники изобразили цветущие сады, пруды с резвящейся в них рыбой.

Взгляд Сетау задержался на одной из картин, где была изображена молодая женщина, размышляющая перед розовым кустом, очень похожая на царицу. Фризы лотосов, маков, маргариток и васильков воплощали мирную и улыбающуюся природу.

Вельможи, высокие сановники, царские писцы, хранители секретов, жрецы и жрицы и другие важные лица замолчали, когда Рамзес и Нефертари вошли в зал. Мощь Фараона была неоспоримой, его величие — несравненным. Увенчанный двойной короной, означавшей господство над Верхним и Нижним Египтом, одетый в белое платье и позолоченную набедренную повязку, Рамзес держал в правой руке «магический» жезл, посох пастуха, служивший ему для того, чтобы созывать свой народ в незримом мире и удерживать его сплоченность в реальном.

Нефертари казалась самой грацией, Рамзес — могуществом. Каждый из собравшихся почувствовал глубокую любовь, которая объединяла их и придавала обоим очарование вечности.

Главный жрец прочитал гимн Амону, чествуя присутствие бога, скрытого во всех формах жизни. Затем заговорил Рамзес.

— Я сообщу сейчас несколько решений, чтобы рассеять волнения, и объясню некоторые действия, которые я собираюсь предпринять немедленно. Все это — плод долгих размышлений, моих и Великой Супруги Фараона.

Царские писцы приготовились записывать слова Фараона.

— Я решил усилить северо-восточную границу Египта, построить там новые крепости, укрепить старые стены, удвоить отряды воинов и улучшить их оплату. Царская Стена должна стать непреодолимой и защитить Дельту от любых попыток вторжения. Завтра же каменщики отправятся туда, они должны начать необходимые работы.

Слово попросил один из сановников.

— Ваше Величество, будет ли достаточно Царской Стены, чтобы остановить нашествие хеттов?

— Нет; она только последний элемент защитной системы. Благодаря недавним успешным действиям нашей армии, мы вновь вернули себе провинции.

— Не предавали ли нас наместники провинций?

— И не раз: вот почему я доверил административное и военное управление защитной системой Аша, ему я передаю неограниченную власть на территориях Ханаана, Амурру и Южной Сирии. Я поручаю ему также контролировать местных правителей, создать там осведомительную службу и подготовить отборный гарнизон, способный сдерживать атаки хеттов.

Аша оставался невозмутимым, хотя он и стал объектом внимания всех присутствующих. Одни смотрели на него с восхищением, другие — завидовали. Верховный сановник становился главным лицом государства.

— Кроме того, я решил предпринять длительное путешествие с царицей, — продолжал Рамзес, — во время моего отсутствия Амени займется текущими делами государства и, при необходимости будет советоваться с моей матерью Туйей. Мы будем поддерживать связь с помощью посыльного, ни один указ не будет принят без моего согласия.

Двор был ошеломлен. Роль тайного советника Амени не была новостью, но почему царская чета удаляется из Пи-Рамзеса так спешно?

Глава службы депеш осмелился задать вопрос, который был у всех на устах.

— Ваше Величество... Не согласитесь ли вы открыть нам цель вашего путешествия?

— Упрочить священное основание Египта. Царица и я, мы отправимся сначала в Фивы, чтобы проверить, как продвигается строительство Храма Миллионов Лет, затем поедем на юг.

— До Нубии?

— Вот именно.

— Простите, Ваше Величество... Но так уж необходимо это путешествие?

— Необходимо.

Двор понял, что Фараон больше ничего не скажет. Поэтому о причинах этого удивительного решения придется только догадываться.

Дозор, золотисто-желтый пес царя, лизал руку царицы-матери, а лев лежал у ее ног.

— Мои верные спутники оказывают тебе почтение, — заметил Рамзес.

Туйя умело составляла большой букет, который будет установлен на столе подношений, предназначенных для богини Сехмет. Как была величественна царица-мать в длинном льняном платье с золотой каймой, ее плечи были накрыты короткой накидкой, талия затянута красным поясом с кистями, падающими до земли! Как было благородно ее лицо, пронзительны ее глаза! Царицей восхищались и одновременно побаивались. Властность, требовательность и неуступчивость этой женщины были известны всем.

— Что ты думаешь о моих решениях?

— Нефертари мне о них долго рассказывала, и я боюсь даже, что сама подтолкнула вас к этому. Только надежность защиты северо-восточных границ сможет помещать хеттскому вторжению, поэтому необходимо контролировать наши провинции и управлять ими твердой рукой.

— Ты управляешь страной так же мудро, как и твой отец. Девять лет царствования, сын мой... как выносишь ты бремя власти?

— У меня нет даже времени подумать об этом.

— Тем лучше, продолжай идти вперед. Уверен ли ты, что твои приказы выполняются четко и правильно?

— Мое близкое окружение очень невелико, и у меня нет намерений увеличивать его.

— Амени замечательный человек, — оценила Туйя, — даже если его кругозор и недостаточно широк, он обладает двумя очень редкими качествами: честностью и преданностью.

— Будешь ли ты также хвалить Аша?

— Он тоже обладает исключительной добродетелью: смелостью, особенной смелостью, основанной на глубоком анализе ситуации. Кто лучше, нежели он, подходит для наблюдения за нашими северными провинциями?

— Может ли Сетау снискать твое расположение?

— Он ненавидит условности и искренен: как не отметить такого драгоценного союзника?

— Остается Моисей...

— Я знаю твою дружбу с ним.

— Но ты не одобряешь ее.

— Нет, Рамзес; этот еврей преследует цели, которые ты будешь вынужден осудить. Какими бы ни были обстоятельства, ставь государственные интересы выше своих чувств.

— Моисей еще не является виновником волнений.

— Если он им станет, только Законы Маат, они, и только они должны определять твое поведение. Испытание будет опасным даже для тебя, Рамзес.

Туйя расправила стебель лилии; букет имел блеск ста цветов.

— Согласишься ли ты управлять Двумя Землями во время моего отсутствия?

— Ты же знаешь, годы начинают тяготить меня.

Рамзес улыбнулся.

— Я не верю.

— Ты еще слишком молод, чтобы понять это. Теперь ты откроешь мне настоящую причину такого длительного путешествия?

— Любовь к Египту и Нефертари. Я хочу вновь оживить тайный огонь храмов, от них должно исходить больше энергии.

— Но являются ли хетты нашими единственными противниками?

— Ливийский маг Офир использует против нас темные силы; может быть, я ошибаюсь, придавая слишком большое значение его действиям, но я ничем не рискую. Нефертари уже достаточно настрадалась от его колдовства.

— Боги благоприятствуют тебе, сын мой; могли бы они дать тебе большее счастье, чем такая прекрасная супруга?

— Было бы тяжелой ошибкой не боготворить ее так, как она того достойна; у меня есть великий замысел, чтобы имя царицы славилось миллионы лет и, чтобы царская чета служила бы тем неосязаемым основанием, на котором построен Египет.

— Если ты возымел это намерение, твое царствование будет великим. Нефертари владеет магией, без которой ни одно действие не будет иметь успеха. Насилие и мрак исчезнут, пока поколения будут сменять поколения, но гармония будет жить на этой земле, пока правит царская чета. Укрепляй ее, делай из нее краеугольный камень здания. Когда любовь освещает народ, она дает ему больше счастья, чем богатство.

Букет был закончен, и он был великолепен.

— Ты думаешь иногда о Шенаре?

В глазах Туйи появилась грусть.

— Как мать может забыть сына?

— Шенар больше не твой сын.

— Царь прав, я должна бы его послушать... Простит ли он мне мою слабость?

Рамзес нежно прижал Туйю к себе.

— Лишив его могилы, — добавила она, — боги обрекли его на ужасное наказание.

— Я сталкивался со смертью в Кадеше, Шенар встретил ее в пустыне. Может быть, она очистила его душу.

— А если он еще жив?

— У меня тоже была эта мысль... Если он прячется в тени с теми же намерениями как прежде, будешь ли ты к нему снисходительна?

— Ты — Египет, Рамзес, и кто бы ни напал на тебя, он встретит меня на своем пути.

ГЛАВА 22

Рамзес остановился перед статуей Тота при входе в управление верховного сановника и положил букет лилий на жертвенник. Воплощенный в большой каменной обезьяне, господин иероглифов, «речи богов», устремил взгляд к небесам.

Визит Фараона был счастьем. Посещению царя радовались служащие управления; Аша встретил правителя и склонился перед ним. Когда Рамзес обнял его, подчиненные молодого сановника почувствовали гордость от сознания того, что работают под началом человека, которому царь оказывает такой знак доверия.

Оба закрылись в кабинете Аша. Обстановка кабинета соответствовала утонченным вкусам хозяина: розы, привезенные из Сирии, в растительных композициях с ними соседствовали нарциссы и ноготки, сундуки из акации, стулья с панно, украшенные лотосами, искусно вышитые подушки, столик с бронзовыми ножками. Стены разрисованы сценами охоты на птиц.

— Убранство комнаты нельзя назвать скромным, — отметил Рамзес, — не хватает только экзотических ваз Шенара.

— Слишком плохое воспоминание! Я приказал продать их, и использовал деньги на нужды моего управления.

Элегантный, в легком парике, с маленькими, ухоженными усиками, Аша, казалось собирался, присутствовать на званом пиру.

— Когда мне удается прожить несколько спокойных недель в Египте — признался он, — я упиваюсь неисчислимыми удовольствиями, которые он мне предоставляет... Но пусть царь успокоится: я не забываю о работе, доверенной мне.

Таков был Аша: противоречивый, непредсказуемый, законодатель мод, отчаянный волокита, но и государственный деятель, опытный дипломат, талантливый переводчик.

— Что ты думаешь о моих решениях?

— Они меня удручают и радуют, Ваше Величество.

— Я хотел бы принять еще одно решение.

— Самое главное, не правда ли? И именно это является причиной твоего визита. Позволь мне догадаться: это... Кадеш?

— Я не ошибся, назначив тебя верховным сановником и главой дипломатической службы.

— Ты все еще думаешь овладеть этой крепостью?

— Кадеш был местом победы, но крепость цела и невредима и продолжает притягивать взоры хеттов.

Несколько раздраженный Аша налил восхитительного красного вина в серебряные кубки, ручки которых были сделаны в форме газелей.

— Я сомневаюсь, чтобы ты вернулся к Кадешу... Рамзес не смог бы перенести поражения. Да, эта крепость бросает нам вызов; да, она так же сильна, как и вчера.

— Вот почему я рассматриваю ее как постоянную угрозу Южной Сирии; именно на Кадеш будут направлены атаки хеттов.

— На первый взгляд рассуждения кажутся безупречными.

— Но ты не можешь с ними согласиться, ведь так?

— Представь себе на мгновение разжиревшего вельможу, обладающего большими привилегиями, занимающего высокий пост и ведущего спокойную жизнь, который пал бы перед тобой ниц и сказал бы примерно так: «Рамзес Великий, могущественный царь, отправляйся на завоевание Кадеша!». Такого придворного сочли бы опасным идиотом.

— Почему же необходимо отказаться от завоевания Кадеша?

— Благодаря тебе, Рамзес, миф о непобедимости хеттов развеян. Конечно, их армия остается сильной, но среди воинов замечены волнения. Муваттали пообещал своим подданным легкую победу, а должен с трудом оправдывать возвращение войск в столицу. Разворачивается и другой конфликт: война между его сыном Урхи-Тешшубом и его братом Хаттусили.

— У кого больше шансов победить?

— Невозможно предугадать: и тот и другой располагают равными силами.

— Падение Муваттали неминуемо?

— По моему мнению, да: при хеттском дворе убивают охотно. В воинственном обществе вождь, проигравший сражение, должен быть уничтожен.

— Не правда ли, идеальный момент, чтобы атаковать Кадеш и овладеть им?

— Конечно, если наша цель — подорвать основы Хеттской империи.

Рамзес ценил проницательность своего друга Аша и его колючий характер, но на это раз он был удивлен.

— Не это ли является главным в нашей политике?

— Я в этом теперь не очень уверен.

— Ты смеешься надо мной?

— Когда от решения зависит жизнь или смерть тысяч людей, у меня нет настроения шутить.

— Итак, у тебя есть сведения, и они должны изменить мое мнение.

— Простая интуиция, основанная на некоторых фактах, о которых сообщили наши осведомители. Ты слышал об Ассирии?

— Воинственное племя, такое, как хетты.

— Так было до сегодняшнего дня, пока это государство находилось под хеттским влиянием. Но Хаттусили, когда создавал союз, дал много драгоценного металла ассирийцам, чтобы они соблюдали доброжелательный нейтралитет. И эти неожиданные богатства превратились в оружие. Сегодня в этой стране военные пользуются большим уважением, чем дипломаты. Ассирия превращается в более опасного врага для нас, чем хетты.

Рамзес задумался.

— Ассирия... Она готова напасть на хеттов?

— Нет еще, но со временем конфликт мне кажется неизбежным.

— Почему же Муваттали не борется с этим злом?

— Из-за внутренних разногласий, угрожающих его трону, и потому что он опасается продвижения нашей армии к Кадешу. Для него мы остаемся основными противниками.

— А для тех, кто рвется к власти?

— Его сын Урхи-Тешшуб — слепец, мечтающий только овладеть Двумя Землями, уничтожив как можно больше египтян. У Хаттусили более гибкий ум, и он должен лучше понимать опасность, которая растет у самых ворот Хеттской империи.

— Значит, ты мне не советуешь начинать широкое наступление на Кадеш.

— Мы потеряем много людей, хетты тоже; настоящим победителем может стать Ассирия.

— Разумеется, ты не удовлетворился размышлениями; каков твой план?

— Боюсь, что он тебе не совсем понравится из-за того, что противоречит политике Египта.

— Я слушаю тебя.

— Заставим хеттов поверить, что мы готовим штурм Кадеша. Ложные слухи, фальшивые секретные депеши, учения в Южной Сирии. Я этим занимаюсь.

— Пока ты не удивил меня.

— Продолжение будет более неожиданным. Как только обнаружится эффективность этих действий, я отправлюсь в Хеттскую империю.

— В каком качестве?

— С секретной миссией, вести переговоры с императором.

— Но... О чем ты хочешь вести переговоры?

— О мире, Ваше Величество.

— О мире... с хеттами!

— Это лучшее решение, чтобы помешать ассирийцам действовать.

— Хетты никогда не согласятся.

— Если я буду располагать твоей поддержкой, я ручаюсь, что смогу их убедить.

— Если бы кто-нибудь другой, а не ты, сделал мне это предложение, я бы обвинил его в государственной измене.

Аша улыбнулся.

— Я немного сомневался в этом. Но кто другой, кроме Рамзеса, может предвидеть будущее?

— Не учат ли мудрецы, что льстить другу — непростительная ошибка?

— Я обращаюсь не к другу, а к Фараону. Недальновидный политик поступил бы именно так: завоевал Кадеш, победил хеттов и прозевал опасного врага; появление Ассирии должно изменить наши действия и планы.

— Простая интуиция, основанная на фактах, Аша; ты признал это сам.

— Мне, как главе дипломатии, важно предугадать и предчувствовать предстоящие события раньше других. Именно так приходят к верному решению.

— Я не имею права позволить тебе так рисковать.

— Мое пребывание у хеттов? Оно будет не первым.

— Ты хочешь снова побывать в тюрьме?

— Существуют более приятные места, но нужно уметь подтолкнуть судьбу.

— Я не найду лучшего верховного сановника.

— Я вернусь, Рамзес. И потом, легкая светская жизнь со временем ослабляет ум. Посещать любовниц, одевать их, пресытиться ими... мне нужна жизнь, полная опасностей, чтобы ум оставался живым и деятельным. Этот опыт не пугает меня. Я хочу использовать слабости хеттов и убедить их прекратить вражду.

— Ты понимаешь, Аша, что это совершенно бессмысленно?

— Нет, мой план обладает свежестью новизны и прелестью неизведанного: не украшен ли он соблазнами?

— Все же ты не верил, что я дам тебе свое согласие.

— Я его получу, так как ты принадлежишь к правителям, способным изменить мир. Прикажи мне вести переговоры с варварами, которые хотят нас поработить, чтобы их превратить в подданных.

— Я отправляюсь в длительное путешествие на юг, а ты будешь на севере.

— Занимайся другим и оставь хеттов мне.

ГЛАВА 23

Юноши, в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет за их выдающиеся способности, физическую силу и ум были выбраны Рамзесом «царскими сыновьями». Они носили серьги, широкое оплечье, браслеты, сборчатую набедренную повязку и гордо держали жезл, заканчивающийся страусовым пером.

Им Рамзес оказал особую честь, доверив командование различными воинскими отрядами. Своим присутствием на поле брани они сумеют поддержать боевой дух воинов, о позорном бегстве которых в битве при Кадеше царь еще не забыл.

«Царские сыновья» отправятся на север и займутся управлением провинциями. Они получили точные распоряжения от Аша и с честью выполнят их.

По стране уже распространялась легенда о том, что Рамзес Великий, могущественный Фараон, кроме того, и плодовитый отец, существование многочисленных детей было явным доказательством его божественной мощи.

В тени лимонного дерева старый Гомер умащивал благовониями свою белую бороду. Гектор, черно-белый кот, замурлыкал, как только его погладил Рамзес.

— Простите мне мою неделикатность, Ваше Величество, но мне кажется, что вы раздражены.

— Скажем... озабочен.

— Плохими известиями?

— Нет, предстоящее путешествие несколько беспокоит меня.

Греческий поэт набил листьями шалфея трубку, головка которой была сделана из раковины улитки.

— Рамзес Великий... Так называет вас теперь народ, вот что я сейчас написал:

— Вы становитесь суеверны, Гомер?

— Это привилегия возраста, Ваше Величество. Мои «Илиада» и «Одиссея» закончены. Я написал последние строчки в поэме, воспевающей вашу победу при Кадеше. Остается только курить шалфей, пить ароматизированное анисом вино и заставлять делать себе массаж.

— У вас нет желания перечитать свои произведения?

— Только посредственные авторы любуются в зеркало своих фраз. Почему вы задумали это путешествие, Ваше Величество?

— «Часто возвращайся в Абидос, — требовал мой отец, — и заботься об этом храме». Я пренебрегал его приказами, но теперь должен заняться этим святилищем.

— Есть большее.

— На вопрос: «Кто такой Фараон?» Сети отвечал: «Тот, кто делает свой народ счастливым». Как этого достичь? Совершая благие дела ради Первоначала и для богов, с тем, чтобы они отражались в людях.

— Это царица посоветовала вам действовать таким образом?

— С ней и для нее я хочу создать нечто, что произведет сияющую энергию, в которой мы так нуждаемся и которая защитит Египет и Нубию от несчастий.

— Место уже выбрано?

— В сердце Нубии Хатор отметила своим присутствием место под названием «Абу-Симбел». Воплощаясь в камне, повелительница звезд открыла секрет своей любви. Его я хочу подарить Нефертари, чтобы она навсегда стала госпожой Абу-Симбела.

Сидя на корточках, повар, пользуясь листом пальмы, раздувал огонь жаровни, на которой жарил гуся. В клюв и горло птицы он вставил вертел и держал ее прямо над очагом. Когда он справится с этим занятием, то ощиплет утку, выпотрошит ее, отрубит ей голову, концы крыльев и лапы и насадит на вертел, чтобы поджарить на слабом огне.

Знатная дама позвала его.

— Вся птица подготовлена?

— Почти вся.

— Если я у вас потребую утку, вы сможете приготовить ее тотчас же?

— Но я очень занят...

Долент, сестра Рамзеса, поправила левую бретельку своего платья, постоянно соскальзывающую; затем величавая брюнетка поставила горшок из-под меда около ног повара.

— Твой необычайный наряд превосходен, Шенар. Если бы ты не назначил мне свидание в этом месте, я бы тебя не узнала.

— У тебя есть какие-нибудь новости?

— Я полагаю... Я была на совете, созванном царской четой.

— Возвращайся через два часа, я отдам тебе утку, закрою лавочку, и ты последуешь за мной. Я отведу тебя к Офиру.

Расположенный недалеко от царских погребов, квартал поваров и мясников успокаивался только ночью. Несколько тяжело нагруженных подмастерий направлялись к домам знати, чтобы доставить туда жареные куски мяса, дичь, которые будут съедены во время пиршеств.

Шенар углубился в пустынную улочку, остановился перед покрашенной в голубой цвет дверью, несколько раз постучал в нее. Как только она открылась, старший брат Фараона сделал Долент знак поспешить. Величавая брюнетка не без страха вошла в помещение с низким потолком, переполненное корзинами. Шенар приподнял дверцу погреба, и они спустились вниз по деревянной лестнице.

Увидев мага Офира, Долент распростерлась перед ним и поцеловала полу его платья.

— Я так боялась не увидеть вас вновь!

— Я пообещал вам вернуться. Дни размышлений в городе Солнца упрочили мою веру в Атона, единого бога, завтра он будет царить в этой стране.

Зачарованными глазами Долент созерцала мага, лицо которого напоминало хищную птицу. Он ее околдовывал, пророк настоящей веры. Завтра его сила поведет народ, завтра он опрокинет Рамзеса.

— Ваша помощь драгоценна для нас, — сказал Офир ласковым и глубоким голосом, — без вас как нам бороться с безбожным и ненавистным Фараоном?

— Рамзес мне доверяет, я даже убеждена, что он верит мне после моего благоприятного вмешательства в судьбу его друга Моисея.

— Каковы намерения царя?

— Он доверил управление северными провинциями «царским сыновьям» под началом Аша.

— Этого проклятого дипломатишки! — воскликнул Шенар, — он обманул меня и посмеялся надо мной. Я отомщу, я его растопчу, я...

— Есть более важные дела, — сухо оборвал его Офир. — Послушаем Долент.

Сестра Рамзеса была горда, что играет важную роль.

— Царская чета скоро предпримет длительное путешествие.

— Куда?

— В Верхний Египет и Нубию.

— Знаете ли вы, какова цель этого путешествия?

— Рамзес хочет преподнести небывалый подарок царице. Кажется, храм.

— Это единственная причина путешествия?

— Фараон хочет восстановить и упрочить магическую энергию храмов, создав своеобразный щит, способный защитить Египет.

Шенар рассмеялся.

— Мой любимый брат потерял разум!

— Нет, — запротестовала Долент, — он чувствует, что ему угрожают тайные противники; у него нет другого решения, кроме как призвать богов и создать невидимую армию, чтобы бороться с врагами, которых он опасается.

— Он становится сумасшедшим, — настаивал Шенар, — и погрязнет в своем сумасшествии. Армия божеств... это смешно!

Брат царя почувствовал на себе ледяной взгляд Офира.

— Рамзес осознал опасность, — сказал он.

— Все же вы не думаете...

Шенар остановился... От мага исходила неистовая свирепость; в этот момент старший брат Фараона перестал сомневаться в колдовских возможностях ливийца.

— Кто охраняет маленького Ка? — спросил Офир у Долент.

— Сетау, заклинатель змей. Он передает свое знание сыну Рамзеса и окружил его силами, которые охраняют от любого зла, откуда бы оно ни исходило.

— Змеи обладают магией земли, — признал Офир, — тот, кто общается с ними, знает ее. Благодаря кисточке мне все же удастся разрушить защиту. Но для этого потребуется больше времени, чем было предусмотрено.

Сердце Долент не могло смириться с тем, что Ка пострадает от незримой напасти; но ее разум подчинился воле мага. Зло ослабит Рамзеса, уменьшит его «ка» и, может быть, приведет к отречению. Каким бы ни было жестоким это действо, Долент не станет вмешиваться.

— Нам нельзя больше встречаться, — решил Офир.

Долент схватилась за платье мага.

— Когда я вновь увижу вас?

— Мы с Шенаром покинем столицу на некоторое время, поскольку не можем долго находиться в одном и том же месте. Вы будете первой, кого мы предупредим о нашем возвращении. Все это время собирайте сведения.

— Я продолжу распространять настоящую веру, — заверила она.

— Есть более важное занятие, — прошептал Офир с хитрой улыбкой.

ГЛАВА 24

Чтобы отпраздновать освобождение Моисея, еврейские каменщики организовали пышный пир в своем квартале; треугольные хлеба, голубиное рагу, фаршированные перепела, фиговый компот, крепкое вино и свежее пиво было предложено приглашенным, которые пели всю ночь, много раз повторяя имя Моисея, ставшего еще более популярным среди евреев.

Устав от шума, последний удалился от сутолоки праздника, когда участники пира стали слишком пьяны, чтобы заметить его отсутствие. Моисей испытывал необходимость побыть одному и подумать о борьбе, предстоящей ему; убедить Рамзеса в том, чтобы весь еврейский народ ушел из Египта, будет нелегко. Однако Моисею во что бы то ни стало нужно выполнить предназначение, открытое ему Яхве; чтобы достичь этого, он горы свернет.

Моисей сидел на краю точильного камня; к нему подошли два человека. Это были бедуины: лысый и бородатый Амос и худощавый Бадуш.

— Что вы здесь делаете?

— Мы принимаем участие в этом веселье, — заявил Амос, — торжественный момент, не так ли?

— Вы не евреи.

— Мы можем быть вашими союзниками.

— Я не нуждаюсь в вас.

— Не переоцениваешь ли ты свои силы? Без оружия тебе не удастся воплотить мечты в жизнь.

— Я использую другое оружие.

— Если евреи объединятся с бедуинами, — подтвердил Бадуш, — они образуют настоящую армию.

— Для чего она нужна?

— Для борьбы с египтянами и для победы над ними.

— Опасная затея.

— Ты, Моисей, осмеливаешься осуждать наш план? Вывести свой народ из Египта, бросить вызов Рамзесу, поставить себя над законом этой страны... Это ли не опасная мечта?

— Кто рассказал тебе о моем намерении?

— Нет ни одного каменщика, который бы не знал о нем! Тебе приписывают даже стремление завладеть Двумя Землями, во имя Яхве, единого бога.

— Люди быстро впадают в безумие, когда великий замысел захватывает их целиком.

Хитрый взгляд Бадуша зажегся опасным светом.

— Тем не менее, ты рассчитываешь поднять евреев против египетских властей.

— Уйдите с моей дороги, вы оба.

— Ты не прав, Моисей, — настаивал Амос, — твой народ будет вынужден бороться, но без оружия он не сможет ничего сделать. Мы бы могли помочь вам.

— Уходите и оставьте меня в покое.

— Как хочешь... Но мы вернемся.

Передвигаясь на ослах, как простые крестьяне, и снабженные разрешением на свободный проезд, выданным Меба, бедуины сделали остановку к югу от Пи-Рамзеса. Они закусили сладким луком, свежим хлебом и сушеной рыбой, когда два человека подсели к ним.

— Как прошла встреча?

— Моисей слишком упрям, — признался Амос.

— Надо было пригрозить ему, — сказал Шенар.

— Это не поможет. Нужно, чтобы он сам понял, что без оружия не обойтись. И рано или поздно мы понадобимся ему.

— Евреи приняли его?

— Оправдательный приговор сделал из него героя, и каменщики убеждены, что он будет защищать их права, как раньше.

— Как они находят его план?

— По-разному, но он горячит кровь молодым, которые мечтают о независимости.

— Подбодрим их, — сказал Шенар, — подстрекая волнения, мы ослабим Рамзеса. Если же он начнет преследовать евреев, это вызовет гнев народа против него и его власти.

Амос и Бадуш уже много лет являлись сообщниками Офира и хеттскими шпионами. В Дельте у них было немало сторонников, помогавших им скрываться от людей Серраманна.

Встреча Офира, Шенара, Бадуша и Амоса, похожая на военный совет, означала, что наступление на Рамзеса началось.

— Где находятся хеттские войска?

— По сведениям наших осведомителей, — ответил Бадуш, — они расположились лагерем в районе Кадеша, ожидая наступления египетской армии.

— Я знаю своего брата, — осклабился Шенар, — он не откажется от желания броситься вперед!

Во время битвы при Кадеше Амос и Бадуш, сыграв роль обезумевших пленных, обманули Рамзеса, чтобы завлечь его в западню. Но эта затея провалилась, и бедуины стремились поскорее забыть о позорном поражении.

— Что передали наши друзья-хетты? — спросил маг у Бадуша.

— Любыми средствами ослабить власть Рамзеса.

Офир очень хорошо знал, что означает этот расплывчатый приказ. С одной стороны, Египет вновь завоевал провинции, и хетты были не в состоянии вернуть их обратно; с другой стороны, сын и брат императора в беспощадной борьбе за трон сеяли волнения и смуту в империи. Муваттали пока удерживал власть, но как долго это продлится?

Поражение при Кадеше, неудачное наступление в Ханаане и в Сирии, отсутствие ответа на возвращение этих земель Египтом, казалось, подтверждали, что Хеттская империя ослабла от внутренних раздоров. Но и это не помешало бы Офиру продолжать свою деятельность. Когда власть Рамзеса пошатнется, новый огонь воспламенит хеттскую державу.

— Вы двое, — приказал Офир Бадушу и Амосу, — должны войти в доверие к евреям. Пусть ваши люди объявят себя сторонниками Яхве и призовут евреев следовать за Моисеем. Долент, сестра царя, сообщит нам о развитии событий при дворе во время отсутствия царской четы. Я займусь Ка, какой бы ни была защита, которой он окружен.

— Я оставляю себе Аша, — проговорил сквозь зубы Шенар.

— Ты можешь заняться и другим, — заметил Офир.

— Я хочу убить его собственными руками, прежде чем уничтожить моего брата.

— А не начать ли вам с последнего?

Предложение мага вызвало у Шенара новый приступ ненависти к Рамзесу, укравшему у него трон.

— Я возвращаюсь в Пи-Рамзес, чтобы там объединить наши усилия; вы, Шенар, направитесь на юг.

Шенар почесал бороду.

— Повременить с Рамзесом... таково ваше намерение?

— Я жду большего от вас.

— Но каким образом?

Офир был вынужден открыть замыслы Муваттали.

— Хетты вторгнутся в Дельту, нубийцы перейдут границу и нападут на Элефантину. Рамзесу не удастся потушить пожары, которые мы зажжем одновременно во многих местах.

— Какова будет моя роль?

— У города Солнца вас ожидает отряд воинов, они помогут расправиться с Рамзесом; вы также должны поднять мятеж среди нубийских племен, осыпая их вождей драгоценным металлом и подарками. Направляясь в сердце этой страны, Рамзес не знает, что попадет в ловушку и живым оттуда не вернется.

Широкая улыбка осветила лицо Шенара.

— Я не верю ни в единого Бога, ни в богов, но я снова начинаю верить в удачу. Почему мне не говорили раньше об этих драгоценных союзниках?

— У меня не было таких полномочий.

— Сегодня вы их получили?

— Я доверяю вам, Шенар. Теперь вы знаете о целях, поставленных передо мной.

Разгневанный брат Рамзеса сорвал несколько травинок, бросил их по ветру, поднялся и сделал несколько шагов. Наконец он получил возможность действовать самому. Офир слишком полагался на магию, хитрость и потусторонние силы; он, Шенар, применит иные действия, менее сложные и более действенные.

В его голове уже теснились тысячи идей. Навсегда прервать путешествие Рамзеса... У него не было другой цели.

Рамзес... Рамзес Великий, его неслыханная удача грызла Шенару сердце! Он не обольщался относительно своих недостатков, но обладал качеством, которое можно было причислить к достоинствам: настойчивостью. Как у самого опасного и непримиримого врага, у него была увеличивающая с каждым днем злоба, дававшая ему силы для борьбы с властелином Двух Земель.

На мгновение, проникшись спокойствием природы, Шенар заколебался.

В чем он может упрекнуть Рамзеса? С начала своего царствования преемник Сети не совершил ни одной ошибки, ни против своей страны, ни против своего народа. Напротив, он взял их под защиту от врагов, вел себя как доблестный воин, способствовал процветанию страны и справедливости.

В чем он мог его упрекнуть, кроме того, что он был Рамзесом Великим?

ГЛАВА 25

Во время совета, собравшего основных представителей касты военных и касты торговцев, император Муваттали напомнил слова одного из своих предшественников: «В наше время убийство стало обычным явлением в царской семье; была убита царица, сын царя тоже был убит. Поэтому необходимо, во избежание подобных драм, установить закон: чтобы никто не смел поднять руки на члена царскойсемьи, чтобы никто не мог обнажить меча или кинжала против него и чтобы можно было прийти к соглашению при выборе наследника государя».

С трудом признавая, что его преемник не назван, император обрадовался бы, если бы убийства возобновились, он вернул доверие Хаттусили, своему брату, и Урхи-Тешшубу, своему сыну. Последнему он передал полномочия командующего армией, брату он вменил в обязанность заботиться о благополучии страны и поддерживать крепкие связи с союзниками хеттов. Иначе говоря, он отнимал у Хаттусили военную власть и делал Урхи-Тешшуба неуязвимым.

При виде торжествующей улыбки Урхи-Тешшуба и озадаченного лица Хаттусили нетрудно было определить преемника, которого Муваттали выбрал, не произнося его имени.

Усталый и неловкий в красно-черном шерстяном платье император не позволил обсуждать свои решения и удалился, окруженный личной охраной.

Обезумевшая от ярости прекрасная жрица Путухепа топтала серьги, подаренные ей мужем Хаттусили.

— Это невероятно! Твой брат император втаптывает тебя в грязь, и ты так спокоен!

— Муваттали скрытный человек... И за мной остается важная должность.

— Без армии ты всего лишь марионетка, зависящая от воли Урхи-Тешшуба.

— У меня есть друзья среди военачальников крепостей, охраняющих наши границы.

— Но сын императора, можно сказать, уже царствует в столице!

— Урхи-Тешшуб не нравится тем, кто умеет мыслить здраво.

— Сколько еще драгоценного металла необходимо истратить, чтобы убедить их сделать правильный выбор?

— Торговцы помогут нам.

— Почему император изменил намерения? Он был враждебно настроен к своему сыну и одобрил мой план, чтобы уничтожить его.

— Муваттали никогда не действует сломя голову, — напомнил Хаттусили, — несомненно, он принял во внимание угрозы военных, успокоил их, передав Урхи-Тешшубу свои бывшие привилегии.

— Он совершил ошибку! Этот безумец использует их, чтобы захватить власть.

Хаттусили надолго задумался.

— Я спрашиваю себя, не попытался ли император таким образом выразить согласие по поводу твоего плана? Урхи-Тешшуб становится могущественным человеком, следовательно, ему мы кажемся ничтожествами. Не лучший ли момент для того, чтобы уничтожить его? Я убежден, что император советует тебе поспешить. Нужно ударить, и ударить очень быстро.

— Я надеялась, что Урхи-Тешшуб рано или поздно придет в храм богини Иштар, чтобы обратиться к прорицателям. Теперь с новым назначением назрела необходимость в гадании. Новоявленный командующий должен узнать свое будущее. Гадание произведу я. Когда я убью его, то объясню всем, что он стал жертвой гнева небес.

Нагруженные оловом, материалами и продуктами ослы вошли в хеттскую столицу медленным и размеренным шагом. Караванщики, как обычно, отвели их к прилавку, где торговец проверил список и количество товаров, установил долговые обязательства, подписал договоры, угрожая плохим плательщикам судебным преследованием.

По торговому кварталу прохаживался самый богатый из торговцев, тучный шестидесятилетний человек. Его внимательный взгляд наблюдая за сделками, и он спешил вмешаться, если назревал спор. Обходительная улыбка торговца исчезла, когда ему навстречу вышел Хаттусили. Одетый в платье из разноцветной материи брат императора, казалось, нервничал.

— Плохие новости, — сообщил торговец.

— Неприятности с поставщиками?

— Нет, хуже; с Урхи-Тешшубом.

— Но... Но это мне император доверил управлять торговлей!

— Урхи-Тешшуба подобное обстоятельство вовсе не смущает.

— Какое лихоимство он совершил?

— Сын императора решил ввести новый налог на каждую торговую сделку, чтобы лучше платить воинам.

— Я тотчас же заявлю решительный протест.

— Бесполезно, уже слишком поздно.

Хаттусили чувствовал себя униженным; впервые император не оказал ему доверия, и он, его брат, узнает важную новость не из уст Муваттали, а от других.

— Я попрошу императора отменить налог.

— Вы потерпите неудачу, — предсказал торговец. — Урхи-Тешшуб хочет восстановить военную мощь хеттов, раздавив торговцев и лишив их всех привилегий.

— Я выступлю против этого!

— Пусть боги помогут вам, Хаттусили.

Более трех часов Хаттусили ожидал в холодном зале дворца императора. Обычно он без церемоний проникал в личные апартаменты своего брата; на этот раз охранники Муваттали преградили ему путь, и управляющий, выслушав его прошение, ничего ему не пообещал.

Был поздний вечер, когда Хаттусили обратился к одному из охранников.

— Предупредите управляющего, что я не буду ждать слишком долго.

Воин заколебался, посоветовался взглядом со своим собратом, затем исчез на несколько минут. Второй, казалось, был готов проткнуть Хаттусили копьем, если бы он попытался подойти к двери.

Вновь появился управляющий, сопровождаемый шестью охранниками с враждебными лицами. Брат императора подумал, что они пришли арестовать его и бросить в тюрьму, откуда он никогда не выйдет.

— Что вы хотите? — спросил управляющий.

— Видеть императора.

— Разве я вам не сказал, что он никого не принимает сегодня? Бесполезно ждать дольше.

Хаттусили удалился, охранники не сдвинулись с места.

Когда он выходил из дворца, столкнулся с Урхи-Тешшубом, который быстро шел навстречу. С усмешкой на губах, главнокомандующий хеттской армией даже не поприветствовал Хаттусили.

С высоты террасы своего дворца император Муваттали любовался Хаттусой. Огромная укрепленная скала в сердце пустынных степей, она была воздвигнута, чтобы свидетельствовать о существовании незримой силы. При виде ее любой завоеватель повернет назад. Никто не завладеет этими башнями, не достигнет императорского акрополя, возвышающегося над храмами божеств.

Никто, кроме Рамзеса.

Он заставил пошатнуться великую крепость и нанес жестокие удары по империи. Отвратительная картина поражения мелькала иногда в сознании Муваттали; при Кадеше он избежал несчастья, но будет ли и дальше служить ему удача? Рамзес молод, любим небесами, и он не остановится, пока не уничтожит хеттов.

Он, Муваттали, властелин воинственного народа, должен теперь действовать иначе.

Управляющий объявил о приходе Урхи-Тешшуба.

— Пусть войдет.

Бравый шаг военного заставил дрожать плиты террасы.

— Да храни вас бог грозы, отец мой! Армия скоро будет готова вновь захватить провинции.

— Я слышал, что ты установил новый налог, который вызвал недовольство купцов.

— Эти купчишки трусы, их богатства послужат усилению нашей армии.

— Ты переступил границу дозволенного, сын мой! Торговлей управляет Хаттусили.

— Мне нет дела до Хаттусили! Разве вы не отказали ему в приеме?

— Я не должен оправдываться в своих решениях.

— Вы выбрали меня преемником, мой отец, и вы были правы. Армия воодушевлена, народ спокоен. Рассчитывайте на меня в упрочении нашей мощи и уничтожении египтян.

— Я знаю твое мужество, Урхи-Тешшуб, но ты должен еще многому научиться: политика хеттов не сводится к постоянному конфликту с Египтом.

— Существует только два сорта людей: победители и побежденные. Хетты могут принадлежать лишь к первому. Благодаря мне мы победим.

— Согласись подчиниться моим приказам.

— Когда мы выступаем?

— У меня другие планы, сын мой.

— Зачем отказываться от войны, которой жаждет империя?

— Потому что мы должны вести переговоры с Рамзесом.

— Мы, хетты, будем вести переговоры с врагом... Вы потеряли разум, отец?

— Я запрещаю тебе говорить со мной таким тоном! — вышел из себя Муваттали. — Встань на колени перед твоим императором и извинись!

Урхи-Тешшуб остался неподвижен со скрещенными на груди руками.

— Покорись или...

Задыхаясь, Муваттали схватился за грудь и рухнул на плиточный пол.

Урхи-Тешшуб с удовольствием наблюдал за ним.

— Мое сердце... сердце, как камень... Позови дворцового лекаря.

— Я требую полной власти. Впредь приказы армии буду отдавать я.

— Лекаря, быстрее...

— Откажись от трона.

— Я твой отец... Ты оставишь меня умирать...?

— Откажись от трона.

— Я... я отказываюсь. Даю тебе слово...

ГЛАВА 26

Совет старейшин внимательно выслушал Моисея. Оправдательный приговор повысил его популярность до такой степени, что голос того, кого называли «пророком», становился слышен повсюду.

— Бог помог тебе, — проговорил Либни хриплым голосом, — вознеси к нему хвалу и проведи остаток своих дней в молитвах.

— Ты знаешь мои намерения.

— Не испытывай удачу, Моисей.

— Бог приказал мне вывести еврейский народ из Египта, и я подчинюсь ему.

Аарон стукнул посохом об пол.

— Моисей прав: мы должны обрести независимость. Когда мы будем жить на своей земле, мы, наконец, познаем счастье и благоденствие. Уйдем вместе из Египта; выполним волю Бога!

— Вы толкаете наш народ на путь несчастья? — возмутился Либни. — Армия уничтожит восставших, стража арестует непокорных!

— Отбросим страх, — посоветовал Моисей, — В нашей вере найдем мы силу, чтобы победить Фараона и избежать его гнева.

— Разве не достаточно служить Яхве здесь, на этой земле, на которой мы родились?

— Бог явился мне, говорил со мной, — напомнил Моисей, — именно он наметил нашу судьбу. Отказ от его воли приведет нас к гибели.

Ка был зачарован, Сетау говорил ему об энергии, циркулирующей во Вселенной и оживляющей все существа, о песчинках звезд, о магической силе, сконцентрированной в статуях божеств. Внутри храмов, куда Сетау приводил его, старший сын Рамзеса не мог оторваться от созерцания каменных изваяний.

Мальчик был восхищен. Жрец омыл его руки и ноги, надел на него набедренную повязку и потребовал, чтобы он очистил рот содой. С момента как Ка впервые появился внутри святилища, тихого и благоухающего, он ощутил присутствие странной силы, этой «магии», связывающей между собой элементы жизни, которыми насыщается Фараон и питает ими свой народ.

Сетау приказал открыть для Ка лабораторию храма Амона, стены ее были покрыты текстами, воспроизводящими секреты составления ритуальных мазей и снадобий, использованных богами для очищения глаз Гора, чтобы мир не был лишен света.

С жадностью читал Ка тексты, стараясь сохранить в памяти как можно больше иероглифов, он предпочел бы все дни проводить в святилищах, изучая их. Благодаря этим знакам, носителям жизни, передавалась мудрость древних.

— Здесь ощущается настоящая магия, — уточнил Сетау, — она — оружие, которое боги дали людям, чтобы отвратить несчастье и не испытать гнета судьбы.

— Можно избежать своей судьбы?

— Нет, но можно жить сознательно. Разве это не отвратит удары судьбы? Если ты сумеешь сделать магической повседневность, ты будешь располагать силой, которая позволит узнать секреты неба и земли, дня и ночи, гор и рек; будешь понимать язык птиц и рыб, ты проникнешь в рассвет вместе с солнцем и увидишь божественную мощь, покоящуюся на водах.

— Ты обучишь меня формулам познания?

— Может быть, если ты будешь упорным и если выйдешь победителем из битвы с тщеславием и ленью.

— Я буду бороться изо всех сил!

— Мы с твоим отцом отправляемся на юг, и будем отсутствовать много месяцев.

Ка расстроился.

— Я бы предпочел, чтобы ты остался и обучил меня настоящей магии.

— Преврати это испытание в завоевание. Ты будешь приходить сюда каждый день, и изучать знаки, живущие в камне; они защитят тебя от любого внешнего зла. Для большей безопасности я дам тебе амулет и защитную ткань.

Сетау приподнял крышку сундука из позолоченного дерева, достав оттуда амулет в форме рулона папируса, символизирующего силу и учение, и повесил его на шею Ка. Затем он развернул ленточку и свежими чернилами нарисовал священный и открытый глаз; как только чернила высохли, он обернул ткань вокруг левого запястья мальчика.

— Остерегайся потерять амулеты; они помешают темным силам проникнуть в твою кровь.

— Это змеи хранят формулы?

— Они знают больше, чем мы, о жизни и смерти, двух сторонах реальности; понимание их послания является началом любой науки.

— Я хотел бы быть твоим учеником и готовить снадобья.

— Твоя судьба не лечить, а царствовать.

— Я не хочу царствовать. Мне нравится изучать иероглифы и формулы познания. Фараон должен встречаться со многими людьми и решать много проблем, я же предпочитаю тишину.

— Жизнь не приспосабливается к нашим желаниям.

— Приспосабливается, потому что мы обладаем магией!

Моисей завтракал с Аароном и двумя старейшинами, которых соблазнила идея исхода.

В дверь постучали, Аарон открыл, порог переступил Серраманна.

— Моисей здесь?

Старейшины пытались защитить пророка, но испугались гневного взгляда Серраманна.

— Следуй за мной, Моисей.

— Куда ты его уводишь? — забеспокоился Аарон.

— Это вас не касается, не заставляйте применять силу.

Моисей вышел вперед.

— Я иду, Серраманна.

Сард предложил еврею подняться в свою колесницу. Сопровождаемый двумя другими повозками, он выехал быстрым ходом из Пи-Рамзеса, пересек зеленые насаждения и свернул в пустыню.

Серраманна остановился у пригорка, возвышавшегося над песком и камнем.

— Поднимайся на вершину, Моисей.

Подъем не составил большого труда.

Сидя на изъеденном ветрами камне, Рамзес ждал.

— Я люблю пустыню так же, как и ты, Моисей; разве не провели мы незабываемые часы на Синае?

Пророк сел рядом с Фараоном, и они посмотрели в одном направлении.

— Какой бог тебя часто посещает, Моисей?

— Единый Бог, настоящий Бог.

— Ты, познавший мудрость Египта, открыл душу многим граням божественного.

— Не стоит возвращать меня к прошлому. Мой народ имеет будущее, и это будущее осуществится вне Египта. Позволь евреям отправиться в пустыню в трех днях ходьбы отсюда, чтобы там принести жертву Яхве.

— Ты хорошо знаешь, что это невозможно. Бедуины могут напасть на вас в пустыне. И этот поход приведет к многочисленным жертвам.

— Яхве защитит нас.

— Евреи — мои подданные, и я ответственен за их безопасность.

— Мы — пленные.

— Евреи вольны свободно передвигаться по стране и за ее пределами. Но то, что ты у меня просишь, неразумно в такое тревожное время. К тому же, многие не последуют за тобой.

— Я поведу мой народ к земле, которая ему обещана.

— Где находится она?

— Яхве откроет ее нам.

— Евреи так несчастны в Египте?

— Не имеет значения. Важна только воля Яхве.

— Почему ты так непреклонен? В Пи-Рамзесе существуют святилища чужих богов. Евреи могут жить в своей вере и на свой лад.

— Этого нам больше недостаточно. Яхве не выносит присутствия ложных богов.

— А ты не заблуждаешься, Моисей? В нашей стране мудрые всегда чтили единство богов в своем Принципе и многообразие в проявлении. Когда Эхнатон попытался утвердить культ Атона в ущерб другим созидательным силам, он совершил ошибку.

— Его вера оживает сегодня, очищенная от заблуждений.

— Почему единый Бог твоего народа отвергает присутствие богов других народов и уничтожает надежду на братство между людьми?

— Яхве защитник и помощник верным.

— Ты забудешь Амона? Он прогоняет зло, слышит просьбу того, кто возносит ее любящим сердцем, тотчас же приходит к тому, кто его зовет. Амон — целитель, дающий зрение слепому, не используя снадобья, ничто не ускользает от его взгляда, он — един и одновременно множественен.

— Евреи почитают не Амона, а Яхве, и это Яхве поведет их к собственной судьбе.

— Слепая вера ведет к смерти, Моисей.

— Мое решение принято, и я буду придерживаться его. Такова воля Яхве.

— Не тщеславие ли — считать, что ты единственный хранитель завета?

— Твое мнение мне безразлично.

— Значит, наша дружба окончена?

— Евреи выберут меня своим предводителем, ты же — владыка страны, где мы всего лишь пленники. Какими бы ни были дружба и уважение, которые я испытываю к тебе, они должны отступить перед моим предназначением.

— Упорствуя, ты глумишься над Законами Маат.

— Мне все равно.

— Ты веришь, что ты выше вечного закона Вселенной, которая существовала до появления человечества и, которая будет существовать после него?

— Единственной верой для евреев является вера в Яхве. Даешь ли ты согласие на наш поход в пустыню, чтобы там принести жертвы в его честь?

— Нет, Моисей; во время войны против хеттов мне нельзя так рисковать. Ни одно волнение не должно нарушить нашу защитную систему.

— Если ты настаиваешь на отказе, Яхве наполнит силой мою руку, и я сотворю чудеса, которые пошатнут процветание твоей страны.

Рамзес поднялся.

— К твоему сведению, мой друг, — промолвил он, — я презираю шантаж.

ГЛАВА 27

Караван продвигался по пустыне. Египетское посольство, состоявшее из тридцати человек конных, писцов и воинов и сотен нагруженных подарками ослов, продвигалась между скалами, на которых были высечены гигантские фигуры хеттских воинов, двигавшихся на юг, к Египту. Аша прочитал надпись: «Бог грозы прокладывает путь воинам и дает им победу».

Много раз глава египетской дипломатии должен был увещевать небольшой отряд, обезумевший от устрашающего пейзажа и присутствия темных сил, бродивших по лесам, ущельям, горным массивам. Хотя он сам не чувствовал страха, все же Аша ускорил марш, счастливый тем, что избежал грабителей, свирепствовавших в здешних местах.

Посольство вышло из ущелья, прошло вдоль реки мимо скал, также украшенных скульптурами воинственных анатолийцев, затем продвинулось на равнину, созданную ветрами. Вдали показалась возвышенность, на которой была построена крепость, огромный и устрашающий пограничный столб империи.

Ослы то и дело останавливались: погонщики использовали все усилия, чтобы заставить их продвигаться вперед, к ужасному строению.

За стенами крепости притаились лучники, готовые выстрелить.

Аша приказал воинам сойти с лошадей и положить оружие на землю.

Размахивая разноцветным знаменем, глашатай сделал несколько шагов к воротам крепости.

Стрела расщепила древко знамени, другая вонзилась в землю у ног глашатая, третья оцарапала его плечо. Скривившись от боли, он повернул назад.

Тотчас же египетские воины схватились за оружие.

— Нет, — вскричал Аша, — не прикасайтесь к нему!

— Мы не позволим перебить нас! — запротестовал сотник.

— Такое поведение необъяснимо. Чтобы хетты озлобились до такой степени, необходимы веские причины, но какие? Я узнаю это только после встречи с комендантом крепости.

— После такого приема, вы же не считаете...

— Бери десяток воинов и скачите обратно; пусть войска наших провинций будут наготове на тот случай, если хетты предпримут наступление. Прикажи гонцам сообщить Фараону о создавшейся ситуации. Как только будет возможно, я передам подробные сведения.

Неприветливый прием покоробил сотника, и он не заставил повторять приказ дважды. Забрав раненого глашатая, воин повернул отряд обратно.

Тем, кто остался с Аша, было не по себе. Он написал на папирусе текст на хеттском языке, указав свое имя и титулы, прикрепил к острию стрелы и выпустил ее из лука к воротам крепости.

— Подождем, — посоветовал Аша, — либо они нас примут для переговоров, либо перебьют.

— Но... мы посольство! — напомнил один писец.

— Если хетты уничтожат наше посольство, просящее о переговорах, это значит, что скоро начнется новая война. Это ли не главное известие?

Писец сглотнул слюну.

— Быть может нам отступить?

— Это было бы недостойно. Мы представляем особу Его Величества.

Ворота крепости приоткрылись, дав проехать трем хеттским всадникам.

Воин в шлеме и мощном панцире подобрал послание и прочитал его. Затем он отдал приказ остальным окружить египтян.

— Следуйте за нами, — приказал он.

Внутри крепость была так же страшна, как и снаружи. Холодные стены, ледяные комнаты, оружейные мастерские, казармы, тренирующиеся пехотинцы... Эта удручающая атмосфера так подействовала на Аша, что у него перехватило дыхание, но он подбодрил своих людей, которые уже считали себя пленниками.

Вскоре появился тот самый воин, который сопровождал египтян в крепость.

— Кто из вас Аша? — спросил он.

Дипломат выступил вперед.

— Комендант крепости хочет видеть вас.

Аша был проведен в комнату, обогреваемую камином. Около очага сидел человек, одетый в толстое шерстяное платье.

— Добро пожаловать в империю; счастлив вновь видеть вас, Аша.

— Могу ли я выразить мое удивление тем, что вижу вас здесь, Хаттусили?

— Какова цель вашего визита?

— Предложить императору большое количество подарков.

— Мы находимся в состоянии войны... Этот жест весьма необычен.

— Разве вражда между нашими странами должна длиться бесконечно?

Хаттусили не выразил удивления.

— Как я должен вас понимать?

— Я предпочел бы быть принятым императором, чтобы с ним говорить о намерениях Рамзеса.

Хаттусили согрел руки у очага.

— Это будет трудно... очень трудно...

— Вы хотите сказать: невозможно?

— Возвращайтесь в Египет, Аша... Нет, я не могу позволить уйти вам...

Видя растерянность Хаттусили, Аша решил приоткрыть завесу тайны.

— Я пришел предложить мир Муваттали.

Хаттусили повернулся.

— Это западня или шутка?

— Фараон убежден, что речь идет о наилучшем пути, как для Египта, так и для Хеттской державы.

— Рамзес хотел бы... мира? Невероятно!

— Я должен убедить вас в этом и вести переговоры.

— Откажитесь от этого, Аша!

— Но почему?

Хаттусили оценил искренность своего собеседника. В том положении, в котором он оказался, брат императора ничем не рискует, сказав правду.

— Муваттали стал жертвой сердечного приступа. Лишенный дара речи, парализованный, он не может управлять страной.

— Кто же возглавляет империю?

— Его сын Урхи-Тешшуб, верховный главнокомандующий армии.

— Муваттали не оказал вам доверия?

— Он доверил мне торговлю и дипломатию.

— Следовательно, вы ценный для меня собеседник.

— Я больше ничто, Аша; мой собственный брат закрыл передо мной дверь. Как только я узнал о состоянии его здоровья, то скрылся здесь, в этой крепости, отряд которой верен мне.

— Урхи-Тешшуб объявит себя императором?

— После смерти Муваттали.

— Почему вы отказываетесь бороться, Хаттусили?

— У меня нет больше сил.

— Разве вся армия под властью Урхи-Тешшуба?

— Некоторые опасаются его воинственного темперамента, но они вынуждены молчать.

— Я готов направиться в Хаттусу и сделать предложение о мире.

— Урхи-Тешшуб не знает слова «мир». Вы не сможете убедить его.

— Где находится ваша супруга, Путухепа?

— Она не покинула Хаттусу.

— Как это неосторожно!

Хаттусили вновь повернулся к очагу.

— У Путухепы есть план, как сдержать излишний пыл Урхи-Тешшуба.

Уже три дня благородная и гордая Путухепа пребывала в храме Иштар. Когда один из прорицателей положил на алтарь грифа, убитого стрелой, она поняла, что настал ее час.

С серебряной диадемой в волосах, одетая в длинное платье гранатового цвета Путухепа сжала рукоять кинжала, она всадит кинжал в спину Урхи-Тешшуба, когда он по приглашению прорицателя наклонится над внутренностями грифа.

Она одна могла помешать этому злому духу довести до конца свое разрушительное дело, она одна могла предложить власть Хаттусили, который вывел бы империю на путь разума.

Урхи-Тешшуб вошел в святилище.

Путухепа скрылась за массивной колонной рядом с алтарем.

Сын императора пришел не один. Четыре воина охраняли его. Раздраженная Путухепа хотела уже отказаться от своего замысла и выйти из храма, чтобы ее не увидели: но представится ли более удобный случай? Если Путухепа окажется проворной, ей удастся уничтожить будущего правителя, но она сама будет убита охранниками.

Принести себя в жертву. Да, она должна думать о будущем страны, а не о собственной жизни.

Прорицатель вскрыл чрево грифа, откуда распространился ужасный запах. Запустив руку во внутренности, он положил их на алтарь.

Урхи-Тешшуб приблизился к алтарю, охранники остались у входа в святилище. Путухепа сжала рукоятку кинжала и приготовилась ударить; она должна быть проворной, как дикая кошка, вложив всю свою энергию в этот удар.

Крик прорицателя пригвоздил ее к месту. Урхи-Тешшуб отступил.

— Господи, это ужасно!

— Что ты видишь в этих внутренностях?

— Нужно отложить ваши планы... Судьба не благоприятствует вам.

У Урхи-Тешшуба появилось желание перерезать горло жрецу, но его охранники могли распространить повсюду слухи о неблагоприятном предзнаменовании. Хетты не пренебрегали решениями прорицателей.

— Сколько времени я должен ждать?

— Пока предсказания не будут благоприятными, господин.

Взбешенный Урхи-Тешшуб покинул храм.

ГЛАВА 28

Двор полнился противоречивыми слухами по поводу отъезда царской четы на юг; одни утверждали, что этот отъезд очень важен, другие, что Фараон задержится «на неопределенное время» из-за неопределенной ситуации в провинциях. Некоторые даже думали, что царь, несмотря на присутствие «царских сыновей» в воинских отрядах, будет вынужден отправиться на войну.

Свет потоками проникал в кабинет Рамзеса, который предавался размышлениям перед статуей своего отца. На большом столе — депеши из Ханаана и Южной Сирии. Дозор, золотисто-желтый пес, спал в кресле хозяина.

Амени ворвался в кабинет.

— Послание от Аша!

— Ты установил его подлинность?

— Это его почерк и в нем условным знаком упомянуто мое имя.

— Кто доставил послание?

— Один из наших осведомителей, прибывший из Хеттской империи. Никто другой не держал послание в руках.

Рамзес прочитал текст, из которого узнал об опасностях, угрожающих разрушить Хеттскую империю. Он теперь понимал, почему Аша ускорил укрепление северо-восточной границы.

— Хетты не могут напасть на нас, Амени: мы с царицей можем уезжать.

Снабженный амулетом и магическим текстом Ка переписывал математическую задачу, состоявшую в том, чтобы вычислить идеальный угол уклона и втащить камни на вершину строящегося здания, окруженного земляными холмами. Его сестра Меритамон совершенствовалась в игре на арфе каждый день и радовала своего маленького брата Меренптаха, который начинал ходить под присмотром Красавицы Изэт и Бойца. Огромный нубийский лев, полуприкрыв глаза любил смотреть, как, неуклюже шатаясь, шагает маленький человечек.

Хищник поднял голову, когда на пороге сада показался Серраманна. Почувствовав мирные намерения сарда, он ограничился ворчанием и вновь принял позу сфинкса.

— Я желал бы переговорить с Ка, — сказал Серраманна Красавице Изэт.

— Он совершил... какую-нибудь ошибку?

— Нет, конечно, нет; но он мог бы помочь мне в моем расследовании.

— Как только он решит задачу, я отправлю его к вам.

Серраманна уже достиг некоторых успехов.

Он знал, что ливиец Офир убил несчастную Литу. Став глашатаем ереси Эхнатона, он сеял смуту и волнения в стране, смущая умы людей верой проклятого фараона, стремясь, по воле хеттов, ослабить власть Рамзеса. Речь шла уже не о предположениях, а об уверенности, полученной благодаря допросу бродячего торговца, попавшего в сети людей Серраманна, появившись в жилище Шенара, где Офир прятался долгое время. Конечно, этот человек не мог многого знать; так как работал от случая к случаю для сирийского торговца Райя, бежавшего после разоблачения в Хеттскую империю. Опасаясь физической расправы, допрошенный ничего не скрыл от Серраманна, приоткрыв завесу некоторых тайн.

Однако Офира так и не нашли, к тому же Серраманна был убежден в том, что Шенар жив. Из собственного опыта сард знал, что люди, подобные Шенару и Офиру, никогда не устанут вредить и что их воображение в этом смысле не знает границ.

Ка приблизился к гиганту и поднял на него глаза.

— Ты очень большой и сильный.

— Согласен ли ты ответить на мои вопросы?

— Ты знаешь математику?

— Я умею считать своих людей и оружие, которое им даю.

— Умеешь ли ты строить храм или пирамиду?

— Фараон доверил мне другую роль: заниматься преступниками.

— А я люблю писать и читать иероглифы.

— Я как раз хотел поговорить с тобой о кисточке, украденной у тебя.

— Это была моя любимая кисточка. Я очень о ней сожалею.

— Ты, наверное, уже много думал об этом случае, и я уверен, что у тебя есть подозрения, которые помогут найти мне виновного.

— Да, я подумал, и все же ни в чем не уверен. Обвинить кого-нибудь в воровстве — это слишком серьезно, чтобы легко об этом говорить.

Взрослость мальчика поразила сарда; если бы и правда существовала какая-нибудь улика, Ка не пропустил бы ее.

— Не заметил ли ты чего-нибудь подозрительного в последнее время? — настаивал сард.

— Несколько недель назад у меня появился новый друг.

— Кто же?

— Меба. Неожиданно он заинтересовался моей работой и также неожиданно исчез.

Широкая улыбка осветила грубое лицо сарда.

— Спасибо, юный господин.

В Пи-Рамзесе, как и в других городах Египта, Праздник цветов был днем народного веселья. Старшая над всеми жрицами, Нефертари не забывала, что, начиная со времен первой династии, управление государством зиждется на календаре праздников, отмечающих сочетание неба и земли. В ритуалах, которые исполняла царская чета, весь народ принимал участие в жизни богов.

На алтарях храмов так же, как и перед каждым домом, стояли большие букеты цветов: здесь — из пальмовых веток и бутонов роз; там — из лотосов, васильков, мандрагоры.

Танцуя с круглыми тамбуринами, держа в руках ветви акации, неся гирлянды васильков и маков, прислужницы богини Хатор проходили по главным улицам столицы и ступали по тысячам лепестков.

Сестра Рамзеса Долент старалась все время быть рядом с царицей, чья красота ослепляла тех, кто имел счастье увидеть ее. Нефертари вспомнила о своем девичьем желании жить затворницей в храме, вдали от мира; могла ли она тогда вообразить, что станет Великой Супругой Фараона?

Приветствуемая радостными песнями процессия направилась к храму Амона.

— Дата вашего отъезда уже известна, Ваше Величество? — спросила Долент.

— Наш корабль отплывает завтра, — ответила Нефертари.

— Двор обеспокоен; уверяют, что ваше отсутствие продлится много месяцев.

— Возможно.

— Вы и правда отправляетесь в Нубию?

— Таково решение Фараона.

— Египет так нуждается в вас!

— Нубия составляет часть нашей страны.

— Край очень опасный...

— Речь и не идет о приятном путешествии.

— Какое же дело могло позвать вас в такую даль от столицы?

Нефертари мечтательно улыбнулась.

— Любовь, Долент, только любовь.

— Я не понимаю, Ваше Величество.

— Я размышляла вслух, — сказала царица, глядя вдаль.

— Я так хотела бы вам помочь... Какое поручение могла бы я выполнить во время вашего отсутствия?

— Помогите Изэт, если она этого захочет; единственное, о чем я сожалею — так это о том, что не могу сама заниматься воспитанием Ка и Меритамон.

— Пусть боги защитят вас, как они защищают их.

Как только закончится праздник, Долент представит Офиру сведения, которые она раздобыла. Покидая столицу так надолго, Рамзес и Нефертари совершали ошибку, их враги сумеют воспользоваться этим.

Сопровождаемый носителем сандалий, Меба предполагал совершить долгую прогулку в лодке по озеру удовольствий Пи-Рамзеса. Он испытывал необходимость провести время в раздумьях, разглядывая спокойные воды.

Меба попал в ужасный круговорот событий, перевернувших его жизнь вверх дном. Он стремился к спокойному существованию, занимая высокий пост, имея большие привилегии и купаясь в удовольствиях. Но стал хеттским шпионом и работал на разрушение Египта... Нет, он этого не хотел.

И Меба боялся. Боялся Офира, его ледяного взгляда, едва сдерживаемой ярости. Нет, он не мог больше вырваться из западни. Его будущее зависело от падения Рамзеса.

Носитель сандалий окликнул лодочника, который спал на берегу. Серраманна появился перед ним.

— Могу я вам помочь, господин Меба?

Дипломат подскочил.

— Нет, я не думаю...

— А я думаю! Я насладился бы прогулкой на прекрасный остров. Позвольте мне быть вашим гребцом?

Физическая сила сарда пугала Меба.

— Как хотите.

Под ударами весел Серраманна лодка быстро удалялась от берега.

— Какое восхитительное место! Увы, я и вы слишком перегружены работой, для того, чтобы любоваться природой.

— С какой целью вы преследуете меня?

— Успокойтесь, у меня нет желания допрашивать вас.

— Допрашивать меня!

— Просто мне нужно знать ваше мнение по одному деликатному вопросу.

— Я не уверен, что смогу вам помочь.

— Вы слышали о странной краже? Кто-то украл одну из кисточек Ка.

Меба избегал взгляда бывшего пирата.

— Украли... Это правда?

— Свидетельства старшего сына Фараона вполне достаточно, чтобы это было правдой.

— Ка только ребенок.

— Я спрашиваю себя, нет ли у вас каких-либо соображений относительно личности вора.

— Этот вопрос оскорбителен. Отвезите меня немедленно к берегу.

Улыбка Серраманна стала хищной.

— Это была поучительная прогулка.

ГЛАВА 29

Стоя на палубе царского корабля, Рамзес нежно прижимал к себе Нефертари. Царская чета наслаждалась мгновением истинного счастья, соединяясь с душой реки, великой кормилицы, родившейся на границах Вселенной и спустившейся на землю, чтобы превратиться в созидательный поток. Благодаря хорошему северному ветру, уровень воды был высоким и навигация легкой. Капитан, однако, оставался постоянно настороже, так как поток создавал опасные водовороты; плохой маневр мог закончиться кораблекрушением.

Каждый день красота Нефертари все больше восхищала Рамзеса. В ней соединялись изящество и величавость, в ней воплотилось таинственное единство блестящего ума и совершенного тела. Это длительное путешествие к югу будет путешествием любви, которую царь испытывал к возвышенной женщине; одно только присутствие ее радовало сердце как Фараона, так и его народа. Начав жить с Нефертари, Рамзес понял, почему мудрецы потребовали, чтобы Египтом управляла царская чета, у которой был бы один взгляд на вещи.

После девяти лет царствования Рамзес и Нефертари, обогатившись опытом, оставались влюбленными друг в друга, как и в тот момент, когда почувствовали, что вместе пройдут дорогу жизни и смерти.

С развевающимися по ветру волосами, одетая в простое белое платье, Нефертари с восхищением любовалась пейзажами Среднего Египта; пальмовые заросли, зелень по краю воды, поселки с белыми домами на холмах источали сладость рая, которую праведники откроют по ту сторону бытия и которую царская чета пыталась построить на земле.

— Не боишься, что наше отсутствие...

— Я посвятил большую часть царствования северу, пришло время заняться югом; Египет не выживет без союза Двух Земель. И война с хеттами так долго удерживала меня вдали от тебя.

— Она не закончилась.

— Азия скоро пройдет через глубокие потрясения; и если существует шанс на мир, не нужно ли его использовать?

— Это причина секретной миссии Аша, ведь так?

— Он очень рискует. Но кто, кроме него, мог бы хорошо выполнить такое деликатное поручение?

— Мы вместе как в радости, так и в страдании, как в надежде, так и в страхе; пусть магия этого путешествия защитит Аша.

На палубе послышались шаги Сетау.

— Могу я вас побеспокоить?

— Подойди, Сетау.

— Я предпочел бы остаться около Ка; этот мальчик станет превосходным магом. В отношении его защиты будьте спокойны: никто не сможет преодолеть незримый щит, который я создал.

— Разве вы с Лотос, не спешите вновь увидеть вашу дорогую Нубию? — спросила Нефертари.

— В Нубии живут самые красивые змеи на свете... Вы знаете, что капитан обеспокоен состоянием реки? Он думает, что мы приближаемся к опасной зоне и рассчитывает направиться к берегу, когда мы пройдем мимо островка евреев посередине не реки.

Нил после нескольких плавных поворотов, огибал крутой отвесный берег, где селились грифы, и величественно удалялся от обрыва. Скоро взору путешествующих открылись горные цепи, протянувшиеся километров на двадцать.

Нефертари поднесла руку к горлу.

— Что с тобой? — забеспокоился Рамзес.

— Трудно дышать... Это ничего.

Резкий толчок заставил корабль покачнуться. Волна от водоворота. На берегу виднелись разрушенные здания покинутой столицы Эхнатона.

— Проводи царицу до каюты, — приказал Рамзес Сетау, — и позаботься о ней.

Испуганные матросы метались по палубе, не зная, что делать. Один из них упал рядом с мачтой, когда попытался вернуть парус на место, и толкнул капитана. Тот, казалось, был не в состоянии отдавать ясные распоряжения. С его губ срывались невнятные приказы.

— Тихо! — распорядился Рамзес. — Пусть каждый займет свое место, кораблем буду управлять я.

Опасность продолжалась несколько минут. Сопровождающие корабли, подхваченные противоположным течением, не понимая причин качки царского корабля, оказались вдалеке и были не способны прийти на помощь.

Когда корабль выровнял курс, царь заметил двойное препятствие.

Непреодолимое.

Посередине реки бурлил широкий водоворот; со стороны дебаркадера^[242] города Солнца, где проход мог быть судоходным, путь преграждали плоты, на которых были установлены жаровни. Царский корабль ожидала неминуемая гибель. Обойти преграду не представлялось возможным.

Кто устроил эту западню поблизости от покинутого города? Рамзес понял причину приступа Нефертари, обладая способностью предвидения она ощутила приближающуюся опасность.

У царя было только несколько мгновений на раздумье. На этот раз лев ничего не мог сделать для него.

— Вот он! — завопил наблюдатель.

Далеко отбросив ножку гуся, которую он только что со смаком обгладывал, Шенар схватил лук и меч. Он, великий сановник, любящий покой и уют, ощутил в себе душу воина.

— Корабль Рамзеса изолирован?

— Так, как вы предвидели... Сопровождающие корабли отстали на приличное расстояние.

Наемник приплясывал от нетерпения. Ему, как и его сообщникам, составлявшим небольшой отряд, собранный Офиром, Шенар пообещал прекрасную добычу. Брат царя выказывал редкое красноречие, щедро добавляя в свою речь пламя ненависти, разъедавшей его сердце.

Ни один наемник не осмелился бы ударить Рамзеса из страха быть пораженным божественной энергией, которая жила в Фараоне. С момента его победы при Кадеше каждый опасался сверхъестественных сил властелина Двух Земель. Шенар пожал плечами и решил сам убить Фараона.

— Половина людей на плоты, остальные за мной.

Итак, Рамзес должен был погибнуть вблизи города Солнца словно ересь Эхнатона, наконец, по покончила бы с Амоном и другими богами, благоволившими египетскому царю. Нефертари возьмут в заложники. Шенар перебьет сопровождающих Фараона и объявит себя царем. Смерть Рамзеса решит все проблемы Шенара в одночасье.

Многие наемники прыгнули с дебаркадера на плоты и приготовились выпустить стрелы по царскому кораблю, который их сообщники под командованием Шенара атаковали сзади.

— Все гребцы на правый борт! — приказал Рамзес.

Первая зажженная стрела вонзилась в деревянную перегородку центральной каюты; прекрасная Лотос, гибкая и быстрая, потушила начинавшийся пожар куском грубой материи.

Рамзес поднялся на крышу кубрика, натянул лук, прицелился в одного из противников, затаил дыхание и выстрелил. Стрела пронзила горло наемника, его собратья спрятались за жаровни, чтобы уберечься от смертоносных выстрелов Фараона; их собственные стрелы, не достигая цели, терялись в клокочущих волнах, лишь слегка касаясь корабля.

Резкий маневр, предпринятый Рамзесом, изменил траекторию корабля, носовая часть вздыбилась на манер взбесившейся лошади, и корабль встал поперек, испытав удар яростной волны в левый борт. Появилась надежда, что течением корабль отнесет к берегу и ему удастся миновать водоворот, если их не догонят быстрые лодки людей Шенара, те уже уложили двух моряков, находившихся на корме; пронзенные стрелами, несчастные упали в воду.

Сетау побежал на нос корабля, неся глиняное яйцо, которое он держал очень осторожно. Покрытый иероглифами талисман был копией яйца мира, хранившегося в великом храме Тота в Гермополе; только маги, такие как Сетау, имели право использовать символ, наполненный опасным веществом.

Сетау был мрачен. Он предполагал воспользоваться талисманом в Нубии, если бы непредвиденная опасность угрожала царской чете, его злила необходимость лишиться такого оружия, но нужно было победить этот проклятый водоворот.

Заклинатель змей бросил яйцо мира в сердце вод. Вода, словно закипев, забурлила и спиралью пошла вниз, волна захлестнула плоты, сметя многие жаровни и утопив двух наемников.

Царский корабль больше не подвергался риску утонуть или быть подожженным, но на корме ситуация ухудшилась. Люди Шенара бросили абордажные крюки и начали карабкаться по канатам; их неистовый предводитель выпускал стрелу за стрелой, препятствуя действиям египетских моряков.

Две зажженные стрелы вонзились в парус, вызвав пожар, который Лотос снова погасила. Хотя Рамзес оказался под вражескими стрелами, он не менял позиции и продолжал уничтожать наемников. Привлеченный криками, шедшими с кормы корабля, он повернулся и увидел, что один из пиратов занес топор над головой безоружного матроса.

Стрела Фараона пронзила руку нападавшего, и тот отступил, крича от боли; Боец вонзил когти в голову другого наемника, которому удалось подняться на мостик.

На мгновение взгляд Фараона скрестился со взглядом предводителя банды, бородатого и разъяренного человека, целившегося в него. Почти незаметным движением Фараон переместился налево; стрела задела его щеку. Разгневанный главарь отдал оставшимся в живых приказ к отступлению.

Возобновление пожара удивило Лотос, у нее загорелось платье. Нубийка нырнула в воду, но неудачно, затухающая спираль водоворота увлекла ее за собой. Она не могла плыть и взмахнула рукой, чтобы позвать на помощь.

Рамзес нырнул следом заней.

Выйдя из каюты, Нефертари увидела, как царь исчезает в водах Нила.

ГЛАВА 30

Проходили минуты.

Царский корабль и сопровождающие его корабли бросили якорь вблизи города Солнца в ставших спокойными водах. Трем или четырем наемникам удалось бежать, но их судьба не занимала ни Нефертари, ни Сетау. Как и у Бойца, их взгляды были прикованы к месту, где исчезли Рамзес и Лотос.

Царица вознесла молитву Хатор, богине навигации; со спокойствием и достоинством, которые покорили сердца моряков, Нефертари ожидала отчета людей, отправленных на поиски исчезнувших. Одни бороздили реку, другие высадились на берег, чтобы лучше обследовать высокие травы, окаймлявшие берега. Несомненно, течение отнесло далеко на юг царя и нубийку.

Сетау оставался около царицы.

— Фараон вернется, — прошептала она.

— Ваше Величество... Река иногда безжалостна.

— Он вернется, и он спас Лотос.

— Ваше Величество...

— Рамзес не закончил свое дело, поэтому он не может умереть.

Сетау понял, что он не в силах поколебать твердую убежденность царицы: но как прореагирует она, когда будет вынуждена признать неотвратимое. Заклинатель змей забыл о собственной боли, чтобы разделить боль Нефертари. Он уже представлял себе ужасное возвращение в Пи-Рамзес и объявление двору об исчезновении Рамзеса.

Шенар и его сообщники, несомые сильным течением, проплыли не один километр, прежде чем смогли перевести дыхание. Они пустили лодки вниз по реке и устремились в находящийся на берегу поселок, где обменяли аметисты на ослов.

— Куда мы идем? — спросил наемник-критянин.

— Ты направишься в Пи-Рамзес, а ты пойдешь предупредить Офира.

— Он меня не похвалит.

— Нам не в чем себя упрекнуть.

— Офир не любит поражений.

— Он знает, что мы имеем дело с сильным врагом и что я не щажу сил. И ты ему передашь две добрые вести. Первая: я видел Сетау на борту; царского корабля, следовательно, Ка не пользуется его защитой. Вторая: я отправляюсь в Нубию, как предусмотрено, и там убью Рамзеса.

— Я предпочитаю идти с тобой, — сказал критянин, — а к Офиру пусть пойдет кто-нибудь другой. Я умею драться и травить дичь.

— Договорились.

Неудача не огорчила Шенара. Бурная деятельность превратила его в военачальника, сдерживаемая долгие годы ярость, наконец, нашла себе применение. Разве не застал он врасплох Рамзеса Великого, не достиг кое-чего с небольшим отрядом воинов и своей изобретательностью?

При его упорстве судьба пошлет ему, наконец, удачу.

На всех кораблях царской флотилии царила тишина. Никто не осмеливался начать разговор из опасения потревожить горестные размышления царицы. Приближался вечер, а Нефертари все еще стояла на палубе, устремив взгляд на берег.

Сетау тоже молчал, лелея последнюю надежду, которая соединяла его с тенью Рамзеса. Но когда солнце зайдет Нефертари придется признать ужасную реальность.

— Я знала об этом, — сказала она тихим голосом, удивившим Сетау.

— Ваше Величество...

— Рамзес находится там, на крыше белого дворца.

— Ваше Величество, наступает ночь. И...

— Посмотри хорошенько.

Сетау определил место, куда ему указала Нефертари.

— Нет, это только мираж.

— Мои глаза его видят, давай приблизимся.

Сетау не осмелился противоречить требованиям царицы. Царский корабль поднял якорь и направился к городу Солнца, на который уже спустились сумерки.

Заклинатель змей снова посмотрел на крышу белого дворца, где когда-то жили Эхнатон и Нефертити. В одно мгновение ему показалось, что он там различает стоящего человека. Он протер глаза, посмотрел получше. Мираж исчез.

— Рамзес жив, — повторяла Нефертари.

— Ускорьте ход! — потребовал Сетау.

И силуэт Рамзеса приближался, становясь все больше и больше в последних лучах солнца.

Сетау не переставал сердиться.

— Почему властелин Двух Земель не попытался подать нам знак о своем присутствии и не позвал на помощь?

— У меня было дело поважнее, — ответил царь. — Мы с Лотос проплыли под водой, она потеряла сознание, и я подумал, что она захлебнулась. Мы достигли берега на южной окраине покинутого города, и я долго приводил в чувство Лотос. Затем мы отправились к центру города и нашли наиболее высокое место, чтобы подать вам сигнал о нашем присутствии. Я знал, что дух Нефертари следует за нами шаг за шагом и что она увидит нас.

Царица скрывая свое волнение, прижимала к груди руку Рамзеса.

— Я подумал, что яйцо мира не смогло спасти тебя, — проговорил сквозь зубы Сетау, — если бы ты исчез, моя репутация пострадала бы.

— Как чувствует себя Лотос? — выразила беспокойство царица.

— Я ей дал успокоительную микстуру, после долгого ночного сна она забудет это злоключение.

Виночерпий налил в кубки свежего белого вина.

— Было время, — сказал Сетау, — когда я спрашивал себя, находимся ли мы еще в цивилизованной стране?

— Во время сражения, — спросил Рамзес, — ты рассмотрел главаря нападавших?

— Они мне показались злобными, все на одно лицо, я даже не заметил присутствия главаря.

— Это был бородатый, полный ярости человек век, со взглядом, затуманенным ненавистью... Лишь в одно мгновение мне показалось, что я узнал Шенара.

— Шенар умер в пустыне по дороге на каторгу. Даже скорпионы уже закончили его объедать.

— А если он выжил?

— Если это случилось, он будет думать только о том, чтобы спрятаться, а не гоняться за тобой с бандой наемников.

— Эта западня была не случайной, и мы чуть не погибли.

— Может ли ненависть поглотить человека, настолько, чтобы превратить знатного вельможу в воина, готового на все, даже убить собственного брата и напасть на священную личность Фараона?

— Если речь идет о Шенаре, то он только что дал тебе ответ.

Сетау нахмурился.

— Если это чудовище еще живо, мы не должны оставаться безучастными. Безумие, которое его направляет, является безумием злых духов, живущих в пустыне.

— Это нападение не было случайным, — повторил Рамзес и добавил. — Как можно скорее собери каменотесов ближайших городов.

Одни пришли из Гермополя, города Тота, другие из Асьюта, города Анубиса; десятки каменотесов расположились в наспех построенном городке и, выслушав короткую, но твердую речь Рамзеса, начали работать под управлением двух мастеров.

Перед дворцом покинутого города Рамзес сформулировал свои требования: город Солнца, посвященный богу Атону, должен исчезнуть. Один из предшественников Рамзеса, Горемхеб, разобрал некоторые храмы и использовал их камни как материал для пилонов в Карнаке. Как только они заставят исчезнуть дворцы, дома, мастерские, набережные и другие постройки мертвого города, Рамзес закончит свое дело. Только усыпальницы, в которых не было мумий, должны остаться нетронутыми.

Царский корабль задержится здесь до тех пор, пока здания не будут разрушены до основания; скоро песчаные ветры засыплют их, низвергнув в небытие забытую столицу, ставшую вместилищем злых сил.

Распорядители переправят материалы на грузовые корабли, чтобы передать их на нужды соседних населенных пунктов. Раздача мяса, масла, пива и одежды побудит рабочих со старанием заниматься своей задачей.

Рамзес и Нефертари в последний раз посетили дворец города Солнца; декорированный настил будет вновь использован во дворце Гермополя.

— Эхнатон ошибался, — признал Рамзес, — вера в единого бога, которую он восхвалял, завела его в тупик. Он сам предал дух Египта. К несчастью, Моисей пошел по той же дороге.

— Эхнатон и Нефертити были царской четой, — напомнила Нефертари, — они уважали наши верования и проявили мудрость, ограничив свой опыт во времени и пространстве. Установив пограничные столбы, они заперли культ Атона в этом городе.

— Тем не менее, вера в Атона еще долгое время продолжала смущать умы людей. Я не уверен, что исчезновение города, где тьма заменила свет, развеет все беды. По крайней мере, это место вновь станет пустыней и больше ни один восставший не воспользуется им как своим убежищем.

Когда последний каменотес покинул разрушенный город, отныне обреченный на молчание и забвение, Рамзес отдал приказ плыть в сторону Абидоса.

ГЛАВА 31

При приближении к Абидосу сердце Рамзеса сжалось. Он знал, как отец любил этот город, какое значение он придавал постройке великого храма Осириса, и он упрекал себя, что так долго не возвращался сюда. Конечно, война с хеттами и защита Египта занимали все его помыслы, но никакое оправдание не будет понято богами во время суда.

Сетау представил себе толпу «чистых жрецов» с обритыми головами, благоухающих и одетых в белые платья, крестьян, нагруженных подношениями, жриц, играющих на лирах, спешащих, чтобы встретить царя. Однако причал был пуст.

— Здесь что-то не так, — объявил он, — оставайся на корабле.

— Чего ты опасаешься? — спросил Рамзес.

— Представь, что другие наемники захватили храм и готовят тебе новую западню.

— Здесь, на священной земле Абидоса?

— Не нужно рисковать, отправимся дальше на юг.

— Как признаю я, что часть моей земли была для меня неприкасаема? И чем теперь является Абидос?

Гнев Рамзеса был страшнее урагана бога Сета.

Сама Нефертари не надеялась успокоить его.

Флотилия пристала к берегу. Фараон лично возглавил отряд колесниц, отдельные части которых были привезены на судах и теперь спешно собраны.

Путь, ведущий от причала до паперти храма, был пустынным, как если бы священный город покинули. Перед пилоном громоздились блоки известняка со следами обработки, инструменты, уложенные в ящики. Под тамариском, отбрасывающим тень на паперть, стояли большие деревянные сани, нагруженные гранитными блоками, поступавшими из карьеров Асуана.

Удивленный Рамзес направился во дворец, примыкающий к храму.

Сидя на ступенях, ведущих к основному входу, старик клал козий сыр на кусок хлеба. Появление воинов испортило ему аппетит; охваченный страхом, он оставил свою еду и попытался убежать, но был схвачен пехотинцем, который привел его к Фараону.

— Кто ты?

— Я один из уборщиков дворца.

— Почему ты не на работе?

— Но... Нечего делать, потому что они все уехали. Да, почти все... Осталось несколько жрецов, таких же старых, как и я, около священного озера.

Несмотря на усердие Рамзеса в начале своего правления, храм был еще не закончен. Миновав пилон, царь и несколько воинов пересекли административную территорию, состоявшую из домишек, мастерских, бойни, булочной и пивоварни, поражавших безлюдьем, и торопливым шагом направились к жилищам жрецов. Сидя на каменной скамье, опираясь на посох из акции, один старик с обритой головой попытался встать при приближении царя.

— Не утруждай себя, служитель богов.

— Вы — Фараон... Мне столько говорили о Сыне Солнца, чья мощь испускает лучи, как светило! Мои глаза слабы, но я не могу ошибиться... Как я рад, что увидел вас до того, как смерть заберет меня. В девяносто два года боги дарят мне огромную радость.

— Что здесь происходит?

— Всех забрали на другие работы.

— Но кто позволил?

— Управитель соседнего города... он посчитал, что персонал храма слишком многочисленен, что более полезно ремонтировать лодки, чем совершать ритуалы.

Управитель был жизнерадостным толстяком; пухлый живот стеснял ему движения, и он передвигался только на носилках. Но во дворец Абидоса его привезли на колеснице.

Ценой мучительного усилия управитель пал ниц перед царем, сидевшим на позолоченном деревянном троне, ножки которого были сделаны в форме львиных лап.

— Простите меня, Ваше Величество, я не был предупрежден о вашем прибытии! Если бы я знал, то организовал достойную вас встречу, я бы...

— Ты ответственен за перевод персонала Абидоса на другие работы?

— Да, но...

— Ты забыл, что она категорически запрещена!

— Нет, Ваше Величество, но я подумал, что эти люди были не так уж заняты, и лучше было бы дать им полезную работу в провинции.

— Ты оторвал их от дела, которое им поручил мой отец и которое я подтвердил.

— Я все же подумал...

— Ты совершил очень серьезную ошибку. Знаешь ли ты, какое наказание ожидает тебя? Сто палочных ударов и отрезанные нос и уши.

Бледный управитель забормотал:

— Это невозможно, Ваше Величество, это бесчеловечно.

— Ты знал, что совершаешь ошибку, и знал, каким будет наказание. Даже суд тебе не потребуется.

Уверенный, что суд вынесет наказание, может быть, даже более жестокое, управитель зашелся в стенаниях.

— Я плохо поступил, это правда, но это не для личного блага! Благодаря рабочим Абидоса была быстро сделана запруда и углублены каналы.

— В таком случае, я заменю наказание: ты и твои подчиненные послужите рабочими на строительстве храма до его окончания.

Каждая жрица и каждый жрец выполнили свои ритуальные обязанности таким образом, чтобы храм Осириса стал схож с небесным сводом, освещающим все лица. Рамзес освятил золотую статую, изображавшую его отца, и справил вместе с Нефертари церемониал подношения Законам Маат. Двери из ливанского кедра, покрытые электрумом, пол, покрытый серебром, гранитные пороги, разноцветные барельефы превращали храм в место, словно из другого мира, где божественные силы проявлялись во всей своей мощи. На алтарях стояли цветы, вазы с благовониями и пищей, предназначенной Незримому.

Сокровищница была заполнена золотом, серебром, царским льном, праздничным маслом, ладаном, вином, медом и мазями; в хлевах стояли тучные быки, коровы и крепкие телята, в закромах хранилось зерно лучшего качества. Как об этом гласили иероглифы: «Фараон множит для бога все земное».

В речи, произнесенной перед знатью провинции, собранной в приемном зале дворца Абидоса, Рамзес объявил, что корабли, поля, живность, ослы и все другие богатства, принадлежавшие храму, не могут быть отняты ни под каким предлогом. Что касается хранителей полей, птицеловов, рыбаков, землепашцев и другого персонала, прикрепленного к владению Осириса, чтобы сделать его процветающим, то никто из них не может быть отозван для выполнения какой-либо работы в другом месте.

Любой, нарушивший этот указ, понесет телесное наказание, будет освобожден от всех должностей и приговорен ко многим годам каторги.

Под присмотром Рамзеса работы продвигались быстро; обряды освящали изваяния богов, зло было наказано, и храм наполнялся силой Маат.

Нефертари проводила счастливые дни. Это пребывание в Абидосе предоставило ей неожиданный случай исполнить мечту своей молодости: жить рядом с богами, склоняться перед их красотой и проникать в их секреты, совершая ритуалы.

Когда приблизился момент, чтобы закрыть двери храма на ночь, Рамзеса с ней не было. Царица отправилась на поиски и обнаружила его в помещении, посвященном памяти предков, где он разглядывал список фараонов, которые предшествовали ему, начиная со времен первой династии. Запечатленные в иероглифах их имена всегда будут в памяти людей; имя Рамзеса Великого последует за именем его отца.

— Как быть достойным этих великих людей? — спросил себя царь громким голосом. — Должностные преступления, глупость, ложь... Удастся ли фараонам когда-нибудь вырвать эти пороки из сердца людей?

— Не удастся, — ответила Нефертари, — но все они будут вести эту борьбу, заранее проигранную, и лишь немногие добьются победы.

— Если даже священная территория Абидоса не уважалась, стоит ли вообще принимать указы?

— Ты отчаялся, Рамзес?

— Поэтому я пришел посоветоваться со своими предками.

— Они могут тебе дать только один совет: извлекать пользу из испытаний, чтобы усилить свое могущество.

— Нам так хорошо в этом храме, здесь царит мир, который мне не удается установить в невежественном мире.

— Моя обязанность — оторвать тебя от соблазна, даже если я говорю вопреки моему самому дорогому желанию.

Рамзес заключил царицу в объятия.

— Без тебя мои действия — только бессмысленные жесты. Через две недели состоятся таинства Осириса. Мы будем присутствовать при совершении этих ритуалов, у меня есть к тебе предложение: и решать тебе.

Вооруженная палками, издавая отчаянные вопли, толпа бесчинствующих напала на процессию. В маске бога-шакала, «открывателя дорог», жрец Абидоса прогнал нападавших, произнеся слова проклятия, чтобы изгнать темные существа с лодки Осириса.

Посвященные в таинство помогали «открывателю дорог» и разгоняли тех, кто восстал против света.

Процессия возобновила свой путь к острову Первого Утра, где Рамзес в образе Осириса, раненного братом, возлежал на ложе. Воды Нила окружали этот главный холм, которого достигли, используя мостик, две божественные сестры Исида и Нефтида.

Остров находился в сердце колоссального сооружения, состоявшего из десяти монолитных столбов, поддерживающих потолок, достойный времен пирамид. Тайное святилище Осириса заканчивалось комнатой, где хранился саркофаг бога.

Нефертари играла роль Исиды, супруги Осириса, а Красавица Изэт изображала Нефтиду, чье имя означало «хранительница храма». Сестра Исиды помогала Осирису во время ритуалов, которые выводили бога из покоев смерти.

Нефертари согласилась с предложением Рамзеса; ей показалось желательным участие Изэт в ритуале.

Две женщины преклонили колени, Нефертари в голове ложа, Красавица Изэт — в ногах; кувшин со свежей водой — в правой руке, круглый хлеб в левой; они прочитали длинные и трогательные литании, необходимые для того, чтобы заставить забурлить новую энергию в венах неподвижного тела.

Их голоса соединились в единой мелодии под покровительством богини неба, чье огромное тело, населенное звездами, простиралось над ложем воскресения.

На исходе долгой ночи Осирис воскрес. И он произнес слова, которые произносили все его предшественники, совершая те же таинства: «Чтобы мне был дан свет на небе, созидательная сила на земле, справедливость голоса в царстве потустороннего мира и способность путешествовать во главе звезд; чтобы я мог схватить носовую веревку на лодке ночи и кормовую — в лодке дня».

ГЛАВА 32

Урхи-Тешшуб был в ярости.

Гадание другого прорицателя в храме бога грозы закончилось тем же результатом: мрачные предсказания, запрещение предпринимать наступление. Большинство воинов были настолько суеверны, что Урхи-Тешшуб не мог идти дальше. И ни один жрец не в состоянии указать дату, когда предсказание станет благоприятным.

Хотя лекари двора оказались не способны улучшить состояние Муваттали, император не соглашался умирать. По правде говоря, эта долгая агония была на руку Урхи-Тешшубу: никто не обвинит его в убийстве. Лекари определили, что император страдает от сердечного приступа и хвалили преданность сына, который каждый день наносил визит больному. Урхи-Тешшуб был недоволен отсутствием Хаттусили, тот словно бы насмехался над здоровьем своего брата.

Когда он столкнулся с благородной и гордой Путухепой, супругой Хаттусили, сын императора не преминул съязвить.

— Где прячется ваш муж?

— Хаттусили находится в провинции по приказу императора.

— Мой отец мне об этом не говорил.

— По мнению лекарей, Муваттали не сможет больше произнести ни слова.

— Вы неплохо осведомлены.

— Однако вы запретили посещать покои императора и присвоили себе одному право ходить туда.

— Муваттали нуждается в отдыхе.

— Все мы желаем, чтобы он поскорее вернулся к своим обязанностям.

— Конечно, но представьте себе, что эта болезнь продлится еще долго. Нужно будет принять решение.

— Без Хаттусили это невозможно.

— Заставьте его вернуться во дворец.

— Это приказ или совет?

— Как вам нравится, Путухепа.

Путухепа покинула столицу ночью в сопровождении нескольких охранников, еще раз удостоверившись, что Урхи-Тешшуб не послал за ней соглядатаев.

При виде мрачной крепости, где скрывался Хаттусили, она задрожала; не захватил ли отряд ее мужа в плен, чтобы расположить к себе главнокомандующего. В этом случае ее жизнь, так же, как и жизнь Хаттусили, окончилась бы самым жестоким образом за этими серыми стенами.

У Путухепы не было желания умирать. Она чувствовала в себе силы послужить империи, хотела пережить еще много жарких лет, еще тысячи раз преодолеть дикие тропы Анатолии и увидеть Хаттусили владыкой хеттов. Если бы существовал шанс, каким бы маленьким он ни был, победить Урхи-Тешшуба, она ухватилась бы за него обеими руками.

Встреча воинов крепости успокоила жрицу; она была сразу же проведена в центральную башню в покои коменданта.

Хаттусили вышел ей навстречу, они обнялись.

— Урхи-Тешшуб уже властвует в столице.

— Здесь мы в безопасности; все воины этого отряда его ненавидят. Многие из них испытали на себе несправедливость и жестокость Урхи-Тешшуба. Путухепа заметила присутствие человека, сидевшего перед очагом.

— Кто это? — спросила она тихим голосом.

— Аша, верховный сановник Фараона и чрезвычайный посол.

— Он здесь!

— Он — может быть, и есть наш шанс.

— Но... что предлагает он?

— Мир.

Хаттусили был поражен. Темно-карие глаза его супруги засияли, как если бы их озарил внутренний свет.

— Мир с Египтом, — повторила она. — Мы знаем, что это невозможно!

— Не должны ли мы использовать этого неожиданного союзника в наших интересах?

Путухепа отстранила Хаттусили и подошла к Аша. Дипломат поднялся и приветствовал красавицу-хеттку.

— Извините меня, Аша, я должна была поприветствовать вас раньше.

— Кто не поймет радости встречи супругов?

— Вы очень рискуете, находясь здесь.

— Я рассчитывал направиться в столицу, но Хаттусили убедил меня дождаться вашего прибытия.

— О болезни императора вам уже известно?

— Я постараюсь все же поговорить с ним.

— Бесполезно, он умирает: империя принадлежит Урхи-Тешшубу.

— Я приехал, чтобы предложить мир, и я его добьюсь.

— Вы забываете, что единственная цель Урхи-Тешшуба — разрушение Египта? Я не одобряю его упорства, хотя сознаю, что мощь нашей империи порождена войной.

— Вы знаете о настоящей опасности, которая угрожает вам?

— Нападение египетской армии!

— Не забывайте и о другой опасности: Ассирия может стать достойным противником.

Хаттусили и Путухепа озадаченно переглянулись. Аша знал гораздо больше, чем они предполагали.

— Рано или поздно Ассирия нападет на вас, и вы окажетесь между двух огней, вести войну на два фронта очень затруднительно. Глупо было бы полагать, что хеттская армия сможет разрушить Египет; наученные уроками прошлого, мы создали мощный заслон в наших провинциях. Преодолев его, вы будете встречены основными силами нашей армии. К тому же вы уже на собственном опыте убедились в магической силе Рамзеса, благодаря покровительству Амона он один способен противостоять тысячам воинов.

— Таким образом, вы пытаетесь предсказать гибель Хеттской империи!

— Нет, госпожа Путухепа, Египет не заинтересован в гибели вашего царства. Напротив, Рамзес мечтает о мире и сотрудничестве, и Великая Супруга Нефертари не станет отговаривать его от этого.

— Что думает об этом царица-мать Туйя?

— Она разделяет мое мнение, осознавая, что Ассирия скоро будет представлять страшную угрозу для всех. В первую очередь — для хеттов, затем это коснется и египтян.

— Союз против Ассирии... Это именно то, что вы нам предлагаете?

— Мир и союз, чтобы защитить наши народы от нашествия. И будущий император хеттов должен принять решение.

— Никогда Урхи-Тешшуб не откажется от нападения на Египет!

— А каков ваш ответ, Хаттусили?

— Мы с Хаттусили больше не обладаем реальной властью.

— Ваш ответ, — настаивал Аша.

— Мы бы согласились начать переговоры, — заявил Хаттусили, — но имеет ли смысл этот спор?

— Меня только забавляет игра случая, — сказал египтянин, улыбаясь, — сегодня вы ничто, но именно с вами я хочу вести переговоры, чтобы сделать светлым будущее моей страны. Пусть Хаттусили станет императором, и наши предложения приобретут неоценимое значение.

— Это только мечта, — возразила Путухепа.

— Чтобы мечта стала действительностью, за нее нужно бороться, а не бежать от нее.

Гордость прекрасной хеттки была уязвлена.

— Что вы имеете в виду, Аша?

— Хаттусили и вы должны завоевать или купить доверие большинства военачальников. Командующие крепостями перейдут на вашу сторону, поскольку Урхи-Тешшуб относится к ним с презрением, недооценивая их службу. С помощью торговцев, которые почти все относятся к вам благожелательно, распространяйте слухи, что страна не выдержит еще одной войны и что конфликт с Египтом приведет к разрухе и нищете. Эти слухи породят волнения среди купцов и ремесленников, они обвинят Урхи-Тешшуба во всех своих бедствиях.

— Это дело требует много времени.

— Это цена вашего успеха и мира.

— Как рассчитываете действовать вы? — спросила Путухепа.

— У меня есть идея, довольно рискованная; я намереваюсь обольстить Урхи-Тешшуба.

Аша разглядывал окрестности Хаттусы. Ему не нравилась мрачная панорама города, окруженного скалистыми горами. Он попытался представить себе хеттскую столицу, украшенную флагами, на улицах которой прогуливаются обворожительные женщины, но появившийся отряд вооруженных до зубов всадников развеял это прекрасное видение.

Аша сопровождали только конюх и носитель сандалий. Остальные спутники его вернулись в Египет. Когда Аша показал свою печать на первом охранном посту нижнего города, военный был ошеломлен.

— Будьте добры предупредить императора о моем прибытии.

— Но... вы египтянин!

— Чрезвычайный посол. Поспешите, прошу вас.

Обескураженный военный, оставив Аша под бдительным наблюдением охранников, отправился во дворец.

Аша не удивился, увидев отряд пехотинцев, вооруженных копьями, под командованием одного из тех служак, воинский долг для которых заключался в слепом подчинении приказам.

— Главнокомандующий хочет видеть посла.

Аша приветствовал Урхи-Тешшуба, но уклонился от перечисления его титулов.

— Самый блестящий сановник Рамзеса в Хаттусе... Какой сюрприз.

— А вы главнокомандующий армии, примите мои поздравления.

— Египет должен опасаться меня.

— Мы знаем вашу храбрость и дарования полководца и опасаемся их; вот почему я приказал увеличить отряды в наших провинциях.

— Я уничтожу их.

— Они готовы к любому натиску, каким бы сильным он ни оказался.

— Довольно болтовни. Какова причина вашего прибытия в Хаттусу?

— Я слышал, что император Муваттали болен.

— Все это только слухи; здоровье нашего властелина — государственная тайна.

— Властелин хеттов — наш враг, но мы уважаем его величие, вот почему я здесь.

— Что вы хотите этим сказать, Аша?

— У меня есть необходимые снадобья, чтобы излечить императора Муваттали.

ГЛАВА 33

Семилетний мальчик помнил завет своих предков, передававшийся из поколения в поколение: чем давать рыбу тому, кто голоден, лучше научить его самого ловить рыбу — и свято чтил его.

Став помощником рыбака, он со рвением стремился усвоить премудрости рыбной ловли: ударами палки по воде мальчик подгонял добычу к сети, которую натянул около высоких папирусов.

Вдруг он заметил их.

С севера приближалась флотилия, на главном корабле возвышался золотой сфинкс. Да, это, конечно, был корабль Фараона!

Забыв о рыбе и сети, помощник рыбака нырнул в Нил и поплыл к берегу, чтобы предупредить поселок. Много дней будет длится праздник в честь прибытия Рамзеса Великого.

Зал с могучими колоннами в храме Карнака предстал во всем своем великолепии; двенадцать колонн двадцатиметровой высоты демонстрировали мощь государства и начало сотворения мира.

Верховный жрец Амона Небу, помогая себе позолоченным посохом, вышел навстречу царской чете. Несмотря на возраст и слабое здоровье, ему удалось поклониться Фараону, Рамзес помог ему подняться.

— Я счастлив снова видеть вас, Ваше Величество, и я, как всегда, восхищен красотой царицы.

— Ты стал бы превосходным придворным, Небу!

— Отнюдь, Ваше Величество, я продолжал бы говорить то, что думаю, как только что сделал.

— Как твое здоровье?

— Нужно привыкать к старости, хотя она делает мои движения мучительными; но лекарь храма дает мне снадобье из листьев ивы, которое мне помогает. Сознаюсь, что у меня почти нет времени подумать о собственном благополучии... Вы мне доверили такое тяжелое дело!

— Кажется, у меня есть основательные причины быть довольным своим выбором.

Восемьдесят тысяч служащих, чью деятельность направлял верховный жрец, около миллиона голов скота, сотня грузовых кораблей, многочисленные строительные работы, огромное пространство возделываемой земли, рощи, фруктовые сады, виноградники — такова была вселенная Карнака, богатого владения Амона.

— Самое трудное, Ваше Величество, это направлять и контролировать работу писцов, кладовщиков, учетчиков... Без верховной власти этот маленький мир быстро стал бы похож на хаос, каждый думал бы только о своей выгоде.

— Благодаря твоим организаторским талантам Карнак процветает.

— Я знаю только две добродетели: подчиняться и служить. Остальное — лишь болтовня. А в моем возрасте нет на это времени.

Рамзес и Нефертари любовались величественными колоннами, своей формой напоминающими лианы, изображения, сделанные на них, перечисляли именах божеств, которым Фараон делал подношения. Эти каменные изваяния превратились в вечный символ, соединяющий землю, первозданное болото, и небо, сверкающее золотыми звездами.

Как этого и желал Сети, огромный колонный зал Карнака навсегда воплотит славу таинственного бога, раскрывающего свои тайны.

— Фивы являются простой остановкой, — спросил Небу, — или вы рассчитываете на длительное пребывание?

— Чтобы привести Египет к миру, — ответил Рамзес, — я должен умилостивить богов, построив им храмы, окончив строительство Храма Миллионов Лет и вечного жилища Нефертари. Жизнь, которую боги вложили в наши сердца, принадлежит им; с чистой душой мы должны быть готовы предстать перед ними.

Рамзес пробудил божественную силу в центральном зале Карнака, обратившись к ней со словами:

— Приветствую того, кто порождает жизнь, богов и людей, создателя моей страны и дальних земель, того, кто творит зеленеющие поля и изобилие. Каждое существо наполнено твоим совершенством.

Карнак проснулся.

Дневной свет заменил свет масляных ламп, жрецы наполнили очистительные вазы водой из священного озера, обновили алтарные свечи, от которых исходил приятный аромат, украсили алтари цветами, фруктами, овощами и свежим хлебом, организовали процессии, чтобы доставить подношения, они будут вознесены к Маат. Только Маат воскрешала различные формы жизни, только она оживляла мир благодаря аромату своей росы, орошающей землю на восходе солнца.

Вместе с Нефертари Рамзес присоединился к процессии, они шли по дороге, с обеих сторон которой замерли сфинксы и которая вела к храму Луксор.

Перед пилоном храма царскую чету ожидал один человек. Это был бывший военный наставник Рамзеса.

— Когда я был еще юным, — напомнил царь супруге, — он научил меня сражаться с противником, и я очень гордился, когда мне удавалось противостоять ему.

Оставив военную службу, чтобы стать четвертым жрецом Карнака, Бакхен сильно изменился. Он был растроган до слез. Вновь увидеть Фараона; это доставило ему такую большую радость, что он не знал, какими словами ее выразить. Жрец был человеком дела, он сразу показал Фараону прекрасный фасад храма Карнака, перед которым возвышались два обелиска и многочисленные колоссы, изображавшие Рамзеса. На красивых камнях песчаника были высечены сцены, рассказывающие об эпизодах битвы при Кадеше и победе царя Египта.

— Ваше Величество, — объявил Бакхен с пылом, — ваше поручение выполнено, работы окончены!

— Но дело должно продолжаться.

— Я готов.

Царская чета и Бакхен проникли в большой двор, расположенный за пилоном и окаймленный портиками и колоннами, между которыми были воздвигнуты статуи Рамзеса, содержавшие его «ка». Бессмертную энергию, делающую его царствование благополучным.

— Работа каменотесов и скульпторов превосходна, Бакхен, но я не могу дать им отдыха, более того, я рассчитываю, что они займутся работой на другой территории.

— Могу я узнать, что вы задумали, Ваше Величество?

— Воздвигнуть много святилищ в Нубии, и в том числе особый храм. Собери ремесленников и поговори с ними; я принимаю только добровольцев.

Храм Миллионов Лет Рамзеса Великого, построенный по планам самого царя, был грандиозным, самым огромным на западном берегу. Гранит, песчаник, базальт были использованы для создания пилонов и дворов; множество ворот из позолоченной бронзы разделяли различные части сооружения, защищенного кирпичной оградой.

С наступлением ночи Шенару удалось проникнуть в пустую кладовую. Офир дал ему некий предмет, который, как он надеялся, окажется полезным, брат Рамзеса дождался темноты, чтобы пробраться в священное здание.

Он прошел вдоль стены дворца и пересек двор. В нескольких метрах от храма, посвященного Сети, он заколебался.

Сети, его отец...

Но отец, который предал его, выбрав Рамзеса Фараоном! Отец, который его презирал и унизил, отдав предпочтение Рамзесу.

После того, как Шенар выполнит задуманное, он больше не будет сыном Сети. Но так ли это важно? В противоположность тому, что утверждали приобщенные к тайнам, никто не преодолевал препятствия смерти. Небытие поглотило Сети, как оно поглотит и Рамзеса. Жизнь имеет только один смысл: достичь власти любыми средствами и распоряжаться ею без стеснения.

И подумать только, что тысячи идиотов начали принимать Рамзеса за бога! Когда Шенар ниспровергнет идола, будет открыт путь к новому порядку. Он уничтожит устаревшие ритуалы и станет действовать только в двух направлениях, заслуживающих интереса: завоевания и торговые связи.

Как только Шенар взойдет на трон, он прикажет снести Храм Миллионов Лет и разрушить все изображения Рамзеса. Хотя храм еще не был окончен, он уже испускал энергию, против которой становилось бороться все труднее. Иероглифы, сцены в скульптурах и рисунках жили, утверждая в каждом камне присутствие и могущество Рамзеса. Нет, это только иллюзия, порожденная ночью!

Шенар очнулся от мечтаний, захвативших его. Он положил предмет в условное место, указанное Офиром, и вышел из святилища.

Он принимал форму, он рос, как существо, полное гордости, этот Храм Миллионов Лет, благодаря ему укреплялось царствование Рамзеса. Царь оказал почтение сооружению, куда впредь он будет приходить черпать силу, которой будут насыщаться его мысль и его действие.

Как и в Карнаке, в Луксоре мастера, каменотесы, скульпторы, художники сотворили чудо. Святилище, много небольших храмов и их пристройки, маленький зал с колоннами были закончены так же, как и здание, предназначенное для культа Сети.

А все другие части священного владения находились в лесах, не считая склада для кирпичей, библиотеки и жилищ жрецов.

Посаженная во второй год царствования акация выросла с поразительной быстротой. Несмотря на небольшую крону, она уже давала приятную тень. Нефертари погладила ствол дерева.

Царская чета пересекла большой двор под восхищенными взглядами каменотесов, отложивших деревянные молотки и зубила.

После беседы с мастером Рамзес расспросил каждого рабочего о тех трудностях, с которыми пришлось столкнуться во время строительства. Царь не забыл часов, проведенных в карьерах Гебель-Зильзиле в то время, когда он хотел стать каменотесом. Ремесленникам Фараон пообещал добавить оплату, а также отблагодарить, выдав вино и лучшую одежду.

Когда царская чета приблизилась к храму Сети, Нефертари поднесла руку к своему сердцу и застыла.

— Опасность... опасность так близко.

— Здесь, в этом храме? — удивился Рамзес.

Тревога рассеялась, царская чета подошла к святилищу, где всегда будет почитаться душа Сети.

— Не трогай дверь святилища, Рамзес. Опасность там, за ней. Позволь действовать мне.

Нефертари открыла дверь из позолоченного дерева.

На пороге — глаз сердолика, разбитый на несколько частей; перед статуей Сети внутри храма — красный комок из шерсти животных пустыни.

Обладающая силой Исиды, великая кудесница-царица узнала глаз. Если бы нога царя ступила на составляющие символа скверны, он был бы парализован. Затем Нефертари накрыла красный комок подолом платья, не касаясь его пальцами, и вынесла его наружу, чтобы он был сожжен.

Дурной глаз — вот что осмелились использовать существа, пришедшие из мрака, желающие прервать связь, которая соединяла Сети с сыном, и уничтожить магическую энергию Фараона, защищающую его от темных сил.

— Кто еще, кроме Шенара, — подумал Рамзес, — зашел бы так далеко в желании отомстить? Кто еще, кроме Шенара, стремился бы так разрушить то, что ему, Рамзесу, было дорого?

ГЛАВА 34

Моисей колебался.

Конечно, он должен выполнить свое предназначение, которое Бог определил ему, но не слишком ли велики преграды? Теперь он больше не тешился иллюзиями: Рамзес не уступит. Моисей достаточно хорошо знал царя Египта, чтобы понимать, что он не произносил слова впустую и что считал евреев частью египетского народа.

Однако идея исхода бродила в умах людей, и сопротивление пророку ослабевало день ото дня. Многие думали, что особые отношения Моисея с Рамзесом помогут преодолеть препятствия. Один за другим старейшины уступили; и Аарон во время последнего совета представил Моисея как вождя еврейского народа, объединенного одной религией и одной волей.

Были забыты распри, пророку оставалось только победить одного врага: Рамзеса Великого.

Аарон потревожил размышления Моисея.

— Один каменщик просит о встрече с тобой.

— Займись им.

— Это с тобой он хочет говорить, и ни с кем другим.

— Что ему надо?

— Обещание, которое ты ему будто бы дал в прошлом. Он верит в тебя.

— Приведи его.

В коротком черном парике, стянутом белой лентой, парик закрывал ему лоб и оставлял открытыми уши, с загорелым лицом, обрамленным маленькой бородкой и неровными усами, проситель был похож на каменщика.

Однако у Моисея появилось подозрение, что этот человек был ему знаком.

— Что ты хочешь от меня?

— Не так давно мы верили в одно и то же.

— Офир...

— Конечно, я, Моисей.

— Ты сильно изменился.

— Меня ищет стража Рамзеса.

— Значит у нее есть на это причины, не так ли? Если я не ошибаюсь, ты хеттский шпион.

— Я работал на них, это правда, но сейчас все уничтожено, и хетты больше не могут разрушить Египет.

— Таким образом, ты меня обманул, и ты меня искал, чтобы использовать против Рамзеса!

— Нет, Моисей. Мы с тобой верим в одного всемогущего Бога, и встречи мои с евреями меня убедили, что этим богом является Яхве и никто другой.

— Ты считаешь меня глупцом, пробуя убедить пустыми словами?

— Даже если ты отказываешься признать мою искренность, я буду служить твоему делу, потому что только ему и стоит служить. Знай только, что я не ищу личной выгоды, а только спасения своей души.

Моисей был встревожен.

— Ты отказался от веры в Атона?

— Я понял, что Атон — только прообраз настоящего бога. Я отказываюсь от своих заблуждений, потому что мне явилась истина.

— Что стало с молодой женщиной, которую ты хотел привести к власти?

— Она жестоко убита, и я до сих пор испытываю огромное горе; однако египетская стража меня обвиняет в ужасном преступлении, но я его не совершал. В этой трагедии я увидел знак судьбы. Ты сегодня единственный, кто может противостоять Рамзесу. Вот почему я поддержу тебя всеми силами.

— Чего ты хочешь, Офир?

— Помочь тебе приобщить людей к вере в Яхве, и ничего более.

— Ты знаешь, что Яхве требует исхода моего народа?

— Я признаю этот замысел грандиозным. Если он будет сопровождаться падением Рамзеса и проникновением в Египет истинной веры, я буду очень доволен.

— Но шпион остается шпионом, верно?

— У меня нет больше связей с хеттами, эта часть моей жизни забыта. Мое будущее и надежда — это ты, Моисей.

— Как ты рассчитываешь помочь мне?

— Будет нелегко бороться против Рамзеса; поэтому может пригодиться мой опыт тайной борьбы.

— Мой народ хочет уйти из Египта, а не восставать против Рамзеса.

— Какая разница, Моисей? Твои намерения покажутся Рамзесу мятежными, и он подавит любой протест со стороны твоего народа.

И по совести, еврей должен был признать, что ливийский маг прав.

— Я должен подумать, Офир.

— Ты хозяин, Моисей; позволь мне дать тебе совет: ничего не предпринимай во время отсутствия Рамзеса. С ним ты, возможно, сможешь вести переговоры; но Амени и Серраманна, не считая царицу-мать Туйю, не проявят никакого снисхождения к твоему народу. Чтобы удержать евреев в повиновении, они отдадут приказ расправиться с ним. Воспользуемся путешествием царской четы для развития нашего сотрудничества, убеждения колеблющихся и подготовки к неизбежному столкновению с властями.

Убежденность Офира произвела впечатление на Моисея. Хотя он и не решился объединиться с магом, но отрицать правильность его слов он не мог.

Фиванский начальник стражи признал, что его люди не жалели сил, чтобы найти Шенара и его возможных сообщников. Рамзес дал им точное описание человека, который пытался убить его, но усилия стражников оказались напрасными.

— Он покинул Фивы, — решила Нефертари.

— Как и я, ты уверена, что он жив.

— Я чувствую опасное присутствие, темную силу... Это Шенар, маг или один из их прислужников?

— Это он, — определил Рамзес, — он попытался навсегда оборвать связь, соединяющую меня с Сети, чтобы лишить защиты отца.

— Дурной глаз не принесет вреда; огонь помешал ему сделать это. Благодаря клею из древесной смолы, мы восстановили добрый глаз, скрытый в сокровищнице храма Сети в Пи-Рамзесе.

— Животные пустыни, из чьей шерсти сделали красный глаз, являются созданиями Сета... Шенар собирался творить зло, используя его опасную энергию.

— Он надеялся воспользоваться особенностями твоих связей с Сетом.

— Гармония создается каждый день... Прималейшей ошибке, неожиданности, огонь Сета уничтожает того, кто полагал, что стал над ним властелином.

— Когда мы отправимся на юг?

— После того, как побываем в Долине Царей.

Царская чета направилась к самой южной долине фиванской горы, носившей имя «место восстановления» и «место лотосов». В Долине Цариц будет навечно погребена Туйя, мать Рамзеса, и Нефертари, Великая Супруга Фараона. Их могилы будут вырыты под защитой вершины во владениях богини молчания. В пустыне, высушенной солнцем, царила Хатор, улыбающаяся богиня неба, заставляющая сверкать звезды и биться сердца.

Хатор, изображение которой Нефертари обнаружила на стенах своей усыпальницы в образе чародейки, дающей энергию воскрешения вечно молодой Великой Супруге Фараона, носившей золотую прическу в форме грифа. Таким образом, она символизировала божественную мать. Художникам удалось воспроизвести красоту и «любовную нежность» в формах невероятного совершенства.

— Тебе нравится твое жилище, Нефертари?

— Столько великолепия... Я его недостойна.

— Никогда не было подобного вечного жилища, никогда не будет; ты, чья любовь — дыхание жизни, ты всегда будешь царить в сердцах людей и богов.

Осирис с зеленым лицом, облаченный в белую одежду Ра, яркий, увенчанный огромным солнцем; Хепри — всеобщая изменчивость, бог в облике скарабея; Маат, всеобщий Закон, красивая и тонкая молодая женщина, обладающая одним символом, — пером страуса, легким, как истина... Божественные силы собрались, чтобы воскресить Нефертари во времени и за пределами времени. Скоро на еще пустых колоннах писец Дома Жизни нанесет иероглифы из «Книги о выходе к свету» и из «Книги Врат», которые позволят царице странствовать по прекрасным дорогам потустороннего мира, избегая опасностей.

Это была больше не смерть, а улыбка таинства.

В течение многих дней Нефертари изучала божественные лица, населявшие вечное жилище, желанной хозяйкой которого она станет в момент великого перехода. Она свыклась с потусторонностью своего собственного существования и стала понимать тишину. В сердце земли тишина имела вкус неба.

Когда Нефертари решила покинуть «место лотосов», Рамзес отвел ее в «Великий Луг», Долину Царей, где покоились фараоны, начиная со времен восемнадцатой династии. Долгие часы оставалась царская чета в усыпальницах Рамзеса Первого, носившего это имя, и Сети. Каждая картина была шедевром, и царица расшифровывала «Книгу скрытой комнаты», которая раскрывала фазы превращения умирающего солнца в молодое солнце, прообраз воскрешения фараона.

С волнением Нефертари осматривала вечное жилище Рамзеса Великого. В маленьких горшочках художники разводили измельченные минеральные пигменты, прежде чем оживить стены символическими фигурами, они будут охранять вечную жизнь Фараона. Цветочный порошок, смешанный с водой и смолой акации, давал чрезвычайную точность выражения.

«Жилище золота», зал саркофага с восьмью столбами, был почти готов. Смерть могла принять Рамзеса.

Царь позвал мастера.

— Как и в гробницах некоторых моих предков, ты выроешь коридор, который упрется в скалу, и там оставишь неотесанный камень. Он будет хранить последний секрет, о нем ни одна человеческая душа не может знать.

У Нефертари и Рамзеса было чувство, что они только что прошли решающий этап в своей жизни, к их любви теперь добавлялось осознание собственной смерти как пробуждения, а не кончины.

ГЛАВА 35

Серраманна старался выглядеть спокойным.

Меба вышел из кабинета более часа назад, чтобы присутствовать на пиру, который давала царица-мать Туйя, заботившаяся о поддержании сплоченности двора в отсутствие царской четы. Поддерживая постоянную связь с Рамзесом, вдова Сети была довольна кропотливой работой Амени и строгостью Серраманна, поддерживавшего порядок. У евреев, кажется, все было спокойно.

Но бывший пират, доверяя своему чутью, был убежден, что этот покой предшествовал буре. Конечно, Моисей часто беседовал с евреями, и он, безусловно, стал их вождем. Более того, большинство египетских сановников, зная о верности Рамзеса в дружбе, считали за благо обходительно вести себя с Моисеем. Через день-другой, полагали они, он получит новый важный пост и оставит свои нелепые идеи.

На первом месте среди забот Серраманна стоял Меба. Сард был уверен, что именно он украл кисточку Ка, но с какой целью? Бывший пират ненавидел знатных особ вообще, а Меба — слишком светского, слишком элегантного и слишком покладистого — особенно. Такой человек, как Меба, по мнению сарда, имел естественную наклонность ко лжи.

А если кисточка Ка спрятана у Меба? Серраманна обвинит его в краже, и он будет вынужден объяснить причины своего поступка перед судом.

Сановник Меба отправился спать, его слуги вернулись в свои комнаты. Сард пробрался через заднюю часть дома и достиг террасы. Отсюда он свободно проник в основные комнаты.

Серраманна располагал большей частью ночи, чтобы довести до благополучного конца этот замысел.

— Ничего, — заявил сард, мрачный и плохо выбритый.

— Ты действовал незаконно, — напомнил Амени.

— Если бы мой план удался, Меба прекратил бы вредить.

— Почему ты подозреваешь его?

— Потому что он опасен.

— Опасен, Меба? Он занят только собственной карьерой, и эта постоянная забота исключает любой шаг в сторону.

Сард с аппетитом съел кусок сушеной рыбы, сдобренный острым соусом.

— Может быть, ты и прав, — пробубнил он с набитым ртом, — но мое чутье подсказывает мне, что это невероятный пройдоха. Он должен находиться под постоянным наблюдением; и рано или поздно совершит ошибку.

— Как хочешь... Но это бессмысленно!

— За Моисеем тоже нужно установить наблюдение.

— Он был моим другом, — напомнил Амени, — и Рамзеса тоже.

— Еврей — опасный мятежник! Ты — слуга Фараона, а Моисей восстанет против него.

— Он не сделает этого.

— Конечно, сделает! Я знаю, что представляют из себя подобные типы. Он станет возмущать народ против Фараона, а ты отказываешься слушать меня.

— Мы знаем Моисея и верим ему.

— Однажды вы пожалеете об этом.

— Иди спать и постарайся не трогать евреев. Наша роль — поддерживать порядок, а не сеять смуту.

Аша разместили в одной из комнат дворца, он ел грубую, но сносную пищу, пил посредственного качества вино и наслаждался любовью светловолосой хеттки, которую управляющий догадался предложить ему. Лишенная всякой застенчивости, она сама хотела проверить слухи о том, что египтяне являются прекрасными любовниками. Аша согласился на этот опыт, и был то ведущим, то ведомым, но всегда воодушевленным.

Не был ли это самый приятный способ проводить время? Урхи-Тешшуб, удивленный поступком Аша, был, однако, польщен присутствием верховного сановника Фараона; не означает ли это, что Рамзес признавал его как будущего императора, его, сына Муваттали?

Урхи-Тешшуб вошел в комнату Аша в тот момент, когда хеттка жадно целовала египтянина.

— Я зайду позже, — сказал Урхи-Тешшуб.

— Останьтесь, — попросил Аша, — молодая особа поймет, что государственные дела иногда важнее удовольствия.

Обворожительная хеттка исчезла, Аша облачился в изысканную тунику.

— Как чувствует себя император? — спросил он у Урхи-Тешшуба.

— По-прежнему.

— Я снова предлагаю вам помощь: позвольте мне помочь ему.

— Зачем приходить на помощь самому злейшему врагу?

— Ваш вопрос приводит меня в замешательство.

Тон Урхи-Тешшуба стал повелительным.

— Однако я жду ответа.

— Дипломаты не любят открывать свои секреты... Мирный характер моего визита вас не удовлетворяет?

— Я требую настоящего ответа.

— Хорошо... Рамзес знает Муваттали. Он испытывает по отношению к нему большое уважение и даже некоторое восхищение. Его болезнь причиняет Фараону глубокое страдание.

— Вы смеетесь надо мной?

— Я уверен, что вам не понравилось бы быть обвиненным в убийстве собственного отца.

Несмотря на ярость, которая поднималась в нем, Урхи-Тешшуб не возразил. Аша постарался закрепить свое преимущество.

— Нас волнует все, что происходит при хеттском дворе; мы знаем, что армия желает, чтобы переход к власти осуществился в спокойной обстановке и чтобы император сам указал на своего преемника. Вот почему я желаю помочь его выздоровлению, используя секреты нашей медицины.

Урхи-Тешшуб не мог исполнить эту просьбу. Если к Муваттали вернется речь, он бросит сына в тюрьму и доверит империю Хаттусили.

— Откуда такая осведомленность? — спросил он у Аша.

— Мне трудно...

— Отвечайте!

— К сожалению, я должен хранить молчание.

— Вы не в Египте, Аша, а в моей столице!

— Я здесь с официальным визитом, чего я должен опасаться?

— Я воин, а не дипломат. И мы находимся в состоянии войны.

— Это угроза?

— Спокойствие мне не присуще, Аша. Поспешите ответить.

— Вы прибегнете к пытке?

— Без колебаний.

Содрогаясь, Аша закутался в шерстяную накидку.

— Если я скажу, вы меня пощадите?

— Мы останемся добрыми друзьями.

Аша опустил глаза.

— Я должен признаться вам, что настоящая цель моего визита состоит в том, чтобы предложить перемирие Муваттали.

— Перемирие! На какое время?

— Как можно дольше...

Урхи-Тешшуб возликовал. Итак, армия Фараона была ослаблена! Как только эти проклятые знамения станут благоприятными, новый властелин хеттов бросится на штурм Дельты.

— Затем... — продолжил Аша.

— Затем?

— Мы знаем, что император, выбирая преемника, колеблется между вами и своим братом Хаттусили.

— Откуда вы знаете, Аша?

— Дадите ли вы нам передышку, если у вас будет власть?

«Почему бы, — подумал Урхи-Тешшуб, — не пойти на хитрость, столь любезную сердцу моего отца?»

— Я военный человек, но я не исключаю эту возможность при условии, что она не ослабит нашу державу.

Аша расслабился.

— Я говорил Рамзесу, что вы мудрый человек, и не ошибся. Если вы пожелаете, мы заключим мир.

— Конечно, мир... Но вы не дали мне ответа, которого я требовал: откуда все это вам известно?

— Военачальники, делающие вид, что поддерживают вас. В действительности они вас предают, поддерживая Хаттусили.

Открытие поразило Урхи-Тешшуба как раскат грома.

— С Хаттусили мы не добьемся ни мира, ни перемирия; его единственная цель — командовать союзной армией, как при Кадеше.

— Я хочу услышать имена, Аша.

— Станем ли мы союзниками против Хаттусили?

Урхи-Тешшуб почувствовал вдруг, как напряглись мускулы, словно при приближении битвы. Использовать египтянина, чтобы освободиться от соперника, какой странный поворот судьбы! И он не упустит такой случай.

— Помогите мне уничтожить предателей, Аша, и вы получите перемирие а, возможно, даже больше.

Аша заговорил.

Каждое из имен, которое он называл, было как пощечина. В списке состояли некоторые из самых горячих сторонников Урхи-Тешшуба, по крайней мере, на словах. И даже старшие военачальники, сражавшиеся рядом с ним, предали его.

Мертвенно-бледный Урхи-Тешшуб пошел тяжелым шагом к двери комнаты.

— Еще одна деталь, — остановил его Аша, — Вы можете попросить мою молодую подругу вернуться?

ГЛАВА 36

Обходя гранитные карьеры Асуана с Бакхеном, Рамзес вновь стал рудознатцем, выбирающим хорошие камни, которые в дальнейшем превратятся в обелиски и статуи. В восемнадцать лет сын Сети проявил это магическое умение — распознавать места, где располагались гранитные жилы превосходного качества; сегодня Рамзес с радостью убедился в том, что не утратил этой способности.

Рамзес пользовался рамкой для поиска воды, принадлежавшей Сети, в свое время она помогла ему обнаружить подземные источники. Мир людей являлся только местом для выхода из энергетического океана, где он будет вращаться, когда боги призовут его; под землей так же, как и на небе, происходят превращения, эхо которых утонченный ум способен уловить.

На вид карьеры казались неподвижными вселенными, закрытыми и враждебными, где жара была невыносимой большую часть года; но внутренность земли проявлялась здесь с чрезвычайной щедростью, заставляя появиться на поверхности гранит несравненного великолепия. По преимуществу именно он являлся материалом, не знающим износа, заставляющим жить вечно храмы Египта. Рамзес замер.

— Ты будешь рыть здесь, — приказал он Бакхену, — именно здесь можно найти монолит, из которого ты сделаешь колосса для храма. Ты говорил с ремесленниками?

— Они все пожелали отправиться в Нубию, и я вынужден был выбрать немногих. Ваше Величество... Это не в моих привычках, но у меня к вам есть просьба.

— Я слушаю тебя, Бакхен.

— Позвольте мне участвовать в этой экспедиции?

— У меня есть веская причина для отказа: назначение третьим жрецом Амона в храме Карнака обязывает тебя оставаться в Фивах.

— Я... я не желал этого назначения.

— Я знаю, Бакхен, но верховный жрец Небу и я сам посчитали, что можем возложить на твои плечи более тяжелую ношу. Ты поможешь верховному жрецу поддерживать процветание этих владений и наблюдать за строительством моего Храма Миллионов Лет. Благодаря тебе Небу с легким сердцем преодолеет все повседневные трудности.

Прижав руку к сердцу, Бакхен поклялся, что со всей ответственностью возьмется за новые обязанности.

Очень мощный, но не опасный для плотины, каналов и культур, разлив воды облегчал путешествие царской четы. Скалистый хаос первого водопада исчез под ревущими потоками и водоворотами, делавшим навигацию опасной. В первую очередь, нужно было остерегаться отмелей, неожиданно встречающихся в этих бурных водах, и волн, способных опрокинуть любое судно. Поэтому были приняты дополнительные предосторожности, чтобы подготовить путь, по которому царская флотилия прошла бы без риска угодить в катастрофу.

Обычно спокойный и безразличный к поступкам людей, Боец выказывал некоторую нервозность; огромный лев спешил в родную Нубию. Рамзес успокаивал его, гладя густую гриву.

Два человека попросили разрешения подняться на борт, чтобы поговорить с Фараоном. Первый, писец, обязанный наблюдать за уровнем воды, представил отчет.

— Ваше Величество, уровень воды достиг двадцати одного локтя и три ладони, третья часть^[243].

— Превосходно, как мне кажется.

— Совершенно верно, Ваше Величество; в этом году Египет не будет знать никаких проблем с поливом полей.

Вторым человеком был начальник стражи Элефантины; его сообщение было менее успокаивающим.

— Ваше Величество, таможенники сообщили о человеке, похожем, по данному вами описанию, на убийцу.

— Почему он не был допрошен?

— Охранники не задержали его, потому что он не совершил никаких нарушений.

Рамзес едва сдерживал гнев.

— Что еще?

— Он назвался торговцем и зафрахтовал быстрое судно, чтобы отправиться на юг.

— Какой у него был груз?

— Глиняные кувшины, наполненные сушеной говядиной для крепостей второго водопада.

— Когда он отбыл?

— Неделю назад.

— Передайте сообщение командующим укреплений и прикажите им задержать его.

Почувствовав облегчение, от того, что избежал наказания, стражник побежал выполнять приказы.

— Шенар опередил нас, он уже в Нубии, — промолвила Нефертари, — ты считаешь благоразумным продолжать наше путешествие?

— Нам не следует опасаться его.

— Он готов на все... Ненасытная ненависть Шенара приведет его к безумству.

— Шенар не помешает нам путешествовать. Я недооценивал его способность вредить, Нефертари, не опасайся. Однажды мы окажемся лицом к лицу, и он склонится перед своим царем, прежде чем быть наказанным богами.

Они обнялись, и этот момент единения усилил решимость Рамзеса.

Подозрительный больше обычного, Сетау обследовал каждый корабль, проверяя груз, снасти, ощупывая паруса, убеждаясь в крепости рулей; навигация не была его излюбленным делом, но он не оказывал доверия морякам, слишком уж уверенным в себе. К счастью, речная стража сделала все необходимое, чтобы обеспечить безопасность царской флотилии. Но заклинатель змей, не доверяя водной стихии, почувствует себя в безопасности, когда ступит вновь на твердую землю.

Вернувшись на царский корабль, где ему была приготовлена каюта, Сетау проверил, ничего ли он не забыл; кувшины с фильтрами, маленькие вазы, наполненные твердыми и жидкими снадобьями, корзины для змей различной величины, дробилки, ступки, пестики, бронзовые бритвы, мешочки с окисью свинца и стружкой меди, красной охрой, медицинской глиной, мешки с луком, компрессами, горшки с медом, бутылочные тыквы... Он ничего не забыл.

Напевая старую нубийскую песню, Лотос складывала повязки и туники в деревянные сундуки. Из-за жары она была обнажена, и ее гибкие движения восхитили Сетау.

— По-моему, у наших кораблей крепкий вид, — сказал он, обнимая ее за талию.

— Твоя проверка была серьезной?

— Разве я сам не серьезный человек?

— Пойди проверь самые высокие мачты; я не закончила наводить порядок.

— Это не так срочно.

— Я не выношу хаоса.

Набедренная повязка упала на пол каюты.

— Неужели ты будешь настолько жестока, что покинешь меня в такой момент?

Ласки Сетау стали слишком настойчивыми, чтобы позволить Лотос продолжать свою работу.

— Ты пользуешься моей слабостью, я счастлива, что скоро вновь увижу Нубию.

— Занимаясь любовью, мы сможем превосходно отметить этот счастливый момент.

Флотилию при отплытии на юг провожала многочисленная толпа. Несколько отважных мальчишек, помогая себе поплавками из тростника, бросились следом, сопровождая корабли до входа в канал. Все были рады и. благодарны царской чете, устроившей населению пир на свежем воздухе, на котором пиво лилось рекой.

Настоящие плавучие дома, корабли, построенные для путешествия в Нубию, были одновременно крепкими и комфортабельными. Оснащенные только одной центральной мачтой и очень большим парусом, прикрепленным многочисленными снастями, они управлялись двойным рулем, один на левом, другой на правом борту, окна кают, широких и хорошо обставленных, были рассчитаны так, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха.

Водопад пройден, опасность миновала, путешествующие вернулись к привычным обязанностям.

Нефертари захотела пригласить Сетау и Лотос разделить с ней трапезу, но исходящие из каюты четы стоны наслаждения не позволили ей постучать в дверь. Позабавившись, царица вернулась на палубу полюбоваться прекрасными нубийскими пейзажами.

Великая Супруга Фараона мысленно поблагодарила богов за предоставленное ей такое огромное счастье, которым она хотела поделиться со своим народом. Она, скромная мечтательница, желавшая когда-то жить в уединении, стала женой Рамзеса, его Великой Супругой, первой женщиной Египта.

С каждым днем ее любовь к Рамзесу становилась все сильнее, она ясно ощущала, как некая магическая связь объединяет их узы, делая священным их союз. Если бы Рамзес был земледельцем или простым точильщиком ваз, Нефертари все равно любила бы его с той же страстью; но роль, которую судьба предназначила для них, делала это блаженство недолгим. Она понимала, что Рамзес — Фараон, ответственный за судьбу Египта, и жизнь его принадлежит, прежде всего, стране, а не ей, Нефертари.

Когда рука Рамзеса обняла Великую Супругу Фараона с силой, окрашенной нежностью, той нежностью, которую сердце Нефертари хранит с первой их встречи, она на мгновение снова пережила прожитые вместе годы. Их великая любовь и великое единение душ помогли преодолеть все испытания. Их великая любовь поможет им пережить века.

И прижавшись к его телу она почувствовала, что тот же порыв воспламенил его сердце и понес их обоих по пути незримого, где богиня любви играла музыку звезд.

ГЛАВА 37

Полноводный и гордый Нил, неся свои величественные воды, то с силой устремлялся вперед, то расслаблялся в соблазнительных изгибах, лаская прибрежную растительность. Божественный Нил Великого юга, он никогда не терял величия небесной реки, земным продолжением которой он был. Проходя между пустынными холмами и гранитными островками, он питал своими водами узкую растительную ленту, усеянную пальмами. Венценосные журавли, ибисы, розовые фламинго и пеликаны летали над царской флотилией, зачарованной совершенством лазури и пустыни.

Во время остановок местные племена приходили танцевать вокруг царского шатра; Рамзес беседовал с вождями, Сетау и Лотос записывали их жалобы и пожелания. Вечерней порой вокруг огня заклинатели призывали созидательную волну, поднимавшую благоприятный для орошения уровень воды и прославляли имя Рамзеса Великого, супруга Египта и Нубии.

Нефертари сознавала, что слава Фараона росла и могла сравниться лишь со славой богов; начиная с победы при Кадеше, рассказы о сражениях с хеттами переходили из уст в уста, достигая даже самых отдаленных поселков. Возможность видеть Рамзеса и Нефертари рассматривалась как божественное благословение; не проник ли Амон в сознание царя, чтобы оживить его руку, Хатор — в сознание царицы, чтобы распространять любовь как сверкание драгоценных камней?

Так как дул ласковый северный ветер, продвижение флотилии было медленным; Нефертари и Рамзес наслаждались этими блаженными часами, проводя время на мостике под тентом. Недалеко от них спал Боец.

Золотой песок и чистота пустыни — не были ли они эхом другого мира? Царский корабль приближался к владениям Хатор, этому забытому району, где богиня хранила чудотворный камень, с каждым часом Нефертари все больше охватывало чувство соприкосновения с высочайшим действом, соединявшим ее с первопричиной всех вещей.

Ночи были наслаждением.

В каюте царской четы стояла любимая кровать Рамзеса, основа которой была сделана из пеньки, совершенным способом переплетенной и прикрепленной на раму, два ремня придавали ей большую гибкость. Собранная на болтах рама была внизу вторично закреплена. На ножках — изображения папируса и лотоса, являющиеся символами севера и юга.

Даже во время сна Фараон медитировал.

Ночи были наслаждением, так как любовь Рамзеса была такой же огромной, как звездное небо.

Благодаря серебряным пластинам, которые ему дал Офир и которые представляли собой настоящее богатство, Шенар купил услуги пятидесяти нубийских рыбаков, обрадованных тем, что улучшат свою жизнь, даже если то, что требовал египтянин, и было необычным и опасным. Большинство чернокожих поверило богатому и своенравному человеку, хорошо платившему и тем самым обеспечивавшему сносное существование для их семей на многие годы.

Шенар не любил Нубии. Он ненавидел солнце и жару. Вынужденный пить много воды и есть только скудную пищу, он все же радовался возможности, которая позволит ему уничтожить Рамзеса.

Ненавистная Нубия, однако, снабдила его отрядом беспощадных убийц, воины Рамзеса не смогут их одолеть. Наемникам была чужда дисциплина, но их свирепость и стремление к битве были несравненны.

Оставалось только ждать корабль Рамзеса.

Наместник Нубии проводил спокойные дни в удобном дворце Бухен, недалеко от второго водопада, охраняемого многочисленными укреплениями, защищавшими от вторжения врагов. В прошлом нубийские вожди пытались напасть на Египет, и египтяне решили уничтожить эту опасность, соорудив укрепления, отряды которых, регулярно пополняемые, получали повышенную плату.

Наместник Нубии, носивший также титул «царский сын Куш», одной из нубийских провинций, имел только одну заботу: обеспечивать добычу золота и переправлять его в Фивы, Мемфис и Пи-Рамзес. Золотых и серебряных дел мастера использовали драгоценные металлы для украшений дверей, стен храмов и статуй, а Фараон направлял эти богатства в провинции, оплачивая верность наместников Ханаана, Сирии, Амурру.

Пост наместника Нубии являлся весьма завидным, даже если занимавший его должен был долгие месяцы находиться вдали от Египта; высокий сановник управлял огромной территорией и опирался на опытных военных, в рядах которых было много местных жителей. Не опасаясь больше мятежа со стороны усмиренных племен, наместник большую часть времени проводил, занимаясь музыкой и поэзией. Его супруга, давшая ему четверых детей, очень ревновала и запрещала ему любоваться привлекательными формами молодых нубиек, таких опытных в любовных играх. Расстаться же с супругой наместник не решался, так как по закону он был обязан обеспечить ей и детям безбедное существование, а это привело бы его к разорению.

Поэтому наместник опасался любых неожиданностей, способных потревожить ее спокойствие... И вот послание объявляло о прибытии царской четы! Однако точная дата их приезда в Бухен не указывалась. А другое послание приказывало арестовать Шенара, старшего брата Рамзеса, уже давно считавшегося погибшим! Наместник не решился направить корабль навстречу Рамзесу, потому что Фараону ничто не угрожало; стоило лучше сосредоточиться на церемонии встречи и на организации пиров в честь царской четы.

Командующий крепости Бухен делал ежедневный отчет наместнику.

— Следы подозреваемого в округе не обнаружены, но есть кое-что странное.

— Я ненавижу странности, воин!

— Должен ли я все же рассказать вам?

— Если хотите.

— Многие рыбаки на два дня покидали поселок, — признался военачальник, — а возвратившись, они поссорились и подрались. Во время драки один из них погиб, и в его хижине я нашел маленький слиток серебра.

— Целое состояние!

— Конечно, но наши расспросы оказались безуспешными, никто не открыл правды. Я убежден, что кто-то заплатил рыбакам, чтобы они украли рыбу, предназначенную для армии.

Если бы наместник начал бесплодное расследование, Фараон обвинил бы его в неумелости, следовательно, наилучшее решение заключалось в том, чтобы ничего не делать, надеясь, что Его Величество не узнает об этом.

Ветер был таким слабым, что свободные от вахты моряки спали или играли в кости. Они ценили это спокойное путешествие, его веселые остановки, приятные встречи с приветливыми нубийками.

Капитан замыкающего корабля не любил, когда матросы предавались безделью. Он уже приготовился отдать приказ привести в порядок палубу, выдраить ее до блеска, как вдруг раздался резкий удар, заставивший покачнуться корабль; многие моряки, не устояв, упали на мостик.

— Скала, мы наткнулись на скалу!

Рамзес услышал треск корпуса. Все корабли тотчас же спустили паруса и замерли посреди реки, глубина которой в этом месте была небольшой.

Лотос была первой, кто понял, в чем дело.

Десятки серых скал едва выступали из грязной воды, но внимательный взгляд различал на их поверхности глаза и маленькие уши.

— Стадо гиппопотамов, — сказала она Рамзесу.

Прекрасная нубийка вскарабкалась на вершину мачты и поняла, что флотилия попала в ловушку. Быстро спустившись, она рассказала, как обстоит дело.

— Я никогда не видела столько животных сразу, Ваше Величество! Мы не можем ни отступить, ни плыть вперед. Это странно... Можно подумать, что их принудили собраться здесь.

Фараон понимал, в чем заключалась опасность. Взрослые гиппопотамы весили более трех тонн и они обладали мощным оружием: длинными желтыми клыками длиной в несколько десятков сантиметров, способными продырявить корпус корабля. Властелины реки чувствовали себя в воде непринужденно и плавали с удивительной ловкостью. Когда они гневались, то раздвигали огромные челюсти в угрожающей зевоте.

— Если самцы начнут борьбу за самок, — указала Лотос, — они опустошат все на своем пути и утопят наши корабли. Многие из нас утонут или будут растерзаны.

Десятки ушей затрепетали, полузакрытые глаза открылись, на поверхности воды появились ноздри, пасти открылись, ужасающее хрюканье заставило взлететь хохлатых цапель, сидевших на акации. Тела самцов изобиловали шрамами, следами жестоких битв, многие из которых заканчивались смертью одного из соперников.

Вид страшных желтых клыков заставил моряков остолбенеть. Они заметили несколько огромных самцов во главе стада из двадцати особей, начинающих нервничать. Если бы они перешли в атаку, то сначала одним ударом челюстей раздробили рули кораблей, лишив их маневренности, и раздавили их своей массой. Броситься в воду и попытаться выплыть представлялось рискованным, так как невозможно было проложить себе путь к берегу среди яростных чудовищ.

— Нужно загарпунить их, — предложил Сетау.

— Их слишком много, — рассудил Рамзес. — Мы можем убить только нескольких, вызвав ярость остальных.

— Мы не сдадимся без боя.

— А если я предприму то же, что и при Кадеше? Мой отец Амон — властелин ветра. Создадим тишину, чтобы раздался его голос.

Рамзес и Нефертари подняли руки в знаке подношения, повернув ладони к небу. Огромный лев с достоинством держался справа от своего хозяина.

Приказ передавался от корабля к кораблю, и над флотилией воцарилась тишина.

Гиппопотамы медленно сомкнули челюсти, властелины Нила погрузились в воду, оставив видимыми только кончики ноздрей и ушей.

В течение нескольких минут ничего не изменилось.

Северный бриз коснулся щеки Лотос, бриз, в котором воплощалось дыхание жизни. Царский корабль тихо двинулся вперед, скоро за ним последовали другие корабли, проходившие между внезапно успокоившимися животными.

С вершины пальмы, где Шенар занял удобную позицию, чтобы присутствовать при кораблекрушении, он стал свидетелем нового чуда, которое только что совершил Рамзес. Чудо... Нет, немыслимый случай, неожиданный ветер, поднявшийся в середине дня, несмотря на сильную жару!

Разъяренный, Шенар раздавил между пальцами финики, капли солнца.

ГЛАВА 38

Во время жаркого сезона еврейские каменщики отдыхали. Одни использовали эти дни, чтобы посвятить их семье, другие увеличивали свой заработок, нанимаясь садовниками в большие имения. Сбор фруктов обещал быть замечательным; знаменитые яблоки Пи-Рамзеса будут занимать важное место на пиршественном столе.

Красавицы дремали в деревянных беседках, увитых вьющимися растениями, или купались в бассейнах, молодые люди, собравшиеся там же, старались привлечь к себе внимание, старики дышали свежим воздухом в тени виноградников и рассказывали о последнем подвиге Рамзеса, который с помощью магической силы успокоил огромное стадо разъяренных гиппопотамов. И возвращался припев песни: «Какая радость жить в Пи-Рамзесе, дворцы сияют золотом и бирюзой, ветер мягок, птицы играют вокруг прудов», этот припев подхватывали даже еврейские каменщики.

Замысел исхода казался забытым. Однако, когда Амени увидел Моисея, входящего в его кабинет, он забеспокоился, как бы ни оказалось потревоженным это прекрасное спокойствие.

— Ты никогда не отдыхаешь, Амени?

— Один папирус подгоняет другой: в отсутствие Рамзеса их становится все больше. Царь способен принять решение в несколько мгновений, я же озабочен деталями.

— Ты не думаешь жениться?

— Типун тебе на язык! Жена будет упрекать меня, что я слишком много работаю, приведет в беспорядок мои дела и помешает добросовестно служить Фараону.

— Фараон наш друг...

— Он на самом деле остается твоим другом, Моисей?

— Ты в этом сомневаешься?

— Да, такое сомнение в последнее время закралось в мою душу.

— Дело евреев верное.

— Исход, какое безумие!

— Если бы твой народ был в неволе, у тебя не было бы желания освободить его?

— Какая неволя, Моисей? Каждый свободен в Египте, ты так же, как и другие!

— Наша настоящая свобода — это возможность утверждать веру в Яхве, настоящего бога, единого.

— Я занимаюсь управлением, а не религией.

— Ты назовешь мне дату возвращения Рамзеса?

— Я ее не знаю.

— Если бы ты ее знал, то сказал бы мне?

Амени потрогал исписанную табличку.

— Я не одобряю твои замыслы, Моисей; потому что я твой друг, и должен признаться, что Серраманна считает тебя опасным человеком. Не становись виновником волнений, не то он возьмется за тебя, и ты можешь пострадать.

— Под защитой Яхве я никого не боюсь.

— Все же опасайся Серраманна; если ты нарушишь общественный порядок, он уничтожит тебя.

— Разве ты не придешь мне на помощь, Амени?

— Моя вера — это Египет. Если ты предашь мою страну, то перейдешь на сторону мрака.

— Я боюсь, что у нас больше нет ничего общего.

— Кто виноват в этом, Моисей?

Выходя из кабинета Амени, еврея терзали противоречивые мысли. Офир прав: нужно ждать возвращения Рамзеса и попытаться убедить его, надеясь, что слово будет достаточным оружием.

Живя в одном из домов еврейского квартала, маг Офир заканчивал создание своей лаборатории. Он даже начал опыты по наведению порчи, используя кисточку Ка, старшего сына Рамзеса, но совершенно безуспешно. Объект оставался спокойным, лишенным вибрации, как если бы человеческая рука его не касалась.

Магическая защита, которой воспользовался Ка, оказалась весьма эффективной и заставила усомниться ливийского мага: располагает ли он достаточными средствами, чтобы преодолеть эту преграду? Один человек мог помочь ему: дипломат Меба.

Однако сановник, представший перед ним, сильно изменился, потеряв былую уверенность в себе; трясущийся, неловкий, в плаще с капюшоном, скрывавшем его лицо, Меба походил на беглеца.

— Наступила ночь, — заметил Офир.

— Все же меня могли узнать... Для меня приход сюда опасен! Мы должны избегать такого рода встреч.

— Она была необходима.

Меба сожалел о союзе с хеттским шпионом, но как избавиться от него?

— Что вы можете мне сообщить, Офир?

— Глубокие изменения могут произойти в Хеттской империи.

— В каком смысле?

— В том смысле, который будет для нас благоприятным. Какие у вас новости?

— Аша — осторожный человек. Только Амени читает его послания, прежде чем передать их Рамзесу. Они закодированы, и я не могу их прочесть. Если я слишком заинтересуюсь ими, на меня падет подозрение.

— Я хочу знать содержание этих посланий.

— Риск...

Ледяной взгляд Офира вынудил Меба искать другие объяснения.

— Я сделаю все возможное.

— Вы уверены, что кисточка, которую вы принесли, принадлежит Ка?

— Нет никаких сомнений!

— Это Сетау создал для сына Рамзеса магическую защиту, не так ли?

— Именно так.

— Сетау отправился в Нубию вместе с Рамзесом, но сила его магии более эффективна, чем я предполагал. Какие именно предосторожности он предпринял?

— Я полагаю талисманы... Но я не могу больше приближаться к Ка.

— Почему?

— Серраманна подозревает меня в краже кисточки. Если я сделаю неверный шаг, он бросит меня в тюрьму!

— Сохраняйте хладнокровие, Меба; в Египте правосудие — не пустое слово. Сард не располагает доказательствами против вас, следовательно, вы ничем не рискуете.

— Я уверен, что Ка тоже подозревает меня.

— У него есть наперсник?

Меба задумался.

— Без сомнения, его наставник Неджем, земельный управитель.

— Расспросите его и постарайтесь узнать природу талисманов.

— Это чрезвычайно опасно.

— Вы на службе у Хеттской империи, Меба.

Сановник опустил глаза.

— Я сделаю все, что смогу, обещаю вам.

Серраманна шлепнул по ягодицам двадцатилетней ливийки, она только что развлекала его. У нее была грудь, которую сард не сможет забыть, и волнующие бедра, настоящий призыв, от которого благородный мужчина не сможет отказаться. И бывший пират хотел бы похвастаться принадлежностью к этой категории.

— Может повторим все сначала, — прошептала она.

— Проваливай, у меня много работы!

Перепуганная молодая женщина не стала настаивать.

Серраманна вскочил на коня и помчался к посту охраны, где его люди сменяли друг друга. Обычно они играли в кости или в игру змеи и крепко спорили по поводу расчетов или первенства; во время отсутствия царской четы Серраманна удвоил продолжительность охраны, чтобы обеспечить защиту царицы-матери и членов царской семьи.

Глубокая тишина царила внутри помещения.

— Вы что, онемели? — спросил Серраманна, предчувствуя неладное.

Главный из охранников был явно смущен.

— Прежде всего, господин, мы подчинились приказам.

— И что?

— Следовали приказам, но наблюдателю еврейского квартала не повезло... Он не видел, как прошел Меба.

— Ты хочешь сказать, что он заснул?

— Можно было бы и так сказать, господин.

— И это ты называешь «подчиняться приказам»?

— Сегодня было так жарко...

— Я требую от тебя организовать слежку за подозреваемым, неотступно следовать за ним, особенно когда он посещает квартал еврейских каменщиков, и если ты испортишь дело!..

— Это больше не повторится, господин.

— Еще одна такая ошибка, как эта, и я вас всех отправлю на греческие острова или неважно куда!

Разъяренный, чеканя тяжелый шаг, Серраманна вышел из помещения. Интуиция подсказывала ему, что Меба тесно связан с еврейскими смутьянами и что он готов помочь Моисею. Многие из знати настолько глупы, что не сознают опасности, которую представляет пророк.

Офир закрыл дверь своей лаборатории. Двое человек, которых он принимал, Амос и Бадуш, не знали о его опытах. Как и маг, оба бедуина были одеты на манер еврейских каменщиков и отрастили усы.

Благодаря кочевым племенам, подчинявшимся этой паре, Офир поддерживал связь с Хаттусой, хеттской столицей. Бедуинам хорошо платили за службу и верность.

— Император Муваттали все еще жив, — сообщил Амос, — его сын Урхи-Тешшуб должен стать его преемником.

— Когда начнутся военные действия?

— Не в самое ближайшее время.

— У вас будет оружие?

— В достаточном количестве, но его доставка несколько затруднена. Чтобы снабдить евреев нам нужно осуществить много маленьких поставок, если мы не хотим привлечь внимание египетских властей. Это будет долго, но мы не должны совершить оплошность. Вы получили согласие Моисея?

— Я его получу. Вы спрячете оружие в подвалах домов евреев, решивших бороться против армии и стражи Фараона.

— Мы составим список верных людей.

— Когда начнутся поставки?

— Через месяц.

ГЛАВА 39

Тысячник, отвечавший за безопасность хеттской столицы, был одним из самых горячих приверженцев Урхи-Тешшуба; как и большинство других военных, он с нетерпением ожидал смерти императора Муваттали и перехода власти к его сыну, который, наконец, отдаст приказ о выступлении против Египта.

Проверив караулы, тысячник направился к казарме, чтобы там насладиться заслуженным отдыхом. Завтра он подвергнет лодырей интенсивной тренировке и произведет несколько арестов, чтобы поддержать дисциплину.

Хаттуса со всеми ее укреплениями и серыми стенами была мрачна как никогда; но после победы хеттская армия будет пировать в богатой сельской местности Египта и весело проводить время на берегу Нила.

Тысячник сел на край постели, разулся, помассировал ноги мазью из крапивы. Он уже начинал засыпать, когда отворилась дверь.

Два воина с оголенными клинками напали на него.

— Что такое? Прочь отсюда!

— Ты хуже грифа, ты предал нашего командира, Урхи-Тешшуба!

— Что вы говорите?

— Вот твоя плата!

Издав крик, подобный крику мясника, воины вонзили мечи в живот изменника.

Вставало бледное солнце. После бессонной ночи Урхи-Тешшуб испытывал необходимость поесть. Он пил теплое молоко и ел козий сыр, когда два исполнителя, наконец, предстали перед ним.

— Все кончено, господин!

— Какие возникли трудности?

— Никаких. Все предатели были захвачены врасплох.

— Прикажите зажечь костер перед Воротами Львов и сложите трупы; завтра я сам разожгу погребальный огонь. Пусть каждый знает, какая участь ожидает тех, кто попытается ударить меня в спину.

Благодаря списку, предоставленному Аша, расправа была быстрой и жестокой; у Хаттусили больше не было шпионов среди приближенных Урхи-Тешшуба.

Главнокомандующий направился в комнату императора, которого двое слуг поместили подышать воздухом на террасе дворца, возвышавшегося над высоким городом.

Взгляд Муваттали оставался неподвижным, его руки сжимали подлокотники кресла.

— Вы можете говорить, отец?

Рот приоткрылся, но ни один звук не сорвался с его губ. Урхи-Тешшуб был успокоен.

— Вам нечего волноваться за империю, я забочусь о ней. Хаттусили прячется в провинции, он больше ничто, и у меня даже нет необходимости убирать его с дороги. Этот трус пребывает в страхе и забвении.

В глазах Муваттали тлел огонь ненависти.

— Вы не имеете права критиковать меня, отец; когда власть не передается добровольно, ее нужно захватить, неважно, какими средствами?

Урхи-Тешшуб вынул кинжал из ножен.

— Разве вы не устали страдать, отец? Великий император только в полновластии видит смысл жизни. В том состоянии, в каком вы находитесь, разве у вас есть какая-нибудь надежда снова заниматься этим? Сделайте усилие, чтобы ваш взгляд попросил меня прекратить эту ужасную пытку.

Урхи-Тешшуб приблизился к Муваттали. Веки властелина не опустились.

— Одобрите мой поступок, одобрите его и уступите мне трон, который перейдет ко мне по праву.

Всем своим существом Муваттали пытался протестовать, и его неподвижный взгляд не поддавался уговорам сына.

Урхи-Тешшуб поднял руку, готовый ударить.

— Уступите, ради всех богов!

Император так сильно сжал пальцы рук, что один из подлокотников кресла лопнул, как зрелый фрукт. Пораженный, его сын выпустил кинжал, который упал на плиточный пол.

Внутри святилища Язылыкая, воздвигнутого на склоне храма на северо-востоке столицы Хеттской империи, жрецы мыли статую бога грозы, чтобы укрепить его власть; затем совершили ритуалы, предназначенные прогнать хаос и похоронить зло в земле. Они также вбили семь железных гвоздей, семь бронзовых и семь медных, прежде чем принести в жертву поросенка, обремененного темными силами, угрожавшими равновесию в стране.

Церемония была окончена, жрецы прошли перед фризом двенадцати богов, остановились перед каменным столом и выпили крепкого вина, чтобы удалить противоречивые сомнения из своего сознания. Затем они воспользовались лестницей, высеченной в скале, чтобы направиться в храм, находящийся в сердце камня, и там помолиться.

Жрец и жрица покинули процессию и спустились в подземную комнату,которую освещали масляные лампы, Хаттусили и Путухепа сняли капюшоны, скрывавшие их лица.

— Этот миг мира меня успокоил, — призналась она.

— Здесь мы в безопасности, — согласился Хаттусили, — ни один воин Урхи-Тешшуба не осмелится проникнуть в этот священный уголок. Из предосторожности я приказал расставить наблюдателей вокруг святилища. Ты довольна своим путешествием?

— Результаты превзошли мои ожидания. Многие военачальники менее преданы Урхи-Тешшубу, чем мы это предполагаем, и очень неравнодушны к идее получить хорошее состояние, не подвергая себя риску быть убитым. Некоторые прекрасно сознают опасность, которую представляет Ассирия, и согласны с необходимостью усилить нашу систему обороны вместо того, чтобы возобновить военные действия против Египта.

Хаттусили наслаждался словами супруги, как нектаром.

— Это сон, Путухепа, или ты несешь настоящую надежду?

— Золото Аша подействовало и развязало языки; военачальники ненавидят спесь, жестокость и тщеславие Урхи-Тешшуба. Они больше не верят его грозным речам, его способности победить Рамзеса, и не прощают его отношения к императору. Конечно, они не решились убить его, но открыто желают его смерти. Если мы будем действовать умело, царствование Урхи-Тешшуба будет коротким.

— Мой брат умирает, и я не могу оказать ему помощь...

— Ты хочешь, чтобы мы попытались произвести переворот?

— Это было бы ошибкой, Путухепа, судьба Муваттали решена.

Прекрасная жрица с восхищением рассматривала мужа.

— У тебя хватит сил принести в жертву свои чувства, чтобы царствовать над хеттами?

— Потому что это нужно... Но то, что соединяет меня с тобой — нерушимо.

— Мы будем бороться вместе и победим вместе, Хаттусили. Как приняли тебя торговцы?

— Доверие не уменьшилось; оно даже усилилось из-за страха перед Урхи-Тешшубом. По их мнению, он разорит страну. У нас есть поддержка провинций, но нам не хватает поддержки столицы.

— Запас золота Аша еще полон, я отправлюсь; в Хаттусу и уговорю высших военачальников перейти на нашу сторону.

— Если ты попадешь в руки Урхи-Тешшуба...

— У нас есть друзья в Хаттусе, они спрячут меня, и я организую короткую встречу на нейтральной территории.

— Это слишком опасно, Путухепа.

— Не дадим Урхи-Тешшубу отсрочки и не будем терять времени.

Язык молодой светловолосой хеттки медленно лизал спину полусонного Аша и поднимался к затылку. Когда ласка стала очень нежной, дипломат вышел из оцепенения, повернулся на бок и обнял любовницу. Он приготовился вознаградить ее несказанной лаской, когда Урхи-Тешшуб ворвался в комнату.

— Вы думаете только о любви, Аша!

— Ваша столица богата на волнующие открытия.

Урхи-Тешшуб схватил девушку за волосы и выбросил ее из комнаты, в то время как египтянин одевался.

— У меня превосходное настроение, — объявил хетт.

Всем свои видом он показывал, что произошли события, результатом которых он остался доволен.

— Были уничтожены все мои противники, — объявил Урхи-Тешшуб, — ни один предатель не остался в живых. Впредь армия будет подчиняться каждому моему слову.

Урхи-Тешшуб много думал, прежде чем развязать бойню. Если Аша сказал правду, это был случай уничтожить паршивых овец; если он солгал — случай подавить возможных противников. Если согласиться на предложение египетского посла, эта бойня при всех подсчетах сулила только выгоду.

— Вы все еще отказываетесь разрешить мне лечить вашего отца?

— Император неизлечим, Аша, бесполезно мучить его снадобьями и микстурами, которые не улучшат его состояния и которые могут усилить его страдания.

— Так как он не способен управлять, империя останется без правителя?

Урхи-Тешшуб торжествующе улыбнулся.

— Военачальники скоро выберут меня императором.

— И мы заключим долгое перемирие, не так ли?

— Вы сомневаетесь в этом?

— У меня есть ваше слово.

— Однако остается одно главное препятствие: Хаттусили, брат императора.

— Разве его влияние так существенно?

— Пока он жив, он будет пытаться уничтожить меня! С помощью торговцев он учинит заговоры, чтобы лишить меня денег и припасов, в которых я нуждаюсь для хорошего оснащения армии.

— Разве вы не можете схватить его?

— Хаттусили — настоящий угорь, обладающий искусством прятаться.

— Досадно, — признал Аша, — но есть одно решение.

Взгляд Урхи-Тешшуба загорелся.

— Какое, Аша?

— Подготовить ему западню.

— И... вы мне поможете схватить его?

— Не такова ли роль египетского посла, желающего преподнести роскошный подарок новому императору хеттов?

ГЛАВА 40

— Используя дар ясновидения, Нефертари подтвердила предчувствие Рамзеса: стадо разъярившихся гиппопотамов, преградивших путь царской флотилии на реке, не было делом случая.

— Шенар... Это его рук дело, — решил Рамзес, — никогда он не откажется уничтожить нас, это единственная цель его существования. Ты согласна, Нефертари, чтобы мы продолжали путь на юг?

Фараон не должен отказываться от своего замысла.

Нил и пейзажи Нубии заставили забыть Шенара и его ненависть. На остановке Лотос и Сетау изловили замечательных кобр, одна из которых была с черной головой и красными полосами. Сбор яда обещал быть обильным.

Обольстительная нубийка с золотистой кожей была еще более прекрасна; благородное пальмовое вино, удовольствия любви в мягком тепле ночей превратили путешествие в праздник желания.

Когда рассвет оживил зелень пальм и охру холмов, Нефертари наслаждалась радостью воскрешения мироздания, приветствуемого пением птиц. Каждое утро, одетая в традиционное белое платье, она молилась богам неба, земли и промежуточного мира и благодарила их за дарованную народу Египта жизнь.

Возле песчаного островка потерпел кораблекрушение торговый корабль.

Царская флотилия сделала остановку поблизости; на оставленном корабле не было видно никаких признаков жизни.

Рамзес, Сетау и два матроса взяли лодку, чтобы исследовать судно поближе. Нефертари попыталась отговорить царя, но тот, убежденный, что речь идет о корабле Шенара, надеялся обнаружить там его следы.

На мостике — ничего.

В трюме кто-то есть. Но дверь закрыта.

С помощью Сетау он разбил деревянную задвижку.

Судно село на мель в том месте реки, где этого можно было избежать, что указывало на поспешное бегство, которое даже не дало экипажу времени спасти груз.

Матрос ворвался в трюм.

Ужасный крик разорвал голубой воздух раннего утра. Сетау попятился. Он, не знавший страха перед самыми опасными рептилиями, был пригвожден к месту.

Крокодилы, проникшие в трюм через разверзшуюся дыру, схватили матроса за ноги и пожирали его. Человек уже не кричал.

Рамзес хотел прийти на помощь несчастному, Сетау помешал ему.

— Ты сам погибнешь... Никто уже не может спасти его.

Новая ловушка, такая же изощренная по своей жестокости, как и предыдущая. Зная об отваге Фараона, Шенар предвидел, что он бросится на помощь и сам падет жертвой рептилий.

Сдерживая ярость, царь вместе с Сетау и другим матросом отступили. Они спрыгнули с корабля на песчаную отмель.

Между ними и лодкой огромный восьмиметровый крокодил, весящий более тонны, смотрел на них неподвижным взглядом, пасть была открыта, он явно готовился напасть. Его неподвижность таила в себе опасность, в любой момент он мог продемонстрировать необычайную быстроту действий, человек был бессилен против молниеносной реакции крокодила.

Сетау посмотрел вокруг: их окружили другие рептилии. Спастись не было никакой возможности.

Крокодилы, из закрытых пастей которых выпирали зубы, более острые, чем кинжалы, казалось, улыбались, готовые воспользоваться такой прекрасной добычей.

С царского корабля невозможно было увидеть происходящее. Никто не мог оказать им помощь.

— Я не хочу умирать таким образом, — прошептал Сетау.

Рамзес медленно вынул кинжал из ножен; он не сдастся без борьбы. Когда чудовище нападет, он проскользнет под него и попытается перерезать ему глотку.

Крокодил быстро продвинулся метра на два и снова застыл. Моряк упал на колени и закрыл лицо руками.

— Мы будем кричать вместе, бросаясь на противника, — сказал Рамзес Сетау, — может быть, с корабля нас услышат. Ты — налево, я — направо.

Последняя мысль Рамзеса была о Нефертари, такой близкой и уже такой отдаленной. Затем он собрал всю свою волю, всю свою энергию и приготовился к поединку, выбрав самого огромного крокодила.

Царь уже приготовился закричать, когда заметил движение в хвойной роще, неподалеку от реки. И раздался рев, громоподобный, такой мощный, что испугал даже крокодилов.

Рев принадлежал гигантскому слону, который бегом вошел в воду и ступил на островок. Хоботом он схватил чудовище и отбросил его на сородичей; толкаясь, крокодилы исчезли под водой.

— Ты, — признал Рамзес, — ты, мой верный друг!

Хобот слона, каждый бивень которого весил, по меньшей мере, восемнадцать килограммов, нежно обхватил талию царя Египта, поднял его и поместил себе на спину.

— Я спас тебе жизнь раньше, сегодня ты мне спасаешь жизнь.

Раненый стрелой, попавшей в хобот, спасенный и вылеченный благодаря вмешательству Рамзеса и Сетау, молодой слон стал великолепным самцом.

Когда Рамзес погладил его лоб, он испустил новый рев, но на этот раз рев радости.

Неджем, земельный управитель, заканчивал свой отчет: благодаря превосходному разливу закрома будут полны и обе страны заживут в изобилии. Строгое управление финансами позволит даже облегчить бремя налогов. После возвращения в столицу Рамзес сможет убедиться, что каждый высокий сановник выполнял обязанности с усердием под руководством Амени, внимательного и требовательного.

Неджем скорым шагом направился в сад дворца, где Ка обычно играл со своей сестрой Меритамон; но он нашел там только девочку, упражнявшуюся игре на лютне.

— Давно ли ушел твой брат?

— Он не приходил.

— Мы должны были встретиться здесь...

Неджем направился в библиотеку, где незадолго до завтрака он оставил Маленького Ка, желавшего переписать «Премудрости», написанные лучшими писцами времен пирамид.

Подросток был здесь, сидя, как писец, водя тонкой кисточкой по папирусу, который он развернул на коленях.

— Но... разве ты не устал?

— Нет, Неджем, эти тексты настолько прекрасны, что переписка рассеивает усталость и делает руку гибкой.

— Может быть, нужно... прерваться?

— О, нет, не теперь! Мне так нравится изучать исследования по геометрии того мастера, который построил пирамиду Униса в Сахаре.

— Обед...

— Я не голоден, Неджем; ты согласен, скажи?

— Хорошо, я даю тебе еще немного времени, но...

Ка поднялся и поцеловал вельможу в обе щеки, затем вновь принял прежнюю позу и погрузился с жадностью в чтение, письмо и исследование.

Выходя их кабинета, Неджем покачивал головой. Еще раз он был восхищен исключительными способностями старшего сына Рамзеса. Чудо-ребенок стал подростком, который подтверждал прежние обещания; если Ка продолжит верить в мудрость, Фараон будет обеспечен преемником, достойным его.

— Как здоровье земельного управителя, моего дорогого Неджема?

Голос, который оторвал его от размышлений, был голосом Меба, элегантного и улыбающегося.

— Хорошо, очень хорошо.

— Уже давно у нас не было случая побеседовать... Примете ли вы приглашение на обед?

— Водоворот дел принуждает меня отказаться.

— Я огорчен.

— Я тоже, Меба, но служба царству прежде всего.

— Таково убеждение всех служащих Фараону; не оно ли вдохновляет каждый из наших шагов?

— Увы! Люди остаются людьми, и они часто забывают о своих обязанностях.

Меба ненавидел этого работягу, наивного и напыщенного, но должен был изображать уважение и предупредительность, чтобы добыть у него сведения, в которых он нуждался.

Положение сановника было не блестящим; множество бесплодных попыток убедили его, что ему не удастся узнать содержание посланий Аша. Амени был очень осторожен.

— Могу ли я отвезти вас домой? Я располагаю новой колесницей и двумя очень спокойными лошадьми.

— Я предпочитаю ходить пешком, — сказал Неджем.

— У вас был случай увидеть Ка?

Лицо земельного управителя просияло.

— Да, мне это удалось.

— Какой удивительный мальчик!

— Более, чем удивительный. Он сын Рамзеса.

Меба стал серьезным.

— Только такой человек, как вы, Неджем, может оградить его от плохих влияний; такой талант, как у него, будет вызывать зависть и интриги.

— Не волнуйтесь, Сетау создал для него защиту от дурного глаза.

— Вы совершенно уверены, что он принял все меры предосторожности?

— Амулет в форме куска папируса, который сулит силу и процветание, и полоска ткани, на которой нарисован полный глаз. Не правда ли, совершенное магическое оснащение против вредных сил, откуда бы они ни исходили?

— На самом деле, впечатляюще.

— Более того, — добавил Неджем, — Ка ежедневно проникается силой формул, выгравированных в лаборатории храма Амона. Верьте мне, этот ребенок хорошо защищен.

— Вы меня убедили. Мог бы я повторить свое приглашение на обед?

— Если быть откровенным, меня не привлекает светская жизнь.

— Как я вас понимаю, мой дорогой! В дипломатии, к несчастью, невозможно ее избежать.

Когда они расстались, Меба едва подавил желание скакать от радости. Офир будет доволен им.

ГЛАВА 41

Когда корабль пристал к берегу Абу-Симбела, огромный слон, который следовал по дороге пустыни, издал рев приветствия. С вершины возвышенности он как бы следил за Рамзесом, с восхищением озиравшим окрестности: золотой песок, окруженный горной цепью. Царь вспомнил о том дне, когда открыл это замечательное место и поиски Лотос, нашедшей корень богини с лечебными свойствами.

Красавица-нубийка не отказала себе в удовольствии поплавать обнаженной в водах реки и проплыть с ловкостью рыбы до крутого берега, залитого солнцем. Многие матросы вторили ей, счастливые, что достигли хорошего порта.

Все были покорены великолепием места, где возвышался скалистый волнорез, служивший ориентиром для навигаторов; Нил выписывал великолепную кривую, обходя возвышенность, разделенную на два высоких мыса, между которыми проникал поток рыжеватого песка.

Тело нубийки поблескивало серебряными каплями воды, когда она поднималась по склону горы, преследуемая Сетау, одетым в шкуру антилопы, пропитанной целебными растворами.

— Что внушает тебе это место? — спросил Рамзес у Нефертари.

— Я чувствую здесь присутствие богини Хатор; камни похожи на звезды, золото неба заставляет их сиять.

На севере песчаная гора падает крутым склоном и приходит в соприкосновение с высокими водами; на юге гора отходит в сторону и образует широкую отмель. Два мыса окаймляют ее. Здесь я отпраздную нашу любовь, соорудив два святилища, неразделимых как Фараон и Великая Супруга Фараона. Твое лицо будет навсегда выгравировано в камне, чтобы встречать солнце, которое заставит тебя возрождаться каждый день.

Нефертари нежно обняла Рамзеса и с жаром поцеловала его.

Когда корабль был в виду Абу-Симбела, наместник Нубии протер глаза, считая себя жертвой миража.

На крутом берегу десятки каменотесов организовали стройку для возведения обширного здания. Некоторые, используя строительные леса, начинали обрабатывать скалу песчаника, в то время как другие занимались каменными блоками. Грузовые корабли привезли необходимое оборудование, десятники, заботившиеся о дисциплине, разделили ремесленников на группы, предназначенные для определенных работ.

Руководил работами сам Рамзес. Царь наблюдал за воплощением своего замысла и заставлял исправлять ошибки, переговорив с архитектором и главным скульптором.

Как показать свое присутствие, не потревожив властелина? Наместник посчитал благоразумным подождать, пока Рамзес сам направит взгляд на него. Все знали, что Фараон не любил, когда его отвлекали от дела.

Что-то мягкое и холодное прикоснулось к его левой ноге... Высокопоставленный сановник посмотрел вниз и застыл.

Это была красно-черная змея длиною около метра. Она струилась по песку и застыла у ноги наместника. Малейшее движение — и она укусит его. Даже крик мог вызвать атаку рептилии.

В нескольких шагах от него стояла молодая женщина с обнаженной грудью, одетая в короткую набедренную повязку, которая, поднятая ветром, больше демонстрировала ее прелести, чем скрывала их.

— Змея, — прошептал наместник, холодный пот струился по его лбу.

Лотос оставалась совершенно спокойной.

— Чего вы опасаетесь?

— Но... это змея...

— Говорите громче, я вас не слышу.

Рептилия медленно проползла вдоль ноги. Наместник больше не мог произнести ни слова.

— Это вы ее побеспокоили?

Высокопоставленный сановник был в крайнем затруднении.

Прелестная нубийка схватила красно-черную змею и обвила ее вокруг левой руки. Почему этот слишком толстый человек боится змеи, у которой она только что взяла яд?

Наместник побежал, задыхаясь, споткнулся о камень и растянулся недалеко от царя. Рамзес с удивлением оглядывал сановника.

— Какая оригинальная манера приветствовать правителя, не так ли?

— Простите меня, Ваше Величество, но змея... Я только что едва избежал смерти!

Сановник поднялся.

— Ты арестовал Шенара?

— Будьте уверены, Ваше Величество, что я не жалел сил! Все было сделано, чтобы угодить вам.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Наша неудача только временная; мои воины полностью контролируют Верхнюю и Нижнюю Нубию. Виновник волнений не уйдет от нас.

— Почему ты так поздно пришел на встречу со мной?

— Требования безопасности...

— По-твоему она важнее, чем царская чета?

Наместник побагровел.

— Конечно, нет, Ваше Величество! Это совсем не то, что я хотел сказать и...

— Следуй за мной.

Важный сановник опасался гнева Фараона, но Рамзес оставался спокойным.

Наместник последовал за ним внутрь одного из больших шатров, разбитых на краю стройки. Он служил местом размещения больных и раненых во время работы людей. Сетау как раз заканчивал обрабатывать ногу одного каменотеса, оцарапанную блоком песчаника.

— Ты любишь Нубию, Сетау? — спросил Рамзес.

— Неужели нужно задавать мне этот вопрос?

— Твоя супруга также в нее влюблена, как мне кажется.

— Здесь ее любовь меня утомляет; энергия Лотос как будто удваивается и ее любовные желания становятся неистощимыми.

Наместник остолбенел. Как таким образом могли разговаривать с властелином Двух Земель?

— Ты знаешь этого сановника, который насмешил нас своим своеобразным приветствием?

— Я ненавижу сановников, — возразил Сетау, — они объедаются привилегиями, которые в конечном счете их подавляют.

— Да, тебе не позавидуешь.

Сетау поглядел на царя с удивлением.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Нубия — обширная территория, управлять ею — трудная задача, не так ли, наместник?

— Да, да, Ваше Величество!

— Прекрасная провинция Куш, одна она требует твердой руки. Ты же разделяешь мое мнение, наместник?

— Конечно, Ваше Величество!

— Так как и я очень считаюсь с мнением подчиненных, я решил назначить моего друга Сетау «царским сыном провинции Куш» и доверить ему управление.

Как если бы это его не касалось, Сетау складывал белье. Наместник походил на статую, казалось все признаки жизни покинули его.

— Ваше Величество, проблемы, которые возникнут, мои отношения с Сетау...

— Они будут открытыми и сердечными, я уверен. Возвращайтесь в крепость Бухен и займитесь поисками Шенара.

Наместник был совершенно выбит из колеи...

— Я предполагаю, Ваше Величество, что это шутка.

— Змеи в этом районе многочисленны, вы соберете много яда. Лотос будет счастлива, вы будете жить в несравненном месте. Ты мне нужен, мой друг, чтобы руководить работами и наблюдать за ростом двух храмов Абу-Симбела. Его святилища будут предназначены для того, чтобы увековечить образ царской четы. Здесь, в сердце Нубии, будет воспета тайна нашей цивилизации. Но если мое решение не нравится тебе, я оставляю за тобой право выбора.

Сетау исторг нечто вроде ворчания.

— Несомненно, вы сговорились с Лотос... И кто смог бы сопротивляться воле Фараона?

Магией ритуала царь перенес души врагов юга на север, а души врагов севера на юг, души противников запада на восток, а души противников востока на запад. Благодаря перестановке магических точек, которые располагались вне земного мира, Абу-Симбел будет под защитой от человеческих бурь; созданное царицей вокруг будущих зданий силовое поле защитит их от внешних посягательств.

В маленьком храме, построенном перед фасадом большого святилища, Рамзес преподнес Маат любовь, соединявшую его с Нефертари, и присоединил к свету единство царской четы, их союз, постоянно воспеваемый в Абу-Симбеле, будет собирать божественные энергии, питающие источник жизни египетского народа.

Под наблюдением Рамзеса и Нефертари возводились храм царя и храм царицы. Ремесленники углубились в сердцевину скалы, чтобы вырыть там наос; скала будет вырублена в высоту на тридцать три метра, в ширину на тридцать восемь метров и на шестьдесят три метра в глубину.

Когда имена Рамзеса и Нефертари были выгравированы в камне Абу-Симбела, Рамзес отдал приказ готовиться к отъезду.

— Ты возвращаешься в Пи-Рамзес?

— Нет еще. Я поищу другие места в Нубии, чтобы и там построить святилища; боги и богини поселятся в этой огненной стране, и именно ты будешь направлять усилия наших строителей. Чтобы Абу-Симбел стал центральным светочем, окруженным мирной армией святилищ, они станут содействовать упрочению мира. Для воплощения этого замысла, потребуется много лет, но мы победим время.

Растроганная и сосредоточенная Лотос смотрела на удаляющийся царский корабль. С высоты скалы она любовалась Рамзесом и Нефертари, стоящими на палубе корабля с белым парусом, который скользил по голубой воде, отражающей нубийское небо.

То, что она поняла сегодня, можно было сформулировать так: Рамзес был великим Фараоном, потому что любил Нефертари и потому что сумел заставить ее полюбить себя.

Нефертари, госпожа Абу-Симбела, открывала пути неба и земли.

ГЛАВА 42

Шенар злился.

Все шло не так, как он задумал. После неудачных попыток уничтожить Рамзеса и нанести вред его флотилии и людям, Шенар был вынужден обратиться в бегство, продвигаясь к Великому югу.

Люди Шенара украли корабль в одном из нубийских поселков. Жители поселка подали жалобу властям. И брат Фараона, преследуемый воинами наместника, непременно попал бы в их руки, если бы не сметливость нубийских моряков. Из осторожности он вынужден был покинуть причал и углубиться в пустыню в надежде запутать следы. Критский наемник, правая рука Шенара, на чем свет стоит, ругал обжигающий воздух и постоянную угрозу, которую представляли рептилии, львы и другие хищники.

Маленький отряд под командованием Шенара оказался недалеко от места, где мыли золото, это была запретная зона, где люди работали под наблюдением египетских воинов. Именно здесь Шенар должен посеять мятежи, чтобы прервать поставку драгоценного металла в Египет.

С вершины дюны Шенар увидел, как нубийские рабочие моют руду, отделяя ее от землистой породы, которая остается с ней даже после измельчения и растирания. Вода, добытая из колодца, вырытого посреди пустыни, наполняла резервуар, его опрокидывали на сетку, опущенную в бассейн; легкого потока воды было достаточно, чтобы вымыть породу и освободить золото. Однако, чтобы оно было полностью очищено, операцию необходимо повторить много раз.

Многочисленный отряд египетских воинов был хорошо вооружен и справиться с ними не представлялось возможным; поэтому Шенар решил посеять смуту среди проживающих в пустыне нубийских племен.

Именно здесь, в стране Ирем, Шенар, по совету проводника, встретился с одним из вождей-нубийцев, огромным негром, лицо которого было покрыто шрамами. Вождь принял его в просторной хижине в центре своего поселка, но прием оказался весьма холодным.

— Ты египтянин.

— Да, я им являюсь, но я ненавижу Рамзеса.

— Я ненавижу всех фараонов, притесняющих мою страну. Кто тебя направил?

— Могущественные враги Рамзеса, живущие на севере Египта. Если мы им поможем, они победят Фараона и вернут тебе твою землю.

— Если мы восстанем, воины Фараона убьют нас.

— Людей твоего племени, конечно, недостаточно, я согласен с этим; вот почему необходимо заключить союз с другими племенами.

— Союз... Это трудно, очень трудно... Нужно собрать вождей и долго объяснять, очень долго, в течение многих лун.

Спокойствие было добродетелью, которой больше всего не хватало Шенару; но он сдержал свой гнев и поклялся быть упорным, какими бы ни были препятствия, связанные с переговорами.

— Ты готов мне помочь? — спросил он у вождя.

— Я должен оставаться в поселке, а чтобы хорошо договориться с вождями, нужно отправиться в соседний поселок. А это далеко.

Критский наемник передал Шенару слиток серебра.

— Это серебро поможет тебе прокормить племя в течение многих месяцев. Кто помогает мне, тому я хорошо плачу.

Нубиец оживился.

— Если я уговорю других, ты дашь мне это?

— Если твои действия будут успешными, я дам тебе еще много таких слитков.

— И все равно на это уйдет очень много времени.

— Завтра же начнем действовать.

Возвратившись в Пи-Рамзес, Красавица Изэт часто вспоминала тростниковую хижину, где проходили любовные свидания с Рамзесом, пока он не встретился с Нефертари; время, когда она надеялась выйти замуж за человека, в которого была сильно влюблена, но как соперничать с этой величественной женщиной, с полным правом ставшей Великой Супругой Фараона?

Когда боль любви становилась слишком мучительной, Красавица Изэт забывала ухаживать за собой, носила старые одежды... Но нежность к Ка и Меренптаху, двоим сыновьям, которых дал ей Рамзес, и к Меритамон, дочери царя и Нефертари, думы об их будущем помогали ей освобождаться от грусти: Меренптах, красивый крупный мальчик; Меритамон, обаятельная и мечтательная девочка; Ка, будущий великий ученый. Эти трое детей были ее надеждой, они станут ее будущим.

Прислужник принес ей колье из аметистов и сердолика, серьги, платье, украшенное и вышитое позолоченными нитями. За ним следовала Долент, сестра Рамзеса.

— Вы кажетесь усталой, Изэт.

— Это пройдет. Но... кому предназначено все это?

— Позвольте мне преподнести вам скромные подарки.

Величественная брюнетка, внушающая доверие и покровительственно держащаяся, решила перейти в наступление.

— Ваша жизнь похожа на тяжелое бремя, моя дорогая Изэт.

— Нет, конечно, нет, потому что я имею счастье воспитывать детей Рамзеса Великого.

— Почему вы смирились с такой жизнью?

— Я люблю царя, люблю его детей: боги дали мне такое блаженство!

— Боги... боги это обман, Изэт!

— Я не понимаю вас.

Существует только один бог, тот, которого почитал Эхнатон, тот, которому молятся Моисей и евреи. Это к нему мы должны устремить взоры.

— Следуйте своим путем, Долент, и оставьте меня в покое.

Сестра Рамзеса поняла, что она не сможет убедить Красавицу Изэт; но у нее был еще один маленький шанс, чтобы смутить душу Изэт.

— Мне кажется несправедливым, что вам отведена роль второй супруги.

— Я так не думаю, Долент. Нефертари красивее и умнее меня; никакая женщина не сравнилась бы с ней.

— Это так. Но у нее есть один недостаток.

— Какой?

— Нефертари не любит Рамзеса.

— Как вы осмеливаетесь утверждать...

— Я знаю это. Мое любимое занятие состоит в том, чтобы внимательно слушать придворных и собирать их наблюдения; поэтому я могу вас уверить, что Нефертари притворщица. Кем сна была до встречи с Рамзесом? Маленькой жрицей, единственной целью которой было служить богам... И вдруг Рамзес обратил свой взор на нее! Настоящее чудо, превратившее скромную девушку в честолюбивую гордячку.

— Простите меня, Долент, я не могу в это поверить.

— Знаете ли вы настоящую причину путешествия царской четы в Нубию? Нефертари потребовала, чтобы был построен огромный храм во славу ей, который бы обессмертил ее имя! Рамзес покорился и начал стройку, она продлится много лет. Замыслы Нефертари стали очевидными: занять место царя и самостоятельно править страной. Чтобы помешать этому безумию, все средства хороши.

— Не осмеливаетесь ли вы думать...

— Я повторяю: все средства. Только один человек может спасти Рамзеса: вы, Изэт.

Молодая женщина была потрясена. Конечно, она презирала Долент, и сестра Рамзеса явно преувеличивала. Однако образ влюбленной Нефертари, почитающей Рамзеса, потускнел.

— Что вы, посоветуете мне, Долент?

— Рамзес был обманут, это на вас он должен был жениться, вы — мать его старшего сына Ка, которого двор уже признает его преемником. Если вы любите царя, Изэт, если вы любите Египет и желаете ему счастья, единственное решение: освободить Рамзеса от Нефертари.

Красавица Изэт закрыла глаза.

— Долент, это невозможно!

— Я вам помогу. Любое преступление — отвратительно, оно ведет к разрушению сознания, души, имени... Посягнуть на Великую Супругу Фараона и погубить себя для вечности?

— Кто узнает об этом? Когда вы решитесь нанести удар, нужно будет действовать исподтишка, чтобы не оставить никаких следов.

— Это воля вашего бога, Долент?

— Нефертари — порочная женщина, оскверняющая сердце Рамзеса и ведущая его к совершению серьезных ошибок. Мы обязаны объединиться, чтобы помешать ей навредить Фараону; именно так мы и будем верны царю.

— Мне необходимо подумать.

— Естественно. Я очень надеюсь на вас, Изэт, и знаю, что вы примете верное решение. Каким бы оно ни было, вы снискали мою привязанность.

У Красавицы Изэт была такая жалкая улыбка, что, прежде чем уйти, Долент поцеловала ее в обе щеки.

Вторая супруга Рамзеса задыхалась; неверным шагом она подошла к окну, выходившему в дворцовый сад, и подставила лицо под теплые и ласковые лучи солнца, но это не помогло ей успокоиться.

В ней поднялась мольба к силам, скрытым на небесах, к тем силам, которые решают судьбу живых, определяют длительность их существования и час кончины. Имеет ли она право действовать вместо них, прервав жизнь Нефертари только потому, что Великая Супруга Фараона была недостойна Рамзеса?

Соперница! Впервые Изэт увидела в Нефертари соперницу. Их молчаливое соглашение разбилось, и открытая вражда выплескивалась с неистовой силой, сдерживаемой столько лет. Изэт была матерью двух сыновей Рамзеса, первой женщиной, которую он любил, той, которая должна была царствовать рядом с ним. Долент открыла ей правду. Эту правду Изэт пыталась до сих пор заглушить в себе.

Нефертари будет повержена, Рамзес наконец осознает, что эта любовь — только мимолетный эпизод в его жизни; освобожденный от чар этой колдуньи, он вернется к Красавице Изэт, к страсти юности, к той, которую он никогда не переставал любить.

ГЛАВА 43

Испытывая глубокое презрение к евреям, Офир принимал во внимание, что квартал еврейских каменщиков предоставил ему надежное пристанище, несмотря на то, что приходилось часто менять жилище, чтобы добиться полной безопасности. Благодаря умело поданным свидетельствам Серраманна вынужден был поверить, что ливийский маг покинул Египет; и, смирившись с этим фактом, он прекратил серьезные поиски. Угрозу представляли только стражники, обязанные предотвращать любые ночные беспорядки.

Однако маг не спешил обнаруживать себя. Многие месяцы положение оставалось неизменным; на пятнадцатом году царствования Рамзеса, достигшего тридцати семи лет, Египетское царство процветало.

Сообщения, приходившие из Хеттской империи, были странными и малоутешительными; конечно, Урхи-Тешшуб все еще жаждал войны с Египтом, но, однако, не предпринимал никаких действий. Более того, система защиты, сформированная Южной Сирией и Ханааном, контролировались египетскими войсками, закаленными и способными отразить любое массированное наступление. Почему же Урхи-Тешшуб прибегал к уверткам? Очень короткие послания, которые передавали бедуины Офиру, не могли ничего объяснить.

На юге Шенару никак не удавалось поднять мятежи среди нубийских племен, поскольку их вожди не могли прийти к согласию.

Долент продолжала поддерживать дружеские связи с Изэт, пытаясь убедить ее действовать против Нефертари, но вторая супруга царя так и не решилась на это. Что касается Меба, то он пребывал в отчаянии, чувствуя свою бесполезность и ненужность: он так и не смог раскрыть содержание посланий Аша, а сведения о магических талисманах Ка, защищавших сына Фараона от темных сил, добытые для Офира, также не принесли пользы. Магу не удалось нарушить защиту Ка, созданную для него Сетау.

После долгого путешествия, во время которого было основано много храмов, Рамзес вернулся в столицу. Нефертари светилась от счастья. Несмотря на угрозу войны, царская чета пользовалась огромной популярностью; каждый был убежден, что они сохранят стране длительное процветание и сумеют защитить ее от любой внешней опасности.

Размышляя, Офир пришел к неутешительным выводам. С каждым годом надежда уничтожить Рамзеса становилась все меньше и меньше. Все его уловки и хитросплетения ни к чему не привели, он впал в уныние.

Офир сидел в глубине комнаты, в темноте, когда к нему вошел человек.

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Моисей...

— Вы заняты?

— Нет, я думал.

— Рамзес, наконец, вернулся, а я, как вы советовали, терпеливо ждал этого.

Уверенный тон Моисея придал сил Офиру. Неужели еврей наконец-то решился восстать против Фараона?

— Я собрал совет старейшин, — продолжил пророк, — и они решили назначить меня посланником к Фараону.

— Исход все еще тревожит умы евреев?

— Еврейский народ уйдет из Египта, потому что такова воля Яхве. Вы сдержали свои обещания?

— Наши друзья бедуины доставили оружие; оно спрятано в подвалах.

— Мы не желаем насилия, но было бы предпочтительней располагать средствами защиты в случае, если нас будут преследовать.

— Вас будут преследовать! Рамзес не согласится с исходом целого народа.

— Мы хотим не воевать, а уйти из этой страны и достичь земли, обещанной нам.

Офир ликовал. Наконец представился случай для осуществления всего, что им было задумано! Моисей создаст обстановку, благоприятную для вторжения Урхи-Тешшуба.

Перед фризом двенадцати богов святилища Язылыкая Путухепа распростерлась на каменном ложе, как мертвая.

Она выпила опасный напиток, погрузивший ее в глубокий сон на три дня и три ночи. Не существовало более верного способа войти в контакт с силами судьбы и узнать их волю.

Обычного гадания оракулов, которое указывало на неблагоприятное время для действий Урхи-Тешшуба, было недостаточно, чтобы принять решение; поэтому она прибегнула к этому опасному методу.

Конечно, большинство торговцев и немалая часть армии благодаря их усилиям оказались на стороне Хаттусили, но не обманулись ли они в своем будущем? Благодаря золоту египетского посла Аша многие военачальники выступили за усиление границ Хеттской империи и отказались от наступления на Египет. Но не изменят ли они свое мнение, если Урхи-Тешшуб прозреет и обнаружит заговор, зреющий против него?

Оспаривание власти у Урхи-Тешшуба рано или поздно приведет к войне; поэтому Хаттусили, несмотря на большое количество сторонников, еще был не готов предпринимать серьезные действия, во время которых погибнут тысячи хеттов.

Вот почему Путухепа пожелала прибегнуть к вещему сну, откроющему ей будущее.

Это действо представляло большую опасность для гадающего, он мог не проснуться или потерять рассудок, поэтому Хаттусили, боясь за жизнь супруги, долгое время не соглашался на подобный опыт. Но Путухепа настаивала, и Хаттусили сдался.

И вот она лежала на каменном ложе, погруженная в глубокий сон, сон, который, согласно пророческим книгам, поведает ей о событиях будущего, силы судьбы подскажут ей правильные действия.

Хаттусили нервно сжал полы шерстяного платья.

— Путухепа... Просыпайся, прошу тебя!

Ему показалось, что рука ее дрогнула. Нет, он ошибся... Она не шевелилась. Да, все-таки рука ее дрогнула! Путухепа открыла глаза, остановила взгляд на изображении лиц двенадцати богов.

Вдруг из ее уст раздался голос, медленный и глубокий, Хаттусили вздрогнул, это был не ее голос, силы извне говорили с ним!

— Я видела бога грозы и богиню Иштар... И он, и она сказали мне: «Я поддерживаю твоего мужа, и вся страна пойдет за ним, тогда как его враг будет походить на кабана в своем логове».

Нежная рука, такая нежная, что заставляет думать о меде и весеннем тростнике; ласки такие настойчивые, что вызывают в нем все новые ощущения и наслаждение, полностью захватывающее его. Пятая хеттская любовница Аша была так же хороша, как и предыдущие, но он начинал скучать о египтянках, о берегах Нила и пальмах.

Любовь была единственным развлечением в давящей и скучной атмосфере хеттской столицы. К этому добавлялись еще и многочисленные встречи с торговцами и молчаливыми военачальниками. Аша вел двойную игру: с одной стороны, он проводил переговоры с Урхи-Тешшубом о мире, и, заключив мнимое соглашение с сыном Муваттали, выслеживал Хаттусили, которого Урхи-Тешшуб намеревался уничтожить, с другой — поддерживал Хаттусили, предупреждая его о действиях Урхи-Тешшуба.

Трижды воины Урхи-Тешшуба пытались задержать Хаттусили, но всякий раз ему удавалось ускользнуть.

На этот раз Аша и его любовница успели закончить свои забавы, когда Урхи-Тешшуб вошел в комнату египетского посла.

Взгляд полководца был тяжелым, почти неподвижным.

— У меня хорошие новости, — сказал Аша, натиравший руки благовонным маслом.

— У меня тоже, — объявил Урхи-Тешшуб тоном победителя, — Мой отец, Муваттали, наконец-то скончался, и я единственный хозяин в стране!

— Мои поздравления... Но остается Хаттусили.

— Скоро он будет в моих руках, не сомневайтесь. Вы говорили о хороших новостях?

— Они касаются именно Хаттусили; благодаря заслуживающему доверия информатору я знаю, где находится брат Муваттали. Но...

— Но что, Аша?

— Когда Хаттусили будет схвачен, обещаете ли вы мне, что мы заключим мир?

— Вы сделали хороший выбор, друг, будьте уверены; Египет не будет обманут. Где прячется этот предатель?

— В святилище Язылыкая.

Урхи-Тешшуб сам возглавил небольшой отряд из десяти человек, чтобы не вызвать никаких подозрений. Он боялся, что кто-нибудь их тайных сторонников Хаттусили предупредит его об опасности.

Итак, это жрецы, находившиеся под началом Путухепы, предоставили убежище брату почившего императора; Урхи-Тешшуб сурово накажет их за предательство.

Хаттусили совершил ошибку, расположившись недалеко от столицы. На этот раз он не ускользнет. Урхи-Тешшуб еще не решил, как поступить с Хаттусили: убить его или учинить над ним суд. Но немного поразмыслив, он выбрал первое решение. В силу сложившегося положения он вынужден был, к несчастью, отказаться от мысли собственноручно перерезать горло Хаттусили и возложил эту обязанность на одного из своих воинов. Возвратившись в Хаттусу Урхи-Тешшуб организует грандиозные похороны Муваттали, и он, любимый сын императора, станет его бесспорным преемником.

Хеттская армия, готова сражаться, он захватит Южную Сирию, установит связь с бедуинами, разгромит Ханаан, перейдет египетскую границу и нападет на Рамзеса, совершившего ошибку — поверив в мир, который он якобы обещал его послу.

Он, Урхи-Тешшуб, властелин империи хеттов! Его мечта осуществилась, и ему не было дела до союзной армии, сформированной Хаттусили, Урхи-Тешшуб чувствовал себя достаточно сильным, чтобы покорить Ассирию, Нубию и всю Азию; его слава затмит славу других хеттских императоров.

Отряд Урхи-Тешшуба приблизился к священной скале Язылыкая, где был выстроен храм. Там, говорили, располагалась верховная божественная сила, бог грозы и его супруга; Урхи-Тешшуб носил; имя этого грозного и опасного бога. Да, он сам был божественной Грозой, чей гнев падет на его врагов.

На пороге святилища замерли мужчина, женщина и ребенок.

Хаттусили, его супруга Путухепа и их девочка восьми лет. Безумцы сдались, полагаясь на великодушие Урхи-Тешшуба!

Он приказал всадникам остановиться, чтобы насладиться триумфом. Аша предоставил ему прекрасный случай избавиться от последних противников. Эта проклятая семья будет уничтожена, он прикажет убить египетского посла, ставшего ненужным. Подумать только, что этот наивный дурак поверил, будто Урхи-Тешшуб желал мира! Столько лет ожидания, столько лет испытаний, чтобы, наконец, прийти к абсолютной власти...

— Убейте их, — приказал Урхи-Тешшуб своим воинам.

Когда тетива лука натянулась, Урхи-Тешшуб испытал ощущение неземного удовольствия. Вероломный Хаттусили и надменная Путухепа, пронзенные стрелами, их трупы сожжены... Возможно ли более приятное видение?

Но стрелы не были выпущены.

— Убейте их! — повторил Урхи-Тешшуб, доведенный до исступления.

Луки повернулись в его сторону.

Предан... Его предали, его, нового императора! Вот почему Хаттусили, его жена и дочь были так спокойны.

Брат Муваттали выступил вперед.

— Ты наш пленник, Урхи-Тешшуб, сдавайся. Тебя будут судить.

Издав вопль ярости, Урхи-Тешшуб поднял на дыбы коня, захваченные врасплох лучники отступили. С горячностью воина, проигравшего битву, сын почившего императора прорвал кольцо воинов и поскакал к столице.

Стрелы свистели в ушах Урхи-Тешшуба, но ни одна не настигла его.

ГЛАВА 44

Урхи-Тешшуб проехал через Ворота Львов и галопом направился ко дворцу, пришпоривая коня, почти загнав его, через минуту он уже был на вершине акрополя, откуда бывший император любовался своей империей.

Подбежал начальник личной охраны.

— Что с вами, Ваше Величество?

— Где египтянин?

— В своих апартаментах.

На этот раз Аша был один, кутаясь в толстый плащ, он ждал сына императора.

Урхи-Тешшуб не сдерживал свой гнев.

— Ловушка... Это ловушка! Мои воины восстали против меня!

— Нужно бежать, — рассудилАша.

Слова египтянина поразили хетта.

— Бежать... Куда бежать? Моя армия вырежет это проклятое святилище и уничтожит всех мятежников!

— У вас нет больше армии.

— Нет армии, — повторил Урхи-Тешшуб озадаченно, — что это значит?

— Ваши военачальники прислушиваются к оракулам и словам богов Путухепы; вот почему они перешли на сторону Хаттусили. У вас осталась только личная охрана и один или два полка, которые не смогут долго сопротивляться. В ближайшие часы вы окажетесь пленником в вашем же собственном дворце до триумфального прибытия Хаттусили.

— Это неправда, это невозможно...

— Это реальность, Урхи-Тешшуб. Мало-помалу Хаттусили овладел всеми рычагами империи.

— Я буду бороться до конца.

— Бессмысленное решение, существует другой выход.

— Говорите!

— Вы прекрасно знаете хеттскую армию, ее реальные силы, вооружение, способ действия, слабости...

— Конечно, но...

— Если вы немедленно соберетесь, у меня есть возможность помочь вам выехать из страны.

— Но куда?

— В Египет.

Урхи-Тешшуб остолбенел.

— Вы бредите, Аша!

— Где еще вы сможете быть в безопасности? Конечно, право убежища должно быть обговорено; вот почему в обмен на спасенную жизнь вы должны рассказать Рамзесу все о хеттской армии.

— Вы требуете, чтобы я изменил своей стране.

— Вам судить.

Урхи-Тешшуб был готов убить Аша. Столько времени этот египтянин манипулировал им? Но он предоставил ему единственную возможность выжить... И Урхи-Тешшуб нанесет больший вред Хаттусили, если откроет военные секреты.

— Я согласен.

— Это мудрый выбор.

— Вы будете сопровождать меня, Аша?

— Нет, я остаюсь здесь.

— Это рискованно.

— Моя работа здесь не закончена; вы забыли, что я здесь в поисках мира?

Как только известие о бегстве Урхи-Тешшуба распространилось по городу, последние оставшиеся верными ему воины присоединились к Хаттусили, объявленному императором. Первая обязанность нового государя состояла в том, чтобы отдать последние почести своему брату Муваттали, чей труп был сожжен на гигантском костре во время грандиозной церемонии.

Во время пира, завершившего церемонию коронования, Аша занимал почетное место слева от императора Хаттусили.

— Позвольте, Ваше Величество, пожелать вам продолжительного и мирного царствования.

— Никаких следов Урхи-Тешшуба... Вы, всезнающий Аша, не имеете какой-нибудь информации по этому поводу?

— Никакой, Ваше Величество; без сомнения, вы больше не услышите о нем.

— Я был бы очень удивлен этим. Урхи-Тешшуб — человек злобный и упорный: он не прекратит мстить.

— Для этого нужно, чтобы у него были средства.

— Воин его закалки не откажется от своего.

— Я не разделяю ваших опасений.

— Это забавно, Аша... У меня такое чувство, что вы что-то знаете.

— Это только такое впечатление, Ваше Величество.

— Не вы ли помогли Урхи-Тешшубу выехать из страны?

— Определенно будущее готовит нам сюрпризы, но не я ответственен за них; не является ли моей единственной миссией то, чтобы убедить вас начать переговоры с Рамзесом о мире?

— Вы ведете очень опасную игру, Аша; а если я изменил свое решение, и предполагаю продолжить войну с Египтом?

— Вы слишком хорошо знаете, что нельзя пренебрегать ассирийской опасностью, и слишком озабочены благосостоянием своего народа, чтобы разорить его в бесполезном конфликте.

— В ваших словах много правды, но должен ли я согласиться с ними? Правда почти бесполезна, когда речь идет об управлении; война предоставит возможность заглушить споры и снова объединить народ.

— Разве число жертв будет вам безразлично?

— Как их избежать?

— Заключив мир.

— Я любуюсь вашим упорством, Аша.

— Я люблю жизнь, Ваше Величество, а война разрушает ее радость.

— Этот мир не должен вам нравиться.

— В Египте царствует удивительная богиня Маат, которая принуждает всех, даже фараонов, уважать закон Вселенной и соблюдать справедливость на земле. Такой мир мне нравится.

— Красивая сказка, но это только сказка.

— Вы заблуждаетесь, Ваше Величество, если вы решите напасть на Египет, то столкнетесь с Маат. И если вы станете победителем, то уничтожите несравненную цивилизацию.

— Не важно, если хетты возвысятся над миром!

— Но время упущено, Ваше Величество, уже ничто не помешает Ассирии стать сильной державой. Только союз с Египтом защитит вашу территорию.

— Если я не ошибаюсь, Аша, вы не являетесь моим советником, вы посол Египта...

— Это только видимость. Даже если ваша страна не столь прекрасна, как Египет, я привязался к ней и не желаю видеть ее гибель.

— Вы искренны?

— Я знаю, что искренность дипломата всегда сомнительна... Однако я прошу мне поверить. Цель Рамзеса — мир.

— Вы выступаете от имени вашего царя?

— Не колеблясь. Он говорит моими устами.

— Нужно, чтобы нас соединяла глубокая дружба...

— Дело случая, Ваше Величество.

— Рамзесу везет, очень везет.

— Это именно то, что утверждают все его противники.

Каждый день в течение пяти лет Ка приходил в храм Амона и проводил, по крайней мере, час в лаборатории, изучая священные тексты. За это время он познал основы астрономии, геометрии, символики и других священных наук; благодаря им он постиг новые горизонты мысли и великой мудрости древних.

Несмотря на свой юный возраст, Ка уже был приобщен к первым таинствам храма. Когда двор Рамзеса узнал эту новость, он восхитился: не было никакого сомнения, что старший сын царя был достоин самых высоких должностей.

Ка снял амулет, который носил на шее, и повязку с левого запястья. Обнаженного, с закрытыми глазами, его провели в склеп храма, чтобы там медитировать перед таинствами создания мира, представленными на стенах. Четыре самца лягушки и четыре самки змеи составляли первоначальные пары, сформировавшие мир, волнистые линии изображали первоначальную воду, в которой рождался Закон, чтобы создать Вселенную, небесная корова давала рождение звездам.

Затем Ка подвели к порогу зала с колоннами, где два жреца в масках Тота-ибиса и Гора-сокола вылили свежую воду на его голову и плечи. Два бога надели на Ка белую набедренную повязку и призвали его почитать богов, изображенных на колоннах.

Жрецы с обритыми головами окружили Ка. Юноша ответил на тысячи вопросов о скрытой природе бога Амона, об элементах создания, содержавшихся в основе Вселенной, о значении основных иероглифов, содержании формул приношений и многом другом, о чем мог без ошибок рассуждать только очень опытный писец.

Опрашивающие не выразили своего мнения. Ка долго ждал их ответа в тихом храме.

После полуночи пожилой жрец взял его за руку и провел на крышу дома, он приказал ему сесть и наблюдать звездное небо, тело богини Нут; единственной, способной превращать смерть в жизнь.

Возведенный в ранг носителя Закона, Ка мечтал только о тех радостных днях, которые он проведет в храме, чтобы там постичь все ритуалы. Чувства переполняли его, юноша забыл вновь надеть повязку и амулет, защищавшие его от злых духов, он снял их перед свершением обрядов.

ГЛАВА 45

В Абу-Симбеле Сетау увлекся стройкой, которую он оживлял своей энергией, желая преподнести царской чете сооружение во всем его великолепии; в Фивах Бакхен ускорял строительство Храма Миллионов Лет, Дома Рамзеса; что касается столицы с ее бирюзовыми фасадами, то она хорошела день ото дня.

Со времени возвращения Фараона в Пи-Рамзес Амени постоянно осаждал его кабинет. Испытывая страх при мысли, что мог сделать ошибку, личный писец и носитель сандалий царя работал день и ночь, не давая себе ни минуты отдыха. Почти лысый и очень худой, несмотря на отличный аппетит, Амени спал мало, зато знал все, что происходило при дворе, никогда не появляясь там и упорно отказываясь от почетных титулов. Несмотря на слабое здоровье и боли в спине, Амени сам носил секретные документы, которые он должен был обсудить с Рамзесом, не обращая внимания на тяжесть папирусов и деревянных табличек.

Вооруженный футляром для кисточек из позолоченного дерева, подаренным ему царем, писец испытывал настоящее благоговение перед Рамзесом; и как не восторгаться делом Сына Солнца, который уже вошел в длинную вереницу династий как один из самых могущественных фараонов?

— Ты столкнулся с серьезными трудностями, Амени?

— Ничего особенного. Царица-мать Туйя мне очень помогла; когда некоторые сановники проявляли нежелание работать, она вмешивалась очень решительно. Египет процветает, но мы не должны расслабляться. Малейшая задержка на несколько дней с расчисткой и укреплением каналов, недостаточная бдительность в подсчете голов скота, попустительство ленивых писцов — и благополучие страны рухнет.

— Что нового слышно от Аша?

Амени поклонился.

— Сегодня я могу утверждать, что наш старый друг — настоящий гений.

— Когда он возвращается?

— Но... он остается в хеттской столице.

Рамзес был удивлен.

— Хаттусили — император хеттов. Его миссия закончена.

— Он вынужден продолжить ее, и приготовил нам важный сюрприз!

Видя оживление Амени, Рамзес понял, что Аша удалось совершить нечто невероятное. Иначе говоря, он выполнил план, согласованный с Рамзесом, несмотря на непреодолимые, казалось бы, трудности.

— Позволит ли мне государь открыть дверь кабинета и ввести сюда высокого гостя?

Рамзес согласился, приготовясь пережить нечто невероятное.

Серраманна пропустил вперед себя человека, высокого, мускулистого, с длинными волосами, грудь которого была покрыта рыжей шерстью. Задетый жестом сарда, Урхи-Тешшуб повернулся к гиганту, потрясая кулаком.

— Не смей так обращаться с законным императором хеттов.

— А ты, — вмешался Рамзес, — не повышай голоса в царстве, оказывающем тебе гостеприимство.

Урхи-Тешшуб попытался выдержать взгляд Фараона, но только несколько мгновений. Хеттский воин почувствовал, что этот поединок он проиграл. Появиться перед Рамзесом, как жалкий беглец... Рамзес, чья мощь подавляла сознание.

— Я прошу убежища у Вашего Величества и знаю ему цену. Я отвечу на все интересующие вас вопросы.

— Начинай сейчас же, — потребовал Рамзес.

Сгорая от унижения, Урхи-Тешшуб подчинился.

Фруктовый сад дворца благоухал; здесь соперничали друг с другом красотой гранатовое дерево, можжевельник, бальзамовое дерево. Именно здесь Красавица Изэт любила прогуливаться с Меренптахом. Крепкое сложение девятилетнего мальчика поражало его воспитателей; младший сын Рамзеса любил играть с Дозором, золотисто-желтым псом Фараона; несмотря на свой почтенный возраст, животное подчинялось всем капризам ребенка. Вместе они бегали за бабочками, которых никак не могли поймать. Затем Дозор потягивался и погружался в крепкий сон. Что касается нубийского льва, Бойца, он позволял Меренптаху гладить себя сначала с любопытством, затем с доверием.

Изэт жалела о времени, уже далеком, когда Ка, Меритамон и Меренптах забавлялись в фруктовом саду, наслаждаясь беззаботностью детства. Сегодня Ка учился в храме, а красавица Меритамон, которую некоторые высокопоставленные сановники уже просили выйти за них замуж, занималась священной музыкой. Красавица Изэт вспоминала очень серьезного мальчика, изучавшего иероглифы, и обворожительную девочку, игравшую на арфе, очень большой для нее. Это было вчера — счастье, теперь недоступное.

Сколько раз Изэт виделась с Долент, сколько часов провели они, говоря о Нефертари, о ее честолюбии и лицемерии? При мысли об этом у второй супруги царя кружилась голова. Уставшая от настойчивости Долент, она решила действовать.

На низком столике из смоковницы, украшенном нарисованными голубыми лотосами, Изэт поставила два бокала, наполненные соком цератонии. Тот, который она предложит Нефертари, содержал яд, убивающий постепенно. Когда через четыре, пять недель Великая Супруга Фараона умрет, ни у кого и мысли не возникнет обвинить Красавицу Изэт. Это Долент снабдила ее ядом, заверяя ее, что только божественный суд спросит с нее за смерть Нефертари.

Незадолго до захода солнца царица прошла в фруктовый сад: она сняла диадему, поцеловала Меренптаха и Изэт.

— Утомительный день, — призналась она.

— Вы видели царя, Ваше Величество?

— К несчастью, нет, Амени осаждает его делами, и я со своей стороны должна была решить тысячу и одно дело.

— Не изнуряют ли вас водоворот общественной жизни и ритуальные обязанности?

— Более, чем ты это представляешь, Изэт. Как я была счастливая в Нубии! Мы с Рамзесом не расставались, каждая секунда была восхитительна.

— Однако...

Голос Изэт дрожал, Нефертари была взволнованна.

— Ты страдаешь?

— Нет, но... я...

Красавица Изэт не могла больше сдерживать себя, она задала вопрос, жегший ей губы и сердце.

— Ваше Величество, вы правда любите Рамзеса?

Тень недовольства на мгновение пробежала по лицу Нефертари; радостная улыбка развеяла ее.

— Почему ты сомневаешься в этом?

— При дворе шепчут...

— Двор неутомим, как болтливая сорока, и никому никогда не удается заставить замолчать тех, чья единственная забота состоит в том, чтобы злословить и клеветать. Разве ты об этом не знала до сих пор?

— Да, конечно, но...

— Но я скромного происхождения и вышла замуж за Рамзеса Великого: вот причина этого слуха.

Нефертари посмотрела прямо в глаза Изэт.

— Я полюбила Рамзеса с первой нашей встречи, с первой секунды, как только его увидела, но я не осмеливалась признаться ему. С каждым днем наша любовь становится все сильнее и продлится до тех пор, пока боги не призовут нас.

— Не вы ли потребовали построить храм в вашу честь в Абу-Симбеле?

— Нет, Изэт, это Фараон желает воплотить в камне нерушимое единство царской четы. Кто другой задумал бы такой грандиозный план?

Красавица Изэт поднялась и направилась к низкому столику, на нем были поставлены бокалы.

— Любить Рамзеса — это великое счастье, — продолжила Нефертари, — Я все для него, он все для меня.

Изэт толкнула столик коленкой; оба кубка опрокинулись, их содержимое вылилось на траву.

— Извините меня, Ваше Величество, я взволнованна; будьте добры, забудьте мои нелепые и презренные сомнения.

Император Хаттусили приказал снять военные трофеи, украшавшие приемный зал дворца. Серый и холодный камень, слишком суровый на его взгляд, будет покрыт коврами с геометрическим рисунком и живыми красками.

Одетый в широкое платье из разноцветной ткани, с серебряными колье на шее, с браслетом на левом локте и волосами, стянутыми повязкой, Хаттусили надел шерстяную шапку, принадлежавшую его усопшему брату. Экономный, мало заботящийся о своей внешности, он управлял финансами государства со строгостью до сих пор невиданный.

Самые богатые торговцы в империи следовали один за другим в зал приемов, чтобы вместе с императором установить новые порядки страны. Императрица Путухепа, являясь верховной жрицей, присоединившись к этим переговорам, боролась за сокращение средств на содержание армии. Несмотря на полученные привилегии, торговцы удивлялись этому обстоятельству: разве империя не была все еще в состоянии войны с Египтом?

В соответствии со своими взглядами Хаттусили действовал постепенно и осторожно, множил личные встречи как с торговцами, так и с военачальниками, и настаивал на преимуществе длительного перемирия, никогда не произнося слово «мир». Путухепа предпринимала те же действия в религиозных кругах, а присутствие египетского посла являлось живым доказательством улучшения отношений между двумя враждебными державами. Раз Египет отказывался нападать на хеттов, то и Хаттусили должен был проявить инициативу и действовать так, чтобы прочный мир был, наконец установлен.

Но вскоре грянул гром, разрушив это прекрасное сооружение, построенное из иллюзий.

Хаттусили вызвал к себе Аша.

— Я вынужден сообщить вам о решении, которое я только что принял и которое вы передадите Рамзесу.

— Предложение мира, Хаттусили?

— Нет, Аша. Подтверждение продолжения войны.

Посол был потрясен.

— Отчего такая стремительная перемена?

— Я только что узнал, что Урхи-Тешшуб попросил и получил убежище в Египте.

— Это шокирует вас до такой степени, что вы ставите под сомнение наши соглашения?

— Это вы, Аша, помогли ему выехать из империи и скрыться в вашей стране.

— Разве это не осталось в прошлом, Ваше Величество?

— Я хочу получить голову Урхи-Тешшуба, этот предатель заслуживает смертной казни. Мирные переговоры не будут проводиться, пока убийца моего брата не возвратится в Хаттусу.

— Раз он поселился в Пи-Рамзесе, чего вам опасаться его?

— Я хочу увидеть, как горит его труп на костре, здесь, в моей столице.

— Маловероятно, чтобы Рамзес согласился отречься от своего слова и выдал человека, которому он предоставил свою защиту.

— Немедленно отправляйтесь в Пи-Рамзес, убедите царя и верните мне Урхи-Тешшуба. В противном случае моя армия вторгнется в Египет, и я сам захвачу предателя.

ГЛАВА 46

В сильную майскую жару настало время для сбора урожая. Взмахи серпа отделяли колосья от стеблей, жниво оставалось на месте; сильные и неутомимые ослы перевозили зерно на гумно. Труд был тяжелым, но хватало и хлеба, и фруктов, и свежей воды. И ни один надсмотрщик не осмеливался запретить сиесту.

Это было время, которое выбрал Гомер, чтобы прекратить писать. Когда Рамзес появился в его доме, поэт не курил, как обычно, трубку, сделанную из раковины улитки; одетый в шерстяную тунику, несмотря на сильную жару, он лежал на циновке под лимонным деревом. Под его головой была подушка.

— Ваше Величество... Я не надеялся увидеть вас вновь.

— Что с вами случилось?

— Ничего, кроме преклонного возраста. Моя рука устала, и сердце тоже.

— Почему вы не позвали лекарей из дворца?

— Я не болен, Ваше Величество; не является ли смерть частью всеобщей гармонии? Меня покинул Гектор, мой черно-белый кот. И мне не хватает смелости заменить его другим.

— Вам еще много нужно написать, Гомер.

— Лучшую часть себя я отдал «Илиаде» и «Одиссее». Зачем сопротивляться, если пришел час последнего путешествия?

— Мы вылечим вас.

— Как долго вы царствуете, Ваше Величество?

— Пятнадцать лет.

— У вас еще недостаточно опыта, чтобы суметь обмануть старика, видевшего столько смертей. Постепенно смерть вошла в мои вены, она леденит кровь, и ни один лекарь не сумел бы помешать ее победе. Но есть нечто более важное: ваши предки построили удивительную страну, сумейте ее сохранить. Вы смогли установить мир с хеттами?

— Аша удалось убедить хеттского императора, мы надеемся подписать договор, который положит конец вражде.

— Как легко покидать эту землю, когда установлен мир, после того как, столько написал о войне... Один из моих героев говорит:

— Сегодня я побежденный и стремлюсь во мрак.

— Я прикажу соорудить вам великолепное вечное жилище.

— Нет, Ваше Величество... Я остался греком, а для моего народа другой мир — только забвение и страдание. В моем возрасте слишком поздно отказываться от своих верований. Даже если это будущее не кажется вам радостным, это именно то, к которому я приготовился.

— Наши мудрецы утверждают, что творения великих писателей будут жить дольше, чем пирамиды.

Гомер улыбнулся.

— Жалуете мне последнюю милость, Ваше Величество? Возьмите мою правую руку, ту, которая писала... Благодаря вашей силе мне будет легче перейти на ту сторону.

И поэт мирно угас.

Гомер покоился в земле около лимонного дерева в саване из экземпляров «Илиады» и «Одиссеи» и папируса, описывающего битву при Кадеше. На его похоронах присутствовали только Рамзес, Нефертари и Амени.

Когда Фараон вернулся в кабинет, Серраманна представил ему отчет.

— Никаких следов мага Офира, Ваше Величество, без сомнения, он покинул Египет.

— Мог бы он спрятаться среди евреев?

— Если бы он изменил внешность и добился их доверия, почему бы нет?

— Что говорят осведомители?

— С того времени, как Моисей признан вождем евреем, они молчат.

— Значит, тебе неизвестно, что они замышляют.

— И да и нет, Ваше Величество.

— Объясни, Серраманна.

— Речь может идти только о мятеже, организованном Моисеем и врагами Египта.

— Моисей попросил меня о встрече.

— Не соглашайтесь на нее, Ваше Величество!

— Чего ты опасаешься?

— Что он попытается уничтожить вас.

— Не чрезмерны ли твои опасения?

— Мятежник способен на все.

— Моисей — мой друг детства.

— Ваше Величество, он забыл эту дружбу.

Майское солнце проникало в кабинет Рамзеса через три больших окна, одно из которых выходило во внутренний двор, где стояли колесницы. Белые стены, справа кресло со спинкой для Фараона и соломенные стулья для посетителей, сундук с папирусами и большой стол составляли строгую обстановку, от какой не отказался бы и Сети, чью статую часто разглядывал Рамзес.

Вошел Моисей.

Высокий, широкоплечий, с пышной шевелюрой, густой бородой, высеченным словно из камня лицом, еврей казался олицетворением силы и могущества.

— Садись, Моисей.

— Я предпочитаю оставаться на ногах.

— Что ты хочешь?

— Мое отсутствие было длительным, а размышление глубоким.

— Привело ли оно тебя к мудрости?

— Я был обучен мудрости египтян, но что она в сравнении с волей Яхве?

— Значит, ты не отказался от своих бессмысленных замыслов?

— Наоборот, я убедил мой народ последовать за мной.

— Я вспоминаю слова моего отца Сети: «Фараон не должен терпеть ни мятежника, ни виновника волнений. В противном случае это был бы конец царства Маат и наступление беспорядка; а он порождает несчастье для всех, больших и маленьких».

— Закон, которому следуют в Египте, не относится к евреям.

— Сколько они будут жить на этой земле, столько они должны подчиняться ему.

— Дай согласие моему народу отправиться в пустыню, чтобы там принести жертву Яхве.

— Соображения безопасности вынуждают меня ответить тебе отказом.

Моисей сильнее сжал ореховый посох.

— Я не могу довольствоваться этим ответом.

— Во имя дружбы я согласен забыть твою дерзость.

— Я сознаю, что обращаюсь к Фараону, властелину Двух Земель, и не думаю выказывать ему непочтение никоим образом. Все же требования Яхве остаются, и я буду его голосом.

— Если ты подтолкнешь евреев к мятежу, то вынудишь меня подавить его.

— Я это понимаю. Вот почему Яхве будет использовать другие средства. Если ты будешь упорствовать, отказывая евреям в свободе, которую они требуют, Бог осыплет Египет ужасными бедами.

— Ты хочешь запугать меня?

— Я буду защищать мое дело от твоих сановников и твоего народа, и бесконечная власть Яхве их победит.

— Египту нечего бояться тебя, Моисей.

Как красива была Нефертари! Когда она руководила ритуалом освящения новой часовни, посвященной далекой богине, Рамзес любовался ею.

Она нежная любовь, та, чей голос приносил радость и не произносил ни одного бесполезного слова, она, кто наполнял дворец благоуханием и грацией, она, кто умел различать добро и зло, не путая их, стала обожаемой властительницей Двух Земель. Золоте колье в шесть рядов украшало ее шею, на голове была корона с двумя высокими перьями, она казалась принадлежавшей к миру богинь, где не тускнеют молодость и красота.

Во взгляде своей матери Туйи Рамзес заметил счастье: счастье убедиться, что царица, пришедшая ей на смену, была достойна Египта. Ее невидимая, но ощутимая помощь позволила Нефертари засиять и найти верный тон, присущий великим государям.

За ритуалом следовал прием в честь Туйи. Каждый придворный стремился приветствовать царицу-мать, которая рассеянно слушала обычные банальности. Меба удалось, наконец, приблизиться к Туйе и Фараону; с широкой улыбкой на устах он наговорил массу комплиментов вдове Сети.

— Твоя работа в ведомстве оставляет желать лучшего, — прервал его Рамзес, — в отсутствие Аша ты должен был больше обмениваться посланиями с нашими союзниками.

— Ваше Величество! Будьте уверены, я сделал все, что было в моих силах. Многие послы домогаются приема, чтобы оказать почтение Вашему Величеству, потому что никогда не был так высок авторитет Фараона!

— У тебя нет ничего другого, чтобы сообщить мне?

— Да, Ваше Величество: Аша только что сообщил о своем возвращении в Пи-Рамзес. Я рассчитываю организовать прекрасный прием в его честь.

— В его сообщении говорится о причинах возвращения?

— Нет, Ваше Величество.

Царь и его мать удивились.

— Сохранится ли мир, Рамзес?

— Если Аша в открытую отправил письмо Меба и внезапно покинул Хаттусу, то, без сомнения, не для того, чтобы сообщить мне добрую весть.

ГЛАВА 47

После длительных бесед с Урхи-Тешшубом Рамзес знал все о хеттской армии: о ее вооружении, слабых и сильных сторонах. Поверженный полководец проявил сильное желание сотрудничать, так хотелось ему навредить Хаттусили. В обмен на сведения, которые он сообщил, Урхи-Тешшуб получил дом, двух слуг-сирийцев, пищу, к ней он немедленно почувствовал расположение. За ним было установлено пристальное наблюдение.

Рамзес понимал, с каким гнусным и свирепым чудовищем ему пришлось столкнуться в юности. Без защиты Амона и Сети его неосторожность могла бы привести Египет к катастрофе. Даже ослабленная хеттская держава оставалась довольно опасной. Союз, пусть даже непрочный, между Египтом и хеттами установил бы продолжительный мир на обширной территории, так как ни один народ не осмелился бы воевать с ними.

Рамзес обсуждал эту возможность с Нефертари в тени смоковницы, когда запыхавшийся Амени объявил о прибытии Аша.

Долгое отсутствие главы египетской дипломатии не изменило его. Маленькие и ухоженные усики, светящиеся умом глаза, горделивая осанка, это был все тот же Аша.

Он склонился перед царской четой.

— Пусть простят меня Ваши Величества, но у меня не было времени освежиться, сделать массаж и употребить благовония... Предстать перед вами осмеливается в некотором роде грязный кочевник, но послание, носителем которого я являюсь, слишком спешное, чтобы принести его в жертву моему личному комфорту.

— Приветствия мы оставим на потом, — сказал Рамзес, улыбаясь — хотя твое возвращение доставляет нам одну из тех радостей, надолго остающихся в памяти.

— В моем состоянии заключить в объятия царя сравнимо с оскорблением Его Величества. Как красив Египет, Рамзес! Только тот, кто долго отсутствовал, способен оценить его утонченность!

— Неправда, — возразил Амени, — путешествие изменяет сознание, зато, не покидая своего кабинета и наблюдая за сменой времен года, можно насладиться счастьем жить здесь.

— Оставим этот спор на потом, — потребовал Рамзес, — ты был изгнан Аша?

— Нет, но император Хаттусили настоял на том, чтобы его требования были переданы Фараону устами посла.

— Ты сообщаешь мне о начале длительных переговоров, ведущих к миру?

— Это было бы моим самым большим желанием... К несчастью, я привез ультиматум.

— Хаттусили оказался таким же воинственным, как Урхи-Тешшуб?

— Хаттусили признает, что установление мира с Египтом положило бы конец ассирийской угрозе, но все дело именно в Урхи-Тешшубе.

— Твой ход оказался великолепным! Благодаря ему я знаю все о хеттской армии.

— Очень полезно в случае конфликта, я с этим согласен; но если мы не отдадим ему Урхи-Тешшуба, Хаттусили продолжит войну.

— Урхи-Тешшуб — наш гость.

— Хаттусили хочет увидеть, как его труп горит на погребальном костре.

— Я дал убежище сыну Муваттали и не изменю своему слову. В противном случае Маат прекратит царить над Египтом, чтобы уступить место лжи и глупости.

— Это именно то, что я сказал Хаттусили, но его позиция не изменится: мы выдаем Урхи-Тешшуба, и мир становится реальностью, или неизбежен конфликт.

— Моя позиция тем более не изменится: Египет не станет топтать ногами Закон Маат, Урхи-Тешшуб не будет выдан.

Аша опустился в кресло с низкой спинкой.

— Все эти годы потеряны, все усилия превращены в ничто... Это было рискованно, но Ваше Величество правы: лучше война, чем клятвопреступление. По крайней мере, у нас есть все, чтобы победить хеттов.

— Позволит ли Фараон вмешаться мне? — спросила Нефертари.

Мягкий и хорошо поставленный голос Великой Супруги Фараона восхитил посла и писца.

— Женщины освободили Египет от захватчиков в прошлом, — напомнила Нефертари, — именно женщины заключали мир с иностранными дворами; сама Туйя последовала этой традиции, дав мне пример для подражания.

— Что ты предлагаешь? — спросил Рамзес.

— Я напишу императрице Путухепе. Если мне удастся убедить ее начать переговоры, то она сможет повлиять на непримиримость своего мужа.

— Препятствие, которое представляет Урхи-Тешшуб, будет трудно устранить, — возразил Аша, — но все же императрица Путухепа — женщина блестящая и мудрая, более заботящаяся о величии страны, чем о своем собственном интересе. Она не останется безучастна, если царица Египта обратится к ней. Так как влияние Путухепы на Хаттусили велико, возможно, этот ход будет иметь благоприятные последствия.

— Простите, что покидаю вас, — сказала Нефертари, — но вы понимаете, меня ждут мои обязанности.

Растроганный Аша, любуясь, смотрел на удаляющуюся царицу, воздушную и светлую.

— Если Нефертари удастся сделать это, — сказал Рамзес своему послу, — ты вернешься в Хаттусу. Я никогда не выдам Урхи-Тешшуба, но ты должен добиться мира.

— Ты требуешь невозможного; вот почему я так люблю работать для тебя.

Царь обратился к Амени.

— Ты попросил Сетау срочно вернуться?

— Да, Ваше Величество.

— Что происходит? — заволновался Аша.

— Моисей считает себя голосом своего бога, этого Яхве, приказавшего ему вывести евреев из Египта, — объяснил Амени.

— Ты хочешь сказать... всех евреев?

— Для него речь идет о народе, имеющем право на независимость.

— Это безумие!

— Невозможно урезонить Моисея, к тому же он становится все более непримиримым.

— Ты боишься его?

— Я боюсь того, что наш друг Моисей станет опасным врагом, — заявил Рамзес, — а я часто недооцениваю своих противников; вот почему присутствие Сетау здесь необходимо.

— Ну и дела, — сказал с сожалением Аша, — Моисей — человек сильный и прямой.

— Он всегда такой, но он поставил эти качества на службу некоей высшей истине.

— Ты пугаешь меня, Рамзес; не будет ли это противостояние более опасным, чем конфликт с хеттами?

— Или мы выиграем, или мы погибли.

Сетау положил руки на хрупкие плечи Ка.

— Клянусь всеми змеями земли, ты уже почти мужчина!

Контраст между двумя людьми был впечатляющим Ка, старший сын Рамзеса — молодой писец с бледной кожей и хрупким телосложением; Сетау, коренастый, мужественный, с матовой кожей, плохо выбритый, в тунике из шкуры антилопы, похожий на авантюриста или золотоискателя.

При виде этих людей трудно было даже представить, что их могло что-то объединять. Однако Ка считал Сетау учителем, приобщившим его к познанию незримого, а Сетау видел в Ка исключительно способного юношу со жгучим желанием проникнуть в сокровенность тайн.

— Я боялся, как бы ты не совершил много глупостей после моего отъезда, — сказал Сетау.

Ка улыбнулся.

— Итак... я все же надеюсь не разочаровать вас.

— Ты уже многого достиг!

— Я выполнил несколько ритуальных обязанностей в храме, это правда... Но у меня не было выбора. И затем... я очень счастлив.

— В добрый час, мой мальчик! Но скажи мне... Я не вижу ни амулета на шее, ни повязки на запястье.

Я их снял во время очищения в храме и не нашел потом; раз вы вернулись, не существует никакого риска, тем более, что я воспользовался магией ритуалов.

— Все же ты должен носить амулеты.

— Вы их носите, Сетау?

— У меня есть шкура антилопы.

Стрела угодила точно в цель, к удивлению Сетау и Ка, которые находились в поле, где тренировались лучшие лучники. Именно здесь царь назначил им встречу.

— Рамзес все такой же ловкий, — заметил Сетау.

Ка посмотрел, как отец отложил лук, тетиву которого только ему удавалось натянуть и который он использовал во время битвы при Кадете. Фигура Фараона была великолепной, уже своим видом он воплощал верховную власть.

Ка упал ниц перед этим человеком, намного большим для него, чем отец.

— Почему ты собрал нас здесь? — спросил Сетау.

— Потому что мой сын и ты будете помогать мне вести сражение, и нужно научиться точно попадать в цель.

Ка ответил со всей откровенностью.

— Я опасаюсь оказаться очень неловким.

— Перестань заблуждаться, сын мой; нужно бороться умом и магией.

— Я принадлежу к жрецам храма Амона... и...

— Жрецы единодушно выбрали тебя как лучшего в их сообществе.

— Но... мне еще нет двадцати лет!

— Возраст не имеет значения; все же я отклонил их предложение.

Ка обрадовался.

— До меня дошла плохая весть, — признался Рамзес. — В Мемфисе недавно исчез верховный жрец Птаха. Я выбрал именно тебя, чтобы заменить его, сын мой.

— Меня, верховным жрецом Птаха... Но это...

— Такова моя воля. В этом качестве ты будешь находиться среди сановников, перед которыми хочет предстать Моисей.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Получив отказ позволить евреям удалиться в пустыню, Моисей угрожает Египту карами, наложенными его богом. Новый верховный жрец Птаха и лучший из моих магов, сумеют ли они рассеять эту угрозу?

ГЛАВА 48

Сопровождаемый Аароном, Моисей приблизился к входной двери приемного зала дворца Пи-Рамзеса, находившегося под охраной Серраманна и лучших воинов. При виде еврея сард бросил на него гневный взгляд; на месте Фараона он приказал бы бросить этого мятежника в подземелье, темное и сырое, или еще лучше, отправил бы его в самую глубину пустыни. Бывший пират доверял своему инстинкту: Моисей не имеет другого намерения, кроме как принести вред Рамзесу.

Продвигаясь по центральному проходу между двумя рядами колонн, вождь и пророк еврейского народа отметил без всякого удовольствия, что приемный зал был хорошо обставлен. Справа от царя стоял его сын Ка, одетый в шкуру пантеры, украшенную золотыми звездами. Несмотря на свой юный возраст, Ка теперь получил самую высокую должность. Понимая глубину его познаний, ни один жрец не оспаривал этого решения. Старшему сыну Фараона уже не раз приходилось доказывать свою способность воспринимать послание богов и переводить их в иероглифы; каждый со вниманием наблюдал за его действиями, так как он сохранит традиции эпохи пирамид, золотого века, во время которого были созданы главные ценности египетской цивилизации.

Это назначение удивило Моисея; но увидев Ка вблизи, он почувствовал, что решительность и зрелость молодого человека были исключительными. Не было никакого сомнения, что он станет опасным противником.

А что говорить о том человеке, стоявшем слева от Фараона? Сетау, заклинатель змей и настоящий маг царства Сетау, который был, как и Рамзес, одним из друзей Моисея так же, как и Амени, сидевший поодаль и уже готовый записывать содержание их споров.

Моисей не хотел больше думать о тех временах, когда он работал на величие Египта. Его прошлое умерло в тот день, когда Яхве открыл его предназначение, и он не имел права подчиняться воспоминаниям о днях, давно уже миновавших.

Моисей и Аарон остановились перед ступенями, ведущими на возвышение, где разместился Фараон и его сановники.

— О чем вы хотите говорить перед этим собранием? — спросил Амени.

— У меня нет намерения говорить попусту, — ответил Моисей, — я намерен потребовать то, что мне причитается в соответствии с волей Яхве; чтобы Фараон разрешил мне и моему народу покинуть Египет.

— В разрешении отказано по мотивам общей безопасности.

— Этот отказ — оскорбление Яхве.

— Яхве не царит над Египтом, насколько мне известно.

— Однако его гнев будет ужасен! Бог охраняет меня, и он совершит чудеса, чтобы доказать свое могущество.

— Я тебя хорошо знал, Моисей, мы были даже друзьями; во время нашей учебы ты не тешился подобными выдумками.

— Ты египетский писец, Амени, а я — вождь еврейского народа. Яхве говорил именно со мной, и я это утверждаю!

Аарон бросил свой посох на землю, Моисей устремил на него напряженный взгляд. Сучки дерева зашевелились, посох вытянулся и превратился в змею.

Ужаснувшись, многие придворные отступили; змея подползла к Рамзесу, не проявившему никакого страха. Сетау подскочил и схватил рептилию.

Все придворные пришли в замешательство, крики сопровождали действия Сетау, особенно когда змея вновь превратилась в посох в его руке.

— Я обучил Моисея этому магическому трюку в гареме Мэр-Ур уже давно; нужно нечто большее, чтобы ослепить Фараона и египетский двор.

Моисей и Сетау обменялись взглядами. С этого момента они стали врагами.

— Через неделю, — предсказал пророк, — другое чудо приведет народ Египта в смятение.

Под наблюдением Дозора, который лежал в тени тамариска, Нефертари купалась обнаженной в самом близком ко дворцу бассейне. Вода в нем была всегда чистой, благодаря медным пластинкам, прикрепленным на камнях, пожирающим бактерии растениям и канализационной системе, обеспечивавшей регулярное обновление воды; более того, смотритель регулярно бросал в воду порошок медной соли.

С приближением времени повышения уровня воды жара становилась изнуряющей; прежде чем начать прием, царица наслаждалась этим восхитительным моментом, когда тело, оправившееся от усталости, оставляло свободным течение мысли, легкой, как птичий пух. Плавая, Нефертари думала о словах то подбадривающих, то строгих, которые она должна была адресовать своим собеседникам, все их просьбы представляли для нее большую важность.

Переодевшись в платье с глубоким вырезом, оставлявшим грудь обнаженной, с распущенными волосами, Изэт бесшумно прошла к бассейну. Она, считавшаяся красивой, чувствовала себя почти дурнушкой, любуясь Нефертари. Каждое движение Нефертари было исполнено несравненной чистоты, царица являлась самим совершенством.

После длительных колебаний, и еще раз встретившись последний раз с Долент, Изэт приняла окончательное решение.

На этот раз она будет действовать.

Освободившись от сомнений, которые могли бы выдать ее, Изэт сделала еще один шаг к бассейну. Действовать... Она не должна больше отказываться от своей цели.

Нефертари заметила Изэт.

— Иди купаться!

— Я не очень хорошо себя чувствую, Ваше Величество.

Царица подплыла к краю и вышла из бассейна по каменной лестнице.

— Отчего ты страдаешь?

— Я не знаю этого.

— Меренптах причиняет тебе заботы?

— Нет, он чувствует себя превосходно, и его здоровье меня каждый день поражает.

— Ляг на эти теплые плиты рядом со мной.

— Простите меня, я плохо выношу солнце.

Тело Нефертари очаровывало душу; оно было похоже на тело богини Запада, чья улыбка освещала потустороннее и этот мир. Лежа на спине, вытянув руки вдоль тела, с закрытыми глазами, она была одновременно близка и недосягаема.

— Почему ты так взволнованна, Изэт?

Снова сомнения охватили вторую супругу Рамзеса; должна ли она следовать принятому решению, или убежать отсюда с риском показаться сумасшедшей?

К счастью, Нефертари не глядела на нее. Нет, случай был слишком хорош. Изэт не должна упустить его.

— Ваше Величество, Ваше Величество, я хотела бы...

Красавица Изэт встала на колени возле лица Нефертари; царица осталась неподвижной, залитая солнцем.

— Ваше Величество, я хотела убить вас.

— Я не верю тебе, Изэт.

— Да, я должна вам признаться в этом... Эта ноша становится невыносимой. Теперь вы знаете.

Царица открыла глаза, приподнялась и взяла руку Красавицы Изэт.

— Кто попытался сделать из тебя убийцу?

— Я поверила, что вы не любите Рамзеса и что в вас живет только честолюбие. Я была слепой и глупой! Как могла я слушать такую, достойную презрения клевету?

— Каждый человек испытывает моменты слабости, Изэт; зло пытается захватить сознание и подавить сердце. Разве не главное, что ты устояла в этой ужасной борьбе?

— Мне стыдно за себя, так стыдно... Когда вы решите, чтобы я предстала перед судом, я приму любой приговор.

— Кто обманул тебя?

— Я хотела признать ошибку, Ваше Величество, а не играть роль доносчицы.

— Стремясь уничтожить меня, метили в Рамзеса, ты должна сказать мне правду, если любишь царя.

— Вы... вы меня ненавидите?

— Ты не гордячка, не интриганка, у тебя хватило смелости признаться в своих ошибках; в моем сердце нет ненависти, я все еще расположена к тебе.

Изэт заплакала и заговорила от избытка чувств, освобождая свое сердце.

На берегу Нила Моисей собрал тысячи евреев, сопровождаемых зеваками, пришедшими из различных кварталов столицы. По слухам, воинственный бог евреев осуществит великое чудо, доказывая то, что он более могущественен, чем все боги Египта, вместе взятые. Не должен ли был Фараон удовлетворить требования пророка?

Вопреки мнениям Амени и Серраманна, Рамзес решил не запрещать происходящее. Послать армию и стражу, разогнать собравшихся было бы неразумно; ни Моисей, ни евреи не нарушали общественного порядка, бродячие торговцы радовались огромной толпе.

С террасы своего дворца Фараон смотрел на реку, на берегу которой происходила вся эта суматоха; но все время думал только о страшных признаниях, сделанных ему Нефертари.

— Существует ли сомнение?

— Нет, Рамзес, Изэт искренна.

— Я должен сурово наказать ее.

— Я требую твоего прощения; из-за любви она чуть не совершила ужасного преступления. Но непоправимого не произошло, и благодаря ей мы знаем, что твоя сестра Долент ненавидит тебя до такой степени, что может пойти на убийство.

— Я надеялся, что она победила демонов, которые разъедали ее душу много лет назад... Но я ошибался. Никогда она неизменится.

— Ты предашь Долент суду?

— Она откажется от всего и обвинит Изэт, что та все придумала; суд закончится простым скандалом.

— Подстрекательница убийства останется не наказана?

— Нет, Нефертари; Долент использовала Изэт, мы используем Долент.

На берегу волнения и крики улеглись.

Моисей бросил свой посох в Нил, вода приобрела красный оттенок.

Пророк набрал немного воды в чашу и вылил на землю.

— Будьте все свидетелями этого чуда! По воле Яхве вода Нила превратилась в кровь... И если его желание не будет исполнено, она наполнит все каналы страны, и рыба погибнет. Это будет первое бедствие, которое испытает Египет.

В свою очередь Ка набрал в чашу странную воду с острым запахом.

— Ничего подобного не произойдет, Моисей; это всего лишь красная волна паводка. В течение нескольких дней эту воду нельзя пить, и нельзя употреблять рыбу. Если речь идет о чуде, то им мы обязаны природе, и должны уважать ее законы.

Молодой и хрупкий Ка не испытывал страха перед огромным Моисеем. Еврей сдержал свой гнев.

— Это прекрасные слова, но как объяснишь ты то, что мой посох вызвал поднятие воды?

— Кто станет оспаривать пророка? Ты предчувствовал изменение воды, силу, которая идет с юга, и день, когда появится красная волна. Ты знаешь эту страну так же хорошо, как я, ни один из ее секретов не скрыт от тебя.

— До сих пор, — повысил голос Моисей, — Яхве довольствовался предупреждениями. Так как Египет упорствует в сомнении, он нашлет на него другие несчастья, более страшные.

ГЛАВА 49

Аша сам отнес письмо Великой Супруге Фараона, которая беседовала с Рамзесом, обсуждая различные хозяйственные проблемы.

— Вот послание, Ваше Величество, оно от императрицы Путухепы. Я надеюсь, что его содержание вас не разочарует.

— Вы не хотите нам его прочесть, Аша? С одной стороны, вы в совершенстве владеете хеттским языком; с другой — исходящая из Хаттусы информация напрямую касается вас.

Глава египетской дипломатии подчинился.

«Моей сестре, царице Нефертари, Супруге Сына Солнца, Рамзеса Великого.

Как чувствует себя моя сестра, в полном ли здравии ее семья, превосходны и крепки ли ее лошади? В нашей стране наступил прекрасный сезон. Высок ли будет уровень воды в Египте?

Я получила длинное письмо от моей сестры Нефертари и прочитала его с огромным вниманием. Император Хаттусили очень недоволен появлением презренного Урхи-Тешшуба в Пи-Рамзесе. Урхи-Тешшуб — дурной человек, жестокий и трусливый. Он должен быть выдан и переправлен в Хаттусу, чтобы здесь быть осужденным. Император Хаттусили выказывает неуступчивость в этом вопросе. Но не является ли мир между нашими странами такой ценою, которая стоит некоторых жертв? Конечно, невозможно найти компромисс в отношении Урхи—Тешшуба, и император никогда не откажется от его выдачи. Все же я настаивала, чтобы он признал правоту Рамзеса, который держит данное слово. Какое доверие могли бы мы иметь к государю, изменившему своему слову?

Итак, хотя случай с предателем Урхи-Тешшубом не подлежит обсуждению, почему бы не предположить его уже решенным, чтобы перейти к заключению договора о перемирии? Разработка этого документа займет много времени, поэтому было бы разумно начать как можно раньше.

Царица Египта, моя сестра, разделяет ли она мои мысли? Если это так, было бы хорошо как можно быстрее отправить к нам дипломата высокого ранга, пользующегося доверием Фараона. Мне приходит на ум имя Аша.

Моей сестре, царице Нефертари, с искренней дружбой».

— Мы вынуждены отказаться от этого предложения, — высказал сожаление Рамзес.

— Почему? — вскинулся Аша.

— Потому что речь идет о западне, предназначенной для того, чтобы удовлетворить чувство мести. Император не может простить, что ты помог бежать Урхи-Тешшубу. Если ты прибудешь туда, то оттуда не вернешься.

— Я понимаю это письмо иначе, Ваше Величество. Царица Нефертари сумела найти убедительные слова, императрица Путухепа подтверждает свое стремление к миру. Учитывая влияние, которое она имеет на императора, разве это не решающий шаг?

— Аша прав, — согласилась Нефертари, — моя сестра Путухепа прекрасно поняла смысл послания, отправленного ей. Не будем больше говорить об Урхи-Тешшубе и приступим к переговорам по подготовке мирного договора.

— Урхи-Тешшуб по-прежнему здесь! — возразил Рамзес.

— Должна ли я снова разъяснить мою позицию и позицию моей сестры Путухепы? Хаттусили требует выдачи Урхи-Тешшуба. Рамзес отказывает в ней. Пусть каждый остается твердым и несговорчивым, в то время как переговоры будут продвигаться. Разве это не называется дипломатией.

— Я доверяю Путухепе, — сказал Аша.

— Если царица и ты объединились против меня, как могу я сопротивляться? Мы отправим посла, но не тебя.

— Невозможно, Ваше Величество. Ясно, что желание императрицы — это приказ. И кто знает хеттов так же, как я?

— Ты готов подвергнуть себя такому риску, Аша?

— Отказаться от подобного случая заключить мир было бы преступно; этой задаче должны быть посвящены все наши силы. Победа над невозможным... не правда ли, это символ твоего царствования?

— Я редко видел тебя таким воодушевленным.

— Я люблю удовольствия и удовольствия, а война не лучшее время для них.

— Я не буду заключать мир любой ценой; никоим образом Египет не останется в проигрыше.

— Я предвидел некоторые трудности такого рода, но они — часть моей профессии. Мы будем работать много дней подряд, чтобы подготовить подходящий договор, я нанесу визит некоторым дорогим подругам, затем отправлюсь в Хаттусу. Мне это удастся, потому что этого требуешь ты.

Сначала она сделала поразительный скачок, затем замерла недалеко от Сетау, который, сидя на берегу реки, с удовлетворением наблюдал за изменением воды в Ниле, ставшей вновь пригодной для питья.

Вторая, затем третья, ловкая, веселая, со светло-зелеными пятнами: великолепные лягушки наслаждались тиной, которую выносила река на землю Египта, чтобы оплодотворить ее и обеспечить пищей народ Фараона.

Возглавляя небольшую группу евреев, Аарон, простер свой посох к Нилу и сказал звучным голосом:

— Раз Фараон отказывается позволить евреям уйти из Египта, то вот вам второе несчастье, налагаемое Яхве: лягушки, тысячи лягушек, миллионы лягушек проникнут повсюду, в мастерские, дома, комнаты богатых!

Спокойным шагом Сетау вернулся в свою лабораторию, где Лотос готовила новые снадобья благодаря яду превосходных кобр, пойманных в окрестностях Абу-Симбела, откуда шли успокаивающие известия: стройка продвигалась быстрыми темпами. Заклинатель змей и его супруга поспешат вернуться туда, как только Рамзес позволит им это сделать.

Сетау улыбнулся. Ни он, ни Ка не будут бороться с Аароном и этим несчастьем: подручные Моисея должны были просветить своего вождя, прежде чем позволить ему предрекать несчастье, которое не испугает ни одного египтянина.

В этот период года изобилие лягушек не представлялось удивительным, более того, оно считалось у народа счастливым предзнаменованием. В иероглифическом письме знак лягушки служил обозначением цифры «сто тысяч», множественности, почти неисчислимой, в соответствии с изобилием, которое давало повышение уровня воды.

Наблюдая за метаморфозами этого земноводного, жрецы первых династий увидели в ней нескончаемость изменения жизни; и в народном сознании лягушка стала одновременно как символом счастливого рождения в конце многочисленных превращений, начиная от эмбриона и заканчивая детенышем, так и символом вечности, существующей во времени и вне его.

На следующий день Ка приказал бесплатно раздать амулеты из фаянса, изображавшие лягушек. Счастливое население столицы устроило бурное ликование в честь Рамзеса и почувствовало признательность Аарону и евреям; благодаря их деятельности многие простые люди стали обладателями драгоценного предмета.

Аша поставил последнюю точку в проекте договора, разработанного вместе с царской четой; потребовалось больше месяца интенсивной работы, чтобы взвесить каждое слово и обдумать каждую фразу. Как и предполагал Аша, требования Фараона сделают переговоры очень трудными, и все же Рамзес воспринимал Хеттскую империю не как побежденную страну, но скорее как партнера, который найдет много преимуществ в этом соглашении. Если Путухепа и правда хотела мира, шансы на удачу были весьма велики.

Амени принес чудесный папирус, цвета амбры, на нем Рамзес лично напишет предложения мира.

— Жители южного квартала направили мне жалобу: они подверглись нашествию мух.

— В это время года они размножаются со страшной силой, если не соблюдать правила гигиены. Наверное, они забыли осушить лужу?

— По мнению Аарона, Ваше Величество, это будет третье несчастье, посланное на Египет Яхве. Ученик Моисея протянул свой посох и ударил им по земле, чтобы она превратилась в мух; тебе предназначается видеть в этом перст мстящего бога.

— Наш друг Моисей всегда был упрямым, — напомнил Аша.

— Немедленно направь людей в южный квартал, чтобы они провели необходимые работы по уничтожению мух, — приказал Рамзес Амени, — избавь обитателей квартала от этого бедствия.

Большой разлив воды обещал счастливое будущее. Рамзес совершил ритуалы рассвета в храме Амона и позволил себе прогулку на пристань в обществе Бойца, прежде чем вернуться во дворец и написать послание Хаттусили, которое сопроводит его предложения о мире.

Вдруг посох Моисея стукнул по плитам. Рычание огромного льва удержало еврея.

— Разреши уйти моему народу, Рамзес, чтобы они смогли воздать Яхве культ, который он ждет от них.

— Разве мы не все сказали друг другу, Моисей?

— Чудеса и бедствия открыли тебе волю Яхве.

— Неужели это мой друг изрекает такие странные слова?

— Я больше не твой друг! Я посланник Яхве, ты безбожный Фараон.

— Как излечить тебя от слепоты?

— Это ты слеп!

— Следуй своей дорогой, Моисей, я буду следовать своей, что бы ни случилось.

— Сделай мне одолжение: пойди и посмотри на стада моих еврейских братьев.

— Что в них особенного?

— Пойдем, прошу тебя.

Боец, Серраманна и отряд наемников обеспечивали охрану Фараона. Моисей приказал собрать стада евреев в десятке километров от столицы в болотной местности. Вокруг животных роились тысячи слепней, которые не давали им покоя и вызывали жалобное мычание.

— Вот четвертое бедствие, посланное Яхве, — объяснил Моисей, — мне будет достаточно разогнать этих животных, и слепни заполнят столицу.

— Я не понимаю тебя... Неужели необходимо содержать их в таком состоянии, такой грязи и заставлять страдать?

— Мы должны принести в жертву Яхве баранов, коров и других животных, считающихся у египтян священными. Если мы совершим наши ритуалы в твоей стране, мы вызовем ярость крестьян. Позволь нам пойти в пустыню, или слепни нападут на твоих подданных.

— Серраманна и отряд воинов сопроводят тебя, твоих жрецов, больных животных в пустыню, где вы совершите жертвоприношения. Остальная часть стада будет очищена от грязи и помещена в стойла. Затем вы вернетесь в Пи-Рамзес.

— Это только отсрочка, Рамзес; завтра ты будешь вынужден разрешить евреям уйти из Египта.

ГЛАВА 50

— Нужно ударить сильнее, — процедил Офир, — намного сильнее.

— Разве нам не удалось принести жертву Яхве в пустыне, как он того требовал? — заметил Моисей.

— Рамзес уступил и уступит еще.

— Разве не пришел конец его спокойствию?

— Яхве защищает нас.

— У меня другая идея, Моисей, идея, которая выразится в пятом несчастье, и оно глубоко ранит Фараона.

— Это не нам решать, а Яхве.

— Может, нужно прийти к нему на помощь? Рамзес — упрям, на него произведут впечатления только знаки иного мира, заставив его отступить. Позволь мне помочь вам.

Моисей согласился.

Офир вышел из жилища пророка и добрался до своих сообщников — Амоса и Бадуша. Оба вождя бедуинов продолжали складывать оружие в подвалах домов еврейского квартала; они только что возвратились из Южной Сирии и привезли новости от хеттов. Маг страстно желал узнать их.

Амос погладил свою лысую голову.

— Император Хаттусили разгневан, — сознался он, — потому что Рамзес отказывается выдать Урхи-Тешшуба, он готов возобновить войну.

— Превосходно! Что ждет он от моих людей?

— Приказы просты: продолжайте поддерживать волнение евреев в Египте, организуйте волнения по всей стране, чтобы ослабить Рамзеса, постарайтесь выкрасть Урхи-Тешшуба и отвезти его Хаттусили, или убейте его.

Дуаг-Тордус был крестьянином, влюбленным в свой клочок земли и в маленькое стадо коров, двадцать животных, одно лучше другого, грациозных и ласковых, только самая старая имела норовистый характер и не подпускала к себе кого попало. Дуаг-Тордус проводил долгие часы, разговаривая с ней.

По утрам Рукина, шалунья, будила его, лизала его лоб; напрасно пытался Дуаг-Тордус схватить ее за ухо, всегда заканчивалось тем, что он вставал.

В это утро солнце было уже высоко над горизонтом, когда Дуаг-Тордус вышел на улицу.

— Рукина... Куда ты девалась, Рукина?

Протерев глаза, Дуаг-Тордус сделал несколько шагов в поле и увидел корову, лежавшую на боку.

— Что с тобой, Рукина?

С вываленным языком, пустыми глазами и вздутым животом красивая корова доживала последние минуты. Немного дальше в поле два животных были уже мертвы.

Охваченный паникой, Дуаг-Тордус добежал до площади поселка в поисках коновала. Того уже осаждали десятки крестьян, переживавшие ту же трагедию.

— Эпидемия! — закричал Дуаг-Тордус.

— Нужно тотчас же предупредить дворец!

Когда Офир с террасы своего дома увидел сбегающуюся толпу взволнованных и гневных крестьян, он убедился, что его распоряжения были выполнены правильно. Отравив несколько коров, вожди бедуинов Амос и Бадуш создали превосходный беспорядок.

Посередине улицы, ведущей ко дворцу, Моисей остановил толпу.

— Вы — жертвы пятого несчастья, которое Яхве послал на Египет! Его рука ударит по всем стадам, мор затронет крупный и мелкий скот! Он пощадит только животных, принадлежащих моему народу.

Серраманна и отряд воинов были готовы прогнать крестьян, когда на черной лошади галопом прискакала Лотос и остановилась совсем рядом с собравшимися.

— Пусть никто не безумствует, — сказала она спокойным голосом, — речь идет не об эпидемии, а об отравлении. Я уже спасла двух дойных коров и с помощью коновалов вылечу тех животных, которые еще живы.

Тотчас же растерянность сменилась надеждой. И когда земельный управитель объявил, что Фараон возместит мертвых животных за счет государства, вернулось спокойствие.

У Офира и его союзников оставалось еще достаточно яда, чтобы помочь Моисею, на этот раз не говоря ему об этом. Используя старый магический рецепт, пророк по приказу Яхве взял пригоршнями печную сажу и бросил ее в воздух, чтобы она пылью упала на людей, животных и покрыла их гнойниками. Это шестое несчастье будет таким ужасным, что Фараону придется уступить.

У Офира была другая идея. Что больше всего может обеспокоить Фараона, если не болезнь его близких? Лысый Амос, неузнаваемый благодаря парику, закрывавшему половину его лба, доставил испорченные продукты повару, который готовил еду Амени и его служащим.

Когда носитель сандалий царя принес Рамзесу свои ежедневные отчеты, Рамзес заметил на щеке друга красную сыпь.

— Ты ранен?

— Нет, но это высыпание начинает становиться болезненным.

— Я приглашу лекаря Парьямаху.

Сопровождаемый очаровательной девушкой, прибежал запыхавшийся лекарь.

— У вас недомогание, Ваше Величество?

— Вам известно, дорогой Парьямаху, что я не знаю болезней. Будьте добры осмотреть моего личного писца.

Парьямаху обошел вокруг Амени, потрогал кожу рук, послушал пульс и приложил ухо к грудной клетке.

— Ничего небычного на первый взгляд... Нужно подумать.

— Если речь идет об изъявлении, вызванном желудочным расстройством, то нужно приготовить снадобье из измельченных плодов смоковницы, аниса, меда, древесной смолы терпентина, укропа и употреблять его в виде микстуры.

Лекарь Парьямаху принял важный вид.

— Это, может быть, неплохая идея... Попробуйте, мы посмотрим... Идите в лабораторию, моя дорогая, и прикажите приготовить снадобье.

Девушка исчезла, после того как поклонилась Фараону.

— Как имя вашей помощницы? — спросил Рамзес.

— Неферет, Ваше Величество: не обращайте на нее никакого внимания, это просто ученица.

— Она показалась мне очень знающей.

— Она только рассказала рецепт, которому я ее обучил. Простая помощница без большого будущего.

Офир был задумчив.

Снадобья вылечили язвы, а Рамзес все еще не отказался от своего решения. Моисей и Аарон пока поддерживали спокойствие среди евреев, любые их действия могли спровоцировать грубое вмешательство Серраманна и стражников.

К этим событиям добавилось еще одно — исчезновение Долент, сестры царя. Вне всякого сомнения, она потерпела поражение. Нефертари была жива и здорова. Чувствуя опасность, Долент не осмеливалась приходить даже ночью в еврейский квартал, лишая, таким образом, Офира сведений о маленьких секретах двора.

Это препятствие не помешало, однако, хеттскому шпиону смущать умы и разжигать мятеж в кварталах каменщиков; события принимали опасный оборот.

Было бы трудно организовать побег Урхи-Тешшуба. Поселенный в доме, охраняемом днем и ночью воинами Серраманна, Урхи-Тешшуб был недосягаемым. Вместо того, чтобы подвергаться неоправданному риску, не лучше ли было заставить его исчезнуть, чтобы как можно быстрее вызвать благодарность Хаттусили? Умный, хитрый и безжалостный император, безусловно, достоин своего брата Муваттали. У Офира оставался приспешник, о чьем предательстве никто не подозревал: Меба. Конечно, он был ничтожеством, но именно он может уничтожить Урхи-Тешшуба.

Аша сопровождала лишь небольшая группа людей, поскольку он не рассчитывал на радужный прием в Хаттусе. Новый император подозревал его в том, что он позволил Урхи-Тешшубу избежать наказания. Как поведет себя Хаттусили: как злопамятный человек или как мудрый политик? Если он уступит гневу, прикажет арестовать, даже казнить Аша и его людей, тем самым вынудив Рамзеса развязать военные действия, чтобы смыть оскорбление.

Конечно, Путухепа, казалось, желала мира, но согласится она пойти против мужа? Императрица очень практична; и если путь переговоров окажется слишком затруднительным, она выступит за военные действия.

Резкий ветер, нередкий на Анатолийском плато, сопровождал Аша и его людей до ворот хеттской столицы, неприветливость которой показалась еще более устрашающей, чем во время предыдущего визита.

Аша передал верительные грамоты начальнику стражи, и долгий час ожидал у стен города, прежде чем получил разрешение пройти в Хаттусу через Львиные Ворота. В противоположность тому, на что надеялся Аша, его провели не во дворец, а в здание из сероватого камня. Там ему отвели комнату, на единственном окне которой была железная решетка.

Аша это место напоминало тюрьму. Чтобы вести игру с хеттами, требовалось умение и удача, много удачи; будет ли и на этот раз судьба благосклонна к Аша?

После заката военный в шлеме и тяжелых доспехах попросил его следовать за ним. На этот раз он пошел по маленькой улочке, ведущей к акрополю, где возвышался дворец императора.

Час истины, если она существовала в мире дипломатии, настал.

Огонь горел в очаге приемного зала, украшенного коврами. Императрица наслаждалась приятным теплом.

— Пусть египетский посол соизволит занять место около меня перед этим огнем: ночь может быть прохладной.

Без лишних церемоний Аша расположился на стуле, стоявшем на почтительном расстоянии.

— Я высоко оценила письма царицы Нефертари, — заявила императрица. — Ее мысль ясна, слова убедительны, намерения открыты.

— Должен ли я считать, что император согласится начать переговоры?

— Император и я сама надеемся на конкретные предложения.

— Я податель текста, согласованного Рамзесом и Нефертари и написанного самим Фараоном, он послужит основой наших переговоров.

— Это то, чего я желаю; конечно, у империи есть свои требования.

— Я здесь, чтобы услышать их, и прибыл с твердой волей прийти к согласию.

— Тепло этих слов так же приятно, как тепло этого огня, Аша. Вы удивлены таким... сдержанным приемом?

— Это было бы неуместно, не так ли?

— Хаттусили простудился и останется некоторое время в постели: мои дни очень загружены, вот почему я вынуждена была заставить вас ждать. С завтрашнего дня император будет в состоянии начать переговоры.

ГЛАВА 51

День еще не наступил, и Рамзес направился в храм Амона, когда путь ему преградил Моисей. Царь удержал руку охранника, сопровождавшего его.

— Я должен с тобой поговорить, Фараон!

— Будь краток.

— Разве ты не понимаешь, что до сих пор Яхве проявлял снисходительность? Если бы он этого захотел, ты и твой народ были бы уже уничтожены! Он оставил тебе жизнь, чтобы лучше заявить о своем всемогуществе, о могуществе Его, не имеющего соперников. Позволь евреям покинуть Египет, не то...

— Не то...!

— Седьмая кара принесет твоей стране невыносимые мучения. Пойдет град такой силы, что будут многочисленные жертвы! Когда я протяну свой посох к небесам, раздастся гром и ударят молнии.

— Разве ты не знаешь, что один из этих храмов посвящен Сету, властелину грозы? Он — гнев небес, и я сумею успокоить его ритуалами.

— На этот раз тебе не удастся. Люди и животные умрут.

— Уйди с моей дороги.

Сразу же после обеда царь побывал у «жрецов времени», наблюдавших за небом, изучавших движение планет и предсказывавших погоду. И в самом деле, они предвидели сильные ливни, которые могли уничтожить часть урожая льна.

Как только разразилось несчастье, Рамзес закрылся в святилище Сета и остался один перед лицом бога. Красные глаза величественной статуи горели, как угли.

Царь не имел власти противостоять воле Сета и ярости туч; но, общаясь с его духом, он уменьшит силу грозы и сделает ее менее длительной. Сети научил своего сына, как вести диалог с Сетом и отводить его разрушительную энергию, не гневая его самого. Фараону требовалось много энергии, чтобы вынести, противостоять и не уступить ни пяди земли невидимому огню Сета, и его предприятие увенчалось успехом.

Меба трясся от страха. Он опасался быть узнанным, хотя и был в коротком парике и одет в грубый плащ плохого покроя. Но кто бы мог его узнать в этом пивном заведении в квартале докеров, где утоляли жажду заготовщики провианта и моряки.

Напротив него сидел Амос, рыжий бородач.

— Кто... кто вас направил?

— Вы хорошо знаете... маг.

— Довольно! Вы передадите ему эту табличку. Она содержит сведения, которые могут заинтересовать его.

— Маг желает, чтобы вы занялись Урхи-Тешшубом.

— Но... его охраняют люди Серраманна.

— Офир требует: убейте Урхи-Тешшуба. В противном случае мы выдадим вас Рамзесу.

В душах евреев начало поселяться сомнение. Семь несчастий было уже послано на Египет, а Фараон оставался неуступчивым. Во время собрания совета старейшин Моисею все же удалось сохранить их доверие.

— Что рассчитываешь ты делать теперь?

— Вызвать восьмое несчастье, такое страшное, что египтяне почувствуют себя покинутыми богами.

— Каково будет это бедствие?

— Посмотрите на небо, на восток, и вы узнаете.

— Уйдем мы, наконец, из Египта?

— Будьте терпеливыми, каким был я эти долгие годы, и сохраняйте веру в Яхве: он поведет нас к Земле Обетованной.

Нефертари проснулась внезапно среди ночи.

Рядом с ней спокойным сном спал Рамзес. Тихо ступая, царица вышла из комнаты и сделала несколько шагов к террасе. Воздух был благоухающим, город — тихим и спокойным, но страх Великой Супруги Фараона не прекращал увеличиваться. Видение, которое мучило ее, не рассеивалось, кошмар продолжал сжимать сердце.

Рамзес нежно обнял ее.

— Плохой сон, Нефертари?

— Если бы это было только так...

— Чего ты опасаешься?

— Опасности, идущей с востока с опасным ветром...

Рамзес посмотрел в этом направлении.

Он надолго сосредоточился, как если бы хотел видеть в темноте. Сознание царя стало ночью и небом, и он перенес себя на край земли, туда, где рождаются ветры.

То, что обнаружил Рамзес, было так ужасно, что он в спешке оделся, разбудил челядь дворца и послал за Амени.

Подгоняемая резким ветром, с востока надвигалась огромная туча саранчи. Нападение этих насекомых происходило не впервые, но это было ужасающего размаха.

Благодаря вмешательству Фараона крестьяне Дельты разожгли костры, в которые они бросали пахучие вещества, призванные отпугнуть саранчу; на некоторые культуры накинули покрывала из грубого льна.

Когда Моисей прокричал, что насекомые съедят все деревья Египта и не оставят ни одного фрукта, известие об угрозе быстро распространилось по деревням благодаря царским посланцам, и люди поздравляли себя, что на этот раз без промедления приняли все меры предосторожности, предписанные Рамзесом.

Опустошения были незначительными; вспоминали, что саранча была одной из символических форм, облекавших душу Фараона, чтобы достичь неба в гигантском прыжке. Насекомое рассматривалось как благоприятное в небольшом количестве; только большое число делало его опасным.

Царская чета объехала на колеснице окрестности столицы и останавливалась во многих поселках, опасавшихся нового нашествия саранчи; но Рамзес и Нефертари обещали, что бедствие не замедлит исчезнуть.

Как это и предчувствовала Великая Супруга Фараона, восточный ветер стих, и его заменили шквалы, унесшие саранчу до моря тростника за пределы полей.

— Вы не больны, — сказал Парьямаху, — но все же должны взять несколько дней для отдыха.

— Это недомогание...

— Сердце в превосходном состоянии, печень работает хорошо. Не беспокойтесь, вы умрете в возрасте ста лет!

Меба симулировал недомогание в надежде, что Парьямаху ему прикажет оставаться в комнате несколько недель, в течение которых Офир и его сообщники, может, будут арестованы.

Этот детский план провалился... А донести на них — значило донести на самого себя!

Ему оставалось только выполнить свою работу. Но как пробраться к Урхи-Тешшубу, не побеспокоив Серраманна и его охранников?

В конечном итоге его лучшим оружием стала дипломатия. Столкнувшись с сардом в одном из коридоров дворца, Меба остановил его.

— Аша только что прислал мне послание, в котором мне приказано допросить Урхи-Тешшуба и собрать сведения о хеттском управлении, — заявил Меба, — то, что мне сообщит Урхи-Тешшуб, должно оставаться тайной, поэтому мы должны беседовать один на один. Я запишу его показания на папирус, запечатаю его и передам царю.

Серраманна казался недовольным.

— Сколько времени вам потребуется?

— Я не знаю.

— Вы спешите?

— Это срочное поручение.

— Хорошо... Идем туда.

Урхи-Тешшуб принял Меба с презрением, но сановник сумел употребить лесть и убеждения, чтобы умаслить хетта. Он не спешил задавать ему вопросы, поблагодарил за сотрудничество и успокоил, уверив, что его будущее все же станет более светлым.

Урхи-Тешшуб описал свои самые удачные сражения и даже вставил несколько шуток.

— Вы довольны тем, как к вам здесь относятся? — удивился Меба.

— Жилище и пища приятны, я делаю упражнения, но... мне не хватает женщин.

— Наверное, я мог бы это уладить...

— Каким образом?

— Потребуйте прогулку в саду на закате, чтобы воспользоваться свежестью вечера. Под сенью рощи тамариска около потайной дверцы вас будет ждать женщина.

— Я полагаю, что мы станем добрыми друзьями.

— Это самое заветное мое желание, Урхи-Тешшуб.

Погода ухудшалась, небо темнело. Бог Сет снова проявлял свое могущество. Удушающая жара при отсутствии ветра стали для Урхи-Тешшуба поводом, чтобы потребовать прогулки в сад. Его сопровождали два охранника и оставили побродить между цветочными клумбами, так как у хетта не было никакого шанса сбежать. Впрочем, зачем ему покидать позолоченную тюрьму, где он был в безопасности?

Скрываясь под тамариском, от страха трясся Меба. Напичкав себя настойкой мандрагоры, в одурманенном состоянии он перелез через стену ограды и приготовился к удару.

Когда Урхи-Тешшуб наклонится к нему, он перережет ему горло кинжалом, украденным у одного сотника. Он оставит оружие в трупе, а обвинят в убийстве военных, они сделали это, чтобы отомстить врагу, на совести которого смерть многих египтян.

Меба никогда не убивал и знал, что это деяние приведет к проклятию, но он будет защищаться перед судьями загробного мира, объясняя, что его принудили. Теперь сановник должен был думать только о кинжале и горле Урхи-Тешшуба.

Шаги.

Шаги медленные и уверенные. Его добыча приближалась, остановилась, наклонилась...

Меба поднял руку, чтобы ударить, но сильный удар кулака по голове заставил его погрузиться во тьму.

Серраманна приподнял Меба и схватил его за ворот туники.

— Предатель, жалкий тупица... Вставай, Меба.

Тот оставался неподвижен.

— Хватит прикидываться!

Голова Меба как-то неестественно склонилась к плечу. Удар Серраманна был слишком сильным.

ГЛАВА 52

В рамках необходимого расследования по поводу ужасной смерти Меба Серраманна должен был подвергнуться допросу, проводимому Амени. Чувствуя себя неуютно, сард опасался быть наказанным.

— Дело ясное, — заключил писец, — ты подозревал с полным на то основанием, что Меба обманул тебя и хочет уничтожить Урхи-Тешшуба. Ты попытался арестовать Меба на месте преступления, но он защищался и подверг твою жизнь опасности и был убит во время борьбы.

Бывший пират расслабился.

— Это прекрасный отчет.

— Если бы он не умер, Меба отдали под суд. Его виновность не вызывает сомнения, имя Меба будет убрано из всех официальных документов. Но остается вопрос: на кого он работал?

— Он утверждал, что действовал по приказу Аша.

Амени потрепал свою кисточку.

— Заставить уничтожить хетта, чтобы освободить Рамзеса от обузы... Но Аша не доверил бы это задание светскому человеку и трусу! И, кроме того, он не пошел бы против воли Рамзеса, уважающего право убежища. Меба обманул еще раз. А если он был одним из хеттских шпионов?

— Разве они не были расположены к Урхи-Тешшубу?

— Сегодня императора зовут Хаттусили. Урхи-Тешшуб — лишь изменник. Уничтожая заклятого врага нового властителя хеттов, шпионы стремились завоевать его хорошее расположение.

Сард погладил свои длинные усы.

— Иначе говоря, Офир и Шенар не только живы, но все еще находятся в Египте.

— Шенар исчез в Нубии, Офир не появлялся многие годы.

Серраманна сжал кулаки.

— Этот проклятый маг может быть совсем близко от нас! Косвенные доказательства его бегства в Ливию были лживы и предназначены для того, чтобы усыпить мое недоверие.

— Разве Офир не доказал, что умеет оказываться вне досягаемости?

— Не для меня, Амени, не для меня...

— А если однажды ты приведешь нам его живого?

В течение трех нескончаемых дней густые черные облака закрывали солнце над Пи-Рамзесом. Для египтян волнения, названные богом Сетом, смешивались с опасностями, которые передавали посланники богини Сехмет, предвестники болезней и несчастий.

Только один человек мог помешать ухудшению ситуации: Великая Супруга Фараона, земное воплощение вечного Закона, который Фараон насыщал подношениями. Это было время, когда каждый смотрел сам за собой, и без снисходительности пытался честно исправить недостатки. Беря на себя ответственность за недостатки и достоинства своего народа, Нефертари отправилась в Фивы в храм Мут, чтобы возложить подношения к ногам статуи грозной богини Сехмет и таким образом превратить мрак в свет.

В столице Рамзес согласился принять Моисея, кричавшего, что темнота, покрывавшая столицу, была девятым несчастьем, посланным Яхве на египетский народ.

— Ты убежден, наконец, Фараон?

— Ты только по-своему истолковывал естественные явления, приписывая их твоему богу; это твое видение мира, и я его уважаю. Но я не соглашусь, чтобы ты сеял волнения в народе во имя религии. Это противоречит Законам Маат и может привести только к хаосу и мятежам.

— Требования Яхве остаются неизменными.

— Покинь Египет со своими сподвижниками, Моисей, и молись своему богу там, где ты этого хочешь.

— Это не то, что ждет Яхве; вместе со мной должен уйти весь еврейский народ.

— Ты оставишь здесь скот, крупный и мелкий, так как по большей части он вами нанят и принадлежит нам. Те, кто отказывается от Египта, не могут пользоваться его благами.

— Наши стада уйдут вместе с нами, ни одно животное не останется в твоей стране, так как каждое послужит культу Яхве. Нам они нужны, чтобы совершить жертвоприношение до нашего прибытия в Землю Обетованную.

— Ты поведешь себя, как вор?

— Только Яхве может меня судить.

— Какая вера могла мы оправдать такое действие?

— Ты не способен ее понять. Лучше уступи.

— Фараонам удавалось пресекать фанатизм и нетерпимость, смертельные яды, разъедающие сердце человека. Ты не опасаешься, как я, последствий абсолютной и окончательной истины, вера в которую навязывается одними людьми другим?

— Выполни волю Яхве!

— Неужели у тебя больше нет ничего, кроме угроз и поношений на устах, Моисей? Что стало с нашей дружбой?

— Меня интересует только будущее, и это будущее — исход моего народа.

— Уходи из дворца, Моисей, и не появляйся больше предо мной. Не то я буду считать тебя мятежником, и суд вынесет тебе наказание, применяемое к виновникам беспорядка.

Объятый гневом, Моисей прошел через ворота дворца, не поприветствовав придворных, которые охотно обменялись бы несколькими словами с ним, и вернулся в свое жилище в еврейском квартале, где его ждал Офир.

Приспешники мага рассказали ему о неудаче и смерти Меба. Но последний отчет, написанный сановником, содержал интересную информацию: во время церемонии в храме Птаха в Мемфисе Меба убедился, что Ка освободился от магической защиты, созданной Сетау. Конечно, должность верховного жреца защищала его от темных сил; но почему бы Офиру не испытать удачу?

— Рамзес уступил? — спросил маг.

— Он не уступит никогда! — ответил Моисей.

— Рамзес не знает страха. Эта ситуация останется без изменений, пока мы не обратимся к насилию.

— Мятеж...

— У нас есть оружие.

— Евреи будут уничтожены.

— Кто говорит об открытом бунте? Нужно использовать смерть, она явится десятым и последним несчастьем, обрушившимся на Египет.

Ярость Моисея не спадала. И слушая угрожающие слова Офира, он полагал, что слышит голос Яхве.

— Ты прав, Офир, нужно ударить так сильно, чтобы Рамзес был вынужден освободить евреев. В полночь, в ночь смерти, Яхве пройдет по Египту, и умрут все первенцы.

Офир столько ждал этого момента! Наконец он отомстит за поражения, которые ему нанес Фараон.

— Одним из первых, старший сын Рамзеса и его вероятный наследник. До сих пор он пользовался магической защитой, и я никак не мог преодолеть ее. Но теперь...

— Рука Яхве не пощадит его.

— Мы должны обмануть, — предложил Офир, — пусть евреи братаются с египтянами, как когда-то, и пусть воспользуются этим, чтобы забрать много драгоценных вещей. Они нам потребуются во время исхода.

— Мы отпразднуем Пасху, — объявил Моисей, — и украсим наши дома красными букетами иссопа, окропленными кровью животного, принесенного в жертву в честь праздника. В ночь смерти злой дух пощадит эти жилища.

Офир поспешил в свою лабораторию. Благодаря кисточке, украденной у Ка, магу, возможно, удастся вызвать паралич у старшего сына Рамзеса и заставить его уйти в небытие.

Игра тени и света оживляла сад, делая Нефертари еще более красивой. Таинственная и величественная, прохаживаясь среди деревьев и цветов с грацией богини, она была счастлива. Однако, когда Рамзес поцеловал ей руку, он сразу почувствовал ее недовольство.

— Моисей не прекратил угрожать нам, — прошептала она.

— Он был моим другом, и я не могу поверить в его испорченную душу.

— Я тоже, я испытываю уважение к нему, но разрушительный огонь исходит из его сердца, именно этого я опасаюсь.

С озабоченным видом Сетау подошел к царской чете.

— Прости меня, я привык говорить прямо: Ка болен.

— Это серьезно? — спросила Нефертари.

— Я опасаюсь этого, Ваше Величество; мои снадобья не помогают.

— Ты хочешь сказать...

— Не будем обольщаться: это порча.

Дочь Исиды, чародейка по призванию, Великая Супруга Фараона поспешила к изголовью старшего сына Рамзеса.

Несмотря на боль, верховный жрец Птаха сохранял достоинство. Лежа на низкой постели с искаженными чертами лица, Ка прерывисто дышал.

— Мои руки неподвижны, — сказал он Нефертари, — и я не могу больше двинуть ногой.

Царица положила руки на виски юноши.

— Я дам тебе всю свою энергию, — пообещала она, — мы вместе будем бороться против смерти. Я дам тебе свое счастье, свою жизнь, и ты не умрешь.

В хеттской столице переговоры продвигались очень медленно. Хаттусили оспаривал каждый пункт, написанный Рамзесом, предлагал другую формулировку, упорно боролся с Аша, с трудом приходил к согласию, взвешивая каждое слово. Путухепа добавляла свои замечания, разгорались другие споры.

Аша сохранял невозмутимое спокойствие. Он осознавал, что присутствует при подготовке мира, от которого зависело счастье всего Ближнего Востока и большей части Азии.

— Не забывайте, — напомнил Хаттусили, — что я требую выдачи Урхи-Тешшуба.

— Это будет последним пунктом для обсуждения, — ответил Аша, — когда мы подпишем соглашение по всему договору.

— Замечательно... Но вы убеждены, что император полностью доверяет вам?

— Если бы он допустил этот промах, был бы он императором хеттов?

— Читая мои тайные мысли, не подвергаете ли вы опасности исход переговоров?

— У вас есть тайные мысли, Ваше Величество, и вы пытаетесь добиться договора более благоприятного для хеттов, чем для Египта... Моя роль состоит в том, чтобы установить равновесие на чашах весов.

— Тонкая игра... может быть, обреченная на неудачу.

— Будущее мира... вот что доверил мне Рамзес, вот что находится в наших руках, Ваше Величество.

— Я спокоен, рассудителен и упрям, мой дорогой Аша.

— Я такой же, Ваше Величество.

ГЛАВА 53

Серраманна больше не покидал помещения, выделенного для его наемников. Лишь позволял себе некоторые развлечения с женщинами из харчевни, но удовольствию не удавалось оторвать его от навязчивой идеи: противник неизбежно совершит ошибку, и он должен быть бдительным, чтобы воспользоваться этим.

Болезнь Ка повергла сарда в глубокую печаль; все, что касалось несчастий царя и его близких, приводило его в расстройство, как если бы царская семья была его собственной, и он топал ногами, разозленный, что не мог раздавить врагов Рамзеса.

Один из наемников пришел с донесением.

— У евреев происходят странные вещи...

— Объясни.

— На дверях их домов видны следы красной краски. Я не знаю почему, но подумал, что это могло бы вас заинтересовать.

— Ты хорошо сделал. Приведи ко мне Абнера под любым предлогом.

Дав свидетельские показания в пользу Моисея, каменщик Абнер, имевший склонность грабить своих братьев-евреев, больше не заставлял говорить о себе.

Опустив голову, он чувствовал себя как не в своей тарелке.

— Может быть, ты совершил преступление? — спросил Серраманна грозным тоном.

— Нет, нет, господин! Мое существование так же незапятнанно, как белое платье жрецов.

— Тогда почему ты трясешься?

— Я только презренный каменщик и...

— Этого достаточно, Абнер; почему ты запачкал дверь своего дома красной краской?

— Это случайно, господин!

— Случайность, которая повторилась на десятках других дверей! Прекрати принимать меня за идиота.

Гигант-сард заставил хрустеть суставы своих пальцев, еврей подскочил.

— Это... это обычай!

— А, да... А если бы мой обычай заключался в том, чтобы отрезать тебе нос и уши?

— Вы не имеете на это права, суд вас обвинит.

— Чрезвычайное обстоятельство: я расследую порчу, наведенную на старшего сына Рамзеса, и я бы не был слишком удивлен, узнав, что ты замешан в этом.

Судьи выказывали большую суровость против тех, кто практиковал черную магию; Абнер подвергался риску тяжелого обвинения.

— Я не виновен!

— С твоим прошлым было бы трудно в это поверить.

— Не делайте этого, господин, у меня семья, дети...

— Или ты говоришь, или я обвиняю.

Абнер не долго колебался между своей безопасностью и безопасностью Моисея.

— Моисей навел порчу на первенцев, — признался он, — в ночь несчастья они будут убиты Яхве. Чтобы он пощадил евреев, нужен был отличительный знак на их домах.

— Всеми демонами моря клянусь, этот Моисей — чудовище!

— Вы... вы меня отпустите, господин?

— Ты разболтаешь, змееныш; в тюрьме ты будешь безопасен.

Явно удовлетворенный Абнер кивнул головой.

— Когда я из нее выйду?

— Когда произойдет эта ночь несчастья?

— Не знаю, но скоро.

Серраманна кинулся к Рамзесу, тот принял его сразу же после встречи с земельным управителем. Очень обеспокоенный болезнью Ка, которому только магия Нефертари сохраняла жизнь, Неджем едва мог исполнять свои обязанности; но Рамзес убедил его, что служба стране и сообществу египтян была важнее любого несчастья. Будь хоть то личная трагедия.

Сард рассказал о допросе Абнера.

— Этот человек лжет, — рассудил Рамзес, — никогда Моисей не мог бы замыслить такую гнусность.

— Абнер трус и боится меня; он мне сказал правду.

— Убийства, хладнокровное уничтожение первенцев... Такой ужас мог родиться только в больном мозгу. Это исходит от Моисея.

— Я настаиваю на применении силы, чтобы помешать убийцам осуществить их замысел.

— Прикажи также вмешаться страже.

— Простите меня, Ваше Величество... Но не нужно ли арестовать Моисея?

— Он не совершил преступления. Суд его оправдает.Я должен принять другое решение.

— Я бы хотел предложить вам идею, которую вы сочли бы ужасной, но она могла бы оказаться эффективной.

— Ты слишком уж осторожничаешь! Говори, Серраманна.

— Дадим знать, что Ка не проживет и трех дней.

При этих мрачных словах Рамзес задрожал.

— Я знал, что огорчу вас, Ваше Величество, но это известие заставит убийц действовать быстро и дерзко, и я рассчитываю воспользоваться их спешкой.

Царь раздумывал лишь несколько мгновений.

— Неплохо, Серраманна.

Долент, сестра Рамзеса, дала пощечину своей служанке, которая слишком сильно дернула за прядь ее пышной прически.

— Пошла отсюда, неловкая!

Служанка убежала в слезах. Тотчас же ее заменила другая, ухаживавшая за ногтями.

— Срежь мертвую кожу и покрась ногти в красный цвет... И будь осторожна, чтобы не поранить меня.

Служанка славилась большим опытом в этом деле.

— Ты работаешь хорошо, — отметила Долент, — я щедро тебе заплачу и порекомендую тебя своим друзьям.

— Спасибо, госпожа, несмотря на всеобщую грусть, вы доставляете мне удовольствие.

— Почему ты говоришь о грусти?

— Утром одна госпожа, важная придворная дама, узнала ужасную новость: старший сын царя скоро умрет.

— Разве это не просто слух?

— Увы, нет! По мнению дворцового лекаря, Ка не проживет дольше трех дней.

— Поспеши закончить, у меня дела. Быстрее!

Это был тот случай, когда Долент считала себя обязанной нарушить правила безопасности. В спешке она надела обычный парик и набросила на плечи коричневую накидку, чтобы никто не узнал ее.

Долент смешалась с толпой прохожих и повернула к кварталу еврейских каменщиков. Она проскользнула между водоносом и продавцом сыров, растолкала двух девочек, игравших в куклы посреди улочки, толкнула старика, идущего слишком медленно, и постучала пять раз в маленькую дверь, покрашенную в темно-зеленый цвет.

Скрипя, дверь отворилась.

— Кто вы? — спросил каменщик.

— Подруга мага.

— Входите.

Каменщик провел Долент по лестнице, ведущей в подвал, освещенный масляной лампой, слабый свет которой озарял лицо мага Офира. Профиль хищной птицы, выпуклые скулы, выступающий нос отличали это загадочное лицо, зачаровывавшее сестру Рамзеса.

Офир сжимал кисточку Ка, покрытую странными знаками.

— Что стряслось, Долент?

— В ближайшие часы умрет Ка.

— Лекари отказались его лечить?

— Парьямаху считает, что смерть неминуема.

— Превосходная новость, но она несколько меняет наши планы. Вы хорошо сделали, что предупредили меня.

Следовательно, ночь несчастья наступит немного раньше, чем предусмотрено. Первенцы будут умирать, начиная с сына Рамзеса, и отчаяние обрушится на египетский народ. Придя в ужас от могущества и гнева Яхве, он повернется против Рамзеса. Восстание будет всеобщим.

Долент бросилась в ноги магу.

— Что произойдет, Офир?

— Рамзес будет сметен, победят Моисей и истинный Бог.

— Осуществится наша мечта...

— Именно о реальности нужно говорить, дорогая Долент... Как вы были правы, когда предвидели это.

— Нельзя ли избежать... излишнего насилия?

Офир поднял Долент и приложил ладони своих рук к щекам крупной брюнетки, бывшей почти без сил.

— Решения принимает Моисей, а Моисея вдохновляет Яхве, мы не должны обсуждать его приказы, какими бы ни были их последствия.

Вдруг резко открылась дверь, раздался задыхающийся крик и быстрые шаги по лестнице, гигант-сард ворвался в подвал!

Он оттолкнул Долент, за которой следовал до убежища мага, и ударил Офира по голове. Падая, хеттский шпион выпустил кисточку Ка. Бывший пират надавил ногой на его руку, принудив его разжать пальцы.

— Офир... Наконец я поймал тебя!

ГЛАВА 54

Сетау вошел в комнату Ка, бросил злосчастную кисточку на пол и с яростью раздробил ее на мелкие кусочки.

Нефертари, не перестававшая поддерживать силы старшего сына Рамзеса, подняла на Сетау признательный взгляд.

— Порча разрушена, Ваше Величество, Ка быстро поправится.

Нефертари убрала руки с затылка юноши и упала в изнеможении.

После того как доктор Парьямаху прописал безвредные укрепляющие микстуры, Сетау дал царице настоящее снадобье, вернувшее ее крови исчезнувшую энергию.

— Великая Супруга Фараона смертельно устала, — сообщил он Рамзесу.

— Я требую правду, Сетау.

— Поддерживая своей магией Ка, Нефертари отняла у себя много лет жизни.

Рамзес остался у изголовья царицы, стараясь дать ей силу, исходившую от него, ту силу, на которой было построено его царство. Он был готов пожертвовать ею, чтобы Нефертари познала долгую и счастливую старость и освещала своей красотой страну.

Потребовалась вся убежденность Амени, чтобы заставить Рамзеса вернуться к делам государства. Царь согласился разговаривать с другом после того, как услышал успокаивающий голос Нефертари, подтверждающей, что она почувствовала, как мрак отступает от нее.

— Серраманна представил мне длинный доклад, — заявил Амени. — Маг Офир арестован и будет судим за шпионаж, черную магию, покушение на членов царской семьи и убийство несчастной Литы и ее служанки. Но он не один виновен: Моисей так же опасен, как и он. Офир заговорил, он открыл, что Моисей имел намерение уничтожить всех первенцев в Египте. Без вмешательства Серраманна, расстроившего этот чудовищный план, сколько жертв мы бы оплакивали?

От самых старых до самых молодых, от самых бедных до самых богатых — все евреи были ошеломлены. Никто не ожидал появления Фараона во главе отряда воинов под командованием Серраманна. Улицы опустели, и люди довольствовались наблюдением за Фараоном из приоткрытых ставень.

Рамзес направился прямо к жилищу Моисея. Предупрежденный людьми, тот стоял на пороге с посохом в руке.

— Мы не должны были вновь увидеться, Ваше Величество.

— Это будет наша последняя встреча, Моисей, будь уверен. Почему ты пытался посеять смерть?

— Во мне живет только подчинение Яхве.

— Не слишком ли жесток твой бог? Я уважаю твою веру, мой друг, но я не соглашусь, чтобы она стала источником беспорядка на земле, завещанной мне моими предками. Покинь Египет, Моисей, покинь его с евреями. Отправляйтесь служить вашей вере в другом месте. Не ты просишь об исходе, это я требую его.

Одетый в длинное красно-белое шерстяное платье, император Хаттусили разглядывал столицу с высоты акрополя, на вершине которого возвышался дворец. Его супруга Путухепа нежно взяла его за руку.

— Наша страна сурова, но она не лишена красоты. Зачем жертвовать ею в угоду злобе?

— Урхи-Тешшуб должен быть наказан, — подтвердил император.

— Разве он не наказан уже? Представь этого беспощадного воина в охраняемом доме у своего заклятого врага! Разве не смертельно ранена гордость Урхи-Тешшуба?

— Я не имею права уступить Египту.

— Ассирия не позволит нам упорствовать слишком долго; ее армия становится все более угрожающей, и она не поколеблется напасть на нас, если узнает, что переговоры о мире с Египтом провалились.

— Эти переговоры секретны.

— Император хеттов стал наивным? Гонцы не прекращают сновать между империей и Египтом, и то, что было секретом, больше не является таковым. Если мы как можно раньше не заключим договор о мире, ассирийцы посчитают нас легкой добычей, потому что Рамзес не придет нам на помощь.

— Мы сумеем защититься.

— С начала твоего царствования, Хаттусили, твой народ очень изменился. Даже воины желают мира. И у тебя самого, разве у тебя другая цель?

— Не Нефертари ли влияет на тебя?

— Моя сестра, царица Египта разделяет мои убеждения; ей удалось убедить Рамзеса не воевать больше с хеттами, но будем ли мы способны оправдать ее надежду?

— Урхи-Тешшуб...

— Урхи-Тешшуб принадлежит прошлому. Пусть он женится на египтянке, пусть он растворится в народе Фараона и пусть исчезнет из нашего будущего!

— Ты многого требуешь от меня.

— Не в этом ли состоит долг императрицы?

— Рамзес посчитает мое отступничество знаком слабости.

— Ни Нефертари, ни я сама не будем так расценивать твое великодушие.

— Неужели женщины руководят внешней политикой Хеттской державы и Египта?

— Почему бы и нет, — ответила Путухепа, — если мы приведем их к миру?

Во время суда Офир многое рассказал. Он признался в том, что был хеттским шпионом в Египте; в том, что посягнул на жизнь Ка; когда он описал, каким образом уничтожил несчастную Литу и ее служанку, судьи поняли, что Офир не испытывал угрызений совести и что он не поколебался бы снова убивать с тем же хладнокровием.

Долент рыдала. Обвиненная в соучастии, она ничего не отрицала и отдалась на милость своего брата, царя Египта. Она обвинила Шенара, чье дурное влияние столкнуло ее с правильного пути.

Обсуждение было коротким. Жрец огласил приговор. Приговоренный к смерти Офир смирился со своей участью: Долент, чье имя будет уничтожено и изъято из всех официальных документов, навсегда вышлют в Южную Сирию, где она будет жить как простая работница, отданная в распоряжение фермера, чтобы работать на тяжелой работе. Что касается Шенара, он был заочно приговорен к смерти, и его имя так же будет предано забвению.

Сетау и Лотос вновь отправились в Абу-Симбел в тот же день, когда Аша вернулся в Египет. У них едва было время, чтобы поприветствовать друг друга, прежде чем снова расстаться.

Аша тотчас же был принят царской четой; как ни сильна была усталость, Нефертари не переставала переписываться с Путухепой. Боец, нубийский лев и его друг Дозор, золотисто-желтый пес, оставались резвыми, несмотря на свой возраст, они не покидали царицу, как если бы понимали, что их присутствие придавало ей силы. Как только Рамзес мог отвлечься от своих обязанностей, он отправлялся к супруге. Они гуляли в садах дворца, он читал ей тексты мудрецов эпохи пирамид; и он и она все больше проникались сознанием огромной любви, которая их объединяла, той сокровенной любви, которую не может выразить ни одно слово, пылающей как летнее небо и нежной, как закат солнца на Ниле.

Это Нефертари принудила Рамзеса расстаться с ней, чтобы повернуться к Египту, направить государственный корабль в правильном направлении и ответить на тысячи повседневных вопросов, которые ставили вельможи и высокопоставленные сановники. Благодаря Красавице Изэт, Меритамон и Ка, выздоровление царицы возвращало ей сияние радости и молодости. Она радовалась визитам маленького Меренптаха, уже с замечательной осанкой, и визитам Туйи, умело скрывавшей свою собственную усталость.

Аша распростерся перед Нефертари.

— Мне очень не хватало вашей мудрости и красоты, Ваше Величество.

— У тебя хорошие новости?

— Превосходные.

— Хаттусили желает подписать договор? — спросил Рамзес недоверчиво.

— Благодаря царице Египта и императрице Путухепе случай с Урхи-Тешшубом почти урегулирован: пусть он остается в Египте. Таким образом, больше не остается препятствий для заключения соглашения.

Широкая улыбка осветила лицо Нефертари.

— Мы одержим самую прекрасную из побед?

— Нашей основной поддержкой была императрица Путухепа; письма Великой Супруги Фараона тронули ее сердце. С начала царствования Хаттусили хетты боялись опасности, которую представляет ассирийская армия, и они знали, что мы, их вчерашние враги, станем лучшей поддержкой в будущем.

— Будем действовать быстро, — посоветовала Нефертари, чтобы использовать этот благоприятный момент.

— Я привез вариант договора о мире, предложенный Хаттусили. Изучим его со вниманием; как только получу ваше согласие и согласие Фараона, я отправлюсь в Хаттусу.

Царская чета и Аша принялись за работу; не без удивления Рамзес отметил, что Хаттусили принял большинство его условий.

Аша выполнил огромную работу, не изменив решениям царя. И когда, в свою очередь, Туйя закончила внимательное чтение, она дала свое одобрение.

— Что здесь происходит? — спросил наместник Нубии, чья колесница, которую тащили две лошади, управляемые опытным кучером, направлялась ко дворцу в Пи-Рамзесе, продвигаясь по бурлящим и переполненным улицам.

— Исход евреев, — ответил возница. — Под предводительством своего вождя Моисея они покидают Египет и направляются в Землю Обетованную.

— Почему Фараон дал согласие на это безумие?

— Рамзес изгоняет их за смуту и нарушение общественного порядка.

Удивленный наместник Нубии, находившийся с визитом в столице, видел тысячи мужчин, женщин и детей, уходивших из Пи-Рамзеса, подгоняя стада и таща повозки, наполненные одеждой и провизией. Некоторые пели, у других был грустный вид. Уход из страны, где они вели приятное существование, удручали большинство, но они не решались противоречить Моисею.

Встреченный Амени, наместник Нубии был проведен в кабинет Рамзеса.

— Какова причина вашего приезда? — спросил Фараон.

— Я должен был предупредить вас как можно быстрее, Ваше Величество, и не поколебался взять самое быстрое судно, чтобы самому сообщить о трагических событиях, повергающие в печаль ту землю, за которую я отвечаю... Они оказались такими неожиданными, такими ужасными! Я не мог представить...

— Прекрати эту болтовню, — потребовал Рамзес, — и говорите правду.

Нубийский наместник сглотнул слюну.

— Мятеж, Ваше Величество. Ужасный мятеж объединившихся племен.

ГЛАВА 55

Шенар добился своего.

Месяц за месяцем он уговаривал, упорно стремясь убедить одного за другим вождей племен объединиться, чтобы овладеть главным золотым рудником Нубии. Хотя он пообещал щедро заплатить, раздавая серебряные слитки, чернокожие воины проявляли сдержанность к идее бросить вызов Рамзесу Великому. Не было ли это безумием — противостоять египетской армии, которая в начале царствования Сети уже нанесла тяжелое поражение мятежникам?

Несмотря на многочисленные неудачи, Шенар упорствовал. Последний шанс уничтожить Рамзеса — заманить его в ловушку. Для этого ему требовалась помощь отчаянных воинов, решившихся завладеть значительными богатствами и не боявшихся противостоять воинам Фараона.

Упорство Шенара было вознаграждено. Первый вождь уступил, затем второй, третий и многие другие... И вновь понадобились переговоры, чтобы указать того, кто возглавит мятеж.

Споры переросли в потасовку, во время которой два вождя и критский наемник были убиты. В итоге все сошлись на имени Шенара. Хотя он не был нубийцем, но именно он лучше всех знал Рамзеса и его армию.

Охранники, обязанные наблюдать за рабочими рудников, оказали такое слабое сопротивление нахлынувшей орде чернокожих воинов, вооруженных копьями и луками; что за несколько часов нападавшие стали хозяевами местности, а несколькими днями позднее прогнали войска, пришедшие из крепости Бухен для восстановления порядка.

Размах мятежа был таков, что нубийскому наместнику не оставалось другого решения, кроме как направиться к Рамзесу.

Шенар знал, что его брат лично явится усмирять непокорных. Таким образом он совершит ошибку.

Пустынные холмы, гранитные островки, узкая полоска растительности, сопротивляющаяся наступлению пустыни, абсолютной голубизны небо, здесь жили пеликаны, розовые фламинго, венценосные журавли, росли пальмы с двойным стволом...

Такой была восхитительная Нубия, которую любил Рамзес и прелесть которой проявлялась каждое мгновение, несмотря на серьезные беспорядки, вынуждающие царя и его армию срочно отправиться на Великий юг.

По сведениям, полученным из донесения наместника, восставшие нубийские племена овладели главным золотым рудником. Вмешательство в производство драгоценных металлов имело катастрофические последствия: с одной стороны, золотых дел мастера нуждались в драгоценных металлах, чтобы украшать храмы; с другой стороны, царь использовал их для подарков своим подданным, чтобы поддерживать с ними превосходные дипломатические отношения.

Царь сожалел том, что удаляется от Нефертари, но он должен был нанести стремительный удар по мятежникам, тем более что у него была уверенность, подтвержденная интуицией Великой Супруги Фараона, зачинщиком этого мятежа мог быть только Шенар.

Его старший брат не исчез, как это полагали. В пустынной глуши он умудрился найти себе новых сторонников. Обеспечив себе господство над золотом, он надеялся поднять орды наемников, напасть на египетские крепости, став завоевателем земли фараонов. Ненависть и зависть — плоды неудач — заставили Шенара войти в царство, откуда он не выйдет никогда, царство безумия.

Между ним и Рамзесом были разорваны все родственные связи. Даже Туйя не протестовала, когда Фараон рассказал ей о своих намерениях. Это противостояние братьев будет последним.

Многие «царские сыновья» держались рядом с Рамзесом, страстно желая доказать свою храбрость. В париках с длинными прядями, складчатых рубашках с длинными рукавами и набедренных повязках, они с гордостью держали знак бога-шакала, «открывателя дорог». Но когда гигантский слон преградил дорогу, даже самые большие смельчаки были готовы убежать. Рамзес приблизился к живой горе, погладил его хобот, дотронулся до огромных бивней, слон поприветствовал Фараона громким ревом. Как можно еще было сомневаться в божественной защите, которой обладал Фараон?

Боец, лев с изумительной гривой, двигался справа от слона в направлении рудника. Лучники и пехотинцы, убежденные, что Фараон обратит неприятеля в бегство путем стремительного натиска, были уверены в победе; Рамзес приказал разбить лагерь на приличном расстоянии от приисков. Повара тотчас же принялись за работу. Воины чистили оружие, точили клинки, кормили ослов и быков.

Один из «царских сыновей» двадцатилетний юноша, осмелился выразить протест.

— Чего мы ждем, Ваше Величество? Несколько нубийских мятежников не способны противостоять нашей силе!

— Ты плохо знаешь эту страну и ее обитателей; нубийцы прекрасные лучники, и они сражаются с неистовой злобой. Если мы будем раньше времени считать себя победителями, многие погибнут.

— Разве это не закон войны?

— Мой закон состоит в том, чтобы спасти как можно больше жизней.

— Но... нубийцы не сдадутся!

— Конечно, если мы попытаемся угрожать им.

— Мы же не будем вести переговоры с этими дикарями, Ваше Величество?

— Их надо обмануть. Победу приносит разум, а не сила. Нубийцы имеют обыкновение организовывать засады, чтобы атаковать передовой отряд или напасть с тыла. Мы не дадим им такой возможности, так как захватим мятежников врасплох.

Да, Шенар хорошо знал Рамзеса. Царь бросится вперед, идя по единственному пути, который ведет к руднику. С одной и другой стороны обожженные солнцем холмы и скалы послужат укрытием для нубийских лучников. Когда они убьют военачальников, египетская армия разбежится, и Шенар собственными руками уничтожит Рамзеса, умоляющего и беззащитного.

Ни один египетский воин не ускользнет из этой ловушки.

Тогда Шенар прикрепит труп Рамзеса к борту своего корабля и совершит триумфальное восхождение в Элефантину, прежде чем овладеть Фивами, Мемфисом, Пи-Рамзесом и всем Египтом. Народ присоединится к нему, и Шенар, наконец, заняв царский престол, отомстит тем, кто унижал и преследовал его.

Брат царя вышел из каменной хижины, ранее занимаемой мастером, осуществлявшим наблюдение за работой по очистке золота, и поднялся на вершину холма, возвышавшегося посреди зоны промывки золотоносной руды. Только вода, текущая по пологому склону, спускавшемуся к промывочному бассейну, могла освободить драгоценный металл от породы. Частицы земли оставались во взвеси, более тяжелый и плотный минерал падал на дно бассейна. Скучная операция, требующая терпения. Шенару представилась собственная жизнь; понадобились нескончаемые годы, прежде чем ему удалось освободиться от магии Рамзеса, прежде чем стать способным победить его и утвердить свое величие! В час триумфа он был как пьяный.

Один из часовых подавал тревожные сигналы, крики разорвали тишину. Черные воины со страусовыми перьями в волосах разбежались в разные стороны.

— Что здесь происходит? Прекратите панику!

Шенар спустился с холма и схватил одного из нубийских вождей, кружившегося как безумный, за горло.

— Успокойся, приказываю тебе!

Воин взмахнул копьем в сторону окружающих холмов и скал.

— Повсюду... они повсюду!

Шенар направил взгляд к скалам и увидел их. Тысячи египетских воинов окружали рудник.

На вершине самого высокого холма десяток человек установили шатер, под которым установили трон. На нем восседал Рамзес, увенчанный голубой короной. Лев лежал у его ног.

Нубийцы не могли оторвать взгляда от сорокадвухлетнего Фараона, который на двадцатом году царствования достиг вершины своего могущества. Черные воины поняли, что сопротивление бессмысленно. Ловушка, задуманная Шенаром, захлопнулась за ними. Воины фараона, уничтожив нубийских часовых, не оставили мятежникам никакого шанса на спасение.

— Мы победим! — вопил Шенар. — Все за мной!

Нубийские вожди опомнились. Да, нужно было сражаться. Один из них во главе небольшого отряда, крича и потрясая копьем, бросился к шатру Рамзеса.

Ливень стрел уложил их на землю. Более проворный, чем его собратья, молодой воин, передвигаясь зигзагом, достиг подножия трона. Боец прыгнул и вонзил когти в голову нападавшего.

Со скипетром командующего в руке Рамзес оставался невозмутимым; Боец поскреб песок и вернулся к ногам своего хозяина.

Почти все нубийские воины бросили оружие и пали ниц перед Фараоном в знак почтения. Разъяренный Шенар пинал вождей ногами.

— Вставайте и сражайтесь! Рамзес перед вами!

Так как никто не подчинился ему, Шенар от злости вонзил меч в поясницу одного из вождей. Потрясенные ужасной смертью предводителя и жестокостью Шенара, нубийцы окружили брата Фараона.

— Ты нас предал, — заявил один из них, — ты нас предал и лгал нам. Никто не может победить Рамзеса, а ты, ты нас вверг в несчастье.

— Сражайтесь, трусы!

— Ты обманул нас, — повторяли они хором.

— Следуйте за мной, убьем Рамзеса!

Обезумев, Шенар схватил меч и бросился бежать к холму, где находился шатер царя, повторяя:

— Я властелин, единственный властелин Египта и Нубии, я...

Десять стрел, выпущенные нубийскими вождями одновременно, вонзились ему в голову, горло, грудь. Шенар упал навзничь на пологий склон, и его тело медленно заскользило к промывочному бассейну, смешавшись с земляной породой, которую очищал спокойный поток воды.

ГЛАВА 56

Исход еврейского народа проходил спокойно, без происшествий. Многие египтяне сожалели о потере друзей и близких, которые уходили в пустыню вместе с остальными; со своей стороны, евреи опасались тяжелого и опасного путешествия. Сколько врагов предстоит им встретить на пути, скольким народам придется противостоять во время перехода в Землю Обетованную?

Серраманна злился.

Прежде чем отправиться в Нубию, Рамзес поручил Амени и сарду поддерживать порядок в столице. При малейшем волнении, вызванном евреями, силы безопасности должны были энергично и немедленно вмешаться. Так как начало исхода проходило в спокойной обстановке, то у Серраманна не было повода для обращения к Моисею и Аарону.

Сард, убежденный, в опасности пророка, корил Фараона за его излишнюю снисходительность к нему. И вдали от Египта Моисей был способен навредить.

Из предосторожности Серраманна приказал десятку наемников следовать за Моисеем и посылать регулярно донесения о его продвижении. К его великому удивлению, пророк не пошел по дороге к Силе, располагавшей колодцами и охраняемой египетской армией; но выбрал трудный путь, ведущий к тростниковому морю. Таким образом, Моисей сжигал мосты, уничтожая всякую попытку возвращения назад.

— Серраманна! — воскликнул Амени, — я тебя повсюду искал. Ты так и будешь преследовать евреев?

— Моисей, причинивший столько зла, ушел невредимый... Несправедливость угнетает меня.

— Перед смертью Офир дал нам еще кое-какие сведения, прежде чем уничтожить себя собственным ядом, как скорпион: бедуинские предводители Амос и Бадуш, хеттские шпионы, покинули Египет вместе с евреями. Именно они снабдили оружием верных Яхве, надеясь, что евреи используют его против Фараона.

Серраманна ударил кулаком по левой ладони.

— Эти разбойники должны рассматриваться как преступники... Следовательно, у меня есть право схватить их, так же как и их соучастника Моисея.

— Верно.

— Отряд из пятидесяти колесниц поможет мне задержать злодеев и привезти в Пи-Рамзес.

Рамзес сжал Нефертари в объятиях. Нежная от любви, благоуханная, как богиня, она была прекраснее, чем когда-либо.

— Шенар убит, — сообщил царь, — и мятеж нубийцев подавлен.

— Нубия наконец узнает мир?

— Нубийские вожди казнены за измену, поселки, которые они захватили, устроили праздник в честь нашей победы. Украденное золото возвращено, часть его я разместил в Абу-Симбеле, другую — в Карнаке.

— Как продвигаются работы в Абу-Симбеле?

— Сетау ведет стройку с удивительной энергией.

Царица не могла долго скрывать важную новость.

— Серраманна и отряд колесниц направились по следу Моисея.

— По какой причине?

— Вместе с евреями из Египта ушли бедуины, состоявшие на службе у хеттов. Серраманна хочет задержать их и Моисея. Амени не противился этому, потому что сард действует соответственно Законам Маат.

Рамзес представил Моисея, возглавляющего еврейский народ, открывающего ему путь, умоляющего Яхве вести их и ночью, освещая дорогу огненным столпом, и днем, колоннами облаков указывая направление к Земле Обетованной. Ничто не заставит его отступить, никто не испугает его.

— Я только что получила длинное письмо от Путухепы, — добавила Нефертари, — она убеждена, что мы придем к миру.

— Превосходная новость!

В то время, как Рамзес произносил эти слова, мысли его были далеко, они неслись вслед за Моисеем.

— Ты боишься, как бы не был убит Моисей, не так ли?

— Я никогда бы не хотел увидеть его снова.

— Что касается мирного договора, остается один спорный пункт.

— Опять Урхи-Тешшуб?

— Нет, проблема, связанная с текстом... Хаттусили не хочет признавать, что он один виноват в войне, и жалуется, что выглядит подвластным, вынужденным подчиниться воле Рамзеса.

— Разве это не так?

— Текст договора будет обнародован, его прочтут будущие поколения: Хаттусили не хочет терять своего лица.

— Пусть хетт подчинится, или он будет уничтожен!

— Неужели мы должны отказаться от мира из-за нескольких резких слов?

— Каждое слово имеет большое значение.

— Могу я все же предложить новый текст договора властелину Двух Земель?

— Наверное, принимая во внимание требования Хаттусили?

— Принимая во внимание будущее двух народов, которые отказываются от войн, насилия и несчастья.

Рамзес поцеловал Нефертари в лоб.

— Есть ли у меня шанс избежать остроумия Великой Супруги Фараона?

— Никакого, — ответила она, кладя голову на плечо Рамзеса.

Моисей пришел в сильную ярость, когда узнал, что большинство евреев, ненавидевших пустыню, не привыкших спать под открытым небом, не имевших вдоволь пищи и воды и уставших от исхода, пожелали вернуться обратно в Египет. Аарон пытался призвать всех к порядку, гневно потрясая посохом.

Вдруг загремел голос Моисея. Он приказал подчиниться Яхве и продолжать путь к Земле Обетованной, какими бы ни были ужасными испытания. И длительный марш возобновился за пределы Силе в болотистую и влажную местность; иногда евреи проваливались в грязь, повозки опрокидывались, пиявки нападали на людей и животных.

Моисей решил сделать остановку недалеко от озера Сарбонис, граничащего со Средиземным морем; место считалось опасным, так как ветер пустыни приносил сюда огромное количество песка, песок оседал на непостоянные водные поверхности и создавал ложные земли, образовавшие «море тростника».

Никто не жил в этих пустынных местах, открытых порывам ветра и гневу моря и небес; даже рыбаки избегали их из боязни стать добычей зыбучих песков.

Женщина с растрепанными волосами простерлась у ног Моисея.

— Мы все умрем в этой глуши!

— Ты ошибаешься.

— Посмотри вокруг! Это Земля Обетованная?

— Конечно, нет.

— Мы не пойдем дальше, Моисей.

— Конечно, да. Мы пойдем туда, куда позовет Яхве.

— Как ты можешь быть таким уверенным в успехе?

— Потому что я видел Его зримого, женщина, и потому что он говорил со мной. Теперь иди спать, нам еще нужно будет приложить много усилий.

Покорившись, женщина подчинилась.

— Это место ужасно, — рассудил Аарон, — надо спешить вновь отправиться в путь.

— Необходим длительный отдых, завтра на рассвете Яхве даст нам силы.

— Ты никогда не сомневаешься в том, что мы достигнем цели, Моисей?

— Никогда, Аарон.

Колесницы Серраманна, сопровождаемые «царскими сыновьями», которые представляли особу Рамзеса, спешно продвигались по следам евреев. Когда он вдыхал воздух моря, ноздри старого пирата раздувались. Он дал знак своим людям остановиться.

— Кто из вас знает эти места? Откликнулся один возница.

— Это недоброе место. Я не советую вам беспокоить злых духов.

— Однако, — возразил сард, — евреи пошли по этому пути.

— Они вольны вести себя как безумные... Мы должны вернуться назад.

Вдали показался дым костров.

— Лагерь евреев не слишком далеко, — заметил «царский сын», — осуществим захват злодеев.

— Поклонники Яхве вооружены, — напомнил Серраманна, — и их много.

— Наши люди умеют сражаться, и колесницы дают нам превосходство. Лучники выпустят тучи стрел, и мы принудим евреев выдать бедуинских вождей. В противном случае мы нападем на них.

Не без опасения колесницы поехали через влажные земли.

Аарон внезапно проснулся; Моисей был уже на ногах, держа посох в руке.

— Этот глухой шум...

— Да, это шум египетских колесниц.

— Они движутся прямо на нас!

— У нас есть время бежать.

Бедуины, Амос и Бадуш, отказались идти в тростниковое море, но евреи, обезумевшие, согласились следовать за Моисеем. В наступившей темноте больше никто не отличал воду от полоски песка, но Моисей шел вперед уверенным шагом между морем и озером, ведомый огнем, который жег его душу, это был огонь, ставший желанием Земли Обетованной.

Разворачиваясь, египетские колесницы совершили ошибку. Колеса одних увязли в зыбучих песках, другие потерялись в топях с невидимыми течениями; колесница «царского сына» застряла в вязкой земле, а колесница Серраманна задавила двух бедуинов, которые не последовали за евреями.

Поднялся восточный ветер, соединившийся с ветром пустыни, таким образом был высушен проход, которым воспользовались евреи, чтобы пересечь тростниковое море.

Безразличный к смерти двух шпионов, Серраманна сам застрял в песках; необходимо было принимать меры, вытаскивая колесницы и собирая людей, некоторые из которых были ранены, да и ветер изменился. Насыщенные влагой его резкие порывы вызвали сильные волны, затопившие проход.

С яростью в сердце Серраманна смотрел, как исчезает вдали Моисей.

ГЛАВА 57

Несмотря на заботу, которой окружила ее Неферет, женщина-лекарь, молодая и талантливая, царица-мать Туйя готовились к последнему путешествию. Скоро она присоединится к Сети и покинет Египет. Царица была спокойна, счастливое будущее страны почти обеспечено. А почти, потому что мирный договор с хеттами еще не был заключен.

Когда Нефертари нашла ее в саду, где она размышляла, Туйя чувствовала большое волнение Великой Супруги Фараона.

— Ваше Величество, я только что получила письмо от императрицы Путухепы.

— Я плохо вижу, Нефертари, прочти его, прошу тебя.

Мягкий и чарующий голос царицы восхитил сердце Туйи.

«Моей сестре, Супруге Сына Солнца, Нефертари. Все идет хорошо для наших двух стран, я надеюсь, что ваше здоровье и здоровье ваших близких цветущее. Моя дочь чувствует себя превосходно, и мои лошади прекрасны; пусть будет так же для твоих детей, твоих лошадей и льва Рамзеса Великого. Твой покорный слуга Хаттусили у ног Фараона и падает ниц перед ним.

«Мир и братство»: таковы должны быть слова, которые хетт должен произнести, так как бог — солнце Египта и бог — гроза хеттов хотят побрататься.

Везущие текст договора, послы Египта и хеттов, пустились в путь по направлению к Пи—Рамзесу, чтобы Фараон навсегда скрепил печатью наше общее решение.

Пусть моя сестра Нефертари будет под защитой богов и богинь».

Упав друг другу в объятия, Нефертари и Туйя заплакали от радости.

Серраманна чувствовал себя насекомым, которое раздавит сандалия Рамзеса. С опущенной головой сард готовился быть изгнанным из дворца, и глубоко страдал. Он, старый пират, привык к положению человека, наводящего порядок и наказывающего виновных. Абсолютная преданность Рамзесу положила конец его блужданиям и давала смысл его существованию; Египет стал его родиной. Он, мореплаватель, привык к этой земле и не испытывая желания уйти.

Серраманна был признателен Рамзесу и за то, что тот не поставил его в унизительное положение перед двором и подданными, а принял сарда в своем кабинете с глазу на глаз:

— Ваше Величество, я совершил ошибку. Никто не знал местность и...

— Два бедуинских шпиона?

— Они погибли под колесами моей колесницы.

— И ты уверен, что Моисей избежал урагана?

— Он и евреи пересекли тростниковое море.

— Забудем о них, потому что они пересекли границу.

— Но... Моисей вас предал!

— Он следует своим путем, Серраманна. Так как он больше не будет нарушать гармонию Двух Земель, пусть идет к своей судьбе; у меня есть поручение, которое я хочу доверить тебе.

Сард не верил своим ушам. Царь простил ему неудачу?

— Ты отправишься на границу с двумя отрядами колесниц, чтобы встретить хеттское посольство, чью защиту ты будешь обеспечивать.

— Эта задача... это задача...

— Решающая задача для мира в мире, Серраманна.

Хаттусили уступил.

Прислушиваясь к своей интуиции государственного человека, советам супруги Путухепы и рекомендациям египетского посла Аша, он написал текст договора о мире с Египтом, не выступая против требований Рамзеса, и назначил двух посланников, призванных отвезти Фараону серебряные пластины, покрытые клинописью с версией соглашения.

Хаттусили обещал Рамзесу выставить договор в храме богини солнца в Хаттусе, при условии, что египетский правитель сделает так же в одном из великих святилищ Двух Земель; но согласится ли Рамзес утвердить документ, не добавив новых условий?

Путешествие Аша и посланников Хаттусили в Египет проходило в атмосфере крайнего беспокойства. Дипломат осознавал, что он не смог потребовать большего от Хаттусили, и если Рамзес проявит какое-либо недовольство, то договор останется мертвой буквой. Что касается хеттских воинов, то они каждую минуту ожидали нападения грабителей или разбойников. Перевалы, ущелья, леса им казались ловушками.

Поэтому когда Аша заметил Серраманна и египетские колесницы, он облегченно вздохнул. Теперь они будут путешествовать спокойно.

Сард и военачальники хеттского войска холодно поприветствовали друг друга; бывший пират охотнее уничтожил бы варваров, но он должен был подчиниться Рамзесу и с честью выполнить его поручение.

Впервые хеттские колесницы появились в Дельте и направились по дороге, ведущей в Пи-Рамзес.

— Что с мятежом в Нубии? — спросил Аша.

— Об этом было слышно в Хаттусе? — забеспокоился сард.

— Успокойся, информация осталась тайной.

— Рамзес восстановил порядок, Шенар убит своими союзниками.

— Теперь мир установится на севере, как и на юге! Если Рамзес согласится с договором, который ему предоставят хеттские посланники, начнется эра процветания, о ней будут вспоминать будущие поколения.

— Почему он может отказаться?

— Из-за одной детали, которая... Надежда не покинет нас, Серраманна.

На двадцать первый день зимнего сезона двадцать первого года царствования Рамзеса Аша и два хеттских дипломата были проведены Амени в приемный зал дворца Пи-Рамзеса, великолепие которого их поразило. Серость их воинственного мира сменилась на разноцветное пространство, соединяющее грандиозность и утонченность.

Посланники поднесли Фараону серебряные пластины; Аша прочитал предварительное заявление.

«Пусть тысячи божеств из богов и богинь хеттов и Египта будут свидетелями этого договора, который заключает император хеттов и Фараон Египта. Свидетелями являются солнце, луна, боги и богини неба и земли, гор и рек, моря, ветров и облаков.

Эти тысячи божеств сокрушат дом, страны и подданных того, кто не будет подчиняться договору. В отношении же того, кто будет следовать ему, божества станут действовать так, чтобы он был процветающим и жил счастливо в своих домах, со своими детьми и подданными».

В присутствии Великой Супруги Фараона Нефертари, царицы-матери Туйи Рамзес одобрил это заявление, которое Амени записал на папирусе.

— Признает ли император Хаттусили ответственность хеттов за военные действия, совершенные во время последних лет?

— Да, Ваше Величество, — ответил один из посланников.

— Признает ли он, что этот договор обязывает наших преемников хранить мир?

— Наш император желает, чтобы его соглашение породило мир и богатство и чтобы оно выполнялось нашими детьми и детьми наших детей.

— Какие границы мы будем уважать?

— Линия укреплений в Южной Сирии, дорога, отделяющая Библос Египетский от провинции Амурру, рассматриваемой по договору как хеттская провинция; дорога, проходящая к югу от Кадеша Хеттского; и отделяющая его от северного выхода из долины Бекаа, находящейся под египетским влиянием. Финикийские города останутся под контролем Фараона, египетские дипломаты и торговцы будут свободно передвигаться по дороге, ведущей в Хеттскую державу.

Аша задержал дыхание.

Согласится ли Рамзес окончательно отказаться от крепости Кадеш и, особенно, от провинции Амурру? Ни Сети, ни его сыну не удалось овладеть знаменитым укреплением, у подножия которого Рамзес одержал свою самую большую победу, и казалось естественным, чтобы Кадеш оставался в хеттском ведении.

Но Амурру... Египет много боролся, чтобы сохранить эту провинцию, воины умирали за нее. Аша опасался, как бы Фараон ни проявил непримиримость.

Царь посмотрел на Нефертари. Во взгляде царицы он прочитал ответ.

— Мы согласны, — объявил Рамзес Великий.

Амени продолжал писать, Аша почувствовал огромную радость.

— Что еще желает мой брат Хаттусили? — спросил Рамзес.

— Окончательный договор о ненападении, Ваше Величество, и оборонительный союз против любого, кто нападет на Египет или Хеттскую империю.

— Он думает об Ассирии?

— О любом народе, который попытался бы захватить земли Египта и хеттов.

— Мы также желаем заключить этот договор и этот союз; благодаря им мы сохраним процветание и счастье.

Уверенной рукой Амени продолжал свою запись.

— Ваше Величество, император Хаттусили желает также, чтобы в наших странах уважалось и сохранялось царское наследование в соответствии с ритуалами и традициями.

— Оно не может происходить по-другому.

— Наш повелитель желал бы, наконец, решить проблему обоюдной выдачи беглецов.

Аша опасался этого последнего препятствия; одна спорная деталь поставит под сомнение все соглашение.

— Я требую, чтобы с выдаваемыми обращались гуманно, — заявил Рамзес. — Когда они будут возвращены в их страны, Египет и Хеттскую империю, они не испытают ни наказания, ни оскорбления, и их дома должны будут стать неприкосновенным владением. Более того, Урхи-Тешшуб, став египтянином, останется свободным и в будущем.

Получив согласие Хаттусили на принятие этих условий, посланники согласились.

Договор мог вступить в силу.

Амени передаст его окончательный вариант царским писцам, которые перепишут его на папирусы лучшего качества.

— Этот текст будет выгравирован на камне во многих храмах Египта, — объявил Рамзес, — в том числе в святилище Ра в Гелиополисе, на южном фасаде восточного крыла девятого пилона Карнака и на южной стороне фасада великого храма Абу-Симбел. Таким образом, от севера до юга, от Дельты до Нубии, египтяне узнают, что они навсегда будут жить в мире с хеттами под взглядами богов.

ГЛАВА 58

Расположившись в жилых помещениях дворца Пи-Рамзеса, хеттские послы приняли участие в празднествах, захлестнувших египетскую столицу; они увидели огромную популярность Рамзеса, приветствуемого повсюду песней:

«Он освещает нас, как солнце, он возрождает нас, как вода и ветер. Мы любим его как хлеб и прекрасные ткани, так как он отец и мать всей страны, солнце двух берегов».

Нефертари пригласила хеттов присутствовать при ритуале, совершаемом в храме Хатор; они услышали молитву удивительной силы, которая сама создавалась каждый день, приводила в движение все формы жизни, зажигала лица, заставляла дрожать от радости деревья и цветы. Когда взгляды повернулись к великому Смыслу, скрытому в золоте неба, птицы взлетели в это счастливое мгновение, и мирная дорога открылась перед тысячами людей.

Переходя от удивления к восхищению, хетты были приглашены на пир, во время которого они отведали рагу и голубей, маринованные почки, жареную говяжью вырезку, нильских окуней, жареных гусей, чечевицу, чеснок и сладкий лук, тыквы, салат-латук, огурцы, сладкий зеленый горошек, фасоль, компот из фиг, яблоки, финики, арбузы, козий сыр, круглые пирожки с медом, свежий хлеб, легкое пиво, вино красное и белое. По этому исключительному случаю подавали старое вино в глиняных кувшинах седьмого дня четвертого года царствования Сети, отмеченных символом Анубиса, властелина пустыни. Дипломаты дивились обилию и качеству блюд, любовались красотой каменной посуды и, в конце концов, отдались общему веселью, напевая по-египетски восхваления Рамзесу. Да, это был, конечно, мир.

Наконец столица заснула.

Несмотря на поздний час, Нефертари собственной рукой написала длинное послание своей сестре Путухепе, чтобы поблагодарить ее за усилия и рассказать ей о великолепных часах,которые переживали Хеттская империя и Египет. Когда царица поставила свою печать, Рамзес нежно положил руки ей на плечи.

— Разве не закончилось время для работы?

— День несет больше забот, чем часов, и не может быть по-другому, и хорошо, что это так: разве не повторяешь ты то же самое своим высокопоставленным сановникам? Великая Супруга Фараона не может пренебрегать Законом.

Праздничный аромат Нефертари очаровал Рамзеса. Мастер благовоний храма использовал не менее шестнадцати составляющих, среди которых были пахучий тростник, можжевельник, цветы шильной травы, смола терпентина, мирты и благовония. Зеленые тени подчеркивали длину ресниц, смазанный ливийским маслом парик оттенял величественную красоту лица.

Рамзес снял парик и распустил длинные и прямые волосы Нефертари.

— Я счастлива... Мы поработали на счастье нашего народа.

— Твое имя всегда будет связано с этим договором; это твой мир, ты его создала.

— Что значит наша слава в сравнении с точным следованием дней ритуалов?

Царь заставил соскользнуть бретельки платья с плеч Нефертари и поцеловал ее в шею.

— Как тебе сказать о моей любви?

Она повернулась и подставила ему свои губы.

— Сейчас не время для разговоров.

Первое послание из Хаттусы сразу же после подписания мирного договора вызвал всплеск любопытства при дворе Пи-Рамзеса. Неужели Хаттусили хочет вернуться к спорному пункту соглашения?

Царь сломал печать на ткани, прикрывавшей дощечку из драгоценного дерева, и пробежал текст, написанный клинописью.

Он тотчас же пришел к царице. Нефертари заканчивала перечитывание ритуала для праздников весны.

— Странное послание, в самом деле!

— Что-нибудь серьезное? — разволновалась царица.

— Нет, в некотором роде призыв о помощи. Хеттская императрица страдает от непонятной болезни. По мнению Хаттусили, кажется, в нее вселился злой дух, которого хеттским лекарям не удается изгнать из ее тела. Зная о талантах наших лекарей, наш новый союзник умоляет меня направить к нему врачевателя из Дома Жизни, чтобы восстановить здоровье императрицы и дать ей возможность иметь, наконец, ребенка, которого она желает.

— Это превосходная новость: связи между нашими странами будут усиливаться.

Царь приказал прийти Аша, ему он передал содержание послания Хаттусили. Тот разразился смехом.

— Эта просьба кажется такой несуразной, — удивилась царица.

— У меня ощущение, что хеттский император испытывает по-настоящему безграничное доверие к нашей медицине! Он требует, по меньшей мере, чуда.

— Ты что не доверяешь нашей науке?

— Конечно, нет, но как она дала бы возможность иметь ребенка женщине, будь она даже хеттская императрица, которая переступила порог шестидесятилетия?

Когда приступ смеха прекратился, Рамзес продиктовал Амени ответ для своего брата Хаттусили.

«В отношении императрицы, которая страдает — особенно от своего возраста — как мы знаем. Никто не может составить снадобье, которые сделали бы ее беременной. Но если бог грозы и бог солнца решат это... Я же отправлю превосходного мага и превосходного лекаря».

Рамзес тотчас же приказал отправить в Хаттусу магическую статую бога-целителя Хонсу, пронизывателя пространства, воплощенного в полумесяце. Кому другому, как не богу, в самом деле удалось бы изменить законы физиологии?

Когда посланник Небу, верховный жрец Карнака, достиг Пи-Рамзеса, царь решил перевести двор в Фивы. Со своей обычной распорядительностью Амени зафрахтовал необходимые суда и раздал указания, чтобы путешествие проходило по возможности в самых лучших условиях.

На царском корабле заняли места самые дорогие Рамзесу люди: его супруга Нефертари, сияющая; его мать Туйя, которая проявляла радость, что прожила достаточно долго, чтобы увидеть, как устанавливается мир между Египтом и хеттами; Красавица Изэт, смущенная от того, что будет присутствовать на великом празднике, его трое детей: Ка — верховный жрец Мемфиса, красавица Меритамон и юный Меренптах; его верные друзья, Амени и Аша, благодаря которым Рамзес смог построить счастливое царство, Неджем и Серраманна — преданные слуги. Не хватало только Сетау и Лотос, вынужденные уехать в Абу-Симбел, они присоединятся к свите только в Фивах. И Моисей... Моисей, который отказался от Египта.

На пристани верховный жрец Карнака лично встречал царскую чету. Небу очень постарел. Он с трудом передвигался, говорил дрожащим голосом и страдал тяжким ревматизмом; но взгляд оставался живым и чувства не ослабли.

Царь и верховный жрец обнялись.

— Я сдержал обещание, Ваше Величество; благодаря работе Бакхена и ремесленников зал Храма Миллионов Лет закончен. Боги мне даровали счастье любоваться этим огромным шедевром, где они найдут себе пристанище.

— Я сдержу свое слово, Небу; мы вместе поднимемся на крышу храма и полюбуемся на святилище, на его пристройки и дворец.

Огромный пилон, внутренняя сторона которого была украшена сценами победы при Кадеше, обширный первый двор с колоннами, изображавший царя в облике Осириса, колосса семнадцатиметровой высоты, представлявшего царя сидящим, второй пилон, снимавший покров с ритуала жатвы, зал с колоннами, тридцать один метр в длину и сорок один метр в ширину; святилище, рельефы воспроизводили чудеса повседневного культа, изваяние огромного дерева, которое символизировало постоянство власти фараона... Столькими чудесами любовалась царская чета на вершине блаженства.

Празднества освящения Храма Миллионов Лет продлятся несколько недель. Для Рамзеса кульминацией их должно было стать ритуальное рождение храма, посвященного его отцу и матери; Нефертари и Фараон произнесут слова оживления, высеченные в колонках иероглифов.

Когда фараон заканчивал одеваться в «жилище утра», Амени предстал перед ним с искаженным лицом.

— Твоя мать... твоя мать зовет тебя.

Рамзес побежал в комнаты Туйи.

Вдова Сети лежала на спине, вытянув руки вдоль тела, с полузакрытыми глазами. Царь стал на колени и поцеловал ее руку.

— Ты слишком устала, чтобы участвовать в освящении храма?

— Меня гнетет не усталость, а смерть.

— Отгоним ее вместе.

— У меня нет больше сил, Рамзес... И зачем сопротивляться? Пришел час присоединиться к Сети, и это — счастливый момент.

— Ты не можешь покинуть Египет!

— Царская чета правит, она следует верным путем... Я знаю, что будущий разлив воды будет превосходным и правосудие уважаемо. Я могу спокойно уйти, мой сын, благодаря миру, который Нефертари и ты сумели построить и который вы сделаете продолжительным. Это так хорошо, мирная страна, где играют дети, где стада возвращаются с полей, а пастухи напевают песню под игру на флейте, где люди уважают друг друга, зная, что Фараон защитит их... Сохрани это счастье, Рамзес, сохрани это счастье и передай этот Закон своему преемнику.

Туйя не боялась высшего испытания. Она оставалась гордой и величавой, ее невозмутимый взгляд был устремлен в вечность.

— Люби Египет всем своим существом, Рамзес, чтобы никакое испытание, каким бы жестоким оно ни было, не отвлекало тебя от твоих обязанностей фараона.

Рука Туйи сильно сжала руку сына.

— Пожелай мне, царь Египта, добраться до поля приношений, поля блаженства, пожелай мне разместиться навечно в этой дивной стране воды и света, и оттуда сиять вместе с нашими предками и Сети...

Голос Туйи растворился в глубоком вздохе.

ГЛАВА 59

В Долине Цариц, месте красоты и совершенства, вечное жилище Туйи было совсем близко от жилища, предназначенного для Нефертари. Великая Супруга Фараона и Фараон руководили погребением вдовы Сети, чья мумия будет лежать впредь в золотой комнате. Ставшая воплощением Осириса и Хатор Туйя будет жить в теле света, который каждый день вновь оживляется незримой энергией, исходящей из глубины неба. В гробницу поместили ритуальное имущество, вазы, драгоценные ткани, кувшины с вином, вазы с маслом и мазями, мумифицирующие вещества, платья жрицы, скипетры, украшения, колье и драгоценности, золотые и серебряные сандалии и другие сокровища, превратившие Туйю в путешественницу, оснащенную для странствия по прекрасным дорогам Востока и ландшафтам другого мира.

Рамзес испытывал противоречивые чувства, и радость и горе одновременно завладели его душой. С одной стороны, был установлен такой желанный мир с хеттами и закончено строительство Храма Миллионов Лет; с другой — уход Туйи. Сын и человек были убиты горем, но Фараон не имел права предавать царицу-мать, такую непоколебимую, ее даже смерть не могла подчинить себе. Он должен был выполнить завет, который она ему оставила: Египет важнее его чувств, важнее его радости, его горя.

И Рамзес подчинился ему; он — Фараон и будет крепко держать руль государственного корабля, как если бы Туйя была все еще здесь, рядом. Теперь он научится обходиться без ее советов и действовать сам. Нефертари надлежит исполнять обязанности, которыми занималась Туйя; несмотря на самоотверженность супруги, Рамзес чувствовал, как тяжесть непосильным грузом легла на плечи Нефертари.

Каждый день после отправления ритуалов рассвета царская чета подолгу медитировала в храме, посвященном Туйе и Сети; царю было необходимо проникнуться незримой реальностью, которую создавали живые камни и иероглифы, оживленные словом. Общаясь с душами своих предшественников, Рамзес и Нефертари вбирали в себя тайный свет, питавший их мысли.

На семидесятый день траура Амени посчитал необходимым передать Рамзесу срочные дела. Расположившись в кабинете со всеми своими служащими, личный писец Фараона постоянно поддерживал связь с Пи-Рамзесом, не теряя ни минуты для изучения поступающих докладов.

— Повышение уровня воды превосходно, — сообщил он Рамзесу. — Казна царства никогда не была столь богата, управление нашими продовольственными резервами не представляет никакой трудности, и цехи ремесленников работают без устали. Что касается цен, они стабильны.

— Золото Нубии?

— Добыча и запасы достаточны.

— Ты описываешь мне рай.

— Конечно, нет, но мы прилагаем все усилия, чтобы быть достойными Туйи и Сети.

— Откуда такая досада в твоем голосе?

— Итак... Аша хотел бы поговорить с тобой, но он не знает, настал ли момент...

— Ты становишься дипломатом, Амени, пусть он найдет меня в библиотеке.

Библиотека храма была достойна Дома Жизни в Гелиополисе; изо дня в день в нее поступали папирусы и исписанные таблички, за классификацией которых Фараон наблюдал сам. Без знания ритуалов, философских текстов и архивов невозможно было управлять Египтом.

Элегантный, одетый в льняное платье с цветной бахромой, Аша пришел в восхищение.

— Работать здесь будет благословением, Ваше Величество.

— Храм станет одним из жизненных центров государства. Ты хотел говорить со мной о книге мудрости?

— Я просто хотел тебя видеть.

— Я чувствую себя хорошо, Аша. Ничто не изгладит смерть Туйи, никогда не забуду Сети, но и тот и другая проложили путь, с которого я никогда не сверну. Нам причиняют беспокойства хетты?

— Нет, Ваше Величество; Хаттусили весьма рад нашему договору, заставившему Ассирию отказаться от своих планов. Соглашение о взаимопомощи между Египтом и хеттами дало ассирийцам понять, что любое нападение вызовет мощный и немедленный отпор. Осуществляются многочисленные торговые связи с Хеттской державой, и я могу утверждать, что мир между нашими государствами воцарился надолго. Разве данное слово не так же крепко, как гранит?

— В таком случае, почему ты переживаешь?

— Это из-за Моисея... Согласен ты выслушать о нем?

— Я слушаю тебя.

— Мои люди не теряют евреев из виду.

— Где они находятся?

— Они продолжают бродить по пустыне, несмотря на протесты, все более и более многочисленные; но Моисей управляет своим народом твердой рукой. «Яхве — пожирающий огонь и ревнивый бог» — любит он говорить.

— Ты знаешь его цель?

— Вероятно, Земля Обетованная — это Ханаан, но овладеть ею будет трудно. Евреи уже провели сражения с людьми Мадиана и с аморитами, и они теперь занимают территорию Моава. Народы этих областей опасаются еврейских кочевников, которых они считают разбойниками.

— Моисей не падает духом; если нужно будет провести сто сражений, он их проведет. Я уверен, что он рассмотрел Ханаан с высоты горы Неджеб и что он увидел край, обливающийся медом и праздничным маслом.

— Евреи сеют волнение, Ваше Величество.

— Что ты предлагаешь, Аша?

— Уничтожим Моисея. Лишенные своего вождя, они вернутся в Египте при условии, что ты пообещаешь не наказывать их.

— Выбрось это головы. Моисей будет следовать своей судьбе.

— Друг радуется твоему решению, а дипломату оно не нравится. Как и я, ты убежден, что Моисей достигнет своих целей и что прибытие евреев в Землю Обетованную изменит равновесие на Ближнем Востоке.

— Если Моисей не будет стремиться распространять свою веру, почему бы нам не услышать друг друга? Мир между нашими народами будет залогом равновесия.

— Ты даешь мне прекрасный урок политики и дипломатии.

— Нет, я просто пытаюсь наметить путь надежды.

В сердце Красавицы Изэт нежность заменила страсть. Она, давшая Рамзесу двух сыновей, все еще испытывала то же восхищение царем, но отказывалась покорить его. Как бороться против Нефертари, которая с годами становилась все более красивой? Со временем Красавица Изэт успокоилась и научилась наслаждаться моментами счастья, предоставляемые ей жизнью. Говорить с Ка о таинстве создания. Слушать Меренптаха, описывающего ей устройство египетского общества, которое он изучил с серьезностью будущего руководителя, беседовать с Нефертари в садах дворца, сталкиваться с Рамзесом так часто, как это возможно... Разве не пользовалась она бесценными сокровищами?

— Идем, — предложила ей Великая Супруга Фараона, — давай прогуляемся на барке по реке.

Было лето, разлив превратил Египет в огромное озеро, они плыли от поселка к поселку. Палящее солнце заставляло блистать плодоносные воды, сотни птиц танцевали в небе.

Две женщины, сидя под балдахином, намазали кожу благовонным маслом; имевшиеся в их распоряжении глиняные кувшины сохраняли свежесть воды.

— Ка уехал в Мемфис, — сказала Красавица Изэт.

— Тебе это не нравится?

— Старший сын царя интересуется только древними монументами, символами и ритуалами. Когда его отец призовет его к себе, чтобы заниматься делами государства, как он поступит?

— Его ум так обширен, что он сумеет приспособиться.

— Что вы думаете о Меренптахе?

— Он очень отличается от своего брата, но исключительное дарование уже проступает в этом молодом человеке.

— Ваша дочь Меритамон стала обворожительной женщиной.

— Она воплощает мою детскую мечту: жить в храме и заниматься музыкой для богов.

— Весь народ вас боготворит, Нефертари; его любовь соразмерна любви, которую вы даете ему.

— Как ты изменилась, Изэт!

— Я выпустила добычу, демоны зависти и злобы ушли из моей души. Я чувствую себя в мире с собой. И если бы вы знали, как я вами восхищаюсь за то, что вы есть, за дело, которое вы выполняете.

— Благодаря твоей помощи отсутствие Туйи будет легче перенести. Так как ты освободилась от забот по воспитанию детей, не согласишься ли ты работать рядом со мной?

— Я не достойна...

— Позволь мне судить.

— Ваше Величество...

Нефертари поцеловала Красавицу Изэт в лоб. Было лето, и Египет праздновал.

Дворец в Фивах был уже так же оживлен, как и дворец в Пи-Рамзесе; как этого желал царь, пристройки, сделанные к Храму Миллионов Лет, стали новым центром Верхнего Египта наравне с Карнаком. На западном берегу от Фив Дом Рамзеса будет вечно символизировать великолепие царствования Рамзеса Великого, чей размах уже поражал умы людей.

Амени получил послание, подписанное Сетау. Прекратив все работы, взволнованный, еле переводя дух, писец отправился на поиски Рамзеса, которого нашел в большом бассейне рядом с дворцом; как обычно, в течение теплого сезона царь плавал не менее получаса.

— Ваше Величество, послание из Нубии!

Фараон приблизился к краю бассейна. Встав на колени, Амени протянул ему папирус.

Он содержал только несколько слов, которые ожидал Рамзес.

ГЛАВА 60

Корабль царской четы украшала голова богини Хатор из позолоченного дерева, несущая диск солнца между своими рогами. Властительница звезд была также покровительницей навигации; ее неусыпное присутствие гарантировало спокойное путешествие к Абу-Симбелу.

Абу-Симбел, два храма, прославляющие союз Рамзеса и Нефертари, были закончены. Послание от Сетау не оставляло этому никакого сомнения, заклинатель змей не имел привычки хвастаться. В центре возвышалась кабина с выгнутой крышей, опиравшейся на две колонны капителями из папируса сзади и лотосов спереди; отверстия позволяли циркулировать воздуху. Мечтающая царица наслаждалась путешествием, как лакомством.

Нефертари скрывала свою страшную усталость, чтобы не беспокоить царя; она поднялась на палубу, подошла к Фараону, стоявшему под белым парусом, натянутым на корме и между двумя кольями. Лежа возле борта, огромный лев дремал, старый желтый пес пристроился около его спины; погруженный в сон Дозор чувствовал себя под защитой Бойца.

— Абу-Симбел... Делал ли кто-нибудь из царей подобный подарок царице?

— Выпало ли какому-либо царю когда-нибудь жениться на Нефертари?

— Слишком много счастья, Рамзес... Порой я испытываю даже страх.

— Это счастье, мы должны разделить его с нашим народом, всем Египтом и поколениями, последующими за нами; вот почему я хотел, чтобы царская чета жила вечно в камне Абу-Симбела. Ни я, ни ты, Нефертари, но Фараон и Великая Супруга Фараона, чьим земным и преходящим воплощением мы только являемся.

Нефертари прижалась к Рамзесу и разглядывала Нубию, дикую и великолепную.

Показался крутой берег из песчаника, владение богини Хатор, ограниченное с запада поворотом Нила. Раньше поток дикого песка разделял возвышенности, которые ждали вмешательства архитектора и скульптора; и они пришли, превратив скалу в два храма, высеченные в ее сердцевине и заявляющие о себе двумя фасадами, чья мощь и грация поразили царицу. Перед южным святилищем — четыре колосса, изображающие сидящего Рамзеса, высотой в двадцать метров; перед северным святилищем изваяния стоящего и идущего Фараона, окружали изваяния Нефертари высотой в десять метров.

На высоком берегу Сетау и Лотос подавали знаки приветствия, им вторили ремесленники, окружавшие их. Все немного попятились, когда Боец ступил на трап, чтобы спуститься на землю, но величавая осанка царя рассеяла страхи. Хищник держался справа от него, старый желтый пес — слева.

Рамзес никогда не видел такого выражения удовольствия на лице Сетау.

— Ты можешь гордиться собой, — сказал царь, обнимая друга.

— Это зодчих и скульпторов нужно благодарить, а не меня, я только подбадривал их, чтобы они создали произведение, достойное тебя.

— Достойное таинственных сил, которые находятся в этом храме, Сетау.

Внизу сходней Нефертари сделала неверный шаг. Лотос поддержала ее и заметила, что царица побледнела.

— Пойдем, — потребовала Нефертари, — со мной все в порядке.

— Но, Ваше Величество...

— Не будем портить праздник, Лотос.

— У меня есть снадобье, которое, может быть, рассеет вашу усталость.

Грубоватый Сетау не знал, как вести себя перед Нефертари, чья красота его зачаровывала; взволнованный, он поклонился.

— Ваше Величество... Я хотел сказать...

— Отметим рождение Абу-Симбела, Сетау; я хочу, чтобы праздник был незабываем.

Все вожди нубийских племен были приглашены в Абу-Симбел, чтобы отпраздновать создание двух храмов; в своих самых красивых и новых набедренных повязках они поцеловали ноги Рамзеса и Нефертари, затем завели победную песню, которая вознеслась к звездному небу.

В эту ночь изысканной пищи было больше, чем песчинок на берегу, больше кусков жареной говядины, чем цветов в царских садах, неисчислимое количество хлеба и пирогов. Вино текло как обильный поток, курился ладан на алтарях, воздвигнутых под открытым небом. Так же, как мир был установлен далеко на севере с хеттами, так же он будет долго царить на Великом юге.

— Абу-Симбел является впредь духовным центром Нубии и символическим выражением любви, объединяющей Фараона и Великую Царственную Супругу, — говорил Рамзес Сетау. — Ты, мой друг, будешь приглашать сюда в определенные дни вождей племен и заставлять их участвовать в ритуалах, которые осветят эту землю.

— Иначе говоря, ты мне позволяешь остаться в Нубии... И Лотос останется со мной.

За теплой сентябрьской ночью последовала неделя праздников и ритуалов. Во время праздников восхищенные зрители увидели внутренние убранства большого храма. В зале с тремя нефами и восьмью колоннами, на которые опирался спиной царь, воплощенный в статуе Осириса десятиметровой высоты, они любовались сценами сражения при Кадеше и встречей Фараона с богами, обнимавшими его, чтобы лучше передать ему свою энергию.

В день осеннего равноденствия Рамзес и Нефертари одни проникли в святую святых. Во время восхода солнца свет шел по направлению к храму и освещал заднюю часть святилища, где, сидя на каменной скамье, находились четыре бога: Pa-Гор, бог страны света, «ка» Рамзеса, Амон, скрытый бог, и Птах-строитель, последний оставался в тени, кроме весеннего и осеннего равноденствия; в эти два утра свет поднимающегося солнца слегка касался статуи Птаха, чьи слова, поднимавшиеся из самых недр скалы, некогда услышал Рамзес: «Я братаюсь с тобой, я даю тебе долголетие, постоянство и силу; мы соединены в радости сердца, я делаю так, чтобы твоя мысль пребывала в гармонии с мыслью богов, я выбрал тебя и придаю твоим словам действенность. Я питаю тебя жизнью, чтобы ты давал жизнь другим».

Когда царская чета вышла из храма, египтяне и нубийцы издали крики ликования. Настал момент освящения второго святилища, посвященного царице и носящего имя «Нефертари, для которой встает солнце».

Великая Супруга Фараона преподнесла цветы богине Хатор, чтобы осветить лицо богини звезд; отождествляя себя с Сешат, хозяйкой Дома Жизни, Нефертари обратилась к Рамзесу:

— Ты придал гордость и храбрость Египту, ты его властелин; как звездный сокол, ты распростер крылья над своим народом, для него ты подобен несокрушимой звездной стене, которую никакая враждебная сила не смогла бы преодолеть.

— Для Нефертари, — ответил царь, — я построил храм, высеченный в настоящей нубийской горе, в прекрасном песчанике навечно.

На царице было длинное желтое платье, колье из бирюзы и позолоченные сандалии; на голубом парике покоилась корона, состоявшая из двух длинных тонких коровьих рогов, заключавших между собой солнце, которое поднимали два высоких пера. В правой руке она держала ключ жизни; в левой — гибкий скипетр, напоминавший лотос, поднявшийся из воды в первое утро мира.

Возвышаясь над колоннами храма, царицу окружали улыбающиеся лица богини Хатор, высеченные на стенах ритуальные сцены, объединяющие Рамзеса, Нефертари и богов.

Царица оперлась на руку Фараона.

— Что происходит, Нефертари?

— Немного устала...

— Хочешь, мы прервем этот ритуал?

— Нет, я желаю пройти каждый уголок этого храма с тобой, прочесть каждый из этих текстов, присутствовать на каждом подношении... Разве не для меня ты построил это жилище?

Улыбка супруги успокоила царя. Он действовал в соответствии со своим желанием, и они освятили каждую часть храма вплоть до наоса, где появлялась звездная корова, выражение Хатор, выходящей из скалы.

Нефертари долго оставалась в сумраке святилища, как если бы нежность богини могла рассеять холод, который проникал в ее вены.

— Я хотела бы вновь увидеть сцену коронации, — попросила она у царя.

С одной и другой стороны изображения царицы, силуэты, выполненные почти с нереальной тонкостью, Исида и Хатор поддерживали ее корону. Скульптор запечатлел мгновение, во время которого женщина этого мира вступала в божественную вселенную, чтобы свидетельствовать на земле о ее реальности.

— Обними меня, Рамзес.

Нефертари была холодна.

— Я умираю, Рамзес, я умираю утомленной, но здесь, в моем храме, с тобой, так близко от тебя, мы составляем одно существо навсегда.

Царь прижал ее так сильно к себе, что на миг ему показалось, будто он сможет удержать ее жизнь, которую она отдавала своим близким и Египту, чтобы помочь им избежать беды.

Рамзес увидел, как спокойное и чистое лицо царицы застыло, и ее голова медленно склонилась. Дыхание Нефертари замерло.

Рамзес понес Великую Супругу Фараона на руках, как невесту, которую будущий супруг переносит через порог своего жилища, чтобы скрепить брак. Он знал, что Нефертари станет нетленной звездой, которой ее мать-небо даст новое рождение и что она поднимется на барку вечного странствия, но как это знание могло бы уменьшить непереносимую боль, разрывавшую его сердце?

Рамзес пошел к воротам храма. С опустошенной душой и потерянным взглядом он вышел из святилища.

Дозор, золотисто-желтый старый пес, только что испустил дух между лапами льва, который нежно лизал голову своего друга, чтобы вылечить его от смерти.

Рамзес слишком страдал, чтобы плакать. В это мгновение его мощь и величие ничем не могли ему помочь.

Фараон поднял к солнцу величественное тело той, которую он будет любить вечно, госпожи Абу-Симбела, Нефертари, для которой светило солнце.

Кристиан Жак РАМЗЕС Книга пятая ПОД АКАЦИЕЙ ЗАПАДА

 Карта Египта

Карта Древнего Ближнего Востока эпохи Нового Царства

Глава 1

Лучи заходящего солнца поглотили храмы Пи-Рамзеса, столицы, которую Рамзес Великий построил в Дельте. Город бирюзы, воплощение богатства, могущества и красоты, был назван так потому, что фасады домов украшала черепица, покрытая зеленовато-голубой глазурью.

Жить в столице было приятно, но в этот вечер Серраманна не наслаждался ни свежестью воздуха, ни розовым закатом. Рогатый шлем на голове сарда и короткий широкий меч, закрепленный на боку, наводили ужас на египтян. Бывший разбойник, ставший по воле рока начальником личной охраны Рамзеса, в дурном расположении духа скакал в поместье хетта Урхи-Тешшуба Урхи-Тешшуб, сын хеттского императора Муваттали, заклятого врага Рамзеса, лишенный власти и вынужденный бежать из империи. Урхи-Тешшуб, убивший собственного отца, чтобы занять престол и править страной, но ему, в отличие от брата императора Хаттусили, не хватило хитрости, чтобы довести дело до победного конца. Пока Урхи-Тешшуб упивался мнимой властью, тот подкупил военных и купцов и захватил троп, принудив своего соперника к бегству. Аша, глава египетской дипломатии и друг Рамзеса, помог сыну Муваттали укрепиться в Египте.

Серраманна улыбнулся. Беспощадный анатолийский воин стал беглецом! По иронии судьбы, именно Рамзес, которого Урхи-Тешшуб так люто ненавидел, предоставил ему убежище в обмен на сведения о хеттских войсках и их вооружении.

Когда на двадцать первом году царствования Рамзеса к удивлению народов Египет и Хеттская империя заключили договор о мире, Урхи-Тешшуб решил, что пробил его последний час. Не станет ли он искупительной жертвой и великолепным подарком Рамзеса Хаттусили, чтобы скрепить их соглашение? Но уважая право убежища, фараон отказался выдать своего гостя.

Сегодня Урхи-Тешшуб был больше не нужен, и Серраманна совсем не нравилось поручение, доверенное ему Рамзесом.

Дом хетта находился на северной окраине города в пальмовой роще; он, по крайней мере, наслаждался роскошным существованием на Земле Фараонов, которую мечтал уничтожить.

Серраманна восхищался Рамзесом, он будет верен ему до самой смерти и только поэтому выполнит приказ фараона, казавшийся сарду несправедливым.

У входа в дом стояли два стражника, вооруженные кинжалами и пиками. Это были люди Серраманна.

— Все спокойно?

— Да, господин. Хетт отсыпается у бассейна после ночной пирушки.

Гигант сард, пройдя ворота поместья, быстрым шагом направился к бассейну по аллее, усыпанной песком. Трое других стражников не спускали глаз с бывшего главнокомандующего хеттской армии, который проводил время, наслаждаясь едой, пьянствуя, плавая в бассейне и отсыпаясь после утомительных пирушек.

Высоко в небе носились ласточки, удод слегка задел крылом плечо Серраманна. Бывший пират, стиснув челюсти и сжав кулаки, угрожающе озирался вокруг, готовый исполнить поручение фараона, впервые пожалев о том, что служит Рамзесу.

Подобно зверю, который почуял приближение опасности, Урхи-Тешшуб проснулся до того, как услышал тяжелые шаги великана.

Высокий, мускулистый Урхи-Тешшуб с длинными темными волосами и широким торсом, покрытым рыжей густой растительностью, которая защищала его от холода даже во время анатолийской зимы, обладал невероятной силой.

Лежа с полузакрытыми глазами на плитах, окружающих бассейн, он наблюдал за приближением начальника личной охраны Рамзеса Великого.

Значит, час пробил.

С момента подписания гнусного мирного договора между Египтом и Хеттской империей Урхи-Тешшуб не чувствовал себя в безопасности. Сто раз он думал о бегстве, но люди Серраманна зорко следили за ним. Избежать казни, чтобы быть зарезанным, как кабан, таким же безжалостным человеком, как он сам!

— Поднимайся, — приказал Серраманна.

Урхи-Тешшуб не привык подчиняться приказам. Медленно, будто наслаждаясь последними мгновениями жизни, он встал и повернулся к человеку, готовому перерезать ему горло.

Во взгляде сарда чувствовалась с трудом сдерживаемая ярость.

— Бей, мясник, — с презрением сказал хетт, — раз этого требует твой хозяин. Я не доставлю тебе удовольствия своим сопротивлением.

Пальцы Серраманна стиснули рукоятку меча:

— Проваливай!

Урхи-Тешшуб не поверил своим ушам:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты свободен.

— Свободен… Как свободен?

— Ты можешь покинуть этот дом и идти куда захочешь. Фараон соблюдает Закон Маат. Больше нет причин держать тебя здесь.

— Ты шутишь!

— Это мир, Урхи-Тешшуб. Но если ты совершишь ошибку и останешься в Египте, а тем более вызовешь здесь хоть малейшие беспорядки, я брошу тебя в тюрьму как опасного преступника. И когда наступит время сразить тебя мечом, я колебаться не стану.

— А сейчас ты не имеешь права убить меня или причинить вред? Ведь так?

— Проваливай.

Циновка, набедренная повязка, буханка хлеба, пучок лука и пара фаянсовых амулетов, которые он обменяет на еду, — таковы были скудные пожитки Урхи-Тешшуба, бродившего как лунатик по улицам Пи-Рамзеса. Обретенная свобода пьянила его, хетт был не в состоянии думать и рассуждать.

«Нет города прекраснее Пи-Рамзеса, — утверждала народная песня, — малый считается там великим, акация и смоковница одаривают тенью гуляющих, дворцы сверкают золотом и бирюзой, ветер ласковый, птицы резвятся вокруг прудов». Урхи-Тешшуба околдовала красота столицы, построенной в плодородных землях Нила и окаймленной двумя широкими каналами.

Луга, изобилующие щедрыми пастбищами, многочисленные сады со знаменитыми яблонями, оливковые рощи, о которых говорили, будто они приносят столько масла, сколько песка в пустыне, виноградники, дающие сладкое, изысканное на вкус вино, красивые дома… Пи-Рамзес очень отличался от Хаттусы, столицы Хеттского царства, города-крепости, построенного на вершине Анатолийского плато.

Мучительная мысль вырвала Урхи-Тешшуба из оцепенения. Никогда он не станет царем хеттов, но отомстит Рамзесу, который допустил ошибку, даровав ему свободу. Если сын Муваттали устранит фараона, считавшегося подобным богу после победы над союзной армией при Кадеше, стремившейся его уничтожить, то Урхи-Тешшуб ввергнет Египет, а может быть, и весь Ближний Восток в хаос. Что ему оставалось кроме жгучего желания отомстить, которое послужит утешением за то, что он так долго был игрушкой в руках злого рока?

Вокруг него бурлила пестрая толпа. Здесь можно было встретить египтян, чернокожих нубийцев, русоволосых греков, горбоносых финикийцев в пестрой одежде, ассирийцев в узорчатой тунике и с завитой бородой и многих других, прибывших полюбоваться Пи-Рамзесом, новым городом фараона. Хетты хотели стереть с лица земли этот город, прежде чем склониться перед Рамзесом.

Убить Рамзеса. Разве у Урхи-Тешшуба, побежденного воина, была такая возможность?

— Господин… — прошептал кто-то за его спиной.

Урхи-Тешшуб обернулся.

— Господин… Вы меня узнаете?

Хетт увидел человека среднего роста с карими живыми глазами; льняная повязка стягивала густые волосы, рыжая короткая и острая бородка обрамляла лицо. Этот ничем не примечательный человечек был одет в ниспадающие до земли одежды из разноцветной ткани.

— Райя, это ты?

Сирийский купец поклонился.

— Ты, хеттский шпион… Ты вернулся в Пи-Рамзес?

— Мир, господин; наступила новая эпоха, старые прегрешения забыты. Я, богатый и уважаемый купец, снова взялся за торговлю. Никто ни разу не упрекнул меня за прошлое, меня уважают в приличном обществе.

Будучи хеттским шпионом в Египте, получившим задание ослабить власть Рамзеса, но разоблаченный людьми Серраманна, Райя сумел убежать. После пребывания в Хаттусе, он вернулся на свою вторую родину.

— Тем лучше для тебя.

— Тем лучше для вас.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы думаете, что наша встреча случайна?

Урхи-Тешшуб пристально посмотрел на Райя:

— Ты за мной следил?

— О вас ходили разные слухи: одни говорили, что вас убьют, другие — что освободят. Больше месяца мои люди постоянно следили за домом, где вы жили. Я дал вам… и вот я перед вами. Позвольте предложить вам холодного пива?

Урхи-Тешшуб решился не сразу: день был так богат сильными впечатлениями, однако инстинкт подсказывал ему, что сирийский купец может помочь в осуществлении его планов.

В харчевне, как всегда, спорили и шумели завсегдатаи. Райя с восхищением наблюдал за перевоплощением Урхи-Тешшуба: мало-помалу образ изгнанника растворялся, уходя в небытие, уступая место жестокому воину, готовому к победам. Сирийский купец не ошибся; несмотря на долгие годы затворничества, бывший главнокомандующий хеттской армии не утратил своей злобности.

— У меня нет привычки ходить вокруг да около, Райя, чего ты от меня ждешь?

Сирийский купец перешел на шепот:

— Я хочу спросить вас, господин, вы хотите отомстить Рамзесу?

— Он унизил меня. И я не заключал мира с Египтом! Но уничтожить фараона кажется мне невозможным.

Райя покачал головой:

— Будет видно, господин, будет видно…

— Ты сомневаешься в моей храбрости?

— Не в обиду вам будет сказано, одной храбрости недостаточно.

— Почему ты, купец, ввязываешься в такую опасную затею?

Райя ухмыльнулся:

— Потому что моя ненависть гораздо сильнее вашей.

Глава 2

Рамзес Великий, на шее которого красовалось широкое золотое ожерелье, в белой набедренной повязке наподобие той, что любили фараоны времен пирамид, в белых сандалиях, совершал обряды зари в своем Храме Миллионов Лет, Доме Рамзеса, построенном на западном берегу Фив. Он пробудил божественную силу, спрятанную в наосе. Благодаря ей циркулирующая между небом и землей энергия сделает Египет подобным космосу, и желание разрушения, свойственное роду человеческому, будет обуздано.

В пятьдесят лет Рамзес имел атлетическое телосложение и был высок ростом, золотисто-каштановые густые волосы падали на широкий лоб с выступающими надбровными дугами, его пронзительного взгляда боялось все окружение. Он излучал магнетизм, силу и прирожденное величие. В его присутствии даже бывалые люди теряли самообладание; не бог ли воодушевил этого фараона, который воздвиг в стране величественные храмы и сокрушил всех врагов?

Тридцать три года правления… Только Рамзес знал действительную цену испытаниям, через которые ему пришлось пройти. Они начались со смертью его отца, фараона Сети, эта утрата привела молодого царя в отчаяние, он остался без поддержки в тот момент, когда хетты готовились к войне; без помощи Амона, его небесного покровителя, Рамзес, преданный своими воинами, не смог бы одержать победы при Кадеше. Конечно, ему сопутствовала удача, и он добился мира с анатолийцами, но его мать Туйя, воплощавшая незыблемость власти, соединилась со своим великим супругом в мире света и вечного покоя. И неумолимый рок снова жестоко поразил Рамзеса, нанеся рану, которая обрекла его душу на вечные страдания. Царственная супруга Нефертари умерла у него на руках в Абу-Симбеле в Нубии, где Рамзес воздвиг два пещерных храма для прославления нерушимого единения царской четы.

Фараон потерял троих самых дорогих ему людей, чья поддержка и любовь были беспредельны. Однако он должен был продолжать царствовать, управляя Египтом с той же верой и с тем же воодушевлением.

Рамзеса ожидала еще одна утрата, его покинули один за другим четвероногие друзья, два верных коня, храбрых на поле брани, лев Боец, неоднократно спасавший ему жизнь, и золотисто-рыжий пес Дозор, которые были мумифицированы. За ним последовал другой Дозор, потом третий…

Давно уже умер греческий поэт Гомер, закончивший свои дни в прекрасном саду Египта, созерцая любимое лимонное дерево. Рамзес с тоской вспоминал о беседах с автором Илиады и Одиссеи, влюбленным в цивилизацию фараонов.

После смерти Нефертари он хотел отказаться от власти в пользу старшего сына Ка, но его друзья воспротивились этому, напомнив царю, что фараон не принадлежит себе. Какими бы ни были страдания, он должен выполнять свое предназначение до конца дней. Так требовал Закон, и Рамзес, как и его предшественники, подчинился ему.

Здесь, в Храме Миллионов Лет, находился магический источник, покровительствовавший его правлению, здесь Рамзес черпал необходимые силы, чтобы править страной. Несмотря на то, что ему предстояла важная церемония, фараон задержался в залах Дома Рамзеса, окруженного длинной изгородью, внутри которой находились два больших двора со столпами, изображавшими Фараона богом Осирисом, просторный зал с восьмью колоннами, длиной в тридцать один метр и шириной в сорок, и святилище, где царило божественное присутствие. У входа в храм высились семидесятиметровые пилоны, надписи на которых гласили о том, что они поднимаются до небес; на южной стороне первого двора стоял дворец. Вокруг священного места располагались обширная библиотека, кладовые, сокровищница с драгоценными металлами, конторы писцов и дома жрецов. Этот город-храм функционировал днем и ночью, так как служба богам не ведала отдыха.

Рамзес ненадолго остановился в той части святилища, которая посвящалась его супруге Нефертари и матери Туйе; он рассматривал барельефы, изображавшие союз царицы с благоуханием бога Амона-Ра, тайного и одновременно светящегося, и вскармливание грудью фараона, что подтверждало его вечную молодость.

Должно быть, во дворце уже заждались. Фараон очнулся от воспоминаний, он не остановился ни у восемнадцатиметрового колосса, высеченного из глыбы розового гранита и названного «Рамзес, светоч царей», ни у акации, посаженной во второй год его царствования, а направился в приемный зал с шестнадцатью колоннами, где собирались иностранные послы.

Красавица Изэт, зеленоглазая брюнетка с маленьким прямым носом и тонкими губами, в свои пятьдесят лет сохранила жизнерадостность и пылкость.

Годы оказались не властны над ней; ее изящество и способность обольщения остались прежними.

— Царь наконец вышел из храма? — обеспокоенно спросила она у служанки.

— Еще нет, Ваше Величество.

— Послы разгневаются!

— Не волнуйтесь! Видеть Рамзеса — такая привилегия, что никто не осмелится проявить нетерпение.

Видеть Рамзеса… Да, это была величайшая из привилегий! Изэт вспомнила о первом любовном свидании с Рамзесом, пылким юношей, который тогда и не помышлял о власти. Как они были счастливы в своем тростниковом шалаше на краю пшеничного поля, наслаждаясь тайной разделенного блаженства! Потом появилась величественная Нефертари, она, сама того не зная, обладала всеми качествами Великой Супруги Фараона. Рамзес в ней не ошибся, однако именно Красавица Изэт подарила ему двух сыновей — Ка и Меренптаха. Одно время она безумно ревновала Рамзеса и злилась на то, что он ее не замечает, но вскоре поняла: жить рядом с любимым человеком, соприкасаясь с его жизнью, — это ее предназначение.

Ни Рамзес, ни Нефертари не отвергли ее; она стала «второй женой» фараона. Изэт испытывала несравнимое счастье быть рядом с царем и жить в его тени. Придворные считали, что она губит свою жизнь, но Изэт не обращала внимания на эти пересуды. Она предпочитала быть служанкой Рамзеса, чем супругой глупого и напыщенного сановника.

Смерть Нефертари повергла ее в глубокое отчаяние; царица была ей не соперницей, но подругой, которую она уважала и которой восхищалась. Зная, что никакие слова не смягчат душевной боли фараона, она оставалась незаметной, безмолвной и сдержанной.

И немыслимое произошло! Когда закончился траур, и царь закрыл дверь гробницы Нефертари, он попросил Красавицу Изэт стать его Великой Супругой. Фараон не мог царствовать один, согласно традиции это должен быть союз мужского и женского начала, единение душ и гармонии.

Прекрасная Изэт и не думала, что станет царицей; обладать этим высоким саном после Нефертари повергало ее в трепет. Но воля Рамзеса не обсуждалась; Изэт, несмотря на ужас, подчинилась. Она стала «нежной любовью, той, которая видела богов Гора и Сета, успокоившихся, наконец, в существе Фараона, владычицей Двух Земель, Верхнего и Нижнего Египта, той, чей голос приносил радость»… однако традиционные титулы не имели никакого значения. Настоящее чудо — это разделять жизнь Рамзеса, его надежды и страдания. Изэт стала женой величайшего Фараона, которого когда-либо знала земля, и его доверия было достаточно для счастья.

— Его Величество просит вас, — сказала служанка.

Великая Супруга Фараона, увенчанная париком в форме чучела грифа сдвумя высокими перьями, одетая в длинное белое платье, стянутое в талии красным поясом, украшенная золотым ожерельем и браслетами, направилась в приемный зал. Получив воспитание в знатной и богатой семье, она умела вести себя во время официальных церемоний; и теперь, как и Фараон, она станет центром внимания придирчивых и злословных сановников.

Красавица Изэт остановилась недалеко от Рамзеса. Он, первая и единственная любовь, продолжал волновать ее. Рамзес был слишком недосягаем для нее, она никогда не могла постигнуть глубину его мысли, но магия страсти заполняла эту непреодолимую пропасть.

— Ты готова?

Царица Египта поклонилась.

Когда появилась царская чета, разговоры умолкли. Рамзес и Красавица Изэт заняли место на троне.

Аша; друг детства Фараона и верховный сановник, как всегда элегантный, охотно дававший советы людям, приблизился к царю. Глядя на этого изысканного придворного с ухоженными усиками, пренебрежительными манерами, кто бы мог подумать, что он, преодолевая невероятные препятствия, рисковал своей жизнью ради установления мира на Ближнем Востоке? Любитель красивых женщин, изысканной одежды и хорошей еды, Аша с иронией и легким разочарованием смотрел на окружающий мир, но он горел желанием, которое ничто и никто не смог бы погасить, трудиться во славу Рамзеса, единственного человека, к которому он испытывал безграничное восхищение, ни разу не признавшись ему в этом.

— Ваше Величество, Юг покоряется вам и приносит свои богатства, прося у вас дыхания жизни; Север молит о чуде вашего присутствия; Восток собирает свои земли, чтобы предложить их вам; Запад смиренно становится на колени, и его вожди преклоняются перед вами.

Посланник Хеттской империи вышел из толпы придворных и низко поклонился царской чете.

— Фараон — повелитель сияния, — заявил он, — дыхание огня, дающего жизнь и уничтожающего ее. Пусть его ка^[245] будет вечным, а его время — счастливым, пусть паводок придет к нему своевременно, так как он обладает божественной энергией, он, который происходит одновременно от неба и от земли. При царствовании Рамзеса нет больше мятежников, и страны живут в мире и согласии.

За речами последовали подарки. От Нубии до провинций Ханаана и Сирии империя Рамзеса Великого выражала почтение своему господину.

Дворец уснул; освещен был только кабинет царя.

— Что происходит, Аша? — спросил Рамзес.

— Две Земли благоденствуют, изобилие царит в каждой провинции, житницы касаются неба, ты — жизнь твоего народа, ты…

— Речи закончены. Почему хеттский посол так долго восхвалял мои достоинства?

— Дипломатия…

— Нет, здесь нечто большее. Как ты думаешь?

Аша провел указательным пальцем по своим ухоженным усикам:

— Признаюсь, я смущен.

— Может, Хаттусили снова ставит под сомнение мирный договор?

— Он бы тогда отправил послание другого рода.

— Скажи, каково твое истинное мнение.

— Поверь, я в недоумении.

— Пребывать в сомнении, имея дело с хеттами, было бы серьезной ошибкой.

— Должен ли я понимать так, что ты поручаешь мне раскрыть замысел анатолийцев?

— У нас был слишком долгий период мира, и ты утратил бдительность, Аша.

Глава 3

Маленький, щуплый, поглощающий огромное количество пищи, Амени, как и Аша, был другом Рамзеса. Талантливый писец и неутомимый труженик, он возглавлял службу, состоявшую из двадцати человек, готовивших для фараона отчеты по всем основным вопросам управления государством. Амени проявлял в работе особую тщательность и скрупулезность и, несмотря на пересуды завистников, пользовался безграничным доверием Рамзеса.

Хотя писца довольно часто мучили боли в спине, он тем не менее сам носил деревянные таблички и папирусы. Амени был таким бледным, что казалось вот-вот упадет в обморок. Требуя от своих подчиненных исключительного трудолюбия, при этом он также мало спал и неустанно трудился, составляя ежедневные отчеты, предназначенные для Рамзеса.

Так как Рамзес решил провести несколько месяцев в Фивах, Амени вместе со своими служащими отправился вслед за ним. Писец не придавал никакого значения титулам и почестям, оставаясь носителем царских сандалий. Подобно повелителю Египта, Амени заботился только о процветании страны. Поэтому он не позволял себе ни минуты отдыха, боясь допустить серьезную ошибку.

Когда Рамзес вошел в его кабинет, заваленный папирусами, Амени ел ячменную кашу и творог.

— Твоя трапеза закончена?

— Не имеет значения, государь. Визит Фараона в такую рань не предвещает ничего хорошего.

— Твои последние отчеты показались мне обнадеживающими.

— «Показались»… К чему эта оговорка? Не воображает же царь, что я что-то скрываю от него!

С возрастом Амени становился ворчливым. Он плохо переносил критику, жаловался на тяжелые условия работы и без стеснения грубо обрывал тех, кто пытался давать ему советы.

— Я не воображаю ничего подобного, — спокойно сказал Рамзес, — а просто пытаюсь понять.

— Понять что?

— Нет ли чего такого, что вызывает у тебя озабоченность?

Амени начал размышлять вслух.

— Орошение налажено превосходно, так же как и содержание плотин… Наместники провинций повинуются указам и склоняют головы перед властью Фараона… Работы на полях хорошо организованы, население ест досыта, имеет хорошие жилища, подготовка празднеств безупречна, общины мастеров, каменотесы, скульпторы и художники работают по всей стране…

Вроде бы все было в порядке.

Эти доводы должны были бы успокоить Рамзеса, так как Амени не было равных в способности обнаруживать какие-нибудь сбои в общем управлении страной, однако царя не покидала тревога.

— Твое Величество скрывает от меня важную информацию?

— Ты знаешь, что я на это не способен.

— Тогда что же?

— Меня волнует поведение хеттского посланника и его льстивые речи.

— Полноте! Эти люди умеют только воевать и лгать.

— Я чувствую приближение грозы, зарождающейся внутри Египта, грозы, несущей в себе разрушение.

Амени всерьез воспринял слова Фараона. Как и его отец Сети, Рамзес обладал магической связью с устрашающим богом Сетом, повелителем небесных громов и молний, но также и защитником солнечной ладьи от чудовищ, старающихся ее уничтожить.

— Если бы была жива Нефертари, она смогла бы предугадать будущее.

Амени нервно свернул папирус и разложил кисточки. Этими движениями он попытался рассеять печаль, охватившую его, как и Рамзеса. Нефертари — сама красота, ум и изящество, мирная улыбка Египта; когда он имел счастье созерцать ее, то почти забывал о своей работе, но к Красавице Изэт личный писец Фараона относился иначе. Рамзес, конечно, прав, приблизив ее к трону, хотя обязанности царицы слишком тяготили эту женщину, но она, по крайней мере, любила Рамзеса, и это обстоятельство скрадывало многие недостатки.

— Твое Величество укажет мне след?

— Увы, нет.

— Значит, нужно удвоить бдительность.

— Я не очень-то люблю неприятные сюрпризы.

— Знаю, знаю, — проворчал Амени, — а я-то хотел денек отдохнуть, придется отказаться от этой затеи.

Огромная рогатая змея с плоской головой и толстым туловищем медленно ползла по направлению к паре, занимающейся любовью под пальмой. Белая, с красной спиной и зелеными боками, рептилия, проведя день, зарывшись в песок, вышла на охоту с наступлением ночи. В теплое время ее укус вызывал немедленную смерть.

Ни мужчина, ни женщина, сплетенные в объятиях, казалось, не чувствовали опасности. Грациозная, гибкая, как лиана, смешливая красавица-нубийка заставляла пятидесятилетнего любовника с крепким телосложением и матовой кожей проявлять всю свою мужскую силу. Нубийка то ласковая, то требовательная не давала передышки египтянину, атаковавшему ее с пылкостью первой встречи. В прохладе ночи они разделяли удовольствие такое же жгучее, как летнее солнце.

Змея была уже недалеко от пары.

С притворной грубостью мужчина перевернул женщину на спину и поцеловал в грудь. Она радостно приняла эту ласку. Любовники страстно пожирали друг друга глазами.

Быстрым и уверенным движением Лотос ухватила рогатую змею. Рептилия засвистела и укусила пустоту.

— Хорошая добыча, — заметил Сетау, не прекращая заниматься любовью со своей женой. — Первосортный яд, полученный без всяких усилий.

Вдруг Лотос притихла:

— У меня плохое предчувствие.

— Из-за этой гадюки?

— Рамзес в опасности.

Заклинатель змей, друг Фараона, который поручил ему управление нубийской провинцией, всегда серьезно относился к предупреждениям своей жены, прекрасной колдуньи, обладающей даром ясновидения. Вдвоем они поймали огромное количество змей, одну опаснее другой, собирая яд, необходимый для изготовления лекарств от тяжелых болезней.

Независимые, нелюдимые, Сетау и Лотос тем не менее сопровождали Рамзеса в военных походах, как на юге, так и на севере, и лечили раненых.

Возглавляя царскую лабораторию, они испытали безграничное счастье, когда Рамзес попросил их заняться управлением нубийской провинцией, которую они так любили. Разумеется, наместник Нубии, трусливый вельможа, пытался препятствовать их начинаниям, но страх перед ужасными рептилиями, окружавшими жилище Сетау и Лотос, не давал ему развернуться.

— О какой опасности идет речь? — заволновался Сетау.

— Не знаю.

— Ты видишь лицо?

— Нет, — ответила Лотос, — это какое-то чувство беспокойства, но я знаю, что Рамзесу угрожает опасность.

Продолжая крепко держать змею, она встала:

— Ты должен вмешаться, Сетау.

— Но что я могу сделать, находясь в Нубии, далеко от столицы?

— Поехали в Пи-Рамзес.

— Наместник Нубии сразу же воспользуется нашим отсутствием, чтобы навредить.

— Однако Рамзес нуждается в помощи, и мы должны быть рядом с ним.

Уже давно неподатливый Сетау, которому ни один высший чиновник не мог диктовать свои условия, не обсуждал распоряжений нежной Лотос.

Верховный жрец Небу был очень стар. Как написал мудрый Птахотеп в своих знаменитых Максимах, глубокая старость постепенно изнуряет человека, увеличивая слабость и желание спать даже днем. Зрение ослабевает, наступает тугоухость, не хватает сил, сердце устает, уста больше не говорят, кости ноют, исчезают вкусовые ощущения, нос закладывает, становится трудно вставать и садиться.

Невзирая на эти недуги, старый Небу продолжал выполнять обязанности, которые возложил на него Рамзес: следить за сокровищами бога Амона и за городом-храмом Кармак. Верховный жрец передал почти все дела Бакхену, второму жрецу, руководившему восьмьюдесятью тысячами людей, занятых на стройках, в мастерских, на полях, в фруктовых садах и на виноградниках.

Рамзес назначил Небу верховным жрецом еще в те времена, когда Карнак стремился к абсолютной независимости, что грозило разрушить единство Двух Земель. Но молодой Фараон сумел тогда принять правильное решение, призвав к управлению городом-храмом преданного и деятельного Небу, восстановив тем самым гармонию в стране.

Получая информацию от Бакхена, старец почти не покидал своего скромного жилища, состоявшего из трех комнат, построенного рядом со священным озером Карнака. По вечерам он любил поливать ирисы, посаженные по обеим сторонам входной двери; когда у него больше не будет сил заниматься этим, он попросит у царя освободить его от должностных обязанностей.

Сидящий на корточках садовник удалял сорняки. Небу не скрывал своего недовольства:

— Никому не дозволено прикасаться к моим ирисам!

— Даже Фараону Египта?

Рамзес встал и обернулся.

— Ваше Величество, прошу вас…

— Ты правильно делаешь, что сам следишь за этим сокровищем, Небу. Ты хорошо потрудился на благо Египта и Карнака. Сажать, видеть, как растет, поддерживать хрупкую и такую прекрасную жизнь… Есть ли более благородное занятие? После смерти Нефертари я мечтал стать садовником, оставить трон и отказаться от власти.

— Вы не имеете на это права, Ваше Величество.

— Я надеялся на большее понимание.

— Когда такой старик, как я, стремится к отдыху, это законно, но вы…

Рамзес посмотрел на восходящую луну:

— Приближается гроза, Небу; мне нужны верные и ответственные люди, чтобы встретить разбушевавшиеся стихии. Каким бы ни был твой возраст, отложи свои планы на отдых. Продолжай твердой рукой управлять Карнаком.

Глава 4

Посланник Хеттской империи, маленький сухопарый шестидесятилетний человек, остановился у входа дипломатического ведомства. В соответствии с обычаем он положил букет из хризантем и лилий на каменный жертвенник у подножия статуи бабуина, воплощения Тота, бога писцов, священного языка и знания. Затем он обратился к охраннику, вооруженному копьем.

— Меня ждет верховный сановник, — сухо заявил он.

— Я доложу о вас.

Посланник, одетый в красно-голубое платье с бахромой, черные волосы которого блестели от ароматических мазей, а лицо обрамляла окладистая борода, ходил взад и вперед от нетерпения.

Ему навстречу шел улыбающийся Аша.

— Надеюсь, я не заставил вас слишком долго ждать? Пройдемте в сад, дорогой друг, там нас никто не побеспокоит.

Пальмы и смоковница, растущие вокруг бассейна, покрытого голубыми лотосами, отбрасывали приятную тень. Слуга, поставив на круглый столик алебастровые чаши с прохладным пивом и корзиночку с инжиром, удалился.

Хеттский посланник не спешил сесть на деревянный складной стул с лежащей на нем подушкой из зеленого льняного полотна.

— Чего вы боитесь?

— Вас, Аша.

Глава египетской дипломатии продолжал улыбаться:

— Я выполнял шпионские задания, это правда, но те времена уже прошли. Я стал официальным лицом, дорожу своим положением и не имею ни малейшего желания заниматься хитроумными затеями.

— А почему я вам должен верить?

— Потому что у меня, как и у вас, есть только одна цель — упрочить мир между нашими народами.

— Фараон ответил на последнее письмо императора Хаттусили?

— Разумеется, Рамзес написал ему о царице Изэт и о своих лошадях, а также порадовался безукоризненному соблюдению договора, который навечно соединил Египет и Хеттскую империю.

Лицо посланника стало непроницаемым:

— С нашей точки зрения, этого совершенно недостаточно.

— А на что вы надеялись?

— Император Хаттусили был неприятно поражен тоном последних писем Фараона; у него создалось ощущение, что Рамзес считает его своим подданным, а не союзником.

Дипломат едва скрывал свою раздраженность.

— Надеюсь, что это неудовольствие не приняло угрожающих размеров? — спросил Аша.

— Боюсь, что да.

— Разве может такое ничтожное разногласие поставить под вопрос наш союз?

— Хетты — гордый народ. Кто оскорбляет их гордость, навлекает на себя беду.

— Не следует ли считать этот случай досадным недоразумением?

— С нашей точки зрения, это серьезное происшествие, способное привести к конфликту.

— Я боюсь подумать… Не станет ли данная проблема предметом переговоров?

— Она таковой не является.

Аша опасался, что рано или поздно возникнет подобная ситуация. При Кадеше Хаттусили командовал союзной армией, побежденной Рамзесом; его злоба не угасла, он искал любой предлог, чтобы вновь подтвердить свое превосходство.

— Вы пойдете до?..

— До ликвидации этого договора, — уточнил хеттский посланник.

Аша решил использовать свое секретное оружие:

— Этот текст поможет восстановить добрососедские отношения.

Египтянин протянул послание Рамзеса, заинтригованный посланник прочел его вслух:

Да пребудешь ты в добром здравии, мой брат Хаттусили, а также твоя супруга, твоя семья, твои лошади и твои провинции. Я узнал о твоих упреках: ты считаешь, что я обошелся с тобой, как с одним из моих подданных, и это меня печалит. Будь уверен, я питаю к тебе уважение, подобающее твоему рангу; кто, как не ты, император хеттов? Не сомневайся, я считаю тебя своим братом.

Посланник был очень удивлен:

— Автор послания Рамзес?

— Не сомневайтесь.

— Фараон Египта признает свою ошибку?

— Рамзес хочет мира. И я должен объявить вам важное решение: в Пи-Рамзесе состоится открытие дворца иностранных государств, где вы и другие посланники сможете иметь постоянные служебные учреждения и штат работников. Таким образом, египетская столица станет центром постоянного сотрудничества со своими союзниками.

— Великолепно, — согласился хетт.

— Могу я надеяться, что ваши воинственные намерения теперь исчезнут?

— Боюсь, что нет.

На этот раз Аша по-настоящему встревожился:

— Должен ли я из этого сделать вывод, что ничто не смягчит обиду императора?

— По сути дела Хаттусили также стремится упрочить мир, но при одном условии.

Хеттский посланник открыл действительные намерения императора. Аша перестал улыбаться.

Каждое утро жрецы совершали ритуалы, посвященные культу ка Сети в его великолепном храме Гурнак на западном берегу Фив. Ответственный за погребальное сооружение готовился положить на жертвенник приношения из винограда, инжира и веток можжевельника, когда один из жрецов шепнул ему на ухо несколько слов.

— Фараон здесь! Но меня никто не предупредил!

Обернувшись, жрец увидел высокую фигуру царя, одетого в белую льняную тунику. Сила и магнетизм Рамзеса выделяли его среди других молящихся.

Фараон взял блюдо с подношениями и вошел в часовню, где обитала душа его отца. Именно в этом храме Сети объявил о коронации своего младшего сына, завершая этим его приобщение к власти, проводимое с любовью и строгостью, начиная с отроческого возраста.

Две короны, два магических символа, были возложены на голову Сына Солнца, судьба которого стала судьбой Египта.

Заменить Сети казалось невозможным. Но молодой Фараон, следуя заветам отца, смог преодолеть невозможное, живя по Закону Маат и ублажая богов, чтобы люди были счастливы.

Сегодня Сети, Туйя и Нефертари ходили по прекрасным дорогам вечности и плавали в небесных ладьях; на земле священные храмы и гробницы хранили их имена. Именно к их ка обращались люди, когда испытывали желание раскрыть тайны потустороннего мира.

После окончания обряда Рамзес направился в сад храма, над которым царила смоковница, где гнездились пепельные цапли.

Нежная мелодия гобоя околдовала его. Медленный, печальный напев, вызывающий улыбку, будто надежда навсегда рассеивала скорбь. Сидя на небольшой скамье под покровом листвы, молодая женщина играла с упоением, закрыв глаза. У нее были черные блестящие волосы, чистые и правильные, как у богини, черты лица. Тридцатитрехлетняя Меритамон казалась прекрасной как никогда.

Сердце Рамзеса защемило. Как она похожа на свою мать Нефертари! Меритамон, с детства проявившая способности к музыке, решила уединиться в храме, чтобы служить богам. Об этом когда-то мечтала и Нефертари, пока Рамзес не попросил ее стать Великой Супругой Фараона. Меритамон могла бы стать одной из первых среди жриц храма Карнак, но она предпочла остаться здесь, рядом с душой Сети.

Последние звуки мелодии улетели к солнцу; молодая женщина положила гобой и открыла свои зеленовато-голубые глаза:

— Отец! Ты давно здесь?

Рамзес обнял дочь и долго не отпускал ее из своих объятий:

— Мне тебя не хватает, Меритамон.

— Фараон — супруг Египта, его дитя — весь народ. Имея более ста сыновей и дочерей, ты все еще вспоминаешь обо мне?

Он отстранился и любовался ею:

— «Царские дети»… Речь идет всего лишь о почетных титулах. Ты, дочь Нефертари, моя единственная любовь.

— Теперь твоя супруга — прекрасная Изэт.

— Ты меня в этом упрекаешь?

— Нет, ты правильно поступил. Она тебя не предаст.

— Ты приедешь в Пи-Рамзес?

— Нет, отец. Внешний мир мне скучен. Что может быть важнее исполнения обрядов? Каждый день я думаю о матери и о том, что осуществляю ее мечту. Я убеждена, что мое счастье питает ее вечность.

— Она передала тебе свою красоту и характер; у меня нет шанса убедить тебя?

— Никакого, ты это знаешь.

Он ласково взял ее за руки:

— Действительно никакого?

Она улыбнулась с очарованием Нефертари:

— Ты осмелишься мне приказать?

— Ты единственная, кому Фараон отказывается навязывать свою волю.

— Это не поражение, отец. В храме я буду полезнее, чем при дворе. Оживлять дух моих предков кажется мне наивысшим предназначением. Какой мир мы построим без связи с незримым?

— Играй же эту небесную музыку, Меритамон, Египту она понадобится.

Тревога сжала сердце Меритамон:

— Чего ты опасаешься, отец?

— Грозы.

— Разве ты не ее повелитель?

— Играй, Меритамон, играй и для Фараона; создавай гармонию, чаруй богов, завлекай их в наши земли. Вскоре разразится гроза, и она будет ужасающей.

Глава 5

Серраманна ударил кулаком по стене охранного помещения. Отвалился кусок штукатурки.

— Как это исчез?

— Исчез, господин, — подтвердил воин, которому поручили наблюдение за хеттом Урхи-Тешшубом.

Гигант сард схватил своего подчиненного за плечи, и несчастному, хотя он и не был слабаком, показалось, что тот его раздавил.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет, господин, клянусь, нет!

— Значит, он ускользнул у тебя из-под носа?

— Он растворился в толпе.

— Почему ты не приказал объехать все дома квартала?

— Но Урхи-Тешшуб — свободный человек, господин. У нас нет причин преследовать его. Визирь обвинит нас в противозаконных действиях.

Серраманна зарычал, как бешеный бык, и отпустил подчиненного. Провинившийся был прав.

— Какие будут распоряжения, господин?

— Охрану Фараона удвоить. Первому, кто нарушит дисциплину, я вколочу его шлем в башку!

Воины личной охраны Рамзеса отнеслись к этой угрозе со всей серьезностью. Они знали, что в припадке ярости бывший пират способен привести ее в исполнение.

Чтобы укротить бешенство, Серраманна занялся метанием кинжалов по деревянной мишени. Исчезновение Урхи-Тешшуба не предвещало ничего хорошего. Снедаемый ненавистью хетт не преминет воспользоваться обретенной свободой как оружием против повелителя. Египта. Но когда и каким способом?

В сопровождении Аша Рамзес торжественно открыл дворец иностранных государств в присутствии толпы посланников. Аша произнес пылкую речь, в которой слова «мир», «сердечное согласие», «торговля» имели решающее значение. Роскошный пир завершил церемонию, ознаменовавшую превращение Пи-Рамзеса в столицу Ближнего Востока, гостеприимную для всех народов.

Рамзес унаследовал от своего отца Сети способность читать мысли людей; Аша умел тщательно скрывать чувства, но Фараон знал, что его друг сильно обеспокоен, и эта тревога связана с грозой, которую он предсказывал.

Как только пир подошел к концу, Рамзес и Аша уединились.

— Блестящая речь, Аша.

— Всего лишь обязанности дипломата, Твое Величество. Сегодняшняя церемония сделает тебя еще более популярным.

— Как хеттский посланник отреагировал на мое письмо?

— Прекрасно.

— Но Хаттусили требует большего, ведь так?

— Вполне вероятно.

— Я требую правды, Аша.

— Ну что ж, лучше тебя предупредить: если ты не примешь условия Хаттусили, будет война.

— Шантаж! В таком случае я даже не хочу их знать.

— Послушай, прошу тебя! Мы слишком много потрудились для мира, ты и я, чтобы увидеть, как он рухнет в одночасье.

— Говори, ничего не скрывая.

— Ты знаешь, что у Хаттусили и его жены Путухепы есть дочь. Судя по тому, что говорят, молодая женщина очень красива и умна.

— Тем лучше для нее.

— Хаттусили желает упрочить мир; на его взгляд, лучшим средством является свадьба.

— Должен ли я понять…

— Ты понял меня с первых слов. Чтобы окончательно скрепить наш договор, Хаттусили требует не только, чтобы ты женился на его дочери, но и сделал ее Великой Супругой Фараона.

— Ты забыл, что Красавица Изэт является царской женой?

— Для хетта эти мелочи не имеют значения. Жена обязана повиноваться мужу; если он отвергает ее, она должна подчиниться и молчать.

— Мы в Египте, Аша, а не в варварской стране. Ты советуешь мне удалить Изэт и жениться на хеттке, дочери моего злейшего врага?

— Сегодня твоего лучшего союзника, — поправил верховный сановник.

— Это требование просто возмутительно!

— Согласен, но в действительности оно не лишено интереса.

— Я не стану так унижать Изэт.

— Да, ты преданный муж, но величие Египта должно быть превыше твоих чувств.

— Ты соблазнил слишком много женщин, Аша, и стал циником.

— Верность мне чужда, согласен, но мое мнение — это мнение твоего сановника и друга.

— Бесполезно спрашивать об этом моих сыновей Ка и Меренптаха. Их ответ я знаю заранее.

— Кто сможет их упрекнуть в том, что они уважают свою мать, Красавицу Изэт, Великую Супругу Фараона? Мир или война… Вот выбор, который ты должен сделать.

— Я желаю видеть Амени, чтобы посоветоваться с ним.

— Ты услышишь также мнение Сетау, он только что прибыл из Нубии.

— Наконец-то хорошая новость!

Сетау, заклинатель змей, влюбленный в Нубию, дипломат Аша, Амени, преданный и талантливый писец… Не хватало только Моисея, для того чтобы воссоздать былую компанию учеников Капа, Мемфисского университета, которые много лет назад упивались счастьем дружбы и задавались вопросами о природе настоящей власти. Повар Рамзеса превзошел себя: лук-порей и кабачки в мясном соусе, жаренный с тимьяном ягненок, пюре из инжира, маринованные почки, козий сыр, медовый пирог, пропитанный соком плодов цератонии. В честь встречи Рамзес распорядился подать красное вино третьего года правления Сети, которое вызвало у Сетау экстаз.

— Сети заслуживает всяческих похвал! — воскликнул друг кобр, одетый в прочную тунику из шкуры антилопы. — Когда царствование способно творить подобные чудеса, значит ему покровительствуют боги.

— А вот относительно элегантности, — заметил с сожалением Аша, — прогресса что-то не заметно.

— Точно, — поддержал Амени.

— А ты, писец, довольствуешься тем, что ешь в два раза больше собственного веса! Поделись секретом, как тебе удается не толстеть при этом!

— Служение Египту — вот и весь секрет.

— Есть ли у тебя замечания по поводу моей деятельности в Нубии?

— Если бы они были, я давно бы уже написал отрицательное донесение.

— Когда ваши перепалки прекратятся, — вмешался Аша, — может быть, мы сможем перейти к обсуждению серьезных проблем.

— Нет только Моисея, — задумчиво напомнил Рамзес, — где он сейчас, Аша?

— Он бродит по пустыне и сражается с миражами. Моисей никогда не достигнет Земли Обетованной.

— Моисей сбился с пути, но этот путь все-таки приведет его к желанной цели.

— Как и у тебя, — признался Амени. — Моя душа охвачена тоской; но как забыть о том, что наш еврейский друг изменил Египту?

— Сейчас не время для воспоминаний, — прервал Сетау.

— Ушедший друг для меня больше не друг.

— Ты оттолкнул бы его, если бы он публично покаялся? — спросил Рамзес.

— Когда человек сжигает мосты, он не может вернуться назад. Прощение — удел слабых.

— К счастью, — заметил Аша, — Рамзес не доверил тебе нашу дипломатию.

— Со змеями нет полумер: яд или лечит, или убивает.

— Сейчас речь идет не о Моисее, — сказал Амени.

— Если я здесь, — объяснил Сетау, — то только благодаря Лотос. Она обладает даром ясновидения и почувствовала тревогу за Фараона. Рамзес в опасности, ведь так?

Фараон промолчал. Сетау повернулся к Амени:

— Вместо того чтобы жрать пирог, скажи нам, что все это значит!

— Но… ничего! По-моему, все в порядке.

— А ты, Аша?

Дипломат омыл пальцы в чаше с лимонной водой:

— Хаттусили предъявил неожиданное требование: он хочет выдать свою дочь замуж за Рамзеса.

— Так в чем проблема? — развеселился Сетау. — Такие браки заключались и в прошлом, эта хеттка станет еще одной из жен царя!

— В данном случае ситуация сложнее.

— Что, невеста так безобразна?

— Хеттский император желает видеть свою дочь Великой Супругой Фараона.

Сетау вспылил:

— Это значит… что наш старый враг заставляет Фараона расстаться с Изэт!

— Формулировка несколько грубовата, — заметил Аша, — но не лишена проницательности.

— Я ненавижу хеттов, — признался Сетау, опустошая новую чашу с вином, — конечно, Красавица Изэт не сравнится с Нефертари, но она не заслуживает такого унижения.

— На этот раз, — проворчал Амени, — я с тобой согласен.

— Вы слишком категоричны, — заявил Аша, — на карту поставлен мир.

— Пусть хетты не навязывают нам свой закон! — возразил Сетау.

— Они больше нам не враги, — напомнил глава египетской дипломатии.

— Ты ошибаешься! Хаттусили никогда не откажется завладеть Египтом.

— Это ты ошибаешься. Хеттский император желает мира, но он ставит свои условия. Почему, не подумав, отказываться от них?

— Я верю только в предчувствие.

— Что касается меня, — сказал Амени, — то я подумал. Я не слишком высокого мнения о Красавице Изэт, но она — царица Египта, Великая Супруга Фараона, выбранная Рамзесом после кончины Нефертари. И никто, будь то даже император хеттов, не вправе наносить ей оскорбления.

— Какое безрассудство! — воскликнул Аша. — Вы хотите отправить на смерть тысячи египтян, залить кровью наши северные просторы и поставить под угрозу саму страну?

Амени и Сетау вопросительно посмотрели на Рамзеса.

— Я сам приму решение, — сказал Фараон.

Глава 6

Хозяин каравана колебался.

Пойти ли вдоль побережья через Берут, чтобы направиться к югу, пересечь Ханаан и достичь Силе, или пройти по окраине Анти-Ливана и горы Гермон, оставив Дамаск на востоке?

Финикия была полна очарования: дубовые и кедровые деревья с прохладной тенью, смоковница со сладкими плодами, гостеприимные деревни…

Но нужно как можно быстрее доставить в Пи-Рамзес ладан, собранный на Аравийском полуострове ценой невероятных усилий. К белому ладану, который египтяне называли «тот, кто обожествляет», добавлялась не менее драгоценная красноватая мирра. Эти редкие вещества были необходимы храмам для ритуальных действий; в святилищах витал их аромат, поднимавшийся к небу и восторгавший богов. Ими пользовались также бальзамировщики и лекари. Ладановое дерево Аравии с маленькими темно-зелеными листьями было высотой от пяти до восьми метров; в августе и сентябре распускались золотистые цветы с красной сердцевиной, тогда как под кожурой блестели капельки белой смолы. Умелец, знающий, как соскабливать кожуру, получал три урожая в год, повторяя магическую формулу: «Будь счастливо со мной, ладановое дерево, Фараон тебя взрастит».

Караванщики перевозили также азиатскую медь, олово и стекло, но эти товары, хотя и пользующиеся спросом, не являлись такими драгоценными, как ладан. Когда эта доставка завершится, хозяин отдохнет в своем великолепном доме в Дельте. Лысый и толстый поставщик ладана был хорошим сотрапезником, но с работой шутить не любил. Он сам проверял состояние повозок и следил за здоровьем ослов. Что же касается служащих, которых он хорошо кормил и давал длительный отдых, им не разрешалось жаловаться под страхом потери места.

Хозяин каравана выбрал узкую горную дорогу, более трудную для продвижения, но менее длинную, чем дорога по побережью; там будет тенисто, и животные отдохнут от изнуряющей жары.

Ослы продвигались быстро, двадцать караванщиков напевали, ветер облегчал путь.

— Хозяин…

— Что такое?

— Мне кажется, что нас преследуют.

Хозяин каравана пожал плечами:

— Когда ты забудешь свое прошлое, воин? Сейчас мир, и нам никто не может угрожать.

— И все-таки нас преследуют. Это странно.

— Мы не единственные купцы.

— Если это бродяги, пусть не рассчитывают, что я отдам им свой хлеб.

— Прекрати волноваться и следи за ослами.

Вдруг головная часть каравана остановилась. Разгневанный хозяин поскакал вперед. Он увидел, что куча веток преградила дорогу:

— Уберите!

Когда караванщики принялись за работу, туча стрел заставила их прижаться к земле. Их обезумевшие собратья попытались убежать, но не смогли ускользнуть от нападавших. Бывший воин выхватил кинжал, взобрался по каменистому склону и бросился на одного из лучников. Но длинноволосый силач раскроил ему череп топором.

Драма длилась всего лишь несколько минут. Остался в живых только хозяин каравана. Дрожащий от страха, не способный бежать он смотрел на приближающегося убийцу с широкой грудью, покрытой рыжими волосами.

— Не убивай… Я сделаю тебя богатым человеком!

Урхи-Тешшуб расхохотался и вонзил меч в живот несчастного. Хетт ненавидел купцов.

Его сообщники-финикийцы вытащили стрелы из трупов. Ослы подчинились приказам своих новых хозяев.

Сириец Райя опасался свирепости Урхи-Тешшуба, но он не смог бы найти лучшего союзника для защиты заговорщиков, отвергавших мир и желавших любыми средствами свергнуть Рамзеса. Во время перемирия Райя обогащался, но он был убежден, что война рано или поздно разразится, и хетты устремятся на завоевание Египта. Бывший главнокомандующий Урхи-Тешшуб снова возглавит хеттские войска и внушит им стремление к победе. Райя рассчитывал занять высокое положение при дворе императора Урхи-Тешшуба.

Когда хетт появился в его амбаре, Райя невольно попятился назад. У него было ощущение, что этот жестокий человек может перерезать ему горло из простого удовольствия убивать.

— Вы уже вернулись?

— Ты не рад меня видеть, Райя.

— Наоборот, мой господин! Но ваша задача была не из простых и…

— Я ее упростил.

Бородка сирийского купца задрожала. Он попросил Урхи-Тешшуба договориться с финикийцами и перекупить у них груз ладана с Аравийского полуострова. Переговоры могли затянуться, но Райя снабдил Урхи-Тешшуба достаточным количеством оловянных пластинок, чтобы убедить хозяина каравана уступить свой товар. Сириец дал также серебряные слитки, редкие вазы и красивые ткани.

— Упростил… но как?

— Купцы болтают, а я действую.

— Значит, вы легко уговорили хозяина каравана продать ладан?

Урхи-Тешшуб хищно улыбнулся:

— Очень легко.

— Однако он несговорчив.

— Никто не спорит с моим мечом.

— Надеюсь, вы…

— Я нанял воинов, и мы уничтожили караванщиков вместе с их хозяином.

— Но почему?

— Я не люблю вести переговоры, и я получил ладан. Разве это не главное?

— Будет расследование!

— Мы сбросили тела в овраг.

Райя в который раз уже спрашивал себя, не лучше ли ему было вести мирную жизнь купца, но отступать было поздно. При малейшем колебании Урхи-Тешшуб, не задумываясь, избавится от него.

— А что теперь?

— Мы должны уничтожить ладан, — сказал Райя.

— Разве этот груз не стоит целого состояния?

— Да, но покупатель, кто бы он ни был, нас выдаст. Этот ладан был предназначен для храмов.

— Мне нужно оружие, лошади и наемники.

— Продавать ладан — большой риск!

— Советы купцов всегда такие гнусные! Ты продашь этот товар небольшими партиями негоциантам^[246], готовым к отплытию в Грецию или на Кипр. И мы начнем создавать тайный союз верных людей, чтобы уничтожить эту проклятую страну.

План Урхи-Тешшуба не казался безрассудным. С помощью финикийцев Райя без большого риска сбудет ладан. Во враждебной Египту Финикии скрывалось много недовольных правлением Хаттусили.

— Мне необходимо занять приличное положение, — продолжал хетт, — чтобы Серраманна прекратил меня преследовать. Как только я стану всеми уважаемым человеком, который решил наслаждаться радостями жизни, он оставит меня в покое.

Райя задумался:

— Вам нужно жениться на богатой и приличной женщине. Единственное решение: богатая вдова с любовным недугом.

— Есть ли у тебя такая на примете?

Райя потеребил бородку:

— У меня обширные знакомства. На следующей неделе я организую пир и представлю вас приглашенным.

— Когда следующий груз ладана отправится с Аравийского полуострова?

— Еще не знаю, но у нас есть время. Мои информаторы не преминут нас предупредить. Но… не вызовет ли новое преступление подозрение египетской стражи?

— Не останется никаких следов насилия, и египетские власти будут озадачены. А мы присвоим весь урожай года. Но почему ты считаешь, что нехватка ладана повредит Рамзесу?

— Для Египта главное — это правильное исполнение ритуалов. Если они не будут исполняться согласно традициям, установленным предками, равновесие страны нарушится. Когда жрецы заметят, что им не хватает ладана и мирры, они поднимут волну возмущения против Рамзеса. Ему останется только сетовать на свою непредусмотрительность. Фараона обвинят в неуважении к богам, что вызовет неудовольствие жрецов и народа. Если нам удастся распространить ложные слухи, которые усилят смятение и лишат Рамзеса поддержки, в главных городах Египта начнутся серьезные беспорядки.

Урхи-Тешшуб представил Египет в огне и крови, отданный на разграбление, короны Фараона, попранные хеттской армией, полный ужаса взгляд Рамзеса.

Ненависть исказила лицо хетта до такой степени, что ужаснула сирийского купца. На несколько мгновений Урхи-Тешшуб погрузился в царство тьмы, потеряв связь с миром людей:

— Я хочу уничтожить Фараона как можно быстрее, Райя.

— Необходимо терпение, господин. Рамзес — грозный противник. Спешка приведет нас к гибели.

— Я слышал о его магической защите. Но с возрастом она слабеет, и больше нет Нефертари, чтобы помочь этому проклятому Фараону.

— Нашим шпионам когда-то удалось привлечь на свою сторону брата Рамзеса и сановника Меба, — напомнил Райя. — Они погибли, но я сохранил полезные связи среди высших чиновников. А они иногда болтливы. Мне стало известно, что отношения между Хеттской империей и Египтом рискуют испортиться.

— Прекрасная новость! А в чем причина этого раздора?

— Пока не известно, но я узнаю.

— Удача грядет, Райя! Не думаешь ли ты, что я менее опасен, чем Рамзес?

Глава 7

Служанка Красавицы Изэт долго намыливала спину царицы, перед тем как вылить на ее стройное тело теплую ароматную воду. Она использовала вещество, богатое сапонином, извлеченное из кожуры и мякоти плода баланита, драгоценного и плодородного дерева. Задумавшись, царица Египта полностью подчинилась служанкам, заботившимся о ее красоте. Слуга принес Изэт чашу холодного молока.

В Пи-Рамзесе Красавица Изэт чувствовала себя лучше, чем в Фивах. Там, на западном берегу в Долине Цариц, находилась гробница Нефертари и ее часовня в Доме Рамзеса, где Фараон часто совершал священные ритуалы; здесь же, в столице, построенной царем, жизнь била ключом, и люди меньше думали о прошлом и загробной жизни.

Изэт посмотрела на себя в зеркало из полированной бронзы, сделанное в форме диска, ручка которого изображала обнаженную женщину с длинными ногами и с зонтиком из папируса.

Да, она была еще красива, ее кожа нежна, как драгоценная ткань, лицо сохранило необыкновенную свежесть, в глазах светилась любовь. Но ее красота меркла в сравнении с красотой Нефертари, и она была благодарна Рамзесу за то, что он не солгал ей, обещая, что однажды забудет свою первую Великую Супругу. Изэт не ревновала к Нефертари; наоборот, ей ее недоставало. Никогда Красавица Изэт не стремилась занять ее место; подарить Рамзесу двух сыновей было достаточно для счастья.

Какие они были разные! Тридцатисемилетний Ка, обладающий высшим священным саном, и двадцатисемилетний Меренптах, имеющий крепкое телосложение и проявляющий явную склонность к военной службе. Возможно, один из них станет управлять Египтом. Но Рамзес мог выбрать также наследником одного из многочисленных «царских сыновей», многие из которых являлись блестящими администраторами.

Изэт не стремилась к власти и не думала о будущем. Она каждое мгновение наслаждалась чудом, которое ей уготовила судьба. Жить рядом с Рамзесом, участвовать вместе с ним в официальных церемониях, видеть, как он правит Двумя Землями…

Есть ли более чудесная жизнь?

Служанка заплела волосы царицы, надушила их миррой, затем надела короткий парик, и на него водрузила диадему из жемчуга и сердолика:

— Простите за вольность, но Ваше Величество так очаровательны!

Изэт улыбнулась. Она должна оставаться красивой для Рамзеса, чтобы заставить его забыть о прошедших годах, о том, что молодость мимолетна.

Он вошел в тот момент, когда она вставала. Ни один мужчина не мог сравниться с ним, ни один не обладал его умом, силой и величественной осанкой. Боги дали ему все, и он возвратил этот дар своей стране.

— Рамзес! Я еще не одета.

— Я должен с тобой поговорить о важном деле.

Красавица Изэт боялась этого испытания. Нефертари умела править, она — нет. Ее ужасала причастность к управлению государством.

— Любое твое решение будет правильным.

— Это касается непосредственно тебя, Изэт.

— Меня? Клянусь тебе, я ни в чем не принимала участия…

— Речь идет о тебе лично, и это связано с миром.

— Объясни, пожалуйста!

— Хаттусили требует, чтобы я женился на его дочери.

— Почему бы и нет?

— Он требует большего, чтобы она стала Великой Супругой Фараона.

На мгновение Красавица Изэт застыла, ее глаза наполнились слезами. Чудо закончилось. Ей нужно уступить место молодой и красивой хеттке, символу сердечного согласия между Египтом и Хеттской империей. На весах политики Изэт весила меньше, чем перышко.

— Решение за тобой, — сказал Рамзес, — ты согласна отказаться от своего сана и удалиться?

Царица жалко улыбнулась:

— Должно быть, эта хеттская принцесса очень молода…

— Ее возраст не имеет никакого значения.

— Ты сделал меня счастливой, Рамзес, твое желание — это желание Египта.

— Значит, ты подчиняешься.

— Было бы преступным стать помехой для мира.

— Что ж, а я не подчиняюсь! Император хеттов никогда не будет диктовать условия Фараону Египта. Мы не варварский народ и не считаем своих женщин низшими существами. Какой повелитель Двух Земель осмелился бы когда-нибудь развестись с Великой Супругой Фараона, которая причастна к управлению страной? И это меня, Рамзеса, какой-то анатолийский волк смеет просить нарушить закон наших предков!

Рамзес нежно взял Изэт заруки:

— Ты говорила в пользу Египта, как должна была сделать настоящая царица, теперь действовать буду я.

Проникнув в одно из самых больших окон, освещавших просторный кабинет Рамзеса, свет заходящего солнца озолотил статую Сети. Статуя Фараона, казалось, вот-вот оживет благодаря волшебству скульптора и ритуальным обрядам, совершаемым ежедневно, с помощью их магии душа Сети общалась с Рамзесом, когда вечерняя тишина украшалась божественным великолепием.

Белые стены, большой стол, на котором лежала карта Ближнего Востока, кресло с прямой спинкой для Фараона, соломенные стулья для посетителей, полки с книгами, посвященными охране царской души, и шкаф с папирусами — таково было строгое убранство помещения, где Рамзес Великий один принимал решения, определяющие будущее страны.

Фараон спросил совета у мудрецов Дома Жизни в Гелиополисе, у верховных жрецов, стоявших во главе больших храмов, у Амени, визиря, сановников, затеТя закрылся в своем кабинете и разговаривал с душой своего отца. В былые времена он поговорил бы с Нефертари и Туйей; Красавица Изэт, увы, не могла оказать ему подобной помощи. Бремя одиночества росло; вскоре ему предстояло подвергнуть испытанию двух своих сыновей, чтобы узнать, кто из них способен продолжить дело, начатое первым Фараоном.

Египет был и силен и слаб. Силен, потому что Закон Маат продолжал существовать и действовать, преодолевая людское ничтожество; слаб, потому что мир менялся, все больше и больше уступая место жестокости, алчности и эгоизму. Безусловно, фараоны будут до конца бороться, чтобы царствовала богиня Маат, воплощение вечного закона, справедливости, любви, связывающей между собой стихии и составляющие жизни. Ибо они знали, что без Маат мир станет полем битвы, где варвары будут сражаться все ожесточеннее за увеличение своих привилегий и уничтожение веры в богов.

Утвердить Маат вместо хаоса, насилия, несправедливости, лжи и ненависти — такова была задача Фараона, выполняемая при содействии невидимых сил. А то, что требовал император хеттов — противоречило Маат.

Стражник впустил Аша, одетого в льняную тунику и элегантную рубашку с длинными рукавами.

— Я бы не хотел работать в таком кабинете, как этот, — сказал он Рамзесу, — он и впрямь слишком прост и строг.

— Мой отец не любил пышной обстановки, я тоже.

— Да, быть Фараоном не простое занятие, те, кто тебе завидуют, дураки или неверующие. Твое Величество приняло решение?

— Я принял решение.

— Мне удалось тебя убедить?

— Нет, Аша.

Верховный сановник посмотрел на карту Ближнего Востока:

— Этого я и боялся.

— Требования Хаттусили — это оскорбление. Согласиться на них — значит нарушить Закон Фараонов.

Аша ткнул указательным пальцем на территорию Хеттской империи:

— Отказ равноценен объявлению войны, государь.

— Ты осуждаешь мое решение?

— Это решение Фараона и Рамзеса Великого. Твой отец поступил бы так же.

— Ты испытывал меня?

— Я выполнял свою работу и стремился сохранить мир. Разве был бы я другом Рамзеса, если б не подверг его испытанию?

Фараон улыбнулся.

— Когда Твое Величество отдаст приказ о выступлении войск на север?

— Глава моего дипломатического ведомства весьма мрачно рассматривает ситуацию.

— Твой отказ вызовет ярость Хаттусили, и он не замедлит начать военные действия.

— Ты не доверяешь себе, Аша.

— Я всего лишь реально оцениваю создавшееся положение.

— Если кто и может спасти мир, так это ты.

— Иначе говоря, Фараон приказывает мне отправиться в Хаттусу, чтобы убедить хеттского императора отказаться от своих требований.

— Ты читаешь мои мысли.

— На сей раз богиня удачи нам не поможет.

— Аша… Разве ты не совершал подобных подвигов?

— Я постарел, государь.

— Значит, у тебя есть опыт, обретенный с годами! Одними разговорами делу не поможешь. Нужно действовать, проявить твердость и волю.

Дипломат нахмурил брови, он думал, что хорошо знает Рамзеса, но Фараон снова удивил его.

— Мы заключили договор о взаимопомощи с нашим большим другом Хаттусили, — продолжил царь, — ты объяснишь ему, что я опасаюсь нападения ливийцев на западные территории Египта. Со времени установления мира наше вооружение устарело, у нас не хватает железа. Ты попросишь хеттского императора, согласно подписанным соглашениям, поставить нам его в большом количестве. Благодаря этому мы сможем защитить страну от врага.

Сбитый с толку Аша скрестил руки:

— Так вот в чем состоит мой визит в Хаттусу?

— Я забыл об одном условии, я требую доставить железо немедленно.

Глава 8

Ка, сын Рамзеса и Красавицы Изэт, испытывал истинную страсть к произведениям мудрецов и памятникам Древней империи времен пирамид. Суровое лицо, темно-синие глаза, худощавый, с тяжелой походкой из-за больных суставов, таков был Ка, величайший ученый Египта, прославившийся единоборством с Моисеем, сумев противопоставить свои знания магическим фокусам еврея. Он твердой рукой управлял жрецами бога Птаха в Мемфисе. С давних пор Ка отказался от мирских забот, чтобы изучать скрытые силы, проявлявшиеся в воздухе и камне, воде и дереве.

Дом Жизни в Гелиополисе хранил «души света», то есть архивы, датированные золотым веком, когда фараоны строили пирамиды, а мудрецы составляли ритуалы. Не проникли ли они в ту благословенную эпоху в тайны жизни и смерти? Древние мудрецы не только исследовали тайны мироздания, но и записывали сведения о них на папирусах, чтобы передать свои знания будущим поколениям.

Признанный всеми лучшим знатоком традиции, Ка был избран исполнителем ритуалов в честь большого праздника Рамзеса, знаменующего тридцатую годовщину его царствования. На исходе столь долгого периода правления магическая сила Фараона считалась исчерпанной, поэтому было необходимо собрать вокруг него всех богов и богинь, чтобы их сверхъестественная сила придала царю новую энергию. Тщетно злые духи пытались воспротивиться возрождению Рамзеса.

Ка не ограничился изучением магических книг; им обуревали обширные замыслы, такие обширные, что ему понадобилась помощь Фараона. Перед тем как поделиться своими мечтами с отцом, он решил осуществить часть замысла. Вот почему на заре Ка ходил по каменоломне Красной горы у Гелиополиса, чтобы найти там глыбы кварцита. Согласно мифу, в этих местах боги убили восставших против света людей, и их кровь навеки пропитала камень.

Хотя он не был ни каменотесом, ни скульптором, Ка инстинктивно чувствовал скрытую энергию необработанной породы.

— Что ты ищешь, сын мой?

Освещенный лучами яркого солнца, которое, победив сумерки, царило над пустыней, Рамзес смотрел на Ка.

Старший сын царя затаил дыхание. Ка знал, что Нефертари пожертвовала жизнью, чтобы спасти его от сглаза черного мага, и он иногда задавался вопросом, не потому ли Рамзес так равнодушен к нему.

— Ты ошибаешься, Ка, мне не в чем тебя упрекнуть.

— Ты угадал мои самые сокровенные мысли!

— Разве ты не хотел меня видеть?

— Я думал, что ты в Фивах, а ты — на Красной горе.

— Большая опасность угрожает Египту, я должен противостоять ей. Мне было необходимо поразмышлять здесь.

— Разве у нас не мир с хеттами?

— Возможно, речь идет только о перемирии.

— Ты избежишь войны или выиграешь ее… Что бы ни случилось, ты сумеешь оградить Египет от несчастья.

— Ты не хочешь помочь мне?

— Политика… Нет, я на это не способен. И твое царствование продлится долго, если ты будешь соблюдать обряды предков. Вот об этом я хотел бы с тобой поговорить.

— Что ты мне предлагаешь?

— Впредь необходимо заранее готовиться к празднику возрождения.

— Через каждые три года после первого, верно?

— Отныне нужно совершать этот ритуал через определенные промежутки времени. Таков итог моих исследований.

— Делай необходимое.

— Ты не мог бы доставить мне большей радости, отец. Ни один бог не будет отсутствовать на твоем следующем празднике. Радость распространится на Две Земли, богиня Нут посеет в небесах малахит и бирюзу.

— У тебя есть и другой план, Ка. Для какого храма ты предназначаешь глыбы кварцита, которые ищешь?

— Уже много лет я интересуюсь нашей историей. В наших первых обрядах присутствовал бег быка по имени Апис, он воплощал способность царя преодолевать пространство. Чтобы почитать это необыкновенное животное, необходимо построить ему усыпальницу, достойную его могущества… Следует восстанавливать старые памятники, как и некоторые пирамиды, которые подверглись разрушительной силе времени и гиксосских^[247] захватчиков. Ты дашь мне строителей, чтобы выполнить эти работы?

— Выбери сам руководителей работ и каменотесов.

Суровое лицо Ка осветилось радостью.

— Странное это место, — заметил Рамзес, — кровь восставших пропитала эти камни. Здесь оставила глубокий след вечная борьба света с тьмой. Красная гора — место власти, где подобает действовать с осторожностью. Ты здесь не случайно, Ка. Что ты ищешь?

Старший сын царя сел на коричневатый камень:

— Книгу Тота. Книгу, которая содержит тайны иероглифов. Она находится где-то в некрополе Саккара. Я найду ее, даже если мои поиски затянутся на долгие годы.

В пятьдесят четыре года Танит была очень красивой финикийкой, ее пышные формы привлекали взгляды молодых мужчин. Вдова богатого купца, друга Райя, она унаследовала от мужа значительное состояние, которое без удержу проматывала, устраивая пир за пиром в своем роскошном доме в Пи-Рамзесе.

Финикийка, поплакав несколько недель, быстро утешилась после смерти мужа в объятиях великолепного нубийца. Но он ее бросил, как и предыдущие любовники, поскольку жадная до удовольствий Танит изнуряла их до изнеможения.

Танит могла бы вернуться в Финикию, но предпочла остаться в Египте, который благодаря мудрому правлению Рамзеса был похож на рай и где женщины обладали свободой выбора.

Гости прибыли с наступлением вечера. Богатые египтяне, имевшие деловые связи с Танит, высшие чиновники, очарованные финикийкой, повесы, домогавшиеся ее богатства, не говоря о новых лицах, которых хозяйка дома любила принимать у себя. Что может быть более волнующим, чем чувствовать на себе вожделенный мужской взгляд? Танит умела быть то игривой, то неприступной, никогда не позволяя собеседнику догадаться об исходе их встречи. При любых обстоятельствах она брала инициативу в свои руки и принимала решение. Мужчина, пытавшийся властвовать над ней, терял возможность ее соблазнить.

Как обычно, блюда были вкусными, особенно спинка кролика в соусе из пива с гарниром из баклажанной икры, и превосходные вина. Благодаря своим особым отношениям с дворцом Танит получила несколько кувшинов красного и пи-рамзесского вина двадцать первого года правления Рамзеса, даты мирного договора с хеттами. И как обычно, финикийка бросала похотливые взгляды на самых красивых мужчин в поисках будущего поклонника.

— Как вы себя чувствуете, дражайшая?

— Райя! Рада вас видеть. Я чувствую себя великолепно.

— Если бы я не боялся вам польстить, я бы сказал, что ваша красота неотразима.

— Мне подходит климат. И потом, горе от потери моего незабвенного мужа начинает смягчаться.

— К счастью, таков закон природы. Такая женщина, как вы, не создана для одиночества.

— Мужчины — лжецы и грубияны, — жеманно сказала она, — я должна их остерегаться.

— Вы правы, осторожность не помешает, но я убежден, что судьба подарит вам новое счастье.

— А как ваши дела?

— Работа, много работы… Изготовление качественных продуктов требует много времени и сил. Что касается экзотических ваз, которые так ценит высшее общество, то для их приобретения необходимы определенные усилия: переговоры, путешествия. Хорошие ремесленники стоят недешево. Я должен без конца вкладывать деньги, вот почему я никогда не буду богатым.

— Удача улыбнулась вам… Я думаю, ваши неприятности недолговечны.

— Меня незаслуженно обвинили в симпатиях к хеттам. На самом же деле я просто торговал с ними, а не занимался политикой. Установление мира уничтожило старые недоразумения. Сейчас торговля с иноземцами даже поощряется. Не правда ли, это самая прекрасная победа Рамзеса?

— Фараон такой обворожительный… Жаль, что он недоступен.

Мирный договор, заключенный Рамзесом и Хаттусили, утрата воинственного духа Хеттской империи, торжествующий Египет… Райя не мог смириться с данной ситуацией. Он желал, чтобы хеттский император оказывал влияние на страны Ближнего Востока, эта мысль не давала ему покоя.

— Вы разрешите представить вам моего друга? — спросил он у Танит. — Сын хеттского императора, который живет в Египте. Он очень много слышал о вас, но Урхи-Тешшуб — человек робкий. Мне пришлось настоять, чтобы он согласился прийти на этот пир. Светские развлечения его пугают.

— Покажите мне его.

— Он находится вон там, около зарослей тамарисков.

Масляная лампа освещала Урхи-Тешшуба, стоявшего поодаль от группы приглашенных, обменивавшихся банальностями. Мерцающий свет позволил рассмотреть жесткие черты лица, длинные волосы, мужественность торса, покрытого рыжими волосами, крепкую мускулатуру воина.

Танит онемела от волнения. Никогда ей не приходилось встречать мужчину, источавшего какую-то животную чувственность. Пир перестал существовать для нее. Ею владела только одна мысль: как можно быстрее заняться любовью с этим незнакомцем.

Глава 9

Рамзес присутствовал на поединке между Серраманна и Меренптахом. Облаченный в гибкий панцирь, в рогатом шлеме, с круглым щитом в руках, сард наносил удары мечом по прямоугольному щиту младшего сына Рамзеса, вынужденного отступать. Фараон попросил начальника своей охраны не щадить Меренптаха; поскольку он желал показать свою доблесть в сражении, то не мог и мечтать о лучшем противнике.

Двадцатисемилетний Меренптах, «Любимец бога Птаха», был хорошо сложен, храбр, уравновешен, одарен превосходными рефлексами. Хотя сард перешагнул за пятьдесят, он не потерял силы и динамизма в движениях; сопротивляться ему уже было подвигом.

Меренптах отступал, снова нападал, отражал удары, передвигаясь боком; мало-помалу он изматывал Серраманна.

Вдруг гигант остановился, бросив на землю меч и щит:

— Хватит. Будем драться голыми руками.

Меренптах секунду помедлил, затем последовал примеру сарда. Рамзес вспомнил день, когда он на берегу Средиземного моря победил разбойника Серраманна, до того как сделал его начальником своей личной охраны.

Сын царя был застигнут врасплох неожиданным выпадом великана головой вперед; Меренптах не привык сражаться подобно дикому зверю. Опрокинутый на спину, лежа в пыли, он уж было подумал, что задохнется под тяжестью бывшего разбойника.

— Урок окончен, — сказал Рамзес.

Мужчины поднялись с земли. Меренптах был вне себя от ярости:

— Он предательски набросился на меня!

— Враг всегда так поступает, сын мой.

— Я хочу возобновить поединок.

— Не стоит, я увидел то, что хотел. Поскольку тебе был дан полезный урок, я назначаю тебя главнокомандующим египетской армией.

Серраманна одобрительно кивнул.

— Через месяц, — продолжал Рамзес, — ты представишь мне полный и подробный отчет о состоянии наших войск и качестве вооружения.

Пока Меренптах переводил дух, Рамзес удалился на своей колеснице, которой правил сам. Кому доверить судьбу Египта: ученому Ка или воину Меренптаху? Если бы их качества были объединены в одном человеке, сделать выбор было бы проще. И не было больше Нефертари, чтобы дать совет царю. Что касается многочисленных «царских сыновей», тоже не лишенных достоинств, ни один из них не обладал такими яркими талантами, как сыновья Красавицы Изэт. А Меритамон, дочь Нефертари, выбрала уединенную жизнь в храме.

Рамзес должен был принять во внимание мнение, которое высказал Амени сегодня утром: «Пусть Твое Величество духовно возродится с помощью магических обрядов, чтобы продолжать царствовать до конца своих дней; для Фараона никогда не было другого пути и никогда не будет».

Райя вышел из амбара, пересек квартал цехов, прошел мимо царского дворца и достиг большой аллеи, ведущей к храмам Пи-Рамзеса. По краям аллеи росли акации и смоковницы, дающие благодатную тень, она казалась прообразом столицы Рамзеса, величественной и успокаивающей.

Купец оставил слева храм Амона, а справа — храм Ра, стараясь идти спокойным шагом, он направился к храму Птаха. Вблизи здания пришлось отступить; во внешней стене в нишах находились стелы, на которых скульпторы высекли глаза и уши. Не слышал ли бог самые затаенные слова и не видел ли самые тайные намерения?

«Суеверие», — подумал Райя, однако забеспокоился. Он обошел стороной угол стены, где в нише стояла скульптура богини Маат. Так народ мог созерцать наивысшую тайну цивилизации фараонов, этот незыблемый закон, рожденный за пределами времени и пространства.

Райя остановился у дверей ремесленников; стражник его знал. Они обменялись несколькими безобидными замечаниями о красоте столицы, купец пожаловался на скупость некоторых покупателей, затем ему разрешили войти в часть храма, предназначенную для мастеров золотых и серебряных дел. Специалист по драгоценным вазам, Райя часто посещал многих из них и всегда спрашивал о семье одного или о здоровье другого.

— Ты хотел бы узнать наши секреты, — сказал сквозь зубы старый мастер, укладывающий на тележку слитки.

— Я от этого отказался, — признался Райя, — видеть, как вы работаете, достаточно для моего счастья.

— Но ты же не пришел сюда отдыхать?

— Я бы хотел приобрести одну или две красивые вещи.

— Чтобы перепродать их в три раза дороже!

— Я купец, мой друг, всего лишь купец.

Старший мастер повернулся спиной к Райя, привыкшему к такому неприветливому приему. Скромный, почти незаметный, он наблюдал за подмастерьями, приносившими слитки своим собратьям, которые взвешивали их под контролем писцов. Затем драгоценный металл помещался в закрытую вазу, поставленную на огонь. Выдувальщики часто оставались с надутыми щеками, чтобы не потерять ритм. Другие рабочие выливали расплавленный металл в резервуары различной формы и передавали мастерам, обрабатывавшим их на наковальне каменными молотками, чтобы придать им форму ожерелий, браслетов, ваз, украшений для дверей храмов и статуй. Секреты ремесла передавались от учителя к ученику в процессе многолетнего обучения.

— Великолепно, — сказал Райя мастеру, который только что закончил нагрудник.

— Он украсит статую бога, — уточнил ремесленник.

Купец понизил голос:

— Здесь можно говорить?

— В цехе очень шумно. Нас никто не услышит.

— Мне сказали, что твои два сына хотят жениться.

— Возможно.

— Ты был бы доволен, если б я предложил им кое-какую мебель?

— А какова цена?

— Небольшая информация.

— Если ты задумал узнать секреты нашего ремесла, на меня не рассчитывай!

— А я ничего такого и не прошу!

— Что же ты хочешь знать?

— Я хотел бы помочь сирийцам, которые поселились в Египте. Ты ведь уже нанял одного или двух в свой цех?

— Одного.

— Он доволен своей судьбой?

— Более или менее.

— Если ты согласишься назвать его имя, я с ним поговорю.

— Это все, что ты хочешь знать, Райя?

— Я начинаю стареть, у меня нет детей, однако я владею кое-каким имуществом и хотел бы помочь сирийским братьям.

— Египет научил тебя быть щедрым… Тем лучше. Во время суда над душой великие боги оценят твою доброту. Твой сириец — один из выдувальщиков. Вон тот, самый толстый.

— Надеюсь, что мои подарки поспособствуют счастью твоих сыновей.

Райя дождался конца работы, чтобы поговорить с сирийцем-выдувальщиком. После двух неудач с плотником и каменщиком, довольных своей жизнью, успех был полным.

Сирийский выдувальщик, бывший пленник, захваченный у Кадеша, не желавший смириться с поражением хеттов, надеялся, что мир рано или поздно будет нарушен. Озлобленный и мстительный, он являлся тем человеком, в котором нуждались Урхи-Тешшуб и Райя. Более того, у выдувальщика было несколько друзей, разделявших его взгляды.

Райя без труда уговорил его вступить в тайный союз, чтобы способствовать разрушению гармонии, царившей в Египте.

Урхи-Тешшуб укусил свою любовницу за шею и грубо проник в нее. Танит вздохнула от удовольствия. Наконец, она познала страсть, смесь грубости и беспрестанного неутоленного желания.

— Еще, — умоляюще проговорила она.

Хетт без устали наслаждался роскошным телом прекрасной финикийки. В крепостях Анатолии Урхи-Тешшуб привык относиться к женщинам, как они того заслуживали.

На какое-то мгновение Танит ощутила страх; в первый раз она не контролировала ситуацию. Этот звероподобный мужчина с неистощимой силой был почти страшен. Никогда финикийка не найдет такого любовника, способного разделить ее самые безумные фантазии.

Среди ночи она сдалась:

— Хватит… Я больше не могу.

— Уже?

— Ты чудовище!

— Ты, красотка, знала только мальчишек, а я мужчина.

Она страстно прижалась к нему:

— Ты великолепен… Я бы хотела, чтобы никогда не всходило солнце.

— Это почему?

— Но… Тебе нужно уходить! Мы увидимся следующей ночью.

— Я остаюсь.

— Ты знаешь, что это означает в Египте?

— Когда мужчина и женщина живут под одной крышей и не скрывают этого от людей, то они женаты. Значит, мы женаты.

Она была потрясена:

— Мы увидимся, но…

Урхи-Тешшуб уложил ее на спину, желая продолжить любовный поединок:

— Ты будешь мне повиноваться, сука, я сын покойного императора хеттов и законный наследник империи. А ты всего лишь финикийская шлюха и должна доставлять мне удовольствие и удовлетворять мои потребности. Ты осознаешь честь, которую я тебе оказываю, беря в жены?

Танит попыталась протестовать, но Урхи-Тешшуб вошел в нее со злобностью козла, и она унеслась в водовороте наслаждений.

— Если ты меня предашь, — хрипло прошептал хетт, — я убью тебя.

Глава 10

Сетау вынул из тростниковой корзинки треугольную буханку хлеба, миску овсяной каши, сушеную рыбу, приготовленного на пару голубя, жареную перепелку, две сваренные в вине почки, говяжье ребро, уложенное на жареном луке, инжир и сыр с травами. Он медленно одно за другим расставил блюда на столе Амени, вынужденного сдвинуть папирусы, которые он изучал.

— Что это?

— Ты что ослеп? Подходящая еда, которая утолит твой аппетит на два или три часа.

— Но мне не нужно…

— Очень даже нужно. Твой мозг не работает как следует, если у тебя пустой живот.

Писец возмутился:

— Ты меня оскорбляешь?

— Это единственный способ привлечь твое внимание.

— Ты же не собираешься мне говорить о…

— Вот именно! Я хочу, чтобы для Нубии было выделено побольше средств на общественные работы, но при этом не собираюсь заполнять пятьдесят бумажек, как какой-нибудь чиновник.

— В Нубии есть наместник, он заботится об этом.

— Глупый и ленивый! Он думает только о своем благе и плевать хотел на эту провинцию, которую Рамзес поручил мне поднять. Чтобы построить храмы, чтобы увеличить пригодную под пахоту площадь, мне нужны люди и средства.

— Но ведь нужно соблюдать также определенные правила.

— Ах, эти правила! Они душат жизнь. Забудь о них, Амени!

— Я не всемогущ, Сетау. Визирь Назер и сам царь требуют отчетов.

— Дай мне, что я прошу, а посчитаешь потом.

— Иначе говоря, ты хочешь сделать меня виновным за твои будущие ошибки.

Сетау казался удивленным:

— Но… разумеется! Ты благодаря непонятному языку писцов сможешь нас оправдать.

Голубь, приготовленный на пару, был великолепен. Амени не отказал себе в удовольствии:

— Это приготовила Лотос, да?

— Моя жена — настоящая волшебница.

— Это подкуп чиновника.

— Ты исполнишь мою просьбу, Амени?

— Если бы Рамзес не любил так Нубию…

— Благодаря мне через несколько лет она будет богаче, чем все провинции Египта!

Амени атаковал жареную перепелку.

— Поскольку эти маленькие проблемы решены, — сказал Сетау, — я могу тебе признаться, что очень обеспокоен.

— Почему?

— Вчера вечером я занимался любовью с Лотос. Вдруг она вскочила и закричала: «Здесь бродят чудовища!» Она не имела в виду ни наших кобр, лежащих у кровати, ни хеттскую армию, которую Рамзес, если будет нужно, победит во второй раз.

— Ты догадался, кто это чудовище?

— Конечно. Речь идет о хетте Урхи-Тешшубе.

— Мы не можем ни в чем его упрекнуть.

— Ты предупредил Серраманна?

— Разумеется.

— Какова его реакция?

— Он, как и ты, ненавидит Урхи-Тешшуба и считает, что его освобождение было ошибкой. Но хетт не совершил никакого преступления. По мне, так он — просто побежденный воин. Чего мы должны опасаться?

Когда первые лучи солнца осветили комнату, Серраманна открыл глаза, слева от него спала молодая нубийка, а справа — ливийка. Гигант сард не помнил даже их имен.

— Вставайте, девочки!

Так как гигант плохо рассчитал свою силу, шлепок, который он отвесил по нежному заду своих подружек, получился менее ласковым, чем он того желал. Их испуганные крики вызвали у него головную боль.

— Одевайтесь и проваливайте!

Серраманна нырнул в бассейн, занимавший большую часть его сада, и плавал минут двадцать. Он не знал лучшего лекарства для восстановления сил после бессонной ночи и любовных утех.

Восстановив форму, он приготовился проглотить буханку свежего хлеба, лук, сало и сушеную говядину, когда слуга объявил о визите одного из его подчиненных.

— Важные новости, господин. Найден Урхи-Тешшуб.

— Мертвый надеюсь?

— Очень даже живой и… женатый.

— На ком?

— На богатой финикийской вдове Танит.

— Это одно из самых больших состояний Пи-Рамзеса! Ты, должно быть, ошибся.

— Убедитесь сами, господин.

— В путь!

С огромным куском сушеной говядины в зубах Серраманна вскочил на коня.

Охранник дома Танит хотел было спросить у сарда о документе, разрешавшем допросить хозяйку, но яростный взгляд Серраманна заставил его отказаться от этой затеи. Он позвал садовника и приказал проводить начальника личной охраны Рамзеса к хозяйке дома.

В льняном прозрачном платье, которое почти не скрывало ее пышных прелестей, Танит вкушала пищу на тенистой террасе в компании Урхи-Тешшуба.

— Прославленный Серраманна! — воскликнул хетт, явно обрадованный этим визитом. — Пригласим его разделить нашу трапезу, дорогая?

Гигант сард остановился перед финикийкой, которая от страха прижалась к Урхи-Тешшубу:

— Вы знаете, кто этот человек, госпожа Танит?

— Знаю.

— Так кто же?

— Урхи-Тешшуб — хетт, сын покойного императора.

— Он был также главнокомандующим хеттской армией и стремился уничтожить Египет.

— Ну, зачем вспоминать далекое прошлое, — забавляясь, вмешался Урхи-Тешшуб. — Рамзес и Хаттусили заключили мир, Фараон освободил меня, и мы все живем счастливо! Ведь так, Серраманна?

Сард заметил, что на шее у финикийки были следы от укусов.

— Этот хетт провел ночь под вашей крышей и, похоже, решил здесь жить… Вы знаете, что это означает, госпожа Танит?

— Конечно.

— Он принуждает вас выйти за него замуж?

— Ответь, дорогая, — приказал Урхи-Тешшуб. — Скажи ему, что ты свободная женщина, как любая египтянка, и сама принимаешь решения.

Финикийка озлобилась:

— Я люблю Урхи-Тешшуба и выбираю его супругом! Закон не может этого запретить.

— Подумайте хорошо, госпожа Танит. Если вы признаете, что этот тип грубо с вами обошелся, я его тут же задержу, и вы больше не подвергнетесь подобной опасности. Он будет предан суду. Истязание женщин — это тяжкое преступление.

— Покиньте мой дом!

— Я удивлен, — иронично добавил Урхи-Тешшуб. — Я думал, что мы принимаем друга, а теперь вижу, что нас допрашивает какой-то грубиян. У тебя есть документ, разрешающий проникнуть в частное владение, Серраманна?

— Берегитесь, госпожа Танит, вас ожидают серьезные неприятности.

— Мы с супругой можем подать жалобу. Ну ладно уж, на этот раз мы прощаем тебя! Исчезни. Серраманна, и оставь в покое добропорядочную семейную пару, которая только и мечтает насладиться своим счастьем.

Урхи-Тешшуб пылко поцеловал финикийку. Забыв о присутствии сарда, она начала ласкать своего мужа без малейшего стеснения.

Полки в шкафах кабинета Амени грозили обрушиться под тяжестью папирусов. Никогда личному писцу царя не приходилось обрабатывать столько важных документов одновременно; так как он сам занимался всеми делами, то спал не более двух часов и, несмотря на протесты служащих, отменил выходные дни на последующие несколько месяцев, не забыв при этом добавить оплату, дабы избежать смуты в своем ведомстве.

Амени занимался просьбой Сетау, чтобы выделить необходимые для строительства в Нубии средства, он несколько раз посетил визиря Назера, пытаясь убедить его в этом, представив отчеты; Амени также ежедневно встречался с Рамзесом, обсуждая множество неотложных дел, нуждавшихся в конкретных и правильных решениях. Величие и процветание Египта требовали огромного и неустанного труда.

Однако когда Серраманна ворвался в его кабинет, бледный осунувшийся писец спросил себя, а выдержат ли его плечи новое тяжкое бремя.

— Что еще?

— Урхи-Тешшуб женился на финикийке Танит.

— Неплохо устроился. Состояние такое же кругленькое, как и сама дама.

— Это катастрофа, Амени!

— Почему? Наоборот, наш хеттский друг расслабится в удовольствиях.

— Я больше не могу наблюдать за ним как следует. Если он обнаружит моих людей, то подаст жалобу и выиграет тяжбу. Сегодня он свободный человек, и мне не в чем его упрекнуть, тогда как он готовит преступление.

— Ты говорил с Танит?

— Я уверен, он ее бил и угрожал! Но она влюблена в него.

— Подумать только, существуют же на свете бездельники, у которых есть время думать о любви! Успокойся, Серраманна, Урхи-Тешшуб, наконец, одержал победу, но она навсегда удалит его от дорог войны.

Глава 11

Хаттуса, столица Хеттской империи, не изменилась. Построенная на Центральном Анатолийском плато, укрепленная твердыня состояла из нижнего города, самым примечательным памятником которого был храм бога грозы и богини солнца, и верхнего города, где возвышался суровый дворец императора.

Не без волнения Аша снова увидел Хаттусу, воплощенную в камне военную мощь хеттов. Здесь он когда-то рисковал жизнью во имя безопасности Египта.

Обоз главы египетской дипломатии пересек безводные степи, прошел по негостеприимным ущельям, прежде чем добраться до столицы, окруженной горными массивами, представлявшими значительную помеху для возможного врага. Хаттуса выглядела как неприступная крепость, построенная на каменистых пиках ценой невероятных усилий строителей. Как далек был Египет с его открытыми, приветливыми и радушными городами!

Пять укрепленных ворот открывали доступ в Хаттусу, одни из них вели в нижний город, другие — в верхний. Хеттский отряд, сопровождавший египтян уже несколько часов, привел их к самым высоко расположенным воротам, воротам Сфинкса.

Перед тем как войти в город, Аша совершил хеттский обряд. Он переломил три хлеба, вылил на камень вино и произнес традиционные слова: «Да будет эта скала вечной!». Египтянин заметил два сосуда, наполненных маслом и медом, предназначенных для того, чтобы защитить город от злых духов. Император Хаттусили не изменил традиции.

На этот раз Аша страдал от тягот путешествия. В молодости он, энергичный и деятельный, находился в постоянном движении, любил опасности и не боялся риска. С приходом зрелости отъезд из Египта тяжким бременем давил на него. Пребывание за границей лишало его незаменимого удовольствия: видеть, как правит Рамзес. Соблюдая Закон Маат, Фараон знал, что «слушать — это самое лучшее из всего», согласно писаниям мудреца Птахотепа, любимого автора Нефертари. Он предоставлял сановникам возможность открыто излагать свои мысли, принимая во внимание каждое мнение. И вдруг со скоростью Собека, бога-крокодила, поднимающегося из пучины вод, чтобы возродить Солнце, Рамзес принимал решение. Обыкновенная фраза, яркая, очевидная, окончательная. Он управлял страной с несравнимой ловкостью, так как сам был и кораблем государства и его капитаном. Боги, избравшие его царствовать, не ошиблись, и люди были правы, что подчинились им. Стражники, вооруженные короткими мечами, сопроводили Аша к приемному залу императора Хаттусили. Царский дворец располагался в верхнем городе, окруженный высокими сторожевыми башнями, где постоянно бди л и лучшие воины. Повелитель страны находился под надежной защитой от любого врага; вот почему претенденты на престол предпочли яд вместо нападения на дворец, которое заранее было обречено на провал.

Хаттусили и сам прибегнул бы к этому средству для устранения Урхи-Тешшуба, если бы Аша не помог главнокомандующему, ответственному за смерть своего отца, императора Муваттали, бежать из страны. Урхи-Тешшуб, укрывшись в Египте, дал Рамзесу полезные сведения о хеттской армии.

Единственный вход позволял пробраться в «большую крепость», как называл ее народ, с ужасом смотревший на башни и бойницы. Когда тяжелая бронзовая дверь закрылась за Аша, у него появилось ощущение, будто он пленник. Послание, переданное Фараоном для Хаттусили, также не придавало бодрости дипломату.

Обнадеживающий знак: император на заставил его долго ждать. Аша ввели в ледяной зал с тяжелыми опорами, стены которого украшали военные трофеи.

Невысокий, тщедушный, с серебряным ожерельем на шее и железным браслетом на левом локте, Хаттусили был одет в свою обычную черно-красную длинную тунику. Человеку, впервые увидевшему императора, Хаттусили показался бы мягкосердечным и безобидным. Но это было только первое впечатление. Упрямство, стальная воля и хитрость помогли жрецу богини солнца одержать верх над грозным Урхи-Тешшубом. Во время этой беспощадной борьбы ему помогала жена, умная и прекрасная Путухепа, которую опасались и военные и купцы.

Аша склонился перед царской четой, сидевшей на массивных тронах, лишенных всяких украшений:

— Пусть все боги Египта и Хеттской империи будут милостивы к Вашим Величествам, и пусть их царствование будет вечным, как небо.

— Мы слишком давно знаем тебя, Аша, чтобы освободить от утомляющих формул вежливости. Садись рядом с нами. Как здоровье моего брата Рамзеса?

— Превосходно, Ваше Величество. Могу ли я признаться императрице, что ее красота освещает этот дворец?

Путухепа улыбнулась:

— Лесть всегда была вашим главным оружием.

— Между нашими странами установлен мир, и мне больше не нужно вам льстить; мое заявление, конечно, непочтительно, но искренно.

Императрица покраснела.

— Если ты все еще любитель красивых женщин, — сказал император, — мне следует тебя остерегаться.

— Эта склонность мне была всегда присуща, и я не создан для верности.

— Однако ты спас Рамзеса от ловушек, которые расставили ему хетты, и раскрыл наших шпионов в Египте.

— Не будем преувеличивать, Ваше Величество. Я придерживался плана Фараона, и судьба была ко мне благосклонна.

— Все это прошлое! Сегодня нам нужно строить будущее.

— Именно так считает и Рамзес. Он придает самое большое значение укреплению мира с хеттами. От него зависит счастье наших народов.

— Мы рады слышать эти слова, — сказала Путухепа.

— Разрешите настоять на желании Фараона, — продолжал Аша, — для него время конфликтов закончилось, и ничто не должно их разжечь.

Хаттусили нахмурился:

— А что же кроется под этой настойчивостью?

— Ничего, Ваше Величество. Ваш брат Рамзес хочет, чтобы вы знали его самые сокровенные мысли.

— Ты поблагодаришь его за доверие, которое он мне оказывает, и заверишь его, что мы находимся в совершенном согласии.

— Наши народы и их союзники обрадуются этому. Тем не менее…

Глава египетской дипломатии замолчал, на мгновение задумавшись.

— Что с тобой, Аша?

— Египет — богатая страна, Ваше Величество. Перестанет ли он когда-нибудь быть предметом притязаний?

— Кто ему угрожает? — спросила императрица.

— В Ливии возобновились волнения.

— Разве Фараон не способен подавить этот бунт?

— Рамзес хочет действовать быстро, но у египетской армии большие проблемы с оружием, которое катастрофически устарело.

Хаттусили испытывающе посмотрел на Аша:

— К чему вы клоните, Аша?

— Фараон желает, чтобы его брат Хаттусили поставил ему большое количество железа, из которого он изготовит оружие и уничтожит мятежников.

Продолжительное молчание последовало за просьбой главы египетской дипломатии. Затем Хаттусили встал и нервно прошелся по залу:

— Мой брат Рамзес требует от меня настоящего богатства. Железо, но у меня его нет, а если бы было, то я оставил бы его для собственной армии! Фараон, который так богат, стремится меня разорить и привести к гибели Хеттскую империю? У меня нет достаточных запасов и сейчас неподходящий момент изготовлять железо.

Аша остался невозмутимым:

— Я понимаю.

— Пусть мой брат Рамзес разделается с ливийцами без моей помощи. Позже, если ему понадобится железо, я пришлю его в достаточном количестве. Передай ему, что эта просьба меня удивляет и озадачивает.

— Я сообщу ему это, Ваше Величество.

Хаттусили снова сел.

— Перейдем к главному: когда моя дочь сможет покинуть Хеттскую империю, чтобы стать Великой Супругой Фараона?

— Ну… эта дата еще не назначена.

— Разве ты приехал сюда не для того, чтобы ее объявить?

— Решение столь важного значения требует размышлений.

— Довольно дипломатии, — вмешалась императрица. — Согласен ли Рамзес расстаться с Изэт и возвести нашу дочь на престол Египта?

— Ситуация очень деликатная, Ваше Величество. По Закону Маат Фараон не может расстаться с царицей.

— Неужели женщина будет диктовать свою волю? — сухо спросил Хаттусили. — Мне нет дела до этой Изэт и ее желаний. Рамзес женился на ней только чтобы заменить Нефертари, настоящую царицу, роль которой была определяющей в восстановлении мира. Изэт не в счет. Чтобы окончательно скрепить наш союз, Рамзес должен жениться на хеттке.

— Может быть, ваша дочь могла бы стать второй женой и…

— Она будет царицей Египта или…

Хаттусили остановился, как будто слова, которые он собирался произнести, пугали его самого.

— Почему Рамзес упорно отказывается от нашего предложения? — примирительным тоном спросила императрица.

— Я повторяю, потому что фараоны не разводятся с Великой Супругой. Это противоречит Закону Маат.

— Это окончательное решение?

— Боюсь, что да, Ваше Величество.

— Рамзес сознает последствия отказа?

— Фараон озабочен только одним: поступать по справедливости.

Хаттусили встал.

— Разговор окончен. Передай моему брату Рамзесу: или он как можно скорее назначает дату свадьбы с моей дочерью, или будет война.

Глава 12

У Амени болела спина, но у него не было времени, чтобы обратиться к лекарю. Дел, как всегда, было невпроворот, к тому же следовало помочь Ка в подготовке второго праздника возрождения царя. Рамзес хотел отсрочить ритуал, объясняя это прекрасным самочувствием, но старший сын, ссылаясь на авторитет древних текстов, настоял на своем.

Амени ценил пунктуальность Ка и любил беседовать с ним о литературе, но повседневные заботы слишком обременяли личного писца и носителя сандалий Фараона, чтобы наслаждаться изящной словесностью.

После окончания большого совета, на котором Рамзес говорил о необходимости посадки деревьев в провинциях юга и пожурил ответственного за ремонт плотин, опаздывавшего к назначенному сроку, Амени прогуливался с Фараоном в дворцовом саду.

— У Твоего Величества есть новости об Аша?

— Он благополучно прибыл в Хаттусу.

— Убедить Хаттусили отказаться от своих требований будет нелегко.

— Разве Аша не справлялся с более трудными проблемами?

— Но на этот раз ситуация слишком непредсказуема.

— Есть ли сведения, о которых участникам большого совета знать не обязательно?

— Да, прежде всего о Моисее и еще об одном происшествии.

— Моисей?

— Евреи оказались в трудном положении. Все их боятся, они вынуждены сражаться за каждый шаг, чтобы выжить. Если мы вмешаемся, проблема будет быстро разрешена, но речь идет о Моисее, нашем друге, и я знаю, что ты предоставишь события судьбе.

— Раз ты знаешь ответ, зачем задавать вопрос?

— Стража пустыни остается бдительной. Если евреи решат вернуться, что ты предпримешь?

— Когда они вернутся, ни Моисея, ни меня не будет на этом свете. Ты упомянул еще об одном происшествии?

— Мы не получили ожидаемого нами груза ладана.

— Почему, Амени?

— Я получил длинное сообщение финикийского купца: сильный град побил деревья, уже пораженные болезнью. В этом году урожая не будет.

— Подобное когда-нибудь уже случалось?

— Я справился в архивах и могу тебе ответить утвердительно. К счастью, такие явления довольно редки.

— Наши запасы ладана достаточны?

— Для храмов не будет никаких ограничений. Я уже распорядился, чтобы финикийские купцы как можно быстрее доставили нам следующий урожай, тогда мы сможем восстановить запасы.

Райя ликовал. Он позволил себе выпить (он, никогда не пьющий!) подряд две чаши крепкого пива; голова немного закружилась, но как было не напиться по поводу целой череды маленьких успехов, которые приведут в итоге к значительной победе?

Общение с сирийцами превзошло все ожидания. Огонь, разожженный Райя, оживил слабеющую энергию побежденных, завистников и ревнивцев. К сирийцам присоединились хетты, разочарованные правлением Хаттусили, которого обвиняли в мягкости и неспособности восстановить боевой дух империи. Когда одни и другие тайно встретились с Урхи-Тешшубом на складе Райя, ликование было всеобщим. С таким предводителем они достигнут своей цели.

Были и еще радостные новости, о которых Райя сообщит Урхи-Тешшубу, когда тот перестанет любоваться тремя обнаженными нубийками, танцевавшими в честь молодоженов — сына хеттского императора и госпожи Танит.

Богатая финикийка жила одновременно и в раю и в аду. В раю, потому что любовник удовлетворялее в любое время дня и ночи с неистощимой энергией и страстностью, заставлявшими ее стонать от удовольствия. В аду, потому что боялась его побоев. Она, которая до этого вела свободную жизнь, стала рабыней, покорной и запуганной.

Сотня гостей Танит и Урхи-Тешшуба не могли отвести глаз от трех молодых танцовщиц. Их круглые, упругие груди и длинные стройные ноги возбуждали самых пресыщенных. Но эти прелестные артистки являлись неприкосновенными. Как только закончится выступление, они исчезнут, ни с кем не заговорив. И нужно будет ждать следующего представления на каком-нибудь роскошном пире, подобном этому, чтобы снова увидеть столь великолепное зрелище.

Урхи-Тешшуб отошел от жены, разговаривавшей с двумя деловыми людьми, готовыми подписать любой договор, лишь бы не пропустить ни одного танцевального па артисток. Хетт взял виноградную гроздь и сел на подушки у колонны, разрисованной оригинальным орнаментом. С другой стороны сел Райя. Не глядя друг на друга, они могли тихо разговаривать, пока играли музыканты.

— Есть что-нибудь срочное, Райя?

— Я поспорил для предлога с одним старым придворным на две мои самые красивые вазы. Дворец в волнении из-за невероятных слухов. Уже два дня я пытаюсь получить им подтверждение. Дело мне кажется серьезным.

— О чем идет речь?

— Для укрепления мира император Хаттусили требует, чтобы Рамзес женился на его дочери.

— Ну и что же в этом такого?

— Нет, нет, Хаттусили хочет, чтобы она стала Великой Супругой Фараона.

— Хеттка — царица Египта?

— Именно.

— Немыслимо!

— Рамзес якобы отказался развестись с Красавицей Изэт и уступить требованиям Хаттусили.

— Иначе говоря…

— Да, господин, это война!

— Но она помешает нашим планам.

— Об этом рано говорить. По-моему, лучше ничего не менять, пока мы не будем уверены. Аша, по слухам, находится в Хаттусе, он ведет переговоры с императором. Там у меня осталось много друзей, и скоро мы узнаем о ходе событий. Но это не все… Я хотел бы, чтобы вы встретились с одним интересным человеком.

— Где он?

— Спрятался в саду. Мы могли бы…

— Приведи его в мою спальню и ждите меня там. Пройдя за виноградником, войдите в дом через кладовую для белья. Как только закончится пир, я приду.

Когда ушли все гости, Танит повисла на шее у Урхи-Тешшуба. В ней пылал огонь, погасить который мог только ее возлюбленный. Почти нежно он увлек ее в спальню, любовное гнездышко, обставленное изысканной мебелью, искусно составленными букетами и курильницами для благовоний. Перед тем как переступить порог, Танит сорвала с себя платье.

Урхи-Тешшуб толкнул ее в комнату.

Танит подумала о новой игре, затеянной возлюбленным, но застыла, увидев Райя, сирийского купца, рядом со странным человеком с вьющимися волосами, квадратным лицом и черными глазами, в которых светились жестокость и безумие.

— Кто… Кто вы? — спросила она.

— Друзья, — ответил Урхи-Тешшуб.

Испуганная Танит схватила льняную простыню, чтобы прикрыть ею свои роскошные формы. Озадаченный Райя не понимал, для чего хетт привел финикийку на эту встречу. Незнакомец с жестоким взглядом оставался неподвижным.

— Я хочу, чтобы Танит услышала все, что будет здесь сказано, — заявил Урхи-Тешшуб, — она станет нашей сообщницей и союзницей. Отныне ее состояние послужит нашему делу. Если же она предаст нас, то будет уничтожена. Согласен?

Незнакомец утвердительно кивнул, Райя сделал то же самое.

— Видишь, моя дорогая, у тебя не будет возможности ускользнуть от нас троих или от тех, кто нам повинуется. Я ясно выразился?

— Да… О, да!

— Ты обещаешь нам подчиняться?

— Даю слово, Урхи-Тешшуб!

— Ты об этом не пожалеешь.

Правой рукой хетт прикоснулся к груди своей супруги. Страх, охвативший Танит, тут же исчез.

Хетт повернулся к Райя:

— Представь мне твоего гостя.

Успокоившийся сирийский купец медленно заговорил:

— Нам повезло, очень повезло… Осведомителями на территории Египта руководил ливийский маг по имени Офир. Он очень навредил царской семье. Люди Серраманна выследили его, и Офир был предан суду и казнен. Это тяжелая потеря для нас. Но некто решил продолжить дело Офира и отомстить за него: его брат Малфи.

Урхи-Тешшуб смерил ливийца взглядом с ног до головы.

— Похвальное решение… Но как он рассчитывает это сделать?

— Малфи — вождь самого воинственного племени Ливии. Единственный смысл его жизни — это сокрушить Египет.

— Он согласится беспрекословно мне повиноваться?

— Он станет повиноваться вам при условии, что вы уничтожите Рамзеса и Египет.

— Решение принято. Ты станешь посредником между мной и нашим ливийским союзником. Пусть его люди будут готовы к действию.

— Малфи сумеет быть терпеливым, господин. Уже столько лет Ливия надеется смыть кровью бесчестие, нанесенное Фараоном.

— Пусть он ждет моих указаний.

Ливиец удалился, не произнеся ни одного слова.

Глава 13

Хотя солнце уже давно взошло, во дворце Пи-Рамзеса царила тишина. Придворные и слуги передвигались по коридорам, словно тени, стараясь не производить шума.

Гнев Рамзеса ужаснул всех обитателей дворца. Старые слуги, знавшие Фараона с молодых лет, никогда не видели его в таком волнении; сила Сета проявилась с неистовством грозы, ошеломившей свои жертвы.

У Рамзеса болели зубы.

В первый раз за пятьдесят пять лет он чувствовал себя разбитым невыносимой болью. Разозлившись на убогость стараний лекарей дворца, он приказал им убираться с глаз долой. Кроме Амени, никто не знал, что гнев Фараона имел и другую причину: Хаттусили удерживал Аша в хеттской столице под предлогом продолжения переговоров. Уж не взял ли он Аша в заложники?

Надежды двора были обращены только к одному человеку: главному лекарю царства. Если ему не удастся помочь Фараону, настроение последнего грозило резко ухудшиться.

Несмотря на боль, Рамзес продолжал работать с единственным человеком, способным выносить его в моменты гнева — Амени. Когда работаешь, считал писец, нет необходимости быть любезным, и то, что царь пребывал в плохом расположении духа, не мешало решать срочные дела.

— Хаттусили наплевать на Египет, — заявил Фараон.

— Быть может, он ищет выход, — подсказал Амени. — Твой отказ — это нестерпимое оскорбление, но именно хеттский император примет решение о начале войны.

— Эта старая лиса свалит ответственность на меня!

— Аша тонко сыграл свою роль. Я уверен, что Хаттусили растерялся.

— Ты ошибаешься! Он уязвлен поражением при Кадеше и стремится восстановить репутацию.

— Как только Аша пришлет тебе послание, мы узнаем правду. Благодаря секретному коду, который он использует, ты узнаешь, свободен он или пленник.

— Его удерживают против его воли, это очевидно.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Я не желаю никого видеть, — заявил царь.

— Это может быть главный лекарь, — возразил Амени и пошел открывать дверь.

На пороге стоял великий управляющий Домом Рамзеса. Он умирал от страха при мысли о том, что беспокоит Фараона.

— Пришел главный лекарь, — прошептал он. — Ваше Величество согласны его принять?

Великий управляющий и Амени посторонились, чтобы впустить молодую женщину, прекрасную, как весенняя заря, как распускающийся лотос, как сверкающая волна Нила. У нее были густые волосы, тонкие и нежные черты лица, отливающие золотом, а глаза цвета летнего неба. Шею украшало ожерелье из ляпис-лазури, на запястьях и щиколотках — браслеты из сердолика. Льняное платье позволяло угадать упругую высокую грудь, совершенную форму бедер, длинные стройные ноги. Неферет — что означало «Прекрасная, совершенная, великолепная…». Какое другое имя она могла бы носить? Даже Амени, у которого не было времени интересоваться женщинами, признал, что ее красота могла бы соперничать только с красотой Нефертари.

— Вы очень поздно пришли, — пожаловался Рамзес.

— Я огорчена, Ваше Величество. Я находилась в провинции, чтобы произвести хирургическое вмешательство, которое, надеюсь, спасет жизнь одной девочке.

— Ваши лекари дураки и неумехи!

— Медицина одновременно и искусство и наука. Быть может, им не хватило умения.

— К счастью, старый лекарь Парьямаху удалился на покой. Все, кого он больше не лечит, имеют возможность остаться в живых.

— Но вы страдаете.

— У меня нет времени для страданий, Неферет! Вылечите меня как можно быстрее.

Амени свернул папирус, который он только что хотел представить на рассмотрение Рамзесу, поклонился Неферет и ушел в свой кабинет. Носитель сандалий Фараона не переносил ни криков боли, ни вида крови.

— Ваше Величество соизволит открыть рот?

Неферет осмотрела своего именитого пациента. Чтобы стать знающим лекарем, способным лечить разные болезни, она изучала медицинские трактаты древних, собирала народные рецепты, много работала в дворцовой лаборатории, изготовляя собственные лекарства.

— Вас вылечит знающий лекарь, Ваше Величество.

— И им будете вы и никто другой.

— Я могу вам предложить очень хорошего специалиста…

— Вы и немедленно. Вы рискуете своей должностью.

— Идите со мной, Ваше Величество.

Дворцовая лаборатория располагалась в просторном светлом помещении, на белых стенах которого были изображены лекарственные растения.

Царь сел в удобное кресло, откинув голову назад, затылок покоился на подушке.

— Для обезболивания, — пояснила Неферет, — я использую одно из лекарств Сетау. Вы ничего не почувствуете.

— Какова природа болезни?

— В результате воспалительного процесса образовался нарыв, который я сейчас ликвидирую. Зуб удастся спасти, я поставлю пломбу. Что касается другого больного зуба, я впрысну специфическое лекарство, оно изготовлено из лекарственной охры, меда, бобовой муки, измельченного плода смоковницы, порошка кварцита, тмина, горькой тыква, бриона, клея акации и «пота» подмаренника, которое «откормит болезнь», как говорим мы, лекари.

— Как вы смогли определить состав лекарства?

— У меня есть медицинские трактаты, они написаны древними мудрецами, Ваше Величество, и я проверяю состав моим любимым инструментом.

Между большим и указательным пальцем Неферет держала льняную нить, на конце которой покачивался маленький кусочек гранита в форме ромба. Он начинал быстро вращаться над правильно подобранным составом лекарства.

— Вы поступаете так же, как мой отец.

— И как вы сами, Ваше Величество. Разве не вы нашли воду в пустыне? Но это не все: после этой небольшой операции нужно будет лечить десны и втирать каждый день пасту из бриона, можжевельника, плода смоковницы, ладана и лекарственной охры. А если боль возобновится, вы должны выпить отвар коры ивы^[248], это очень эффективное противовоспалительное средство.

— Что еще я должен сделать, госпожа?

— Исследование вашего пульса и глазного дна показывает, что вы наделены исключительной энергией, которая позволит вам преодолеть многие болезни, но ваша старость будет сопровождаться ревматизмом…

— Надеюсь умереть до этой немощи!

— Вы воплощаете мир и счастье, Ваше Величество. Египет хочет, чтобы вы правили долго, очень долго. Поэтому лечиться — ваш настоятельный долг. Сто десять лет — это возраст мудрецов. Птахотеп, только достигнув этого возраста, начал писать свои знаменитые трактаты.

Рамзес улыбнулся:

— Когда на вас смотришь и слушаешь, боль исчезает.

— Это действие обезболивающего вещества, Ваше Величество.

— Вы довольны моей заботой о здоровье народа?

— Скоро я составлю свой отчет. В целом ситуация удовлетворительная, но никогда об общественной и личной гигиене не скажешь, что ее достаточно. Благодаря ей в Египте нет эпидемий. Ваш управляющий Двойного Дома золота и серебра не должен скупиться на покупку редких и дорогих веществ, которые входят в состав лекарств. Я узнала, что мы не получили обычной поставки ладана, а я не могу без него обойтись.

— Не волнуйтесь, запасы ладана обильны.

— Вы готовы, Ваше Величество?

Рамзес не дрогнул перед тысячей хеттских воинов у Кадеша. Но когда он увидел, как к его рту приближаются медицинские инструменты, он закрыл глаза.

Колесница Рамзеса неслась так быстро, что конь Серраманна едва за ней поспевал. С тех пор как Неферет с помощью чудодейственных лекарств вылечила Фараона, энергия его удвоилась. Только Амени, несмотря на боли в спине, удавалось приспособиться к рабочему ритму Рамзеса.

Послание Аша успокоило царя. Дипломат не был пленником, но оставался в Хаттусе для ведения переговоров, а как долго они продлятся, Аша не знал. Как предполагал Амени, хеттский император боялся сделать первый шаг к новому конфликту.

В Нижнем Египте период паводка заканчивался в конце сентября, самое приятное и теплое время года. Колесница царя неслась вдоль канала, обслуживавшего деревни. Никто, даже Амени, не знал причины срочной поездки.

После смерти Шенара, старшего брата царя, и его сообщников, обеспечить безопасность Рамзеса было гораздо легче. Но свобода передвижений Урхи-Тешшуба беспокоила гиганта сарда, который был уверен, что хетт готовит какое-то преступление.

Рамзес остановился у дерева, растущего у края канала. Его копьевидные листья были восхитительны.

— Иди сюда, Серраманна! Согласно архивам Дома Жизни, это самая старая ива Египта. Из ее коры извлекают противовоспалительное вещество, которое мне помогло. Вот почему я пришел поблагодарить его. И я сделаю больше: своими руками я посажу саженцы ивы у водоемов в Пи-Рамзесе и прикажу сделать это по всей стране. Боги и природа дали нам все, сделаем же так, чтобы их сокровища принесли плоды.

«Ни одна другая земля, — подумал старый разбойник, — не смогла бы породить такого царя».

Глава 14

Ледяной ветер дул на высоком Анатолийском плато. Осень в Хаттусе была иногда похожа на зиму. Аша не мог пожаловаться на гостеприимство Хаттусили. Пища была довольно сносной, хотя и простой, и две молодые хеттки, которым было поручено его развлекать, выполняли свои обязанности с усердием и рвением.

Но ему не хватало Египта и Рамзеса. Аша хотел состариться в тени Фараона, ему он служил всю жизнь и ради него он готов был пренебречь самыми большими опасностями. Рамзес обладал истинной силой, которая завораживала юного Аша во время обучения в Мемфисе, именно он, а не Моисей, как ошибочно считал Аша когда-то. Моисей пытался достичь возвышенной и окончательной истины, Рамзес же день за днем строил истину цивилизации и народа, потому что поклонялся Маат, невидимому принципу жизни. Как и его предшественники, Рамзес знал, что все застывшее ведет к смерти. Поэтому он походил на музыканта, способного играть на многих инструментах и беспрерывно создавать новые мелодии из одних и тех же нот вечности. Рамзес не злоупотреблял властью, данной богами, он желал, чтобы в стране восторжествовала справедливость, и верно служил Закону Маат. Народ Египта, считал Фараон, должен жить свободно и счастливо. Видеть, как царствует Рамзес, все равно, что наблюдать за работой скульптора, ваяющего бога.

Одетый в шерстяной красно-черный плащ, похожий на тот, что носил его покойный брат, Хаттусили вошел в апартаменты, отведенные главе египетской дипломатии:

— Ты доволен моим гостеприимством, Аша?

— Не может быть и лучше, Ваше Величество.

— Этот ранний холод тебя не огорчает?

— Я бы солгал, если б утверждал обратное, в это время года на берегах Нила так тепло.

— Каждая страна имеет свои преимущества… Ты больше не любишь Хеттию?

— Чем больше стареешь, Ваше Величество, тем больше становишься домоседом.

— У меня хорошая новость: мои раздумья закончены. Завтра ты можешь отправляться в обратный путь в Египет. Но у меня есть и плохая новость: мои требования остались прежними. Моя дочь должна стать Великой Супругой Фараона.

— А если Фараон будет настаивать на своем отказе?

Хаттусили повернулся спиной к египтянину:

— Вчера я созвал военачальников и приказал им готовить войска к войне. Поскольку мой брат Фараон попросил у меня железо, я приказал изготовить для него единственное в своем роде оружие.

Император повернулся и вытащил из плаща железный кинжал, который он вручил Аша.

— Прелесть, правда? Легкий и удобный, но способный пронзить любой щит. Я показал кинжал военачальникам и пообещал им, что собственной рукой вытащу его из трупа моего брата Рамзеса, если он отвергнет мои условия.

Закат солнца окрасил храм Сета в малиновый цвет, самое странное здание Пи-Рамзеса. Храм, где проживал повелитель космоса, был построен на месте столицы гиксосов, ненавистных захватчиков, которым удалось изгнать первых царей восемнадцатой династии. Рамзес преобразовал это пагубное место в центр положительной энергии; он смело встретился лицом к лицу с Сетом и присвоил его силу.

Здесь, в таинственном месте, где осмеливался бывать только сын Сети, Фараон черпал необходимую силу для предстоящей битвы.

Когда Фараон вышел из храма, к нему подошел его младший сын Меренптах:

— Ваше поручение выполнено, отец.

— Ты поработал быстро…

— Ни одно помещение для воинов Пи-Рамзеса и Мемфиса не избежало моего обследования.

— Ты не оказываешь доверия отчетам высших военачальников?

— Ну…

— Говори откровенно.

— Нет, Ваше Величество.

— Почему?

— Я наблюдал за ними. Эти люди так уверовали в мир, который ты установил, что забывают проводить учения. Уверенная в своей силе, гордая своими прошлыми победами наша армия спит.

— Что ты можешь сказать о вооружении наших войск?

— Количество оружия достаточное, а качество весьма сомнительное. Ремесленники работают не спеша, многие колесницы нуждаются в ремонте.

— Займись этим.

— Это вызовет недовольство среди военных.

— Когда на карту поставлена судьба Египта, разве может иметь значение чье-то недовольство? Веди себя как настоящий главнокомандующий, назначь на ответственные посты надежных людей, дай армии необходимое вооружение. Не показывайся мне на глаза, пока не выполнишь мой приказ.

Меренптах склонился перед Фараоном.

Отец мог бы говорить со своим сыном не так сурово, но Рамзес был повелителем Двух Земель, а Меренптах его возможным наследником.

Красавица Изэт потеряла сон.

Да, она была счастлива: каждый день видеть Рамзеса, обмениваться с ним сокровенными мыслями, быть рядом во время ритуалов и церемоний… И оба ее сына, Ка и Меренптах, занимали высокие должности.

Но в сердце Изэт поселилась тревога, будто избыток счастья терзал ее и лишал сил. Причина бессонных ночей была установлена: Нефертари стала творцом мира, а она, Изэт, как Елена Троянская, станет причиной ужасной войны.

Благодаря активным действиям Меренптаха, к которому высшие военачальники относились с уважением, Пи-Рамзес постепенно превращался в военный лагерь. Возобновились военная подготовка и изготовление оружия.

Служанка царицы заволновалась:

— Когда я смогу причесать вас, Ваше Величество?

— Царь проснулся?

— Уже давно!

— Он просил что-нибудь передать?

— Он предупредил вашего дворецкого, что будет весь день работать с визирем и комендантами крепостей Ханаана, их срочно вызвали в Пи-Рамзес.

— Распорядись приготовить мои носилки.

— Но Ваше Величество, вы едва причесаны, я не надела вам парик, я…

— Поторопись.

Из дворца Красавица Изэт направилась в ведомство Амени.

Царице показалось, что она попала в настоящий улей. Двадцать писцов обрабатывали внушительное количество папирусов, и у них не было ни секунды для болтовни. Их нужно было читать, делать пометки для личного писца царя, сортировать, сдавать в архив, не допуская проволочек.

Изэт прошла через зал с колоннами, некоторые чиновники даже не подняли глаз. Когда она появилась в кабинете Амени, тот жевал кусок хлеба, намазанный гусиным жиром, и составлял послание управляющему хлебными амбарами.

Удивленный носитель сандалий Рамзеса встал:

— Ваше Величество…

— Садитесь, Амени. Мне нужно с вами поговорить.

Царица закрыла деревянную дверь кабинета и задвинула засов. Писец почувствовал себя неловко. Насколько он восхищался Нефертари, настолько же ненавидел Изэт, с которой у него уже были стычки. Вопреки обыкновению она выглядела неважно: потускневший взгляд, усталое лицо.

— Мне необходима ваша помощь, Амени.

— Не понимаю, Ваше Величество…

— Перестаньте хитрить. Я знаю, что двор с облегчением вздохнет, если Фараон со мной расстанется.

— Ваше Величество!

— Это так, и я ничего не могу изменить. Вы знаете все, что думает об этом народ?

— Это довольно деликатное дело…

— Я хочу знать правду.

— Вы — Великая Супруга Фараона, это не должно вас беспокоить.

— Правду, Амени.

Писец опустил глаза, сделав вид, будто сосредоточился на своем папирусе.

— Нужно понять народ, Ваше Величество. Он привык к миру.

— Народ любил Нефертари, а меня он совсем не ценит: вот правда, которую вы пытаетесь от меня скрыть.

— Таковы обстоятельства, Ваше Величество.

— Поговорите с Рамзесом, скажите ему, что я сознаю серьезность ситуации и готова пожертвовать собой, чтобы предотвратить войну.

— Рамзес принял решение.

— Настаивайте, Амени, умоляю вас.

Личный писец царя был убежден в искренности Красавицы Изэт. В первый раз Амени подумал о том, что она достойна быть царицей Египта.

Глава 15

— Почему ты откладываешь свой отъезд, Аша? — спросил император Хаттусили.

— Потому что еще надеюсь заставить вас отказаться от принятого решения.

Неуклюжий в красно-черном шерстяном плаще и шапке, повелитель хеттов боялся сквозняков, гуляющих по ледяным залам его дворца. Даже закутавшийся в просторную шерстяную накидку глава египетской дипломатии чувствовал уколы холода.

— Это невозможно, Аша.

— Неужели вы развяжете бессмысленную войну из-за женщины? Троя должна послужить нам примером. Зачем делать нас рабами кровавого безумия? Царицы должны давать жизнь, а не смерть.

— Твои доводы превосходны, но такие египтяне! Хетты не простят мне этого. Если я уступлю Рамзесу, моя власть пошатнется.

— Никто вам не угрожает.

— Если мое поведение заденет гордость хеттских воинов, я долго не проживу. Мы воинственный народ, Аша, заменит меня другим императором.

— Рамзес заинтересован, чтобы ваше царствование было длительным, Ваше Величество.

— Могу ли я тебе верить?

— Клянусь самым дорогим для меня: жизнью Рамзеса.

Мужчины прошлись по террасе дворца, возвышавшегося над столицей и ощетинившегося сторожевыми башнями. Армия была повсюду.

— Вы не устали воевать, Ваше Величество?

— Войны мне надоели, но без них Хеттская империя исчезнет.

— Египет не любит воевать. Он предпочитает жить мирно, строить храмы. Разве битва у Кадеша не принадлежит прошлому?

— Не заставляй меня, Аша, признаться в том, что я хотел бы родиться египтянином!

— Новый конфликт между Египтом и хеттами превратится в катастрофу, которая ослабит наши державы на пользу Ассирии. Согласитесь, чтобы ваша дочь стала второй супругой Рамзеса, а Красавица Изэт осталась Великой Супругой Фараона.

— Я не могу отступить, Аша.

Верховный сановник Рамзеса Великого посмотрел на нижний город, в центре которого располагался храм бога грозы и богини солнца.

— Люди — порочные и опасные животные, — заметил он. — Они оскверняют землю и уничтожают самих себя. Когда люди вовлечены в процесс разрушения, который они сами же и создали, ничто не заставит их его прекратить. Откуда это упрямое стремление к собственной погибели?

— Потому что люди все больше и больше удаляются от богов, — ответил Хаттусили. — А боги этого не прощают.

— Это забавно, Ваше Величество… Вы вынуждаете меня признаться, что я провел свою жизнь в борьбе за Маат, за гармонию между небом и землей, как если бы все остальное было всего лишь пустяком.

— Иначе разве ты был бы другом Рамзеса?

Ветер стал порывистее, холод усилился.

— Лучше вернуться, Аша.

— Это слишком глупо, Ваше Величество.

— Таково мое мнение, и мы ничего не можем поделать, ни ты ни я. Пожелаем, чтобы боги хеттов и Египта стали свидетелями нашего чистосердечия и сделали чудо.

На набережной речного порта Пи-Рамзеса кишела перевозбужденная толпа. В этот день многочисленные корабли из Мемфиса, Фив и других южных городов выгружали свои товары. Рынок столицы, обычно очень оживленный, собрал так много народа, что некуда было ступить. Владельцы лучших торговых мест, среди которых были и женщины, в совершенстве освоившие это занятие, надеялись получить большие прибыли.

Держась за руки, Урхи-Тешшуб и Танит прогуливались среди зевак, осматривая ткани, сандалии, шкатулки из драгоценного дерева и другие чудеса. Весь Пи-Рамзес был здесь, и прекрасная финикийка улыбалась многочисленным знакомым, которые с интересом поглядывали на хетта.

С глубоким удовлетворением хетт отметил, что люди Серраманна больше за ним не следили. Преследовать добропорядочного жителя столицы являлось преступлением, и Урхи-Тешшуб непременно подал бы жалобу.

— Я могу… купить? — умоляюще спросила Танит.

— Полноте, моя дорогая, ты совершенно свободна.

Танит увлеченно набросилась на покупки, чтобы усмирить свою нервозность. Переходя от торговца к торговцу, супруги остановились перед прилавком Райя. Сирийский купец предлагал оловянные чаши, тонкие алебастровые вазы и флаконы для благовоний из цветного стекла, которые раскупали щеголихи. Пока Танит упорно торговалась с одним из помощников Райя, тот подошел к Урхи-Тешшубу.

— Превосходные новости из Хаттусы: переговоры, которые вел Аша, потерпели неудачу. Император не отказался от своих требований.

— Так они прерваны окончательно?

— Аша возвращается в Египет. Ответ Хаттусили Рамзесу — железный кинжал, который император пообещал вытащить из трупа Рамзеса.

Урхи-Тешшуб долго молчал:

— Вечером сам принеси товары, их купит у тебя моя жена.

С каждым днем Сетау удивлялся все больше и больше. Как Лотос, его красивой жене-нубийке, удавалось не стареть? Ведь она не пользовалась ни мазями, ни притираниями, только колдовство сохраняло нетронутой красоту, перед которой ее муж был не в силах устоять. Любовь с ней была восхитительной игрой с неисчерпаемыми фантазиями.

Сетау поцеловал груди Лотос.

Вдруг она насторожилась:

— Ты не слышал шум?

— Твое сердце стучит немного сильнее…

Пылкость Сетау воспламенила Лотос, которая думала теперь о разделенном и опьяняющем удовольствии.

Нежданная посетительница остановилась. Она проникла в лабораторию, надеясь, что супругов там не окажется; живя в Пи-Рамзесе, они неохотно расставались с сосудами с ядом королевской или черной кобры, свистящей или рогатой змеи. При поддержке главного лекаря царства они изготавливали новые лекарства и старались улучшить старые. Пиры и светские развлечения им претили. Вместо того чтобы впустую тратить время, не лучше ли заняться изучением целебных свойств змеиных ядов, способных не только убивать, но и спасать жизнь?

Томные вздохи и прерывистое дыхание успокоили посетительницу. Любовники были слишком заняты, чтобы заметить ее присутствие. Стараясь не шуметь, женщина стремилась завладеть флаконом с ядом. Но какой выбрать? Праздный вопрос. Разве эти яды не стоили друг друга? В необработанном виде их действие становилось опасным.

Шаг, другой, третий… Еще немного, и она будет в самом сердце лаборатории.

Вдруг возник силуэт.

Испуганная женщина остановилась. В полутьме она узнала королевскую кобру, которая раскачивалась из стороны в сторону, готовая напасть. Страх был так велик, что крик застрял у нее в горле. Однако инстинкт подсказал ей, как следует избежать опасности, необходимо медленно, незаметно пятиться назад.

Ей показалось, что бегство длилось целую вечность. Когда женщина исчезла, сторожевая кобра снова уснула.

Амени пересчитал папирусы: сорок два, по одному на провинцию. Результаты изменятся в зависимости от количества каналов и водоемов. Благодаря большому озеру, сооруженному фараонами Среднего Царства Фаюм, где и так росли многочисленные виды деревьев, столица будет в выгодном положении. В соответствии с распоряжениями Рамзеса ивы посадят по всему Египту, и лаборатории храмов извлекут из коры обезболивающие вещества, которые лекари используют в медицинской практике.

Увеличение работы вызвало у Амени приступ ярости, от которого пострадали его подчиненные, но указания Фараона не обсуждались. К счастью, носитель сандалий царя не занимался подготовкой к войне! Меренптах прекрасно справлялся со своими обязанностями и не приходил с жалобами в его кабинет.

С папирусами в руках Амени преградил путь Фараону, который направлялся в храм Амона для совершения вечернего обряда.

— Твое Величество может уделить мне минуту времени?

— Только для срочного дела.

— Ладно, я не настаиваю…

— Твоя уловка не случайна. Что тебя тревожит?

— Красавица Изэт приходила посоветоваться со мной.

— Она что заинтересовалась государственными делами?

— Она не хочет быть причиной конфликта с хеттами. Должен признаться, ее искренность меня тронула.

— Раз уж очарование Изэт на тебя так подействовало, не в опасности ли царство?

— Это серьезно, Твое Величество. Великая Супруга Фараона действительно не хочет быть причиной новой войны.

— Эта проблема решена, Амени. Если мы уступим хеттам, сражения, которые мы вели, окажутся бесполезными. Расстаться с Великой Супругой Фараона — значит открыть двери варварам. Изэт не должна ни в чем обвинять себя. Единственный виновник — это Хаттусили.

Глава 16

В Хаттусе шел ледяной дождь. Обоз главы египетской дипломатии был готов к отъезду. Элегантная в своем красном платье с бахромой императрица пришла попрощаться с Аша.

— Император заболел, — пояснила она.

— Надеюсь, ничего серьезного?

— У него лихорадка, но она быстро пройдет.

— Пожелайте ему выздоровления, Ваше Величество.

— Меня удручает срыв переговоров, — призналась Путухепа.

— Меня тоже, Ваше Величество.

— А если Рамзес в конце концов уступит?

— Не будем питать иллюзий.

— Я никогда не видела вас таким мрачным, Аша.

— Остается только надеяться на чудо и… на вас. Вы не смогли бы смягчить непримиримость вашего супруга?

— Пока я потерпела неудачу… но я продолжу.

— Ваше Величество, я хотел вам сказать… Нет, это пустяки.

— Я вас слушаю.

— Но это действительно пустяки.

Как Аша мог признаться хеттской императрице, что среди всех женщин, которых он встречал на своем пути, она была единственной, па ком бы он с радостью женился? Это было бы непростительной бестактностью.

Аша пристально посмотрел на Путухепу, будто хотел запечатлеть в своей памяти ее лицо. Потом поклонился.

— Не уезжайте опечаленным, Аша, я сделаю все, чтобы избежать наихудшего.

— Я тоже, Ваше Величество.

Когда обоз тронулся к югу, Аша не обернулся.

Сетау чувствовал себя на верху блаженства. Он вышел из спальни, не разбудив Лотос, нагую и такую волнующую. Он на мгновение замешкался, затем направился в свою лабораторию. Яд рогатой змеи, собранный прошлой ночью, должен быть обработан опием. Управление нубийской провинцией не мешало заклинателю змей заниматься рептилиями.

Молодая служанка, принесшая блюдо с фруктами, застыла на месте. Испуганная грубыми повадками Сетау, она не осмелилась убежать. Разве этот человек, ловивший ядовитых змей, не боясь быть ужаленным, не колдун?

— Я голоден, девочка. Принеси мне сушеной рыбы, молока и свежего хлеба.

Дрожащая служанка повиновалась. Сетау вышел в сад и растянулся на траве, чтобы впитать соки земли. Он с аппетитом поел, потом, напивая песенку, предназначенную для искушенных ушей, пошел в помещение дворца, отведенное для опытов.

На нем не было его обычной одежды, туники из шкуры антилопы с противоядиями от укусов змей. Эти вещества нужно было использовать с осторожностью, потому что лекарство могло оказаться хуже, чем болезнь. Благодаря этой передвижной аптеке Сетау мог победить любые недуги.

Перед тем как заключить в объятия Лотос, он положил тунику на низкое сиденье. Нет, он ошибается… Это было в другой комнате. Сетау обыскал маленький зал с колоннами, душевую, уборную.

Тщетно.

Последняя надежда: спальня. Да, конечно… Именно там он оставил свою драгоценную тунику.

Лотос проснулась. Сетау нежно поцеловал ее груди:

— Скажи, дорогая… куда ты положила мою тунику?

— Я никогда к ней не прикасаюсь.

Сетау безуспешно обыскал спальню.

— Она исчезла, — подвел итог своим поискам Сетау.

Серраманна надеялся, что на этот раз Рамзес возьмет его с собой, наконец он сразится с хеттами. Уже много лет бывший разбойник мечтал об этом. С каким удовольствием он перережет глотки анатолийским варварам и отрубит руки побежденным, чтобы сосчитать их количество! Когда царь давал сражение у Кадеша, гигант сард, получивший приказ обеспечить безопасность царской семьи, остался в Пи-Рамзесе. С тех пор он обучил людей, способных справиться с данной задачей, чтобы самому освободиться от этой обязанности.

Вторжение Сетау в помещение, где тренировался сард, его удивило. Они часто ссорились, но тем не менее научились ценить друг друга, зная, что их объединяет одно: верность Рамзесу.

Бывший пират перестал колотить кулаками по деревянному манекену.

— Неприятности, Сетау?

— У меня украли самое ценное: мою тунику из антилопы.

— У тебя есть какие-нибудь подозрения?

— Разумеется, какой-нибудь завистливый лекарь. Но он даже не сумеет ею воспользоваться!

— Ты можешь быть более точным?

— Увы, нет!

— Кто-то захотел сыграть с тобой злую шутку, потому что ты занимаешь высокий пост в Нубии. При дворе тебя тоже не очень-то любят.

— Нужно обыскать дворец, дома аристократов, мастерские…

— Спокойно, Сетау! Я задействую двух человек для поисков твоей туники, большего я сделать не могу, сам понимаешь — подготовка к войне…

— Ты знаешь, сколько людей она спасла?

— Знаю, но лучше бы тебе раздобыть другую!

— Легко сказать. Я к ней привык.

— Перестань, Сетау! Не делай из мухи слона, лучше давай выпьем! Потом мы вместе пойдем к лучшему кожевнику города. Рано или поздно нужно менять шкуру!

Рамзес прочел последний отчет Меренптаха, ясный и лаконичный. Его младший сын проявил прекрасную ясность ума. Когда Аша вернется из Хеттской империи, Фараон начнет последние переговоры с Хаттусили. Необходимо выиграть время, чтобы подготовить армию к войне.

Египетские войска были в лучшем состоянии, чем предполагал Рамзес. Будет легко набрать опытных наемников и ускорить обучение новобранцев. Что касается вооружения, оно быстро пополнится благодаря неустанной работе оружейников. Назначенные Меренптахом с согласия Рамзеса военачальники обеспечат армию воинами, способными одержать победу над хеттами.

Когда Рамзес возглавит армию, чтобы идти на север, уверенность в победе воспламенит сердца его воинов.

Хаттусили ошибся, отказавшись от мира. Египет не только примет вызов, но еще и возьмет инициативу в свои руки, чтобы застать врасплох анатолийских варваров. На этот раз Рамзес захватит крепость Кадеш.

Однако непривычная тревога сжимала сердце царя, как если бы он был не уверен в своих действиях. Поскольку больше не было Нефертари, чтобы осветить его путь советом, Фараон решил обратиться за помощью к богу.

Рамзес приказал Серраманна подготовить корабль, чтобы отплыть в Гермополис^[249], в Средний Египет.

Когда царь поднимался по сходням, Красавица Изэт спросила у него:

— Можно мне поехать с тобой?

— Нет, мне нужно побыть одному.

— Есть новости от Аша?

— Он скоро вернется.

— Ты знаешь мои чувства, Ваше Величество, прикажи, и я повинуюсь. Счастье Египта важнее моего.

— Я признателен тебе, Изэт, но это счастье исчезнет, если Египет склонит голову перед несправедливостью.

Белый парус удалился к югу.

На краю пустыни, рядом с некрополем, где были похоронены верховные жрецы бога Тота, росла огромная пальма дум, самая высокая в округе. Согласно легенде, Тот, сердце божественного света и хозяин священного языка, являлся здесь своим приверженцам, хранившим уста от ненужных слов. Рамзес знал, что бог писцов был прохладным источником для молчаливых, источником, остававшимся за семью печатями для болтунов. Поэтому царь один день и одну ночь медитировал у подножия пальмы, чтобы усмирить бурные волны своих мыслей.

На заре громкий крик приветствовал восходящую зарю.

В трех метрах от Рамзеса стоял огромный павиан, Фараон выдержал его взгляд.

— Укажи мне дорогу, Тот, который знает тайны неба и земли. Ты открыл Закон богам и людям, ты сформировал слова могущества. Подскажи мне правильный путь, Тот, который спасет Египет.

Павиан встал на задние лапы, подняв передние к солнцу в знак поклонения. Царь повторил его жест, так как он мог смотреть на солнечный диск, не прикрывая глаз.

Голос Тота исходил отовсюду: с неба, из пальмы и из горла павиана, и Фараон принял его в свое сердце.

Глава 17

Дождь шел уже много дней, и туман мешал продвижению обоза главы египетской дипломатии. Аша был доволен ослами, которые, несмотря на большой груз, продвигались вперед уверенным шагом, не чувствуя непогоды. Египет видел в них одно из воплощений бога Сета с неисчерпаемой силой; без ослов не было бы процветания.

Аша торопился покинуть Северную Сирию, пройти через Финикию и достичь египетских провинций. Обычно путешествия его развлекали, но это становилось невыносимым, он с трудом переносил его. Пейзажи наводили на него скуку, горы его удручали, реки навевали мрачные мысли.

Ответственным за охрану обоза был воин, ранее служивший во вспомогательной армии, пришедшей на помощь Рамзесу, когда он в одиночку сражался с хеттами у Кадеша. Он хорошо знал Аша и уважал его. Подвиги Аша как дипломата и его знание местности еще больше усиливали уважение. Верховного сановника знали также как любезного человека и блестящего собеседника, но с самого отъезда он был печальным и мрачным.

Во время привала в овчарне, где животные и люди грелись вместе, воин сел рядом с Аша:

— Вы не заболели?

— Устал, не более того.

— Плохие новости, да?

— Они могли быть и лучше, но все равно, пока правит Рамзес, ситуация никогда не останется безнадежной.

— Я хорошо знаю хеттов: это жестокие завоеватели. Несколько лет перемирия сделали их еще более мстительными.

— Вы ошибаетесь. Мирный договор, возможно, будет нарушен из-за женщины. Правда, она отличается от всех других, потому что речь идет о Великой Супруге Фараона. Рамзес прав: нельзя уступать, когда под угрозой находятся основные ценности цивилизации.

— И это речь дипломата!

— Приближается старость. Я пообещал себе, что откажусь от должности, как только путешествия покажутся мне утомительными и неинтересными. Этот день наступил.

— Царь не согласится расстаться с вами.

— Я такой же упрямый, как он, и попытаюсь добиться успеха в этих переговорах. Найти мне замену будет легче, чем он думает. Среди «царских сыновей» есть прирожденные дипломаты, они превосходно послужат Египту. В нашем деле, когда гаснет любопытство, нужно уметь остановиться. Внешний мир меня больше не интересует, у меня нет иного желания, чем сидеть в тени пальм и смотреть, как течет Нил.

— Может, это временная усталость?

— Переговоры и просто болтовня меня больше не привлекают. Мое решение бесповоротно.

— У меня это тоже последнее путешествие. Наконец-то грядет отдых!

— Где вы живете?

— В деревне, недалеко от Карнака. У меня очень старая мать, и я буду счастлив помочь ей прожить спокойную старость.

— Вы женаты?

— У меня не было на это времени.

— У меня тоже, — задумчиво сказал Аша.

— Вы еще молоды.

— Я предпочитаю подождать, пока преклонный возраст погасит мое влечение к женщинам. А до тех пор буду мужественно переносить эту слабость. Надеюсь, что суд великих богов простит мне ее.

Воин разжег костер из сухих веток.

— У нас есть превосходное сушеное мясо и приличное вино.

— Я ограничусь чашей вина.

— Вы потеряли аппетит?

— Да, аппетит покинул меня. Быть может, это преддверие мудрости?

Дождь, наконец, прекратился.

— Мы могли бы отправиться в путь.

— Животные и люди устали, — возразил воин, — когда они отдохнут, то будут быстрее передвигаться.

— Я немного посплю, — согласился Аша, заранее зная, что не уснет.

Обоз пересек дубовый лес, который возвышался над крутым склоном, усеянным растрескавшимися глыбами. По узкой тропинке можно было продвигаться только гуськом. Странное чувство одолевало Аша, раньше такое чувство ему не приходилось испытывать. Он безуспешно гнал его от себя, мечтая о берегах Нила, о тенистом саде в Пи-Рамзесе, где протекут его безмятежные дни, о собаках, обезьянах и кошках, заниматься которыми у него наконец-то будет время.

Его правая рука легла на железный кинжал, врученный Хаттусили, чтобы посеять беспокойство в душе Рамзеса. Обеспокоить Рамзеса… Хаттусили плохо знал Фараона! Он никогда не дрогнет перед угрозой. У Аша возникло желание бросить оружие в реку, текущую внизу, но не этот кинжал развяжет военные действия.

Одно время Аша думал о том, как было бы хорошо упростить обычаи, стерев тем самым разницу между народами, но теперь он был убежден в обратном. Единообразие может породить чудовищ: безразличный народ, покорный бездушным государям, защищающим человека лишь затем, чтобы легче было его подавить и обезличить.

Только Рамзес способен противостоять человеческим порокам: глупости и лени, эгоизму и жестокости. И если жизнь не даст роду человеческому еще одного такого Рамзеса, то он исчезнет в хаосе и крови братоубийственных войн.

Как хорошо полагаться на Рамзеса при принятии жизненно важных решений! У Фараона не было других проводников, кроме невидимого и потустороннего. Эти таинственные силы направляли решения Фараона во благо своему народу, которому он должен служить, не думая о собственной славе. И уже тысячелетия Закон Фараонов преодолевал все препятствия и кризисы, потому что емупокровительствовал Незримый.

Когда он оставит пост верховного сановника, то соберет древние тексты о двойной природе Фараона, небесной и земной, и подарит сборник Рамзесу. Они будут говорить об этом теплыми вечерами в беседке из виноградных лоз или на берегу пруда, покрытого лотосами.

Аша повезло, очень повезло. Быть другом Рамзеса Великого, помогать ему раскрывать заговоры, устранять хеттскую угрозу… Разве можно было пожелать себе лучшего? Сто раз Аша отчаивался из-за низости и предательства, но сто раз возрождался благодаря присутствию Рамзеса, заставлявшего сиять солнце.

Засохшее дерево.

Высокое, с широким стволом и обнаженными корнями оно казалось тем не менее несокрушимым.

Аша улыбнулся. Не было ли это высохшее дерево источником жизни? Птицы находили там убежище, насекомые им питались. Оно символизировало тайну невидимых отношений между живыми существами. Кем были фараоны, если не огромными деревьями, достигающими неба, дающими пищу и защиту всему народу? Рамзес никогда не умрет, потому что его предназначение обязало его при жизни переступить порог вечности; и только знание сверхъестественного позволяло царю правильно направлять обыденное.

Аша почти не посещал храмы, но он соприкасался с Рамзесом и через космос приобщился к некоторым тайнам, носителем и хранителем которых был Фараон. Быть может, сановник Рамзеса уже устал от безмятежной жизни в тишине и покое задолго до того, как успел прожить ее, не лучше ли было оставить обыденную жизнь и вести существование затворника, чтобы познать свою душу?

Тропинка становилась крутой, лошадь Аша напряглась. Еще один перевал — и начнется спуск к Ханаану, дорога к северо-восточной границе Египта. Когда-то Аша не хотелось верить в то, что можно довольствоваться простым счастьем на земле, где он родился, вдали от шума и страстей. В утро отъезда, посмотрев в зеркало, он обнаружил первую седину; снег анатолийских гор пошел раньше времени. Знак всепобеждающей старости, которой он так боялся.

Только он знал, что его организм изможден путешествиями, риском и опасностями. Неферет, главный лекарь царства, поможет облегчить лишь некоторые недуги и замедлить ухудшение здоровья, но Аша не обладал, как Рамзес, энергией, обновляемой обрядами. Дипломат дошел до предела своих сил, и время его жизни было почти исчерпано.

Вдруг раздался ужасный крик смертельно раненного человека. Аша остановил лошадь и обернулся. Послышались и другие крики. Внизу шло сражение, с верхушек дубов летели стрелы.

С обеих сторон дороги выскочили ливийцы и хетты, вооруженные короткими мечами и копьями.

За несколько минут была истреблена половина египетских воинов. Оставшимся в живых удалось убить нескольких нападавших, но силы были неравны.

— Бегите! — посоветовал Аша воин.

Аша не колебался. Выхватив железный кинжал, он бросился на лучника ливийца, которого можно было узнать по двум перьям в волосах, схваченных черно-зеленой повязкой. Резким движением египтянин перерезал ему горло.

— Осторожно, ост…

Предупреждение воина захлебнулось в хрипе. Тяжелый меч длинноволосого великана раскроил ему череп.

В ту же минуту стрела вонзилась в спину Аша. Глава египетской дипломатии, задыхаясь, упал на влажную землю.

Сопротивление прекратилось.

Длинноволосый воин приблизился к раненому.

— Урхи-Тешшуб…

— Да, Аша, я — победитель! Наконец, я отомстил тебе, проклятому дипломату, ты способствовал моему падению! Но ты был всего лишь препятствием на моем пути. Теперь очередь за Рамзесом, который подумает, что виновником нападения является подлец Хаттусили. Что ты думаешь о моем плане?

— Что… подлец… это ты.

Урхи-Тешшуб схватил железный кинжал и всадил его в грудь Аша. Начавшийся грабеж обоза отвлек хетта. Если бы он не вмешался, то ливийцы перебили бы друг друга, деля добычу.

Аша был не в состоянии написать кровью имя Урхи-Тешшуба. Напрягая остатки покидавших его сил, он на своей тунике нацарапал указательным пальцем единственный иероглиф и умер.

Рамзес поймет этот иероглиф.

Глава 18

Во дворце царила мертвая тишина. Вернувшись из Гермополиса, Рамзес сразу же понял, что произошло нечто непоправимое. Придворные исчезли, слуги забились по углам.

— Пошли за Амени, — приказал царь Серраманна. — Я буду на террасе.

С высоты дворцовой террасы Рамзес осматривал свою столицу, одним из строителей которой был Моисей. Белые дома с бирюзовыми фасадами дремали под пальмами, гуляющие беседовали в садах у водоемов, высокие стелы, воздвигнутые у пилонов, подтверждали присутствие богов.

Бог Тот попросил Фараона сохранить мир, какие бы жертвы ни пришлось принести. Чувства Рамзеса пребывали в смятении, как найти правильный путь, который избавит от несчастий. Сердца царя достигли слова бога знания, даровавшего ему новую волю; сын Ра, солнца, воплощавшего божественный свет, был также сыном Тота, солнца ночи.

Амени был еще бледнее, чем обычно. В его глазах застыла бесконечная печаль.

— Ты, по крайней мере, скажешь мне правду?

— Аша умер, Твое Величество.

Рамзес не шелохнулся.

— При каких обстоятельствах?

— На его обоз напали. Пастух обнаружил трупы и сообщил ханаанской страже. Они отправились на место происшествия. Один из стражников узнал Аша.

— Его тело было опознано?

— Да, Твое Величество.

— Где он?

— В крепости, вместе с остальными убитыми.

— Никто не выжил?

— Никто.

— Есть ли свидетели?

— Нет.

— Пусть Серраманна отправится на место нападения, соберет улики и привезет останки Аша и его спутников.

Гигант сард и небольшой отряд воинов загнали много лошадей, чтобы добраться до крепости и вернуться обратно. Прибыв в Пи-Рамзес, Серраманна передал тело Аша бальзамировщику, который обмыл его и умастил благовониями.

Рамзес поднял своего друга на руки и положил на ложе в одной из комнат дворца.

Лицо Аша было безмятежно спокойным. Завернутый в белый саван глава египетской дипломатии, казалось, спал.

Перед ним стояли Рамзес, Амени и Сетау.

— Кто его убил? — спросил Сетау, глаза которого покраснели от слез.

— Мы это узнаем, — пообещал Фараон. — Я жду отчет Серраманна.

— Его жилище вечности закончено, — уточнил Амени. — Суд людей был к нему благосклонен, боги его воскресят.

— Мой сын Ка будет руководить обрядом и произнесет древние формулы воскрешения. То, что было соединено здесь, останется таковым в загробном царстве. Верность Аша Египту предохранит его от опасностей потустороннего мира.

— Я уничтожу убийцу собственными руками, — заявил Сетау, — отныне эта мысль не покинет меня.

Перед Фараоном предстал Серраманна.

— Что ты обнаружил?

— Аша ранили стрелой, она застряла под правой лопаткой, но рана была не смертельной. Вот оружие, которым его убили.

Бывший пират протянул Рамзесу кинжал.

— Железо! — воскликнул Амени. — Зловещий подарок императора хеттов! Таково его послание: убийство посла Египта, близкого друга Рамзеса!

Серраманна никогда не видел Амени в такой ярости.

— Значит, мы знаем убийцу, — холодно сказал Сетау. — Хаттусили напрасно укрылся в своей столице, я проникну туда и сброшу его труп с крепостных стен.

— Я бы не стал этого делать, — сказал сард.

— Но я это сделаю!

— Не сомневаюсь в твоем желании отомстить, но убийца — не Хаттусили.

— Разве этот железный кинжал не хеттский?

— Конечно, хеттский, но я обнаружил другую улику.

Серраманна показал сломанное перо:

— Это боевое украшение ливийцев.

— Ливийцы в союзе с хеттами… Невозможно!

— Когда силы зла решают объединиться, нет ничего невозможного, — возразил Амени. — Все ясно: Хаттусили сделал выбор. Как и его предшественники, он только и думает, как уничтожить Египет, и он готов объединиться со злыми духами!

— Есть другое соображение, — вымолвил Серраманна. — Нападавших было человек сорок-пятьдесят, не больше. Это банда грабителей устроила западню, а не армия.

— Это всего лишь твое предположение, — возразил Амени.

— Нет, реальность. Когда мы изучили окрестности, дорогу и следы, которые оставили всадники, не осталось никаких сомнений. Я уверен, что там не было ни одной хеттской колесницы.

— А что это меняет? — спросил Сетау. — Хаттусили отдал приказ отряду убить Аша железным кинжалом! Раз Рамзес отказался жениться на его дочери, он убил одного из его близких друзей, человека мира и диалога. Никто не может изменить дух народа. Хетты навсегда останутся варварами, без слова чести.

— Твое Величество, — серьезно заявил Адоени, — я ненавижу насилие и войну. Но оставить это преступление безнаказанным было бы величайшей несправедливостью. Пока Хеттскую империю не поставят на колени, Египет будет в смертельной опасности. Аша отдал свою жизнь, чтобы мы это поняли.

Рамзес слушал молча, не выказывая ни малейших эмоций:

— Что еще, Серраманна?

— Ничего, Ваше Величество.

— Аша ничего не написал на земле?

— У него на это не было времени. Смерть наступила сразу же.

— Где его вещи?

— Украдены.

— Одежда?

— Бальзамировщик ее снял.

— Принеси ее.

— Но… он, должно быть, ее уничтожил!

— Принеси ее, и быстро.

Серраманна испытал самый большой страх за всю свою жизнь. С чего бы ему интересоваться туникой и плащом, запачканными кровью?

Сард бегом покинул дворец, вскочил на коня и галопом помчался в деревню бальзамировщиков, расположенную за городом. Хозяин бальзамировщиков сам подготовил тело Аша к последней земной встрече с Фараоном.

— Где одежда Аша? — потребовал сард.

— У меня ее нет, — ответил бальзамировщик.

— Что ты с ней сделал?

— Ну… как обычно, отдал стиральщику из северного предместья.

— Где он живет?

— В последнем доме на кривой улице, что у берега канала.

Гигант сард помчался обратно. Он заставлял лошадь преодолевать преграды, пересек сады, стремительно проехал по переулкам с риском раздавить прохожих и, не снижая темпа, повернул в кривую улочку.

У последнего дома он остановил взмыленную лошадь и постучал в окно:

— Стиральщик!

Открыла женщина:

— Он работает на канале.

Спрыгнув с коня, Серраманна побежал к каналу, предназначенному для стирки одежды и грязного белья. Он схватил за волосы мужчину, уже намыливавшего тунику Аша.

На плаще следы крови. На тунике тоже, но с заметной разницей: неуверенным пальцем Аша начертил знак.

— Это иероглиф, — заявил Рамзес, — но как его прочесть, Амени?

— Две протянутых руки, ладони повернуты к земле… Знак отрицания.

— «Нет»… Я читаю так же, как и ты.

— Начало имени или слова… Что хотел этим сказать Аша?

Сетау, Амени и Серраманна были в недоумении. Рамзес думал.

— Перед смертью у Аша было всего несколько секунд, и он смог начертить только один иероглиф. Он предвидел наши выводы о том, что виновником этого, мерзкого покушения может быть только Хаттусили, и я незамедлительно объявлю ему войну. Тогда Аша произнес свое последнее слово, чтобы предотвратить трагедию: «Нет». Нет, настоящий виновник не Хаттусили.

Глава 19

Похороны главы египетской дипломатии были грандиозными. Одетый в шкуру пантеры Ка провел обряд открытия глаз, ушей и рта на саркофаге из золотистой акации, где покоилась мумия Аша.

Когда в некрополе наступила тишина, царь остался один в часовне, открытой снаружи. Он первым выполнил обряд жреца, положив на жертвенник лотос, ирисы, свежий хлеб и чашу вина, чтобы приобщиться к ка своего покойного друга. Отныне каждый день жрец будет приносить подношения и содержать в порядке погребальную обитель Аша.

Моисей ушел за своей мечтой, Аша — в потусторонний мир, круг друзей сужался. Иногда Рамзес сожалел о своем слишком долгом царствовании, усеянном тенями. Как и Сети, Туйя и Нефертари, Аша был незаменимым. Он понимал Рамзеса с полуслова, мог предугадать его желания, верно оценить его намерения, дать дельный совет.

Нефертари и Аша стояли у истоков мирного договора, без их решимости и мужества хетты не согласились бы отказаться от войны. Тот, кто убил Аша, не знал, что значат нерушимые узы дружбы. В последние минуты жизни Аша думал о друге, своей смертью победив ложь и предательство.

Люди переживают горе по-разному: одни пытаются утопить его в вине, другие, чтобы заглушить страдания, предаются счастливым воспоминаниям. Фараон не имел права ни на то, ни на другое.

Видеть Рамзеса Великого в одиночестве, даже если ты его сын и главнокомандующий его армией, было непереносимо. Меренптах пытался сохранить самообладание, зная, что отец, подобно Тоту, взвешивающему человеческие деяния, осудит его за слабость.

— Отец, я хотел сказать тебе…

— Не нужно, Меренптах, Аша был моим другом, а не твоим. Соболезнования не смягчат моего горя. Важен только непреходящий характер ка за пределами физической смерти. Моя армия готова сражаться?

— Да, Ваше Величество.

— Мир скоро сильно изменится, Меренптах, мы должны быть готовы ко всему. От твоей неусыпной бдительности зависит многое.

— Должен ли я понимать, что объявлена война?

— Аша помог нам не угодить в ловушку. Мы могли бы первыми нарушить мирный договор с хеттами. Но мир тем не менее остается призрачным. Чтобы восстановить свою репутацию после поражения при Кадеше, Хаттусили посчитает своим долгом захватить Ханаан и организовать широкое наступление на Дельту.

Меренптах был удивлен.

— Следует… не мешать?

— Он подумает, что мы не способны дать отпор. Но как только Хаттусили перейдет границу Египта, мы атакуем его. На нашей территории хеттские войска будут лишены маневренности.

Меренптах казался растерянным.

— Что ты думаешь о моем плане, сын?

— Он… смелый.

— Ты хочешь сказать: опасный?

— Ты Фараон, я обязан тебе повиноваться.

— Будь искренним, Меренптах.

— Я доверяю, Ваше Величество, я доверяю вам, как все египтяне.

— Будь наготове.

Бывший разбойник доверял своему инстинкту. Он был уверен, что Аша погиб не в боевом поединке с врагом, а сраженный рукой предателя. И тот же самый инстинкт подсказывал ему, что только один человек способен на такое, чтобы ослабить Рамзеса и лишить его ценной поддержки, сейчас такой необходимой.

Вот почему сард расположился у дома госпожи Танит, дожидаясь ухода Урхи-Тешшуба.

Хетт покинул дом в полдень и удалился на вороном коне с белыми подпалинами, предварительно проверив, не следят ли за ним.

Серраманна подошел к стражнику:

— Я хочу видеть госпожу Танит.

Финикийка приняла сарда в великолепной комнате с двумя колоннами, освещенной четырьмя высоко расположенными окнами так, чтобы обеспечить хорошую циркуляцию воздуха.

Прекрасная финикийка похудела, красота ее поблекла.

— Надеюсь, это дружеский визит, Серраманна?

— Пока дружеский, дальнейшее будет зависеть от ваших ответов, госпожа Танит.

— Значит, это допрос?

— Нет, обыкновенная беседа со знатной особой, которая сбилась с правильного пути.

— Не понимаю.

— Нет понимаете. Произошли серьезные события: Аша, верховный сановник Рамзеса, был убит, когда возвращался из Хеттской империи.

— Убит…

Танит побледнела. Чтобы отделаться от Серраманна, достаточно было позвать на помощь. Тотчас же четыре ливийца, спрятавшиеся в доме, убьют сарда. Но смерть начальника личной охраны Рамзеса вызовет расследование, и Танит рано или поздно обвинят в преступлении. Нет, нужно самой постоять за себя.

— Я требую, чтобы вы подробно описали жизнь вашего мужа Урхи-Тешшуба за последние два месяца.

— Большую часть времени он провел в этом доме, так как мы очень любим друг друга. Он ходит только в харчевню или гуляет по городу. Мы так счастливы вместе!

— Когда он покинул Пи-Рамзес и когда вернулся?

— Со дня нашей свадьбы он не уезжал из столицы. Постепенно он забыл свое прошлое и стал верным подданным Рамзеса, как вы и я.

— Урхи-Тешшуб — преступник, — сказал Серраманна, — он вам угрожает и избивает вас, признайтесь. Если вы мне скажете правду, мои люди станут охранять вас.

На какое-то мгновение Танит почувствовала искушение убежать в сад. Серраманна последует за ней, она предупредит его о присутствии ливийцев и снова будет свободной… Но тогда Танит никогда не увидит Урхи-Тешшуба! Отказаться от такого любовника было выше ее сил.

Во время его отсутствия она бывала больна, он ей необходим, как солнце, как воздух. Благодаря Урхи-Тешшубу Танит наслаждалась настоящим блаженством, неисчерпаемым удовольствием, которое стоило любых жертв.

— Даже если вы потащите меня к судье, Серраманна, я не скажу ничего нового.

— Урхи-Тешшуб вас уничтожит, госпожа Танит.

Она улыбнулась, подумав о восхитительных забавах, которые пережила за несколько минут до прихода сарда.

— Если список ваших глупых доводов окончен, уходите!

— Я бы хотел спасти вас, госпожа Танит.

— Мне не угрожает опасность.

— Когда вы решите, что это не так, свяжитесь со мной.

Она шаловливо провела своей нежной рукой по огромному плечу сарда:

— Вы красивый мужчина… К несчастью для вас, я довольна своим возлюбленным.

В золотом ожерелье со скарабеем из ляпис-лазури, с бирюзовыми браслетами на запястьях и щиколотках, одетая в плиссированное царское платье и розовую накидку, в короне с двумя большими перьями Великая Супруга Фараона Красавица Изэт медленно проезжала в колеснице по улицам Пи-Рамзеса. Возничий выбрал двух смирных лошадей, покрытых разноцветными попонами, головы которых были украшены султанами из страусовых перьев, окрашенных в голубой, красный и желтый цвета.

Зрелище было великолепным. Новость о выезде царицы распространилась очень быстро, и вскоре собралась толпа, чтобы полюбоваться ею. Дети бросали к ногам лошадей лепестки лотоса, вокруг раздавались приветственные возгласы. Разве не было счастьем видеть так близко Супругу Фараона? Люди забыли о войне, и каждый признал правоту Рамзеса: он не должен расставаться с Красавицей Изэт, какими бы ни были последствия этого решения.

Воспитанная в знатной семье Изэт тем не менее находила приятным общаться со своим народом. Все жители Пи-Рамзеса дарили ей любовь и привязанность.

Несмотря на нерешительность возничего колесницы, царица потребовала посетить самые бедные кварталы, где она встретила теплый прием. Как приятно быть любимой!

Возвратившись во дворец, Красавица Изэт, как пьяная, прилегла на ложе. На свете не было ничего более волнующего, чем доверие народа, полного надежд на счастливое будущее. Красавица Изэт открыла для себя страну, царицей которой была.

Во время пира, на который Рамзес пригласил наместников провинций, он объявил им о неизбежности войны. Все заметили, что Красавица Изэт была лучезарной. Хотя она и не могла сравниться с Нефертари, но стала достойной своего сана, вызывая уважение старых придворных.

Она обратилась ко всем со словами утешения; Египту нечего бояться хеттов, он сможет преодолеть испытание благодаря Рамзесу. Наместники провинций были тронуты убеждением царицы.

Когда Рамзес и Изэт остались одни на террасе дворца, Рамзес нежно обнял ее:

— Ты достойна своего сана, Изэт.

— Наконец ты гордишься мной?

— Я избрал тебя Великой Супругой Фараона, и я не ошибся.

— Переговоры с хеттами окончательно прерваны?

— Мы готовы сражаться.

Красавица Изэт положила голову на плечо Рамзеса:

— Что бы ни случилось, ты победишь.

Глава 20

Ка не скрывал своей тревоги.

— Война… Но почему война?

— Чтобы спасти Египет и позволить тебе найти книгу познания, — ответил Рамзес.

— Неужели невозможно договориться с хеттами?

— Хеттская армия приближается к провинциям, которые мы контролируем. Настало время развернуть наши войсковые группировки. Я отправляюсь с Меренптахом на северо-восток и доверяю тебе управление царством.

— Отец! Я не способен заменить тебя даже на короткий срок.

— Ты ошибаешься, Ка. С помощью Амени ты выполнишь мое поручение.

— А… если я допущу ошибки?

— Заботься о счастье народа, и ты их избежишь.

Рамзес взошел на колесницу, которой он будет управлять сам, возглавив войска, сейчас рассредоточенные в Дельте и на северо-восточной границе. За ним последовали Меренптах и военачальники четырех армейских соединений.

Когда царь готовился подать сигнал к отправлению, во двор казармы на большой скорости ворвался всадник.

Серраманна спешился и побежал к колеснице Рамзеса:

— Ваше Величество, я должен с вами поговорить!

Фараон приказал сарду обеспечить безопасность дворца. Он понимал, что разочаровал гиганта, горевшего желанием убивать хеттов. Но кого же выбрать для охраны Ка и Красавицы Изэт.

— Я не отменю своего решения, Серраманна, ты останешься в Пи-Рамзесе.

— Но речь не обо мне, Ваше Величество. Поехали, я вас умоляю!

Сард казался потрясенным.

— Что происходит?

— Поехали, Ваше Величество, поехали…

Рамзес попросил Меренптаха предупредить военачальников, что отбытие задерживается.

Колесница Фараона следовала за лошадью Серраманна, который направился к дворцу.

Горничная и служанки сидели на корточках в коридорах дворца и плакали.

Серраманна застыл на пороге спальни Красавицы Изэт. Он был удручен и подавлен.

Рамзес вошел.

Дурманящий аромат лилий наполнял спальню, освещенную полуденным солнцем. Красавица Изэт, одетая в белое платье, с бирюзовой диадемой на голове, лежала на своем ложе с широко открытыми глазами, вытянув руки вдоль тела.

На ночном столике из дерева смоковницы лежала туника из шкуры антилопы. Туника Сетау, которую она выкрала из лаборатории.

— Изэт…

Красавица Изэт, первая любовь Рамзеса, мать Ка и Меренптаха, Великая Супруга Фараона, ради которой он готовился дать сражение… Красавица Изэт взирала на потусторонний мир.

— Царица выбрала смерть, чтобы избежать войны, — объяснил Серраманна. — Она отравилась снадобьями, которые Сетау всегда носил в складках своей туники и перестала быть помехой миру.

— Ты бредишь, Серраманна!

Тут вмешался Амени:

— Царица оставила письмо. Я прочел его и попросил Серраманна предупредить тебя.

Согласно традиции, Рамзес не закрыл глаза покойной. В потустороннем мире нужно было предстать с честным взором и открытым лицом.

Похороненная в Долине Цариц, Красавица Изэт покоилась в более скромной усыпальнице, чем Нефертари. Рамзес сам исполнил над мумией обряды воскрешения. Культ ка царицы будет обеспечен группой жрецов и жриц, которым поручили увековечить ее память.

На саркофаг Великой Супруги Фараона Рамзес возложил ветку смоковницы, которую он посадил в саду своего дворца в Мемфисе, когда ему было семнадцать лет. Это воспоминание юности омолодит душу Изэт.

После окончания церемонии Амени и Сетау попросили Рамзеса о встрече. Не ответив им, царь поднялся на холм. Сетау устремился за ним, и Амени, несмотря на усилия, трудные для его слабого здоровья, последовал за царем.

Песок, каменистый склон, быстрый шаг Рамзеса, который разрывал ему легкие… Амени бранился на чем свет стоит всю дорогу, пока не достиг вершины, откуда царь смотрел на Долину Цариц и пристанище Нефертари и Красавицы Изэт.

Сетау хранил молчание, оценивая грандиозный ландшафт, открывшийся его взору. Запыхавшийся Амени сел на камень и вытер потный лоб ладонью.

Он осмелился прервать размышления царя:

— Твое Величество, есть срочные решения, которые необходимо принять.

— Ничего не может быть более срочным, чем смотреть на страну, любимую богами. Они заговорили, и их голос стал небом, горой, водой и землей. В красной земле Сета мы построили гробницы, зал воскрешения которых плавает в окружающем мир океане первопричин. Нашими обрядами мы сохраняем энергию первого утра, и Египет возрождается каждый день. Все остальное ничтожно.

— Чтобы возродиться, нужно начать жить! Если Фараон забывает о людях, боги навсегда удалятся в невидимое.

Сетау уже приготовился услышать резкий ответ Рамзеса за непочтительный тон Амени. Но царь остановил свой взор на границе между возделанной землей и пустыней, между обыденным и вечным.

— Что ты там еще задумал, Амени?

— Я написал Хаттусили, императору хеттов, чтобы известить его о кончине Красавицы Изэт. Во время траура не может быть и речи о начале войны.

— Никто не смог бы спасти Изэт, — заметил Сетау. — Она приняла слишком большое количество ядовитых смесей. Я сожгу эту чертову тунику, Рамзес.

— А я и не считаю тебя виновным. Изэт решила, что действует в интересах Египта.

Амени встал:

— Она была права, Твое Величество.

Разгневанный царь обернулся:

— Как ты смеешь так говорить, Амени?

— Я боюсь твоего гнева, но считаю необходимым высказать тебе свое мнение: Изэт покинула нас, чтобы спасти мир.

— А ты что думаешь, Сетау?

Как и Амени, Сетау был испуган сверкающим взглядом Рамзеса. Но он считал своим долгом быть искренним.

— Если ты откажешься понять письмо Красавицы Изэт, Рамзес, ты убьешь ее во второй раз. Сделай так, чтобы ее жертва не осталась бесполезной.

— Так что я должен делать?

— Женись на хеттке, — многозначительно заявил Амени.

— Теперь для этого нет препятствий, — добавил Сетау.

Рамзес сжал кулаки:

— Неужели ваши сердца такие же твердые, как гранит? Едва Изэт успокоилась в своем саркофаге, а вы уже смеете говорить мне о браке!

— Ты не вдовец, который оплакивает жену, — отрезал Сетау, — а Фараон Египта, ты обязан сохранить мир и спасти свой народ, которому наплевать на твои чувства, робость или горе. Он желает одного: чтобы им управляли и вели по правильному пути.

— Хеттка — Великая Супруга Фараона… Разве это не чудовищно?

— Наоборот, — возразил Амени, — это лучший способ окончательно скрепить сближение двух народов. Если ты согласишься на этот брак, призрак войны исчезнет на многие годы. Представь себе праздник, который устроят среди звезд твой отец Сети и твоя мать Туйя! Я уже не напоминаю тебе об Аша, он отдал свою жизнь за установление прочного мира.

— Ты становишься опасным спорщиком, Амени.

— Я всего лишь писец, Рамзес, но я имею честь носить сандалии повелителя Двух Земель. И я не хочу, чтобы они снова были залиты кровью.

— Закон обязывает тебя править вместе с Великой Супругой Фараона, — напомнил Сетау, — женись на хеттке и ты выиграешь самое прекрасное из сражений.

— Я уже ненавижу эту женщину!

— Твоя жизнь тебе не принадлежит, Рамзес. Египет требует от тебя этой жертвы.

— И вы, мои друзья, тоже от меня ее требуете?

Амени и Сетау утвердительно кивнули.

— Оставьте меня одного, я должен подумать.

Рамзес провел ночь на вершине холма. Насладившись восходящим солнцем, он задержался в Долине Цариц, после чего вернулся к своей свите. Не вымолвив ни слова, царь взошел на колесницу и поехал к Дому Рамзеса, своему Храму Миллионов Лет. Исполнив обряд зари и собравшись с мыслями в часовне Нефертари, Фараон удалился во дворец, где долго мылся, затем выпил молоко, съел инжир и свежий хлеб.

Отдохнувший, как если бы он спал много часов, Фараон открыл дверь кабинета, где Амени писал традиционные отчеты.

— Выбери новый папирус наилучшего качества и напиши моему брату, императору Хаттусили.

— Каково будет содержание этого послания?

— Сообщи ему, что я решил сделать его дочь Великой Супругой Фараона.

Глава 21

Урхи-Тешшуб осушил третью чашу вина из оазисов. Эта сладкая, насыщенная ароматическими веществами и древесной смолой жидкость использовалась бальзамировщиками для обработки внутренностей, а также лекарями за ее противовоспалительные свойства.

— Вы слишком много пьете, — заметил Райя.

— Нужно уметь извлекать пользу из удовольствий Египта… Это вино настоящее чудо! За тобой никто не следил?

— Не беспокойтесь.

Сирийский купец дождался середины ночи, чтобы проскользнуть в дом финикийки. Он не обнаружил ничего подозрительного.

— Чем вызван этот неожиданный визит?

— Важные новости, господин, очень важные.

— Война?

— Нет, господин, нет… Между Египтом и Хеттской империей войны не будет.

Урхи-Тешшуб отшвырнул чашу и схватил сирийца за шиворот:

— Что ты мелешь? Моя ловушка была безупречной.

— Красавица Изэт умерла, и Фараон собирается жениться на дочери императора Хаттусили.

Урхи-Тешшуб отпустил купца:

— Хеттка — царица Египта… Невероятно! Ты, должно быть, ошибаешься, Райя!

— Нет, господин, это информация из дворца. Вы зря убили Аша.

— Избавиться от этого шпиона было необходимо. Теперь у нас развязаны руки. Ни один советник Рамзеса не обладает таким умом, как Аша.

— Мы проиграли, господин. Это мир… мир, и никому не удастся его разрушить.

— Дурак! Ты знаешь женщину, которая скоро станет Великой Супругой Фараона? Хеттка, Райя, настоящая хеттка, гордая, хитрая, неукротимая!

— Она дочь вашего врага Хаттусили.

— Она прежде всего хеттка! И она никогда не подчинится египтянину, будь он хоть Фараон! Вот наш шанс.

Райя вздрогнул. Вино оазисов ударило в голову бывшему главнокомандующему хеттской армией. У него разыгралось воображение.

— Уезжайте из Египта, — посоветовал он Урхи-Тешшубу.

— Представь, что эта хеттка будет на нашей стороне, Райя, мы бы имели союзницу в самом дворце!

— Это невозможно, господин.

— Нет, это знак, который посылает мне судьба, знак, который я сумею использовать!

— Вы будете разочарованы.

Урхи-Тешшуб осушил четвертую чашу пальмового вина:

— Мы действительно упустили одну возможность, Райя, но есть еще время вмешаться. Ты используешь ливийцев.

Зашевелился занавес, сирийский купец показал пальцем на подозрительное место.

Бесшумно, как кошка, Урхи-Тешшуб подошел к занавеске, резко одернул ее и вытащил дрожащую Танит:

— Ты подслушивала?

— Нет, нет, я искала тебя…

— У нас от тебя нет секретов, дорогая, потому что ты не можешь нас предать.

— Я дала тебе слово!

— Иди ложись, я скоро приду.

Влюбленный взгляд Танит обещал хетту бурную ночь. Урхи-Тешшуб отдал приказ Райя несколькими короткими фразами.

Главная оружейная мастерская Пи-Рамзеса продолжала изготовлять мечи, копья и щиты. Пока не заключен брак с хетткой, подготовка к войне продолжится.

В мастерской, расположенной недалеко от кузниц, хранилось оружие, отобранное у хеттов. Египетские ремесленники внимательно его изучили, чтобы раскрыть секрет изготовления. Один из них, очень изобретательный и молодой, заинтересовался железным кинжалом, который ему прислали из дворца.

Качество металла, вес и ширина лезвия, удобная рукоятка… Все было замечательным.

Сделать такой же будет нелегко, потребуется не одна попытка. Ремесленник прикинул на руке его вес.

— К тебе пришли, — сказал рассыльный.

Визитер оказался наемником с грубым лицом.

— Что тебе нужно?

— Дворец хочет вернуть железный кинжал.

— У тебя есть письменное распоряжение?

— Конечно.

— Покажи.

Из кожаного мешка, подвешенного к поясу, наемник вытащил деревянную табличку и протянул ее ремесленнику.

— Но… это же иероглифы!

Сильным ударом в висок ливиец, посланный Райя, уложил египтянина на месте. Затем поднял деревянную табличку и кинжал, выроненные жертвой, и бегом покинул мастерскую.

В результате многочисленных допросов Серраманна убедился, что ремесленник не был сообщником вора, укравшего кинжал.

— Это наемник из охраны Урхи-Тешшуба, — сказал сард Амени.

Писец продолжал работать.

— У тебя есть доказательства?

— Я чувствую это.

— Ты не считаешь, что твое упорство напрасно? Урхи-Тешшуб богат. Зачем ему красть кинжал Хаттусили?

— Для того, чтобы навредить Рамзесу.

— Сейчас любой конфликт с хеттами недопустим. Главное — расследовать убийство Аша. Ты узнал еще что-нибудь?

— Еще нет.

— Рамзес требует найти преступника.

— Это преступление и похищение кинжала… Все связано. Если со мной что-нибудь случится, подозревай Урхи-Тешшуба.

— Если с тобой что-нибудь случится… Что ты имеешь в виду?

— Чтобы найти убийцу, я должен отправиться к ливийцам. Риск велик. Стоит мне прикоснуться к правде — и они уничтожат меня.

— Ты начальник личной охраны Рамзеса! Никто не посмеет тебе навредить.

— Они не остановились перед убийством верховного сановника Фараона и его друга.

— Нет ли более безопасного средства?

— Боюсь, что нет, Амени.

В самом центре Ливийской пустыни, вдали от оазисов, палатка Малфи охранялась верными людьми. Вождь пил молоко и ел финики. Он не употреблял ни вина, ни пива, считая их напитками злых духов, потому что они затуманивали мысли.

Личная охрана Малфи состояла из уроженцев его деревни, которые без его помощи умерли бы от голода. Досыта накормленные, прилично одетые, вооруженные пиками, мечами, луками, выбиравшие женщин, которые им нравились, они считали Малфи воплощением духа пустыни. Разве он не обладал быстротой пантеры, разве не был ловок и хитер?

— Господин, драка! — позвал его водонос.

Малфи медленно встал и вышел из палатки. Это был невысокий, коренастый человек с широким лицом, на голове которого красовался белый тюрбан.

В разгар полудня в учебном лагере тренировались пятьдесят воинов, нападавших друг на друга с холодным оружием в руках. Малфи нравилась жизнь, полная опасностей. Только те, кто обладали настоящим характером воина, выходили победителями из суровых испытаний.

Ливийцу предстояло пережить большие испытания, соответствующие грандиозности его замысла: уничтожить Рамзеса. Малфи постоянно думал о поколениях униженных фараонами ливийских вождей; военные столкновения с египтянами тянулись веками, храбрые, но разрозненные племена пустыни терпели поражения.

Офир, старший брат Малфи, став хеттским шпионом и используя черную магию, решил навредить Фараону, заплатив за это жизнью. Малфи поклялся отомстить за него. Постепенно он объединял ливийские племена, рано или поздно он станет их неоспоримым вождем.

Встреча с хеттом Урхи-Тешшубом придала ему уверенности в том, что он сумеет достичь своей цели. С таким союзником победа становилась реальностью. Малфи сотрет века позора и обмана из памяти ливийцев.

Необычайно агрессивный коренастый воин, увлекшись и забыв, что это учебный бой, начал наносить смертельные удары своим противникам, вооруженным копьями. Когда Малфи подошел к нему, воин презрительно раздавил ногой голову одного из побежденных.

Вождь вытащил кинжал, спрятанный в тунике, и всадил его в затылок коренастого воина.

Поединки сразу же прекратились. Все повернулись к Малфи.

— Продолжайте тренироваться, но сохраняйте контроль над собой, — приказал ливиец, — и помните, что враг может возникнуть отовсюду.

Глава 22

Увидеть большой приемный зал во дворе Пи-Рамзеса было большим потрясением. Даже придворные, привыкшие подниматься по величественной лестнице, украшенной изображениями врагов, поверженных и подчиненных Фараоном Закону Маат, всякий раз переживали глубокое волнение. Вокруг парадной двери в углублениях овальной формы, символизирующих окружность космоса, были вписаны титулы Рамзеса, повелителя Двух Земель.

Большие приемы, на которые приглашался весь двор, были редкими. Только исключительные события, касавшиеся будущего Египта, побуждали Рамзеса обращаться к всей знати страны.

Царила тревога. Если верить слухам, хеттский император продолжал угрожать войной. Разве Рамзес не оскорбил Хаттусили, отказавшись жениться на его дочери? Запоздалое согласие Фараона не смягчило оскорбления.

Пол огромного зала был покрыт плитками из разноцветной глазури, украшенный декоративным орнаментом, на котором были изображены цветущие сады, утки, плавающие в зеленовато-голубом пруду, и рыбы, снующие между белыми лотосами.

Жрецы, писцы, сановники, наместники провинций, ответственные за приношения, хранители секретов и знатные дамы любовались прекрасными картинами на стенах зала, где летали удоды, колибри, ласточки, синицы, соловьи и зимородки, а также очаровательными фризами с цветочным орнаментом, где благоухали маки, лотосы, маргаритки и васильки.

Воцарилась тишина, когда Рамзес поднимался по лестнице, ведущей к трону, последняя ступень которого была украшена львом, повергнувшим врага, вышедшего из мрака, беспорядка, непрерывно пытавшегося разрушить гармонию Маат.

Увенчанный двойной бело-красной короной, символизирующей союз Верхнего и Нижнего Египта, украшенной уреем, символом власти Фараонов, царь держал в правой руке скипетр «магию», похожий на пастуший посох. Как пастух, собиравший животных и приводивший обратно отбившихся от стада, так и Фараон соединял рассеянную энергию. Казалось, что от золотого фартука Рамзеса исходили лучи света. На несколько секунд взгляд Фараона задержался на изображении возвышенного лица задумавшейся молодой женщины, сидевшей у розовых кустов. Не вспоминал ли он Нефертари, красота которой так долго озаряла царствование Рамзеса Великого?

Но Фараон не имел права предаваться воспоминаниям в данную минуту, позволив тоске поселиться в его сердце, корабль государства продвигался вперед и требовал управления.

— Я собрал вас, чтобы сообщить о важных событиях. Повсюду распространяются глупые слухи, и я желаю восстановить правду.

Амени с другими писцами стоял в последнем ряду, как если бы занимал второстепенный пост, так он лучше узнает мнение присутствующих. Серраманна, наоборот, наблюдал за первым рядом, чтобы вмешаться при появлении опасности. Что касается Сетау, он занял место слева от наместника Нубии среди самых видных сановников, многие из которых поглядывали на Лотос, одетую в розовое платье с глубоким вырезом.

Наместник провинции Дофин в Нижнем Египте вышел из рядов придворных и склонился перед Фараоном.

— Могу я взять слово, Ваше Величество?

— Мы тебя слушаем.

— Правда ли, что верховный сановник Аша на самом деле пленник в Хаттусе и что мирный договор с хеттами прерван?

— Мой друг Аша был убит, когда возвращался в Пи-Рамзес. Он навеки упокоился в земле Египта. Расследование продолжается, виновные будут найдены и наказаны. Мир с хеттами по большей части творение Аша, и мы продолжим его дело. Мирный договор с царством хеттов продолжает оставаться в силе и еще долго останется таковым.

— Ваше Величество… Можно узнать, кто будет следующей Великой Супругой Фараона?

— Дочь Хаттусили, хеттского императора.

Присутствующие зашумели.

Слово попросил военачальник армейского соединения.

— Ваше Величество, не слишком ли это много для вчерашнего врага?

— Пока царствовала Красавица Изэт, я отверг предложение Хаттусили. Сегодня же этот брак является единственным средством укрепить мир, которого хочет народ Египта.

— Придется ли терпеть присутствие хеттской армии на нашей земле?

— Нет, воин, только присутствие хеттской женщины.

— Простите мою смелость, Ваше Величество, но хеттка на троне Двух Земель… не будет ли это вызовом для тех, кто сражался с анатолийскими воинами? Благодаря вашему сыну Меренптаху наши войска готовы к битве и хорошо вооружены. Почему мы должны бояться конфликта с хеттами? Вместо того чтобы уступать их требованиям, лучше было бы их отвергнуть.

Высокомерие военного могло ему стоить должности.

— Твои слова не лишены смысла, — заметил Рамзес, — но твой взгляд слишком пристрастен. Если Египет развяжет войну, он нарушит мирный договор и данное слово. Как ты думаешь, может ли Фараон так поступить?

Военачальник, попятившись назад, смешался с придворными, которых убедили доводы Рамзеса.

Слова попросил главный смотритель каналов:

— А если император хеттов откажется отправить свою дочь в Египет? Посчитаете ли вы такое поведение нестерпимым, Ваше Величество?

Вперед вышел верховный жрец Мемфиса Ка, одетый в шкуру пантеры.

— Фараон разрешит мне ответить?

— С моей точки зрения, — заявил старший сын царя, — политика и дипломатия не дают достаточных гарантий для принятия насущного решения. Уважение данного слова и Закона Маат превыше всего, но необходимо также применить законы магии государства, которые нам преподали предки. В тридцатый год своего царствования Рамзес Великий прошел первый праздник возрождения. Отныне нашему повелителю нужно будет чаще обращаться к невидимым силам, чтобы править. Вот почему самым важным в тридцать третий год царствования является подготовка праздника возрождения. Затем горизонт прояснится, и ответы на ваши вопросы придут сами собой.

— Это долгая и дорогостоящая процедура, — возразил управляющий Домом Золота и Серебра, — не лучше ли отсрочить праздник?

— Невозможно, — возразил верховный жрец, — изучение текстов и расчеты астрологов привели к одному и тому же выводу: второй праздник возрождения Рамзеса Великого должен произойти через два месяца. Так пусть же наши усилия объединятся, чтобы вызвать на него всех богов и богинь, и пусть наши мысли будут посвящены возрождению Фараона.

Главный комендант крепостей северо-восточной границы посчитал необходимым вмешаться. Как опытному военачальнику и порядочному человеку, ему доверяли многие.

— Я уважаю мнение верховного жреца, но что мы будем делать в случае хеттского нападения? Когда Хаттусили узнает, что Египет готовит большой праздник и не думает о браке с его дочерью, он почувствует себя еще более униженным и объявит войну. Кто возглавит армию, пока фараон исполняет обряды?

— Само исполнение обрядов защитит нас, — сказал Ка красивым мелодичным голосом, — так было всегда.

— Это уверенность посвященного в тайны храмов. Мнение же опытного военного — другое. Хаттусили не решается напасть на нас, потому что боится Рамзеса, победителя битвы при Кадеше. Он знает, что Фараон способен на сверхъестественные подвиги. Если царь не возглавит войска, император хеттов начнет сражение.

— Самая лучшая защита Египта магического свойства, — ответил Ка, — разрушители, хетты или не хетты, только посланцы сил мрака. Ни одна армия их не остановит. Разве не Амон сделал руку Рамзеса сильнее тысячи врагов у Кадеша?

Довод был сокрушительным. Никто из военных не высказал возражения.

— Я бы хотел присутствовать на обряде, — заметил Меренптах, — но по приказу Фараоная должен быть на границе?

— С помощью десяти «царских сыновей» ты обеспечишь безопасность страны во время праздника.

Решение Рамзеса успокоило собравшихся, но явно раздраженный главный жрец, исполнитель ритуалов, вышел вперед из толпы придворных; осмотревшись вокруг, он сказал:

— Если Ваше Величество позволит, я хочу задать несколько вопросов верховному жрецу Ка.

Царь не возражал. Ка ожидал, что ему предстоит подвергнуться испытанию, но надеялся, что это произойдет вне пределов двора.

— Где верховный жрец Мемфиса собирается провести второй праздник возрождения?

— В храме Пи-Рамзеса, который и был построен для этих целей.

— У царя есть завещание богов?

— Есть.

— Кто будет руководить обрядом?

— Бессмертная душа Сети.

— Откуда исходит свет, который даст Фараону небесную энергию?

— Этот свет рождается сам собой и каждое мгновение проникает в сердце Фараона.

Главный жрец, исполнитель ритуалов, отказался задавать другие вопросы, так как понял, что ему не удастся запутать Ка и поймать его на ошибке.

Один из вельмож обратился к Рамзесу:

— Вопреки осведомленности верховного жреца, Ваше Величество, я считаю невозможным проводить праздник возрождения.

— Почему? — удивился Ка.

— Потому что на празднике основная роль отводится Великой Супруге Фараона. А Фараон — вдовец, и еще не взял себе в жены дочь хеттского императора. Но иноземка никогда не посмеет прикоснуться к таинствам возрождения.

Рамзес встал.

— Неужели ты думаешь, что Фараон не сознает этой трудности?

Глава 23

Тешонк с самого детства обрабатывал кожу. Сын ливийца, задержанного египетской стражей за кражу овец и приговоренного на много лет к тяжелым работам, он не последовал за отцом, когда тот вернулся домой, проповедуя о необходимости вооруженной борьбы против Фараона. В Бубастисе, затем в Пи-Рамзесе Тешонк нашел работу и постепенно сделал себе имя, достигнув высокого мастерства в своем деле.

На пороге пятидесятилетия его одолели угрызения совести. Нажив круглое брюшко, не изменил ли он своей стране, слишком легко забыв о военных поражениях и унижениях ливийцев, которые они претерпели от Египта? Став зажиточным ремесленником, возглавляя мастерские, на которых трудились тридцать наемных рабочих, он охотно открывал двери испытывающим трудности ливийцам, став их покровителем. Некоторые из соплеменников Тешонка быстро прижились среди египтян, другие скитались, терпя лишения. Но среди них зарождалось другое движение, движение, пугавшее Тешонка, и он уже больше не испытывал желания увидеть исчезновение Двух Земель. А что, если Ливия, наконец, станет победительницей, и ливиец взойдет на трон Египта? Но для этого нужно было устранить Рамзеса.

Чтобы прогнать эти мысли, Тешонк сосредоточился на работе. Он проверил качество шкур коз, баранов, антилоп и других животных пустыни, которые ему только что доставили. После просушки, просаливания и окуривания мастера накладывали на них желто-красную землю и вымачивали в моче и лошадином навозе. Это была самая ужасная часть работы, поэтому представители службы гигиены постоянно вертелись у мастерской Тешонка.

За предварительным дублением следовала настоящая обработка веществом, богатым дубильной кислотой, извлекавшейся из стручков нильской акации. Если нужно, шкуры снова вымочат в масле, отобьют молотком и растянут. Тешонк был одним из лучших мастеров, так как не ограничивался обыкновенным дублением жиром, более того, он обладал особым умением сгибания на станке и резки кожи. Вот почему у него было много покупателей. Мастерская Тешонка изготовляла сумочки, ошейники и поводки для собак, веревки, сандалии, футляры и ножны для кинжалов и мечей, шлемы, колчаны, щиты и даже подставки для письма.

С помощью ножа Тешонк вырезал узкий ремешок из кожи антилопы высшего качества, когда в мастерскую вошел усатый гигант.

Серраманна, начальник личной охраны Рамзеса… Нож скользнул по коже, отклонившись в сторону, и порезал средний палец левой руки ремесленника, который не смог сдержать крика от боли. Брызнула кровь, Тешонк велел помощнику вытереть кожу, пока промывал рану, перед тем как намазать ее медом.

Сард неподвижно наблюдал за этой сценой. Тешонк склонился перед ним:

— Извините, что заставил вас ждать… Глупая случайность.

— Любопытно… Говорят, что у тебя очень твердая рука.

Тешонк дрожал от страха. Он, потомок ливийских воинов, должен был сразить противника одним своим взглядом. Но Серраманна был наемником, сардом и великаном.

— Вам нужны мои услуги?

— Мне нужен укрепляющий нарукавник из превосходной кожи. В последнее время, когда я орудую секирой, то чувствую небольшую слабость.

— Я покажу вам несколько, чтобы вы могли выбрать.

— Я уверен, что самые крепкие спрятаны в комнате за лавкой.

— Нет, я…

— Да, Тешонк, раз я тебе говорю, значит я уверен.

— Да, да, я вспомнил!

— Тогда пошли туда.

Большие капли пота стекали по лицу Тешонка. Что обнаружил Серраманна? Ничего, он ничего не мог знать. Ливиец взял себя в руки, чтобы не показывать страха. Египет — страна, где чтят закон, и сард не посмеет применить силу.

Тешонк проводил Серраманна в небольшую комнату, где хранились товары, которые он не собирался продавать. Среди них — великолепный нарукавник из красной кожи.

— Не пытаешься ли ты меня подкупить, Тешонк?

— Конечно, нет!

— Товар такого качества… Он достоин царя.

— Вы мне льстите!

— Ты лучший ремесленник в округе, Тешонк. Твое дело процветает, у тебя избранные покупатели, будущее многообещающе… Какая жалость!

Ливиец побледнел:

— Я не понимаю…

— Зачем сбиваться с пути, когда жизнь тебе улыбается?

— С пути… я…

Серраманна пощупал великолепный щит из коричневой кожи, достойный главнокомандующего:

— Мне очень жаль, Тешонк, но ты рискуешь навлечь на себя серьезные неприятности.

— Я… Но почему?

— Ты узнаешь этот предмет?

Серраманна показал ремесленнику кожаный футляр для папирусов:

— Он изготовлен в твоей мастерской?

— Да, но…

— Да или нет?

— Да, я это признаю.

— Для кого он был предназначен?

— Для жреца, который следит за тайнами храмов.

Сард улыбнулся:

— Ты прямой и искренний человек, Тешонк, я был в этом уверен.

— Мне нечего скрывать, господин!

— Однако ты совершил серьезную ошибку.

— Какую?

— Использовал этот футляр для передачи секретного послания.

У ливийца перехватило дыхание. Во рту пересохло, в висках застучало:

— Это… это…

— Но послание пришло не по назначению, — уточнил Серраманна. — Жрец был очень удивлен, когда нашел в своем футляре призыв к ливийцам Египта готовиться к мятежу против Рамзеса.

— Нет, нет… Это невозможно!

— Футляр из твоей мастерской, Тешонк, и именно ты написал это послание.

— Нет, господин, клянусь, нет!

— Мне нравится твоя работа, Тешонк, напрасно ты сунулся в заговор, который выше твоего понимания. В твоем-то возрасте и при твоем положении это непростительная ошибка. Ты ничего не выиграешь и все потеряешь. Какое безумие тебя охватило?

— Господин, я…

— Не произноси ложных клятв, ты будешь наказан судом потустороннего мира. Ты выбрал плохой путь, дружище, но я склонен думать, что тебя обманули. В определенные моменты нам всем не хватает ясности ума.

— Это недоразумение, я…

— Не теряй времени на ложь, Тешонк, мои люди давно следят за тобой и знают, что ты — покровитель мятежных ливийцев.

— Не мятежных, господин! Просто нуждающихся, которым я пытаюсь помочь… Разве это противоречит законам Египта?

— Не преуменьшай своей роли. Без тебя не могла бы образоваться ни одна тайная организация.

— Я честный торговец, я…

— Уточним, дружище: у меня есть против тебя улика, которая отправит тебя на смерть или, в лучшем случае, на пожизненную каторгу. Достаточно отнести этот текст визирю, чтобы он отдал мне приказ посадить тебя в тюрьму. А дальше — суд и суровое наказание.

— Но… я не виновен!

— Полно, Тешонк, для меня виновен! С такой уликой судьи колебаться не будут! У тебя нет никаких шансов выпутаться. Никаких, если я не вмешаюсь.

Гнетущее молчание установилось в чулане, где ливиец хранил свои самые красивые изделия.

— О каком вмешательстве идет речь, господин?

Серраманна потрогал кожаный щит:

— Каждый человек, каково бы ни было его положение, имеет тайные желания. Я, как и все остальные. Мне хорошо платят, я живу в миленьком домике, у меня столько женщин, сколько мне угодно, но хотелось бы стать еще богаче и не беспокоиться о старости. Конечно, я могу промолчать и забыть об этой улике… Но все имеет цену, Тешонк.

— Высокую… цену?

— Не забывай, я должен заставить молчать следящего за тайнами. Некоторый процент от твоей прибыли меня удовлетворит.

— Если мы договоримся, вы оставите меня в покое?

— Мне все-таки нужно выполнять свою работу, дружище.

— Что вы требуете?

— Назови имена ливийцев, которые убили Аша.

— Господин… Я не знаю!

— Или ты скажешь правду, или узнаешь их имена. Стань моим осведомителем, Тешонк, ты не пожалеешь.

— А если мне не удастся угодить вам?

— Какая жалость, дружище… Но я убежден, что ты избежишь этого несчастья. По долгу службы я передаю тебе заказ на сотню щитов и ножен для мечей для моих людей. Когда придешь во дворец, попроси, чтобы тебя провели ко мне.

Серраманна вышел из мастерской, оставив Тешонка в полной растерянности. Амени убедил сарда притвориться продажным человеком, готовым ради обогащения предать царя. Если Тешонк попадется на удочку, он будет меньше бояться Серраманна и наведет его на правильный след.

Глава 24

В тридцать третий год царствования Рамзеса Великого фиванская зима, порой отличающаяся холодными ветрами, была мягкой. Огромное голубое безоблачное небо, спокойный Нил, берега, зеленеющие после хорошего разлива земледельческими культурами, ослики, нагруженные фуражом и семенящие из одной деревни в другую, коровы с тяжелым от молока выменем, направляющиеся на пастбища в сопровождении пастухов и собак, девочки, играющие в куклы на пороге белых домов, бегающие за тряпичным мячом мальчишки. Египет жил согласно своему вечному ритму, как если бы ничего, никогда не должно измениться.

Рамзес наслаждался этим чудесным мгновением жизни. Как правы были его предки, выбрав западный берег, чтобы построить на нем храмы и обители вечной жизни, где каждое утро тела света царей и цариц возрождались лучами восходящего солнца! Здесь была уничтожена граница между реальным миром и загробным царством, а человеческое поглощалось тайной.

Отслужив обряд зари в храме ка Сети в Гурнаке, Рамзес уединился в часовне, где душа его говорила сквозь иероглифы, начертанные на стене. Среди тишины он услышал голос фараона, ставшего звездой. Когда он направился в большой двор, залитый мягким солнечным светом, процессия жриц уже выходила из зала с колоннами. Как только Меритамон заметила отца, она направилась к нему и поклонилась, скрестив на груди руки.

С каждым днем она все больше и больше походила на Нефертари. Лучезарная, как весеннее утро, ее красота казалась насыщенной мудростью храма. Рамзес взял руку дочери, и они медленно пошли по аллее сфинксов, где росли акации и тамариски.

— Тебе известны последние события?

— Нет, отец, ты дал царствовать Маат, ты борешься с беспорядками и тьмой. Разве это не главное? Мирские слухи не проникают через стены храма, и хорошо, что это так.

— Твоя мать мечтала о такой жизни, но судьба дала ей другую.

— Не был ли ты хозяином этой судьбы?

— Фараон обязан жить в реальном мире, хотя его мысль пребывает в тайне храма. Сегодня мне нужно сохранить мир, Меритамон, чтобы достичь этого, я женюсь на дочери императора хеттов.

— Она станет Великой Супругой Фараона?

— До женитьбы мне нужно провести второй праздник возрождения. Вот почему я должен принять решение, но я хотел бы узнать твое мнение.

— Ты знаешь, я не хочу участвовать в управлении страной.

— Обряд не может быть исполнен без участия Великой Супруги Фараона — египтянки. Разве я слишком многого требую от тебя, попросив выполнить эту символическую роль?

— Это значит… покинуть Фивы, отправиться в Пи-Рамзес и… что потом?

— Ты вернешься обратно, чтобы продолжите жизнь, которую выбрала.

— И ты не будешь меня больше просить о выполнении мирских обязанностей?

— Я призову тебя только на праздники возрождения, которые, как говорит Ка, должны проводиться каждые три или четыре года, пока не будет исчерпано время моей жизни. Ты вольна согласиться или отказаться, Меритамон.

— Почему ты выбрал меня?

— Потому что годы уединения придали тебе духовную и магическую способность выполнить этот ритуал.

Меритамон остановилась и повернулась к храму Гурнака:

— Ты слишком многого от меня требуешь, отец, но ты Фараон.

Сетау ворчал. Вдали от своей дорогой Нубии, рая змей, он чувствовал себя изгнанником. Однако работы хватало. С помощью Лотос, которая каждую ночь, ловила в поле больших рептилий, он придал новое направление лаборатории, изготовлявшей лекарства из ядов. И по совету Амени он использовал пребывание в Пи-Рамзесе для совершенствования навыков управляющего. С возрастом Сетау стал понимать, что одной горячности для управления недостаточно. Поэтому с удовольствием перенимал опыт личного писца Фараона.

Выходя из кабинета ответственного за торговый флот, согласившегося на строительство трех грузовых кораблей, предназначенных для Нубии, Сетау встретил Ка, чем-то обеспокоенного.

— Неприятности?

— Организация праздника требует большого внимания. И я только что получил очень скверный сюрприз. Управляющий божественными кладовыми Дельты, на которого рассчитывал, чтобы получить большое количество сандалий, льна и алебастровых чаш, не дает мне почти ничего. Это крайне осложняет мою задачу.

— Он объяснил это каким-нибудь образом?

— Он в отъезде. Мне ответила его жена.

— Довольно наглое поведение! Оно мне совсем не нравится. Пойдем к Амени.

Обгладывая ножку жареного гуся, которую он макал в соус из красного вина, Амени быстро просматривал отчеты управляющего божественными кладовыми Дельты, ведомство которого находилось на севере Мемфиса.

Заключение личного писца Рамзеса было определенным:

— Здесь что-то не так. Ка не ошибся, когда обратился к этому чиновнику, и он должен был выполнить его просьбу. Мне это не нравится… Совсем не нравится!

— Может, это все-таки какая-нибудь ошибка? — спросил Ка.

— Невозможно.

— Но праздник будет сорван, — признался верховный жрец. — Чтобы принять богов и богинь, нам необходимы самые красивые льняные ткани, лучшие сандалии и…

— Я проведу тщательное расследование, — объявил Амени.

— Вот уж выдумка писца! — возмутился Сетау. — Это будет долго и сложно, а Ка спешит. Нужно действовать более хитро. Назначь меня специальным учетчиком, и я быстро добьюсь правды!

Амени надулся:

— Разве это законно… А если есть опасность?

— У меня верные и расторопные помощники. Не будем терять времени на пустую болтовню, дай мне письменное распоряжение.

В северных кладовых Мемфиса госпожа Шерит руководила работами с властностью закаленного в боях военачальника. Невысокая, темноволосая, хорошенькая, властная, она направляла погонщиков ослов, нагруженных различными товарами, распределяла задания заведующим складов, проверяла списки и без колебаний потрясала своей палкой перед носом у пытающихся ей возражать.

Женщина с характером, как раз по вкусу Сетау.

Сетау, одетый в новую тунику из кожи антилопы, которая казалась еще более поблекшей, чем старая, был быстро обнаружен.

— Эй, что ты там делаешь?

— Я бы хотел с вами поговорить.

— Здесь не разговаривают, а работают.

— Именно о вашей работе я хотел бы с вами побеседовать.

Госпожа Шерпт зло улыбнулась:

— Тебе, может быть, не нравится моя манера распоряжаться?

— Меня занимает другое, по какому праву вы здесь распоряжаетесь?

Брюнетка была удивлена. Бродяга не мог так изъясняться.

— Кто ты?

— Специальный учетчик, я назначен царской службой.

— Извините… Ваш нелепый наряд сбил меня с толку…

— Начальники упрекают меня за него, но терпят эту фантазию из-за превосходных результатов.

— Покажите письменное распоряжение.

— Вот оно.

Папирус был снабжен всеми необходимыми печатями, включая печать визиря, одобрившего действия Амени и Сетау.

Госпожа Шерит читала и перечитывала текст, который предоставлял учетчику полномочия осмотреть кладовые.

— Этот документ я должен показать вашему мужу.

— Он в отъезде.

— Почему он не находится на своем посту?

— У него очень старая мать, и она нуждается в нем.

— Значит, вы заняли место вашего супруга.

— Я знаю эту работу и хорошо ее выполняю.

— У вас серьезные неприятности, госпожа Шерит. Вы, как кажется, не в состоянии поставить во дворец то, что требуется для праздника возрождения царя.

— Но… просьба была неожиданной… И на данный момент это, к сожалению, действительно так.

— Мне нужны объяснения.

— Я не могу объяснить всего, но знаю, что значительная партия товаров была переправлена в другое место.

— Куда?

— Я не знаю.

— Кто распорядился?

— Тоже не знаю. Когда вернется муж, он сможет вам объяснить, и я уверена, все будет в порядке.

— Начиная с завтрашнего утра, я начну проверку содержимого ваших кладовых.

— Назавтра я назначила уборку и…

— Я спешу, госпожа Шерит. Начальство требует отчета в самый короткий срок. Итак, вы предоставите в мое распоряжение ваши архивы.

— Но их так много!

— Я разберусь. До завтра, госпожа Шерит.

Глава 25

Госпоже Шерит нельзя было терять времени. Ее муж еще раз свалял дурака, дав слишком поспешный ответ на запрос администрации. Когда он показал ей копию своего письма, она впала в неописуемый гнев. Перехватить гонца было уже невозможно… Шерит тотчас же отправила мужа в деревню к югу от Фив, надеясь что конфликт будет забыт, и дворец обратится в другие кладовые.

К несчастью, власти прореагировали совсем иначе. Несмотря на свой странный вид, учетчик оказался довольно решительным и несговорчивым. В первое мгновение Шерит подумала его подкупить, но это решение было слишком рискованным.

Ей больше ничего не оставалось, как обратиться к «запасному варианту», предусмотренному для подобных обстоятельств.

Когда наступило время закрывать кладовые, она задержала четырех заведующих хранением товаров. Она потеряет огромную прибыль от расхищенных складских товаров, но это было единственным средством избежать суда.

— В полночь, — приказала она своим служащим, — вы войдете в здание слева от центральной кладовой.

— Но оно всегда заперто, — возразил один из служащих.

— Я его открою. Вы перенесете все, что там находится, на главный склад. Быстро и тихо.

— А как с оплатой, хозяйка.

— Я заплачу вам недельное жалованье. И если все пройдет гладко, добавлю еще.

Широкая улыбка появилась на лицах четверых мужчин.

— Потом вы забудете эту ночь. Договорились?

В резком голосе Шерит звучала угроза.

— Договорились, хозяйка.

Квартал кладовых был пустынным. Время от времени появлялся только дозорный отряд, сопровождаемый гончими собаками.

Четверо мужчин спрятались в просторной постройке, где хранились деревянные сани для перевозки тяжелых грузов. Выпив пива и закусив свежим хлебом, они спали по очереди.

В полночь раздался повелительный голос Шерит.

— Идемте.

Она отодвинула деревянные засовы и сломала печати из высохшего ила, запрещавшего вход в здание, где ее муж хранил медные слитки, предназначенные для мастерских храмов. Не задавая вопросов, мужчины перенесли сотню кувшинов вина высшего качества, четыреста пятьдесят рулонов тонкого льна, шестьдесят пар кожаных сандалий, триста рулонов шерсти и сотню алебастровых чаш.

Когда мужчины ставили последние вазы, из глубины склада неожиданно возник Сетау, спрятавшийся там для того, чтобы засвидетельствовать кражу.

— Неплохо сработано, госпожа Шерит, — съязвил Сетау. — Значит, вы возвращаете то, что украли, чтобы прекратить мое расследование. Неплохо сработано, но слишком поздно.

Брюнетка сохраняла хладнокровие:

— Что вы требуете в обмен на молчание?

— Имена ваших сообщников. Кому вы продаете краденое?

— Не имеет значения!

— Говорите, госпожа Шерит.

— Вы отказываетесь от переговоров? Тем хуже для вас… Вам не следовало приходить одному!

— Успокойтесь, у меня есть помощница.

На пороге склада появилась Лотос. С обнаженной грудью, изящная и красивая нубийка была прикрыта только короткой набедренной повязкой из папируса и держала в руке ивовую корзинку, закрытую кожаной крышкой.

Шерит чуть не рассмеялась.

— Вот так стражник! — сыронизировала она.

— Пусть ваши служащие уберутся отсюда, — спокойно сказал Сетау.

— Хватайте этих двух, — сухо приказала Шерит служащим.

Лотос поставила корзинку на пол и открыла ее. Из нее выползли четыре свистящие змеи, очень возбужденные, их можно было узнать по трем голубым и зеленым кругам вокруг туловища. Они издали устрашающий щелкающий звук.

Перепрыгивая через рулоны тканей, четверо служащих поспешили унести ноги.

Змеи окружили Шерит, находившуюся на грани обморока.

— Лучше бы вам заговорить, — посоветовал Сетау, — яд этих змей очень вреден. Вы, может быть, не умрете от него, но ущерб, нанесенный вашему организму будет непоправимым.

— Я все скажу, — пообещала женщина.

— Кому пришла в голову мысль красть имущество, предназначенное для храмов?

— Моему мужу.

— Вы в этом уверены?

— Моему мужу… и мне.

— Сколько времени длится ваша торговля?

— Более двух лет. Если бы не было этого праздника возрождения, у нас бы ничего не попросили, и все бы продолжалось…

— Вам нужно было подкупить писцов.

— Да нет же! Мой муж сам подделывал учетный лист, и мы сбывали товары небольшими партиями в зависимости от удобного случая. Заказы делал тот, кому я готовилась продавать.

— Кто покупатель?

— Капитан баржи.

— Его имя?

— Не знаю.

— Опишите его.

— Высокий, бородатый, с карими глазами и шрамом на левом предплечье.

— Он вам платил?

— Да, драгоценными камнями и немного золотом.

— Когда состоится ближайшая сделка?

— Послезавтра.

— Что ж, — сказал обрадованный Сетау, — мы будем иметь удовольствие встретиться с ним.

На заходе солнца баржа без происшествий причалила к пристани. Она перевозила большие кувшины из терракоты, которые благодаря секрету изготовления мастеров Среднего Египта сохраняли свежую питьевую воду в течение года. Но эти кувшины были пусты, так как служили для сокрытия товаров, купленных у госпожи Шерит.

Капитан всю жизнь провел в торговом флоте, достигнув высокого мастерства в своем деле. Ни одного серьезного несчастного случая, уважение подчиненных, минимум задержек в поставках… Но любовницы стоили дорого, и расходы росли гораздо быстрее, чем заработки. После некоторых колебаний он вынужден был согласиться на сделку, которую ему предложили: перевозка краденых товаров. Большое вознаграждение позволяло ему вести жизнь на широкую ногу.

Госпожа Шерит была такой же пунктуальной, как и он. Груз будет готов, как обычно, и понадобится немного Бремени, чтобы перенести его из склада на баржу. Рутинная работа, которая никого не удивит, тем более, что надписи на деревянных ящиках и корзинах указывают на продукты питания.

Но прежде капитан должен будет дать жестокое сражение.

С одной стороны, госпожа Танит становилась все более и более жадной, с другой — хозяин платил все меньше и меньше. Спор будет длиться до тех пор, пока собеседники не найдут общего языка.

Капитан направился к служебному дому Шерит. Как было условлено, она с террасы подала ему знак рукой. Значит, все было в порядке.

Пройдя через садик, моряк оказался в приемном зале с двумя голубыми колоннами. Вдоль стен стояли скамейки.

Раздались легкие шаги спускавшейся по лестнице Шерит. За ней следовала великолепная нубийка.

— Но… кто эта женщина?

— Не оборачивайтесь, капитан, — сурово произнес Сетау, — за спиной у вас кобра.

— Это правда, — подтвердила госпожа Шерит.

— Кто вы? — спросил моряк.

— Посланец Фараона. Мне поручено положить конец вашим махинациям. Но я хочу также узнать имя твоего хозяина.

Капитану показалось, что он видит кошмарный сон. Мир обрушился на него.

— Имя твоего хозяина, — повторил Сетау.

Капитан знал, что приговор будет тяжелым, но не один он понесет наказание.

— Я его видел только один раз.

— Он назвал себя?

— Да… Его зовут Амени.

Ошеломленный Сетау сделал несколько шагов и остановился перед капитаном.

— Опиши его!

Наконец, капитан увидел того, кто хотел его арестовать. Вот она, кобра! Он был уверен, что Сетау выдумал змею, чтобы запугать его. Моряк повернулся и бросился бежать.

Змея выпрямилась и укусила его в шею. От боли и волнения моряк потерял сознание. Подумав, что путь свободен, Шерит побежала к садику.

— Нет! — закричала застигнутая врасплох Лотос. Вторая кобра, самка, укусила женщину за поясницу, когда та переступила порог своего дома. Прерывисто дыша, Шерит ползла, царапая ногтями землю, потом затихла. В это время змея медленно возвращалась к своему самцу.

— Мы не можем спасти их, — с сожалением сказала Лотос.

— Они обкрадывали страну, — напомнил Сетау, — и суд богов не будет к ним снисходителен.

Потрясенный Сетау сел:

— Амени… Амени, вор и взяточник.

Глава 26

Последнее письмо императора Хаттусили было шедевром дипломатии. Рамзес внимательно прочел его несколько раз и тем не менее ему не удалось прийти к определенному выводу. Император хотел мира или войны? Желал ли он еще выдать замуж за Рамзеса свою дочь или просто скрывал свое оскорбленное достоинство?

— Что ты об этом думаешь, Амени?

Носитель сандалий и личный писец царя выглядел осунувшимся и похудевшим, несмотря на большое количество поедаемой им в течение дня пищи. После тщательного обследования лекарь Неферет сказала ему, что не обнаружила у него серьезной болезни, но он должен меньше переутомляться.

— Нам не хватает Аша, он бы смог правильно понять это письмо.

— А твое мнение?

— Я думаю, что Хаттусили открывает тебе дверь. Твой праздник возрождения начинается завтра. Магия даст тебе ответ.

— Я счастлив пойти на встречу с богами и богинями.

— Ка великолепно все устроил, — заметил Амени, — всего будет вдоволь. Что касается Сетау, он положил конец организованному грабежу. Найденные предметы уже в Пи-Рамзесе.

— А виновные?

— Они погибли в результате несчастного случая. Их дело будет рассмотрено судом визиря, который выскажется за возможное уничтожение их имен в официальных документах.

— Я удаляюсь до зари.

— Пусть ка озарит тебя, чтобы ты порадовал Египет.

Летняя ночь, теплая и светлая, подходила к концу. Как большинство египтян, Рамзес решил спать под открытым небом на террасе дворца. Лежа на простой циновке, он смотрел на небо, где сверкали души фараонов, ставшие светом. Ось Вселенной проходила через Полярную звезду, вокруг которой располагались вне пространства и времени бессмертные звезды. Начиная с эпохи пирамид, мысли мудрецов записывались на небе.

В пятьдесят пять лет после тридцати трех лет царствования Рамзес, останавливая течение времени, спрашивал самого себя о своих деяниях. Он продолжал идти вперед, преодолевая препятствия и отодвигая пределы невозможного. Хотя Рамзес был полон энергии и желания действовать, он больше не смотрел на мир, подобно барану, бросающемуся вперед, выставив рога, не заботясь о тех, кто следовал за ним. Царствовать над Египтом не означало навязывать ему законы человека, но дать ему почувствовать дыхание Маат, и сделать это призван Фараон. Когда Рамзес был молодым царем, он надеялся изменить умонастроения, увлечь за собой все общество, навсегда освободить его от мелочности и низости, расширить душу людей. С приходом опыта мечта растаяла, как утренний туман. Люди останутся всего лишь людьми, склонными к лжи и злу. Ни наука, ни религия, ни политика не изменят их природы. Только правосудие и Закон Маат способны устранить хаос.

Рамзес старался править так, как учил его отец, Фараон Сети. Его желание быть великим фараоном, отмечающим своей печатью судьбу Двух Земель, больше ничего не значило. Познав счастье, оказавшись на вершине власти, у него была только одна цель: служить.

Сетау был уже пьян, но продолжал пить вино оазисов. Ноги его не слушались, шатаясь и падая, он метался по комнате и кричал:

— Не спи, Лотос! Сейчас не время отдыхать… Нужно все обдумать и что-то решить.

— Ты часами повторяешь одну и ту же фразу!

— Лучше бы ты меня послушала, я говорю серьезно… Ты и я, мы знаем. Мы знаем, что Амени вор и взяточник. Я ненавижу этого тщедушного писаришку, я его проклинаю, я хотел бы увидеть, как боги обрекут его на муки… Но он мой друг и друг Рамзеса. И пока мы будем хранить молчание, его не осудят за кражу.

— Не связана ли эта кража с заговором против Рамзеса?

— Нужно все обдумать и решить… Если я пойду к царю… Нет, это невозможно. Он готовится к празднику возрождения. Я не могу испортить ему настроение. Если я пойду к визирю… Он арестует Амени! Ну скажи же что-нибудь!

— Поспи немного, сон хороший советчик, потом будет легче думаться!

— Думать недостаточно, необходимо что-то предпринять! А для этого не нужно спать. Амени… Что ты сделал, Амени!

— Наконец, хороший вопрос, — заметила Лотос.

Неподвижный, словно статуя, несмотря на дрожащие руки, Сетау вопрошающе посмотрел на нубийку.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Прежде чем терзать свою душу, спроси себя, о чем действительно думал Амени.

— Но это же ясно, потому что капитан баржи признался. Налицо торговля краденым, и придумывал все это Амени. Мой друг Амени.

Серраманна спал один. На исходе утомительного дня, в течение которого он тщательно проверял, как обеспечена безопасность вокруг храма возрождения, он свалился в постель словно подкошенный, даже не думая воспользоваться восхитительным телом своей последней любовницы, молодой сирийки, гибкой как тростник.

Его разбудили крики.

С большим трудом освободившись от сна, гигант сард, брызнув в лицо водой, потянулся и устремился в коридор, где его управляющий сражался с пьяным Сетау.

— Нужно немедленно провести расследование!

Серраманна оттолкнул управляющего, схватил Сетау за шиворот, затащил в комнату и вылил ему на голову холодную воду.

— Что это такое?

— Вода. Ты, должно быть, на какое-то время забыл о ее существовании.

Сетау упал на кровать:

— Ты мне нужен.

— Кто новая жертва твоих чертовых змей?

— Необходимо расследование.

— Расследование, в связи с чем?

Сетау мгновение колебался, потом выпалил:

— Амени — подпольный богач.

— Не понял.

— Он владеет скрытно огромным состоянием.

— Ты что выпил, Сетау? Должно быть, это похуже змеиного яда!

— Амени владеет незаконным состоянием… И это может быть даже серьезнее! Представь, что Рамзес подвергается опасности…

— Объясни.

Сбиваясь и путаясь, но не пропуская ни одной детали, Сетау рассказал, как они с Лотос положили конец торговле Шерит.

— Что стоят признания такого бандита, как этот капитан? Он назвал первое попавшееся имя!

— Он казался искренним, — возразил Сетау.

Серраманна был ошеломлен.

— Амени… Он последний, кого я заподозрил бы в измене царю и стране.

— А меня бы ты заподозрил, да?

— Не надоедай мне своей обидчивостью! Сейчас речь идет об Амени.

— Необходимо расследование, Серраманна.

— Расследование, расследование! Легко сказать. Во время праздника возрождения я должен заниматься безопасностью Рамзеса. И потом Амени все держит под замком! Если он совершил бесчестный поступок, era нельзя спугнуть и позволить уничтожить доказательства. Ты представляешь, что будет, если мы его напрасно обвиним.

Сетау схватился за голову:

— Мы с Лотос свидетели. Капитан обвинил Амени.

Сард почувствовал приступ тошноты. Его воротило при мысли о том, что такой человек, как Амени, верный из верных, думал только об обогащении. Но самым худшим было возможное участие Амени в заговоре. Может, его тайное богатство служило для вооружения противников Рамзеса?

— Я пьян, — признался Сетау, — но я тебе все рассказал. Об этом знаем только мы трое.

— Я бы предпочел этого не знать.

— Как ты намерен поступить?

— У Амени есть во дворце служебные апартаменты, но он всегда спит в своем кабинете. Нужно будет произвести тайный обыск, перед этим, конечно, выманить его оттуда… Если он спрятал там золото или драгоценные камни, мы их найдем. За ним будет установлено постоянное наблюдение и проверка всех лиц, которых он принимает. Он должен иметь связь с заговорщиками. Будем надеяться, что мои люди не совершат оплошности. Если стража визиря прослышит об этом расследовании, у меня будут крупные неприятности.

— Нужно думать о Рамзесе, Серраманна.

— А о ком же, по-твоему, я думаю?

Глава 27

В это утро весь Египет молился за Рамзеса. После такого длительного царствования как он впитает огромную энергию, исходящую от богов и богинь? Если его физическое тело больше не в состоянии служить вместилищем ка, оно будет уничтожено, как ненужная хрупкая оболочка. Огонь царствования Рамзеса вернется в небесный огонь, а его мумия — в землю. Но если царь возродится, новая кровь потечет в жилах страны.

Привезенные из провинций севера и юга изображения богов были собраны в храме возрождения Пи-Рамзеса, где их встретил Ка. Во время праздника Рамзес станет их гостем и будет пребывать внутри сверхъестественного, в священном пространстве вдали от мирской суеты.

Одеваясь на заре, Рамзес подумал об Амени. Какими бесконечными покажутся эти дни его личному писцу! Во время церемоний он не сможет спросить у царя совета и будет вынужден отложить большое количество дел, которые затем он представит как срочные. По мнению Амени, Египтом никогда хорошо не управляли и ни один чиновник не воспринимал свою роль всерьез.

С двойной короной на голове, одетый в льняное плиссированное платье и позолоченную набедренную повязку, обутый в золотые сандалии Рамзес предстал на пороге дворца.

Два «царских сына» склонились перед Фараоном. Одетые в рубашки с широкими рукавами и в длинные набедренные повязки они держали знамена, верхний конец древка которых был вырезан в форме барана, одного из воплощений Амона, скрытого бога.

Знаменосцы медленно шествовали впереди Фараона до гранитных ступеней храма возрождения, перед ними стояли обелиски и колоссы, символизирующие поле в Абу-Симбеле, царское ка. С самого начала строительства своей столицы Рамзес предусмотрел место для этого храма, так как верил, что будет царствовать больше тридцати лет.

Два жреца в масках шакалов встретили Фараона: один был привратником дорог севера, другой юга. Они повели царя по дороге, пересекающей зал с десятиметровыми колоннами, к залу тканей. Там царь разделся и надел льняную тунику выше колен, похожую на саван. В левую руку он взял пастуший посох, в правую — скипетр с тремя ремешками, воскрешающий в памяти три рождения Фараона, в подземном царстве, на земле и на небе.

Рамзес пережил уже много испытаний, шла ли речь о битве с диким быком или о сражении у Кадеша, где он один в рукопашной схватке противостоял тысячам хеттских воинов, но праздник возрождения звал его к другой битве, где вступали в бой невидимые силы. Умирая в самом себе, возвращаясь в небытие, откуда он вышел, Рамзес должен возродиться от любви богов и богинь и наследовать себе самому. Этим магическим действом он ткал нерушимые узы между своей символической личностью и своим народом, между своим народом и созидательными силами.

Два жреца в масках шакалов повели царя в большой двор под открытым небом, очень похожий на двор фараона Джесера в Саккаре. Творение Ка, восхищенного древней архитектурой; он осуществил эту постройку внутри ограды храма возрождения Рамзеса.

Она шла ему навстречу.

Она, Меритамон, дочь Нефертари, сама Нефертари, воскресшая, чтобы воскресить Рамзеса. Длинное белое платье, скромное золотое ожерелье, головной убор с двумя длинными перьями, которые символизировали жизнь и Закон: ослепительная Великая Супруга Фараона стала позади царя. Во время обряда она будет охранять его магией слова и пения.

Ка зажег огонь, осветивший статуи богов, часовни, где они стояли, и царский трон, на который сядет Рамзес, если выйдет победителем из испытаний. Верховному жрецу будут помогать совет вельмож Верхнего и Нижнего Египта, в числе которых были Сетау, Амени, верховный жрец Карнака, визирь, главный лекарь царства Неферет, «царские сыновья» и «царские дочери». Протрезвевший Сетау не хотел больше думать о презренном поведении Амени, важен был только обряд, который нужно безукоризненно исполнить, чтобы обновить жизненную силу Рамзеса.

Вельможи Верхнего и Нижнего Египта пали ниц перед Фараоном. Затем Сетау и Амени в качестве «единственного друга» омыли ноги царя. Очищенные, они позволят ему пройти все пространства воды, земли или огня. Ваза, из которой била вода, имела форму иероглифического знака «сема», представляющего собой сердце и трахею, что обозначало «соединять». С помощью этой сакральной жидкости Фараон становился сплоченным существом и объединителем своего народа.

Ка так хорошо организовал церемонии, что дни и ночи праздника пролетели, как один час.

Вынужденный идти медленно из-за своей плотно облегающей туники, Рамзес придал действенную силу подношениям из пищевых продуктов, возложенным на жертвеннике богов; своим взглядом и ритуальной формулой «подношение, которое делает Фараон» он вызвал нематериальные ка пищи. Царица исполняла роль небесной коровы, кормящей царя молоком звезд, чтобы изгнать из его тела слабость и болезни.

Рамзес почтил каждого бога, чтобы предохранить множественность творения, которая питала его единство. Своими действиями он высвобождал нерушимое единство, скрытое в каждой форме, и передавал каждой статуе магическую жизнь.

В течение трех дней процессии, молитвы, приношения следовали друг за другом в большом дворе, где присутствовали боги. Укрытые в часовнях, куда вели маленькие лестницы, они устанавливали границы связанного пространства и распространяли свою энергию. То бодрая, то торжественная музыка тамбуринов, арф, лютен и гобоев подчиняла ритму эпизоды, указанные на папирусе, который разворачивал распорядитель обряда.

Уподобляясь душе богов, ведя диалог с быком Аписом и крокодилом Собеком, размахивая гарпуном, чтобы помешать гиппопотаму причинить вред, Фараон устанавливал связь между потусторонним миром и народом Египта. Благодаря действиям царя невидимые становились видимыми и создавалось гармоническое отношение между природой и человеком.

В прилегающем дворе было сооружено возвышение, на котором стояли два расположенных рядом трона; чтобы взойти на них, Рамзес должен был подняться по нескольким ступенькам. Когда он садился на трон Верхнего Египта, на нем была белая корона, а на трон Нижнего Египта — красная. И каждая ритуальная фаза исполнялась одной или другой частью царской личности — двоевластие в движении, внешне неустранимая противоположность, но устраненная в существе Фараона. Так, Две Земли, не смешиваясь, становились одной. Восседая поочередно на одном и другом троне, Рамзес был то Гором с зорким взглядом, то Сетом с непревзойденным могуществом, и одновременно третьим существом, примиряющим двух братьев.

В предпоследний день праздника царь снял белую тунику и надел традиционную набедренную повязку фараонов эпохи пирамид, к которой был прикреплен хвост быка. Настал час проверить, правильно ли царствующий Фараон усвоил энергию богов и способен ли он вступить во владение небом и землей.

Так как Фараон испытал на себе тайну двух братьев-врагов, он был готов снова получить завещание богов, делающее его наследником Египта. Когда пальцы Рамзеса сомкнулись на маленьком кожаном футляре в форме лапы, в котором находился бесценный документ, у каждого защемило сердце. Рука человека, будь он повелитель Двух Земель, будет ли в силах взять сверхъестественный предмет?

Крепко держа завещание богов, Рамзес взял руль, символизирующий его способность вести корабль государства в правильном направлении. Затем он пробежал по большому двору, уподобленному целостности Египта, как отражение неба на земле. Четыре раза царем Нижнего Египта был совершен ритуальный бег в направлении каждой из четырех сторон света, и четыре раза — царем Верхнего Египта. Провинции Двух Земель были, таким образом, преображены шагами Фараона, утверждающего господство богов и присутствие небесной иерархии. Через него все почившие фараоны возвращались к жизни, и Египет становился плодородным полем божественного.

— Я бежал, — провозгласил Фараон, — держа в руках завещание богов. Я пересек всю землю и прикоснулся к ее четырем сторонам. Я пробежал ее по велению сердца. Я бежал, я пересек океан первопричин, я коснулся четырех сторон неба, я ходил так же далеко, как свет, и вручил плодородную землю ее властелину, Закону жизни.

В последний день праздника возрождения в городах и деревнях готовились к торжеству; все знали, что Рамзес победил, и его энергия была обновлена. Однако торжество не могло начаться до того, как возрожденный Фараон не покажет своему народу завещание богов.

На заре Рамзес сел в носилки, которые подняли вельможи Верхнего и Нижнего Египта; спина Амени болела, но он считал своим долгом внести вклад в этот тяжелый труд. Фараона сопровождали во все четыре стороны света, и в каждой из четырех сторон он натянул лук и выпустил стрелу, возвещавшую всему миру, что Фараон продолжает царствовать.

Затем царь поднялся на трон, подножие которого было украшено двенадцатью львиными головами, и обратился к властителям пространства, возвещая о том, что Закон Маат заставитзамолчать силы зла.

Снова коронованный, как в первый раз, Рамзес почтил предков. Они, открывшие путь в невидимое, заложили основу царства. Сетау, благодаривший судьбу за твердость своего характера, не смог удержаться от слез. Никогда Рамзес не был так велик, никогда Фараон до такой степени не воплощал свет Египта.

Царь покинул большой двор, где было упразднено время. Он прошел через зал с колоннами и поднялся по лестнице, ведущей к вершине пилона. Он появился между двумя высокими башнями, как полуденное солнце, и показал своему народу завещание богов.

Толпа издала оглушающий крик. Приветственными возгласами Рамзес был признан достойным царствовать; его слова будут жизнью, его деяния соединят землю с небом. Нил будет плодоносным, достигнет основания холмов, покроет землю плодородным илом, даст людям чистую воду и бесчисленных рыб. Так как боги были на празднике, счастье наполнило все сердца. Благодаря царю пища будет такой же обильной, как песчинки на берегах Нила. Разве не говорили о Рамзесе Великом, что он своими руками создает процветание?

Глава 28

Два месяца и один день.

Бурный день после двух месяцев тайного и тщательного расследования. Серраманна не скупился на средства: его лучшие люди, опытные наемники, получили задание следить за Амени и, не привлекая внимания, обыскивать его помещения. Сард предупредил их, если они попадутся, он откажется от них, а если они заявят о его причастности, он задушит их собственными руками. Обещанные вознаграждения: дополнительные отпуска и вино высшего качества.

Удалить Амени из его кабинета оказалось трудным.

Его поездка в Фаюм предоставила сарду неожиданную возможность; но обыск не дал никаких результатов. Ни в служебных комнатах, почти всегда пустующих, ни в сундуках, ни в библиотеке личный писец Рамзеса не прятал недозволенных предметов. Амени продолжал работать днем и ночью, много ел и мало спал. Что касается его посетителей, они являлись высшими сановниками, и писец имел обыкновение встречаться с ними для того, чтобы потребовать отчета и подогреть их рвение в служении государству.

Слушая отрицательные сообщения сарда, Сетау спрашивал себя, не приснилось ли ему все это. Но Лотос, как и он, хорошо слышали имя Амени, названное капитаном баржи. Невозможно стереть из своей памяти эту грязь.

Серраманна подумывал снять наблюдение; его люди нервничали и могли допустить оплошность.

И именно в этот грозовой день произошел случай, которого они так страшились. До наступления полудня, когда Амени был один в своем кабинете, он принял необычного посетителя, плохо выбритого, одноглазого, отвратительного человека с грубым лицом.

Наемник Серраманна следовал за ним до порта Пи-Рамзеса и без труда определил род его занятий: капитан баржи.

— Ты в этом уверен? — спросил Серраманна Сетау.

— Капитан отправился на юг с грузом кувшинов. Вывод напрашивается сам собой.

Амени возглавил шайку воров, Амени, знающий лучше, чем кто-либо, управление и злоупотребляющий им для личной выгоды… А может быть, еще и хуже.

— Амени выжидал определенное время, — заметил сард, — но потом вынужден был возобновить связь со своими сообщниками.

— Не могу в это поверить.

— Сожалею, Сетау, но я должен рассказать Рамзесу все, что я знаю.

Забудь обиды, — писал император Хаттусили Фараону Египта, — удержи свою руку и позволь нам вдохнуть дыхание жизни. Ты воистину сын бога Сета! Он пообещал тебе страну хеттов, и они принесут тебе в качестве дани все, что ты пожелаешь. Разве они не у твоих ног?

Рамзес показал табличку Амени:

— Прочти сам… Как изменился тон императора!

— Сторонники мира взяли верх, влияние царицы Путухепы оказалось решающим. Твое Величество, тебе ничего не остается, как сделать предложение дочери хеттского императора стать царицей Египта.

— Придумай красивые фразы, внизу которых я поставлю свою печать. Аша умер не зря. Так увенчалось дело всей его жизни.

— Я бегу в свой кабинет, чтобы подготовить послание.

— Нет, Амени, напиши его здесь. Сядь в мое кресло и воспользуйся последними лучами солнца.

Личный писец царя остолбенел:

— Я… В кресло Фараона… Никогда!

— Ты часом не боишься?

— Конечно, боюсь! Люди получше меня были сражены на месте за то, что позволили себе подобное безумие!

— Поднимемся на террасу.

— Но… это письмо…

— Оно может подождать.

Панорама была завораживающей. Роскошная и спокойная столица Рамзеса Великого отдавалась ночи.

— Этот мир, которого мы так страстно желали, не находится ли он здесь, перед нашими глазами? Каждое мгновение нужно уметь им наслаждаться, как редким плодом и постигать его истинную ценность. Но люди только и думают о том, чтобы нарушить гармонию, как если бы они ее не выносили. Почему, Амени?

— Я… я не знаю, Твое Величество.

— А ты никогда не задавал себе этот вопрос?

— У меня не было на это времени. И к тому же есть Фараон, чтобы отвечать на вопросы.

— Серраманна говорил со мной, — сказал Рамзес.

— Говорил… О чем?

— О странном визите в твой кабинет.

Амени не смутился:

— О чем идет речь?

— Ты не мог бы мне сказать это сам?

Писец на минутку задумался:

— Я думаю о капитане баржи, он не договаривался о встрече со мной, а самовольно ворвался в кабинет. Конечно, я обычно не принимаю таких людей! Его речь была бессвязной, он говорил о докерах и задержке погрузки… Я его выдворил с помощью охранника.

— Ты видел его в первый раз?

— И в последний! Но… почему ты спрашиваешь?

Взгляд Рамзеса стал таким же проницательным, как взгляд Сета; глаза Фараона сверкали гневом, пронзая сумерки.

— Ты мне когда-нибудь лгал, Амени?

— Никогда, Твое Величество! И никогда не солгу. Пусть мои слова будут иметь силу клятвы жизнью Фараона!

Несколько томительных секунд Амени почти не дышал. Он знал, что Рамзес судит его и сейчас вынесет свой приговор. Правая рука Фараона легла на плечо писца, который сразу же ощутил благотворное воздействие его магнетизма.

— Я верю тебе, Амени.

— В чем же меня обвиняли?

— В организации хищения ценностей, которые предназначались храмам, и в обогащении.

Амени был близок к обмороку.

— Меня, в обогащении?

— У нас много работы. Мир кажется в пределах досягаемости, но тем не менее нужно немедленно созвать военный совет.

Сетау упал в объятия Амени, Серраманна бормотал извинения:

— Ну конечно, раз сам Фараон тебя окончательно оправдал!

— Вы… Вы могли подумать, что я виновен? — удивился личный писец царя, с серьезным видом наблюдавший эту сцену.

— Я предал нашу дружбу, — признал Сетау, — но я думал только о безопасности Рамзеса.

— В таком случае, — согласился Амени, — ты поступил правильно. И если у тебя появятся другие подозрения, действуй в том же духе. Наш первостепенный долг — защищать Фараона.

— Кто-то пытался очернить Амени в глазах Фараона, — напомнил Серраманна. — Кто-то, чью подпольную торговлю уничтожил Сетау.

— Я хочу знать все подробности, — потребовал Амени.

Сетау и Серраманна рассказали об этапах своего расследования.

— Главарь шайки выдал себя за меня, — сделал вывод Амени, — он воспользовался капитаном баржи, которого кобра отправила на тот свет. С помощью ложной информации он бросил подозрение на меня и мою службу. Достаточно было посещения другого капитана, чтобы убедить вас в моей виновности. С моим устранением управление страной было бы ослаблено.

Рамзес нарушил свое молчание:

— Чернить моих приближенных — значит порочить управление страны, за которое я отвечаю. Кто-то пытается ослабить Египет в тот момент, когда осложнены отношения с Хеттской империей. Это не простое дело о краже, и даже больше, это гангрена, и ее нужно как можно быстрее уничтожить.

— Мы найдем моряка, который приходил ко мне, — сказал Амени.

— Я займусь этим, — подтвердил Серраманна. — Этот человек приведет нас к своему настоящему хозяину.

— Я отдаю себя в распоряжение Серраманна, — предложил Сетау. — Я в долгу у Амени.

— Только без ошибок, — потребовал Рамзес, — я хочу видеть главаря.

— А если речь идет об Урхи-Тешшубе? — вмешался Серраманна. — Я убежден, что у него только одно желание — отомстить.

— Нет, — возразил Амени, — он недостаточно хорошо знает деятельность египетской администрации, чтобы организовать хищение ценностей.

Урхи-Тешшуб, решивший помещать браку Рамзеса с дочерью Хаттусили, который отстранил его от власти… Царь не отверг предположения начальника своей охраны.

— Исполнитель мог действовать по приказу Урхи-Тешшуба, — настаивал Серраманна.

— Конец спорам, — перебил Рамзес, — установите наблюдение и немедленно. А ты, Амени, будешь работать в пристройке дворца.

— Но… почему?

— Потому что ты подозреваешься в воровстве и посажен в тюрьму. Противник должен думать, что его план сработал.

Глава 29

Сильный ледяной ветер, казалось, продувал крепостные стены Хаттусы, укрепленной столицы Хеттской империи. На вершине Анатолийского плато осень внезапно превратилась в зиму. Проливные дожди размыли дороги и препятствовали передвижениям купцов. Зябко поеживаясь, император Хаттусили грелся у очага, попивая горячее вино.

Письмо, которое он получил от Рамзеса, в высшей степени обрадовало его. Больше никогда Хеттская империя и Египет не будут воевать. Хотя применение силы и было иногда полезно, Хаттусили предпочитал дипломатию. Хеттия превратилась в дряхлеющую империю, уставшую от многочисленных сражений; после заключения договора с Рамзесом народ привыкал к миру.

Наконец, вернулась Путухепа. Императрица провела много часов в храме грозы, чтобы испросить совета у оракулов. Красивую и величественную верховную жрицу уважали даже военные.

— Какие новости? — взволнованно спросил Хаттусили.

— Плохие. Ненастье увеличится, температура упадет.

— Зато у меня есть для тебя чудо!

Император помахал папирусом, полученным из Пи-Рамзеса.

— Рамзес дал окончательное согласие?

— Поскольку праздник его возрождения прошел, так как он символически женился на своей дочери, чтобы исполнить обряды, Фараон Египта, наш возлюбленный брат, согласен жениться на нашей дочери. Хеттка — государыня Двух Земель… Никогда бы не подумал, что эта мечта осуществится!

Путухепа улыбнулась:

— Ты смог унизиться перед Рамзесом.

— По твоему совету, дорогая… По твоему мудрому совету. Слова не имеют никакого значения, главное — достичь нашей цели.

— К несчастью, небо ополчилось против нас.

— Погода в конце концов улучшится.

— Оракулы на этот счет дают мрачные прогнозы.

— Если мы будем медлить с отъездом нашей дочери, Рамзес может счесть это хитрой уловкой.

— Что делать, Хаттусили?

— Сказать ему правду и попросить его о помощи. Науке египетских магов нет равных, пусть они усмирят стихии и освободят дорогу. Немедленно напишем нашему возлюбленному брату.

Суровое лицо, порой напряженная походка из-за больных суставов — Ка, старший сын Рамзеса, бродил по огромному некрополю Саккары, где он чувствовал себя свободнее, чем в мире живых. Верховный жрец Птаха редко покидал древний город Мемфис. Его завораживала эпоха пирамид. Ка проводил долгие часы, созерцая трех каменных гигантов: плато Гизы, пирамиды, построенные Хеопсом, Хефреном и Микериносом. Когда солнце достигало зенита, их грани, покрытые белым известняком, отражали свет и освещали погребальные храмы, сады и пустыню. Воплощение первичного камня, возникшего из первозданного океана в первое утро Вселенной, пирамиды были также окаменевшими лучами солнца, которые хранили неизменную энергию. И Ка постиг одну из их истин, каждая пирамида была буквой великой книги мудрости, ее он искал в архивах древних.

Но верховный жрец Мемфиса был озабочен: расположенная недалеко от огромного архитектурного ансамбля Джесера, над которым возвышалась пирамида со ступенями, пирамида царя Унаса требовала восстановительных работ. Датируемый концом пятой династии, насчитывающий более тысячи лет почтенный монумент страдал от серьезных ран. Было совершенно необходимо заменить большое количество блоков.

Здесь, в Саккаре, верховный жрец Ка разговаривал с душами предков. Живя в часовнях — пристанищах вечности, он читал колонки иероглифов, вызывавших в воображении прекрасные дороги потустороннего мира и счастье тех, кто обладал «праведным голосом», потому что они жили в соответствии с Законом Маат. Разбирая эти надписи, Ка возвращал к жизни обитателей могил, продолжавших присутствовать на земле тишины.

Верховный жрец Птаха обходил пирамиду Унаса, когда увидел приближающегося отца. Не походил ли Рамзес на одного из этих светящихся духов, в определенные часы являвшихся ясновидящим?

— Какие у тебя планы, Ка?

— В ближайшем будущем ускорить реставрацию пирамид Древней империи, они требуют срочного вмешательства.

— Ты нашел книгу Тота?

— Отрывки… Но я упрям. В Саккаре столько сокровищ, что мне, возможно, понадобится очень долгая жизнь.

— Тебе только тридцать восемь лет. Разве Птахотеп не дождался ста десяти, чтобы написать свои трактаты?

— В этих местах, отец, вечность питалась временем людей и превратила его в живые камни. Эти часовни, эти иероглифы, эти выдающиеся люди, которые почитают тайну жизни и приносят ей дары, — не являются ли они лучшим, что есть в нашей цивилизации?

— Ты думаешь иногда о государственных делах-, сын мой?

— Зачем ими заниматься, если ты царствуешь?

— Годы проходят, Ка, и я тоже уйду в страну, которая любит тишину.

— Ты только что возродился, отец, и через три года я организую еще один твой праздник возрождения.

— Ты ничего не знаешь об управлении, экономике, армии…

— У меня нет склонности к этим занятиям. Разве строгое исполнение обрядов не является основой нашего общества? От этого зависит счастье народа, и я с каждым днем все больше хочу посвятить себя ему. Ты считаешь, что я избрал неправильный путь?

Рамзес поднял глаза к вершине пирамиды Унаса.

— Искать самое возвышенное, самое жизненное — всегда правильный путь. Но Фараон вынужден спускаться в подземный мир и противостоять там чудовищу, которое пытается осушить Нил и уничтожить ладью света. Если он не будет вести эту ежедневную битву, о каком обряде может идти речь?

Ка прикоснулся к тысячелетнему камню, как если бы он питал его мысль:

— Как я могу служить Фараону?

— Император хеттов хочет прислать в Египет свою дочь, чтобы я женился на ней. Но в Анатолии плохая погода, и путешествие обоза невозможно. Хаттусили просит о вмешательстве наших магов, чтобы они добились у богов улучшения погоды. Как можно быстрее найди текст, который позволит мне исполнить его просьбу.

Там, где укрылся Ререк, капитан баржи, никто не сможет его обнаружить. По совету своего хозяина он некоторое время жил в азиатском квартале Пи-Рамзеса после визита к писцу Фараона, чтобы наговорить ему всякой несуразицы. Но за это хорошо заплатили, гораздо больше, чем за три месяца работы на Ниле. Ререк встретился со своим хозяином, очень довольным его действиями, по его мнению, желаемый результат был достигнут. Но существовала небольшая неприятность: хозяин требовал, чтобы Ререк изменил внешность. Гордившийся своей бородой моряк попытался протестовать. Но так как речь шла о его безопасности, он уступил. Сбрив бороду, он будет служить на юге под другим именем, и стража навсегда потеряет его след.

Ререк целый день спал в небольшом белом домике. Хозяйка будила его во время прохода водоноса и приносила ему начиненные чесноком и луком лепешки, которые он обожал.

— Брадобрей на площади, — предупредила она.

Без бороды он будет казаться менее мужественным, и ему будет труднее соблазнять девушек. К счастью, у него оставались другие, не менее убедительные для этого доводы.

Ререк выглянул в окно.

На маленькой площади брадобрей поставил колья с полотнищем, предохраняющим от солнца. Под этим убежищем стояли две табуретки, одна повыше для него, другая пониже — для посетителей.

Так как собралось около десятка мужчин, ожидание будет долгим. Трое из них играли в кости, остальные сидели, прислонившись спиной к стене дома. Ререк снова лег и уснул.

Хозяйка растормошила его:

— Ну же, спускайтесь! Вы последний.

На этот раз конец уловкам. Моряк спустился по лестнице, вышел из скромного жилища, сел на табуретку с тремя ножками, заскрипевшей под его тяжестью.

— Что ты желаешь? — спросил брадобрей.

— Ты мне сбреешь бороду.

— Такую красивую бороду?

— Это тебя не касается.

— Как угодно, дружище. Как ты мне заплатишь?

— Парой сандалий из папируса.

— Это большая работа…

— Если это тебе не подходит, я обращусь к другому.

— Ладно, ладно…

Брадобрей смочил кожу мыльной водой, провел бритвой по левой щеке, чтобы проверить ее пригодность, затем быстрым, но точным движением приставил ее к горлу моряка:

— Если попытаешься убежать, Ререк, если солжешь, я перережу тебе глотку.

— Кто… кто ты?

Сетау надрезал кожу, немного крови стекло на грудь моряка:

— Тот, кто убьет тебя, если откажешься отвечать.

— Спрашивай!

— Ты знаешь капитана баржи со шрамом на левом предплечье?

— Да…

— Ты знаешь госпожу Шерит?

— Да, я работал на нее.

— Как вор?

— У нас были сделки.

— Кто ваш хозяин?

— Его зовут… Амени.

— Ты немедленно отведешь меня к нему.

Глава 30

Лицо Ка было озарено легкой улыбкой, он предстал перед Рамзесом, сидящим в своем кабинете.

— Я искал три дня и три ночи в библиотеке Дома Жизни в Гелиополисе, отец, и я нашел книгу заклинаний, которая рассеет ненастье над Хеттской империей: это гонцы богини Сехмет распространяют ядовитые испарения в атмосфере и мешают солнцу пройти сквозь облака.

— Что же делать?

— Непрерывно и как можно дольше читать литании, чтобы усмирить Сехмет; когда богиня отзовет своих посланцев, небо над Азией прояснится. Жрецы и жрицы Сехмет уже занимаются этим. Благодаря вибрациям их песнопений мы можем надеяться на быстрый результат.

Ка уже собирался уходить, когда пришел Меренптах. Братья поздоровались.

Царь наблюдал за своими такими разными и такими дополняющими друг друга сыновьями. Ни один, ни другой его не разочаровали. Разве Ка на свой манер не поступил как государственный деятель? Ка обладал возвышенностью мысли, необходимой, чтобы править, Меренптах силой, необходимой, чтобы приказывать. Что касается дочери Фараона Меритамон, она вернулась в Фивы, где руководила обрядами оживления царских статуй в храме Сета и Храме Миллионов Лет Рамзеса.

Фараон возблагодарил богов за то, что они дали ему троих исключительных детей, которые, каждый по-своему, передавали дух египетской цивилизации и были преданы ее ценностям больше, чем себе. Нефертари и Красавица Изэт могли покоиться с миром.

Меренптах склонился перед Фараоном:

— Вы вызывали меня, Ваше Величество.

— Дочь Хаттусили и Путухепы готовится покинуть хеттскую столицу, чтобы отправиться в Пи-Рамзес. Она станет Великой Супругой Фараона, и этот союз окончательно скрепит мир между Хеттской империей и Египтом. Это может не понравиться некоторым заинтересованным лицам. Поэтому ты должен обеспечить безопасность хеттки, как только она покинет контролируемые хеттами территории и прибудет в наши провинции.

— Ваше Величество может рассчитывать на меня. Сколько людей я могу взять?

— Сколько необходимо.

— Я соберу сотню опытных воинов, которые знают эти места и хорошо вооружены, и гонцов на лучших лошадях. В случае нападения мы сможем сопротивляться. Я буду регулярно информировать Ваше Величество. Если гонец запоздает, ближайшая крепость немедленно окажет помощь.

— Я возлагаю на тебя исключительно важную роль, Меренптах.

— Я не разочарую тебя, отец.

С восходом солнца ливневые потоки обрушились на Хаттусу, угрожая затопить нижний город. Когда началась паника, императрица Путухепа обратилась к населению. Хеттские жрецы не прекращали молить о милосердии бога грозы, они обратились еще и к магам Египта.

Речь Путухепы успокоила народ. Через несколько часов дождь прекратился. Тяжелые черные тучи еще висели на небе, но на юге появился обнадеживающий просвет. Отъезд дочери императора становился возможным. Императрица отправилась в комнаты своей дочери.

Двадцатипятилетняя принцесса обладала дикой красотой анатолиек. С золотистыми волосами, черными миндалевидными глазами, узким, почти заостренным носом, высокая, изящная, с гордой посадкой головы, достойной ее высокого происхождения, принцесса была воплощением чувственности и женственности, притягивающей и одновременно ускользающей. Не было ни одного вельможи, который не мечтал бы на ней жениться.

— Погода улучшается, — сказала Путухепа.

Принцесса сама причесывала свои длинные волосы, перед тем как надушить их:

— Значит, я должна готовиться к отъезду.

— Ты боишься?

— Наоборот! Быть первой хетткой, которая выходит замуж за фараона и какого фараона! За Рамзеса Великого, чья слава затмила воинственный огонь хеттов. Даже в самых безумных мечтах можно ли представить такое?

Путухепа была удивлена:

— Мы скоро расстанемся навсегда, и ты никогда не увидишь свою страну… Разве это не мука?

— Я женщина и скоро выйду замуж за Рамзеса, буду жить на земле, любимой богами, царить над пышным двором, наслаждаться неслыханной роскошью и очарованием несравненного климата, и, как знать, чем еще! Но мне недостаточно заключить брачный союз с Рамзесом.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу обольстить его. Фараон думает не обо мне, а только о дипломатии и мире, как будто я всего лишь статья в договоре. Я заставлю изменить его мнение.

— Ты рискуешь разочароваться.

— Разве я глупа и некрасива?

— Рамзес уже не молод. Он, может быть, даже и не посмотрит на тебя.

— Моя судьба принадлежит мне, и никто не сможет мне помочь. Если я не способна завоевать Рамзеса, к чему тогда эта ссылка?

— Твой брак будет гарантией благополучия двух великих народов.

— Я не буду ни служанкой, ни затворницей, а Великой Супругой Фараона. Рамзес забудет мое происхождение, я стану царствовать рядом с ним, и каждый египтянин будет падать передо мной ниц.

— Я желаю тебе этого, дочь моя.

— Эта моя воля, мама, и она не уступает твоей.

На небе появилось неяркое солнце. Водворялась зима с ледяными ветрами, морозами, но дорога, ведущая к египетским провинциям, скоро станет открытой. Путухепа хотела бы обменяться с дочерью некоторыми секретами, но не стала ли будущая жена Рамзеса чужой в своем доме?

Райя не мог успокоиться.

Бурная сцена рассорила его с Урхи-Тешшубом, и они расстались, не придя к согласию. Бывший главнокомандующий хеттской армией считал, что прибытие дочери Хаттусили может быть использовано в ущерб Рамзесу и не следует мешать приезду хеттки в Египет. Для Райя же, наоборот, этот брак, способствующий миру, был нежелателен.

Отказываясь воевать, Хаттусили играл на руку Рамзесу. Райя хотелось вырвать по волоску свою острую бородку и разорвать тунику в разноцветные полоски, так мучила его ненависть к Рамзесу, Она стала главной целью его жизни, и он готов был к любому риску, чтобы сразить этого проклятого фараона, колоссальные статуи которого высились во всех больших храмах страны. Нет, Рамзес не будет больше преуспевать в своих делах.

Урхи-Тешшуб дремал, пресыщенный комфортом и роскошью; Райя еще не потерял вкуса к борьбе. Рамзес был всего лишь человеком, и он падет под градом ударов, нанесенных с силой и точностью. У Райя появилось неотложное дело: помешать хеттке добраться до Пи-Рамзеса.

Не предупреждая Урхи-Тешшуба и его хеттских друзей, Райя организует покушение с помощью Малфи. Когда вождь ливийского племени узнает, что Меренптах, сын Рамзеса, возглавит египетский отряд, он распустит слюни. Устранить одновременно хеттку, будущую супругу Рамзеса, и младшего сына царя, какой блестящий ход!

Ни один из охранников не останется в живых. Фараон подумает, что это был взрыв гнева хеттских воинов, противников мира. На месте нападения будет разбросано оружие и оставлено несколько трупов крестьян, переодетых в воинов армии Хаттусили. Конечно, битва будет ожесточенной, и ливийцы не обойдутся без потерь, но Малфи не остановят эти мелочи. Жестокие, кровавые, а главное победоносные действия воспламенят полководца.

Хаттусили потеряет дочь, Рамзес — сына. И оба правителя отомстят друг другу за оскорбление в еще более ожесточенной схватке, чем предыдущие. И не было больше Аша, чтобы предотвратить конфликт. Что касается Урхи-Тешшуба, он будет поставлен перед свершившимся фактом. Или он станет сотрудничать, признав свою ошибку, или его уничтожат. У Райя было достаточно планов, для того чтобы подточить Египет изнутри; ни одного дня передышки он не даст Рамзесу.

Раздался стук в дверь кладовой, гду купец хранил свои самые драгоценные вазы.

— Кто там?

— Капитан Ререк.

— Я не желаю тебя здесь видеть!

— У меня были неприятности, но я выпутался… Мне нужно с вами поговорить.

Райя приоткрыл дверь.

Сирийский купец едва успел рассмотреть лицо моряка. От толчка в спину последний налетел на Райя, который свалился вверх тормашками, в то время как Серраманна и Сетау ворвались в кладовую.

Гигант сард обратился к капитану Ререку.

— Как зовут этого человека? — спросил он, указывая на Райя.

— Амени, — ответил моряк.

Руки и ноги Ререка были связаны веревкой. Воспользовавшись темнотой, царившей в кладовой, Райя проскользнул, как змея, и поднялся по лестнице, ведущей на крышу. Немного удачи, и он уйдет от преследователей.

Сидящая на крыше красавица нубийка сурово посмотрела на него:

— Остановитесь.

Райя вытащил из правого рукава своей туники кинжал:

— Прочь с дороги, или я убью тебя!

Когда он, подняв руку, бросился на нее с кинжалом, мраморная гадюка укусила его за правую пятку. Боль была такой невыносимой, что Райя выпустил из рук оружие, споткнулся о выступ крыши и, потеряв равновесие, упал вниз.

Когда Серраманна склонился над сирийским купцом, то скривился от досады. При падении Райя сломал себе шею.

Глава 31

Изнемогающая, опьяненная пылкостью своего любовника Танит лежала на мощном торсе Урхи-Тешшуба:

— Умоляю, займемся любовью еще раз!

Хетт с радостью бы уступил, но его встревожил звук шагов. Он встал и вытащил из ножен короткий меч.

В дверь спальни постучали.

— Кто там?

— Слуга.

— Я запретила нас беспокоить! — истерически закричала Танит.

— Один друг вашего мужа… Он говорит, что это очень срочно.

Финикийка удержала Урхи-Тешшуба за руку:

— Это может быть ловушка.

— Мне есть чем защититься.

Урхи-Тешшуб позвал хетта, дежурившего в саду дома. Гордясь своей службой у бывшего главнокомандующего, он тихо доложил обстановку и удалился.

Когда любовник вернулся в спальню, обнаженная Танит прильнула к нему и покрыла поцелуями. Почувствовав, что он озабочен, она отстранилась и подала ему чашу прохладного вина.

— Что происходит?

— Наш друг Райя мертв.

— Несчастный случай?

— Он упал с крыши, когда пытался убежать от Серраманна.

Финикийка побледнела:

— Проклятый сард! Но… он доберется до тебя!

— Возможно.

— Нужно бежать, бежать немедленно!

— Вот уж нет. Серраманна допустил небольшую оплошность. Райя не успел заговорить, я остаюсь вне опасности. Смерть сирийского купца скорее хорошая новость… Он начал терять хладнокровие. Сейчас он мне больше не нужен, потому что у меня есть прямая связь с ливийцами.

— А если… мы удовольствуемся нашим счастьем?

Урхи-Тешшуб грубо мял груди Танит:

— Довольствуйся быть моей послушной и молчаливой женой, и я сделаю тебя счастливой.

Когда он страстно овладел ею, она потеряла сознание от удовольствия.

Охотники принесли Тешонку шкуры животных. Ливиец сам выбирал материал высшего качества. Он доверял только собственному суждению и проявлял крайнюю строгость, отказываясь от трех четвертей предложенных товаров. Утром он выгнал двух охотников, предложивших ему плохие шкуры.

Вдруг к его ногам упала туника из разноцветных полос.

— Узнаешь? — спросил Серраманна.

Почувствовав боль в животе, ливиец положил руки на свое круглое брюшко.

— Это… это обычная одежда.

— Посмотри на нее внимательно.

— Я вас уверяю… Я больше ничего не могу сказать о ней.

— Я тебе помогу, Тешонк, потому что ты мне симпатичен. Эта туника принадлежала сирийскому купцу Райя, довольно подозрительному типу с нечистой совестью, который глупо погиб, когда пытался убежать от меня. Его шпионское прошлое, скажем так, всплыло на поверхность. Но я уверен, что вы были друзьями или скорее сообщниками.

— Я не общался с этим…

— Не перебивай меня, Тешонк. У меня нет доказательств, но я не сомневаюсь, что покойный Райя, ты и Урхи-Тешшуб заключили союз против Рамзеса. Смерть сирийца — это предупреждение: если остальные твои сообщники еще попытаются навредить царю, с ними произойдет то же самое. Теперь я хотел бы получить мой должок.

— Я велю отправить вам кожаный щит и дорогие сандалии.

— Хорошее начало… Ты можешь назвать какие-нибудь имена?

— У ливийцев все спокойно, господин Серраманна! Они признают власть Рамзеса.

— Пусть продолжают в том же духе. До скорой встречи, Тешонк.

Едва затих стук копыт лошади Серраманна, как ливиец, держась за живот, бросился в уборную.

Император Хаттусили был в разладе со своей супругой Путухепой. Обычно императрица ценила прозорливость супруга и правильность его намерений. Но на этот раз между ними произошла бурная ссора.

— Нужно предупредить Рамзеса об отъезде нашей дочери, — настаивала Путухепа.

— Нет, — возразил император, — нужно использовать ситуацию, чтобы узнать, способны ли мятежники действовать против нас.

— Против нас… Ты хочешь сказать, против нашей дочери и ее свиты! Ты отдаешь себе отчет, что хочешь использовать свое собственное дитя как приманку?

— Она ничем не рискует, Путухепа. В случае нападения лучшие хеттские воины защитят ее и уничтожат мятежников. Таким образом, мы достигнем двойной цели: уничтожим оставшихся врагов и скрепим мир с Рамзесом.

— Моя дочь не должна подвергаться никакой опасности.

— Я принял решение: она уедет завтра. Только когда она достигнет границы египетских провинций, Рамзеса известят о прибытии будущей жены.

Какой хрупкой казалась молодая принцесса среди хеттских воинов в тяжелых кирасах и грозных шлемах! Вооруженный новым оружием, снабженный молодыми, здоровыми лошадьми особый отряд, которому было поручено сопровождать принцессу, казался непобедимым. Император Хаттусили знал, что его дочь подвергалась опасности, но уж больно благоприятным был случай. Разве глава государства не должен поддерживать и защищать свою власть иногда даже в ущерб собственной семьи?

В многочисленных повозках находилось приданое принцессы и дары Рамзесу Великому: золото, серебро, бронза, ткани, драгоценности. И подарок, который особенно понравится Фараону: десять великолепных лошадей, за ними он сам будет ухаживать, и они поочередно будут возить его колесницу.

Небо очистилось, стояла непривычная жара. Воины задыхались и потели в своих зимних плащах. Февраль внезапно превратился в летний месяц. Эта аномалия не могла долго продолжаться; через несколько часов, вне всяких сомнений, пойдет дождь и наполнит резервуары.

Принцесса стала на колени перед отцом, который помазал ее свадебным елеем.

— Рамзес сам совершит брачное помазание, — заявил он, — счастливого пути, будущая царица Египта.

Обоз тронулся. За повозкой, куда села молодая женщина, следовала другая — не менее удобная. Это была повозка императрицы Путухепы.

— Я еду с дочерью, — сказала она, проходя мимо императора, — и провожу ее до границы.

Неприветливые горы, крутые дороги, опасные ущелья, густые леса, где мог спрятаться враг… Императрица Путухепа боялась своей собственной страны. Конечно, воины были настороже, и их количество должно было испугать любого нападавшего. Но в Хеттской империи еще недавно бушевали кровавые междоусобные войны; не попытается ли сам Урхи-Тешшуб или его противники уничтожить принцессу, символ мира?

Самым мучительным являлось отсутствие зимы. Подготовленный к этому периоду организм страдал от палящего солнца и засухи. Накапливалась необыкновенная усталость, делая путешествие изнуряющим. Путухепа заметила, что бдительность воинов уменьшилась и их силы были на исходе. Будут ли они способны отразить нападение?

Принцесса оставалась невозмутимой, как будто испытание никак на ней не отражалось. Гордая женщина освещала путь своим отчаянным желанием достичь цели.

Когда шумели сосны, и шум потока походил на шаги вооруженных людей, Путухепа вздрагивала. Где прятались мятежники? Какие действия они предприняли? Императрица хеттов часто просыпалась среди ночи, прислушиваясь к малейшему подозрительному шуму, а днем пристально вглядывалась в леса, обрывистые склоны и берега рек.

Принцесса и ее мать не разговаривали. Замкнувшись в молчании, дочь Путухепы отвергала любую связь со своим прежним существованием. Для нее Хеттская империя умерла, а будущее звалось Рамзесом.

Страдая от жары и жажды, измученный обоз миновал Кадеш и прибыл на пограничный пост Айи в Южной Сирии. Там, на лесной опушке, территории, контролируемой Фараоном, возвышалась египетская крепость.

Лучники заняли позицию у бойниц, большие ворота закрылись. Гарнизон думал о штурме. Принцесса вышла из своей повозки и села на одну из лошадей, предназначенных Рамзесу. Под недоуменными взглядами матери и командующего хеттским отрядом она галопом помчалась к крепости и остановилась у ее стен. Ни один египетский лучник не осмелился выстрелить.

— Я дочь императора хеттов и будущая царица Египта, — заявила она. — Рамзес Великий ждет меня, чтобы отпраздновать нашу свадьбу. Окажите мне хороший прием, иначе гнев Фараона сожжет Бас, как огонь.

Появился комендант крепости:

— За вами целая армия!

— Не армия, а моя охрана.

— У этих хеттских воинов угрожающий вид.

— Вы ошибаетесь, комендант, я сказала вам правду.

— Я не получал никакого приказа из столицы.

— Немедленно сообщите Рамзесу о моем прибытии

Глава 32

Амени простудился; глаза покраснели, грудь заложило, дыхание стало прерывистым. Февральские ночи были морозными, и бледного солнца было недостаточно, чтобы нагреть воздух. Амени заказал большое количество дров, но поставка запаздывала. Находясь в очень плохом настроении, он готовился выместить свою злобу на одном из подчиненных, когда армейский гонец положил на его стол послание из крепости Айа в Южной Сирии.

Несмотря на непрекращающееся чиханье, Амени прочитал секретный текст, набросил шерстяной плащ на льняную тунику, замотал горло шарфом и, невзирая на воспаленные бронхи, побежал в кабинет Рамзеса.

— Величество… Невероятная новость! Дочь Хаттусили прибыла в Айу. Комендант крепости ждет ваших распоряжений.

В этот поздний час царь работал при свете масляных ламп, фитили которых совершенно не дымили. Установленные на высоких деревянных канделябрах из смоковницы, они давали мягкий и ровный свет.

— Это, разумеется, ошибка, — сказал Рамзес. — Хаттусили предупредил бы меня об отъезде своей дочери.

— У крепости расположилась хеттская армия, они выдают себя за свадебный обоз!

Царь сделал несколько шагов по своему просторному кабинету, отапливаемому жаровнями.

— Хитрость, Амени, хитрость императора, чтобы проверить распространение своей власти внутри самой Хеттской империи. Обоз могли атаковать военные, противники мира.

— Как приманка… Собственная дочь!

— Теперь Хаттусили может успокоиться. Пусть Меренптах немедленно отправляется с отрядом для охраны принцессы. Прикажи коменданту крепости Айа открыть ворота и принять хеттов.

— А если…

— Приходится рисковать.

Одинаково удивленные хетты и египтяне побратались, устроили веселье, вместе пили и ели, как старые друзья. Путухепа могла спокойно возвращаться в Хаттусу, тогда как ее дочь в сопровождении вельмож и нескольких хеттских воинов продолжит свой путь в Пи-Рамзес под защитой Меренптаха.

Завтра состоится расставание. Со слезами на глазах императрица посмотрела на свою красивую и торжествующую дочь.

— Ты не испытываешь никаких сожалений?

— Я никогда не была так счастлива!

— Мы никогда больше не увидимся.

— Это закон жизни. У каждого своя судьба. А моя судьба сказочна!

— Будь счастлива, дитя мое.

— Я уже счастлива.

Уязвленная Путухепа даже не поцеловала свою дочь. Последняя связь оборвалась.

— Это совершенно ненормально, — заметил комендант крепости Айа, опытный военный. — В это время года горы должны быть покрыты снегом, и каждый день должен идти дождь. Если будет продолжаться эта летняя жара, нам не хватит воды для резервуаров.

— Мы продвигались быстрым маршем, — напомнил Меренптах, — и у меня много больных. По дороге высохли источники и колодцы. Я боюсь, что эта поездка для принцессы будет очень опасной.

— Совершенно ненормально, — повторил комендант. — Только бог мог вызвать такое отклонение.

Меренптах опасался услышать это мнение.

— Боюсь, что вы правы. В вашей крепости есть статуя-покровительница?

— Да, но она только изгоняет из окрестностей злых духов. У нее недостаточно силы, чтобы изменить климат. Нужно умолять бога, энергия которого сравнима с энергией неба.

— У вас есть запасы воды, чтобы обеспечить обратный путь?

— Увы, нет! Вам придется остаться здесь и ждать дождя.

— Если продлится это несвоевременное лето, для египтян и хеттов не хватит воды.

— Сейчас зима, и эта засуха должна скоро закончиться.

— Вы сами это заметили, комендант, она неестественна. Уезжать — рискованно, оставаться не менее рискованно.

Военный наморщил лоб:

— Но… что вы собираетесь делать?

— Сообщить Рамзесу. Он один сможет действовать.

Ка развернул на столе Рамзеса три длинных папируса, обнаруженных в архивах Дома Жизни в Гелиополисе.

— Тексты категоричны, Твое Величество. Один бог царствует над климатом Азии: Сет. Но никто из магов не может войти с ним в прямую связь. Ты, и только ты один можешь вступить в диалог с Сетом, чтобы возвратить времена года на свое место. Однако…

— Говори, сын мой.

— Однако я против этого шага. Сила Сета опасна и неконтролируема.

— Ты опасаешься моей слабости?

— Ты — сын Сети, но изменение климата требует управления молнией и грозой… А Сет непредсказуем. И Египет нуждается в тебе. Пошлем в Сирию много божественных статуй и караван с продовольствием.

— Ты думаешь, что Сет их пропустит?

Ка понурился:

— Нет, отец.

— Значит, он не дает мне выбора. Или я выигрываю сражение, которое он мне предлагает, или Меренптах, принцесса и все их спутники умрут от жажды.

У старшего сына Рамзеса не было никаких доводов, чтобы возразить отцу.

— Если я не вернусь из храма Сета, — сказал Фараон Ка, — будь моим наследником и отдай свою жизнь Египту.

Хеттская принцесса, размещенная в апартаментах коменданта крепости, потребовала разговора с Меренптахом. Он считал ее беспокойной и властной, но вел себя с почтением, какое положено оказывать знатной даме.

— Почему мы немедленно не выезжаем в Египет?

— Потому что это невозможно, принцесса.

— Погода великолепная.

— Это засуха в сезон дождей, и у нас нет воды.

— Но мы же не останемся в этой ужасной крепости!

— Небо враждебно нам, божественная воля удерживает нас на месте.

— Ваши маги ни на что не способны?

— Я обратился к самому великому из них: к самому Рамзесу.

Принцесса улыбнулась:

— Вы умный человек, Меренптах. Я скажу о вас моему супругу.

— Будем надеяться, принцесса, что небо услышит наши молитвы.

— Не сомневайтесь в этом! Я приехала сюда не для того, чтобы умереть от жажды. Разве небо и земля не в руках Фараона?

Ни Амени, ни Сетау не удалось изменить решения Фараона. Во время обеда Рамзес съел кусок мяса, вырезанного из бедра быка, воплощающего могущество Сета, и выпил крепкое вино оазисов, находящихся под покровительством того же бога. Потом, очистив рот солью, носительницей земного огня, необходимого для сохранения пищи, он сосредоточился перед статуей своего отца, который своим именем осмелился провозгласить себя земным представителем повелителя грозы.

Без помощи Сети Рамзес не мог убедить Сета. Единственный промах, небрежный ритуальный жест, отвлеченная мысль — и ударит молния. Перед лицом могущества единственное оружие — это прямота. Этой прямоте Сети научил Рамзеса, приобщая его к обязанностям Фараона.

Среди ночи царь вошел в храм Сета, построенного на месте Авариса, столицы, которую ненавидели гиксосские завоеватели. Место, посвященное молчанию и уединению, место, куда только Фараон мог проникнуть, не боясь быть уничтоженным.

Перед лицом бога Сета нужно было победить страх, затем бросить огненный взгляд на мир, узнать его в его жестокости и стать силой в его начале, в центре космоса, там, куда не проникал человеческий разум.

Рамзес поставил на жертвенник чашу с вином и миниатюрную газель, сделанную из акации. Способная переносить жесточайший зной пустыни и выживать во враждебной среде газель являлась вместилищем пламени Сета.

— Небо на твоих руках, — сказал царь богу, — земля под твоими ногами. То, что ты приказываешь, происходит. Ты вызвал жару и засуху, верни нам зимний дождь.

Статуя Сета не реагировала, ее глаза оставались холодными.

— Это я, Рамзес, сын Сети, говорю с тобой. Ни один бог не имеет права нарушить порядок мира и течение времен года, любое божество должно подчиняться Закону. Ты, как и все остальные.

Глаза статуи покраснели; внезапное тепло наполнило храм.

— Не направляй свою силу против Фараона. В нем соединены Гор и Сет. Ты во мне, и я использую твою силу для борьбы с тьмой и предотвращения беспорядка. Повинуйся мне, Сет, пошли дождь на края севера!

Молнии прорезали небо, и над Пи-Рамзесом загремел гром.

class='book'> Глава 33 Принцесса заносчиво сказала Меренптаху:

— Мне невыносимо это ожидание! Немедленно везите меня в Египет.

— У меня приказ обеспечить вашу безопасность. Пока стоит продолжительная засуха — неблагоразумно отправляться в путь.

— Почему не вмешивается Фараон?

Капля дождя упала на левое плечо принцессы, вторая — на правую руку. Она и Меренптах одновременно подняли глаза к небу, которое потемнело и покрылось черными тучами. Сверкнула молния, за ней последовал раскат грома и пошел сильный дождь. Через несколько минут температура понизилась.

Холодная и дождливая зима, соответствующая закону времен года, прогнала лето и засуху.

— Вот ответ Рамзеса, — сказал Меренптах.

Хеттская принцесса закинула голову, открыла рот и жадно пила воду неба.

— Поехали, поехали быстрее!

Амени ходил взад и вперед перед дверью спальни царя. Стоящий со скрещенными руками насупленный Сетау неподвижно смотрел в одну точку. Ка читал магический папирус, формулы которого он произносил про себя. Во второй раз Серраманна протирал свой короткий меч тряпкой, смоченной льняным маслом.

— В котором часу Фараон вышел из храма Сета? — спросил сард.

— На заре, — ответил Амени.

— Он с кем-нибудь разговаривал?

— Нет, он не произнес ни единого слова, — сказал Ка. — Царь закрылся в своей спальне, я позвал главного лекаря царства, он согласился ее принять.

— Она осматривает его уже больше часа! — возмутился Сетау.

— Видимые или нет, ожоги Сета опасны, — уточнил верховный жрец. — Доверимся науке Неферет!

— Я дал ей много лекарств для здоровья сердца, — напомнил Сетау.

Наконец, дверь открылась.

Четверо мужчин окружили Неферет.

— Рамзес вне опасности, — сказала главный лекарь царства, — один день отдыха, и царь снова обретет нормальный ритм работы. Оденьтесь потеплее: погода обещает быть холодной и влажной.

Над Пи-Рамзесом начался дождь.

Объединенные, как братья, под командованием Меренптаха египтяне и хетты прошли через Ханаан, продолжили путь по прибрежной дороге, над которой возвышался Синай, и вошли в Дельту. На каждой остановке в малых крепостях был праздник. Во время путешествия многие воины обменяли свое оружие на флейты, трубы и тамбурины.

Хеттская принцесса пожирала глазами зеленеющие пейзажи, восхищалась пальмовыми рощами, плодородными полями, каналами, папирусными лесами. Открывающийся перед ней мир был совершенно не похож на суровое Анатолийское плато ее юности.

Когда обоз стал виден из Пи-Рамзеса, улицы заполнились народом; никто не смог бы сказать, как распространились слухи, но все знали, что дочь императора хеттов подъезжает к столице Рамзеса Великого. Богачи смешались с бедняками, вельможи стояли рядом с чернорабочими, радость наполняла сердца.

— Невероятно, — прокомментировал Урхи-Тешшуб, стоявший с женой в первых рядах зрителей, — этому Фараону удалось многое.

— Он вызвал дождь и одолел бога Сета, — сказала восхищенная Танит. — Его могущество беспредельно.

— Рамзес — это вода и воздух для народа, — добавил каменотес. — Его любовь подобна хлебу, который мы едим, и одежде, которую носим. Он отец и мать страны!

— Его взгляд проникает в умы и души, — сказала жрица богини Хатор.

Урхи-Тешшуб был побежден. Как бороться против фараона, наделенного сверхъестественной силой? Рамзес повелевал стихиями, изменял погоду даже в Азии, правил духами, способными победить любую армию! И как это предчувствовал хетт, ничто не смогло воспрепятствовать путешествию дочери императора. Любое нападение на обоз было обречено на неудачу.

Бывший главнокомандующий анатолийскими воинами взял себя в руки. Он-то уж не поддастся магии Рамзеса! Его целью, его единственной целью, было убить этого человека, разрушившего его жизнь и доведшего гордую Хеттскую империю до состояния простых подданных. Каково бы ни было его могущество, Фараон не был богом, но человеком со своими слабостями и недостатками. Опьяненный победами и популярностью, Рамзес в конце концов потеряет прозорливость, время будет работать против него.

И он женится на этой, принцессе! В ее жилах текла кровь неукротимого воинственного народа. Думая скрепить этим браком мир, Рамзес, быть может, глубоко ошибался.

— Вот она! — закричала Танит, возглас которой был подхвачен тысячами восторженных голосов.

Внутри своей повозки принцесса прихорашивалась. Она подкрасила веки зеленой краской из силиката гидратной меди и очертила вокруг глаз черный овал, накладывая палочкой краску, составленную из свинцового блеска, серебра и древесного угля. Она посмотрела в зеркало на результаты своего труда и осталась довольна. Ее рука не дрогнула.

С помощью Меренптаха молодая хеттка вышла из повозки.

Ее красота ошеломила толпу. Одетая в длинное зеленое платье, оттеняющее перламутровый цвет ее кожи, принцесса имела вид настоящей царицы.

Вдруг все повернулись в направлении главной улицы города, откуда нарастал характерный звук лошадиного галопа и трения колес колесницы.

Рамзес Великий ехал на встречу со своей будущей женой.

Две молодые и горячие лошади являлись потомками пары, которая вместе с львом Бойцом были единственными союзниками Фараона в битве при Кадеше, когда воины бросили его одного перед хеттским натиском. Два великолепных боевых коня были украшены султанами из красных перьев с голубыми концами, на их спинах была попона из красного, голубого и зеленого хлопка. Вожжи Фараон привязал к поясу, чтобы можно было держать в правой руке жезл.

Сверкающая золотом колесница быстро приближалась. Рамзес спокойно управлял лошадьми. В голубой короне, напоминавшей о небесном происхождении фараонов, царь казался полностью одетым в золото.

Да, это солнце следовало за ним, освещая своими лучами его подданных. Когда колесница остановилась в нескольких метрах от хеттской принцессы, серые тучи разорвались и солнце единолично царило над ставшем голубым небом. Рамзес, Сын Солнца, не был ли он творцом этого нового чуда?

Молодая женщина стояла, опустив глаза. Царь отметил, что ее одежде была присуща скромность. Простое серебряное ожерелье, небольшие браслеты из того же металла, лишенное украшений платье, которое в выгодном свете оттеняло ее великолепное тело.

Ка подошел к Рамзесу и передал ему голубую фаянсовую вазу.

Рамзес помазал лоб принцессы чистым маслом.

— Вот брачное помазание, — заявил Фараон. — Оно делает тебя Великой Супругой Фараона, повелителя Двух Земель. Пусть злые силы отойдут от тебя. В этот день ты рождаешься для своего предназначения, согласно Закону Маат, и ты принимаешь имя «Та, которая видит Гора и совершенство божественного света»^[250]. Посмотри на меня, Мат-Гор, моя супруга.

Рамзес протянул руки молодой женщине, которая очень медленно вложила свои ладони в ладони Рамзеса. Она, никогда не ведавшая страха, была охвачена ужасом. Возложив столько надежд на этот момент, чтобы проявить свои чары, она боялась упасть в обморок, как испуганная девочка. От Рамзеса исходил такой магнетизм, что. ей показалось, будто она прикасается к плоти бога и переходит в другой мир, где у нее не было точки опоры. Обольстить его… Теперь она понимала тщетность своих намерений, но было слишком поздно отступать, хотя ей хотелось убежать и вернуться в Хеттию, далеко, очень далеко от Рамзеса.

Ее руки продолжали покоиться в руках царя, и она, наконец, осмелилась поднять глаза и посмотреть на него.

В свои пятьдесят шесть лет Рамзес был великолепным мужчиной с несравненной величественной осанкой. С широким открытым лбом, выступающими надбровными дугами, густыми бровями, пронзительным взглядом, длинным, узким носом с горбинкой, круглыми изящными ушами, широкой грудью, он был редким сочетанием силы и изящества.

Мат-Гор, хеттка, ставшая египтянкой, влюбилась в него с первого взгляда с неистовством женщин ее крови.

Рамзес пригласил ее взойти на свою колесницу.

— На тридцать четвертом году моего царствования навсегда провозглашен мир с хеттами, — звонким голосом, поднявшимся до неба, заявил Фараон.

— Стелы посвятят этому браку, они будут поставлены в Карнаке, Пи-Рамзесе, Элефантине, Абу-Симбеле и во всех храмах Нубии. В городах и деревнях начнутся празднества, и на них будут пить вино из царских погребов. Начиная с этого дня, границы между Египтом и Хеттской империей открыты; пусть свободно передвигаются люди и ценности внутри обширного пространства, откуда навсегда будут изгнаны война и ненависть.

Мощный крик приветствовал заявление Рамзеса.

Помимо воли охваченный волнением Урхи-Тешшуб присоединил свой голос к возгласу всеобщего ликования народа.

Глава 34

Закрепленный на верхней оконечности двойной мачты и заканчивающийся на обшивке корабля льняной прямоугольный парус был надут северным ветром, и царский корабль быстро плыл против течения в направлении Фив. Капитан на носовой части часто проверял Нил с помощью длинного шеста. Он так хорошо знал течение и местоположение песчаных отмелей, что никакой ошибочный маневр не омрачил бы путешествие Рамзеса и Мат-Гор. Фараон сам поднял парус, в то время как его молодая жена отдыхала в каюте, украшенной цветами, а повар ощипывал утку для трапезы. Трое рулевых управляли веслом-рулем, снабженным двумя магическими глазами, указывающими правильное направление, матрос набирал воду из реки, ухватившись одной рукой за бортовое ограждение, ловкий, как обезьяна, юнга карабкался на верхушку мачты, чтобы смотреть вдаль и предупредить капитана о возможном присутствии стада гиппопотамов.

Экипаж с наслаждением выпил исключительное местное вино из виноградников Пи-Рамзеса двадцать второго года царствования, памятного года, в течение которого был подписан мирный договор с хеттами. Бесподобного качества вино хранилось в кувшинах из бежево-розовой терракоты с прямым носиком конической формы, который закрывала пробка, сделанная из глины и соломы. На боках — цветы лотоса и изображение божества, приобщившегося к великим таинствам, приземистого существа с короткими ногами, показывающего красный язык, чтобы выразить всемогущество Слова.

Когда Рамзес, насладившись бодрящим воздухом, витающим над рекой, вернулся в центральную каюту, Мат-Гор уже проснулась. Надушенная жасмином, с обнаженной грудью, одетая в короткую тунику, она была самим обольщением.

— Фараон — владыка излучения, — сказала она нежно, — падающая звезда, сопровождаемая следами огня, неукротимый бык с острыми рогами, крокодил среди вод, к которому нельзя приблизиться, сокол, хватающий свою добычу, божественный гриф, которого никто не может победить, раздражающая буря, пламя, прорезывающее густой мрак.

— Ты хорошо знаешь наши традиционные тексты, Мат-Гор.

— Египетская литература один из предметов, которые я изучала. Меня волнует все, что написано о Фараоне. Разве он не самый могущественный человек в мире?

— Значит, ты должна знать, что Фараон ненавидит лесть.

— Я говорю искренне. Не существует большего счастья, чем это мгновение. Я мечтала о вас, Рамзес, когда мой отец сражался с вами. Я была уверена, что только солнце Египта даст мне жизнь. Сегодня я знаю, что была права.

Молодая женщина прижалась к правой ноге Рамзеса, нежно обняв ее:

— Мне разве запрещено любить повелителя Двух Земель?

Любовь женщины… Рамзес уже давно о ней не думал. Нефертари была любовью, Красавица Изэт страстью, и это счастье принадлежало прошлому. Молодая хеттка пробуждала в нем желание, которое он считал угасшим. Искусно надушенная, предлагающая себя без истомы, она умела быть влекущей, не теряя своего благородства. Рамзес был взволнован ее дикой красотой и очарованием черных миндалевидных глаз.

— Ты очень молода, Мат-Гор.

— Я женщина, Ваше Величество, а также ваша супруга. Не мой ли долг завоевать вас?

— Иди на носовую часть корабля и открывай Египет. Это его супругом я являюсь.

Царь накрыл накидкой плечи Мат-Гор и повел ее на нос корабля. Он указал ей на названия провинций, городов и деревень, описал их богатства, подробно рассказал об оросительных системах, упомянул об обычаях и праздниках.

И вот Фивы.

На восточном берегу восхищенная Мат-Гор увидела огромный храм Карнака и святилище ка богов, светящийся Луксор. На западном берегу возвышалась Сима, где жила богиня тишины, хеттка онемела от восхищения перед Домом Рамзеса, Храмом Миллионов Лет, и гигантским колоссом, воплощавшем в камне ка царя, приравненного к божественной силе.

Мат-Гор отметила, что одно из имен Фараона «тот, кто похож на пчелу» было полностью оправданно, так как Египет действительно был ульем, где праздность считалась недопустимой. Каждый выполнял свои функции, соблюдая иерархию обязанностей. Даже в самом храме стояла непрерывная деятельность: рядом работали мастерские ремесленников, тогда как внутри посвященные выполняли обряды. Ночью наблюдатели за звездами делали свои астрономические расчеты.

Рамзес не дал новой Великой Супруге Фараона времени, чтобы ко всему этому привыкнуть. Живя в Доме Рамзеса, она должна подчиняться требованиям своего сана и постигать ремесло царицы. Она знала, чтобы завоевать Рамзеса — необходимо повиноваться.

Царская колесница, охраняемая стражей и армией, остановилась у деревни Деир-эль-Медина. За ними следовал караван, который вез ремесленникам, строящим и украшающим гробницы Долины Царей и Цариц, обычное продовольствие: буханки хлеба, мешки с фасолью, свежие овощи, рыбу высшего качества, сушеное и маринованное мясо. Администрация поставляла также сандалии, ткани и мази.

Мат-Гор оперлась на руку Рамзеса, чтобы сойти с колесницы:

— Что мы будем здесь делать?

— Для тебя существенно важное.

Под возгласы ремесленников и их семей царская чета направилась к большому белому дому главы общины, пятидесятилетнего мужчины.

— Как отблагодарить Ваше Величество за щедроты? — кланяясь спросил он.

— Я знаю цену твоей руке, я знаю, что ты и твои братья не знаете усталости. Я ваш покровитель, и я обогащу вашу общину, чтобы ее творения были бессмертными.

— Приказывайте, Ваше Величество, и мы повинуемся.

— Пойдем со мной, я покажу тебе место, где нужно немедленно начать два строительства.

Когда царская колесница поехала по дороге, ведущей к Долине Царей, Мат-Гор охватила тревога. Вид скал, разрушенных солнцем, где, казалось, отсутствует всякая жизнь, сжал ей сердце. Она, которая привыкла к роскоши и комфорту дворца, была потрясена видом пустынной местности.

У Долины Царей, охраняемой днем и ночью, Рамзеса ждали пятьдесят сановников разного возраста. С бритыми головами, с широкими ожерельями на груди, одетые в длинные плиссированные набедренные повязки они держали древки, которые были сделаны из смоковницы и украшены страусовыми перьями.

— Это «царские сыновья», — объяснил Рамзес.

Сановники подняли древки, образовали почетную изгородь, потом строем последовали за Фараоном.

Рамзес остановился недалеко от входа в собственную гробницу.

— Здесь, — приказал он главе общины Деир-эль-Медина, — ты выроешь огромную могилу^[251] с залами и колоннами и столько погребальных отсеков, сколько будет «царских сыновей». Вместе с Осирисом я их буду навеки охранять.

Рамзес вручил распорядителю работ план, который он сам начертил на папирусе.

— Вот вечное пристанище Великой Супруги Фараона Мат-Гор; ты построишь эту гробницу в Долине Цариц недалеко от гробницы Красавицы Изэт и подальше от усыпальницы Нефертари.

Молодая хеттка побледнела.

— Такова наша традиция, — уточнил Рамзес. — Царский сан обязывает нас думать о загробном мире. Смерть — наша лучшая советчица, так как придает нашим действиям истинную ценность и позволяет отличить главные действия от второстепенных.

— Но я не хочу предаваться грустным мыслям!

— Ты больше не такая женщина, как все остальные, Мат-Гор, ты больше не хеттская принцесса, которая озабочена только своими желаниями, ты — царица Египта. Значит, твой долг должен быть превыше всего. А чтобы понять, в чем он заключается, тебе нужно встретить собственную смерть.

— Я отказываюсь!

Взгляд Рамзеса заставил Мат-Гор пожалеть об этих словах. Хеттка упала на колени:

— Простите меня, Ваше Величество.

— Встань, Мат-Гор, ты не моя служанка, а служанка Маат, Закона Вселенной, он создал Египет и переживет его. А теперь пойдем к твоей судьбе.

Молодая хеттка держалась высокомерно, несмотря на страх, и пыталась сдержать волнение, осматривая Долину Цариц, которая казалась менее суровой и пустынной, чем Долина Царей. Здесь высокие скалы расступались, открывая место захоронения цариц миру живых. Мат-Гор чувствовала его совсем близким. Она сосредоточилась на чистоте неба и вспомнила красоту пейзажей долины Нила, где надеялась прожить многие годы веселья и удовольствий.

Рамзес думал о Нефертари, покоившейся в золотом зале великолепного пристанища вечности, где она каждое мгновение воскресала в виде феникса, луча света или дуновения ветра, поднимающегося до пределов мира Нефертари, которая плыла в ладье по небесному течению в центре света.

Мат-Гор молчала, не смея прервать раздумья царя. Несмотря на значительность места и времени, она была глубоко взволнованна его величественной осанкой и силой. Какие бы испытания ни пришлось преодолеть, хеттка достигнет своей цели: соблазнить Рамзеса.

Глава 35

Терпение Серраманна было на исходе. Поскольку хитрость и мягкость не давали никаких результатов, сард решил прибегнуть к более прямому методу. Съев говяжье ребро, он верхом отправился в мастерскую Тешонка.

На этот раз ливиец скажет все, что знает, и, в частности, имя убийцы Аша.

Когда Серраманна спешился, он был удивлен скоплением народа у мастерской кожевника. Женщины, дети, старики, рабочие говорили наперебой.

— А ну-ка посторонитесь! — приказал Серраманна, — и дайте мне пройти.

Гиганту не понадобилось повторять приказ. Установилась тишина.

Внутри помещения запах был, как всегда, ужасным. Серраманна, перенявший у египтян привычку использовать благовония, не решался зайти. Но вид группы кожевников, стоявших у просоленных антилопьих шкур, побудил его войти в это зловонное место. Он отодвинул связки веток акации, богатых дубильной кислотой, прошел вдоль баков с охровой землей и положил свои огромные ручищи на плечи одного из подмастерьев.

— Что происходит?

Подмастерья посторонились. Серраманна увидел труп Тешонка, голова которого была опущена в таз с мочей и навозом.

— Несчастный случай, ужасный несчастный случай, — объяснил руководитель мастерской, приземистый ливиец.

— Как это случилось?

— Никто не знает… Хозяин, должно быть, очень рано появился в мастерской, и когда мы пришли, то обнаружили его мертвым.

— Есть ли свидетели?

— Ни одного.

— Это меня удивляет… Тешонк был опытным мастером. Не из тех, кто так глупо умирает. Нет, это преступление, и один из вас что-то знает.

— Вы ошибаетесь, — вяло запротестовал руководитель мастерской.

— Я это проверю сам, — пообещал Серраманна, хищно улыбаясь. — Требуется хороший допрос.

Самый молодой подмастерье проскользнул в дверь, как угорь, и со всех ног бросился из мастерской. Хорошая жизнь не притупила рефлексы сарда, бросившегося в погоню.

Улочки рабочего квартала были хорошо знакомы юноше, но физическая сила начальника личной охраны Рамзеса позволила ему не упускать его из виду. Когда подмастерье пытался взобраться на стену, Серраманна ухватил его за набедренную повязку.

Лишенный опоры беглец закричал и тяжело упал на землю.

— Почки… Я отбил себе почки!

— Ты их вылечишь, когда скажешь мне правду. Не медли, парень, а то я сломаю тебе и руки.

Испуганный подмастерье прерывисто заговорил:

— Хозяина убил ливиец… Человек с черными глазами и вьющимися волосами… Он назвал Тешонка предателем… Хозяин возражал, поклялся, что вам ничего не сказал… Но ливиец ему не поверил… Он задушил хозяина и опустил его голову в чан с навозом… Потом повернулся к нам и пригрозил: «Так же верно, что меня зовут Малфи, и я — хозяин Ливии, я вас убью, если расскажете страже»… И теперь, когда я вам все рассказал, я погиб!

— Не говори ерунды, мальчик. Ты не вернешься в мастерскую и будешь работать во дворце под началом управляющего.

— Вы… Вы меня не отправите в тюрьму?

— Я люблю храбрых мальчишек. Ну же, вставай!

Ковыляя с грехом пополам, подмастерье ухитрился следовать за гигантом, тот был очень раздражен. Его предположение о том, что Урхи-Тешшуб убил Тешонка, не оправдалось.

Урхи-Тешшуб, вероломный хетт, объединившийся с Малфи, ливийским убийцей, давним врагом Египта… Да, вот что затевалось исподтишка! Нужно будет убедить в этом Рамзеса.

Сетау мыл медные чашки, фляги и различного размера фильтры, а Лотос убирала лабораторию. Затем знаток змеиных ядов снял тунику из шкуры антилопы, замочил ее в воде и выжал, чтобы извлечь из нее лекарственные растворы. Теперь Лотос снова превратит тунику в настоящую передвижную аптеку благодаря сокровищам, которые предоставляли черная кобра, свистящая змея, рогатая змея и им подобные. Прекрасная нубийка наклонилась над коричневой вязкой жидкостью; если ее разбавить, она превратится в прекрасное средство от нарушений кровообращения и сердечной слабости.

Когда Рамзес вошел в лабораторию, Лотос поклонилась, но Сетау продолжал работать, не обращая внимания на царя.

— У тебя плохое настроение, — заметил Рамзес.

— Правильно.

— Ты не одобряешь мой брак с хеттской принцессой.

— Опять правильно.

— Но почему?

— Она принесет тебе несчастье.

— Ты не преувеличиваешь, Сетау?

— Мы с Лотос хорошо знаем змей. Чтобы обнаружить жизнь внутри их яда, нужно быть великим знатоком. А эта хеттская змея способна напасть так, что даже лучший знаток не сможет предугадать нападения.

— Разве благодаря тебе я не защищен от рептилий?

Сетау заворчал. Действительно, в течение многих лет он давал Рамзесу микстуры, содержавшие малые дозы яда, чтобы он мог выжить от змеиного укуса.

— Ты слишком уверен в своей силе, Твое Величество… Лотос верит, что ты почти бессмертен, но я убежден, что эта хеттка попытается тебе навредить.

— Ходят слухи, что она сильно влюблена, — прошептала нубийка.

— Ну и что! — воскликнул заклинатель змей. — Когда любовь превращается в ненависть, она становится грозным оружием. Ясно, как день, что эта женщина попытается отомстить за своих! Разве она не располагает великолепным полем битвы, царским дворцом? Конечно, Рамзес меня не послушает.

Фараон повернулся к Лотос:

— А вы что об этом думаете?

— Мат-Гор красива, умна, хитра, честолюбива и… хеттка.

— Я этого не забуду, — пообещал Рамзес.

Царь внимательно прочел донесение, которое передал ему Амени. Бледный, с редеющими волосами личный писец Фараона уверенной рукой записал распаленные гневом показания Серраманна.

— Урхи-Тешшуб — убийца Аша, и ливиец Малфи — его сообщник… Но у нас нет никаких доказательств.

— Поэтому суд не властен над ними, — признал Амени.

— Этот Малфи… Ты о нем слышал?

— Я просматривал архивы дипломатического ведомства, заметки Аша и опросил всех, кого мог. Малфи — вождь одного из ливийских племен, особенно воинственно настроенного по отношению к нам.

— Их действия могут представлять реальную опасность?

Амени задумался:

— Я хотел бы дать тебе успокаивающий ответ, но ходят слухи, что Малфи удалось объединить многие кланы, которые до сих пор враждовали между собой.

— Это слухи или достоверный факт?

— Страже пустыни не удалось обнаружить лагерь Малфи.

— И тем не менее он проник в Египет, убил одного из своих сообщников в его мастерской и безнаказанно вернулся обратно!

Амени боялся испытать на себе гнев Рамзеса, сильный, потому что был редким.

— Мы не предполагали, что он способен нанести вред, — уточнил Амени.

— Если мы больше не в состоянии распознавать зло, то как мы можем управлять страной?

Рамзес встал и пошел к большому окну своего кабинета, откуда он смотрел прямо на солнце, не прикрывая глаз. Солнце, его небесный покровитель, каждый день питало его энергией, необходимой для управления страной.

— Нельзя пренебрегать Малфи, — заявил царь.

— Ливийцы не посмеют напасть на нас!

— Горстка злодеев может посеять несчастье, Амени. Этот ливиец живет в пустыне, разрушительные силы — злые духи пустыни — на его стороне, он мечтает использовать их против нас. Речь пойдет не о войне, как та, которую мы вели против хеттов, но о другого рода столкновении, более скрытом, но не менее жестоком. Я чувствую ненависть Малфи. Она растет, она приближается.

Когда-то Нефертари использовала свой дар предвидения, чтобы направлять действия царя. С тех пор как она сияет на небе среди звезд, Рамзес чувствовал, что ее дух живет в нем и она продолжает вести его.

— Серраманна проведет тщательное расследование, — сказал Амени.

— У тебя есть другие проблемы, друг мой?

— Сотня, как всегда, и все очень срочные.

— Полагаю, тебя бесполезно просить немного отдохнуть?

— Я отдохну тогда, когда исчезнут все проблемы.

Глава 36

Специально приготовленной смесью самая искусная служанка дворца натирала кожу Мат-Гор, чтобы очистить ее. Затем она намылила тело молодой хеттки средством из коры и мякоти баланита, дерева, богатого мылящим веществом, и попросила ее лечь на теплые плиты, чтобы растереть. Благоухающая мазь облегчала боли, устраняла напряжение и ароматизировала тело.

Мат-Гор была в раю. Никогда при дворе ее отца, хеттского императора, ею не занимались с такой заботой и умением. Служанки превосходно владели своим искусством, и новая царица Египта день ото дня чувствовала себя все краше. Это являлось необходимым условием, чтобы завоевать сердце Рамзеса. Сияющая молодостью и счастьем Мат-Гор чувствовала себя неотразимой.

— Теперь, — решила служанка, — мазь от морщин.

Хеттка возмутилась.

— В моем возрасте? Ты сошла с ума!

— Именно в вашем возрасте нужно начинать бороться со старением, а не тогда, когда будет уже слишком поздно.

— Но…

— Не волнуйтесь, Ваше Величество, для меня красота царицы Египта — дело государственной важности.

Побежденная Мат-Гор отдала свое лицо в руки служанки, которая наложила на него дорогую мазь из меда, красного натра, алебастрового порошка, зерен греческой сочевицы и молока ослицы.

За первым ощущением свежести последовало приятное тепло, которое отодвигало уродство и старость.

Мат-Гор ходила на пиры, ее принимала египетская знать, она посещала гаремы, где учили музыке и поэзии, и каждый день с наслаждением приобщалась к жизни настоящей египтянки.

Все было еще прекраснее, чем в мечтах! Она более не вспоминала о Хаттусе, унылой и серой столице ее детства. Здесь, в Пи-Рамзесе, не было высоких стен, а были сады, водоемы и дома, украшенные черепицей из бирюзы, что делало столицу Рамзеса бирюзовым городом, где радость жизни смешивалась с пением птиц.

Хеттская принцесса мечтала о Египте, и Египет ей принадлежал! Она была всеми почитаемой царицей.

Но царствовала ли она на самом деле? Она знала, что Нефертари ежедневно работала рядом с Рамзесом, принимала участие в управлении страной, стояла у истоков мирного договора, заключенного с хеттами.

Она же, Мат-Гор, купалась в роскоши и удовольствиях, но так мало видела Рамзеса! Конечно, он занимался с ней любовью нежно и страстно, но оставался далеким, и она не имела над царем власти.

Это поражение было только временным. Мат-Гор обольстит Рамзеса, она будет властвовать над ним. Ум, красота и хитрость станут ее тройным оружием. Сражение будет долгим и трудным, так как противник очень силен, и тем не менее молодая хеттка не сомневалась в успехе. То, чего она страстно желала, она всегда получала.

А сейчас Мат-Гор хотела стать такой великой царицей, что не останется даже воспоминаний о Нефертари.

— Ваше Величество, — прошептала служанка, — мне кажется… Я думаю, что Фараон сейчас в саду.

— Пойди посмотри, и если это действительно он, немедленно возвращайся!

Почему Рамзес не предупредил ее о своем присутствии?

В этот поздний утренний час Фараон не имел обыкновения отдыхать. Что же заставило его изменить своей привычке?

Вернулась взволнованная служанка:

— Это и вправду Фараон, Ваше Величество.

— И… он один?

— Да, один.

— Дай мне самое легкое и простое платье.

— Вы не хотите платье из тонкого льна с красной вышивкой и…

— Поторопись.

— Какие драгоценности вы желаете?

— Никаких драгоценностей.

— А… парик?

— Никакого парика. Да поторопишься ты, наконец?

Рамзес сидел в позе писца у подножия смоковницы с развесистой кроной, блестящей листвой, увешанной красными и длинными плодами. Царь был одет в традиционную набедренную повязку, какую носили фараоны Древней империи, в эпоху строительства пирамид. На запястье — два золотых браслета.

Хеттка наблюдала за ним.

Вне всяких сомнений, он с кем-то разговаривал.

Она подошла. Легкий ветерок нежно ласкал листья смоковницы, издающих маслянистый запах меда. Удивленная молодая женщина обнаружила собеседника Фараона: это был его пес Дозор, лежавший на спине!

— Ваше Величество.

— Подойди, Мат-Гор.

— Вы знали, что я здесь?

— Тебя выдал запах духов.

Она села рядом с Рамзесом. Дозор перевернулся на бок и принял позу сфинкса.

— Вы разговаривали с этим животным?

— Все животные разговаривают, когда они близки нам, как был близок мне мой лев, а теперь этот пес, наследник династии Дозоров, они много чего могут сказать нам, если мы умеем их слушать.

— Но… что он вам рассказывает?

— Он рассказывает мне о верности, доверии и честности и описывает мне дороги потустороннего мира, по которым он меня поведет.

Мат-Гор сделала недовольную гримасу:

— Смерть… Зачем говорить об этом ужасе?

— Только люди совершают ужасное. Смерть же — простой физический закон, и загробный мир может стать блаженством, если наша жизнь была праведной и сообразной Закону Маат.

Мат-Гор придвинулась к Рамзесу и посмотрела на него великолепными черными миндалевидными глазами.

— Ты не боишься испачкать платье?

— Я еще не одета, Ваше Величество.

— Строгая одежда, ни одной драгоценности, без парика… С какой стати такая простота?

— Ваше Величество упрекает меня в этом?

— Ты занимаешь высокое положение, Мат-Гор, и не можешь вести себя, как обыкновенная женщина.

Хеттка вспылила:

— Разве я когда-нибудь так поступала? Я дочь императора, а сейчас Великая Супруга Фараона. Моя жизнь всегда была подчинена требованиям определенных правил и власти.

— Правила, да, но зачем вспоминать о власти? Ты не занималась управлением при дворе твоего отца.

Мат-Гор почувствовала, что ее поймали на слове:

— Я была слишком молода… И Хеттская империя — военное государство, где женщин считают низшими существами. Здесь совсем иначе! Разве не долг царицы служить своей стране?

Молодая женщина раскинула свои волосы на коленях Рамзеса.

— Ты действительно чувствуешь себя египтянкой, Мат-Гор?

— Я не хочу больше слышать о хеттах!

— Ты отрекаешься от отца и матери?

— Нет, конечно, нет… Но они так далеко!

— Ты переживаешь трудное испытание.

— Испытание? Да нет же, это то, чего я всегда хотела! Я не хочу больше слышать о прошлом.

— Как подготовить завтрашний день, если человек не проникся вчерашним? Ты молода, Мат-Гор, и мечешься в поисках равновесия. Его будет нелегко найти.

— Мое будущее предначертано: я — царица Египта!

— Царствовать — это искусство, которое постигается день за днем и никогда не достигает совершенства.

Хеттка была раздосадована:

— Я… я не понимаю.

— Ты — символ мира между Египтом и Хеттской империей, — заявил Рамзес, — много смертей усеяло путь, который вел к концу длительного конфликта. Благодаря тебе, Мат-Гор, радость заменила страдание.

— Значит, я… только символ?

— Много лет понадобится тебе, чтобы постичь тайны Египта, учись служить Маат, богине правды и справедливости, и твоя жизнь будет светлой.

Хеттка встала и смело ответила повелителю Двух Земель:

— Я хочу царствовать рядом с вами, Рамзес.

— Ты всего лишь дитя, Мат-Гор. Сначала откажись от своих капризов, займи положенное тебе место и предоставь времени свершить свое дело. А теперь оставь меня одного, Дозору нужно о многом со мной посекретничать.

Обиженная хеттка бегом вернулась в свои покои.

Рамзес не увидит ее плачущей от бешенства.

Глава 37

В последующие месяцы после разговора с Рамзесом Мат-Гор сделалась ослепительной. Разодетая в роскошные платья, она осветила своей красотой и очарованием фиванские вечера, безукоризненно играя роль царицы, предавшейся светским развлечениям. Приняв к сведению советы царя, она усвоила обычаи двора и усовершенствовала свои знания культуры древнего царства, глубина которой ее заворожила.

Мат-Гор не встретила враждебности со стороны придворных, но ей не удалось завоевать симпатию Амени, самого близкого друга Фараона. Что касается Сетау, другого наперсника, то он вернулся вместе с Лотос в Нубию, чтобы собирать яд рептилий и проводить в жизнь идеи относительно развития провинции.

Молодая хеттка имела все и не владела ничем. Такая близкая к ней власть ускользала от нее, и горечь начинала наполнять ее сердце. Она тщетно искала средство завоевать Рамзеса и в первый раз засомневалась в себе самой. Но она не даст царю возможности заметить это. Поэтому она искала забвения в праздниках и развлечениях, неоспоримой царицей которых была.

В этот осенний вечер Мат-Гор почувствовала себя уставшей, она отпустила слуг, легла на ложе, не закрывая глаз, чтобы мечтать о Рамзесе, этом всемогущем и непостижимом человеке.

Дуновение ветра подняло льняную занавеску окна. По крайней мере, хеттке так показалось, пока перед ней не возник длинноволосый, внушительного вида мужчина.

Мат-Гор вскочила и скрестила на груди руки:

— Кто вы?

— Хетт.

Лунный свет позволил царице лучше рассмотреть лицо неожиданного посетителя.

— Урхи-Тешшуб?

— Ты помнишь меня, девушка?

— Ты осмелился проникнуть в мою спальню!

— Это было нелегко, я тебя давно подстерегаю. Так как Серраманна не прекращает за мной следить, я долго выжидал, прежде чем приблизиться к тебе.

— Урхи-Тешшуб… Ты убил императора Муваттали и пытался убить моих родителей!

— Все это было так давно… Сегодня мы два хеттских изгнанника в Египте.

— Ты забыл, кто я?

— Красивая женщина, которая живет в придуманном ею самой мире.

— Я — супруга Рамзеса и царица Египта!

Урхи-Тешшуб сел у подножия ложа:

— Очнись, девочка!

— Я позову стражу!

— Что ж, зови.

Урхи-Тешшуб вызывающе смотрел на хеттку. Молодая женщина встала и налила себе чашу прохладного вина.

— Ты чудовище и животное! Почему я должна тебя слушать, тебя, воина-изменника!

— Потому что мы принадлежим одному народу, который всегда будет врагом проклятого Египта!

— Прекрати бредить: подписан мирный договор.

— Прекрати тешить себя пустыми мечтами, Мат-Гор, для Рамзеса ты всего лишь иноземка, и вскоре ты очутишься в гареме.

— Ты ошибаешься.

— Он дал тебе хоть чуточку власти?

Молодая женщина не ответила.

— Для Рамзеса ты не существуешь. Ты всего лишь хеттка — символ этого мира, который Фараон в конце концов нарушит, чтобы раздавить врага. Рамзес коварен и жесток, он расставил хитроумную ловушку, куда не замедлил угодить Хаттусили. А ты, ты была принесена в жертву собственным отцом! Ищи забвения, Мат-Гор, пользуйся счастливым временем, так как молодость быстро проходит, гораздо быстрее, чем ты думаешь.

Царица повернулась к Урхи-Тешшубу спиной:

— Ты все сказал?

— Подумай о моих словах, и ты убедишься в их справедливости. Если захочешь меня увидеть, дай мне знать так, чтобы не вызвать подозрений у Серраманна.

— А зачем мне тебя видеть?

— Ты любишь свою страну так же, как и я. И ты не станешь мириться ни с поражением, ни с унижением.

Мат-Гор долго колебалась, прежде чем обернуться.

Легкий ветерок поднял льняную занавеску, Урхи-Тешшуб исчез. Был ли он демоном ночи или пришел напомнить ей о реальности?

Шесть человек громко пели, ритмично двигая ногами, погруженными в широкий чан, наполненный виноградом. Они с воодушевлением топтали спелые грозди, которые дадут превосходное вино. Наполовину пьяные от испарений, выделявшихся из чана, они неуверенно держались за ветви беседки из виноградных лоз. Самым воодушевленным был Серраманна, который задавал ритм остальным.

— Вас спрашивают, — сказал виноградарь.

— Продолжайте, — приказал Серраманна своим людям, — и не расслабляйтесь!

Человек был из стражи пустыни. Энергичный, с суровым лицом он никогда не расставался с оружием: луком, стрелами и коротким мечом.

— Я пришел доложить, — сказал он Серраманна. — Наши дозорные отряды прочесывают Ливийскую пустыню в поисках Малфи и его людей.

— Вы их обнаружили?

— К сожалению, нет. Пустыня огромна, а мы контролируем лишь территорию, близкую к Египту. Пойти дальше было бы рискованно. Бедуины шпионят за нами и предупреждают Малфи о нашем приближении. Он стал неуловимой тенью.

Серраманна был разочарован и раздражен. Стражи пустыни считались лучшими отрядами в Египте, и их неудача доказывала, до какой степени опасным противником был Малфи.

— Ты уверен, что Малфи объединил много племен?

— Нет, — ответил стражник, — возможно, речь идет всего лишь о слухах, как это часто бывает.

— Малфи хвастался, что у него есть железный кинжал.

— Я ничего такого не слышал.

— Оставь на месте дозорный отряд и при малейшем конфликте предупреди дворец.

— Слушаюсь… Но чего нам следует опасаться со стороны ливийцев?

— Мы уверены, что Малфи так или иначе будет пытаться нам навредить. И он подозревается в совершенном преступлении.

Амени не выбрасывал ни одного документа. Со временем его кабинет в Пи-Рамзесе превратился в архив, состоявший из папирусов или деревянных табличек. В трех дополнительных комнатах хранились старые дела. Его подчиненные неоднократно советовали ему избавиться от малозначащих документов, но Амени предпочитал держать под рукой максимум информации, чтобы не обращаться в различные ведомства, медлительность которых выводила его из себя.

Писец работал быстро. С его точки зрения, любая проблема, решение которой затягивалось, могла обостриться. И лучше всего рассчитывать только на себя, не думая о помощи с чьей-либо стороны.

Насытившись вареным мясом, Амени работал при свете масляной лампы, когда в кабинет вошел Серраманна.

— Опять читаешь…

— Нужно же, чтобы в этой стране кто-то занимался подробными деталями.

— Ты испортишь здоровье, Амени.

— Оно уже давно испорчено.

— Можно сесть?

— При условии, что ты не нарушишь порядка.

Гигант сард предпочел постоять.

— Ничего нового по поводу Малфи, — пожаловался сард. — Он скрывается в Ливийской пустыне.

— А Урхи-Тешшуб?

— Он живет на широкую ногу с богатой финикийкой. Если бы я его не знал, как охотник знает свою дичь, я бы поклялся, что он стал добропорядочным человеком, и не имеет других стремлений, кроме как наслаждаться счастьем и хорошей едой.

— А почему бы и нет? Другие же иноземцы польстились на спокойное существование.

— Вот именно…

Тон сарда заинтриговал Амени:

— Что ты подразумеваешь?

— Ты превосходный писец, но время идет, и ты уже не молодой человек.

Амени положил кисточку и скрестил руки.

— Я встретил очаровательную и очень скромную женщину, — признался сард. — По всей видимости, она мне не подходит. Зато ты должен ее оценить.

— Ты что хочешь… женить меня?

— Я люблю перемены… А ты был бы верен хорошей жене.

Амени рассердился.

— Моя жизнь — этот кабинет и управление государственными делами. Ты представляешь здесь женщину? Она все здесь перевернет и посеет неразбериху и хаос!

— Я подумал…

— А ты не думай, а лучше ищи убийцу Аша.

Глава 38

Храм Миллионов Лет Рамзеса на западном берегу Фив занимал площадь в пять гектаров. В соответствии с желанием Фараона, пилоны, казалось, поднимались до неба, в тени деревьев находились резервуары с чистой водой, двери были из позолоченной бронзы, настил — из серебряных плит, и статуи, оживленные присутствием ка, стояли в его дворах. Вокруг храма располагались кладовые и библиотека, в центре строения — часовни, посвященные Сети, отцу Рамзеса, Туйе, его матери, и Нефертари, Великой Супруге Фараона.

Повелитель Двух Земель часто бывал в этом магическом месте, принадлежавшем богам, он чтил память дорогих ему людей, навсегда оставшихся в его сердце. Но это путешествие было исключительным.

Меритамон, дочь Рамзеса и Нефертари, должна совершить обряд, который обессмертит правящего Фараона.

Когда Рамзес увидел ее, он снова был поражен ее сходством с матерью. В плотно облегающем платье, с двумя бантами на груди, Меритамон воплощала Сешат, богиню письменности. Ее прекрасное лицо было спокойным и одухотворенным.

Царь обнял ее.

— Как ты чувствуешь себя, моя обожаемая дочь?

— Благодаря тебе я могу предаваться размышлениям в этом храме и исполняю музыку для богов. Каждое мгновение я ощущаю присутствие матери.

— Я прибыл в Фивы по твоей просьбе. Какую тайну ты хочешь мне открыть, ты, единственная царица Египта, признанная храмами?

Меритамон склонилась перед Фараоном:

— Пусть Его Величество соизволит следовать за мной.

Богиня, которую она воплощала, повела Рамзеса в часовню, где его ждал жрец в маске ибиса бога Тота. Под взглядом Рамзеса Тот и Сешат написали пять имен царя на листьях большого дерева, высеченного на камне.

— Так, — сказала Меритамон, — твои анналы^[252] составлены миллион раз, и они останутся вечно.

Рамзес ощутил странное волнение. Он был всего лишь человеком, которому судьба уготовила тяжкое бремя власти, но божественная чета напоминала и о другой реальности: он — Фараон, чья душа переходила от царя кцарю, начиная с времен первой династии.

Оба совершающих обряд удалились, оставив Рамзеса созерцать дерево миллионов лет, на котором только что было вписано его бессмертие.

Меритамон возвращалась в храм, когда молодая темноволосая пышно разодетая женщина преградила ей дорогу.

— Я — Мат-Гор, — вызывающе заявила она. — Мы никогда не встречались, но мне нужно с вами поговорить.

— Вы супруга моего отца, и нам не о чем с вами говорить.

— Это вы настоящая царица Египта!

— Я только принимаю участие в обряде, моя роль сугубо символическая.

— Иными словами, главная!

— Истолковывайте события на свое усмотрение, Мат-Гор. Для меня никогда не будет другой Великой Супруги Фараона, кроме Нефертари.

— Но она мертва, а я живая! Раз вы отказываетесь царствовать, зачем же мешать мне?

Меритамон улыбнулась:

— У вас слишком богатое воображение. Я живу здесь в уединении и не интересуюсь мирскими делами.

— Но вы присутствуете на государственных обрядах в качестве царицы Египта!

— Такова воля Фараона. Вы ее оспариваете?

— Поговорите с ним, убедите его, что я достойна доверия, ваше влияние решающее.

— Чего же вы хотите на самом деле, Мат-Гор?

— Я имею право царствовать, мой брак мне это позволяет.

— Египет побеждают не силой, но любовью. Если на этой земле вы будете пренебрегать Законом Маат и забывать свои обязанности, вас ждут жестокие разочарования.

— Ваши речи меня не интересуют, Меритамон, я требую вашей помощи. В отличие от вас, я не отказываюсь от мира.

— Вы храбрее, чем я. Желаю удачи, Мат-Гор.

Рамзес долго предавался размышлениям в огромном зале с колоннами храма Карнака, строительство которого начал его отец Сети, а он, как сын и наследник, завершил его. Свет, струящийся через решетчатые окна, поочередно освещал скульптуры и картины, где был изображен Фараон, приносящий дары богам, чтобы они согласились поселиться на земле.

Амон, великая душа Египта, дающий дыхание, оставался таинственным, но повсюду присутствующим. Он приходит в ветре, — пелось в гимне, — но его не видно. Ночь наполнена его присутствием. Он выполняет и высокое и низкое. Пытаться познать Амона, зная, что он всегда ускользает от человеческого понимания, не значит ли это устранить зло и тьму, увидеть будущее и создать страну, чтобы она была подобием неба, как это утверждала Книга дороги к свету?

У человека, который шел навстречу Рамзесу, было некрасивое лицо, его не смягчил даже возраст. Бывший инспектор царских конюшен, он поступил на службу Амону в Карнаке и прошел все иерархические ступени, став вторым жрецом бога. Одетый в белоснежное льняное одеяние Бакхен остановился в нескольких шагах от Фараона:

— Велика моя радость вновь увидеть вас, Ваше Величество.

— Благодаря тебе Карнак и Луксор достойны богов, которые в них живут. Как здоровье Небу?

— Верховный жрец больше не выходит из своего домика у священного озера, он очень стар, но продолжает отдавать распоряжения.

Рамзес ценил верность Бакхена, он принадлежал к числу людей, лишенных честолюбия, поступавших по справедливости. Управление самого большого священного храма Египта было в хороших руках.

Однако Бакхен был чем-то обеспокоен.

— Произошло что-нибудь, Бакхен? — спросил Фараон.

— Я получил жалобы из небольших фиванских храмов. У них скоро закончатся ладан, фимиам и мирра, а они необходимы для исполнения ежедневных обрядов. Пока запасов Карнака будет достаточно, чтобы прийти им на помощь, но через два или три месяца и наши запасы будут исчерпаны.

— Разве храмы не должны получить поставки ладана до начала зимы?

— Конечно, Ваше Величество, но какое количество мы получим? Последние урожаи были такими скудными, что, я боюсь, этих основных веществ будет недостаточно. А если ритуал не будет совершаться достойным образом, что станет с гармонией страны?

Как только Рамзес вернулся в столицу, Амени появился в его кабинете с деловыми папирусами в руках. Каждый задавался вопросом, откуда такой тщедушный на вид писец черпал необходимую энергию, для того чтобы носить такие тяжести.

— Твое Величество, нужно немедленно вмешаться! Налог на грузовые корабли непомерен и…

Амени остановился. По серьезному выражению лица Рамзеса он понял, что не следует докучать ему мелочами.

— Каково состояние наших запасов ладана, фимиама и мирры?

— Я не могу ответить тебе сразу, я должен проверить… Но ничего тревожного.

— Почему ты в этом уверен?

— Потому что я ввел систему контроля. Если бы запасы значительно снизились, я бы об этом знал.

— В Фивах скоро будет ощущаться нехватка ладана.

— Используем склады Пи-Рамзеса и пожелаем, чтобы следующий урожай был обильным.

— Перепоручи своим подчиненным незначительные дела и немедленно займись этой проблемой.

Амени вызвал в свой кабинет управляющего запасами Двойного Белого Дома, заведующего казначейством и начальника Дома Сосны, в обязанности которого входила проверка поставок товаров из других стран. Всем трем сановникам перевалило за пятьдесят.

— Я был вынужден уйти с важного собрания, — пожаловался заведующий казначейством, — и надеюсь, что вы нас побеспокоили не зря.

— Вы отвечаете за запасы ладана, фимиама и мирры, — напомнил Амени. — Поскольку от вас не поступало тревожных сообщений, я полагаю, что ситуация благополучная.

— У меня почти нет ладана, — признался управляющий запасами Двойного Белого Дома, — но у других дела обстоят, кажется, получше.

— У меня ладана только небольшое количество, — уточнил заведующий казначейством, — но так как запас окончательно не исчерпан, я не посчитал нужным направить вам сообщение.

— В Доме Сосны ситуация такая же, — сказал управляющий запасами. — Ладан и мирра еще есть, иначе я не преминул бы вмешаться.

Амени был подавлен.

Три чиновника, вместо того чтобы бить тревогу по поводу сокращающихся запасов необходимых для обрядов веществ, подумали, что проблема решится сама по себе.

— Я хочу знать точное количество ладана, мирры и фимиама.

Расчеты Амени были быстрыми: до наступления весны в Египте не останется ни капельки фимиама, мирра и ладан исчезнут из лабораторий и храмов.

И по всей стране пройдет волна возмущений и возникнет недовольство управлением Рамзеса.

Глава 39

Прекрасная, как весенняя заря, Неферет, главный лекарь государства, приготовила смесь из смолы фисташкового дерева, меда и мирры, предназначенную для лечения зуба своего именитого пациента.

— Воспаление прошло, — объяснила она Рамзесу, — но десны слабые. Пусть Ваше Величество не забывает о полосканиях рта и отварах из коры ивы.

— Я распорядился посадить тысячи ив вдоль рек и на берегах водоемов. Скоро у вас будет большое количество противовоспалительных веществ.

— Спасибо, Ваше Величество. Я вам прописываю также жевательную пасту из бриона, можжевельника, плодов смоковницы и ладана. Поскольку я упомянула ладан и мирру, их воздействие на боль очень эффективно, то я могу сообщить вам, что эти вещества у нас скоро закончатся.

— Знаю, Неферет, знаю…

— Когда будут пополнены запасы?

— В самое ближайшее время.

Заметив замешательство Фараона, Неферет не стала задавать вопросы, которые просились ей на уста. Проблема была, видимо, серьезной, но она верила, что Рамзес выведет страну из этого затруднения.

Рамзес долго размышлял перед статуей своего отца Сети. Каменное лицо Сети дышало жизнью благодаря гению скульптора. В строгом кабинете с белыми стенами присутствие отца связывало мысль царствующего Фараона с мыслью его предшественника. Когда ему нужно было принять решения, затрагивающие будущее царства, Рамзес всегда советовался с душой Фараона, приобщившего его к управлению государством ценой строгого воспитания.

Сети был прав. Если Рамзес достойно переносил бремя долгого царствования, то он был обязан этим требовательному воспитанию отца. С наступлением зрелости огонь, пылающий в нем, не потерял своей силы, но страсть молодости превратилась в жгучее желание укрепить страну и народ, как это сделали его предки.

Когда Рамзес посмотрел на большую карту Ближнего Востока, которую он часто изучал, то подумал о Моисее, своем друге. В нем тоже пылал огонь, его истинный поводырь в пустыне в поисках Земли Обетованной.

Вопреки мнению военных советников Фараон неоднократно отказывался принять меры против Моисея и евреев. Разве они не имели права достигнуть своей цели?

Рамзес впустил Амени и Серраманна:

— Я принял много решений. Одним из них ты должен быть доволен, Серраманна.

Слушая царя, гигант сард почувствовал неуемную радость.

Танит, дородная финикийка, не могла насытиться телом Урхи-Тешшуба. Хотя хетт грубо с ней обращался, она подчинялась всем его требованиям. Благодаря ему она каждый день познавала удовольствия плотского слияния и переживала вторую молодость.

Жадно поцеловав ее, хетт встал во всем великолепии своей наготы и потянулся, как хищник:

— Ты великолепная кобылка, Танит! Временами я из-за тебя почти забываю свою страну.

Танит тоже встала с ложа, присела на корточки и обняла икры любовника:

— Мы счастливы, так счастливы! Давай думать только о нас и нашем блаженстве…

— Мы завтра уезжаем в твой дом в Фаюме.

— Он мне не нравится, дорогой, я предпочитаю Пи-Рамзес.

— Как только мы туда прибудем, я уеду. А ты будешь делать вид, будто мы вместе в этом любовном гнездышке.

Танит выпрямилась и, страстно обнимая Урхи-Тешшуба, прижалась к нему своими тяжелыми грудями:

— Куда ты едешь и сколько будешь отсутствовать?

— Тебе не обязательно знать, когда я вернусь. Если Серраманна спросит тебя, ты должна будешь сказать только несколько слов: мы ни на секунду не расставались.

— Доверься мне, дорогой, я…

Хетт дал пощечину финикийке, та вскрикнула от боли.

— Ты — самка, а самка не должна вмешиваться в дела мужчин. Повинуйся, и все будет хорошо.

Урхи-Тешшуб уезжал к Малфи, чтобы перехватить караван с ладаном, миррой и фимиамом и уничтожить драгоценный товар. В результате этого популярность Рамзеса будет сильно подорвана, и волнение охватит всю страну, создавая благоприятные условия для внезапного нападения ливийцев. В Хеттской империи сторонники войны с Египтом прогонят Хаттусили с трона и призовут Урхи-Тешшуба, единственного военачальника, способного победить войска Фараона.

На пороге спальни возникла обезумевшая служанка:

— Хозяйка, стража! Вооруженный гигант в шлеме…

— Выпроводи его, — приказала Танит.

— Нет, — вмешался Урхи-Тешшуб, — посмотрим, чего хочет наш друг Серраманна. Пусть потерпит, мы сейчас придем.

— Я не желаю разговаривать с этим мужланом!

— Наоборот, моя красавица! Ты забыла, что мы самая влюбленная пара в стране? Надень платье, которое оставляет грудь обнаженной и побрызгайся духами.

— Немного вина, Серраманна? — спросил Урхи-Тешшуб, обнимая томную Танит.

— Я с официальным поручением.

— А каким образом оно нас касается? — спросила финикийка.

— Рамзес предоставил Урхи-Тешшубу право убежища в трудные времена, и он рад, что сын Муваттали прекрасно ужился среди египтян. Вот почему он вам жалует привилегию, которой вы можете гордиться.

Танит удивилась:

— О чем идет речь?

— Царица собирается посетить все гаремы Египта, где в ее честь будут организованы многочисленные празднества. Я имею удовольствие объявить вам, что вы в числе приглашенных и будете сопровождать ее в течение всего путешествия.

— Это… это чудесно! — воскликнула финикийка.

— У тебя недовольный вид, Урхи-Тешшуб, — заметил сард.

— Да нет же… Я хетт…

— Разве царица Мат-Гор не хеттка? А ты женат на финикийке. Египет очень гостеприимен, если уважают его законы. А раз это можно сказать о тебе, ты считаешься настоящим подданным Фараона.

— Почему тебе поручили сообщить нам эту новость?

— Потому что я отвечаю за безопасность почетных гостей, — с широкой улыбкой ответил сард, — и я ни на одно мгновение не спущу с тебя глаз.

Их было только сто человек, но хорошо вооруженных и превосходно обученных. Малфи набрал отряд, состоявший из его лучших людей — опытных воинов и молодых бойцов с неисчерпаемой энергией.

После последней тренировки, во время которой было убито с десяток слабаков, отряд покинул тайный лагерь в центре Ливийской пустыни и пошел по северной дороге к западному краю Дельты Египта. То на лодках, то по топким дорогам ливийцы пересекли Дельту с запада на восток, затем свернули на Аравийский полуостров, чтобы напасть на караван с драгоценными веществами. Урхи-Тешшуб и его сторонники присоединятся к ним перед границей и дадут точные сведения, которые позволят им избежать египетских дозоров и ускользнуть от наблюдения часовых.

Захват каравана станет первым этапом к победе и триумфу. Угнетенные ливийцы вновь обретут надежду, и Малфи станет настоящим героем, мстящим за свой народ. Благодаря ему Нил превратится в реку крови. Малфи был доволен великолепно продуманным планом: нанести удар по главной ценности Египта — Закону Маат. Без ладана, мирры и фимиама жрецы почувствуют себя обездоленными и обвинят Рамзеса в том, что он нарушил согласие с небом.

Вернулся дозорный.

— Мы не можем идти дальше, — сказал он Малфи.

— Ты что, с ума сошел?

— Посмотрите сами, господин.

Лежа ничком на мягкой земле, спрятавшись за колючки, Малфи не поверил своим глазам.

Египетская армия развернула свои шатры на широкой полосе земли. Сооруженные деревянные башни позволяли часовым наблюдать за огромной территорией. Там были тысячи человек, возглавляемые Меренптахом, младшим сыном Рамзеса.

— Пройти невозможно, — сказал дозорный, — нас обнаружат и перебьют.

Малфи не мог повести на смерть своих лучших людей. Уничтожить караван — легко, но встретиться лицом к лицу с египетской армией было равносильно самоубийству.

От ярости ливиец выдернул пучок колючек и раздавил его в кулаке.

Глава 40

Хозяин каравана, готового отправиться в Египет, уже немолодой сириец, был ошеломлен. Опытный купец, избороздивший по делам торговли все дороги Ближнего Востока, никогда не видел такого сокровища. Он попросил своих людей присоединиться к нему на северо-западной оконечности Аравийского полуострова, в безводной и опустошенной местности, где днем царил нестерпимый зной, а ночью было очень холодно, не говоря уже о змеях и скорпионах. Но это место было идеальным для тайного склада, где сириец почти три года копил богатства, похищенные у египетской казны.

Своих сообщников — ливийца Малфи и хетта Урхи-Тешшуба — он уверял, что склады с дорогими товарами, кстати очень немногочисленными из-за скудных урожаев, были разрушены. Малфи и Урхи-Тешшуб были воинами, а не торговцами. Они не знали, что хороший купец никогда не жертвует товаром.

Черные липкие волосы обрамляли лунообразное лицо купца, он был широк в плечах, невысок и мускулист. Сириец врал и воровал уже много лет, не забывая покупать молчания тех, кто мог бы на него донести.

Друг другого сирийца Райя, хеттского шпиона, которого постигла ужасная смерть, хозяин каравана за долгие годы скопил приличное состояние. Но не смешным ли оно было по сравнению с тем золотым дном, которое только что было доставлено в его кладовую?

В среднем трехметровые фимиамовые деревья Аравии дали три таких обильных урожая, что понадобилось нанять сезонных рабочих вдвое больше, чем обычно. Темно-зеленые листья и золотистые цветки с пурпурной сердцевиной были только украшением, ценное вещество скрывалось под корой дерева. Когда кору соскабливали, вытекали капельки смолы, которые, склеенные в твердые шарики знатоками, будут издавать при сгорании чудесный аромат.

А что говорить о невероятном количестве ладана! Его белесая, ароматная, молочного цвета смола текла с щедростью, достойной золотого века; маленькие слезинки в форме груши, белые, серые или желтые, заставили плакать от радости хозяина каравана. Он знал о многочисленных достоинствах этого дорогого и редкого продукта, обладающего противовоспалительными и болеутоляющими свойствами. Египетские лекари пользовались им в виде мазей, пластырей, порошка и даже питьевого раствора для борьбы против опухолей, язв, воспалительных процессов. Ладан останавливал кровотечение и ускорял заживление ран, он был также противоядием. Неферет, главный лекарь Двух Земель, золотом заплатила бы за необходимый в медицине ладан.

А зеленая камедь — смола гальбанума, а темная смола ладана, а густое смолистое масло бальзамового дерева, а мирра… Сириец был в восторге. Кто из купцов мог бы подумать, что однажды завладеет таким богатством?

Сириец не преминул подготовить наживку для своих сообщников Малфи и Урхи-Тешшуба, то есть отправить караван по той дороге, где они его будут ждать. Не допустил ли он ошибку, доверив ему лишь скромный груз? Увы, слухи о богатом урожае уже распространились и могли достичь ушей ливийца и хетта.

Как выиграть время? Через два дня он встретит греческих, кипрских и ливийских купцов, которым продаст содержимое своей кладовой, прежде чем убежать в Грецию, где проведет счастливую жизнь в уединении. Два нескончаемых дня… А его грозные сообщники могли появиться в любую минуту.

— Какой-то хетт хочет поговорить с вами, — предупредил один из его слуг.

Во рту у сирийца пересохло, свет померк в его глазах. Катастрофа!

Почуяв неладное, Урхи-Тешшуб пришел потребовать у него объяснений. А если он заставит его открыть кладовую… Бежать или попытаться убедить бывшего главнокомандующего хеттской армией?

Парализованный страхом сириец был не способен принять решение.

Человек, который подошел к нему, был не Урхи-Тешшуб.

— Ты… ты хетт?

— Да.

— И ты друг…

— Только без имен. Да, я друг великого воина, единственного человека, который способен спасти хеттов от бесчестия.

— Хорошо, хорошо… Пусть боги будут к нему благосклонны! Когда я его увижу?

— Придется потерпеть.

— С ним что-нибудь случилось?

— Нет, успокойся, но его задержали в Египте официальные церемонии, и он рассчитывает, что ты в точности выполнишь все условия договора.

— Пусть не беспокоится! Договор выполнен, все прошло, как он хотел.

— Значит, я могу успокоить своего господина.

— Пусть возрадуется: его желания исполнились! Как только я приеду в Египет, я с ним свяжусь.

Сразу же после ухода хетта хозяин каравана одну за другой выпил три чаши крепкой наливки. Удача улыбнулась ему сверх всяких ожиданий! Урхи-Тешшуба задержали в Египте… Воистину есть добрый дух для воров! Оставался Малфи, опасный безумец, порой обладающий проблесками разума. Обычно вида крови для него было достаточно, чтобы опьянеть. Убивая некоторых купцов, он, должно быть, получал такое же удовольствие, как с женщиной, и забывал как следует осмотреть товары. Но если он что-то заподозрит, то хоть из-под земли достанет хозяина каравана.

Храбрость у сирийца была не в чести. Встретиться с Малфи лицом к лицу было выше его сил.

Вдали показалось облако пыли.

Купец никого не ждал… Речь могла идти только о ливийце и его отряде!

Удрученный сириец рухнул на циновку, удача изменила ему. Малфи с наслаждением перережет ему глотку.

Облако пыли медленно перемещалось. Лошади? Нет, они передвигались бы быстрее. Ослы… Да, это были ослы. Значит, караван! Но откуда он шел?

Успокоенный и заинтригованный купец не спускал глаз с каравана тяжело нагруженных животных, ритмично продвигавшихся вперед уверенным шагом. И он узнал караванщиков: тех самых, которых он отправил на смерть по дороге, где их ждал Малфи!

Может, он стал жертвой миража? Нет, купец увидел главу каравана, сирийца, как и он сам, подъезжавшего к нему:

— Как путешествие, друг?

— Без происшествий.

Хозяин каравана скрыл свое недоумение:

— Совсем без происшествий?

— Совсем. Нам бы скорее попить, поесть, помыться и поспать. Ты займешься грузом?

— Конечно, конечно… Иди отдыхай.

Все караванщики живы и здоровы, груз невредим… Возможно только одно объяснение: Малфи и его люди остановлены. Может быть, одержимый войной был убит стражей пустыни.

Удача и состояние… Жизнь щедро одарила сирийца всеми своими радостями. Как он был прав, пойдя на риск!

Слегка захмелевший от счастья, он побежал к кладовой, ключ от которой был только у него.

Но что это? Деревянный засов сломан.

Мертвенно-бледный хозяин каравана толкнул дверь. Перед ним у груды сокровищ стоял человек с бритой головой, одетый в тунику из шкуры пантеры.

— Кто… кто вы?

— Ка, верховный жрец Мемфиса и старший сын Рамзеса. Я пришел за тем, что принадлежит Египту.

Сириец схватился за кинжал.

— Не делай глупости, купец… Фараон наблюдает за тобой.

Вор обернулся. Повсюду на песчаных пригорках стояли египетские лучники. А прямо перед ним в золотой колеснице — Рамзес Великий в голубой короне.

Хозяин каравана упал на колени:

— Простите… Я не виноват… Меня заставили…

— Ты предстанешь перед судом, — объявил Ка.

Сириец пришел в ужас при одной мысли о том, что он предстанет перед судом и суд вынесет жестокое наказание. С поднятым кинжалом он накинулся на лучника, который подошел к нему, чтобы надеть деревянные наручники, и вонзил лезвие в его руку.

Рассудив, что их собрат находится в смертельной опасности, трое других лучников не замедлили выпустить стрелы. Пронзенный ими вор рухнул на землю.

Несмотря на неодобрение Амени, Рамзес сам решил возглавить операцию. Благодаря сведениям стражей пустыни и использованию волшебной рамки Сети, сделанной из веток акации, царь установил место пребывания похищенных караванов. Рамка Сети указала также и на другие отклонения от нормы; реальность этой аномалии Фараон решил проверить незамедлительно.

Колесница Фараона помчалась в пустыню в сопровождении военных повозок. Обе лошади Рамзеса были такими резвыми, что оторвались от сопровождающих.

До самого горизонта — песок, камни и барханы.

— Почему царь уединяется в этой глуши? — спросил командир отряда у лучника.

— Я участвовал в сражении у Кадеша. Рамзес никогда не действует наугад. Его ведет божественная сила.

Наконец, колесница Фараона остановилась.

До самого горизонта раскинулись великолепные деревья с желтой и серой корой и белой и мягкой древесиной.

Плантация ладана, чудо-плантация, которая на долгие годы даст Египту свою драгоценную смолу.

Глава 41

Нервы Урхи-Тешшуба подверглись тяжелому испытанию. Ни красота садов, ни качество пищи, ни очарование концертов не могли заставить его забыть о присутствии Серраманна и его невыносимой улыбке. Зато Танит наслаждалась посещением гаремов в обществе ослепительной царицы, которая очаровывала самых неподдающихся соблазну чиновников. Мат-Гор, казалось, была в восхищении от лести придворных, добившихся ее расположения.

— Прекрасная новость, — объявил ей Серраманна. — Рамзес совершил новое чудо. Фараон обнаружил огромную плантацию ладана, и караваны в целости и сохранности прибыли в Пи-Рамзес.

Хетт стиснул кулаки. Почему не вмешался Малфи? Если ливиец арестован или убит, Урхи-Тешшуб больше не сможет посеять волнение в Египте.

Между тем как Танит разговаривала с несколькими женщинами, приглашенными царицей в гарем Мэр-Ур, в тот самый гарем первым управляющим которого был Моисей, Урхи-Тешшуб сел поодаль на груду камней на берегу озера удовольствий.

— О чем ты думаешь, хетт?

Бывший главнокомандующий хеттской армией поднял глаза и увидел Мат-Гор, ослепительную в своей красоте.

— Мне грустно.

— Какова же причина твоей грусти?

— Ты, Мат-Гор.

— Я? Ты ошибаешься!

— Ты еще не поняла замысел Рамзеса?

— Просвети меня, Урхи-Тешшуб.

— Скоро твоей мечте придет конец. Рамзес осуществил военный поход, окончательно покорил население провинций. Только слепой может не заметить, что он готовит войска для нападения на хеттов. Перед тем как перейти в наступление, он избавится от двух мешающих ему лиц: тебя и меня. Я буду жить под надзором стражи или, возможно, стану жертвой несчастного случая. Ты же будешь заключена в один из тех гаремов, которые с таким удовольствием посещаешь.

— Гаремы не тюрьмы!

— Тебе пожалуют почетную, но незначительную должность, и ты больше никогда не увидишь царя. Ибо Рамзес думает только о войне.

— Как ты можешь быть так в этом уверен?

— У меня есть надежные люди, они дают мне точную информацию, к которой ты не имеешь доступа.

Царица была взволнованна:

— Что ты предлагаешь?

— Царь — гурман. Он особенно любит блюдо, которое готовят по его собственному рецепту — «наслаждение Рамзеса», говядину и филе нильского окуня под маринадом из сладкого чеснока, лука и красного вина оазисов. Любая хеттка сумела бы воспользоваться этой слабостью.

— Ты смеешь предлагать мне?..

— Не строй из себя святую простоту! В Хаттусе ты научилась обращаться с ядами.

— Ты чудовище!

— Если ты не устранишь Рамзеса, он тебя уничтожит.

— Не смей больше никогда обращаться ко мне, Урхи-Тешшуб.

Урхи-Тешшуб очень рисковал. Если ему не удалось посеять сомнения и тревоги в душе Мат-Гор, она выдаст его Серраманна, а если же наоборот, то можно считать, что он осуществил добрую половину своего плана.

Ка волновался.

Однако программа восстановления древних памятников, которую он осуществил в Саккаре, уже дала замечательные результаты. Ступенчатая пирамида Джесера, пирамида Унаса, внутри которой были написаны первые «Тексты пирамид», сообщавшие о способах воскрешения царской души, памятники Пепи I пользовались его особым вниманием.

И верховный жрец Мемфиса на этом не остановился: он попросил распорядителей работ и каменотесов подумать также о ранах пирамид и храмов фараонов пятой династии, расположенных в Абузыре, на севере Саккары, где была построена часовня в память Сети, и в ближайшем будущем появится святилище во славу Рамзеса.

Когда Ка одолевала тяжелая усталость, он отправлялся туда, где были вырыты усыпальницы царей первой династии на краю пустынного Саккарского плато, возвышавшегося над пальмовыми рощами и сельскохозяйственными культурами. Усыпальница царя Джета, которая привлекала внимание тремястами головами быков из терракоты с настоящими рогами, расположенными по окружности, давала ему необходимую энергию для укрепления связей настоящего с прошлым.

Ка еще не нашел книгу Тота и порой не надеялся на успех. Вызвано ли это недостатком бдительности или его небрежностью в отношении культа быка? Верховный жрец дал себе слово исправить свои ошибки, но сначала нужно было довести до конца программу восстановления других памятников.

Но удастся ли ему это? В третий раз с начала года Ка отправлялся на колеснице к пирамиде Микериноса, на которой после реставрации он хотел высечь памятную надпись.

И в третий раз стройка была безлюдной, за исключением старого каменотеса, евшего хлеб, натертый чесноком.

— Где твои собратья? — спросил Ка.

— Вернулись домой.

— Опять призрак!

— Да, призрак снова появился. Многие его видели. Он держал в руках змей и угрожал убить каждого, кто приблизится к нему. Пока это привидение не будет изгнано, никто не согласится здесь работать, даже за большое жалованье.

Такова была катастрофа, которой опасался Ка: оказаться не в состоянии привести в порядок памятники плато Гиза. И этот призрак сбрасывал камни и вызывал несчастные случаи. Все знали, что речь шла о томящейся душе, вернувшейся на землю, чтобы сеять несчастья среди живых. Несмотря на все свои знания, Ка не удалось помешать ему наносить вред.

Когда он увидел приближающуюся колесницу Рамзеса, у которого он попросил помощи, Ка вновь обрел надежду. Но если царь потерпит неудачу, придется объявить часть плато Гиза закрытой территорией и смириться с тем, как приходят в ветхость шедевры древних зодчих.

— Ситуация ухудшается, Ваше Величество, никто не хочет здесь работать.

— Ты произнес необходимые заклинания?

— Они не принесли результатов.

Рамзес посмотрел на пирамиду Микериноса с мощным гранитным фундаментом. Каждый год фараон приезжал в Гизу почерпнуть энергию строителей, воплотивших в камне лучи света, соединяющие землю с небом.

— Ты знаешь, где прячется призрак?

— Ни один ремесленник не осмелился пойти за ним.

Царь заметил старого каменотеса, продолжавшего есть, и подошел к нему. Застигнутый врасплох каменотес уронил кусок хлеба и пал ниц перед владыкой Двух Земель.

— Почему ты не убежал с остальными?

— Я… я не знаю, Ваше Величество!

— Ты знаешь место, где прячется призрак, ведь так?

Солгать царю значило навеки погубить себя.

— Проводи нас.

Дрожащий старик повел царя по улицам усыпальниц, где покоились верные слуги Микериноса, и в потустороннем мире продолжавшие исполнять желания владыки. Некоторым усыпальницам было более тысячи лет, они требовали ремонта, что не преминул заметить опытный глаз Ка.

Каменотес вошел в небольшой дворик под открытым небом, земля которого была усыпана осколками известняка. В углу — нагромождение небольших глыб.

— Это здесь, но дальше не ходите.

— Кто этот призрак? — спросил Ка.

— Один скульптор, его память не была почтена, и он мстит за это.

Судя по иероглифическим надписям, покойный руководил во времена Микериноса строителями.

— Уберем эти глыбы, — приказал Рамзес.

— Ваше Величество…

— За работу.

Показалось отверстие прямоугольного колодца. Ка бросил туда камешек, его падение казалось нескончаемым.

— Более пятнадцати метров, — заключил каменотес, когда услышал звук удара камешка о дно колодца. — Ваше Величество, не подвергайте себя опасности в этой адовой пасти.

Вдоль стены висела веревка с узлами.

— И все-таки туда нужно спуститься — решил Рамзес.

— В таком случае рискну я, — сказал ремесленник.

— Если ты встретишь привидение, — заметил Ка, — ты сможешь произнести заклинания, которые помешают ему навредить?

Старик опустил голову.

— Как верховному жрецу, — сказал старший сын Рамзеса, — эту задачу следует выполнить мне. Не запрещай, отец.

Ка начал спуск, который показался ему бесконечным. На удивление, дно колодца не было темным: от известковых стен исходил странный свет. Наконец, верховный жрец ступил ногой на неровную почву и пошел по узкому коридору, тот заканчивался поддельной дверью, на которой был изображен покойный, вокруг этого изображения были высечены иероглифы.

Тогда Ка понял.

Широкая трещина пересекала по всей длине камень с изображением покойного, обезображивая его лик. Не имея возможности воплотиться в живой образ, дух зодчего превратился в злобный призрак, упрекающий живых за то, что они презрели его память.

Когда Ка выбрался из колодца, он был в изнеможении, но сиял от радости. Как только поддельную дверь восстановят и лицо покойного снова будет с любовью вылеплено, колдовство исчезнет.

Глава 42

Возвратившись в Пи-Рамзес, Урхи-Тешшуб не переставал злиться. Под неусыпным наблюдением Серраманна во время бесконечного путешествия, вынужденный бездействовать, лишенный информации он горел желанием истребить весь Египет, начав с Рамзеса. Он едва выносил любовный натиск слащавой Танит, которая требовала свою ежедневную порцию удовольствия.

И вот она появилась, полуголая, в облаке ароматов:

— Дорогой… хетты!

— Какие еще хетты?

— Сотни… сотни хеттов наводнили центр Пи-Рамзеса.

Урхи-Тешшуб схватил финикийку за плечи:

— Ты случаем не сошла с ума?

— Но так утверждают мои служанки.

— Хетты атаковали, они ударили в сердце царства Рамзеса… Это же невероятно, Танит!

Урхи-Тешшуб оттолкнул жену и надел короткую тунику в красно-черную полоску. Возбужденный, как во времена своего величия, он вскочил на коня, готовый броситься в битву.

Хаттусили свергнут, сторонники войны победили, египетские заградительные линии были преодолены в результате внезапного нападения, и судьба Ближнего Востока изменилась!

На большой аллее, ведущей из храма бога Птаха к царскому дворцу, ликовала пестрая толпа.

Ни одного воина, никаких следов сражения.

Сбитый с толку Урхи-Тешшуб обратился к добродушному стражнику, который участвовал в веселье:

— Кажется, хетты наводнили Пи-Рамзес?

— Истинная правда.

— Но… где они?

— Во дворце.

— Они убили Рамзеса?

— Что за глупости?.. Это первые хетты, которые прибыли посетить Египет, и они привезли подарки нашему государю.

Хетты — гости Египта… Ошеломленный Урхи-Тешшуб растолкал толпу и очутился у главного входа во дворец.

— Ждали только тебя! — раздался громкий голос Серраманна. — Ты хочешь присутствовать на церемонии?

Оторопевший Урхи-Тешшуб позволил гиганту сарду увлечь себя в приемный зал, где толпились придворные.

В первом ряду стояли хетты с подарками в руках. Когда появился Рамзес, разговоры умолкли. Один за другим хетты преподнесли Фараону ляпис-лазурь, бирюзу, медь, железо, изумруды, аметисты, сердолик и нефрит.

Царь задержал взгляд на великолепной бирюзе; ее могли привезти только с Синая, где во времена своей молодости Рамзес побывал вместе с Моисеем. Невозможно забыть красную и желтую гору, ее тревожащие скалы и тайные лощины.

— Ты, кто принес мне это чудо, не встретил ли по дороге Моисея и еврейский народ?

— Нет, Ваше Величество.

— Ты слышал об их исходе?

— Их все боятся, так как они охотно вступают в сражение, но Моисей утверждает, что рано или поздно евреи достигнут Земли Обетованной.

Значит, друг Рамзеса все еще гнался за своей мечтой. Думая о тех далеких годах, когда его и Моисея объединяли стремления к истине и справедливости, Фараон рассеяно осмотрел груду подарков.

Возглавляющий группу хеттов склонился перед Рамзесом:

— Мы вольны свободно передвигаться по всему Египту, Ваше Величество?

— Таково условие мирного договора.

— Мы сможем почитать своих богов в вашей столице?

— На востоке города стоит храм сирийской богини Астарты, спутницы бога Сета и покровительницы моей колесницы и лошадей. Именно ее я попросил заботиться о безопасности порта Мемфиса. Бог грозы и богиня солнца, которых вы почитаете в Хаттусе, также желанные гости в Пи-Рамзесе.

Как только хетты покинули приемный зал, Урхи-Тешшуб подошел к одному из них:

— Ты меня узнаешь?

— Нет.

— Я Урхи-Тешшуб, сын императора Муваттали!

— Муваттали умер, сейчас царствует Хаттусили.

— Этот визит… это хитрость, да?

— Какая хитрость? Мы приехали посетить Египет, и другие хетты последуют за нами. Война закончилась, действительно закончилась.

Урхи-Тешшуб долго стоял неподвижно посреди большой аллеи Пи-Рамзеса, словно пораженный громом небесным.

Управляющий казначейством, которого сопровождал Амени, наконец, осмелился предстать перед Рамзесом. До сих пор он предпочитал помалкивать, надеясь, что скандал не разразится, и разум восторжествует. Но прибытие хеттов, посещение ими дворца и встреча с Фараоном — эти события вызвали некоторую ситуацию, о которой высший чиновник больше не имел права молчать.

Встретиться с Рамзесом он боялся, поэтому управляющий казначейством обратился к Амени, тот выслушал его, не сказав ни слова. Когда объяснения были закончены, личный писец Фараона вместе с сановником тут же отправился к царю, приказав ему слово в слово повторить сказанное, не упуская ни малейшей детали.

— Тебе нечего добавить, Амени?

— А стоит ли, Твое Величество?

— Ты знал обо всем?

— Моя бдительность сплоховала, я это признаю, но я все-таки принял меры предосторожности.

— Считайте оба, что эта проблема решена.

Вздохнув с облегчением, управляющий казначейством старался избегать сурового взгляда царя. К счастью, тот не стал обвинять его. Что касается Амени, он рассчитывал, что Рамзес восстановит Закон Маат в сердце его собственного дворца.

— Наконец-то, Ваше Величество! — воскликнула Мат-Гор. — Я уже отчаялась увидеть вас. Почему меня не было рядом с вами, когда вы принимали хеттов? Они были бы счастливы полюбоваться мной.

Восхитительная в красном платье с серебристыми бантами Мат-Гор вертелась среди роя служанок. Как всегда, они тщательно выполняли свою работу; убирая комнату царицы, служанки буквально сдували каждую пылинку, приносили новые драгоценности и роскошные одеяния и меняли сотни цветов, наполнявших ароматом покои Великой Супруги Фараона.

— Уволь свою прислугу, — приказал Рамзес.

Царица оцепенела:

— Но… я ими довольна.

Перед Мат-Гор был не влюбленный мужчина, а Фараон Египта. У него, должно быть, были такие же глаза, когда он сражался с хеттами при Кадеше, ринувшись один на тысячи врагов.

— Выйдете все, — закричала царица, — убирайтесь!

Непривычные к такому обращению служанки не спеша удалились, оставив на плиточном полу предметы, которые они принесли.

Мат-Гор попыталась улыбнуться:

— Что происходит, Ваше Величество?

— Ты считаешь, что твое поведение достойно царицы Египта?

— Я соблюдаю свой сан, как вы этого требовали!

— Наоборот, Мат-Гор, ты ведешь себя недостойно, потакаешь своим капризам.

— В чем меня упрекают?

— Ты осаждаешь управляющего казначейством, чтобы он выдал запасы ценностей, которые принадлежат храмам, а вчера ты осмелилась издать указ, чтобы присвоить драгоценные металлы, которые подарили государству хеттские гости.

Молодая женщина вспылила:

— Я царица, мне принадлежит все!

— Ты жестоко ошибаешься. Египтом управляет не жадность и эгоизм, а Закон Маат. Эта земля — собственность богов. Они передали ее фараонам. Фараоны же обязаны содержать земли Египта в добром здравии, процветающими и счастливыми. Во всех ситуациях ты должна была проявить справедливость. Когда правитель больше не является примером для подражания, страна придет к упадку и гибели. Необдуманные поступки могут нанести ущерб власти фараона и благосостоянию его народа.

Рамзес говорил, не повышая голоса, но его слова были острее, чем клинок кинжала.

— Я… я не думала.

— Царица Египта должна не думать, а поступать. А ты поступаешь плохо, Мат-Гор. Я отменил твой единственный указ и принял меры, чтобы помешать тебе наносить вред. Впредь ты будешь жить в гареме Мэр-Ур и появляться при дворе только по моему приказу. У тебя будет всего вдоволь, но всякое излишество отныне будет прекращено.

— Рамзес… ты не можешь отвергнуть мою любовь!

— Моя жена — это Египет, Мат-Гор, а ты не способна это понять.

Глава 43

Наместник Нубии больше не мог выносить присутствия и деятельности Сетау, друга Рамзеса. Благодаря дельным советам своей жены Лотос, этой нубийской колдуньи, он сумел быстро разобраться в текущих делах провинции, и главное, ему удалось заставить приняться за работу все племена, не вызвав среди них недовольства и возмущения! Это действительно был подвиг, который наместник считал неосуществимым.

Более того, каменотесы любили Сетау и помогали ему осуществить грандиозный замысел — построить в Нубии много храмов и часовен во славу Фараона и его богов-покровителей. И тот же самый Сетау наблюдал за организацией сельскохозяйственных работ и собирал подати!

Наместник вынужден был смотреть фактам в лицо, заклинатель змей, которого высший чиновник считал чудаком, проявил себя как строгий администратор. Если Сетау будет и впредь добиваться таких замечательных результатов, то положение наместника станет незавидным: его обвинят в нерасторопности и лени, и он потеряет свой пост.

Договориться с Сетау было невозможно. Упрямый, целеустремленный, он упорно шел к своей цели — сделать земли Нубии процветающими. Наместник даже не пытался его подкупить. Несмотря на высокое положение, Сетау и Лотос жили скромно, общались с туземцами и не стремились к роскоши.

Оставался только один выход — тщательно организованный несчастный случай, чтобы не возникло никаких сомнений в причине смерти Сетау. Вот почему наместник вызвал в Абу-Симбел наемника-нубийца, недавно вышедшего из тюрьмы. Хорошее вознаграждение убедит его действовать без промедления.

Ночь была темной. Образующие фасад большого храма четыре сидящих колосса, воплощавших ка Рамзеса, смотрели вдаль, пронизывая времена и пространства, которые не могли видеть глаза смертных.

Нубиец ждал там. Низколобый, скуластый, толстогубый, вооруженный дротиком.

— Я наместник.

— Я знаю. Я видел тебя в крепости, где был заключен.

— Мне необходимы твои услуги.

— Я охочусь для своей деревни. Теперь я человек смирный.

— Ты лжешь. Тебя обвиняют в краже, против тебя есть доказательства.

Нубиец с бешенством всадил дротик в землю:

— Кто меня обвиняет?

— Если ты мне не поможешь, то вернешься в тюрьму и больше оттуда никогда не выйдешь. Если же повинуешься мне, я сделаю тебя богатым.

— Что вам от меня нужно?

— Некто преграждает мне путь, ты меня от него избавишь.

— Нубиец?

— Нет, египтянин.

— Тогда это будет стоить очень дорого.

— Ты не смеешь со мной торговаться, — сухо заметил наместник.

— Кого мне нужно убить?

— Сетау.

Нубиец вытащил дротик и потряс им:

— Это стоит целого состояния!

— Ты будешь щедро вознагражден, но при условии, если все поверят, что Сетау умер в результате несчастного случая.

— Договорились.

Наместник, словно пьяный, зашатался и упал на ягодицы, нубиец не успел расхохотаться, так как сам стал жертвой того же злоключения.

Оба попытались встать, но теряя равновесие, снова упали.

— Трясется земля, — воскликнул нубиец, — бог земли гневается!

Холм издал мощный гул, колоссы зашевелились. Оцепеневшие от ужаса наместник и его сообщник увидели, как отделилась гигантская голова одного из них.

Голова Рамзеса низверглась на преступников и раздавила их своей тяжестью.

Госпожа Танит была в отчаянии. Больше недели Урхи-Тешшуб не занимался с ней любовью. Оседлав коня, он уезжал рано утром, целый день скакал по полям, возвращался в изнеможении, ел за четверых и, не говоря ни слова, засыпал.

Танит как-то осмелилась спросить его, уж не случилось ли чего, но он ударил ее, да так, что чуть не убил. Финикийка находила утешение только рядом со своим полосатымкотом, у нее даже пропало желание управлять поместьем.

Еще один день, пустой и томительный, подходил к концу. Кот мурлыкал на коленях у Танит.

Стук копыт… Урхи-Тешшуб возвращается!

Появился разгоряченный хетт:

— Иди ко мне, моя красавица!

Танит бросилась в объятия любовника, тот сорвал с нее платье и опрокинул на постель.

— Мой любимый… Я снова тебя обрела!

Неистовство любовника переполнило ее счастьем, Урхи-Тешшуб буквально пожирал ее.

— Что тебя терзало все это время?

— Я считал себя беспомощным… Но Малфи жив и продолжает объединять ливийские племена! Один из его посланцев связался со мной и сказал, чтобы я не терял веры. Борьба продолжается, Танит, и Рамзес будет уничтожен.

— Прости, что я повторяюсь, любимый, но этот Малфи пугает меня.

— Хетты утратили свою воинственность. Только ливийцы способны заставить их выйти из оцепенения, а Малфи как раз подходящий для этого человек. У нас нет другого выбора, кроме насилия и борьбы до победного конца… И считай, что я ее выиграл!

Пресыщенная наслаждением Танит спала. Сидя на соломенном стуле в саду, Урхи-Тешшуб, переполненный кровожадными мечтами, смотрел на восходящую луну и просил у нее помощи.

— Быть может, я окажусь полезнее, чем это светило, — прошептал у него за спиной женский голос.

Хетт обернулся:

— Ты, Мат-Гор… Ты очень рискуешь!

— Царица еще имеет право ходить, куда хочет.

— Ты, кажется, разочарована… Рамзес с тобой развелся?

— Нет, конечно, нет!

— Тогда почему ты здесь, и тайно?

Прекрасная хеттка подняла глаза к звездному небу:

— Ты был прав, Урхи-Тешшуб. Я хеттка и ею останусь… Никогда Рамзес не признает меня Великой Супругой Фараона. Никогда я не буду равной Нефертари!

Мат-Гор не смогла сдержать рыданий. Урхи-Тешшуб хотел обнять ее, но она уклонилась.

— Как глупо… К чему оплакивать поражение? Это удел слабых! Хеттская принцесса не имеет права рыдать над своей судьбой. Мы с тобой рождены, чтобы побеждать.

— Рамзес унизил меня, — призналась Мат-Гор, — он обошелся со мной, как со служанкой. Я любила его, я готова была стать великой царицей, я покорялась его воле, но он с презрением растоптал мои мечты, мои желания…

— Ты решила отомстить?

— Не знаю… Я больше не знаю.

— Будь здравомыслящей, Мат-Гор! Безропотно примириться с унижением было бы недостойным тебя малодушием. И если ты здесь, то это потому, что ты приняла решение…

— Замолчи, Урхи-Тешшуб!

— Нет, не замолчу! Хеттская империя не побеждена, она еще может поднять голову. У меня могущественные союзники, Мат-Гор, и у нас общий враг: Рамзес.

— Рамзес — мой муж.

— Нет, тиран, который тебя презирает и уже забыл о твоем существовании! Действуй, Мат-Гор, действуй, как я тебе предложил. Я в твоем распоряжении.

Убить свою мечту… Могла ли Мат-Гор разрушить будущее, которого она так страстно желала, прервать жизнь Фараона Египта, человека, к которому она испытывала безумную страсть?

— Решайся, — потребовал Урхи-Тешшуб.

Царица скрылась в ночи.

С улыбкой на губах хеттский воин поднялся на террасу дома, чтобы приблизиться к луне и поблагодарить ее.

— Кто здесь?

— Это я, Танит.

Хетт схватил финикийку за горло:

— Ты за нами шпионила?

— Нет, я…

— Ты все слышала, да?

— Да, но я буду молчать, клянусь тебе!

— Конечно, дорогая, ты не совершишь роковой ошибки. Смотри, моя красавица, смотри!

Урхи-Тешшуб вытащил из туники железный кинжал, который он поднял к ночному светилу.

— Посмотри хорошо на это оружие. Этот кинжал убил Аша, друга Рамзеса, он убьет Фараона и пронзит твое горло, если ты меня предашь.

Глава 44

Чтобы отпраздновать свой день рождения, Рамзес пригласил к столу двух сыновей, Ка и Меренптаха, а также Амени, верного из верных, который попросил дворцового повара приготовить по этому случаю «наслаждение Рамзеса» и подать это блюдо с вином третьего года царствования Сети.

К счастью для будущего Египта, между Ка и Меренптахом не было никаких разногласий. Старший сын, жрец и ритуалист, продолжал изучать древние тексты и памятники прошлого; младший — исполнял обязанности главнокомандующего и следил за безопасностью царства. Ни один из «царских сыновей» не обладал их зрелостью, ответственностью и государственным умом. Когда Рамзес посчитает, что пришло время, он спокойно назначит своего наследника.

Но кто бы подумал наследовать Рамзесу, который в свои шестьдесят лет привлекал взоры красавиц дворца? Слава Фараона уже давно перешла границы Египта, и легенда о нем не сходила с уст рассказчиков от юга Нубии до острова Крит. Разве он не был самым могущественным Фараоном на свете, Сыном Солнца и неутомимым строителем? Никогда ни одному человеку боги не жаловали столько даров.

— Выпьем за славу Рамзеса, — предложил Амени.

— Нет, — возразил Рамзес, — лучше восславим нашу мать — Египет, эту землю, которая является отражением неба.

Четверо мужчин были едины в любви к цивилизации и к стране, которая дарила им столько чудес и которой они посвятили свою жизнь.

— Почему с нами нет Меритамон? — спросил Ка.

— В эту минуту она играет для богов, это ее желание, и я его уважаю.

— Ты не пригласил Мат-Гор, — заметил Меренптах.

— Она отныне живет в гареме Мэр-Ур.

— Однако, — удивился Амени, — я встретился с ней в дворцовых кухнях.

— Она должна была уже покинуть дворец. Завтра, Амени, проследи, чтобы мое решение было исполнено. Что нового слышно о Ливии, Меренптах?

— Пока ничего, Ваше Величество, мне кажется, Малфи — безумец и его мечта о победе не выйдет за пределы его больного воображения.

— Призрак Гиза исчез, — сообщил Ка, — каменотесы работают спокойно.

Управляющий Домом Рамзеса подал царю послание.

Покрытое печатями Сетау, оно носило пометку «срочно».

Рамзес сломал печати, развернул папирус, прочел короткое послание своего друга и сразу же встал:

— Я немедленно выезжаю в Абу-Симбел, заканчивайте ужин без меня.

Ни Ка, ни Меренптах, ни Амени не захотели отведать маринад. На какой-то миг повар почувствовал искушение съесть его со своими помощниками, но речь шла о царской еде. Притронуться к ней было одновременно и оскорблением, и хищением. Огорченный повар выбросил праздничное блюдо, в которое Мат-Гор всыпала яд, добытый Урхи-Тешшубом.

Нубия снова околдовала Рамзеса. Чистота воздуха, синева неба, чарующая зелень пальм и обработанных участков земли, которые питал Нил, чтобы бороться с пустыней; полет пеликанов, журавли с хохолками, розовые фламинго, запах мимозы, охровая магия холмов, позволяли душе быть в единении со скрытыми силами природы.

Рамзес не покидал палубы быстроходного корабля, который мчал его в Абу-Симбел. Он сократил свою свиту и сам назначил экипаж, сформированный из лучших моряков, привыкших к опасностям навигации по Нилу.

Недалеко от цели путешествия, когда Фараон отдыхал в каюте, сидя на складном стуле, ножки которого имели форму утиных голов, вырезанных из слоновой кости, корабль замедлил ход.

Рамзес спросил капитана:

— Что случилось?

— На берегу скопище огромных крокодилов! А в воде — гиппопотамы. В данный момент мы не можем продвигаться дальше. Я даже советую Вашему Величеству сойти на берег. Животные, похоже, нервничают, они могут напасть на нас.

— Мы поплывем дальше, капитан.

— Ваше Величество, я вас уверяю…

— Нубия — земля чудес.

Испуганные моряки вновь принялись за работу, и корабль возобновил движение.

Гиппопотамы заволновались. На берегу огромный крокодил взмахнул хвостом, как молния, продвинулся вперед на несколько метров, потом остановился.

Рамзес почувствовал присутствие своего друга и союзника до того, как увидел его. Раздвигая хоботом низкие ветки акации, большой слон издал рев, заставивший взлететь сотни птиц и ошеломивший моряков.

Несколько крокодилов укрылись на полузатопленном травянистом островке, другие бросились на гиппопотамов, гиганты яростно защищались. Сражение было коротким и ожесточенным, и Нил вновь обрел спокойствие.

Слон издал второй рев для Рамзеса, который поприветствовал его рукой. Много лет назад сын Сети спас раненого слоненка; теперь, словно в благодарность за чудесное спасение, он появлялся каждый раз, чтобы защитить царя от опасности.

— Может, поймать это чудовище и отвезти в Египет? — подсказал капитан.

— Уважай свободу и не посягай на нее.

Круглые холмы на выступе, бухточка, золотистый песок, небольшая долина, акации, запах которых наполнял ароматом легкий воздух, колдовская красота нубийского песчаника…

Вид Абу-Симбела заставил защемить сердце Рамзеса. Там он построил два храма, воплощавшие союз царской четы, союз, который он навеки заключил с Нефертари.

Как и думал Рамзес, в письме Сетау достоверно, без преувеличения сообщил о произошедшем: местность пострадала от землетрясения. Один из четырех сидящих колоссов был разрушен.

Сетау и Лотос встретили Фараона.

— Много ли раненых? — спросил Рамзес.

— Есть погибшие, наместник Нубии и наемный убийца.

— Что они делали вместе?

— Не знаю.

— Много ли повреждений внутри храмов?

— Посмотри сам.

Рамзес вошел в храм. Каменотесы уже работали там. Они укрепили поврежденные колонны большого зала, которые грозили обрушиться.

— Храм, посвященный Нефертари, тоже пострадал?

— Нет, Твое Величество.

— Возблагодарим богов, Сетау.

— Мы быстро проведем работы и уничтожим следы катастрофы. А вот с колоссом будет потруднее. Я хочу предложить тебе несколько вариантов.

— Не пытайся его восстановить.

— Ты… собираешься оставить фасад в таком состоянии?

— Это землетрясение — послание бога земли, раз он переделал этот фасад, не будем идти против его воли.

Решение Фараона поразило Сетау, но Рамзес оставался непреклонен. Только три колосса увековечат царское ка, изувеченный четвертый станет свидетельством бренности и несовершенства, присущих всем человеческим творениям.

Царь, Сетау и Лотос обедали под пальмой. Заклинатель змей предложил Фараону красные плоды кустарника capparis decidna, содержащие противоядие и защищающие от укусов змей.

— Ты увеличил количество божественных приношений, — сказал Рамзес Сетау, — накопил зерно в царских закромах, установил мир в этой беспокойной провинции, по всей Нубии построил храмы и всегда предпочитал правду лжи. Что ты скажешь о том, если я назначу тебя здесь представителем Закона Маат?

— Но это… привилегия наместника!

— Я этого не забыл, друг мой. Ты новый наместник Нубии, назначенный указом, который датируется тридцать восьмым годом моего царствования.

Сетау искал слова для возражения, но Рамзес не дал ему для этого времени.

— Отказ невозможен. Сегодня твоя жизнь принимает другой оборот. Ты знаешь, как я люблю этот край. Позаботься о нем, Сетау.

Заклинатель змей удалился в благоуханную ночь. Ему нужно было побыть одному, чтобы свыкнуться с решением, которое делало его одним из первых лиц государства.

— Вы разрешите мне, Ваше Величество, задать вам дерзкий вопрос? — обратилась к Рамзесу Лотос.

— Разве сегодня не вечер чудес?

— Почему вы так долго медлили, прежде чем назначить Сетау наместником Нубии?

— Он должен был научиться управлять Нубией. Сегодня он понимает свое призвание. Никому не удалось ни подкупить его, ни унизить, потому что желание служить этой провинции воодушевляет каждый из его поступков. И ему нужно было время, чтобы это осознать.

Глава 45

Рамзес вошел один в большой храм Абу-Симбела, чтобы исполнить там обряд зари. Фараон проследовал по дорожке света, шедшей до наоса и освещавшей сначала сидящие статуи Амона и царского ка, затем статуи царского ка и Ра. Фараон, а не человек, был соединен с таинственным богом и божественным светом, с двумя великими богами-созидателями, которые, объединившись под именем Амона-Ра, образовали совершенное существо.

Четвертая статуя, статуя бога Птаха оставалась в полутени. Как сын Птаха, Рамзес был строителем своего государства, он был также тем, кто передавал Слово, благодаря которому все вещи становились реальными. Царь подумал о сыне Ка, верховном жреце Птаха, выбравшем путь этой тайны.

Когда царь вышел из большого храма, мягкий свет омывал высокую эспланаду и оживлял теплый цвет нубийского песчаника, его минеральное золото напоминало плоть богов. Рамзес направился к храму, посвященному Нефертари, той, для которой всходило солнце.

И солнце, отец-кормилец Египта, будет вечно всходить для Великой Супруги Фараона, озарившей Две Земли своей красотой и мудростью.

Прекрасный образ царицы, которую обессмертили скульпторы и художники, вызвал у Рамзеса желание перейти в потусторонний мир и, наконец, с ней там соединиться; он молил ее взять его за руку, появиться в кругу своих братьев-богов и сестер-богинь, ту, которая делала зеленым этот мир и придавала сверкание Нилу. Но Нефертари, плывущая в ладье солнца, только улыбнулась Рамзесу. Дело царя было не закончено; Фараон, какими бы ни были его страдания, принадлежал небесным силам и своему народу. Нефертари, вечная звезда, с кротким лицом и справедливой речью, продолжала направлять шаги Рамзеса, чтобы страна оставалась верной Закону Маат.

День клонился к концу, когда магия Нефертари побудила царя вернуться к внешнему миру, к миру, где он не имел права проявлять слабость.

Перед храмом собралась сотня празднично разодетых нубийцев. В красных париках, с золотыми серьгами, в белых одеяниях до щиколоток и набедренных повязках, украшенных цветочным орнаментом, вожди племен держали в руках подарки: шкуры пантер, золотые персты, слоновую кость, черное дерево, перья и яйца страусов, мешки с драгоценными камнями, веера.

В сопровождении Сетау старейшина приблизился к Рамзесу:

— Да будет оказано почтение Сыну Солнца.

— Да будет оказано почтение сыновьям Нубии, которые выбрали мир, — сказал Рамзес. — Пусть боги храмов Абу-Симбела, столь дорогие моему сердцу, станут символом их единения с Египтом.

— Ваше Величество, вся Нубия уже знает, что вы назначили Сетау наместником.

Гнетущая тишина воцарилась над собранием. Если вожди племен не одобрят решение Фараона, возобновится беспорядок. Но Рамзес не откажется от Сетау. Он знал, что его друг был рожден, чтобы управлять этой страной и что он сделает ее счастливой.

Старейшина повернулся к Сетау, одетому в тунику из шкуры антилопы:

— Мы благодарим Рамзеса Великого за то, что он выбрал человека, который умеет спасать жизни людей, который советуется со своим сердцем, чтобы завоевать наше.

Тронутый до слез Сетау склонился перед Рамзесом.

Но то, что он увидел, ужаснуло его: рогатая змея, извиваясь на песке, приближалась к ноге Рамзеса.

Сетау хотел закричать и предупредить Фараона об опасности, но нубийцы подхватили его и торжественно понесли к храму под сопровождение приветственных возгласов, и предупреждение утонуло в оглушительном шуме ликования.

Когда змея выпрямилась для нападения, белый ибис, спустившийся с неба, вонзил клюв в голову рептилии и снова взлетел ввысь, унося добычу с собой.

Те, кто видел эту сцену не сомневались: бог Тот в обличье ибиса спас жизнь царю. И раз Тот проявил себя таким образом, управление Сетау будет справедливым и мудрым.

Вырвавшись из толпы нубийцев, Сетау смог, наконец, подойти к царю:

— Подумать только, эта змея…

— Чего ты боялся, Сетау, разве ты не защитил меня от укуса рептилий? Нужно доверять себе, мой друг.

В два раза хуже, если не в три, если не в десять! Да, это было гораздо хуже, чем представлял Сетау. Со времени своего назначения он был завален работой и принимал бесчисленное количество просителей, ходатайства которых были одно безотлагательнее другого. За эти несколько дней он понял, что люди способны потерять стыд, когда речь идет о защите их собственных интересов, даже в ущерб другим.

Несмотря на желание повиноваться царю, выполняя данное им поручение, Сетау много раз посещала мысль отказаться от этого назначения. Ловить опасных змей было куда легче, чем разрешать конфликты между соперничающими племенами.

Но новому наместнику Нубии пришли на помощь два неожиданных союзника. Первым была Лотос: требовательная возлюбленная, нубийская лиана, совершенное тело которой будило в нем страстное желание, колдунья, говорящая на языке змей, помогала ему с хладнокровием государственного мужа. Ее неувядающая, несмотря на годы, красота являлась ценным подспорьем во время споров со старейшинами племен, они, забывая распри и некоторые из своих требований, рассматривали восхитительные формы жены наместника. Короче говоря, теперь она околдовывала других рептилий.

Второй союзник оказался еще более неожиданным: сам Рамзес. Присутствие царя во время первых споров Сетау с высшими военачальниками египетских крепостей было решающим. Воины поняли, что Сетау обладает реальной властью и поддержкой царя. На совете Рамзес не произнес ни одного слова, предоставив своему другу возможность самостоятельно принимать решения.

После торжественной церемонии в крепости Бухен, на которой собравшиеся приветствовали нового наместника, Рамзес и Сетау прогуливались недалеко от крепостных стен.

— Я никогда не умел благодарить, — признался Сетау, — но…

— Никто не смог бы помешать тебе утвердиться на нубийской земле. Я дал тебе выиграть немного времени, вот и все.

— Ты помог мне своей магией.

— Любовь к Нубии заполнила твою жизнь, и ты принял это как факт, потому что ты настоящий воин, пылкий и искренний, как эта земля.

— Воин, от которого ты требуешь укрепить мир!

— А разве он не самая сладкая пища?

— Ты ведь скоро уедешь?

— Ты — наместник, у тебя замечательная жена, это вам предстоит сделать Нубию процветающей.

— Ты вернешься, Твое Величество?

— Не знаю.

— Однако ты тоже любишь эту страну.

— Если бы я здесь жил, то я бы сидел под пальмой на берегу Нила напротив пустыни и смотрел на движение солнца, думал о Нефертари и не занимался бы государственными делами.

— Только сегодня я начинаю понимать, какой тяжкий груз лежит на твоих плечах.

— Потому что ты больше себе не принадлежишь, Сетау.

— У меня нет твоей силы. Твое Величество, не слишком ли тяжело для меня бремя власти?

— Благодаря змеям ты победил страх, благодаря Нубии ты выдержишь власть и не станешь ее рабом.

Серраманна тренировался, стрелял из лука, бегал и плавал. Изобилие физических упражнений, однако, еще больше разжигало его злобу против Урхи-Тешшуба. Вопреки его надеждам хетт не потерял хладнокровия и не совершил ошибки, которая позволила бы сарду арестовать его. И его смешной союз с Танит выглядел вполне пристойно, к нему уже привыкли знатные семьи Пи-Рамзеса.

Когда начальник личной охраны Рамзеса провожал восхитительную нубийскую танцозщицу, игривая чувственность которой его немного успокоила, один из его подчиненных открыл дверь.

— Ты завтракал, воин?

— А что?

— Нильский окунь, почки под соусом, фаршированный голубь, свежие овощи… Подойдет?

— Пожалуй, начальник.

— Когда я голоден, у меня заложены уши, поедим, а потом будешь говорить.

Закончив трапезу, Серраманна улегся на подушки:

— Что привело тебя ко мне?

— Как вы мне и приказали, я тайно наблюдал за домом госпожи Танит во время ее отсутствия. Какой-то человек с вьющимися волосами и в разноцветном платье три раза подходил к управляющему.

— Ты выследил его?

— Вы не давали таких указаний, начальник.

— Значит, мне не в чем тебя упрекнуть.

— Именно… В третий раз я пошел за этим человеком и спрашивал себя, не совершил ли я большую оплошность?

Серраманна встал, и его тяжелая ручища опустилась на плечо воина.

— Браво, малыш! Иногда неповиновение приносит замечательные плоды! Каковы результаты твоих действий?

— Я знаю, где он живет.

Глава 46

Серраманна долго колебался. Должен ли он подвергнуть допросу подозрительного человека или сначала посоветоваться с Амени? Когда-то он не стал бы размышлять по этому поводу, применив грубую силу, но бывший пират стал египтянином и проявлял уважение к Закону Маат, соблюдение которого, как он считал, позволяло людям жить более или менее спокойно, не оскорбляя богов, поэтому начальник личной охраны Рамзеса вошел в кабинет Амени в тот час, когда писец и носитель сандалий Фараона работал один при свете масляных ламп.

Читая деревянные таблички, Амени поглощал фасолевую похлебку, свежий хлеб и медовые пироги. И чудо продолжалось: несмотря на огромное количество поедаемой пищи, личный писец Фараона не толстел.

— Когда ты так поздно приходишь ко мне, — сказал Амени, — это плохой знак.

— Ты ошибаешься. Быть может, я напал на интересный след, но еще ничего не предпринял.

Амени удивился:

— Неужели бог Тот взял тебя под защиту, чтобы вдохнуть немного благоразумия? Ты правильно поступил, Серраманна. Визирь не шутит с соблюдением закона.

— Речь идет о богатом финикийце Нарише, который живет в большом доме. Он несколько раз приходил к госпоже Танит.

— Обычный визит вежливости.

— Нариш не знал, что Танит и Урхи-Тешшуб сопровождали путешествующую царицу. Когда они вернулись, он пришел только один раз, среди ночи.

— Ты организовал наблюдение за домом Танит без разрешения?

— Вовсе нет, Амени. Эти указания мне дал стражник, который отвечает за безопасность квартала.

— Ты не только принимаешь меня за дурака, но еще и разыгрываешь из себя дипломата! Вот новый Серраманна…

Писец перестал есть:

— Ты портишь мне аппетит.

— Я совершил серьезный проступок? — заволновался сард.

— Нет, ты превосходно излагаешь факты… Меня беспокоит Нариш.

— Это богатый человек и, безусловно, очень влиятельный, но почему он должен избежать правосудия?

— Он влиятельнее, чем ты думаешь! Нариш — купец города Тира, которому поручено вместе с нашим дипломатическим ведомством подготовить визит царя в Финикию.

Сард вспылил:

— Это ловушка! Нариш связан с Урхи-Тешшубом.

— Он имеет дела с госпожой Танит, которая и сама очень богата. Это нельзя считать доказательством того, что он в заговоре с хеттом.

— Не будем слепцами, Амени.

— Я — в трудной ситуации. После нескольких месяцев, проведенных в Нубии, чтобы помочь Сетау укрепить власть, Рамзес снова обратил взор на наши провинции на севере и на торговых партнеров. Так как связи с Финикией несколько ослабли, он решил укрепить их своим визитом. Ты знаешь царя: его не заставит отступить опасность покушения.

— Нужно продолжать расследование и доказать, что Нариш — сообщник Урхи-Тешшуба!

— Ты думаешь, мы будем сидеть сложа руки?

Воды Нила отражали золото заходящего солнца. Как у богатых, так и у бедных в этот час готовились к трапезе. Души мертвых, напитавшись энергией дневного светила, возвращались в свои вечные пристанища, чтобы зарядиться там другой формой энергии — тишиной.

Однако в этот вечер собаки, охраняющие огромный некрополь Саккары, держались настороже, так как там принимали высоких гостей, Рамзеса Великого и его сына Ка, охваченного необычным возбуждением.

— Как я счастлив принимать тебя в Саккаре, Твое Величество!

— Ты довел свои работы до конца и нашел книгу Тота?

— Большинство древних памятников восстановлено, мы близки к завершению. Что касается книги Тота, я сейчас занимаюсь ее изучением страница за страницей, и как раз одну из них я хотел бы тебе показать. Во время твоего долгого пребывания в Нубии распорядители работ и ремесленники бога Птаха работали без передышки.

Радость сына передалась и Рамзесу: он редко видел его таким счастливым.

Над обширным пространством Саккары возвышалась главная пирамида Джесера и Имхотепа — первое сооружение из строительного камня, ступени которого устремлялись к небу. Но Ка не повел отца к этому необыкновенному памятнику. Он шел по неизвестной дороге, ведущей к северо-западу от пирамиды.

Часовня с высокими колоннами, цоколь который был украшен стелами, посвященными богам выдающимися людьми государства, были входом в подземелье, охранявшимся жрецами с факелами.

— На церемониальной набедренной повязке Фараона, — напомнил Ка, — прикреплен хвост быка, так как он представляет собой силу. И эта сила — сила быка Аписа — позволит повелителю Двух Земель преодолеть все препятствия. Именно Апис нес на своей спине мумию Осириса, чтобы воскресить ее. Я дал клятву построить для быков Аписов храм; он будет соответствовать величию их династии. Эта клятва выполнена.

Сопровождаемые факельщиками Фараон и его старший сын вошли в подземный храм быков Аписов. На протяжении поколений душа бога переходила от животного к животному, и при этом не прерывалась передача его сверхъестественной силы. Каждый из них покоился в огромном саркофаге, поставленном в часовне. Быки Аписы были мумифицированы, в их усыпальницах лежали сокровища, украшения, драгоценные вазы и даже маленькие статуэтки с головой быка, которые магически живут в загробном царстве, чтобы избавить их от всяких тягот. Строители вырыли и оборудовали впечатляющие галереи, соединенные между собой часовнями, где покоились мумии быков.

— Каждый день, — уточнил Ка, — жрецы будут класть подношения в каждой часовне, чтобы великая душа Аписа дала Фараону необходимую ему силу. Я также велел построить лечебный центр, где больные будут помещены в комнаты со стенами, покрытыми белой штукатуркой; они будут проходить там лечение сном. Разве не придет от этого в восторг главный лекарь царства Неферет?

— Твое творение великолепно, сын мой, оно будет жить века^[253].

— Апис идет к тебе, отец.

Выйдя из мрака, колоссальный черный бык медленно приближался в Фараону. Рамзес вспомнил, как когда-то в Абидосе его отец Сети свел его с диким быком, этот случай решил судьбу Сына Солнца.

Бык подошел, Рамзес не шелохнулся.

— Иди ко мне спокойно, брат мой.

Рамзес притронулся к рогу быка, тот своим шершавым языком лизнул руку Фараона.

Высшие сановники с большой похвалой одобрили план Рамзеса. Разве мысль Рамзеса Великого не была божественной?

Когда Амени вошел в кабинет Фараона, он сразу же заметил его досаду.

— Позвать главного лекаря Неферет, Твое Величество?

— Я страдаю от болезни, которую она вылечить не сможет.

— Позволь мне угадать: ты не переносишь лести.

— Скоро тридцать девять лет царствования я наблюдаю, как безвольные и лицемерные придворные курят только фимиам, вместо того чтобы думать самим, а так называемые ответственные лица живут моими решениями… Могу ли я радоваться?

— Тебе понадобилось перешагнуть порог шестидесятилетия, чтобы понять истинную природу придворных? Это мгновение слабости не похоже на тебя, Твое Величество. А я, за кого ты принимаешь меня? Боги не дали мне твоего величия и широты взглядов, но я тем не менее высказываю свое мнение.

Рамзес улыбнулся:

— И ты не одобряешь моего путешествия в Финикию.

— По мнению Серраманна, ты можешь стать жертвой покушения.

— Риск присущ любому путешествию. Если моя магия действенна, чего мне опасаться?

— Так как ясно, что Твое Величество не откажется от своего плана, я, насколько это возможно, постараюсь обеспечить твою безопасность. Но так уж необходимо ехать тебе в Тир? Наши купцы способны разрешить многие проблемы.

— Ты недооцениваешь значение моего визита?

— Значит, у тебя есть тайное намерение.

— Ум — утешающее качество, Амени.

Глава 47

Урхи-Тешшуб проснулся поздно и позавтракал в саду.

— Где моя жена? — спросил он управляющего.

— Госпоже Танит нужно уладить кое-какие дела в городе.

Хетт не поверил своим ушам, почему финикийка ничего не сказала ему об этом? Когда она вернулась, он резко спросил у нее:

— Где ты была?

— Время от времени я должна заниматься своими делами.

— С кем ты встречалась?

— С богатым финикийцем.

— Как его имя?

— Уж не ревнуешь ли ты, дорогой?

Урхи-Тешшуб дал Танит пощечину:

— Не смей мне перечить и отвечай, когда я тебя спрашиваю.

— Ты… ты сделал мне больно.

— Имя!

— Нариш. Он желает усилить торговые отношения с Египтом и даже служит посредником в переговорах о предстоящем визите Рамзеса в Финикию.

Урхи-Тешшуб поцеловал Танит в губы:

— Потрясающе, моя глупышка… Нужно было сразу так и сказать, а не по-дурацки провоцировать меня. Когда ты должна встретиться с этим Наришем?

— Я заключила с ним сделку, и я…

— Придумай что-нибудь еще, чтобы работать с ним и выудить у него информацию об этом визите. Тебе без труда удастся это сделать благодаря своим чарам.

Танит попыталась возразить, но Урхи-Тешшуб лег на нее. Финикийка уступила, она не могла бороться с желанием своего любовника.

— Все пиры отменены, — сказала Танит Урхи-Тешшубу, который доверил свои руки заботам служанки.

— Почему?

— Умер бык Апис. Во время траура все празднества запрещены.

— Нелепый обычай!

— Но не для египтян.

Танит отпустила служанку.

— Речь идет о самой силе Фараона, — уточнила финикийка. — Он сам должен найти быка, в теле которого воплотится Апис. Иначе ослабеет его власть.

— Рамзесу будет нетрудно это сделать.

— Это не так-то просто, так как животное должно иметь определенные качества.

— Какие?

— Нужно спросить жреца, который знает о культе Аписа.

— Сделай так, чтобы нас пригласили на похороны.

Останки старого быка Аписа, почившего в своем загоне храма Мемфиса, были положены на погребальное ложе в «чистом зале», где он, как Осирис, был удостоен ночного бдения, в котором принимали участие Рамзес и Ка. Для покойного произнесли формулы воскрешения; Апис, магическая сила Птаха, бога строителей, должен был получить все знаки почтения, положенные по ритуалу.

Когда было закончено бальзамирование, Аписа положили на прочные деревянные сани и перевезли на царский корабль, переправивший его через Нил. Затем процессия направилась к некрополю Саккары и подземной усыпальнице быков.

Рамзес открыл рот, глаза и уши быка, воскресшего в «золотом жилище». Ни Урхи-Тешшуб, ни Танит не были допущены к созерцанию таинственных обрядов, но им удалось разговорить болтливого жреца, который был рад показать свою ученость.

— Чтобы стать Аписом, бык должен иметь черную шкуру с белыми пятнами, белый треугольник на лбу, один лунный серп на груди, а второй — на боку и хвост в черную и белую полоску.

— А много ли животных соответствует данным требованиям? — спросил Урхи-Тешшуб.

— Нет, существует один-единственный бык, который создан богами по этому подобию.

— А если Фараон его не найдет?

— Он потеряет всю силу и многочисленные несчастья обрушатся на страну. Но Рамзес выполнит свою задачу.

— Мы все в этом уверены.

Урхи-Тешшуб и Танит ушли.

— Если это животное существует, — сказал Урхи-Тешшуб, — нужно найти его раньше Рамзеса и убить.

Лицо Амени было встревоженным и усталым. А как оно могло не быть усталым? Самому Рамзесу никогда не удавалось убедить своего друга отдохнуть.

— Много хороших новостей, Твое Величество! Например…

— Начинай с плохой, Амени.

— Откуда тебе известно?

— Ты никогда не умел скрывать свои чувства.

— Как хочешь… Император Хаттусили написал тебе.

— Наши дипломаты регулярно переписываются, что в этом странного?

— Он обращается к тебе, потому что Мат-Гор пожаловалась на свою участь, которую ты ей предопределил. Хаттусили удивлен и требует объяснений.

Взгляд Рамзеса воспламенился гневом.

— Вне всяких сомнений, эта женщина оклеветала тебя, чтобы вызвать гнев отца и посеять разногласия между нашими народами.

— Ответим, как подобает, моему брату Хаттусили.

— Я взял за образец тексты Аша и предлагаю послание, которое должно успокоить императора Хаттусили.

Амени показал царю черновик — исцарапанную из-за многократного употребления деревянную табличку.

— Хороший дипломатический стиль, — оценил Рамзес. — Ты не перестаешь делать успехи.

— Можно поручить окончательную редакцию писцу, который обладает безукоризненным почерком?

— Нет, Амени.

— Но почему?

— Потому что я сам напишу ответ.

— Прости меня, Твое Величество, но я боюсь…

— Ты боишься правды? Я объясню Хаттусили, что его дочь не справилась с обязанностями Великой Супруги Фараона и отныне будет жить в уединении в гареме Мэр-Ур, тогда как Меритамон будет рядом со мной на официальных церемониях.

Амени побледнел:

— Хаттусили, может быть, и твой брат, но он очень обидчивый правитель… Такой резкий ответ рискует вызвать не менее резкую реакцию.

— Никто не должен обижаться на правду.

— Твое Величество…

— Возвращайся к своим срочным делам, Амени, — мое послание завтра же отправится в Хеттскую империю.

Урхи-Тешшуб удачно выбрал себе жену. Красивая, чувственная, влюбленная, имеющая доступ в высшее общество и богатая, очень богатая. Благодаря богатству госпожи Танит хетт смог нанять осведомителей, им было поручено узнать, в каких населенных пунктах жили быки с черной шкурой, усеянной белыми пятнами.

Так как Рамзес еще не начал поиски, Урхи-Тешшуб надеялся воспользоваться своим преимуществом.

Чтобы вести поиски, не вызывая подозрений, они распространили слухи о том, что Танит якобы хочет купить стадо и рассчитывает приобрести хороших производителей, прежде чем заняться скотоводством. Поиски начались вокруг Пи-Рамзеса, затем распространились на провинции, находящиеся между столицей и Мемфисом.

— Что делает Рамзес? — спросил Урхи-Тешшуб у Танит, вернувшейся из дворца, где она беседовала с чиновниками Двойного Белого Дома.

— Большую часть времени он проводит в обществе Ка. Отец и сын совершенствуют ритуал очень древнего обряда, он посвящен культу Аписа.

— Этот проклятый бык уже найден?

— Только один Фараон может его опознать.

— В таком случае, почему он бездействует?

— Еще не закончился период траура.

— Если мы сможем положить у входа в подземный храм труп нового Аписа… слава Рамзеса будет уничтожена!

— У моего управляющего есть для тебя послание.

— А ну-ка покажи!

Урхи-Тешшуб вырвал из рук Танит черепок из известняка. По сведениям информатора, соответствующий требованиям бык был обнаружен в небольшой деревушке к северу от Мемфиса. Его владелец требовал за него очень высокую цену.

— Я немедленно выезжаю, — сказал Урхи-Тешшуб.

Глава 48

В знойный полдень деревушка, казалось, дремала. У колодца под пальмами две девочки играли в куклы. Поодаль их мать чинила ивовые корзинки.

Когда лошадь Урхи-Тешшуба ворвалась в этот безмятежный мир, испуганные девочки, бросив свои куклы, убежали к матери, которая сама была повергнута в трепет свирепостью, исходящей от длинноволосого всадника.

— Эй ты, женщина, скажи, где живет владелец сильного черного быка.

Женщина попятилась, прижимая к себе детей.

— Говори или отведаешь моих кулаков!

— В северном конце деревни, на ферме с загоном…

Лошадь устремилась в заданном направлении. Несколько минут скачки — и Урхи-Тешшуб увидел загон.

Великолепный черный бык с белыми пятнами мирно пережевывал жвачку.

Хетт спешился, чтобы рассмотреть его поближе: бык обладал всеми отличительными признаками Аписа!

Урхи-Тешшуб побежал к главному зданию фермы, где крестьяне складывали корм для скота.

— Где хозяин?

— Под навесом.

Урхи-Тешшуб был у цели; он заплатит, не торгуясь.

Лежащий на циновке хозяин открыл глаза:

— Как доехал, благополучно?

Хетт замер:

— Ты…

Серраманна медленно встал, распрямив свои могучие плечи.

— Интересуешься скотоводством, Урхи-Тешшуб? Прекрасная мысль! Это одно из основных занятий в Египте.

— Но ты не…

— Владелец этой фермы? Конечно, да. Отличная ферма, которую я смог приобрести благодаря щедрости Рамзеса. Я проведу здесь спокойную старость. Ты хочешь купить моего самого красивого быка?

— Нет, ты ошибаешься, я…

— Когда мы с Амени заметили, как ты засуетился в поисках быка, у личного писца Фараона возникла забавная идея: раскрасить шкуру этого животного характерными символами быка Аписа. Но эта проделка останется между нами, ведь правда?

Период траура завершался, и ритуалисты начали волноваться: почему царь не приступает к поискам нового Аписа? Посетив несколько раз надземный храм быков Аписов и поработав несколько дней над обрядом первой династии, который позволял Аписам воскреснуть, Рамзес слушал своего сына, верховного жреца Птаха, рассказывающего ему о непрерывной деятельности бога строителей как в небесных пространствах, так и в ульях или в чреве гор. Созидательное слово Птаха отзывалось в каждом сердце и облачалось в определенные языковые формы, красивые и правильные.

За неделю до предначертанного дня даже Ка не скрывал своего беспокойства.

— Твое Величество, траур…

— Знаю, сын мой. Не волнуйся, наследник усопшего Аписа существует.

— Если он далеко отсюда, доставка займет много времени.

— Сегодня ночью я буду спать в подземном храме и попрошу богов и Нефертари указать мне дорогу.

С наступлением вечера Рамзес остался наедине с династией Аписов. Он знал каждого по имени и взывал к единой душе, которая связывала их между собой. Лежа на узком ложе в келье жреца, Рамзес доверил свое сознание сну, сну, в котором он сможет летать, как неутомимые птицы. Как если бы его тело вдруг обрело крылья, царь покинул землю, поднялся в небо и увидел…

Он увидел Верхний и Нижний Египет, провинции, города и села, большие храмы и маленькие святилища, Нил и оросительные каналы, пустыню и пашни.

Сильный северный ветер подгонял корабль Фараона, направлявшийся в Мемфис; стоя на палубе, Рамзес с неутоленным удовольствием наслаждался пейзажами своей страны.

Ка с уверенностью подтвердил ритуалистам и двору, что он едет с отцом опознать быка Аписа и привезти его в Саккару. Зная, какие драматические события последуют в случае неудачи, верховный жрец боялся даже думать об этом.

— Мы подъезжаем, — сказал он Фараону.

— Это путешествие показалось мне таким коротким… Время исчезает, когда нас окружает такая красота.

В полном составе жрецы Абидоса встречали Фараона на пристани. Верховный жрец поздоровался с Ка:

— Его Величество прибыло для подготовки таинств Осириса?

— Нет, — ответил Ка, — Рамзес убежден, что новое воплощение быка Аписа находится здесь.

— Если бы это было так, мы бы предупредили Его Величество! Но на чем основывается его убеждение?

— Это знает только он один.

Верховный жрец Абидоса был поражен.

— Вы попытались убедить отца?

— Он — Рамзес.

Все ожидали, что Фараон обследует окружающую местность, но он, не колеблясь, направился к пустыне, к гробницам фараонов первой династии. В Саккаре покоились их мумии, в Абидосе продолжалось их сияющее существование. Тамариски отбрасывали тень на гробницы.

Рамзес увидел его в тени дерева.

Великолепного черного быка, который вытянул морду в сторону человека, идущего к нему.

Это была именно та сцена, которую Фараон видел во сне, посланном ему в храме Аписов.

Бык не проявил агрессивности, как если бы он вновь встретил старого друга после долгой разлуки.

На лбу у быка был белый треугольник, на груди и на боку — лунный серп, хвост в черную и белую полоску.

— Идем, Апис, я увезу тебя в твой дом.

Когда царский корабль причалил к главной пристани мемфисского порта, весь город уже ликовал. Сановники Пи-Рамзеса покинули столицу, чтобы полюбоваться новым Аписом, сила которого позволит Фараону царствовать еще долгие годы. Приехал даже Амени, но не для участия в празднествах, а потому, что у него были плохие известия.

Под приветственные возгласы царь и бык сошли с корабля и направились к храму Птаха, где в просторном загоне недалеко от храма будет жить отныне воплощение Аписа в окружении коров одна другой краше.

У ворот храма совершался старинный ритуал: знатная женщина, пользующаяся безупречной репутацией, стала перед быком. Она подняла до живота свое платье и обнажила половой орган. Так жрица Хатхар под смех толпы встречала оплодотворителя, который обеспечит потомство Аписов.

Стоявший в первом ряду ликующей толпы Урхи-Тешшуб не знал, куда смотреть. Эта необычная сцена: бесстыдная женщина, сама хохотавшая до упаду, невозмутимый бык и народ, преклоненный перед Рамзесом… Рамзесом Великим, могущественным Фараоном Египта!

Любой другой уже давно смирился бы, но Урхи-Тешшуб был хеттом, военачальником, и Рамзес украл у него трон. Он никогда не простит ему, что великий хеттский народ, некогда победоносный, утратив свою воинственность, склонил голову перед вчерашним противником.

Большая дверь храма закрылась. Пока народ танцевал, пел, ел и пил за счет Фараона, Рамзес, Ка и жрецы-ритуалисты проводили обряд воскрешения нового Аписа, важным моментом которого был бег быка с мумией Осириса на спине, заново соединенного и возрожденного тела бога — победителя смерти.

— Как можно до такой степени любить путешествия? — ворчал Амени. — А в это время на моем столе накапливаются неотложные дела!

— Раз уж ты бросил срочные дела и приехал в Мемфис, — заметил Рамзес, — то должна быть веская причина.

— Обвини меня еще в том, что я нарушил покой празднества.

— Разве я когда-нибудь упрекал тебя?

Носитель сандалий царя пробормотал невразумительный ответ.

— Император Хаттусили ответил удивительно быстро, — сказал он, — достаточно только просмотреть его послание, чтобы заметить гнев императора. Он не одобряет твое поведение, и его угрозы слишком очевидны. Рамзес долго хранил молчание.

— Раз мои доводы его не убедили, мы будем действовать по-другому. Возьми новый папирус, Амени, и свою лучшую кисточку. Мои предложения удивят брата Хаттусили.

Глава 49

— Переговоры закончились, — сказала Танит Урхи-Тешшубу, — и купец Нариш отбыл в Тир, чтобы встретить там Рамзеса вместе с правителем города и местной знатью.

Хетт стиснул рукоять железного кинжала, с которым он никогда не расставался.

— Ты смогла добыть секретные сведения об этом путешествии?

— Маршрут путешествияизвестен всем. Фараона будет сопровождать его сын Меренптах, главнокомандующий египетской армией, он возглавит два отряда, они состоят из лучших воинов. Любое нападение на них обречено на провал.

Урхи-Тешшуб злобствовал. У Малфи еще не было достаточно людей, чтобы дать сражение египетским отрядам.

— И все-таки любопытно, — добавила финикийка. — Высшие чиновники Двойного Белого Дома не предъявили никаких особых требований, как если бы Фараон не имел отношения к торговым проблемам. Однако существуют спорные вопросы, которые Египет не оставит без внимания.

— Какие выводы ты из этого делаешь?

— Рамзес скрывает истинную цель своего визита.

— Возможно, ты права… Что ж, узнай ее.

— Каким образом?

— Отправляйся во дворец, заставь говорить придворных, укради документы, почем мне знать… Выпутывайся, как знаешь, Танит!

— Но, дорогой…

— Не спорь. Я должен знать.

Широкая и надежная дорога шла вдоль подножия горы Кармель и спускалась к морю. Море… Странное зрелище для египетских воинов, невероятное безбрежное водное пространство. Опытные воины предостерегали более молодых: нельзя далеко заплывать, потому что злой дух может увлечь в пучину вод.

Рамзес на своей колеснице следовал сразу за Меренптахом и отрядом дозорных. На протяжении всего путешествия младший сын царя не переставал заботиться о безопасности Рамзеса. Сам же Фараон не проявлял никакого беспокойства про этому поводу.

— Если ты будешь царствовать, — сказал он Меренптаху, — не забывай регулярно посещать наши провинции; если это будет твой брат Ка, напомни ему об этом. Когда Фараон долго отсутствует, бунт пытается нарушить гармонию, когда он близко, сердца успокаиваются.

Несмотря на ободряющие слова опытных воинов, новобранцы были встревожены. Огромные волны, одна за другой, разбивались о каменные водорезы, которые выступали в море, эта картина заставляла новобранцев сожалеть о берегах Нила.

Сельская местность показалась им более приветливой: обработанные поля, фруктовые сады и оливковые рощи радовали глаз. Египтяне приближались к Тиру. Старый город был обращен к открытому морю. Пролив являл собой нечто вроде непреодолимого рва, защищавшего от нападения вражеского флота. Новый Тир был построен на трех островах, разделенных не очень глубокими каналами, вдоль которых располагались сухие доки.

С высоты дозорных башен жители Тира наблюдали за Фараоном и его воинами. Навстречу повелителю Египта вышли купцы во главе с Наришем. Прием был горячим, и Нариш повел Рамзеса по улицам города. Меренптах не спускал глаз с крыш, откуда в любой момент могла возникнуть опасность.

Тир посвятил себя торговле, там продавали стеклянную посуду, золотые и серебряные вазы, ткани и большое количество других товаров, перевозки которых осуществлялись через порт. Большие и высокие дома города теснились в узких улочках.

Правитель Тира, близкий друг Нариша, предоставил в распоряжение Рамзеса свой роскошный дом; построенный в самой высокой точке города, он возвышался над морем. Его цветущая терраса была чудом, владелец имения обставил свое просторное жилище в египетском стиле, чтобы Фараон чувствовал себя как дома.

— Надеюсь, что вы будете довольны, Ваше Величество, — сказал Нариш. — Ваш визит — очень большая честь для нас. Сегодня вечером вы будете возглавлять пир, который станет историческим событием в наших анналах. Можем ли мы надеяться на развитие торговых отношений с Египтом?

— Я не против, но при одном условии.

— Снижение наших прибылей… Я это предполагал. Мы не возражаем, если только увеличим объем товарообмена.

— Я имел в виду другое условие.

Несмотря на жаркий день, финикийский купец почувствовал, как кровь застыла в его жилах. В результате мирного договора Египет признал, что Финикия будет находиться под хеттским влиянием. Не толкала ли Рамзеса губительная жажда власти к тому, чтобы подчинить Финикию Египту с риском нарушить договор и спровоцировать военный конфликт?

— Каковы ваши требования, Ваше Величество?

— Идемте в порт, Меренптах будет нас сопровождать.

По приказу царя Меренптах вынужден был сократить число сопровождающих.

В западном конце порта находилась сотня голых, закованных в кандалы людей разного возраста и происхождения. Одни пытались сохранить свое достоинство, у других был отсутствующий взгляд.

Кудрявые тирцы шумно обсуждали цены, они рассчитывали получить большие прибыли от продажи здоровых и сильных рабов.

— Пусть эти люди будут освобождены, — потребовал Рамзес.

Наришу это показалось забавным.

— Они дорого стоят… Позвольте городу Тиру подарить их вам, Ваше Величество.

— Вот истинная причина моего визита: ни один из тирских купцов, который пожелает торговать с Египтом, не должен быть работорговцем.

Потрясенный финикиец призвал на помощь все свое хладнокровие, чтобы не высказать резкое возражение.

— Ваше Величество… Рабство — это естественный закон, торговые города занимаются этим с незапамятных времен.

— В Египте нет рабства, — сказал Рамзес. — Люди — это божье стадо, никто не имеет права обращаться с другим человеком, как с бездушным предметом или товаром.

Финикийцу никогда не приходилось слышать подобных речей. Если бы его собеседник не был Фараоном Египта, он бы принял его за сумасшедшего.

— Разве ваши пленные, Ваше Величество, не являются рабами?

— Да, пленные работают на различных стройках Египта, но рано или поздно они вновь получают свободу и поступают так, как им заблагорассудится. Большинство из них остаются в Египте, многие обзаводятся семьями.

— Рабы необходимы для выполнения тяжелых работ!

— Закон Маат требует заключения договора между тем, кто дает работу, и тем, кто ее выполняет. И этот договор основывается на слове, данном одной и другой стороной. Иначе радость не может присутствовать ни в самом возвышенном творении, ни в самой скромной работе. Ты думаешь, что пирамиды и храмы могли бы быть построены толпами рабов?

— Ваше Величество, нельзя изменить столь древние обычаи…

— Я не наивен и знаю, что большинство стран придерживается этих обычаев. Но ты теперь знаешь мои требования.

— Египет рискует потерять важные торговые рынки.

— Главное, чтобы он сохранил свою душу. Фараон не покровитель купцов, а представитель Маат на земле и слуга своего народа.

Слова Рамзеса запечатлелись в сердце Меренптаха, путешествие в Тир станет одним из самых важных событий в его жизни.

Урхи-Тешшуб был так взвинчен, что срубил топором, чтобы успокоиться, столетнюю смоковницу, которая бросала тень на водоем, где любили резвиться утки. Испуганный садовник Танит спрятался в хижине.

— Явилась наконец! — воскликнул хетт, когда его супруга переступила порог своего имения.

Танит увидела прискорбное зрелище:

— Это ты?..

— Я здесь у себя дома и делаю, что мне нравится! Что ты узнала во дворце?

— Дай мне сесть, я устала.

Полосатый кот прыгнул на колени хозяйки. Она машинально погладила его, он замурлыкал.

— Говори, Танит!

— Ты будешь разочарован: Рамзес отправился в Финикию, чтобы бороться с рабством, которое там процветает.

Урхи-Тешшуб отвесил Танит пощечину.

— Прекрати насмехаться надо мной!

Желая защитить хозяйку, кот поцарапал хетта. Тот схватил его за загривок и перерезал ему горло железным кинжалом.

Забрызганная кровью, охваченная ужасом Танит убежала в свою спальню.

Глава 50

Амени облегченно вздохнул, Серраманна предавался мрачным мыслям.

— Рамзес вернулся из Финикии целым и невредимым, мне легче дышится, — признался личный писец царя, — почему у тебя такое плохое настроение, Серраманна?

— Потому что слежка за Наришем не дала никаких результатов.

— А на что ты надеялся?

— Получить доказательства, что финикиец вел подозрительные переговоры с госпожой Танит. Я мог бы пригрозить ей обвинением, если бы она не сказала мне правду об Урхи-Тешшубе.

— Мысль о том, что хетт — преступник, неотступно преследует тебя! В конце концов она сведет тебя с ума.

— Ты забыл, что он убийца Аша?

— Доказательств-то нет.

— К несчастью, ты прав, Амени.

Сард чувствовал, что стареет. Он, и вдруг уважает закон! Ему нужно было смириться и признать поражение: Урхи-Тешшуб проявил достаточно хитрости, чтобы ускользнуть от египетского правосудия.

— Я иду домой.

— Новая победа?

— Нет, Амени, я устал и лягу спать.

— Вас ждет дама, — объявил слуга Серраманна.

— Я не приглашал никакой девки!

— Речь идет не о «девке», а о знатной даме. Я попросил ее расположиться в зале для гостей.

Заинтригованный Серраманна широким шагом пересек зал для гостей.

— Танит!

Заплаканная финикийка встала и с рыданиями бросилась в объятия гиганта. Ее волосы были в беспорядке, на щеках — следы ударов.

— Защитите меня, умоляю!

— Охотно, но от чего… или от кого?

— От чудовища, рабыней которого я стала!

Серраманна с трудом сдерживал свою радость. Наконец, у него появится повод задержать Урхи-Тешшуба.

— Если вы хотите, чтобы я действовал, госпожа Танит, нужно подать жалобу.

— Урхи-Тешшуб убил моего кота, срубил смоковницу в моем саду и не перестает меня запугивать.

— Это правонарушения. Он будет приговорен к штрафу, даже к принудительным работам. Но этого будет недостаточно, чтобы лишить его возможности причинять вред.

— Ваши люди будут меня охранять?

— Мои наемники — это личная охрана царя, и они не смогут вмешаться в частное дело… Если только оно не станет делом государственным.

Осушив слезы, Танит отстранилась от гиганта и посмотрела ему прямо в глаза:

— Урхи-Тешшуб хочет убить Рамзеса. Его сообщник — ливиец Малфи, с ним он заключил договор в моем собственном доме. Это Урхи-Тешшуб убил Аша железным кинжалом, с которым он никогда не расстается. И этим самым кинжалом он хочет убить царя. Теперь это государственное дело?

Сотня воинов окружила поместье госпожи Танит. Одни лучники взобрались на деревья, растущие неподалеку от сада финикийки, другие расположились на крышах соседних домов.

Урхи-Тешшуб был один или с ливийцами? Возьмет ли он в заложники слуг, если заметит засаду? Серраманна потребовал соблюдать осторожность, полную тишину, зная, что малейший шум насторожит хетта.

И он не преминул произойти.

Взбираясь на ограду, наемник не смог удержаться и рухнул на землю.

Закричала сова, люди Серраманна притаились за оградой, через несколько минут сард приказал продвигаться вперед.

У Урхи-Тешшуба не было никакого шанса убежать, но он не сдастся без боя. Серраманна надеялся взять его живым, чтобы он предстал перед судом визиря.

В спальне Танит — слабый свет.

Серраманна и десять наемников поползли по влажной от росы земле, добрались до плиточного покрытия, окружавшего дом и ворвались внутрь.

Служанка испуганно закричала и уронила масляную лампу из терракоты, которая, упав на пол, разбилась. Несколько минут царила неразбериха: наемники сражались с невидимыми противниками и крушили мебель ударами мечей.

— Спокойно! — заревел Серраманна. — Свет, быстро!

Зажгли другие лампы. Дрожащая служанка оказалась пленницей двух воинов, угрожавших ей своими мечами.

— Где Урхи-Тешшуб? — спросил Серраманна.

— Когда он заметил, что хозяйка исчезла, он вскочил на своего лучшего коня и умчался галопом.

От досады сард вдребезги разбил кулаком критскую глиняную вазу. Сработал инстинкт воина, хетт, почуяв опасность, обратился в бегство.

Быть допущенным в кабинет Рамзеса для Серраманна было все равно что проникнуть в сердце самого тайного святилища страны.

Там уже были Амени и Меренптах.

— Госпожа Танит дала показания визирю и возвратилась в Финикию, — доложил Серраманна. — Согласно многим свидетельствам, Урхи-Тешшуб направился в Ливию. Значит, он присоединился к своему союзнику Малфи.

— Это только предположение, — заметил Амени.

— Нет, уверенность! Урхи-Тешшуб не нашел бы лучшего убежища, и он никогда не откажется от борьбы с Египтом.

— К сожалению, — сказал Меренптах, — нам не удалось установить местонахождение лагеря Малфи и его людей. Ливиец постоянно меняет его. Если подумать, то наша неудача обнадеживает, она доказывает, что Малфи не смог собрать настоящую армию.

— Наша бдительность не должна ослабевать, — приказал Рамзес. — Союз двух жестоких и злобных людей представляет немалую опасность.

Серраманна принял важный вид:

— Ваше Величество, у меня есть к вам просьба.

— Слушаю тебя.

— Я убежден, что мы снова встретим на пути Урхи-Тешшуба. Я давно уже жажду сразиться с ним и убить его собственными руками, и поэтому прошу Фараона предоставить мне такую возможность.

— Согласен.

— Спасибо, Ваше Величество. Каким бы ни было будущее, благодаря вам моя жизнь будет прекрасной.

Сард удалился.

— Похоже, ты чем-то озадачен, — сказал Рамзес Меренптаху.

— После бесконечных блужданий по пустыне Моисей и евреи приближаются к Ханаану, который они считают Землей Обетованной.

— Как, должно быть, счастлив Моисей!

— Но этого нельзя сказать о местных племенах. Они опасаются воинственности евреев. Вот почему я еще раз прошу разрешения на военное вмешательство, чтобы избавиться от этой опасности.

— Моисей так или иначе добьется своей цели и создаст страну, где его единоверцы будут жить на свой лад. Это именно так, сын мой, и мы не будем вмешиваться. Возможно, завтра нам предстоит вести диалог с этим новым государством и, может быть, станем его союзниками.

— А если евреи станут нашими врагами?

— Моисей не будет враждовать с Египтом. Занимайся ливийцами, Меренптах, а не евреями.

Младший сын Рамзеса не стал настаивать. Хотя его и не убедили доводы отца, он посчитал своим долгом подчиниться.

— Мы получили известия от твоего брата Хаттусили, — сообщил Амени.

— Плохие или хорошие?

— Император Хаттусили думает.

Хаттусили мерз, даже когда палило солнце. Ему не удавалось согреться в крепости с толстыми каменными стенами. Прислонившись к широкому камину, где потрескивали дрова, он снова прочел Путухепе предложения Фараона Египта.

— Дерзость Рамзеса неслыханна! Я отправил ему укоряющее письмо, и вот что он осмелился мне ответить: он желает заключить новый дипломатический брак с другой хеттской принцессой. Более того, чтобы я сам приехал в Египет!

— Прекрасная идея, — одобрила императрица Путухепа. — Твой визит докажет, что мир между нашими народами — необратим.

— Что это ты вздумала! Я, император хеттов, унижусь до подданного Фараона!

— Никто тебя не просит унижаться. Будь уверен, нас примут со всеми положенными нашему сану почестями. Письмо с согласием написано, тебе осталось только приложить к нему свою печать.

— Нужно еще подумать и начать переговоры.

— Время на раздумья истекло, будем готовиться к отъезду в Египет.

— Никак ты стала главой хеттской дипломатии?

— Моя сестра Нефертари и я построили мир, пусть же император хеттов укрепит его.

Путухепа обратила свою восхищенную мысль к самому обворожительному человеку, которого она когда-либо знала, к Аша, другу Рамзеса, живущему сейчас в царстве теней. Для него этот день стал бы днем радости.

Глава 51

Когда Мат-Гор узнала новость, которая привела в волнение весь Египет, то есть объявление о визите хеттской императорской четы, она подумала, что ее возвратят ко двору. Конечно, она вела роскошную жизнь в гареме Мэр-Ур и без устали наслаждалась бесчисленными удовольствиями, но Мат-Гор не царствовала.

Хеттка написала длинное письмо Амени, личному писцу Фараона, в котором она требовала, чтобы ей позволили вернуться в Пи-Рамзес и встретить императора и императрицу хеттов.

Ответ, подписанный Рамзесом, был резким: Мат-Гор не будет присутствовать на церемониях и останется в гареме Мэр-Ур.

После вспышки сильного гнева хеттка задумалась: разве она не навредит Фараону, помешав прибытию Хаттусили? Одержимая этим планом, она как бы невзначай встретилась с жрецом-ритуалистом, прослывшим великим знатоком своего дела.

— В Хеттии, — сказала она, — мы часто спрашиваем прорицателей, чтобы узнать будущее. Они читают по внутренностям животных.

— Это немного… непристойно, как вы думаете?

— Вы используете другие методы?

— Только Фараон может определить будущее.

— Но ведь вы, жрецы, владеете некоторыми секретами.

— Существует общество государственных магов, но их обучение длится очень долго.

— Вы не обращаетесь к богам, чтобы узнать будущее?

— При определенных обстоятельствах верховный жрец Амона с разрешения царя вопрошает о предстоящих событиях, и бог отвечает через своего оракула.

— Я полагаю, каждый подчиняется его решению.

— Кто осмелится восстать против воли Амона?

Почувствовав сдержанность жреца, Мат-Гор не стала ему больше докучать.

В тот же день, приказав слугам хранить молчание о ее отсутствии, она отправилась в Фивы.

Наконец, смерть с ласковой улыбкой вспомнила о почтенном возрасте Небу, верховного жреца Амона, который угас в своем маленьком домике у священного озера Карнака с уверенностью, что он хорошо послужил таинственному богу, первопричине жизни, и Фараону Рамзесу, его представителю на земле.

Бакхен, второй прорицатель Амона, сразу же предупредил царя. Тот прибыл оказать последние почести Небу, одному из тех честных людей, благодаря которым не прерывалась египетская традиция, какими бы ни были атаки сил зла.

Траурная тишина царила в огромном храме Карнака. Отслужив обряд зари, Рамзес встретил Бакхена около гигантского скарабея, который находился в северо-западной стороне, недалеко от священного озера, и символизировал возрождение солнца после победы над тьмой.

— Настал час, Бакхен. Со времени нашей первой встречи ты прошел долгий путь. Если храмы Фив великолепны, то они частично обязаны этим тебе. Твое руководство безупречно, и все довольны твоим управлением. Да, настал час назначить тебя верховным жрецом Карнака и первым прорицателем Амона.

Хриплый голос бывшего инспектора конюшен задрожал от волнения:

— Ваше Величество, я не думаю… Небу, он…

— Небу уже давно предложил тебя в качестве своего преемника, а он умел судить о людях. Я передаю тебе его трость и золотое кольцо, знаки отличия твоего нового сана. Теперь ты будешь управлять святым городом и следить за его процветанием.

Бакхен с трудом приходил в себя. Рамзес почувствовал, что он немедленно приступит к выполнению своих бесчисленных обязанностей, не думая о собственной выгоде.

— Мое сердце не может молчать, Ваше Величество. Здесь, на юге, некоторые наместники потрясены вашим решением.

— Ты говоришь о визите императора и императрицы хеттов?

— Да.

— Многие наместники севера разделяют их мнение, но этот визит состоится, так как он укрепит мир.

— Многие жрецы желают вмешательства оракула. Если бог Амон даст вам свое согласие, все протесты прекратятся.

— Подготовь церемонию оракула, Бакхен.

По совету управляющего гаремом Мэр-Ур Мат-Гор постучала в нужную дверь: в дверь богатого сирийского купца, от которого не ускользало ни одно событие фиванской жизни. Он жил в роскошном имении на восточном берегу недалеко от храма Карнака и принял царицу в зале с двумя колоннами, украшенном росписью, изображающей ирисы и васильки.

— Какая честь, Ваше Величество, для скромного купца!

— Этого разговора не было, и мы никогда не встречались, понятно?

Хеттка предложила сирийцу золотое ожерелье, тот, улыбаясь, поклонился.

— Если ты поможешь мне, я буду очень щедра.

— Что вы желаете?

— Я интересуюсь оракулом Амона.

— Слух подтвердился: Рамзес собирается к нему обратиться.

— По какому поводу?

— Он попросит у бога одобрить приезд в Египет ваших родителей.

Удача улыбалась Мат-Гор; судьба сделала большую часть работы, ей оставалось только закончить ее.

— А если Амон откажет? — спросила она.

— Рамзес будет вынужден подчиниться… Боюсь даже представить реакцию императора хеттов! Но разве Фараон не брат богов? Ответ оракула не может быть отрицательным.

— Но я требую, чтобы он был таковым.

— Как?..

— Я тебе повторяю… помоги мне, и ты станешь очень богатым. Каким образом отвечает бог?

— Жрецы несут ладью Амона, первый прорицатель спрашивает бога. Если ладья продвигается вперед, его ответ «да», если же подается назад — «нет».

— Подкупи носителей ладьи, и пусть Амон отвергнет просьбу Рамзеса.

— Это невозможно.

— Устрой так, чтобы самые неуверенные были заменены надежными людьми, используй микстуры, которые сделают больными неподкупных… Добейся успеха, и я осыплю тебя золотом.

— Риск…

— У тебя нет выбора, купец: теперь ты мой сообщник. Не отказывайся и не предавай меня, иначе я буду безжалостной.

Оставшись один и оглядывая мешочки с золотыми самородками и драгоценными камнями, выданными хетткой в качестве аванса его будущего богатства, сириец долго размышлял. Одни утверждали, что хеттка никогда не обретет вновь доверия Рамзеса, другие были убеждены в обратном. Несколько жрецов Карнака, завидовавших возвышению Бакхена, были готовы навредить ему.

Подкупить всех носителей священной ладьи, конечно, невозможно, но достаточно подкупить самых сильных. Бог будет колебаться между движением вперед и назад, затем ясно выразит свой отказ.

План был осуществим… А богатство так заманчиво!

Фивы были охвачены волнением. В деревнях, как и в городских кварталах, все знали, что состоится «прекрасный божественный праздник», в процессе которого Амон и Рамзес еще раз докажут свое единение.

Во дворе храма, где проходил обряд, собрались все важные лица южного города Мэр; чиновники, земледельцы ни за что не упустили бы возможности присутствовать при этом исключительном событии.

Когда двери храма отворились и появилась ладья Амона, чтобы предстать при полном освещении, все затаили дыхание. В центре ладьи из позолоченного дерева находился наос, содержавший божественную статую, скрытую от человеческих глаз. Однако именно ей предстояло принять решение. Несущие медленно продвигались вперед, шествуя по серебряной дорожке. Новый верховный жрец Амона Бакхен заметил несколько незнакомых лиц, но он вспомнил, что ему говорили о пищевом отравлении, которое помешало многим постоянным носителям участвовать в церемонии.

Ладья остановилась напротив Рамзеса, Бакхен взял слово:

— Я, служитель бога Амона, спрашиваю его от имени Рамзеса, Сына Солнца. Правильно ли поступил Фараон Египта, пригласив на эту землю императора и императрицу хеттов?

Даже ласточки прекратили беспорядочное кружение в голубом небе. Как только бог ответит утвердительно, тишину разорвут приветственные возгласы Рамзесу.

Подкупленные сирийским купцом самые сильные несущие переглянулись и попытались сделать шаг назад.

Напрасно.

Они подумали, что их собратья оказывали временное сопротивление, поэтому удвоили энергию, которая окажется решающей.

Но странная сила мешала им продвигаться. Ослепленные светом, исходящим от наоса, они отказались от борьбы.

Бог Амон одобрил решение своего сына Рамзеса, веселье могло начинаться.

Глава 52

Это был он.

Слегка сгорбленный, с седеющими волосами, но с тем же проницательным взором, он, Хаттусили, закутанный в плотный шерстяной плащ, чтобы бороться с ощущением холода, которое не покидало его ни зимой, ни летом, он, глава воинственного народа, главнокомандующий хеттскими войсками, но также и участник переговоров о мире; он, Хаттусили, неоспоримый властитель горной страны, впервые ступил на землю Египта в сопровождении двух женщин, своей жены Путухепы и испуганной молодой хеттской принцессы.

— Это невозможно, — прошептал император хеттов, — совершенно невозможно… Нет, это не Египет.

Однако он не бредил: к нему действительно приближался Рамзес Великий, чтобы обнять его.

— Как поживает мой брат Хаттусили?

— Старею, мой брат Рамзес.

Бегство Урхи-Тешшуба, ставшего отныне врагом Египта и Хеттской империи и разыскиваемого за убийство, устранило все препятствия для официального визита Хаттусили.

— Нефертари порадовалась бы этому знаменательному событию, — сказал Рамзес Путухепе, великолепной в своем длинном красном платье и золотыми египетскими украшениями, подаренными ей Рамзесом.

— Все путешествие я не переставала думать о ней, — призналась императрица. — Как бы долго ни продолжалось ваше царствование, она останется для вас единственной Великой Супругой.

Слова Путухепы сгладили все дипломатические трудности. Пи-Рамзес, залитый ярким светом, был празднично настроен; сверкающий бирюзовый город принял тысячи сановников, прибывших из всех городов Египта, чтобы присутствовать при прибытии хеттского императора и на многочисленных церемониях, предусмотренных в его честь.

Красота и богатство столицы ослепили императорскую чету. Зная, что бог Амон дал разрешение Рамзесу пригласить их в Египет, население оказало восторженный прием именитым гостям. Стоя рядом с Фараоном на колеснице, запряженной двумя лошадьми, Хаттусили нге переставал удивляться.

— Мой брат не пользуется личной охраной?

— Моя личная охрана начеку, — ответил Рамзес.

— Но все эти люди вокруг нас… Разве наша безопасность обеспечена?

— Посмотри в глаза любому египтянину, Хаттусили. — В них нет ни ненависти, ни злобы. Сегодня он благодарит нас за то, что мы построили мир, и мы разделяем с ним эту радость.

— Народ, который не ведает страха… Как это странно! И как Рамзесу удалось создать армию, которая была способна противостоять хеттским воинам?

— Вес египтяне любят свою страну, как ее любят боги.

— Это ты, Рамзес, помешал мне победить. Ты и никто другой. Но вот уже несколько минут, как я об этом не сожалею.

Хеттский император снял шерстяной плащ, ему больше не было холодно.

— Климат мне подходит, — заключил он. — Жаль… Я хотел бы здесь жить.

Первый прием, данный во дворце Пи-Рамзеса, был грандиозным. Слуги подали такое количество изысканных блюд, что Хаттусили и Путухепа смогли только понемногу отведать их, смачивая губы в чашах с превосходным вином. Очаровательные танцовщицы с обнаженной грудью пленили их зрение, и императрица оценила элегантность платьев знатных дам.

— Я бы хотела, чтобы этот праздник был посвящен Аша, — сказала императрица. — Он отдал свою жизнь за мир, за счастье, которыми наслаждаются наши народы.

Император одобрил слова Путухепы, тщательно скрывая свое недовольство.

— Здесь нет нашей дочери, — с сожалением произнес он.

— Я не отменю своего решения, — заявил Рамзес. — Хотя Мат-Гор совершила серьезные ошибки, она останется символом мира и в этом качестве будет почитаться в Египте. Нужно ли мне внести уточнения?

— Нет, мой брат Рамзес. Иногда полезно не знать некоторых деталей.

Итак, Рамзес избежал упоминания об аресте сирийского купца, который выдал Мат-Гор, думая таким образом оправдать себя.

— Фараон желает поговорить со своей будущей супругой?

— В.этом нет необходимости, Хаттусили. Мы с пышностью отпразднуем второй дипломатический брак, и наши народы будут нам за это признательны. Но время чувств и желаний прошло.

— Нефертари воистину незабываема… И хорошо, что это так. Принцесса, которую я выбрал, хорошенькая, но глупенькая, она не сможет беседовать с Рамзесом Великим. Она познает прелесть египетской жизни и всегда будет этому радоваться. Что касается Мат-Гор, она не любила Хеттию, но с каждым днем будет все больше ценить свою вторую родину, где так страстно желала жить. С возрастом она поумнеет.

Так Хаттусили определил судьбу двух хеттских принцесс. В сороковой год царствования Рамзеса между Хеттской империей и Египтом больше не осталось ни одного повода для раздоров. Именно по этой причине карие глаза императрицы Путухепы засветились от радости.

Пилоны, обелиски, колоссы, большие дворы под открытым небом, колоннады, ритуалы подношений, серебряный грунт заворожили Хаттусили, который заинтересовался также Домом Жизни, книгохранилищем, кладовыми, стойлами, кухнями и кабинетами, где работали писцы. На императора Хаттусили произвели большое впечатление беседы с визирем и его сановниками. Египетское общество было устроено так же безупречно, как и архитектура его храмов.

Рамзес пригласил Хаттусили сжечь ладан, чтобы усладить обоняние богов и привлечь их к жилищу, которое им построили люди. Императрица участвовала в обряде усмирения опасных сил, который со своей обычной неукоснительностью проводил Ка. Затем последовало посещение храмов Пи-Рамзеса, особенно посвященных иноземным богам; и император вдоволь насладился отдыхом в садах дворца.

— Было бы прискорбно, если бы хеттская армия разрушила такой прекрасный город, — сказал он Рамзесу. — Императрица в восторге от своего пребывания здесь. Поскольку наши народы живут в мире и согласии, мой брат позволит мне попросить об одолжении?

Относительная пассивность Хаттусили заинтриговала Рамзеса; в борьбе с чарами Египта стратег одерживал верх.

— Императрица и я ослеплены таким количеством чудес, но порой необходимо подумать и о менее приятных вещах, — продолжал Хаттусили. — Мы подписали соглашение о взаимопомощи в случае нападения на наши страны, и я хотел бы посмотреть, в каком состоянии находится египетская армия. Фараон разрешит мне посетить главную казарму Пи-Рамзеса?

Если бы Рамзес ответил, что это военная тайна или направил императора в другую казарму, Хаттусили понял бы, что тот замыслил дурное. Это был момент истины, ради которого он согласился посетить Египет.

— Меренптах, мой младший сын, — главнокомандующий египетской армией. Это он покажет императору хеттов главную казарму Пи-Рамзеса.

По окончании пира в честь императрицы Путухепы Хаттусили и Рамзес прогуливались вдоль бассейна, покрытого голубыми и белыми лотосами.

— Я испытываю чувство, которое до сих пор мне было неведомо: доверие, — признался Хаттусили. — Только Египет умеет порождать таких людей, как мой брат Рамзес… Суметь создать настоящую дружбу между двумя правителями, которые когда-то были готовы уничтожить друг друга, граничит с чудом. Но мы с тобой стареем и должны думать о нашем наследовании… Кого ты выбрал среди своих многочисленных «царских детей»?

— Ка — глубокий уравновешенный человек, ученый, при любых обстоятельствах способный усмирить умы и убедить, никого не задевая. Он сумеет сохранить единство царства и зрело взвешивать свои решения. Меренптах — храбрец, он умеет командовать и руководить. Его уважают военные и боятся высшие чиновники. И один и другой способны царствовать.

— Иначе говоря, ты еще колеблешься. Судьба пошлет тебе знак. С такими людьми я спокоен за будущее Египта. Они сумеют продолжить твое дело.

— А кто унаследует престол Хеттской империи?

— Не могу похвастаться выдающимися способностями и умом своего наследника. Хеттская империя клонится к упадку, как будто мир лишил ее мужественности и честолюбия, но я ни о чем не жалею, так как другого выбора нет. По крайней мере, мы проживем несколько спокойных лет, я дал своему народу счастье, которого он раньше никогда не знал. Да, у меня есть к тебе еще одна просьба. В своей столице я не привык столько ходить и у меня болят ноги. Мне дали понять, что главный лекарь Египетского царства — великий знаток своего дела, и к тому же речь шла об очень красивой женщине.

Неферет покинула приемный зал дворца, где беседовала с Путухепой, чтобы заняться ногами императора.

— Эту болезнь я знаю и могу лечить, — заявила она после обследования. — Сначала я наложу мазь из красной охры, меда и конопли. Завтра я использую другое лекарство, оно приготовлено из листьев акации и грудной ягоды, порошка малахита и содержимого съедобной ракушки — все это растерто в порошок. Снадобье даст вам приятное ощущение свежести, но вам придется ходить с завязанными ногами.

— Если я предложу вам огромное состояние, вы согласитесь поехать со мной в Хеттскую империю и стать моим личным лекарем?

— Ваше Величество, вы отлично знаете, что нет.

— Значит, я никогда не стану победителем Египта, — с легкой усмешкой сказал Хаттусили.

Глава 53

Быстроногий насвистывал песенку, славящую Рамзеса, идя со своим ослом, нагруженным глиняной посудой, в направлении северо-западной границы Дельты. Недалеко от берега, омываемого волнами Средиземного моря, странствующий купец свернул на извилистые тропинки, ведущие в сторону рабочего поселка, где он надеялся продать свой товар.

Быстроногий гордился своим прозвищем, которое дали ему девушки, присутствующие на соревновании в беге среди мужчин, проходившем на берегу моря. Уже более двух лет никому не удавалось его победить. И зрительницы ценили усилия обнаженных атлетов, напрягавших всю свою энергию, чтобы их соблазнить. Благодаря резвым ногам купец был самым быстрым во всей Дельте и не знал счета своим победам.

Но успех имел не только хорошие стороны; так как его поклонницы любили украшения, Быстроногому нужно было заключать много выгодных сделок, чтобы оставаться великолепным и щедрым. Вот почему он энергично шагал по дорогам, чтобы получить побольше прибыли Вслед за низкими облаками, гонимыми ветром, над ним пролетели журавли. Посмотрев на положение солнца, Быстроногий понял, что не достигнет цели своего путешествия до наступления ночи, поэтому лучше сделать остановку в одной из тростниковых хижин, стоявших на пути. Это было разумнее, так как с наступлением темноты опасные твари выйдут из своих убежищ и нападут на неосторожных.

Быстроногий снял поклажу с осла, накормил его, потом разжег огонь с помощью кремня и специальной палочки. Он съел две жареные рыбы и выпил свежей воды из бурдюка. Затем лег на циновку и уснул.

Ему снилось следующее соревнование и новый триумф, но этот сладостный сон прервал необычный шум. Осел скреб землю передним копытом. Это был своеобразный сигнал между ним и его хозяином: опасность.

Быстроногий встал, потушил огонь и спрятался за зарослями колючек. И правильно сделал, так как около тридцати вооруженных людей в шлемах и панцирях возникли из темноты. Полная в эту ночь луна давала купцу возможность отчетливо разглядеть человека, возглавлявшего отряд. У него были длинные волосы и широкая грудь, покрытая рыжей растительностью.

— Здесь был шпион, и он убежал! — воскликнул Урхи-Тешшуб, вонзив копье в циновку.

— Не думаю, — возразил ливиец, — посмотри на глиняную посуду и на осла: это бродячий купец, он решил здесь передохнуть.

— Все деревни к западу от этой зоны находятся под нашим контролем. Нужно найти этого шпиона и убить его.

Прошло четыре года после визита императора Хаттусили и императрицы Путухепы. Отношения между Египтом и Хеттской империей оставались стабильными, и призрак войны исчез. Хетты регулярно приезжали в Египет, чтобы полюбоваться пейзажами и городами Дельты.

Две хеттские жены Рамзеса прекрасно ладили между собой; честолюбивые устремления Мат-Гор исчезли под воздействием роскошного существования, а ее подруга жадно наслаждалась каждым днем. Они обе, и без сожалений, признали, что Рамзес Великий в возрасте шестидесяти лет стал живой легендой и был вне пределов их досягаемости. Фараон же, убедившись, что разрушительные страсти не одолевают обеих цариц, разрешил им присутствовать на некоторых официальных церемониях.

На сорок третьем году царствования по настоятельной просьбе Ка Рамзес отметил свой пятый праздник возрождения в присутствии всех богов и богинь, статуи которых привезли в столицу и оживили их ка. Отныне Фараон все чаще прибегал к этому обряду, чтобы заполучить необходимую для управления страной энергию.

И Рамзес все чаще обращался к главному лекарю царства Неферет. Несмотря на плохое настроение своего именитого пациента, который порой с трудом переносил собственную старость, она избавляла его от зубных болей. Благодаря ее лечению жизненная сила Фараона оставалась прежней, и он не снижал ритма своей работы.

Разбудив божественную силу в ее святилище и совершив обряд зари, Рамзес вел беседы с визирем, Амени и Меренптахом. Заботу о выполнении своих указов он оставил этой троице. После полудня он изучал вместе с Ка тексты больших государственных обрядов и вносил в них новые формулировки.

Царь мало-помалу устранился от управления страной, передав его в надежные руки. И он часто бывал в Фивах, чтобы навестить свою дочь Меритамон и поразмышлять в Храме Миллионов Лет.

Когда Рамзес возвратился из Карнака, где верховный жрец Бакхен к всеобщему удовлетворению выполнял свои обязанности, в порту Пи-Рамзеса его встретил встревоженный Меренптах.

— Тревожное сообщение, Ваше Величество.

Главнокомандующий египетской армией сам повел царскую колесницу, которая устремилась в сторону дворца.

— Если факты подтвердятся, Ваше Величество, я обвиню себя в преступной халатности.

— Объяснись, Меренптах.

— Оазис Сива недалеко от ливийской границы якобы подвергся нападению вооруженной банды, ее возглавлял Малфи.

— Когда это произошло?

— Около двух недель назад, но меня только что известили.

— Почему ты подвергаешь это сомнению?

— Потому что опознание воина, который отвечает за безопасность оазиса, неправильное, но, возможно, причиной этой ошибки является поспешность и горячность. Если на оазис действительно совершено нападение, мы должны отреагировать. И если речь действительно идет о Малфи, мы должны уничтожить его!

— Почему ты считаешь себя ответственным, сын мой?

— Потому что я не был бдительным, Ваше Величество. Мир с хеттами заставил меня забыть, что война может вспыхнуть на западе. И этот проклятый Урхи-Тешшуб все еще на свободе… Позволь мне отправиться в Сиву с отрядом и уничтожить мятежников.

— Несмотря на свои тридцать восемь лет, Меренптах, ты сохраняешь пыл юности. Опытный воин справится с этой задачей. Что касается тебя, подготовь войска к боевым действиям.

— Клянусь вам, это были ливийские бандиты! — повторял Быстроногий заспанному стражнику.

— Ты плетешь ерунду, малыш. Здесь нет ни одного ливийца.

— Я бежал, едва переводя дух, они хотели меня убить! Если бы я не умел быстро бегать, они бы меня поймали. Шлемы, панцири, мечи, копья… Настоящая армия!

После серии зевков стражник смерил молодого человека недобрым взглядом.

— Крепкое пиво кружит голову. Перестань пить!

— Поскольку было полнолуние, — настаивал Быстроногий, — я даже видел их предводителя, перед тем как убежать! Длинноволосый воин огромного роста.

Эти детали разбудили стражника. Как и все военные, он получил описание преступника Урхи-Тешшуба с обещанием хорошего вознаграждения за поимку хетта.

Охранник показал его Быстроногому.

— Это он?

— Да, это их предводитель.

Вдоль западной пустынной полосы Дельты между египетской территорией и морем военные построили малые крепости, у подножия которых приютились деревушки. Они были удалены друг от друга на расстояние одного дня езды на колеснице или двух дней быстрой ходьбы, и гарнизонам было приказано предупреждать военачальников Пи-Рамзеса и Мемфиса о малейшем подозрительном движении со стороны ливийцев. Если и был район, который высшее командование считало хорошо охраняемым, так это был именно этот.

Когда комендант приграничной зоны получил панический отчет, основанный на заявлении бродячего купца, он не стал передавать его начальству из страха показаться смешным. Однако вероятность поимки Урхи-Тешшуба побудила его направить отряд туда, где якобы был обнаружен хетт.

Вот почему Накти и его люди спешным маршем продвигались в негостеприимный, кишащий москитами район с единственной мыслью в голове: как можно быстрее покончить с этим трудным заданием.

Накти ругался на каждом шагу. Когда же, наконец, он будет переведен в уютную казарму Пи-Рамзеса, вместо того чтобы преследовать несуществующих врагов?

— Крепость, командир.

«Пограничная охрана, возможно, примет нас за дураков, — подумал Накти, — но, по крайней мере, они дадут нам выпить и поесть, а завтра утром мы отправимся обратно».

— Осторожно, командир!

Воин потянул Накти назад: на тропинке сидел изготовившийся к нападению огромный черный скорпион. Если бы задумавшийся Накти продолжал идти вперед, скорпион ужалил бы его.

— Убей его, — приказал он своему спасителю.

Воин не успел натянуть лук. Из бойниц крепости посыпались стрелы и вонзились в тела египтян. С точностью тренированных лучников ливийцы под командованием Урхи-Тешшуба уложили на землю весь отряд Накти.

Своим железным кинжалом хетт собственноручно перерезал горло раненым.

Глава 54

Как и каждое утро, комендант приграничной зоны с Ливией отправился в свой кабинет, чтобы изучить донесения из малых крепостей. Обычно эта нудная работа не занимала много времени, так как на деревянных табличках фигурировала единственная фраза: «Все без перемен».

Но сегодня утром не было ни одного донесения.

Далеко искать виновного не имело смысла: воин, отвечавший за распределение депеш, очевидно, забыл проснуться.

Разгневанный комендант пообещал себе освободить его от обязанностей и назначить стиральщиком белья.

Во дворе крепости один из воинов лениво орудовал метлой; два других молодых защитника упражнялись в обращении с коротким мечом. Комендант быстрым шагом дошел до казармы, где размещались дозорный отряд и посыльные.

На циновках — ни души.

Озадаченный комендант спрашивал себя о причинах такой ситуации. Ни донесений, ни воинов, обязанных их передавать… Чем вызван такой неслыханный беспорядок?

Комендант замер, разинув рот, когда ворота крепости были внезапно взломаны ударами бруса озверевшими ливийцами с перьями в волосах.

Они убили топором метельщика и двух воинов, прежде чем раскроить череп потрясенному коменданту, который даже не попытался убежать. Урхи-Тешшуб презрительно плюнул на труп.

— Оазис Сива не подвергся нападению, — заявил Меренптаху военачальник. — Это лживая информация.

— Ни одной жертвы?

— Ни жертвы, ни мятежа. Я попусту туда ездил.

Оставшись один,Меренптах забеспокоился. Если таким образом отвлекли его внимание, то не для того ли, чтобы ударить в другом месте?

Только Рамзес сможет оценить масштаб опасности.

Когда Меренптах садился в свою колесницу, к нему подбежал его писец.

— Господин, послание из гарнизона, близкого к ливийской границе. Большинство из них уже пали, и убит комендант крепости!

Никогда лошади Меренптаха не мчались с такой скоростью. Спрыгнув на ходу из колесницы, младший сын царя бегом поднялся по лестнице дворца. С помощью Серраманна он прервал совет Фараона с главами провинций.

По искаженному лицу Меренптаха Рамзес понял, что произошло серьезное событие. Поэтому царь отпустил своих гостей, пообещав продолжить беседу в ближайшем будущем.

— Ваше Величество, — заявил главнокомандующий, — ливийцы, вероятно, заняли северо-запад Дельты. Размеры катастрофы мне не известны.

— Урхи-Тешшуб и Малфи! — воскликнул Серраманна.

— Хетт действительно упоминается в бессвязном донесении, которое я получил. А Малфи удалось объединить враждующие ливийские племена! Наши действия должны быть быстрыми. Если только речь не идет о ловушке, как с оазисом Сива.

Если основная часть войск пойдет на северо-запад Дельты и если речь идет об обманном маневре, Малфи нападет на Фивы и не встретит никакого сопротивления. Он предаст огню и утопит в крови святой город бога Амона.

Решение Рамзеса определяло будущее Египта.

— Ваше Величество, — робко сказал Серраманна, — вы мне пообещали…

— Я не забыл: ты отправишься со мной.

Черные глаза Малфи светились яростью, он считался своими людьми воплощением злого духа пустыни, способного видеть спиной и растерзать противника своими острыми, как лезвия, пальцами. Почти все ливийские племена подчинялись ему, потому что он сумел в результате долгих переговоров разжечь их старую ненависть к Египту. Дикая свирепость ливийских воинов обратит в бегство египтян, ослабленных долгим миром. И присутствие Урхи-Тешшуба, храбрость которого была известна всем, возбуждало мятежников.

— В двух часах хода отсюда, — сказал Урхи-Тешшуб, — находятся первые села Дельты. Скоро мы ими овладеем. Потом мы уничтожим Пи-Рамзес. Ты будешь провозглашен фараоном, Малфи, и все, что останется от египетской армии подчинится твоей власти.

— Ты уверен в своих действиях, Урхи-Тешшуб?

— Да, потому что я знаю Рамзеса. Отвлекающий маневр в Сиве его встревожил и убедил в том, что мы решили открыть много фронтов. Он в первую очередь будет защищать Фивы и их храмы. Поэтому он отправит на юг два соединения, конечно, под командованием Меренптаха. Третье соединение обеспечит безопасность Мемфиса. И так как Рамзес тщеславно считает себя непобедимым, он, чтобы нас уничтожить, возглавит четвертое. Нам, Малфи, будут противостоять только несколько тысяч человек, мы их легко победим. Я прошу о единственном одолжении: я сам должен убить Рамзеса этим железным кинжалом.

Ливиец утвердительно кивнул. Он предпочел бы переждать некоторое время, чтобы укрепить свои войска, но тревога, поднятая бродячим купцом, вынудила его ускорить штурм.

Несколько тысяч воинов не могли испугать Малфи. Ливийцы горели желанием сражаться. И они победят боязливых египтян.

Единственный приказ: никакой пощады.

— Вот они, — объявил Урхи-Тешшуб.

Глаза Малфи заблестели от радости. Наконец, он отомстит за честь Ливии, попранной властью фараонов, сотрет с лица земли богатые села и сожжет урожай. Выживших он обратит в рабство.

— Рамзес возглавляет войска, — восторженно сообщил Урхи-Тешшуб.

— Кто справа от него?

Лицо Урхи-Тешшуба помрачнело:

— Его младший сын Меренптах.

— А разве он не должен был командовать войсками, которые сосредоточены у Фив?

— Мы убьем и отца и сына.

— А человек слева от царя?

— Серраманна, начальник его личной охраны… Судьба милостива к нам, Малфи! С этого я живьем сдеру шкуру.

Пехотинцы, лучники и колесницы в идеальном порядке выстроились на горизонте.

— Там не одно соединение, — заметил Малфи.

Потрясенный Урхи-Тешшуб не осмелился ответить.

Каждую минуту в долину прибывали египетские воины. Ливиец и хетт должны были признать очевидный факт: Рамзес рискнул выступить против них с четырьмя соединениями богов Амона, Ра, Птаха и Сета. Это была вся ударная сила египетской армии, готовая обрушиться на своих врагов.

Малфи сжал кулаки:

— Ты считал, что хорошо знаешь Рамзеса, Урхи-Тешшуб!

— Я не ожидал… Как он осмелился так рисковать?

Ливиец убедился, что отступление было невозможным.

Нубийские лучники под командованием наместника Сетау преградили ему дорогу.

— Один ливиец стоит, по крайней мере, четырех египтян, — заорал Малфи своим людям. — В атаку!

Тогда как Рамзес невозмутимо стоял в своей колеснице, ливийцы бросились на штурм первой линии египтян; воины стали на колени, чтобы облегчить прицел лучникам, стрельба которых опустошила ряды противника.

Ливийские лучники нанесли ответный удар, но с меньшей эффективностью; и вторая, чересчур беспорядочная, атака разбилась о воинов соединения Сета. Пришло время для контратаки колесниц. По приказу Меренптаха они вклинились в ряды бунтовщиков, которые, несмотря на брань Малфи, начали разбегаться.

Но беглецов встретили нубийские воины, их стрелы и копья были смертоносными. Теперь исход сражения не оставлял сомнений. Большинство ливийцев, сломленных превосходящими силами египтян, сложили оружие.

Опьяненный яростью Малфи собрал вокруг себя последних сторонников; Урхи-Тешшуб исчез. Не думая больше о подлеце, который его бросил, ливиец был одержим одной мыслью: убить как можно больше египтян. И его первой жертвой станет никто иной, а Меренптах, находящийся в пределах досягаемости копья.

В самой гуще рукопашного боя скрестились взгляды двух мужчин. Несмотря на расстояние, которое их разделяло, Меренптах почувствовал ненависть ливийца. В то же мгновение два копья рассекли воздух.

Копье Малфи скользнуло по плечу Меренптаха, копье главнокомандующего вонзилось в лоб ливийца.

Несколько мгновений Малфи оставался неподвижным, затем рухнул на землю.

Серраманна переживал счастливый день. Орудуя своим тяжелым мечом с замечательной ловкостью, он уже больше не считал число ливийцев, которых разрубил на куски. Смерть Малфи повергла в отчаяние его последних сторонников, и гигант сард смог, наконец, остановиться.

Когда он обернулся к Рамзесу, его ужаснуло то, что он увидел. Надев шлем и панцирь, Урхи-Тешшуб каким-то чудом проник в ряды египтян и приближался к царской колеснице.

Хетт собирался убить Рамзеса.

Серраманна, расталкивая «царских сыновей», бросился к колеснице Фараона. Он успел спасти Рамзеса, но сам не избежал сильного удара хетта. Железный кинжал вонзился в грудь гиганта сарда.

Смертельно раненный, Серраманна нашел в себе силы схватить за горло своего заклятого врага и задушить его своими огромными ручищами.

— Ты проиграл, Урхи-Тешшуб, ты — побежденный!

Сард не ослабил своей хватки до тех пор, пока хетт не перестал дышать. Тогда, как хищник, чувствующий приближение смерти, он лег на бок.

Рамзес поддерживал голову умирающего Серраманна. — Вы одержали великую победу, Ваше Величество… И благодаря вам, какую прекрасную жизнь я прожил…

Гордясь своим последним подвигом, сард отправился в царство теней, испустив дух на руках Фараона.

Глава 55

Вазы и пятнадцатикилограммовые серебряные кувшины с золотыми крышками, золотые и серебряные столы для подношений весом более трех центнеров, ладья из ливанской сосны, покрытая золотом, длиной в шестьдесят пять метров, золотые пластины, предназначенные для украшения колонн, четыреста килограммов ляпис-лазури, восемьсот килограммов бирюзы — таковы среди множества других были сокровища, преподнесенные Рамзесом храмам Фив и Пи-Рамзеса, чтобы возблагодарить богов за дарованную ими победу над ливийцами и за спасение Египта от разрушения.

И этот сорок пятый год его царствования увидел рождение нового храма Птаха в Нубии, в Герф Хуссейне, где старый священный грот был превращен Сетау в святилище. Царь торжественно открыл этот маленький Абу-Симбел, тоже построенный в горе из песчаника. Там, как и в других многочисленных местах, были воздвигнуты колоссальные статуи Фараона в обличии Осириса.

Когда закончились торжества, Рамзес и Сетау смотрели на закат солнца над Нилом.

— Неужто ты станешь неутомимым строителем, Сетау?

— Беру пример с тебя, Твое Величество: огонь Нубии такой пылающий, что должен быть направлен в камни храмов. Не будут ли огни твоим голосом для потомков? И потом, у нас будет много времени для отдыха в вечности! Наша короткая жизнь заставляет прилагать так много усилий, но только они дают нам долголетие.

— Ты сталкиваешься с трудностями при исполнении своих новых обязанностей?

— Ничего серьезного. Во время своего царствования, Рамзес, ты убил войну. Мир с Хеттией, в Нубии, мир в Ливии… Этот труд имеет красоту грандиозного здания, и он будет в числе твоих самых прекрасных творений. Как Аша должен быть счастлив там, где он находится!

— Я часто думаю о жертве Серраманна, он отдал свою жизнь, чтобы спасти меня.

— Все твои близкие поступили бы, как он, Рамзес. А как могло быть иначе, раз ты наш проводник перед загробным миром?

Посаженная в первый год царствования Рамзеса в саду фиванского дворца смоковница стала великолепным деревом, дающим благодатную тень. Под его кроной Рамзес слушал, как его дочь играет на лютне в сопровождении пения синиц.

Как всегда, во всех храмах Египта жрецы очищались водой священных озер и совершали обряды от имени Фараона; как всегда, в маленькие и большие храмы приносилась пища для подношений богам, прежде чем быть перераспределенной для смертных; как всегда, пробуждалась божественная сила, и богиня Маат могла сказать царю: «Ты живешь мной, аромат моей росы оживляет тебя, твои глаза — это Маат».

Дочь Рамзеса и Нефертари положила лютню к подножию смоковницы.

— Ты царица Египта, Меритамон.

— Когда ты так говоришь со мной, отец, значит, ты готовишься нарушить мой душевный покой.

— Старость гнетет меня, Меритамон. Бакхен следит за процветанием Карнака, и его день насчитывает больше обязанностей, чем часов. Ты, моя дочь, стань хранительницей Храма Миллионов Лет. Благодаря его магии я и твоя мать победили злосчастье. Сделай так, чтобы праздники и ритуалы происходили в нужное время, чтобы энергия Дома Рамзеса продолжала излучаться.

Меритамон поцеловала руку царя:

— Отец, ты знаешь, что никогда нас не покинешь.

— К счастью, ни один человек не минует смерти.

— Разве фараоны не восторжествовали над ней? Хотя она нанесла тебе очень тяжелые удары, ты противостоял ей, и я думаю даже, что ты ее приручил.

— Последнее слово за ней, Меритамон.

— Нет, Твое Величество, смерть упустила возможность тебя уничтожить. Сегодня твое имя высечено на всех памятниках Египта, и твоя слава распространилась за его пределы. Рамзес больше не может умереть.

Мятеж ливийцев был подавлен, в Египте царил мир, слава Рамзеса не переставала возрастать, но неотложные дела продолжали накапливаться на столе Амени. И ни главнокомандующий Меренптах, ни верховный жрец Ка не могли решить проблему, над которой бился личный писец царя. Сам визирь отказался ему помочь. К кому же обратиться, если не к Рамзесу?

— Я не упрекаю Твое Величество за путешествия, — заявил Амени. — Но когда ты далеко от столицы, неприятности имеют обыкновение накапливаться.

— В опасности наше благосостояние?

— Я продолжаю думать, что в монументальной архитектуре малейший изъян может повлечь ее разрушение.

Я не работаю над грандиозным, но над прорехами обыденного.

— Ты меня избавишь от длинной речи?

— Я получил жалобу от правителя города Сумену в Верхнем Египте. Священный колодец, который снабжает местность водой, высыхает, и местные жрецы признали себя неспособными помешать этой катастрофе.

— Ты отправил туда специалистов?

— Уж не обвиняешь ли ты меня, что я плохо исполняю свои обязанности? Целая армия специалистов потерпела неудачу. И вот я вожусь с этим упрямым колодцем и встревоженным населением!

Толпа домохозяек собралась на берегу одного из каналов, орошавших поля города Сумену. После полудня они приходили сюда мыть посуду. Женщины болтали, обменивались секретами, сплетничали и не отказывали себе в удовольствии покритиковать такого-то или такую-то. Лучше всех в городе был подвешен язык у хорошенькой жены столяра по прозвищу Брюнетка.

— Если колодец высохнет, — сказала она, — нам придется покинуть город.

— Это невозможно! — возразила служанка, — моя семья живет здесь уже много поколений, и я не хочу, чтобы, мои дети росли в другом городе.

— А как у тебя это получится без колодезной воды?

— Должны вмешаться жрецы!

— Они потерпели неудачу. Даже самый ученый из них не способен предотвратить это бедствие.

К группе женщин подошел слепой и хромой старик:

— Я хочу пить… Дайте мне воды, пожалуйста.

Вмешалась энергичная Брюнетка.

— Больше не надоедай нам, бродяга! Зарабатывай себе на жизнь, и у тебя будет что выпить.

— Удача мне изменила, я изможден болезнью, и…

— Слышали мы эту сказку! Проваливай, или мы забросаем тебя камнями.

Слепой отступил, разговоры возобновились.

— А мне вы дадите воды?

Женщины обернулись на вопрос пожилого мужчины. По его величественной осанке в нем легко было узнать важную особу.

— Господин, — сказала Брюнетка, — мы готовы вам услужить.

— Почему вы прогнали этого несчастного?

— Потому что он ни на что не годный человек и постоянно нам надоедает!

— Вспомните Закон Маат: «Не смейтесь над слепыми, не потешайтесь над карликами, не обижайте хромых, так как мы все, здоровые и калеки, в руке Божией, пусть никто не останется обездоленным и лишенным забот».

Пристыженные домохозяйки опустили глаза, но Брюнетка взбунтовалась.

— А кто вы собственно такой, чтобы говорить с нами в таком тоне?

— Фараон Египта.

Потрясенная Брюнетка спряталась за юбки своих товарок.

— Порча воздействует на главный колодец Сумену из-за вашего презрительного и презренного отношения к этому несчастному; вот заключение, к которому я пришел, пробыв здесь несколько дней.

Брюнетка бросилась к ногам Рамзеса:

— Если мы изменим свое поведение, этого будет достаточно, чтобы спасти колодец?

— Вы прогневили бога, который живет в нем, и я должен его успокоить.

Когда величественная статуя бога Собека, человека с головой крокодила, сидящего на троне, появилась из мастерской Дома Жизни Сумену, жители города столпились вокруг, чтобы проводить ее к колодцу. Передвигаемая группой каменотесов, которые тащили ее на бревнах, положенных на влажную землю, статуя медленно шествовала к главному колодцу, где ее ожидал Рамзес. Фараон сам прочел молитвы, прося бога Собека вызвать из Нуна, первозданного океана, окружающего землю, необходимую для выживания людей воду.

Потом царь приказал ремесленникам спустить бога на дно колодца, где он совершит чудо.

Со следующего дня колодец Сумену снова давал драгоценную влагу жителям города, устроившим пир, где присутствовали слепой и жена столяра.

Глава 56

Хефат, отец которого был египтянин, а мать — финикийка, сделал блестящую карьеру. Прилежный ученик, замечательный студент Мемфисского университета, где его математические способности покорили требовательных преподавателей, он долго выбирал себе занятие, прежде чем поступить в центральную службу гидрологии, которая занималась водами Нила, предсказывая паводки и орошая земли.

С течением лет Хефат стал неизменным собеседником визиря, сановников и наместников. Его умение польстить начальству позволило ему беспрепятственно подниматься по служебной лестнице. Достойным примером для подражания Хефат считал Шенара, старшего брата Фараона. Да, Шенар был изменником и предателем, но великолепным придворным и политиком.

К счастью, Хефат мудро проявлял осторожность, избегая открыто поддерживать Шенара, которого постиг трагический конец.

Энергичный пятидесятилетний человек, муж и отец двоих детей, Хефат управлял делами в своем ведомстве как опытный чиновник. Кто бы мог предположить, что он являлся последним участником тайного союза, созданного Шенаром для завоевания трона?

Эти далекие воспоминания так и остались бы воспоминаниями, если бы высший чиновник не встретил финикийского купца Нариша, богатство которого его ослепило. Хефат осознал, что человек его ранга и располагающий его полномочиями, тоже мог стать очень богатым.

Обедая с финикийцем, Хефат прозрел. Рамзесу скоро исполнится семьдесят, и он перепоручит управление страной своим сыновьям. Его старший сын Ка был ученым., далеким от реальной жизни; Меренптах, слепо повиновавшийся отцу, растеряется после его смерти и не сможет твердо править страной; и Амени, старший писец, будет отстранен от власти.

Если хорошо подумать, власть была гораздо слабее, чем казалась. Вынужденный прибегать к магии праздников возрождения и к помощи главного лекаря Неферет Рамзес слабел.

Не настал ли момент нанести решающий удар и осуществить мечту Шенара?

Меренптах провел посла Хеттской империи в большой приемный зал дворца Пи-Рамзеса. Посланник был один, без обычного сопровождения, он склонился перед Рамзесом:

— Ваше Величество, у меня для вас печальная новость: ваш брат, император хеттов, умер.

Многочисленные сцены от битвы при Кадеше до визита императора хеттов в Египет возникли в памяти Фараона. Хаттусили был грозным противником, перед тем как стать верным союзником, вместе с ним Рамзес построил прочный мир па Ближнем Востоке.

— Его наследник назначен?

— Да, Ваше Величество.

— Он намерен соблюдать мирный договор?

Горло Меренптаха сжалось.

— Решения нашего покойного императора остаются в силе, — ответил посол. — Ни одна статья договора не будет поставлена под вопрос.

— Передай мои соболезнования и сердечные пожелания императрице Путухепе.

— Увы, Ваше Величество, императрица болела, и кончина императора Хаттусили ускорила ее смерть.

— Заверь нового государя Хеттской империи в моей дружбе и доброжелательстве. Пусть он знает, что всегда может надеяться на помощь Египта.

После ухода посла Рамзес обратился к сыну:

— Немедленно свяжись с нашими информаторами, и пусть они в кратчайший срок направят мне подробное донесение о положении в Хеттской империи.

Египтянин Хефат принял финикийца Нариша в своем красивом доме в Пи-Рамзесе. Он представил ему жену и двоих детей, похвастался их превосходным воспитанием и прекрасным будущим, которое им было уготовано. После приятной трапезы, во время которой они говорили о банальных вещах, управляющий оросительной службой и купец уединились в беседке из смоковницы с изящно отделанными маленькими колоннами.

— Ваше приглашение делает мне честь, — сказал финикиец, — но простите за прямоту: какова его настоящая цель? Я занимаюсь торговлей, вы высший чиновник… У нас, казалось бы, нет ничего общего.

— Я слышал, что вы недовольны торговой политикой Рамзеса.

— Его нелепое выступление против работорговли очень нам повредило, это так. Но Египет в конце концов поймет непригодность данной позиции.

— Это может длиться долгие годы… А вы, как и я, любите обогащаться немедленно.

Финикиец был заинтригован:

— Я плохо улавливаю смысл ваших слов, Хефат.

— Сегодня Рамзес царствует единолично, но так будет не всегда. Власть Фараона постепенно слабеет, если учесть его возраст, и я уже не говорю о неспособности к власти двух преемников Рамзеса: Ка и Меренптаха.

— Я вообще не вмешиваюсь в политику, тем более в египетскую.

— Но вы верите во всемогущество выгоды, ведь правда?

— Разве это не будущее человечества?

— Поторопим же это будущее! По разным причинам вы, как и я, должны взять верх над Рамзесом, старым царем, неспособным отныне противодействовать. Но главное не в этом. Есть возможность воспользоваться слабостью центральной власти, чтобы осуществить фантастическую торговую операцию.

— Какую именно?

— Самое меньшее утроить богатство Финикии. Не стоит говорить, что как инициатор этого счастливого события, вы, Нариш, будете в зените славы.

— А вы, Хефат?

— Первое время я предпочитаю оставаться в тени.

— Каков же ваш план?

— Прежде чем открыть его, я должен быть уверен в вашем молчании.

Купец улыбнулся:

— Мой дорогой Хефат, данное слово имеет цену только в Египте. Если вы собираетесь заниматься делами, нужно как можно быстрее забыть эту архаическую мораль.

Чиновник медлил с решением. Если финикиец его выдаст, он закончит свои дни в тюрьме.

— Ладно, Нариш, я сейчас вам все объясню.

По мере того как говорил Хефат, финикиец спрашивал себя, как такое безумие могло зародиться в голове подданного Фараона. Но он, Нариш, не подвергался никакому риску, и египтянин был прав: если операция удастся, их ждет несметное богатство, и царствование Рамзеса завершится катастрофой.

Меренптах часто вспоминал ливийский мятеж. Он, главнокомандующий, отвечающий за безопасность территории, не сумел предотвратить происки Малфи. Без прозорливости и смелости Рамзеса мятежники захватили бы Дельту, разграбили столицу и убили тысячи египтян.

Научившись на горьком опыте, Меренптах сам осмотрел крепости, которые должны были следить за передвижениями ливийских племен и в случае опасности объявить тревогу. Младший сын царя произвел необходимые изменения, укрепил дисциплину, призвав военных с честью выполнять ответственную задачу по охране границ Египта.

Меренптах не верил в окончательный разгром ливийцев. Конечно, Малфи погиб, но его мог заменить другой, такой же злобный, как и он, и проповедовать войну против Египта. Поэтому главнокомандующий с согласия Рамзеса укрепил защиту северо-западной границы Дельты. Но как будет развиваться ситуация в Хеттской империи? Смерть Хаттусили, умного и здравомыслящего государя, не послужит ли она началом нового конфликта? У хеттов считалось чуть ли не традицией добиваться власти, используя яд или кинжал. И старый император, быть может, ошибался, считая, что уничтожил своих противников, желавших изменить внешнюю политику Хеттской империи.

С нетерпением ожидая достоверных известий из Хеттской империи, Меренптах держал войска в боевой готовности.

Хотя Дозор не пренебрегал рыбой, он отдавал явное предпочтение сырому мясу. С такими же живыми глазами, как и у предшествующих представителей своей династии, пес Рамзеса ценил беседы со своим хозяином, где без добрых слов пища была не такой вкусной.

Царь и Дозор заканчивали свою трапезу, когда во дворец прибыл Меренптах.

— Ваше Величество, я прочел все донесения наших осведомителей из Хаттусы.

Рамзес налил вино в серебряную чашу и подал ее сыну.

— Ничего не скрывай, Меренптах, я хочу знать всю правду до мельчайших подробностей.

— Посол Хеттской империи нам не солгал, наследник Хаттусили твердо решил соблюдать мирный договор и поддерживать с Египтом дружественные связи.

Глава 57

Паводок Нила… Чудо, повторяющееся каждый год, дар богов, который увеличивал усердие населения и его благодарность Фараону, единственному, способному поднять воды реки, чтобы оплодотворить землю.

А паводок в этом году был необыкновенным, одиннадцать метров! С начала царствования Рамзеса живительная вода, вышедшая из глубин небесного океана, всегда была в избытке.

После того как был подтвержден мир с хеттами, эта радостная весть быстро распространилась от одного населенного пункта к другому благодаря многочисленным лодкам, отремонтированным зимой. Как все египтяне, Хефат любовался грандиозным зрелищем: Нил, преображенный в огромное озеро, откуда то тут, то там выступали небольшие зеленые островки. Его семья уехала в Фивы, чтобы провести несколько недель у его родителей, и у него были развязаны руки, он мог поступать по своему усмотрению.

Тогда как крестьяне отдыхали, ответственные за орошение лица работали без передышки. Но Хефат смотрел на паводок другими глазами. В то время как заполнялись водоемы для запаса воды, разделенные земляными дамбами, которые ломали по мере необходимости, Хефат поздравлял себя с гениальной идеей, она сделает его богаче и могущественнее Рамзеса Великого.

Высшие сановники Египта попросили Рамзеса принять их, чтобы представить на его рассмотрение предложение, которое они считали разумным. Не сговариваясь, они пришли к одному и тому же выводу.

Фараон внимательно их выслушал. Царь не высказал категорического отказа, но и не посоветовал им предпринимать намеченные действия. Истолковав слова Рамзеса как одобрение, управляющий казначейством, мужество которого оценили его собратья, отправился в тот же вечер в кабинет Амени, после того как личный писец Фараона отпустил домой своих служащих.

Приближающийся к своему семидесятилетию Амени был похож на того студента, который поклялся в верности Рамзесу до того, как его судьба стала судьбой Фараона: бледный, тщедушный на вид, худой, несмотря на большое количество поглощаемой пищи, с постоянными болями в спине, но способный вынести тяготы, которые пригнули бы к земле любого колосса, неутомимый труженик, точный и ответственный, спавший только несколько часов в сутки и сам прочитывающий все деловые бумаги.

— Неприятности? — спросил он управляющего казначейством.

— Не совсем так.

— Тогда что? Я работаю.

— Мы собрались под руководством визиря и…

— Кто это мы?

— Ну… глава Двойного Белого Дома, земельный управитель…

— Понятно. И какова причина этого собрания?

— По правде говоря, их две.

— Рассмотрим сначала первую.

— За услуги, оказанные вами Египту, все высшие чиновники хотят подарить вам дом.

Амени положил свою кисточку:

— Интересно… А вторая причина?

— Вы много работали, Амени, гораздо больше, чем требовалось. Конечно, из-за вашей преданности вы об этом не думали… Но не настал ли для вас час ухода на отдых? Спокойная жизнь в уютном доме и при всеобщем уважении. Что вы об этом думаете?

Молчание Амени казалось добрым предзнаменованием.

— Я знал, что вы прислушаетесь к голосу разума, — заключил довольный управляющий казначейством. — Мы с удовлетворением воспримем ваше решение.

— Я в этом не так уж уверен.

— Простите?

— Я никогда не отойду от дел, — запальчиво заявил Амени, — и никто, за исключением Фараона, не заставит меня уйти из этого кабинета. Пока он не потребует моей отставки, я буду продолжать работать. Ясно?

— Мы думали, что это в ваших интересах.

— А вы не думайте.

Хефат и финикиец Нариш встретились у египтянина в жаркий летний день. Купец оценил прохладное, легкое и способствующее пищеварению пиво, которое ему подали.

— Я думаю, что проделал превосходную работу, — сказал Нариш, — финикийцы готовы купить Египет. Но вы, Хефат, готовы его продать?

— Я не изменил своих намерений.

— Вы назовете мне точную дату?

— Я не в состоянии нарушить законы природы, но нам недолго осталось ждать.

— И никаких серьезных препятствий?

Хефат щегольнул своей уверенностью:

— Благодаря моему служебному положению никаких.

— Разве вам не понадобится печать верховного жреца Мемфиса?

— Да, но этот верховный жрец — Ка, он занят изучением древних текстов. И он даже не будет вникать в документ, который подпишет.

— Меня занимает один вопрос, — признался финикиец, — почему вы так ненавидите свою страну?

— Благодаря нашей сделке Египет не пострадает и, наконец, откроется внешнему миру, который сметет его старые суеверия и устаревшие обычаи, как этого желал Шенар. Он хотел убить Рамзеса, а я свергну его. Хетты, ливийцы, колдуны потерпели неудачу, и Рамзес чувствует себя уверенно, но я, Хефат, я одержу победу.

— Мой ответ — нет, — сказал Амени наместнику провинции Двух Соколов, силачу с волевым подбородком.

— Почему?

— Потому что ни одна провинция не будет пользоваться привилегиями в ущерб другим.

— Однако же я получил одобрение высших чиновников!

— Возможно, но ни одному чиновнику не дозволено пренебрегать законом! Если бы я при всех обстоятельствах следовал указаниям наших высших чиновников, Египет был бы разорен.

— Ваш отказ окончательный?

— Оросительная система не будет изменена, и вода из водохранилищ будет выпущена в обычное время, а не раньше.

— В этом случае я требую, чтобы царь принял меня!

— Он вас примет, но не заставляйте его попусту терять время.

Наместник провинции, поставленный в невыгодное положение неблагоприятным мнением Амени, не имел шансов получить согласия Рамзеса. Ему ничего не оставалось делать, как вернуться ни с чем в свою провинцию.

Амени был заинтригован.

Наместники шести больших провинций страны просили его утвердить решение оросительной службы Мемфиса: выпустить воду из водохранилищ раньше срока, чтобы увеличить пахотную площадь.

По мнению Амени, это было двойной ошибкой, потому что, с одной стороны, сельскохозяйственное развитие не требовало такой необходимости, а с другой — орошение должно производиться постепенно, а не резко. К счастью, специалисты, занимающиеся орошением, не знали, что большинство наместников с похвальным соблюдением тайны всегда советовались с личным писцом царя, прежде чем что-либо предпринять.

Если бы у него не было столько требующих разрешения проблем, Амени охотно провел бы расследование, чтобы выявить виновника этих заблуждений.

Писец начал изучать донесение о посадке ив в Среднем Египте, но не смог сосредоточиться и прервал чтение, право же, этот инцидент был слишком серьезным, чтобы оставить его без внимания.

Рамзес и Ка миновали входную башню храма Тота в Гермополисе, пересекли залитый солнцем двор, на пороге храма их встретил верховный жрец бога. Царь и его сын осмотрели залы, куда входили только служители Тота, покровителя писцов и ученых, и уединились в его святилище.

— Здесь заканчиваются мои поиски, — сказал Ка.

— Ты нашел книгу Тота?

— Я долго считал, что речь идет об очень старой рукописи, которая спрятана в библиотеке храма. Но, наконец, я понял, что каждый из камней наших храмов является одной из букв этой книги, бог знания написал ее, чтобы придать смысл нашей жизни. Тот передал свое послание в каждой скульптуре и в каждом иероглифе, и именно нашему разуму принадлежит задача собрать то, что разрозненно, как Исида собрала разбросанные части тела Осириса. Вся наша страна, отец, — это храм по подобию неба, и Фараону надлежит держать эту книгу открытой, чтобы глаза сердца могли ее прочесть.

Ни один поэт, даже Гомер, не нашел бы слов, чтобы описать радость и гордость, которые испытал Рамзес, слушая слова мудреца.

Глава 58

Идея Хефата, хотя и простая, имела бы опасные последствия; до срока выпустить запасы воды, собранные в оросительных водохранилищах и свалить вину за ошибку на начальство, в первую очередь на Ка, старшего сына Рамзеса, обязанностью которого было ставить свою печать на документ как главного наблюдающего за каналами.

Убежденные доводами Хефата, наместники провинций угодили в ловушку: они подумали, что смогут располагать дополнительными запасами воды для развития сельского хозяйства и обогащения их территории. Когда же они осознают свои ошибочные действия, будет слишком поздно. У них не останется воды для орошения земель, и надежды на урожай будут приравнены к нулю.

Кроме Ка, виновным окажется и Рамзес.

Тогда вмешается Нариш и финикийские купцы, которые за непомерную цену предложат необходимые Египту продукты питания. Казначейство будет вынуждено согласиться на их условия, и старый фараон будет сметен шквалом возмущений, тогда как Хефат получит огромные прибыли от сделки. При благоприятных обстоятельствах он прогонит визиря и займет его место, если нет, сколотив состояние, он поселится в Финикии.

Предстояла последняя формальность: попросить Ка поставить печать. Хефат даже не встретится с Ка, который прикажет своему писцу выполнить эту формальность.

Писец приветливо встретил Хефата:

— Вам повезло, верховный жрец здесь, и он охотно вас примет.

— Но это же совсем не обязательно, — запротестовал Хефат. — Я не хотел бы ему докучать.

— Следуйте за мной, пожалуйста.

Обеспокоенный чиновник был введен в библиотеку, где Ка в тунике из шкуры пантеры изучал папирусы.

— Рад вас видеть, Хефат.

— Для меня это большая честь, но я не хотел прерывать ваши занятия.

— Чем я могу быть вам полезен?

— Обычные дела управления…

— Покажите мне документ.

Тон Ка был суровым и властным. Верховный жрец не походил на мечтателя, как это вообразил Хефат.

— Это необычное предложение, и оно требует внимательного изучения, — сказал Ка.

Кровь застыла в жилах Хефата.

— Нет, господин, это обычный метод для облегчения орошения, ничего больше.

— Вы чересчур скромны! Так как я не могу высказать свое мнение, то передам этот документ другому специалисту.

«Другому специалисту, — с облегчением подумал Хефат. — Его нетрудно будет убедить, благодаря моему высокому положению».

— А вот и тот, кто оценит ваш метод, — объявил Ка.

Это был Рамзес в тунике из тонкого льна с широкими рукавами, на запястьях — два его знаменитых золотых браслета, украшенных изображением дикой утки из ляпис-лазури.

Взгляд Фараона проник в душу Хефата, заставив его попятиться и толкнуть полки с папирусами.

— Ты совершил ошибку, — заявил Рамзес, — ты думал, что твоих знаний будет достаточно, чтобы погубить Египет. Тебе известно, что жадность — неизлечимая болезнь, которая делает человека слепым и глухим? Ты совершил ошибку, если считаешь, что Египтом управляют бездарности.

— Ваше Величество, умоляю вас.

— Не трать понапрасну слов, Хефат, ты недостоин их. Твое поведение напомнило мне о Шенаре, подлость и предательство ведут человека к гибели. Твое будущее теперь в руках судей.

Амени благодаря расследованию спас страну от реальной опасности. Царь хотел бы вознаградить друга, но как сделать это, чтобы не задеть его чувства? Для них было достаточно понимающего взгляда. И Амени снова принялся за работу.

Прошли годы и дни, простые и счастливые, до весны пятьдесят четвертого года царствования Рамзеса Великого, который, посоветовавшись с главным лекарем Неферет, принял решение вопреки ее мнению. Укрепленный энергией своего девятого праздника возрождения Фараон испытал желание объехать египетские провинции.

В мае обычно стояла сильная жара, благотворная для ревматизма царя.

Это было время жатвы. Крестьяне продвигались по полю, орудуя серпами с деревянными ручками и очень высоко срезали стебли спелых хлебов. Потом колосья собирались в снопы и перевозились на тока неутомимыми ослами. Сооружение соломенных снопов требовало опытных рук, потому что они должны оставаться прочными большую часть года. Для укрепления снопа в него вставляли две длинные палки.

Как только Фараон въезжал в деревню, старейшины подносили ему стол, покрытый колосьями и цветами. Потом царь садился в беседке и выслушивал жалобы. Писцы записывали их и передавали Амени, который требовал читать все донесения, написанные во время путешествия.

Царь отметил, что в целом сельское хозяйство находилось в добром здравии и что нет болезней без лекарств, хотя совершенство было недостижимым. Жалобщики не проявляли агрессивности, за исключением крестьянина из Бени Хассана, горячность которого потрясла окружение Фараона.

— Весь день я обрабатываю землю, — жаловался он, — а ночью чиню инструменты, ухаживаю за своими животными, которые все время норовят убежать, и вот тебе пожалуйста, сборщик податей набрасывается на меня и грабит! Он называет меня вором, избивает, потому что я не могу заплатить, и сажает в тюрьму жену и детей! Как я могу быть счастливым?

Все опасались бурной реакции Рамзеса, но он остался невозмутимым.

— Ты хочешь еще на кого-нибудь пожаловаться?

Крестьянин удивился.

— Нет, Ваше Величество, нет…

— Один из твоих родственников писец, так ведь?

Крестьянину не удалось скрыть своего смущения.

— Да, но…

— Он научил тебя классическому тексту, его изучают во всех школах писцов, которые восхваляют свое ремесло, чтобы хулить других, и ты его хорошо рассказал наизусть. Но действительно ли ты страдаешь от всех этих несчастий, которые мне описал?

— Ну, животные-то убегают и переходят с одного поля на другое. А это причиняет неприятности.

— Если тебе не удастся полюбовно договориться с соседями, обратись с судье деревни. И никогда не соглашайся с несправедливостью, какой бы незначительной она ни была. Так ты поможешь Фараону править.

Рамзес осмотрел зерновые хранилища и приказал всем весовщикам зерна взвешивать с большой точностью. Затем он открыл в Карнаке Праздник урожая, начав заполнять один из больших хлебных амбаров поместья Амона. Жрецы и сановники отметили, что, несмотря на возраст, у повелителя Двух Земель была еще твердая рука и уверенные движения.

Верховный жрец Бакхеп проводил именитого гостя до причала по дороге, пересекавшей пышно разросшиеся поля, примыкавшие к храму. Уставший Рамзес согласился сесть в носилки.

Бакхен первый заметил лентяя, который, вместо того чтобы работать вместе с остальными, дремал под ивой. Он надеялся, что царь его не увидит, но глаза Рамзеса были еще зоркими.

— Он будет наказан, — пообещал верховный жрец.

— На этот раз прояви снисходительность. Разве не я приказал посадить ивы по всему Египту?

— Этот человек никогда не узнает, чем он вам обязан, Ваше Величество.

— Мне тоже порой, как и ему, хочется уснуть под деревом и забыть бремя моих обязанностей.

Недалеко от причала Рамзес приказал носильщикам остановиться.

— Ваше Величество, — забеспокоился Бакхен, — зачем идти пешком.

— Посмотри на ту небольшую часовню… Она разрушена.

Скромное святилище богини жатвы, кобры-самки, пострадало от времени, между растрескавшимися камнями рос сорняк.

— Вот настоящий проступок, — сказал Рамзес. — Распорядись восстановить и расширить эту часовню, Бакхен, оснасти ее каменной дверью, и пусть статуя башни, которую изготовят скульпторы Карнака, стоит внутри часовни. Египет создали боги, не будем же пренебрегать ими даже в их самом скромном обличии.

Повелитель Двух Земель и верховный жрец Амона положили полевые цветы у подножия святилища в знак почтения к ка богини. Высоко в небе, описывая круги, парил сокол.

Глава 59

На обратном пути в столицу Рамзес остановился в Мемфисе, чтобы побеседовать со своим сыном Ка, который завершил программу реставрации памятников Древнего Египта и украсил подземный храм быков Аписов.

На причале его встретила по-прежнему прекрасная и элегантная Неферет.

— Как вы себя чувствуете, Ваше Величество?

— Немного устал, боли в спине, но в общем все в порядке. Вы взволнованны, Неферет.

— Ка очень болен.

— Не хотите ли вы сказать?..

— Это болезнь, которую я знаю, но которую не смогу вылечить. Сердце вашего сына изношено, лекарства больше не помогут.

— Где он?

— В библиотеке храма Птаха среди текстов, которые он так усердно изучал.

Царь немедленно отправился к Ка.

На пороге шестидесятилетия угловатое и суровое лицо верховного жреца стало просветленным. В темно-синих глазах отражался внутренний мир человека, который на протяжении всей своей жизни готовился к встрече с потусторонним миром. Страх не искажал его черты.

— Ваше Величество, я так надеялся увидеть вас перед уходом…

Рамзес взял руку сына.

— Пусть Фараон разрешит своему смиренному слуге упокоиться в горе жизни, как другу, полезному повелителю, так как нет большего счастья… Позволь мне достичь прекрасного Запада и остаться одним из твоих близких. Я пытался почитать Маат, я исполнял твои приказы, выполнял твои поручения…

Тихий голос Ка медленно угас, Рамзес принял его в свое сердце как бесценное сокровище.

Ка был похоронен в подземном храме быков Аписов, животная оболочка которых таила в себе выражение божественной силы. Рамзес возложил на лицо мумии золотую маску и выбрал предметы погребальной обстановки: вазы и драгоценности, шедевры, созданные мастерами храма Птаха и предназначенные сопровождать душу Ка по прекрасным дорогам вечности.

Старый царь с поразительной энергией руководил похоронной церемонией; сдерживая волнение, Рамзес открыл глаза и рот сына, чтобы он отправился живым в иной мир.

Меренптах был готов прийти на помощь отцу, но Рамзес не проявил слабости. Однако Амени чувствовал, что его друг черпал из самых глубин своего существа необходимую силу, чтобы сохранить достоинство перед лицом постигшей его трагедии.

На саркофаг Ка была положена крышка, гробница опечатана.

И когда Рамзес почувствовал, что никто из придворных его не видит, он заплакал.

Это был один из теплых и солнечных утренних часов, любимых Рамзесом. Он поручил верховному жрецу исполнить вместо него обряд зари, а с визирем он поговорит в полдень.

Чтобы попытаться заглушить боль, царь решил работать, как всегда, но его обычная энергия изменила ему.

Ноги остались неподвижными, и ему не удалось встать.

Властным голосом он позвал управляющего.

Через несколько минут появилась Неферет.

— На этот раз, Ваше Величество, вам придется меня выслушать и повиноваться.

— Вы слишком многого от меня требуете, Неферет.

— Если вы в этом еще сомневаетесь, то я должна сказать, что ваша молодость безвозвратно ушла, и вам нужно изменить образ жизни.

— Вы самый опасный противник, с которым я когда-либо сталкивался.

— Это не я, Ваше Величество, а старость…

— Что вы скажете, Неферет… Но только ничего от меня не скрывайте!

— Завтра вы снова сможете ходить, но с тростью. Вы будете немного хромать. Я постараюсь смягчить боль, но вам необходим отдых, и отныне вы должны будете экономить силы. Не удивляйтесь, если иногда суставы будут неподвижными. Это состояние будет временным, если вы будете делать ежедневные массажи. По ночам вам иногда будет трудновыпрямиться, но вам на помощь придут успокаивающие мази. А регулярные грязевые ванны дополнят лечение.

— Лекарства… Каждый день? Значит, вы меня считаете немощным стариком!

— Я вам уже сказала, Ваше Величество, вы, увы, не молоды и не сможете управлять своей колесницей. Но если вы станете послушным пациентом, то избежите многих неприятностей. Ежедневные упражнения, такие как ходьба или плавание, но без чрезмерных нагрузок, сохранят вашу подвижность. Ваше общее состояние скорее удовлетворительное для человека, который всю свою жизнь забывал отдыхать.

Улыбка Неферет ободрила Рамзеса. Ни одному врагу не удалось его победить, кроме проклятой старости, на которую сетовал любимый автор Нефертари, мудрец Птахотеп. Но ему было сто лет, когда он написал свои Максимы! Проклятая старость, но она приближала его к близким людям, с которыми он так хотел воссоединиться в плодородных полях потустороннего мира, где не существовало усталости.

— Состояние ваших зубов и десен, — добавила Неферет, — оставляет желать лучшего, но я буду следить за ними, чтобы избавить вас от опасности заражения.

Рамзес подчинился требованиям Неферет. За несколько недель он частично восстановил свои силы, но понял, что его тело, изношенное жизненными испытаниями, стало похожим на старый инструмент, готовый в любую минуту сломаться.

Принять это было его последней победой.

В тишине и мраке храма Сета, грозной силы космоса, Рамзес Великий принял свое последнее решение.

Перед его официальным признанием в форме указа, который примет силу закона, повелитель Двух Земель созвал визиря, сановников, высших чиновников и всех вельмож, занимавших ответственные посты, за исключением своего сына Меренптаха, которому он поручил составить отчет об экономическом развитии Дельты.

Царь долго беседовал с мужчинами и женщинами, которые день за днем продолжали строить Египет. Во время этих встреч Рамзесу помогал Амени, чьи многочисленные записи оказались ценными.

— Ты не совершил много ошибок, — сказал он своему личному писцу.

— А ты хоть одну обнаружил? В таком случае укажи мне на нее!

— Это всего лишь ничего не значащая фраза! Я благодарен тебе и доволен твоей работой.

— Допустим, — проворчал Амени, — но почему ты дал такое необычное поручение своему главнокомандующему?

— И ты пытаешься внушить мне, что ни о чем не догадался?

Опираясь на трость, Рамзес шел по тенистой аллее в обществе Меренптаха.

— Каковы результаты твоих расследований, сын мой?

— Налоги района Дельты, которые ты поручил мне проконтролировать, были установлены на основе 8760 налогоплательщиков. Каждый пастух несет ответственность за пятьсот животных, а я произвел перепись 13 080 козьих пастухов, 22 430 птичников и 3 920 погонщиков ослов. Урожаи были превосходны, мошенники — малочисленны. Как слишком часто бывает, администрация проявила излишнюю придирчивость, но я произнес речь, чтобы мелкие чиновники не докучали честным людям и больше занимались жуликами.

— Ты хорошо знаешь Дельту, сын мой.

— Это поручение многому меня научило. Из разговоров с крестьянами я почувствовал, как бьется сердце страны.

— Ты не забыл жрецов, писцов и военных?

— Я часто с ними общался.

— Что ты думаешь об этом указе?

Рамзес протянул Меренптаху папирус, написанный его рукой. Его сын вслух прочел его:

«Я, Рамзес, Фараон Египта, возвышаю царского писца, хранителя печати, главнокомандующего армией Меренптаха в ранг государя Двух Земель».

Меренптах посмотрел на отца, опирающегося на трость:

— Ваше Величество…

— Я не ведаю, сколько еще лет отпущено мне судьбой, Меренптах, но пришло время приобщить тебя к трону. Я поступаю так, как поступил когда-то мой отец Сети. Я — старик, а ты зрелый мужчина, и ты только что преодолел последнее испытание, которому я тебя подверг. Ты умеешь править, руководить и сражаться, возьми в свои руки будущее Египта, сын.

Глава 60

Прошло двенадцать лет, и восьмидесятидевятилетний Рамзес шестьдесят семь лет царствовал над Египтом. Согласно своему указу, он предоставил Меренптаху право управлять страной. Но младший сын царя часто советовался с отцом, который для жителей Двух Земель оставался правящим Фараоном.

Одну половину года царь жил в Пи-Рамзесе, а другую — в Фивах и, как всегда, в обществе своего верного друга Амени. Невзирая на свой преклонный возраст и многочисленные недуги, личный писец Фараона продолжал работать, согласно своим методам.

Начиналось лето.

Насладившись мелодиями, которые сочинила дочь Меритамон, Рамзес совершал ежедневную прогулку по полю, расположенному недалеко от Храма Миллионов Лет, который он избрал своей резиденцией. Трость была теперь его лучшим союзником, так как каждый шаг давался с трудом.

Во время четырнадцатого праздника возрождения, проведенного в прошлом году, Рамзес всю ночь провел в разговорах с Сетау и Лотос, сделавших из Нубии богатую и счастливую провинцию. Некогда могучий заклинатель змей очень постарел, и даже красавица Лотос уступила натиску времени. Сколько воспоминаний они воскресили в памяти! Сколько волнующих часов они пережили! И никто не говорил о будущем, на которое ни один из них уже больше не мог оказать влияния.

На обочине дороги старая женщина пекла в печи хлеб; приятный запах усладил обоняние царя.

— Ты мне дашь лепешку?

Плохое зрение хозяйки дома не позволило ей узнать царя.

— Я выполняю неблагодарную работу.

— И которая, разумеется, заслуживает вознаграждения… Этого золотого кольца будет достаточно?

Старуха покосилась на драгоценность, засверкавшую, когда она потерла ее о свою набедренную повязку.

— За это я могла бы купить красивый дом! Возьми свое кольцо и ешь мой хлеб… Но кто ты такой, чтобы владеть такими сокровищами?

Корочка была золотистой, она пробудила воспоминания детства и на мгновение устранила терзания старости.

— Возьми это кольцо, ты лучше всех умеешь печь хлеб.

Рамзес с удовольствием проводил час-другой в обществе горшечника. Он любил смотреть, как его руки месили глину, чтобы придать ей форму кувшина, который послужит для хранения воды или твердой пищи. Разве бог с головой барана не создавал каждое мгновение мир и человечество на своем гончарном круге?

Царь и ремесленник не обменялись ни одним словом.

Вместе они слушали музыку гончарного круга, наблюдая в молчании тайну превращения бесформенной материи в полезный и гармоничный предмет.

Наступало лето, и Рамзес подумывал уехать в столицу, где зной будет менее изнурительным. Амени обычно не выходил из хорошо проветриваемого благодаря высоким окнам кабинета, и царь удивился, не обнаружив его за рабочим столом.

Первый раз за свою долгую жизнь личный писец Рамзеса позволил себе не только минуту отдыха в самый разгар дня, но и стоял на солнце с риском обжечь свою бледную кожу.

— Моисей умер, — взволнованно сказал Амени.

— Он сумел достичь своей цели?

— Да, Твое Величество. Он нашел Землю Обетованную, где отныне его народ будет жить свободно. Наш друг выполнил свое предназначение, пламя, которое сжигало его, превратилось в страну, где вода будет щедрой и мед обильным.

Моисей… Один из строителей Пи-Рамзеса, человек, вера которого восторжествовала над долгими годами странствований, пророк с неисчерпаемой энергией! Моисей, сын Египта и духовный брат Рамзеса, Моисей, воплотивший мечту в реальность.

Вещи царя и его личного писца были собраны. До полудня они отплывут на север.

— Пойдем со мной, — попросил Фараон Амени.

— Куда ты хочешь пойти?

— Разве не великолепен этот день? Мне хотелось бы отдохнуть под акацией Храма Миллионов Лет, поддеревом, которое посадил во второй год моего царствования.

Слова Фараона заставили Амени вздрогнуть.

— Мы готовимся уезжать, Твое Величество.

— Пойдем, Амени.

Большая акация Храма Миллионов Лет благоухала на солнце, и ее зеленые листья мягко шелестели от легкого дуновения ветерка. Когда-то Рамзес распорядился по всей стране посадить акации, тамариски, смоковницы, гранаты, ивы, которые он так любил.

Дозор, старый пес, потомок верных спутников царя, позабыв свои недуги, последовал за Рамзесом. Ни он, пи его хозяин не испугались жужжащего роя пчел, неутомимо собиравших роскошный нектар цветущей акации, чей тонкий аромат радовал обоняние и человека, и животного.

Рамзес сел, прислонившись к стволу дерева, Дозор свернулся у его ног.

— Ты помнишь Амени, слова, которые произносит богиня акации Запада, когда принимает души в потусторонний мир?

— Прими эту прохладную воду, пусть твое сердце успокоится благодаря ей, благодаря этой божественной воде, происходящей из ритуального водоема некрополя; прими этот дар, чтобы душа твоя жила в моей тени.

— Это наша небесная мать дарит нам жизнь, — напомнил Рамзес, — и это она помещает душу Фараонов среди неутомимых и вечных звезд.

— Может, ты хочешь пить, Твое Величество. Я пойду за…

— Останься Амени. Я устал, мой друг, меня охватила смертельная усталость. Помнишь нашу беседу о настоящей власти? Ты сказал тогда, что только Фараону по силам ее осуществить, и ты был прав, при условии, если он соблюдает Закон Маат и постоянно борется против тьмы. Если власть ослабевает, исчезает общность между небом и землей и обрекает человечество чинить насилие и несправедливость. История царства должна быть историей праздника, говорил мой отец. Пусть малый, как и великий, получает от Фараона средства к существованию, пусть ни один не будет обойден в ущерб другому. Сегодня женщины свободны, дети смеются, старики отдыхают в тени деревьев. Благодаря Сети, благодаря Нефертари, благодаря близким и верным, тем, которые трудились для величия и блеска нашей цивилизации, я попытался сделать эту страну счастливой и поступать по справедливости. Теперь пусть меня судят боги.

— Нет, Твое Величество, не уходи!

Дозор вздохнул. Это был напряженный и глубокий вздох, как вздох первоначального океана, умиротворенный, как закат солнца над Нилом. И последний представитель династии Дозоров испустил дух у ног своего хозяина.

Начиналось лето, Рамзес Великий вошел в вечную обитель, уснув под акацией Запада.

Амени сделал то, что никогда не осмелился бы сделать за восемьдесят лет нерасторжимой дружбы: он взял руки Фараона в свои и горячо поцеловал их.

Затем носитель сандалий и личный писец Фараона, сев на корточки, новой кисточкой начертил иероглифы на табличке из дерева акации.

— Оставшиеся мне годы я посвящу тебе, Рамзес, и напишу историю твоего царствования, — пообещал он. — И в этом мире, и в ином никто не забудет Сына Солнца.

Кристиан Жак Убитая пирамида

ПРОЛОГ

Безлунная ночь окутала мраком Великую пирамиду. Юркая песчаная лисица скользнула к усыпальницам вельмож, продолжавших в мире ином воздавать почести фараону. Стража охраняла покой грандиозного монумента, куда один лишь Рамсес Великий входил раз в год, дабы почтить память своего славного предка Хеопса; ходили слухи, что мумия отца высочайшей из пирамид покоится в золотом саркофаге, украшенном с невиданной роскошью. Но кто бы дерзнул польститься на столь бдительно охраняемые сокровища? Никто, кроме венценосного владыки, не мог переступить каменный порог и найти дорогу в лабиринте гигантского сооружения. Воины элитного отряда, стоявшего на страже пирамиды, стреляли без предупреждения; множество стрел мгновенно покарали бы всякого за неосторожность или любопытство.

Царствование Рамсеса было счастливым; богатство и мир вознесли Египет над всеми прочими странами. Фараон представлялся воплощением света, придворные служили ему с благоговением, народ прославлял его имя.

Пятеро заговорщиков вышли из хижины для рабочих, где прятались днем. Сто раз репетировали они свой план, зная, что ни в чем нельзя полагаться на волю случая. Если все пройдет успешно, рано или поздно они станут хозяевами страны и впишут себя в ее историю.

Одетые в туники из грубого льна, они шли вдоль Гизехского плато, то и дело лихорадочно поглядывая на Великую пирамиду.

Напасть на стражу было бы безумием; возможно, кто-то до них уже мечтал завладеть сокровищем, но никому еще это не удалось.

Месяц назад большой сфинкс был очищен от слоя песка, нанесенного многочисленными бурями. Гигант с глазами, возведенными к небу, охранялся слабо. Одного имени «живой статуи» и внушаемого ею ужаса было довольно, чтобы держать зевак на расстоянии. Фараон с телом льва, высеченный из известняка в незапамятные времена, – сфинкс обеспечивал восход солнца и знал тайны Вселенной. Пять воинов-ветеранов составляли его почетную стражу. Двое из них привалились к стене ограды с внешней стороны, лицом к пирамидам, и крепко спали. Они ничего не увидят и не услышат.

Самый ловкий из заговорщиков перелез через стену; проворно и тихо он задушил солдата, спавшего у правого бока каменного великана, а потом расправился с его товарищем, стоящим у левого плеча.

К нему присоединились остальные заговорщики. Устранить третьего ветерана будет не так просто. Начальник стражи стоял на посту перед стелой Тутмоса IV^[254], установленной между лапами сфинкса в память о том, что именно ему фараон был обязан своим троном. Вооруженный копьем и кинжалом, солдат был способен оказать сопротивление.

Один из заговорщиков скинул тунику.

К стражнику направилась обнаженная девушка.

Ошеломленный солдат не мог отвести глаз от видения. Неужели эта женщина – один из ночных демонов, что бродят вокруг пирамид и похищают души? Она приближалась к нему с улыбкой на устах. Обезумевший страж вскочил и потряс копьем; рука его дрожала. Женщина остановилась.

– Сгинь, призрак, исчезни!

– Я не причиню тебе вреда. О, позволь мне ублажить тебя ласками.

Взгляд главного стражника застыл на обнаженном теле – этом белом пятне во мраке ночи. Зачарованный, он сделал шаг ей навстречу.

Когда веревка обвилась вокруг его шеи, ветеран выронил копье, упал на колени, тщетно попытался закричать и рухнул на землю.

– Путь открыт.

– Я зажгу светильники.

Пятеро заговорщиков, стоя перед стелой, в последний раз обсудили свой план и решили действовать, несмотря на терзавший их страх. Они отодвинули стелу и уставились на запечатанный сосуд, обозначавший место, где находилось жерло преисподней, вход в недра земли.

– Так, значит, это не легенда!

– Посмотрим, верно ли, что здесь можно пройти.

Под сосудом обнаружилась плита с кольцом.

Вчетвером они едва сдвинули ее с места.

Узкий, очень низкий коридор круто уходил вниз, в каменные глубины.

– Светильники, скорее!

В долеритовые^[255] чаши они налили очень жирное, легко воспламеняющееся каменное масло. Фараон запретил его использование и продажу, так как черный дым, выделявшийся при сжигании, плохо влиял на самочувствие ремесленников, украшавших храмы и гробницы, и коптил потолки и стены. Мудрецы утверждали, что эта «нефть»^[256], как называли ее варвары, была вредоносным и опасным веществом, тлетворным испарением скал, полным гибельных миазмов. Но заговорщикам до этого не было дела.

Согнувшись в три погибели, то и дело ударяясь о потолок из песчаника, они быстро продвигались по узкому коридору к подземной части Великой пирамиды. Все молчали: из головы не выходила зловещая сказка о духе, разбивающем череп всякому, кто осмелится осквернить гробницу Хеопса. Что, если этот подземный ход уводит их прочь от цели? Существовали ведь ложные планы, призванные запутать тех, кто решится на грабеж. Окажется верен раздобытый ими план или нет?

Заговорщики уперлись в каменную стену и стали долбить ее долотом; к счастью, глыбы были невелики и поддались. Они пролезли в просторное помещение с земляным полом, имевшее три с половиной метра в высоту, четырнадцать в длину и восемь в ширину. Посередине зиял колодец.

– Нижняя камера… Мы в Великой пирамиде! Удалось.

Коридор^[257], забытый много поколений назад, вел от сфинкса к гигантскому монументу Хеопса. Первый зал располагался на глубине примерно тридцати метров от основания пирамиды. В этой самой утробе, образно представлявшей чрево земли, совершались первые ритуалы воскрешения.

Теперь им предстояло пролезть в колодец, углубиться в каменный массив и выйти в коридор, начинавшийся за тремя гранитными препонами.

Самый легкий стал карабкаться вверх, цепляясь за выступы скальной породы и упираясь ногами. Он добрался до верха, обвязался веревкой и бросил ее конец вниз. Из-за нехватки воздуха один из заговорщиков чуть было не потерял сознание; его оттащили к большой галерее, где он снова смог дышать.

Величие места ослепило их. Не безумен ли был тот зодчий, что дерзнул водрузить друг на друга семь рядов каменных глыб? Сорок семь метров в длину, восемь с половиной в высоту – огромная галерея, уникальное по размерам и расположению внутри пирамиды сооружение, бросала вызов векам. Как считали зодчие Рамсеса, никогда ни один архитектор не отважится больше на такое.

Один из заговорщиков, оробев, попятился, но сильным толчком в спину главарь заставил его двигаться вперед. Глупо отступать, когда цель так близко; теперь они могли радоваться точности своего плана. Оставалось, правда, одно опасение: не опущена ли каменная решетка между верхним концом большой галереи и коридором, ведущим в царскую камеру? В этом случае обойти препятствие будет невозможно и придется возвращаться ни с чем.

– Проход открыт.

Грозные углубления, в которые должны были упираться огромные глыбы, были пусты. Заговорщики пригнувшись вошли в царскую камеру, потолок которой был сложен из девяти гранитных блоков весом более четырехсот тонн. Зал, высотой около шести метров, скрывал в себе сердце империи – саркофаг фараона, стоявший на идеально чистом серебряном полу.

Они заколебались.

До сих пор они вели себя как исследователи, отправившиеся на поиски неведомой земли. Правда, они совершили три преступления, за которые предстояло держать ответ перед судом иного мира, но ведь они действовали на благо страны и народа, готовясь свергнуть тирана. Если они вскроют саркофаг, если вынут из него сокровища, то нарушат вечный покой не мумифицированного человека, но бога, живущего в своем светоносном теле. Они оборвут последнюю связь с тысячелетней цивилизацией и вызовут к жизни новый мир, который никогда не признает Рамсес.

Им захотелось бежать, хотя чувствовали они себя изумительно. Доступ воздуха обеспечивали два вентиляционных канала, проделанные в северной и южной стенах пирамиды, от пола исходила энергия, вселявшая в людей неведомую силу.

Так, значит, вот как возрождается фараон – он вбирает в себя мощь, порождаемую камнем и формой сооружения!

– У нас мало времени.

– Уйдем.

– И речи быть не может.

Подошли двое, потом третий, а за ними и остальные. Вместе они приподняли крышку саркофага и положили ее на пол.

Сияющая мумия… вся в золоте, серебре и лазурите, исполненная такого величия, что грабители не смогли выдержать ее взгляда. В ярости главный заговорщик сорвал золотую маску; его приспешники сняли с мумии ожерелье и лежавшего на месте сердца скарабея, тоже из золота, лазуритовые амулеты и тесло из небесного железа^[258] – инструмент, предназначенный для того, чтобы открывать уста и очи в загробном мире. Но эти сокровища показались им почти безделицей при виде золотого свитка, который олицетворял собой Вечный Закон, вверяемый одному лишь фараону, и особенно при виде небольшого чехла в форме ласточкиного гнезда.

Внутри него находилось завещание богов.

Согласно этому тексту, фараон наследовал Египет и брал на себя заботу о счастье и процветании страны. Во время торжественного ритуала царского юбилея он должен был предъявить этот документ придворным и народу как доказательство законности своего царствования. Если же сделать это будет невозможно, рано или поздно фараону придется отречься от престола.

Скоро на страну обрушатся бедствия и катастрофы. Осквернив сердце пирамиды, заговорщики взбаламутили главный источник энергии и нарушили эманацию ка – нематериальной силы, которой наделено каждое живое существо. Грабители завладели ящиком со слитками небесного железа, редкого металла, ценившегося не меньше золота. Оно поможет им усовершенствовать механизм переворота.

Мало-помалу несправедливость распространится в провинциях, народ возропщет на фараона и страну захлестнет разрушительная волна недовольства.

Им оставалось только выйти из Великой пирамиды, спрятать добычу и доплести свою паутину.

Прежде чем разойтись, они дали клятву: всякий, кто встанет у них на пути, будет устранен. Такова была цена власти.

1

После долгих лет жизни, отданных искусству врачевания, Беранир наслаждался покоем в своем жилище в Мемфисе.

Старый лекарь был крепко сложен, широкоплеч, густые серебристые волосы обрамляли строгое лицо, в котором ощущались доброта и величие духа. Его природное благородство чувствовали и сильные мира сего, и простые смертные, и не было на памяти людей случая, чтобы кто-нибудь обошелся с ним непочтительно.

Сын мастера по изготовлению париков, Беранир покинул отчий дом, чтобы стать скульптором, живописцем и рисовальщиком; один из царских мастеров позвал его в Карнакский храм. Однажды, когда община собралась за трапезой, одному из каменотесов стало плохо; Беранир инстинктивно оказал на него магнетическое воздействие и вырвал из когтей неминуемой смерти. Врачеватели храма не оставили без внимания столь ценный дар, и Беранир стал постигать искусство медицины, перенимая опыт знаменитых целителей. Неподвластный искушениям придворной жизни, безразличный к почестям, он посвятил свою жизнь тому, чтобы исцелять.

Однако покинуть большой северный город и отправиться в маленькое селение, расположенное недалеко от Фив, его побудила не профессиональная необходимость. Ему предстояло выполнить другую миссию, настолько деликатную, что, казалось, она заранее обречена на провал; но он не склонен был отступать, не перепробовав все возможные пути.

Вид родного селения, притаившегося в тени пальмовой рощи, взволновал Беранира. Он велел остановить носилки возле зарослей тамариска, чьи ветви свисали до самой земли. Воздух был свеж, солнце светило ласково. Он засмотрелся на крестьян, работавших под звуки флейты.

Один пожилой и двое молодых земледельцев разбивали мотыгами комья земли на недавно орошенном поле. Беранир подумал о том, как ил, ежегодно приносимый половодьем, примет в себя семена и как втопчут их в землю стада свиней и овец. Природа даровала Египту неоценимые богатства, сохранить которые помогал труд человека. Так день за днем воплощалась благословенная вечность на нивах возлюбленной богами страны.

Беранир продолжил свой путь. У входа в селение ему повстречалась бычья упряжка; один бык был черный, другой – белый с коричневыми пятнами. Послушные деревянному ярму, закрепленному на рогах, они спокойно продвигались вперед.

У одной из глинобитных хижин мужчина на корточках доил корову, предварительно опутав ей задние ноги. Помогавший ему мальчишка сливал молоко в кувшин.

Беранир с волнением вспомнил то стадо коров, что он некогда пас; их звали Добрый Совет, Голубь, Солнечная Вода, Благодатный Разлив. Для семьи корова была целым состоянием, и к тому же воплощением доброты и кротости. Ее большие уши улавливали музыку звезд, находившихся, как и она сама, под покровительством богини Хатхор. Для египтянина не было животного привлекательнее. «Какой великолепный день, – пел, бывало, египетский пастух, – небо благоволит ко мне, а работа моя сладка, как мед»^[259]. Правда, надсмотрщик иногда призывал его к порядку и приказывал поторапливаться и гнать скот, а не ротозейничать. А коровы, как обычно, шли своей дорогой, не прибавляя шага. Старый лекарь почти успел позабыть эти простые сцены, эту безмятежную повседневную жизнь, не предвещавшую никаких неожиданностей, жизнь, где взгляд каждого был лишь одним из многих, где движения повторялись из века в век, приливы и отливы определяли ритм жизни поколений.

Вдруг громкий голос нарушил покой селения.

Общественный обвинитель призывал жителей на суд, а судебный распорядитель, отвечавший за безопасность и соблюдение порядка, вел за руку женщину, клявшуюся в своей невиновности.

Суд расположился под сенью смоковницы; председательствовал Пазаир – судья, который в двадцать один год уже снискал доверие старейшин. Обычно на эту должность назначали человека зрелых лет, обладавшего солидным опытом, отвечавшего за свои решения имуществом, если он был богат, и головой, если у него ничего не было; поэтому претендентов на должность даже простого сельского судьи было не так уж много. Судью, уличенного в нарушении закона, карали так же строго, как убийцу; иначе не могло вершиться истинное правосудие.

У Пазаира не было выбора; благодаря твердости характера и не вызывавшей сомнений неподкупности он был единогласно избран советом старейшин. Несмотря на свою молодость, судья заслуживал высокой оценки, ибо тщательнейшим образом изучал каждое дело.

Довольно высокий, худощавый шатен с крутым лбом и живым взглядом зеленых глаз с карим отливом, Пазаир поражал своей бесстрастностью: ни гнев, ни слезы, ни соблазны не могли его поколебать. Он слушал, вглядывался, искал и высказывал свое суждение лишь после долгого и кропотливого расследования. В селении иной раз удивлялись такой въедливости, но радовались его любви к истине и способности улаживать конфликты. Многие боялись его, поняв, что он не признает компромиссов и не склонен к снисходительности, но ни одно из его решений не подверглось пересмотру.

По обе стороны от Пазаира сидели присяжные, всего восемь человек: сельский управитель, его супруга, два землепашца, два ремесленника, пожилая вдова и начальник ирригационных работ. Всем перевалило за пятьдесят.

Судья открыл заседание молитвой Маат^[260] – богине, воплощавшей Порядок, которому должно всячески стремиться следовать людское правосудие. Потом он зачитал обвинение, выдвинутое против молодой женщины, которую судебный распорядитель крепко держал, повернув лицом к суду. Приятельница обвиняла ее в краже заступа, принадлежавшего ее мужу. Пазаир попросил истицу вслух подтвердить свои претензии, а ответчицу – защищаться. Первая выступила спокойно и рассудительно, вторая пылко все отрицала. В соответствии с законом, действовавшим испокон веков, никакой защитник не выступал в роли посредника между судьей и участниками процесса.

Пазаир приказал ответчице успокоиться. Истица взяла слово, чтобы выразить свое удивление небрежностью правосудия; ведь еще месяц назад она изложила факты писцу, помогавшему Пазаиру, а суд так и не был созван. Ей пришлось подавать прошение второй раз. За это время воровка могла уничтожить улики.

– Кто был свидетелем кражи?

– Я сама, – ответила истица.

– Где был спрятан заступ?

– В доме у ответчицы.

Та снова принялась все отрицать, да с таким жаром, что произвела впечатление на присяжных. Казалось, она говорит от чистого сердца.

– Произведем обыск прямо сейчас, – распорядился Пазаир.

Судье надлежало превратиться в следователя и лично проверить показания и улики на месте преступления.

– Вы не имеете права заходить в мой дом! – закричала ответчица.

– Вы признаете свою вину?

– Нет! Я невиновна!

– Ложь в суде – тяжелое преступление.

– Это она солгала!

– В таком случае ее ждет суровое наказание. Подтверждаете ли вы свои обвинения? – спросил Пазаир, глядя истице прямо в глаза.

Она кивнула.

Суд под предводительством судебного распорядителя отправился в дом к ответчице. Судья лично произвел обыск. Заступ был найден в погребе, завернутый в тряпье и спрятанный за кувшинами с маслом.

У виновной подкосились ноги. В соответствии с законом присяжные приговорили ее вернуть жертве украденное в двойном размере, то есть два новых заступа. Кроме того, за ложь под присягой полагались пожизненные каторжные работы или даже высшая мера в случае серьезного преступления. Женщине придется много лет работать на полях местного храма, не получая за это никакого вознаграждения.

Прежде чем присяжные разошлись, спеша заняться своими делами, Пазаир вынес еще один, на сей раз неожиданный приговор: пять палочных ударов помощнику-писцу за проволочку в рассмотрении тяжбы. По учению мудрых, уши человека находятся у него на спине, так что он услышит голос палки и впредь не допустит небрежности.

– Судья уделит мне несколько минут?

Пазаир обернулся, озадаченный. Этот голос…

Возможно ли?

– Вы!

Беранир и Пазаир обнялись.

– Вы… в деревне?

– Возвращаюсь к истокам.

– Пойдемте под смоковницу.

Двое мужчин расположились на низких сиденьях под большой смоковницей, где в тени отдыхали старейшины. На одной из ветвей висел бурдюк с прохладной водой.

– Помнишь, Пазаир? Ведь именно здесь я открыл тебе твое тайное имя после смерти твоих родителей. Пазаир, «провидец, тот, кто различает вдали»… А ведь совет старейшин не ошибся, дав тебе его. Чего еще хотеть от судьи?

– Я перенес обрезание, селение подарило мне мою первую набедренную повязку, я отбросил игрушки, отведал жареной утки и пригубил красного вина. Какой чудесный праздник!

– Мальчик быстро стал мужчиной.

– Слишком быстро?

– У каждого время идет по-своему. У тебя юность и зрелость уживаются в одном сердце.

– Вы же меня воспитали.

– Ты прекрасно знаешь, что нет; ты сделал себя сам.

– Вы научили меня читать и писать, вы дали мне возможность познать закон и посвятить ему жизнь. Если бы не вы, я стал бы крестьянином и с любовью пахал бы землю.

– Ты человек другой породы. Величие и счастье страны зависит от того, какие у нее судьи.

– Быть справедливым… это ежедневное сражение. Кто может похвастаться, что всегда побеждает?

– Ты хочешь этого, вот что самое главное.

– Наше селение – тихая гавань; эта досадная тяжба – исключение.

– А разве тебя не назначили смотрителем хлебного амбара?

– Управитель хочет, чтобы я занял пост управляющего полем фараона, чтобы избежать конфликтов во время сбора урожая. Мне это совсем не нужно и, надеюсь, этого не случится.

– Я в этом уверен.

– Почему?

– Потому что тебя ждут другие дела.

– То есть?

– Я приехал с поручением, Пазаир.

– Дворец?

– Суд в Мемфисе.

– Разве я нарушил закон?

– Наоборот. Вот уже два года, как чиновники, наблюдающие за сельскими судьями, составляют лестные отчеты о твоем поведении. Тебя назначили в провинцию Гизы на место умершего судьи.

– Гиза, так далеко отсюда!

– Несколько дней по реке. Ты будешь жить в Мемфисе.

Гиза, знаменитейшее место, Гиза, где высится Великая пирамида Хеопса, таинственный жизненный центр, от которого зависит гармония всей страны, гигантский памятник, куда может проникнуть один лишь царствующий фараон.

– Я счастлив в своем селении; здесь я родился, здесь вырос, здесь тружусь. Уехать отсюда – слишком большое испытание.

– Я поддержал твое назначение, так как считаю, что ты нужен Египту. Не такой ты человек, чтобы руководствоваться эгоистическими интересами.

– Решение окончательное?

– Ты можешь отказаться.

– Мне надо подумать.

– Тело человека больше хлебного амбара, и в нем бесчисленное множество ответов. Выбери верный. А неверный держи взаперти.

Пазаир направился к берегу. В этот момент на карту была поставлена его жизнь. У него не было ни малейшего желания отказываться от своих привычек, от мирных сельских радостей, от фиванских просторов ради того, чтобы затеряться в большом городе. Но как сказать об этом Бераниру, человеку, перед которым он преклонялся? Он поклялся откликнуться на его зов, невзирая на последствия.

По берегу реки величаво ступал большой белый ибис с черными перьями в хвосте и по кромке крыльев. Гордая птица остановилась, опустила свой длинный клюв в ил и обратила взгляд на судью.

– Птица Тота выбрала тебя, – раздался хриплый голос пастуха Пепи, отдыхавшего в тростнике. – У тебя нет выбора.

Семидесятилетний Пепи был по натуре ворчлив и не любил ни в чем себя стеснять. Одинокое существование среди животных казалось ему верхом блаженства. Не желая подчиняться ничьим приказам, он ловко орудовал своей сучковатой палкой и умел вовремя укрыться в зарослях папируса, когда в селение, как стая воробьев, слетались сборщики налогов. Пазаир решил не вызывать его в суд. Старик не терпел жестокого обращения с коровой или собакой и охотно брался проучить виновного, поэтому судья считал его в некотором роде своим помощником.

– Приглядись к ибису, – настаивал Пепи, – длина его шага – локоть, символ правосудия. Да будет поступь твоя столь же пряма и тверда, как у птицы Тота. Ты ведь уезжаешь, правда?

– Откуда ты знаешь?

– Ибис летает далеко в небе. Он указал на тебя.

Старик встал. Его кожа потемнела от ветра и солнца, на нем была только тростниковая набедренная повязка.

– Беранир – единственный честный человек, которого я знаю. Он не пытается обмануть тебя, не желает тебе зла. Когда станешь жить в городе, опасайся чиновников, придворных и льстецов: их речи несут в себе смерть.

– Мне не хочется уезжать из селения.

– А думаешь, мне хочется идти искать заблудившуюся козу?

Пепи исчез в зарослях тростника.

Белая с черным птица поднялась в воздух. Огромные крылья отбивали одной лишь ей ведомый такт; она полетела на север.

Беранир прочел ответ в глазах Пазаира.

– Приезжай в Мемфис к началу будущего месяца; поживешь у меня до вступления в должность.

– Вы уже уезжаете?

– Я больше не практикую, но все же кое-кто из больных нуждается в моих услугах. Я бы тоже с радостью остался.

Носилки исчезли в дорожной пыли.

Управитель окликнул Пазаира.

– Нам предстоит разобрать одно щекотливое дело: три семьи претендуют на владение одной пальмой.

– Да, знаю. Тяжба длится уже три поколения. Поручите это моему преемнику; если он не справится, я разберусь, когда вернусь.

– Ты уезжаешь?

– Меня призывают в Мемфис.

– А как же пальма?

– Пусть растет.

2

Пазаир проверил прочность своей кожаной дорожной сумки, снабженной двумя деревянными стержнями, которые втыкались в землю, чтобы мешок сохранял вертикальное положение. Когда сумка будет полной, он понесет ее на спине, привязав к туловищу широким ремнем.

Что же туда положить? Прямоугольный кусок материи для новой набедренной повязки, плащ и, разумеется, плетеную циновку. Сделанная из тщательно скрепленных полосок папируса, циновка служила кроватью, столом, ковром, навесом, ширмой у двери или окна, оберткой для ценных предметов. Последний раз в жизни человека она использовалась как саван: в нее заворачивали тело. Приобретенный Пазаиром экземпляр обладал редкой прочностью и был лучшим предметом обстановки в доме. И еще бурдюк, сшитый из двух дубленых козьих шкур: вода в нем часами оставалась прохладной.

Стоило открыть дорожную сумку, как тут же подбежал песочного цвета пес и принялся ее обнюхивать. Трехлетний Смельчак был помесью борзой и дикой собаки; у него были длинные лапы, короткая морда, висячие уши, встававшие торчком при малейшем шорохе, и хвост, загнутый кольцом. Хозяина он обожал. Любитель долгих прогулок, он мало охотился и предпочитал готовую еду.

– Мы уезжаем, Смельчак.

Пес с тревогой смотрел на сумку.

– Пешком, потом на судне, пункт назначения – Мемфис.

Пес сел; он явно ждал чего-то плохого.

– Пепи приготовил тебе ошейник; он хорошо вымочил кожу и обработал ее жиром. Очень удобный, правда.

Смельчака это не убедило. Однако он позволил надеть на себя ошейник, розово-зелено-белый, с шипами. Если какому-нибудь собрату или хищнику вздумается схватить пса за горло, последний будет надежно защищен; кроме того, Пазаир сам сделал на нем иероглифическую надпись: «Смельчак, спутник Пазаира».

Судья Пазаир накормил пса свежими овощами, которые тот радостно проглотил, не переставая следить за хозяином краешком глаза. Он чувствовал, что сейчас не до игр и развлечений.

Жители селения во главе с управителем пришли проститься с судьей; некоторые плакали. Ему пожелали удачи и вручили два амулета: один с изображением барки, другой – крепких ног. Они станут охранять путника, а он в свою очередь каждое утро должен будет возносить свои мысли к богу, дабы талисманы не потеряли силу.

Пазаиру оставалось лишь взять свои кожаные сандалии – не надеть их на ноги, а нести в руках. Как и все соотечественники, он отправится в путь пешком, а ценная обувь послужит ему в тот момент, когда, омыв дорожную пыль, он вступит в помещение. Он проверил, прочен ли ремешок между первым и вторым пальцами и в каком состоянии подошва. Удовлетворенный, судья покинул селение, ни разу не обернувшись.

Когда он ступил на узкую дорожку, которая вилась среди холмов, возвышавшихся над Нилом, правой руки Пазаира коснулась мокрая морда.

– Северный Ветер! Ты сбежал… Придется отвести тебя обратно в поле.

Осел воспринимал ситуацию иначе; он решил побеседовать с хозяином и поднял правую ногу. Пазаир взял ее^[261]. В свое время судья спас осла от гнева одного крестьянина, который бил его палкой за то, что тот разорвал веревку, привязывавшую его к колышку. Северный Ветер определенно обладал склонностью к независимости и способностью переносить самые тяжелые грузы.

Твердо решив идти навстречу своему сорокалетию, неся по пятидесятикилограммовому мешку с каждого бока, Северный Ветер отлично сознавал, что стоит не меньше тучной коровы или хорошего гроба. Пазаир выделил ослу поле, где тот имел право пастись в одиночестве. В благодарность осел унавоживал поле до самого разлива. Прекрасно ориентируясь в пространстве, Северный Ветер всегда находил дорогу в лабиринте сельских троп и часто самостоятельно доставлял продукты из одного пункта в другой. Неприхотливый и благодушный, он спал спокойно только рядом с хозяином.

Звали его Северным Ветром потому, что с самого рождения он навострял уши при малейшем дуновении с севера, дарящем живительную прохладу в жаркое время года.

– Я ухожу далеко, – повторил Пазаир. – Мемфис тебе не понравится.

Пес потерся о правую переднюю ногу осла. Северный Ветер понял знак Смельчака и повернулся боком, готовясь принять дорожную сумку. Пазаир ласково потрепал осла за левое ухо.

– Ну и кто кого переупрямит?

Пазаир сдался; даже другой осел на его месте признал бы себя побежденным. Северный Ветер, теперь отвечавший за поклажу, гордо возглавил процессию и безошибочно избрал самый короткий путь к пристани.

В царствование Рамсеса Великого путники безбоязненно перемещалис ь по дорогам и тропам: они шли с легким сердцем, садились поболтать под пальмой, наполняли бурдюки колодезной водой, беззаботно ночевали у обочины поля или на берегу Нила, вставали и ложились вместе с солнцем. По дороге им встречались царские гонцы и посыльные; при необходимости можно было обратиться к патрульным стражникам. Далеко в прошлое ушла эпоха, когда дороги оглашались криками, когда бандиты грабили любого, кто дерзнет отправиться в путь, будь он богат или беден; Рамсес заставил соблюдать порядок, без которого счастье в стране невозможно^[262].

Уверенным шагом Северный Ветер свернул на крутой склон, подводивший к самой реке, словно заранее знал, что хозяин собирается сесть на судно, направляющееся в Мемфис. Все трое взошли на борт; Пазаир заплатил за проезд куском ткани. Пока животные спали, он в задумчивости смотрел на свою родину – Египет, который поэты сравнивали с гигантской баркой с высокими бортами, образованными горными грядами. Холмы и скалистые откосы, поднимавшиеся на высоту до трехсот метров, казалось, охраняли пашни. Плато, пересеченные более или менее глубокими ложбинами, местами отделяли черную, плодородную, щедрую землю от красной пустыни, таившей в себе опасные силы.

Пазаиру захотелось вернуться назад, в родное селение, и никуда не уезжать. Это путешествие в неизвестность порождало ощущение смутной тревоги и подтачивало веру в свои силы; простой сельский судья лишался душевного покоя, которого не даст никакое продвижение по службе. Только Беранир мог заставить его согласиться; но будущее, ожидавшее Пазаира на этом пути, казалось неподвластным его воле.

***

Пазаир был потрясен.

Величайший из городов Египта, «Весы Двух Земель», административная столица, Мемфис был основан Миной-объединителем^[263]. Если южные Фивы были верны традиции и культу Амона, северный Мемфис, расположенный на границе Верхнего и Нижнего Египта, был открыт для Азии и средиземноморских цивилизаций.

Судья, осел и собака сошли на берег в порту Перунефер, что означает «счастливого пути». Сотни торговых судов разного размера причаливали к докам, где кипела бурная деятельность; товары сгружали в гигантские склады, находившиеся под бдительной охраной и строгим управлением. Ценой усилий, достойных строителей Древнего Царства, вдоль плато, где высились пирамиды, был прорыт канал, параллельный Нилу. Таким образом суда могли беспрепятственно заходить в порт, а доставка продовольствия и материалов была обеспечена в любое время года. Пазаир отметил, что кладка в облицовке стенок канала была из самых прочных.

Трое путников направились в северный квартал, где жил Беранир, прошли через центр города, полюбовались знаменитым храмом бога ремесленников Птаха и стали огибать кварталы, отведенные для армии. Там изготавливали оружие и строили военные суда. Там же тренировались элитные отряды египетского войска, размещенные в просторных казармах рядом с арсеналами, набитыми колесницами, мечами, щитами и копьями.

В северной части города, как и в южной, тянулись хлебные амбары, доверху заполненные ячменем, полбой и прочими злаками, а к ним примыкали здания Казначейства, где хранились золото, серебро, медь, ткани, благовония, мед и другие продукты.

Мемфисошеломил молодого селянина своим размахом. Как разобраться в этом хитросплетении улиц и переулков, в этом разнообразии кварталов, именуемых «Жизнь Двух Земель», «Сад», «Смоковница», «Стена Крокодила», «Крепость», «Два Холма» или «Медицинский Совет»? Смельчак чувствовал себя неуверенно и жался к хозяину, зато осел невозмутимо шел вперед. Он провел своих спутников через квартал ремесленников, обрабатывавших камень, дерево, металл и кожу в своих маленьких мастерских, выходивших на улицу. Пазаир никогда не видел такого количества глиняных горшков, разных сосудов, всевозможной посуды и домашней утвари. Ему повстречалось множество чужеземцев – хеттов, греков, хананеев и азиатов, приехавших из различных маленьких царств; непринужденные, разговорчивые, они охотно украшали себя ожерельями из лотоса, называли Мемфис рогом изобилия и поклонялись своим богам в храмах Ваала и Астарты; фараон к этим храмам относился терпимо.

Пазаир спросил одну ткачиху, правильно ли он идет, и убедился, что чутье осла их не подвело. Судья обратил внимание, что роскошные усадьбы знати с садами и прудами перемежались домишками простого люда. За высокими воротами, которые охраняла стража, виднелись цветущие аллеи, а в глубине – двух– или трехэтажные жилые строения.

Но вот наконец и обиталище Беранира! Так хорош, так наряден был этот домик с его белыми стенами, гирляндой из красных маков над дверью и окнами, украшенными васильками с зеленой чашечкой и желтыми цветками персей^[264], что молодой судья не мог не залюбоваться.

Одна из дверей выходила в переулок, где росли две пальмы, дававшие тень террасе небольшого жилища. Да, деревня была далеко, но старый лекарь сумел сохранить сельский дух в самом сердце города.

Беранир стоял на пороге.

– Путешествие прошло благополучно?

– Осел и собака хотят пить.

– Я позабочусь о них; вот тебе таз, чтобы омыть ноги, а вот хлеб с солью в знак того, что ты желанный гость.

Спустившись на несколько ступенек, Пазаир попал в первую комнату; он помолился перед небольшой нишей, где стояли статуэтки предков. Потом он вошел в приемный зал, потолок которого поддерживали две расписанные колонны, вдоль стен стояли шкафы и сундуки с вещами. На полу лежали циновки. Мастерская, ванная комната, кухня, две спальни и погреб дополняли уютное жилище старого лекаря.

Беранир пригласил гостя подняться по лестнице, ведущей на террасу, где их ждали прохладительные напитки с печеньем и финиками, начиненными медом.

– Я растерян, – признался Пазаир.

– Странно, если б было иначе. Добрый ужин, спокойный сон – и ты сможешь приступить к церемонии вступления в должность.

– Прямо завтра?

– Дела накапливаются.

– Я бы хотел привыкнуть к Мемфису.

– Тебя заставят привыкнуть твои расследования. А у меня есть для тебя подарок, пока ты еще не вступил в должность.

И Беранир протянул Пазаиру свиток, посвященный обучению писцов, который помогал правильно вести себя при любых обстоятельствах благодаря соблюдению иерархии. На вершине ее находились боги, богини, преображенные духи потустороннего мира, фараон и его супруга; ниже – мать фараона, визирь, совет мудрецов, верховные судьи, военачальники и писцы обители книг. Дальше следовало множество чиновников – от главного казначея до смотрителя каналов и представителей фараона в иноземных государствах.

– Человек с пылким нравом или болтун может лишь сеять смуту. Если хочешь быть сильным, стань мастером слова, отточи его, как добрый ремесленник, ибо язык – мощное оружие для того, кто умеет с ним обращаться.

– Мне жаль деревни.

– Тебе будет недоставать ее до конца твоих дней.

– Почему меня назначили сюда?

– Твою судьбу определило твое же поведение.

Пазаир спал мало и плохо, пес примостился у его ног, а осел устроился в изголовье. В слишком быстрой смене событий судья не успевал вновь обрести равновесие; вовлеченный в водоворот дел, он утратил привычные точки опоры и, чтобы выжить, вынужден был влиться в непредсказуемый поток неясного начинания.

Проснувшись на рассвете, он принял ванну, освежил рот натронном^[265] и позавтракал в обществе Беранира, который затем вверил его заботам одного из лучших цирюльников города. Сидя на трехногом табурете лицом к клиенту, устроившемуся в том же положении, брадобрей увлажнил кожу Пазаира и нанес маслянистую пену. Из кожаного чехла он достал медное лезвие на деревянной рукояти и принялся орудовать им с потрясающей ловкостью.

Одетый в новую набедренную повязку и широкую полупрозрачную рубаху, умащенный благовониями, Пазаир был почти готов к испытанию.

– Я чувствую себя ряженым, – признался он Бераниру.

– Внешность ничего не значит, однако пренебрегать ею не стоит; умей держать рулевое весло так, чтобы течением дней тебя не снесло с праведного пути, ибо на правосудии зиждется равновесие страны. Будь достоин себя, сын мой.

3

Пазаир последовал за Бераниром в квартал Птаха, что располагался к югу от древней белокаменной стены. За судьбу осла и собаки он был спокоен, чего никак не мог сказать о своей собственной.

Неподалеку от дворца было построено несколько административных зданий, вход в которые охраняли воины. Старый лекарь обратился к старшине. Выслушав просьбу, тот на несколько минут удалился и вернулся в сопровождении высокопоставленного судьи, представителя визиря.

– Рад видеть вас, Беранир. Так вот он каков, ваш подопечный.

– Пазаир весьма взволнован.

– Вполне естественно, если учесть его возраст. Готов ли он, однако, приступить к исполнению своих новых обязанностей?

Пазаир, задетый иронией важной персоны, сухо вставил:

– Вы в этом сомневаетесь?

Представитель визиря нахмурил брови.

– Я забираю его у вас, Беранир; пора приступать к церемонии.

Теплый взгляд старого лекаря придал ученику мужества, которого ему сейчас не хватало, – как бы ни было трудно, он его не посрамит.

Пазаира ввели в небольшую прямоугольную комнату с пустыми белыми стенами и предложили сесть на циновку в позе писца лицом к суду, состоявшему из представителя визиря, главы провинции Мемфиса, распорядителя, ведавшего распределением должностей, и жреца бога Птаха, занимающего высокую ступень в священной иерархии. У всех четверых были массивные парики и широкие набедренные повязки. Непроницаемые лица не выражали никаких эмоций.

– Вы находитесь в месте «Установления отличия»^[266], – объявил представитель визиря, возглавлявший собрание. – Здесь вы станете человеком, отличным от других, призванным судить себе подобных. Как и ваши собратья по профессии из Гизы, вы будете вести расследования, председательствовать в местных судах, вверенных вашему попечению, и обращаться к вышестоящим, если окажетесь в затруднительном положении. Обязуетесь ли вы выполнять эти требования?

– Обязуюсь.

– Сознаете ли вы, что данное слово не может быть взято обратно?

– Сознаю.

– Так приступит же данное собрание к суду над будущим судьей, как предписано Законом.

Глава провинции заговорил степенным, хорошо поставленным голосом.

– Кого вы призовете в присяжные для своего суда?

– Писцов, ремесленников, стражников, умудренных опытом мужчин, уважаемых женщин, вдов.

– Каким образом вы будете участвовать в их совещаниях?

– Никаким. Каждый выскажется, не испытывая чужого давления, и я с уважением отнесусь к каждому мнению, дабы выработать собственное суждение.

– При любых обстоятельствах?

– Кроме одного: если кто-то из присяжных подкуплен. Я прерву текущий процесс, чтобы незамедлительно выдвинуть против него обвинение.

– Как вам следует действовать в случае тяжкого преступления? – спросил распорядитель.

– Провести предварительное расследование, открыть дело и передать его в ведение визиря.

Жрец бога Птаха приложил правую руку к груди, так что сжатый кулак коснулся плеча.

– Ни одно деяние не будет забыто на суде загробного мира; твое сердце будет помещено на одну чашу весов, Порядок – на другую. В какой форме был дан закон, соблюдения которого ты должен добиваться?

– Существуют сорок две провинции и сорок два свитка закона, однако дух его не был и не должен быть записан. Истина может передаваться лишь в устной форме из уст учителя в уши ученика.

Жрец Птаха улыбнулся, однако представитель визиря еще не был удовлетворен.

– Как вы определите Порядок?

– Хлеб и пиво.

– Что означает этот ответ?

– Правосудие для всех – великих и малых.

– Почему Порядок символически представляется в виде страусиного пера?

– Потому что Порядок – это связь между нашим миром и миром богов; перо – его направляющая, руль птицы, как и руль бытия. Порядок – дуновение жизни, которое должно изгонять зло из души и тела. Его постоянно обязан чувствовать человек. Исчезни правосудие, и зерно не будет расти, мятежники захватят власть, не станет праздников.

Глава провинции встал и положил перед Пазаиром известняковую плиту.

– Возложите руки на этот белый камень.

Молодой человек повиновался. Он не дрожал.

– Да будет он свидетелем вашей клятвы; он навсегда запомнит произнесенные вами слова и станет вашим обвинителем, если вы предадите Порядок.

Глава провинции и распорядитель встали по обе стороны от судьи.

– Встаньте, – приказал представитель визиря.

– Вот ваше кольцо с печатью, – сказал он, вручая Пазаиру прямоугольную пластинку с кольцом, которое тот надел на средний палец правой руки. На гладкой стороне золотой пластинки было написано «судья Пазаир».

– Документы, на которые вы наложите свою печать, будут иметь официальную силу, и вы будете нести за них ответственность; не используйте кольцо, не подумав.

***

Контора судьи располагалась в южном предместье Мемфиса, на полпути между Нилом и западным каналом, к югу от храма Хатхор. Молодой селянин, ожидавший увидеть внушительное жилище, был горько разочарован. Администрация выделила ему лишь низенький двухэтажный домик.

На пороге спал, привалившись к косяку, дежурный стражник. Пазаир тронул его за плечо, тот подскочил.

– Я хотел бы войти.

– Контора закрыта.

– Я судья.

– Едва ли это возможно… Судья умер.

– Я – Пазаир, его преемник.

– А, это вы… да, правда, секретарь Ярти называл мне ваше имя. Как докажете, что это вы и есть?

Пазаир показал кольцо с печатью.

– Мне было поручено охранять это место до вашего прихода; теперь моя задача выполнена.

– Когда я смогу увидеть своего секретаря?

– Понятия не имею. Ему надо решить один серьезный вопрос.

– Какой?

– Дрова. Зимой холодно; в прошлом году Казначейство отказалось выделить дрова для этой конторы, потому что прошение не было составлено в трех экземплярах. Ярти пошел в архивы, чтобы уладить дело. Желаю вам удачи, судья Пазаир; в Мемфисе вы не соскучитесь.

И стражник ушел.

Пазаир легонько толкнул дверь в свои новые владения. Контора представляла собой весьма просторное помещение, заставленное шкафами и сундуками, где были сложены перевязанные или запечатанные папирусные свитки. На полу – подозрительный слой пыли. Это неожиданное затруднение не смутило Пазаира. Невзирая на свою престижную должность, он взялся за веник, состоявший из пучков жестких волокон, в двух местах перевязанных шестью оборотами шнурка: рукоять получалась прочная и позволяла мести во всех направлениях.

Покончив с уборкой, судья приступил к описи содержимого архивов: кадастровые и налоговые документы, всевозможные отчеты, жалобы, счета, ведомости по выплате вознаграждения зерном, корзинами или материей, письма, списки работников… В круг его обязанностей входили самые разные дела.

В большом шкафу хранилось все необходимое для писца: палетки с двумя отверстиями в верхней части для красных и черных чернил, бруски твердых чернил, чашечки, мешки с сухими красками, кисточки, скребки, каменные ступки для растирания красок, льняные веревочки, черепаховый панцирь для смешивания красок, глиняный павиан – олицетворение бога письменности Тота, обломки песчаника для черновиков, глиняные, известняковые и деревянные пластинки. Все отменного качества.

В ларце из дерева акации лежал один из самых ценных предметов – водяные часы. На внутренней стенке небольшой емкости, имевшей форму усеченного конуса, были нанесены деления в соответствии с двумя разными шкалами – всего двенадцать насечек; вода вытекала через отверстие в дне сосуда, отмеряя таким образом время. Видимо, секретарь считал нужным следить за временем, проведенным на рабочем месте.

Далее необходимо было выполнить еще одно дело. Пазаир взял тонко заточенную тростниковую кисточку, макнул острие в чашечку с водой и капнул на палетку. Он прошептал молитву, которую произносил всякий писец, перед тем как приступить к работе: «Вода чернильницы для твоего ка, Имхотеп» – так принято было возносить хвалу создателю первой пирамиды, зодчему, лекарю и астроному, ставшему покровителем для каждого, кто имел дело с иероглифами.

Судья поднялся на второй этаж.

В казенной квартире давно никто не жил; предшественник Пазаира, отдававший предпочтение маленькому домику на окраине города, и думать забыл о поддержании порядка в этих комнатах, всецело оказавшихся во власти блох, мух, мышей и пауков.

Но молодой человек не отчаивался; предстоящая битва была ему по плечу. В деревне нередко приходилось тщательно вычищать жилища и изгонять непрошенных гостей.

Купив все необходимое в соседних лавках, Пазаир принялся за дело. Он протер стены и пол водой с растворенным в ней натроном, потом насыпал везде смесь угольной пыли с бебетом^[267], чей сильный запах отгоняет насекомых и паразитов. Наконец, он смешал ладан, смирну, кинамон^[268], мед и поставил все это куриться, чтобы в помещении приятно пахло. Эти дорогостоящие вещества он попросил отпустить ему в долг и истратил на них большую часть своего будущего жалования.

Выбившись из сил, он расстелил циновку и лег на спину. Но что-то мешало ему заснуть: то было кольцо с печатью. Он не снял его. Пастух Пепи не ошибся: у него не было выбора.

4

Солнце было уже высоко, когда судейский секретарь Ярти, тяжело ступая, подошел к конторе. Тучный, круглолицый и краснощекий, он никогда не выходил без своей именной палки, перемещавшейся в такт его шагам и снискавшей ему почет и уважение окружающих. Дородного сорокалетнего Ярти боги наградили дочерью, которая была причиной бесчисленных хлопот. Каждый день он ругался с женой из-за воспитания девочки, которой ни в коем случае не хотел идти наперекор. Дом сотрясался от их ссор, иногда весьма бурных.

К его великому удивлению, какой-то рабочий замешал толченый известняк с гипсом, чтобы добиться белизны, потом проверил качество смеси, отлив немного раствора в известняковый конус, и стал заделывать дыру в фасаде судейского дома.

– Я никаких работ не заказывал, – сердито сказал Ярти.

– А я заказывал; больше того, я сам сейчас все сделаю.

– По какому праву?

– Я – судья Пазаир.

– Но… вы так молоды!

– А вы, стало быть, мой секретарь?

– Верно.

– День давно начался.

– Да, конечно… Но меня задержали семейные неприятности.

– Что есть срочного? – спросил Пазаир, не прекращая работать.

– Жалоба одного строителя. У него были кирпичи, но не было ослов для их перевозки. Он обвиняет человека, дающего ослов внаем, что тот срывает ему стройку.

– Дело улажено.

– Каким образом?

– Я видел хозяина ослов сегодня утром. Он возместит строителю ущерб и с завтрашнего дня будет перевозить кирпичи; одним процессом меньше.

– А вы еще и… штукатур?

– Довольно бездарный любитель. Наш бюджет весьма скромен, так что в большинстве случаев придется выкручиваться самим. Дальше что?

– Вас ждут по поводу переписи поголовья скота.

– А разве писца-специалиста не достаточно?

– Хозяин имения, зубной лекарь Кадаш, убежден, что один из его служащих ворует. Он потребовал расследования; ваш предшественник оттягивал дело как мог. Честно говоря, я его понимаю. Если хотите, я найду аргументы, чтобы потянуть еще.

– Этого не потребуется. Кстати, вы умеете обращаться с веником?

И судья протянул оторопевшему секретарю сей ценный предмет.

***

Северный Ветер был не прочь снова подышать сельским воздухом; нагруженный необходимыми судье принадлежностями, осел бодро шагал вперед, а Смельчак между тем бегал вокруг и радовался, что удалось поймать несколько птах. Как обычно, Северный Ветер навострил уши, когда судья сказал, что они направляются в имение зубного лекаря Кадаша, расположенное в двух часах ходьбы к югу от Гизехского плато; осел сразу же нашел верный путь.

Пазаира с распростертыми объятиями встретил управляющий имением, который счастлив был наконец увидеть перед собой судью, сведущего и преисполненного желания разрешить загадку, отравляющую жизнь погонщикам быков. Слуги вымыли ему ноги и принесли новую набедренную повязку, взявшись почистить ту, что была на нем. Два мальчугана накормили осла и собаку. Кадашу доложили о приходе судьи, наскоро соорудили помост с красно-черной крышей, поддерживаемой колонками в форме лотоса, чтобы в его тени и расположились Кадаш, Пазаир и писец, который вел учет скота.

Когда показался хозяин имения с посохом в правой руке и в сопровождении слуг, несших за ним сандалии, опахало и кресло, музыкантши заиграли на тамбуринах и флейтах, а молодые крестьянки преподнесли ему цветы лотоса.

Кадаш был шестидесятилетним мужчиной с густыми седыми волосами, большим носом с фиолетовыми прожилками, низким лбом и выступающими скулами; он часто вытирал слезящиеся глаза. Пазаира удивили его красные руки – по всей видимости, лекарь страдал плохим кровообращением.

Кадаш взглянул на него подозрительно.

– Так это вы новый судья?

– К вашим услугам. Приятно видеть крестьян, радующихся тому, что хозяин имения благороден душой и крепко держит жезл правления.

– Вы далеко пойдете, молодой человек, если будете уважать сильных.

Зубной лекарь говорил с трудом, зато одет был великолепно. Дорогой передник, нагрудник из меха леопарда, широкое ожерелье в семь рядов голубого, белого и красного жемчуга, браслеты на запястьях – все придавало ему величия.

– Сядем, – пригласил он.

Он сел в свое кресло из крашеного дерева, Пазаир устроился на сиденье кубической формы. Перед ним и перед писцом поставили низкие столики для письменных принадлежностей.

– Согласно вашему заявлению, – напомнил судья, – вам принадлежит сто двадцать одна голова крупного скота, семьдесят овец, шестьсот коз и столько же свиней.

– Точно. По последней переписи два месяца назад одного быка не хватало! А животные у меня исключительно ценные, наименее тучного из моих быков можно обменять на льняную тунику и десять мешков овса. Я хочу, чтобы вы нашли и наказали вора.

– А вы проводили собственное расследование?

– Это не мое дело.

Судья обратился к писцу, сидящему на циновке:

– Что вы записали в своих реестрах?

– Количество предъявленных мне голов.

– Кого вы допросили?

– Никого. Мое дело записывать, а не вопросы задавать.

Пазаир понял, что больше от него ничего не добьется; в раздражении он вытащил из своей корзины пластинку из смоковницы, покрытую тонким слоем гипса, заостренную тростниковую кисточку длиной двадцать пять сантиметров и чашечку для воды, в которой он развел чернила. Когда все было готово, Кадаш дал знак главному погонщику начинать прогон скота.

Хлопнув по шее огромного головного быка, тот запустил процессию. Бык медленно подался вперед, а за ним тронулись его грузные, невозмутимые собратья.

– Не правда ли они великолепны?

– Похвалите ваших скотоводов, – посоветовал Пазаир.

– Вор, наверное, хетт или нубиец, – предположил Кадаш. – В Мемфисе слишком много иноземцев.

– А ваше имя разве не ливийского происхождения?

Зубной лекарь не стал скрывать недовольства.

– Я живу в Египте давно и принадлежу к избранному обществу – разве богатство моего имения не лучшее тому доказательство? Я лечил самых влиятельных придворных, помните об этом и знайте свое место.

Рядом с животными шли слуги. Они тащили фрукты, пучки лука-порея, корзины с латуком и сосуды с благовониями. По-видимому, это была не просто проверка учета; Кадаш хотел ослепить нового судью, продемонстрировав, насколько он богат.

Смельчак проскользнул под сиденье хозяина и смотрел на проходивших мимо животных.

– А вы из какой провинции? – поинтересовался зубной врач.

– Следствие здесь веду я.

Перед помостом шли два запряженных быка. Тот, что постарше, улегся на землю и отказывался идти дальше. «Прекрати прикидываться мертвым», – заорал погонщик. Виновник с опаской взглянул на него, но не двинулся с места.

– Ударь его, – приказал Кадаш.

– Постой, – вмешался Пазаир, спускаясь с помоста.

Судья погладил быка, дружески похлопал по могучей шее и с помощью погонщика попытался поставить его на ноги. Убедившись, что ему ничего не грозит, тот повиновался. Пазаир сел на место.

– Вы очень чувствительны, – съязвил Кадаш.

– Ненавижу насилие.

– Но ведь оно иногда необходимо. Египту приходилось сражаться с захватчиками: люди отдали жизнь за наше нынешнее благополучие. Вы же не станете их осуждать?

Пазаир сосредоточился на прогоне скота, писец считал. При подведении итогов оказалось, что быков на одного меньше, чем значилось в заявлении владельца.

– Это недопустимо! – взревел Кадаш, его лицо налилось багрянцем. – Меня обкрадывают в собственном доме, и никто не хочет выдавать виновного!

– Ваши животные наверняка помечены.

– Разумеется!

– Вызовите людей, которые их метили.

Их было пятнадцать человек; судья допросил каждого по очереди, не дав им возможности поговорить друг с другом.

– Нашел я вашего вора, – объявил он Кадашу.

– Его имя?

– Кани.

– Я требую немедленного суда.

Пазаир согласился. В качестве присяжных он выбрал одного погонщика быков, пастушку, писца, ведавшего учетом скота, и одного из стражников имения.

Кани, и не думавший скрываться, добровольно предстал перед помостом и выдержал гневный взгляд Кадаша. Это был грузный коренастый мужчина с темной кожей, собранной в глубокие складки.

– Признаете ли вы свою вину? – спросил судья.

– Нет.

Кадаш ударил тростью по земле.

– Разбойник, еще и наглец! Пусть его накажут немедленно!

– Помолчите, – приказал судья. – Если вы будете мешать, я прерву заседание.

Лекарь раздраженно отвернулся.

– Вы клеймили быка из стада Кадаша? – спросил Пазаир.

– Да, – ответил Кани.

– Животное исчезло.

– Он убежал от меня. Вы найдете его на соседнем поле.

– Откуда такая небрежность?

– Я не погонщик быков, я садовник. Настоящая моя работа состоит в поливке небольших участков земли; целыми днями я таскаю на плечах коромысло и выливаю на растения содержимое тяжелых кувшинов. Вечером я тоже не знаю отдыха – мне надо поливать самые прихотливые растения, приводить в порядок оросительные канавы, укреплять насыпи. Если вам нужны доказательства, посмотрите на мой затылок – на нем следы двух абсцессов. Это болезнь садовника, а не погонщика быков.

– Почему вы сменили работу?

– Потому что я попался на глаза управляющему Кадаша, когда приносил овощи. Меня заставили заниматься быками и забросить сад.

Пазаир вызвал свидетелей. Была установлена правдивость показаний Кани, и суд оправдал его. В качестве возмещения по распоряжению судьи беглый бык переходил в его собственность, кроме того, Кадаш должен был выдать ему солидное количество продовольствия за потерянные рабочие дни.

Садовник поклонился судье, в его глазах Пазаир прочел глубокую благодарность.

– Принуждение крестьянина к смене вида деятельности – серьезное правонарушение, – напомнил он хозяину имения.

Кровь прилила к лицу зубного лекаря.

– Я не виноват! Я ничего не знал – пусть мой управляющий получит по заслугам.

– Вы знаете характер наказания: пятьдесят палочных ударов, лишение должности и возвращение к статусу простого крестьянина.

– Закон есть закон.

Управляющий предстал перед судом и не стал ничего отрицать; он был осужден, а приговор незамедлительно приведен в исполнение.

Когда судья Пазаир уходил из имения, Кадаш не вышел попрощаться с ним.

5

Смельчак спал у ног хозяина и видел во сне чудесный пир, а Северный Ветер, отведав свежего корма, стоял на страже у дверей конторы, где Пазаир с самой зари разбирал текущие дела. Его не удручало обилие сложностей, наоборот, он был полон решимости наверстать упущенное время, ничего не оставив без внимания.

Секретарь Ярти пришел ближе к полудню, с перекошенным лицом.

– У вас подавленный вид, – заметил Пазаир.

– Опять ссора. Моя жена невыносима; я на ней женился, чтобы она меня вкусно кормила, а она отказывается готовить! Так существовать невозможно.

– Подумываете о разводе?

– Нет, из-за дочери; я хочу, чтобы она стала танцовщицей. У жены другие планы, которые меня не устраивают. И никто из нас не собирается уступать.

– Боюсь, положение безвыходное.

– По-моему, тоже. Как ваше расследование у Кадаша? Все нормально?

– Я как раз дописываю отчет: бык найден, садовник оправдан, управляющий осужден. По-моему, лекарь тоже замешан, но этого я не могу доказать.

– Не трогайте его – у него связи.

– Обеспеченные клиенты?

– Он лечил самые достославные рты; злые языки поговаривают, что его рука не столь тверда, как прежде, и что лучше к нему не ходить, если хочешь иметь здоровые зубы.

Смельчак зарычал, хозяин успокоил его лаской. Такое поведение пса означало умеренную недоброжелательность. Он с первого взгляда невзлюбил судейского секретаря.

Пазаир наложил свою печать на папирус, где были перечислены его выводы по делу об украденном быке. Ярти любовался тонким и ровным почерком судьи; он выводил иероглифы без малейшего колебания, твердо и решительно облекая свою мысль в замысловатые знаки.

– Надеюсь, вы не стали выдвигать обвинение против Кадаша?

– Конечно, стал.

– Это опасно.

– Чего вы опасаетесь?

– Н-не знаю.

– Изъясняйтесь точнее, Ярти.

– Правосудие – дело сложное…

– Я так не считаю: по одну сторону – истина, по другую – ложь. Стоит хоть на пядь уступить последней – и правосудия больше нет.

– Вы так говорите, потому что молоды; с опытом ваши суждения станут не столь резкими.

– Надеюсь, что нет. В селении многие приводили ваш аргумент; мне кажется, он несостоятелен.

– Вы не хотите считаться с иерархией?

– А что, Кадаш превыше закона?

Ярти вздохнул.

– Вы производите впечатление человека умного и смелого, судья Пазаир; не делайте вид, что вы не понимаете.

– Если иерархия несправедлива, страна идет к своей погибели.

– Она раздавит вас, как и всех остальных; довольствуйтесь решением тех проблем, что вам поручены, и предоставьте щекотливые дела вышестоящим. Ваш предшественник был благоразумным человеком и умел избегать ловушек. Вас повысили, так не портите себе карьеру.

– Я получил это назначение благодаря своим методам; с чего бы мне их менять?

– Используйте свой шанс, не нарушая установленного порядка.

– Я не знаю другого порядка, кроме Закона.

Отчаявшись, секретарь ударил себя в грудь.

– Вы на пути к пропасти! Учтите, я вас предупреждал.

– Завтра вы отнесете мой отчет в администрацию провинции.

– Как вам будет угодно.

– Меня вот что интересует: я нисколько не сомневаюсь в вашем усердии, но неужели вы один – это весь мой персонал?

Ярти как будто засмущался.

– В некотором роде да.

– Что значат эти недомолвки?

– Есть еще некто по имени Кем…

– Его должность?

– Пристав. Его дело – производить аресты, о которых вы распорядитесь.

– Должность, на мой взгляд, немаловажная!

– Ваш предшественник никого не арестовывал; если он подозревал преступника, дело передавалось в инстанции, вооруженные получше. А поскольку в конторе Кему скучно, он патрулирует.

– А буду ли я иметь честь познакомиться с ним?

– Он заходит иногда. Не надо с ним свысока: у него отвратительный характер. Я его боюсь. Если захотите сделать ему замечание, на меня не рассчитывайте.

«Навести порядок в собственной конторе и то будет нелегко», – подумал Пазаир, заметив тем временем, что папирус кончается.

– Где вы его покупаете?

– У Бел-Трана, лучшего изготовителя папирусов в Мемфисе. У него высокие цены, но материал отменного качества и прочности. Я вам его рекомендую.

– Разрешите одно сомнение, Ярти: эта рекомендация бескорыстна?

– Да как вы могли такое подумать?

– Ладно, я ошибся.

Пазаир просмотрел последние жалобы – ничего особенно важного или срочного. Он перешел к спискам чиновников, которых должен был контролировать, и к назначениям, поданным ему на утверждение, – обычная административная работа, требующая только его печати.

Ярти сел, положив под себя согнутую левую ногу и выставив вперед правую; держа наготове палетку и засунув калам^[269] за левое ухо, он чистил кисточки и наблюдал за Пазаиром.

– Вы давно работаете?

– С рассвета.

– Рановато.

– Сельская привычка.

– Привычка… ежедневная?

– Учитель говорил мне, что один день небрежения – катастрофа. Познавать можно только сердцем, при условии, что уши открыты, а разум покорен. Чтобы этого достичь, нет ничего лучше добрых привычек. В противном случае дремлющая в нас обезьяна пускается в пляс и бог покидает свое святилище.

Секретарь явно помрачнел:

– Не слишком приятное существование.

– Мы – служители правосудия.

– Кстати, мой рабочий день…

– Восемь часов, два выходных на шесть рабочих дней и два-три месяца отпуска во время различных праздников…^[270] Договорились?

Секретарь кивнул. И без напоминаний судьи ему стало ясно, что над пунктуальностью придется немного поработать.

Одно короткое дело заинтересовало Пазаира. Начальник стражи, охранявшей сфинкса в Гизе, был переведен в док. Резкий поворот в карьере: очевидно, этот человек совершил серьезный проступок. Однако вопреки обыкновению вина указана не была. И при этом старший судья провинции наложил свою печать; дело было только за печатью Пазаира, поскольку солдат жил в его округе. Простая формальность, которую следовало выполнить, не раздумывая.

– Наверное, многие жаждут получить пост начальника стражи сфинкса?

– В претендентах нет недостатка, – согласился секретарь, – однако на сегодняшний день у них шансов немного.

– Почему?

– На этом посту бывалый солдат с замечательным послужным списком и к тому же человек смелый. Он ревностно охраняет сфинкса, при том что старый каменный лев выглядит достаточно впечатляюще, чтобы самому себя защитить. Кому придет в голову причинить ему вред?

– То есть почетный пост?

– Совершенно верно. Начальник стражи набрал других ветеранов, чтобы обеспечить им небольшое содержание; впятером они ведут наблюдение по ночам.

– А вам известно о его переводе?

– Переводе… Вы шутите?

– Вот официальный документ.

– Поразительно. Что он натворил?

– Вы рассуждаете так же, как я. Об этом ничего не сказано.

– Не берите в голову; это, наверное, решение военного командования, логику которого нам не постичь.

Северный Ветер издал характерный крик: осел предупреждал об опасности. Пазаир вышел и оказался перед огромным павианом, которого хозяин держал на поводке. Эта обезьяна со свирепым взглядом, большой головой и лохматым туловищем недаром слыла кровожадным зверем. От ее ударов и зубов нередко гибли крупные хищники, и даже львам случалось обращаться в бегство при виде стаи разъяренных павианов.

Хозяин, играющий бицепсами нубиец, производил не менее сильное впечатление.

– Надеюсь, вы крепко его держите.

– Дозорный павиан^[271] к вашим услугам, судья Пазаир, равно как и я сам.

– Вы – Кем.

Нубиец кивнул.

– О вас поговаривают в округе; похоже, для судьи вы слишком много суетитесь.

– Мне не нравится ваш тон.

– Придется привыкать.

– Ни в коей мере. Либо вы будете вести себя почтительно, как подобает подчиненному, либо подадите в отставку.

Двое мужчин долго вызывающе смотрели друг на друга, собака судьи и павиан пристава делали то же самое.

– Ваш предшественник предоставлял мне свободу действий.

– Теперь так не будет.

– Вы ошибаетесь; когда я иду по улице со своим павианом, у людей пропадает охота воровать.

– Посмотрим ваш послужной список?

– Сразу предупреждаю: прошлое у меня темное. Я состоял в отряде лучников, на который была возложена охрана одной из крепостей Великого Юга. Я поступил на службу из любви к Египту, как многие молодые люди моего племени. Долгие годы я был счастлив, но однажды, сам того не желая, я обнаружил махинации с золотом среди войскового начальства. Вышестоящие чины не стали меня слушать; в драке я убил одного из воров, моего непосредственного начальника. Меня судили и приговорили к отрезанию носа. Сейчас у меня нос из крашеного дерева. Я больше не боюсь ударов. Судьи, однако, признали мою правоту; поэтому мне и доверили должность пристава. Если хотите проверить, мое дело хранится в архивах военного ведомства.

– Ну, значит, пошли туда.

Кем не ожидал такой реакции. Осел с секретарем остались присматривать за конторой, а судья с приставом в сопровождении павиана и пса, продолжавших приглядываться друг к другу, направились к административному центру армии.

– Как давно вы живете в Мемфисе?

– Год, – ответил Кем. – Я скучаю по Югу.

– Знаете ли вы старшего стражника из охраны сфинкса в Гизе?

– Видел два-три раза.

– Он внушает вам доверие?

– Это известный ветеран, слава о нем добралась даже до моей крепости. Столь почетный пост не доверяют кому попало.

– А он сопряжен с опасностями?

– Да нет, конечно! Кто нападет на сфинкса? Это почетный караул, и стражники должны в основном следить за тем, чтобы монумент не заносило песком.

Прохожие расступались перед процессией; каждый знал, как скор на расправу павиан, способный вонзить зубы в ногу вора или свернуть ему шею, до того как успеет вмешаться хозяин. Когда Кем со своей обезьяной обходил улицы, злые умыслы рассеивались сами собой.

– А вы знаете, где живет этот ветеран?

– В казенном доме возле главной казармы.

– Моя идея оказалась неудачной, вернемся в контору.

– Вы раздумали знакомиться с моим делом?

– Вообще-то я хотел взглянуть на его дело, но оно мне уже ничего не даст. Жду вас завтра утром, на рассвете. Как зовут вашего павиана?

– Убийца.

6

На закате судья закрыл контору и отправился погулять с собакой по берегу Нила. Стоило ли ему заострять внимание на этом ничтожном деле, с которым можно покончить раз и навсегда, просто наложив печать? Препятствовать банальной административной процедуре бессмысленно. Но так ли она банальна? Сельский житель развивает интуицию, общаясь с природой и животными; Пазаир испытывал такое странное, почти тревожное ощущение, что решил провести расследование, хотя бы краткое, чтобы потом с чистой совестью засвидетельствовать этот перевод по службе.

Смельчак любил играть, но боялся воды. Он бегал на почтительном расстоянии от реки, по которой плыли грузовые суда, изящные парусные барки и маленькие лодочки. Кто-то прогуливался, кто-то вез товары, кто-то странствовал. Нил не только кормил Египет, но и служил удобным и быстрым путем сообщения, где ветры и течение чудесным образом дополняли друг друга. Большие суда с опытным экипажем выходили из Мемфиса по направлению к морю, некоторым из них предстояло долгое плавание к дальним берегам. Пазаир не завидовал им; удел их представлялся ему жестоким, поскольку он уводил их из страны, где судья любил каждую пядь земли, каждый холм, каждую тропу в пустыне, каждое селение. Всякий египтянин боялся умереть на чужбине – закон предписывал вернуть его тело на родную землю, – чтобы он пребывал в вечности вблизи своих предков, под покровительством богов.

Смельчак издал какой-то писк; маленькая зеленая обезьянка, резвая как ветерок, плеснула на него водой. Пес стал отряхиваться, скаля зубы от унижения и обиды; проказница, забеспокоившись, прыгнула на руки к хозяйке – молодой женщине лет двадцати.

– Он не злой, – заверил Пазаир, – но терпеть не может мокрую шерсть.

– Мою обезьянку недаром зовут Проказница, она то и дело затевает разные шалости, особенно с собаками. А я безуспешно пытаюсь ее вразумить.

Ее голос был так нежен, что Смельчак успокоился, понюхал ногу хозяйки обезьяны и лизнул ее.

– Смельчак!

– Оставьте его; я думаю, он признал меня, и очень этому рада.

– А Проказница согласится дружить со мной?

– Надо выяснить. Подойдите.

На Пазаира словно столбняк нашел: он не мог ступить ни шагу. В селении вокруг него вертелись какие-то девушки, но он не обращал на них внимания: одержимый учебой и работой, он пренебрегал интрижками и сердечными делами. Радея о законности, он рано возмужал, но перед этой женщиной он почувствовал себя безоружным.

Она была прекрасна.

Прекрасна, как весенняя заря, как распустившийся цветок лотоса, как искрящаяся волна в нильском потоке. Она была немного ниже его, ее волосы отливали золотом, лицо было чистым и правильным, взгляд – прямым, а глаза – синими, как летнее небо. Длинную шею украшало ожерелье из лазурита; на запястьях и щиколотках – сердоликовые браслеты. Под льняным платьем угадывалась крепкая высокая грудь, безупречные формы нешироких бедер и длинные, стройные ноги. Руки и ноги радовали глаз изяществом линий.

– Вы что, боитесь? – спросила она удивленно.

– Нет… разумеется, нет.

Подойти к ней означало разглядеть ее поближе, вдохнуть ее запах, почти коснуться ее… Ему на это не хватало духу.

Поняв, что он не сдвинется с места, она сделала три шага к нему навстречу и протянула ему зеленую обезьянку. Дрожащей рукой он погладил ей лоб. Бойким пальчиком Проказница почесала ему нос.

– Так она распознает друзей.

Смельчак не стал возражать, между псом и обезьянкой было заключено перемирие.

– Я купила ее на базаре, где продавали товары из Нубии; она казалась такой несчастной, такой потерянной, что я не смогла удержаться.

На ее левом запястье был странный предмет.

– Вас заинтересовали мои переносные часы?^[272] Без них при моей профессии не обойтись. Меня зовут Нефрет, я – лекарь.

Нефрет – «прекрасная, безупречная, совершенная»… Разве могло быть у нее другое имя? Казалось, такой золотистой кожи просто не бывает; каждое произнесенное ею слово было похоже на чарующее пение, которое можно услышать в деревне в час заката.

– А можно узнать ваше имя?

Он вел себя непростительно. Не представившись, он выказал себя невежей, достойным осуждения.

– Пазаир… Я один из судей этой провинции.

– Вы здесь родились?

– Нет, в фиванском районе. Я приехал в Мемфис совсем недавно.

– Я тоже там родилась!

Она радостно улыбнулась.

– Ваша собака уже закончила прогулку?

– Нет, что вы! Он неутомим.

– Тогда, может, пройдемся? Мне хочется подышать свежим воздухом, неделя выдалась изнурительная.

– Вы уже практикуете?

– Нет еще, я заканчиваю пятый год обучения. Сначала я училась аптекарскому делу и искусству приготовления снадобий, потом работала ветеринаром при храме в Дендере. Меня научили проверять чистоту крови жертвенных животных и лечить всех зверей от кошки до быка. За ошибки сурово наказывали – били палкой, как мальчиков!

У Пазаира сжалось сердце при мысли о наказании этой восхитительной плоти.

– Строгость наших учителей – лучшее воспитание, – продолжала она. – Когда учат по спине, урок запоминается навсегда. Затем я была допущена в школу целительства в Саисе, где получила звание «помогающей страждущим», после того как изучила и освоила на практике разные области врачевания – исцеление глаз, живота, ануса, головы, скрытых органов, жидких субстанций, хирургию.

– Чего же еще от вас хотят?

– Я могла бы стать врачом-специалистом, но это самый нижний уровень; я смирюсь с этим положением, если не смогу стать целителем. Специалист видит лишь один аспект болезни, лишь частное проявление истины. Боль в определенном месте не означает, что ты знаешь источник недуга. Специалист способен поставить только частичный диагноз. Стать целителем – мечта всякого лекаря; но испытание настолько сурово, что большинство отступает.

– Чем я могу вам помочь?

– Я одна должна предстать перед моими учителями.

– Да сопутствует вам удача!

Они пересекли поляну с васильками, где резвился Смельчак, и сели в тени красной ивы.

– Я так разговорилась, – посетовала она, – это не в моем обычае. Вы вызываете людей на откровенность?

– Это часть моей профессии. Кражи, задержки платежей, договоры о продаже, семейные ссоры, супружеские измены, нанесение телесных повреждений, неоправданные пошлины, клевета и тысячи других правонарушений – вот мои будни. Мне предстоит вести расследования, проверять показания, восстанавливать факты и судить.

– Это страшно тяжело!

– Ваша профессия не легче. Вам нравится лечить, мне нравится, когда торжествует справедливость; работать вполсилы было бы предательством.

– Терпеть не могу пользоваться обстоятельствами, но…

– Говорите, прошу вас.

– Один из моих поставщиков целебных трав исчез. Он человек неотесанный, но честный и сведущий; недавно мы подали жалобу вместе с другими лекарями. Может, вы могли бы ускорить поиски?

– Я постараюсь. Как его имя?

– Кани.

– Кани!

– Вы что, его знаете?

– Его силой привлек к работам управляющий имением Кадаша. Теперь он свободен.

– Благодаря вам?

– Я проводил расследование и суд.

Она расцеловала его в обе щеки.

Пазаир, не отличавшийся мечтательностью, почувствовал, как перенесся в один из райских миров, уготованных праведникам.

– Кадаш… знаменитый зубной врач?

– Он самый.

– Говорят, он был хорошим лекарем, но ему давно пора отойти от дел.

Зеленая обезьянка зевнула и прикорнула на плече у Нефрет.

– Мне пора идти, было очень приятно с вами поговорить. Вряд ли нам случится встретиться вновь; от всей души благодарю, что спасли Кани.

Она не шла – она танцевала; поступь ее была легка, фигура излучала свет.

Пазаир еще долго сидел под красной ивой, стараясь запечатлеть в памяти малейшее ее движение, самый мимолетный взгляд, тембр голоса.

Смельчак положил правую лапу хозяину на колени.

– А, ты понял… Я без памяти влюбился.

7

Кем и павиан явились в назначенный час.

– Вы готовы отвести меня к начальнику стражи сфинкса? – спросил Пазаир.

– Как прикажете.

– Этот тон мне нравится не больше прежнего: язвительность ничем не лучше агрессивности.

Замечание судьи задело нубийца.

– Я не намерен пресмыкаться перед вами.

– Будьте хорошим приставом, и мы поладим.

Павиан и его хозяин уставились на Пазаира; в двух парах глаз – сдерживаемая ярость.

– Пошли.

Было раннее утро и улицы понемногу оживали: хозяйки оживленно болтали, водоносы разносили драгоценную влагу, ремесленники открывали свои мастерские. Благодаря павиану толпа расступалась.

Начальник стражи жил примерно в таком же доме, как у Беранира, правда, не столь нарядном. На пороге девочка играла с деревянной куклой; увидев обезьяну, она испугалась и с криком убежала внутрь. Сразу же вышла разгневанная мать.

– Зачем вы пугаете ребенка? Уберите это чудовище!

– Вы супруга начальника стражи сфинкса?

– По какому праву вы меня допрашиваете?

– Я судья Пазаир.

Серьезный тон судьи и поведение павиана заставили хозяйку дома притихнуть.

– Он больше здесь не живет; мой муж – тоже ветеран. Это жилище нам выделила военная администрация.

– А вы знаете, куда он уехал?

– Его жена казалась расстроенной; когда мы встретились во время ее переезда, она что-то говорила о доме в южном предместье.

– Точнее ничего не знаете?

– С чего бы мне лгать?

Павиан рванул поводок, женщина сделала шаг назад и уперлась в стену.

– Правда, ничего?

– Нет, клянусь, ничего!

***

Чтобы отвести дочь в школу танцев, секретарю Ярти пришлось отпроситься из конторы в середине дня, но зато он пообещал занести в администрацию провинции отчеты о делах, разобранных судьей. За несколько дней Пазаир решил больше проблем, чем его предшественник за полгода.

Когда зашло солнце, Пазаир зажег несколько светильников; ему очень хотелось покончить поскорее с десятком конфликтов с налоговой службой, которые он разрешил в пользу налогоплательщиков.

Все, кроме одного, касавшегося судовладельца по имени Денес. На его деле старший судья провинции собственноручно написал: «Не давать хода».

Вместе с ослом и собакой Пазаир отправился в гости к своему учителю, посоветоваться с которым ему было некогда с тех самых пор, как он обосновался в Мемфисе. По дороге у него все не выходила из головы странная история с начальником стражи, потерявшим не только престижную работу, но и казенное жилище. Что же кроется за этим потоком неурядиц? Судья велел Кему выйти на след ветерана. Не поговорив с ним, Пазаир не станет утверждать перевод.

Смельчак то и дело чесал правый глаз левой лапой; Пазаир осмотрел пса и увидел явное раздражение. Старый лекарь сумеет его вылечить.

Дом был освещен; Беранир любил читать по вечерам, когда стихает городской шум. Пазаир толкнул входную дверь, спустился вместе с собакой в прихожую и обомлел. Беранир был не один. Он беседовал с женщиной, чей голос судья не мог не узнать. Она, здесь!

Пес проскочил у хозяина между ног и стал ласкаться.

– Заходи, Пазаир!

Судья, сделав над собой усилие, последовал приглашению. Его взгляд был прикован к Нефрет. Она сидела скрестив ноги перед старым лекарем и держала большим и указательным пальцами льняную нить, к которой был подвешен кусок гранита ромбовидной формы^[273].

– Нефрет – моя лучшая ученица, судья Пазаир. Теперь, когда все знакомы, может, выпьешь свежего пива?

– Ваша лучшая ученица…

– Мы уже встречались, – сказала она, явно забавляясь.

Пазаир возблагодарил судьбу: увидеть ее снова было для него верхом блаженства.

– Нефрет скоро предстоит пройти последнее испытание, и тогда она получит право применять свое искусство, – напомнил Беранир, – поэтому мы отрабатываем упражнения по биолокации, необходимые для того, чтобы верно поставить диагноз. Я уверен, она станет превосходным врачом, потому что умеет слушать. Кто умеет слушать, тот правильно действует. Слушать – это самое главное, нет большего сокровища. И дает нам его одно лишь сердце.

– Разве тайна целителя не в знании сердца? – спросила Нефрет.

– И эта тайна откроется тебе, когда ты будешь этого достойна.

– Я бы хотела отдохнуть.

– Непременно.

Смельчак почесал глаз. Нефрет это заметила.

– Мне кажется, ему больно, – сказал Пазаир. Пес дал себя осмотреть.

– Ничего страшного, – заключила она, – простые капли – и все пройдет.

Беранир тут же принес лекарство; глазные болезни случались нередко, и средств от них было достаточно. Подействовало снадобье быстро; отек прошел, пока девушка гладила Смельчака. Впервые Пазаир позавидовал своему псу. Он поискал предлог, чтобы ее задержать.

Беранир подал великолепное пиво, сваренное накануне.

– У тебя усталый вид; судя по всему, работы хватает.

– Я столкнулся с неким Кадашем.

– Зубной лекарь с красными руками… Человек неуравновешенный и куда более злопамятный, чем может показаться.

– Я считаю, что он виновен в принуждении крестьянина к смене рода деятельности.

– Доказательства веские?

– Только предположение.

– Проверь все тщательно; те, кто выше тебя, неточности не простят.

– А вы часто даете уроки Нефрет?

– Я передаю ей свой опыт, потому что верю в нее.

– Она родилась в Фивах.

– Она единственная дочь изготовителя дверных засовов и ткачихи. Я познакомился с ней, когда лечил ее родителей. Она задавала мне тысячу вопросов, а я поддерживал в ней стремление следовать зарождающемуся призванию.

– Женщина-лекарь… А она не столкнется с препятствиями?

– И с врагами тоже, но ее сила духа сравнима лишь с ее кротостью. Ей известно о том, что старший придворный лекарь надеется, что она не выдержит испытания.

– Внушительный противник!

– Она это понимает, но одно из ее главных достоинств – упрямство.

– Она… замужем?

– Нет.

– А жених есть?

– Насколько мне известно, пока нет.

***

Пазаир не мог заснуть всю ночь. Он все время думал о ней, слышал ее голос, ощущал ее аромат, изобретал тысячу ухищрений, чтобы снова с ней увидеться, но так ничего дельного и не придумал. Его сильно тревожил неотступный вопрос: неужели он ей совсем безразличен? Он не заметил в ней ни малейшей увлеченности своей персоной, только вежливый интерес к его должности. Даже правосудие начало приобретать для него горький привкус. Как жить дальше без нее, как смириться с ее отсутствием? Пазаир никогда бы не поверил, что любовь – это поток такой силы, который сносит все плотины и увлекает человека целиком.

Смельчак почувствовал смятение хозяина; он вложил в свой взгляд всю преданность, на какую был способен, но понял, что этого теперь недостаточно. Пазаиру было совестно расстраивать пса; он бы рад был довольствоваться этой беззаветной преданностью, но не мог противиться глазам Нефрет, ее чистому облику, затянувшему его в водоворот страсти.

Как быть? Молчать – значит обречь себя на страдание; открывшись, он рискует получить отказ и впасть в отчаяние. Надо убедить ее, завоевать, но каким оружием обольщения располагает он, мелкий судья без гроша за душой?

Рассвет не облегчил его мук, но побудил искать забвения в исполнении обязанностей судьи. Он покормил Смельчака и Северного Ветра и оставил контору на их попечении, нисколько не сомневаясь в том, что секретарь опоздает. Взяв папирусную корзину, где лежали таблички, пенал с кисточками и приготовленные чернила, он направился в гавань.

На причале стояло несколько кораблей, матросы разгружали их под руководством старшины. Сначала они закрепляли конец доски на борту и использовали ее как наклонную плоскость, а потом к шестам веревками привязывали мешки и корзины и спускали их на берег. Самые сильные таскали тяжелые мешки на спине.

Пазаир обратился к старшине:

– Где я могу найти Денеса?

– Хозяина? Да он повсюду!

– Доки что же, принадлежат ему?

– Доки – нет, зато судов – уйма! Денес – самый крупный судовладелец Мемфиса и один из самых богатых людей города.

– А могу я надеяться его увидеть?

– Он приходит, только когда пристает очень большое грузовое судно… Идите в центральный док. Сейчас как раз подошел один из его экипажей.

Огромное плоскодонное судно длиной около ста локтей могло взять на борт свыше шестисот пятидесяти тонн груза. Построено оно было из множества досок, вырезанных строго по размеру и собранных внахлест; борта корпуса были сложены из досок потолще, перевязанных кожаными ремнями. На разборной трехногой мачте, надежно укрепленной оттяжками, был поднят парус внушительных размеров. Под командованием капитана на судне убирали тростниковую решетку и спускали круглый якорь.

Когда Пазаир захотел подняться на борт, путь ему преградил матрос.

– Вы не член экипажа.

– Я судья Пазаир.

Матрос посторонился. Судья прошел по мостику и добрался до каюты капитана – хмурого мужчины лет пятидесяти.

– Я хотел бы видеть Денеса.

– Хозяина, в такой час? И не думайте!

– Мне подана жалоба, по всей форме.

– По какому поводу?

– Денес берет пошлину за разгрузку судов, которые ему не принадлежат, а это незаконно и несправедливо.

– А, опять эта старая история! Хозяин пользуется этой привилегией с ведома администрации. Каждый год на него подают жалобу – дело привычное. Но это неважно, можете выбросить ее в реку.

– Где он живет?

– Самая большая усадьба за доками, там, где начинается дворцовый квартал.

Без осла ориентироваться Пазаиру было трудновато, а без дозорного павиана пришлось пробираться сквозь толпу женщин, оживленно судачивших вокруг уличных торговцев.

Огромная усадьба Денеса была обнесена высокой стеной, мощные ворота охранял страж, вооруженный дубиной. Пазаир назвал свое имя и попросил о встрече с хозяином. Стражник позвал управляющего, тот отправился доложить и вернулся за судьей минут десять спустя.

Пазаир едва успел подивиться красоте сада, живописности прудов и великолепию цветущих клумб, как его привели в просторный зал с четырьмя опорными столбами и стенами, расписанными сценами охоты.

Судовладелец сидел в глубоком кресле с ножками в виде львиных лап. Это был дородный мужчина лет пятидесяти, весьма грузный, с довольно грубым квадратным лицом, украшенным тонкой каймой белой бороды. Один слуга тщательно умащал его кожу, другой делал ему маникюр, третий был занят его прической, четвертый натирал благовониями его ноги, а пятый зачитывал меню.

– Судья Пазаир! Каким ветром вас сюда занесло? – обратился Денес к вошедшему.

– Жалоба.

– Вы завтракали? Я еще нет.

Денес отослал слуг, занимавшихся его туалетом, и сразу вошли два повара, поставившие перед ним хлеб, пиво, жареную утку и медовый пирог.

– Угощайтесь.

– Благодарю.

– Если с утра не поесть хорошенько, день удачи не принесет.

– Против вас выдвинуто серьезное обвинение.

– Очень странно!

В голосе Денеса не было благородства; он иногда срывался на высокие ноты, выдавая нервозность, никак не вязавшуюся с обликом этого человека.

– Вы берете неоправданную пошлину за разгрузку, а также вас подозревают в незаконном взимании налога с жителей прибрежной полосы, примыкающей к двум государственным пристаням, которыми вы часто пользуетесь.

– Старые привычки! Не беспокойтесь. Ваш предшественник обращал на это не больше внимания, чем старший судья провинции. Забудьте об этом и отведайте утиного филе.

– Боюсь, это невозможно.

Денес прекратил жевать.

– Мне некогда этим заниматься. Поговорите с моей женой; она вас убедит, что вы зря тратите время.

Судовладелец хлопнул в ладоши – и тотчас появился управляющий.

– Проводите судью в контору госпожи Нанефер, – приказал Денес и сосредоточился на завтраке.

***

Госпожа Нанефер была женщиной деловой. Прекрасно сложенная, статная, подвижная, она была одета по последней моде, на голове – величественный черный парик с тяжелыми косами, на шее – ожерелье из аметистов, бирюзовая пектораль, очень дорогие серебряные браслеты и сетка из зеленого жемчуга на длинном платье. Она владела обширными плодородными землями, многочисленными домами, двумя десятками хозяйств и руководила торговыми посредниками, продававшими всевозможные товары в Египте и Сирии. Будучи инспектором царских складов и Казначейства, а также главой дворцового управления по тканям, она не устояла перед обаянием Денеса, куда менее избалованного судьбой. Считая, что администратор из него никудышный, она поставила его во главе транспортной службы. Таким образом муж получил возможность много путешествовать, обрастать разнообразными связями и предаваться своему любимому занятию – бесконечным разговорам за добрым вином.

Она презрительно смерила взглядом молодого судью, дерзнувшего проникнуть в ее владения. Слухи донесли, что этот крестьянин занял место недавно почившего судьи, с которым у нее были превосходные отношения. Наверное, это визит вежливости – замечательный повод приструнить новичка.

Он не был красив, но умел держаться с достоинством; тонкие черты, серьезное выражение лица, проницательный взгляд. Она с неудовольствием отметила, что поклонился он не так, как подобает низшему перед власть имущим.

– Вы недавно получили назначение в Мемфис?

– Верно.

– Поздравляю, такой пост предвещает блестящую карьеру. Зачем вы хотели меня видеть?

– Речь идет о несправедливо взимаемой пошлине, которая…

– Я знаю об этом, и Казначейство тоже.

– То есть вы признаете обоснованность жалобы.

– Жалоба подается каждый год и тут же аннулируется, я пользуюсь приобретенным правом.

– Это противоречит закону и справедливости.

– Вам следовало бы поподробнее разузнать о том, как далеко простираются мои полномочия. Как инспектор Казначейства, я сама аннулирую подобные жалобы. Торговые интересы страны не должны страдать от устаревших формальностей.

– Вы превышаете свои полномочия.

– Громкие слова, лишенные смысла! Вы ничего не понимаете в жизни, молодой человек.

– Соблаговолите воздержаться от фамильярности. Следует ли напоминать, что я задаю вопросы как официальное лицо?

Нанефер не могла не принять в расчет этого предупреждения. Судья, даже самый скромный, обладал немалой властью.

– Вы хорошо устроились в Мемфисе?

Пазаир не отвечал.

– Я слышала, ваше жилище оставляет желать лучшего; когда мы с вами подружимся по ходу дела, я смогу вам сдать совсем недорого очень милую усадьбу.

– Меня вполне устраивает выделенное мне жилище.

Улыбка застыла на губах Нанефер.

– Эта жалоба просто смешна, поверьте.

– Вы признали факты.

– Но вы же не станете спорить со своими вышестоящими инстанциями!

– Если они ошибаются, стану, ни минуты не сомневаясь.

– Берегитесь, судья Пазаир; вы не всемогущи.

– Я это осознаю.

– Вы намерены рассмотреть жалобу?

– Я вызову вас к себе в контору.

– Соблаговолите удалиться.

Пазаир повиновался.

Госпожа Нанефер в ярости ворвалась в апартаменты мужа. Денес примерял новую широкую набедренную повязку.

– Ну что, судьишка укрощен?

– Наоборот, тупица! Он настоящий дикарь.

– Ты слишком мрачно смотришь на вещи, давай подарим ему что-нибудь.

– Бесполезно. Чем собой любоваться, лучше б им занялся. Его надо унять как можно скорее.

8

– Здесь, – объявил Кем.

– Точно? – спросил Пазаир, пораженный.

– Абсолютно, это дом начальника стражи сфинкса.

– Откуда такая уверенность?

Нубиец свирепо улыбнулся.

– Благодаря моему павиану языки развязались сами собой. Когда он оскалит зубы, заговорит даже немой.

– Но такие методы…

– Они эффективны. Вам нужен был результат – вы его получили.

Их взору предстало самое жалкое предместье большого города. Ели тут досыта, как и во всем Египте, но многие лачуги были в плачевном состоянии и гигиена оставляла желать лучшего. Здесь жили сирийцы, надеявшиеся получить какую-нибудь работу, крестьяне, приехавшие в город искать счастья и быстро утратившие иллюзии, вдовы, стесненные в средствах. Квартал явно не подходил для начальника стражи самого знаменитого сфинкса в Египте.

– Я поговорю с ним.

– Место не внушает доверия, вам не стоит идти туда одному.

– Тогда пойдем вместе.

Пазаир с удивлением отметил, что двери и окна закрывались при их приближении. Гостеприимство, столь милое сердцу египтян, здесь, похоже, было не в чести. Павиан нервничал и продвигался вперед скачками. Нубиец внимательно разглядывал крыши.

– Чего вы боитесь?

– Лучника.

– Зачем кому-либо покушаться на нашу жизнь?

– Вы же ведете расследование; раз мы оказались здесь, значит, дело нечисто. На вашем месте я бы отступил.

Дверь из пальмового дерева, судя по всему, была крепкой. Пазаир постучал.

Внутри кто-то зашевелился, но не ответил.

– Откройте, я – судья Пазаир.

Тишина. Войти в дом без разрешения было действием противоправным. Судья боролся со своей совестью.

– Вы думаете, ваш павиан…

– Убийца состоит на службе; пищу для него поставляет администрация, и мы должны давать отчет о каждом его вмешательстве.

– Практика отличается от теории.

– К счастью, – отозвался нубиец.

Дверь не долго сопротивлялась обезьяне, чья сила поразила Пазаира; хорошо, что Убийца на стороне закона.

Две маленькие комнатки тонули во мраке, так как окна были завешены циновками. Земляной пол, сундук для белья, еще один для посуды, циновка для сидения, туалетные принадлежности – обстановка скромная, но опрятная.

В дальней комнате, забившись в угол, сидела маленькая седая женщина в коричневой тунике.

– Не бейте меня, – умоляла она, – я ничего не сказала, клянусь!

– Успокойтесь, я хочу вам помочь.

Она оперлась на руку судьи и встала. Внезапно глаза ее расширились от ужаса.

– Обезьяна! Она раздерет меня в клочья!

– Нет, – успокоил ее Пазаир, – она служит закону. Вы супруга начальника стражи сфинкса?

– Да… – ее голос звучал еле слышно.

Пазаир предложил собеседнице сесть на циновку и сам устроился напротив нее.

– Где ваш муж?

– Он… он уехал.

– Почему вы покинули казенное жилище?

– Потому что он получил отставку.

– Я занимаюсь делом о его переводе, – сообщил Пазаир. – В официальных документах ничего не говорится об отставке.

– Может, я что-то путаю…

– Что произошло? – мягко спросил судья. – Поймите, я вам не враг; если я могу вам помочь, я это сделаю.

– Кто вас послал?

– Никто. Я провожу расследование по собственной инициативе, потому что не хочу утверждать решение, которого не понимаю.

Глаза старой женщины увлажнились слезами.

– Вы… правду говорите?

– Клянусь жизнью фараона.

– Мой муж скончался.

– Вы в этом уверены?

– Солдаты заверили меня, что он будет похоронен по всем правилам. Мне велено было переехать и поселиться здесь. Я буду получать небольшую пенсию до конца дней, при условии, что буду молчать.

– А что вам рассказали об обстоятельствах его смерти?

– Несчастный случай.

– Я узнаю правду.

– Какая разница?

– Давайте я перевезу вас в безопасное место.

– Я останусь здесь и буду ждать смерти. Уходите, умоляю вас.

***

Старший лекарь египетского двора Небамон мог гордиться собой. Переступив порог шестидесятилетнего возраста, он все еще оставался очень видным мужчиной; список его сердечных побед будет расти еще долго. Имея кучу титулов и почетных наград, он проводил больше времени на приемах и пирах, чем в своем кабинете, где за него трудились молодые честолюбивые врачи. Устав от чужих страданий, Небамон избрал себе сферу деятельности приятную и доходную – эстетическую хирургию. Прекрасные дамы желали устранить кое-какие недостатки, чтобы подольше сохранить свое очарование и заставить соперниц зеленеть от зависти. Только Небамон мог даровать им вторую молодость и оградить их прелести от воздействия времени.

Старший лекарь думал о великолепной каменной двери, которая в знак особой милости фараона украсит вход в его усыпальницу. Монарх собственноручно очертил темно-синей краской контур будущего проема, к великой досаде придворных, мечтавших о такой привилегии. Купаясь в лести, богатстве и славе, Небамон лечил чужеземных принцев, готовых платить весьма солидные вознаграждения. Перед тем как взять нового пациента, он долго наводил справки и соглашался на консультацию, только если речь шла о доброкачественной, легко излечимой болезни. Неудача могла бы бросить тень на его репутацию.

Личный секретарь доложил ему о приходе Нефрет.

– Пусть войдет.

Молодая женщина раздражала Небамона, так как отказалась работать под его началом. Он обиделся и собирался отомстить. Если она получит право лечить людей, он постарается лишить ее каких бы то ни было административных полномочий и отослать подальше от двора. Некоторые утверждали, что у нее врожденный дар целительства и что ее способности к биолокации позволяют ей ставить диагноз быстро и точно; поэтому он решил дать ей последний шанс, прежде чем обрушить на нее свой гнев и обречь на жалкое существование. Или она подчинится ему, или он ее уничтожит.

– Вы посылали за мной.

– У меня к вам одно предложение.

– Послезавтра я уезжаю в Саис.

– Я знаю, это ненадолго.

Нефрет действительно была очень красива; Небамон мечтал о такой молодой очаровательной любовнице, которую можно было бы показать в самом избранном обществе. Но природное благородство и чистый свет, исходивший от нее, мешали ему произнести пару ничтожных комплиментов, обычно имевших такой успех; соблазнить ее будет делом трудным, но чрезвычайно заманчивым.

– У меня тут интересный случай, – продолжал он. – Добропорядочная женщина из большой, неплохо обеспеченной семьи, хорошая репутация.

– Что с ней случилось?

– Радостное событие: она выходит замуж.

– Это что, болезнь?

– Ее муж выдвинул требование: подправить те части тела, которые ему не нравятся. Некоторые линии будет легко изменить; мы снимем немного жира там, где это угодно супругу. Сузить бедра, убрать припухлость щек, перекрасить волосы – это же детские игрушки.

Небамон не стал уточнять, что уже получил за свое вмешательство десять кувшинов мазей и редких благовоний – целое состояние, исключавшее возможность неудачи.

– Ваше содействие, Нефрет, меня бы очень порадовало, у вас твердая рука. Кроме того, я составлю хвалебный отчет, он вам пригодится. Так вы согласны взглянуть на мою пациентку?

Он избрал самый обольстительный тон. Не дав Нефрет времени ответить, он ввел госпожу Силкет. Та в полном замешательстве прятала лицо.

– Я не хочу, чтобы на меня смотрели, – сказала она голосом перепуганной девочки, – я слишком безобразна!

Под широким платьем, тщательно скрадывавшим очертания тела госпожи Силкет, угадывались весьма пышные формы.

– Как вы питаетесь? – спросила Нефрет.

– Я… я не придаю этому значения.

– Вы любите сладкое?

– Очень.

– Вам бы пошло на пользу есть его поменьше. Могу я посмотреть на ваше лицо?

Мягкость Нефрет преодолела сопротивление Силкет, она убрала руки от лица.

– Вы выглядете очень молодо.

– Мне двадцать лет.

Кукольное личико было, конечно, полновато, но не внушало ни ужаса, ни отвращения.

– Почему вы не принимаете себя такой, какая вы есть?

– Мой муж прав, я ужасна! Я обязана ему нравиться.

– Не чрезмерна ли такая покорность?

– Он такой сильный… И потом, я обещала!

– Убедите его, что он ошибается.

Небамона охватил гнев.

– Не нам судить о побуждениях пациентов, – сухо вставил он. – Наше дело – удовлетворять их желания.

– Я отказываюсь заставлять напрасно страдать эту молодую особу.

– Выйдите отсюда!

– С удовольствием.

– Зря вы так себя ведете, Нефрет.

– По-моему, я верна идеалу целителя.

– Вы ничего не знаете и ничего не добьетесь! Ваша карьера окончена.

***

Секретарь Ярти кашлянул, Пазаир поднял голову.

– Что-то не так?

– Вызывают.

– Меня?

– Вас. Старший судья царского портика хочет немедленно вас видеть.

Вынужденный подчиниться, Пазаир отложил кисточку и палетку.

Перед царским дворцом, как перед любым храмом, был выстроен деревянный портик, где вершил правосудие судья. Там он выслушивал жалобы, отличал истину от беззаконной лжи, защищал слабых и спасал их от сильных.

Старший судья заседал перед царским дворцом; примыкающее к фасаду строение, в центре которого находился приемный зал, имело прямоугольную форму и опиралось на четыре столба. Когда визирь отправлялся к фараону, он обязательно заходил поговорить со старшим судьей царского портика.

Приемный зал был пуст. На позолоченном деревянном стуле восседал хмурый судья в переднике до колен. Твердость его характера и весомость речей были известны всем.

– Вы судья Пазаир?

Молодой человек поклонился с почтением: аудиенция у старшего судьи провинции была для него значимым событием. Внезапный вызов и встреча лицом к лицу не предвещали ничего хорошего.

– Начало карьеры ошеломляющее, – проговорил старший судья, – вы удовлетворены?

– Разве удовлетворение возможно? Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы человечество обрело мудрость и судейские конторы стали не нужны; но эта детская мечта рассеивается.

– О вас много говорят, хотя вы в Мемфисе совсем недавно. Вы осознаете значение своего долга?

– В нем вся моя жизнь.

– Вы работаете много и быстро.

– Однако, на мой взгляд, недостаточно; когда я лучше разберусь в трудностях моей задачи, я буду приносить больше пользы.

– Пользы… Что значит это слово?

– Одна справедливость для всех. Разве не в этом наш идеал и наш закон?

– А кто утверждает обратное?

Голос старшего судьи сделался хрипловатым. Он встал и принялся ходить взад и вперед.

– Я не одобряю ваших выводов относительно зубного лекаря Кадаша.

– Я подозреваю его.

– Где доказательства?

– В моем отчете уточняется, что я их не получил; поэтому я не предпринял против него никаких действий.

– Тогда к чему эта бесполезная агрессивность?

– Чтобы привлечь к нему ваше внимание; вы, наверное, располагаете более полной информацией, чем я.

Старший судья замер, вне себя от ярости.

– Берегитесь, судья Пазаир! Вы что же, намекаете, что я затормозил его дело?

– Даже в мыслях не было; если вы сочтете необходимым, я продолжу расследование.

– Забудьте о Кадаше. Почему вы преследуете Денеса?

– В его случае правонарушение очевидно.

– Разве формальная жалоба, поданная против него, не сопровождалась рекомендацией?

– Да, действительно: «не давать хода». Поэтому я и занялся этим делом в первую очередь. Я дал себе клятву сопротивляться подобной практике из последних сил.

– А вам известно, что автором этого… совета был я?

– Достигший величия должен служить примером, а не пользоваться своим богатством для угнетения простых смертных.

– Вы забываете об экономической необходимости.

– Если она когда-нибудь возьмет верх над правосудием, Египет будет обречен на смерть.

Слова Пазаира поколебали старшего судью. Он сам в молодости высказывал те же суждения, и столь же пылко. А потом пошли сложные случаи, продвижение по службе, необходимые примирения, компромиссы, уступки иерархии, зрелость…

– Что вы вменяете в вину Денесу?

– Вы сами знаете.

– Вы полагаете, за такое поведение его следует осудить?

– Ответ очевиден.

Старший судья не мог сказать Пазаиру, что только что говорил с Денесом и что судовладелец просил его сместить слишком ревностного судью.

– Вы намерены продолжать следствие?

– Да, намерен.

– А вы знаете, что я могу сей же час отправить вас обратно в деревню?

– Да, знаю.

– И такая перспектива не изменит вашего взгляда на вещи?

– Нет.

– Вы что, глухи к любым доводам рассудка?

– Речь идет просто о попытке давления. Денес – мошенник; он пользуется неоправданными привилегиями. Раз его случай оказался в моем ведении, почему бы мне им не заняться?

Старший судья думал. Обычно он действовал решительно, без колебаний, с полной уверенностью, что служит своей стране. Поведение Пазаира пробудило в нем столько воспоминаний, что он видел себя на месте молодого судьи, полного решимости неукоснительно исполнять свой долг. Эти иллюзии развеет время, но значит ли это, что не стоит пытаться достичь невозможного?

– Денес – человек богатый и могущественный. Его жена известна своей деловой хваткой. Благодаря им товары доставляются повсюду наилучшим образом. Зачем их беспокоить?

– Не ставьте меня в положение обвиняемого. Если Денес будет осужден, грузовые суда не перестанут ходить вверх и вниз по Нилу.

После долгого молчания старший судья сел в свое кресло.

– Исполняйте свои обязанности как знаете, Пазаир.

9

Нефрет уже два дня предавалась медитации в одной из комнат школы медицины в Саисе, в Дельте, где будущие врачи подвергались испытанию, природа которого всегда была тайной. Многие его не выдерживали; в стране, где продолжительность жизни нередко достигала восьмидесяти лет, в сословие лекарей принимали только самых одаренных.

Удастся ли девушке осуществить свою мечту и посвятить себя борьбе со злом? Она познает трудности и неудачи, но не отступит и будет стремиться победить страдание. Но сначала надо удовлетворить требованиям саисских светил медицинской науки.

Жрец принес ей сушеного мяса, фиников, воды и медицинские папирусы, которые она уже столько раз читала и перечитывала; некоторые понятия начинали путаться. То волнуясь, то веря в успех, она погрузилась в созерцание большого сада с циратониями^[274], разбитого вокруг школы.

Когда солнце склонилось к горизонту, за ней пришел хранитель смирны – аптекарь, занимавшийся изготовлением смесей для окуривания больных лечебным дымом. Он провел ее в специальное помещение, где она предстала перед несколькими его коллегами. Каждый попросил Нефрет выполнить рецепт, приготовить различные снадобья, оценить токсичность вещества, определить сложные ингридиенты, подробно рассказать о сборе растений, смолы, меда. Чтобы справиться с этим, ей не раз приходилось напрягать свою память.

По окончании пятичасового экзамена четыре аптекаря из пяти дали положительную оценку. Пятый их мнения не разделял: Нефрет дважды ошиблась в дозировках. Не принимая во внимание усталость, он требовал дополнительной проверки ее знаний. Если она откажется, ей придется покинуть Саис.

Нефрет выдержала. Не изменяя своему обычному мягкому тону, она отражала натиск придирчивого аптекаря. Он сдался первым.

Не получив ни малейшей похвалы, она удалилась в свою комнату и заснула, как только легла на циновку.

***

Аптекарь, так сурово испытывавший ее накануне, разбудил ее на рассвете.

– Вы можете продолжать. Вы настаиваете?

– Я в вашем распоряжении.

– У вас есть полчаса на омовение и завтрак. Предупреждаю: следующее испытание опасно.

– Я не боюсь.

– Подумайте.

На пороге испытательного помещения аптекарь повторил предостережение.

– Не пренебрегайте моим предупреждением.

– Я не отступлю.

– Как вам угодно. Держите. – Он дал ей рогатину. – Войдите и приготовьте лекарство из ингредиентов, которые там найдете.

Аптекарь закрыл за Нефрет дверь. На низком столике – пузырьки, чашечки, кувшины; в самом дальнем углу под окном – закрытая корзина. Она подошла. Плетение крышки было достаточно редким, чтобы она могла видеть, что внутри.

Она в ужасе отпрянула.

Рогатая гадюка.

Укус ее смертелен, но ее яд составляет основу очень действенных лекарств против кровотечений, нервных расстройств и сердечных болезней. Она сразу поняла, чего ждет от нее аптекарь.

Подождав, пока дыхание вновь станет ровным, она приподняла крышку; рука не дрожала. Осторожная змея не торопилась покидать свое укрытие. Сосредоточившись и замерев, Нефрет смотрела, как она переползает через борт корзины и выбирается на пол. Метровая гадюка перемещалась быстро, два рога угрожающе торчали из головы.

Нефрет изо всех сил сжала палку, встала слева от змеи и собралась прижать ей голову рогатиной. На какой-то момент она зажмурилась; если она промахнется, гадюка скользнет вверх по палке и укусит ее.

Тело змеи отчаянно извивалось. Она не промахнулась.

Нефрет встала на колени и ухватила гадюку за голову. Теперь она заставит ее исторгнуть драгоценный яд.

***

На корабле, увозившем Нефрет в Фивы, девушке почти совсем не удалось отдохнуть. Множество врачей засыпали ее вопросами по тем отраслям медицины, которыми она занималась во время учебы; каждый интересовался своей специальностью.

Нефрет легко приспосабливалась к новым условиям. В самых непредвиденных обстоятельствах она знала, как себя вести, принимала резкие повороты судьбы, разнообразие людских характеров и мало думала о себе, стремясь постичь скрытые силы и тайны. Ей хотелось счастья, но и превратности не встречали протеста – через них девушка чаяла обрести радость, таящуюся под невзгодами.

Ни разу не ощутила она враждебности по отношению к своим мучителям, ведь они укрепляли ее дух и проверяли, насколько тверда она в своем призвании.

Вновь увидеть Фивы, свой родной город, было для нее огромной радостью. Небо здесь казалось ей синее, чем в Мемфисе, а воздух – чище. Когда-нибудь она вернется сюда, будет жить рядом с родителями, сможет снова гулять по местам своего детства. Она вспомнила о своей обезьянке, оставленной на попечение Беранира с надеждой, что она с уважением отнесется к старому учителю и будет проказничать поменьше.

Два жреца с бритыми головами распахнули перед ней ворота, за высокой оградой располагалось несколько святилищ. Там, во владениях богини Мут, чье имя одновременно означало «мать» и «смерть», врачи проходили посвящение.

Девушку встретил верховный жрец.

– Я получил донесение из саисской школы; если желаете, вы можете продолжать.

– Я желаю.

– Окончательное решение принадлежит не людям. Сосредоточьтесь, ибо сейчас вы предстанете перед судьей, принадлежащим иному миру.

Верховный жрец надел на шею Нефрет веревку с тринадцатью узлами и велел ей встать на колени.

– Тайна целителя^[275], – поведал он, – в знании сердца – от него видимые и невидимые сосуды расходятся ко всем органам и ко всем членам. Поэтому голос сердца слышен во всем теле. Когда вы станете слушать пациента, накладывая руку на его голову, затылок, руки, ноги или другие части тела, старайтесь прежде всего уловить голос сердца и его пульсацию. Удостоверьтесь, что оно прочно держится на месте, никуда не смещается, что оно не слабеет, что ритм его танца не нарушен. Помните, что по телу идут каналы, переносящие неуловимую энергию точно так же, как воздух, кровь, воду, слезы, сперму или фекальные массы. Следите за чистотой сосудов и лимфы. Если возникла болезнь, значит, что-то нарушилось в циркуляции энергии. За симптомами старайтесь разглядеть причину. Будьте откровенны со своими пациентами и сумейте поставить один из трех возможных диагнозов: болезнь, которую я знаю и вылечу; болезнь, с которой я буду бороться; болезнь, против которой я бессильна. Идите навстречу своей судьбе.

***

В святилище царила тишина.

Нефрет ждала, сидя на пятках, положив руки на колени, закрыв глаза. Время перестало существовать. Духовно сосредоточившись, она подавила в себе тревогу. Как не преисполниться доверия к братии жрецов-врачевателей, испокон веков, сколько существует Египет, благословлявших призвание целителей?

Ее подняли двое жрецов; перед ней отворилась дверь из кедрового дерева, ведущая в молельню. Жрецы за ней не пошли. Не ощущая ни страха, ни надежды, Нефрет ступила в погруженную во мрак длинную комнату.

Тяжелая дверь закрылась у нее за спиной.

И тотчас же Нефрет ощутила чье-то присутствие, кто-то таился в темноте и наблюдал за ней. Опустив руки вдоль туловища, с трудом переводя дыхание, девушка не утратила ясности мысли. До сих пор она шла одна, и теперь будет защищаться одна.

Вдруг луч света, упавший с крыши храма, осветил диоритовую статую возле дальней стены. Она представляла выступающую вперед богиню Сехмет – наводящую ужас львицу, которая ежегодно пытается истребить человечество, насылая мириады миазмов, болезней и тлетворных микробов. Ежегодно обходит она землю, принося с собой лихо и смерть. Только лекари могут противостоять свирепой богине, им она покровительствует; она одна может обучить их искусству врачевания и тайнам целительных снадобий.

Ни один смертный, как часто доводилось слышать Нефрет, не смел смотреть в лицо богине Сехмет под страхом смерти.

Ей следовало опустить глаза, отвести взгляд от жуткой статуи, от лица кровожадной львицы^[276], но она не дрогнув воззрилась на богиню.

Нефрет смотрела на Сехмет.

Она молила богиню распознать, правда ли у нее есть призвание, проникнуть в самые потаенные глубины ее души, дабы понять, подлинно ли оно. Луч света стал шире и осветил целиком каменную фигуру. Ее могущество подавило девушку.

Произошло чудо: ужасная львица улыбнулась.

***

Коллегия фиванских врачей собралась в большом зале с колоннами и бассейном в центре. Верховный жрец подошел к Нефрет.

– Тверды ли вы в своем намерении лечить больных?

– Богиня была свидетелем моей клятвы.

– То, что рекомендуешь другим, нужно прежде испробовать на себе самом.

Жрец поднес чашу, полную красноватой жидкости.

– Вот яд. Выпив его, вы определите его природу и поставите себе диагноз. Если он будет верен, вы получите хорошее противоядие. Если неверен – умрете. Закон Сехмет оградит Египет от плохого лекаря.

Нефрет приняла чашу.

– Вы вольны отказаться пить и покинуть это собрание.

***

Похоронная процессия, сопровождаемая плакальщицами, прошла вдоль ограды храма и направилась к реке. Бык тянул повозку, на которой стоял саркофаг.

С крыши храма за игрой жизни и смерти наблюдала Нефрет.

Вконец обессилев, она радовалась ласковым прикосновениям солнечных лучей.

– Вам будет холодно еще несколько часов, но яд не оставит никаких следов в вашем организме. Быстрота вашей реакции и точность диагноза произвели большое впечатление на собрание.

– А вы спасли бы меня, если бы я ошиблась?

– Кто лечит других, должен быть безжалостен к себе самому. Как только вы поправитесь, вы вернетесь в Мемфис и займете свой первый пост. На своем пути вы встретите немало препятствий. Такая молодая и одаренная целительница будет вызывать зависть. Не будьте ни слепы, ни наивны.

Над храмом резвились ласточки. Нефрет думала о своем учителе Беранире – о том, кто научил ее всему и кому она была обязана жизнью.

10

Пазаиру было все труднее и труднее сосредоточиться на работе, в каждом иероглифе он видел лицо Нефрет.

Секретарь принес ему штук двадцать глиняных пластинок.

– Список ремесленников, принятых на работу в арсенал за последний месяц; нам надо проверить, не имел ли кто из них проблем с правосудием.

– И как быстрее всего это выяснить?

– Заглянуть в регистрационные записи большой тюрьмы.

– Вы можете этим заняться?

– Только завтра; сегодня мне надо домой пораньше, мы отмечаем день рождения дочери.

– Желаю хорошо повеселиться, Ярти.

После ухода секретаря Пазаир перечитал текст, который он написал, чтобы вызвать в суд Денеса и изложить ему суть обвинения. В глазах потемнело от усталости. Он накормил Северного Ветра, и тот улегся спать у дверей конторы, а судья отправился немного пройтись вместе со Смельчаком. Бредя наугад, он очутился в тихом квартале рядом со школой писцов, где будущая египетская элита постигала секреты своего ремесла.

Вдруг в тишине хлопнула дверь, послышались крики и отголоски музыки – угадывались звуки флейты и тамбурина. Пес навострил уши; Пазаир, заинтригованный, остановился. Ссора набирала обороты; за угрозами последовали удары, кто-то закричал от боли. Смельчак, не выносивший насилия, прижался к ноге хозяина.

Метрах в ста от того места, где стоял Пазаир, молодой человек в красивом белом одеянии писца перелез через стену школы, спрыгнул в переулок и со всех ног понесся в его сторону, горланя слова непристойной песни, прославлявшей распутных девиц. Когда он пробегал мимо судьи, лунный свет осветил его лицо.

– Сути!

Беглец резко остановился и обернулся.

– Кто меня звал?

– Кроме меня, здесь никого нет.

– Скоро будут, меня хотят побить. Побежали!

Пазаир не заставил просить себя дважды. Смельчак, обезумев от радости, помчался с ними. И подивился, как плохо бегают люди, потому что минут через десять они уже остановились, чтобы перевести дух.

– Сути… так это ты?

– Верно, как то, что ты – Пазаир! Еще немного – и мы в безопасности.

Все трое укрылись в пустом амбаре на берегу Нила, вдали от тех мест, которые патрулировала вооруженная стража.

– Я надеялся, что мы скоро встретимся, но не при таких обстоятельствах.

– А что, обстоятельства презабавные! Я только что сбежал из этой тюрьмы.

– Это великая мемфисская школа писцов – тюрьма?

– Я бы там помер со скуки.

– Ты же хотел стать ученым, когда пять лет назад уезжал из селения.

– Да я бы что угодно придумал, лишь бы в городе оказаться. Мнетолько одно разрывало душу – что пришлось тебя, моего единственного друга, бросить там, среди крестьян.

– Разве там мы не были счастливы?

Сути лег на пол.

– Были временами, ты прав… Но мы же выросли! Развлекаться и жить настоящей жизнью в селении было уже невозможно. Я мечтал о Мемфисе!

– Ну и как, сбылась мечта?

– Поначалу я терпел; учиться, работать, читать, писать, слушать, как тебе отверзают разум, познавать все сущее, все, что сотворено создателем и записано Тотом, небо и то, что на нем, землю и то, что в ней, что таят в себе горы, что несет река, что растет на спине земли…^[277] Тоска! К счастью, я быстро начал захаживать в пивные дома.

– В эти дома разврата?!

– Ой, только не надо наставлять меня на путь истинный, Пазаир.

– Ты же любил читать больше чем я.

– О книги и мудрые изречения! Зa пять лет мне этим все уши прожужжали. Хочешь, изображу наставников? «Люби книги, как свою мать; нет ничего превыше их; книги мудрых – это пирамиды, чернильница – их дитя. Слушай советы тех, кто мудрее тебя, читай их речи, запечатленные в книгах; стань человеком ученым, не предавайся лени и праздности, дай знанию проникнуть в твое сердце». Ну как, я усвоил урок?

– Отлично.

– Пустая приманка для слепцов!

– Что произошло сегодня вечером?

– Сегодня я устроил вечеринку.

– В школе?

– Да-да, в школе! Большинство моих товарищей – люди скучные, печальные и безликие; им надо было выпить вина и пива, чтобы забыть о своих любимых занятиях. Мы музицировали и пили, мы блевали и пели! Лучшие ученики барабанили по собственному животу, нацепив на себя цветочные гирлянды.

Сути расправил плечи.

– Наши забавы не понравились надзирателям, они ворвались к нам с палками. Я защищался, но ребята меня выдали. Пришлось бежать.

Пазаир был ошеломлен.

– Да ведь тебя исключат из школы.

– Ну и хорошо! Не суждено мне стать писцом. Никому не причини вреда, избегай сердечных тревог, не оставляй ближнего в нужде и страдании… Оставим эту утопию мудрым! Я жажду приключений, Пазаир, больших приключений!

– Каких?

– Еще не знаю… Нет, знаю: армия. Я буду много странствовать и увижу разные страны, разные народы.

– Тебе придется рисковать жизнью.

– Пройдя через опасности я стану дорожить ею еще больше. Стоит ли думать о благополучии, если смерть все разрушит? Поверь, Пазаир, надо жить одним днем и ловить каждый миг наслаждения. Ведь мы не более чем бабочки, так будем же перелетать с цветка на цветок.

Смельчак зарычал.

– Кто-то идет, надо уходить.

– У меня голова кружится.

Пазаир протянул руку; Сути уцепился за нее, чтобы встать.

– Обопрись на меня.

– А ты все такой же, Пазаир. Просто скала.

– Ты – мой друг, я – твой друг.

Они вышли из амбара, обогнули его и пошли по лабиринту маленьких улочек.

– Благодаря тебе они меня не найдут.

Ночная прохлада отрезвила Сути.

– Я больше не писец. Ну а ты?

– Просто не решаюсь тебе признаться.

– Тебя что, ищет стража?

– Не совсем.

– Контрабанда?

– Тоже нет.

– Значит, ты грабишь честных людей!

– Я – судья.

Сути замер на месте, схватил Пазаира за плечи и уставился ему прямо в глаза.

– Ты меня разыгрываешь.

– Да я же не умею.

– Это правда. Судья… Клянусь Осирисом, это невероятно! И ты арестовываешь виновных?

– Да, я имею право.

– Мелкий судья или крупный?

– Мелкий, но в Мемфисе. Я отведу тебя к себе, у меня ты будешь в безопасности.

– А ты при этом не нарушишь закона?

– Но ведь против тебя никакой жалобы не подавали.

– А если бы подавали?

– Дружба – священный закон; предав ее, я был бы недостоин своей должности.

Друзья обнялись.

– Ты всегда можешь рассчитывать на меня, Пазаир; жизнью клянусь.

– Ты повторяешься, Сути; в тот день, в селении, когда мы смешали свою кровь, мы стали больше чем братья.

– Слушай… А стражники у тебя в подчинении есть?

– Два: нубиец и павиан, один страшнее другого.

– У меня мурашки бегут по коже.

– Успокойся, из школы писцов тебя просто исключат. Постарайся не натворить ничего серьезного, а то дело может пройти мимо меня.

– Как же здорово снова найти друг друга, Пазаир!

Смельчак прыгал вокруг Сути, а тот бегал с ним наперегонки, к величайшей радости пса. Хорошо, что они нравятся друг другу, думал Пазаир. Смельчак тонко чувствовал людей, а у Сути доброе сердце. Разумеется, он не одобрял ни его мыслей, ни его образа жизни и боялся, как бы они не завели его слишком далеко; но он знал, что Сути то же самое думает о нем. Если они будут вместе, каждому, наверное, удастся почерпнуть в характере друга что-нибудь поистине ценное.

Поскольку осел тоже не имел ничего против, Сути беспрепятственно переступил порог дома Пазаира; он не стал задерживаться в конторе, где папирусы и таблички навевали неприятные воспоминания, и поднялся на второй этаж.

– Не дворец, конечно, – заметил он, – но дышать можно. Ты один?

– Не совсем, со мной живут Смельчак и Северный Ветер.

– Я имел в виду женщину.

– У меня полно работы, и потом…

– Пазаир, друг мой! Ты что, все еще… невинен?

– Боюсь, что да.

– Ладно, это мы уладим! А вот я наоборот. В деревне у меня ничего не вышло из-за бдительности парочки мамаш. Зато здесь, в Мемфисе, просто рай! Первый раз я занимался любовью с малышкой нубийкой, у которой любовников уже было больше, чем пальцев на руках. Когда пришло наслаждение, я подумал, что умираю от счастья. Она научила меня ласкать, ждать пока и ей станет хорошо, и, переведя дух, предаваться играм, где нет проигравших. Второй была невеста школьного привратника; перед тем как стать верной супругой, ей захотелось молоденького мальчика, почти подростка. Ее ненасытность наполнила меня блаженством. У нее были великолепные груди, а ягодицы прекрасны, как нильские острова перед разливом. Она научила меня изысканным ухищрениям, и мы вместе кричали от удовольствия. Потом я развлекался с двумя сириянками из пивного дома. Опыт незаменимый, Пазаир; их руки были мягче бальзама, и даже ноги умели заставить трепетать мою кожу.

Сути снова оглушительно расхохотался, Пазаир не мог больше сохранять видимость достоинства и разделил веселье друга.

– Скажу не хвастаясь: составить список моих побед было бы долгим делом. Это сильнее меня – я не могу обойтись без тепла женского тела. Целомудрие – постыдная болезнь, и лечить ее надо решительно. Завтра же займусь тобой.

– Знаешь…

В глазах Сути блеснул лукавый огонек.

– Ты отказываешься?

– У меня работа, дела…

– Ты никогда не умел врать, Пазаир. Ты влюблен и бережешь себя для своей красавицы.

– Обычно обвинительный приговор выношу я.

– Это не обвинение! В великую любовь я не верю, но с тобой все возможно. То, что ты судья и мой друг одновременно, это подтверждает. И как зовут это чудо?

– Я… Она ничего не знает. Может, я обольщаюсь.

– Замужем?

– Как ты можешь!

– Запросто! В моем списке как раз недостает добродетельной супруги. Сам навязываться не буду, я человек не безнравственный, но если представится случай, не откажусь.

– Закон карает супружескую измену.

– При условии, что он о ней знает. В любви помимо самих утех самое главное – скрытность. Не буду тебя терзать расспросами о твоей избраннице; сам все разузнаю и, если надо, помогу.

Сути растянулся на циновке, сунув под голову подушку.

– А ты правда судья?

– Честное слово.

– Тогда мне бы не помешал совет.

Пазаир ожидал чего-то в этом духе; он воззвал к Тоту, чтобы то, что натворил Сути, оказалось в его компетенции.

– Дурацкая история, – объяснил друг. – На прошлой неделе я соблазнил одну молодую вдовушку – тридцать лет, гибкое тело, восхитительные губки. Бедняжка натерпелась от мужа, и его смерть оказалась большой удачей. Ей было так хорошо в моих объятиях, что она поручила мне торговую сделку: продать на базаре молочного поросенка.

– Хозяйка усадьбы?

– Да просто птичница.

– Ну и на что ты обменял поросенка?

– В том-то и загвоздка: ни на что. Вчера вечером бедное животное было зажарено во время нашей вечеринки. Я верю в свое обаяние, но вдовушка жадна и очень держится за свое добро. Если я заявлюсь к ней с пустыми руками, я рискую быть обвиненным в воровстве.

– Что еще?

– Пустяки. Задолжал кое-где понемногу; но молочный поросенок – моя главная забота.

– Спи спокойно.

Пазаир встал.

– Ты куда?

– Спущусь в контору, пороюсь в делах, наверняка что-нибудь придумаем.

11

Сути не любил рано вставать, но ему надо было уйти из дома судьи до рассвета. План Пазаира, при всей его рискованности, казался ему превосходным. Другу пришлось вылить ему на голову ушат холодной воды, чтобы привести в чувство.

Сути пошел в центр города, где готовился большой базар; крестьяне и крестьянки приходили сюда продавать сельскохозяйственные продукты, вволю поторговаться и посудачить обо всем на свете. Скоро должны были подтянуться первые покупатели. Пробравшись через овощные ряды, он присел на корточки в нескольких метрах от цели – птичьего вольера. Вожделенный объект был на месте: великолепный петух, которого египтяне воспринимали не как гордость курятника, но как птицу глупую и напыщенную.

Молодой человек подождал, пока жертва подойдет поближе, и схватил его ловким движением, сжав шею так, что тот чуть было не заорал. Предприятие было рискованным, если бы его поймали, перед ним распахнулись бы двери тюрьмы. Естественно, Пазаир направил его не к случайному торговцу; уличенный в мошенничестве, тот должен был выплатить пострадавшей стороне стоимость петуха. Судья не облегчил наказания, но слегка изменил процедуру. Пострадавшей стороной была администрация, а на ее месте оказался Сути.

С петухом под мышкой он беспрепятственно добрался до жилища молодой женщины, кормившей кур.

– Сюрприз, – объявил он, показывая петуха.

Она радостно обернулась.

– Он просто восхитительный! Ты здорово поторговался.

– Честно говоря, было нелегко.

– Догадываюсь: такой огромный петух стоит по меньшей мере трех молочных поросят.

– Когда человека вдохновляет любовь, он кого хочешь уговорит.

Она положила мешок с кормом, взяла петуха и выпустила его к курам.

– Да ты кого хочешь уговоришь, Сути; я чувствую, как во мне поднимается сладостное ощущение тепла, и жажду разделить его с тобой.

– Кто ж от такого откажется?

Прижавшись друг к другу, они отправились в комнату вдовы.

***

Пазаир чувствовал себя плохо, от постоянного томления он утратил былую подвижность. Вялый, словно оцепеневший, он не находил больше утешения даже в чтении великих мудрецов прошлого, которые некогда были его усладой по вечерам. Ему удалось скрыть свое отчаяние от секретаря Ярти, но обмануть учителя он не смог.

– Ты что, болен, Пазаир?

– Да просто устал.

– Может, стоит работать поменьше?

– Такое впечатление, что меня просто засыпают делами.

– Тебя испытывают, чтобы выяснить пределы твоих возможностей.

– Это уже за пределами.

– Совсем необязательно. Но сдается мне, что причина твоего состояния не в перенапряжении.

Пазаир помрачнел и ничего не ответил.

– Моя лучшая ученица выдержала испытание, – сказал старый лекарь.

– Нефрет?

– И в Саисе, и в Фивах все прошло блестяще.

– Значит, теперь она врач.

– К нашей великой радости, да.

– И где она будет работать?

– Первое время в Мемфисе. Я пригласил ее завтра вечером на скромный пир, чтобы отпраздновать успех. Придешь?

***

Денес велел высадить себя возле конторы судьи Пазаира, роскошные синие с красным носилки произвели ослепительное впечатление на прохожих. Предстоящая встреча при всей своей щекотливости была испытанием не столь тяжким, как недавнее столкновение с супругой. Госпожа Нанефер назвала мужа тупым, ни на что не годным воробьиным отродьем^[278], ведь его разговор со старшим судьей царского портика не дал никаких результатов! Перед лицом разбушевавшейся стихии Денес попытался оправдаться, ссылаясь на то, что обычно такой шаг был беспроигрышным. Почему же на этот раз старый судья его не послушал? Он не только не сместил этого мелкого судьишку, но еще и позволил ему послать Денесу официальную повестку по всей форме, словно самому обычному жителю Мемфиса! Из-за недальновидности Денеса теперь и он, и его жена оказались в положении подозреваемых, преследуемых каким-то безвестным судьей, приехавшим из провинции с намерением заставить всех следовать букве закона. Раз уж судовладелец умеет так блистательно вести деловые переговоры, пусть очарует Пазаира и остановит процедуру! Большая усадьба долго сотрясалась от раскатов голоса госпожи Нанефер, которая не выносила, когда ей перечат. Дурные новости портили ей цвет лица.

Северный Ветер преградил дорогу. Когда Денес захотел отпихнуть его локтем, осел оскалился. Судовладелец отступил.

– Уберите животное с дороги! – потребовал он.

Секретарь Ярти вышел из конторы и потянул осла за хвост, но Северный Ветер повиновался только голосу Пазаира. Денес обошел осла, чтобы не испачкать свою дорогую одежду.

Пазаир сидел, склонившись над папирусом.

– Садитесь, прошу вас.

Денес поискал, на что сесть, но не наш ел для себя достойного сиденья.

– Вы должны оценить мою покладистость, судья Пазаир, ведь я явился на ваш вызов.

– У вас не было выбора.

– Присутствие третьего лица необходимо?

Ярти встал, готовый уйти.

– Я бы хотел вернуться домой пораньше. Моя дочь…

– Писец, вы будете записывать, когда я вас об этом попрошу.

Ярти забился в угол в надежде, что о его присутствии забудут. Денес не преминет отреагировать на такое обращение. Если он ополчится на судью, лавина снесет и секретаря.

– Я очень занят, судья Пазаир – вас не было в списке встреч, которые я назначил на сегодня.

– Зато вы есть в моем, Денес.

– Ни к чему нам говорить друг с другом в таком тоне. Вам надо уладить одну небольшую административную проблему, а мне – как можно скорее от нее отделаться. Почему бы нам не договориться?

Его тон стал дружелюбным; Денес умел заигрывать с собеседниками, льстить им. Когда их бдительность ослабевала, он наносил решающий удар.

– Вы заблуждаетесь, Денес.

– Простите?

– Мы обсуждаем не торговую сделку.

– Позвольте я расскажу вам одну басню: «Непослушный козленок убежал из стада, где он был в безопасности; на него напал волк. Увидев перед собой разинутую пасть, козленок заявил: "Господин волк, вы, наверное, с радостью полакомитесь мною, но перед тем я могу вас повеселить. Например, я умею плясать. Не верите? Поиграйте на флейте и увидите". Волк, пребывавший в веселом расположении духа, согласился. Танцуя, козленок всполошил собак, они бросились на волка, и тот был вынужден обратиться в бегство. Хищник признал свое поражение: "Я – охотник, – подумал он, – а прикинулся музыкантом. Ну и поделом мне"»^[279].

– В чем мораль вашей басни?

– Каждый должен знать свое место. Когда хочешь сыграть малознакомую тебе роль, рискуешь допустить промах и горько об этом пожалеть.

– Вы меня заинтересовали.

– Очень рад. Что ж, на этом и остановимся?

– На уровне басни, да.

– А вы понятливее, чем я полагал; вы недолго будете прозябать в этой жалкой конторе. Старший судья царского портика – мой добрый друг. Когда он узнает, что вы подошли к создавшемуся положению с пониманием, он задумается: не предложить ли вам должность поважнее. Если он поинтересуется моим мнением, оно будет в вашу пользу.

– Приятно иметь друзей.

– В Мемфисе это самое главное, вы на правильном пути.

Зря госпожа Нанефер так рассердилась; она боялась, что Пазаир не похож на других, но ошиблась. Денес хорошо знал род человеческий: за исключением нескольких жрецов, замкнувшихся в храмах, все думают только о своих интересах.

Судовладелец повернулся к судье спиной и собрался уходить.

– Вы куда?

– Встречать корабль, прибывающий с Юга.

– Но мы не закончили.

Делец обернулся.

– Вот пункты обвинения: взимание незаконной пошлины и налога, не предписанного фараоном. Штраф будет большим.

Денес побелел от гнева, голос его срывался.

– Вы что, с ума сошли?

– Запишите, секретарь: оскорбление судьи.

Судовладелец бросился на Ярти, вырвал у него табличку и яростно растоптал ее.

– Ты, сиди тихо!

– Нанесение ущерба имуществу, принадлежащему правосудию, – заметил Пазаир. – Вы усугубляете свою вину.

– Хватит!

– Вот вам папирус, здесь вы найдете юридические подробности и размер штрафа. И не повторяйте своей ошибки, иначе на ваше имя будет заведено дело в картотеке городской тюрьмы.

– Вы всего лишь козленок и будете съедены!

– Однако побежденным в басне оказался волк.

Когда Денес шел через контору, секретарь Ярти спрятался за деревянный сундук.

***

Беранир заканчивал приготовление изысканных яств. Он извлек икру из кефали, купленной у одного из лучших рыбаков Мемфиса, и в соответствии с народным рецептом промыл ее в слегка подсоленной воде, затем зажал между двумя дощечками и высушил на сквозняке. Икра обещала быть восхитительной. Еще он собирался поджарить говяжьи ребрышки и подать их с бобовым пюре; в довершение меню будут пирожки и инжир, ну и, конечно, отменное вино из Дельты. По всему дому были развешаны цветочные гирлянды.

– Я пришел первым? – спросил Пазаир.

– Помоги мне расставить блюда.

– Я встал поперек дороги Денесу, у меня на него солидное дело.

– К чему ты его приговорил?

– К большому штрафу.

– Ты нажил серьезного врага.

– Я исполнял закон.

– Будь осторожен.

Пазаир не успел ответить. Увидев Нефрет, он позабыл о Денесе, о секретаре Ярти, о конторе и делах.

На ней было бледно-голубое платье на бретельках, плечи открыты, глаза подведены зеленым. Хрупкая и сильная одновременно, она озарила собой жилище старого лекаря.

– Я опоздала.

– Наоборот, – сказал Беранир, – ты дала нам время доделать икру. Булочник только что принес свежий хлеб, мы можем садиться за стол.

Нефрет украсила волосы цветком лотоса. Зачарованный, Пазаир не мог отвести от нее глаз.

– Твой успех для меня большая радость, – признался Беранир. – Раз ты теперь лекарь, я дарю тебе талисман. Он будет охранять тебя так же, как охранял меня. Всегда носи его с собой.

– Но… как же вы?

– Демоны уже не властны над людьми моего возраста.

Он надел девушке на шею тонкую золотую цепочку с великолепной бирюзовой подвеской.

– Этот камень – из рудников богини Хатхор в западной пустыне; он помогает сберечь молодость души и радость сердца.

Нефрет поклонилась учителю, сложив руки в знак глубокого почтения.

– Я тоже хотел бы вас поздравить, – сказал Пазаир, – но не знаю как…

– Мне достаточно самой этой мысли, – заверила она, улыбаясь.

– Мне хочется тем не менее вручить вам этот скромный подарок.

Пазаир подарил ей браслет из цветного жемчуга. Нефрет сняла правую сандалию и надела браслет на щиколотку.

– Благодаря вам я буду выглядеть краше.

Эти несколько слов вселили в судью безумную надежду; впервые ему показалось, что она замечает его присутствие.

Ужин был очень душевным. Нефрет расслабилась и рассказала о тех моментах своего испытания, которые не относились к сфере тайного; Беранир уверил ее, что со времен его молодости ничего не изменилось. Пазаир машинально глотал пищу, но глазами пожирал Нефрет и упивался ее голосом. В обществе своего учителя и любимой женщины он провел счастливый вечер, сопровождавшийся, правда, мгновениями тревожных опасений: что, если Нефрет его отвергнет?

***

Пока судья работал, Сути гулял с ослом и собакой, предавался любовным утехам с птичницей, затевал новые, весьма многообещающие интрижки и наслаждался суетой большого города. Он деликатно старался не надоедать другу: ни разу со дня их встречи он не ночевал в его доме. Только в одном Пазаир был непреклонен. Опьяненный успехом операции «молочный поросенок», Сути изъявил желание провернуть это дело еще раз. Судья категорически воспротивился. Поскольку любовница Сути выказывала изрядную щедрость, настаивать он не стал.

В проеме двери возник павиан. Ростом почти с человека, голова, как у собаки, и клыки, как у хищника. Лапы и живот – белые, плечи и торс покрыты рыжеватым мехом. За ним – нубиец Кем.

– А вот, наконец, и вы!

– Расследование было долгим и трудным. Ярти уже ушел?

– У него дочь заболела. Что вы узнали?

– Ничего.

– То есть как ничего? Это невероятно!

Нубиец потрогал свой деревянный нос, словно хотел удостовериться, что он на месте.

– Я обращался к лучшим осведомителям. Ни малейшей зацепки относительно судьбы начальника стражи сфинкса. Все ссылаются на верховного стража, словно получили строгое предписание.

– Значит, придется повидаться с этой важной особой.

– Не советую, он не любит судей.

– Постараюсь понравиться.

***

У верховного стража Монтумеса были две усадьбы: одна в Мемфисе, где он в основном и жил, а другая – в Фивах. Маленький, толстый, круглолицый, он внушал доверие, но острый нос и гнусавый голос не вязались с благодушным обликом. Монтумес был холост, с самых юных лет он мечтал только о карьере и почестях. Судьба позаботилась расчистить ему дорогу с помощью нескольких весьма своевременных кончин. Пока он занимался наблюдением за оросительными каналами, ответственный за безопасность его провинции свернул себе шею, упав с лестницы. Не имея особой квалификации, Монтумес вовремя подсуетился и получил этот пост. Сумев виртуозно использовать достижения своего предшественника, он обеспечил себе отличную репутацию. Другой, может быть, довольствовался бы таким продвижением, но Монтумеса раздирали амбиции: как не мечтать о должности начальника речной стражи? Увы, во главе ее стоял человек молодой и предприимчивый. В сравнении с ним Монтумес проигрывал. Однако обременительный чиновник утонул во время проведения одной рутинной операции, освободив дорогу Монтумесу, и тот сразу же оказался официальным претендентом с многочисленными связями. Обойдя более серьезных, но не столь изворотливых конкурентов, он снова прибег к проверенному способу: присвоить достижения другого и извлечь из них личную выгоду. Стоя уже на достаточно высокой ступени иерархической лестницы, он мечтал о ее вершине, совершенно, впрочем, недосягаемой, поскольку верховный страж был во цвете лет, вел бурную деятельность и всегда во всем преуспевал. Единственной его неудачей оказался несчастный случай, в результате которого он погиб под колесами колесницы. Монтумес сразу же предложил свою кандидатуру, невзирая на протесты влиятельных лиц. Обладая редкостным талантом превозносить свои заслуги и извлекать пользу из послужного списка, он одержал победу.

Теперь, когда вершина была достигнута, Монтумеса больше всего заботило, как на ней закрепиться, поэтому он окружил себя людьми заурядными, не способными его заместить. Как только он обнаруживал сильную личность, он сразу же ее удалял. Действовать в тени, манипулировать людьми так, чтобы они об этом не подозревали, плести интриги – таково было его любимое занятие.

Он изучал назначения в отряд стражи пустыни, когда управляющий доложил ему о приходе судьи Пазаира. Обычно Монтумес отправлял мелких судей к своим подчиненным, но этот человек его заинтересовал. Ведь он взял за бока Денеса, чье состояние позволяло купить кого угодно. Молодой судья скоро падет жертвой своих иллюзий, но, может быть, Монтумесу удастся извлечь выгоду из его суетливости. Тот факт, что он осмелился докучать ему, доказывал его решительность.

Верховный страж принял Пазаира в комнате, где были выставлены на обозрение его награды, золотые ожерелья, полудрагоценные камни, посохи из позолоченного дерева.

– Спасибо, что согласились меня принять.

– Я приверженец правосудия. Вам нравится в Мемфисе?

– Я должен поговорить с вами об одном странном деле.

Монтумес велел подать первосортного пива и приказал управляющему больше его не беспокоить.

– Я вас слушаю.

– Я не могу утвердить перевод по службе, не узнав, что произошло с заинтересованным лицом.

– Это очевидно. О ком идет речь?

– О бывшем начальнике стражи сфинкса в Гизе.

– Это почетная должность, если не ошибаюсь? На нее назначают ветеранов.

– В данном случае ветеран был смещен.

– Он совершил какой-то серьезный проступок?

– В деле об этом не упоминается. Более того, этот человек был вынужден покинуть казенное жилище и поселиться в самом бедном квартале города.

Монтумесу все это явно не нравилось.

– В самом деле странно.

– Есть кое-что похуже: его супруга, с которой я беседовал, утверждает, что ее муж мертв. Но трупа она не видела и где он похоронен не знает.

– Почему она убеждена в его кончине?

– Печальное известие ей принесли солдаты; они же велели ей молчать, если она хочет получать пенсию.

Верховный страж медленно выпил бокал пива; он-то думал, что речь пойдет о Денесе, а тут обнаружилась неприятная загадка.

– Расследование проведено великолепно, судья Пазаир, недаром вы уже пользуетесь репутацией добросовестного человека.

– Я намерен продолжать.

– Каким образом?

– Мы должны найти тело и установить причину смерти.

– Что ж, вы правы.

– Мне необходима ваша помощь. Поскольку вы руководите городской, сельской, речной стражей и стражей пустыни, вы можете облегчить мне расследование.

– К сожалению, это невозможно.

– Отчего же?

– Ваши улики слишком неопределенны. Кроме того, во всей этой истории речь идет о ветеране и воинах. Иными словами, об армии.

– Я думал об этом, именно поэтому я и прошу вашей поддержки. Если объяснений потребуете вы, армейские чины будут вынуждены отвечать.

– Положение сложнее, чем вы себе представляете. Армия очень печется о своей независимости от стражи. Я не имею обыкновения затрагивать их территорию.

– Однако вы их хорошо знаете.

– Досужие сплетни. Боюсь, вы ступили на опасный путь.

– Не могу же я оставить смерть человека без установления причин.

– Одобряю.

– Что вы мне посоветуете?

Монтумес надолго задумался. Этот молодой судья не отступит; манипулировать им, судя по всему, будет нелегко. Придется глубоко покопать, чтобы выяснить его слабые стороны и суметь ими разумно воспользоваться.

– Обратитесь к человеку, который назначал ветеранов на почетные должности, – полководцу Ашеру.

12

Поглотитель теней^[280] выходил на охоту ночью, как кошка. Бесшумно огибая преграды, он скользил вдоль стен и сливался с темнотой. Никто не мог похвастать, что видел его. Да и кто вообще мог бы его в чем-либо заподозрить?

Самый бедный квартал Мемфиса был погружен в сон. Здесь не было ни стражей, ни привратников, как у богатых усадеб. Мужчина скрыл лицо под деревянной маской шакала^[281] с раскрывающейся пастью и проник в жилище супруги начальника стражи сфинкса.

Получая приказ, он его не обсуждал; уже давно в его сердце не осталось никаких чувств.

Человек-сокол^[282], он возникал из мрака и в нем же черпал свою силу.

Старая женщина внезапно проснулась. Жуткое видение открылось ее взору, дыхание перехватило. Она издала душераздирающий крик и упала замертво. Убийце не пришлось применять оружие и заметать следы преступления. Больше она ничего никому не скажет.

***

Полководец Ашер ударил солдата кулаком в спину; тот рухнул в пыль казарменного двора.

– Вот слабак! Так тебе и надо.

Один лучник вышел из рядов:

– Он не совершил никакого проступка, полководец.

– А ты слишком много разговариваешь. Немедленно покинь строй! Две недели строгого ареста и заключение в какой-нибудь южной крепости научат тебя дисциплине.

Полководец приказал отряду час бегать с луками, колчанами, щитами и сумками с провизией. Когда они отправятся на войну, они столкнутся с более суровыми условиями. Если кто-то из солдат в изнеможении останавливался, он дергал его за волосы и заставлял бежать дальше. Дважды провинившийся был обречен гнить в карцере.

Многолетний боевой опыт приучил Ашера думать, что лишь безжалостная муштра ведет к победе. Каждый раз, когда воин преодолевал боль или сдерживал возникшее желание, он получал лишний шанс выжить. После славной военной карьеры на азиатских полях сражений Ашер, герой, совершивший множество громких подвигов, был назначен смотрителем конюшен, наставником новобранцев и начальником главной казармы Мемфиса. Он испытывал свирепую радость, в последний раз муштруя солдат, – накануне было утверждено новое назначение и больше ему не придется потеть на этой площадке. Став посланником фараона в иноземных государствах, он будет передавать царские приказы элитным пограничным гарнизонам, сможет служить колесничим его величества и исполнять роль знаменосца по правую руку от царя.

Ашер был мал ростом и невзрачен: редкие волосы, жесткая черная растительность на плечах, широкий торс, короткие мускулистые ноги. От плеча до пупка его грудь пересекал шрам – след от клинка, чуть было не лишившего его жизни. Сотрясаясь от неудержимого хохота, он тогда задушил нападавшего голыми руками. Его изборожденное морщинами лицо напоминало морду грызуна.

Сегодня в любимой казарме ожидался пир в честь Ашера. Полководец предавался мыслям о нем, направляясь к душевым комнатам, когда к нему по всей форме обратился посыльный офицер.

– Извините за беспокойство, полководец, с вами хочет поговорить судья.

– Кто такой?

– Никогда не видел.

– Выпроводите его.

– Он утверждает, что дело срочное и важное.

– Что случилось?

– Это тайное дело. Касается только вас.

– Приведите его сюда.

Пазаира привели на середину двора, где, скрестив руки за спиной, стоял полководец. Слева от него новобранцы накачивали мускулы, справа – упражнялись в стрельбе из лука.

– Ваше имя?

– Пазаир.

– Терпеть не могу судей.

– Чем они вам не угодили?

– Суют свой нос куда не надо.

– Я расследую исчезновение человека.

– Исключено в войсках, вверенных моему попечению.

– И даже в почетной страже сфинкса?

– Армия есть армия, даже когда речь идет о ветеранах. Стража сфинкса исполняет свои обязанности безукоризненно.

– По словам супруги, бывший начальник стражи мертв; однако мое начальство требует, чтобы я утвердил его перевод по службе.

– Так утверждайте! Приказы начальства не обсуждаются.

– В данном случае это не так.

Полководец взревел:

– Вы молоды и неопытны. Убирайтесь.

– Я не подчиняюсь вашим приказам, полководец, и хочу знать правду о начальнике стражи. Ведь это вы назначили его на этот пост?

– Поберегись, судьишка, с полководцем Лидером шутки плохи!

– Вы не выше Закона.

– Вы не знаете, кто я. Еще один неверный шаг – и я раздавлю вас, как козявку.

Ашер ушел, оставив Пазаира посреди двора. Его реакция удивила судью; почему он так вспылил, если ни в чем не виноват?

У выхода из казармы Пазаира окликнул лучник, получивший взыскание:

– Судья Пазаир…

– Что вам угодно?

– Может быть, я смогу вам помочь. Что вы ищете?

– Сведения о бывшем начальнике стражи сфинкса.

– Его дело хранится в архивах казармы. Следуйте за мной.

– Почему вы предлагаете мне помощь?

– Если вы обнаружите улики против Ашера, вы привлечете его к суду?

– Без колебаний.

– Тогда пойдемте. Архивариус – мой друг и он тоже ненавидит полководца.

Лучник и архивариус быстро шепнули что-то друг другу.

– Чтобы ознакомиться с архивами казармы, – сказал архивариус, – вам понадобилось бы получить разрешение визиря. Я отлучусь на пятнадцать минут, схожу за едой. Если я найду вас здесь по возвращении, то вынужден буду поднять тревогу.

Пять минут, чтобы разобраться в том, как расставлены дела, еще три, чтобы найти нужный свиток, остальное – чтобы прочесть документ, запомнить его, положить на место и скрыться.

***

Карьера начальника стражи была образцовой, ни малейшего нарекания в деле. В конце папируса содержались интересные сведения: под началом ветерана был отряд из четырех человек, двое старших стояли по бокам от сфинкса, двое помладше – с внешней стороны стены, ведущей к пирамиде Хеопса. Возможно, теперь, когда известны их имена, удастся получить ключ к разгадке.

В контору вошел взволнованный Кем.

– Она мертва.

– Вы о ком?

– О вдове стражника. Я обходил сегодня утром квартал. Убийца почуял неладное: дверь дома была приоткрыта. Я обнаружил там тело.

– Следы насилия?

– Ни малейших. Ее свели в могилу старость и горе.

Пазаир велел своему секретарю удостовериться, что армейское начальство позаботится о похоронах, в противном случае судья возьмет все расходы на себя. Он, конечно, не виноват в кончине бедной женщины, но разве не он нарушил покой последних часов ее жизни?

– Ваше расследование продвинулось? – спросил Кем.

– Надеюсь, довольно существенно, хотя полководец Ашер мне нисколько не помог. Вот имена четырех ветеранов, служивших под началом нашего стражника; раздобудьте их адреса.

Секретарь Ярти появился, когда нубиец уже уходил.

– Жена изводит меня, – признался Ярти, на котором лица не было. – Вчера она отказалась готовить ужин! Если так пойдет дальше, она перестанет пускать меня в свою постель. К счастью, дочь танцует все лучше и лучше.

Дуясь и ворча, он нехотя принялся расставлять таблички.

– Да, чуть не забыл… я занимался ремесленниками, желающими работать в арсенале. Один меня заинтересовал.

– Преступник?

– Он замешан в незаконной торговле амулетами.

– Его прошлое?

Ярти был явно доволен собой.

– Оно вас заинтересует. Ныне он столяр, а раньше был управляющим земельными угодьями у зубного лекаря Кадаша.

***

В приемной Кадаша, проникнуть в которую оказалось делом нелегким, Пазаир очутился рядом с маленьким человечком, державшимся довольно скованно. Аккуратно подстриженные черные волосы, темная кожа, сухое вытянутое лицо со множеством родинок придавали ему мрачный и неприветливый вид.

Судья поздоровался с ним.

– Неприятный момент, правда?

Человечек кивнул.

– Вам очень больно?

Тот ответил неопределенным жестом.

– У меня первый раз зубы разболелись, – признался Пазаир. – А вы уже бывали у зубного лекаря?

Появился Кадаш.

– Судья Пазаир! У вас что, зубы болят?

– Увы, да!

– А вы знакомы с Чечи?

– Не имел удовольствия.

– Чечи – один из самых выдающихся ученых во дворце, ему нет равных в химии. Поэтому я заказываю ему накладки и пломбы. Он как раз пришел предложить мне одну новинку. Не беспокойтесь, это ненадолго.

Хотя Кадаш был не словоохотлив, сейчас он говорил приветливо, словно принимал закадычного друга. Если этот Чечи будет столь же немногословен, их встреча с лекарем явно не затянется. И действительно, Кадаш пригласил судью минут через десять.

– Садитесь вот в это раскладное кресло и запрокиньте голову.

– А он не болтлив, ваш химик.

– Он человек довольно замкнутый, но зато прямой, на него можно положиться. Что с вами случилось?

– Рассеянная боль.

– Давайте посмотрим.

Взяв зеркальце и поймав солнечный луч, Кадаш осмотрел рот Пазаира.

– Вы когда-нибудь были у врача?

– Один раз, в селении. У странствующего лекаря.

– Я вижу первичные следы разрушения. Зуб можно укрепить хорошей пломбой: смола терпентина^[283], нубийская глина, мед, абразивная пыль, зеленые глазные капли и частицы меди. Если будет шататься, я соединю его с соседним зубом золотой нитью… Нет, этого не понадобится. У вас здоровые и крепкие зубы. А вот о деснах надо позаботиться. Чтобы не было нагноения, я пропишу вам полоскание из горькой тыквы, камеди, аниса и надрезанного инжира. Смесь нужно оставить на улице на всю ночь, чтобы она пропиталась росой. Будете натирать десны пастой из кинамона, меда, камеди и растительного масла. И не забывайте почаще жевать сельдерей – это растение не только тонизирует и повышает аппетит, но и укрепляет зубы. А теперь давайте серьезно. Ваше состояние не требовало срочной консультации. Почему вы хотели меня видеть, отложив все дела?

Пазаир встал, довольный, что удалось избежать зубоврачебных инструментов.

– Меня интересует ваш управляющий.

– Я выгнал этого лодыря.

– Я хотел поговорить о предыдущем.

Кадаш вымыл руки.

– Я его уже не помню.

– А вы напрягите память.

– Нет. Правда не помню…

– Вы собираете амулеты^[284]?

Даже после тщательного мытья руки зубного лекаря оставались красными.

– У меня есть несколько штук, как у всех, но я не придаю этому значения.

– Самые красивые представляют большую ценность.

– Наверное…

– Ваш бывший управляющий проявлял к ним интерес и даже украл несколько фигурок прекрасной работы. Вот я и забеспокоился, не вы ли были его жертвой?

– Чем больше в Мемфисе чужеземцев, тем больше воров. Скоро наш город перестанет быть египетским. Это все визирь Баги с его пресловутой порядочностью. Фараон так ему доверяет, что никто не решается о нем слова дурного вымолвить. Вы и подавно не можете, ведь он ваш начальник. К счастью, из-за скромности вашего чина вам не приходится с ним сталкиваться.

– Он так ужасен?

– Невыносим – всех судей, позабывших об этом, уволили. Правда, все они допустили оплошности. Отказываясь прогонять чужеземцев под предлогом соблюдения справедливости, визирь ведет страну к гибели. А вы арестовали моего бывшего управляющего?

– Он пытался устроиться на службу в арсенал, но в результате рутинной проверки всплыло его прошлое. В самом деле, печальная история: он продавал амулеты, украденные в одной мастерской, был уличен и уволен человеком, которого вы взяли ему на смену.

– А для кого он воровал?

– Не знаю. Было бы время, я бы покопался; но у меня нет ни малейшего следа и куча других дел! Главное, что вы не пострадали из-за его нечистоплотности. Спасибо за лечение, Кадаш.

Верховный страж собрал у себя доверенных людей. Это заседание не будет упомянуто ни в одном официальном документе. Монтумес изучил их донесения о судье Пазаире.

– Ни одного скрытого порока, никакой противозаконной страсти, ни любовницы, ни связей… Да вы мне просто полубога изобразили! Ваша работа не принесла ни малейших результатов!

– Его духовный отец, некий Беранир, живет в Мемфисе; Пазаир часто его навещает.

– Старый лекарь на пенсии, безобидный и не имеющий никакой власти!

– К нему прислушивались при дворе, – возразил один стражник.

– Но давно уже не прислушиваются, – съязвил Монтумес. – В жизни любого человека есть теневые стороны, и Пазаир не исключение!

– Он целиком посвящает себя работе, – заметил другой стражник, – и не отступает даже перед такими особами, как Денес и Кадаш.

– Смелый и неподкупный судья – кто поверит в эту сказку? Поработайте тщательнее и добудьте мне более правдоподобные сведения.

Монтумес размышлял, сидя на берегу озера. Ему было не по себе оттого, что скользкая, непонятная ситуация выходила у него из-под контроля: ведь любая ошибка могла бросить тень на его репутацию.

Кто такой Пазаир – наивный чудак, запутавшийся в сетях мемфисских интриг, или незаурядная личность, исполненная решимости идти вперед, невзирая на опасности и врагов? В обоих случаях он обречен на поражение.

Оставалась третья возможность, вызывавшая большие опасения: что если за этим мелким судьей стоит кто-то другой, какой-нибудь хитрый сановник, затеявший крупную игру, и Пазаир – лишь ее видимая часть? При мысли о том, что какой-то недальновидный наглец смеет бросать ему вызов на его же территории, Монтумес пришел в ярость, позвал управляющего и велел готовить лошадь и колесницу. Охота на зайцев в пустыне была сейчас просто необходима: пара-тройка загнанных и убитых зверей поможет ему успокоиться.

13

Правая рука Сути прошлась снизу вверх по спине любовницы, пощекотала шею, потом, спустившись, погладила поясницу.

– Еще, – прошептала она.

Молодой человек не заставил просить себя дважды. Он любил доставлять удовольствие. Рука стала действовать настойчивее.

– Нет… я не хочу!

Сути, улыбаясь, продолжал. Он знал вкусы своей подруги и делал все, чтобы ей угодить. Она сделала вид, что сопротивляется, потом перевернулась и приняла любовника.

– Ты довольна своим петушком?

– Курочка в восторге. Ты просто чудо, милый.

Радуясь жизни, хозяйка птичника приготовила плотный завтрак и взяла с Сути обещание прийти на следующий день.

Вечером, проспав пару часов в порту, в тени грузового судна, он отправился к Пазаиру. Судья уже зажег светильники. Он сидел, скрестив ноги, и писал. Пес примостился у его левой ноги. Северный Ветер пропустил Сути, а тот в благодарность потрепал его по холке.

– Боюсь, сегодня ты мне понадобишься, – сказал судья.

– Любовная история?

– Не похоже.

– Но не твои же судебные игры?

– Ты угадал. Именно они.

– Опасные?

– Возможно.

– Интересно. Расскажешь побольше или предпочитаешь держать меня в неведении?

– Я расставил ловушку одному зубному лекарю по имени Кадаш.

Сути восхищенно присвистнул.

– Знаменитость! Он лечит только богатых. В чем ты его подозреваешь?

– Меня настораживает его поведение. Мне следовало бы прибегнуть к помощи моего пристава, но он сейчас занят другим делом.

– Что я должен сделать: провернуть кражу со взломом?

– Ни в коем случае! Просто понаблюдай за Кадашем и сообщи мне, если он сегодня ночью выйдет из дому и поведет себя странно.

***

Сути влез на дерево, откуда был виден вход в усадьбу зубного лекаря и дорога, ведущая к служебным помещениям. Такое занятие явно было ему по душе. Оставшись наконец один, он наслаждался ночной прохладой и красотой звездного неба. Когда погасли светильники и в большом доме воцарилась тишина, через ворота, ведущие в конюшни, из усадьбы прокрался человек. Это был седой мужчина в длиннойнакидке, его облик полностью соответствовал тому описанию зубного лекаря, которое дал Пазаир.

Следить за ним было нетрудно. Кадаш нервничал, но тем не менее шел медленно и не оборачивался. Он направлялся к перестраиваемому кварталу. Там находились старые обветшавшие административные здания: теперь они были разрушены и дорогу загромождала груда кирпичей. Зубной лекарь обогнул кучу строительного мусора и исчез из виду. Сути полез на эту кучу, следя за тем, чтобы какой-нибудь случайно скатившийся кирпич не выдал его присутствия. Забравшись наверх, он увидел костер, а вокруг костра – троих мужчин. Одним из них был Кадаш.

Они скинули свои накидки и остались обнаженными, если не считать кожаных чехольчиков, скрывавших их пенисы; в волосы они воткнули по три пера. Держа в каждой руке по короткой метательной палке, они начали танцевать вокруг костра, изображая борьбу. Вдруг партнеры Кадаша, оба явно моложе его, согнули ноги в коленях и запрыгали, издавая дикие вопли. Лекарю было нелегко за ними поспевать, но он с большим воодушевлением старался не сбавлять темпа.

Пляска продолжалась более часа. Вдруг один из танцующих сорвал кожаный чехол и выставил напоказ свое мужское достоинство; остальные последовали его примеру. Когда Кадаш явно начал уставать, они напоили его пальмовым вином и снова вовлекли в исступленный танец.

***

Пазаир выслушал рассказ Сути с величайшим вниманием.

– Странно.

– Ты просто не знаешь ливийских обычаев – подобные обряды у них обычное дело.

– А цель?

– Мужская сила, плодовитость, способность соблазнять… В танце они черпают новую энергию. Кадашу она, по-видимому, дается с трудом.

– Значит, наш зубной лекарь чувствует, что слабеет.

– Судя по тому, что я видел, он чувствует правильно. Но что противозаконного в его поведении?

– Вообще-то ничего. Он утверждает, что ненавидит чужеземцев, но сам не забывает о своих ливийских корнях и следует обрядам, которые приличное общество – основа его клиентуры – наверняка бы осудило.

– Но я, по крайней мере, был полезен?

– Незаменим.

– В следующий раз, судья Пазаир, пошли меня подсматривать за женскими плясками.

***

Используя свою силу убеждения, Кем с павианом исходили весь Мемфис и окрестности вдоль и поперек в поисках следов четырех подчиненных исчезнувшего начальника стражи сфинкса.

Чтобы переговорить с судьей, нубиец дождался ухода секретаря: Ярти не внушал ему особого доверия. Когда огромная обезьяна вошла в контору, Смельчак забился под стул хозяина.

– Как дела, Кем?

– Я раздобыл адреса.

– Надеюсь, не применяя насилия?

– Ни намека на грубость.

– Завтра прямо с утра допросим четырех свидетелей.

– Все четверо исчезли.

Ошеломленный Пазаир отложил кисточку.

Он и представить себе не мог, что отказавшись засвидетельствовать заурядный административный документ, он приподнимет крышку сундука, полного тайн.

– И никаких следов?

– Двое переселились в Дельту, двое – в фиванский район. У меня есть названия селений.

– Готовьте дорожную сумку.

***

Вечер Пазаир провел у своего учителя. Когда он шел туда, ему показалось, что за ним следят; он замедлил шаг, пару раз обернулся, но промелькнувшего было человека больше не заметил. Наверное, померещилось.

Сидя напротив Беранира на террасе убранного цветами дома, он пил свежее пиво и слушал, как постепенно затихает дыхание большого города, отходящего ко сну. Лишь отдельные огоньки выдавали полуночников или особо усердных писцов.

Когда рядом был Беранир, мир замирал. Пазаир с радостью удержал бы это мгновение, берег бы его, как зеницу ока, крепко сжимал бы в ладонях, чтобы оно не растворилось в черноте времени.

– Нефрет получила назначение?

– Еще нет, но вот-вот получит. Пока она живет в школе медицины.

– А кто принимает решение?

– Собрание практикующих врачей во главе со старшим лекарем Небамоном. Поначалу Нефрет предстоит в одиночку справляться с довольно простыми задачами, сложность будет возрастать по мере приобретения опыта. А ты мне по-прежнему кажешься мрачным, Пазаир: можно подумать, ты утратил свою жизнерадостность.

Пазаир вкратце рассказал о происходящем.

– Много тревожных совпадений, не правда ли?

– У тебя уже появилась какая-нибудь версия?

– Пока рано выдвигать версии. Закон был нарушен, это точно. Но в чем суть преступления и как далеко оно зашло? Возможно, я волнуюсь напрасно, иногда я даже сомневаюсь, стоит ли продолжать расследование, но я не могу брать на себя ответственность, даже самую незначительную, не придя к полному согласию со своей совестью.

– Планы строит сердце, оно же руководит поступками человека; характер же оберегает прозрения сердца^[285].

– Характер у меня, надеюсь, не слабый. Все, что мне удастся узнать, я буду тщательно проверять.

– Никогда не упускай из виду счастья Египта, не заботься о своем благополучии. Если ты будешь поступать правильно, благополучие придет к тебе само собой.

– Если можно безропотно смириться с исчезновением человека, если официальный документ содержит ложные сведения, то разве это не представляет угрозы величию Египта?

– Твои опасения обоснованны.

– С вашей поддержкой я готов встретить любые опасности.

– Смелости тебе не занимать. Постарайся лишь более трезво оценивать ситуацию и научись обходить некоторые препятствия. Будешь биться о них головой – только лоб разобьешь. Обойди их, научись использовать силу противника, будь гибким как тростник и терпеливым как гранит.

– Да, терпения мне, пожалуй, не хватает.

– Работай над собой подобно тому, как зодчий работает над каменной глыбой.

– Вы не советуете мне ехать в Дельту?

– Ты ведь уже принял решение.

***

Надменный, величественный Небамон, с изысканным маникюром, в плиссированной тунике, отороченной цветной бахромой, открыл собрание, происходившее в большом зале мемфисской школы медицины. Десять прославленных лекарей, ни один из которых никогда не признавался виновным в смерти больного, должны были назначить молодых, только что посвященных врачей на их первую должность. Обычно решения были благожелательными и не вызывали никаких возражений. И на этот раз дело представлялось недолгим.

– А теперь – Нефрет, – объявил хирург, руководивший собранием. – Хвалебные отзывы из Мемфиса, Саиса и Фив. Случай замечательный, можно даже сказать, исключительный.

– Да, но она женщина, – заметил Небамон.

– Она не первая!

– Нефрет умна, не спорю, но ей не хватает энергии. На практике ее теоретические познания могут рассыпаться в прах.

– Она безукоризненно выдержала множество испытаний! – напомнил один из членов собрания.

– Испытания проходят под наблюдением опытных врачей, – вкрадчиво уточнил Небамон. – Но не растеряется ли она, оказавшись одна лицом к лицу с больным? Меня волнует ее выдержка. Не знаю, не ошиблась ли она, избрав наш путь.

– Что вы предлагаете?

– Весьма суровое испытание и тяжелые больные. Если она справится, мы возрадуемся вместе, в противном случае – посмотрим.

Не повышая голоса, Небамон добился согласия коллег. Он приготовил Нефрет пренеприятнейший сюрприз в самом начале карьеры: сломив ее, он поднимет девушку из грязи и примет в свои объятия, благодарную и покорную.

***

Нефрет в отчаянии уединилась, чтобы вволю наплакаться.

Ее не пугали трудности; но она не ожидала, что придется возглавить военный лазарет, куда свезли больных и раненых солдат, вернувшихся из Азии. Одни стонали, другие бредили, третьи опорожнялись. Глава санитарной службы казармы не дал девушке никаких наставлений, просто проводил ее к месту работы. Он подчинялся приказу.

Нефрет взяла себя в руки. Чем бы ни объяснялась такая несправедливость, ее дело – хранить верность профессии и лечить этих несчастных. Изучив казарменную аптечку, она воспряла духом. Прежде всего необходимо унять острую боль. Она растолкла корень мандрагоры – мясистого растения с длинными листьями и зелеными, желтыми и оранжевыми цветами, – чтобы извлечь сильно действующее вещество, обладающее болеутоляющими и наркотическими свойствами. Затем она смешала душистый укроп, финиковый и виноградный сок и прокипятила все это в вине; это снадобье больные будут принимать четыре дня подряд.

Она окликнула молодого новобранца, подметавшего казарменный двор.

– Ты будешь мне помогать.

– Я? Но…

– Ты назначен санитаром.

– Но мой начальник…

– Немедленно отправляйся к нему и скажи, что тридцать человек умрут, если он откажет мне в твоей помощи.

Солдат повиновался; он был отнюдь не в восторге от предстоявшей работы.

Вернувшись в лазарет, новобранец чуть не лишился чувств; Нефрет помогла ему прийти в себя.

– Аккуратно приподнимай им голову, чтобы я могла влить в рот лекарство; потом мы их помоем и приберем в помещении.

Поначалу он закрывал глаза и старался не дышать; но спокойствие Нефрет придало ему сил, новоиспеченный санитар забыл о своем отвращении и радовался тому, как быстро действует снадобье. Стоны и крики смолкли, многие солдаты заснули.

Вдруг один больной схватил девушку за ногу.

– Пустите!

– Как бы не так, милочка; такую добычу не бросают. Тебе со мной будет хорошо.

Санитар схватил пациента за голову и отвесил ему мощный удар. Нефрет удалось вырваться.

– Спасибо.

– Вы… вы не испугались?

– Конечно, испугалась.

– Если хотите, я могу любого из них так же проучить!

– Только если не будет другого выхода.

– А что у них за болезнь?

– Дизентерия.

– Это серьезно?

– Это болезнь, которую я знаю и могу вылечить.

– В Азии они пьют тухлую воду. Я уж лучше двор мести буду.

Добившись строгого соблюдения гигиены, Нефрет стала давать пациентам раствор на основе кориандра^[286], чтобы унять спазмы и прочистить кишечник. Потом она растерла гранат с пивными дрожжами, процедила раствор через ткань и оставила на ночь. Плод, набитый ярко-красными зернышками, станет лучшим средством от расстройства желудка и дизентерии.

В самых острых случаях Нефрет применяла смесь меда, перебродившей растительной слизи, сладкого пива и соли, которую вводила через задний проход с помощью медного рожка. Пять дней интенсивного лечения дали великолепные результаты. Коровье молоко и мед – единственная разрешенная пища – окончательно поставили больных на ноги.

***

Старший лекарь Небамон в прекрасном расположении духа отправился осматривать госпиталь казармы спустя шесть дней после того, как Нефрет приступила к работе. Он выразил удовлетворение и под конец обхода решил посетить лазарет, где лежали солдаты, заболевшие дизентерией во время последней азиатской кампании. Сейчас отчаявшаяся, обессилевшая девушка станет умолять назначить ее на другую должность и согласится работать под его началом.

Новобранец выметал мусор с порога лазарета, дверь которого была широко распахнута; пустое, обработанное известью помещение проветривалось на сквозняке.

– Я, наверное, ошибся, – сказал Небамон солдату. – Вы не знаете, где работает лекарь Нефрет?

– Первая дверь налево.

Девушка заносила имена в папирусный свиток.

– Нефрет! А где больные?

– Выздоравливают.

– Это невозможно!

– Вот список пациентов, прописанное лечение и дата выхода из лазарета.

– Но как?

– Я вам очень благодарна за то, что вы доверили мне эту работу, она позволила мне убедиться в действенности нашего лечения.

Она говорила без всякой враждебности, глаза излучали мягкий свет.

– Кажется, я ошибся.

– О чем вы?

– Я вел себя как идиот.

– Но у вас не такая репутация, Небамон.

– Послушайте, Нефрет…

– Завтра же вы получите полный отчет; не могли бы вы как можно скорее сказать, каким будет мое следующее назначение?

***

Монтумес был в бешенстве. Ни один слуга во всей огромной усадьбе не смел пошевелиться, пока не утихнет холодная ярость верховного стража.

В моменты крайнего напряжения у него чесалась голова, и он расчесывал ее до крови. У его ног валялись обрывки папируса – все, что осталось от порванных донесений его подчиненных.

Ничего.

Ни одной зацепки, ни одного явного промаха, ни намека на лихоимство: Пазаир вел себя как судья честный, а значит, опасный. Монтумес не имел обыкновения недооценивать противника – этот человек принадлежал к категории устрашающей, и одолеть его будет нелегко. Главное – никаких решительных действий, пока не станет ясно, кто за ним стоит.

14

Ветер раздувал широкий парус одномачтового судна, скользившего по водным просторам Дельты. Штурман ловко орудовал рулевым веслом, чутко улавливая характер течения, а пассажиры – судья Пазаир, Кем и павиан – отдыхали в каюте, сооруженной посреди палубы; на крыше лежали их вещи. На носу судна капитан измерял глубину при помощи большого шеста и отдавал приказы экипажу. Око Хора на носу и на корме судна оберегало его от превратностей судьбы.

Пазаир вышел из каюты, облокотился на борт и стал любоваться пейзажами. Как далека сейчас была долина с ее посевами, зажатыми между двумя пустынями! Здесь река разделялась на рукава и каналы, которые орошали города, селения, пальмовые рощи, поля и виноградники; сотни птиц – ласточки, удоды, белые цапли, вороны, жаворонки, воробьи, бакланы, пеликаны, дикие гуси, утки, журавли, аисты – парили в нежно-голубом небе, кое-где подернутом облаками. Судье казалось, что он созерцает море, поросшее тростником и папирусом; на выступающих из воды холмиках в тени ив и акаций виднелись белые одноэтажные домики. Возможно, это и есть первозданное болото, о котором писали древние мудрецы, то самое земное воплощение омывающего мир океана, откуда каждое утро встает новое солнце?

Охотники на гиппопотамов подали судну знак сменить курс; они преследовали самца. Раненый зверь только что нырнул и мог в любой момент вынырнуть и опрокинуть даже весьма крупное судно. Животное билось не на жизнь, а на смерть.

Капитан не пренебрег предупреждением; он вошел в «воды Ра» – крайний восточный рукав Нила, текущий на северо-восток. Возле Бубастиса – города богини Бастет, символически изображавшейся в облике кошки, – он пошел по каналу вдоль Вади Тумилат по направлению к Горьким озерам. Дул сильный ветер; справа за озером, где купались буйволы, под сенью тамариска ютилась небольшая хижина.

Судно причалило, спустили сходни. Пазаир, не привыкший к качке, пошатываясь, сошел на берег. При виде павиана стайка мальчишек бросилась врассыпную. На их крики сбежались крестьяне и двинулись к прибывшим с вилами наперевес.

– Вам нечего бояться, я судья Пазаир, со мной – моя стража.

Вилы опустились, и судью проводили к местному управителю, угрюмому старику.

– Я бы хотел поговорить с воином-ветераном, который вернулся домой несколько недель назад.

– В этом мире это невозможно.

– Он скончался?

– Солдаты привезли тело. Мы похоронили его на нашем кладбище.

– Причина смерти?

– Старость.

– Вы осмотрели труп?

– Он был мумифицирован.

– Что вам сказали солдаты?

– Они были немногословны.

Нарушить покой мумии было бы святотатством. Пазаир и его спутники вернулись на судно и отправились в селение, где жил второй ветеран.

– Нам придется идти по болоту, – предупредил капитан. – Здесь опасные островки. Мне нужно держаться подальше от берега.

Павиан не любил воду. Кем долго уговаривал его и наконец убедил пойти по тропинке, проложенной в тростниковых зарослях. Обезьяна выглядела встревоженной, все время оборачивалась и озиралась по сторонам. Судья невозмутимо шел вперед к маленьким домикам, примостившимся на вершине холма. Кем следил за поведением животного; уверенный в своих силах, Убийца не стал бы вести себя так без причины.

Вдруг павиан издал пронзительный вопль, оттолкнул судью и схватил за хвост маленького крокодила, извивавшегося в грязной воде. В тот самый момент, когда тот распахнул пасть, Убийца потянул его назад. «Большая рыба», как называли крокодилов прибрежные жители, умела нападать внезапно и убивала овец и коз, приходивших на водопой.

Крокодил отчаянно вырывался, но он был слишком молод и мал, чтобы сопротивляться разъяренному павиану, который вытащил его из илистой жижи и отшвырнул на несколько метров.

– Поблагодарите его, – сказал Пазаир нубийцу. – А я подумаю о повышении по службе.

Управитель селения сидел на низеньком стуле, уютно устроившись под сенью смоковницы. Он как раз собирался обедать: перед ним в плоскодонной корзине лежали жареная птица и лук, рядом стоял кувшин с пивом.

Он предложил гостям разделить с ним трапезу. Павиан, слух о подвиге которого уже разнесся по окрестностям, радостно вонзил зубы в куриную ножку.

– Мы ищем воина-ветерана, вернувшегося провести старость в родном селении.

– Увы, судья Пазаир, мы видели только мумию! Армия взяла на себя перевозку тела и расходы по погребению. У нас скромное кладбище, но вечность здесь не хуже, чем в любом другом месте.

– А вам сообщили причину смерти?

– Солдаты были немногословны, но я настоял. По-видимому, несчастный случай.

– Какого рода?

– Подробностей я не знаю.

На обратном пути в Мемфис Пазаир не мог скрыть своего разочарования.

– Полный провал: начальник стражи исчез, двое его подчиненных мертвы, остальные двое тоже, наверное, уже мумии.

– Вы раздумали продолжать поиски?

– Нет, Кем; я хочу выяснить, в чем тут дело.

– Я буду рад вновь увидеть Фивы.

– А что вы по этому поводу думаете?

– Раз все эти люди мертвы, вам вряд ли удастся найти разгадку, и это к лучшему.

– Вы что, не хотите узнать правду?

– Когда она слишком опасна, я предпочитаю оставаться в неведении. Однажды правда стоила мне носа; теперь она может лишить вас жизни.

***

Когда на рассвете вернулся Сути, Пазаир уже сидел за работой, а пес лежал у его ног.

– Ты что, не спал? И я тоже. Мне бы отдохнуть… моя птичница из меня все соки высасывает. Она ненасытна и все время требует чего-нибудь этакого. Я принес горячие лепешки, пекарь только что испек.

Смельчак первым получил свою порцию, друзья позавтракали вместе. Сути засыпал на ходу, однако все же заметил, насколько озабочен Пазаир.

– Это или усталость, или какая-то серьезная проблема. Все твоя недосягаемая незнакомка?

– Я не имею права об этом говорить.

– Тайна следствия? Даже мне не можешь сказать? Дело, видно, и вправду нешуточное.

– Я топчусь на одном месте, Сути, но я уверен, что наткнулся на серьезное преступление.

– И есть… убийца?

– Вероятно.

– Будь осторожен, Пазаир, убийства в Египте редки. Боюсь, как бы ты не вспугнул крупного хищника. Ты рискуешь вызвать гнев важных особ.

– Превратности профессии.

– Разве убийства не в ведении визиря?

– При условии, что они доказаны.

– Кого ты подозреваешь?

– Я уверен только в одном: в этой темной истории замешаны солдаты. И солдаты эти находятся в подчинении у полководца Ашера.

Сути восхищенно присвистнул.

– Ты высоко замахнулся! Что, военный заговор?

– Не исключено.

– А в каких целях?

– Не знаю.

– Я твой, Пазаир!

– Что ты имеешь в виду?

– Мое поступление на военную службу – не пустая мечта. Я быстро стану отличным солдатом, офицером, может быть, полководцем! Во всяком случае – героем. Я разузнаю про Ашера все. Если он в чем-нибудь виноват, я буду знать, а значит, будешь знать и ты.

– Слишком рискованно.

– Наоборот, здорово! Наконец-то приключение, о котором я столько мечтал! Что, если мы с тобой спасем Египет? Ведь военный заговор предполагает захват власти какой-нибудь группой.

– Далеко идущий план, Сути; но я пока не уверен, что положение настолько безнадежное.

– Что ты об этом знаешь? Предоставь действовать мне!

***

Утром к Пазаиру в контору явился посыльный офицер на колеснице в сопровождении двух лучников. Он был резок и немногословен.

– Меня послали уладить дело о переводе по службе, поданное вам на утверждение.

– Это не насчет ли бывшего начальника стражи сфинкса?

– Именно.

– Я отказываюсь ставить свою печать, пока этот ветеран не предстанет передо мной.

– Мне как раз поручено отвести вас туда, где он сейчас находится, чтобы закрыть дело.

Сути спал как убитый, Кем патрулировал, секретарь еще не пришел. Пазаир прогнал возникшее ощущение опасности: разве может государственная организация, будь то даже армия, посягнуть на жизнь судьи? Пазаир погладил встревоженного Смельчака и взошел на колесницу.

Они пронеслись через предместья, выехали из Мемфиса и, огибая засеянные поля, углубились в пустыню. Там высились пирамиды фараонов Старого царства, окруженные величественными усыпальницами, созданными несравненным гением зодчих и художников. Выше всех вознеслась ступенчатая пирамида Джосера – бессмертное творение Имхотепа; по ее гигантским каменным ступеням душа царя могла восходить к солнцу и спускаться обратно на землю. Взору открывалась одна лишь вершина монумента, ибо от дольнего мира его отгораживала уступчатая стена с единственными, постоянно охраняемыми воротами. Когда иссякнут силы фараона и ослабнет его мощь, здесь, в огромном внутреннем дворе священного комплекса Саккары, ему предстоит пройти обряды возрождения.

Пазаир полной грудью вдохнул живительный, сухой воздух пустыни; он любил эту красную землю, это море обожженных скал и светлого песка, эту пустоту, напоенную голосом предков. Здесь человек избавлялся от всего суетного.

– Куда вы меня везете?

– Мы уже приехали.

Колесница остановилась возле дома с крошечными окошками, стоящего особняком, в стороне от всякого жилья; вдоль его стен стояло несколько каменных саркофагов. Ветер гнал тучи песка. Ни кустика, ни цветочка, вдали – пирамиды и усыпальницы. Скалистый холм закрывал вид на пальмы и поля. Казалось, это место затерялось на самом краю смерти, посреди безлюдного пространства.

– Здесь.

Офицер хлопнул в ладоши.

Пазаир в недоумении сошел с колесницы. Место идеально подходило для западни, и никто не знал, где он находится. Он подумал о Нефрет – уйти в вечность, не открыв ей своей страсти, было бы полным поражением.

Дверь со скрипом отворилась. На пороге застыл худощавый мужчина с очень светлой кожей, длинными руками и тощими ногами. На продолговатом лице выделялись черные сросшиеся брови; в тонких, бесцветных губах, казалось, не было ни кровинки. На переднике из козлиной кожи проступали коричневатые пятна.

Черные глаза уставились на Пазаира. Судье никогда не приходилось сталкиваться с таким взглядом – пронзительным, ледяным, режущим, как лезвие. Он не отвел глаз.

– Джуи – старший бальзамировщик, – объяснил посыльный.

Мужчина кивнул.

– Следуйте за мной, судья Пазаир.

Джуи отступил, чтобы пропустить колесничего и судью в помещение для бальзамирования, где на каменном столе он мумифицировал трупы. По стенам были развешаны железные крючья, обсидиановые ножи и заостренные камни; на полках стояли горшки с маслом и мазями и мешки с натроном, необходимым для мумификации. По закону бальзамировщик должен был жить за чертой города; он принадлежал к внушавшей ужас касте, состоящей из людей замкнутых и молчаливых.

Все трое стали спускаться по лестнице, ведущей в огромное подземное помещение. Ступени были ветхие и скользкие. Светильник в руках Джуи дрожал. На земле лежали мумии разных размеров. Пазаир вздрогнул.

– Я получил донесение относительно бывшего начальника стражи сфинкса, – объяснил офицер. – Дело было послано вам по ошибке. На самом деле он погиб в результате несчастного случая.

– Наверное, случай был просто ужасный.

– Почему вы так говорите?

– Потому что он унес жизни по крайней мере трех ветеранов, а то и больше.

Офицер пожал плечами.

– Мне ничего не известно.

– Каковы обстоятельства трагедии?

– Я не могу ничего сказать. Тело начальника стражи было найдено возле сфинкса и переправлено сюда. К сожалению, писец ошибся: вместо распоряжения о погребении он написал приказ о переводе по службе. Простая административная ошибка.

– А где тело?

– Я как раз собирался вам его показать, чтобы положить конец этой прискорбной истории.

– Оно, разумеется, мумифицировано?

– Конечно.

– А его уже положили в саркофаг?

Посыльный офицер явно растерялся. Он посмотрел на бальзамировщика, тот покачал головой.

– Значит, последние обряды еще не совершены? – заключил Пазаир.

– Верно, но…

– Ладно, покажите мне мумию.

Джуи повел судью и колесничего в самую глубь подземелья и указал на завернутое в пелены тело начальника стражи. На нем красными чернилами был написан номер.

Бальзамировщик показал офицеру табличку, которая будет прикреплена к мумии.

– Вам остается только наложить свою печать, – подсказал тот.

Джуи стоял позади Пазаира.

Свет колебался все сильнее и сильнее.

– Пусть мумия пока остается здесь в том же состоянии, господин офицер. Если она исчезнет или будет повреждена, отвечать будете вы.

15

– Вы можете сказать мне, где сейчас Нефрет?

– Ты чем-то обеспокоен? – поинтересовался Беранир.

– Это очень важно, – настаивал Пазаир. – Кажется, у меня есть одно доказательство, но я не могу им воспользоваться без помощи врача.

– Я видел ее вчера вечером. Она блестяще справилась с эпидемией дизентерии и вылечила человек тридцать солдат меньше чем за неделю.

– Солдат? Что ей поручили делать?

– Небамон решил немножко поиздеваться.

– Я своими руками буду колотить его до тех пор, пока он не испустит дух!

– А это входит в полномочия судьи?

– Такого самодура и засудить не грех.

– Он просто воспользовался служебным положением.

– Вы отлично знаете, что это не так. Скажите мне правду: какое новое испытание придумал для нее этот мерзавец?

– Он, кажется, одумался; Нефрет теперь аптекарь.

***

В специальных аптекарских помещениях, расположенных возле храма Сехмет^[287], перерабатывались сотни растений, служивших основой для составления лекарственных средств. Ежедневные поставки обеспечивали свежесть снадобий, изготовлявшихся по заказу городских и сельских лекарей. Нефрет следила за строгим исполнением рецептов. По сравнению с предыдущей должностью это было понижение. Небамон объяснил, что это обязательный этап и возможность немного отдохнуть, перед тем как снова лечить больных. Верная своей линии поведения, девушка не возражала.

В полдень аптекари отправились пообедать. По пути все оживленно переговаривались, обсуждали новые лекарства, сетовали по поводу неудач. Два молодых лекаря о чем-то болтали с Нефрет, она улыбалась. Пазаир не сомневался: они за ней ухаживают.

Сердце забилось быстрее, он решился перебить беседу.

– Нефрет…

Она остановилась.

– Вы меня ищете?

– Беранир рассказал, как несправедливо с вами поступили. Это возмутительно.

– Мне удалось вылечить людей. Остальное не имеет значения.

– Мне необходима ваша помощь.

– Вы заболели?

– Одно щекотливое расследование требует участия лекаря. Простая проверка, ничего больше.

***

Кем правил колесницей уверенно и спокойно; павиан предпочитал не смотреть на дорогу. Нефрет и Пазаир стояли бок о бок, их запястья были привязаны ремнями к корпусу экипажа во избежание падения. От постоянных толчков тела их то и дело соприкасались. Нефрет на это внимания не обращала, зато Пазаир радовался всей душой, хотя и не подавал виду. Он мечтал, чтобы это небольшое путешествие длилось вечно и чтобы ухабов на дороге было как можно больше. Когда его правая нога случайно оказалась возле ноги девушки, он не стал ее убирать; он очень боялся услышать отповедь, но ее не последовало. Быть с ней рядом, вдыхать ее аромат, думать, что она не отвергла этого прикосновения… Восхитительные грезы!

Перед домом бальзамировщика стояли на страже двое солдат.

– Я судья Пазаир. Пропустите нас.

– У нас приказ: никого не пускать. Это место переведено под охрану армии.

– Никто не может противиться правосудию. Вы что, забыли, что мы в Египте?

– Но приказ…

– Отойдите.

Павиан оскалился и приготовился к бою: взгляд пристальный, лапы согнуты, того и гляди, прыгнет. Кем стал понемногу отпускать цепь.

Солдаты сдались. Кем ногой распахнул дверь.

Джуи сидел на своем каменном столе и ел сушеную рыбу.

– Проводите нас, – приказал Пазаир.

Кем с павианом обыскали темное помещение, а судья и врач спустились в подземелье в сопровождении Джуи, освещавшего им путь.

– Какое жуткое место, – прошептала Нефрет. – Я так люблю воздух и свет!

– По правде говоря, мне тоже не по себе.

Бальзамировщик как ни в чем не бывало шел по своему привычному пути.

Мумия была на месте. Пазаир удостоверился, что к ней никто не прикасался.

– Вот ваш пациент, Нефрет. Я буду разматывать пелены, а вы смотрите.

Судья стал осторожно снимать бинты; показался амулет в форме глаза, положенный на лоб. На шее – глубокая рана, вероятно, от стрелы.

– Нет смысла идти дальше. На ваш взгляд, сколько лет покойному?

– Лет двадцать, – ответила Нефрет.

***

Монтумес был озабочен проблемами уличного движения, мешавшими спокойному течению повседневной жизни Мемфиса. В городе развелось слишком много ослов, быков, колесниц, бродячих торговцев и зевак, так что зачастую по улицам невозможно было пройти. Каждый год он издавал указы, один другого невыполнимее, и даже не представлял их визирю. Вместо усовершенствований он ограничивался обещаниями, в которые никто не верил. Время от времени ситуацию разряжал отряд стражников: улицы расчищали, на несколько дней запрещали остановки в определенных местах, взимали штраф с нарушителей, а потом дурные привычки снова брали верх.

Монтумес перекладывал ответственность на подчиненных, не давая им при этом ни малейшей возможности поправить положение. Не унижаясь до участия в спорах и предоставляя подчиненным разбираться самостоятельно, он поддерживал свою безупречную репутацию.

Когда ему доложили, что в приемной ожидает Пазаир, он вышел к судье со словами приветствия. Такие знаки внимания обычно располагали людей в его пользу.

Мрачное выражение лица судьи не предвещало ничего хорошего.

– Сегодня у меня дел невпроворот, но я готов вас принять.

– Боюсь, это необходимо.

– Кажется, вы взволнованы.

– Да, так и есть.

Монтумес почесал лоб. Он провел судью в свою контору, удалил оттуда личного секретаря и сел на великолепный стул с ножками в виде бычьих копыт. В его позе чувствовалось напряжение. Пазаир остался стоять.

– Я вас слушаю.

– Ко мне явился посыльный офицер и отвез меня к Джуи, старшему бальзамировщику египетской армии. Он показал мне мумию человека, которого я ищу.

– Начальника стражи сфинкса? Так, значит, он мертв!

– По крайней мере, меня пытались в этом убедить.

– Что вы хотите сказать?

– Поскольку последние обряды еще не были совершены, я разбинтовал верхнюю часть мумии под наблюдением лекаря Нефрет. Это тело мужчины лет двадцати, вероятно, смертельно раненного стрелой. Очевидно, что это никак не может быть ветеран.

Верховный страж был потрясен.

– Но это просто невероятно!

– Более того, – невозмутимо продолжал судья, – двое солдат пытались помешать мне войти в помещение для бальзамирования. Когда я оттуда вышел, они исчезли.

– Как звали посыльного офицера?

– Не знаю.

– Серьезный просчет.

– Вам не кажется, что он мне солгал?

Монтумес нехотя согласился.

– Где труп?

– У Джуи, под его охраной. Я составил подробный отчет, включающий свидетельства лекаря Нефрет, бальзамировщика и моего пристава Кема.

Монтумес нахмурился.

– Вы им довольны?

– Он работает превосходно.

– У него сомнительное прошлое.

– Он мне очень помогает.

– Будьте с ним поосторожнее.

– Прошу вас, вернемся к мумии.

– Я пошлю за ней своих людей, и мы ее обследуем; нужно установить личность покойного.

– Придется также выяснить, что стало причиной смерти: ранение, полученное на войне, или убийство.

– Убийство! Да как вам такое в голову пришло?

– Я со своей стороны продолжу следствие.

– В каком направлении?

– Я не имею права говорить.

– Но меня-то что вам бояться?

– Неуместный вопрос.

– Перед лицом этой неразберихи я в такой же растерянности, как и вы. Разве нам не следует объединить усилия?

– Независимость правосудия, на мой взгляд, важнее.

***

Стены конторы управляющего египетской стражей сотрясались от гнева Монтумеса. Пятьдесят высокопоставленных чиновников получили взыскания и лишились разнообразных поощрений. Впервые с тех пор, как он занял высшую ступень в иерархии государственной стражи, его не проинформировали должным образом. Разве это не удар по созданной им системе? Но его так просто не сокрушить, он не сдастся без боя.

К сожалению, выходило так, что у истоков всех этих странных событий, смысл которых оставался непостижимым, стояло армейское командование. Затрагивать его территорию было слишком рискованно, а рисковать Монтумес не собирался; если во главе всего предприятия стоял полководец Ашер – человек, ставший поистине неприкасаемым после недавнего повышения, – то против него верховный страж был абсолютно бессилен.

Предоставить свободу действий мелкому судье было во многих отношениях выгодной тактикой. Он берет всю ответственность на себя, со свойственным юности безрассудством пренебрегая мерами предосторожности. С него станется взломать пару запретных дверей и пойти поперек неписаных законов, о существовании которых он даже не подозревает. Следуя за ним по пятам и при этом оставаясь в тени, Монтумес сможет воспользоваться результатами его расследования. Лучше сделать его своим союзником – до тех пор, пока надобность в нем не отпадет вовсе.

Один вопрос по-прежнему не давал покоя: к чему весь этот спектакль? Его автор явно недооценил Пазаира, решив, что необычная обстановка, удушающе спертый воздух и угнетающее ощущение близости смерти помешают судье как следует разглядеть мумию и вынудят его поскорее уйти, предварительно наложив свою печать. Однако результат был достигнут прямо противоположный: Пазаир не только не потерял интереса к делу, но и выявил его масштабы.

Монтумес пытался себя успокоить: разве может исчезновение скромного ветерана, занимавшего почетную должность, пошатнуть устои государства! Наверное, речь идет о случайном убийстве, которое совершил солдат, находящийся под покровительством высокого армейского чина, – самого Ашера или кого-нибудь из его приспешников. В этом направлении и следует копать.

16

В первые дни весны Египет воздавал почести умершим и предкам. На исходе весьма мягкой зимы ночи вдруг стали прохладными из-за порывистого ветра из пустыни. Родственники приходили в некрополи почтить память усопших и возлагали цветы в погребальных часовнях, открытых для доступа из внешнего мира. Между жизнью и смертью не было непреодолимой границы, а потому живые пировали вместе с почившими, душа которых воплощалась в пламени светильников. Ночь озарялась огнями, радуясь встречи земного и потустороннего миров. В Абидосе^[288] – священном граде Осириса, где проводились мистерии воскресения, – жрецы установили на усыпальницах небольшие барки – символы путешествия в мир иной.

Фараон зажег огни перед жертвенными столами всех основных храмов Мемфиса, а затем отправился в Гизу. Каждый год в один и тот же день Рамсес Великий готовил себя к тому, чтобы войти в великую пирамиду и склониться в молитве перед саркофагом Хеопса. В сердце гигантского монумента царь черпал силу, необходимую для объединения двух земель – Верхнего и Нижнего Египта – и достижения их процветания. Он погрузится в созерцание золотой маски фараона и мерного локтя из того же металла – инструмента, вдохновлявшего великого строителя и символизировавшего всю его деятельность. Придет время – и он возьмет в руки завещание богов и объявит его народу в ходе ритуала своего перерождения.

Полная луна озаряла плато, где высились три пирамиды.

Рамсес вступил в ворота стены вокруг пирамиды Хеопса, находившиеся под охраной элитного отряда стражников. На царе не было ничего, кроме простой белой набедренной повязки и широкого золотого ожерелья. Солдаты поклонились и отворили засовы. Рамсес Великий переступил гранитный порог и двинулся вверх по дороге, вымощенной известняковыми плитами. Еще немного – и он окажется перед входом в Великую пирамиду; он один знал ее тайный механизм, и в дальнейшем ему предстояло передать это знание своему преемнику.

С каждым годом встреча с Хеопсом и соприкосновение с золотом бессмертия переживались царем все более глубоко. Царствование над Египтом было делом захватывающим и возвышенным, но вместе с тем изнурительным; обряды давали фараону необходимую энергию.

Рамсес медленно прошел по большой галерее и проник в зал, где покоился саркофаг; он еще не знал, что жизненный центр страны превратился в пустую, бесплодную преисподнюю.

***

В гавани был праздничный день; суда украсились цветами, пиво лилось рекой, матросы плясали с веселыми девицами, бродячие музыканты развлекали многочисленную толпу. Погуляв с собакой, Пазаир собрался пойти домой, подальше от шума, как вдруг его окликнул знакомый голос:

– Судья Пазаир! Вы уже уходите?

Из толпы зевак вынырнуло тяжелое квадратное лицо Денеса, окаймленное узкой седой бородой. Судовладелец растолкал соседей и пробрался к судье.

– Какой замечательный день! Все веселятся, отбросив заботы.

– Я не люблю шума.

– Вы слишком серьезны для своего возраста.

– Характер не переделаешь.

– О, жизнь сама об этом позаботится.

– У вас хорошее настроение.

– Дела идут хорошо, товары доставляются вовремя, люди подчиняются с полуслова – на что же мне жаловаться?

– Кажется, вы не держите на меня зла.

– Вы исполнили свой долг, зачем мне обижаться? Кроме того, есть хорошая новость.

– Какая?

– По случаю нынешнего праздника многие незначительные приговоры были отменены дворцом. Древний, отчасти позабытый, мемфисский обычай. Мне повезло, я оказался одним из счастливцев.

Пазаир побледнел. Он с трудом сдерживал гнев.

– Как вам это удалось?

– Я же сказал: праздник, просто праздник! В обвинительном заключении вы не потрудились упомянуть, что мой случай не подлежит столь милосердному пересмотру. Мы с женой считаем, что вы были правы и преподали нам хороший урок; мы его обязательно учтем.

– Вы искренне говорите?

– Конечно. Извините, меня ждут.

Пазаир проявил нетерпение и тщеславие; ему так хотелось поскорее восстановить справедливость, что он пренебрег формальностями. Сокрушаясь, он двинулся дальше, но путь ему преградил военный парад, которым командовал ликующий полководец Ашер.

***

– Я вызвал вас, судья Пазаир, чтобы рассказать о результатах моего расследования.

Монтумес держался уверенно.

– Мумия – это тело молодого новобранца, убитого в Азии в ходе одного столкновения; он был поражен стрелой и умер на месте. Из-за сходства имен его дело перепутали с делом начальника стражи сфинкса. Писцы, допустившие эту ошибку, пытаются доказать свою невиновность. Оказывается, никто и не думал вводить нас в заблуждение. Мы вообразили заговор, а на самом деле здесь просто административная оплошность. Не верите? Зря. Я проверил каждый пункт.

– Я не подвергаю ваши слова сомнению.

– Очень рад.

– Тем не менее начальник стражи исчез.

– Странно, согласен; может быть, он скрывается от армейских властей?

– Два ветерана, служившие под его началом, погибли в результате несчастного случая.

Пазаир особенно упирал на эти слова. Монтумес почесал голову.

– А что в этом подозрительного?

– Об этом знали бы военные, да и вас бы обязательно предупредили.

– Нет. Подобные происшествия меня не касаются.

Судья пытался припереть верховного стража к стенке. По словам Кема, последний был способен затеять все это дело для того, чтобы основательно почистить ряды собственной администрации, поскольку кое-кто из чиновников стал позволять себе критиковать его методы.

– По-моему, мы все слишком усложняем. Перед нами просто досадное стечение обстоятельств.

– Два ветерана и жена начальника стражи мертвы, сам он пропал – таковы факты. Не могли бы вы попросить армейское начальство проинформировать вас о… несчастном случае?

Монтумес сосредоточил взгляд на кончике кисточки.

– Подобный шаг расценили бы как неуместный. Армия не слишком жалует стражу, и потом…

– Я займусь этим сам.

Двое мужчин холодно распрощались.

***

– Полководец Ашер только что получил задание и отправился за пределы страны, – сообщил судье Пазаиру войсковой писарь.

– А когда он вернется?

– Военная тайна.

– К кому я могу обратиться в его отсутствие, чтобы получить сведения о несчастном случае, недавно произошедшем возле большого сфинкса?

– Наверное, я могу вам помочь. Ах да, чуть не забыл! Полководец Ашер оставил мне документ, который я как раз должен был вам переправить. Раз уж вы здесь, я вручу его вам лично.

Пазаир снял льняную веревочку, которой был перевязан свиток.

Папирус содержал рассказ о прискорбном происшествии, случившемся во время обычной проверки и повлекшем за собой кончину начальника стражи сфинкса в Гизе и его четверых подчиненных. Пять воинов-ветеранов поднялись на голову гигантской статуи, чтобы удостовериться в хорошем состоянии камня и выявить возможный ущерб, нанесенный песчаной бурей. Один из них по неловкости поскользнулся и упал, потянув за собой товарищей. Ветераны были похоронены в родных селениях, двое в Дельте, двое на Юге. Тело начальника стражи, учитывая почетный характер должности, помещено в одну из войсковых часовен, где будетподвергнуто длительной и тщательной мумификации. По возвращении из Азии полководец Ашер будет лично руководить погребением.

Пазаир расписался, подтвердив получение документа.

– Остались ли еще какие-нибудь формальности? – спросил писец.

– Нет, спасибо.

***

Пазаир жалел, что принял приглашение Сути. Перед тем как отправиться в поход, его друг решил отметить это событие в самой знаменитой пивной Мемфиса. Судья все время думал о Нефрет, ее светлое лицо озаряло его сны и мысли. Затесавшись среди зевак, пребывавших в полном восторге от происходящего, Пазаир не проявлял ни малейшего интереса к обнаженным танцовщицам – молодым, прекрасно сложенным и гибким нубийкам.

Гости восседали на мягких подушках, перед ними стояли кувшины с вином и пивом.

– Малышек трогать нельзя, – радостно сообщил Сути, – они танцуют, чтобы нас подогреть. Не волнуйся, Пазаир, у хозяйки есть отличное противозачаточное средство из растертых шипов акации, меда и фиников.

Каждому было известно, что шипы акации содержат молочную кислоту, лишающую сперму оплодотворяющей силы. С самых юных лет молодые люди прибегали к этому простому средству, позволявшему беззаботно предаваться любовным утехам.

Из маленьких комнат, расположенных вокруг центрального зала, вышли десятка полтора молодых женщин в прозрачных льняных покрывалах. Их глаза были сильно подведены, губы ярко накрашены, в распущенных волосах – цветы лотоса, на запястьях и щиколотках – тяжелые браслеты. Они приблизились к разомлевшим гостям, тут же образовались парочки, которые поспешили уединиться в комнатушках, отделенных друг от друга занавесями.

Отвергнув двух восхитительных танцовщиц, Пазаир остался один в обществе Сути, не желавшего оставлять друга.

Появилась женщина лет тридцати, все одеяние которой сводилось к поясу из ракушек и цветных жемчужин. Они тихонько звякали, когда она начала медленно пританцовывать, играя на лире. Завороженный Сути заметил татуировки на ее теле: цветок лилии на левом бедре возле лобка и бог Бес над черными волосами паха – знак-оберег против венерических болезней. Хозяйка пивного дома Сабабу, в своем пышном парике со светлыми локонами, была обворожительнее самой красивой из девиц заведения. Плавно сгибая длинные ухоженные ноги, она сделала несколько сладострастных шагов, а потом всем телом подалась вперед, не сбиваясь с ритма мелодии. Умащенная ладаном^[289], она источала упоительное благоухание.

Когда она приблизилась к друзьям, Сути не смог совладать с охватившей его страстью.

– Ты мне нравишься, – сказала она ему, – и, думаю, я тебе тоже.

– Я не хочу покидать друга.

– Оставь его в покое; не видишь, он влюблен. Его душа далеко отсюда. Пойдем со мной.

Сабабу увлекла Сути в самую просторную из комнат. Усадив его на низкую кровать с разноцветными подушками, она встала на колени и принялась его целовать. Он захотел обнять ее за плечи, но она нежно отвела его руки.

– У нас целая ночь впереди, не спеши. Сдерживайся и жди, пока в тебе нарастает наслаждение, вкушай усладу огня, разливающегося в твоей крови.

Сабабу сняла пояс из ракушек и легла на живот.

– Помассируй мне спину.

Несколько секунд Сути предавался игре, но это восхитительное, тщательно ухоженное тело, прикосновения к благоухающей коже лишили его остатков самообладания. Ощутив, сколь сильно его желание, Сабабу противиться перестала. Осыпая ее поцелуями, он дал волю сжигавшей его страсти.

***

– Ты доставил мне удовольствие. Ты не похож на большинство моих клиентов, они слишком много пьют и становятся вялыми и дряблыми.

– Грех не воздать должное твоим прелестям.

Сути ласкал ее грудь, внимательно следя за ее реакцией; искушенные руки любовника заставили Сабабу испытать давно забытые ощущения.

– Ты писец?

– Скоро буду солдатом. Прежде, чем стать героем, мне захотелось сладостных приключений.

– Раз так, следует одарить тебя в полной мере.

Легкими прикосновениями губ и языка Сабабу вновь пробудила желание Сути. И снова одновременно они издали крик наивысшего наслаждения. Глядя друг другу в глаза, они пытались восстановить дыхание.

– Ты обольстил меня, козлик мой, ведь ты любишь любовь.

– Это самая прекрасная из всех иллюзий.

– Но ты-то вполне реальный человек.

– Как ты стала хозяйкой пивного дома?

– Из презрения к мнимой знати и важным особам с лживыми речами. Они, как и мы с тобой, повинуются голосу плоти и не могут противиться страсти. Если б ты только знал…

– Расскажи.

– Хочешь разузнать мои секреты?

– Почему бы и нет?

При всем своем опыте, при всем обилии встречавшихся ей мужских тел, красивых и безобразных, Сабабу не могла устоять перед ласками нового любовника. Он пробудил в ней желание отомстить миру, где она столько раз подвергалась унижению.

– Когда станешь героем, будешь меня сторониться?

– Отнюдь! Уверен, ты часто принимаешь известных людей.

– Что ж, это правда.

– Должно быть, это забавно…

Она приложила палец к губам молодого человека.

– Об этом знает лишь мой дневник. Только благодаря ему я могу оставаться безмятежной.

– Ты записываешь имена клиентов?

– Имена, привычки, признания.

– Так это настоящее сокровище!

– Если меня оставят в покое, я не стану пускать его в ход. А когда состарюсь, смогу перечитывать свои воспоминания.

Сути лег на нее.

– А я страшно любопытный. Ну назови хоть одно имя.

– Нельзя.

– Только мне, мне одному.

Он стал целовать ее соски. По всему ее телу пробежала дрожь.

– Имя, одно только имя.

– Ладно, назову тебе один образец добродетели. Стоит мне рассказать о его пороках, и его карьере конец.

– Как его зовут?

– Пазаир.

Сути отстранился от своей пленительной любовницы.

– Какое поручение тебе дали?

– Распространять слухи.

– Ты его знаешь?

– В глаза не видела.

– Ты ошибаешься.

– Да как…

– Пазаир – мой лучший друг. Сегодня он просидел у тебя весь вечер и думал только о женщине, в которую влюблен, и о деле, которое распутывает. Кто велел тебе очернить его?

Сабабу промолчала.

– Пазаир – судья, – продолжал Сути, – самый честный из всех судей. Не надо на него клеветать; ты и так достаточно сильна, тебя никто не тронет.

– Ничего тебе не обещаю.

17

Сидя бок о бок на берегу Нила, Пазаир и Сути встречали рождение дня. Обновленное солнце восторжествовало над мраком и чудовищным змеем, пытавшимся уничтожить его во время ночного путешествия, и взошло над пустыней, окрасив багрянцем речные воды и приведя в буйный восторг нильских рыб.

– Скажи, Пазаир, ты серьезный судья?

– Ты хочешь в чем-то меня упрекнуть?

– Знаешь, у судьи, предающегося распутству, может помутиться разум.

– Ты сам затащил меня в этот пивной дом. Пока ты там забавлялся, я думал о работе.

– Скорее, о возлюбленной, не так ли?

Река искрилась. Кровавые краски зари меркли, уступая место золоту раннего утра.

– Сколько раз ты приходил в этот приют запретных страстей?

– Ты пьян, Сути.

– Так ты никогда не встречал Сабабу?

– Никогда.

– А она была готова поведать любому, кто захочет слушать, что ты – один из лучших ее клиентов.

Пазаир побледнел. И даже не столько из-за безвозвратной утраты репутации судьи, сколько из-за того, что подумает Нефрет.

– Ее подкупили!

– Правильно.

– Кто?

– Мы так здорово предавались любви, что она прониклась ко мне нежностью. И рассказала, что ее втянули в интригу, но кто именно – умолчала. Но, по-моему, догадаться нетрудно – это обычные методы верховного стража Монтумеса.

– Я буду защищаться.

– Не стоит. Я уговорил ее молчать.

– Очнись, Сути. При первом же удобном случае она предаст и тебя, и меня.

– Не уверен. У этой женщины своя мораль.

– Позволь усомниться в твоих словах.

– При определенных обстоятельствах женщина не врет.

– И все-таки я хочу с ней поговорить.

***

Незадолго до полудня судья Пазаир подошел к дверям пивного дома в сопровождении Кема и павиана. Юная нубийка в ужасе забилась под подушки, ее менее пугливая подруга осмелилась выйти навстречу судье.

– Я бы хотел увидеть хозяйку.

– Я просто здесь работаю, и…

– Где госпожа Сабабу? Не лгите. Лжесвидетельство приведет вас в тюрьму.

– Если я признаюсь, она меня побьет.

– А если будете молчать, я предъявлю вам обвинение в препятствовании правосудию.

– Я ничего плохого не сделала!

– А вас пока никто и не обвиняет, скажите мне правду.

– Она уехала в Фивы.

– Куда именно?

– Не знаю.

– Когда вернется?

– Не знаю.

Итак, проститутка предпочла сбежать.

Отныне при малейшем неверном шаге судью будет подстерегать опасность. За его спиной строились козни. Кто-то, скорее всего Монтумес, заплатил Сабабу, чтобы запятнать его репутацию. Перед лицом серьезной угрозы проститутка не преминет его ославить. Своим временным спасением он обязан исключительно мужскому обаянию Сути и его искушенности в любовных утехах.

Иной раз, подумал Пазаир, распутство, может быть, и не заслуживает безоговорочного осуждения.

***

После долгих размышлений верховный страж принял решение, чреватое непредсказуемыми последствиями: попросить визиря Баги о частной встрече. Он страшно нервничал и несколько раз прорепетировал свое заявление перед медным зеркалом, чтобы проследить за выражением лица. Как и любой другой, он знал, насколько непреклонен верховный сановник Египта. Скупой на слова, Баги терпеть не мог терять время. Должность обязывала его выслушать любую жалобу, откуда бы она ни поступила, но при условии, что она обоснованна. Всякий, кто стал бы попусту докучать ему, искажать факты или лгать, горько пожалел бы об этом. Перед лицом визиря следовало взвешивать каждое слово, каждый жест.

Монтумес отправился во дворец ближе к полудню. В семь часов Баги беседовал с царем; потом он отдавал распоряжения своим ближайшим помощникам и знакомился с отчетами из провинций. Затем начинались обычные ежедневные приемные часы, когда он разбирал многочисленные дела, с которыми не справились местные суды. Перед тем как наскоро отобедать и снова приступить к работе, визирь соглашался уделить немного времени для частной беседы, если того требовал неотложный характер дела.

Он принял верховного стража в своей конторе, скудность обстановки которой никак не напоминала о его высокой должности: стул со спинкой, циновка, сундуки и ящички для свитков. Можно было бы принять Баги за простого писца, если бы не его длинная туника из толстой материи, оставлявшая открытыми только плечи. На шее визиря висело огромное медное сердце, символизировавшее его неистощимую готовность выслушивать жалобы и сетования.

Высокий, сутулый, с длинным лицом, большим носом, вьющимися волосами и голубыми глазами, шестидесятилетний визирь Баги не отличался атлетическим телосложением. Он никогда не занимался спортом, его кожа боялась солнечных лучей. Утонченные руки с длинными пальцами были явно знакомы с кистью художника; некогда он был ремесленником, потом наставником юных писцов, потом – специалистом-землемером. Вот тогда-то и проявилась его беспримерная строгость. Баги заметили во дворце и назначили главным землемером, затем старшим судьей провинции Мемфиса, старшим судьей царского портика и, наконец, визирем. Многие царедворцы тщетно пытались поймать его на каком-нибудь промахе; внушая страх и уважение, Баги занял достойное место среди великих визирей, со времен Имхотепа надежно удерживающих Египет на праведном пути. И пусть не всем приходилась по вкусу суровость некоторых его приговоров и неукоснительность их исполнения, однако никто не ставил под сомнение их обоснованность.

До сих пор Монтумес ограничивался тем, что выполнял приказы визиря и всячески старался не вызвать его недовольства. И теперь ему было не по себе от предстоящей встречи.

Визирь устал и, казалось, дремал.

– Слушаю вас, Монтумес. Будьте кратки.

– Это не так просто…

– Упростите.

– Несколько воинов-ветеранов погибли в результате несчастного случая: упали с большого сфинкса.

– Административное расследование?

– Его вело армейское начальство.

– Что не так?

– Да вроде все в порядке. Я не смотрел официальные документы, но…

– Но благодаря связям вам удалось узнать их содержание. Это не поощряется, Монтумес.

Верховный страж опасался подобного выпада.

– Так уж повелось.

– Придется менять привычки. Но если все в порядке, в чем причина вашего прихода?

– Судья Пазаир.

– Недостойный служитель закона?

Голос Монтумеса становился все более гнусавым.

– Я не выдвигаю обвинения, просто меня настораживает его поведение.

– Он что, не соблюдает закон?

– Он убежден, что исчезновение начальника стражи – ветерана с безупречной репутацией – произошло при необычных обстоятельствах.

– У него есть доказательства?

– Никаких. Мне кажется, этот молодой судья хочет посеять смуту, чтобы обратить на себя внимание. Я осуждаю такое поведение.

– И правильно делаете, Монтумес. Ну а каково ваше мнение по существу дела?

– Оно не заслуживает внимания.

– Напротив, мне не терпится его услышать.

Вот она, ловушка.

Верховный страж терпеть не мог принимать ту или иную сторону из страха, что четко определенная позиция может вызвать чье-либо осуждение.

Визирь открыл глаза. Пронизывающий ледяной взгляд проникал прямо в душу.

– Вряд ли гибель этих несчастных сопряжена с какой-нибудь тайной, но я недостаточно хорошо знаком с делом, чтобы вынести окончательное суждение.

– Если сам верховный страж выражает сомнение, почему бы не засомневаться простому судье? Его первейший долг – не принимать ничего на веру.

– Разумеется, – прошептал Монтумес.

– Бездарных людей в Мемфис не назначают; наверняка Пазаир хорошо зарекомендовал себя.

– Все-таки атмосфера большого города, честолюбие, слишком большие полномочия… Возможно, такой груз ответственности не под силу молодому человеку?

– Посмотрим, – заключил визирь. – Если это так, я его смещу. А пока пусть продолжает. И я надеюсь, что вы его всячески поддержите.

Баги запрокинул голову и закрыл глаза. Уверенный, что он продолжает смотреть из-под век, Монтумес встал, поклонился и вышел, приберегая ярость для своих слуг.

***

Едва взошло солнце, к конторе судьи Пазаира подошел крепкий, коренастый, загорелый Кани. Он примостился у закрытых дверей рядом с Северным Ветром. Об осле Кани мечтал давно. Он помог бы ему таскать тяжести, и спина, всю жизнь сгибавшаяся под грузом кувшинов с водой для поливки сада, получила бы наконец долгожданный отдых. А поскольку Северный Ветер охотно внимал его речам, он принялся рассказывать ему о беспросветно однообразных трудовых буднях, о том, как он любит землю, как заботливо роет оросительные канавы и какую радость испытывает при виде распустившегося цветка.

– Кани… вы хотели меня видеть?

Садовник кивнул.

– Заходите.

Кани заколебался. Контора судьи, как и город в целом, вызывали у него страх. Вдали от сельских просторов ему было неуютно. Слишком много шума, тошнотворных запахов и совсем не видно горизонта. Если бы речь не шла о его будущем, он никогда бы не отважился вступить в лабиринт мемфисских улиц.

– Я пропал, совсем пропал, – сказал он.

– Опять неприятности с Кадашем?

– Да.

– В чем он вас обвиняет?

– Я хочу уйти, а он не отпускает.

– Уйти?

– В этом году мой сад дал овощей втрое больше предписанного. Значит, я могу стать независимым земледельцем.

– Это законно.

– Кадаш это отрицает.

– Опишите мне свой земельный участок.

***

Старший лекарь принял Нефрет в тенистом парке своей роскошной усадьбы. Сидя под цветущей акацией, он потягивал молодое и легкое розовое вино. Слуга обмахивал его опахалом.

– Прекрасная Нефрет, как я рад вас видеть!

На девушке было скромное платье и старомодный короткий парик.

– Уж очень вы сегодня строги: платье-то давно вышло из моды.

– Вы заставили меня прервать работу в аптеке; мне хотелось бы знать, зачем вы меня вызвали.

Небамон приказал слуге удалиться. Уверенный в своей неотразимости и в том, что красота места окажет на Нефрет должное воздействие, он решил дать ей последний шанс.

– Вы меня недолюбливаете.

– Я хотела бы получить ответ на свой вопрос.

– Насладитесь прекрасной погодой, восхитительным вином, посмотрите, в каком раю мы живем. Вы прекрасны, умны, и ваш талант целительницы превышает способности самых именитых наших лекарей. Однако у вас нет ни состояния, ни опыта; без моей помощи вам придется прозябать в каком-нибудь селении. Поначалу сила духа поможет вам преодолеть испытание; но придет зрелость и вы пожалеете, что так дорожили своей чистотой. Карьеру не выстроишь на идеалах, Нефрет.

Скрестив руки, девушка смотрела на пруд, где среди лотосов дрались утки.

– Вы научитесь любить меня и мои повадки.

– Ваши тщеславные помыслы меня не касаются.

– Вы достойны стать супругой старшего придворного лекаря.

– – Мне кажется, что вы заблуждаетесь на мой счет.

– Я хорошо знаю женщин.

– Вы в этом уверены?

Улыбка застыла на лице Небамона.

– Вы забыли, что ваше будущее в моих руках?

– Над ним властны боги, но не вы.

Небамон встал, лицо его помрачнело.

– Оставьте богов в покое и подумайте о моих словах.

– Не надейтесь.

– Я предупреждаю вас в последний раз.

– Я могу вернуться к работе?

– Судя по отчетам, которые я только что получил, ваши познания в лекарственных снадобьях явно недостаточны.

Нефрет не потеряла самообладания, она опустила руки и посмотрела в глаза обвинителю.

– Вы отлично знаете, что это неправда.

– Отчеты составлены по всем правилам.

– Кто же их написал?

– Аптекари, которые дорожат своим местом и будут удостоены повышения по службе за проявленную бдительность. Раз вы не умеете готовить сложные лекарства, я не вправе доверить вам ответственную должность. Надеюсь, вы понимаете, что это означает? Вы не сможете и шагу ступить по иерархической лестнице. Вы будете скованы по рукам и ногам, не имея доступа к лучшим лекарствам; все аптеки находятся в моем ведении, и для вас они будут закрыты.

– От этого пострадают больные.

– Вам придется передавать своих пациентов более сведущим коллегам. А когда столь жалкое существование станет окончательно невыносимым, вы приползете к моим ногам.

***

Денес сошел с носилок перед воротами усадьбы Кадаша в тот момент, когда Пазаир разговаривал с привратником.

– У вас тоже болят зубы? – поинтересовался судовладелец.

– Нет, у меня проблема другого рода.

– Хорошо вам! А я места себе не нахожу от боли. Что случилось: у Кадаша неприятности?

– Просто нужно кое-что уладить.

Краснорукий зубной лекарь поздоровался с посетителями.

– С кого начнем?

– Денес ваш пациент; я же пришел довести до конца дело Кани.

– Моего садовника?

– Он больше не ваш садовник. Своим трудом он заслужил право на независимость.

– Чушь! Он служит у меня и будет служить.

– Поставьте свою печать на этот документ.

– Ни за что!

Голос Кадаша дрожал.

– В таком случае я буду действовать в судебном порядке.

– Не надо нервничать! – вмешался Денес. – Отпусти ты этого садовника, Кадаш; я найду тебе другого.

– Это вопрос принципа, – возразил лекарь.

– Полюбовное соглашение куда лучше судебного разбирательства! Забудь о Кани.

Кадаш, ворча, последовал совету Денеса.

***

Маленький городок в Дельте, со всех сторон окруженный пшеничными полями, назывался Летополем; там находилась коллегия жрецов, посвятивших себя тайнам бога Хора – сокола с крыльями, необъятными, как сама Вселенная.

Нефрет принял главный жрец, друг Беранира, от которого она не стала скрывать, что ее лишили официального статуса целителя. Жрец позволил ей войти в святилище, где стояла статуя Анубиса – бога с телом человека и головой шакала, открывшего людям секреты мумификации и отворяющего перед душами праведников врата иного мира. Анубис преображал безжизненную плоть в светоносное тело.

Нефрет обошла статую. С обратной стороны на ее опорном столбе был написан длинный иероглифический текст, настоящий медицинский трактат, посвященный лечению инфекционных болезней и очищению лимфы. Девушка запечатлела его в памяти. Беранир решил передать ей искусство исцеления, неведомое и недоступное Небамону.

***

День выдался утомительный.

Пазаир отдыхал, наслаждаясь вечерним покоем на террасе Беранира. Смельчак, стороживший контору, тоже лежал расслабленно, с сознанием выполненного долга. Небосвод озаряли догорающие лучи уже скрывшегося за горизонтом светила.

– Ну как, продвинулось твое расследование? – спросил Беранир.

– Армейские власти пытаются его задушить. К тому же вокруг меня зреет заговор.

– Кто может быть его организатором?

– Как не заподозрить полководца Ашера?

– Только не надо предвзятых идей.

– Груда административных документов, поданных мне на проверку, не дает мне сдвинуться с места. Вероятно, этим завалом я обязан Монтумесу. Пришлось отказаться от намеченной поездки.

– Верховный страж – страшный человек. Он разрушил не одну карьеру, пока строил свою.

– Но одного человека по крайней мере я осчастливил – садовника Кани! Он стал свободным земледельцем и уже уехал из Мемфиса на Юг.

– Он был одним из моих поставщиков лекарственных трав. Характер у него сложный, но дело свое он любит. Кадаша, наверное, твое вмешательство не порадовало.

– Он послушался совета Денеса и смирился перед лицом закона.

– Вынужденное смирение.

– А Денес держится так, словно усвоил урок.

– Он прежде всего делец.

– Вы верите в его искренность?

– Большинство людей ведут себя так, как им выгодно.

– Вы давно видели Нефрет?

– Ее не оставляет в покое Небамон. Недавно он предложил ей выйти за него замуж.

Пазаир побледнел. Смельчак, почувствовав смятение хозяина, поднял на него глаза.

– Она… отказалась?

– Нефрет – девушка нежная и мягкая, но никто не сможет заставить ее действовать против воли.

– Так она отказалась, правда?

Беранир улыбнулся.

– А ты можешь хоть на миг представить себе такую пару: Небамон и Нефрет?

Пазаир вздохнул с нескрываемым облегчением. Пес, успокоившись, снова прикрыл глаза.

– Небамон хочет ее подчинить, – продолжал Беранир. – На основе ложных донесений он объявил ее знания недостаточными и лишил ее официального статуса целителя.

Судья сжал кулаки.

– Я разберусь с ложными свидетельствами.

– Ничего у тебя не получится, многие лекари и аптекари подкуплены Небамоном и будут упорствовать в своей лжи.

– Она, наверное, в отчаянии…

– Она решила уехать из Мемфиса и поселиться в каком-нибудь селении близ Фив.

18

– Мы едем в Фивы, – сказал Пазаир Северному Ветру.

Осел принял новость с удовлетворением. Когда секретарь Ярти заметил приготовления к отъезду, он заволновался.

– Вы надолго?

– Пока не знаю.

– Где вас искать в случае надобности?

– Отложите дела до моего возвращения.

– Но…

– И постарайтесь все делать вовремя, дочь ваша от этого не пострадает.

***

Кем жил неподалеку от арсенала в двухэтажном здании, где размещался десяток двух– и трехкомнатных жилищ. Судья выбрал день, когда у нубийца был выходной, и надеялся застать его дома.

Дверь открыл павиан и уставился на посетителя немигающим взглядом.

В комнате, куда пришел Пазаир, было полно ножей, пращей и копий. Пристав был занят починкой лука.

– Судья Пазаир! Что привело вас сюда?

– Ваша дорожная сумка готова?

– Разве вы не отказались от поездки?

– Я передумал.

– Я к вашим услугам.

***

Праща, копье, кинжал, палица, дубина, топор, прямоугольный деревянный щит – три дня упражнялся Сути во владении всеми этими видами оружия и начал быстро демонстировать изрядную сноровку. Вызывая восхищение офицеров, отвечавших за распределение новобранцев, он действовал уверенно, как бывалый солдат.

По истечении времени, отведенного для первичной подготовки, всех желающих стать воинами собрали во дворе главной казармы Мемфиса. По бокам двора находились конюшни, откуда за происходящим заинтересованно наблюдали кони; в центре – огромный колодец.

Сути уже побывал в конюшнях, полы которых были покрыты галькой и имели канавки для вывода сточных вод. Всадники и возницы обихаживали своих лошадей. Сытые, чистые, ухоженные животные содержались в прекрасных условиях. Жилые помещения для солдат, расположенные в тени деревьев, тоже понравились молодому человеку.

Однако дисциплина вызывала у него стойкое отвращение. Три дня строгого подчинения приказам и беспрестанных окриков мелких начальников – и всякое желание искать приключений в боевом строю испарилось у Сути без следа.

Церемония принятия новичков в воинские ряды проходила по заранее установленному ритуалу; обращаясь к добровольцам, старшина расписывал радости предстоящей службы. Среди главных преимуществ были названы достаток, почет и хорошая пенсия. Знаменосцы высоко держали штандарты основных отрядов, посвященных богам Амону, Ра, Птаху и Сету. Царский писец готовился внести в списки имена новобранцев. За спиной у них стояли корзины со снедью – предполагалось, что после церемонии полководцы устроят пир, где можно будет отведать мяса, птицы, овощей и фруктов.

– Какая жизнь у нас впереди! – прошептал один из товарищей Сути.

– Только не у меня.

– Ты что, раздумал?

– Мне милее свобода.

– Ты с ума сошел! Послушать наше начальство, так ты лучший из всего набора; тебе наверняка дадут хорошее назначение.

– Мне приключения нужны, а не служба в строю.

– Я бы на твоем месте еще подумал.

Вдруг двор торопливо пересек посыльный из дворца со свитком в руках и показал папирус царскому писцу. Тот встал и быстро отдал несколько распоряжений. Все двери казармы мгновенно закрылись.

Среди добровольцев прокатился ропот.

– Успокойтесь, – скомандовал офицер ободряющим голосом. – Мы только что получили распоряжение. Указом фараона вы все приняты на военную службу. Одни будут размещены в казармах, другие завтра же отправятся в Азию.

– Состояние боевой готовности или война, – прокомментировал товарищ Сути.

– А мне плевать.

– Не валяй дурака. Если попытаешься бежать, будешь считаться дезертиром.

Довод был весьма веским. Сути прикинул, удастся ли ему перескочить через стену и затеряться в прилегающих переулках, и понял: не удастся. Это ведь не школа писцов, а казарма, где полным-полно лучников и копьеносцев.

Один за другим новобранцы проходили перед царским писцом. Как и у офицеров, вместо дружелюбной улыбки на его лице появилось выражение озабоченности.

– Сути… превосходные результаты. Причислен к азиатской армии. Будешь лучником при колесничем. Отправление завтра на рассвете. Следующий.

И Сути увидел, как его имя вносится в табличку. Теперь дезертировать стало невозможно: побег означал, что придется всю жизнь провести на чужбине и никогда больше не увидеть Египта и Пазаира. Теперь он обречен стать героем.

– Я буду служить под началом полководца Ашера?

Писец гневно взглянул на него.

– Я сказал: следующий.

Сути получил рубаху, тунику, плащ, кожаные поножи, шлем, обоюдоострый топорик и лук из акации. Высота лука составляла метр семьдесят сантиметров, в середине имелось заметное утолщение. Натянуть его было нелегко, зато стрелять он мог на шестьдесят метров по прямой и на сто восемьдесят по параболической траектории.

– А как же обещанный пир?

– Вот хлеб, сушеное мясо, масло и инжир, – ответил офицер интендантской службы. – Поешь, зачерпни водички в колодце и ложись спать. Завтра придется пыль глотать.

***

На борту судна, идущего к югу, только и говорили об указе Рамсеса Великого, обнародованном многочисленными глашатаями. Фараон приказал провести очистительные ритуалы во всех храмах, сделать опись всех сокровищ страны, инвентаризировать содержимое амбаров и общественных запасов, удвоить подношения богам и снарядить военную экспедицию в Азию.

Царский указ немедленно оброс самыми невероятными слухами: все судачили о неминуемой катастрофе, вооруженных волнениях в городах, мятежах в провинциях и скором нашествии хеттов. Пазаир, как и другие судьи, был обязан заботиться о поддержании общественного порядка.

– Может, лучше было остаться в Мемфисе? – спросил Кем.

– Наша поездка долго не продлится. Управители селений сообщают, что два воина-ветерана стали жертвами несчастного случая и тела их мумифицированы и погребены.

– Вы не слишком благостно настроены.

– Пять человек упали и разбились насмерть – такова официальная версия.

– Но вы этому не верите.

– А вы?

– Какая разница? Если начнется война, меня призовут в армию.

– Рамсес проповедует мир с хеттами и азиатскими государствами.

– Они никогда не оставят намерений завоевать Египет.

– Наше войско очень сильно.

– А зачем тогда экспедиция и все эти странные меры?

– Не знаю. Возможно, проблемы внутренней безопасности?

– Страна богата и счастлива, народ любит своего царя, каждый ест досыта, дороги свободны. Нам не грозит никакая смута.

– Вы правы, но фараон, судя по всему, думает иначе.

Ветер овевал их лица; парус спустили, судно шло на веслах. В обе стороны по Нилу проходили десятки судов, вынуждая капитана и экипаж ни на миг не терять бдительности.

На расстоянии километров ста от Мемфиса к их борту приблизилось быстроходное судно речной стражи, и с него прозвучал приказ замедлить ход. Один из стражников ухватился за снасти и перескочил к ним на палубу.

– Судья Пазаир на борту?

– Да, это я.

– Я должен доставить вас в Мемфис.

– В чем дело?

– На вас подана жалоба.

***

Сути встал и оделся последним. Старший по комнате подтолкнул его, чтобы он поторопился.

Молодой человек видел во сне Сабабу, ее ласки и поцелуи. Она открыла ему новые, неведомые пути наслаждения, и он был намерен исследовать их в самое ближайшее время.

Под завистливыми взглядами других новобранцев Сути взошел на боевую колесницу, с которой его окликнул колесничий, лет сорока с удивительно крепкой мускулатурой.

– Держись, мой мальчик, – посоветовал он очень серьезным тоном.

И не успел Сути пристегнуть ремнем левое запястье, как колесничий пустил коней во весь опор. Колесница первой вылетела из казармы и устремилась к северу.

– Тебе уже доводилось сражаться, малыш?

– Ага, с писцами.

– Ты их убил?

– Думаю, что нет.

– Не отчаивайся: я предложу тебе кое-что получше.

– Куда мы несемся?

– Вперед, на врага, во главе всех! Проедем Дельту, потом промчимся вдоль берега моря и станем бить сирийцев и хеттов. На мой взгляд, указ что надо. Давненько не давил я этих варваров. Натяни свой лук.

– А вы не притормозите?

– Хороший лучник поражает цель и в более сложных условиях.

– А если я промажу?

– Я перережу ремень, удерживающий тебя на колеснице, и ты полетишь носом в пыль.

– А вы суровы.

– Десять азиатских кампаний, пять ранений, две награды за храбрость, поздравления от самого фараона – тебе довольно?

– И никакого права на ошибку?

– Поле битвы ошибок не прощает.

Стать героем, оказывается, не так просто, как представлялось. Сути глубоко вздохнул и до отказа натянул лук, забыв о колеснице, толчках и ухабах на дороге.

– Попробуй попасть в дерево, вон там, вдалеке!

Стрела взлетела в небо, описала изящную дугу и вонзилась в ствол акации, мимо которой пронеслась колесница.

– Молодец, малыш!

Сути вздохнул с облегчением.

– И от скольких лучников вы так избавились?

– Я их не считаю! Терпеть не могу слабаков. Сегодня вечером угощаю тебя выпивкой.

– В палатке?

– Офицеры и их помощники имеют право ночевать в гостинице.

– А… женщины?

Колесничий отвесил Сути знатный удар в спину.

– Ах ты, прохвост, да ты просто создан для армии! После пьянки порезвимся с одной потаскушкой, которая облегчит наши кошельки.

Сути поцеловал свой лук. Удача от него не отвернулась.

***

Пазаир недооценил изобретательность своих врагов. Они не просто решили помешать ему уехать из Мемфиса в Фивы на поиски истины, они намеревались лишить его судейского звания и тем самым раз и навсегда положить конец его расследованию. Это означало, что нить, которую нащупал Пазаир, и в самом деле вела к убийству, а возможно, и не к одному.

Но теперь, к сожалению, было слишком поздно.

Как он и опасался, Сабабу, состоявшая на службе у верховного стража, обвинила его в разврате. Судейская коллегия заклеймит недостойное поведение Пазаира и сочтет его несовместимым с должностью судьи.

В контору вошел понурый Кем.

– Вы отыскали Сути?

– Он поступил на службу в азиатскую армию.

– Так он уехал?

– В качестве лучника на боевой колеснице.

– Значит, мой единственный свидетель недоступен.

– Я могу его заменить.

– Нет, Кем. Будет доказано, что вы не были у Сабабу, и вас накажут за лжесвидетельство.

– Но я не могу допустить, чтобы вас оклеветали!

– Я сам виноват в том, что приподнял завесу над чьей-то тайной.

– Но если никто, даже судья, не может говорить правду, стоит ли вообще жить?

Нубиец был вне себя от отчаяния.

– Я не отступлю, Кем, но у меня нет никаких доказательств.

– Вам заткнут рот.

– Я не стану молчать.

– Я буду рядом с вами, вместе с павианом. И они дружески обнялись.

***

Суд состоялся через два дня после возвращения Пазаира под деревянным портиком, сооруженным перед дворцом. Такая спешка объяснялась статусом обвиняемого; если в нарушении закона подозревался судья, дело требовало незамедлительного рассмотрения.

Пазаир не ждал снисходительности от старшего судьи царского портика, однако при виде присяжных был поражен тем, как далеко простирается заговор: здесь собрались судовладелец Денес, его супрута Нанефер, верховный страж Монтумес, один из царских писцов и жрец храма Птаха. Враги составляли большинство и, возможно, всецело контролировали ситуацию, а писец и жрец могли быть просто послушными исполнителями.

Бритоголовый старший судья портика, одетый в дорогой передник, с хмурым видом восседал в глубине зала. Мерный локоть из дерева смоковницы напоминал о присутствии богини Маат. Слева от него расположились присяжные; справа – секретарь суда. За спиной Пазаира собралась толпа любопытных.

– Вы судья Пазаир?

– Да, я служу в Мемфисе.

– У вас в подчинении есть секретарь по имени Ярти.

– Верно.

– Приведите истицу.

Ярти и Сабабу – вот уж неожиданный поворот! Выходит, его предал ближайший помощник.

Но в зал заседаний вошла не Сабабу, а коротконогая брюнетка с пышными формами и некрасивым лицом.

– Вы супруга секретаря Ярти?

– Да, – ответила она резким, неприятным голосом.

– Вы находитесь под присягой. Изложите свои обвинения.

– Мой муж пьет пиво, слишком много пива, особенно по вечерам. Он постоянно оскорбляет меня и бьет в присутствии нашей дочери. Бедняжка пугается. Врач засвидетельствовал следы от ударов.

– Вы знаете судью Пазаира?

– Только по имени.

– Чего вы просите у суда?

– Осудить моего мужа и человека, у которого он работает и который несет ответственность за его моральный облик. Я хочу два новых платья, десять мешков зерна и пять жареных гусей. И вдвое больше, если Ярти снова поднимет на меня руку.

Пазаир был ошеломлен.

– Пусть войдет главный ответчик.

Появился грузный смущенный Ярти. Красные прожилки на его лице проступали сильнее обычного. Он принялся защищаться:

– Жена сама меня провоцирует, она отказывается готовить еду. Я ударил ее, сам того не желая. Просто так неловко получилось. Меня тоже можно понять: я так много времени провожу в конторе у судьи Пазаира, работа безжалостная, дел столько, что пора бы подумать о найме еще одного секретаря.

– Что вы на это скажете, судья Пазаир?

– Эти упреки не вполне справедливы. Работы у нас много, это правда, но я отнесся к секретарю Ярти с пониманием и, учитывая его семейные трудности, дал ему некоторые поблажки.

– Кто может это засвидетельствовать?

– Соседи, я полагаю.

Старший судья обратился к Ярти:

– Следует ли нам вызвать ваших соседей и хотите ли вы опровергнуть слова судьи Пазаира?

– Нет-нет… Но я все-таки тоже не совсем уж не прав.

– Судья Пазаир, вы знали, что ваш секретарь бьет жену?

– Нет.

– Вы отвечаете за моральный облик своих подчиненных.

– Я этого не отрицаю.

– По недосмотру вы не проявили интереса к тому, как ведет себя Ярти.

– Мне было некогда.

– Недосмотр – единственное подходящее слово.

Старший судья царского портика спросил, не хотят ли главные участники процесса что-нибудь добавить к сказанному. Супруга Ярти снова возбужденно перечислила обвинения.

Присяжные удалились на совещание.

Пазаир почти готов был расхохотаться. Оказаться осужденным из-за нелепой семейной ссоры – такое и вообразить-то трудно! Бесхребетность Ярти и глупость его жены подстроили совершенно непредвиденную ловушку, пришедшуюся его противникам очень кстати. Все юридические формальности будут соблюдены, и молодого судью отстранят, причем его врагам не понадобится прикладывать к тому ни малейших усилий.

Обсуждение не продлилось и часа.

Старший судья портика все так же хмуро огласил результаты.

– Секретарь Ярти единогласно признан виновным в недостойном поведении по отношению к своей супруге. По решению суда ему надлежит выплатить потерпевшей все, что она требует, и к тому же он приговаривается к тридцати палочным ударам. В случае повторного совершения того же проступка жена немедленно получит развод. Обвиняемый желает оспорить приговор?

Радуясь, что удалось так легко отделаться, Ярти подставил спину исполнителю наказания. Египетское право сурово карало грубиянов, плохо обращавшихся с женщинами. Секретарь стонал и хныкал – после порки стражнику пришлось отвести его к местному лекарю.

– Единогласно, – продолжал старший судья, – судья Пазаир признан невиновным. Суд советует ему не увольнять секретаря, но дать ему возможность загладить свою вину.

***

Монтумес ограничился тем, что просто поздоровался с Пазаиром; он спешил на заседание другого суда, где судили вора и он тоже был в числе присяжных. А вот Денес с супругой бросились к нему с поздравлениями.

– Обвинение просто смешное, – заметила госпожа Нанефер, чье разноцветное платье обсуждал весь Мемфис.

– Вас бы любой суд оправдал, – высокопарно вступил Денес. – Нам в Мемфисе нужен такой судья, как вы.

– Верно, – согласилась Нанефер. – Торговля может развиваться только в мирном и справедливом обществе. Ваша твердость произвела на нас большое впечатление, мы с мужем любим смелых людей. Впредь, если мы столкнемся с юридическими проблемами, то обязательно обратимся к вам.

19

Быстрое и спокойное плавание подходило к концу, и с борта судна, увозящего на юг судью Пазаира, его осла, пса, Кема, павиана и еще нескольких пассажиров, открылся вид на Фивы.

Все притихли.

На левом берегу горделиво возвышались величественные строения храмов Карнака и Луксора. За высокими стенами вдали от досужего любопытства непосвященных небольшая горстка мужчин и женщин проводила ежедневные священные ритуалы. Аллеи сфинксов с головами баранов, осененные листвой акаций и тамарисков, вели к пилонам – монументальным воротам, открывающим путь в святилища.

На сей раз речная стража не тревожила их судно. Пазаир радовался возвращению в родную провинцию; с тех пор как он уехал, на его долю выпали испытания, характер его окреп, но главное – он узнал, что такое любовь. Образ Нефрет не оставлял его ни на миг. Он терял аппетит, сосредоточиться становилось все труднее и труднее; ночью он упорно вглядывался в темноту, надеясь, что она возникнет из мрака. Сам не свой, он понемногу погружался в бездну, пустота подтачивала его изнутри. Только возлюбленная могла бы излечить его, но сможет ли она распознать его недуг? Ни боги, ни жрецы не в силах вернуть ему радость жизни, никакой успех не властен рассеять боль, ни одна книга не способна принести умиротворение.

Где-то здесь, в Фивах, – Нефрет; здесь его единственная надежда.

Пазаир больше не верил в успех своего расследования. У него не осталось иллюзий: заговор был продуман превосходно. Он мог что угодно подозревать и теряться в догадках – до истины ему не добраться. Перед самым отъездом он узнал, что начальника стражи сфинкса похоронили. Никто не ведал, сколько времени полководец Ашер пробудет в Азии, и армейские власти сочли нужным дольше не откладывать погребение. Был ли это сам ветеран или тело какого-то другого человека? Разрешить сомнения теперь невозможно.

Судно причалило неподалеку от Луксорского храма.

– За нами следят, – заметил Кем. – Молодой человек на корме. Он поднялся на борт последним.

– Попробуем затеряться в городе и посмотрим, пойдет ли он за нами.

Молодой человек неотступно следовал за судьей и его помощником.

– Монтумес?

– Вероятно.

– Хотите, я избавлю вас от него?

– У меня есть другая идея.

Судья отправился в главное управление городской стражи, где его принял тучный чиновник. Вся контора была завалена корзинками с фруктами и сладостями.

– Вы ведь родились в этом районе, не правда ли?

– Да, мое родное селение на западном берегу. Я получил назначение в Мемфис и там имел честь познакомиться с вашим начальником Монтумесом.

– Вы вернулись насовсем?

– Нет, я здесь ненадолго.

– Отдохнуть или по работе?

– Меня интересуют поставки древесины^[290]. Мой предшественник оставил по этому вопросу весьманеполные и сумбурные записи.

Толстяк проглотил несколько изюминок.

– А что, в Мемфисе топливо на исходе?

– Разумеется, нет. Зима была мягкая, и запасов дров мы не израсходовали. Однако служба поставки хвороста, на мой взгляд, налажена плохо: жителей Мемфиса задействовано в ней гораздо больше, чем фиванцев. Я бы хотел просмотреть ваши списки по каждому селению, чтобы выявить мошенников. Некоторые не желают собирать хворост и пальмовое волокно и сдавать его в центры сортировки и распределения. По-моему, самое время вмешаться.

– Конечно, конечно.

Монтумес почтой предупредил начальника фиванской стражи о приезде Пазаира, описав его как судью грозного, строгого и без меры любопытного; и вот вместо этого ужасного человека перед толстяком предстает дотошный буквоед, озабоченный какой-то ерундой.

– Сопоставление количества хвороста, доставленного с Севера и с Юга, весьма красноречиво; в Фивах неправильно организована вырубка сухостоев. Возможно, существует незаконная торговля?

– Не исключено.

– Пожалуйста, зарегистрируйте предмет моего расследования в вашем районе.

– Не волнуйтесь.

Когда толстяк принял молодого стражника, уполномоченного следить за судьей Пазаиром, он передал ему этот разговор. Чиновники быстро пришли к согласию: судья забыл о своих первоначальных намерениях и погряз в рутине. Его поведение избавляло их от многих хлопот.

***

Поглотитель теней опасался обезьяны и собаки. Он знал, что животные эти на редкость чутки и могут легко обнаружить недобрые намерения. Поэтому он следил за Пазаиром и Кемом с большого расстояния.

Задача его облегчалась тем, что другой человек, ходивший за ними по пятам, – вероятно, стражник Монтумеса, – прекратил слежку. Если судья приблизится к цели, поглотителю теней придется вмешаться; в противном случае он останется простым наблюдателем.

Приказ был сформулирован четко, а он ни за что не ослушается приказа. Он не станет убивать без крайней необходимости. Супруга начальника стражи умерла исключительно из-за настойчивости Пазаира.

***

После трагедии возле сфинкса воин-ветеран укрылся в родном селении на западном берегу. После честной воинской службы его ожидали счастливые годы пенсии. Он ничего не имел против версии несчастного случая. К чему в его возрасте затевать бой, заранее обреченный на поражение?

По возвращении он починил печь и, к великой радости односельчан, стал пекарем. Женщины очищали зерно от шелухи, пропуская его через сито, потом размалывали с помощью жерновов и толкли в ступах длинными пестами. Так получалась первичная мука грубого помола, ее снова несколько раз просеивали, чтобы она стала мельче. Добавив воды, женщины замешивали густое тесто, в которое добавляли дрожжи. Одни месили тесто в глиняных горшках, другие раскладывали его на наклонных плитах, чтобы дать стечь воде. Дальше к делу приступал пекарь; самые простые хлеба он выпекал прямо на углях, а самые замысловатые – в печи, состоявшей из трех вертикальных плит, покрытых одной горизонтальной, под которой разводился огонь. Для пирогов он использовал формы с дырочками, а для изготовления круглых булок, продолговатых хлебов или плоских лепешек он лил тесто на каменные пластины. По просьбе он мог испечь булочки в форме лежащих телят, доставлявшие бурную радость детворе. В честь праздника бога плодородия Мина он пек булочки в форме фаллосов – с хрустящей корочкой и белой мякотью, которые весело поедались среди золотых колосьев.

Он успел позабыть шум сражений и крики раненых. Гул огня в печи казался ему сладостной музыкой, и ничто не доставляло большего наслаждения, чем запах горячего хлеба! От военного прошлого у него сохранилась лишь привычка командовать. Ставя пластины в печь, он разгонял женщин и допускал к печи только своего помощника – крепкого паренька лет пятнадцати, которого он усыновил и избрал себе в преемники.

В то утро мальчишка запаздывал. Ветеран начал было сердиться, как вдруг в пекарне послышались шаги. Пекарь обернулся.

– Да я тебя… А вы кто такой?

– Я пришел заменить вашего помощника. У него сегодня болит голова.

– Вы не из нашего селения.

– Я работаю у другого пекаря в получасе ходьбы отсюда. Меня прислал управитель.

– Ладно, помоги мне.

Печь была глубокой, и ветерану приходилось залезать туда по пояс, чтобы расставить как можно больше форм и хлебов. Помощник держал его за ноги и готов был вытащить при первой необходимости.

Ветеран не подозревал об опасности. Но в тот день в его селение собирался наведаться судья Пазаир. Он выяснил бы, кто он такой, и стал бы задавать вопросы. У поглотителя теней не оставалось выбора. Он ухватил пекаря за щиколотки, оторвал его ноги от земли и изо всех сил толкнул в печь.

***

На подходе к селению не было ни души. Ни женщины на пороге дома, ни мужчины, задремавшего под деревом, ни ребенка, играющего с деревянной куклой. Судья почувствовал, что произошло что-то из ряда вон выходящее; он велел Кему не двигаться с места. Павиан и пес озирались по сторонам.

Пазаир быстро вышел на центральную улицу с невысокими домами.

Вокруг печи собралось все селение. Люди кричали, толкались, взывали к богам. Какой-то мальчишка в десятый раз рассказывал, как его оглушили при выходе из дома, когда он собирался идти на помощь к пекарю, своему приемному отцу. Он корил себя за ужасное происшествие и ревел в три ручья.

Пазаир пробрался сквозь толпу.

– Что случилось?

– Наш пекарь погиб ужасной смертью, – ответил управитель. – Он, наверное, поскользнулся и провалился в печь. Обычно для подстраховки его держит за ноги помощник.

– Это был ветеран, вернувшийся из Мемфиса?

– Да.

– Кто-нибудь присутствовал при… несчастном случае?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Я судья Пазаир и приехал специально, чтобы встретиться с этим человеком.

– Зачем?

– Не имеет значения.

Какая-то женщина в исступлении схватила Пазаира за руку.

– Его убили ночные демоны, потому что он согласился поставлять хлеб – наш хлеб – Хаттусе, чужестранке, царствующей над гаремом.

Судья мягко отстранил ее.

– Раз вы следите за соблюдением закона, отомстите за нашего пекаря и остановите это дьявольское отродье!

***

Пазаир и Кем пообедали у колодца поодаль от селения. Павиан аккуратно чистил сладкий лук. Он почти свыкся с присутствием судьи и особого недоверия к нему не испытывал. Смельчак лакомился свежим хлебом и огурцом, Северный Ветер жевал люцерну.

Судья нервно сжимал в руках бурдюк с холодной водой.

– Один несчастный случай и пятеро погибших! Они наврали, Кем. Этот отчет – ложь.

– Просто административная ошибка.

– Это убийство, еще одно убийство.

– Доказательств нет. С пекарем произошел несчастный случай. И потом, ничего уже не исправишь.

– Убийца нас опередил, он знал, что мы направляемся в селение. Никто не должен был напасть на след четвертого ветерана, никто не должен ворошить это дело.

– Не копайте дальше. Вы наткнулись на какие-то распри между военными.

– Если правосудие отступит, в стране воцарится насилие.

– Неужели жизнь для вас не важнее закона?

– Нет, Кем.

– Вы самый непоколебимый человек из всех, кого я знаю.

Как же нубиец ошибался! Пазаир не мог выбросить из головы Нефрет даже в такие тревожные минуты. Теперь, когда случившееся доказало обоснованность его подозрений, ему нужно бы сосредоточиться на расследовании; но любовь, безжалостная, как ветер с юга, развевала всю его решимость. Он встал и прислонился к колодцу, закрыв глаза.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Сейчас пройдет.

– Четвертый ветеран был еще жив, – напомнил Кем. – Как насчет пятого?

– Если бы его можно было допросить, мы проникли бы в тайну.

– Его селение, наверное, неподалеку.

– Мы не пойдем туда.

Нубиец улыбнулся.

– Наконец-то вы образумились!

– Мы не пойдем туда, потому что за нами следят и нас опережают. Пекарь был убит из-за нашего прихода. Если пятый ветеран жив, действуя таким образом, мы обречем его на смерть.

– Что вы предлагаете?

– Пока не знаю. Прежде всего, мы вернемся в Фивы. Тот или те, кто за нами следят, решат, что мы сбились со следа.

***

Пазаир принялся за изучение документов о поставках древесины за прошлый год. Тучный чиновник открыл для него свои архивы, а сам спокойно попивал сок цератонии. Этот молодой судья оказался узколобым бюрократом. Пока он перебирал таблички с цифрами, фиванский чиновник написал Монтумесу ободряющее письмо. Пазаир их спокойствию не угрожает.

Хотя судье выделили удобную комнату, он провел ночь без сна, разрываясь между страстным желанием повидать Нефрет и необходимостью продолжать расследование. Увидеть ее – несмотря на то, что он ей безразличен; продолжать расследование – несмотря на то, что дело похоронено и забыто.

Переживая от того, что хозяин страдает, Смельчак улегся рядом с ним. Тепло придаст ему сил, ведь они ему так нужны. Судья погладил собаку, вспоминая, как они вместе бродили по берегу Нила, когда он был еще беспечным юношей и собирался тихо-мирно жить в родном селении, наблюдая, как одно время года приходит на смену другому.

Судьба подстерегла его, как хищный зверь, ее удары оказались свирепы и жестоки. Может, отречься от безумных мечтаний, от Нефрет, от истины, может, еще не поздно попытаться вернуть безмятежность былых времен?

Но обманывать самого себя не имело смысла. Нефрет – его единственная любовь, и это навсегда.

***

Рассвет принес ему надежду. Есть человек, который сможет ему помочь. Пазаир решил отправиться на набережную Фив, где каждый день устраивался большой базар. Продукты выгружали с судов, и мелкие торговцы сразу выставляли их на своих прилавках. Мужчины и женщины торговали под открытым небом, продавая разнообразную снедь, ткани, одежду и всякую всячину. Под тростниковым навесом небольшой лавки матросы пили пиво и глазели на смазливых горожанок, торопившихся разузнать последние новости. Рыбник, выставивший корзину с нильскими окунями, менял две отличные рыбины на баночку благовоний; кондитер отдавал пирожки за ожерелье и пару сандалий, бакалейщик – бобы за метлу. Каждый раз, обсуждая сделку, торгующиеся переходили на повышенные тона, потом примирялись. Если возражения вызывал вес товара, можно было воспользоваться весами, находившимися под присмотром писца.

Наконец Пазаир увидел того, кого искал.

Как он и предполагал, Кани продавал на базаре нут, огурцы и лук порей.

Неожиданно сильно дернув за поводок, павиан бросился на никем не замеченного вора, стянувшего два превосходных пучка салата. Зубы обезьяны впились в ляжку преступнику. Тот, воя от боли, тщетно попытался отпихнуть зверя. Кем подоспел как раз вовремя, не дав павиану разорвать его на куски. Вора передали двум стражникам.

– Вы мой неизменный защитник! – воскликнул садовник.

– Мне нужна ваша помощь, Кани.

– Через два часа, когда я все продам, мы можем пойти ко мне.

***

По краю огорода тянулась полоса из васильков, мандрагор и хризантем. Кани четко разграничил грядки цветочными клумбами; на каждой грядке – свой овощ: нут, бобы, чечевица, огурцы, лук, порей, салат, тригонелла. В глубине виднелась пальмовая роща, заслонявшая участок от ветра; слева – виноградник и фруктовые деревья. Основную часть урожая Кани относил в храм, остальное продавал на базаре.

– Вы довольны своим новым положением?

– Работа все такая же тяжелая, но теперь она приносит прибыль. Смотритель храма меня ценит.

– А вы по-прежнему выращиваете лекарственные растения?

– Пойдемте, я вам покажу.

Кани показал Пазаиру свое детище, которым гордился больше всего: грядку с целебными травами и растениями, содержащими лекарственные вещества. Плакун-трава, горчица, пиретрум, болотная мята, ромашка – это лишь немногие из росших там драгоценных трав.

– Вы знаете, что Нефрет теперь живет в Фивах?

– Вы ошибаетесь, судья. У нее важная должность в Мемфисе.

– Небамон выгнал ее оттуда.

Глаза садовника возмущенно сверкнули.

– Он осмелился… этот крокодил осмелился!

– Нефрет больше не состоит в корпорации лекарей и не имеет доступа к крупным лечебницам и аптекам. Ей приходится довольствоваться работой в маленьком селении, а тяжелых больных она должна передавать на лечение более сведущим специалистам.

Кани в бешенстве топнул ногой.

– Это недостойно, несправедливо!

– Помогите ей.

Садовник вопросительно посмотрел на судью.

– Каким образом?

– Если вы будете поставлять ей редкие и дорогостоящие целебные растения, она сможет готовить лекарства и лечить своих пациентов. Мы должны побороться, чтобы восстановить ее честное имя.

– Где она сейчас?

– Не знаю.

– Я найду. Это и есть то дело, о котором вы хотели меня попросить?

– Нет.

– Говорите.

– Я ищу воина-ветерана из стражи сфинкса. Он вышел на пенсию и вернулся домой, на западный берег. Он скрывается.

– Почему?

– Потому что знает один секрет. Из-за меня этому человеку грозит смертельная опасность. Стоило мне попытаться побеседовать с его товарищем, ставшим пекарем, как с ним тотчас же произошел несчастный случай.

– Какая помощь вам нужна?

– Найдите его. Потом с величайшей осторожностью им займусь я. Кто-то следит за мной; если я сам начну его искать, ветерана убьют, прежде чем я успею с ним поговорить.

– Убьют!

– Я не хочу скрывать ни серьезности положения, ни связанных с ним опасностей.

– Но как судья вы…

– У меня пока нет никаких доказательств, и дело, которым я занимаюсь, находится в ведении армии.

– А если вы ошибаетесь?

– Когда я поговорю с этим ветераном, если, конечно, он еще жив, все сомнения будут рассеяны.

– Я знаю много селений на западном берегу.

– Вы сильно рискуете, Кани. Кто-то, не колеблясь, убивает свидетелей, губя свою душу.

– Позвольте мне действовать на свое усмотрение.

***

В конце недели Денес обычно устраивал прием для капитанов своих транспортных судов и кое-кого из высших чиновников, особенно охотно подписывающих всякого рода разрешения на перевозку, погрузку и разгрузку. Все были в восторге от великолепия огромного сада, водоемов и вольеров с экзотическими птицами. Денес переходил от одного гостя к другому, говорил каждому что-нибудь приятное, справлялся о родных и близких. Госпожа Нанефер щеголяла нарядами.

На сей раз атмосфера была не такой веселой, как обычно. Указ Рамсеса Великого привел в смятение правящую элиту. Одни подозревали других, что те располагают какими-то секретными сведениями и не хотят ими делиться. Денес в сопровождении двух судовладельцев, чьи предприятия он собирался прибрать к рукам, перекупив их суда, вышел навстречу редкому гостю – химику Чечи. Большую часть времени ученый проводил в тайных царских подвалах и редко появлялся среди знати. Этот маленький, угрюмый и неприветливый человек слыл необычайно сведущим и скромным.

– Ваше присутствие для меня большая честь, дорогой друг!

Химик криво улыбнулся.

– Как ваши последние опыты? Разумеется, молчок и рот на замок, но об этом говорит весь город! Я слышал, вы получили необыкновенный сплав, который позволит нам ковать мечи и копья, способные выдержать любой удар.

Чечи в сомнении покачал головой.

– Ну ясное дело, военная тайна! Постарайтесь добиться успеха. При том, что нас ждет…

– Расскажите подробнее, – попросил один из гостей.

– Судя по указу фараона, впереди настоящая война! Рамсес хочет расправиться с хеттами и избавить нас от азиатских царьков, постоянно готовых взбунтоваться.

– Рамсес любит мир, – возразил капитан торгового судна.

– Одно дело – официальные речи, а другое – действия.

– Это настораживает.

– Ни в коей мере! Кого или чего может бояться Египет?

– Но ведь поговаривают, что царский указ свидетельствует об ослаблении власти.

Денес расхохотался.

– Рамсес был и останется самым великим! Не стоит раздувать целую историю из небольшого недоразумения.

– И все же следует проверить наши запасы провизии…

Тут вмешалась госпожа Нанефер:

– Ясно, в чем дело: готовятся новые налоги и реформа налогообложения.

– Нужно же оплачивать новое вооружение, – добавил Денес. – Вот Чечи, если бы захотел, мог бы нам его описать, и решение Рамсеса стало бы более понятным.

Все взгляды обратились к химику. Нанефер, превосходно усвоившая роль хозяйки дома, поспешила увлечь гостей к шатру, где подавали прохладительные напитки.

Верховный страж Монтумес взял Денеса под руку и отвел в сторону.

– Надеюсь, ваши проблемы с правосудием улажены?

– Пазаир не стал настаивать. Он благоразумнее, чем я предполагал. Конечно, он молод и честолюбив, но разве это не похвально? Мы все через это прошли, прежде чем стать уважаемыми людьми.

Монтумес поморщился.

– Но его непримиримый нрав…

– Исправится со временем.

– А вы благожелательно настроены.

– Просто реально смотрю на вещи. Пазаир хороший судья.

– И неподкупный, по-вашему?

– Неподкупный, умный и уважающий тех, кто соблюдает закон. Благодаря таким людям процветает торговля и в стране царит мир. Что может быть лучше? Поверьте, дорогой друг, продвижению Пазаира стоит поспособствовать.

– Вы полагаете?

– При нем не будет никакого лихоимства.

– Да, это следует учесть.

– И все же вы в нерешительности?

– Его активность меня немного пугает. Похоже, он не особенно разбирается в тонкостях иерархии.

– Молодость и недостаток опыта. А что говорит старший судья царского портика?

– Он думает так же, как и вы.

– Ну вот видите!

Новости, полученные верховным стражем почтой из Фив, подтверждали точку зрения Денеса. Монтумес разволновался без всякой причины. Судья озабочен поставками древесины и честностью налогоплательщиков.

Может, не стоило раньше времени беспокоить визиря? Но ведь лишняя предосторожность никогда не помешает.

20

Долгие прогулки по сельским тропам в обществе Северного Ветра и Смельчака, знакомство с документами в конторах стражи, уточнение списка поставок древесины, обход селений, официальные переговоры с управителями и землевладельцами – так протекали дни судьи Пазаира в Фивах. Каждый из них непременно завершался заходом к Кани.

И всякий раз при виде согбенной спины садовника, всецело поглощенного своими грядками, Пазаир понимал, что ни Нефрет, ни пятого ветерана он пока не нашел.

Прошла неделя. Чиновники, подкупленные Монтумесом, одно за другим слали в Мемфис абсолютно бессодержательные донесения о деятельности судьи, Кему ничего не оставалось, кроме как патрулировать рынки и ловить воров. Еще немного, и придется возвращаться в Мемфис.

Пазаир пересек пальмовую рощу, прошел по тропе вдоль оросительного канала и спустился по лестнице, ведущей в сад Кани. Обычно, когда солнце начинало клониться к горизонту, он занимался лекарственными растениями, требующими особых забот и повышенного внимания. Спал он в хижине, но, прежде чем лечь, до поздней ночи поливал грядки.

Сад казался безлюдным.

Недоумевая, Пазаир обошел все вокруг, потом приоткрыл дверь хижины. Пусто. Он сел на каменную оградку и стал любоваться закатом. Взошла луна, и водная гладь засеребрилась в ее лучах. Время шло, и на душе у него с каждой минутой становилось все тревожнее. Что, если Кани обнаружил пятого ветерана, что, если за ним следили, что, если… Пазаир не мог себе простить, что втянул садовника в расследование, которое им не по силам. Если случится несчастье, он первый будет в этом виноват.

Посвежело, по телу пробежал озноб, но судья не двинулся с места. Он будет ждать до рассвета, пока не станет ясно, что Кани уже не придет никогда. Пазаир сжал зубы, все тело у него затекло и ныло; он все корил и корил себя за легкомыслие.

Реку пересекла лодка.

Судья вскочил и побежал к берегу.

– Кани!

Садовник причалил, привязал лодку к колышку и стал медленно взбираться по склону.

– Почему вы так поздно?

– Вы дрожите?

– Я замерз.

– От весеннего ветра и заболеть недолго. Пойдемте в дом.

Садовник сел на пенек, прислонившись спиной к доскам, Пазаир – на сундук с инструментами.

– Вам удалось отыскать ветерана?

– Никаких следов.

– Вам грозила опасность?

– Ни разу. Я покупаю редкие растения то там, то тут, и всегда могу перемолвиться со старейшинами.

Пазаир задал вопрос, который с самого начала готов был сорваться у него с языка:

– А Нефрет?

– Я не видел ее, но узнал, где она живет.

***

Помещение, где Чечи проводил свои изыскания, занимало две большие комнаты в подвале казарменной пристройки. Отряд, который там размещался, состоял из воинов второго эшелона, использовавшихся только на земляных работах. Все думали, что химик работает во дворце, в то время как основные опыты он проводил в этом потайном подземелье. На первый взгляд никакой особой охраны; однако стоило кому-нибудь сделать шаг вниз по лестнице, ведущей в мастерскую, как его бесцеремонно останавливали и подвергали немилосердному допросу.

Чечи был принят на службу во дворец благодаря своим незаурядным познаниям в области прочности металлов. Будучи изначально специалистом по бронзе, он постоянно совершенствовал процесс обработки медного сырья, необходимого для изготовления резцов для каменотесов.

Успехи в работе и серьезное отношение к делу способствовали его постепенному возвышению; в тот день, когда он изготовил инструменты необычайной прочности для обработки блоков храма «миллионов лет» Рамсеса Великого^[291], строившегося на западном берегу Фив, его слава дошла до ушей самого фараона.

Чечи вызвал трех своих главных помощников – мужчин в летах и с большим опытом. Подземелье освещали светильники с некоптящими фитилями. Чечи аккуратно и неторопливо раскладывал свитки с последними расчетами.

Помощники в нерешительности переминались с ноги на ногу. Химик разговорчивостью не отличался, но его молчание не предвещало ничего хорошего. Обычно он не вызывал людей так внезапно и резко.

Маленький человечек стоял к собеседникам спиной.

– Кто проболтался?

Никто не ответил.

– Я не буду повторять свой вопрос.

– Он лишен всякого смысла.

– Один сановник на приеме рассуждал о сплавах и новом оружии.

– Этого не может быть! Вас обманули.

– Я при этом присутствовал. Кто проболтался?

И снова молчание.

– Я не могу вести исследования без твердой уверенности в сохранении тайны. Даже если распространившиеся сведения неполны, а значит, неточны, доверие к вам подорвано.

– Иными словами…

– Иными словами, вы уволены.

***

Нефрет выбрала самое бедное и самое удаленное селение в фиванском районе. Оно располагалось на краю пустыни, плохо орошалось и насчитывало на удивление много жителей, страдавших от кожных заболеваний. Девушка отнюдь не была расстроена или подавлена; она радовалась, что вырвалась из когтей Небамона, хотя за свободу и пришлось заплатить многообещающей карьерой. Она будет лечить бедняков доступными ей средствами и вести уединенный образ жизни в сельской местности. Когда какое-нибудь санитарное судно пойдет вниз по реке, она съездит в Мемфис повидать своего учителя Беранира. А он достаточно хорошо ее знает, чтобы не пытаться переубедить.

Уже на второй день по приезде Нефрет вылечила самого важного человека в селении – специалиста по откорму гусей, страдавшего от сердечной аритмии. Длительный массаж грудной клетки и спины вернул ему здоровье. Он сидел на полу рядом с низким столиком, где лежали смоченные в воде мучные шарики, и держал за шею гуся. Птица вырывалась, но он ее не выпускал и аккуратно запихивал катышки ей в глотку, приговаривая ласковые успокаивающие слова. Перекормленный гусь отходил, шатаясь, как пьяный. Откорм журавлей требовал большей сосредоточенности, так как эти птицы норовили стянуть шарики. Его паштет из печени откормленных птиц считался одним из лучших во всей округе.

В результате этого первого исцеления, признанного чудом, Нефрет стала героиней селения. Крестьяне пришли к ней за советом, как бороться с вредителями, угрожающими полям и огородам, а именно кузнечиками и саранчой, но девушка предпочла бороться с другим бедствием, в котором видела причину кожной инфекции у детей и взрослых, – мухами и комарами. Их развелось так много из-за того, что в селении был пруд со стоячей водой, который уже три года никто не чистил. Нефрет велела его осушить, посоветовала всем жителям вычистить жилища и обработала укусы жиром иволги и свежими мазями.

Вот только один старик со слабым сердцем вызывал у нее тревогу; если ему станет хуже, придется отправить его в больницу в Фивы. Необходимость в этом отпала бы, будь у нее в распоряжении кое-какие редкие растения. Она как раз сидела у его изголовья, когда прибежал мальчишка и рассказал, что пришел какой-то незнакомец и справляется о ней.

Даже здесь Небамон не дает ей покоя! В чем еще он ее обвиняет, чего еще собирается лишить? Придется скрываться. Сельчане ее не выдадут, и посланцу старшего лекаря придется убраться восвояси.

***

Пазаир чувствовал, что ему говорят неправду; собеседники явно знали имя Нефрет, хоть и молчали. Предоставленное само себе, маленькое селеньице с домами, открытыми всем ветрам пустыни, боялось вторжения извне; двери перед ним закрывались одна за другой.

Раздосадованный, он уже было собрался уходить, как вдруг увидел женскую фигурку, направлявшуюся к каменистым холмам.

– Нефрет!

Она в изумлении обернулась, узнала Пазаира и пошла ему навстречу.

– Судья Пазаир… что вы здесь делаете?

– Я хотел с вами поговорить.

Солнце играло в ее глазах. Кожа потемнела от постоянного пребывания на воздухе. Пазаиру хотелось излить ей свои чувства, рассказать, что творится в душе, но никак не удавалось выдавить из себя первое слово признания,

– Пойдемте на вершину холма.

Он пошел бы за ней на край земли, на дно морское, в самую глубь преисподней. Идти бок о бок, сидеть совсем рядом, слышать ее голос – это были упоительные моменты настоящего счастья.

– Беранир мне все рассказал. Вы не хотите подать жалобу на Небамона?

– Бесполезно. Многие врачи обязаны ему своим положением и будут свидетельствовать против меня.

– Я обвиню их в лжесвидетельстве.

– Их слишком много, да и Небамон не позволит вам действовать.

Несмотря на теплую весеннюю погоду, Пазаира знобило. Он не удержался и чихнул.

– Вы простудились?

– Я провел ночь на улице, ждал, когда вернется Кани.

– Садовник?

– Это он вас нашел. Он живет в Фивах и возделывает собственный сад. Это шанс для вас, Нефрет: он выращивает лекарственные растения, в том числе и самые редкие!

– Делать снадобья, здесь?

– Почему нет? Ваши познания в фармакологии дают вам на это право. Вы сможете лечить тяжелобольных, и репутация ваша будет восстановлена.

– Не хочется мне затевать эту борьбу. Мне вполне достаточно моего нынешнего положения.

– Не губите свой талант. Сделайте это ради больных.

Пазаир снова чихнул.

– Вас, кстати, это касается в первую очередь. Трактаты утверждают, что насморк разрушает кости, проникает в череп и разъедает мозг. Я обязана предотвратить эту катастрофу.

Ее улыбка, такая добрая, что просто не оставалось места иронии, привела Пазаира в восхищение.

– Так вы примете помощь Кани?

– Он упрям. Если он принял решение, как я могу противиться? Ладно, займемся неотложным случаем: насморк – серьезное заболевание. Закапайте в нос пальмовый сок, а если не пройдет – женское молоко и душистую камедь.

Насморк не прошел и даже усилился. Нефрет привела судью в свое скромное жилище в самом центре селения. Поскольку появился еще и кашель, она решила применить реальгар – природный сернистый мышьяк, называемый в народе средством, «от которого расцветает сердце».

– Попытаемся пресечь развитие болезни. Сядьте на циновку и не шевелитесь.

Она давала указания, не повышая голоса, и голос был столь же мягок, как ее взгляд. Судья надеялся, что последствия простуды затянутся и он сможет долго-долго сидеть в этой скромной комнатке.

Нефрет смешала реальгар, смолу, листья дезинфицирующих растений, растерла все до пастообразного состояния и подогрела. Потом выложила массу на камень, пододвинула к судье и накрыла перевернутым горшком с отверстием в днище.

– Возьмите этот тростниковый стебель, – сказала она пациенту, – вставьте в отверстие и вдыхайте то ртом, то носом. Ингаляция вам поможет.

Даже если и не поможет, Пазаир ничего не имел против. Однако лечение оказалось эффективным. Носоглотка прочистилась, дышать стало легче.

– Озноба больше нет?

– Только усталость.

– Несколько дней советую вам побольше есть и желательно жирную пищу: мясо с кровью и растительное масло к любому блюду. И отдохнуть бы немного не помешало.

– Вот это мне вряд ли удастся.

– Что привело вас в Фивы?

Ему захотелось крикнуть: «Вы, Нефрет, только вы одна!», – но слова застряли в горле. Он был уверен, что от нее не ускользнула его страсть, и ждал, что она, быть может, даст повод ее высказать, однако не желал смущать безмятежное спокойствие девушки, боясь, как бы она не осудила его безумие.

– Возможно, убийство или несколько убийств.

Он почувствовал, как она разволновалась из-за трагедии, не имевшей к ней никакого отношения. Имел ли он право впутывать ее в дело, суть которого не ясна ему самому?

– Я вам полностью доверяю, Нефрет, но не хочу докучать своими заботами.

– Вы ведь обязаны молчать?

– До тех пор, пока не приду к определенному выводу.

– Убийства… это и есть ваш вывод?

– Мое глубокое убеждение.

– Сколько лет уже не совершалось ни одного убийства!

– Пять воинов-ветеранов, составлявшие почетную стражу сфинкса, погибли, упав с головы статуи в ходе проверки ее состояния. Несчастный случай – такова официальная версия армейских властей. Между тем один из них скрывался в селении на западном берегу и работал там пекарем. Я собирался допросить его, но ко времени моего прихода он был действительно мертв. Еще один несчастный случай. Верховный страж организовал за мной слежку, словно я виноват в том, что веду расследование. Плохо мое дело, Нефрет. Забудьте о том, что я вам наговорил.

– Вы хотите отступить?

– Я всей душой люблю истину и справедливость. Отступив, я погубил бы себя.

– Чем я могу вам помочь?

В глазах Пазаира блеснула лихорадка иного рода.

– Если бы мы могли беседовать время от времени, это придало бы мне мужества.

– Простуда может дать осложнения, которые нельзя пускать на самотек. Вам наверняка потребуются консультации.

21

Ночь в гостинице оказалась столь же веселой, сколь изнурительной. Куски жареной говядины, баклажаны со сливками, пирожки в изобилии и восхитительная сорокалетняя ливийка, бежавшая из своей страны, чтобы развлекать египетских солдат. Колесничий не обманул: одного мужчины ей было мало. Уж на что непревзойденным любовником считал себя Сути, но даже ему пришлось спустить флаг и передать эстафету своему начальнику. Страстная, жизнерадостная ливийка принимала самые немыслимые позы.

Когда колесница снова пустилась в путь, у Сути слипались глаза.

– Надо уметь обходиться без сна, мой мальчик! Не забывай, враг атакует, когда ты устал. Да, отличная новость: мы в авангарде авангарда! Первые удары – наши. Если ты собирался стать героем, у тебя есть для этого все возможности.

Сути прижал лук к груди.

Колесница помчалась вдоль Царских стен^[292], грозной цепи крепостей, построенных владыками Среднего царства и постоянно укреплявшихся их преемниками. Эта поистине грандиозная стена, отдельные цитадели которой связывались между собой с помощью костров, была способна предотвратить любые попытки вторжения со стороны бедуинов и азиатов. В Царских стенах, протянувшихся от побережья Средиземного моря до самого Гелиополя, размещались и постоянные гарнизоны, и войска, охранявшие границы, и таможенные службы. Никто не мог ни войти в Египет, ни выйти из него, не назвав здесь своего имени и цели путешествия; торговцы уточняли, какой именно товар они везут, и платили пошлину. Стража отказывала во въезде в страну нежеланным чужестранцам и выдавала пропуск лишь после внимательного изучения документов, должным образом засвидетельствованных столичным чиновником, занимающимся переселенцами. Ибо стела фараона гласила: «Каждый, пересекший эту границу, становится одним из моих сыновей».

Колесничий предъявил документы коменданту одной из крепостей с двускатными шестиметровыми стенами, окруженными рвом. На стенах – лучники, на башнях – часовые.

– Они даже не подумали выставить стражу, – заметил он. – Явно надеются отсидеться.

Десять вооруженных воинов окружили колесницу.

– Вылезайте! – скомандовал начальник поста.

– Вы что, шутите?

– У вас документы не в порядке.

Колесничий сжал поводья, готовый пустить лошадей в галоп. На него нацелились копья и стрелы.

– Немедленно вылезайте!

Колесничий повернулся к Сути.

– Что ты об этом думаешь, малыш?

– У нас впереди битвы получше.

Они сошли на землю.

– Не хватает печати первого форта Царских стен, – объяснил начальник поста. – Разворачивайтесь!

– Мы опаздываем.

– Устав есть устав.

– А мы можем где-нибудь поговорить?

– У меня в конторе, только ни на что не надейтесь.

Разговор был недолгим. Колесничий выбежал из административного помещения, схватил поводья и пустил колесницу во весь опор по дороге, ведущей в Азию.

Колеса скрипели, поднимая облака пыли.

– К чему такая спешка? Ведь теперь документы в порядке.

– Более или менее. Я ударил сильно, но этот идиот может очухаться раньше, чем предусмотрено. У таких упрямцев голова обычно крепкая. Я сам привел документы в порядок. В армии, малыш, надо быть готовым к экспромтам.

Первые дни пути прошли мирно. Долгие переезды, забота о лошадях, проверка снаряжения, ночи под открытым небом, пополнение запасов провизии в селениях, где колесничий связывался с армейскими гонцами или представителями секретных служб, призванных удостовериться, что ничто не мешает продвижению основных сил.

Ветер поменял направление и начал пробирать насквозь.

– Весной в Азии часто бывает холодно, надень плащ.

– Кажется, вы взволнованы.

– Опасность приближается. Я ее чую, как собака. Как у нас с едой?

– Лепешки, мясные шарики, лук и вода на три дня.

– Должно хватить.

Колесница въехала в обезлюдевшее селение; на главной площади – ни души. У Сути подвело желудок.

– Не паникуй, малыш. Может, они все на поле.

Колесница медленно продвигалась вперед. Колесничий схватил копье и зорко смотрел по сторонам. Он остановился у казенной постройки, где жил египетский комендант со своим переводчиком. Пусто.

– Армейское начальство рапорта не получит. Узнает лишь, что произошло нечто серьезное. Типичный мятеж.

– Останемся здесь?

– Я предпочитаю двигаться вперед. А ты?

– Я не уверен…

– В чем дело, малыш?

– Где сейчас полководец Ашер?

– Кто тебе о нем рассказал?

– Его имя в Мемфисе известно всем. Я хотел бы служить под его началом.

– А тебе и впрямь везет. К нему-то мы и должны присоединиться.

– Это он опустошил селение?

– Конечно же, нет.

– А кто?

– Бедуины^[293]. Самые подлые, самые упрямые и самые хитрые существа на свете. Набеги, грабежи, захват пленников – вот их стратегия. Если нам не удастся их истребить, они заполонят всю Азию, полуостров между Египтом и Красным морем и прилегающие провинции. Они готовы присоединиться к любому захватчику, они презирают женщин так же сильно, как любим их мы, они плюют на богов и красоту. Я ничего не боюсь, но эти дикари, с их обкромсанными бородами, намотанными на голову тряпками и длинными одеждами, внушают мне страх. Запомни, малыш, они трусы. Они нападают сзади.

– Они что, перебили здесь всех жителей?

– Вероятно.

– Выходит, полководец Ашер отрезан от основного войска?

– Возможно.

Длинные черные волосы Сути развевались по ветру. Несмотря на широкие плечи и мощный торс, молодой человек чувствовал себя слабым и уязвимым.

– Между Ашером и нами – бедуины. Сколько их?

– Десять, сто, тысяча…

– Десять – терпимо. Сто – многовато.

– Тысяча, малыш, в самый раз для истинного героя. Ты ведь меня не бросишь?

Колесничий снова погнал лошадей. Они неслись галопом до начала оврага с отвесными склонами. Густые заросли кустарника, облепившего скалы, оставляли здесь узкий проход.

Кони заржали и встали на дыбы; колесничий принялся их успокаивать.

– Они чуют ловушку.

– Я тоже, малыш. Бедуины притаились в кустах. Они попытаются перебить ноги лошадям топорами, а когда мы упадем, нам перережут глотку и отрежут яйца.

– По-моему, слишком высокая плата за героизм.

– Благодаря тебе мы почти ничем не рискуем. По стреле в каждый куст, и – во весь опор! Прорвемся.

– Вы так уверены в себе?

– А ты сомневался? Думать – вредно.

Колесничий натянул поводья. Лошади нехотя поскакали через овраг. Сути даже не успел испугаться. Он пускал стрелу за стрелой. Первые две пропали в кустах, где никого не было, третья угодила в глаз бедуину, с воем выскочившему из укрытия.

– Продолжай, малыш!

У Сути волосы на голове встали дыбом, кровь застыла в жилах; он стрелял в каждый куст, поворачиваясь то вправо, то влево с такой скоростью, какой сам от себя не ожидал. Бедуины падали, пораженные кто в живот, кто в грудь, кто в голову.

Камни и колючие заросли преграждали выход из оврага.

– Держись, малыш, будем прыгать!

Сути перестал стрелять и вцепился в борт колесницы. Двое врагов, которых он не успел сразить, метнули в египтян топоры.

На полном ходу обе лошади перепрыгнули через преграду в самом низком месте. Шипы разодрали им ноги, спицы правого колеса поломались о камень, другой камень повредил правый бок колесницы. Мгновение – и экипаж зашатался; но кони последним рывком перетащили его через препятствие.

Несколько сот метров колесница пронеслась, не сбавляя ходу. Оглушенный Сути мотался из стороны в сторону, прижимая к себе лук и с трудом сохраняя равновесие. У подножия холма измученные, покрытые потом и пеной кони неожиданно встали.

– Господин офицер!

Колесничий рухнул на поводья. Между лопаток у него торчал топор. Сути попытался его поднять.

– Запомни, малыш… трусы всегда нападают сзади…

– Не умирайте, господин офицер!

– Теперь ты один будешь героем…

Глаза его закатились, дыхание оборвалось.

Сути долго прижимал к себе тело. Никогда больше колесничий не пошевелится, не приободрит его, не попытается совершить невозможное. Он один во враждебной стране – герой, о чьей доблести знает только мертвец.

Сути похоронил колесничего и постарался как следует запомнить место. Если он выживет, то обязательно вернется и отвезет тело в Египет. Ибо ничего нет страшнее для человека, рожденного в Двух Землях, чем быть погребенным вдали от своей страны.

Вернуться назад значило снова попасть в ловушку, продвижение вперед было чревато столкновением с новыми противниками. И все же он склонился ко второму решению, надеясь быстро добраться до воинов полководца Ашера, если, конечно, их еще не перебили.

Лошадей удалось заставить продолжить путь. Если впереди их ждала новая западня, Сути не сможет одновременно управлять колесницей и стрелять из лука. С комком в горле он поехал по каменистой дороге, которая привела его к полуразвалившейся лачуге. Молодой человек спрыгнул на землю и обнажил меч. Из допотопной трубы шел дым.

– Эй, кто тут есть, выходите!

На пороге появилась молодая дикарка в лохмотьях, с немытыми волосами. В руках она держала огромный нож.

– Успокойся и брось свой нож.

Она была такой хрупкой, совсем не способной сопротивляться. Сути счел осторожность излишней. Но едва он подошел ближе, она кинулась на него и попыталась вонзить лезвие прямо в сердце. Он увернулся, но ощутил жгучую боль в левой руке. Девушка в исступлении нанесла новый удар. Ударом ноги он обезоружил ее, потом бросил на землю. По руке у него текла кровь.

– Успокойся, а то я тебя свяжу.

Она отбивалась с бешеной силой. Он перевернул ее на живот и оглушил ударом в затылок. Решительно, с тех пор, как он стал героем, его отношения с женщинами складывались не лучшим образом. Он отнес ее в хижину с земляным полом. Убогие, грязные стены, жалкая обстановка, закопченный очаг. Сути положил свою жертву на дырявую циновку и связал ей руки и ноги веревкой.

Внезапно на него навалилась неимоверная усталость. Он сел спиной к очагу, вжав голову в плечи, и задрожал всем телом. Из него выходил страх.

Грязь вызывала у него отвращение. Он нашел за домом колодец, промыл свою неглубокую рану и вычистил единственную комнату.

– Тебя бы тоже следовало отмыть.

Он плеснул на девушку воды, она очнулась и заорала. Новый ушат воды заглушил крики. Когда он стал снимать с нее грязную одежду, она завертелась, как змея.

– Да не собираюсь я тебя насиловать, дуреха!

Догадалась ли она о его намерениях? Во всяком случае, она смирилась. Она стояла посреди комнаты голая и, казалось, радовалась омовению. Когда он стал ее вытирать, на лице у нее промелькнуло подобие улыбки. Его удивило, как светлы были ее волосы.

– А ты хорошенькая. Тебя уже кто-нибудь целовал?

По тому, как приоткрылись ее губы и зашевелился язык, Сути понял, что он не первый.

– Если пообещаешь хорошо себя вести, я тебя развяжу.

Глаза смотрели умоляюще. Он снял веревку с ног, погладил икры, бедра и прижался губами к золотистым волоскам на лобке. Она напряглась, словно лук, и обвила его освобожденными руками.

***

Сути проспал без сновидений десять часов сряду. Дала о себе знать рана, он вскочил и вышел из лачуги.

Она украла все его оружие и перерезала поводья колесницы. Кони убежали.

Ни лука, ни ножа, ни меча, ни сапог, ни плаща. Бесполезная колесница увязала в грязи под дождем, зарядившим с самого утра. Герою,превратившемуся в простофилю, одураченному дикой девчонкой, ничего не оставалось, как пешком брести к северу.

В бешенстве он расколошматил колесницу камнями, чтобы она не досталась врагу. В одной набедренной повязке, экипированный, как самый настоящий олух, Сути поплелся вперед под проливным дождем. В его сумке лежали черствый хлеб, обломок дышла с иероглифической надписью, хранившей имя колесничего, кувшины со свежей водой и дырявая циновка.

Он преодолел перевал, пересек сосновый лес, спустился по склону, круто обрывавшемуся в озеро, и пошел по берегу.

Горы становились все более недружелюбными. После ночевки под скалистым уступом, защищавшим от восточного ветра, он взобрался вверх по скользкой тропинке и оказался в пустынной, засушливой местности. Запасы провизии быстро иссякли. Ему все сильнее хотелось пить.

Когда Сути утолял жажду, зачерпнув немного солоноватой воды из неприглядной лужицы, в кустах послышался хруст ломающихся веток. Несколько человек шли прямо на него. Он отполз и спрятался за стволом гигантской сосны.

Пятеро мужчин толкали перед собой пленника со связанными за спиной руками. Их малорослый предводитель схватил его за волосы и заставил встать на колени. Сути находился слишком далеко, чтобы слышать, что они говорят, но вскоре тишину гор рассекли крики избиваемого.

Один против пятерых, безоружный… молодой человек не имел ни малейшего шанса спасти несчастного.

Мучитель осыпал пленника ударами, допрашивал, снова бил, потом приказал приспешникам оттащить его к пещере. Еще один, последний допрос, и он перерезал ему горло.

После ухода злодеев Сути больше часа просидел в неподвижности. Он думал о Пазаире, о его любви к справедливости, к идеалу. Как бы он поступил, столкнувшись с таким варварством? Он и не знал, что так близко от Египта существует мир без законов, где жизнь человека ничего не стоит.

Он заставил себя спуститься к пещере. Ноги у него подкашивались, в ушах все еще раздавались крики умирающего. Несчастный уже испустил дух. Судя по внешности и набедренной повязке, это был египтянин, наверное, воин из отряда Ашера, попавший в руки мятежников. Сути голыми руками вырыл ему могилу внутри пещеры.

Потрясенный, изможденный, он продолжил путь, всецело положившись на судьбу. Попадись ему враг, у него не будет сил отбиваться.

Когда два воина в шлемах окликнули его, он просто рухнул на мокрую землю.

***

Палатка.

Кровать, подушка под головой, одеяло.

Сути приподнялся. Острие ножа заставило его лечь обратно.

– Кто ты?

Вопрос был задан египетским офицером с резкими чертами лица.

– Сути, лучник конного отряда.

– Откуда ты?

Он поведал о своих подвигах.

– Можешь ли ты доказать то, что сказал?

– У меня в сумке – обломок дышла с именем моего колесничего.

– Что с ним стало?

– Его убили бедуины, я его похоронил.

– А сам убежал?

– Нет, конечно! Я их человек пятнадцать своими стрелами уложил.

– Когда ты завербовался?

– В начале месяца.

– Двух недель не прошло, а ты уже первоклассный лучник!

– Я способный.

– Я верю только в долгие тренировки. А не сказать ли тебе правду?

Сути отбросил одеяло.

– Это и есть правда.

– А что, если ты прикончил колесничего?

– Бред какой!

– Вот посидишь подольше в подземелье, мозги на место встанут.

Сути рванулся к выходу. Двое солдат схватили его за руки, третий ударил в живот и оглушил ударом по голове.

– Мы правильно сделали, что вылечили этого лазутчика. Он нам много чего расскажет.

22

Сидя за столом одной из самых людных харчевен Фив, Пазаир завел разговор о Хаттусе, дипломатической супруге Рамсеса Великого. Когда был заключен мир с хеттами, фараон получил в залог чистосердечных отношений одну из дочерей азиатского властителя. Она возглавила фиванский гарем и жила там в неге и роскоши.

Невидимая, недосягаемая, Хаттуса не снискала любви египтян. Чего только про нее не говорили: и черной магией она занимается, и с ночными демонами якшается, и на больших праздниках появляться не желает.

– Из-за нее, – сказала хозяйка харчевни, – цены на притирания выросли вдвое.

– А она-то чем виновата?

– Женщины из ее окружения – а их становится все больше и больше – целыми днями только и делают, что красятся. Гарем расходует невероятное количество самых лучших притираний, покупает их за немалые деньги, и цены соответственно растут. И с маслом то же самое. Избавиться бы поскорее от этой чужеземки!

Никто не встал на защиту Хаттусы.

***

Помещения гарема на восточном берегу утопали в буйной растительности. Сюда был подведен канал. Вода изобильно орошала многочисленные сады, отведенные для придворных дам, вдов и знатных пожилых особ, огромный фруктовый сад и цветочный парк, где отдыхали пряхи и ткачихи. Как и в других египетских гаремах, здесь размещались многочисленные мастерские, школы танцев, музыки и стихосложения, участки для выращивания душистых трав и центр производства косметических средств; мастера обрабатывали дерево и слоновую кость, изготавливали разноцветную эмаль, шили великолепные льняные платья и составляли изощренные цветочные композиции. Бурная деятельность гарема включала в себя и воспитание молодежи: египтян и чужестранцев готовили здесь для высших административных должностей. Помимо элегантных дам, блиставших самыми невероятными драгоценностями, здесь встречались ремесленники, учителя и чиновники, следившие за бесперебойным снабжением знатных особ свежими продуктами.

Рано утром судья Пазаир подошел к центральному дворцу гарема. Должность позволила ему беспрепятственно пройти мимо стражи и встретиться с придворным распорядителем Хаттусы. Тот принял прошение судьи и отнес своей госпоже, которая, к великому удивлению чиновника, его не отвергла.

Судью провели в зал с четырьмя колоннами и стенами, расписанными изображениями птиц и цветов. Пол был выложен разноцветной плиткой, что делало общую атмосферу еще более привлекательной и уютной. Вокруг Хаттусы, восседавшей на троне из позолоченного дерева, суетились две прислужницы. Они колдовали над баночками и ложечками с румянами и тенями, коробочками с благовониями, а завершала утренний туалет самая ответственная процедура – надевание парика, который подгоняла искуснейшая мастерица, заменяя поврежденные локоны и выправляя новые пряди.

Блистательная и горделивая, тридцатилетняя хеттская царевна любовалась собой в зеркале с позолоченной ручкой в форме стебля лотоса.

– Судья – у меня в столь ранний час! Очень любопытно узнать, что заставило вас прийти сюда?

– Госпожа, я прошу позволения задать вам несколько вопросов.

Она отложила зеркало и отослала прислужниц.

– Вы хотите поговорить с глазу на глаз?

– Да.

– Наконец-то хоть какое-то развлечение! В этом дворце так скучно.

Очень светлая кожа, длинные и тонкие пальцы, черные глаза – Хаттуса одновременно притягивала к себе и приводила в смятение. Язвительная, своенравная, стремительная, она нимало не щадила собеседников и клеймила их слабости, будь то косноязычие, неловкость в движениях или физические недостатки.

Она внимательно разглядывала Пазаира.

– Вы не самый красивый мужчина Египта, но женщина может влюбиться в вас и хранить вам верность. Вы нетерпеливы, страстны, одержимы идеалом – прямо целый набор пороков. А уж серьезен-то как, можно даже сказать, степенен – так и молодость сгубить недолго!

– Вы позволите допросить вас?

– Дерзкий ход! Вы сознаете, сколь нагло себя ведете? Я – супруга великого Рамсеса и могу в любой момент сместить вас с должности.

– Вы прекрасно знаете, что не можете. Я буду защищаться перед судом, а вас призовут к ответу за превышение власти.

– Странная страна Египет. Люди здесь не только верят в правосудие, но еще и уважают законы и следят за их исполнением. Такое чудо долго длиться не может,

Хаттуса снова взяла зеркало и принялась разглядывать один из завитков на своем парике.

– Если ваши вопросы меня позабавят, я на них отвечу.

– Скажите, кто поставляет вам свежий хлеб?

Хеттиянка вытаращила глаза от изумления.

– Вас интересует мой хлеб?

– Точнее, пекарь с западного берега, который хотел на вас работать.

– Все хотят на меня работать! Моя щедрость известна.

– Однако народ вас недолюбливает.

– Это взаимно. Народ глуп здесь, как и всюду. Я чужестранка и горжусь этим. Десятки слуг ползают у моих ног, потому что царь поставил меня во главе этого гарема, самого роскошного в Египте.

– Так что же пекарь?

– Поговорите с моим управляющим, он вам все расскажет. Если пекарь поставлял хлеб, вы об этом узнаете. А что, это так важно?

– Вам известно о трагедии, произошедшей возле сфинкса в Гизе?

– Что у вас на уме, судья Пазаир?

– Ничего особенного.

– Эта игра наскучила мне, как праздники и придворные! Я хочу лишь одного: вернуться домой. Было бы забавно, если бы хеттское войско разбило ваши отряды и захватило Египет. В самом деле, достойный ответ! Но боюсь, я умру здесь, супругой самого могущественного из царей, владыки, которого я видела всего один раз в день нашей свадьбы, заключенной ради мира и счастья наших народов. А о моем счастье кто-нибудь подумал?

– Спасибо за помощь, царевна.

– Разговор завершаю я, а не вы!

– Я не желал вас оскорбить.

– Уходите.

Управляющий Хаттусы уточнил, что заказывал хлеб превосходному пекарю с западного берега, но ничего так и не было доставлено.

Пазаир в недоумении вышел из гарема. По обыкновению он попытался проверить незначительную улику, у него и в мыслях не было, что это может вызвать раздражение у одной из самых знатных дам царства.

А что, если она прямо или косвенно замешана в заговоре? Еще один вопрос без ответа.

***

Помощник градоначальника Мемфиса с опаской открыл рот.

– Расслабьтесь, – посоветовал Кадаш.

Лекарь не стал скрывать правду: зуб придется удалить. Несмотря на все старания спасти его не удалось.

– Откройте рот пошире.

Конечно, рука Кадаша была уже не так тверда, как прежде, но сноровки ей хватит еще надолго. После местного обезболивания он приступил к первому этапу удаления и ухватил зуб щипцами.

Одно неверное движение – рука дрогнула, и он поранил десну. В раздражении он продолжил операцию, но занервничал, и из-за этого все пошло не так: пока он сражался с корнями, началось кровотечение. Он поспешно схватил трут, поместил его заостренный конец в лунку, проделанную в деревянном бруске, и стал быстро вращать его при помощи лучкового инструмента, пока не появилась искра. Как только пламя разгорелось, он нагрел ланцет и прижег рану пациента.

Помощник градоначальника вышел с болезненно распухшей челюстью и не счел нужным поблагодарить зубного лекаря. Кадаш потерял важного клиента, который теперь будет поносить его направо и налево.

Лекарь оказался на распутье. Он не хотел ни стареть, ни расставаться со своим ремеслом. Конечно, можно почерпнуть новые силы и недолгий приток энергии в ливийской экстатической пляске, но этого уже недостаточно. Решение, казалось, было совсем рядом, и все же до него не добраться! Кадашу следует прибегнуть к новому средству, усовершенствовать свою технику, доказать, что ему по-прежнему нет равных.

Другой металл – вот что ему нужно.

***

Паром отплывал.

В последний момент Пазаир успел запрыгнуть на борт плоскодонного судна, где вперемешку толпились люди и животные.

Паром постоянно курсировал между нильскими берегами. Хотя путь был недолог, люди успевали обменяться новостями, а иной раз даже заключить сделку. Какой-то бык, желая развернуться, толкнул судью, и тот налетел на женщину, стоявшую к нему спиной.

– Извините.

Она не ответила и закрыла лицо руками. Пазаир, удивившись, пригляделся получше.

– А вы случайно не госпожа Сабабу?

– Оставьте меня в покое.

Темное платье, коричневая шаль на плечах, небрежная прическа – Сабабу походила на нищенку.

– Разве нам не надо кое в чем признаться друг другу?

– Я вас не знаю.

– Вспомните моего друга Сути. Он уговорил вас не клеветать на меня.

В отчаянии она перегнулась через борт, вглядываясь в быстрое речное течение. Пазаир удержал ее за руку.

– Нил в этом месте опасен. Вы могли бы утонуть.

– Я не умею плавать.

Мальчишки спрыгнули на берег, едва паром причалил. За ними последовали ослы, быки и крестьяне. Пазаир и Сабабу сошли последними. Он не отпускал проститутку.

– Ну что вы ко мне пристали? Я простая служанка, я…

– Ваши попытки оправдаться смешны. Разве вы не говорили Сути, что я один из ваших постоянных клиентов?

– Я не понимаю, о чем вы.

– Я судья Пазаир, постарайтесь вспомнить.

Она попыталась бежать, но пальцы не разжались.

– Будьте благоразумны.

– Я вас боюсь!

– Вы пытались меня опорочить.

Она ратрыдалась. Он смутился и отпустил ее. Даже если она враг, такое отчаяние не могло его не тронуть.

– Кто велел вам оклеветать меня?

– Не знаю.

– Вы лжете.

– Меня попросил какой-то мелкий чиновник.

– Стражник?

– Откуда я знаю? Я не задаю вопросов.

– А как вам платят?

– Оставляют в покое.

– Почему вы мне помогаете?

На ее лице промелькнула грустная улыбка.

– Воспоминания о счастливых днях… Отец был сельским судьей, я его обожала. Когда он умер, я возненавидела свое селение и перебралась в Мемфис. Потом начались разные встречи, одна сомнительнее другой, и довольно скоро я стала шлюхой. Шлюхой богатой и уважаемой. Мне платят за конфиденциальные сведения об известных завсегдатаях моего пивного дома.

– Монтумес, да?

– Выводы делайте сами. Но мне ни разу не приходилось очернять судью. Из почтения к памяти отца я вас пощадила. Если вы в опасности, тем хуже для вас.

– А вы не боитесь, что вам это даром не пройдет?

– Я много чего помню – это послужит мне защитой.

– А что, если вашему заказчику смешна такая угроза?

Она потупилась.

– Поэтому я уехала из Мемфиса и решила скрыться здесь. Из-за вас я потеряла все.

– А полководец Ашер приходил к вам?

– Нет.

– Истина обнаружится, обещаю.

– Я больше не верю обещаниям.

– А вы поверьте.

– Почему вас хотят уничтожить, судья Пазаир ?

– Я расследую несчастный случай, произошедший в Гизе. Официально признано, что в нем погибли пять воинов-ветеранов из почетной стражи сфинкса.

– Об этом не было никаких слухов.

Попытка судьи не удалась. Либо она ничего не знала, либо решила молчать.

Вдруг она вскрикнула от боли и схватилась правой рукой за левое плечо.

– Что у вас болит?

– Острый ревматизм. Иногда я рукой пошевелить не могу.

Пазаир недолго колебался. Она помогла ему, он не мог ее бросить.

***

Когда Пазаир привел Сабабу к Нефрет, девушка обрабатывала рану осленку, повредившему ногу. Проститутка обещала судье не раскрывать, кто она такая.

– Я встретил эту женщину на пароме. У нее болит плечо, вы не могли бы ей помочь?

Нефрет тщательно вымыла руки.

– Давно болит?

– Больше пяти лет, – с вызовом ответила Сабабу. – А вы знаете, кто я?

– Пациентка, которую я попытаюсь вылечить.

– Я Сабабу, проститутка и хозяйка пивного дома.

Пазаир побелел.

– Частые половые сношения и общение с партнерами, не слишком следящими за соблюдением гигиены, возможно, и есть причина вашей болезни.

– Осмотрите меня.

Сабабу сняла платье и осталась совершенно обнаженной.

И что было делать Пазаиру – закрыть глаза, отвернуться или провалиться сквозь землю? Такого оскорбления Нефрет никогда ему не простит. Вот так открытие: он – клиент веселой девицы! Его оправдания будут столь же смешны, сколь бесполезны.

Нефрет прощупала плечо, проследила указательным пальцем направление нервных окончаний, нашла чувствительные точки и проверила изгиб лопатки.

– Это серьезно, – заключила она. – Ревматизм уже на деформирующей стадии. Если не будете лечиться, вам грозит паралич.

Сабабу разом утратила всю спесь.

– Что… что вы мне посоветуете?

– Прежде всего прекратите пить, затем каждый день принимайте настой коры ивы и, наконец, ежедневно делайте примочки с бальзамом из натрона, белого масла, смолы терпентина, ладана, меда и жира гиппопотама, крокодила, сома и кефали. Это дорогие вещества, у меня их нет. Вам придется обратиться к какому-нибудь лекарю в Фивах.

Сабабу оделась.

– И не тяните, – посоветовала Нефрет, – мне кажется, болезнь быстро прогрессирует.

Совершенно убитый, Пазаир проводил проститутку до выхода из селения.

– Я свободна?

– Вы не сдержали слова.

– Вас это удивит, но иногда я терпеть не могу врать. От такой женщины, как она, невозможно что-то утаить.

Пазаир сел в пыль на обочину дороги. Наивность довела его до катастрофы. Самым неожиданным образом Сабабу все-таки выполнила свою задачу. Судья чувствовал себя совершенно разбитым. Он, неподкупный судья, оказался в глазах Нефрет сообщником проститутки, лицемером и развратником!

Добрая Сабабу, преисполненная почтения к судьям и памяти отца, эта самая Сабабу, не колеблясь, предала его при первой же возможности. Завтра же она продаст его Монтумесу, если еще не сделала этого.

Легенда гласит, что Осирис оказывает снисхождение утопленникам, когда они предстают перед судом загробного мира. Считается, что воды Нила очищают. Любовь потеряна, имя поругано, идеал попран… Ему захотелось покончить с собой.

Рука Нефрет легла ему на плечо.

– Ваш насморк прошел?

Он не осмелился пошевелиться.

– Простите.

– О чем вы?

– Эта женщина… Клянусь, я…

– Вы привели ко мне больную, надеюсь, она незамедлительно начнет лечиться.

– Она пыталась погубить мою репутацию, но утверждает, что передумала.

– Великодушная проститутка?

– Я так полагал.

– Кто же вас за это осудит?

– Я был у Сабабу вместе со своим другом Сути: мы праздновали его поступление на военную службу.

Нефрет не убрала руку.

– Сути – удивительный человек, с пылким нравом и неистощимой энергией. Он обожает вино и женщин, хочет стать великим героем, ни перед кем и ни перед чем не отступает. Наша дружба крепче гранита, сильнее смерти. Пока Сабабу принимала его в своей комнате, я сидел один, погрузившись в свое расследование. Умоляю, поверьте мне.

– Меня беспокоит один старик. Надо помыть его и вычистить жилище. Вы не откажетесь мне помочь?

23

– Встань!

Сути выбрался из своей темницы. Грязный, голодный, он все время распевал фривольные песенки и думал об упоительных часах, проведенных в объятиях мемфисских красоток.

– Вперед!

Солдат, отдававший приказы, был наемником. Бывший морской разбойник^[294], он предпочел службу в египетском войске, потому что его ветераны получали вполне приличную пенсию. На голове – остроконечный шлем, в руках – короткий меч, на лице – ни малейших эмоций.

– Это ты Сути?

Поскольку молодой человек не спешил с ответом, наемник ударил его в живот. Согнувшись пополам, он все же устоял на ногах.

– Ты горд и крепок. Говорят, ты сражался с бедуинами. Лично я в это не верю. Когда убивают врага, ему отрубают руку и приносят ее своему начальнику. На мой взгляд, ты удрал, как заяц.

– Вместе с обломком дышла от моей колесницы?

– Своровал где-то. Говорят, ты стрелял из лука, – сейчас проверим.

– Я хочу есть.

– Потом разберемся. Истинный воин способен биться, даже когда его силы на исходе.

Наемник отвел Сути на опушку леса и дал тяжеленный лук. Спереди деревянная дуга была отделана костяными накладками, с тыльной стороны – корой. Тетива – бычья жила, покрытая льняными волокнами – была закреплена узлами с обеих сторон.

– Мишень в шестидесяти метрах, на дубе прямо перед тобой. У тебя две стрелы, чтобы в нее попасть.

Натягивая лук, Сути подумал, что мышцы спины вот-вот порвутся. Перед глазами заплясали черные точки. Сохранить натяжение, вставить стрелу, прицелиться, забыть о том, что поставлено на карту, сосредоточиться на мишени, стать луком и стрелой, взлететь в воздух, вонзиться в середину ствола.

Он закрыл глаза и выстрелил.

Наемник сделал несколько шагов вперед.

– Почти в центр.

Сути взял вторую стрелу, снова натянул лук и прицелился в солдата.

– Ты неосторожен.

Наемник выпустил из рук меч.

– Я говорю правду, – твердо сказал Сути.

– Да ладно, ладно!

Молодой человек выпустил вторую стрелу. Она вонзилась в мишень чуть правее предыдущей. Солдат вздохнул.

– Кто тебя научил так стрелять?

– Это талант.

– К речке, солдат! Мыться, одеваться и завтракать.

Вооруженный своим любимым луком из акации, снабженный сапогами, шерстяным плащом и ножом, досыта накормленный, умытый и умащенный благовониями, Сути предстал перед офицером, командовавшим сотней пехотинцев. На сей раз его рассказ был выслушан внимательно и на его основе составлен рапорт.

– Мы отрезаны от основных сил и от полководца Ашера. Он со своим элитным отрядом стоит лагерем в трех днях ходьбы отсюда. Я пошлю двух гонцов на юг, чтобы основное войско поспешило.

– Мятеж?

– Объединились два азиатских царька, иранское племя и бедуины. Возглавляет их ливийский изгнанник Адафи. Он мнит себя пророком бога-мстителя и мечтает сокрушить Египет и взойти на трон Рамсеса. Для одних – просто кукла, для других – опасный безумец. Он любит наносить удар внезапно, не считаясь ни с какими соглашениями. Если остаться здесь, нас перебьют: между Ашером и нами – хорошо укрепленная крепость. Придется взять ее приступом.

– А колесницы у нас есть?

– Нет, зато много лестниц и осадная башня на колесах. Нам как раз недоставало первоклассного лучника.

***

Не десять и не сто раз Пазаир порывался заговорить с ней. А на деле лишь поднял старика, отнес его под пальму, где было поменьше ветра и солнца, вычистил его дом и помог Нефрет. Он ждал какого-нибудь знака неодобрения, хоть тени упрека в глазах. Но она была поглощена работой и казалась безучастной ко всему остальному.

Накануне судья побывал у Кани и узнал, что его розыски не дали никакого результата. Между тем, соблюдая осторожность, садовник обошел большинство селений и беседовал с десятками крестьян и ремесленников. Никаких следов ветерана, вернувшегося из Мемфиса. Если этот человек и жил на западном берегу, он тщательно скрывался.

– Дней через десять Кани принесет вам первую партию лекарственных растений.

– Управитель селения предоставил мне заброшенный дом на краю пустыни; сделаем из него лечебницу.

– А вода?

– В самое ближайшее время подведут канал.

– А ваше жилище?

– Маленькое, но опрятное и уютное.

– Вчера Мемфис, а нынче эта дыра.

– Зато здесь у меня нет врагов. А там все время как на войне.

– Небамон не вечно будет возглавлять корпорацию лекарей.

– Это решит судьба.

– Вы вновь займете достойное положение.

– Какая разница? Да, забыла вас спросить, как ваш насморк?

– Весенний ветер мне не на пользу.

– Придется снова сделать ингаляцию.

Пазаир подчинился. Ему нравилось смотреть, как она смешивает лекарства, как готовит дезинфицирующую массу, раскладывает ее на камне, а потом накрывает горшком с дыркой. Любое ее движение доставляло ему удовольствие.

***

Комната судьи была перевернута вверх дном. Даже москитные сетки были сорваны, скомканы и брошены на деревянный пол. Все содержимое дорожной сумки высыпано, таблички и свитки разбросаны повсюду, циновки растоптаны, набедренная повязка, туника и плащ порваны.

Пазаир встал на колени в поисках какой-нибудь улики.

Но взломщик не оставил следов.

***

Судья подал жалобу тучному чиновнику, тот дивился и возмущался.

– Есть подозрения?

– Не осмеливаюсь их высказать,

– Прошу вас!

– За мной следили.

– Вы определили, кто именно?

– Нет.

– Описание?

– Невозможно.

– Жаль. Мне нелегко будет расследовать.

– Понимаю.

– Как и все остальные управления стражи в нашем районе, я получил адресованное вам послание. Ваш секретарь вас повсюду разыскивает.

– Зачем?

– Не уточняется. Он просит, чтобы вы как можно скорее вернулись в Мемфис. Когда вы отправитесь в путь?

– Ну… завтра.

– Вам нужна охрана?

– Мне достаточно Кема.

– Как пожелаете, но будьте осторожны.

– Кто посягнет на судью?

***

Нубиец обзавелся луком, стрелами, мечом, дубиной, копьем и деревянным щитом, обтянутым бычьей кожей, – в общем всем, что составляло вооружение стражника, уполномоченного осуществлять непростые операции. Павиан довольствовался своими клыками.

– Кто оплатил все это снаряжение?

– Торговцы с базара. Мой павиан одного за другим переловил всех членов воровской шайки, державшей всех в страхе больше года. Торговцы решили меня отблагодарить.

– А вы получили разрешение от фиванской стражи?

– Мое оружие внесено в списки и пронумеровано, все по закону.

– В Мемфисе какие-то неприятности, нам надо возвращаться. Что насчет пятого ветерана?

– На базаре – ни слуху ни духу. А у вас?

– Ничего.

– Он мертв, как все остальные.

– Тогда зачем кто-то рылся в моей комнате?

– Я больше не отойду от вас ни на шаг.

– Вы подчиняетесь моим приказам, не забывайте.

– Мой долг – вас охранять.

– Если я сочту нужным. Ждите меня здесь и будьте готовы к отъезду.

– Скажите, по крайней мере, куда вы уходите?

– Я ненадолго.

***

Нефрет превратилась в царицу селения, затерянного на западном берегу Фив. Для маленькой общины постоянный лекарь был несказанной привилегией. Девушка, с ее кроткой улыбкой, пользовалась непререкаемым авторитетом и творила чудеса. Дети и взрослые бегали к ней за советом и больше не боялись заболеть.

Нефрет настаивала на строгом соблюдении правил гигиены, которые все знали, но иной раз не прочь были нарушить: частое мытье рук, особенно перед едой, ежедневное омовение, ополаскивание ног перед тем как войти в дом, освежение рта, регулярное бритье и стрижка волос, применение притираний, косметических средств и благовоний на основе цератонии. И богатые, и бедные пользовались пастой из песка с жиром; при добавлении натрона она хорошо очищала и дезинфицировала кожу.

По просьбе Пазаира Нефрет согласилась пройтись по берегу Нила.

– Вы счастливы?

– Мне кажется, я приношу пользу.

– Я восхищаюсь вами.

– Есть много врачей, достойных вашего уважения.

– Я должен уехать из Фив. Меня вызывают в Мемфис.

– Опять то странное дело?

– Секретарь не уточнил.

– Ваше расследование продвинулось?

– Пятого ветерана так и не удалось найти. Если бы у него была постоянная работа на западном берегу, я бы узнал. Мое расследование зашло в тупик.

Ветер переменился, весна становилась мягкой и теплой. Скоро начнется песчаная буря; несколько дней египтяне будут вынуждены сидеть по домам.

Все вокруг цвело.

– Вы еще вернетесь сюда?

– Как только смогу.

– Я чувствую, вы взволнованы.

– Кто-то обыскал мою комнату.

– Чем не способ вас припугнуть?

– Кто-то полагал, что у меня есть важные документы. Теперь им ясно, что это не так.

– А вы не слишком рискуете?

– Я сам виноват, очень много допускаю ошибок.

– Не судите себя так строго; вам не в чем себя упрекнуть.

– Я хочу устранить проявленную к вам несправедливость.

– Вы меня забудете.

– Никогда!

Она улыбнулась и мягко промолвила:

– Клятвы юности развеет вечерний бриз.

– Только не мои.

Пазаир остановился, повернулся к ней, взял ее за руки.

– Я люблю вас, Нефрет. Если б вы только знали, как я вас люблю…

В ее глазах промелькнула тревога:

– Моя жизнь здесь, ваша – в Мемфисе. Судьба решила за нас.

– Мне наплевать на карьеру. Если вы полюбите меня, остальное неважно!

– Ну что за ребячество!

– Вы – это счастье, Нефрет. Без вас моя жизнь лишена всякого смысла.

Она мягко высвободила руки.

– Мне надо подумать, Пазаир.

Ему захотелось взять ее на руки и прижать к себе так сильно, чтобы никто никогда не смог их разлучить. Но главное было не спугнуть хрупкую надежду, мелькнувшую в ее ответе.

***

Поглотитель теней наблюдал за отъездом Пазаира. Судья покидал Фивы, не поговорив с пятым ветераном и не раздобыв никаких компрометирующих документов. Обыск его комнаты ничего не дал.

Да и сам он не слишком преуспел. Информация более чем скудная: пятый ветеран жил какое-то время в небольшом городке к югу от Фив, собирался там обосноваться и заняться починкой колесниц. После трагической гибели его товарища пекаря он запаниковал и исчез.

Ни судье, ни поглотителю теней обнаружить его не удалось.

Ветеран чувствовал, что он в опасности. Значит, будет держать язык за зубами. Успокоившись, поглотитель теней решил отплыть в Мемфис ближайшим судном.

24

У визиря Баги болели ноги. Они тяжелели и отекали так, что не видно было щиколоток. Он носил широкие сандалии с распущенными ремешками, думать о лечении ему было некогда. Чем больше времени проводил он, сидя в конторе, тем больше становились отеки; но служба на благо государства не давала возможности отдохнуть или отложить работу.

Его супруга Недит отказалась от большой казенной усадьбы, выделенной визирю фараоном. Баги не стал с ней спорить, тем более что городская жизнь была ему ближе. Поэтому они жили в центре Мемфиса в скромном доме, денно и нощно охраняемом стражей. Верховный сановник Двух Земель мог чувствовать себя в полной безопасности; за все время существования Египта ни один визирь не стал жертвой убийства и никогда не подвергался нападению.

Находясь на самой вершине административной иерархии, он не помышлял о личном обогащении. Долг был для него превыше благоденствия семьи. Недит тяжело переживала возвышение супруга. Наделенная от природы крупными чертами лица, небольшим ростом и полнотой, с которой никак не удавалось справиться, она избегала светской жизни и никогда не появлялась на официальных пирах. Она тосковала о тех днях, когда Баги занимал скромную должность и не брал на себя большой ответственности. Тогда он рано возвращался домой, помогал ей на кухне и занимался детьми.

Направляясь к дворцу, визирь думал о сыне и дочери. Его сын поначалу стал было ремесленником, но мастер заметил, что он ленится. Узнав об этом, визирь добился исключения юноши из мастерской и отправил его на производство сырцового кирпича. Фараон счел решение визиря несправедливым и осудил его за излишнюю суровость по отношению к членам семьи. Визирь не имел права потворствовать своим близким, но и чрезмерная строгость считалась предосудительной^[295]. Так что сын Баги начал продвигаться по службе и стал смотрителем на производстве обожженного кирпича. Дальше его честолюбие не простиралось, единственной его страстью была игра в шашки в компании ровесников. Дочь радовала визиря больше. Некрасивую внешность она компенсировала добродетельным поведением и мечтала поступить ткачихой в храм. Помощи от отца ей ждать не приходилось, успеха предстояло добиваться собственными силами.

Усталый визирь встал со стула и сел на низкое, слегка вогнутое в середине сиденье из переплетенных веревок. Перед ежедневной встречей с царем он должен был ознакомиться с донесениями различных министерств. Сгорбившись, превозмогая боль в ногах, он заставил себя сосредоточиться.

Чтение прервал его личный секретарь.

– Извините, что беспокою.

– Что случилось?

– Гонец из азиатской армии с докладом.

– Изложите суть дела.

– Элитный отряд полководца Ашера отрезан от основных сил египетского войска.

– Мятеж?

– Ливиец Адафи, два азиатских царька и бедуины.

– Опять они! Наши тайные службы позволили застать себя врасплох.

– Пошлем подкрепление?

– Сейчас же пойду спрошу совета его величества.

Рамсес приказал двум новым отрядам выступить в Азию и велел ускорить продвижение основного войска. Царь отнесся к делу очень серьезно. Ашеру, если ему удастся выбраться из этой переделки, надлежало подавить мятежников.

С момента провозглашения указа, повергшего двор в недоумение, визирь буквально разрывался на части, чтобы добиться исполнения распоряжений фараона. Благодаря хорошо налаженной системе управления для инвентаризации сокровищ и запасов Египта требовалось всего несколько месяцев, однако посланцам визиря предстояло опросить главных жрецов всех храмов и управителей всех провинций, составить массу отчетов и исправить неточности. Требования царя порождали скрытую враждебность, поэтому Баги, на которого ложилась вся ответственность за эту административную проверку, изо всех сил старался успокоить особо уязвленных сановников и по возможности погасить общее раздражение.

В конце дня Баги получил подтверждение, что все его приказания выполнены. Завтра же он удвоит гарнизон Царских стен, уже приведенный в состояние постоянной боевой готовности.

***

Вечер в лагере проходил невесело. Завтра египтяне пойдут на приступ мятежной крепости, чтобы прорвать окружение и постараться установить связь с полководцем Ашером. Штурм предстоял нелегкий. Многим не суждено было вернуться домой. Сути ужинал вместе с самым пожилым солдатом – видавшим виды воякой из Мемфиса. Ему было доверено управление осадной башней на колесах.

– Через полгода я выйду на пенсию, – поведал он. – Это, парень, моя последняя азиатская кампания! Давай ешь чеснок. И желудок прочистит, и от простуды убережет.

– Сюда бы немного кориандра и розового вина, вкуснее было бы.

– Пир – после победы! Обычно в этом отряде хорошо кормят. Говядину, пирожки дают, овощи вполне свежие и пива вволю. Когда-то солдаты подворовывали то тут, то там; Рамсес такую практику пресек и мародеров из войска повыгонял. Я-то никогда не воровал. Мне дадут дом в деревне, клочок земли и служанку. Я буду платить мало налогов и передам свое добро кому пожелаю. Ты правильно сделал, что пошел в солдаты, парень – за будущее можешь не беспокоиться.

– Если, конечно, выберусь из этой переделки.

– Да сроем мы эту крепость. Ты, главное, берегись удара слева. Смерть в мужском обличий приходит слева, а в женском – справа.

– Но ведь у врага нет женщин?

– Еще как есть, да такие отчаянные!

Сути не забудет ни про право, ни про лево, а в память о колесничем он будет знать еще и про спину.

***

Египетские воины начали дикую пляску, размахивая оружием над головами и воздевая его к небесам, чтобы снискать благосклонность судьбы и обрести мужество сражаться до самой смерти. По общепринятым правилам битва должна была начаться через час после рассвета; только бедуины нападали без предупреждения.

Старый солдат воткнул перо в длинные черные волосы Сути.

– Это обычай элитных лучников. Перо – символ богини Маат; благодаря ей ты сохранишь твердость духа и будешь стрелять точно в цель.

Пехотинцы во главе с бывшим морским разбойником притащили лестницы. Сути поднялся на осадную башню и встал рядом со стариком. Человек десять принялись толкать ее в направлении крепости.

Инженерные войска как могли разровняли дорогу, и деревянные колеса катились без особого труда.

– Левее, – скомандовал старший по башне.

Они выехали на ровное место. Вражеские лучники открыли стрельбу с крепостных стен. Двое египтян упали замертво, одна стрела пронеслась над самой головой Сути.

– Ну давай, парень.

Сути натянул лук с костяными накладками; если стрелять по параболической траектории, стрелы полетят на расстояние свыше двухсот метров. До предела натянув тетиву, он сосредоточился и на выдохе выстрелил.

Бедуин, пораженный в самое сердце, упал со стены. Успех окрылил пехотинцев, и они бросились на врага.

Когда до цели оставалось не более ста метров, Сути поменял оружие. Его любимый лук из акации был легче, бил точнее и позволял тщательно прицелиться при каждом выстреле. Вскоре Сути удалось снять со стен половину защитников и египтяне смогли приставить лестницы.

Когда осадная башня была всего метрах в двадцати от цели, старший рухнул, пораженный стрелой в живот. Разогнавшись, башня врезалась в стену крепости. Пока товарищи взбирались на стены и проникали внутрь укреплений, Сути склонился над старым солдатом.

Рана была смертельной.

– Отличная пенсия, парень, вот увидишь… ну а мне не повезло.

Голова безжизненно упала на плечо.

Тараном египтяне пробили ворота, а старый разбойник окончательно сокрушил их топором. Охваченные паникой, противники вконец потеряли голову. Местный царек вскочил на коня и смял офицера, принуждавшего его сдаться. Египтяне рассвирепели и стали крушить все вокруг, никому не давая пощады.

В какой-то момент из объятой пламенем крепости, незамеченный победителями, выскользнул человек в лохмотьях и кинулся бежать по направлению к лесу. Сути догнал его, ухватился за залатанную тунику и разорвал ее.

Оказалось, это молодая, сильная женщина. Та самая дикарка, что его обокрала.

Она продолжала бежать голышом. Под смех и подначки товарищей по оружию Сути пригвоздил ее к земле.

Обезумев от страха, она отбивалась долго и упорно. Сути поднял девушку, связал ей руки и прикрыл остатками жалкой одежды.

– Она твоя, – крикнул кто-то из пехотинцев.

Несколько уцелевших вражеских солдат стояли, заложив руки за голову, побросав луки, щиты, сандалии и бурдюки. Считалось, что они погубили свою душу, лишились имени и истощили запасы спермы. Победители завладели бронзовой посудой, быками, ослами и козами, сожгли казарму, мебель, ткани. От крепости осталась лишь куча обожженных камней. Бывший разбойник подошел к Сути.

– Командир погиб, старший по башне тоже. Ты из нас самый храбрый и к тому же элитный лучник. Тебе и командовать.

– Но у меня нет никакого опыта.

– Ты – герой. Мы все можем это засвидетельствовать: без тебя мы бы не победили. Веди нас к северу.

Молодой человек покорился воле товарищей. Он велел достойно обращаться с пленниками. В ходе коротких допросов те заверили, что подстрекателя к мятежу, Адафи, в крепости не было.

Сути с луком в руках выступил во главе колонны. Справа от него шла пленница.

– Как твое имя?

– Пантера.

Сути был очарован ее красотой: дикая, светловолосая, с горящими как угли глазами, великолепным телом и чувственными губами. Голос ее звучал вкрадчиво, завораживающе.

– Ты откуда?

– Из Ливии. Мой отец был повержен живым.

– Как это?

– Во время одной стычки египетский меч рассек ему голову. Тогда бы ему и умереть. В качестве пленника он возделывал землю в Дельте. Он позабыл свой язык, свой народ, стал египтянином! Я ненавидела его и не пошла на похороны. Я продолжила борьбу!

– Что ты имеешь против нас?

Вопрос удивил Пантеру.

– Мы враждуем уже две тысячи лет! – воскликнула она.

– Так не пора ли заключить перемирие?

– Никогда!

– Что ж, постараюсь тебя переубедить.

Обаяние Сути не могло не подействовать на Пантеру. Она соблаговолила поднять на него глаза.

– Я буду твоей рабыней?

– В Египте нет рабов.

Какой-то солдат издал крик. Все бросились на землю. На гребне холма зашевелились заросли. Из кустов показалась стая волков, которые, окинув путников взглядом, спокойно пошли своей дорогой. Египтяне вздохнули с облегчением и возблагодарили богов.

– Меня освободят, – заявила Пантера.

– Рассчитывай только на себя.

– При первом же удобном случае я тебя предам.

– Откровенность – редкая добродетель. Ты начинаешь мне нравиться.

Она надулась и продолжала идти молча.

Два часа они шли по каменистой местности, потом по руслу пересохшей реки. Не отрывая глаз от скалистых склонов, Сути старался не пропустить ни малейших признаков тревоги.

Когда путь им преградил десяток египетских лучников, они поняли, что спасены.

***

Около одиннадцати утра Пазаир пришел к себе в контору, дверь которой была заперта.

– Сходите за Ярти, – приказал он Кему.

– С павианом?

– С павианом.

– А если он болен?

– Приведите мне его сейчас же, в любом состоянии.

Кем поспешил выполнить приказ.

Ярти подошел, охая и стеная. Лицо его было красно, веки опухли.

– Я отдыхал после несварения желудка, – объяснил он. – Я принял зернышки тмина в молоке, но тошнота не прошла. Лекарь прописал мне настой ягод можжевельника и два дня отдыха.

– Зачем вы забросали посланиями фиванскую стражу?

– Возникло два срочных дела!

Гнев судьи утих.

– Что случилось?

– Первое неотложное дело: у нас кончился папирус. Второе: проверка содержимого амбаров, вверенных вашему попечению. По донесению технических служб, в главном хранилище недостает половины запаса пшеницы.

Ярти понизил голос.

– Назревает большой скандал.

***

После того как жрецы поднесли первые зерна урожая Осирису, а первый хлеб – богине жатвы, носильщики цепочкой потянулись к амбарам с корзинами, полными драгоценного жита. «Для нас настал счастливый день», – пели они. По приставным лестницам они поднимались на крышу амбаров прямоугольной или цилиндрической формы и через люки ссыпали содержимое корзин внутрь. Достать зерно можно было через дверь, открывавшуюся внизу.

Смотритель амбаров принял судью на редкость холодно.

– В соответствии с царским указом я обязан проверить запасы зерна.

– За вас уже все проверил чиновник.

– И к какому заключению он пришел?

– Он мне не сообщил. Его выводы касаются только вас.

– Приставьте лестницу к фасаду главного амбара.

– Я же, кажется, сказал: чиновник уже все проверил.

– Вы хотите воспротивиться закону?

Смотритель смягчился.

– Я думаю только о вашей безопасности, судья Пазаир. Карабкаться туда наверх опасно. Вы же не привыкли лазить по крышам.

– Значит, вам неизвестно, что половина зерна пропала.

Казалось, смотритель потрясен.

– Какой кошмар!

– Как вы это объясните?

– Жучок, очевидно.

– Разве не это должно вас волновать в первую очередь?

– Я полагаюсь на санитарную службу: это они виноваты!

– Половиназапаса – это очень много.

– Ну, знаете, если заведется жучок…

– Принесите лестницу.

– В этом нет необходимости, уверяю вас. Судье не пристало заниматься такими вещами!

– Когда я поставлю печать на официальном отчете, вы будете отвечать перед законом.

Двое работников принесли большую лестницу и прислонили ее к фасаду амбара. Пазаир начал подниматься; ему было не по себе, перекладины скрипели, конструкция казалась более чем шаткой. На полпути лестница зашаталась.

– Закрепите ее! – потребовал он.

Смотритель огляделся, явно подумывая, как бы улизнуть.

Кем положил руку ему на плечо, к ноге приблизился павиан.

– Давайте послушаемся судью, – посоветовал нубиец. – Вы же не хотите, чтобы произошел несчастный случай?

Приспособили противовесы. Пазаир, успокоившись, полез дальше. Добравшись до верха, на высоте восьми метров от земли он отодвинул засов и открыл люк.

Амбар был заполнен до краев.

***

– Непостижимо, – воскликнул смотритель. – Проверявший чиновник вам солгал.

– А если предположить, что вы заодно?

– Меня обманули, уверяю вас!

– Что-то не верится.

Павиан зарычал и оскалил зубы.

– Он терпеть не может, когда врут, – заметил нубиец.

– Придержите зверя!

– Если свидетель его раздражает, мне с ним не справиться.

Смотритель понурился.

– Он пообещал мне хорошее вознаграждение за поддержку. Предполагалось, что потом мы ссыплем якобы недостающее зерно. Солидная готовилась махинация. Но раз преступление еще не было совершено, я смогу сохранить свою должность?

***

Пазаир засиделся за работой допоздна. Он подписал отставку смотрителя, привел обоснования и тщетно пытался найти по спискам проверявшего чиновника. Наверное, тот действовал под вымышленным именем. Зерно воровали нередко, но никогда еще преступление не достигало таких масштабов. Что это – отдельная кража в одном из амбаров Мемфиса или глобальный заговор? В последнем случае вполне оправдан поразивший всех указ фараона. А может, царь рассчитывает, что именно судьи помогут восстановить справедливость и вернуть страну в русло закона? Если бы каждый действовал четко и правильно, независимо оттого, насколько важна его должность, пресечь зло не составило бы труда.

В пламени светильника возникло лицо Нефрет, ее глаза, губы. В этот час она, наверное, уже спит.

Думает ли она о нем?

25

Пазаир в сопровождении Кема и павиана сел на скороходное судно, чтобы добраться до крупнейшей папирусной плантации Дельты, которую с соизволения фараона возделывал Бел-Тран. В илистой, заболоченной почве это драгоценное растение с косматыми цветками в форме зонтика и стеблем треугольного сечения могло достигать шестиметровой высоты и расти так тесно, что получались густые заросли. Из деревянистых корней делали мебель; из волокон и коры – циновки, корзины, сети, канаты, веревки и даже сандалии и набедренные повязки для бедноты. Что же касается пористой мякоти, которую в изобилии извлекали из-под коры стебля, она подвергалась специальной обработке, чтобы превратиться в знаменитый папирус – предмет гордости Египта.

Бел-Тран не довольствовался одними лишь дикими зарослями – в своих бескрайних владениях он сам выращивал папирус, поставил его обработку на широкую ногу и продавал готовую продукцию. Для египтянина зеленые стебли олицетворяли жизненную силу и молодость. Облик папируса имели жезлы богинь, да и колонны храмов воспроизводили в камне его форму.

Посреди зарослей была проложена широкая дорога. Навстречу Пазаиру шли обнаженные крестьяне с тяжелыми вязанками папирусного стебля на спине. Они жевали молодые побеги и, высосав сок, выплевывали волокнистую зелень. Перед большими складами, где папирус хранился в деревянных ящиках или сосудах из обожженной глины, работники очищали тщательно отобранные волокна и раскладывали их на циновках и досках.

Стебли разрезались в длину и получившиеся пластинки накладывались друг на друга в два слоя крест-накрест. Специально обученные работники накрывали все это влажной тканью и долго отбивали деревянным молотком. Потом наступал ответственный момент, когда полоски папируса должны были склеиться при высыхании без добавления каких-либо веществ.

– Здорово, не правда ли?

У коренастого человека, обратившегося к Пазаиру, была круглая, как луна, голова, черные волосы и подведенные краской глаза. Несмотря на полные руки и ноги и некоторую грузность, он выглядел очень подвижным, чтобы не сказать суетливым.

– Ваш приход для меня большая честь, судья Пазаир. Мое имя Бел-Тран, я хозяин этих плантаций.

Он поддернул набедренник и оправил рубаху из тонкого льна. Хотя он одевался у лучшей ткачихи Мемфиса, всегда казалось, что одежда ему либо мала, либо велика, либо широка.

– Я хотел бы купить у вас папирус.

– Пойдемте, я покажу вам мои лучшие образцы.

Бел-Тран повел Пазаира в помещение, где хранилась продукция высочайшего качества – свитки, склеенные из двадцати листов первоклассного папируса. Хозяин развернул один такой свиток.

– Вы только посмотрите, какая красота, какое тонкое волокно, какой замечательный желтый цвет. Никому больше не удается достичь такого великолепного цвета. А секрет в том, сколько держать папирус на солнце. Впрочем, есть еще много других важных хитростей, которые я держу втайне.

Судья потрогал край свитка.

– Это само совершенство.

Бел-Тран не скрывал своей гордости.

– Этот папирус предназначен для писцов, занятых переписыванием и дополнением Поучений^[296]. Дворцовая библиотека заказала мне десяток таких свитков на следующий месяц. На моем папирусе пишут также тексты «Книги мертвых», которые кладут в гробницы.

– Кажется, вы процветаете.

– Так и есть, если, конечно, работать день и ночь не покладая рук! Я не жалуюсь, дело свое я люблю всей душой. Готовить основу для священных письмён – что может быть прекраснее?

– Мои средства ограничены, я не могу себе позволить столь замечательный папирус.

– У меня есть товар не столь высокого качества, но вполне добротный. Прочность гарантирована.

Судью вполне устроила новая партия папируса, но цена все еще оставалась слишком высокой.

Бел-Тран почесал затылок.

– Вы мне очень симпатичны, судья Пазаир, и надеюсь, это взаимно. Я люблю справедливость, ибо она – ключ к счастью. Вы не откажете мне в удовольствии подарить вам эту партию?

– Я очень тронут вашим великодушием, но, к сожалению, вынужден сказать нет.

– Позвольте мне проявить настойчивость.

– Любой подарок, каким бы он ни был, может расцениваться как подкуп. Если вы разрешите отсрочить платеж, это надо будет должным образом записать и зарегистрировать.

– Разумеется, как вам будет угодно! Я хотел лишь выразить вам свое уважение за то, что вы, не колеблясь, привлекаете к ответу крупных предпринимателей, нарушающих закон. Для этого требуется немалое мужество.

– Это просто мой долг.

– В последнее время в Мемфисе нравы торговцев заметно ухудшились. Полагаю, указ фараона изменит дело к лучшему.

– Мы, судьи, делаем все от нас зависящее, хотя я мало знаком с нравами Мемфиса.

– Вы быстро привыкнете. В последние годы конкуренция между торговцами весьма ужесточилась, люди стали наносить друг другу серьезные удары.

– И вам тоже досталось?

– Как и всем, но я не сдаюсь. Вначале я был принят на работу помощником счетовода на одну большую плантацию Дельты, где папирус делали плохо. Крошечное жалованье и много часов кропотливого труда. Я предложил хозяину плантации усовершенстования, и он повысил меня до должности счетовода. Так бы я и жил себе спокойно, если б не несчастье.

Собеседники вышли со склада и пошли по усаженной цветами аллее, ведущей к дому Бел-Трана.

– Могу я предложить вам выпить? Это не подкуп, уверяю вас!

Пазаир улыбнулся. Он чувствовал, что хозяину хочется поговорить.

– Что за несчастье?

– Малоприятное происшествие, не делающее мне чести. Я женился на женщине старше меня, уроженке Элефантины; мы неплохо ладили, если не считать редких мелких стычек. Я возвращался домой поздно, она не имела ничего против. Однажды днем мне стало нехорошо, наверное, переутомился. Меня отвели домой, и я обнаружил свою супругу в постели с садовником. Поначалу мне захотелось ее убить, потом – засудить за измену… но наказание такое тяжелое!^[297] Я довольствовался незамедлительным разводом.

– Тяжкое испытание.

– Я был уязвлен до глубины души и пытался утешиться, работая вдвое больше. Хозяин плантации предложил мне заброшенный участок бесплодной земли. Придуманная мною система орошения сделала его плодородным – отличные урожаи, приемлемые цены, довольные клиенты… и, наконец, одобрение дворца! Став царским поставщиком, я достиг предела мечтаний. Мне выделили болота, через которые вы прошли.

– Мои поздравления.

– Усилия всегда вознаграждаются. Вы женаты?

– Нет.

– Я решил вторично попытать счастья, и мне повезло.

Бел-Тран проглотил пилюлю из ароматной смолы, сыти^[298] и финикийского тростника; такая смесь помогала сохранить свежесть дыхания.

– Я вас познакомлю с моей молодой супругой.

***

Госпожа Силкет в отчаянии вглядывалась в свое лицо: что, если на нем появилась первая морщинка? На этот случай она запаслась маслом тригонеллы, обладающим свойством сглаживать дефекты кожи. Парфюмер отделил стручки растения от зерен, приготовил пасту и разогрел ее. На поверхности поблескивало масло. Силкет осторожно нанесла косметическую маску, состоящую из меда, красного натрона и северной соли, а потом натерла все тело алебастровой пудрой.

Благодаря хирургическому вмешательству Небамона ее лицо и фигура стали тоньше, как того желал муж. Конечно, самой себе она все еще казалась полноватой, но от Бел-Трана никаких нареканий по поводу пышности бедер она больше не слышала. Готовясь приступить вместе с мужем к обильной трапезе, она накрасила губы красной охрой, нанесла нежный крем на щеки и подвела глаза зеленой краской. Потом она натерла кожу под волосами специальным лосьоном, основные ингредиенты которого – пчелиный воск и смола – предотвращали появление седых волос.

Сочтя отражение в зеркале вполне удовлетворительным, Силкет надела парик из настоящих волос с благоухающими прядями, подаренный ей мужем по случаю рождения второго ребенка, оказавшегося мальчиком.

Служанка предупредила, что пришел Бел-Тран, да не один, а с гостем.

Силкет в панике снова кинулась к зеркалу. Удастся ли ей произвести благоприятное впечатление или ей попадет за какой-нибудь изъян, ускользнувший от ее внимания? Но времени нанести другой макияж или переодеться уже не было.

Набравшись смелости, она вышла из своей комнаты.

***

– Силкет, дорогая! Познакомься, это судья Пазаир из Мемфиса.

Женщина улыбнулась с должной долей застенчивости и смущения.

– Мы часто принимаем дома покупателей и грамотных работников, – продолжал Бел-Тран, – но вы – первый судья, посетивший нас! Это для нас большая честь.

Новая усадьба торговца папирусом насчитывала около десяти слабо освещенных комнат. Госпожа Силкет боялась солнца, потому что от его лучей краснела ее нежная кожа.

Служанка принесла свежего пива, за ней прибежали дети – рыжеволосая девочка и мальчишка, похожий на отца. Они поздоровались с судьей и с криком унеслись прочь.

– Ах, дети! Мы обожаем их, но иногда они так утомительны.

Силкет кивнула в знак согласия. К счастью, оба раза роды прошли без осложнений и не испортили ее фигуру благодаря долгим периодам отдыха. Некоторые нежелательные округлости она скрывала под просторным платьем из первоклассного льна, скромно украшенного красной бахромой. Серьги из слоновой кости были привезены из Нубии.

Пазаиру предложили сесть в папирусное кресло необычной вытянутой формы.

– Оригинально, не правда ли? Я люблю всякие новшества, – сказал Бел-Тран. – Если такая форма будет иметь успех, я налажу производство для продажи.

Судья удивился планировке дома: приземистое здание было вытянуто в длину и не имело террасы.

– Я страдаю головокружениями. Эта покатая крыша оберегает нас от жары.

– Вам нравится в Мемфисе? – спросила Силкет.

– Свое селение я любил больше.

– А где вы сейчас живете?

– Над своей конторой. Немного тесновато. С тех пор как я вступил в должность, дел все время невпроворот и архивы быстро накапливаются. Через несколько месяцев, чувствую, мне придется еще потесниться.

– Но это так легко уладить, – заметил БелТран. – Один из моих близких знакомых ведает архивами во дворце. Он распределяет места в государственном хранилище.

– Я бы не хотел, чтобы мне оказывали предпочтение.

– Что вы, никакого предпочтения. Вам все равно придется рано или поздно иметь с ним дело, так лучше пораньше. Я дам вам его имя, а там сами разберетесь.

Пиво было восхитительным и разлито оно было по большим кувшинам, сохранявшим напиток прохладным.

– Этим летом, – поведал Бел-Тран, – я открою склад папируса возле арсенала. Тогда поставки для административных учреждений будут занимать меньше времени.

– Значит, вы попадете в мой округ.

– Я очень этому рад. Насколько я знаю, вы все держите под действенным и неусыпным контролем. Это поможет мне утвердить свою репутацию. Хотя иной раз представляется случай сплутовать, я мошенничества не выношу – в один прекрасный день тебя все равно схватят за руку! В Египте плутов не любят. Как гласит пословица, кривда переправы не найдет и реку не перебредет.

– Вы что-нибудь слышали о хищениях зерна?

– Когда разразится скандал, будут приняты самые жесткие меры.

– Кто, по-вашему, может быть в этом замешан?

– Поговаривают, что часть урожая, сложенного в амбарах, расхищена частными лицами. Слухи, одни лишь слухи, но, правда, упорные.

– А стража пыталась найти виновных?

– Безуспешно. Вы согласитесь отобедать с нами?

– Не хотелось бы быть назойливым.

– Мы с супругой очень рады принимать вас у себя.

Силкет наклонила голову и одарила судью одобряющей улыбкой.

Пазаир не мог не оценить изысканность яств: гусиная печень, салат со специями и оливковым маслом, свежий зеленый горошек, гранаты, пирожки, и все это запивалось красным вином из Дельты урожая первого года царствования Рамсеса Великого. Дети ели отдельно, но все время требовали сладких пирожков.

– Вы подумываете создать семью? – спросила Силкет.

– Меня целиком поглощает работа, – ответил Пазаир.

– Жена, дети – это ли не цель жизни? Ничто не может принести большего удовлетворения, – отметил Бел-Тран.

Надеясь, что никто не заметит, рыжеволосая девчушка стащила булочку. Отец схватил ее за руку.

– За такое поведение не будет тебе ни игр, ни прогулок!

Девочка расплакалась и затопала ногами.

– Ты слишком строг, – возразила Силкет. – Ничего страшного не произошло.

– Иметь все, что душе угодно, и воровать – это никуда не годится!

– Разве в детстве ты не поступал точно так же?

– Мои родители были бедны, но я ни у кого ничего не крал и не допущу, чтобы так вела себя моя дочь.

Девочка заплакала еще громче.

– Уведи ее, пожалуйста.

Силкет повиновалась.

– Превратности воспитания! Благодарение богам, радостей бывает больше, чем огорчений.

Бел-Тран показал Пазаиру предназначенную для него партию папируса и предложил обработать края листов и добавить несколько свитков более низкого качества, белесого цвета – для черновиков.

Распрощались они тепло и сердечно.

***

Лысая голова Монтумеса покраснела, выдавая с трудом сдерживаемый гнев.

– Слухи, судья Пазаир, слухи, и ничего более!

– Однако вы провели расследование.

– Для проформы.

– И никаких результатов?

– Никаких! Кто может польститься на зерно, хранящееся в государственных амбарах? Смех, да и только! С какой стати вы вообще занялись этим делом?

– Амбар находится в моем округе.

Верховный страж сбавил тон.

– Правда, я и забыл. У вас есть доказательство?

– Самое веское: письменный документ.

Монтумес прочел свиток.

– Проверявший чиновник написал, что половина запаса изъята… что в этом необычного?

– Амбар заполнен до краев, и я лично в этом убедился.

Верховный страж встал, повернулся к судье спиной и стал глядеть в окно.

– Документ подписан.

– Вымышленным именем. Оно не значится в списке уполномоченных чиновников. У вас ведь есть все возможности для того, чтобы отыскать эту странную личность.

– Полагаю, вы допросили смотрителя амбаров?

– Он утверждает, что не знает настоящего имени человека, с которым имел дело, и видел его только один раз.

– Думаете, лжет?

– Может быть, и нет.

Несмотря на присутствие павиана, смотритель больше ничего не сказал, так что Пазаир был склонен верить в его искренность.

– Это же настоящий заговор!

– Не исключено.

– И зачинщик, по-видимому, смотритель.

– Я не доверяю видимости.

– Передайте мне этого мошенника, судья Пазаир. Он у меня заговорит.

– И речи быть не может.

– А вы что предлагаете?

– Нужно держать амбар под постоянным тайным наблюдением. Когда вор и его приспешники явятся за зерном, вы схватите их на месте преступления и выясните имена всех виновных.

– Их насторожит исчезновение смотрителя.

– Поэтому он должен продолжать исполнять свою должность.

– План сложный и рискованный.

– Отнюдь. Если у вас есть другой, получше, я готов повиноваться.

– Я сделаю все, что требуется.

26

Дом Беранира был единственной тихой гаванью, где смирялась буря в душе Пазаира. Он написал длинное письмо Нефрет, где вновь объяснился в любви и умолял ее найти в сердце ответное чувство. Он корил себя за то, что докучает ей, но был не в силах скрывать свою страсть. Отныне вся жизнь его была в руках Нефрет.

Беранира он застал за возложением цветов к скульптурным портретам предков в первой комнате его дома. Пазаир погрузился в молитву рядом с ним. Васильки с зелеными чашечками и желтые цветы персей помогали бороться с забвением и продлевали общение с мудрецами, обитавшими в райских полях Осириса.

Закончив обряд, учитель и ученик поднялись на террасу. Пазаир любил этот час, когда дневной свет умирает и сменяется светом звезд.

– Молодость твоя остается позади, как ненужная старая кожа. Она была счастливой и безмятежной. Пора подумать о том, чтобы жизнь не прошла даром.

– Вы все обо мне знаете.

– Даже то, что ты не захотел мне поведать?

– С вами ни к чему ходить вокруг да около. Как вы думаете, она не отвергнет меня?

– Нефрет никогда не притворяется. Она поступит честно.

Бывали моменты, когда тревога подступала к самому горлу Пазаира и мешала дышать.

– Мне кажется, я обезумел.

– О безумии стоит говорить лишь в одном случае: когда человек жаждет заполучить то, что принадлежит другому.

– Я забыл ваши уроки: приучать свой ум к прямоте, сохранять уравновешенность и четкость, не заботиться о собственном благе, поступать так, чтобы люди мирно шли своим путем, чтобы строились храмы, а сады цвели во славу богам^[299]. Меня сжигает страсть, и я сам поддерживаю ее пламя.

– Ну и хорошо. Пройди свой путь до конца, до той точки, откуда не будет возврата. И да угодно будет небесам, чтобы ты не уклонился от праведного пути.

– Я не пренебрегаю своими обязанностями.

– Как продвигается дело сфинкса?

– Зашло в тупик.

– Никакой надежды?

– Надо или добраться до пятого ветерана, или стараниями Сути что-то разузнать о полководце Ашере.

– Маловато зацепок.

– Я не отступлю, даже если придется годами ждать новой улики. Не забывайте, ведь у меня есть доказательство того, что армейские власти солгали: пять ветеранов были официально признаны мертвыми, в то время как один из них работал пекарем в Фивах.

– Пятый жив, – проговорил Беранир так, словно видел ветерана перед собой. – Не отступай, зло бродит вокруг.

Воцарилось долгое молчание. Торжественность тона глубоко взволновала судью. Его учитель обладал даром ясновидения – иной раз ему открывалось то, что было скрыто до поры от глаз простых смертных.

– Скоро я покину этот дом, – заявил он. – Пришло время переселяться в храм и там доживать свой век. Молчание богов Карнака будет тешить мой слух, а собеседниками моими станут камни вечности. Каждый новый день будет безмятежнее предыдущего, и так я вступлю в преклонные лета, готовящие человека к тому, чтобы предстать перед судом Осириса.

Пазаир возмутился.

– Мне нужны ваши наставления.

– Что еще я могу тебе посоветовать? Завтра возьму свой старческий посох и отправлюсь в сторону Прекрасного Запада, откуда никто не приходит назад.

– Если я обнаружу язву, угрожающую Египту, и буду знать, как с ней бороться, ваша духовная поддержка будет мне необходима. Она может сыграть решающую роль. Повремените, прошу вас.

– Как бы там ни было, этот дом станет твоим, как только я удалюсь в храм.

***

Чечи разжег огонь с помощью финиковых косточек и древесного угля, поставил на него конусообразный тигель и раздул пламя. В который раз он пытался довести до совершенства новый метод получения сплавов, заливая расплавленный металл в специальные формы. Обладая исключительной памятью, он ничего не записывал, боясь предательства. Его два помощника – здоровые, неутомимые парни – могли часами поддерживать пламя, дуя на него через длинные полые стебли.

Скоро несокрушимое оружие будет готово. Вооружившись сверхпрочными мечами и копьями, солдаты фараона смогут разбивать шлемы и пронзать доспехи азиатских воинов.

Крики и шум борьбы отвлекли его от размышлений. Чечи открыл дверь мастерской и столкнулся с двумя стражниками, ведущими пожилого седовласого мужчину с красными руками; он сопел, как загнанная лошадь, глаза слезились, набедренная повязка порвалась.

– Он проник на склад металлов, – объяснил один из стражников. – Когда мы его окликнули, он попытался сбежать.

Чечи сразу же узнал зубного лекаря Кадаша, но не выказал ни малейшего удивления.

– Отпустите меня, звери! – требовал лекарь.

– Вы – вор, – возразил начальник стражи. Что за безумная мысль взбрела Кадашу в голову? Он уже давно мечтал о небесном железе, чтобы сделать новые хирургические инструменты и стать непревзойденным зубным лекарем. Обуреваемый корыстным замыслом, он потерял голову и забыл о плане заговорщиков.

– Я пошлю одного из своих людей в контору старшего судьи царского портика, – заявил офицер стражи. – Нам необходим судья.

Из страха возбудить подозрения Чечи никак не мог воспротивиться такому повороту событий.

***

Потревоженный среди ночи, секретарь старшего судьи царского портика не счел нужным будить начальника, весьма ревностно оберегавшего свое право немного поспать. Он справился со списком судей, и его выбор пал на последнего – некоего Пазаира. Он стоит на низшей ступени иерархии, вот и пусть учится ремеслу.

Пазаир не спал. Он мечтал о Нефрет, воображал, что она рядом, спокойная, надежная, нежная. Он рассказывал бы ей о своих расследованиях, она – о своих пациентах. Так каждый помогал бы другому нести его ношу, и оба наслаждались бы покоем тихого счастья, возрождавшегося с каждым новым солнцем.

Вдруг заревел Северный Ветер, залаял Смельчак. Судья встал и открыл окно. Вооруженный стражник показал ему письменное распоряжение секретаря старшего судьи. Набросив на плечи короткую накидку, Пазаир последовал за стражником в казарму.

Перед входом на лестницу, ведущую в подземелье, скрестив копья, стояли два солдата. Они отвели оружие, чтобы пропустить судью, навстречу которому вышел Чечи.

– Я ждал старшего судью царского портика.

– Извините, вынужден вас разочаровать: дело поручили мне. Что произошло?

– Попытка ограбления.

– Есть подозреваемый?

– Виновник арестован.

– Тогда надо лишь изложить факты, выдвинуть обвинение и незамедлительно свершить правосудие.

Чечи было явно не по себе.

– Я должен его допросить. Где он?

– В коридоре, слева от вас.

Виновный сидел на наковальне под охраной вооруженного стражника. При виде Пазаира он вскочил.

– Кадаш! Что вы здесь делаете?

– Я прогуливался возле казармы, вдруг на меня налетели и силой привели сюда.

– Неправда, – возразил стражник. – Этот человек проник на склад, там мы его и застали.

– Ложь! Я подам жалобу по поводу нанесенных ударов и грубого обращения.

– Против вас много свидетелей, – напомнил Чечи.

– Что хранится на этом складе? – спросил Пазаир.

– Металлы, в основном медь.

Пазаир обратился к зубному лекарю.

– У вас что, кончилось сырье для инструментов?

– Я жертва недоразумения.

Чечи подошел к судье и прошептал ему несколько слов на ухо.

– Как пожелаете.

Они вдвоем ушли в мастерскую.

– Я провожу исследования, требующие строжайшей секретности. Вы не могли бы устроить закрытый процесс?

– Конечно же, нет.

– В исключительных случаях…

– Не настаивайте.

– Кадаш – уважаемый и состоятельный зубной лекарь. Я не могу объяснить его поступок.

– Какого рода исследованиями вы занимаетесь?

– Оружие. Понимаете?

– Специального закона для вашей деятельности не существует. Если Кадаш будет обвинен в воровстве, он волен защищаться как сочтет нужным, и вам придется давать показания.

– То есть я буду обязан отвечать на вопросы.

– Естественно.

Чечи немного помолчал.

– В таком случае я предпочитаю не подавать жалобу.

– Это ваше право.

– Это прежде всего в интересах Египта. Любопытные уши в суде или где-нибудь еще – и все предприятие окажется под угрозой провала. Предоставляю Кадаша вам; я буду вести себя как ни в чем не бывало. Вы же, судья Пазаир, помните, что обязаны хранить тайну.

Пазаир вышел из казармы вместе с зубным лекарем.

– Против вас не выдвинуто никакого обвинения.

– Зато я собираюсь протестовать!

– Неблагоприятные свидетельства, трудно объяснимое присутствие в этом месте в неурочный час, подозрение в краже… дело получается не из простых.

Кадаш покашлял, рыгнул и сплюнул.

– Ладно, не буду.

– Зато я буду.

– Простите?

– Я согласен вставать среди ночи, вести расследование в любых условиях, но не допущу, чтобы меня дурачили. Объяснитесь, или я обвиню вас в нанесении оскорбления судье.

Лекарю вдруг стало трудно говорить.

– Медь высочайшего качества, совершенно чистая медь! Я много лет о ней мечтаю.

– Как вы узнали о существовании этого склада?

– Один офицер из этой казармы оказался… болтливым клиентом. Он похвастался, я решил попытать счастья. Раньше казармы так строго не охранялись.

– Вы решились на воровство?

– Нет, что вы, я был готов заплатить! Я бы отдал за металл несколько тучных быков. Воины любят мясо. А у меня был бы превосходный материал, легкий, прочный! Но этот бесстрастный усатый человечек… С ним невозможно договориться.

– Но не весь же Египет можно подкупить.

– Подкупить? Что вы такое вообразили? Если два человека заключают сделку, это еще не значит, что они мошенники. Вы слишком мрачно смотрите на вещи.

Кадаш ворча удалился.

Пазаир пробродил всю ночь. Объяснения зубного лекаря его не убедили. Запас металлов, казарма… снова армия! Впрочем, вряд ли этот эпизод как-то связан с исчезновением ветеранов; скорее, все дело в отчаянии стареющего лекаря, не желающего признать, что рука его уже не так тверда, как прежде.

Было полнолуние. Согласно легенде, на луне жил заяц, который ножом отсекал голову тьме. Судья с радостью взял бы его к себе в секретари. Ночное солнце росло и таяло, наполнялось светом и снова его теряло; воздушная барка несла его мысли к Нефрет.

***

Все знали, что нильская вода чрезвычайно полезна для пищеварения, поскольку выводит из организма вредные жидкости. Некоторые врачи полагали, что своими целебными свойствами она обязана лекарственным травам, росшим по берегам реки. Когда начинался разлив, вода вбирала в себя растительные частицы и минеральные соли. Египтяне наполняли тысячи кувшинов, где драгоценная влага могла долго храниться в неизменном состоянии.

Тем не менее Нефрет проверила прошлогодние запасы. Когда содержимое одного из сосудов показалось ей мутноватым, она бросила туда сладкий миндаль. Через сутки вода станет прозрачной и восхитительно свежей. Некоторые кувшины трехлетней давности до сих пор хранили воду в первозданной чистоте.

Удостоверившись, что все в порядке, девушка решила последить за работой прачечника. Во дворце на эту должность назначали человека, пользующегося особым доверием, так как чистоте одежды придавалось большое значение – в любом сообществе, большом или малом, дело это считалось чрезвычайно ответственным. Постирав и выжав белье, прачечник должен был выбить его специальной колотушкой, встряхнуть, высоко подняв руки, и лишь потом развесить на веревке, натянутой между двумя шестами.

– Вы нездоровы?

– Почему вы так думаете?

– Потому что вы работаете вполсилы. Вот уже несколько дней выстиранное вами белье все серое.

– А что вы хотите? Работа тяжелая. Грязное женское белье – такая мука.

– Одной водой тут не обойтись. Возьмите вот это моющее средство и это благовоние.

Прачечник, нахмурившись, взял у Нефрет два сосуда, но, увидев ее улыбку, смягчился.

Чтобы в зерне не завелись насекомые, Нефрет велела пересыпать запасы древесным пеплом – дешевым и действенным средством. Так зерно удастся сохранить до следующего урожая.

Пока она осматривала последний отсек амбара, пришла новая поставка от Кани: петрушка, розмарин, шалфей, тмин и мята. Высушенные и растертые в порошок, эти лекарственные растения служили основой для лекарств, которыми Нефрет лечила больных. Ее снадобья смягчили боли старика, здоровье его заметно улучшилось, он радовался тому, что может оставаться с семьей.

Несмотря на скромность Нефрет ее успехи не прошли незамеченными. Молва быстро распространилась по западному берегу, и к ней потянулись крестьяне из соседних селений. Девушка никому не отказывала и каждому уделяла столько времени, сколько требовалось. После изнурительного дня она полночи занималась приготовлением пилюль, мазей и перевязочных средств. Ей помогали две вдовы, выбранные за их добросовестность. Несколько часов сна – и снова с самого рассвета у дверей выстраивался нескончаемый поток пациентов.

Не так представляла она свою работу, но лечить людей ей нравилось. Стоило только увидеть, как озабоченное лицо вновь обретает жизнерадостность, и она чувствовала, что ее усилия вознаграждены. Небамон оказал ей услугу, заставив приобрести опыт в общении с самыми бедными пациентами. Здесь от красноречия светского лекаря проку было мало. Пахарь, рыбак, мать семейства желали только одного – вылечиться быстро и дешево.

Когда Нефрет одолевала усталость, ее развлекала играми Проказница – зеленая обезьянка, которую она попросила привезти из Мемфиса. Она напоминала ей о первой встрече с Пазаиром, этим строгим, непримиримым человеком, вызывавшим тревогу и привлекавшим одновременно. Какая женщина сможет жить с судьей, для которого его призвание важнее всего на свете?

Десяток носильщиков составили корзины к дверям новой аптеки Нефрет. Проказница тотчас же принялась прыгать с одной на другую. В корзинах были кора ивы, натрон, белое масло, ладан, мед, смола терпентина и различные животные жиры в огромном количестве.

– Это мне?

– Вы целительница Нефрет?

– Да.

– Значит, это ваше.

– Да, но цена этих веществ…

– Все оплачено.

– Наше дело – доставка. Вот, подпишите.

Потрясенная и обрадованная, Нефрет написала свое имя на деревянной табличке. Теперь она сможет готовить сложные снадобья и в одиночку лечить тяжелые болезни.

***

Когда на закате на пороге жилища появилась Сабабу, Нефрет не удивилась.

– Я ждала вас.

– Вы догадались?

– Мазь от ревматизма скоро будет готова. Все составляющие у меня теперь есть.

Волосы Сабабу были убраны душистым тростником, на шее красовалось ожерелье из сердоликовых цветков лотоса; теперь она нисколько не походила на нищенку. Льняное платье, просвечивавшее ниже талии, позволяло любоваться длинными, стройными ногами.

– Я хочу лечиться у вас и только у вас. Все остальные лекари – воры и шарлатаны.

– Вы не преувеличиваете?

– Я знаю, что говорю. Можете назначить любую цену.

– Вы сделали мне роскошный подарок. Такого количества дорогих веществ хватит на сто человек.

– Но я – первая.

– Вы что, разбогатели?

– Я вернулась к своей деятельности. Фивы – город поменьше, чем Мемфис, люди в нем набожны и не столь открыты, однако состоятельные горожане не меньше ценят пивные дома. Я сняла симпатичный домик в центре города, заплатила сколько следует начальнику местной стражи и распахнула двери заведения. Слава о нем быстро облетела город. Подтверждение тому перед вами!

– Вы очень щедры.

– Не обольщайтесь. Я хочу, чтобы меня хорошо лечили.

– А вы будете следовать моим советам?

– Неукоснительно. Я только руковожу заведением, сама я прежней работой не занимаюсь.

– Но вас, наверное, одолевают обожатели.

– Я соглашаюсь ублажать одного мужчину, но платы не беру. Я стала неприступна.

Нефрет слегка покраснела.

– Вас задели мои слова?

– Нет-нет, что вы.

– Вы раздаете людям любовь, а сами-то вы ее получаете?

– Бессмысленный вопрос.

– Знаю, знаю: вы – девственница. Счастлив тот мужчина, что сумеет вас соблазнить.

– Госпожа Сабабу, я…

– Госпожа, я? Вы шутите?

– Закройте дверь и снимите платье. До полного исцеления вы будете приходить сюда каждый день, и я буду растирать вас бальзамом.

Сабабу легла на массажную плиту.

– Вы тоже заслуживаете настоящего женского счастья.

27

Из-за сильного течения поток был весьма опасен. Сути поднял Пантеру и понес, перекинув через плечо.

– Прекрати брыкаться. Если упадешь – утонешь.

– Тебе бы только меня унизить.

– Хочешь проверить?

Она присмирела. По пояс в воде, Сути тщательно выбирал дорогу, придерживаясь за большие камни.

– Переберись ко мне на спину и держись за шею.

– Я почти умею плавать.

– Учиться будешь не сейчас.

Молодой человек оступился, Пантера вскрикнула. Чем дальше он продвигался, ловкий и быстрый, тем крепче она к нему прижималась.

– Постарайся расслабить мышцы и подгребай ногами.

Споткнувшись, окунулся с головой, но он устоял на ногах и сумел добраться до берега.

Он вбил кол, привязал к нему веревку и перекинул конец на другой берег, где ее закрепил один из солдат. Пантера за это время вполне могла бы убежать.

Уцелевшие после штурма бойцы и отряд лучников полководца Ашера преодолели препятствие. Последний пехотинец, переоценив свои силы, забавы ради отпустил веревку. Отягченный оружием, он тут же стукнулся о каменную глыбу, потерял сознание и пошел ко дну.

Сути нырнул следом.

Словно радуясь возможности унести сразу две жертвы, течение усилилось. Сути поплыл под водой и скоро нашел несчастного. Двумя руками он схватил его под мышки и, борясь с течением, попытался поднять на поверхность. Солдат пришел в сознание, толкнул спасателя локтем в грудь и исчез в бурлящем потоке. Сути больше не мог бороться.

***

– Ты не виноват, – уверяла Пантера.

– Не люблю смерть.

– Подумаешь, какой-то глупый египтянин!

Он дал ей пощечину. Ошеломленная, она подняла на него глаза, полные ненависти.

– Никто никогда так со мной не обращался!

– Жаль.

– В твоей стране бьют женщин?

– У них те же права и обязанности, что и у мужчин. Строго говоря, тебя не мешало бы выпороть.

Он встал и угрожающе надвинулся на нее.

– Отойди!

– Ты берешь свои слова обратно?

Губы Пантеры оставались плотно сжатыми. Топот копыт отвлек Сути. Солдаты в спешке выбегали из палаток. Он схватил лук и колчан.

– Хочешь уйти – проваливай!

– А ты меня найдешь и убьешь.

Он пожал плечами.

– Да будут прокляты все египтяне!

Но это было не вражеское нападение, а прибытие полководца Ашера и его элитного отряда. По лагерю быстро распространялись новости. Бывший разбойник хлопнул Сути по плечу.

– Я горжусь тем, что знаком с героем! Ашер выделит тебе по меньшей мере пять ослов, два лука, три бронзовых копья и круглый щит. Недолго тебе оставаться простым солдатом. Ты смел, мой мальчик, а это встретишь не часто, даже в армии.

Сути ликовал. Наконец-то он у цели. Теперь надо как можно больше выспросить у людей из окружения полководца и найти в нем слабое звено. Он не ударит лицом в грязь, и Пазаир сможет им гордиться.

Его окликнул огромный детина в шлеме.

– Ты Сути?

– Он, он, – подтвердил бывший разбойник. – Это он обеспечил нам победу над вражеской крепостью, а потом рисковал жизнью, чтобы спасти утопающего.

– Полководец Ашер производит тебя в офицеры и назначает колесничим. С завтрашнего дня будешь помогать нам преследовать этого мерзавца Адафи.

– Он сбежал?

– Да он как угорь! Однако мятеж подавлен и в конце концов мы этого труса схватим. Десятки храбрых воинов полегли в расставленных им ловушках. Он убивает по ночам, как сама похитительница-смерть; он подкупает вождей разных племен и думает только о том, как посеять смуту. Пойдем со мной, Сути. Полководец хочет лично наградить тебя.

Хотя Сути терпеть не мог подобных церемоний, когда тщеславие одних подогревает бахвальство других, он согласился. Личная встреча с полководцем была достойной наградой за все пережитые опасности.

Герой шествовал между двумя шеренгами возбужденных солдат, стучавших мечами по щитам и выкрикивавших имя славного воина. Издали полководец Ашер отнюдь не походил на великого военачальника: низкорослый, сутулый, он больше напоминал писца, погрязшего в административных интригах.

Метрах в десяти от полководца Сути резко остановился.

Его тут же подтолкнули в спину.

– Иди, полководец ждет!

– Не бойся, приятель!

Молодой человек пошел вперед, лицо его смертельно побледнело. Ашер выступил ему навстречу.

– Счастлив познакомиться с лучником, чьи подвиги прославляет все войско. Боец Сути, награждаю тебя золотой мухой^[300] храбрых. Храни этот знак, он послужит доказательством твоей доблести.

Сути протянул руку. Товарищи поздравляли его, все хотели разглядеть и потрогать вожделенную награду.

Герой смотрел на все невидящим взглядом. Все приписали его поведение смятению.

Когда после официально разрешенной полководцем попойки Сути ушел к себе в палатку, ему вслед посыпались соленые шутки, намекавшие на то, что с красавицей Пантерой его ждут битвы иного рода.

Сути лег на спину с открытыми глазами. Ее он даже не замечал, она не осмелилась заговорить и свернулась калачиком подальше от него. Он был похож на обессиленного демона, жаждущего крови своих жертв.

Полководец Ашер… Перед глазами Сути неотступно стояло лицо главного военачальника – лицо человека, избивавшего и убившего египтянина в нескольких метрах от него.

Полководец Ашер – трус, лжец и предатель.

***

Проникнув сквозь высокое окно, утренний свет озарил одну из ста тридцати четырех колонн гигантского крытого зала, насчитывавшего пятьдесят три метра в длину и сто два в ширину. В карнакском храме зодчие создали самый большой в стране каменный лес, украшенный ритуальными сценами, которые изображали фараона, делающего подношения богам. Яркие, переливающиеся краски проступали лишь в определенные часы. Надо было прожить здесь целый год, чтобы проследить за перемещением солнечных лучей, озарявших скрытые от глаз непосвященных ритуалы и по очереди освещавших колонну за колонной, сцену за сценой.

По центральной аллее вдоль каменных лотосов с раскрытыми цветочными чашами, беседуя, шли два человека. Один из них был Беранир, другой – верховный жрец Амона, семидесятилетний мужчина, на чьи плечи было возложено управление священной обителью бога, забота о ее богатствах и соблюдение иерархии внутри храма.

– До меня дошли слухи о вашем прошении, Беранир. Сколько молодых людей наставили вы на путь мудрости и вдруг решили удалиться от мира и поселиться во внутреннем храме.

– Таково мое желание. Глаза слабеют, ноги не слушаются.

– По-моему, вы еще не настолько стары.

– Видимость обманчива.

– Ваша стезя еще отнюдь не оборвана.

– Все свои познания я передал Нефрет и больше не принимаю пациентов. А дом в Мемфисе я завещал судье Пазаиру.

– Небамон не слишком благоволит к вашей воспитаннице.

– Он подверг ее суровому испытанию, но он не ведает, что она за человек. Дух ее настолько же крепок, насколько кроток ее облик.

– А Пазаир не из Фив ли родом?

– Да, верно.

– Вы, кажется, всецело ему доверяете.

– В нем живет огонь.

– Пламя бывает разрушительным.

– Если его обуздать, оно освещает.

– Какую роль вы ему пророчите?

– Это решит судьба.

– Вы чувствуете людей, Беранир; преждевременный уход на покой лишит Египет вашего дара.

– Найдется преемник.

– Я тоже подумываю об уходе.

– Ваша ноша непосильна.

– В самом деле, день ото дня все тяжелее. Слишком много административных обязанностей и мало времени для молитвы. Фараон и его совет приняли мое прошение, через несколько недель я переселюсь в небольшой домик на восточном берегу священного озера и посвящу себя изучению древних текстов.

– Значит, станем соседями.

– Боюсь, что нет. Ваше жилище будет куда более величественным.

– Что вы хотите сказать?

– Вы назначены моим преемником, Беранир.

***

Денес с супругой приняли приглашение Бел-Трана, хотя состояние свое он сколотил совсем недавно и честолюбием обладал явно непомерным. Госпожа Нанефер полагала, что ему как нельзя более пристало определение выскочка. Однако пренебрегать производителем папируса не следовало; житейская хватка, работоспособность, широкие познания делали егополезным человеком. Ведь получил же он одобрение дворца, да и знакомых при дворе завел весьма влиятельных. Такого человека Денес никак не мог сбросить со счетов, а потому, несмотря на протесты супруги, убедил ее пойти на прием, организованный Бел-Траном по случаю открытия нового склада в Мемфисе.

Денес и Нанефер отправились на прием в роскошных носилках с высокой спинкой и специальной скамеечкой для ног. Резные подлокотники позволяли принять изящную, непринужденную позу. Балдахин защищал их от ветра и пыли, а пара опахал – от слепящих лучей заходящего солнца. Сорок носильщиков бодро шествовали мимо изумленных зевак. Носилки были такими длинными, а ног под ними семенило так много, что процессию быстро обозвали сороконожкой. А между тем слуги распевали: «Полные носилки нам милее пустых», думая о высоком вознаграждении, ожидавшем их по окончании небывалого шествия.

Всеобщее изумление оправдывало расходы. Денес и Нанефер вызвали зависть собравшихся у Бел-Трана и Силкет. Жители Мемфиса еще не видели таких шикарных носилок. Денес отмел комплименты легким движением кисти, а Нанефер пожалела об отсутствии позолоты.

Два виночерпия подали гостям пиво и вино. Весь торговый Мемфис праздновал принятие Бел-Трана в узкий крут людей, наделенных властью. Ему оставалось лишь толкнуть приоткрывшуюся дверь и доказать, чего он стоит, утвердившись окончательно. Суждение Денеса и его супруги обладало солидным весом, никто не мог присоединиться к торговой элите без их одобрения.

Бел-Тран, волнуясь, выбежал навстречу гостям и представил им Силкет, которой было приказано не раскрывать рта. Нанефер окинула ее презрительным взглядом. Денес осматривал усадьбу.

– Это будет склад или магазин?

– И то и другое, – ответил Бел-Тран. – Если все пойдет хорошо, я надеюсь расширить и разделить помещения.

– Далеко идущий план.

– Вам не нравится?

– Чревоугодие не относится к числу добродетелей торговца. Вы не опасаетесь несварения желудка?

– У меня отменный аппетит и с пищеварением все в порядке.

Нанефер потеряла интерес к разговору, предпочтя беседу со старыми друзьями. Денес понимал, что она свое заключение сделала – Бел-Тран представлялся ей человеком неприятным, напористым и бесхарактерным. Его притязаниям суждено было рассыпаться, как плохому песчанику.

Денес в упор посмотрел на хозяина.

– Мемфис отнюдь не столь гостеприимный город, как кажется, подумайте об этом. На ваших плантациях в Дельте вы властвовали безраздельно. Здесь вам предстоит столкнуться с трудностями большого города и вы изнурите себя напрасной суетой.

– Как мрачно вы смотрите на вещи.

– Послушайте моего совета, дорогой друг. У каждого человека свой предел, не стоит его переступать.

– Честно говоря, я предела пока не знаю, а потому у меня страсть ко всему новому.

– В Мемфисе много производителей и продавцов папируса, которые обосновались давно и полностью удовлетворяют спрос.

– А я постараюсь удивить их, предложив продукцию более высокого качества.

– Это не хвастовство?

– Я верю в свою работу и не вполне понимаю ваши… предостережения.

– Я думаю исключительно о ваших интересах. Смиритесь с существующим положением вещей, и вы избавите себя от многих неприятностей.

– Своих вам уже недостаточно?

Тонкие губы Денеса побледнели.

– Что вы хотите сказать?

Бел-Тран подтянул пояс длинного передника, начавшего понемногу сползать.

– Я что-то слышал о правонарушениях, о суде. Ваше предприятие уже не выглядит так привлекательно, как раньше.

Тон разговора изменился. Гости стали прислушиваться.

– Ваши обвинения оскорбительны и беспочвенны. Имя Денеса пользуется уважением во всем Египте, а Бел-Трана не знает никто.

– Времена меняются.

– Все эти сплетни и клеветнические измышления даже не заслуживают ответа.

– Если я хочу что-нибудь сказать, я говорю это во всеуслышанье. А намеки и темные дела оставляю другим.

– Это что, обвинение?

– А вам есть в чем себя упрекнуть?

Госпожа Нанефер взяла мужа под руку.

– Мы и так здесь слишком задержались.

– Будьте осторожны, – посоветовал Денес, глубоко уязвленный. – Один плохой урожай – и вы разорены!

– Я принял меры предосторожности.

– Ваши планы – пустые мечтания.

– Не вы ли станете моим первым клиентом? Я продумаю ассортимент и предложу вам хорошую цену.

– Буду иметь в виду.

Присутствующие разделились. Выпад Денеса поколебал доверие кое-кого из гостей, но Бел-Тран казался вполне уверенным в себе. Столкновение предстояло захватывающее.

28

Колесница Сути двигалась по труднопроходимой дороге вдоль отвесной скалы. Уже неделю элитный отряд полководца Ашера тщетно преследовал уцелевших мятежников. Сочтя, что в целом край усмирен, полководец дал приказ возвращаться назад.

Сути молча стоял рядом с лучником. Мрачно глядя на дорогу, он сосредоточился на управлении лошадьми. Пантера удостоилась особого обращения: она ехала на осле, тогда как другие пленники вынуждены были идти пешком. Это была милость, оказанная Ашером герою завершавшейся кампании, и никто не находил в этом ничего удивительного.

Ливийка спала в палатке Сути и все больше поражалась перемене, произошедшей с молодым человеком. Обычно столь пылкий и энергичный, он вдруг замкнулся и пребывал в состоянии необъяснимой тревоги. Наконец девушка не выдержала и захотела узнать причину.

– Ты – герой, тебя будут чествовать, ты станешь богат, а выглядишь, как побежденный! Объясни, в чем дело.

– Пленница не должна приставать с расспросами.

– Я буду сражаться рядом с тобой всю жизнь при условии, что ты сохранишь волю к борьбе. Тебе что, жизнь больше не в радость?

– Подавись своими вопросами и замолчи.

Пантера сняла тунику.

Обнаженная, она откинула назад свои светлые волосы и начала медленный танец, извиваясь так, чтобы обратить внимание на каждый изгиб стана. Руки плавно скользили вдоль тела, поглаживая груди, ягодицы, бедра. В ее движениях ощущалась природная гибкость женщин ее племени.

Когда с кошачьей грацией она подобралась к нему поближе, он не отреагировал. Она развязала его набедренную повязку, обвила руками его тело и легла на него. И с радостью убедилась, что герой не утратил боевого пыла. Он желал ее, хотя и не подавал виду. Она скользнула вдоль тела любовника и одарила его жарким поцелуем.

***

– Что меня ждет?

– В Египте ты будешь свободна.

– Ты не оставишь меня при себе?

– Одного мужчины тебе будет мало.

– Стань богатым, и мне будет в самый раз.

– Ты заскучаешь, став уважаемой женщиной. Не забывай, ты же обещала меня предать.

– Ты меня покорил, а я покорю тебя.

Она продолжала соблазнять голосом, бархатистостью тембра, чарующими модуляциями. Лежа на животе с распущенными волосами и слегка раздвинутыми ногами, она манила его к себе. Сути страстно овладел ею, осознавая, что бесовка наверняка прибегла к колдовству, чтобы так быстро пробудить его желание вновь.

– Ты больше не грустишь.

– Я пытаюсь заглянуть в свое сердце.

– Поговори со мной.

– Завтра, когда я остановлю колесницу, слезь с осла, подойди ко мне и слушайся моих указаний.

***

– Что-то правое колесо поскрипывает, – сказал Сути лучнику.

– Я ничего не слышу.

– У меня тонкий слух. Такой скрип может предвещать поломку – лучше проверить.

Сути возглавлял колонну. Он съехал с дороги и повернул колесницу в сторону тропинки, уводящей в глубь леса.

– Посмотрим.

Лучник послушно сошел на землю. Сути встал на одно колено и занялся изучением подозрительного колеса.

– Плохо дело, – заключил он. – Две спицы вот-вот сломаются.

– Починить можно?

– Подождем, пока подойдут плотники из инженерного отряда.

Плотники шли в хвосте колонны, сразу за пленниками. Когда Пантера сошла с осла и направилась к Сути, солдаты не преминули отпустить пару колких замечаний.

– Залезай.

Сути оттолкнул лучника, схватил поводья и пустил колесницу во весь опор в сторону леса. Никто и опомниться не успел. Остолбеневшие боевые товарищи терялись в догадках, почему дезертировал герой.

Пантера тоже не могла скрыть изумления.

– Ты что, с ума сошел?

– Надо выполнить одно обещание.

Час спустя колесница остановилась в том месте, где Сути похоронил убитого бедуинами колесничего. Пантера с ужасом наблюдала, как он выкапывает останки. Сути завернул тело в большой кусок материи и завязал с двух сторон.

– Кто это?

– Настоящий герой, который будет покоиться в своей земле рядом с предками.

Сути не стал добавлять, что полководец Ашер вряд ли одобрил бы этот поступок. Когда мрачный ритуал близился к завершению, ливийка издала душераздирающий вопль.

Сути обернулся, но не сумел избежать медвежьих когтей, разодравших ему левое плечо. Он упал, перекатился и попытался спрятаться за камнем. Трехметровый зверь, грузный и ловкий одновременно, стоял на задних лапах и исходил пеной. Разъяренный, он разинул голодную пасть и издал ужасающий рев, распугавший всех птиц в округе.

– Лук, скорее!

Ливийка бросила Сути лук и колчан. Она не могла заставить себя отойти от колесницы – жалкое, но все же укрытие. В тот момент, когда молодой человек потянулся за оружием, медвежья лапа обрушилась на него второй раз и разодрала спину. Весь в крови, он упал лицом в землю и больше не шевелился.

Пантера завопила снова, чем привлекла внимание зверя. Тяжелые шаги направились к ней, бежать было некуда.

Сути встал на колени. Глаза застилала кровавая пелена. Собрав последние силы, он натянул лук и выстрелил в сторону огромной коричневой массы. Медведь, пораженный в бок, обернулся. И быстро опустившись на четвереньки, разинув пасть, устремился на нападавшего. На грани беспамятства Сути выстрелил снова.

***

Старший лекарь военного госпиталя Мемфиса уже потерял надежду. Раны Сути были столь глубоки и многочисленны, что непонятно было, как он еще жив. Скоро его страданиям придет конец.

По рассказу ливийки, элитный лучник убил медведя выстрелом в глаз, но не смог увернуться от последнего удара когтей. Пантера подтащила окровавленное тело к колеснице и нечеловеческим усилием взвалила его наверх. Потом она подумала о мертвеце. Как ни омерзительно ей было прикасаться к трупу, она помнила, что Сути рисковал жизнью ради того, чтобы доставить его в Египет.

К счастью, лошади оказались послушными и инстинктивно двинулись обратно по той же дороге; скорее они везли ливийку, нежели она управляла ими. Труп офицера-колесничего, дезертир при последнем издыхании и беглая чужестранка – таков был странный экипаж колесницы, встреченной арьергардом отряда полководца Ашера.

Благодаря объяснениям Пантеры и опознанию колесничего были установлены факты. Офицер, павший на поле брани, был награжден посмертно и мумифицирован в Мемфисе; Пантеру отправили работать на полях большой усадьбы; Сути получил похвалу за доблесть и порицание за нарушение дисциплины.

***

Кем попытался темнить.

– Сути в Мемфисе? – удивился Пазаир.

– Войско Ашера вернулось с победой, мятеж подавлен. Недостает только зачинщика, Адафи.

– Когда прибыл Сути?

– Вчера.

– А почему он не здесь?

Нубиец смущенно отвел взгляд.

– Он не может двигаться.

Судья вспылил.

– Отвечайте по-существу!

– Он ранен.

– Тяжело?

– Его состояние…

– Правду!

– Его состояние безнадежно.

– Где он?

– В военном госпитале. Не могу вам обещать, что он еще жив.

***

– Он потерял слишком много крови, – сказал старший лекарь военного госпиталя. – Делать операцию было бы безумием. Надо дать ему спокойно умереть.

– И это все, что может предложить ваша наука? – возмутился Пазаир.

– Я больше ничего не могу для него сделать. Этот медведь разорвал его в клочья; меня поражает сопротивляемость его организма, но все равно у него нет никаких шансов выжить.

– А перевозить его можно?

– Конечно, нет.

Но судья уже принял решение: Сути не должен угаснуть в общей палате.

– Достаньте мне носилки.

– Вы же не станете перевозить умирающего.

– Я его друг и знаю его желание: прожить последние часы в своем селении. Если вы откажетесь мне помочь, вам придется держать ответ перед ним и перед богами.

Лекарь отнесся к угрозе серьезно. Недовольный мертвец становится привидением, а привидения безжалостно изводят своих жертв, даже если это старшие лекари.

– Только дайте расписку.

***

За ночь судья привел в порядок два десятка незначительных дел, что обеспечивало секретарю работу недели на три. Если он понадобится Ярти, пусть направляет почту в главный суд Фив. Пазаир с радостью посоветовался бы с Бераниром, но тот был в Карнаке – готовился к окончательному уходу от дел.

Рано утром Кем и два санитара вынесли Сути из госпиталя и поместили в удобную каюту легкого судна.

Пазаир сидел рядом с ним и держал его правую руку в своей. В какой-то момент ему показалось, что Сути проснулся и пальцы его зашевелились. Но мимолетное ощущение быстро прошло.

***

– Вы – моя последняя надежда, Нефрет. Военный лекарь отказался оперировать Сути. Вы согласитесь его осмотреть?

Десятку пациентов, ждавших под пальмами, она объяснила, что вынуждена отлучиться по неотложному вызову. Кем по ее указанию прихватил несколько банок со снадобьями.

– Что сказал лекарь?

– Что раны, нанесенные медведем, очень глубоки.

– Как ваш друг перенес путешествие?

– Он не приходил в сознание. Был только один момент, когда я, кажется, почувствовал биение жизни.

– Он сильный?

– Крепок, как скала.

– Серьезные заболевания?

– Никаких.

Осмотр Нефрет продлился более часа. Выйдя из каюты, она поставила диагноз: «Я буду бороться за его жизнь».

– Риск очень велик, – добавила она. – Без моего вмешательства он умрет. Если операция пройдет успешно, он, может быть, выживет.

Она начала оперировать ближе к полудню. Пазаир помогал, подавая требуемые хирургические инструменты. Нефрет применила общую анестезию, использовав кремнистый камень, смешанный с опиумом и корнем мандрагоры; все это она растерла в порошок и давала раненому небольшими дозами. Прежде чем прикоснуться к ране, она разводила порошок в уксусе. Выделялась кислота, которую она собирала в каменный рожок и прикладывала его для местного обезболивания. Длительность действия снадобья она проверяла по своим наручным часам. Обсидиановыми ножами и скальпелями, лезвия которых были острее металлических, она производила надрезы. Движения ее были уверенны и точны. Она перекроила плоть, стянула края каждой раны и сшила их тончайшим шнуром из бычьих кишок; поверх многочисленных швов она для прочности наложила самоклеющиеся повязки, представлявшие собой липкие полоски материи.

Пять часов спустя Нефрет вконец обессилела, а Сути был все еще жив.

К самым глубоким ранам она приложила сырое мясо, жир и мед. Начиная со следующего утра она будет регулярно менять повязки; мягкие растительные волокна, входившие в состав перевязочного материала, обладали защитными свойствами, предохраняли от проникновения инфекции и ускоряли процесс заживления.

Прошло три дня. Сути пришел в сознание и проглотил немного воды и меда. Пазаир не отходил от его изголовья.

– Ты спасен, Сути, спасен!

– Где я?

– На судне неподалеку от нашего селения.

– Ты не забыл… здесь-то я и хотел умереть.

– Нефрет тебя прооперировала, ты выздоровеешь.

– Твоя невеста?

– Необыкновенный хирург и лучшая из врачей.

Сути попытался приподняться, но тут же застонал от боли и упал обратно.

– Главное, не шевелись!

– Я – и в неподвижности…

– Придется немного потерпеть.

– Да, здорово меня искромсал этот медведь!

– Нефрет собрала тебя по частям и сшила заново. Силы к тебе вернутся.

Глаза Сути закатились. Пазаир перепугался, что он снова теряет сознание, но друг крепко сжал его руку.

– Ашер! Я должен был выжить, чтобы рассказать тебе об этом чудовище!

– Успокойся.

– Ты должен знать правду, судья, ты должен добиться справедливости в этой стране!

– Я тебя слушаю, Сути, только, пожалуйста, не волнуйся.

Раненый немного успокоился.

– Я видел, как полководец Ашер избил и убил египетского солдата. Вместе с ним были азиаты – мятежники, с которыми он якобы борется.

Пазаир подумал было, не бредит ли его друг под действием лихорадки, но Сути говорил медленно и отчетливо, чеканя каждое слово.

– Ты правильно делал, что подозревал его, я же добыл тебе недостающее доказательство.

– Свидетельство, – поправил судья.

– Разве этого недостаточно?

– Он будет все отрицать.

– Мое слово против его!

– Как только встанешь на ноги, надо будет продумать, как себя вести. Пока никому ничего не говори.

– Я буду жить. Буду жить, чтобы увидеть, как этого негодяя приговорят к смерти.

Гримаса боли исказила лицо Сути.

– Ты гордишься мною, Пазаир?

– Мы с тобой дали слово, однажды и навсегда.

***

Слава Нефрет на западном берегу становилась все громче. Коллеги были потрясены успехом операции. Некоторые стали приглашать молодую целительницу лечить сложных больных. Она не отказывала при условии, что жителей приютившего ее селения она будет пользовать в первую очередь, а Сути будет помещен в Дейр-эль-Бахри^[301]. Представители врачебной коллегии согласились. Чудом спасенный воин-герой становился гордостью медицины.

В храме Дейр-эль-Бахри почитался Имхотеп – величайший целитель Старого царства, которому было посвящено высеченное в скале святилище. Лекари приходили сюда вознести молитвы и преисполниться мудростью предков, столь необходимой в их ремесле. А еще было несколько больных, набиравшихся сил после тяжелой болезни в этом замечательном месте. Они бродили по колоннадам, любовались рельефами, повествующими о подвигах царицы Хатшепсут, гуляли в садах, вдыхая живительный аромат пахучей смолы деревьев, привезенных из загадочной страны Пунт. Медные трубы связывали водоемы с подземными дренажными системами и подавали наверх целебную воду, которую собирали в специальные сосуды, тоже медные. Сути за день опорожнял двадцать таких сосудов, что помогало ему избежать инфекции и послеоперационных осложнений. Благодаря недюжинной силе своего организма он быстро шел на поправку.

Пазаир и Нефрет спускались по длинной цветущей лестнице, соединявшей террасы Дейр-эль-Бахри.

– Вы спасли его.

– Мне повезло и ему тоже.

– Будут ли для него последствия?

– Несколько шрамов.

– Они сделают его еще привлекательнее.

Палящее солнце приближалось к зениту. Они присели в тени акации у подножия лестницы.

– Вы подумали, Нефрет?

Она молчала. Ее ответ осчастливит его или сделает несчастным. В полуденный зной жизнь остановилась. В полях крестьяне заканчивали обед и готовились к долгому послеобеденному сну под сенью тростниковых шалашей. Нефрет закрыла глаза.

– Я люблю вас всем сердцем, Нефрет. Я хотел бы жениться на вас.

– Совместная жизнь… а мы на это способны?

– Я никогда не полюблю другую женщину.

– Как вы можете быть в этом уверены? Такие огорчения быстро забываются.

– Если бы вы меня знали…

– Я понимаю, как серьезны ваши намерения. Именно это меня и пугает.

– Вы увлечены кем-то другим?

– Нет.

– Я бы этого не вынес.

– Ревнуете?

– Сверх всякой меры.

– Вы воображаете, что я идеальная женщина, без недостатков, воплощение всех добродетелей.

– Но вы же не сон.

– Вы видите меня, как во сне. Однажды вы проснетесь и будете разочарованы.

– Я вижу, как вы двигаетесь, вдыхаю ваш аромат. Вы, живая, сидите рядом со мной – это же не сон?

– Мне страшно. Если вы ошибетесь, если мы ошибемся, страдание будет невыносимым.

– Вы никогда меня не разочаруете.

– Я не богиня. И когда вы это осознаете, вы меня разлюбите.

– Вы зря пытаетесь меня разубедить. С самой первой нашей встречи, едва только увидев вас, я понял, что вы – солнце моей жизни. Вы излучаете свет, Нефрет. Вся моя жизнь принадлежит вам, хотите вы того или нет.

– Вы заблуждаетесь. Вы должны привыкнуть к мысли, что вам придется жить вдали от меня; ваша работа ждет вас в Мемфисе, моя – здесь, в Фивах.

– При чем тут моя работа!

– Не отрекайтесь от своего призвания. Разве вы допустили бы, чтобы я бросила лечить людей?

– Требуйте чего угодно, я повинуюсь.

– Не такой вы человек.

– Единственное мое стремление – с каждым днем, с каждым часом сильнее любить вас.

– А вы не преувеличиваете?

– Если вы откажетесь стать моей женой, я исчезну.

– Ставить меня перед таким выбором недостойно вас.

– Да нет, я не хотел. Вы будете любить меня, Нефрет?

Она открыла глаза и грустно посмотрела на него.

– Вводить вас в заблуждение было бы нечестно.

Она ушла, легкая и грациозная. Несмотря на зной, Пазаир окоченел.

29

Не такой был Сути человек, чтобы долго наслаждаться покоем и тишиной храмовых садов. Поскольку жрицы, среди которых попадались хорошенькие, больными не занимались и оставались вне досягаемости, он общался только с хмурым санитаром, в чьи обязанности входило менять ему повязки.

Меньше чем через месяц после операции он уже бурлил от нетерпения. И даже стоять спокойно не мог, пока его осматривала Нефрет.

– Я выздоровел!

– Не совсем, но состояние ваше не может не радовать. Ни один шов не разошелся, раны зарубцевались, ни малейших признаков заражения.

– Значит, я могу наконец выйти отсюда!

– При условии, что будете себя щадить.

Он не удержался и расцеловал ее в обе щеки.

– Я обязан вам жизнью и не хочу показаться неблагодарным. Если понадоблюсь, только позовите – сразу прибегу. Слово героя!

– Возьмите с собой кувшин целебной воды и пейте по три чашки в день.

– А пиво больше не возбраняется?

– Ни пиво, ни вино, только понемногу.

Сути расправил плечи и потянулся.

– Как же здорово вернуться к нормальной жизни! Ведь это ж надо промучиться столько времени… Только женщины могут помочь мне забыть об этом.

– А вы не думаете жениться на одной из них?

– Да упасет меня богиня Хатхор от такого бедствия! Я – да с верной супругой и кучей писклявых малышей, цепляющихся за мой передник? Любовницы – одна, потом другая, третья – вот мой удел. Все разные, и у каждой свои секреты.

– Как же вы не похожи на своего друга Пазаира, – заметила она с улыбкой.

– Вы не смотрите, что он такой сдержанный: это страстная натура, может, даже более страстная, чем я. Если он осмелился с вами заговорить…

– Осмелился.

– Отнеситесь к его словам всерьез.

– Они меня напугали.

– Пазаир полюбит только один раз. Он из той породы людей, что влюбляются до безумия и всю жизнь в себе это безумие лелеют. Женщине их понять трудно, ей надо привыкнуть, освоиться, повременить, прежде чем брать на себя обязательства. Пазаир – это неистовый поток, а не пучок вспыхнувшей соломы. Его страсть не ослабнет. Он неловок, то слишком робок, то слишком тороплив, но всегда абсолютно искренен. Он никогда не шел на любовные интрижки, его не влекли приключения, потому что его удел – великая любовь.

– А если он ошибается?

– В погоне за своим идеалом он пойдет до конца и не согласится ни на какие уступки.

– Но вы понимаете мои опасения?

– В любви разумные доводы ни к чему. Я желаю вам счастья, какое бы решение вы ни приняли.

Сути понимал Пазаира. Нефрет обладала удивительной, лучезарной красотой.

***

Пазаир сидел под пальмой, опустив голову на колени, он давно ничего не ел. Вся его поза выражала скорбь. Даже дети не приставали к нему, настолько он походил на каменную глыбу.

– Пазаир! Это я, Сути.

Судья не реагировал.

– Ты уверен, что она тебя не любит.

Сути сел рядом с другом, прислонившись спиной к стволу.

– Другой женщины не будет, сам знаю. Пытаться тебя утешать я не стану, а разделить твою боль невозможно. Остается только твой долг.

Пазаир молчал.

– Не можем же мы с тобой позволить Ашеру восторжествовать. Если мы отступим, суд загробного мира приговорит нас ко второй смерти и трусости нашей не будет никакого оправдания.

Судья оставался безучастным.

– Ну и пожалуйста, помирай себе от истощения, без конца думая о ней. Я один пойду против Ашера.

Пазаир вышел из оцепенения и посмотрел на Сути.

– Он тебя уничтожит.

– Каждому свое. Тебе невыносимо равнодушие Нефрет, а мне – лицо убийцы, как наваждение преследующее меня во сне.

– Я тебе помогу.

Пазаир попытался встать, но закружилась голова; Сути взял его за плечи.

– Извини, но…

– Ты часто советовал мне не говорить лишних слов. Сейчас главное – привести тебя в порядок.

***

Двое друзей поднялись на паром, где, как обычно, было полно народу. Пазаира удалось уговорить съесть немного хлеба и лука. Ветер дул здесь прямо в лицо.

– Созерцай Нил, – посоветовал Сути. – Он – само благородство. Рядом с ним все мы ничтожны.

Судья уставился на светлую воду.

– О чем ты думаешь, Пазаир?

– Будто ты не знаешь…

– Почему ты так уверен, что Нефрет тебя не любит? Я говорил с ней, и она…

– Не надо, Сути.

– Может, утопленникам и воздается на том свете, но все равно они – утопленники. А ты обещал свершить суд над Ашером.

– Если бы не ты, я бы отступил.

– Потому что ты сам не свой.

– Наоборот, теперь я как раз свой и ничей более, мой удел – беспросветное одиночество.

– Ты забудешь.

– Тебе этого не понять.

– Время – лучшее лекарство.

– Оно не поможет.

Едва паром подошел к причалу, шумная толпа повалила на берег, толкая перед собой ослов, овец и быков. Друзья переждали, пока иссякнет людской поток, поднялись по лестнице и направились в контору старшего судьи Фив. Никаких посланий на имя судьи Пазаира не приходило.

– Вернемся в Мемфис, – потребовал Сути.

– Почему такая спешка?

– Мне не терпится увидеть Ашера. А теперь расскажи мне, что ты успел предпринять.

Пазаир равнодушно пересказал все этапы своего расследования. Сути внимательно слушал.

– Кто за тобой следил?

– Понятия не имею.

– Это методы верховного стража?

– Вполне возможно.

– Перед тем как уехать из Фив, давай-ка зайдем к Кани.

Пазаир послушно согласился. Ко всему безразличный, он отстранился от реального мира. Отказ Нефрет подтачивал его изнутри.

Кани уже не один работал в своем саду, оборудованном несложными приспособлениями для орошения. Там, где росли овощи, кипела бурная деятельность. Сам садовник занимался лекарственными растениями. Этот коренастый, морщинистый, неторопливый человек таскал на себе шест, на обоих концах которого были подвешены два тяжеленных сосуда с водой. Заботу о своих любимцах он не доверял никому.

Пазаир познакомил его с Сути. Кани принялся внимательно его разглядывать.

– Это ваш друг?

– Можете говорить при нем.

– Я продолжал поиски ветерана, тщательно продумывая каждый шаг. Столяры, плотники, водоносы, прачечники, землепашцы – ни один вид ремесла не ускользнул от моего внимания. Но нашлась лишь одна ничтожная зацепка: перед тем как исчезнуть, наш подопечный несколько дней занимался починкой колесниц.

– Не такая уж и ничтожная, – заметил Сути. – Значит, он жив!

– Будем надеяться.

– А может, его тоже устранили?

– Во всяком случае, найти его невозможно.

– Продолжайте, – попросил Пазаир. – Судя по всему, пятый ветеран этот мир еще не покинул.

***

Что может быть сладостнее и безмятежнее фиванских вечеров, когда с севера веет прохладой, а люди устраиваются в утопающих в зелени беседках и, попивая пиво, любуются красками заката? Утомление проходит, волнения души смиряются, красноватое небо запада сияет красотой богини безмолвия. Постепенно сгущаются сумерки, и их прорезают парящие ибисы.

– Нефрет, завтра я уезжаю в Мемфис.

– Работа?

– Сути был свидетелем предательства. Больше я не хочу ничего говорить ради вашей безопасности.

– А что, это так опасно?

– В этом деле замешаны военные.

– Вы о себе подумайте, Пазаир.

– Вам небезразлична моя судьба?

– Ну не надо так, я всей душой желаю вам счастья.

– Оно зависит только от вас.

– Вы так прямолинейны, если…

– Поедем со мной!

– Это невозможно. Во мне нет такого огня, как в вас. Поймите, я другая, и спешка мне чужда.

– Все очень просто: я вас люблю, а вы меня – нет.

– Нет, все совсем не так просто. День не наступает сразу после ночи, одно время года не сменяет другое в одночасье.

– Вы можете дать мне надежду?

– Пообещать означало бы солгать.

– Вот видите!

– Ваши чувства слишком пламенны и безудержны… Не можете же вы требовать, чтобы я отвечала вам столь же пылко.

– Вы напрасно оправдываетесь.

– Я сама в себе не могу разобраться, а вы хотите, чтобы я обнадежила вас.

– Если я уеду, мы больше никогда не увидимся.

Пазаир медленно пошел прочь, надеясь услышать слова, которые так и не были произнесены.

***

Секретарь Ярти избежал серьезных ошибок, постаравшись не брать на себя никакой ответственности. Квартал жил спокойно, ни одного преступления совершено не было. Пазаир уладил кое-какие мелочи и отправился к верховному стражу, поскольку тот вызвал его к себе.

Монтумес был куда приветливее и предупредительнее, чем обычно.

– Дорогой мой судья! – воскликнул он своим гнусавым голосом. – Я так рад вас видеть. Вы уезжали?

– Это была вынужденная поездка.

– Ваш округ один из самых спокойных; это плоды вашей репутации. Все знают, что вы не шутите с законом. Не хочу вас обидеть, но вид у вас усталый.

– Это пройдет.

– Ладно, ладно…

– Зачем вы меня вызвали?

– Дело весьма щекотливое и… неприятное. Я буквально следовал вашему плану, по поводу того подозрительного зернохранилища, помните? И все же я сомневался, что он сработает. Между нами говоря, я не ошибся.

– Управитель сбежал?

– Да нет… Мне не в чем его упрекнуть. Его не было на месте, когда все это произошло.

– Что произошло?

– Половина запаса зерна была похищена из амбара ночью.

– Вы шутите?

– Увы, это не шутка! Это горькая правда.

– Но ведь за ним же наблюдали ваши люди!

– И да, и нет. Драка, случившаяся неподалеку от зернохранилища, потребовала их незамедлительного вмешательства. Кто их за это упрекнет? А вернувшись к месту наблюдения, они обнаружили хищение. Теперь, как это ни прискорбно, состояние зернохранилища соответствует отчету управителя!

– А виновные?

– Никаких следов.

– Свидетелей тоже нет?

– Квартал был безлюден, дело провернули быстро. Найти воров будет нелегко.

– Полагаю, вы задействовали свои лучшие силы.

– Можете на меня положиться.

– Между нами, Монтумес, какого вы обо мне мнения?

– Ну… Я считаю вас судьей, осознающим свой долг.

– Вы признаете, что у меня есть немного ума?

– Дорогой Пазаир, вы себя недооцениваете!

– В таком случае вы должны понимать, что я не верю ни единому слову из вашей истории.

***

Госпожу Силкет часто одолевали приступы беспричинной тревоги, и она прибегала к услугам заботливого специалиста по нервным расстройствам и толкователя снов. Стены его кабинета были выкрашены в черный цвет, само помещение погружено во тьму. Каждую неделю она ложилась на циновку, рассказывала ему о своих кошмарах и жадно внимала его советам.

Толкователь снов был сириец, уже много лет живший в Мемфисе. С помощью множества колдовских книг и сонников он успокаивал благородных дам и зажиточных горожанок. Соответственно и вознаграждения получал немалые, обеспечивая постоянную поддержку и утешение бедным созданиям с тонкой душевной организацией!

Толкователь настаивал на неограниченной продолжительности лечения – впрочем, сны ведь никогда не перестают сниться. Разгадать значение образов и видений, осаждающих спящий мозг, мог лишь он один. Будучи человеком исключительно осторожным, он оставлял без ответа заигрывания большинства пациенток, страдавших от неудовлетворенных чувств, и уступал одним лишь миловидным вдовушкам.

Силкет грызла ногти.

– Вы поссорились с мужем?

– Из-за детей.

– Что они натворили?

– Они врут. Но это не так уж страшно! Муж сердится, я за них заступаюсь, так и начинается перебранка.

– Он вас бьет?

– Немножко, но я защищаюсь.

– Он доволен переменой в вашей внешности?

– О да! Он у меня совсем ручной… иногда удается заставить его делать то, что мне надо, при условии, что я не суюсь в его дела.

– А они вас интересуют?

– Нисколько. Мы богаты – это главное.

– Как вы вели себя после последней ссоры?

– Как обычно. Закрылась в своей комнате и ревела в голос. Потом заснула.

– Сны видели?

– Все те же образы. Сначала я увидела туман, поднимавшийся над рекой. Его прорезало что-то вроде парусной лодки. Потом вышло солнце, туман рассеялся. Тот предмет оказался гигантским фаллосом, стремительно двигавшимся вперед! Я отвернулась, захотела укрыться в хижине на берегу Нила.

Но это был не дом, а женский орган, одновременно притягивавший меня и внушавший ужас. У Силкет перехватило дыхание.

– Будьте осторожны, – посоветовал толкователь. – По соннику, увидеть во сне фаллос – • к краже.

– А женский орган?

– К нищете.

****

Госпожа Силкет, растрепанная и неприбранная, тотчас же устремилась на склад. Ее муж что-то раздраженно говорил двум мужчинам, сокрушенно разводившим руками.

– Извини, что беспокою, дорогой. Нужно принять меры предосторожности, тебя ограбят и мы можем оказаться в нищете!

– Запоздало твое предупреждение. Эти капитаны, как и вся их братия, объясняют, что нет ни одного свободного судна, чтобы доставить мой папирус из Дельты в Мемфис. Наш склад останется пустым.

30

Гнев Бел-Трана обрушился на Пазаира.

– Чего вы от меня ждете?

– Чтобы вы вмешались и выявили факт нарушения свободы торговли. Заказы накапливаются, а я не могу выполнить ни одной поставки!

– Как только появится свободное судно…

– Оно не появится.

– Злой умысел?

– Проведите расследование и получите доказательства. Каждый час промедления ведет меня к разорению.

– Приходите завтра. Надеюсь, мне удастся что-нибудь обнаружить.

– Я не забуду о том, что вы для меня делаете.

– Не для вас, Бел-Тран, а во имя справедливости.

***

Поручение пришлось по душе Кему, а еще больше – его павиану. Вооружившись предоставленным Бел-Траном списком судовладельцев, они принялись расспрашивать о причинах отказа. Путаные объяснения, сожаления и откровенная ложь убедили их в том, что торговец папирусом не ошибся. Когда наступил час послеобеденного отдыха, Кем дошел до крайнего причала и обратился к старшине, обычно все про всех знавшему.

– Ты знаешь Бел-Трана?

– Слышал.

– И что, нет ни одного свободного судна для его папируса?

– Похоже, что нет.

– Твое, однако, стоит на приколе, причем пустое.

Павиан, не издав ни звука, открыл пасть.

– Убери зверя!

– Скажи правду, и мы оставим тебя в покое.

– Все суда арендовал на неделю Денес.

Под вечер судья Пазаир, строго следуя процедуре, лично допросил судовладельцев, и те вынуждены были показать ему договоры об аренде.

Все они были на имя Денеса.

***

Матросы выгружали с баржи продовольствие, кувшины, мебель. Рядом грузовое судно готовилось к отплытию. Гребцов на борту было немного; почти все место занимали складские отсеки, набитые товаром. Рулевой с веслом наготове уже стоял на своем посту. Не хватало только матроса, который должен был, стоя на корме, измерять дно длинным шестом через равные промежутки времени. На берегу посреди оживленного портового гомона Денес беседовал с капитаном. Кто-то что-то напевал, матросы переругивались между собой, плотники чинили парусник, каменотесы укрепляли причал.

– Можете уделить мне пару минут? – спросил Пазаир, подходя в сопровождении Кема и павиана.

– С удовольствием, только попозже.

– Извините, что настаиваю, но я очень спешу.

– Но ведь не настолько же, чтобы задерживать отправление судна!

– Увы, именно настолько.

– В чем дело?

Пазаир развернул свиток длиной в метр.

– Вот список совершенных вами правонарушений: насильственная аренда, запугивание судовладельцев, притязания на единоличное распоряжение судами, препятствование свободному перемещению товара.

Денес взглянул на документ. Обвинения судьи были сформулированы четко, по всем правилам.

– Я не согласен с таким изложением фактов: слишком драматично, слишком высокопарно! Я нанял столько судов, потому что мне предстоят незапланированные перевозки.

– Какие именно?

– Различный товар.

– Слишком неопределенно.

– В моем деле необходимо предвидеть разные неожиданности.

– От ваших действий пострадал Бел-Тран.

– Ну вот мы и добрались до сути дела! Я предупреждал, что тщеславие не доведет его до добра.

– Чтобы пресечь переход судов в ваше единоличное распоряжение – а он налицо, – я пользуюсь законным правом отчуждения.

– В добрый час. Возьмите любую баржу у западного берега.

– Меня вполне устроит это судно.

Денес преградил вход на мостик.

– Я запрещаю вам к нему приближаться!

– Лучше я сделаю вид, что ничего не слышал. Препятствовать правосудию – серьезное правонарушение.

Судовладелец смягчился.

– Будьте благоразумны… В Фивах ждут этот груз.

– Бел-Тран понес из-за вас убытки, и правосудие предполагает, что вы должны возместить ущерб. Он согласен не подавать жалобу, чтобы не портить ваших дальнейших отношений. Задержка с транспортом привела к тому, что его склады переполнены. Этого грузового судна едва хватит, чтобы вывезти товар.

Пазаир, Кем и павиан поднялись на борт. Судья не только хотел восстановить справедливость по делу Бел-Трана – его настойчиво подталкивала вперед интуиция.

В нескольких отсеках, сколоченных из досок с отверстиями для воздуха, разместились лошади, быки, козлы и телята. Некоторые животные свободно перемещались по судну, других привязали к закрепленным на палубе кольцам. Кто не боялся качки, разгуливал в носовой части. В другие отсеки, представлявшие собой простые каркасы из легких деревянных столбиков с навесами, сложили скамейки, стулья и столики.

На корме под большим тентом составили около тридцати передвижных амбаров.

Пазаир подозвал Денеса.

– Откуда это зерно?

– Из зернохранилищ.

– Кто вам его поставил?

– Спросите у старшины.

Тот в ответ предъявил официальный документ с неразборчивой печатью. Он и не думал придавать этому значение, ведь товар самый обычный. На протяжении всего года Денес перевозил зерно, удовлетворяя потребности провинций. Государственные запасы исключали возможность голода.

– Кто отдал приказ о транспортировке?

Старшина этого не знал. Судья перевел взгляд на хозяина, и тот, не колеблясь, повел его в свою портовую контору.

– Мне от вас скрывать нечего, – признался Денес, явно нервничая. – Я, конечно, попытался преподать урок Бел-Трану, но это ведь была просто шутка. Почему вы заинтересовались моим грузом?

– Это тайна следствия.

Архивы были в полном порядке. Денес послушно поспешил достать потребовавшуюся судье глиняную табличку.

Приказ о транспортировке исходил от Хаттусы, хеттской принцессы, возглавлявшей фиванский гарем, дипломатической супруги Рамсеса Великого.

***

Благодаря полководцу Ашеру мир снова пришел в азиатские княжества. Уже в который раз он доказал превосходное знание местных условий. Два месяца спустя после возвращения войска, посреди лета, когда благодатный разлив удобрял плодородным илом почву обоих берегов, в честь полководца было организовано грандиозное празднество. Побежденные Ашером народы заплатили Египту дань: тысячу лошадей, пятьсот невольников, десять тысяч овец, восемьсот коз, четыреста быков, сорок боевых колесниц, сотни копий, мечей, кольчуг, щитов и двести тысяч мешков зерна.

Перед царским дворцом выстроились элитные отряды, личная стража фараона и стража пустыни, а также представители четырех отрядов Амона, Ра, Птаха и Сета, куда входили конница, пехота и лучники. Офицеры явились на зов все до единого. Египет демонстрировал свою военную мощь и славил заслуженного военачальника. Рамсес должен был вручить ему пять золотых ожерелий и объявить о трехдневных праздниках по всей стране. Ашер становился одним из первых лиц в государстве, вооруженной десницей царя и несокрушимой преградой на пути любого захватчика.

Пришел на праздник и Сути. Полководец выделил герою недавней кампании колесницу для участия в парадах, и ему в отличие от большинства офицеров не пришлось думать о покупке экипажа и дышла. За двумя лошадьми ухаживали три солдата.

Перед парадом молодой человек принял поздравления полководца.

– Продолжай служить родине, Сути. Я уверен, тебя ждет блестящее будущее.

– На душе у меня неспокойно, полководец.

– Что ты такое говоришь?

– Я не смогу спать спокойно, пока мы не поймаем Адафи.

– Узнаю героя, отважного и благородного.

– Я вот думаю… мы же все прочесали, как ему удалось ускользнуть?

– Мерзавец хитер и проворен.

– Готов поклясться, он предугадывает все наши планы.

На челе полководца Ашера пролегла морщина.

– Ты натолкнул меня на мысль… в наших рядах шпион.

– Это невероятно.

– Что мог, он уже сделал. Но не стоит слишком переживать: мы с моим штабом займемся этой проблемой. Будь уверен, недолго этому гнусному мятежнику разгуливать на свободе.

Ашер потрепал Сути по щеке и перешел к другому герою. Намеки, даже весьма прозрачные, его нисколько не смутили.

На какой-то миг Сути засомневался, не ошибся ли он. Но жуткая сцена отчетливо стояла перед глазами. По наивности он надеялся, что предатель утратит хладнокровие.

***

Фараон выступил с длинной речью, основное содержание которой гонцы разнесли по городам и весям. Верховныйпредводитель всего египетского войска, он обеспечивал мир и безопасность границ. Четыре основных отряда, общей численностью в двадцать тысяч воинов, оградят Египет от любой попытки вторжения. Конница и пехота, куда завербовалось множество нубийцев, сирийцев и ливийцев, будут радеть о счастье Обеих Земель и защищать их от любого супостата, даже если наемникам придется воевать против своих бывших соотечественников. Царь не потерпит ни малейшего нарушения дисциплины, визирь же обязуется неукоснительно исполнять его повеления.

За честную и непорочную службу военачальник Ашер назначается ответственным за подготовку офицеров, которым предстоит отправиться с войском в Азию для контроля за тамошней ситуацией. Его опыт должен оказать им неоценимую помощь. Как знаменосец по правую руку от царя, полководец будет постоянно участвовать в решении тактических и стратегических вопросов.

***

Пазаир открывал какое-нибудь дело, тут же его закрывал, сортировал уже рассортированные документы, отдавал секретарю противоречивые приказания и забывал погулять с собакой. Ярти больше не смел задавать вопросов, потому что судья отвечал невпопад.

Каждый день на Пазаира все более настойчиво наседал Сути – видеть Ашера на свободе становилось просто нестерпимо. Судья ни в коем случае не допускал спешки, но сам ничего конкретного не предлагал и вырвал у друга обещание не предпринимать необдуманных шагов. Действовать против полководца легкомысленно означало заранее обречь себя на провал.

Сути видел, что это дело почти не занимает Пазаира – погруженный в горестные мысли, он понемногу угасал.

Сначала судья думал, что уйдя с головой в работу, он сможет забыть Нефрет. Но разлука только усугубляла его отчаяние. Поняв, что со временем боль становится все невыносимее, он решил превратиться в тень. Попрощавшись с псом и ослом, он вышел из Мемфиса и направился к западу, в сторону ливийской пустыни. Довериться Сути у него не хватило духа, ибо он заранее мог представить, что скажет друг. Знать, что такое любовь, и не иметь возможности сделать ее своей жизнью – такую нестерпимую муку он больше выносить не мог.

Пазаир шел под палящим солнцем по раскаленному песку. Он взобрался на холм и сел на камень, устремив взгляд в пространство. Со временем небо и земля сомкнутся над ним, жара высушит тело, гиены и коршуны уничтожат останки. Не позаботившись о погребении, он оскорблял богов и обрекал себя на вторую смерть, исключавшую возрождение; но можно ли придумать худшее наказание, чем вечность без Нефрет?

Ни о чем не думая, не обращая внимания на ветер и колкий песок, Пазаир растворился в пустоте. Слепое солнце, неподвижный свет… Исчезнуть, оказывается, не так-то просто. Судья сидел неподвижно, уверенный, что погружается в последний сон.

Когда рука Беранира легла ему на плечо, он не пошевелился.

– Утомительная прогулка для моего возраста. Вернувшись в Фивы, я рассчитывал отдохнуть, а пришлось искать тебя по всей пустыне. Даже с моим прутиком это оказалось непросто. На, глотни.

Беранир протянул ученику флягу со свежей водой. Тот помедлил, неуверенно поднес горлышко к пересохшим губам и отпил глоток.

– Отказаться означало бы вас оскорбить, но больше я ни в чем уступать не намерен.

– Ты силен, кожа твоя не сгорела и голос дрожит едва заметно.

– Пустыня заберет мою жизнь.

– Тебе будет отказано в смерти.

Пазаир вздрогнул.

– Я наберусь терпения.

– Терпение не поможет, ибо ты нарушил клятву.

Судья резко выпрямился.

– Вы – мой учитель, и вы…

– Правда – тяжкая вещь.

– Я не нарушал слова!

– Тебе изменяет память. Приступая к своей первой должности в Мемфисе, ты дал клятву, и свидетелем тому был камень. Посмотри вокруг, вглядись в пустыню: тот камень превратился в тысячу камней, и все они напоминают тебе о священном обязательстве, принятом в тот день перед богами, перед людьми и перед самим собой. Ты же знал, Пазаир: судья – не обычный человек. Твоя жизнь больше не принадлежит тебе. Можешь губить и коверкать ее сколько хочешь, это все неважно: клятвопреступник обречен блуждать среди злобных теней, раздирающих друг друга на части.

Пазаир пристально посмотрел на учителя.

– Я не могу жить без нее.

– Ты должен исполнять обязанности судьи.

– Без радости и надежды?

– Правосудию нужны не чувства и настроения, а честность и справедливость.

– Забыть Нефрет невозможно.

– Расскажи мне о своих расследованиях.

Загадка сфинкса, пятый ветеран, полководец Ашер, похищенное зерно… Пазаир изложил факты, не скрывая своих сомнений.

– Ты, скромный судья, стоящий в самом низу иерархической лестницы, призван решать дела исключительной важности, вверенные тебе судьбой. Они выше твоего разумения скромного человека, но от них, возможно, зависит будущее Египта. Неужели ты настолько равнодушен, что готов бросить все?

– Хорошо, раз вы хотите, буду действовать.

– Этого требует твоя должность. Думаешь, моя легче?

– Вы скоро будете наслаждаться тишиной храма.

– Не только тишиной, Пазаир, но и всей его жизнью в целом. Меня против воли назначили верховным жрецом Карнака.

Лицо судьи просияло.

– И когда вы получите золотое кольцо?

– Через несколько месяцев.

***

Два дня Сути разыскивал Пазаира по всему Мемфису. Он чувствовал, что в таком отчаянии друг вполне способен наложить на себя руки.

Судья появился в своей конторе с лицом, потемневшим от солнца. Сути устроил знатную попойку, сдобренную воспоминаниями детства. Утром они искупались в Ниле, но так и не смогли избавиться от мучительной боли в висках.

– Где ты прятался?

– Предавался размышлениям в пустыне. Меня привел Беранир.

– Ну и что ты решил?

– Как бы ни был уныл и бесцветен путь, я останусь верен клятве судьи.

– Счастье все равно придет.

– Ты прекрасно знаешь, что нет.

– Будем сражаться вместе. С чего думаешь начать?

– С Фив.

– Из-за нее?

– Ее я больше не увижу. Мне надо разобраться с незаконной торговлей зерном и найти пятого ветерана. Его свидетельство сыграет решающую роль.

– А если он мертв?

– Благодаря Бераниру я уверен, что он где-то прячется. Прутик лозоходца не ошибается.

– Но это может занять немало времени.

– Следи за Ашером, изучай, что и как он делает, и постарайся отыскать в его поведении слабое место.

***

Колесница Сути поднимала тучи пыли. Новоиспеченный колесничий распевал озорную песенку, прославлявшую женское непостоянство. Сути не унывал: в каком бы ни был состоянии Пазаир, но слово свое он сдержит. Надо при первом же удобном случае познакомить его с веселенькой девицей, которая поможет ему развеять грусть-печаль.

Ашер от правосудия не уйдет, а вот ему, Сути, надо уладить одно дело.

Колесница проехала между двумя столбами, обозначавшими въезд в усадьбу. Было так жарко, что большинство крестьян отдыхало в тени. Перед усадьбой приключилось неприятное происшествие: осел опрокинул поклажу.

Сути остановился, спрыгнул на землю и отстранил погонщика, замахнувшегося палкой на провинившееся животное. Колесничий остановил обезумевшего осла и успокоил его, ласково потрепав за уши.

– Нельзя бить осла.

– А как же мой мешок с зерном? Ты что, не видишь, что он его сбросил?

– Это не он, – поправил какой-то мальчишка.

– А кто же?

– Ливийка. Она смеху ради втыкала ему в зад колючки.

– Снова она! Вот кого надо бы выдрать хорошенько.

– Где она?

– У озера. Стоит погнаться за ней, как она забирается на иву.

– Я разберусь с ней.

Едва он подошел, Пантера влезла на дерево и устроилась на одной из толстых веток.

– Слезай.

– Уходи! Это из-за тебя я оказалась в рабстве!

– Я должен был умереть, помнишь? А вместо этого пришел тебя освободить. Прыгай в мои объятия.

Она не заставила просить себя дважды. Сути не устоял на ногах, сильно стукнулся о землю и поморщился от боли. Пантера провела пальцем по шрамам.

– Что, другим женщинам ты не нужен?

– Мне на некоторое время необходима преданная сиделка. Будешь делать мне массаж.

– Ты весь в пыли.

– Гнал во весь опор – так не терпелось тебя увидеть.

– Врешь!

– Ты права, надо было помыться.

Он встал и с девушкой на руках побежал к озеру. Не разнимая объятий, они бросились в воду.

***

Небамон примерял парадные парики, приготовленные цирюльником. Ни один из них ему не нравился: слишком тяжелые, слишком замысловатые. Следовать моде становилось все труднее и труднее. Одолеваемый просьбами состоятельных особ, жаждущих перекроить телеса, дабы сохранить свою неотразимость, вынужденный возглавлять административные комиссии и устранять своих наиболее вероятных преемников, он горько сожалел, что рядом с ним нет такой женщины, как Нефрет. Неудачи вызывали у него раздражение.

Над ним склонился личный секретарь.

– Я раздобыл интересующие вас сведения.

– И что же, нищета и отчаяние?

– Не совсем.

– Она оставила медицину?

– Совсем даже наоборот.

– Ты что, смеяться надо мной вздумал?

– Нефрет основала сельскую лечебницу и аптеку, провела несколько хирургических операций, снискала благоволение фиванских властей. Ее слава растет день ото дня.

– Это просто безумие! У нее нет никакого состояния. Как ей удается добывать редкие и дорогие вещества?

Личный секретарь улыбнулся.

– Вы останетесь мною довольны.

– Говори.

– Я восстановил весьма странную цепочку. Вы что-нибудь слышали о госпоже Сабабу?

– Кажется, она содержала пивной дом в Мемфисе?

– Причем самый знаменитый. Потом вдруг ни с того ни с сего бросила свое заведение, хотя оно приносило немалый доход.

– А Нефрет-то тут при чем?

– Да при том, что Сабабу не только лечится у нее, но и поддерживает материально. Она предоставляет жителям Фив услуги молодых и хорошеньких девиц, получает на этом изрядную прибыль и делит барыши с целительницей. Не правда ли, налицо попрание морали?

– Лекарь, существующий на средства проститутки… теперь она у меня в руках.

31

– У вас отменная репутация, – сказал Небамон Пазаиру. – Вас не прельщает богатство, вы не боитесь посягать на привилегии, в общем, правосудие – ваш хлеб насущный, а неподкупность – вторая натура.

– Разве это не самое меньшее, что требуется от судьи?

– Конечно, конечно… потому-то я вас и выбрал.

– Я должен чувствовать себя польщенным?

– Я рассчитываю на вашу порядочность.

Пазаир с детства плохо переносил обольстителей с деланной улыбкой и заранее просчитанными манерами. Старший лекарь его неимоверно раздражал.

– Того и гляди, может разразиться страшный скандал, – прошептал Небамон так, чтобы секретарь его не услышал. – Скандал, способный опозорить мою профессию и бросить тень на всех целителей.

– Говорите яснее.

Небамон обернулся к Ярти.

С одобрения судьи секретарь удалился.

– Жалобы, суды, административная волокита… Как бы нам избежать этих нудных формальностей?

Пазаир хранил молчание.

– Вы хотите узнать больше, это вполне понятно. Я могу рассчитывать на вашу сдержанность?

Судье с трудом удавалось оставаться спокойным.

– Одна из моих учениц, Нефрет, допустила ошибки, за которые получила от меня взыскание. В Фивах ей надлежало вести себя скромно и осмотрительно, полагаясь на более компетентных собратьев по профессии. Она меня очень разочаровала.

– Снова оплошности?

– Промах за промахом, все более достойные сожаления. Неконтролируемая деятельность, несвоевременные предписания, собственная аптека.

– Разве это противозаконно?

– Нет, но у Нефрет не было средств, чтобы так организовать свою работу.

– Значит, к ней были благосклонны боги.

– Да не боги, судья Пазаир, а женщина легкого поведения, Сабабу, хозяйка пивного дома из Мемфиса.

Судя по напряженному голосу и важному тону, Небамон ожидал возмущенной реакции.

Пазаир казался безучастным.

– Ситуация весьма настораживающая, – продолжал старший лекарь. – Не сегодня завтра кто-нибудь узнает правду и заклеймит достойных целителей.

– Вас, например?

– Разумеется, я же был учителем Нефрет! Я не могу подвергать себя такому риску.

– Сочувствую, но плохо понимаю, чем я могу быть полезен.

– Незаметное, но твердое вмешательство могло бы устранить недоразумение. Поскольку пивной дом Сабабу относится к вашему округу, а в Фивах она работает под вымышленным именем, поводов предъявить обвинение у вас предостаточно. А Нефрет можно пригрозить суровыми мерами, если она станет упорствовать в своих неразумных начинаниях. Предостережение должно вернуть ее к обычной деревенской практике, которая ей по плечу. Естественно, я не прошу вас о безвозмездной помощи. Любая карьера строится. Я предоставляю вам великолепную возможность продвинуться по иерархической лестнице.

– Я тронут.

– Я знал, что мы найдем общий язык. Вы молоды, умны и честолюбивы в отличие от стольких ваших коллег, которые так цепляются за букву закона, что зачастую упускают из виду его смысл.

– А если у меня не получится?

– Я подам жалобу против Нефрет, вы возглавите суд, мы выберем присяжных. Мне бы не хотелось до этого доводить, постарайтесь быть убедительным.

– Приложу все усилия.

Небамон расслабился, чувствуя, что поступил правильно. Он не ошибся в судье.

– Я рад, что обратился по адресу. Когда имеешь дело с достойным человеком, устранить неприятности нетрудно.

***

Божественные Фивы, где познал он счастье и горе. Чарующие Фивы, поражающие великолепием рассветов и фееричностью закатных красок.

Неумолимые Фивы, куда судьба приводит его в поисках истины, постоянно ускользающей из его рук, словно обезумевшая ящерица.

Он увидел ее на пароме.

Она возвращалась с восточного берега; он пересекал реку, чтобы добраться до селения, в котором она жила. Вопреки опасениям она от него не отвернулась.

– Мои слова не были пустым обещанием. Этой встречи не должно было быть.

– Вы начали понемногу забывать меня?

– Ни на миг.

– Вы сами себя мучаете.

– Вам-то что за дело?

– Ваши страдания меня огорчают. Нужно ли растравлять душу, ища новых встреч?

– Сейчас к вам обращается судья и только судья.

– В чем меня обвиняют?

– В том, что вы пользуетесь щедростью проститутки. Небамон требует, чтобы ваша деятельность не выходила за пределы селения и чтобы серьезных больных вы направляли к другим лекарям.

– А если я не послушаюсь?

– Он попытается признать вас виновной в безнравственном поведении, а значит, вовсе запретить вам практиковать.

– Это серьезная угроза?

– Небамон – влиятельный человек.

– Я не покорилась ему, а сопротивления он не выносит.

– Ну и как, намерены отступить?

– Что бы вы тогда обо мне подумали?

– Небамон рассчитывает, что я смогу вас убедить.

– Он плохо вас знает.

– И это дает нам шанс. Вы мне доверяете?

– Безусловно.

Его заворожила прозвучавшая в голосе нежность. Неужели былого равнодушия больше нет, неужели она действительно смотрит на него иным, не столь отстраненным взглядом?

– Не волнуйтесь, Нефрет. Я помогу вам.

Он проводил ее до селения, надеясь, что дороге не будет конца.

***

Поглотитель теней успокоился.

Поездка судьи Пазаира явно была делом сугубо личным. Он и не думал искать пятого ветерана, он ухаживал за красавицей Нефрет.

Вынужденный принимать исключительные меры предосторожности из-за присутствия нубийца и его обезьяны, поглотитель теней постепенно убеждался в том, что пятый ветеран умер естественной смертью или же убежал так далеко на юг, что о нем больше никто никогда не услышит. Собственно, необходимо было только его молчание.

Однако он продолжал осторожно следить за судьей.

***

Павиан нервничал.

Кем пристально посмотрел по сторонам, но ничего необычного не заметил. Крестьяне со своими ослами, рабочие, чинящие плотины, водоносы… И все же павиан чуял опасность.

Удвоив бдительность, нубиец подошел поближе к судье и Нефрет. Впервые он восхищался человеком, которому служил. Молодой судья был одержим несбыточным идеалом, одновременно силен и уязвим, практичен и мечтателен, но руководствовался он только порядочностью. В одиночку ему не одолеть злобной человеческой природы, но пошатнуть ее всевластие он может. А это даст надежду людям, страдающим от несправедливости.

Кем предпочел бы, чтобы он не ввязывался в столь опасное предприятие, ибо рано или поздно это будет стоить ему головы; но как тут его упрекнешь, когда убиты ни в чем не повинные люди? Доколе не будет попрана память о простых людях, доколе будут существовать судьи, не желающие потакать сильным только потому, что они богаты, – дотоле жить и процветать Египту.

***

Нефрет и Пазаир шли молча. Он мечтал о такой прогулке: они рядом, рука об руку, и этого достаточно. Шагают в одном темпе, словно давно приноровились друг к другу. Он стремился урвать мгновения невозможного счастья, цеплялся за мираж, дорожа им куда более, чем реальной действительностью.

Нефрет шла быстро, словно летела; казалось, ноги ее едва касались земли, в движениях – ни малейших признаков усталости. Он наслаждался упоительной возможностью идти с ней рядом, он с радостью стал бы ее слугой, усердным и неприметным, если бы не надо было оставаться судьей, дабы защитить ее от надвигавшейся бури. Он обольщается или она стала держаться с ним менее холодно? А что, если для нее тоже важно побыть вдвоем с ним и ничего не говорить: возможно, она понемногу привыкнет к его страсти, если он будет молчать.

Они вошли в помещение аптеки, где Кани сортировал лекарственные растения.

– Урожай превосходный.

– Только, боюсь, никому не нужный, – посетовала Нефрет. – Небамон вновь чинит мне препятствия.

– Если б можно было травить людей…

– Ничего у старшего лекаря не выйдет, – заявил Пазаир. – Я этого так не оставлю.

– Он опаснее гадюки. Берегитесь, он и вас тоже укусит.

– О, новые растения?

– Храм выделил мне большой участок земли и сделал меня своим официальным поставщиком.

– Вы это заслужили, Кани.

– Я не забыл о нашем расследовании. Мне удалось побеседовать с писцом, занимающимся учетом населения: ни один ветеран из Мемфиса не нанимался на работу в мастерские или в усадебные хозяйства за последние полгода. Любой воин, вышедший на пенсию, должен заявить, где он живет, иначе он утратит все свои права. А это означает обречь себя на нищету.

– Наш ветеран настолько напуган, что предпочитает нищету привилегиям.

– Может, он уехал из страны?

– Я уверен, что он скрывается на западном берегу.

* * *

Пазаира одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, на душе было легко, почти весело; с другой – в ней царили мрак и безысходность. Повидав Нефрет, ощугив, что она стала ближе и дружелюбнее, он воспрял духом, но смириться с тем, что она никогда не станет его супругой, значило погрузиться в бездну отчаяния.

Борьба ради нее, ради Сути и ради Бел-Трана не давала ему вновь и вновь возвращаться к одним и тем же мыслям. Слова Беранира вернули все на свои места: египетский судья не принадлежит себе.

В гареме западных Фив был устроен праздник в честь победоносного завершения азиатской кампании, во славу величия Рамсеса, восстановления мира и в ознаменование доблести полководца Ашера. Ткачихи, музыкантши, танцовщицы, воспитательницы, парикмахерши, создательницы цветочных композиций прогуливались по саду и, вкушая сладости, судачили о всякой всячине. Под навесом, защищавшим от солнечных лучей, подавали соки. Женщины разглядывали, кто как одет, восхищались, завидовали, обсуждали друг друга.

Пазаир пришел не вовремя, тем не менее ему удалось пробраться сквозь толпу гостей к хозяйке праздника, затмившей красотой всех своих приближенных. В совершенстве владея искусством макияжа, Хаттуса не скрывала своего презрения по отношению к неумело накрашенным модницам. Все стремились подойти к ней поближе, она же только и делала, что отпускала шпильки в адрес многочисленных льстецов.

– А вы случайно не судья из Мемфиса?

– Если вы позволите потревожить себя в такой момент, я был бы счастлив поговорить наедине.

– Отличная идея! Надоели светские условности. Пойдемте к пруду.

Кто такой этот скромный с виду судья, сумевший добиться расположения самой неприступной в мире царевны? Скорее всего Хаттуса решила поиграть с ним, а потом выбросить, как надоевшую куклу. Чужеземка славилась своими причудами.

Белые и голубые лотосы плавали по поверхности воды, слегка подернутой мелкой рябью. Хаттуса и Пазаир сели на раскладные стулья под сень опахала.

– Сколько будет пересудов, судья Пазаир. Мы ведь нарушили этикет.

– Очень вам за это признателен.

– Ну как, наслаждаетесь великолепием моего гарема?

– Имя Бел-Тран вам о чем-нибудь говорит?

– Нет.

– А Денес?

– Тоже нет. Это что, допрос?

– Мне необходимо ваше свидетельство.

– Насколько я знаю, эти люди в моей свите не состоят.

– Денес, крупнейший судовладелец Мемфиса, получил подписанный вами приказ.

– А мне какое дело? Думаете, меня интересуют подобные мелочи?

– Направлявшееся сюда судно было нагружено ворованным зерном.

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– Судно, зерно и приказ о перевозке с вашей печатью арестованы.

– Вы что, в воровстве меня обвиняете?

– Я хотел бы, чтобы вы объяснили происходящее.

– Кто вас послал?

– Никто.

– Вы действуете на свой страх и риск… Я вам не верю.

– Напрасно.

– Мне снова пытаются навредить и на сей раз прибегают к помощи безмозглого судьишки, пляшущего под чужую дудку!

– Оскорбление судьи, отягченное клеветой, карается палочными ударами.

– Нет, вы просто безумец! Вы осознаете, с кем говорите?

– С очень высокопоставленной дамой, которая, однако, подчиняется закону так же, как последняя крестьянка. Итак, вы замешаны в деле о хищении зерна, принадлежащего государству.

– А мне плевать.

– Замешаны – не значит виновны. Поэтому я жду, что вы скажете в свое оправдание.

– До этого я не унижусь.

– Если вы невиновны, чего вам бояться?

– Вы осмелились поставить под сомнение мою честность!

– Меня вынуждают факты.

– Вы слишком далеко зашли, судья Пазаир, слишком далеко.

Вне себя от гнева, она встала и пошла вперед. Приближенные расступились, боясь, как бы царевна не сорвала на них раздражение.

***

Спустя три дня Пазаира принял старший судья Фив, обстоятельный мужчина в летах, близко знавший верховного жреца карнакского храма. Он внимательно изучил материалы дела.

– Работа выполнена замечательно и по сути, и по форме.

– Поскольку дело выходит за рамки моей юрисдикции, предоставляю вам довести его до конца. Если вы сочтете, что необходимо мое участие, я готов созвать суд.

– Каково ваше личное убеждение?

– Незаконный вывоз зерна доказан. Денес, как мне кажется, ни при чем.

– Верховный страж?

– Наверное, в курсе дела, но до какой степени?

– Царевна Хаттуса?

– Она отказалась давать мне какие бы то ни было объяснения.

– Очень досадно.

– Но ведь ее печать не сотрешь.

– Разумеется, но кто ее поставил?

– Она и поставила. Это личная печать, вделанная в кольцо. Как и все, кто стоит у власти, она с ним никогда не расстается.

– Тут мы ступаем на опасную территорию. Хаттуса не очень популярна в Фивах; слишком надменна, слишком своевластна, слишком всем недовольна. Даже разделяя общее мнение, фараон вынужден ее защищать.

– Красть зерно, предназначенное для народа, – серьезное преступление.

– Согласен, но мне хотелось бы избежать публичного процесса, способного повредить царю.

Впрочем, вы же сами сказали, следствие еще не закончено.

Лицо Пазаира помрачнело.

– Не волнуйтесь, дорогой коллега. Как старший судья Фив я не позволю вашему делу затеряться в архивной пыли. Просто я хотел бы как следует аргументировать обвинение, ибо истцом здесь выступит само государство.

– Спасибо за уточнение. Что же касается публичного процесса…

– Он предпочтительнее, знаю. Но вам что важнее – истина или голова царевны Хаттусы?

– Я к ней особой враждебности не питаю.

– Я попытаюсь уговорить ее сказать правду, официально вызову к себе, если понадобится. Пусть она сама решает свою судьбу. Если она виновна, ей не избежать наказания.

Казалось, судья говорит вполне искренне.

– Вам нужна моя помощь?

– В данный момент нет, тем более что вас срочно вызывают в Мемфис.

– Мой секретарь?

– Старший судья царского портика.

32

Гнев госпожи Нанефер долго не утихал. Как мог ее муж повести себя настолько глупо? Он никогда не разбирался в людях, вот и сейчас решил, что Бел-Тран покорится без борьбы. В результате – катастрофа: впереди судебное разбирательство, арестовано грузовое судно, нависло обвинение в краже, а этот молодой крокодил торжествует.

– Потрясающий итог!

Денес не терял присутствия духа.

– Скушай еще кусочек жареного гуся, это так вкусно.

– Ты ведешь нас к позору и разорению.

– Успокойся, удача переменчива.

– Удача – да, зато твоя глупость постоянна!

– Ну задержали судно на несколько дней, что тут такого? Все товары перегрузили на другое, скоро оно прибудет в Фивы.

– А Бел-Тран? Теперь у нас не война, а взаимовыгодное сотрудничество. Ему нас не вытеснить, урок пошел ему на пользу. Мы даже готовы вывезти часть его товара по вполне умеренным ценам.

– А обвинение в краже?

– Несостоятельно. Документы и свидетели подтвердят мою невиновность. Да я тут и в самом деле ни при чем. Меня подставила Хаттуса.

– А претензии Пазаира?

– Согласен, это неприятно.

– Значит, проигранный процесс, запятнанная репутация и штрафы!

– До этого пока не дошло.

– Ты что же, веришь в чудеса?

– Если хорошенько подготовиться, почему бы и нет?

***

Силкет прыгала от радости. Только что она получила алоэ – десятиметровый стебель, увенчанный желтыми, оранжевыми и красными цветами. Сок этого растения содержит масло, которым она натрет гениталии во избежание каких бы то ни было воспалительных процессов. Им же она будет лечить кожную болезнь, из-за которой ноги ее мужа пошли болезненными красными пятнами. Кроме того, Силкет наложит ему мазь из яичного белка и цветов акации.

Когда Бел-Тран узнал, что его вызывают во дворец, язвы зачесались с удвоенной силой. Но он решил пренебречь недугом и с тревогой отправился в контору.

Бел-Тран вернулся после полудня.

– В Дельту мы вернемся не скоро. Придется назначить местного управляющего.

– Нас отстраняют от дела?

– Наоборот. Меня вовсю хвалили за разумное управление и расширение предприятия. Оказывается, во дворце за моей деятельностью пристально наблюдали уже два года.

– Кто же пытается тебе вредить?

– Да никто! Старший смотритель амбаров следил за моим возвышением и задавался вопросом, как я поведу себя в случае успеха. Увидев же, что я стал работать еще больше, он предложил мне работать вместе с ним.

Силкет пришла в полный восторг. Старший смотритель амбаров устанавливал и собирал налоги продуктами, следил за перераспределением продовольствия в провинциях, руководил работой специально подготовленных писцов, инспектировал провинциальные центры сбора податей, собирал данные о доходах от сельского хозяйства и направлял их в казну, где осуществлялся процесс управления государственными финансами.

– Вместе с ним… ты хочешь сказать…

– Я назначен старшим казначеем амбаров.

– Это замечательно!

Она кинулась ему на шею.

– Значит, мы станем еще богаче?

– Вероятно, но занят я буду еще больше. Придется то и дело ездить в провинции, а также стараться во всем угодить новому начальнику. Тебе придется самой заниматься детьми.

– Я так горжусь тобой… можешь на меня положиться.

***

Секретарь Ярти сидел рядом с ослом перед входом в контору Пазаира, дверь была опечатана.

– Кто посмел?

– Верховный страж собственной персоной по приказу старшего судьи царского портика.

– По какой причине?

– Он отказался дать мне объяснения.

– Это незаконно.

– Как я мог помешать? Не драться же с ним!

Пазаир тотчас отправился к верховному судье, который целый час продержал его в приемной.

– Ну наконец-то, судья Пазаир! Много путешествуете.

– Этого требует моя работа.

– Ладно, теперь отдохнете! Как вы уже заметили, вы на время отстранены от должности.

– В чем же причина?

– Беспечность, свойственная молодости! Быть судьей не значит стоять над законами.

– Что же я нарушил?

Голос старшего судьи стал сердитым.

– Закон о налогообложении. Вы не заплатили налогов.

– Но я не получал никакого извещения!

– Я сам отнес вам его три дня назад, но вас не было.

– У меня в распоряжении три месяца.

– Да, в провинции, но не в Мемфисе. Здесь у вас только три дня. Срок истек.

Пазаир был потрясен.

– Почему вы так поступаете?

– Просто из уважения к закону. Судья должен быть образцом, а вы подаете дурной пример.

Пазаир сдержал закипавшую в нем ярость. Выступить против старшего судьи портика означало еще больше осложнить положение.

– Вы преследуете меня.

– Не надо громких слов! Я обязан привлекать неплательщиков к ответственности, кем бы они ни были.

– Я готов выплатить долг.

– Так-так… два мешка зерна.

Судья вздохнул с облегчением.

– А вот штраф – дело другое. Ну скажем… один тучный бык.

Пазаир возмутился.

– Но это же несопоставимо!

– Ваша должность побуждает меня к особой строгости.

– Кто за вами стоит?

Старший судья царского портика указал на дверь своей конторы.

– Уходите.

***

Сути готов был мчаться в Фивы во весь опор, чтобы проникнуть в гарем и свернуть хеттиянке шею. Пазаир рассудил, что только она одна могла стоять за этой немыслимой санкцией. Обычно уплата налогов не обсуждалась. И жалобы, и уклонения случались весьма редко. Нанеся Пазаиру удар с этой стороны, да еще вспомнив об особых условиях больших городов, она вынуждала зарвавшегося судью замолчать.

– Не советую поднимать шум. Ты потеряешь офицерское звание, и на суде тебе никто не поверит.

– На каком суде? Ты же больше не можешь никого судить!

– Сути… разве я отступил?

– Почти.

– Почти, ты прав. Но выпад слишком несправедлив.

– Как тебе удается сохранять спокойствие?

– Мне помогают думать невзгоды и твое гостеприимство.

В качестве офицера-колесничего Сути получил дом из четырех комнат с садиком, где теперь мирно спали осел и пес Пазаира. Пантера без особого восторга занималась хозяйством и готовила еду. К счастью, Сути то и дело отвлекал ее от домашних дел, предлагая увеселения более занимательные.

Пазаир не выходил из своей комнаты. Он перебирал в памяти разные аспекты главных своих дел, не обращая никакого внимания на любовные игры своего друга и его прекрасной возлюбленной.

– Думать, думать… Ну и что ты надумал?

– Благодаря тебе нам, возможно, удастся немного продвинуться. Зубной лекарь Кадаш попытался стащить медь из казармы, где химик Чечи занимается своими секретными изысканиями.

– Оружие?

– Несомненно.

– Под покровительством полководца Ашера?

– Не знаю. Объяснения Кадаша меня не убедили. Зачем он бродил возле этого места? По его словам, об опытах ему рассказал старший по казарме. Тебе это будет нетрудно проверить.

– Ладно, займусь.

Пазаир покормил осла, погулял с собакой и сел за стол вместе с Пантерой.

– Вы меня пугаете, – призналась она.

– Разве я страшный?

– Слишком серьезный. А вы, случайно, не влюблены?

– Сильнее, чем вы можете себе представить.

– Ну и отлично. Вы совсем не такой, как Сути, но он в вас души не чает. Он говорил мне о ваших неприятностях. И как же вы думаете уплатить штраф?

– Честно говоря, сам не знаю. Если понадобится, несколько месяцев буду работать в поле.

– Судья, и вдруг крестьянин!

– Я вырос в маленьком селении. И мне вовсе не претит пахать землю, сеять, собирать урожай.

– Я бы лучше пошла воровать. Ведь сборщики податей и есть худшие из воров.

– Да, соблазн велик; для этого и существуют судьи.

– А вы, стало быть, честный?

– Стараюсь.

– А почему вас вывели из игры?

– Борьба за сферы влияния.

– Что, подгнило что-то в Египетском царстве?

– Мы не лучше других, но мы отдаем себе в этом отчет. И если заводится гниль, мы ее вычищаем.

– В одиночку?

– Мы с Сути. Если мы потерпим поражение, нам на смену придут другие.

Пантера, надувшись, оперлась подбородком на, руку.

– На вашем месте я бы позволила себя подкупить.

– Предательство судьи – это шаг к войне.

– Мой народ любит сражаться, а ваш – нет.

– Разве это признак слабости?

Черные глаза сверкнули.

– Жизнь – это битва, которую я хочу выиграть – неважно как и неважно, какой ценой.

***

Торжествующий Сути залпом выпил полкружки пива.

Он оседлал садовую стену и наслаждался лучами заходящего солнца. Пазаир сидел, скрестив ноги, и гладил Смельчака.

– Задание выполнено! Старший по казарме был очень польщен, что к нему заявился герой последней кампании. К тому же он словоохотлив.

– А как его зубы?

– Прекрасно. Он никогда не лечился у Кадаша.

Сути и Пазаир ударили по рукам. Им только что удалось обнаружить чистейшую ложь.

– Это еще не все.

– Говори, не томи.

Сути многозначительно медлил.

– Ну что, тебя надо упрашивать?

– Герою подобает торжествовать скромно. На складе хранилась высококачественная медь.

– Это мне известно.

– Зато ты не знаешь, что Чечи сразу же после разговора с тобой велел перенести один неподписанный ящик. Внутри было что-то очень тяжелое, потому что его с трудом вытащили четыре человека.

– Солдаты?

– Стража, приставленная лично к химику.

– А куда унесли ящик?

– Неизвестно. Но я найду.

– Что нужно Чечи для изготовления сверхпрочного оружия?

– Самый редкий и самый дорогой материал – железо.

– Я тоже так думаю. Если мы правы, это и есть сокровище, которого так жаждал Кадаш! Зубоврачебные инструменты из железа… С их помощью он надеялся вновь обрести былую сноровку. Остается выяснить, кто ему рассказал о тайнике.

– Как вел себя Чечи при вашей встрече?

– Сдержанно и осмотрительно. Жалобу подавать не стал.

– Странно как-то. Ему следовало бы радоваться, что вор попался.

– Что означает…

– … что они сообщники!

– У нас нет никаких доказательств.

– Чечи рассказал Кадашу о существовании железа, а тот решил украсть немножко для собственных целей. А когда у Кадаша ничего не вышло, он не захотел, чтобы его сообщник предстал перед судом, на котором ему самому придется давать показания.

– Опыты, железо, оружие… все ведет нас к войску. Но почему Чечи, обычно столь молчаливый, вдруг разоткровенничался с Кадашем? Какое отношение зубной лекарь имеет к военному заговору? Чушь какая-то!

– Может, наши размышления и не безупречны, но в них есть доля истины.

– А по-моему, мы заблуждаемся.

– Не надо отчаиваться! Ключевая фигура здесь Чечи. Я буду следить за ним днем и ночью, расспрошу всех, кто его окружает, и пробью наконец эту стену, которой отгородился от мира наш скрытный и неприметный ученый.

– Если б я мог действовать…

– Потерпи немного.

Пазаир поднял глаза, полные надежды.

– Есть выход?

– Можно продать мою колесницу.

– Тебя выгонят из отряда.

Сути стукнул кулаком по стенке.

– Но ведь надо же тебя вытащить, и побыстрее! А Сабабу?

– Даже не думай. Долг судьи, выплаченный проституткой! Да старший судья портика меня в порошок сотрет.

Смельчак вытянул лапы и доверчиво поднял глаза.

33

Смельчак панически боялся воды, поэтому предпочитал держаться от берега на почтительном расстоянии. Он носился во весь опор, потом вдруг возвращался, что-то вынюхивал, подбегал к хозяину и снова мчался прочь. На берегу оросительного канала было безлюдно и тихо. Пазаир мечтал о Нефрет и все пытался истолковать нюансы ее поведения в свою пользу, ведь последний раз она явно показалась ему более благосклонной, по крайней мере, соглашалась его слушать.

За тамарисковыми зарослями промелькнула тень. Смельчак ничего не заметил, и судья спокойно продолжал прогулку. Благодаря Сути расследование немного продвинулось, но сумеет ли он сделать что-нибудь еще? Простой неопытный судья всецело находился во власти вышестоящих инстанций. Об этом ему в самой резкой форме напомнил старший судья царского портика.

Беранир всячески поддерживал своего ученика. Если потребуется, он готов был продать дом, чтобы Пазаир смог выплатить долг. Разумеется, к вмешательству старшего судьи портика следовало отнестись серьезно – этот упрямый, жесткий человек нередко осложнял жизнь молодым судьям, чтобы закалить их характер.

Смельчак резко остановился и стал принюхиваться.

Тень вышла из-за укрытия и направилась к Пазаиру. Пес зарычал, хозяин придержал его за ошейник.

– Не бойся, мы здесь одни.

Смельчак ткнулся носом в хозяйскую руку.

Это была женщина.

Высокая, стройная, лицо скрыто под темным покрывалом. Уверенным шагом она подошла поближе и остановилась в метре от Пазаира.

Смельчак застыл на месте.

– Вам нечего опасаться, – заверила она.

И откинула покрывало.

– Ночь так тиха, царевна Хаттуса, и так располагает к уединенному размышлению.

– Мне нужно было застать вас одного, без свидетелей.

– Официально вы в Фивах.

– Какая прозорливость!

– Ваша месть оказалась весьма действенной.

– Моя месть?

– Меня отстранили, как вы того желали.

– Не понимаю.

– Не стоит надо мной смеяться.

– Именем фараона, я ничего не предпринимала против вас.

– Разве я не зашел слишком далеко, по вашим собственным словам?

– Вы меня вывели из себя, но я оценила вашу смелость.

– Вы признаете обоснованность моего поведения?

– В доказательство скажу только одно: я говорила со старшим судьей Фив.

– И каков результат?

– Он знает правду, инцидент исчерпан.

– Только не для меня.

– Мнения вышестоящего чиновника вам не достаточно?

– В данном случае – нет.

– Поэтому я и пришла сюда. Старший судья предполагал – и не зря, – что эта встреча необходима. Я поведаю вам правду, но взамен требую молчания.

– Я никакого торга не признаю.

– Вы невыносимы.

– Вы надеялись, что я сразу соглашусь?

– Вы меня не любите, как и большинство ваших соотечественников.

– Вам бы следовало сказать: наших соотечественников. Вы же теперь египтянка.

– Разве можно забыть, откуда ты родом? Меня волнует судьба хеттов, попавших в Египет в качестве военнопленных. Некоторые осваиваются быстро, другие выживают с трудом. Я обязана им помогать, и поэтому я переправляла им зерно из амбаров моего гарема. Смотритель сказал, что запасов до следующего урожая не хватит, и предложил договориться с одним знакомым чиновником в Мемфисе.

Я дала согласие. Поэтому вся ответственность за этот груз лежит на мне.

– Верховный страж был в курсе дела?

– Естественно. Он не усмотрел ничего преступного в стремлении накормить голодных.

Что тут может сделать суд? Разве что обвинить ее в административном правонарушении, да и то виноваты будут оба смотрителя. Монтумес станет все отрицать, судовладелец окажется ни при чем, Хаттуса даже не предстанет перед судом.

– Старший судья Фив и его коллега из Мемфиса привели документы в порядок. Если процедура покажется вам незаконной, вы вольны вмешаться. Буква закона соблюдена не была, согласна, но разве дух закона не важнее буквы?

Она побила его на его же территории.

– Мои несчастные соотечественники не ведают, откуда они получают пищу, и я не хочу, чтобы они узнали. Вы не откажете мне в этой просьбе?

– Кажется, дело перешло на рассмотрение в Фивы.

Она улыбнулась.

– У вас сердце случайно не каменное?

– Мне бы очень этого хотелось.

Смельчак успокоился и снова принялся резвиться, то и дело нюхая землю.

– Последний вопрос, царевна: доводилось ли вам встречаться с полководцем Ашером?

Она напряглась, голос зазвучал резко.

– В день его смерти я буду предаваться веселью. Да пожрут бестии преисподней мучителя моего народа.

***

Сути наслаждался жизнью. Благодаря своим подвигам и полученным ранам он имел право отдохнуть несколько месяцев, прежде чем снова приступить к службе.

Пантера играла роль покорной супруги, но, судя по приступам безудержной страсти, темперамент ее нисколько не угас. Каждый вечер схватка возобновлялась с новой силой. Иногда победа оставалась за ней, и она, сияя от восторга, сетовала на вялость партнера. Но на следующий день Сути заставлял ее молить о пощаде. Игра приводила их в восхищение, ибо каждое движение тела возбуждало ответную реакцию, а наслаждение приходило одновременно. Она повторяла, что никогда не влюбится в египтянина. Он утверждал, что ненавидит варваров.

Когда он сообщил, что уезжает на неопределенный срок, она рассвирепела и ударила его. Он прижал ее к стене, крепко схватил за руки и запечатлел на ее губах самый долгий поцелуй за всю историю их совместного существования. Она изогнулась, как кошка, прильнула к нему и пробудила столь неодолимое желание, что он овладел ею стоя, так и не выпустив ее из объятий.

– Ты никуда не поедешь.

– Это секретное поручение.

– Если ты уедешь, я тебя убью.

– Я вернусь.

– Когда?

– Не знаю.

– Лжешь! Что за поручение?

– Секретное.

– От меня у тебя нет секретов.

– Не обольщайся.

– Возьми меня с собой, я буду тебе помогать.

Такого варианта Сути не рассматривал. Слежка за Чечи, наверное, будет делом долгим и скучным, да и при некоторых обстоятельствах действительно не мешает быть вдвоем.

– Если ты предашь меня, я отрублю тебе ногу.

– Не посмеешь.

– Ты опять ошибаешься.

***

Напасть на след Чечи удалосьвсего через несколько дней. Утром он работал в дворцовой мастерской вместе с лучшими химиками царства. Днем отправлялся в удаленную казарму и не выходил оттуда до самого рассвета. Все отзывы, которые смог собрать Сути, оказались самыми лестными: трудолюбивый, знающий свое дело, сдержанный, скромный. В упрек ему ставили лишь чрезмерную молчаливость и постоянное стремление оставаться незаметным.

Пантера быстро заскучала. Ни движения, ни опасности – только жди и наблюдай. Задание оказалось неинтересным. У Сути тоже опускались руки. Чечи ни с кем не общался, все время проводил за работой.

Полная луна озарила небо над Мемфисом. Пантера спала, свернувшись калачиком возле Сути. Предполагалось, что это будет их последняя ночь на посту.

– Вот он, Пантера.

– Я спать хочу.

– Кажется, он нервничает.

Чечи вышел из дверей казармы и забрался на осла, свесив ноги. Животное пошатнулось.

– Скоро рассвет, он возвращается в мастерскую.

Пантера, казалось, обомлела.

– Ну все, с этим делом покончено. Чечи – путь тупиковый.

– Где он родился? – спросила она.

– В Мемфисе, наверное.

– Чечи не египтянин.

– Откуда ты знаешь?

– Так на осла может сесть только бедуин.

***

Колесница Сути остановилась во дворе пограничного поста города Питом, расположенного у самых болот. Поручив лошадей заботам конюха, он побежал к писцу, ведавшему въездом в страну.

Здесь бедуины, желавшие обосноваться в Египте, подвергались долгому и упорному допросу. Были периоды, когда въезжать в страну не разрешалось никому. Во многих случаях прошения, направленные писцами в Мемфис, отклонялись столичными властями.

– Офицер-колесничий Сути.

– Наслышан о ваших подвигах.

– Не могли бы вы сообщить мне сведения об одном бедуине, по-видимому, давно уже ставшем египтянином?

– Вообще-то это не совсем по правилам. А в чем дело?

Сути смущенно опустил глаза.

– Это дело сугубо личное. Если бы мне удалось убедить мою невесту, что он не коренной египтянин, думаю, она бы вернулась ко мне.

– Ну ладно… как его зовут?

– Чечи.

Писец справился с архивами.

– Есть у меня один Чечи. Действительно, бедуин из Сирии. Явился на пограничный пост пятнадцать лет назад. Положение тогда было спокойное, и мы разрешили ему въехать в страну.

– Ничего подозрительного?

– Ничего предосудительного в прошлом, ни в каких военных действиях против Египта не участвовал. Комиссия решила вопрос в его пользу после трех месяцев тщательных проверок. Он принял имя Чечи и устроился в Мемфисе рабочим по металлу. Первые пять лет находился под контролем, но ничего настораживающего выявлено не было. Боюсь, ваш Чечи забыл о своем происхождении.

***

Смельчак спал у ног Пазаира.

С тяжелым сердцем судья в который раз отверг предложение Беранира, хотя тот продолжал настаивать. Рука не поднималась продать его дом.

– Вы уверены, что пятый ветеран все еще жив?

– Если бы он умер, я бы почувствовал.

– Раз он отказался от пенсии и предпочел скрываться, ему необходимо работать, чтобы себя прокормить. Кани копал глубоко и методично, но так ничего и не раскопал.

Стоя на террасе, Пазаир смотрел на Мемфис. Вдруг ему почудилось, что безмятежность большого города под угрозой, что над ним нависла неведомая опасность. А если дрогнет Мемфис, не устоят ни Фивы, ни вся страна. Внезапно ослабев, он опустился на стул.

– А, ты тоже почувствовал.

– Какое ужасное ощущение!

– И оно нарастает.

– Может быть, нам это только кажется?

– Ты ощутил зло всем своим существом. Вначале, несколько месяцев назад, я думал, что это кошмар. Но он стал повторяться все чаще, все острее.

– Что же это такое?

– Бедствие, природа которого нам неизвестна.

Судья вздрогнул. Недомогание прошло, но он знал, что тело сохранит память о нем.

Возле дома остановилась колесница. С нее спрыгнул Сути и взлетел на второй этаж.

– Чечи – по рождению бедуин! Правда, я заслужил кружку пива? Ой, извините, Беранир, я с вами не поздоровался.

Пазаир подал другу пиво, и тот долго утолял жажду.

– Я все думал по дороге от пограничного поста. Кадаш – ливиец, Чечи – бедуин из Сирии, Хаттуса – хеттиянка! Все трое чужеземцы. Кадаш стал всеми уважаемым зубным лекарем, но участвует в экстатических плясках с соплеменниками; Хаттуса недовольна новой жизнью и горячо привязана к своему народу; молчун Чечи занимается странными исследованиями. Вот тебе и заговор! А за ними – Ашер. Он-то всеми и управляет.

Беранир хранил молчание. Пазаир подумал, не содержат ли слова Сути разгадки мучившей их всех тайны.

– Ты слишком торопишься. Ну какая может быть связь между Хаттусой и Чечи? Или между ней и Кадашем?

– Ненависть к Египту.

– Она ненавидит Ашера.

– Откуда ты знаешь?

– Она сама мне сказала, и я поверил.

– Протри глаза, Пазаир, ты возражаешь, как дитя! Взгляни на вещи непредвзято и тут же сам сделаешь вывод. Хаттуса и Ашер – голова всего этого дела, Кадаш и Чечи – исполнители. Оружие, над которым работает химик, предназначается не для египетского войска.

– Мятеж?

– Хаттуса мечтает о нашествии, Ашер его организует.

Сути и Пазаир обратили взор к Бераниру, обоим не терпелось услышать его мнение.

– Власть великого Рамсеса не ослабла. Подобная попытка, на мой взгляд, обречена на провал.

– Тем не менее она готовится! – воскликнул Сути. – Нужно действовать, нужно задушить заговор в зародыше. Если мы начнем судебную процедуру, они испугаются, поняв, что их козни раскрыты.

– Если наше обвинение будет признано необоснованным и клеветническим, нас ждет суровый приговор, а у них будут развязаны руки. Мы должны бить наверняка и сильно. Если бы у нас был пятый ветеран, доверие к полководцу Ашеру было бы подорвано.

– Ты что же, собираешься ждать катастрофы?

– Дай мне одну ночь на раздумье, Сути.

– Думай хоть целый год! Ты все равно не в состоянии созвать суд.

– На сей раз, – сказал Беранир, – Пазаир не сможет отказаться от моего дома. Ему нужно заплатить долги и вернуться к исполнению своих обязанностей как можно скорее.

***

Пазаир шагал один в ночи. Жизнь взяла его за горло и заставила сосредоточиться на хитросплетениях заговора, серьезность которого с каждым часом осознавалась все отчетливее, тогда как он хотел думать только об одном – о любимой и недосягаемой женщине.

Он отрекался о счастья, но не от справедливости.

Страдание закалило его, какая-то сила в самой глубине его существа ни за что не желала сдаваться. И эту силу он заставит служить тем, кто ему дорог.

Луна – это нож, рассекавший небеса, или зеркало, отражавшее красоту богов. Он молил, чтобы светило наделило его своей мощью, чтобы его взгляд стал столь же проницательным, как око ночного солнца.

Мысли его снова обратились к пятому ветерану. Чем может заниматься человек, желающий остаться незамеченным? Пазаир перебрал все виды деятельности жителей западных Фив и отмел их один за другим. От мясника до сеятеля все постоянно были вынуждены общаться с людьми, а тогда Кани в конце концов нашел бы какую-нибудь зацепку.

Все, кроме одного.

Да, было одно занятие, при котором человек одновременно был настолько одинок и настолько у всех на виду, что это давало ни с чем не сравнимую возможность не привлекать внимания.

Пазаир поднял глаза к небу – своду из темного лазурита со звездообразными отверстиями, через которые струится свет. Ему удалось направить этот свет в нужное русло, и теперь он знал, где искать пятого ветерана.

34

Контора, отведенная новому старшему казначею амбаров, была просторной и светлой; под его началом постоянно трудилось четверо писцов. Бел-Тран, облаченный в новую набедренную повязку и не особо шедшую ему льняную рубаху с короткими рукавами, весь прямо-таки светился от счастья. Успехам в торговле он радовался несказанно, но власть влекла его, с тех пор как он выучился читать и писать. Скромное происхождение и весьма посредственное образование делали мечту практически неосуществимой. Однако администрация сумела оценить, сколь исступленно способен трудиться этот человек, и решила использовать его энергию на государственной службе.

Поздоровавшись с сотрудниками и подчеркнув свою любовь к порядку и пунктуальности, он приступил к ознакомлению с первым делом, доверенным ему непосредственным начальником: списком людей, вовремя не заплативших налоги. Сам он платил налоги час в час, а потому, развернув список, ехидно усмехнулся. Землевладелец, войсковой писец, хозяин столярного цеха и… судья Пазаир! Проверявший чиновник указал, насколько просрочен платеж и размер штрафа, верховный страж лично опечатал дверь в контору судьи!

В обед Бел-Тран отправился к секретарю Ярти и спросил, где поселился судья. У Сути чиновник застал лишь доблестного воина и его любовницу; оказалось, Пазаир только что отправился в гавань, откуда выходили легкие суда, курсировавшие между Мемфисом и Фивами.

Бел-Тран успел нагнать Пазаира.

– Я узнал, какая скверная история с вами приключилась.

– Я допустил оплошность.

– Да это вопиющая несправедливость! Штраф ни в какое сравнение не идет с самим проступком. Обратитесь в суд.

– Я ведь не прав. Суд затянется надолго, и что я выиграю? Снижение штрафа и кучу врагов.

– Видимо, старшему судье портика вы не особенно нравитесь.

– Он имеет обыкновение испытывать молодых людей.

– Вы помогли мне в трудную минуту, я хотел бы отплатить вам тем же. Разрешите мне погасить ваш долг.

– Ни в коем случае.

– А взаймы взять согласитесь? Без процентов, разумеется. Уж позвольте мне хотя бы не наживаться за счет друга!

– А как я смогу вернуть вам долг?

– Работой. В моей новой должности старшего казначея амбаров мне часто нужна будет ваша помощь. Вы сами посчитаете, сколько консультаций соответствуют двум мешкам зерна и одному тучному быку.

– Значит, будем видеться часто.

– Вот документ, удостоверяющий ваше право собственности на означенное имущество.

Бел-Тран и Пазаир ударили по рукам.

***

Старший судья царского портика готовился к завтрашнему заседанию. Кража сандалий, спор о наследстве, возмещение за несчастный случай. Простые, быстро разрешимые дела. Весть о нежданном посетителе его позабавила.

– Пазаир! Вы что, сменили профессию или пришли выплатить долг?

Судья рассмеялся собственной шутке.

– Выплатить долг, конечно.

Старший судья спокойно, широко улыбаясь, посмотрел на Пазаира.

– Отлично, в чувстве юмора вам не откажешь. Карьера – это не для вас; впоследствии вы еще благодарить меня будете за проявленную суровость. Возвращайтесь к себе в селение, женитесь на доброй крестьянке, сделайте ей пару детишек и забудьте о судьях и правосудии. Слишком уж сложен этот мир. Я разбираюсь в людях, Пазаир.

– С чем вас и поздравляю.

– Значит, вы вняли голосу разума!

– Вот то, что с меня причитается.

Старший судья портика ошалело уставился в документ, подтверждающий право собственности.

– Два мешка зерна стоят возле вашей двери, тучного быка сейчас кормят в государственном стойле. Вы удовлетворены?

***

Монтумес выглядел как в худшие времена. Покрасневшая кожа на голове, осунувшееся лицо, гнусавый голос, нетерпение, проскальзывающее в каждом действии.

– Я принимаю вас просто из вежливости, Пазаир. Ныне вы всего лишь отстраненный от должности бывший судья.

– Если бы дело обстояло именно так, я бы не позволил себе вас беспокоить.

Верховный страж поднял голову.

– То есть?

– Вот документ, подписанный старшим судьей царского портика. С налоговой службой все улажено. Он даже счел, что мой бык тучнее, чем следует, и предоставил мне льготы по налогам на будущий год.

– Как вам удалось…

– Я был бы вам очень благодарен, если бы вы как можно скорее сняли печати с моей двери.

– Разумеется, мой дорогой судья, разумеется! Знайте, я всячески старался вас защитить в этой прискорбной истории.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь.

– Наше дальнейшее сотрудничество…

– Может стать необычайно плодотворным. Одна маленькая подробность: с хищением зерна все улажено. Я в курсе дела, но вы узнали обо всем раньше меня.

***

Успокоившись и вернувшись к исполнению своих обязанностей, Пазаир сел на быстроходное судно и направился в Фивы. С ним рядом был Кем. Убаюканный качкой павиан спал, привалившись к бухте пенькового каната.

– Вы меня поражаете, – сказал нубиец. – Вы уцелели, попав между молотом и наковальней; даже самые крепкие люди, и те ломаются в таких ситуациях.

– Мне просто повезло.

– Скорее, возникла необходимость. Причем необходимость настолько острая, что перед вами склонились и люди, и обстоятельства.

– Вы приписываете мне способности, которыми я не обладаю.

Двигаясь вверх по течению, он приближался к Нефрет. Скоро старший лекарь потребует отчета. Выяснится, что молодая целительница свою деятельность не свернула. Столкновение становилось неизбежным.

Судно причалило в Фивах ближе к вечеру. Судья уселся на берегу поодаль от прохожих. Солнце спустилось к горизонту, горы на западе порозовели, под печальные звуки флейты возвращались с полей стада.

На последнем пароме было всего несколько пассажиров. Кем и павиан устроились у заднего борта. Пазаир подошел к перевозчику. Его лицо было наполовину скрыто старомодным париком.

– Двигайтесь помедленнее, – попросил судья.

Перевозчик не поднимал головы от весла.

– Нам надо поговорить; здесь вы в безопасности. Отвечайте, не глядя на меня.

Кому какое дело до перевозчика? Каждый торопится попасть на другой берег, люди беседуют, мечтают, на паромщика никто и не взглянет. Он довольствовался малым, жил особняком, не смешиваясь с населением.

– Вы пятый ветеран, единственный выживший из почетной стражи сфинкса.

Перевозчик не стал возражать.

– Я судья Пазаир, и я желаю знать правду. Четверо ваших товарищей погибли, вероятно, были убиты. Поэтому вы скрываетесь. За всем этим могут стоять только очень серьезные причины.

– Чем вы докажете, что говорите правду?

– Если бы я хотел вас уничтожить, вас бы уже не было. Поверьте.

– Да, вам легко…

– Забудьте об этом. Вам довелось стать свидетелем чудовищного происшествия, верно?

– Нас было пятеро… пять ветеранов. Мы охраняли сфинкса по ночам. Задача, не связанная с риском, чисто почетная, чтобы дождаться пенсии. Мы с одним товарищем сидели с внешней стороны ограды, которой обнесена статуя. Как обычно, мы заснули. Он услышал шум и проснулся. Я хотел спать и попытался его успокоить. Но он разволновался, стал настаивать. Мы пошли посмотреть, в чем дело, перелезли через ограду и обнаружили тело одного из наших с правой стороны от сфинкса, и второго – с левой.

Он прервался, ему было трудно говорить.

– А потом – стоны… они меня до сих пор преследуют! Между лапами сфинкса умирал начальник стражи. Изо рта у него шла кровь, он с трудом выговаривал слова.

– Что он сказал?

– На него напали, он защищался.

– Кто напал?

– Обнаженная женщина, несколько мужчин. «Чужая речь в ночи» – это были его последние слова. Мы с товарищем перепугались. Зачем такая жестокость?.. Следует ли звать стражу, охраняющую большую пирамиду? Мой напарник решил, что не надо, уверенный, что это сулит нам неприятности. Того гляди, еще нас же и обвинят. Трое ветеранов погибли… Лучше молчать, сделать вид, что мы ничего не видели и не слышали. Мы вернулись на свой пост. Когда рано утром нам на смену пришла дневная стража, она обнаружила тела. Мы прикинулись потрясенными.

– Какие последовали меры?

– Никаких. Нас отправили на пенсию в наши родные селения. Мой товарищ стал пекарем, я собирался чинить колесницы. Его убийство заставило меня скрываться.

– Убийство?

– Он был необычайно осторожен, особенно с огнем. Я абсолютно уверен, что его подтолкнули. Трагедия сфинкса преследует нас. Мы представляем опасность. Кто-то убежден, что мы слишком много знаем.

– Кто вас допрашивал в Гизе?

– Какой-то старший офицер.

– Полководец Ашер с вами не говорил?

– Нет.

– Ваше свидетельство сыграет на суде решающую роль.

– На каком суде?

– Полководец утвердил документ, согласно которому вы и четверо ваших товарищей погибли в результате несчастного случая.

– Ну и хорошо, значит, меня больше нет.

– Если вас нашел я, значит, найдут и другие. Выступите свидетелем и снова будете свободны.

Паром подходил к берегу.

– Я… я не знаю. Оставьте меня в покое.

– Это единственный выход. Вы должны сделать это в память о ваших товарищах и ради себя самого.

– Завтра утром на первом пароме я дам вам ответ.

Перевозчик выбрался на берег и привязал веревку к колышку.

Пазаир, Кем и павиан пошли прочь.

– Охраняйте этого человека всю ночь.

– А вы?

– Я пойду переночую в ближайшей деревне. Вернусь на рассвете.

Кем колебался. Полученный приказ ему не нравился. Если перевозчик что-то рассказал Пазаиру, значит, судья в опасности. Он не мог обеспечить безопасность обоих.

Кем выбрал Пазаира.

***

Поглотитель теней наблюдал за тем, как паром пересек реку в лучах заходящего солнца. Нубиец и павиан сзади, судья рядом с перевозчиком.

Странно.

Стоя бок о бок, они оба смотрели на противоположный берег. Между тем пассажиров было мало, каждый занимался своими делами. Почему вдруг такое сближение, не потому ли, что надо поговорить?

Перевозчик… Единственный вид деятельности, когда ты все время на виду и абсолютно неприметен.

Поглотитель теней бросился в воду и переплыл Нил. Добравшись до противоположного берега, он долго сидел в тростниковых зарослях и наблюдал за окрестностями. Перевозчик спал в своей деревянной хижине.

Ни Кема, ни павиана поблизости видно не было.

Он выждал еще немного, удостоверился, что хижину никто не охраняет.

Быстро пробравшись внутрь, он накинул кожаный шнурок на шею спящему, и тот резко проснулся.

– Если дернешься, ты – мертвец.

Сопротивляться перевозчику было не по силам.

Он поднял правую руку в знак покорности. Поглотитель теней ослабил хватку.

– Кто ты?

– Пе… перевозчик.

– Еще раз солжешь, и я тебя придушу. Ты ветеран?

– Да.

– К какому войску приписан?

– К азиатскому.

– Последнее назначение?

– Почетная стража сфинкса.

– Почему ты скрываешься?

– Я боюсь.

– Кого?

– Я… не знаю.

– В чем твоя тайна?

– Ни в чем!

Шнурок сдавил плоть.

– Нападение в Гизе. Побоище. На сфинкса напали, мои товарищи погибли.

– Кто напал?

– Я ничего не видел.

– Судья задавал тебе вопросы?

– Да.

– Какие?

– Те же, что и вы.

– Что ты отвечал?

– Он пригрозил мне судом, но я ничего не сказал. Я не хочу неприятностей с правосудием.

– Что ты ему рассказал?

– Что я перевозчик, а не ветеран.

– Превосходно.

Он убрал шнурок. Пока ветеран с облегчением ощупывал больную шею, поглотитель теней оглушил его ударом кулака в висок. Потом вытащил тело из хижины, подтащил к реке и держал голову перевозчика под водой на протяжении нескольких долгих минут. А затем спустил труп в воду рядом с паромом.

Ну просто утонул человек, и все.

***

Нефрет готовила снадобье для Сабабу. Поскольку проститутка отнеслась к лечению серьезно, болезнь понемногу отступала. Сабабу ощущала новый прилив сил, острые приступы артрита больше ее не мучили, и она испросила у своего лекаря позволения заниматься любовью с привратником из пивного дома – молодым, пышущим здоровьем нубийцем.

– Можно вас побеспокоить? – спросил Пазаир.

– Я как раз закончила работу.

Лицо Нефрет осунулось.

– Вы слишком много работаете.

– Это всего лишь небольшая усталость. Что-нибудь слышно о Небамоне?

– Нет, он не проявлялся.

– Просто затишье.

– Боюсь, что да.

– Как ваше расследование?

– Продвигается вперед огромными шагами, хотя я и был отстранен от должности старшим судьей царского портика.

– Расскажите.

Он поведал ей о своих невзгодах, пока она мыла руки.

– Вы окружены друзьями. Наш учитель Беранир, Сути, Бел-Тран… Вам сильно повезло.

– А вам, наверное, одиноко?

– Жители селения облегчают мою работу, но мне не с кем посоветоваться. Иногда это тяжело.

Они уселись на циновку лицом к пальмовой роще.

– Вы, кажется, взволнованы?

– Я только что нашел главного свидетеля. Вы первая, кому я об этом говорю.

Нефрет не отвела глаз. В ее взгляде он прочитал внимание, а может быть, даже тепло.

– Вам ведь могут помешать двигаться дальше?

– Неважно. Я верю в правосудие так же, как вы – в медицину.

Их плечи соприкоснулись. Пазаир замер и затаил дыхание. Словно не заметив случайного касания, Нефрет не отстранилась.

– Вы готовы пожертвовать жизнью ради истины?

– Если потребуется – без колебаний.

– А обо мне вы все еще думаете?

– Постоянно.

Его ладонь коснулась руки Нефрет и тихо, едва ощутимо легла на нее.

– Когда я устаю, я думаю о вас. Что бы ни случилось, вы кажетесь несгибаемым и неуклонно идете вперед по избранному пути.

– Это только видимость, меня часто одолевают сомнения. Сути винит меня в наивности. Для него главное – приключения. Как только возникает угроза погрязнуть в рутинных привычках, он готов на любое безумство.

– А вы тоже боитесь привычек?

– Они мне только помогают.

– Вы верите, что чувство может длиться долгие годы?

– Всю жизнь, если это не просто чувство, если ты вкладываешь в это все свое существо, если уверен, что знаешь, что такое блаженство, если душа твоя причастна свету восходов и закатов. Любовь, способная угаснуть, – это только сиюминутная победа, завоевание.

Она склонила голову ему на плечо, ее волосы нежно коснулись его щеки.

– Вы обладаете странной силой, Пазаир.

Это был всего лишь сон, мимолетный, словно светлячок в фиванской ночи, но он озарил его жизнь.

***

Ночь он провел без сна в пальмовой роще, лежа на спине и уставившись на звезды. Он старался удержать ощущение того мига, когда Нефрет расслабилась, прежде чем отправить его восвояси и закрыть за ним дверь. Значило ли это, что она испытывает к нему какую-то нежность, или же сказалась обычная усталость? При мысли, что она принимает его присутствие и его любовь, пусть даже не разделяя его страсти, он ощущал себя легким, как весеннее облачко, и могучим, как начинающийся разлив.

В нескольких шагах грыз финики и сплевывал косточки павиан.

– Ты – здесь?! Но…

У него за спиной послышался голос Кема.

– Я решил позаботиться о вашей безопасности.

– К реке, быстро!

Занимался рассвет.

На берегу собралась толпа.

– Расступитесь, – приказал Пазаир.

Какой-то рыбак выловил тело перевозчика ниже по течению.

– Может, он не умел плавать.

– Наверное, поскользнулся.

Не обращая внимания на комментарии, судья осмотрел тело.

– Это убийство, – заявил он. – На шее следы от шнура, на правом виске след от сильного удара кулаком. Он был задушен и оглушен, прежде чем утонул.

35

Осел, нагруженный папирусом, кисточками и табличками, вел Пазаира по пригородам Мемфиса. Если бы Северный Ветер заплутал, Сути помог бы найти дорогу, но животное оправдывало свою репутацию. Кем и павиан замыкали процессию, направлявшуюся в казарму, где орудовал Чечи. Рано утром химик работал во дворце, так что путь был свободен.

Пазаир был вне себя от гнева. Когда тело перевозчика перенесли в ближайшее управление стражи, местный самодур составил заведомо ложное донесение. Он никак не мог допустить мысли об убийстве на вверенном ему участке из страха быть пониженным в должности. Вместо того чтобы подтвердить выводы судьи, он счел нужным заключить, что перевозчик просто утонул. По его мнению, следы на шее и на виске появились случайно и не имели отношения к делу. Пазаир обстоятельно изложил свое особое мнение.

Перед возвращением на север он видел Нефрет всего несколько минут. С самого утра к ней потянулось множество пациентов. Пришлось довольствоваться парой ничего не значащих фраз и взглядом, в котором он уловил поддержку и понимание.

Сути был в восторге. Наконец-то его друг перешел к решительным действиям.

В казарме, расположенной очень далеко от основных пунктов размещения войск в Мемфисе, не наблюдалось ни малейшего оживления. Не было видно ни тренирующихся солдат, ни лошадей.

Сути, как человек военный, первым делом стал искать дежурного, призванного охранять вход. Но путь к весьма ветхому сооружению был открыт. Только два старика беседовали, сидя на краю каменного колодца.

– Скажите, уважаемые, что за отряд здесь размещен?

Тот, что постарше, фыркнул.

– Отряд ветеранов и калек, сынок! Нас поместили сюда, прежде чем отправить на пенсию. Прощайте, азиатские пути-дороги, наступательные марши да скудные рационы. Скоро нас ждут сады, служанки, парное молоко, свежие овощи.

– А где ваш старший?

– В бараке вон там, за колодцем.

Судья предстал перед усталым офицером.

– Посетители у нас редкость.

– Я судья Пазаир, и мне необходимо обыскать ваш склад.

– Что еще за склад?

– Некто по имени Чечи проводит исследования в вашей казарме.

– Чечи? Понятия о нем не имею.

Пазаир описал химика.

– А-а, этот! Приходит после полудня и проводит здесь ночь, верно. Приказ сверху. Я подчиняюсь.

– Откройте мне помещение.

– Да у меня и ключа нет.

– Тогда проводите нас.

Вход в подземное помещение Чечи преграждала массивная деревянная дверь. На глиняную табличку Пазаир занес год, месяц, день и час своего вторжения, а также описание места,

– Открывайте.

– Я не имею права.

– Я беру ответственность на себя.

Сути помог офицеру. С помощью копья они взломали деревянный засов.

Пазаир и Сути вошли внутрь. Кем с павианом остались на страже.

Очаг, печи, запасы древесного угля и пальмовой коры, тигли, медные инструменты – судя по всему, оборудование у Чечи было превосходное. Везде царили чистота и порядок. Быстро обыскав помещение, Сути нашел таинственный ящик, перенесенный из одной казармы в другую.

– Я волнуюсь, как мальчишка, первый раз оказавшийся наедине с девушкой.

– Погоди.

– Нельзя останавливаться, когда ты у цели!

– Я составляю отчет: состояние помещения и местоположение подозрительного предмета.

Едва Пазаир кончил писать, Сути открыл ящик.

– Железо… слитки железа! Да не простого.

Сути прикинул на руке вес слитка, пощупал его, смочил слюной, поскреб ногтем.

– Оно не из вулканических скал восточной пустыни. Оно из легенды, что рассказывали в селении, – небесное железо!

– Да, похоже на то, – подтвердил Пазаир.

– Тут целое состояние.

– Именно из такого железа жрецы Дома Жизни делают металлический трос, чтобы фараон мог подняться на небо. Как им может владеть простой химик?

Сути был потрясен.

– Я слышал о нем, но даже мечтать не смел когда-нибудь подержать его в руках.

– Оно не наше, – напомнил Пазаир. – Это вещественное доказательство. Чечи придется объяснить, как оно сюда попало.

На дне ящика – железное тесло. Этот инструмент служил для отверзания уст и очей мумии, когда смертное тело, воскрешенное ритуалами, превращалось в светлую сущность.

Ни Пазаир, ни Сути не дерзнули к нему прикоснуться. Если тесло освящено, в нем таятся сверхъестественные силы.

– Мы с тобой просто смешны, – заметил офицер-колесничий. – Это всего лишь металл.

– Может быть, ты и прав, но я рисковать не буду.

– Что ты предлагаешь?

– Подождать подозреваемого.

***

Чечи был один.

Увидев, что дверь в его подземелье открыта, он тут же развернулся и собрался бежать. Однако наткнулся на нубийца, и тот подтолкнул его обратно к казарме. Павиан безучастно лакомился изюмом. Такое поведение означало, что поблизости не бродит никто из спутников химика.

– Весьма рад видеть вас снова, – сказал Пазаир. – Вы, оказывается, любите переезжать.

Взгляд Чечи упал на ящик.

– Кто вам позволил?

– Это обыск.

Чечи отлично владел собой. Он оставался невозмутимо спокоен.

– Обыск – процедура исключительная, – заметил он, поджав губы.

– Как и вся ваша деятельность.

– Это дополнение к моим основным исследованиям.

– У вас особое пристрастие к казармам.

– Я готовлю оружие будущего, поэтому у меня есть все разрешения от армейских властей. Проверьте и убедитесь, что мои мастерские должным образом оформлены, а опыты получают поддержку сверху.

– Не сомневаюсь, но вряд ли вы достигнете цели, используя небесное железо. Этот материал предназначен для храма, равно как и тесло, спрятанное на дне ящика.

– Ящик мне не принадлежит.

– Вы что, не знали о его существовании?

– Его поставили здесь против моей воли.

– Ложь, – вмешался Сути. – Вы сами приказали перенести его сюда. Думали, что в такой дыре вы в безопасности.

– Вы что, за мной шпионили?

– Откуда взялось железо? – спросил Пазаир.

– Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.

– В таком случае вы арестованы за кражу, сокрытие краденого и препятствие нормальному ходу расследования.

– Я буду все отрицать, вы ничего не докажете.

– Или вы последуете за нами, или я попрошу нубийского стражника связать вам руки.

– Я не собираюсь бежать.

***

Из-за допроса Ятри пришлось работать сверхурочно, в то время как его дочь, закончившая танцевальную школу, давала представление на главной площади одного из городских кварталов. Он надулся, тем более что делать все равно было нечего, так как Чечи не отвечал ни на один вопрос, предпочитая вообще не открывать рта.

Судья терпеливо настаивал.

– Кто ваши сообщники? Похитить железо такого качества одному человеку не под силу.

Чечи смотрел на Пазаира из-под полуприкрытых век и казался неприступным как Царские стены.

– Кто-то доверил вам этот ценный металл. С какой целью? Когда ваши исследования дали удовлетворительные результаты, вы под предлогом попытки хищения со стороны Кадаша выгнали своих помощников, обвинив их в нерадивости. И таким образом ваша деятельность осталась без всякого контроля. Тесло вы сами изготовили или украли?

Сути с удовольствием двинул бы молчуну по скуле, но Пазаир бы этого не допустил.

– Вы с Кадашем давние друзья, верно? Он знал о существовании вашего сокровища и попытался его украсть. Если, конечно, вы не разыграли все это, для того чтобы оказаться в роли жертвы и убрать из мастерской всех нежелательных свидетелей.

Чечи сидел на циновке, поджав под себя ноги, и упорно молчал. Он знал, что судья не имеет права прибегать к какому бы то ни было насилию.

– Как бы вы ни упирались, Чечи, я доберусь до истины.

Это обещание химика не смутило.

Пазаир попросил Сути связать ему руки и привязать его к кольцу, вмурованному в стену.

– Мне очень жаль, Ярти, но я вынужден вас попросить посторожить подозреваемого.

– Это надолго?

– Мы вернемся засветло.

***

Мемфисский дворец представлял собой административный комплекс, состоявший из десятков контор, где работали множество писцов. Химики находились в ведении смотрителя царских мастерских, высокого сухощавого мужчины лет пятидесяти, который весьма удивился приходу судьи.

– Со мной колесничий Сути, свидетель обвинения.

– Обвинения?

– Один из ваших подчиненных, Чечи, в данный момент находится под арестом.

– Чечи? Не может быть! Это ошибка.

– Ваши химики используют небесное железо?

– Конечно, нет. Это материал настолько редкий, что его используют только в храмах и только в ритуальных целях.

– Как могло случиться, что изрядное количество этого металла оказалось у Чечи?

– Это недоразумение.

– На него была возложена какая-то особая задача?

– Он связан непосредственно с армейскими властями и должен следить за качеством меди. Позвольте мне поручиться за честность Чечи, за его техническое мастерство и человеческие качества.

– Вам известно, что он работает в тайной мастерской, оборудованной в здании казармы?

– Таков приказ армейских властей.

– Кем он подписан?

– Целым рядом старших офицеров, которые требуют, чтобы некоторые специалисты разрабатывали новые виды оружия. Чечи – один из них.

– Однако использование небесного железа явно не было предусмотрено.

– Этому должно быть какое-то простое объяснение.

– Подозреваемый отказывается говорить.

– Чечи никогда болтлив не был, он молчалив по натуре.

– Что вам известно о его происхождении?

– По-моему, он родился где-то недалеко от Мемфиса.

– А вы не могли бы это проверить?

– Это так важно?

– Да, более чем вы думаете.

– Я должен посмотреть в архивах.

Поиски заняли больше часа.

– Так и есть: Чечи родом из небольшого селения к северу от Мемфиса.

– Учитывая его должность, вы, наверное, проверяли эти сведения.

– Этим занимались военные, и они ничего необычного не обнаружили. Проверявший поставил печать по всем правилам, и Чечи приняли на службу, ничего не опасаясь. Надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы его отпустили как можно скорее.

– Улик против него становится все больше и больше. Воровство он усугубил ложью.

– Судья Пазаир! Вы явно перегибаете палку. Если бы вы лучше знали Чечи, вам было бы ясно, что он не способен на бесчестный поступок.

– Если он невиновен, суд это докажет.

***

Ярти рыдал, сидя на пороге. Осел грустно смотрел на него.

Сути принялся трясти секретаря, между тем как Пазаир убедился, что Чечи исчез.

– Что произошло?

– Он пришел, потребовал мой протокол, обнаружил, что два пункта неполны и поэтому документ недействителен, пригрозил мне взысканием, освободил задержанного… Поскольку формально он был прав, я вынужден был уступить.

– О ком вы говорите?

– О верховном страже, Монтумесе.

Пазаир прочел протокол. Действительно, Ярти не указал должность Чечи и не уточнил, что судья вел предварительное расследование лично, не прибегая к помощи третьих лиц. Вся процедура была сведена на «нет».

***

Солнечный луч проникал через переплет каменного окна и освещал лоснящуюся голову Монтумеса, умащенную благовониями. Он принял Пазаира, широко улыбаясь, с деланным воодушевлением.

– Не правда ли, мы живем в замечательной стране, мой дорогой судья? Здесь никто не боится перегибов закона, ибо мы радеем о благополучии подданых.

– Слово «перегибы» явно вошло в моду. Вот и смотритель лабораторий сказал, что я перегибаю палку.

– Вряд ли стоит ставить ему это в упрек. Пока он сверялся с архивами, он дал мне знать об аресте Чечи. Я сразу же отправился в вашу контору, уверенный, что произошла досадная ошибка. Так оно и оказалось, поэтому Чечи был незамедлительно освобожден.

– Мой секретарь допустил очевидную оплошность, – признал Пазаир, – но почему вас так интересует этот химик?

– Он военный специалист. Как и его коллеги, он находится под моим непосредственным наблюдением. Его нельзя задержать без моего согласия. Признаю, что вы этого не знали.

– Обвинение в воровстве снимает с Чечи частичную неприкосновенность.

– Обвинение необоснованно.

– Несоблюдение формы не отменяет сути претензии.

Монтумес заговорил надменно.

– Чечи – один из лучших специалистов в области вооружения. Неужели вы думаете, что он станет так глупо рисковать своей карьерой?

– Вы знаете, что было украдено?

– Какая разница! Я этому не верю. И прекратите лезть из кожи вон, лишь бы прослыть поборником справедливости.

– Где вы спрятали Чечи?

– Там, где до него не сможет добраться судья, выходящий за рамки своих полномочий.

***

Сути поддержал Пазаира: единственный возможный выход из положения – созвать суд, где на карту будет поставлено все. Доказательства и аргументы сыграют решающую роль, если присяжные не окажутся подкуплены противниками, ибо если бы Пазаир дал отвод всем присяжным, его могли отстранить от дела. Оба друга были убеждены, что истина, провозглашенная на открытом процессе, расшевелит даже самые закоснелые умы.

Судья поведал о своем решении Бераниру.

– Ты сильно рискуешь.

– Разве есть другой, лучший путь?

– Выбирай тот, по которому ведет тебя твое сердце.

– Я считаю, что нужно метить как можно выше, не растрачивая себя на второстепенные мелочи. Если нацелиться на главное, мне будет легче бороться с окружающей ложью и трусостью.

– Ты никогда не довольствуешься полумерами, тебе нужен свет во всем его блеске.

– Разве я не прав?

– Конечно, для предстоящего процесса нужен зрелый, опытный судья, но боги доверили его тебе, и ты согласился.

– Кем сторожит ящик с небесным железом; он положил на него доску, на ней сидит павиан. К нему никто не подойдет.

– Когда ты созовешь суд?

– Самое позднее через неделю. Учитывая исключительный характер дела, я ускорю формальную процедуру. Как вы считаете, мне удалось выявить, где именно сосредоточено зло?

– Ты близок к этому.

– Могу я вас попросить об одном одолжении?

– Кто ж тебе мешает?

– Несмотря на ваше скорое назначение, вы согласитесь быть присяжным?

Старый учитель устремил взор на свою планету-покровительницу – Сатурн, сиявшую непривычно ярко.

– Разве ты в этом сомневался?

36

Смельчак никак не мог привыкнуть к присутствию павиана под его крышей, но, поскольку хозяин это допускал, он не выказывал недовольства. Молчаливый Кем ограничился замечанием, что затевать процесс – безумие. При всей своей дерзости Пазаир имел слишком мало профессионального опыта, чтобы преуспеть в таком деле. Судья чувствовал, что нубиец его не одобряет, и все же продолжал готовиться к бою, между тем как секретарь подносил ему должным образом проверенные реестры и формуляры. Старший судья портика не преминет придраться к любой формальной небрежности.

Появление старшего лекаря Небамона пришлось на редкость некстати. Как всегда элегантный, в надушенном парике, он выглядел весьма раздосадованным.

– Я бы хотел поговорить с вами с глазу на глаз.

– Я очень занят.

– Это срочно.

Пазаир отложил папирус с протоколом суда над одним знатным человеком, обвиненном в том, что он от царского имени возделывал не принадлежавшие ему земли; несмотря на свое положение при дворе, вернее, как раз из-за него, он был лишен имущества и приговорен к изгнанию. Апелляция ничего не дала.

Они пошли по тихой тенистой улочке. Какие-то девочки играли в куклы; мимо прошел осел, нагруженный корзинами с овощами; на пороге одного из домов спал старик.

– Мы с вами плохо друг друга поняли, мой дорогой Пазаир.

– Мне, как и вам, очень жаль, что госпожа Сабабу продолжает заниматься своей предосудительной профессией, но в законе нет ни одного пункта, позволяющего привлечь ее к ответственности. Она платит налоги и не возмущает общественного спокойствия. Я даже позволю себе заметить, что ее пивной дом посещают некоторые именитые лекари.

– А Нефрет? Я просил вас ей пригрозить!

– Я обещал, что постараюсь.

– Результат восхитительный! Один из моих фиванских коллег едва не дал ей место в лечебнице Дейр-эль-Бахри. К счастью, я вовремя вмешался. Знаете, ведь она оттеснила многих достойных лекарей.

– Значит, вы признаете ее способности.

– Как бы ни была одарена Нефрет, ей суждено оставаться в тени.

– Мне так не кажется.

– Ваше мнение меня не интересует. Когда хочешь сделать карьеру, приходится следовать указаниям влиятельных людей.

– Вы правы.

– Я согласен дать вам последний шанс, но на сей раз потрудитесь не разочаровать меня.

– Я этого не заслуживаю.

– Забудьте о неудаче и действуйте.

– Что-то я сомневаюсь.

– В чем?

– В своей карьере.

– Следуйте моим советам, и у вас не будет проблем.

– Пожалуй, я удовольствуюсь положением судьи.

– Я не совсем понимаю…

– Оставьте Нефрет в покое.

– Вы в своем уме?

– Отнеситесь к моему предупреждению серьезно.

– Вы ведете себя глупо, Пазаир! Зря вы поддерживаете девушку, которая обречена на полное поражение. У Нефрет нет будущего; кто свяжет с ней свою судьбу, поставит крест на своей жизни.

– У вас от злобы помутился разум.

– Со мной еще никто никогда не говорил таким тоном! Я требую, чтобы вы извинились.

– Я стараюсь вам помочь.

– Помочь мне?

– Вы начинаете сдавать прямо на глазах.

– Вы еще пожалеете о своих словах!

***

Денес следил за разгрузкой одного из своих судов. Матросы торопились, так как на следующий день им предстояло снова отчалить на юг, чтобы воспользоваться попутным ветром. Груз мебели и зерна надо было переправить на новый склад, недавно приобретенный судовладельцем. Скоро он планировал подмять под себя одного из самых серьезных конкурентов и таким образом расширить дело, в будущем предназначенное двум его сыновьям. Благодаря связям супруги его отношения с высшей администрацией укреплялись с каждым днем, так что никаких препятствий к дальнейшему разрастанию его владений не предвиделось.

Старший судья царского портика не имел обыкновения разгуливать по набережным. Тяжело опираясь на посох из-за разыгравшейся подагры, он подошел к Денесу.

– Не стойте здесь, вас могут нечаянно толкнуть.

Денес взял судью под руку и отвел в тот отсек склада, где товары уже были разложены по местам.

– Чему я обязан вашим посещением?

– Мы на пороге драматических событий.

– Я в этом замешан?

– Нет, но вы должны помочь мне предотвратить катастрофу. Завтра Пазаир возглавит судебное заседание. Я не мог запретить ему созвать суд, так как прошение было составлено по всем правилам.

– Кого будут судить?

– Он держит втайне и обвиняемого, и обвинителя. Судя по слухам, под угрозой государственная безопасность.

– Нельзя верить слухам. Как мелкий судья может заниматься делом такого размаха?

– При всей внешней сдержанности Пазаир упрям, как баран. Прет напрямую, невзирая ни на какие препятствия.

– Вы волнуетесь?

– Этот судья опасен. Он относится к своейдолжности как к священной миссии.

– Но вы же и не таких знавали! Все вскоре приутихли.

– Этот – крепче гранита. Мне уже довелось его испытать; у него совершенно немыслимая сопротивляемость. На его месте молодой судья, озабоченный своей карьерой, давно бы отступил. Поверьте, от него одни неприятности.

– Что-то вы мрачно настроены.

– Только не на сей раз.

– Чем я могу вам быть полезен?

– В моей власти назначить двух присяжных, поскольку я дал согласие, чтобы Пазаир судил под портиком. Я уже выбрал Монтумеса, его здравомыслие нам будет просто необходимо. А с вашей помощью я буду чувствовать себя и вовсе спокойно.

– Завтра это невозможно: прибывает груз с ценными сосудами, и я должен лично проверить каждый предмет. Но моя супруга великолепно справится.

***

Пазаир сам понес вызов Монтумесу.

– Я бы мог послать к вам моего секретаря, но наши дружеские отношения обязывают меня проявить больше внимания.

Верховный страж не предложил судье сесть.

– Чечи должен выступить как свидетель, – продолжал Пазаир. – Поскольку вы один знаете, где он находится, приведите его в суд. Иначе придется привлечь к его поискам стражу.

– Чечи человек благоразумный. Если бы вы обладали этим качеством, вы бы отказались от процесса.

– Старший судья портика счел, что он может состояться.

– Вы губите свою карьеру.

– В последнее время о ней печется столько народу, что вряд ли мне стоит беспокоиться.

– Когда вы потерпите полное и окончательное поражение, над вами будет смеяться весь Мемфис и вам придется уйти в отставку.

– Раз вы назначены присяжным, не отказывайтесь слушать правду.

***

– Я – присяжный? – удивился Бел-Тран. – Я и помыслить о таком не мог…

– Речь идет об очень важном процессе с непредсказуемыми последствиями.

– Я обязан согласиться?

– Никоим образом; двоих присяжных назначает старший судья портика, двоих – я и еще четверых выбирают из уважаемых горожан, уже заседавших на процессах.

– Не скрою, я очень волнуюсь. Участие в судебном решении представляется мне делом куда более сложным, чем торговля папирусом.

– Вам придется решать судьбу человека.

Бел-Тран надолго задумался.

– Я весьма тронут вашим доверием. Я согласен.

***

Сути предавался любви столь неистово, что поразил Пантеру, давно привыкшую к пылкому нраву своего любовника. Он был поистине ненасытен, не мог от нее оторваться, снова и снова покрывал поцелуями все ее тело. Объятая сладострастной истомой, она после бури была нежна и покорна.

– Такое исступление бывает у путника перед долгой и опасной дорогой. Что ты от меня скрываешь?

– Завтра – процесс.

– Он тебя страшит?

– Я бы предпочел драться голыми руками.

– Меня пугает твой друг.

– Тебе-то зачем бояться Пазаира?

– Он никого не пощадит, если так ему повелит закон.

– Ты что, предала его и мне не сказала?

Она перевернула его на спину и легла сверху.

– Когда же ты прекратишь меня подозревать?

– Никогда. Ты – самка хищной породы, это самая опасная разновидность, к тому же ты тысячу раз обещала меня убить.

– Твой друг куда страшнее меня.

– А ты что-то от меня скрываешь.

Она перекатилась на бок и отстранилась от любовника.

– Может быть.

– Плохо я тебя допрашивал.

– Но ты умеешь заставить говорить мое тело.

– Однако ты хранишь свой секрет.

– А иначе чего бы я стоила в твоих глазах?

Он бросился на нее и прижал к кровати.

– Ты что, забыла, что ты моя пленница?

– Думай как хочешь.

– Когда ты убежишь?

– Как только стану свободной женщиной.

– Это в моей власти. Я должен заявить, что ты свободна, в управление по делам чужестранцев.

– Так что же ты медлишь?

– Бегу.

Сути быстро облачился в свою лучшую набедренную повязку и надел на шею ожерелье с золотой мухой.

***

Он вошел в контору как раз в тот момент, когда чиновник собирался ее покинуть, хотя до закрытия было еще долго.

– Приходите завтра.

– Об этом не может быть и речи.

Тон Сути таил в себе угрозу. Золотая муха свидетельствовала о том, что молодой человек могучего телосложения – герой, а герои легко пускали в ход кулаки.

– Чего вы хотите?

– Положить конец условной свободе ливийки Пантеры, доставшейся мне в ходе последней азиатской кампании.

– Вы гарантируете ее благонадежность?

– Она ведет себя безупречно.

– Чем она предполагает заняться?

– Она уже работала в усадьбе.

Сути заполнил документ, жалея, что не занялся с Пантерой любовью еще один, последний раз; вряд ли его будущие любовницы смогут с нею сравниться. Рано или поздно это должно было случиться; так лучше порвать сейчас, пока связь не стала слишком крепкой.

На обратном пути он перебирал в памяти их любовные баталии, стоившие подвигов величайших завоевателей. Пантера научила его, что женское тело – чарующая бездна, находящаяся в постоянном движении, и что наслаждение от открытия нового не иссякает никогда.

Дом был пуст.

Сути пожалел о своей поспешности. Ему так хотелось провести с ней ночь перед процессом, забыть о предстоящей схватке, упиваясь ее ароматом. Значит, придется утешиться добрым старым вином.

– Налей еще один бокал, – сказала Пантера, обнимая его сзади.

***

Кадаш яростно громил свой зубоврачебный кабинет, швыряя об стену медные инструменты. Получив повестку в суд, он дал волю охватившей его жажде разрушения.

Без небесного железа он больше не сможет оперировать. Слишком дрожат руки. Будь у него чудодейственный металл, он лечил бы, как бог, он вновь обрел бы молодость и уверенность в каждом своем движении. Кто теперь станет его уважать, кто вознесет хвалу его заслугам?

Можно ли отсрочить крах? Нужно бороться, не поддаваться старению. Прежде всего необходимо бесследно рассеять подозрения судьи Пазаира. Ему бы такую силу, такую убежденность, такую решимость! Сделать его своим союзником не стоит и мечтать. Но молодой судья вместе со всем своим правосудием обречен на провал.

***

Еще несколько часов – и начнется процесс.

Пазаир бродил по берегу вместе со Смельчаком и Северным Ветром. На радостях, что после сытного ужина им выдалась неожиданно долгая вечерняя прогулка, пес и осел резвились на природе, не упуская, однако, хозяина из виду. Северный Ветер шел первым и выбирал дорогу.

Усталого, издерганного судью одолевали сомнения. Что, если он ошибся, сжег пути к отступлению и ступил на тропу, ведущую в пропасть? Мысли, на самом деле недостойные. Правосудие не остановить, как не остановить течения божественной реки. Он, Пазаир, не вершитель его, а всего лишь слуга. Чем бы ни кончился процесс, истина выйдет на поверхность.

А что будет с Нефрет, если его отстранят от должности? Старший лекарь сделает все, чтобы не дать ей лечить людей. К счастью, о ней может позаботиться Беранир. Став верховным жрецом Амона, он даст девушке возможность работать в лечебнице при храме, где она будет вне досягаемости Небамона.

Зная, что она ограждена от превратностей судьбы, Пазаир чувствовал в себе решимость бороться хоть со всем Египтом.

37

Процесс начался, как говорится в ритуальной формуле, «перед вратами правосудия, где внемлют жалобе всякого страждущего, дабы отличить истину от лжи, в том великом месте, где защищают слабых, дабы уберечь их от сильных». Отведенный для суда двор перед пилоном храма Птаха был специально расширен, чтобы вместить множество знатных зрителей и простолюдинов, проявивших интерес к событию.

Судья Пазаир вместе со своим секретарем восседал в глубине открытого храмового зала. Справа от него – присяжные: верховный страж Монтумес, госпожа Нанефер, Беранир, Бел-Тран, жрец храма Птаха, жрица храма Хатхор, землевладелец и столяр. Присутствие Беранира, которого многие почитали как мудреца, свидетельствовало о значимости дела. Старший судья царского портика сидел слева от Пазаира. Как представитель иерархии он был призван следить за правильным ходом процесса.

Оба судьи, облаченные в длинные белые туники и скромные традиционные парики, вместе развернули папирус, воспевавший золотой век безраздельного господства мировой гармонии – Маат.

– Я, судья Пазаир, объявляю открытым процесс, где офицер-колесничий Сути выступит с обвинением против полководца Ашера, правого царского знаменосца и наставника офицеров азиатского отряда египетского войска.

Поднялся ропот. Если бы не строгая торжественность места, многие сочли бы, что это шутка.

– Я вызываю колесничего Сути.

Герой произвел впечатление на толпу. Красивый, самоуверенный, он вовсе не походил на мечтателя-визионера или растерянного солдата, поругавшегося с начальством.

– Клянетесь ли вы говорить правду перед этим судом?

Сути прочел предложенный ему секретарем текст присяги.

– Вечной жизнью Амона и вечной жизнью фараона – да продлятся дни его в процветании и гармонии, ибо его могущество сильнее смерти, – клянусь говорить правду.

– По какой причине вы подали в суд?

– Я обвиняю полководца Ашера в вероломстве, измене родине и убийстве.

Присутствующие не могли скрыть удивления, послышались возмущенные возгласы.

Вмешался старший судья.

– Из почтения к богине Маат я требую тишины во время заседания. Всякий нарушивший ее будет немедленно удален и приговорен к большому штрафу.

Предупреждение подействовало.

– Колесничий Сути, – продолжал Пазаир, – есть ли у вас доказательства?

– Есть.

– Согласно закону, – сообщил судья, – я провел расследование. Оно позволило мне обнаружить ряд весьма странных фактов, которые я считаю связанными с основным обвинением. Таким образом, я выдвигаю предположение о заговоре против государства и об угрозе безопасности страны.

Напряжение возрастало. Те, кто впервые видел Пазаира, поражались серьезности молодого человека, твердости его поведения и весомости его слов.

– Я вызываю полководца Ашера.

Как ни знаменит был Ашер, ему пришлось предстать перед судом. Закон не допускал ни замены, ни представительства. Маленький человечек с лицом грызуна вышел вперед и произнес клятву. Одет он был по-военному – короткий передник, поножи, перевязь.

– Полководец Ашер, что вы можете сказать в ответ на обвинение?

– Офицер-колесничий Сути, которого я же таковым и назначил, – человек храбрый. Я наградил его знаком золотой мухи. В ходе последней азиатской кампании он совершил много громких подвигов и вполне может быть признан героем. Я считаю его первоклассным лучником, одним из лучших во всем нашем войске. Его обвинения необоснованны. Я их отвергаю. Наверное, это какое-то странное заблуждение.

– Иными словами, вы считаете себя невиновным?

– Да, я невиновен.

Сути сел у подножия колонны лицом к судье в нескольких метрах от него. Ашер точно так же устроился с другой стороны, возле присяжных, которые могли легко наблюдать за его поведением и выражением лица.

– Задача данного суда, – уточнил Пазаир, – заключается в установлении истины. Если подтвердится факт убийства, дело будет передано на суд визиря. Я вызываю зубного лекаря Кадаша.

Кадаш, явно нервничая, произнес клятву.

– Признаете ли вы себя виновным в попытке воровства в армейской мастерской, возглавляемой химиком Чечи?

– Нет.

– Как вы объясните свое присутствие в этом месте?

– Я пришел купить высококачественной меди. Сделка не заладилась.

– Кто вам сказал, что такой металл в мастерской есть?

– Старший по казарме.

– Это неправда.

– Я утверждаю, что…

– Суд располагает письменным свидетельством. По этому пункту вы солгали. Кроме того, вы повторили свою ложь, после того как принесли клятву, совершив тем самым лжесвидетельство.

Кадаш вздрогнул. За такое суровые присяжные приговаривают к каторжным работам в рудниках, снисходительные – к сезону полевых работ.

– Я ставлю под сомнение ваши предыдущие ответы, – продолжал Пазаир, – и повторяю свой вопрос: кто сообщил вам о существовании и местонахождении ценного металла?

Кадаш стоял с открытым ртом, явно потеряв дар речи.

– Это был химик Чечи?

Зубной лекарь заскулил, ноги его подкосились. По знаку Пазаира, секретарь отвел его на место.

– Я вызываю химика Чечи.

На мгновение Пазаиру показалось, что ученый с грустным лицом на суд не явится. Но он повел себя благоразумно.

Полководец попросил слова.

– Позвольте мне выразить удивление. Вам не кажется, что речь идет о совсем другом процессе?

– Эти люди, на мой взгляд, имеют отношение к разбираемому нами делу.

– Ни Кадаш, ни Чечи под моим началом не служили.

– Потерпите немного, полководец.

Ашер недовольно взглянул на химика краем глаза. Внешне он держался весьма непринужденно.

– Вы работаете для армии в особой мастерской, и ваша задача – совершенствование вооружения?

– Да.

– На самом деле вы исполняете две должности: одну, официальную – при свете дня, в дворцовой мастерской, другую, куда менее заметную – в тайной мастерской в казарме.

Чечи в ответ только кивнул.

– Из-за попытки ограбления, произведенной зубным лекарем Кадашем, вы перенесли мастерскую в другое место, но в суд подавать не стали.

– Я обязан соблюдать тайну.

– Будучи специалистом по металлам и процессу литья, вы получаете сырье от армии, складируете его и переписываете.

. – Разумеется.

– Почему вы скрывали слитки небесного железа, предназначенные для ритуальных целей, и тесло из того же металла?

Вопрос поразил присутствующих. И сам металл, и названный предмет относились исключительно к сакральной деятельности храмов; их хищение каралось смертной казнью.

– Я ничего не знаю о существовании этого сокровища.

– Как вы объясните его появление в вашей мастерской?

– Злой умысел.

– У вас есть враги?

– Сделав так, чтобы меня осудили, можно положить конец моим исследованиям и нанести вред Египту.

– По происхождению вы не египтянин, вы – бедуин.

– Я забыл об этом.

– Вы солгали смотрителю особых мастерских, сказав, что родились в Мемфисе.

– Мы просто не поняли друг друга. Я имел в виду, что чувствую себя коренным жителем Мемфиса.

– Армейские власти проверили и подтвердили ваше утверждение. Не в вашем ли ведении, полководец Ашер, находилась служба проверки?

– Возможно, – пробормотал тот.

– Таким образом, вы утвердили ложь.

– Не я, а чиновник, работавший под моим началом.

– По закону вы в ответе за ошибки своих подчиненных.

– Согласен, но кто же станет проверять такие мелочи? Писцы ежедневно ошибаются при составлении донесений. Кроме того, Чечи стал настоящим египтянином. Его деятельность свидетельствует об оказанном ему доверии, которое он вполне оправдал.

– Существует, однако, иная версия изложенных фактов. Вы давно знаете Чечи, познакомились с ним во время одной из первых своих азиатских кампаний. Вас заинтересовало его дарование химика; вы облегчили ему путь на территорию Египта, умолчали о его прошлом и обеспечили работу в области разработки оружия.

– Чистые домыслы.

– Небесное железо – не домысел. Зачем оно вам понадобилось и почему вы передали его Чечи?

– Все это выдумки.

Пазаир повернулся к присяжным.

– Прошу обратить внимание на то, что Кадаш – ливиец, а Чечи – бедуин из Сирии. Я считаю, что эти двое действовали сообща и были связаны с полководцем Ашером. Они давно готовят заговор и рассчитывали перейти к решительным действиям, используя небесное железо.

– Это всего лишь ваше убеждение, – возразил полководец. – Вы не располагаете доказательствами.

– Признаю, я установил лишь три непреложных факта: лжесвидетельство Кадаша, ложное заявление Чечи и административная небрежность ваших служб.

Полководец вызывающе скрестил руки на груди. Пока судья был просто смешон.

– Второй аспект моего расследования, – продолжал Пазаир, – происшествие у большого сфинкса в Гизе. Согласно официальному документу, подписанному полководцем Ашером, пятеро ветеранов, составлявшие почетную стражу памятника, погибли в результате несчастного случая. Вы это подтверждаете?

– Да, я поставил на этом документе свою печать.

– Это изложение событий не соответствует действительности.

Ашер встревожился.

– Армия оплатила похороны этих несчастных.

– Точную причину смерти троих из них, начальника стражи и двух его товарищей, проживавших в Дельте, мне установить не удалось; еще двое были отправлены на пенсию в фиванский район. Следовательно, после предполагаемого несчастного случая они были еще живы.

– Это очень странно, – признал Ашер. – А можно их услышать?

– Они оба мертвы. Четвертый ветеран стал жертвой несчастного случая в собственной пекарне; если, конечно, его не столкнули в печь. Пятый, испугавшись, скрывался под видом перевозчика. Он утонул, вернее, был убит.

– Есть возражение, – заявил старший судья. – Согласно донесению, поступившему в мою контору, начальник местной стражи считает, что это несчастный случай.

– Как бы то ни было, по меньшей мере двое из пяти ветеранов не погибли, упав со сфинкса, как пытался убедить меня полководец Ашер. Кроме того, перевозчик успел поговорить со мной перед смертью. Его товарищи подверглись нападению и были убиты вооруженными людьми, среди которых было несколько мужчин и одна женщина. Они общались на чужом языке. Такова правда, скрытая за рапортом полководца.

Старший судья портика нахмурился. Не вынося Пазаира, он тем не менее не ставил под сомнение слова судьи, сказанные во всеуслышание и сообщающие о новом, необычайно серьезном и тревожном факте. Даже Монтумес дрогнул; начинался истинный процесс.

Полководец рьяно защищался.

– Я каждый день подписываю множество рапортов, лично не проверяя факты, а до ветеранов мне дела мало.

– Присяжным будет интересно узнать, что мастерская Чечи, где хранился ящик с железом, находилась в казарме для ветеранов.

– Какая разница, – раздраженно парировал Ашер. – Несчастный случай был засвидетельствован воинской стражей, я всего лишь подписал административный документ, чтобы можно было организовать похороны.

– Вы отрицаете под присягой, что были извещены о нападении на почетную стражу сфинкса?

– Да, отрицаю. И я также отрицаю, что прямо или косвенно замешан в гибели этих пятерых несчастных. Я ничего не знал ни о самой трагедии, ни о ее последствиях.

Полководец защищался с таким воодушевлением, что расположил к себе большинство присяжных. Конечно, судья обнаружил страшное происшествие, но Ашеру можно вменить в вину лишь незначительную административную оплошность, но никак не соучастие в кровавых убийствах.

– Я считаю, – вмешался старший судья, – что, вместо того чтобы перебирать странные обстоятельства этого дела, необходимо провести дополнительное расследование. Но не следует ли поставить под сомнение заявление пятого ветерана? Чтобы произвести впечатление на судью, он вполне мог сочинить невероятную историю.

– Несколько часов спустя он умер, – напомнил Пазаир.

– Прискорбное стечение обстоятельств.

– Если он все же был убит, значит, кто-то хотел помешать ему рассказать больше и выступить здесь, на суде.

– Даже если согласиться с вашей версией, – сказал полководец, – каким боком это касается меня? Если бы я проверил, я бы, как и вы, узнал, что почетная стража не погибла в результате несчастного случая. В то время я занимался подготовкой азиатской кампании и эта задача первостепенной важности занимала меня целиком.

Пазаир надеялся, хотя и не слишком на это рассчитывал, что полководец будет владеть собой не столь хорошо, однако тот отбивал все нападки и ловко обходил самые острые аргументы.

– Я вызываю Сути.

Колесничий торжественно поднялся с места.

– Вы настаиваете на своих обвинениях?

– Да, настаиваю.

– Объясните причину.

– Когда я воевал в Азии, после гибели моего колесничего, павшего в стычке с врагом, я в одиночку шел по весьма неспокойным землям, надеясь присоединиться к отряду полководца Ашера. Я уже решил, что заблудился, как вдруг мне довелось стать свидетелем ужасной сцены. На расстоянии нескольких локтей от меня истязали, а потом убили египетского солдата; я был слишком изможден, чтобы прийти ему на помощь, да и врагов было слишком много. Я хорошо запомнил человека, который вел допрос, а потом зверски расправился с пленником. Этим преступником, этим предателем был полководец Ашер.

Обвиняемый оставался по-прежнему невозмутим.

Ошеломленная публика затаила дыхание. Лица присяжных посуровели.

– Эти возмутительные речи лишены всякого основания, – заявил Ашер почти беззаботным тоном.

– Отрицать недостаточно. Я вас видел, убийца!

– Соблюдайте спокойствие, – приказал судья. – Это свидетельство доказывает, что полководец Ашер сотрудничает с врагом. Поэтому-то мятежный ливиец Адафи остается неуловимым. Сообщник заранее предупреждает его о перемещениях войск и вместе с ним готовится к захвату Египта. Виновность полководца позволяет предположить, что он не остался в стороне и в деле сфинкса. Может быть, он приказал убить пятерых ветеранов, чтобы испытать оружие, изготовленное Чечи? Это может выявить дополнительное расследование, которое свяжет между собой изложенные мною факты.

– Моя вина абсолютно не доказана, – заявил Ашер.

– Вы ставите под сомнение слова колесничего Сути?

– Я верю в его искренность, но он заблуждается. Он же сам сказал, что совсем обессилел. Наверное, его подвело зрение.

– Черты убийцы врезались мне в память, – настаивал Сути, – и я поклялся его разыскать. Тогда я и помыслить не мог, что это полководец Ашер. Я узнал его во время нашей первой встречи, когда он награждал меня за подвиги.

– Вы засылали лазутчиков на вражескую территорию? – спросил Пазаир.

– Естественно, – ответил Ашер.

– Сколько?

– Троих.

– Их имена были записаны?

– Так положено.

– Вернулись ли они живыми из последней кампании?

Впервые полководец смутился.

– Нет… один из них погиб.

– Тот, кого вы убили своими руками, потому что он догадался, что вы ведете двойную игру.

– Это неправда. Я не виноват в его смерти.

Присяжные отметили, что голос его дрожит.

– Вы, человек, увенчанный славой и занимающийся воспитанием офицеров, подло предали свою страну. Пора признаваться, полководец.

Взгляд Ашера устремился в пустоту. На сей раз казалось, он вот-вот сдастся.

– Сути ошибся.

– Пусть меня отправят на место происшествия вместе с воинами и писцами, – предложил колесничий. – Я узнаю место, где наспех похоронил несчастного. Мы привезем его останки, он будет опознан и достойным образом погребен.

– Приказываю немедленно снарядить экспедицию, – заявил Пазаир. Полководец Ашер будет взят под стражу и заключен в главной казарме Мемфиса. До возвращения Сути ему не разрешается вступать в какие бы то ни было контакты с внешним миром. После возвращения экспедиции мы возобновим процесс и присяжные вынесут свое решение.

38

Эхо процесса громко прокатилось по всему Мемфису. Некоторые уже считали полководца Ашера гнуснейшим из предателей, превозносили мужество Сути и высокий профессионализм судьи Пазаира.

Последнему очень хотелось посоветоваться с Бераниром, но закон запрещал ему общаться с присяжными до окончания дела. Он отказался от приглашений многих известных людей и закрылся у себя дома. Не пройдет и недели, как вернется отряд с телом лазутчика, убитого Ашером, полководец будет уличен и приговорен к смерти. Сути получит высокое назначение. Но главное, заговор будет раскрыт и Египет избежит опасности, исходящей одновременно извне и изнутри. Даже если Чечи ускользнет, цель будет достигнута.

Пазаир сказал Нефрет правду. Он ни на миг не переставал думать о ней. Даже во время процесса перед его мысленным взором стояло ее лицо. Ему приходилось сосредоточиваться на каждом слове, чтобы не уйти в мир грез, где она царствовала безраздельно.

Небесное железо и тесло Пазаир передал старшему судье портика, а тот сразу же вручил верховному жрецу Птаха. Теперь судье вместе с жрецами предстояло выяснить, откуда взялось это сокровище. Одно смущало Пазаира: почему жрецы не заявили о краже? Исключительная ценность предмета и материала сразу наводила на мысль, что храниться все это могло только в очень богатом и могущественном святилище.

Пазаир дал три выходных дня Ярти и Кему. Секретарь тут же поспешил домой, где разыгрывалась новая семейная драма: дочь отказывалась есть овощи и питалась одними сладостями. Ярти капризу потакал, супруга была против.

Нубиец никуда из конторы не ушел. Отдых ему был ни к чему, а себя он считал в некотором роде ответственным за безопасность судьи. Неприкосновенность неприкосновенностью, но осторожность следовало соблюдать.

Когда к судье захотел войти жрец с бритой головой, Кем преградил ему путь.

– Я должен передать сообщение судье Пазаиру.

– Можете это сделать через меня.

– Нет, только ему одному.

– Подождите.

Хотя мужчина был тщедушный и без оружия, Кему стало не по себе.

– С вами хочет поговорить какой-то жрец. Будьте осторожны.

– Вам повсюду мерещится опасность!

– Пусть хотя бы павиан останется с вами.

– Как хотите.

Жрец вошел, Кем остался за дверью. Павиан безучастно чистил орех пальмы дум.

– Судья Пазаир, вас ждут завтра на рассвете у больших ворот храма Птаха.

– Кто хочет меня видеть?

– Больше мне нечего вам сообщить.

– А по какому поводу?

– Повторяю: больше мне нечего вам сообщить. Соблаговолите сбрить волосы по всему телу, воздержитесь от половой жизни и вознесите молитвы предкам.

– Я судья и не собираюсь становиться жрецом!

– Сделайте все в точности как я сказал. Да хранят вас боги.

***

Цирюльник закончил брить Пазаира под наблюдением Кема.

– Ну вот, теперь вы совсем гладенький и можете приступить к таинствам! Неужели нам предстоит потерять судью, дабы обрести жреца?

– Простая гигиеническая мера. Разве многие именитые люди не проделывают эту процедуру регулярно?

– Да, правда, вы же теперь один из них! Я восхищаюсь вами. На улицах Мемфиса только о вас и говорят. Кто решился бы посягнуть на всемогущего Ашера? А теперь все распустили языки. Его никто не любил. Поговаривают, что он истязал будущих офицеров.

Вчера его боготворили, ныне попирают ногами – так за несколько часов переменилась судьба Ашера.

На его счет ходили самые гнусные слухи. Пазаир усвоил урок: нет границ человеческой низости.

– Если вы не намерены становиться жрецом, – предположил цирюльник, – значит, у вас, вероятно, свидание с дамой. Многим нравятся чисто выбритые мужчины, похожие на жрецов… да и сами жрецы! Им не возбраняется любить, а иметь дело с человеком, общающимся с богами лицом к лицу, это же возбуждает, правда? У меня есть лосьон на основе жасмина и лотоса, я купил его у лучшего парфюмера Мемфиса. Ваша кожа будет благоухать несколько дней.

Пазаир согласился. Теперь цирюльник разнесет по всему городу необычайно любопытную новость: самый непримиримый судья Мемфиса еще и галантный кавалер. Осталось только разузнать имя избранницы.

Когда болтун ушел, Пазаир углубился в чтение текста, посвященного Маат. Она была великой богиней, источником радости и гармонии. Дочь света и сама свет, она благоволила к тем, кто действовал во имя нее.

Пазаир молил ее помочь ему не сбиться с прямого пути.

***

Незадолго до рассвета, когда Мемфис понемногу просыпался, Пазаир предстал перед большими бронзовыми вратами храма Птаха. К нему вышел жрец и повел его вдоль стены, со стороны, где еще царила ночная мгла. Кем изо всех сил пытался отговорить судью откликаться на странное приглашение. По своему статусу он не был уполномочен вести расследование в храме. Но что если кто-то из жрецов хотел что-то рассказать ему о краже небесного железа и тесла?

Пазаир был взволнован. Ему впервые довелось проникнуть в глубины храма. Высокие стены отделяли от внешнего мира тех, кто призван был поддерживать и распространять божественную силу, чтобы не прервалась связь между богами и человечеством. Конечно, храм был еще и экономическим центром со своими мастерскими, пекарнями, мясными лавками, складами, где работали лучшие ремесленники царства; конечно, первый большой двор под открытым небом был доступен для непосвященных в дни больших праздников. Но дальше начиналась обитель тайны, каменный сад, где говорить следовало тихо, дабы слышать голос богов.

Проводник Пазаира обогнул внешнюю стену и дошел до маленькой дверцы с медным колесом, служившим шлюзовым затвором; повернув его, они открыли воду и омыли лицо, руки и ноги. Жрец попросил Пазаира подождать в темноте у начала колоннады.

***

Затворники, облаченные в белые льняные одежды, вышли из своих жилищ, построенных на берегу озера, где они черпали воду для утренних омовений. Выстроившись в процессию, они возложили на алтари овощи и хлеб, между тем как верховный жрец, действуя от имени фараона^[302], зажигал светильники, снимал печать с наоса, где обитала статуя бога, воскурял ладан и одновременно с другими верховными жрецами, исполнявшими тот же ритуал в других храмах Египта, произносил заклинание: «Пробудись с миром».

В одном из залов внутреннего храма собрались девять человек. Визирь, хранитель Закона, начальник казны, смотритель каналов и водоемов, начальник царских писцов, управитель земельных угодий, начальник тайной службы, писец кадастра и управитель царского дома составляли совет девятерых при Рамсесе Великом. Каждый месяц они совещались в этом тайном месте, вдали от своих контор и подчиненных. В тишине святилища они обретали безмятежное спокойствие, столь необходимое для раздумий. Принятая ими на себя ноша день ото дня казалась все более непосильной, с тех пор как фараон отдал приказы столь необычные, словно царству грозила опасность. Каждый из них должен был проводить систематические проверки в своей области, дабы убедиться в честности самых высокопоставленных своих подчиненных. Рамсес требовал быстрых результатов. Нарушения законности и попустительство необходимо было немилосердно преследовать, а недобросовестных чиновников отстранять от должности. Каждый из девяти советников после встреч с фараоном находил царя озабоченным, а то и встревоженным.

Проведя ночь в плодотворных беседах, девять членов совета разошлись. Один из жрецов что-то шепнул на ухо Баги, и тот направился к колонному залу.

– Спасибо, что пришли, судья Пазаир. Я – визирь.

Пазаир, впечатленный величием места, еще больше разволновался при этой встрече. Он, мелкий мемфисский судья, удостоился невиданной чести беседовать один на один с визирем Баги, чья легендарная строгость повергала в трепет всех египетских чиновников.

Баги, который был выше Пазаира ростом, говорил глухим, хрипловатым голосом. Его тон был холоден, почти резок, лицо сохраняло суровое выражение.

– Я очень хотел увидеть вас здесь, чтобы наша встреча осталась тайной. Если вы сочтете, что это противозаконно, можете удалиться.

– Я вас слушаю.

– Вы осознаете важность процесса, который ведете?

– Полководец Ашер – фигура значительная, но, мне кажется, я доказал преступный характер его деятельности.

– Вы в этом убеждены?

– Свидетельство Сути неопровержимо.

– Но ведь он ваш лучший друг, верно?

– Да, это так, но дружба не влияет на мое суждение.

– Ошибиться было бы непростительно.

– Мне кажется, факты установлены.

– Разве не присяжные должны это решать?

– Я склонюсь перед их решением.

– Ополчившись на Ашера, вы ставите под сомнение политику обороны в Азии. От этого пострадает моральный дух наших воинов.

– Если бы истина не была обнаружена, страна подверглась бы более серьезной опасности.

– Вам чинили препятствия в ходе расследования?

– Военные всячески пытались мне помешать, и я уверен, что были совершены убийства.

– Пятый ветеран?

– Все пять ветеранов умерли насильственной смертью: трое – в Гизе, а двое выживших – в своих селениях. Таково мое убеждение. Продолжать расследование надлежит старшему судье царского портика, но…

– Что – но?

Пазаир колебался. Передним стоял визирь. Необдуманные слова могли обернуться для него полным крахом, но скрыть свои мысли было все равно что солгать. Те, кто пытались обмануть Баги, больше в его администрации не работали.

– Но у меня ощущение, что он не проявит должного упорства.

– Вы обвиняете в недобросовестности высшего судью Мемфиса?

– У меня такое чувство, что борьба с темными силами его уже не слишком привлекает. В силу своего опыта он предвидит столько нежелательных последствий, что предпочитает оставаться в стороне и не ступать на опасную территорию.

– Суждение крайне суровое. Вы считаете, что он подкуплен?

– Просто связан с влиятельными людьми и не хочет вызывать их недовольство.

– Это не слишком вяжется с правосудием.

– Я действительно представляю себе его иначе.

– Если полководец Ашер будет осужден, он подаст апелляцию.

– Это его право.

– Каким бы ни был вердикт, старший судья царского портика не отстранит вас от этого дела и попросит продолжать расследование невыясненных обстоятельств.

– Позвольте мне в этом усомниться.

– Напрасно, ибо я дам ему такой приказ. Я хочу добиться полной ясности в этом деле, судья Пазаир.

***

– Сути вернулся вчера вечером, – сообщил Пазаиру Кем.

Судья был поражен.

– Почему он не пришел сюда?

– Он под стражей, в казарме.

– Это противозаконно!

Пазаир кинулся в центральную казарму, где его принял писец, возглавлявший отряд.

– Я требую объяснений.

– Мы отправились на место происшествия. Офицер Сути узнал место, но тела мы там не нашли. Я счел нужным арестовать офицера Сути.

– Это решение незаконно, пока не завершился текущий процесс.

Писец признал правоту судьи. Сути был сразу же освобожден.

Друзья обнялись.

– Как с тобой обращались?

– Отлично. Мои спутники были убеждены в виновности Ашера, провал операции привел их в отчаяние. Всю пещеру разнесли, лишь бы замести следы.

– А ведь мы держали все в тайне.

– Ашер и его сторонники приняли меры предосторожности. Я так же наивен, как и ты, Пазаир. Вдвоем нам их не одолеть.

– Во-первых, процесс еще не проигран, а во-вторых, мне дана полная свобода действий.

***

Процесс возобновился на следующий день.

Пазаир вызвал Сути.

– Расскажите об экспедиции на место преступления.

– В присутствии свидетелей, находившихся под присягой, я констатировал исчезновение тела. Инженерные войска перевернули там все вверх дном.

– Смех, да и только, – отреагировал Ашер. – Офицер сочинил сказку, а теперь ищет себе оправдания.

– Вы настаиваете на своих обвинениях, офицер Сути?

– Я видел, как полководец Ашер истязал и убил египтянина.

– И где же тело? – язвительно спросил обвиняемый.

– Вы позаботились, чтобы оно исчезло!

– Чтобы я, полководец, стоящий во главе азиатского отряда египетского войска, действовал как последний разбойник?! Да кто в это поверит? Может, все как раз наоборот: это вы в заговоре с бедуинами прикончили своего колесничего? Что, если преступник – вы и вам понадобилось обвинить другого, чтобы выгородить себя? В отсутствие доказательств дело оборачивается против того, кто его затеял. Поэтому я требую, чтобы вы понесли наказание.

Сути сжал кулаки.

– Вы виновны, и вы это знаете. Как вы смеете выступать наставником лучших наших бойцов, если вы расправились с одним из ваших людей и отправили собственных солдат во вражескую западню?

Ашер заговорил вкрадчиво.

– Присяжные не преминут заметить, что измышления час от часу становятся все более вопиющими. Скоро меня обвинят в истреблении египетского войска!

Насмешливая улыбка полководца покорила аудиторию.

– Сути выступает под присягой, – напомнил Пазаир, – а вы признали его воинские заслуги.

– Победы вскружили ему в голову.

– Исчезновение тела не отменяет свидетельских показаний офицера.

– Но согласитесь, судья Пазаир, значительно снижает их весомость! Я тоже даю показания под присягой. Неужели мое слово значит меньше, чем слово Сути? Может, он и стал очевидцем убийства, но насчет убийцы ошибся. Если он согласится сей же час при всех принести мне свои извинения, я согласен забыть о его умопомрачении.

Судья обратился к обвинителю.

– Офицер Сути, вы принимаете это предложение?

– Выйдя из переделки, где я чуть не расстался с жизнью, я поклялся добиться осуждения гнуснейшего из людей. Ашер хитер, знает, как посеять сомнения, вызвать недоверие к суду. Теперь он предлагает мне отречься! До последнего вздоха я буду во всеуслышание говорить правду.

– Перед лицом слепой непримиримости утратившего разум воина я, полководец и правый царский знаменосец, заявляю о своей невиновности.

Сути готов был броситься на полководца и придушить его. Выразительный взгляд Пазаира заставил его одуматься.

– Кто-нибудь из присутствующих хочет взять слово?

Все молчали.

– Раз так, предлагаю присяжным приступить к совещанию.

***

Присяжные заседали в одном из залов дворца, судья председательствовал на совещании, но не имел права вмешиваться, поддерживая ту или иную сторону. Его роль сводилась к тому, чтобы предоставлять слово, предотвращать столкновения и следить за соблюдением порядка.

Монтумес выступил первым объективно и сдержанно. Потом было внесено несколько уточнений, но в целом его выводы были утверждены без особых изменений. Менее двух часов спустя Пазаир зачитал вердикт, а Ярти зафиксировал его в письменной форме.

– Зубной лекарь Кадаш признан виновным в лжесвидетельстве. Учитывая незначительный характер произнесенной лжи, его высокие профессиональные заслуги и возраст, Кадаш приговаривается к уплате одного тучного быка в пользу храма и ста мешков зерна в пользу казармы ветеранов, чей покой он потревожил своим неуместным появлением.

Зубной лекарь с облегчением стукнул себя по колену.

– Признает ли зубной лекарь Кадаш этот приговор или желает подать апелляцию?

Лекарь встал.

– Признаю, судья Пазаир.

– Никакой вины не признано за химиком Чечи.

На лице Чечи не отразилось ни малейшей реакции. Он даже не улыбнулся.

– Полководец Ашер признан виновным в двух административных нарушениях, не повлекших за собой последствий для азиатского войска. Кроме того, принимаются принесенные им извинения. Ему выносится простое предупреждение, во избежание повторения подобных оплошностей. Присяжные считают, что факт убийства формально и окончательно установлен не был. Следовательно, на данный момент полководец Ашер не считается предателем и преступником, однако свидетельство офицера Сути не квалифицируется как клеветническое. Поскольку присяжные не смогли вынести безоговорочного суждения в силу неясности многих ключевых фактов, суд просит о продлении расследования с целью скорейшего выявления истины.

39

Верховный судья царского портика поливал клумбу, где ирисы росли вперемешку с гибискусами. Пять лет назад он овдовел и теперь жил один в одной из усадеб южного квартала.

– Ну что, гордитесь собой, Пазаир? Запятнали репутацию всеми уважаемого полководца, посеяли смуту в умах людей, но все же не добились победы для своего друга Сути.

– Я не ставил себе такой цели.

– Чего же вы хотели?

– Правды.

– А-а, правды! Это, знаете ли, вещь скользкая, словно речная рыба.

– Разве я не выявил составляющие заговора против Египта?

– Перестаньте говорить глупости: Лучше помогите мне встать и полейте вон те нарциссы, только осторожно. Хоть на некоторое время станете мягче, чем обычно.

Пазаир повиновался.

– Героя нашего угомонили?

– Сути вне себя от гнева.

– А на что он надеялся? Вот так, с маху, свалить Ашера?

– Вы же, как и я, верите, что он виновен.

– Вы очень самоуверенны. Еще один ваш серьезный недостаток.

– Но ведь вас смутили мои аргументы?

– В моем возрасте уже ничто не может смутить.

– Я уверен в обратном.

– Я устал, долгие расследования уже не для меня. Начали, так продолжайте.

– Должен ли я понять вас так, что…

– Вы все прекрасно поняли. Я свое решение принял и не передумаю.

***

Новость быстро облетела дворец и конторы чиновников: ко всеобщему удивлению, начальство не забрало дело Ашера у судьи Пазаира. Хотя молодой судья и потерпел поражение, многих сановников покорила его неукоснительная добросовестность. Он не оказывал предпочтения ни обвинителю, ни обвиняемому и не скрывал пробелов в расследовании. Некоторые позабыли о его юном возрасте и говорили только о его будущем, отнюдь не безоблачном, если учесть личность обвиняемого. Наверное, судье Пазаиру не следовало слишком полагаться на свидетельство Сути – новоиспеченного офицера и человека весьма взбалмошного. И если большинство по здравому размышлению верило в невиновность полководца, все признавали, что судья выявил тревожные факты. Исчезновение пятерых ветеранов и кража небесного железа, даже не будучи связанными с мифическим заговором, представлялись событиями возмутительными, и предать их забвению было бы недопустимо. Власть, судебная иерархия, сановники, народ – все ждали от судьи Пазаира раскрытия истины.

Его назначение усмирило гнев Сути, который пытался забыться в объятиях Пантеры. Судье он пообещал ничего не предпринимать без его ведома. Было решено, что он сохранит звание офицера-колесничего, но не будет участвовать в операциях до вынесения окончательного вердикта.

***

Заходящее солнце позолотило пески пустыни и камень карьеров; смолк стук рабочих инструментов, возвращались домой крестьяне, отдыхали ослы, избавленные наконец от своей ноши. На плоских крышах мемфисских домов горожане ели сыр, пили пиво и наслаждались прохладой. Смельчак растянулся во весь рост на террасе у Беранира, ему снился только что съеденный кусокжареной говядины. Резкие контуры гизехских пирамид вдали определяли границу вечности в надвигающихся сумерках. Каждый вечер в царствование Рамсеса Великого, страна засыпала в мире, уверенная, что солнце одержит победу над змеем преисподней и снова воскреснет на заре.

– Ты преодолел серьезное препятствие, – сказал Беранир.

– Успех невелик, – возразил Пазаир.

– Ты признан неподкупным судьей, знающим свое дело, и получил возможность беспрепятственно продолжать расследование. Чего ж тебе еще надо?

– Ашер солгал, хотя и говорил под присягой. Он не только убийца, но и клятвопреступник.

– Никто из присяжных не выступил против тебя. Ни верховный страж, ни госпожа Нанефер не пытались выгородить полководца. Они поставили тебя перед лицом твоей судьбы.

– Старший судья портика предпочел бы отобрать у меня дело.

– Он верит в твои способности, а визирь настаивает на добросовестном ведении дела, чтобы потом вмешаться, имея на то все основания.

– Ашер позаботился о том, чтобы уничтожить улики; я боюсь, как бы мое расследование не оказалось бесплодным.

– Твой путь будет долог и труден, но ты в силах дойти до цели. Скоро ты получишь поддержку верховного жреца Карнака, которая откроет тебе доступ в храмовые архивы.

Как только вступит в силу назначение Беранира, Пазаир займется выяснением обстоятельств кражи небесного железа и тесла.

– Теперь ты сам себе хозяин, Пазаир. Умей отличать праведность от беззакония и не слушай советов тех, кто путает и смешивает эти понятия, дабы ввести умы в заблуждение. Этот процесс – всего лишь подготовительная атака, настоящий бой еще впереди. Нефрет тоже будет тобой гордиться.

В сиянии звезд струился свет душ мудрецов. Пазаир возблагодарил богов за то, что ему довелось встретить мудреца здесь, на земле.

***

Северный Ветер был ослом молчаливым и задумчивым. Лишь изредка испускал он характерный для его сородичей сиплый вопль, настолько пронзительный, что от него просыпалась вся улица.

Пазаир резко пробудился.

Это действительно трубил его осел, трубил на рассвете того самого дня, когда они со Смельчаком рассчитывали поспать подольше. Судья отворил окно.

Возле дома собралось человек двадцать. Старший лекарь Небамон потрясал кулаком.

– Здесь лучшие лекари Мемфиса, судья Пазаир! Мы подаем жалобу на целительницу Нефрет, обвиняем ее в изготовлении опасных снадобий и требуем ее исключения из сословия целителей.

***

Пазаир сошел на западный берег Фив, когда жара была в самом разгаре. Он решил воспользоваться колесницей стражи, разбудил колесничего, спавшего под навесом, и велел ему гнать во весь опор к селению Нефрет.

Безраздельно завладев миром, остановив время, солнце опаляло вечнозеленые кроны пальм и обрекало людей на безмолвие и бездействие.

Нефрет не было ни дома, ни в аптеке.

– Она у канала, – сказал деревенский старик, на мгновение вынырнув из сонного оцепенения.

Пазаир сошел с колесницы, обогнул пшеничное поле, пересек тенистый сад и пошел по тропинке, ведущей к каналу, где обычно купались местные жители. Спустившись по крутому склону, он преодолел тростниковые заросли и увидел ее.

Он должен был окликнуть ее, закрыть глаза, отвернуться, но слова замерли на языке, и сам он словно окаменел, зачарованный красотой девушки.

Обнаженная, она грациозно разгребала воду. Так плавают те, кто не борется с волнами, а отдается на волю течения. Ее волосы были убраны под плетеную тростниковую шапочку, она без всяких усилий уходила под воду и вновь выныривала на поверхность. На шее поблескивала бирюза.

Заметив его, она продолжала плавать.

– Вода восхитительная, идите купаться.

Пазаир снял набедренную повязку и пошел к ней, не ощутив прохлады. Она протянула ему руку, он лихорадочно схватил ее. Волна подтолкнула их друг к другу. Когда ее соски коснулись его груди, она не отступила. Он осмелился потянуться губами к ее губам и прижать ее к себе.

– Я люблю вас, Нефрет.

– Я научусь вас любить.

– Вы моя первая женщина, у меня никогда не было другой.

Он неловко поцеловал ее. Обнявшись, они вышли на берег и легли на песок, укрывшись за тростником.

– Я тоже девственна.

– Я хочу отдать вам свою жизнь. Прошу вас, выходите за меня замуж, завтра же.

Она улыбнулась, расслабленно и покорно.

– Люби меня, люби меня со всей силой, на которую ты способен.

Он лег на нее, его взгляд утонул в ее синих глазах. Их души и тела слились под полуденным солнцем.

***

Нефрет выслушала, что сказали ей отец – мастер по изготовлению дверных засовов, и мать – ткачиха одной из центральных фиванских мастерских. Ни тот, ни другая не противились свадьбе, но хотели познакомиться с будущим зятем, прежде чем высказать свое мнение. Конечно, девушка не нуждалась в согласии родителей, но из почтения не хотела им пренебрегать. Мать выразила кое-какие сомнения: не слишком ли молод Пазаир? Да и насчет его будущего есть некоторые опасения. И потом, что означает это опоздание в день, когда он просит ее руки!

Их волнение передалось Нефрет. Ужасная мысль закралась ей в голову: что, если он ее больше не любит? Что, если вопреки его заверениям, ему нужно было лишь мимолетное приключение? Нет, не может быть. Его страсть будет вечной, как фиванские скалы.

Наконец он ступил на порог скромного жилища. Нефрет осталась сидеть поодаль, как подобало в столь торжественный момент.

– Пожалуйста, извините меня; я заблудился в переулках. Должен признаться, я совершенно не ориентируюсь на местности; обычно меня ведет осел.

– Так у вас есть осел? – удивилась мать Нефрет.

– Его зовут Северный Ветер.

– Молодой и здоровый?

– Он никогда не болел.

– А чем еще вы владеете?

– Через месяц у меня будет дом в Мемфисе.

– Судья – хорошая профессия, – заявил отец.

– Наша дочь молода, – напомнила мать. – Не могли бы вы подождать?

– Я люблю ее и хочу на ней жениться, не мешкая ни секунды.

Пазаир выглядел серьезно и решительно. Нефрет смотрела на него влюбленными глазами. Родители уступили.

***

Колесница Сути на полном ходу въехала в ворота главной мемфисской казармы. Стражники побросали копья и бросились врассыпную, чтобы уберечься от стремительно несущегося экипажа. Сути соскочил на землю, хотя лошади еще продолжали лететь вперед по большому двору. Прыгая через три ступеньки, он взбежал наверх, туда, где жили старшие офицеры и полководец Ашер. Ударом в затылок он убрал с дороги первого стражника, тычком в живот – второго, пинком в пах – третьего. Четвертый успел обнажить меч и ранил его в левое плечо; боль удвоила ярость офицера-колесничего, и он, сцепив кулаки, оглушил нападавшего.

Сидевший на циновке полководец Ашер оторвался от разложенной перед ним карты Азии и повернул голову к Сути.

– Что тебе надо?

– Я пришел расправиться с вами.

– Успокойся.

– Вы ускользнули от правосудия, но не от меня!

– Если ты нападешь на меня, живым из этой казармы не выйдешь.

– Сколько египтян вы убили собственными руками?

– Ты был изможден, тебя подвело зрение. Ты ошибся.

– Нет, и вы это знаете не хуже меня!

– Тогда пойдем на мировую.

– На мировую?

– Лучше всего подействует публичное примирение. Я укреплю свое положение, ты получишь повышение.

Сути бросился на Ашера и сдавил ему горло.

– Сгинь, падаль!

Обезумевшего офицера окружили солдаты и, осыпая ударами, оттащили от полководца.

***

Ашер великодушно отказался подавать в суд на Сути. Он понимал состояние нападавшего, хотя тот и принял его за кого-то другого. На его месте он действовал бы точно так же. Такое поведение располагало в пользу полководца.

Вернувшись в Мемфис, Пазаир сразу же приложил все усилия, чтобы освободить Сути, содержавшегося в главной казарме. Ашер даже согласился не наказывать его за неподчинение и оскорбление начальника при условии, что герой подаст в отставку.

– Соглашайся, – посоветовал Пазаир.

– Прости, я забыл о своем обещании.

– Вечно я тебе потакаю.

– Тебе не одолеть Ашера.

– Я упрям.

– А он хитер.

– Забудь об армии.

– Дисциплина не по мне. У меня другие планы.

Пазаир боялся даже подумать, какие именно.

– Ты поможешь мне приготовиться к празднику?

– По какому поводу?

– По поводу моей свадьбы.

***

Заговорщики собрались в заброшенной усадьбе. Каждый удостоверился, что за ним не следили.

С тех пор как они ограбили великую пирамиду и похитили символы законной власти фараона, они ограничивались наблюдением. Недавние события вынуждали их к действиям.

Только Рамсес Великий знал, что его трон стоит на зыбучих песках. Как только силы его начнут иссякать, он должен будет устроить праздник возрождения, и это вынудит его признаться придворным и всей стране в том, что у него больше нет завещания богов.

– Царь выдержал удар лучше, чем мы предполагали.

– Терпение – наше главное оружие.

– Но проходят месяцы.

– Чем мы рискуем? Фараон связан по рукам и ногам. Он принимает меры, ужесточает контроль за собственной администрацией, но довериться никому не может. У него сильный характер, но ему не устоять. Он обречен и сам об этом знает.

– Мы утратили небесное железо и тесло.

– Тактическая ошибка.

– Я боюсь… Может, бросим все и вернем украденное?

– Глупости!

– Как можно отступать, когда цель совсем рядом?

– Египет в наших руках; завтра это великое царство со всеми его богатствами будет принадлежать нам. Разве вы забыли о нашем плане?

– На пути к победе неизбежны жертвы, а к такой победе – тем более! Никаких сожалений о содеянном не должно быть. Несколько трупов у обочины – ничто по сравнению с тем, что мы намерены совершить.

– Судья Пазаир по-настоящему опасен. Ведь именно его действия заставили нас собраться.

– Он скоро выдохнется.

– Не обольщайтесь, такого неутомимого упрямца еще поискать.

– Он ничего не знает.

– Он мастерски провел свой первый большой процесс. Некоторые его догадки вызывают опасение. Он собрал ряд важных улик и представляет серьезную угрозу для нашего дела.

– Когда он приехал в Мемфис, он был один. Теперь он пользуется поддержкой влиятельных людей. Еще один шаг в нужном направлении – и его уже не остановить. Надо было пресечь его деятельность с самого начала.

– Сейчас еще не поздно.

40

Когда судно из Фив причалило в мемфисской гавани, Нефрет встречал Сути.

– Вы самая красивая женщина на свете!

– Мне, наверное, следует покраснеть перед героем?

– Глядя на вас, я бы предпочел быть судьей. Дайте мне вашу дорожную сумку. Думаю, осел обрадуется такой поклаже.

Она выглядела взволнованной.

– Где Пазаир?

– Драит дом, не успел закончить к вашему приезду, поэтому вас встречаю я. Я так рад за вас обоих!

– Как ваше здоровье?

– Вы самая лучшая целительница на свете. Силы полностью восстановились, и я намерен ими воспользоваться.

– Неужели какое-нибудь новое безрассудство?

– Не волнуйтесь. Но не стоит заставлять Пазаира ждать. Он со вчерашнего дня только и говорит о встречном ветре, возможной задержке и всякого рода препятствиях, способных помешать вашему приезду. Просто поражаюсь, как можно быть таким влюбленным.

Северный Ветер повел их домой.

Судья дал своему секретарю выходной, украсил фасад дома цветами и окурил помещения благовониями. В воздухе плавал тонкий аромат ладана и жасмина.

Зеленая обезьянка Нефрет и пес Пазаира вызывающе смотрели друг на друга, пока судья сжимал невесту в объятиях. Соседи, жадные до новостей, быстро прознали, что к чему.

– Я беспокоюсь о пациентах, оставленных в селении.

– Придется им привыкать к другому лекарю: через три дня мы поселимся в доме Беранира.

– Ты все еще хочешь на мне жениться?

Вместо ответа он подхватил ее на руки и понес в дом, где провел в мечтах о ней столько ночей.

На улице раздались радостные крики. По египетскому обычаю, Пазаир и Нефрет становились мужем и женой просто потому, что переходили жить под одну крышу, без всяких формальностей.

***

После длившегося всю ночь праздника, в котором принял участие весь квартал, они проспали, обнявшись, почти до полудня. Проснувшись, Пазаир не мог на нее наглядеться. Он и не думал, что можно быть таким счастливым. Не открывая глаз, она взяла его руку и положила себе на сердце.

– Поклянись, что мы никогда не расстанемся.

– Да будет угодно богам сделать из нас одно существо и вписать нашу любовь в анналы вечности.

Их тела были так чутки друг к другу, что желания вибрировали в унисон. Помимо чувственного наслаждения, вкушаемого по-юношески жадно и пылко, они уже ощутили вневременной, непреходящий лик своей любви.

***

– Ну, судья Пазаир, когда же мы начнем процесс? Я слышал, Нефрет вернулась в Мемфис. Значит, готова предстать перед судом.

– Нефрет стала моей женой.

Старший лекарь поморщился.

– Досадно. Ее осуждение бросит на вас тень; если карьера вам дорога, вам стоит немедленно развестись.

– Вы настаиваете на своем обвинении?

Небамон расхохотался.

– Вы что, от любви тронулись рассудком?

– Вот список снадобий, которые Нефрет готовила в своей аптеке. Растения ей поставлял Кани, садовник Карнакского храма. Как вы сами можете убедиться, все рецепты соответствуют правилам аптекарского искусства.

– Вы не лекарь, Пазаир, и показаний этого Кани будет недостаточно, чтобы убедить присяжных.

– А свидетельство Беранира, на ваш взгляд, будет более убедительным?

Улыбка старшего лекаря превратилась в гримасу.

– Беранир больше не практикует, он…

– Он – будущий верховный жрец Карнакского храма и будет свидетельствовать в пользу Нефрет.

Со свойственной ему добросовестностью он изучил снадобья, которые вы расценили как опасные, и не нашел в них ничего предосудительного.

Небамон был взбешен. Старый лекарь пользовался таким уважением, что его участие прославило бы Нефрет.

– Я недооценил вас, Пазаир. Вы ведете тонкую игру.

– Я просто противопоставляю истину вашему желанию навредить.

– Сегодня вы чувствуете себя победителем, но завтра вас постигнет разочарование.

***

Нефрет спала на втором этаже, Пазаир на первом изучал одно дело. Затрубил осел, предупреждая, что кто-то подходит к дому.

Он вышел, но никого не увидел.

На земле лежал клочок папируса. Надпись сделана торопливо, но без ошибок:

«Беранир в опасности. Приходите скорее».

Судья кинулся в темноту.

Возле дома Беранира, казалось, все было спокойно, но дверь, несмотря на поздний час, была открыта. Пазаир прошел первую комнату и увидел учителя, сидящего спиной к стене с головой, опущенной на грудь.

Из его шеи торчала перламутровая игла с капельками крови.

Биение сердца не прослушивалось. Пазаир с ужасом осознал очевидное: Беранира убили.

В комнату вошли несколько стражников и окружили судью. Во главе отряда стоял Монтумес.

– Что вы здесь делаете?

– Мне было доставлено послание, извещавшее о том, что Бераниру грозит опасность.

– Покажите.

– Я бросил его рядом с моим домом.

– Мы это проверим.

– А почему вдруг такая подозрительность?

– Потому что я обвиняю вас в убийстве.

***

Монтумес разбудил старшего судью портика посреди ночи. Тот, ворча, открыл дверь и был поражен, увидев Пазаира между двумя стражниками.

– Перед тем как обнародовать факты, – заявил Монтумес, – я решил посоветоваться с вами.

– Вы арестовали судью Пазаира?

– Он совершил убийство.

– И кого же он убил?

– Беранира.

– Это нелепо, – вмешался Пазаир. – Он был моим учителем, я глубоко почитал его.

– Почему вы так уверены в своем обвинении, Монтумес?

– Он был застигнут на месте преступления. Пазаир вонзил перламутровую иглу Бераниру в шею; крови почти не было. Когда я со своими людьми вошел в дом, я сразу понял, что он только что совершил злодеяние.

– Неправда, – возразил Пазаир. – Я только что обнаружил тело.

– Вы вызвали врача осмотреть тело?

– Да, я пригласил Небамона.

Как ни тяжело было на душе у Пазаира, он не мог не вмешаться в разговор.

– Ваше присутствие в этом месте в такой час, да еще с отрядом – довольно странно, согласитесь. Как вы его объясните, Монтумес?

– Ночное патрулирование. Время от времени я присоединяюсь к своим подчиненным. Это самый лучший способ узнать, с какими трудностями им приходится сталкиваться, и их устранить. Нам посчастливилось застать преступника на месте преступления.

– Кто вас послал, Монтумес, кто подстроил эту ловушку?

Двое стражников схватили Пазаира за руки. Старший судья портика отвел верховного стража в сторону.

– Скажите, Монтумес: вы действительно оказались там случайно?

– Не совсем. Днем ко мне в контору принесли анонимное послание. Когда стемнело, я стал следить за домом Беранира. Я видел, как Пазаир вошел внутрь и почти сразу же поспешил туда, но было уже поздно.

– Его вина не вызывает сомнений?

– Я не видел, как он втыкал иглу в тело жертвы, но разве это не очевидно?

– Нюанс, однако, немаловажный. После скандала с Ашером такой драматический поворот… Да еще с судьей, находящимся под моей протекцией!

– Пусть правосудие делает свое дело, я свой долг выполнил.

– Остается один неясный момент – мотив.

– Это не так важно.

– Еще как важно!

Старший судья портика явно был в замешательстве.

– Спрячьте Пазаира куда-нибудь подальше. Официально будет объявлено, что он отправился со специальным заданием в Азию по делу Ашера. Места небезопасные, там он легко может стать жертвой несчастного случая, подвернуться под руку какому-нибудь разбойнику.

– Монтумес, вы не осмелитесь…

– Мы с вами давно знакомы, судья. Мы руководствуемся исключительно государственными интересами. Вам же совсем ни к чему, чтобы я расследовал вопрос о том, кто был автором анонимного послания. Этот судья весьма обременителен, а Мемфис любит покой.

Пазаир прервал их диалог.

– Вам не следовало покушаться на судью. Я вернусь и доберусь до истины. Именем фараона клянусь, я вернусь!

Старший судья царского портика закрыл глаза и заткнул уши.

***

Сходя с ума от волнения, Нефрет кинулась расспрашивать жителей квартала. Кое-кто слышал крик Северного Ветра, но никто понятия не имел, куда мог запропаститься судья. Дали знать Сути, но и он ничего не смог выяснить. Дом Беранира был заперт. Совершенно растерявшейся Нефрет ничего не оставалось, как обратиться с старшему судье царского портика.

– Господин судья, сегодня исчез Пазаир.

Казалось, новость поразила судью.

– Что значит исчез? Успокойтесь: он выполняет секретную миссию в рамках своего расследования.

– Где он?

– Если бы даже я знал, все равно не имел бы права вам об этом сказать. Но он меня в тонкости не посвящал, и куда он мог направиться, мне неведомо.

– Он мне ничего не сказал!

– И правильно сделал. В противном случае он был бы достоин осуждения.

– Он ушел ночью, не сказав ни слова!

– Наверное, хотел избавить вас от тягот прощания.

– Послезавтра мы должны были переехать в дом Беранира. Я хотела с ним поговорить, но, кажется, он уже на пути в Карнак.

Верховный судья помрачнел.

– Бедное дитя… Так вы ничего не знаете? Беранир скончался нынче ночью. Его бывшие коллеги собираются устроить великолепные похороны.

41

Зеленая обезьянка больше не резвилась, пес отказывался от пищи, в больших глазах осла стояли слезы. У Нефрет, сраженной смертью Беранира и исчезновением мужа, не было сил что-либо предпринять.

Ей на помощь пришли Сути и Кем. Оба бегали из казармы в казарму, из конторы в контору, от чиновника к чиновнику, чтобы хоть что-нибудь разузнать о порученной Пазаиру секретной миссии. Но двери перед ними закрывались, а уста хранили молчание.

Теперь, оставшись одна, Нефрет осознала, как сильно она любила Пазаира. Долгое время она сдерживала свои чувства, боясь поступить легкомысленно. Настойчивость молодого человека день ото дня разжигала их все сильнее. Теперь все ее существо было слито с Пазаиром, друг без друга они были обречены угаснуть. Вдали от него ее жизнь теряла всякий смысл.

***

Вместе с Сути Нефрет отнесла лотосы в заупокойную часовню Беранира. Учитель не ушел в небытие, теперь он будет одним из мудрецов, соединившихся с воскресшим солнцем. В нем его душа почерпнет энергию, необходимую для постоянного преодоления пути из потустороннего мира в гробницу, и будет продолжать источать свет.

От волнения Сути был не в силах молиться. Он вышел на свет, подобрал камень и швырнул его вдаль.

Нефрет положила руку ему на плечо.

– Он вернется, я уверена.

– Уже раз десять я пытался прижать этого проклятого судью царского портика к стенке! Он ускользает, как змея. «Секретное расследование» – только и знает, что повторять эти два слова. Теперь он отказывается меня принять.

– Что ты задумал?

– Хочу отправиться в Азию и найти Пазаира.

– Не имея ни малейших зацепок?

– У меня остались друзья среди военных.

– Они тебе помогли?

Сути опустил глаза.

– Никто ничего не знает: Пазаир как сквозь землю провалился! Представляешь его отчаяние, когда он узнает о смерти учителя?

Нефрет стало холодно.

С тяжелым сердцем они покинули кладбище

***

Павиан жадно грыз куриную ногу. Обессиленный Кем вылез из чана с теплой водой и надел чистую набедренную повязку.

Нефрет принесла ему мяса и овощей.

– Я не голоден.

– Сколько времени вы не спали?

– Дня три, а может, и больше.

– Ничего нового?

– Ничего. Я лез из кожи вон, но все, к кому я обращался, словно онемели. Я уверен только в одном: Пазаира нет в Мемфисе.

– Значит, он отправился в Азию…

– Не сказав об этом вам?

***

С крыши большого храма Птаха Рамсес Великий смотрел на город – порой беспокойный, но всегда веселый. За белой стеной простирались зеленые поля, окаймленные пустыней, где обитали мертвые. После десятичасового ритуала властитель захотел побыть один, вкусить живительную вечернюю прохладу.

Ни во дворце, ни при дворе, ни в провинциях ничего не изменилось. Казалось, угроза прошла стороной, словно ее унесло течением реки. Но Рамсес помнил пророчества старого мудреца Ипувера, предвещавшие, что свершатся кровавые преступления, что будет осквернена великая пирамида и что секреты власти попадут в руки горстки безумцев, готовых разрушить тысячелетнюю цивилизацию ради достижения своих честолюбивых целей.

В детстве, читая знаменитый текст под строгим присмотром наставника, он возмущался столь мрачным взглядом на вещи. Если ему доведется царствовать, он никогда такого не допустит! В своем тщеславии и легкомыслии он упустил из виду, что никто, будь то даже сам фараон, не властен искоренить зло в людских сердцах.

Ныне, более одинокий, чем путник, заблудившийся в пустыне, – хотя сотни придворных воскуряли ему фимиам, – он должен был побороть беспросветный мрак, готовый вот-вот закрыть солнце. Рамсес мыслил достаточно здраво, чтобы не тешить себя иллюзиями; борьба была заранее проиграна, поскольку он не знал врага в лицо и был вынужден бездействовать.

Пленник в собственной стране, жертва, обреченная на самое страшное поражение, дух, затронутый неизлечимым недугом, – он, самый обожаемый царь Египта, чувствовал, как его тянет ко дну, словно он ступил в мутные воды зловонного болота. Теперь, чтобы сохранить достоинство, оставалось только принять свою судьбу, не издав ни одного трусливого стона.

***

Когда заговорщики встретились, на их лицах играли довольные улыбки. Они вместе воздали должное избранной стратегии, которой сопутствовала удача. Разве победителям не пристало везение? Если и случалось им порой критиковать друг друга или досадовать по поводу чьего-нибудь неосторожного поступка, теперь эти замечания были ни к чему, ибо наступал период торжества, предваряющий рождение нового Египта. Пролитая кровь забыта, последние сомнения улетучились.

Каждый сделал свою часть работы, никто не оступился под напором судьи Пазаира; не поддаваясь панике, группа заговорщиков продемонстрировала сплоченность – ценное качество, которое необходимо сохранить при грядущем, уже недалеком распределении власти.

Оставалось позаботиться только об одной формальности, чтобы окончательно отогнать призрак судьи Пазаира.

***

Крик осла посреди ночи предупредил Нефрет о приближении чужого. Она зажгла светильник, открыла ставни и выглянула в окно. В дверь стучали двое солдат. Они обернулись к ней.

– Вы Нефрет?

– Да, но…

– Пожалуйста, следуйте за нами.

– С какой стати?

– Приказ начальства.

– А если я откажусь?

– Нам придется применить силу.

Смельчак зарычал. Нефрет могла бы позвать на помощь, разбудить весь квартал, но она успокоила пса, набросила на плечи платок и вышла из дому. Появление двух солдат скорее всего было как-то связано с миссией Пазаира. До осторожности ли было, если она могла наконец получить хоть какуюто достоверную информацию.

Быстрым шагом они прошли через спящий город в направлении главной казармы. Благополучно добравшись до места, солдаты передали Нефрет офицеру, а тот, ни слова не говоря, отвел ее в контору полководца Ашера.

Он сидел на циновке в окружении развернутых свитков и был поглощен работой.

– Садитесь, Нефрет.

– Я лучше постою.

– Хотите теплого молока?

– Чем вызвано это приглашение в столь неурочный час?

В голосе полководца почувствовался напор.

– Вам известна причина отъезда Пазаира?

– Он не успел со мной об этом поговорить.

– Какое упрямство! Не смог смириться с поражением и захотел разыскать то самое несуществующее тело! Почему он преследует меня с такой ненавистью?

– Пазаир – судья, ему нужна истина.

– Истина была выявлена на процессе, но ему она не понравилась! Для него главное было меня уличить и опозорить.

– Ваши эмоции меня мало интересуют, полководец. Больше вы ничего не хотите мне сказать?

– Хочу, Нефрет.

Ашер развернул свиток.

– Это донесение, скрепленное печатью верховного судьи царского портика; факты проверены. Я получил его меньше часа назад.

– И что… там написано?

– Что Пазаир мертв.

Нефрет закрыла глаза. Ей захотелось угаснуть в одно мгновение, закрыться, подобно увядшему цветку лотоса.

– Несчастный случай на горной тропе, – объяснил полководец. – Пазаир не знал местности, но со свойственной ему опрометчивостью кинулся в безумную авантюру.

Слова застряли в горле, но Нефрет знала, что должна задать вопрос.

– Когда будет доставлено тело?

– Мы ведем поиски, но это безнадежно; реки в тех краях бурные, а ущелья неприступные. Я склоняюсь перед вашим горем, Нефрет; Пазаир был выдающимся человеком.

***

– Правосудия не существует, – сказал Кем, складывая оружие.

– Вы видели Сути? – спросила Нефрет встревоженно.

– Он все ноги стопчет, но не успокоится, пока не найдет Пазаира; он убежден, что его друг не умер.

– А если…

Нубиец покачал головой.

– Я продолжу расследование, – заявила она.

– Бесполезно.

– Зло не должно восторжествовать.

– Оно всегда торжествует.

– Нет, Кем. Если бы это было так, не было бы Египта. Справедливость – основа этой страны, ее торжества всегда добивался Пазаир. Мы не можем смириться с ложью.

– Я буду с вами, Нефрет.

***

Нефрет опустилась на землю на берегу канала, там, где она впервые встретила Пазаира. Приближалась зима, сильный ветер теребил бирюзу у нее на шее. Почему драгоценный талисман не смог ее уберечь? Девушка неуверенно потерла камень между большим и указательным пальцами, думая о богине Хатхор – матери бирюзы и покровительнице любви.

Появились первые звезды, на землю заструился свет из иного мира; она вдруг остро ощутила присутствие любимого человека, словно граница смерти постепенно стиралась. Безумная мысль превратилась в надежду: ведь душа Беранира, убиенного учителя, наверняка печется о его ученике.

Да, Пазаир вернется. Египетский судья рассеет мрак, чтобы снова воссиял свет.

Кристиан Жак Закон пустыни

1

Жара была столь удушающей, что один лишь черный скорпион отважился отправиться в путешествие по песчаному двору каторжной тюрьмы. Затерянная где-то между долиной Нила и оазисом Харга, более чем на двести километров отстоящая от священного города Карнак, она была предназначена для воров-рецидивистов, приговоренных к длительным срокам принудительных работ. Если жара не слишком лютовала, заключенные приводили в порядок дорогу, соединяющую долину с оазисом, по которой следовали караваны ослов, навьюченных тюками товара.

В который уже раз судья Пазаир подал свое ходатайство начальнику тюрьмы – великану, скорому на кулачную расправу с нарушителями дисциплины.

– Не нравится мне этот мой особый режим. Я хочу работать как все.

Пазаир был довольно высок ростом, худощав, с карими глазами, высоким лбом, обрамленным каштановыми волосами. Постаревший от невзгод, он, тем не менее, сохранил некое благородное достоинство, внушавшее уважение.

– Вы не такой, как все.

– Я заключенный.

– Приговор вам не вынесен, вы сидите в одиночной камере. Для меня вы вообще как бы не существуете. Вашего имени нет в списках, у вас нет личного номера.

– Но ведь это не помешает мне работать в каменоломнях.

– Возвращайтесь к себе.

Начальник лагеря побаивался этого судью. Ведь это он взбудоражил весь Египет, начав судебный процесс против знаменитого полководца Ашера, обвиненного офицером Сути, лучшим другом Пазаира, в пытках и убийстве египетского солдата-лазутчика и в сотрудничестве с заклятыми врагами – бедуинами и ливийцами.

В том месте, что указал Сути, труп жертвы так и не нашли. И присяжные передали дело на дополнительное расследование. Однако последствий их решение не возымело, так как Пазаир, попав в ловушку, был обвинен в убийстве своего духовного отца, мудреца Беранира, будущего верховного жреца Карнака. Пойманный якобы на месте преступления, судья, вопреки закону, был арестован и сослан.

Усевшись на обжигающий песок и скрестив ноги в позе писца, он, не переставая, думал о своей жене Нефрет. Очень долго не верил он в то, что она когда-нибудь его полюбит; потом пришло счастье, буйное, как летнее солнце. Но внезапно все рухнуло: он оказался изгнан из рая, безо всякой надежды когда-нибудь туда вернуться.

Поднялся горячий ветер. Закрутив вихрем песок, он хлестал кожу, но Пазаир не обращал на это внимания: его голова была покрыта белой тканью. Снова и снова прокручивал он в голове эпизоды своего расследования.

Скромный провинциальный судья, совершенно потерявшийся в огромном Мемфисе, напрасно так старался вникнуть во все детали этого странного дела. Он выяснил, что гибель пяти ветеранов, составлявших почетную стражу у большого сфинкса Гизы, была не чем иным, как бойней, замаскированной под несчастный случай; обнаружил кражу значительного количества небесного железа, предназначенного для храмов; установил существование заговора, объединявшего ряд высокопоставленных лиц. Но ему так и не удалось доказать вину полководца Ашера, которого он подозревал в намерении свергнуть Рамсеса Великого.

И пока судья пытался получить более широкие полномочия, чтобы соединить разрозненные элементы этого дела, злой рок нанес свой удар. Пазаир не забыл ни одной подробности этой ужасной ночи. Анонимное письмо, из которого он узнал, что его учитель Беранир в опасности; безумная гонка по улицам города; обнаруженный труп Беранира; перламутровая игла, проткнувшая его шею; появление начальника стражников, без колебаний объявившего судью убийцей; мерзкое пособничество верховного стража и старшего судьи Мемфиса; камера-одиночка, каторжная тюрьма и, в конце пути, одинокая смерть и похороненная навеки правда.

Все было подстроено чрезвычайно ловко. При поддержке Беранира судья имел возможность проводить расследование в храмах, чтобы найти расхитителей небесного железа. Однако и учитель, и ветераны оказались отстранены неведомыми силами, чьи цели также были неизвестны судье. Пазаир выяснил, что среди нападавших было несколько иноземцев, в том числе одна женщина; он подозревал, что в этот круг входили химик Чечи, зубной врач Кадаш и судовладелец Денес – человек богатый, влиятельный и бесчестный. Но полной уверенности в том, что его догадки справедливы, у него не было.

Пазаир старался не обращать внимания на жару, песчаные бури и плохую пищу, потому что хотел выжить, снова обнять Нефрет и увидеть, как восторжествует справедливость.

Что еще мог придумать старший судья, его вышестоящий начальник, чтобы объяснить его исчезновение; какую еще клевету распространяли там на его счет?

Бежать отсюда было нереально, несмотря на то, что тюрьма была открыта в сторону прилегавших холмов. Пешком далеко не уйдешь. Его привезли сюда для того, чтобы он здесь и сгинул. Когда он вконец ослабнет, измучается, потеряет всякую надежду, то начнет заговариваться, подобно жалкому безумцу, бормочущему свои бредни.

Нефрет и Сути, конечно же, его не покинут. Они не поверят лжи и клевете, они обыщут всю страну. Он должен держаться, даже если по его венам течет не кровь, а время.

* * *

Пятеро заговорщиков собрались, как обычно, в заброшенной усадьбе. У всех было приподнятое настроение, события развивались именно так, как они планировали.

Сообщники проникли в большую пирамиду Хеопса и похитили знаки отличия высшей власти, золотой локоть и завещание богов, без которого Рамсес Великий лишался своей легитимности, – все это приближало их к намеченной цели. Убийство ветеранов – хранителей сфинкса, открывшее им доступ в подземный проход, который вел во внутренность пирамиды, а также устранение судьи Пазаира выглядели на фоне этих успехов малозначащими подробностями, уже практически забытыми.

– Однако главное еще не сделано, – объявил один из заговорщиков. – Рамсес сидит прочно.

– Следует набраться терпения.

– Говорите за себя!

– Я говорю за всех; чтобы заложить основы нашей будущей империи, нужно время. Чем более Рамсес будет связан, чем меньше у него останется свободы действия, чем яснее он поймет, что его конец близок, тем легче мы добьемся своего. Он не сможет никому признаться в том, что пирамида разграблена и что источник сакральной энергии, за который он несет полную ответственность, иссяк.

– Силы скоро покинут его; ему придется пройти через ритуал обновления.

– Кто его заставит это сделать?

– Традиция, жрецы, в конце концов, он сам! От этого долга невозможно уклониться.

– Но на празднике он должен будет явить народу завещание богов!

– Которое находится у нас.

– И тогда Рамсес отречется и передаст трон своему преемнику.

– Тому, на которого укажем мы.

Заговорщики заранее наслаждались своей победой. Они не оставят выбора Рамсесу Великому, низведя его до положения раба. Все члены их союза будут вознаграждены в соответствии с их заслугами, и каждый займет привилегированное положение. У их ног будет лежать самая великая страна в мире; они перестроят ее внутренние механизмы, изменят их движение – в соответствии со своим видением, полностью противоположным взглядам Рамсеса, который живет в плену устаревших ценностей.

В то время как плод дозревал, они продолжали расширять свою сеть из сторонников, союзников и сочувствующих. Преступления, подкупы, насилие… Никого из заговорщиков это не смущало. Власть того стоила.

2

Закат окрашивал холмы в розовые тона. В этот час пес Пазаира Смельчак и его осел Северный Ветер должны были вкушать блюда, которые на исходе долгого трудового дня приготовила для них Нефрет. Скольких больных она поставила на ноги за время его отсутствия? Продолжает ли жить в их маленьком доме в Мемфисе, весь первый этаж которого занимает рабочая комната судьи, или, устав от городской суеты, вернулась в деревню в фиванской округе и лечит людей там?

Мужество оставляло Пазаира. Он, отдавший свою жизнь служению Закону, лучше других знал, что справедливости ему не дождаться. Ни один суд не признает его невиновности. И даже если ему удастся выйти из этой тюрьмы, что он сможет предложить Нефрет?

Рядом сел какой-то старик – худой, беззубый, с обветренной и морщинистой кожей. Он вздохнул.

– Для меня с этим покончено. Слишком старый. Начальник освободил меня от переноски камней. Теперь я буду при кухне. Хорошая новость, да?

Пазаир согласно кивнул.

– А ты почему не работаешь? – спросил старик.

– Мне не разрешают.

– Ты что-то украл?

– Да нет.

– Здесь собрались отъявленные воры. Их ловили столько раз, что с этой каторги им не выйти: они нарушили клятву, что больше не будут воровать. Судьи такого не прощают.

– Ты их осуждаешь? Старик плюнул в песок.

– Странный вопрос! А ты что, на стороне судей?

– Я сам судья.

Даже новость о собственном освобождении не произвела бы на собеседника Пазаира большего впечатления.

– Ты шутишь.

– Думаешь, у меня есть настроение шутить?

– Вообще-то нет… Судья, настоящий судья!

Он рассматривал Пазаира настороженно и уважительно.

– И что же ты сделал?

– Расследовал одно дело, а мне захотели заткнуть рот.

– Интересное, должно быть, дельце. А я вообще невиновен. Один конкурент-жулик обвинил меня в том, что я украл мед. А мед был мой.

– Ты разводишь пчел?

– У меня была пасека в пустыне, мои пчелы приносили лучший мед в Египте. Конкурентам это не нравилось, и они меня подставили. А в суде я разнервничался. Не признал обвинительный приговор, потребовал повторного расследования. И вместе с писцом сам подготовил свою защиту. Я был уверен, что выиграю дело.

– Но тебя приговорили.

– Конкуренты подбросили мне какие-то вещи, как будто я их украл, и дальнейшее расследование было прекращено.

– Судья был неправ. Я бы на его месте повнимательнее занялся теми, кто тебя обвинял.

– А если бы ты и вправду занялся этим? И выяснил бы, что все доказательства против меня сфабрикованы?

– Сперва надо выйти отсюда.

Старик-пчеловод снова плюнул в песок.

– Судью, который неправильно ведет дело, не сажают в камеру-одиночку. Да еще в такую тюрьму, как эта. Тебе ведь даже нос не отрезали. Наверное, ты был шпионом или что-нибудь в этом роде.

– Думай как хочешь.

Старик поднялся и отошел.

К вечерней похлебке Пазаир даже не притронулся. Желание бороться покинуло его. Что мог он предложить Нефрет, кроме стыда и бесправного существования? Будет лучше, если они больше не увидятся, и она забудет его. Пусть в ее памяти он останется неподкупным слугой закона, безумно влюбленным в нее и мечтавшим о торжестве справедливости. Вытянувшись на спине, Пазаир смотрел в небо, принявшее цвет лазурита. Завтра он исчезнет.

* * *

По Нилу плыли белые паруса. В эти закатные часы гребцы развлекались тем, что прыгали с лодки на лодку, а северный ветер все ускорял их ход. Падали в воду, смеялись, окликали друг друга.

Сидящая на крутом берегу реки женщина не слышала их криков. Это была Нефрет, светловолосая, с чистым и нежным лицом, глазами цвета летнего неба, прекрасная, как распустившийся цветок лотоса. Она вызывала дух Беранира, ее убитого учителя, чтобы попросить его защитить Пазаира, которого она любила всем сердцем. Она получила официальное уведомление о его смерти, но не верила в нее.

– Могу ли я отвлечь вас на мгновение?

Она обернулась. Перед ней стоял старший лекарь египетского двора, пятидесятилетний красавец Небамон. Ее самый лютый враг. Несколько раз он пытался сломать ей карьеру. Нефрет ненавидела этого царедворца, жадного до денег и женщин, использующего свое ремесло для достижения собственных целей, обогащения и власти над другими.

Небамон окинул молодую женщину восхищенным и страстным взглядом: льняное платье не скрывало ее безупречных и волнующих форм. Упругая, высокая грудь, длинные стройные ноги, изящные ступни и кисти рук притягивали взгляд. Нефрет была ослепительна.

– Оставьте меня, прошу вас.

– Вам следовало бы быть со мной полюбезнее; я знаю кое-что весьма интересное для вас.

– Ваши интриги мне неинтересны.

– Речь идет о вашем муже.

Она не сумела скрыть своего волнения.

– Он умер.

– Вы не точны, моя дорогая.

– Лжете!

– Я знаю правду.

– Я должна встать перед вами на колени?

– Нет, вы мне больше нравитесь гордой и неуступчивой. Пазаир жив, но его обвиняют в убийстве Беранира.

– Но это… полный абсурд! Я не верю вам.

– И напрасно. Верховный страж Монтумес арестовал его и посадил в одиночную камеру.

– Пазаир не убивал своего учителя.

– Монтумес уверен в обратном.

– Его хотят сломать, испортить ему репутацию, чтобы помешать продолжить свое расследование.

– Какая разница.

– А зачем вы мне все это говорите?

– Я единственный, кто может доказать невиновность Пазаира.

По телу Нефрет прошел трепет тоски, смешанной с надеждой.

– Если вам угодно, чтобы я довел свою информацию до ушей старшего судьи, выходите за меня замуж и забудьте своего жалкого мужа. Такова цена его свободы. А возле меня вы займете достойное вас место. Сейчас от вас зависит, будет ли Пазаир освобожден или сгинет в тюрьме.

3

Согласиться на предложение Небамона было бы для Нефрет ужасно, но, отказав ему, она превращалась в палача Пазаира. Где он томится, какие мучения испытывает? Если она будет тянуть время, он может не выдержать. Нефрет не могла посоветоваться даже с Сути, верным другом и духовным братом мужа: если он узнает о гнусном предложении старшего лекаря, он его убьет.

Она решила согласиться на предложение этого шантажиста, но при условии, что он устроит ей встречу с Пазаиром. Обесчещенная и отчаявшаяся, она расскажет ему все и отравится.

К молодой женщине подошел Кем, пристав-нубиец, помощник ее мужа. В отсутствиесудьи он продолжал совершать свои обходы по городу вместе с Убийцей, устрашающим павианом, помогавшим ему арестовывать воров, в ноги которых тот впивался клыками.

Кем был замешан в убийстве офицера, занимавшегося перепродажей золота, и приговорен за это к отрезанию носа; но поскольку было признано, что в этом деле нубиец оказался на стороне закона, ему позволили стать судебным приставом. Его уродство слегка скрашивал деревянный крашеный протез.

Кем очень уважал Пазаира. Не испытывая никакого трепета к закону, он был убежден в порядочности молодого правоведа и именно ее считал причиной его исчезновения.

– У меня есть возможность узнать, где находится Пазаир, – серьезно объявила ему Нефрет.

– В царстве мертвых, откуда никто не возвращается. Разве полководец Ашер не показывал вам донесение, из которого следует, что Пазаир погиб в Азии, куда направился в поиске доказательств?

– Это была фальшивка, Кем. Пазаир жив.

– Вам солгали?

– Пазаира обвиняют в убийстве Беранира, но старший лекарь Небамон может доказать его невиновность.

Кем взял Нефрет за плечи:

– Он спасен!

– При условии, что я выйду замуж за Небамона.

– Да он смеется над вами? – рассвирепел нубиец.

– Я хочу увидеть Пазаира.

Кем пощупал свой деревянный нос:

– Вы не пожалеете, что рассказали мне все.

* * *

После отъезда каторжников на работы Пазаир направился в кухню – деревянное строение под холщевой крышей. Огонь там разжигали с помощью кремня, который он рассчитывал украсть, чтобы вскрыть себе вены. Смерть медленная, но верная; под жарким солнцем он будет постепенно погружаться в сладостное оцепенение. А вечером надзиратель пнет его ногой, и бесчувственный труп опрокинется на обжигающий песок. Эти последние часы душа Нефрет будет рядом с ним, он надеялся, что она незримо будет сопровождать его в последний путь. Он схватил острый камень и тут же получил сокрушительный удар в затылок и рухнул среди кастрюль и мисок. Старик-пчеловод с деревянным черпаком в руках иронически заметил:

– Судья встал на путь воровства! Зачем тебе этот камень? Не двигайся, а то приложу еще раз! Собрался пустить себе кровь и уйти из этого проклятого места дорогой дурацкой смерти? Глупо и недостойно приличного человека.

Старик заговорил тише:

– Послушай меня, судья, я знаю, как выбраться отсюда. Мне не хватит сил пройти через пустыню. А ты молод. Я научу тебя, если ты согласишься помочь мне и докажешь мою невиновность.

Пазаир начал приходить в себя.

– Это бесполезно.

– Ты отказываешься?

– Даже если мне удастся бежать, я больше не смогу работать судьей.

– Сделай это ради меня.

– Невозможно. Меня обвиняют в преступлении.

– Тебя? Это смешно!

Пазаир потер себе затылок. Старик помог ему подняться.

– Завтра последний день месяца. Из оазиса сюда придет повозка с грузом продовольствия; обратно она пойдет порожняком. Заберись внутрь и вылезай, когда увидишь справа по ходу движения первую реку. Поднимись по ее руслу до подножия холма; там, в глубине пальмовой рощи, увидишь источник. Наполни свой бурдюк. И иди по направлению к лощине и постарайся встретить кочевников. Так, по крайней мере, у тебя будет шанс.

* * *

Старший лекарь Небамон уже во второй раз делал операцию по удалению жировых отложений Силкет, молодой супруге богача Бел-Трана, торговца папирусом и важного государственного чиновника, чье влияние постоянно росло. Как пластический хирург, Небамон требовал со своих пациенток огромные гонорары, которые те выкладывали беспрекословно. Драгоценные камни, ткани, съестные припасы, мебель, скот и инструменты стекались к нему, умножая его богатства, где не хватало лишь одного неоценимого сокровища – Нефрет. У него были красивые женщины, но ни в одной из них не соединялись столь гармонично ум и обаяние, источая какой-то особый, неповторимый свет.

И как она только могла влюбиться в этого нелепого Пазаира? Легкомыслие юности, о котором она сожалела бы всю жизнь, не вмешайся Небамон.

Иногда он чувствовал себя могущественным фараоном – разве он не обладал секретами, которые могли спасать и продлевать чьи-то жизни, разве он не царил над всеми лекарями и фармацевтами, разве не был он тем, у кого в ногах валялись многие важные персоны, умоляя вернуть им здоровье? Его помощники трудились в безвестности, разрабатывая самые эффективные методы лечения, Небамон пожинал плоды этих трудов. А Нефрет обладала медицинским гением, который надо было использовать.

После удачной операции Небамон позволял себе неделю отдыха в своем загородном доме, к югу от Мемфиса, где целая армия слуг исполняла его малейшие желания. Доверив завершение второстепенных задач своей команде, которую он держал в строгости, лекарь составлял список приглашенных для увеселительной прогулки на барке. Его ожидали тонкие белые вина из Дельты и его собственных виноградников и последние изыски повара.

Управляющий сообщил, что в прихожей ждет молодая и хорошенькая посетительница. Заинтригованный Небамон направился к дверям.

– Нефрет! Какой чудесный сюрприз… Вы позавтракаете со мной?

– Я тороплюсь.

– Вы скоро сможете увидеть мою усадьбу, я в этом уверен. Вы дадите мне ответ?

Нефрет опустила голову. Лекарь ощутил прилив радости.

– Я знал, что вы прислушаетесь к голосу разума.

– Дайте мне время.

– Но раз вы здесь, значит, решение уже принято.

– Вы дадите мне возможность увидеть Пазаира?

На лице Небамона появилась гримаса.

– Это лишнее испытание для вас. Спасите Пазаира и забудьте его.

– Я должна с ним увидеться в последний раз.

– Дело ваше. Но мои условия остаются прежними: сперва вы должны доказать мне свою любовь. И после этого я начну действовать. Только после этого. Вы согласны?

– У меня нет возможности торговаться.

– Я ценю вашу мудрость, Нефрет; она может сравниться только с вашей красотой.

Он нежно взял ее за запястье.

– Нет, Небамон, не здесь и не сейчас.

– Где и когда?

– В большой пальмовой роще, у колодца.

– Это памятное для вас место?

– Я часто хожу туда.

Небамон улыбнулся:

– Природа – прекрасный антураж для любви. Я, как и вы, считаю, что пальмы – это очень поэтично. Когда?

– Завтра вечером, после захода солнца.

– Пусть сумерки скроют наше первое объятие; но впредь мы не будем таить нашу любовь от дневного света.

4

Увидев реку, вьющуюся между скал в направлении холма, открытого всем ветрам, Пазаир выскользнул из повозки и бесшумно спрыгнул на песок. Повозка покатила дальше, сквозь жару и пыль. Сонный возница предоставил впряженным в нее быкам полную свободу.

Никто не преследовал беглеца, потому что адская жара и жажда не оставляли ему ни малейшего шанса выжить. Если когда-нибудь караульный отряд наткнется на кучку его костей, он подберет их. Босой, в старой набедренной повязке, судья заставлял себя идти медленно, чтобы экономить силы. Там и сям на песке виднелся волнистый след, оставленный рогатой гадюкой, страшной пустынной змеей, чей укус был смертельным.

Пазаир представил себе, что гуляет с Нефрет среди каналов по зеленой деревенской местности, оживляемой птичьим пением; окружающий пейзаж показался ему менее враждебным, его походка стала более легкой. Он шел по пересохшему руслу реки до подножия покатого холма, где упрямо торчали три нелепые пальмы.

Пазаир встал на колени и поскреб пальцами землю; под верхней потрескавшейся коркой, на глубине нескольких сантиметров, песок был влажным. Старый пчеловод не обманул. Еще через час тяжких усилий, прерывавшихся короткими передышками, он увидел воду. Напившись всласть, Пазаир снял повязку, почистил ее песком и наполнил драгоценной влагой припасенный бурдюк.

Ночью он шел на восток. Вокруг слышался свист – это с заходом солнца на охоту выходили змеи. Если он наступит на одну из них, это будет означать неминуемую и ужасную смерть. Лишь такой опытный врач, как Нефрет, знала противоядия. Забыв об опасности, при свете луны судья стремительно шел вперед. Когда занялась заря, он утолил жажду, вырыл в земле углубление и заснул, свернувшись калачиком.

Проснулся он, когда солнце уже клонилось к закату. С горящей головой и усталым телом он вновь устремился на восток, к долине, такой далекой, что она казалась недостижимой. Запас воды подошел к концу, и ему оставалось надеяться лишь на то, что он наткнется на другой колодец, обозначенный горкой камней. Один на этом бесконечном пространстве, то плоском, то бугристом, он шел вперед. Губы его пересохли, язык распух, силы были на исходе. Надеяться оставалось лишь на помощь богов.

* * *

На опушке большой пальмовой рощи Небамон спустился с носилок и отпустил их. Он предвкушал чудесную ночь – Нефрет обещала отдаться ему. Правда, ему хотелось, чтобы это случилось в более естественной обстановке, но, в конце концов, это не имело особого значения. По обыкновению своему он добивался чего хотел.

Стражники, охранявшие рощу, сидя под деревьями, играли на флейтах, попивая свежую воду и болтая между собой. Старший лекарь устремился по главной аллее, свернул налево и направился к старому колодцу. Место было тихим и уединенным.

Ему показалось, что она появилась из лучей заходящего солнца, окрасившего оранжевыми тонами ее льняную тунику.

Нефрет уступала ему. Она, такая гордая, бросившая ему вызов, повиновалась, как рабыня. Он завоюет ее. Она забудет о прошлом и поймет, что только Небамон даст ей ту жизнь, о которой она мечтала, сама не зная об этом. Она слишком любила свое ремесло, чтобы долго оставаться на вторых ролях; стать женой старшего лекаря – разве это не было ее заветной целью?

Она не двигалась. Он приблизился.

– Я увижу Пазаира?

– Я же дал вам слово.

– Верните ему свободу, Небамон.

– Я сделаю это, если вы станете моей.

– Зачем так жестоко? Будьте великодушны, умоляю вас.

– Вы смеетесь надо мной?

– Я взываю к вашей совести.

– Вы станете моей женой, Нефрет, потому что я так решил.

– Не настаивайте.

Он остановился в двух шагах от своей жертвы:

– Я люблю смотреть на вас, но хочу и других наслаждений.

– Уничтожить меня?

– Освободить вас от иллюзорного чувства и убогого существования.

– Повторяю свою просьбу, откажитесь от меня.

– Вы принадлежите мне, Нефрет. И Небамон протянул к ней руку.

Но как только лекарь коснулся ее, он оказался отброшенным на землю. Растерянный Небамон увидел нападавшего – огромного павиана, с открытой пастью и пеной на губах. Его мощная, покрытая шерстью левая рука держала лекаря за горло, а правой он сжимал и выкручивал жертве яйца. Небамон завопил. Ему на лоб опустилась нога Кема. Павиан, не ослабляя хватки, замер.

– Если вы откажетесь нам помочь, мой павиан оторвет вам мужское достоинство. Я ничего не видел, а его вряд ли будут мучить угрызения совести.

– Чего вы хотите?

– Доказательства невиновности Пазаира.

– Да нет, я…

Бабуин глухо зарычал. Его пальцы начали сжиматься.

– Я согласен, согласен!

– Говорите.

Небамон тяжело дышал.

– Когда я осматривал труп Беранира, я понял, что смерть наступила несколько часов назад. Возможно даже, что с ее момента прошли целые сутки. Я видел это по глазам, цвету кожи, по тому, как сжаты челюсти, по состоянию раны… Клинические признаки никогда не обманывают. Все это я записал на папирусе. То есть ни о каком захвате на месте преступления речь не шла, Пазаир был всего лишь свидетелем. Против него нет никаких серьезных улик.

– Почему вы скрыли правду?

– Слишком удобный случай… Нефрет наконец-то оказывалась в моей власти.

– Где сейчас Пазаир?

– Я… я не знаю.

– Знаете наверняка.

Бабуин снова зарычал. Перепуганный Небамон покорился.

– Я подкупил начальника стражников, чтобы он оставил Пазаира в живых. Это было необходимо для достижения моей цели. Судью держат в одиночной камере, но я не знаю где.

– Вы знаете, кто настоящий убийца?

– Нет, клянусь, что не знаю!

Кем не сомневался в искренности этих слов. Когда в допросе участвовал павиан, подозреваемые не лгали.

Нефрет молилась, вознося благодарность душе Беранира. Учитель не дал погибнуть своему ученику.

* * *

Только фиги и сыр – таков был скудный обед старшего судьи царского портика. К бессоннице добавилось отсутствие аппетита. С трудом вынося чье-либо присутствие, он отослал своего слугу. В чем он мог себя упрекнуть, ведь он лишь стремился помешать тому, чтобы в Египте воцарился хаос? Тем не менее, его совесть была неспокойна. Никогда на протяжении своей долгой карьеры он не отходил так далеко от истины. Он с отвращением оттолкнул деревянную миску.

Снаружи послышались стоны. Может, это духи, которые, если верить россказням магов, приходят мучить души недостойных? Старший судья вышел. Кем, сопровождаемый караульным павианом, тащил за ухо старшего лекаря Небамона.

– Господин старший лекарь желает сделать признание.

Старший судья не любил этого нубийца. Он знал его бурное прошлое, не одобрял методов его работы и сожалел, что его взяли на службу стражником.

– Вы привели Небамона под конвоем. Его показания не будут иметь силы.

– Речь идет не о показаниях, а о признании. Лекарь попытался высвободиться. Павиан легонько прикусил его за ляжку.

– Осторожнее, – посоветовал Кем. – Если его разозлить, он прокусит насквозь.

– Уходите! – гневно приказал судья.

Кем подтолкнул лекаря к нему.

– Поторопитесь, Небамон. – заметил он. – Павианы не отличаются терпением.

– Я располагаю сведениями по делу Пазаира, – прохрипел лекарь.

– Не сведениями, – уточнил Кем, – а доказательствами его невиновности.

Старший судья побледнел.

– Это провокация?

– Старший лекарь – человек серьезный и уважаемый.

Небамон вытащил из-под туники свернутый и запечатанный свиток папируса.

– Здесь записаны мои выводы по поводу осмотра трупа Беранира. Поимка… на месте преступления – это ошибка. Я забыл… передать вам этот рапорт.

Старший судья прикоснулся к документу с такой опаской, как будто это были горячие угли.

– Мы ошиблись, – с прискорбием признал он. – Но для Пазаира уже слишком поздно.

– Возможно, что и нет, – возразил Кем.

– Вы забываете, что его нет в живых!

Нубиец улыбнулся:

– Возможно, что это еще одна ваша ошибка. А может, и добросовестное заблуждение.

Нубиец взглянул на павиана, и тот отпустил свою жертву.

– Я… я свободен?

– Катитесь.

Небамон, прихрамывая, потрусил к выходу. На его ноге ясно отпечатались следы обезьяньих зубов. Глаза их обладателя горели в темноте красным огнем.

– Я вам подыщу хорошее место, Кем, если вы согласитесь забыть эти печальные обстоятельства.

– Не вмешивайтесь больше в это дело, старший судья, не мешайте мне ловить убийцу. И когда я его поймаю, вам придется сказать правду. Всю правду.

5

Застывший пейзаж из белого песка и черно-белых гор внезапно оживило облако пыли, поднятое появлением двух всадников. Пазаир заполз в тень большого обломка камня, отвалившегося от пирамиды. Без воды двигаться дальше было безумием.

Если это стражники пустыни, то они вернут его в тюрьму. А если бедуины, то все зависит от их настроения: они могут его пытать или взять в рабство. По этим пустынным местам рискуют передвигаться только караваны. В лучшем случае Пазаир из каторжника превратится в раба.

Это бедуины, в цветных полосатых бурнусах! У них длинные волосы и короткие бороды.

– Ты кто?

– Я бежал из каторжной тюрьмы.

Тот, что помоложе, спешился и стал рассматривать Пазаира.

– У тебя измученный вид.

– Я хочу пить.

– Воду надо заслужить. Поднимайся и сразимся.

– У меня нет сил.

Бедуин вынул кинжал из ножен.

– Если ты не способен бороться, ты должен умереть.

– Я судья, а не солдат.

– Судья! А как же ты попал в тюрьму для воров?

– Меня обвинили по ошибке. Есть люди, желающие моей гибели.

– Ты свихнулся от жары.

– Если ты убьешь меня, то попадешь в преисподнюю. И там твою душу порежут на куски.

– Мне плевать!

Но старший остановил уже занесенный над Пазаиром кинжал.

– Не надо понапрасну раздражать высшие силы. Дай ему воды; он будет нашим рабом.

* * *

Пантера, светловолосая ливийка с голубыми глазами, была недовольна. Ее пылкий и неутомимый любовник Сути пришел на смену прежнему рохле, вечно угрюмому и плаксивому. Страстно ненавидя Египет, она угодила в объятия этого офицера, прославившегося своим геройством в первую азиатскую кампанию. В порыве чувства он вернул ей свободу, которой она не пользовалась, потому что привязалась к нему. И вот Сути выгнали с военной службы: он пытался задушить полководца Ашера, которого застал в момент убийства одного из лазутчиков. Осудить полководца не удалось, поскольку труп его жертвы так и не нашли, однако Сути не угомонился. Правда, с исчезновением его друга Пазаира он стал молчалив, почти ничего не ел, а на нее даже не смотрел.

– Когда ты перестанешь хандрить?

– Когда вернется Пазаир.

– Вечно это Пазаир! Неужели ты не понимаешь, что его уже нет в живых?

– Здесь не Ливия. Убийство – это серьезно, за ним следует небытие. Преступники из мертвых не восстают.

– Сути, жизнь одна, она проходит здесь и сейчас! Забудь ты эти бредни.

– Забыть своего друга?

Пантера была из тех женщин, что живут любовью, лишенная близости Сути, она начала чахнуть.

Ее любовник был мужчиной прекрасного роста, с удлиненным лицом, прямым и откровенным взглядом, длинными черными волосами; в нем были сила, элегантность и обаяние.

– Я свободная женщина и не хочу жить с камнем. Если ты не переменишься ко мне, я уйду.

– Что ж, уходи.

Она опустилась на колени.

– Ты не понимаешь, что говоришь.

– Если Пазаир страдает, то страдаю и я; если он в опасности, то тревожусь и я. Как ты этого не поймешь?

Пантера развязала набедренную повязку Сути. Он не протестовал. Могучее и стройное его тело было прекрасно. С тринадцати лет у Пантеры перебывало немало любовников, но ни с кем она не была так счастлива, как с этим египтянином. Заклятым врагом ее народа. Она тихонько ласкала ему грудь, плечи, касалась сосков, медленно спускаясь к пупку. Ее пальцы, легкие и чувственные, возбуждали. Наконец он поддался ее ласкам. Сильной рукой почти злобно он разорвал бретельки ее короткой туники. Нагая, она прильнула к нему.

– Чувствовать тебя, быть с тобой… Больше мне ничего не нужно.

– А мне этого мало.

Он опрокинул ее на живот и накрыл своим телом, Томная и торжествующая, она чувствовала, как его желание, маслянистое и горячее, вливается в нее, как живая вода.

Снаружи окликнули. Голос был громкий и властный. Сути устремился к окну.

– Пошли, – сказал Кем. – Я знаю, где Пазаир.

* * *

Старший судья поливал маленькую цветочную клумбу перед домом. В его возрасте нагибаться ему становилось все тяжелее и тяжелее.

– Я могу вам помочь?

Судья обернулся и увидел Сути. Бывший офицер-колесничий имел все такой же бравый вид.

– Где мой друг Пазаир?

– Он мертв.

– Это ложь.

– На этот счет существует официальный рапорт.

– Это меня мало волнует.

– Правда может вам не нравиться, но изменить ее никто не в состоянии.

– Правда состоит в том, что Небамон подкупил начальника стражи и вас.

Старший судья выпрямился:

– Меня – нет.

– Тогда говорите.

Судья заколебался. Он мог арестовать Сути за оскорбление и грубость, но ему было стыдно за себя. Судья Пазаир пугал его, это правда: слишком решительный, слишком нетерпеливый и страстный, слишком верящий в справедливость. Но он, старый судья, повидавший на своем веку много всякого, разве не он предал это уважение молодых к закону? Мысль о судьбе простого судьи мучила его. Может быть, он уже погиб, не вынеся тягот заключения?

– Каторжная тюрьма недалеко от Харги, – прошептал он.

– Дайте мне письменное разрешение отправиться туда.

– Вы слишком много от меня хотите.

– Поторопитесь, у меня мало времени.

* * *

На последней стоянке, у границы оазиса, Сути спешился. Эту жару, пыль и ветер могли переносить только ослы. Вооруженный луком, полусотней стрел, мечом и двумя кинжалами, он чувствовал себя в силах противостоять любому врагу. Кроме того, старший судья дал ему дощечку, где говорилось, что он уполномочен привезти заключенного Пазаира в Мемфис.

Кем превозмог свое нетерпение и остался с Нефрет. Ведь когда Небамон оправится от своего испуга, он начнет действовать, и тогда защитить ее смогут только павиан и его хозяин. И нубиец, несмотря на большое желание участвовать в освобождении Пазаира, был вынужден согласиться охранять Нефрет.

Когда Сути уехал, Пантера поклялась себе, что, если его не будет больше недели, она изменит ему с первым встречным и станет рассказывать об этом на всех углах. Сути не обещал ей ничего, кроме того, что вернется со своим другом.

На осла были навьючены бурдюки, наполненные мясом, сушеной рыбой, фруктами и хлебом, который оставался мягким несколько дней. Человек и животное почти не отдыхали – Сути слишком торопился к цели.

* * *

Когда на горизонте показалась тюрьма с ее убогими, затерянными в пустыне бараками, Сути вознес молитву богу Мину, покровителю погонщиков верблюдов и путешественников. Он считал богов неприступными существами, но все же, в определенных обстоятельствах, предпочитал заручиться их поддержкой.

Сути разбудил начальника тюрьмы, задремавшего под полотняным пологом. Великан недовольно бурчал.

– У вас здесь содержится судья Пазаир.

– В первый раз слышу.

– Он не числится в списках, это правда.

– Говорю вам, не знаю.

Сути показал ему записную дощечку, но она не вызвала у великана никакого интереса.

– Нет здесь Пазаира. Вообще нет никаких судей, а только воры-рецидивисты.

– У меня официальный приказ.

– Подождите, пока вернутся заключенные, увидите сами.

И начальник снова заснул. Сути подумал: а не послал ли его старший судья сюда, в этот тупик, специально, чтобы тем временем расправиться с Пазаиром в Азии? Но это же, мягко говоря, наивно! Он зашел на кухню, чтобы пополнить запас воды.

Повар, беззубый старик, спросонья вскочил.

– Это кто еще?

– Я приехал выручать друга. К сожалению, ты не похож на Пазаира.

– Повтори-ка еще раз?

– Судья Пазаир.

– И что ты от него хочешь?

– Освободить.

– Вот как… Но ты опоздал.

– Ну-ка выкладывай.

Старый пчеловод выговорил шепотом:

– Он бежал, с моей помощью.

– Один, в пустыню! Он не продержится и двух дней. В какую сторону он пошел?

– Первая река, холм, пальмовая роща, каменистое плато и дальше на восток, в долину! Если его душа крепко привязана к телу, он выберется.

– Пазаир сильно ослабел.

– Поторопись найти его; он обещал помочь мне выбраться отсюда.

– Но ты ведь вор?

– Не больше, чем другие. Просто я хочу заниматься своими ульями. Пусть ваш судья вернет меня домой.

6

Монтумес принял старшего судью в оружейном зале, где были развешаны щиты, мечи и охотничьи трофеи. У хозяина был гнусавый и вкрадчивый голос, острый нос и лысый, красный череп, который он постоянно почесывал. Склонный к полноте, верховный страж был вынужден соблюдать диету, чтобы сохранить подвижность. Постоянный участник торжественных приемов, обладавший большими связями, осторожный и ловкий, Монтумес лично контролировал всю систему сторожевых служб царства. Никто не мог поставить ему в упрек ни малейшей неосмотрительности; он чрезвычайно берег свою безупречную репутацию государственного сановника.

– Вы по личным делам, мой дорогой судья?

– Дело конфиденциальное, как вы предпочитаете.

– Такой подход гарантирует долгую и спокойную карьеру, не правда ли?

– Когда я посадил Пазаира в одиночку, я поставил одно условие.

– Не припоминаю.

– Вы должны были раскрыть мотив преступления.

– Не забывайте, что я взял Пазаира с поличным.

– С какой стати ему убивать своего учителя, мудреца, назначенного старшим жрецом Карнака, и, следовательно, человека, на которого он мог рассчитывать?

– Ревность или безумие.

– Не делайте из меня дурака.

– Зачем вам это? Мы избавились от Пазаира, и это главное.

– Вы уверены в его виновности?

– Повторяю: я застал его в тот момент, когда он склонился над телом Беранира. Что бы вы подумали на моем месте?

– Мотив?

– Но вы же согласились: процесс произвел бы плохое впечатление. Страна должна уважать судей и доверять им. Пазаир – скандальная личность. Его наставник Беранир, возможно, пытался его утихомирить. А он возмутился и нанес удар. Любой суд вынес бы ему смертный приговор. Мы с вами еще были к нему великодушны: мы спасли его репутацию. Ведь официально он погиб при исполнении задания. Разве это не самый приемлемый выход и для него, и для нас?

– Сути знает правду.

– Как…

– Кем заставил заговорить старшего лекаря Небамона. Сути знает, что Пазаир жив, и я был вынужден сказать ему, где тот находится.

Гнев начальника стражи удивил старшего судью: Монтумес слыл за человека выдержанного.

– Безрассудство, чистое безрассудство! Вы, верховный судья города, идете на поводу у какого-то солдата! Ни Кем, ни Сути ничего не могут сделать!

– Вы упускаете из виду письменное заявление Небамона.

– Показания, добытые под пыткой, недействительны.

– Заявление было сделано раньше, на нем стоят дата и подпись.

– Уничтожьте его!

– Кем потребовал от старшего лекаря сделать копию, которая заверена двумя слугами в его доме. Невиновность Пазаира доказана. В течение нескольких часов, предшествовавших преступлению, он работал в своем служебном кабинете. Свидетели подтвердят это, я проверял.

– Допустим… Но зачем вы открыли им место, где мы его держим? С этим можно было не торопиться.

– Чтобы меня не мучила совесть.

– С вашим опытом, в вашем возрасте, вы…

– Вот именно, в моем возрасте. Я могу предстать перед вечным судом в любой момент. В деле Пазаира я нарушил дух Закона.

– Вы защищали государство, Египет, и вполне могли пренебречь правами одной-единственной личности.

– Ваши слова меня не убеждают, Монтумес.

– Вы бросаете меня?

– Если Пазаир вернется…

– В каторжной тюрьме часто умирают.

* * *

Уже давно Сути слышал лошадиный галоп. Звук шел с востока, всадников было двое, они быстро приближались. Это были бедуины-разбойники, искавшие легкой добычи.

Сути подождал, пока они подъедут на нужное расстояние, и растянул свой лук, опершись коленом о землю: он целился в того, что был слева.

Раненный в плечо, всадник выпал из седла. Второй бросился на противника. Сути прицелился точнее, стрела пронзила бедуину ляжку. Завопив от боли, он выронил из рук поводья, рухнул на землю и ударился о камень. Обе лошади кружили рядом. Сути поставил кончик меча на горло кочевника, который, шатаясь, поднимался на ноги.

– Откуда ты?

– Из племени ходящих по песку.

– Где ваша стоянка?

– За черными скалами.

– Ведь это вы захватили египтянина несколько дней назад?

– Какой-то бродяга, который называл себя судьей.

– И как вы с ним обошлись?

– Вождь допрашивает его.

Сути вскочил на более крепкую лошадь, придерживая другую за примитивную упряжь, которую используют бедуины. Раненых он бросил на произвол судьбы: пусть выживают, как умеют.

Оба скакуна устремились по каменистой тропинке, которая становилась все круче и круче; в низинах между темными, выжженными солнцем скалами клубились облака пыли; они напоминали котлы преисподней, где, подвешенные за ноги, томились грешники.

У подножия склона раскинулся лагерь кочевников. Самая высокая и яркая палатка, видимо, принадлежала вождю. В загоне теснились лошади и козы. С южной и северной сторон стоянку охраняли часовые.

Сути не стал дожидаться ночи; с бедуинами, промышлявшими набегами и грабежами, церемониться не стоило. Египтянин бесшумно, шаг за шагом, спускался по склону и поднялся в полный рост, лишь приблизившись к часовому с южной стороны, которого он обезвредил, одним ударом сломав ему шейные позвонки. Ходящих по песку, постоянно бороздивших пустыню в поисках любой добычи, в лагере было немного. Сути беспрепятственно добрался до палатки вождя и ворвался в нее через овальный проем, служивший дверью. Напряженный и собранный, он готов был сокрушить любую преграду на своем пути. Однако то, что он увидел, ошеломило его.

Вождь бедуинов, простершись на подушках, внимательно слушал Пазаира, который сидел напротив него в позе писца. Судья казался спокойным, руки и ноги его не были связаны. Вождь поднялся. Сути метнулся к нему.

– Не трогай его, – вмешался Пазаир, – Мы нашли общий язык.

Сути опрокинул противника на подушки.

– Вождь излагал мне свою жизненную позицию, – объяснил Пазаир, – а я пытался убедить его в том, что она порочна. Его удивил мой отказ стать рабом даже под страхом смерти. Он пожелал узнать, как действует наш Закон и…

– Когда он потеряет к тебе интерес, он привяжет тебя к хвосту какого-нибудь жеребца, который разобьет твое тело об острые скалы.

– Как ты нашел меня?

– Разве я мог тебя не найти?

Сути связал бедуина и заткнул ему рот кляпом.

– Быстро уходим отсюда. На вершине холма нас ждут лошади.

– Зачем? Я не хочу возвращаться в Египет.

– Идем, и перестань говорить глупости.

– У меня нет сил.

– Они найдутся, когда ты узнаешь о своей невиновности и о том, что Нефрет с нетерпением ждет тебя.

7

Старший судья не смел поднять глаз на Пазаира.

– Вы свободны, – устало объявил он.

Старый человек ждал горьких упреков и даже заслуженных обвинений. Однако Пазаир лишь пристально смотрел на него.

– Разумеется, главные пункты обвинения сняты. Что же касается остального, то я прошу у вас немного терпения… я постараюсь восстановить ваше положение как можно быстрее.

– А верховный страж?

– Он приносит вам свои извинения. Мы оба были введены в заблуждение…

– Небамоном?

– Старший лекарь на самом деле тоже не виноват. Простая административная небрежность… Вы стали жертвой несчастного стечения обстоятельств, мой дорогой Пазаир. Если вы желаете подать жалобу…

– Я подумаю.

– Может быть, не стоит держать зла…

– Я хочу поскорее вернуться к своим обязанностям.

* * *

Голубые глаза Нефрет были похожи на драгоценные камни, родившиеся в самом сердце золотых гор, в краю богов; бирюза на шее предохраняла от порчи. Длинное платье из белого льна на бретельках делало ее еще стройнее.

Подходя к ней, Пазаир ощутил запах ее духов. Ее шелковистая кожа источала аромат лотоса и жасмина. Он принял ее в свои объятия, и они долго стояли так, не в силах произнести ни слова.

– Так ты еще немножко любишь меня?

Она отстранилась, чтобы посмотреть на него. Он был гордым, страстным, чуть сумасшедшим, строгим, одновременно молодым и умудренным жизнью, естественным в своей привлекательности, хрупким, но очень сильным. Те, кто считал его слабым, легко впадавшим в уныние, жестоко ошибались. Несмотря на жесткое и суровое выражение лица, на требовательный характер, он умел давать счастье.

– Я не могу без тебя.

Пазаир прижал ее к себе. Жизнь приобретала новый вкус, мощный, как молодой Нил. Но здесь, в огромном некрополе Саккары, по которому Пазаир и Нефрет шагали медленно, держась за руки, эта жизнь тесно соприкасалась со смертью. Они шли поклониться могиле Беранира, своего убитого учителя. Разве не он передал Нефрет свои секреты врачевания и не был опорой Пазаиру, прокладывавшему свой путь в жизни?

Они вошли в помещение, где работали бальзамировщики, и увидели Джуи. Он сидел, опершись спиной о выбеленную известкой стену, и ел свинину с чечевицей, хотя это мясо запрещалось употреблять в жару. Не прошедший процедуру обрезания, бальзамировщик игнорировал религиозные предписания. У Джуи было вытянутое лицо, широкие, черные, сросшиеся на переносице брови, тонкие бескровные губы, очень длинные руки и тонкие ноги; он жил своей, отличной от прочих смертных жизнью.

На столе для бальзамирования лежала мумия пожилого человека, которой он только что ножом из обсидиана сделал надрез на боку.

– Я вас знаю, – сказал он, поднимая глаза на Пазаира. – Вы судья, который ведет дело об убийстве ветеранов.

– Это вы бальзамировали тело Беранира?

– Я занимаюсь своим делом.

– Ничего необычного не заметили?

– Нет.

– Кто-нибудь приходил на могилу?

– После погребения никто. В часовню заходил только жрец, который занимается погребальной церемонией.

Пазаир казался разочарованным. Он надеялся, что убийца, мучимый угрызениями совести, приходил просить прощения у жертвы, чтобы избежать наказания на том свете. Но видимо, даже это его не пугало.

– Ваше следствие дало результаты?

– Обязательно даст.

И бальзамировщик спокойно откусил большой кусок свинины.

* * *

Ступенчатая пирамида возвышалась над вечным пейзажем. Лицом к ней была обернута длинная вереница надгробных камней, как бы продолжавших бессмертие фараона Джосера, чей величественный призрак ежедневно взбирался и спускался по гигантской каменной лестнице.

Обычно этот обширный некрополь казался оживленным из-за толпящихся на нем скульпторов, резчиков, писцов и художников. Здесь вырубали одну гробницу, там укрепляли другую. Рабочие в связке тянули деревянные сани, груженные блоками известняка и гранита, водоносы предлагали желающим свежую воду, чтобы утолить жажду.

Однако в праздничный день, когда чествовали Имхотепа, творца ступенчатой пирамиды, местность оставалась пустынной. Пазаир и Нефрет прошли между рядами могил первых династий, заботливо ухоженных одним из сыновей Рамсеса Великого. Когда взгляд скользил по именам усопших, выбитых на камнях иероглифами, они как бы оживали, обращая в прах толщу времен. Могущество слова оказывалось выше могущества смерти.

Место погребения Беранира, расположенное неподалеку от ступенчатой пирамиды, было отделано красивым белым камнем из карьеров Туры. Доступ к шахте, которая вела в подземные помещения, где находилась мумия, прикрывала огромная плита. Часовня же оставалась открытой для посетителей, которые приходили помянуть усопшего и принести дары для его статуй и изображений.

Скульптор увековечил Беранира широкоплечим зрелым человеком, со спокойным лицом. Главный текст, расположенный горизонтально, приветствовал возродившегося на прекрасном Западе; в конце своего долгого путешествия он вновь оказывался среди своих, среди братьев-богов, питаясь звездами, и утоляя жажду водами первичного океана. Ведомый своим сердцем, он шел прямыми дорогами вечности.

Пазаир прочитал вслух строки, предназначенные для тех, кто пришел поклониться гробнице: О живущие на земле, проходящие мимо гробницыэтой, если любите вы жизнь и ненавидите смерть, произнесите имя мое, дабы я жил, произнесите для меня магическое слово.

– Я найду убийцу, – поклялся Пазаир.

Нефрет грезила о тихом счастье, не омрачаемом ни бедами, ни завистью, но ее любовь зародилась в буре, и ни она, ни Пазаир не обретут покоя, пока не откроют истину.

* * *

Когда тьма отступила, землю осветило солнце. Деревья и травы вновь зазеленели, птицы выпорхнули из гнезд, рыбы стали выпрыгивать из воды, вверх и вниз по реке поплыли суда. Пазаир и Нефрет вышли из часовни, которая окрасилась в рассветные тона. Они провели ночь рядом с душой Беранира, чувствуя ее близость, ее тепло и трепет. Это чувство они сохранят навсегда.

Праздник закончился, ремесленники возвращались к своей работе. Жрецы исполняли утренние службы, увековечивая память ушедших. Пазаир и Нефрет шли вдоль дороги, выложенной при царе Унасе и ведущей к храму, расположенному ниже. Они присели под пальмами, на краю хозяйственных насаждений. Смеющаяся девчушка принесла им финики, свежий хлеб и молоко.

– Мы могли бы остаться здесь, забыть о преступлениях, о поисках истины, о людях.

– Ты грезишь наяву, судья Пазаир?

– От меня избавились самым подлым способом, и они не остановятся. Разумно ли ввязываться в борьбу, проигранную заранее?

– У нас есть долг перед Бераниром, учителем, которого мы глубоко почитаем, мы должны бороться, забыв о себе.

– Я всего лишь мелкий судья, которого могущественные силы загонят в самый дальний угол самой удаленной провинции. Меня раздавят без малейшего усилия.

– Ты боишься?

– Мне не хватает духу. Каторжная тюрьма – это тяжкое испытание.

Она положила голову ему на плечо:

– Мы снова вместе. И ты полон сил, я знаю, я чувствую это.

Ласковое тепло согрело душу Пазаира. Боль стихла, усталость ушла. Нефрет была настоящей волшебницей.

– В течение месяца каждый день ты будешь пить воду из медного сосуда. Это прекрасно лечит от слабости и тоски.

– Кто мог так подставить меня? Скорее всего, тот, кому было известно, что Беранир вот-вот станет верховным жрецом Карнака и сможет нас поддерживать.

– Кому ты об этом рассказывал?

– Твоему врагу, старшему лекарю Небамону – чтобы он оставил тебя в покое.

– Небамону… Тому, у кого были доказательства твоей невиновности, и кто вынуждал меня выйти за него замуж!

– Я совершил ужасную ошибку. Узнав о предстоящем назначении Беранира, он решил одним ударом убить двух зайцев: устранить учителя и обвинить в этом преступлении меня.

Лоб Пазаира перерезала морщина.

– Он не единственный возможный виновник. После моего ареста начальник стражи Монтумес вступил в сговор со старшим судьей.

– Магистратура и стража, замешанные в одном преступлении…

– Заговор, Нефрет, заговор, объединивший людей влиятельных и властных. Беранир и я начали им мешать: я собирал серьезные улики, а он давал мне возможность вести расследование до конца. Зачем понадобилось уничтожать почетную стражу сфинкса – вот на какой вопрос необходимо найти ответ.

– Не забудь также о химике Чечи, о краже небесного железа и об Ашере, полководце-изменнике.

– У меня никак не получается связать воедино преступления и подозреваемых.

– Прежде всего, надо позаботиться о памяти Беранира.

* * *

Сути хотел достойно отметить возвращение своего друга Пазаира. Он пригласил его с женой в одну из самых изысканных таверн Мемфиса, где подавали красное вино, датированное первым годом правления Рамсеса, великолепно зажаренного ягненка, овощи, соус и необыкновенно вкусные пирожные. Он изо всех сил старался хотя бы на время отвлечь друзей от мучившего их вопроса об убийстве Беранира.

Пошатываясь, с мутной головой, он вернулся к себе, где наткнулся на Пантеру. Светловолосая ливийка вцепилась ему в волосы.

– И где же ты был?

– На каторге.

– Это ты там напился?

– Я напился, зато Пазаир жив и здоров.

– А обо мне ты вспоминал?

Он схватил ее за талию, поднял и держал, прижав к себе.

– Я вернулся, разве это не чудо?

– Ты мне не нужен.

– Лжешь. Мы еще не насытились друг другом.

Он осторожно положил свою подругу на ложе, ловко снял с нее короткое платье и с юношеской страстью стремительно овладел ею. Она издала крик сладострастья, не в силах сопротивляться тому, чего так ждала. Потом, когда они лежали рядом, переводя дух от пережитого счастья, она положила руку ему на грудь.

– Я дала себе слово изменить тебе в твое отсутствие.

– Удалось?

– Не скажу. Чтобы ты мучился от неизвестности.

– Я тебя разочарую. Единственное, что имеет для меня значение, это наслаждение в данный момент.

– Ты чудовище!

– Я тебе не нравлюсь?

– Ты и дальше будешь помогать Пазаиру?

– Мы смешали нашу кровь.

– Он хочет мстить?

– Прежде всего, он судья, а уж потом обыкновенный человек. Истина для него ценнее собственных переживаний.

– Послушай меня хоть раз в жизни. Не ввязывайся в эти дела, держись в стороне.

– К чему эти советы?

– Его враги слишком сильны.

– Откуда это тебе известно?

– У меня предчувствие.

– Ты от меня что-то скрываешь?

– Разве есть женщина, способная тебя обмануть?

* * *

Служебный кабинет верховного стража был похож на возбужденный улей. Монтумес ходил взад и вперед, отдавая приказания, часто противоречащие одно другому, и поторапливал подчиненных, собиравших свитки папируса, деревянные дощечки – весь архив, накопившийся за время его службы. Глаза его были воспалены, он то и дело почесывал лысый череп, понося медлительность своих служащих. Выйдя на улицу, чтобы проследить за погрузкой документов на повозку, он столкнулся с Пазаиром.

– Мой дорогой судья…

– Вы на меня смотрите так, как будто перед вами привидение.

– Вы шутите! Я надеюсь, что ваше самочувствие…

– Пребывание в каторжной тюрьме его не улучшило, но моя жена быстро поставит меня на ноги. Вы переезжаете?

– Ведомство, следящее за оросительными каналами, предсказывает сильный паводок. Приходится принимать меры.

– Но, мне кажется, до этого квартала вода не поднимается.

– Береженого бог бережет.

– И где же вы устроитесь?

– Ну… видимо, у себя. Но это, конечно, временно.

– Прежде всего, это незаконно. А старший судья об этом знает?

– Наш дорогой судья очень утомился. Не следует его беспокоить.

– На мой взгляд, перевозку документов следует приостановить.

Голос Монтумеса стал пронзительным и гнусавым.

– Возможно, вы и невиновны в преступлении, в котором вас обвиняли, но ваше положение все же не настолько прочно, чтобы вы могли мне приказывать.

– Это так. Но ваше положение обязывает вас мне помогать.

Начальник стражи по-кошачьи прищурил глаза.

– Чего вы хотите?

– Провести экспертизу перламутровой иглы, которой убили Беранира.

Монтумес почесал голову:

– Но здесь такой беспорядок из-за переезда…

– Мне нужны не документы, а всего лишь вещественное доказательство. Оно должно фигурировать в досье вместе с запиской, с помощью которой меня заманили на место преступления: «Приходите поскорее, Беранир в опасности».

– Мои люди ее не нашли.

– А игла?

– Секунду.

Начальник стражи ретировался.

Возбуждение, вызванное переездом, спадало. Разложив поклажу по полкам, служащие переводили дух.

Монтумес вернулся десять минут спустя, со скорбным выражением на лице.

– Игла исчезла.

8

Когда Пазаир начал пить лечебную воду из медного сосуда, Смельчак тут же потребовал свою долю. У пса были длинные лапы, хвост, изгибавшийся в зависимости от его настроения, большие висячие уши, которые поднимались в предвкушении кормежки, и бело-розовый ошейник с надписью «Смельчак, друг Пазаира». Пес лакал благодатную влагу, в очередь за ним встал осел, откликавшийся на изящное имя Северный Ветер. Зеленая обезьянка Нефрет, известная плутовка, прыгнула на спину ослу, дернула за хвост собаку и спряталась за спину хозяйки.

– Как лечиться в таких условиях?

– Не прибедняйтесь, судья Пазаир. Вы имеете возможность пользоваться услугами добросовестного лекаря, причем на дому.

Он поцеловал ее в шею, в заветное местечко, от чего по ее телу всегда пробегала дрожь. Однако Нефрет нашла в себе силы отстранить мужа.

– Письмо.

Пазаир сел в позу писца и развернул на коленях прекрасно выделанный папирус, шириной сантиметров в двадцать. Ввиду особой важности документа, он сделает запись только с лицевой стороны. Левая часть оставалась свернутой, правую судья развернул. Чтобы придать тексту торжественный вид, он будет писать по вертикали, разделяя строки прямыми линиями, прочерченными самыми красивыми чернилами с помощью идеально заостренной тростниковой кисточки.

Его рука была тверда.

«Визирю Баги от судьи Пазаира.

Пусть боги защитят визиря, Ра осветит его своими лучами, Амон сохранит его неприкосновенность, Птах даст ему силу. Я надеюсь, что вы находитесь в добром здравии, а благосостояние ваше прочно. Если я, простой судья, обращаюсь к вам, то лишь для того, чтобы поставить в известность об обстоятельствах чрезвычайной важности. Помимо того, что я был несправедливо обвинен в убийстве мудрейшего Беранира, и заключен в тюрьму для воров, исчезло орудие преступления, которое находилось в распоряжении начальника стражи Монтумеса.

В качестве квартального судьи мне удалось выявить подозрительное поведение полководца Ашера и доказать, что пятеро ветеранов, составлявших почетный караул при сфинксе, были уничтожены.

В моем лице оказался попранным Закон. При содействии начальника стражи и старшего судьи была предпринята попытка избавиться от меня, чтобы помешать продолжению расследования и вывести из-под удара заговорщиков, которые преследуют неведомую мне цель.

Что произошло со мной лично, в данном случае не так важно, но я должен найти виновного или виновных в смерти моего учителя. Позволю себе также высказать определенное беспокойство за судьбу страны: если столько ужасных преступлений остаются безнаказанными, не станут ли ложь и убийство новой путеводной звездой нашего народа? Только визирь располагает возможностями вырвать это зло с корнем. Поэтому я хлопочу о вашем вмешательстве, под благосклонным взглядом богов, и клянусь Законом, что все изложенное выше есть чистая правда».

Пазаир обозначил дату, поставил свою печать, свернул папирус и запечатал свиток. Затем надписал свое имя и имя адресата. Меньше чем через час он передаст свиток почтовому служащему, который в течение дня доставит его визирю.

Судья поднялся, лицо его выражало тревогу.

– Это письмо может привести к нашему изгнанию.

– Успокойся. У визиря Баги прекрасная репутация.

– Если мы ошибаемся, то можем потерять друг друга навсегда.

– Этого не случится: я поеду с тобой куда угодно.

* * *

В палисаднике никого не было.

Дверь маленького белого домика оказалась открытой, и Пазаир вошел. Несмотря на позднее время, ни Сути, ни Пантеры не было. В этот предзакатный час любовники, должно быть, отправились в беседку возле источника, чтобы подышать свежим воздухом.

Удивленный Пазаир пересек гостиную. Послышались какие-то звуки. Они исходили не из спальни, а из кухни, расположенной на открытом воздухе, во внутреннем дворе. Неужели Сути и Пантера занимались стряпней?

Светловолосая ливийка сбивала масло с пажитником и тмином; оно хранилось у нее в самом прохладном углу погреба, там же помещались вода и соль, которую держали в холоде, чтобы она не темнела.

Сути был занят приготовлением пива. Молотую и растертую ячменную муку он превратил в тесто, которое надо было печь в специальных формах, расположенных вокруг очага. Полученные таким образом хлебцы вымачивались в сладкой воде с финиками; после брожения жидкость следовало перемешать и отфильтровать, а затем перелить в глиняный кувшин, в котором пиво прекрасно сохранялось. Три кувшина были закреплены в специальных гнездах в приподнятой над полом доске и заткнуты пробками из высушенного лимона.

– Ты занялся производством пива? – спросил Пазаир.

Сути обернулся:

– Я не слышал, как ты вошел! Мы с Пантерой решили разбогатеть. Она будет делать масло, а я – пиво.

Раздраженная ливийка бросила кусок масла, вытерла руки темным полотенцем и вышла, не поздоровавшись с судьей.

– Не сердись, у нее бешеный характер. Бог с ним, с маслом. Хорошо, что есть пиво! Попробуем его.

Сути вытащил из гнезда самый большой кувшин, вынул пробку и установил фильтр, который должен пропускать только жидкость, удерживая малейшие частицы теста.

Пазаир сделал глоток, но тут же остановился.

– Кислое!

– Как кислое? Я строго следовал рецепту.

Он отпил чуть-чуть и выплюнул.

– Гадость! С пивом покончено, это занятие не для меня. Как твои дела?

– Я написал визирю.

– Рискованно.

– Но необходимо.

– Еще одной каторги ты не выдержишь.

– Справедливость должна восторжествовать.

– Твое прекраснодушие трогает.

– Визирь обязан что-то сделать.

– Он может быть так же подкуплен, как начальник стражи и старший судья.

– Но это визирь Баги.

– Этот старый пень не ведает никаких чувств.

– Он защищает интересы страны.

– Твои бы слова да богу в уши.

– Этой ночью мне снился ужасный сон: я видел, как перламутровая игла вонзается в шею Беранира. Кстати, это ценный предмет, он стоит недешево, и управляться с ним сумеет только опытная рука.

– Это след?

– Просто мысль, возможно не лишенная интереса. Как ты посмотришь на то, чтобы сходить в главную ткацкую мастерскую Мемфиса?

– Это задание для меня?

– Говорят, там много красивых женщин.

– А ты сам боишься туда идти?

– Просто мастерская расположена не в моем квартале. Монтумес не спустит нам ни одной ошибки.

* * *

В ткацком производстве, которое было царской монополией, было занято множество мужчин и женщин. Они работали на машинах первичного лощения, состоявших из цилиндров с цепным приводом, и вторичного лощения, представлявших собой поставленную вертикально прямоугольную раму, где цепь наматывалась на верхний цилиндр, а полотно – на нижний. Некоторые ткани выделывались длиной до двадцати метров и больше при ширине от метра двадцати до метра восьмидесяти.

Сути наблюдал за ткачом, который, согнувшись в три погибели, заканчивал отделывать нашивку, предназначенную для украшения одежд богатых клиентов; потом он смотрел, как молодые девушки вытягивали и сматывали на катушки вымоченное льняное волокно. Другие, не менее соблазнительные, растягивали на верхнем навое основу, перед тем как пустить перекрещиваться две линии натянутых нитей. Одна из прядильщиц держала в руках палку с деревянным диском на конце, которой она орудовала с завораживающей ловкостью.

Сути тоже не остался незамеченным; его удлиненное лицо, прямой взгляд, длинные черные волосы и весь облик, дышащий силой и элегантностью, не оставили работниц мастерской равнодушными.

– Вы что-то ищете? – спросила прядильщица, смачивая нить, чтобы сделать ее более тонкой и прочной.

– Я бы хотел поговорить с управляющим мастерской.

– Госпожа Тапени принимает только тех посетителей, которых ей рекомендует двор.

– И никаких исключений? – улыбнулся Сути.

Работница оставила свое занятие.

– Я посмотрю.

Мастерская была просторной и чистой: этого требовали установленные правила. Она освещалась с помощью прямоугольных слуховых окон, прорезанных под плоской крышей, вентиляция осуществлялась через умело расположенные продолговатые проемы. Зимой здесь было тепло, летом – прохладно. Искусные мастера после нескольких лет ученичества начинали хорошо зарабатывать, причем разницы в оплате мужчин и женщин не было.

Пока Сути улыбался одной из ткачих, появилась прядильщица.

– Пойдемте со мной.

Госпожа Тапени, имя которой означало «мышь», сидела в просторном помещении, где стояли машины, были разложены цепи, бобины, иглы, прядильные палки и другие инструменты ткацкого производства. Черноволосая и зеленоглазая, со смуглой кожей, очень живая, эта маленькая женщина управляла своими подчиненными железной рукой. Под ее внешней мягкостью скрывалась жесткость руководителя. Однако продукция, выходившая из ее цеха, была такой красоты, что это делало ее недоступной для любой критики. Не будучи замужем в свои тридцать лет, Тапени целиком отдавалась работе. Семью и детей она считала препятствием в своей карьере.

Увидев Сути, она испугалась. Испугалась того, что может глупо влюбиться в человека, соблазнившего ее с первого взгляда. Но ее опасения стремительно перерастали в другое чувство, восхитительно возбуждающее, – стремление охотницы овладеть своей жертвой. Голос ее стал нежно-вкрадчивым.

– Чем я могу вам помочь?

– У меня к вам дело… личного свойства.

Тапени отослала помощниц. Оттенок таинственности удесятерял ее любопытство.

– Теперь мы одни.

Сути прошелся по комнате и остановился перед выложенными в ряд на обтянутой тканью подставке перламутровыми иглами.

– Они великолепны. Кто имеет разрешение работать с ними?

– Вы интересуетесь секретами нашего ремесла?

– Оно меня буквально заворожило.

– Вы инспектор, присланный из дворца?

– Не волнуйтесь: мне нужен человек, который умеет управляться с этими иглами.

– Сбежавшая любовница?

– Может, и так.

– Мужчины с ними тоже работают. Я надеюсь, что вы…

– На этот счет вы можете быть спокойны.

– Как вас зовут?

– Сути.

– Чем вы занимаетесь?

– Я много путешествую.

– Торговец и немного шпион… вы очень хороши собой.

– Вы тоже неотразимы.

– Правда?

Потянув за деревянную щеколду, Тапени заперла дверь.

– Ты сильный. Наверное, хорошо сражаешься.

– Я герой. Вы назовете мне имена, которые меня интересуют?

– Может быть. Ты торопишься?

– Мне необходимо найти владельца такой же иглы…

– Помолчи немного, об этом поговорим позже. Я помогу тебе, но только если ты будешь нежен, очень нежен…

Она прижалась губами к губам Сути, а он, после короткого колебания, был вынужден принять приглашение. В конце концов, вежливость и взаимоуважение представляют собой неоспоримые ценности для культурного человека. Принцип не отказываться от подарков числился среди главных моральных установок Сути.

Госпожа Тапени смазала член своего любовника стерилизующим кремом из зерен акации, растертых с медом; обезопасив себя таким образом, она сможет в полной мере насладиться этим великолепным мужским телом, забыв на время о мастерской и связанных с ней заботах.

9

Судья Пазаир и работавший с ним судебный пристав, нубиец Кем, дружески обнялись. Как обычно, черного великана сопровождал его павиан, который был так свиреп на вид, что прохожие пугались. Разволновавшись до слез, нубиец ощупывал деревянный протез, заменявший ему отрезанный нос.

– Нефрет мне все рассказала. И если я свободен, то только благодаря вам обоим.

– Мой павиан умеет убеждать.

– Какие новости от Небамона?

– Отдыхает в своем поместье.

– Я не думаю, что он отступится от своего.

– Наверняка. Нам надо быть осторожными.

– Если только мне оставят судейское звание. Я написал визирю: или он тоже примет участие в расследовании и подтвердит мои полномочия, или сочтет мое ходатайство дерзким и неприемлемым.

В кабинет вошел краснощекий Ярти, секретарь суда, нагруженный свитками папируса.

– Вот, все это я обработал, пока вас не было! Я продолжаю исполнять свои обязанности?

– Я еще не знаю, что меня ждет, но терпеть не могу, когда документы скапливаются. Пока что я продолжаю ставить на них свою печать. Как поживает ваша дочка?

– У нее начинается корь, к тому же она подралась с каким-то мальчишкой, и он расцарапал ей лицо. Я подал в суд на его родителей. А танцует она все лучше и лучше. Но жена моя… настоящая ведьма!

Не переставая ворчать, Ярти раскладывал папирусы на полках.

– Я останусь здесь, пока не получу ответа от визиря, – сказал Пазаир.

– Пойду-ка поброжу вокруг усадьбы Небамона, – объявил нубиец.

* * *

Нефрет и Пазаир решили покинуть дом Беранира: нельзя оставаться там, где вас настигло несчастье. И теперь они довольствовались скромным служебным жилищем, половину которого занимал судебный архив. Если их выгонят и оттуда, они вернутся в фиванскую округу.

Нефрет вставала раньше мужа, который часто засиживался за работой по ночам. Приведя себя в порядок, она кормила собаку, осла и зеленую обезьянку. Смельчаку, у которого на лапе была ранка, она накладывала мазь из речного ила, обладающую мощным заживляющим действием.

Молодая женщина водружала свою медицинскую сумку на спину ослу; животное, которое прекрасно ориентировалось на местности, само вело ее по запутанным переулкам квартала, где жили ее пациенты. Плату за лечение она получала продуктами, складывая их в корзину, которую Северный Ветер с большим удовольствием таскал на спине. Бедные и богатые жили здесь вперемежку, роскошные террасы нависали над жалкими домиками из необожженного кирпича, просторные усадьбы, утопающие в садах, соседствовали с узкими переулками, запруженными людьми и животными. Люди окликали друг друга, торговались, смеялись, но у Нефрет не было времени на досужие разговоры. После трех дней борьбы с неясным исходом ей удалось изгнать злокачественную лихорадку из тела девочки, которой овладели ночные демоны. Маленькая больная уже могла пить молоко, сцеженное кормилицей и хранившееся в сосуде в форме бегемота, сердце ее билось ровно, пульс был нормальным. Нефрет надела на шею девочке цветочное ожерелье, вдела в уши легкие серьги; улыбка пациентки стала для нее лучшим вознаграждением.

Когда она, усталая, вернулась домой, то нашла там беседующих Сути и Пазаира.

– Я встретился с госпожой Тапени, старшей управляющей ткацкой мастерской Мемфиса.

– И каковы результаты?

– Она согласилась мне помочь.

– Это серьезный след?

– Пока не знаю. Такие иглы используют многие.

Пазаир опустил глаза.

– Скажи мне, Сути… Эта госпожа Тапени хороша собой?

– Вполне.

– Ваше первое знакомство было только… дружеским?

– Госпожа Тапени – женщина свободная и не чуждая эмоций.

Нефрет брызнула на себя духами и налила мужчинам выпить.

– Это пиво вполне качественное, – подчеркнул Пазаир, – что вряд ли можно сказать о твоей связи с Тапени.

– Ты имеешь в виду Пантеру? Она поймет, что того требовали интересы следствия.

Сути расцеловал Нефрет в обе щеки.

– Помните оба, что я – герой.

* * *

Денес, богатый и известный судовладелец, любил отдыхать в гостиной своей роскошной усадьбы в Мемфисе. Стены расписаны цветами лотоса; пол выложен разноцветной плиткой, на которой изображены рыбки, плескающиеся в пруду. Десяток корзин, расставленных на столиках, наполнены гранатами и виноградом. Возвратясь из доков, где он следил за отправлением и приходом судов, Денес любил отведать подсоленной простокваши, запивая ее холодной водой в кувшине из обожженной глины. Он лежал на подушках, в то время как служанка делала ему массаж, а личный парикмахер брил его тяжелое квадратное лицо и подравнивал аккуратную седую бородку. Появилась его жена Нанефер, и Денес перервал беседу со слугами; его супруга была женщина полная, импозантная, одетая по последней моде. Три четверти состояния, которым располагала чета, принадлежали ей, а потому во время их частых ссор Денес предпочитал ей уступать.

Но сегодня они не спорили. Денес был не в духе и пускал мимо ушей возбужденные речи Нанефер, которая всячески поносила налоги, жару и мух.

Когда в комнату в сопровождении слуги вошел зубной врач Кадаш, Денес встал и обнял его.

– Пазаир вернулся, – мрачно объявил гость.

У него был низкий лоб, слезящиеся глаза, выступающие скулы и нос в фиолетовых прожилках; из-за плохого кровообращения он постоянно потирал руки. Кадаш был возбужден, его седые волосы разлохматились.

Когда Пазаир вел свое расследование, Кадаш и его друг Денес были у судьи под подозрением и пострадали от его нападок, хотя доказать их виновность не удалось.

– Что произошло? Ведь был официальный рапорт, где говорилось, что Пазаира нет в живых!

– Успокойся, – уговаривал Денес. – Он вернулся, но вряд ли посмеет предпринять что-нибудь против нас. Тюремное заключение подорвало его здоровье.

– Точно ничего не известно, – возразила Нанефер, она наносила на лицо мазь, которую брала из ложки с ручкой, исполненной в виде фигурки негра с руками, связанными за спиной. – Этот судья очень злобный. Он будет мстить.

– Я не боюсь.

– Потому что ты, как всегда, не видишь дальше своего носа!

– Твое положение при дворе дает нам возможность быть в курсе всего, что затевает этот Пазаир.

Госпожа Нанефер, которая очень умело руководила деятельностью группы торговых агентов, продававших египетские товары в другие страны, занимала посты распорядителя по поставкам тканей и инспектора государственной казны.

– Судебная система не принимает в расчет выгоду, – заметила она. – А если он дойдет до визиря?

– Баги – человек твердый, манипулировать им невозможно. Он не пойдет на поводу у амбициозного судейского чиновника, единственная цель которого – устроить скандал и сделать себе на этом карьеру.

Их разговор прервал приход химика Чечи, невысокого человечка, с маленькими черными усиками на верхней губе. Он был до такой степени скрытен, что не размыкал рта по целым дням, двигаясь среди людей, как привидение.

– Я опоздал.

– Пазаир в Мемфисе! – пробормотал Кадаш вместо приветствия.

– Знаю.

– Что думает по этому поводу полководец Ашер?

– Он тоже удивлен. А мы-то радовались, когда пришло известие о смерти этого субъекта.

– Кто его выпустил?

– Полководец не знает.

– Что он намерен предпринять?

– Он со мной не делился.

– А план вооружений?

– Все идет своим чередом.

– Экспедиция состоится?

– Ливиец Адафи занимался подстрекательством возле Библоса, но стражники подавили мятеж в двух поселениях своими силами.

– Значит, фараон по-прежнему доверяет Ашеру.

– Пока виновность не доказана, властитель не может сместить с должности героя, которого сам наградил и назначил руководить группой инструкторов военного корпуса в Азии.

Госпожа Нанефер надела аметистовое ожерелье.

– Война часто способствует торговле. Если Ашер начнет военную кампанию против Сирии и Ливии, не забудьте предупредить меня. Я поменяю своих контрагентов и хорошо отблагодарю вас.

Чечи поклонился.

– Вы забыли о Пазаире! – возразил Кадаш.

– Один человек против могучей силы – она его раздавит, – снисходительно заметил Денес. – Будем вести себя хитро.

– А если он поймет нашу игру?

– Предоставим действовать Небамону. Наш блестящий лекарь первым попадает под удар, не так ли?

* * *

В своей ванне из розового гранита, куда слуги добавляли ароматизаторы, Небамон совершал по десять горячих омовений ежедневно. Затем он смазывал яички успокаивающей мазью, и боль постепенно уходила.

Чертов павиан, которого водит с собой этот нубиец Кем, почти оторвал ему мужское достоинство. Через два дня после его нападения на нежной коже мошонки появилась целая россыпь прыщиков. Опасаясь нагноения, старший лекарь уединился в одном из своих самых красивых поместий, предварительно отменив операции по пластической хирургии, которые были обещаны стареющим придворным красавицам.

Чем больше он ненавидел Пазаира, тем сильнее желал Нефрет. Она посмеялась над ним, но он не держал на нее зла. Не будь этого жалкого судьи, который стал опасен, потому что оказался безмерно упрям, молодая женщина согласилась бы стать его женой. Небамон не привык проигрывать. И ужасно страдал от нанесенного ему оскорбления.

Его лучшим союзником оставался Монтумес. Ситуация, в которую попал начальник стражи, уничтожив орудие убийства и письмо, заставившее Пазаира кинуться на помощь своему учителю, становилась все более двусмысленной. Тщательное расследование должно выявить, как минимум, его некомпетентность. Но Монтумес, жизнь положивший на то, чтобы с помощью интриг добиться своего поста, отставки не переживет. Следовательно, не все потеряно.

* * *

Полководец Ашер лично руководил подготовкой солдат, которые ждали приказа, чтобы отправиться в Азию. Маленький, с лицом грызуна на выбритом наголо черепе, с короткими ногами и торсом, поросшим жестким черным волосом и пересеченным поперек груди большим шрамом, полководец получал истинное удовольствие, мучая людей, которых он нагрузил мешками с камнями и заставил с этой тяжестью ползать в песке и пыли, защищаясь от вооруженного ножом противника. Побежденных он изгонял без всякой жалости. Офицеры не имели никаких преимуществ; они должны были демонстрировать свою физическую подготовку наравне со всеми.

– Как вам нравятся эти будущие герои, Монтумес?

Начальник стражи стоял укутанный в шерстяной плащ: он не любил утренней прохлады.

– Мои поздравления, полководец.

– Половина этих болванов не способна к воинской службе, да и остальные ничуть не лучше! Наша армия слишком богата и ленива. Мы потеряли вкус к победам.

Монтумес чихнул.

– Вы простыли?

– Заботы, утомление…

– А что насчет судьи Пазаира?

– Ваша помощь была бы очень кстати, полководец.

– В Египте никто не может идти поперек Закона. Если бы мы жили в другой стране, наши руки не были бы так связаны.

– Согласно рапорту, он умер в Азии.

– Обычная бюрократическая ошибка, в которой виноват не я. Процесс, который Пазаир возбудил против меня, ни к чему не привел, и я остался на своем посту. Остальное меня не интересует.

– Вам следовало бы быть осмотрительнее.

– Разве этот ничтожный судья не отстранен от должности?

– Выдвинутые против него обвинения были опровергнуты. Не следует ли нам вместе… поискать какой-то выход?

– Вы страж, я – солдат. Не будем это смешивать.

– Это в наших общих интересах.

– Мой интерес состоит в том, чтобы держаться подальше от этого судьи. Прощайте, Монтумес, меня ждут офицеры.

10

Гиена пробежала по южной, окраине города, издала свой зловещий крик и спустилась по крутому берегу реки, чтобы напиться. Заплакали испуганные дети, матери поспешно уводили их в дома, захлопывали двери. Никто не осмелился прогнать животное, огромное и уверенное в своей силе. Подойти к нему побоялись даже опытные охотники. Напившись, гиена спокойно вернулась в пустыню.

Все помнили древнее пророчество: если дикие животные будут пить из реки, воцарится несправедливость и счастье уйдет из этих краев.

Народ роптал, и его жалоба, от квартала к кварталу становившаяся все слышнее, достигла ушей Рамсеса Великого. Невидимый заговорил; перевоплотившись в гиену, он порочил правителя в глазах его народа. Провинции, напуганные зловещим предостережением, задумались о законности этой власти.

Фараон будет вынужден действовать.

* * *

Нефрет чистила пол в комнате; стоя на коленях и крепко держа за ручку тростниковую щетку, она энергично орудовала ею.

– Ответа от визиря все нет, – сказал Пазаир, сидящий на низкой скамейке.

Нефрет положила голову на колени мужа.

– Зачем ты себя мучаешь? Тревога делает тебя слабым.

– Как Небамон может тебе навредить?

– Но ведь ты же меня защитишь?

Он погладил ее волосы.

– Все, что мне нужно, это быть рядом с тобой. Как это прекрасно! Когда я просыпаюсь рядом с тобой, моя душа наполняется счастьем. Своей любовью ты возвысила меня. Мое сердце полно тобой. Никогда не покидай меня. Когда я гляжу на тебя, другого света мне не нужно.

Их губы слились, нежно, как в первый раз. Этим утром Пазаир спустился в свой рабочий кабинет с большим опозданием.

* * *

Нефрет уже собиралась уйти по делам, когда к ней прибежала запыхавшаяся молодая женщина.

– Подождите, прошу вас! – крикнула Силкет, жена крупного чиновника Бел-Трана.

Осел с медицинской сумкой на спине стоял смирно.

– Мой муж срочно хочет видеть судью Пазаира.

Бел-Тран, производитель и торговец папирусом, обладавший незаурядным талантом управления, был выдвинут сначала на должность главного казначея зерновых складов, а затем помощника распорядителя государственной казны. Он питал дружбу и признательность к судье Пазаиру, который помогал ему в трудных ситуациях. Силкет, годами намного моложе него, была пациенткой старшего лекаря Небамона, которому удалось сделать черты ее лица тоньше, а бедра – стройнее. Бел-Тран гордился тем обстоятельством, что его женой была одна из красивейших женщин Египта, даже если ради этого ей пришлось лечь под нож хирурга. Светлой кожей и изящными чертами лица Силкет напоминала девочку-подростка с развитыми формами.

– Если он согласится пойти со мной, я отведу его в казначейство, где Бел-Тран примет его, прежде чем отправится в Дельту. Кроме того, мне хотелось бы посоветоваться с вами.

– Вы себя плохо чувствуете?

– Меня мучают ужасные мигрени.

– А что вы едите?

– Признаюсь, я обожаю сладкое. Фиговый сок, например. Очень люблю гранатовый сок, а пирожные и печенье поливаю соком рожкового дерева.

– А овощи?

– Они мне не очень нравятся.

– Больше овощей, меньше сладкого, и ваши мигрени пройдут. А еще я выпишу вам мазь из стеблей тростника, ягод можжевельника и лавра, сосновой смолы и скипидарной камеди, растертых в однородную массу с добавлением жира.

– Мой муж вам хорошо заплатит.

– Как ему будет угодно.

– Не согласились бы вы стать нашим домашним врачом?

– Если мое лечение устраивает вас, то почему бы и нет?

– Мы с мужем будем счастливы. Судья пойдет со мной?

– Надеюсь, вы вернете его в целости и сохранности.

* * *

Чем быстрее и успешнее работал Бел-Тран, тем больше ему доверяли щекотливых и сложных дел. Его великолепная память на цифры и способность считать с головокружительной скоростью делали его незаменимым. Несколько недель спустя после его назначения в высшее руководство государственной казны Бел-Тран стал ближайшим помощником распорядителя Дома золота и серебра, входившего в ведомство государственных финансов. Похвалы в его адрес лились рекой: четкий, быстрый, методичный, ревностный трудяга, он мало спал, первым появлялся на службе в казначействе, а уходил всегда последним. Некоторые предрекали ему стремительный карьерный рост.

Когда его жена и Пазаир вошли в дом, Бел-Тран диктовал писцам служебные письма. Мужчины дружески обнялись, Бел-Тран отослал писцов и попросил жену приготовить ему завтрак посытнее.

– У нас есть повар, но в отношении качества продуктов с Силкет лучше не спорить. Ее мнение – решающее.

– Вы кажетесь очень занятым.

– Я и не думал, что моя новая работа будет такой увлекательной. Но поговорим о вас!

Черные волосы, уложенные с помощью ароматизированного желе, массивное телосложение, пухлые руки и ноги – таков был Бел-Тран. Он быстро говорил и все время двигался. Его мозг постоянно обдумывал добрый десяток планов и решал множество проблем; казалось, он не может позволить себе ни минуты отдыха.

– Вы пережили настоящее испытание. Я узнал обо всем слишком поздно и не смог вмешаться.

– Я вас не упрекаю. Из этой истории меня мог вытащить только Сути.

– Кто главные виновники, на ваш взгляд?

– Старший судья, Монтумес и Небамон.

– Старший судья должен будет подать в отставку. Случай с Монтумесом посложнее; он будет клясться, что его ввели в заблуждение. Что же до Небамона, то он пока отсиживается в своем поместье, но это не такой человек, чтобы отказаться от своих планов. А вы не забыли о полководце Ашере? Он вас ненавидит. Своим расследованием вы чуть не погубили его репутацию; но он все так же могуществен, его влияние ничуть не уменьшилось. Не кажется ли вам, что это он манипулирует остальными, как куклами?

– Я написал визирю просьбу разрешить продолжить следствие.

– Прекрасная мысль.

– Я верю в него. Баги не потерпит, чтобы справедливость так попиралась. Нападая на вас, ваши враги столкнутся с ним.

– Даже если он не даст мне самому вести следствие, даже если я больше не буду судьей, я узнаю, кто убил Беранира. Я чувствую себя ответственным за его гибель.

– Вы преувеличиваете.

– Я был слишком болтлив.

– Не мучайте себя.

– Обвинить меня в смерти учителя – это самый жестокий удар, какой только можно было мне нанести.

– Но они проиграли, Пазаир! Я хотел вас видеть для того, чтобы выразить вам свою поддержку. Какие бы испытания ни предстояли, я с вами. Не хотите ли вы переехать, поселиться в жилище попросторнее?

– Я дождусь ответа визиря.

* * *

Кем был начеку всегда, даже во сне. От детских и отроческих лет, проведенных в далеких нубийских краях, в нем сохранился инстинкт охотника. Сколько его товарищей, слишком уверенных в себе, погибли в пустыне от когтей и клыков льва?

Нубиец внезапно проснулся и принялся ощупывать свой деревянный нос; иногда ему снилось, что этот мертвый материал вдруг превращается в живую, теплую плоть. Но момент оказался неподходящим для мечтаний: по лестнице кто-то поднимался. Павиан тоже открыл глаза. Кем жил окруженный оружием – луками, саблями, кинжалами и щитами; в одно мгновение он оказался вооружен, а в его жилище уже ломились двое стражников. Нубиец уложил первого, павиан – второго; однако на смену первым уже подходили еще человек двадцать.

– Спрячься! – приказал Кем своей обезьяне.

Павиан бросил ему взгляд, в котором досада смешивалась с обещанием отомстить, вылез в окно, спрыгнул на крышу соседнего дома и исчез.

Кем боролся яростно, совладать с ним было трудно; но когда вошел Монтумес, он уже лежал на спине, связанный по рукам и ногам.

Начальник стражи лично надел на его запястья еще одни путы.

– Наконец-то, – произнес он, улыбаясь, – мы поймали убийцу.

* * *

Пантера дробила осколки сапфира, изумруда, топаза и красного железняка, просеивала полученную пудру через сито из тонких волокон тростника. Потом высыпала ее в котелок и зажгла под ним огонь из щепок смоковницы. Затем добавила в его содержимое немного скипидарной смолы, чтобы получилась идеальная мазь, которой она придала форму конуса; ею она будет смазывать парики и закреплять прически, а также придавать приятный запах телу.

Сути застал светловолосую ливийку в тот момент, когда она рассматривала уже готовую смесь.

– Ты обходишься мне недешево, чертовка, а я еще не научился зарабатывать деньги. Теперь я даже не могу продать тебя в рабство.

– Ты переспал с египтянкой.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую. Тебя выдает запах.

– Пазаир поручил мне одно деликатное дельце.

– Пазаир, вечно этот Пазаир! Он приказал тебе изменить мне?

– Я общался с одной замечательной женщиной, она служит в самой крупной ткацкой мастерской нашего города.

– И что же в ней такого… замечательного? Грудь, задница или передок?

– Фу, как грубо.

Пантера бросилась на своего любовника с такой яростью, что он оказался прижатым к стене и не мог перевести дыхание.

– В твоей стране супружеская измена считается преступлением, не так ли?

– Мы не женаты.

– Женаты, если живем под одной крышей!

– Если принять в расчет твое происхождение, нам нужно свидетельство о браке, а я терпеть не могу эти бюрократические штуки.

– Если ты не прекратишь эту связь немедленно, я убью тебя.

Сути развернулся, и теперь уже ливийка оказалась прижатой к стене.

– Послушай меня внимательно, Пантера. Никто и никогда не указывал, как мне жить и что делать. Если я должен буду жениться на ком-то другом, чтобы исполнить свой долг друга, я сделаю это. Или ты это усвоишь, или уходи.

Ее глаза расширились, но из них не вытекло ни одной слезинки. Она убьет его, это решено.

* * *

Судья Пазаир, сидя в своем кабинете, готовился написать второе послание визирю – так же красиво исполненное, – где он постарается еще лучше разъяснить ему серьезность изложенных фактов и побудить срочно вмешаться в качестве высшей судебной инстанции Египта. Но в этот момент дверь отворилась и на пороге появился начальник стражи.

Монтумес изобразил на лице веселую мину:

– Судья Пазаир, вы должны меня похвалить!

– За что?

– Я арестовал убийцу Беранира.

Продолжая сидеть, Пазаир внимательно всматривался в лицо Монтумеса.

– Не смешите меня, сейчас не время для шуток.

– А я и не шучу.

– И кто же это?

– Кем, ваш полицейский-нубиец.

– Это несерьезно.

– Этот человек – настоящее животное! Вспомните его прошлое. Ему уже случалось убивать.

– Ваши обвинения весьма серьезны. Какими доказательствами вы располагаете?

– У нас есть свидетель.

– Пусть он явится в суд.

Монтумес слегка смутился.

– К сожалению, это невозможно и, главное, не нужно.

– Не нужно?

– Процесс уже состоялся, и справедливость восторжествовала.

Ничего не понимая, Пазаир встал.

– У меня есть документ, подписанный старшим судьей.

Судья стал читать папирус. Приговоренный к смерти Кем был заключен в карцер в большой тюрьме.

– Но здесь нет имени свидетеля.

– Это неважно… Он видел, как Кем убивал Беранира, и подтвердил свои показания под присягой.

– Кто это?

– Забудьте о нем. Убийца будет наказан, и это главное.

– Вам не хватает здравого смысла, Монтумес. Раньше вы бы не посмели предъявить мне подобную фальшивку.

– Я не понимаю…

– Вы осудили обвиняемого в его отсутствие. Это незаконно, и, следовательно, вся процедура теряет смысл.

– Я нашел виновника убийства, а вы толкуете мне о методах судопроизводства!

– Не судопроизводства, а Закона, – поправил Пазаир.

– Будьте благоразумны, в конце концов! Такими пустяками можно пренебречь.

– Виновность Кема не установлена.

– Какая разница. Кому нужен негр-преступник и к тому же урод?

Только лишь мысль о том, что он облечен высоким судейским званием, которое нельзя компрометировать, удержала Пазаира от резкости.

– Я знаю жизнь лучше вас, – продолжал Монтумес. – Иногда жертвы бывают необходимы. Ваша должность обязывает вас думать, прежде всего, о царстве, о его благополучии и безопасности.

– Разве Кем мог навредить им?

– Есть вещи, о которых лучше не говорить ни вам, ни мне. Осирис примет Беранира в царство праведников, а преступление будет наказано. Вам этого мало?

– Мне нужна правда, Монтумес.

– Это иллюзии!

– Без нее Египет погибнет.

– Это вы погибнете, Пазаир.

* * *

Кем не боялся смерти, но очень страдал без своей обезьяны. Они так давно были вместе, что стали почти как братья; но сейчас нубиец не мог, встретившись с ним взглядом, почувствовать, что они думают одинаково. И все же он был рад, что его товарищ на свободе. Самого Кема бросили в какой-то подвал с низким потолком и удушающей жарой. Никакого суда, скорый приговор и его немедленное исполнение: на этот раз ему не выкрутиться. Пазаир не успеет вмешаться, и ему останется лишь оплакивать гибель нубийца, которую Монтумес преподнесет как несчастный случай.

Кем не испытывал никакого уважения к роду людскому. Он считал людей существами развратными, подлыми и неискренними, годными лишь на то, чтобы служить кормом чудовищу, которое после загробного суда пожирает проклятых. Одной из немногих удач в своей жизни он считал знакомство с Пазаиром; всем своим поведением судья утверждал существование справедливости, в которую Кем уже очень давно не верил. Вместе с Нефрет, его подругой на вечные времена, Пазаир ввязался в заведомо проигранное сражение, нимало не заботясь о собственной судьбе. И нубийцу очень хотелось пройти рядом с судьей этот путь до конца, вплоть до финального краха, когда, как оно обычно и бывает в жизни, ложь одержит над ними окончательную победу.

Дверь камеры открылась.

Нубиец поднялся и выпятил грудь. Он не хотел предстать перед палачом сломленным человеком. Он решительно вышел из своей камеры, отстраняя протянутую к нему руку. Солнце ослепило его, и он не верил своим глазам.

– Этого не может…

Пазаир разрезал веревку, связывавшую запястья Кема.

– Я аннулировал ваше обвинение, поскольку оно составлено со множеством нарушений. Вы свободны.

Великан обнял судью так крепко, что чуть не задушил его.

– У вас и без меня полно неприятностей. Вы должны были оставить меня в этом каменном мешке.

– Тюрьма подействовала на ваши умственные способности?

– А где моя обезьяна?

– Скрывается.

– Она вернется.

– Она тоже оправдана. Старший судья признал мой протест обоснованным и отменил решение начальника стражи.

– Я сверну Монтумесу шею.

– В этом случае вы окажетесь виновны в убийстве. Нам и без этого есть чем заняться, например, отыскать этого таинственного свидетеля, из-за которого вас арестовали.

Нубиец поднял к небу сжатые кулаки.

– А вот уж это предоставьте мне!

Судья не ответил. Когда Кем снова увидел свой лук, стрелы, дубинку и деревянный щит, обтянутый бычьей кожей, им овладела буйная радость.

– Мой павиан – убийца, – заключил он, смеясь. – И никакой закон ему не указ.

* * *

Стоя перед разграбленным саркофагом Хеопса, Рамсес Великий поклонился ему. Горло его сжалось, грудь болела: он, самый могущественный человек в мире, стал заложником банды убийц и воров. Овладев священными инсигниями царства, лишив его государственного достоинства, данного богами, они делали нелегитимной его власть, подталкивая к отречению. Рано или поздно, он вынужден будет это сделать, отдав трон интригану, который разрушит царство, созданное усилиями стольких династий.

Преступники атаковали не только его лично. Они покусились на образ правления и традиционные ценности, воплощением которых он является. И если среди этих негодяев были египтяне, то они действовали не в одиночку; на этот пагубный шаг их толкали ливийцы, хетты или сирийцы, преследовавшие цель, обрушив Египет с его пьедестала, открыть страну чуждым влияниям вплоть до потери самобытности и независимости.

От фараона к фараону завещание богов передавалось и сохранялось в неприкосновенности. Но сегодня оно оказалось в нечистых руках, и толковать его пытались порочные сердца. Долгое время Рамсес надеялся, что небо возьмет его под свое покровительство и народ не узнает трагической правды, пока он не найдет выхода.

Однако звезда великого монарха начала закатываться.

Следующего разлива Нила будет недостаточно. Конечно, государственные запасы зерна дадут наиболее пострадавшим провинциям возможность выжить, и ни один египтянин не умрет с голоду. Но крестьянам придется покинуть свои поля, и в народе пойдет ропот о том, что правитель более не в состоянии отвести беду, если только он не устроит праздник возрождения, во время которого боги и богини вдохнут в него новую силу. Силу, присущую хранителю завещания, узаконивающего его правление.

Рамсес Великий воззвал к свету, сыном которого он был. Он не сдастся без боя.

11

Крепко зажав в руке деревянную ручку своей бритвы, брадобрей скоблил ее лезвием щеки, подбородок и шею судьи Пазаира, сидевшего на табуретке у порога своего дома. Рядом стоял невозмутимо наблюдавший за этой сценой Северный Ветер, между ног которого спал Смельчак.

По обычаю своих собратьев, парикмахер болтал без умолку.

– Если вы наводите такую красоту, значит, вас пригласили во дворец.

– От вас ничего не скроешь.

Судья умолчал о том, что только что получил краткий ответ от визиря, который вызвал его к себе этим прекрасным летним утром и просил не мешкать с приходом.

– Вы получили новое назначение?

– Вряд ли.

– Да помогут вам боги! Ведь справедливый судья – их лучший помощник.

– Да, это мне не помешает.

Брадобрей окунул бритву в чашу на ножке, наполненную водой, куда была добавлена сода. Отстранившись от клиента, он оценил свою работу и аккуратно срезал несколько непокорных волосков на подбородке.

– В последние дни посланники фараона распространяют любопытные декреты; зачем Рамсес Великий постоянно повторяет, что он – единственная защита от несчастий и катастроф? Все и так это знают. И, в общем-то, никто… Поговаривают, однако, что его могущество клонится к закату. Гиена, что приходила напиться из реки, плохой урожай, дожди, обрушившиеся на Дельту в это время года… Это все серьезные признаки того, что боги недовольны. Некоторые считают, что Рамсесу следовало бы устроить праздник возрождения, чтобы вернуть свою магическую власть во всей полноте. Какое хорошее времечко! Пятнадцать дней отдыха, раздача еды, пиво от пуза, танцы на улицах… Пока царь, запершись в храме, будет сидеть там наедине с богами, мы славно развлечемся!

Царские декреты заинтриговали и Пазаира. Кто тот неведомый противник, который напугал Рамсеса? У него было ощущение, будто монарх держит оборону против врага – видимого или невидимого, во всяком случае неназванного, – который на него нападает. В Египте между тем было спокойно; никаких признаков нестабильности, если не считать этого таинственного заговора, чьи планы он нарушил, пусть и случайно. Но какая связь между кражей небесного железа и опасностью, грозившей трону?

Остается еще полководец Ашер, как утверждает Сути, предатель и союзник азиатов, никогда не оставлявших надежды завоевать Египет, страну несметных богатств. Даже если он займет один из высших постов в военном командовании, посмеет ли он поднять войска против царя? Это казалось маловероятным. Изменник заботился больше особственной выгоде, чем о тяготах правления, которого он не в состоянии будет обеспечить.

С момента гибели его учителя Беранира Пазаир как бы утратил ориентиры. Его мысль работала вхолостую, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Собрав целое досье против полководца Ашера и его вероятных сообщников, он, тем не менее, не видел перспективы, его неотступно преследовало страдальческое лицо так чтимого им человека, жизнь которого оборвалась.

– Вы выглядите великолепно, – оценил парикмахер. – Будете во дворце, замолвите обо мне хоть словечко; мне бы хотелось обслуживать благородных господ.

Судья кивнул.

Теперь мужа оглядела Нефрет. Волосы подкрашены, тело вымыто и умащено благовониями, набедренная повязка безупречной белизны – она осталась довольна.

– Ты готов?

– Уже пора. У меня испуганный вид?

– Снаружи – нет.

– В письме визиря не было ничего, что бы меня подбодрило.

– Не рассчитывай на его доброжелательное отношение, меньше будет разочарований.

– Если он лишит меня судейского звания, я все же потребую продолжения расследования.

– Да, мы не должны оставлять безнаказанным убийство Беранира.

От ее улыбающегося лица исходило ощущение твердости, и это его успокоило.

* * *

Все в тяжелых париках, длинных белых плиссированных одеждах, на высоте пупка украшенных узлом из ткани, девять друзей фараона собрались утром по просьбе визиря Баги. После довольно бурных дебатов участники совещания пришли к единому мнению. Хранитель Закона, начальник казны, смотритель каналов и водоемов, старший над царскими писцами, управитель земельных угодий, начальник тайной службы, писец кадастра и распорядитель в царском доме, обменявшись мнениями, приняли удивительное предложение визиря, поначалу показавшееся им невыполнимым и даже опасным. Но поскольку ситуация не терпела отлагательств и принимала драматический оборот, их решение оказалось скорым и необычным.

Когда было объявлено о приходе Пазаира, девять мужчин собрались на аудиенцию в большом зале с голыми белыми стенами и расселись на каменных скамьях по обе стороны от Баги, занявшего кресло с низкой спинкой. У него на шее висело внушительного вида сердце из меди, единственное ритуальное украшение, которое он себе позволял. У подножия кресла, как символ укрощенной силы, расстилалась шкура пантеры.

Судья Пазаир поклонился высокому собранию и преклонил колени. Ледяное выражение на лицах присутствующих не предвещало ничего хорошего.

– Встаньте, – приказал Баги.

Пазаир остался стоять напротив визиря. Чувствовать на себе эти жесткие взгляды было тяжелым испытанием.

– Судья Пазаир, вы согласны, что только исполнение Закона способно обеспечить процветание страны?

– Это мое глубочайшее убеждение.

– Если же мы не руководствуемся Законом, перестаем его уважать, считая лживым, то бунтовщики поднимут головы, начнет свирепствовать голод, и воцарятся демоны. С этим вы тоже согласны?

– Ваши слова – чистая правда.

– Я получил оба ваши письма, судья Пазаир, и сообщил их содержание высокому совету, чтобы каждый из его членов смог вынести собственное суждение о вашем поведении. Считаете ли вы, что честно исполняли ваш долг?

– Я не отступил от него ни в чем. Плоть моя страдала, на губах моих был вкус отчаяния и смерти, но все это так ничтожно по сравнению с тем тяжким оскорблением, которое было нанесено делу справедливости. Мое звание судьи оказалось запачкано и попрано.

– Если вы узнаете, что верховный страж Монтумес и старший судья царского портика были назначены на свои должности этим собранием и при моем согласии, вы снова будете настаивать на ваших обвинениях?

Пазаир сглотнул слюну. Он зашел слишком далеко. Даже вооружившись истиной и имея на руках неопровержимые доказательства, простой судья не должен был покушаться на столь важных персон. Визирь и его совет, безусловно, примут сторону своих назначенцев.

– Чем бы это мне ни грозило, я настаиваю на высказанных обвинениях. Я был сослан несправедливо, верховный страж не предпринял никаких серьезных проверок, старший судья предпочел ложь правде. Они стремились отстранить меня от дел, чтобы положить конец расследованию по поводу убийства Беранира, таинственной смерти ветеранов и исчезновения небесного железа. Вы, девять друзей фараона, выслушав правду, не забывайте ее. Разложение и порча покинули свое логово и уже заразили часть государства, и если больные органы не будут отсечены, болезнь овладеет всем телом.

Не опуская глаз, Пазаир выдержал взгляд визиря: немного было людей, способных на это.

– Спешка и прямолинейность могут сбить с правильного пути даже опытных судей, – подчеркнул Баги. – Из этих двух дорог какую выберете вы – преуспеть в жизни или служить справедливости?

– Почему вы противопоставляете эти вещи?

– Потому что человеческое существование плохо сочетается с Законом Маат.

– Моя жизнь подчинена Закону, я давал клятву.

Визирь выдержал долгую паузу. Пазаир понял, что сейчас он выслушает приговор, не подлежащий обжалованию.

– Хранитель Закона, распорядитель царского дома и я, рассмотрев факты и опросив свидетелей, пришли к общему выводу. Старший судья портика действительно совершил грубые ошибки. Оценив его возраст, опыт и заслуги перед Законом, мы приговариваем его к ссылке в оазис Харга, где он окончит свои дни в одиночестве и размышлениях. В долину он не вернется никогда. Вы удовлетворены?

– Почему я должен радоваться падению старого судьи?

– Выносить приговор – это наш долг.

– Продолжать следствие тоже.

– Я поручаю его новому старшему судье. Вам, Пазаир.

Судья побледнел.

– Мой молодой возраст…

– Должность старшего судьи вовсе не обязательно предполагает определенный возраст. Важна компетентность, а присутствующие здесь признают за вами это достоинство. Вы так боитесь груза ответственности, что готовы отказаться от должности?

– Просто я не ожидал…

– Судьба выносит свои решения неожиданно для нас, подобно крокодилу, устремившемуся к реке. Ваш ответ?

Пазаир поднял сомкнутые руки в знак уважения и согласия и поклонился.

– Старший судья царского портика, – произнес Баги, – у вас нет никаких прав. Но есть тяжелый груз обязанностей. Пусть Тот направляет ваши мысли и руководит вашими делами, ибо только бог способен удержать человека от мерзостей. Помните о вашем звании, гордитесь им, но не впадайте в тщеславие. Ставьте ваше достоинство выше мнения толпы, будьте молчаливы и служите людям. В своем деле не выпускайте из рук поводьев, оставайтесь опорой правосудию, цените добро и презирайте зло. Не будьте ни легковесны, ни переменчивы, пусть уста ваши никогда не лгут, а сердце не знает алчности. Старайтесь проникнуть в души людей, которых судите, и пусть вам поможет в этом небесный свет, взгляд божественного Ра.

Пазаир внимательно слушал.

– Вот ваш перстень с печатью, которую вы будете ставить на свои документы. С этого дня вы будете размещаться у врат храма, где станете править суд и защищать слабых. Вы должны заставить уважать закон в Мемфисе. Следите за тем, чтобы налоги собирались должным образом, чтобы полевые работы шли своим ходом, а необходимые товары поставлялись вовремя. В случае необходимости вы будете участвовать в заседаниях верховного суда. В любых ситуациях не довольствуйтесь тем, что услышите, но старайтесь проникнуть в суть событий.

– Если вы желаете, чтобы правосудие торжествовало, что вы решаете в отношении верховного стража Монтумеса, чьи плутни и коварство абсолютно непростительны?

– Я хочу, чтобы ваше расследование уточнило характер его проступков.

– Я обещаю сохранять хладнокровие и внимательно во всем разобраться.

Хранитель Закона поднялся.

– Я утверждаю решение визиря от имени совета. Начиная с этого момента старший судья Пазаир вступает в должность и будет признан всем Египтом. Он получает в свое распоряжение жилище, необходимое имущество, слуг, помещения и служащих.

Следующим поднялся начальник государственной казны, которую в стране именовали «Два белых дома».

– В соответствии с законом старший судья признается ответственным за принятые им несправедливые решения. И если в этом случае обиженному им полагается возмещение ущерба, то судья должен сделать это из собственных средств и не брать денег в государственной казне.

Внезапно с кресла, где сидел визирь, донесся стон.

Все обернулись. Прижав руку к правому боку, визирь вцепился в спинку стула, тщетно пытаясь удержаться. И вдруг, лишившись чувств, упал на пол.

* * *

При виде Пазаира – с потным лбом и тоской в глазах – Нефрет решила, что он сбежал из дворца.

– Визирю плохо.

– К нему пригласили старшего лекаря?

– Небамон нездоров. А из его помощников никто не осмеливается вмешаться без его разрешения.

Молодая женщина взяла наручные часы, закрепила их на запястье и поставила медицинскую сумку на спину ослу. Северный Ветер сразу взял правильное направление.

Баги лежал, обложенный подушками.

Нефрет послушала, как работает его сердце в груди, в венах и артериях, и различила два внутренних потока. Один согревал правую часть тела, второй охлаждал левую. Болезнь таилась в глубине и затронула весь организм. С помощью наручных водяных часов она посчитала пульс и время его резонанса с другими органами.

Придворные с тревогой ждали, когда она объявит диагноз.

– Этот недуг мне знаком, и я умею его лечить, – сказала Нефрет. – Затронута печень, наблюдается пониженная проходимость воротной вены. Печеночные артерии и канал желчного протока, соединяющие сердце с печенью, в плохом состоянии. Они дают недостаточно воды и кислорода, из-за чего кровь становится слишком густой.

Нефрет дала больному выпить цикория, выращенного в храмовых садах. Это растение с крупными голубыми цветами, которые закрываются в полдень, обладает многими лечебными свойствами; если его в небольшом количестве добавить к выдержанному вину, то оно дает облегчение при множестве заболеваний печени и желчного пузыря. Врач приложила магнит к больному органу; визирь пришел в себя. Он был очень бледен, его вырвало.

Нефрет велела ему выпить подряд несколько кубков цикория, пока организм не перестанет его отторгать; наконец тело больного очистилось.

– Печень очищена и промыта, – констатировала она.

– Кто вы? – спросил Баги.

– Целительница Нефрет, жена судьи Пазаира. Вам надо следить за питанием, – произнесла она спокойно, – и каждый день пить цикорий. Чтобы избежать более серьезной закупорки сосудов, которая может вас убить, вы будете принимать микстуру, куда входят фига, виноград, рубленые плоды смоковницы, зерна бриония, камедь и смола. Я сама приготовлю вам эту смесь. А в нее надо добавлять росу и фильтровать рано утром.

– Вы спасли мне жизнь.

– Я сделала то, что должна была, и нам повезло.

– Где вы практикуете?

– В Мемфисе.

Визирь поднялся. Несмотря на тяжесть в ногах и сильную мигрень, он смог сделать несколько шагов.

– Вам необходим отдых, – добавила Нефрет, помогая ему сесть. – Небамон…

– Лечить меня будете вы.

* * *

Неделю спустя визирь Баги, полностью оправившись от болезни, передал новому старшему судье царского портика известняковую стелу с выгравированными на ней тремя парами ушей: первая – темно-синяя, вторая – желтая и третья – бледно-зеленая. Они символизировали небо из лазурита, где светят звезды мудрых, золото, являющееся плотью богов, и бирюзу, означавшую любовь. Таким образом были обозначены обязанности главного судьи Мемфиса: выслушивать обиженных, уважать волю богов, быть доброжелательным, но не слабым.

Умение слушать – для судьи самое важное, эта способность составляет главную добродетель служителя истины. Пазаир, серьезный и собранный, принял стелу и поднял ее, повернувшись лицом к судьям большого города, которые собрались, чтобы приветствовать его назначение.

Нефрет плакала от радости.

12

Отведенное главному судье жилье привело молодых супругов в восторг. Оно располагалось в центре застроенного небольшими двухэтажными белыми домиками скромного квартала, где селились ремесленники и мелкие чиновники. Жилище было новое, отделанное всего несколько дней назад и предназначенное для какого-то сановника, которому оно, должно быть, не понравилось. Вытянутое в длину, под плоской крышей, оно состояло из восьми комнат со стенами, расписанными яркими птицами, резвящимися в зарослях папируса.

Входя в свой новый дом, Пазаир ощутил некоторую робость. Он потоптался на заднем дворе, где откармливали гусей; птицы плескались в небольшом водоеме с голубыми лотосами. Рядом в шалаше крепко спали двое мальчишек, нанятые, чтобы подсыпать гусям зерно. Новый хозяин усадьбы не стал их будить. Нефрет тоже наслаждалась окружающей роскошью. Она любовалась жирной землей, кишащей червями, обогащавшими ее кислородом и своими испражнениями – лучшим удобрением для зерновых культур. Крестьяне очень ценили дождевых червей, поскольку они гарантировали плодородие почвы.

Смельчак первым отважился вступить в великолепный сад и тут же начал резвиться. Его примеру последовал и Северный Ветер. Осел растянулся под гранатовым деревом – самым красивым растением, на котором каждый опадающий цветок моментально сменялся новым. Пес же предпочел смоковницу, чья трепещущая листва источала медовый аромат. Нефрет гладила тонкие ветви и зрелые плоды, красные и бирюзовые; она увлекла мужа в тень раскидистого дерева, под полог шатра, достойного богов. В восхищении рассматривали они аллею фиговых деревьев, завезенных из Сирии, и камышовую беседку, где так приятно будет любоваться заходом солнца.

Но их блаженство длилось недолго; Проказница, маленькая зеленая обезьянка Нефрет, вскрикнула от боли, прыгнула на руки к хозяйке и протянула ей лапку, в которую вонзился шип от акации. К ране следовало отнестись со всей серьезностью; если под кожей долго находится посторонний предмет, то он может вызвать внутреннее кровотечение, которое будет трудно распознать. Безо всяких приказаний осел встал и подошел поближе. Нефрет достала из сумки скальпель, с величайшей осторожностью вытащила занозу и смазала рану мазью, в состав которой входили мед, горькая тыква, стертые в муку кости каракатицы и дробленая кора смоковницы. Если рана все же воспалится, то надо будет попробовать сернистый мышьяк. Однако Проказница не производила впечатления пострадавшей – избавившись от занозы, она тут же вскарабкалась на финиковую пальму и принялась искать спелые плоды.

– Давай все же войдем, – предложила Нефрет.

– Да, дело серьезное.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Мы с тобой женаты, но до сих пор у нас ничего не было. А теперь ситуация меняется.

– Тебя это удручает?

– Не забывайте, доктор, что это я вырвал вас из привычной обстановки.

– Мне кажется, что все было не совсем так; разве не я первой обратила на тебя внимание?

– Мы должны были сидеть рядышком, окруженные толпой родственников и друзей, которые вносили бы сюда новые стулья, сундуки с одеждой, вазы, предметы туалета, обувь и бог знает что еще. Ты должна была прибыть на церемонию в паланкине, парадно одетая, под звуки флейт и тамбуринов.

– Мне больше нравится, когда мы с тобой вдвоем, в тишине и без всякой пышности.

– Как только мы переступим порог этого дома, на нас ляжет дополнительная ответственность. Чиновные иерархи упрекнут меня за то, что мы не составили брачный контракт, который бы обеспечивал твое будущее.

– Ты говоришь это серьезно?

– Этого требует закон. Я, Пазаир, передаю все свое состояние тебе, Нефрет, сохраняющей свое имя. Раз мы решили жить вместе, под одной крышей, как муж и жена, я должен взять на себя обязательство обеспечить тебя в случае нашего развода. Начиная с этого дня треть всего, что мы заработаем, официально принадлежит тебе; кроме того, я должен кормить и одевать тебя. Остальное решит суд.

– Хочу признаться господину старшему судье царского портика, что я безумно влюблена в одного мужчину и твердо намерена оставаться с ним всю жизнь, до последнего вздоха.

– Может быть, однако закон…

– Замолчи, и войдем, наконец.

– Сначала одно уточнение: это я безумно влюблен в тебя.

Обнявшись, они переступили порог своей новой жизни.

В первой комнате, низкой и маленькой, предназначенной для отправления поминальных служб, они оставались долго, воздавая почести душе Беранира, их убитого наставника. Потом осмотрели гостиную, спальни, кухню, туалет с канализационными стоками из терракоты и кабинет, где стояло кресло из известняка.

Ванная комната была восхитительна. Вдоль стен, под углом друг к другу, стояли две кирпичные скамьи. Если тот, кто принимал ванну, хотел принять и душ, то его поливали водой слуги и служанки. Кирпичные стены были выложены известняковой плиткой, чтобы в помещении не скапливалась сырость. Легкий наклон пола в сторону канализационного отверстия, от которого вниз, глубоко под землей, вели трубы из обожженной глины, давал возможность воде стекать свободно. Хорошо проветриваемая спальня была снабжена москитной сеткой, спускавшейся с потолка на большую кровать из эбенового дерева с ножками в виде львиных лап, а на спинках кровати были изображения смеющегося бога Бэса, призванного охранять спящих, посылая им счастливые сны. Потрясенный Пазаир не хотел вставать с великолепного матраса, сплетенного из растительных волокон. Основа кровати, на которой покоился матрас, была сделана так искусно, что могла выдержать любой вес спящих в течение долгих лет, оставаясь все такой же удобной.

В изголовье кровати висело белое льняное платье, свадебный наряд, который в конце жизни египтянки мог служить для нее саваном.

– Я и не предполагал, что когда-нибудь мне доведется проспать хотя бы одну ночь в такой кровати.

– Так чего же мы ждем? – спросила Нефрет задорно.

Она сняла с кровати дорогое покрывало, освободилась от платья и легла, счастливая принять в свои объятия тело мужа.

– Этот сладостный момент я не забуду никогда – своим взглядом ты превращаешь его в вечность. Не отстраняйся от меня, я принадлежу тебе как сад, который ты наполнишь цветами и прекрасным ароматом. Когда мы сливаемся в одно целое, смерти больше нет.

* * *

Однако уже на следующее утро Пазаир с сожалением вспомнил о своем маленьком домике, где он поселился начинающим судьей, и понял, почему визирь Баги довольствовался скромным жильем в центре города. Да, кругом было множество щеток и метелок из тростника, облегчавших уборку помещения, но ведь нужны были еще и руки, опытные в этих делах. Ни у него, ни у Нефрет на это не было времени, а о том, чтобы попросить садовника или птичника убраться в комнатах, и речь не шла: они умели делать только свое дело. О том, чтобы нанять домашнюю работницу, никто не подумал.

Нефрет, сопровождаемая Северным Ветром, отправилась во дворец рано утром. Визирь хотел проконсультироваться с ней еще до своей первой аудиенции. Не имея под рукой ни секретаря суда, ни слуг, ни обустроенного кабинета, новый старший судья, оставшись наедине со своими обширными обязанностями, растерялся. Как правы мудрецы, называвшие жену «хозяйкой дома»!

Садовник посоветовал ему женщину лет пятидесяти, помогавшую по хозяйству в домах, терпящих бедствие; за шесть дней работы она потребовала, ни мало ни много, восемь коз и два новых платья! Вконец измученный, уверенный в том, что подрывает свой семейный бюджет, старший судья был вынужден согласиться. Пока не вернулась Нефрет, он пребывал в большом затруднении.

* * *

Сути оторопело вытаращил глаза и пощупал стены.

– Похоже, они настоящие.

– Постройка недавняя, но хорошего качества.

– Я считал себя самым большим шутником в Египте, но ты обошел меня на тысячу локтей. Откуда у тебя этот дворец?

– Жилье государство предоставило.

– Ты снова утверждаешь, что назначен новым старшим судьей?

– Если не веришь мне, послушай Нефрет.

– Она с тобой заодно.

– Наведайся во дворец.

Сути начал сдаваться.

– Кто тебя назначил?

– Девять друзей фараона с визирем по главе.

– Этот старый хрен Баги отправил в отставку твоего предшественника, одного из своих уважаемых коллег с безупречной репутацией?

– Оказалось, что его есть в чем упрекнуть. Баги и высокий совет решили по справедливости.

– Чудо, сон…

– Они прислушались к моему ходатайству.

– А почему они назначили тебя на такой важный пост?

– Я тоже думал об этом.

– Ну и какие выводы?

– Предположим, что часть членов совета убеждена в виновности полководца Ашера, а остальные – нет; разве не остроумно поручить такое опасное расследование человеку, который заварил всю эту кашу? Когда все прояснится – так или иначе, – меня можно будет или поздравить, или наказать.

– Ты не так глуп, как кажешься.

– Их решение не удивляет меня, оно соответствует духу египетского правосудия. В противном случае я бы выглядел провокатором. Мне не на что жаловаться. У меня появились возможности, о которых я и не мечтал. Душа Беранира поддержит меня.

– Не очень-то рассчитывай на мертвых. Мы с Кемом окажем тебе более действенную помощь.

– Ты думаешь, мне что-то угрожает?

– Ты сильно подставился. Старший судья, как правило, человек в возрасте, осторожный, не склонный рисковать, зато готовый вовсю пользоваться своими привилегиями. Полная противоположность тебе.

– Что я могу сделать? Так получилось.

– Из нас двоих я менее сумасшедший, но мне это нравится. Ты арестуешь убийцу Беранира, а я преподнесу тебе голову Ашера.

– Рассчитываешь на госпожу Тапени?

– Великолепная любовница! Я не сравниваю ее с Пантерой, но она очень изобретательна! Вчера вечером в самый ответственный момент мы свалились с постели. Другая женщина, как минимум, взяла бы паузу, но только не она. Мне пришлось соответствовать, хотя я и оказался внизу.

– Выражаю тебе свое восхищение. А чем-нибудь еще она тебя обогатила?

– Ты ничего не понимаешь в этих делах. Если я начну задавать ей вопросы в лоб, она закроется, как чудоцвет в полдень. Мы только начали перебирать имена знатных дам, которые интересуются ткацким искусством. Некоторые из них виртуозно владеют иглой. Этот след нас куда-нибудь выведет, я чувствую!

* * *

Наконец Нефрет с Северным Ветром вернулись домой. При виде осла Смельчак радостно залаял, и друзья приступили к вечерней трапезе: один наслаждался куском говядины, другой – свежей люцерной. Проказница не просила есть; ее живот был так набит наворованными в саду фруктами, что ей необходимо было прилечь.

Нефрет была ослепительна. Ни усталость, ни заботы не отражались на ее внешности. Пазаиру часто казалось, что он недостоин своей супруги.

– Как чувствует себя визирь?

– Гораздо лучше, но за его здоровьем необходимо постоянно следить. Его печень и желчный пузырь в плачевном состоянии, и я не уверена, что мне удастся избавить его от отечности ног в моменты усталости. Ему следует много ходить, не сидеть целыми днями в кресле и дышать свежим деревенским воздухом.

– Ты требуешь невозможного. Он говорил с тобой о Небамоне?

– Старший лекарь нездоров. Вмешательство павиана оставило свои следы.

– Стоит ли нам жалеть его?

Их беседу прервал крик осла, который счел свою вечернюю порцию слишком скудной.

– Я выбит из колеи, – признался Пазаир. – Я нанял домашнюю работницу за бешеную плату, я теряюсь в этом большом доме. У нас нет повара, садовник делает что хочет, и я не понимаю, для чего нужно такое количество щеток. Я запустил свой архив, у меня нет секретаря, я…

Нефрет поцеловала его.

13

Одетый в набедренную повязку с накрахмаленным передником и великолепную плиссированную рубашку с длинным рукавом, Бел-Тран горячо приветствовал Пазаира и Нефрет.

– На этот раз я сумею помочь вам более существенным образом. Мне поручили реорганизовать структуру центрального управления. В качестве старшего судьи вы – первый кандидат.

– Никаких привилегий, прошу вас.

– Речь не об этом. Просто надо так поменять правила внутреннего распорядка вашей службы, чтобы все досье были у вас под рукой. Мы будем располагаться по соседству, служебные помещения просторные и удобные. Дайте же мне возможность сделать нашу с вами работу более эффективной!

Стремительное возвышение Бел-Трана ошеломило придворных из числа самых обласканных, но критиковать его не осмеливался никто. Он перетряхивал службы, погрязшие в рутине, освобождался от ленивых и некомпетентных чиновников, без проволочек решал тысячи проблем, возникавших одна за другой. С подчиненными он не церемонился. Отпрыски благородных семейств досадовали на его скромное происхождение, но предпочитали повиноваться, чтобы не быть уволенными со службы. Никакие препятствия не способны были остановить этого человека; он оценивал задачу, вгрызался в нее с невиданной энергией и добивался успеха. В его активе числилось наведение безупречного порядка с взиманием налогов на древесину, от уплаты которых долго уклонялись крупные землевладельцы, равнодушные к общественному благу. Разбираясь с этим, Бел-Тран не преминул обратиться за помощью к Пазаиру, пришедшейся весьма кстати. Если на его пути встречалась безвыходная ситуация, Бел-Тран непременно в нее ввязывался.

Пазаир понимал, что в его лице он имеет могущественного союзника, благодаря которому сможет избежать многих осложнений.

– Моя супруга чувствует себя гораздо лучше, – сообщил Бел-Тран Нефрет. – Она вам очень признательна и считает вас своей подругой.

– Как ее мигрени?

– Стали реже. Когда случаются, мы пользуемся вашей мазью: помогает прекрасно! Но вопреки вашим рекомендациям Силкет не следит за питанием. Я прячу от нее гранатовый сок и мед, но она втайне от меня достает себе сок сладких рожков и даже фиги. Кстати, толкователь снов, так же как и вы, советует ей есть поменьше сладкого.

– Если не хватает силы воли, никакой врач не поможет.

Лицо Бел-Трана скривилось.

– Уже неделю у меня болят большие пальцы ног. Мне даже трудно обуваться.

Нефрет осмотрела его маленькие, пухлые ступни.

– Прокипятите бычий жир с листьями акации и полученной массой смазывайте чувствительные места. Если не поможет, скажете мне.

Нефрет обратилась к служанке: она весьма успешно вживалась в роль хозяйки дома. В одной из комнат новой квартиры молодая женщина рассчитывала оборудовать кабинет для себя. Во дворце ее репутация укреплялась; то, что она поставила визиря на ноги, принесло ей признание, которому завидовали придворные лекари, по-прежнему бездействующие из-за отсутствия Небамона.

– Ваше жилище великолепно, – отметил Бел-Тран, с удовольствием угощаясь дыней с водой.

– Без Нефрет я сбежал бы отсюда.

– Не преувеличивайте, мой дорогой Пазаир! Хотя ваша супруга – существо исключительное. Наверняка многие вам завидуют.

– Мне хватает и одного Небамона.

– Его молчание – явление временное. Вы с Нефрет унизили его, и он не успокоится, пока не отомстит. Правда, ваше новое положение усложняет его задачу.

– Что вы думаете о последних царских указах?

– Я не очень понимаю, почему фараон испытывает необходимость вновь подтверждать таким образом свою власть, которую никто не оспаривает?

– Последний паводок принес недостаточно воды, гиена пришла напиться из канала, несколько женщин произвели на свет уродов…

– Суеверия темных людей!

– Это тоже может быть серьезно.

– Слуги государства должны доказать, что эти страхи необоснованны. Вы намерены продолжить расследование против полководца Ашера, а также по поводу таинственной смерти ветеранов?

– Это было главным условием моего назначения.

– Во дворце многие надеются, что эти печальные события будут преданы забвению. Я рад, что они ошибаются; впрочем, я знал, что вам хватит на это мужества.

– Маат – богиня улыбчивая, но неумолимая. Она может принести счастье, но при условии, что ее не предают. Если не искать правды, то можно задохнуться.

Бел-Тран помрачнел.

– Меня настораживает спокойствие Ашера. Это человек резкий, сторонник решительных действий. Узнав о вашем назначении, он, должно быть, что-то предпринял.

– Но его поле для маневра сужается.

– Не радуйтесь раньше времени.

– Это не в моем характере.

– Сегодня вы не один, но ваши враги никуда не исчезли. Если мне удастся что-нибудь узнать, я тут же сообщу вам.

* * *

Две недели Пазаир провел как в лихорадке. Он детально ознакомился с огромным архивом старшего судьи, проследил за тем, чтобы рассортировать и хранить отдельно таблички из глины, известняка и дерева, ведомости по движимому имуществу, служебную почту, свитки запечатанного папируса, необходимые для писца принадлежности; он ознакомился со списком служащих, вызвал к себе каждого из них, проследил за выплатой и уточнением заработной платы, изучил поступившие в последнее время жалобы и исправил многочисленные ошибки в организации своей службы. Потрясенный сложностью вставшей перед ним задачи, он, тем не менее, не дрогнул, чем быстро заслужил доброжелательное отношение со стороны подчиненных. Каждое утро он беседовал с Бел-Траном, чьи советы очень ценил.

Пазаир занимался деликатной проблемой кадастра, когда к нему вошел один из писцов.

– Ярти! Куда вы подевались?

– Моя дочь станет профессиональной танцовщицей, это решено. Супруга этого не хочет, и поэтому я развожусь.

– Когда вы приступите к работе?

– Мне здесь нечего делать.

– Наоборот! Хороший секретарь…

– Вы теперь слишком важная птица. В таких кабинетах писцы должны работать с утра до вечера, отсюда пораньше не уйдешь. Это мне не подходит. Я уж лучше займусь карьерой дочери. Мы с ней отправимся в провинцию, будем участвовать в деревенских праздниках. А потом, глядишь, и подвернется контракт с опытной труппой. Господь должен помочь бедной девочке.

– Это решение окончательное?

– Вы слишком много работаете. И обязательно наткнетесь на интересы важных персон. А я уж лучше заранее отложу в сторонку свой посох, служебную набедренную повязку и погребальную стелу и буду держаться подальше от драм и конфликтов.

– Вы уверены, что вам удастся их избежать?

– Дочь меня любит, уважает, и всегда будет слушаться. И я сделаю все, чтобы она была счастлива.

* * *

Денес наслаждался своей безоговорочной победой. Борьба была суровой, и его супруге пришлось задействовать все свои связи, чтобы вывести из игры бесчисленных конкурентов, весьма раздосадованных проигрышем. Таким образом, честь организовать торжественный банкет по поводу назначения нового старшего судьи царского портика выпала Денесу и его жене Нанефер. Благодаря умелому обхождению судовладельца, ловкости и силе убеждения его супруги эти двое оказались распорядителями предстоящей церемонии, где должны были присутствовать сливки общества. Назначение Пазаира было столь неожиданным, что заслуживало настоящего праздника, где избранные, как обычно, будут соперничать друг с другом в роскоши.

У Пазаира предстоящее мероприятие энтузиазма не вызывало.

– Этот прием меня удручает, – признался он Нефрет.

– Но он устраивается в твою честь, мой дорогой.

– Я бы предпочел провести вечер с тобой. Светские приемы в число моих обязанностей не входят.

– Мы отклонили приглашения на частные вечеринки многих важных персон; но этот прием – официальный.

– Если Денесу хватит нахальства! Он знает, что я подозреваю его в заговоре, и взял на себя роль гостеприимного хозяина!

– Прекрасный способ умаслить тебя.

– Думаешь, ему это удастся?

Тихий смех Нефрет взволновал его. Как она была хороша в своем облегающем платье, оставляющем открытой грудь! Иссиня-черный парик подчеркивал изящество черт ее слегка подкрашенного лица. Она лучилась молодостью, грацией, любовью.

Он обнял жену:

– Мне хочется посадить тебя под замок.

– Ты ревнуешь?

– Если кто-нибудь посмотрит на тебя, я его задушу.

– И это говорит старший судья! Как только вы можете произносить подобное?

Пазаир застегнул на талии жены пояс из аметистовых бусин с фрагментами золотой чеканки в форме головы пантеры.

– Это дивное украшение пробило брешь в семейном бюджете, но ты будешь самой красивой.

– По-моему, ты пытаешься меня соблазнить.

– Ты меня видишь насквозь.

Пазаир спустил бретельку ее платья.

– Мы уже опаздываем, – заметила она.

* * *

Перед тем как облачиться в парадный туалет, госпожа Нанефер прошла на кухню, где мясники, расчленив бычью тушу, резали ее на куски и насаживали их на стержень, укрепленный на двух стойках с раздвоенными верхними концами. Она сама отобрала части, предназначенные для жарки и для тушения, попробовала соусы и проверила, будут ли готовы вовремя несколько десятков запеченных гусей. Затем она спустилась в погреб, где дворецкий показал ей вина и пиво, приготовленные для стола. Убедившись, что качество блюд и напитков на должном уровне, она осмотрела банкетный зал, где слуги расставляли на низких столах золотые кубки, серебряные блюда и тарелки из алебастра. По всему дому разносился аромат жасмина и лотоса. Прием обещал быть незабываемым.

За час до прибытия первых гостей садовники собрали с деревьев фрукты, которые будут поданы свежими, во всем своем великолепии; писец отметил, сколько кувшинов с вином выставлено в банкетном зале, чтобы предотвратить возможное воровство.

Старший садовник убедился в том, что аллеи выметены, а привратник уже облачался в торжественный наряд и надевал парик. Суровый страж поместья, он позволит войти лишь известным людям и тем, у кого будут пригласительные таблички.

Когда солнце клонилось к закату, готовясь скрыться за Западными холмами, явились первые приглашенные. Привратник впустил царского писца с супругой, за которыми последовала вся городская элита. Гости госпожи Нанефер прогуливались по саду, засаженному гранатовыми и фиговыми деревьями, а также смоковницами; предавались беседам возле водоемов, у пергол и в деревянных беседках, любовались группами деревьев и кустов, устроенных на перекрестках аллей. На приглашенных произвело большое впечатление присутствие визиря Баги, который обычно не посещал подобных мероприятий, и друзей фараона в полном составе. Такая вечеринка запомнится надолго.

Ровно в тот момент, когда солнце зашло, слуги зажгли масляные лампы, осветившие весь сад и дом. На пороге появились госпожа Нанефер с мужем. Тяжелый парик, белое платье, отделанное золотой каймой, ожерелье с десятью рядами жемчужин, серьги в виде газелей и золоченые сандалии – таков был ее наряд. Муж ее был облачен в изысканный парик, длинную плиссированную тунику, кожаные сандалии, отделанные серебром. Супруги были модной парой и сейчас с удовольствием демонстрировали свое богатство, явно надеясь возбудить в приглашенных зависть.

Согласно протоколу первым к ним должен был подойти визирь. На нем была обыкновенная широкая набедренная повязка и рубаха с короткими рукавами, на больных ногах – разношенные сандалии.

Госпожа Нанефер и Денес почтительно поклонились.

– Какая жара, – пожаловался визирь. – Только зимой и можно дышать. Всего несколько мгновений на солнце, и кожа начинает гореть огнем.

– Если вы хотите освежиться перед пиршеством, один из бассейнов в вашем распоряжении, – предложил Денес.

– Я не умею плавать и терпеть не могу воду.

Распорядитель церемонии усадил визиря на почетное место. За ним последовали друзья фараона, затем наступила очередь высших должностных лиц, царских писцов и прочих важных персон, которым посчастливилось попасть на самый престижный праздник года. Одними из последних пришли Бел-Тран и Силкет, госпожа Нанефер приветствовала их небрежным кивком.

– Полководец Ашер приглашен? – шепотом спросил Денес у супруги.

– Он отказался. Сослался на служебные обстоятельства.

– А верховный страж Монтумес?

– Болен.

В банкетном зале с потолком, украшенным росписью в виде виноградной лозы, в удобных креслах расположились гости, обложенные подушками. Перед ними на низких столиках были расставлены кубки, тарелки и блюда. Женское трио, состоявшее из флейты, арфы и лютни, наигрывало приятные мелодии.

Нагие девочки-нубийки, расхаживая среди гостей, возлагали на их парики небольшие конусы благовонных умащений, которые в процессе таяния распространяли благоухание и отпугивали насекомых. Каждый получил в дар цветок лотоса. Один из жрецов плеснул на столик для приношений, стоявший в центре зала, немного воды в знак очищения трапезы.

И только тут госпожа Нанефер вдруг заметила, что виновников торжества до сих пор нет.

– Они чудовищно опаздывают!

– Не расстраивайся. Пазаир горит на работе, должно быть, его задержали дела.

– В такой день! Гости теряют терпение, пора подавать кушанья.

– Не нервничай.

Чтобы занять гостей, крайне раздосадованная Нанефер предложила приглашенной на вечер лучшей танцовщице Мемфиса начать свое выступление раньше, чем предполагалось. Двадцатилетняя ученица Сабабу, владелицы самого респектабельного пивного дома в городе, появилась перед гостями; из одежды на ней был лишь пояс с подвешенными на нем ракушками, которые мелодично позвякивали при каждом шаге. На левом бедре танцовщицы была татуировка, изображавшая бога Бэса, веселого бородатого карлика, покровителя безудержного веселья. Демонстрируя самые невероятные акробатические па и фигуры, плясунья развлекала собравшихся до самого прихода Пазаира и Нефрет.

Гости возбуждали аппетит виноградом и тонкими ломтиками дыни, а Нанефер раздражалась все сильнее. Неожиданно внимание привлекло оживление у входной двери – это они, наконец-то!

– Мы вас заждались.

– Мне очень жаль, – извинился Пазаир.

Не мог же он рассказать, что не смог удержаться и, стиснув Нефрет в своих объятиях, в порыве страсти порвал бретельку на ее платье? Не мог же он признаться, что они забыли о времени и что их любовь для них важнее, чем самое заманчивое приглашение? Растрепанной Нефрет пришлось в спешке искать другое платье и уговаривать Пазаира подняться с ложа их наслаждений?

Как только молодая пара вошла в банкетный зал, танцовщица удалилась, музыканты прекратили играть, а Нефрет и Пазаир почувствовали на себе взгляды нескольких десятков пар недоброжелательных глаз.

Судья явно не был озабочен требованиями светской моды: короткий парик, голый торс и простая повязка делали его похожим на скромного писца времен пирамид. Единственная уступка моде – плиссированный передник, слегка скрашивающий простоту туалета. Его репутация аскета казалась вполне заслуженной. Однако самые азартные игроки уже заключали пари относительно того, сколько времени пройдет, пока он, как и его предшественники, научится брать взятки. А другие, но уже без всякого удовольствия, размышляли о том, что полномочия старшего судьи велики и что нынешний, в силу своей молодости, в данном случае весьма неуместной, непременно станет ими злоупотреблять. И все в один голос критиковали решение старого визиря, который все чаще уклоняется от своих обязанностей и слишком охотно передает свои функции другим. Многие из придворных советовали Рамсесу сменить его на более опытного и дееспособного чиновника.

Нефрет возбуждала у публики другие эмоции. Венок из цветов на волосах, широкое ожерелье, скрывающее грудь, небольшие серьги в форме лотоса, браслеты на запястьях и щиколотках, длинное платье из прозрачного льна, более обнажающее, чем скрывающее ее формы: созерцание этого совершенства трогало самых пресыщенных, умиляло самых сварливых. Впечатление от ее молодости и красоты усиливалось благодаря обаянию ума, столь явному, что оно сквозило даже в ее смеющемся взгляде. Всякому было ясно, что ее прелесть прекрасно сочетается с такой силой характера, противостоять которой смогли бы немногие. И как ее угораздило влюбиться в этого судью, неуступчивость которого может поставить под сомнение всю жизненную перспективу? Да, сейчас он назначен на высокий пост, но долго на нем не продержится. Влюбленность уйдет, и Нефрет выберет себе более подходящую партию. Там, где не преуспел несчастный старший лекарь, вполне может повезти кому-нибудь другому. Некоторые дамы солидного возраста не одобрили смелость туалета, в котором позволила себе появиться супруга высокого судейского чиновника, не зная о том, что других платьев у нее просто не было.

Старший судья с супругой сели рядом с визирем. Слуги тут же положили им на тарелки ломти жареной говядины и налили в бокалы великолепного красного вина.

– Ваша жена нездорова? – спросила Нефрет.

– Нет, просто она никогда не выходит из дома. Ей вполне хватает забот по дому: жизнь в центре города, дети, кухня.

– Я чувствую себя неловко в своем новом доме, – признался Пазаир.

– Это вы напрасно. Если я отказался от земельных владений, которые фараон выделяет для нужд своего визиря, то лишь потому, что терпеть не могу деревню. Я уже сорок лет живу на одном и том же месте и не хочу переезжать. Люблю город. Свежий воздух, насекомые, просторы мне или безразличны, или раздражают.

– Как врач, – напомнила Нефрет, – я, тем не менее, советую вам побольше двигаться.

– На службу и обратно я хожу пешком.

– Кроме того, вам надо больше отдыхать.

– Как только утрясется ситуация с моими детьми, я сокращу свои рабочие часы.

– У вас неприятности?

– С дочерью все более или менее в порядке. Правда, она поступила в храм Хатхор ученицей ткача, но ей не понравился тамошний распорядок дня, связанный с определенными ритуалами. Теперь она нанялась учетчицей зерна в одно хозяйство и надеется добиться там успеха. С сыном сложнее; он увлечен женщинами и теряет на этом половину жалованья, которое ему платят за работу смотрителя на кирпичном производстве. Слава богу, он живет с нами, и мать кормит его. Но если он рассчитывает, что я помогу ему продвинуться, то ошибается. У меня нет на это ни права, ни желания. Пусть эти проблемы, вполне, кстати, житейские, не пугают вас: иметь детей – это самое большое счастье.

Гости оценили высокое качество поданных к столу блюд и напитков и оживленно обменивались впечатлениями. Но когда заговорил старший судья, тон егоречи удивил аудиторию.

– Во всякой должности важна не личность того, кто ее занимает, а приданные ей полномочия и функции. Путь мне будет указывать Маат, богиня правосудия, которая ведет всех судей этой страны. Я буду нести полную ответственность за ошибки, включая и те, что совершены до меня, и стану исполнять свой долг до тех пор, пока мне удастся сохранять доверие визиря, не принимая в расчет ничьих интересов. Мы не будем скрывать от чужих глаз никакие дела, в том числе и те, что касаются именитых людей. Закон – самое ценное из сокровищ Египта; я хочу, чтобы всякое мое решение шло ему на пользу.

Голос Пазаира звучал мощно, решительно и чисто, развеивая сомнения тех, кто не верил в его авторитет. Молодость судьи не будет ему помехой; напротив, она даст ему необходимую энергию, которая станет надежной опорой его впечатляющей мудрости. В этот момент многие поняли: назначение нового старшего судьи не станет простой сменой вывесок.

Поздно ночью гости начали расходиться; визирь Баги, который ложился рано, ушел первым. Каждый из приглашенных старался подойти к Пазаиру и Нефрет и поздравить их.

Оставшись наконец одни, судья с женой вышли в сад. В зарослях тамариска послышались голоса. Подойдя поближе, они стали свидетелями перепалки между Бел-Траном и госпожой Нанефер.

– Надеюсь, что больше не увижу вас в своем доме.

– Не надо было меня приглашать.

– Этого требовали приличия.

– В таком случае, что вас не устраивает?

– Вы не только преследуете моего мужа налогами, но и упразднили мою должность инспектора государственной казны!

– Это была почетная должность. Государство платило вам жалованье, которое не соответствовало вложенному труду. Я стараюсь упорядочить чрезмерно затратные административные службы и решения своего не отменю. Можете быть уверены, что новый старший судья меня поддержит, да и сам поступил бы так же. И еще применил санкции. Благодаря мне вы избежите хотя бы этой неприятности.

– Ловко! Вы страшный хищник, Бел-Тран. Хватка как у крокодила!

– Эти твари чистят Нил, пожирая бегемотов, которых в реке избыток, госпожа Нанефер. Пусть Денес ведет себя поосторожнее.

– Я не боюсь ваших угроз. Об меня ломали зубы интриганы похитрее вас.

– В таком случае я желаю вам удачи.

И негодующая госпожа Нанефер покинула своего собеседника, которого дожидалась теряющая терпение супруга.

* * *

Пазаир и Нефрет встретили зарю на крыше своего нового дома. Они мечтали о том, что наступающий день будет счастливым и придаст их нежной любви аромат праздника. На земле и в потустороннем мире, по прошествии целых поколений, он украсит цветами любимую женщину и посадит смоковницы возле источника с чистой водой, у которого они будут глядеть друг на друга и не смогут наглядеться. Их соединенные души придут под сень деревьев утолить жажду и напитаться шепотом листвы.

14

У Пазаира было одно дело, абсолютно не терпящее отлагательств, – провести процесс, который бы окончательно снял с Кема всякие обвинения и позволил вернуть его на должность пристава. По ходу разбирательства он сможет выяснить личность таинственного свидетеля, на которого ссылался верховный страж, и обвинить последнего в попытке фальсификации доказательств. Проснувшись утром и даже еще не поцеловав мужа, Нефрет заставила его выпить солидную порцию медной воды; его вялотекущая простуда свидетельствовала, что в лимфатической системе старшего судьи, ослабленной недавним заключением, засела инфекция.

Пазаир поспешно проглотил завтрак и устремился в рабочую комнату, где его тут же обступили писцы, потрясавшие папирусами с жалобами, которые поступили из двух десятков мелких селений. Их жители не получили ни масла, ни зерна, которые им полагались ввиду их бедственного положения, причиненного засухой: выдать провиант отказался один из распорядителей зерновых складов. Приводя в качестве довода какое-то устаревшее распоряжение, чиновник попросту насмехался над голодными крестьянами.

Старший судья, призвав на помощь Бел-Трана и тщательно обходя все административные препоны, целых два дня потратил на решение этой с виду такой простой проблемы. Упомянутый распорядитель был назначен смотрителем канала в деревню, жителям которой он отказывался выдать продукты.

Потом возникла новая сложность – конфликт между поставщиками фруктов и писцами казны, отказывающимися вести их учет; чтобы ускорить процедуру, грозившую затянуться, Пазаир лично отправился во фруктовые сады, наказал мошенников и отверг несправедливые обвинения налоговой службы. Он начинал понимать, что экономическое равновесие в государстве, правильные пропорции частного производства и государственного планирования – вещи весьма тонкие, требующие чрезвычайно аккуратного обращения. Частный предприниматель работает как хочет и, достигнув определенного уровня, может пожинать плоды своих усилий; государство со своей стороны обязано обеспечивать орошение, безопасность человека и его владений, иметь запасы продовольствия на случай засухи и решать другие задачи, представляющие общественный интерес.

Понимая, что он рискует захлебнуться в потоке дел, если не установит жесткого распорядка использования служебного времени, Пазаир назначил «процесс Кема» на следующую неделю. Как только день был определен, один из жрецов храма Птаха выступил против: выбранная дата неблагоприятна, потому что на нее приходится печальная годовщина знаменитой битвы между Хором, небесным огнем, и его братом Сетом, олицетворением бури.^[303] В этот день лучше не выходить из дома и не предпринимать никаких путешествий; естественно, Монтумес воспользуется этим обстоятельством, чтобы не прийти в суд.

Пазаир злился на самого себя, у него опускались руки, но тут ему подвернулось щекотливое дело с аферами на таможне, касающееся иноземных торговцев. Момент слабости прошел, судья начал читать документы, но снова оттолкнул их; он не мог забыть о растерянном и подавленном нубийце, который рыскал сейчас по самым темным городским закоулкам в поисках своего павиана.

С верховным стражем Монтумесом Пазаир столкнулся на шумной улице, где старший судья покупал нубийские красные цветы, чтобы приготовить напиток, который очень любил его пес.^[304] Чувствуя себя неловко, Монтумес заговорил елейным тоном:

– Меня ввели в заблуждение, – признался он. – В глубине души я всегда верил в вашу невиновность.

– Тем не менее, вы отправили меня на каторгу.

– На моем месте разве вы не сделали бы то же самое? Правосудие должно быть непримиримым к преступлениям, совершенным судьями, в противном случае в него перестанут верить.

– В моем случае и речи не шло о правосудии.

– Неудачное стечение обстоятельств, мой дорогой Пазаир. Теперь же судьба повернулась к вам лицом, и мы все этому очень рады. Я узнал, что вы намерены, в рамках ваших полномочий, организовать процесс по поводу дела Кема, достойного всяческого сожаления.

– Вы хорошо информированы, Монтумес. Мне осталось лишь назначить его дату, и на сей раз это будет благоприятный день.

– Может быть, лучше было бы поскорее предать эти прискорбные обстоятельства забвению?

– Забыть означало бы совершить несправедливость. Мне кажется, что обязанности старшего судьи состоят в том, чтобы защищать слабого, ограждая его от посягательств сильного.

– Вашего пристава-нубийца слабым не назовешь.

– Вы – человек могущественный и стремитесь его погубить, обвиняя в преступлении, которого он не совершал.

– Если бы вы согласились на одну уступку, которая поможет избежать неприятностей…

– Какого рода уступку?

– На процессе могут прозвучать некоторые имена… Именитые граждане не хотели бы портить себе репутацию.

– Если человек невиновен, ему нечего бояться.

– Пойдут слухи, сплетни, их имена начнут трепать…

– На будущем процессе слухи приниматься во внимание не будут. Вы совершили серьезную ошибку, Монтумес.

– Вы – одна рука правосудия, я – другая. Отмежевываться от меня было бы для вас грубой ошибкой.

– Мне нужно имя свидетеля, обвиняющего Кема в убийстве Беранира.

– Я его выдумал.

– Вот это вряд ли. Вы бы не выставили этот аргумент, если бы персонаж не существовал в реальности. Я расцениваю ложное свидетельство как преступное деяние, способное разрушить человеку жизнь. Процесс состоится; на нем выяснится ваша роль, и я смогу допросить этого пресловутого свидетеля в присутствии Кема. Его имя?

– Я отказываюсь вам его называть.

– Это настолько важное лицо?

– Я обещал хранить молчание. Он многим рискует и не хочет огласки.

– Отказ сотрудничать со следствием. Вы знаете, чем это карается.

– Вы забываетесь! Напоминаю, что вы говорите с верховным стражем!

– А я – старший судья.

И тут Монтумес, чья лысина стала кирпично-красной, а голос пронзительным, внезапно осознал, что перед ним уже не мелкий провинциальный судья, который мало что может, а высшее лицо в судебной иерархии города, которое без спешки, но и без промедлений, продвигается к намеченной цели.

– Я должен подумать.

– Я жду вас завтра утром у себя. Вы назовете мне имя вашего фальшивого свидетеля.

* * *

Несмотря на то, что банкет в честь нового старшего судьи прошел с большим успехом, Денес уже не вспоминал о роскошном празднике, послужившем укреплению его репутации. Он был занят тем, что пытался успокоить своего друга Кадаша, возбужденного до такой степени, что он начал заикаться. Расхаживая взад и вперед, зубной лекарь беспрестанно приглаживал непокорные пряди своих седых волос. Его руки покраснели от прилива крови, а сосуды носа готовы были полопаться.

Двое мужчин укрылись в самой удаленной части тенистого сада, подальше от любопытных ушей. Присоединившийся к ним химик Чечи уверял, что здесь их никто не услышит. Усевшись у подножия финиковой пальмы, маленький человечек с черными усами тоже старался успокоить Кадаша, хотя и разделял его панические настроения.

– Твоя стратегия приведет нас к катастрофе! – упрекал Денеса Кадаш.

– Мы придумали это втроем: использовать Монтумеса, обвинить Кема, чтобы таким образом нейтрализовать чрезмерную активность судьи Пазаира.

– Но мы провалились самым постыдным образом! Я не могу работать, потому что у меня дрожат руки, а вы запретили мне использовать небесное железо! Когда я присоединился к этому заговору, вы обещали мне высокий пост в управлении страной.

– Для начала – место старшего лекаря, которое сейчас занимает Небамон, – напомнил Денес, – а потом, возможно, и что-нибудь получше.

– Об этих мечтах можно забыть.

– Вовсе нет.

– Ведь Пазаир теперь старший судья и хочет организовать процесс, чтобы обелить Кема и выявить свидетеля обвинения, то есть меня самого!

– Монтумес тебя не выдаст.

– У меня нет такой уверенности.

– Он интриговал всю свою жизнь, чтобы занять этот пост; если он нас предаст, то приговорит сам себя.

Химик Чечи кивнул в знак согласия. Кадаш немного успокоился и решил выпить пива. Денес, который переел на банкете, поглаживал туго набитый живот.

– Верховный страж, – с досадой заметил он, – пустое место. Когда мы придем к власти, его надо заменить.

– Не надо торопиться, – тихо убеждал Чечи. – Полководец Ашер работает под прикрытием и достиг неплохих результатов. Скоро у нас будет великолепное оружие, и мы возьмем под контроль все арсеналы. Главное – не выдать себя раньше времени. Пазаир убежден, что Кадаш хотел украсть у меня небесное железо и, следовательно, мы – враги; о наших истинных отношениях он не догадывается и не догадается, если мы будем осторожны. Благодаря публичным заявлениям Денеса он верит, что главная цель военной верхушки – создание надежного оружия. Надо поддерживать в нем эту уверенность.

– Он так наивен? – поинтересовался зубной лекарь.

– Напротив. Столь грандиозный проект обязательно привлечет его внимание. Что может быть важнее, чем создание меча, которым можно расколоть шлем противника, или доспехов и щитов, которые невозможно повредить? Обладая таким вооружением, Ашер организует заговор с целью захвата власти. Вот к какому выводу придет судья.

– И догадается, что ты тоже участник этого заговора, – добавил Денес.

– Как человек военный, я повинуюсь приказам, и это освобождает меня от ответственности.

– И все же я волнуюсь, – настаивал Кадаш, который опять принялся нервно ходить взад и вперед. – Когда этот Пазаир только вздумал нам мешать, мы его недооценили. А сегодня он старший судья!

– Когда заваруха начнется, его сметет, – предсказал Денес.

– Время работает на нас, – высказал соображение Чечи. – Власть фараона рассыпается, как пересохший песчаник.

Никто из троих заговорщиков не заметил, что за ними наблюдают: тайный свидетель не упустил ни одного слова из услышанного. С верхушки пальмы, не сводя с беседующих своих красных глаз, за ними следил павиан Убийца.

* * *

Встревоженная и возмущенная агрессивным поведением Бел-Трана, госпожа Нанефер не сидела сложа руки. Собрав у себя уполномоченных в делах пятидесяти самых богатых семей Мемфиса, она подробно описала сложившуюся ситуацию. Их хозяева, как и они сами, имели в своем распоряжении некоторое количество почетных должностей, не требовавших никаких усилий, но открывавших доступ к конфиденциальной информации и позволявших поддерживать связи с правящей верхушкой. В своем неуемном стремлении к реорганизации Бел-Тран упразднял эти должности одну за другой. История Египта знала примеры подобного волюнтаризма со стороны разных выскочек, которые могут быть опаснее песчаных змей, но им всегда давался достойный отпор.

Страстная речь госпожи Нанефер встретила горячее одобрение. Разум и справедливость должны восторжествовать посредством вмешательства в эту историю одного человека – старшего судьи Пазаира. Было решено завтра же просить у него аудиенции, направив к судье делегацию в составе госпожи Нанефер и десяти видных представителей высшего общества. Они придут не с пустыми руками: к ногам судьи будут положены штука дорогой ткани, шкатулка с драгоценностями и кувшин благовонной мази.

– Эти подношения есть знак уважения к вам, – произнес самый старший из просителей.

– Ваши знаки внимания меня тронули, но я вынужден отказаться.

Старший сановник возмутился.

– Почему же?

– Это попытка подкупа.

– Мы далеки от этой мысли! Не отказывайтесь, прошу вас.

– Заберите подарки и вручите их самым достойным из ваших служащих.

Госпожа Нанефер сочла необходимым вмешаться.

– Старший судья, мы требуем уважения к иерархии и традиционным ценностям.

– С этим я полностью согласен.

Слегка успокоенная, величественная супруга судовладельца Денеса с жаром продолжила:

– Бел-Тран безо всяких серьезных причин упразднил мою почетную должность инспектора казны и собирается сделать то же самое в отношении членов самых уважаемых семей Мемфиса. Он посягнул на традиции и привилегии, освященные временем. Мы требуем, чтобы вы вмешались и положили конец этому преследованию.

Пазаир прочитал выдержку из Закона:

– Если ты судья, не делай разницы между богатым и простолюдином. Не обращай внимания на красивые одежды, не презирай того, кто одет скромно по причине своих малых средств. Не принимай никаких подношений от тех, кто обладает богатством, и не лишай своей благосклонности слабого в пользу сильного. Таким образом, если в тот момент, когда ты выносишь приговор, тебя будет волновать только суть дела, страна пребудет в покое и равновесии.

Хотя прочитанное было известно всем, пришедшие были смущены.

– Что вы хотите этим сказать? – удивилась госпожа Нанефер.

– То, что я в курсе ситуации и согласен с Бел-Траном. Ваши «привилегии» вовсе не освящены временем, они появились лишь в первые годы правления Рамсеса.

– Вас не устраивают его распоряжения?

– Он предложил вам, как представителям высших слоев общества, взять на себя некие новые обязательства, а вовсе не извлекать из них выгоду. Визирь не имеет никаких претензий к Бел-Трану и его админитративной реорганизации. Ее первые итоги получили одобрение.

– Вы хотите разорить нашу элиту?

– Я хочу вернуть ей истинное величие, чтобы она была примером для всего общества.

Аскет Баги, честолюбец Бел-Тран, идеалист Пазаир – госпожа Нанефер содрогнулась при мысли, что эта троица будет действовать заодно! Слава богу, старый визирь скоро уйдет в отставку, шакал обломает свои длинные зубы о камни, а неподкупный судья рано или поздно поддастся соблазнам.

– И в конечном итоге чью сторону вы примете?

– Разве я не ясно выразился?

– Еще ни одно высокопоставленное лицо не сделало карьеры без нашего содействия.

– Я постараюсь стать исключением.

– Вам не удастся.

* * *

Тапени была ненасытна. У нее не было несравненной пылкости Пантеры, зато она обладала богатым воображением – в ласках, позах и любовных приема; Чтобы не разочаровать ее, Сути приходилось подчиняться ее фантазиям и даже предвосхищать их. Тапени сильно привязалась к молодому человеку, на которого выплескивала весь свой запас нежности. Маленькая брюнетка с бешеным темпераментом предавалась искусству любви с неистовой силой и с утонченностью.

К счастью, она много времени проводила на работе, и у Сути, таким образом, случались минуты отдых; которые он использовал на то, чтобы успокоить Пантеру, демонстрируя ей всю полноту своей страсти.

Тапени натягивала платье, Сути приводил в порядок свою набедренную повязку.

– Ты очень хорош собой и, к тому же, настоящий жеребец.

– А тебе бы подошло имя «скачущая газель».

– К поэзии я равнодушна, но твоя мужская сила меня впечатляет.

– Ты умеешь ее пробудить; однако мы немного потеряли из виду мотив моего первого визита.

– Перламутровая игла?

– Она самая.

– Красивый предмет, редкий, ценный; пользоваться им умеют немногие, только выдающиеся мастера ткацкого искусства.

– У тебя есть список?

– Конечно.

– Ты мне его дашь?

– Это все женщины, соперницы… Ты слишком много просишь.

Сути боялся такого ответа.

– Как же мне тебя соблазнить?

– Ты тот мужчина, который мне нужен. Вечерами, ночами мне тебя не хватает. Я вынуждена заниматься любовью сама с собой, думая о тебе. Эти страдания становятся непереносимыми.

– Время от времени я мог бы оставаться у тебя ночью.

– Я хочу, чтобы все ночи были моими.

– Ты хочешь сказать…

– Женитьба, мой дорогой.

– Эта идея мне не нравится по моральным соображениям.

– Тебе придется оставить всех твоих любовниц, разбогатеть, поселиться у меня, ждать меня вечерами, быть всегда готовым удовлетворить все мои желания, вплоть до самых безумных.

– Это не самая отталкивающая перспектива.

– Мы объявим о нашей свадьбе на следующей неделе.

Сути не возражал. Он найдет способ освободиться из этого рабства.

– А владелицы иголок?

Тапени начала жеманиться.

– Так ты даешь мне слово?

– Считай, что ты его имеешь.

– Эта информация так важна?

– Для меня – да. Но если ты отказываешься…

Она вцепилась в его плечо.

– Не сердись.

– Ты меня мучаешь.

– Я тебя дразню. Мало кто из благородных дам в совершенстве владеет искусством работы с такими иглами, требующими ловкости и точности. Я знаю только трех таких: лучшая из них – жена бывшего главного смотрителя каналов.

– Как ее найти?

– Ей восемьдесят лет, она живет на острове Элефантина, у южной границы.

Сути наморщился.

– А две другие?

– Вдова распорядителя житниц. Она маленькая и худенькая, но, тем не менее, невероятно сильна. Правда, два года назад она сломала руку и теперь…

– Третья?

– Ее любимая ученица. Она богата, но, несмотря на это, продолжает шить себе туалеты сама. Это госпожа Нанефер.

15

Слушание дела началось в первой половине дня. Кем, до сих пор не отыскавший своего павиана, согласился явиться в суд.

С самого утра Пазаир наводил порядок в ведомстве, руководить которым его призвала судьба. Атаковать Монтумеса непросто: верховный страж, загнанный в угол, может быть очень опасен. Судья опасался его реакции: ради сохранения своих привилегий этот высокопоставленный чиновник способен пройти по трупам.

Пазаир вышел на улицу и стал рассматривать храм, к которому примыкали помещения его службы. За высокими стенами трудились жрецы, посвященные в культовые таинства; понимая все несовершенство человеческой натуры, они, тем не менее, не соглашались принимать его как данность. Человек – это глина и солома; бог сам возводил хранилища вечности, где пребывали созидательные силы, всегда недоступные, но, однако, содержащиеся в каждом простом куске кремния. Не будь храма, правосудие превратилось бы в сведение счетов, мелочные дрязги, власть одной прослойки людей над остальными; храм давал возможность богине Маат держать бразды в своих руках и поддерживать равновесие. Закон не мог принадлежать никому; и только Маат, чье тело легче страусиного перышка, ощущала тяжесть содеянного. Служить ей, почитая ее, как ребенок почитает свою мать, было долгом чести любого судьи.

Монтумес появился очень рано. Пазаир зябко кутался в шерстяной плащ, несмотря на теплое время года; верховный страж, напротив, был одет лишь в накрахмаленную тунику, придававшую ему величественный вид. На поясе у него висел кинжал с короткой рукояткой и острым лезвием. Глядел он холодно.

– Вы ранняя пташка, Монтумес.

– Я не намерен выступать в роли обвиняемого.

– Но вы приглашены в качестве свидетеля.

– Я разгадал ваше намерение: задавить меня тяжестью ошибок, по большей части надуманных. Нужно ли вам напоминать, что я тоже служитель Закона?

– Но вы почему-то не применяете его к самому себе.

– Вести следствие, не влезая в грязь, невозможно, иногда приходится пачкать руки.

– Не забыли ли вы их вымыть?

– Не время читать мне эту тухлую мораль. Вы больше доверяете сомнительному негру, чем верховному стражу.

– Перед Законом все равны: я давал клятву судьи.

– Да кто же вы такой, в конце концов!

– Египетский судья.

Эти слова прозвучали так мощно и торжественно, что Монтумес дрогнул. Ему крупно не повезло. Он натолкнулся на судью прежних времен, на одного из тех людей, что изображены на рельефах золотого века, эпохи строителей великих пирамид: высоко поднятая голова, обостренное чувство справедливости, любовь к истине, равнодушие к хуле и похвале. Проведя столько лет в сферах высшей власти, верховный страж пришел к убеждению, что этот тип людей обречен на угасание вместе с визирем Баги. Увы, он возрождался вместе с Пазаиром, подобно сорняку, который считаешь окончательно выполотым.

– Почему вы меня преследуете?

– Невинной жертвой вас не назовешь.

– Меня ввели в заблуждение.

– Кто?

– Я не знаю.

– Послушайте, Монтумес! Вы, самый информированный человек в Египте, пытаетесь убедить меня в том, что нашелся некто, еще более ловкий и могущественный, кому удалось обвести вас вокруг пальца?

– Если вы хотите правды, то вот она. Вы увидите, что она меня не украшает.

– Пока не очень верится.

– И напрасно. Истинная причина гибели ветеранов мне неизвестна; то же самое и в отношении кражи небесного железа. Что касается убийства Беранира, то оно давало возможность убрать вас с моего пути, воспользовавшись анонимным обвинением. Я не колебался ни минуты, потому что ненавижу вас. Мне противны ваш ум, ваше упорство в достижении цели любой ценой, ваша неприемлемость компромиссов. Рано или поздно я должен был стать вашей мишенью. Моим последним шансом был Кем; если бы вы согласились сделать из него козла отпущения, мы заключили бы с вами договор о ненападении.

– Ваш фальшивый свидетель и человек, который ввел вас в заблуждение, это не одно и то же лицо?

Монтумес поскреб свой розовый череп:

– На самом деле существует заговор, ведущую роль в котором играет полководец Ашер, но куда ведут его нити, мне непонятно. У нас с вами общие враги; может, нам стоит выступить единым фронтом?

Молчание Пазаира заронило в душу Монтумеса надежду.

– С вашей принципиальностью вы долго не продержитесь, – настаивал он. – Она дала вам возможность подняться очень высоко по иерархической лестнице, но не дергайте за эту веревочку слишком сильно. Я знаю жизнь. Прислушайтесь к моим советам, и все будет в порядке.

– Я должен подумать.

– Ради бога! Я готов забыть о своем прежнем отношении к вам и считать вас другом.

– Если вы не являетесь центром заговора, – размышлял Пазаир вслух, – то, значит, дело обстоит гораздо серьезнее, чем я предполагал.

Монтумес растерялся. Он рассчитывал, что судья придет к другому выводу.

– Имя вашего фальшивого свидетеля приобретает принципиальное значение.

– Не настаивайте.

– В таком случае вы пострадаете один.

– Неужели вы посмеете меня обвинить…

– …в антигосударственном заговоре.

– Присяжные не согласятся с вами.

– Посмотрим. Вам можно предъявить достаточно претензий, и они должны будут принять это в расчет.

– Если я назову вам имя, вы оставите меня в покое?

– Нет.

– Вы безумец!

– Я не поддаюсь на шантаж.

– Тогда мне нет никакого смысла сообщать вам что бы то ни было.

– Как хотите. До скорой встречи в суде.

Пальцы Монтумеса судорожно сжались на рукоятке кинжала. Первый раз в своей карьере верховный страж попал в безвыходное положение.

– Какое будущее вы мне готовите?

– То, которое вы выбрали себе сами.

– Вы великолепный судья, я – хороший стражник. Ошибка исправлена.

– Имя свидетеля?

Тонуть один Монтумес был не согласен.

– Зубной лекарь Кадаш.

Верховный страж следил за реакцией Пазаира и, поскольку старший судья продолжал молчать, не торопился уйти.

– Кадаш, – повторил он.

Монтумес вышел, с надеждой, что сделанное признание спасет его. Он не заметил присутствия внимательного свидетеля, ни на минуту не отрывавшего от верховного стража своих красных глаз. Павиан, взобравшийся на крышу царского портика, был похож на статую бога Тота. Он сидел, положив лапы на колени ладонями вверх и, казалось, медитировал.

Пазаир понял, что верховный страж сказал правду. Если бы тот солгал, обезьяна бы бросилась на него. Судья позвал Убийцу. После легкого колебания павиан скользнул вниз по колонне, подошел к Пазаиру, и тот протянул ему руку.

Увидев Кема, животное бросилось ему на шею, а нубиец плакал от радости.

* * *

Перелетев через поле, перепела нырнули в колосья. Утомленный долгим путешествием вожак не заметил опасности. Обутые в сандалии из листьев папируса, простертые на земле охотники раскинули частую сеть, в то время как их помощники размахивали тряпками, чтобы вспугнуть птиц. Обезумев от страха, те попадали прямиком в сеть: улов был богатый. Жареные перепела – одно из самых популярных блюд, подававшихся к столу в лучших домах.

Пазаир не оценил этого зрелища. Видеть, как живое существо лишают свободы, даже если речь идет об обыкновенной перепелке, причиняло ему настоящие страдания. Нефрет, чувствительная к переживаниям мужа, потянула его за собой. Они дошагали до озера со спокойными водами и берегами, заросшими смоковницами и тамариском, которое один из фиванских царей приказал вырыть для своей жены. Согласно легенде, богиня Хатхор приходила сюда на закате купаться. Молодая женщина надеялась, что райская красота здешних мест принесет судье умиротворение.

Разве исповедь верховного стража не доказывала, что с первых дней расследования в Мемфисе Пазаир самостоятельно вычислил одну из ключевых фигур заговора? Кадаш не остановился перед тем, чтобы подкупить Монтумеса и спровадить судью в тюрьму.

У судьи закружилась голова. Он подумал, что становится проводником высшей воли, указывающей ему путь и побуждающей пройти по нему во что бы то ни стало.

Виновность Кадаша ставила перед ним вопросы, на которые нельзя было отвечать поспешно, без достаточных доказательств. Странный огонь, временами нестерпимый, жег его изнутри; торопясь узнать истину, не рисковал ли он извратить ее своей торопливостью?

Нефрет твердо решила оторвать его от рабочей комнаты и документов и не слушала никаких возражений, она увлекла его в это приветливое сельское уединение.

– Я теряю драгоценное время.

– Мое общество тебя тяготит?

– Прости меня.

– Тебе полезно передохнуть.

– Зубной лекарь Кадаш приводит нас к химику Чечи, через него – к полководцу Ашеру, далее мы выходим на убийство пяти ветеранов и, видимо, на судовладельца Денеса и его жену! Все заговорщики принадлежат к нашей элите. Они хотят захватить власть посредством военного переворота, предварительно взяв под свой контроль производство нового оружия. Вот почему был убит Беранир, будущий верховный жрец Карнака, который дал бы мне возможность вести расследование в храмах по поводу кражи небесного железа; вот почему они попытались уничтожить меня, обвинив в убийстве учителя. Дело очень разветвленное, Нефрет! Хотя я могу и ошибаться. Я не вполне уверен в своих выводах.

Она повела его по тропинке вдоль озера. Стоял послеполуденный зной, и крестьяне дремали в шалашах и в тени деревьев.

Нефрет встала на колени, сорвала растущий у берега бутон лотоса и приколола его к волосам. Серебристая рыбка с выпуклым животом выскочила из воды и вновь исчезла, подняв сверкающий фонтанчик брызг.

Женщина вошла в воду; ее платье намокло и плотно облегло тело, подчеркнув его линии. Зайдя поглубже, она легко поплыла и, смеясь, попробовала схватить карпа, прямо перед ней чертившего под водой зигзаги. Она вышла из воды, окруженная ароматом своих духов, ставшим после купания более отчетливым.

– Ты не хочешь искупаться?

Она была так хороша, что Пазаир смотрел на нее, не двигаясь. Она сняла платье, он – свою повязку. Нагие, они обнялись и скользнули в заросли папируса, где отдались друг другу, изнемогая от счастья.

* * *

Пазаир категорически не одобрял намерения Нефрет. Зачем старший лекарь Небамон зовет ее к себе, если не для того, чтобы заманить в ловушку и отомстить?

Кем и его павиан пойдут следом, чтобы обеспечить ее безопасность. Обезьяна сумеет пробраться в сад лекаря, и, если ситуация станет опасной для Нефрет, Убийца вмешается самым решительным образом.

Но молодая женщина не испытывала опасений; напротив, ей было очень любопытно, что же замышляет ее злейший враг. Несмотря на предостережения Пазаира, она приняла условия Небамона: встреча с глазу на глаз.

Привратник впустил ее, и она пошла по аллее тамариска, чьи густые, разросшиеся ветви склонялись до земли; их пушистые сахарные плоды собирали по росе и сушили на солнце, а из древесины делали лучшие гробы, подобные тому, в котором покоился Осирис, а также жезлы, помогавшие прогонять темные силы. Удивленная необычной тишиной, царящей в поместье, Нефрет пожалела, что не захватила с собой такого жезла.

Не было видно ни садовника, ни водоноса, ни слуг… Возле роскошного дома тоже было пустынно. Нефрет неуверенно переступила через порог. Просторная комната, отведенная для гостей, была хорошо проветрена и слабо освещена несколькими пучками света.

– Я пришла, – произнесла она.

Никто не ответил. Жилище казалось покинутым. Может быть, Небамон уехал в город, забыв о назначенной встрече?

Мучаясь сомнениями, она принялась осматривать дом.

Старший лекарь спал, лежа навзничь на большой кровати в своей спальне, расписанной летающими утками и гуляющими цаплями. Лицо его осунулось, дыхание было коротким и прерывистым.

– Я пришла, – тихо повторила она.

– Вы не побоялись… я не надеялся!

– А вас следует опасаться?

Она стояла перед ним, легкая и воздушная.

– Раньше да. Я желал исчезновения Пазаира и вашего провала. Знать, что вы счастливы вдвоем, было невыносимо; я страстно желал видеть вас у своих ног, жалкую, умоляющую. Ваше счастье мешало моему. Разве я не мог бы вас соблазнить? Ведь со многими это мне удалось. Хотя вы на них не похожи.

Небамон сильно сдал; его голос утратил свои томные модуляции и дребезжал.

– Что с вами?

– Негостеприимный я хозяин. Не хотите попробовать мои пирожные в форме пирамидок с начинкой из фиников?

– Я не люблю сладкого.

– Но вы же любите жизнь, вы принимаете ее во всей полноте! Мы были бы великолепной парой. Пазаир вас не стоит, вы это знаете; он недолго пробудет старшим судьей, и вы снова впадете в бедность.

– Разве богатство необходимо?

– Бедный врач не может быть успешным.

– Но ведь ваши деньги не избавляют вас от страданий?

– У меня опухоль в груди.

– Это можно вылечить. Чтобы успокоить боль, я советую примочки из сока смоковницы, взятого в начале весны, до плодоношения.

– Прекрасный рецепт. Вы искусный врачеватель.

– Но операции не избежать. Я бы сделала надрез с помощью заостренного тростника, сняла опухоль теплом и прижгла рану ланцетом.

– Это было бы правильно, если бы мой организм смог выдержать хирургическое вмешательство.

– Вы до такой степени ослабели?

– Мои дни сочтены. Поэтому я отослал близких и слуг. Все меня раздражают. Какая, должно быть, неразбериха царит во дворце. В мое отсутствие никто не способен проявить инициативу. Глупцы, которые смотрят на меня, открыв рот, и совершенно теряются в мое отсутствие. Какая жалкая комедия… Ваше появление скрасит мою агонию.

– Могу я прослушать вас?

– Если вас это развлечет.

Она слышала голос его сердца, слабый и неритмичный. Небамон не лгал. Он был тяжело болен. Он лежал тихо, вдыхая запах духов Нефрет, ощущая нежное прикосновение ее руки на своей коже и ее уха на своей груди. Он отдал бы целую вечность, лишь бы продлить эти мгновения. Увы, у него в запасе не было вечности; наступал час последнего суда: на его пороге стояла смерть.

Нефрет отстранилась:

– Кто лечил вас?

– Я сам, знаменитый старший лекарь египетского царства!

– Каким образом?

– Не презирайте меня. Я ненавижу сам себя, потому что неспособен внушить вам любовь. Мое существование было скучной чередой успехов, лжи и мерзостей, и в нем не было вас, вашего лица, не было страсти, которая бы нас сблизила. Я умираю без вас.

– Я не могу вас так оставить.

– Отбросьте сомнения, используйте этот шанс! Если я поднимусь, то превращусь в хищника, буду преследовать Пазаира и попытаюсь завладеть вами.

– Больному надо помочь.

– Вы берете на себя эту роль?

– В Мемфисе много отличных практикующих врачей.

– Нет. Вы и никто другой.

– Не будьте ребенком.

– Если бы не Пазаир, вы полюбили бы меня?

– Вы знаете ответ.

– Солгите, умоляю вас!

– Сегодня же вечером вернутся ваши слуги. Я пропишу вам легкое меню.

Небамон поднялся:

– Клянусь, что я не участвовал ни в каких заговорах, которые так волнуют вашего мужа. Мне ничего не известно ни об убийстве Беранира, ни о смерти ветеранов, ни о происках Ашера. Единственной моей целью было отправить Пазаира на каторгу и вынудить вас выйти за меня замуж. Другая жена мне не нужна.

– Не следует ли вам отказаться от того, что получить невозможно?

– Обстоятельства еще переменятся, уверяю вас.

16

Пантера ласкала грудь Сути и таяла от счастья. Они только что предавались любви; ее любовник был напорист, как мощный паводок, и нетерпелив, как валы, которые он бросает на скалы.

– Почему ты такой мрачный?

– Да так, мелкие неприятности.

– Ходят разные слухи.

– О чем?

– О Рамсесе Великом. Некоторые утверждают, что счастье отвернулось от него. В прошлом месяце был пожар в порту; произошло несколько несчастных случаев на реке; молния расщепила пополам большую акацию.

– Это глупости.

– Для многих твоих соотечественников – нет. Они уверены, что магическая сила фараона истощается.

– Подумаешь, важность! Он устроит праздник возрождения, и народ станет вопить от радости.

– Чего он ждет?

– Рамсес умеет совершать нужные действия в нужный момент.

– А твои неприятности?

– Говорю тебе, пустяки.

– Женщина.

– Я веду следствие.

– Чего она хочет?

– Я вынужден…

– Законный брак, со всеми вытекающими последствиями! Иначе говоря, ты меня бросаешь!

В гневе светловолосая ливийка разбила несколько глиняных кружек и разодрала на части соломенный стул.

– Какая она из себя? Высокая, низенькая, молодая, старая?

– Маленькая, черноволосая, не такая красивая, как ты.

– Богатая?

– Конечно.

– Я тебя больше не устраиваю, у меня нет денег! Твоя шлюха-блондинка больше тебя не забавляет, тебе захотелось иметь добропорядочную и богатую жену-брюнетку!

– Мне необходимо узнать у нее кое-что очень важное.

– И ты вынужден жениться?

– Это же простая формальность.

– А я?

– Прояви терпение. Как только я получу то, что мне нужно, сразу разведусь.

– И как она на это отреагирует?

– Для нее это всего лишь каприз. Она быстро забудет.

– Откажись, Сути. Ты делаешь ужасную ошибку.

– Я не могу.

– Прекрати слушаться Пазаира!

– Брачный контракт уже подписан.

* * *

Пазаир, старший судья, высший судейский чиновник Мемфиса, неоспоримый моральный авторитет, дулся, как обиженный подросток. Ему было непонятно, почему Нефрет тратит столько сил на Небамона. Молодая женщина пригласила нескольких целителей на консультацию к старшему лекарю, вернула в его дом слуг, проследила за тем, чтобы больной был ухожен и у его изголовья постоянно кто-то находился. Это бесило судью.

– Своим врагам не помогают, – бурчал он.

– И это говорит судья?

– Судья должен это сказать.

– Я же врач.

– Это чудовище пыталось нас уничтожить, тебя и меня.

– Но у него не получилось. И сегодня он уничтожает себя изнутри.

– Его недуг не искупает его вины.

– Ты прав.

– Если ты согласна со мной, прекрати заниматься его делами.

– Моих мыслей он не занимает, я действую из чувства долга.

Пазаир чуть-чуть повеселел.

– Ты ревнуешь?

Он притянул ее к себе.

– Ужасно.

– Ты не разрешаешь мне лечить никого, кроме собственного мужа?

– Безусловно, если бы закон давал мне такую возможность.

Слегка встревоженный Смельчак протянул правую лапу Нефрет, а левую – Пазаиру: малейшие разногласия между хозяевами делали пса несчастным. Его поза была так забавна, что они оба расхохотались. Успокоенный пес поддержал веселье своим лаем.

* * *

Отстранив двух писцов, нагруженных свитками папируса, и толкнув секретаря, Сути распахнул дверь в рабочую комнату Пазаира. Хозяин пил медную воду. Длинные черные волосы офицера были растрепаны, некогда славный герой был страшно разгневан.

– У тебя неприятности, Сути?

– Да, и это – ты!

Старший судья встал и закрыл дверь. Скандал обещал быть шумным.

– Мы можем поговорить в другом месте.

– Ну уж нет! Корень моих неприятностей именно здесь.

– С тобой несправедливо обошлись?

– Ты уже успел прикипеть к своему месту, Пазаир! Взгляни вокруг: бумагомараки, тупые чинуши, мелкие душонки, озабоченные лишь своим продвижением по службе. Ты попираешь нашу дружбу, ты забросил расследование по полководцу Ашеру, истина тебя больше не волнует. Создается впечатление, что ты больше не доверяешь мне! Должности и полномочия застят тебе глаза. А между тем я сам видел, как Ашер пытал и убил египтянина, я знаю, что он предатель, а ты строишь из себя важную персону!

– Ты выпил.

– Только плохого пива, зато много. Мне было необходимо. Ни у кого не хватит смелости говорить с тобой так, как я.

– Ты никогда не чувствовал нюансов, но я не подозревал, что ты просто глуп.

– Вдобавок ко всему, ты меня и оскорбляешь! Попробуй опровергнуть то, что я сказал, если посмеешь.

– Сядь.

– Я не вступаю в сделки с совестью!

– Ну хотя бы отдышись.

Слегка пошатываясь, Сути умудрился сесть, не потеряв равновесия.

– Не пытайся меня умаслить. Я тебя насквозь вижу.

– Тебе повезло. Лично я мало что понимаю.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивился Сути.

– Посмотри: я завален работой. Когда я работал квартальным судьей, у меня было хотя бы немного времени, чтобы вести расследования. На новой должности я обязан отвечать на сотни ходатайств, просматривать несметное количество документов, успокаивать гнев одних и нетерпение других.

– Ты угодил в ловушку! Уходи в отставку, и будем работать вдвоем.

– Какие у тебя планы?

– Свернуть шею полководцу Ашеру и избавить Египет от этой порчи.

– Последнего ты не добьешься.

– Добьюсь! Обезглавить заговор – и дело в шляпе!

– А убийство Беранира?

Сути саркастически рассмеялся:

– Я был настолько хорошим следователем, что женился на госпоже Тапени.

– Я оценил твою жертву.

– В противном случае она бы ничего мне не сказала.

– Зато теперь ты богат.

– Но Пантера в бешенстве.

– Такому соблазнителю, как ты, пора к этому привыкнуть.

– Я – и вдруг женат… Это же хуже, чем каторга! Разведусь при первой же возможности.

– Свадебная церемония прошла нормально?

– В самом узком кругу. Она не хотела видеть никого. А в постели – как с цепи сорвалась. Для Тапени я как мед для мухи.

– А как продвигается расследование?

– С иглами вроде той, которой был убит Беранир, умеют управляться всего несколько дам из высшего общества. Самая искусная и самая заметная среди них – госпожа Нанефер. Ее пост инспектора государственной казны – почетный, но она действительно заведует складом тканей и прекрасно владеет мастерством ткачихи.

Госпожа Нанефер, супруга судовладельца Денеса, смертельный враг Бел-Трана, самого лучшего помощника судьи! При всем том, будучи членом жюри во время процесса над Ашером, она не выступила против Пазаира. Снова, в который уже раз, судья почувствовал, что никак не нащупает верного пути. Вывод о виновности вроде бы напрашивается сам собой, однако уверенности нет.

– Арестуй ее немедленно, – посоветовал Сути.

– У меня нет достаточных доказательств.

– Опять, как с Ашером! Почему ты не хочешь признавать очевидное?

– Не я, Сути, а суд. Чтобы признать вину обвиняемого в убийстве, суд должен располагать безупречнымидоказательствами.

– Но я же ради этого женился!

– Постарайся узнать еще что-нибудь.

– Ты требуешь от меня все больше, а сам прячешься за частокол законов, из-за которого не видишь реальности. Ты отрицаешь то, что ясно, как белый день: Ашер – предатель и преступник, который стремится взять под контроль армейские части в Азии, а Нанефер – убийца твоего учителя.

– Но почему тогда полководец бездействует?

– Он занят тем, что расставляет своих людей на нужные посты в Египте и на покоренных землях в качестве инструктора офицерского корпуса в Азии. Он формирует из преданных ему людей группу чиновников и военных. И скоро, с помощью своего друга Чечи, получит в свое распоряжение сверхнадежное вооружение, с которым сможет противостоять любым войскам. Тот, кто контролирует армию, владеет всем государством.

Пазаир недоверчиво слушал.

– Военный переворот не имеет шансов на успех.

– Золотой век кончился, на троне – Рамсес! Провинция населена большим количеством иноземцев, а наши дорогие соотечественники больше думают о том, как бы разбогатеть, а не о том, чтобы удовлетворить богов. Прежняя мораль умерла.

– Личность фараона по-прежнему священна. Ашеру с ним не сравниться. Ни один из кланов его не поддержит, страна его не примет.

Этот аргумент сработал. Сути признал, что его рассуждения, убедительные в том, что касается провинций, не действуют в отношении Египта Рамсеса Великого. И никакая группировка, даже прекрасно вооруженная, не сумеет добиться одобрения храмов, не говоря о том, чтобы снискать доверие народа. Чтобы управлять обеими землями – Нижним и Верхним Египтом, – одной силы недостаточно. Необходима священная сущность – способность заключить договор с богами и заставить воссиять на земле божественную любовь. И если грека, ливийца или сирийца эти соображения способны лишь рассмешить, то для египтянина они являются определяющими; и сколь бы талантливым стратегом и ловким интриганом ни был Ашер, необходимых для этого качеств у него нет.

– Странно, – заметил Пазаир. – У нас было трое потенциальных виновников в смерти Беранира: старший судья, который отправлен в ссылку и умирает от истощения; Небамон, страдающий от серьезного заболевания; Монтумес, который близок к краху. Каждый из троих мог написать записку, предлагающую мне поспешить на помощь учителю, и таким образом создать ситуацию, позволявшую обвинить меня в убийстве. Ты добавил к этой троице госпожу Нанефер. Однако мне кажется, что мой предшественник на посту старшего судьи был не при чем: он вел себя как человек слабый, усталый, запутавшийся в бесконечных компромиссах. Небамон поклялся Нефрет, что не замешан ни в каких заговорах. А верховный страж, обычно такой находчивый и уверенный в себе, выглядит скорее как жертва интриги, чем как интриган. Если мы так серьезно ошиблись в отношении этих троих, то как мы можем быть уверены в виновности Нанефер?

– Вот он, твой заговор! Полководцу Ашеру недостаточно элитных армейских подразделений. Ему необходима поддержка богатых предпринимателей и высших слоев общества, Расположение Нанефер и Денеса ему обеспечено, а они оба – самые богатые торговцы в Мемфисе! С помощью их денег он сможет купить чье-то молчание, совесть и пособничество. Заговор получается с двумя головами.

– Разве не Денес организовал прием по поводу моего вступления в должность?

– То есть он сделал попытку подкупить и тебя тоже? И когда у него это не вышло, он сочиняет версию, которая ему подходит. Ты – убийца Беранира; Кадаш – свидетель этого преступления, с помощью которого можно расправиться с твоим верным приставом Кемом.

На этот раз еще не протрезвевший Сути выглядел убедительно.

– Если ты прав, то наши противники гораздо более многочисленны и могущественны, чем мы полагали. А Денес годится на пост главы государства?

– Никогда! Слишком занят собой и равнодушен к другим. Не способен далеко просчитывать свои действия; его кругозор ограничен вопросами денег и прибыли. Госпожа Нанефер, напротив, более опасна, чем кажется; я полагаю, что она способна обеспечить регентство. И все это происходит наяву, старший судья! Пятеро ветеранов мертвы, Беранир убит, других пытались устранить… Таких передряг в Египте не случалось уже несколько десятилетий. Расследование, которое ты ведешь, нарушает их планы. У тебя в руках власть, воспользуйся же ею! Твои бумажки подождут.

– Они гарантируют стабильность в государстве и благополучие населения.

– Что со всем эти станется, если заговорщики добьются успеха?

Пазаир поднялся:

– Бездействие плохо влияет на тебя, Сути.

– Герою нужны подвиги.

– Ты готов рисковать?

– Вместе с тобой. Я хочу увидеть, как полководец Ашер получит по заслугам.

* * *

Боли у Силкет стали принимать угрожающий характер. Опасаясь дизентерии, Бел-Тран приехал за Нефрет глубокой ночью. Она дала больной зерна душистого укропа, известного своей способностью утолять боль и способствовать пищеварению. Спазмы утихли. В виде мази с добавлением кориандра укроп может лечить и мигрени. Однако диарея у Силкет протекала так болезненно, что этого зонтичного растения с желтыми цветами было недостаточно; каждые четверть часа больная должна была выпивать бокал пива из сладких рожков, смешанного с маслом и медом.

Через час усилия Нефрет дали результат: болезненные симптомы сошли на нет.

– Вы потрясающий лекарь, – прошептала пациентка.

– Не волнуйтесь. Завтра вы будете на ногах. И пейте рожковое пиво в течение недели.

– Какие-нибудь осложнения возможны?

– Никаких. У вас обыкновенное пищевое отравление. Если не лечить, то это может быть достаточно серьезно. Несколько дней вам необходимо будет есть пищу со злаками.

Бел-Тран горячо поблагодарил Нефрет и отвел ее в сторону.

– Вы сказали нам правду?

– Не сомневайтесь.

– Позвольте предложить вам легкий завтрак.

Нефрет согласилась. Небольшой отдых перед долгим рабочим днем не помешает: ведь ей предстоит посетить больше десятка больных, богатых и бедных. Скоро взойдет солнце, ложиться в постель уже не имеет смысла.

– С тех пор как я стал служащим казначейства, – признался Бел-Тран, – я перестал спать. Пока Силкет в постели, я просматриваю документы для завтрашнего дня. Но иногда в желудке возникает как бы клубок боли, и я не могу двинуть ни рукой, ни ногой.

– Вы истощаете свою нервную систему.

– Работа в казначействе не оставляет времени для отдыха. Я принимаю ваши упреки, Нефрет, но могу упрекнуть вас в том же. Вы целый день бегаете по городу, не оставляя без внимания ни один вызов. А между тем вам следует быть в другом месте: во дворце не хватает врачей вашего уровня. Небамон окружил себя посредственностями, и теперь его некем заменить. Если он вытеснил вас из высшей врачебной элиты, то именно потому, что вы компетентный целитель.

– Вопрос о назначениях решает старший лекарь, и мы ничего не можем тут поделать – ни вы, ни я.

– Вы поставили на ноги визиря и других важных персон. Я собираю их свидетельства, которые намерен представить в дисциплинарную комиссию. И тогда даже самым упертым придется признать ваши достоинства.

– У меня нет никакого желания бороться за себя.

– Поскольку Пазаир – старший судья, он не может выступить в вашу защиту, так как рискует быть обвиненным в пристрастности. Но ко мне это не относится. И сражаться за вас буду я.

* * *

Фивы были взволнованы. Большой город на юге страны, хранитель древних традиций, соперничающий с Севером и враждебно воспринимающий экономические новации Мемфиса, полный энтузиазма и нетерпения, ждал, когда будет оглашено имя нового верховного жреца, который примет под свою руку более восьмидесяти тысяч чиновников, шестьдесят пять городов и деревень, миллион мужчин и женщин, так или иначе связанных с храмом, четыреста тысяч голов скота, четыреста пятьдесят виноградников и фруктовых садов, и девяносто судов. В обязанность фараона входило предоставить для церемонии культовые предметы, продовольствие, масло, фимиам, мазь, одеяния и дать земли, принадлежность которых будет обозначена с помощью больших стел, установленных по границам полей, в каждом углу; собрать пошлину с товаров и рыбной ловли должен будет верховный жрец. Понтифик Амона правил государством в государстве; поэтому фараон должен был назначить на этот пост человека, чья верность и желание прислушиваться к правителю не вызывали бы сомнений. В то же время фигура верховного жреца не должна быть блеклой, лишенной харизмы. Беранир полностью отвечал этим требованиям; его внезапное исчезновение поставило Рамсеса Великого в затруднительное положение. День посвящения в сан наступал, а выбор все еще не был сделан.

Пазаир и Сути решились на путешествие – отчасти из любопытства, отчасти по необходимости. Из беседы с верховным жрецом Мемфиса они выяснили, что ему ничего не известно о краже небесного железа. Судя по всему, драгоценный металл принадлежал одному из храмов на юге; и только верховный жрец Карнака сможет подсказать следователям серьезное направление поисков. Но что же это за человек – тот, к кому направлялся Пазаир?

Как старший судья, Пазаир был допущен на пристань вместе с Сути, которого он представил как своего помощника. В доке, расположенном между Нилом и храмом, стояли немногочисленные суда; благодаря нескольким рядам деревьев воздух здесь был свежий.

Двое друзей, сопровождаемые жрецом, прошли меж сфинксов с человеческими головами, взгляд которых обладал способностью останавливать непосвященных. Перед каждым из бдительных стражей был проложен оросительный желоб, наполнявший водой бассейн глубиной в полметра, где росли цветы. Таким образом, сакральный путь, ведущий из внешнего мира в храм, оказывался расцвеченным яркими красками.

Пазаир и Сути были допущены в первый большой двор, где совершавшие богослужение жрецы, с бритыми головами, одетые в льняные туники, украшали алтарь цветами. Что бы ни случилось во внешнем мире, церемония должна пройти безупречно. Служители бога, мастера таинств, распорядители ритуала, звездочеты и музыканты исполняли свои обязанности, закрепленные действующим Законом со времен пирамид. Однако лишь небольшая часть их постоянно находилась внутри святилища; остальные участвовали в отправлении культа только в течение более или менее долгих периодов – от недели до трех месяцев. Дважды в день и дважды в ночь они совершали омовение, полагая, что внутренней чистоте должна соответствовать безупречная чистота внешняя.

Друзья сели на каменную скамью. Покой и величие здешних мест, глубокая тишина, сковавшая камни вечности, отвлекали от снедавших их забот и проблем. Жизнь, защищенная от губительного действия времени, приобретала здесь другой вкус. Даже Сути, закоренелый безбожник, почувствовал, как душа его наполняется радостью.

* * *

Новый верховный жрец Карнака получил от фараона знаки отличия, соответствующие его сану, – золотой жезл и два перстня. Отныне хозяин самого большого и богатого храма в Египте должен будет заботиться о сохранности и приумножении его богатств. Каждое утро он станет открывать двери в скрытое от посторонних глаз святилище, царство света, где Амон будет возрождаться в соответствии с таинством Востока. Он поклялся соблюдать ритуал, обновлять дары и заботиться об этом жилище богов, где начало начал будет находиться в постоянном равновесии. Завтра он подумает о своих многочисленных помощниках, включая домоправителя, распорядителя хозяйством, писцов, секретарей и управляющих; завтра он пожалеет о своем спокойном существовании, конец которому положило решение фараона. В этот решающий момент он вспомнил главное положение Закона: Не возвышай голоса своего в храме, ибо Бог любит тишину. Пусть твое сердце будет любящим. Не беспокой Творца пустяками, ибо он любит молчание. Молчаливый похож на дерево, растущее во фруктовом саду; его плоды сладостны на вкус, его тень приятна, оно зеленеет и кончает свои дни там же, где и родилось.

Долго сосредоточивался главный жрец в святая святых, один в часовне, лицом к лицу со статуей бога. Никогда не испытывал он подобного волнения, сделавшего ничтожными его вчерашние чаяния и пустые надежды. Одеяние главного служителя Амона освобождало его от всего преходящего, человеческого, он стал иным, незнакомым самому себе. И это было неважно, поскольку отныне у него не будет времени вспоминать о собственных вкусах и сомнениях.

Верховный жрец, пятясь, вышел из святилища и оглядел внутренность храма, свою новую вселенную.

* * *

Громкие восклицания приветствовали появление нового верховного жреца на пороге гигантского зала с колоннами, построенного Рамсесом. Отныне он станет прокладывать путь золотым жезлом и вести по нему свою мирную армию, призванную на службу во славу Амона.

Пазаир вздрогнул.

– Невероятно.

– Ты знаешь его?

– Это Кани, садовник.

17

Принимая в большом дворе знаки уважения от высших должностных лиц, Кани остановился напротив Пазаира. Судья поклонился. Взгляды этих людей встретились, наполняя обоих глубокой радостью.

– Мне бы хотелось посоветоваться с вами как можно скорее.

– Я могу принять вас сегодня вечером, – ответил Кани.

* * *

Дворец верховного жреца, расположенный недалеко от входа в храм, по своей архитектуре и внутреннему убранству был настоящей жемчужиной. Красота росписи, прославляющей деяния Творца в природе, ласкала глаз. Кани принял Пазаира в своем личном покое, уже заваленном свитками папируса. Они радостно обнялись.

– Я очень счастлив за нашу страну, – объявил судья.

– Дай бог, чтобы вы оказались правы! Ведь это место было предназначено Бераниру, мудрейшему из мудрых. Кто может сравниться с ним? Я стану благословлять его память каждое утро, его статуя будет установлена в храме, чтобы к ней можно было приносить дары.

– Рамсес сделал правильный выбор.

– Это место нравится мне так, как если бы я прожил здесь всю жизнь. И если я оказался облеченным столь высоким доверием, то это благодаря вам.

– Мое вмешательство было ничтожным.

– Оно было решающим. Но я чувствую, что вы чем-то озабочены.

– Расследование, которое я веду, дает обескураживающие результаты, они ставят меня в тупик.

– Чем я могу помочь?

– Мне бы хотелось провести следственные действия в храме Коптоса. Есть надежда, что там можно найти следы небесного железа, переданного химику Чечи, сообщнику полководца Ашера. Чтобы выдвинуть обвинение против первого и доказать виновность второго, необходимо пройти по всей цепочке. Без вашего разрешения это невозможно.

– Жрецы тоже могут оказаться пособниками преступников?

– Этого исключать нельзя.

– Я постараюсь преодолеть все препятствия, дайте мне неделю сроку.

* * *

Пазаир поселился в маленьком домике неподалеку от священного карнакского озера и принимал участие в ритуалах в качестве «чистого жреца». Его тело было гладко выбрито. Каждый день он писал Нефрет, восхищаясь в письмах спокойным великолепием храма. Сути, отказавшийся пожертвовать своими роскошными длинными волосами, проводил время у одной из своих подружек, с которой познакомился на речных состязаниях. Красотка еще не вышла замуж и мечтала о Мемфисе; он отдался ей душой и телом.

В назначенный день верховный жрец принял обоих друзей в зале для аудиенций. Кани уже слегка изменился – лицо бывшего садовника, знатока лекарственных растений, оставалось изборожденным глубокими морщинами и бронзовым от солнца, а его манера держаться стала величественной. Остановив свой выбор на нем, Рамсес сумел разглядеть под скромной внешностью глубокую и возвышенную натуру. Период адаптации оказался для Кани абсолютно безболезненным, всего за несколько дней он понял суть своего нового поприща.

Пазаир представил ему Сути, который чувствовал себя стесненно в столь суровой обстановке.

– Следствие надо провести именно в Коптосе, – объявил верховный жрец. – Специалисты по драгоценным металлам и редким минералам находятся в подчинении настоятеля храма, бывшего рудокопа, а впоследствии стражника пустыни. И если кто-нибудь знает о происхождении этого небесного железа, то именно он. Коптос – отправной пункт всех больших экспедиций по рудникам и карьерам.

– Он сам может быть замешан в это дело?

– Если верить отзывам, то нет. Он – распорядитель, однако и сам находится под контролем. В его обязанности входит поставка ценных материалов во все храмы Египта. Он занимается и поставками золота. За двадцать лет службы – ни одной оплошности. Я подготовил письменное распоряжение, которое откроет вам доступ к архивам храма. Думаю, злоупотребления надо искать в другом месте; возможно, следует обратить особое внимание на рудокопов и изыскателей?

* * *

Резкий ветер взлохматил волосы Сути; стоя в носовой части судна, направлявшегося в Мемфис, он продолжал дуться, раздосадованный спокойствием Пазаира.

– Коптос, пустыня, сокровища песков… Какие глупости!

– С документом, подписанным Кани, я имею право перерыть весь храм Коптоса сверху донизу.

– Это абсурд! Те, кто ворует такие ценности, не настолько глупы, чтобы оставлять следы своих злоупотреблений.

– Твое рассуждение мне кажется разумным. Следовательно…

– Следовательно, надо, ничего не боясь, идти напролом в компании с людьми, не имеющими ни стыда, ни совести и готовыми поставить на карту благополучие их близких за горсть монет! Раньше такое приключение меня, может быть, и соблазнило бы, но теперь я женат и…

– Ты рассуждаешь как примерный семьянин!

– Мне хочется немного попользоваться благосостоянием госпожи Тапени – в качестве компенсации за свою безупречную службу. И, кроме того, разве ты не просил меня нажать на нее посильнее и узнать еще что-нибудь?

– Жить на содержании у дамы – это на тебя не похоже.

– Посылай на такие задания своего нубийца!

– Его быстро вычислят. Эту версию я будут отрабатывать сам.

– Ерунда! Ты не продержишься и двух дней.

– Не забывай, я познал каторгу.

– Искатели руды должны уметь выживать без воды, терпеть самое жгучее солнце, бороться со скорпионами, змеями и дикими хищниками! Оставь эти затеи!

– Искать истину – мое ремесло, Сути.

* * *

Нефрет срочно вызвали к Небамону. Несмотря на то, что за ним постоянно ухаживали трое врачей, он впал в коматозное состояние.

Северный Ветер со своей хозяйкой без подсказки взял направление в сторону усадьбы старшего лекаря.

Как только появилась Нефрет, Небамон пришел в себя. Его мучил желудок, он жаловался на боли в руке и груди. «Сердечный приступ», – констатировала Нефрет. Она положила руку на грудь больного и приступила к гипнозу: боль отступила. Затем она прокипятила в масле корень брионии и добавила в снадобье листья акации, фиги и мед.

– Будете пить это четыре раза в день, – сказала она Небамону.

– Сколько мне осталось жить?

– Вы действительно серьезно больны.

– Вы не умеете лгать, Нефрет. Сколько?

– Наша судьба в руках бога.

– Не говорите красивых фраз! Я боюсь смерти и хочу знать, сколько дней мне осталось жить: я бы пригласил веселых девушек, выпил любимого вина!

– Дело ваше.

Небамон, бледный как смерть, вцепился в ее руку.

– Я снова лгу, Нефрет! Никто мне не нужен, кроме вас. Обнимите меня, умоляю. Один раз, только одик раз…

Она мягко высвободила руку. На лице Небамона выступил пот.

– Последний суд будет суровым. Сам я – человек заурядный, но мне очень нравилось подчинять себе талантливых людей. Мне недоставало лишь женщины, настоящей женщины, которая сделала бы меня лучше. Прежде чем отправиться к Осирису, я мог бы помочь Пазаиру, тому, кто одержал надо мной верх. Скажите ему, что Кадаш купил мое свидетельство за амулеты. Необыкновенные вещицы, их ему поставляет его управитель. Судя по цене подарка, дело должно быть весьма серьезное. Даже чрезвычайное…

Это были последние слова старшего лекаря Небамона; он отошел в мир иной, не сводя глаз с Нефрет.

* * *

Пазаир вспомнил о продажном управителе зубного лекаря Кадаша. На самом деле было известно, что он замешан в незаконной торговле вещами, до которых его хозяин тоже был большой охотник. Красивый амулет из лазурита обменивался на корзину свежей рыбы. И живые и мертвые стремились заручиться магическим покровительством, чтобы защититься от сил тьмы. Амулеты – в форме глаза, ноги, руки, лестницы в небо, лотоса, папируса, изображений богов – были олицетворением благих сил. Многие египтяне, невзирая на возраст и социальное положение, носили их на шее, чтобы они касались кожи.

Фигура Кадаша становилась все выразительней. Чтобы дополнить ее новыми штрихами, Пазаир направил своих служащих по следу его бывшего управляющего. Первая же разведка дала результаты: сегодня этот человек занимал сходный пост в большом поместье Среднего Египта. Владение принадлежало одному из лучших друзей Кадаша, судовладельцу Денесу.

* * *

Во время еженедельной аудиенции, которую визирь устраивал для своих ближайших сотрудников, обсуждались самые разные вопросы. Баги любил, когда люди говорили по существу, и терпеть не мог болтунов; его собственные выводы были четкими и содержательными. Один из секретарей их записывал, другой сразу преобразовывал в административные распоряжения, которые визирь скреплял личной печатью.

– Ваши предложения, судья Пазаир?

– Только одно: замена верховного стража. Монтумес недостоин занимать этот пост. Злоупотребления, допущенные им, слишком серьезны, чтобы смотреть на них сквозь пальцы.

Секретарь визиря попытался возразить.

– Монтумес сделал много хорошего для страны. Он сумел установить в ней образцовый порядок.

– Визирю известны мои аргументы, – настаивал Пазаир. – Монтумес позволял себе лгать, подделывать документы и попирать правосудие. Но поплатился за все содеянное лишь один бывший старший судья. Почему же его сообщник должен остаться безнаказанным?

– Работу верховного стража в белых перчатках не сделаешь!

– Достаточно, – вмешался визирь. – Факты известны и доказаны, дело представляется предельно ясным. Зачитайте, секретарь.

Обвинения были тяжкими. Пазаир без стеснения обнажил всю низость и бесчестность поступков Монтумеса.

– Кто выступит за то, чтобы Монтумес остался на своем посту? – спросил визирь, когда обвинительный акт был зачитан.

Ни один голос не прозвучал в защиту верховного стража.

– Монтумес отозван со своего поста, – объявил визирь. – Если он намерен подать апелляцию, пусть обратится ко мне. Однако, будучи признан виновным во второй раз, он рискует попасть на каторгу. А теперь займемся вопросом о назначении преемника. Кого предлагаете вы?

– Кема, – спокойно произнес Пазаир.

– Но это скандал! – попытался протестовать один из секретарей.

Было видно, что и остальные того же мнения.

– Кем очень опытный стражник, – объяснял Пазаир. – Он глубоко переживает то, что считает несправедливостью, но всегда стоит за порядок. Да, он не испытывает большого уважения к роду человеческому, но свой профессиональный долг исполняет ревностно.

– Какой-то нубиец, низкого происхождения…

– Он великолепно ориентируется в обстановке, в этом можно не сомневаться. И подкупить его не удастся никому.

Визирь прервал спор:

– Кем назначается верховным стражем Мемфиса. Если кто-то не согласен с этим решением, пусть представит свои доводы моему суду. Однако если я сочту их ничтожными, то подавший их будет осужден за клевету. Заседание окончено.

* * *

В присутствии старшего судьи Монтумес передал Кему жезл из слоновой кости, на конце которого была вырезана рука, символизирующая власть верховного стража, и амулет в виде растущей луны, с выгравированными на ней глазом и львом – символами бдительности. Несмотря на свое назначение, Кем отказался сменить свои лук, стрелы, дубинку и нож на обмундирование высшего чиновника. Не сказал он и ритуальных слов благодарности в адрес Монтумеса, находившегося во время этой процедуры в полуобморочном состоянии. Все прошло в молчании. Недоверчивый нубиец, опасаясь обмана со стороны предшественника, тут же испробовал свою новую печать.

– Вы удовлетворены? – гнусаво спросил Монтумес.

– Я обязан проследить за тем, как исполняется решение визиря, – безмятежно отвечал Пазаир. – Будучи старшим судьей, я засвидетельствовал передачу полномочий.

– Это вы убедили Баги отправить меня в отставку!

– Визирь действовал в соответствии со своим долгом. Вы потеряли должность из-за своих злоупотреблений.

– Мне бы следовало вас…

Однако Монтумес не посмел произнести слово, которое вертелось у него на языке. Взгляд нубийца остановил его.

– Угрожать кому-нибудь смертью – это преступление, – объявил он сурово.

– Я ничего такого не сказал.

– Не пытайтесь как-либо навредить судье Пазаиру. В противном случае будете иметь дело со мной.

– Ваши новые обязанности ждут вас, – напомнил судья. – Вам следует покинуть Мемфис как можно скорее.

Назначенному управляющим рыбными промыслами Дельты Монтумесу было предписано поселиться в маленьком прибрежном городке, где ему несподручно будет плести иные интриги, кроме тех, что касаются цен на рыбу.

Бывший верховный страж хотел ответить, однако, взглянув на сурового и торжественного Кема, прикусил язык.

* * *

Кем засунул свой жезл правосудия и амулет на самое дно деревянного сундука, под коллекцию азиатских кинжалов. Поручив все бумажные дела писцам, поднаторевшим на этой скучной работе, он запер дверь служебного помещения Монтумеса, твердо решив появляться там как можно реже. Улица, поля, природа были и останутся его любимым местом деятельности – почитывая свитки папируса, преступника не поймаешь. Поэтому он старался работать плечом к плечу с Пазаиром. Вдвоем они отправились в Гермополь, город бога Тота, покровителя речи. Верхом на ослах, специально обученных возить чиновных лиц, они двигались по величавой и прекрасной провинции. Было время посева; после обильного паводка земля, удобренная илом, легко поддавалась плугам и мотыгам, дробившим и рыхлившим ее. Сеятели, с венками из цветов на головах, широким жестом бросали зерно на землю, быстро опоражнивая свои сумки из волокон папируса. За ними шел скот – быки, бараны, свиньи, которые утаптывали зерно в землю. Иногда пахарь вытаскивал из-под плуга зазевавшуюся в луже рыбу. Бараны выводили все стадо на сухие участки; пастухи, в случае надобности, помахивали кожаным кнутом – его звонкое щелканье возвращало непокорных на праведный путь. Упавшее в землю зерно, согласно извечному закону Осириса о смерти и возрождении, сделает Египет краем плодородным и богатым.

Владения Денеса были велики, на них трудились жители трех деревень. Остановившись в самой большой из них, Пазаир и Кем выпили козьего молока и попробовали подсоленной, жирной простокваши из глиняного кувшина. В этих местах для выделки сыров, известных своим отменным вкусом, крестьяне используют чеснок, выращенный в оазисе Харга, чтобы створоженное с его помощью молоко не было слишком кислым. Друзья намазали простоквашу на ломти хлеба, выпеченного с добавками душистых трав.

Насытившись, они направились к огромной усадьбе Денеса, в которую входили несколько строений, зернохранилище, кладовые для вина и продуктов, стойла, конюшни, птичий двор, хлебопекарня, скотобойня и мастерские. Вымыв руки и ноги, судья и стражник потребовали встречи с управляющим поместья. Один из конюхов отправился за ним на конюшню.

Заметив Пазаира, управляющий бросился бежать. Кем не тронулся с места, зато его павиан в несколько прыжков настиг беглеца и одним ударом поверг его в дорожную пыль. Когда его клыки вонзились управляющему в спину, тот перестал сопротивляться. Кем счел эту позу наиболее подходящей для серьезного допроса.

– Счастлив видеть вас снова, – начал Пазаир. – Кажется, наше присутствие вас слегка взволновало.

– Уберите обезьяну!

– Кто вас нанял?

– Судовладелец Денес.

– По рекомендации Кадаша?

Управляющий медлил с ответом. Челюсти обезьяны сжались.

– Да, Да!

– Следовательно, он не держал на вас зла за то, что вы его обокрали. Наверное, этому есть простое объяснение: Денес, Кадаш и вы были сообщниками. И если вы пытались убежать, то лишь потому, что прячете в этом поместье некие улики. У нас есть право на обыск, который мы намерены произвести немедленно. Вы согласны нам помочь?

– Вы делаете ошибку.

Кем охотно дал бы свободу действий своему павиану, однако Пазаир предпочел другое решение, менее резкое, зато более эффективное. Управляющего подняли, крепко связали и поместили под присмотр нескольких крестьян, которые ненавидели своего тирана. Они-то и рассказали судье, что обвиняемый строго запрещал входить в один из амбаров, который он запирал на несколько деревянных засовов, которые Кем взломал своим кинжалом.

Внутри находилось множество сундуков, чьи крышки – плоские, выпуклые, треугольные – были привязаны шнурами, намотанными на две круглые рукоятки – одна сбоку, а другая сверху. Там же находилась мебель – в большом количестве и очень дорогая. Кем перерезал веревки. В сундуках из дерева смоковницы лежали рулоны льна высшего качества, платья и покрывала.

– Приданое госпожи Нанефер?

– Надо будет спросить у него описи, чтобы выяснить, где все это было произведено.

Затем мужчины занялись ларями, обшитыми эбеновыми панелями с инкрустацией, в которых обнаружились сотни амулетов из лазурита.

– Да здесь же целое состояние! – воскликнул нубиец.

– Качество такое высокое, что происхождение этого богатства определить будет несложно.

– Я займусь этим.

– Денес и его сообщники продавали весь товар по бешеным ценам в Ливию, Сирию и Ливан и другие страны, где есть интерес к египетской магии. Не исключено, что они предлагали амулеты даже бедуинам.

– То есть речь может идти об ущербе для безопасности страны?

– Денес, конечно, будет все отрицать, сваливая вину на управляющего.

– Даже став старшим судьей, вы сомневаетесь в возможностях правосудия.

– Не смотрите на вещи так мрачно, Кем; ведь мы ведем здесь официальное расследование, не так ли?

Их внимание привлек предмет, спрятанный за тремя сундуками с плоскими крышками. Это был массивный ларь из золотистой акации, высотой сантиметров в тридцать, шириной в двадцать и глубиной в пятнадцать. На крышке из эбенового дерева – две искусно исполненные рукоятки из слоновой кости.

– Шедевр, достойный фараонов, – прошептал Кем.

– Я бы сказал… что это какой-то атрибут погребального ритуала.

– Если так, то мы не имеем права его трогать.

– Но я должен посмотреть, что внутри.

– Не будет ли это кощунством?

– Здесь нет никаких надписей.

Кем предоставил судье самому развязать бечевку, связывающую рукоятки. Пазаир медленно приподнял крышку.

Блеск драгоценного металла ослепил их. Громадный скарабей из цельного золота! И по обе стороны – по одному священному глазу из лазурита и небольшому теслу из небесного железа.

– Глаз воскресающего из мертвых, тесло для отверзания его уст в потустороннем мире и скарабей, который кладется на сердце, чтобы перевоплощение стало необратимым.

На брюшке скарабея они различили какую-то надпись, однако иероглифы оказались врезаны так глубоко, что прочесть ее им не удалось.

– Все это принадлежало фараону, – решил потрясенный Кем. – Тому, чья гробница была ограблена.

В эпоху Рамсеса Великого подобное злодеяние казалось немыслимым. Несколькими веками ранее бедуины, завладев Дельтой, грабили некрополи. Однако после освобождения Египта его правителей стали хоронить в Долине царей, которая охранялась денно и нощно.

– Только иноземец способен разработать столь чудовищный план, – снова заговорил нубиец, его голос дрожал.

Подавленный, Пазаир закрыл ларь.

– Надо доставить эти богатства Кани. В Карнаке это все будет в сохранности.

18

Верховный жрец Карнака приказал ремесленникам осмотреть ларец и его содержимое. Узнав результаты осмотра, он тут же пригласил к себе Пазаира; двое мужчин прохаживались в тени, под крышей портика.

– Установить владельца этих чудесных вещей оказалось невозможно.

– Это не фараон?

– Да, размеры скарабея впечатляют, но этого признака недостаточно.

– Кем, новый верховный страж, предполагает, что было ограблено какое-то погребение.

– Не думаю. Это сразу стало бы известно, замять подобный скандал вряд ли возможно. Как преступление государственной важности могло бы пройти незамеченным? Ничего подобного не случалось уже более пяти веков! Рамсес проклял бы преступника и казнил его на глазах у всего народа.

Кани был прав. Подозрения Кема казались маловероятными.

– Возможно, – продолжал Кани, – что эти дивные предметы похищены из мастерских. Либо Денес рассчитывал их продать, либо он берег для собственных похорон.

Поскольку упомянутый человек был весьма тщеславным, Пазаир склонялся ко второй версии.

– Вы провели следствие в Коптосе?

– Пока не успел, – ответил судья, – и еще не решил, как это сделать.

– Вам следует соблюдать крайнюю осторожность.

– Есть новая информация?

– Золотых дел мастера в Карнаке уверены: золото, из которого сделан скарабей, добыто на рудниках Коптоса.

* * *

Коптос, расположенный на небольшом отдалении к северу от Фив, был странным городом. На его улицах во множестве толпились рудокопы, старатели и каменотесы; одни собирались уезжать, другие только что приехали после сезона работ, проходивших в адских условиях обжигающей каменистой пустыни. Каждый жил надеждой, что в следующий раз непременно нападет на богатую жилу. Караванные торговцы продавали свой товар, привезенный из самой Нубии, охотники поставляли дичь в храм и богатым землякам, кочевники искали возможности обустроиться в Египте.

Все жили в ожидании указа фараона, который должен был позволить желающим искать доступ к карьерам яшмы, гранита и порфира, к порту Коссейр на Красном море и к месторождениям бирюзы на Синае. Все мечтали о золоте, о еще не найденных или неразработанных рудниках, об этой плоти богов, которую храм приберегал для правителей и божеств. Сколько интриг плелось во имя этой цели, сколько планов рухнуло, будучи похороненными «всевидящим оком», вездесущими стражниками из специального корпуса. В сопровождении устрашающих и неутомимых псов их караульные отряды безжалостно рыскали по самым неприметным тропинкам, не пропускали самых маленьких поселков, возникая там и сям в этом враждебном мире, где так трудно выжить простому человеку. Охотясь за животными и людьми, они стреляли баранов и газелей, ловили и водворяли обратно в тюрьму беглецов. Их излюбленной мишенью были бедуины, нападавшие на караваны и грабившие путешественников, – многочисленные, отлично тренированные стражники не давали им спокойно заниматься их подлым ремеслом. И если все же группе кочевников похитрее удавалось достичь своих целей, стражи пустыни ставили себе четкую цель: поймать и уничтожить. Уже много лет ни один грабитель не мог похвастаться подобными подвигами. Контроль за рудокопами тоже был жестким – и здесь ворам не оставляли ни малейшей возможности красть драгоценный металл.

Направляясь к великолепному храму Коптоса, где хранились древние карты месторождений полезных ископаемых Египта, Пазаир столкнулся с группой стражников, которые вели заключенных, покусанных собаками.

Старший судья торопился и был слегка взволнован. Ему не терпелось выяснить, получит ли он в Коптосе сведения, которые ему так нужны. Он опасался, что старейшина храма может оказаться заодно с заговорщиками. Прежде чем что-либо предпринять, он должен выяснить, справедливы его опасения или нет.

Мощная поддержка, которую оказывал ему верховный жрец Карнака, очень помогала судье; благодаря рекомендациям Кани двери сами открывались перед ним одна задругой, и здешний старейшина тоже не заставил себя упрашивать. Это был пожилой человек, дородный и уверенный в себе; его нынешнее религиозное служение не убило в нем деятельной натуры.

– Какую высокую честь вы нам оказываете! – иронизировал он своим густым баритоном, от которого кидало в дрожь его подчиненных. – Старший судья с предписанием перерыть сверху донизу мой скромный храм, вот знак высокого уважения, которого я никак не ожидал. Отряд вашей стражи уже готов заполонить здешние места?

– Я приехал один.

– Я вас не очень понимаю, – старейшина нахмурил свои густые брови.

– Мне нужна ваша помощь.

– Здесь, как и повсюду, много говорят о деле, которое вы возбудили против полководца Ашера.

– И как же его оценивают?

– У полководца больше сторонников, чем противников.

– К какому лагерю примыкаете вы?

– Да он настоящий разбойник!

Пазаир постарался ничем не показать своего удовлетворения. Если старейшина говорил правду, то его задача облегчается.

– А в чем вы его обвиняете?

– Я – бывший рудокоп, и я состоял в караульных отрядах. Вот уже год, как Ашер пытается наложить руку на корпус «всевидящего ока». Но пока я жив, ему это не удастся!

Гнев старейшины был искренним.

– Вы могли бы мне помочь выяснить происхождение небесного железа, которое в большом количестве появилось в Мемфисе в мастерской химика по имени Чечи? Он, естественно, утверждает, что ему ничего об этом не известно и что он – жертва интриг. Но он занят производством сверхпрочного оружия, скорее всего для полководца Ашера. Иными словами, без этого необыкновенного металла ему не обойтись.

– Тот, кто вам это рассказал, смеется над вами.

– Почему?

– Потому что небесное железо не такое уж прочное! Его делают из метеоритов.

– А они хрупкие…

– Эта сказка имеет широкое хождение, но это всего лишь сказка.

– Известно ли, где находятся метеориты?

– Они могут падать куда угодно, но у меня есть карта. Только государственная экспедиция, под контролем стражей пустыни, имеет право собирать небесное железо и свозить его в Коптос.

– Однако целый блок его был похищен.

– Ничего удивительного. Банда грабителей напала на один метеорит, прежде чем его местонахождение было зафиксировано на карте.

– И Ашер воспользовался этим?

– Зачем? Ему известно, что небесное железо используется в ритуальных целях. Если он начнет производство оружия из этого материала, у него будут большие неприятности. А вот если продать его за границу, скажем, хеттам, которые его весьма ценят, то это возможность крупных займов.

Купля, продажа, спекуляции… Эти дела не для Ашера, а скорее для Денеса, в мире коммерции он чувствует себя как рыба в воде! Чечи, кстати, может рассчитывать на проценты со сделок. Пазаир ошибался: Чечи, состоя на службе у Денеса, лишь укрывал краденое. А полководец Ашер, оказывается, стремился взять под контроль корпус стражей пустыни.

– Кража произошла из ваших запасов драгоценных металлов?

– За мной следят отряды стражников, жрецы и писцы, а я слежу за ними: мы держим друг друга под контролем. Вы меня подозреваете?

– Мне приходила такая мысль.

– Спасибо за откровенность. Если вы останетесь здесь на несколько дней, то поймете, что здесь ничего украсть невозможно.

Пазаир решился довериться старейшине.

– Среди богатств, скопленных спекулянтом амулетами, я обнаружил очень большого скарабея из цельного золота. Из золота с приисков Коптоса.

Бывший рудокоп казался смущенным.

– Кто это сказал?

– Золотых дел мастера из Карнака.

– Значит, это точно.

– Я думаю, эта вещь числится в ваших описях.

– Имя владельца обозначено?

– Там высечена какая-то надпись.

– Весьма неприятно. С давних времен каждая частица золота, которая приходит с приисков, действительно заносится в описи, и вы найдете их в архивах. Записывается и его назначение: такой-то храм, тот или иной правитель, такой-то ювелир. Но без имени вы ничего не найдете.

– Есть ли на приисках свои золотых дел мастера?

– Кое-где есть. Некоторые ремесленники производят свои изделия там же, где извлекают золото. Храм в вашем распоряжении; вы можете перетряхнуть его сверху донизу.

– В этом нет нужды.

– Я желаю вам успеха. Освободите Египет от этого Ашера, он приносит несчастье.

* * *

Пазаир был убежден, что старейшина Коптоса невиновен. Видимо, ему следует отказаться от того, чтобы установить происхождение небесного железа, объекта подпольной торговли Денеса, чей интерес к наживе воистину неистощим. Нельзя исключать того, что горнорабочие, ремесленники или стражники пустыни припрятывали драгоценные камни и металлы либо для Денеса, либо для Ашера, либо для них обоих. Будучи сообщниками, не стремились ли они копить средства как ресурс для будущего наступления, реальную цель которого судье никак не удавалось выявить?

Если ему удастся доказать, что убийца Ашер стоял во главе банды расхитителей золота, то полководцу не избежать самого сурового приговора. Но достичь этой цели можно, лишь присоединившись к бригаде искателей подземных богатств. Найти человека достаточно смелого и даже дерзкого будет нелегко, если вообще возможно, поскольку это рискованное предприятие. Если рассказывать об этом Сути, то лишь для того, чтобы его подразнить.

Единственный выход состоит в том, чтобы ввязаться в дело самому, предварительно убедив Нефрет в абсолютной необходимости этой авантюры.

* * *

Радостный лай Смельчака согрел его сердце. Пес стремглав кинулся к нему и встал как вкопанный, высунув язык, у ног ласкавшего его хозяина. Зная обидчивый характер своего осла, Пазаир поспешил выказать и ему свои теплые чувства. Северный Ветер ответил на ласку признательным взглядом.

Прижав к себе Нефрет, судья почувствовал, что она утомлена и чем-то озабочена.

– У нас неприятности, – сказала она. – Сути здесь. Уже неделю он прячется в одной из комнат и отказывается выходить.

– Что случилось?

– Он скажет только тебе. Сегодня вечером он много выпил.

* * *

– А, вот, наконец, и ты! – воскликнул возбужденный Сути.

– Мы с Кемом добыли важные сведения, – начал Пазаир.

– Если бы Нефрет меня не спрятала, меня выслали бы вАзию!

– За что?

– Полководец Ашер обвиняет меня в дезертирстве, в оскорблении высшего офицера, в том, что я без приказа оставил свой пост, в потере оружия, в трусости перед лицом врага и в клевете.

– Ты выиграешь процесс.

– Вот уж вряд ли.

– Почему?

– Уволившись из армии, я не запасся документами, которые освобождали бы меня от всяких обязательств. Теперь мой законный отпуск истек. Ашер, естественно, старается воспользоваться моей оплошностью. И формально я на самом деле дезертир и, следовательно, подлежу ссылке на каторгу.

– Это неприятно.

– Год исправительных работ в Азии, вот что меня ждет. Представь, как подчиненные Ашера будут со мной обращаться! Живым мне оттуда не выйти.

– Я вмешаюсь в это дело.

– Но я действительно совершил ошибку, Пазаир! Ты, старший судья, пойдешь против закона?

– Мы с тобой одной крови.

– И ты пропадешь вместе со мной! Нам расставили ловушку. Мне остается только одно: принять твое предложение и поехать с бригадой изыскателей, нырнуть в пустыню. Таким образом, я смогу избавиться от госпожи Тапени, от Пантеры, от полководца-убийцы и, возможно, обогатиться! Да это же прекрасно!

– Как ты сам отметил, трудно придумать что-нибудь более опасное.

– Сидячий образ жизни не для меня. Мне будет не хватать женщин, но и в этом отношении я надеюсь на удачу.

– Мы вовсе не хотим тебя потерять. – Нефрет растроганно посмотрела на него.

– Я вернусь. Обязательно вернусь, богатым, могущественным и уважаемым человеком! Все Ашеры на свете содрогнутся при виде меня и упадут мне в ноги, но я буду безжалостен и стану давить их своей пятой. Я вернусь, чтобы расцеловать вас и хорошенько закусить на пиру, который вы зададите в мою честь.

– Думаю, – заметил Пазаир, – лучше закусить прямо сейчас, вместо того чтобы слушать твои пьяные бредни.

– Никогда еще я не был более трезв. Если я останусь, то буду осужден и пропаду, увлекая за собой и тебя; такой упрямец, как ты, будет защищать меня до последнего, даже если дело совершенно безнадежно. И все наши усилия пропадут даром.

– Неужели действительно необходимо так рисковать? – спросила Нефрет.

– Если не предпринять чего-нибудь решительного, из этой ситуации мне не выпутаться. Отныне армия для меня закрыта, остается лишь это проклятое ремесло: искатель золота! И я вовсе не сошел с ума, на этот раз я вернусь богатым. Я это нутром чую.

– Твое решение окончательно?

– Уже неделю я ищу выход, у меня было время поразмыслить. Даже ты не сможешь повлиять на него.

Пазаир и Нефрет переглянулись. Сути не шутил.

– В таком случае мне надо тебе кое-что сообщить.

– Касательно Ашера?

– Мы с Кемом раскрыли цепь контрабанды амулетов, в которую замешаны Денес и Кадаш. Похоже на то, что полководец причастен к хищениям золота. Иными словами, заговорщики копят средства.

– Ашер ворует золото! Неслыханно! За это полагается смертная казнь, не так ли?

– Да, если виновность доказана.

– Я люблю тебя, как брата, Пазаир!

Сути обнял судью.

– И это доказательство добуду для тебя я. Я намерен не только обогатиться, но и свалить это чудовище с его пьедестала!

– Не сходи с ума, это всего лишь предположение.

– Нет, это правда!

– Если ты все решил, я оформлю твою экспедицию официально.

– Каким образом?

– С согласия Кема, ты две недели назад принят в корпус стражей пустыни. Тебе будет выплачено жалованье.

– Две недели… То есть еще до того, как всплыли эти обвинения полководца!

– Кем презирает эту канцелярщину. Но твое оформление законно, вот что важно.

– Выпьем! – потребовал Сути. Нефрет не возражала.

– Наймись простым изыкателем, – посоветовал Пазаир, – и никому не говори о том, что ты стражник. Признавайся в этом только в случае крайней опасности.

– Ты подозреваешь кого-нибудь конкретно?

– Ашер хочет наложить лапу на корпус стражей пустыни. Следовательно, он попытается либо подкупить кого-нибудь из них, либо внедрить в их отряды своих людей. То же самое и с изыскателями. Со мной будешь связываться или через посыльных, или каким-либо другим способом, но не слишком опасным. Мы оба должны быть в курсе наших параллельных расследований. Мой псевдоним будет… Северный Ветер.

– Если ты признаешь, что ты осел, то путь к мудрости для меня открыт.

– Ты должен обещать мне одну вещь.

– Пожалуйста.

– Не слишком искушай свою счастливую судьбу. Если опасность станет угрожающей, возвращайся.

– Ты меня знаешь.

– Вот именно об этом я и говорю.

– Я буду действовать в тени; а вот ты – открытая мишень.

– Ты хочешь сказать, что мое расследование более опасно, чем твое?

– Если наши судьи так умны, то у этой страны есть будущее.

19

Денес считал и пересчитывал сушеные фиги. Проверив несколько раз, он констатировал недостачу. После того как его писец произвел ревизию запасов, выяснилось, что не хватает восьми фруктов. Взбешенный, он собрал служащих и, угрожая страшными карами, потребовал, чтобы виновник признался. Пожилая повариха, дорожившая собственным покоем, вытолкнула вперед мальчугана лет десяти, который оказался сыном писца! Отец был приговорен к десяти ударам палкой, а мальчик – к пятнадцати. Судовладелец был суровым ревнителем порядочности своих слуг; его собственность должна быть неприкосновенна. В отсутствие госпожи Нанефер, которая ввязалась в казначействе в борьбу против Бел-Трана, чье влияние росло, Денес был вынужден лично поддерживать порядок в своем поместье.

Гнев вызвал у судовладельца чувство голода. Ему подали жаркое из свинины, молоко и свежий сыр. Неожиданный приход Пазаира испортил ему аппетит, однако он пригласил гостя разделить с ним трапезу. Старший судья сел на каменный пристенок крытой беседки, и пристально взглянул на судовладельца.

– Почему вы взяли на службу бывшего управляющего Кадаша, чья нечистоплотность известна всем?

– Моя служба по найму людей совершила ошибку. Мы с Кадашем были убеждены, что этот презренный человек покинул провинцию.

– Он ее действительно покинул, но лишь для того, чтобы встать по главе вашего большого имения возле Гермополя.

– Он назвался чужим именем. Будьте уверены, завтра же я его уволю.

– В этом нет необходимости. Он в тюрьме.

Судовладелец поглаживал свою маленькую бородку, из которой торчали несколько непокорных волосков.

– В тюрьме! Какое же преступление он совершил?

– А вы не знали, что он укрывает краденое?

– Укрывает! Как это ужасно!

Денес казался возмущенным.

– Незаконная торговля амулетами, он хранил товар в сундуках, – уточнил Пазаир.

– У меня, в моем поместье? Невероятно, немыслимо! Я бы хотел, чтобы эта история осталась между нами, мой дорогой судья; нельзя допустить, чтобы этот негодяй запятнал мою репутацию.

– Выходит, что вы одна из его жертв.

– Зная, что я редко бываю в этом поместье, он использовал меня самым подлым образом. Дела держат меня в Мемфисе, и я не люблю деревню. Надеюсь, он будет сурово наказан.

– Вы ничего не знаете о том, чем занимается ваш управляющий?

– Абсолютно ничего! Совесть моя чиста.

– И вам неизвестно, что в вашем поместье он прячет большие ценности?

Судовладелец выглядел изумленным.

– Не может быть! Какие ценности?

– Это тайна следствия. Вам известно, где находится ваш друг Кадаш?

– Здесь. Он очень утомлен, и я предложил ему остаться у меня.

– Если его здоровье позволяет, могу я его видеть?

Встревоженный Денес послал за зубным лекарем.

Энергично жестикулируя, не в силах усидеть на месте, Кадаш пустился в путаные объяснения, то отрицая, что он нанимал управляющего, то обещая его немедленно выгнать из поместья. На вопросы Пазаира он отвечал выспренними и бессмысленными фразами. Или седовласый лекарь терял разум, или он морочил судье голову. Пазаир прервал его.

– Я прихожу к выводу, что вы ничего не знаете, ни тот ни другой. Видимо, торговля амулетами шла мимо вас.

Денес поздравил судью с такими выводами. Кадаш исчез, не попрощавшись.

– Его можно извинить: возраст, переутомление…

– Следствие продолжается, – добавил Пазаир. – Управляющий всего лишь мелкая сошка; я найду организатора этой аферы. Будьте уверены, я поставлю вас в известность.

– Вы меня очень обяжете.

– Я бы хотел переговорить с вашей супругой.

– Не знаю, когда она вернется из дворца.

– Я зайду вечером.

– Это необходимо?

– Абсолютно.

* * *

Госпожа Нанефер предавалась любимому занятию – шила наряды. Судью провели в ее мастерскую. Тщательно накрашенная, она кроила рукав длинного платья, и приход судьи встретила с раздражением.

– Я устала. Когда тебя беспокоят в собственном доме, это неприятно.

– Я очень сожалею. Ваша работа восхитительна.

– Мой талант портнихи произвел на вас впечатление?

– Огромное.

Нанефер слегка растерялась.

– Что означает…

– Где вы берете ткани, из которых шьете?

– Это касается только меня.

– Ошибаетесь.

Супруга судовладельца отложила свою работу и оскорбленно встала.

– Я вас прошу объясниться.

– В вашем поместье, в Среднем Египте, среди прочих подозрительных объектов найдены рулоны льна, одежда и покрывала. Полагаю, что все это принадлежит вам.

– У вас есть доказательства?

– Строго говоря, нет.

– В таком случае избавьте меня от этих откровений и покиньте мой дом.

– Я вынужден это сделать, но скажу вам одно: провести меня вам не удастся.

* * *

Пантера закончила свою работу. Волосы умершего вчера больного, несколько зерен ячменя, украденных из могилы ребенка, прежде чем ее закроют, яблочные семечки, кровь черной собаки, уксус, ослиная моча, древесные опилки – приворотное зелье получится надежным. Уже две недели светловолосая ливийка буквально ложилась костьми, чтобы добыть все ингредиенты. По-хорошему или по-плохому, но соперница это снадобье выпьет. Истощенная любовью, она навсегда потеряет вкус к любви и разочарует Сути. И тогда он ее бросит.

До Пантеры донесся какой-то шум. Пройдя через сад, в маленький белый домик кто-то вошел.

Она потушила лампу, освещавшую кухню, и вооружилась ножом. Значит, она посмела! Эта стерва преследует ее в ее собственном доме, видимо, рассчитывая свести с ней счеты! Непрошеная гостья вошла в комнату, открыла дорожную сумку и начала кидать туда вещи. Пантера занесла свое оружие.

– Сути!

Молодой человек обернулся. Увидев блеснувшее лезвие, он увернулся. Ливийка уронила нож.

– Ты с ума сошла?

Он поднялся и, прижав лезвие ногой, схватил ее за запястья.

– Это что, нож?

– Чтобы пронзить ее!

– О ком ты говоришь?

– О той, на которой ты женился.

– Забудь ее и меня тоже.

Пантера вздрогнула.

– Сути…

– Ты видишь, я уезжаю.

– Куда?

– Секретное задание.

– Лжешь, ты идешь к ней!

Он расхохотался, отпустил ее, засунул последнюю тряпку в сумку и повесил ее на плечо.

– Можешь быть спокойна, она со мной не едет.

Пантера вцепилась в любовника:

– Ты пугаешь меня. Объясни все, умоляю!

– Меня могут привлечь к ответственности как дезертира, поэтому мне надо уехать из Мемфиса как можно скорее. Если полководец Ашер поймает меня, я умру в ссылке.

– И твой друг Пазаир не вступится за тебя?

– Я совершил ошибку и расплачиваюсь за нее. Если я исполню его поручение, то с Ашером будет покончено, и я смогу вернуться.

Она страстно обняла его.

– Если ты солгал, – пообещала она, – я убью тебя.

* * *

С помощью подчиненных Кани Кем провел следственные действия в мастерских, производящих самые дорогие амулеты, но его усилия оказались тщетными. Верховный страж покинул Фивы и сел на судно, направлявшееся в Мемфис, где продолжил расследование, также не давшее результатов. Нубиец погрузился в размышления.

Эти великолепные предметы, ставшие объектом незаконной торговли, видимо, производились ремесленниками-одиночками. С помощью своего незаменимого павиана Кем провел несколько допросов. Один из свидетелей, карлик-сириец, согласился помочь следствию за три мешка ячменя и осла, не старше трех лет. Составлять докладную по всей форме и дожидаться обещанного вознаграждения официальным путем заняло бы слишком много времени. Поэтому нубиец решил пожертвовать собственным карманом, но пообещал карлику пересчитать ему ребра, если тот злоупотребит его доверием. В своих показаниях сириец упомянул об одной подпольной мастерской, открывшейся два года тому назад в северном квартале, возле судоверфи.

Переодевшись водоносом, Кем в течение нескольких дней вел наблюдение в этом районе. Когда верфи закрывали, иноземные рабочие уходили по узенькой улочке, в конце которой, казалось, был тупик, а с зарей выходили из нее, вынося закрытые корзины и передавая их лодочнику.

На четвертую ночь нубиец тоже устремился в этот проулок, в конце которого он обнаружил стенку из тростника, заляпанную грязью. Кем сильно толкнул ее, она подалась. Четыре человека изумленно смотрели, как в помещение ввалился огромного роста негр и следом за ним – павиан. Кем оглушил самого тщедушного, павиан вонзился зубами в ногу второго, третий обратился в бегство. Четвертый, самый старший, остался на месте, ни жив ни мертв. В левой руке он держал великолепный узел Исиды, исполненный из лазурита. Когда Кем подошел к нему, тот уронил его на пол.

– Ты здесь хозяин?

Старик кивнул головой. Маленький и толстый, он умирал от страха. Кем поднял поделку с пола.

– Отличная работа. Я бы сказал, что ты знаешь свое дело. Где ты этому научился?

– В храме Птаха, – пробормотал тот.

– Почему ты ушел оттуда?

– Меня выгнали.

– Почему?

Ремесленник опустил голову:

– Кража.

В мастерской с низким потолком дышать было нечем. Вдоль глинобитных стен стояли ящики с кусками лазурита, добытого в далеких горных краях. На низком столе лежали готовые амулеты; в корзине – обломки и брак.

– Кто тебя нанял?

– Я… я не помню.

– Послушай, приятель! Врать глупо. Кроме того, это сильно раздражает мою обезьяну. Свое имя «Убийца» она вполне заслужила, не буду от тебя этого скрывать. Я хочу знать имя того, кто возглавляет это предприятие.

– Я могу рассчитывать на вашу защиту?

– В каторжной тюрьме для воров ты будешь в полной безопасности.

Маленький человечек был бы счастлив отправиться даже в преисподнюю, лишь бы подальше от Мемфиса. Он даже не ответил Кему.

– Я слушаю, – повторил нубиец.

– А без каторги нельзя обойтись?

– Это зависит от тебя. И особенно от имени, которое ты назовешь.

– Он не оставил после себя никаких следов, он все будет отрицать, и моего свидетельства вам будет недостаточно.

– Пусть эти мелочи тебя не беспокоят.

– Лучше отпустите меня.

Пытаясь проскользнуть мимо сидящего неподвижно Кема, ремесленник сделал шаг к двери. И тут же могучая рука сжала ему шею.

– Имя, быстро!

– Чечи. Химик Чечи.

* * *

Пазаир и Кем шли вдоль канала, по которому скользили грузовые суда. Матросы весело перекликались и пели; одни только отправлялись в рейс, другие возвращались. Египет переживал период расцвета, это была спокойная и счастливая страна. И, тем не менее, старший судья не спал по ночам и предчувствовал трагедию, хотя и не понимал причины своих ощущений. Каждую ночь он говорил Нефрет о своем беспокойстве, и она, даже будучи жизнерадостным человеком, склонялась к тому, что у ее мужа есть основания для тревоги.

– Вы правы, – сказал Пазаир верховному стражу. – Если попытаться выдвинуть обвинения против Чечи, то он просто не явится в суд. Он будет настаивать на своей невиновности, и свидетельство бывшего вора, изгнанного из храма, не будет значить ничего.

– И все же он сказал правду.

– Не сомневаюсь.

– Правосудие, – проворчал нубиец. – Какой в нем смысл?

– Дайте мне немного времени. Мы уже знаем, что Денес связан с Кадашем, а Кадаш с Чечи. Все трое – сообщники. Чечи, судя по всему, является верным прислужником полководца Ашера. Перед нами четверо заговорщиков, ответственных за многие преступления. Сути должен добыть для нас свидетельства виновности Ашера; я убежден, что это он организовал кражу небесного железа и незаконную торговлю ценными металлами и камнями, например лазуритом и, возможно, даже золотом. Его положение военачальника в Азии помогало ему в этих делах. Денес – человек амбициозный, жадный до денег и власти; он умело манипулирует Кадашем; есть еще и Чечи, который полезен заговорщикам своими техническими знаниями. Не следует забывать и о госпоже Нанефер, искусно владеющей иглами, одну из которых она воткнула в шею моего учителя.

– Четверо мужчин и одна женщина… Как же Рамсес мог попасть под их влияние?

– Этот вопрос измучил меня, но ответа я так и не знаю. И зачем они ограбили гробницу фараона? Очень многое остается неясным, Кем, наше расследование далеко от завершения.

– Несмотря на свой новый пост, я и впредь буду вести следствие один. Я доверяю только вам.

– Я освобожу вас от бумажной работы.

– Если бы я осмелился…

– Говорите.

– Будьте так же осторожны, как и я.

– Я позволяю себе говорить откровенно только с Сути и Нефрет.

– Он – ваш брат по крови, она – ваша сестра на всю жизнь. Если один из них предаст вас, они будут прокляты и на земле, и на небе.

– Зачем такие предосторожности?

– Потому что вы забываете задать главный вопрос: заговорщиков только пятеро или больше?

* * *

Глубокой ночью, закутав голову шалью, она прокралась до амбара, где от имени своих друзей назначила встречу поглотителю теней. Обстоятельства сложились так, что стало необходимо повидаться с ним, чтобы сообщить их распоряжения. Обычно они действовали по-другому; но на сей раз ситуация не терпела отлагательств, необходим был прямой контакт и уверенность в том, что инструкции будут поняты правильно. Грубый макияж, простая крестьянская одежда, тростниковые сандалии так изменили ее внешность, что опасаться быть узнанной оснований не было.

Продвижение судьи Пазаира по пути расследования вынудило судовладельца Денеса срочно повстречаться со своими сообщниками. Если конфискация большого количества небесного железа представляла лишь материальный урон, то обнаружение священных погребальных предметов из гробницы Хеопса могло обернуться серьезными неприятностями. Конечно, Пазаиру не удастся выяснить, какому фараону они принадлежали, поскольку имя его было тщательно забито, а также понять суть шантажа, посредством которого удавалось принудить Рамсеса Великого к молчанию. Ни одно слово не могло выскользнуть из уст этого самого могущественного в мире человека, запертого в своем одиночестве, не способного признаться, что он не обладал более символами царского достоинства, без которых его легитимность равнялась нулю.

Денес полагал, что им следует затаиться на время, хотя деятельность старшего судьи его не пугала. Но остальные заговорщики с ним не согласились. Даже если Пазаир не имел возможности узнать правду, он мешал им все сильнее. Химик Чечи был настроен решительнее всех, что было неудивительно: ведь он потерял немалые доходы от подпольной торговли амулетами! Настойчивый, терпеливый и педантичный судья их в конце концов накроет, ряд высокопоставленных лиц будут обвинены, возможно, приговорены, и не исключено даже, что посажены в тюрьму. Это значительно ослабит заговор. Кроме того, объекты преследования судьи неизбежно потеряют свою безупречную репутацию, которая очень понадобится заговорщикам после отречения Рамсеса.

Услышав, что задание предстоит выполнять ей, женщина вздрогнула, но потом обрадовалась. По телу прошла сладостная дрожь, подобная той, которую она испытала, обнажившись перед главным стражем сфинкса Гизы. Открыв стражу свои объятия, она заставила его потерять бдительность и помогла ему войти во врата смерти. Их общий успех тогда обеспечила именно она благодаря своим чарам.

О поглотителе теней она знала лишь то, что он совершал преступления по заказу, причем делал это скорее ради удовольствия, чем из корысти. Когда она увидела, как он, сидя на ящике, чистил луковицу, она ощутила одновременно страх и восхищение.

– Вы опаздываете. Луна уже начала бледнеть.

– Для вас есть работа.

– Какая?

– Задание весьма деликатное.

– Женщина, ребенок?

– Судья.

– В Египте судей не убивают.

– Его надо не убить, а искалечить.

– Это трудно.

– Что вы хотите за это?

– Золото. Много.

– Вы его получите.

– Когда?

– Действовать надо наверняка. Так, чтобы все подумали, что Пазаир стал жертвой несчастного случая.

– Так это старший судья? Тогда плата будет больше.

– Если вы провалите дело, не получите ничего.

– Это не в моих интересах. У Пазаира есть охрана; назвать какие-то сроки мне трудно.

– Понятно. Но чем раньше, тем лучше.

Поглотитель теней поднялся.

– Еще одна деталь…

– Какая?

С быстротой змеи он крепко схватил ее за руку и повернул спиной к себе.

– Я хочу получить задаток.

– Вы не посмеете…

– Плата натурой.

Он задрал подол ее платья. Она не кричала.

– Вы с ума сошли.

– Ты тоже, по неосторожности. Твое лицо не интересует меня, я не хочу знать, кто ты. Если покоришься, так будет лучше для нас обоих.

Когда она почувствовала, как его член вошел между ее бедер, то перестала сопротивляться. Объятия убийцы возбуждали ее сильнее, чем обычные развлечения. Об этом эпизоде она не расскажет никому. Контакт был кратким, но мощным и впечатляющим.

– Ваш судья перестанет вам докучать, – пообещал поглотитель теней.

20

Пальмы, фига и цератонии давали густую тень. После обеда, прежде чем продолжить свои консультации, Нефрет позволяла себе несколько минут отдыха в тишине сада, которую, впрочем, часто нарушали крики, прыжки и прочие фокусы маленькой зеленой обезьянки, которая была счастлива угостить хозяйку каким-нибудь свежим плодом. Угомонить Проказницу можно было, лишь присев на скамью, и тогда она, успокоившись, забиралась под нее и следила за собакой.

Разве Египет не был похож на цветущий сад, где благодатная тень фараона позволяла деревьям раскрываться, в радостную утреннюю пору и в час вечернего покоя? Часто случалось, что Рамсес лично следил за посадкой деревьев. Он любил прогуливаться в садах, наслаждаться цветами и рассматривать фруктовые сады. Все храмы утопали в тени высоких деревьев, где вили свои гнезда птицы, божьи посланники. Беспокойное существо, утверждают мудрецы, подобно дереву, хиреющему в пустыне; спокойный же человек, напротив, напоминает дерево, дающее плоды и распространяющее вокруг живительную свежесть.

В небольшой низинке Нефрет посадила смоковницу и накрыла саженец пористым кувшином, сохранявшим влагу. Когда корни разовьются, молодое растение устремится вверх, а обломки кувшина смешаются с землей, обогатив ее плодородный слой. Вокруг каждого растения Нефрет возвела небольшую дамбу из почвы, чтобы влага не растекалась понапрасну, а опускалась вниз, к корням.

Лай Смельчака оповестил ее о том, что скоро придет Пазаир. Собака всегда чувствовала приближение хозяина за четверть часа до того, как он переступит порог. Если судье случалось отсутствовать подолгу, пес лишался аппетита и не реагировал на заигрывания Проказницы. Забыв о своем судейском достоинстве, Пазаир бежал наперегонки со Смельчаком, который, прыгая вокруг него, оставлял на одежде хозяина следы своих лап. Войдя к себе, судья сбросил одежду и растянулся на циновке.

– Какое ласковое солнце.

– У тебя утомленный вид, – заметила Нефрет.

– Количество неприятностей намного превысило нормальную дозу.

– Ты забыл про свою медную воду?

– Мне некогда лечиться. В моей рабочей комнате постоянно толпится народ. Начиная от вдовы погибшего на войне до писца, которого не продвигают по службе, все идут к старшему судье.

Она легла рядом.

– Вам надо отвлечься, судья. Оглянитесь вокруг: какой прекрасный сад.

– Сути прав, я попал в ловушку. И скоро снова стану простым деревенским судьей.

– У тебя другая судьба. Сути уехал в Коптос?

– Сегодня утром, с вещами и при оружии. Обещал вернуться с головой Ашера и грудой золота.

– Каждый день мы молимся Мину, покровителю старателей, и Хатхор, властительнице пустыни. Наша дружба поддержит его и в далеком краю.

– Как твои больные?

– Некоторые меня беспокоят. Я жду кое-какие редкие растения, чтобы приготовить лекарства, но в аптеке главной лечебницы на мои запросы не отвечают.

Пазаир закрыл глаза.

– Ты опять думаешь о своем, дорогой.

– Я не могу ничего скрыть от тебя. Мои заботы касаются и тебя.

– Разве я нарушила закон?

– Место старшего лекаря царства до сих пор не занято. Как старший судья, я должен проверить кандидатуры преемников на предмет правовой безупречности, после чего список будет передан в совет специалистов. Первого претендента я был вынужден пропустить.

– И кто же он?

– Зубной лекарь Кадаш. Если выберут его, то документы, которые Бел-Тран подготовил, чтобы помочь тебе, окажутся в помойной яме.

– У него есть шансы на успех?

– Небамон оставил письмо, где называет его в качестве своего преемника.

– Это не фальшивка?

– Два свидетеля удостоверили подлинность документа и дееспособность Небамона: Денес и Чечи. Эти бандиты даже не считают нужным скрываться!

– Бог с ней, с моей карьерой, меня вполне устраивает моя практика. Мне ее достаточно.

– Они попытаются перекрыть тебе кислород и здесь. И ты же сама окажешься виновата.

– И лучший из судей меня не защитит?

– Кадаш… Уже давно меня мучает вопрос: какова его действительная роль в этом деле? А каковы полномочия старшего лекаря?

– Лечить фараона, назначать хирургов, врачей и фармацевтов, составляющих официальный круг лекарей двора, получать и контролировать токсичные вещества, яды и опасные лекарства, открывать в стране новые лечебницы с одобрения визиря и фараона.

– Такие возможности в руках Кадаша… Представляю, как он стремится на это место!

– Повлиять на членов совета, которые будут принимать решение, очень трудно.

– Не обольщайся на этот счет: Денес постарается их всех купить. Кадаш уже в возрасте, выглядит очень достойно, имеет многолетнюю практику и… Вдобавок Рамсес страдает только одним заболеванием, почетным – зубным артритом! Это назначение входит в их планы. А мы должны им помешать.

– Каким образом?

– Пока не знаю.

– А ты не боишься, что Кадаш может повредить здоровью фараона?

– Нет, это слишком рискованно.

Проказница прыгнула на живот судье и стала дергать волоски на его груди. Неженка Пазаир вскрикнул от боли, но схватить обезьянку ему не удалось: она успела спрятаться под стул хозяйки.

– Если бы эта хулиганка не помогла нам познакомиться, я бы уже давно ее хорошенько отшлепал.

Чтобы подлизаться к Пазаиру, Проказница взобралась на пальму и бросила оттуда финик, который судья поймал на лету. Подбежавший Смельчак проглотил его.

Глаза у Нефрет были печальные.

– О чем ты грустишь?

– У меня есть одна недостижимая мечта.

– Какая?

– Я от нее отказалась.

– Расскажи мне.

– Зачем?

Она прижалась к нему.

– Я бы хотела… ребенка.

– Я тоже думал об этом.

– Ты этого хочешь?

– Пока мы не сделаем того, что должны, не будем об этом думать.

– Все это меня возмущает, но я думаю, что ты прав.

– Или я отказываюсь от этого расследования, или нам надо набраться терпения.

– Если мы забудем об убийстве Беранира, это навеки покроет нас позором.

Он обнял ее.

– Зачем на тебе это платье, если вечер такой теплый?

* * *

Задача поглотителя теней была не из легких. Прежде всего, он не мог покидать свое рабочее место слишком часто и надолго – это привлекло бы ненужное внимание. Он действовал в одиночку, без сообщников, и в любой момент мог отказаться. Для успеха предприятия ему предстояло узнать все привычки Пазаира, следовательно, он должен запастись терпением. И, наконец, ему приказано не убивать старшего судью, а лишь изуродовать его, выдав собственное злодеяние за несчастный случай, чтобы исключить всякую возможность судебного преследования.

Реализовать подобный план было невероятно трудно. Но поглотитель теней потребовал за него три слитка золота – такое состояние даст ему возможность устроиться в Дельте, купить там поместье и зажить припеваючи. И если он будет убивать, то лишь из любви к искусству, когда придет желание развлечься; а для себя наймет целую армию слуг, которые станут исполнять его малейшие желания.

Как только он получит золото, он пустится по следу жертвы, возбуждаясь от мысли, что ему предстоит сотворить настоящий шедевр.

* * *

Печь раскалилась докрасна. Чечи расставил свои изложницы, куда потечет жидкий металл, чтобы принять форму крупного слитка. В мастерской стояла невыносимая жара; тем не менее, химик совершенно не потел, а с Денеса лило ручьями.

– Я получил согласие наших друзей, – объявил он.

– И вы ни о чем не жалеете?

– У нас нет выбора.

Судовладелец вынул из полотняного мешка золотую маску Хеопса и ожерелье из того же металла, которое украшало мумию фараона.

– Из этого у нас выйдет два слитка.

– А третий?

– Купим у полководца Ашера. Свою торговлю золотом он организовал безупречно, у него все под контролем.

Чечи рассматривал золотой слепок лица строителя великой пирамиды. Черты его строгого и светлого лика были прекрасны, ремесленнику удалось придать им очарование вечной молодости.

– Я его боюсь.

– Это всего лишь посмертная маска.

– Эти глаза… Они живые!

– Не сходи с ума. Из-за судьи мы уже потеряли целую кучу денег: он выудил у нас большой кусок небесного железа, предназначенный на продажу хеттам, и золотого скарабея, которого я берег для собственного погребения. Оставлять маску и ожерелье слишком рискованно. Вдобавок нам больше нечем расплатиться с поглотителем теней. Так что поторопись.

Чечи по обыкновению не стал спорить с Денесом. Божественный лик и украшение исчезли в печи. Некоторое время спустя расплавленное золото потечет по желобу и наполнит изложницы.

– А золотой локоть? – спросил химик. Лицо Денеса просияло.

– А вот и третий слиток! Мы обойдемся без услуг полководца.

Но Чечи колебался.

– Лучше избавиться от него, – настаивал судовладелец. – Надо сохранить только самое главное: завещание богов. Там, где оно находится, Пазаир его никогда не отыщет.

Когда золотой локоть исчез в печи, Денес довольно ухмыльнулся.

– А завтра, мой славный Чечи, ты станешь одной из главных фигур царства. Сегодня вечером мы отдадим поглотителю теней задаток.

* * *

В страже пустыни было больше двух метров роста. На поясе его набедренной повязки висели два кинжала с потертыми рукоятками. Сандалий на нем не было; он так долго ходил по камням, что теперь даже шипы акации не могли проткнуть задубевшую кожу его подошв.

– Имя?

– Сути.

– Откуда ты?

– Из Фив.

– Что умеешь делать?

– Я работал водоносом, собирал лен, растил свиней, ловил рыбу…

Пустоглазый верзила рассматривал молодого человека. Тот весил, должно быть, килограмм семьдесят, волосы коротко стрижены, вся грудь в шрамах. Чувствовалось, что этот человек привык к опасностям и постоянно был начеку.

– Зачем тебе работа рудокопа?

– Люблю приключения.

– А как тебе нравятся нестерпимая жажда, дикая жара, рогатые гадюки, черные скорпионы, долгие переходы по пустыне? Придется вкалывать по-черному в тесной штольне, где нечем дышать.

– Каждое ремесло имеет свои неприятные стороны.

– Ты ошибся адресом, парень.

Сути изобразил на лице самую глупую улыбку, на какую был способен. И стражник пропустил его.

В очереди, которая выстроилась перед конторой по найму, он выглядел, пожалуй, лучше других. Его самоуверенный вид и развитая мускулатура резко контрастировали с бессмысленными лицами и худосочными телами остальных претендентов.

Два пожилых рудокопа задали ему те же вопросы, что и стражник, и получили те же ответы. Он чувствовал себя в роли тяглового скота, выставленного на продажу.

– Мы формируем новую группу. Ты сейчас свободен?

– Да. А куда надо ехать?

– Здесь принято исполнять приказы и не задавать вопросов. Половина новичков не выдерживает дороги, но вернуться в долину они могут только своим ходом. Слабаки нам не нужны. Тронемся в путь нынче ночью, за два часа до рассвета. Вот твое снаряжение.

Сути получил палку, циновку и свернутое одеяло. С помощью веревки он обвязал циновку и одеяло вокруг палки, необходимой в пустыне: постукивая ею по земле, путник таким образом отпугивает змей.

– А вода?

– Тебе выдадут твою порцию. А вот самое ценное.

Сути повесил на шею маленький мешочек, куда удачливые старатели складывали найденные ими золото, сердолик, лазурит и прочие драгоценные камни. Содержимое мешочка, как дополнение к жалованью, оставлялось рудокопу.

– Много сюда не войдет, – заметил Сути.

– Мало кому удается положить туда хоть что-нибудь, парень.

– Они все растяпы.

– У тебя слишком длинный язык. Ну ничего, пустыня его укоротит.

* * *

Более двухсот человек собрались у восточных ворот города, готовые тронуться в путь. Большинство из них возносили молитву богу Мину, прося у него трех вещей: вернуться живыми и здоровыми, не умереть от жажды и наполнить свои мешочки камнями и золотом. На шее у каждого висел амулет. Опытные старатели убеждали недоверчивых и сомневающихся, передавая им кредо своего ремесла: «В пустыню уходишь сам, а в долину тебя возвращает Бог».

Старшим группы был назначен Эфраим, высокий бородач с руками, висящими до колен, и телом, поросшим жестким черным волосом, что делало его похожим на азиатского медведя. При виде Эфраима у некоторых новичков отпала охота идти: за ним закрепилась слава человека грубого и жестокого. Он обследовал все свое войско, внимательно рассмотрев каждого из вольнонаемных.

– Это ты Сути?

– Есть такое дело.

– Ты кажешься гордецом.

– Я ведь иду не булыжники собирать.

– Для начала понесешь мой мешок.

И верзила отдал ему свои вещи, которые Сути взгромоздил на левое плечо. Эфраим ухмыльнулся.

– Это тебе наука, чтобы поменьше задавался.

В путь тронулись до восхода солнца и шли без остановок до полудня. Дорога пролегала по местности пустынной и засушливой. Деревенские жители, не привыкшие к таким дорогам, быстро разбили себе ноги в кровь; Эфраим старался не вести людей по обжигающему песку, выбирая каменистые тропинки, усеянные мелкими обломками скальной породы, часто острыми как бритва. Появившиеся на горизонте горы произвели на Сути сильное впечатление: казалось, они сливаются в сплошную непреодолимую стену, закрывающую людям доступ в те тайные места, где рождается чистый камень, из которого возводят свои жилища боги. То было средоточие грозной силы; горы порождали скалы, которые в свою очередь давали жизнь ценным минералам, раскрывая свои богатства лишь избранным, кому доставало упорства и терпения. Потрясенный, он остановился и опустил поклажу на землю. Внезапно сбитый с ног мощным ударом в поясницу, он покатился по песку.

– Команды отдыхать не было, – раздался насмешливый голос Эфраима.

Сути поднялся.

– Вытряхни мой мешок, когда будем завтракать, не клади его на землю. За своеволие я лишаю тебя воды.

Сути испугался было, что его вычислили, однако, увидев, что и с остальными вольнонаемными старший обращается не лучше, снова успокоился. Эфраим любил испытывать людей на прочность, доводя их до крайности. Один нубиец, который, как ему показалось, замахнулся на него кулаком, был тут же сбит с ног и оставлен лежать на обочине.

Ближе к вечеру группа добралась до карьера, где добывали песчаник. Каменотесы откалывали большие куски, на которые ставили клеймо своей бригады. Вдоль каждой жилы были тщательно проделаны неглубокие борозды и такие же, – вокруг намеченных блоков песчаника. Мастер вбивал деревянные клинья в эти прочерченные по шнурку канавки так, чтобы отделить облюбованный кусок от материнской скалы, не расколов его.

Эфраим приветствовал мастера.

– Я веду на рудники новую банду лентяев. Если тебе нужна помощь, не стесняйся.

– Я не прочь, но ведь они шли целый день.

– Если они хотят, чтобы их кормили, пусть отработают.

– Это незаконно.

– Закон здесь – это я.

– Хорошо бы спустить десяток блоков с вершины карьера; если найдется человек тридцать, то это можно сделать быстро.

Эфраим отсчитал нужное количество людей; в их число попал и Сути, у которого бригадир забрал багаж.

– Пей и спускайся.

Еще раньше мастер изготовил для этих нужд нечто вроде салазок, однако они сломались на середине склона, и теперь пришлось спускать блоки на веревках. Пятеро мужчин держали толстый трос, натянутый горизонтально, чтобы не дать камням скатываться по склону слишком быстро. Если бы удалось починить салазки, то в этом маневре не было бы нужды, однако мастер не успел этого сделать, и предложение Эфраима пришлось ему весьма кстати.

При спуске шестого блока, который ударился о трос с большой силой, произошло несчастье. Усталые люди не сумели затормозить падение камня, отчего трос спружинил с такой силой, что их разбросало в разные стороны. Не успел увернуться только один пожилой рабочий: он упал на салазки головой вниз. Падая, он пытался удержаться, ухватив за руку Сути, которого товарищи изо всех сил тянули назад.

Несчастный закричал, но его вопль быстро оборвался: упавший блок его буквально сплющил и, покатившись дальше, разбился с оглушительным грохотом.

Мастер заплакал.

– Но половину работы мы все же сделали, – успокоил его Эфраим.

21

Стоя на выступе скалы, гордо держа голову, увенчанную длинными изогнутыми рогами и обрамленную короткой бородой, горный козел задумчиво глядел на шагавших под солнцем людей. На языке иероглифов это животное было олицетворением спокойного благородства, которое дается лишь тем существам, что живут по божественным законам.

– Вот он! – завопил один из рабочих. – Убейте его!

– Заткнись, дурак, – оборвал его Эфраим. – Это священное животное. Если мы прикоснемся к нему, то погибнем все.

Величественный самец стремительно поднялся по склону и в один прыжок исчез по ту сторону скалы.

Пять дней тяжелого перехода измучили людей, один лишь Эфраим казался таким же свежим, как и в начале пути. Сути старался держаться; ослепительная, потусторонняя красота пейзажа придавала ему сил. Ни грубость начальника, ни изнурительные условия путешествия не ослабили его решимости.

Бородатый верзила приказал людям подтянуться и взобрался на камень, чтобы лучше видеть своих босяков.

– Пустыня бесконечна, – громогласно объявил он. – И вы в ней всего лишь жалкие букашки. Вы постоянно жалуетесь на жажду, и стонете, словно бессильные старухи. Вы недостойны звания рудокопов, которые добираются до самых кишок земли. И все же я привел вас сюда, где залегает металл, который стоит больше ваших жизней. Когда вы станете рыть эту гору, вы будете причинять ей страдания, и она постарается отомстить, заглатывая ваши тела. Таков удел невезучих! А сейчас разбивайте лагерь: завтра на заре приступаем к работе.

Рабочие начали с палатки, которая предназначалась для старшего: она была так тяжела, что тащить ее пришлось впятером. Ее разворачивали и ставили под бдительным взглядом Эфраима – в самом центре лагеря. Потом готовили еду, смачивали землю вокруг лагеря, чтобы избежать пыли, и, наконец, утолили жажду водой из бурдюков, сохранявших ее свежесть. Драгоценной влаги было вдоволь благодаря вырытому возле рудника колодцу.

Из состояния дремоты Сути вывел сильный удар в бок.

– Вставай, – приказал Эфраим.

Сдержав гнев, молодой человек поднялся.

– За всеми, кто пришел сюда, водятся грешки. А что ты скажешь о себе?

– Это никого не касается.

– Выкладывай.

– Оставь меня в покое.

– Не люблю скрытных.

– Я уклонился от работы.

– Где?

– В моей деревне возле Фив. Меня хотели увезти в Мемфис на рытье канала, а я предпочел бежать и попытать счастья здесь.

– Ты мне не нравишься. Думаю, ты врешь.

– Я хочу разбогатеть. И никто мне не может помешать, даже ты.

– Не зли меня, раздавлю. Давай-ка померяемся силой.

Эфраим выбрал третейского судью, который должен будет развести соперников в случае, если один из них укусит другого; все остальные приемы были разрешены.

Бородач налетел на Сути как ураган, обхватил его поперек тела, поднял и, повертев в воздухе, отбросил на несколько метров.

Расцарапанный, с ушибленным плечом, молодой человек поднялся. Уперев руки в бока, Эфраим презрительно наблюдал за ним. Рабочие смеялись.

– Нападай, если не боишься.

Эфраим держался самоуверенно, однако на этот раз его протянутые к сопернику длинные руки работали вхолостую. Удачно увернувшись, его соперник приободрился. Он понял, что, полагаясь лишь на свою силу, Эфраим не знал других приемов. Хотя Сути не верил в существование богов, он все же поблагодарил их за свои детские годы, которые научили его драться. Раз за разом он уклонялся от беспорядочных наскоков соперника, который злился все сильнее, растрачивая силу и теряя способность соображать. Молодой человек не имел права на ошибку: если он попадется в железные объятия Эфраима, тот его раздавит. Опережая его в скорости, он удачно поставил сопернику подножку, и, когда тот потерял равновесие и зашатался, Сути, собрав все силы, применил захват за шею. Эфраим тяжело рухнул вниз, Сути сел верхом ему на затылок – соперник был полностью в его власти. Поняв это, он стукнул кулаком по земле, признавая свое поражение.

– Ты молодец, малыш!

– Надо было свернуть тебе шею.

– Если ты убьешь меня, стражники пустыни тебя не пощадят.

– Плевать. Ты будешь не первый, кого я отправил в преисподнюю.

Эфраим струхнул.

– Чего ты хочешь?

– Поклянись, что перестанешь мучить людей.

Рудокопы больше не смеялись. Прислушиваясь, они подошли ближе.

– Клянусь именем бога Мина!

– И перед лицом Хатхор, властительницы Запада. Повтори!

– И перед лицом Хатхор, властительницы Запада, клянусь!

Сути ослабилхватку. Клятва, данная в присутствии такого количества свидетелей, не могла быть нарушена. Если Эфраим отступит от своего слова, он покроет свое имя позором до конца дней и будет обречен на забвение. Рабочие бурно выражали свою радость и поздравляли Сути. Когда страсти улеглись, Сути твердо сказал:

– Главный здесь – Эфраим. Он один знает рудники, здешние тропы и места, где есть вода. Без него нам в долину не вернуться. Мы должны его слушаться, он обещал держать данное слово – значит, все будет хорошо.

Потрясенный бородач положил руку на плечо Сути.

– Ты не только сильный, малыш, но еще и умный. И, отведя его в сторону, добавил: – Я недооценил тебя.

– Я хочу разбогатеть.

– Мы можем подружиться.

– При условии, что это будет отвечать моим интересам.

– Это вполне возможно, малыш.

* * *

Носилыцицы даров в париках в виде шиньонов, подвязанных лентами, одетые в белые платья на одной бретельке, лежащей между обнаженных грудей, и передники, украшенные ромбовидной сеткой из жемчужин, одна за другой медленно входили во дворец царевны Хаттусы. Они были так молоды и прекрасны, что Денес почувствовал, как у него закипает кровь. Бывая в отъезде, он каждый раз изменял госпоже Нанефер, но делал это чрезвычайно ловко и аккуратно. Любой скандал мог нанести ущерб его репутации, поэтому никаких постоянных любовниц у него не было: судовладелец довольствовался краткими интрижками. Время от времени он считал необходимым спать со своей женой, однако известная всему свету холодность Нанефер оправдывала его внебрачные похождения.

Распорядитель гарема вышел за ним в сад. Денес хотел было попросить у него девочку, однако решил не делать этого: гарем был хозяйственным ведомством, и на первом месте там был труд, а не распутство. Судовладелец отправился к супруге Рамсеса на официальную аудиенцию, которую исхлопотал для решения своих деловых вопросов. Она приняла его в зале с четырьмя колоннами, стенами, выкрашенными светло-желтой краской, и мозаичным полом из зеленой и красной плитки.

Хаттуса сидела в кресле из эбенового дерева с позолоченными подлокотниками и ножками. У нее были черные глаза, очень белая кожа, вытянутые, тонкие кисти рук – очарование породистой азиатки: в жилах Хаттусы текла хеттская кровь. Денес держался настороженно.

– Неожиданный визит, – сказала она холодно.

– Я судовладелец, а у вас есть гарем. Что удивительного в нашей встрече?

– Раньше вы так не думали.

– Обстоятельства переменились. Пазаир стал старшим судьей царского портика и спутал мне все карты.

– Но при чем здесь я?

– Ваши настроения изменились?

– Рамсес глумится надо мной, он оскорбляет мой народ! Я жажду мщения.

Денес удовлетворенно пощипывал волоски своей короткой седой бородки.

– Вы его получите, царевна. Наши цели совпадают. Фараон – деспот, но деспот недееспособный. Он цепляется за отжившие традиции, не в силах отвечать на вызовы будущего. Время работает на нас, однако некоторые из моих друзей начинают терять терпение; поэтому мы решили ускорить свержение Рамсеса.

– Вы думаете, это поможет?

Денес начинал нервничать: он не мог раскрывать планы сообщников. На начальном этапе они могли быть заодно с царевной, однако после падения правителя от нее надо будет отделаться как можно быстрее.

– Доверьтесь нам, мы досконально продумали наш план.

– Осторожнее, Денес; Рамсес смелый и ловкий воин.

– Сейчас он связан по рукам и ногам.

Во взгляде Хаттусы мелькнуло злорадство.

– Может быть, расскажете поподробнее?

– Это бессмысленно и опасно.

Лицо царевны исказил гнев, отчего оно стала еще прекраснее.

– Что вы предлагаете?

– Дезорганизовать поставку товаров. В Мемфисе я справлюсь сам, а в Фивах нужна ваша помощь. В народе поднимется недовольство, ответственность за это падет на фараона. Беспорядки заставят его трон зашататься.

– Кого надо подкупить?

– Таких немного, но это обойдется недешево. Старшие писцы, которые контролируют продвижение товаров и продовольствия, должны начать делать ошибки. Бюрократическое расследование продлится долго и будет весьма сложным, неразбериха воцарится надолго.

– У меня есть верные люди, которым можно это поручить.

Денес абсолютно не верил в эффективность изложенного плана: лишний удар по правителю не возымеет серьезных последствий. Но недоверие Хаттусы ему преодолеть удалось.

– Мне надо сказать вам еще одну вещь, – прошептал он.

– Слушаю.

Он подошел к ней и тихо заговорил:

– Через несколько месяцев у меня будет значительное количество небесного железа.

В глазах Хаттусы мелькнул интерес. Используемый в магических ритуалах редкий металл мог стать мощным оружием против Рамсеса.

– Какова ваша цена?

– Три слитка золота авансом и столько же при окончательном расчете.

– Задаток вам передадут сегодня же.

Денес поклонился. Эта сделка останется тайной для его сообщников, а царевна никогда не получит небесного железа. Продать то, чего у него не было, и при этом получить такой навар – судовладелец мог гордиться собой. Сделать так, чтобы царевна не проявляла нетерпения, будет несложно. А если она окажется слишком настойчивой, он свалит все на Чечи. В таких ситуациях химик с его холуйской натурой может быть очень полезен.

* * *

Служанка принесла оливки, редис и латук, и Силкет сама приготовила приправу.

– Спасибо за то, что приняли наше приглашение, – сказал Бел-Тран Нефрет и Пазаиру. – Разделить с вами трапезу для нас счастье.

– Не надо высокопарных слов, – заметил судья. На медном подносе повар принес жареные ребра ягненка, кабачки и горошек и поставил все это на маленький столик. Великолепно приготовленные блюда таяли на языке. На Силкет были очень красивые серьги в форме дисков, украшенных узлами и спиралями.

– Мне приснился удивительный сон, – произнесла она. – Я пила теплое пиво, несколько стаканов! Сон нагнал на меня такую тоску, что я пошла к толкователю. Но то, что он сказал, ужасно! Сон означает, что мое состояние скоро будет украдено.

– Не стоит об этом беспокоиться, – посоветовала Нефрет. – Толкователи снов часто ошибаются.

– Дай бог!

– Моя супруга очень нервничает, – заметил Бел-Тран. – Не дадите ли вы ей какое-нибудь лекарство?

После трапезы, пока Нефрет прописывала Силкет успокаивающие отвары, Бел-Тран с судьей прошлись по саду.

– У меня совершенно нет времени наслаждаться природой, – посетовал хозяин. – Работа затягивает меня все сильнее и сильнее. Когда я возвращаюсь вечером, дети уже спят. Я не вижу, как они растут, не играю с ними – это серьезная жертва. Управление зерновыми складами, производство папируса, служба в казначействе… Дня не хватает! Вы согласны со мной?

– Да, мне приходят на ум такие же мысли.

– Ваше расследование по делу полководца Ашера продолжается?

– Понемногу.

– Я хочу вам сказать одну вещь, которая меня очень беспокоит. Вы знаете, что царевна Хаттуса – женщина злопамятная; она так и не простила Рамсесу то, что он увез ее из родной страны.

– Да, она относится к нему с откровенной враждебностью.

– И куда это все ее заведет? Открыто выступать против фараона, плести заговоры – поведение самоубийственное. Тем не менее, у нее недавно была странная встреча: она виделась с судовладельцем Денесом.

– Вы в этом уверены?

– Один из моих служащих был в гареме и видел его там. Он страшно удивлен, однако уверен, что не ошибся.

– Что странного в этом визите?

– Хаттуса владеет несколькими торговыми судами. Но гарем – это государственное учреждение, где частному судовладельцу делать нечего. Если это дружеский визит, то как его истолковать?

Союз хеттской царевны, второй супруги фараона, с одним из участников заговора… Судья чувствовал, что рассказанное Бел-Траном очень важно. Может, нити заговора тянутся к Хаттусе, а Денес – всего лишь исполнитель? Этот вывод требовал проверки. Ведь никто не знал содержания их беседы, хотя сам факт ее позволял предположить, что их интересы совпадают, но могут идти вразрез с интересами государства.

– Эта дружба выглядит подозрительно, Пазаир.

– Как можно оценить ее последствия?

– Не знаю. Может быть, это попытка подготовить вторжение через северную границу? Да, Рамсес поработил хеттов, но смирились ли они с этим? Отказались ли от своих захватнических планов?

– Если это так, что Ашер может служить посредником в этой комбинации.

Пазаир чувствовал, что чем более четко проступал образ врага, тем более жесткой представлялась битва с ним и тем менее ясной ее перспектива.

* * *

В тот же вечер гонец доставил Нефрет письмо от Туи, матери Рамсеса Великого: ей срочно требовалась медицинская консультация. Даже живя взаперти, Туя оставалась одной из самых влиятельных фигур царского двора. Величественная и горделивая царица, открыто презирающая людей мелких и ничтожных, она не испытывала необходимости приказывать, а только советовала, ревниво следя за тем, чтобы страна не теряла своего величия. Рамсес восхищался матерью и был к ней очень привязан; после смерти Нефертари, его любимой жены, мать стала его самым доверенным лицом. Говорили, что он не принимает ни одного решения, не посоветовавшись с ней.

В подчинении у Туи находились многочисленные домочадцы и дворня, и в каждом большом городе у нее было по дворцу. Дворец в Мемфисе насчитывал два десятка комнат и просторный зал с четырьмя колоннами, где она принимала почетных гостей. Распорядитель провел Нефрет в комнату царицы. В свои шестьдесят лет Туя была стройной и изящной женщиной, с пронзительным взглядом, тонким, прямым носом, резко очерченными скулами и маленьким квадратным подбородком. На ней был парик, соответствующий ее положению, он обрамлял ее лицо с двух сторон, как крылья ястреба.

– Слухи о вашем искусстве дошли и до меня. Визирь Баги, обычно не склонный делать комплименты, рассказывает о вас чудеса.

– Мне многое не удается, я могу составить длинный список собственных неудач, Ваше Величество. Лекарь, который хвастает своими успехами, должен сменить профессию.

– Я плохо себя чувствую, и мне очень нужен ваш талант. Помощники Небамона ничего не умеют.

– На что вы жалуетесь, Ваше Величество?

– На глаза. Еще я плохо слышу, у меня немеет затылок и острые боли в животе.

Нефрет без труда поставила диагноз: повышенная секреторная активность матки. В качестве лечения прописала ингаляции скипидара в смеси с растительным маслом высшего качества.

Осмотр глаз пациентки обеспокоил ее гораздо больше: она обнаружила гранулирующий конъюнктивит, трахому с пальпебральным осложнением и угрожающую глаукому.

Царица почувствовала тревогу Нефрет.

– Будьте со мной откровенны.

– Эти заболевания мне знакомы, и я умею их лечить. Но лечение будет долгим и потребует от вас терпения.

По утрам, встав с постели, больной придется промывать глаза настоем конопли, хорошо помогающей при глаукоме. Та же конопля, но в виде мази и в сочетании с медом должна успокоить боли внизу живота.

Другое лекарство, основным ингредиентом которого является черный кремень, вылечит инфекцию в углах глаз. Чтобы ликвидировать трахому, надо будет смазывать веки мазью, состоящей из ладана, свинцового блеска, черепашьей желчи, желтой охры и нубийской земли. Придется закапывать в глаза с помощью полого ястребиного пера специальные капли. Их готовят так: алоэ, хризоколл, перетертую в порошок горькую тыкву, листья акации и кору эбенового дерева смешивают с холодной водой, полученную пасту сушат и снова растирают с водой. Полученное снадобье выдерживают одну ночь на свежем воздухе, чтобы оно пропиталось росой, и процеживают. Помимо закапывания внутрь, царица должна будет делать из этих капель компрессы и накладывать их на глаза четыре раза в день.

– Я стала стара и слаба, – посетовала Туя. – Мне не нравится так много заниматься собой.

– Вы больны, Ваше Величество, но можете выздороветь. Надо только постараться.

– Я понимаю, что должна вас слушаться, хотя мне придется нелегко. Примите от меня это.

Туя протянула молодой женщине великолепное ожерелье из семи ниток бус из сердолика и нубийского золота; застежка была исполнена в виде цветов лотоса. Нефрет слегка растерялась:

– Давайте хотя бы подождем результатов лечения.

– Поверьте, я уже чувствую себя лучше.

Царица сама надела украшение на Нефрет и залюбовалась ею.

– Вы очень хороши собой.

Молодая женщина смутилась.

– Кроме того, вы счастливы. Мои домашние утверждают, что ваш муж – прекрасный человек и достойный судья.

– Служить Маат – цель его жизни.

– Египет нуждается в таких людях, как вы и ваш муж.

Туя позвала своего стольника, который принес сладкого пива и фруктов. Женщины сели на низкие стулья, обложенные мягкими подушками.

– Я интересовалась карьерой и расследованием судьи Пазаира. Сначала меня это забавляло, потом заинтриговало, и, наконец я возмутилась! Его ссылка – вещь абсолютно незаконная и недопустимая. К счастью, ему удалось одержать победу: положение старшего судьи царского портика позволяет вести борьбу более успешно. Сделать Кема начальником стражи – это прекрасная мысль; визирь Баги был совершенно прав, одобрив такое назначение.

Сказанное царицей не было простой любезностью. Когда Нефрет передала Пазаиру ее слова, он очень обрадовался: судья понял, что устами Туи говорило все ближайшее окружение фараона, одобрявшего его действия.

– С тех пор как умер мой муж и его место занял сын, благополучие страны стало моей постоянной заботой. Рамсес – великий правитель; он устранил угрозу войны, сделал более богатыми храмы, нашему народу уже не грозит голод. Египет стал краем, любимым богами. Но кое-что меня смущает, Нефрет; я могу говорить с вами начистоту?

– Если вы считаете меня достойной вашей откровенности, Ваше Величество.

– В последнее время Рамсес чем-то очень озабочен, часто бывает рассеянным, он как будто в одночасье постарел. У него изменился характер; кажется, что он готов отказаться от борьбы, от решения проблем, от преодоления трудностей.

– Может быть, он нездоров?

– За исключением проблемы с зубами, он очень сильный, не знающий усталости человек. Он как будто не доверяет мне – такого раньше не бывало. Я не представляю, что у него на уме. Я бы поняла, если бы он, как всегда, откровенно рассказал мне все. Но он как будто избегает меня, и я не знаю почему. Поговорите об этом с судьей Пазаиром. Я начинаю волноваться за страну, Нефрет. В последнее время столько убийств, столько загадок, на которые нет ответа, а сын отдаляется от меня, стал любить одиночество… Пусть судья продолжает свое расследование.

– Вы полагаете, что фараону что-то угрожает?

– Да нет, его любят и уважают.

– Возможно, в народе полагают, что боги лишили его своего покровительства?

– Это происходит всякий раз, когда кто-то царствует долго. Рамсес знает, что надо делать в таких случаях: устроить праздник возрождения, снова заручиться поддержкой богов, чтобы вселить в души своих подданных надежду на лучшее. Слухи, которые ходят в народе, меня не беспокоят; но я не понимаю, зачем фараон издал декреты, подтверждающие его легитимность, которую никто не оспаривает?

– Может, вы опасаетесь, что у него какой-то скрытый недуг, ослабляющий его ум и волю?

– Это стало бы заметным сразу. Нет, мой сын сохранил здравый ум и твердую волю, и, тем не менее он не тот, что прежде.

Пиво было мягким, фруктовое пюре сочным. Нефрет почувствовала, что больше вопросов задавать не стоит. Пусть Пазаир оценит откровения царицы и решит, как их использовать.

– Во время похорон Небамона вы держались с большим достоинством, – снова заговорила Туя. – Этот человек немногого стоил, но сумел поставить себя над другими. Он был на редкость несправедлив по отношению к вам, поэтому я решила исправить положение. Мы с ним вдвоем опекали главную лечебницу Мемфиса. Он умер, а я ничего не понимаю в медицине. Завтра будет обнародован указ, возлагающий на вас управление этой лечебницей.

22

Двое слуг поливали Пазаира теплой водой, а он натирал тело куском соды. Помывшись, судья почистил зубы пахучим тростником и сполоснул рот отваром квасцов и укропа. Брился он любимой бритвой в форме стамески, а, побрившись, протер шею маслом дикой мяты, отпугивающим насекомых. Тело судья умастил составом из меда с содой. В случае необходимости в середине дня он воспользуется освежающим средством из сока цератонии с ладаном.

Когда туалет был окончен, случилось непоправимое. Он чихнул один раз, два, пять, десять: все тот же упорный, мучивший судью насморк, который сопровождался приступами кашля и шумом в ушах. Конечно, он виноват сам: переутомление, несоблюдение предписаний, недостаток сна. Видимо, ему необходимо новое лекарство. Когда же он сумеет поговорить с Нефрет? Ведь она встает в шесть утра и почти сразу уходит в свою лечебницу. Он не видел жену уже неделю. В ее ведении оказалась самая большая лечебница в Египте, и молодая женщина не жалела сил, стремясь добиться успеха в новом для себя деле. Указ царицы Туи, одобренный визирем, лекари, хирурги и фармацевты лечебницы восприняли с большим воодушевлением. А временный управляющий – тот самый, что не давал Нефрет необходимых лекарств, – был понижен в должности и теперь в качестве санитара ухаживал за лежачими больными.

Писцам, которые участвовали в управлении лечебницей, Нефрет пояснила, что своим главным делом считает лечение больных, а вовсе не руководство персоналом, поэтому она попросила их подчиняться приказам, поступающим из канцелярии визиря, которые она не намерена обсуждать. Это разъяснение позволило Нефрет окончательно завоевать сердца и умы своих коллег, бок о бок с которыми она работала. Лечение здесь получали тяжелобольные люди в тех случаях, когда им не могли помочь городские и сельские лекари, а также те, кто хотел пройти курс профилактических процедур, чтобы предупредить возникновение или обострение того или иного недуга. Нефрет уделяла много внимания аптеке, где изготовлялись лекарства и хранились яды и токсичные вещества.

Поскольку Пазаир оказался без присмотра, а его гайморит обострился, он решил посетить единственное место, где мог рассчитывать на некоторое внимание к себе, – главную лечебницу Мемфиса.

Ее здание стояло посреди обширного сада, пройтись по которому было настоящим наслаждением. Трудно было себе представить, что совсем рядом страдают люди.

Посетителя встретила приветливая медсестра.

– Чем я могу вам помочь?

– У меня срочное дело. Мне бы хотелось проконсультироваться с управляющей лечебницей целительницей Нефрет.

– Сегодня это невозможно.

– Даже для ее мужа?

– Это вы старший судья?

– Боюсь, что да.

– Пойдемте со мной.

Они прошли через помещение, где была устроена настоящая водная лечебница. Она состояла из множества комнат, в каждой из которых находилось по три каменных бассейна: первый для полного погружения, второй представлял собой сидячую ванну, а третий служил для лечения болезней ног. Дальше располагалось отделение, где лечили сном: в небольших, хорошо проветриваемых комнатах размещались пациенты, которым было необходимо постоянное наблюдение лекарей. Нефрет следила за приготовлением какого-то препарата и, сверяясь с водяными часами, вычисляла время коагуляции нужной ей субстанции. Ей помогали два опытных фармацевта. Пазаир дождался конца опыта.

– Простой пациент может рассчитывать на твое внимание?

– Это так срочно?

– Очень.

С трудом удерживая на лице серьезное выражение, она провела его в приемный покой, где судья снова разразился приступом кашля.

– А ты меня не разыгрываешь? Тебе правда трудно дышать?

– С тех пор как ты меня забросила, появился какой-то свист в груди.

– А уши?

– Левым слышу плохо.

– Тебя не лихорадит?

– Немного.

– Ляг на скамью. Я хочу послушать твое сердце.

– Ты его хорошо знаешь.

– Судья Пазаир, мы в общественном месте, прошу вас быть серьезнее.

Пока она выстукивала мужа, он вел себя смирно.

– У тебя есть основания жаловаться. Нужен новый курс лечения.

Чтобы подобрать судье нужное лекарство, Нефрет воспользовалась прутиком лозоходца. Она подошла к коренастому растению с широкими бледно-зелеными листьями и красными ягодами.

– Это бриония, – размышляла она. – Сильный яд. Если ее использовать в разведенном виде, она поможет ликвидировать воспаление и очистит твои бронхи.

– Ты уверена?

– Несу полную ответственность.

– Лечи меня побыстрее. Мои писцы уже, наверное, клянут меня на чем свет стоит за мое отсутствие.

* * *

В служебных помещениях старшего судьи царского портика царило необычное возбуждение. Всегда сдержанные, привыкшие разговаривать вполголоса чиновники растерянно переглядывались, не зная, что делать. Одни предлагали ничего не предпринимать до прихода судьи, другие призывали проявить твердость, при условии, что проявлять ее придется не им, третьи настаивали, что пора вызывать стражников. Пол в помещении был усеян обломками писцовых дощечек и обрывками папируса.

Вошел Пазаир, и сразу воцарилось молчание.

– На нас кто-то напал?

– В общем, да, – ответил один из старших служащих, насмерть перепуганный. – Мы не могли удержать эту фурию. Она сидит в вашем кабинете.

Заинтригованный Пазаир прошел через просторный зал, где размещались писцы, и вошел к себе. Стоя на коленях, Пантера рылась в его архиве.

– Что с вами?

– Я хочу знать, где вы прячете Сути.

– Встаньте и выйдите отсюда.

– Только после того, как вы мне ответите!

– Я не стану выпроваживать вас сам, я приглашу Кема.

Угроза произвела впечатление. Ливийка подчинилась.

– Поговорим на улице.

Они вышли под взглядами писцов.

– Продолжайте работать, – приказал им судья.

Пазаир и Пантера быстро шли по людному переулку. Был базарный день, и покупатели толпились вокруг крестьян, продававших фрукты и овощи. Выбравшись из людского потока, они укрылись в пустынной и тихой улочке.

– Я хочу знать, где скрывается Сути, – повторяла ливийка, едва сдерживая слезы. – С тех пор как он пропал, я не могу думать ни о чем другом. Я забываю привести себя в порядок, я потеряла чувство времени и бессмысленно брожу по улицам.

– Он не прячется, а выполняет сложное и опасное поручение.

– С другой женщиной?

– Абсолютно один, без всякой помощи.

– А между прочим, он женат!

– Этот брак был ему необходим для проведения расследования.

– Я люблю его, судья, я умираю от любви. Можете вы меня понять?

Пазаир улыбнулся:

– Даже лучше, чем вы думаете.

– Где он?

– Это секретное задание, Пантера. Если я проболтаюсь, это может ему повредить.

– Клянусь, что нет! Я буду молчать.

Судья был взволнован: он верил в искренность этой женщины и не мог ей отказать.

– Он нанялся в бригаду рудокопов, которая отправилась в Коптос.

Пантера, пьяная от счастья, поцеловала Пазаира в щеку.

– Никогда не забуду вашей доброты. Если мне придется его убить, я вам обязательно скажу.

* * *

Слух распространился по всей стране – от северных до южных границ. В Пи-Рамсесе, большой царской резиденции Дельты, в Мемфисе и Фивах об этом шептались управляющие разных уровней, среди высших чиновников, ответственных за исполнение указов визиря, царило смятение.

Спор двоюродных братьев, купивших один и тот же участок земли у недобросовестного продавца, старший судья разрешил, потребовав от последнего выплатить штраф, в два раза превышающий полученную им выгоду от неправедной сделки. Следующим документом, который лег ему на стол, был рапорт полководца Ашера о состоянии египетской армии, составленный в истерических тонах.

Высокий военный чиновник настаивал на том, что в Азии складывается весьма опасная ситуация. Причиной тому, по его утверждениям, является недостаточное финансирование расквартированных там египетских частей, в чью задачу входило наблюдение за мелкими княжествами, власть над которыми стремился перехватить неуловимый ливиец Адафи. Вооружение этих войск плохое. После победы над хеттами ими никто не занимается. Что же до состояния казарм в самом Египте, то и они выглядят ничуть не лучше: неухоженные лошади, поломанные колесницы, отсутствие дисциплины, слабо подготовленные офицеры. В случае вооруженного нападения извне сможет ли Египет защитить себя?

Этот документ, несомненно, произведет сильное впечатление. Чего добивается Ашер? Если будущее подтвердит его правоту, то полководец предстанет перед всеми трезвым провидцем, что укрепит его позиции потенциального спасителя нации. Если Рамсес поверит изложенным в рапорте данным, Ашер выставит свои условия и его влияние возрастет.

Пазаир подумал о Сути. По какому запутанному следу идет он сейчас в поисках улик против убийцы, стремившегося навязать стране свою военную стратегию?

Судья позвал Кема.

– Ты можешь быстро проверить ситуацию в центральной казарме Мемфиса?

– На предмет чего?

– Боевой дух воинских подразделений, состояние материальной части, здоровье личного состава и лошадей.

– Нет проблем, но мне необходимо разрешение.

Судья подыскал правдоподобную причину проверки: розыски колесницы, сбившей несколько человек. На ней должны были остаться следы от удара.

– Но только поторопись.

Сам Пазаир направился к Бел-Трану. Тот был занят описью поступавшего с полей зерна. Мужчины поднялись на террасу, подальше от любопытных ушей.

– Вы читали донесение Ашера?

– Выводы устрашающие.

– При условии, что он говорит правду.

– Вы в этом не уверены?

– Я подозреваю его в стремлении намеренно сгустить краски, чтобы извлечь выгоду из ситуации.

– А доказательства?

– Мы должны собрать их как можно быстрее.

– И тогда Ашер будет сурово наказан.

– Не обязательно. Если Рамсес поверит ему, полководец получит полную свободу. Кто посмеет замахнуться на спасителя отечества?

Бел-Тран кивнул.

– Вы предлагали мне свою помощь – сегодня я в ней нуждаюсь.

– Что я должен сделать?

– Мне необходима информация о наших войсках за пределами страны и о финансировании армии в последние годы.

– Это непросто, но я постараюсь.

Вернувшись к себе, Пазаир написал подробное письмо Кани, верховному жрецу Карнака, с просьбой информировать его о состоянии войск, расквартированных в районе Фив, и о качестве их вооружений. Послание было составлено с использованием особого шифра, ключом к которому были слова «целебное растение», сфера особого интереса Кани. Доставить письмо было поручено гонцу, заслуживающему доверия.

* * *

– Ничего интересного, – объявил Кем, вернувшись.

– Расскажи подробнее, – попросил Пазаир.

– В казарме спокойно, ее территория в хорошем состоянии, материальная часть тоже. Я проверил пятьдесят колесниц и убедился, что офицеры содержат их в порядке, как и лошадей.

– Что они думают о рапорте Ашера?

– Они приняли его всерьез, однако полагают, что речь идет о других гарнизонах. Для очистки совести я посмотрел еще одну казарму, ту, что находится в южной части города.

– Ну и как?

– То же самое: все в порядке. Кстати, там тоже думают, что критика Ашера относится к другим.

На сей раз Пазаир и Бел-Тран встретились у первого пилона храма Птаха, где слонялись многочисленные зеваки, не обращавшие ни малейшего внимания на жрецов.

– По первому пункту мне поступили противоречивые сведения: видимо, Ашер контролирует информацию, поступающую из наших воинских подразделений в Азии. Официально количество наших войск там сокращено, а между тем в этих провинциях неспокойно. Однако один из писцов, который занимается рекрутами, заверил меня, что численность личного состава не изменилась. По второму вопросу установить истинное положение вещей было несложно, поскольку армия финансируется из казны. Все последние годы цифры военного бюджета оставались неизменными, ни о каких нехватках вооружения речи нет.

– Следовательно, Ашер лжет.

– Его донесение составлено весьма ловко. Он нагнетает ощущение тревоги, ничего конкретно не утверждая. Его поддерживают многие старшие офицеры. При дворе также сильны страхи по поводу интриг, которые якобы плетут хетты. Ашер выглядит героем. Не готовит ли нам этот спаситель военный переворот?

* * *

Смельчак спал, свернувшись калачиком на коленях хозяина, сидящего на краю пруда, где распустились лотосы. Легкий ветерок шевелил волосы судьи и шерсть на спине собаки. Нефрет читала свиток папируса на медицинские темы, который Проказница все время норовила свернуть, несмотря на предупреждения хозяйки. Заходящее солнце окрашивало сад в оранжевые тона; синицы, малиновки и ласточки пели свои вечерние песенки.

– Наша армия в прекрасном состоянии. Донесение Ашера – это ловкое переплетение лжи и передергиваний, цель которых – ввергнуть гражданские власти в панику и ослабить боевой дух в войсках, чтобы навязать всем свою волю.

– Почему Рамсес не одернет его? – спросила Нефрет.

– Он доверяет ему – в память о его прежних подвигах.

– Что же делать?

– Надо передать выводы моего расследования визирю Баги, чтобы он довел их до сведения фараона. Мои данные будут подтверждены Кемом и Кани, от которого я только что получил ответ. В Фивах, как и в Мемфисе, наша военная мощь ничуть не снизилась. Визирь даст поручение провести проверки по всей стране и, получив результаты, выступит против Ашера.

– И тогда он, наконец, угомонится?

– Не надо обольщаться. Он будет протестовать, говорить о своем патриотизме, обвинять подчиненных в том, что ему дали искаженные сведения. Но притормозить его удастся. И я надеюсь развить свой успех.

– Каким образом?

– Я его атакую.

* * *

Полководец Ашер проводил в пустыне маневры колесниц. На каждой было по два воина: офицер стрелял из лука по движущейся мишени, а ординарец правил лошадьми, пуская их во весь опор. Тех, кто не отвечал предъявляемым требованиям, выводили из состава отборных подразделений. Двое пехотинцев попросили старшего судью не выходить на поле для маневров и дождаться их окончания, чтобы не подвергать себя опасности. Неосторожного посетителя могло задеть случайной стрелой.

Ашер, весь покрытый пылью, дал команду отдыхать и неторопливым шагом направился к Пазаиру.

– Вам здесь не место, судья.

– Закрытых мест для меня нет.

Лицо полководца, напоминавшее мордочку грызуна, передернулось. Маленького роста, но с мощным торсом и короткими ногами, Ашер раздраженно поскреб шрам, пересекавший его грудь от плеча до пупка.

– Я иду помыться и переодеться. Идемте со мной.

Ашер и Пазаир вошли в санитарное подразделение, предназначенное для старших офицеров. Пока ординарец обливал полководца водой, судья пошел в атаку.

– Я намерен оспорить ваш рапорт.

– По какой причине?

– Ваша информация неточна.

– Вы – гражданское лицо, и ваши оценки не могут приниматься в расчет.

– Речь идет не об оценках, а о фактах.

– Я их опровергну.

– Даже не ознакомившись с ними?

– Могу себе представить! Вы прогулялись по одной-двум казармам, где вам показали пару новеньких колесниц и всем довольных воинов. Вы наивны и некомпетентны – вам просто морочили голову!

– На ваш взгляд, верховный страж и верховный жрец Карнака тоже наивны и некомпетентны?

Этот вопрос смутил полководца. Отпустив ординарца, он принялся вытираться.

– Эти люди недавно назначены на свои посты, у них мало опыта.

– Слабый аргумент.

– Чего вы хотите, судья?

– Все того же – правды. Ваше донесение лживо, поэтому я направил визирю свои замечания и возражения.

– И вы посмели…

– Речь идет не о смелости, а о долге.

Ашер топнул ногой.

– Это глупо, Пазаир! Вы еще пожалеете о своем поступке.

– Пусть нас рассудит визирь Баги.

– В этих делах лучше всех разбираюсь я.

– Наша военная мощь вовсе не убывает, и вам это прекрасно известно.

Полководец надел короткую набедренную повязку. Он нервничал – это было видно по его резким движениям.

– Послушайте, Пазаир: детали не имеют особого значения, главное – это общий тон моего донесения.

– Поясните.

– Хороший полководец, чтобы обеспечить безопасность страны, должен видеть перспективу.

– И это дает ему право делать панические заявления без достаточных на то оснований?

– Вы не понимаете.

– Связаны ли ваши действия с деятельностью Чечи?

– Он здесь не при чем.

– Мне бы хотелось поговорить с ним.

– Невозможно. Он засекречен.

– По вашему приказу?

– Да.

– Мне жаль, но я вынужден настаивать.

Голос Ашера приобрел елейные интонации.

– Я позволил себе привлечь внимание фараона, визиря и двора к проблемам нашей армии лишь для того, чтобы их решить и добиться постановления о производстве нового оружия, которое сделает нас непобедимыми.

– Ваше простодушие удивляет меня, полководец.

Глаза Ашера сузились, как у кошки.

– На что вы намекаете?

– Ваше пресловутое оружие – это, надо полагать, сверхпрочный меч, сделанный из небесного железа?

– Меч, кинжал, копье… Чечи работает над этим постоянно. Я потребую, чтобы ему вернули то железо, что находится сейчас в храме Птаха.

– Следовательно, оно принадлежало ему.

– Металл необходим ему для работы.

– Есть легенды, в которые верят даже самые скептические умы.

– Что вы хотите этим сказать?

– Небесное железо вовсе не так прочно.

– Вы заблуждаетесь.

– Чечи или лжет вам, или ошибается сам. Специалисты из Карнака могут подтвердить мою правоту. Ритуальное использование редкого металла ввело вас в заблуждение. Вы хотите получить в свое распоряжение инструмент власти, причем с согласия правителей страны. Но у вас ничего не выйдет.

Крысиная мордочка полководца отражала глубокое раздумье. Может, до Ашера дошло, что сообщник морочит ему голову?

Как только судья покинул санитарное подразделение, полководец схватил глиняный сосуд с теплой водой и швырнул его об стену.

23

Сути снял пояс и расстелил циновку на плоском камне. Разбитый и обессиленный, он вытянулся на спине и принялся смотреть на звезды. Пустыня, горы, скалы, рудник, узкие душные галереи, где приходится ползать, обдирая кожу в кровь… Большинство его товарищей уже жалели, что ввязались в эту авантюру, которая отнимет у них больше сил, чем принесет денег. Но Сути был доволен. Иногда он даже забывал, зачем он здесь, – настолько завораживала его окружающая природа. Несмотря на то, что он любил город с его удовольствиями, этот суровый край неудержимо притягивали Сути, как может притягивать только родина.

Слева в песке послышалось характерное шипение. Рогатая гадюка скользнула рядом с циновкой, оставив за собой извилистый след. Первые ночи он не мог спать, следя за перемещениями рептилий, но затем страх сменился привычкой. Инстинкт подсказывал ему, что опасности нет: скорпионы и змеи не пугали его. Будучи пришельцем на их территории, он уважал привычки хозяев и боялся их меньше, чем песчаных клещей, этих кровопийц, изнурявших своими атаками некоторых рудокопов. Укусы были болезненны, укушенное место опухало и начинало нарывать. Но Сути повезло: этих насекомых он не интересовал, чего нельзя было сказать об Эфраиме, которому приходилось защищаться, распыляя настой календулы.

День был тяжелым, но молодому человеку не спалось. Он поднялся и медленно пошел в сторону русла пересохшей реки, освещенного луной. Гулять ночью в одиночку было рискованно: это был час, когда в пустыне воцаряются темные боги и фантастические существа. Они пожирают неосторожных, не оставляя даже костей. Если кто-нибудь хотел избавиться от Сути, лучшего места и времени было не найти.

Послышался шум. В низине, где во время сильных ливней бурлила вода, антилопа с рогами в форме лиры упорно скребла землю в поисках влаги. К ней подошла еще одна – с белой шерстью и очень длинными, но лишь чуть изогнутыми рогами. Эти изящные животные были воплощением бога Сета, подвижного и неутомимого. Антилопы не ошиблись: вскоре они ощутили на языке долгожданную влагу, сочившуюся между двумя валунами. Вслед за антилопами у водопоя появились заяц и страус. Зачарованный зрелищем, Сути тихонько присел. Наблюдать за животными, любоваться их достоинством и грацией, видеть их простодушную радость было счастьем, которое сохранится в душе.

На плечо Сути легла рука Эфраима.

– Ты любишь пустыню, малыш. Это порок. Если ты не избавишься от него, то скоро тебе станут мерещиться чудовища с телом льва и головой ястреба, которых не может ни убить, ни поймать ни один охотник. Для тебя уже будет слишком поздно: чудовище схватит тебя своими когтями и утащит во мрак.

– Почему ты ненавидишь египтян?

– Я из племени хеттов и никогда не смирюсь с победой Египта. А здесь, в пустыне, хозяин я.

– Давно ты водишь бригады рудокопов?

– Уже пять лет.

– Тебе не удалось разбогатеть?

– Ты слишком любопытен.

– Если у тебя не получилось, мне тоже вряд ли повезет.

– А кто тебе сказал, что у меня не получилось?

– Ты даешь мне надежду.

– Не спеши радоваться.

– А если ты богат, то для чего мучиться здесь?

– Я терпеть не могу долину, поля и реку. Даже если бы у меня денег куры не клевали, я не ушел бы с моих рудников.

– Денег куры не клюют… Мне нравится это выражение. Но пока что мы копаемся в шахтах, где ничего нет.

– А ты наблюдательный, малыш. Может, это только тренировка? Когда начнется серьезная работа, самые выносливые будут к ней готовы.

– Хотелось бы побыстрее.

– Тебе невтерпеж?

– А чего ждать?

– Много безумцев охотилось за золотом, но почти все вернулись ни с чем.

– Золотые жилы разведаны?

– Карты есть, но они принадлежат храмам, и добыть их невозможно. Тех, кто пытается украсть золото, хватают стражники пустыни.

– Ускользнуть от них невозможно?

– У них собаки.

– Но ты, наверное, держишь эти карты в голове?

Бородач сел рядом с Сути.

– Кто тебе сказал?

– Никто, успокойся. Просто ты не из тех, кто хранит сведения в других местах.

Эфраим поднял камень и, сжав пальцы, раздавил его.

– Если ты рассчитываешь втянуть меня в какую-нибудь историю, берегись. Я уничтожу тебя.

– Сколько можно тебе повторять, что единственная моя цель – подкопить золотишка? Я хочу иметь большую усадьбу, лошадей, повозки, слуг, сосновую рощу и…

– Сосновую рощу? Сосны в Египте не растут.

– Почему обязательно в Египте? Я не хочу оставаться в этой проклятой стране. Хорошо бы устроиться в Азии, в каком-нибудь местечке, куда не заходят стражи фараона.

– Это уже лучше, парень. Ты беглый преступник?

Сути обомлел.

– Стражники ищут тебя, а ты стараешься спрятаться в пустыне, среди рудокопов. Имей в виду, что они очень настырные – наизнанку вывернутся, чтобы тебя прищучить.

– На этот раз я живым не дамся.

– Ты уже сидел в тюрьме?

– Никогда больше я не вернусь на нары.

– Кто занимается твоим делом?

– Пазаир, старший судья царского портика.

Эфраим восхищенно присвистнул.

– Должно быть, ты крепкий орешек! Многие были бы счастливы увидеть этого судью в гробу.

– Он очень упертый.

– Ничего, судьба еще поставит ему подножку.

– Но мне надо поторапливаться, я на мели.

– Ты мне нравишься, малыш, но рисковать из-за тебя я не стану. Завтра начнется настоящая работа, посмотрим, на что ты способен.

* * *

Эфраим разделил своих людей на две бригады.

Первой, более многочисленной, было поручено собирать медь, которая шла на изготовление инструментов, в частности резцов для каменотесов; отбитую молотом породу и промытый металл плавили здесь же, на месте добычи, в примитивных печах, и разливали в формы. На Синае и в других пустынях добывалось немало меди, но ее вывозили в Сирию и Западную Азию для нужд строительства. Она шла также и на военные цели: добавки меди в олово позволяли сделать более прочными клинки ножей и мечей.

Сути попал в другую группу, состоявшую из десятка самых крепких парней. Все понимали, что настоящие трудности только начинаются. Прямо передними зиял, словно пасть преисподней, лаз в шахту, ведущую в глубины, возможно таящие настоящие сокровища. На шее у каждого висел кожаный мешочек, который, если повезет, можно набить битком. Из одежды были только кожаные набедренные повязки, а тело каждый из них натер песком.

Кто пойдет первым? Это была самая выгодная позиция, но она же и самая опасная. Кто-то сильно толкнул Сути, он обернулся и ударил. Завязалась драка, которую пресек Эфраим, вытащив из кучи за волосы небольшого роста парня, который вопил от боли.

– Ты, – объявил он, – пойдешь вперед.

Выстроилась цепочка. Вход был узким, мужчины сгибались в три погибели, ища опору. Взгляд скользил по стенам, в поисках драгоценного металла, о котором они мало что знали. Ведущий цепочки слишком торопился и поднял пыль; следующий за ним, задыхаясь от пыли, толкнул его в спину. От неожиданности тот потерял равновесие и покатился вниз, до следующего уступа.

– Он без сознания, – констатировал один из его товарищей.

– Тем лучше, – огрызнулся другой. Задыхаясь и изнемогая от жары, они спускались все глубже.

Вот оно, золото! Но счастливчик был тут же осмеян двумя завистниками.

– Глупец! Это блестящая стекляшка.

Сути чувствовал, что его подстерегает опасность. Животный инстинкт заставил его нагнуться именно в тот момент, когда ему попытались раскроить череп большим камнем. Первый из нападавших грохнулся навзничь, и Сути ударом ноги сломал ему ребро.

– С каждым следующим будет то же самое, – объявил он. – Вы с ума посходили? Если мы будем продолжать в том же духе, наверх не выйдет никто. Или мы перебьем друг друга, или разделим добычу по справедливости.

Те, кто мог двигаться, сойдясь на втором предложении, продолжали путь, углубившись в следующий коридор. Еще двоим стало дурно, и они повернули назад. Факел из тряпки, смоченной в кунжутном масле, оказался в руках у Сути: он без колебаний возглавил цепочку.

Спустились еще ниже, и тут в темноте что-то сверкнуло.

Предвкушая добычу, молодой человек рванулся вперед и схватил сокровище. И тут же завопил от досады: – Медь, опять этачертова медь!

* * *

Сути твердо решил заставить Эфраима поделиться награбленным. Выбравшись из шахты, он был удивлен тишиной, царившей наверху. Рудокопы были выстроены в два ряда, между которыми расхаживал десяток стражников с собаками. Руководил ими не кто иной, как тот великан, который разговаривал с Сути, перед тем как нанять его на работу.

– Вот остальные, – объявил Эфраим.

Сути с товарищами заняли свое место в ряду, туда же встали и раненые; собаки натягивали поводки и злобно рычали. У каждого стражника в руках была плетка с девятью кожаными хвостами – ее удар был резким и болезненным.

– Мы ищем одного дезертира, – объявил великан. – Он сбежал с места службы, на него заведено уголовное дело. Я уверен, что он прячется среди вас. Наши условия таковы: если он сдастся сам или его выдадите вы, все будет закончено быстро; если же вы откажетесь говорить по-хорошему, то мы начнем допрашивать вас с помощью такой плетки. Это касается всех и будет продолжаться столько, сколько понадобится.

Взгляды Сути и Эфраима встретились. Выгораживать его перед стражниками хетт не станет; а если он выдаст Сути, то укрепит свою репутацию в их глазах.

– Смелее, – вновь заговорил великан. – Беглец проиграл свою игру. А вы – ребята честные.

Из рядов не вышел никто.

Эфраим подошел поближе к своим рабочим. Сути напрягся: видимо, шансов на спасение у него не оставалось. Даже рудокопы не на его стороне.

Псы продолжали бесноваться, чувствуя близкую добычу. Стражники невозмутимо ожидали, когда жертва окажется у них в руках.

И тут Эфраим снова схватил за волосы маленького скандалиста и швырнул его к ногам старшего стражника.

– Вот он, ваш дезертир.

Сути почувствовал на себе взгляд великана. Он был уверен, что тот не поверил Эфраиму. Но выданный стражникам подозрительный субъект, окруженный злобно брехавшими собаками, уже признавался во всем.

* * *

– Ты мне нравишься все больше, малыш.

– Ты меня одурачил, Эфраим.

– Я устроил тебе проверку. Тот, кто вернется из этой заброшенной шахты, способен вывернуться из любой ситуации.

– Тебе следовало предупредить меня.

– Тогда моя проверка потеряла бы смысл. А теперь я знаю, на что ты способен.

– Но стражи вернутся за мной.

– Я знаю, поэтому нам не следует задерживаться здесь. Как только я наберу столько меди, сколько требуется подрядчику в Коптосе, я отправлю большую часть моей группы сопровождать этот металл в долину.

– А потом?

– А потом с теми, кого я выберу, мы отправимся в экспедицию, о которой жрецы храмов знать не будут.

– Если ты не вернешься со своими рудокопами, стражники станут искать тебя.

– Если все получится, они не успеют. Это мой последний поход.

– Нас будет не слишком много?

– Когда отправляешься за золотом, то в начале путешествия нужны носильщики. Но возвращаюсь я всегда один.

* * *

Прежде чем отправиться домой завтракать, визирь Баги принял Пазаира. Отпустив секретаря, он погрузил опухшие ноги в маленький бассейн из камня, наполненный теплой соленой водой. Предписанный Нефрет курс лечения улучшил его самочувствие, но отказаться от жирных блюд, которые готовила его супруга, он не смог, и его печень продолжала страдать.

Пазаир начал привыкать к холодной манере общения, свойственной визирю. Сгорбленный, с длинным строгим лицом, начисто лишенный обаяния Баги нимало не заботился о том, чтобы снискать симпатию окружающих. Стены его кабинета были увешаны картами провинций, причем некоторые из них нарисованы самим визирем.

– Вы совсем не отдыхаете, судья Пазаир. Обычно старший судья довольствуется исполнением своих многочисленных обязанностей и не занимается расследованиями.

– Дело очень важное.

– Кроме того, я бы сказал, что проблемы армии – не ваша компетенция.

– Процесс по делу полководца Ашера не закончен, он остается под подозрением. Я намерен продолжить расследование.

– Почему вы обратили внимание на его рапорт о состоянии наших войск?

– Потому что этот документ лжив, что подтверждается свидетельством таких людей, как верховный страж и верховный жрец Карнака. Когда я возбужу новое дело против Ашера, этот рапорт ляжет туда. Полководец постоянно искажает истину.

– Возбудить новое дело… Вы твердо намерены это сделать?

– Ашер – убийца. Сути сказал правду.

– Ваш друг попал в неприятную историю.

Пазаир ждал и боялся этого. Баги продолжал говорить тихо, но было видно, что он раздражен.

– Ашер начал против него судебное преследование, обвинение серьезное – дезертирство.

– Это дело не имеет перспективы, – возразил Пазаир. – Сути начал работать стражником до того, как появился иск полководца. Подтверждение этому вы найдете в архиве Кема. Следовательно, военнослужащий Сути по-прежнему служит государству, и его военная карьера не прерывалась. То есть о дезертирстве речи не идет.

Баги что-то записал на дощечке.

– Я надеюсь, что изложенная вами версия соответствует истине.

– Вы можете быть в этом уверены.

– Как вы думаете, зачем Ашер подал свой рапорт?

– Этот документ должен посеять панику, на фоне которой полководец предстанет спасителем отечества.

– А если он все же говорит правду?

– Моя предварительная проверка доказывает обратное. Да, она носила ограниченный характер, но у вас есть возможность изучить вопрос более глубоко и опровергнуть утверждения Ашера.

Визирь молчал.

И тут в мозгу судьи вдруг промелькнуло страшное подозрение. А что, если Баги заодно с полководцем? И образ визиря – честного, неподкупного, бескомпромиссного – всего лишь личина? В этом случае его карьера старшего судьи будет недолгой: его отправят в отставку под любым формальным предлогом. По крайней мере, долго мучиться сомнениями ему не придется – ответ Баги объяснит все.

– Вы сделали свою работу прекрасно, – произнес, наконец, визирь. – С каждым днем становится все очевиднее, что ваше повышение в должности было правильным шагом. Я был неправ, когда при назначении высших судей отдавал предпочтение людям старшего возраста; утешаться можно лишь тем, что вы – исключение из правила. Ваш анализ донесения Ашера произвел на меня сильное впечатление, а свидетельства верховного стража и верховного жреца Карнака, пусть даже недавно назначенных, придают ему дополнительный вес. Во всяком случае, мои сомнения вам удалось развеять. Иными словами, я ставлю под сомнение ценность этого документа и назначаю тотальную проверку вооружений, которыми мы располагаем.

Пазаир был счастлив. Едва добежав до дома, он расплакался слезами радости в объятиях Нефрет.

* * *

Полководец Ашер присел на подножку колесницы. Казарма спала, часовые дремали. Чего могла опасаться такая могучая страна, как Египет, сплоченная вокруг своего правителя, прочно утвердившаяся на завещанных предками моральных устоях, страна, которую не могли пошатнуть самые свирепые ветры?

Чтобы стать могущественным и влиятельным человеком, Ашеру пришлось лгать, убивать и предавать. Его целью было договориться с хеттами и азиатскими царствами, чтобы создать такую империю, о которой не мог мечтать даже сам Рамсес. И вот все рушилось из-за одного непродуманного поступка. Уже несколько месяцев он является жертвой обмана: химик Чечи, этот молчун, просто воспользовался им.

Великий Ашер! Он на глазах превращается в жалкую марионетку, которую судья Пазаир в конце концов закопает. Ему не удался даже такой пустяк, как отправить Сути в дисциплинарный лагерь, потому что дружок старшего судьи вовремя пристроился в стражу. Поданный полководцем судебный иск отвергнут, а его рапорт отклонен визирем! Тотальная проверка вооруженных сил добром для Ашера не закончится: его накажут за попытку подорвать боевой дух армии. Когда Баги ввязывается в какое-то дело, он становится злобным и упертым, как сторожевой пес, вцепившийся в жертву.

Почему все-таки Чечи посоветовал ему написать этот злосчастный рапорт? Все выглядело очень привлекательно: он превращался в спасителя отечества, мудрого государственного мужа, сумевшего сплотить нацию. От такой ослепительной перспективы полководец потерял голову. Он так долго обманывал других, что, в конце концов, обманул самого себя. Как и маленький химик, он мечтал о расширении царства, о смешении рас, что позволило бы, наконец, отбросить устаревшие традиции, которые связывают страну со времен пирамид. Он упустил из виду, что есть еще такие старорежимные чиновники, как визирь Баги и судья Пазаир, ревностно служащие богине Маат и слишком любящие истину.

Ашер страдал оттого, что его считали военачальником средних способностей, с ограниченными возможностями, лишенным амбиций. Его наставники ошибались на его счет. Вытесненный на обочину, откуда ему было не выбраться, полководец возненавидел армию. Или он ее уничтожит, или возьмет под свой контроль. Попав в Азию, посмотрев на тамошних правителей, склонных к лжи и хитрости, постоянно плетущих интриги, он понял, что было бы полезно договориться с ними, и вступил в сговор с Адафи, возглавлявшим движение против египтян.

Теперь же, став игрушкой в руках шулера, он поставил под удар все свое будущее. Но предавшие его друзья еще не знают, на что способно загнанное в угол животное. Будучи опозоренным в собственных глазах, Ашер постарается восстановить репутацию, в свою очередь подставив своих союзников.

Почему эти беды выпали на долю именно ему? Ведь он мог верно служить фараону, любить свою страну, быть таким же, как другие военачальники, которые довольствуются тем, что исполняют свой долг. Но вкус к интригам проник в него, как вирус, подталкивая к тому, чтобы получать то, что предназначено для других.

Ашер терпеть не мог людей, которые были не как все, таких как Пазаир и Баги. Они мешали ему выполнить задуманное. Одни строят, другие разрушают, и если он оказался среди последних, то разве не боги ответственны за это? А их воле противиться невозможно.

Каким ты родился, таким и умрешь.

24

Полузакрыв глаза, настороженно подергивая маленькими ушами, выставив ноздри над водой, бегемот зевнул. Его толкнул другой самец – первый заворчал. Оба чудовища охотились на крокодилов во главе двух стад, поделивших между собой ту часть Нила, которая омывала южные районы Мемфиса. Расталкивая толщу воды громоздкими телами, они любили поплавать на глубине, где эти тяжелые и неповоротливые твари выглядели почти грациозно и изящно. Весившие до двух тонн животные не любили, когда их тревожили во время дневного отдыха: непрошеного гостя могли встретить пастью, распахнутой на сто пятьдесят градусов, снабженной клыками по шестьдесят сантиметров каждый. Будучи ленивыми по натуре, они зевали, чтобы отпугнуть пришельца. По ночам они обычно выходили на берег, чтобы полакомиться свежей травой, а чтобы переварить пищу, им нужен был целый день: они грелись на солнышке, на песчаном пляже, подальше от человеческого жилья; их нежная кожа вынуждала их часто окунаться в воду.

Покрытые шрамами самцы спорили за власть, показывая друг другу зубы, но тут же, оставив вялую попытку побороться, поплыли бок о бок в направлении берега. И там, в приступе безумия, они принялись вытаптывать поля, мять кустарники в садах, ломать деревья, приводя крестьян в ужас. Ребенок, не успевший увернуться, был растоптан.

И второй, и третий раз гиппопотамы начинали свою атаку, а их самки тем временем защищали детенышей от нападения крокодилов. Правители городов обратились за помощью к стражникам. Кем отправился на место и организовал отстрел самцов. Они оба были убиты, но беды на этом не кончились: тучи воробьев, великое множество мышей, массовый падеж скота, целые колонии червей в зернохранилищах, не считая огромного количества чиновников, доводивших землевладельцев до остервенения своими придирками, довершили нанесенный урон. Чтобы уберечься от несчастья, многие сельские жители надели на шею кусочки сердолика: блеск этого камня помогал отвести пагубные силы. Тем не менее, слухи распространялись со стремительной быстротой. Красный гиппопотам превратился в разрушителя потому, что магические защитные силы фараона иссякли. К тому же болтали, что разлив будет скудным – это ли не доказательство того, что власть правителя над природой слабеет и что он должен укрепить свой союз с богами, устроив праздник возрождения?

* * *

Проверки, начатые визирем Баги, шли своим чередом, однако Пазаир был обеспокоен: не имея новостей от Сути, он написал ему зашифрованное послание, где было сказано, что положение полководца Ашера пошатнулось и потому подвергать себя риску и впредь – ради поисков улик против него – не имеет смысла. Цель, для достижения которой Сути пустился в свое опасное путешествие, может быть достигнута в считанные дни.

К тому же судья получил еще одно неприятное известие: как сообщил ему Кем, исчезла Пантера. Она ушла ночью, не сказав соседям ни слова о том, куда направляется. В Мемфисе ее не видел никто. Разочарованная и раненная в самое сердце, она вполне могла вернуться в Ливию.

Праздник Имхотепа, мудрейшего из мудрых и покровителя писцов, был выходным днем, и Пазаир смог немного отдохнуть и подлечиться: он пил раствор брионии, чтобы избавиться от мучивших его насморка и кашля. Сидя на складном стуле, он любовался великолепным букетом, составленным Нефрет: она собрала его из пальмовых листьев и веток персикового дерева, добавив к ним лепестки лотоса и скрепив всю композицию тщательно замаскированной нитью. Все было сделано весьма искусно и требовало большого умения. Было видно, что этот маленький шедевр пришелся по душе Смельчаку: встав на задние лапы и опершись передними о столик, где стоял букет, он пытался сжевать лепестки лотоса. Пазаиру не удавалось отвлечь пса от этого занятия, пока он не предложил ему нечто более привлекательное – сахарную косточку.

Собирался дождь. С севера наползали тяжелые черные тучи. Люди и животные ощутили беспокойство; служанка бессмысленно металась по дому, кухарка разбила глиняный горшок. Все испуганно ждали приближающегося дождя: это будет настоящий ливень, который разрушит плохонькие домишки, а на пустынных окраинах города закрутит настоящие водовороты камней и грязи.

Хотя ее работа в лечебнице была очень утомительной, Нефрет находила в себе силы сохранять улыбку на лице и доброжелательный тон в отношениях с домашними. Слуги обожали ее и побаивались Пазаира, за чьим суровым видом на самом деле скрывалась природная стеснительность. Да, судья считал, что садовник работает с ленцой, служанка немного медлительна, а кухарка склонна к гурманству, признавая при этом, что все они выполняют свои обязанности с удовольствием. Поэтому никаких упреков им он не высказывал.

Пазаир сам почистил мягкой щеткой шкуру осла, страдавшего от изнуряющей жары; поев и запив съеденное свежей водой, Северный Ветер заметно приободрился и разлегся в тени под смоковницей. Вспотевшему Пазаиру захотелось облиться водой. Он пересек сад, где уже поспевали финики, прошел вдоль стены, отделявшей усадьбу от улицы, обогнул птичий двор, откуда доносился гомон, и вошел в свое просторное жилище, к которому уже начал привыкать.

Долетевшие до него обрывки беседы означали, что комната для водных процедур занята. Молодая служанка, стоя на возвышении, поливала водой из кувшина золотистое тело Нефрет. Теплая вода скользила по шелковистой коже и убегала в отверстие канализации, вырезанное в известняковой плитке, которой был выложен пол.

Пазаир взял у служанки кувшин и отпустил ее.

– Какая высокая честь! Старший судья царского портика собственной персоной… А может, он сделает мне массаж?

– Он ваш самый преданный слуга.

Они перешли в другое помещение.

Стройный стан Нефрет, ее солнечная чувственность, высокая и упругая грудь, изящно очерченные бедра, тонкие ступни и кисти – все это ослепляло Пазаира. День ото дня все сильнее влюбляясь в свою жену, он постоянно разрывался между двумя желаниями – целомудренно восхищаться ею или обрушить на нее всю свою страсть.

Она легла на каменную скамью, покрытую циновкой, а Пазаир, раздевшись, перебирал флаконы и вазы с мазями – одни из цветного стекла, другие из алебастра. Выбрав один из них, он смазал спину своей подруги душистым маслом и прошелся ловкими пальцами от поясницы до затылка. Нефрет считала ежедневный массаж весьма эффективным лечебным средством, которым не следовало пренебрегать, ведь он приводил в норму давление, снимал судороги, успокаивал нервы, активизировал кровообращение, поддерживая в организме равновесие и здоровье. Из косметической ложечки в форме нагой пловчихи, толкающей перед собой утку с распростертыми крыльями, тело которой и служило емкостью, Пазаир взял другой состав, с запахом жасмина, и натер им шею молодой женщины.

Под его пальцами по телу Нефрет пробежала легкая дрожь. Заметив это, он коснулся ее шеи губами; она перевернулась на спину, и тела любовников слились воедино.

* * *

Буря прошла стороной.

Пазаир и Нефрет завтракали в саду – к большому удовольствию Смельчака, который крутился вокруг низких столиков из тростника и стеблей папируса, где служанка расставила кубки, блюда и кувшины. Напрасно судья пытался воспитывать собаку, запрещая ей клянчить у стола, где едят хозяева. Пес чувствовал, что Нефрет на его стороне; да и как можно было оставаться равнодушным к таким вкусным запахам?

– Я надеюсь на лучшее, Нефрет.

– Это бывает с тобой не так часто.

– Ашер не должен от нас ускользнуть. Убийца и предатель… Как можно было так испортить жизнь самому себе? Я не думал, что мне придется бороться с таким беспредельным злом.

– Не зарекайся, может быть еще хуже.

– Откуда такой мрачный настрой?

– Я очень дорожу своим счастьем, но чувствую, что оно под угрозой.

– Из-за моего расследования?

– Ты рискуешь все сильнее и сильнее. Ты думаешь, что Ашер позволит уничтожить себя и не предпримет ответных мер?

– Я убежден, что он не более чем второстепенная фигура, а во главе заговора стоит кто-то другой. Он, строил иллюзии по поводу качества небесного железа; выходит, его сообщники водили его за нос.

– Может быть, он притворялся?

– Нет, не похоже.

Нефрет накрыла своей ладонью руку мужа, и это простое прикосновение сделало их бесконечно близкими друг другу. Пес и зеленая обезьянка притихли, ощутив красоту и величие момента: два человеческих существа слились воедино в беспредельности окружающего мира.

Райское блаженство прервал приход кухарки.

– Ну вот опять, – принялась она жаловаться. – Служанка стащила рыбный медальон, который так украшал это блюдо!

Нефрет встала, чувствуя, что пора вмешаться. Виновница инцидента, лишившего судью любимого лакомства, видимо, чувствуя свою вину, где-то спряталась. Вначале они тщетно пытались в два голоса дозваться ее, а затем пришлось обыскивать весь дом.

Раздавшийся внезапно ужасный крик так напугал собаку, что она забилась под стол. Пазаир кинулся на зов.

Заливаясь слезами, кухарка склонилась над горничной, распростертой на полу в гостиной. Нефрет была уже здесь.

– У нее паралич, – констатировала молодая женщина.

* * *

Увидев Пазаира, выходившего из дома, поглотитель теней выругался. Он так тщательно все подготовил! Выведал у болтливой служанки немало ценной информации о вкусах судьи. Нарядившись торговцем рыбой, продал кухарке великолепную кефаль и небольшой, но очень аппетитный розовый медальон.

Чтобы его изготовить, он взял печень тетраодона, рыбы, которая в случае грозящей опасности имеет обыкновение надуваться, стараясь увеличиться в размерах, чтобы отпугнуть противника. В ее печени, голове и костях содержится смертельный яд в количестве четырех миллиграммов на килограмм веса. Поглотитель теней тщательно рассчитал размер медальона, чтобы уменьшить содержание яда до одного миллиграмма – так, чтобы спровоцировать неизлечимый паралич.

И вот какая-то глупая обжора испортила ему все дело! Ну ничего, в следующий раз он будет умнее.

* * *

– Я положу ее в нашу лечебницу, мы будем за ней ухаживать, – сказала Нефрет, – но улучшить ее состояние не удастся.

– Ты выяснила, чем ее отравили? – спросил потрясенный Пазаир.

– Я уверена, что это какая-то рыба.

– Почему?

– Потому что наша кухарка купила кефаль у бродячего торговца, он продавал свежую рыбу и рыбу разделанную. И медальон, видимо, приготовлен из чего-то другого; есть виды рыб, содержащих яды.

– То есть мы имеем дело с предумышленным убийством?

– Дозировка была рассчитана так, чтобы превратить человека в инвалида, но не убить его. Ведь судей не убивают, не так ли? Но можно сделать их неспособными думать и действовать.

По телу Нефрет прошла нервная дрожь, она бросилась в объятия мужа. Она представила его недвижимым, с пустым, остановившимся взглядом и пеной на губах. Но и таким она любила бы его до самой смерти.

– Он не остановится, – сделал вывод Пазаир. – Кухарка рассказала, как он выглядел?

– Очень неопределенно… Человек среднего возраста, о котором забудешь через две минуты.

– Ясно, что это не Кадаш и не Денес. Может быть, Чечи или нанятый ими убийца. Но он совершил ошибку: теперь мы знаем о его существовании. Я попрошу Кема заняться этим субъектом.

* * *

В совет, состоящий из лекарей, хирургов и фармацевтов, которым было поручено назначить нового старшего лекаря царства, поступили кандидатуры первых соискателей, имевших безупречные послужные списки. Среди них были глазной лекарь, терапевт из Элефантины, правая рука покойного Небамона, и зубной лекарь Кадаш.

Последнему, как и его коллегам, пришлось ответить на технические вопросы, рассказать об открытиях, которые они сделали за время своей практики, вспомнить об ошибках и проанализировать их причины. Был разговор и о планах на будущее.

При голосовании голоса разделились, и никто из кандидатов не набрал необходимого большинства. Один горячий сторонник Кадаша вызвал раздражение членов совета, которые напомнили ему о недавнем прошлом, объяснив, что больше никто не потерпит подлогов, широко распространившихся при Небамоне. Защитник интересов Кадаша стушевался.

Второе голосование дало сходные результаты, так что пришлось констатировать, что страна пока останется без старшего лекаря.

* * *

– Ашер здесь?

Управляющий подтвердил Денесу, что полководец ожидает у входа в поместье.

– Скажите ему, что… Или нет, впустите. Только не сюда, а на конюшню.

Судовладелец обрызгал себя благовонной жидкостью и принялся причесываться. Затем отрезал два слишком длинных седых волоса, которые портили вид его аккуратной короткой бородки. Ему крайне не хотелось разговаривать с этим тупым солдафоном, однако полководец еще мог им пригодиться, хотя бы в качестве козла отпущения.

На конюшне Ашер любовался великолепным серым жеребцом.

– Красивое животное. Продается?

– Все продается, полководец, это закон жизни. Люди делятся на две категории: те, кто может купить, и все остальные.

– Избавьте меня от ваших дешевых разглагольствований. Где ваш друг Чечи?

– Откуда мне знать?

– Это же ваш самый верный союзник.

– У меня их десятки.

– Он работал над созданием нового оружия по моему приказу. Но вот уже три дня, как я не вижу его на рабочем месте.

– Мне очень жаль, но ваши неприятности меня не касаются.

Человек с крысиным лицом перегородил Денес дорогу.

– Вы принимаете меня за дурака, которого легко обвести вокруг пальца, и ваш приятель Чечи обманывает меня. Зачем?

– Вы бредите.

– Продайте мне Чечи. Я заплачу, сколько скажете.

Денес заколебался. Рано или поздно Чечи с его рабской преданностью надоест ему. Однако избавляться от него в данный момент не очень удобно, для своего верного слуги он придумал кое-что другое.

– Вы хотите слишком много, Ашер.

– Вы отказываете?

– Я не могу так обращаться с друзьями.

– Я наделал глупостей, но вы еще не знаете, с кем имеете дело. Вы совершаете ошибку, обходясь со мной таким образом.

* * *

Кадаш возбужденно жестикулировал, призывая всех богов земли, неба и потустороннего мира в свидетели своего несчастья. Вокруг его тела был обмотан шарф, скрывавший нагрудник из кошачьей кожи, седые волосы стояли дыбом, нос казался багровым от испещрявших его красных прожилок.

– Успокойся, – потребовал Денес, которому этот спектакль начал надоедать. – Бери пример с Чечи.

Человек с маленькими черными усиками сидел в позе писца в самом темном углу комнаты, где трое мужчин только что отобедали. Трапеза прошла в самой мрачной обстановке. Госпожа Нанефер продолжала интриговать при дворе против Бел-Трана, однако никаких особенных успехов в этом добиться не могла, что раздражало ее все больше и больше.

– Ты предлагаешь мне успокоиться? А как ты объяснишь провал моей кандидатуры при назначении на пост старшего лекаря?

– Временные трудности.

– Но мы же дали взятки тем же людям, которых обычно подмазывал Небамон.

– Простое недоразумение. Я напомню им о наших договоренностях. При следующем голосовании неприятных сюрпризов не будет.

– Я стану старшим лекарем, ты мне это обещал! Когда я займу этот пост, в нашем распоряжении окажутся все лекарства, включая наркотики и яды. Контролировать общественное здравоохранение для нас очень важно.

– Мы возьмем его под контроль, как и остальные структуры власти.

– Почему бездействует поглотитель теней?

– Он попросил дать ему еще немного времени.

– Время, опять время! Я уже стар и хочу успеть воспользоваться преимуществами своего нового положения.

– Твое нетерпение не поможет нам продвигаться вперед.

Зубной лекарь повернулся к Чечи.

– Ну, ты-то скажи хоть что-нибудь! Должны мы спешить или нет?

– Чечи приходится скрываться, – объяснил Денес.

Кадаш взорвался.

– А я полагал, что мы контролируем ситуацию!

– Мы ее контролируем, однако позиции полководца пошатнулись. Судья Пазаир оспорил его рапорт, и визирь с ним согласился.

– Опять этот Пазаир! Когда же мы от него избавимся?

– Этим занимается поглотитель теней. Нам не о чем беспокоиться: народ высказывает свое недовольство Рамсесом с каждым днем все громче.

Чечи в своем углу тихонько смаковал сладкую воду.

– Я устал, – признался Кадаш. – Мы с тобой богаты, чего же нам еще желать?

Денес нахмурился.

– Я перестаю тебя понимать.

– Может, плюнем на все?

– Слишком поздно.

– Денес прав, – подал голос химик.

Кадаш обратился к нему.

– А ты пробовал хотя бы раз быть самим собой?

– Денес приказывает, я подчиняюсь.

– А если он ведет тебя к твоей погибели?

– Я верю в то, что мы сможем создать новую страну.

– Эти слова не твои, а Денеса.

– Ты не согласен с нами?

– Приехали!

Кадаш, надувшись, отошел.

– Я согласен, что видеть высшую власть на расстоянии протянутой руки и заставлять себя проявлять терпение – это очень раздражает, – снова заговорил Денес. – Согласитесь, однако, что мы ничем не рискуем и выстроенный нами план очень надежен.

– Долго Ашер будет меня преследовать? – забеспокоился Чечи.

– Он не достанет тебя, его положение очень серьезно.

– Он упрям и порочен, – заметил Кадаш. – Он позволил себе прийти к тебе и угрожать. Если он станет тонуть, то потянет за собой и нас.

– Да, видимо, намерения у него такие, – согласился Чечи. – Но он снова заблуждается. Не забывайте, что у него нет почти никакого влияния. Рядясь в одежды спасителя отечества, он сам себе подписал приговор.

– Разве не ты подталкивал его к этому?

– Он становился обременительным для нас.

– По крайней мере, на какое-то время судья Пазаир оставит нас в покое – эту кость мы ему бросили! – порадовался Денес. – Между ними разворачивается смертельный поединок, пусть занимаются друг другом. Чем больше внимания судья станет уделять Ашеру, тем хуже будет понимать, что происходит.

– А если полководец ворвется в твой дом силой? Он подозревает, что ты прячешь Чечи здесь.

– Полководец Ашер ведет свою армию на штурм моего поместья – ты видишь эту картину?

Оскорбленный Кадаш нахмурился.

– Мы подобны богам, – заверил сообщников Денес. – Мы создали реку, которую не сдержит никакая плотина.

* * *

Нефрет вычесывала собаку, Пазаир читал служебную записку, изобилующую грамматическими ошибками. Внезапно его взгляд привлекло странное зрелище.

В десятке метров от него, на краю бассейна, где цвели лотосы, сорока ударами клюва добивала свою жертву.

Судья отложил свой папирус, поднялся, прогнал сороку и в ужасе обнаружил ласточку с раскрытыми крыльями и окровавленной головой. Сорока выбила ей один глаз и поранила лоб. Судороги сотрясали несчастную птицу, чей образ принимала душа фараона, чтобы уйти на небо.

– Нефрет, иди скорее сюда!

Молодая женщина прибежала. Как и Пазаир, она испытывала почтение к изящной птице, изображение которой в священном иероглифическом письме означало «величие». От ее веселых пируэтов в золотых и розовых лучах заходящего солнца становилось светлее на душе.

Опустившись на колени, Нефрет взяла в ладони маленькое тельце, доверчиво отдавшееся, почувствовав тепло человеческих рук.

– Мы не сможем ее спасти, – пожалела она.

– Я не должен был вмешиваться.

Пазаир корил себя за легкомыслие. Человек не имеет права ни ввязываться в жестокую игру природы, ни становиться между жизнью и смертью.

Птичьи коготки вонзились в пальцы Нефрет, цепляясь за них, как за ветку дерева. Несмотря на боль, женщина не разжала рук.

Растерявшись, Пазаир совершил ошибку, вмешавшись в естественный ход вещей. Был ли вправе судить других он, кто обрек на бессмысленные страдания ласточку, вырвав ее из рук всемогущей судьбы? Из-за его тщеславия и глупости мучилось существо, которое он пытался спасти.

– Может, было бы лучше ее убить? Если надо, я…

– Ты на это не способен.

– Я несу ответственность за ее агонию. Кто теперь станет мне доверять?

25

Принцесса Хаттуса мечтала о другой жизни. Дипломатическая супруга Рамсеса, выданная замуж в Египет в знак заключения мира, сегодня была всего лишь брошенной женой.

Роскошная обстановка гарема не утешала ее. Она ждала любви, близости с Рамсесом, а вместо этого получила одиночество более страшное, чем тюрьма. Чем дольше ее годы утекали с водами Нила, тем сильнее она ненавидела Египет.

Доведется ли ей снова увидеть столицу Хеттского царства, стоящую на высоком плато на фоне негостеприимного пейзажа из оврагов, ущелий, холмов с отвесными краями и сменявших их безводных степей? От внезапного вторжения главный город царства защищали горы. Настоящая крепость, выстроенная из огромных кусков камня, столица возвышалась над зажатыми между скал холмами и равнинами как воплощение гордости и жестокости первых хеттов – воинов и победителей. Прекрасно вписавшись в скалистое безмолвие пейзажа, она гармонично соединяла его неприступные утесы с крепостными стенами и бастионами, одним своим видом способными остановить неприятеля. Ребенком Хаттуса часто бегала по узким городским улочкам, потихоньку таскала кубки с медом, расставленные по скалистым выступам как подношения богам, играла в мяч с мальчишками, которые хвастались друг перед другом своей силой и ловкостью. Она не замечала, как текло время.

Никогда еще ни одна иноземная царевна, представленная царствующему дому в Египте в качестве залога прочности союзнических отношений, не возвращалась на родину. Только хеттская армия способна освободить ее из этой роскошной тюрьмы. Ни ее отец, ни семья не отказались от планов овладеть Дельтой и долиной Нила; они превратят эту страну в неисчерпаемый источник рабской силы и огромную житницу. Ее же задачей было подрывать изнутри фундамент враждебного государства, его институты, ослаблять Рамсеса, стараясь навязать себя в качестве соправительницы. В прошлом женщины часто сидели на троне, и именно они вдохновляли нацию на освободительные войны с азиатскими кочевниками, укрепившимися на севере страны. У Хаттусы не было выбора: освободив себя, она принесет своему народу самую прекрасную из побед.

Предлагая ей небесное железо, Денес не отдавал себе отчета в том, что тем самым способствует реализации ее планов. У хеттов было поверье: тому, кто обладает этим металлом, помогают боги. Можно ли найти лучший способ договориться с ними, чем небесное железо, пришедшее к нам из глубин Вселенной? Как только Хаттуса получит его, она наделает амулетов, браслетов, ожерелий и колец. Она оденется в драгоценный металл вся, представ перед окружающими дочерью каменного огня, способной разрывать тучи. Денес – тщеславный дурак, но он может быть ей полезен. Нарушить поставки продуктов – прекрасный способ нанести удар по престижу Рамсеса, но еще более эффективным ей представлялся другой план, открывавший прямую дорогу к победе.

Хатгуса готовилась к решительному сражению. Но ей необходимо было убедить одного-единственного человека разделить Египет, пробив брешь в границе государства, куда должна устремиться лавина ее соотечественников.

* * *

В полдень храм Карнака пребывал в дремоте. Из трех ритуальных служб, посвященных подношению даров от имени фараона, полуденная была самой короткой. Жрец совершал ритуал поклонения перед закрытым святилищем, где хранилось божественное изваяние, оживавшее во время длинной утренней церемонии, и должен был удостовериться, что Невидимый излил свое семя в огромный каменный сосуд, чтобы мир продолжал пребывать в гармонии.

Садовник Кани, ставший верховным жрецом храма Амона и третьим по значимости лицом в государстве после фараона и визиря, по-прежнему выглядел как простой крестьянин: грубоватое лицо, морщинистая кожа, мозолистые руки. Он не обращал внимания на высокомерно-елейные манеры писцов, получивших образование в лучших школах столицы, и руководил людьми так же, как выращивал растения. Несмотря на множество забот, он никому не доверял уход за своим садом, где выращивал лекарственные растения.

К общему удивлению, Кани быстро освоился в среде высших жрецов, обычно не очень гостеприимных. Бывший садовник, равнодушный к своим новым привилегиям, полагал, что храмовые владения процветают, а культ богов совершается в соответствии с законом. Не зная других жизненных правил, кроме привычки к труду и уважения к хорошо сделанной работе, он продолжал руководствоваться ими. Характер его высказываний, иногда слишком прямолинейных, шокировал сановников, привыкших к большей сдержанности; однако новый верховный жрец работал, не жалея сил, и сумел поставить себя. Несмотря на пессимистичные прогнозы, Карнак полностью подчинился Кани, и придворные не преминули отметить верность сделанного фараоном выбора. Хотя Хаттусе он казался бредовым.

Правитель, будучи искусным тактиком, остерегся назначить на этот пост сильную личность, которая могла бы соперничать с ним самим. Со времен царствования Эхнатона отношения между правителем и верховным жрецом Амона постоянно ухудшались. Карнак был слишком богат, слишком могуществен и слишком обширен, там царил бог победы. Конечно, фараон сам назначал жреца; однако, заняв этот пост, глава Карнака старался расширить свои возможности. И в тот день, когда разрыв между верховным жрецом, властителем Юга, и фараоном, во власти которого сохранится лишь Север, будет свершившимся фактом, Египет перестанет существовать как единое государство.

Назначение Кани, на ее взгляд, делало такую перспективу весьма вероятной. Человек из народа, крестьянин, он не сможет устоять перед соблазном роскоши и богатства: став хозяином храма, он начнет мечтать о том, чтобы подчинить себе южные края, а затем и всю страну. Он мог еще и не знать этого, но Хаттуса чувствовала, что будет именно так. Она должна объяснить это Кани, заронить в его душу зерна тщеславия, вступить с ним в союз против Рамсеса. Лучшего рычага для достижения своих целей, чем верховный жрец Амона, ей не найти.

* * *

Хаттуса оделась тщательно, но скромно, без украшений; строгость больше приличествовала огромному залу с колоннами, где верховный жрец согласился принять ее. Узнать Кани в толпе жрецов можно было лишь по золотому кольцу – эмблеме его высокой должности. Наголо обритый, с могучим торсом, бывший садовник не выглядел элегантным. Принцесса порадовалась за свой туалет: жрец наверняка терпеть не мог кокетства.

– Пройдемся, – предложил он.

– Это место выглядит потрясающе.

– Оно способно и возвысить нас, и раздавить.

– У Рамсеса гениальные зодчие.

– Они реализуют волю фараона, как вы или я.

– Я всего лишь одна из его жен, дипломатический трофей.

– Вы – живой символ мира с хеттами.

– Этот статус не принес мне счастья.

– Вы хотите удалиться в храм? Девушки из хора Амона охотно примут вас в свой круг. Со времени кончины Нефертари, великой супруги фараона, они чувствуют себя осиротевшими.

– У меня другие планы, более увлекательные.

– Они касаются меня?

– В первую очередь.

– Я удивлен.

– Когда речь идет о судьбе страны, верховный жрец Карнака не может оставаться в стороне, не так ли?

– Ее судьба в руках Рамсеса.

– Даже если он вас презирает?

– Я этого не чувствую.

– Просто вы его плохо знаете. Его двуличие многих вводило в заблуждение. Влиятельность верховного жреца Карнака раздражает фараона. Самое простое решение проблемы состоит в том, чтобы убрать вас и занять этот пост самому.

– А разве это не его место? Фараон – единственный посредник между богами и народом.

– Вопросы культа меня не интересуют. Рамсес – деспот, и широта ваших полномочий раздражает его.

– Что вы предлагаете?

– Чтобы Фивы и тамошний верховный жрец восстали против этой тирании.

– Восстать против фараона означает отрицать саму жизнь.

– Вы вышли из народа, я – царевна. И я предлагаю вам заключить союз, который вызовет доверие и у простых людей, и у придворных. Мы создадим новый Египет.

– Поднять Юг против Севера означало бы сломать хребет государству, превратить страну в инвалида. Если фараон не сможет обеспечить единство страны, нас ждут несчастья, нищета и рабство.

– В этом направлении нас ведет Рамсес; только мы с вами способны изменить ситуацию. Если вы поддержите меня, станете богаты!

– Оглянитесь вокруг, царевна. С каким богатством можно сравнить возможность созерцать эту божественную красоту, запечатленную в камне?

– Вы моя последняя надежда, Кани. Если вы не вмешаетесь, Рамсес погубит страну.

– Вы – женщина, которая пережила разочарование и хочет отомстить. Ваше несчастье угнетает вас, вы стремитесь уничтожить вашу новую родину. Расколоть Египет, сломать ему хребет, превратить в хеттскую провинцию… Вы ведь этого хотите?

– И все же каков будет ваш ответ?

– Это государственная измена, царевна. За такое преступление полагается смертная казнь.

– Вы упускаете свою удачу.

– В этом храме не существует ни удачи, ни неудачи, здесь служат богам.

– Вы совершаете ошибку.

– Если верность фараону считать ошибкой, то этот мир не стоит того, чтобы в нем жить.

Для Хаттусы это был полный провал. Ее губы дрожали.

– Вы выдадите меня?

– Храмы любят тишину. Заставьте замолчать голос разрушения, что звучит в вашей душе, и в ней воцарится спокойствие.

* * *

Ласточка явно была настроена жить. Нефрет сделала для нее гнездо в коробке, выложив дно соломой и поместив подальше от кошек и прочих хищников. Есть ласточка по-прежнему не могла, и Нефрет лишь регулярно смачивала водой ее поврежденный клюв. Больная птица начала привыкать в присутствию молодой женщины.

Пазаир продолжал упрекать себя за глупое вмешательство.

– Почему ты не допросишь госпожу Нанефер еще раз, – поинтересовалась Нефрет. – Есть веские основания подозревать ее.

– Она заведует производством тканей, искусно владеет иглой, я это знаю. Но я не верю, что она могла хладнокровно убить Беранира. Да, она крикливая, самоуверенная, убежденная в своей значимости…

– А может, просто талантливая актриса?

– И потом она достаточно сильна, это надо признать.

– Убийца напал на Беранира сзади, разве не так?

– Так.

– Точность удара более важна, чем сила. И надо хорошо знать анатомию, чтобы ударить в нужное место.

– Лучше всех на роль подозреваемого подходит Небамон.

– Перед смертью он сказал правду: он не виновен в убийстве.

– Если я буду настаивать на том, чтобы госпожа Нанефер предстала перед судом, она будет все отрицать, и ее оправдают. У меня нет доказательств, одни только косвенные улики. Новые допросы тоже ничего не дадут. Она станет утверждать, что невиновна, пустит в ход свои связи, да еще пожалуется на незаконное преследование. Нужна дополнительная информация.

– Ты рассказал Кему о попытке отравления?

– Он охраняет меня днем и ночью. Они с его павианом спят по очереди.

– Не отказывайся от защиты.

– Иногда она мне мешает.

– Старший судья, ваши вкусы не должны вам мешать исполнять свой долг.

– Ты принимаешь меня за старого чинушу?

Она задумалась, на ее лице появилось выражение легкой тревоги.

– Этот вопрос требует более глубокого исследования. Мы займемся этим сегодня ночью, если…

Он обнял ее, поднял на руки и внес в дом.

– Этот старик будет любить тебя с такой страстью… Зачем же ждать до ночи?

* * *

Старший судья не выпускал из рук свою печать, все утро он возился с документами. Перед ним лежали папирусы о ходе сельскохозяйственных работ, о контроле за земельными налогами и о поставках продуктов. Пазаир читал, быстро вникая в суть дела. Последний документ его возмутил.

– На пять дней задержана доставка свежих фруктов?

– Именно так, – подтвердил писец.

– Это недопустимо. Я это не подпишу. Вы пробовали наложить на них штраф?

– Я отправил запрос своему коллеге в Фивы.

– Получили ответ?

– Пока нет.

– Почему?

– Их завалили такими запросами.

– Вот уже целая неделя, как продолжается это безобразие, и никто не поставил меня в известность.

Писец забормотал извинения.

– Есть более важные расследования…

– Более важные? Десятки селений рискуют остаться без свежих продуктов! Вам это кажетсяне очень важным потому, что с вашим питанием, видимо, все в порядке! – возмутился Пазаир, указывая на толстый живот чиновника.

Все более и более смущенный, тот положил стопку папирусов на циновку судьи.

– Поступили жалобы и на другие задержки, где речь тоже идет о продуктах питания. Пришла тревожная информация о том, что овощи из Среднего Египта поступят в казармы Мемфиса не раньше чем через десять дней.

Пазаир побледнел.

– Вы представляете себе возможные последствия? Быстро в доки!

* * *

Кем сам правил повозкой, которая прокатилась вдоль канала, параллельного Нилу, мимо складов и зернохранилищ, и остановилась у входа в доки для прибывающих судов. Пазаир бегом устремился к конторе, занимавшейся переписью свежих продуктов. Над двумя дремлющими служащими стоял мальчуган с опахалом.

– Здесь хранят свежие фрукты и овощи? – спросил Пазаир.

– А вы кто?

– Старший судья.

Служащие в ужасе вскочили и принялись отвешивать поклоны высокому судейскому чиновнику.

– Простите нас. Уже несколько дней мы сидим без работы, все поставки прекратились.

– Суда где-то застряли?

– Вовсе нет. Они благополучно прибывают в Мемфис, но с совершенно другим грузом. Вот сегодня самое большое транспортное судно, предназначенное для перевозки фруктов, пришло с грузом камней. Что мы можем сделать?

– Оно еще здесь?

– Да, но скоро отплывает в Фивы.

Пазаир и Кем в сопровождении павиана пересекли верфи и вошли в порт, откуда выходило морское судно, направлявшееся на Кипр. На судне, перевозившем фрукты, поднимали паруса. Судья направился к сходням.

– Один момент, – попросил Кем, удержав его за руку.

– Нам надо спешить.

– У меня плохое предчувствие.

Павиан, поднявшись во весь рост, обнажил клыки.

– Я пройду первым.

Нубиец понял причину возбуждения своей обезьяны. Среди ящиков, стоявших на палубе, была клетка. За деревянной решеткой взад и вперед ходила крупная пантера.

– Капитан, – позвал судья.

Человек лет пятидесяти, плотного телосложения, с низким лбом, оставил штурвал и направился к ним.

– Мы отплываем. Покиньте судно.

– Стража, – объявил Кем. – Я явился на судно с санкции старшего судьи, который также присутствует здесь.

Капитан сбавил тон.

– У меня все документы в порядке, хотя в доке не соглашаются принять песчаник, который мы привезли.

– Но ведь они ждали овощи, не так ли?

– Да, но у меня их реквизировали.

– Реквизировали? – удивился Пазаир. – По чьему решению?

– Лично я исполнял приказание писцов. Мне не нужны неприятности.

– Покажите ваши судовые записи.

Пазаир изучал документы, а Кем открыл один из ящиков. Там действительно находился песчаник, предназначенный для нужд храмов.

Как следовало из документов, большое количество свежих фруктов было загружено на борт в Фивах на восточном берегу Нила, в середине реки арестовано писцами речного флота и выгружено в Фивах же, но уже на западном берегу. Затем судно отправилось на север, к карьерам Джебель Сильсилы, где владельцы каменоломен загрузили его ящиками с песчаником, заказанным… Карнаком! После этого по первоначальному маршруту транспорт отплыл в Мемфис, однако здесь отказались принять товар, не соответствующий заказу.

Осторожный Кем проверил содержимое остальных ящиков – все они были заполнены блоками песчаника.

* * *

Поглотитель теней ходил за Пазаиром по пятам с самого утра. Постоянное присутствие Кема и павиана усложняло его задачу, и без того весьма непростую. Ему предстояло придумать новый план и улучить момент, когда охрана судьи потеряет бдительность.

Удобный случай представился.

Смешавшись с группой матросов, доставивших на борт продовольствие для экипажа, он проник на судно и спрятался за главной мачтой. Пазаир вел жесткий разговор с капитаном, а Кем с павианом обследовали трюм. Покинув свое убежище, поглотитель теней ползком приблизился к клетке.

Один за другим он выдернул все прутья решетки, отделявшей хищника от окружающих. Как будто поняв его намерение, пантера замерла, готовая рвануться на свободу.

Пазаиром между тем все сильнее овладевал гнев.

– Где находится печать речной стражи? – в третий раз задавал он капитану один и тот же вопрос.

– Они забыли ее поставить, они…

– Я запрещаю вам покидать Мемфис.

– Но это невозможно! Я обязан доставить песчаник по назначению.

– Ваши бортовые документы конфискованы: их надо изучить более детально.

Судья направился к сходням.

Когда он проходил мимо клетки, его преследователь вытащил последний, пятый прут и вжался в палубу.

Быстро двигавшаяся фигура судьи привлекла внимание пантеры: рванувшись из клетки, она встала как вкопанная у самых сходней. В наступившей тишине послышалось угрожающее рычание. Рожденное в нубийской пустыне животное было великолепно.

Парализованный страхом, судья как завороженный глядел прямо в глаза большой кошке и не видел там никакой ненависти. Она бросится на него только потому, что он был препятствием на ее пути.

Раздавшийся внезапно страшный вопль пригвоздил к местам всю команду. Появившийся из трюма павиан кинулся наперерез готовому прыгнуть хищнику. Пасть его была широко открыта, глаза сверкали красным огнем, шерсть встала дыбом, готовый к схватке, он бросил вызов сопернику.

На воле даже очень голодная пантера покидала поле битвы, если ее атаковали крупные обезьяны. Но здесь она держалась мужественно, угрожая павиану своими клыками и когтями. Тот, все больше возбуждаясь, подпрыгнул на месте.

Кем, сжав в руке кинжал, встал рядом с ним: он не позволит своему лучшему помощнику сражаться в одиночку.

Попятившись, пантера вернулась в клетку. Не сводя с нее глаз, Кем поставил все прутья на место.

– Вон там кто-то убегает!

Поглотитель теней, спустившись с судна по тросам, уже исчезал за углом.

– Вы сможете его описать? – спросил Пазаир у одного из матросов.

– Вряд ли! Я видел только силуэт.

Судья поблагодарил павиана, пожав его мощную волосатую лапу. Обезьяна уже успокоилась: в ее глазах светилась гордость.

– Вас снова пытались убить, – констатировал Кем.

– Скорее, тяжело ранить; вы бы вырвали меня из когтей пантеры, но в каком состоянии?

– Как верховный страж, я бы предпочел, чтобы вы не покидали своего жилища.

– Как старший судья, я бы привлек вас к ответственности за незаконный арест. Если наши противники действуют таким образом, значит, мы движемся в правильном направлении.

– Я боюсь за вас.

– У нас нет выбора. Надо продолжать.

– Эта вещь нам поможет.

Кем разжал кулак: на его ладони лежала пробка от кувшина.

– В погребе таких около десятка: винные запасы капитана. По ней можно определить владельца судна.

Надпись оказалась полустерта, но прочесть было можно: «Гарем царевны Хаттусы».

26

Капитан судна не особенно скрывал, что работает на царевну Хаттусу. Однако Пазаиру было недостаточно его признаний и имевшегося в их распоряжении доказательства: он решил углубить расследование в этом направлении.

Кем опросил всех региональных начальников речной стражи: выяснилось, что ни один из них не отдавал приказа досматривать в Фивах судно с грузом овощей и фруктов. Ни одной официальной печати в судовых документах не было.

Пазаир снова вызвал к себе капитана.

– Вы солгали мне.

– Я боюсь.

– Кого?

– Вас, стражников, и особенно ее…

– Принцессу Хаттусу?

– Я работаю на нее уже два года. Она щедрая, но очень требовательная. Это она приказала мне действовать таким образом.

– Вы понимали, что способствуете нарушению поставки свежих продуктов?

– Я должен был либо повиноваться приказу, либо увольняться. И потом, так поступал не один я… Мои коллеги делали то же самое.

Два секретаря записывали показания капитана. Пазаир перечитал оба протокола допроса, чтобы убедиться, что они идентичны. Капитан поставил на них свою подпись.

Крайне обеспокоенный, судья написал письмо Бел-Трану.

* * *

Двое мужчин встретились в гончарном квартале – там, где ремесленники с ловкими руками и быстрыми ногами лепили из глины великое множество различной посуды – от маленького горшочка для мази до огромного кувшина для хранения сушеного мяса. Если за работу брался искусный мастер, то вокруг него собирались многочисленные ученики, желающие овладеть секретами обращения с гончарным кругом.

– Мне нужна ваша помощь.

– Я нахожусь в непростом положении, – признался Бел-Тран. – Госпожа Нанефер развязала против меня настоящую войну. Она старается собрать группу придворных, которые потребовали бы моей отставки. Некоторые из них пользуются доверием визиря.

– Баги сумеет во всем разобраться.

– В этой ситуации мне приходится проводить ночи напролет за проверкой своей документации. Все должно быть в полном порядке.

– Какими методами действует Нанефер?

– Коварством и наветами. Ответом на все это может быть только моя работа.

– Я сейчас узнал о фактах, которые способны вам навредить.

– Какие?

– Попытка нарушить поставки продуктов питания.

– Может быть, речь идет об обычной небрежности чиновников?

– Нет, о намеренных действиях.

– Тогда мы рискуем получить беспорядки, а возможно, и мятежи!

– Успокойтесь, я уже нашел виновницу.

– Это женщина?

– Царевна Хаттуса.

Бел-Тран помолчал.

– Вы уверены?

– Я собрал уже целый ворох доказательств и свидетельств.

– На этот раз она перегнула палку! Но если выдвинуть против нее обвинения, то тень от них падет и на фараона.

– Рамсес хочет уморить свой народ голодом?

– Это полная бессмыслица. Однако согласится ли он с тем, что будет скомпрометирована его супруга, символ мира с хеттами?

– На ней лежит серьезная вина. Если власти предержащие не будут нести ответственность за свои деяния, во что превратится страна? Это будет край, где царят подлоги, привилегии и ложь. Я дам этому делу ход, но если из казначейства не поступит официальная жалоба, Хаттуса сможет избежать судебного расследования.

Бел-Тран колебался недолго.

– Я сильно рискую своим положением, но вы получите вашу жалобу.

* * *

По многу раз на дню Нефрет приносила ласточке воду. Птица повернула головку к свету, и молодая женщина ласково поглаживала ее, в душе сокрушаясь, что не может вырвать раненое существо у смерти.

Пазаир вернулся поздно вечером, совершенно измученный.

– Она еще жива?

– По-моему, ей немного лучше.

– Есть надежда?

– Честно говоря, нет. Она не открывает клюв и, видимо, потихоньку угасает. А мы подружились. Почему ты такой усталый?

– Царевна Хаттуса пытается спровоцировать голод в Мемфисе и соседних селениях.

– Невероятно! Как это можно сделать?

– Посредством подкупа, сделав ставку на бездействие управляющих. Это нелегко, ты права. Трудно проделать все это скрытно, слишком много контролирующих инстанций. Она теряет разум. Казначейство, как мне обещал Бел-Тран, подаст официальный иск, и я отправляюсь в Фивы, чтобы предъявить царевне обвинение.

– Не кажется ли тебе, что ты уходишь в сторону от убийства Беранира, от дела Ашера, от заговорщиков?

– Если Хаттуса действительно связана с Денесом, то нет.

– Процесс против самого знаменитого полководца, а теперь и против супруги фараона… Вы необыкновенный судья, Пазаир!

– Ты тоже необыкновенная женщина. Ты меня одобряешь?

– Какие меры безопасности надо принять?

– Никаких. Я должен допросить ее и предъявить обвинение. После этого я передам дело визирю. Баги его не примет, если расследование будет проведено кое-как.

– Я люблю тебя, Пазаир. Они обнялись и поцеловались.

– Сначала яд, затем пантера… Что еще приготовит этот тип, который хочет тебя изувечить?

– Не знаю, но ты не беспокойся. Мы с Кемом поедем на судне, которое принадлежит речной страже.

Перед обедом судья зашел проведать ласточку. К его удивлению, она подняла головку. Выбитый глаз затянулся, маленькое тельце вздрагивало более энергично. Ошеломленный, он боялся пошевелиться. Нефрет взяла пучок соломы и подложила его под птичьи коготки. Ласточка тут же зацепилась за него, как за ветку. И вдруг, с потрясающей живостью, она забила крыльями и взлетела. Мгновенно со всех сторон к ней слетелись и окружили ее сестры; одна из них поцеловала ее, как мать вновь обретенное дитя. Потом другая, третья и вся стая, сошедшая с ума от радости. Ласточки танцевали вокруг Нефрет и Пазаира, которые не могли сдержать слез.

– Какие они дружные!

– Ты не ошибся, отняв ее у смерти. Теперь она вернулась к своим, и будущее ее не страшит.

* * *

Небо было ясно, солнце ослепительное.

Расположившись на носу судна, Пазаир любовался своей страной. Он был благодарен богам за то, что они поместили ее в этих благодатных краях, поражающих своим разнообразием: плодородные поля здесь соседствовали с безводной пустыней. Под сенью увенчанных зелеными кронами пальм протекали каналы, несущие воду на поля, и притаились белые домики безмятежных селений. Золотые колосья сверкали под солнцем, зеленое кружево пальм притягивало взор. Зерно, лен, фруктовые сады рождались из черной земли, ухоженной стараниями многих поколений земледельцев. Акации и смоковницы соперничали красотой с тамариском и персиковым деревом; вдоль берегов Нила, подальше от пристани, благоденствовали папирус и тростник. После дождя растения появлялись даже в песках пустыни, и в течение нескольких недель в их глубинах сохранялась живительная влага, обнаружить которую можно было с помощью прутика лозоходца. Дельта и ее плодородные земли, долина, где божественная река проложила себе дорогу среди бесплодных гор и плоскогорий, трогали душу, помогая человеку найти свое место – рядом с животными, растениями, минералами – в этом созданном вечными богами мироздании. Только человек, впадающий в безумие и тщеславие, способен испортить жизнь, извращая ее сущность; именно поэтому богиня Маат дала ему правосудие, чтобы он мог выпрямить согнутый посох.

– Мне не нравится наша задача, – произнес Кем.

– Вы не верите в виновность царевны?

– Просто на этом вы сломаете себе шею.

– У меня много доказательств.

– Чего все они будут стоить против одного слова супруги фараона? Сдается мне, что своими действиями вы очень поможете той каналье, которая хочет сделать из вас инвалида. Вы представляете себе, как разъярится царевна Хаттуса? Защитить вас не сумеет даже визирь Баги.

– Перед законом равны все.

– Хорошо сказано! Но к реальности имеет мало отношения.

– Посмотрим.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Меня убеждают в собственной правоте глаза моей жены. А еще – полет ласточки.

* * *

Поднялся сильный ветер, по Нилу пошли волны. Сидящий на носу человек, измерявший длинным шестом глубину реки, не смог выполнять свои обязанности. Застигнутые бурей врасплох, матросы не успевали маневрировать; ветром сломало рею, главная мачта погнулась, руль не действовал. Потеряв управление, судно наткнулось на песчаную отмель. С кормы сбросили якорь – большой камень: он поможет удержать судно среди бурлящего потока. На палубе суетились моряки; Кем своим мощным голосом восстановил спокойствие. Вместе с капитаном он составил перечень повреждений и приказал приступить к ремонту.

Пазаира укачало, он промок до нитки и чувствовал себя бесполезным, Кем отвел его в каюту. А закаленные матросы начали нырять, чтобы выяснить состояние корпуса судна. К счастью, он не очень пострадал; как только Нил уймет свой гнев, можно будет тронуться в путь.

– Экипаж беспокоится, – заметил нубиец. – Перед отплытием капитан забыл покрасить заново магические очи, расположенные по обе стороны от носа судна. Эта небрежность, сделав судно слепым, могла привести к его гибели.

Судья вынул из сумки писцовые принадлежности, приготовил свои черные несмываемые чернила и твердой рукой восстановил контуры магических очей, защищающих судно.

* * *

Капитан принадлежащего царевне Хаттусе судна для перевозки овощей и фруктов предупредил стражников гарема, и пятеро из них, в пятидесяти километрах севернее Фив, ждали, когда пройдет судно речной стражи, на борту которого находился судья Пазаир. Задание у них было простое: остановить его любым способом. В награду за свою преданность они получили клочок земли, две коровы, осла, десять мешков зерна и пять кувшинов вина.

Непогода обрадовала их: что в данных обстоятельствах может быть лучше, чем кораблекрушение и утопленники? Лучшего конца для судьи, чем упокоиться на дне великой реки, и придумать трудно: как утверждают легенды, утопленники прямиком попадают в царство праведников.

Пользуясь штормовой погодой и ночной тьмой, пятеро злодеев на быстроходной весельной лодке вплотную приблизились к своей жертве, по-прежнему неподвижно стоящей у песчаной отмели. Замедлив ход метрах в двадцати от судна, они бросились в воду и, доплыв до кормы, без труда вскарабкались на борт. Их вожак, вооруженный дубинкой, залитой изнутри свинцом, оглушил стражника, стоявшего на часах. Остальные моряки спали на циновках, завернувшись в одеяла. Злоумышленникам оставалось лишь взломать дверь каюты, добраться до судьи и утопить его. План был особенно хорош тем, что вина за содеянное падет не на них: причиной смерти Пазаира станет Нил. Бесшумно ступая босыми ногами, они прошли по палубе и остановились перед закрытой дверью каюты. Двое будут присматривать за моряками, остальные займутся судьей.

Вдруг огромная черная масса бросилась с крыши каюты на вожака, завопившего от боли, когда клыки павиана вонзились ему в тело. Выбив легкую деревянную дверь и зажав в каждой руке по кинжалу, Кем ринулся на непрошеных гостей. Двое получили смертельные раны. Еще двое, вконец напуганные, попытались сбежать, однако разбуженные моряки уложили их ничком на палубу.

Павиан ослабил свою хватку лишь по приказу Кема. Весь залитый кровью, главарь злоумышленников едва не терял сознание.

– Кто тебя послал? Раненый молчал.

– Если не скажешь, тебя допросит мой павиан.

– Царевна Хаттуса, – признался тот и потерял сознание.

* * *

Как всегда, гарем произвел на Пазаира сильное впечатление. Каналы, содержащиеся в прекрасном состоянии, орошали обширные сады, где любили гулять знатные дамы Фив, приходившие подышать свежим воздухом в их тени, а заодно и показать свои новые наряды. Журчала вода, цветочные клумбы радовали глаз яркими красками, музыкантши наигрывали мелодии, звучавшие во время недавних пиров. В ткацких и гончарных мастерских кипела работа, и это зрелище вызывало у наблюдателя чувства величия и умиротворения одновременно; ремесленники, имевшие дело с цветными пастами и редкими породами дерева, с раннего утра мастерили свои шедевры, а носильщики таскали на борт торгового судна кувшины с благовонными маслами.

Гарем царевны Хаттусы в соответствии с традицией представлял собой маленький город, где искусные мастера, в чьей душе и сноровке жила красота, трудились здесь, на приволье, оживляя ею выходившие из-под их рук безупречные изделия.

Пазаир мог бы часами бродить по этому упорядоченному мирку, где тяжелый труд выглядел забавой, гулять по посыпанным песком аллеям, разговаривать с садовниками, отведывать фрукты, перекидываясь словечком с пожилыми вдовами, нашедшими здесь свой приют, если бы не аудиенция, которую он попросил у царевны в качестве старшего судьи.

Управляющий дворцовыми покоями провел Пазаира в зал для приемов, где его уже ожидали Хаттуса и двое писцов.

Судья поклонился.

– Я очень занята, поэтому прошу вас быть кратким.

– Мне бы хотелось переговорить с вами с глазу на глаз.

– Вам запрещает это официальный характер вашего визита.

– На мой взгляд, он требует этого.

Пазаир развернул папирус.

– Вы хотите, чтобы секретари записали обвинения, которые я вам предъявляю?

Усталым жестом царевна отпустила писцов.

– Вы отдаете себе отчет в том, в каких выражениях вы позволяете себе говорить со мной?

– Царевна Хаттуса, я обвиняю вас в попытке нарушить поставки продовольствия и покушении на убийство старшего судьи царского портика.

Прекрасные глаза женщины загорелись огнем.

– Как вы смеете!

– У меня есть доказательства, свидетельства очевидцев, протоколы допросов. Обвинять вас есть все основания; но до того как предать дело огласке, я требую, чтобы вы объяснили ваши действия.

– Никто до сих пор не говорил со мной в таком тоне.

– Ни одна из жен фараона не совершала подобных деяний.

– Рамсес уничтожит вас!

– Фараон – сын и слуга Маат. Моими устами говорит Истина, и он не сможет этим пренебречь. Ваше положение не должно позволить замолчать ваши злодеяния.

Хаттуса встала и отошла от трона.

– Вы ненавидите меня за то, что я хеттиянка!

– Вы прекрасно знаете, что это не так. В своих действиях я не руководствуюсь подобными чувствами, несмотря на то, что вы хотите свести со мной счеты.

– Я хотела лишь остановить ваше судно, чтобы не дать вам добраться до Фив!

– Значит, ваши подручные плохо вас поняли.

– Но кто осмелится покушаться на египетского судью? Вам никто не поверит, и суд отвергнет ваших свидетелей как лгунов.

– Вы ловко защищаетесь, но как можно оправдать хищения продуктов?

– Если ваши фальшивые доказательства столь же убедительны, как эти домыслы, моя невиновность станет всем очевидна!

– Ознакомьтесь с этим документом.

Хаттуса взяла документ и стала читать. Ее лицо сморщилось, руки сжались в кулаки.

– Я буду все отрицать.

– Свидетельства убедительны, факты неопровержимы.

Она посмотрела на него горделиво и с вызовом.

– Я – супруга фараона.

– Ваше слово весит не больше, чем слово простого земледельца. А ваше высокое положение – это отягчающее вину обстоятельство.

– Я не позволю вам возбудить дело.

– Руководить процессом будет визирь Баги.

Совершенно убитая, она села на ступеньку.

– Почему вы так стремитесь погубить меня?

– Какую цель вы преследуете, царевна?

– Вы действительно хотите это знать, египетский судья?

Царевна бросила на Пазаира испепеляющий взгляд.

– Я ненавижу вашу страну, я ненавижу Рамсеса, его славу и могущество! Самым большим счастьем для меня было бы видеть, как египтяне умирают от голода, как плачут их дети, как издыхает их скот! Сделав меня заложницей и заперев в этой фальшивой золотой клетке, Рамсес полагал, что мой гнев истощится. Но он только крепнет! Это я страдаю от несправедливости, и выносить этого больше не могу. Пусть Египет исчезнет, пусть его завоюет мой народ! Я буду лучшей опорой для врагов фараона. И поверьте, судья Пазаир, их становится все больше и больше!

– Например, судовладелец Денес?

Царевна сникла:

– Я не служу у вас осведомителем.

– Может, вы попали в ловушку?

– Я сказала вам правду, ту самую правду, которую так горячо любят в Египте!

27

Как всегда, прием удался на славу. Госпожа Нанефер красовалась в своем великолепном доме и с удовольствием выслушивала комплименты лебезивших перед ней гостей. Денес заключил несколько весьма выгодных сделок и был чрезвычайно доволен растущей прибыльностью своего транспортного предприятия, вызывавшего восхищение всей египетской элиты. Однако никто не знал, что судовладелец уже вплотную подобрался и к верховной власти в стране. Он старался совладать со своим нетерпением, но внутреннего возбуждения преодолеть не мог: тех, кто позволяет себе критиковать его, он завтра смешает с грязью, а тех, кто на его стороне, наградит по-царски. Время работает на него.

Устав от суеты, Нанефер удалилась в свои покои. Когда ушли последние гости, Денес прогулялся по саду, чтобы удостовериться, что все фрукты на месте.

Из темноты вышла женщина.

– Принцесса Хаттуса! Что вы делаете в Мемфисе?

– Не называйте меня по имени. Я жду того, что вы мне обещали.

– Не понимаю.

– Небесное железо.

– Наберитесь терпения.

– Не могу. Мне оно необходимо, и срочно.

– Почему такая спешка?

– Вы впутали меня в авантюру.

– До вас никому не дотянуться.

– Судье Пазаиру это уже удалось.

– Он пытается вас запугать.

– Он выдвинул против меня обвинение и рассчитывает начать судебный процесс.

– Глупости!

– Вы его плохо знаете.

– У него на вас ничего нет.

– Он собрал достаточно доказательств, свидетельств и показаний.

– Рамсес не позволит ему.

– Пазаир передает дело визирю Баги; фараон будет вынужден подчиниться закону. Я буду осуждена, Денес: меня лишат моих владений и запрут в каком-нибудь дворце в глухой провинции – и это в лучшем случае. Наказание может быть и гораздо более суровым.

– Это неприятно.

– Мне необходимо небесное железо.

– У меня его еще нет.

– Самое позднее – завтра. В противном случае…

– И что же в противном случае?

– Я выдам вас судье Пазаиру. Он подозревает вас, но пока не знает, что именно вам пришла мысль нарушить поставки продовольствия. Судьи поверят мне, я сумею их убедить.

– Дайте мне больше времени.

– Через два дня полнолуние. Если у меня будет драгоценный металл, моя магия принесет плоды. Завтра вечером, Денес, иначе вам не отвертеться.

* * *

Сопровождаемый удивленным взглядом Проказницы, зеленой обезьянки Нефрет, Смельчак принимал ванну. Осторожно окунув лапу в бассейн, где цвели лотосы, он нашел, что вода очень приятна на ощупь. В этот день у слуг был выходной и Нефрет занималась хозяйством сама. Она доставала воду из колодца. Ее уста были подобны бутону прекрасного цветка, округлая грудь напоминала спелые яблоки. Пазаир смотрел, как она ходила по дому, украшала цветами жертвенник в память о Беранире, кормила животных, любовалась ласточками, каждый вечер прилетавшими покружиться над их жилищем. И среди них радостно махала окрепшими крыльями та, которую они вырвали у смерти.

Нефрет наблюдала, как вызревают плоды смоковницы; сейчас они были нежного желтого цвета, а когда поспеют – станут красными. В мае их следует открыть прямо на дереве, чтобы ушли забравшиеся внутрь насекомые. И после этого фиги будут нежными и сочными.

– Я перечитал документы против Хаттусы, выверенные моими секретарями. Теперь можно передавать их визирю вместе с моими выводами.

– Царевна напугана?

– Она знает, что я не намерен отступать.

– Она может тебе помешать?

– Неважно. Процесс поведет Баги, он не потерпит ничьего вмешательства.

– Даже если фараон попросит его отступить?

– Он может снять меня с должности, но я не отступлю. В противном случае я так запачкаю свою душу, что даже ты не сумеешь ее отмыть.

– Кем рассказал мне, что была третья попытка покушения на тебя.

– Подручные Хаттусы хотели меня утопить; а до того какой-то человек пытался сделать меня инвалидом.

– Кем выяснил, кто это?

– Еще нет. Это очень хитрый и ловкий парень. Те, кто поставляет Кему сведения, о нем ничего не знают. Что решил совет лекарей?

– Решение отложено, пока не найдут новых кандидатов; но Кадаш будет выставляться снова, сейчас он обхаживает членов совета.

Она положила голову ему на колени.

– Что бы ни случилось, мы с тобой счастливы.

* * *

Пазаир скрепил своей печатью приговор провинциального суда, приговорившего сельского старосту к двадцати ударам палкой и крупному штрафу за клевету. Скорее всего, местный судья подаст апелляцию; однако, если виновность подтвердится, наказание будет вдвое строже.

Незадолго до полудня судья принял госпожу Тапени. Маленькая, ладная, с волосами цвета воронова крыла, она ловко пользовалась своим обаянием и сумела уговорить суровых писцов впустить ее к старшему судье.

– Чем я могу быть вам полезен?

– Вы хорошо знаете.

– Поясните.

– Я хочу знать, где скрывается ваш друг Сути, который является моим мужем.

Пазаир был готов к этой атаке. Как и Пантере, Тапени не была безразлична судьба любителя приключений.

– Он уехал из Мемфиса.

– Почему?

– У него важное задание.

– Какое, вы мне, конечно, не скажете.

– Это исключено.

– Ему грозит опасность?

– Он верит в свое везение.

– Сути вернется. Я не из тех женщин, которых можно забыть или бросить.

В ее голосе было больше угрозы, чем нежности. Пазаир позволил себе небольшую импровизацию.

– Некоторые знатные дамы, должно быть, вам сильно докучали в последнее время?

– Я занимаю такое положение, что они часто приходят ко мне выпрашивать лучшие ткани.

– Только это? Или что-нибудь посерьезнее?

– Я вас не понимаю.

– Скажем, госпожа Нанефер, она разве не просила вас держать язык за зубами?

Похоже, что Тапени смутилась.

– Я рассказывала о ней Сути, ведь она прекрасно владеет иглой.

– В Мемфисе есть и другие искусницы. Почему вы бросили на съедение именно ее?

– Ваши вопросы мне надоели.

– Но я должен их задать.

– С какой целью?

– Я расследую серьезное преступление.

На губах Тапени появилась странная улыбка.

– В нем замешана Нанефер?

– Что вам об этом известно?

– Вы не имеете права держать меня здесь.

И она быстро пошла к двери.

– Возможно, мне об этом известно достаточно много, судья Пазаир, но почему я должна выдавать свои секреты?

* * *

Бывает ли такое, чтобы в лечебнице наступало затишье? Один больной выздоравливает, но на его место поступает другой, и снова начинается борьба за жизнь. Уход за больными не утомлял Нефрет; одерживать верх над страданием приносило ей бесконечную радость. Весь персонал самоотверженно помогал ей, управляющие исполняли свои функции исправно, поэтому она могла полностью отдаться своему искусству, искать более эффективные лекарственные средства и совершенствовать старые. Каждый день она оперировала опухоли, соединяла сломанные кости, ободряла неизлечимо больных. С ней работала команда лекарей – одни уже опытные, другие начинающие; она руководила ими, не повышая голоса, и все с радостью повиновались ей.

День выдался не из легких. Нефрет удалось спасти сорокалетнего мужчину, у которого развилась непроходимость кишечника. Усталая, она присела, держа в руках кубок со свежей водой, и в этот момент в помещение, где умывались и переодевались лекари, ворвался Кадаш. Седовласый зубной лекарь грубо окликнул Нефрет.

– Мне нужен список лекарств, которые есть в больнице.

– Зачем он вам?

– Я скоро получу должность старшего лекаря и хочу ознакомиться с этим списком.

– Что вы будете с ним делать?

– Мне необходимо расширить свои познания.

– Но, как зубной лекарь, вы используете лишь несколько специфических средств.

– Сейчас же дайте мне список!

– Ваши требования необоснованны. Доступ к этому списку имеет только персонал лечебницы.

– Вы плохо понимаете ситуацию, Нефрет. Я должен подтвердить свою профессиональную состоятельность. Не ознакомившись со списком лекарств, я не смогу этого сделать.

– Только старший лекарь царства может приказать мне уступить вам.

– Но это же я, будущий старший лекарь!

– Насколько я знаю, это место пока свободно.

– Подчинитесь моему приказу, и вы не пожалеете.

– Я не сделаю этого.

– Если будет нужно, я выбью дверь вашей аптеки.

– И понесете за это ответственность.

– Прекратите упорствовать. Завтра вы окажетесь у меня в подчинении. И если вы сейчас откажетесь со мной сотрудничать, я выгоню вас с этого места.

Обеспокоенные стычкой, несколько лекарей подошли к Нефрет.

– Ваш бунт не производит на меня впечатления.

– Выйдите отсюда, – приказал молодой лекарь.

– Вы совершаете большую ошибку, разговаривая со мной в таком тоне.

– Ваше поведение недостойно целителя.

– У меня нет времени на церемонии, – заметил Кадаш.

– Это с вашей точки зрения, – поправила Нефрет.

– Пост старшего лекаря должен занять опытный человек. Вы все здесь цените меня по достоинству. Почему же вы так со мной обращаетесь? Нами движет одно и то же желание – служить другим.

Кадаш доказывал свою правоту эмоционально и убежденно; он напомнил о своей долгой и успешной практике, о преданности больным, о желании стать полезным стране на более высоком посту, где он не будет связан никакими оковами.

Однако Нефрет оставалась непоколебимой. Если Кадаш хочет получить список ядов и наркотиков, то пусть действует по заведенному порядку. Но пока преемник Небамона не занял этот высокий пост, она будет стоять на своем.

* * *

Начальник штаба Ашера сожалел об отсутствии полководца. Однако судья Пазаир настаивал.

– Речь идет не о простом посещении. Я должен допросить его.

– Полководец покинул казармы.

– Когда?

– Вчера вечером.

– В каком направлении?

– Не знаю.

– Разве устав не предписывает ему ставить вас в известность о своих перемещениях?

– Да, это так.

– Так почему же он его нарушил?

– Откуда мне знать?

– Я не могу удовольствоваться столь расплывчатыми объяснениями.

– Вы можете обыскать казармы, если хотите.

Пазаир допросил двух других офицеров, но ничего не выяснил, кроме того, что полководец отбыл на повозке в южном направлении.

Не исключая, что полководец применил какую-то уловку, судья навел справки и выяснил, что никакой экспедиции в Азию не планировалось.

Пазаир дал Кему поручение отыскать полководца как можно быстрее, и начальник стражи без промедлений отправился в южные провинции, не имея, однако, точного представления о направлении своих поисков: Ашер очень ловко заметал следы.

* * *

Визирь был раздражен.

– Вы не преувеличиваете, судья Пазаир?

– Я веду это расследование уже семь дней.

– А казармы?

– Ашера там нет.

– Что говорят в штабе?

– Там ему не поручали никакой миссии, если только она не секретная.

– Но в этом случае я бы знал.

– Вывод напрашивается сам собой: полководец исчез.

– Это невозможно. Его высокая должность не предполагает подобных выходок!

– Он расставил ловушки, в которые рискует угодить сам.

– Ваши постоянные нападки загнали его в угол?

– Я полагаю, что скорее он опасался вашего вмешательства.

– То есть он боялся, что правосудие окажется не на его стороне.

– А его друзья его покинули.

– Почему?

– Ашер сообразил, что они его использовали.

– Но солдат не может спасаться бегством!

– Он трус и убийца.

– Если ваши обвинения обоснованны, то почему он не направился в Азию, где у него действительно есть союзники?

– Его отъезд на юг может оказаться обманным маневром.

– Я приказываю перекрыть границы. Ашеру не удастся уйти за пределы страны. Если у полководца не было сообщников, то из этой сети ему не ускользнуть. Кто осмелится ему помогать, нарушая приказ визиря?

Пазаиру следовало бы радоваться своей огромной победе. Полководец не сумеет объяснить свое дезертирство: преданный сообщниками, он в свою очередь предаст их во время второго судебного процесса, который будет возбужден против него. Видимо, он попытался отомстить Денесу и Чечи. Столкнувшись с возможностью своего провала, он предпочел исчезнуть.

– Я направлю местным начальникам приказ немедленно арестовать Ашера. Пусть Кем распространит его среди стражников.

Если отправить документ срочной почтой, то свобода передвижения будет перекрыта полководцу меньше чем через четыре дня.

– Ваша задача этим не ограничивается, – продолжал визирь. – Если в этом деле полководец окажется лишь исполнителем, вы должны добраться до главных виновников.

– Это именно то, что я намерен сделать, – подтвердил Пазаир, который думал о Сути.

* * *

Денес отвез царевну Хаттусу в людный пригород, в секретную кузницу, где работал Чечи. Она была спрятана за кухней, которой пользовались служащие судовладельца. Химик ставил там опыты по созданию новых сплавов и с помощью растительных окислителей испытывал на прочность медь и железо.

Жара в мастерской стояла невыносимая. Хаттуса сняла плащ.

– Визит царской особы, – радостно объявил Денес.

Но Чечи даже не оглянулся. Он сосредоточенно выполнял тонкую операцию: пытался соединить три металла – золото, серебро и медь.

– Я делаю рукоятку для кинжала, – пояснил он. – Он достанется будущему правителю, который сядет на трон, когда мы прогоним тирана.

Правой ногой Чечи ритмично нажимал на кузнечные меха, чтобы огонь в горне не погас; он ворошил кусочки металла щипцами из бронзы и должен был торопиться, поскольку бронза плавилась при той же температуре, что и золото.

Хаттусе стало не по себе.

– Меня не интересуют ваши эксперименты. Мне нужно небесное железо, за которое я уже заплатила.

– Вы заплатили только часть, – уточнил Денес.

– Отдайте мне металл, и получите остальное.

– Вы по-прежнему торопитесь?

– Мне надоела ваша наглость! Покажите мне то, за чем я пришла.

– Вам придется подождать.

– Хватит, Денес! Вы обманываете меня?

– Вовсе нет.

– Этот металл вам не принадлежит?

– Он будет моим.

– Вы смеетесь надо мной!

– Не преувеличивайте, царевна; просто надо немного подождать. У нас с вами общая цель – убрать Рамсеса, и это главное, не правда ли?

– Вы обыкновенный вор.

– Напрасно вы гневаетесь. Мы должны действовать заодно.

Она окинула его презрительным взглядом.

– Вы ошибаетесь, Денес. Я обойдусь без вашей помощи.

– Отказаться от сотрудничества с нами было бы глупо.

– Откройте дверь, я хочу уйти.

– Вы будете молчать?

– Я буду действовать так, как будет выгодно мне.

– Вы должны дать мне слово.

– Дайте мне пройти.

Денес не пошевелился, Хаттуса попыталась его отодвинуть. Взбешенный, он сильно толкнул ее. Попятившись, царевна задела горячие щипцы, которые Чечи положил на камень. Вскрикнув, она покачнулась и упала в огнедышащую печь. Ее платье мгновенно загорелось.

Ни Денес, ни Чечи не двинулись в места – химик не посмел вмешаться без приказа сообщника. Наконец судовладелец открыл дверь и кинулся наружу, Чечи выбежал за ним. Кузница заполыхала.

28

Прежде чем открыть очередное заседание суда перед вратами храма Птаха, Пазаир написал зашифрованное послание для Сути. С Ашером покончено. Рисковать понапрасну нет смысла. Немедленно возвращайся.

Судья отдал записку посыльному стражи, одному из доверенных Кема. В Коптосе тот передаст его стражникам пустыни, развозящим рудокопам почту.

На сегодняшнем заседании рассматривалось несколько мелких преступлений – от отказа возвратить долг до неоправданного отсутствия на рабочем месте. Обвиняемые признались в своих проступках, присяжные были снисходительны. Среди них был Денес. По окончании заседания судовладелец обратился к судье:

– Я вам не враг, Пазаир.

– А я вам не друг.

– На самом деле вам следовало бы больше остерегаться тех, кто выдает себя за ваших друзей.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы иногда доверяете не тем, кому следует. Сути, например, не заслуживает вашего доверия. Он сообщал мне о ваших расследованиях и о вас самом, и делал это за деньги, которые никогда не умел зарабатывать.

– Моя должность строго запрещает рукоприкладство, но я могу и не сдержаться.

– Однажды вы скажете мне спасибо.

* * *

Как только Нефрет пришла в лечебницу, ее тут же позвали на помощь лекари, которые уже полночи боролись за жизнь обожженной женщины. В квартале, где живет простой люд, случился пожар: там загорелась кузница, где тайно велись какие-то работы. Несчастная жертва, скорее всего, пострадала по неосторожности; но шансов на спасение у нее практически не было.

На изуродованную плоть врачи наложили черную грязь, смешанную с экскрементами мелких животных, высушенными и истолченными с перебродившим пивом. Нефрет стерла в муку поджаренный ячмень и горькую тыкву, смешала ее с сушеной смолой акации и залила все ингредиенты растительным маслом; из полученной смеси она сделала компресс и наложила его на ожоги. Менее серьезные раны обработала с помощью охры, добавив к ней сок смоковницы, горькую тыкву и мед.

– Теперь ей будет не так больно, – объяснила она коллегам.

– Как же ее кормить? – спросила сиделка.

– Пока это невозможно.

– Но мы должны как-то предотвратить обезвоживание.

– Разожмите ей зубы, вставьте стебель тростника и вливайте по каплям медную воду. Не оставляйте ее одну. Если что-то случится, немедленно позовите меня.

– А примочки?

– Меняйте их каждые три часа. Завтра мы попробуем смесь из воска, растопленного говяжьего жира, папируса и цератонии. Ей понадобится большое количество бинтов, самых тонких.

– Вы все же надеетесь, что все обойдется?

– Честно говоря, нет. Известно, кто она? Необходимо предупредить близких.

Этого вопроса дежурный боялся. Он отвел Нефрет в сторону.

– Как бы у нас не было осложнений. Эта пациентка – не простая.

– Кто это?

Он показал великолепный серебряный браслет, почти не поврежденный пламенем, на внутренней стороне которого было выгравировано имя владелицы: Хаттуса, супруга Рамсеса.

* * *

Горячий ветер из нубийской пустыни раздражал нервы. Он поднимал песчаную бурю и обрушивал ее на город. Люди старались заткнуть малейшую щель в окнах и дверях, но мелкая желтая пыль проникала повсюду, вынуждая женщин беспрерывно ее вытирать. Многие жаловались на затрудненное дыхание и часто обращались к помощи лекарей. Пазаир тоже чувствовал себя неважно: выписанные Нефрет капли смягчали раздражение глаз, но он быстро утомлялся. Что же до Кема, то неблагоприятные климатические условия влияли на него не больше, чем на его павиана.

Двое мужчин и обезьяна отдыхали в тени смоковницы, возле бассейна с лотосами; Смельчак после некоторого колебания вспрыгнул на колени к хозяину, однако не спускал с павиана глаз.

– Никаких новостей об Ашере.

– Перейти границу страны он не сможет, – заметил судья.

– Он может затаиться где-нибудь и просидеть там долго, но если у его сообщников дела пойдут неважно, они выдадут его. Приказ визиря звучит для них угрожающе. Почему все-таки полководец повел себя так?

– Потому что понял, что на этот раз он проиграет процесс.

– Значит, сообщники егобросили?

– Он им больше не нужен.

– И что отсюда вытекает?

– Что не было ни военного заговора, ни попытки вторжения.

– Но как все-таки царевна Хаттуса оказалась в Мемфисе…

– Ее тоже следует исключить! Заговорщикам не нужна была ее помощь. Что вы узнали в ходе расследования?

– Кому принадлежала потайная кузница, неизвестно. А кухней, что рядом с ней, пользовались служащие Денеса.

– Ну вот же! Ничего лучше и не надо.

– Но формально мы ни в чем не можем его обвинить.

– Мы же натыкаемся на него на каждом шагу! А случившийся пожар наверняка был результатом поджога.

– Видели каких-то убегающих людей, но никто не может точно сказать ни сколько их было, ни как они выглядели.

– Кузница… Скорее всего, там работал Чечи.

– Может, они заманили Хаттусу в западню?

– Сжечь женщину заживо – в это трудно поверить. Или мы имеем дело с чудовищами?

– Если это так, то нас ждут тяжелые испытания.

– Я полагаю, излишне просить вас принять дополнительные меры безопасности в отношении старшего судьи царского портика.

– Даже если бы я не был начальником стражи, даже если бы вы дали мне противоположные приказания, я бы усилил вашу охрану.

В тайну Кема Пазаиру не проникнуть никогда. Спокойный, всегда держащий дистанцию, прекрасно владеющий собой, он не одобрял образа действий судьи, однако всегда самоотверженно и безоговорочно становился на его сторону. Других друзей, кроме павиана, у него не было; перенесенные им телесные раны, несомненно, мучили его меньше, чем душевные. Справедливость? Пустая болтовня. Однако Пазаир верил в нее, а Кем доверял Пазаиру.

– Вы предупредили визиря?

– Я направил ему подробный доклад. Похоже, Хаттуса никому не сказала о своей поездке в Мемфис. Нефрет не отходит от нее.

* * *

На пятый день Нефрет использовала примочки из маслянистой мази на основе горькой тыквы, желтой охры и частиц меди. Она наложила снадобье на раны и осторожно забинтовала. Хаттуса очень страдала, но ее организм оказался цепким.

На шестой день ее взгляд стал осмысленным. Казалось, она очнулась после долгого сна.

– Держитесь. Вы находитесь в главной лечебнице Мемфиса. Все самое тяжелое уже позади, и каждый вырванный у смерти час приближает вас к выздоровлению.

Прекрасная представительница племени хеттов была сильно обезображена. Несмотря на помады и мази, ее ослепительная кожа отныне останется испещрена розоватыми шрамами. Нефрет боялась того момента, когда царевна попросит зеркало.

Хаттуса подняла руку и уцепилась за запястье молодой женщины.

– Я знаю эту болезнь и умею ее лечить, – пообещала та своей пациентке.

* * *

Пазаир смотрел на свою спящую жену.

Она наконец-то согласилась немного отдохнуть. Нефрет поставила себе целью спасти Хаттусу, она лично накладывала повязки и готовила лекарства, которые мало-помалу заживляли ужасные ожоги.

Его любовь к ней все росла и росла, она распускалась, как крона над пальмой. Каждый новый день придавал этому чувству новый оттенок, неожиданный и прекрасный; Нефрет обладала способностью делать жизнь еще лучезарнее и нести свет даже в самые темные закоулки ночи. И если Пазаир не жалел сил в борьбе со злом, то разве не для того, чтобы снова и снова доказывать ей, что она не совершила ошибки, соединив свою жизнь с ним? Преодолевать свои слабости ему помогала уверенность, что их союзу не страшны ни время, ни привычка, ни испытания.

Солнечный луч скользнул в спальню и осветил лицо Нефрет. Она проснулась.

– Хаттуса будет жить, – прошептала она.

– Из-за нее ты совсем забыла меня? Она прижалась к нему.

– Как царевна, такая молодая и красивая, сумеет пережить ужасное несчастье, которое с ней случилось?

– Что сказал об этом Рамсес?

– Он передал через дворцового распорядителя, что, как только будет можно, Хаттусу перевезут во дворец.

– Если только то, что она расскажет, окажется совместимо с ее высоким, привилегированным положением.

Встревоженная Нефрет присела на край постели.

– Разве она не достаточно наказана?

– Прости меня, но я обязан ее допросить.

– Но она еще не сказала ни слова.

– Как только она будет в состоянии говорить, предупреди меня.

* * *

Хаттуса съела ячменную кашу и выпила сок цератонии. Силы возвращались к ней, но взгляд ее был отсутствующим, обращенным назад, в сторону пережитого кошмара.

– Как это произошло? – спросила Нефрет.

– Он толкнул меня. Я хотела уйти из кузницы, но он меня не выпускал.

Слова цеплялись одно за другое, медленно и с трудом. Нефрет была потрясена, и не могла дальше расспрашивать свою пациентку.

– Бронзовые щипцы… Из-за них загорелось мое платье. Оно вспыхнуло, и, отшатнувшись, я натолкнулась на кузнечный горн. Пламя охватило меня всю.

И вдруг она пронзительно выкрикнула:

– Они убежали, они бросили меня!

Обезумевшая от ужаса Хаттуса вновь переживала случившееся, пытаясь вытолкнуть из сознания катастрофу, уничтожившую ее красоту и молодость. Она поднялась на постели, и невыносимая душевная боль исторгла из ее души ужасный вопль:

– Они убежали, эти негодяи – Денес, Чечи!

* * *

Нефрет дала Хаттусе успокоительное и не отходила от больной, пока та не заснула.

На выходе из лечебницы ее поджидала распорядительница дома матери фараона.

– Ее величество хотела бы срочно повидаться с вами.

Она предложила молодой женщине сесть к ней в носилки, и носильщики быстро тронулись в путь.

Туя приняла Нефрет без церемоний.

– Как вы себя чувствуете, Ваше Величество?

– Очень хорошо благодаря вашему лечению. Вы в курсе того, какое решение принял совет лекарей?

– Нет.

– Ситуация становится нетерпимой, и старший лекарь царства будет назначен на следующей неделе. Совет должен прийти к согласию.

– Да, его членам придется сделать это.

– Зубному лекарю Кадашу удалось сломить сопротивление своих противников. И теперь на его стороне, помимо старых друзей Небамона, оказалось много равнодушных и трусливых членов совета.

Владевший царицей гнев делал ее еще более величественной.

– Но я не смирюсь с происходящим! Кадаш не годится на эту должность, она слишком важна, чтобы ее занял такой человек. Я всегда много занималась проблемами целительства; необходимо приложить массу усилий, чтобы наш народ был здоров и благополучен, надо внедрять правила гигиены, чтобы избегать эпидемий. Кадашу на это наплевать! Он тешит свое мелкое тщеславие и добивается власти, ничего больше. Он даже хуже Небамона. Вы должны мне помочь.

– Каким образом?

– Выставив против него свою кандидатуру.

* * *

Наконец Нефрет позволила Пазаиру посетить царевну Хаттусу. Лицо и тело пациентки были забинтованы. Чтобы избежать гангрены и заражения, использовались средства, предназначенные для самых серьезных случаев. Мазь, которую накладывали на ее раны, состояла из частиц меди, хризоколла, свежего скипидара, тмина, соды, вонючей камеди, воска, корицы, брионии, масла и меда, тщательно перетертых и смешанных до образования жирной субстанции.

– Могу я поговорить с вами, царевна?

– Кто вы?

Веки больной прикрывала тонкая повязка.

– Судья Пазаир.

– Кто позволил вам…

– Нефрет, моя жена.

– Она тоже мой враг.

– У меня к вам официальная просьба. Я веду расследование пожара.

– Пожар…

– Я должен установить виновных.

– Каких виновных?

– Разве вы не назвали имена Денеса и Чечи?

– Вы ошибаетесь.

– Зачем вы пришли в эту кузницу?

– Вы действительно хотите знать?

– Если вы не возражаете.

– Я пришла за небесным железом, которое необходимо мне, чтобы с помощью магии бороться с Рамсесом. |

– Вам следовало бы остерегаться Чечи.

– Я была одна.

– Как вы можете объяснить…

– Несчастный случай, судья Пазаир. Обыкновенный несчастный случай.

– Зачем вы лжете?

– Я ненавижу Египет, его образ жизни, его ценности.

– Ненавидите так сильно, что готовы покрывать своих палачей?

– Мои симпатии будут на стороне любого, кто ставит себе целью уничтожить Рамсеса. Ваша страна отрицает единственную правду: войну! Только война возбуждает чувства и позволяет развернуться человеческой натуре. Мой народ сделал ошибку, заключив с вами мир, а я – жертва этой ошибки. Я хотела пробудить хеттов от спячки, показать им правильный путь… А вместо этого меня ждет заключение в одном из дворцов, которые вызывают во мне омерзение. Ну что ж, не удалось мне, удастся другим, я убеждена в этом. И я не доставлю вам удовольствия устроить из случившегося процесс. Надеюсь, вы не настолько жестоки, чтобы продолжать мучить больную.

– Денес и Чечи – преступники. Им наплевать на ваши идеалы.

– Мое решение окончательно. Вы не услышите от меня больше ни слова.

* * *

Старший судья Пазаир утвердил кандидатуру Нефрет для участия в конкурсе на должность старшего лекаря египетского царства. Молодая женщина располагала для этого необходимыми знаниями и опытом; а ее положение главы крупнейшей лечебницы Мемфиса, официальная поддержка со стороны царицы Туи и горячий энтузиазм большинства ее коллег придавали ее кандидатуре дополнительный вес.

Тем не менее, она опасалась этого испытания, в которое оказалась втянута не по своей воле. Кадаш не постесняется использовать самые подлые приемы, чтобы помешать ей. Единственным желанием Нефрет было лечить людей, не претендуя на почести и не добиваясь власти, к которой она не стремилась. Пазаиру тоже не удалось ее ободрить; он был потрясен безумием Хаттусы, обреченной отныне на безысходное одиночество. Ее показаний было бы достаточно, чтобы покончить с Денесом и Чечи, а вместо этого они опять ускользнули от наказания.

У судьи было ощущение, что он наткнулся на непреодолимую стену. Как будто какой-то злой гений помогал заговорщикам, обеспечивая им безнаказанность. Полководец Ашер шел прямиком к своему провалу, военный переворот Египту не угрожал – казалось, это должно бы поднять судье настроение; однако его мучила смутная тревога. Он не понимал, во имя чего совершено столько преступлений, не понимал, откуда берется надменная самоуверенность Денеса, которого невозможно схватить за руку. Или у судовладельца и его пособников действительно есть какое-то тайное оружие, которое делает их неуязвимыми для судьи?

И у Нефрет, и у Пазаира на душе было неспокойно, и каждый ощущал тоску другого как свою собственную. Спасения от душевного неуюта муж и жена искали в объятиях друг друга – так, с первыми лучами встающего солнца, они и встретили новый день.

29

Вернувшись после рейда по опасным районам восточной пустыни, стражники со своими собаками решили денек отдохнуть, прежде чем отправиться с новым заданием по новому следу. Это был час, когда раненый воин перевязывает свои раны, а тот, кто здоров, идет в пивную, где дружелюбные и покорные девушки продадут ему свое тело на всю ночь. Воины из отряда «Всевидящее око», обмениваясь новостями, развозили по тюрьмам задержанных во время рейда подозрительных бедуинов и бродяг.

Великан, в чьи обязанности входило набирать рекрутов, покормил своих борзых и отправился к писцу, доставлявшему почту.

– Есть письма?

– Штук десять.

Стражник прочитал имена получателей.

– А вот и письмо для Сути… Странный он тип. Не похож на рудокопа.

– Это меня не касается, – ответил писец. – Распишитесь в получении.

Великан пошел разносить почту. Передавая адресатам письма, он перекидывался с каждым парой слов.

Выяснилось, что отсутствовали трое: два ветерана, работавших на сборе меди, и Сути. Великан навел справки: бригада, которой руководил Эфраим, должна была вернуться в Коптос накануне. Тогда он обошел пивную, все постоялые дворы и палаточные городки, но и там никого не было. Тогда он обратился в главную инспекцию и узнал, что Эфраим, Сути и еще пятеро так и не зашли отметиться у писца, регистрирующего все передвижения. Ничего не понимая, он начал поиски.

Исчезло семеро рабочих. Попытки сбежать с драгоценными камнями делались и до них, однако все воры были пойманы и сурово наказаны. Почему же такой опытный изыскатель, как Эфраим, пустился в столь бессмысленную авантюру? Отряд «Всевидящее око» был приведен в состояние боевой готовности. Мгновенно забыв об отдыхе и развлечениях, эти люди, каждый из которых был охотником по натуре, уже предвкушали захватывающую погоню за ценной дичью.

Охоту поведет сам великан. С согласия чиновника, отвечавшего за доставку почты, он вскрыл послание, пришедшее одному из беглецов. Иероглифы, каждый из которых по отдельности был понятен, взятые вместе, складывались в полную бессмыслицу. Это было зашифрованное письмо. Так, значит, он не ошибся. Этот Сути вовсе не был рудокопом, как прочие. Но кто же, в таком случае, послал его сюда?

* * *

Семеро мужчин, выбрав один из самых сложных маршрутов, направились на юго-восток. Крепкие как на подбор, они шли легко и быстро, редко останавливались перекусить, устраивая привалы лишь там, где была вода, отыскать которую умел только Эфраим.

Вожак группы требовал полного подчинения и не любил, когда ему задавали вопросы о цели их путешествия. Цель была одна – богатство.

– Стражники, вон там!

Один из рудокопов указывал рукой на странный, неподвижный силуэт.

– Вперед, глупец! – приказал Эфраим. – Это всего лишь шерстяное дерево.

Это было странное растение трехметровой высоты, с синеватой потрескавшейся корой и широкими, овальными листьями, зелеными и розовыми; оно напоминало ткань, из которой шили зимние плащи. Убедившись, что дерево не вырабатывало латекс, который способен вызвать остановку сердца, Эфраим набрал листьев, измельчил их и дал спутникам.

– Прекрасно очищает желудок, – сообщил он, – и лечит венерические болезни. Когда вы будете богаты, сможете купить себе самых красивых телок.

– Только не в Египте, – взмолился один из спутников.

– Азиатки горячие и страстные. Познакомившись с ними, вы забудете девушек из наших провинций.

Насытившись и утолив жажду, маленький отряд снова тронулся в путь.

* * *

Укушенный за щиколотку песчаной гадюкой, один из рудокопов умер на месте в страшных конвульсиях.

– Глупец, – пробормотал Эфраим. – Пустыня не прощает ротозейства.

Лучший друг жертвы возмутился:

– Ты ведешь нас к гибели! Кто может уберечься от этих тварей?

– Я могу, и те, кто пойдет за мной след в след.

– Я хочу знать, куда мы идем.

– Такой болтун, как ты, в конце концов, выдаст нас.

– Ты не ответил.

– Ты хочешь, чтобы я пробил тебе голову?

Рудокоп оглянулся: бескрайняя пустыня внушала ему ужас. Он покорно взялся за свое снаряжение.

– Если те, кто пробовал это сделать до нас, проваливались, – объяснял Эфраим, – то это не случайно. В группе обязательно попадался хотя бы один стукач, который сдавал ее стражникам. Я постарался этого избежать, хотя и не исключаю, что и в нашей группе есть подкупленные.

– Ты кого-нибудь подозреваешь?

– Тебя и всех остальных. Подкупить можно любого. Если среди нас затесался стукач, то рано или поздно он себя выдаст. Вот когда я позабавлюсь на славу.

* * *

Отряд «Всевидящее око» методично прочесывал пустыню, начиная с места последней стоянки Эфраима и его спутников, пытаясь просчитать возможные маршруты и скорость движения. Глашатаи повсюду распространяли сведения о побеге опасных преступников, цель которых – кража редких минералов. Охота на людей, как всегда, закончится полным успехом.

Великана беспокоило лишь присутствие Сути. Имея в сообщниках Эфраима, знавшего пустыню – со всеми ее тропами, колодцами и шахтами, – как собственный карман, он вполне мог переиграть силы стражи. Великан слегка изменил свои планы и стал действовать, положившись на инстинкт. На месте Эфраима он направился бы туда, где есть заброшенные шахты. Там почти нет колодцев, адская жара, полно змей и никакого намека на золото… Кто рискнет вступить в этот ад? Зато в этих местах легко спрятаться, и кто поручится, что тамошние золотоносные жилы полностью истощены? Согласно заведенному порядку, великан взял с собой двух опытных стражников и четырех собак. Перекрыв известные тропы, он запрет беглецов в той зоне холмов, где растут шерстяные деревья.

* * *

Кем был связан по рукам и ногам. Как ему хотелось броситься на поиски полководца Ашера, которого до сих пор не удалось найти! Но надо было обеспечивать безопасность судьи Пазаира, а это требовало личного присутствия начальника стражи в Мемфисе, поскольку ни один из его подчиненных не будет достаточно бдителен.

По тому, какой беспокойной стала в последнее время его обезьяна, нубиец чувствовал, что опасность бродит неподалеку. Конечно, после двух неудач преступник должен быть чрезвычайно осторожен, если не хочет нового провала. Эффект неожиданности теперь исключался, и совершить задуманное было все сложнее и сложнее; но эти же обстоятельства могли подтолкнуть злоумышленника к более решительным и непредсказуемым действиям.

Охрана судьи Пазаира стала главной задачей начальника стражи. Тот образ жизни, который воплощал собой судья, был Кему абсолютно непонятен, но его надо сохранить во что бы то ни стало. За долгие годы страданий, выпавших на долю Кема, он не встречал таких людей. Никогда он не признается Пазаиру, какое уважение и восхищение испытывает он к нему, чтобы не дать пищи тщеславию, этому отвратительному, скользкому животному, пачкающему чистые сердца.

Павиан проснулся. Нубиец дал ему сушеного мяса и мягкого пива и сел, опершись о стену террасы, откуда хорошо просматривался дом судьи. Поев, Убийца заступит на стражу, и Кем сможет отдохнуть.

* * *

Поглотителя теней преследовали неудачи. Не надо было соглашаться на такую работу, ведь он умел только убивать – быстро и не оставляя следов. В какой-то момент у него возникло желание отказаться вообще, однако стало страшно, что заказчики его выдадут страже – его слово немного будет стоить против их показаний. И было обидно, что он оказался таким неловким: до сих пор подобных провалов с ним не случалось. К тому же его возбуждало то обстоятельство, что судья станет самой важной птицей в списке его жертв.

К большой досаде злоумышленника, охрана судьи работала очень профессионально. Кем и его обезьяна были достойными противниками, и ему никак не удавалось усыпить их бдительность. После случая с пантерой начальник стражи не отходил от судьи ни на шаг, вдобавок он привлек к выполнению этой миссии нескольких стражников из числа самых лучших.

Поглотителю теней пришлось набраться терпения: он должен дождаться момента, когда они совершат хотя бы малейшую ошибку. Когда он прогуливался по рынку Мемфиса, где на прилавках были разложены нубийские экзотические фрукты, ему пришла в голову одна мысль. Если все получится, он сумеет нейтрализовать главную линию защиты противника.

* * *

– Уже поздно, дорогой.

Пазаир сидел в позе писца перед десятком развернутых папирусов, освещенных двумя лампами на высоких ножках.

– Эти документы не дают мне заснуть.

– Что за документы?

– Счета Денеса.

– Откуда они у тебя?

– Из казначейства.

– Надеюсь, ты их не выкрал? – с улыбкой спросила она.

– Я послал Бел-Трану официальный запрос. Он тут же ответил и переслал мне все это.

– И что же ты там обнаружил?

– Некоторые нестыковки. Денес забыл выплатить кое-какие пошлины и, похоже, жульничает с налогами.

– Чем он рискует, кроме штрафа?

– Опираясь на мою информацию, Бел-Тран сможет сделать финансовое положение Денеса значительно менее лучезарным.

– Это становится твоей навязчивой идеей.

– Но почему судовладелец так уверен в себе? Я непременно должен разобраться в этом. Любым способом.

– От Сути есть новости?

– Нет. Он должен был, через стражников пустыни, прислать мне письмо.

– Видимо, не смог.

– Скорее всего.

Казалось, Пазаир чего-то недоговаривает, и это удивило Нефрет.

– Ты чего-то опасаешься?

– Нет.

– Говорите правду, судья Пазаир!

– На последнем заседании суда Денес намекал, что Сути предал меня.

– И ты поверил в эту выдумку?

– Надеюсь, Сути мне простит.

* * *

– Двое в галерею направо, остальные – налево, – приказал Эфраим. – А мы с Сути пойдем в центральную.

На лицах рудокопов выразилось недовольство.

– Галереи давно заброшены, крепления могут не выдержать, столбы все сгнили; нам не выйти живыми.

– Я привел вас в этот ад, потому что стражи пустыни уверены, что здесь ничего нет – ни воды, ни драгоценных минералов. Так утверждают в Коптосе! Я привел вас к старой шахте; но скрываемые ею богатства вы должны отыскивать сами.

– Это слишком опасно, – сказал один из рудокопов. – Я не пойду туда.

Эфраим подошел к трусу.

– Мы все внутри, ты один снаружи… мне это не нравится.

– Это твое дело.

Кулак Эфраима со страшной силой обрушился на голову упрямца. Тот рухнул. Один из его товарищей наклонился над жертвой и в ужасе взглянул на Эфраима.

– Ты убил его?

– Одним подозрительным меньше. Пошли.

Сути вошел первым.

– Не спеши, малыш. Сперва ощупывай опоры.

Сути пополз на четвереньках по красной каменистой земле. Склон был не крутой, но лаз очень узкий. Факел держал Эфраим.

Вдруг в темноте что-то блеснуло. Сути протянул руку – металл был гладким и холодноватым на ощупь.

– Серебро… золотоносное серебро!

Эфраим передал ему инструмент.

– Здесь целая жила, малыш. Доставай его, но аккуратно, чтобы не повредить.

Под верхним белым слоем серебра сверкнуло золото; драгоценный металл, который шел на облицовку стен в залах храмов и на изготовление предметов культа, лежал здесь, перемешавшись с землей, которая охраняла его чистоту. Разве сама заря не вызывала в памяти сияние природного серебра, сквозь которое благородно мерцает царственный минерал?

– А там, ниже, есть золото?

– Не здесь, малыш. Эта шахта – всего лишь первый уровень.

* * *

Четверо псов буквально тащили за собой троих стражников. Несколько часов назад, почувствовав присутствие людей в районе заброшенных рудников, возбужденные собаки начали рваться с поводков, готовые броситься по следу. Великан и его товарищи, с трудом сдерживая свою радость, молча готовили луки и стрелы.

Высунув языки после бешеной гонки, собаки лежали на вершине холма и наблюдали за людьми, выносившими из галерей несколько кусков серебра великолепного качества и впечатляющих размеров. Это было настоящее сокровище.

Когда воры собрались отпраздновать свою удачу, стрелки натянули тетиву и спустили собак с поводков. Двое рудокопов, пронзенные стрелами, были убиты наповал, третьего разорвали собаки. Сути успел укрыться в галерее, за ним кинулись Эфраим, сумевший задушить гончего пса, и последний из их товарищей.

– Спускайся глубже! – орал Эфраим.

– Мы задохнемся.

– Делай как сказано, малыш.

Эфраим стал спускаться первым. Он взял камень и начал пробивать в глубине галереи выход наверх. Несмотря на пыль и сыпавшиеся ему на голову куски опоры, ему удалось вырыть лаз в рыхлой породе. Упершись ногами в переборки, он тащил за собой Сути, который помогал ему по мере сил. Вырвавшись из шахты на поверхность, трое мужчин с наслаждением глотали свежий воздух.

* * *

Великан кормил собак, а его товарищи копали яму, чтобы зарыть трупы. Первый этап их операции оказался успешным: большинство беглецов было уничтожено, и в руки стражи попало внушительное количество серебра. Оставалась лишь троица, которой удалось скрыться.

Стражники стали думать, что делать дальше. Великан решил, что продолжит преследование в одиночку, взяв с собой самого мощного пса, съестных припасов и питья; остальная же часть группы вернется в Коптос с грузом ценного металла. У беглецов не было ни малейшего шанса выжить; зная, что за ними по пятам идут стражники с собаками, они должны будут прибавить скорость. А между тем в трех днях ходьбы от того места, где их нагнали, не было ни одного колодца. Если же они возьмут курс на юг, то неминуемо наткнутся на патруль.

А великан и его собака не рискуют ничем; им останется только отрезать жертвам путь к отступлению.

И это будет новое доказательство того, что подонкам и ворам никогда не удастся обвести вокруг пальца воинов из «Всевидящего ока».

* * *

Утром следующего дня трое беглецов утолили жажду росой, скопившейся в выбоине придорожного камня. У уцелевшего рудокопа на шее висел кожаный кошелек, куда ему удалось собрать кусочки серебра. Он судорожно сжимал свое сокровище, чувствуя, что силы оставляют его. Наконец ноги подкосились, и он упал на колени.

– Не бросайте меня, – взмолился владелец мешочка.

Сути вернулся.

– Если ты попытаешься ему помочь, – предупредил Эфраим, – вы умрете оба. Пошли, малыш.

Если бы Сути решился тащить ослабевшего товарища на спине, он быстро отстал бы от Эфраима, единственного из них, кто был способен ориентироваться в смертоносной пустыне.

В груди у него пылал огонь, губы запеклись; с трудом передвигая ноги, он поплелся за Эфраимом.

* * *

Пес возбужденно мотал хвостом. Стражник поздравил себя с находкой и ногой перевернул на спину труп рудокопа. Несчастный умер недавно. Его руки с такой силой вцепились в висевший на шее мешочек, что разжать их не удалось. Чтобы достать серебро, пришлось орудовать кинжалом.

Присев, великан ознакомился с содержимым кошелька, покормил собаку, дал ей воды, потом поел сам.

Оба они были привычны к долгим переходам, ни тот ни другой не боялись обжигающих солнечных лучей, умело пользовались минутами отдыха и знали, как экономить силы. Теперь против тех двоих их тоже было двое, и пространство, разделявшее соперников, все сокращалось.

Великан обернулся. Уже не в первый раз у него возникало ощущение, что за ним следят; собака, рвущаяся к своей жертве, не видела ничего вокруг. Почистив кинжал песком, он сделал глоток воды и тронулся в путь.

* * *

– Еще одно усилие, малыш. Возле золотого прииска есть колодец.

– И в нем есть вода?

Эфраим не ответил. Выпавшие на их долю страдания не могли быть напрасными.

Выложенный с помощью камней круг означал, что здесь есть или была вода. Эфраим начал скрести землю голыми руками, Сути стал помогать. Вначале не было ничего, кроме песка и камней, потом почва стала более рыхлой, почти влажной; потом пошла глина, пальцы стали влажными, и наконец – вода, вода, которая поднималась к поверхности из подземного Нила.

* * *

Эту сцену и застали стражник с собакой. Уже час, как они нагнали беглецов, но держались на расстоянии: слышали их пение, наблюдали, как те пили воду маленькими глотками, поздравляли друг друга, а потом направились в заброшенную шахту, где когда-то добывали золото. Сегодня ее не было ни на одной карте.

Эфраим добился своего. Он не проговорился ни разу, храня для себя своей секрет, который ему удалось узнать от одного старого рудокопа.

Стражник проверил лук и стрелы, глотнул воды и сосредоточился перед последней атакой.

* * *

– Золото здесь, малыш. Последняя жила в забытой галерее. Его хватит на двоих друзей, которые собрались весело пожить в Азии.

– Другие такие же месторождения сохранились?

– Да, еще есть.

– А почему в них не ведется добыча?

– О них забыли. Мы должны бежать, мы и наш покровитель.

– Кто это?

– Человек, который нас ждет в шахте. Втроем мы достанем золото и на полозьях дотащим его до моря. Там будет ждать судно, которое доставит нас в зону пустыни, где мы загрузимся на повозки.

– Сколько золота припас ты для своего покровителя?

– Ему бы не понравились твои вопросы. А вот идет он сам.

Человек маленького роста, с толстыми ляжками, с лисьей физиономией быстро подходил к беглецам. Несмотря на обжигающее солнце, кровь застыла в жилах Сути.

– Стража идет за нами по пятам, – сообщил Эфраим. – Вытаскиваем золото и быстро уходим.

– Занятного компаньона ты мне привел, – удивился полководец Ашер.

Собрав последние силы, Сути бросился в пустыню. У него не было никаких шансов совладать с Эфраимом и Ашером, который был вооружен мечом. Вначале надо сбежать от них, а потом подумать, как быть дальше.

Дорогу ему преградил стражник с собакой, в котором Сути узнал гиганта, нанимавшего на работу рудокопов. В руках у него был лук, собака ждала лишь команды, чтобы броситься на беглеца.

– Стой, парень.

– Вы мой спаситель!

– Вспомни о богах, потому что сейчас ты умрешь.

– Не ошибитесь мишенью. Я выполняю задание.

– Чье?

– Судьи Пазаира. Я должен найти доказательства того, что полководец Ашер участвует в кражах ценных металлов… И теперь они у меня есть! Мы должны его арестовать.

– Ты смелый парень, но тебе не повезло. Я служу полководцу Ашеру.

30

Нефрет приоткрыла крышку своей туалетной шкатулки; внутри она была поделена на ячейки и расписана красными цветами. Там находились баночки с мазями, косметика, краска для глаз, пемза и благовония. Весь дом, включая зеленую обезьянку и пса, еще спал; Нефрет любила прихорашиваться в этот ранний час, а потом гулять по росе, слушая, как поют синицы, как подает голос удод. Это был ее час – жизнь возрождается, слышны звуки просыпающейся природы, и вся окружающая красота есть воплощение слова божьего. Солнце победило сумрак; его триумф призывал к творчеству, свет становился радостью, ободряя птиц в небесах и рыб в водных глубинах.

Нефрет наслаждалась счастьем, подаренным ей богами, которым она в ответ была готова одарить их. Оно не принадлежало ей, но пронизывало ее всю, как поток энергии, вышедший из одного источника и туда же возвратившийся. Тот, кто пытался присвоить дары потустороннего мира, обрекал себя на смерть, как высохшая ветка на дереве.

Встав на колени перед алтарем, который они соорудили на озере, молодая женщина положила на него цветок лотоса, воплощавший в себе новый день так же, как мгновение воплощает в себе вечность. Сад собирался с мыслями, деревья преклонили свою листву перед утренним ветерком.

Когда Смельчак лизнул ей руку, Нефрет поняла, что ритуал окончен. Собака хотела есть.

* * *

– Спасибо, что навестили меня прежде, чем пойти в лечебницу, – сказала Силкет. – Боль невыносимая. Этой ночью я совсем не могла спать.

– Наклонитесь вперед, пожалуйста, – попросила Нефрет, рассматривая левый глаз супруги Бел-Трана.

Встревоженная Силкет начинала нервничать.

– Это заболевание мне знакомо, и я вас вылечу. Ресницы касаются глазного яблока и раздражают его. Отсюда и боль.

– Это серьезно?

– Не очень приятно, но не более того. Вы хотите, чтобы я занялась этим прямо сейчас?

– Если не будет больно…

– Но операция принесет вам облегчение.

– Небамон очень мучил меня во время своих пластических операций.

– Мое вмешательство будет менее травмирующим.

– Я доверяю вам.

– Сядьте и расслабьтесь.

Глазные болезни были так распространены, что у Нефрет в аптечке всегда имелись нужные лекарства, даже самые редкие, такие как кровь летучих мышей, которую она смешивала с ладаном до получения вязкой субстанции. Это снадобье надо было накладывать на те места на веке, где росли непослушные ресничные волоски. Когда мазь высыхала, и ресницы становились жесткими, их можно было удалить без труда вместе с луковицами. А чтобы они не росли снова, веко смазывалось помадой, состоящей из хризоколла и свинцового блеска.

– Вот вы и спасены, Силкет.

Жена Бел-Трана облегченно вздохнула и улыбнулась.

– Какая у вас легкая рука… я ничего не почувствовала!

– Я рада.

– Какое-то дополнительное лечение нужно?

– Нет, все в порядке.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы посмотрели моего мужа! У него что-то с кожей, и это меня беспокоит. Он так занят, что совсем не следит за своим здоровьем… Я его почти не вижу. Он уходит рано утром и возвращается поздно вечером, с ворохом папирусов, которые читает почти всю ночь.

– У него переутомление, это пройдет.

– Боюсь, что нет. Во дворце его очень ценят за компетентность, в казначействе без него не могут обойтись.

– Но это же хорошо.

– Глядя со стороны – да, но для нашей семейной жизни, которой мы так дорожим… Дальнейшее пугает меня. О моем муже говорят как о будущем распорядителе государственной казны. У него в руках окажутся все финансы Египта, вы представляете, какая это ответственность?

– Вы должны им гордиться.

– Бел-Тран еще больше отдалится от меня, но что я могу сделать? Я так им восхищаюсь!

* * *

Рыбаки разложили свою добычу перед Монтумесом. Бывший начальник стражи, смещенный визирем со своего поста и отправленный в Дельту начальником рыболовного промысла, жил в маленьком городке на побережье. Тучный, громоздкий и медлительный, Монтумес умирал от скуки, которая день ото дня становилась все более гнетущей. Он ненавидел свое жалкое жилище мелкого чиновника, терпеть не мог общаться с рыбаками и перекупщиками и впадал в страшный гнев по всякому, даже самому ничтожному поводу. Как выбраться из этой жуткой дыры? Ведь он потерял все связи с придворными.

Увидев на набережной Денеса, он решил, что у него галлюцинации. Забыв о рыбаках, с которыми разговаривал, он не отрывал глаз от массивной фигуры судовладельца, его квадратного лица и круглой седой бородки. Это действительно был он, один из самых богатых и влиятельных людей в Мемфисе.

– Проваливай, – приказал он старшему из рыбаков, пришедшему за разрешением на ловлю.

Денес с насмешливым видом наблюдал за этой сценой.

– Вот, дорогой друг, стражники со своими делами вам больше не докучают.

– Смеетесь над чужим несчастьем?

– Я хотел бы вам помочь.

В карьере и жизни Монтумеса было много лжи. В том, что касается хитрости, скрытности и умения ставить подножки другим, он считал себя настоящим мастером, однако признавал, что Денес мог бы составить ему серьезную конкуренцию.

– Кто вас прислал?

– Я приехал по своей воле. У вас еще не остыло желание отомстить за себя?

– Отомстить…

Голос Монтумеса стал гнусавым.

– Разве у нас с вами не один враг?

– Пазаир, судья Пазаир…

– Весьма утомительный тип, – заметил Денес. – Заняв пост старшего судьи царского портика, он ничуть не угомонился.

Бывший начальник стражи яростно сжал кулаки.

– Поставить вместо меня этого убогого нубийца, еще более дикого, чем его обезьяна!

– Глупо и несправедливо, я согласен. Хотите, мы исправим эту ошибку?

– У вас есть план?

– Испортить Пазаиру репутацию.

– Но он же такой безупречный!

– Это только видимость, друг мой! У каждого свои слабости. А если их нет, то надо придумать. Вы знаете, что это?

Денес раскрыл руку; на его ладони лежал перстень с печаткой.

– Это его печать.

– Вы ее украли?

– Я скопировал ее по образцу, который передал мне один из писцов его канцелярии. Мы поставим эту печать на документ, который скомпрометирует его раз и навсегда. Вы будете отомщены.

Морской воздух, хотя и напоенный крепкими запахами, показался Монтумесу сладким.

* * *

Пазаир поставил ларец из эбенового дерева между собой и Нефрет. Выдвинув ящичек, он вынул оттуда шашки из покрытой лаком обожженной глины и расставил их на доске. Нефрет начала игру; суть ее заключалась в том, чтобы продвигать шашки из тьмы к свету, избегая попадания в ловушки, расставленные на их пути, и открывая множество дверей. На третьем же ходе Пазаир сделал ошибку.

– Ты не следишь за игрой.

– У меня нет новостей от Сути.

– Ты считаешь, что это серьезно?

– Боюсь, что так.

– Как он может связаться с тобой из пустыни?

Судья хмуро молчал.

– Ты и вправду думаешь, что он мог тебя предать?

– Но он мог бы подать хоть какой-нибудь знак.

– Ты думаешь о самом плохом?

Пазаир поднялся, забыв об игре.

– Ты ошибаешься, – решительно произнесла молодая женщина. – Сути жив.

* * *

Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы: Бел-Тран, до того занимавший посты главного управляющего зерновыми складами и помощника главного казначея, только что был назначен распорядителем государственной казны. Иными словами, на него возлагалась ответственность за всю египетскую экономику, а его непосредственным начальником становился визирь. Отныне Бел-Трану вменялось в обязанность принимать и проводить опись минералов и других ценных материалов, инструментов, предназначенных для строительства храмов и создания саркофагов, предметов ритуала, мазей, тканей и амулетов. Он должен будет выплачивать земледельцам вознаграждение за урожай, и устанавливать налоги, а помогать ему в работе станет многочисленный корпус опытных чиновников.

Когда страсти немного улеглись, выяснилось, что против этого назначения никто и не возражал. Идея принадлежала нескольким высшим сановникам двора, которые по собственному почину обратились к визирю с предложением выдвинуть Бел-Трана на высокий пост; некоторым и вправду его восхождение по служебной лестнице казалось слишком стремительным, но разве он не продемонстрировал всем свои блестящие способности к управлению? Реорганизация подведомственных служб, оказавшаяся весьма результативной, эффективный контроль над расходами – все это говорило в его пользу, безусловно перевешивая минусы – тяжелый характер и некоторую склонность к единоначалию. На его фоне прежний распорядитель выглядел очень блекло: вялый и медлительный, он совершенно погряз в рутине, и своим неуместным упрямством обескуражил даже последних сторонников. Оказавшись вознесенным на гребень успеха, получив завидный пост как вознаграждение за упорный труд, Бел-Тран не скрывал намерений искать новые пути, чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет своего ведомства. Обычно равнодушный к похвалам, на этот раз визирь Баги находился под впечатлением от обилия благоприятных отзывов.

Служебные помещения, где размещалось ведомство Бел-Трана, занимали обширную территорию в самом центре Мемфиса; у входа двое стражников следили за потоком посетителей. Нефрет назвала себя: ей пришлось ждать, пока ее приглашение было подтверждено. Она прошла вдоль загона для скота и нижнего двора, где писцы-счетоводы принимали налоги, вносимые продуктами. Лестница вела в хранилища, которые заполнялись и опустошались в зависимости от периодичности поступления налогов. Один этаж здания занимала целая армия служащих, сидевших под навесом.

Старший сборщик, стоя у входа в амбары, наблюдал за тем, как крестьяне выгружали овощи и фрукты.

Женщину пригласили войти в соседнее строение; она прошла через все три пролета нижнего этажа, разделенных между собой четырьмя колоннами; там сидели высшие чиновники, занятые составлением протоколов. Секретарь провел ее в просторное помещение, своды которого поддерживали шесть опор, – здесь Бел-Тран принимал самых уважаемых посетителей. Новый распорядитель государственной казны давал поручения троим служащим: он говорил быстро, разъясняя им подробности сразу нескольких дел и легко переходя от одного вопроса к другому.

– Нефрет! Спасибо, что пришли.

– Ваше здоровье становится делом государственной важности.

– Во всяком случае, оно не должно мешать мне выполнять свои обязанности.

Бел-Тран отпустил подчиненных и показал лекарю свою левую ногу: обширная ярко-красная бляшка на коже была обрамлена множеством мелких гнойничков.

– Ваша печень нуждается в очистке, и есть признаки почечной недостаточности. На кожу наносите помаду из цветов акации и яичных белков; несколько раз в день пейте по десять капель сока алоэ, и не забывайте принимать ваши обычные лекарства. Наберитесь терпения и будьте внимательны.

– Признаюсь, я часто забываю о прописанных мне процедурах.

– Если вы не отнесетесь к лечению со всей серьезностью, ваше воспаление может привести к тяжелым последствиям.

– Где взять время на все? Мне бы хотелось чаще видеть сына, объяснить ему, что он – мой наследник, рассказать о том, какая на него ляжет ответственность.

– Силкет жалуется, что редко вас видит.

– Моя нежная, терпеливая Силкет! Она понимает, какими важными делами я занимаюсь. Как поживает Пазаир?

– Его только что пригласил к себе визирь: видимо, он хочет поговорить об аресте полководца Ашера.

– Я восхищаюсь вашим мужем. Мне кажется, что цель, которую он преследует, предназначена ему свыше и ничто не заставит его свернуть с этого пути.

* * *

Баги сидел, склоняясь над документами. На его столе лежал проект закона о бесплатном образовании для бедных. Когда Пазаир вошел, визирь не поднял головы.

– Я ждал вас раньше.

Его резкий тон удивил судью.

– Садитесь. Я должен закончить эту работу.

Внешность визиря, сгорбленного и сутулого, с вытянутым, неприятным лицом, несла на себе печать прожитых лет.

Пазаир, который полагал, что ему удалось снискать дружеское расположение Баги, не понимал причины его внезапного гнева.

– Старший судья царского портика обязан быть безупречным, – хрипло отчеканил визирь.

– Я с вами полностью согласен: человек, занимающий эту должность, должен быть вне подозрений.

– Сегодня ее занимаете вы.

– У вас есть в чем меня упрекнуть?

– Все обстоит гораздо хуже, судья Пазаир. Как вы можете объяснить ваше поведение?

– В чем вы меня обвиняете?

– Я надеялся, что вы будете более искренни.

– То есть меня снова обвиняют без доказательств?

Крайне раздраженный, визирь поднялся.

– Вы забываете, с кем говорите?

– Я не приемлю несправедливости, от кого бы она ни исходила.

Баги схватил исписанную иероглифами деревянную дощечку и положил ее перед Пазаиром.

– Узнаете ли вы свою подпись внизу текста?

– Да.

– Прочтите.

– Речь идет о поставках рыбы высшего качества на склады Мемфиса.

– Об этих поставках распорядились вы. Однако указанных здесь складов не существует. Выходит, вы совершили хищение этой отборной продукции, которая не попала на городские рынки. Тара из-под нее обнаружена неподалеку от вашего дома.

– Ловко закручено!

– На вас донесли.

– Кто?

– Письмо без подписи, но все сходится. Поскольку начальника стражи нет в городе, расследование провел один из егоподчиненных, который все тщательно проверил.

– Один из сотрудников Монтумеса, я полагаю?

Баги смутился.

– Именно так.

– И вам не пришло в голову, что все это может быть подстроено?

– Конечно, я об этом подумал. Тем более что есть кое-какие обстоятельства: следствие вел один из подручных Монтумеса, сам он работает на рыбных промыслах, и не исключено, что хочет вам отомстить… Но, тем не менее, под этим компрометирующим документом стоит ваша подпись.

Тон визиря изменился. Он явно испытывал облегчение оттого, что судья, судя по всему, сумеет дать объяснение неприятному инциденту.

– У меня есть неопровержимое доказательство собственной невиновности.

– Очень на это надеюсь.

– Простая предосторожность, – объяснил Паза-ир. – Мне довелось немало пережить, и это заставило меня избавиться от излишней доверчивости. Всякий, у кого есть именная печать, должен быть крайне осмотрительным. Я предполагал, что рано или поздно мои противники воспользуются этой возможностью меня скомпрометировать. И потому в каждом официальном документе я ставлю маленькую красную точку после девятого и двадцать первого слов. А на месте, куда я ставлю печать, рисую маленькую пятиконечную звезду: краска от печати почти размывает ее, но рассмотреть все-таки можно. Посмотрите внимательно на эту дощечку – на ней нет моих отличительных знаков.

Визирь встал и подошел к окну, чтобы рассмотреть документ на свету.

– Да, их здесь нет, – подтвердил он.

* * *

Но Баги на этом не остановился. Он лично проверил несколько таблеток и папирусов, подписанных Пазаиром, на предмет указанных отличительных знаков. Они присутствовали везде. И, желая сохранить в неприкосновенности чужой секрет, он посоветовал старшему судье сменить условные знаки и никому не рассказывать о своей маленькой хитрости.

По личному приказу визиря Кем допросил своего сотрудника, который получил подметное письмо и не доложил о нем своему начальнику. Подчиненный быстро сломался и рассказал, что Монтумес его подкупил, убедив, что скоро Пазаир снова угодит за решетку. Сильно обозлившись, Кем послал в Дельту отряд охраны, который доставил бывшего начальника стражи в Мемфис. Тот настаивал на своей невиновности.

– Пока я разговариваю с вами без протокола, – подчеркнул Пазаир. – И речь о судебном процессе тоже пока не идет.

– Меня оклеветали!

– Ваш сообщник признался.

Лысый череп Монтумеса порозовел. У него начинался зуд, и он едва сдерживался. Подумать только: он, некогда державший в своих руках столько чужих судеб, не сумел справиться с этим судьей! Тон его стал елейным.

– На меня свалилось несчастье, злые языки пытаются меня очернить. Как мне защищаться?

– Лучше признайте свою вину.

Монтумес тяжело вздохнул.

– Что со мной будет?

– Управлять чем бы то ни было вы недостойны. Желчь, которая течет по вашим венам, отравляет все, к чему вы прикасаетесь. Я отправлю вас в Библос, в Ливан, подальше от Египта. Вы будете работать в отряде, обслуживающем наши суда.

– Вы предлагаете мне тяжелый физический труд?

– Разве это не самое большое счастье?

В гнусавом голосе Монтумеса послышался гнев.

– Почему я один должен отвечать? На это меня толкнул Денес.

– Как можно вам верить? Ведь ложь всегда была вашим излюбленным оружием.

– Я хотел вас предупредить.

– Какая трогательная доброта.

Монтумес ухмыльнулся.

– Доброта? Вот уж нет, судья Пазаир! Дорого бы я дал, чтобы вас поразила молния, унесло водным потоком, засыпало камнями! Удача отвернется от вас, число ваших врагов будет расти!

– Смотрите не опоздайте: ваше судно отплывает через час.

31

– Вставай, – приказал Эфраим.

Голый, с деревянным ошейником и руками, связанными за спиной за локти, Сути с трудом поднялся. Эфраим дернул за веревку, обвязанную вокруг пояса пленника.

– Доносчик, подлый стукач! Как я в тебе ошибся, малыш.

– Зачем ты записался в бригаду рудокопов? – тихо спросил полководец Ашер.

Губы Сути пересохли, тело ныло от жестоких побоев, на волосах запеклась кровь, но взгляд, которым он ответил на взгляд полководца, пылал огнем.

– Позвольте, я развяжу ему язык, – попросил один из стражников, нанятых Ашером.

– Позже. Его гордость даже забавна. Ты охотился за мной, хотел доказать, что я руковожу хищением золота? Ты неплохо соображаешь, Сути. Да, жалованья старшего офицера мне не хватает. Если невозможно свергнуть царя этой страны, значит, надо пользоваться ситуацией.

– Мы поедем на север? – поинтересовался Эфраим.

– Только не туда. Возле Дельты нас поджидают армейские подразделения. Мы поедем на юг, пройдем за Элефантиной и оттуда свернем на запад, в пустыню, а там соединимся с Адафи.

«Имея повозки, запас продовольствия и воды, он сможет это сделать», – подумал Сути.

– У меня есть карта, где указаны колодцы, – сказал Ашер. – Вы погрузили золото?

Эфраим улыбнулся:

– На этот раз в шахте действительно ничего не было! Может, лучше освободиться от этого шпиона?

– Мы проведем опыт: интересно, сколько времени он протянет, если будет идти целый день и получит только два глотка воды? Вообще-то Сути – крепкий парень. Результаты нашего опыта помогут нам, когда мы начнем тренировать ливийские войска.

– Я бы все же хотел кое о чем его спросить, – настаивал великан.

– Потерпи. К следующему привалу он станет посговорчивее.

* * *

Ненависть. Неукротимая ненависть, пропитавшая каждую клеточку его тела, впечатавшаяся в мускулы и придающая сил. Это благодаря ей Сути будет бороться, пока не остановится сердце. У него, узника этих трех палачей, не было ни малейшего шанса спастись. Именно в тот момент, когда Ашер, казалось, уже был у него на крючке, победа обернулась сокрушительным поражением. И главное, нет никакой возможности связаться в Пазаиром, сообщить ему о своих находках. Его героические усилия оказались ненужными, жизнь закончится здесь, вдалеке от друга, от Мемфиса, от Нила, от садов и женщин. Как это глупо! Сути вовсе не стремился попасть в подземное царство, беседовать там с шакалоголовым богом Анубисом, встретиться лицом к лицу с Осирисом и его последним судом. Ему страстно хотелось любить, драться с врагами, скакать верхом наперегонки с ветрами пустыни, стать богаче, чем самый богатый из придворных, – только для того, чтобы посмеяться над ним. А между тем ошейник сдавливал шею все сильнее.

Он брел, поддергиваемый веревкой, сильно натиравшей ему кожу спины и живота; другой ее конец был привязан к повозке, груженной золотом, и, если он замедлял шаг, она тащила его волоком. Колеса крутились медленно: чтобы не завязнуть в песке, телега должна была двигаться по узкой колее; но Сути все это казалось адской гонкой, которая все ускорялась, чтобы заставить его растратить последние силы. Однако в тот момент, когда он уже готов был упасть, откуда-то брались силы сделать еще один шаг. Потом еще один, и еще…

Этот день катком прокатился по его полумертвому телу.

Повозка встала. Сути простоял еще какое-то время неподвижно, как будто он разучился садиться. Потом его колени согнулись, и он всем телом осел на пятки.

– Хочешь пить, малыш?

Эфраим с насмешкой поднес бурдюк к самому его носу.

– Ты вынослив, как дикое животное, но больше трех дней не продержишься. Я поспорил со стражником, а я не люблю проигрывать.

Эфраим дал пленнику воды. Прохладная влага, смочив губы, разлилась по всему телу. Ударом ноги стражник опрокинул его на песок.

– Мои друзья будут отдыхать, а я постою на карауле и хочу с тобой побеседовать.

Рудокоп вмешался.

– Мы с тобой заключили пари; ты не имеешь права его утомлять.

Сути, закрыв глаза, продолжал лежать на спине. Эфраим отошел, а стражник все кружил вокруг него.

– Завтра ты умрешь, но прежде заговоришь. Я обламывал и не таких, как ты.

Сути едва различал звук его тяжелых шагов.

– Возможно, ты уже все сказал о твоем задании, но я все же хочу быть спокоен на этот счет. Как ты поддерживал связь с судьей Пазаиром?

На лице Сути появилось подобие улыбки.

– Он придет за мной. И вы, все трое, пойдете в тюрьму.

Стражник сел рядом.

– Но ты один, и судья о тебе ничего не знает. Помощи тебе ждать неоткуда.

– Это будет твое последнее заблуждение.

– Твой разум расплавился от солнца.

– Всю жизнь ты предавал и, в конце концов, потерял чувство реальности.

Стражник дал Сути оплеуху.

– Не зли меня еще больше, или я натравлю на тебя собаку.

Уже почти совсем стемнело.

– Не надейся, что тебе удастся поспать; пока не расскажешь все, я буду щекотать тебя своим ножичком.

– Я все сказал.

– Не думаю. Как, например, тебя угораздило попасть в ловушку?

– Потому что я идиот.

Стражник приставил кинжал к голове пленного.

– Спи, малыш; завтрашний день будет для тебя последним.

Свинцовая усталость прижимала тело Сути к земле, но заснуть не удавалось. Краем глаза он видел, как стражник пальцем потрогал острие ножа, его лезвие и положил оружие на песок рядом с собой. Сути знал, что тот возьмет его в руки раньше, чем займется заря. Как только он задремлет, стражник перережет ему горло, радуясь тому, что избавляется от лишнего груза. И полководец Ашер не будет иметь к нему претензий.

Сути боролся с дремотой: он не хотел, чтобы смерть застала его врасплох. Когда это животное нападет на него, он плюнет ему в лицо.

* * *

Луна, воинственная властительница ночи, обнажила свой изогнутый кинжал, подняв его в небо. Сути умолял ее спуститься и вонзить клинок в его тело, чтобы положить конец страданиям. Неужели такому закоренелому безбожнику, как он, боги не могли оказать столь ничтожную услугу?

Если он еще оставался в живых, то лишь благодаря пустыне. Он с таким сочувствием относился к ее обездоленности, бесплодности, одиночеству и вместе с тем завораживающей мощи, что, в конце концов, ощутил некое родственное чувство. Этот океан песка и камней стал его союзником. Вместо того чтобы обескровить, он придавал ему силы. Выжженный солнцем и высушенный всеми ветрами саван пустыни подходил ему больше, чем помпезные гробницы, в которых упокоивалась знать.

Стражник все сидел, стараясь не пропустить момент, когда узник совсем ослабеет. Как только этот несчастный закроет глаза, он скользнет в его сон и, как смерть-воровка, похитит его душу. Но Сути, напитанный пустыней и напоенный луной, держался.

Вдруг палач испустил хриплый крик: он замахал руками, как раненая птица крыльями, попытался встать и рухнул навзничь.

Выйдя из ночи, появилась богиня смерти. Сознание вернулось к Сути, и он понял, что бредил. Похоже, он вступал в то ужасное пространство, отделяющее этот мир от потустороннего, где уходящего начинают осаждать фантастические чудовища.

– Помоги мне, – приказала богиня. – Надо перевернуть труп.

Сути приподнялся.

– Пантера! Но как…

– Об этом потом. Поторопись, мне надо вытащить кинжал, который я вонзила ему в шею.

Светловолосая ливийка помогла любовнику встать на ноги. Она толкала тело стражника руками, он – ногами. Пантера вырвала оружие, разрезала веревки, сняла ошейник и прижала Сути к себе.

– Какое счастье… Это Пазаир спас тебя. Он рассказал, что ты отправился в Коптос с бригадой рудокопов. Там я узнала, что ты исчез, и последовала за группой стражников, которые хвастались, что непременно тебя найдут. Теперь мне удалось уничтожить твоего истязателя. Ливийцы умеют выживать в этом аду. Пойдем, я напою тебя.

И она увлекла его за бугор, откуда скрытно вела наблюдение за стоянкой. Пантера демонстрировала фантастическую энергию: она несла два бурдюка с водой, запасы которой пополняла у каждого колодца, мешок сушеного мяса, лук и стрелы.

– А что Ашер и Эфраим?

– Они спят в повозках, и с ними огромная собака. Пока подобраться к ним невозможно.

Сути терял сознание: Пантера покрывала его поцелуями.

– Нет, только не сейчас!

Она помогла ему лечь и, лаская, накрыла своим телом. Ее любовник был очень слаб, но не утратил мужской силы, которую она снова с наслаждением испытала.

– Я люблю тебя, Сути. И я тебя спасу.

* * *

Нефрет разбудил крик ужаса. Пазаир заворочался, но не проснулся. Молодая женщина накинула платье и вышла в сад.

Служанка, которая приносила свежее молоко, была вся в слезах. Горшки валялись на земле, молоко пролилось.

– Там, – простонала она, указывая пальцем на каменный порог.

Нефрет нагнулась.

На пороге валялись черепки красного сосуда; на них, написанное кисточкой черными чернилами, читалось имя Пазаира, за которым следовали непонятные магические формулы.

– Дурной глаз! – рыдала служанка. – Надо немедленно уйти из этого дома.

– Разве могущество Маат не выше, чем силы тьмы? – спросила Нефрет, беря служанку за плечо.

– Жизнь судьи будет разбита, как эти горшки!

– Ты думаешь, что я не смогу его защитить? Посмотри за этими черепками. Я схожу в мастерскую.

Нефрет вернулась с баночкой клея, которым пользовались ремесленники. С помощью служанки она разложила фрагменты и неторопливо начала собирать их воедино. Прежде чем склеить сосуды, она стерла надписи.

– Отдай эти горшки прачке; если она их промоет хорошенько, они очистятся.

Служанка принялась целовать руки Нефрет.

– Судье Пазаиру очень повезло. Ему покровительствует богиня Маат.

– А свежее молоко у нас сегодня будет?

– Я сейчас подою свою лучшую корову.

И служанка убежала.

* * *

Крестьянин воткнул в рыхлую землю кол в два раза длиннее собственного роста, укрепив на его верхушке длинную гибкую жердь. На более толстый ее конец он привязал глиняный противовес, а на другой повесил веревку с пустым кувшином. Медленным жестом, который ему приходилось повторять сотни раз на дню, он тянул за веревку, погружая кувшин в воду, что текла по каналу, а затем отпускал противовес, чтобы тот поднял полный кувшин вверх, и вода из него вылилась на землю в саду, увлажняя почву под растениями. Это устройство позволяло поливать и верхние участки, остававшиеся сухими даже во время наводнения.

Когда первая часть работы была уже почти сделана, крестьянин услышал непривычный глухой шум. Не выпуская веревку из рук, он прислушался. Шум усиливался. Крестьянин забеспокоился, бросил свое поливальное приспособление и вскарабкался на вершину холма.

Остолбенев от ужаса, он смотрел, как на него катился чудовищный вал, все смывавший на своем пути. Верхняя плотина была прорвана; в грязном потоке, пытаясь спастись, беспомощно барахтались люди и животные.

* * *

Судья Пазаир первым из официальных лиц прибыл на место катастрофы. Десять человек погибло, стадо быков уменьшилось наполовину, пятнадцать поливальных приспособлений разрушено… Последствия очень тяжелые. Но крестьяне уже начали ремонтировать дамбу, им на помощь пришли отряды инженерных войск; однако вода из резервных водоемов ушла. Государство в лице старшего судьи царского портика взяло на себя обязательство помочь пострадавшим: об этом Пазаир объявил окрестным жителям, собрав их на центральной площади ближайшего селения. Однако все хотели узнать имя того, кто понесет ответственность за происшедшее; поэтому судья долго допрашивал двух чиновников, на которых была возложена обязанность содержать в порядке местные каналы, водоемы и плотины. Судя по полученной информации, никаких оплошностей они не совершали; этот вывод подтвердили и проведенные должным образом проверки: ничего необычного выявлено не было. С чиновников, осуществлявших надзор за ирригационной системой, судья публично снял все обвинения.

Оставалось единственное объяснение, на котором и сошлись все очевидцы драмы: это был сглаз. Плотину обрушило проклятие – и это только начало: дальше кара падет на селение, затем на провинцию и, наконец, на всю страну.

Фараон больше не способен защитить свой народ. Если в ближайшее время он не устроит праздник возрождения, что станется с Египтом? Пока что народ сохранял доверие к царю. Но его голос и его требования должны быть услышаны градоправителями и сельскими старейшинами, придворными и самим Рамсесом. Все знали, что фараон много путешествует и хорошо осведомлен о чаяниях своих подданных. Сталкиваясь с трудностями, ему случалось иногда испытывать моменты колебаний и нерешительности, однако в конечном итоге он всегда находил верную дорогу.

* * *

Наконец-то поглотитель теней нашел выход. Чтобы получить возможность приблизиться к судье Пазаиру и инсценировать несчастный случай, следовало для начала вывести из игры тех, кто его охраняет. И самым опасным из них был не Кем, а его павиан с клыками длиннее, чем у пантеры, способный справиться с любым хищником. И все же поглотителю теней удалось найти ему достойного соперника – за очень высокую цену.

С павианом Кема сможет справиться другой такой же самец, но более мощный и приземистый. Поглотитель теней посадил его на цепь, надел намордник и не кормил два дня, ожидая, когда представится подходящий момент. И он представился – в полдень, когда Кем кормил свою обезьяну. Она взяла кусок говядины и начала его есть – все происходило на краю террасы, откуда нубиец наблюдал за жильем Пазаира, который в этот час завтракал со своей женой.

Поглотитель теней спустил своего павиана с цепи и осторожно снял с него намордник. Привлеченный запахом мяса, тот бесшумно вскарабкался по фасаду здания и предстал перед соперником. Уши его покраснели от злобы, глаза налились кровью, он ощерился, готовый к атаке. Сторожевой павиан оставил трапезу и также встал в боевую стойку. Маневр устрашения не удался; во взглядах обоих читалось одинаковое желание сражаться. Вся сцена разворачивалась в полной тишине.

Что-то заставило Кема обернуться, но было уже поздно. Оба павиана, издав воинственный клич, кинулись в драку. Разнять их было невозможно: тела обезьян сплелись в сплошной клубок, с дикой скоростью катавшийся по террасе. Животные рвали друг друга, издавая пронзительные крики. Битва была недолгой. Бесформенная масса замерла.

Кем боялся подойти.

Очень медленно высунулась рука и оттолкнула труп побежденного.

– Убийца!

Кем кинулся к своей обезьяне и поддержал ее: залитое кровью животное рухнуло навзничь. Павиану удалось перегрызть глотку сопернику, но за победу он заплатил ужасными ранами.

Плюнув от досады, поглотитель теней удалился.

* * *

Павиан внимательно следил, как Нефрет обеззараживала его раны, чтобы наложить на них речной ил.

– Ему очень больно? – спросил расстроенный Кем.

– Мало кто из людей мог бы вести себя с таким мужеством.

– Вы спасете его?

– Без сомнения. Сердце работает как часы, но ему придется несколько дней терпеть перевязки и поменьше двигаться.

– Я прослежу.

– И с недельку не давайте ему есть помногу. Если ему станет хуже, немедленно известите меня.

Лапа Убийцы легла на руку Нефрет: животное смотрело на женщину с выражением трогательной благодарности.

* * *

Совет лекарей собрался во второй раз.

Кадаш располагал такими преимуществами, как почтенный возраст, известность и искусство в лечении зубов, весьма ценимое фараоном; в пользу Нефрет говорили ее необычайные способности целительницы, обширные знания, которые она ежедневно демонстрировала в лечебнице, положительные отзывы значительного числа практикующих лекарей, а также поддержка царицы.

– Мои дорогие коллеги, – начал старейшина совета, – ситуация приобретает скандальный характер.

– Ну так давайте изберем Кадаша! – вмешался один из членов совета, ближайший помощник Небамона. – Выдвинув его, мы ничем не рискуем.

– Какие доводы вы можете привести против Нефрет?

– Она слишком молода.

– Если бы она не руководила столь успешно главной лечебницей, – уточнил один из хирургов, – я бы с вами согласился.

– Должность старшего лекаря требует таких качеств, как взвешенность и осмотрительность. Молодые женщины, даже самые способные, этим не обладают.

– Напротив! К тому же в ней столько сил, а Кадашу этого как раз не хватает.

– Обсуждать в таких выражениях всеми уважаемого коллегу непозволительно.

– Уважаемого… но отнюдь не всеми! Разве он не был замешан в делах сомнительного свойства и обвинен по этому поводу судьей Пазаиром?

– Супругом Нефрет, позвольте вам напомнить!

Дискуссия разгоралась все жарче, спор шел на повышенных тонах.

– Дорогие коллеги, призываю вас сохранять достоинство!

– Давайте проголосуем за Кадаша и покончим с этим.

– И речи быть не может! Только Нефрет.

Несмотря на заверения, и это заседание не принесло результата. Было принято только одно решение: на следующем заседании старший лекарь будет избран во что бы то ни стало.

* * *

Бел-Тран привел к себе на службу своего сынишку. Мальчик играл со свитками папирусов, прыгал по складным стульям, сломал кисточку одному из писцов.

– Хватит, – приказал отец. – Надо с уважением относиться к рабочему месту важного чиновника, которым ты тоже когда-нибудь станешь.

– Я хочу быть как ты: командовать другими, но не работать.

– Если ты не хочешь трудиться, то не станешь даже сельским писцом.

– Но я хочу быть богатым и иметь земельные владения.

Этот диалог прервал приход Пазаира. Бел-Тран передал ребенка служащему, который отвел его в манеж, где мальчика учили ездить верхом.

– Вы чем-то обеспокоены, Пазаир?

– Я по-прежнему ничего не знаю о судьбе Сути.

– А что Ашер?

– Как сквозь землю провалился. От пограничников никакой информации не поступало.

– Неприятно.

– Какова ситуация со счетами Денеса?

– Есть нестыковки, есть намеренные оплошности, но есть и явное мздоимство.

– Этого хватит, чтобы выдвинуть обвинение?

– Думаю, да.

* * *

Стояла тихая ночь. Набегавшись вокруг бассейна с цветущими лотосами, Смельчак мирно дремал у ног хозяина. Утомившись за день сумасшедшей работы в лечебнице, Нефрет тоже уснула. При свете двух ламп судья готовил обвинительное заключение.

Самим фактом своего бегства Ашер усугублял вину, которая была ему предъявлена во время предыдущего процесса. Денес обвинялся в неуплате налогов, хищении товаров и подкупе должностных лиц. Чечи руководил всем процессом незаконной торговли, а Кадаш, будучи его сообщником, не мог не быть в курсе этих темных дел. В доказательство всего этого судьям будет представлено большое количество фактов, убедительных свидетельств, как устных, так и письменных.

Репутация всех четверых рухнет в тот день, когда собранные данные будут озвучены в суде – достаточно суровое наказание им гарантировано. Очень может быть, что судья уже разрушил хитросплетения заговора, но ему оставалось отыскать Сути и продолжить вместе с ним двигаться по пути к правде. По пути, который должен привести их к убийце учителя Беранира.

32

Почуяв опасность, страус замер. Птицу охватило беспокойство, она забила крыльями, но, не в силах взлететь, сделала несколько шагов, изящных, как танцевальные па, приветствуя восходящее солнце, и пустилась бежать по направлению к ближайшим дюнам. Тщетно старался Сути натянуть свой лук. Его тело болело, мышцы сводило судорогой. Пантера делала ему массаж, натирала кожу мазью из флакона, висевшего у нее на поясе.

– Сколько раз ты мне изменял?

Сути с трудом подавил вздох раздражения.

– Если ты мне не ответишь, я брошу тебя здесь. Не забывай, что у меня есть вода и сушеное мясо.

– Приложить столько усилий, чтобы завести опять все тот же надоевший разговор?

– Когда хочешь узнать правду, никаких усилий не жаль. В этом меня убедил судья Пазаир.

Сути наслаждался минутами отдыха. Однако скоро Эфраим и Ашер обнаружат труп стражника и бросятся вдогонку за беглецом.

– Нам надо убираться отсюда поскорее.

– Сперва ты мне ответишь.

Сути увидел кинжал, приставленный к его животу.

– Если ты изменял мне, то я сделаю из тебя евнуха!

– Ты же знаешь о моей женитьбе на госпоже Тапени.

– Я задушу тебя собственными руками. Кто еще?

– Уверяю, что это все.

– А в Коптосе, городе разврата…

– Я поехал туда, чтобы наняться рудокопом. А потом ушел в пустыню.

– В Коптосе невозможно сохранять целомудрие.

– Мне удалось.

– Надо было убить тебя сразу после нашей встречи.

– Смотри!

Эфраим только что обнаружил труп и спустил с поводка собаку. Пес потянул носом, но предпочел остаться возле хозяина. Рудокоп обсудил ситуацию с Ашером, и они тронулись в путь. Бежать из Египта, прихватив с собой золото, казалось полководцу гораздо более важным, чем преследовать ослабевшего соперника. Поскольку стражник вышел из игры, они поделят добычу пополам.

– Они уходят, – вздохнула Пантера.

– Мы пойдем за ними.

– Ты с ума сошел?

– Теперь Ашер от меня не уйдет.

– Ты забыл, в каком ты состоянии?

– Благодаря тебе оно улучшается на глазах. Ходьба окончательно излечит меня.

– Мой возлюбленный – сумасшедший.

* * *

Пазаир сидел на террасе своего дома и смотрел на восток. Сон не шел к нему. Судья вышел наружу, чтобы поделиться своими думами со звездной ночью. Она была так светла, что он различал силуэты пирамид Гизы, лишь слегка задрапированные синей дымкой, сквозь которую уже проступали первые капли крови, оставленные зарей. Укорененный в своем тысячелетнем спокойствии, построенный из камня, любви и правды, Египет постигал самого себя в таинстве рождающегося дня. Пазаир не был больше ни крупным сановником, ни даже судьей; погруженный в бесконечность, где совершалось невероятное слияние видимого и невидимого, как того требовал дух предков, чье присутствие ощущалось в каждом шорохе земли, он пытался забыть самого себя.

Бесшумно ступая босыми ногами, подошла Нефрет.

– Еще так рано… Тебе надо бы поспать.

– Это мое любимое время суток. Через несколько мгновений кромка гор окрасится золотом и Нил оживет. Тебя что-то беспокоит?

Как признаться ей, что его, судью, верящего в святые для него истины, мучают сомнения? Все считают его несгибаемым, нечувствительным к окружающему, а ведь на самом деле многое больно ранит его, иногда сильно. Сознание Пазаира отказывается принять факт существования зла и привыкнуть к преступлению. Утекавшее время не помогает смириться со смертью Беранира, за которую он так и не отомстил.

– Мне хочется все бросить, Нефрет.

– Ты просто устал.

– Я начинаю думать, как Кем. Справедливость, если она вообще существует, вещь абсолютно бесполезная.

– Ты боишься, что у тебя не получится?

– Собранные мной доказательства убедительны, обвинения – обоснованны, аргументы – серьезны… Однако Денес или кто-то из его подручных вполне может, с помощью какой-нибудь юридической уловки, разрушить все это, так тщательно возведенное здание. А если так, то к чему продолжать?

– Это говорит твое утомление.

– Идеалы, которыми руководствуется наша страна, высоки, но они не мешают существованию таких людей, как полководец Ашер.

– Но тебе ведь удалось нарушить его планы.

– Но на его место придет другой, потом третий…

– На место выздоровевшего больного всегда приходит другой, потом третий, но ведь никто не говорит о том, чтобы прекратить их лечить?

Он нежно сжал ее руку:

– Я недостоин своей должности.

– Это пустые слова, они оскорбляют Маат.

– Разве настоящий судья имеет право сомневаться в существовании справедливости?

– Ты сомневаешься лишь в себе самом.

Вырвавшись из-за горизонта, солнце залило их своим светом, жгучим и ласковым одновременно.

– На кону стоит наша жизнь, Нефрет.

– Мы боремся не за себя, а за то, чтобы свет не померк. Свернуть с этого пути было бы преступно.

– Ты сильнее меня.

На ее лице появилась веселая улыбка.

– А завтра меня поддержишь ты.

Так, тесно прижавшись друг к другу, они встретили новый день.

* * *

Незадолго до того как надо было отправляться к визирю, Пазаир опять расчихался и пожаловался на резкую боль в затылке. Нефрет его жалобы не слишком обеспокоили; она напоила мужа отваром из листьев и коры ивы^[305] – снадобьем, которым часто пользовалась, чтобы снять лихорадку и боли разного происхождения.

Боль прошла быстро, дыхание Пазаира стало свободным, и он бодро предстал перед визирем, еще более согбенным, чем обычно.

– Вот полное собрание документов на полководца Ашера, судовладельца Денеса, химика Чечи и зубного лекаря Кадаша. Как старший судья царского портика, я прошу вас рассмотреть эти дела в открытом судебном заседании, предъявив обвинения в государственной измене, подрыве безопасности, умышленном убийстве, злоупотреблении должностным положением и хищении денежных средств с использованием служебного положения. Некоторые пункты обвинения установлены, другие необходимо прояснять дополнительно. Но в целом обвинительная база такова, что, на мой взгляд, ждать дольше не имеет смысла.

– Это дело чрезвычайной важности.

– Я понимаю.

– Обвиняемые – известные люди.

– Это лишь усугубляет их вину.

– Вы правы, Пазаир. Я открою судебный процесс после праздника Опет, несмотря на то, что Ашер до сих пор не найден.

– Сути тоже.

– Я разделяю ваше беспокойство. Поэтому я отдал приказание послать в район Коптоса отряд пехотинцев, чтобы совместно со специализированной стражей прочесать пустыню. В ваших выводах есть что-либо о том, кто убил Беранира?

– К сожалению, нет. Во всяком случае, я не уверен.

– Мне нужно его имя.

– Я продолжу расследование в этом направлении.

– Выдвижение Нефрет на пост старшего лекаря выглядит сомнительно. Злые языки непременно отметят, что обвинение Кадаша открывает путь для вашей супруги, и на этом основании попытаются ее дискредитировать.

– Я думал об этом.

– А какого мнения Нефрет?

– Если Кадаш виновен, он должен быть осужден.

– У вас нет права на ошибку. Осудить Денеса и Чечи будет непросто. Я боюсь, что на суде им удастся все передернуть: Ашер на такие вещи большой мастер. Предатели, как правило, умеют убедительно оправдывать свое коварство.

– Я очень надеюсь на ваш трибунал: ложь перед ним не устоит.

Баги положил руку на медное сердце, висевшее у него на шее. Этим жестом он показал, что перед чувством долга все остальное отступает на второй план.

* * *

Заговорщики встретились в заброшенной усадьбе, где они имели обыкновение собираться в случае настоятельной необходимости. Денес, всегда торжествующий и уверенный в себе, был явно растерян.

– Нам придется действовать очень быстро. Пазаир передал документы Баги.

– Это слухи или серьезная информация?

– Дело записано за трибуналом Баги, слушание начнется после праздника Опет. То, что обвинен Ашер, это неплохо, но я не хочу, чтобы оказалась запятнанной моя репутация.

– Но разве поглотитель теней не должен был убить Пазаира?

– Ему не везет, но он продолжает преследовать свою жертву.

– Это очень мило с его стороны, но нас, между прочим, тащат в суд!

– Не волнуйтесь, мы контролируем ситуацию. Нам достаточно задействовать лишь малую толику наших возможностей.

– Но в этом случае мы себя выдадим.

– Вовсе не обязательно. Достаточно послать простое письмо.

План Денеса получил одобрение.

– А чтобы впредь не попадать в такие щекотливые ситуации, я предлагаю начать действовать по одному из направлений нашего плана: заменить визиря. И тогда шаги Пазаира не будут иметь последствий.

– А мы не слишком торопимся?

– Подумайте сами: лучшего момента нам не найти.

* * *

Ашер и Эфраим удивленно смотрели на сторожевого пса, который, выпрыгнув из повозки, кинулся к невысокому каменистому пригорку.

– С тех пор как погиб его хозяин, – сказал Эфраим, – он как будто взбесился.

– Он нам не нужен, – заметил полководец. – Сейчас, я полагаю, мы уже вне досягаемости патрульных стражников. Путь свободен.

Пес, с пеной на губах, несся огромными прыжками. Он летел от скалы к скале, не обращая внимания на острые камни. Сути заставил Пантеру лечь ничком и натянул тетиву лука. На расстоянии выстрела собака остановилась как вкопанная.

Человек и животное с вызовом смотрели друг на друга. Понимая, что промахнуться он не может, Сути ждал атаки. Убивать собаку ему не хотелось. Внезапно издав жалобный крик, собака легла. Отложив лук, Сути подошел поближе. Подчинившись воле человека, пес дал себя погладить. В его глазах были тоска и усталость. Избавившись от безжалостного хозяина, найдет ли он здесь новое пристанище?

– Пойдем.

Пес радостно забил хвостом. Сути обрел нового союзника.

* * *

Пьяный Кадаш, шатаясь, вошел в пивную. То обстоятельство, что он непременно окажется замешан в предстоящем процессе, приводило его в бешенство. Несмотря на уверенность Денеса и надежное покровительство, которым пользовались заговорщики, тревога зубного лекаря усиливалась. Он чувствовал, что не в состоянии противостоять Пазаиру, и опасался, как бы предъявленные обвинения не помешали ему занять пост старшего лекаря. Кадаш испытывал непреодолимое желание забыться; вино ему не помогало, и он надеялся найти успокоение в объятиях проститутки.

Сабабу владела крупнейшим заведением в Мемфисе и дорожила его репутацией. Прежде чем продемонстрировать богатым посетителям свое эротическое искусство, тамошние девицы читали клиентам стихи, танцевали и музицировали.

Толкнув привратника и отстранив девушку, игравшую на флейте, Кадаш кинулся на молоденькую служанку-нубийку, державшую поднос с пирожными. Опрокинув оторопевшую девчонку на разноцветные подушки, он попытался ее изнасиловать. На ее вопли прибежала Сабабу и своей мощной рукой оттащила зубного лекаря.

– Я хочу ее.

– Эта малышка всего лишь служанка.

– Но я ее хочу!

– Немедленно покиньте заведение.

Девочка спряталась за Сабабу.

– Я готов заплатить сколько нужно.

– Оставьте ваши деньги себе и уходите.

– Она будет моей, клянусь, будет!

Кадаш не отходил от пивной. Притаившись в темноте, он ждал, когда начнут выходить слуги. Взошло солнце, служанки, и нубийка вместе со всеми, вышли на улицу.

Кадаш последовал за своей жертвой и в пустынном переулке схватил ее и закрыл ей ладонью рот. Девушка отбивалась, но зубной лекарь впал в такую ярость, что она покорилась. Сорвав с нее платье, он повалил ее и изнасиловал.

* * *

– Дорогие коллеги, – объявил старейшина совета лекарей, – мы не можем больше откладывать назначение старшего лекаря царства. Поскольку у нас всего два кандидата, нам предстоит выбирать из них – Нефрет или Кадаш. Мы будем заседать до тех пор, пока не примем решения.

Это предложение было одобрено всеми, и каждый член совета получил возможность выступить. Одни говорили спокойно, другие – со страстью. Сторонники Кадаша яростно клеймили Нефрет: разве она не использовала положение мужа, выдвинувшего обвинения против зубного лекаря, чтобы устранить соперника со своего пути? Клеветать на практикующего лекаря с безупречной репутацией, пачкать его доброе имя – подобные методы покрыли молодую женщину позором.

Пожилой хирург добавил, что у Рамсеса Великого все чаще болели зубы, и ему хотелось бы иметь рядом с собой опытного врачевателя. К пожеланиям фараона, от которого зависело благополучие страны, следовало бы прислушаться. Никто не посмел возразить.

После четырехчасовых дебатов приступили к голосованию, и старейшина совета объявил результаты.

– Следующим старшим лекарем царства станет Кадаш.

* * *

Покружившись вокруг Сути, осы накинулись на собаку, жевавшую сушеное мясо. Понаблюдав за ними, молодой человек обнаружил подземное гнездо.

– Удача улыбнулась нам. Раздевайся.

Пантера охотно приняла это приглашение и, нагая, обвилась вокруг его тела.

– Любовью мы займемся позже.

– Тогда зачем?..

– Мне необходимо плотно закрыть все тело: я хочу вырыть осиное гнездо и положить его в бурдюк.

– Если они тебя искусают, ты можешь умереть! С осами шутки плохи.

– Я намерен жить до глубокой старости.

– Чтобы спать с другими женщинами?

– Прикройся.

И Сути начал копать. Пантера помогала ему. Растревоженные осы пришли в бешенство, но их жала не могли проникнуть сквозь ткань. Сути засунул в бурдюк большую часть жужжащего роя.

– Зачем они тебе?

– Это военная тайна.

– Перестань насмехаться надо мной.

– Доверься мне и успокойся.

Она положила руку ему на грудь.

– Ашер не должен ускользнуть от нас.

– Не беспокойся, я знаю пустыню как свои пять пальцев.

– Если мы потеряем их след…

Она опустилась на колени и начала, едва касаясь пальцами, ласкать ему верхнюю часть бедер с такой сладостной медлительностью, что он не устоял. Лежа между гнездом растревоженных ос и спящим сторожевым псом, они наслаждались друг другом со всей страстью молодости.

* * *

Нефрет была потрясена. С того момента, как юную нубийку доставили в больницу, она рыдала, не переставая. Раны телесные усугублялись раной душевной: она цеплялась за руки лекаря как за спасательный круг. Дикарю, который надругался над ней, украв ее чистоту, удалось скрыться, но его видели несколько человек, сумевшие описать преступника довольно точно. Однако предъявить ему обвинение можно было лишь на основании показаний жертвы.

Нефрет обработала истерзанное влагалище и дала девочке успокоительных капель. Мало-помалу бившая ее нервная дрожь затихла, и больная попросила пить.

– Ты можешь говорить?

Затравленный взгляд хорошенькой негритянки остановился на ее благодетельнице.

– Я выздоровею?

– Это я тебе обещаю.

– Мне кажется, будто злые птицы клюют мой живот… Я не хочу, чтобы у меня был ребенок от этого мерзавца!

– Ничего такого не будет.

– А если я беременна?

– Я сама сделаю тебе аборт.

Нубийка снова разрыдалась.

– Он был старый, – сказала она, всхлипывая, – и от него пахло вином. Когда он напал на меня в пивной, я увидела его красные руки, широкие скулы и большой нос в фиолетовых прожилках. Чудовище, настоящее чудовище с седыми волосами!

– Ты знаешь, как его имя?

– Это знает моя хозяйка.

* * *

В первый раз в жизни Нефрет переступила порог заведения, где все – и убранство помещений, и царящие в них запахи – способствовало тому, чтобы возбуждать чувственность. Для этого Сабабу приложила немало усилий, и ей все удалось: здесь куртизанки с легкостью соблазняли посетителей, которым не хватало любви.

Хозяйка не стала держать в прихожей целительницу, которая лечила ее в Фивах.

– Я счастлива принимать вас у себя. Вы не боитесь за свою репутацию?

– Это мне безразлично.

– Вы мне так помогли, Нефрет. С тех пор как я стала следовать вашим предписаниям, мой ревматизм почти исчез. Вы чем-то обеспокоены? Мое заведение вас шокирует?

– Одна из ваших служанок была изнасилована самым гнусным образом.

– Я думала, что такие преступления в Египте больше не совершаются.

– Девочка-нубийка, которая лежит в нашей больнице. Ее раны затянутся, но она не забудет случившегося никогда. Она сообщила мне приметы напавшего на нее негодяя и утверждает, что вы знаете его имя.

– Если я вам его сообщу, то должна буду свидетельствовать в суде?

– Конечно.

– Такая разговорчивость может навредить моему заведению.

– Как хотите, Сабабу.

Нефрет отвернулась.

– Вы должны меня понять! Если я явлюсь в суд, то все подумают, что я не в ладах с законом.

– Меня больше волнует горе этой девочки.

Сабабу закусила губы:

– Ваш муж поможет мне сохранить мое заведение?

– Как я могу вам это обещать?

– Преступника зовут Кадаш. Он набросился на малышку прямо здесь, был очень пьян и груб.

* * *

Мрачный, нахмуренный Пазаир шагал взад и вперед.

– У меня плохая новость, Нефрет, я не знаю, как тебе ее сообщить.

– Неужели это так важно?

– Совершилась чудовищная несправедливость!

– Я тоже хочу рассказать тебе о чудовище. Ты должен его немедленно арестовать.

Судья подошел к жене и сжал ладонями ее лицо.

– Ты плакала.

– Все очень серьезно, Пазаир. Я кое-что выяснила, но выводы делать тебе.

– Кадаш был избран старшим лекарем царства – я только что получил официальное подтверждение.

– Кадаш – подлый преступник: он изнасиловал ребенка.

33

Перед тем как, обойдя Элефантину, пересечь южную границу, Ашер и Эфраим устроили привал. Они нашли пещеру, где спокойно выспались, а повозку поставили в укрытие. Полководец знал расположение гарнизонов и был уверен, что сумеет проскользнуть между расставленными постами. А дальше благодаря своему богатству он будет блаженствовать в Ливии, рядом со своим другом Адафи, подстрекая бедуинов к набегам, подрывающим спокойствие в Египте. И если все сложится удачно, то почему бы не подумать о завоевании Дельты и отторжении лучших египетских владений на северо-западе? Вредить родной стране стало целью жизни Ашера. Принуждая полководца к бегству, судья Пазаир получил в его лице врага, хитрость и упорство которого по своей разрушительной силе способны превзойти возможности целой армии.

Эфраим стоял на часах, а Ашер снова заснул.

* * *

Держа бурдюк в правой руке, Сути карабкался на выступ, нависавший над пещерой. Грудь его была расцарапана, он двигался очень медленно и осторожно, чтобы шум осыпающихся камней не выдал его присутствия. Пантера с тревогой наблюдала за ним. Сумеет ли он извлечь рой из бурдюка так, чтобы не быть искусанным, и хватит ли ему ловкости бросить гнездо внутрь пещеры? Другого шанса у Сути не будет.

Взобравшись на самую высокую точку выступа, он лег плашмя, затаил дыхание и прислушался. Все было тихо. Высоко в небе кругами вился сокол. Сути вытащил из бурдюка затычку и, покачав рукой, как маятником, бросил осиное гнездо в логово своих врагов.

Адское гудение взорвало тишину пустыни. Шатаясь и неловко отмахиваясь от облепивших его ос, из пещеры выбежал Эфраим. Получив не менее сотни укусов, он рухнул и, обхватив горло руками, испустил дух от удушья.

Ашеру хватило ума спрятаться под повозку и затаиться там. Когда осы разлетелись, он вышел наружу с мечом в руке.

И тут же столкнулся с Сути, Пантерой и сторожевымпсом.

– Трое против одного… Так ты, оказывается, трус?

– Не тебе говорить о храбрости.

– У меня есть золото. Тебя и твою любовницу, наверное, интересуют деньги?

– Я убью тебя, Ашер, и все будет мое.

– Ты шутишь. Ты безоружен, а твоя собака уже неопасна.

– Ты снова ошибаешься.

Пантера подняла с земли лук и стрелы и протянула их Сути. Ашер попятился, его лицо исказила гримаса.

– Если ты убьешь меня, тебе не выйти из пустыни.

– Пантера прекрасно ориентируется. Да и я уже привык к пустыне. Мы выживем, можешь быть уверен.

– Человеческое существо не имеет права посягать на жизнь другого человеческого существа, таков наш закон. Ты не посмеешь поднять на меня руку.

– Кто поверит в то, что ты – человеческое существо?

– Чувство мести унизительно. Если ты совершишь убийство, боги проклянут тебя.

– Ты веришь в это не больше, чем я. Если они существуют, то будут мне благодарны за то, что я уничтожил самую ядовитую из змей.

– То, что лежит на повозке, – лишь часть моего состояния. Пойдем со мной, и станешь богаче, чем самый богатый житель Фив.

– Куда надо идти?

– В Ливию, к Адафи.

– Он посадит меня на кол.

– Я скажу, что ты мой лучший друг.

Пантера стояла чуть поодаль, и Сути услышал, как она подошла поближе. Ливия, ее родина! Предложение полководца могло показаться ей заманчивым. Увести Сути к себе, получить его в свое распоряжение, жить в довольстве… Как можно не поддаться такому соблазну? Однако он не обернулся. Предатели, кажется, любят наносить удары в спину?

Но Пантера протянула Сути стрелу.

– Ты совершаешь ошибку, – хрипло сказал Ашер. – Мы появились на свет, чтобы договориться. Ты – авантюрист, как и я; Египет тесен для нас. Нам нужен большой простор.

– Я видел, как ты пытал одного египтянина, беззащитного человека, который умирал от страха. И ни малейшей жалости к нему ты не испытывал.

– Мне нужны были его признания. Он угрожал выдать меня. В такой ситуации ты бы повел себя так же.

Сути натянул тетиву и выстрелил. Стрела вошла ровно между глаз.

Пантера бросилась на шею своему любовнику.

– Я люблю тебя, и мы богаты!

* * *

Кем арестовал Кадаша у него в доме, во время завтрака. Прочтя преступнику обвинительный акт, он связал ему руки. Зубной лекарь, с тяжелой головой и мутным взглядом, вяло сопротивлялся. Его доставили к судье Пазаиру.

– Вы признаетесь в содеянном?

– Конечно нет!

– Но свидетели опознали вас.

– Я пришел в пивную госпожи Сабабу, взглянул на девиц, которые мне не понравились, и тут же ушел. Мне нечего было там делать.

– Показания Сабабу расходятся с вашими.

– Кто поверит этой старой шлюхе?

– Вы изнасиловали нубийскую девочку, которая служит у Сабабу.

– Клевета! Пусть эта врунья повторит все, глядя мне в глаза.

– Это будут решать судьи.

– Вы хотите, чтобы…

– Судебное заседание назначено на завтра.

– Я хочу вернуться домой.

– Я не намерен отпустить вас до суда: вы можете совершить еще какое-нибудь преступление. Вашу безопасность будет обеспечивать Кем.

– Мою… безопасность?

– Если вы попадете в руки жителям того квартала, они разорвут вас на части.

Кадаш вцепился в судью.

– Вы обязаны защитить меня!

– К сожалению, обязан.

* * *

Госпожа Нанефер отправилась в ткацкую мастерскую с твердым намерением получить, как всегда, лучшие ткани, чтобы ее конкуренты бледнели от зависти. Долгими часами она увлеченно придумывала, а потом собственными руками шила роскошные туалеты, которые умела носить с неподражаемой элегантностью!

Строптивые и высокомерные манеры Тапени раздражали ее; но эта женщина великолепно знала свое дело, и товар у нее был безупречного качества. Это благодаря ей Нанефер удавалось оставаться законодательницей мод.

На лице у Тапени была странная улыбка.

– Мне нужен самый хороший лен, – потребовала Нанефер.

– Это будет сложно.

– Что вы сказали?

– По правде сказать, вообще невозможно.

– Какая муха укусила вас, Тапени?

– Вы очень богаты, но про меня этого не скажешь.

– Я мало вам плачу?

– С сегодняшнего дня мне нужно больше.

– Пересматривать цены в середине года… Это не очень честно, но я согласна.

– Я хочу продать вам не ткани.

– Ачто?

– Ваш муж – известный человек, очень известный.

– Денес?

– Его репутация должна быть безупречной.

– Что вы хотите этим сказать?

– Высшее общество очень жестоко. Если один из его членов обвиняется в аморальном поведении, то это подрывает его влиятельность и материальное положение.

– Объясните толком!

– Не нервничайте, Нанефер; если вы будете разумны и щедры, то ваше положение останется прочным. Я предлагаю вам купить мое молчание.

– Вам известны какие-то компрометирующие моего мужа факты?

– Денес изменяет вам.

Госпоже Нанефер показалось, что крыша мастерской обрушилась ей на голову. Если у Тапени есть доказательства того, на что она намекала, если она даст этим слухам ход в светском обществе Фив, супруга судовладельца окажется в смешном положении и никогда больше не сможет появиться при дворе или на пиру.

– Это клевета!

– Не рискуйте понапрасну, я знаю все.

Тапени не стала вилять: самым главным достоинством она считала свою незапятнанную деловую репутацию.

– Что вы хотите в обмен на ваше молчание?

– Доходы от одной из ваших лучших житниц и, как можно скорее, хорошую усадьбу в Мемфисе.

– Но это немыслимо!

– Вы хотите оказаться в роли обманутой женщины и чтобы все вокруг повторяли имя любовницы вашего мужа?

Госпожу Нанефер охватила паника, она закрыла глаза. А Тапени переполняла бурная радость. Всего лишь раз ей пришлось разделить ложе с Денесом, чьи мужские достоинства оказались смешными и жалкими, и вот теперь перед ней открылась дорога к богатству! Завтра она станет знатной дамой.

* * *

Кадаш рвал и метал. Сначала он требовал, чтобы его немедленно освободили, убежденный, что Денес уже все устроил. Отрезвев, попытался использовать свою новую должность, чтобы выйти из камеры.

– Придите в себя, – потребовал Кем.

– Прошу вас быть поучтивей, друг мой! Знаете ли вы, с кем говорите?

– С насильником.

– Не надо таких громких слов.

– Это правда, простая и ужасная, Кадаш.

– Если вы меня не освободите, у вас будут серьезные неприятности.

– Я открою вам эту дверь.

– Наконец-то… Вы неглупый человек, Кем. Я вас отблагодарю.

Но в тот момент, когда зубной лекарь уже вдохнул воздух улицы, нубиец схватил его за плечо.

– Хорошая новость, Кадаш: судья Пазаир собрал присяжных раньше, чем предполагалось. Я поведу вас в зал судебных заседаний.

* * *

Когда Кадаш заметил среди присяжных Денеса, он понял, что спасен. Под сенью врат, перед храмом Птаха, где Пазаир собрал членов суда, царило напряжение. На судебное заседание собралась огромная толпа людей, до которых дошли слухи о происшедшем. Доступ внутрь деревянного помещения, состоявшего из крыши, опиравшейся на тонкие колонны, был перекрыт стражей; в зале находились лишь свидетели и присяжные – шестеро мужчин и столько же женщин разных возрастов и социального положения.

Пазаир, одетый в костюм старинного покроя и короткий парик, выглядел взволнованным. Попросив богиню Маат покровительствовать суду, он зачитал обвинительное заключение.

– Зубной лекарь Кадаш, занимающий пост старшего лекаря царства и проживающий в Мемфисе, обвиняется в том, что вчера на рассвете он изнасиловал девочку, которая работает служанкой в заведении госпожи Сабабу. Пострадавшая, находящаяся в данный момент в лечебнице, не пожелала явиться в зал суда, и ее интересы будет представлять целительница Нефрет.

Кадаш все больше успокаивался: все складывалось как нельзя лучше. Он предстал перед судьями, тогда как пострадавшая их избегала! Помимо Денеса, он был знаком еще с тремя присяжными – эти влиятельные люди примут его сторону. Он добьется оправдания в суде, а потом займется госпожой Сабабу: потребует у нее возмещения морального ущерба.

– Признаетесь ли вы в содеянном? – спросил Пазаир.

– Конечно нет.

– Вызывается свидетель госпожа Сабабу.

Все головы повернулись в сторону знаменитой хозяйки самого знаменитого пивного заведения в Мемфисе. Одни полагали, что ее уже нет в живых, другие – что она в тюрьме. Она была ярко накрашена, но выглядела великолепно и в зал вошла горделиво и уверенно.

– Напоминаю вам, что ложное свидетельство чревато суровым наказанием.

– Зубной лекарь Кадаш был пьян. Он силой ворвался в мое заведение и кинулся на самую молодую из моих служанок-нубиек, которые заняты тем, что подают клиентам напитки и кондитерские изделия. Если бы я не распорядилась выкинуть его вон, он бы изнасиловал малышку.

– Вы в этом уверены?

– Мужской член в состоянии эрекции – это для вас достаточное доказательство?

В зале зашептались. Прямота свидетельницы шокировала присяжных. Кадаш попросил слова:

– Эта дама находится вне закона. Она со своим заведением только компрометирует наш город. Непонятно, почему стража и правосудие до сих пор не занялись этой особой легкого поведения.

– В данном деле речь идет не о ней, а о вас. А ваша высокая мораль не помешала вам явиться в ее заведение и приставать там к несовершеннолетней.

– Временное помрачение… С кем не бывает?

– Служанка была изнасилована в вашем заведении? – спросил Пазаир у Сабабу.

– Нет.

– Что же произошло после нападения?

– Я успокоила девочку, она снова занялась своим делом и ушла из заведения лишь под утро, чтобы возвратиться домой.

За Сабабу свидетельствовала Нефрет, которая описала, в каком состоянии находилась пострадавшая после совершившейся драмы. Она не упустила ни малейшей подробности, и представленная ею картина потрясла присутствующих своей жестокостью.

Тут слова снова попросил Кадаш.

– Я не ставлю под сомнение факты, изложенные моей выдающейся коллегой, и очень сожалею о том, что пришлось пережить пострадавшей, но при чем здесь я?

– Напоминаю, – заявил Пазаир, – что изнасилование всегда карается одинаково: смертной казнью. Госпожа Нефрет, располагаете ли вы доказательствами виновности Кадаша?

– Описание преступника, которое дала пострадавшая, указывает на него.

– Я со своей стороны хочу подчеркнуть, – снова вмешался Кадаш, – что госпожа Нефрет претендовала на должность старшего лекаря царства. Она не добилась успеха и, видимо, испытывает некоторую досаду против меня. И собирать доказательства – не ее дело. Судья Пазаир зафиксировал показания пострадавшей?

Аргументы Кадаша прозвучали убедительно. Старший судья пригласил свидетелей, которые видели Кадаша, убегавшего после совершенного злодеяния. Его узнали все.

– Но я же был пьян, – протестовал обвиняемый. – Я должен был заснуть прямо там же. Неужели этих свидетельств будет достаточно, чтобы обвинить меня в таком ужасном преступлении, за которое я сам, без колебаний, дал бы высшую меру наказания?

Защита Кадаша произвела очень хорошее впечатление. Девочка была изнасилована, зубной лекарь действительно находился где-то поблизости и мог на нее напасть: совокупность косвенных улик давала возможность указать на него как на насильника. Однако судья Пазаир, уважая букву и дух закона Маат, не должен забывать о презумпции невиновности. И поскольку он муж Нефрет, то возникают сомнения в его беспристрастности, что сильно ослабляет позиции выдвинутого им обвинения.

Старший судья снова попросил Нефрет высказаться от имени пострадавшей, перед тем как он озвучит свои выводы, и обстоятельства дела начнут обсуждать присяжные.

Чья-то маленькая рука коснулась руки Нефрет.

– Помогите мне, – умоляющим тоном произнесла девочка, встав рядом с целительницей. – Я буду говорить, но не оставляйте меня одну.

Дрожащим голосом, спотыкаясь на каждом слове, она нарисовала ужасную картину пережитого насилия, ужасной боли и отчаяния.

Когда она замолчала, в зале заседания повисло тяжелое молчание. У судьи, который должен был задать ей решающий вопрос, пересохло в горле.

– Знаете ли вы человека, совершившего над вами насилие?

Девочка указала на Кадаша.

– Это он.

* * *

Дебаты присяжных не были долгими. Они высказались за применение древнего закона, который был так суров, что подобных преступлений в Египте не случалось уже многие годы. Высокое положение обвиняемого как известного целителя и старшего лекаря царства не позволило принять в расчет никаких смягчающих обстоятельств. Суд присяжных единогласно приговорил его к смертной казни.

34

– Я подаю на апелляцию, – заявил Кадаш.

– Процесс начал я, – сказал Пазаир. – Выше царского портика есть только одна инстанция – трибунал визиря.

– Он отменит ваш несправедливый приговор!

– Не питайте иллюзий. Баги утвердит его, если ваша жертва повторит свои показания, и они будут должным образом зафиксированы.

– Она не посмеет!

– Не сомневайтесь.

Зубной лекарь, казалось, не понимал своего положения.

– Вы верите в то, что приговор приведут в исполнение? Несчастный судья! Как вы будете разочарованы.

Кадаш удалился с мрачной ухмылкой на лице. На душе у судьи остался неприятный осадок.

* * *

В конце сентября, через два месяца после скудного наводнения, Египет погрузился в атмосферу празднества Опет. В течение двадцати дней, пока воды Нила будут отступать, обнажая землю, покрытую плодородным илом, египтяне станут гулять по берегу реки, где бродячие торговцы продают арбузы, дыни, виноград, гранаты, хлеб, булочки, жареную дичь и пиво. На очагах под открытым небом будут готовиться сытные, вкусные и недорогие блюда, а профессиональные музыканты и танцоры станут услаждать взор и слух присутствующих своим искусством. Все знали, что храмы празднуют возрождение созидательной силы, которая истощилась за долгие месяцы, пока боги оплодотворяли землю. И чтобы они не отвернулись от людей, надо было явить им картину благодарного народа, где никто не умирает от голода или жажды. Таким образом, Нил сохранит свою исконную мощь, черпая ее в том океане, что омывает вселенную.

В самый апогей праздника Кани, верховный жрец Амона, открыл часовню, где покоилось изваяние божества, чье истинное воплощение было недоступно никому. Облаченное в покрывало, оно было помещено в лодку из золоченого дерева, которую несли двадцать четыре жреца с бритыми головами, одетые в длинные льняные одежды. Амон вышел из храма вместе с супругой, Мут, божественной матерью, и сыном Хонсу – тем, кто передвигался по небесному пространству в образе Луны. К храму Луксора двигались две процессии – одна по реке, другая по суше.

Десятки лодок следовали в фарватере огромного, покрытого золотом судна божественной триады, сопровождаемого музыкой тамбуринов, систров и флейт, которые приветствовали его движение в сторону южного, святилища. Пазаир, старший судья царского портика в Мемфисе, присутствовал на церемонии, которая разворачивалась на широком дворе перед храмом Луксора. Здесь все ликовало, а за высокими стенами святилища царили безмолвие и сосредоточенность.

Кани поднес цветы божественной триаде и совершил жертвенное возлияние в ее честь. Ряды придворных расступились, чтобы освободить проход для фараона, и все дружно склонились в поклоне. Врожденное благородство и царственная осанка монарха произвели впечатление на Пазаира: среднего роста, крепкий, нос с горбинкой, широкий лоб, рыжие волосы, спрятанные под голубой короной; не взглянув ни на кого, он шел, не сводя глаз со статуи Амона, воплощения тайны творения, хранителем которой был фараон.

Кани прочел текст, воспевающий многочисленные образы, которые принимал бог, – он мог обернуться ветром, камнем или овном с закрученными рогами, но при этом не сводился ни к одному из перечисленных обличий. Затем верховный жрец удалился, чтобы не мешать царю, в одиночестве переступившему порог храма.

* * *

Пятнадцать тысяч хлебов, две тысячи булочек, сто корзин с сушеным мясом, двести со свежими овощами, семьдесят кувшинов вина, пятьсот – пива и бесчисленное множество фруктов – таков был пир, который фараон давал по случаю праздника Опет. Более сотни искусно составленных букетов украшали столы, сидя за которыми приглашенные восхваляли правление Рамсеса и царящие в Египте порядок и благоденствие.

Пазаир и Нефрет получали поздравления от придворных: судья – за мужество, которое он проявил в деле Кадаша, Нефрет – по поводу недавнего назначения на пост старшего лекаря царства. После того как преступник Кадаш был смещен, члены совета единогласно проголосовали за нее. Никому не хотелось вспоминать о полководце Ашере, до сих пор не найденном, и об убийстве Беранира, объяснения которому тоже не было, так же как и загадочному исчезновению ветеранов из почетной стражи сфинкса. Эти проявления дружеских чувств оставили судью равнодушным; Нефрет, чья красота и обаяние тронули самые черствые сердца, тоже отнеслась к ним спокойно – она не в состоянии была забыть ужас и смятение в глазах девочки, чье сердце и тело были ранены навсегда.

Безопасность на приеме обеспечивал верховный страж Кем. Сопровождаемый своим павианом, он внимательно наблюдал за каждым, кто приближался к судье, и был готов вмешаться в любую минуту, если он сам или Убийца почувствуют необходимость в этом.

– Вас можно назвать четой года, – заявил Денес. – Привлечь к ответственности столь высокопоставленное лицо – это настоящий подвиг, возвышающий наше правосудие; а то, что такая женщина, как Нефрет, отныне возглавляет сообщество лекарей страны, делает ему честь.

– Не надо преувеличивать.

– Вы оба обладаете даром преодолевать обстоятельства.

– Что-то я не вижу здесь госпожи Нанефер, – удивилась Нефрет.

– Она плохо себя чувствует.

– Я желаю ей скорейшего выздоровления.

– Нанефер вам очень признательна за эти знаки внимания. Могу я поговорить с вашим мужем с глазу на глаз?

И Денес увлек судью в беседку, где подавали свежее пиво и виноград.

– Мой друг Кадаш – неплохой человек, но назначение старшим лекарем заставило его потерять голову. Он напился и повел себя неподобающим образом.

– Ни один из присяжных не высказался в его защиту; вы тоже молча проголосовали за смертную казнь.

– Закон суров, но он учитывает такую вещь, как раскаяние.

– Кадаш ничуть не раскаивается.

– Он впал в отчаяние.

– Напротив, он держится самоуверенно и даже угрожает.

– Он и вправду потерял голову.

– Просто он верит, что ему удастся избежать высшей меры наказания.

– Дата приведения приговора в исполнение уже назначена?

– Трибунал визиря отверг апелляцию и утвердил приговор. Через три дня начальник стражи даст приговоренному яд.

– Вы употребили слово «угрожать».

– Кадаш дал понять, что не уйдет в небытие в одиночестве. Он обещал, что перед тем, как выпить смертельный напиток, расскажет мне о своих сообщниках.

– Бедный Кадаш! Быть вознесенным так высоко и упасть так низко… Эта катастрофа вызывает печаль и сожаление, не правда ли? Я прошу вас по возможности облегчить его последние мгновения.

– Кем вовсе не бесчувственный палач.

– Но спасти Кадаша может лишь чудо.

– Можно ли простить такое преступление?

– До скорой встречи, господин судья.

* * *

Нефрет предстала перед членами совета лекарей. Ее противники задали ей тысячу сложных вопросов, в самых разных областях профессии. Ошибок в ее ответах почти не было, и ее назначение на высокий пост было утверждено.

После смерти Небамона большое количество дел, касавшихся целительства, лежало без движения. Тем не менее, Нефрет попросила предоставить ей отсрочку, чтобы она смогла подготовить себе преемника в главной лечебнице. Ее новые функции показались ей столь сложными, что у нее возникло желание убежать, спрятаться где-нибудь в глухой деревушке и работать там простым лекарем, быть рядом со своими больными, наблюдать за их выздоровлением. Ей казалось, что она не готова руководить целой армией опытных лекарей и влиятельных придворных, управляться с целой армией писцов, наблюдающих за производством и распределением лекарственных средств, принимать решения, касающиеся благополучия населения. Когда-то она занималась одной деревней, сегодня на нее легла ответственность за целое царство, столь могучее, что им восхищались как друзья, так и враги. Нефрет мечтала о том, чтобы уехать с Пазаиром, укрыться в маленьком домике в Верхнем Египте, и там, глядя на холмы и скалы Западных Фив, наслаждаться мудростью и целесообразностью смены дня и ночи.

Ей очень хотелось поделиться своими мечтами с Пазаиром, но когда он вернулся с работы, на него невозможно было смотреть.

– Прочти этот указ. – Он протянул ей прекрасно выделанный папирус с печатью фараона. – Прочти вслух, прошу тебя.

– Я, Рамсес, хочу, чтобы небо и земля пребывали в радости. Чтобы те, кто прячется, вышли на свет, чтобыникто не страдал от совершенных ошибок, чтобыузники покинули свои узилища, чтобы зачинщики беспорядков успокоились, пусть на улицах поют и танцуют. Это амнистия?

– Всеобщая амнистия.

– Такое когда-нибудь было?

– На моей памяти нет.

– Почему фараон принял такое решение?

– Не знаю.

– Кадаша это тоже коснется?

– Амнистия касается всех, – повторил потрясенный Пазаир. – Преступление Кадаша забыто, Ашера уже никто не ищет, убийц оставили в покое, процесс против Денеса заброшен.

– Ты не сгущаешь краски?

– Это поражение, Нефрет. Полное и окончательное поражение.

– Может быть, тебе обратиться к визирю?

* * *

Кем открыл дверь камеры. Кадаш выглядел спокойным.

– Ты пришел меня освободить?

– Откуда ты знаешь?

– Это было неизбежно. Хорошие люди всегда торжествуют.

– Объявлена всеобщая амнистия.

Кадаш отступил. Взгляд нубийца был свиреп.

– Не поднимай на меня руки, Кем! По отношению к тебе никакого снисхождения не будет.

– Когда ты предстанешь перед Осирисом, он заткнет тебе глотку. Демоны, вооруженные ножами, искромсают твое тело в клочья.

– Оставь при себе эти детские сказки! Ты обращался со мной неуважительно, ты позволил себе оскорбления в мой адрес. Тем хуже для тебя… Ты пропустил свой шанс, и твой друг Пазаир тоже. Пользуйся своим положением, ты не долго останешься на этом посту.

* * *

Визирь Баги опаздывал. Постоянное чувство усталости, опухшие руки и ноги и боли в спине заставили его воспользоваться услугами носильщиков, которые должны доставить его к месту службы. Как всегда, его ожидало большое количество высоких чиновников, которые хотели поговорить с ним, рассказать о своих проблемах и узнать его мнение. Несмотря на то, что Пазаир не записывался к нему на прием, визирь принял его первым.

Судья не мог сдержать своего гнева.

– Эта амнистия невозможна.

– Прошу вас выбирать слова, старший судья. Указ подписан лично фараоном.

– Мне трудно в это поверить.

– Тем не менее, это так.

– Вы его видели?

– Он сам продиктовал мне этот текст.

– И вы никак не отреагировали?

– Я не скрыл от него своего удивления и непонимания.

– И это его не смутило?

– Рамсес не был склонен вступать в спор.

– Нельзя допустить, чтобы такой негодяй, как Кадаш, избежал наказания!

– Амнистия касается всех, судья.

– Я отказываюсь исполнять ее.

– Вы обязаны подчиниться, как и я.

– Как можно принять такую несправедливость?

– Я стар, вы молоды. Моя жизнь подходит к концу, ваша только начинается. Каково бы ни было мое мнение, я обязан молчать и подчиняться. А вы – не совершать глупостей.

– Мое решение принято – при любых обстоятельствах.

– Кадаш отпущен на свободу, его приговор отменен.

– А Ашер, вероятно, снова займет свой пост?

– Его злоупотребления забыты. А если он сумеет все объяснить, то сохранит свое положение.

– Не прощен только убийца Беранира, потому что его так и не нашли!

– Мне тоже горько все это видеть, но у фараона, видимо, были основания так поступить.

– Его мотивы мне неинтересны.

– Тот, кто восстает против царя, восстает против самой жизни.

– Вы правы, визирь Баги. Поэтому я не могу больше оставаться в этой должности. Завтра я подам вам заявление о моей отставке. С этого момента я больше не старший судья.

– Не торопитесь, Пазаир.

– А вы на моем месте действовали бы по-другому?

Баги промолчал.

– Мне остается лишь попросить вас об одном одолжении.

– Пока я визирь, я сделаю для вас все, что в моих силах.

– Моя просьба противоречит правосудию, которое нам с вами так дорого. Оставьте Кема на посту начальника стражи.

– Я так и хотел сделать.

– А что будет с Нефрет?

– Кадаш сошлется на то, что был избран раньше нее, и подаст в суд, чтобы вернуть себе пост старшего лекаря.

– Он может не волноваться; моя жена не намерена бороться с ним. Мы с ней уезжаем из Мемфиса.

– Как это все ужасно!

* * *

Пазаир представлял себе, как Денес пирует со своими приятелями. Удивительный указ фараона полностью восстанавливал их репутацию. Чтобы оставаться уважаемыми людьми, им нужно только не совершать необдуманных поступков и продолжать вести к цели свой заговор, корни которого так и остались неизвестными Пазаиру – теперь уже навсегда. Скоро появится и полководец Ашер, и он, конечно же, сумеет объяснить свое отсутствие. А что же Сути, где он сейчас и жив ли? Пазаир чувствовал себя разбитым, полным отвращения ко всему, а вокруг него летали ласточки. Их становилось все больше и больше. И вот уже сотня птиц с радостным щебетом кружилась вокруг, касаясь его крыльями. Наверное, они благодарили его за то, что он спас одну из них? Прохожие на улице останавливались, тронутые этим необычным зрелищем; им приходила на ум поговорка: «Кого любят ласточки, того любит царь». Стремительные, грациозные, жизнерадостные, птицы сопровождали Пазаира до дверей его дома, подбадривая легкими касаниями шелковистых серо-голубых крыльев.

Нефрет сидела на краю пруда с лотосами, над которым резвились синицы. На ней было легкое прозрачное платье, сквозь которое просвечивала грудь. Подойдя к ней, Пазаир почувствовал нежный запах духов.

– Нам только что привезли свежие благовония, – объяснила она, – и я приготовила кремы и душистые масла на следующий месяц. Я видела утром, что твой запас подошел к концу, и поспешила исправиться.

Ее тон был шутливым. Пазаир поцеловал жену в шею, разделся и сел на траву. У ног Нефрет стояли вазы из камня. Здесь был фимиам, коричневая прозрачная смола, собираемая с деревьев; небольшие красные кусочки мирры, привезенной из Пунта; сок зеленого гальбанума, который добывается в Персии, и темная смола ладана, закупленная в Греции и на Крите. В нескольких флаконах находились цветочные эссенции. С помощью оливкового масла, меда и вина лекари составляют из этих ингредиентов нужные им тонкие сочетания.

– Я подал в отставку, Нефрет. По крайней мере, мне больше нечего бояться, потому что у меня нет никакой власти.

– Что сказал визирь?

– Только одно: содержание царского указа не обсуждается.

– Как только Кадаш потребует своего восстановления на посту старшего лекаря, мы уедем из Мемфиса. Закон будет на его стороне, ведь так?

– Увы, именно так.

– Не грусти, дорогой мой. Наша судьба в руках бога, а не в наших. Это исполняется его воля, а не наша. Но наше счастье мы можем построить сами. Я спокойна: жить с тобой под кроной столетней пальмы, лечить бедных, любить друг друга – разве это не прекрасная судьба?

– Но как забыть Беранира? И Сути… Я все время думаю о нем. В душе у меня пожар, а я фыркаю, как осел.

– Оставайся таким всегда.

– Но я не смогу предложить тебе большой дом и такие красивые платья.

– Я без них обойдусь. А это надо снять сейчас же.

Нефрет спустила бретельки платья. Нагая, она накрыла тело мужа своим, их плоть стала одним целым, а губы слились в таком страстном порыве, что они содрогнулись, несмотря на теплые лучи заходящего солнца. Шелковистая кожа Нефрет была раем, где царил один закон – наслаждение. Пазаир тонул в ее плоти, опьянявшей его, и волны счастья уносили обоих.

* * *

– Еще вина! – вопил Кадаш.

Служащий поспешил выполнить заказ. С тех пор как хозяин вернулся, он без остановки кутил с двумя молодыми сирийцами. Зубной лекарь поклялся себе больше никогда не прикасаться к девочкам. До своего неудачного приключения он почти не интересовался однополой любовью, но отныне решил переключиться на красивых мальчиков, которых, когда они надоедают, можно сдать стражникам.

А вечером он отправится на встречу заговорщиков, организованную Денесом. Анонимное письмо, отправленное ими Рамсесу, дало ожидаемые результаты. Попав в ловушку, царь был вынужден уступить их требованиям и объявить всеобщую амнистию, благодаря чему преступление судовладельца затерялось в огромном количестве других. Единственный неприятный момент – возможное появление полководца Ашера, который им уже абсолютно не нужен. Впрочем, Денес сумеет от него отделаться.

* * *

Поглотитель теней проник в поместье Кадаша через сад. Чтобы не оставлять следов на песчаных аллеях, он прошел по каменному бордюру и залез в кухню. Притаившись под окном, он слушал разговор двух слуг.

– Я несу им уже третий кувшин вина.

– А четвертый не понадобится?

– Скорее всего, да. И старик, и мальчишки пьют, как солдаты, прошедшие через пустыню. Ну, я пошел, а то он разозлится.

Виночерпий откупорил кувшин вина, привезенного из города Имау, что в Дельте, на котором был ярлык «Пятый год правления Рамсеса». Это было пьянящее красное вино, с долгим послевкусием, от которого человек терял голову. Приготовив налиток, слуга вышел из кухни и справил у ограды малую нужду.

Поглотитель теней воспользовался этим моментом, чтобы сделать то, за чем пришел: в кувшин с вином он бросил яд, приготовленный из растительных экстрактов и змеиного яда. Кадаш начнет задыхаться, его тело изогнется в конвульсиях, а потом он умрет, так же как и его молодые дружки-иноземцы, которых, скорее всего, и обвинят в преступлении. И никто не захочет копаться в подробностях этого грязного дела.

* * *

В то время как зубной лекарь, после долгой и мучительной агонии, отдавал душу демонам преисподней, Денес нежился в объятиях прекрасной нубийки с круглой попкой и тяжелыми грудями. Он видел ее в первый и последний раз в жизни, но пользовался ею с присущей ему жадностью и грубостью. Разве женщины не были существами, специально созданными для того, чтобы услаждать мужчин?

Судовладелец сожалел о своем друге Кадаше. В отношении его он всегда вел себя безупречно. Разве не он обеспечил ему место старшего лекаря, обещанное с самого начала заговора? Увы, зубной лекарь сильно сдал. Впадая в старческий маразм, он совершал ошибку за ошибкой и, в конце концов, стал опасен. Угрожая тем, что он даст показания судье Пазаиру, Кадаш фактически подписал себе смертный приговор. Денес предложил сообщникам воспользоваться услугами поглотителя теней, и те согласились. Да, им будет не хватать своего человека на посту старшего лекаря; но эту потерю компенсировала ожидаемая отставка судьи Пазаира, которая была пределом их мечтаний. С их пути будет убрано последнее препятствие.

Пора было приступать к реализации конечной цели заговора: вначале завладеть постом визиря, а потом и высшей властью в стране.

35

Порывистый ветер гулял по некрополю Мемфиса, по которому Пазаир и Нефрет шли к вечному приюту Беранира. Прежде чем покинуть большой город и уехать на юг, они хотели последний раз поклониться могиле учителя, ушедшего при ужасных обстоятельствах, и заверить его, что, несмотря на их малые возможности, они не откажутся от попыток найти убийцу.

Нефрет повязала поверх платья пояс из аметистовых бусин, подаренный ей мужем. Бывший старший судья царского портика, которого била легкая дрожь, был одет в шерстяную накидку. По дороге им встретился жрец, ухаживающий за усыпальницей и садом, – этот пожилой старательный человек получал от городской управы хорошее жалованье за то, что поддерживал в должном состоянии захоронения и собирал пожертвования.

Душа умершего, принявшая форму птицы, напитавшись новой энергией в лучах небесного светила, присела, чтобы утолить жажду, на край бассейна со свежей водой, расположенного в тени деревьев.

Пазаир и Нефрет преломили хлеб и разделили вино в память о своем учителе, незримо присутствовавшем на их скромной трапезе.

* * *

– Мы должны набраться терпения, – убеждал Бел-Тран. – Видеть, как вы покидаете Мемфис, для меня несказанное огорчение.

– Мы с Нефрет хотим простой и спокойной жизни.

– Но вы не сделали еще и сотой доли того, что могли бы, – сожалела Силкет.

– Сопротивляться судьбе – это значит проявлять гордыню.

В свой последний вечер в Мемфисе судья с женой приняли приглашение распорядителя государственной казны и его супруги. Бел-Тран, у которого случился приступ крапивной лихорадки, обещал прислушаться к совету Нефрет, последить за своей ослабленной печенью и начать вести более здоровый образ жизни. Тем более что рана на ноге все не заживала и часто мокла.

– Пейте больше воды, – советовала она, – и попросите вашего будущего лекаря выписать вам дренирующие средства. Ваши почки не справляются.

– Когда-нибудь у меня, возможно, будет время заниматься собой. Но сегодня казначейство ставит передо мной массу проблем, которые необходимо решать срочно, не забывая при этом ни интересов государства, ни нужд людей.

Слова Бел-Трана прервало появление его сына. Мальчик обвинил сестру в том, что она стащила у него кисточку, которой он учился выводить красивые иероглифы, чтобы быть таким же богатым, как папа. Рыжая девчушка, возмущенная обвинениями, пусть и справедливыми, отвесила брату оплеуху и расплакалась. Силкет, как заботливая мать, увела детей, постаравшись положить конец ссоре.

– Теперь вы видите, Пазаир, как нам нужен судья!

– Боюсь, следствие будет очень сложным.

– Вы выглядите спокойным, я бы сказал, даже счастливым, – удивился Бел-Тран.

– Это видимость: не будь Нефрет, я бы впал в самое черное отчаяние. Амнистия похоронила все мои надежды увидеть торжество справедливости.

– Остаться один на один с Денесом мне тоже не улыбается. Боюсь, что при другом старшем судье между нами начнутся конфликты.

– Положитесь на визиря Баги; слабого человека он на этот пост не назначит.

– Поговаривают, что он тоже собирается подать в отставку.

– Решение фараона произвело на него такое же впечатление, как и на меня, а здоровье у него отнюдь не железное. И все же почему Рамсес это сделал?

– Видимо, он верит в могущество милосердия.

– Но от подобных шагов его популярность может пострадать, – заметил Пазаир. – Народ опасается, что его магическая сила иссякла, и он теряет контакт с небесами. Выпустить на волю преступников недостойно правителя.

– Но до сих пор его правление было безупречным.

– Вы принимаете и оправдываете его решение?

– Фараон видит дальше, чем простые смертные.

– До амнистии я тоже так думал.

– Подумайте еще раз, Пазаир; государство нуждается и в вас, и в вашей супруге.

– Боюсь, что я не менее упряма, чем мой муж, – пошутила Нефрет.

– Какие аргументы нужны, чтобы вас убедить?

– Восстановить справедливость.

Бел-Тран наполнил кубки свежим вином.

– После моего отъезда не прекращайте, пожалуйста, поисков, – попросил Пазаир. – Я говорю о Сути. Кем будет вам помогать.

– Я обращусь в судебные инстанции. Но не разумнее было бы и вам остаться в Мемфисе, чтобы мы могли действовать вместе? Репутация Нефрет так прочна, что клиентура ей обеспечена.

– Мои финансовые возможности очень ограничены, и вы вскоре пожалели бы, что так обременили себя.

– Каковы ваши планы?

– Устроиться в каком-нибудь селении недалеко от Фив, на западном берегу Нила.

Уложив детей спать, Силкет вернулась и застала последние слова Нефрет.

– Откажитесь от этой затеи, прошу вас! Как вы можете покинуть ваших больных?

– В Мемфисе достаточно прекрасных лекарей.

– Но вы – мой лекарь, которого я не на кого не променяю.

– Между нами, – серьезно сказал Бел-Тран, – не должно быть никаких счетов материального свойства. Каковы бы ни были ваши потребности, мы с удовольствием поможем вам.

– Мы вам очень признательны, но я больше не могу занимать высоких постов в государстве. Мои идеалы попраны; и единственное, чего я хотел бы сегодня, – жить частной жизнью. Земля и животные – вот единственная правда; я надеюсь, что благодаря Нефрет сумерки не будут безысходно черны.

Эти слова были выстраданы, и после них спорить было бесполезно. Обе семейные пары любовались красотой сада, изяществом клумб, наслаждались качеством поданных за ужином блюд, отодвигая от себя мысли о том, что принесет с собой завтрашний день.

* * *

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил Денес супругу, лежавшую на подушках.

– Отлично.

– Что сказал лекарь?

– Ничего, потому что я здорова.

– Я не понимаю…

– Знаешь басню о льве и крысе? Хищник поймал грызуна и собрался его сожрать. Но жертва взмолилась о пощаде: я такая маленькая, ты мной не наешься. А я тебе еще пригожусь. Лев проявил милосердие. Некоторое время спустя охотники заманили льва в сети, крыса перегрызла их, освободила хищника и вцепилась ему в гриву.

– Эту сказку знает любой школьник.

– Ты должен был вспомнить ее, когда изменял мне с госпожой Тапени.

Массивное лицо судовладельца исказила гримаса.

– Что ты придумываешь?

Нанефер с надменным видом поднялась с ложа. Ее душило холодное бешенство.

– Эта шлюха была твоей любовницей и теперь ведет себя как крыса из басни. Но она еще и охотник! Только она может освободить тебя от сетей, в которые сама же и заманила. Шантажистка! Вот к чему привело нас твое распутство!

– Ты преувеличиваешь.

– Нисколько, мой дорогой супруг. Хорошая репутация стоит дорого. У твоей любовницы длинный язык, и она легко может разрушить наше положение в обществе.

– Я заставлю ее молчать.

– Ты ее недооцениваешь. Лучше ей дать то, что она хочет, или мы превратимся во всеобщее посмешище.

Денес нервно вышагивал по комнате.

– Ты забыл, мой любимый, что супружеская неверность – серьезное преступление и даже настоящий порок, который карается по закону.

– Это не более чем легкий проступок.

– Сколько раз ты с ней встречался?

– Ты бредишь.

– Благородная дама рядом с тобой на приемах и более молодая в твоей постели! Не слишком ли, Денес? Я требую развода.

– Ты с ума сошла!

– Напротив, я разумна как никогда. Наше жилье останется мне, это была моя собственность, мое приданое. И земля тоже. И поскольку супружеская неверность на твоей совести, суд приговорит тебя к выплате средств на мое содержание. И вдобавок оштрафует.

Судовладелец стиснул зубы:

– Эти шутки не смешны.

– Твое будущее выглядит довольно мрачно, дорогой мой.

– Ты не имеешь права разрушать наше существование; разве мы плохо жили все эти годы? Ты пожалеешь об этом, когда остынешь. Нас слишком многое связывает.

– Это ты все разрушил. Развод – единственный выход.

– Ты представляешь себе, какой будет скандал?

– Пусть лучше так, чем стать посмешищем. И скандал ударит по тебе, а не по мне; я же, напротив, буду выглядеть жертвой.

– Это бессмысленная затея. Прости меня, и пусть все останется по-прежнему.

– Ты унизил меня, Денес.

– Я этого не хотел, ты же знаешь. Мы слишком тесно связаны, дорогая; если ты разоришь меня, то и для тебя это будет началом конца, наши дела так тесно переплетены, что разрыв невозможен.

– Наши дела известны мне лучше тебя. Ты красуешься, а работаю я.

– Не забывай, что у меня прекрасные перспективы. Разве ты не хочешь разделить их со мной?

– Говори яснее.

– Над нами пронеслась буря, моя милая; в какой семье их не бывает?

– Я полагала, что буду избавлена от подобных неурядиц.

– Предлагаю заключить перемирие, чтобы обдумать все как следует. Поспешность только навредит. Такой хищник, как Тапени, была бы слишком рада разрушить то, что мы возводили с таким трудом.

– Говорить с ней будешь ты.

– А я хотел просить об этом тебя.

* * *

Северный Ветер уже поднялся на борт судна, отправлявшего в Фивы; осел жевал свежее сено, меланхолично поглядывая на реку. Проказница, зеленая обезьянка Нефрет, ускользнув от хозяйки, взобралась на мачту. Смельчак вел себя более сдержанно: видимо, его беспокоила перспектива долгого путешествия, и он старался держаться поближе к Пазаиру. Пес не был ценителем таких приключений, как морская качка, но готов был последовать за хозяином даже в бушующее море.

Сборы были недолгими; бывший старший судья царского портика оставил дом и всю мебель своему предполагаемому преемнику, которого Баги не торопился назначать, предпочитая сохранить это место вакантным до того момента, пока появится серьезная кандидатура. Перед тем как уйти на покой, старый визирь, таким образом, отдавал дань уважения Пазаиру, который, на его взгляд, этого вполне заслуживал.

Пазаир, как в бытность простым квартальным судьей, имел при себе только циновку, в руках у Нефрет была ее медицинская сумка. Пространство вокруг них было загромождено ящиками с горшками и кувшинами, которые отправлялись в путешествие вместе с чрезвычайно шумливыми торговцами: те во все горло нахваливали друг другу свой товар, который везли на большой рынок в Фивах.

Пазаира печалило только одно – отсутствие Кема. Видимо, нубиец не одобрял его решения об отъезде.

– Нефрет, Нефрет! Не уезжайте!

Молодая женщина обернулась. Запыхавшаяся Силкет схватила ее за руку.

– Кадаш… Он мертв!

– Что случилось?

– Ужас… Отойдем в сторонку.

Пазаир свел на пристань Северного Ветра и позвал Проказницу. При виде уходящей хозяйки обезьянка спрыгнула с мачты. Смельчак покинул судно с чувством удовлетворения.

– Кадаш и оба его молодых любовника-иноземца отравлены, – выпалила Силкет единым духом. – Слуга сообщил об этом Кему, который сейчас находится на месте происшествия.Один из его помощников предупредил Бел-Трана… И вот я здесь! Все перевернулось, Нефрет. Ваше избрание на пост старшего лекаря снова вступает в силу… Вы снова будете моим доктором!

– Вы уверены в том, что…

– Бел-Тран утверждает, что ваше назначение не может быть оспорено. Вы остаетесь в Мемфисе!

– Но нам негде жить, у нас…

– Муж уже нашел вам жилье.

Слегка растерянная, Нефрет взяла мужа за руку.

– У тебя нет выбора, – сказал он.

Смельчак залаял, и в его голосе послышались необычные нотки. Лай был совсем не злобный, напротив, в нем звучало радостное удивление. Внимание пса привлекло двухмачтовое судно, только что прибывшее из Элефантины. На носу стояли молодой человек с длинными волосами и блондинка с роскошными формами.

– Сути! – завопил Пазаир.

* * *

Пир устроили на скорую руку, но было великолепно. Бел-Тран и Силкет отмечали разом назначение Нефрет и возвращение Сути. Главным героем был, конечно, Сути со своими подвигами, подробности которых интересовали всех. Авантюрист рассказывал о том, как нанялся рудокопом, о жизни в раскаленном аду, о предательстве стражника пустыни, о встрече с полководцем Ашером и о том, как тот пытался сбежать за пределы Египта. А также о своем чудесном освобождении благодаря вмешательству Пантеры. Сама ливийка пила вино, смеялась и не сводила глаз со своего любовника.

Как и было обещано, Бел-Тран предоставил в распоряжение Пазаира маленький домик на северной окраине города, где он сможет жить с женой до того момента, пока ей не дадут служебного жилья. Пара тут же пригласила под свой кров Сути с Пантерой. Увидев постель, ливийка рухнула на нее и мгновенно заснула. Нефрет удалилась в свою спальню, а мужчины поднялись на оборудованную на крыше террасу.

– Ветер не такой теплый, а в пустыне ночи иногда бывают просто ледяными.

– Я ждал от тебя весточки.

– Невозможно было ничего переслать, а если ты мне присылал письмо, то я его не получил. Во время обеда я не очень хорошо понял: Нефрет действительно теперь старший лекарь царства, а ты и вправду больше не старший судья царского портика?

– Ты все правильно понял.

– Тебя прогнали?

– Откровенно говоря, нет. Я ушел сам.

– Этот мир разочаровал тебя?

– Рамсес объявил всеобщую амнистию.

– И все преступники в белых одеждах…

– Лучше не скажешь.

– Твоя вера в справедливость разлетелась вдребезги.

– Никто не понял, зачем он это сделал.

– Здесь важнее результат.

– Я должен тебе признаться в одной вещи.

– Серьезной?

– Боюсь, что да. Я подумал, что ты меня предал.

Сути весь подобрался, готовый взорваться.

– Я пробью тебе голову, Пазаир.

– Это будет справедливо, но то же самое можно сделать и с тобой.

– За что?

– За то, что ты солгал мне.

– Это наш первый разговор в спокойной обстановке. Я вовсе не обязан исповедоваться перед этим богатеньким Бел-Траном и его расфуфыренной супругой. Ты – другое дело, и тебе я скажу всю правду.

– Как могло случиться, что ты упустил след полководца Ашера? Твой рассказ представляется правдоподобным до того момента, как ты на него наткнулся. В то, что произошло дальше, я не верю.

– Ашер и его подручные пытались покончить со мной, рассчитывая, что я умру медленной, мучительной смертью. Но пустыня помогла мне, а Пантера оказалась моей спасительницей. Когда я окончательно потерял мужество, меня выручила наша дружба.

– Освободившись, ты начал преследовать полководца. Каковы были его планы?

– Уйти в Ливию через южную границу.

– Ловко. А кто были его сообщники?

– Стражник… И опытный рудокоп.

– Тоже мертвы?

– С пустыней шутки плохи.

– Что нужно было Ашеру в этой глуши?

– Золото. С этим богатством он надеялся жить припеваючи у своего друга Адафи.

– И ты убил его, так?

– Его трусость и подлость не имеют границ.

– Пантера это видела?

– Более того. Это она его приговорила: она дала мне стрелу, а я выстрелил.

– Ты закопал его?

– Его саваном будет песок.

– Ты не дал ему шанса…

– Ты считаешь, он его заслуживал?

– Значит, бравый полководец не воспользуется амнистией…

– Ашер был осужден, я привел в исполнение приговор, который должен быть ему вынесен по закону пустыни.

– Ты с этим не мешкал.

– И мне полегчало. Я часто вижу во сне лицо человека, которого он мучил и, в конце концов, убил: теперь оно стало умиротворенным.

– А что с золотом?

– Это военный трофей.

– Расследования не боишься?

– Но ведь вести его будешь не ты.

– Тебя станет допрашивать начальник стражи, а Кем – человек прямой и договориться с ним не удастся. Он потерял свой нос как раз в истории с кражей золота, за которую его несправедливо обвинили.

– Но это же твой человек?

– Пойми, Сути, я больше никто.

– Зато я богат! Упустить такой шанс было бы непростительной глупостью.

– Золото предназначено для богов.

– У них его вдоволь.

– Ты ввязываешься в опасную историю.

– Все самое опасное уже позади.

– Ты хочешь уехать из Египта?

– Вовсе нет, я хочу помогать тебе.

– Я всего лишь простой деревенский судья, у меня нет прежней власти.

– Но ты должен довести дело до конца.

– У меня нет возможности продолжать.

– Ты готов растоптать свои идеалы и забыть о смерти Беранира?

– Скоро начнется процесс Денеса; это будет важный этап в продвижении к истине.

– Написанное тобой обвинительное заключение отправлено в архив, но можно найти что-то еще?

– Что ты имеешь в виду?

– Моя приятельница Сабабу вела интимный дневник. Я уверен, что там можно найти потрясающие подробности; полагаю, что это могло бы тебе помочь.

– Пока Нефрет не приступила к своим новым обязанностям, ты должен пройти у нее обследование. Твое приключение, должно быть, оставило свои следы.

– Я очень надеюсь, что она поставит меня на ноги.

– А Пантера?

– Она ливийка, дочь пустыни, у нее здоровье как у скорпиона. Дай бог, чтобы она поскорее оставила меня в покое.

– Но ведь любовь…

– Она изнашивается быстрее, чем медь. А я предпочитаю золото.

– Если ты отдашь его в храм в Коптосе, то получишь премию.

– Ты шутишь. Это же гроши по сравнению с тем, что у меня есть сейчас. Пантера хочет богатства. Пойти на поиски золота и вернуться с победой… Разве это не потрясающее чудо? И поскольку ты усомнился во мне, я требую сурового наказания.

– Я готов.

– Давай исчезнем на пару дней. Поедем удить рыбу в Дельту. Я умираю от желания видеть воду, купаться, валяться на сочной, зеленой траве, плавать в лодке по болотам!

– Но Нефрет вступает в должность…

– Я знаю твою жену: она не станет возражать и даст нам свободу.

– А Пантера?

– Если ты поедешь со мной, она будет спокойна. И поможет Нефрет подготовиться к церемонии; Пантера отлично причесывает и укладывает парики. А мы вернемся с огромным количеством рыбы!

36

Доктора общей практики, зубные и глазные лекари, другие специалисты-медики собрались, чтобы присутствовать при вступлении Нефрет в должность. Церемония происходила на просторном дворе под открытым небом напротив храма богини Сехмет, которая, как считалось, насылала болезни и в то же время открывала лекарям средства для их излечения. Руководил происходящим торжеством визирь Баги, выглядевший чрезвычайно утомленным. То обстоятельство, что на верху медицинской иерархии окажется женщина, не шокировало египтян, хотя коллеги-мужчины позволяли себе легкую критику в ее адрес за уступчивость и недостаточную твердость характера.

Пантера оказалась настоящей искусницей. Мало того, что она сделала Нефрет прическу, она озаботилась также и ее туалетом; молодая женщина предстала перед присутствовавшими в длинном платье из ослепительно белого льна. Обрамлявшее шею широкое ожерелье из сердолика, браслеты из лазурита на запястьях и щиколотках придавали виновнице торжества величественный вид, производивший на зрителей сильное впечатление, несмотря на несколько контрастировавший с ним ее кроткий взгляд и легкую изящную фигуру.

Старейшина корпуса лекарей накинул на Нефрет шкуру пантеры в знак того, что если жрец во время ритуала возрождения должен вдохнуть жизнь в царскую мумию, то ее долгом отныне станет возрождение жизненной силы великой нации египтян. Он вручил ей печать старшего лекаря – символ ее власти над коллегами, и письменные принадлежности, которыми она будет пользоваться при составлении указов, касающихся здоровья нации и исцеления, передаваемых на подпись визирю.

Произнесенная Баги официальная речь была краткой; он перечислил обязанности старшего лекаря и призвал Нефрет уважать волю богов, что поможет ей обеспечить благополучие простых смертных. Когда его супруга стала давать клятву, судья Пазаир отошел в сторону, чтобы никто не видел его слез.

* * *

Несмотря на испытываемые им боль и страдания, о которых догадывался только Кем, павиан быстро выздоравливал. Его лечением занималась Нефрет, и глубокие раны затягивались, не оставляя следов. Большая обезьяна снова начала есть с аппетитом и вскоре смогла приступить к обычному обходу территории.

Пазаир и Убийца дружески обнялись.

– Я обязан ему жизнью и никогда этого не забуду.

– Не надо его баловать, – сказал Кем. – Он может расслабиться и будет больше подвержен опасностям. У вас все спокойно?

– Теперь, когда я подал в отставку, мне уже ничего не угрожает.

– Чем вы собираетесь заняться?

– Я получу место в пригороде, и буду заниматься делами простых людей. Если возникнут какие-то проблемы, я сообщу вам.

– Вы все еще верите в справедливость?

– Вы оказались правы, но мне горько это признавать.

– Я тоже хочу заняться чем-нибудь другим.

– Умоляю вас, не бросайте вашу работу. По крайней мере, преступники будут задержаны и безопасность обеспечена.

– Ровно до следующей амнистии… Меня все это не удивило, но мне больно за вас.

– В этой ситуации, даже если наши возможности скромны, мы будем делать то, что должны. Больше всего, Кем, я боялся, что вы не одобрите мои действия.

– Я страшно расстроился, что из-за дела Кадаша не смогу вас проводить.

– Каково ваше мнение об этом деле?

– Тройное отравление. Но кто виновник? Двое молодых людей были сыновьями бродячего актера. Погребальная церемония прошла быстро, на ней никто не присутствовал, кроме жрецов. Это самое мрачное дело из всего, чем мне приходилось заниматься. Тела не останутся в Египте, их передадут в Ливию, учитывая происхождение Кадаша.

– Видимо, там был кто-то четвертый, кто и совершил злодеяние?

– Это мог быть тот, кто охотился за вами?

– Во время праздника Опет Денес расспрашивал меня о том, как держался в тюрьме его друг Кадаш. И я рассказал ему, что он обещал мне, перед тем как выпьет яд, раскрыть истину.

– То есть Денес убрал неудобного свидетеля…

– Но почему так жестоко?

– Слишком крупная идет игра. Конечно, Денес воспользовался услугами какого-то наемного убийцы, и я постараюсь его найти. Мой павиан уже здоров, и мы будем действовать вместе.

– Меня мучает одна деталь: Кадаш был уверен, что избежит смертной казни.

– Он надеялся, что его выручит Денес.

– Наверное, но он вел себя так нагло… как будто предвидел будущую амнистию.

– Утечка сведений?

– Но тогда я бы об этом знал.

– Не обольщайтесь; наоборот, вы бы узнали все в последнюю очередь. Всем известны ваше упорство и неуступчивость, а ведь процесс Денеса получил бы оглушительный резонанс.

В голове у Пазаира крутилась ужасная мысль, которую его мозг отказывался рассматривать: сговор между Рамсесом Великим и Денесом, разложение на самом верху, земля, любимая богами, отдана на растерзание алчным злодеям.

Кем почувствовал волнение судьи.

– Понять все мы сможем, только зная факты. Поэтому я и хочу пойти по следу, который должен привести к тому, кто угрожал вам. Он может рассказать много интересного.

– Теперь ваша очередь быть осторожным, Кем.

* * *

Хромой был одним из самых знаменитых торговцев на черном рынке Мемфиса, который разворачивался на заброшенной пристани в те дни, когда в порт приходили суда, груженные самым различным товаром. Стража не спускала глаз с этих мест; писцы, занятые сбором налогов, тоже не обходили их стороной.

В свои шестьдесят лет Хромой мог бы давно спокойно жить в собственном поместье на берегу реки, но его рискованная коммерция доставляла ему большое удовольствие, особенно если удавалось надуть какого-нибудь доверчивого простака. Его последней жертвой стал чиновник казначейства, любитель эбенового дерева. Польстив тщеславию покупателя, Хромой продал ему мебель из самого дешевого материала, выдав его за дерево ценной породы. Подделка, правда, была искусная.

Наклевывалось и другое дельце: еще один богатый любитель хотел приобрести коллекцию нубийских щитов, принадлежавших одному из самых воинственных племен. Крупно рисковать, чувствовать дыхание опасности было восхитительным ощущением, за которое можно дорого заплатить. Зная наперечет всех местных ремесленников, Хромой заказал у них фальшивые щиты, которые, впрочем, выглядели гораздо внушительнее подлинных. Ему осталось лишь подвергнуть их специальной обработке, чтобы они производили впечатление оружия, прошедшего через самые жестокие битвы.

У него на складе хранилось множество подобных чудес, которым он умел придавать особый шарм. Он имел дело только с крупными клиентами, особенно любил тех, кто не стеснен в средствах и не особенно умен. Открывая засовы, он смеялся, думая о том, что ему предстоит завтра.

В тот момент, когда он запирал дверь, ему на плечи свалилась черная шкура какого-то животного. Запутавшись в ней, Хромой завопил, упал и стал звать на помощь.

– Не ори так громко, – сказал Кем, немного отодвигая шкуру, чтобы тот мог дышать.

– А, это ты… что ты здесь делаешь?

– Узнаешь эту шкуру?

– Нет.

– Не ври.

– Я говорю правду.

– Ты один из лучших моих соглядатаев, – признал нубиец. – Но в данном случае я обращаюсь к тебе как к торговцу. Кому ты продал огромного самца павиана?

– Я не торгую животными.

– Такая обезьяна вполне могла работать в страже. Только такой мошенник, как ты, мог отважиться на незаконную сделку подобного масштаба.

– Это клевета.

– Я знаю, какой ты жадный.

– Это не я!

– Убийца раздражен твоим упрямством.

– Я ничего не знаю.

– Ну, тогда тебе придется иметь дело с ним.

Хромой исчерпал весь запас своих отговорок.

– Я слышал о каком-то огромном павиане, которого поймали в районе Элефантины. Дельце перспективное, но не для меня. Я только предоставил судно.

– И немало за это содрал, я полагаю.

– Мороки и расходов тоже было немало.

– Жалеть тебя я не стану. Меня интересует только одно: кому ты передал обезьяну?

– Это дело очень деликатное…

Павиан, теряя терпение, начал скрести лапой землю.

– Ты меня не выдашь?

– Мой Убийца не болтлив.

– Никто не должен знать о том, что я тебе говорю. Сходи к Коротконогому.

* * *

Этот персонаж носил свою кличку заслуженно: крупная голова, волосатая грудь и слишком короткие ноги, правда, крепкие и мясистые. В детстве и юности ему пришлось перетаскать огромное количество ящиков и корзин с фруктами и овощами, зато теперь он был хозяином и имел в своем подчинении сотню земледельцев, у которых скупал для продажи их продукцию. Помимо своего официального занятия, Коротконогий приторговывал по случаю всяким левым товаром.

При виде Кема и его обезьяны радости он не ощутил.

– Я не делаю ничего незаконного.

– А ты не любишь стражу.

– И еще меньше с тех пор, как ты стал ее начальником.

– Надо полагать, тебя мучает совесть?

– Задавай свои вопросы.

– Ты так торопишься все выложить?

– Твой павиан все равно меня заставит. Так чего тянуть.

– Вот как раз о павиане я хотел бы с тобой потолковать.

– Терпеть не могу этих чудовищ.

– Тем не менее, ты купил одного у Хромого.

Коротконогий явно смутился и сделал вид, что расставляет ящики.

– Мне было приказано.

– Кем?

– Одним странным типом.

– Его имя?

– Я не знаю.

– Тогда опиши его.

– Не могу.

– Это странно.

– Человек, который попросил меня достать крупного самца павиана, был никакой, весь как бы стертый, без особых примет. На нем был парик, надвинутый на лоб так, что почти скрывал глаза, и бесформенное одеяние, скрывавшее тело. Я бы не смог узнать его, тем более что наш разговор был очень кратким. О цене он со мной не торговался.

– Какой у него голос?

– Странный. Держу пари, что он пытался его изменить. Должно быть, набрал в рот камешков или орехов.

– Ты видел его только один раз?

– Да.

След оборвался. Скорее всего, задание наемного убийцы само собой отменялось с отставкой Пазаира и смертью Кадаша.

* * *

Сабабу втыкала шпильки в свою прическу, вид у нее был заинтересованный.

– Неожиданный визит, судья Пазаир; вам придется потерпеть, пока я закончу причесываться. Вам понадобились мои услуги в такой ранний час?

– Услуги вряд ли; просто хотел с вами поговорить.

В помещении, отделанном с бросающейся в глаза роскошью, сильно пахло крепкими духами, от которых кружилась голова. Пазаир тщетно искал взглядом окно.

– Ваша супруга в курсе, куда вы направились?

– Я от нее ничего не скрываю.

– Ну что ж. Она женщина незаурядная и великолепный лекарь вдобавок.

– Я слышал, что вы ведете что-то вроде дневника.

– Это допрос? В каком качестве вы его ведете? Вы же больше не старший судья.

– Всего лишь скромный судебный чиновник. Вы вполне можете не отвечать мне.

– Кто рассказал вам о моем увлечении?

– Сути. Он убежден, что у вас есть сведения, которые могут поставить Денеса в затруднительное положение.

– Сути – отличный парень и великолепный любовник… Для него я это сделаю.

Мягким кошачьим движением Сабабу поднялась и скользнула за занавеску. Вернулась, держа в руках папирус.

– Вот документ, где я записывала причуды и капризы своих лучших клиентов, их извращенные желания, в которых трудно признаться. Когда читаешь это, теряешь веру в людей. Хотя в большинстве своем египетская знать все-таки занимается любовью, как то положено природой – не причиняя другому боли телесной или душевной. Ничего нового я вам не расскажу. Это прошлое заслуживает забвения.

И она разорвала папирус на мелкие кусочки:

– Вы даже не попытались мне помешать. А если я вам солгала?

– Я верю вам.

Сабабу посмотрела на судью алчным взглядом:

– Я не могу ни помочь вам, ни любить вас, и мне очень жаль. Сделайте Нефрет счастливой, думайте только о ее счастье, и вы проживете самую прекрасную жизнь.

* * *

Скользя вдоль него, Пантера ласкала нагое тело Сути, гибкое, как стебель папируса на ветру. Она останавливалась и вновь продолжала свое движение, пока, наконец, не припала к губам своего любовника.

Измученный этой медленной лаской, он положил конец этому страстному изысканию, резко опрокинув Пантеру на бок. Их ноги сплелись, они сжали друг друга в объятиях, испытав обжигающее блаженство. Оба знали, что это совершенство желания и его удовлетворения накрепко связывало их, но ни тот ни другой не хотели в этом признаться. Пантера была столь ненасытна, что одного объятия ей было мало; снова и снова своими сокровенными ласками она разжигала пламя в теле любовника. Молодой человек называл ее «ливийской кошкой», напоминавшей богиню любви, ушедшую в западную пустыню в образе львицы и вернувшуюся ласковым домашним зверьком, которого, однако, невозможно приручить. Каждый жест Пантеры был полон сладострастия, обволакивающего и причиняющего страдание; она играла с Сути, как играют на лире, заставляя звучать ее струны в лад со своей чувственностью.

– Я поведу тебя завтракать в город. Один грек недавно открыл харчевню, где подают мясо, завернутое в виноградные листья, и белое вино из его страны.

– Когда мы пойдем забрать золото?

– Как только я смогу отправиться в такое путешествие.

– По-моему, ты уже совсем выздоровел…

– Заниматься с тобой любовью легко, во всяком случае, менее утомительно, чем шагать несколько дней по пустыне; мне нужно восстановить силы.

– Я пойду с тобой; без меня ты не сможешь.

– Как можно продать металл и не вляпаться в историю?

– Надо продать ливийцам.

– Ни за что. Попробуем найти покупателя в Мемфисе. Если не выйдет, поищем в Фивах. Это опасное предприятие.

– Но это так возбуждает! Богатство стоит того.

– Сажи мне, Пантера… что ты испытывала, когда убивала предателя-стражника?

– Я боялась, что промахнусь.

– Тебе доводилось раньше убивать?

– Я хотела спасти тебя, и мне это удалось. А если ты попытаешься меня бросить, я убью тебя.

* * *

Сути как будто заново открывал для себя Мемфис. Город удивлял его, сбивал с толку, казался незнакомым после долгой дороги в пустыне. В самом центре квартала Смоковницы пестрая толпа толкалась у входа в храм богини Хатхор, чтобы услышать глашатая, возвещавшего о датах грядущих праздников. Молодые рекруты отправлялись к месту службы, в свои отряды. Торговцы с ослами и повозками проталкивались к помещениям хранилищ, где получали свою порцию зерна и свежих продуктов. В порту «Счастливое путешествие» сновали лодки, напевая что-то, готовились к отплытию моряки.

Грек открыл харчевню в одной из улочек южной окраины, недалеко от того места, где находилась прежняя контора Пазаира. Когда Пантера и Сути подошли туда, они услышали ужасные крики.

По узкому переулку на огромной скорости неслась обезумевшая лошадь, запряженная в повозку, где сидела насмерть перепуганная, бросившая поводья женщина. Левым колесом телега задела за стену здания, ее тряхнуло, и женщина оказалась на земле. Прохожим удалось остановить эту безумную скачку.

Сути подбежал и склонился над выпавшей женщиной. Голова ее была в крови, казалось, она не дышала. Это была госпожа Нанефер.

* * *

Первую помощь оказали на месте, а потом пострадавшую отправили в лечебницу. Многочисленные ушибы, тройной перелом левой ноги, смятая грудная клетка, рана на затылке – спасти несчастную могло лишь чудо. Нефрет и еще два хирурга немедленно приступили к операции. Благодаря своей крепкой конституции Нанефер удалось избегнуть смертельного исхода, но передвигаться теперь она сможет только с помощью костылей.

Когда она пришла в сознание и смогла говорить, Кем попросил разрешения допросить ее вместе с Пазаиром.

– Судья пришел со мной как свидетель, – уточник начальник стражи. – Мне бы хотелось, чтобы при нашей беседе присутствовал магистрат.

– Зачем такие предосторожности?

– Потому что причины происшествия мне непонятны.

– Лошадь, запряженная в повозку, почему-то понесла… И мне не удалось с ней совладать.

– Вы умеете управлять такими повозками? – спросил Пазаир.

– Нет.

– В таком случае, что же произошло?

– Я поднялась в повозку, поводья должен был взять слуга. И вдруг какой-то предмет, наверное, кем-то брошенный камень, попал в лошадь. Она заржала, взвилась и понесла.

– Это похоже на покушение, не правда ли?

Нанефер, с перевязанной головой, выглядела растерянной.

– Невероятно.

– Я подозреваю, что это мог быть ваш муж.

– Это неслыханно!

– По-вашему, я ошибаюсь? За его достойной внешностью кроется мелкая и подлая натура, которая печется лишь о своей выгоде.

Нанефер казалась потрясенной. Пазаир продолжал.

– Есть также подозрения и в отношении вас.

– Меня?

– Убийца Беранира использовал перламутровую иглу. А вы великолепно умеете обращаться с такими иглами.

Нанефер поднялась и обвела комнату блуждающим взглядом.

– Это чудовищно… Как вы смеете выдвигать подобные обвинения?

– В ходе процесса, которому помешала амнистия, вам были бы предъявлены обвинения в незаконной торговле тканями, одеждой и другими текстильными изделиями. Разве одно преступление не тянет за собой другое?

– Почему вы так настроены против меня?

– Потому что ваш муж возглавляет преступный заговор. А вы для него – лучший соучастник.

Нанефер печально улыбнулась:

– Вы плохо осведомлены, судья Пазаир. До этого происшествия я собиралась с ним развестись.

– А теперь ваши намерения изменились?

– Целясь в меня, хотели попасть в Денеса. Я не брошу его в такую трудную минуту.

– Извините за резкость. Я желаю вам скорейшего выздоровления.

* * *

Двое мужчин присели на каменную скамью. Павиан был спокоен, что означало, что они нашли укромный уголок, где их никто не видит.

– Ваше мнение, Кем?

– Вопиющий случай хронической и неизлечимой глупости. Она не способна понять, что ее муж пытался избавиться от нее, потому что, разведясь с ним, она обрекала его на нищету. В этой семье всем владеет Нанефер. Денес и не догадывался, что его игра беспроигрышна при любом исходе. Или жена погибает от несчастного случая, или она становится его сообщницей! Большую идиотку среди нашей знати трудно найти.

– Приговор грубоват, – оценил Пазаир, – однако справедлив. Можно считать, что один факт мы установили: Беранира убила не она.

37

В середине зимы, которая выдалась холоднее других, Рамсес Великий отмечал праздник возрождения Осириса. За плодородием Нила, очевидным для всех, шло изобилие, побеждающее дух смерти; в каждом святилище были зажжены лампы, чтобы огонь возрождения сиял вечно.

Фараон отправился в Саккару; целый день он собирался с мыслями, созерцая пирамиду, а затем статую своего знаменитого предшественника Джосера.

Рамсес умолял своих предков, ставших звездами на небосводе, указать путь, который вывел бы его из темного оврага, куда ввергли правителя происки его невидимых врагов. Царское величие этого места, соединенное с прозрачной тишиной преображенной жизни, успокоило его; взгляд фараона наполнился игрой света на каменных ступенях гигантской многоярусной пирамиды – средоточия огромного некрополя.

На закате в его сердце родился ответ.

* * *

Кем не был человеком, созданным для того, чтобы сидеть на одном месте. С Сути он беседовал, прогуливаясь по берегу Нила.

– Странное приключение вы себе устроили. Вернуться живым из пустыни – на такое способен не каждый.

– Со мной была удача. Она защищает меня лучше любого божества.

– Это очень ветреная подружка, на нее не стоит особо рассчитывать.

– Быть осторожным – это очень скучно.

– Эфраим был завзятый плут. Его исчезновение вас не очень опечалило.

– Он бежал с полководцем Ашером.

– Стражники пустыни сбились с ног, но найти их так и не смогли.

– Они очень ловко прячутся. Я это заметил, когда сам скрывался от стражников.

– Вы просто волшебник, Сути.

– Это похвала или упрек?

– Ускользнуть из когтей Ашера – настоящий фокус. Как вам это удалось?

– Я сам не очень понимаю.

– Логичнее было бы, если бы он вас уничтожил, согласитесь. Другая странность: зачем полководцу понадобилось забираться туда, где расположены рудники?

– Вы спросите это у него, когда арестуете.

– Золото – это богатство высшего порядка, недостижимая мечта. Как и вы, Ашер не верит в богов; Эфраим знает расположение заброшенных шахт, и рассказал о них полководцу. Накопив золота, Ашер мог не бояться будущего.

– Он мне ничего такого не говорил.

– А у вас не возникло желания пойти с ним?

– Я был ранен, у меня не было сил.

– Я думаю, что это вы его уничтожили. Вы его так ненавидите, что готовы пойти на любой риск.

– Это слишком серьезный соперник для человека, находившегося в моем положении.

– Я видел такие ситуации. Силой воли можно заставить свое тело, даже истощенное, делать многое.

– Когда Ашер вернется, он подпадет под амнистию.

– Он не вернется. Его тело досталось ястребам и грызунам. А кости развеет ветер. Где вы спрятали золото?

– В моем распоряжении есть только удача.

– Украсть этот металл было бы непростительной ошибкой. Никому еще не удавалось спрятать украденное золото в горах. Верните его, пока ваша удача вас не покинула.

– Вы стали настоящим стражником.

– Я люблю порядок. Страна живет счастливо и процветает, если все существа илредметы находятся на своих местах. Место золота – в храме. Везите свою добычу в Коптос, и я никому ничего не скажу. Если нет, то считайте меня своим врагом.

* * *

Нефрет отказалась поселиться в доме Небамона, своего предшественника на посту старшего лекаря царства; это место, казалось ей, до сих пор наполняли вредоносные силы. Она предпочитала подождать, когда управляющие предоставят ей другое жилье, а пока довольствовалась скромным жилищем, куда приходила только ночевать.

Уже на второй день после ее вступления в должность различные подведомственные ей службы потребовали аудиенции из опасения впасть в немилость.

Нефрет успокоила всех и призвала нетерпеливых набраться выдержки. Прежде чем заняться новыми назначениями, она должна решить накопившиеся проблемы населения. Вначале она пригласила к себе ответственных за снабжение населения водой, затем принялась изучать список лечебниц и выяснила, что в некоторых из них не хватает самого необходимого. Соотношение между количеством лекарей широкого профиля и узких специалистов в разных частях страны показалось ей не отвечавшим потребности. Среди первоочередных вопросов числились и ответы иноземным владыкам, просившим прислать египетских лекарей для ухода за знатными больными.

Понемногу молодая женщина начинала понимать масштаб свалившихся на нее задач. К этой огромной тяжести добавлялась и скрытая враждебность тех, кто после кончины Небамона занимался здоровьем Рамсеса; терапевт, хирург и зубной лекарь наперебой рекламировали свои профессиональные достоинства, утверждая, что царь ими вполне доволен.

Чтобы снять усталость, Нефрет любила ходить пешком. В лицо ее мало кто знал, тем более в кварталах, соседствовавших с царским дворцом, поэтому она шла, куда глаза глядят, и день ее профессионального испытания, наполненный ожесточенными спорами, постепенно отходил в прошлое.

Она удивленно взглянула на догнавшего ее Сути.

– Я должен поговорить с тобой с глазу на глаз.

– Без Пазаира?

– В данном случае да.

– Чего ты боишься?

– Мои подозрения очень неопределенны, но в то же время ужасны… Он может возмутиться понапрасну. Я хочу поговорить сначала с тобой; ты и рассудишь…

– Речь пойдет о Пантере?

– Как ты догадалась?

– Она занимает большое место в твоей жизни… кажется, ты влюблен в нее.

– Ты ошибаешься, нас связывает только чувственность. Но Пантера…

Сути колебался. Нефрет, любившая быструю ходьбу, замедлила шаг.

– Ты помнишь обстоятельства убийства Беранира? – спросил он.

– Ему воткнули в шею перламутровую иглу, место было выбрано так умело, что смерть оказалась мгновенной.

– Таким же способом Пантера убила стражника-предателя, только у нее был кинжал. А этот человек был настоящим великаном.

– Простое совпадение.

– Я надеюсь, Нефрет, от всей души надеюсь.

– Не мучай себя понапрасну. Я так хорошо чувствую душу Беранира, что могу тебе сказать сразу и с полной уверенностью. Пантера невиновна.

* * *

Нефрет и Пазаир ничего не скрывали друг от друга. С того момента, как любовь связала их, между ними установилось такое согласие, которого не могла замутить серая повседневность, не могли нарушить никакие неурядицы. И когда судья поздно ночью пришел в спальню, его жена, проснувшись, тут же рассказала ему о своем разговоре с Сути.

– Мысль, что он живет с женщиной, убившей Беранира, порождает в нем чувство вины.

– И давно он так мучается?

– Этот эпизод отпечатался в его памяти, и теперь его посещают кошмары.

– Глупо. Пантера даже не была знакома с Бераниром.

– Но кто-нибудь мог использовать ее преступные способности вслепую.

– Стражника она убила из любви к Сути; можешь его успокоить.

– Ты в этом абсолютно уверен?

– Я уверен и в нем, и в ней.

– Я тоже.

* * *

Приезд царицы нарушил распорядок дня. Управляющие из провинций, собравшиеся просить необходимые санитарные средства, склонили головы перед появившейся Туей.

Мать Рамсеса обняла Нефрет:

– Вы наконец-то заняли подобающее вам место.

– Я жалею о своей деревне в Верхнем Египте.

– У вас не должно быть ни сожалений, ни угрызений. Важно лишь то, что вы служите стране.

– Как ваше здоровье?

– Прекрасно.

– Но все же надо бы пройти обследование.

– Только для того, чтобы успокоить вас.

Несмотря на возраст и перенесенные недуги, царица выглядела хорошо. Нефрет, тем не менее, попросила ее продолжать прописанный ею курс лечения.

– Перед вами стоит непростая задача, Нефрет. Небамон обладал даром умело обходить острые вопросы и откладывать дела в долгий ящик; он окружал себя помощниками, лишенными индивидуальности. Эти вялые, безынициативные и цепляющиеся за отжившее люди будут вам очень мешать. Инерция – серьезный враг; не теряйте мужества.

– Как чувствует себя фараон?

– Он сейчас на севере, поехал проверять военные гарнизоны. По-моему, его очень беспокоит исчезновение полководца Ашера.

– Ваше прежнее взаимопонимание вернулось?

– Увы, нет! Иначе я бы поняла причину объявления этой смехотворной амнистии, которая так не понравилась народу. Рамсес устал, его власть слабеет. Великие жрецы Гелиополя, Мемфиса и Фив скоро собираются устроить праздник возрождения: все чувствуют, что это необходимо.

– Страна будет ликовать.

– В душе Рамсеса снова зажжется огонь, который помогал ему победить самых опасных врагов. Если вам понадобится моя помощь, обращайтесь без колебаний; теперь наши отношения приобрели официальный характер.

Ободренная царицей, Нефрет почувствовала, что ее силы утроились.

* * *

Рабочие ушли, и госпожа Тапени стала осматривать мастерскую. Ее опытный глаз привык замечать самую мелкую кражу; каждый инструмент или кусок ткани должен оставаться на своем месте, ничто не должно исчезать из ее владений, иначе виновного тут же настигало суровое наказание. Строгий порядок был залогом высокого качества ее продукции.

В мастерскую вошел мужчина.

– Денес… Зачем ты пришел?

Судовладелец тщательно прикрыл за собой дверь. Массивный, с квадратным лицом, он медленно приближался к ней.

– Ты же сказал, что мы не должны больше видеться.

– Именно так.

– Ты совершил оплошность. Я не из тех женщин, которых можно использовать, а потом бросить.

– Ты тоже совершила оплошность. Я не из тех, кого можно шантажировать.

– Или ты согласишься на мои условия, или я разрушу твою репутацию.

– С моей женой только что произошел несчастный случай; боги были благосклонны к ней, иначе ее уже не было бы в живых.

– Это обстоятельство ничего не меняет в наших с ней договоренностях.

– Вы с ней ни о чем не договаривались.

Одной рукой Денес схватил Тапени за горло и прижал к стене.

– Если ты не перестанешь надоедать мне, то с тобой тоже может приключиться несчастный случай. Я терпеть не могу эти игры, со мной они не проходят. Не пытайся увидеться с моей женой и забудь о нашей сегодняшней встрече. Если хочешь дожить до старости, занимайся своими делами. Прощай.

Освободившись от его хватки, Тапени шумно вдыхала воздух.

* * *

Сути убедился, что за ним нет слежки. После допроса, учиненного ему Кемом, он опасался, что за ним будет установлено наблюдение. Нубиец не шутит, он это понял; даже Пазаир не сможет защитить своего друга, если его виновность докажет верховный страж.

К счастью, подозрения, касавшиеся его любовницы-ливийки, были развеяны, и теперь Сути и Пантера могут покинуть Мемфис, но только незаметно для нубийца. Суметь воспользоваться своим огромным богатством было делом тонким и сложным, без посторонней помощи здесь не обойтись. Молодой человек связался с несколькими сомнительными личностями, известными скупщиками драгоценностей, но до поры не раскрывал сути своего дела. Он намекал на крупную сделку, требующую, кроме прочего, услуг по транспортировке.

Коротконогий показался ему подходящим партнером: торговец не задавал лишних вопросов и согласился поставить Сути выносливых ослов, сушеное мясо, бурдюки с водой в то место, которое тот укажет.

Вывезти золото из пещеры, доставить его в большой город, где-то спрятать и затем продать, чтобы купить себе роскошную усадьбу и жить там в свое удовольствие, – это было очень рискованное предприятие. Но Сути любил играть со своей судьбой, постоянно ее искушая. До богатства оставался лишь шаг, и удача не должна покинуть его.

Через три дня они с Пантерой отправятся в Элефантину. Снабженные деревянной табличкой с инструкциями, они добудут ослов и еду в селении, где их никто не знает. Взяв с собой часть золота, вернутся в Мемфис и постараются продать его на черном рынке, где торгуют греки, ливийцы и сирийцы. Рыночная стоимость желтого металла так высока, а в продаже он появляется так редко, что покупатель на него найдется.

Однако он рисковал получить за это пожизненное заключение, если не смертную казнь. Но когда у него будет самое богатое поместье в Египте, он устроит там царский прием в честь своих друзей Пазаира и Нефрет. Он будет жечь свое богатство, как солому, так, чтобы этот веселый огонь поднялся до цебес, где несуществующие боги будут радоваться вместе с ним.

* * *

Голос визиря был хриплым, лицо его осунулось.

– Судья Пазаир, я пригласил вас, чтобы поговорить о вашем поведении.

– Я совершил что-нибудь неподобающее?

– Вы не одобрили амнистию, не скрывая этого, но, напротив, демонстрируя ваше к ней отношение.

– Молчать в такой ситуации было бы хуже.

– Вы согласны, что повели себя неосторожно?

– Но вы тоже не скрыли свое неодобрение от царя?

– Я старый визирь, а вы – молодой судья.

– Разве мнение скромного квартального судьи может оскорбить Его Величествр?

– Но вы были старшим судьей царского портика. Храните ваши мысли при себе.

– Мое следующее назначение будет зависеть от моего молчания?

– Вы достаточно умны, чтобы самому ответить на этот вопрос. Судья, идущий против Закона, недостоин исполнять свою должность.

– Если так, то я от нее отказываюсь.

– Но это же цель вашей жизни.

– Да, это будет тяжелая утрата, я признаю, но лицемерить еще тяжелее.

– Ваше упрямство не чрезмерно?

– Это замечание, исходящее из ваших уст, я считаю похвалой.

– Не люблю высоких слов, но я считаю, вы нужны стране.

– Сохраняя верность своим идеалам, я надеюсь жить в гармонии с Египтом, где есть пирамиды, Фивы и ослепительное солнце. Этот Египет не знает об амнистии. Если же я ошибаюсь, то моя дорога и дорога Закона отныне расходятся.

* * *

– Здравствуй, Сути.

Молодой человек опустил чашу со свежим пивом.

– Тапени!

– Я долго искала тебя. Эта харчевня производит мрачное впечатление, но тебе здесь, похоже, нравится.

– Как ты поживаешь?

– После твоего отъезда – так себе.

– Хорошенькие женщины обычно не страдают от одиночества.

– Мы ведь женаты, ты забыл?

– Когда я уезжал, мы, кажется, разводились.

– Ошибаешься, дорогой мой; я расцениваю твое бегство как простое отсутствие.

– Наша женитьба была частью расследования, которое я вел; амнистия положила ему конец.

– А я восприняла наш союз серьезно.

– Брось шутить, Тапени.

– Ты именно такой муж, о котором я мечтала.

– Я тебя умоляю…

– Ты должен бросить свою ливийскую шлюху и вернуться к домашнему очагу.

– Какая глупость!

– Я не хочу тебя потерять. Сделай, как я говорю, иначе пожалеешь.

Сути пожал плечами и допил свое пиво.

* * *

Смельчак вышагивал впереди Пазаира и Нефрет. Пес посматривал на воду канала, но не хотел подходить к нему близко. Маленькая зеленая обезьянка сидела на плече у хозяйки.

– Мое решение раздражает Баги, но я его не поменяю.

– Ты будешь работать в провинции?

– Нет. Я больше не судья, Нефрет, потому что позволил себе выступить против ошибочного решения.

– Нам надо было уехать в Фивы.

– Твои коллеги уговорили бы тебя вернуться.

– Мое положение не такое прочное, как может показаться. То, что старшим лекарем царства стала женщина, раздражает кое-кого из влиятельных придворных. При малейшей оплошности они потребуют моей отставки.

– Я хочу осуществить свою давнюю мечту: стану садовником. В нашем будущем доме без этой работы не обойтись.

– Пазаир…

– Жить вместе с тобой – это несравненное счастье. Работай на благо страны, я буду выращивать цветы и деревья.

* * *

Глаза Пазаира не обманули его. Речь действительно шла о приглашении, поступившем от главного судьи Гелиополя, священного города, расположенного севернее Мемфиса. Самостоятельного экономического значения город не имел, он весь состоял из храмов, построенных вокруг гигантского обелиска, символизировавшего солнечный луч.

– Мне предлагают должность храмового распорядителя, – сообщил он Нефрет. – И поскольку в Гелиополе ничего не происходит, служить там будет необременительно. Обычно визирь назначает туда людей пожилых или слабых здоровьем.

– Баги сделал по отношению к тебе добрый жест, – заметила Нефрет. – По крайней мере, ты сохранишь судейское звание.

– Отстранить меня от гражданских дел… Остроумно.

– Не отказывайся от этого назначения.

– Если мне будут навязывать безоговорочное послушание, если мне предложат безоговорочно принимать амнистии, моя служба будет краткой.

* * *

В Гелиополе трудились составители священных текстов, хранители ритуалов и мифов – предназначенной для передачи мудрости древних из поколения в поколение. В святилищах, обнесенных высокими и толстыми стенами, избранные жрецы обслуживали культ великого бога Солнца.

Пазаир шел по тихому, пустынному городу, где не было ни торговцев, ни лавок. В маленьких белых домиках жили жрецы и ремесленники, занятые изготовлением и поддержанием в надлежащем состоянии предметов ритуала. Шум большого мира сюда не доносился.

Распорядитель явился в служебное помещение главногосудьи, где, что-то бормоча, его встретил согбенный писец, явно недовольный вторжением. Изучив предъявленное ему приглашение, он удалился.

Место было тихое, можно сказать, сонное, так далеко отстоявшее от оживленного Мемфиса, что Пазаиру было трудно представить себе, что здесь работали люди.

Появились двое стражников, вооруженных дубинками.

– Судья Пазаир?

– Это я.

– Следуйте за нами.

– Куда?

– Приказ не обсуждается.

– Я отказываюсь.

– Сопротивление бесполезно. Не заставляйте нас применять силу.

Пазаир снова попал в ловушку. Тот, кто позволял себе оспаривать решения Рамсеса, должен за это заплатить; ему приготовили здесь не место судьи, а место на всеми забытом кладбище.

38

Стражники привели Пазаира ко входу в вытянутое здание, примыкающее к стене одной из башен храма Ра. Дверь отворилась, и появился пожилой черноглазый жрец, обритый наголо и закутанный в шкуру пантеры.

– Судья Пазаир?

– Мое задержание незаконно.

– Вместо того чтобы говорить глупости, войдите, вымойте руки и ноги и постарайтесь сосредоточиться.

Заинтригованный Пазаир повиновался. Дверь закрылась, стражники остались снаружи.

– Где я?

– В Доме Жизни в Гелиополе.

Судья потрясенно замолк. Так вот оно, это потаенное и недоступное для простых смертных место, где древние мудрецы писали Тексты пирамид, рассказывающие о путях души в загробном мире. В народе было известно, что самые знаменитые маги обучались в этой полной тайн школе, куда время от времени призывались избранные из мира людей, не знавшие ни дня, ни часа своего представления.

– Ты должен очиститься.

Судья исполнил требование, его охватила дрожь.

– Меня зовут Лысый, – сообщил жрец. – Я слежу за этой дверью, чтобы через нее не проникли никакие злые силы.

– Меня пригласили…

– Не путай меня своими бесполезными речами.

Лысый излучал такой мощный магнетизм, что слова застревали в глотке.

– Сними свою одежду и надень этот белый покров.

Пазаиру казалось, что он перенесся в другой мир, без привычных точек отсчета. Дневной свет проникал в Дом Жизни только через узкие окошки, пробитые высоко под крышей в каменных стенах, на которых не было никаких надписей.

– Меня также называют Карателем, – произнес жрец, – потому что это я отрубаю головы врагам Осириса. Здесь хранятся анналы богов, книги премудрости и сборники тайных ритуалов. Пусть на твои уста ляжет печать: ты должен хранить в тайне все, что увидишь и услышишь здесь. Болтливых судьба наказывает.

Лысый шел впереди Пазаира по длинному коридору, который вывел их на покрытый песком двор. В середине него располагался Первозданный холм, хранилище жизни в ее самой тайной ипостаси. Называемый «божественным камнем», он был умащен мазями и покрыт бараньей шкурой.

– Он таит в себе силу, вновь и вновь создающую Египет, – рассказывал жрец.

По периметру двора располагались хранилища книг и мастерские, где работали только посвященные.

– Что ты видишь, Пазаир?

– Песчаный холм.

– В нем кроется жизнь. Божественная творческая сила выплескивается из океана, где миры существуют в неразделенном состоянии, и воплощается на земле в виде этой возвышенности. Стремись всегда к самому главному, к самому высокому, и ты приблизишься к истокам. Войди в этот зал и предстань перед своим судьей.

На троне из золоченого дерева сидел человек в завитом парике и длинном платье. У него на груди висела широкая розетка; в правой руке он держал жезл власти, в левой – длинный посох. За его спиной виднелись золотые весы.

Хранитель тайн Дома Жизни, занимавшийся раздачей даров, хранитель священного первозданного камня, внушавший робость, обратился к вошедшему.

– Ты претендуешь на то, чтобы быть честным судьей?

– Я стараюсь.

– Почему ты отказываешься исполнять амнистию, объявленную фараоном?

– Потому что она несправедлива.

– В этом тайном месте, перед этими весами, не смущаемый взглядами непосвященных, ты продолжаешь настаивать на своем мнении?

– Да.

– Я ничего не могу для тебя сделать.

Лысый схватил Пазаира за плечо и вытащил его из зала. Выходит, эти красивые слова тоже были частью комедии, ловушкой, куда он попался. Единственной целью жрецов было сломить его сопротивление. Метод убеждения не сработал, теперь они будут действовать жестко.

– Войди сюда.

Лысый хлопнул бронзовой дверью.

Маленькая комната освещалась единственной лампадой. Двери не было, воздух поступал через две узкие щели, пробитые в стенах.

Какой-то человек смотрел на Пазаира. У него были рыжие волосы, широкий лоб, нос с горбинкой. На его запястьях судья увидел браслеты из золота и лазурита, с внешней стороны которых виднелись выгравированные головы диких уток. Это были любимые украшения Рамсеса Великого.

– Вы…

Пазаир не смог произнести слово «фараон», оно застыло у него на губах.

– Ты Пазаир, распорядитель, покинувший должность старшего судьи царского портика и подвергнувший критике мой указ об амнистии?

Тон был резкий, в нем слышался упрек. Сердце судьи гулко стучало; он находился здесь, лицом к лицу с самым могущественным властителем на земле. Мысли путались.

– Ну, отвечай! Или мне солгали?

– Нет, Ваше Величество.

Судья вспомнил, что забыл поклониться. Нагнув голову, он опустился на колени.

– Поднимись. Раз ты осмеливаешься перечить царю, веди себя как воин.

Оскорбленный, Пазаир поднялся с колен.

– Я не отступлю.

– Чем тебе не нравится мое решение?

– Обелить преступников и отпустить их на волю означает оскорбить богов и выказать презрение к человеческим страданиям. Если вы встанете на этот опасный путь, то завтра виновными окажутся жертвы.

– А сам ты не совершаешь ошибок?

– Я много ошибался, но никогда не наносил урона невинным.

– И ты абсолютно неподкупен?

– Моя душа не продается.

– Ты отдаешь себе отчет, что оскорбляешь единовластного владыку Египта?

– Я действую в соответствии с Законом богини Маат.

– Ты знаешь его лучше, чем я, ее сын?

– Амнистия – это большая несправедливость, она ставит под удар спокойствие в стране.

– И после таких слов ты надеешься выжить?

– Мне бы очень хотелось сказать вам, что я действительно думаю.

Тон Рамсеса изменился, его речь стала медленной и серьезной.

– Я слежу за тобой с момента твоего приезда в Мемфис. Беранир был мудрецом, его действия всегда были взвешенными. Он выбрал тебя за честность и порядочность. Другая его ученица, Нефрет, сегодня занимает пост старшего лекаря царства.

– Она добилась успеха, а я потерпел поражение.

– Ты тоже добился успеха, потому что стал единственным в Египте справедливым судьей.

Пазаир опешил.

– С тобой спорили многие, в том числе и я, но ты остался при своем мнении. Во имя справедливости ты осмелился противостоять царю Египта. И сегодня ты – моя единственная и последняя надежда. Я фараон, но я очень одинок и попал в ужасную беду. Готов ли ты помогать мне или предпочтешь спокойную жизнь?

Пазаир поклонился:

– Я готов служить вам.

– Притворное смирение или искренняя готовность?

– Мои действия красноречивее моих слов.

– Именно поэтому я вручаю тебе судьбу Египта.

– Я… я не понимаю.

– Мы находимся в надежном месте; здесь никто не услышит то, что я хочу тебе рассказать. Подумай хорошенько, Пазаир, ты еще можешь отказаться. Когда я скажу все, ты окажешься облеченным самым высоким доверием, когда-либо выпадавшим на долю судьи.

– Моим учителем был Беранир, и я не привык хитрить.

– Судья Пазаир, я назначаю тебя визирем Египта.

– Но ведь визирь Баги…

– Баги стар, и у него больше нет сил. За последние месяцы он несколько раз обращался ко мне с просьбой найти ему замену. Твой отказ принять амнистию дал мне возможность найти ему преемника, вопреки пожеланиям придворных, которые называли другие имена.

– Почему Баги не может сделать то, о чем вы собираетесь просить меня?

– С одной стороны, он устал и не сможет провести расследование. С другой, я опасаюсь болтовни его чиновников, которые засиделись на своих местах. Если какие-нибудь сведения просочатся наружу, страна может попасть в руки демонов, пришедших из тьмы. Завтра ты станешь вторым человеком в царстве после фараона; но ты останешься один, без друзей, без опоры. Ты не сможешь довериться никому, тебе придется перетряхнуть все прежнее окружение, найти новых людей, но не доверяй даже им.

– Вы упомянули расследование…

– Правда такова, Пазаир. Внутри большой пирамиды хранились знаки высшей власти страны, именно они делали легитимной власть фараона. Пирамида была вскрыта преступниками и разграблена, сокровища похищены. Без них я не могу устроить праздник возрождения, которого требуют – и справедливо – высшие жрецы главных храмов и душа народа. Меньше чем через год, когда придет большой разлив Нила, я вынужден буду отречься от власти в пользу кого-то из воров и преступников, притаившихся в тени.

– То есть декрет об амнистии вы подписали не по своей воле?

– В первый раз я был вынужден действовать вопреки справедливости. Мне пригрозили разгласить сведения о грабеже пирамиды и тем самым ускорить мое свержение.

– Почему ваши враги не сделали этого раньше?

– Они пока не готовы; захват высшей власти в стране необходимо тщательно спланировать. Момент моего отречения – самый удачный для реализации их планов: узурпатор придет к власти в самых благоприятных условиях. Если я согласился подчиниться требованиям, изложенным в анонимном послании, то главным образом для того, чтобы посмотреть, осмелится ли кто-нибудь выступить против амнистии. Кроме Баги и тебя, никто не усомнился в обоснованности такого решения. Старый визирь заслужил отдых; найти и остановить преступников придется тебе. Если ты этого не сделаешь, мы все погибнем.

Пазаир припомнил основные этапы своего расследования, начиная с главного момента, когда он – всего лишь песчинка, попавшая в жернова этой адской машины, – отказался поддержать перевод на другое место одного из ветеранов, служившего в почетной страже при сфинксе.

– Никогда еще такая мощная волна преступлений и убийств не обрушивалась на страну. Я убежден, что она была прямым следствием чудовищного заговора. Почему были убиты пятеро ветеранов? Потому что сфинкс Гизы расположен близко к большой пирамиде. Эти воины мешали заговорщикам, те стремились от них избавиться, чтобы получить возможность беспрепятственно проникнуть в сердце пирамиды.

– Каким образом?

– Под землей между этими сооружениями есть соединяющий их проход, который я считал утраченным. Тебе надо посмотреть его, возможно, ты что-нибудь там найдешь. Долгое время я полагал, что вдохновителем заговора является полководец Ашер…

– Нет, Ваше Величество, он не более чем пешка.

– Если он до сих пор не найден, значит, старается поднять ливийские племена против Египта.

– Ашер мертв.

– У тебя есть доказательства?

– Мне подтвердил это мой друг Сути.

– Он его убил?

Пазаир замешкался с ответом.

– Ты мой визирь. Между нами не должно быть никаких тайн; мы связаны правдой.

– Сути уничтожил этого человека, которого ненавидел. Однажды он был свидетелем, как тот подвергал пыткам египетского солдата.

– Я долго верил в порядочность Ашера, но ошибся в нем.

– Если бы суд над Денесом состоялся, его виновность тоже была бы доказана.

– Этот судовладелец – тщеславный выскочка!

– Со своими друзьями Кадашем и Чечи они составляли опасный союз. Зубной лекарь рвался занять пост старшего лекаря, второй утверждал, что работает над созданием сверхпрочного оружия. Чечи и Денес, скорее всего, и есть виновники несчастного случая с царевной Хаттусой.

– В заговор входят только эти трое?

– Не знаю.

– Это необходимо выяснить.

– Я блуждал в потемках, Ваше Величество; теперь же я должен знать все. Какие предметы похищены из пирамиды?

– Жезл из небесного железа, который служит для отверзания уст мумии во время ритуала воскрешения.

– Он находится у главного жреца храма Птаха, в Мемфисе!

– Амулеты из лазурита.

– Чечи организовал незаконную торговлю ими. Но многие из них, скорее всего, находятся в Карнаке, у старшего жреца Кани.

– Золотой скарабей.

Пазаира охватила радостная надежда.

– Тоже у Кани!

В какой-то момент новый визирь поверил в то, что он спас, сам того не зная, сокровища пирамиды.

– Похитители, – продолжал между тем Рамсес, – сорвали с Хеопса золотую маску и ожерелье.

Судья молчал. От разочарования его лицо вмиг потемнело.

– Если они повели себя как дикари, торгующие нашим прошлым, мы никогда не отыщем многие ценные реликвии, такие, например, как золотой мерный локоть богини Маат. Они расплавляли их, превращая в слитки, и продавали за пределы Египта.

Пазаир был взволнован. Как человеческие существа могут быть настолько низкими и подлыми, чтобы поднять руку на подобную красоту?

– Если часть священных предметов спасена, а остальные уничтожены, то чем сегодня могут располагать преступники?

– У них в руках главное, – ответил Рамсес. – Завещание богов. Мои ремесленники способны сделать новый золотой локоть, но завещание – реликвия, которую невозможно воссоздать. Оно передается от фараона к фараону. На празднике возрождения я должен показать его богам, главным жрецам, своим приближенным и народу Египта. Так предписывает Закон, так было вчера, так будет завтра, и я обязан этому подчиниться. В течение месяцев, отделяющих нас от возможного краха, наши враги не будут сидеть сложа руки. Они постараются ослабить меня, подточить и разрушить мою власть. Ты должен сломать их планы, ибо в случае неудачи царство, созданное нашими предками, рискует исчезнуть навсегда. Если эти негодяи осмелились осквернить нашу главную святыню, это значит, что они плюют на наши устои. Перед лицом такого вызова моя личная судьба не так уж важна; но мой трон – это символ тысячелетней династии и традиций, на которых стоит страиа. Я люблю Египет так же, как и ты; и наша любовь к стране выходит за пределы человеческой жизни. Они могут погасить этот свет. Ты должен сберечь его. Действуй, визирь Пазаир.

39

Целую ночь Пазаир размышлял, сидя в позе писца перед статуей бога Тога, изваянного в виде павиана с короной в форме лунного диска. Храм стоял молчаливый; на крыше звездочеты наблюдали за небесными светилами. Все еще находясь под впечатлением беседы с фараоном, судья наслаждался последними часами покоя, оставшимися до его вступления в должность, до того как он переступит порог нового существования, которого не искал. Он вспоминал тот благословенный момент, когда Нефрет, Смельчак, Северный Ветер, Проказница и он готовились отправиться в Фивы, мечтал о спокойной, неторопливой жизни в маленькой деревушке Верхнего Египта, о своей нежной подруге, о естественной смене времен года, вдалеке от государственных дел и человеческого тщеславия. Однако теперь это была лишь мечта, далекая и недоступная.

* * *

Два молчаливых жреца отвели Пазаира в Дом Жизни, где его встретил Лысый. Будущий визирь встал коленями на циновку; Лысый возложил ему на голову деревянную табличку с храмовым уставом, потом дал хлеба и воды.

– Ешь и пей, – приказал он. – Сохраняй бдительность в любых условиях, иначе твоя пища станет горька. Пусть твои дела будут такими, чтобы горе превращалось в радость.

Пазаир надел набедренную повязку старинного покроя, льняное платье и короткий парик, его тело было вымыто и умащено благовониями. Жрецы повели его в царский дворец, вокруг которого собралась толпа любопытных. Накануне глашатаи возвестили о том, что назначен новый визирь.

Сосредоточенный, равнодушный к приветствиям, Пазаир вошел в большой зал приемов, в центре которого на троне сидел фараон. Голова царя была увенчана двумя коронами – белой и красной, что символизировало нерушимое единство двух частей страны – Верхнего и Нижнего Египта. По обе стороны от него находились его друзья, в том числе прежний визирь Баги и Бел-Тран, новый распорядитель государственной казны. Между колоннами расположились многочисленные придворные и сановники, среди которых Пазаир сразу заметил старшего лекаря. Вид у Нефретбыл торжественный и радостный, она не сводила с мужа глаз.

Пазаир встал напротив царя. Хранитель Закона развернул перед ним папирус с запечатленным в нем духом уложений.

– Я, Рамсес, фараон Египта, назначаю Пазаира визирем, защитником справедливости и опорой страны. В действительности ты получаешь сегодня не льготы, не милости и не благосклонность с моей стороны, поскольку работа, которая тебе предстоит, вовсе не легка и приятна, но, напротив, горька, как желчь. В любом деле, которое ты будешь рассматривать, действуй в соответствии с Законом, будь справедлив по отношению к любому человеку, каково бы ни было его положение. Веди себя так, чтобы заслужить уважение окружающих своей мудростью и ясностью речей. Властвуя над подчиненными, не оскорбляй никого, будь с ними мягок. Не замыкайся в молчании, смело иди навстречу трудностям, не отступай перед препятствиями. Пусть твоя манера судить людей будет прозрачна, не прячь от них ничего, твои доводы должны быть им понятны. Вода и ветер расскажут о твоих делах и донесут твои слова до каждого. Действуй так, чтобы никто не мог обвинить тебя в несправедливости по отношению к нему, ты обязан выслушать каждого. Не оказывай никому предпочтения, суди знакомого тебе так же, как и незнакомого, не старайся никому понравиться, в то же время избегай чрезмерной суровости и неуступчивости. Карай бунтовщика, наглеца и болтуна, ибо они сеют смуту и разрушения. Твое единственное прибежище – Закон богини Маат, который остается неизменным с незапамятных времен и пребудет вечно. Честность и справедливость должны стать твоим образом жизни.

Склонившись перед фараоном, Баги сжал руками медное сердце, висевшее у него на груди, снял его и передал монарху.

– Оставь у себя этот символ, – повелел Рамсес, – за долгие годы службы ты показал себя достойным его, и он останется у тебя навсегда. Пусть твоя старость будет счастливой и спокойной, однако не забывай помогать советами твоему преемнику.

Прежний и новый визири дружески обнялись, после чего Рамсес повесил на шею Пазаиру новое сверкающее сердце, сделанное ремесленниками в его мастерских.

– Отныне ты – олицетворение справедливости, – возвестил фараон, – и должен заботиться о счастье Египта и его жителей. Ты – та самая медь, что защищает золото, ты визирь, защищающий царя, действуй сообразно с тем, что я сказал тебе, не впадая ни в безволие, ни в раболепие, и учись воплощать мысли фараона. Каждый день я жду от тебя отчета о проделанной работе.

Придворные почтительно приветствовали нового визиря.

* * *

Управляющие провинциями, правители областей, писцы, судьи, ремесленники, мужчины и женщины Египта восхваляли нового визиря. Пиры в его честь организовывались повсеместно, гости на них вкушали изысканные блюда и пили лучшие вина.

Чья судьба может сравниться с судьбой визиря? Многочисленные слуги стараются предупредить его малейшие желания, к его услугам лодка из лучшего кедра, к столу его подаются самые сочные блюда, самые тонкие вина; услаждая его слух, музыканты, исполняют сладчайшие мелодии; в его виноградниках вызревает черный виноград, его кладовые полны самой свежей рыбой и лучшей дичью, которую зажаривают с пряными травами. Визирь восседает на креслах из эбенового дерева, возлежит на кровати из золоченого дерева с мягкими подушками; в особой комнате его ждет слуга, который сделает ему массаж со специальными мазями, чтобы снять усталость.

Однако все перечисленное – не более чем видимость. Его труд будет «горше желчи», как было сказано фараоном на церемонии вступления в должность.

Нефрет – старший лекарь царства, Кани – главный жрец Карнака, Кем – начальник стражи… Кажется, боги сделали окончательный выбор в пользу справедливости, дав этим людям возможность служить на благо страны? Кажется, небо должно быть безоблачным, сердце – радостным, но на душе у Пазаира было тяжело и неспокойно.

Времени в запасе – меньше года, и на страну могут опуститься черные сумерки.

Нефрет обняла мужа и прижала к себе. Визирь все рассказал ей о своей встрече с Рамсесом: разделив с ним его тайну, она разделила и боль. Взгляды их потерялись в бесконечной синеве неба, где поблескивали звезды, одна из которых была душой Беранира.

* * *

Пазаир согласился переехать в поместье с домом, садом и землями, которые фараон предоставлял своему визирю. Отобранные Кемом стражники отныне будут нести караул у входа в обширные владения, огражденные высокой стеной, а другие – наблюдать за происходящим там из соседних домов. Никто не мог приблизиться к этому жилищу, не предъявив пропуск или специальное приглашение. Расположенная неподалеку от царского дворца, эта резиденция представляла собой островок зелени, засаженный пятью сотнями деревьев, среди которых было семь десятков смоковниц, тридцать персиковых деревьев, девять ив и десяток тамарисков. Редкие растения, вывезенные из Нубии и Азии, были представлены лишь несколькими экземплярами. В виноградниках вызревали ягоды, предназначенные на вино только для визиря.

Зеленая обезьянка Нефрет была очарована новой обстановкой: она носилась взад и вперед и срывала с деревьев и кустов разные лакомства. Сад был ухожен стараниями двух дюжин садовников; часть земли была отведена для выращивания овощей, поделена на квадратные участки, по границам которых пролегали оросительные каналы. Водоносы доставляли влагу и к расположенным террасами фруктовым садам.

В центре сада располагался колодец пятиметровой глубины. Рядом помещалась защищенная от ветра беседка, куда вели наклонные мостки с перилами: здесь можно было принимать солнечные ванны даже зимой. В тени больших деревьев, куда задувал северный бриз, был оборудован еще один укромный уголок – там можно было спасаться от летней жары возле квадратного водоема, предназначенного для купания.

Но старая циновка, оставшаяся от прежних времен, была с Пазаиром всегда, несмотря на многочисленную и удовлетворявшую самым требовательным вкусам мебель, которой было обставлено жилище. Качество противомоскитной сетки поразило его воображение, а на Нефрет самое сильное впечатление произвели разнообразные щетки и метелки, которые помогут ей содержать дом в образцовой чистоте.

– Ванная комната – настоящее чудо.

– Тебя ждет брадобрей: он будет приходить каждое утро.

– А у тебя теперь есть свой цирюльник.

– И сбежать от них невозможно?

Пазаир обнял жену.

– Меньше года, Нефрет. У нас осталось меньше года, для того чтобы спасти Рамсеса.

* * *

Для Денеса наступили черные дни. Да, он снова пользовался безоговорочной поддержкой своей супруги, которая еще не оправилась после несчастья и останется калекой на всю жизнь. Развод ему больше не грозил, семейное состояние было в его распоряжении, госпожу Тапени удалось угомонить. Но будущее представлялось мрачным из-за нового и неожиданного назначения Пазаира. План заговорщиков оказался скомканным, хотя конечная победа им обеспечена, поскольку в их руках находилось главное – завещание богов.

Химик Чечи сильно нервничал и постоянно призывал к осторожности; их расчеты получить в свое распоряжение посты старшего лекаря и визиря не оправдались, и заговорщикам пришлось отступить в тень, целиком полагаясь на свое самое надежное оружие – время. Оно работало на них. Старшие жрецы главных храмов только что объявили дату праздника царского возрождения: он состоится в первый день нового года, в июле, когда восход над горизонтом звезды Сотис объявит о приближении половодья. Накануне своего отречения Рамсес узнает имя своего преемника и передаст ему власть на глазах у всего народа.

– Интересно, доверился фараон Пазаиру? – размышлял Денес.

– Ясное дело, нет, – утверждал Чечи. – Царь вынужден молчать; одно лишнее слово, и трон под ним зашатается. Пазаир не честнее других, он тут же начнет играть против монарха.

– Но почему он выбрал Пазаира?

– Потому что этот жалкий судья оказался хитрым и пронырливым. Он сумел подольститься к Рамсесу со своей пресловутой порядочностью.

– Ты прав. Фараон совершает огромную ошибку.

– Но этого интригана следует опасаться, он уже показал, на что способен.

– Новая работа его отрезвит. Если бы он был не так глуп, он встал бы на нашу сторону.

– Слишком поздно. Он начал свою собственную игру.

– Нам следует держаться от него подальше.

– Необходимо показать ему свое почтение и засыпать дарами: он подумает, что мы ему покорились.

* * *

Сути терпеливо дожидался, пока буря пройдет. Взбешенная Пантера била посуду, ломала стулья, рвала одежду и даже сгоряча растоптала дорогой парик. Маленький домик напоминал поле битвы, но ливийка все не унималась.

– Я отказываюсь! – крикнула она.

– Ну потерпи немного.

– Мы должны были уехать завтра.

– Но мы не знали, что Пазаира назначат визирем, – заметил Сути.

– Мне плевать!

– А мне нет.

– На что ты надеешься? Он про тебя уже забыл. Уедем, как договаривались.

– Торопиться ни к чему.

– Я хочу получить наше золото.

– Оно не убежит.

– Еще вчера ты говорил только о нашем отъезде.

– Я должен повидать Пазаира и выяснить его намерения.

– Пазаир, снова этот Пазаир! И когда только мы от него избавимся?

– Замолчи.

– Я тебе не рабыня.

– Тапени советовала мне избавиться от тебя.

– Ты посмел встречаться с этой стервой!

– Мы случайно встретились в харчевне. Она считает себя моей законной женой.

– Очень глупо.

– Покровительство визиря мне может понадобиться.

* * *

Первым гостем Пазаира оказался его предшественник. Баги, несмотря на больные ноги, предпочитал обходиться без палки. Сутулясь, он прошел в зимнюю беседку и сел; голос у него был хриплый.

– Вы заслужили свое назначение, Пазаир, лучшего визиря нам не найти.

– Вы будете служить для меня примером.

– Последний год моей работы был очень тяжелым, в том числе и душевно; мне нужно было уйти. К счастью, фараон прислушался ко мне. Ваша молодость недолго будет вашим недостатком: на такой работе быстро взрослеют.

– Что вы мне посоветуете?

– Не слушайте сплетен, отваживайте льстецов, глубоко вникайте в каждое дело и будьте неукоснительно строги и точны во всем, что касается законов. Я представлю вас моим ближайшим сотрудникам, вы сможете сделать выводы о том, насколько они знают свое дело.

Растопив облака, солнце залило своим светом беседку. Заметив, что Баги поморщился, Пазаир прикрыл его зонтиком.

– Вам нравится это жилище? – спросил старый визирь.

– Я его еще не рассмотрел как следует.

– Для меня оно было слишком велико, да и с садом много хлопот. Я предпочитаю свой дом в городе.

– Без вашей помощи я не смогу работать; вы согласитесь быть рядом и направлять меня?

– Это мой долг. Только дайте мне время заняться моим сыном.

– У него проблемы?

– Его хозяин им недоволен. Боюсь, как бы он его не уволил. Жена тоже волнуется.

– Если я могу помочь…

– Я должен сразу отказаться: рассчитывать на какие-то привилегии было бы нечестно. Давайте начнем работать.

* * *

Пазаир и Сути обнялись. Любитель приключений огляделся:

– Твое поместье мне нравится. Я хочу такое же: там можно будет устраивать незабываемые пирушки.

– Ты хотел бы стать визирем?

– Эта работа меня пугает. Зачем ты согласился взвалить на себя такой груз?

– У меня не было выхода.

– Я владею огромным богатством: бросай все, и мы повеселимся на славу.

– Это невозможно.

– Ты мне больше не доверяешь?

– Фараон поручил мне очень важное дело.

– Ты кончишь тем, что превратишься в типичного чинушу, надутого и высокомерного.

– Ты упрекаешь меня в том, что я согласился на эту должность?

– А тебе не нравится способ, которым я добился богатства?

– Я хочу, чтобы ты работал со мной, Сути.

– Я не могу упустить свой шанс, это слишком глупо.

– Если ты совершишь преступление, я не стану защищать тебя.

– Значит, с нашей дружбой покончено?

– Ты был мне другом и им останешься.

– Тогда почему ты угрожаешь?

– Я не хочу, чтобы ты вляпался в серьезную неприятность; Кем этого так не оставит, жалости от него не жди.

– Я с ним еще потягаюсь.

– Не зли его, Сути.

– Не учи меня жить.

– Останься, прошу тебя. Если бы ты знал, как важно то, что я должен сделать, ты бы не колебался ни секунды.

– Служить правосудию: чистая утопия! Если бы я в него верил, Ашер до сих пор был бы жив.

– Я не буду свидетельствовать против тебя.

– Вид у тебя мрачный. Ты от меня что-то скрываешь?

– Мы с тобой разрушили заговор, но это была лишь часть работы. Надо продолжать, и я хочу, чтобы ты мне помог.

– Лучше я займусь моим золотом.

– Верни его в храм.

– Ты хочешь меня выдать?

Пазаир промолчал.

– Визирь расправляется со своим другом, так?

– Не заблудись в пустыне, Сути.

– Это неприветливый, но прекрасный мир. Когда власть разочарует тебя, ты можешь ко мне присоединиться.

– Я искал не власти, просто я хотел защитить страну.

– Удачи тебе, визирь. Что до меня, то я отправляюсь за золотом.

Молодой человек вышел из прекрасного сада, не оглянувшись. Он забыл рассказать об угрозах Тапени, но какое это имело значение?

* * *

Не успел Сути переступить порог своего дома, как четверо стражников набросились на него и скрутили ему руки за спиной.

На шум выскочила Пантера с кинжалом в руках и попыталась освободить любовника. Одного из стражников она ранила в руку, другого повалила на пол, но остальным удалось совладать с ней, надев на ливийку путы.

По обвинению в прелюбодеянии пара была доставлена в суд. Госпожа Тапени не скрывала своей радости: на такой блестящий результат она и не рассчитывала. К нарушению супружеских обязанностей добавилось сопротивление стражникам. История хорошенькой брюнетки, обманутой и покинутой, растрогала судей, Пантера же, напротив, была груба и резка. Доводы Сути тоже никого не убедили.

И поскольку Тапени просила у суда снисхождения для обвиняемых, Пантеру приговорили всего лишь к немедленной высылке за пределы Египта, а Сути получил год заключения, по окончании которого ему придется работать, чтобы восполнить урон, нанесенный оскорбленной супруге.

40

Пазаир смотрел на сфинкса; глаза гигантской статуи были обращены на восток, откуда вместе с солнцем приходит весть о победе над силами разрушения, одержанной в тяжелой битве, каждую ночь разворачивающейся в потустороннем мире. Как бдительный страж плато, где возвышались пирамиды Хеопса, Хефрена и Микерина, он был участником постоянного сражения, от которого зависела жизнь всего человечества.

Визирь приказал нескольким рабочим передвинуть большую стелу, стоявшую между лапами сфинкса. Под нею оказались запечатанный сосуд и плита с кольцом. Когда ее подняли, открылся вход в коридор – узкий, с низким потолком.

Визирь вошел в него первым, держа в руках факел. Недалеко от входа он наступил на кубок из долерита, поднял его, продолжил путь, но вскоре уперся в стену. Подняв факел, он увидел, что некоторые камни в кладке недавно кто-то вытаскивал: снять целый ряд не составило никакого труда. По ту сторону стены находилась нижняя камера Великой пирамиды.

Несколько раз визирь проделал путь, которым шли грабители. Потом он обследовал кубок. Это был долерит, одна из разновидностей базальта, наиболее твердая и тяжело поддающаяся обработке; на его поверхности остались следы какого-то маслянистого вещества.

Заинтригованный Пазаир обратился к знатокам, опознавшим в этом веществе так называемое каменное масло,^[306] использование которого в Египте было запрещено. При сжигании этого состава образовывалась копоть, пачкавшая стены и потолки усыпальниц и осаждавшаяся в легких рабочих и ремесленников.

Визирь срочно потребовал нужных сведений от управителя рудников западной пустыни и от службы, занимавшейся поставкой фитилей и горючих масел. После чего направился на службу, где была назначена его первая встреча с начальниками основных подразделений.

Руководитель всех работ, относящихся к дому фараона, управляющий бригадами ремесленников и артелями разнообразных мастеров, главный распорядитель, ответственный за распределение людей по рабочим местам, управляющий архивами и всей царской администрацией, руководитель службы писцов, командующий армией, гарант мира и безопасности страны – все это были функции визиря, который должен уметь найти нужные слова, взвесить мысли, умерить страсти, сохранять спокойствие при любых обстоятельствах и стремиться к справедливости как в большом, так и в малом.

Его костюм состоял из длинного накрахмаленного передника, скроенного из плотной ткани и доходящего до груди; поддерживали его две тесемки, завязанные вокруг шеи. Поверх набедренной повязки свисала шкура пантеры, напоминающая о том, сколь стремительными должны быть действия первого лица в государстве после фараона. Довершали одеяние тяжелый парик, прикрывавший волосы, и широкое ожерелье.

Обутый в сандалии из ремней, с жезлом в правой руке, Пазаир прошел между рядами писцов, поднялся по ступенькам на помост, где стояло кресло с высокой спинкой, и повернулся лицом к подчиненным. У его ног была развернута красная ткань, на которой лежали сорок плеток, предназначенных для наказания виновных. Визирь повесил маленькую фигурку Маат на свою тонкую золотую цепочку и открыл совет.

– Фараон ясно указал, в чем состоят обязанности визиря; они остаются неизменными со времен первой династии, с того самого дня, когда наши предки начали создавать это царство. Мы живем Истиной, и фараон живет ею; наша цель – справедливость, и мы должны стремиться к ней, не делая различия между богатыми и бедными. Наш труд будет славен тем, что справедливость и правосудие укрепятся повсюду на земле Египта, поддерживая людей в жизни и облегчая их страдания. Так защитим же слабого от сильного, останемся глухи к лести, будем всегда противостоять беспорядку и насилию. Тот, кто попытается извлечь личную выгоду из своего служебного положения, потеряет должность и будет изгнан. Никто не должен рассчитывать завоевать мое доверие красивыми речами – я верю только делам.

Краткость речи, четкость ее содержания и спокойный тон говорившего произвели на слушателей сильное впечатление. Тем, кто надеялся воспользоваться молодостью и неопытностью нового визиря, чтобы продлить свое бездействие, от этих планов пришлось отказаться. Те, кто полагал, что выиграет от смены начальника, были разочарованы.

Первое дело, которое визирь примет к рассмотрению, должно задать тон всей будущей работе. Некоторые из его предшественников больше внимания уделяли проблемам армии, другие считали важнейшим орошение, третьи начинали с вопросов о налогах.

– Я хочу видеть того, кто отвечает за производство меда.

* * *

Ледяной ветер гулял по пустыне, со всех сторон окружавшей оазис Харга. Старый пчеловод, приговоренный к пожизненному заключению, мечтал об ульях, о больших кувшинах, где пчелы обустраивали свой дом. Он собирал мед, не надевая защитной сетки, потому что не боялся своих любимиц, тонко чувствуя их настроение. Недаром одним из символов фараона была пчела, неутомимая труженица, строитель и кудесник, способный создавать съедобное золото. Старый мастер различал малейшие оттенки вкуса, собирая сотни сортов меда – от ярко-красного до прозрачного. Так было до тех пор, пока завистливый чиновник не оклеветал его, обвинив в краже. А красть этот ценный продукт, который перевозили под охраной, считалось очень серьезным преступлением. Никогда уже больше ему не наливать свежий мед в маленькие горшочки, которые он имел обыкновение тщательно запечатывать и пронумеровывать. Никогда больше не услышит он привычного жужжания, бывшего для его уха приятнее любой музыки. Когда солнце плакало, несколько слезинок скатилось на землю, превратившись в пчел. Родившись от божественного света, эти существа построили свой мир.

Но это мечты, а в действительности солнце освещало высохшую фигуру каторжника, занятого приготовлением отвратительной пищи для товарищей по несчастью. Оставив очаг, он пошел к заключенным, что столпились у ворот.

В каторжную тюрьму прибыла целая экспедиция: полсотни солдат, повозки, лошади. Может, это нападение ливийцев? Протерев глаза, старик различил египетских пехотинцев. Стража склонила головы перед человеком, решительно направившимся прямиком на кухню.

Изумленный пчеловод узнал в нем Пазаира.

– Это ты… Так ты выжил?

– Ты дал мне очень толковые советы.

– А зачем ты вернулся?

– Я не забыл о своем обещании.

– Беги отсюда! Быстро! Они снова схватят тебя!

– Успокойся, эти стражники подчиняются мне.

– Ты снова стал судьей?

– Фараон назначил меня визирем.

– Не смейся над старым человеком.

Двое солдат подвели толстого чиновника с лицом, обрамленным двойным подбородком.

– Узнаешь его? – спросил Пазаир.

– Это он! Лгун, который меня оклеветал!

– Я предлагаю тебе поменяться: он остается вместо тебя на каторге, а ты занимаешь его место и становишься управляющим службой по заготовке меда.

Старик закатил глаза и упал на руки визирю.

* * *

Полученное сообщение было ясным и четким, судья поздравил ответственного писца с удачей. Каменное масло, обнаруженное в большом количестве в западной пустыне, очень интересовало ливийцев. Несколько раз они делали попытки извлечь его из недр и продать, однако войска фараона не позволяли им этого сделать. Египетские мудрецы считали нефть, по выражению Адафи, продуктом вредным и опасным.

Единственному знатоку редких масел при дворе было поручено сделать анализ горючего, чтобы выяснить его происхождение. Только он имел доступ в государственные хранилища, где под контролем военных содержался запас этого вещества. Узнав его имя, визирь поблагодарил богов и тотчас отправился в царский дворец.

* * *

– Я тщательно обследовал подземный проход, ведущий от сфинкса к нижней камере Великой пирамиды.

– Доступ в него должен быть закрыт навсегда, – приказал фараон.

– Каменщики уже приступили к работе.

– Ты что-нибудь там нашел?

– Кубок из долерита, в котором жгли нефть для освещения.

– Кто достал этот продукт?

– Тот, кому было поручено сделать его анализ.

– Как его зовут?

– Это химик Чечи, верный раб и козел отпущения Денеса.

– Ты знаешь, где его найти?

– Согласно новым данным, полученным Кемом, он прячется у Денеса.

– Есть ли у них сообщники?

– Я узнаю это, Ваше Величество.

* * *

Госпожа Тапени остановила повозку визиря на улице.

– Я хочу с вами поговорить!

Офицер, управлявший повозкой и охранявший Пазаира, поднял свой хлыст. Визирь жестом успокоил его.

– Это так срочно?

Тапени начала кокетничать.

– То, что я хочу сказать, будет вам интересно.

Он вышел из повозки.

– Прошу вас, покороче.

– Вы олицетворяете правосудие, не так ли? Так вот, я нуждаюсь в защите! Обманутая, оскорбленная и опороченная женщина – это жертва?

– Конечно.

– Мой муж бросил меня, суд его наказал.

– Ваш муж…

– Да, ваш приятель Сути. Его ливийскую шлюху выгнали из страны, а его приговорили к году тюремного заключения. И он еще легко отделался, – суд отправил его в ссылку в Чару, в Нубию, где он должен служить в военном гарнизоне. Место не очень приятное, по правде сказать, но там Сути получит возможность защищать свою родину от набегов черных варваров. А когда он вернется, то наймется посыльным, и будет выплачивать мне содержание.

– Вам надо было бы разойтись по-хорошему.

– Я передумала; я его люблю, что тут поделаешь, и не хочу отпускать от себя. Если вы вздумаете его защищать, это будет нарушением законов Маат, и я всем об этом расскажу.

Ее улыбка стала угрожающей.

– Сути отбудет свой срок, – сказал визирь, с трудом сдерживая гнев. – Но когда он вернется…

– Если он сделает мне что-нибудь плохое, его обвинят в покушении на убийство, а за это полагается каторга. Так что он мой раб навсегда. Его будущее – это я.

– Расследование убийства Беранира не закрыто, госпожа Тапени.

– Это ваше дело – искать виновных.

– Это мое самое горячее желание. Вы мне как-то намекали, что кое-что знаете?

– Простая болтовня.

– Или неосторожность? Вы ведь прекрасно умеете управляться с иголками?

На лице Тапени появилось беспокойство.

– В моем деле это необходимо.

– Возможно, я не там ищу, а убийца находится рядом со мной?

Не выдержав взгляда Пазаира, хорошенькая брюнетка развернулась и пошла прочь.

Пазаир собирался отправиться к начальнику стражи, но теперь он предпочел проверить сказанное Тапени и попросил принести ему протокол судебного заседания и копию приговора Сути. Все оказалось правдой. Положение визиря было не из простых; как выручить друга, не нарушая закона, неукоснительное соблюдение которого он призван был обеспечить?

Не обращая внимания на надвигавшуюся бурю, он мрачно сел в повозку. Надо было ехать к Кему – они должны вдвоем составить план действий.

* * *

Из своего напряженного рабочего дня Нефрет удалось выкроить немного времени, для того чтобы помочь Силкет, которую мучил приступ печени. Несмотря на молодость, супруга Бел-Трана заметно полнела – ее любовь к лакомствам оказалась сильнее, чем желание сберечь фигуру.

– Вам необходимо на пару дней ограничить себя в еде.

– Я думала, что умру… Такая ужасная рвота!

– Зато очистился желудок.

– Я измучилась… Но перед вами мне стыдно! Ведь у меня нет других дел, кроме детей и мужа.

– Как он себя чувствует?

– Он счастлив, что будет работать под руководством Пазаира. Он им так восхищается! С их талантами они вдвоем могут обеспечить процветание страны. Вы не боитесь, что, как и я, совсем перестанете видеть своего мужа?

– Как бы мы ни были заняты, мы видимся каждый день и успеваемпоговорить.

– Извините меня за нескромность… Вы не хотите завести ребенка?

– Не раньше, чем будет найден убийца Беранира. Мы так решили перед лицом богов и не нарушим эту клятву.

* * *

Мемфис как будто накрыло черным пологом. Тяжелые облака сгрудились над городом и зависли при полном безветрии. Тоскливо выли собаки. Было так темно, что Денес зажег несколько ламп. Его жена, приняв успокоительную настойку, заснула; ее жизнерадостность и энергия ушли, уступив место постоянной усталости. Тихая и покорная, она не причинит ему неприятностей.

Он пошел в мастерскую, где Чечи убивал время, затачивая лезвия ножей и кинжалов; он уверял, что таким образом успокаивает нервы.

Денес протянул ему чашу с пивом.

– Отдохни немного.

– Есть новости от Пазаира?

– Визирь занялся сбором меда. Его речь произвела впечатление на высших чиновников, но это всего лишь слова. Подковерная борьба вот-вот возобновится, положить ей конец ему не под силу.

– Ты всегда веришь в благоприятный исход.

– Терпение – одна из главных добродетелей. Если бы Кадаш это понимал, он был бы сейчас жив. Новый визирь будет суетиться, а мы – радоваться жизни, ожидая, пока власть над Египтом сама упадет нам в руки.

– Как я хотел бы постареть на несколько месяцев.

– Скромный, деятельный, неутомимый… Из тебя получится великолепный сановник. Под твоим руководством египетские мастера сделают огромный шаг вперед.

– Нефть, лекарства, металлургия… Египет не придает должного значения новшествам. Используя кое-какие находки, которые не интересуют Рамсеса, мы освободимся от устаревших традиций.

Лицо у Чечи вытянулось.

– Снаружи кто-то есть.

– Я ничего не слышал.

– Надо проверить.

– Наверное, это садовник.

– Вокруг мастерской они не ходят.

Чечи подозрительно смотрел на Денеса.

– Может, это поглотитель теней?

Лицо судовладельца окаменело.

– Кадаш сам виноват, наделал слишком много глупостей.

Темное небо рассекла молния, грянул гром. Химик вышел из мастерской, сделал несколько шагов по направлению к дому и бегом вернулся. Он был смертельно бледен, зубы у него стучали.

– Там демон!

– Успокойся.

– Черный силуэт, а вместо лица – огонь!

– Возьми себя в руки, и пойдем со мной.

Химик не без колебаний согласился. Левое крыло дома горело.

– Воды, скорее!

Денес кинулся к дому, но вышедший из тьмы черный силуэт преградил ему дорогу. Судовладелец попятился.

– Кто… кто ты?

Демон размахивал факелом.

Собрав всю волю в кулак, Чечи схватил в мастерской кинжал и пошел на странного противника. Тот в ответ ткнул факелом ему в лицо. Плоть начала тлеть, химик завопил и упал на колени, пытаясь вырвать у противника его оружие. Но странное существо подняло с земли кинжал, выпущенный из рук Чечи, и одним взмахом перерезало ему горло. Денес в ужасе кинулся в сад, но ноги у него подкосились: он услышал голос демона.

– Тебе еще интересно, кто я?

Он обернулся. Это был человек, вызов ему бросила отнюдь не потусторонняя сила. Его страх сменился любопытством.

– Посмотри, Денес. Полюбуйся на дело рук твоих и Чечи.

Было так темно, что судовладельцу пришлось подойти поближе. С улицы донеслись крики. Видимо, пожар уже заметили. Демон открыл лицо: когда-то тонкое и прекрасное, сегодня оно представляло собой сплошную, плохо зарубцевавшуюся рану.

– Ты узнаешь меня?

– Царевна Хаттуса!

– Ты разрушил меня, я отплачу тебе тем же.

– Вы убили Чечи…

– Я покарала своего палача. Тот, кто убил, заслуживает возмездия.

Она погрузила свой кинжал в пламя, казалось, что ее рука была нечувствительна к огню.

– Тебе не убежать от меня, Денес.

Хаттуса пошла на него, держа в вытянутой руке покрасневший клинок. Денес бросился на нее, надеясь опрокинуть, но явное безумие хеттской царевны помешало ему это сделать. Пусть ею занимаются стражники.

Молния раскроила небо пополам и ударила в горящий дом, кусок стены обвалился, от него загорелась одежда Денеса. Он пошатнулся, упал и покатился по земле, чтобы сбить пламя.

И не видел, как над ним навис силуэт демона с лицом мертвеца.

41

Караван двигался медленно. Кем шел с ним вплоть до границы. Хаттуса сидела на повозке без движения, как каменное изваяние. Когда он окликнул ее на месте трагедии, она не оказала никакого сопротивления. Слуги, прибежавшие гасить пожар, видели, как она тащила в огонь трупы Чечи и Денеса. На Мемфис обрушился мощный ливень, быстро погасивший пламя и смывший следы крови с рук хеттской царевны.

Преступница не ответила ни на один вопрос визиря, который был так потрясен, что его голос дрожал. Когда он рассказал все Рамсесу, тот приказал подготовить тела к погребению и захоронить в стороне, подальше от некрополя, без соблюдения ритуала. Зло, исходящее от этих людей, вернулось и сразило их рукой Хаттусы.

С согласия визиря, фараон принял решение отослать царевну в ее страну; весть об освобождении, которого она так желала, не вызвала у нее никаких эмоций. Поверженная, с пустым взглядом, Хаттуса уже перенеслась в другие миры, никому, кроме нее, не доступные.

В официальном документе, переданном Кемом хеттскому вельможе, говорилось о неизлечимой болезни царевны, по причине которой ей необходимо вернуться в родную семью. Честь иноземного монарха не пострадала, и мир между двумя странами, оплаченный столь высокой ценой, не омрачили никакие дипломатические трения.

* * *

Под бдительным присмотром Пазаира рабочие перекопали развалины дома Денеса, но улов был небогатый. Все находки Рамсес осмотрел лично. Со стороны казалось, будто таким образом царь выказывает уважение к трагически погибшим судовладельцу и химику, тогда как на самом деле он тщетно пытался отыскать следы завещания богов, украденного из Великой пирамиды.

Разочарование было жестоким.

– Из заговорщиков в живых больше нет никого?

– Я не знаю, Ваше Величество.

– Кого вы еще подозреваете?

– Я считал Денеса главным среди них. Он пытался использовать полководца Ашера и царевну Хаттусу для того, чтобы установить связи с сопредельными землями; видимо, он предполагал, придя к власти, сменить политику, завязать новые торговые связи…

– Пожертвовать высоким духом Египта ради низменных целей… Какие опасные и пагубные планы! Его супруга была с ним заодно?

– Нет, Ваше Величество. Она даже не поняла, что муж пытался ее уничтожить. Ее спасли слуги; сейчас она покинула Мемфис и живет у своих родителей, на севере Дельты. Лекари, которые ее осматривали, полагают, что она повредилась в уме.

– Ни она, ни Денес не были людьми, способными реально претендовать на высшую власть.

– Предположим, что судовладелец действительно держал завещание у себя дома – в этом случае оно неизбежно должно было сгореть. И если никто не сможет предъявить его на празднике обновления – ни вы, ни ваши враги, – тогда что же с ним сталось?

Слабая надежда все же оставалась.

– В качестве визиря ты соберешь всю элиту страны и объяснишь ей ситуацию; затем обратишься к народу. Что касается меня, то я объявлю эру обновления и представлю обновленное завещание богов. Не исключено, что я потерплю неудачу, потому что это дело долгое и трудное, но, по крайней мере, силам зла власть захватить не удастся. Лучше бы ты оказался прав, Пазаир, в том, что главным заговорщиком был Денес.

* * *

Каждый вечер ласточки танцевали в небе над садом, где после тяжелого рабочего дня отдыхали Пазаир и Нефрет. Оглашая воздух резкими радостными криками, они стремительно проносились в воздухе, вычерчивая причудливые петли и зигзаги на фоне голубого зимнего неба.

Визирь был простужен, он задыхался от насморка, дыхание было затруднено – ему срочно понадобилась помощь старшего лекаря.

– С моим слабым здоровьем не следовало бы соглашаться на пост визиря.

– Твое здоровье – подарок богов, – возразила Нефрет. – Оно вынуждает тебя больше думать, а не кидаться тупо, как баран, на любое препятствие. А силы твои оно никак не связывает.

– Мне кажется, тебя что-то беспокоит.

– Через неделю я должна представить совету практикующих лекарей свои соображения о мерах по улучшению здоровья населения. Кое-что им наверняка не понравится, но я считаю эти действия необходимыми. Так что предстоит серьезное столкновение.

Смельчак и Проказница заключили перемирие. Пес спал у ног хозяина, а зеленая обезьянка – под стулом хозяйки.

– Дату праздника обновления огласили по всей стране, – размышлял Пазаир, – во время ближайшего разлива Рамсес Великий должен возродиться.

– С тех пор как исчезли Денес и Чечи, не проявился ли еще кто-нибудь из заговорщиков?

– Нет.

– Значит, завещание сгорело.

– Скорее всего.

– Но ты, тем не менее, сомневаешься.

– Хранить в доме столь ценный документ, на мой взгляд, неумно; правда, Денес был так самоуверен, что считал себя неуязвимым.

– А что с Сути?

– Суд прошел в рамках закона, придраться не к чему.

– И что же делать?

– Законного выхода из этой ситуации я не вижу.

– Если ты хочешь организовать ему побег, то должен действовать наверняка.

– Ты как будто читаешь мои мысли. Только на этот раз Кем мне помогать не станет; если визирь будет участвовать в подобных делах, тень падет и на Рамсеса, и на всю страну. И все же Сути мой друг, а мы поклялись помогать друг другу в любой ситуации.

– Давай подумаем вместе, а пока хотя бы дай ему знать, что ты о нем помнишь.

* * *

Впереди многодневный путь, а у нее лишь один бурдюк воды и несколько сушеных рыбин на пропитание, она одна и безоружна – шансов выжить у Пантеры не было. Египетские стражники оставили ее на ливийской границе, приказав возвращаться на родину и больше никогда не ступать на землю фараонов. В противном случае ее ждет суровое наказание.

В лучшем случае ее подберет шайка грабителей-бедуинов, изнасилует, и будет держать у себя, пока у нее не появятся первые морщины.

Светловолосая ливийка повернулась к своей родной стране спиной.

Никогда она не покинет Сути. Путешествие от северо-запада Дельты до нубийской крепости, где томился ее любовник, будет бесконечным и очень опасным. Ей придется идти незаметными тропами, где-то находить еду и питье, ускользать от бродячих разбойников. Но госпожа Тапени не выйдет победительницей из их заочного поединка.

* * *

– Солдат Сути?

На вопрос офицера молодой человек ответил молчанием.

– Один год исправительной службы в моей крепости… Судьи сделали тебе прекрасный подарок, мой мальчик. Ты должен быть достойным его. На колени.

Сути, не отрываясь, смотрел ему в глаза.

– Ты крепкий орешек… Мне это нравится. Как тебе это местечко?

Говоривший окинул взглядом окрестности. Дикие берега Нила, пустыня, сожженные солнцем холмы, небо ослепительной голубизны, пеликан, занятый ловлей рыбы, крокодил, отдыхающий на скалистом берегу.

– Чару имеет свою прелесть. Но ваше присутствие оскорбляет эти места.

– А ты еще и шутник, оказывается. И богатенький папочка есть?

– Вы даже не представляете размеров моего богатства.

– Я потрясен.

– И это только начало.

– На колени. Когда говоришь с командиром этой крепости, надо быть вежливым.

Солдаты ударили Сути в спину. Он упал лицом вниз.

– Ну вот, уже лучше. Ты приехал сюда не прохлаждаться, мой мальчик. С завтрашнего дня будешь выходить в караул на самый опасный из наших постов; и без оружия, естественно. Если тебя атакует какое-нибудь нубийское племя, мы будем предупреждены благодаря тебе. Они так хорошо умеют пытать, что крики их жертв слышны издалека.

Оставленный Пазаиром, навсегда разделенный с Пантерой, забытый всеми, Сути не мог рассчитывать на то, чтобы выжить в Чару, если только ненависть не даст ему сил переломить судьбу.

Его ждало золото и госпожа Тапени.

* * *

Баку было всего восемнадцать лет. Выходец из семьи офицера, он был невысок ростом, трудолюбив и отважен. Черные волосы, породистое лицо, певучий и в то же время твердый голос. После некоторых колебаний между военной и чиновничьей карьерой он поступил на службу в архив как раз накануне назначения Пазаира. Последнему из пришедших, как известно, достается самое неприятное, например, разбор документов, использованных визирем во время работы по какому-то делу. Поэтому-то Баку и попали в руки папирусы, касающиеся нефти; после смерти Чечи они не представляли никакого интереса.

Он тщательно укладывал их в деревянный ящик, который запечатывался лично визирем и мог быть открыт только по его приказанию. Вообще-то эта работа не требовала много времени, но Бак постарался вникнуть в каждый документ. И оказался прав. На одном из них не хватало печати Пазаира, следовательно, текста он не видел. Эта деталь могла оказаться неважной, поскольку дело было закрыто; тем не менее, юный чиновник составил донесение и передал его своему непосредственному начальнику, запустив вопрос по обычному бюрократическому пути.

* * *

Пазаир требовал, чтобы до его сведения доводились все замечания, наблюдения, в том числе и критические, исходившие от его подчиненных, независимо от их служебного положения; и вот ему в руки и попала записка Бака.

В середине дня он вызвал молодого служащего к себе.

– Что необычного вы заметили в этом деле?

– Не хватает вашей печати на рапорте служащего казначейства, который был смещен с должности.

– Покажите.

В руках Пазаира оказался документ, которого он не видел. Видимо, кто-то из писцов в его канцелярии забыл приложить его к стопке документов, касающихся нефти.

«Маленькая песчинка, попавшая в механизм, разрушила хитроумные козни», – подумал визирь, вспоминая провинциального судью, который, всего лишь добросовестно выполняя свою работу, обнаружил страшную опухоль, разрушающую государственную машину Египта.

– С завтрашнего дня я поручаю вам контроль за всеми архивами, обо всем необычном будете докладывать лично мне. Мы будем видеться каждый день.

Выйдя из кабинета визиря, Бак выбежал на улицу и испустил громкий, радостный крик.

* * *

– Наша беседа мне кажется слишком торжественной, – развязно заметил Бел-Тран. – Лучше бы мы пошли завтракать ко мне.

– Лишние церемонии не нужны, – сказал Пазаир, – но мне кажется, что каждый из нас должен заниматься своими делами.

– Вы визирь, я – распорядитель казначейства, ответственный за финансы страны; согласно государственной иерархии, я подчиняюсь вам. Я правильно вас понял?

– Да, теперь между нами не будет недомолвок.

Бел-Тран заметно погрузнел, его лицо стало совсем круглым. Несмотря на высокое качество ткани, его набедренная повязка, казалось, обтягивает тело слишком плотно.

– Вы в отличие от меня хорошо разбираетесь в финансовых делах; ваши советы мне будут очень полезны.

– Советы или все-таки указания?

– Величие Египта не в его богатстве, а в его видении мира. Не хлебом единым жив человек.

Бел-Тран поджал губы, но ничего не возразил.

– Меня беспокоит один пустяк. Ведь вы занимались опасным продуктом – нефтью?

– Меня в чем-то обвиняют?

– Ну, это слишком сильно сказано. Просто рапорт одного чиновника, уволенного вами, ставит некоторые вопросы.

– Какие?

– На какое-то время вы отменили запрет на использование нефти в одном из районов западной пустыни и узаконили торговые сделки, с которых брали высокие проценты. Операция небольшая, но чрезвычайно прибыльная. Все вроде бы законно, поскольку вы получили на нее согласие специалиста, химика Чечи. Но ведь он преступник, обвиненный в заговоре против государства.

– Что это за инсинуации?

– Меня смущают ваши связи с ним. Конечно, это случайное совпадение; но, считая себя вашим другом, я хотел бы получить разъяснения.

Бел-Тран поднялся. Выражение его лица изменилось так, что Пазаир опешил. Из дружеского и гостеприимного оно превратилось в злобное и наглое. Его тон, обычно спокойный и взвешенный, стал резким и агрессивным.

– Дружеские разъяснения… Святая простота! Сколько же времени вам понадобилось, чтобы понять, мой дорогой Пазаир! Визирь вы никудышный! Кадаш, Чечи, Денес – мои сообщники? Скорее мои послушные слуги, даже если они сами этого не осознавали! Если я встал на вашу сторону против этих троих, то лишь из-за дурацкого самолюбия Денеса; он очень хотел занять пост распорядителя казначейства и держать в своих руках сокровища страны. Но эту роль могу выполнить только я; это всего лишь ступенька на пути к посту визиря, который вы у меня украли! Все высшие сановники хотели видеть на этом месте меня, признавая мою компетентность; придворные много раз называли фараону мое имя. Но он выбрал вас, жалкого провинциального судью. Изящный маневр, дорогой мой, он произвел на меня сильное впечатление.

– Вы ошибаетесь.

– Отнюдь! Прошлое меня не интересует. Или вы играете собственную игру и теряете все, или вы подчинитесь мне и станете очень богаты, причем без этих хлопот по поводу государственных дел, для которых у вас не хватает способностей.

– Я визирь Египта.

– Вы никто, потому что Рамсес приговорен.

– Означает ли это, что завещание богов находится у вас?

На лунообразном лице появилась удовлетворенная ухмылка.

– Значит, фараон все-таки доверился вам. Какая глупость! Он и вправду недостоин своего трона. Но хватит болтовни, дорогой друг; вы со мной или против меня?

– Никогда не испытывал я такого омерзения.

– Ваши чувства меня не интересуют.

– Как вы живете с такой черной душой?

– Хитрость – более надежное оружие, чем ваша пресловутая порядочность.

– Вы не забыли, что алчность – смертельный грех, из-за которого вы можете лишиться погребения?

Бел-Тран расхохотался:

– Это речи малого ребенка. Боги, храмы, обители вечности, ритуалы… Все это смешно и давно устарело. Вы не чувствуете, что мы находимся на пороге нового мира. У меня грандиозные планы, Пазаир. Я намерен приступить к их выполнению даже раньше, чем удастся избавиться от этого слабоумного Рамсеса. Откройте же глаза, почувствуйте будущее!

– Верните предметы, украденные из Великой пирамиды.

– Золото – очень ценный металл; почему надо сохранять его в виде священных реликвий, которые могут лицезреть одни мертвецы? Мои союзники переплавили его. Я достаточно богат, чтобы подкупить всех, кто мне нужен.

– Я могу арестовать вас немедленно.

– Нет, не можете. Одним мановением руки я могу уничтожить Рамсеса, и он рухнет, увлекая вас за собой. Я вступлю в игру в нужный час и в соответствии с собственными планами. Посадив меня в тюрьму и даже уничтожив, вы их не остановите. Вы с фараоном связаны по рукам и ногам. Предоставьте Рамсеса его судьбе и переходите ко мне. Я даю вам последний шанс, Пазаир, не упустите его.

– Победа будет на моей стороне.

– Меньше чем через год о вас все забудут. Пользуйтесь оставшимся временем с вашей хорошенькой женой, потому что скоро вокруг вас рухнет все. Ваша вселенная прогнила насквозь. Я подточил опоры, на которых она держится. Тем хуже для вас, визирь Египта, вы еще пожалеете, что не прислушались ко мне.

* * *

Фараон и его визирь разговаривали в тайной комнате Дома Жизни в Мемфисе, вдалеке от чужих глаз и ушей.

Пазаир открыл Рамсесу всю правду.

– Бел-Тран, торговец папирусом, ответственный за казну страны, влиятельное лицо, которому поручено принятие важных решений… Я знал, что он тщеславен и жаден, однако не подозревал, что он способен предавать и разрушать.

– У Бел-Трана было достаточно времени, чтобы соткать свою паутину, навербовать сообщников во всех слоях общества, подкупить чиновников.

– Его надо сместить немедленно.

– Нет, Ваше Величество. Теперь мы знаем лицо зла, но нам необходимо вскрыть его замысел и начать беспощадную борьбу с ним.

– Но ведь у него завещание богов.

– Скорее всего, он не один; уничтожив его, мы не обеспечим себе победу.

– Девять месяцев, Пазаир, у нас осталось только девять месяцев, срок вынашивания ребенка. Вступай в борьбу, вычисляй сообщников Бел-Трана, разрушай возведенные им крепости, обезоруживай поборников лжи.

– Не будем забывать слов древнего мудреца Птахотепа: Велика Маат, неизменна действенность ее. Не искажалась она со времен Осириса. Карают обходящего законы, но упускает это из виду алчный. Низостью может приобретаться богатство, но злое дело никогда не завершалось успехом. Ибо когда наступает конец, остается Маат.

– Он жил во времена строителей великих пирамид и был визирем, как и ты. Пожелаем, чтобы его пророчество сбылось.

– Его слова пережили столетия.

– Сейчас речь идет не о моем троне, а о выживании царства. Или верх одержит предательство, или справедливость окажется сильнее.

* * *

Стоя у гробницы Беранира, Пазаир и Нефрет смотрели на гигантский некрополь Саккары, центром которого была ступенчатая пирамида фараона Джосера.

Жрецы, слуги бессмертных душ, ухаживали за погребениями и возлагали приношения на жертвенники в заупокойных часовнях, открытых для посетителей. Каменотесы подновляли пирамиду, возведенную в эпоху Старого царства, рабочие копали землю для новых погребений. Город мертвых жил своей безмятежной жизнью.

– Что ты решил? – спросила Нефрет.

– Бороться. Бороться до конца.

– Мы узнаем имя убийцы Беранира.

– Разве он еще не отомщен? Денес, Чечи, Кадаш погибли при ужасных обстоятельствах; полководец Ашер был приговорен к смерти по закону пустыни.

– Но преступник еще на свободе, – настаивала она. – Когда душа нашего учителя обретет, наконец, покой, зажжется новая звезда.

Голова молодой женщины легла на плечо визиря. Укрепленный ее силой и ее любовью, верховный судья Египта готовился вступить в борьбу, проигранную заранее, надеясь в душе, что свет божественной земли останется в памяти Нила, гранита и неба.

Кристиан Жак Возвращение фараона

Возрадуйся, вся земля!

Справедливость вернулась.

Вы, праведники, идите и смотрите:

Справедливость восторжествовала над злом.

Порочные пали ниц,

Алчные – наказаны.

Папирус Салиер I, (Британский музей 1018), лист VIII. 7

1

Предательство приносило неплохие доходы. Ярти, обрюзгший человек с одутловатым красным лицом, выпил третий кубок белого вина, радуясь сделанному выбору. Работая секретарем судьи Пазаира, ставшего визирем Рамсеса Великого, он трудился чересчур много, а получал мало. С переходом на службу к Бел-Трану, злейшему врагу визиря, жизнь Ярти заметно улучшилась. За каждое сведение о привычках Пазаира ему полагалось вознаграждение. С помощью Бел-Трана и одного из агентов, лжесвидетельствующего против его жены, Ярти надеялся добиться развода и получить опеку над дочерью, которая готовилась стать танцовщицей.

Мучаясь от головной боли, Ярти поднялся до рассвета, когда Мемфис, экономический центр Египта, был еще погружен в темноту.

Вдруг раздался какой-то шепот. Ярти поставил кубок. С тех пор как он стал предавать Пазаира, он пил все больше и больше, но не из-за угрызений совести, а потому, что мог наконец-то покупать дорогие вина и пиво высшего качества. Неутолимая жажда постоянно жгла горло.

Ярти приоткрыл деревянный ставень и выглянул на улицу. Никого.

Ворча себе под нос, Ярти задумался о радостях, которые готовил ему грядущий день. Благодаря Бел-Трану, он оставлял предместье и переезжал в один из лучших кварталов рядом с центром города. Уже сегодня вечером он будет жить в пятикомнатном доме с маленьким садом, а завтра – займет должность налогового инспектора в казначействе, которым руководил Бел-Тран.

Одна беда: несмотря на качество сведений, переданных Бел-Трану, Пазаир не был еще устранен, будто сами боги охраняли его. Но везению когда-то же должен прийти конец.

На улице кто-то хихикнул. Ярти с беспокойством прильнул к двери, выходившей в переулок. И тут его осенило – это же мальчишки! Их излюбленное занятие – размалевывать стены домов кусочками охры.

В ярости Ярти распахнул настежь дверь, и первое, что он увидел, была оскаленная, вся в пене, пасть гиены. Огромная самка с глазами, налитыми кровью, издала звук, похожий на загробный смех, и вцепилась ему в горло.

Обычно гиены не приближаются к людным местам, пожирая падаль в пустыне. Но почему-то изменив своим привычкам, с десяток хищников пробрались в пригород Мемфиса. Бывший секретарь суда Ярти, пьяница, которого ненавидели все соседи, стал их жертвой. Вооружившись палками, жители квартала обратили гиен в бегство. Но каждый истолковал событие как предзнаменование плохого будущего для Рамсеса, чью силу до сих пор никто не ставил под сомнение. У ворот Мемфиса, в арсеналах, доках, казармах, в кварталах Сикоморы, Крокодиловой стены и училища лекарей, на базарах и в лавках ремесленников из уст в уста передавалось одно и то же: «Год гиен!»

Страна может ослабеть, может быть неурожай винограда, почва оскудеет, сады засохнут, не будет хватать фруктов, овощей, одежды, целебных мазей. Или на плантации в дельте Нила нападут бедуины, и тогда качнется трон под фараоном. Год гиен – конец гармонии, брешь, в которую ворвутся силы зла!

Шепотом говорилось, что Рамсес Великий не в силах помешать грядущему несчастью. Конечно, через девять месяцев наступит праздник обновления, который вновь даст царю необходимую силу, чтобы противостоять врагу и победить его. Но не придут ли эти торжества слишком поздно? Новый визирь Пазаир слишком молод и неопытен. Вступление в должность в год гиен может привести к краху. Если царь больше не сможет защитить свой народ, то все погибнут в алчной пасти тьмы.

* * *

Шел конец января. Холодный ветер обдувал некрополь Саккары, над которым высилась гигантская лестница в небо – ступенчатая пирамида фараона Джосера. У могилы мудреца Беранира молча стояли Пазаир и Нефрет и читали иероглифы, вырезанные на белом камне.

О, живущие на земле, пришедшие к месту этому, воздайте почести моему ка, скажите для меня слова, сопровождающие приношение даров, совершите жертвенное возлияние, и за это воздастся вам.

Мудреца Беранира, духовного наставника Пазаира и Нефрет, хладнокровно убили. У кого хватило жестокости вонзить ему в затылок перламутровую иглу, чтобы помешать стать великим жрецом Карнака, при этом обвинив в убийстве Пазаира, его ученика? Расследование шло очень медленно, но двое молодых людей поклялись раскрыть истину, несмотря ни на какие опасности.

К ним подошел необычайно худой человек с густыми черными бровями, которые сходились у переносицы, тонкими губами и очень длинными руками и ногами. Это был бальзамировщик Джуи.

– Хотите посмотреть на место вашего погребения? – спросил он у Пазаира.

– Ведите.

Визирь Пазаир, стройный шатен с открытым широким лбом и зеленовато-карими глазами, получил от Рамсеса Великого задание спасти Египет от заговора, угрожавшего трону. Молодой Пазаир, чье имя означало «тот, кто видит далеко», начинал свою карьеру мелким провинциальным судьей. Оказавшись в Мемфисе, он отказался умалчивать о преступлениях чиновников и узнал о страшной трагедии, о которой ему поведал сам царь.

Заговорщики, убив стражей у сфинкса в Гизе, вошли в коридор, начинавшийся между лап гигантской статуи, и попали внутрь Великой пирамиды – священного центра страны. Они вскрыли саркофаг Хеопса и похитили Завещание богов, которое узаконивало власть фараона. Если фараон не сможет показать его великим жрецам, суду и народу во время праздника обновления, назначенного на двадцатое июля, первый день нового года, он будет вынужден отказаться от власти и передать управление страной обычному смертному.

Молодой судья показал себя непреклонным, бескомпромиссным даже с риском для карьеры и жизни человеком, и Рамсес доверился ему. Теперь назначенный визирем, верховным судьей, хранителем печати фараона, главой секретных служб, первым сановником Египта, Пазаир должен был сделать все, чтобы спасти страну от бедствия.

Идя вдоль гробниц, он любовался своей супругой Нефрет, красота которой очаровывала его с каждым днем все больше и больше. Летняя синева глаз, светло-русые волосы, открытое лицо с мягкими чертами – Нефрет являлась воплощением счастья и радости жизни. Без нее он бы не выстоял под ударами судьбы.

После длинной череды испытаний Нефрет стала главным лекарем царства. Она очень любила целительство. Девушка унаследовала от мудреца Беранира, целителя и мага, дар определять природу болезней и искоренять их причину. Она носила на шее оберег из бирюзы, подаренный учителем.

Ни Пазаир, ни Нефрет не стремились занимать столь высокие должности. Они с удовольствием уединились бы в какой-нибудь дальней деревне и проживали счастливые дни под солнцем Верхнего Египта. Но боги распорядились иначе. Будучи единственными хранителями секретов фараона, они должны были неустанно бороться с многочисленными врагами и заговорщиками.

– Здесь. – Джуи указал на свободное место рядом с гробницей одного из прежних визирей. – Каменотесы завтра же начнут работы.

Пазаир кивнул. Ранг требовал от него приготовить себе вечное жилище, где он будет пребывать вместе со своей супругой.

Бальзамировщик удалился медленной усталой походкой.

– Возможно, мы никогда не будем здесь погребены, – произнес Пазаир глухим голосом. – Враги Рамсеса ясно заявили о своем стремлении отказаться от традиционных ритуалов. Они хотят уничтожить целый мир, а не одного человека.

Супруги вышли к парадному двору перед ступенчатой пирамидой. Здесь, в самый разгар праздника обновления, Рамсес должен показать Завещание богов, которое у него похитили. Пазаир был убежден, что убийство его наставника связано с заговором. Если удастся вычислить убийцу, он сможет выйти на похитителей и таким образом выбраться из расставленных сетей. Лишившись незаменимой помощи своего друга и духовного брата Сути, приговоренного к году заключения в крепости за супружескую неверность, Пазаир размышлял о том, как его вызволить. Но даже он, хозяин правосудия, не мог покровительствовать другу. В противном случае ему бы грозила отставка.

Древний некрополь Саккары помнил о несравненном величии эпохи пирамид. Здесь соединились Север и Юг страны, образовав великое царство, которое унаследовал Рамсес. Пазаир нежно обнял Нефрет. Они с восхищением любовались строгой архитектурой древней пирамиды, которая была видна из любой части некрополя.

Сзади послышались шаги. Визирь и его супруга обернулись. К ним приближался человек среднего роста, коренастый, пухлый, черноволосый, с круглым лицом. Он шел быстро и, казалось, нервничал.

Не веря своим глазам, Пазаир и Нефрет переглянулись. Это был их злейший враг, вдохновитель заговора – Бел-Тран.

Глава Государственной казны – Двойного Белого дома, – обладающий феноменальной способностью к расчетам, рьяный труженик, Бел-Тран начал карьеру с самых низов: он изготовлял папирус, затем был старшим казначеем зерновых складов. Он притворялся, что поддерживает Пазаира лишь для того, чтобы держать под контролем его поступки. Но когда молодой судья вопреки всем ожиданиям стал визирем, Бел-Тран сбросил маску преданного друга. Пазаир помнил его искаженное от ненависти лицо и слова: «Боги, храмы, вечные жилища, ритуалы... Все это смешно и старо. У вас нет ни малейшего представления о новом мире, в который мы входим. Ваша вселенная превратилась в труху, я подточил ее основы!»

Пазаир не считал нужным арестовывать Бел-Трана. Сначала следовало распутать паутину, которую тот сплел, уничтожить сеть заговорщиков, найти Завещание богов. Просто он хвастался или в самом деле отравил страну?

– Мы друг друга не поняли, – вкрадчиво сказал Бел-Тран. – Я сожалею о жестокости моих слов. Простите мою вспыльчивость, дорогой Пазаир. Я испытываю к вам глубокое уважение и восхищаюсь вами. Если разобраться, я уверен, что в главном мы согласны друг с другом. Египту нужен хороший визирь, такой, как вы.

– Что скрывается за этими льстивыми речами?

– Зачем грызться, наш союз мог бы оградить всех от многих неприятностей. Рамсес и его царство обречены, и вы это знаете. Давайте вместе двигаться к новому правлению.

Одинокий ястреб кружил в зимнем лазурном небе над церемониальным двором пирамиды Джосера.

– Ваши извинения лицемерны, – вмешалась Нефрет. – Не стоит надеяться на наше согласие.

Глаза Бел-Трана гневно сверкнули.

– Это ваш последний шанс, Пазаир! Либо вы подчинитесь, либо я вас уничтожу.

– Подите прочь! Свет этого места не для вас.

Главный казначей в ярости удалился. Взявшись за руки, Пазаир и Нефрет молча смотрели ему вслед.

2

Вся знать египетского царства собралась в зале правосудия. В глубине зала, на возвышении, находилось место Пазаира. На ступенях – сорок обтянутых кожей досок с письменами, символизировавших исполнение Закона. Десяток писцов, в париках и коротких передниках, положив правую руку на левое плечо, охраняли ценные реликвии.

В первом ряду, на позолоченном деревянном троне восседала царица-мать Туя – изящная шестидесятилетняя высокомерная женщина с острым взглядом, в роскошном парике из натуральных волос, в белом льняном платье с вырезом, отделанным золотом.

Рядом с царицей – Нефрет, излечившая ее от тяжелой болезни глаз. Супруга Пазаира была облачена в одеяния, соответствовавшие ее положению: шкуру пантеры поверх льняного платья, струящийся парик, сердоликовое ожерелье, лазуритовые браслеты на запястьях и лодыжках. В правой руке она держала свою печать, в левой – письменный прибор. Обе женщины испытывали уважение друг к другу. Царица-мать умело боролась против недругов Нефрет и способствовала ее продвижению на вершину врачебной иерархии.

За Нефрет расположился верховный страж царства, преданный соратник Пазаира, нубиец Кем. Кему отрезали нос, осудив за воровство, которого он не совершал. Вместо носа у него был деревянный окрашенный протез. Поступив на службу, Кем подружился с молодым судьей, влюбленным в справедливость, в которую Кем больше не верил. После многих испытаний нубиец по просьбе Пазаира встал во главе государственной службы поддержания порядка. Поэтому сейчас он не без гордости сжимал символы своей должности – жезл из слоновой кости с изображением руки и амулет, украшенный широко раскрытым глазом, выслеживающим зло, и мордой льва, напоминавшей о бдительности. Рядом с ним на поводке сидел огромный павиан по кличке Убийца. Крупная обезьяна, наделенная неимоверной силой, только что получила «повышение» за свои подвиги. Ее главная «задача» состояла в охране Пазаира, чья жизнь неоднократно оказывалась под угрозой.

На приличном расстоянии от них стоял бывший визирь Баги. Высокого роста с суровым бледным лицом, большую часть которого занимал внушительных размеров нос, бывший визирь имел репутацию несгибаемого и опасного человека. Теперь он наслаждался заслуженным отдыхом, помогая своему молодому преемнику советами.

За колонной супруга Бел-Трана Силкет расточала улыбки соседям. Одержимая желанием похудеть, она прибегла к услугам хирурга, чтобы продолжать нравиться мужу. Любительница поесть, особенно сладкого, она страдала от частых мигреней, но не решалась обратиться за помощью к Нефрет с тех пор, как Бел-Тран объявил визирю войну. Силкет натерла виски мазью, приготовленной из можжевельника, сосновой смолы и ягод лавра, украсила грудь голубым фаянсовым ожерельем и надела на запястья изящные браслеты в форме распустившихся цветов лотоса.

Бел-Тран, несмотря на то, что одевался у лучшего портного Мемфиса, казалось, всегда был либо затянут в слишком узкие платья, либо облачен в чересчур широкую набедренную повязку. В этот час волнующей строгости он забыл об элегантности и с беспокойством ждал прихода визиря. Никто не знал, по какому поводу Пазаир решил всех собрать и кому собирался вынести торжественный приговор.

Как только вошел визирь, разговоры прекратились. Одежда, сшитая из суровой материи, закрывала все его тело, за исключением плеч. Подчеркивая строгость и простоту одеяния, он надел короткий парик на старинный манер.

Пазаир подвесил фигурку богини Маат^[307] на золотую цепочку. Это означало, что процесс начался.

– Отделим истину от лжи и защитим слабых от сильных! – произнес визирь ритуальную фразу, которая для любого судьи являлась правилом всей жизни.

Обычно сорок писцов образовывали живую стену по обе стороны коридора, по которому проводили обвиняемых, истцов и свидетелей. На сей раз перед визирем, сидевшим на стуле с низкой спинкой, были выставлены сорок досок с заветами.

– Египет подвергается страшным опасностям, – провозгласил Пазаир. – Страну пытаются наводнить темные силы. Я должен свершить правосудие, чтобы наказать выявленных преступников.

Силкет сжала руку мужа. Осмелится ли визирь нанести прямой удар всемогущему Бел-Трану, против которого нет ни одной улики?

– Пятеро заслуженных воинов из почетного караула у сфинкса в Гизе были убиты, – продолжал Пазаир. – Это страшное деяние есть результат заговора, в котором участвовали зубной врач Кадаш, химик Чечи и судовладелец Денес. За совершенные ими преступления, доказанные следствием, они приговариваются к смертной казни.

Один из писцов попросил слова и робко произнес:

– Но ведь они... мертвы.

– Разумеется, но они не были осуждены. Участь, постигшая их, не исключает необходимости предстать перед судом. Смерть не может позволить преступнику избежать правосудия.

Несмотря на удивление, присутствующие не могли не признать, что визирь соблюдал закон. Был зачитан обвинительный приговор. В нем перечислялись злодеяния троих сообщников Бел-Трана, чье имя не было упомянуто. Никто не подверг сомнению приведенные факты, ни один голос не возвысился в защиту осужденных.

– В царстве мертвых огонь великой кобры поглотит виновных, – провозгласил визирь. – Они не будут преданы земле в некрополе; они будут лишены погребальных обрядов, жертвоприношений и возлияний; их предадут мечам палачей у врат подземного царства; они вновь умрут там, погибнут от голода и жажды.

Силкет поежилась, Бел-Тран оставался по-прежнему невозмутим. Взволнованной Нефрет казалось, что произнесенные слова обретают силу реальности.

– Всякий фараон, всякий глава страны, осмелившийся помиловать осужденных, утратит корону и власть! – Этими словами, предписанными древним обычаем, Пазаир заключил свою речь.

3

Уже час, как взошло солнце. Пазаир подошел к воротам дворца фараона. Стражи низко ему поклонились. Визирь ступил в коридор, украшенный тонкой росписью с изображениями цветов лотоса, папируса и мака, прошел сквозь колонный зал с бассейном, в котором плавали рыбы, и оказался в покоях Рамсеса Великого.

Старший распорядитель царских покоев приветствовал Пазаира:

– Повелитель ждет вас.

Как обычно по утрам, визирь должен был отчитаться в своих действиях перед повелителем двух царств – Верхнего и Нижнего Египта.

Просторная светлая комната выходила окнами на Нил и сады, пол покрывали фаянсовые плитки, расписанные цветами голубого лотоса, на золоченых подставках стояли букеты цветов. На низком столике лежали развернутый папирус и приборы для письма.

Обратив свой взор на восток, царь пребывал в задумчивости. Среднего роста, коренастый, с русыми, почти рыжими, волосами, широким лбом и орлиным носом, Рамсес Великий всем своим видом олицетворял силу и могущество. Приближенный к трону в юном возрасте величайшим из фараонов Сети I, воздвигшим храмы в Карнаке и Абидосе, он пошел по пути мира с хеттами и привел свой народ к процветанию, которому завидовали многие страны.

– Пазаир, наконец-то! Ну, как прошел суд?

– Мертвые преступники осуждены.

– А Бел-Тран?

– Взволнован, напряжен, но не подает вида. Мне хотелось бы сказать сейчас привычные слова: «Все в порядке, дела в царстве идут хорошо», но я не в праве лгать вам.

Рамсес забеспокоился:

– Твое заключение, Пазаир?

– Что касается убийства моего учителя Беранира, то у меня нет никакой определенности, но я рассчитываю проверить с помощью Кема несколько версий.

– А госпожа Силкет?

– Супруга Бел-Трана среди первых подозреваемых.

– Эта женщина была среди участников заговора.

– Я помню об этом, мой повелитель. Трое из них мертвы. Остается выявить их сообщников.

– Бел-Тран и Силкет, это же очевидно!

– Вполне вероятно, но мне не хватает улик.

– Бел-Тран не раскрыл себя?

– Раскрыл, но у него мощная поддержка.

– Что ты обнаружил?

– День и ночь я работаю с руководителями самых разных управлений. Десятки чиновников посылают мне письменные отчеты. Я выслушиваю высокопоставленных писцов, начальников и мелких служащих. Итог более мрачный, чем я предполагал.

– Что ты имеешь в виду?

– Бел-Тран подкупил многих. Шантаж, угрозы, обещания, ложь... Он не гнушается любой низости. Бел-Тран и его сообщники хотят прибрать к рукам экономику страны и уничтожить наши ценности унаследованные от предков.

– Каким способом?

– Этого я еще не знаю. Арест Бел-Трана может оказаться стратегической ошибкой, так как я не уверен, что срублены все головы чудовища и выявлены все расставленные им ловушки.

– В день Нового года, когда над горизонтом взойдет звезда Сотис, возвещая начало подъема вод Нила, я должен показать народу Завещание богов. Если я не смогу этого сделать, я вынужден буду отречься от престола и передать его Бел-Трану. Хватит ли тебе времени, ведь его осталось так мало, чтобы лишить его силы?

– Только бог смог бы ответить на ваш вопрос.

– Но ведь именно бог создал царскую власть, Пазаир, чтобы возводились памятники в его честь, чтобы люди были счастливы и исчезла зависть. Он дал нам ценнейшее из богатств – свет, который я храню и должен распространять вокруг себя. Люди не равны, поэтому фараоны обязаны защищать слабых. Пока египтяне возводят храмы, хранящие устои страны, земля Египта будет цвести, дороги будут надежны, ребенок будет спокойно спать на руках у матери, вдовы будут защищены, каналы ухожены, справедливость воздана. Наши жизни не имеют никакого значения, сохранять же нужно именно эту гармонию.

– Моя жизньпринадлежит вам, мой повелитель.

Рамсес улыбнулся и положил руки на плечи Пазаира:

– Мне кажется, я правильно выбрал себе визиря, хотя его миссия крайне тяжела. Ты стал моим единственным другом. Знаешь, что написал один из моих предшественников? «Не делай различия между человеком благородного происхождения и простолюдином. Приближай к себе человека за дела его»^[308].

– Разве не сказано в тексте о том, что фараон, сумевший правильно выбрать себе окружение, способен сохранить собственное величие и величие Египта?

– Ты хорошо знаешь слова мудрецов! Но я не обогатил тебя, визирь, а взвалил на тебя груз, от которого отказался бы любой разумный человек. Имей в виду, что Бел-Тран опаснее песчаной эфы. Он сумел усыпить бдительность моих близких, втерся к ним в доверие и пробрался в высшие круги власти, как червь в дерево. Бел-Тран притворится и твоим другом, чтобы задушить тебя наверняка. Отныне его ненависть будет расти, он не оставит тебя в покое и нападет там, где ты не ожидаешь, под покровом тьмы. Его оружием станут предатели и лжесвидетели. Ты принимаешь этот бой?

– Я не беру назад данного однажды слова.

– Если мы проиграем, закон Бел-Трана будет беспощаден к тебе и твоей Нефрет.

– Пощада – удел трусов; мы станем сражаться до конца.

Рамсес Великий сел на золоченое деревянное кресло лицом к восходящему солнцу.

– Каков твой план? – спросил он.

– Выждать.

Царь не смог скрыть своего удивления:

– Время работает против нас!

– Бел-Тран решит, что я сдался, и начнет наступать по захваченной местности; он сплетет новые узелки сети, и я отвечу на это соответствующим образом Я дам ему понять, что пошел по ложному пути, тем временем сосредоточив усилия на второстепенном направлении.

– Опасная тактика.

– Она не была бы такой опасной, будь у меня еще один союзник.

– О ком ты говоришь?

– О моем друге Сути. Он был приговорен к году заключения в нубийской крепости за супружескую неверность. Приговор вынесен по закону.

– Ни ты, ни я не можем его нарушить.

– А если бы Сути бежал, нашим солдатам не следовало бы более позаботиться о защите границы, чем преследовать беглеца?

– Иначе говоря, они получат приказ, предписывающий не покидать стены крепости, так как предполагается атака нубийских племен. – Рамсес Великий понял ход мыслей своего визиря.

– Люди по своей природе непостоянны, мой повелитель, особенно кочевники. Ваша мудрость подсказывает вам, что готовится восстание.

– Но его не будет...

– Нубийцы откажутся от нападения, поняв, что наш гарнизон в боевой готовности.

– Визирь Пазаир, подготовь приказ, но никоим образом не способствуй бегству друга.

– На все воля провидения.

4

Пантера, белокурая ливийка, спряталась в хижине пастуха. Вот уже два часа ее преследовал пузатый, вымазанный в грязи человек – сборщик папируса. Большую часть дня он стоял в мутной воде, извлекая оттуда ценный материал. Он увидел ливийку, когда та купалась обнаженной, и ползком подобрался к ней.

Всегда настороженной, юной прекрасной девушке удалось убежать от него, но при этом она потеряла шаль, и ей нечем было укрыться от ночного холода.

Пантеру изгнали из Египта за любовную связь с Сути, молодым человеком, женатым на госпоже Тапени. Но девушка не желала мириться с судьбой, твердо решив не оставлять любовника. Опасаясь его неверности, она собиралась добраться до Нубии, чтобы вытащить Сути из тюрьмы и вновь оказаться с ним рядом. Пантера не представляла себе жизни без его силы и страстных ласк и никогда бы не позволила тому разделить ложе с другой женщиной.

Расстояние не пугало ее. Благодаря своему обаянию Пантера на грузовых лодках передвигалась от порта к порту. Решив немного передохнуть, она искупалась в одном из многочисленных рукавов Нила, орошавших плантации. Ливийка не пыталась избавиться от преследователя: тот слишком хорошо знал местность и тут же обнаружил бы ее укрытие. Пантеру не страшило насилие: до встречи с Сути она принадлежала банде мародеров и нередко имела дело с египетскими солдатами. Эта дикарка обожала любовь, ее неистовство и экстаз. Но сборщик папируса был отвратителен, да и временем девушка не располагала.

Проникнув в хижину, преследователь увидел спящую на полу обнаженную Пантеру. Разметавшиеся по плечам светлые волосы, роскошная грудь, низ живота, покрытый золотыми колечками густых волос, лишили сборщика папируса всякой осторожности. Как только он бросился на добычу, его нога угодила в веревочную петлю, и мужчина рухнул на землю. В один миг Пантера оседлала его и стала душить. Увидев, что глаза неудачливого насильника закатились, она разжала пальцы, раздела его и забрала одежду, чтобы продолжить ночью свой путь на юг.

* * *

Комендант крепости Чару, расположенной в самом центре Нубии, оттолкнул миску с омерзительной похлебкой.

– В темницу на месяц этого дурака, – приказал он, имея в виду повара.

Кубок пальмового вина немного утешил его. Вдали от Египта сложно было хорошо питаться, но занимаемая должность сулила продвижение по службе и неплохую пенсию. Здесь, в этой унылой, выжженной солнцем стране, где пустыня угрожала и без того редким культурным растениям и куда лишь иногда врывались яростные потоки Нила, он принимал приговоренных к срокам от одного до трех лет. Обычно он был снисходителен к ним, поручая несложную и не слишком изнурительную хозяйственную работу. Большинство из этих несчастных не совершили тяжких преступлений и использовали принудительное пребывание в крепости, чтобы поразмыслить о прошлом.

С прибытием Сути ситуация резко изменилась. Он плохо воспринимал проявление власти и отказывался подчиняться. Поэтому комендант, главной задачей которого было наблюдать за нубийскими племенами с целью предупреждения восстания, поставил нарушителя дисциплины в передовой дозор без оружия. Выполняя роль приманки, он должен был, в воспитательных целях, испытать чувство очищающего страха. Конечно, в случае нападения гарнизон примчался бы ему на подмогу. Комендант любил отпускать своих гостей в добром здравии, заботясь о том, чтобы его послужной список оставался незапятнанным.

Помощник, отвечавший за почту, передал ему папирус из Мемфиса:

– Специальное послание.

Заметив печать визиря, комендант перерезал тесьму:

– Разведывательные службы опасаются волнений в Нубии. Нам предписано удвоить бдительность и проверить всю систему обороны. Иначе говоря, мы закрываем ворота крепости, и больше отсюда никто не выйдет. Передайте распоряжение тотчас же.

– А заключенный Сути? – спросил помощник. Комендант был в нерешительности.

– А как вы думаете?

– Гарнизон ненавидит этого парня, от него одни неприятности. Там, где мы его оставили, он будет нам полезен.

– А если что-нибудь произойдет...

– Мы отправим донесение о досадном происшествии.

* * *

Сути был прекрасно сложенным молодым человеком с продолговатым лицом, честным прямым взглядом и длинными черными волосами. Во всех его движениях чувствовались сила, притягательность и изящество. Сбежав из школы писцов в Мемфисе от опостылевшей учебы, он вел полную приключений жизнь, знал прекраснейших женщин, изобличил вероломного полководца и стал сподвижником визиря Пазаира, с которым побратался кровью. Несмотря на молодой возраст, Сути не раз оказывался на волосок от смерти. Если бы не талант Нефрет, сделавшей ему успешную операцию, он скончался бы от ран, нанесенных медведем, помявшим его во время поединка в Азии^[309].

Сидя на скале, выступающей из Нила, скованный массивной цепью, юноша мог лишь подолгу смотреть вдаль, в сторону таинственного и тревожного юга, откуда иногда появлялись орды нубийских воинов, обладавших безграничной храбростью. Ему, часовому передового дозора, полагалось подавать сигналы тревоги, крича изо всех сил. Прозрачность воздуха позволяла охранникам крепости услышать его сигнал.

Но Сути не стал бы кричать. Он не доставил бы подобного удовольствия коменданту. Хотя у него не было ни малейшего желания умирать, Сути не унизился бы до этого. Юноша вспоминал о том чудесном моменте, когда он сразил полководца Ашера, преступника и предателя, избежавшего правосудия и скрывшегося с сундуком золота. Сундук Сути и Пантера бережно припрятали. С этим состоянием они могли бы вкушать все радости жизни. Но теперь он в оковах, а она вернулась в родную Ливию с запретом вступать на землю Египта. Быть может, Пантера уже забыла его, опьяненная любовью другого.

А Пазаира связывала по рукам и ногам должность визиря: он мог повлиять на положение Сути, но никогда бы не смог освободить его. Подумать только, он терпит наказание за то, что в интересах следствия женился на пылкой красавице Тапени! Брак он надеялся без труда расторгнуть, но недооценил хитрость и алчность ткачихи. Эта стерва обвинила его в супружеской неверности, за что его приговорили к году заключения в крепости. А по возвращении в Египет Сути еще придется работать на нее, чтобы обеспечить супруге средства к существованию.

В ярости Сути стукнул кулаком по скале и дернул за цепь. Тысячу раз он надеялся, что цепь поддастся, но эта тюрьма без стен и решеток оказалась весьма прочной.

Женщины... От них его счастье и его беды... Но жалеть не о чем! А вдруг во главе повстанцев пойдет длинноногая нубийка с высокой, упругой и округлой грудью, вдруг она влюбится в него и освободит, а не перережет горло... Погибнуть вот так, после всех похождений, завоеваний и побед было бы слишком глупо.

Солнце стало клониться к горизонту. Уже давно охранник должен был принести ему пищу и питье. Вытянувшись, Сути зачерпнул ладонью воду из Нила и утолил жажду. Изловчившись, он мог бы поймать рыбу, чтобы не умереть от голода. Но чем вызвано такое изменение в распорядке?

На следующий день Сути вдруг понял, что его бросили на произвол судьбы. Раз гарнизон затаился в крепости, нет ли опасности набега нубийцев? Время от времени, после обильных праздничных возлияний кучке воинов, стосковавшихся по драке, приходила в голову безумная идея захватить Египет, и они шли в наступление. Увы, он окажется на их пути. Следовало разорвать цепь и уйти отсюда до начала атаки. Но у него не было даже твердого камня. Сути взревел от ярости и отчаяния.

Когда спустился вечер, окрасивший Нил в кровавый цвет, зоркий глаз Сути различил странное шевеление за кустарником, росшим вдоль берега. Кто-то явно следил за ним.

5

Бел-Тран помазал воспалившуюся, с нарывами по краям язву на левой ноге мазью из цветков акации и яичного белка и выпил несколько капель сока алоэ без всякой надежды на чудесное выздоровление. Отказываясь признать, что почки работали плохо, а печень была в ужасном состоянии, глава Двойного Белого дома не желал тратить время на лечение.

Лучшим лекарством для Бел-Трана являлась непрерывная деятельность. Постоянно движимый всеподчиняющей энергией, уверенный в себе, болтливый до изнеможения собеседника, он походил на поток, который невозможно унять. За несколько месяцев до цели, которую поставили перед собой заговорщики – захват верховной власти, – мелкие неурядицы со здоровьем не могли остановить победного марша главного казначея. Конечно, троих союзников убили, но оставалось немало других. Погибшие были посредственны, а иногда и глупы. Впрочем, ему все равно пришлось бы избавиться от них рано или поздно. В день, когда задумывался заговор, Бел-Тран разработал безупречный план. Все поверили, что он является верным слугой фараона, что его активная деятельность послужит процветанию Египта, что его работоспособность будет сродни самоотверженности великих жрецов, служивших во имя храма, а не для себя. Даже гибель вероломного Ярти почти не смущала его, так как этот источник сведений мог в скором времени иссякнуть. Гиены избавили его от тяжкого бремени.

Бел-Тран улыбнулся, вспомнив, как ему удалось из обмана сплести прочную паутину, так что никто из окружения фараона и не заметил ее. Даже если Пазаир попытается его остановить, будет уже слишком поздно.

Главный казначей помассировал отекшие пальцы ног, нанеся на них мазь из бычьего жира и измельченных листьев акации: лекарство снимало усталость и боль.

Бел-Тран беспрестанно ездил по крупным городам и столицам провинций, убеждая сообщников в неизбежности скорого переворота и в том, что он сделает их такими богатыми и могущественными, какими они не могли бы представить себя даже в самых безумных мечтах. Игра на человеческой жадности, подкрепленная весомыми аргументами, всегда приносила свои плоды.

Казначей разжевал две пастилки, освежающие дыхание. Ладан, ароматный ситник, смола и финикийский тростник, смешанные с медом, образовывали приятнейшую смесь. С удовлетворением Бел-Тран оглядел свою мемфисскую усадьбу. Просторный дом в центре сада, огороженного высокими стенами; каменные ворота, верхнюю часть которых украшали пальмовые ветви; фасад с узкими высокими колоннами в форме стеблей папируса, основным поставщиком которого он являлся; вестибюль и залы, ослеплявшие гостей своим роскошным убранством; гардеробные с десятками бельевых сундуков; туалетные комнаты из камня; десять спален, две кухни, пекарня, колодец, погреба с зерном, конюшни, огромный сад, где вокруг бассейна росли пальмы, сикоморы, гранатовые деревья, тамариски... Только богатый человек мог иметь такое жилище.

Бел-Тран гордился своим успехом. Он, мелкий служащий, нувориш, выбился наверх. Высшая знать сначала презирала его, а потом стала бояться и подчинилась его воле и законам. Состояние и материальные блага – вот ради чего стоило жить! Храмы, божества, обычаи – всего лишь иллюзии. Именно поэтому Бел-Тран и его союзники решили вырвать Египет из его отжившего прошлого и вывести на дорогу перемен, где единственной истиной являлось богатство. В этой области казначею не было равных: Рамсес Великий и Пазаир пропускали бы удар за ударом, прежде чем вовсе исчезнуть с лица земли.

Бел-Тран вытащил сосуд, припрятанный под одной из половых досок и закупоренный керамической пробкой. В глиняных кувшинах прекрасно сохранялось пиво. Открыв его, он опустил в сосуд трубочку, соединенную с фильтром, предохранявшим от случайных примесей, и с наслаждением отведал прохладный освежающий напиток.

Вдруг Бел-Трану захотелось увидеть свою жену. Разве ему не удалось превратить ничтожную провинциалку, неуклюжую и скорее уродливую, в столичную даму, облаченную в лучшие наряды и вызывающую зависть у соперниц? Да, пластическая операция обошлась ему дорого, но новые черты лица Силкет и исчезновение жировых складок на теле радовали его. И несмотря на перепады ее настроения и нередко случавшиеся истерики, из которых ее выводили толкователи снов, Силкет оставалась женщиной-ребенком, готовой подчиниться его малейшему жесту и взгляду.

На приемах и на официальных церемониях она всегда рядом как красивая дорогая вещь, ослепительно разодетая, но непременно молчаливая. Силкет накладывала на лицо макияж из меда, красного натрона, северной соли, предварительно натерев кожу маслом тригонеллы и алебастровой пудрой. На губах – красная охра, вокруг глаз – зеленые тени.

– Ты прелестна, дорогая.

– Не изволишь ли подать мне самый красивый парик?

Бел-Тран повернул перламутровую ручку старого сундука из ливанского кедра и вытащил оттуда парик из человеческих волос, а Силкет подняла крышку туалетного столика и достала оттуда жемчужный браслет и гребень из акации.

– Как твое самочувствие сегодня с утра? – спросила она, поправляя драгоценный головной убор.

– Мой кишечник очень слаб. Я пью пиво, приготовленное из сладких рожков, масла и меда.

– Если будет хуже, обратись к врачу. Нефрет могла бы тебя вылечить.

– Я не желаю слышать о Нефрет!

– Она замечательная целительница!

– Она наш враг, как и Пазаир, и погибнет вместе с ним!

– А не согласился бы ты пощадить ее, чтобы она... прислуживала мне?

– Посмотрим. Знаешь, что я тебе принес?

– Подарок?

– Вересковое масло для умащения твоей нежной кожи.

Силкет бросилась мужу на шею и расцеловала.

– Ты сегодня дома? – спросила она.

– К сожалению, нет.

– Твои сын и дочь хотели бы поговорить с тобой.

– Пусть лучше слушаются наставника, это важнее. Завтра они войдут в число самых важных лиц царства.

– Ты не боишься, что...

– Ничего, Силкет, я не боюсь. Я неприкасаем. И никто не подозревает, каким оружием я располагаю для нанесения решающего удара.

Вошел слуга:

– Какой-то человек хочет видеть хозяина.

– Его имя?

– Монтумес.

Монтумес, бывший верховный страж, которого сменил нубиец Кем, пытался избавиться от Пазаира, обвинив его в убийстве. Хоть он и не принадлежал к участникам заговора, но хорошо послужил делу будущих правителей. Бел-Тран думал, что никогда больше не увидит его. Монтумеса сослали в Ливан, в Библос, работать на корабельных верфях.

– Проводите его в салон с лотосами и предложите ему пива; я сейчас приду.

Силкет забеспокоилась:

– Что ему надо? Мне он не нравится.

– Не волнуйся.

– Ты завтра опять уедешь?

– Так надо.

– А что делать мне?

– Оставаться красивой и ни с кем не говорить без моего разрешения.

– Я хотела бы еще ребенка от тебя.

– Он у тебя будет.

* * *

Монтумесу было за пятьдесят. Лысый, с гнусавым голосом, срывавшимся на фальцет, когда ему перечили, тучный, остроносый, лукавый, он сделал блестящую карьеру, используя чужие просчеты. Приняв тысячу мер предосторожности, Монтумес никогда не подозревал, что может упасть в такую пропасть. Но судья Пазаир сломал созданную им систему и показал всем его несостоятельность. Пока его враг занимал пост визиря, у Монтумеса не было ни малейшего шанса вновь обрести былую славу. Бел-Тран оставался его последней надеждой.

– Разве вам не запрещено появляться в Египте? – поинтересовался Бел-Тран.

– Да, я здесь тайком, – согласно кивнул Монтумес.

– К чему же такой риск?

– У меня остались еще немногочисленные связи, а Пазаира окружают не только друзья.

– Чем я могу вам помочь?

– Я пришел предложить вам свои услуги.

На лице Бел-Трана отразились сомнения, и Монтумес решил пояснить:

– Во время ареста Пазаир отрицал обвинения в убийстве своего учителя Беранира. Я ни секунды не сомневался в его невиновности, и мне казалось, что мной манипулируют, но такое положение меня вполне устраивало. Кто-то подсказал мне, послав записку, что я должен схватить Пазаира на месте преступления, когда тот склонится над телом учителя. У меня было время поразмыслить над этим эпизодом. Кто мог оповестить меня, кроме вас или одного из ваших союзников? Зубной врач, судовладелец и химик уже умерли, а вы...

– Откуда вам известно, что они были моими союзниками?

– Слухи, знаете ли... Поговаривают, что в скором времени именно вы станете хозяином страны. Я ненавижу Пазаира так же, как и вы; к тому же я располагаю некоторыми компрометирующими уликами.

– Какими? – с беспокойством спросил Бел-Тран.

– Пазаир утверждал, что поспешил к своему учителю, получив записку: «Беранир в опасности, приходите скорее». Представьте себе, что, вопреки моим собственным заявлениям, я не уничтожил это послание, и что вполне возможно по почерку определить его автора. Представьте себе также, что я сохранил орудие преступления – перламутровую иглу; она принадлежит человеку, который вам очень дорог.

Бел-Тран задумался.

– Чего вы хотите?

– Снимите мне жилье в городе, позвольте действовать против Пазаира и обещайте мне должность в вашем будущем правительстве.

– Больше ничего?

– Я убежден, что за вами будущее страны.

– Ваши требования вполне обоснованны.

Монтумес поклонился Бел-Трану. Теперь ему нужно было лишь отомстить Пазаиру.

6

Нефрет срочно вызвали в главную лечебницу Мемфиса на сложную операцию. Пазаир покормил маленькую зеленую мартышку по кличке Проказница. Несмотря на то, что несносная обезьянка развлекалась лишь тем, что докучала слугам и приворовывала на кухне, Пазаир испытывал к ней явную слабость. Когда он впервые увидел Нефрет, именно проделки Проказницы, обрызгавшей водой его пса Смельчака, дали ему повод заговорить с будущей женой.

Смельчак положил лапу на руку Пазаира. Палевого цвета, поджарый, с длинным хвостом и висячими ушами, пес ходил в ошейнике из бело-розовой кожи, где было выгравировано его имя: «Смельчак, друг Пазаира». Пока Проказница грызла пальмовые орехи, пес с удовольствием уплетал овощное пюре. К счастью, по обоюдному согласию между животными установился мир: Смельчак позволял дергать себя за хвост по десять раз на дню, а Проказница не тревожила его, когда он спал, устроившись на старой циновке, – единственной вещи, с которой молодой судья Пазаир пришел в Мемфис. На самом деле, циновка – вещь замечательная, которая может служить постелью, столом, ковром, а иногда и саваном. Пазаир поклялся сохранить ее, каким бы богатым ни стал. А так как пес предпочел ее, отвергнув мягкие подушки и кресла, визирь знал, что циновка под надежной охраной.

В лучах ласкового зимнего солнца заиграли кроны деревьев и клумбы, усеянные цветами, придававшие главной усадьбе визиря вид райского уголка, населенного праведниками. Пазаир вышел в сад и вдохнул тонкий аромат, поднимавшийся от влажной земли, напитанной утренней росой. Теплая морда ткнулась ему в руку. Это осел по кличке Северный Ветер приветствовал его на свой лад. Красивый серый ослик с нежным взглядом обладал необычайной способностью ориентироваться в пространстве, пусть даже в кромешной темноте. Пазаир с радостью возложил на него эту миссию, освободив от перевозки тяжелых грузов.

Осел поднял голову. Он почувствовал чье-то внезапное появление у главных ворот и быстро побежал в ту сторону. Пазаир последовал за ним.

Кем и его неизменный спутник, павиан Убийца, ожидали визиря. Начальник стражи, не чувствительный ни к холоду, ни к жаре и презиравший роскошь, был одет в короткую набедренную повязку, подобно человеку самого простого сословия. На поясе висел подарок визиря – кинжал с бронзовым лезвием в деревянных ножнах, рукояткой из сплава золота и серебра, инкрустированной лазуритом и зеленым нефритом. Нубийцу больше нравилось это произведение искусства, чем символ правосудия из слоновой кости, который он держал во время официальных церемоний. Кем ненавидел сидячий образ жизни чиновников и продолжал, как и прежде, обходить кварталы Мемфиса, решая вопросы на месте.

Павиан пребывал в мирном настроении. Когда же он приходил в ярость, то мог напугать и льва. Лишь однажды другая обезьяна, такого же роста и силы, посланная таинственным врагом, решившим убрать павиана с дороги, чтобы напасть на Пазаира, осмелилась вступить с ним в смертельную схватку. Убийца вышел из боя победителем, но был тяжело ранен. Нефрет выходила его, и тот быстро поправился.

– Никакой видимой опасности, – доложил Кем. – Последние дни за вами не было слежки.

– Я обязан вам жизнью.

– Я тоже, визирь. Раз наши судьбы связаны, не будем расточать друг другу слова благодарности. Дичь в гнезде, я проверил.

Ослик, будто догадавшись о намерениях хозяина, вышел на улицу и засеменил в нескольких метрах от Пазаира. Весь вид Убийцы внушал спокойствие: тяжелая голова, полоска жесткой шерсти, идущая от холки до хвоста, на плечах красовалась красная накидка. Павиан любил ходить на задних лапах, внимательно оглядываясь по сторонам.

Перед главной ткацкой мастерской Мемфиса царило веселое оживление. Ткачихи болтали и смеялись, поставщики несли кули с льняным волокном, которое внимательно осматривала приемщица. Осел встал перед копной сена, а визирь и Кем с павианом вошли в большое, хорошо проветриваемое помещение с ткацкими станками и сразу же направились к конторке старшей ткачихи, госпожи Тапени, дамы обманчивой внешности. Эта соблазнительная тридцатилетняя красавица невысокого роста, подвижная, с темными волосами и зелеными глазами, железной рукой управляла мастерской и думала лишь о своей карьере.

Появление гостей почти лишило ее хладнокровия.

– Вы... вы ко мне? – пробормотала она.

– Я убежден, что вы можете нам помочь, – заявил Пазаир ровным голосом.

В мастерской живо начались пересуды: к госпоже Тапени пришел сам визирь Египта в сопровождении начальника стражи. Что бы это могло значить? Стремительное повышение? А может, она совершила преступление? Присутствие Кема склоняло скорее ко второму предположению.

– Хочу напомнить вам, – продолжал Пазаир, – что мой учитель Беранир был убит перламутровой иглой. Благодаря полученным от вас сведениям, я изучил несколько версий. К сожалению, все они оказались пустыми. В то же время вы утверждали, что располагаете важными для следствия сведениями. Не пора ли их передать нам?

– Я просто хвасталась.

– Среди преступников, убивших стражей сфинкса, была женщина, столь же решительная и жестокая, как и ее сообщники.

Маленькие глазки павиана жестко уставились на прелестную брюнетку, все более терявшую самообладание.

– Давайте предположим, госпожа Тапени, что та женщина так же превосходно, как и вы, владела иглами, что она получила приказ устранить учителя Беранира и тем самым остановить мое расследование.

– Все это меня не касается.

– Я хотел бы получить ваше признание.

– Нет! – вскричала Тапени на грани истерики. – Вы хотите отомстить мне за то, что я отдала под суд вашего друга Сути, но он был виноват, а я – права. Хватит угрожать мне, иначе я буду жаловаться на вас! Прочь отсюда!

– Выбирайте более почтительные выражения, разговаривая с визирем Египта, – порекомендовал Кем.

Тапени, дрожа от ярости, понизила голос:

– У вас нет никаких улик против меня.

– В конце концов мы их найдем. Доброго здоровья, госпожа Тапени. – С этими словами Пазаир и Кем покинули ткацкую мастерскую.

– Визирь доволен? – поинтересовался начальник стражи, идя рядом с Пазаиром.

– Скорее да, Кем.

– Разворошили муравейник...

– Эта молодая особа слишком нервна и очень уж беспокоится о своем положении в обществе. Наш визит не сулит ничего хорошего ее репутации.

– Иначе говоря, она постарается как-то отреагировать?

– Незамедлительно.

– Вы считаете ее виновной?

– Наверняка, что касается злобности и алчности.

– Вы в большей степени думаете о Силкет, жене Бел-Трана?

– Она может пойти на преступление из простого каприза. Кроме того, Силкет также превосходно владеет иглами.

– Говорят, она трусиха, – заметил Кем.

– Она подчиняется малейшей прихоти мужа. Если бы он приказал ей стать наживкой, она бы подчинилась. Начальник караула сфинкса мог легко утратить бдительность, увидев ее посреди ночи.

– Пойти на преступление...

– Я не выдвину официального обвинения, пока не буду иметь доказательств вины, – твердо заявил Пазаир.

– А если их никогда не будет?

– Доверимся работе, Кем.

– Вы скрываете от меня что-то важное, – догадался страж.

– Я не могу иначе, но знайте, что мы сражаемся за спасение Египта.

– Работать рядом с вами вовсе не развлечение.

– Я мечтаю лишь о спокойной жизни в деревне вместе с моей любимой Нефрет и моими животными.

– Придется подождать, визирь Пазаир.

* * *

Госпожа Тапени не находила себе места. Она знала об одержимости визиря, его настойчивости в установлении истины и крепкой дружбе с Сути. Возможно, старшая ткачиха поступила слишком жестоко со своим мужем. Но Сути взял ее в жены, и она не желала терпеть его неверность. Пусть Сути расплачивается за связь с этой ливийской потаскухой. Судебное преследование со стороны визиря заставило Тапени как можно скорее найти себе покровителя. Последние слухи не оставляли места для сомнений.

Тапени устремилась к конторам, где работали чиновники казначейства. Она спросила у стражников и вскоре увидела пустые носилки с высокой спинкой, подножкой и широкими подлокотниками. Большой балдахин защищал их от солнца. Двадцать носильщиков обеспечивали быстрое передвижение по команде погонщика с мощным голосом. Подобная услуга стоила очень дорого!

Бел-Тран вышел из казначейства и торопливым шагом направился к своим носилкам. Тапени преградила ему дорогу:

– Мне нужно с вами поговорить!

– Госпожа Тапени? Что, неприятности в вашей мастерской?

– Меня преследует визирь.

– Он считает себя поборником справедливости, – усмехнулся Бел-Тран.

– Пазаир обвиняет меня в преступлении.

– Вас?

– Он подозревает меня в убийстве своего учителя Беранира.

– А доказательства?

– У него их нет, но он мне угрожает.

– Невиновному нечего опасаться.

– Я боюсь Пазаира, Кема и его жуткой обезьяны. Я прошу вас о помощи.

– Не понимаю, чем... – начал Бел-Тран, но Тапени его перебила:

– Вы богатый и влиятельный человек, говорят, что у вас большое будущее! Я хочу стать вашей союзницей.

– Каким образом?

– Я держу торговлю тканями. Благородные дамы, такие как ваша жена, очень высоко ценят их. Я знаю, как создать наилучшие условия закупок и продаж. Поверьте мне, прибыли могут быть нешуточными.

– Оборот большой?

– С вашими способностями вы без труда увеличите его. В придачу я обещаю вредить этому проклятому визирю.

– У вас есть план?

– Пока нет, но можете рассчитывать на меня.

– Договорились, госпожа Тапени. Считайте, что отныне вы под моей защитой.

7

Поглотитель теней^[310], состоявший на службе заговорщиков и обогатившийся на своих преступлениях, постоянно стремился к совершенству. Он обещал устранить Пазаира, но ему это не удалось. Ничего, он еще возьмет реванш! Начальник стражи долго выслеживал его, но в конце концов вынужден был признаться, что упустил добычу. Человека тьмы, работающего в одиночку, без подручных, не найдут никогда. А с золотом, полагавшимся за услуги, он вскоре сможет купить загородную усадьбу, где будет наслаждаться спокойной жизнью.

Поглотитель теней не имел больше никакой связи с заказчиками. Трое из них уже мертвы, Бел-Тран и Силкет – недоступны. Хотя Силкет во время их последней встречи, передавая приказ убрать Пазаира, вовсе не показала себя неприступной: она не кричала и не звала на помощь, терпя его страсть. Скоро Бел-Тран и Силкет взойдут на трон Египта, поэтому поглотитель теней чувствовал себя обязанным принести им голову визиря, их злейшего врага.

Он извлек уроки из своих провалов и не нанесет прямой удар. Работа Кема и его зверюги исключительно эффективна. Павиан чувствует опасность, а нубиец неотступно следует за Пазаиром. Что ж, поглотитель теней будет действовать в обход, расставляя ловушки.

Глубокой ночью он вскарабкался на крышу главной лечебницы Мемфиса и проник в здание. По коридору, пропахшему лекарствами и мазями, пробрался к хранилищу опасных продуктов. В многочисленных кладовых хранились слюна, экскременты, моча жаб и летучих мышей, яды змей, скорпионов и ос, а также другие ядовитые вещества растительного происхождения, из которых целители готовили сильнодействующие лекарства. Присутствие охранника не смутило поглотителя теней. Он оглушил его ударом по голове, забрал один из пузырьков с ядом и прихватил черную гадюку, томившуюся в корзине.

* * *

Опечаленная Нефрет, прежде чем осмотреть кладовые, выяснила, в каком состоянии находится пострадавший. Он не был тяжело ранен; получив удар, он даже не успел заметить нападавшего.

– Каков ущерб от кражи? – спросила она у начальника лечебницы.

– Практически никакого... Исчезла только черная гадюка.

– А яды?

– Трудно сказать. Мы только что получили новую партию, которую я собирался описать сегодня утром. Вор ничего не разбил.

– С сегодняшней ночи нужно удвоить охрану; начальнику стражи я сама сообщу о происшествии.

В волнении молодая женщина подумала о постоянных покушениях на жизнь мужа. Не являлось ли это необычное вторжение предвестником новой драмы?

* * *

Погруженный в тяжелые раздумья, визирь подошел к воротам Государственной сокровищницы в сопровождении Кема и Убийцы. Впервые с момента вступления в должность ему предстояло инспектировать запасы драгоценных металлов. Разбуженный еще до восхода солнца посыльным из лечебницы, он не успел даже обменяться парой фраз с Нефрет, которая поспешила на место происшествия. Так и не заснув вновь, он с удовольствием принял обжигающий ледяной душ и отправился в центр Мемфиса, где прошел сквозь цепь охранников, преграждавших посторонним доступ к кварталу, где была расположена Государственная сокровищница.

Визирь приложил свою печать к свитку, поданному ему хранителем сокровищницы, пожилым человеком, медлительным и педантичным. Несмотря на то, что тот знал Пазаира в лицо, он проверил соответствие оттиска образцу печати, который ему прислали из дворца после назначения нового визиря.

– Что бы вы хотели посмотреть? – спросил хранитель сокровищницы.

– Все запасы.

– Такая инспекция займет немало времени.

– Это входит в мои обязанности.

– Слушаю и повинуюсь.

Пазаир начал с огромного здания, где хранились золотые и серебряные слитки, доставлявшиеся из копей Нубии и восточной пустыни, каждому из которых был присвоен учетный номер. В скором времени значительная их часть будет отправлена в храм в Карнаке, где золотых дел мастера обрамляли главные ворота драгоценными металлами.

Придя в себя от изумления, Пазаир вдруг понял, что склад наполовину пуст.

– Наши запасы скудны, как никогда, – пояснил хранитель сокровищницы.

– По какой причине?

– Приказ сверху.

– Чей?

– Из Двойного Белого дома.

– Покажите документы.

Хранитель сокровищницы не допустил ни единого административного просчета. Вот уже несколько месяцев золотые и серебряные слитки, а также значительная часть редких камней регулярно вывозились со складов по требованию Бел-Трана.

Выжидательная позиция оказалась неприемлемой.

Быстрым шагом Пазаир преодолел небольшое расстояние, отделявшее сокровищницу от Двойного Белого дома – комплекса двухэтажных сооружений, разделенных небольшими садами. В конторах Двойного Белого дома, как в муравейнике, кипела работа. С тех пор как Бел-Тран возглавил важнейшее учреждение страны, он не терпел ни малейшего пренебрежения к работе и властвовал тираном над армией суетящихся писцов.

В большом загоне стояли тучные быки для жертвоприношений в храме; специалисты осматривали животных, полученных в качестве уплаты налога. На складе, окруженном каменной стеной, под охраной солдат, счетоводы взвешивали золотые слитки и складывали их в ящики. Внутренняя почта работала с рассвета до заката: быстроногие юноши сновали туда-сюда, передавая приказы, требующие незамедлительного исполнения. Управляющие заботились о наличии инструмента, о производстве хлеба и пива, о поставках целебных мазей, о строительной технике, амулетах и предметах религиозного культа. Специальная служба занималась подставками для письма, тростниковыми палочками, папирусами, глиняными и деревянными табличками.

Пройдя через колонные залы, где десятки чиновников составляли отчеты и служебные записки, визирь осознал всю мощь структуры, которой управлял Бел-Тран. Он постепенно брал под контроль движение каждого ее звена и продвигался вперед, покоряя одну за другой ее части.

Старшие писцы склонились перед визирем, остальные же продолжали работу; казалось, они больше боялись своего начальника, чем первого визиря Египта. Управляющий проводил посетителей к просторному помещению, где Бел-Тран, расхаживая взад и вперед, диктовал тексты распоряжений трем писцам, вынужденным работать с необычайной скоростью.

Визирь смотрел на своего заклятого врага. Каждая клеточка его существа, каждое слово были пронизаны амбициозностью и жаждой власти. Бел-Тран не сомневался ни в своих качествах, ни в том, что в конечном итоге победа будет за ним.

Заметив Пазаира, он прекратил диктовать и сухо приказал писцам удалиться.

– Вы делаете мне честь своим визитом, – произнес он.

– Не переусердствуйте в лживых речах.

– У вас было время осмотреть мое хозяйство? Здесь основной закон – напряженная работа. Вы, конечно, можете отправить меня в отставку и назначить нового начальника, но машина начнет давать, сбои, и первым пострадаете от этого вы. Понадобится не один год, чтобы взять в свои руки управление этим тяжелым кораблем, а у вас лишь несколько месяцев до назначения нового фараона. Откажитесь от борьбы, Пазаир, и подчинитесь!

– Почему вы опустошили наши запасы драгоценных металлов?

Бел-Тран довольно улыбнулся:

– Неужели вы уже провели инспекцию?

– Это мой долг.

– Похвальное рвение, честно говоря.

– Я требую объяснений.

– Высшие интересы Египта! Нужно было доставить удовольствие нашим подчиненным соседям и союзникам, ливийцам, палестинцам, сирийцам, хеттам, ливанцам и многим другим, чтобы поддержать добрые отношения и сохранить мир. Их правители любят получать подарки, особенно если это золото наших пустынь.

– Вы сильно превысили допустимое количество.

– В некоторых обстоятельствах необходимо уметь выказывать щедрость.

– Ни одного грамма ценных металлов больше не выйдет за пределы сокровищницы без моего разрешения, – заявил Пазаир.

– Слушаю и повинуюсь... Но ничего противозаконного не было. Я понимаю, о чем вы думаете. Разве не законным путем я шел, чтобы присвоить себе ценности? Ловко придумано, не скрою. Позвольте мне, однако, оставить вас в сомнениях, уверив лишь в одном: вы никогда ничего не сможете доказать.

8

Прикованный цепью к скале посреди Нила, Сути внимательно вглядывался в кустарник на берегу, где прятался следивший за ним нубиец. Осторожный враг затаился, боясь засады: Сути был слишком хорошей приманкой.

Вдруг он снова зашевелился, видно, решил действовать. Нубийцы прекрасные пловцы; этот в два счета доберется под водой до скалы и внезапно набросится на свою добычу.

С отчаянной яростью Сути дернул цепь. Она заскрежетала, застонала, но не порвалась. Сейчас он глупо умрет здесь, даже не имея возможности защищаться. Вертясь на месте, Сути старался определить, откуда нападет нубиец. Ночь была темна, а вода в реке – непроницаема.

Вдруг, совсем рядом, возникла фигура. Вытянув шею, Сути подался вперед, насколько позволяла цепь. Незнакомец поскользнулся на мокром камне, упал в воду и тотчас вынырнул.

– Успокойся, идиот!

Этот голос... Он узнал бы его даже в потустороннем царстве!

– Пантера?..

– Кто еще мог бы прийти тебе на помощь?

Обнаженная, со струящимися по плечам светлыми волосами, она подошла к нему, купаясь в лунном свете. Ее красота и чувственность ослепили Сути.

Девушка тесно прижалась к нему, обвила руками и прильнула к его губам:

– Мне тебя так не хватало, Сути!

– Я же прикован.

– По крайней мере, ты не мог мне изменить.

Пантеру охватило желание, и Сути тоже не смог устоять перед внезапным порывом страсти. При свете звезд нубийского неба, под песню дикого Нила они с исступлением отдались друг другу.

Когда страсть утихла, Пантера, насытившись, блаженно вытянулась на нем. Сути нежно погладил белокурые волосы.

– К счастью, твоя сила не уменьшилась. Иначе я бы тебя бросила.

– Как ты сюда добралась?

– Корабли, повозки, ослы... Я была уверена, что у меня получится.

– Много трудностей?

– Много насильников, воров... Ничего по-настоящему опасного. Египет мирная страна.

– Бежим отсюда как можно скорее.

– А мне здесь нравится, – улыбнулась Пантера.

– Если нубийцы набросятся на нас, ты заговоришь по-другому.

Пантера поднялась, нырнула и вскоре вернулась с двумя острыми камнями. Она стала наносить точные сильные удары по одному из звеньев цепи, в то время как Сути разбивал камнем наручники.

Их усилия увенчались успехом. Оказавшись на свободе, обезумевший от радости Сути схватил Пантеру и приподнял ее. Ноги ливийки обвились вокруг бедер любовника, в котором вновь возрождалась мужская сила. В порыве страсти они соскользнули с влажного камня, упали в воду и расхохотались.

Лежа на берегу, они были не в силах оторваться друг от друга. Пьяные от счастья, они черпали новые силы в своей любви. Наконец утренняя прохлада умерила их пыл.

– Надо бежать, – сказал вдруг Сути серьезно.

– Куда?

– На юг.

– Снова неизвестность, дикие звери, нубийцы...

– Нужно уйти подальше от крепости и египетских солдат. Увидев, что меня нет, они разошлют патрули и предупредят шпионов. Укроемся, пока их ярость не утихнет.

– А наше золото? – встрепенулась Пантера.

– Не беспокойся, мы его заберем.

– Это будет нелегко.

– Вдвоем мы осилим.

– Если ты еще раз изменишь мне с этой Тапени, я тебя убью! – грозно предупредила Пантера.

– Сначала убей ее, и ты облегчишь мою участь.

– Виноват в этом браке ты! Ты подчинился своему другу Пазаиру, а тот бросил тебя, и вот где мы оказались!

– Я сведу счеты со всеми.

– Если мы выберемся из пустыни.

– Пустыня меня не страшит. У тебя есть вода?

– Я повесила два полных бурдюка на ветке тамариска.

Они двинулись по узкой тропе меж выжженных камней и враждебных скал.

Пантера шла вдоль русла пересохшей речки, где еще оставались редкие пучки травы, которые и служили им пищей. Горячий песок обжигал ступни, а над головой кружились грифы.

За два дня они не встретили ни единой живой души. На третий – звук копыт заставил их укрыться за грудой камней, изъеденных ветрами. Они увидели двух нубийских всадников. Сзади на веревке, привязанной к одной из лошадей, из последних сил бежал голый мальчик. Всадники остановились, взметнув к небу столб желтой пыли, затем перерезали пленнику горло и отрезали ему половые органы. С дикими криками нубийцы, бросив труп, поскакали к лагерю.

Пантера в ужасе наблюдала за страшной сценой.

– Ты видишь, милая, что нас ожидает. Нубийским бандитам не знакомо чувство жалости.

– Значит, нужно просто не угодить к ним в лапы.

– Эти места не слишком благоприятны для счастливого отдыха, пошли дальше.

Они утолили голод побегами пальм и двинулись вперед. Вдруг мощный порыв ветра поднял тучи песка, скрывшие горизонт.Потеряв дорогу, любовники упали в песок и, прижавшись друг к другу, стали ждать, пока пройдет буря.

По коже побежали мурашки, и Сути проснулся. Он прочистил нос и уши от песка. Пантера лежала неподвижно.

– Вставай, буря прошла, – сказал Сути.

Девушка не шевелилась.

– Пантера!

В отчаянии Сути приподнял ее. Женщина была в забытьи, ее тело обмякло.

– Очнись, умоляю!

– А ты меня хоть чуть-чуть любишь? – томно спросила она.

– Ты разыгрывала комедию!

– Когда есть опасность стать рабой неверного любовника, нужно проверить его чувства.

– У нас больше нет воды.

Пантера шла вперед, вглядываясь в песок, чтобы обнаружить хоть какие-нибудь следы влаги. На исходе дня ей удалось поймать грызуна. Пантера воткнула в песок два остова пальмовых веток. Держа двумя руками сухую деревянную палочку, девушка стала тереть ею пальмовые ветви, придерживая их коленями. Быстрые повторяющиеся движения превращали дерево в пыль, которая воспламенилась. Жареное мясо, даже в столь малом количестве, придало им силы.

С восходом солнца скудный ужин и относительная ночная прохлада быстро забылись. Чтобы не погибнуть, необходимо было как можно быстрее найти воду. Но как ее обнаружить? Насколько хватало глаз – никакого оазиса. Ни пучка травы, ни даже колючего кустарника, которые иногда свидетельствуют о близости воды.

– Нас может спасти только один знак, – заявила Пантера. – Давай сядем и подождем его. Дальше идти бесполезно.

Сути согласился. Он не боялся ни пустыни, ни солнца. Умереть свободным в сердце океана огня не страшило его. Солнечные лучи плясали на скалах, время растворялось в жаре, над ними царила обжигающая и неукротимая вечность. Здесь, рядом с белокурой ливийкой, не переживал ли он счастье столь же ценное, как все золото гор?

– Там, – прошептала она. – Справа.

Сути осторожно повернул голову и увидел его, гордого, дикого, наслаждавшегося ветром на вершине дюны. Огромный орикс, весом не менее двухсот килограммов, с рогами, способными насквозь пронзить льва, нюхал воздух. Эти песчаные антилопы могли выносить самые высокие температуры, блуждая по пустыне, даже когда солнце стояло в зените.

– Пойдем за ним, – решительно сказала Пантера.

Легкий ветер трепал черную шерсть на спине орикса. Дыхание животного учащалось с усилением жары. Длиннорогий орикс, животное бога Сета, повелителя грозы, воплощавшего неистовство природы, способен улавливать малейшее дуновение ветра, охлаждавшее бегущую по его жилам кровь. Огромный самец оставил на песке след, напоминавший крест, и двинулся вдоль дюны. Сути и Пантера следовали за ним на приличном расстоянии.

Знак, начерченный ориксом, походил на иероглиф, обозначавший слово «следовать». Не показывал ли он тем самым путь выхода из этой бесплодной бесконечности? Одинокое животное, уверенно обходя участки зыбучих песков, двигалось на юг.

Сути восхищался Пантерой. Она не жаловалась, не отступала ни перед какими трудностями, цепляясь за жизнь с яростью дикого зверя.

Незадолго до захода солнца орикс пошел быстрее и вскоре скрылся за огромной дюной. Сути помогал Пантере карабкаться по склону, песок уходил из-под ног. Девушка упала, Сути поднял ее и упал сам. С пылающими легкими, изнывающие от боли в мышцах, они доползли до вершины.

Пустыня окрасилась в цвет охры. Жара исходила уже не от неба, а от песка и камней. Теплый ветер не приносил облегчения потрескавшимся губам и ободранному горлу.

Орикс исчез.

– Он неутомим, у нас нет никаких шансов его догнать, – рассудила Пантера. – Если он учуял растительность, то может идти без передышки несколько дней подряд.

Сути уставился на какую-то точку вдали:

– Мне кажется, я вижу... Нет, показалось.

Пантера посмотрела в ту же сторону. В глазах появилась резь.

– Пошли дальше.

Ноги послушались, несмотря на боль. Если Сути ошибся, им придется пить собственную мочу, прежде чем умереть от жажды.

– Следы орикса!

Сделав несколько прыжков, антилопа спокойно двигалась в направлении миража, на который только что зачарованно смотрел Сути. Теперь надежда захлестнула душу Пантеры: может, в самом деле она видит крохотное темно-зеленое пятнышко?

Забыв об усталости, они шли за ориксом. Зеленая точка все увеличивалась и увеличивалась, пока не превратилась в рощу акаций. Под деревом с ветвистой кроной отдыхала антилопа. Длиннорогий самец оглядел пришельцев. Сути знал, что это животное не отступит перед опасностью. Уверенный в своей мощи, он поднимет их на рога, если почует угрозу.

– Шерсть на бороде... Она влажная!

Орикс явно только что пил, а теперь жевал стручки акации, большая часть которых не усвоится и, пройдя через пищеварительную систему, упадет в виде экскрементов на землю, где по пути следования животного зародятся новые деревья.

– Почва рыхлая, – заметил Сути.

Они медленно прошли перед животным и вошли в глубь рощи, которая оказалась больше, чем можно было предположить. Между двумя финиковыми пальмами оказался колодец, выложенный плоскими камнями.

Сути и Пантера бросились друг другу в объятия, прежде чем утолить жажду.

– Истинное блаженство, – мечтательно произнес Сути.

9

На маленькой улочке Мемфиса, где жил старый визирь Баги, предшественник Пазаира, царило беспокойство. Баги слыл человеком непримиримым, суровым, нечувствительным к лести, не выносящим неточности. Хладнокровный и твердый, он несгибаемой рукой управлял подчиненными. Подорвав здоровье на службе, Баги попросил Рамсеса отправить его в отставку, чтобы насладиться спокойной жизнью вдали от суеты.

Фараон, внимательно следивший за карьерой Пазаира и его схватками с нечистыми на руку чиновниками, сделал ставку на искренность и правдолюбие молодого судьи, чтобы разоблачить заговор, жертвой которого оказался бы не только он, но и весь Египет. Баги, не чувствовавший в себе более сил для борьбы, одобрил его выбор. Пазаир, проявив неподкупность в ходе следствия и ревностного исполнения обязанностей судьи, заслужил поддержку своего предшественника.

Супруга Баги, темноволосая женщина невзрачной наружности, подняла тревогу, когда заметила, что со здоровьем ее мужа что-то не так. Обычно он рано вставал, гулял по городу и возвращался незадолго до обеда. В то утро он пожаловался на сильную боль в почках. Несмотря на настоятельные уговоры жены, Баги отказывался обращаться к врачу, уверенный, что боль пройдет сама. Но сильные страдания сломили его настойчивость.

Собравшись вместе, соседи наперебой предлагали множество средств, проклиная такое же число демонов, напустивших болезнь на бывшего визиря. С появлением Нефрет, главного лекаря царства, наступила тишина. Восхитительная молодая женщина в длинном льняном платье пришла одна. Рядом с ней трусил Северный Ветер с сумкой на боку. Ослик остановился у дома Баги, в то время как женщины приветствовали Нефрет, популярность которой все время росла.

Супруга Баги казалась разочарованной. Она надеялась, что придет пожилой опытный лекарь, а не это обольстительное создание.

– Вам не стоило беспокоиться, – произнесла она.

– Ваш супруг помог моему мужу в трудный момент. Я очень признательна ему за это.

С этими словами Нефрет вошла в маленький белый двухэтажный дом, оглядела унылый вестибюль безо всяких украшений и в сопровождении хозяйки дома поднялась по узкой лестнице на верхний этаж.

Баги сидел в плохо проветриваемой комнате, стены которой давно не перекрашивались.

– Вы?! – воскликнул он, увидев Нефрет. – Ваше время слишком дорого...

– А разве не я вылечила вас когда-то?

– Вы даже спасли мне жизнь. Без вашего вмешательства я бы давно погиб^[311].

– Вы больше не питаете ко мне доверия?

– Ну что вы, напротив! – Баги выпрямился, прислонился к стене и взглянул на супругу: – Оставь нас.

– Тебе ничего не нужно?

– Целительница осмотрит меня.

Хозяйка дома с враждебным видом удалилась.

Нефрет измерила пульс пациента, глядя на небольшие часы, которые носила на запястье, сверяя с ними ритм пульсации крови в органах больного. Она послушала сердце и проверила горячие и холодные токи крови. Баги следил за ее манипуляциями спокойно, почти равнодушно.

– Ваш диагноз? – спросил он.

– Минутку.

Нефрет взяла тонкий прочный шнурок, на конце которого висел кусочек гранита, и поднесла этот своеобразный маятник к разным частям тела больного. Гранит дважды описал широкие круги.

– Не скрывайте от меня ничего, – настойчиво попросил бывший визирь.

– Это болезнь, которую я знаю и смогу вылечить. У вас по-прежнему отекают ноги?

– Довольно часто. Я держу их в теплой соленой воде.

– Помогает?

– Последнее время очень не надолго.

– Ваша печень вновь переполнена; кровь слишком густа. Пища чересчур жирная, не так ли?

– У моей жены свои привычки. Слишком поздно их менять.

– Пейте больше цикория, микстуру из брионии, инжирового и виноградного сока, плодов персей и смоковницы. Вам нужно больше мочегонных средств.

– Я забыл об этом лекарстве. Но думаю, есть и другая болезнь.

– Попробуйте встать.

Баги поднялся. Нефрет опять поднесла маятник.

– У вас начинают отказывать почки, – сказала она. – Необходимо четыре раза в день пить смесь пивных дрожжей и сока свежих фиников с водой. Хранить этот напиток следует в обычном глиняном кувшине, заткнутом глиняной пробкой, обернутой кусочком ткани. Это средство простое, но очень эффективное. Если оно быстро не подействует, и вы будете испытывать трудности при мочеиспускании, немедленно предупредите меня.

– Я снова буду вам обязан своим выздоровлением.

– Не думаю, если вы не скажете мне всей правды.

– Отчего такое недоверие?

– Я чувствую глубокую тревогу и не могу определить ее причину.

– Вы великая целительница, Нефрет.

– Так вы готовы посвятить меня в ваши тайны?

Баги засомневался, потом произнес:

– Вы знаете, что у меня двое детей. С сыном много забот, но, кажется, он ценит свою работу смотрителя на производстве кирпичей, а вот дочь... – Бывший визирь опустил глаза. – Моя дочь недолгое время была в храме, но ритуалы наскучили ей, и она стала счетоводом в одной крупной усадьбе. Хозяину усадьбы нравятся ее услуги.

– Вы ее осуждаете?

– Напротив, счастье моих детей превыше всего. Почему же не уважать их выбор? Она хочет создать семью, и я только приветствую это.

– Что же тогда вас беспокоит?

– Это глупо, досадно! Моя дочь послушала чьего-то дурного совета и теперь возбудила против меня процесс, чтобы до срока получить наследство. А что у меня есть, кроме этого дома?

– От такой болезни у меня лекарства нет, но я знаю одного человека, компетентного в подобных вопросах.

* * *

Баги сидел в удобном кресле, прячась от солнечных лучей в тени полога. Смельчак выпрашивал у хозяина печенье.

– Ваш сад так велик, – обратился к Пазаиру Баги. – Даже с хорошими садовниками с ним, видно, много хлопот! Я все же предпочитаю маленький городской дом.

– Животным нужно пространство, – улыбнулся Пазаир.

– Ну, как вам служба на посту визиря?

– Задача оказалась нелегкой.

– Ритуал введения в должность предостерегал вас. Работа горше желчи. Вы молоды, но у вас есть время учиться.

Пазаиру хотелось сказать, что Баги глубоко ошибается: как раз времени-то у него и нет.

– Чем меньше я буду владеть ситуацией, тем выше угроза покою в стране.

– Вы не слишком мрачно настроены?

– Больше половины запасов драгоценных металлов страны оказалось растрачено, – поделился тревогой Пазаир.

– Больше половины?.. Невероятно! Мои последние проверки не вскрывали ничего подобного.

– Бел-Тран использовал все административные рычаги, чтобы на абсолютно законных основаниях вывезти за границу большую часть казны.

– Под каким предлогом?

– Обеспечить мир с нашими соседями и союзниками.

– Замысел довольно ловкий, мне следовало внимательней присмотреться к этому выскочке.

– Он обвел вокруг пальца чиновников всех уровней: желание преуспеть, неистовая работа, безумная страсть служения на благо страны... Кто бы мог усомниться в его искренности?

– Тяжелый урок, – подавленно произнес Баги.

– Сейчас мы сознаем всю величину опасности.

– Вы правы, – признал бывший визирь. – Конечно, никто не сможет заменить вашего убитого учителя, мудреца Беранира, но, возможно, мне удастся вам помочь.

– Я тщеславно полагал, что гораздо быстрее войду в курс дела; но Бел-Тран закрыл передо мной немало дверей. Я боюсь, что моя власть лишь видимость. – Пазаир грустно усмехнулся.

– Если ваши подчиненные думают так же, очень скоро ситуация выйдет из-под вашего контроля. Вы визирь и должны управлять!

– Белтрановы приспешники будут тормозить мои решения.

– Обойдите препятствие.

– Как?

– В каждом государственном управлении есть важный и опытный человек; совершенно не обязательно, чтобы он был самым высокопоставленным. Найдите его и приблизьте к себе. Тогда вы поймете тонкости работы всех административных сетей. – Бывший визирь назвал имена и дал кое-какие пояснения. Затем посоветовал: – Будьте очень скрупулезны в отчетах о своих действиях перед фараоном. Рамсес Великий обладает исключительно тонким умом. Тот, кто попытается его обмануть, потерпит крах.

– В затруднительных ситуациях я бы хотел просить вашего совета.

– Вы всегда будете желанным гостем, хотя мои возможности скромнее ваших, – доброжелательно улыбнулся Баги.

– Сердечность важнее внешнего лоска. Как ваше здоровье, вам лучше?

– Ваша супруга замечательный лекарь, но я не всегда бываю послушным пациентом.

– Берегите себя.

– Я немного устал, – вздохнул бывший визирь. – Позвольте мне откланяться.

– Прежде чем проводить вас, я должен признаться, что встретил вашу дочь.

– Так, значит, вы в курсе...

– Нефрет попросила меня помочь, ничто не мешало мне это сделать.

Баги, казалось, был раздосадован.

– Речь не идет о привилегиях, – настаивал Пазаир. – Бывший визирь заслуживает внимательного отношения к себе. Этот спор я обязан был урегулировать.

– И как отреагировала моя дочь?

– Суда не будет. У вас останется ваш дом. Она построит свой с помощью займа, обеспечителем которого выступаю я сам. Так как ее самое большое желание осуществилось, в вашей семье вновь воцарится покой. А вскоре вы станете дедушкой.

Баги не смог скрыть своего волнения.

– Вы дарите мне сразу слишком много радостей, визирь Пазаир, – растроганно произнес он.

– Это ничто по сравнению с вашей помощью.

10

На главном рынке Мемфиса всегда царила праздничная атмосфера, здесь обменивались новостями и товарами, горячо споря и энергично жестикулируя. И хотя иногда кто-нибудь срывался на крик, обмен всегда заканчивался в хорошем настроении.

Начальник стражи со своим верным павианом прохаживался по базарной площади. Присутствие Убийцы оберегало от краж. Кем прислушивался к обрывкам разговоров, пытаясь уловить настроения населения, и незаметно опрашивал осведомителей.

Он задержался возле торговца солониной: ему нужен был гусь для жарки, засоленный, высушенный, обмотанный бечевкой и помещенный в сосуд. Торговец сидел на циновке с опущенной головой.

– Ты не болен? – спросил его Кем.

– Хуже.

– Тебя обокрали?

– Посмотрите на мой товар, и все поймете.

В сосудах, изготовленных из глины Среднего Египта, украшенных орнаментами из цветов, прекрасно сохранялись продукты. Кем взглянул на надписи: «Вода», «Вино»; мяса не было.

– Не привезли, – объяснил торговец. – Это катастрофа. Перевозчик съездил впустую; со мной еще никогда не случалось такой беды!

– Есть ли еще подобные случаи?

– Да у всех торговцев мясом! Некоторые распродали последние запасы, но никто не получил новых продуктов.

– Может, просто задержка поставок?

– Если мы не получим товар и завтра, начнется бунт.

Кем всерьез озаботился происходящим. Ни бедный, ни богатый не потерпят таких перебоев. Зажиточным гражданам требовалось мясо для их празднеств, а самые обездоленные нуждались хотя бы в сушеной рыбе. Поэтому нубиец отправился на склад, куда свозили все мясные продукты.

Заложив руки за спину, управляющий созерцал воды Нила.

– Что происходит? – задал ему вопрос Кем.

– Уже целую неделю никаких поставок.

– И вы никому об этом не сообщили?!

– Конечно, сообщил.

– Кому?

– Вышестоящему чиновнику: старшему засольщику.

– Где мне его найти?

– В засолочной, рядом с бойней храма Птаха.

Мясники вели беседу, попивая сладкое пиво. Обычно они ощипывали гусей и уток, потрошили их, солили и закладывали на хранение в большие глиняные сосуды.

– Почему бездельничаете? – спросил Кем.

– Птица и сосуды есть, – ответил один из них, – но нет соли. Больше мы ничего не знаем. Спросите у начальника.

Старший засольщик оказался маленьким, кругленьким, почти лысым человечком. Он играл в кости со своим помощником. Появление начальника стражи и его страшного павиана отбило у него желание развлекаться.

– Я не виноват, – произнес он дрожащим голосом.

– Разве я вас обвинял?

– Раз вы здесь...

– Почему вы не раздаете мясникам соль, которая им нужна?

– Потому что у меня ее нет.

– Что это значит?

– Я получаю соль из двух мест: из долины Нила и оазисов. После летней жары пена бога Сета затвердевает на поверхности земли рядом с рекой. Земля покрыта белым полотном. Соль эта опасна для камней храмовых стен, поэтому ее тотчас собирают и отправляют в хранилища. Так же мы используем соль, собранную в оазисах, поскольку заготавливаем много мяса впрок. Сегодня нет ничего...

– Почему?

– Хранилища нильской соли опечатаны, а караваны из оазисов больше не приходят.

Кем поспешил к визирю. В его кабинете толпилось около десятка разгневанных сановников. Каждый желал перекричать другого. Вместо речей – ужасный галдеж. Наконец, по твердому настоянию Пазаира, они начали говорить по одному.

– Приходится платить одну и ту же цену за обработанную и необработанную кожу. Ремесленники грозятся прекратить работу, если вы не вмешаетесь и не установите разные цены.

– Мало того что мотыги, которые продают земледельцам храмовых владений богини Хатхор, испорченные или хлипкие, цены на них выросли вдвое! Четыре дебена^[312] вместо двух!

– Пара самых простых сандалий стоит три дебена! Это в три раза дороже, чем обычно, и речь не идет о предметах роскоши!

– Одна овца – десять дебенов вместо пяти; хороший бык – двести вместо ста! Если это безумие будет продолжаться, мы не сможем себя прокормить!

– Бычий окорок становится недоступным даже для богатых.

– Мы уж не говорим о бронзовой и медной посуде! Завтра за один сосуд придется отдать целый гардероб.

Пазаир встал.

– Прошу вас, успокойтесь.

– Визирь Египта, этот сумасшедший рост цен невыносим!

– Согласен, но кто его вызвал?

Сановники переглядывались. Самый разгневанный произнес:

– Но... вы сами!

– Указы по этому поводу скреплены моей печатью?

– Нет, но они скреплены печатью Двойного Белого дома, а разве возможны разногласия между визирем и главным казначеем?

Пазаир понял позицию своих собеседников. Бел-Тран умело расставил ловушки: искусственный рост цен, недовольство населения. А кто виноват? Визирь.

– Я допустил ошибку и исправлю ее. Разработайте шкалу цен, соответствующую средней норме, я ее утвержу. Чрезмерное завышение цен будет наказываться.

– Не стоит ли... произвести переоценку дебена.

– Это необязательно.

– Торговцы будут жаловаться! Этот просчет позволил им здорово обогатиться.

– Не думаю, что их благополучию что-то угрожает. Прошу вас, поторопитесь. Завтра с утра глашатаи пройдут по городам и деревням, объявляя мои решения.

Поклонившись, сановники удалились. Кем рассматривал большую комнату, заставленную полками, прогнувшимися под весом многочисленных папирусов и глиняных табличек.

– Если я правильно понимаю, мы еще легко отделались, – заметил нубиец.

– Я в курсе со вчерашнего вечера, – признался Пазаир. – Всю ночь я работал, чтобы поставить преграду на пути разрушительного потока. Бел-Тран пытается вызвать всеобщее недовольство, показать, что мои действия пагубны, и что фараон более не управляет страной. Мы предотвратим катастрофу, но он не остановится: он начнет давать привилегии одним ремеслам и притеснять другие. Его цель – разделить, столкнуть между собой богатых и бедных, посеять ненависть и использовать негодование населения в своих интересах. Каждое мгновение мы должны быть начеку. Вы пришли с хорошей новостью?

– Боюсь, что нет.

– Что, новая драма?

– Прекратились поставки соли.

Пазаир побледнел. Это грозило тем, что населению не будет хватать мяса и сушеной рыбы, то есть основных продуктов.

– А соли между тем собрали в изобилии, – продолжал Кем. – Но ворота хранилищ опечатаны.

– Пошли их распечатывать...

На дверях хранилища оказались печати Двойного Белого дома. В присутствии Кема и двух писцов визирь взломал их, о чем был тут же составлен акт, датированный и скрепленный подписями. Начальник соляных хранилищ сам открыл ворота.

– Какая влажность! – удивился Пазаир.

– Эта соль была неправильно собрана и плохо хранилась, – констатировал Кем. – Она намокла в стоячей воде.

– Отфильтровать соль! – приказал Пазаир.

– Этим мы почти ничего не спасем.

Разгневанный Пазаир повернулся к начальнику:

– Кто испортил соль?

– Не знаю. Когда Бел-Тран осматривал запасы соли, он посчитал их непригодными для потребления. Были составлены соответствующие протоколы по всей форме.

Несчастный дрожал под пронизывающим взглядом павиана. Но он и в самом деле ничего не знал.

* * *

Управление, ведавшее торговлей с оазисами, было тесно связано с государственными службами, ведавшими сопредельными землями. Несмотря на то, что отдаленные провинции считались территорией Египта со времен первых династий, жителям долины они по-прежнему казались загадочными. Там добывался натрон, необходимый для очистительных церемоний и мумификации, а также соль превосходного качества. Нескончаемые караваны ослов, груженных тяжелыми тюками ценного продукта, шли по тропам.

Во главе этого управления стоял бывший воин, гроза бедуинов-грабителей. Этот человек с морщинистым от солнца лицом, квадратной головой и мощным торсом знал цену трудностям и опасностям. Присутствие павиана явно беспокоило его.

– Возьмите это животное на поводок, – попросил он. – В гневе оно опасно.

– Убийца на службе, – ответил Кем. – Он бросается лишь на преступников.

Начальник оазисов побагровел:

– Никто никогда не ставил под сомнение мою честность!

– Вы не забыли поприветствовать визиря Египта?

Тот слегка поклонился.

– Сколько соли на твоих складах?

– Очень мало. Вот уже несколько недель ослы из оазисов не приходят ни сюда, ни в Фивы.

– И тебя это не удивило?

– Я сам распорядился прекратить всякую торговлю.

– По собственной инициативе?

– Я получил приказ.

– Бел-Тран?

– Разумеется.

– Его основания?

– Понизить цены. Торговцы из оазисов наотрез отказались, убежденные, что Двойной Белый дом вернется к прежним ценам. С каждым днем ситуация все больше накаляется. Мои требования остаются без ответа. К счастью, у нас есть соль из нильской долины.

– К счастью, – повторил удрученно Пазаир.

* * *

Гладко выбритый, в парике, закрывавшем половину лба, и одетый в длинное платье, поглотитель теней был неузнаваем. Ведя на длинной веревке двух ослов, он появился у ворот усадьбы Пазаира со стороны кухонь.

Пришедший показал управляющему свежие сыры, соленую сливочную простоквашу в сосуде и кислое молоко. Поначалу недоверчивый, управляющий оценил качество продуктов. Но стоило ему склониться над сосудом, как поглотитель теней оглушил его и затащил тело в сад. Наконец-то он был у цели.

11

У поглотителя теней имелся план усадьбы визиря. Он не полагался на случай, а точно знал, что в этот час слуги были заняты на кухне, а садовники обедали. Отсутствие павиана и Кема, сопровождавших Пазаира в городе, позволяло действовать с наименьшим риском.

Поглотитель теней, безразличный к природе, был тем не менее очарован роскошью сада. Сто локтей в длину и двести в ширину^[313], зеленые террасы, клумбы, разделенные ручейками, огород, колодец, водоем, беседка, укрытая от ветров. Со стороны Нила – постриженные конусом кусты, два ряда пальм, тенистая аллея, клумбы с цветами, где в основном росли васильки и мандрагоры, виноградник, фиговые деревья, сикоморы и тамариск, финиковые пальмы, персей и редкие ароматические травы, привезенные из Азии, которые благоухали и радовали глаз. Но человек тьмы не задержался в этом восхитительном месте. Миновав водоем с цветущими голубыми лотосами он пригнулся, подошел к дому и замер, прислушиваясь к малейшему шороху.

Если верить плану, он находился возле комнат для гостей. Через низкое окно поглотитель теней проник в помещение, в котором стояли кровать и сундуки для одежды. В левой руке он сжимал ручку корзины, где сидела черная гадюка.

Выйдя из комнаты, он, как и предполагал, оказался в красивом зале с четырьмя колоннами. Художник расписал стены изображениями птиц с ярким оперением. Убийца решил, что выберет подобный орнамент для своей будущей усадьбы. Вдруг он услышал обрывки фраз, доносившихся из комнаты омовений. Это служанка, поливая теплой душистой водой обнаженное тело Нефрет, сетовала на домашние неурядицы. Хозяйка дома старалась ее успокоить. Поглотителю теней очень хотелось полюбоваться молодой женщиной, но дело превыше удовольствия. Он повернулся и открыл дверь спальни, где на высоких подставках стояли вазы с мальвой, васильками и лилиями и две кровати хозяев с изголовьями из золоченого дерева. Выполнив задуманное, поглотитель теней прошел через зал с четырьмя колоннами мимо комнаты омовений и оказался в помещении, заставленном различными пузырьками. Это была личная комната Нефрет. На каждом пузырьке с лекарствами имелась бирка с названием и медицинским показанием. Наемный убийца без труда нашел то, что искал.

И вновь он услышал женские голоса и плеск воды. Звук шел из смежной комнаты. В верхнем левом углу стены он заметил небольшое отверстие, которое не успел заделать штукатур. Не в силах более сдерживаться, мужчина взобрался на табурет, вытянул шею и увидел... ее. Нефрет стояла, наслаждаясь потоками лившейся на нее воды. Затем молодая женщина легла на каменную лежанку. Сетуя на мужа и детей, служанка принялась нежно массировать ей спину ароматическими маслами.

Поглотитель теней наслаждался зрелищем. Последняя женщина, которую он взял силой, была толстушка Силкет – уродина по сравнению с Нефрет. В его голове мелькнула мысль, что он ворвется в комнату омовений, задушит служанку и изнасилует эту красивейшую женщину с изумительным телом, жену врага. Но время поджимало.

Служанка кончиками пальцев взяла крем из косметической ложечки, выполненной в форме обнаженной купальщицы, и смазала им верхнюю часть бедер Нефрет, чтобы снять усталость и напряжение.

Поглотитель теней с трудом подавил желание и выбрался из дома.

* * *

Незадолго до захода солнца визирь вернулся домой. Управляющий встретил его у ворот:

– Господин, на меня напали сегодня утром, в час, когда обычно приходят разносчики товаров... Человек представился торговцем сырами. Сначала я насторожился, так как видел его впервые, но качество товара внушало доверие. Как только я наклонился, он ударил меня по голове.

– Нефрет знает?

– Я решил не путать вашу супругу и провести самостоятельное расследование.

– Ты что-нибудь обнаружил?

– Нет, ничего, что могло бы вызвать беспокойство. Никто не заметил этого типа в усадьбе. Он оглушил меня и ушел. Может, он хотел обокрасть дом, но понял, что затея обречена на провал?

– Как ты себя чувствуешь?

– Немного кружится голова.

– Пойди, отдохни.

Пазаир не разделял оптимизма своего управляющего. А если нападавший был тем самым таинственным убийцей, уже не раз пытавшимся уничтожить его?^[314] А если он все же проник в дом?

Валясь с ног от усталости после напряженного дня, визирь не хотел ничего, кроме как встретиться с Нефрет. Он быстро прошел по главной аллее сада, усаженной смоковницами и пальмами. Бог наградил его счастьем наслаждаться великолепием сада и, более того, делить это счастье с женщиной, которую он полюбил всем сердцем с того самого мгновения, как увидел ее.

Сидя под гранатовым деревом, Нефрет играла на маленькой семиструнной арфе. Хорошо поставленным, нежным высоким голосом она пела старинную песню о счастье возлюбленных, верных друг другу навек. Пазаир подошел и нежно коснулся губами ее шеи. Эта ласка всегда вызывала у Нефрет сладкую дрожь.

– Я тебя люблю, Пазаир.

– Я тебя больше люблю.

– Ты ошибаешься.

– Они страстно поцеловались.

– Ты неважно выглядишь, – заметила Нефрет.

– У меня опять насморк и кашель.

– Это все от переутомления и беспокойства.

– Последние часы стали тяжким испытанием: мы едва избежали двух серьезных катастроф.

– Бел-Тран?

– Без сомнения. Он спровоцировал рост цен, чтобы вызвать недовольство населения, и прекратил продажу соли.

– Вот почему наш управляющий никак не мог найти ни вяленого гусиного мяса, ни сушеной рыбы.

– Прекращение поставок в Мемфис.

– Будут считать, что это произошло по твоей вине.

– Как обычно.

– Что ты собираешься делать? – взволнованно спросила Нефрет.

– Немедленно привести все в норму.

– Ну, что касается цен – достаточно будет указа, а вот соль?..

– Не все запасы были погублены сыростью. В ближайшее время новые караваны выйдут из оазисов. Кроме того, я открыл склады с запасами фараона в Дельте, Мемфисе и Фивах. Недостаток в солонине будет недолгим. Чтобы успокоить людей, из царских закромов в течение нескольких дней будут раздавать бесплатную еду как в неурожайные годы.

– А торговцы?

– В качестве компенсации они получат ткани.

– Таким образом, порядок восстановлен?

– До следующих выпадов Бел-Трана. Он будет постоянно мне досаждать.

– А не допустил ли он каких-нибудь промахов? – поинтересовалась Нефрет.

– Он будет заявлять, что действовал в интересах Двойного Белого дома, то есть в интересах фараона. Поднять цены на продукты питания и заставить торговцев солью снизить свои цены – это ведь могло принести в казну немало средств.

– И обездолить народ.

– Бел-Трана это не беспокоит. Он предпочитает искать союзников среди богатых. Их поддержка будет ему необходима во время захвата власти. По-моему, это всего лишь мелкие укусы, чтобы проверить, как я буду реагировать. Поскольку он владеет экономической ситуацией значительно лучше, чем я, его следующие удары могут стать решающими.

– Не будь столь мрачен. Это мимолетное отчаяние от усталости. Хороший врач тебя излечит от этого.

– Не знаешь ли ты какого-нибудь средства?

– Комната для массажа, – улыбнулась Нефрет.

Пазаир послушно пошел за ней, будто находился в доме впервые. После омовения ног и рук, сняв рабочее платье и набедренную повязку, он вытянулся на каменной лавке. Руки главной целительницы царства нежно массировали его тело, выгоняя боль из спины и снимая напряжение шеи. Повернувшись на бок, Пазаир взглянул на Нефрет: сквозь платье из тончайшего льна угадывались формы ее изумительного тела, окутанного благовониями. Он привлек ее к себе и тихо произнес:

– Я не имею права лгать тебе, даже умалчивать. На нашего управляющего напал сегодня утром человек, притворившийся торговцем сыром.

– Это тот, кто уже пытался убить тебя, и кого Кем так и не обнаружил?

– Возможно.

– Мы поменяем блюда сегодняшнего ужина, – решила Нефрет, вспомнив как таинственный убийца пытался отравить Пазаира рыбой^[315].

Хладнокровие жены восхищало Пазаира. Зарождавшееся в нем желание заставляло забыть о тревогах и опасностях.

– Ты сменила цветы в нашей спальне? – с улыбкой спросил он.

– Ты хочешь полюбоваться ими?

– Это мое самое страстное желание.

Они пошли по коридору, соединявшему массажную комнату и спальню. Пазаир не спеша раздел Нефрет, покрывая ее тело горячими поцелуями. Всякий раз в моменты любви он с наслаждением смотрел на ее нежные губы, тонкую длинную шею, упругую округлую грудь, стройные бедра, изящные ступни и благодарил небо за подаренное ему безумное счастье. Нефрет ответила на его пыл, и вместе они познали тайную радость, которой богиня Хатхор, владычица любви, вознаграждала своих приверженцев.

Огромное поместье было погружено в тишину. Пазаир и Нефрет лежали рядом, держась за руки. Странный звук насторожил визиря.

– Ты ничего не слышала? Будто удар палкой.

Нефрет прислушалась. Звук повторился. Потом снова тишина. Девушка сосредоточилась, в памяти оживали отдаленные воспоминания.

– Это справа от меня, – определил Пазаир.

Нефрет зажгла фитиль масляной лампы. Там, куда указывал муж, стоял бельевой сундук с набедренными повязками. Он хотел уже открыть крышку, как вдруг в памяти Нефрет возникла картина. Она схватила Пазаира за руку и удержала его.

– Позови слугу, пусть придет с палкой и ножом. Я поняла, зачем приходил тот, кто выдавал себя за торговца сыром.

Она словно вновь переживала каждое мгновение испытания, когда ей нужно было поймать змею и отобрать яд, чтобы приготовить лекарство^[316]. Змея била хвостом о стены корзины, куда ее спрятали. Именно этот звук только что и услышал Пазаир.

Визирь вернулся с управляющим и садовником.

– Осторожно, – предупредила Нефрет. – В сундуке – разъяренная змея.

Управляющий приподнял крышку концом длинной палки. Из корзины высунулась шипящая голова черной гадюки. Садовник, привыкший справляться с подобными непрошеными тварями, разрубил ее надвое... Пазаир несколько раз чихнул и закашлялся.

– Пойду принесу лекарство, – сказала Нефрет.

Они не прикоснулись к аппетитному ужину, приготовленному поваром. Смельчак, напротив, воздал должное жареной корейке. Насытившись, он положил морду на лапы, наслаждаясь заслуженным отдыхом у ног хозяина.

В хранилище, уставленном пузырьками самых различных форм из дерева, слоновой кости, разноцветного стекла и алебастра, Нефрет выбрала бриониевую настойку, снимавшую хроническое воспаление, которым страдал Пазаир.

– С завтрашнего дня, – заявил визирь, – я прикажу Кему обеспечить охрану нашего дома надежными людьми. Подобного больше не произойдет.

Нефрет накапала десяток капель в кубок, добавила воды и подала мужу:

– Выпей это. Через час выпьешь еще такую же дозу.

Пазаир в задумчивости взял кубок:

– Этот убийца, видимо, находится на содержании Бел-Трана. Не было ли его среди тех заговорщиков, что похитили Завещание богов? Вряд ли. Пожалуй, он не связан с заговором напрямую. Из этого следует, что существуют еще и другие...

Смельчак зарычал, оскалив зубы. Это удивило супругов: никогда собака не вела себя так по отношению к хозяевам.

– Спокойно, – приказал визирь.

Смельчак поднялся на лапы и зарычал еще громче.

– Что с тобой?

Смельчак подскочил и схватил Пазаира за запястье. От удивления тот выронил кубок и замахнулся на пса.

Нефрет, бледная как полотно, встала между ними:

– Не бей его! Кажется, я поняла...

Глядя на хозяина с любовью, Смельчак лизнул его ногу.

– Это не запах бриониевой настойки, – голос Нефрет дрогнул. – Убийца подменил лекарство, которое ты обычно принимаешь, ядом, украденным в лечебнице. Заботясь о тебе, именно я должна была тебя убить.

12

Пантера жарила зайца, а Сути заканчивал мастерить лук из ветки акации, который походил на его любимое оружие, способное метать стрелы на шестьдесят метров при прямом выстреле и более чем на сто пятьдесят метров при навесной стрельбе. Еще подростком Сути проявил недюжинные способности к стрельбе, поражая дальние и малоразмерные цели. Он был счастлив, ощущая себя хозяином этого скромного оазиса, с чистой водой, сочными финиками и дичью, приходившей к водопою. Сути любил пустыню, ее мощь, ее пожирающий огонь, увлекавший мысли в бесконечность. Долгими часами он наблюдал восходы и заходы солнца, едва различимые движения дюн, танцующий с ветром песок. Погрузившись в молчание, Сути соединялся с обжигающей бесконечностью, где безраздельно властвовало солнце. Ему казалось, что он прикасается к абсолюту, неподвластному богам. Стоит ли покидать этот заброшенный людьми клочок земли?

– Ну и когда мы отправимся дальше? – спросила Пантера, прильнув к нему.

– Возможно, никогда.

– Ты хочешь навеки застрять здесь?

– А почему бы и нет?

– Сути, но это же безумие!

– А чего нам не хватает?

– Нашего золота.

– Ты не счастлива?

– Этого счастья мне недостаточно; я хочу быть богатой и повелевать армией слуг в огромном поместье. Ты будешь подносить мне дорогие вина и смазывать ноги ароматными маслами, а я буду петь тебе песни любви.

– И твое поместье обширней пустыни?

– А где здесь садовники, живописные водоемы, музыканты, пиршественные залы...

– Сколько всего, совершенно нам ненужного! – прервал ее Сути.

– Говори за себя. Жизнь нищенки мне отвратительна. Я не для того тебя вытащила из той тюрьмы, чтобы гнить в этой!

– Никогда еще мы не были так свободны. Оглянись вокруг: ничто не мешает, никто не досаждает, мир предстает перед нами во всей своей красоте и первозданности. Зачем расставаться с этим великолепием?

– Заключение сделало тебя слишком слабым, бедненький ты мой.

– Не смейся над моими словами, я влюблен в пустыню.

– А как же я, не в счет?

– Ты – беглая ливийка, кровный враг Египта.

– Чудовище, злодей! – гневно воскликнула Пантера и ударила его кулаком.

Сути схватил ее за руку и опрокинул на спину. Пантера отбивалась, но мужчина был сильнее.

– Либо ты станешь моей рабыней песков, либо я откажусь от тебя.

– Ты не властен надо мной, лучше умереть, чем подчиниться тебе!

Они ходили совершенно обнаженными, прячась от солнца в самые жаркие часы, наслаждаясь тенью пальмовых ветвей и листвы акаций. Когда желание охватывало их, их тела снова и снова сливались с неистощимой страстью.

– Ты все думаешь о той потаскухе, твоей законной супруге, о Тапени? – спросила Пантера.

– Иногда, признаюсь.

– Ты изменяешь мне в мыслях!

– Не обманывай себя. Если бы госпожа Тапени была поблизости, я бы принес ее в жертву демонам пустыни.

Пантера вдруг в беспокойстве нахмурила брови.

– А ты их видел?

– Ночью, пока ты спишь, я смотрю на вершину большого бархана. Они появляются там. Один с телом льва и головой змеи, другой – крылатый лев с головой ястреба, третий – с острой мордой, большими ушами и раздвоенным хвостом^[317]. Ни одна стрела не сможет их настигнуть, ни один аркан – поймать, ни одна собака – догнать.

– Ты смеешься надо мной!

– Эти демоны нас защищают, мы оба из их породы, такие же непокорные и дикие.

– Тебе приснилось, таких существ нет.

– Но ты же есть.

– Отпусти меня, ты слишком тяжел.

– Ты действительно этого хочешь? – Он сделался нежным.

– Нет! – закричала Пантера и резко повернулась на бок.

Лезвие топора, едва задев висок Сути, вонзилось в песок в нескольких сантиметрах от места, где они находились еще секунду назад. Краем глаза Сути увидел нападавшего: рослый нубиец схватил свое оружие за рукоятку и одним прыжком оказался перед своей добычей. Их взгляды, наполненные жаждой смерти, встретились: бесполезно думать о переговорах.

Нубиец, уверенный в своей силе и ловкости, улыбаясь и поигрывая топором, заставлял противника отступать. Сути уперся спиной в ствол акации. Нубиец занес топор, но в тот же момент Пантера повисла у него на шее. Недооценив силу молодой женщины, он попытался сбросить ее, ударив локтем в грудь. Не чувствуя боли, Пантера вцепилась ему ногтями в глаза. Ревя от боли, нубиец выронил топор. Сути ударил головой врага в живот и повалил его наземь. Пантера стала душить его палкой. Нубиец пытался отбиваться, но силы оставляли его. Сути оставил возлюбленной самой завершить победный бой. Их враг неподвижно лежал на песке, горло его было раздавлено.

– Он один? – с беспокойством спросила Пантера.

– Нубийцы обычно охотятся бандами.

– Боюсь, как бы дорогой твоему сердцу оазис не превратился в поле битвы.

– Ты и вправду демон! Ведь это ты нарушила мой покой и навлекла их сюда.

– Не пора ли сматываться, и как можно быстрее?! – воскликнула Пантера.

– А если он пришел один?

– Ты только что говорил обратное! Оставь свои мечтания – и пойдем.

– Куда?

– На север.

– Нас схватят египетские солдаты. Они уже наверняка прочесывают окрестности.

– Если ты пойдешь за мной, мы ускользнем от них и отыщем наше золото, – вдохновенно говорила Пантера, крепко прижимая к себе возлюбленного. – О тебе скоро забудут. Они думают, что ты заблудился или, возможно, уже мертв. Мы пройдем через линии оцепления, обогнем крепость и станем богаты!

Опасность возбудила ливийку. Только объятия Сути могли бы ее успокоить. Молодой человек уже был готов ответить ее ожиданиям, но вдруг заметил непонятное движение на вершине большого бархана.

– А вот и другие, – прошептал он.

– Сколько?

– Не знаю, они приближаются ползком.

– Пойдем по тропе орикса.

У Пантеры поубавилось самонадеянности, когда она увидела нескольких нубийцев, скрывавшихся за камнями на вершине бархана.

– Что ж, тогда идем на юг!

Но и это направление было для них заказано: враг окружил оазис.

– Я сделал двадцать стрел, – сказал Сути. – Но этого не хватит.

Пантера помрачнела:

– Я не хочу умирать.

Он прижал ее к себе.

– Я заберусь на вершину самого высокого дерева и оттуда уничтожу многих. Одному я дам возможность войти в оазис. Ты убьешь его топором, заберешь колчан со стрелами и принесешь мне.

– У нас нет ни малейшей надежды на успех.

– Янадеюсь на тебя, – сказал молодой человек и полез на дерево.

Сверху Сути хорошо различал врагов. Около пятидесяти человек, вооруженных дубинками, луками и стрелами. Уйти от них совершенно невозможно. Он будет биться до конца и сам убьет Пантеру, избавив ее от насилия и мучений. Последняя стрела предназначена ей.

Далеко за нубийцами, на вершине бархана, орикс, который вывел их к оазису, боролся с сильным ветром. Языки песка отрывались от холма и уносились к небу. Внезапно антилопа исчезла.

Три черных воина с криками бежали к оазису. Сути натянул тетиву, прицелился и трижды выпустил стрелы. Нубийцы упали с пронзенной грудью. За ними побежали еще трое.

Молодой человек поразил стрелами двух. Третий в ярости ворвался в оазис. Он выпустил стрелу в сторону вершины дерева, но, к счастью, промахнулся. Пантера набросилась на него. Их сцепившиеся тела выпали из поля зрения Сути. Внизу никто не вскрикнул.

Вдруг ствол дерева задрожал: кто-то карабкался наверх. Сути наставил лук.

Сквозь листву акации протиснулась рука с колчаном, полным стрел.

– Я его прикончила! – дрожа, вскричала Пантера.

Сути помог ей устроиться рядом.

– Ты не ранена? – взволнованно спросил он.

– Я оказалась расторопней его.

Но времени для взаимных поздравлений не было: началась новая атака. Несмотря на примитивность оружия, Сути стрелял очень метко. Правда, ему пришлось выстрелить дважды в целившегося в него лучника.

– Ветер, – объяснил он.

И действительно, ветки начали гнуться под порывами зарождавшегося урагана. Небо окрасилось в медный цвет. Воздух наполнился пылью. Ибис, попавший в вихрь, был прижат к земле.

– Спускаемся, – приказал Сути.

Деревья стонали и издавали зловещий треск. Сломанные пальмы исчезали в желтом вихре.

Едва Сути коснулся земли, как на него набросился нубиец с топором.

Дыхание пустыни оказалось столь мощным, что сдержало удар врага, но все же лезвие топора задело левое плечо египтянина. Тот, сцепив кисти рук в единый кулак, размозжил нос противника. Мощный порыв ветра растащил их. Нубиец исчез.

Сути поймал руку Пантеры. Если им и удалось уйти от убийц, страшный гнев пустыни их не пощадит. Песок, налетавший волнами необычайной силы, обжигал глаза и приковывал к земле. Пантера выпустила из рук топор, Сути – свой лук. Они присели у пальмы, едва различив ее ствол. Ни они, ни нападавшие уже не могли двигаться.

Ветер завывал, земля уходила из-под ног, небо исчезло. Прижавшись друг к другу, египтянин и ливийка, уже укрытые красновато-коричневым с золотым отливом саваном песка, жестоко хлеставшего их тела, чувствовали себя потерянными в разбушевавшемся океане. Смыкая веки, Сути думал о Пазаире, своем духовном брате. Почему он не пришел ему на помощь?

13

Кем прохаживался по причалам порта Мемфиса, наблюдая за разгрузкой и погрузкой товаров и продуктов. Поставки соли были восстановлены, зарождавшееся народное негодование утихло. Тем не менее нубиец оставался в напряжении. Не прекращались слухи о том, что здоровье Рамсеса угасает и грядет закат величия страны.

Начальник стражи был недоволен собой. Он так и не сумел найти человека, пытавшегося убить Пазаира! Разумеется, тому больше не удастся проникнуть в усадьбу визиря: отныне внушительное количество стражников охраняли ее денно и нощно. Но у Кема не было ни одной зацепки. Никто из осведомителей не дал никакой серьезной наводки. Преступник работал в одиночку, без подручных, никому не доверяя, и пока эта тактика не подводила его. Но когда-нибудь он должен совершить ошибку?

Павиан Убийца, в отличие от своего хозяина, пребывал в ровном расположении духа. Спокойно и бдительно наблюдая за всем происходящим вокруг, он не упускал ни малейшей детали. Перед Домом сосны, управлением, занимавшимся перевозкой леса, Убийца замер. Кем, внимательно следивший за самыми незначительными изменениями в поведении обезьяны, насторожился.

Красные глаза Убийцы уставились на торопливого человека, поднимавшегося на борт большой лодки, груженной товаром, укрытым грубой материей. Высокого роста, нервный, в красной шерстяной накидке, он непрестанно поучал и подгонял матросов. В самом деле, довольно странное поведение в преддверии долгого путешествия. Зачем ему нужно раздражать портовых рабочих?

Кем вошел в главное здание Дома сосны, где писцы распределяли грузы и вели учет движения судов, делая записи на деревянных дощечках, и обратился к одному из своих друзей – добродушному египтянину, уроженцу Дельты.

– Куда отправляется эта лодка?

– В Ливан.

– Что везет?

– Сосуды для воды и бурдюки.

– А кто там так торопится?

– Ты о ком, Кем?

– О человеке в красной шерстяной накидке.

– Это фрахтовщик, он нанимает лодки для перевозки грузов.

– Всегда такой напряженный?

– Обычно он скорее сдержанный. Видно, его напугала твоя обезьяна.

– Откуда он?

– Из Двойного Белого дома.

Кем вышел из Дома сосны. Павиан сидел на сходнях, не давая возможности фрахтовщику сойти с судна. Тот попытался было спрыгнуть на причал, рискуя сломать себе шею, но Убийца схватил его и прижал к палубе.

– Чего ты испугался? – спросил Кем.

– Он меня задушит.

– Нет, если будешь говорить.

– Это не моя лодка, отпустите меня.

– Ты отвечаешь за груз. Почему сосуды для воды и бурдюки загружаются на причале Дома сосны?

– Все другие причалы заняты.

– Неверный ответ.

Павиан сжал ухо фрахтовщика.

– Убийца терпеть не может лжецов, – пояснил Кем.

– Под холстом... Поднимите холст! – выдавил несчастный.

Кем последовал его совету. Павиан же присматривал за подозрительной личностью.

В самом деле, удивительная находка. Под брезентом оказались бревна сосны и кедра, доски из акации и сикоморы.

Кем испытал радость: на этот раз Бел-Тран совершил ошибку.

* * *

Нефрет отдыхала на террасе дома. Она понемногу отходила от страшного потрясения, но ее все еще мучили кошмары. Нефрет проверила состав всех лекарств, находившихся в домашнем хранилище, боясь, что убийца мог влить яд и в другие пузырьки. Но яд оказался только в лекарстве Пазаира.

Визирь, гладковыбритый лучшим брадобреем, нежно поцеловал жену.

– Как ты себя чувствуешь сегодня утром?

– Намного лучше, сейчас пойду в лечебницу.

– Кем только что прислал мне сообщение. Он полагает, что у него хорошие новости.

Нефрет обняла его за шею:

– Умоляю тебя, не отказывайся от охраны, когда ты куда-то ходишь.

– Не волнуйся. Кем прислал мне своего павиана...

Начальник стражи был явно взволнован.

– Бел-Тран попался, – объявил он, увидев Пазаира. – Я взял на себя смелость незамедлительно вызвать его на допрос. Пятеро охранников ведут его к вам.

– Дело надежное?

– Вот установленные мною факты. – И Кем рассказал о своей находке.

Пазаир хорошо знал законодательные акты, регламентировавшие торговлю лесом. Было очевидно, что Бел-Тран допустил грубое нарушение, за которое полагалось серьезное наказание.

Бел-Тран появился на пороге. Его насмешливый взгляд не выдавал никакой обеспокоенности.

– Чем обязан такому развертыванию боевых сил? – удивился он. – Насколько мне известно, я не бандит.

– Сядьте, – предложил Пазаир.

– Не желаю, меня ждут дела.

– Начальник стражи только что арестовал грузовую лодку, направлявшуюся в Ливан. Она была зафрахтована представителем Двойного Белого дома, то есть вашим подчиненным.

– Он у меня не единственный.

– Согласно установленным правилам, – продолжал Пазаир, – мы направляем в Ливан алебастровые сосуды, льняную ткань, бычью кожу, свитки папируса, веревки, чечевицу, сушеную рыбу. В обмен мы получаем лес, которого нам не хватает, и именно эта страна поставляет его нам.

– Вы не сказали мне ничего нового, – усмехнулся Бел-Тран.

– На лодке, о которой я говорил, собирались везти бревна сосны и кедра, и даже доски, нарезанные из наших акаций и сикомор, вывоз которых запрещен. Иначе говоря, вы собирались вывезти из страны материал, который мы оплатили и которого нам не хватает для строительства и изготовления саркофагов!

Бел-Тран оставался невозмутимым:

– Вы плохо знаете это дело. Доски заказал правитель Библоса для гробов своих наложниц. Он высоко ценит качество наших акаций и сикомор. Разве египетский материал не является залогом вечности? Отказать ему в этом подарке было бы большим оскорблением и политической ошибкой, способной повлечь тяжелые последствия, губительные для нашего благоденствия.

– А бревна кедра и сосны?

– Молодой визирь не посвящен во все технические тонкости товарного обмена. Ливан обязался поставлять нам древесину, не пораженную грибком и насекомыми. Данная партия не отвечала этим требованиям. Поэтому я и распорядился отправить груз обратно.

– Я не полный дурак, Бел-Тран, вы организовали подпольную торговлю с Ливаном в целях личного обогащения и получения поддержки со стороны одного из наших самых важных торговых партнеров. Я перекрываю ваш канал. Отныне весь вывоз леса будет подчинен лично мне.

– Как вам угодно. Но если вы будете продолжать таким же образом, очень скоро вы сломаетесь под грузом ответственностей. А сейчас вызовите мне носилки. Я тороплюсь!

Кем был крайне огорчен:

– Извините меня, я поставил вас в неловкое положение.

– Благодаря вам, – заключил Пазаир, – мы отняли у Бел-Трана одну из областей, где он господствовал.

– У чудовища много голов... Сколько придется срубить, чтобы ослабить его?

– Столько, сколько понадобится. Я готовлю указ, предписывающий номархам^[318] посадить десятки деревьев, чтобы люди могли отдыхать в их тени. Кроме того, ни одно дерево не будет срублено без моего разрешения.

– На что вы надеетесь?

– Вернуть веру египтянам, уставшим от слухов, уверить их, что будущее столь же радостно, как шелест листьев.

– Вы сами в это верите? – спросил Кем.

– А вы в этом сомневаетесь?

– Вы не умеете лгать, визирь Египта. Бел-Тран рвется к трону, не так ли?

Пазаир молчал, поэтому начальник стражи продолжил:

– Пусть ваш язык скован, я понимаю. Но вы не можете помешать мне услышать голос моего сердца. Вы ведете смертельный бой, и у вас нет никаких шансов выйти из него победителем. Мы связаны по рукам и ногам. Не знаю почему, но я остаюсь с вами.

* * *

Бел-Тран порадовался своей предусмотрительности. К счастью, он принял все меры предосторожности и подкупил немало чиновников, чтобы находиться вне подозрений, в чем бы его ни пытались обвинить и откуда бы ни исходили эти обвинения. Визирь проиграл, проиграет и впредь. Даже если Пазаиру и удастся разоблачить некоторые из его замыслов, его победы будут смешны.

За Бел-Траном следовали трое слуг с подарками для Силкет: дорогие бальзамы для придания блеска и аромата волосам и парикам; косметическое средство из алебастровой пудры, меда и красного натрона для нежности ее кожи; а также много первосортного тмина, лучшего лекарства от несварения и колик.

У служанки Силкет был огорченный вид. Супруга должна была встретить Бел-Трана и помассировать ему ноги.

– Где она? – спросил Бел-Тран у служанки.

– Ваша супруга в постели.

– Что у нее опять болит?

– Кишечник.

– Что вы ей дали?

– То, что она просила: маленькую пирамидку, начиненную финиками, и отвар кориандра. Лечение помогло мало.

Спальня была проветрена и окурена. Силкет, вся бледная, корчилась от боли. Увидев мужа, она сделала гримасу.

– Чего ты опять переела? – недовольно спросил Бел-Тран.

– Ничего, одно маленькое пирожное... Дорогой, боли усиливаются!

– Завтра вечером нужно быть на ногах и в полном блеске. Я пригласил несколько номархов, и ты должна будешь оказать мне честь.

– Нефрет смогла бы помочь мне.

– Забудь об этой женщине.

– Но ты же мне обещал...

– Я тебе ничего не обещал. Пазаир не сдается. Этот глупец продолжает яростно сопротивляться. Обратиться за помощью к его супруге было бы проявлением непростительной слабости с нашей стороны!

– Даже ради моего спасения?

– Ты не так уж больна, тебе просто не по себе. Я сейчас позову разных лекарей, а ты должна думать только о том, как завтра вечером быть на ногах и обольщать важных персон.

* * *

Нефрет беседовала с пожилым смуглым человеком. Без умолку болтая, он показывал ей глиняный сосуд, который та с интересом разглядывала. Подойдя ближе, Пазаир узнал пчеловода, несправедливо приговоренного к каторжным работам, с которых визирь его вызволил.

Старик поднялся и поприветствовал Пазаира.

– Визирь Египта! Какая радость видеть вас вновь! Войти в ваш дом оказалось непростым делом. Мне задали тысячу вопросов, проверили, кто я, и даже изучили содержимое моих горшков с медом!

– Как себя чувствуют пустынные пчелы? – улыбнулся Пазаир.

– Наилучшим образом. Поэтому я здесь. Отведайте этого небесного лакомства.

Как говорили сказители, боги, которых поведение людей часто огорчало, вновь обретали радость, вкушая мед. Из слез бога Ра, падавших на землю, произошли пчелы – эти волшебники, превращавшие растения в «съедобное золото».

Вкус меда удивил Пазаира.

– Никогда еще не было такого урожая, – заметил пчеловод. – Ни по количеству, ни по качеству.

Мы снабдим медом все лечебницы, – вступила в разговор Нефрет, – и много еще отложим про запас.

Мед, обладая смягчающими свойствами, использовался для лечения глаз, сосудов, легких, применялся в гинекологии и входил в состав многих лекарств. Мед часто закладывали при перевязках.

– Надеюсь, что целительница не будет жестоко разочарована, – заметил старик.

– Чего ты опасаешься? – спросил Пазаир.

– Новости распространяются быстро. С тех пор как стало известно о богатом урожае, на участке, где я работаю со своими помощниками, стало не так спокойно, как прежде. За нами наблюдают, пока мы вынимаем рамки и заливаем мед в сосуды, опечатываемые воском. Но как только мы закончим эту работу, боюсь, что на нас нападут и ограбят.

– А разве стражники не охраняют вас?

– Их слишком мало. Мой урожай – это целое состояние, которое они не в силах защитить.

Бел-Трану, конечно, уже обо всем сообщили. Лишить лечебницы этого важного чудодейственного средства означало бы привести к серьезным осложнениям.

– Я предупрежу Кема. Перевозка меда пройдет в полной безопасности, – заверил старика визирь.

– Ты знаешь, какой сегодня день? – спросила Нефрет. – Канун праздника садов.

Лицо Пазаира просветлело:

– Богиня Хатхор молвит твоими устами; мы принесем счастье.

* * *

В праздник садов утром женихи с невестами и молодожены сажали в садах сикоморы. На городских и деревенских площадях, а также по берегам реки люди дарили друг другу хлеба и букеты цветов, пили пиво. Натерев кожу бальзамами, красавицы танцевали под звуки флейт, арф и тамбуринов. Юноши и девушки говорили о любви, а пожилые люди предавались воспоминаниям.

Когда наместникам вручили бочонки с медом, народ стал прославлять визиря и фараона, ведь пчела являлась одним из символов царя Египта. Из-за чрезмерно высокой цены «съедобное золото» для большинства семей было почти несбыточной мечтой. И эту «мечту» будут вкушать в дни торжеств, празднуемых под покровительством Рамсеса Великого.

Со своей террасы счастливые Нефрет и Пазаир слышали, как где-то вдали пели и танцевали горожане. Вооруженные банды, готовившиеся напасть на караваны с медом, были обезврежены. Старый пчеловод, отмечая торжество с друзьями, утверждал, что фараон хорошо правит страной и что праздничный мед развеет несчастье.

14

Оазис был разорен стихией. Обезглавленные пальмы, голые акации, расщепленные стволы, обломанные ветви, заваленный и засыпанный песком колодец...

Сути приоткрыл глаза и не узнал своей мирной гавани. Может быть, он оказался в сумрачной стране, куда никогда не приходит солнце? Свет почти не проникал сквозь пелену желтой пыли, висевшей в воздухе. Плечо ныло от раны, нанесенной топором врага. Сути вытянул ноги; они болели так, будто были переломаны. На самом деле только царапины. Рядом с ним лежали два нубийца, раздавленные стволом упавшей пальмы.

Пантера... Где она? Мысли путались, но Сути помнил о нападении нубийцев, о том, как поднялась буря, о неистовстве ветра, о внезапном бешенстве пустыни. Любимая была рядом с ним, пока мощный порыв ветра не оторвал их друг от друга. Стоя на коленях, Сути начал раскапывать песок. Ливийки нигде не было. Нет, он не уйдет отсюда без женщины, вернувшей ему свободу.

И тут он заметил ее. Пантера походила на спящую девушку, которой снился прекрасный воздыхатель. Никаких следов ран на обнаженном теле, только на затылке вскочила огромная шишка. Сути потер ей виски, нежно приводя в чувство.

– Ты... жив? – в волнении произнесла она.

– Успокойся, ты просто потеряла сознание.

– Мои руки, ноги...

– Болят, конечно, но они целы.

Пантера совсем по-детски обняла его:

– Уйдем отсюда быстрее!

– Только захватим воду.

Несколько часов Сути и Пантера упорно расчищали колодец. Решив, что обойдутся и грязной вонючей водой, они наполнили ею два бурдюка. Потом Сути соорудил новый лук и собрал полсотни стрел. Немного поспав и облачившись в снятые с трупов лохмотья, чтобы пережить ночной холод, они направились к северу под покровом звездной ночи.

Выносливость Пантеры поражала Сути. То, что она восстала из небытия, придавало ей новые силы, страстное желание найти свое золото, стать богатой, достойной уважения женщиной, способной удовлетворить любой свой каприз. Она не верила ни во что, кроме той судьбы, которую сама себе создавала, яростно раздирая зубами полотнище своего бытия и демонстрируя с откровенным бесстыдством свою обнаженную душу. Пантера не боялась ничего, кроме собственного страха, который безжалостно подавляла. Она позволяла лишь короткие остановки, следила за тем, как расходуется вода, выбирала направление пути среди скал и барханов.

Сути послушно шел за ней, поглощенный пейзажем, который завораживал его и наполнял своей магией. Сопротивляться этому было бесполезно: ветер, солнце и жара – это его родина, каждый уголок которой так дорог ему.

Пантера все время оставалась начеку. На подходе к рубежам египетских войск она стала вдвое бдительней. Сути нервничал. Не уходил ли он от истинной свободы, от необъятных просторов, где хотел бы жить гордо, как орикс?

Пока они наполняли бурдюки из колодца, обозначенного каменной кладкой, появились враги, окружив их со всех сторон: более пятидесяти нубийских воинов, вооруженных дубинками, короткими мечами, луками и пращами. Ни Сути, ни Пантера не слышали, как они подкрались.

Ливийка сжала кулаки; она не хотела погибать.

– Будем сражаться, – прошептала она.

– Безнадежно.

– Что ты предлагаешь?

Сути медленно повернул голову: нечего и думать, чтобы убежать. У него не хватило бы даже времени, чтобы натянуть лук.

– Боги запрещают самоубийство, – сказал он. – Если хочешь, я задушу тебя до того, как они проломят мне череп. Иначе они изнасилуют тебя самыми ужасными способами, а потом тебя ждет мучительная смерть.

Кольцо нападавших сомкнулось. Сути решил броситься на одного из двух гигантов, вышедших вперед. По крайней мере, он погибнет в бою. Его окликнул пожилой нубиец:

– Это ты уничтожил наших братьев?

– Я и пустыня, – ответил Сути.

– Это были герои.

– Я тоже.

– Как ты это сделал?

– Меня выручил лук.

– Ты лжешь.

– Давай покажу.

– Ты кто?

– Сути.

– Египтянин?

– Да.

– И чего ты ищешь в нашей стране?

– Я сбежал из крепости Чару.

– Сбежал?

– Я был заключенным.

– Ты снова лжешь.

– Меня приковали к скале посреди Нила. Я должен был служить приманкой для таких, как ты.

– Ты лазутчик?

– Я скрывался в оазисе, когда твои воины напали на меня.

– Не случись большой бури, они бы тебя одолели.

– Они умерли, а я жив.

– В тебе говорит гордыня.

– Если бы я мог сразиться с вами по одиночке, я бы доказал, что моя гордыня оправданна.

Нубиец посмотрел на своих воинов и произнес:

– Твой вызов заслуживает презрения! В оазисе ты убил нашего вождя и вынудил меня, старого человека, встать во главе клана.

– Позволь мне сразиться с лучшим из твоих воинов и в случае моей победы отпусти меня.

– Сражайся со всеми.

– Ты – подлец.

Камень вылетел из пращи и попал Сути в висок. Потеряв сознание, он рухнул на землю. Двое гигантов подошли к Пантере. Она презрительно оглядела их и не пошевелилась. Нубийцы сорвали с девушки одежды и лохмотья, скрывавшие ее волосы, и, опешив, отпрянули.

Опустив руки, не скрывая ни грудь, ни золотистые колечки внизу живота, Пантера царственной походкой двинулась вперед. Нубийцы почтительно склонились перед ней.

* * *

Ритуалы в честь белокурой богини длились всю ночь. Воины узнали в ней наводящее ужас существо, чье могущество воспевали их предки. Придя из далекой Ливии, потакая своей ярости, богиня сеяла болезни, несчастья и голод. Нубийцы задабривали ее финиковым вином, змеиным мясом, зажаренным на костре, свежим чесноком, помогавшим от укусов рептилий и скорпионов. Они танцевали вокруг Пантеры, украсившей голову пальмовыми ветвями и умащенной ароматными маслами; к ней обращали молитвы, передававшиеся из глубины веков.

О Сути забыли. Как и прочие, он был лишь слугой белокурой богини. Пантера прекрасно играла свою роль. Лишь только закончился праздник, она встала во главе этого небольшого войска, приказала разведчикам обойти крепость Чару и следовать к северу.

Странно, но египетские солдаты прятались за стенами и уже несколько дней не прочесывали местность. Отряд остановился на привал у подножия скалистой горы, укрывавшей от солнца и ветра.

Сути подошел к Пантере. Она спустилась с носилок, которые держали четверо воодушевленных ее красотой нубийских юношей.

– Я не смею даже взглянуть на тебя, – в негодовании произнес Сути.

– Правильно делаешь, иначе они выпустили бы тебе кишки, – улыбнулась Пантера.

– Такое положение невыносимо.

– Мы на верном пути.

– Но не верным способом.

– Потерпи.

– Это против моего характера.

– Немного рабства сделает его лучше.

– Не рассчитывай.

– Никто не может ускользнуть из-под власти белокурой богини, – гордо заявила Пантера.

В ярости Сути пошел упражняться в метании камней из пращи со своими новыми соратниками. Он оказался довольно ловок, чем вызвал их уважение. Несколько боев без оружия, из которых он вышел победителем, укрепили их расположение, которое стало полным после того, как Сути продемонстрировал свое мастерство стрельбы из лука.

После вечерней трапезы нубийцы говорили о золотой богине, пришедшей научить их музыке, танцам и любовным играм. Пока рассказчики приукрашивали легенду, двое мужчин в небольшом отдалении от остальных разожгли костер, чтобы разогреть горшок с клеем, сваренным из антилопьего жира. Под действием температуры он становился жидким. Один из нубийцев окунул в клей кисточку, а другой подал ему выточенную из черного дерева пряжку пояса. Его приятель аккуратно размазал клей по поверхности. Сути зевнул. Когда он отошел от костра, в сумерках вдруг что-то блеснуло. Заинтересовавшись, Сути вернулся к нубийцам. Тот, что орудовал кисточкой, тщательно прилаживал к пряжке металлическую пластинку. Египтянин наклонился. Глаза не обманули его: это был листочек из золота.

– Где ты это раздобыл? – спросил Сути.

– Подарок нашего вождя.

– А ему от кого он достался?

– Когда вождь возвращался из затерянного города, он приносил с собой украшения и пластинки, подобные этой.

– Ты знаешь, где находится затерянный город?

– Я нет, а старый воин – да.

Сути разбудил старого нубийца и заставил нарисовать на песке план. Затем собрал у огня небольшую группу воинов.

– Слушайте меня все! В армии я был помощником начальника отряда боевых колесниц. Я хорошо владею большим луком. Я убил десятки бедуинов и восстановил справедливость, уничтожив предателя полководца. Моя страна оказалась неблагодарной ко мне, а я хочу стать богатым и сильным. Вашему клану нужен вождь, человек закаленный в боях и привыкший побеждать. Такой человек – я! Если вы пойдете за мной, судьба будет к вам благосклонна.

Горящее лицо Сути, его длинные волосы, широкие плечи и внушительная внешность произвели впечатление на нубийцев. Но тут вмешался старый воин:

– Ты убил нашего вождя.

– Я был сильнее его. Закон пустыни не щадит слабых.

– Мы сами должны назначить нового предводителя.

– Я поведу вас в затерянный город, – сказал Сути. – Мы уничтожим каждого, кто встанет у нас на пути. Ты не имеешь права скрывать эту тайну от других. Завтра наш клан станет самым уважаемым в Нубии.

– Наш вождь ходил в тот город один, – возразил старый воин.

– Мы пойдем вместе, и у вас будет золото.

Сторонники и противники Сути стали совещаться. Авторитет старейшего был настолько велик, что поражение египтянина казалось очевидным. Тогда Сути схватил Пантеру и грубым жестом сорвал с нее одежды. Пламя костра осветило ее белоснежную наготу.

– Видите, она не восстает против меня! Только я могу быть ее любовником. Если вы не согласитесь, чтобы я стал вождем, она вызовет новую песчаную бурю, и вы все умрете.

Судьба Сути была в руках ливийки. Если она его оттолкнет, нубийцы поймут, что он хвастался, и растерзают его. Не опьянило ли ее, возведенную в ранг богини, тщеславие?

Девушка высвободилась из рук Сути. Черные воины наставили на него свои стрелы и кинжалы.

Напрасно Сути доверился ливийке. По крайней мере, он погибнет, любуясь ее восхитительным телом.

С гибкостью львицы она прилегла у огня и протянула к нему руки.

– Иди ко мне, – с улыбкой сказала Пантера.

15

Пазаир в ужасе проснулся. Ему приснилось стоглавое чудовище с множеством когтистых лап, которые опутывали камни великой пирамиды, стараясь ее перевернуть. Вместо живота у чудовища было человеческое лицо – лицо Бел-Трана. В поту, несмотря на февральскую прохладу, визирь сел на кровати. Постель Нефрет оказалась пуста.

Отодвинув сетку с мелкими ячейками, защищавшую от комаров, Пазаир поднялся, надел набедренную повязку и открыл окно, выходившее в сад. Мягкое зимнее солнце пробуждало деревья, цветы, птиц. Он увидел ее. Обернувшись в плотное покрывало, Нефрет босиком шла по росе.

Она сливалась с зарей, восходившее солнце сияло над ее головой. Два сокола, взмывшие в небо с барки бога Ра, кружили над Нефрет, пока та возлагала на жертвенник лотосы в память о Беранире.

Дождавшись окончания ритуала, Пазаир обнял жену:

– Ты – утренняя звезда на восходе счастливого дня, несравненная, лучистая; твои глаза так же нежны, как твои губы. Почему ты так прекрасна? Твои волосы вобрали свет богини Хатхор. Я люблю тебя, Нефрет, как никто никогда не любил.

И в это утро, напоенное любовью, они соединились.

* * *

Стоя на носу судна, шедшего в сторону Карнака, Пазаир любовался своей страной, где с таким великолепием праздновалось единение солнца и воды. Крестьяне ухаживали за оросительными каналами – жизненными артериями Египта. Кроны пальм дарили щедрую тень людям, любовно склонившимся над черной плодородной землей. Завидев судно визиря, дети бежали вдоль берега. Они издавали радостные крики, с воодушевлением приветствуя визиря.

Павиан внимательно наблюдал за Пазаиром. Кем предложил визирю свежего лука.

– Ничего нового об убийце? – поинтересовался Пазаир.

– Ничего.

– А была ли реакция со стороны госпожи Тапени?

– Она встречалась с Бел-Траном.

– Новая союзница, – усмехнулся Пазаир.

– Ее нужно остерегаться. Она может принести много вреда.

– Еще один враг.

– Вас это пугает?

– Благодаря богам легкомыслие заменяет мне храбрость.

– Точнее сказать, у вас нет выбора.

– В лечебнице без происшествий?

– Ваша супруга может работать спокойно.

– Ей надлежит в кратчайшие сроки реорганизовать работу лечебниц по всей стране. Ее предшественник об этом почти не заботился, появились серьезные недостатки. Обязанности Нефрет, как и мои, иногда очень тяжелы. Мы оказались к этому не готовы.

– А разве можно было предположить, что я стану во главе ведомства, которое отрезало мне нос? – усмехнулся Кем.

Дул сильный встречный ветер. Иногда приходилось грести веслами, не опуская прямоугольный высокий узкий парус. Капитан, привыкший ходить по Нилу в течение всего года, прекрасно знал все ловушки и умел использовать даже легкий бриз, чтобы как можно быстрее доставить до места знатных пассажиров. Форма судна с приподнятыми носом и кормой была разработана плотниками фараона, чтобы лучше скользить по волнам.

– Когда же убийца сделает следующий шаг?

– Не думайте об этом, Кем.

– Напротив, для меня это дело личной важности. Этот демон пятнает мою честь.

– У вас есть новости о Сути? – поинтересовался Пазаир.

– Приказ о приведении крепости в боевую готовность дошел до Чару. Солдаты окопались в крепости до поступления новых распоряжений.

– Удалось ли ему бежать?

– По официальным сообщениям, при перекличках отсутствовавших не было. Но я располагаю довольно странными сведениями. Один сорвиголова был прикован к скале посреди Нила, чтобы служить приманкой для нубийских головорезов.

– Это наверняка Сути.

– В таком случае надеяться особенно не на что.

– Он выберется из этой переделки, – твердо заявил Пазаир. – Сути выйдет из царства теней.

Мысли визиря сначала унеслись к духовному брату, затем обратились к восхитительному пейзажу Фив. Возделываемые полосы земли по обе стороны Нила были широки и богаты. Около семидесяти селений работали на огромный храм Карнака, более восьмидесяти тысяч жрецов, ремесленников, земледельцев служили ему. Ничто не могло сравниться с величием обители бога Амона, окруженной кирпичной стеной, изгибавшейся подобно волне.

На причале визиря ожидали встречающие. Обменявшись приветствиями, они предложили проводить Пазаира к Кани, его другу, бывшему садовнику, ныне возведенному в высший духовный сан жреца самого большого храма, являвшегося культурным центром Египта. Подойдя к центральному проходу огромного колонного зала, куда смели входить только посвященные в таинства, визирь попросил оставить его одного. Кем и павиан остались перед двойной золоченой дверью, открывавшейся только в дни великих праздников, когда барка Амона выплывала из святилища, чтобы залить землю своим светом.

Пазаир долго предавался размышлениям перед восхитительным изображением бога Тота, вытянутые руки которого служили мерным эталоном. Он читал надписи на колоннах, испещренных иероглифами, расшифровывая послания бога знания, призывавшего своих учеников соблюдать пропорции, составляющие основу при зарождении всякой жизни. Именно эту гармонию должен был поддерживать визирь, чтобы Египет оставался зеркалом неба. Именно эту гармонию стремились нарушить заговорщики, дабы заменить ее холодным чудовищем, служащим обжорству и роскоши. Не относились ли Бел-Тран и его приспешники к новой расе, более страшной, чем самые жестокие захватчики?

Визирь покинул колонный зал и оказался в маленьком дворе под открытым небом, в центре которого возвышался гранитный алтарь – начало святилища, возведенного много лет назад. Священнейший из священных, он всегда был усыпан цветами. Зачем вырываться из этого глубокого покоя, не подверженного течению времени?

– Я счастлив вновь видеть тебя, визирь Египта! – Кани с бритой головой и золоченым посохом в руке склонился перед Пазаиром.

– Это я должен приветствовать вас!

– Я должен воздать тебе почести: разве визирь – это не глаза и уши фараона?

– Да не угаснет острота зрения и слуха! – воскликнул Пазаир.

– Ты, кажется, чем-то озабочен? – осведомился Кани.

– Я пришел просить помощи у великого жреца Карнака.

– А я хотел умолять о помощи тебя.

– Что произошло?

– Боюсь, крупные неприятности. Я хотел бы показать тебе храм. Он только что восстановлен.

Кани и Пазаир прошли вдоль стены, где еще работали художники и резчики, и направились к небольшому святилищу богини Маат. Внутри скромного сооружения из песчаника стояли две каменные скамьи. Здесь восседал визирь, когда судил кого-нибудь из жрецов.

– Я простой человек, – сказал Кани. – Я не забыл, что править Карнаком должен был твой учитель Беранир.

– Беранир убит, фараон назначил вас.

– Возможно, он сделал неправильный выбор.

Никогда еще Пазаир не видел Кани таким подавленным. Он привык к капризам природы и сумел правильно поставить себя по отношению к подчиненным и другим жрецам, заслужив всеобщее уважение.

– Я не достоин своего поста, – продолжал Кани. – Но я не собираюсь уходить от ответственности. Вскоре я предстану именно здесь перед твоим судом, и ты меня осудишь.

– Слишком быстрый суд! Вы позволите мне провести расследование?

Кани сел на скамью:

– Тебе не потребуется затратить много усилий. Достаточно взглянуть на последние отчеты храмовых управителей. За несколько месяцев я почта разорил Карнак.

– Каким образом? – удивился Пазаир.

– Достаточно изучить поступления зерна, молока, фруктов... Каких бы продуктов это ни касалось, мое хозяйствование – это сплошной провал.

Пазаир был потрясен:

– Может, над вами неудачно подшутили?

– Нет, все доклады серьезны.

– Плохие погодные условия? – предположил визирь.

– Паводок был щедрым, да и насекомые не уничтожали урожай.

– Какова же причина бедствия?

– Моя некомпетентность. Я хотел заранее предупредить тебя, чтобы ты доложил царю.

– К чему торопиться?

– Правда скоро выйдет наружу. Как ты понимаешь теперь, моя помощь не принесет тебе никакого облегчения, завтра я буду лишь всеми презираемым стариком.

* * *

Визирь заперся в архиве карнакского храма и сравнил итоговый отчет Кани с отчетами его предшественников. Разница удручала. В то же время Пазаир был уверен, что кто-то решил погубить Кани и лишить его сана верховного жреца. Кто смог бы прийти ему на смену, если не сановник, враждебно настроенный к Рамсесу? Без поддержки Карнака невозможно контролировать Египет. Неужели Бел-Тран и его приспешники посмели обрушиться на кристально честного великого жреца? Ему предъявят упрек: Карнак, Луксор и храмы на западном берегу вскоре могут остаться без приношений. Культ будет отправляться плохо, и повсюду начнут склонять имя виновного – немощного Кани.

Отчаяние овладело Пазаиром. Он приехал, чтобы просить друга о помощи, но, видно, вынужден будет осудить его.

– Хватит корпеть над папирусами, – посоветовал Кем, – пошли на воздух.

Деревни, с которых они начали проверку, находились вблизи великого храма. Здесь текла мирная жизнь в вечном сезонном ритме. Опросы старост и сельских писцов не выявили ничего необычного. После трехдневного бесплодного расследования визирь утвердился в мысли, что нужно возвращаться в Мемфис и обрисовать ситуацию царю, прежде чем возбуждать процесс против Кани.

Сильный ветер затруднял возвращение, и, таким образом, возник еще один день для дополнительного расследования. На этот раз Пазаир и Кем в сопровождении Убийцы отправились в деревню, расположенную вдали от храма, на границе с пятым номом Верхнего Египта, столицей которого был Коптос. Там, как и повсюду, крестьяне занимались своими делами, а их жены следили за детьми, готовили еду, стирали белье. В тени сикоморы деревенский лекарь пользовал больного.

Вдруг павиан, насторожившись, поскреб землю, ноздри его задрожали.

– Он что-то почуял? – спросил Пазаир.

– Кажется, мы пришли сюда не напрасно, – заметил Кем.

16

Деревенский староста, отец пятерых детей, примерно пятидесяти лет, С большим животом, принадлежал к потомственной знати. Его тотчас предупредили о прибытии каких-то неизвестных. С сожалением он прервал послеобеденный отдых и в сопровождении носильщика опахала, прикрывавшего его лысый череп от солнечных лучей, отправился к нежданным гостям.

Встретившись взглядом с огромным павианом с красными глазами, он остановился как вкопанный.

– Приветствую вас, друзья мои.

– Мы также, – ответил Кем.

– Обезьяна ручная?

– Это охранник.

– А вы?

– Я – Кем, начальник стражи, а это – визирь Египта Пазаир.

В изумлении староста подобрал живот и сложился чуть ли не вдвое, в знак великого почтения.

– Какая честь, какая честь! – тараторил он. – В такой скромной деревне принимать визиря... Какая честь! – Толстяк изливал поток приторных славословий, но павиан заворчал, и тот осекся: – • Вы уверены, что держите его крепко?

– Да, кроме случаев, когда он чует нарушителя.

– К счастью, в нашей маленькой общине таких нет.

Признаться, Кем, рослый нубиец с грубым голосом, наводил не меньше страха, чем его обезьяна. Староста был наслышан о странном начальнике стражи, мало занимавшимся административными делами и бывшего настолько близко к народу, что редкому преступнику удавалось долго скрываться от него. Видеть его здесь, у себя в деревне, было неприятной неожиданностью. Еще и визирь! Слишком молод, слишком серьезен, слишком въедлив... Природное благородство Пазаира, его прозорливость, холодность его поведения не предвещали ничего хорошего.

– Позвольте мне выразить свое удивление: такие знаменитые люди – и в такой далекой деревне!

– Твои поля раскинулись, насколько хватает глаз, – отметил Кем, – и орошаются они прекрасно.

– Не доверяйте внешнему виду: в этом районе земля трудна для возделывания. Мои бедные работники надрываются на ней.

– Однако прошлым летом разлив был превосходным.

– Нам не повезло. Здесь он был слишком сильным, а наши ирригационные сооружения оказались в плохом состоянии.

– Говорят, собрали превосходный урожай.

– Ошибаетесь, значительно ниже, чем в прошлом году.

– А виноградники?

– Полное разочарование! Тучи насекомых погрызли листья и гроздья винограда.

– Другие деревни не подверглись этим несчастьям, – заметил Пазаир. В голосе визиря звучало тяжёлое недоверие.

Староста не ожидал такого угрожающего тона.

– Возможно, прочие старосты хвастались, а может быть, моя бедная деревня прогневила богов.

– Как скот?

– Много животных погибло от болезней. Приехал лекарь, но слишком поздно. Это место находится на отшибе И...

– Дорога в прекрасном состоянии, – уверенно перебил Кем. – Люди, назначенные из Карнака, заботливо ухаживают за ней.

– Несмотря на наши скудные средства, для меня великая честь пригласить вас к обеду, – решил сменить тему староста. – Прошу простить незатейливость блюд, но в них все мое сердце.

Никто не смеет нарушить законы гостеприимства. Кем от имени визиря выразил согласие. Староста послал слугу предупредить повариху, Пазаир заметил, что деревня процветала: многие дома были недавно побелены, шкуры коров и ослов, имевших откормленный вид, блестели, дети ходили в новых одеждах. Переулки, содержавшиеся в приятной чистоте, были украшены статуями богов. На главной площади, напротив дома управляющего, стояли прекрасная печь для хлеба и большой новехонький амбар.

– Поздравляю, вы хорошо управляете деревней, – заявил Пазаир. – Ваши односельчане не испытывают ни в чем недостатка. Это самая красивая деревня из всех, какие мне приходилось видеть.

– Слишком много чести, слишком много! Входите, прошу вас.

Дом старосты по своим размерам; числу комнат и украшениям больше подходил бы вельможе из Мемфиса. Пятеро детей приветствовали знатных гостей. Жена старосты склонила голову, положив правую руку на грудь. Она успела подкраситься и надеть нарядное платье.

Гости сели на превосходные циновки и отведали сладкого лука, огурцов, бобов, сушеной рыбы, жареного говяжьего бока, козьего сыра, арбуза и пирожных, залитых соком плодов цератонии. Красное вино с нежным ароматом сопровождало блюда. Аппетит старосты казался неутолимым.

– Ваш прием достоин всяческих похвал! – оценил визирь.

– Сколько чести!

– Не могли бы мы увидеть сельского писца?

– Он сейчас у себя дома, это к северу от Мемфиса. Вернется только через неделю.

– Но его записи должны быть доступны.

– К сожалению, нет. Он запер свою комнату, и я не позволил бы себе...

– Конечно же да, – перебил его Пазаир.

– Вы, разумеется, визирь, но не будет ли это... – Староста смолк, боясь сказать что-нибудь лишнее. – Дорога к Фивам долга, солнце садится быстро в это время года; изучение этих скучных документов может вас задержать.

Прожевав жареную говядину. Убийца хрустнул костью. От этого зловещего звука староста подскочил.

– Где архивы? – настаивал Пазаир.

– Ну, я даже не знаю. Наверное, писец унес их с собой.

Павиан поднялся. На задних лапах он походил на рослого бойца. Красные глаза Убийцы уставились на толстобрюхого старосту.

– Прошу вас, привяжите его! – дрожа от страха, пробормотал хозяин.

– Архивы, – приказал Кем, – или я не отвечаю за реакцию моего помощника.

Жена старосты бросилась на колени перед мужем.

– Скажи им правду, – взмолилась она.

– У меня... Документы у меня. Сейчас я их принесу.

– Мы с Убийцей пойдем с вами. Поможем донести.

Ожидание визиря было недолгим. Староста сам развернул перед ним папирусы.

– Все в порядке, – пробормотал он. – Наблюдения были сделаны вовремя. Это самые обычные отчеты.

– Дайте мне спокойно прочитать их, – потребовал визирь.

Староста в волнении отошел. Его жена вышла из комнаты.

Сельский писец скрупулезно записал подсчеты поголовья скота и мешков с зерном. Он упомянул имена хозяев, клички животных, их вес, состояние здоровья. Не менее подробными оказались записи об огородах и фруктовых деревьях. Общие выводы писец выделил красным цветом. Итоговые результаты везде были превосходными, выше средних.

В замешательстве визирь сделал простой подсчет. Площадь сельскохозяйственных угодий была такой, что их богатые урожаи почти покрывали дефицит, в котором мог быть обвинен Кани. Почему же они не отражались в его отчетах?

– Я придаю самое большое значение уважению личности другого, – произнес Пазаир.

Староста кивнулголовой.

– Но если тот другой упорствует в сокрытии правды, он более не достоин уважения. Не ваш ли это случай? – продолжал визирь.

– Я вам все сказал!

– Я ненавижу грубые методы, но при некоторых обстоятельствах, когда дело не терпит отлагательства, не следует ли судье применить насилие?

Убийца, будто прочитав мысли визиря, вскочил на плечи старосты и заломил ему голову назад.

– Заберите его, он сломает мне шею! – в ужасе закричал староста.

– Где остальные документы? – спокойно спросил Кем.

– У меня больше ничего нет, ничего нет!

Кем обернулся к Пазаиру:

– Предлагаю вам прогуляться, а Убийца пока продолжит допрос.

– Не оставляйте меня!

– Остальные документы! – повторил Кем.

– Пусть сначала ваша обезьяна уберет свои лапы!

Павиан отпустил старосту. Тот потер шею и воскликнул:

– Вы ведете себя как дикари! Я не принимаю такого самоуправства. Я осуждаю эту безобразное насилие, эту пытку должностного лица!

– Я обвиняю вас в сокрытии административных документов.

От этой угрозы староста побледнел.

– Я отдам вам остальные документы, но требую, чтобы вы признали мою невиновность.

– Какой проступок вы совершили?

– Я действовал в интересах общего блага.

Из посудного сундука староста извлек опечатанный папирус. Выражение его лица изменилось. Страх исчез, появилась злоба.

– Давайте, смотрите! – выкрикнул он.

Из текста следовало, что достояние деревни передавалось Коптосу. Сельский писец поставил на документе свою подпись и дату.

– Эта деревня входит во владения Карнака, – напомнил визирь.

– Вы плохо осведомлены, визирь Египта.

– Ваш населенный пункт значится в списках угодий великого жреца.

– Старый Кани так же плохо осведомлен, как и вы. Реальное положение вещей отражает не его список, а кадастр. Найдите его в Фивах и загляните туда. Вы заметите, что моя деревня попадает под экономическое управление Коптоса, а не храма в Карнаке. И свидетельством тому являются межи. Я подаю на вас жалобу за побои и умышленные увечья. Мое обвинение вызовет судебный процесс против вас, визирь Пазаир.

17

Стражника кадастровой службы в Фивах внезапно разбудил непривычный шум. Сначала он подумал, что это дурной сон, затем понял, что стучат в дверь.

– Кто там?

– Начальник стражи и визирь Египта.

– Я не люблю шуток, особенно среди ночи. Идите своей дорогой, или будет худо.

– Будет лучше, если ты сейчас же откроешь.

– Валите отсюда поскорее, пока я не вызвал охрану!

– Вызывай, они помогут нам выломать дверь.

Стражник задумался. Он выглянул в окно, забранное решеткой из камня, и при свете полной луны различил фигуры высокого нубийца и его огромного павиана. Кем со своей обезьяной! Молва о них шла по всему Египту.

Он отодвинул засов:

– Извините меня, но все это так неожиданно...

– Зажги светильники. Визирь желает изучить карты, – заявил Кем.

– Следует предупредить начальника.

– Пусть придет.

Возмущение высокопоставленного чиновника с заспанным лицом рассеялось при виде визиря. Выходит, стражник говорил правду. Первый сановник страны в самом деле находился здесь в столь неожиданный час. Сразу став исключительно внимательным, он предложил свою помощь визирю:

– Что именно вы желаете посмотреть?

– Планы владений храма в Карнаке.

– Но... их огромное количество!

– Начнем с самых удаленных деревень.

– К северу или к югу?

– К северу.

– Маленькие или большие?

– Самые крупные.

Чиновник развернул карты, на которых с поразительной точностью были отмечены границы угодий, каналы, населенные пункты. Но деревни, которую только что посетил визирь, здесь не значилось.

– Эти планы отражают сегодняшнее положение?

– Разумеется.

– Не вносили ли в них недавно изменения?

– Вносили, по просьбе трех старост.

– На каком основании?

– Воды унесли пограничные метки. Потребовались новые землемерные работы. Специалист выполнил их, и мои службы внесли исправления в соответствии с его указаниями.

– Он отрезал кусок от владений Карнака! – воскликнул визирь.

– Кадастровая служба тут ни при чем, наше дело – лишь записывать.

– И вероятно, вы забыли сообщить об этом великому жрецу Кани?

Чиновник отошел в тень, чтобы скрыть выражение лица.

– Я собирался направить ему полный доклад, – пробормотал он.

– Прискорбное опоздание.

– Это из-за нехватки людей и...

– Имя землемера?

– Сумену.

– Его адрес?

Начальник кадастровой службы замялся, затем произнес:

– Он не здешний.

– Не из Фив?

– Нет, из Мемфиса.

– Кто его присылал?

– Конечно же царский дворец!

* * *

Дорога, ведущая к храму в Карнаке, была усажена розовыми и, белыми лаврами, радовавшими взор путников и оттенявшими суровость монументальных стен, скрывавших святилище. Великий жрец Кани согласился выйти из своего заточения, чтобы побеседовать с Пазаиром. Двое людей, самых могущественных в Египте после фараона, медленно шли мимо охранявших храм сфинксов.

– Мое расследование продвигается вперед, – сказал визирь.

– Что оно даст?

– Доказательство того, что вы невиновны.

– Но это не так!

– Вас обманули.

– Я сам обманул себя, переоценив свои возможности.

– Ошибаетесь. Три самых удаленных от храма селения поставляли свою продукцию в Коптос. Вот почему ее не хватало в ваших отчетах.

– Они относятся к Карнаку?

– Кадастр был изменен после нынешнего половодья.

– Без согласования со мной? – удивился Кани.

– Это сделал землемер из Мемфиса.

– Невероятно!

– Я только что послал гонца в Мемфис с приказом доставить сюда ответственного за межевание. Некоего Сумену.

– А что делать, если Рамсес сам отобрал у меня эти селения?

* * *

Думать, сидя на берегу священного озера, участвовать в утренних, полуденных и вечерних службах, помогать звездочетам на вершине храма, читать древние заклинания и мудрые слова людей, ушедших в иной мир, беседовать с самыми достойными, живущими за стенами храма бога Амона, – вот чем будет занят Пазаир, уйдя в отставку. Он побывал в светлой вечности, высеченной в камне, услышал голоса богов и фараонов, украшавших храм от династии к династии, и проникся бесконечностью мироздания. Несколько раз он замирал перед статуей учителя Беранира, которого скульптор изобразил в образе писца преклонных лет, разворачивающего на коленях папирус, на котором начертан гимн бытию.

Как только Кем доставил требовавшиеся сведения, визирь тотчас направился в службу кадастра. Начальник не скрывал удовольствия: еще раз удостоиться чести принимать верховного сановника придавало его персоне значимость, о которой он не мог и мечтать.

– Напомните мне имя землемера из Мемфиса, – потребовал Пазаир.

– Сумену.

– Вы в этом уверены?

– Да, он так себя назвал.

– Я проверил.

– В этом не было необходимости, – робко произнес чиновник, – ведь все в порядке.

– С той поры когда я был всего лишь провинциальным судьей, я сохранил привычку все проверять. Это занимает много времени, но порой не напрасно. Сумену, вы говорите?

– Я мог ошибиться, но...

– Землемер Сумену, приписанный к царскому двору, умер два года назад. Вы его подменили.

Губы чиновника приоткрылись, но он был не в силах выдавить из себя и звука.

– Изменить кадастр – это преступление, – продолжал Пазаир. – Может быть, вы забыли, что передача земель и селений под чье-либо управление – это право визиря? Тот, кто вас подкупил, понадеялся на неопытность великого жреца Карнака и на мою. Он ошибся.

– Вы заблуждаетесь.

– Очень скоро мы это проверим. Я немедленно обращусь к свидетельству слепого.

* * *

Глава фиванских слепцов был внушительным человеком с широким лбом и тяжелой челюстью. После разлива, когда вода уносила пограничные вехи и стирала обозначения границ владений, в спорных случаях чиновники обращались именно к нему и его собратьям. Глава обладал памятью земли. Он пешком обходил поля и сады, и его ноги помнили их истинные размеры.

Сидя под виноградником, слепой наслаждался сушеными финиками, когда вдруг услышал шаги.

– Вас трое, – определил слепой. – Один – гигант, другой – среднего роста, с вами павиан. Не начальник ли это стражи со своим знаменитым помощником Убийцей? А третий, может, это...

– Визирь Пазаир.

– Следовательно, дело государственной важности. Какие земли намеревались украсть? Впрочем, ничего не говорите! Мой вердикт должен быть абсолютно объективным. О каком участке идет речь?

– Богатые селения к северу, на границе с землями Коптоса.

– Торговцы часто жалуются на этот участок: черви портят урожаи, бегемоты вытаптывают поля, мыши, голуби и воробьи доедают все, что остается! Подлые лжецы. Их земли превосходны, и год был удачным.

– Кто специалист по этим землям?

– Я. Я там родился и вырос. Границы владений не менялись вот уже двадцать лет. Я не предлагаю вам ни фиников, ни пива: полагаю, вы спешите...

Слепой держал в руке посох, навершие которого было выполнено в форме головы зверя с острой мордой и длинными ушами^[319]. Рядом землемер по его указаниям натягивал шнур.

Слепой не выказал ни малейшего сомнения. Он с большой точностью указывал все четыре угла каждого поля. Находил межевые вехи и статуи богов, в частности кобры – хранительницы урожая, а также места установки стел, отмечающих земли, подаренные царем и ограничивающие владения Карнака. Писцы делали записи и зарисовки, вели учет.

По окончании освидетельствования никаких сомнений не оставалось: кадастр изменили ошибочно и приписали Коптосу богатые земли, принадлежавшие Карнаку.

* * *

– «Только визирь имеет полномочия определять границы каждой провинции, следить за пожертвованиями и призывать к своему суду всякого, кто в нарушение закона завладеет землей». Разве не такой приказ отдал фараон мне, своему визирю, во время возведения в должность?

Глава провинции, пятидесятилетний мужчина, выходец из богатой и знатной семьи, побледнел.

– Отвечайте! – приказал Пазаир. – Вы же присутствовали на этой церемонии.

– Да... царь произнес эти слова.

– Почему вы приняли богатства, которые вам не принадлежали?

– Кадастр был изменен...

– Фальшивый кадастр, – уточнил визирь, – без моей печати и печати великого жреца Карнака! Вам следовало поставить в известность меня. На что вы рассчитывали? Что месяцы быстро пролетят, Кани уйдет в отставку, я буду отстранен от должности, а мое место займет один из ваших сообщников?

– Я не позволю вам обвинять...

– Вы оказали пособничество заговорщикам и убийцам, – перебил его Пазаир. – Бел-Тран оказался достаточно изворотлив, чтобы между вами и Двойным Белым домом нельзя было установить непосредственную связь, поэтому я не смогу доказать, что вы действовали с ним заодно. Но мне достаточно совершенного вами должностного преступления. Вы недостойны управлять провинцией. Считайте вашу отставку от должности окончательной.

* * *

Визирь провел суд в Фивах перед главными воротами храма Карнака, где соорудили деревянную пристройку. Несмотря на советы Кема, руководствовавшегося интересами безопасности, Пазаир отказался слушать дело при закрытых дверях, о чем его просили и обвиняемые. Огромная толпа собралась вокруг суда.

Визирь, перечислив главные эпизоды дела, зачитывал обвинительные заключения. Один за другим выступали свидетели. Секретари записывали показания. Суд, в составе двух жрецов Карнака, главы города Фив, жены одного из вельмож, акушерки и старшего военачальника, вынес приговор, который Пазаир признал соответствующим духу и букве Закона.

Глава провинции, снятый с должности, был приговорен к пятнадцати годам тюрьмы и к выплате огромной суммы возмещения убытков храму. Трое старост деревень, обвиненных во лжи и в присвоении продуктов, превратились в батраков, а их собственность раздали беднякам. Начальника службы кадастра в Фивах приговорили в десяти годам каторжных работ.

Визирь не требовал ужесточения наказания. Никто из обвиненных не опротестовывал приговор.

Еще одна из сетей Бел-Трана была уничтожена.

18

– Взгляни на небо пустыни, – обратился к Сути старый воин. – Именно там зарождаются драгоценные камни. Небо дарит миру звезды, а звезды рождают металлы. Если ты умеешь с ними разговаривать, если тебе удастся расслышать их голоса, ты познаешь тайну золота и серебра.

– А ты знаешь их язык?

– Я был пастухом, пока не вступил вместе с кланом на дорогу в никуда. Мои дети и жена умерли в год великой засухи. Поэтому я оставил деревню и направил свои стопы в будущее без лица. Зачем искать берег, с которого никто не возвращается?

– Потерянный город – это не сон?

– Наш бывший вождь ходил туда несколько раз и приносил золото. Такова правда.

– Мы идем правильным путем?

– Если ты воин, ты сам знаешь.

Старик твердым шагом шел впереди отряда. В этом жестоком и пустынном районе на протяжении многих часов не встретишь даже антилопу. Сути шагал рядом с Пантерой, возлежавшей на импровизированных носилках, которые несли шестеро нубийцев, преисполненные счастья от того, что на их руках шествовала золотая богиня.

– Опустите меня, я хочу пройтись, – заявила «богиня».

Воины подчинились и запели песню, обещавшую врагам, что их разорвут в мелкие клочья и поглотят их магическую силу.

Пантера выглядела недовольной.

– Что ты злишься? – поинтересовался Сути.

– Это глупая затея.

– Разве ты не желала стать богатой?

– Мы знаем, где наше золото, зачем идти за миражом, рискуя умереть от жажды?

– Нубиец не умрет от жажды, и я не бегу за миражом. Этих обещаний тебе достаточно?

– Клянись, что мы пойдем искать наше золото там, где мы его оставили.

– Отчего столько упрямства?

– Ты чуть не погиб из-за этого золота, я тебя спасла. Чтобы завладеть богатством, ты убил полководца-предателя. Хватит испытывать судьбу!

Египтянин улыбнулся. У Пантеры имелось свое представление о тех событиях. Сути не стремился завладеть золотом. Настигнув пустившегося в бегство лжесвидетеля и убийцу, пытавшегося уйти от суда визиря, он лишь применил закон пустыни. То, что богатство досталось ему, – лишь свидетельство справедливости его поступка.

– Представь себе, – мечтательно произнес Сути, – потерянный город полон золота, и мы...

– Мне плевать на твои безумные планы! – перебила его Пантера. – Поклянись, что мы вернемся в пещеру.

– Даю слово.

Белокурая богиня довольно улыбнулась и поднялась на носилки...

Тропинка обрывалась у подножия горы, склон которой был усыпан черными камнями. Ветер выметал пустыню: ни сокола, ни ястреба в удушающем небе.

Старый воин сел. Нубийцы последовали его примеру.

– Дальше мы не пойдем, – заявил Сути старый воин.

– Чего вы испугались?

– Наш вождь разговаривал со звездами, мы – нет. За этой горой нет ни одного источника воды. Тот, кто бросал вызов потерянному городу, погибал, поглощенный песками.

– Но не ваш вождь!

– Его вели звезды. Но его секрет утрачен. Мы дальше не пойдем.

– Разве ты не искал смерти?

– Не такой.

– Вождь не передал тебе никаких сведений?

– Вождь не болтает, он действует.

– Сколько времени он был в походе?

– Луна поднималась три раза.

– Меня защитит золотая богиня.

– Она останется с нами, – твердо сказал старый воин.

– Ты что, пойдешь против моей власти? – удивился Сути.

– Если ты хочешь сгинуть в пустыне – твоя воля. Мы останемся здесь до пятого восхода луны, потом мы вернемся в оазис.

Сути направился к ливийке, обворожительной, как никогда. Ветер и солнце сделали ее кожу янтарное, позолотили волосы, подчеркнув дикость и непокорность характера.

– Я ухожу, Пантера.

– Твой город не существует.

– Он полон золота. Я иду не к смерти, а к другой жизни, к той, о которой мечтал взаперти в школе писцов в Мемфисе. Этот город не только существует, он будет принадлежать нам.

– Мне хватит нашего золота, – ответила Пантера.

– Я вижу больше, гораздо больше! Представь себе, что душа нубийского вождя, которого я убил, вселилась в меня и что она ведет меня к сказочному богатству... Какой безумец смог бы отказаться от такого приключения?

– Какой безумец решился бы пуститься в этот путь? – парировала ливийка.

– Поцелуй меня, золотая богиня. Ты принесешь мне удачу!

Их губы были горячи, как ветер с юга.

– Раз уж ты осмелился меня покинуть, – удачи тебе!

* * *

Сути захватил два бурдюка солоноватой воды, сушеной рыбы, лук, стрелы и кинжал. Он не лгал Пантере: душа Поверженного врага будто указывала ему путь. С вершины горы он созерцал величественный пейзаж. Ущелье с красноватой почвой, извиваясь между двумя отвесными скалами, вело к другой пустыне, широкой, как горизонт. Сути устремился туда, подобно пловцу, бросающемуся в волну. Он чувствовал зов неизвестной страны, сверкающими нитями притягивавшей «го к себе.

Сути без труда преодолел ущелье. Ни птиц, ни животных, ни рептилий – будто любое проявление жизни отсутствовало здесь. Утоляя жажду маленькими глотками, он остался отдохнуть в тени скалы до наступления ночи.

Как только появились звезды, Сути поднял глаза к небу, пытаясь расшифровать послание и мысленно проводя между ними линии. Вдруг падающая звезда прочертила небо и указала путь, который Сути запечатлел в памяти. Видимо, в этом направлении и следовало идти.

Даже будучи породненным с пустыней на уровне инстинктов, Сути ощущал, с какой тяжестью наваливалась на него жара; каждый шаг приносил страдания, но он продолжал идти за невидимой звездой. Жажда вынудила его осушить бурдюки. Сути упал на колени. Далеко, вне досягаемости, – красная гора. У него не было сил разведать скалы в поисках источника воды. Однако он не ошибался. Сути пожалел, что не рожден ориксом, способным скакать к солнцу, не чувствуя усталости.

Он поднялся, доказывая пустыне, что питался ее силой. Ноги сами шли вперед. Время тянулось мучительно медленно.

Снова упав, Сути вдруг почувствовал, что раздавил коленом глиняный черепок. Он недоверчиво поднял осколок глиняного сосуда.

Здесь жили люди. Возможно, лагерь кочевников. Сути пошел вперед, чувствуя под ногами хруст: повсюду валялись черепки горшков. Несмотря на усиливавшуюся тяжесть во всем теле, он вскарабкался на скалу, закрывавшую ему обзор, и увидел... потерянный город.

Наполовину разрушенный кирпичный сторожевой пост, дома с зияющими глазницами окон и дверей, готовый обрушиться храм без кровли... И красная гора, пронизанная галереями, цистерны для сбора дождевой воды, наклонные каменные столы для мытья золота, каменные хижины, где горняки хранили свои инструменты! И всюду красноватый песок.

Сути подбежал к цистерне, требуя от своих подгибающихся ног последнего усилия. Он взобрался на каменный борт цистерны и упал в нее. Вода была теплая, божественная, каждая пора кожи пропитывалась ею, пока не напилась досыта.

Утолив жажду и испытывая будоражащее опьянение, Сути исследовал поселение. Никаких останков костей – ни человеческих, ни животных. Все вдруг покинули городок, бросив огромную горную разработку. В каждом жилище – украшения, кубки, вазы, амулеты из литого золота и серебра. Одни лишь эти предметы уже составляли колоссальное богатство!

Сути решил все досконально обследовать. Он спустился в глубокую галерею, уходившую к центру горы. И на глаз, и на ощупь Сути определил множество золотоносных жил, которые можно было без особого труда разработать. Количество металла превосходило самые безумные ожидания. Он научит нубийцев добывать несметные богатства. Немного дисциплины – и из них получатся превосходные горняки.

В то утро, когда нубийское солнце окутывало красную гору волшебными лучами, Сути становился властелином мира. Доверенный пустыни, богатый, как царь, он обходил переулки золотого города, его города, пока не заметил стража.

У входа в город сидел огромный лев и наблюдал за человеком. Одним ударом лапы он мог вспороть ему и грудь, и живот. В легендах утверждалось, что этот хищник никогда не смыкал глаз и никогда не спал. Если это правда, то как усыпить его бдительность?

Сути натянул лук. Лев поднялся. Не спеша, величественно он вошел в разрушенный дом. Сути следовало бы уносить ноги, но любопытство взяло верх. Готовый выпустить стрелу он последовал за львом.

Животное исчезло. В полумраке сверкали слитки золота. Брошенный запас, богатство, подаренное ему духом этого места, появившимся в виде льва и вновь ставшим невидимым.

* * *

Пантера была поражена. Сколько чудесных вещей, какое богатство... Сути победил. Золотой город принадлежал ему. Пока она разбирала сокровища, ее возлюбленный руководил командой нубийцев, ловко извлекавших металлы из породы. Они рубили кварц молотками и кирками, крошили скалу, затем мыли породу, отделяя от нее металл: ярко-желтый, темно-желтый, красноватый. Нубийское золото облачалось в восхитительные цвета. В нескольких галереях добывали белое золото. Оно по праву заслужило имя светящегося камня, способного дать свет во мраке, и ценилось не менее обычного золота. Согласно обычаю, нубийцы хранили его в виде самородков или колец.

Сути зашел к Пантере в старый храм, стены которого могли в любой момент рухнуть. Впрочем, это нисколько не беспокоило ливийку, примерявшую ожерелья, серьги и браслеты.

– Мы останемся здесь, – уверенно заявил он. – Ты можешь вообразить себе золотые ворота, серебряный пол, статуи из драгоценных камней?

– Я здесь не останусь. Это место проклято, Сути. Оно изгнало своих жителей.

– Меня не пугает проклятие.

– Не испытывай судьбу.

– Что ты предлагаешь?

– Заберем столько, сколько сможем, найдем наше золото и устроимся в тихом местечке.

– Тебе там быстро наскучит.

Пантера обиженно надула губки. Сути понял, что задел ее за живое, и продолжил:

– Ты мечтаешь о царстве, а не о деревенской жизни. Разве ты не хотела стать знатной дамой, правящей армией служанок?

Она отвернулась.

– Где носить такие ожерелья, если не во дворце перед толпой восхищенных и завистливых придворных? – Сути погладил ее руку необычайно гладким золотым самородком, затем прикоснулся к шее.

– Как приятно... Еще.

Он провел по груди, затем по спине, прежде чем опустился ниже.

– Я не превращусь в золото? – выдохнула Пантера.

Ее тело изгибалось от ласк Сути. От контакта с драгоценным металлом, этой плоти богов, к которой могли прикоснуться лишь немногие из смертных, не превращалась ли она на самом деле в золотую богиню, почитаемую нубийцами?

Сути коснулся самородком каждой частицы тела женщины. Золото походило на масляный бальзам и вызывало сладкую истому. Пантера блаженно вытянулась на полу заброшенного храма. Сути накрыл ее своим телом.

– Пока Тапени жива, ты не сможешь быть моим, – тихо сказала Пантера.

– Забудь о ней.

– Я ее испепелю!

– Пристало ли будущей царице опускаться до таких низостей?

– Ты стал бы ее защищать?

– Тапени более расчетлива, чем я.

– Ты пойдешь войной на Египет рядом со мной? – спросила Пантера.

– Я ведь могу тебя удушить.

– Нубийцы разорвут тебя в клочья.

– Я их вождь.

– А я – их богиня! Египет выбросил тебя. Пазаир тебя предал. Давай мстить!

Вдруг Сути вскрикнул от боли и повалился на бок. Пантера увидела причину: черный скорпион спрятался под камнем, укусив Сути в левую ладонь.

Сути впился зубами в свою руку, стараясь высосать и выплюнуть яд.

– Ты будешь самой богатой незаконной вдовой, – усмехнулся он.

19

Пазаир прижал к себе Нефрет. От ее нежности исчезла усталость после дороги, и вновь появилось желание бороться. Он рассказал ей, как спас Кани и помешал осуществлению одного из планов Бел-Трана. Нефрет, несмотря на радость, показалась ему озабоченной.

– Известия из крепости Чару, – сообщила она.

– Сути!

– Исчез.

– При каких обстоятельствах?

– В донесении начальника крепости сказано, что он сбежал; а поскольку гарнизон получил приказ укрыться внутри крепости, ни один патруль не отправился на его поиски.

Пазаир посмотрел в небо.

– Он вернется, Нефрет, и поможет нам. Но почему у тебя такая тревога в глазах?

– Просто усталость.

– Говори, пожалуйста, не храни на сердце этот груз.

– Бел-Тран начал кампанию, чтобы опорочить тебя. Он обедает с высшими должностными лицами, высокопоставленными чиновниками и начальниками провинций, а Силкет расточает улыбки и помалкивает. Твоя неопытность и плохо контролируемый пыл, твои якобы необоснованные требования, некомпетентность и недостаточные знания всех тонкостей иерархии, твое непонимание реалий сегодняшнего дня и привязанность к устаревшим ценностям – это излюбленные темы его разговоров. Он вредит тебе постоянно, день за днем.

– Не беспокойся из-за этого.

– Я не выношу клеветы в твой адрес.

– Это скорее хороший знак. Ведь если Бел-Тран так действует, значит, он еще сомневается в удачном исходе. Мои недавние удары, похоже, оказались болезненнее, чем я предполагал. Честно говоря, реакция интересная, пожалуй, стоит продолжить.

– Начальник царских писцов спрашивал тебя несколько раз.

– По какому поводу?

– Он будет разговаривать только с тобой.

– Другие важные посетители?

– Управитель земельных угодий и начальник тайной службы. Они тоже хотели видеть тебя и сетовали на твое отсутствие.

Все трое мужчин входили в число «девяти друзей» фараона. Самые влиятельные люди царства, привыкшие создавать и разрушать карьеры и репутации, с момента назначения Пазаира появлялись у него впервые.

– А не пригласить ли их на обед? – предложил визирь.

* * *

Начальник царских писцов, управитель земельных угодий и начальник тайной службы чем-то походили друг на друга: все зрелого возраста, степенные, важные, говорившие низким спокойным голосом. Они прошли по всем ступеням государственной иерархии, полностью оправдывая доверие царя. В париках и льняных накидках, надетых поверх платьев с длинными плиссированными рукавами, они подошли к воротам усадьбы визиря. У входа Кем проверил личности пришедших.

Встретив гостей, Нефрет провела их по саду. Сановники любовались водоемом, виноградником, растениями редких пород, привезенными из Азии, цветочными клумбами. Завершив эту светскую церемонию, Нефрет провела их в зимнюю столовую, где ее муж беседовал с бывшим визирем Баги. Пришедшие сановники были удивлены, увидев его. Нефрет удалилась.

– Нам хотелось бы побеседовать с вами наедине, – заявил начальник царских писцов.

– Полагаю, что ваш приход связан с тем, как я исполняю свои обязанности. Почему бы моему предшественнику не помочь мне в этом испытании? Его советы могут оказаться весьма ценными.

Баги держался холодно и отчужденно; немного ссутулившись, он пристально и сурово смотрел на вошедших. Затем сказал:

– Еще вчера мы работали вместе, а сегодня вы видите во мне чужого?

– Разумеется, нет, – ответил управитель земельных угодий.

– В таком случае, – заключил Пазаир, – вопрос исчерпан. Мы обедаем впятером.

Гости расположились в изогнутых креслах. Перед каждым поставили низкий столик, на который слуги принесли подносы с яствами. Повар приготовил сочные куски говядины, запеченные в глиняном горшочке, и птицу, жаренную на вертеле. Рядом со свежеиспеченным хлебом появилось сливочное масло, с пажитником и тмином, сделанное без воды и соли и хранившееся в холодных погребах, чтобы оно не желтело. К мясу подали горошек и кабачки в соусе.

Виночерпий наполнил кубки красным вином из Дельты, поставил кувшин на деревянную подставку и вышел, прикрыв за собой дверь.

– Мы пришли от имени представителей высшей государственной власти страны, – заговорил начальник тайной службы.

– Кроме фараона и меня, – вставил Пазаир.

– Такого рода поправки представляются мне бесполезными, – обиделся сановник.

– Подобный тон крайне неприятен, – заметил ему Баги. – Какими бы ни были ваш возраст и положение, вы обязаны уважать визиря, назначенного фараоном.

– Наша совесть не позволяет нам воздерживаться от справедливых критических замечаний в адрес визиря.

Баги, возмущенный, поднялся:

– Я не приемлю такого подхода!

– Он ни неучтив, ни противозаконен, – парировал сановник.

– Я придерживаюсь иного мнения. Ваш долг – служить визирю и подчиняться ему.

– Но не тогда, когда его действия препятствуют благополучию Египта.

– Не желаю больше слышать ни слова. Обедайте без меня. – И Баги удалился из столовой.

Пораженный силой натиска и жестким отпором бывшего визиря, Пазаир почувствовал себя очень одиноким. Мясо и овощи остыли, дорогое вино осталось нетронутым.

– Мы имели длительную беседу с распорядителем Государственной казны, – признался управитель земельных угодий. – Его обеспокоенность не лишена оснований.

– Почему Бел-Тран не пришел с вами?

– Мы не сказали ему о наших намерениях. Он человек молодой, горячий, и мы побоялись, что ему не хватит сдержанности в таком серьезном деле. Молодость способна и вас увлечь в бездну, если, конечно, разум не восторжествует.

– Вы занимаете важные посты, где пустые речи неуместны. Поскольку мое время так же ценно, как и ваше, я буду вам очень обязан, если вы будете говорить по существу.

– Вот прекрасное доказательство вашего неправильного поведения, – усмехнулся сановник. – Управление Египтом требует большей гибкости.

– Правит фараон, я же стою на страже Маат.

– Повседневная жизнь иногда далека от идеала.

– Из-за таких вот мыслей, – заметил Пазаир, – Египту грозит скорая гибель.

– Вам не хватает опыта, поэтому вы слепо верите в устаревшие пустые идеалы, – рассудил управитель земельных угодий.

– Я так не считаю.

– Не руководствуясь ли идеалом, вы осудили главу провинции Коптоса, выходца из знатной и уважаемой семьи?

– Закон был применен невзирая на его положение.

– Не собираетесь ли вы сместить таким образом многих других уважаемых и знающих чиновников? – поднял брови сановник.

– Если они устроят заговор против своей страны, то будут задержаны и преданы суду, – отчеканил визирь.

– Вы путаете тяжкие преступления со служебной необходимостью.

– Подделка кадастра – это, по-вашему, не серьезный проступок?

– Мы ценим вашу законопослушность, – признал начальник царских писцов. – С начала карьеры вы доказали стремление к справедливости и приверженность истине. Никто и не думает с этим спорить. Народ уважает вас и восхищается вами, но достаточно ли этого, чтобы избежать катастрофы?

– В чем вы меня упрекаете?

– Возможно, ни в чем, если вы сумеете нас убедить.

Первый обмен ударами закончился; предстоял настоящий бой. Эти трое знали все о власти, иерархии и об устройстве общества. Если Бел-Трану уже удалось убедить их в своей правоте, у Пазаира практически нет шансов выиграть. Один, лишенный доверия, не окажется ли он хрупкой игрушкой?

– Мои службы, – заявил управитель земельных угодий, – составили список хозяев поместий, переписали поголовье скота, подсчитали урожай; мои подчиненные установили размер пошлин с учетом мнения земледельцев, но доход от налогов, полученных в результате этой огромной работы, будет слишком мал. Пошлины на фураж и крупный рогатый скот следовало бы удвоить.

– Я против.

– Ваши доводы?

– В тяжелые периоды увеличение налогов – худшее из решений. Мне кажется, что в первую очередь, нужно устранить несправедливость. У нас достаточно запасов продуктов, чтобы пережить несколько неурожайных лет.

– Внесите изменение в положение, дающее слишком большие преимущества жителям деревень. В случае неверного налогообложения у тех, кто живет в городе, имеется всего лишь три дня на обжалование, у жителей же провинций на это отведено три месяца.

– Я сам был жертвой этого закона, – вспомнил Пазаир. – Я увеличу сроки обжалования для горожан.

– Поднимите хотя бы налоги состоятельным людям!

– От самого крупного налогоплательщика Египта, правителя Элефантины, в казну поступает пошлина, стоимость которой равна четырем слиткам золота; от номарха среднего масштаба – тысяча хлебов, телята, быки, мед и мешки с зерном. Я не вижу необходимости требовать большего, ведь они содержат многочисленных слуг и заботятся о благосостоянии селений.

– Вы что же, собираетесь взяться за ремесленников?

– Разумеется, нет. Они и дальше будут освобождены от налогов, и я продлю запрет на изъятие их инструментов.

– Ну, может, вы согласитесь изменить налог на дрова? Следовало бы установить его во всех провинциях.

– Я внимательно изучил работу дровяных складов и то, как они распоряжаются кустарниками, пальмовым волокном и древесными отходами. В холодное время года дрова распределялись правильно. Зачем вносить изменения в работу бригад, если пополнение и расход запасов осуществляется без сбоев?

– Вы плохо владеете ситуацией, – высказал свое мнение начальник тайной службы. – Организация нашего налогообложения уже не соответствует требованиям времени. Производство должно быть увеличено. Его прибыльность...

– Слышу слова, дорогие сердцу Бел-Трана, – усмехнулся визирь.

– Он – распорядитель Государственной казны! Если вы в разладе с ним, каким образом вы собираетесь проводить последовательные действия? Прогоните его, и нас вместе с ним!

– Мы будем и дальше работать вместе, согласно традициям. Египет богат, Нил приносит нам изобилие, а залог процветания – наша каждодневная борьба с несправедливостью.

– Не застилает ли вам взор ваше прошлое? Интересы казны...

– В тот день, когда интересы казны возьмут верх над справедливостью, несчастье обрушится на эту землю, – перебил Пазаир.

– Нужно умалить роль храмов, – предложил начальник царских писцов.

– В чем вы упрекаете их?

– К ним поступают почти все продовольственные и прочие продукты, распределяемые среди населения по мере необходимости. Не лучше ли организовать более прямой путь?

– Это противоречило бы Закону и уничтожило бы Египет всего лишь через несколько лет. Храмы направляют нашу жизнь, жрецы, живущие в их стенах, не имеют иных забот, кроме сохранения гармонии. Благодаря храмам у нас есть связь с невидимым – с жизненными силами мироздания. Из их школ и мастерских выходят люди, творящие облик нашей страны на протяжении многих веков. Хотите ее обезглавить?

– Вы искажаете мои слова.

– Боюсь, что ваши мысли походят на кривую палку.

– Вы меня оскорбляете! – воскликнул сановник.

– А разве вы не отворачиваетесь от наших основополагающих ценностей?

– Пазаир, вы слишком упрямы!

– Если таково ваше мнение, не теряйтесь, требуйте мою голову у царя.

– Вы пользуетесь поддержкой Кани, верховного жреца Карнака. Рамсес доверяет его мнению. Но эта милость скоро закончится, как и ваша популярность. Уходите в отставку, Пазаир. Это будет наилучшим решением и для вас, и для Египта.

20

Главный садовник гелиопольского храма плакал. Пазаир дрожал от негодования. Как только Кем сообщил о случившемся, визирь тут же сам приехал на место.

– Расскажите мне обо всем, – попросил он садовника.

– Я сам лично следил за урожаем... Старейшие оливы Египта... Какая беда... Отчего такое варварство, отчего? – Главный садовник был не в состоянии разговаривать.

Пазаир оставил его, заверив, что не считает его виновным в происшедшем, и отправился с Кемом в кладовые храма Ра, где хранились запасы лучшего лампадного масла страны.

Пол был весь залит маслом. Не пощадили ни одного сосуда: все пробки были вынуты, а содержимое вылито на пол.

– Что показало ваше расследование?

– Работал один человек. Он проник в кладовые через крышу, – ответил нубиец.

– Тот же почерк, что и в лечебнице, – заметил Пазаир.

– Человек, стремящийся вас убить, это определенно. Но к чему такое варварство?

– Величие и богатство храмов не дает покоя Бел-Трану. Уничтожив источники освещения, он замедлит работу писцов и жрецов. Разошлите приказ: пусть возьмут под охрану все запасы масла. Что же касается района Мемфиса, мы используем дворцовые ресурсы. Ни одна лампада не останется без масла.

Таков был ответ Бел-Трана на несговорчивость визиря.

* * *

Слуги вооружились метлами, а служанки – щетками из стеблей тростника, перехваченных широким кольцом. Все с рвением подметали дворы и полы. Стоял чудесный запах фимиама. Благовония очищали воздух большого дома, изгоняя насекомых и других непрошеных гостей.

– А где моя жена? – поинтересовался Пазаир.

– В амбаре, – ответил управляющий.

Нефрет, стоя на коленях, засовывала в угол дольки чеснока, сушеную рыбу и натрон.

– Кто там спрятался?

– Возможно, змея. От этого средства она задохнется.

– Для чего такая большая уборка?

– Боюсь, как бы убийца не оставил других следов своего посещения.

– Вы что-нибудь нашли?

– Пока нет. Мы осмотрели все подозрительные места. Что сказал фараон?

Пазаир помог супруге подняться и ответил:

– Мнения советников вызвали у него удивление. Он убедился в том, что болезнь, поразившая страну, очень серьезна. Боюсь, что не смогу быть столь же умелым целителем, как ты.

– И что он ответит своим верноподданным?

– Их недовольство придется гасить мне.

– Они требовали твоей отставки? – с беспокойством спросила Нефрет.

– Нет, скорее это было «дружеское» предложение.

– Бел-Тран продолжает злословить.

– У него есть свои слабости. Мы должны их обнаружить. – Пазаир чихнул.

– Кажется, мне понадобится лекарь.

Кости ломило, голова раскалывалась. Пазаир явно простудился. Он пил луковый сок, закапывал в нос сок пальмы, снимал заложенность ингаляциями и поглощал концентрированную настойку брионии, чтобы избежать легочных осложнений. Смельчак, счастливый от того, что хозяин остался дома, дремал возле его кровати.

Несмотря на жар, визирь изучал папирусы, которые приносил ему Кем, единственный, кто обеспечивал связь Пазаира с его подчиненными. Шли дни, и визирь все лучше вникал в тонкости своего дела. Во время болезни он с радостью убедился в том, что главные храмы от севера до юга не подвластны Бел-Трану. Они управляли своими огромными хозяйствами согласно учению древних и следили за распределением накопленных богатств. Благодаря Кани и другим великим жрецам, разделявшим взгляды верховного жреца Карнака, визирь сможет удержать на плаву государственный корабль, во всяком случае до того рокового дня, когда Рамсес вынужден будет отречься от трона.

Ингаляция сернистым мышьяком, который врачи называли: «то, что наполняет сердце радостью», принесла облегчение. Чтобы избавиться от кашля, Пазаир выпил отвар из корней алтеи и свежей горькой тыквы. Медная вода должна была окончательно победить инфекцию.

Когда нубиец появился в дверях, визирь понял, что тот хочет сообщить нечто важное.

– Прежде всего, тревожная новость: Монтумес, мой печально известный предшественник, бежал из Ливана, где он находился в изгнании.

– Он пошел на огромный риск... Когда вы его снова схватите, он будет приговорен к заключению.

– Монтумес знает об этом, поэтому его исчезновение не предвещает ничего хорошего.

– Бел-Тран помог?

– Наверняка.

– Обычное бегство?

– Хотелось бы в это верить. Но Монтумес вас ненавидит, равно как и Бел-Тран. Вы для них загадка, они не могут понять ни вашей прямолинейности, ни вашей приверженности справедливости. Пока вы были мелким судьей, какое это имело значение? Но, став визирем... Это для них недопустимо! Монтумес наверняка захочет мстить.

– Что нового об убийстве Беранира?

– Ничего определенного, но... Я полагаю, что человек, который неоднократно пытался вас убить, и тот, кто устранил Беранира, – одно и то же лицо. Он возникает из небытия и туда же возвращается.

– Не хотите ли вы заставить меня думать, что речь идет о привидении? – усмехнулся визирь.

– О привидении – нет... А вот о чудовище, влюбленном в смерть, вполне возможно.

– Не совершил ли он ошибку, которую вы так давно ждете?

– Он ошибся, когда натравил на моего павиана другую обезьяну. Это единственный случай, когда ему потребовался союзник, а значит, и связи. Я боялся, что эта ниточка оборвется, но один из моих лучших осведомителей по прозвищу Коротышка попал в затруднительное положение: судья увеличил размер отступных, которые он должен выплачивать бывшей жене, и он тут же «вновь обрел» память.

– Он что, знает убийцу?

– Если это так, Коротышка потребует огромное вознаграждение.

– Дадим. Когда вы с ним встречаетесь?

– Сегодня вечером, за доками.

– Я пойду с вами, – твердо заявил Пазаир.

– Вы для этого еще слишком слабы, – мягко произнес Кем.

* * *

Нефрет собрала основных поставщиков редких и дорогих препаратов, которые использовались в лечебницах. Несмотря на то, что запасы еще оставались, она считала более осмотрительным как можно быстрее восстановить их, учитывая трудности с урожаем и поставками.

– Начнем с мирры; когда направляется следующая экспедиция в страну Пунт?

– Не знаю, – после некоторой заминки произнес поставщик.

– Что означает ваш ответ?

– Не было установлено никакой даты.

– Мне кажется, это решать вам.

– У меня нет судов.

– Почему?

– Я жду, когда придут суда из чужих стран.

– Вам следовало предупредить меня об этой задержке.

– Но ведь не было никакой спешки... – заметил поставщик.

– А сейчас – дело срочное.

– Хотелось бы иметь письменное распоряжение.

– Вы его получите сегодня же. – Нефрет повернулась к другому торговцу. – Вы заказали зеленую смолу гальбана^[320]?

– Заказать-то заказали, но она прибудет не так скоро.

– Почему?

– Ее привозят из Азии по усмотрению сборщиков и торговцев. Нам настойчиво советовали не беспокоить их. Наши отношения настолько натянутые, по причинам, которых я не знаю. При первой же возможности...

– А темная смола ладана? – спросила Нефрет у третьего поставщика. – Я знаю, что ее привозят из Греции и с Крита.Эти страны никогда не отказывались торговать.

– Увы! Урожай был небогатый, и они решили ничего не продавать.

Нефрет даже не стала расспрашивать других торговцев. Их замешательство означало, что и они дадут отрицательный ответ.

– Кто получает эти редкие продукты на египетской земле? – спросила она у поставщика мирры.

– Таможенники.

– Кому они подчиняются?

– Двойному... Двойному Белому дому, – пробормотал торговец.

Взгляд молодой женщины, обычно мягкий, стал гневным и возмущенным.

– Становясь слепыми исполнителями воли Бел-Трана, – заявила она твердо, – вы предаете Египет. Как главная целительница царства я потребую предать вас суду за попустительство!

– Да мы совсем не хотели этого. Обстоятельства... Вы должны признать, что мир меняется и Египет должен приспосабливаться к этим новшествам. Меняются и наши способы торговли. Ключи от нашего будущего в руках Бел-Трана. Если бы вы согласились увеличить нашу прибыль и пересмотреть торговые наценки, возможно, поставки возобновились бы быстрее.

– Это вымогательство... Вы затрудняете работу лечебниц и целителей! – воскликнула Нефрет.

– Вы преувеличиваете. При успешном обсуждении условий...

– Учитывая, что дело не терпит отлагательства, я попрошу визиря издать приказ об отстранении вас от должности и сама буду договариваться с иноземными торговцами.

– Вы не осмелитесь!

– Скупость – неизлечимая болезнь, – презрительно произнесла Нефрет. – Я не смогу вам помочь. Просите у Бел-Трана другие должности. Вы больше не имеете отношения к службе целительства.

21

Простуда не помешала Пазаиру подписать приказ об отстранении от должности поставщиков, позволявший главному лекарю царства обеспечивать свободную торговлю использовавшимися в медицинских целях смолами. С этим документом Нефрет тут же отправилась в ведомство иноземной торговли, чтобы лично проследить за подготовкой распоряжений об отправке торговых экспедиций.

Состояние здоровья ее любимого больного не внушало никаких опасений. Но Пазаиру следовало еще полежать в постели два-три дня во избежание новой вспышки заболевания.

Визирь совсем не хотел отдыхать. Обложившись папирусами и деревянными дощечками, переданными писцами из разных ведомств, он старался обнаружить слабые места, которые непременно использовал бы Бел-Тран. Он представлял себе, как бы тот стал действовать, и принимал меры для отражения возможных ударов, не строя при этом никаких иллюзий. Глава Двойного Белого дома и его союзники могли найти другие направления атаки.

Когда управляющий сообщил имя человека, просившего его принять, Пазаир не поверил своим ушам, но, несмотря на удивление, согласился.

Уверенный в себе, одетый по последней моде, в дорогом льняном платье, немного узковатом в талии, Бел-Тран тепло поприветствовал визиря:

– Я принес вам сосуд белого вина второго года правления Сети, отца нашего славного правителя. Вам, несомненно, понравится! – Не дожидаясь приглашения, Бел-Тран взял стул и сел напротив Пазаира. – Я узнал, что вы больны. Надеюсь, ничего страшного?

– Совсем скоро я буду на ногах.

– Ну разумеется, ведь вас лечит лучшая целительница царства! И все же этот приступ усталости представляется мне весьма показательным. Груз ваших обязанностей невыносим.

– Но не для таких широких плеч, как ваши.

– При дворе ходит много слухов. Всем известно, что вам очень тяжело правильно исполнять обязанности визиря.

– Да, это так, – согласился Пазаир и, заметив, что Бел-Тран улыбнулся, добавил: – Я даже уверен, что не смогу этого сделать никогда.

– Мой друг, эта болезнь, явно пошла вам на пользу, – сладко пропел Бел-Тран.

– Просветите меня, раз уж у вас в руках главное оружие и вы уверены, что достигнете высшей власти, каким образом мои действия могут вам помешать?

– Они для меня не более чем комариные укусы, то есть просто неприятны. Если вы согласитесь подчиниться мне, останетесь визирем. С вашей популярностью нельзя не считаться. Все вокруг восхваляют вашу работоспособность, прямоту и проницательность... Вы были бы мне полезны, действуя на моей стороне.

– Кани, верховный жрец Карнака, осудит меня.

– Обманите его. Так как вы сорвали мою попытку захватить большую часть земель храма, вы – мой должник. Эти храмовые хозяйства устарели, Пазаир; следует не сдерживать производство продуктов и благ, а напротив, способствовать его постоянному росту.

– А обеспечит ли такой подход счастье людей и справедливое правление?

– Не важно. Он принесет могущество тому, кто находится у руля.

– Я не перестаю думать о моем учителе Беранире.

– Это человек из прошлого.

– Согласно нашим устоям, ни одно преступление не должно остаться безнаказанным.

– Забудьте эту жалкую историю и подумайте о будущем, – посоветовал Бел-Трак.

– Кем не прекращает расследование. Он надеется найти преступника.

Бел-Тран сохранял, хладнокровие, но во взгляде промелькнула тревога.

– Моя версия отличается от версии Кема, – продолжал Пазаир. – Я неоднократно выражал сомнение по поводу виновности вашей супруги.

– Силкет? Но...

– Именно она – та женщина, которая появилась перед старшим стражником у сфинкса, чтобы отвлечь его внимание. С самого начала заговора она подчиняется вам. Силкет – превосходная ткачиха и владеет иглами лучше, чем кто-либо. Мне кажется, она вполне могла убить Беранира, вонзив ему в шею перламутровую иглу.

– Ваша болезнь опасна.

– Силкет нужно ваше состояние, а вы – раб ее прихотей больше, чем можете себе вообразить. Вас объединяет зло.

– Довольно с меня ваших жалких бредней! – воскликнул Бел-Тран. – Вы будете, наконец, подчиняться?

– Подобная мысль свидетельствует о том, что вы недостаточно трезво оцениваете положение дел, – усмехнулся Пазаир.

– Не предпринимайте никаких действий ни против Силкет, ни против меня, – угрожающе произнес Бел-Тран. – И вам, и вашему царю конец. Вы навсегда утратили Завещание богов.

С этими словами он покинул дом визиря.

* * *

Дул вечерний ветерок, предвещавший скорое наступление весны; теплый, ароматный, он нес издалека дыхание пустыни. Спать ложились позже, вели неторопливые вечерние беседы с соседями, обмениваясь новостями.

Кем дождался, когда погаснут последние огни, и отправился переулками к докам. Его неизменный спутник, павиан, шел медленно, вертя головой по сторонам. Иногда, нервничая, он возвращался назад или вдруг резко ускорял шаг. Нубиец был внимателен к малейшим изменениям в поведении обезьяны; она, чувствуя опасность, вела его в темноте.

В районе доков царила тишина, у складов несли службу стражники. Коротышка назначил встречу позади заброшенной, ожидавшей ремонта постройки. Обычно осведомитель проворачивал здесь кое-какие незаконные делишки. Нубиец закрывал на них глаза в обмен на сведения, которые нельзя было получить, сидя в конторе.

Коротышка сошел с праведного пути, едва появившись на свет. Для него, прирожденного жулика, единственным удовольствием было обокрасть своего ближнего. Он знал простой люд Мемфиса и его укромные уголки как свои пять пальцев. С начала расследования Кем рассчитывал, что Коротышка – единственный, кто сможет дать ему нить, ведущую к убийце, но понимал, что слишком сильное давление может привести к его полному молчанию.

Вдруг Убийца, насторожившись, замер. Его слух был гораздо тоньше человеческого, а ремесло Кема еще больше способствовало развитию его органов чувств. Облако закрыло луну; темнота окутала заброшенный склад. Убийца вновь медленно двинулся вперед.

Сговорчивость Коротышки объяснялась его бедами. Бывшая супруга обирала его, лишая небольшого состояния, которое ему удалось нажить. И вот незадачливый жулик решился на продажу самого ценного имущества – имени поглотителя теней. «Что бы он мог потребовать взамен? – думал Кем. – Золото; молчание о более крупном, чем обычно, мошенничестве; запас сосудов с вином... Там видно будет».

Павиан издал звук, похожий на громкий стон. Кем решил, что он поранился, но быстрый осмотр показал, что это не так. Убийца двинулся дальше. На месте встречи никого не было.

Кем присел на ящик. Неужели Коротышка передумал? Нубиец не мог в это поверить. Осведомителю срочно требовались средства.

Ночь почти прошла. Незадолго до рассвета Убийца потянул своего «коллегу» внутрь склада. Брошенные корзины, сломанные ящики... Павиан проложил себе путь сквозь этот хаос, остановился перед кучей мешков из-под зерна и издал тот же стон, что и несколько часов назад.

Кем в ярости разгреб мешки. Коротышка все же пришел на встречу. Его тело было прислонено к деревянному столбу, а голова разбита поглотителем теней, чье имя он уже не назовет никогда.

* * *

– Это я виноват в смерти Коротышки, – корил себя Кем.

– Да нет же, ведь он сам назначил встречу, – успокаивал его Пазаир.

– Я должен был организовать его охрану.

– Каким образом?

– Не знаю, но...

– Хватит изводить себя.

– Поглотитель теней прознал о намерениях Коротышки, выследил его и уничтожил.

– А может, тот решил шантажировать его?

– Да, Коротышка был достаточно продажным, чтобы пойти на подобное безумие... Ниточка снова оборвалась. Разумеется, я и дальше буду охранять вас.

– Нужно принять необходимые меры. Завтра мы уезжаем в Средний Египет. – Голос Пазаира стал глухим.

– Что-то случилось?

– Приходят тревожные донесения от некоторых номархов.

– По какому поводу?

– Вода.

– Вы боитесь...

– Худшего.

* * *

Нефрет провела сложную операцию. Юный ремесленник упал с крыши. С поврежденными шейными позвонками и с зияющей раной на правом виске он был доставлен в лечебницу. Операция прошла успешно. Изнуренная молодая женщина задремала в комнате для отдыха. Ее разбудил один из помощников:

– Я очень сожалею, но вы мне нужны.

– Позовите другого хирурга. У меня нет больше сил оперировать.

– Очень странный случай. Необходим ваш диагноз.

Нефрет поднялась и пошла за молодым лекарем.

Пациентка лежала с открытыми глазами, уставившись в одну точку. Сорокалетняя дама была одета в роскошное платье, ухоженные руки и ноги указывали на ее принадлежность к богатой семье.

– Ее подобрали на улице северного квартала, – объяснил помощник, – жители квартала ее не знают. Она похожа на больную, которой только что сделали обезболивание...

Нефрет послушала голос сердца в артериях, затем изучила зрачки.

– Эта женщина находится под действием наркотиков, – заключила Нефрет. – Она проглотила экстракт розового мака, вещество, которое дозволено использовать только в лечебницах^[321]. Необходимо немедленно начать расследование.

* * *

По настоянию супруги Пазаир перенес отъезд в Средний Египет и попросил Кема сразу же начать расследование. Женщина, привезенная в лечебницу, умерла от передозировки наркотиков, так и не выйдя из комы.

Благодаря опросам выяснилось, что несчастная трижды проявлялась на улочке, где встречалась с греком, жившим неподалеку в прекрасном доме и торговавшим дорогими вазами. Когда Кем нанес ему визит, мужчина отсутствовал. Служанка пригласила начальника стражи в гостиную и принесла ему прохладного пива.

Торговец, завершив сделку на набережной, не замедлил вернуться домой. Высокого роста, худой, бородатый грек, завидев нубийца, стремглав бросился к дверям. Кем не пошевелился, положившись на бдительность своего верного коллеги. Убийца поставил беглецу подножку, и тот растянулся на каменном полу. Кем поднял его за шиворот.

– Я невиновен! – воскликнул грек.

– Ты убил женщину.

– Я торгую вазами, что в этом противозаконного?

На какое-то мгновение нубиец подумал, не схватил ли он поглотителя теней, но этот тип казался слишком легкой добычей.

– Если не заговоришь, будешь приговорен к смерти.

Грек заскулил плаксивым голосом:

– Пощадите, я всего лишь посредник.

– У кого ты покупаешь опий?

– У соотечественников. Они выращивают его в Греции.

– Они-то вне досягаемости, а вот ты – нет.

Налитый кровью взгляд павиана подтверждал слова Кема.

– Я скажу вам их имена.

– Мне нужны имена клиентов.

– Нет, я не могу!

Волосатая лапа Убийцы легла на плечо грека. От ужаса он рассказал все, что знал, назвав имена покупателей, среди которых оказались чиновники и даже некоторые высокопоставленные лица. Среди последних значилась и госпожа Силкет.

22

Утром перед отъездом Пазаир получил приглашение от Бел-Трана на большой пир, где должны были присутствовать главные лица двора, высшие чиновники и многие главы провинций. Распорядитель Государственной казны в конце зимы всегда давал пышный прием, которому визирь оказал бы великую честь своим присутствием.

– Он насмехается над нами, – предположила Нефрет.

– Бел-Тран следует традициям, когда ему это выгодно.

– Нам обязательно нужно присутствовать на этом пиру?

– Боюсь, что да.

– Обвинение госпожи Силкет вызовет грандиозный скандал, – заметила Нефрет.

– Я постараюсь быть сдержанным.

– Торговлю опием прекратили?

– Кем проявил исключительную ловкость. Сообщники грека были арестованы прямо в порту, как и почти все их клиенты... Кроме Силкет.

– Трудно уличить ее, правда?

– Угрозы Бел-Трана не остановят меня.

Они беседовали, сидя под персеей. Пазаир обнял Нефрет.

– Главное – положить конец этому ужасу? Чем бы тебе помогло заключение под стражу супруги Бел-Трана, если бы вы арестовали ее сегодня?

– Тем, что восторжествовала бы справедливость.

– Разве момент совершения поступка не столь же важен, как сам поступок?

– Ты предлагаешь мне ждать? Дни и недели проходят, отречение фараона близится.

– До последнего мгновения мы должны бороться, не теряя надежды.

– Но тьма настолько густа! Порой мне...

Нефрет нежно приложила палец к его губам:

– Визирь Египта никогда не опускает рук.

* * *

Пазаиру нравился пейзаж Среднего Египта. Белые скалы по берегам Нила, широкие зеленеющие долины и светлые холмы, где вельможи строили свои жилища вечности. В этой округе не было ни спеси Мемфиса, ни солнечного величия Фив, но она хранила тайны народной души, обитавшей в небольших сельских угодьях, хозяева которых ревностно берегли свои традиции.

За время путешествия павиан Убийца ни разу не учуял опасности. Теплый, почти весенний воздух, казалось, радовал его, не ослабляя, однако, бдительности.

В провинции Антилопы гордились устройством местного водоснабжения. Испокон веков здесь обеспечивали потребности жителей, отгоняя призрак голода и не делая никакого различия между бедными и богатыми. В засушливые годы искусно устроенные водохранилища давали хозяйствам достаточно воды. Каналы, шлюзы, дамбы находились под постоянным наблюдением, особенно в критические моменты, когда уходили воды Нила. Многие поля оставались затопленными, поглощая ценный ил, благодаря которому Египет и назвали «черной землей». Селения, построенные на сваях, оглашались песнями жителей, прославлявших плодородную силу, скрытую в реке.

Каждые десять дней визирь получал подробный отчет о запасах воды в стране. Иногда он приезжал, не предупредив местные власти, чтобы проверить их работу. Направляясь к столице провинции Антилопы, Пазаир не чувствовал беспокойства: прекрасное состояние дамб, водохранилища вдоль дороги и чистильщики каналов за работой – все это создавало обнадеживающую картину.

Приезд визиря вызвал веселое оживление. Каждый хотел взглянуть на знаменитого человека, передать ему прошение, потребовать торжества справедливости. Никакой озлобленности в речах. Уважение и доверие народа до глубины души тронули Пазаира и придали ему новые силы. Ради этих людей он должен спасти страну и помешать развалу царства. Он вознес молитвы небу, Нилу и плодородной земле, прося созидательные силы поддержать его, чтобы он смог спасти фараона.

Начальник провинции собрал в своем красивом доме главных помощников: смотрителей плотин и каналов, начальника распределения водных запасов, главного землемера, ответственного за наем сезонных рабочих. У всех был довольно унылый вид. Они поклонились Пазаиру, сидевшему во главе собрания на месте начальника провинции, шестидесятилетнего жизнерадостного мужчины с круглым животом. Выходец из древнего рода, он носил имя Йуа, что означало «бык».

– Ваш визит, – заявил он, – большая честь для меня и для моей провинции.

– Меня беспокоят донесения. Вы согласны с ними?

Прямота вопроса удивила, но не привела в замешательство сановника.

– Они составлены по моему указанию.

Некоторые провинции выражают ту же озабоченность. Я выбрал вашу лишь потому, что она является примером образцовой деятельности на протяжении многих династий.

– Я буду также прямолинеен! Мы не понимаем больше указаний верховной власти, – пожаловался Йуа. – Обычно мне дозволяли свободно управлять провинцией, требуя лишь результатов, которые никогда не разочаровывали фараона. Однако, как только ушла высокая вода, нам приказывают действовать вопреки здравому смыслу.

– Объясните.

– Наш главный землемер, как и каждый год, посчитал объем земли, которую следовало перевезти и уплотнить для укрепления дамб. Цифры были пересмотрены в сторону понижения! Если мы примем эти поправки, противоречащие здравому смыслу, дамбам не хватит прочности, и они будут моментально разрушены под напором воды.

– Кто прислал эти поправки?

– Главная служба землеустройства Мемфиса. Мало того! Наш начальник найма сезонных рабочих прекрасно знает, сколько людей необходимо, чтобы выполнить работы по поддержанию и восстановлению дамб, а также по намыву ила. Однако столица сократила количество ровно вдвое без каких-либо объяснений. Еще хуже складывается ситуация с использованием заливных земель. Кто лучше нас знает, когда следует переводить воду из верхних водоемов в нижние, как зависит это от времени роста разных выращиваемых культур? Службы Двойного Белого дома навязывают нам сроки, совершенно несовместимые с истинным положением вещей. Я не говорю уже об увеличении налогов, которое последует за увеличением поставок! О чем вообще думают чиновники Мемфиса?

– Покажите мне эти документы, – потребовал Пазаир.

Начальник провинции принес папирусы. Они были подписаны чиновниками либо Двойного Белого дома, либо служб, в той или иной степени подчинявшихся Бел-Трану.

– Дайте мне письменные принадлежности.

Писец подал визирю дощечку для письма, свежие чернила и тростниковое перо. Своим быстрым ровным почерком Пазаир аннулировал распоряжение и поставил свою печать.

– Ошибки устранены, – заявил он. – Не принимайте во внимание эти недействующие уже распоряжения и поступайте как обычно.

Пораженные руководители провинции переглянулись.

– Должны ли мы понимать...

– Отныне следует выполнять только распоряжения, скрепленные моей печатью.

Восхищенные столь быстрым и неожиданным вмешательством, присутствующие поблагодарили визиря и с легким сердцем вернулись к своим делам. Глава провинции сохранял озабоченный вид.

– Есть ли другие причины для беспокойства? – поинтересовался Пазаир.

– Не означает ли ваше распоряжение что-то вроде открытой войны против Бел-Трана?

– Распорядитель Государственной казны может ошибаться.

– В таком случае, зачем его держать?

Пазаир боялся этого вопроса. До сих пор стычки оставались в тени, но дело с водой вывело на свет глубокие разногласия между визирем и главой Двойного Белого дома.

– Бел-Тран обладает большой работоспособностью, – сказал он.

– Известно ли вам, что он обрабатывает номархов; пытаясь убедить их в превосходстве своей политики? Я, как и мои подчиненные, задаюсь вопросом: кто визирь – вы или он?

– Вы только что получили ответ.

– Он меня успокоил... Мне не слишком понравились его предложения.

– А что это были за предложения?

– Высокий пост в Мемфисе, соблазнительные доходы, меньше забот...

– Почему же вы отказались?

– Потому что я доволен тем, что имею. Бел-Тран не понимает, что потребности могут быть ограниченными. Я люблю свой округ и ненавижу большие города. Здесь меня уважают, а в Мемфисе меня никто не знает.

– То есть вы ответили ему отказом?

– Признаюсь, что его личность меня пугает, поэтому я предпочел сыграть сомневающегося. Другие главы провинций согласились оказать ему поддержку. Не пригрели ли вы на груди змею?

– Если это так, мне исправлять ошибку.

Йуа не мог скрыть волнения:

– Послушав вас, можно сделать вывод, что страну ожидают сложные времена. Однако вы сохранили самостоятельность моей провинций, и я вас поддержу.

Поблагодарив Йуа, Пазаир с ним простился.

Кем и Убийца сидели на пороге красивого дома. Павиан ел финики, нубиец наблюдал за тем, что происходит на улице, не прекращая думать о поглотителе теней и уверенный, что человек из тьмы столь же напряженно думал о нем.

При появлении визиря Кем встал:

– Все в порядке?

– Едва удалось избежать еще одной катастрофы. Нам нужно проверить другие провинции.

Йуа догнал Пазаира и Кема уже по дороге к причалу.

– Я упустил еще одну деталь, – запыхавшись сказал он. – Это вы прислали мне человека для проверки питьевой воды?

– Нет. Опишите мне его.

– Примерно шестидесяти лет, среднего роста, с лысой красной головой, которую он часто почесывает, очень раздражительный, гнусавый и очень высокомерный.

– Монтумес, – догадался нубиец.

– Как он себя вел?

– Обычная проверка.

– Отведите меня к хранилищу воды.

Лучшая питьевая вода собиралась через несколько дней после начала разлива реки. Насыщенная минеральными солями, она способствовала пищеварению и благоприятно сказывалась на способности женщин к зачатию. Мутную грязную воду тщательно фильтровали и разливали в огромные сосуды, в которых она прекрасно хранилась в течение четырех-пяти лет. Иногда, в годы сильной жары, провинция Антилопы поставляла ее в южные районы.

Йуа попросил открыть главное хранилище, запертое на тяжелые деревянные засовы. У него перехватило дыхание, когда он увидел, что пробки из сосудов вынуты, а вся вода разлилась по земле.

23

«Как женщина может быть такой красивой?» – задавал себе вопрос Пазаир, с восхищением глядя на Нефрет, готовившуюся к пиру Бел-Трана. На главной целительнице царства было ожерелье из семи ниток сердоликовых бус, отделанных нубийским золотом, преподнесенное Нефрет матерью фараона. Под ожерельем скрывался кулон из бирюзы, подарок учителя Беранира, оберег от вредоносных сил. Парик из тонких косичек и завитых прядей красиво оттенял ее ясное лицо, излучающее чистоту и свет; запястья и лодыжки были украшены браслетами из жемчуга; подаренный Пазаиром аметистовый пояс подчеркивал ее тонкую талию.

– Тебе тоже пора одеваться, – заметила Нефрет.

– Надо прочитать последнее донесение.

– Это касается питьевой воды?

– Дюжину сосудов уничтожил Монтумес, остальные теперь под охраной. Глашатаи всюду сообщают о его приметах; он либо попадет в руки стражи, либо будет вынужден скрываться.

– Скольких начальников провинций подкупил Бел-Тран?

– Треть, наверное; но работы по содержанию дамб будут проводиться как следует. Я дал соответствующие распоряжения и запретил уменьшать число рабочих.

Почти невесомая, она присела к нему на колени, чтобы отвлечь от работы:

– Тебе действительно пора надеть праздничную набедренную повязку, классический парик и ожерелье, соответствующее твоему положению.

* * *

Кем как начальник стражи тоже получил приглашение. Нубиец чувствовал себя крайне неуютно на подобных мероприятиях и из всех украшений предпочел лишь свой любимый кинжал. Усевшись в углу просторного зала с колоннами, где Бел-Тран и Силкет принимали высокопоставленных гостей, Кем не спускал глаз с визиря, окруженного многочисленными сановниками. Убийца устроился на крыше и обозревал оттуда окрестности.

Колонны были увиты гирляндами цветов, мемфисская знать блистала туалетами; зажаренных гусей и говядину подавали на серебряных блюдах; вина лучших сортов наливали в кубки, привезенные из Греции. Одни приглашенные устраивались на подушках, другие предпочитали стулья. Слуги беспрестанно меняли алебастровые тарелки.

Визирь с супругой сидели за красиво отделанным столиком. Служанки вымыли им ароматной водой руки и надели ожерелья из васильков. Каждая гостья получила по цветку лотоса и украсила им свой парик.

Звуки арф, лютней и тамбуринов услаждали слух публики. Бел-Тран нанял лучших музыкантш города, потребовав от них музыкальных новинок, которые любители смогли бы оценить по достоинству.

Для лишенного способности двигаться очень старого придворного был оборудован специальный удобный стульчик, позволявший ему принимать участие в торжестве вместе со всеми. Глиняный сосуд, помещенный под сиденьем, после каждого использования изымался слугой и заменялся на новый, наполненный ароматизированным песком.

Повар Бел-Трана не знал себе равных в использовании приправ. Он создал на основе розмарина, тмина, шалфея, укропа и корицы новый вкус, который гурманы назвали «по-настоящему благородным». Гости рассыпались в поздравлениях, всюду велись разговоры о щедрости главы Двойного Белого дома и его супруги.

Бел-Тран поднялся и попросил тишины.

– Друзья мои, – начал он, – в этот замечательный вечер, украшенный вашим присутствием, я хотел бы принести дань уважения человеку, чьи авторитет и доброжелательность мы все очень чтим, а именно – визирю Пазаиру. Сан визиря – священный, ибо именно он является выразителем воля фараона. Несмотря на свою молодость, наш дорогой Пазаир отличается выдающейся и удивительной зрелостью, он сумел добиться любви и уважения народа, научился быстро принимать решения и ежедневно трудится во имя сохранения величия нашей страны. Пусть этот скромный предмет будет преподнесен ему от вашего имени в знак уважения.

Перед Пазаиром поставили синий кубок, покрытый глазурью, дно которого украшал цветок лотоса с четырьмя лепестками.

– Благодарю вас, – сказал визирь. – Позвольте мне передать это произведение искусства в дар храму бога Птаха. Кто может забыть о том, что долг храмов – увеличивать достояние и распоряжаться им в соответствии с нуждами людей? Кто посмеет принизить их значение и посягнуть на гармонию, нарушить стабильность, основанную во времена первых династий? Ведь эти яства так сочны, эта земля так плодородна, а наш порядок зиждется на праведности человека, ибо нас направляет вечный закон жизни – богиня Маат! Кто предаст ее, кто посягнет на ее права – преступник, не заслуживающий пощады. И пока чувство справедливости остается нашей главной ценностью, Египет будет жить в мире и отмечать праздники!

Слова визиря были пылко встречены одной частью собравшихся и холодно – другой. Когда беседа возобновилась, гости заспорили вполголоса, хваля или осуждая его речь. Уместны ли на приеме заявления такого рода? Во время краткого выступления Пазаира лицо Бел-Трана напряглось, и, несмотря на натянутую улыбку, гости прекрасно поняли, в чем дело. Разве не поговаривали о глубоких разногласиях между верховным сановником и распорядителем Государственной казны? Из-за противоречивости слухов отличить истину от лжи было очень нелегко.

По окончании застолья гости вышли в сад. Кем и Убийца удвоили внимание. Визирь выслушал жалобы нескольких высокопоставленных чиновников, не без оснований сетовавших на медлительность администрации Двойного Белого дома. Бел-Тран неутомимо болтал с группой важных сановников.

Силкет подошла к Нефрет:

– Я уже давно хотела с вами поговорить, и сегодняшний вечер предоставляет мне такую возможность.

– О чем же вы желаете поговорить?

– Я так люблю Бел-Трана, он чудесный супруг. Если я вступлюсь за вас, удастся избежать худшего.

– Что вы имеете в виду?

– Бел-Тран испытывает искреннее уважение к Пазаиру, почему бы вашему супругу не проявить большее благоразумие? Вдвоем они бы сделали прекрасную работу!

– Визирь в этом не уверен.

– Он не прав. Уговорите его передумать, Нефрет! – проговорила Силкет капризным тоном женщины-ребенка.

– Пазаир не тешит себя иллюзиями.

– Осталось так мало времени... Скоро будет поздно. Кажется, упорство визиря – плохой советчик?

– Сделка с совестью еще хуже, – парировала Нефрет.

– Дойти до должности главной целительницы было нелегко, зачем губить свою карьеру?

– Лечить больных – это не карьера.

– В таком случае, вы не откажетесь полечить и меня?

– Я не собираюсь этого делать.

– Но врач не может выбирать больных!

– В данном случае – может.

– В чем вы меня упрекаете? – надула губки Силкет.

– Посмеете ли вы утверждать, что не совершали преступлений?

Силкет отвернулась:

– Я не понимаю... Обвинять, меня...

– Освободите свою совесть от груза – признайтесь в содеянном; лучшего лекарства нет.

– В чем же я могу быть виновата?

– Ну, хотя бы в употреблении опия.

Силкет зажмурилась и закрыла лицо руками:

– Прекратите говорить гадости!

– У визиря есть доказательства вашей вины.

Силкет в истерике убежала в свои покои. Нефрет подошла к Пазаиру:

– Боюсь, я допустила оплошность.

– Судя по реакции твоей собеседницы – совсем наоборот.

– Что случилось?! – гневно спросил Бел-Тран. – Вы... – Он осекся.

Взгляд Нефрет привел главу Двойного Белого дома в оцепенение. Ни следа ненависти или жестокости – лишь свет, пронзающий насквозь. Бел-Тран почувствовал себя обнаженным, очищенным от лжи, хитрости и коварства; его душа пылала, судороги терзали грудь. Почувствовав недомогание, он покинул зал с колоннами. Прием подходил к концу.

– Не волшебница ли ты? – спросил Пазаир у супруги.

– А без волшебства как бороться с болезнью? Просто Бел-Тран как бы посмотрел на себя со стороны, и то, что он увидел, кажется, не очень его обрадовало.

Околдованные мягкой ночной прохладой, они на несколько мгновений забыли, что время работает не в их пользу. Пазаир и Нефрет мечтали о том, что Египет никогда не изменится, что сады всегда будут благоухать ароматом жасмина, а полноводный Нил будет кормить народ, на веки вечные сплоченный любовью к своему царю.

Вдруг из-за кустов появилась хрупкая женская фигура. В тот же миг Убийца спрыгнул с крыши и преградил ей дорогу. Женщина испуганно вскрикнула, не смея пошелохнуться. С оскаленной пастью, раздувающимися ноздрями, павиан готов был растерзать ее.

– Уберите его, прошу вас!

– Госпожа Тапени?! – удивился Пазаир. – Какой странный способ обращения ко мне... Вы рискуете!

Темноволосая красотка продолжала дрожать, пока Кем успокаивал обезьяну.

– Я должен вас обыскать, – сказал нубиец.

– Отойдите!

– Если вы откажетесь, я попрошу Убийцу выполнить мою работу.

Тапени сдалась. Кем надеялся найти перламутровую иглу – улику, доказывающую вину. Тапени в смерти Беранира и в покушении на жизнь визиря, но ткачиха не имела при себе ничего, что могло бы угрожать Пазаиру.

– Вы хотите со мной поговорить? – спросил визирь.

– В скором времени вы перестанете задавать кому-либо вопросы.

– На чем основано ваше предсказание?

Темноволосая женщина потупилась.

– Ну вот опять, госпожа Тапени! Вы либо проговорились, либо чего-то недоговариваете.

– Ваша суровость не нравится никому в этой стране. В скором времени царь будет вынужден вас прогнать.

– Пусть об этом судит фараон. Наша беседа окончена?

– Я слышала, что Сути сбежал из крепости, где отбывал ссылку, – произнесла Тапени.

– Вы хорошо осведомлены.

– Не надейтесь на его возвращение!

– Я вновь увижу его, живым и невредимым. И вы тоже.

– Никому не удавалось выбираться из нубийской глуши, он умрет там от жажды!

– Закон пустыни уже пощадил его, – улыбнулся Пазаир. – Сути выживет и поквитается со всеми.

– Это несправедливо!

– К сожалению, я не могу контролировать его действия.

– Вы должны обеспечить мою безопасность.

– Как и всех жителей этой страны, – добавил визирь.

– Найдите Сути и арестуйте его! – потребовала Тапени.

– В нубийской пустыне? Невозможно. Потерпим немного и подождем, пока он сам появится. Приятной вам ночи, госпожа Тапени.

Укрывшись за широким стволом смоковницы, поглотитель теней видел, как прошли визирь, его супруга, Кем и его проклятый павиан, держащий ухо востро. После недавней неудачи, убийца хотел совершить нападение во время приема у Бел-Трана. Но внутри здания за происходящим наблюдал нубиец, а снаружи – обезьяна. Разве не потратил он впустую столько лет, влекомый лишь тщеславием, чтобы доказать, что никто, даже визирь, не сможет ускользнуть от него?

Следовало сохранять хладнокровие. Разбив череп этому жалкому вымогателю. Коротышке; поглотитель теней впервые почувствовал дрожь в руках. Нет, убийство не впечатляло его больше, чем обычно, но неудачи в устранении визиря сильно раздражали. Может, Пазаир находился под защитой какой-то сверхъестественной силы? Нет, речь шла лишь о нубийце да о его сообразительном павиане.

Поглотитель теней обязан выиграть этот самый яростный в своей жизни бой.

24

Сути дотронулся до своих губ, щек, лба, но не узнал очертаний своего лица. Это была лишь вздувшаяся болезненная масса. Отекшие веки мешали смотреть. Сути лежал на носилках, которые несли шесть здоровенных нубийцев, и попробовал пошевелить ногой. Это ему не удалось.

– Ты здесь? – спросил он.

– Конечно, – ответила Пантера.

– Тогда убей меня.

– Ты выживешь. Еще несколько дней – и яд уйдет. Раз ты можешь говорить, значит, твоя кровь снова течет по венам. Старый воин не понимает, как твой организм выдержал.

– Мои ноги! Я парализован!

– Нет, связан. Твои судороги мешали носильщикам, наверное, ты видел кошмары. Тебе снилась госпожа Тапени?

– Я был погружен в океан света, где меня никто не беспокоил.

– Надо было тебя выбросить где-нибудь по пути, – огрызнулась Пантера.

– Сколько времени я был без сознания?

– Солнце вставало уже трижды.

– Куда мы направляемся?

– Мы идем к нашему золоту.

– Египетских солдат не было?

– Никого не видно, но мы приближаемся к границе. Нубийцы начинают нервничать.

– Я снова беру командование в свои руки.

– В твоем-то состоянии?

– Развяжи меня.

– Знаешь, что ты невыносим? – Пантера помогла Сути встать на ноги.

– Как приятно чувствовать землю! Палку, быстро.

Опираясь на грубо сделанный посох, Сути пошел во главе отряда. Пантера была очарована его гордостью.

Отряд прошел к западу от Элефантины и от пограничного поста первой южной провинции. Несколько одиноких воинов присоединились к ним во время их продвижения на север. Сути доверял этим доблестным и опытным бойцам, встреться им в пустыне дозор, они тотчас же сразились бы с ним.

Нубийцы шли за белокурой богиней; нагруженные золотом, они мечтали о победах и завоеваниях под руководством египтянина, который оказался сильнее скорпиона. Узкими тропами они преодолели гранитную гряду, добывая для пропитания дичь, пили по капле воды и продвигались вперед без единой жалобы.

Лицо Сути вновь обрело былую красоту, а сам герой – свою лихость и отвагу. Вставая раньше всех, ложась позже, он пропитывался воздухом пустыни и становился неутомимым. Пантера с каждым днем любила его все больше. Юноша постепенно превращался в настоящего вождя, чье слово являлось законом и чьи решения не обсуждались.

Нубийцы смастерили для него несколько луков разного размера, которые он использовал в охоте на антилоп. Прирожденный инстинкт помогал Сути приводить свой отряд к источникам воды.

– К нам приближается дозорная группа, – предупредил черный воин.

Сути тотчас же определил род их деятельности: они бороздили пустыню, обеспечивая безопасность караванов и задерживая бедуинов-грабителей.

– Нападем на них, – предложила Пантера.

– Нет, – ответил Сути, – спрячемся и подождем, пока они уйдут.

Нубийцы скрылись за скалой, вдоль которой продвигались египтяне. Измученные жаждой, усталые собаки не учуяли их присутствия. Отряд направился к долине.

– Мы бы их уничтожили без особого труда, – пробормотала Пантера, лежа рядом с Сути.

– Если бы они не вернулись, на пограничном посту Элефантины объявили бы тревогу.

– Ты не хочешь убивать египтян, а я об этом мечтаю! Ты – изгнанник, ставший во главе нубийцев-отщепенцев, которые умеют лишь воевать. В скором времени тебе придется сражаться, это заложено в твоей натуре, Сути, и тебе от этого не уйти.

Рука Пантеры нежно скользнула по телу возлюбленного. Скрывшись за скалой, забыв об опасности, они слились в объятиях. Облаченная в золото затерянного города, горячая ливийка играла на теле юноши как на лире, создавая пламенную мелодию и услаждая Сути каждой нотой.

* * *

– Это здесь, – сказала Пантера, – я узнаю окрестности. – Она с силой сжала руку Сути. – Наше золото здесь, в этой пещере. На мой взгляд, оно ценнее любого другого. Ты же убил египетского полководца, чтобы завладеть им.

– Нам оно больше не нужно.

– Наоборот! С ним ты станешь властелином золота.

Сути не мог оторвать взгляд от пещеры, где они спрятали сокровища вероломного полководца, которого закон пустыни приговорил к смерти. Пантера была права, приведя его сюда: отказаться от этого эпизода своей жизни, предав его забвению, стало бы трусостью. Как и его друг Пазаир, Сути был одержим верой в справедливость. Если бы его рука не настигла беглеца, правосудия бы не свершилось. Само небо подарило ему золото предателя.

Прекрасная Пантера подошла ближе. Ее ожерелье и браслеты переливались ослепительными бликами; нубийцы встали на колени, околдованные грациозными движениями своей золотой богини. Ведь она вела их так далеко в земли Египта, к этому святилищу, известному лишь ей одной, для того, чтобы увеличить их волшебную силу и сделать неуязвимыми. Когда ливийка вошла в пещеру вместе с Сути, чернокожие воины запели древнюю монотонную протяжную песню.

Пантера была уверена, что, завладев этим золотом, она еще прочнее свяжет свою судьбу с судьбой Сути. Нынешние мгновения обещали столько всего замечательного и сияющего в будущем.

Сути словно вновь переживал расправу над полководцем Ашером, гнусным убийцей, уверенным, что ему удастся избежать правосудия визиря, что он будет безмятежно проживать свою старость, разжигая волнения и смуту против Египта. Молодой человек ни секунды не жалел о содеянном.

В пещере было прохладно. Потревоженные летучие мыши носились под сводом и снова цеплялись за стены, повисая вниз головой. Ливийка смотрела по сторонам и ничего не могла понять.

– Это же точно здесь, – сказала Пантера чуть не плача. – Но где же телега?

– Пойдем дальше.

– Бесполезно, я хорошо помню это место! Именно здесь мы ее спрятали.

Сути тщетно осматривал каждый закуток – пещера была пуста.

– Кто мог знать?.. Кто посмел?.. – бормотал он.

В ярости Пантера сорвала с себя золотое ожерелье и разбила его о каменную стену.

– Давай проломим эту чертову пещеру!

Сути поднял обрывок ткани:

– Посмотри сюда. Это крашеная шерсть. Наши воры – не ночные демоны, а люди из племени ходящих по песку. Когда они вывозили телегу, один из них порвал свою одежду о шероховатую стену пещеры.

Пантера вновь обрела надежду:

– Давай отправимся в погоню за ними.

– Бесполезно.

– Я не отступлю.

– Я тоже.

– Что ты предлагаешь?

– Оставаться здесь и ждать. Они придут.

– Откуда такая уверенность?

– Мы слишком торопились, обследуя местность, и совсем забыли про труп.

– Но Ашер же мертв!

– Должен был остаться скелет в том месте, где я его убил.

– Ветер...

– Нет, его подобрали друзья. Думаю, они с нетерпением нас ждут, чтобы отомстить.

– Мы попали в западню?

– Часовые выслеживали наше возвращение.

– А если бы мы не пришли?

– Маловероятно. В течение нескольких лет они сменялись бы на своих постах до тех пор, пока наконец не убедились бы в нашей смерти. А разве ты действовала бы иначе, будь ты союзником полководца? Главное – нас выследить, а уничтожить – это просто удовольствие.

– Мы будем драться! – воскликнула Пантера.

– При условии, что они дадут нам время подготовиться к обороне.

Открыв великолепную, упругую грудь навстречу солнцу, Пантера обратилась с речью к своим верноподданным. Она объяснила, что племя ходящих по песку разграбило святилище их золотой богини и похитило ее ценности: Стычка с бедуинами превращалась в неизбежность, и Пантера сообщила, что доверяет Сути привести отряд к победе.

Никто, даже старый воин, не возражал. При мысли о том, чтобы заставить песок пить кровь бедуинов, он словно помолодел. Что ж, нубийцы докажут свою доблесть. В рукопашной схватке им нет равных.

Сути в этом не сомневался и, не теряя времени, стал организовывать настоящий укрепленный лагерь, используя глыбы, за которыми укрылись бы нубийские лучники. В пещере они сложили бурдюки с водой, еду и оружие. Неподалеку от их расположения на разном расстоянии друг от друга были вырыты ямы.

Затем началось ожидание. Сути наслаждался этим затишьем, внимательно следя за тайными песнями пустыни, ее неуловимыми движениями, голосом ветра. Сидя в позе писца, слившись со скалой, он едва ощущал жару. Сути гораздо меньше опасался скрежета оружия, чем городского шума и суеты. Здесь любое действие должно гармонировать с тишиной, переносящей шаги кочевников.

Хотя Пазаир и бросил его, он хотел бы видеть его сейчас рядом, разделить с ним этот момент, когда странствиям приходит конец. Не говоря ни слова, они бы питались от одного огня, заблудившись взглядом в желтоватой дали, пожирательнице всего мимолетного.

Пантера, ласковая, как кошка, обняла его сзади; нежная, словно благоухание весны, она провела рукой по его волосам.

– А если ты ошибся? – спросила она.

– Вряд ли.

– Быть может, этим мародерам достаточно кражи нашего золота?

– Мы прервали сообщение. Забрать товар – этого мало. Нас нужно опознать и убить.

Из-за жары по общемудля нубийцев и египтян обычаю за пределами города они жили обнаженными. Пантера любовалась великолепным телом своего возлюбленного, который тоже не мог оторвать от нее восхищенного взгляда; их смуглая кожа не боялась солнца, их желание от этого возникало с новой силой. Ежедневно белокурая богиня меняла драгоценности; золото украшало все ее изгибы и ложбинки, делая недоступной ни для кого, кроме Сути.

– Если ливийцы – союзники ходящих по песку, ты будешь с ними сражаться?

– Я буду убивать воров.

Их поцелуй, казалось, длился бесконечно, а тела в едином порыве скатились по мягкому песку, дрожащему под дуновениями северного ветерка.

* * *

Старый воин сообщил Сути, что человек, посланный пополнить запасы воды, не вернулся.

– Когда он ушел?

– Когда солнце только показалось из-за пещеры. Судя по его нынешнему положению в небе, воин должен был вернуться уже давно.

– Быть может, источник иссяк? – предположил Сути.

– Нет, мы могли бы пить из него в течение многих недель.

– Ты был в нем уверен?

– Он – мой двоюродный брат.

– Нападение льва...

– Дикие звери пьют по ночам, к тому же он умел отражать их атаки.

– Пойдем на поиски?

– Если он не вернется до заката, значит, его убили.

Шли часы. Нубийцы больше не пели. Замерев, они смотрели в направлении источника, туда, откуда должен был появиться их товарищ.

Дневное светило клонилось к закату, скрылось за горой на западе и опустилось в ночную барку, чтобы продолжить свой путь в подземном пространстве и встретиться с огромным змеем, который попытается выпить воду и иссушить Нил.

Нубиец так и не вернулся, и старый воин тихо изрек:

– Его убили.

Сути удвоил охрану. Если это были ходящие по песку, они вполне могли нарушить законы войны и напасть среди ночи.

Сидя лицом к пустыне. Сути без тревоги думал о возможно последних часах своей жизни. Что запечатлеется в них – безмятежная сила забытых скал или ярость последней схватки?

Пантера прильнула к нему.

– Ты готов?

– Как и ты.

– Не пытайся умереть без меня, – тихо сказала ливийка. – Мы вместе пройдем через врата загробной жизни. Но сначала мы будем богатыми и поживем как цари. Если ты действительно этого захочешь, у нас получится. Будь вождем, Сути, и не расходуй понапрасну свои силы.

Сути не отвечал, и она, не нарушая его молчания, заснула рядом...

Сути проснулся от холода. Пустыня была серой, утренний свет запутался в густой мгле. Пантера открыла глаза:

– Согрей меня.

Сути прижал ее к себе, но вдруг внезапно отпрянул, уставившись вдаль.

– По местам! – скомандовал он нубийцам.

Десятки вооруженных людей и их повозки окутывал туман..

25

Воины племени ходящих по песку с длинными волосами, грубо постриженными бородами, в длинных цветных полосатых одеждах, тесно прижались друг к другу. От голода у некоторых из них торчали ключицы и ребра. На сгорбленных спинах – скатанные циновки.

Они одновременно натянули луки и выпустили первый залп стрел, не задевших ни одного нубийца. Сути отдал приказ не отвечать, и бедуины осмелели. С криками они стали приближаться.

Нубийские лучники оправдали свою репутацию: ни одна стрела не пролетела мимо цели. Да и темп стрельбы не оставлял шансов. Один против десяти, они быстро сравняли силы. Уцелевшие отошли назад, уступив место легким колесницам. Днища колесниц были сделаны из полосок кожи, скрепленных между собой крест-накрест, и покрыты шкурами гиен. Возницы держали вожжи, а их напарники готовились метнуть копья. Короткие бородки указывали на их национальность.

– Ливийцы, – заметил Сути.

– Не может быть, – обиженно произнесла Пантера.

– Ливийцы вместе с ходящими по песку.

– Я поговорю с ними, и они не станут нападать, – заявила Пантера.

– Не обольщайся.

– Дай мне попытаться.

– Нельзя рисковать.

Кони в нетерпении били копытами. Метатели копий подняли щиты, прикрывая грудь. В этот момент гордая ливийка поднялась и вышла из укрытия. Она вышла за каменное укрепление и сделала несколько шагов по направлению к колесницам.

– Ложись! – закричал Сути, заметив, что один из ливийцев метнул копье.

К счастью, стрела Сути поразила метателя в горло еще до того, как тот закончил бросок, Отскочив в сторону, Пантера избежала смертельного удара и ползком вернулась в пещеру.

Противники ринулись в атаку. Нубийцы в ярости от нападения на их золотую богиню выпускали стрелу за стрелой.

Возницы колесниц слишком поздно разглядели ямы, вырытые в песке. Кому-то удалось, их обогнуть, кто-то перевернулся, но большинство попало в ловушки. Колесницы развалились, и враг оказался на земле, Нубийцы бросились на противника и не пощадили никого. С поля боя они вернулись с добычей – лошадьми и копьями.

В первой стычке Сути потерял лишь трех человек. Воинство бедуинов и ливийцев понесло тяжелые потери. Победители прославляли золотую богиню, а старый воин сложил в ее честь песню. Даже без пальмового вина опьянение овладело нубийцами. Сути пришлось повысить голос, дабы заставить войско остаться на позиции, так как каждый из них рвался в бой.

Вдруг в облаке пыли показалась красная колесница. С нее спустился безоружный человек, держа руки вдоль тела. У него была странная, почти квадратная голова, несоразмерная с туловищем, и надменный вид. Его хриплый голос разносился далеко:

– Я хочу поговорить с вашим вождем!

Сути вышел из укрытия:

– Я – вождь!

– Как тебя зовут?!

– А тебя?!

– Мое имя – Адафи!

– А мое – Сути, я военачальник египетской армии!

– Сойдемся ближе: крик не помогает переговорам!

Они пошли навстречу друг другу.

– Итак, ты и есть Адафи, заклятый враг Египта, заговорщик и подстрекатель бунтов? – спросил Сути.

– А это ты убил моего друга, полководца Ашера? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Мне выпала эта честь. Жаль, что смерть предателя была слишком легкой.

– Египетский военачальник во главе банды нубийских кочевников... Может, ты тоже предатель?

– Ты украл мое золото?

– Оно – мое. Это была плата, оговоренная с полководцем, за уход с моей территории.

– Богатство принадлежит мне!

– На каком основании?

– Трофей.

– Ты наглец, парень.

– Я требую то, что мне причитается.

– Что тебе известно о моих делах с местными старателями?

– Твоя банда уничтожена. У тебя нет никакой поддержки в Египте. Исчезни побыстрее и скройся в дебрях своей варварской страны. Может быть, там гнев фараона не настигнет тебя.

– Если хочешь получить свое золото, тебе придется его завоевать!

– Оно здесь?

– В моей палатке. Раз уж ты победил полководца Ашера, чьи кости я похоронил, почему бы нам не стать друзьями? Предлагаю сделку: золото делим пополам.

– Я требую все.

– Ты слишком прожорлив.

– Ты уже потерял много своих людей. Мои воины лучше твоих, – парировал Сути.

– Возможно, что и так. Но я знаю, где твои ловушки, и нас больше.

– Мои нубийцы будут сражаться до последнего.

– Кто эта белокурая женщина? – поинтересовался ливиец.

– Их золотая богиня. Благодаря ей они не знают страха.

– Мой меч снесет голову этому заблуждению.

– Если ты, конечно, останешься в живых.

– Если ты откажешься от союза со мной, я уничтожу тебя.

– Ты не сможешь убежать, Адафи! И станешь лучшим моим трофеем.

– Заносчивость вскружила тебе голову.

– Если хочешь спасти жизнь своих воинов, сразись со мной.

Ливиец смерил Сути взглядом.

– Против меня у тебя нет шансов.

– Об этом мне судить.

– Ты слишком молод чтобы умереть.

– Если я выиграю, я заберу золото.

– А если проиграешь?

– Ты заберешь мое.

– Твое? Что ты хочешь этим сказать?

– Мои нубийцы несут немало драгоценного металла.

– Так, значит, это ты прибрал к рукам дело полководца?

Сути промолчал.

– Ты погибнешь, – предрек Адафи, нахмурившись.

– Какое оружие выбираем?

– Каждый свое.

– Я требую заключения договора, утвержденного обеими сторонами, – заявил Сути.

– Боги будут свидетелями.

Не откладывая, устроили церемонию, в которой приняли участие трое ливийцев и трое нубийцев, в том числе и старый воин. Они взывали к духам огня, воздуха, воды и земли, дабы разрушить возможное вероломство, и договорились о ночном перемирии перед поединком.

У пещеры нубийцы собрались в кружок возле золотой богини. Они молили ее о защите и упрашивали принести победу их герою. Красной глиной они расписали тело Сути воинственными знаками.

– Не позволь сделать нас рабами, – молили они.

Египтянин сел лицом к солнцу, черпая из света пустыни силу богатырей древности, способных перемещать огромные куски гранита для строительства храмов, где обретало плоть невидимое. Вдыхая, он поглощал и концентрировал силу, заключенную в небе и земле, сосредоточившись на цели, которую обязан был достичь.

Пантера опустилась перед ним на колени.

– Это безумие. Никогда еще Адафи не проигрывал в поединке.

– Какое он предпочитает оружие?

– Метательное копье.

– Моя стрела полетит быстрее.

– Я не хочу тебя потерять.

– Раз уж хочешь быть богатой, надо рисковать. Поверь мне, другого выхода нет. Я не могу видеть, как гибнут эти нубийцы.

– А оставить меня вдовой можешь?

– Как золотая богиня ты меня защитишь!

– Когда Адафи убьет тебя, я ударю его кинжалом в живот.

– Твои соотечественники разорвут тебя на части.

– Нубийцы защитят меня... И начнется резня, которой ты так боишься!

– Если, конечно, я не выиграю поединок.

– Я похороню тебя в пустыне и заживо сожгу госпожу Тапени.

– Ты позволишь мне разжечь костер? – улыбнулся Сути.

– Я люблю тебя, когда ты мечтаешь, я люблю тебя, потому что ты мечтаешь.

* * *

Вновь туман опустился на пустыню, заглушая первые проблески утреннего света. Сути пошел вперед. Под босыми ногами скрипел песок. В правой руке он держал лук средней дальности действия, лучший из тех, что у него были. В левой – одна стрела. Он все равно не успел бы выпустить вторую. Адафи слыл непобедимым соперником, никто не мог поставить его в опасное положение. Он был неуловим и уходил от всех погонь, занимаясь в основном тем, что вооружал повстанцев и грабителей, чтобы держать в напряжении западные провинции Дельты. Не думал ли он стать властелином на севере Египта?

Лучи солнца разорвали серый туман. Адафи в красно-зеленом одеянии и черном тюрбане гордо стоял в пятидесяти метрах от противника.

Сути понял, что погиб: в руках Адафи держал не копье, а его любимый лук, украденный из пещеры. Оружие превосходного качества из акации, способное поражать цель прямой наводкой на шестьдесят метров. По сравнению с этим лук Сути казался почти игрушечным: малая точность стрельбы вряд ли позволит поразить ливийца, в лучшем случае удастся ранить его. Если он попытается подойти ближе, Адафи выстрелит первым, даже не дав ему возможности сделать ответный выстрел.

Лицо ливийца изменилось: стало суровым и жестоким. Адафи хотел убить. Все его существо дышало смертью. С холодным взглядом он ждал, что его жертва задрожит.

Бывший офицер, воевавший на боевой колеснице, понял, почему ливиец всегда выходил победителем из поединков. Слева за пригорком, прижавшись к земле, ливийский лучник прикрывал Адафи. Интересно, он выстрелит первым, или они будут стрелять вместе?

Сути упрекнул себя в глупости. Честный и справедливый бой, верность данному слову... Адафи ни секунды об этом не думал. Учил же молодого египтянина его первый наставник, что бедуины и ливийцы часто наносят удар в спину! Теперь забывчивость будет стоить ему жизни.

Адафи, Сути и ливиец в укрытии одновременно подняли луки. Египтянин все сильнее натягивал тетиву. Это забавляло Адафи. Он предполагал, что Сути сначала выстрелит в лучника, скрывавшегося слева, а затем уже выпустит вторую стрелу в его сторону. Но у того была всего лишь одна стрела.

Краем глаза молодой человек увидел сцену, столь же жестокую, как и мгновенную: Пантера, подобравшись ползком к сидевшему на корточках ливийцу, набросилась на него сзади и перерезала ему горло. Адафи, заметив, что произошло, направил лук на женщину, распластавшуюся на песке. Сути воспользовался его оплошностью, до конца натянул тетиву, слился со стрелой и устремил весь свой дух к цели. Поняв свою ошибку, Адафи поспешно выстрелил.

Его стрела задела щеку Сути. Стрела египтянина вонзилась в правый глаз ливийца. Сраженный Адафи упал ничком на землю.

Пока нубийцы радостно славили победу, Сути отрезал правую руку поверженного врага и вознес лук к небу. Охотники пустыни и ливийцы бросили оружие и упали на колени перед обнявшимися Пантерой и Сути.

Лицо золотой богини светилось от восторга. Счастливая, богатая, целая армия у ее ног, ливийские солдаты в ее подчинении, Пантера переживала момент воплощения самых безумных мечтаний.

– Вы можете уйти или подчиниться мне, – заявил Сути. – Если вы пойдете за мной, у вас будет золото. При малейшем неповиновении – уничтожу собственной рукой!

Никто не двинулся с места: обещанное вознаграждение подкупило бы даже самых недоверчивых наемников. Сути осмотрел колесницы и лошадей и остался доволен. Имея нескольких опытных возниц и нубийских лучников, которым не было равных, бывший помощник военачальника обладал слаженной и вполне боеспособной армией.

– Ты хозяин золота! – воскликнула сияющая Пантера.

– Ты опять спасла мне жизнь. – Сути крепко прижал ее к себе.

– Я тебе уже говорила: без меня ты не достигнешь ничего великого.

Сути раздал бывшим противникам первое вознаграждение, которое рассеяло всякую враждебность к нему. Ливийцы угощали пальмовым вином нубийцев. Братание приобрело вид пьянки, перемежавшейся песнями и смехом. Их новый начальник сидел в одиночестве, отдав предпочтение молчанию пустыни.

Пантера подошла к нему:

– Ты не забудешь обо мне в своих мечтах?

– А разве не ты их вдохновляешь?

– Ты сослужил Египту огромную службу. Убив Адафи, ты уничтожил одного из его злейших врагов.

– Что делать с этой победой?

26

В простой набедренной повязке и поношенных сандалиях, плохо выбритый, визирь Пазаир, смешавшись с зеваками, прохаживался по большому базару Мемфиса. Разве это не лучший способ узнать, что думает народ? Визирь радовался разнообразию товаров. Лодки непрерывно ходили по Нилу, и продукты поставлялись с завидной регулярностью. Недавняя проверка состояния портовых сооружений и искусственных каналов, где два раза в год осматривали суда, показала, что торговый флот находился в превосходном состоянии.

Пазаир отметил, что обмен шел в обычном порядке. Рост цен удалось сдержать, он не успел ударить по людям с самыми скромными доходами. Среди торговцев, как и раньше, много женщин, и они занимают самые выгодные места. Если споры затягивались, водоносы утоляли жажду спорщиков.

– Мое сердце довольно! – воскликнул крестьянин, счастливый от того, что обменял на кувшин прекрасные финики.

Толпа любопытных собралась у лавки, где два торговца разворачивали штуку превосходной льняной ткани.

– Божественное полотно! – воскликнула обеспеченная дама.

– Именно поэтому цена довольно высока, – заметил торговец.

– С тех пор как назначили нового визиря, завышение цен не приветствуется, – заметила женщина.

– Тем лучше! Можно будет больше продать и выгодней купить. Если вы берете полотно, я добавлю платок.

Пока заключалась сделка, Пазаир направился к торговцу сандалиями.

– Тебе, парень, пора сменить обувь, – посоветовал мастер. – Ты слишком долго ходил в тех, что на тебе. Очень скоро подошва лопнет.

– Мне не на что.

– У тебя хорошее лицо, я отдам тебе в долг.

– Это против моих правил.

– Кто не берет в долг, будет богат! Давай, я недорого починю твои сандалии...

Пазаир, любивший вкусно поесть, купил медовый пирожок и чуть отошел от людей, обсуждавших, что они будут готовить к обеду. Он не услышал ни малейшего беспокойства, никаких сетований в адрес визиря. Но Пазаир все же испытывал некое волнение: никто не произносил имени Рамсеса.

Он подошел к прилавку с бальзамами и стал торговаться о цене маленького пузырька.

– Дороговато, – заметил он.

– Ты городской?

– Нет, из деревни. Величие Мемфиса притягивало меня. Рамсес Великий сделал из него самый красивый город в мире. Мне так бы хотелось его увидеть! Когда он выходит из своего дворца?

– Этого никто не знает. Говорят, будто он болен и переехал в Пер-Рамсес, в Дельте.

– Он, самый крепкий человек страны?

– Говорят, что его божественная сила иссякает, – вздохнула торговка.

– Ну так нужно ее восстановить!

– А возможно ли это?

– Так что, новый властитель...

Торговка кивнула, не дав ему договорить.

– Кто сменит Рамсеса? – поинтересовался Пазаир.

– А кто это может сказать?

Послышались крики. Толпа расступилась, открывая проход павиану. В несколько прыжков Убийца оказался у ног Пазаира. Торговка, решив, что перед ней вор, которого сейчас арестуют, набросила на шею «злодея» веревку. Но против обычая павиан не вцепился жертве в лодыжку, а остался сидеть рядом, пока не подошел Кем.

– Я сама его задержала! – похвасталась торговка. – У меня есть право на награду?

– Посмотрим, – ответил нубиец, увлекая за собой Пазаира.

– У вас такой рассерженный вид, – заметил визирь.

– Почему вы меня не предупредили?! – упрекнул его нубиец. – Вы были крайне неосторожны.

– Никто не мог меня узнать.

– Убийца же нашел вас.

– Мне нужно слышать, что говорят люди.

– Ну, и много вы узнали нового?

– Положение не блестящее. Бел-Тран подготавливает людей к падению Рамсеса.

* * *

Несмотря на важность собрания, на котором она должна была председательствовать, Нефрет задерживалась. Некоторые ворчуны обвиняли ее в кокетстве. На самом же деле она оказывала срочную помощь трем добрым друзьям их дома – Проказнице, мучавшейся от несварения желудка, Смельчаку, которого душил кашель, и Северному Ветру, повредившему копыто.

При появлении главной целительницы царства все встали и поклонились ей. Легкое недовольство испарилось от очарования Нефрет; когда она говорила, ее голос действовал на окружающих подобно бальзаму. Присутствие Бел-Трана удивило Нефрет.

– Я прибыл сюда для участия в обсуждении расходов, – объяснил он. – Сегодня будут приняты решения, касающиеся целительства. Я должен быть уверен, что они не нарушат равновесие государственного бюджета, за соблюдение которого я несу ответственность перед визирем.

Обычно Двойной Белый дом довольствовался тем, что присылал какого-нибудь чиновника. Визит Бел-Трана предвещал бой, к которому Нефрет не была готова.

– Я не удовлетворена количеством лечебниц в столицах провинций и в больших селениях. Предлагаю открыть десять новых лечебниц подобных мемфисской.

– Постойте! – вмешался Бел-Тран. – Затраты были бы огромны.

– Главы провинций сами будут изыскивать средства для строительства, а мы направим им знающих лекарей и обеспечим работу лечебниц. Нам не понадобится помощь Двойного Белого дома.

– Будет сорвана уплата налогов!

– По указу фараона у глав провинций есть выбор: либо рассчитываться с казной через ваше управление, либо улучшать состояние местных лечебниц. По моему совету они выбрали второе решение, которое полностью соответствует закону.

Бел-Тран вынужден был поклониться. Он не думал, что Нефрет могла действовать столь умело и быстро. Без лишней шумихи она установила прочные связи с управителями на местах.

– Согласно «Книге защиты», составленной во времена наших предков, Египет не должен пренебрегать ни одним из своих детей. И нам, врачевателям, следует оказывать помощь всем, кто в ней нуждается. Рамсес в начале своего царствования пообещал счастливую жизнь молодому поколению; здоровье каждого – главная составляющая этого счастья. Поэтому я приняла решение готовить больше лекарей, чтобы каждый, где бы он ни жил, мог получить наилучшее лечение.

– Было бы неплохо изменить тактику, – заявил Бел-Тран. – Нужно поднять значимость более умелых лекарей-специалистов за счет простых целителей. Завтра, учитывая широкие связи Египта с иноземными странами, лекари-специалисты легко станут состоятельными, и мы сможем посылать их в другие земли с выгодой для нас.

– Пока я – главная целительница царства, – уверенно заявила молодая женщина, – мы будем сохранять традицию; если поддерживать только лекарей-специалистов, медицина утратит видение главного – человеческого существа в целом, в гармонии тела и Духа.

– Если вы не согласны с моим мнением, Двойной Белый дом будет против вас.

– Это угроза?

Бел-Тран встал. Тоном, не терпящим возражений, он обратился к собранию:

– Египетская медицина – самая известная в мире. Множество чужеземных ученых живут у нас, чтобы освоить ее основы. Но необходимо пересмотреть наши традиции и сделать еще более доходным этот источник обогащения страны. Поверьте мне, ваша наука заслуживает большего! Давайте производить больше лекарств, секреты которых известны только нам. Давайте делать больше – в этом будущее.

– Мы отказываемся.

– Вы не правы, Нефрет. Я пришел сюда, чтобы по-дружески предостеречь вас и ваших коллег. Отвергнув мою помощь, вы совершите непоправимую ошибку.

– Принять ее – значит предать свой долг.

– Долг не имеет торговой цены.

– Здоровье тем более! – парировала Нефрет.

– Вы ошибаетесь, как и визирь. Защита прошлого приведет вас в никуда.

– Я неспособна излечить болезнь, которой вы страдаете.

* * *

Бывший визирь Баги пришел на прием к Нефрет. Он жаловался на нестерпимую боль в почках и кровь в моче. Нефрет более часа обследовала его и поставила диагноз – гематурия. Ее можно было вылечить специально составленным лекарством: зерна сосновых шишек, сыти, белены и нубийского меда. Принимать ежедневно перед сном. Целительница успокоила больного: лечение поможет.

– Мое тело изнашивается, – посетовал Баги.

– Вы крепче, чем полагаете.

– Сопротивляемость угасает.

– Причина вашей временной слабости – зараза. Я обещаю вам быстрое улучшение состояния, а затем вас ждет долгая старость.

– Как дела у вашего мужа?

– Он хотел бы встретиться с вами...

Пазаир к Баги шли по саду. Смельчак, счастливый от неожиданной прогулки, бежал рядом, обнюхивая цветочные клумбы.

– Бел-Тран наступает по всем направлениям, но мне пока удается сдерживать его натиск, – сказал Пазаир.

– Вам удалось завоевать доверие влиятельных чиновников Двойного Белого дома?

– Некоторые из них признают меня и недоверчивы к Бел-Трану. К счастью, его слишком очевидная прямолинейность и амбициозность отвращают от него некоторые умы. Многие писцы остаются приверженцами древней мудрости, создавшей страну.

– Я вижу, что вы стали более рассудительны, более уверены в себе, – заметил Баги.

– Это только видимость. Каждый день для меня – это сражение, и я не могу предвидеть, с какой стороны будут нанесены удары. Мне не хватает вашего опыта.

– Не заблуждайтесь. У меня уже не осталось былых сил. Фараон принял верное решение, назначив вас. Бел-Тран это понял. Он не рассчитывал на такое сопротивление с вашей стороны.

– Как же можно так предавать?! – в отчаянии воскликнул Пазаир.

– Человеческая натура способна и на худшее.

– Иногда у меня опускаются руки. Мои маленькие победы не останавливают течения дней. Весна началась, уже говорят о приближающемся половодье.

– Что думает обо всем этом Рамсес?

– Он побуждает меня к действию. Не уступая Бел-Трану ни пяди, я как бы оттягиваю развязку.

– Вы даже отвоевали часть его территории.

– Это единственное, на что я надеюсь. Ослабив его, может, я смогу заставить его засомневаться. Захват власти без должной поддержки обречен на провал. Но хватит ли мне времени, чтобы повалить опоры, на которых зиждется его здание?

– Народ ценит вас, Пазаир. Он боится вас, но любит. Вы выполняете свои обязанности наилучшим образом согласно тому, что требует от вас царь. И поверьте, это не лесть.

– Бел-Тран с радостью подкупил бы меня. Когда я задумываюсь о его проявлениях дружеских чувств, я спрашиваю себя, был ли он хоть в какой-то момент искренен? Или же с первого мгновения играл в надежде включить меня в свои далекоидущие планы.

– Разве лицемерие имеет границы? – усмехнулся Баги.

– У вас нет никаких иллюзий.

– Я отвергаю решения с наскока: они бесполезны и опасны.

– Я хотел бы показать вам некоторые документы, касающиеся кадастра и промеров земли, и попросить вас проверить, не были ли изменены некоторые сведения, – сказал Пазаир.

– С радостью, тем более что речь идет о моей первой профессии. Что вас беспокоит?

– То, что Бел-Тран и его сообщники пытаются на законных основаниях воровать земли.

* * *

Вечер выдался настолько приятным, что Пазаир позволил себе немного отдохнуть у бассейна. Нефрет сидела рядом, опустив ноги в воду. Веки ее были чуть-чуть подведены тонкой зеленой полоской. Она играла на арфе. Легкая и сладостная мелодия очень нравилась визирю. Она очень гармонировала с шелестом листьев, покачиваемых северным бризом.

Пазаир думал о Сути: как порадовался бы он такому единению. Где бродит он сейчас, какие опасности его подстерегают? Не столкнется ли он с коварством госпожи Тапени? По сведениям Кема, она все меньше и меньше занималась ткацкой мастерской, бегая по городу. Она явно рассчитывала навредить ему.

Звуки арфы успокаивали. Прикрыв глаза, Пазаир забылся, очарованный музыкой.

Этот момент и выбрал поглотитель теней, чтобы нанести удар.

Рядом с усадьбой визиря имелось единственное место для наблюдения: высокая финиковая пальма во дворе маленького дома, где жили удалившиеся на покой старики. Убийца проник в их дом, оглушил их и взобрался на вершину дерева, прихватив оружие.

Ему повезло. Все было так, как он и рассчитывал. В этот момент, когда день клонился к закату и заходящее солнце ласкало кожу, визирь, возвратившись домой раньше обычного, отдыхал рядом с женой. Место было открытым.

Поглотитель теней, сжимал изогнутый бумеранг. Именно такой использовали охотники на птиц. Павиан, сидевший на крыше дома визиря, не успел бы прийти на помощь. Страшное оружие при умелом использовании должно размозжить череп Пазаира.

Убийца получше устроился на дереве, прицелился, прикидывая линию полета бумеранга. Расстояние оказалось довольно большим, но он не промахнется. Этим оружием он владел превосходно еще с юношеских лет; убивать птиц, размозжив им голову, доставляло ему большое наслаждение.

Проказница, маленькая зеленая обезьянка Нефрет, постоянно была начеку, подкарауливая падающие с дерева спелые фрукты. Она вытянула лапку и тревожно вскрикнула, инстинктивно почувствовав опасность.

Павиан Убийца в одно мгновение понял сигнал зеленой обезьянки и увидел рассекающий воздух бумеранг. В неистовом прыжке Убийца перехватил страшное оружие и упал в нескольких метрах от визиря.

Нефрет от неожиданности выронила арфу. Смельчак, едва проснувшись, вскочил и бросился к хозяину.

Верный павиан, выпятив грудь, крепко держал в окровавленных лапах бумеранг и гордо смотрел на визиря Египта, которого в очередной раз спас от смерти.

Поглотитель теней в смятении бежал по переулку. Какие силы помогают этому проклятому павиану? Впервые за свою жизнь поглотитель теней начал сомневаться в своих способностях. Пазаир не такой, как все: его защищают сверхъестественные силы. Неужели богиня справедливости Маат делала визиря неуязвимым?

27

Нефрет лечила зверя, спасшего жизнь ее мужу. Она обмыла ему лапы медной водой, продезинфицировала и перевязала рану. Крепость Убийцы в очередной раз поразила ее: несмотря на силу удара, рана была неглубокой и быстро зарубцовывалась.

– Отличное оружие, – оценил Кем бумеранг. – Возможно, оно позволит нам ухватиться за ниточку. Поглотитель теней был весьма щедр, оставив нам важную улику. Жаль, что вы его не видели.

– Я даже не успел испугаться, – признался Пазаир. – Если бы Проказница не вскрикнула...

Зеленая обезьянка осмелилась подойти к огромному павиану и потрогать его за нос. Убийца не противился. Тогда Проказница положила свою миниатюрную лапку на бедро огромного самца. Его взгляд, казалось, смягчился.

– Я вдвое расширю полосу безопасности вокруг вашего дома, – заявил начальник стражи. – И сам опрошу торговцев бумерангами. Наконец-то у нас появилась надежда найти преступника.

* * *

Между госпожой Силкет и Бел-Траном произошла ссора. Бел-Тран очень трепетно относился к сыну, своему наследнику, но все же хозяином в доме хотел оставаться сам. Жена отказывалась наказывать мальчишку, а уж тем более дочь, спокойно принимая ее ложь и грубость.

Считая упреки мужа несправедливыми, госпожа Силкет пришла в дикую ярость. Утратив всякий контроль над собой, она разбила великолепный ларец, порвала дорогие ткани, растоптала роскошные платья. Уходя на службу, Бел-Тран произнес страшные слова: «Ты безумна».

Безумие... Слово пугало. Разве она не являлась нормальной любящей женщиной, рабой богатого человека, нежной матерью? Она присоединилась к заговорщикам, доверившись Бел-Трану, и, подчиняясь ему, появилась совершенно обнаженной перед старшим стражником у сфинкса, заставив того утратить бдительность. Скоро они с Бел-Траном будут царствовать в Египте.

Но темные видения наведывались к ней. Позволив поглотителю теней изнасиловать ее, женщина погрузилась во мрак, который не рассеивался. Преступления, соучастницей которых она стала, мучили ее меньше, чем эта измена, источник смутного наслаждения. А разрыв с Нефрет... Не было ли желание оставаться её подругой безумием, ложью, извращением?

Кошмары следовали за кошмарами, бессонные ночи сменяли одна другую.

Помочь ей смог бы только один человек – толкователь снов. Правда, он требовал баснословные вознаграждения, но он выслушал бы ее и направил по истинному пути.

Силкет потребовала принести ей сетку, скрывавшую лицо. Служанка вошла в слезах.

– Что тебя опечалило?

– Это ужасно... Он погиб!

– Кто?

– Посмотрите.

Восхитительный кует алоэ, расцветавший оранжевыми, желтыми и красными цветами, превратился в сухой стебель. А ведь он был не просто редким растением, подаренным Бел-Траном, но и источником лекарства, которым Силкет ежедневно пользовалась. Масло алоэ, нанесенное на половые органы, предохраняло от воспалений и способствовало единению тел. Кроме того, оно снимало зуд от красных пятен, разъедавших ногу Бел-Трана.

Силкет вдруг почувствовала себя покинутой и одинокой. Происшествие вызвало дикую мигрень. Скоро и она засохнет, как это алоэ.

* * *

Комната толкователя снов, выкрашенная в черный цвет, была погружена во мрак. Лежа на циновке с закрытыми глазами, Силкет готовилась отвечать на вопросы сирийца, клиентуру которого составляли лишь богатые и знатные дамы. Сириец ненавидел физический труд, поэтому изучил книги по магии и толкованию снов, решив, что лучше снимать чувство тоски у доверчивых женщин в обмен на заслуженное вознаграждение. В счастливом и спокойном обществе «рыбки» вылавливались не без труда, но, однажды попав в его сети, они уже не могли из них выбраться. Возможно ли, чтобы действенное лечение имело ограниченный срок? Поняв эту простую истину, он без особого труда толковал сны пациенток с большей или меньшей жестокостью. Придя растерянными, они и уходили такими, но сириец в их безумных видениях находил для них достаточно безопасное место; при этом его благосостояние ширилось. До сих пор его единственным врагом был сборщик налогов. Приходилось немало платить, чтобы работать спокойно. Но назначение Нефрет главным лекарем царства его беспокоило: утверждали, что она неподкупна и не проявляет ни малейшей жалости к таким шарлатанам, как он.

– Что вам снилось в последнее время? – спросил сириец госпожу Силкет.

– Страшные видения. У меня в руках был нож, и я вонзила его в шею быка.

– И что дальше?

– Нож сломался, а бык стал топтать меня.

– Ваши отношения с мужем... приносят вам удовлетворение?

– Он поглощен работой, приходит усталый, сразу засыпает. Когда у него возникает желание, он очень торопится, слишком торопится.

– Вы должны быть совершенно откровенны со мной.

– Да, да, я понимаю...

– Вы когда-нибудь орудовали ножом?

– Нет.

– Похожим предметом?

– Нет, не помню.

– Иглой?

– Иглой, да.

– Перламутровой иглой?

– Да, конечно! Я умею ткать, это мой любимый инструмент.

– Вы нападали на кого-нибудь с иглой?

– Нет, клянусь, нет!

– Мужчина преклонного возраста... Он поворачивается к вам спиной, вы тихо подходите и вонзаете ему в шею перламутровую иглу...

Силкет закричала, стиснула кулаки и стала корчиться на циновке. Толкователь снов в испуге чуть было не бросился звать на помощь. Но неистовство прошло. Вся в поту, Силкет села:

– Я никого не убивала, – глухо, все еще во власти галлюцинаций, произнесла она. – Мне не хватило бы храбрости. Завтра, если Бел-Тран того потребует, у меня его хватит. Чтобы не потерять его, я соглашусь на все.

– Я вас вылечил, госпожа Силкет.

– Что?.. Что вы сказали?

Вам больше не нужна моя помощь.

* * *

Ослы уже были навьючены и готовы двинуться в сторону порта, когда к толкователю снов подошел Кем.

– Переселение завершается?

– Меня ждет корабль. Отправляюсь в Грецию, там мне никто не причинит вреда.

– Разумное решение.

– Вы мне обещали, что таможенники не будут ко мне придираться.

– Это зависит от тебя.

– Я задал все вопросы госпоже Силкет, как выпросили.

– Ну, и что?

– Она никого не убивала.

– Ты в этом уверен?

– Совершенно. Я шарлатан, но я знаю этот тип женщин. Если бы вы видели ее в состоянии транса, вы бы поняли, что она не притворяется.

– Забудь о ней и о Египте.

* * *

Госпожа Тапени чуть не плакала. Она сидела напротив раздраженного Бел-Трана, который углубился в папирусы, развернутые на низком столике.

– Я опросила весь Мемфис, уверяю вас! – в отчаянии воскликнула она.

– Это лишь усугубляет ваш провал, моя дорогая.

– Пазаир не изменяет жене, не играет в азартные игры, у него нет долгов, он не замечен ни в каких тайных сделках. Невероятно, но этот человек безупречен!

– Я вас предупреждал; это – визирь.

– Визирь или нет, я думала, что...

– Алчность разъедает вашу душу, госпожа Тапени. Египет остается особой страной. Его судьи, и прежде всего первый из них, считают прямоту линией поведения. Смешной пережиток, согласен, но его необходимо принимать в расчет. Пазаир верен своему долгу и ревностно исполняет его.

Миловидная темноволосая женщина нервничала, не зная, как себя вести.

– Я ошиблась на его счет, – сказала она.

– Мне не нужны люди, которые ошибаются. Если кто-то работает на меня, ему должно все удаваться.

– Если есть хоть малейший изъян, я его обнаружу.

– А если его нет?

– Значит... нужно его создать, чтобы он ничего не знал!

– Прекрасное решение. Что вы предлагаете?

– Я подумаю, я...

– Уже все продумано. У меня есть простой план, основанный на торговле редкими предметами. Вы все еще согласны мне помогать?

– Я в полном вашем распоряжении.

Бел-Тран рассказал, что следовало делать. Провал Тапени еще более усилил его ненависть к женщинам. Как правы были греки, считавшие женщин ниже мужчин! В Египте им уделяют слишком много внимания. Бестолочь, вроде Тапени, может помешать. Следует отделаться от нее как можно скорее, продемонстрировав Пазаиру, что его хваленое правосудие беспомощно.

* * *

В мастерской под открытым небом пять человек выполняли труднейшую работу: из акации, сикоморы и тамариска они изготавливали различные бумеранги. Кем спросил хозяина, пятидесятилетнего ворчуна с грубыми чертами лица:

– Кто твои клиенты?

– Птицеловы и охотники. Тебя это так интересует?

– Да.

– На каком основании?

– Тебя взять с поличным?

Один из работников что-то шепнул хозяину на ухо. Тот сразу изменился в лице:

– Начальник стражи, у меня! Вы кого-то ищете?

– Ты сделал этот бумеранг?

Хозяин мастерской внимательно оглядел оружие, которое лишь благодаря реакции павиана не убило Пазаира.

– Отличная работа... Превосходное качество. Он может поразить цель на большом расстоянии.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Нет, это не я.

– Кто мог бы сделать такой?

– Не знаю.

– Странно.

– Сожалею, но в данном случае ничем не могу помочь.

Когда нубиец ушел, хозяин почувствовал облегчение. Начальник стражи не так уж дотошен, как о нем говорили.

Но, закрывая поздно вечером мастерскую, он изменил свое мнение.

Широкая ладонь нубийца легла ему на плечо.

– Ты солгал.

– Да нет же...

– Не лги больше. Тебе известно, что я более жесток, чем мой павиан?

– Моя мастерская работает исправно, у меня хорошие работники. Почему вы набрасываетесь на меня?

– Расскажи мне об этом бумеранге.

– Ну ладно, это я его сделал.

– Кому ты его продал?

– У меня его украли.

– Когда?

– Позавчера.

– Почему ты сразу не сказал правду?

– Этот предмет был у вас в руках, и я подумал, что он мог быть замешан в сомнительном деле... На моем месте любой бы молчал.

– Есть какие-нибудь предположения о том, кто мог его украсть?

– Никаких. Такой ценный бумеранг... Я хотел бы получить его назад.

– Довольствуйся моим благоволением.

Ниточка, ведущая к поглотителю теней, снова оборвалась.

* * *

Нефрет лечила тяжелые заболевания и проводила сложные операции. Несмотря на свою должность и груз административных обязанностей, она никому не отказывала в помощи.

Появление в лечебнице госпожи Сабабу удивило ее. Эта женщина, выглядевшая лет на тридцать, содержала самый престижный в Мемфисе дом, населенный очаровательными созданиями. Она была вполне здорова, лишь изредка ее мучил ревматизм.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросила Нефрет.

– Благодаря вашему лечению – хорошо. Я пришла по другой причине.

В прошлом Нефрет излечила Сабабу от воспаления в плече, грозившего лишить ее возможности пользоваться рукой. С тех пор женщина испытывала к ней глубокую признательность, и, хотя и содержала дорогой публичный дом, визирь и его супруга восхищали ее. Искренность их отношений, их союз, основанный на любви, приводили ее в восторг. К сожалению, ей подобное не доступно. Искусно накрашенная, надушенная самыми дорогими благовониями и очень привлекательная, госпожа Сабабу насмехалась над условностями. Нефрет не испытывала к ней ни неприязни, ни презрения и всегда была готова помочь.

Сабабу поставила перед Нефрет фаянсовую вазу и сказала:

– Разбейте ее!

– Такую красивую?..

– Прошу вас, разбейте.

Нефрет бросила вазу на пол и с удивлением обнаружила среди осколков каменный фаллос и вагину из лазурита, покрытые вавилонскими магическими надписями.

– Я случайно обнаружила торговлю этими предметами, – объяснила Сабабу. – Правда, рано или поздно я бы узнала об этом. Эти поделки предназначены для того, чтобы возбуждать у уставших людей желание и лечить женщин от бесплодия. Их ввозят нелегально. В других вазах был спрятан алунит, вяжущее вещество, якобы увеличивающее желание и излечивающее от импотенции. Я ненавижу подобные штучки, они извращают любовь! Воздайте честь Египту, остановите эту отвратительную торговлю!

Госпожа Сабабу, несмотря на свою деятельность, обладала чувством прекрасного.

– Вам известно, кто этим занимается? – спросила Нефрет.

– Товар приходит на западную пристань ночью, больше я ничего не знаю.

– Как ваше плечо?

– Спасибо, не болит.

– Если что, не стесняясь, обращайтесь ко мне.

– Благодарю вас. Так вы займетесь этим делом?

– Я передам его визирю.

* * *

На реке поднялись волны, разбиваясь о камни заброшенной пристани, к которой направлялось судно с опущенным парусом. Капитан умело подошел к причалу, и тут же человек десять бросились разгружать товар.

Закончив разгрузку, они получали вознаграждение из рук какой-то женщины. Именно в этот момент Кем и приступил к арестам.

Женщина отбивалась, стараясь вырваться. Факел осветил ее лицо.

– Госпожа Тапени! – улыбнулся нубиец.

– Отпустите меня.

– Боюсь, что буду вынужден отправить вас в тюрьму. Разве не вы организовали подпольную торговлю?

– У меня есть защита.

– Кто?

– Если вы меня не отпустите, то пожалеете.

– Заберите ее, – распорядился Кем.

Тапени, все еще отбиваясь, яростно выкрикнула.

– Я получаю указания от Бел-Трана!..

Имея вещественные доказательства, Пазаир сразу приступил к делу. Прежде чем собрать суд, он устроил очную ставку между Бел-Траном и госпожой Тапени.

Миловидная брюнетка была вне себя от гнева. Едва появился глава Двойного Белого дома, как она крикнула ему:

– Освободите меня, Бел-Тран!

– Если эта женщина не успокоится, я уйду. Зачем меня вызвали?

– Госпожа Тапени обвиняет вас в том, что вы вовлекли ее в незаконную торговлю.

– Смешно.

– Как это «смешно»! – вспыхнула Тапени. – Я должна была продавать эти предметы достойным людям, с тем чтобы скомпрометировать их.

– Визирь Пазаир, я полагаю, что госпожа Тапени лишилась разума, – вздохнул Бел-Тран.

– Не продолжайте в подобном тоне, Бел-Тран, иначе я все расскажу!

– Как вам угодно.

– Но... это неслыханно! Вы отдаете себе отчет...

– Ваши бредни меня нисколько не интересуют.

– Значит, вы меня бросаете?! Тем хуже для вас. – Тапени обернулась к визирю. – Среди этих вельмож вы были первой целью! Какой скандал, если бы кто-нибудь узнал, что вы и ваша очаровательная супруга придаетесь сомнительным утехам! Неплохое средство, чтобы запятнать вашу репутацию, не правда ли? Идею придумал Бел-Тран, и именно он поручил мне провести ее в жизнь.

– Презренная клевета! – усмехнулся Бел-Тран.

– Это правда!

– У вас есть хоть малейшее доказательство?

– Достаточно моего слова!

– Никто не сомневается, что вы сами затеяли эту махинацию! – парировал Бел-Тран. – Вас поймали с поличным, госпожаТапени! Ненависть к визирю завела вас слишком далеко. Слава богам, я уже давно подозревал вас и осмелился вмешаться. Я горд тем, что донес на вас.

– Донес?..

– Это так, – кивнул визирь. – Бел-Тран написал донос относительно вашей незаконной деятельности. Вчера начальник стражи зарегистрировал его по всей форме.

– Мое сотрудничество с правосудием очевидно, – заметил Бел-Тран. – Полагаю, что госпожа Тапени будет сурово наказана. Поднять руку на моральные устои общества – непростительная вина.

28

Пазаиру пришлось совершить долгую прогулку, чтобы погасить гнев. Его спутниками стали Смельчак и Северный Ветер. Торжествующая улыбка Бел-Трана стала оскорблением правосудию, раной столь глубокой, что даже Нефрет не могла ее залечить. То, что противник потерял одну из своих союзниц, предав ее, было слабым утешением. Госпожу Тапени приговорили к небольшому сроку тюремного заключения. Это значительно улучшало положение Сути. После объявления развода ему не придется работать на свою бывшую супругу. Провал ткачихи, попавшей в западню собственной низости, делал его свободным.

Спокойная походка осла и преданное веселье пса успокоили визиря. Прогулка пешком, мирный пейзаж, величие Нила рассеяли его отчаяние. Сейчас он с удовольствием один на один сразился бы с Бел-Траном и свернул ему шею.

Впрочем, это ребячество. Ведь глава Двойного Белого дома принял меры, чтобы даже в случае его возможного устранения Рамсес был свергнут, и Египет покатился бы в мир, где безраздельно царствует алчность.

Каким безоружным чувствовал себя Пазаир перед таким чудовищем! Обычно визири, пожилые и многоопытные люди, начинали полностью разбираться в делах по истечении двух-трех лет. От молодого же Пазаира обстоятельства требовали спасти Египет до следующего половодья, и в то же время у него не было никаких возможностей действовать. Выявление противника еще ничего не значило: зачем сражаться, если война изначально проиграна?

Плутоватый взгляд Северного Ветра и преданные глаза Смельчака вернули ему решимость. Его четвероногие друзья воплощали чудесные силы: в них заключено невидимое, они указывали дороги сердца, за пределами которых жизнь лишена смысла. Вместе с ними он сможет отстоять закон Маат, светлой богини правосудия...

Кем был вне себя, когда Пазаир показался на пороге.

– При всем уважении к вам, визирь, мне хочется заявить, что ваше поведение неразумно! Один...

– У меня были спутники.

– Зачем подвергаться такому риску?

– Я не мог более выносить свой стол, подчиненных, писцов! Моя задача – следить за соблюдением Закона, а я должен склоняться перед Бел-Траном, который открыто смеется надо мной, уверенный в своей победе.

– Что изменилось со дня вашего назначения? Все это вы знали заранее.

– Вы правы, – вздохнул Пазаир.

– Вместо того чтобы сетовать на судьбу, не лучше ли заняться довольно темным делом, потрясшим провинцию Абидоса? Мне сообщили, что есть двое тяжело раненных: произошла жестокая стычка между жрецами великого храма и столичными посланниками и отказ от принудительных работ. Набралось немало серьезных преступлений, требующих вашего суда, правда, возможно, уже слишком поздно. Предлагаю резать по живому.

* * *

Апрель принес жару. Если ночи еще оставались прохладными и приятными для сна, то полуденное солнце уже вовсю припекало. Сад визиря восхищал взгляд: растения, соперничая друг с другом в красоте, составляли сочетание всех цветов радуги. Войдя после пробуждения в этот чудесный мир, Пазаир направился к водоему. Как он и предполагал, Нефрет плавала обнаженная, словно возрождаясь от каждого движения. Он вспомнил мгновение, когда впервые увидел ее и любовь соединила их навеки на этой земле.

– Вода не слишком холодна? – спросил Пазаир.

– Для тебя – да! Ты можешь получить насморк.

– Об этом не может быть и речи.

Только она вышла из купальни, Пазаир обернул ее льняной простыней и страстно поцеловал.

– Бел-Тран отказывается строить лечебницы в провинциях, – пожаловалась Нефрет.

– Не важно. Твое прошение поступит ко мне со дня на день. Так как оно солидно подкреплено документами, я дам положительное решение, не боясь, что меня обвинят в пристрастности.

– Вчера он уехал в Абидос.

Ты уверена? – Пазаир нахмурился.

– Мне об этом сказал лекарь, встретивший его на пристани. Мои коллеги начали ощущать опасность. Они больше не воздают хвалу главе Двойного Белого дома. Некоторые считают даже, что ты должен отстранить его.

– В Абидосе начались волнения, пока небольшие. Я сегодня же вместе с Кемом отправляюсь туда.

* * *

Есть ли более сакральное место, чем Абидос с его огромным святилищем Осириса, где происходили таинства в честь бога, убитого и воскресшего, доступные лишь нескольким посвященным, одним из которых был фараон? Продолжая дело Сети, своего отца, Рамсес Великий благоустроил этот город и предоставил жрецам храма право пользоваться обширными плодородными угодьями, дабы они не испытывали ни в чем недостатка.

На пристани визиря встретил не высший жрец Абидоса, а Кани, верховный жрец Карнака. Они тепло поприветствовали друг друга.

– Никто не надеялся на твой приезд, Пазаир.

– Кем предупредил меня. Что-нибудь серьезное?

– Боюсь, что да. Но чтобы передать дело тебе, потребовалось бы долгое расследование. Теперь же ты сам проведешь его. Высший жрец Абидоса заболел, поэтому попросил меня помочь противостоять невообразимому давлению, которому он подвергся.

– Что от него хотят?

– То же, что и от меня и других хранителей священных мест: чтобы мы согласились отдать работников, приписанных к храмам. Многие местные управители начали самовольно забирать людей и объявили принудительные работы еще с прошлого месяца, тогда как им они потребуются только в сентябре, с началом подъема воды.

Чудовище все дальше протягивало свои щупальца, бросая новый вызов визирю.

– Мне сообщали о раненых, – вступил в разговор нубиец.

– Так и есть. Двое земледельцев отказались подчиниться чужим приказам. Их предки десять веков работали на храм, поэтому они не захотели переходить в другое хозяйство.

– Кто за всем этим стоит?

– Не знаю. Недовольство нарастает, Пазаир. Земледельцы – люди свободные, они не позволят обращаться с ними, как с игрушками.

Разжечь бунт, нарушая законы труда, – вот что задумал Бел-Тран, уже возвратившийся в Мемфис. Выбрать Абидос в качестве первого очага было прекрасной идеей: район, считавшийся священным, явился бы прекрасным примером.

Визирю хотелось собраться с мыслями в великолепном храме Осириса, куда он имел доступ благодаря своему сану, но опасное положение заставило его отказаться от этого. Он ускорил шаг и направился к ближайшему селению. Кем мощным голосом созывал народ на главную площадь, где стояла хлебная печь. Весть разнеслась с удивительной быстротой; казалось невероятным, чтобы визирь, собственной персоной, обратился к самым скромным жителям страны. Люди сбегались отовсюду, чтобы не пропустить такое событие.

Пазаир начал речь с воздавания хвалы фараону, единственному, кто мог даровать жизнь, благоденствие и здоровье своему народу. Затем сказал о том, что по древнему обычаю, не утратившему силу и по сей день, привлечение к работам в неположенное время было незаконным и строго наказуемым. Виновные лишатся своих должностей, получат по двести палок, сами будут привлечены к работам, которые хотели вопреки закону возложить на людей, а затем будут заключены в тюрьму.

Его слова рассеяли беспокойство и гнев. Крестьяне выдали визирю главного возмутителя спокойствия. Им оказался Фекти, хозяин конюшен, владелец огромной усадьбы на берегу Нила, поставлявший лучших лошадей в царские конюшни. Этот властный и жестокий человек обычно довольствовался своим неслыханным достатком и не докучал служителям храма. Но накануне пятерых ремесленников насильно увели к нему.

– Я знаю его, – сказал Кем Пазаиру, подходя к усадьбе Фекти. – Именно он, будучи военачальником, обвинил меня в краже золота, которую я не совершал, и из-за него я лишился носа.

– Сейчас вы начальник стражи.

– Не беспокойтесь, я сохраню самообладание.

– Если он невиновен, я не смогу позволить вам его арестовать.

– Будем надеяться, что он виновен.

– Вы представляете силу, Кем. Пусть все будет в рамках закона.

– Войдем, вы не против?

Возле деревянных ворот стоял человек, вооруженный копьем.

– Нет прохода! – грубо сказал он.

– Опусти оружие, – потребовал Кем.

– Пошел вон, черномазый, а то проткну брюхо!

Павиан схватил копье за древко, вырвал его из рук охранника и сломал пополам. Стражник с криком бросился во двор, где наездники объезжали двух породистых лошадей. Увидев павиана, лошади испугались, встали на дыбы, сбросили всадников и ускакали прочь. Толпа охранников, вооруженных ножами и копьями, преградила путь непрошеным гостям. Лысый мужчина с мощным торсом раздвинул толпу и вышел навстречу Пазаиру и Кему. Налитые кровью глаза Убийцы угрожающе блестели.

– Что означает ваше вторжение? – недовольно изрек он.

– Вы – Фекти? – спросил Пазаир.

– Да, и это хозяйство принадлежит мне. Если вы не уберетесь отсюда с вашим уродом, получите хорошую взбучку.

– Вам известно, что вас ждет за нападение на визиря Египта?

– Визиря? Вы шутите?

– Подайте мне кусок извести, – приказал Пазаир и поставил на нем свою печать.

Фекти приказал страже разойтись и пробормотал:

– Визирь... здесь. Не может быть! А этот здоровый негр с вами, кто это? Но... Узнаю! Это он! Конечно, он!

Фекти развернулся, но Убийца пресек попытку к бегству, толкнул его и повалил на землю.

– Ты больше не в армии? – спросил нубиец.

– Нет. Я предпочел разводить лошадей. Слушай, мы ведь забыли давнюю историю, и ты, и я.

– Вряд ли можно в это поверить, раз ты говоришь о ней.

– Я действовал по совести, ты же знаешь... И потом, это же не помешало тебе возвыситься. Поговаривают, будто ты телохранитель визиря?

– Начальник стражи. – Нубиец схватил Фекти за руку, мокрую от пота, и поднял его. – Где ты прячешь пятерых ремесленников, которых захватил силой?

– Я? Это клевета.

– Разве твои охранники не сеют панику, действуя под прикрытием закона?

– Сплетни!

– Мы устроим очную ставку твоих наемных рабочих и истцов.

Гримаса исказила лицо Фекти:

– Я не позволю!

– Вы в нашей власти, – напомнил Пазаир. – Полагаю, что нужен обыск. Но сначала мы, разумеется, разоружим ваших людей.

Охранники, не зная, что делать, не проявили достаточной осторожности по отношению к павиану. Перескакивая от одного к другому, тот наносил им удары, выхватывая копья и кинжалы. Присутствие визиря умерило их пыл, к великому несчастью Фекти, чувствовавшего себя брошенным собственными челядинцами.

Пятеро ремесленников оказались заперты в зернохранилище, к которому Пазаира привел Убийца. Освободившись, они стали наперебой рассказывать, как их, угрожая, принудили ремонтировать стены усадьбы и чинить мебель.

В присутствии обвиняемого визирь сам записал показания. Фекти был признан виновным в отвлечении людей от общественных работ и насильственном принуждении.

Кем взял в руки тяжелую палку:

– Визирь поручает мне привести в исполнение первую часть приговора.

– Не делай этого! Ты убьешь меня!

– Несчастный случай не исключен. Я не всегда могу рассчитать свою силу.

– Что ты хочешь узнать?

– Кто вдохновил тебя на этот поступок?

– Никто.

Кем замахнулся палкой и произнес:

– Ты плохо врешь.

– Нет, не бей меня! Я получил указания, это так.

– От Бел-Трана?

– Зачем тебе это знать? Он же все равно будет все отрицать!

– Так как мне нечего надеяться на откровение, получай двести палок, согласно закону.

Фекти припал к ногам нубийца:

– Если я буду сотрудничать, ты отведешь меня в тюрьму без побоев?

– Если визирь согласен...

Пазаир кивнул.

– То, что произошло здесь – ерунда. Лучше возьмитесь за службу найма иноземных рабочих, – сказал Фекти.

29

Мемфис дремал под лучами теплого весеннего солнца. В конторах службы найма иноземных работников был час полуденного отдыха. Греки, финикийцы, сирийцы ожидали, когда чиновники наконец займутся ими. Пазаир вошел в тесное помещение. При его появлении те встали, решив, что пришел кто-то важный. Визирь поинтересовался, что здесь происходит. Перекрикивая возмущенный ропот, молодой финикиец решил сказать за всех:

– Нам нужна работа.

– Что вам обещали?

– Что она у нас будет, ведь мы нанимаемся согласно закону.

– Чем вы зарабатываете на хлеб?

– Я – плотник, и я знаю работодателей, готовых взять меня.

– И что тебе предлагают за твою работу?

– Каждый день – пиво, хлеб, сушеная рыба или мясо, овощи; каждые десять дней – масло, мази, благовония. По мере необходимости – одежда и сандалии. Восемь рабочих дней и два выходных, не считая праздников и законного отдыха. Любое отсутствие на рабочем месте – только с оправданием.

– Это условия работы египтян. Ты принимаешь их?

– Они намного лучше, чем в моей родной стране. Но мне, как и другим, необходимо согласие иммиграционной службы! Почему нас держат здесь уже больше недели?

Пазаир опросил и других. Все жаловались на одно и то же.

– Вы дадите нам разрешение?

– Сегодня же.

В комнате появился писец с внушительным животом.

– Что здесь такое? Ну-ка, сядьте и замолчите! Иначе я, как начальник службы, выгоню вас вон!

– Ваше поведение, пожалуй, слишком грубо, – заметил Пазаир.

– За кого вы себя принимаете?

– За визиря Египта.

Воцарилась тишина. Иноземцы были в смятении: одни испытывали надежду, другие – страх. Писец уставился на печать, которую Пазаир поставил на листе папируса.

– Простите, – пробормотал писец, – меня не предупредили о вашем визите.

– Почему вы не даете разрешения этим людям? Они здесь находятся на законных основаниях.

– Слишком много работы, не хватает сотрудников...

– Неправда. Прежде чем прийти сюда, я изучил, как работает ваша служба. У вас нет недостатка ни в средствах, ни в людях. Вы получаете высокое жалованье, платите только десять процентов налогов и получаете вознаграждения, не подлежащие налогообложению. У вас прекрасный дом, красивый сад, колесница, лодка и двое слуг. Я не ошибся?

– Нет... нет...

Закончив перерыв, другие писцы вернулись на службу.

– Скажите вашим подчиненным, чтобы они выдали разрешения, – приказал Пазаир, – и следуйте за мной.

Визирь шел с писцом по улочкам Мемфиса. Среди простого люда чиновник, казалось, чувствовал себя неуютно.

– Вы работаете четыре часа утром и четыре – во второй половине дня после длительного перерыва на обед, таков порядок вашей работы, не так ли? – напомнил Пазаир.

– Совершенно точно.

– Сдается мне, что вы не слишком-то его соблюдаете.

– Мы стараемся изо всех сил.

– Работая мало и плохо, вы нарушаете интересы тех, кто зависит от ваших решений.

– Уверяю вас, я не замышлял ничего подобного.

– Тем не менее результат плачевен.

– Ваша оценка кажется мне излишне жесткой. Давать работу иноземцам – нелегкая задача. Нередко у них бывает дурной характер, они плохо говорят на нашем языке, медленно привыкают к нашим условиям жизни.

– Допускаю, но посмотрите вокруг себя; среди торговцев и ремесленников немало иноземцев, поселившихся здесь, или их потомков. Если они подчиняются египетским законам, наши двери открыты для них. Я хотел бы взглянуть на ваши архивы.

Чиновник нахмурился:

– Это довольно сложно...

– Почему?

– Мы занимаемся сейчас составлением новых списков. Это займет несколько месяцев. Я вас извещу, как только закончим.

– Сожалею, но я спешу.

– Но... это и в самом деле невозможно!

– Неразбериха меня не пугает. Вернемся к вам.

У чиновника задрожали руки.

Сведения, которые только что удалось получить Пазаиру, были важны. Но как использовать их? Вне всякого сомнения, служба найма иноземных работников в какой-то мере занималась незаконной деятельностью. Но каков ее размах? Это предстояло выяснить и вырвать корни зла.

Начальник службы не солгал: архивы занимали весь пол длинных комнат, где они хранились. Несколько чиновников складывали в стопки деревянные дощечки и нумеровали папирусы.

– Когда вы начали эту работу? – поинтересовался у них Пазаир.

– Вчера, – ответил старший.

– Кто приказал?

Мужчина не знал, что ответить, но взгляд визиря убедил его не лгать.

– Двойной Белый дом... По давно установившейся традиции, они запрашивают имена прибывших иноземцев и характер их деятельности, чтобы установить размер податей.

– Ну что же, почитаем.

– Невозможно, совершенно невозможно.

– Этот тяжкий труд будет напоминать мне мои первые годы службы судьей в Мемфисе. Вы можете идти. Двое добровольцев мне помогут.

– Мой долг быть вашим помощником, и...

– Возвращайтесь к себе. Увидимся завтра, – произнес Пазаир тоном, не терпящим возражений.

Двое молодых писцов, служивших здесь всего несколько месяцев, были счастливы помочь визирю. Тот снял платье и сандалии, опустился на колени и принялся изучать документы. Задача казалась невыполнимой, но Пазаир надеялся, что судьба подаст ему хоть какой-нибудь мельчайший знак, который выведет его на верный путь.

– Странно, – заметил молодой его помощник, – при бывшем начальнике службы Сехеме у нас никогда не было такой спешки.

– Когда его сменили?

– В начале месяца.

– Где он живет?

– В садовом квартале, у большого источника.

Пазаир вышел на улицу. У входа стоял Кем.

– Ничего подозрительного. Убийца патрулирует вокруг здания, – доложил он.

– Вызовите свидетеля и приведите его сюда, – распорядился визирь.

Сехем, что означает «сильный», оказался тихим и застенчивым пожилым человеком. Вызов в качестве свидетеля напугал его, а уж появление перед визирем повергло в глубокую тоску. Пазаир слабо представлял его в качестве отпетого мошенника, но научился не доверять внешности.

– Почему вы оставили свой пост? – начал он допрос.

– Приказ сверху. Меня перевели в службу контроля за движением судов, это гораздо ниже моей прежней должности.

– За какую провинность?

– По-моему, ни за какую. Я проработал на своем посту двадцать лет, не пропустил ни одного рабочего дня, но имел глупость не согласиться с указаниями, которые показались мне ошибочными.

– Точнее.

– Я не терпел задержек в оформлении и всегда контролировал нанятых работников. Когда иноземец нанимается на службу к хозяину угодий или в мастерскую ремесленников, он запрашивает хорошую плату и очень скоро обзаводится землей и жилищем, которые может завещать своим потомкам. Но почему-то последние три месяца большинство просителей направлялись на судостроительную верфь, относящуюся к Двойному Белому дому.

– Покажите мне списки.

– Достаточно заглянуть в архивы.

– Боюсь, что вас постигнет разочарование.

Сехем был обескуражен, узнав, что произошло.

– К чему эта бесполезная работа?! – воскликнул он, глядя на заваленный дощечками и папирусами пол.

– На чем были эти списки?

– На табличках из сикоморы.

– Вы сможете найти их здесь?

– Надеюсь.

Новое разочарование постигло Сехема. После бесплодных поисков он вынужден был признать:

– Они исчезли! Но есть черновики. Пусть даже неполные, они будут полезны.

Молодые писцы вытаскивали известковые черепки из ящиков, где они хранились. При свете факелов Сехем нашел ценные черновики.

* * *

Судостроительная верфь напоминала улей в момент наибольшей активности: мастера отдавали краткие и точные распоряжения плотникам, нарезавшим из акации длинные доски. Каждый занимался своим делом в строительстве лодки, приставляли доски, скрепляя их между собой в паз и шип, смолили готовые судна.

– Вход запрещен, – заявил стражник, увидев Пазаира, Кема и павиана.

– Перед тобой визирь.

– Вы?..

– Позови хозяина.

Тот не заставил просить себя дважды. Прибежал мужчина высокого роста. Весь его вид подчеркивал уверенность в себе. Заметив павиана начальника стражи, он склонился перед визирем:

– Чем могу служить?

– Я хотел бы встретиться с иноземными работниками. Вот их имена. – И Пазаир протянул список начальнику верфи.

– Здесь таких нет.

– Подумайте хорошенько.

– Нет, уверяю вас...

– Я располагаю официальными документами, подтверждающими, что вы наняли три месяца назад полсотни иноземцев. Где они?

Реакция собеседника была молниеносной. Он настолько стремительно бросился в сторону маленькой улочки, что на секунду даже Убийца растерялся, но затем, перескочив через ограду, прыгнул на спину беглецу и повалил его на землю.

Кем приподнял задержанного за волосы:

– Так, мы слушаем тебя, парень.

* * *

Хозяйство, расположенное к северу от Мемфиса, располагало обширными угодьями.

Ближе к вечеру визирь в сопровождении отряда стражников вошел во двор и обратился к крестьянину, пасшему гусей:

– Где иноземцы?

Внушительный вооруженный отряд произвел впечатление на крестьянина, и тот молча указал на хлев.

Когда Пазаир подошел к строению, оттуда выскочили люди, вооруженные серпами и палками, и преградили ему путь.

– Воздержитесь от насилия, – предупредил визирь, – и пропустите нас внутрь.

Один, наиболее воинственный, поднял серп, но тотчас нож, брошенный Кемом, вонзился в его руку. Остальные охранники отступили.

В хлеву полсотни закованных в цепи иноземцев доили коров и перебирали зерно. Визирь приказал немедленно освободить их и арестовать охранников. Затем он отправился к главе Двойного Белого дома.

Бел-Тран лишь посмеивался:

– Рабы? Да, как во всем Средиземноморье! Рабство дает смирную и недорогую рабочую силу. Благодаря ему мы развернем обширное строительство и получим колоссальную выгоду.

– Следует ли мне вам напоминать, что рабство противоречит Закону и запрещено в Египте?

– Если вы хотите привлечь меня к ответственности, оставьте. Вы не сможете установить никакой связи между мной, судоверфью, крестьянским хозяйством и службой найма иноземных работников. Без свидетелей скажу: я проводил важный опыт, который вы совершенно некстати прервали, но он успел принести свои плоды. Вы со своими законами цепляетесь за прошлое. Когда же вы наконец поймете, что Египет Рамсеса мертв?

– Почему вы так ненавидите людей? – нахмурившись, спросил Пазаир.

– Существуют две расы: повелителей и подчиненных. Я принадлежу к первой, вторая должна мне подчиняться. Вот единственный действующий закон.

– Только в вашей голове, Бел-Тран.

– Многие вельможи согласны со мной, ведь они тоже хотят стать повелителями. Даже если их надежды и тщетны, они сослужат мне хорошую службу.

– Пока я визирь, никто не станет рабом на земле Египта.

– Этот бой угасающими силами должен был бы меня огорчать, но ваши бесполезные потуги скорее забавляют. Хватит истощать себя, Пазаир. Вы, как и я, знаете, что ваши действия никчемны и бесполезны.

– Я буду сражаться с вами до последнего вздоха.

30

Сути с грустью смотрел на свой лук из акации, проверял прочность дерева, натяжение тетивы, пружинистость дуги.

– А что, нет ничего лучше, чем можно было бы заняться? – спросила Пантера ласковым голосом.

– Если ты хочешь царствовать, мне нужно надежное оружие.

– У тебя есть оружие, вот и пользуйся им.

– Ты считаешь, что с ним я смогу одолеть египетское войско?

– Сначала установим свой закон песков. Под твоим началом ливийцы и нубийцы побратались: это уже чудо. Заставь их сражаться, и они подчинятся. Ты – хозяин золота, Сути. Захвати землю, на которой мы будем господствовать.

– Ты и в самом деле сумасшедшая.

– Ты хочешь отомстить, мой милый, отомстить своему другу Пазаиру и своему проклятому Египту, – убеждала она. – С золотом и воинами тебе это удастся. – Пантера страстно его поцеловала.

Поверив, насколько волнующим могло быть приключение, военачальник Сути обходил лагерь. Опьянение первых дней прошло. Ливийцы начали осознавать, что Адафи мертв и убил его Сути. Конечно, они должны были держать слово, данное перед богами. Но нарастало глухое недовольство. Во главе недовольных стоял некий Джесет. Невысокого роста, широкоплечий, черноволосый, вспыльчивый и быстрый, он умело орудовал ножом. Джесет был правой рукой Адафи и не мог перенести то, что власть оказалась в руках египтянина.

Сути обошел лагерь и похвалил воинов: они хорошо ухаживали за оружием, тренировались и содержали себя в чистоте. Джесет в сопровождении пяти воинов подошел к Сути:

– Куда ты ведешь нас?

– А ты как думаешь?

– Меня не устраивает твой ответ.

– Я считаю твой вопрос неуместным.

Джесет нахмурил густые брови.

– Со мной не разговаривают таким тоном.

– Подчинение и почтение – первые добродетели хорошего воина, – заметил Сути.

– При условии, если хорош предводитель, – усмехнулся Джесет.

– Я не устраиваю тебя как военачальник?

– Как ты можешь сравнивать себя с Адафи?

– Побежден был он, а не я, и даже обман не помог ему.

– Ты обвиняешь его в обмане?

– А разве не ты закопал труп его приспешника?

Джесет стремительно выхватил нож и попытался вонзить его в живот Сути. Тот увернулся и, ударив ливийца локтем в грудь, опрокинул на землю и, не давая подняться, ногой вдавил его голову в песок.

– Либо ты подчинишься, либо задохнешься, – прорычал Сути.

Взгляд египтянина разубедил ливийцев вступаться за товарища. Джесет бросил нож и стукнул кулаком по земле, показывая, что сдался.

– Вздохни, – разрешил Сути, ослабляя нажим.

Джесет выплюнул песок и перевернулся на бок.

– Хорошо, а теперь послушай меня, мелкий предатель, – продолжал Сути. – Боги дозволили мне убить обманщика и встать во главе хорошего войска. Я не упущу этот шанс. А ты заткнешься и будешь воевать за меня. А если нет – уноси ноги.

Джесет присоединился к другим воинам.

Армия Сути продвигалась на север вдоль долины Нила, держась подальше от населенных районов. Она шла самым трудным и безлюдным маршрутом. Обладая врожденным инстинктом управления, молодой воин умел распределять усилия и внушал доверие подчиненным; никто больше не оспаривал его власть.

Сути и Пантера ехали верхом впереди войска. Ливийка наслаждалась каждой секундой немыслимой победы, будто стала госпожой этой негостеприимной земли. Сути внимательно слушал пустыню.

– Мы надули дозорных, – с улыбкой заявила девушка.

– Золотая богиня ошибается. Уже два дня они идут по нашему следу.

– Откуда ты знаешь?

– Ты не доверяешь моему чутью?

– Почему же они не нападают?

– Потому что нас слишком много. Они должны собрать вместе несколько патрульных отрядов.

– Ударим первыми!

– Повременим.

– Ты не хочешь убивать египтян, не так ли? И в этом твой великий замысел – быть продырявленным стрелами своих же соотечественников?!

– Если мы не сможем отделаться от них, как я смогу подарить тебе царство?

* * *

Стражи пустыни, или «те, что пронизывают взглядом», не верили глазам. Со своими собаками они без конца прочесывали пустынные просторы, задерживали грабителей-бедуинов, охраняли караваны и обеспечивали безопасность рудокопов. Ни одно передвижение кочевников не оставалось незамеченным ими. Ни один вор не мог долго радоваться награбленному. Многие десятилетия те, что пронизывают взглядом, душили в зародыше малейшую попытку нарушения установленного порядка.

Когда разведчик сообщил о войске, двигавшемся с юга, ему не поверил ни один офицер. Только после тревожного донесения патруля началась подготовка к операции, для которой требовалось собрать все силы, рассеянные по обширной территории.

Закончив объединение, они задумались о том, как действовать дальше. Кто эти бродячие воины? Кто командовал ими? Чего они хотели? Необычный союз нубийцев с ливийцами предсказывал, что стычка будет жестокой. Однако у стражей пустыни было достаточно сил, чтобы изгнать непрошеных гостей, не обращаясь за помощью к армии. Они совершат подвиг, который поднимет их авторитет и принесет награду.

Враг допустил грубую ошибку, расположившись лагерем за линией холмов, из-за которых те, что пронизывают взглядом, и нанесут удар. Они пойдут в наступление, как только начнет смеркаться и ослабеет внимание часовых. Им перережут горло, затем пошлют тучу смертоносных стрел и, наконец, закончат бой в рукопашную. Операция будет стремительной и жестокой. Если останутся пленные, их заставят говорить.

Когда пустыня окрасилась в красный цвет, те, что пронизывают взглядом, как ни старались, не смогли разглядеть охрану лагеря. Опасаясь засады, они продвигались вперед крайне осторожно. Поднявшись на вершину холмов, штурмовые отряды не обнаружили противника. Сверху они осматривали лагерь. К их удивлению, он был пуст! Брошенные колесницы, распряженные лошади, свернутые палатки свидетельствовали о бегстве странной армии. Видимо поняв, что его засекли, отряд поспешил убраться восвояси.

Что ж, победа оказалась легкой. Разумеется, за ней последует яростная погоня и захват пленных. Охранники перепишут все захваченное имущество и оставят себе его часть.

С недоверием, мелкими группками, прикрывая друг друга, они вошли в лагерь. Самые храбрые подошли к колесницам, откинули чехлы и обнаружили... золотые слитки. Они тотчас позвали своих соратников, которые столпились вокруг сокровища. В изумлении многие бросили оружие и как зачарованные любовались чудесным металлом.

В десятках мест пустыня вдруг разверзлась. Сути и его воины спрятались, закопавшись в песок. Сделав ставку на притягательную силу оставленного лагеря и запаса золота, они знали, что бой будет скоротечным, и набросились сзади. Оказавшись в окружении, стражи пустыни поняли, что сопротивление бесполезно.

Сути поднялся на колесницу и произнес:

– Если будете вести себя разумно, вам нечего бояться. Вы не только останетесь жить, но и сделаетесь богатыми, как ливийцы и нубийцы под моим началом. Мое имя – Сути. До того как принять командование отрядом, я был офицером египетской армии. Это я избавил Египет от паршивой овцы – полководца Адлера – убийцы и предателя. Я покарал его смертью по закону пустыни. Золото по праву принадлежит мне.

Кое-кто узнал молодого человека. Слава Сути вышла далеко за пределы Мемфиса. Некоторые говорили о нем как о легендарном герое.

– Разве ты не был заключен в крепость Чару? – спросил начальник.

– Гарнизон попытался избавиться от меня, выставив в качестве искупительной жертвы нубийцам. Но золотая богиня не оставила меня.

Пантера вышла вперед, освещенная лучами заходящего солнца, в которых блистали ее диадема, ожерелья и браслеты. Победители и побежденные смиренно уверовали в появление великой богини, вернувшейся наконец с таинственного дикого юга, чтобы нести Египту радость и любовь. Они покорно пали на землю.

Начался праздник. Любовались золотом, пили, ели, строили сказочные планы на будущее, воспевали красоту золотой богини.

– Ты счастлив? – спросила Пантера Сути.

– Могло быть хуже.

– Я не переставала спрашивать себя: как ты поступишь, чтобы не убить ни одного египтянина... Благодаря мне, ты становишься хорошим военачальником.

– Этот союз очень хрупок.

– Доверься.

– Что ты хочешь завоевать?

– Все, что встретится на пути. Оставаться без движения невыносимо. Пошли вперед, раздвинем наши пределы.

Вдруг из темноты с поднятым кинжалом возник Джесет и бросился на Сути. Тот, как кошка, отпрыгнул вбок, уклонившись от смертельного удара. Как только прошел первый испуг, Пантера даже улыбнулась: разница в росте и силе была настолько очевидной, что ее возлюбленному не понадобилось бы никаких усилий, чтобы раздавить мерзкого маленького ливийца.

Но Сути промахнулся. Воодушевившись, Джесет попытался вонзить нож ему в сердце. Сноровка снова спасла египтянина, но, уклоняясь от удара, он потерял равновесие и упал навзничь. Пантера тут же ударом ноги выбила нож из рук нападавшего. Бешеное желание убить удвоило силы Джесета. Он оттолкнул белокурую ливийку, схватил огромный камень и хотел обрушить его на голову Сути. Тот оказался недостаточно проворен: защитив голову, он не сумел избежать удара по руке и вскрикнул от боли.

Джесет взревел от радости. Подняв окровавленный камень, он встал перед раненым:

– Подохни, египетский пес!

С застывшими глазами и открытым ртом, ливиец вдруг выпустил из рук свое случайное оружие и повалился на землю рядом с Сути, умерев еще до того, как коснулся земли. Пантера не промахнулась, вонзив в затылок Джесета его собственный кинжал.

– Ты почему так плохо защищался? – удивилась она.

– Я ничего не вижу... Я ослеп!

Пантера помогла Сути подняться. Тот скорчился от боли:

– Моя рука... Она сломана.

Пантера отвела его к старому нубийскому воину.

– Положите его на спину, – приказал тот двум солдатам, – и подложите свернутую ткань между лопатками. Ты встань справа, а ты – слева.

Двое негров одновременно дернули Сути за руки. Старый воин определил перелом плеча и устранил смещение костей, не обращая внимания на дикие крики несчастного. Две шины, проложенные мягкой льняной тканью, должны были помочь выздоровлению.

– Ничего серьезного, – заявил бывалый воин. – Он может идти и командовать.

Несмотря на боль, Сути поднялся.

– Отведи меня в мою палатку, – прошептал он на ухо Пантере.

Сути шел медленно, боясь споткнуться. Белокурая ливийка привела его и помогла сесть.

– Никто не должен знать, что я ослеп.

– Спи, я покараулю...

На рассвете Сути проснулся от боли. Но он тотчас забыл о ней, настолько чудесным показался ему пейзаж, который он увидел.

– Я вижу, Пантера, я вижу! – воскликнул египтянин.

– Свет... Тебя вылечил свет!

– Я знаю этот недуг. Приступ ночной слепоты. Он повторится в самый неожиданный момент. Меня может излечить лишь один человек – Нефрет.

– Но мы далеко от Мемфиса.

– Подойди.

Вскочив вдвоем на коня, они понеслись вскачь. Они проскакали между дюнами, пронеслись галопом по пересохшему руслу реки и взобрались на каменистый холм. С вершины им открылась чудесная панорама.

– Взгляни, Пантера, взгляни на белый город у горизонта! Это Коптос. Мы идем туда.

31

Нестерпимая майская жара погрузила огромный некрополь Саккары в оцепенение. Жрецы, следившие за непрерывностью заупокойных приношений хозяевам гробниц, передвигались все медленней. Только бальзамировщик Джуи не имел права на отдых: ему только что доставили три трупа, которые он согласился как можно быстрее подготовить к путешествию в мир иной. Бледный, небритый, худой, он вытаскивал внутренние органы и бальзамировал тело тем тщательнее, чем больше была плата. В эти потерянные для всех часы он приносил цветы к некоторым усыпальницам, за что получал от родственников покойных небольшие вознаграждения, существенное дополнение к жалованью. Заметив визиря и его жену, которые шли к гробнице Беранира, Джуи поклонился.

Время не уменьшило горе и не залечило рану. Без Беранира Пазаир и Нефрет ощущали себя сиротами: никто и никогда не смог бы заменить им убитого учителя. Беранир был воплощением мудрости, царствующей в Египте, которую Бел-Тран и его приспешники пытались уничтожить.

Поклоняясь памяти Беранира, Пазаир и Нефрет приобщились к длинной череде предков-творцов, преисполненных духом Истины и мудрого правосудия, – устоями, на которых была основана страна воды и солнца. Беранир не ушел в небытие. Его невидимое присутствие вело их, его дух начертал путь, который они еще не могли различить. Только единение сердец поможет им пройти этим путем.

* * *

Визирь тайно встретился с царем в храме Птаха. Официально Рамсес Великий жил в центре Дельты, в прекрасном городе Пер-Рамсес, отличавшемся мягким климатом.

– Наши враги, должно быть, считают меня растерянным и поверженным.

– Нам остается менее трех месяцев, мой повелитель.

– Ты продвинулся?

– Недостаточно. Незначительные победы, которые не свергнут Бел-Трана.

– Его приспешники?

– Их много. Некоторых я определил.

– Я тоже. В Пер-Рамсесе я навел порядок в армейском корпусе, призванном охранять наши границы с Азией. Некоторые высшие офицеры получали незаконные вознаграждения от Двойного Белого дома через подставных лиц. У Бел-Трана изворотливый ум. Чтобы обнаружить следы его проделок, нужно разбирать сложные ходы и сети, которые он сплел.

– Каждый день я обнаруживаю новую язву, – с грустью сказал Пазаир.

– Что-нибудь слышно о Завещании богов?

– Ни одной ниточки.

– Убийца Беранира?

– Ничего определенного.

– Нужно нанести мощный удар, Пазаир, и узнать истинные границы области, где властвует Бел-Трап. Так как времени у нас мало, проведем перепись.

– Это займет не одну неделю!

– Попроси помощи у Баги и привлеки всех чиновников. И пусть главы провинций займутся этим в первую очередь. Менее чем через две недели мы получим первые результаты. Я хочу знать реальное положение дел в стране и размах заговора.

* * *

Бывший визирь с опухшими ногами и сгорбленной спиной, несмотря на утомленность, приветливо встретил Пазаира. А вот его супруга была не рада визиту: она не выносила, когда к мужу наведывались некстати и отрывали его от заслуженного отдыха.

Пазаир отметил, что небольшой дом в центре города постепенно приходил в упадок, во многих местах штукатурка облупилась. Он ничего не сказал, чтобы не огорчать своего предшественника, но обязательно пошлет людей, чтобы они отремонтировали и покрасили все постройки на этой улице, включая и дом Баги. Оплачивать работы визирь будет из своих средств.

– Последняя перепись проводилась пять лет назад. Думаю, ее сведения полезно освежить, – сказал Пазаир. – Но я хотел бы провести ее как можно быстрее.

– Это возможно, при условии активного участия царских посланников, – заметил Баги.

На царских посланников возлагалась передача царских распоряжений. От них зависела скорость, распространения указов по всей стране.

– Я отведу вас в службу переписи, – добавил Баги. – В конечном итоге вы и сами поймете, как она работает, но благодаря этому мы выиграем несколько дней.

– Не изволите ли воспользоваться моими носилками, – предложил Пазаир.

– Ну, чтобы быть вам полезным...

Царские гонцы явились все до единого. Когда визирь открыл заседание совета, повесив фигурку Маат на золотую цепочку, все склонились перед богиней истины.

В традиционном одеянии визирей – длинном накрахмаленном переднике, сшитом из плотной ткани, Пазаир сел на кресло с прямой спинкой:

– Я созвал вас по приказу фараона, чтобы поручить задачу исключительной важности: перепись, быструю, как взлет птицы. Я желаю знать имена людей, в чьей собственности находятся поля и сельскохозяйственные угодья; число голов скота и их владельцев; количество жителей. Не стоит вам напоминать, что заведомая ложь или нерадивость будут расценены как грубые проступки, за которыми последуют строгие наказания.

Один из посланников взял слово.

– Обычно перепись проводится в течение нескольких месяцев. Чем вызвана такая спешка?

– Необходимо оценить величину государственных доходов и расходов, и я хотел бы знать, насколько сильно изменилось состояние страны за пять лет.

– Удовлетворить ваши требования будет нелегко, но мы сможем сделать это, быстро собрав все учетные документы, составляемые изо дня в день. Не изволите ли уточнить: речь идет о подготовке новых податей?

– Никогда перепись не велась с этим тайным умыслом. Как и прежде, ее цель – полное и правильное распределение задач. Даю вам слово визиря.

– Первые сведения поступят к вам через неделю.

* * *

В Карнаке, где сфинксы охраняли от непосвященных вход в храм, цвели тамариски. Весна разливала свои сладковатые ароматы, на солнце сверкали бронзой главные врата.

Нефрет возглавляла ежегодное собрание старших лекарей главных городов Египта, собравшихся в храме богини Мут, где их когда-то посвящали в секреты искусства врачевания. Как всегда, они обсудят вопросы, возникающие у целителей, и расскажут о самых важных своих находках, которые используют затем составители лекарственных смесей, ветеринары, врачеватели зубов и глаз, желудка и кишечника, знатоки внутренних жидкостей и скрытых органов. В большинстве пожилые люди, они любовались свежим лицом главной целительницы царства, ее длинной шеей, тонким станом, изящными запястьями и лодыжками. На голове Нефрет была диадема из цветов лотоса с вкраплениями жемчужин, на шее – амулет, подаренный Бераниром, чтобы уберечь от порчи и вредных воздействий.

Великий жрец Карнака Кани открыл собрание:

– Благодаря богам ныне во главе целителей Египта стоит исключительная женщина, благодаря которой мы возвращаемся к истинной традиции врачевания, которой учил Имхотеп. Не сойдем более с пути, и Египет познает здоровье души и тела.

Нефрет не любила речей и потому сразу начала с самого важного.

– Сейчас идет перепись, – сообщила она. – Благодаря быстроте царских гонцов мы уже имеем некоторые результаты. Один из них непосредственно касается нас: слишком быстрый рост населения в некоторых провинциях. Если мы об этом забудем, то обречем наш народ на нищету.

– Что вы предлагаете?

– Чтобы сельские лекари рекомендовали противозачаточные средства.

– Ваш предшественник положил этому конец, ведь приходилось бесплатно раздавать необходимые для этого продукты.

– Такой подход недальновиден и опасен. Нужно вернуться к раздаче противозачаточных средств, изготовленных на основе акации. Молочная кислота, содержащаяся в шипах, очень действенна.

– Конечно, но чтобы ее сохранить, нужно перемолоть их с финиками и смешать с медом. А мед дорог!

– Многодетные семьи разорят деревни. Нужно, чтобы местные лекари убедили в этом людей. Что же касается меда, я попрошу визиря выделить необходимое количество...

На закате Нефрет вышла на дорожку, ведущую к храму Птаха. В стороне прятался маленький алтарь. Нефрет в одиночестве вошла в святилище,где возвышалась статуя львицы Сехмет, покровительницы врачевателей и воплощение таинственных сил, порождающих одновременно и болезни, и лекарства от них.

Богиня с телом женщины и головой львицы была погружена в темноту. Лишь последний луч солнца, проникнув сквозь узкую щель в потолке, на секунду осветил лик той, что наводила ужас. Без ее помощи ни один лекарь не мог рассчитывать на выздоровление больного.

И вновь произошло чудо, как и во время их первой встречи: львица улыбнулась. Ее черты смягчились, взгляд опустился на верную служительницу культа богини. Придя молить о мудрости, Нефрет соединилась с духом живого камня. Своей нерушимой силой божество передавало то знание, по сравнению с которым знания человека казались лишь случайными пробуждениями.

Молодая женщина провела ночь в раздумьях. Когда яркий утренний свет вернул статуе карающий облик, Нефрет больше ее не боялась.

* * *

По Мемфису прокатился слух, что собрание у визиря будет необычным. Девять друзей фараона, а так же многочисленные сановники толпились в зале, окруженном колоннами. Одни говорили об отставке Пазаира, сломавшегося под грузом ответственности, другие – о скандале с непредсказуемыми последствиями.

Против своего обычая, Пазаир созвал не узкий круг подчиненных, а пригласил на собрание весь двор.

– По приказу фараона я начал перепись, первый этап которой завершен благодаря прекрасной работе царских гонцов, – начал он.

– Визирь старается заручиться поддержкой людей с самым трудным характером, – прошептал старый вельможа.

– Не забывает и о себе, говоря об их заслугах, – добавил сосед.

– Я должен рассказать о ее результатах, – продолжал Пазаир суровым тоном. – Слишком быстрый рост населения в трех северных провинциях и в двух южных заставляет задуматься о том, как остановить этот процесс.

Неодобрительных замечаний не последовало.

– Достояние храмов, даже там, где оно еще нетронуто, находится под угрозой, равно как и благополучие селений. Если не вмешаться, то вскоре ситуация изменится настолько, что вы не узнаете землю ваших предков.

Для многих заявление визиря показалось слишком резким и необоснованным.

– Разумеется, это не какие-то предположения, а проверенные сведения, серьезность которых вы сейчас поймете. Царские посланники сообщают, что около половины земель перешло либо под прямой, либо под косвенный контроль Двойного Белого дома. Храмы, расположенные в провинциях, даже не заметив того, завтра лишатся половины урожая. А мелкие и средние хозяйства из-за долгов либо разорятся, либо их поглотят более крупные. Равновесие вот-вот будет нарушено. То же самое касается скотоводства и ремесел.

Все взгляды устремились на Бел-Трана, расположившегося справа от визиря. В глазах главы Двойного Белого дома читались недоумение и ярость. Поджатые губы, подрагивающие ноздри и напряженный взгляд выдавали душивший его гнев.

– Перераспределение земель, происходившее до моего назначения, – продолжал Пазаир, – велось неверно. Перепись показывает ошибки, и я собираюсь незамедлительно их исправить благодаря указам, подписанным фараоном. Только уважая ценности, данные нам предками, Египет сохранит свое величие и счастье своего народа. Поэтому я требую от главы Двойного Белого дома точно выполнять мои распоряжения и как можно быстрее устранить все ошибки.

Все ждали, как поступит Бел-Тран, которому не только открыто выразили недоверие, но и поручили новую миссию. Уйдет или подчинится?

Полный и грузный, он подошел к визирю и встал перед ним.

– Вам – мои преданность и верность. Приказывайте, и я повинуюсь.

Пробежал довольный ропот, свидетельствующий о согласии двора. Итак, кризиса удалось избежать. Бел-Тран признал свои ошибки, а визирь не осудил его. Сдержанность Пазаира была оценена. Несмотря на молодой возраст, он обладал деликатностью и показал себя дипломатом, выбравшим безукоризненную линию поведения.

– В заключение собрания, – произнес визирь, – я подтверждаю отказ от книг для записи рождений, смертей, браков и разводов. Когда коронуется фараон, мы не упоминаем о его возрасте, мы славим его власть. Сохраним это состояние духа, в котором больше заботы о вечной истине, нежели о преходящих делах, и Египет останется пребывать в гармонии, по образу небес.

32

Напуганной до смерти госпоже Силкет никак не удавалось усмирить ярость мужа. Бел-Тран в бешенстве крушил дорогие вазы, рвал папирусы, поносил богов.

Силкет ушла в свои комнаты. Она выпила микстуру из финикового сока, касторки и настоя сикоморы, которая должна была притупить боль в животе. Один врач говорил, что во всем виноваты вены, другой – переедание, третий прописал ей клизмы из женского молока. Но живот продолжал болеть, будто она искупала свои грехи. Ей так хотелось доверить свои кошмары толкователю снов и обратиться за помощью к Нефрет. Но первый уехал из Мемфиса, а другая стала врагом.

В комнату ворвался Бел-Тран:

– Опять больна!

– Ты должен понять, меня пожирает недуг.

– Я оплачиваю тебе лучших врачей.

– Только Нефрет сможет меня вылечить!

– Бред! Она знает столько же, сколько все другие.

– Ты ошибаешься.

– Разве я ошибался, когда начал свое восхождение? Я сделал из тебя одну из самых богатых женщин страны. Вскоре ты станешь самой знатной, а я буду держать верховную власть, умело управляя покорными подданными.

– Ты боишься Пазаира.

– Он раздражает меня! Он ведет себя будто настоящий визирь, которым он себя вообразил.

– Его выступление понравилось людям. Многие из твоих сторонников изменили о нем мнение.

– Дураки! Они об этом еще пожалеют! Те, кто не подчинится мановению моего пальца, моему взгляду, будут обращены в рабов.

Силкет в изнеможении легла.

– А если бы ты удовольствовался своими богатствами и позаботился бы обо мне?..

– Через десять недель мы станем хозяевами страны, а ты готова отказаться от этого из-за своего здоровья?! Ты действительно сошла с ума, моя бедная Силкет.

Она приподнялась и ухватилась за пояс его слишком тесной набедренной повязки:

– Не лги. Ты ведь уже выкинул меня из сердца и из головы?

– Что ты хочешь сказать?

– Я молода и красива, но мои нервы слишком хрупки, и мое лоно не всегда достаточно открыто любви... Ты выбрал другую как будущую царицу?

Он ударил ее по щеке и сурово произнес:

– Я вылепил тебя, Силкет, и буду продолжать это делать; пока ты будешь выполнять все мои приказы, тебе нечего бояться.

Она даже не заплакала. Лицо женщины-ребенка стало холодным, как греческий мрамор.

– А если бы я тебя бросила?

Бел-Тран улыбнулся:

– Ты слишком любишь меня, милая, и слишком любишь удобства и роскошь. Я знаю все твои грехи, мы неразделимы. Мы богохульствуем вместе, лжем вместе, вместе попираем правосудие и законы. Разве возможны более крепкие узы?

* * *

– Чудесно, – признал Пазаир, выходя из воды.

Нефрет осматривала медный ободок, опоясывавший изнутри бассейн и очищавший воду. Солнце золотило ее кожу, по которой скатывались жемчужинки воды.

Пазаир нырнул, проплыл под водой, нежно обхватил жену за талию, вынырнул и поцеловал ее в шею.

– Меня ждут в лечебнице, – улыбнулась она.

– Подождут еще немного.

– А тебе не надо вернуться во дворец?

– Даже и не знаю.

Ее сопротивление было притворным. Пазаир обнял жену и увлек на каменный бортик бассейна. Не разжимая объятий, они легли на теплые каменные плиты и отдались страсти...

Мощный рев осла нарушил безмятежность.

– Северный Ветер, – определила Нефрет.

– Этот крик означает, что пришел друг, – улыбнулся Пазаир, одеваясь.

Через несколько минут Кем приветствовал визиря и его супругу. Смельчак, дремавший под сикоморой, положив голову на скрещенные лапы, приоткрыл один глаз, равнодушно взглянул на нубийца и вновь уснул.

– Ваше публичное выступление было высоко оценено, – сообщил Кем Пазаиру. – Недовольные высказывания в адрес двора стихли, недоверие растаяло. Вас признали настоящим верховным сановником.

– А Бел-Тран? – забеспокоилась Нефрет.

– Он суетится все больше и больше. Одни сановники не принимают его приглашений на ужины, другие – закрывают перед ним двери. Поговаривают, что вы смените его без предупреждения, как только он выкинет следующий номер. Вы нанесли ему смертельный удар.

– Увы, нет, – с сожалением произнес Пазаир.

– Вы постепенно ослабляете его могущество.

– Слабое утешение.

– Даже если в его руках решающее оружие, сможет ли он им воспользоваться?

– Не будем об этом думать, будем действовать дальше.

Нубиец скрестил руки на груди:

– Вас послушать, так в конце концов поверишь, что прямолинейность – это единственный способ спасти царство от гибели.

– Это в самом деле ваше убеждение?

– Оно стоило мне носа, а вам будет стоить жизни.

– Попробуем опровергнуть это предсказание.

– Сколько времени нам осталось?

– Десять недель.

– А что слышно о поглотителе теней? – спросила Нефрет.

– Не думаю, что он решил отказаться, – ответил Кем. – Но он проиграл в поединке с Убийцей. Если в его голове зародились сомнения, может, он оставит затею?..

– Вы не стали слишком доверчивы?

– Будьте уверены, я не ослаблю бдительность.

Нефрет, улыбаясь, смотрела на нубийца.

– Ваш визит – это ведь не просто дань вежливости, не так ли?

– Вы слишком хорошо читаете мои мысли.

– Радость в ваших глазах... Надежда?

– Мы нащупали ниточку, ведущую к Монтумесу, моему зловещему предшественнику.

– В Мемфисе?

– По сообщению одного из осведомителей, который видел, как тот выходил из дома Бел-Трана, Монтумес направился на север.

– Вы могли бы его схватить? – спросил Пазаир.

– Это было бы ошибкой. Не лучше ли узнать, куда он направился?

– При условии, что вы его не потеряете.

– Он не пользуется лодками, чтобы оставаться незамеченным. Монтумес знает, что его ищут. Передвигаясь по суше, он сможет избежать стражников.

– Кто идет за ним?

– Мои лучшие люди сменяют друг друга. Как только Монтумес прибудет на место, мы об этом узнаем.

– Сразу же предупредите меня: я поеду с вами.

– Это не слишком-то осторожно.

– Вам понадобится судья для допроса, а разве есть кто-нибудь, более облеченный судебной властью, чем визирь?

* * *

Пазаир был убежден, что достигнет решающего успеха, поэтому Нефрет так и не удалось убедить его отказаться от затеи, которая представлялась крайне опасной, несмотря на участие в ней Кема и павиана. Не знал ли Монтумес, бывший начальник стражи, отправивший Пазаира в тюрьму, поправ закон, чего-то важного об убийстве Беранира? Визирь не упустит ни малейшей возможности узнать правду. Монтумес заговорит.

Пока визирь ждал знака от Кема, Нефрет завершала работу по распространению в неблагополучных провинциях снадобий для предотвращения зачатия. Благодаря указу визиря противозачаточные снадобья бесплатно раздавались семьям. Деревенские лекари объясняли, почему и зачем их нужно использовать.

В отличие от своего предшественника Нефрет не стала занимать помещение, отведенное для главного целителя царства и его подчиненных; она осталась в своей прежней комнате в главной лечебнице, чтобы работать по-прежнему и общаться с составителями лекарственных снадобий. Нефрет выслушивала, советовала, успокаивала. Каждый день она стремилась отодвинуть границы страданий, терпела поражения, в которых черпала надежду на будущие победы. Она занималась также составлением медицинских трактатов^[322], которые передавались еще со времен пирамид и все время совершенствовались; специально обученные писцы описывали удавшиеся опыты и способы лечения.

Завершив операцию по удалению глаукомы, Нефрет мыла руки, когда молодой хирург сообщил, что какой-то больной срочно требуется помощь и она настаивает, чтобы ее осмотрела именно Нефрет и никто другой.

Женщина сидела, закрыв лицо сеткой.

– На что жалуетесь? – спросила Нефрет.

Пациентка не отвечала.

– Мне нужно вас осмотреть.

Силкет подняла сетку:

– Помогите мне, Нефрет, иначе я умру.

– Здесь работают прекрасные врачи, обратитесь к ним.

– Меня можете вылечить только вы и никто иной!

– Силкет, вы супруга подлого человека, лжеца, разрушителя и клятвопреступника. Оставаясь рядом с ним, вы являетесь его соучастницей. Именно это разъедает вашу душу и тело.

– Я не совершала никакого преступления, – затараторила Силкет. – Я должна подчиняться Бел-Трану. Это он вылепил меня, он...

– Вы что, вещь?

– Вы не можете понять!

– Ни понять, ни лечить.

– Я ваша подруга, Нефрет, верная и искренняя подруга. Я бесконечно уважаю вас, окажите мне доверие.

– Если вы покинете Бел-Трана, я вам поверю, если нет – прекратите лгать другим и самой себе.

– Если вы поможете мне, Бел-Тран вас отблагодарит, клянусь вам! Это единственный способ спасти Пазаира.

– Вы уверены?

Силкет успокоилась:

– Ну наконец-то вы поняли, каково положение вещей!

– Я с ним постоянно сталкиваюсь.

– Бел-Тран создаст новое, и это так притягательно!

– Вы будете жестоко разочарованы.

Улыбка застыла на губах Силкет.

– Почему вы так говорите?

– Потому что вы строите будущее на жадности и ненависти; оно не воздаст вам ничего, если вы не откажитесь от вашего безумия.

– Так, значит, вы не доверяете мне?..

– Как соучастница убийства, рано или поздно вы предстанете перед судом визиря.

Женщина-дитя пришла в бешенство.

– Это была ваша последняя возможность, Нефрет! – закричала она. – Связав свою судьбу с Пазаиром, отказавшись быть моим личным лекарем, вы приговорили себя к бесславной гибели. Когда мы увидимся в следующий раз, вы будете моей рабыней!

33

На борту судна, где спорили сирийцы, греки, киприоты и финикийцы, сравнивая цены и деля будущих покупателей, Пазаир держался особняком. Никто бы не узнал визиря Египта в молодом неприметно одетом человеке, который вез с собой одну лишь старую циновку. На крыше возвышавшегося над палубой навеса среди тюков с товарами нес вахту Убийца. Его спокойствие служило залогом того, что поглотителя теней поблизости не было. Кем оставался на носу. Он натянул на голову накидку, опасаясь, что его могут узнать, но купцы слишком увлеклись подсчетом барышей, чтобы интересоваться другими пассажирами.

Благодаря сильному попутному ветру, судно шло быстро. Капитан и вся команда получат хорошую надбавку, если прибудут к месту назначения раньше намеченного срока. Иноземные купцы не любили терять время даром.

Между сирийцами и греками возникла ссора. Сирийцы предложили грекам ожерелья из полудрагоценных камней в обмен на вазы с Родоса, которыми те торговали. Но эллины с пренебрежением отнеслись к предложению, посчитав его убыточным. Это удивило Пазаира; ему сделка показалась равноценной.

Пройдя по большому рукаву реки, пересекавшему Дельту с юга на север, торговое судно взяло курс на восток, вошло в воды Ра, приток, отходивший от основного русла, и направилось к пересечению путей, ведших в Ханаан и Палестину.

Греки высадились во время короткой остановки. Кем, Пазаир и Убийца последовали за ними. Ветхая пристань казалась заброшенной. Вокруг лишь болота да заросли папируса. Вспорхнули потревоженные утки.

– Именно здесь, как мне доложили, Монтумес связался с греческими торговцами, – сказал нубиец. – Они отправились на юго-восток. Если пойдем за ними, мы его найдем.

Купцы о чем-то переговаривались, присутствие троицы явно их беспокоило. Один из купцов, немного прихрамывая, подошел к ним и спросил:

– Чего вам надо?

– Взять в долг.

– В этом захолустье?

– В Мемфисе нам больше не дают.

– Разорились?

– Некоторые дела невозможно вести: у нас слишком обширные замыслы. Следуя за вами, мы надеемся найти более понятливых людей.

Грек, казалось, остался доволен.

– Вам повезло. Ваша обезьяна, она продается?

– Пока нет, – ответил Кем.

– Есть любители.

– Это чудесное животное, тихое и мирное.

– Оно будет служить залогом. Вы сможете получить хорошую цену.

– Идти далеко?

– Два часа пути; мы ждем ослов.

Наконец караван тронулся в путь. Животные с тяжелой ношей шли не спотыкаясь, привыкшие к своей нелегкой работе. Купцы постоянно ссорились. Пройдя заброшенное поле, они вышли к небольшому селению с низкими домами, окруженному стеной.

– Не вижу храма, – удивился Пазаир.

– Это селение знает лишь одного бога – выгоду, – со смешком ответил грек. – Именно ей мы верно служим, и от того нам хорошо.

Они миновали главные ворота, которые охраняли два стражника, заблаговременно присланные сюда Кемом. Все толкались, окликали друг друга, наступали соседям на ноги и вливались в нескончаемый поток, заполнивший узкие улочки, где открывались лавки торговцев. Больше всех здесь было палестинцев. Босоногие, с бородками клинышком и пышными шевелюрами, перетянутыми на лбах лентами, они любовались своими разноцветными плащами, приобретенными у ливийцев. Ханаанцы, ливийцы, сирийцы осаждали лавки греков, ломившиеся от привезенных ваз и предметов туалета. Здесь же покупали мед и вино для застолий и ритуалов.

Наблюдая за торговлей, Пазаир быстро заметил необычное явление: покупатели ничего не предлагали взамен тех товаров, которые они приобретали. После горячих споров они лишь пожимали руку продавцу.

Пазаир подошел к невысокому бородатому словоохотливому греку, предлагавшему великолепные серебряные кубки.

– Мне нравится вот этот, – заявил он.

– Какой изысканный вкус! Я, право, поражен!

– Почему?

– Это мой самый любимый. Расставание с ним повергнет меня в печаль, которую не передать словами. Увы, таков жестокий закон торговли. Коснитесь его, молодой человек, погладьте его. Поверьте, он того стоит. Никто из ремесленников не способен сделать подобный!

– Сколько он стоит?

– Наслаждайтесь его красотой, представьте его в вашем доме, подумайте о завистливых и восхищенных взглядах ваших друзей! Сначала вы будете отказываться назвать имя купца, с которым вы совершили такую невероятную сделку, затем признаетесь: кто, кроме Перикла, может продавать подобные шедевры?

– Он, должно быть, очень дорогой, – заметил Пазаир.

– Что значит цена, если искусство достигло совершенства? Называйте, Перикл слушает вас.

– Одна пятнистая корова? – предположил Пазаир.

Во взгляде грека отразилось недоумение.

– Я не очень люблю шутить.

– Слишком мало?

– Я не могу терять время на ваши грубые шутки. – И купец обиженно перешел к другому клиенту.

Пазаир растерялся, ведь он предложил явно завышенную цену. Затем визирь обратился к другому греку. Тот же диалог с небольшими изменениями сопровождал сделку. В ключевой момент Пазаир протянул руку. Купец нежно пожал ее и... удивленно отдернул.

– Но... она пуста! – воскликнул он.

– А что в ней должно быть?

– Вы что, думаете, я отдаю вазы бесплатно? Конечно серебро!

– У меня... его нет.

– Идите к ростовщикам, там вам дадут.

– Где их найти?

– На главной площади. Там их больше десятка.

Ошеломленный, Пазаир пошел в направлении, указанном торговцем. Улочки вывели его на квадратную площадь, по сторонам которой располагались странные лавки. Пазаир осведомился; это действительно оказались лавки ростовщиков. Визирь подошел к самой крупной лавке и встал в очередь.

У входа расположились два вооруженных охранника. Они осмотрели его с головы до ног, проверяя, не прячет ли он кинжал. Внутри оказалось несколько очень занятых людей. Один помещал на весы небольшие кусочки металла круглой формы, взвешивал их, затем раскладывал по ящичкам.

– Вклад или изъятие? – спросил он Пазаира.

– Вклад.

– Перечислите, что вы вкладываете.

– Ну... – замялся визирь.

– Побыстрее, другие клиенты ждут.

– Учитывая огромный объем моего вклада, я хотел бы поговорить о его стоимости с вашим хозяином.

– Он занят.

– Когда я смогу его увидеть?

– Подождите.

Через несколько минут служащий вернулся и сообщил, что хозяин приходит на закате.

Так деньги, это «великое коварство», были введены в удаленном селении. Деньги в виде разменных монет, придуманные греками десятки лет тому назад, обходили страну фараонов, с ними наступал конец меновой торговле, и общество скатывалось к краху^[323]. Великое коварство стимулировало природную скупость рода человеческого и заставляло людей прикасаться руками к деньгам, оторванным от настоящих товаров. Предметы и продукты превращались в кружочки серебра и меди – тюрьму для человека.

Хозяин лавки и богатейший местный ростовщик, полный человек с квадратным лицом, примерно пятидесяти лет, уроженец Микен, постарался воссоздать на чужбине привычный облик родного дома: повсюду стояли небольшие статуэтки и затейливо украшенные глиняные вазы самых разнообразных форм.

– Мне сказали, что вы собираетесь сделать крупный вклад, – начал он.

– Да, это так.

– Из чего он состоит?

– У меня много всего.

– Скот?

– Скот.

– Зерно?

– Да.

– Суда?

– Суда.

– Что-нибудь... еще?

– Много всего другого.

Толстяк, казалось, был впечатлен.

– У вас достаточно монет? – спросил его Пазаир.

– Думаю, да, но...

– Чего вы опасаетесь?

– Ваша внешность не дает оснований думать, что у вас... такое богатство...

– В путешествиях я не надеваю дорогие одежды.

– Я вас понимаю, но хотел бы...

– Иметь подтверждение моего состояния? – помог ему Пазаир.

Ростовщик кивнул.

– Дайте мне глиняную дощечку, – попросил визирь.

– Я хотел бы записать сделку на папирусе.

– У меня есть лучшее средство, чтобы вселить в вас уверенность. Дайте эту дощечку.

Толстяк в недоумении подчинился.

Пазаир сделал в глине глубокий оттиск своей печати:

– Такая гарантия вам достаточна?

У толстяка глаза вылезли из орбит. Он в ужасе разглядывал печать визиря.

– Что... что вы хотите? – пробормотал он.

– К вам приходил преступник, которого ищут по всему Египту.

– Ко мне? Это невозможно!

– Его зовут Монтумес. Он был начальником стражи, нарушил закон и был отправлен в изгнание. Его появление в Египте – серьезное преступление, о котором вы обязаны были незамедлительно сообщить.

– Уверяю вас, что...

– Хватит лгать, – посоветовал визирь. – Я знаю, что Монтумес приходил сюда по указанию распорядителя Государственной казны.

Упрямство ростовщика было сломлено. Он заговорил:

– Почему я должен был отказаться от сделки с ним? Монтумес причислял себя к власть имущим.

– Чего он от вас хотел?

– Развернуть ростовщическую деятельность во всей Дельте.

– Где он скрывается?

– Он уехал отсюда в порт Ракотис^[324].

– Разве вы забыли, что хождение монет запрещено, что виновные в этом преступлении несут тяжкие наказания?

– Я действую в рамках закона.

– Разве вы не получали указ, собственноручно подписанный мной?

– Монтумес уверил меня, что на деятельность ростовщиков в Египте смотрят сквозь пальцы.

– Вы неосторожны, – заметил Пазаир. – В Египте закон – не пустое слово.

– Вы не сможете долго противостоять этому новшеству...

– Этого новшества мы не хотим.

– Я не один в этом деле, мои коллеги...

– Поговорим с ними позже. Покажите мне город.

34

Грек-ростовщик все же надеялся на лучшее. Он представил визирю, рядом с которым по обыкновению находился сторожевой павиан, своих коллег, тех самых, что тайно ввозили в Египет монеты, давали ссуды под проценты и занимались многими другими финансовыми операциями, приносящими немалые барыши. Греки в один голос принялись убеждать визиря в выгодах, которые сулят их умения.

Пока визирь выслушивал их рассуждения, стражники по знаку своего начальника Кема сбросили с себя непривычные одежды ливийцев и греков и заперли ворота, не обращая внимания на протестующие крики перепуганной толпы. Трое мужчин попытались даже вскарабкаться на стену, надеясь сбежать, но напрасно – подвела излишняя тучность. Их немедленно арестовали и отвели к верховному стражу.

Самый напуганный кричал громче всех:

– Немедленно отпустите нас!

– Вас обвиняют в тайном ввозе монет.

– Вы не имеете права судить нас!

– И все-таки вы предстанете перед судом.

Как только троица оказалась перед визирем, который пока сохранял тайну своего положения, возмущенные крики сменились слезными мольбами:

– Будьте к нам милостивы! Мы совершили ошибку и очень о ней сожалеем... Мы честные купцы. Мы...

– Ваши имена и ремесло.

Все трое оказались египтянами и занимались изготовлением мебели. Часть своего товара они переправляли беспошлинно в Грецию.

– Значит, доходы ваши были незаконны и вы наживались за счет собственных соотечественников. Признаете свою вину?

– Не будьте к нам слишком суровы... Нас ввели в заблуждение...

– Я буду не суровее закона.

Пазаир устроил судилище прямо на площади. Присяжными стали Кем и пятеро египетских крестьян, которых верховный страж привел из ближайшей усадьбы.

Обвиняемые, а их оказалось немало и в большинстве своем это были греки, не отрицали своей вины. Согласились они и с вынесенным приговором. Присяжные единодушно одобрили наказание, которое наложил на чужаков визирь: их изгоняли с египетской земли навсегда. Отобранные у них монеты должны были переплавить, полученный металл отдать в храмы, где из него изготовят культовые предметы. Что же касается селения, то его ворота впредь не закроются для купцов-иноземцев, но при условии, что те обязуются строго соблюдать законы Египта.

Глава ростовщиков с благодарностью поклонился визирю.

– Я опасался более сурового наказания, – признался он. – Говорят, что каторга в оазисе Харга страшнее преисподней.

– Я там выжил.

– Вы?..

– Монтумес надеялся увидеть, как побелеют на солнце мои кости.

– Мне кажется, вы недооцениваете Монтумеса. Он хитрый и опасный интриган.

– Я оцениваю его по достоинству.

– Положив конец противозаконному обращению денег в Египте, вы нажили себе еще одного опасного врага. Вас возненавидит Бел-Тран, который надеялся извлечь из этого огромную выгоду. Вы лишили его источника обогащения.

– Меня это радует.

– И вы надеетесь долго пробыть визирем?

– На все воля фараона.

* * *

Пазаир, Кем и Убийца плыли в лодке, направляясь к Ракотису. Визирь любовался ослепительной зеленью, что обрамляла переплетающиеся водные пути. Чем дальше они продвигались на север, тем обширнее раскидывалось царство вод. Нил ширился, готовясь соединиться с ласковой морской гладью, что обвела пенным кружевом окраинные земли.

Ракотис жил рыбой. Каких только рыбных промыслов здесь не было! На рынке под открытым небом чистили рыбу, потрошили ее и пластали, после чего нанизывали на деревянные палочки и оставляли сушиться на солнце, или закапывали в горячий песок, а то и в грязь, известную своими целебными свойствами. В Ракотисе также солили рыбу, а самую лучшую для сохранности опускали в растительное масло. Отдельно собирали икру лобанов, чтобы потом из нее приготовить особо любимое египтянами блюдо. Богачи предпочитали свежую рыбу, для них ее жарили на вертелах и приправляли соусом с тмином, кориандром и перцем, бедняки ели сушеную, и она служила им каждодневной пищей наряду с хлебом. Лобана можно было обменять на кувшин пива, а за корзину нильских окуней получить драгоценный амулет.

Пазаира удивила тишина, столь неожиданная для шумного торгового города, – не слышалось песен, гула толпы, громких криков разносчиков, не цокали копытами ослики, развозившие товар. Павиан тоже стал проявлять признаки беспокойства.

Возле пристани на сетях спали всего несколько рыбаков, а у причала не наблюдалось ни лодки, ни баржи. Неподалеку стоял низкий дом с плоской крышей, где обитали портовые чиновники, следящие за хранением и перевозкой товаров.

Войдя в него, Пазаир удивился еще больше. Пусто. Ни одного человека. И свитков на полках нет, словно никогда и не хранили здесь документов.

– Монтумес где-то неподалеку, – предположил Кем. – Убийца его унюхал.

Павиан обошел помещение и направился к гавани, Кем и Пазаир поспешили за ним. Как только обезьяна приблизилась к полузатопленной лодке, пятеро грязных бородачей, вооруженных ножами для разделки рыбы, очнулись от сонного оцепенения.

– Прочь отсюда, чужаки!

– Кроме вас, в Ракотисе никого?

– Прочь! Прочь!

– Я – Кем, начальник стражи, верховный страж царства. Отвечайте, или наживете беду на свою голову.

– Чернокожим место на юге. Возвращайся туда, откуда пришел!

– Вы обязаны повиноваться распоряжениям визиря, он стоит перед вами.

Рыбаки разразились хохотом.

– Визирь прохлаждается у себя в приемной в Мемфисе! В Ракотисе мы – законники!

– Я хочу знать, что здесь произошло, – сурово произнес Пазаир.

Рыбак обернулся к товарищам.

– Вы только его послушайте! За кого он себя принимает? За главного судью? Или думает, что напугал своей мартышкой?

У Убийцы было множество достоинств и один-единственный, но очень существенный недостаток – он был обидчив. Быстрее молнии прыгнул он на противника, укусил за запястье, и тот выронил нож. Убийца не стал дожидаться, когда второй ринется на защиту товарища, и сразу стукнул его волосатым кулаком по затылку. Третьего он опрокинул, ударив под коленки. Кем вправил мозги двум оставшимся – слабакам но сравнению с ним.

С последним нубиец обошелся помягче, этот обязан был с ними поговорить.

– Почему город пуст?

– Приказ визиря.

– Кто его передал?

– Личный посланник визиря Монтумес.

– Ты его видел?

– У нас все его знают. Вроде были у него какие-то неприятности, но потом уладились. А с тех пор как его снова взял к себе на службу визирь Пазаир, портовые чиновники с ним особенно подружились. Поговаривали, что он снабжает их греческими монетами, и тем самым помогает им разбогатеть. Поэтому они выполнили приказ беспрекословно.

– И каков же этот приказ?

– Выбросить в море все запасы рыбы и без промедления покинуть город, чтобы не заразиться страшной болезнью. Писцы убежали первыми, за ними ремесленники, а следом и весь остальной народ.

– А вы почему не убежали?

– Нам бежать некуда.

Убийца недовольно заворчал.

– Признайтесь, вас нанял Монтумес?

– Нет, мы...

Глаза Убийцы налились кровью, и мохнатая лапа сдавила рыбаку горло.

– Да, да. Мы ждем его.

– А куда он отправился?

– На западные болота.

– Что ему там понадобилось?

– Решил потопить таблички и папирусы, которые мы вытащили для него из портовой канцелярии.

– И давно он уехал?

– Как только солнышко показалось. Вот вернется, мы отвезем его на Большой канал и поедем все вместе в Мемфис. Он обещал нам дать дом и хлебное поле.

– А если забудет?

Рыбак с недоверчивым недоумением взглянул на нубийца.

– Такие обещания не забывают...

– Монтумес не знает, что значит держать слово, он – человек без стыда и совести и никогда в жизни не работал с визирем Пазаиром. Садись в лодку и вези нас. Если ты нам поможешь, мы окажем тебе снисхождение.

* * *

Рыбак и Кем налегали на весла, и лодка быстро продвигалась через густые болотные заросли. Кем и Пазаир мигом бы заблудились в этом негостеприимном лабиринте. Потревоженные черные ибисы взмывали в синеву неба, по которому северный ветер гнал маленькие облачка. Иногда вдоль лодки проплывала змейка, такая же зеленая, как вода в болоте. Зато рыбак чувствовал себя совершенно уверенно среди запутанной сети протоков.

– Мы плывем коротким путем, – объяснял он. – И хотя Монтумес сильно опередил нас, мы перехватим его до того, как он доберется до Большого канала. Он не успеет сесть на судно, которое плывет в Мемфис.

Кем с рыбаком гребли изо всех сил, а Пазаир, сидя на носу, всматривался, не видна ли впереди лодка. Убийца дремал. Минуты бежали быстро. Визирю стало казаться, что рыбак их обманул, но когда он смотрел на мирно дремлющего Убийцу, то успокаивался.

Вдруг павиан встал на задние лапы, и Кем с Пазаиром поняли, что погоня была не напрасна. Прошло еще несколько минут, и Пазаир увидел впереди лодку. До Большого канала оставалось еще примерно полчаса пути.

В лодке сидел один-единственный гребец, в лучах солнца блестела его красная лысина.

– Монтумес! – закричал Кем. – Остановись, Монтумес!

Бывший верховный страж приналег на весла. Однако расстояние между лодками уменьшалось с каждым мгновением.

Сообразив, что сбежать ему не удастся, Монтумес повернулся к преследователям. Метко брошенный дротик пробил грудь рыбака. Несчастный покачнулся и свалился в болото.

Павиан прыгнул в воду. Монтумес бросил второй дротик, прицелившись в нубийца, но тот в последний миг отклонился – и дротик пролетел мимо. Пазаир между тем взялся за весла, он изо всех сил налегал на них, однако грести ему мешали длинные стебли кувшинок и болотных растений.

Держа третий дротик в руке, Монтумес соображал, кого прикончить первым – обезьяну или нубийца? Павиан показался из воды и взялся за корму лапой, намереваясь перевернуть лодку Монтумеса. Тот схватил камень, заменявший якорь, и с силой ударил обезьяну по пальцам. Еще миг – и Монтумес пригвоздил бы лапу Убийцы дротиком, но раненый павиан отпустил борт как раз в ту минуту, когда Кем ловко прыгнул в лодку беглеца.

Обрюзгший, потерявший форму Монтумес яростно защищался. Он швырнул дротик в нубийца, но тот снова отклонился, потерял равновесие и растянулся на дне лодки, а дротик вонзился в дерево обшивки. Пазаир наконец поравнялся с Монтумесом, но тот оттолкнул лодку визиря. Кем изо всех сил дернул своего предшественника за ногу, и Монтумес опрокинулся в болотную жижу.

– Довольно сопротивляться, Монтумес, – холодно сказал Пазаир. – Ты арестован.

Но у Монтумеса в руках был еще один дротик, который он непременно хотел вонзить в сердце Пазаира. Однако внезапно бывший верховный страж издал отчаянный крик, схватился рукой за голову и исчез под водой. Пазаир увидел, как в воде мелькнула самка рыбы-кошки^[325]. Рыба-кошка – редкий гость нильских вод, однако пловец, встретившийся с ней, обречен. Он теряет сознание от мощного электрического разряда и идет ко дну.

Кем быстро помог Убийце забраться в лодку. Павиан с достоинством протянул ему раненую лапу, как бы извиняясь за то, что не сумел схватить беглеца.

– И я огорчен, – вздохнул нубиец. – Монтумес нам больше ничего расскажет...

Расстроенный, угнетенный Пазаир молчал всю обратную дорогу, пока они плыли до Мемфиса. И хотя он нанес еще один удар подпольной империи Бел-Трана, он все никак не мог успокоиться.

Кем перевязывал павиану лапу; к счастью, рана оказалась несерьезной. Нефрет позаботится, чтобы Убийца поправился как можно скорее. Нубиец не мог не чувствовать, как тяжело у визиря на сердце.

– Я сожалею не о Монтумесе, – сказал тот. – Негодяй походил на сгнивший плод, кишащий червями. Я пытаюсь понять, почему сторонники Бел-Трана так жестоки? Воистину честолюбие сеет зло.

– Вы – главный оплот против злобных демонов, не сдавайтесь.

– Я полагал, что моим уделом будет следить, чтобы люди почитали Закон. Мог ли я предположить, что мне придется расследовать дело о покушении на моего владыку и стать участником стольких трагических событий? «Жизнь визиря горше желчи», – предупредил фараон, облекая меня этой должностью.

Убийца положил раненую лапу на плечо визиря и убрал ее лишь тогда, когда они прибыли в Мемфис.

* * *

С помощью Кема Пазаир составил длинное донесение о событиях в Ракотисе.

Вошел писец и подал ему скрепленный печатью свиток. Предназначался он визирю, а отправлен был из Ракотиса и содержал сообщение «срочное» и «секретное».

Пазаир сломал печать и начал читать послание. Содержание его оказалось настолько необычным, что он прочитал его вслух:

– «Я, Монтумес, бывший верховный страж, несправедливо смещенный, объявляю, что визирь Пазаир – безответственный преступник. На глазах многочисленных свидетелей по его приказу в море были брошены все запасы сухой рыбы, что лишило население Дельты их главной каждодневной пищи и обрекло людей на длительный голод. Я подаю визирю Пазаиру жалобу на визиря Пазаира с тем, чтобы он, согласно закону, начал сам против себя судебное разбирательство».

– Теперь понятно, для чего Монтумес уничтожил все документы, касающиеся рыбных промыслов! Без документов трудно опровергнуть его клевету, – заметил Кем.

– Но в одном он прав, – вздохнул визирь. – Несмотря на то что клевета очевидна, я могу доказать свою невиновность только в ходе судебного разбирательства. Сколько времени уйдет на то, чтобы собрать свидетелей, вывести на чистую воду ложь, восстановить свое доброе имя! А Бел-Тран пока будет безнаказанно плести интриги.

Кем потрогал свой деревянный нос:

– Невеликое дело – отправить жалобу. Вот если бы Монтумес передал ее через Бел-Трана или другого высокопоставленного сановника, тогда бы вам пришлось всерьез бороться с его обвинениями.

– Да, конечно, так оно и есть.

– А сейчас есть только жалкий папирус.

– Но его достаточно для судебного разбирательства.

– А если папируса не будет, то и разбираться не в чем.

– Я не имею права от него избавиться.

– А я имею.

С этими словами Кем выхватил папирус из рук Пазаира, разорвал на мелкие кусочки и пустил их по ветру.

35

Сути и Пантера смотрели на сиявшие в лучах майского солнца белые дома Коптоса. Великолепная столица пятого нома Верхнего Египта раскинулась на берегу Нила в сорока километрах на северо-запад от Карнака. Отсюда отправлялись торговые караваны к портам Красного моря, отсюда уходили на восток в пустыню старатели. Из Коптоса ушел и Сути, пустившись по следам преступного военачальника Адлера, изменника и убийцы, чтобы найти его и расправиться с ним.

Необычное войско Сути приближалось к караульному посту на дороге, ведущей к городским воротам. На любые передвижения в этих местах полагалось иметь особое разрешение, поэтому путешественников непременно сопровождал страж пустыни, который удостоверял благонадежность своих спутников и обеспечивал им безопасность.

Охранники на воротах не поверили собственным глазам – откуда взялось столь разношерстное войско? Кого в нем только нет – ливийцы, нубийцы и даже стражники пустыни – те, что пронизывают взглядом.

Они следили за порядком в пустыне и обязаны были связать иноземцев как пленников и вести их под конвоем, а не брататься с чужаками, шагая рядом!

Сути, держа в руках меч, в одиночестве приблизился к начальнику караульного поста. Загорелый, с длинными волосами, с обнаженным мускулистым торсом и великолепным золотым ожерельем на шее, с золотыми браслетами, подчеркивающими стройность крепких рук, красавец Сути двигался с горделивостью истинного полководца, вернувшегося с победой из трудного похода со своим могучим войском.

– Меня зовут Сути, я – египтянин, как и ты. К чему нам убивать друг друга?

– Откуда вы пришли?

– Ты сам свидетель, мы пришли из пустыни, которую завоевали.

– Но это... незаконно!

– Закон в пустыне – это я и мои воины. Если ты восстанешь против моего закона, то погибнешь жалкой смертью. Мы пойдем на приступ и завладеем твоим городом. Присоединяйся к нам, и ты будешь благоденствовать.

Начальник караульного поста задумался.

– Те, что пронизывают взглядом, покорились тебе?

– Они – разумные люди, и получили от меня больше, чем ожидали. – И Сути бросил к ногам начальника золотой слиток, пояснив: – Всего лишь скромный подарок, чтобы избежать резни.

У начальника от изумления глаза полезли на лоб, и он бросился подбирать сокровище.

– Мои запасы золота неисчерпаемы. Иди, приведи мне главу городской стражи. Я буду ждать его здесь.

Начальник караульного поста отправился исполнять поручение, а воины Сути тем временем окружили крепость. Как в большинстве египетских городов, горожане Коптоса жили и в стенах крепости, и за ее пределами. Воины расположились так, чтобы наблюдать за основными дорогами, ведущими в город.

Пантера ласково взяла Сути за левую руку, как и подобает верной супруге. Светловолосая ливийка в золотых браслетах и украшениях на самом деле походила на богиню, рожденную от союза неба и пустыни.

– Ты не будешь сражаться, любовь моя? – спросила она.

– Бескровная победа всегда предпочтительнее, не так ли?

– Я не египтянка и предпочла бы увидеть, как мои соотечественники победили твоих. Мы, ливийцы, не боимся сражений.

– Стоит ли сейчас сердить меня?

– Сердить тебя всегда стоит.

С горделивой радостью завоевательницы Пантера поцеловала Сути. Как же ее волновала мысль, что она вот-вот станет правительницей Коптоса!

Глава городской стражи не заставил себя долго ждать. Наметанным глазом он оглядел мятежника. Сам он, старый воин, немало повоевал за свою жизнь, а теперь готовился к спокойному житью в отставке в небольшом селении близ Карнака. Его донимала боль в суставах, ему хватало каждодневной работы, на поля сражений он не спешил. Коптос был мирным городом: за его пределами о спокойствии заботились стражи пустыни, внутри – городская охрана справилась бы с любым вором и мошенником. Да, его люди одолели бы любую банду грабителей, но противостоять опытным воинам они не могли.

За спиной Сути блестели хорошо вооруженные колесницы, справа от него стояли нубийцы-лучники, слева – ливийцы, метатели дротиков, вдоль обочины и на холме разместились стражи пустыни. А как хороша была светловолосая красавица с загорелой кожей и в золотом уборе! Старый воин давно не верил в детские сказки, но сейчас не мог не подумать, а что если вправду к ним в Коптос явилась богиня с тех самых волшебных островов, что лежат за краем света?

– Чего вы хотите?

– Отдайте мне Коптос, и он станет моим владением.

– Это невозможно.

– Я – египтянин, – напомнил Сути. – Я был воином Египта, теперь у меня свое войско и богатства мои неисчерпаемы. Я решил облагодетельствовать город старателей и искателей золота.

– Ты тот,кто обвинил Ашера в измене и убийстве?

– Да, это сделал я.

– И был прав, Ашер был человеком без чести и совести. Да помогут нам боги, чтобы он больше не появился среди нас.

– Не бойтесь, его поглотила пустыня.

– Справедливый суд свершился.

– Я хотел бы избежать братоубийственного кровопролития.

– Мой долг оберегать порядок в городе.

– Кто намерен его нарушать?

– Твои воины не кажутся миролюбивыми.

– Если никто не оскорбит их, они никого не тронут.

– Твои условия?

– Правитель Коптоса – усталый старец, лишенный честолюбия. Пусть он уступит мне свое место.

– Подобное замещение становится законным лишь с согласия правителя нома, а номарх должен получить соизволение визиря.

– Начнем с того, что уберем слабоумного старичка, – высказала свое мнение Пантера. – А потом – как судьба решит!

– Проводите меня к градоправителю, – распорядился Сути.

* * *

Градоправитель Коптоса наслаждался сочными финиками и слушал юную арфистку, действительно одаренную, надо признать, музыкальным талантом. Тонкий ценитель музыки, он все чаще позволял себе предаваться отдыху, ибо управление Коптосом не требовало больших усилий: от внешней опасности город оберегали стражи пустыни, горожане были сыты, ремесленники трудились над украшениями из золота и драгоценных камней, храм благоденствовал.

Приход главы городской стражи не обрадовал градоначальника, помешав наслаждаться отдыхом, но все-таки он его принял.

– Его имя Сути, – представил египтянина старый воин.

– Сути... Не обвинитель ли полководца Ашера?

– Тот самый.

– Рад тебя приветствовать в Коптосе. Не хочешь ли выпить свежего пива?

– С удовольствием выпью, – улыбнулся Сути.

Арфистка удалилась, слуга принес кубки и восхитительный золотистый напиток.

– Мы на грани катастрофы, – мрачно объявил начальник городской стражи.

Старик вздрогнул:

– Что ты такое говоришь?

– Войско Сути окружило город. Если оно пойдет на приступ, будет много убитых и раненых.

– Войско? С настоящими воинами?

– С великолепными лучниками-нубийцами, с ливийцами, мастерами метать дротики, и даже... со стражами пустыни.

– Ушам своим не верю! Немедленно арестуйте изменников!

– Сделать это будет довольно трудно, – заметил Сути.

– Трудно? А ты понимаешь, где ты находишься?

– В принадлежащем мне городе.

– По-моему, ты сумасшедший.

– Его армия способна взять Коптос, – вмешался начальник стражи.

– Немедленно вызови подкрепление!

– Я атакую город раньше.

– Арестуй этого человека! Ты – глава городской стражи!

– Не стоит совершать подобной ошибки, – мягко посоветовал Сути. – Золотая богиня предаст город огню и мечу.

– Золотая богиня?

– Золотая богиня вернулась с дальнего юга и принесла ключ от несметных сокровищ. Примете ее – узнаете счастье и благоденствие. Отвергнете – и на город обрушатся беды и несчастья.

– Ты так уверен в своей победе?

– В отличие от вас мне нечего терять.

– А жизнь? Неужели ты не боишься смерти?

– С давних пор она сделалась моей спутницей. Ни сирийские медведи, ни изменник Ашер, ни нубийские разбойники не смогли убить меня. Если вы хотите попробовать, пробуйте!

Хороший градоначальник обязан обладать дипломатическими способностями, иначе как он сможет улаживать ссоры и примирять враждующих?

– Значит, я должен отнестись к тебе со всей серьезностью, не так ли, Сути?

– Это было бы разумнее.

– Что же ты предлагаешь?

– Уступите мне ваше место, и я стану градоначальником Коптоса.

– Твоя власть будет иллюзорной.

– Я знаю душу Коптоса, он примет меня как властителя, меня и золотую богиню.

– Повторяю, тебе будет только казаться, что ты властитель этого города. Как только новость распространится, придет армия и сместит тебя.

– Зато сражение будет упоительным.

– Распусти свое войско.

– Я возвращаюсь к золотой богине, – объявил Сути, – и даю вам час на размышление. Или вы принимаете мое предложение, или мы идем на приступ.

* * *

Обнявшись, Сути и Пантера смотрели на Коптос. Они думали о старателях, что неверными тропами блуждают по пустыне в поисках сокровищ, которые снятся им по ночам. Скольких из них газель Исиды привела к богатым россыпям? Сколько из них вернулись обратно живыми и любовались прекрасной нильской излучиной, над которой горделиво возвышался прекрасный город золотоискателей?

Нубийцы пели песни, ливийцы подкреплялись, стражи пустыни проверяли боеспособность колесниц, но никто не болтал попусту в ожидании мига, который напоит кровью поля и дороги. Одни устали от странствий, другие уповали на несметные богатства, третьи жаждали битвы, чтобы показать свою мощь. Но чем бы ни жил каждый воин – все они были заворожены красотой Пантеры и несгибаемой решительностью Сути.

– Они покорятся? – спросила Пантера.

– Что мне до того?

– Но ты же не станешь убивать своих соплеменников?

– Ты получишь свой город. В Египте чтят женщин, которые умеют перевоплощаться в богинь.

– Даже если ты погибнешь в битве, мы с тобой не расстанемся.

– Ты – ливийка, но полюбила мою землю, она сумела приворожить тебя.

– Если твоя земля тебя поглотит, моя ворожба окажется сильнее.

Глава городской стражи появился раньше, чем истек отведенный на размышления час.

– Градоначальник согласен.

Пантера гордо улыбнулась, лицо Сути осталось бесстрастным.

– Он согласен при одном условии – вы войдете в город, поклявшись, что не будет совершено ни единого грабежа.

– Мы пришли дарить, а не грабить.

Во главе своей армии Сути и Пантера вошли в Коптос.

Новость мгновенно облетела горожан. Они толпились на главной улице и на всех перекрестках. Сути приказал нубийцам снять с повозок покрывала. Ослепительно засияло золото.

Никогда еще жители Коптоса не видели драгоценный металл в таком изобилии. Девочки бросали нубийцам цветы, мальчики пристраивались рядом и маршировали вместе с воинами. Не прошло и часа, как весь город пел и танцевал, празднуя возвращение золотой богини, воспевая легендарного героя Сути, победителя ночных демонов, обладателя золотых россыпей.

– Мне кажется, тебя что-то беспокоит, – заметила Пантера.

– Боюсь, как бы мы не оказались в ловушке.

Шествие направлялось к дому градоначальника – изящной усадьбе в самом центре города, окруженной большим тенистым садом. Сути внимательно вглядывался в крыши. В руках он держал лук и готов был в любую минуту выпустить стрелу в затаившегося где-нибудь стрелка.

Но пока все обходилось. Из предместий в город хлынули восторженные толпы, люди верили, что свершилось чудо: золотая богиня вернулась! Коптос будет самым богатым и самым счастливым городом!

Служанки усыпали вход в аллею цветами календулы, и завоеватели ступили на оранжевый ковер. С лотосами в руках девушки приветствовали поклонами золотую богиню и полководца Сути. Пантеру порадовала торжественная встреча, она одарила служанок улыбкой, а потом царственно двинулась между вечнозеленых тамарисков к усадьбе.

– Как красив этот дом! Посмотри на изящные белые колонны, на вход, украшенный резьбой в виде пальмовых листьев! Мне будет хорошо здесь. Смотри, здесь есть и конюшня. Мы будем с тобой кататься верхом, а потом купаться в бассейне и пить сладкое вино.

Внутри дома белокурой ливийке понравилось еще больше. У градоначальника был отменный вкус, и художник с большим изяществом расписал стены: дикие утки стремились к небу, рыбы резвились в голубой воде пруда, окруженного цветущим папирусом. По гибкому стеблю ползла кошка, подбираясь к гнезду, наполненному пестрыми яйцами.

Пантера вошла в спальню. Она сняла золотой убор и опустилась на резную кровать черного дерева.

– Ты победил, Сути! Люби меня!

Новый градоначальник Коптоса не мог не отозваться на страстный призыв возлюбленной.

* * *

Вечером того же дня для горожан было устроено пиршество. Даже бедняки отведали вдоволь жареного мяса и выпили сколько хотели ароматного вина. Сотни масляных ламп освещали улицы, и народ пел и плясал до рассвета. Знатные горожане принесли Сути и золотой богине присягу верности. Они восхваляли небесную красоту ливийки, и Пантера не осталась равнодушной к их восхищению.

– Почему я не вижу на празднике бывшего градоначальника? – спросил Сути у главы городской стражи.

– Он покинул Коптос.

– Без моего разрешения?

– Наслаждайся своим правлением, оно будет недолгим. Градоначальник отправился за войском, визирь восстановит в городе порядок.

– Пазаир?

– Слава его растет, он справедлив, но суров.

– Нас ждет великолепная битва.

– Разумнее было бы покориться.

– Я – безумец, и решения мои непредсказуемы. Мой закон – это закон пустыни, он не ведает ограничений.

– Пощади хотя бы мирных горожан.

– Смерть не знает пощады. Готовьтесь, завтра мы упьемся слезами и кровью. – Сути провел рукой по глазам. – Позовите ко мне золотую богиню, я хотел бы с ней поговорить.

Пантера слушала пение арфиста, а он своей песней призывал пирующих наслаждаться быстротекущим мгновением, таящим в себе вкус вечности. Толпа обожателей пожирала красавицу восхищенными взорами. Глава городских стражников передал ей просьбу Сути, и Пантера подошла к возлюбленному. Тот сидел неподвижно, глядя прямо перед собой.

– Я снова ослеп, – прошептал он. – Проводи меня в комнату, я обопрусь на твою руку. Никто недолжен знать о моем несчастье.

Собравшиеся гости низко кланялись хозяевам, их уход означал конец празднества.

Сути лежал на спине, заложив руки за голову.

– Нефрет тебя вылечит, – обещала ему Пантера. – Я сама поеду и привезу ее сюда.

– У тебя не будет на это времени.

– Почему?

– Потому что завтра визирь Пазаир отправит в Коптос войско, чтобы нас уничтожить.

36

– Я к вашим услугам, моя повелительница. – Нефрет склонилась в почтительном поклоне перед Туей, матерью Рамсеса Великого.

– Это я должна с почтением кланяться главной придворной целительнице. Миновало всего несколько месяцев, но всем уже видно, насколько успешны ваши труды.

Прямой тонкий нос, выступающие скулы, тяжелый, квадратный подбородок и строгий взгляд – такова надменная царица Туя, и авторитет ее в государственных делах был неоспорим. В каждом большом городе ей принадлежал особый дворец, многочисленные слуги беспрекословно повиновались ей, а сама она бдительно следила за тем, чтобы свято чтились основы, благодаря которым египетское царство превратилось в несокрушимую твердыню. Царица-мать принадлежала к роду, который славился женщинами, обладавшими государственным умом, влияние ее при дворе оставалось главенствующим. Она никогда не забывала, что ее прапрабабки изгнали из Египта завоевателей-азиатов, основав фиванское царство, которое и унаследовала династия Рамсеса.

Сейчас для Туи настали не лучшие времена, месяц проходил за месяцем, а она так и не могла дождаться доверительной беседы с сыном. Рамсес отдалился от нее, тем не менее сохраняя сыновнюю почтительность, и она не могла избавиться от ощущения, что его гложет тайная мучительная забота, которую он не может доверить даже матери.

– Как вы себя чувствуете, моя повелительница?

– Благодаря вашему лечению, прекрасно. Вот только в глазах небольшая резь.

– Почему же не позвали меня? Что мешало?

– Повседневные заботы. Вы и сами, я думаю, не слишком следите за своим здоровьем.

– Нет времени за ним следить.

– И все же, Нефрет, вы не вправе пренебрегать собой. Если вы заболеете, что будет с вашими многочисленными подопечными? Вы повергнете их в отчаяние.

– Позвольте мне осмотреть вас.

Понять причину недомогания не составило труда: престарелая царица страдала от воспаления роговицы. Нефрет прописала ей мазь на основе помета летучей мыши^[326], она прекрасно снимала жжение и не обладала побочными действиями.

– Не пройдет и недели, как вы исцелитесь. Не забывайте капать и те капли, что я вам прописала раньше. Состояние ваших глаз значительно улучшилось, но заботиться о них нужно постоянно.

– Постоянно заботиться о самой себе мне так тягостно! Любого другого целителя я бы не стала и слушать! Только Египет достоин наших забот и попечений. Как ваш супруг справляется с грузом своих обязанностей?

– Груз визиря тяжек, как гранит, и горек, как желчь, но он несет его добросовестно и безропотно.

– Я поняла характер вашего мужа сразу, как только на него посмотрела. При дворе им восхищаются, его боятся, ему завидуют. Для меня это лучшее подтверждение, что он соответствует своей должности. Назначение его удивило многих, и я выслушала немало возражений. Но его деяния заставили недовольных замолчать и даже позабыть о достоинствах Баги. А это серьезный признак успеха.

– Пазаир не заботится о мнении окружающих.

– Тем лучше. До тех пор пока он будет независим от похвал и порицаний, он будет хорошим визирем. Фараон ценит его прямоту и доверяет ему. Мне кажется, Пазаир знает все тайные заботы Рамсеса, даже те, о которых не знаю я. Знаете их и вы, Нефрет, потому что вы с мужем одно целое. Ведь это так, не правда ли?

– Правда.

– Царству грозит опасность?

– Грозит.

– Я поняла это, как только Рамсес перестал со мной советоваться. Он опасается, как бы я не приняла слишком решительных мер. Может, он и прав. Сейчас сражение за Египет ведет Пазаир.

– Его противники очень опасны.

– Именно поэтому настало время вмешаться мне. Визирь не отважится попросить у меня помощи, я сама должна ему помочь. Кто главная помеха?

– Бел-Тран.

– Презираю выскочек. К счастью, они сами себя губят ненасытной жадностью. Полагаю, немалую помощь ему оказывает Силкет, его супруга.

– Конечно, она его союзница.

– Я займусь этой маленькой гусыней. Ее вульгарная манера кивать головой, приветствуя меня, кажется мне отвратительной.

– Ее манера незаметно вредить – не лучше.

– Благодаря вам, Нефрет, у меня замечательно острое зрение. Так что решено, я займусь маленькой гадюкой.

– Не скрою, что Пазаира очень тяготит необходимость возглавлять церемонию подношения даров от иноземных племен. Он уповает на возвращение фараона из Пер-Рамсеса и надеется, что Его Величество сам возглавит церемонию.

– Пусть не надеется. Фараон мрачнее день ото дня, не переступает порога дворца, не дает аудиенций, и все текущие дела поручил визирю.

– Фараон болен?

– Думаю, у него болят, как обычно, зубы.

– Не желаете ли вы, чтобы я его осмотрела?

– Он совсем недавно прогнал знаменитого зубного лекаря, сочтя, что тот не в силах ему помочь. После церемонии подношения даров я отправлюсь в Пер-Рамсес, и вы будете сопровождать меня.

* * *

С севера приплыло множество судов, на которых прибыли в Египет иноземные посланники. Речная стража запретила спускать на воду лодки и барки до тех пор, пока чужеземные суда не пристанут к берегу. На пристани почетных гостей встречал советник, ведающий посольской службой. Очередного посла усаживали в резные носилки, и в сопровождении собственной свиты он направлялся к дворцу. Шествие нарядного кортежа радовало глаз.

Каждый год фараон принимал дары от тех, кто платил дань Египту, и от тех, с кем Египет торговал. В эти два торжественных дня все жители Мемфиса освобождались от работ и славили мудрость и твердость фараона Рамсеса, установившего прочный мир.

Пазаир в парадном одеянии, с изображением Маат на груди, держа в левой руке жезл, сидел выпрямившись на троне с низенькой спинкой. Церемонии были для него особенно тягостны, и чувствовал он себя скованно. Справа, немного позади главного трона, сидела вдовствующая царица, а еще чуть поодаль стояли девять друзей фараона, главные его сановники, и среди них сияющий радостью Бел-Тран. Ослепительный наряд Силкет заставил побледнеть от зависти других сановных супруг, мужья которых не обладали таким баснословным богатством. Баги, бывший визирь, согласился помогать своему преемнику, подсказывая в случае необходимости, как следует себя вести согласно этикету. Увидев его рядом, Пазаир несколько успокоился. На груди Баги все так же блестело медное сердце – знак того, что Рамсес доверяет ему по-прежнему. Иноземные послы правильно поняли этот знак, он означал, что Египет будет благосклонен к ним, как раньше.

Пазаир уже приобрел некоторый навык в проведении придворных церемоний. Но на этот раз визирь предпочел бы остаться в стороне, однако не мог. Кому как не ему понимать всю важность предстоящего события? Послов следовало принять со всеми почестями, тем самым обеспечив и в дальнейшем добрые отношения с иноземными странами. Визирю предстояла сложная миссия, он должен был уберечься и от чрезмерной несговорчивости, и от преступной уступчивости. Малейший его промах нарушил бы хрупкое равновесие сложившихся отношений.

Но кто знает, возможно, церемония приношения даров будет вскоре отменена.

Бел-Тран охотно избавился бы от древнего ритуала, не сулящего видимой выгоды. Но стоит ли забывать, что мудрые предки, жившие во времена строительства пирамид, создали процветающее царство, положив в основу взаимное уважение, взаимную выгоду и любезность?

Наглое поведение Бел-Трана тревожило Пазаира. Визирь нанес ему серьезный удар, закрыв лавки греческих ростовщиков, но, похоже, самодовольного главу Двойного Белого дома это мало заботило. Неужели он опоздал со своими мерами и ему никак не остановить честолюбивого выскочку? И может ли он рассчитывать, что хотя бы в два ближайших месяца Бел-Тран не начнет новых интриг, а просто будет спокойно ждать отречения фараона от власти?

Ждать... Тяжелое испытание для честолюбца, вся жизнь которого состоит в неустанной деятельности. Последнее время все чаще Пазаир слышал о недовольстве Бел-Траном. Он совсем замучил своих подчиненных, не давая им ни минуты отдыха, придумывал срочные работы, загружал ненужными отчетами. Многие из чиновников протестовали. Грубое, неуважительное отношение Бел-Трана казалось им оскорбительным, ведь они люди, а не бессловесные животные. Но Бел-Тран только смеялся. Деятельность и только деятельность будет во главе угла, когда он добьется власти. А кто не согласен ему подчиняться, пусть убирается вон.

Даже сторонники Бел-Трана устали от болтливости главы Двойного Белого дома, от его нескончаемых речей, в которых он только и знает, что сулить золотые горы, от его пустопорожней суеты, лживости, двуличия. Бел-Тран хотел быть главным всегда и при любых обстоятельствах, что свидетельствовало о его ненасытной жадности. Правители номов, поначалу попавшие под обаяние его красноречия, постепенно разочаровались.

Тем не менее Бел-Тран сохранял довольный вид. Неужели есть еще какая-то угроза, о которой Пазаир не знает...

Глашатай объявил о приходе иноземных послов, и в зале для аудиенций воцарилась тишина.

Кто только ни прислал своих послов в Египет! Дамаск, Библос, Пальмира, Алеппо, Угарит, Кадеш, страна хеттов, Сирия, Ливан, Крит, Кипр, Аравия, Азия, Африка, порты, торговые города, столицы. И ни один из их представителей не явился с пустыми руками.

Посланец загадочного Пунта, рая черной Африки, маленький человечек с иссиня-черной кожей и пышной шевелюрой, привез шкуры диких зверей, эбеновое дерево, перья и яйца страуса. Посол-нубиец поразил египтян изысканным нарядом: юбка в складках, поверх которой надета набедренная повязка из леопардовой шкуры, в волосах раскрашенные перья, серебряные серьги в ушах, на руках серебряные браслеты. Его слуги сложили у подножия трона глиняные кувшины с маслом, щиты, драгоценные украшения, благовонные смолы, привели на поводке трех гепардов и маленького жирафенка.

Послы Крита выглядели так: темные волосы подстрижены неровными прядями, безбородые лица, тонкие носы, набедренные повязки с полукруглым вырезом, обшитые тесьмой и украшенные ромбами и квадратами, сандалии с высоко загнутыми носами. Критяне привезли клинки, кинжалы, вазы со звериными головами, кувшины и кубки. Посланцы Библоса, верного союзника Египта, принесли в дар воловьи шкуры, канаты и свитки папируса.

Послы один за другим кланялись визирю, произнося освященную веками формулу: «Прими дары моей страны, принесенные из почтения к Его Величеству, фараону Верхнего и Нижнего Египта, да будет между нами мир».

Посол из Азии, где египтяне вели кровопролитные сражения в прошлом, которое Рамсес считал безвозвратно ушедшим, прибыл вместе с супругой. На нем была набедренная повязка, украшенная кисточками, а поверх нее – красное с синим одеяние, стянутое шнурками. Супруга его была облачена в широкую юбку и пестрый плащ. К удивлению двора, их дары оказались весьма незначительными. Азия обычно завершала шествие послов, одаряя Египет щедрыми подарками: к ногам фараона или визиря складывались слитки меди, лазурит, бирюза, драгоценные породы деревьев, сосуды с благовонными умащениями, конская сбруя, луки, колчаны, полные стрел, кинжалы; в придачу приводили еще медведей, львов и быков. На этот раз азиаты ограничились лишь несколькими кубками, кувшинами с маслом и не слишком дорогими украшениями. Посланник поклонился визирю, и тот ни единым жестом не выразил своего удивления и беспокойства. Между тем смысл даров был предельно ясен: Азия горько упрекала Египет. Если не выяснить причину обиды и как можно скорее не загладить ее, демоны войны могут вновь появиться на горизонте.

* * *

Пока весь Мемфис, от порта до бедных кварталов ремесленников, пел, танцевал и веселился, Пазаир беседовал с послом из Азии. Ни один писец не присутствовал при их беседе. Прежде чем занести на папирус взаимные обещания, которые станут обязательствами, следовало уладить конфликт.

У посла, человека лет сорока, были живые глаза и дерзкая речь.

– Почему не сам фараон Рамсес возглавлял церемонию?

– Так же, как в прошлом году, фараон пребывает в Пер-Рамсесе, наблюдая за возведением нового храма.

– Фараон сместил визиря Баги?

– Вы сами могли убедиться, что речь не идет о смещении.

– Да, он присутствовал на церемонии и по-прежнему носит медное сердце. Я отметил эти несомненные знаки расположения фараона. Однако передо мной молодой визирь Пазаир. Почему Рамсес доверил эту должность именно вам, прекрасно зная, насколько она тяжела?

– Баги утомили тяжкие обязанности, и он пожелал сложить с себя полномочия. Фараон удовлетворил его просьбу.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Кто может проникнуть в замыслы фараона?

– Думаю, его визирь.

– Я в этом не уверен.

– Тогда вы – всего лишь игрушка.

– Вам виднее.

– Нет, мое мнение о вас иное, и оно небезосновательно: вы являлись всего-навсего провинциальным судьей, а Рамсес сделал вас своей правой рукой и вторым лицом в государстве. Десять лет я знаю фараона, он всегда оценивал своих приближенных по достоинству и ни разу не ошибся. Думаю, вы – человек незаурядный, визирь Пазаир.

– Если позволите, то и я задам вам несколько вопросов.

– Такова ваша обязанность, визирь.

– Что означали ваши приношения?

– Племена Азии вам чем-то не угодили?

– Вы прекрасно знаете, что хотели сказать Египту. Это был упрек на грани оскорбления.

– Мы удержались на достойной грани, о чем свидетельствуют мое хладнокровие и желание во что бы то ни стало сохранять добрые отношения с вашей страной после нанесенной нам обиды.

– Я ничего не понимаю. О какой обиде идет речь? – удивился Пазаир.

– Вам расточают похвалы за правдивость. Зачем же вы прикидываетесь, что пребываете в неведении?

– Клянусь именем фараона, я понятия не имею, о чем идет речь!

Посол из Азии взглянул на визиря с любопытством, и тон его несколько смягчился.

– Странно, странно... Или, может, больше не в вашей власти контролировать деятельность друзей фараона, например, Двойной Белый дом?

– Мне были не по нраву кое-какие порядки, и, вступив в должность, я в самом деле кое-что изменил. Неужели вы стали жертвой чьей-то ошибки, о чем мне не доложили?

– Ошибки?! Слишком мягко сказано. Речь идет о намеренном оскорблении, из-за которого могли бы оборваться наши добрые отношения, если бы мы взялись за оружие!

Пазаир постарался скрыть охватившее его беспокойство, но голос у него невольно дрогнул.

– Возьмите на себя труд и расскажите мне обо всем, – попросил он.

– Мне с трудом верится, что не вы в ответе за нанесенную нам обиду.

– Как визирь, я в ответе за все. Не боясь показаться смешным в ваших глазах, я сознаюсь в своем полном неведении. И согласитесь, что поправить зло, не зная, в чем оно состоит, очень трудно.

– Египтяне часто посмеиваются над нами, считая, что мы любим хитрить и обводить других вокруг пальца, но хочу вас предупредить – хитрецы обычно попадаются в собственные сети. Хотя ваша молодость вызывает у меня сочувствие.

– Объяснитесь, прошу вас.

– Или вы самый ловкий на свете комедиант, или вам в самом деле недолго оставаться на посту визиря. Вы знаете, какой у нас заключен торговый договор с Египтом?

Пазаир не стал обращать внимания на иронический тон посланника. Что ему за дело, если тот считает его не только глупцом, но и слабаком, он должен выяснить правду, и это главное.

– За присланные вам товары Двойной Белый дом расплачивается с нами золотыми слитками. Таков обычай с тех пор, как между нами установился мир.

– Вы не получили от нас золота? – удивился Пазаир.

– Слитки были доставлены, но золото оказалось самого низкого качества, плохо очищенное и ломкое! Разве что дикие кочевники могли счесть его настоящим золотом! Отправив нам ненужные отходы, Египет посмеялся над нами. Ответственность лежит на Рамсесе Великом. Мы считаем, что он нарушил свое слово.

Так вот чему так радовался Бел-Тран: он поставил под удар авторитет фараона и готовился выступить спасителем Египта, исправляя ошибки недостойного владыки!

– Вышло досадное недоразумение, уверяю вас! – твердо заявил Пазаир. – У Египта не было намерения вас оскорбить.

– По моим сведениям, Двойной Белый дом не является независимым учреждением, а исполняет распоряжения, поступившие свыше.

– Считайте, что вы стали жертвой канцелярской ошибки и дурной работы чиновников, но ни в коем случае не злонамеренного желания нанести вам урон. Я сам сообщу фараону о своем просчете.

– Вы пали жертвой интриги, не так ли?

– Для меня было важно узнать, что произошло, и принять необходимые меры. Если я не справлюсь, в следующий раз вы будете иметь дело с другим визирем.

– Буду об этом сожалеть.

– Вы верите, что мои извинения чистосердечны?

– Вы умеете вызвать к себе доверие, Пазаир, однако Азия ждет возмещения убытков согласно заключенному договору. Отошлите как можно скорее причитающееся ей золото. В противном случае война неизбежна.

* * *

Пазаир и Нефрет готовились к отъезду в Пер-Рамсес, когда к визирю явился гонец.

– Дурные новости! – объявил он. – Градоначальник Коптоса выдворен из города вооруженной бандой, в которую входят ливийцы и нубийцы.

– Сколько раненых?

– Ни одного. Они заняли город без боя. Стражи пустыни тоже встали на сторону мятежников, и начальник городской стражи не осмелился им противостоять.

– Кто стоит во главе мятежников? – хмуро спросил Пазаир.

– Некий воин по имени Сути, служитель золотой богини, которая подчинила себе жителей города.

Пазаир ощутил жгучую радость: Сути жив, и еще как жив! Чудесная новость, пусть даже его возвращение, которого он так ждал, произошло при таких необычных обстоятельствах.

– Воинские отряды, размещенные в Фивах, готовы к выступлению. Военачальник ждет ваших распоряжений. Как только вы подпишете приказ, я немедленно отвезу его, и порядок будет восстановлен. Даже если мятежники хорошо вооружены, они не настолько многочисленны, чтобы устоять против огромного обученного войска.

– По возвращении из Пер-Рамсеса я сам займусь мятежниками. Пусть пока солдаты окружат город и займут оборонительную позицию. Я разрешаю подвозить к городу провизию и пропускать в него торговцев, никто не должен голодать. Дайте знать Сути, что я лично прибуду в Коптос и сам буду вести с ним переговоры.

37

Пазаир и Нефрет, стоя на террасе великолепного дома, пожалованного им, любовались городом Пер-Рамсес^[327], любимым детищем фараона Рамсеса II. При свирепых гиксосах-захватчиках столицей страны был Аварис, но в начале Нового царства врагов изгнали, а неподалеку от прежней столицы расцвел по воле царя величайший в дельте Нила город. Он насчитывал сотни тысяч жителей, внутри его стен было множество храмов, посвященных Амону, Ра, Птаху, коварному Сету, насылающему ненастье, покровительнице врачевателей грозной Сехмет, азиатской богине Астарте. У четырех ворот размещались отряды стражников. На юге находилась гавань с лавками ремесленников и хранилищами разнообразных товаров. В центре, вокруг огромного искусственного озера, высился царский дворец и стояли дома приближенных и знати.

Даже в засушливое время года жители Пер-Рамсеса наслаждались прохладой, поскольку сеть каналов соединяла здесь два рукава Нила. Один из них назывался воды Ра, другой – воды Авариса. В каналах водилось много рыбы – раздолье рыбакам.

Царь не случайно пестовал город на границе дельты Нила и Азии: отсюда удобно посылать гонцов во все земли и отправлять войско в случае беспорядков. Отпрыски вельмож наперебой вызывались доставлять царские указы на колесницах или верхом на быстрых норовистых скакунах. Нередко царь лично присматривал за работами столяров, кораблестроителей, рудокопов, во все вникая, следя, чтобы все было оснащено наилучшим образом.

«Какое счастье поселиться в Пер-Рамсесе, – пелось в народной песне. – Нет города прекрасней и богаче. И малый и великий здесь обласкан. Акация и явор дарят тень им. Дворцы сияют бирюзой и златом. А над водой резвятся птичьи стаи. И даже дуновенье ветра нежно».

Возле простых домишек с глинобитными стенами, разбросанных среди дворцов и усадеб, ребятишки ели яблоки и гранаты, играли деревянными куклами, потешались над проходившими мимо напыщенными писцами и восторженно глазели на воинов, правящих колесницами. Усадьбу визиря окружали фруктовые сады, оливковые рощи и виноградники: во время праздников и застолий гостям подавали прекрасное собственное вино и угощали щедро, ведь многочисленные житницы никогда не пустовали. Фасад роскошного дома был украшен голубыми изразцами, – так повелось в Пер-Рамсесе, и потому его называли «бирюзовым городом».

Но визирю и его супруге лишь ранним утром был отпущен краткий миг умиротворения. Хотя сад и дивный, будто в царстве праведников, а плоды сладки, как мед, на смену радости и покою пришла тревога: визирь готовился предстать перед фараоном. Царица-мать предупредила, что ее сын понемногу теряет надежду и приходит к убеждению, что все усилия верного визиря тщетны. Рамсес в отчаянии и одинок как никогда, многим кажется, что он обречен.

Нефрет заостренной палочкой подводила глаза сурьмой. Ларчик с красками для лица недаром носил символическое название «обостряющий зрение». Пазаир застегнул на ней драгоценный пояс из аметистовых бусин с пряжкой чеканного золота, – этот пояс нравился Нефрет больше других.

– Будешь ли ты сопровождать меня? – спросил он.

– Надеюсь, мне удастся помочь фараону.

– Я боюсь, Нефрет. Боюсь разочаровать и огорчить его.

Она прислонилась к плечу Пазаира.

– Никто не разнимет наших рук, – прошептала Нефрет. – Гулять с тобой в полном уединении, в саду, где слышится только шум ветра, – вот все, что мне нужно. Никто не разнимет наших рук, ведь я пьяна от счастья просто потому, что ты рядом. Мы вместе, так чего же еще нам желать, визирь фараона?

Дворцовая стража сменялась трижды: в первый, одиннадцатый и двадцать первый день луны; заступая на службу, стражники получали обычную плату зерном, а сверх того вино и мясо. Выстраиваясь для парадной встречи визиря с супругой, они радовались: торжество сулило им награду.

Управитель царского дома встретил с почестями Пазаира и Нефрет в летней резиденции владыки. Они миновали дворик, окруженный белыми стенами, мощенный разноцветными плитами, прошли анфиладу комнат для аудиенций, украшенных коричневыми и желтыми изразцами с голубым, черным и красным узором, затем – тронный зал с нагромождением свитков со священным именем фараона. Миновали покои, отведенные иноземным властителям. Здесь радовали глаз украшения из бирюзы и пестрые росписи с изображением нагих купальщиц и летящих птиц.

– Царь ожидает вас в саду.

Рамсес любил сажать деревья, следуя завету древних правителей, мечтавших превратить Египет в цветущий сад, где все жили бы в довольстве и согласии. Стоя на коленях, Рамсес прививал яблоню. На его руках сияли золотые браслеты с лазуритом, по верхнему краю которых вились изображения диких уток.

Неподалеку лежал лучший страж фараона – прирученный им лев, что сопровождал юного царя еще в битвах с азиатами в самом начале его царствования. Лев слушался лишь своего хозяина и любого, кто осмелился бы угрожать царю, мгновенно разорвал бы на части.

Нефрет осталась ждать мужа возле водоема, где плавали яркие рыбки. Визирь приблизился к Рамсесу, но царь не обернулся, по-прежнему занятый яблоней.

– Всели благополучно в царстве, Пазаир? – спросил он.

– Мой повелитель, я принес недобрые вести.

– Не удалось договориться с послами?

– Посол из Азии прибыл в гневе.

– Азия – извечный наш враг, ее народы не ценят мирной жизни. Перемирие для них означает одно: подготовку к следующей войне. Я укрепил границы Египта на востоке и на западе. Сеть новых крепостей не позволит ливийцам и азиатам захватить наши земли. Гарнизоны выставляют часовых днем и ночью. Каждый день в Пер-Рамсес привозят вести о передвижении войск азиатских владык. Получаю я донесения и о действиях моего визиря. – Царь обернулся и посмотрел Пазаиру в глаза. – Многие достойные люди жалуются на тебя. Начальники провинций недовольны. Придворные ропщут. Закон гласит: «Если визирь совершает промах, не следует ему таиться и запираться; пусть покается перед всеми и загладит свою вину».

– В чем моя вина, мой повелитель?

– Разве не ты приказал наказать палками сановников? Причем палачи с подручными восклицали: «Такого угощения не получал еще ни один из вас!»

– Я не слышал, что восклицали палачи. Но богатые и нищие равны перед Законом. И чем могущественней преступник, тем строже наказание.

– Так ты ни в чем не раскаиваешься?

– Ни в чем.

Рамсес сердечно обнял Пазаира.

– Рад это слышать. Искус властью ты выдержал с честью и не изменил себе.

– Я лишь боялся огорчить вас.

– Торговцы-греки прислали мне длиннейший свиток с жалобой на тебя. Зачем ты их притесняешь?

– Пытаюсь пресечь незаконный ввоз монет, чтобы деньги не поработили Египет.

– И чтобы Бел-Тран не восторжествовал.

– Его преступные сторонники изгнаны. Источник доходов иссяк. Многие от него отвернулись.

– Стоит ему прийти к власти, деньги потекут в Египет рекой.

– У нас в запасе есть еще время, мой повелитель.

– Я буду вынужден отречься от престола, лишь вмешательство богов способно мне помочь.

– Сейчас у Бел-Трана не хватит сил захватить власть.

– Он не отступится, и ради власти готов уничтожить весь Египет. Таких, как Бел-Тран, немало. Счастье, что до сих пор им не удавалось завладеть царством.

– Будем надеяться, не удастся и теперь.

– Чем разгневаны азиатские владыки? – спросил фараон.

– Бел-Тран послал им золото самой низкой пробы.

– Нет оскорбления хуже. Посол грозил войной?

– Единственная возможность сохранить мир – это послать им золота вдвое больше прежнего и высшей пробы.

– Хватит ли нам золота?

– Нет, владыка. По милости Бел-Трана сокровищницы пусты.

– В Азии решат, что я нарушил слово. Нет, отречения не избежать. И все поверят, что Бел-Тран спас Египет.

– Есть средство ему помешать. Сути находится в Коптосе, с ним вместе золотая богиня. Быть может, они укажут нам путь к богатым золотым приискам.

– Отправляйся в Коптос и все разузнай.

– Не так-то это просто.

– Почему?

– Сути возглавил собственное войско. Он прогнал градоначальника Коптоса и занял его место.

– Он нарушил Закон.

– Наши войска окружили Коптос, но я запретил им идти на приступ. Вторжение в город прошло мирно, ни один житель не пострадал.

– Чего ты осмеливаешься просить у меня, Пазаир?

– Если мне удастся уговорить Сути помочь нам, я прошу, чтобы его помиловали.

– Сути сбежал из крепости в Нубии и сейчас, заняв Коптос, совершил величайшее беззаконие. Он виновен.

– Сути – жертва несправедливости, он всегда служил Египту с любовью и верностью. Разве он не заслуживает снисхождения?

– Забудь о своей дружбе, визирь, и служи Закону. Порядок должен быть восстановлен.

Пазаир склонился в низком поклоне. Рамсес в сопровождении льва направился к беседке, где в задумчивости сидела Нефрет.

– Готовы ли вы начать меня мучить? – спросил он.

Более часа осматривала фараона главная целительница. Она поняла, что Рамсеса Великого донимают ревматические боли, и прописала ему отвар ивовой коры^[328], который нужно было пить каждый день. Зубы тоже доставляли немало страданий фараону, многие из них следовало залечить.

Нефрет приготовила пасту из смолы фисташкового дерева, нубийской глины, меда, толченого гранита и медной пыли. Она посоветовала фараону отказаться от молодых сладких побегов папируса, которые он любил жевать, так как они причиняют вред зубной эмали и изнашивают зубы до времени.

– Вы надеетесь на лучшее, Нефрет?

– Если быть до конца откровенной, скажу, что опасаюсь воспаления коренного зуба слева. Я посоветовала бы вам находиться под постоянным наблюдением, иначе придется его вырывать. В особо тщательном уходе нуждаются десны, мы будем укреплять их примочками из календулы.

Нефрет вымыла руки и подала Рамсесу содовое полоскание.

– Не мое будущее заботит меня, Нефрет, а будущее Египта. Я знаю ваш дар ясновидения. Как мой отец, вы чувствуете направление глубинных сил, которые невозможно различить за поверхностным кипением каждодневных событий. Поэтому я вновь повторяю свой вопрос: надеетесь ли вы на лучшее?

– Вы приказываете мне ответить?

– Неужели нам не на что надеяться?

– Душа Беранира бережет Египет, его муки не пройдут бесследно. В глубинах тьмы рождается свет.

* * *

Нубийцы несли сторожевую службу на крышах Коптоса, зорко наблюдая за тем, что делается за его стенами. Каждые три часа опытный старый воин приходил к Сути с донесением.

– Сотни воинов... Они приплыли по Нилу.

– Мы окружены?

– Они расположились лагерем в отдалении и укрепляют свои позиции. Если они пойдут на приступ, нам не выстоять.

– Отправь отдыхать своих людей.

– Ливийцы внушают мне опасение: у них одно на уме – грабежи и игра в кости.

– Стражи пустыни наблюдают за ними.

– А если и эти предадут тебя, что тогда делать?

– Не предадут, пока у меня есть золото. А запасы его неисчерпаемы.

С сомнением покачав головой, старый воин вернулся на террасу дома, откуда он созерцал воды Нила. Он давным-давно устал от пустыни.

Весь Коптос замер, затаил дыхание. Каждый из жителей чувствовал, что воины вот-вот пойдут на приступ. Если чужаки под предводительством Сути сдадутся, город избежит кровавой резни.

Однако Пантера ничего не желала слушать, она настаивала на сражении, убеждая своих «подданных», что они должны выстоять во что бы то ни стало. Сдавшихся египтяне подвергнут страшным карам и казнят мучительной смертью. Золотая богиня вернулась с дальнего юга не за тем, чтобы покориться первому войску, которое встало у нее на пути. Завтра ее царство раскинется до самого моря, и тот, кто останется с ней, будет наслаждаться счастьем и богатством.

Да и как не довериться могуществу Сути? Свет иного мира осеняет его, он сам сделался полубогом. Не ведая страха, он вселяет мужество в тех, кто никогда не имел его. Те, что пронизывают взглядом, давно мечтали о таком военачальнике; он повелевает, не повышая голоса; он натягивает самый тугой из луков; он может разбить голову труса, как пустой орех. Тот, кто осмелится пойти против него, будет уничтожен пламенем, вышедшим из чрева земли.

– Ты заворожила Коптос и его жителей, – сказал Сути Пантере.

Она, только что искупавшись, лежала, наслаждаясь прохладой, возле бассейна:

– Это только начало, любовь моя. Скоро нам будет тесно в Коптосе.

– Твоя мечта обернется гибелью. Нам не выстоять против настоящего войска.

Пантера обняла Сути за шею и привлекла к себе:

– Неужели ты разуверился в своей золотой богине?

– Я потерял разум, послушавшись тебя.

– Что такое разум, когда я вернула тебе жизнь? Не думай о гибели, отдайся нашей мечте. Разве ты не видишь, что она золотая?

Как ни хотелось Сути избавиться от чар Пантеры, но он был перед ней бессилен. Одно прикосновение к ее золотистой коже, умащенной экзотическими благовониями, пробуждало в нем желание, неудержимое, как горный поток. Она опьяняла его ласками и лишала воли. Пантера знала свое могущество, она являлась воплощением самой нежности, когда, приникнув к Сути и обняв его, она увлекла его за собой в бассейн.

Они еще не разомкнули объятий, когда в двери постучал старый нубиец, прервав страстную беседу их тел.

– Вас вызывает на переговоры военачальник-египтянин. Он ждет вас у городских ворот со стороны Нила.

– Один?

– Один и без оружия.

Город погрузился в напряженную звенящую тишину, когда Сути шел на встречу с полководцем в клетчатой цветной юбке, из отряда Амона.

– Ты Сути?

– Градоначальник уступил мне свое место.

– Ты предводительствуешь мятежниками?

– Я удостоен чести возглавлять свободных людей.

– Твои дозорные успели тебе сообщить, что войско наше огромно? Как бы доблестно вы ни сражались, вам не устоять.

– Когда я был колесничим, мой учитель советовал мне не обращать внимания на похвальбу. Еще меньше значения я придаю угрозам.

– Значит, ты отказываешься сдаться?

– А ты в этом сомневался?

– Любая попытка сбежать обречена на провал.

– Атакуйте, мыготовы к встрече.

– Не мне принимать решение о приступе. Команду подаст нам визирь. Пока он не прибудет в Коптос, вам будут по-прежнему подвозить продовольствие.

– Когда прибудет визирь?

– Воспользуйтесь передышкой. Как только визирь Пазаир ступит на эту землю, он поведет нас в бой и восстановит законный порядок.

38

Силкет едва не подпрыгивала на месте от возбуждения, гоняла служанок, выбегала в сад, дожидаясь возвращения супруга, и никак не могла успокоиться. Она даже отвесила пощечину дочери за то, что та утащила тайком пирожное, не обратила ни малейшего внимания на сына, который гонялся за кошкой, и бедняжке пришлось спасаться, забравшись на верхушку пальмы. Наконец она занялась обедом, поменяла все блюда, отчитала детей и бросилась к дверям навстречу мужу.

– Дорогой! Послушай! Какая радость! – восклицала она.

Бел-Тран еще только спускался с носилок, а Силкет в нетерпении уже тянула его за край льняного покрывала, которое он накидывал на плечи, спасаясь от палящего солнца. Торопя мужа, Силкет потянула сильнее и разорвала драгоценный лен.

– Нельзя ли поосторожнее! Оно стоило целое состояние!

– Потрясающая новость! Идем скорее, я налью тебе старого вина в твой любимый кубок!

Женщина-дитя звонко хохотала, ластилась к мужу и вела себя еще ребячливее, чем обычно.

– Сегодня утром я получила послание из дворца! – Из ларца для свитков Силкет достала папирус с царской печатью. – Приглашение от царицы-матери... Она зовет меня! Это победа!

– Приглашение?

– Да, в ее собственный дворец! И об этом будет знать весь Мемфис!

Изумленный Бел-Тран взял папирус. Неужели? Рука царицы-матери! Туя не воспользовалась услугами писца, тем самым подтверждая свое настоятельное желание видеть у себя Силкет.

– Сколько придворных дам годами дожидается подобной чести! А я ее удостоилась.

– В самом деле, достойное удивления чудо.

– А я не удивлена. Это дань уважения к тебе, мой дорогой. Туя – умная женщина, и очень близка с сыном. Видно, он дал ей понять, что его царствование близится к концу. Царица-мать хочет позаботиться о своем будущем. Она хочет со мной подружиться, чтобы ты не лишил ее привилегий и полномочий.

– Значит, ты думаешь, что Рамсес открыл ей правду?

– Он мог просто-напросто намекнуть, что готов к отречению. Усталость, болезни, непонимание того, что нужно для обновления Египта... Рамсес мог назвать любые причины, но Туя поняла главное – перемены неизбежны, и сразу сообразила, какую роль ты будешь играть в будущем. А как тебя склонить на свою сторону? Только сделав меня своим доверенным лицом и введя в свой ближайший круг. Старая царица не без хитрости. Но она поняла, что проиграла. Поняла, что если будет враждовать с нами, то лишится дворцов, слуг и богатства. В ее возрасте это невозвратимая потеря.

– Воспользоваться ее влиянием было бы очень полезно. При поддержке царицы-матери новое правление укрепится без труда и не вызовет сопротивления. Настоящий подарок судьбы! Я не мог даже помышлять о подобном!

– Как мне себя с ней вести? – спросила Силкет, не в силах усидеть на месте от возбуждения.

– Почтительно и доброжелательно. Принимай ее посулы, дай ей понять, что мы принимаем ее помощь и довольны ее покорностью.

– А если она заговорит о судьбе сына?

– Рамсес удалится в храм на территории Нубии, где и будет стариться в обществе жрецов-отшельников. Как только мое правление упрочится и возврат к прошлому будет невозможен, мы избавимся и от матери, и от сына. Прошлое не должно связывать нам руки.

– Ах, какой ты умный, мой дорогой!

* * *

Кему было не по себе. Если Пазаир недолюбливал придворную жизнь и подчинение правилам этикета, то Кем все это просто ненавидел. Облачаясь в роскошные одежды, подобающие верховному стражу, он чувствовал себя шутом. Цирюльник надел на него парик, побрил, умастил благовониями, художник почернил его деревянный нос. И вот уже добрый час Кем сидел без дела в приемной, чувствуя, что даром теряет время. Но разве можно отказаться от приглашения царицы-матери?

Наконец управляющий провел его в покой Туи – строго убранную комнату с небольшими каменными табличками, запечатлевшими подвиги предков. Гораздо меньше ростом, чем высокий нубиец, она внушала почтительный трепет огромной внутренней силой и напомнила Кему тигрицу, приготовившуюся к прыжку.

– Я хотела узнать, насколько вы терпеливы, – сообщила она. – Верховному стражу ни при каких обстоятельствах нельзя терять хладнокровия.

Кем не знал, должен ли он остаться стоять, или ему надо сесть, следует ли что-то ответить, или требуется промолчать.

– Каково ваше мнение о визире Пазаире? – спросила Туя.

– Он – человек справедливый, он единственный справедливый человек, которого я знаю! Если вы хотели услышать о нем что-нибудь дурное, то обращайтесь не ко мне.

Кем ответил и тут же понял, что его слова прозвучали слишком вызывающе и грубо, и грубость его непростительна.

– Характер у вас еще хуже, чем у вашего недостойного предшественника, а знания этикета нет совсем, – хмуро заявила царица-мать.

– Я сказал вам правду, моя повелительница.

– Немалый подвиг для верховного стража.

– Для меня мало значат мой титул и моя должность. Если я согласился принять их, то только для того, чтобы помогать Пазаиру.

– Визирю повезло, а я ценю людей, которым сопутствует везение. Вот вы сейчас и поможете Пазаиру.

– Что я должен сделать?

– Я хочу знать все, что известно о супруге Бел-Трана.

* * *

Как только стало известно, что прибывает судно визиря, портовая стража стала освобождать место у главной пристани Мемфиса. Тяжелые грузовые суда маневрировали с грацией стрекоз и находили для себя место, не толкая других.

Поглотитель теней провел ночь на крыше башни, рядом со зданием таможни и хранилищем папируса. Как только он убьет свою жертву, он сбежит через этот проход. В порту достаточно было только навострить уши, и тебе становились известны все подробности о путешествии Пазаира из Пер-Рамсеса в Мемфис.

Свой план нападения пособник тьмы построил на вполне вероятном ходе событий. Пазаир, желая избежать толпы, жаждущей приветствовать визиря, наверняка поедет не по главной улице города, что ведет из порта во дворец, а вместе со своими охранниками свернет в боковой проулок. Здесь его будет ждать колесница. Визирь задержится, чтобы подняться на колесницу, и это как раз произойдет под тем местом, где затаился поглотитель теней. На этот раз бумеранг достигнет цели.

Оружие ему досталось дешево, на рыночной распродаже. Мог ли торговец распознать убийцу среди шумной толпы покупателей? Как и другие, тот расплатился за свое приобретение свежим луком. Расправившись с визирем, он постарается повидаться с Бел-Траном. Положение главы Двойного Белого дома пошатнулось, многие толковали о его скором падении. Устранив Пазаира, пособник тьмы вернет Бел-Трану уверенность в победе. Но он не сомневался, что Бел-Тран не вознаградит его за помощь, а постарается уничтожить как свидетеля, и собирался принять меры предосторожности. Он назначит ему встречу в пустынном месте, и Бел-Тран должен будет прийти один. Если они договорятся о взаимном молчании, то Бел-Тран вернется домой счастливым победителем, если нет, то ему придется заставить замолчать Бел-Трана навсегда. Требования его не так уж и велики: золото, безопасность, официальная должность под другим именем и дом в Дельте, Мало кто прибегал к услугам пособника тьмы. Но кто знает, может, в один прекрасный день Бел-Трану вновь понадобятся его умения. Царству, основанному на крови, убийца опять поможет своим искусством...

На пристани появился Кем вместе с павианом. Последние опасения поглотителя теней рассеялись: ветер дул ему в лицо. Павиану ни за что не учуять, где он спрятался, не смогут они понять, и откуда брошен бумеранг, потому что на этот раз он не будет описывать дуги, а молнией обрушится сверху.

Судно визиря причалило к пристани. С него сошли Пазаир и Нефрет, и тут же их окружили стражи Кема. Павиан возглавил кортеж, который не пошел по главной улице, а свернул, как и предполагал поглотитель теней, на боковую.

Еще несколько мгновений, и кортеж замедлит ход, и визирь остановится, чтобы подняться на колесницу. Времени вполне достаточно, чтобы бумеранг поразил его в висок.

Согнув руку, поглотитель теней приготовился к броску. Кем и павиан встали по бокам колесницы. Нубиец подал руку Нефрет, помогая ей подняться. Очередь за Пазаиром. Поглотитель теней привстал, он уже видел ненавистный профиль Пазаира и его висок и в последний миг с трудом успел удержать бумеранг, который едва не вырвался у него из рук: на пути бумеранга встал человек, заслонив собой визиря.

Так Бел-Тран, сам того не ведая, спас врага, которому желал гибели.

– Мне необходимо переговорить с вами без промедления, – объявил глава Двойного Белого дома. Его торопливая речь и суетливые жесты весьма раздражали павиана – он недовольно заворчал.

– Это так срочно? – выразил недоумение визирь.

– В вашей приемной меня известили, что вы отменили аудиенции на много дней вперед.

– Неужели я обязан давать вам отчет о том, как я намерен распоряжаться своим временем?

– Положение очень серьезно: я обращаюсь к богине Маат!

Бел-Тран не стал бы произносить подобные слова просто так в присутствии множества свидетелей, среди которых был и верховный страж. Заявление звучало настолько серьезно, что визирь был вынужден согласиться принять его просьбу.

– Маат ответит вам согласно ритуалу. Будьте у меня в два часа.

Ветер внезапно стих. Павиан задрал голову вверх. Поглотитель теней распластался на крыше и ползком отодвинулся от края. Так он и пролежал – ничком, не поднимая головы, – некоторое время. Потом услышал шум отъезжающей колесницы и закусил губу до крови.

* * *

Визирь поздравил Бака, своего личного секретаря. Трудолюбивый и старательный юноша сумел удивительно точно изложить суть дела, не допустив ни малейшей неточности. Бак выразил надежду, что Пазаир и в дальнейшем будет доверять ему составление указов, дабы быть безупречным и в глазах подчиненных, и в глазах народа.

– Я очень доволен твоей работой, Бак, но полагаю, что тебе лучше перейти в другое ведомство.

Юноша побледнел.

– Какую ошибку я допустил?

– Ни единой.

– Скажите мне откровенно, молю вас.

– Ни единой, повторяю тебе.

– Тогда почему вы хотите отказаться от моих услуг?

– Ради твоего же блага.

– Моего блага? Но я счастлив находиться подле вас. Может быть, я кого-нибудь обидел?

– Твоя скромность и вежливость расположила к тебе всех писцов.

– Не скрывайте от меня правды.

– Хорошо. Было бы гораздо разумнее держаться тебе подальше от меня.

– Но я не хочу!

– В ближайшем будущем меня ждет множество опасностей, Бак. Меня и всех, кто ко мне приближен.

– И причина этого Бел-Тран, не так ли? Он хочет погубить вас.

– Не имеет смысла разделять мою участь; в любом другом ведомстве ты будешь в безопасности.

– Подобное малодушие мне не по сердцу. Что бы ни произошло, я остаюсь с вами, – твердо заявил Бак.

– Ты слишком молод. К чему губить собственную карьеру?

– Мне нет дела до карьеры. Вы доверились мне, я доверяюсь вам.

– Ты понимаешь, что поступаешь неосторожно?

– А вы на моем месте поступили бы по-другому?

Пазаир помолчал немного, глядя на юношу, затем сказал:

– Исправь указ о посадке деревьев в северном квартале Мемфиса. Никто не должен занимать под постройки места, предназначенные для деревьев.

Обрадованный Бак с благодарностью посмотрел на визиря и принялся за работу. На лицо его набежала тень, когда он увидел входящего в комнату Бел-Трана.

Пазаир сидел скрестив ноги и писал распоряжение правителям номов: из-за скорого разлива Нила им следовало проверить состояние плотин, каналов и прудов, задерживающих воду.

Бел-Тран, облаченный в новые одежды с широкими складками, стоял молча и ждал, когда Пазаир освободится.

– Я слушаю вас, – сказал визирь, не поднимая головы. – И прошу вас не терять времени на бесплодную болтовню, переходите прямо к сути дела.

– Знаете ли вы, как велика ваша власть?

– В первую очередь я знаю свои обязанности.

– Вы занимаете верховный пост, Пазаир. Когда самыми высокими особами совершаются преступления против государства, именно вам надлежит восстанавливать справедливость.

– Я не люблю пустых намеков.

– Я буду говорить прямо: вам одному дано право судить членов царского дома и самого фараона в случае, если они предают интересы своей страны.

– Вы осмеливаетесь говорить о предательстве?

– Рамсес виновен.

– Кто его обвиняет?

– Я, желая, чтобы честь нашей страны оставалась незапятнанной. Отослав нашим друзьям в Азию золото низкого качества, Рамсес поставил под угрозу договор о мире. Пусть он предстанет перед судом.

– Но это золото отослали вы! – возмутился Пазаир.

– Фараон никому не позволяет вмешиваться в свои отношения с Азией. Неужели можно предположить, что какой-нибудь из сановников действовал по своей воле?

– Как вы и сказали, у меня есть право восстановить справедливость, и я ее восстанавливаю: Рамсес не виновен, я его оправдываю!

– Я представлю доказательства его вины. В качестве визиря вы обязаны будете принять их к сведению и начать судебное разбирательство.

– Изучение дела будет весьма долгим.

Бел-Тран покраснел от злости и воскликнул:

– Неужели вы не понимаете, что я даю вам последний шанс?! Выступив обвинителем фараона, вы спасетесь сами. Самые влиятельные люди на моей стороне. Рамсес остался в одиночестве, его оставили все.

– С ним остался его визирь.

– Ваш преемник накажет вас за предательство.

– Положимся на Маат, отдадимся в ее руки.

– Вы заслужили свою горькую судьбу, Пазаир.

– Свитки наших деяний, моих и ваших, лягут на весы в другом мире.

Бел-Тран вышел, а Бак передал визирю послание весьма необычного содержания.

– Я подумал, что это письмо вам следует прочитать как можно быстрее.

Пазаир прочитал письмо и сказал:

– Ты прав. Хорошо, что я ознакомился с ним до своего отъезда.

* * *

Маленькое селение неподалеку от Фив, казалось, дремало в тени пальм, защищавших его от жарких лучей майского солнца. Но нет, отдыхали только волы и ослы, а все жители столпились на пыльной площади, где заседал местный суд.

Сельский староста решил наконец покончить с делом старого пастуха Пепи, дикаря, живущего на отшибе среди ибисов и крокодилов, который забивался в гущу папирусов, как только видел сборщика налогов. Вот уже много лет старик не платил налогов, и сельский староста потребовал забрать у него в качестве платы жалкий кусок земли в несколько локтей на берегу реки и сделать его собственностью деревни.

Опершись на суковатую палку, старик стоял на пороге своей хижины, дожидаясь, когда будет рассмотрено его дело. Деревенский судья, приятель старосты и давний враг Пепи, даже не собирался выслушать старика, хотя жители настаивали на этом.

– Судья постановил: решено...

– Мало оснований для решения.

– Кто осмелился меня прерывать?

Пазаир выступил вперед:

– Я! Визирь Египта.

Все узнали Пазаира, ведь он начал свое восхождение с поста судьи в селении, где родился. Изумленные и обрадованные, они низко поклонились ему.

– Согласно закону, я буду у вас главным судьей.

– На изучение дела потребуется немало времени, – проворчал староста.

– Я успел ознакомиться с ним, получив его со вчерашней почтой.

– Долги Пепи...

– Они заплачены, и, стало быть, для суда нет никаких оснований. За пастухом остается его земля, которую он унаследовал от отцов своих отцов.

Жители осыпали визиря похвалами, принесли ему цветы, поднесли пива.

Наконец Пазаир остался наедине со старым пастухом.

– Я знал, что ты вернешься, – сказал Пепи, – и ты вернулся как раз вовремя. Ты всегда был неплохим пареньком, хотя выбрал себе странное занятие.

– Теперь видишь, что и судья может быть справедливым.

– Если честно, я по-прежнему сомневаюсь в этом. Ты вернулся, чтобы поселиться в родном селении?

– К несчастью, нет. Мне нужно ехать в Коптос.

– Тяжелое дело быть визирем. От тебя все ждут заботы о счастье людей.

– Кто не согнется от тяжести такого долга?

– Бери пример с пальмы. Чем больше ее пригибают к земле, тем быстрее она распрямляется и тянется вверх.

39

Пантера съела кусочек арбуза, искупалась, обсушилась на солнце, выпила свежего пива и легла рядом с Сути, чей взгляд был прикован к западному берегу Нила.

– Что тебя беспокоит?

– Почему они не нападают?

– Вспомни о приказе визиря.

– Что мы будем делать, если сюда придет Пазаир?

– Он не придет. Для визиря Египта ты – мятежник вне закона, он оставил тебя. Когда мы дойдем до крайнего нервного напряжения, все наши разногласия прорвутся наружу; очень скоро ливийцы столкнутся с нубийцами, а те, что пронизывают взглядом, присоединятся к египтянам. Армии даже не придется вступать в сражение.

Сути погладил Пантеру по голове и спросил:

– Что ты предлагаешь?

– Нужно разжать тиски. Воспользуемся стремлением к победе наших воинов, пока они нам повинуются.

– Нас уничтожат.

– Что ты об этом знаешь? Мы с тобой уже привыкли к чудесам. Если мы победители, мы возьмем и Фивы! Коптос мне кажется слишком маленьким, да и мрачность тебе не идет.

Обхватив Пантеру за бедра, Сути приподнял ее, и ее грудь оказалась на уровне его глаз. Светлые волосы ливийки слились с солнечным светом. Запрокинув голову и раскинув руки, она только попросила:

– Заставь меня умереть от любви.

* * *

Нил менял обличье: опытный взгляд мог заметить, что синяя вода понемногу тускнела, ее уже затемнял первый ил, принесенный течением с далекого юга. В июне закончится жатва, в деревнях уже шла молотьба.

Прошедшую ночь Пазаир провел под открытым небом в своей родной деревне, под охраной Кема и Убийцы. Он наслаждался запахами ночи, а затем – красками зари. В то время когда Пазаир был начинающим судьей, он часто позволял себе это удовольствие.

– Мы отправляемся в Коптос, – объявил он Кему. – Я отговорю Сути от его безумных планов.

– Вы рассчитываете договориться?

– Он меня послушает.

– Вы прекрасно знаете, что нет.

– Мы смешали нашу кровь, он мой духовный брат. Мы поймем друг друга без слов.

– Я не оставлю вас с ним наедине.

– Не вижу другого выхода.

Из пальмовой рощи появилась воздушная и светящаяся Нефрет с диадемой из цветов лотоса и ожерельем из бирюзы. Она была так прекрасна, что Пазаиру показалось, что он грезит. Обняв ее, он заметил, что Нефрет еле сдерживает слезы.

– Я видела ужасный сон, – объяснила она. – Ты умирал на берегу Нила и звал меня. Я пришла предотвратить судьбу.

* * *

Поглотитель теней понимал, что риск велик. Но где визирь подвергался наибольшей опасности, если не в Коптосе? В Мемфисе он уже становился недосягаемым. Если вспомнить о досадной последней помехе, то опять везение сопутствовало Пазаиру. Можно подумать, что боги на самом деле охраняли его, и, хотя эта мысль не раз приходила ему в голову, поглотитель теней отказывался в нее верить. Успех переменчив, в конце концов изменит и Пазаиру.

Мемфис был полон слухов. На рынке говорили об отряде мятежников, вышедших из пустыни, якобы захвативших Коптос и угрожавших Фивам. Быстрое вмешательство армии рассеивало беспокойство, но все задавались вопросом, какому наказанию визирь подвергнет бунтовщиков. То, что он сам займется наведением порядка, ни у кого не вызывало сомнения. Ведь Пазаир был человеком действия и сразу откликался на происходящее.

Поглотитель теней почувствовал, как по пальцам пробежала дрожь. Это напомнило ему о первом убийстве, совершенном на службе у заговорщиков во главе с Бел-Траном. Поднимаясь на судно, которое следовало в Коптос, он ощутил уверенность в том, что на этот раз все удастся.

* * *

– Визирь! – закричал нубийский часовой.

Жители Коптоса выбежали на улицы. Говорили о нападении, об отряде лучников, о множестве штурмовых башен, о сотнях колесниц.

С террасы дома градоначальника Сути восстанавливал порядок.

– Это безусловно визирь Пазаир, – возвестил он зычным голосом. – Он в своем официальном наряде, но он – один.

– А войско?

– С ним нет ни одного бойца.

– Что ты думаешь делать? – спросила Пантера.

– Выйти из Коптоса и встретить его.

Пантера попробовала удержать возлюбленного:

– Это ловушка, в тебя будут стрелять из лука.

– Ты плохо знаешь Пазаира.

– Не слушай его, не уступай ни в чем!

– Успокой свой народ, золотая богиня.

* * *

Стоя в лодке, Нефрет, Кем и павиан смотрели вслед Пазаиру. Молодая женщина была ни жива ни мертва от страха, нубиец не переставал себя упрекать:

– Пазаир заупрямился, потому что дал слово... Мне следовало бы его запереть!

– Сути не причинит ему вреда.

– Мы не знаем. Возможно, он изменился, вкус власти вскружил ему голову. Кого встретит теперь визирь?

– Он сумеет его убедить.

– Я не могу оставаться здесь и бездействовать. Я присоединюсь к нему.

– Нет, Кем, будем уважать его волю.

– Если с ним случится несчастье, я вырежу всех жителей этого города.

Визирь остановился в десятке метров от главных ворот Коптоса со стороны Нила. Он воспользовался выложенной плитами аллеей, идущей от пристани, по бокам которой были установлены небольшие жертвенники, куда во время процессий жрецы возлагали приношения богам.

В тяжелом строгом облачении, достойном его сана, спокойно опустив руки, Пазаир поджидал шедшего ему навстречу Сути.

С длинными волосами, загоревший, возмужавший, Сути был в ожерелье из золота, на поясе набедренной повязки висел кинжал с золотой рукояткой.

– Кто будет подходить первым?

– Ты еще соблюдаешь наши порядки?

Сути приблизился. Мужчины стояли друг против друга.

– Ты оставил меня, Пазаир.

– Ни на мгновение.

– Могу ли я тебе верить?

– Разве я тебе когда-нибудь лгал? Мой пост визиря запрещал мне нарушить закон и изменить решение суда в твою пользу. Гарнизон Чару не преследовал тебя после побега именно потому, что я удержал его внутри крепости. Потом я потерял твой след, но знал, что ты вернешься. Я должен был объявиться, и вот я здесь. Мне бы хотелось появиться здесь без огласки, но возможно и так.

– Я мятежник в твоих глазах.

– На тебя никто не жаловался.

– Я занял Коптос.

– Ни одного погибшего или раненого, ни одного столкновения такого рода.

– А градоначальник?

– Он обратился к войску, которое стоит лагерем неподалеку. С моей точки зрения, никакого непоправимого урона нанесено не было.

– Ты забыл, что по закону я должен стать рабом госпожи Тапени.

– Госпожа Тапени лишена прежних прав. Так она поплатилась за свою жалкую попытку союза с Бел-Траном. Твоя жена и не представляла, что он настолько презирает женщин.

– Это означает...

– Это означает, что можно огласить развод, если ты этого хочешь. Ты сможешь также потребовать часть имущества, но этого я тебе не советую, так как вся процедура займет слишком много времени.

– Мне плевать на имущество!

– Твоя золотая богиня одарит тебя?

– Пантера спасла мне жизнь в Нубии, но египетское правосудие обрекло ее на изгнание.

– Не совсем так, потому что ее вина связана с твоей судьбой. Кроме того, ее героический поступок по отношению к египтянину позволяет мне пересмотреть решение суда. Пантера может свободно находиться на нашей земле.

– Ты говоришь правду?

– Будучи визирем, я обязан это делать. Решения, принятые по справедливости, будут подтверждены судом.

– Я не верю.

– Ты не прав. Я говорю не просто как твой кровный брат, а как египетский визирь.

– Не скомпрометируешь ли ты себя?

– Это не столь важно. С началом паводка я буду смещен со своего поста и заключен под стражу. Победа Бел-Трана и его союзников кажется неотвратимой.

– Азиаты?

– Бел-Тран специально послал им золото плохого качества, фараону придется расплачиваться за это. Чтобы исправить положение, надо отправить еще столько же золота, только настоящего, высшей пробы. У меня нет времени для того, чтобы восстановить наши запасы, разграбленные Бел-Траном. Короче, ловушка захлопнулась. По крайней мере, я спасу тебя и Пантеру. Насладись Египтом в эти последние недели, которые отделяют нас от отречения Рамсеса от престола, а потом покинь его. Эта страна будет ввергнута в преисподнюю, оказавшись во власти греческого золота и самой прозаической, низменной выгоды.

– У меня есть золото.

– То, которое украл полководец Ашер, а ты вернул?

– Его почти хватит, чтобы оплатить египетские долги.

– Благодаря тебе мы избежим войны.

– Ты бы должен был еще полюбопытствовать.

– Это отказ?

– Ты не понимаешь: я открыл город золота, затерянный в пустыне. Огромные запасы драгоценного металла! Я передам Коптосу колесницу, заполненную слитками, а Египту – золото, необходимое для азиатов.

– А Пантера на это согласится?

– Тебе потребуется много убедительности, вот и повод проявить твой талант, – улыбнулся Сути, и друзья заключили друг друга в объятия.

* * *

Во время праздников, посвященных богу Мину, весь Коптос предавался самому разнузданному веселью, когда-либо виданному в Египте. Мин олицетворял собой небесное и земное плодородие и побуждал юношей и девушек соединяться во взаимном порыве желания. Как только было объявлено о перемирии, радость нахлынула с удвоенной силой.

По решению визиря, Коптос получал золото Сути, не облагаемое налогами. Ливийцы были отправлены пехотинцами в корпус армии, расквартированный в Фивах, а нубийцы – в элитные отряды лучников, в то время как стражи пустыни снова занялись своим делом – охраной караванов и горнорабочих, не понеся наказания.

И жители, и армия пировали и веселились. Всюду слышался смех. Сути и Пантера принимали визиря и Нефрет в доме градоначальника, снова переданном правителю Коптоса. Белокурая ливийка, сверкающая золотыми украшениями, недовольно хмурилась.

– Я отказываюсь покинуть город. Мы взяли его, он принадлежит нам.

– Очнись, – заметил Сути, – наши войска исчезли.

– У нас достаточно золота, чтобы купить весь Египет!

– Начните с его спасения, – посоветовал Пазаир.

– Мне – спасать моего традиционного врага?!

– Вам ведь тоже необходимо избежать вторжения азиатов. Если это случится, я дорого не дам за ваше богатство.

Пантера взглянула на Нефрет, ища поддержки.

– Я согласна с супругом: к чему ваши сокровища, если вы не сможете ими воспользоваться?

Пантера задумалась, затем поднялась и стала быстро ходить по комнате, пытаясь преодолеть свои сомнения.

– Чего вы хотите? – спросил ее Пазаир.

– Как спасители Египта, – заявила Пантера с превосходством, – мы можем позволить себе торговаться. Сейчас можно прямо задать визирю вопрос: что может он нам предложить?

– Ничего.

Она аж подпрыгнула:

– Как ничего?

– Вы оба будете очищены от пятен перед лицом закона, освободитесь от обвинений, потому что не совершили никакого преступления. Правитель Коптоса согласится на ваши извинения и примет ваше золото, которое обогатит его город. Он не будет держать на вас зла, ведь вы принесли счастье Коптосу.

Сути расхохотался:

– Мой кровный брат бесподобен! Правосудие глаголет его устами, но он не забывает и дипломатию. Может, ты стал настоящим визирем?

– Я стремлюсь к этому.

– Рамсес велик, недаром он тебя выбрал, а мне повезло с таким другом.

Пантера в негодовании воскликнула:

– Что за царство ты мне подаришь, Сути?!

– Моей жизни тебе не хватает, золотая богиня?

Ливийка набросилась на египтянина и начала бить его кулаками.

– Надо было мне тебя убить!

– Не все потеряно. – Он поборол ее и сжал в объятиях.

– Ты мечтал быть провинциальным распорядителем? – засмеялась Пантера, вырвалась из объятий и взяла кувшин с вином. Тут же она заметила, что Сути поднес руку к глазам. – Он ослеп из-за укуса скорпиона! – вскричала Пантера, выпустив из рук сосуд.

Нефрет ее успокоила:

– Не волнуйтесь, случаи ночной слепоты – это редкая болезнь, но я с ней знакома и вылечу.

Лечебница Коптоса располагала всем необходимым. Нефрет дала Сути средство, составленное из извлеченной из глаз свиньи влаги, свинца, желтой охры и забродившего меда, все вместе было растолчено и превращено в однородную массу; потом Сути напоили отваром из бычьей печени, который он должен был принимать каждый день в течение трех месяцев, чтобы полностью выздороветь.

* * *

Пантера и Нефрет спали. Сути смотрел на звезды, наслаждаясь ночной прохладой. Вместе с Пазаиром, они прогуливались по улицам притихшего города.

– Какое чудо! Нефрет меня воскресила.

– Удача не покинула тебя.

– Что будет с царством?

– Даже с твоей помощью я не уверен, что смогу его спасти.

– Арестуй Бел-Трана и брось его в тюрьму.

– Он слишком изворотлив, и так не выкорчевать корни зла.

– Если все потеряно, не приноси себя в жертву.

– До тех пор пока останется хоть тень надежды, я буду исполнять свой долг.

– Упорство – один из твоих многочисленных недостатков; почему тебе необходимо разбить голову об стену? Послушай меня хоть один раз. Я могу тебе предложить лучшее.

Друзья прошли мимо ливийцев, громко храпевших от выпитого пива.

Сути снова посмотрел вверх, на небо, он снова видел луну и звезды; в тот момент, когда павиан Убийца, следовавший за ним на некотором расстоянии, испустил крик тревоги, молодой человек заметил на крыше лучника, готового выпустить стрелу.

Реакция Сути была молниеносной. Он прыгнул вбок, заслонив собой Пазаира.

Когда Сути упал, пронзенный стрелой, поглотитель теней прыгнул в повозку и умчался прочь.

40

Операция началась на заре и продолжалась три часа. Хотя Нефрет не выспалась, она основательно собралась с силами, чтобы не допустить ошибки. Два хирурга из Коптоса, привыкшие выхаживать стражей пустыни, помогали ей.

Перед тем как вынуть стрелу, которая пронзила грудь Сути прямо над сердцем, Нефрет сделала общее обезболивание. Она дала раненому через короткие промежутки времени десять доз порошка, составленного из опия, корня мандрагоры и кремнезема. Во время операции ее помощник разводил такой же порошок в уксусе и, чтобы Сути не просыпался, давал ему вдыхать пары. Для большей верности тело Сути обмазали обезболивающим бальзамом, в состав которого входил корень мандрагоры, мощное наркотическое средство.

Главная целительница царства осмотрела рану, затем с помощью скальпелей из нефрита расширила ее для того, чтобы вытащить наконечник стрелы. Ее беспокоила глубина раны. К счастью, сердечные каналы оказались не задеты, хотя Сути потерял много крови. Пропитанные медом компрессы остановили кровотечение. Осторожными точными движениями молодая женщина соединила разорванные ткани, потом с помощью тонких ремешков, сделанных из бычьих жил, – края главной раны. Какое-то мгновение Нефрет колебалась: нужна ли пересадка тканей? Подумав, она доверилась своему чутью и крепкой натуре Сути и отказалась от этой идеи. На швы она приклеила ткань, пропитанную жиром и медом, затем забинтовала все тело.

Кем осматривал крышу, откуда стрелял поглотитель теней. Он нашел нубийский лук, которым воспользовался убийца перед тем, как прыгнуть в повозку, украденную у ливийцев. Один из стражников помчался за ним вдогонку, но не настиг, так как время было упущено. Малочисленные свидетели не могли сказать ничего путного. Они лишь заметили выезжавшую из города под покровом ночи колесницу, но никто не мог описать возницу.

Кем был в отчаянии. В этот момент к нему подошел Убийца, взял его за руку и потянул за собой.

– Что ты хочешь? – удивился Кем.

Павиан продолжал тянуть его.

– Хорошо, я иду.

Убийца привел Кема к перекрестку и показал камень, поцарапанный колесницей.

– Он проехал здесь, ты прав, но...

Павиан увлек дальше своего хозяина и остановился возле канавы. Заинтригованный, нубиец подошел ближе. В канаве лежал нож из обсидиана.

– Он и не заметил, как обронил его... – Кем поднял нож и обратился к павиану: – Дорогой мой Убийца! Думаю, что ты только что предоставил нам решающую улику.

* * *

Когда поднялось солнце, Сути открыл глаза и увидел улыбающуюся Нефрет.

– Ты меня очень напугал, – призналась она.

– Разве можно сравнить стрелу с медвежьими когтями? Ты снова меня спасла.

– Стрела прошла совсем рядом с сердцем.

– Какие меня ждут последствия?

– Думаю, останется шрам.

– Когда я снова буду на ногах?

– Ты хорошо сложен, так что очень скоро. Мне кажется, ты еще более окреп за это время.

– Смерть играет со мной.

Голос Нефрет выдавал переполнявшие ее чувства.

– Ты пожертвовал собой ради Пазаира. Не знаю, как я смогу тебя отблагодарить.

Сути нежно взял ее за руку.

– Пантера отняла у меня всю любовь, а иначе я бы сошел от тебя с ума. Никто не разлучит вас с Пазаиром, ваш союз крепче ударов судьбы. Сегодня они выбрали меня в качестве прикрытия, и я горжусь этим.

– Пазаир хочет поговорить с тобой.

Визирь тоже вошел взволнованный:

– Ты не должен был рисковать своей жизнью, Сути.

– Мне казалось, что визири не говорят чепухи.

– Тебе больно?

– Нефрет в совершенстве владеет искусством успокаивать боль, я почти ничего не чувствую.

– Нашу беседу прервали.

– Я помню об этом.

– Итак, что ты хотел мне предложить? Думаю, жить на широкую ногу, любить, праздновать, упиваться каждым новым днем, не так ли?

– А что хочешь ты? – спросил Сути.

– Я бы желал уединиться в деревне вместе с Нефрет, вдали от интриг и суеты, в которых мне приходится пребывать.

– Пустыня изменила меня, Пазаир; это она – мое будущее и мое царство. Я научился делить с ней секреты, питаться ее тайнами. Вдали от нее я чувствую себя отяжелевшим и старым, но как только мои ступни соприкасаются с песком, я вновь чувствую себя молодым и бессмертным. Настоящий закон только в пустыне, будь со мною, ты тоже сделан из этого теста. Уйдем вместе, покинем этот мир лжи и порока.

– Сути, если визирь и существует, то именно для того, чтобы одолеть эту ложь, дабы воцарилась справедливость.

– Тебе удалось этого достичь?

– Каждый день предоставляет мне свой набор побед и поражений, но Истина пока еще правит Египтом; как только всем будет заправлять Бел-Тран, справедливость покинет этот мир.

– Не дожидайся этого момента.

– Помоги мне в моей борьбе.

Сути отвернулся, словно отказываясь от предложения друга, а когда Пазаир выходил из комнаты, буркнул:

– Дай мне поспать! Как ты хочешь, чтобы я боролся, если мне хочется спать?

* * *

Лодка царицы-матери везла Силкет из Мемфиса в Пер-Рамсес. Укрывшись от раскаленного июньского солнца в прохладной каюте, супруга Бел-Трана использовала путешествие, чтобы предстать перед Туей в полном блеске. Ее умащивали благовониями, делали массаж и подавали фруктовые соки. На пристани ее ожидали носилки с балдахином от солнца. Дорога не отняла много времени, поскольку Силкет препроводили на берег озера, где находилась царская резиденция. Затем двое слуг спустились вместе с ней в расписанную голубым лодку, которая причалила к острову, где в беседке Туя читала поэмы Старого Царства, восхваляющие божественную красоту египетских пейзажей и уважение, которое люди должны испытывать по отношению к богам.

Силкет была в панике. Многочисленные украшения и роскошный льняной наряд ее никак не ободряли: способна ли она встретиться лицом к лицу с самой богатой и влиятельной женщиной Египта?

– Присядьте рядом со мной, Силкет, – пригласила царица-мать.

К большому удивлению Силкет, она совсем не походила на неприступную мать Рамсеса Великого, какой она привыкла видеть Тую на приемах. С распущенными волосами, босыми ногами, в простом белом одеянии, без каких-либо украшений и краски на лице, Туя была похожа на обыкновенную женщину. Но ее голос проникал в самую душу.

– Вы, должно быть, страдаете от жары, дитя мое.

Не способная вымолвить ни слова, Силкет села на траву, забыв про неизбежные зеленые пятна, которые испортят дорогой лен.

– Располагайтесь в свое удовольствие, купайтесь, если хотите.

– Мне... мне не хочется, моя повелительница.

– А свежего пива?

Силкет не могла отказаться и взяла длинный сосуд с металлической трубочкой, позволявшей понемногу отпивать чудесный напиток. Она сделала несколько глотков, потупив взор, не находя в себе силы вынести взгляд Туи.

– Я люблю июнь, – сказала царица-мать. – В это время ослепительно светит солнце. А вы боитесь сильной жары?

– Она... она сушит мою кожу.

– У вас есть все необходимые умащения и бальзамы?

– Да, конечно.

– Вы много времени проводите за туалетом?

– Много часов в день... Мой муж очень требователен.

– Мне говорили о его замечательной карьере.

Силкет слегка приподняла голову: царица-мать сама ступила на территорию, где она ее подстерегала. Страх уменьшился. Эта женщина, производящая такое сильное впечатление, с тонким и прямым носом, с выступающими скулами и квадратным подбородком, – не будет ли она ее покорной рабой? Ненависть, подобная той, которая заставила ее обнажиться перед главным стражем сфинкса, дабы лишить его твердости и позволить мужу победить его, нахлынула на Силкет. Она любила подчиняться лишь Бел-Трану, остальные же должны находиться у ее ног. Предвидение унижения царицы-матери вызвало у нее состояние, близкое к экстазу.

– Замечательная, моя госпожа, это точное слово.

– Скромный чиновник стал большим человеком в государстве... Только в Египте возможны подобные возвышения. Но важно расстаться со своими представлениями маленького человека, когда достигаешь величия, не правда ли?

Силкет нахмурила брови:

– Бел-Тран честный и работящий. Он думает лишь об общем благе.

– Поиск власти вызывает столкновение интересов, о которых я имею довольно отдаленное представление.

Силкет ликовала: рыбка клюнула! Для большей смелости она отпила еще холодного пива, такого изысканного, что по телу пробежала сладкая истома.

– В Мемфисе шепчутся, что фараон болен, – заметила она.

– Он очень устал, госпожа Силкет, на нем непосильное бремя.

– Не должен ли он скоро объявить праздник обновления?

– Такова священная традиция.

– А если нарушится магический ритуал?

– Тогда боги возвестят, что призывают к правлению нового фараона.

На лице Силкет появилась жестокая улыбка.

– Только боги могут быть этому причиной?

– Вы слишком туманно выражаетесь.

– Не обладает ли Бел-Тран природой царей?

Туя задумчиво взглянула на уток, скользивших по зеркальной глади озера.

– Разве мы можем пытаться приподнять занавес будущего?

– Бел-Тран может это, моя госпожа!

– Великолепно.

– Мы с мужем рассчитываем на вашу поддержку. Всякий знает, что вы очень верно судите.

– Такова роль царицы-матери: смотреть и советовать.

Силкет выиграла; она почувствовала себя легкой, как птичка, стремительной, как шакал, заостренной, как клинок кинжала. Египет почти уже принадлежал ей.

– Как вашему мужу удалось собрать такое состояние?

– С помощью производства папируса. Конечно, пришлось словчить со счетами. Никто не может обойти его в этом.

– Пришлось ли ему совершить что-то незаконное?

Силкет уже не могла остановиться:

– Моя повелительница! Дела, не правда ли, всегда дела? Если кому-то хочется выйти в первые ряды, иногда надо забыть о чести. Обычные люди скованы этими путами, а Бел-Тран освободился от них. Он изменил обычаи в ведомствах. Никто не заметил растрат. Государство обрело свои счета, а он свои! Теперь уже поздно его обвинять в чем-либо.

– Он вас обеспечил личным состоянием?

– Конечно!

– Каким образом?

– Самым дерзким!

– Расскажите мне.

– Вы не поверите своим ушам, – ликовала Силкет. – Речь идет о проделках с папирусом для «Книги мертвых». Будучи поставщиком большей части знати, он нашел переписчиков, способных нарисовать сцены и описать воскресение умершего в другом мире.

– В чем же состоит обман?

– Сначала он передал обещанный им папирус, но худшего качества. Затем уменьшил количество текстов, не понижая цен и не слишком высоко оплачивая работу переписчиков. Семьи умерших, раздавленные горем, и не подумали о проверке. У меня также имеется огромное количество греческих монет. Они пока лежат в моих сундуках, ожидая свободного хождения денег... Какие перемены, вы только представьте! Вы не узнаете старого Египта, скованного ненужными традициями и ветхими обычаями.

– Это речи вашего супруга, если я не ошибаюсь, – заметила царица-мать.

– Единственные, которые должны слушать в Египте!

– А у вас есть собственные мысли, Силкет?

Вопрос привел красотку в замешательство.

– Что вы хотите сказать?

– Убийство, кража, ложь вам кажутся хорошими устоями для царствования?

Возбудившись, Силкет продолжала:

– Если это необходимо, то почему бы и нет?! Мы слишком далеко зашли, чтобы отступать. Я сама сообщница и виновна! И жалею, что не я уничтожила мудреца Беранира. А визирь Пазаир – основное препятствие к... – Головокружение заставило ее пошатнуться, она поднесла руку ко лбу. – Что со мной?.. Почему я вам все это говорю?..

– Потому что вы выпили пива, в которое добавили мандрагору; ее вкус незаметен, но он развязывает язык. Благодаря ему слабые натуры освобождаются от секретов. Мандрагора слишком быстро подействовала, потому что вы привычны к дурману.

– У меня болит живот!

Силкет поднялась. И небо, и земля двигались. Она упала на колени, закрыв глаза руками.

– Махинации с «Книгой мертвых» – гнусное преступление, – вынесла вердикт Туя. – Вы наживались на несчастьях других людей. Я сама подам жалобу в суд визиря.

– Она ни к чему не приведет! Вы вскоре станете моей служанкой, – вызывающе ответила Силкет.

– У вас ничего не выйдет, Силкет, потому что поражение в вас самих. Вы никогда не станете госпожой. Ваша низость будет всем известна. Никто вас не примет, даже если у васбудет какая-то власть. Вы увидите, что подобное невозможно. Придется отказаться от ваших головокружительных амбиций.

– Бел-Тран вас раздавит!

– Я уже старая женщина и не боюсь бандитов такого рода. Мои предки боролись с завоевателями более опасными, чем он, и победили. Если он надеялся на вашу поддержку, то будет разочарован: вы ему не помощница.

– Я помогу мужу, мы вместе придем к победе.

– Вы не способны. У вас ограниченный ум, хрупкие нервы, полное отсутствие собственной личности, разрушительный внутренний огонь, подпитываемый ненавистью и лицемерием. Вы не только ему навредите, но рано или поздно его предадите.

Силкет задрожала.

По знаку Туи к берегу причалила голубая лодка.

– Отвезите эту женщину в порт, – приказала царица-мать гребцам. – Пусть она сразу же покинет Пер-Рамсес.

Едва Силкет ступила в лодку, как ее тут же сразил сон. В голове стоял невыносимый гул, словно пчелы пожирали ее мозг.

41

Опираясь на плечо Пазаира, Сути шагнул на судно, которое возвращало их в Мемфис. Нефрет с удовлетворением следила за поправкой их друга. Пантера восхищалась своим героем и мечтала о великой реке, которая будет ей принадлежать. С севера на юг и с юга на север они будут передвигаться на огромном судне, наполненном золотом, и будут раздавать его городам и селениям, расположенным вдоль берегов. Поскольку невозможно завоевать царство силой, почему бы не использовать дары? В тот день, когда будут исчерпаны месторождения исчезнувшего города, весь народ восславит имена Пантеры и Сути. Вытянувшись на палубе, Пантера доверила свое медное тело обжигающим ласкам летнего солнца.

Нефрет снова перевязала Сути и спросила:

– Рана затягивается, как ты себя чувствуешь?

– К бою еще не готов, но уже держусь на ногах.

– Могу ли я попросить тебя отдохнуть? Иначе рана не скоро заживет.

Сути растянулся на циновке под навесом. Его силы восстанавливались благодаря сну.

Нефрет глядела на величественный Нил. Пазаир подошел сзади и обнял ее.

– Ты считаешь, что паводок наступит раньше?

– Вода поднимается, но ее цвет меняется довольно медленно. Возможно, мы выиграем несколько дней передышки.

– Как только в небе засияет звезда Сотис, Исида прольет свои слезы, и тогда воскрешающая сила оживит реку, пришедшую из иного мира; как и всегда, смерть будет побеждена, но Египет наших отцов исчезнет.

– Каждую ночь я взываю к душе нашего ушедшего учителя; я уверена, что она недалеко от нас.

– Нас ждет скорый крах, Нефрет: мне не удалось найти ни убийцу, ни Завещание богов.

К ним подошел Кем.

– Извините, что беспокою, но мне хотелось бы просить вас, визирь, об одном повышении.

Пазаир удивился:

– Как, вы, Кем, занимаетесь продвижениями по службе?

– Сторожевой павиан Убийца этого заслуживает.

– Мне следовало самому подумать об этом раньше. Без его участия я бы давно уже был на Западном берегу.

– Он не только спас вам жизнь, но еще и предоставил нам возможность уличить поглотителя теней. Разве этот подвиг не стоит звания офицера с повышением содержания?

– Что это за возможность, Кем?

– Дайте Убийце довести дело до конца, а я буду ему в этом помогать.

– Кого вы подозреваете?

– Мне осталось осуществить несколько проверок, чтобы узнать имя виновного, но уверяю вас, что он от нас не уйдет.

– Сколько времени займут ваши поиски?

– В лучшем случае – сутки, в худшем – неделю. Как только Убийца почует его, он его возьмет.

– Вы арестуете его, чтобы потом предать его суду.

– Поглотитель теней совершил много убийств.

– Если вы не убедите павиана поберечь его, я буду вынужден освободить его от этого расследования.

– Поглотитель теней пытался его уничтожить, выставив против него другую обезьяну: как он может об этом забыть? Будет несправедливо помешать Убийце сделать свое дело.

– Нам необходимо выяснить, несет ли поглотитель теней ответственность за смерть Беранира и кому он служит.

– Вы это узнаете, но больше я ничего не могу обещать. Если Убийца взял след, его ничто не остановит.

– Будьте очень осторожны, и вы, Кем, и ваш павиан.

* * *

Бел-Тран переступил порог своего владения, но никто не вышел ему навстречу. Раздосадованный, он позвал управляющего, но откликнулся почему-то только садовник.

– А где управляющий?

– Он уехал с двумя служанками и вашими детьми.

– Ты пьян?

– Нисколько. Именно так и есть, я вас уверяю.

Бел-Тран в гневе вошел в дом и столкнулся со служанкой Силкет.

– Где мои дети?

– Уехали в ваш дом в Дельте.

– По чьему указу?

– Вашей жены.

– Где она?

– В своей комнате, но...

– Говорите!

– Она совсем подавлена: после возвращения из Пер-Рамсеса она плачет, не переставая.

Широкими шагами Бел-Тран пересек обширные помещения дома и ворвался на половину своей супруги. Та рыдала, свернувшись калачиком.

– Ты все еще больна? – Он встряхнул ее, но Силкет никак не отреагировала. – Почему ты отослала детей в деревню? Ответь! – Бел-Тран дернул ее за руки, вынуждая сесть. – Отвечай! Я приказываю!

– Им грозит опасность.

– Ты бредишь.

– И мне, мне тоже грозит опасность.

– Что произошло?

Рыдая, Силкет рассказала про свою встречу с царицей-матерью.

– Эта женщина – чудовище, она меня уничтожила.

Бел-Тран отнесся к рассказу жены очень серьезно и даже заставил ее повторить все обвинения, которые предъявила Туя.

– Приди в себя, дорогая.

– Она заманила меня в ловушку!

– Успокойся, совсем скоро у нее не будет никакой власти.

– Ты не понял? Меня больше не примут во дворце, каждый мой жест будет осмеян, мое поведение подвергнется критике, любое побуждение будет смешено с грязью... Кто сможет противостоять такой травле?

– Успокойся.

– Как я могу успокоиться, если Туя уничтожила мою репутацию!

Силкет одолел неистовый гнев. Она стала выкрикивать бессвязные фразы, в которых упоминались толкователь снов, поглотитель теней, ее дети, недоступный ей трон и непереносимые боли в желудке.

Бел-Тран в задумчивости вышел от нее. Царица-мать обладала здравым умом: Силкет из-за помрачения рассудка никогда не сможет принадлежать египетскому двору.

* * *

Пантера предавалась мечтам. Путешествие по Нилу, в полной безопасности, рядом с визирем и Нефрет, погрузило ее в непривычную безмятежность. Не признаваясь в этом Сути, она почему-то мечтала о просторном доме, окруженном садом. Жажда завоевания куда-то испарилась. Присутствие Нефрет успокоило огонь, пожиравший ее с того момента, как ей пришлось бороться за свое существование. Пантера открывала для себя нежность, которую раньше презирала как болезнь слабаков. Египет, эта ненавистная земля, становилась ее тихой гаванью.

– Мне нужно с вами поговорить, – обратилась она к визирю.

Пазаир составлял охранительный указ, в котором для каждой провинции перечислялись животные, которых нельзя было убивать и употреблять в пищу.

– Я вас слушаю.

– Пойдемте на корму, мне нравится созерцать Нил.

Облокотившись на перила, похожие на зачарованных путешественников, визирь и ливийка тихо переговаривались. По берегу шли ослики, нагруженные зерном, на которых покрикивали дети. В деревнях, в тени пальм, женщины занимались приготовлением пива, в полях крестьяне заканчивали молотьбу. Все ждали паводка.

– Я отдаю вам мое золото, визирь Египта.

– Вы и Сути вместе нашли заброшенный город, золото принадлежит вам.

– Приберегите эти богатства для богов, они смогут найти им лучшее применение, чем смертные. Только позвольте мне жить здесь и забыть прошлое.

– Я должен сказать вам правду: через месяц эта страна сменит свою душу. Она переживет такие потрясения, что вы ее не узнаете.

– Месяц душевного спокойствия – это очень много.

– Моих друзей будут преследовать, их заключат под стражу, может, даже казнят. Если вы мне поможете, вас ждет та же участь.

– Я не меняю решений, – гордо заявила красавица. – Возьмите золото, чтобы избежать войны с Азией. – И она снова с наслаждением вытянулась под обжигающим солнцем.

Сути встал рядом с Пазаиром.

– Я уже хожу и шевелю левой рукой, – сказал он. – Немного больно, но терпеть можно. Твоя жена волшебница.

– Пантера – еще одна волшебница.

– Настоящая ведьма! Доказательство тому – я так и не смог освободиться от ее чар.

– Она отдает ваше золото Египту, чтобы избежать конфликта с азиатами.

– Я вынужден подчиниться.

– Она хочет быть счастливой вместе с тобой; мне кажется, Египет покорил ее.

– Какое ужасное будущее! Наверное, мне потребуется истребить отряд ливийцев, чтобы вернуть ей бодрость духа! Но давай сейчас поговорим о тебе.

– Ты знаешь правду.

– Только ее часть; но я вынужден прийти к заключению, что ты тонешь в своем главном недостатке: уважении к другим.

– Это закон Истины.

– Вздор! Ты на войне, Пазаир, ты берешь на себя слишком много ударов, не отвечая. Еще неделя, и благодаря Нефрет я снова перейду в наступление.

– Не сойдешь ли ты с пути Закона?

– Когда военные действия уже объявлены, нужно проложить свой собственный путь, иначе попадешь в засаду. Бел-Тран не отличается от других врагов.

– Нет, Сути, у него есть оружие, против которого не можем ничего сделать ни ты, ни я.

– Какое?

– Я обязан хранить молчание. Я дал слово фараону.

– Тебе остается слишком мало времени для действия.

– С началом паводка Рамсес отречется. Его восстановление будет уже невозможно.

– Твое поведение становится пагубным! До настоящего момента ты, безусловно, был прав, не признавая ни тех, ни других. Сейчас собери всех, кому ты доверяешь, открой им силу этого оружия и истинные причины недееспособности Рамсеса. Вместе мы отразим удар.

– Я должен посоветоваться с фараоном; только он может позволить мне ответить на твое предложение. Вы высадитесь в Мемфисе, а я продолжу путь до Пер-Рамсеса.

* * *

Нефрет положила лотосы, васильки и лилии на жертвенник небольшого храма, открытого для живущих в этом мире, здесь она могла общаться с душой Беранира, чье тело покоилось в саркофаге, в недрах матери-земли. Через прорезь в стене гробницы она созерцала статую убитого учителя.

Темнота ей показалась не такой глубокой как обычно. Нефрет почувствовала, что проницательный взгляд Беранира остановился на ней. Это были уже глаза не умершего, но живущего, вернувшегося из иного мира, чтобы передать ей послание, находящегося по ту сторону человеческих слов и мыслей.

Она была потрясена и постаралась избавиться от всего ненужного с тем, чтобы принять в свое сердце неизреченную истину. И Беранир заговорил с ней, как и когда-то, своим суровым, хорошо поставленным голосом. Он напомнил о свете, которым питаются праведники, описал красоту их царства, где мысль парила среди звезд.

Когда голос Беранира затих, молодая женщина поняла, что он указал дорогу, по которой должен двигаться визирь. Победа зла не была неизбежна.

Выходя из необъятного края погребений в Саккаре, Нефрет столкнулась с бальзамировщиком Джуи. Бледный, с длинными тонкими руками и ногами, он шел в свою мастерскую.

– Я занимался погребением Беранира, как вы и хотели.

– Спасибо, Джуи.

– Вы кажетесь очень взволнованной.

– Это ничего.

– Не хотите ли воды?

– Нет, мне нужно быть в лечебнице. До скорой встречи.

Усталым шагом бальзамировщик побрел под неумолимым солнцем в направлении дома со множеством маленьких окошек. Около стен выстроилось множество саркофагов самого разного качества. Мастерская располагалась в уединении, вдали виднелись пирамиды и гробницы. Каменистый холм заслонял зелень на окраине пустыни.

Джуи толкнул дверь, открывшуюся со скрипом, надел фартук из козьей кожи, покрытый коричневатыми пятнами, осмотрел потухшим взором только что доставленный ему труп. За бальзамировку этого тела ему заплатили по второй категории, что требовало использования умащений и мазей. Уставший бальзамировщик вооружился железным крюком, с помощью которого извлекал через ноздри мозг умершего.

Обсидиановый нож упал к его ногам.

– Ты потерял это в Коптосе.

Очень медленно Джуи обернулся. На пороге мастерской стоял начальник стражи Кем.

– Вы ошибаетесь.

– Этим ножом ты надрезаешь тела трупов.

– Я не единственный бальзамировщик в Египте.

– Зато единственный, кто много путешествовал в последние месяцы.

– Это не запрещено.

– Каждый раз, когда ты покидаешь свой пост, ты должен докладывать об этом. Твои передвижения совпали с перемещениями визиря, которого ты неоднократно пытался устранить.

– У меня настолько трудное ремесло, что мне просто необходим воздух.

– С твоим ремеслом живут на отшибе и совсем не покидают место работы. К тому же никто из твоих родственников не живет в Фивах.

– Там очень красивые места, у меня есть такое же право передвигаться, как и у любого другого.

– Ты хорошо разбираешься в ядах.

– Откуда вы знаете?

– Я ознакомился с твоим послужным списком. До того как стать бальзамировщиком, ты работал помощником в лечебнице.

– Разве закон запрещает менять занятие?

– Ты также великолепно владеешь бумерангом, ведь твоим первым ремеслом была ловля птиц.

– Это можно рассматривать как преступление?

– Все указывает на то, что именно ты поглотитель теней, пытавшийся убить визиря Пазаира.

– Клевета.

– Формальное доказательство: этот дорогой нож из обсидиана. Он имеет отметку бальзамировщиков и номер, совпадающий с твоей мастерской в Саккаре. Ты не должен был его терять, Джуи. Тебя подвела любовь к своему ремеслу, любовь к смерти.

– Суд не посчитает эту улику достаточной.

– Ты хорошо знаешь, что нет, и последнее подтверждение спрятано здесь, я уверен.

– Вы хотите произвести обыск?

– Да.

– Я протестую, я невиновен.

– Чего же ты боишься?

– Это мое владение, никто не смеет входить сюда без моего разрешения.

– Я начальник стражи, я могу. Только перед тем, как показать мне подвал, положи свой железный крюк. Мне не нравится твое оружие.

Бальзамировщик послушался.

– Иди вперед.

Джуи ступил на истертые и скользкие ступеньки лестницы. Два постоянно горящих факела освещали огромный погреб, где стояли один на другом саркофаги. В глубине находилось штук двадцать сосудов, в которые складывались внутренние органы умерших.

– Открой их, – потребовал Кем.

– Это будет святотатством.

– Я беру его на себя.

Нубиец снял крышки в виде головы павиана, головы собаки, головы сокола: в сосудах находились только внутренности.

В четвертом, с крышкой в виде головы человека, оказался огромный слиток золота. Кем продолжил поиски и нашел еще три таких же.

– Цена за твои убийства?

Со скрещенными на груди руками, Джуи казался почти безразличным.

– Сколько ты хочешь, Кем?

– Сколько ты мне предлагаешь?

– Если ты пришел без павиана и без визиря, то это затем, чтобы продать свое молчание. Тебе хватит половины моей прибыли?

– Надо еще удовлетворить мое любопытство: кто тебе заплатил?

– Бел-Тран и его сообщники. Вы с визирем переманили на свою сторону почти всех. Только он и его жена Силкет продолжают бороться с вами. Красивая дрянь, можешь мне верить. Это она передавала мне все приказания, когда я должен был устранить ненужного свидетеля.

– Ты убил мудреца Беранира?

– Я веду список моих достижений, чтобы вспоминать о них в старости. Беранир не входит в число моих жертв. Я бы не отступил, можешь быть уверен, но меня об этом не просили.

– Кто виновен в его смерти?

– Не имею представления, мне наплевать на это. Твой поступок хорош, Кем, я другого от тебя и не ждал. Я знал, что если ты меня вычислишь, ты не предупредишь визиря, а придешь требовать свою долю.

– Оставишь ли ты в покое Пазаира?

– Он будет моим единственным провалом... если ты мне подашь руку помощи...

Нубиец прикинул на руке вес слитков:

– Они восхитительны.

– Жизнь коротка, надо уметь ею воспользоваться.

– Ты совершил две ошибки, Джуи.

– Поговорим лучше о будущем.

– Первая – ты посчитал мне неправильную цену.

– Ты хочешь все?

– Мне не хватит и горы золота.

– Ты смеешься?

– Вторая – ты поверил, что Убийца забудет, что ты выставил против него соперника, готового разорвать его на кусочки. Другие, возможно, испытали бык тебе сочувствие, но я лишь неотесанный раб, а он – обидчивая и злопамятная обезьяна. Убийца – мой друг, он мог умереть из-за тебя. Но когда он требует мести, я должен его послушаться. Благодаря ему, тебе не придется больше поглощать тени.

У подножия лестницы появился павиан. Никогда Кем не видел его настолько разъяренным: налившиеся кровью глаза, ощетинившаяся шерсть, обнажившиеся клыки. Он издал рык, леденящий кровь. Не оставалось никакого сомнения в виновности Джуи.

Поглотитель теней отступил. Убийца ринулся на него.

42

– Ложись, – попросила Нефрет Сути.

– Боль уже прошла.

– Я должна проверить сердечные каналы и циркуляцию крови.

Нефрет проверила в нескольких местах пульс Сути, постоянно сверяясь с маленькими водяными часами, которые носила на запястье. Они были градуированы точками, располагающимися одна над другой по двенадцати вертикальным линиям. Она высчитала внутренние ритмы, сравнила их между собой и констатировала, что они звучат четко и регулярно.

– Если бы я не оперировала тебя сама, я бы с трудом поверила, что ты был недавно ранен; рубец заживает вдвое быстрее, чем обычно.

– Завтра я буду стрелять из лука, если мне позволит главный лекарь царства.

– Не нагружай слишком свои мускулы, имей терпение.

– Невозможно. У меня возникает ощущение напрасной растраты жизни. Не должна ли она напоминать полет хищной птицы, непредсказуемый и неудержимый?

– Посещение больных заставило меня принять разные формы существования, но мне необходимо поменять твои повязки, которые иначе помешают твоему полету, – улыбнулась Нефрет.

– Когда возвращается Пазаир?

– Самое позднее, завтра.

– Надеюсь, что он убедит фараона. Надо начать действовать!

– Ты недооцениваешь его усилий! Начиная с твоего злосчастного отъезда в Нубию он не прекращал бороться против Бел-Трана и его союзников.

– Результаты недостаточны.

– Он их заметно ослабил.

– Но не уничтожил!

– Визирь – первый слуга Закона, и он требует его соблюдения от всех.

– Бел-Трак знает только собственный закон, вот почему Пазаир ведет неравный бой. Он всегда сначала оценивал ситуацию, а я шел на прорыв. Если цель обозначена, я не промахнусь.

– Твоя помощь для него драгоценна.

– При условии, что я буду знать все, как и ты.

– Перевязка окончена.

* * *

В Пер-Рамсесе было не так весело, как обычно. Торговцев сменили воины, по улицам разъезжали колесницы, в порту стояли военные корабли. Находясь в состоянии боевой готовности, пехотинцы повторяли свои боевые упражнения, лучники без устали тренировались, высшие офицерские чины проверяли состояние конных отрядов. Запах войны, казалось, заполнил воздух. Стража дворца была удвоена, а визит Пазаира не вызвал никакого энтузиазма, как если бы печать визиря скрепляла устрашающее решение.

Фараон больше не занимался садом, вместе с военачальниками он изучал большую карту Азии, разложенную на полу зала советов. Воины почтительно склонились перед визирем.

– Могу ли я говорить с вами, мой повелитель?

Рамсес отпустил военачальников и сказал:

– Мы готовы биться, Пазаир, армия Сета уже развернулась вдоль границы. Наши разведчики подтверждают, что азиатские княжества объединяются, чтобы мобилизовать как можно больше воинов. Противостояние будет страшным. Хотя мои полководцы советуют мне атаковать первым, я предпочитаю не торопиться. Я мог бы поклясться, что будущее принадлежит мне!

– Мы избежим битвы, мой повелитель.

– С помощью какого чуда?

– Золота одного заброшенного месторождения.

– Этим сведениям можно доверять?

– Экспедиция уже в пути. У них карта, которую нарисовал Сути.

– Качество золота подходящее?

– Азия будет удовлетворена.

– Что хочет Сути?

– Пустыню.

– Ты серьезно?

– Он вполне серьезен.

– Пост начальника стражей пустыни ему подойдет?

– Возможно, он мечтает лишь об одиночестве.

– В его котомке еще одно чудо?

– Сути хочет знать всю правду. Он предложил объединить несколько близких мне людей, которые доказали свою верность, и не скрывать истинных причин вашего отречения.

– Тайный совет...

– Решающий военный совет.

– Что ты об этом думаешь?

– Я не справился с возложенной на меня задачей: не нашел Завещания богов. Если вы облечете меня полномочиями, я соберу все наши силы для решающего сокрушительного удара.

* * *

С Силкет снова случился истерический припадок. Уже третий с прихода зари. Трое лекарей сменяли друг друга у ее изголовья, впрочем, без особого успеха. Последний прописал ей наркотическое вещество, надеясь, что глубокий сон вернет ей разум. Проснувшись в середине дня, она начала бредить, пугая домочадцев своими криками и конвульсиями. Новая доза успокаивающего средства подействовала, хотя ее последствия были ужасны: ухудшение работы мозга и разрушение кишечной флоры.

Бел-Тран принял решение, которое само напрашивалось. Он пригласил писца и продиктовал ему список имущества, которое он завещал своим детям, сведя то, что предназначалось жене, до минимума, полагаемого по закону. Вопреки обычаям, он еще раньше составил очень детальный договор, который уполномочивал его распоряжаться имуществом супруги в том случае, если она окажется неспособной к этому. Бел-Тран заставил трех хорошо оплаченных лекарей подтвердить ее сумасшествие. Снабженный этими документами, Бел-Тран остался единственным, кто имел родительскую власть над детьми, за образование которых Силкет не несла больше ответственности.

Царица-мать оказала ему услугу, показав настоящую природу его жены: неуравновешенное существо, иногда ребяческое, иногда жестокое, неспособное занимать место у власти. Послужив ему украшением на приемах и пирах, она стала обузой.

Где за Силкет будет лучший уход, как ни в специальной лечебнице, отведенной для умалишенных? Как только она будет в состоянии совершить путешествие, он отправит ее в Ливан.

Оставалось лишь составить акт о разводе, незаменимый документ, потому что Силкет еще жила в доме принадлежавшем семье. Бел-Тран не может ждать ее отъезда. Освобожденный от нее, он будет готов штурмовать последнюю ступень, отделяющую его от исполнения заветной мечты. Таким образом многие приходят к власти, освобождаясь от бесполезных попутчиков.

* * *

Египет ждал паводка. Земля потрескалась; сожженная, иссушенная обжигающим ветром, она умирала от жажды, ожидая питающую ее воду, которая скоро возьмет приступом берега и отодвинет границы пустыни. Глухая усталость угнетала людей и животных, пыль вновь покрыла деревья, последние частички истощенной зелени пожухли. Тем не менее усилия не ослабевали: рабочие отряды сменяли друг друга, занимаясь очисткой каналов, починкой колодцев, укреплением плотин, поднимая осевшую землю и закупоривая расселины. Детям было поручено наполнить кувшины сухими фруктами, основной пищей на то время, пока вода затопит поля.

Возвращаясь из Пер-Рамсеса, Пазаир чувствовал страдание и надежду земли. Не столкнется ли завтра сам Бел-Тран с той силой, которую он так опрометчиво выпустил? Тот порядок, о котором он мечтал, разобьет союз страны с богами и природой. Нарушив хрупкое равновесие, которое соблюдали до сих пор девятнадцать династий фараонов, глава Двойного Белого дома оставил бы поле действий свободным для сил зла.

На набережной главной пристани Мемфиса Кем и сторожевой павиан ожидали визиря.

– Поглотителем теней был Джуи, – сообщил нубиец.

– Виновен ли он в смерти Беранира?

– Нет, но он был смертоносным орудием Бел-Трана. Это он пытался вас убить.

– Ты его задержал?

– Убийца не простил его. Я продиктовал все свидетельства писцу, в них содержатся заявления против Бел-Трана, имена и даты. Теперь вы в безопасности.

Сопровождаемый Северным Ветром, который нес бурдюк с холодной водой, Сути приблизился к Пазаиру.

– Рамсес согласился? – нетерпеливо спросил он.

– Да.

– Собери свой совет, я готов к битве.

– Но прежде я бы хотел завершить последнее дело.

– Время не ждет.

– Гонцы, что несут мои послания о созыве совета, уже отправились в путь. Совет начнет собираться с завтрашнего дня.

– Это твой последний шанс.

– Последний шанс Египта.

– Что это за последнее дело?

– Я ничем не рискую, Сути.

– Позволь мне тебя сопровождать.

– Согласитесь хотя бы на присутствие Убийцы, – предложил Кем.

– Невозможно, – ответил визирь, – я должен быть один.

* * *

В тридцати километрах к югу от некрополя в Саккаре находилась местность Лишт, которая существовала еще во времена Среднего царства, в эпоху мира и процветания. Здесь высились храмы и пирамиды фараонов Аменемхета I и Сенусерта I, могущественных царей двенадцатой династии, которая сделала Египет счастливым после периода смут. Вот уже семь столетий сохранялась память о знаменитых правителях. Заупокойные жрецы каждодневно славили их, чтобы душа умерших фараонов присутствовала на этой земле и вдохновляла действия их наследников.

На расположенной неподалеку от оазиса пирамиде Сенусерта I велись восстановительные работы: устраняли разрушение части ее облицовки белым известняком, добытым в карьерах Туры.

Колесница Бел-Трана, управляемая старым офицером, остановилась у дороги, ведущей к пирамиде. Глава Двойного Белого дома нервно выпрыгнул из повозки и позвал жреца. Его возбужденный голос был неуместен здесь, в сердцевине тишины, окружающей эту местность.

Жрец с бритым черепом вышел навстречу.

– Я – Бел-Тран, визирь вызвал меня сюда.

– Следуйте за мной.

Бел-Тран чувствовал себя неуютно. Он не любил эти пережитки прошлого – пирамиды, храмы, жертвенники и прочие отжившие святыни.

Жрец шел впереди, указывая дорогу. Настенные рельефы изображали фараона, совершающего приношения богам. Жрец продвигался медленно, и Бел-Тран злился, что время проходит впустую.

Служитель храма повернул налево, пересек небольшой зал с колоннами и остановился перед лестницей.

– Поднимайтесь, визирь ждет вас на вершине пирамиды.

– Почему наверху?

– Он следит за работами.

– Восхождение на пирамиду не опасно?

– Со ступеней снята облицовка, если вы пойдете осторожно, вы ничем не рискуете.

Бел-Тран не признался жрецу, что страдает головокружениями, если бы он отступил, это сделало бы его смешным. Он неохотно пустился в путь, поднимаясь на высоту шестидесяти метров.

Бел-Тран карабкался по гребню, провожаемый взглядами гранильщиков, занятых реставрацией облицовки. Со взором, прикованным к камням, непослушными ногами, он поднялся на платформу, лишенную пирамидальной верхушки. Снятая со своего места, она была поручена золотых дел мастерам с тем, чтобы они покрыли ее слоем листового золота.

Пазаир протянул руку Бел-Трану и помог встать.

– Какой восхитительный вид, не правда ли?

Бел-Тран покачнулся, зажмурил на секунду глаза, но сохранил равновесие.

– С вершины этой пирамиды, – продолжал визирь, – открывается весь Египет. Заметили ли вы резкую границу между пустыней и возделываемой землей, между полями черного и красного цветов, между страной Хора и страной Сета? Однако они неразделимы и дополняют друг друга. Возделываемая земля хранит в себе вечный танец смены времен года, а пустыня – закон неизменности.

– Зачем вы пригласили меня сюда?

– Знаете ли вы имя этой пирамиды?

– Мне наплевать.

– Она называется «Созерцательница Двух Земель»; обводя их своим взором, она создает их единство. Древние посвятили столько сил созданию этого памятника, и мы строим храмы и сооружения вечности потому, что без них нет гармонии существования.

– Куча ненужных камней, – буркнул Бел-Тран.

– Фундамент нашего общества. Потусторонний мир вдохновляет наше управление, вечность наших деяний, потому что каждодневного не хватает, чтобы насытить людей.

– Ветхие устои.

– Ваши намерения разрушат Египет, Бел-Тран, и осквернят вас.

– Я оплачу себе лучшее очищение.

– Душа так просто не отмывается.

– Вы жрец или верховный сановник?

– Визирь служит Истине. Богиня справедливости вас никогда не соблазняла?

– По зрелом размышлении я презираю женщин. Если вам больше нечего сказать, я спускаюсь.

– Я думал, что вы являлись моим другом, когда мы помогали друг другу. Вы были тогда поставщиком папируса, а я – скромным судьей, растерявшимся в большом городе. Я даже не задавался вопросом о вашей искренности, вы мне казались движимым настоящей верой в служение Египту. Когда я думаю о том времени, я никак не могу представить себе, что вы все время лгали.

Налетел внезапный порыв ветра, и Бел-Тран ухватился за Пазаира.

– Вы кривили душой с нашей первой встречи, не так ли? – продолжал визирь.

– Я надеялся убедить вас и использовать, признаюсь. Но я испытал полное разочарование! Ваше упрямство и узость взглядов меня обескуражили. Хотя манипулировать вами было несложно.

– Что говорить о прошлом, поменяйте свою жизнь, Бел-Тран. Пусть ваш опыт и знания послужат интересам фараона и народа Египта, откажитесь от ваших непомерных амбиций – и вы познаете счастье тех, кто живет по справедливости.

– Какие смешные речи... Надеюсь, вы сами не верите в то, что говорите?

– Зачем вести народ к несчастью?

– Хотя вы и визирь, вам незнаком вкус власти. Но мне он знаком, эта страна будет моей, так как я могу здесь установить собственные порядки.

Из-за ветра мужчины говорили громко, отчетливо проговаривая слова. Вдали пальмы клонились от ветра, их огромные листья переплетались и скрипели, ломаясь. Песчаные вихри поднимались на штурм пирамиды.

– Забудьте ваши личные интересы, Бел-Тран, они приведут вас к пустоте.

– Ваш учитель Беранир был бы недоволен вами и вашим недостатком ума. Помогая мне, вы доказали вашу недальновидность; прося меня о подобном, вы доказываете вашу глупость.

– Вы убили его?

– Я не пачкаю рук, Пазаир.

– Никогда больше не произносите имя Беранира.

В глазах Пазаира Бел-Тран увидел свою смерть. Обезумев, он отступил на шаг и потерял равновесие. В последний миг Пазаир ухватил его за запястье.

С бешено бьющимся сердцем, цепляясь за каждый каменный выступ, глава Двойного Белого дома спускался с пирамиды. Сзади на него давил тяжелый взгляд египетского визиря.

43

Если к началу июня вода Нила окрасилась в зеленый цвет, то в конце июня она стала коричневой, тяжелой от грязи и ила. Работы в полях прекратились, с окончанием молотьбы начинался долгий период затишья. Чтобы подкопить средств, многие, как только река разливалась и можно было переправлять на лодках огромные каменные глыбы, шли работать на большие строительные площадки.

Умы египтян терзало беспокойство: будет ли уровень воды достаточным, чтобы напоить влагой иссушенную землю и сделать ее плодородной? Надеясь вызвать благосклонность богов, жители деревень и городов приносили в дар реке маленькие фигурки из обожженной глины или фаянса, изображавшие толстяка со свисающими сосцами и венком из растений на голове. Он олицетворял собой Хапи, разлив Нила, огромную силу, благодаря которой зазеленеют поля.

Через три недели Хапи вздуется так, что наводнит Две Земли и превратит Египет в огромное озеро, по которому люди будут перемещаться на лодках от селения к селению. И наступит момент, когда Рамсес обязан будет отречься от престола в пользу Бел-Трана.

* * *

Визирь гладил Смельчака, державшего в зубах кость, которую он сначала обглодал, затем зарыл, а потом снова вытащил из своего тайника. Пазаир был озабочен будущим своих верных спутников – кто станет заботиться о его собаке и осле, когда его возьмут под арест и сошлют куда-нибудь подальше? Северного Ветра, привыкшего жить в тихом уединении, отправят на пыльные дороги возить тяжелые грузы. Оба его спутника, его преданных друга, не вынесут разлуки и умрут от тоски.

– Ты должна уехать, Нефрет, покинуть Египет, пока еще не поздно. – Пазаир крепко прижал супругу к груди.

– Ты предлагаешь мне бросить тебя?

– Сердце Бел-Трана черство, алчность и властолюбие вытеснили из его души все чувства. Он тебя не пощадит. Ничто больше не способно взволновать его.

– А ты сомневался в этом?

– Я надеялся, что голос пирамид пробудит в нем преданную забвению совесть... Но лишь растравил в нем жажду власти. Спасай свою жизнь, спаси жизни Смельчака и Северного Ветра.

– Как визирь ты мог бы допустить, чтобы главная целительница царства оставила свой пост в момент, когда тяжелая болезнь обрушивается на страну? Каким бы ни был конец, мы встретим его вместе.

Взявшись за руки, Пазаир и Нефрет смотрели на сад, где резвилась Проказница, маленькая веселая обезьянка, вечно ищущая, чем бы поживиться. Как ни близка была катастрофа, в этот момент они наслаждались покоем наполненного ароматами уголка, скрытого от суеты и тревог. Они искупались в бассейне, а затем совершили прогулку под сенью деревьев, прежде чем приступили к своим обязанностям.

Кем и Убийца прошли по аллее, усаженной кустами тамариска, поклонились жертвеннику предков, омыли руки и ноги на пороге жилища, прошли через террасу и заняли места в зале с четырьмя колоннами, где восседали визирь и его супруга. Следом за верховным стражем и его верным спутником в зал вошли царица-мать, бывший визирь Баги, верховный жрец Карнака Кани и Сути.

– С величайшего дозволения царя, – объявил Пазаир, – теперь я могу открыть вам, что в пирамиду Хеопса, куда дозволено входить лишь фараону, незаконно проникли Бел-Тран, его супруга и три их сообщника, которые теперь уже мертвы. Заговорщики осквернили саркофаг, похитили золотую маску, ожерелье, священного скарабея, амулеты из лазурита, тесло из небесного железа и золотой мерный локоть. Некоторые из этих сокровищ найдены, но у нас нет главного – Завещания богов, заключенного в кожаный футляр, который царь должен держать в правой руке во время праздника обновления, прежде чем показать его народу и жрецам. Этот документ, передаваемый от фараона к фараону, узаконивает царствование. Никто не мог предположить, что возможно подобное надругательство – кража таких святынь! Мой учитель Беранир был убит, так как он мешал мятежникам. Кем и Убийца положили конец преступным деяниям бальзамировщика Джуи, ставшего поглотителем теней, наемником Бел-Трана. Результаты незначительные, поскольку мы так и не нашли убийцу Беранира и оказались неспособны вернуть царю Завещание богов. В день наступления нового года Рамсесу придется отказаться от трона и отдать его Бел-Трану. А тот закроет храмы, пустит в обращение деньги и подчинит Египет новому единому закону – закону прибыли.

За словами визиря последовало долгое и тягостное молчание. Члены его тайного совета были буквально раздавлены новостью. Как говорили древние предсказания, «небо пало им на головы». Сути ответил первым:

– Этого документа, какую бы важность он ни представлял, недостаточно, чтобы Бел-Тран стал уважаемым и достойным царствования фараоном.

– Потому он принял необходимые меры, подкупил тех, кто руководит страной и управляет ее делами, и создал полезные связи.

– Ты не пытался их разрушить?

– Стоит отрубить головы змея, как они снова отрастают.

– Вы слишком мрачно смотрите на вещи, – заметил Баги. – Многие управляющие не станут слушать указаний какого-то там Бел-Трана.

– У египетских управляющих хорошо развито представление об иерархии, – не согласился Пазаир. – Они подчинятся власти фараона.

– Значит, всем нам надо организовать сопротивление, – предложил Сути, – ведь каждый из нас контролирует определенные области. Пусть визирь направляет действия сил, находящихся в его распоряжении.

Кани, верховный жрец Карнака, попросил слова. Бывший садовник, с лицом, испещренным морщинами, высказал свое мнение со всей откровенностью:

– Наши храмы не примут нововведений, которые хочет навязать Бел-Тран, поскольку они приведут страну к нищете и междоусобным войнам. Фараон – верховный жрец храмов. Если он изменит этому своему наипервейшему долгу, то станет всего лишь мирским вождем, которому мы более не будем обязаны подчиняться.

– В таком случае, – подтвердил Баги, – верховная иерархия будет освобождена от своих обязательств: мы приносили клятву верности посреднику между землей и небесами, а не правителю-деспоту.

– Служба целителей тоже перестанет действовать, – вставила Нефрет. – Она связана с храмами и также откажется подчиняться новой власти.

– Когда есть такие люди, как вы, – взволнованно произнесла царица-мать, – есть надежда, что еще не все потеряно. Знайте, что весь двор враждебно относится к Бел-Трану и никогда не примет его супругу Силкет, непорядочность которой всем известна.

– Великолепно! – воскликнул Сути. – Неужели вам удалось посеять раздор в отношениях этой преступной пары?

– Не знаю. Но эта жестокая и испорченная женщина-ребенок просто слабоумна. Если я не ошибаюсь в людях, то либо Бел-Тран оставит ее, либо она его предаст. Прибыв в Пер-Рамсес удостовериться в том, что в будущем я стану ее союзницей, она ничуть не сомневалась в своем успехе. Когда она уходила, то поняла, что все ее ухищрения были напрасны. Хочу спросить вас, визирь Пазаир: почему здесь нет девяти друзей царя?

– Потому что пока ни Рамсес, ни я сам не смогли выявить тех сообщников Бел-Трана, которые еще не проявили себя. Царь решил держать все в тайне лишь с той целью, чтобы у нас была возможность продолжать борьбу как можно дольше, не посвящая противника в наши планы.

– А ведь вы нанесли им несколько ударов, от которых трудно оправиться.

– Увы, ни один из них не стал решающим. И оказать сопротивление Бел-Трану будет не так просто, поскольку он внедрился и в армию, и в службы, ведающие перевозками.

– Стража предана вам, – заверил Кем, – и уважение к Сути очень велико.

– Не занимается ли Рамсес проверкой отрядов, расквартированных в Пер-Рамсесе? – поинтересовался Сути.

– Это является его основной причиной присутствия там.

– Элитный корпус, располагающийся в Фивах, будет слушаться моих приказов, – заверил Кани.

– Назначь меня верховным полководцем в Мемфисе, – потребовал Сути. – Я смогу договориться с простыми воинами.

Это предложение было принято членами тайного совета единогласно.

– Остаются речные суда, которые полностью подчиняются Двойному Белому дому, – сказал Пазаир. – Не говоря уже о ведомстве, следящем за оросительными каналами, и исполнителях, которые на них работают, – их Бел-Тран вот уже не первый месяц пытается подкупить. Что касается сельских управляющих, то многие из них уже отдалились от него, но некоторые все еще верят его обещаниям. Я опасаюсь внутренних конфликтов, которые повлекут за собой многочисленные жертвы.

– Существует ли другое решение? – спросила царица-мать. – У нас всего два пути: либо мы снимаем с себя полномочия в пользу Бел-Трана и Египет богини Маат умрет, либо мы даем отпор самозванцу и храним надежду, пусть даже ценой наших жизней.

С помощью Баги, который сумел побороть враждебность своей супруги, недовольной тем, что ее муж опять привлечен к службе, Пазаир составил указы, связанные с работами в хозяйствах после половодья и приведением в порядок заброшенных оросительных водоемов. Он подготовил большой план государственных действий на три года вперед. Эти документы свидетельствовали о том, что визирь не собирался покидать свой пост и что никакие потрясения не угрожали царствованию Рамсеса.

Праздник обновления обещал быть грандиозным. Градоначальники и сельские управляющие прибывали в Мемфис один за другим, везя с собой статуи местных богов. Их расселяли с почестями, соответствующими их рангу, и все они беседовали с визирем, авторитет и учтивость которого оценили по достоинству. В Саккаре жрецы, посвященные в культовые таинства, готовили великий ритуальный двор, где Рамсес, владыка двойной короны, соединит в своем символическом существе Север и Юг. В этом магическом пространстве властитель сможет пообщаться со всеми богами, чтобы набраться сил и быть способным управлять царством.

Назначение Сути, слухи о котором распространились с огромной быстротой, вызвало большой подъем в казармах Мемфиса. Новый полководец немедля собрал свои отряды и объявил им, что войны с Азией удалось избежать, и что все они получат существенную надбавку к жалованью. Слава молодого вождя достигла своего апогея во время пиршества, организованного для всего его войска. Так кто же, как не Рамсес, мог гарантировать длительный мир, по которому так истосковались египетские воины?

Стражники проникались все большим уважением к Кему, о нерушимой верности которого визирю знал каждый. Нубиец не нуждался в красноречии, он своим примером мог сплотить своих подчиненных вокруг Пазаира.

Во всех храмах Египта, по совету верховного жреца Кани, действующего в согласии с царем и визирем, готовились к грядущему отпору новой власти. Тем не менее жрецы, посвященные в культовые таинства, не изменили своим ежедневным обязанностям. Ритуалы, которые они со времен первой династии вершили на заре, в полдень и на закате, соблюдались ими так же регулярно, как всегда.

Царица-мать дала не одну аудиенцию и побеседовала с наиболее влиятельными из своих придворных, с управляющими высокого ранга, преданными царскому дому, с писцами, в чью обязанность входило обучение элиты, и с благородными дамами, ответственными за соблюдение церемониала. То, что Бел-Тран, на которого смотрели как на возмутителя спокойствия, и Силкет, которую считали неуравновешенной, жаждали принадлежать к их кругу, выглядело, по мнению всех, чудачеством, над которым можно лишь посмеяться.

А вот самому Бел-Трану было не до смеха. Широкое наступление, которое вел Пазаир, приносило плоды. Даже от своих подчиненных главе Двойного Белого дома стало трудно добиться послушания, и он все чаще и чащесрывал на них раздражение. Ходили слухи, что сразу после праздника обновления визирь назначит нового распорядителя, а Бел-Тран, слишком властолюбивый, нетерпеливый и жадный, будет отослан назад в Дельту, где когда-то занимался выращиванием папируса. Некоторые распространяли слухи о том, что царица-мать якобы обратилась к визирю с жалобой на спекуляции, связанные с «Книгой мертвых». Взлет Бел-Трана оказался быстрым, так не будет ли еще более стремительным его падение? Ко всем его неприятностям добавлялось отсутствие супруги, удалившейся в свою усадьбу и жившей там в затворничестве. Поговаривали, что она страдает от какой-то неизлечимой болезни, не позволяющей ей посещать пиры, которые она совсем недавно так обожала.

Бел-Тран рвал и метал, но готовил отмщение. Он сметет с лица земли всякого, кто окажет ему сопротивление. Стать фараоном означало обладать священной властью, перед которой преклоняется народ. Бунт против царя – тягчайшее преступление, которое достойно сурового наказания. Колеблющиеся сплотятся вокруг нового властителя, сторонники Пазаира покинут его. Бел-Тран, давно уже не хранивший верность своим клятвам и заверениям, больше не верил в обещания. Когда говорит сила, то слабость и трусость подчиняются.

Пазаир обладал властью, но ушел в тень, поставив эту власть в зависимость от устаревших законов. Это человек прошлого, цепляющийся за отжившие ценности, неспособный воспринять требований новых времен, он должен исчезнуть. Поскольку поглотителю теней не удалось его уничтожить, Бел-Тран устранит его сам. Он будет осужден за неповиновение и измену трону. Разве визирь не противился переменам, необходимым для преобразования царства?

Оставалось подождать всего две недели; две недели до триумфа, до падения непреклонного и упрямого визиря... Бел-Тран, терзаемый растущей нервозностью, больше не возвращался в свое поместье. Необратимая болезнь Силкет приводила его в ужас. Оформив необходимые бумаги о разводе, он более не желал иметь ничего общего с этой сумасшедшей увядающей женщиной.

Глава Двойного Белого дома остался в своей комнате после ухода подчиненных, размышляя о планах и многочисленных решениях, которые следует принять за короткое время. Он нанесет врагам последний внезапный и сокрушительный удар.

Четыре масляные лампы, которые совсем не коптили, создавали достаточное освещение. Страдающий бессонницей Бел-Тран провел ночь, продумывая детали своих нововведений. Несмотря на то что сферы его влияния частично вышли из-под контроля, греческие ростовщики и торговцы поддержат его и смогут навязать народу его взгляды. К тому же это будет легко сделать, ведь его главное оружие, о происхождении которого Пазаир и не догадывается, сработает вовремя и очень действенно.

Услышав какой-то звук, Бел-Тран вздрогнул. В этот поздний час здание пустовало. Удивившись, он поднялся и спросил:

– Кто там?

Тишина была ему ответом. Успокоившись, он вспомнил, что ночью округу охраняет патруль, поэтому можно не опасаться за свою безопасность. Он снова сел в позу писца, скрестив ноги, и развернул папирус с расчетами – прообраз новой системы податей.

Вдруг чья-то мощная рука сдавила ему горло. Задыхаясь, Бел-Тран стал отбиваться, пытаясь высвободиться.

– Не сопротивляйся, иначе я воткну тебе в бок кинжал.

Голос нападавшего показался ему знакомым.

– Чего вы хотите? – прохрипел он.

– Задать тебе один вопрос. Если ты на него ответишь, будешь жить.

– Кто вы?

– Знание не принесет тебе пользы.

– Я не уступлю угрозам.

– Ты недостаточно храбр, чтобы оказать сопротивление.

– Я знаю, кто вы... Сути!

– Военачальник Сути.

– Вы не сможете причинить мне никакого вреда.

– Не обманывай себя.

– Визирь накажет вас!

– Пазаир ничего не знает о том, что я предпринял, а для меня помучить такого, как ты, – одно удовольствие. Если достижение истины оплачивается подобной ценой, то я готов ее заплатить.

Бел-Тран почувствовал, что его собеседник не шутит.

– Что за вопрос?

– Где находится Завещание богов?

– Я не знаю...

– Хватит, Бел-Тран. Сейчас не время для лжи.

– Отпустите меня, я все скажу.

Хватка ослабла. Бел-Тран помассировал шею и бросил быстрый взгляд на кинжал, которым угрожал ему Сути.

– Даже если вы вонзите этот кинжал мне в живот, все равно не узнаете ничего больше.

– И все же попробуем.

Острие кинжала поцарапало кожу Бел-Трана, выступила кровь. Улыбка на его губах удивила Сути.

– Вам доставит удовольствие умереть?

– Убивать меня глупо: я не знаю места, где спрятано Завещание богов.

– Ты лжешь.

– Воспользуйтесь своим оружием, но вы совершите бесполезное убийство.

Сути заколебался, настолько его смутила уверенность в голосе Бел-Трана. Глава Двойного Белого дома должен был задрожать от страха и потерять сознание при мысли о том, что из-за грубого вмешательства Сути все может рухнуть, когда намеченная цель уже так близка.

– Уходите отсюда, Сути. Ваше предприятие было бессмысленно.

44

Сути осушил кубок прохладного пива. Но оно не утолило его жажду.

– Невероятно, – сказал он Пазаиру, который слушал его рассказ с большим вниманием. – Невероятно, но Бел-Тран не лгал, я в этом уверен. Он не знает, где спрятано Завещание богов!

Нефрет снова наполнила кубок Сути. Маленькая мартышка прыгнула на спину молодого военачальника, макнула палец в пиво, перепрыгнула на ствол ближайшей смоковницы и скрылась в листве.

– Боюсь, что он ввел тебя в заблуждение. Бел-Тран опасный болтун, он всегда был большим мастером в том, что касается разных хитростей и уловок.

– На этот раз он говорил правду, хотя это и кажется неправдоподобным. Поверь, я был готов продырявить его насквозь, но его признание отняло у меня всякую охоту это делать. Ты должен направить нас, визирь.

Слуга сообщил Нефрет, что какая-то женщина пришла поговорить с ней. Получив разрешение войти, служанка Силкет пала ниц перед главной целительницей царства и умоляюще произнесла:

– Моя хозяйка при смерти. Она велела позвать вас...

Итак, Силкет больше никогда не увидит своих детей. После прочтения документа о расторжении брака, переданного ей писцом без ведома Бел-Трана, она впала в истерику, которая совершенно истощила ее. Все вокруг было в пятнах крови. Несмотря на усилия врача, остановить желудочное кровотечение не удалось.

Глядя на себя в зеркало, Силкет пришла в ужас. Кто эта ведьма с распухшими глазами, безобразным лицом и гнилыми зубами? Она растоптала зеркало ногами, но это не помогло избавиться от страха. Силкет чувствовала, что ее тело разлагается.

Когда у супруги Бел-Трана подкосились ноги, она не смогла подняться вновь. В большом опустевшем поместье остались только садовник и ее служанка. Они подняли свою госпожу и положили на кровать. Она неистовствовала, выла, впадала в забытье, затем снова начинала буйствовать.

В один из моментов просветления она велела служанке привести к ней Нефрет, и та пришла. Красивая, сияющая, спокойная, она молча смотрела на супругу Бел-Трана. Потом спросила:

– Хотите, чтобы вас перевезли в лечебницу?

– Бесполезно, я все равно умру.

– Я должна вас осмотреть.

– Ваш опыт позволяет вам выносить решения... Я ужасна, не правда ли? – Силкет в бешенстве стала раздирать лицо ногтями. – Я ненавижу вас, Нефрет. Ненавижу потому, что вы обладаете тем, о чем я всегда мечтала и чего не буду иметь никогда.

– Разве Бел-Тран не сделал все возможное, чтобы удовлетворить ваши потребности?

– Он бросил меня, потому что я заболела и стала некрасивой. Это окончательный развод. Я ненавижу вас и Пазаира!

– Разве мы виновны в вашем несчастье?

Силкет наклонила голову. Пот струился по ее лицу.

– Я почти победила, Нефрет, я почти раздавила вас и вашего визиря. Мне удалось стать самой лицемерной из женщин, втереться к вам в доверие, завоевать вашу дружбу с единственной целью – навредить вами победить вас. И тогда бы вы стали моей рабыней, вынужденной подчиняться мне, когда бы я этого ни захотела.

– Где ваш муж спрятал Завещание богов?

– Я ничего не знаю об этом.

– Бел-Тран развратил вас.

– Это неправда! Мы действуем в согласии с самого начала заговора. Я ни разу не воспротивилась его решениям. Убийства стражников, преступления поглотителя теней, уничтожение Пазаира... Я хотела и одобряла все это, и я радовалась успехом! Это я передавала все его приказы, я составила послание, из-за которого Пазаир пришел к Бераниру. Пазаир, осужденный на каторгу, обвиненный в убийстве своего учителя, – какая победа!

– Откуда такая ненависть?

– Потому что Бел-Тран должен был стать первым и поднять меня на свою высоту. Я решила лгать, изворачиваться и обманывать кого угодно, лишь бы добиться этого. А теперь он меня покидает... Он покидает меня, потому что мое тело изменяет мне.

– Та игла, которой был убит Беранир, принадлежит вам?

– Не я убила Беранира... Бел-Тран не прав, что бросает меня, а виновны во всем только вы! Если бы вы согласились меня лечить, я бы не потеряла мужа и не осталась гнить здесь в одиночестве, покинутая всеми!

– Так кто убил Беранира?

Злая улыбка оживила обезображенное лицо Силкет.

– Вы и Пазаир на ложном пути. Когда вы это поймете, будет поздно, слишком поздно! Из глубин преисподней, где демоны будут сжигать мою душу, я наслажусь вашим падением, прекрасная Нефрет!

Силкет стошнило. Нефрет позвала служанку:

– Омойте ее и очистите эту комнату окуриванием. Я пришлю вам лекаря из лечебницы.

Силкет выпрямилась, глаза ее горели безумным огнем.

– Вернись, Бел-Тран, вернись ко мне! Мы смешаем их с грязью, мы их уничтожим, мы... – Дыхание ее прервалось, голова откинулась назад, и она без сил рухнула на пол.

* * *

С наступлением июля вступало в свои права царствование Исиды, властительницы звезд, великой чарами, щедрое и неистощимое чрево которой несло в себе все формы жизни. Женщины и девочки, помня о ее благодеяниях, готовили к празднику плодородия свои самые лучше наряды. На острове Филэ, священном месте, принадлежавшем богине, на самом юге Египта, жрицы репетировали песни, которые они исполнят во время половодья.

В Саккаре тоже вовсю готовились к празднику обновления. Повсюду были установлены статуи богов. Фараон поднимется по лестнице и поцелует каменное изваяние, наделенное сверхъестественной силой. Эта сила проникнет в него и омолодит его тело. Под воздействием священных чар фараон, посредник между невидимым и видимым, насытится силой, необходимой для поддержания союза Двух Земель. Так он сможет объединить свой народ и повести его к благоденствию.

Когда Рамсес Великий прибыл в Мемфис за три дня до праздника, его встречал весь двор в полном составе. Царица-мать пожелала ему достойно пройти ритуал, а сановники уверили в своей преданности. Царь сообщил, что мир с Азией будет долгим и после торжеств он будет управлять страной, следуя вечному закону Маат.

Как только закончилась короткая праздничная церемония встречи, Рамсес уединился со своим визирем.

– Есть что-то новое?

– Есть одно обстоятельство, которое вызывает недоумение, мой повелитель. Несмотря на довольно грубое вмешательство Сути, Бел-Тран утверждает, что не знает, где находится Завещание богов.

– Это бессовестная ложь.

– А если нет?

– Какие выводы мы можем сделать?

– Выводы такие, что ни вы, и никто другой не сможет представить ни жрецам, ни двору, ни народу это Завещание.

– Не могли ли наши враги уничтожить его? – в волнении спросил Рамсес.

– У них возникли большие разногласия. Бел-Тран устранил часть своих сообщников и организовал бракоразводный процесс со своей супругой Силкет.

– Если он не владеет документом, то на что он рассчитывает?

– Я попытался в последний раз воззвать к его сердцу. Моя попытка не возымела никакого действия.

– Значит, он не сдается.

– Силкет в порыве горячки утверждала что мы ошибаемся.

– И что означали ее слова?

– Мне это неизвестно, мой повелитель.

– Я отрекусь до начала праздника обновления и сложу скипетр и корону перед священными вратами Саккары. Вместо моего возрождения народ будет праздновать коронацию моего врага.

– Службы, отвечающие за водоснабжение, сообщают, что половодье начнется послезавтра.

– Что ж, Пазаир, в этом году Нил наводнит землю, где правит божественный фараон. На будущий год он вернется и будет питать землю, которой правит самозванец.

– Готовится отпор его власти, мой повелитель. Господство Бел-Трана будет не из легких.

– Один лишь титул фараона заставит людей подчиняться ему. Он быстро восстановит преимущество.

– Без Завещания богов?

– Он посмеялся над Сути. Я ухожу из храма Птаха. Мы с тобой встретимся у священных врат Саккары. Ты был хорошим визирем, Пазаир. Страна не забудет тебя.

– Я не смог исполнить свой долг, мой повелитель.

– Мы не были готовы к такому злу и потому не смогли его победить.

* * *

Новость распространилась с Севера на Юг: половодье оказалось обильным. Ни одна провинция не останется без воды, ни одно селение. Фараон будет облагодетельствован богами и сможет прокормить свой народ. Возрождение Рамсеса сделает его величайшим из царей, пред которым падет ниц вся земля. Вокруг всего, что касалось Нила, царило большое оживление. Отметки, сделанные на камне, позволяли проследить закономерности разлива вод и силы Хапи. По режиму реки, по коричневатой окраске ее потока делали вывод, что ежегодное чудо произойдет со дня на день. Радость завладела сердцами египтян, праздник начинался раньше срока.

Члены тайного совета визиря не скрывали своей печали. Царица-мать жаловалась на бремя лет, а Баги, прежний визирь, все больше горбился. Сути страдал от своих прошлых многочисленных ран, Кем ходил с опущенной головой, словно чего-то стыдился. Морщины Кани, верховного жреца Карнака, стали еще глубже, а Пазаир, всегда державшийся с достоинством, предавался отчаянию. Каждый из них сделал все возможное, но все оказалось тщетным. Скоро новый фараон будет диктовать свои указы.

– Не оставайтесь в Мемфисе, – посоветовал Пазаир. – Я нанял судно, которое плывет на юг. После Элефантины оно направится в Нубию и может затеряться там.

– Я не собираюсь оставлять своего сына, – заявила царица-мать.

– Силкет на пороге смерти, моя повелительница. Бел-Тран обвинит вас в ее смерти и будет безжалостен к вам.

– Я приняла решение, Пазаир. Я остаюсь.

– Так же, как и я, – сообщил Баги. – В моем возрасте уже нечего бояться.

– Мне жаль, но я должен вас разочаровать. Вы-то как раз и являетесь воплощением традиции, которую Бел-Тран желает искоренить.

– Он сломает зубы о мои старые кости. Может, мое присутствие возле Рамсеса и царицы-матери заставит его вести себя сдержаннее.

– От имени всех великих жрецов, – заявил Кани, – я увижусь с Бел-Траном, как только он будет коронован, и провозглашу, что мы все служим законам, которые всегда являлись основой величия Египта. Он узнает, что храмы не станут поддерживать самозванца.

– Тогда ваша жизнь окажется в опасности.

– Мне это безразлично.

– И я останусь, чтобы защитить тебя, мой друг, – заявил Сути.

– И я, – добавил Кем. – Я подчиняюсь визирю, и никому больше.

Расчувствовавшись до слез, визирь Пазаир объявил об окончании своего последнего совета, вознеся хвалы богине Маат, чье царствие продлится до скончания веков.

* * *

Рассказав Пазаиру о своем последнем паломничестве к гробнице Беранира, Нефрет отправилась в лечебницу, чтобы прооперировать больного с травмой черепа и дать указания своим подчиненным. Она заверила мужа, что общение с душой учителя не было иллюзией. Хотя она и не смогла растолковать послание из потустороннего мира, ее не покидала уверенность, что Беранир не оставит их.

Стоя в одиночестве перед жертвенником предков, Пазаир размышлял о прошлом. С тех пор как он начал исполнять обязанности визиря, у него не было времени подумать в тишине и одиночестве. Сейчас его разум пребывал в умиротворении; мысли вышли на свободу, стали острыми и четкими, как клюв ибиса. Визирь припомнил все события одно за другим, начиная с того самого поворотного момента, когда он, отказавшись подписать непонятное отстранение от должности начальника стражи сфинкса в Гизе, сам того не подозревая, сорвал планы заговорщиков. Он упрямо шел к выяснению истины, на этом тернистом пути его поджидали трудности и скрытые ловушки, но он не потерял решимости. Сейчас же, несмотря на то, что известны имена многих заговорщиков, их главы Бел-Трана и его супруги Силкет, и то, что он держал в руках отдельные фрагменты головоломки и знал исход махинации, Пазаир чувствовал себя одураченным. Погрузившись в водоворот событий, он не смог вовремя остановиться и посмотреть на происходящее со стороны.

Смельчак поднял голову и тихо зарычал: пес почуял присутствие постороннего. В небо вспорхнули испуганные птицы. Кто-то неизвестный находился возле бассейна.

Пазаир придержал собаку за ошейник. Новый наемник Бел-Трана, посланный убить его? Второй поглотитель теней, которого не смог перехватить павиан? Визирь приготовился к смерти: он станет первой жертвой нового хозяина Египта, которому не терпится поскорее уничтожить своих врагов.

Северный Ветер почему-то молчал, и Пазаир подумал, не зарезал ли его тот, кто вторгся в его владения.

Она появилась в полосе лунного света. В руке – короткий меч, обнаженная грудь покрыта странными знаками, лоб украшен белыми и черными полосами.

– Пантера!

– Я должна убить Бел-Трана.

– Эта боевая раскраска...

– Таков обычай нашего племени. Он не сможет сопротивляться моей волшебной силе.

– Боюсь, что это не так, Пантера.

– Где он прячется?

– В своих покоях, в здании Государственной казны. Бел-Тран под надежной охраной. С тех пор как его посетил Сути, он больше не подвергает себя риску. Не ходи туда, Пантера, тебя задержат или убьют.

Ливийка нахмурилась:

– Значит, все кончено...

– Уговори Сути покинуть Мемфис сегодня же ночью. Укройтесь в Нубии, разрабатывайте вашу золотоносную жилу, будьте счастливы. Не следуйте за мной в моем падении.

– Я обещала демонам ночи уничтожить это чудовище, и я сдержу свое слово!

– Зачем так рисковать?

– Бел-Тран желает зла Нефрет. Я никому не позволю разрушить ее счастье.

Пантера бросилась в сад. Пазаир увидел, как она с кошачьей грацией легко перелезла через стену усадьбы.

Смельчак снова погрузился в сон, а Пазаир вернулся к своим думам. Странные подробности вспомнились ему. Чтобы ничего не упустить, Пазаир делал пометки на глиняных табличках. По мере того как продвигалась работа, стали выплывать на свет и другие детали его расследования, на которые он прежде не обращал внимания. Пазаир перетасовал улики, перекроил все свои предварительные умозаключения и обозначил новые версии, настолько странные, что собственный разум запрещал ему принимать их всерьез.

Когда на рассвете вернулась Нефрет, Смельчак и Проказница радостно бросились к ней. Пазаир заключил супругу в объятия.

– Ты совсем без сил.

– Сначала была трудная операция, а потом я навела порядок в своих документах. Тому, кто придет мне на смену, нетрудно будет продолжить мою работу.

– А теперь отдохни.

– Я не хочу спать.

Нефрет заметила десятки табличек, разложенных стопками.

– Ты работал всю ночь?

– И понял, что я глупец.

– Зачем так бранить себя?

– Я был глуп и слеп, потому что отказывался видеть истинную суть вещей. Это непростительная ошибка для визиря, ошибка, которая могла навлечь беду на Египет. Но ты была права. Произошло одно событие – душа Беранира заговорила.

– Ты хочешь сказать, что...

– Я знаю, где находится Завещание богов.

45

Когда на востоке засияла звезда Сотис, спутница восходящего солнца, по всему царству было объявлено о начале разлива Нила. После многих дней тревожного ожидания, начало нового года пришло вместе с живительными водами половодья. Празднества обещали быть особенно торжественными, поскольку должны были сопровождаться ритуалом обновления Рамсеса Великого.

Демоны, злые духи и скрытые опасности были побеждены. Благодаря заклинаниям главной целительницы царства, наводящая ужас богиня Сехмет не наслала на Египет полчища болезней. Каждый житель наполнил голубой фаянсовый сосуд новогодней водой, которая несла в себе свет начала. Если хранить его в доме, то в семье будет царить благополучие.

Во дворце также соблюдали обычаи. Серебряный сосуд, содержащий драгоценную влагу, поместили у подножия трона, который с первыми лучами солнца занял Рамсес Великий.

На царе не было ни короны, ни ожерелья, ни браслетов, он довольствовался простой белой набедренной повязкой, как во времена Старого царства.

Пазаир склонился перед ним.

– Год будет счастливым, мой повелитель. Разлив полноводен.

– Египет ожидают несчастья.

– Надеюсь, что я исполнил свой долг.

– Я ни в чем тебя не упрекаю.

– Я прошу вас взять в руки символ власти.

– Напрасно ты просишь меня об этом, визирь. Царской власти больше нет.

– Она непоколебима, и таковой останется, мой повелитель.

– Как можешь ты шутить, когда Бел-Тран с минуты на минуту появится в этом тронном зале и завладеет Египтом.

– Он не придет.

– Не лишился ли ты рассудка?

– Бел-Тран не главарь заговорщиков. Он возглавил тех, кто осквернил Великую пирамиду, но подстрекатель заговора не участвовал в этом деле. Кем натолкнул меня на эту мысль, размышляя над тем, каково количество заговорщиков, но в тот момент я остался глух к его словам. По мере того как мы все больше узнавали об их планах, Бел-Тран заставил нас признать себя их главой, в то время как настоящий руководитель оставался в тени. Мне кажется, я знаю не только его имя, но и место, где спрятано Завещание богов.

– Успеем ли мы его вовремя найти?

– Я в этом убежден.

Рамсес поднялся, надел на грудь большое золотое ожерелье, а на запястья – серебряные браслеты, увенчал голову синей короной, взял в правую руку скипетр – символ верховной власти и воссел на трон.

Слуга доложил, что бывший визирь просит об аудиенции. Царь скрыл свое нетерпение.

– Помешает ли тебе его присутствие, Пазаир?

– Нет, мой повелитель.

Бывший визирь приблизился к ним на негнущихся ногах, лицо его было мрачно. На нем было единственное украшение – символ его прежней власти, сердце из меди, висевшее на цепочке.

– Наше поражение еще не окончательно, – начал Рамсес. – Пазаир думает, что...

Но Пазаир прервал его речь словами:

– Вот тот человек, о котором я говорил вам, мой повелитель.

Фараон был потрясен.

– Баги?! Мой прежний визирь?!

– Передайте мне царственный скипетр, – сказал Баги. – Вы больше не способны царствовать.

– Какой демон овладел твоим разумом? Ты, и вдруг такое предательство...

Баги улыбнулся:

– Бел-Тран смог убедить меня в правоте своих взглядов. Такой мир, каким он желает его видеть и который мы будем создавать вместе, мне подходит. Моя коронация никого не удивит и наведет порядок в стране. Когда народ заметит преобразования, которые мы с Бел-Траном заставим его принять, будет уже слишком поздно. Те, кто не пойдет за нами, останутся на обочине дороги, где будут гнить их трупы.

– Ты больше не тот человек, которого я знал. Мой бывший визирь был честным и неподкупным судьей, поглощенным поиском истины...

– Времена меняются так же, как и люди.

Пазаир вступил в их разговор:

– До встречи с Бел-Траном вам было достаточно верой и правдой служить фараону и со строгостью, исключающей любые пристрастные решения, следить за исполнением Закона. Затем перед вами засверкали новые горизонты. Бел-Трану удалось купить вашу совесть, потому что она продавалась.

Баги и бровью не повел.

– Вам нужно было обеспечить будущее своих детей, – продолжал Пазаир. – Вы показывали безразличие к материальным благам, но стали сообщником человека, основой которого является корысть. Вы тоже корыстолюбивы: вам нужна верховная власть.

– Достаточно разговоров, – сухо отрезал Баги, протягивая руку. – Прошу вас отдать скипетр и корону.

– Мы оба должны предстать перед верховными жрецами и двором, – заметил Рамсес.

– Мне нравится эта мысль. Вы при всех откажетесь от трона в мою пользу.

Вдруг Пазаир резким движением схватил медное сердце, рванул его на себя, порвав цепь, на которой оно висело, и вручил сокровище царю.

– Вскройте это нездоровое сердце, мой повелитель.

Рамсес при помощи скипетра разбил медный сосуд. Внутри оказалось Завещание богов.

От неожиданности Баги даже не пошевелился.

– Подлец из подлецов! – в негодовании воскликнул царь.

Баги отступил назад, с ненавистью глядя на Пазаира.

– Истина открылась мне лишь этой ночью, – признался визирь спокойно. – Поскольку я полностью доверял вам, то не мог себе даже представить, что вы способны заключить союз с таким человеком, как Бел-Тран, а еще меньше мог представить вас в роли тайного организатора заговора. Вы рассчитывали на мое легковерие и были очень близки к победе. Однако, мне следовало заподозрить вас уже давно. Кто мог приказать сместить начальника стражи сфинкса, свалив ответственность на полководца Ашера, о предательстве которого он знал? Кто мог незаметно управлять теми, кто представляет власть в Египте, кто мог осуществить такой заговор, если не визирь? Кто имел возможность манипулировать Монтумесом, прежним верховным стражем, который так боялся потерять свой пост, что выполнял все приказы, не вдумываясь в них? Кто позволил Бел-Трану карабкаться вверх по иерархической лестнице, не оказывая сопротивления его незаконным действиям? Если бы я сам не стал визирем, то никогда бы не понял, какой властью обладает человек, занимающий эту должность, и насколько широко поле его деятельности.

– Ты поддался на угрозы или на шантаж со стороны Бел-Трана? – спросил фараон.

Баги не произнес ни слова. За него ответил Пазаир.

– Бел-Тран нарисовал ему радостное будущее, в котором он будет стоять в первом ряду, и Баги понял, как использовать эту примитивную, но стремящуюся к власти личность. Он оставался в тени, Бел-Тран – на виду. Всю свою жизнь Баги прятался за сухими словами указов, поскольку его сердце – это сердце труса. Я осознал это, когда в трудных обстоятельствах мы должны были вместе дать отпор врагам. Тогда он предпочел бежать, оставив меня без поддержки. Баги не знакомы ни привязанность, ни жизнелюбие, а его аккуратность – это всего лишь маска, за которой скрывается фанатичность.

– И ты посмел носить на груди сердце визиря и убеждать всех в том, что вершишь суд совести, представляя фараона?!

Гнев Рамсеса заставил Баги отступить, но он по-прежнему пристально смотрел на Пазаира.

– Баги и Бел-Тран, – продолжал визирь, – построили свои замыслы на лжи. Их сообщники не знали о роли, которую играет Баги, и даже относились к нему с подозрением. Это и ввело меня в заблуждение. Когда старый зубной лекарь стал мешать, Баги отдал приказ устранить его. Такая же судьба была уготована и остальным, если бы царевна Хаттуса не отомстила им сама. Когда меня неожиданно возвели в сан визиря, он надеялся, что сможет подкупить меня. Не сумев этого сделать, Бел-Тран попытался меня опорочить. Когда и этот план провалился, ему не оставалось ничего иного, кроме убийства.

На лице Баги не дрогнул ни один мускул. Он по-прежнему оставался спокоен.

– Благодаря Баги Бел-Тран без опаски шел к намеченной цели. И кто бы догадался искать Завещание богов в медном сердце, символе добросовестного выполнения визирем своих обязанностей, которое фараон разрешил ему оставить себе в знак благодарности за оказанные услуги. Таким образом Баги обладал самым лучшим и самым недоступным из тайников. Притаившись, он не будет опознан до тех пор, пока не возьмет власть в свои руки. Мы сосредоточили все внимание на Бел-Тране, в то время как Баги, будучи членом моего тайного совета, сообщал своему сообщнику обо всех принятых нами решениях.

Единственное, в чем я не ошибся, это связь между убийством Беранира и заговором. Но как я мог предположить, что вы можете быть хоть как-то замешаны в этом гнусном преступлении? Я был плохим визирем, который слепо судил обо всем и верил в вашу искренность. И в этом ваши расчеты оправдывались... Но Беранира требовалось устранить. Как верховный жрец Карнака, он занимал очень важное положение и смог бы оказать мне помощь в расследовании такими средствами, которыми я не располагал. Но кто знал о том, что Беранир займет этот пост? Пять человек. Трое из них не могли быть заподозрены – это царь, предшественник Беранира в Карнаке и вы сами. Зато двое оставшихся являлись прекрасными претендентами на роль подозреваемых – старший лекарь, который хотел устранить меня и жениться на Нефрет, и верховный страж Монтумес, его сообщник, который, не колеблясь, отправил меня на каторгу, зная, что я невиновен. Я долго верил в причастность одного из них, пока не понял, что они не покушались на жизнь моего учителя. Орудие преступления, игла из перламутра, указывала скорее на женщину. Я пошел по ложному пути. Чтобы воткнуть иглу в шею жертвы, которая не оказала ни малейшего сопротивления, надо было принадлежать к узкому кругу близких Бераниру людей и быть способным на убийство мудреца, даже зная, что это грозит проклятием. Однако расследование показало, что три подозреваемые женщины не виновны в злодеянии.

– Вы не забыли о поглотителе теней? – спросил Баги.

– Допрос, который провел Кем, развеял все мои сомнения. Он не был убийцей Беранира. Остаетесь только вы, Баги.

Бывший визирь не стал отпираться.

– Вы прекрасно знали его скромное жилище и его привычки. Под тем предлогом, что пришли поздравить, вы нанесли ему визит в час, когда никто не мог вас увидеть. Вы, человек теней, умеете пройти незамеченным. Беранир повернулся к вам спиной, и вы вонзили ему в затылок иглу из перламутра, которую похитили у Силкет во время одной из тайных встреч с Бел-Траном. Никогда еще не знала эта земля более подлого убийства! Затем последовали удачи: Беранир мертв, я на каторге, но вас в этом никто не может обвинить, верховный страж не способен узнать вас, Нефрет оказалась в подчинении у старшего лекаря, а Сути находился в беспомощном состоянии. Бел-Тран стал бы визирем, а Рамсес отказался бы от трона в вашу пользу. Но вы недооценили силу души Беранира и забыли о существовании высших сил. Устранить меня с пути оказалось недостаточно, следовало помешать Нефрет почувствовать истину. Бел-Тран и вы, оба презирающие женщин, совершили ошибку, не принимая ее в расчет. Без Нефрет я бы действительно проиграл, а вы стали бы владыками Египта.

– Позвольте мне покинуть страну вместе с семьей, – попросил Баги хриплым голосом. – Моя жена и дети невиновны.

– Тебя будут судить, – ответил фараон.

– Я служил вам верой и правдой, но меня никогда не ценили по достоинству. А вот Бел-Тран оценил меня в полной мере. Кто такой Беранир или этот ничтожный Пазаир по сравнению со мной? Что их ученость рядом с моей?

– Ты был мнимым мудрецом, Баги, и худшим из преступников. Чудовище, которое ты взрастил в себе, тебя же и сожрало.

* * *

В тот праздничный день комнаты Двойного Белого дома были пустынны, но, опасаясь нового нападения Сути, Бел-Тран не отпустил стражников, потребовав, чтобы те удвоили бдительность. Всеобщее ликование забавляло его: народ еще не знал, что прославляет имя уже свергнутого царя. Кого удивит, что опороченный Рамсес уступит свое место уважаемому всеми Баги? Старому визирю, никогда не проявлявшему властолюбия, конечно же, будут доверять.

Бел-Тран подумал, что к этому часу Рамсес уже должен был отречься от власти, а на троне восседал Баги со скипетром власти в руке. Писец уже записывал первый указ о смещении Пазаира, заключении его под стражу за государственную измену и назначении визирем Бел-Трана. Через несколько минут за ним придут, чтобы отвести во дворец для присутствия на церемонии восшествия на престол нового фараона.

Баги быстро потеряет голову от власти. Бел-Тран сумеет обманывать его как можно дольше, а сам будет действовать так, как считает нужным. Как только царство окажется полностью в его руках, визирь избавится от старика, если только болезнь раньше не выполнит эту неприятную обязанность за него.

Из окна второго этажа Бел-Тран увидел Кема, идущего во главе караульного отряда. Почему нубиец все еще на своем посту? Видимо, Баги забыл отстранить его. Бел-Тран не станет совершать подобных ошибок, он как можно скорее окружит себя подчиненными, преданными его делу.

Воинственный вид Кема удивил его. Нубиец не был похож на побежденного, вынужденного исполнять неприятный для него приказ. Но ведь бывший визирь убеждал Бел-Трана, что нет никакого риска и провал невозможен. Там, куда он припрятал Завещание богов, никто не сможет его найти.

Стражники Двойного Белого дома опустили оружие и пропустили Кема. Бел-Тран запаниковал. Случилось что-то непредвиденное. Он вышел из своей комнаты и бросился в глубь здания, где имелся запасной выход на случай пожара. Засов со скрежетом открылся, и Бел-Тран углубился в коридор, выходивший в сад. Забравшись в самую гущу кустов, он крадучись пошел вдоль ограды.

В тот момент, когда он собирался ударить стражника, стоявшего у главных ворот, на его плечи обрушилось что-то тяжелое и сбило его с ног. Сильная лапа Убийцы пригвоздила беглеца к земле.

* * *

Сопровождаемый верховными жрецами Гелиополя, Мемфиса и Карнака, фараон, после церемонии объединения Севера и Юга, прошел во двор, где должен был совершиться ритуал обновления. Оставшись наедине с богами, он приобщился к их тайнам, впитав в себя их мудрость и знания, после чего вернулся в мир своих подданных.

Рамсес, царь, коронованный дважды – богами и людьми, – сжимал в правой руке кожаный футляр с Завещанием богов, передаваемым от фараона к фараону.

Из дворцового окна в Мемфисе царь показал своему народу документ, который делал его законным правителем Египта.

Гонцы помчались разносить эту новость во все концы света. От Крита до Азии, от Ливана до Нубии друзья, союзники и враги – все узнают о том, что царствование Рамсеса Великого продолжается.

* * *

Шел пятнадцатый день разлива Нила. Всеобщее ликование достигло апогея. Стоя на террасе своего дворца вместе с визирем, Рамсес созерцал город, освещенный огромным количеством масляных светильников. В эти жаркие летние ночи Египет предавался лишь веселью и радостям жизни.

– Какое великолепное зрелище, Пазаир.

– Отчего же так вышло, что зло завладело душой Баги?

– Видимо, оно жило в ней с рождения. Я совершил большую ошибку, сделав его визирем, но боги помогли мне исправить ее, выбрав тебя. Ни один из живущих не может изменить того, что заложено в нем. Мы же, на ком лежит ответственность за судьбу народа, наследники высшей мудрости, должны уметь различить это. А теперь пора вершить законный суд. На нем, и только на нем, держатся величие и благополучие страны.

46

– Давайте же отделим истину от лжи, – объявил Пазаир, – и защитим слабых, дабы спасти сильных.

Заседание суда визиря было открыто.

Трое обвиняемых, Баги, Бел-Тран и Силкет, должны были ответить за свои преступления перед Законом, который представлял Пазаир и суд, в составе Кани, верховного жреца Карнака, Кема, верховного стража, простого подрядчика, ткачихи и жрицы богини Хатхор. Учитывая состояние здоровья госпожи Силкет, ей разрешили остаться в своем поместье.

Визирь зачитал обвинительные акты, в которых не было упущено ни одной подробности. Баги не проявил никаких эмоций и остался безучастным к обвинениям, которые были выдвинуты против него. Бел-Тран протестовал, махал руками, оскорблял судей и оправдывал себя тем, что действовал правильно.

После краткого совещания суд вынес вердикт, который Пазаир одобрил. Прозвучал приговор:

– Баги, Бел-Тран и Силкет, признанные виновными в заговоре против царской особы, в клятвопреступлении, в убийстве и соучастии в убийстве, в предательстве и восстании против Маат, приговариваются к смерти на этой земле и в загробном мире. Отныне Баги называется Подлым, Бел-Тран – Алчным, а Силкет – Лживой. Эти имена они будут носить вечно. Их облики и имена нанесут на листы папируса, которые прикрепят к восковым фигуркам. Фигурки эти проткнут копьями, растопчут, а затем предадут огню. Таким образом будут уничтожены все следы трех преступников как в этом, так и в загробном мире.

* * *

Когда Кем принес Силкет яд, чтобы та сама привела приговор в исполнение, служанка сообщила, что ее госпожа покинула этот мир после того, как узнала позорное имя, данное ей. Лживая скончалась от сильнейшего припадка истерии. Позже труп ее был предан огню.

Бел-Трана посадили под замок. Он ходил кругами по тесному помещению, не сводя глаз с флакона с ядом, поставленного верховным стражем посреди комнаты. Алчный не мог лишить себя жизни, он слишком боялся смерти. Когда дверь открылась, он хотел наброситься на вошедшего, повалить его на землю и бежать. Но, увидев, кто это, прирос к полу.

Перед ним стояла Пантера, тело которой украшала боевая раскраска. В одной руке она сжимала короткий меч, а в другой держала кожаный мешочек. Взгляд молодой женщины был страшен. Бел-Тран начал пятиться, пока не прижался спиной к стене.

– Сядь! – приказала Пантера.

Бел-Тран подчинился.

– Поскольку ты Алчный – ты должен съесть это!

– Яд?

– Нет, это твоя излюбленная еда, – усмехнулась красавица.

Прижав острие меча к шее Бел-Трана, она разлепила его губы и высыпала в рот содержимое мешочка – груду греческих монет.

– Набивай себе брюхо, Алчный, ешь, пока не сдохнешь!

* * *

Летнее солнце освещало пирамиду Хеопса, облицованную белым известняком. Все сооружение походило на огромный застывший луч света, яркость которого слепила глаза.

Баги, сгорбившись больше прежнего, с трудом поспевал за Рамсесом, ноги его распухли. Визирь замыкал шествие. Переступив порог величественного сооружения, они углубились в галерею, ведущую вверх. Баги задыхался и шел все медленнее. Подъем стал для него настоящей пыткой. Когда же он наконец закончится?

Согнувшись в три погибели, рискуя сломать себе поясницу, он пролез в просторную камеру с голыми стенами. В глубине ее стоял пустой саркофаг.

– Вот то место, которое ты так хотел захватить, – сказал Рамсес. – Пятеро твоих сообщников, осквернивших святыню, уже наказаны. Ты, самый подлый из подлецов, посмотри же на центр царства, попробуй разгадать его тайну, которую ты хотел присвоить себе.

Баги стоял, опасаясь ловушки.

– Давай, – приказал царь, – исследуй самое недоступное в Египте место.

Баги осмелел. Он, словно вор, стал медленно продвигаться вдоль стены, напрасно выискивая какой-нибудь тайный знак или надпись. Дойдя до саркофага, Баги склонился над ним.

– Но... он пуст!

– Разве не твои сообщники ограбили его? Смотри лучше.

– Ничего. Здесь ничего нет.

– Раз ты слеп, иди прочь.

– Мне уйти?

– Покинь пирамиду.

– Вы отпускаете меня?

Фараон хранил молчание. Подлый устремился в низкий и тесный ход и побежал по ступеням большой галереи.

– Я не забыл о смертном приговоре, визирь Пазаир. Но для подлецов и трусов самый сильный яд – это свет, который нанесет ему удар у выхода из пирамиды и убьет его.

– Разве не вам одному, мой повелитель, дозволено входить в это святилище?

– Ты стал частью моего сердца, Пазаир. Подойди к саркофагу.

Оба мужчины положили руки на краеугольный камень Египта.

– Я, Рамсес, сын Солнца, обещаю, что более никакое видимое миру тело не будет покоиться в этом саркофаге. Из этой пустоты рождается созидательная сила, без которой любое царствование будет сводиться к простому управлению людьми. Смотри, визирь Египта, смотри – перед тобой загробная жизнь, поклонись ее незримому присутствию, не забывай о ней, когда будешь вершить правосудие.

Когда фараон и его визирь вышли из Великой пирамиды, их окутал мягкий свет заката. В недрах каменного гиганта время словно остановилось. Стражники уже давно унесли обожженное тело Подлого, пораженного молнией у порога древней святыни.

* * *

Сути нетерпеливо оглядывался по сторонам. Несмотря на важность церемонии, Пантера опаздывала. Хотя она и отказалась объяснить, почему ее тело покрыто боевой раскраской, он был уверен, что лишь ливийка способна задушить Алчного. Кем, довольствовавшись сообщением о кончине приговоренного к смерти, тело которого было сожжено, как и тела его сообщников, не стал ничего выяснять.

Весь царский двор переместился в Карнак. Никто не хотел пропустить грандиозную церемонию, на которой Рамсес отблагодарит своего визиря. В первом ряду, рядом с Кемом, стояли Северный Ветер, Смельчак и Убийца. Осел, собака и сторожевой павиан, повышенный в чине, держались с большим достоинством.

Как только закончатся чествования, Сути отправится на юг, в заброшенный город, чтобы восстановить его и снова наладить добычу золота и серебра. Там, в сердце пустыни, он сможет опять наслаждаться величественным зрелищем рассветов.

Наконец появилась Пантера, вся в ожерельях и браслетах из лазурита, притягивая внимание даже самых пресыщенных зрителей. Ее светлые волосы, великолепная фигура, дикая грация и красота вызывали зависть многих женщин. Маленькая обезьянка Нефрет смирно сидела на ее плече. Пантера гневно взглянула на некоторых красоток, проявлявших, по ее мнению, излишнее внимание к военачальнику Сути.

Когда фараон, неся в руках золотой локоть, направился к Пазаиру и Нефрет, стоящим рядом посреди залитого солнечным светом двора, воцарилась тишина.

– Вы спасли Египет от хаоса, от бунта и несчастий. Так примите же этот священный символ веры. Пусть он станет сердцем вашей жизни и вашей судьбой. В нем – Маат, священная Истина, незыблемое основание, на котором покоится Закон. Пусть богиня Истины никогда не оставит вас.

Фараон сам освятил статую Беранира, которая была установлена в потайной части храма, вместе со статуями других великих мудрецов, удостоившихся подобной чести. Учитель Пазаира и Нефрет был изображен в виде умудренного годами писца, читающего развернутый папирусный свиток, на котором быливыгравированы священные слова: «Вы, кто достоин увидеть меня, воздайте почести моему ка, скажите для меня слова, сопутствующие приношению даров, совершите жертвенное возлияние, и за это воздастся вам». Глаза Беранира светились, излучая живой свет. Их веки были сделаны из кварца, белки – из горного хрусталя, зрачки – из обсидиана. Взгляд Беранира был устремлен в вечность.

Когда на Карнак спустилась ночь, Нефрет и Пазаир подняли глаза к небу. Высоко-высоко загорелась новая звезда. Отныне душа Беранира, упокоившись, будет жить среди богов.

Над берегами Нила вознеслась песнь предков:

Да смягчатся ваши сердца, жители Двух Земель! Наступило время радости и счастья, справедливость восторжествовала! Истина прогоняет ложь, алчные изгнаны, попирающие Закон наказаны, боги удовлетворены. Мы живем в прекрасные времена, когда царят радость и свет!

Кристиан Жак Сфинкс. Тайна девяти

Я абсолютно уверен в том, что через тысячу лет нашим миром будут управлять высокоинтеллектуальные машины. Такая революция будет возможна вследствие ошеломляющих достижений в области электроники, которые позволят помещать большие объемы памяти в искусственный мозг. Я думаю даже, что машины и люди будут составлять единое целое. Мы сформируем идеальный органический симбиоз. У нас также будет встроенная память, и мы будем загружать модули знаний в кору нашего головного мозга.

Стивен Спилберг, ТV8, 201, ноябрь № 48, с. 6

Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не вполне уверен.

Альберт Эйнштейн

Пролог

В мире было полно проблем, и у Брюса тоже. Этим утром ему никак не удавалось надеть ботинки. А ведь сегодня, учитывая скверную погоду, обещанную по прогнозу, они ему понадобятся, чтобы отправиться на охоту за информацией. Как подметил один внимательный философ, мир не только маленький, но и паршивый.

Но выбирать не приходится, поэтому у Брюса, бывшего регбиста сорока лет, который еще мог бы играть в профессиональной сборной, была только такая территория охоты. Игрок устрашающей второй линии, Брюс обладал необходимым ростом, весом и силой для того, чтобы забросить мяч в ворота противника, проходя сквозь стены.

Брюс и теперь, работая журналистом в международной газете, финансируемой его другом Марком, сыном миллиардера, всегда умудрялся преодолевать любые препятствия.

Брюс ненавидел дух современного мира и ошибочные идеалы, которые заменили здравый смысл. Одно лишнее слово, одна мысль, идущая вразрез с общепринятым мнением, – и конец твоей карьере. По правилу большого пальца:^[329] «Если об этом не нужно говорить – не говорить». В этом-то и была проблема. Брюс был специалистом по лишним словам и неправильным мыслям. Непредсказуемый и неконтролируемый, он шарил везде с ужасающей эффективностью, не гнушаясь рыться и в мусорных баках, если это было необходимо. Когда он выходил на тропу войны, не один лицемер дрожал от страха, так как статьи Брюса всегда поднимали много шума.

Он прокладывал себе дорогу, обладая мощью быка и чутьем волка. Уже около года журналист продвигался по странному следу, который сулил еще не виданную ранее добычу. Пока обманывали простых людей, кто тем временем дергал за нити марионеток?

Нужно, чтобы к собранному материалу невозможно было придраться. В противном случае вспыхнет критика: теория заговора. Идем дальше, тут не на что смотреть. Тихо-тихо, продолжаем вращаться.

Брюс натянул ботинки с пятой попытки. Пазл складывался, но не хватало главных элементов. А в воздухе витал сильный запах: запах опасности.

Нужно ли задавать себе вопрос, рискуя жизнью: кто на самом деле управляет нашим миром?

1

– Где золото?

Нож бородатого впился в шею Халеда, потекла струйка крови.

– В Пальмире нет золота.

Пальмира… Античный город в Сирии, где Халед родился и хранителем которого стал. Увлекшись сокровищами этого оазиса, он изучал археологию, внимательно рассматривал каждое сооружение, каждый камешек, преисполненный огромным желанием их сохранить и передать последующим поколениям.

Являясь автором многочисленных публикаций и будучи признанным защитником этого уникального места, восьмидесятидвухлетний старик был всё так же самоуверен. Он прожил жизнь, не ведая страха, и фанатики Исламского государства уж точно не заставят его покориться.^[330]

– Признавайся, собака, иначе я отрежу тебе голову!

– А ты, подонок, не говори со мной таким тоном!

Подобная реакция удивила бородатого. Обычно его молили о пощаде – и чем больше его молили, с тем большим удовольствием он перерезал несчастным глотки. Этот же старик, седой и беззащитный, наводил на него страх.

– Мы знаем, что тут есть золото и что ты его изготавливаешь! Если хочешь выжить, скажи мне, где ты его прячешь и как ты его получаешь!

Заключенный с таким презрением посмотрел на него, что бородач, сходя с ума от ярости, чуть не нарушил приказ и не избил Халеда.

Понимая, что ничего не добьется, палач плюнул на свою жертву и вышел из храма Баалшамина,^[331] где держали Халеда. Очередной допрос оказался безрезультатным.

Короткая передышка.

С тех пор как боевики Исламского государства задержали его, Халед не переставал верить в возможность освобождения. Местная и международная знаменитость, основное лицо клана Аль-Ассад, владелец земельных участков и недвижимости, неоспоримый моральный авторитет, Халед отказался покинуть свой город, несмотря на предупреждения, которые делали членам его семьи и его близким. Однако он не недооценивал всю опасность исламской армии, охотно называющей себя ДАИШ^[332] и решительно настроенной на то, чтобы создать халифат, который включил бы в себя сначала Сирию и Ирак, а затем поглотил бы и весь Ближний Восток.

Сбежать, укрыться в безопасном месте, наслаждаться мирной старостью со своими правнуками… Но это стало бы худшей из подлостей, невыносимым отречением! Халеда считали упрямцем, но он всегда отвечал одно и то же: «Даже если они должны меня убить, я не уйду».

Без него, он был в этом уверен, Исламское государство разрушит его дорогую Пальмиру, которую он возрождал вот уже сорок лет.

Пальмира, королева сирийской пустыни, находится в 240 километрах от Дамаска и в 140 от Евфрата и, к сожалению, считается стратегически важным местом. Кто бы обосновался здесь, если бы не было источника, гарантирующего процветание пальмовых рощ? В третьем столетии нашей эры царица Зенобия^[333] посмела заявить о независимости Пальмиры от Рима, обладающего в то время тоталитарной властью. Временный успех, короткий период достатка и благополучия, пока легионы Аврелиана^[334] в 272 году не лишили мятежницу власти и не выслали в Рим, чтобы показывать ее там, как диковинное животное.

Но худшее было впереди: арабское вторжение в 634 году и разрушение языческого города. К счастью, варвары вскоре обессилели и покинули обескровленные руины. С детства Халед, очарованный уцелевшими колоннадами и святилищами, чувствительными к изменению освещения в течение сезона и даже в течение дня, решил вернуть Пальмире хотя бы часть утраченного величия, вызывая тем самым гнев исламистов, которые отрицали всё культурное наследие человечества, предшествующее Корану. Даже после разрушения статуй, которые хранились в музее Мосула,^[335] а также монастыря и библиотеки Доминиканцев, Халед наивно полагал, что пресловутая «международная общественность» защитит Пальмиру.

Его ждало разочарование.

Пальмира была нигде, и за место, которое нигде не находится, никто не хотел умирать.

Когда джихадисты перешли к массированному наступлению, используя большое количество смертников со взрывчаткой, верные режиму сирийские войска отступили, прекратив сопротивление. Невозможно победить фанатиков, для которых смерть является благословением.

Халед рассчитывал на свою способность очаровывать, чтобы убедить захватчиков помиловать Пальмиру. Разве контроля над территорией им будет недостаточно?

Его ждало еще одно разочарование.

Первый приказ победителей: уничтожить статую Льва Аллата,^[336] которая стояла у входа в музей. Каменный хищник весом в пятнадцать тонн и высотой в три с половиной метра не устоял перед яростью фанатиков Аллаха, которые подтвердили свое намерение взорвать храмы, возведенные ложным богам.

Халед был одинок и покинут. Но на протяжении всей своей карьеры, полной трудностей, он всегда рассчитывал на оружие высочайшей эффективности: на свое умение убеждать.

Когда он организовывал семинары в уникальном особняке Пальмиры, принадлежащем ему, он превращал скучные собрания чопорных ученых в настоящие праздники для эрудитов.

В борьбе с фанатиками ДАИШ он не отчаивался, так как знал их слабое место: жадность. Продажа антиквариата богатым коллекционерам приносила им целое состояние. Помогая им выбирать особо ценные изделия, так сказать с высокой добавленной стоимостью, Халед тем самым спас бы основные достопримечательности местности и впоследствии выкупил бы их.

Что еще им нужно было от него, помимо бесплатной и предвзятой оценки с целью получить миллионы долларов? Армия Аллаха нуждалась в финансировании. И Пальмира была тем самым сейфом, код от которого знал Халед.

Солнце садилось, окружая нежно-золотистым сиянием колонны исчезнувшего мира. Время, которое Халед так любил по окончании тяжелого рабочего дня: обычно в эти часы он подводил итоги работы со своими сотрудниками и уточнял задачи на следующий день.

Следующий день… Существовал ли он еще для него? Отказаться от него – значило подчиниться закону сумерек. В стенах своей тюрьмы, этого храма, который он отреставрировал и который его палачи хотели разрушить, археолог черпал силы противостоять им. На своей родине, на своей земле он не отступит.

2

Лондон, гнилой город. Как и все города. Брюс любил только Хайленд^[337] и широкие безлюдные просторы, овеваемые холодными и суровыми ветрами, где можно было встретить минимум людей, с которыми обмениваешься минимумом слов. А если довольствоваться лишь враждебным взглядом – это в тысячу раз лучше.

Люди, снующие туда-сюда, как муравьи, тьма машин, шум, загазованность, жуткие небоскребы, спроектированные чокнутыми архитекторами, которых нахваливали критики из тех же психушек, – в общем, современные города – это супер.

Мальчишкой Брюс часто подсмеивался, когда слушал в Гайд-парке^[338] разговоры невротиков, предсказывающих апокалипсис, или когда играл в русскую рулетку с нелегалами в доках. Сейчас же он веселился гораздо меньше.

Достоинство англичан – это то, что они остаются англичанами. Остров – это не так уж и плохо. Несмотря на принадлежность к Европе и на туннель под Ла-Маншем, который Брюс с удовольствием перекрыл бы, британцы хранили в себе чуточку чудачества, которую ненавидела серьезная – такая серьезная – франко-немецкая парочка. И последнюю их шуточку, выход из ЕС, она вполне заслужила.

Брюс был нацелен на реальные центры власти, влиятельные группировки, действующие в более или менее глухом подполье. Римский клуб,^[339] Большая двадцатка,^[340] Большая семерка,^[341] тайные организации подобного рода с переменным составом, экономический форум в Давосе, Бильдербергский клуб,^[342] объединяющий высокопоставленных лиц, глав государств, министров, банкиров, интеллектуалов, всякого рода шпионов. Особенно увлекательным был Бильдербергский клуб, созданный в 1954 году принцем Нидерландов Бернардом и Дэвидом Рокфеллером. «Если вы в Бильдерберге, – утверждал “Экономист”,^[343] – вы добились всего». Веб-сайта нет, телефон на вечном автоответчике, собрания для немногих избранных, которые происходят за закрытой дверью, запрет фиксировать информацию каким-либо образом, никакого контакта со СМИ, тотальное молчание участников и подготовка мировых политических, социальных и экономических перемен.

Бильдербергский клуб не был единственным в своем роде. От Гарвардской школы бизнеса^[344] до Совета по международным отношениям,^[345] не забывая также милую цепочку общественных организаций, – в мире не было недостатка в руководителях.

Всех их Брюс подвергал суровой критике. И делал он это не испуганно, как обиженная девица, а с помощью светового меча, примерно как в «Звездных войнах». Постепенно обнаруживая принадлежность хитрецов к той или иной влиятельной группировке, шотландец создал внушительный список.

Было что вынести на первые страницы газет! Но Брюс хотел больше правды, которая была для него настоящим допингом. Среди всех организаций, которыми он занимался, одна привлекала его внимание больше других: «Сфинкс».

Как и в случае с Бильдербергом, нет никакого способа на нее выйти. Только пара упоминаний в каких-то источниках, и лишь один официальный представитель – Масуд Мансур, афганский бизнесмен. Почему его имя звучало на собраниях, где правили бабки, почему он захаживал к финансовым акулам и непотопляемым высоким чиновникам?

Ответ очевиден: коррупция.

Но ко всему, что казалось очевидным на первый взгляд, Брюс относился подозрительно, это возбуждало его любопытство. И у него был человек, который смог бы немного прояснить ситуацию.

Они встретились у входа в собор Святого Павла, куда стекались толпы туристов. Лысый, в черной куртке с воротником Мао^[346] и в брюках цвета морской волны, Балтимор Шумак был первоклассным программистом. Его мать родом из Техаса, отец словак. Технарь с детства, бисексуал, он заправлял десятками депутатов, как левыми, так и правыми, после того как обучал их правильно пользоваться социальными сетями.

У Балтимора была проблема. Ему так осточертела его скользкая работенка парламентского ассистента, что у него возникло дикое желание слить всё в интернет, но к концу соревнования по выпиванию на скорость семнадцатиградусного пива Брюс убедил его в том, что не стоит кончать жизнь самоубийством. Ведь его эякуляция в медиа доставит ему лишь секунд десять удовольствия, после чего его раздавят. Решение одно: довериться сознательному профессионалу, к примеру Брюсу. Скромный, обаятельный, Балтимор обладал талантом общения. Благодаря этому он состоял в дюжине привилегированных клубов с ограниченным доступом. Его ахиллесова пята: шикарные авто, предпочтительно «феррари». Именно тут Брюс и вступил в игру. Брюс аккуратно выкладывал фунты стерлингов, а Балтимор тем временем болтал.

Прогулка в ярко-красном авто, благословленном самим Папой,^[347] – это здорово. И искуситель управлял рулем, как Менухин^[348] своей скрипкой.

– Дьявольская тачка, – признал Брюс. – Как дела-то?

– Не жалуюсь.

– Ты все-таки выглядишь не очень.

– Да тут один поддельный лорд меня недавно кинул. Не волнуйся, у меня еще неплохой список клиентов.

«Феррари» проскользнул между автобусом и французским авто, которое уж точно не уцелеет в такой пробке. Левостороннее движение дается не всякому.

– У тебя еще бабло есть, Брюс?

– Всякий труд достоин награды. Если пашешь – карманы будут полными.

Пользуясь моментом, Балтимор ускорился. Его красная красавица прекрасно это умела.

– Твой Масуд Мансур – это тебе не пустяк. Это не какой-нибудь вшивый афганец, а миллиардер, который контролирует полстраны, сталкивая племена друг с другом. Если талибы^[349] еще не имеют абсолютной власти, так это благодаря ему, последние школы для девочек – это он, доставка медикаментов и провизии – тоже он.

– В общем, кто-то вроде славного малого?

– Без него страна погибнет. И она погибнет.

– Потому что Мансур смылся?

– Ты помнишь Бамианские статуи Будды?^[350]

– Я, как и все, видел по телевизору, как их взорвали. И всякие умники потом объясняли, что это не столь важно. Всем плевать на старые камешки.

– Но не Мансуру. Он погиб, сражаясь с талибами. Они его взорвали. Я уверен, что после его исчезновения Афганистан уже никогда не избавится от бородатых. И не только Афганистан.

– «Сфинкс» – тебе о чем-то говорит?

Балтимор чуть не потерял контроль над своим «феррари».

– Не берись за это, Брюс. Даже для тебя есть пределы.

– Очень закрытый клуб, как я предполагаю?

– Не знаю.

– Я ненавижу, когда надо мной смеются, парень. С виду я неплохой малый, да, но не нужно на это полагаться. Если я разозлюсь – тебе не поздоровится.

– Не дури, Брюс.

– Извини, это моя профессия.

– Забудь про «Сфинкс».

– У меня отличная память.

– Этот кусок для тебя слишком жирный.

– А я обжора. Выкладывай, что ты знаешь.

– Ничего… Вообще ничего.

– Тебе неплохо живется, дружище, твой счет в банке зашкаливает, это видно, и ты один из моих лучших источников информации. Либо ты всё запарываешь, либо мы вместе.

Балтимор почувствовал раздражение своего пассажира. Брюс в ярости – это что-то вроде извержения Этны.

– Свяжи меня с кем надо, Балтимор, и немедленно.

– Почему ты такой упрямый?

– Любопытство. Это мой порок.

– Тебе не следовало бы…

– Не волнуйся за меня, просто дай мне контакты.

3

Его сон был полон воспоминаний. Супруга, дети, раскопки, сохранение достопримечательностей, письмо… Когда он проснулся, на мгновение ему показалось, что кошмар рассеялся и он вернулся к своей обычной жизни.

Но он, закованный в цепи, всё еще был заложником Исламского государства.

Перед собой он увидел мужчину среднего роста. Седые волосы, широкий открытый лоб, маленькие подвижные черные глазки, острый нос, тонкие губы, выступающий подбородок. Очки с черными стеклами в серебристой оправе.

Человек европейской внешности, одетый в белую рубашку с короткими рукавами и черные брюки хорошего кроя.

– Сожалею, что вижу вас в таком состоянии. Возвращение вам свободы зависит только от вас.

Мягкий уравновешенный голос, без какой-либо агрессии.

– Где золото, Халед?

– Какое золото?

– Вы не упрощаете мне задачу. Если я сдам вас своим друзьям из Исламского государства, они тут же отрубят вам голову. Для них вы хуже язычника. И никто не придет вам на помощь. А значит, стоит вести себя более разумно.

– Кто вы?

– Тот, кто может даровать вам жизнь и спасение. Ответьте на мои вопросы, и вы останетесь хозяином Пальмиры. Приверженцы Аллаха иногда проявляют милосердие, если не оскорбляют их убеждений. Я уверен в том, что ваше поведение хорошего мусульманина вызовет у них симпатию.

– Дайте мне пить.

– В сердце этой пустыни вода – привилегия, которую нужно заслужить. Где золото, Халед, и как вы его добываете?

– Абсурдные вопросы!

– Не разочаровывайте меня.

– Единственные сокровища Пальмиры – это ее святилища, ее колонны и статуи!

Человек в серебристых очках, скрестив руки на груди, медленно сделал несколько шагов.

– Этот разговор мне надоел, Халед: у меня на руках есть почти все карты. Вам осталось только открыть мне последнюю.

– Я вас не понимаю.

– Не смешите меня! Человек вашего склада характера не стал бы отрицать правду. Разве быть разумным – это не значит уметь адаптироваться? Единственный ваш шанс выжить – это абсолютная искренность.

Старик, оглушенный и подавленный, пытался собраться с духом: чувствуя в себе силы сопротивляться джихадистам, он оказался не готов к подобному жесткому натиску.

– Масуд Мансур… Ваш хороший друг, не так ли? Он, также являющийся одним из Девяти, умер не от продолжительной болезни. Вероятно, отсутствие новостей от него должно было заставить вас волноваться, но я могу прояснить вам ситуацию. Мансур был захвачен талибами, которые надели на него пояс со взрывчаткой, перед тем как расправиться с гигантскими Буддами Бамиана в Афганистане. Почему именно эта мишень? Потому что талибы верили, что обе статуи представляли собой королевскую пару, языческого властелина и его жену, а это было для них невыносимым зрелищем! Мансур попытался предупредить наше доброе международное сообщество, которое, впрочем, как обычно, осталось бездеятельным. Вы наверняка присутствовали на этом грандиозном спектакле: взрыв двух Будд, превращенных в пыль в то же мгновение, что и ваш друг, пребывающий, так сказать, в первых рядах. Детонатор – это был он.

Халед заплакал.

Плакал он долго и горько.

Да, Мансур был для него другом. И гораздо больше чем просто другом, он был одним из Девяти, неразделимо с ним связанным. Долгое время не имея от него никаких новостей, Халед начал вести свое расследование. Результат оказался малоутешительным: естественная смерть Мансура, которого так и не заменили. Их осталось всего восемь, и Халед с нетерпением ждал пленарного заседания, в ходе которого станет известно имя последователя покойного.

Сегодня всё прояснилось.

Они решили уничтожить Девятерых.

Мансур, он, потом и другие…

Инквизитор перестал ходить взад-вперед. Легкая улыбка появилась на его губах.

– Превосходно… Вы поняли. Значит, мы можем говорить серьезно.

Шок прошел, и археолог собрался с духом. Кем бы ни был его собеседник, вполне возможно, что знал он только часть правды.

– Не надейтесь меня обмануть, Халед.

Голос его стал жестким. Последовала беспощадная обвинительная речь.

– В 1623 году на стенах парижских домов появился удивительный текст, повествующий о существовании братства из девяти человек, которые «видимо и невидимо пребывают на этой земле». Зачем разоблачать себя, тем более если вы считаете, что наш мир находится в опасности? Со времен Античности вас всегда было девять, и вы вечно бодрствуете, для того чтобы человечество не погрязло в сумерках. По сравнению с вами наши информаторы – лишь милые любители! Основная мера предосторожности: не подвергаться преследованиям алчных и влиятельных, рассеяться по земному шару. На протяжении многих лет вы были египтянами, пифагорейцами, изучающими оккультные науки, зодчими и, в особенности, алхимиками.^[351] В семнадцатом веке на ваш след напали, некоторые из вас закончили свои дни на галерах. Но вы сумели сохранить свою тайну, вашу великую тайну, передавая ее из поколения в поколение до наших дней. Однако мир изменился – в нем больше нет места вам, Высшим неизвестным. Не рассчитывайте на ваших друзей, они не вырвут вас из лап смерти; я один могу спасти вас, при условии, что вы раскроете мне эту тайну. Производство золота – только символ, больше всего меня интересует то, что этот символ под собой подразумевает. Переходите в мой лагерь, Халед, забудьте ваше обреченное сообщество, и вас ожидает счастливая старость.

Человек, который разговаривал с Халедом, был хорошо информирован.

– Вам необходимо подумать, я понимаю. Я вернусь завтра утром, после молитвы. Или вы заговорите, или будете обезглавлены.

4

Время подводить итоги.

До настоящего момента Высшие неизвестные ускользали от своих противников, от эпохи к эпохе. Некоторых задерживали, пытали и казнили, но Девятеро сохранили свое единство, передавая друг другу свои знания.

«Мир изменился – в нем больше нет места вам» – эта фраза не давала пленнику покоя. Если человек в серебристых очках был прав, зачем бороться дальше? Но, возможно, он врал – чтобы сломить оборону заложника.

Одно он знал наверняка: Мансур был мертв, убит Машиной, запрограммированной уничтожить Высших неизвестных. И Халеда убьют, в чем бы он ни признался.

По крайней мере, его семья была в безопасности, в Хомсе,^[352] и скульптуры большой ценности были отправлены за границу до вторжения Исламского государства. Хрупкая частичка памяти о Пальмире будет таким образом сохранена.

Халед не сомневался: дворцы, замки, храмы будут взорваны, колонны повалены. Всё, что было до ислама, должно исчезнуть под равнодушным, а иногда и одобряющим взглядом влиятельных стран. Несколько негодующих заявлений, быстро забытых. Какое значение могут иметь разрушение античного города и казнь старого археолога?

Инквизитор уже установил личности двух из Девятерых. Будут ли захвачены семь остальных? А может, они уже арестованы или убиты? В любом случае очевидно – никто не заговорил. Иначе его бы не спрашивали снова и снова: «Где золото?»

Ни слова подлецам и негодяям. У Халеда не было ни единого шанса выбраться оттуда.

Настало время перейти к плану «Сфинкс».

Какой-то бородач принес ему воды и лепешку.

– Ты хотел бы разбогатеть?

Взгляд джихадиста загорелся.

– У меня есть деньги, много денег. Ты знаешь, кто я?

Утвердительный кивок головой.

– Тысяча долларов.

Бородач сглотнул.

– Приведи ко мне Моктара, сына Мохамеда, работника музея. Потом я заплачу тебе.

Бородач недолго колебался. Чем он рисковал, ведь молодой Моктар вступил в ДАИШ и топтал ногами девочку, которая не носила паранджу? Безоговорочный сторонник режима. А если заложник хорошо заплатит…

Моктар, невероятно тощий восемнадцатилетний парень с упрямым взглядом, не заставил себя ждать. Он преклонил колени и поцеловал руки Халеда, которого считал отцом и защитником. Не он ли кормил его семью после смерти матери, взяв на себя заботу о восьми детях? Моктар поклялся ему в верности и в случае необходимости пожертвовал бы ради него собственной жизнью.

– Приказывай, и я повинуюсь!

– Я умру, Моктар.

– Нет, не вы! Аллах помилует вас…

– Я приговорен.

– Я вас защищу!

– Нет-нет, Моктар, тогда ты тоже погибнешь. Ты помнишь о нашем разговоре месяц назад?

– Я не забыл ни слова!

– Теперь нужно действовать. Отправь мое послание.

Молодой человек поклонился и поспешил удалиться, чтобы выполнить задание.

Бутылка в море… Успех маловероятен.

Последний ужин, такой скромный по сравнению с обильными банкетами, которые устраивал Халед. Вкус воды, пусть неприятно теплой, и хлеба, пусть плохо испеченного. Последние ощущения за долгую жизнь.

Неужели он не победил смерть, когда извлек из песков портрет древней жительницы Пальмиры, когда укрепил колоннаду и вернул фасаду алтаря величие древности? Эту смерть, которая предстояла ему сегодня и которую у него не было возможности отсрочить.

Несмотря на свой почтенный возраст, он был полон планов и не чувствовал груза лет. Столько еще задач нужно выполнить, столько решить проблем… Люди появлялись на этот свет и исчезали, не отдавая себе отчета в том, что некая Машина управляет их существованием и распределяет их, словно товар.

Именно ей противостояли Высшие неизвестные, из поколения в поколение рискуя своей жизнью.

Конец пути.

Он представлял его не таким, и ему было печально с этим мириться. Невозможно сбежать, невозможно подкупить потенциальных союзников, которые страшились своих новых хозяев. Любое предательство влекло за собой немедленную расправу.

Сохранит ли ему верность юный Моктар или, запуганный, откажется запустить план «Сфинкс»? Не будучи больше хозяином своей судьбы, Халед прижался к стене храма и предался воспоминаниям.

5

– Что господину угодно?

– Твоего босса.

– Простите?

– Брюс Рошлен, журналист. Я тороплюсь.

Челюсть дворецкого совершила несколько ультрабыстрых движений вниз-вверх. Его обязанностью было следить за порядком в особняке сэра Чарльза, и нечасто ему доводилось принимать таких великанов с растрепанными волосами. К тому же ненавистный шотландский акцент выдавал неотесанность незваного гостя.

– У вас назначена встреча?

– Ну да, сейчас.

– Боюсь, это невозможно.

Брюс глянул на экран своего смартфона.

– Звоню сотням своих подписчиков и друзей, а также еще тысяче идиотов, которые поспешат наброситься на одного педофила, марающего этот милый Кенсингтонский райончик.^[353]

– Вы… Вы…

– Глотай слюну и веди ко мне своего господина.

Дворецкий освободил порог особняка и провел Брюса в гостиную в старинном стиле. Викторианская мебель, картины, посвященные сражениям при Трафальгаре и Ватерлоо, настоящие китайские фарфоровые вазы.

Сэр Чарльз не заставил себя ждать.

Высокий и худой, с редкой круглой бородкой, в темно-синем блейзере, бордовом галстуке-бабочке и серых фланелевых брюках, преподаватель истории религий, наследник богатеньких дворянчиков Ланкашира, долго рассматривал своего гостя.

– Мне принимать это за шантаж, господин Рошлен?

– Самую малость!

– И вы полагаете удивить меня этим?

– Это уж точно! Хватит рассуждений, садись, поболтаем. А… У тебя не будет чего-нибудь выпить?

– Шотландский виски, думаю, подойдет?

– А ты начинаешь мне нравиться.

Сэр Чарльз взял хрустальный графин и наполнил два стакана жидкостью янтарного цвета.

– Хороший, – признал Брюс.

– Зачем так вторгаться?

– А ты не догадываешься?

– Я читаю некоторые ваши статьи. Но я не похож на ваших обычных жертв. Вы занимаетесь так называемыми «деликатными» делами, я – древними и исчезнувшими религиями. Моя роль в экономике отнюдь не заслуживает внимания.

– В жизни есть не только бабки. Главное – это идеи. А тут ты кое-что да знаешь.

Сэр Чарльз смутился.

– Я не понимаю, чем…

– «Сфинкс».

Несмотря на годы самоконтроля, сэр Чарльз чуть не подпрыгнул. И буря, отразившаяся на его лице, не ускользнула от Брюса, привыкшего долго мучить свою добычу.

Он постучал в нужную дверь.

– «Сфинкс» – это утопия.

– Я это обожаю! И кто они, эти утописты?

– Легендарные герои. Даже детям такое больше не интересно.

– А я в душе ребенок. Меня это захватывает.

Сэр Чарльз опорожнил свой стакан. Похоже, ему не удалось справиться с собой.

– Масуд Мансур – это ведь глава клуба «Сфинкс»?

– Он умер.

– Где именно?

– В Афганистане. Устрашающее убийство! Его превратили в живую бомбу.

– Чего он хотел, этот Мансур, и чего добивался «Сфинкс»?

– Откуда мне знать?

– Он ведь был твоим другом?

– Я восхищался им.

– Почему?

– Потому что он думал, что у человечества есть шанс выжить.

– А ты – нет?

– Я не вхожу в этот клуб.

– А кто же входит?

– Я об этом ничего не знаю.

– Ну же, сэр Чарльз!

– В общем, почти ничего. У Мансура был товарищ по духу, которого он очень уважал и о котором говорил мне всего раз, заметно, кстати сказать, сожалея о своей откровенности.

– Его имя?

– Халед, сирийский археолог, который занимается восстановлением античной Пальмиры.

6

– Ну что, Халед?

Человек в серебристых очках улыбался, уверенный в своем успехе. Разве этот престарый археолог сможет вынести такое грубое и унизительное заключение? Он, привыкший командовать, глава клана и хозяин почти исчезнувшего города, должен сломаться.

– У меня требование.

– В вашем положении?

– Я хочу умыться и побриться.

– А если я откажу?

– Вы больше не услышите от меня ни слова.

Длительное молчание.

– Если вы хотите хорошо выглядеть, значит, вы хотите выжить.

Желание Халеда было исполнено. Он насладился теплой водой, мылом и лезвием бритвы, жалея о том, что не ценил раньше по достоинству это скромное повседневное счастье, такое простое и такое необходимое. Казалось, не хватало только капельки парфюма и чистой рубашки для того, чтобы, как всегда, предстать перед своими коллегами по работе и объяснить им задачи на день.

Это солнечное утро было прекрасным, дул свежий ветерок, спокойствие царило над Пальмирой, как если бы город королевы Зенобии готовился встретить нетерпеливых туристов, жаждущих открыть для себя всё его очарование.

– Итак, Халед?

– Спасибо, что помогли мне принять нормальный вид.

– В случае честного сотрудничества Исламское государство не откажет вам и в титуле эмира.

– Сотрудничество… Какого характера?

– Хватит шуток. Дайте мне полный список Высших неизвестных и раскройте тайны вашей алхимии.

– Смешные предрассудки… Кто еще может в них верить?

– Мое терпение лопнуло. Или вы говорите, или я передаю вас палачам.

– Мне нечего вам сказать.

– У вас нет ни единого шанса отсюда выбраться. Ни единого.

– Кто знает?…

Вопрос смутил инквизитора. Может быть, этот безобидный с виду заложник обладает неожиданной властью?

Лишь пыль в глаза, битва проиграна!

– Всё кончено, Халед. Ваши храмы, ваши могилы, ваши колонны обречены. И вы тоже, если будете продолжать так глупо мне сопротивляться. Жизнь – это так ценно… Вы разве не дорожите жизнью?

– Меньше, чем клятвой сдержать свое слово.

Ответом на это заявление стал вымученный смешок инквизитора.

– В последний раз… Говорите!

– У вас ничего не выйдет. Высшие неизвестные одолеют противника.

Человек в серебристых очках прокричал приказ на арабском. Двое бородатых мужчин подбежали и схватили археолога под руки.

– Я еще могу всё остановить.

Халед посмотрел на своего мучителя с ненавистью, и во взгляде его читалось такое превосходство, что тому стало неловко.

Бородачи подтолкнули заключенного к джипу, который отвез их на главную площадь современного города.

О чем думать, когда час казни так близок? О своей семье и о близких по духу людях, об этих девяти идеалистах, которые посвятили свое существование сохранению человечества, какие бы бури, войны и революции его ни одолевали. О Пальмире, которая является частью Всемирного наследия и для спасения которой человечество не делает ровным счетом ничего. Единственный закон, который правит здесь, в Афганистане, в Камбодже и вообще везде, – это трусость. Больше не было Черчилля, чтобы противостоять варварству. Только Высшие неизвестные пытались сохранить искорку сопротивления, настолько слабую, готовую вот-вот погаснуть.

По крайней мере, он их не предаст.

Многочисленная толпа ждала спектакля. Женщины, словно призраки, спрятанные с ног до головы в черное, скандировали полные ненависти лозунги в адрес нечестивого археолога, который осмелился возродить руины, предшествующие Пророку.

Бородач нацепил на него табличку, обвиняющую его в идолопоклонстве, непростительном преступлении.

В первом ряду кричавших – юный Моктар. Подмигнув, он дал Халеду понять, что миссия его была выполнена.

Бутылка была брошена в море, теперь Халед умрет спокойно. Будущее больше от него не зависело.

Когда палач, потрясая ножом мясника, приблизился к нему, Халед вспомнил лица восьми своих товарищей по духу, снова пережил их последнее собрание, когда они, осознавая всю опасность, поклялись друг другу бороться до последнего.

Представители новой власти – Исламского государства – разбросали вокруг осужденного всё имущество, найденное у него дома: простыни, подушки, посуду, лампы, шкафы, ящики, технику, книги, картины… Мальчишки топтали всё это ногами, призывая к смерти осквернителя.

Человек в серебристых очках поспешил к своему частному самолету: у него впереди были важные встречи, и относительный провал этой миссии уже оставался в прошлом.

– Я перережу тебе глотку, собака, – сказал палач. – А потом я разрежу твое тело на кусочки, и они сгниют на солнце.

Халед пристально посмотрел на него:

– Убей меня стоя, я буду таким же прямым, как и статуи, которым я посвятил свою жизнь.^[354]

Под вопли толпы бородач яростно схватился за оружие.

7

Высокопоставленный чиновник ООН был в ужасном настроении. Неверная жена, невыносимые дети-двоечники, портфель ценных биржевых бумаг в плачевном состоянии, смертельная борьба за повышение на службе и упертое начальство.

В свои годы он уже не был приверженцем ни честности, ни добродетели. Инвестиции не приносили дохода. В обед его любовница немного снимет ему напряжение… Он обещал ей развод, затем свадьбу, должность советницы, затем отдых на море, красивый дом… И это прокатывало. Так что зачем лишать себя удовольствия?

Секретарша пересмотрела его мейлы. Девяносто процентов – в мусорное ведро. Над остальным надо поразмыслить. Среди бумажных писем, которыми еще пользуются последние динозавры, был странный конверт. Как минимум десять штампов и арабские буквы.

Чиновник вызвал охранника:

– Откройте это в лаборатории.

Не хватало еще какого-нибудь подвоха.

Всё чисто. Ему принесли пожелтевший листок бумаги с коротким текстом:

Operate Sphinx.

– О Господи, – прошептал чиновник, – это случилось!

Немногие знали о существовании этой организации, и он не должен был быть в их числе. Случайная встреча с археологом Халедом, спасителем Пальмиры. Королевский ужин, родство душ, взаимное доверие… Чиновник тогда был опустошен, его очаровала история Халеда. Но карьера – прежде всего. Он пообещал Халеду, что поможет ему в случае опасности. Если он получит кодовую фразу «Operate Sphinx», то сразу же вмешается.

Но эта клятва осталась в прошлом – сегодня мир стал совсем иным. Соединенные Штаты диктовали свою волю разным странам куда как в большей степени, чем когда-либо, ислам распространялся повсюду, во всем мире царили информационные технологии, процветала тупость.

Не время начинать крестовые походы, обреченные на поражение. Трусость? Нет. Разумное поведение опытного человека.

Чиновник бросил письмо Халеда в шредер для бумаги. Сфинкс был мертв.

* * *

Баварский предприниматель, который проснулся в пять утра и до полуночи был на ногах, поздравил себя с последними успехами. От матери-ливанки и отца-турка ему досталось хорошее чутье в бизнесе. И Германия Меркель открывала ему столько возможностей, что он использовал их в качестве старта для завоевания хорошенького куска планеты, наиболее рентабельного.

Если счастье – в деньгах, особенно когда они прибавляются к другим, уже имеющимся деньгам, пара-тройка развлечений не повредит постоянному увеличению средств. У одних это секс, у других – экстремальные виды спорта или гуманитарная помощь, у него же главным развлечением были археологические памятники.

Его страстью была Пальмира. Зенобия, враждебно настроенная по отношению к Риму амазонка, которая осмелилась создать свою собственную империю посреди пустыни. Успех недолгий, зато какой!

Он попытался купить храмы, колонны и статуи, но один старый упрямый археолог, Халед, отказался от внушительных сумм.

Удивление вызвало напряженные дискуссии.

Ключ к разгадке: Халед был не только Халедом. Он принадлежал к одной очень древней организации, целью которой была охрана древних ценностей и защита человечества от его же демонов.

Глупо, зато cool и fun.^[355] Есть чем позабавиться уже немного пресыщенному бизнесмену. Никаких обязательств, лишь одно обещание: помощь в случае необходимости, просто ради удовольствия, при условии, что это будет cool.

На столе он обнаружил письмо в грязном конверте, покрытом штампами.

В нем два слова:

Operate Sphinx.

Сигнал тревоги от Халеда, сверхсрочный.

Сверх… Разве не всё относительно?

Да, Пальмира была замечательной. Но в результате ее захвата Исламским государством основные храмы были разрушены и город больше не представлял собой особого интереса. К тому же этот Халед не был ни другом, ни влиятельным партнером. Если помогать всем случайным знакомым – жизнь станет невыносимой.

Бизнесмен порвал письмо на кусочки. Время бумаги уже давно прошло.

8

В Лондоне Брюс проживал в небольшом отеле, недалеко от Британского музея. Это был отель среднего уровня, но его хозяйка – знакомая Брюса – подавала ему настоящий виски, сосиски с фисташками, горошек с утиным жиром и традиционный пудинг. Как раз то, что нужно для шотландца, чтобы выжить на вражеской территории.

Must^[356] – матрас с несколькими уплотненными слоями шерсти, который выдерживал все сто двадцать килограммов Брюса и обеспечивал ему младенческий сон.

Проснувшись, он включил телевизор. Привычный цирк. Обжигающий душ благоприятно воздействовал на его нервные клетки.

А когда его рыжеволосая подружка принесла ему завтрак, благодаря запахам пищи он ощутил прилив энергии.

– А у тебя ни морщинки не прибавилось, Брюс.

– Это всё косметика. Как у тебя?

– Бывало и хуже. Ты всё на тропе войны?

– Меньше знаешь – крепче спишь.

– Твоя баба тебя выдерживает?

– Особенно когда меня нет.

Брюс был женат. Женат на… камбоджийке, родом из Ангкора.^[357] У них был сын, жили они в Исландии, неподалеку от вулканов и горячих источников, но далеко от соседей. В этой стране вообще мало жителей. Его супруга, Примула, как и он сам, любила одиночество и ветер. Вся ее семья была убита красными кхмерами,^[358] и у нее не было никакого желания завязывать знакомства. Дикость природы она предпочитала дикости людей.

Он был огромным, она худенькой; он – шумным, она – неприметной; он – ворчливым, она – покладистой. Фальстаф^[359] и Золушка. Но между ними было что-то вроде любви. Их любви. И у них был чертовски красивый мальчишка с ангельским характером.

Однако Брюс не захотел менять свой образ жизни, он продолжал вести расследования, пусть даже с риском для жизни. Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, чего не сделал. Им обоим было тяжело, оба знали, что это может плохо закончиться. А пока они наслаждались тем, что всё хорошо.

Поглощая отлично поджаренные сосиски, Брюс разложил свои папки.

Что-то не вяжется.

С одной стороны – горстка хитрецов-манипуляторов, с другой – «Сфинкс», который, должно быть, объединял лучших из подонков. А еще ему рассказывали про афганского мецената, человека с большим сердцем – размером с сочный апельсин! Этот Масуд Мансур не давал ему покоя.

Он был помехой вналаженной системе.

А если Брюс втянется в новую теорию заговора, что-то вроде развода размером XXL? Даже в его возрасте, с его опытом, нельзя быть уверенным в том, что ты полностью защищен от какого-либо безумного фарса. Достаточно было вспомнить о Мейдоффе^[360] и об ипотечном кризисе,^[361] чтобы говорить о том, что всемирный обман не знает границ.

В дверь постучали.

– Входите.

Брюс поперхнулся. Этого он никак не ожидал.

Сэр Чарльз собственной персоной.

– Как ты меня откопал?

– Вы не остаетесь незамеченным. Моим людям известны ваши лондонские привычки.

– Вашим людям…

– Вы знаете, кто я и на кого работаю.

Шотландец, несмотря на растерянность, схитрил. Что-то вроде профессионального кивка головой. Подтверждение: сэр Чарльз был кротом.

– Чего тебе, сэр?

– Прочитайте это.

Листок бумаги, два слова:

Operate Sphinx.

– Я получил это сообщение вчера вечером.

– И что это значит?

– У меня был друг, Халед, защитник Пальмиры. Эти два слова означают, что он умер и что «Сфинкс» в большой опасности.

– Это твое дело, не так ли?

– Я говорю тебе о друге, а не о работе. Я не смешиваю личное с профессиональным.

– И что теперь?

– А то, что вы либо принимаете смену, либо мы забываем об этом.

– Почему я?

– Вы хотите узнать, кто управляет нашим дерьмовым мирком, так?

– Это меня занимает, да.

– Я пообещал Халеду помочь в случае необходимости. Но ситуация изменилась, и не в лучшую сторону.

– А ваши люди?

– Им есть чем заняться. Если вы хотите нарыть как можно больше о «Сфинксе», я дарю вам свои карты. И дальнейшая игра будет зависеть от вас.

– Как щедро, мой принц! Ты присуждаешь мне золотую медаль идиотов?

– Я ухожу на пенсию, Брюс. Солнце, пляж, экзотические коктейли… Прощайте, проблемы. А для вас это наркотик. Так я вам его сбагрю или как?

– Да пока я пишу одну строчку, с десяток наркош принюхиваются. Выкладывай.

– Со «Сфинксом» пытаются разделаться. Двоих уже уничтожили: Мансура подорвали, Халеду отрубили голову. И на этом они не остановятся.

– Ты знаешь, кто будет следующим?

– Тот, с кем нужно связаться, чтобы остановить убийства и понять, что происходит за занавесом. Ваша любимая работка, не так ли?

– А где это вообще происходит?

– Пекин.

– Фирма и название?

Сэр Чарльз достал коричневый конверт.

– Всё здесь.

– И сколько это стоит?

– Подарок.

– Ты издеваешься?

– Повторяю: это не касается моего работодателя. Я просто ухожу со сцены, и это отправится либо в мусорное ведро, либо журналисту, который хочет развиваться.

По части вранья и сбивания с толку сэр Чарльз был настоящим чемпионом: он сбагривал Брюсу неприятное дельце, которым никто не хотел заниматься.

Разумный тип, даже со скромным IQ, дал бы сэру Чарльзу пинок под зад и принялся бы доедать свои сосиски под мультик.

Брюс же протянул руку и взял конверт.

9

Куда бы ни направлялся Брюс, он всегда брал с собой только рюкзак с самым необходимым: брюки, рубашку, трусы, носки на смену и аптечку с дезинфицирующим средством, обезболивающим и средством против диареи. Что касается всего остального – он адаптировался уже на месте.

У него на запястье – технологическая побрякушка: экспериментальные часы, подарок от знакомого миллиардера и крупного вкладчика. По сравнению с ними «Samsung Gear S2» казался жалким. С этой штуковиной Брюс мог пользоваться любым приложением, звонить, писать и получать электронные сообщения и СМС. Всего сорок семь граммов – и ты полностью независим.

Прежде чем сесть в самолет, Брюс предупредил своего друга Марка о том, что замахивался на крупное дельце. Немедленный ответ: «Вперед, но будь осторожен».

Неограниченный бюджет облегчал поиски. Между Брюсом и Марком невозможно было просунуть и нитки для зубов, настолько они были близки. Марк никогда не обсуждал дела Брюса, но, в каких бы точках мира они ни находились, они говорили друг с другом минимум раз в неделю, рассказывая идиотские истории, жутко вульгарные, и хохоча при этом вовсю.

Со своим стремлением к правде и уверенностью в том, что прозрачность правовых государств темнее задницы верблюда, Марк был таким же ненормальным, как и Брюс, но все же более элегантным и аристократичным. Современный Китай, конечно, еще не был правовым государством как таковым, дипломаты говорили скорее о «государстве законов». А китайский закон обладал исключительно простой привилегией: «Обогащайся».

В коричневом конверте сэра Чарльза – отличный паспорт на имя Майка Гордона, коммерческого представителя фармацевтической фирмы, специализирующейся на распространении нефирменных медикаментов по сниженным ценам. Будет чем заинтересовать китайский рынок.

Лучше было не представляться на таможне как журналист-фрилансер: это заставило бы власти поволноваться, учитывая еще и то, что Брюс первым открыл существование новой Великой Стены, закрытой для туристов. На севере страны был вырыт туннель протяженностью пять тысяч километров, достигающий в некоторых местах ста метров в глубину, где хранили ядерное оружие. Этот «запасной арсенал», по официальной версии, гарантировал независимость и безопасность Китая. И народно-освободительная армия Китая, постоянно пополняющая свой состав, продолжала копать.

Последствия такой находки? Никаких. Американцы не трогали китайцев, у которых была большая часть их долга. Я держу тебя всего, а ты только считаешь, что держишь меня, – вот новая максима Дао. И когда в сентябре 2015 года Дунфэн, «Восточный ветер», баллистические ракеты «DF-21D», признанные убийцы авианосцев, были продемонстрированы во время масштабного военного парада на площади Тяньаньмэнь,^[362] стратеги Пентагона поперхнулись. После закуски – основное блюдо: «DF-26», ракета, способная уничтожить американскую базу на острове Гуам, в Тихом океане, за четыре тысячи километров. Ну а на десерт – ракета с тремя ядерными боеголовками с дальностью поражения в 15 000 километров.

Если это не дружественное согласие и не любовь к миру, то что же это тогда?

Лондон превращался в модернистский кошмар, но Пекин от него не отставал. Противное место, так было всегда. Изначально – пограничный пост, созданный для отражения атак варварских племен. Ввиду отсутствия реки вырыли канал, соединяющий город с долиной Янцзы: 1600 километров в южном направлении, и вот уже есть вода для орошения сухих равнин. И ключ к развитию: воздушное, железнодорожное и автодорожное сообщение.

Город остается непригодным для жизни. Знойное лето, ледяная зима, а сейчас – еще и рекорды по загрязнению. В туманах, облаках песка из пустыни Гоби^[363] и выбросах миллионов авто китайцы почти не дышат нормально.

В своих аккаунтах на «Weibo», китайском аналоге Твиттера, несколько пар легких громко возмущались, а один чокнутый журналист, Чай Линг, даже снял документальную ленту «Под колпаком, или Исследование китайского смога». Нет больше голубого неба, чистой воды, свежего воздуха… И что же?

Официальный ответ китайской коммунистической партии: ситуация непростая, мы над этим работаем. Но прежде всего – здоровая экономика. Кто управлял Китаем? Девять неизвестных, составляющих центральный комитет коммунистической партии, которых мы видим раз в год. Никто не знает, кто их назначает, функционирование власти остается неясным.

И вот дело «Сфинкса» будут разбирать в Поднебесной! Случайность или решающий этап? Исходя из рекомендаций сэра Чарльза, Брюс должен был связаться с археологом по имени Чжан Дао, специалистом по буддийской живописи.

Масуд Мансур, которого взорвали вместе с афганскими Буддами, Халед, которого обезглавили в Пальмире: двое влиятельных людей, тесно связанных с древностью. И третий член «Сфинкса» также интересовался прошлым, следы которого культурная революция Мао попыталась полностью уничтожить.

Сэр Чарльз и те, кто над ним стояли, водили Брюса за нос. И они знали, что он об этом знает. И он хотел бы знать больше. Найти настоящих хозяев планеты – вот что его вдохновляло. Стоит попутешествовать, чтобы не умереть идиотом.

Сэр Чарльз, Чжан Дао… Серьезное расследование или первоклассный обман?

Брюс уже не раз бился головой об стены, попав в тупик. Его ждет еще один или же опасная тропа, ведущая прямиком к черной дыре? Сомнения? Он поглощал их, как виски. Правда… Она была его наркотиком, без которого он уже никогда больше не сможет обойтись.

10

Аэропорт, построенный в Пекине в 2008 году для Олимпийских игр, блистал образцовой чистотой. Столетняя мечта, заставляющая забыть о колониальных унижениях, обладала двумя особенностями: красная крыша, символ счастья, в форме панциря черепахи, и целая армада полицейских в униформе и гражданском.

В Китае безопасность – серьезная штука. Неверный шаг – удар полицейской дубинкой и тюряга. А китайская тюрьма уж никак не походила на пятизвездочный отель. Сумки сканировали везде, даже на станциях метро. Не могло быть и речи о том, чтобы таскать с собой оружие.

В холле терминала всё воспевало Великую Стену, а таможенники отнюдь не походили на людей, с которыми можно пошутить. Физиономия Брюса внушала симпатию: уверенный в себе, он успокаивал даже самых суровых стражей.

Контроль прошел cool.

Водители такси ожидали своих клиентов с табличками. Водитель Брюса был высоким, худым, с небольшой бородкой. Он не произнес ни слова, и шотландец последовал за ним к его японской машине с желтым низом и синим верхом.

В Пекине у таксистов было преимущество: они могли ехать как угодно, без всяких правил. Так как водителям было запрещено курить во время поездки, они выкуривали сигарету за сигаретой, пока ожидали клиентов, поэтому сиденья были пропитаны жутким табачным запахом.

Движение на дорогах ужасное. Только бедные, действительно бедные еще ездили на велосипедах. Как только китаец зарабатывал немного денег, он тут же покупал себе машину. Дороги путались, сероватые здания с номерами мелькали, в столице всего лишь пять окружных дорог.

На каждом перекрестке – полицейский в голубом, сурово дежурящий на своем участке. Раньше, для того чтобы сигналить водителям, они пользовались рацией, сейчас – мобильным. Но допотопный рупор тоже был в ходу. Бывало, нужно было передать официальное сообщение таким вот кустарным способом.

Улица Небесного покоя, как называли ее легковерные иностранцы, которая проходила вдоль знаменитой площади Тяньаньмэнь и как бы прорезала город с востока на запад, была вечно запружена. Нужно было проделывать финты в стиле «Формулы-1», чтобы двигаться в нужном направлении.

Водитель Брюса был настоящим мастером. Без проблем пролетал мимо «мерседесов» и «хёндэ». Если хочешь избежать нервного расстройства, нужно удобно устроиться в скоростной машине и закрыть глаза.

А если этот гоночный ас привезет Брюса прямиком в логово политической полиции? Не в первый раз в китайской пропасти исчез бы любопытный проныра, преданный своими друзьями, которые уж никак не хотят оплошать перед великим драконом.

Такси остановилось возле парка Чжуншань, на севере Запретного города.

Водитель отдал Брюсу записку со стоимостью, указывая на строку машинной шкалы с европейскими цифрами: триста юаней, почти тридцать евро.

– Не смеши меня, чудак. Вот правильная строка. И это тоже неплохо.

Брюс протянул сто юаней.

Водитель покачал головой, посмеиваясь. Он пересчитал десять купюр по десять юаней, сунул их в карман и жестом дал понять своему пассажиру, что можно выходить.

Первый этап.

Шпики не перехватили Брюса. Поскольку в тот день не было ни военного парада, ни официальной демонстрации, небо Пекина не очищали с помощью химикатов, чтобы придать ему красивый голубой цвет.

Привычный смог из пыли и различных загрязнителей. Выбросы от масштабного взрыва складов в порту Тяньцзиня 12 августа 2015 года сильно повлияли на воздух Пекина. Не было известно ни точное количество жертв, ни характер токсичных веществ, переносимых ветром.

Пекинцы обожали свои парки. Занятия гимнастикой, запуск воздушных змеев, приглушенные разговоры, тайные встречи, медитация, мечтание… Спокойные уголки, избежавшие застройщиков с их жуткими небоскребами.

Этот парк располагался на так называемом «угольном» холме, ведь два века тому назад здесь находилось топливо, необходимое для того, чтобы нагреть 1999 комнат императорской резиденции. Небольшое озеро и пагода с бежевой крышей напоминали о некоем жизненном счастье, забытом среднестатистическим китайцем.

Как и было договорено, Брюс смешался с толпой гуляющих и медленно зашагал. Он отказался от мороженого, которое наверняка убило бы его кишечник, сделал вид, что интересуется демонстрацией приемов тай-чи^[364] и присел на двухместную лавочку, стоявшую недалеко от воды.

Пока всё нормально. Просто нужно запастись терпением.

Зеваки болтали, дети бегали, молодые, как и пожилые, сидели с телефонами. Интернет унифицировал планету. Скоро у последнего дикаря из самого дремучего леса будет свой аккаунт.

Пожилой мужчина, одетый в видавший виды коричневый костюм, присел рядом с Брюсом. Он раскрыл «Жэньминь жибао» («Народную ежедневную газету»), которая распространяла официальные новости коммунистической партии. Все были в курсе, что ее никто не читал. Здесь только делали вид, что верят в свободу прессы.

– Феникс возрождается из пепла, – прошептал старик на ломаном английском.

– Только если огонь не слишком сильный, – ответил Брюс.

– В таком случае небесная вода его погасит.

Условленный код оказался правильным.

Последнее указание из коричневого конверта. С этого момента Брюс бросается в неизвестность.

– Вы Чжан Дао?

– О нет! Но мне поручили привести вас к нему.

– Кто вы?

– Священник, на службе у епископа Джозефа Чан Юлина, назначенного китайскими властями с согласия Папы Франциска. Это прогрессивный и активный человек. С тех пор как он благословил Фиделя Кастро – всё возможно. Первое посвящение католика в сан на высокий пост за несколько лет, – добавил кюре. – В 2012 году новый епископ Шанхая был задержан полицией. А сегодня полиция только следит за церемониями. У Китая столько проблем с мусульманами, что к католикам еще более-менее лояльны. Моя машина припаркована у выхода из парка. Зеленая «хонда». Я пойду первым, вы подождете пять минут. Сядете на переднее сиденье. И я отвезу вас на встречу с Чжан Дао.

11

Врата Небесного Спокойствия, Врата Небесной Гармонии, сотня гектаров с замками, дворцами, залами судебных заседаний, помещениями для церемоний, культурных мероприятий, развлечений… Запретный город, построенный в пятнадцатом веке, прекратил функционировать в 1912 году и превратился в Дворцовый музей, частично открытый для туристов.

Стражи следили за безопасностью этого места, с револьверами на боках, в тяжелых касках, одетые в безупречную форму зеленого цвета и белоснежные перчатки. И речи нет о том, чтобы там потеряться или же заглянуть куда захочется.

Брюс играл роль туриста из Европы, ошеломленного величием сложного лабиринта строений, и приходил в восторг вместе с группой японцев под рявканье экскурсовода, сыплющего датами и историческими фактами.

Священник же направился к подножию лестницы, украшенной барельефами с драконами и ведущей в зал Высшей Гармонии, где император, Сын Неба, находился как бы в центре всей земли, поддерживая благополучие своего народа среди четырех вод.

«Впечатляет», – подумал Брюс, которого в этот момент задела стайка школьников в белых рубашках.

Священник отдал свой блокнот элегантному человеку с седеющими волосами, на вид лет пятидесяти. Высокий, довольно тучный, одетый в полуночно-синий костюм идеального покроя, он, сделав вид, что заинтересовался скульптурами, начал приближать к шотландцу.

– Не будете ли вы так любезны проследовать за мной, господин Гордон? – спросил он, используя фамилию в поддельном паспорте.

– Чжан Дао?

Китаец кивнул.

– Археология – классное занятие.

– В моей стране не так-то легко ею заниматься.

– Ваши даосские храмы серьезно так пострадали, да?

– Культурная революция разрушила почти всё.

– А нашли ли следы императора Тан-Ли, построившего Запретный город?

– Вы ошибаетесь, его звали Юнлэ из династии Мин.

– Ах да… Знаете, моя фишка – это картины. Особенно буддистские фрески, к югу от Шелкового пути, возле горы, которую омывает река Хунза.

– Позвольте мне исправить допущенные вами неточности. Такие картины существуют только в горах Хинган, к северу от Шелкового пути, а река называется Музат.

– Профессиональная ошибка: я хотел бы знать, с кем говорю. Особенно после всего случившегося.

– Это естественно. Археология не из тех наук, где допустимы неточности. Хорошо добрались?

– Я бы подрых немного лучше, если бы не ломал себе мозг десятками идиотских вопросов. И, если верить одному чуваку, который называет себя сэром Чарльзом, у вас будут на них ответы.

– Это большая честь, но я попытаюсь вам помочь по мере своих возможностей. Я полагаю, вы не откажетесь от хорошего ужина?

– Я немного проголодался, да.

У Чжан Дао был оксфордский акцент. Естественно, он был не из простонародья и за границей провел достаточно много времени.

Несмотря на интенсивное движение на дорогах, археолог искусно вел свой «мерседес». Не было запаха табака, напротив, довольно приятный аромат жасмина.

– Хорошая тачка, – заметил Брюс, – у вас, должно быть, неплохая зарплата.

– Раскопки и исследования мне почти ничего не приносят. Мой отец был застройщиком в финансово-строительной компании, он воспользовался китайским экономическим бумом. После смерти отца я унаследовал его состояние.

– Партия не возмущалась?

– А я член партии, по-другому не выжить. Это всего лишь земной покой, далекий от небесного блаженства древних императоров, но нужно уметь довольствоваться и этим.

В Чжан Дао причудливым образом смешивались холодность и напористость. Он не только не избегал каверзных вопросов, но и не терял при этом самообладания.

– Пекин больше не похож на Пекин, – заметил он, – старый город вскоре исчезнет. Скоро он будет похож на любой другой современный город, с небоскребами, высотками, бетонными сооружениями, фастфудом, супермаркетами. Глобализация уродства.

Ресторан, выбранный Чжан Дао, находился в стенах галереи искусства. Его посещали богатые китайцы и европейцы, занимающие важные должности. Карта шампанского и вина заслуживала похвалы.

Мужчины расположились в тихом, слабоосвещенном уголке, за красно-черным столиком в абстрактном стиле.

– Утка по-пекински – это настоящее чудо, шеф разделывает ее как никто другой, шкурка в меру обжарена, а соус с пряностями не сравнится ни с чем.

– Давай утку.

– Коньяк, шампанское или бордо?

– Начнем с виски, потом перейдем к остальному.

Официанты принесли около тридцати различных закусок. Брюс не был любителем зажаренных насекомых, поэтому довольствовался классической кухней.

– У этого места на самом деле только одно достоинство, – уточнил Чжан Дао, – здесь нет жучков.

12

– С современными технологиями, – возразил Брюс, – нас могут подслушивать и снаружи.

– Не в этом уголке. Но, учитывая непрекращающийся прогресс, это будет длиться недолго. Так что воспользуемся моментом.

Виски был сносным.

– Китай – великая, мощная страна, – заявил Чжан Дао, – с учетом последних поправок в Конституцию Народной Республики, этим решительным шагом на пути к демократии… в стиле Гонконга. Теперь особенно важно правильно выбирать кандидатов от партии, и только. Разве любая оппозиция не является по сути нелегальной? А поскольку Пекин объявил о своем участии в инвестиционных проектах Европейского Союза, – проблем нет.

– Я пришел сюда не за лекцией про международные махинации.

Чжан Дао замер.

– А за чем же вы пришли?

– За правдой.

– Какой правдой?

– А у вас их много?

– Как и у всех людей, господин Гордон. В наши дни существует только более или менее серьезная ложь. Без нее никакая философия невозможна.

– А «Сфинкс» здесь при чем?

Китаец долго жевал какое-то не поддающееся распознанию блюдо.

– Легенда.

– Я люблю истории для детей, это делает меня моложе. Однако есть такие истории, которые заканчиваются ужасно. Как, например, в Афганистане, перед гигантскими Буддами, или в Сирии, в Пальмире.

Чжан Дао ловко орудовал палочками, Брюс пользовался вилкой.

– Масуд Мансур. Это имя говорит вам о чем-нибудь?

– Я хорошо его знал.

– А Халеда?

– Тоже.

Брюс не ожидал таких стремительных признаний.

– Вы втроем говорили об археологии?

– Не только.

Всё происходило со скоростью света! Когда принесли утку по-пекински, наступила пауза. Утку подали с лучшим марочным бордо экстра-класса.

Китаец попробовал. Сомелье напряженно ждал.

– Неплохо.

Для шотландца – пустяки, все равно что кружка пива, но после долгого путешествия пить нужно было по чуть-чуть.

– Мы говорили о нашем мире, нашей планете, о наших родинах и обо всем человечестве, которое находится на пути к раковой опухоли: перенаселению. Что есть благо – прибыль – для производителей всего, чего угодно. Миллиарды людишек считают себя мыслящими созданиями, тогда как за них думаем мы. Это вино вам нравится?

– У меня задача. Серьезная задача.

– Могу ли я помочь ее решить?

– Да, по идее.

– Ваше доверие делает мне честь.

– На сцене мы видим актеров, которые нами управляют. Но меня интересуют те, кто являются постановщиком и автором спектакля.

– Другими словами, те, кто управляет в действительности, находясь в тени?

– Удивительно, как хорошо мы понимаем друг друга.

– Знаменитая теория заговора… Разве она не устарела?

– Еще не было придумано лучшей ширмы, чтобы избегать ответов на вопросы.

– Любопытно… Вы не похожи на продавца нефирменных медикаментов для бедных китайцев. Можно сказать, что это скорее напоминает выходку журналиста, ведущего расследование.

– А сэр Чарльз как будто не рассказал тебе, что папаша Брюс бросается на осаду «Сфинкса»!

Шотландец запихнул в себя солидный кусочек утки.

– Моя задача – это, собственно, сэр Чарльз, с одной стороны, и ты – с другой, с двумя твоими убитыми дружками. В моей схеме коррупции-манипуляции у меня есть милейший арсенал из непотопляемых высокопоставленных чиновников, идейных лидеров, бизнесменов и финансистов. Это те, кто организовывает реально действующие клубы, где принимаются действенные решения. На стороне добра у меня афганец и сириец, которых убрали, напротив меня – живой китаец. Какое отношение к этому имеет «Сфинкс»? Так называется лагерь злодеев или хороших?

– У вас очень наивный подход к реальности. Зло, Добро…

– Умники называют это манихеизмом,^[365] и это в любом случае очень неправильный подход. Я знаю: не существует белого и черного, есть только серое. Но за рулем – всякие парни попадаются. И у меня в планах создать список этих парней.

Чжан Дао, в отличие от большинства своих соотечественников, которые ели зачастую очень быстро, наслаждался уткой медленно, смакуя.

– Судя по Китаю, существует три типа правительств: идиоты, лгуны и манипуляторы. Мы-то знаем, что миром правит глупость, и чем больше в мире людей, тем с большим размахом торжествует глупость. И как правильно заметил Эйнштейн, она – единственный в мире неиссякаемый источник. Почему же ее не использовать?

– Это и есть цель «Сфинкса»?

– Напротив.

– Что это значит?

– Ну если вы обнаружили существование Высших неизвестных, то, должно быть, догадались об их роли.

– Бороться против мировой глупости?

Чжан Дао уставился в свою тарелку.

– Всё зародилось в Египте. Именно там люди научились превращать ячмень в золото и смерть – в вечность. Их было девять, и они записали свои знания на девяти гранитных блоках королевской комнаты Великой Пирамиды. И со времен этой золотой эпохи Девятеро сменяют друг друга на поверхности земного шара, чтобы помешать человечеству погрязнуть во мраке. Красивая сказочка, не так ли?

– Если бы это было только веселой шуточкой для умственно отсталых, почему тогда Мансур и Халед были зверски убиты?

– Простая местная жестокость.

На десерт – засахаренные фрукты, манго и мороженое, затем – коньяк ХО.

– Ты и твои сотоварищи, – продолжал Брюс, – вас было, значит, девять. И двоих из вас убрали. Кто и почему?

– У вас как у следователя наверняка есть свои соображения на этот счет.

– Если «Сфинкс» – последняя стайка тех, кто на стороне добра, я сойду с ума. Негосударственная организация алхимиков – над этим стоит поработать.

– Мне кажется, ваши идеи становятся яснее.

– Взрывать толстые стены – это мой кайф. Дайте мне только немного взрывчатки, но с коротким фитилем.

Хорошо охлажденное шампанское завершило ужин, Брюс оценил стимулирующий пищеварение эффект маленьких пузырьков – знак качества.

– В Китае только я знаю, кто вы на самом деле, поэтому я предлагаю вам остановиться у меня. Там мы продолжим этот увлекательный разговор.

Брюс выпил не так много, чтобы у него кружилась голова. И все же он шел покачиваясь, будто катался на бешеной карусели, оседлав какого-нибудь дракона.

За всю свою карьеру шотландец еще ни разу не сталкивался с подобной тайной. Парковщик пригнал «мерседес». Чжан Дао сел за руль, Брюс – рядом с ним.

Пока китаец заводил машину, двое великанов открыли дверцу и уселись на заднее сиденье.

– Мои ассистенты, – сообщил водитель. – Ваша теория двух лагерей, хорошего и плохого, не такая уж и наивная. К несчастью для вас, меня зовут не Чжан Дао, и я не принадлежу к лагерю добра, к «Сфинксу». Моя миссия, доверенная мне серьезными и всеми уважаемыми людьми, состоит в том, чтобы его уничтожить. И, боюсь, вы – особенно назойливая помеха на моем пути.

13

Может быть, Чжан Дао сможет ускользнуть от своих преследователей.

Может быть.

В семьдесят лет, несмотря на недавние проблемы со здоровьем, он был еще достаточно выносливым, благодаря ежедневной практике тай-чи.

Следя за своим дыханием, он медленно бежал, стараясь не думать о мучениях, приготовленных для него секретными службами Китая. В Пекине он засек их шпиков, которые прочесывали Запретный город, поджидая встречи Чжан Дао с Брюсом.

С Брюсом, единственным журналистом, с которым он согласился говорить после убийства двух членов «Сфинкса», Масуда Мансура и Халеда.

Дробильная машина заработала. «Сфинкс» хотели уничтожить. И китайские власти участвовали в этом истреблении.

Что делать? Всякая связь между выжившими членами «Сфинкса» была прервана, потому что это было опасно. Один из западных сторонников Чжан Дао, сэр Чарльз, предложил ему эффективную помощь: журналист-фрилансер с международной репутацией. Как бы то ни было, «Сфинкс» должен был заявить о своем существовании и доказать тем самым свою преданность делу человечества.

Встреча была назначена в Запретном городе.

Неудавшаяся встреча. И единственный выход: побег.

Автомобиль, целый ряд поездов, бесконечное путешествие к укрытию, неизвестному преследователям.

Один вопрос не давал покоя Чжан Дао: кто его предал? Сэр Чарльз, китайский священник, которому было поручено привести Брюса к нему, или, что самое худшее, друг?

Единственный выход: вернуться в свою родную пещеру, сделать так, чтобы все забыли о твоем существовании, и возобновить связь со «Сфинксом», если удастся избежать бури. Неосуществимый план, но другого не было.

Чжан Дао хотел понять: почему на «Сфинкс» напали и кто руководил наступлением?

Высокий сановник существующего режима, бездетный вдовец, он всегда был предельно осторожным. Благодаря его советам и предупредительному вмешательству китайская политика постепенно менялась, и многим его соотечественникам стало легче жить.

Главное: уберечь учение старых алхимиков о превращении элементов. Не только свинца в золото, но также смерти в жизнь и любой тленной материи в живительный элемент. Если эти знания исчезнут, останутся лишь технологии, направленные на уничтожение духа в пользу искусственного разума.

Искусственный разум… Главное в этой фразе – слово «искусственный». Кого это заботило, помимо «Сфинкса»? Без сомнения, это фатальная ошибка.

Древнее королевство восточного Туркестана, Синьцзян, как и Тибет, был аннексирован Китаем без малейшего протеста международного сообщества. В сердце гор, граничащих с северным направлением шелкового пути, Чжан Дао во время срочных археологических раскопок обнаружил сказочное сокровище: несколько сотен пещер, украшенных буддистскими изображениями, датируемыми четвертым и пятым веками.

Благодаря Чжан Дао рисунки и надписи сохранят свидетельство о прошлом в необычайно ярких красках. Он позаботился о том, как, в случае серьезного нападения, скрыться на долгое время в одной из этих пещер, а также о средствах коммуникации, которые могут ему понадобиться.

Никто не станет здесь его искать. У него будет время подумать над лучшим планом действий.

Это было уникальное святилище, где были представлены бодхисатвы:^[366] вечно бодрствующие и освещенные потусторонним светом, призванные пребывать на земле, дабы облегчить человеческие страдания.

Преобразовать материю в дух, темноту в свет – это не мечта. Существовал ли иной способ сохранить то лучшее, что еще осталось в человеке?

Пустыня Такла-Макан, река Музат, враждебные скалы… Местность не была привлекательной, но археолог знал там каждый камешек. Чжан Дао медленно взобрался по обрывистой тропинке, один неверный шаг – и падение в пустоту. На горизонте – никого. Как гласила местная легенда, в этой части гор обитали злые духи, и китайские мусульмане, уйгуры, панически их боялись. В действительности же речь шла об апсарах,^[367] полубожественных женщинах, способных летать вокруг души Будды под звуки божественной музыки.

Запыхавшись, Чжан Дао вынужден был надолго остановиться, еще час усилий – и он будет вне опасности. Вначале – идентифицировать противника, затем – бороться.

Раздробленные скалы имели в своем составе пигменты, которые позволили художникам разукрасить фигуры Будды, Высших неизвестных того времени, птиц, сражающихся с чудовищными змеями, – символ душевных изменений.

Чжан Дао был наследником и продолжателем этих добрых гениев, которые олицетворяли собой настоящую красоту, противостоящую потокам темных сил. И эта миссия была по-прежнему актуальной.

Большая часть пещер состояла из двух залов, более или менее просторных, их разделяла перегородка, представляющая собой Хозяина. Убежище археолога было украшено изображениями девяти алхимиков, добывающих золото из чана с сырьем.

Переступая порог уже на закате солнца, он испытал облегчение моряка, прибывающего в нужный порт.

Свет от прожектора ослепил его.

– Добро пожаловать к себе, Чжан Дао, вернее… к нам.

Безупречный костюм, элегантность, властное выражение лица: старший офицер, окруженный дюжиной солдат, смотрел на свою жертву, которая вжалась в голую стену.

– Вы сделали ошибку, вернувшись сюда, но это неважно. Мы бы перехватили вас где угодно.

Пистолеты-пулеметы направились на приговоренного.

Невзирая на яркий свет, Чжан Дао смотрел прямо перед собой.

– Огонь, – приказал офицер.

14

Тягостное утро, которое Марк Водуа был бы счастлив закончить в своей излюбленной тихой гавани, Оксфордской библиотеке герцога Хамфри. Перед своей смертью в 1447 году Хамфри Ланкастерский, первый герцог Глостерский, передал ценные произведения в знаменитый университет, который, чтобы придать им соответствующее обрамление, построил новую библиотеку на базе богословского факультета. Деревянные панели, пюпитры, полки с книгами, переплеты, тишина… Исчезнувший и вышедший из моды мир, который позволял Марку сбежать из мира соперничества, в котором он утопал изо дня в день.

Единственный сын одного из самых крупных промышленников планеты, Джона Водуа, прозванного Святым Джоном по причине благотворительной деятельности, Марк, тридцати пяти лет от роду, считался славным малым, способным во многих областях. В отличие от большинства студентов Оксфорда, он не запер себя в клетке, а попробовал заниматься с одинаковым успехом экономикой, социологией, археологией и прогрессивными технологиями. Без особых усилий, благодаря случайным встречам и частому пребыванию за границей, он научился говорить на нескольких иностранных языках, не забрасывая при этом плавание и регби, которыми занимался почти что профессионально.

С Брюсом, ставшим впоследствии его другом, его единственным другом, он познакомился в шумной драке. А если уж шотландец и англичанин поклялись друг другу в дружбе до конца своих дней, это значило, что души у них были дьявольски родственные.

Брюс и Марк начали с потасовки в раздевалке. Вскоре, уже хорошенько измученные дракой, они решили продолжить третий тайм за пинтой виски, а потом еще за несколькими. Марк рухнул первым. Очнувшись, он не помнил ни своего имени, ни адреса. С помощью яблочно-лимонного отвара Брюс поставил его на ноги.

После дюжины синяков и оплеух взаимное доверие положило конец любым дракам. И два парня, таких разных, стали союзниками.

Да, Брюс не внушал доверия. Когда он достигал вершины, его враги больше не имели для него значения, что было политически неправильным. Но когда он нападал на след, никто не мог его остановить. Бульдозер прокладывает себе дорогу, не заботясь о сопутствующем ущербе.

Брюс не внушал доверия, но он был его другом. Они ругались насмерть и при этом безумно любили друг друга. В любой уголок мира, в любое время дня и ночи один мчался к другому, если тот в нем нуждался. Неделя без новостей – и тревога нарастала. Они обладали редкостным и бесценным качеством: абсолютным доверием.

Брюс вступил на тропу войны, полный решимости и уверенности в том, что первым нанесет сокрушительный удар. Марк предоставил ему карт-бланш, умоляя его, впрочем, ни на что при этом не надеясь, быть осторожным.

Святой Джон доверил своему сыну вести новостную газету, популярную во всем мире, издающуюся во всех возможных форматах.

И когда там появлялась длинная ультрадокументальная статья Брюса, продажи резко вырастали.

Марк уселся за стол и положил перед собой письмо, которое он только что получил.

Письмо от своего отца. Первое письмо за всю жизнь. При мысли открыть письмо его охватывала паника.

Марк, будучи заядлым путешественником и закоренелым холостяком, ростом в метр восемьдесят сантиметров, с первыми седеющими волосками, широким лбом и светло-карими живыми глазами, обожал учиться: Оксфорд, бизнес-школа в Соединенных Штатах, политехническая школа Лозанны, подводная археология в Александрии… И всё время испытывал идиотское, но сильное желание заслужить уважение своего отца, оставшегося вдовцом после смерти супруги, как раз после рождения Марка.

Он виделся со Святым Джоном раз в год, на свой день рождения в конце апреля. Каждый раз удивление охватывало ребенка, затем подростка, а потом и мужчину. Посещение Великой Пирамиды ночью, ужин в самом сердце Запретного города в Пекине, тайный побег на верблюдах по Сахаре, завтрак на Северном полюсе, пир в амазонском племени… Память Марка была наполнена уже сбывшимися мечтами, но каждая новая встреча со Святым Джоном становилась настоящим чудом.

Его отец был малоразговорчив. На каждый день рождения он давал сыну совет. Марк всегда считал эти советы немного наивными, но когда он пробовал применить их в жизни, это оказывалось довольно сложно. Например: «Пусть тебя не волнует то, что думают о тебе другие». Так, казалось бы, банально… И какой провал, по десять раз на день!

А сейчас – это письмо.

Марк дрожащими руками вынул его из конверта. С чего бы это такая сбивающая с толку инициатива?

Текст был коротким.

Пришло время поговорить по-настоящему. Понедельник, 22.00, в аэропорту.

Святой Джон возвращался из Нью-Йорка, где заключил важную сделку; он должен был дать своему сыну новые указания по поводу тех сфер империи Водуа, которые были под контролем Марка.

Поговорить по-настоящему… Что означали эти слова?

У восьмидесятилетнего мужчины, обладающего железным здоровьем, вряд ли возникло намерение передать свои дела другому. К тому же Марка его обязанности вполне устраивали.

Прежде чем добраться до Лондона и встретить отца у его личного самолета, Марк должен был закончить гору срочных дел.

15

Быть о себе высокого мнения, но при этом понимать, что ты, как и все люди на свете, абсолютно ничего не значишь, и не забывать о том, что каждый человек – лишь игрушка в руках судьбы: это наставление Черчилля Святой Джон преподал своему сыну в его последний день рождения, в деревенской избе в далекой Сибири.

Дегустируя водку отменного качества, Святой Джон впервые заговорил о мощи семейной империи, начиная от фармацевтики до финансовых инвестиций и заканчивая сферой СМИ. Он завершил разговор тет-а-тет, цитируя другую фразу сэра Уинстона: «Знай, что между бесчестием и смертью нужно выбрать смерть. Таким образом, нужно всегда быть готовым встретиться с Создателем».

Встревоженный, Марк тогда подумал, что речь идет о чем-то вроде завещания: неужели Святой Джон был серьезно болен? Но его волнение скоро развеялось: у отца было очень много новых проектов, не говоря уже о новых обязанностях, которые он переложил на плечи сына.

Ям, ловушек, ложных слухов, ударов в спину, нанесенных верными сотрудниками, было более чем достаточно. Забывая о том, что у Марка прошлое регбиста, многие предполагали, что молодой человек сдастся при первом же препятствии.

Но он пережил бурю. Такой же упрямый, как и его друг Брюс, Марк мог вести себя очень холодно и действовать подобно лезвию самурайского меча. И если кто-то провоцировал его на удар, то получал его.

Он покинул старую библиотеку и направился в один из мозговых центров империи, довольно большое здание бывшего литейного цеха, преобразованного в финансовый институт. Кирпичи викторианской эпохи сохранились, но при этом из впечатляющего витража свет падал на целый ряд специалистов, моделирующих изменения мирового рынка с помощью гипермощных компьютеров. Это был ключ к успешным инвестициям, каким бы ни было положение на рынке. Команда исследователей состояла из математиков, физиков и экономистов из Южной Кореи, Японии, Китая, Индии, Швейцарии, Соединенных Штатов и Польши. Конкуренция между ними была жесткой, и Марк часто сглаживал конфликты, которые могли бы плохо кончиться. Из-за беспрерывного развития в технической сфере ему доводилось иногда закрывать тот или иной проект, чтобы выбрать другой план действий. Бывало, он ошибался, но до сегодняшнего дня результаты его работы были как нельзя более положительными.

Его постоянно одолевали сомнения, так как финансовые алгоритмы довольно быстро устаревали; разработка новых долгосрочных конъюнктур требовала дорогостоящих вложений, основанных на серии внутренних тестов.

С самого утра всё пошло не так. Отрицательные тесты, техническая неисправность, инженер из Гонконга, который совсем чокнулся, и двое аналитиков, враждебно настроенных к последним проектам Марка по развитию индустрии 4.0, а именно по переведению в цифровой формат экономических активов империи. Поскольку Марк оставался уверенным в том, что можно увеличить доходы путем снижения затрат на энергию и сырье, адаптируясь к каждому клиенту, встреча прошла бурно. Теперь Марку предстояло откорректировать проект, а Святому Джону – его рассмотреть.

И это было не последней неприятностью за день. Изготовление нанофильтров для очистки использованной воды и для производства питьевой воды запаздывало. Огромная ставка мирового масштаба. Святой Джон, опередив всех, начал развивать нанотехнологии на микроуровнях.

Наноматериалы состояли из микроскопических частичек, размером в пять тысячных от диаметра человеческого волоса; их уже использовали в медицине, химии, электронике, производстве косметики и одежды, а также в изготовлении продуктовых пакетов.

Вместо обеда Марк поторапливал по видеоконференции инженеров Силиконовой Долины, Франкфурта и Бомбея. И не важно, какое у них там местное время. Святой Джон не терпел промедлений, а доставалось потом Марку.

День как-то не клеился, была большая проблема в осуществлении феерической мечты Марка – квантового компьютера на базе графена. Марк считал графен, еще дорогой по издержкам производства, материалом будущего: удивительно твердый, намного тверже, чем сталь, но при этом гораздо более легкий, он улавливал свет и проводил электрический ток. Крупные швейцарские школы, в рамках «Хьюмен брейн проджект»,^[368] проекта по фундаментальному исследованию человеческого мозга, и даже Европейский Союз всерьез интересовались графеном, последней идеей Марка Водуа. Возбуждающе, но очень и очень дорого. И вот дело застряло на уровне тормозящего законодательства. Теперь нужно убедить целую свору чиновников изменить свое мнение. В случае откровенно враждебной позиции или же недобропорядочного исполнения их обязательств нужно будет идти еще дальше.

Основная задача: досконально изучить досье собеседников и знать их слабые стороны. Святой Джон был мастером по этой части, и ищейки в его империи постоянно обновляли данные. Марк, одновременно молниеносный и терпеливый, никогда не отступал, этот ген он унаследовал от отца. И чем сложнее ему казалось препятствие, тем больше это его заводило. Нужно было только иметь на руках эффективное оружие для победы над противником.

Видеоконференция была короткой и резкой. Инженеры поняли, что необходимо было пошевеливаться, в противном случае в дело вмешается Святой Джон, и это будет настоящее цунами.

До того как Марк сел в машину, он получил утешительное сообщение от одной важной шишки из Брюсселя, из сферы экологии: в конце концов,административные решения, необходимые для использования некоторых технологий, связанных с графеном, получить будет не так уж и сложно, потому что эта самая шишка боялась расследования в стиле Брюса.

Марк улыбнулся. Решение этой проблемы не будет стоить империи дорого.

По сравнению со своим отцом он был пока всего лишь любезным участником переговоров, но он быстро учился и обладал довольно редкостным качеством – умением слушать. И поскольку у Марка была дьявольская память, а также наблюдательность амазонца, каждую секунду рискующего своей жизнью в ожидании добычи, он часто избегал стрел противника и начинал атаку первым. Из своих поражений, порой очень суровых, он извлекал максимум пользы. Одна из его любимых пословиц: «Ошибаться человечно, настаивать на своей ошибке чудовищно». Слово «чудовищно» означало «то, что становится поперек пути», и тогда возникает необходимость принимать карательные меры.

С возрастом Святой Джон стал ценить комфорт «Роллс-Ройса Фантом», Марку же нравилось водить «Астон Мартин Ванкиш», автомобиль элегантного жемчужно-серого цвета, и он почти всегда соблюдал скоростной режим. Статусная и мощная, машина была для него замечательным музыкальным салоном, где Марк слушал партиты Иоганна Себастьяна Баха и концерты Моцарта.

Что означала фраза его отца: «Пришло время поговорить по-настоящему»? Святой Джон не любил много говорить и ненавидел ложь. Эту ошибку он никогда и никому не прощал. Многие из его сотрудников, которые уже считали себя неприкосновенными, были уволены из-за того, что ее совершали.

На протяжении многих лет отец и сын говорили друг с другом мало, но всегда по-настоящему, и Марк, несмотря на малое количество произнесенных слов, столькому научился! Куда Святой Джон повезет его на следующий день рождения?

Наверняка империю ждут решающие перемены: вот о чем Святой Джон хотел рассказать своему сыну. И о будущих дополнительных обязанностях.

Восхитительная пианистка Мария Типо,^[369] к сожалению, очень малоизвестная, с неподражаемой грацией наигрывала мелодии Баха. Она играла так, что верилось – у человека есть душа.

16

Маленький аэропорт на севере Лондона принимал частные самолеты империи. Щедрый Святой Джон позволял некоторым влиятельным лицам использовать его, но при полнейшей секретности. Будет чем пополнить его гигантскую адресную книжку.

Территория была надежно огорожена и недоступна для любознательных и для злоумышленников. На дорожке, ведущей к летной полосе, – три контрольных пункта, где контроль осуществляют вышедшие на пенсию военные, очень щепетильные. Даже машина Марка была просканирована, от руля до багажника.

Пилоты, стюардессы и персонал на земле получали хорошую зарплату, при условии, что в любой момент будут в распоряжении шефа. В обмен на хорошее жалованье каждый обязан был уважать правила игры, установленные Святым Джоном, который рассчитывал в этом деле на Джосса, своего менеджера, бывшего служащего Королевских военно-воздушных сил. Механик с огромным стажем работы и паршивый от природы, он травил всех лодырей.

Командно-диспетчерский пункт высшего класса, в стиле старинного замка с десятью комнатами, достойными отеля люкс, крытый бассейн с подогревом, фитнес-зал, сауна, хаммам,^[370] изысканный ресторан: империя заботилась о своих путешествующих гостях.

Марк припарковался в зарезервированном месте, возле «роллс-ройса» отца. Он приехал на два часа раньше самолета, прибывающего из Нью-Йорка, и был жутко голоден.

– Как денек? – спросил Джосс.

– Бывало и лучше.

– Немного виски?

– Так как распорядок дня у меня сегодня нарушен, я бы хотел что-то более существенное.

– Как вам паштет из кабана, кролик со сморчками, сырная тарелка и лимонное суфле?

– Бывало и хуже.

– Я вас оставлю, у меня дела по работе.

Марк налил себе немного виски и прекрасного бургундского. Он не сядет за руль, чтобы отвезти отца в их особняк в Лондоне: их отвезет постоянный водитель «роллс-ройса».

У сына был план: на этот раз он сам будет заниматься организацией своего дня рождения и подготовит для отца хорошенький сюрприз. Пирушка возле пирамиды фараона Пепи ІІ, в Саккаре, на севере Каира, посреди пустыни. Почему Пепи II? Потому что он наследовал трон в шестилетнем возрасте и оставался на нем до своей смерти в сто лет. Самый длинный период правления в истории, непобедимый рекорд. Это то, чего Марк желал своему отцу.

Ужин в одиночестве, отключенный телефон… Вкусные деликатесы. И совсем скоро он обнимет этого удивительного человека, которого, казалось, не сломает ни один удар судьбы. Сто раз Святого Джона пытались уничтожить, и сто раз ничего не получалось. И возраст отнюдь не делал его слабее. Напротив, возраст дарил ему неоценимый подарок: опыт. Опыт позволял ему принимать решения быстро, не тратя времени на пустые размышления. Изучая стратегию Святого Джона и его манеру руководить, походящую на искусство мастера игры в шахматы, Марк многому научился.

Спокойствие продлилось недолго.

Двое мужчин приблизились к его столику. Американец и китаец, прибывшие в Лондон для разговора о графене. Бандиты – что один, что второй – и решающие пешки на шахматной доске инвестиций.

– Надеюсь, мы вам не помешаем? – спросил американец, усаживаясь.

Китаец последовал его примеру.

В каком-нибудь фильме ужасов первый мог бы играть роль Аль Капоне, а второй – Мао.

Официант поторопился принести три бокала коньяка ХО.

– Мы уверены, что вам удастся уладить все проблемы в Европе, – глубокомысленно заявил американец. – Какая-нибудь шавка из высокопоставленных чиновников точно не сможет связать нам руки.

– Конечно нет, – подтвердил Марк.

Китаец слегка ухмыльнулся.

– Наши друзья из Пекина вас очень ценят, – сообщил американец, – мы тоже считаем вас исключительным профессионалом. Не разочаровывайте нас. Спокойной ночи.

И двое мужчин отошли.

Марк хорошо знал этих парней. Американец был главным мировым шантажистом в области сырья, а китаец, член руководства партии, специализировался на покупке земель в Африке. Они давно сотрудничали с империей, и Святой Джон считал их достойными доверия. У тех, кто стремился их вытеснить, наблюдалась скандальная тенденция к суициду. Как правило, даже весьма строгие в плане моральных принципов люди соглашались на их предложения, если речь шла об определенной сумме.

Двадцать два часа. Самолет Святого Джона вот-вот должен приземлиться.

Как всегда, Марк не будет умалчивать о трудностях, с которыми он сталкивался в наиболее сложных своих проектах, и, как всегда, Святой Джон найдет выход. Он не довольствовался приспособлением к ситуации, он изменял реальность, подобно игроку в шахматы, изменяющему положение фигур на доске.

Двадцать два часа тридцать минут.

Небольшое опоздание, довольно непривычное. С помощью своих многофункциональных часов Марк проанализировал погодные условия на пути следования самолета. Ничего ужасающего, но несколько серьезных помех. Пилоты Святого Джона были первоклассными техниками, способными найти решение в любой ситуации.

Двадцать три часа.

Дело становилось странным.

Марк поспешил в командно-диспетчерский пункт, где наверняка ему сообщат новости или дадут объяснения.

Джосс и его команда неотрывно смотрели на экраны. Один из них лихорадочно что-то печатал.

– Что происходит?

Джосс позеленел.

– Мы его потеряли, Марк.

17

– Что вы потеряли?

– Самолет твоего отца… Он исчез с экранов.

– Давно?

– Полтора часа назад.

– Обычная поломка, да? Должно быть, приборы сломались?

Джосс отрицательно покачал головой.

– Всё работает.

– Значит, дело в самолете?

– Благодаря системам, которыми он оборудован, мы бы об этом знали.

– Никаких сигналов бедствия не было?

– Пугающая и абсолютная тишина. Как если бы…

– Как если бы что, Джосс?

Не в состоянии произнести ни слова, он прикусил себе губу до крови.

Взрыв в полете.

Убийство.

Это невозможно, ведь меры безопасности были по-настоящему драконовскими. У Святого Джона была приближенная к нему охрана, эксперты проверяли каждый сантиметр в самолете.

– Продолжайте искать, – приказал Марк, – я предупреждаю власти.

Он знал, с кем связаться, чтобы начать масштабное расследование и получить немедленные результаты.

Всю ночь Марк вертелся как белка в колесе, выпивая одну чашку кофе за другой, получая новую информацию каждые пятнадцать минут.

Врагов у Святого Джона и его империи было предостаточно, он сам составил их список, и Марк прекрасно его знал. Акулы политики, финансов и производства, у которых время от времени возникало намерение помешать Святому Джону, но не уничтожить его.

Установка мины в частном самолете – изощренный террористический акт со многими соучастниками и даже, возможно, с террористом-самоубийцей среди немногих пассажиров.

Но зачем им уничтожать Святого Джона?

Информация появилась в семь утра.

Самолет взорвался, его обломки упали в Северное море. Трое судов наблюдали огненный шар и направились к месту трагедии. Британское военное судно только что достигло места аварии.

По словам очевидцев, не было никакого шанса найти выживших.

Тем не менее поиски, особенно поиски черного ящика, начались и велись усиленно.

В командно-диспетчерском пункте сменили людей. Никто не решался произнести ни слова. Марк, охватив голову руками, казался полностью потерянным.

Святого Джона убили, его отец был мертв, отец, которого он никогда больше не увидит, с которым больше не заговорит… Это казалось таким абсурдным, таким нереальным!

Звонок по засекреченной линии.

Миллард, главный агент империи в Лондоне.

Пятидесятидвухлетний мужчина, холостяк, большой любитель азиатов, неутомимый трудяга, настоящий министр экономики в империи, настырный и опасный. В его венах текла история мировой биржи.

– Об этом теперь знают все. В социальных сетях подняли шумиху, за ними последуют серьезные СМИ. У меня уже сто запросов на интервью.

– Подготовьте официальный пресс-релиз.

– С сегодняшнего дня мне необходимо вас видеть. Срочные решения. Я не любитель соболезнований, но вы знаете, о чем я думаю. Мы потеряли намного больше, чем просто главу предприятия. Теперь ваш черед принять эстафету. Это то, чего он хотел.

– Сегодня, в 18.00, жду вас с вашими бумагами.

Марк играл роль сильного человека. Сильного человека, который в душе плакал и страдал, как тяжело раненное животное. Из-за Милларда у него не было времени прийти в себя, и, наверное, так было даже лучше. Потоки претенциозных слов ничего бы не изменили. Святой Джон ушел и больше никогда не вернется.

Но он умер неестественной смертью, и Марк уже поклялся себе в том, что достанет виновных из-под земли. Беспомощным и сломленным жертвам оставалось только склонять голову перед несправедливостью. Но Марк был не таким. Он узнает, кто и почему. И он будет действовать любой ценой.

– Иди отдохни, – приказал он Джоссу, – твой сменщик займется сегодняшними перелетами.

– Святой Джон, хозяин… Это невозможно, только не он!

– Негодяям не всегда удается смыться.

– Вы их прикончите?

– Ни один от меня не уйдет.

На парковке у Марка закружилась голова. Водитель его отца подошел к нему и открыл дверцу «роллс-ройса». Впервые Марк сел на место Святого Джона.

18

Перед особняком Водуа – толпа журналистов. Теракт взорвал интернет, телевидение, радио, газеты и рекламные агентства. Было опубликовано с десяток биографий Святого Джона, более или менее ложных, а гипотез по поводу авторов преступления было не счесть.

Полицейские помогли Марку протолкнуться до подъезда, где его ждал обслуживающий персонал дома во главе с дворецким. Верные служащие на протяжении многих лет.

– Примите наши соболезнования. И это не просто банальные слова.

Искренность была ощутима. В Англии не принято изливать душу, но видно было, что сердца этих людей не лгали.

Широкий холл, украшенный египетскими стелами и статуями, лестница из розового мрамора, залы для приемов, высокие окна с маленькими квадратами стекол, библиотека, крытый бассейн, уютные комнаты… Марк здесь вырос. Его тихая гавань, его родная пристань после долгих путешествий.

А сегодня – пустота и одиночество.

Нет, он ошибался. Святой Джон был везде. Неужели дух не пережил тело? Неужели живое существо – всего лишь соединение костей и органов? Марк вспомнил о старинном тексте, датируемом эпохой великих пирамид: «Человек более или менее мертв или жив». На улицах ходили живые трупы, а Святой Джон устоит перед небытием.

– Я подготовил легкие закуски, – сообщил дворецкий. – Где их подать?

– В библиотеке.

Одной из самых красивых в Лондоне. Археология, древние авторы, книги по искусству, очерки по экономике и социологии, научные труды… В эпоху читалок и планшетов Марк любил размышлять в этом хранилище, где формировалась душа его отца.

Яичница, фаршированные помидоры, окорок на кости с хорошим шампанским. Любимый завтрак Святого Джона. Наследник был слишком подавлен, чтобы оценить всё это.

Появилась она.

Высокая, стройная, с аппетитной грудью, походкой богини, одетая в сари бледно-зеленого цвета, со скромным макияжем, черными глазами, такими глубокими, что, казалось, в них можно было утонуть, с лицом Девы с полотен Фра Анджелико,^[371] но с ноткой азиатской куртизанки на самой вершине своей соблазнительности.

Ирина Виндараян, родом из Бомбея, обладала несколькими дипломами инженера, которые она защищала в Индии и Англии, где она и встретила Марка на конгрессе, посвященном новым технологиям. С тех пор они больше не расставались и появлялись вместе, исполненные важности, на каждом значимом мероприятии. По версии таблоидов – звездная пара.

– Дрянной денек, Марк.

– Ты такая проницательная.

– А ты нет.

– В каком смысле?

– Смерть твоего отца не изменит моего решения. Я тебя бросаю.

Суровость ее взгляда только усиливала суровость слов.

– Ты мне надоел, Марк, с твоими допотопными принципами. Твой друг Брюс – динозавр, от которого следовало бы оставить мокрое место. Сейчас, без отца, ты пропадешь. Жалкий бездарь, неспособный управлять империей, которая скоро развалится на кусочки. Вложи свои бабки в налоговый рай, двинь куда-то на солнечный остров со шлюхами, загорай и пей коктейли. А у меня другие амбиции. Прощай, ничтожество.

Бросаю… Это было неподходящее слово. Он никогда не спал с Ириной. Желания у него было предостаточно, но Ирина отказывала ему, водила за нос, обязывая его приглашать ее на все приемы, где можно было засветиться.

Святой Джон никогда не обсуждал хаотичную личную жизнь своего сына. Главным было то, что к работе тот относился серьезно. В случае планирования брака он бы вмешался, так как брачный контракт непосредственно коснулся бы будущего империи. Но мысль о браке не приходила Марку в голову.

Ирина его очаровывала. Живая, умная, аристократичная, она вызывала ревность у других женщин, которых раздавливала своим презрением. Супруга… Нет, дикая тигрица. Интересное пари, которое прекрасная индианка только что разрушила вдребезги.

И так оглушенный, Марк был нокаутирован. Не из-за удара по своему мужскому тщеславию, а потому, что надеялся на некое подобие спокойствия рядом со своей мнимой любовницей.

Новое сообщение по линии безопасности – с неожиданным содержанием. Простое и ясное:

Приезжай скорее. Примула

Примула, жена Брюса. Брюс не отвечает уже несколько дней. Благодаря многофункциональным часам Брюса Марк знал, что тот находился в Пекине. Но после коротких поисков связи Марк убедился в том, что теперь контакт был прерван. Другими словами, кто-то забрал у его друга прибор, с помощью которого они поддерживали связь. И Примула звала его на помощь.

Его отец погиб, его единственный друг в опасности, его якобы любовница уходит от него… Чаша была переполнена. Нужно было бы заняться интенсивным лечением депрессии, но ради Брюса Марк готов был пожертвовать жизнью.

Нужно было забыть о стрессе и разруливать ситуацию.

Марк подошел к Милларду.

– Остановите всё на два дня, смерти Святого Джона будет достаточно, чтобы успокоить нетерпеливых.

– Это сложно, это…

– Всё сложно. Я приму меры, как только вернусь, послезавтра.

– Куда вы едете?

– Срочное дело.

– Марк, вы теперь глава империи. И я, так же как и главные ваши сотрудники, должен знать, где вы находитесь, при любых обстоятельствах.

– У жены Брюса, в Исландии.

19

Всё еще пребывая в состоянии шока, Джосс тем не менее действовал как настоящий профессионал. Самолет был полностью подготовлен, все проверки осуществлены, меры безопасности удвоены. Экипаж состоял из давних друзей, абсолютно надежных.

В небе Марк не переставал думать то об отце, то о друге. Он цеплялся за счастливые мгновения, проведенные с ними, и отказывался верить в то, что они мертвы. Спасти Святого Джона – это только детская мечта, но для Брюса у него, вероятно, еще была возможность что-то сделать. Если только он тоже не убит, как и отец…

Еще никогда перелет не казался ему таким бесконечным, настолько ему не терпелось выслушать объяснения Примулы. Оказавшись в вихре событий, Марк перестал что-либо контролировать. Он ненавидел это положение: он походил на боксера со связанными за спиной руками, стоящего лицом к лицу с чемпионом мира в тяжелом весе. Ему оставалось только сбежать, но он не откажется от битвы.

Миллард терроризировал его сообщениями, требующими быстрого ответа. Всемирная империя продолжала функционировать в своем ритме, не уважая даже кратчайшего периода траура.

Марк на всё ответил. У него было такое впечатление, что это дух его отца диктовал решения и открывал ему глаза.

Наконец Рейкьявик.

Два «Форда Бронко», готовые к худшим дорогам, уже ждали его. Исландские водители и хорошо вооруженные телохранители, работающие на банки и предприятия империи, находящиеся на этом большом острове. Естественно, имущество Брюса было под контролем, и его небольшой семье ничего не угрожало.

Местный руководитель, высокий блондин с замкнутым выражением лица, выразил свои соболезнования новому шефу. И обшитые броней автомобили направились к поселению, затерянному в далекой глуши, где Брюс набирался сил в перерывах между расследованиями.

Марк, как и его друг, обожал Исландию. Ежедневно или почти ежедневно здесь можно было наблюдать все виды климата, зависящие от постоянного ветра, более или менее сильного. Ни чрезмерного холода, ни чрезмерной жары, и всесилие вулканов, часть из которых были покрыты льдом, всесилие, воспевающее невозможный союз огня и воды. Именно из-за гигантского извержения исландского вулкана Европа конца XVIII века пережила такое сумасшедшее изменение климата, приведшее к голоду. И наиболее ярким и грозным следствием этого стала Французская революция. Так что нельзя недооценивать гнев исландских вулканов.

Исландцы – странные люди. Половина года у них – без дня, другая – без ночи. Чемпионы по количеству прочитанных книг на жителя – ввиду необходимости чем-то занять свой досуг, чтобы восполнить месяцы без дневного освещения. С небольшой склонностью к крепкому алкоголю, которая, по завершении серьезного экономического и банковского кризиса, привела к тому, что государство больше не платило своим кредиторам – англичанам и голландцам – и вынуждено было забрать свое заявление о вступлении в Европейский Союз.

Трасса 36 была сносной. В 42 километрах от Рейкьявика автомобили направились по трассе 360, уже на хорошей скорости. Вдалеке виднелось крупнейшее из исландских озер, Тингвадлаватн, окруженное болотами. Поблизости – самое священное место в стране, Тингведлир, площадь Парламента, где, начиная с 930 года, законодательная ассамблея разрабатывала законы, распространяющиеся на все население. В 1974 году праздник, на котором присутствовало тридцать тысяч человек, ознаменовал собой одиннадцатое столетие первого Парламента.

Трасса 37 – настоящая трясучка. Она была полностью в стиле Брюса, неровной и неприветливой. Пейзаж казался негостеприимным.

Рябины и клумбы горечавок окружали красно-зеленый дом у подножия горячего источника, где купались круглый год. Отопление в доме обеспечивала система каналов.

Путь конвою авто преградил забор. Двое вооруженных парней направились к первой машине.

Из нее вышел высокий блондин и переговорил с ними.

– Всё clean,^[372] – сказал он Марку. – Поехали.

Наследник империи пошел по дорожке, ведущей к широкой деревянной террасе, посреди которой стояла джакузи.

Там плескался мальчишка.

– Как дела, Брюс Младший?

– Марк! Нырнешь?

– Я немного спешу.

– Ты вовремя, мама как раз готовит торт.

Марк и этот десятилетний плут были настоящими сообщниками. Сын Брюса, будучи превосходным шахматистом, технарем по складу ума, хорошим футболистом, шутником, терпеливым малым, очень смышленым, воплощал настоящее счастье в жизни. Они вели с Марком долгие беседы о природе, животных, человеческой глупости и будущем планеты. С отцом-шотландцем, матерью-камбоджийкой и своей вулканической родиной Брюс Младший чего-то да стоил.

На пороге – Примула с Данте и Вергилием, двумя громадными ньюфаундлендами, по бокам.

20

Примула была классной девчонкой, красивой и утонченной. Полная противоположность Брюсу. У нее был дар настоящей супергероини, потому что пережить все те зверства, на которые красные кхмеры обрекли ее семью, сохранить при этом здравый рассудок и сделать Брюса и их сына счастливыми – это было выше всяких подвигов Superwoman.^[373]

Всё, что нужно было Примуле, – это максимум одиночества. Здесь ее желание было исполнено. И это совсем не мешало развитию Брюса Младшего, поскольку уровень образования в Исландии считался одним из лучших. А общение с этой природой, одновременно уникальной и дикой, придавало парню исключительную силу духа.

Шелковая блузка темно-красного цвета, свободные черные брюки, изысканная золотая цепочка, прекрасная прическа… Примула обладала сумасшедшим шармом. Но сейчас в ее глазах читалась тревога.

– Спасибо, что приехал так быстро… Я знаю про твоего отца… Это ужасно.

Ньюфаундленды облизывали руки Марка, оценив по достоинству его ласки.

Посреди этого пейзажа времен начала мира Брюс установил все современные средства связи, чтобы быть постоянно в курсе конвульсий нашей планеты. В теплицах с фруктами и овощами, во время купания в теплых источниках, прогулок по склонам вулканов и ледникам Примула тоже всегда следила за развитием событий.

– Я уже без сил, – признался Марк; – империя свалилась мне на плечи, и я боюсь, как бы она не оказалось слишком тяжелой.

– Твой отец будет жить в тебе и будет тебя направлять.

– Сейчас главное – Брюс.

– Входи.

В доме она устроила что-то вроде маленького рая, одновременно сурового и нежного: качественная деревянная мебель, кожаные кресла, способные выдержать вес Брюса, многочисленные оконца, улавливающие каждый лучик солнца, и цветы, сотни цветов, постоянно новые. Благодаря теплу, исходящему из глубин земли, и своей легкой руке, Примула стала чемпионкой по орхидеям, хризантемам и лотосам. Для них возле дома были выделены грамотно оборудованные пристройки.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Что-нибудь из твоего фирменного.

У Примулы был перегонный аппарат, и она получала алкоголь, состав которого держала в секрете и который, судя по слухам, способен был рассеивать черные тучи плохого настроения. Брюс мог его пить с самого завтрака, при этом оставаясь абсолютно трезвым.

– Что произошло со Святым Джоном… на самом деле?

– Убийство. Взорвали его самолет из Нью-Йорка.

– Взорвали… У тебя есть следы?

– Пока нет. Но я узнаю. И буду действовать.

Как описать смесь коньяка, арманьяка,^[374] абсента и горных цветов? На первый вкус – довольно крепко, затем – сладковатый привкус и, наконец, нежное послевкусие.

Примула провела Марка в кабинет Брюса, полностью ему соответствующий. Добрая сотня квадратных метров, на полках валяются тысячи книг, журналов и папок, целая кипа новейших компьютеров, предоставленных заказчиками.

Она указала на монитор.

Сообщение на английском:

Брюс жив. Миллиард долларов.

– Это бессмысленно, – прошептала она, сдерживая слезы. – Ни источника, ни подписи. Мы не сможем выяснить, откуда это отправлено.

– Твой муж, конечно, не обойдется нам бесплатно, но настоящий друг не имеет цены. И у меня есть немного карманных денег.

– Марк…

– Ты тоже это чувствуешь: Брюс жив. Иначе не было бы этой искорки, которая нас с ним связывает.

– Конечно, папа жив, – подтвердил парень, одетый теперь в оранжевый костюм, – ему не очень хорошо, но он знает, что мы его ищем.

Он говорил странным голосом, очень серьезным и будто бы не совсем своим, как если бы кто-то говорил за него.

– Я проголодался, пойду на кухню, – сообщил он уже своим нормальным голосом.

Собаки последовали за ним. Примула, казалось, смутилась.

– Не считай меня сумасшедшей… У Брюса Младшего есть задатки ясновидящего. Это бесит его отца, но он признал, что это правда, и даже завел отдельную папку с записями об этом. Он может внезапно что-то сказать, часто о том, чего совсем не знает, и всегда таким странным голосом. Потом мы проверяем. В прошлом месяце он меня предупредил: «Мама, следи за овощами в теплице». Я рада, что послушала его. На следующий день неслыханно сильная буря за десять минут повалила половину поселения. Мы остались целы.

– Брюс Младший уже предсказывал чью-то смерть?

Примула опустила глаза.

– В конце зимы он встретил у большого озера какого-то самодовольного здоровяка. Мужчина смотрел на меня недоброжелательно, и мой сын сказал ему, что его сердце уже почти не бьется. Здоровяк убежал, как кролик. Исландия кишит добрыми и злыми гениями: считается, что не все здешние колдуны еще вымерли, и с ними стараются не шутить. Здоровяк подумал, что мой сын – один из них. Три дня спустя – его фото в газете: известный инженер скончался от сердечного приступа.

– Тогда мы трое знаем, что Брюс жив, – заключил Марк, – и я верну его домой.

Примула взяла его за руки.

– Я не переживу, если потеряю его. Ты – моя единственная надежда.

– Ты можешь мне помочь, Примула.

– Как?

– Расскажи мне всё, что знаешь о расследовании Брюса. Я уверен: он был в Пекине.

Примула с отчаянием выпустила его руки из своих.

– Никто не выходит целым из китайской тюрьмы!

– Сначала предстоит узнать, действительно ли его держат в заточении и в чем обвиняют. А дальше… Всё в мире меняется, а у империи хватит способов давления. Святой Джон неплохо меня обучил, и я буду достойным его. Итак, Примула, что рассказывал тебе Брюс перед отъездом?

21

Примула знала о том, что Марк – единственный друг Брюса и что ради Брюса он готов рисковать собственной жизнью.

– Мой муж – не мечтатель. Если он выходит на охоту – то только за крупной добычей. Обычно поначалу он возбуждается, потом успокаивается и собирает все материалы. Бывает, что материалов оказывается недостаточно, тогда он выбрасывает это дело в мусорное ведро. Но в таком состоянии я его никогда не видела. Неужели он не был пресыщен после стольких лет работы в сфере журналистики расследований? Человеческая низость не знает границ, согласна, но она всегда однообразна, ничего нового. «Сейчас, – сообщил он мне, – я напал на грандиозное дело. Не какое-то там дельце, а именно дело. Мы скоро наконец поймем, кто нами манипулирует».

Какие бы слова Примула ни произносила, она говорила со спокойствием и величием английской королевы.

Из желтого карманчика она вынула текст, написанный рукой Брюса.

Государь, ОСОБЕННО НОВЫЙ, не может исполнять всё то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и ЗЛА.

– Макиавелли,^[375] «Государь», глава XVIII. Святой Джон читал мне этот текст в мой пятнадцатый день рождения. «Так управляют нашими государствами, но не так я управляю своей империей. Каждый день – война. Когда ты станешь во главе – будет еще хуже. Не доверяй ни одному из тех, кто нами управляет, основываясь на лжи. И если ты проиграешь войну – не теряй чести». Брюс написал заглавными буквами «ОСОБЕННО НОВЫЙ», он никого не указал конкретно?

Она покачала головой.

– Значит, именно этого государя он разыскивал, – заключил Марк.

– Накануне отъезда он был непривычно разговорчив. Обычно он довольствовался тем, что, собирая чемоданы, ворчал и выпивал чуть больше нормы. А в этот раз ему хотелось поговорить.

Примула сосредоточилась, чтобы вспомнить признания Брюса с максимальной точностью.

– Он больше не желал терпеть надувательства и хотел узнать, кто дергает за нити марионеток, которыми мы все являемся.

– Знаменитая теория заговора.

– Брюс не верил в нее. Но при этом он обнаружил реальные закрытые клубы и различные группировки, даже составил список имен.

– У тебя он есть?

– Он всё держал в голове и ничего не хотел доверять компьютеру.

– Записи, блокнот?

– Вот это.

Примула показала школьную тетрадь. Много страниц, исписанных почерком Брюса.

Неожиданная загвоздка: ничего не разобрать. Сплошные знаки, буквы, цифры и рисунки.

– Ты позволишь мне связаться со специалистами по расшифровке?

– В кодировке Брюс – настоящий ас. Но попробуй.

Она снова сосредоточилась.

– Когда он выходил на тропу войны, то всегда мог отличить правду от лжи, пользуясь своим чутьем охотничьей собаки. Честно говоря, он никогда не ошибался. А в этот раз он никак не мог продвинуться дальше в своем расследовании.

– Почему?

– Потому что, выслеживая психов, действующих в тени, он напал на кое-что другое. Что-то вроде средства против психов. А выслеживать хороших – дело непростое. У меня было такое ощущение, что он чувствовал себя ветчиной между двумя булками в сэндвиче. Но Брюс принадлежит скорее к тем, кто ест, а не к тем, кого едят.

– Боже мой, в какие дебри он полез!

– Мне страшно, Марк, так страшно!

– Требование выкупа уже успокаивает. Когда начинают говорить о деньгах, тем более о такой сумме – значит, переговоры возможны. Твой муж – настоящее сокровище. А я люблю охранять сокровища.

Примула закрыла глаза.

– Когда он поцеловал меня, перед тем как сесть в такси, он произнес странное слово.

– Какое?

– Сфинкс, кажется.

22

Уже в самолете, по дороге в Лондон, Марк связался с Ли, китайцем, с которым он встречался в аэропорту незадолго до того, как узнал о смерти своего отца. Официально Ли был коммерческим представителем правительства, изучающим инвестиции в Европу. На самом деле его функции не ограничивались этим доходным занятием. Судя по тому, что Святой Джон рассказывал своему сыну, Ли был также одним из самых влиятельных чиновников режима и принадлежал к узкому кругу драконов, определяющих экономическую направленность азиатского гиганта. Будучи во главе многих схем, являясь членом разных негосударственных организаций, он встретил на своем пути Святого Джона, и двое мужчин, предварительно пристально присмотревшись друг к другу, как хищники, охраняющие свою территорию, заключили пакт о ненападении.

График Ли был перегружен. Тем не менее он не отказал наследнику империи в ужине. Такая добрая воля успокоила Марка. У каждого из них имелось на другого подробное досье.

Ли, близкий к нулевому уровню абсолютной холодности, соглашался на личную встречу только с теми немногими, которых считал достойными своего интереса. Со Святым Джоном он встречался довольно часто.

Идеальное место: в клубе империи, в Мейфэре, шикарном районе столицы. Особняк с колоннами из розового гранита, снабженными системами безопасности, которые заставили бы краснеть от зависти специалистов по антитерроризму.

Святой Джон сам выбирал интерьер. Ненавидя современное искусство, он чувствовал себя спокойно, окруженный мебелью эпохи Тюдора, паркетом из экзотического дерева и картинами фламандских примитивистов, представителей итальянского Ренессанса и Тернера,^[376] единственного художника нашего времени, который удостаивался его уважения. Главный зал, который он называл «исповедальня», видел многих сильных мира сего, часто в подавленном состоянии. Удобство кожаных кресел с высокими спинками, качество алкоголя и, в особенности, уверенность в том, что ни одно из сказанных слов не выйдет за пределы этой комнаты, заставляли чувствовать себя непринужденно. Святой Джон слушал и ничего не забывал. Большую часть времени он видел перед собой школьников-переростков, психов, алчных, жадных до власти людей. Дикий зверинец. Простые здравые советы вносили ясность в мысли его собеседников, которые считали Святого Джона гуру из гуру.

Марк лично встретил Ли у крыльца. Количество телохранителей – видимых и не видимых – исключало всякий риск нападения.

– Спасибо, что приняли мое приглашение.

– Это честь для меня. Я очень ценил вашего отца.

– Незаменимый человек и непоправимая потеря.

– Вам предстоит доказать обратное.

Удачный штрафной для Китая. Матч начинался беспощадно.

Входя в обеденный зал, где Святой Джон принимал гостей, Марк почувствовал ком в животе. Было ли это ему по плечу? Однако желание спасти своего друга Брюса развеяло его страхи. Необходимо было выиграть партию, даже если противник был в сто раз сильнее.

– Милое местечко, – прошептал китаец, любуясь венецианскими зеркалами и старинными золотистыми драпировками.

– Фуа-гра с фигами, омары, морские язычки из Дувра, обжаренные на луке-порее, тарелка козьего сыра, лимонное суфле и коньяк ХО – как вам меню?

Ли улыбнулся. Наследник изучил его вкусы. Зная, что повар в клубе был превосходным, китаец горел желанием попробовать свои любимые блюда. Несмотря на то что в его стране установилась мода на вино, он предпочитал ужинать, запивая еду коньяком.

– Углубленное расследование убийства вашего отца началось, я полагаю?

– Я узнаю всё.

Ли долго разглядывал Марка.

– Я в этом не сомневаюсь. Наши с вами графики перегружены, но если у вас есть ко мне вопросы, то для начала я хотел бы сразу же внести ясность: Китай никоим образом не замешан в этой трагедии.

Его голос и взгляд были на редкость неприветливыми. Ли хотел выглядеть убедительным.

– Спасибо вам за эту информацию.

– Надеюсь, вы в этом не сомневались.

– Честно говоря, не это причина нашего с вами разговора.

Китаец казался удивленным. Знаменитая азиатская непроницаемость была только выдумкой невнимательного Запада.

– А какова же причина?

– Другое исчезновение. Речь идет о моем друге Брюсе Рошлене.

– Журналисте?

– О нем самом.

– Звезда журналистских расследований… У меня не было несчастья его встречать.

– Вы можете мне помочь.

Ли ел быстро, а коньяк пил так, словно это было легкое бордо, не пьянея. Поворот, который принимал разговор, его не воодушевлял.

– Я не понимаю, каким образом.

– Это очень просто: Брюс находился в Пекине, по заданию газеты моей группы. И там я потерял его следы.

– Досадно.

– Очень досадно.

– И что вы об этом думаете?

– Пока ничего. Я ждал встречи с вами.

Фуа-гра и омары были восхитительными, коньяк – превосходным. Но расслабиться не представлялось возможным: Святой Джон был одновременно исповедником и инквизитором, пользующимся малейшей слабостью противника, и его сын оказался не менее устрашающим.

– Ваш друг – одна из самых безжалостных охотничьих собак. Современный Китай, даже если и не подпадает под ваши критерии демократии, если предположить, что они действительно демократичны, не развлекался бы тем, чтобы убирать журналиста такого уровня. Разразился бы огромный скандал.

– Никакая полиция не застрахована от промаха.

– Что именно вам нужно?

– Чтобы вы сказали мне, был ли Брюс задержан и если да, то по какой причине.

– Вы наделяете меня властью, которой я…

– Не нужно лишней скромности, Ли. Официальная версия меня не интересует. Я хочу правды.

– А если мне не удастся удовлетворить ваше требование?

– До настоящего времени у нас были прекрасные отношения, и у нас еще много серьезных проектов. Зачем же разрушать столь плодотворное сотрудничество? Я бы не хотел поднимать бурю в медиа, которая повредила бы вашему процветанию и вашей репутации.

Ли размышлял, наслаждаясь тугим и вкусным мясом морского языка.

– На какую дичь охотился ваш друг Брюс?

– Я этого не знаю.

– А если посерьезнее, господин Водуа?

– Пока я уверен только в одном: Брюс исчез во время своего пребывания в Пекине. Что он искал, кого он встретил, кто его задержал? Ответы я жду от вас. И быстро.

– А если я разрушу вашу карьеру?

– Попробуйте.

– Вы станете подвергать вашу империю опасности для спасения какого-то журналиста?

– Не журналиста. Друга.

– Такой друг, должно быть, такая же редкость, как самый редкий из бриллиантов.

– Скорее как необработанный драгоценный камень.

– Боюсь, как бы вы не оказались таким же упрямым, как ваш отец.

– Судя по его же словам, я еще хуже.

Разнообразие козьих сыров было несравненным, а коньяк подчеркивал их вкус.

– Я согласен оказать вам услугу. В меру своих скромных возможностей, конечно.

– В обмен на что, Ли?

– Некоторые мои торговые и производственные дела немного тормозят. Ваши люди могли бы приоткрыть некоторые двери. Может быть, поговорим об этом за десертом?

23

Если Китай был Поднебесной, то Ли – император лицемеров. Покончив со своим лимонным суфле, он попытался скрутить Марку руки, потом – раздавить его.

Не вышло.

В конце матча сын Святого Джона уступил только в мелочах, и итоговый счет был в его пользу. Китаец слишком нуждался в своих людях, чтобы развязывать идиотскую войну. Но впереди другие матчи, и считать себя пожизненным победителем означало мгновенную смерть. И потом, не хватало главного: достоверной информации по делу Брюса.

Всё еще находясь под надежной охраной, Марк отправился к технологическому полюсу империи, чему-то вроде университетского лагеря на юге Лондона. Здесь исследователи со всего мира проводили апробацию патентов, купленных у них организацией, а также развивали открытия собственных инженеров империи.

Проблема, поставленная информационной экспансией: закодировать данные и обеспечивать безопасность сообщений. В этой ежедневной борьбе особо отличались израильтяне, производители вирусов и антивирусов. Святой Джон нанял лучших. И среди них Леви заслуживал золотой медали.

Двадцатитрехлетний парень, ростом всего метр шестьдесят, с головой овальной формы, целой кипой программ вместо мозга, гомосексуалист весной и гетеросексуал зимой, он взламывал коды конкурентов и был на страже кода империи. У него был только один Бог: Святой Джон.

Леви бросился к Марку и заплакал. Хотя они едва знали друг друга, маленький гений уже ощущал живое присутствие отца в сыне.

– Ты убьешь этих террористов, хозяин? Это точно палестинцы!

У Леви было биполярное видение реальности.

– Помнишь Мюнхен и «Черный сентябрь»?^[377] Это заняло время, но ни один убийца израильских спортсменов не остался безнаказанным. И ни один из виновников в смерти Святого Джона от меня не уйдет.

Леви широко улыбнулся.

– Я с вами, хозяин, как и все наши люди.

– Расшифруй мне это.

Леви просмотрел черный блокнот Брюса.

– Работенка суперпрофессионала.

– Но с твоими компьютерами ты можешь всё, правда?

– Теоретически, да. Но твою тарабарщину я пока не понял. Какая-то неразбериха через каждые пару знаков. Буду вкалывать.

На циферблате часов Марка появилось сообщение:

У меня в 17 часов. Вы знаете адрес.

Институт Конфуция в Гринвиче был одним из самых серьезных в Европе. Он находился в самом центре парка, обсаженного ивами, буками и акацией, а целью его была популяризация китайской культуры в Соединенном Королевстве и, в особенности, укрепление торговых отношений, отчасти – промышленный шпионаж. Целая плеяда китайских исследователей формировались в среде британского образа мышления, чтобы после этим мышлением легче было манипулировать.

Ворота с системой защиты, контрольный пункт, тщательная проверка посетителей, необходимость оставлять вещи в гардеробе… Марк, спеша услышать Ли, подчинился всем правилам и проник в здание на берегу искусственного озера, смутно напоминающее пагоду. В воздухе витали ароматы мускусной розы.

Круглый зал. На стенах – рукописи с китайскими иероглифами и рисунками, изображающими птиц, горы и озера.

Сидя за низким лакированным столом, Ли пил чай с жасмином.

– Хотите немного?

– Нет, спасибо.

– Я связался с Пекином.

Марк, сгорая от нетерпения, сохранял бесстрастный вид.

– Два варианта, – уточнил Ли. – Или вы хотите знать то, о чем знаю я, или вы забиваете на это. Я советую вам второй.

– Я выбираю первый.

– Неосторожно и бессмысленно.

– Эта песенка всегда меня подстегивала.

Китаец медленно жевал сладости.

– Ваш друг действительно направился в Пекин, но под чужим именем и по поддельным документам, что является очень серьезным преступлением.

– И разведка его сцапала.

– Неверно.

– В какой тюрьме он прозябает? Я его оттуда вытащу!

– Он не был задержан.

– Вы его уничтожили?

– Власти потеряли его след.

– Не издевайтесь надо мной, господин Ли!

Китаец отпилглоточек чая.

– Моя страна хотела бы только хороших отношений с вашей компанией. Поэтому мне было разрешено предоставить вам конфиденциальную информацию. Ваш друг Брюс не был ни убит, ни задержан, и мы не знаем, по какой причине он какое-то время находился в Пекине с чужим паспортом. В контексте настоящих событий власти не допустили бы ошибку, они ни в коем случае не задержали бы, ни в коем случае не избавились бы от западного журналиста такой значимости. Разгорелся бы слишком сильный скандал.

– Где же в таком случае Брюс?

Ли замер и бросил на Марка холодный взгляд.

– Некоторые границы непреодолимы, как для вас, так и для меня. Ваш друг больше не в Пекине, и эта проблема больше не наша. Для нас дело Брюса закрыто.

– Куда вы его передали?

Китаец поднялся.

– У меня слабая спина, пришло время массажа. Я пришлю вам своих сотрудников, вы обсудите решение наиболее острых проблем. Даю вам ценный совет: забудьте об этом инциденте, вы никогда больше не увидите Брюса. Атаковать китайские власти – все равно что совершить самоубийство: они предоставят доказательства своих добрых намерений, а ваша репутация будет навсегда запятнана. Забудьте об этом вашем друге и отыщите себе какого-нибудь другого.

24

Брюс проснулся с дьявольской головной болью. Однако он был живым. Он сопротивлялся сну как можно дольше, примерно три дня и три ночи. Повязка на глазах нарушала его чувство времени.

Сейчас он уже видел и слышал. Он мог пошевелить пальцами, подвигать ногами и руками.

В общем, результат позитивный, несмотря на болезненные ощущения во всем теле, словно в финале матча по регби, после того как выдержал убийственную схватку с противником.

Именно так и было тогда, в Пекине, когда фальшивый Чжан Дао открыл свои карты. Брюс попытался выйти из машины, ударив двух верзил лбами, но Чжан Дао вонзил ему в спину иглу шприца.

Идиотский наркотик.

Сопротивление невозможно.

Машина ехала на большой скорости. Тип не произносил ни слова.

Машина резко остановилась. Вокруг – адский шум. Вопреки заторможенному состоянию своих нервных клеток Брюс вскоре понял: это аэропорт. Поскольку он не мог ходить, его отнесли, как относят багаж, превышающий лимит по весу, в багажное отделение. У него не было права на первый класс, надушенные полотенца и шампанское по выбору.

Его швырнули на металлический пол, голова ударилась о стену. Обслуживание на борту оставляло желать лучшего. Вибрации старенького самолета – странный массаж, идущий скорее на пользу.

Его не убили сразу. Те, кто хотели уничтожить «Сфинкс», рассчитывали сначала выбить из него информацию о его расследовании, убежденные в том, что у него есть ценные сведения. А уже потом – мокруха.

Зачем эта поездка на самолете? В Пекине не было недостатка в камерах пыток высокого класса. Зачем уезжать из столицы?

С него сняли часы. Всякая связь с Марком была прервана. Когда Марк заметит это, сразу же бросится на помощь. Даже в Китае империя обладала мощными ресурсами для расследований. А Марку было не занимать чувства дипломатии.

Очень долгая поездка.

Турбулентность, немного воды, безвкусная лепешка и вечная повязка на глазах. Туалет под присмотром и вслепую. Если эти подонки надеются сломать его, унизив, то они лажанутся. Чтобы избежать нового укола, что было бы очень плохо для здоровья, он делал вид, что сломлен.

Рискованная посадка. То ли пилот был поганым, то ли посадочная полоса, то ли всё вместе. Страшно разбиться так глупо. Подскочив при посадке несколько раз, самолет все же остановился.

Какой-то тип заорал. Первые слова, которые Брюс услышал со времени его задержания:

– Аллах акбар!^[378]

Другие хором повторили.

Дело оборачивалось настоящим кошмаром.

Его подняли, он медленно зашагал, спустился с самолета. Порыв жаркого ветра, ветер с песком.

Куда китайцы его привезли? У них, очевидно, не было намерения предоставить ему жилье и еду.

Подъехала машина. По звуку мотора – джип. Ухабистая дорога, жгучее солнце, порывы холодного ветра. Типичная пустыня.

Долгий путь.

Лезвие ножа у ребер делает его короче. Лестница. Удар кулаком в спину. Наручники сняты, повязка сорвана. Звук хлопающей двери. У Брюса не было времени рассмотреть своего тюремщика.

Дышать. Научиться заново видеть.

Пещера.

Земляной пол, кирпичные стены, побеленные известью, низкий потолок, крошечное оконце, куда пробивался луч света. Так называемое гигиеническое ведро, рулон туалетной бумаги, бутылка воды.

Комфорт.

Возможность выбраться отсюда не кажется очевидной. Но всегда можно найти способ сбежать из тюрьмы. Изучить привычки охранников, окружающую среду, подметить слабые места. Но для начала – собраться с силами.

Серьезных ранений нет, только синяки и ушибы. Регбист хорошо знал свое тело.

Когда дверь открылась – шок.

Дворецкий с лепешкой и миской риса был не арабом, а желтым.

25

«Новый государь» и «Сфинкс»: только две зацепки, которые были у Марка. Никому не известный «Сфинкс». Информационный поиск не дал никаких результатов. Это явно было кодовое название организации, которая предпочитала оставаться в тени.

«Новый государь»… Брюс ловил большую рыбку. Возможно, это политик в сфере промышленности, какая-то мыслящая голова и влиятельная шишка? В любом случае, это был человек высокого полета.

Следы уходили в Пекин. И китайцы избавились от Брюса, неприятной проблемы, даже очень неприятной.

По мере углубления Брюса в неизвестность это должно было рано или поздно случиться. Сотни раз Марк умолял Брюса быть осторожным на своем пути. Нельзя вступать в бой, не дождавшись разрешения судьи, если нарушить это правило – штрафной. Но Брюс предпочитал нападать на противника сразу. Ведь в конце – победа.

На этот раз противник отреагировал жестко. Нет никакой возможности определить местоположение его друга, его часы больше не высвечивались. И если верить Ли, китайцы сбагрили это дельце в чужие руки, кому-то, кто не любил болтать попусту.

Тревога из Исландии.

– Примула?

– Второе сообщение, Марк, и подпись: ДАО. Минута на ответ. Миллиард долларов, или они убивают Брюса.

– Отвечай «да». Я соединю твой компьютер с моим операционным центром, и мы узнаем, откуда это присылают. Как только тебе дадут инструкции, ты меня наберешь.

Дело продвигалось. Когда речь идет о серьезных деньгах, зарождается надежда. Миллард набросился на Марка. Империя была представлена на всех континентах, она никогда не спала. И трое генеральных управляющих, Миллард в Лондоне по Европе, Дик в Нью-Йорке по Америке и Такуши в Токио по Азии, были постоянно начеку, чтобы не расстроить Святого Джона. Во время собраний на высшем уровне, которые проходили каждые три месяца на одном из континентов империи, этот узкий круг людей принимал стратегию действий. Сообщалось об этом заранее с помощью закодированного сообщения, присутствие было обязательно. Уже год Марк участвовал в этих собраниях, то есть пятеро человек оценивали результаты работы и вносили свои предложения по поводу ее улучшения. Никаких длинных выступлений и путаной болтовни. Только факты и цифры. «Речь – драгоценное благо, – заявлял Святой Джон, – и не нужно его растрачивать попусту. Болтуны – это высохшие деревья». Марк его слушал и делал выводы.

Миллард пристально вглядывался в Марка. Он еще не принял решение. Достойный последователь своего отца или же избалованный сыночек, который разрушит империю? Нужно судить по делам, по каждому отдельно.

– Наши закупки сырья – сплошной бардак.

– Переменчивый рынок.

– И что? Ваша работа – это предвидеть, не так ли? Если Дик и Такуши справятся с этим лучше вас, каково вам будет? И я должен молчать?

Миллард так удивился, что чуть не потерял дар речи. Удар ниже пояса.

– Соберитесь с силами, старина, и не идите по фатальной дорожке. Смените направление.

Генеральный управляющий по Европе отступил. Марк нажал точно на больное место. Та же проницательность, что и у отца. И, наверное, такая же ловкость в управлении базукой.^[379]

– Как продвигается расследование?

– Мы лезем из кожи вон, сэр. Вечером с вами хотел бы поговорить Смит из «МІ 5».

– Его ранг?

– Высокого класса. И слишком учтивый, если по правде.

Обычно «МІ 5», британская контрразведка, ни с кем не церемонилась. И они не вступали в игру просто так. Значит, здесь дела тоже продвигаются.

Пока «роллс-ройс» бесшумно пробирался в пробках, Марк изучал записи Милларда. Для передачи наиболее важной информации они использовали не технику, а старую добрую бумагу, которую можно было быстро уничтожить.

Империя была сверхбогатой и, несмотря на кризис, который охватывал страны в различной степени, планы на будущее были многообещающими. Одним из свойств гения Святого Джона было умение окружать себя управленцами, одновременно осторожными и эффективными. Проиграть здесь, выиграть там: важным был только конечный результат.

Национальный британский флаг возвышался над штаб-квартирой «МІ», в здании Милбанка. Окна высокого здания были всегда закрыты, а попасть туда можно было только через въезд для машин по Торней-стрит, а также через два неприметных, но строго охраняемых входа. Решетки и бетонные блоки предотвращали нападение из машины, взятой таким образом в ловушку.

Марк показал свой пропуск, то есть тот документ, который дал ему Миллард и который позволял ему припарковать машину на паркинге, обставленном камерами, и пройти прямо в кабинет Смита, считавшего себя другом Святого Джона. Были ли их профессиональные отношения такими уж необходимыми? Смит обеспечивал Святого Джона полезной информацией, когда тот хотел взяться за дела в странах, где нельзя было действовать просто так, а Святой Джон, который очень ценил взаимовыручку, не забывал помогать в ответ, обеспечивая того инструктивными докладами. Ввиду масштабов империи невозможно было не прибегать к помощи секретных служб, однако это не мешало Святому Джону твердить о своей строгой независимости и действовать по-своему, даже в случае чьего бы то ни было несогласия. Некоторые встречи проходили бурно, ведь приоритетом Святого Джона были его интересы и интересы его людей, несмотря ни на какие предостережения.

Вот почему, быстро проходя по длинному коридору с огромным количеством кабинетов, где дежурили двое охранников с относительно недружелюбным выражением лица, Марк напряженно думал об одном: не встретится ли он сейчас с высокопоставленным чиновником, который и отдал приказ убить его отца?

26

Исходя из сведений, которые собрал Святой Джон, Смит действительно был Смитом, а звали его Эндрю. С прекрасным университетским образованием, трудяга, холостяк, охотник на зрелых женщин на одну ночь, любитель прокатиться на велосипеде по выходным, владелец роскошной квартиры в районе Кенсингтон. Умный, в меру чокнутый, лишенный всякого гуманизма, надежный, не имеющий иллюзий по отношению к моральному прогрессу, скептически настроенный к результатам своей деятельности. В общем, хорошо воспитанный профи.

Смит, довольно пухленький, с круглой бородкой и ничего не выражающим взглядом, занимал абсолютно нейтральный кабинет. Стандартная мебель, компьютер, никаких следов индивидуальности.

– Спасибо, что пришли. Мои искренние соболезнования. Ваш отец был удивительным человеком.

– Ваше расследование продвигается?

– Нужно время.

– Никаких следов?

– Ситуация сложная.

– И это всё, что вы хотите мне сказать?

– Вы, кажется, любите прямоту, как и Святой Джон? Не могу сказать, что это мне не нравится.

– Я люблю прямоту, и я спешу. Империя не ждет.

– Я приглашаю вас на ужин.

– Это приглашение… или обязанность?

– Обязанность. Мне и одному из моих коллег есть что вам сказать, и это важная информация. Вас не затруднит подбросить меня на вашем «роллс-ройсе»?

Направление – Элберт Эмбанкмент, где располагалась другая секретная служба, «МІ 6», которая занималась внешними операциями. Один из архитектурных ужасов современного Лондона. Зеленые светоотражающие стекла привлекали туристов-фотографов, но на экскурсии туда не водили.

Человек, который вполне мог сойти за игрока второго ряда в регби, ждал снаружи. Квадратная голова, коротко подстриженные волосы, сломанный нос, кожаная куртка. Он сел рядом со Смитом.

– Я представляю вам Джорджа. Мы не очень любим сотрудничать службами, но обстоятельства требуют хоть немного дипломатии. Я забронировал комнатку в ресторане «Портобелло», там мы поговорим спокойно.

Марк ступал на неизвестную ему территорию. Святой Джон никогда не виделся с этим самым Джорджем. Смит знакомил наследника империи с настоящим Джеймсом Бондом, способным на убийство. Дело пахло чем-то нечистым.

Естественно, их разговор будет записан. Уже нет необходимости прятать жучок в цветке бутоньерки: новейшие технологии позволяют, находясь довольно далеко от ресторана, услышать и узнать всё, вплоть до того, был ли стейк хорошо прожарен.

Джордж открывал рот только для того, чтобы проглотить бутерброды с лососем, запивая их сухим белым вином. Смит посоветовал омаров с овощным пюре. Декор ресторана был строгим и в то же время модным.

– Прежде чем говорить о трагической гибели вашего отца, я хотел бы обсудить другую проблему, которая нас очень волнует и которая требует присутствия Джорджа.

Когда Марк играл с задней позиции и вел мяч для пробной атаки, он часто сталкивался с двумя защитниками. Необходимо было либо попасть, либо обойти их, но в любом случае нужно было оказаться быстрее. Но в этот раз стоило послать мяч в аут и ждать более подходящего момента. Так как двое этих союзников обладали картами, ценности которых он не знал.

– Какую проблему?

– Брюс.

Глоток белого вина, взгляд в пустоту, высоко поднятая голова.

– Что Брюс?

– Миллиард долларов – это кругленькая сумма, даже для империи. Но ДАО – ненасытные, и шутить они не любят. ДАО, «дорога». Когда они появляются где-то, пусть на нашей территории, пусть за ее пределами, мы опасаемся кошмара. Вот почему мы предпочитаем сотрудничать по этому делу. Вам бы тоже следовало не оставаться в стороне от помощи, если вы хотите вновь увидеть вашего друга. Очаровательная жена, сверходаренный сын… Было бы жаль лишать их мужа и отца.

– Где Брюс?

– Джордж вам объяснит.

В ход у агента «МІ 6» пошла уже вторая бутылка белого и вторая порция омаров.

У него был глухой и хриплый голос.

– Брюс хотел встретиться с кем-то в Пекине. С кем?

– Я этого не знаю.

– Или вы сотрудничаете со мной, или я замолкаю и бросаю это дело. Вы же владелец его газеты, правильно?

– Верно, но у Брюса есть карт-бланш, и он информирует меня уже после результатов своего расследования.

– И вы не поддерживаете с ним связь?

– Поддерживаю, но она была прервана. Я потерял его след в Пекине. И ДАО требует выкуп.

– Вы слышали об этих типах?

– Нет.

Джордж взглядом попросил совета у Смита.

– Брюс – действительно друг Марка, и он сделает всё, чтобы его спасти. Как и Святой Джон, он ненавидит ложь. Ты можешь продолжать.

– Вашему другу Брюсу уже давно сели на хвост. На своем пути он поднимает слишком уж много пыли. А мы ее собираем и копаемся в ней. В целом он работает на нас бесплатно. Вот только в Пекине дела пошли плохо. И нам бы очень хотелось узнать, почему наши китайские коллеги его схватили.

– Это, без сомнения, связано с человеком, которого он должен был там встретить, – заметил Смит.

– Ваш друг путешествовал с поддельным паспортом, – продолжил Джордж. – За это любого спокойно могут растворить в кислоте в подвале какой-нибудь тюрьмы. Но исчезновение журналиста такого уровня загрязнило бы хорошую репутацию нового Китая. Намного лучшее решение: сбагрить эту проблему тем, кому не будет стыдно от нее избавиться.

У Марка не было ни малейшего аппетита.

– «Уйгуры» – это вам говорит о чем-то?

– Китайские мусульмане?

– Партия мечтает от них избавиться, но они слишком многочисленны и получают поддержку извне. Гуантанамо^[380] не закрыли, но уйгуров освободили, и небольшая группка образовалась в Сирии, поблизости от Исламского государства Ирака и Сирии, которое называют также ДАИШ, чтобы избежать слова «ислам». Калифорнийская компания «Isis Pharmaceuticals» даже вынуждена была изменить свое название на «Ionis» из-за неприятной ассоциации с ИГИС.^[381]

– Китайцы передали Брюса сирийским уйгурам?

– Точно. Именно Исламское государство отрубит ему голову, и это будет происходить онлайн в социальных сетях. Никакой ответственности со стороны Китая, никакого надоедливого журналюги. Исходя из проверенного источника информации, ему так ничего и не удалось разузнать, потому что предполагаемая встреча не состоялась. Можно травить паразита.

– Требование выкупа…

– Сюрприз от шефа! Уйгуры – типичные террористы, им нужны бабки. И китаец, пусть даже мусульманин, – торговец по натуре. Их жертва работает на одну из крупнейших мировых организаций, почему же не воспользоваться этим сполна? В Пекине взбесятся, но сирийским уйгурам на это откровенно плевать. Благодаря неожиданному урожаю они смогут стать настоящими хозяевами земли. Вы действительно готовы платить?

– Будет ли у Брюса шанс в обмен на требуемую сумму?

– Мизерный, но будет. Операция пройдет очень осторожно, возможно, уйгуры вернут нам только труп. И потом…

Он почему-то запнулся.

– Выкладывайте всё!

– Не хочется дарить ИГИС миллиард долларов. С оружием, которым они обладают, они еще наломают дров. Недавно в Молдавии со скрипом запретили одной банде продать Исламскому государству ядерное оружие. Освободить вашего друга такой ценой – так не пойдет. Мои люди не получат приказа вам помочь.

– Журналист, обезглавленный онлайн, – вы себе это представляете?

– Возмущение людей длится в целом от десяти секунд до одной минуты. Они уже привыкли.

– Я вмешаюсь в это дело.

– Вы заранее проиграли. Вас уберут. Мы или другие. Не волнуйтесь и приготовьте деньжат, чтобы забрать голову вашего товарища. Но я вам ничего обещать не буду.

Джордж встал из-за стола.

27

Однажды Брюс с Марком в пух и прах проигрывали одной разбушевавшейся сборной, до конца игры оставалось всего двадцать минут. Они уже начинали нервничать. Брюс тогда играл в форвардах, Марк – в задних рядах. В итоге – три реализованные попытки, удачный штрафной и победа на последней секунде матча.

Но теперь дела обстояли хуже, потому что они были уже не вместе. Марк предпочитал сдохнуть, предпринимая что угодно, чем ждать смерти Брюса, опустив руки.

– Мнения «МІ 6» и «МІ 5» не всегда совпадают, – прошептал Смит.

– Ваша служба занимается Соединенным Королевством, а не внешними связями.

– Иногда существуют мостики. Мой коллега может показаться грубоватым, но он исключительный профессионал, очень педантичный. Я довольно близок с премьер-министром, который не хотел бы увидеть видео с отрубленной головой шотландского журналиста. Такой прискорбный спектакль мог бы спровоцировать досадные волнения и привести к спаду его популярности.

Так-то лучше.

– Ему не надоедает поставлять уйгурам оружие?

– Сначала мы обсудим сумму, затем договоримся: часть – наличными, другая часть – военной техникой, которую мы берем на себя. Это будет военная техника в не совсем пригодном состоянии. Наши специалисты – одни из лучших в этой области. Наконец, и это совсем немаловажно, мы поработаем с двумя-тремя лидерами уйгуров, чтобы мятежные группировки пошли друг на друга. Об освобождении Брюса будут кричать первые полосы всех газет и журналов, и рейтинг премьер-министра молниеносно возрастет. Вот что должно быть в теории. А как на практике – неизвестно.

– Есть ли у вас реальные средства воздействия?

Смит покачал головой.

– Увеличение наших кадров на пятнадцать процентов, в особенности привлечение GCHQ, службы по электронной защите информации.

– Я предполагаю, это не бесплатно?

– Ничто не бесплатно в нашем гнусном мире.

– Что вы хотите в обмен на вашу помощь?

– Правду, которую, возможно, трудно будет озвучить.

– Правду о чем?

Смит использовал кнопку вызова официанта, чтобы заказать кофе и коньяк ХО.

Не был ли Марк похож на проголодавшуюся рыбку, которая вынуждена глотать наживку, зная, что это ее убьет? В этой рискованной игре правила устанавливал противник.

– Нам нужно поговорить про Святого Джона. Вы хорошо знали своего отца?

– Насколько это было возможно.

– Загадочный человек, даже для нас. Красивая официальная биография, с датами, контрактами, подробной структурой империи. Даже как-то скучновато. Мы копали под него, поскольку видели, что он становился важнейшим человеком. Всё оказалось правдой, настолько правдой, что это наверняка скрывало что-то за собой.

– Мне кажется, у вас немного извращенная фантазия.

– Вы правы. И я всегда чувствую, где что-то неладно. Мне поручили связаться с вашим отцом, чтобы уговорить его работать на нас, и я ощущал себя довольно неловко, так как не особо соображал, что нужно делать. Но общение с ним оказалось очень дружелюбным. Святой Джон никогда бы не пожертвовал своей свободой, и шантаж не прокатил бы. То, что он мне предложил, понравилось моему начальству. Речь идет о подразделении Кадран.^[382] Одно из лучших ваших творений.

Принимать глупый вид – это целая профессия, Марк чувствовал себя в ней всего лишь аматором.

Но занавес приподнялся: вот о чем, похоже, отец хотел поговорить с ним по-настоящему.

– Миллард все равно рано или поздно поднял бы эту тему, – продолжил Смит. – Но раз уж мы встретились с вами, пора рассказать вам о том, что Святой Джон не занимал нейтральную позицию по отношению к борьбе с исламским терроризмом, раковой опухолью нашей планеты, и так нездоровой. Поэтому он создал подразделение Кадран, занимающееся изготовлением военных летательных аппаратов, невидимых и неразличимых. Продолжительность работы – сорок восемь часов, максимальная скорость – до шестисот километров в час, размах крыльев – около двадцати метров, автоматическая синхронизация с самолетами, вертолетами и наземными войсками. И возможность бить по цели с невероятной хирургической точностью, например по джихадистам, находящимся в селе посреди гражданского населения. Небольшое чудо, которое производит ваш тайный индийский завод, где работают местные, американцы и швейцарцы. Перспективы: сокращение размеров устройства до минимума, управление дроном с помощью обычного ноутбука. Непревзойденное оружие. Я надеюсь, вы не откажетесь от нашего неофициального контракта?

– К чему он меня обязывает?

– К тому, чтобы продолжать ваши исследования и гарантировать нам эксклюзивность.

– Вам… и вашему большому американскому брату.

– Мы с вами говорим на одном языке. Европа – это Вавилонская башня. Мы не ошиблись, покинув ее. Когда она обрушится, Соединенное Королевство не окажется под ее обломками.

– Если Святой Джон посчитал нужным создать дивизию Кадран, у меня нет никаких намерений прерывать этот налаженный процесс.

Лицо Смита выдало облегчение. Марк казался непоколебимым человеком, но иногда вел себя непредсказуемо.

– Вы оказались сговорчивы, поэтому мы можем начинать операцию по освобождению Брюса, исходя из тех условий, на которые я вам указал.

– Я добавляю еще одно: мое присутствие на месте.

– Это невероятно опасно.

– Вы наверняка изучили мое дело, то есть вы должны знать, что я неплохо владею оружием и что я успешно прошел обучение в спецназе. В случае если дело пойдет хреново, я смогу быть полезным.

– Брюсу повезло, что у него есть такой друг, как вы.

– Это скорее мне повезло иметь такого друга, как он. На мой взгляд, это уникальная личность и последний на свете по-настоящему свободный человек.

– Ему это дорого стоит. И вам тоже.

Смит медленно постучал кончиком указательного пальца по окружности бокала с коньяком. Хрусталь зазвенел.

– Что касается убийства моего отца… Вы продвигаетесь?

28

Ответа пришлось ждать долго.

– Вопрос заключается в следующем: кем на самом деле является Святой Джон?

Марк внезапно осознал, что никогда не решался спросить у своего отца о его прошлом. Во время встреч они говорили только об империи и о том, что нужно делать для того, чтобы ее развивать.

– Джон Водуа родился в Сен-Морисе, в Швейцарии, кантон Вале, – уточнил Смит. – Именно здесь сохранилось древнейшее в мире христианское аббатство. Отец – столяр, мать – домохозяйка, он был единственным ребенком в семье. Получил отнюдь не традиционное образование: подросток стал камнетесом и объездил с этим всю Францию. И это не имело ничего общего с велотуром. У строителей, которые в старину возводили соборы, была такая традиция: объезжать Францию от Кайенны до Кайенны,^[383] то есть останавливаться там, где будущих подмастерьев накормят и приютят и где бы они смогли научиться секретам своей профессии, особенно Искусству Линии, сложной, но очень практичной геометрии, которую изобрели еще древние египтяне. Подросток исколесил весь Шестиугольник,^[384] потом и добрую часть Европы, затем основал предприятие по выполнению заказов по строительству. На какие средства? Его родители умерли, наследство, которое он получил, было довольно скромным. Я сделал вывод, что ему по пути встретился какой-то меценат, который и профинансировал его проекты. Предприятие развивалось молниеносно. Покупка компаний, оказавшихся в затруднительном положении, создание инновационных сообществ, прибыльные вложения. Джон Водуа ворвался в мир бизнеса с силой быка для корриды и умом волка. Никто не заметил, как быстро он стал на ноги. Его враги остались ни с чем. Трудяга и первоклассный игрок в шахматы, Джон Водуа всегда имел варианты ударов в запасе, он превосходно умел адаптироваться ко всему и, казалось, мог предсказать будущее, словно ясновидящий. Единственная трагедия: смерть его супруги, несравненной леди с миллиардами, во время родов.

У Марка, ошарашенного рассказом Смита, было такое ощущение, что он наконец узнает своего отца.

– Бизнесмен такого полета, безусловно, привлекает внимание наших служб, – продолжил Смит, – особенно когда он размещает в Лондоне, где вы родились, жизненно важные органы своей империи. В общем, мы копали под него по максимуму, и это было совсем непросто, так как Святой Джон довольно недоверчив и хорошо охраняем. К счастью для нас, всегда можно найти охочих до разговора людей, с более или менее серьезными финансовыми трудностями, гордых тем, что знакомы с личностью подобного масштаба. Благодаря такому источнику мы получили удивительную информацию.

Марк замер и напрягся. Неужели он узнает, что его отец был сущим дьяволом, связанным с мафией или чем-то похуже?

– Первая неожиданность: Святой Джон был честен. Для человека такого уровня это было невероятно. При этом – никаких скрытых счетов, вымогательств или взяток. Он сражался, как гладиатор, брал штурмом самые опасные крепости, но оставался в стороне от всякой коррупции. В общем, он заслуживал свое прозвище. Вторая неожиданность: отсутствие порока. Ни женщин, ни наркотиков, ни азартных игр… Нет никакой возможности его прижать. Он думал только об укреплении своей империи. Безнадежно, не так ли?

– Смотря для кого.

– И вдруг неожиданно – лучик света! Один из наших агентов, которого я назову сэр Чарльз и который только-только вышел на пенсию, захотел меня видеть срочно и в полной секретности. Он был преподавателем истории религий и собирал информацию о масонских ложах, таких как Орден розенкрейцеров,^[385] Орден тамплиеров^[386] и других более или менее оккультных движениях. Загадочная правда про вашего отца: он принадлежал к сообществу Бродячих Волков, некоему союзу зодчих, стать членом которого было практически невозможно. Всё, что мы знаем об этом движении, – это то, что оно сформировалось в конце XVIII века вследствие серии пыток и что члены этого движения из поколения в поколение передавали друг другу тайну числа, которое, без сомнения, являлось ключом к устройству этой организации, о котором знали еще издавна. Но сэр Чарльз узнал об этом гораздо больше. Во время раскопок в Пальмире он завязал дружбу с сирийским археологом по имени Халед Аль-Ассад, специалистом и защитником города, который Исламское государство решило уничтожить. Отказавшись сдаться, он был обезглавлен фанатиками Аллаха. Предчувствуя худшее, он успел рассказать сэру Чарльзу о сообществе Девяти, так называемых Высших неизвестных, которые существуют со времен античности и пытаются помешать нашему замечательному человечеству погрязнуть во мраке. Все они были алхимиками и производили золото, одновременно материальное и духовное.

– Красивая легенда!

– Но не для сэра Чарльза, который вручил мне целый чемодан с документами, заслуживающими внимания. Чувствуя, что сообщество находится в большой опасности, а сам он близок к скорой гибели, Халед спросил у своего гостя, сможет ли он объявить тревогу. Сэр Чарльз согласился быть посредником. Вскоре он получил соответствующий сигнал, который означал, что Халед убит и что необходимо спасти то, что еще может быть спасено: «Operate Sphinx». Рюмочку коньяка?

Марк волновался, и ему нужно было выпить. Он ведь думал, что способен управлять миром и что мир вращается так, как ему хочется, но, оказалось, он в этом мире ничего не понимал. «Пришло время поговорить по-настоящему», – писал его отец, но его отца уже не было в живых.

– Вы, как регбист, знаете, что такое удар. Сэр Чарльз ударил меня, ваш друг Брюс ударил Чарльза. В итоге все валяются на земле, со штрафами и синяками.

– А вы – судья.

– За это мало платят, но кто-то же должен этим заниматься.

– И вы отправили Брюса прямо на войну.

– Китайцы – очень осторожный и очень подозрительный народ. Они знают почти всех наших агентов, которые работают на их огромной территории, и ненавидят, когда вмешиваются в их дела. Брюс был идеальным корреспондентом. Сэр Чарльз закончил свое исследование и назвал Брюсу имя Высшего неизвестного, с которым нужно было связаться: Чжан Дао.

– И дело провалилось.

– Не совсем так, но в целом – да. За территорией велось наблюдение. По официальной версии, археолог Чжан Дао погиб в результате несчастного случая. Все китайские службы были направлены на него, и любой мало-мальски подозрительный человек, который захотел бы с ним пообщаться, был обречен.

– Вы об этом знали?

– Нет.

– И это не вы уничтожили моего отца?

– Не я.

– Доказательство?

– Если бы империя доставляла нам серьезные неприятности, мы бы убрали и сына.

Воцарилась тягостная тишина.

– Во что вы играете сейчас?

– Вашего отца убили, потому что он финансировал Высших неизвестных, то есть был их патроном. Из девяти человек убиты четверо: Святой Джон, афганец Масуд Мансур, сириец Халед и китаец Чжан Дао. Остается пятеро.

– Вы их знаете?

– Конечно, нет. Со смертью Чжан Дао след оборвался. Если кто-то и может собрать все пазлы, то это Брюс.

– Это вас и интересует?

– Я любопытен по долгу службы. Обычно моя работа довольно скучная и однообразная: всякие жучки, тараканы и паразиты, которых нужно уничтожать средствами для истребления насекомых с помощью медиа. Кропотливая и скрупулезная работа. На этот раз она сложная и опасная.

– Кто хочет уничтожить оставшихся в живых?

– Не имею ни малейшего понятия. Мое начальство считает, что это не так уж и важно. Кто может верить в эту глупую историю?

– Тогда зачем пытаться освободить Брюса?

– Потому что у него, по мнению правительства, есть два очень назойливых недостатка: он журналист и шотландец. Полный комплект.

– Дальше?

– Или у нас ничего не получается – и мы смиряемся с жестокостью исламистов, или нам удается освободить Брюса – и мы продемонстрируем всем качество наших ударных сил.

– А «Сфинкс»?

– Это будет уже ваша с Брюсом проблема. Высшие неизвестные стремятся к тому, чтобы сохранить мир, а это не имеет к нам никакого отношения. Когда у нас на плечах Соединенные Штаты, Европейский Союз и всё более прогрессирующее распространение ислама – не остается времени мечтать.

– Что делаем по факту?

– Встречаемся завтра в восемь часов в «МІ 6». Джордж расскажет нам, как он планирует провести операцию.

29

Проливные дожди обрушивались на Ангкор, город-храм, построенный кхмерскими императорами между IX и XIII веками, в эпоху, когда в Европе активно возводили соборы. В наше время осталось мало желающих посетить эту архитектурную жемчужину Камбоджи, которая медленно оправляется от варварства красных кхмеров, еще недавно воспеваемых интеллектуалами.

У Самбора больше не будет экскурсионных групп. В восемьдесят два года благодаря алхимическим лекарствам, которые он сам же и изготавливал, очень почитаемый старик был еще в состоянии подниматься по ступеням храмов и рассказывать всем интересующимся о чудесах этой сложнейшей архитектуры, символизирующей ось мира, которая воплощена в виде каменного храма-горы, выступающей из вод первичного океана. Зодчие соорудили здесь мощнейший духовный центр, и Самбор имел честь в нем проживать. Каждая секунда была для него победой над смертью и пытками, которым красные кхмеры подвергли его родителей, супругу и двух сыновей. Ему удалось спасти только свою дочь, Апсару, двадцативосьмилетнюю девушку, которая своей красотой напоминала скульптуры богинь Ангкора.

Они выжили, спрятавшись недалеко от храма, в соломенной хижине на сваях, где у них была только вода и растения. Когда закончился весь этот ужас, беглецы попытались привести в порядок разрушенный город. Забыть пережитое они были не в силах, но старались вернуться к нормальному существованию.

Однако жизнь Самбора нормальной никогда не была. Он был одним из девяти Высших неизвестных и обладал, кроме прочих талантов, даром предчувствовать опасность. Трижды они с дочерью убегали из хижины и прятались в лесу прямо перед налетом убийц.

Помимо работы с туристами, старик зарабатывал на жизнь изучением храма, вход в который находился с западной стороны и через который он попадал прямо в свою алхимическую лабораторию, его небольшое святилище, ставшее для него домом. Его дочь содержала что-то вроде аптеки, где продавала изготовленные отцом лекарства.

Согласно традициям Высших неизвестных, их наука служила излечению души и тела. Благотворное влияние их молитв и напевов, усиленное священными местами, воздвигнутыми их предшественниками, выходило за рамки их географического существования и создавало что-то вроде защитной оболочки вокруг земного шара, где ранее обитали боги.

Из-за распространения разного рода фанатизма и развития технологий, лишающих человека возможности думать и размышлять, задача Девятерых, разбросанных по всему свету, всё более и более усложнялась. Материализм и глупость торжествовали, и не было ни одного государства, способного, как в античные времена, воспеть союз неба и земли, основываясь на справедливости. Как гласила одна из заповедей даосизма:^[387] «В плохом государе виноват его народ».

Впервые Самбор пережил сильный шок в галерее третьего этажа храма, где приверженцы традиционных обрядов собирались на медитацию. Ужасающее видение взрывающегося в полете самолета. И лицо Святого Джона, Высшего неизвестного, который обеспечивал связь между членами сообщества.

Убийство.

Покидая это место, обреченное на тишину и покой, Самбор почувствовал сильную боль в солнечном сплетении, у него перехватило дыхание. Он долго приходил в себя, прежде чем смог дойти, медленно и нерешительными шагами, до аптеки дочери.

Искаженное лицо отца встревожило девушку.

– Иди скорее, Апсара, у нас мало времени.

Взволнованная, Апсара помогла ему: расстояние, отделявшее их от лаборатории, казалось бесконечным.

Самбор приподнял половицу. Из тайника он достал деревянную коробку и вручил ее дочери.

– Ты найдешь тут деньги, британский паспорт и запечатанный конверт. Открой его только тогда, когда будешь в безопасности у твоей подруги Примулы Фонг, в Исландии. Когда ты ознакомишься с содержанием – действуй в зависимости от обстоятельств. И никогда не возвращайся в Камбоджу.

Апсара, привыкшая подчиняться отцу, которого она боготворила, не согласилась.

– Я не уеду без тебя.

– Они приближаются, быстрее уезжай из Ангкора.

– Они?…

– Те, кто получил приказ меня убить. На этот раз я увидел, что не ускользну от них. А если мы попытаемся убежать вместе, нас обоих уничтожат.

– Я отказываюсь тебя бросить!

– Будь благоразумной, прошу тебя. Я поручаю тебе важнейшую миссию. Мое тело истощено, и я буду молить душу отправиться в безграничные страны. Убийцы найдут только труп.

– Предупредим полицию, она…

– Именно полиция получила приказ избавиться от меня. Не теряй больше ни секунды.

Самбор нежно поцеловал дочь, которая не смогла сдержать рыданий.

– Быстрее, дитя мое, и не забывай молиться богам. Мы еще увидимся.

С тяжелым сердцем Апсара бросилась бежать не оборачиваясь. Она договорилась с водителем такси о стоимости долгой поездки и закрыла глаза, чтобы запечатлеть в памяти лицо своего отца, который так часто спасал ей жизнь.

Минут через десять она услышала сильный шум, который вырвал ее из размышлений.

Это была сирена полицейской машины, которая на полной скорости промчалась мимо такси по направлению к Ангкору.

30

– Привет, паренек, – поздоровался Брюс. – Не слишком ли ты далеко забрался от своей родной Азии?

Маленький китаец с круглой головой положил на пол лепешку и бутылку воды, которая повидала в жизни много.

– Вы довольны отелем, господин Брюс?

– Были и похуже.

– Ваша жизнь в моих руках.

– Если ты думаешь, что я стану плакать – брось это дело. И не надейся, что заставишь меня паниковать перед камерой.

– Нам следовало бы отрезать вам голову, чтобы показать, что справедливость Аллаха не пощадит ни одного неверного.

– Лучше бы ты забыл о своих глупостях и почитал Лао-цзы.^[388]

– У народа уйгуров свои традиции.

– Джихадист заговорил о традициях!

– Мы выиграли, здесь и везде.

– Здесь – это где?

Китаец ухмыльнулся.

– Вас это, видимо, заинтересовало.

– Я очень любопытен.

– Вы считаете себя сильным, как и все те, кого мы раздавили. Европа на протяжении веков сражалась с Пророком. А сегодня она помогает ему.

– Чем ты занимался раньше, пока не стал террористом и захватчиком?

Первоклассный интервьюер и специалист по исповедям, Брюс чувствовал, что парню хотелось поговорить, как павлину распустить свой хвост.

– Был преподавателем математики. Политическая полиция охотилась на меня, потому что я вербовал студентов в джихад. Возрождение халифата, как на Востоке, так и на Западе, позволит нам установить шариат во всем мире. И я решил сражаться в первых рядах. Наша цель – Аллах, наш господин – Пророк, наш закон – Коран, наша дорога – джихад.

Брюс набросился на принесенную лепешку. Она была еще теплой и довольно вкусной.

– И когда же ты будешь рубить мне голову?

– А над этим нужно подумать. Вы – жертва необычная.

А вот тут уже дело запахло выкупом.

– Сколько ты хочешь? У меня как минимум тысяча долларов на счету в банке.

– Маловато для журналиста вашего полета.

– Мог бы довольствоваться и этим.

– Ваш работодатель очень богат. А нам нужно оружие.

Марк, должно быть, уже получил счет. Огромная сумма, вполне возможно, что неприемлемая. Уйгур играл с ним, как кошка с раненой мышкой.

– Вы – наша лучшая добыча с тех пор, как мы работаем на легион Аллаха. Вот почему у вас исключительные условия заключения. Обычно к заключенным не относятся с таким вниманием.

Преподаватель математики исчез.

Брюс доел свою лепешку и глотнул что-то похожее на жидкость для мытья посуды. К счастью, у него был железный кишечник. Но рано или поздно придется лечить диарею и множество других неприятностей. Хотя бы ради шутки нужно будет постараться с ними справиться.

Десять против одного за то, что он находился в самом сердце сирийской пустыни. Китайские службы, которые сцапали человека, с которым он должен был связаться, Чжан Дао, избавились от него, передав уйгурам. Убийство решили совершить за границей. Но Брюс был связан с империей Водуа, и его чувствительный нос уже почуял запах денег. За определенную сумму даже избранные Богом вложат свои сабли в ножны.

Это не мешало Брюсу думать о побеге. В этой пещере он был свободен в своих действиях, и ему нужно было собрать как можно больше информации в надежде обнаружить какое-нибудь слабое местечко.

Часто тупоумные подчиняются военной дисциплине. Обход часовых, часы приема пищи, гигиеническое ведро, которое приносят и уносят, и особенно пять ежедневных молитв. Иногда закрадывается некая ошибка, и ее нужно изучить.

Для начала нужно осмотреться и прийти в себя, а для этого есть чудное лекарство: сон. Брюс спал на куче камней в любое время дня и ночи.

И потом, он был не один. Странная сила связывала его с Брюсом Младшим, этим маленьким ясновидящим, который чувствовал, что Брюс жив, и дарил Примуле искорки надежды. Это было очень странное ощущение, но оно помогало.

И Марк.

Марк, который искал его везде и который не позволит ему упасть в черную дыру.

31

Марку хотелось успокоить Примулу, сообщив ей, что он делает всё возможное для освобождения Брюса, но он не хотел подавать никаких сигналов, которые мог бы перехватить какой-нибудь враг в засаде или вынужденные союзники вроде британских служб. А потому он решил не отправлять ей электронное сообщение, пусть даже защищенное, но использовать самый надежный метод: короткое сообщение, написанное собственной рукой, которое Примуле доставит курьер.

Успокоить… Это не совсем подходящее слово. Примула слишком много пережила в жизни, чтобы оставатьсянаивной, а Марк не хотел ее обманывать. Поэтому он написал всего лишь одну фразу: «Я начинаю схватку». Примула, благодаря тому, что вынуждена была смотреть матчи по регби вместе с Брюсом, поймет, что решающая операция шла полным ходом.

Сидя на месте своего отца, на заднем сиденье «роллс-ройса», Марк думал о несчастьях, которые ему довелось пережить. Раньше он тщеславно верил в то, что имеет власть над частью мира, а сейчас он был похож на потерпевшего кораблекрушение и оказавшегося на затерянном плоту посреди океана.

Но теперь, по крайней мере, Марк знал, о чем Святой Джон хотел поговорить с ним по-настоящему: о Высших неизвестных. Эта тайна была смыслом его жизни, и он хотел передать ее своему сыну. И кто-то помешал ему самым радикальным способом. Без сомнения, это был «новый государь», который посчитал нужным избавиться от противников, мешающих распространению его власти. Чудак во главе мощной и решительной организации. Кем бы он ни был, Марк вытащит его из логова.

Но прежде чем организовывать на него облаву, нужно найти Брюса. Вдвоем они никого не боялись. Тем более что шотландец знал его след.

Марк позавтракал вместе с Леви, которому, как он того и опасался, не удалось расшифровать закодированные записи Брюса. Он разобрал только одно слово: «Сфинкс». Остальное было слишком уж запутанным; безусловно, какая-то памятка, ключи от которой были только у автора.

Это плохо, конечно, но не столь уж и важно. Марк переходил к действиям и сконцентрировал все свои силы на цели, которую необходимо было достигнуть.

* * *

Зал заседаний «МІ 6» был настоящей выставкой компьютеров и мониторов. Смит был в костюме-«тройке» и шикарном галстуке, на Джордже была коричневая рубашка с короткими рукавами и велюровые брюки.

– С помощью ваших дронов, – сообщил он, – я приказал прочесать местность на Ближнем Востоке. Исключительные устройства. Сначала – распознавание объекта с помощью спутника, который также изготавливается на ваших заводах; затем – ликвидация объекта.

– А сопутствующий ущерб?

– Ничтожный. Мы не кричим об этом на всех площадях, но при некоторых обстоятельствах работаем эффективнее наших друзей американцев.

– Я полагаю, они осведомлены об этой операции?

– Нет, – ответил Смит, – ни они, ни члены НАТО. Это наше с вами личное дело.

– У нас все же будет союзник, но нейтральный и надежный, – уточнил Джордж, – Швейцария.

– Как посредники?

– Не только. Учитывая, что они знают местность, на которой мы будем работать, как свои пять пальцев, они предоставляют нам необходимые сведения.

– Это значит, что… Вы нашли тюрьму Брюса?

– Естественно.

Наконец хорошая новость!

Экран загорелся.

Фотографии, сделанные спутником. Деревушка в пустынной местности. С десяток домов, две пальмы, водоем, козы, вооруженные мужчины на посту.

Один из них пил чай.

Желтый.

– Логово уйгуров, – пояснил Джордж. – Гениальная идея. Мы бы никогда не догадались искать их здесь.

– И как вы их нашли?

– Каждый занимается своим делом. У нас еще есть свои парни на этой территории. Даже с осторожностью сиугруппа китайских мусульман не останется незамеченной. Иногда приходится и заплатить.

– В «МІ 6» часто очень расточительны, – посетовал Смит.

– Где Брюс?

– На одной из сирийских границ. На данный момент большего вам знать не нужно.

– Это точно или только предположение?

– Когда к нам поступила информация, мы изучили постройки изнутри с помощью одного из ваших дронов, оснащенного множеством систем определения и анализа объекта, начиная от теплоты тела человека и заканчивая плотностью его массы. Двое мужиков и одна баба, а также довольно большой тип, запертый в хижине. Он единственный не выходил.

– А если это другой заложник, не Брюс?

Джордж скрестил на груди руки.

– Мы не любители, а профессионалы. Описание вашего дружка совпадает волосок к волоску. Что насчет бабла? Об этом мы начали переговоры с главой подразделения уйгуров, бывшим преподавателем математики.

– Свой человек… У вас там есть свой человек!

Джордж удовлетворенно улыбнулся.

– Уйгуры клюнули на наживку, – объяснил Смит. – Они согласны на таких условиях: четыреста миллионов долларов наличными, столько же оружием.

– И Брюса освободят?

– Не его, – отрезал Джордж. – Его труп.

– Вы так предполагаете или вы в этом уверены?

– Уверен. Эти сумасшедшие очень жестокие. Единственный шанс вашего друга – это эффективная операция. Только профессиональная.

– И вишенка на торте – это я.

– Об этом нет и речи.

– Я действую инстинктивно, я не самоубийца. И мой инстинкт подсказывает мне, что я должен быть там.

– Я сказал: нет.

– Если господин Водуа хочет рисковать своей жизнью, – сказал Смит, – то зачем мешать ему в этом? Он служил в армии и вполне мог бы находиться в укрытии.

– А если его прикончат – кто будет виноват?

– Я, – ответил Марк. – Я подпишу документ о снятии с вас обязательств.

– В нескольких экземплярах.

– Джентльмены, – подытожил Смит, – всегда договорятся.

– Подпишем бумажки, – сказал Джордж, – и вы пройдете со мной. Будем усиленно тренироваться в течение трех дней, повышать вашу квалификацию. И поехали.

32

Брюсу повезло. К большинству заложников относились очень плохо, они были жертвами в руках садистов. Местный глава уйгуров развлекался тем, что болтал без умолку, минимум час в день, разглядывая узника, который принесет целое состояние и новое оружие его подразделению. А высшим удовольствием будет собственноручно обезглавить этого неверного и распространить эту сцену по всему миру.

Брюс внимательно наблюдал и запоминал каждую деталь. Благодаря маленькому подвальному окошку он не терял чувства времени, ориентируясь по лучам солнца. Механизм действий его тюремщиков, вдохновленных китайскими тюрьмами, не давал сбоя, с одним исключением: парень, который приносил ужин, накануне забыл запереть дверь на задвижку, о чем Брюс догадался по отсутствию характерного скрипа.

Это действительно лишь небрежность или же хитрая ловушка? Так проверять узника было маленьким удовольствием палачей. Если Брюс толкнет дверь, его будет ждать град ударов палками, чтобы легче было его сломать, или же… свобода?

Он не уступил первоначальному соблазну. Сначала нужно было определить, где он находится; потом – проследить за тем, забудут ли закрыть дверь во второй раз.

Единственное разрешение выйти – душ под наблюдением двух типов, вооруженных до зубов; третий выливал на Брюса ведро тепловатой воды. Пару секунд экстаза. Шотландца не смущал тот факт, что он был голым перед этими сумасшедшими. Он медленно вытирался полотенцем сомнительной чистоты и одевался. Навязчивая идея: обнаружить слабое место.

Пока – ноль.

Солнце садилось, глава уйгуров зашел в камеру.

– Торжественный обед. Курица и лепешка.

– У тебя есть хорошие новости?

– Начались переговоры. У вас хорошая рыночная стоимость.

«Марк суетится, – подумал Брюс, – но у этих чокнутых простой план: собрать деньжата, уничтожить меня, а потом продать мой труп».

– Вы не просто неверный, как другие.

– Ах да? И что же во мне такого милого?

– Вы очень известный и очень влиятельный журналист.

Казалось, улыбка не сходила с лица желтого. На самом деле у него с детства была приятная физиономия, но мимика отсутствовала напрочь, как если бы на месте лица была ледяная глыба, которая не может растаять. Он и убивал улыбаясь.

– И от этого у тебя встает?

– Я хотел бы, чтобы вы оказали мне услугу. Ислам выиграл, и вы должны всех известить об этом. Информировать людей – это ваша профессия. Тысячи молодых людей по всему миру объединяются, чтобы укреплять Исламское государство. Благодаря практике шариата они находят смысл жизни. А когда дети присутствуют на казнях плохих людей, они учатся тому, как нужно бороться со Злом. Надеюсь, вы не плохой человек?

– Худший из худших, паренек!

– У меня есть мечта: увидеть, как флаг Исламского государства развевается над Омейядским халифатом, в Дамаске. И это будет только одним из этапов. Я хотел бы, чтобы вы объявили о следующем. Вот бумага и ручка. Запишите то, что я вам скажу, и напишите статью, которую я буду распространять.

Шотландец скрестил руки.

– Мы плохо понимаем друг друга, папаша. Не рассчитывай, что я стану рупором твоих бредней.

– Это не бредни, это правда.

– Потому что сейчас ты мне расскажешь самую настоящую, чистую правду, да?

– Конечно.

– А ты не думаешь о том, что, если ты расскажешь всем о своих чокнутых выходках, у тебя появятся проблемы с новичками?

– Не будет никаких проблем, потому что мы выиграли идейную битву. 21 сентября 2015 года Генеральная Ассамблея ООН поставила Саудовскую Аравию во главе консультативной группы, предлагающей экспертов в Совет по правам человека. Европейский союз очень уважает турецкого президента, и наша вера распространяется повсюду. Тех, кто противится этому, считают расистами. Возрождая халифат на Ближнем Востоке, мы строим будущее. Миссия моей группы будет заключаться в завоевании Балкан, в ходе которого мы будем особо нацелены на две столь дорогие безбожникам стратегические зоны: Гибралтарский пролив и Суэцкий канал.

– Почему ты всё это мне рассказываешь?

– Потому что никто не будет сопротивляться. Напротив, уверенность в том, что всё будет именно так, наполнит ужасом сердца последних оппозиционеров. Они бросят оружие и перейдут в нашу веру.

Брюсу стало страшно. По-настоящему страшно. Впервые он видел перед собой, а не просто описывал монстра, способного всё уничтожить на своем пути.

– Я еще внесу некоторые уточнения, так как знаю, что вы требовательный журналист.

– «Сфинкс» – это тебе говорит о чем-то?

Уйгур задумался, не произнося ни слова. Брюс рассматривал черную шариковую ручку.

– Приведите пока в порядок эту информацию. Потом будем продолжать.

– И ты думаешь, что я верю в то, что в конце концов ты выдашь мой текст?

– Это мое дело. Мы выиграем эту войну, потому что мы любим смерть больше, чем вы любите жизнь.

33

Уйгуры откопали идеальное место, чтобы припрятать Брюса. Марк искал бы его скорее на территории самого Исламского государства, неподалеку от Ракки, но не тут, в глуши Голанских высот, с сирийской стороны, недалеко от израильской границы.

Да уж, ничто не очевидно. В нескольких сотнях метров различные группы фанатиков потрошили друг друга: Фронт аль-Нусра, метастаз Аль-Каиды,поддерживаемый Соединенными Штатами, Саудовской Аравией и Францией; воины Исламского государства, которых содержали страны Залива и Турция; армия шиитов, оружие которым поставляла Россия и Иран; и несколько неопределившихся, но далеко не менее жестоких племен. В этом адском котле люди ежедневно убивали друг друга во имя Аллаха. И израильтяне наблюдали за ситуацией внимательным взглядом швейцарских военных.

Джордж, облачившись в униформу спецподразделения, представил Марка начальнику передового поста. Тридцатилетний швейцарец, родом из кантона Фрибур, с безупречной бородкой, живым взглядом и выступающим подбородком, на вид был обеспокоен.

– Ну как у нас дела, Никлаус?

– Дела не продвигаются. Благодаря сателлитам нам удалось уловить вашего паренька, пока его обливали водой.

Швейцарец показал фото.

Это действительно был Брюс. И он совсем не похудел.

– Сколько противников?

– Около двадцати уйгуров. И все профессионалы. Три дня назад они отбили атаку аль-Нусра. Наступающие уничтожены, у китайцев – ни одного раненого.

– Как переговоры?

– Всё то же самое. Они хотят денег и оружия, после этого они вернут нам заложника.

– Другими словами, они отдадут нам его отрубленную голову вместе с почтовой бомбой.

– Вполне возможно.

– А что с местностью?

– Минное поле вокруг деревни, много дозорных, днем и ночью.

– Каковы наши шансы получить заложника целым и невредимым?

– Где-то между нулем и одним процентом, если быть оптимистом.

– Это по моей части, – заверил Марк. – Лучший момент для наступления?

– Перед рассветом.

– У вас есть точное описание места?

Швейцарец провел гостей в свой штаб. Они прошли мимо жизненно важного элемента, водоема, поднялись по металлической лестнице и достигли командно-диспетчерского пункта с бронированными стеклами в окнах. Жители кантонов Водуа, Вале и Люцерн направили свои сверхмощные бинокли на окрестности.

Разграбленные виноградники, сожженные поля, повсюду валяется щебень, обломки телег и джипов, дома разрушены.

О ноги Марка стала тереться многоцветная кошка.

– Ценное создание, – заметил швейцарец, – она ловит скорпионов, которые кишат в округе. Эти заразы любят забираться прямо в ботинки. Без этой кошки многие бы пострадали от них. Хотите увидеть мишень?

Масштаб увеличения впечатлял. Марк различил строения и охрану.

– Мы находимся тут, – напомнил Никлаус. – И речи не может быть о том, чтобы вмешаться, даже если мы захотим.

– Мы не требуем этого от вас, – подтвердил Джордж, – к тому же мы вообще никогда не существовали.

– Это меня устраивает. Вы уверены, что вас там не ухлопают?

– Риски профессии. Мы всё же хорошо проинформированы.

Отношения между англичанами, верными последователями американцев, и израильтянами оставляли желать лучшего. Но в «МІ 6» умели приспосабливаться, и те, кто вели переговоры, уговорили своих еврейских коллег не только не мешать операции, но даже немного помочь, в обмен на полезную для израильской безопасности информацию.

Пришло время составлять план.

– Вы всё еще хотите участвовать? – спросил Джордж.

Марк утвердительно покачал головой. Он был хорошо подготовлен, и чувство того, что он будет там незаменим, не покидало его.

– Вы будете держаться сзади, в укрытии, с двумя из моих парней, десять других пойдут по узкой тропинке, где нет мин.

На экране превосходно были видны мины. Анализ почвы, сделанный с помощью дронов, оборудованных камерами и компьютерами, был удивительно точным.

– Чтобы разрушить их арсенал, столовую, спальню и командный пункт, – объяснил Джордж, – мы будем использовать новейшее оружие русских, маленькое чудо: «TOS-1 Буратино». Это тяжелая огнеметная система необычного типа, соединяющая в себе подрывной заряд и резервуар с воспламеняемой жидкостью. Ударная волна и очистка от противника гарантированы. Пророссийские сепаратисты в Украине очень ею довольны. Если останутся выжившие – закончим вручную. Всё, собираемся.

Каждый запомнил расположение позиций, но для подстраховки использовали устройство, изобретенное империей Водуа: часы, которые отдавали и получали сигналы и обладали GPS-навигатором. В случае опасности мигала красная кнопка.

Марк надел часы на запястье, затем ему выдали пуленепробиваемую куртку, легкую и в то же время мягкую на ощупь, также изготовляемую в ателье империи Водуа, чтобы, не привлекая ненужного внимания, обеспечить безопасность лиц, которым угрожают. Она могла изменять размер и цвет и, в случае необходимости, выглядела довольно элегантно.

Марк проверил оружие, выданное Джорджем: девятимиллиметровый «P 226 SISigSauer» на шестнадцать патронов. Легкий в применении, шальные бронебойные пули.

– Будьте осторожны, – предупредил швейцарец, – эти уйгуры чокнутые. Мне кажется, мы изучили все их системы защиты, а ваша стратегия действий превосходна. Это-то меня и беспокоит.

– Возможно ли подкрепление?

– Нет, деревня изолирована, и мы постоянно наблюдаем за окрестностями. Пока ничего. Ваша операция будет такой молниеносной, что потенциальная помощь просто не успеет к ним.

Оставался гнусный вопрос, который никто не решался задать: а вдруг какой-то фанатик зарежет Брюса до того, как его вытащат из этой крысиной норы?

Но как говорил Святой Джон: «Пока у нас нет выбора, мы свободны». Времени для шуток уже не было.

34

Брюс страдал от жуткой мигрени, виски просто разрывались, а кишечник, казалось, совсем сдал. К тому же преподаватель математики весь вечер надоедал ему своим курсом теологии Корана, время от времени переключаясь на план разрушения Суэцкого канала, который на первый взгляд казался утопичным. Но с 11 сентября 2001 года нужно было опасаться милых мальчиков, вежливых и образованных.

Брюс сделал записи, к большому удовлетворению китайца, который уже видел себя лидером международного терроризма благодаря статье знаменитого журналиста, голову которого он покажет на камеру.

Заснуть невозможно.

Тем более невозможно, что после того, как преподаватель ушел, Марк не услышал клацанья засова.

Он подумал о дорогих ему существах: жене, сыне, собаках и о своем друге Марке. Он, наверное, страшно суетится, пытаясь его найти. И если ему это удастся, уйгуры прикончат свою жертву по малейшему сигналу тревоги.

Единственный видимый шанс: заплатить выкуп. Но у Брюса были небольшие сомнения по поводу честности преподавателя математики. С его точки зрения, отдать труп безбожника – значит выполнить свой моральный долг.

Если Брюс и выберется отсюда – он будет обречен. А исходя из того, что, скорее всего, его держали в этой клетке прямо посреди пустыни, ему понадобится машина. Дважды он слышал шум мотора. Это наверняка плановая проверка механизма. Только бы эти сумасшедшие оставили ключ зажигания в машине… Лучше было бы избежать плохого детективного сценария, когда тачка не заводится в самый неподходящий момент. Затем – неизвестное направление. Но прежде нужно будет переплыть настоящий океан, кишащий акулами.

Подходящий момент: молитва перед рассветом. Уйгуры не шутили с практикой культа. Брюс сосредоточился, и лицо его непоседливого парнишки всплыло перед глазами. Что это означало? Что нужно было ждать или действовать?

Медленно, очень медленно, он начал открывать дверь. Никакого скрипа. Никакой реакции. Он выглянул в образовавшуюся щель.

Никого.

Налево – место, где его обливали водой, направо – кучи ящиков, впереди – задняя сторона дома.

Шотландец выбрался из своей тюрьмы.

Головокружение.

Свобода кружит голову.

Несколько секунд, чтобы прийти в себя, шаг налево, еще один, второй, третий. Судя по звукам, которые он слышал, машины стояли где-то там.

Два уйгура, обращенных к Мекке. Молитва. Брюс выбрал удачный момент. Сейчас или никогда.

В десяти метрах – джип.

Не бежать, чтобы песок не скрипел под ногами, сесть за руль.

Ключа нет.

– Вы ищете это? – спросил преподаватель математики, доставая ключ.

Брюс вцепился в руль.

Уйгуры столпились возле своего главаря. Ловушка сработала.

– От меня не убежишь. Вы сделали ошибку, обманув мое к вам доверие, и заслуживаете наказания. Завтра переговоры должны закончиться, и мы получим то, что нам причитается, поэтому нам нужна ваша фотография в отличном здравии.

Вспышка цифрового фотоаппарата. Преподаватель проверил.

– Не хватает улыбки, но и этого будет достаточно. А сейчас – наказание.

Китайцы вытащили свои дубины. Брюсу удалось бы увернуться от одного или двух ударов, но тогда бы они посыпались градом и он был бы жестоко избит.

Преподаватель нервным жестом дал знак начинать.

И тут – вторая вспышка, определенно сильнее первой. Сноп огня отбросил уйгуров, и волна, как торнадо, подхватила Брюса и отбросила в сторону пустыни.

* * *

Один снаряд на здание, за исключением того места, где была тюрьма шотландца. Никаких ошибок в расчетах, меткие выстрелы, попадание прямо в цель. Местность освобождена, члены подразделения начали отступать, все в боевой готовности. Джордж бежал во главе, готовый отреагировать на малейший признак сопротивления.

Марк и двое других парней замерли на краю дороги, между минами. Здания горели. Фактор внезапности сработал, это полный успех. При условии, что Брюс еще жив.

Один из двух англичан упал лицом на землю с перерезанной глоткой. Марк, отпрыгнув в сторону, увернулся от ножа одного из трех уйгуров, который выпрыгнул из укрытия, вырытого в песке.

Второй англичанин боролся с противником. Марк перекатился по земле и выстрелил, целясь тому в голову. «SigSauer» его не разочаровал. Пули пробили черепа уйгуров. Но для обоих англичан все было кончено.

В деревне – сущий ад. Столпы пламени поднимались высоко в небо, повсюду стоял смрад горящих тел.

– Брюс, – прокричал Марк, – где ты?

35

Выбравшись из этого пекла, Джордж и его люди кинулись вытаскивать неподвижное тело Брюса. Одежда на нем была разорвана, пропитана кровью, и он, казалось, был совсем плох.

– Ничего серьезного, – заверил Джордж, – он оглушен взрывом. Большая часть противников уничтожена.

Он заметил трупы двух своих товарищей и троих уйгуров. Его лицо не выдало ни малейших чувств.

– Хорошая работа. Грузим наших и смываемся.

Джип летел на полной скорости, направление – военный аэродром и Лондон. Врач занимался Брюсом, который после болеутоляющего укола спал как младенец.

– Мы побродили по месту, – начал Джордж. – Ваш друг вышел из камеры, он мог бы погибнуть. Как только он проснется – допросим его.

– Что, простите?

– Мы должны знать то, что известно Брюсу. Двое парней погибли ради его освобождения.

– А если он откажется?

– Это исключено.

– Вы уверены, что поступаете демократично?

– Вы находитесь в лапах у «МІ 6». И главный здесь – я.

* * *

Неприметная вилла на юге Лондона, посреди парка, огороженного высокими стенами и превосходно защищенного. Комната с медицинским оборудованием для Брюса, другая – для Марка. Полный современный комфорт, правильное питание. И все же – тюрьма и изоляция. Бронированная дверь, ни телевизора, ни радио, никакого способа общаться с внешним миром. Только «Таймс» и детективные романы.

Пока Марк бил ногами в дверь, Брюс проснулся. У него всё болело, и он ощупал себя с головы до ног. Вроде всё на месте.

Зарешеченные окна, белые стены. Металлическая дверь распахнулась.

Показался Джордж, в клетчатой рубашке и спортивных штанах.

– Тебе лучше, Брюс?

– Не могу вспомнить твою физиономию. Ты вообще кто?

– Парень, которому нужно расшевелить твою память. Обожаю признания.

– Я тоже. Поэтому мы с тобой не сможем договориться.

– Я освободил тебя и потерял из-за этого двух своих людей. Ты должен рассказать, зачем ты там находился и почему тебя задержали.

– Принеси виски. И хорошего. От эмоций хочется пить.

Джордж позвонил. Охранник принес бутылку, которую Брюс тут же схватил.

– Так себе, но в крайнем случае сойдет.

Он выпил из горла.

– В общем, не то чтобы я очень здесь скучаю, но у меня дела. Открой мне дверь, и я смываюсь.

– Я бы не хотел применять физическую силу, – ответил Джордж.

– Ну так не парься, уйди с дороги и расслабься, посмотри какую-нибудь комедию.

– Я очень терпеливый по природе, но до определенной степени. Кого ты должен был встретить в Пекине, почему тебя задержали и передали уйгурам?

Брюс поднял руки к небу.

– Покушение на свободу прессы, личную жизнь и независимость шотландца! Есть только один англичанин, который имеет на это право. Вбей это в свою крошечную голову: никто никогда не исповедовал батюшку Брюса. Он говорит только то, что хочет сказать, и только тогда, когда хочет. И если ты будешь меня мучить чем-то вроде сыворотки правды, то услышишь в свой адрес столько проклятий, что непременно сбежишь. К тому же рекламка, которую я сделаю для секретных служб, рискует неплохо снизить тебе зарплату.

Еще один глоток виски. Брюсу не терпелось попробовать более качественного.

Джордж, немного обескураженный, не знал, как вести себя дальше. Даже для человека его уровня существовали правила, которые нужно было соблюдать, иначе можно было поднять ненужную никому бурю. И несмотря на годы службы, он еще ни разу не встречал такого кадра.

– Ты чуть меня не укокошил, но я должен признать, что ты таки вытащил меня из передряги. Не забывай, что я уже почти собрал свои чемоданы. Хочу заметить, что хеппи-энд я тебе не гарантирую. Раз уж ты разбомбил деревушку, где я мило проводил отпуск, ты изучил ее наизусть и знаешь лучше меня. Китайские мусульмане должны были прикончить меня после того, как получат выкуп. Их главарь – преподаватель математики, который перепутал уравнения со стихами в Коране, хотел развязать цунами на Суэцком канале и пожар на Балканах. Ты об этом ведь догадывался, правильно? Ну вот, я сотрудничал с тобой. Значит, целуемся в щеку и прощаемся.

– А Пекин?

Брюс начал злиться.

– Пекин – это моя работа, и если мне хочется поиметь коммунистическую партию, то это касается только меня! Тебе нужно будет лишь почитать мои статьи.

Часы Джорджа пикнули.

Он вышел из комнаты, чтобы увидеться со Смитом, который слушал весь разговор. Напряженное и вынужденное сотрудничество «МІ 5» и «МІ 6» продолжалось.

– Как мне хочется его отколошматить! – вспылил Джордж.

– Я вам не советую этого делать. Не забывайте, что его лучший друг владеет империей, продукция которой нам еще очень пригодится. Чувство патриотизма у промышленников может быстро пройти, а наши службы могут пострадать от их злопамятства. И потом, только в одном мы уверены точно.

– В чем?

– Мы в полнейшем тумане. То, что затевается, не поддается привычной логике, и я боюсь, что у нас на руках не те карты.

– Что вы предлагаете?

– У Брюса и Марка есть особое чутье, которого нет у нас, а также упрямство лучших охотников.

– Длинный поводок… Мы позволяем им действовать, не теряем их из виду и извлекаем выгоду из ситуации. А если они нас проведут?

– Разве наша чистая совесть – не главное для нас?

У Джорджа всё пекло внутри, до такой степени Смит раздражал его. Естественно, они будут делать вид, что находятся в полном согласии друг с другом, но на самом деле каждый будет действовать по отдельности, не ставя другого в известность. В то же время Джордж про себя отметил, что в одном они со Смитом точно похожи: Смит был таким же чокнутым.

36

– Извините за то, что вам пришлось перенести это вынужденное административное заключение, – сказал Смит, отдавая Марку с десяток бумаг. – Не могли бы вы это внимательно изучить, сообщить о возможных ошибках и подписать?

Отчет о рейде, в ходе которого был освобожден Брюс. Сухой и строгий военный стиль, четкие факты.

Одно упущение.

– Здесь не указано, что я убил уйгуров, которые напали на нас сзади.

– Этот отчет будет фигурировать в разных службах, и кто-то может умышленно использовать этот героический факт против вас. Жаль, что вам нельзя похвалиться своей храбростью, но скромность иногда предпочтительнее.

Марк не сомневался в том, что в архивы предоставят полный отчет. Он подписал.

– А Брюс?

– Его ждет последнее медицинское обследование, чтобы мы убедились в том, что заключение не имело для него серьезных негативных последствий. Машина будет в вашем распоряжении. Я рад, что этот бурный инцидент закончился хорошо.

– Что будет дальше?

– Я надеюсь, вам больше никогда не придется связываться с Джорджем. Что касается меня, то я всегда готов вам помочь, если у вас возникнут какие-то проблемы.

* * *

Они застыли в двух шагах друг от друга.

– Они и тебя упекли? – удивился Брюс.

– Можно и так сказать, – ответил Марк. – Ты не голоден?

– Немного проголодался, да, примерно как изголодавшийся ястреб.

Двое друзей обнялись, и это было похоже на объятие игроков в регби после удачного нападения.

Молчаливый шофер отвез их в особняк Водуа. Марк и Брюс, уверенные в том, что весь «ягуар» был одним сплошным жучком, не обменялись ни словом.

Дворецкий с почестями встретил своего хозяина: видно было, что он очень рад.

– Не было никаких назойливых визитов?

– Фальшивые сантехники, фальшивые электрики и фальшивые программисты. Мы сдержанно отправили их обратно.

Секретные службы не раз пробовали заминировать лондонское обиталище Святого Джона, который постоянно заботился о том, чтобы это место оставалось спокойной гаванью: высокие технологии специалистов империи защищали особняк лучше, чем какие-нибудь посольства.

– Икра, фуа-гра, салат из омаров, ломтик телятины со сморчками, тарелка швейцарского сыра, ассорти из сорбетов: как вам меню?

Брюс облизал губы. Еще никогда он так не хотел есть.

– Я предлагаю вам розовое миллезимное шампанское, легкое сент-эмильон и бокальчик вина позднего урожая.

Брюс изучал логово Водуа. Египетские скульптуры в парадном холле его поразили.

– Это тебе не подделка! А эти ребята умели обрабатывать камень.

Зал, где подавали ужин, воспевал прелести сельской жизни: работы в поле, идиллические пейзажи, стада, рощи.

Брюс опорожнил первый бокал шампанского.

– Господи, вот красота! Ты звонишь Примуле?

Дворецкий протянул Марку мобильный телефон последнего поколения. На экране появилась камбоджийка.

– Посмотри, кто здесь.

Брюс взял в руки телефон.

– Это ты, это действительно ты? – спрашивала она, в окружении сына и двух ньюфаундлендов.

– Я что, так изменился?

– Ты выглядишь устало.

– Я плохо ел. Но мы это быстро исправим.

– Ты не ранен?

– Я получил нагоняй кое от кого, но мой скелетик невредим.

– Это правда, папа? – взволнованно спросил Брюс Младший.

– Не волнуйся, сынишка. Как твои домашние задания?

– Всё хорошо.

– Приезжай скорее, – вмешалась Примула.

– Ты знаешь, я…

– Приезжай, у меня для тебя новость.

– Хорошая или плохая?

– Я не знаю, но это касается твоей работы.

Марк одобрительно кивнул головой.

– Мы сейчас перекусим и приедем.

Каждый раз, когда Брюс видел Примулу, он в нее снова и еще больше влюблялся. В Примуле удивительным образом соединялись гордость, элегантность, отчаяние и счастье. Никакая другая женщина так его не впечатляла. У него даже не возникало необходимости стараться быть верным ей, поскольку все другие женщины казались ему пресными.

Розовое шампанское закончилось уже через пять минут, а тосты с икрой были отличной легкой закуской перед превосходной фуа-гра с фигами.

– Ты был там, Марк?

– Я прикрывал тыл.

– И рисковал своей жизнью.

– Ты бы сделал для меня то же самое.

Брюс заметил необычную деталь. Непривычная грусть в глазах Марка.

– Есть проблемы?

– Святой Джон.

– Что с ним?

– Убит. Его самолет взорвался в небе.

Брюс опустошил два бокала сент-эмильона. Такие гиганты, как Святой Джон, не умирают. Возраст не имеет над ними никакой власти, и никто не способен их заменить.

Для Марка это было концом света. Но теперь он стал главой империи, и у него не было права отказаться от этого удела. Теперь он носил форму адмирала и управлял всем флотом.

Брюс не стал рассыпаться в слезливых соболезнованиях.

– Ты сильный, ты выдержишь, хотя будет непросто. Святой Джон направит тебя.

– Его смерть связана со «Сфинксом».

Новый апперкот.^[389]

– Ты что, спятил?

– Нам нужно поговорить, Брюс. Обычно ты приносишь мне свои бумаги, я их лишь публикую. Но на этот раз я буду участвовать в расследовании, мы будем действовать вместе.

Шотландец пробормотал:

– Сейчас я поем и выпью в память о Святом Джоне, а поболтаем мы уже в самолете. Если ты не ошибаешься, мы загоним в угол убийцу твоего отца.

37

Джосс проверил самолет, и не один раз. Он тяжело перенес трагедию, которая стоила Святому Джону жизни. Если бы ему было поручено заниматься безопасностью в Нью-Йорке, худшего бы не произошло.

Как только Марк поднялся на борт самолета, Джосс лично всем занялся. Если бы он заметил малейшую странность, виновник за это ответил бы. Глубокой ночью самолет взлетел, направление – Исландия. На борту, помимо экипажа, – Марк, Брюс и двое телохранителей.

Стюард, практикующий боевые виды спорта, подал им арманьяк, кофе и десерты. Перелет проходил спокойно, на большом острове – никаких извержений вулкана.

– Мне так надоели все эти жалкие типы, которые утверждают, что управляют нами и миром, – начал Брюс, – что я решил узнать, кто находится за кулисами. И я не разочаровался. Существует целая куча кружков и клубов, более или менее секретных, где реально руководящие люди собираются тайком, подальше от СМИ. А если какой-то предатель начинает болтать – его убирают и всю группу переформировывают. У меня уже был неплохой список таких «серых кардиналов», когда я наткнулся на странную комбинацию: «Сфинкс». Чутье подсказывало мне, что это были серьезные ребята, очень серьезные. Вскоре один тайный агент по имени сэр Чарльз подтвердил мои догадки и навел меня на след некоего Чжан Дао, в Пекине. Но меня там ждал не он, а китайский офицер, который им представился. Он отправил меня к уйгурам, чтобы те избавились от меня, и всё это для того, чтобы его правительство не было обвинено в убийстве видного западного журналиста. Но эта сволочь хотя бы прояснила для меня ключевой пункт: парни из «Сфинкса» – из группы хороших, а не плохих.

– А кто плохие, ты знаешь?

– Пока нет, но жутко хочу узнать. И я дойду до того, кто отдает им приказы.

– Мы дойдем, – поправил Марк. – Я уверен в том, что Святой Джон был одним из основных составляющих «Сфинкса», сообщества из девяти человек, которое берет свое начало еще в Древнеегипетской империи и которое направлено на защиту мира от темных сил, постоянно нам угрожающих.

– Много же у них работенки!

– До настоящего времени им удавалось передавать друг другу основной секрет – секрет алхимии.

– То есть превращения свинца в золото?

– Это всего лишь детское представление. В действительности же алхимия древних египтян состояла в том, чтобы проникнуть в тайну жизни и совершить превращение смерти в вечность благодаря знанию первичной материи, из которой проистекают все остальные, – света. Ученые мужи проводили кропотливые исследования в этой области, но им не хватает тех ключей, которыми владеет «Сфинкс».

– Почему «Сфинкс» не может ими поделиться?

– Потому что «Сфинкс» считает, что человечество неспособно правильно ими воспользоваться. Китайцам был издревле известен порох, и долгое время они довольствовались тем, что связывали его применение лишь с праздничными фейерверками. Когда же им овладели военные, ты видел, что из этого вышло. Древним египтянам была известна нефть, но использовали они ее только для мумификации. А сегодня это настоящее черное золото, которое обогатило Саудовскую Аравию, лидера непримиримых консерваторов, и другие темные страны. Сейчас процветает самое худшее: интернет и такое оружие, которое никогда не должно было поражать широкие слои населения. Грядет полное обезличивание мира. В этом свете любое проявление оригинальности, индивидуальности должно быть подавлено. Если тебя не контролируют – это равносильно смертному приговору. На мой взгляд, это и есть причина, по которой все члены «Сфинкса» должны быть уничтожены.

– Твой отец, китаец Чжан Дао, сириец Халед в Пальмире, афганец Масуд Мансур… Если я правильно посчитал, уже четыре жертвы.

– И пятеро пока живых, разбросанных по всему земному шару, как того и требует закон сообщества. Смерть Святого Джона, который заведовал расходами братства и обеспечивал влияние Девятерых на разных уровнях, – это главная катастрофа. Погоня в самом разгаре, а у нас никакого следа. У секретных британских служб – тоже. Вот почему они держат нас за овечек, надеясь, что мы куда-нибудь их приведем.

– А ты не хочешь… забить на это?

– Я хочу знать, кто убил моего отца и почему.

Брюс попросил еще арманьяка.

– Это сумасшедшая история, Марк! Ты не думаешь, что нас обводят вокруг пальца?

– Высшие неизвестные – это не легенда, но они скрываются за ней.

– Святой Джон говорил тебе обо всем этом?

– Он хотел это сделать. И его убили. В общем, я это дело так не оставлю. Моя жизнь пуста, Брюс, мне нечего терять.

– Я не из разряда тех, кто теряет голову, но тут действительно что-то интересненькое! Я привык к тому, что мне достается по полной, когда я узнаю о правде, о которой не стоило бы говорить, но эта история… дальше уже некуда. Я знаю главного убийцу.

Марк замер.

– Спокойно, я знаю только то, что это «новый государь», в общем, Макиавелли двадцать первого века. Никаких следов, один сплошной тупик. Но я часто отправлялся на охоту и с меньшим.

Друзья дали друг другу пять.

– А как твоя красавица, Ирина?

– Она бросила меня в тот день, когда я узнал о смерти отца и о твоем исчезновении.

– Тем хуже для нее. Давай чуть-чуть поспим.

В самолете были две довольно комфортабельные комнаты. Брюс, привыкший к любым ситуациям, считал, что сорвал джек-пот. Простыни хорошо пахли, а теплые одеяла стоили этого путешествия. Великан Брюс вытянулся на кровати и вскоре погрузился в сон.

38

Когда самолет садился, дул сильнейший ветер. Потом хлынул ливень, за ним проглянули лучи солнца. И снова – сильнейшие порывы ветра. Исландия была себе верна: за один день там сменялся не один климат, и времена года чередовались тут с бешеной скоростью.

В Рейкьявике два «Форда Бронко» с телохранителями уже ждали наследника империи и журналиста. Пуленепробиваемые автомобили быстро скользили по дороге, и Брюс наслаждался тряской по ямам трассы 37. Он обожал дикость и примитивный характер этой земли огня и льда, где человек был всего лишь второстепенной деталью. Брюс объездил весь мир, и только тут, в этом доме, который выбрала и обставила Примула, он ощущал что-то вроде умиротворения.

Не успел он открыть дверь, как Брюс Младший и два ньюфаундленда уже бежали к нему. Отец поднял своего сынишку на руки, как перышко, и прижал к груди. Мальчик обожал такие моменты, когда он чувствовал себя под защитой этого гиганта.

– Ну что, сорванец, что ты натворил в последний раз?

– Из-за маминого сюрприза у меня не было времени ничего сделать. «Это касается твоей работы», – уточнила Примула, и в этом не было ничего утешительного.

Брюс опустил сына на пол, его обнял Марк.

– Я так люблю, когда ты тут! Ты поиграешь со мной? Я нашел новую секретную тропинку, сверхсекретную! Она ведет к часовне, где живет один добрый гений. Но у него плохой характер, с ним нужно очень аккуратно говорить. Это он рассказал мне про возвращение папы.

Данте залаял, его брат, Вергилий, повторил за ним. Огромные собаки были голодны и не любили шутить со временем кормления. Они шли впереди троицы по тропинке, ведущей к дому.

На пороге показалась Примула, она казалась очень хрупкой. В блузе бледно-зеленого цвета, жемчужно-серых брюках, с безупречной прической и неизменным шармом, она очаровывала даже худших из мужчин.

Брюс никогда не обнимал Примулу из страха сделать ей больно, она первая брала на себя эту инициативу.

– С тобой всё в порядке, ты уверен?

– Только немного проголодался. Мы уже долго почти ничего не ели, а после самолета мне всегда хочется есть.

– Перегонный аппарат сегодня хорошо поработал, я приготовила новый напиток из цветов.

– Так вот какая была новость!

– Не совсем.

Данте и Вергилий заставили их пройти на кухню. Настало время поесть, а у хозяев будет еще много времени полюбезничать.

В огромной комнате могло поместиться человек двадцать. Деревянная обшивка стен, светлая и радужная, оттеняла целую батарею бытовых приборов; на стене висели кастрюли, ножи, ковши и другие предметы домашней утвари, старые и новые. На полках – добрая сотня всяческих приправ. Примула прекрасно готовила, и ей нужно было кормить четырех хищников. И нескольких зерен риса им было бы явно недостаточно.

Марк посчитал приборы на столе: их было пять. Пока Данте и Вергилий расправлялись со своей говядиной с тушеными овощами, Брюс заметил то же самое.

– Друг Младшего?

– А это и есть сюрприз, – ответила Примула, обернувшись.

Двое мужчин обернулись вслед за ней.

На пороге кухни стояла камбоджийка, достойная богинь, которых изображают на стенах храмов. Она была чуть выше Примулы, а ее бледная кожа и невероятно тонкие черты лица затмили бы всех звезд экрана, которых Марк находил всё более и более невзрачными. На ней была блузка сиреневого цвета и черные брюки, ее гордый взгляд был одновременно нежным и глубоким.

– Моя подруга Апсара, – представила девушку жена Брюса. – В Ангкоре она была в большой опасности. Ее отца убили. Теперь ее единственное прибежище – здесь. И у нее есть к нам послание.

Потрясенный, Марк не мог отвести восхищенного взгляда от этого видения.

Свежий лосось, паштет из кролика, свинина с пятью специями, запеченный картофель с салом, много бургундского… И если женщины довольствовались небольшим перекусом, а Марк – мечтаниями, то Брюс с сыном отдавали честь доброму пиру. Новый напиток Примулы, который они попробовали перед едой, еще больше усилил аппетит шотландца. Каждый ждал неизбежного вопроса.

– И что же это за послание? – спросил Брюс.

– Моего отца звали Самбор, – начала рассказ камбоджийка, – и он был лучшим из мужчин. Он изучал замки Ангкора, постоянно молился о том, чтобы человечество не погрязло во мраке, а также занимался лечением больных с помощью лекарств, которые сам же изготавливал в своей лаборатории.

Марк и Брюс переглянулись: им всё было ясно. Самбор был одним из Высших неизвестных, пятый из погибших.

– Почему его убили? – поинтересовался Марк.

– Потому что властям не нравилось то, чем он занимался.

– И вы знаете, кто это сделал?

– Приказ выполнила полиция. Но я не знаю, кто его отдал.

Апсара держалась с большим достоинством. Несмотря на разрывающую сердце боль, которая читалась на ее лице, она сохраняла спокойствие духа, которое помогало ей бороться с горем.

– Чтобы избежать пытки, мой отец отделил свою душу от тела. Он полетел к солнцу, и убийцы нашли только труп. Перед тем как отправиться в путь, отец доверил мне запечатанный конверт и повелел ознакомиться с содержимым только тогда, когда я буду в безопасности, а потом уже действовать по обстоятельствам. Вот почему я попросила Примулу меня приютить.

В знак благодарности она склонилась к Примуле, сложив вместе ладони.

– Мой отец принадлежал к братству из девяти человек, Высших неизвестных, которые были рассеяны по всему миру. На протяжении веков их миссия состояла всохранении огонька Великого Духа, который человечество без конца пытается погасить. Они обладают тайной небесного золота, самого сердца жизни, и передача этой тайны никогда не была прервана. Когда один из них умирает, его последователь продолжает общее дело. На протяжении всего этого времени Высших неизвестных не единожды преследовали, но даже в худшие моменты своей истории им удавалось преодолевать все препятствия. Мой отец ускользнул даже от красных кхмеров. Но на этот раз речь идет о систематическом истреблении. Кто-то решил уничтожить всех Высших неизвестных, потому что их тайная деятельность, какой бы ничтожной она ни была, мешает его планам, и этот кто-то наделен безграничной властью и, без сомнения, способен управлять целыми государствами. Вот первая часть послания, которое я уже сожгла.

Брюс, все еще поглощающий еду, понял, что пазлы начинают складываться в цельную картинку.

– А вторая часть? – поинтересовался пораженный Марк.

– Имя и местонахождение того из Высших неизвестных, к которому мой отец должен был обратиться в первую очередь в случае опасности.

– Джон Водуа, Масуд Мансур, Чжан Дао, Халед?

– Нет.

– Если он еще жив, мы его спасем.

– Это мое самое заветное желание, но я ставлю одно условие.

Челюсти Брюса на мгновение перестали работать.

– Я настаиваю на участии в его спасении.

– Это чертовски опасно, малышка! – воскликнул Брюс. – Даже речи быть не может.

– Значит, я буду действовать одна.

– Тебя прикончат!

– Я потеряла единственное существо, которое любила, и мне плевать на смерть. Спасибо, что выслушали меня, я уезжаю завтра.

– Не нужно принимать поспешных решений, – посоветовал Марк, – давайте немного подумаем.

– Решено, – согласился Брюс.

39

Не произнося больше ни слова, Апсара поднялась из-за стола, поклонилась хозяевам и удалилась в свою комнату.

Брюс Младший, наевшись шоколадного мусса до отвала, взял Марка за руку.

– Давай выгуляем собак.

Данте и Вергилий, тоже насытившись, повизгивали от удовольствия.

Разноцветные шерстяные свитера, шапочки и сапоги: экипированные по полной программе, Марк и Младший последовали за собаками. Лучи солнца и небольшой ветерок располагали к прогулке.

Брюс позволил себе выпить еще стаканчик домашнего алкоголя.

– Иди-ка сюда.

Зов Примулы не допускал возражений. Этот голос и этот взгляд… Нет смысла сопротивляться. Так как шотландец ничего не понимал в женщинах, то оставлял инициативу своей жене. Это происходило, когда она хотела, где она хотела и как она хотела.

Примула выбрала бассейн с горячей водой, температура которой круглый год была тридцать девять градусов, поэтому там невозможно было увидеть ньюфаундлендов. Через минуту она была уже обнаженной и раздевала великана, который закрыл глаза. Руки и рот волшебницы активно заработали, что сопровождалось лишь тихим плеском воды и теплом, расслабляющим все мышцы тела. Пережив огромный страх потерять Брюса, она решила устроить ему настоящий фейерверк наслаждений в стиле Клеопатры и Марка Антония. Брюс покорно принял свою участь сексуального объекта, плывущего в своем водном рае по воле фантазии Примулы.

Полностью лишив его всяческих сил, она взяла его лицо в свои руки.

– Я не смогла отомстить за своих родителей, но у Апсары есть шанс найти убийцу отца, и ты обязан ей в этом помочь, даже если тебе придется умереть за это. Она тоже будет рисковать своей жизнью и поэтому станет твоей союзницей, а не обузой. Ты молча берешь ее в ассистентки. А теперь люби меня так, как если бы это было в последний раз.

* * *

Длинная вереница туч, небольшой дождик, внезапный просвет, шквал ветра. Данте и Вергилий резвились на площадке, поросшей мхом, на берегу озера, где они любили плавать, с нетерпением ожидая палку, которую бросал им Брюс Младший. «Если погода тебя не устраивает, – гласила исландская поговорка, – подожди пять минут». Именно так и нужно формировать характер и вечно адаптироваться. Марк понимал, почему Брюс выбрал именно эти пейзажи начала миров для того, чтобы отдыхать и набираться сил: суровый остров с его вулканами, ледниками, гейзерами, реками и водопадами допускал лишь минимальное присутствие человека. В перерыве между двумя рискованными расследованиями шотландец черпал тут титанические силы, подобно Геркулесу, но без ахиллесовой пяты.^[390]

– Это дело очень важное, – неожиданно произнес Брюс Младший. – Нужно спасти этих Высших неизвестных. Без них в мире будет очень плохо.

Серьезность, с которой мальчик это произнес, впечатлила Марка. Его разум короткими вспышками освещал будущее. Возможно, он шаман, которому доступно невидимое?

Мальчик зигзагами бежал между собаками, которые старались его не сбить, добрался до берега озера, поросшего дроком, скрывающим за собой миниатюрную деревянную часовенку с белым крестом.

Младший стал на колени, ньюфаундленды сели на задние лапы. Марк приблизился к ним и тоже стал молиться. Это были не просто готовые фразы, а желание подняться к бескрайним небесам с бесконечным дыханием. Высшие неизвестные – разве были они столь удивительными людьми, чье исчезновение поразило бы человечество в самое сердце?

Динозавры ведь тоже вымерли, и многие выдающиеся цивилизации, от Египта времен фараонов до индейцев Северной Америки, исчезли под натиском варварских орд, которые сейчас управляют нашей планетой. Чего стоила судьба девяти мечтателей, верующих в Добро и сражающихся против Зла, ведь оба этих понятия уже устарели, они свидетельствуют о преступном манихеизме. Теперь существует лишь серая зона, где практикуются пороки, не вызывающие негодования.

Марку следовало бы бросить это дело. Высшие неизвестные или то, что от них осталось, не смогут изменить ход истории, ведь точка невозврата уже достигнута. Но Святой Джон был его отцом, и Марк хотел узнать правду. Кто-то нажал на кнопку. И он убьет этого кого-то.

Брюс Младший весело играл с собаками. Короткий миг счастья перед бурей. Жена, ребенок, дом, собаки… У Марка всего этого не было. Учеба, путешествия, дела, несколько женщин и ни малейшего желания обзавестись семьей. По-настоящему он любил только двоих: Святого Джона и Брюса, и за них он был готов умереть. Любить – это забываться и терять себя в другом. Когда теряешься в другом, тебя становится больше.

Его взволновала Апсара. Удивительная красота, но не только это. Странная мощь, магия, исходящая из храмов Ангкора, принятие горя, которое не помешало ей продолжать борьбу. Однако Брюс прав: Апсару нельзя было брать с собой в ад.

40

Примула занималась приготовлением нового пира, Брюс чистил овощи, собаки охраняли кухню, а Младший играл с Апсарой в шахматы.

Марк занял рабочий кабинет шотландца и связался по видеоконференции с тремя генеральными управляющими империи, которые были не на шутку обеспокоены. Ответственный за Америку, Дик, начал говорить за всех. Ростом в метр девяносто, с квадратной головой, седеющей шевелюрой, обладающий торсом футболиста, облаченного в зеленовато-синий костюм на заказ, и руками боксера, он гневным голосом генерала произнес:

– Мы должны иметь возможность связаться с вами в любую минуту, а вы отключаете систему сигнализации! Некоторые решения не могут ждать, и ваш отец…

– Мой отец был лучшим, – отрезал Марк, – и я не гожусь ему в подметки. Подражать ему – значит предать его. Вы принимаете мое управление и мои приоритеты, или же я вас увольняю.

Американец проглотил слюну; Такуши в Токио остался невозмутимым, убедившись в том, что наследственность – это не миф; в Лондоне Миллард затянул свой шелковый галстук. Кресло большого босса не пустовало.

– Я упростил процедуру, господа. Докладывайте мне о самом основном, и я приму решения. Чем меньше мы будем болтать, тем более мы будем эффективны. В случае крайней срочности, если я недоступен – выполняйте свои обязанности. Если провалитесь – я выполню свои. Не скрывайте от меня трудности, иначе это станет вашим смертным приговором. Нет смысла спрашивать вас, защищена ли эта конференция?

– Даже Агентство национальной безопасности^[391] ничего о ней не узнает, – заверил Дик.

– Я принимаю ваши слова за чистую монету. Мой отец не выносил лжи, а я – тем более.

Чтобы немного разрядить обстановку, Миллард начал с европейских дел, касающихся энергетического и агропромышленного сектора; выслушивая данные, Марк следовал своему инстинкту. С Диком и Такуши он был таким же четким и лаконичным. Трое генеральных управляющих империи почувствовали себя в присутствии крупного хищника, мощного как лев и быстрого как гепард. С ним не стоило шутить.

Меньше чем через час тысяча проблем была решена и генеральный план действий принят.

Когда связь была прекращена, Марк устало вздохнул. Империя – это тяжелая ноша!

Младший вбежал в кабинет.

– Посмотри, у нее шах и мат!

Парень не хвастался. Апсара и Марк переглянулись: Марк понял, что она дала ему выиграть так, чтобы он этого не заметил.

– Аперитив, – объявил Брюс. – Домашний ликер и сырный крекер.

Данте и Вергилий первыми бросились к еде. Запах омлета с грибами и травами уже щекотал ноздри.

– Нам не удалось расшифровать твой черный блокнот, – признался Марк.

– Круто! Мой шифр – как Великая Пирамида Хеопса: неразгаданная тайна.

– И что же там было?

– Да всякие пустяки по поводу Высших неизвестных и тех, кто их преследует. Что насчет…

Брюс осушил свой стакан.

– Я подумал.

– Это на тебя не похоже.

– У всех свои слабости.

Шотландец внимательно посмотрел на Апсару.

– Ты дикарка или амазонка?

– Я хочу знать, кто убил моего отца, и буду действовать так, как он мне говорил.

– А тебя не огорчит, если тебя немного изнасилуют и помучают?

– Это побочные потери.

– А если станет жарко, хныкать не будешь?

– В моей семье никогда не жалуются. Только действуют.

Брюс отвернулся.

– Я беру тебя как временную ассистентку, но с условием: никакой инициативы. Босс – это я.

Апсара согласно кивнула головой.

Примула, которая с помощью Младшего ухаживала в это время за хризантемами и орхидеями, улыбнулась уголками губ.

– Мы там хлебнем по полной, – возразил Марк, – вы уверены, что…

– Абсолютно уверена, – перебила Апсара. – Когда знаешь, за что умираешь, – продолжаешь жить.

Она разом выдула весь стакан, и это успокоило Брюса. Девушка, которая нормально переносила натуральные напитки, была не так уж и плоха.

– Раз уж я ваша подчиненная, не могли бы вы рассказать мне начало истории? Когда подсобный персонал проинформирован, он может оказаться полезен.

Ее голос, мягкий и в то же время решительный, очаровывал Марка. «Принцесса», – подумал он глупо, как малыш перед мультфильмом.

Брюс рассказал, Марк кое-что уточнил.

– Теперь твоя очередь, – сказал Брюс. – Кого мы должны спасти?

– Одного японца.

– Его имя?

– Хироки Кадзуо.

– Точный адрес?

– Где-то в Японии, если он еще не сбежал. Он выйдет на контакт только после двух слов-паролей. Первое из них – это Сфинкс.

– А второе?

– Этого я пока не скажу.

– Постой-ка, милочка, – разозлился Брюс, – ты держишь меня за идиота? У нас договор, забыла?

– Конечно, не забыла. И нам нужно лучше узнать друг друга. Возможно, вы оставите меня на полпути. Если всё пройдет хорошо, вам не придется на меня жаловаться.

Марк почувствовал, что она непоколебима.

– Разумное решение, – рассудила Примула. – А сейчас садимся за стол; вы вечером уезжаете, и мне нужно хорошенько вас накормить.

41

Осень в Киото обладала особенным шармом. Конечно, туристы, ожидающие увидеть город-храм, что-то вроде музея древних памятников под открытым небом, разочаровывались при виде модернизма, искажающего и разъедающего древнюю столицу Японии. Здесь, как и везде в мире, бетон, негласный союзник уродства, диктовал свою волю. Уцелевший от американских бомбардировок, город Киото расположился на юго-западе мегаполиса Токио. Он служил резиденцией японских императоров на протяжении тысячи лет и назывался раньше «столицей мира и спокойствия». В нем еще сохранилось несколько таинственных мест, как, например, алтарь просветления, который находится недалеко от серебряного павильона XV века.

Именно тут совершал богослужения Хироки Кадзуо, коренастый мужчина семидесяти лет с невероятными физическими способностями: он мог плавать в холодной воде часами напролет и пробежать марафон за время, достойное атлета. При этом он считался также своеобразным хранителем памяти города, который, согласно официальным данным, насчитывал 1598 храмов и 253 святилища, возведенных в различных стилях синтоизма, самой древней японской религии, и буддизма. Археологи, хранители старины и реставраторы часто обращались к нему за советом, хотя он и не занимал никакой официальной должности.

Наследник семьи коммерсантов, которые на протяжении веков торговали богатствами шелкового пути, Хироки Кадзуо был холостяком. Прирожденный соблазнитель, он был невероятно элегантным, всегда носил белоснежный костюм, превосходно на нем сидящий, и никогда не покидал свой родной город, окруженный с трех сторон лесистыми холмами и являющийся, по причине некоторого подобия, городом-побратимом Флоренции, жемчужины Италии. Флоренции, где тоже жил один из Высших неизвестных, который в прошлом году навестил своего японского брата.

Как всегда осенью, в медиа зашла речь о неизбежном изменении природы, готовящейся к зиме, при этом особенно нравилось обсуждать покраснение листьев клена. Хироки Кадзуо любил рассматривать старые деревья, слушать пение птиц и сверчков, гулять под дождем и медитировать, созерцая облака. Благодаря алхимической практике, переданной ему монахом, Высшим неизвестным, по наследству, Хироки боролся с возрастом и болезнями. Во время возведения на престол, этой долгой недельной церемонии, проходящей в присутствии восьми его братьев по духу, он овладел тайной первичной материи, энергии света, которая позволяла открыть разум космосу и поддерживать душу и тело в здравии.

Хироки Кадзуо пересек Нишиджин, квартал ткачей, прошел вдоль канала и направился в свое маленькое королевство, расположенное в глубине сада, скрытое от прохожих и шума светского мира. Киото, названный Редьярдом Киплингом^[392] городом счастья и роскоши, не избежал разрушения демографией и прогрессом.

Секретный сад имел форму треугольника, в глубине сада – гинкго^[393] с золотой листвой. Из листвы гинкго извлекали субстанцию, эффективную против ментальных расстройств, потери памяти и повышенного внутриглазного давления. У подножия сада стоял алтарь, покрытый дарами, веточками фимиама, цветками лотоса и лампадками, привлекающими добрых духов. Проходя школу невидимого, алхимик с самого детства знал, что Великое Делание^[394] требует знания дверей, отделяющих наш мир от мира потустороннего.

А двери его лаборатории вели в классическую прихожую обыкновенного дома, с белыми стенами и бамбуковыми жалюзи, украшенную живописью дзен^[395] и икебаной – цветочной композицией, соблюдающей гармонию неба и земли.

Первая сдвижная дверца вела в квартиру, вторая – в широкую комнату, обставленную ретортами, сосудами, пробирками и бокалами, содержащими минералы и растения различных цветов. На протяжении многих столетий тут производили алхимическое «золото», проникая в тайны материи и истоки жизни.

Хироки Кадзуо разулся, вымыл руки и опустился на колени, чтобы отдать честь своим настоящим предкам, Высшим неизвестным, которые указали ему путь. Он произнес заклинания, которые успокаивали духов подземелья, избавился от негативных мыслей и позволил своему сердцу насытиться свободой создания. Как Высший неизвестный, Хироки Кадзуо познал то, что буддисты называют озарением, но вместо того, что войти в рай нирваны, он пообещал себе оставаться на земле, чтобы не давать человечеству погрязнуть во мраке, жестокости и разрушении. Перед ним не стоял вопрос, была ли эта задача выполнимой или нет. В этом изначально и состояло призвание девяти членов братства.

Между многочисленными элементами Создания, от планет до животных, включая минералы и растения, существовал обмен невидимыми потоками, который обеспечивал всемирный порядок. И повседневный труд Высших неизвестных заключался в том, чтобы не дать цепи этих потоков прерваться.

«То, что находится вверху, аналогично тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единого» – так сказано в «Изумрудной скрижали Гермеса», тексте, написанном Гермесом Триждывеличайшим,^[396] последователем египетского Тота. И если это чудо не произойдет с помощью алхимии, всемирный порядок нарушится и человечество вымрет.

Хироки Кадзуо готовился к приготовлению лекарства на основе красной сернистой ртути и медицинских трав, когда его насторожил странный шум. Алхимик, обладающий прекрасным слухом и всегда чутко реагирующий на малейшие шорохи в своей обители, почувствовал опасность. Солнечное сплетение пронзила боль, пальцы судорожно сжались. Редко ему было так нехорошо, и к этому следовало отнестись всерьез.

Хироки Кадзуо вышел из лаборатории и направился в гостиную. Благодаря слуховому окну у него был панорамный вид на весь сад.

Трое мужчин.

Один затаился на корточках у подножия дерева, второй – за алтарем, третий направлялся к дому.

На ремнях у них висели кинжалы с двойным лезвием.

Японец закрыл глаза и глубоко вздохнул. Прийти убить его, сюда… Это означало, что всё братство находится в опасности и что разрушительная машина была запущена в действие.

Единственная возможность побега: окно в ванной в задней части дома. В случае успеха Хироки Кадзуо лишь ненамного оторвется от своих преследователей.

Увидит ли он когда-нибудь снова свою лабораторию?

42

Семнадцать основных задач, разделенных на 160 «целей», расходы – 400 миллиардов долларов в год в течение пятнадцати лет: таков был план по искоренению бедности и спасению мира, вымученный наконец высокопоставленными чиновниками Организации Объединенных Наций, олицетворяющей международное сообщество. Один из этих чиновников, Дитер Клауд, от души посмеивался над этой программой, названной программой «стабильного развития», которая была принята для примирения социальной и экологической сфер. Никто не верил в нее, но главным в этом деле было получить финансовые потоки и правильно их распределить: девяносто процентов – странам, имеющим большую задолженность, транснациональным компаниям и достойным негосударственным организациям, остальное – бедным странам. В этом деле, требующем бухгалтерских и оккультных навыков, Дитер Клауд преуспевал.

Имея прямой доступ в кабинет президента Соединенных Штатов, являясь специальным советником крупных мировых хозяев, серый кардинал финансовых клубов, где принимали решения по инвестициям, он мог бы гордиться своими махинациями. В знак досады он снимал свои очки с круглыми стеклами в посеребренной оправе и протирал их влажными салфетками. Даже важные шишки, принимающие все серьезные решения, опасались этого вечно находящегося в тени человека среднего роста, с широким открытым лбом, заостренным носом, напоминающим копье, и черными подвижными глазами, пронизывающими собеседника. Его лицо оставалось непроницаемым при любых обстоятельствах, его тонкие губы не выражали ни единой эмоции. А его выпирающий подбородок завершал образ загадочного человека, способного повысить незнакомца в должности, за что тот был бы ему бесконечно признательным, или же потопить карьеру какого-то неблагодарного.

Будучи всегда первым, будь то при выходе на рынок или в создании нового дела, Дитер Клауд был владельцем целого состояния, но при этом нигде не мелькал. Схемы теневых компаний делали его недосягаемым. А с тем, кто вдруг оказывался к нему слишком близко, вскоре случался досадный несчастный случай.

В своем кабинете в одном из зданий Нью-Йорка, владельцем которого он являлся, фигурируя в бумагах под фальшивым именем, он изучал дела, связанные со своими последними идеями. Первая из них – изготовление лазера для вызывания дождя после создания туч; результаты экспериментов, проведенных физиками Женевского университета, казались обнадеживающими. Первоочередная задача: наложить руку на патенты и промышленные схемы. Вторая идея связана с новым золотым рудником планетарного уровня – песком. Гранулы кварца были нужны везде: для микропроцессоров, мобильных телефонов, кредитных карточек и даже стиральных порошков; но больше всего в них нуждались здания, ведь две трети всего песка уходило на приготовление железобетона.

Учитывая демографическую болезнь и манию к строительству, современные здания нуждались как минимум в пятнадцати миллиардах тонн ежегодно. А хорошего песка не хватало, ведь песок из пустынь больше нельзя было использовать. Уже почти везде изуродовали пляжи, треть из которых к 2100 году по прогнозам и вовсе исчезнет. Из спекуляций на песке ему всегда удавалось извлечь максимум денег, добрая часть которых переходила ему черным налом. У Дитера Клауда был без конца обновляемый список коррумпированных управленцев, вмешательство в дела которых могло бы быть выгодным для его команды.

Но успех его не радовал, потому что он был одержим другим сражением, гораздо более важным: уничтожением Высших неизвестных, этого братства, о существовании которого он узнал совсем недавно. Группки сумасшедших и секты чокнутых процветали, но эти психи никогда не мешали делам Дитера Клауда. Скептично настроенный, он все же изучил информацию, полученную от одного из его шпионов, ученого, который никак не смахивал на фантазера, глотающего всё подряд.

Братство девяти алхимиков, созданное в эпоху Великой Пирамиды, обладающее тайной материи и истоков жизни и якобы действующее и поныне… Если в этой истории есть хотя бы грамм серьезности и правды, то этого грамма, этой крупицы песка будет достаточно, чтобы препятствовать гигантской машине, одним из самых верных и активных приверженцев которой был Дитер Клауд.

На его столе – фотография Алана Тьюринга,^[397] 1912 года рождения, автора статьи «О вычислимых числах с приложением к проблеме разрешения» («On computable numbers…»), вышедшей в 1936 году и полностью и окончательно изменившей историю человечества, или, другими словами, работы, положившей начало информатике. Член британской контрразведки во время Второй мировой войны, отец компьютеров смог расшифровать код нацистов, наделяя таким образом свою страну важнейшим преимуществом. Бегун на большие дистанции, велосипедист в противогазе, на работу он приходил в лохмотьях, по нескольку раз на день звонил своей маме, с которой говорил часами, тридцать раз подряд пересматривал «Белоснежку и семь гномов» Уолта Диснея и был очарован моментом, когда злая королева превращалась в ведьму. В 1950 году появилась статья, провозглашающая рождение искусственного разума. Согласно Тьюрингу, предсказывающему будущее, строителями которого были Дитер Клауд и его приспешники, компьютеры – это не машины, а дети, которых необходимо обучить, когда же они вырастут, то будут, в свою очередь, обучать людей, ставших детьми.

В 1952 году – фатальная ошибка: вызвать полицию по случаю грабежа.^[398] Следователи установили, что Тьюринг проживал с парнем, он был задержан и обвинен в гомосексуализме. В 1954-м – смешной конец: официально установленное самоубийство, отравление цианидом. Возле трупа – надкушенное яблоко, будущий логотип «Apple», как утверждают некоторые зубоскалы. Отравленное яблоко колдуньи из «Белоснежки», яблоко, преподнесенное Еве змеем в Книге Бытия и, наконец, Нью-Йорк, это «большое яблоко».

Отдавал ли Тьюринг себе отчет в том, что его теории радикально изменят человеческий мир? Это уже неважно, потому что математики, техники и промышленники взяли в руки факел, чтобы поджечь планету. Единицей измерения в интернете станет зеттабайт, то есть тысяча миллиардов гигабайт, а две трети жителей Земли всё еще не были подключены ко всемирной сети, и возникала необходимость в изготовлении маленьких недорогих машин, чтобы подключить наиболее бедных.

Это всего лишь один из этапов. Развивая идеи Тьюринга, Институт сингулярности,^[399] соучредителем которого был Рэй Курцвейл^[400] и который находится в Сан-Франциско и одновременно в небольшом деревянном домике в Беркли, установил такой курс: к 2045 году разум машин превзойдет человеческий, и вся накопленная информация исчезнет. Будет создано новое мировое правительство, и станет ясно, что «Сингулярность», этот великий поворот, состоит в том, чтобы доверить управление информатике и роботам, как это уже наблюдается в некоторых отраслях финансов и промышленности. Чтобы ускорить этот неизбежный прогресс, самое время было проникнуть в круги политиков и сформировать новое мышление у людей, принимающих решения. Совсем недавно образовалась ТПВБ, Трансгуманистическая партия Великобритании, с программой «Человек модернизированный, энергичный и бессмертный»; другие подобные организации тоже давали о себе знать, пропагандируя лозунг «Humanity plus».^[401]

В своей работе лоббисты использовали особое оружие, и это немаловажно: «Google», где работал Курцвейл. «Google» – это искаженное «googol», термин, который математик Эвард Каснер использовал в 1940 году для обозначения числа 1 с сотней нолей. Однако его функции расширились: биотехнологии, управление данными, кабели на базе оптических волокон, домашняя электроника, беспилотные автомобили, – «Google» превратился в «Алфавит». Ему предстоит научить новое человечество писать и читать, ловя рыбку на лучшую из приманок: здоровье. Три филиала «Алфавита» – «Google Ventures», «Life Sciences» и «Calico» – занимаются теперь лечением всех болезней и пересадкой органов. Не будут ли благодетели человечества доминировать над управленцами, поглощенными глобализацией? Старый девиз «Google»: «Don’t be evil» («Не будь злым») – уступил место новому девизу «Алфавита»: «Do the Right Thing» («Делай правильно»).

Таким образом, однажды цель может быть достигнута: подключить человеческий мозг к компьютеру, который диктовал бы человеку его поведение и передавал бы «нужную» информацию. И эта мечта больше не была фантастикой: институты Общества Макса Планка в Германии и Федеральная политехническая школа в Цюрихе добились установки связи между нервными клетками человека и полупроводником. Расшифровка языка нейронов продвигалась семимильными шагами, и вскоре для контроля некоторых областей мозга будут использованы электронные нейропротезы.

Правильные алгоритмы, основанные на статистических профилях и подпитываемые бесконечным количеством информации, позволили бы принимать решения и управлять всеми сферами живого на Земле, и люди не противились бы этому, так как были бы уверены в том, что достигли бессмертия. Искусственный разум… Отныне два этих понятия неразделимы. И мизерное братство Высших неизвестных, каким бы древним оно ни было, уж никак не сможет помешать этому развитию.

Загорелась красная лампочка.

Назначенная встреча.

43

Отправившись в Сирию, в Пальмиру, Дитер Клауд лично убедился в том, что Высшие неизвестные – это не легенда. Встреча с археологом Халедом, который сопротивлялся всем допросам вплоть до своего обезглавливания, послужила доказательством масштабов опасности. Иногда одна личность, как, например, Карл Маркс или Адольф Гитлер, может изменить мир. А если их девять… Дитер Клауд не недооценивал противника. Если другие члены братства были такими же решительными и несговорчивыми, как Халед, то выход один: уничтожить их. У них не было больше места в будущем, от которого они отказывались и которому угрожало одно лишь их существование. Разве для создания Соединенных Штатов Америки, мощнейшего в мире государства, не потребовалось избавиться от индейских племен?

Гален Маркет, как всегда пунктуальный, замер перед своим шефом. Высокий, уверенный в себе брюнет, типаж обольстителя, в оранжевой тенниске и потертых джинсах. С виду совершенно безобидный. В действительности же – прирожденный убийца, возглавляющий «исполнительный комитет» Дитера Клауда, как он сам его называл. В зависимости от обстоятельств иногда нужно было действовать жестко.

С гарвардским дипломом, эксперт в информатике, охотник на крупную дичь, Гален Маркет успел приобрести довольно большой опыт, прежде чем поступил на службу к Клауду, который был им очень доволен. Клауд, имея необходимый для сложных операций бюджет, умел нанимать лучших и избавляться от потенциальных болтунов. Так, он поручил Галену дело «Сфинкса».

Двое мужчин общались только устно. Никаких записей разговора, никаких пометок вручную. Официально являясь программистом в IT-компании, Маркет получал свою реальную зарплату наличными.

– Расследование по взрыву самолета Святого Джона? – начал допрос Дитер Клауд.

– В мертвой точке. Оно не завершится, и дело будет сдано в архив.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Если британские эксперты особенно талантливы, они дойдут до Нью-Йорка. Но там их ждет тупик: всё под контролем, тем более после того, как наш взрывник недавно погиб в автокатастрофе.

– С Чжан Дао всё тихо?

– Китайские власти объявили о его смерти и опубликовали трогательную речь. Пожилой и уставший, великий археолог неудачно упал в своем излюбленном месте. Мой китайский коллега поблагодарил меня за то, что я сообщил ему об опасном диссиденте, который собирался поднять вопрос о законности коммунистической партии.

– Что касается Масуда Мансура – никаких волнений?

– Мой пакистанский агент отвалил талибам кругленькую сумму. Эти ребята были счастливы убрать заодно парочку Будд и американского шпиона.

– Этот пакистанский агент…

– Он отдал душу Аллаху. Грабеж, который закончился трагически, и никаких следов вора, который перерезал ему глотку.

У Галена Маркета было хорошее качество: безотказность в работе. Он не скрывал проблемы и трудности, но брался за их преодоление со спокойствием, ища верное и окончательное решение. И когда он добивался положительного результата – можно было не опасаться ошибки.

– Камбоджийская операция?

– Манипуляция удалась. Власти получили документы, доказывающие, что Самбор был красным кхмером и готовил целый ряд убийств. Они посчитали нужным убрать его.

– Кто подал эти документы?

– Официально – другой красный кхмер, преданный своим другом Самбором и жаждущий мести. Одолеваемый ненавистью и угрызениями совести, он покончил жизнь самоубийством.

Лично присутствуя на казни Халеда в Пальмире, Дитер Клауд был теперь уверен: пятеро из девяти Высших неизвестных были уничтожены.

– Японец Хироки Кадзуо?

– Операция в процессе.

Голос Маркета немного изменился.

– Есть проблема?

– Мой агент в Киото нанял специалистов мафии. Для них этот Кадзуо – наркоторговец, который спекулировал на товаре. Они выяснили детали и начали охоту, но дичь ускользнула.

– Жаль.

– Японцы – люди очень серьезные. Они найдут след Кадзуо.

– Сделайте всё возможное!

– Если слишком настаивать – это насторожит их. Они считают, что это просто банальная история, которая вскоре будет решена. Поэтому я советую пока подождать.

Дитер Клауд уступил аргументам Маркета, вопреки тому, что хотел действовать как можно быстрее. Терпения у него было много, ведь он плел свою паутину год за годом абсолютно незаметно. Ликвидация Высших неизвестных – вот главная задача на сегодня. Почему они представляли собой такую серьезную угрозу, несмотря на их незначительное количество?

На это было три основные причины.

Первая из них – их протест против бесконечного научного прогресса. Именно они помешали Египетской империи использовать нефть, а Древнему Китаю – порох, и это только два примера.

Вторая причина – древнее духовное начало, которое они олицетворяли. С монотеистическими религиями – никаких проблем: отличные клиенты для Машины. Высшие неизвестные опрометчиво воспевали свободу мысли и не принимали рабства, навязанного эпохой.

Третья – их знание превращений и использование жизненной энергии, которая уж никак не подходила под технический характер, навязанный Машиной. Всё это делало их чрезвычайно опасными.

Один вопрос не давал Клауду покоя: убил ли он главу братства? Казалось, что эту миссию выполнял Святой Джон, но подтверждения этому не было. А если он был всего лишь казначеем? Возможно, настоящий Хозяин – Сфинкс, скрывающийся за этим кодовым названием?

Вычисленный и преследуемый Хироки Кадзуо был обречен. Оставалось обнаружить трех последних Высших неизвестных, среди которых, возможно, был и глава братства.

Святой Джон совершил фатальную ошибку, отказавшись от сотрудничества в проектах развития, которые определили бы будущее человечества. Как только предприниматель такого уровня занимал враждебную по отношению к нему позицию, Клауд вмешивался, используя все виды шпионажа для того, чтобы обнаружить слабые места противника и поставить его на колени. А империя сделала несколько неосмотрительных шагов: перепроверив всё тысячу раз, Дитер Клауд обнаружил некоторые отклонения от привычного поведения Святого Джона, более-менее частые контакты с людьми, не входящими в его привычный круг общения. Дергая за эту ниточку и заручившись поддержкой уникального шпиона, он нанес удар, пусть и частичный, по Высшим неизвестным.

– Как только что-то станет известно, Маркет, сообщите мне.

Немного волнуясь из-за побега Кадзуо, Дитер Клауд поспешил на окраину Нью-Йорка, где у него была другая срочная встреча. На заводе в форме бункера трудились первоклассные программисты, занимающиеся malicious software, или, другими словами, хакерскими атаками, позволяющими заражать компьютеры и избавляться таким образом от нежелательной информации. Ни одно правительство, ни одно предприятие, ни один человек не был в безопасности. Хакерство на высоком уровне требовало внушительных средств и постоянно развивающихся специалистов: основными солдатами на этой войне были американцы и израильтяне. Плавая в глубокой паутине,^[402] недоступной широкой массе, они отражали тысячи ежедневных атак и запускали еще больше, чтобы поддерживать первенство Соединенных Штатов. Вирусы и ботнеты^[403] были серьезным оружием, наносящим существенный вред. А команда Дитера Клауда была устрашающе эффективной. Он анализировал последние результаты, но мысль о главном противнике не выходила у него из головы: мысль о Сфинксе.

44

Брюс ненавидел Токио. Он также ненавидел Мехико, Каир и вообще все громадные муравейники. Но именно в них вскоре будет ползать большая часть человечества. Во время поездки он вволю выпил, поел и выспался. Говядина, запеченная картошка, швейцарские сыры… С помощью этого какое-то время можно будет продержаться на японской еде, которую он ненавидел, особенно сырую рыбу. За исключением сумоистов, японцы не были полными, не страдали от диабета и жили до глубокой старости, но Брюс предпочитал свое питание.

Марк не переставал наблюдать за Апсарой. Казалось, на нее не действуют ни усталость, ни разница во времени, ее взгляд был таким же ясным, а кожа сохраняла свой естественный оттенок. Может быть, ее отец создал для нее алхимическое лекарство, способное противостоять времени?

Наконец он улегся на одну из удобных кроватей частного самолета. Вскоре целый вихрь смутных мыслей пронесся у него в голове. Он считал, что его существование полностью ему подвластно, а теперь находился в самом сердце бури. Им руководила только одна мысль: отомстить за своего отца. И это можно было осуществить, если удастся спасти последних Высших неизвестных и найти того главного, который по очереди их истребляет.

Марк предупредил о своем приезде Такуши, генерального управляющего империи в Азии, предварительно поручив ему миссию: найти человека по имени Хироки Кадзуо.

Службы личной безопасности, упрощенные формальности в аэропорту, пуленепроницаемая машина, мускулистые парни охраны. И улицы Токио, вечно растущего паразита. Урбанистические автодороги, триумф бетона, надземное метро, небоскребы, прижатые друг к другу, повсюду – кондиционирование воздуха, постоянные пассажиры в общественном транспорте, целые толпы, оккупирующие вокзалы, тротуары и бассейны. Единственный островок в центре столицы – императорский парк со своими 110 гектарами.

Везде и в любую минуту – борьба за пространство. Брюс уже начинал задыхаться.

Их кортеж проник в ультразащищенный гараж жизненно важного филиала империи в Токио, ничем не примечательное здание, располагающее новейшей антисейсмической аппаратурой. Благодаря компьютеру К, самому мощному в мире – 685 444 микропроцессоров и восемь миллионов миллиардов операций в секунду, – удавалось предвидеть цунами и колебания земли. Но скоро эта машина устареет, так как инженеры империи уже планировали повысить его мощность на двадцать пять процентов. Американцы поддержали этот проект, в Европе пока колебались.

Такуши лично встретил гостей, выйдя из своей пуленепробиваемой машины. Достойный наследник рода настоящих самураев, поклонник многих видов боевых искусств, которыми он занимался на профессиональном уровне, этот пятидесятилетний мужчина среднего роста, очень элегантный, обладал двумя типами мышления: японским и универсальным.

На службе у империи, которой он посвятил себя, универсальная его сторона была беспощадна и отдавала предпочтение одному языку – языку цифр. Сохранять доверие Святого Джона и оставаться на такой важной должности, о которой страстно мечтает целая стая акул, – это требовало ежедневных подвигов. Гены воина тут были очень кстати.

Японский тип мышления наделял генерального управляющего дополнительными преимуществами. Прежде всего – дальновидность, чего так не хватало в мире, напичканном сиюминутностью. Далее – чувство принадлежности к солидному коллективу, превосходящему университеты, спортивные клубы и семью. И наконец, чувство такта и вежливость – добродетели, незаменимые для того, чтобы выжить на небольшой территории. Не поддаваться конфликтам, поддерживать с каждым гармоничные отношения: еще соблюдаемые в резко изменившемся японском обществе правила поведения. Это не мешало Такуши одерживать победу над своими противниками, особо при этом не нервничая.

– Как прошла ваша поездка, господин Водуа?

– Прекрасно. Вы знаете моего друга Брюса?

– Он очень известен. Добро пожаловать в Токио.

– Это Апсара, из Камбоджи. Она с нами.

Генеральный управляющий поклонился. Он не совершил бестактность, потребовав дополнительных разъяснений.

– Я хотел бы еще раз выразить вам мои искренние соболезнования. Я глубоко восхищался вашим отцом и уверен в том, что вы сможете достойно чтить его память.

В плане поклонов Брюс был немного деревянным, Апсара оставалась безучастной.

Четверка села в лифт, выделенный для Такуши, и очутилась на самой вершине небоскреба. Вооруженная охрана и меры безопасности, включая голосовое и тактильное распознавание, исключали всякую возможность постороннего проникновения. Первый круг сотрудников генерального управляющего состоял из членов его клана, которые поклялись ему в своей полнейшей преданности.

Огромный кабинет, защищенный от любых подслушиваний, даже наиболее изощренных, возвышался над столицей. Скромная металлическая мебель, бар, ни одного листочка бумаги.

– Я могу предложить вам что-нибудь выпить?

– Бурбон без льда, – попросил Брюс.

Марк попросил то же самое, Апсара – просто газировку, а себе Такуши налил яблочный сок.

– Нет больше надобности в большом количестве компьютеров, – заметил он, – компьютер, который мы изобрели и который я сейчас ношу на своем запястье, постоянно подключен к моим службам и позволяет мне вмешаться в работу в любую минуту.

– Должно быть, развлекаетесь вы нечасто, – заметил Брюс.

Такуши, оставаясь невозмутимым, быстро нашелся что ответить:

– Меня предупреждают только в случае непредвиденной опасности.

Лицо генерального управляющего выдавало замешательство.

– Господин Водуа… Нам нужно обсудить деликатный вопрос, это касается миссии, которую вы мне поручили. Двое этих людей, они…

– В противном случае я бы не представил их вам.

– Конечно. Простите меня.

– Вы нашли Хироки Кадзуо?

– Надеюсь, я не перейду дозволенные мне границы, если спрошу у вас, почему вы ищете этого человека?

– Вы их уже переходите.

Пока Брюс наливал себе второй бурбон и жевал рыбные чипсы, генеральный управляющий предложил им сесть в кресла и сам сел рядом с гостями, оставив свое директорское кресло пустовать.

Самые большие его опасения развеялись: сын был из той же породы, что и отец. А за его маской плейбоя скрывался воин в доспехах из закаленной стали.

– Итак, Такуши, вам это удалось?

– И да, и нет.

45

Такой ответ не понравился Брюсу. К тому же японец действовал ему на нервы.

– Зная только имя, – поспешил объясниться Такуши, – это непросто. Мои люди нашли определенное количество людей с таким именем, но как выбрать из них? Среди них точно есть нужный вам Хироки Кадзуо, но как его определить?

– Для этого здесь я, – объяснила Апсара, обаяние которой не ускользнуло от генерального управляющего. – Ему около семидесяти лет, он живет в Киото.

«А у этой крошки еще полно секретов, – подумал Брюс, – она далеко пойдет».

Такуши сразу же сверился с часами. Ответа не пришлось долго ждать.

– У нас три варианта: владелец похоронного бюро, продавец овощей и кто-то вроде местного археолога, большой знаток древностей.

– Это третий, – решительно объявила девушка.

– Я сейчас же этим займусь. После такого долгого путешествия вам точно необходимо отдохнуть. Я забронировал этаж в «Тораномон Хиллс». Естественно, полностью защищенный. Как только я получу серьезную информацию, я сразу же вам сообщу.

– И предоставьте мне ваши текущие наработки, вместе с состоянием инвестиций на данный момент, – приказал Марк. – Ненавижу терять время попусту.

– Надеюсь, вы будете довольны. Простите за вопрос, который меня очень беспокоит: как продвигается расследование по убийству вашего отца?

– Будьте спокойны, виновник от меня не уйдет.

* * *

– Скажите-ка! – воскликнул Брюс, разглядывая свой номер в гостинице. – Твой лакей отправил нас не в какую-то забегаловку! Нужно признать, это впечатляет!

«Андаз Токио Тораномон Хиллс» занимал несколько этажей 247-метрового небоскреба в самом центре столицы, с 47-го по 52-й. За панорамными окнами открывался вид на весь мегаполис, бассейн, фитнес и процедурная комната позволяли деловым людям расслабиться и отдохнуть от постоянных стрессов. Современный стиль сочетался с нотками традиционного, древней керамикой, картинами на рисовой бумаге или же огромным изображением орехового дерева на Хоккайдо.^[404]

Шампанское и суши уже ждали почетных гостей, в распоряжении которых была огромная территория и необходимое информационное оборудование, в том числе японские мобильные телефоны.

Брюс убедился в том, что бар был забит хорошими напитками, и бросил свой рюкзак на диван в стиле футон.^[405]

– Пойду прогуляюсь по другим этажам, поболтаю с персоналом, – объявил он. – Когда перекидываешься парой-тройкой слов, всегда узнаешь что-то интересное.

Апсара уже закрылась в своей ванной, напичканной косметическими средствами.

В итоге Марку ничего не оставалось, как изучать дела, связанные с ситуацией в азиатском секторе империи, зашифрованные документы, которые ему передали в запечатанном конверте. Деликатные вопросы были вручную помечены Такуши карандашом. И вечные решения, которые нужно было принимать срочно либо как можно скорее. Марк с удовлетворением отметил, что поработал на славу, чтобы привести систему империи в порядок, все советы Святого Джона ему очень пригодились. Занимаясь этим непростым делом, он боролся с нетерпеливым ожиданием.

* * *

Толпы людей, автомобили, какие-то психи в разноцветных костюмах, современные гейши в мини-юбках, love hotels,^[406] где быстро занимались любовью в тесных кабинках, бесчисленные бутики, которые оберегала кошка, поднявшая лапу, – символ торговли, присутствующий во многих витринах, магазины, открытые двадцать четыре часа в сутки, бешеная жизнь, которая не останавливалась ни на минуту… Затерянный в этой массе, Хироки Кадзуо тем не менее понимал, что находится в опасности. Люди, которые хотели его убить, были настоящими профессионалами, и они обязательно выполнят свою задачу, в противном случае их самих уничтожат.

Не впервые за их долгую историю Высших неизвестных преследуют и хотят уничтожить. До настоящего времени, выполняя свой долг по передаче знаний и сохраняя целостность братства, им удавалось противостоять многочисленным формам варварства. Но мир изменился, и со времен Террора,^[407] завершившего Французскую революцию, которая повлекла за собой коммунизм, нацизм и исламизм, разрушительные силы существенно укрепились на планетарном уровне. А информатика послужила им в этом ужасающим орудием.

Во время их последнего собрания Святой Джон в присутствии главы братства не стал скрывать своего беспокойства. У него не было конкретных доказательств, но он опасался масштабного нападения и просил каждого быть настороже и проявлять активность, чтобы определить агрессора.

Все чаще и чаще Хироки Кадзуо испытывал непривычное для него недомогание, как будто без конца образовывалось какое-то черное облако, несмотря на то что небо было голубым. Но кто это облако создавал?

Алхимик из Киото не знал столицу. Единственный возможный контакт: один ресторатор, лечением которого он занимался и которого поставил на ноги благодаря алхимической микстуре. Пациент нахваливал ему свой рыбный ресторан, «Кумико», что обозначает сложную технику скрепления небольших деревянных деталей.

Хироки Кадзуо походил на выживших после цунами людей, которые без страданий, с улыбкой смотрят на развалины своего дома. Живя в стране, которая постоянно находится под угрозой природных катастроф, нужно было научиться фатализму и не терять своего достоинства перед лицом опасности, какой бы суровой она ни была.

Смерть не пугала Хироки Кадзуо. Однако уничтожение Высших неизвестных его ужасало, и, думая об этом, ему трудно было сохранять подобие спокойствия. Если эта катастрофа произойдет, человечество ее не вынесет. Другой вид живых существ, пусть даже с прежней обманчивой внешностью, будет осуществлять худшую из диктатур.

Беглец приехал в Токио на небольшом грузовике, перевозящем фрукты и овощи. Шофер, согласившись помочь пожилому человеку, высадил его возле главного вокзала. Участковый инспектор из вежливости поспешил сообщить ему адрес «Кумико». Почти два часа ходьбы в толпе прохожих, ведь это наиболее верный способ передвижения.

Солидное заведение. Хироки Кадзуо поздоровался с официантом, который согласился предупредить своего шефа, бывшего сумоиста, севшего на диету. Узнав своего исцелителя, тот рассыпался в благодарностях.

– Чувствуйте себя как дома. Без вас я бы погиб.

– У меня случилось большое горе. Могу ли я воспользоваться вашим гостеприимством на некоторое время, надеюсь, ненадолго?

– У меня есть комнатка, под рестораном. Теперь вы – мой гость.

– А как ваше здоровье?

– Это просто чудо! Традиционная медицина не способна на такое. Если бы я посмел… Не могли бы вы снова назначить мне лечение?

Хироки Кадзуо согласился.

– Проходите, устраивайтесь.

46

Сигнал тревоги прозвучал в 20 часов, как раз когда Брюс вернулся в свой номер. Марк проверил правильность кода. Сообщение от Такуши было коротким: «Я еду».

– Я умираю от жажды, – признался шотландец, бросившись к бару. – Вам двоим виски?

– У Такуши есть новости.

– Отлично, дела продвигаются!

– Ты что-то пронюхал?

– Твой Такуши очень популярен в этой дыре! Папаша, которому лучше не перечить. Его уважают, и ему подчиняются. Все выучили эти слова наизусть. Ты не боишься, что он выстрелит тебе в спину?

– Всё может быть, – признал Марк.

– А еще я умираю от голода, и у меня есть суперновость: повар в этой халупе – австриец, и стряпает он не только сырую рыбу. Я заказал мясную нарезку, омаров и курицу. Этот чудак даже пообещал мне лучшее бургундское! Крошка перестала намыливаться?

– У меня не было времени обращать на это внимание.

– Тем хуже для тебя… А она ничего, правда?

– Может быть.

– Ты скучаешь по своей индианке?

– Совсем не скучаю. У меня работа.

– Как поживает империя?

– Такуши следовал всем указаниям Святого Джона.

– А теперь ты будешь давать указания. Не парься и следуй своим инстинктам – только так выживают хищники.

Еда была подана как раз в тот момент, когда генеральный управляющий добрался до этажа, где расположись его гости.

Появилась Апсара. Длинное красное платье из коллекции нарядов, которые были отданы в ее распоряжение, макияж, подчеркивающий тонкие черты ее лица, походка богини. Марк остолбенел, Такуши смотрел в другую сторону. «А она горячая», – заметил Брюс.

– Может, перекусим? – предложил шотландец, садясь за стол.

Апсара, улыбаясь, последовала за ним.

– Поздравляю, – сказал Марк, – вы всё сделали как следует, Такуши. Тем не менее есть слабое место: Вьетнам. Заброшенная зона. И осторожнее с Сингапуром.

Генеральный управляющий поклонился и занял место напротив своего шефа, ясность мысли которого его одновременно волновала и успокаивала. У империи есть руководитель, но сохранить свою должность будет непросто.

– Выпей немного, – посоветовал Брюс, – это тебя расслабит.

Такуши, любитель минеральной воды и сырой рыбы, был не в восторге от меню.

– Уже довольно давно у меня сложились хорошие отношения с одним из высших уполномоченных нашей полиции. Полиция положительно оценивает наше эффективное оборудование по безопасности, которое мы продаем ей по договорной цене. Уже не раз мой друг предоставлял мне полезную информацию, облегчая тем самым многие наши действия в интересах империи. Но еще ни разу я не поручал ему такое… деликатное дело. Криминальное дело.

– Хироки Кадзуо мертв? – взволнованно спросил Брюс.

– Возможно, и нет, но он в бегах. Его дом и лаборатория в Киото были перерыты сверху донизу и разграблены. Очевидец видел, как он сел в грузовик торговца, который обычно поставляет овощи в Токио. Мой друг был удивлен, потому что Хироки Кадзуо за всю свою жизнь ни разу не был обвинен в нарушении закона, однако его преследовали профессиональные убийцы. Обычные воры так бы себя не вели.

– А в Токио он вне досягаемости?

– Этот пожилой человек должен где-то остановиться и чем-то питаться. Мой друг подключает нужных людей и собирает информацию по отелям и ресторанам. Благодаря таким хорошим связям у полиции уже есть отличный фоторобот, и уйма ее осведомителей вскоре выйдет на нужный след. Но, к сожалению, на Кадзуо охотится не только полиция. И у тех, кто хочет его уничтожить, средств для этого предостаточно.

– Есть идеи по поводу того, кто это может быть?

– Какая-то банда, которой необходимо выполнить условия контракта. Ликвидируешь одну – тут же формируется другая. Найти тут главных почти невозможно, слишком много интересов поставлено на карту. Я сообщил своему другу, что новый хозяин империи очень надеется на быстрое разрешение этого дела, которое не нужно предавать ни малейшей огласке.

– А мы понесем все расходы, – заверил Марк.

Такуши поднялся из-за стола и поклонился.

– Я поддерживаю прямую и постоянную связь с моим другом. Не сомневайтесь в том, что расследование будет продвигаться очень быстро.

Японец скрылся, Брюс напал на омара и наполнил бокал Марка. Апсара не спеша ела и пила.

– Остров, язык, на котором больше нигде не говорят, сотни дурацких правил приличия… Непонятно, говорят тебе правду или вешают лапшу на уши! Еще и шпики подключились. А мы торчим в этой хибарке! Согласен, есть и похуже, но мне нужно двигаться, чтобы что-то решать. Сегодня ночью я отправляюсь в турне по барам: вдруг наткнусь на нашего парня?

Такуши передал Марку фоторобот Хироки Кадзуо. Как будто настоящая фотография, четко видно суровое лицо, глубокий и решительный взгляд. Высший неизвестный, который знал Святого Джона и разделял с ним его тайны. У Марка было сильнейшее желание с ним поговорить.

– Я иду в бассейн, – сообщила девушка, в то время как Брюс, разделавшись с курицей с лимоном, надевал свой рюкзак.

– Ты у нас за связного, – сказал он Марку, – наши часы подключены друг к другу, если будет что-то известно – маякни мне. Если что – я делаю так же.

Нет смысла просить Брюса быть осторожным. Даже не говоря по-японски, он сможет разговорить кого угодно, хоть главу банды.

47

Владелец ресторана принес Хироки Кадзуо ужин из водорослей и тушеных овощей. Гипнотизируя его шею, целитель избавил хозяина от жуткой боли. Его диагноз – закупорка в печени и хронические проблемы с желудочно-кишечным трактом – предполагал лечение травами.

Прежде чем позволить себе пару часов отдыха, Хироки Кадзуо написал короткое письмо своему брату из Флоренции, которое собирался отправить по почте ранним утром. Сообщение, отправленное любым другим способом связи, будет перехвачено, и это письмо, возможно, тоже. Его долг – спасти главу братства, если тот еще жив. Только он может заменять погибших братьев и продолжать таким образом традицию.

Хироки Кадзуо мельком взглянул на стопку газет, сложенных возле телевизора. Обложка одного из журналов по экономике привлекла его внимание: портрет Джона Водуа. В длинной статье речь шла о его карьере, о разветвленной сети отраслей империи, трагической гибели, официально признанной несчастным случаем, и о его наследнике, Марке, которому теперь предстоит архисложная задача.

Алхимик знал, что он должен как можно скорее покинуть эту тихую гавань. Его преследователи сделают всё, чтобы его отыскать, и у него не было ни единого шанса от них ускользнуть.

Ни единого, разве что только…

* * *

Владелец «Кумико» плакал. Если бы его воспитывали не так строго, он бы своими руками разрушил эту квартиру, крича от ярости.

Он боготворил Хироки Кадзуо, этого старого целителя, который избавлял его от мучений: один только его голос успокаивал, он был воплощением мудрости и доброты.

Однако ресторатор обязан был сдать Хироки в руки полиции. Начальник ресторатора, главный секретный агент района, показал ему фотопортрет целителя, которого должен был задержать как можно скорее.

У хозяина «Кумико» не было выбора. Если его обвинят в сообщничестве, ему не избежать тюрьмы и разорения.

Последняя дань уважению: позволить своему благодетелю поспать до рассвета. Тогда он предупредит своего шефа о пребывании в своем заведении подозрительной личности.

* * *

Третий помощник повара в ресторане «Кумико», только недавно поступивший на службу, уже был полон амбиций. Эта неблагодарная и плохо оплачиваемая работа ему не нравилась, ведь так ему никогда не удастся осуществить свою мечту: купить большой мотоцикл и платить за услуги элитных гейш.

Но удача ему улыбнулась. На него вышел глава банды, правящей этим районом, и предложил проявить себя в рэкете. Помощник повара уже готов был ответить утвердительно, но тут увидел, как пожилой человек укрылся в заведении шефа.

Это явно бандит в бегах. А если сдать его местной банде? За таким успешным первым шагом наверняка последует хорошее вознаграждение. Этот старикашка был неплохим вариантом для начала.

Помощник повара пронюхает про него и предупредит своего шефа. Завтра будет замечательный день.

* * *

Когда Апсара вернулась из бассейна, Марк хандрил и предавался всяческим неутешительным мыслям. Он старался быть хозяином в любой ситуации, а теперь был похож на астронавта, затерянного в космосе с кислородом на исходе.

– Ну как? – спросил он машинально.

– Вам было бы неплохо побриться.

– Побриться… Зачем?

– Потому что я иду купаться, а вы будете делать мне массаж спины. Если ваш подбородок коснется моей шеи – не избежать раздражения. У меня довольно чувствительная кожа.

– Купаться, но…

– В Японии принимать ванну – это ритуал. Нужно не просто мыться, а погрузиться в некое спокойствие, которое дарит вода, нагретая до сорока пяти градусов. Ванна из кедрового дерева в моем номере – приглашение почтить местную традицию. Я вас жду.

Марк, ошарашенный, привел себя в порядок и брызнулся духами на основе жасмина.

На пороге ванной комнаты он замер.

– Можно… Можно войти?

– Я уже начала сердиться. Если вы всегда так медлительны, ваша империя скоро прогорит.

Он приблизился.

Никакая пена не могла скрыть великолепное тело камбоджийки.

– В Японии, – пояснила она, – нагота – это отнюдь не табу, в семьях охотно купаются все вместе. Может быть, вы бы сняли свою одежду?

Марк машинально повиновался и даже не почувствовал тепло воды, когда очутился в ванной рядом с девушкой, улыбающейся и расслабленной.

– Мой отец мертв, и я тоже мертва. А сейчас я хочу жить, и жить не лишь бы как. Именно с тобой я хочу начать новую жизнь.

Глядя ему прямо в глаза, она обняла его, их груди соприкоснулись.

– Апсара…

– Ты – моя первая и последняя любовь. Если ты мне изменишь – я убью тебя, во имя наших отцов.

48

Как только владелец «Кумико» предупредил своего начальника, полиция сразу же ворвалась в его заведение. Но комната, где спал старик, была пуста, и после осмотра помещения было неясно, куда беглец мог направиться дальше.

Несмотря на протесты, владелец ресторана был задержан и подвергнут грубому допросу, как и весь его персонал, за исключением помощника повара, который в этот день не вышел на работу.

* * *

Отправив письмо своему брату во Флоренцию, Хироки Кадзуо пошел погладить мордочку статуи Хатико, самой известной собаки в Японии. Она была поставлена у одного из входов в наземное метро, куда каждый день в течение семи лет эта собака, самая преданная в мире, приходила ждать своего хозяина, умершего преподавателя. Возможно, прикосновение к изображению этого невероятного животного принесет ему удачу?

Затем, к большому удивлению помощника повара, который следил за Хироки, старик проник в pachinko, один из тысяч залов, наполненных игровыми автоматами, доход от которых был почти равен доходу от крупных журналов.

Публика была разнообразной: мужчины и женщины разного возраста и разного социального статуса. Выигрыш был более чем скромным, даже в случае победы, но это была одновременно индивидуальная и коллективная зависимость.

Помощник повара был разочарован: старикашка оказался обычным игровым наркоманом, у которого наверняка было множество долгов, поэтому он вынужден был скрываться от своих кредиторов.

Но он не устроился перед автоматом, а вместо этого обратился к охраннику, который согласился одолжить ему свой мобильный, чтобы кому-то позвонить. Довольный старик поблагодарил его и пустился затем в долгий путь, который привел его к храму Сенсо-дзи в районе Асакуса. Это было очень оживленное место, где боги приспособились к присутствию бесчисленных паломников, туристов, акробатов, жонглеров, вещунов и девушек легкого поведения.

К решетке были прикреплены белые листочки с гороскопами. Вместо того чтобы купить себе такой листочек, старик просунул туда бумагу такого же размера, спрятав ее среди предсказаний.

Старик вел себя как-то странно. В конце концов, он был неплохим клиентом. Помощник повара позвонил своему новому шефу в надежде вызвать у банды интерес и выказать им таким образом свою преданность.

* * *

Брюс вернулся на рассвете и направился в душ. Полчаса под горячей водой придаст ему бодрости и развеет усталость. Надеясь не увидеть в баре саке,^[408] Брюс с удивлением обнаружил там японский виски, конкурирующий со своими западными аналогами.

Добрых двадцать баров, от самых роскошных до самых паршивых, и никакого следа Хироки Кадзуо. Когда мелкие преступники приняли его за шпика, беседа продолжилась на повышенных тонах, и Брюс вынужден был оскалить зубы. Небольшая потасовка время от времени – это держит в тонусе.

Хорошенько побитый, шотландец все же немного проголодался. Отказавшись от традиционного завтрака, состоящего из засушенной рыбы, риса, супа и зеленого чая, он заказал себе кофе, сосиски и яйца с беконом и сыром.

Токио был погружен в туман, и денек обещал выдаться скверным. Марк уже наверняка, как обычно, трудится над своими бумагами. Но номер нового хозяина империи был пуст.

– Ах так, ну ладно! Я разбужу… Мы не отдыхать сюда приехали.

Брюс прошел в номер Апсары и толкнул дверь в ее комнату.

Марк и камбоджийка, обнявшись, спали голыми.

– Пингвины поют, летучие мыши пищат, кабаны хрюкают, а влюбленные воркуют… Подъем, кофе остывает!

Когда он ударил в ладоши, любовники подпрыгнули.

– Пошевеливаемся, молодежь.

Первое, что они сделали, – долго смотрели друг на друга, как если бы они оба были нереальными, а потом страстно поцеловались, с трудом оторвавшись друг от друга.

Апсара поднялась.

– Брюс обожает свою жену, и он верный муж. Набрось хотя бы халат.

Они тоже хотели есть. Шотландец рассказал им про свою ночь, сетуя на неудачу. В его работенке нужно было оставаться упорным.

Зазвонил телефон, Брюс поднял трубку.

– Ага… Пусть поднимается.

– Такуши? – спросил Марк.

– Собственной персоной.

Генеральный управляющий плохо скрывал свое волнение.

– В полицию поступил звонок от Хироки Кадзуо. Он хочет связаться с Марком и поговорить с ним о его отце.

– Что-то серьезное?

– Чрезвычайно.

– Удалось узнать его адрес?

– Он ждет вас этим утром у храма Сенсо-дзи.

– Да это смахивает на ловушку средь бела дня! – возмутился Брюс.

– Кадзуо знает, что ему грозит смертельная опасность, и надеется на мою помощь. Идемте.

– Нас будет сопровождать интервенционный отряд в штатском, и я прошу вас не рисковать.

– А ты, малышка, – приказал Брюс камбоджийке, – остаешься дома.

– Не остаюсь. Я первая поговорю с Хироки Кадзуо, чтобы его успокоить. Я сообщу ему пароли и проведу к Марку. Я буду готова через пять минут.

– Превосходный план, – оценил генеральный управляющий, который думал только о безопасности своего шефа.

– А эта крошка не промах, – признал Брюс. – В дорогу.

49

Хироки Кадзуо размышлял над своим прекрасным и долгим существованием. Безучастный к толпе ханжей и праздных зевак, он был счастлив, что на его долю выпал такой невероятный шанс. Быть одним из Девяти, встречаться с исключительными личностями, обладать тайнами Высших неизвестных, применять эти тайны в жизни, ежедневно практиковать алхимию и бороться за сохранение в людях хоть толики гармонии… О чем еще можно мечтать? Но появились темные пятна, и они ужасают: кто хочет прервать передачу знаний и уничтожить братство? Смогут ли выжившие братья ускользнуть от врага и противостоять ему?

Если полиция восприняла его звонок всерьез и предупредила Марка Водуа, то он немедленно вмешается. Он один обладал достаточными средствами для спасения того, что еще может быть спасено.

Вскоре Хироки Кадзуо замер. Чрезмерные волнения нарушали его энергетику – он снова принялся медитировать.

* * *

Полицейские в штатском заняли свои позиции на различных участках площади перед храмом, смешавшись с посетителями и поддерживая друг с другом связь с помощью раций. Они готовы были вмешаться в дело по приказу своего начальника, который координировал все наблюдения и сигналы тревоги. Он держался рядом с Марком, Апсарой и Такуши, в сотне метров от главного входа. Брюс не мог усидеть на месте и, вооруженный жучком, занимался главной задачей: пытался найти в толпе Хироки Кадзуо, если, конечно, это всё не было лишь плохой шуткой или, что еще хуже, ловушкой. Шотландец вспомнил про неприятность в Пекине, и его чутье не подсказывало ему ничего хорошего.

Его заинтересовало одно выступление, пользующееся успехом у публики. Ямабуси, буддийские монахи, посвятившие свою жизнь паломничеству по стране, стали дуть в раковины, чтобы объявить публике о начале церемонии.

Одетые в белые рубашки и бордовые накидки, они разложили горящие угли, потом некоторые из них разулись.

– Они ходят по пылающим углям и не обжигают себе стопы, – прошептал Такуши на ухо Марку, – и доказывают тем самым свою способность абстрагироваться от боли.

Марк тоже был как будто на горящих углях. И он уж точно не мог абстрагироваться.

– Есть, – сказал Брюс. – Сидит справа от решетки с клочками бумаги.

– Решетка с предсказаниями, – поправил Такуши.

Начальник приказал своим людям приблизиться к этому месту, не спугнув при этом Хироки.

– Теперь моя очередь, – отрезала Апсара, следуя за голосом Брюса.

Все взгляды были направлены на первого аскета, который босыми ногами ступил на дорожку из углей.

Молодая женщина стала пробираться через толпу, с извинениями и улыбкой на лице. Дорога казалось ей бесконечной, но наконец она увидела Высшего неизвестного, он медитировал.

Этот могучий старик распространял вокруг себя какое-то странное свечение, как если бы он был не обыкновенным человеком. Камбоджийка, которая привыкла к божествам храмов Ангкора, ощущала такие же сильные эмоции, как во время любования теми статуями.

Она не решалась прервать внутреннюю молитву Кадзуо. Буддийский монах невозмутимо шагал по углям недалеко от старика, и его ступни не загорались.

– Извините, что помешала вам. Я от Марка Водуа. Меня зовут Апсара.

Кадзуо открыл глаза.

– Кто за нами наблюдает?

– Сфинкс.

– Кто преодолел тьму?

– Самбор, ваш брат и мой отец, которого убили.

Чувства переполняли алхимика. Радость от встречи с вестницей надежды, грусть от подтверждения того, что он потерял своего самого близкого друга.

– Марк здесь. Ему не терпится с вами поговорить.

В тот момент, когда Хироки Кадзуо поднимался, двое буддистских монахов внезапно выскочили из группы, оттолкнули любопытных и бросились к старику. Первый из них грубо толкнул Апсару и всадил нож в самое сердце своей жертвы, а второй, с редкой жестокостью, разбил его череп сильнейшими ударами.

Ближайший полицейский, остолбенев, вынул свое оружие, но побоялся стрелять… Слишком много людей!

Двое убийц побежали вдоль храма, в то время как следующий аскет как ни в чем не бывало продолжал свою ходьбу по углям под восторженными взглядами зрителей.

Убийство произошло за несколько секунд. Полицейский позвал на помощь: часть его коллег подбежали к убитому, другие погнались за убийцами.

Брюс, ошарашенный, поднял Апсару.

– Ты ранена?

– Нет, нет… Но он…

– С ним всё кончено.

В десяти шагах от них продолжалось представление. Так как криков не было, толпа ничего не заметила. Марк сжал камбоджийку в объятиях. Дюжина полицейских в панике окружили труп. Медик, вызванный начальником, констатировал смерть, а технические специалисты занялись ограждением места преступления.

– Мне жаль, – просто сказал Такуши. – Нам лучше уйти отсюда.

– Минутку, – попросила Апсара, – этот несчастный был здесь не случайно. Может быть, он оставил нам какое-то сообщение?

Марк пристально осмотрел решетку с листочками бумаги. Брюс развернул один из листочков и протянул Такуши.

– О чем тут речь?

– Обещание счастья. Тут несколько сотен почти одинаковых предсказаний!

– Мы все проверим.

Шотландцу повезло. В шестидесятом листочке оказался не гороскоп, а желание погибшего: «Спасите Сфинкс».

– Мы далеко продвинулись, – проворчал Брюс.

50

В Токио шел дождь, в роскошном логове Марка, Брюса и Апсары атмосфера тоже была не из лучших. Враг ударил молниеносно, а они барахтались в полном тумане. Шесть убитых Высших неизвестных… и трое пока живых, о которых они ничего не знали! Со смертью Хироки Кадзуо нить, ведущая к ним, вновь оборвалась.

– Между ними наверняка есть связи, – рассудил Брюс. – Я, например, когда разбираю какую-то махинацию, стараюсь рыть везде.

Марк пришел к выводу, на который надеялся Брюс.

– Что касается афганца Масуда Мансура, китайца Чжан Дао, сирийца Халеда и отца Апсары – узнать уже ничего нельзя, но со Святым Джоном и Хироки Кадзуо, напротив, можно попробовать что-то найти.

Марк связался с Такуши. Немедленно была организована поездка в Киото в сопровождении полиции. Пока новости были плохими: никаких следов преступников. От монахов, к которым убийцы присоединились в последний момент, ничего не удалось добиться. Допрос ресторатора, пациента Хироки Кадзуо, также оказался безрезультатным; а исчезновение одного из помощников повара давало все основания думать, что служащий работал на мафию и сдал ей старика.

Единственная надежда: раздобыть какие-то улики в доме жертвы.

* * *

День у Дитера Клауда выдался особенно загруженным: операция по лоббированию еще пока недостаточно коррумпированных сенаторов, запуск серии информационных атак на крупные европейские банки, которым Америка хотела перекрыть кислород, встреча с инженерами «Алфавита» по поводу программы здравоохранения и контроля производства новых медикаментов.

Тем не менее Клауд, в перерыве между своими делами, нашел время для встречи с Галеном Маркетом.

– Миссия выполнена, сэр. Мы убрали Хироки Кадзуо.

– Всё чисто?

– Безупречно. Расследование ни к чему не приведет.

– Признания от Кадзуо?

– К сожалению, ничего. Ввиду обстоятельств допросить его не получилось. У него дома – тоже пусто.

– Продолжайте.

Марк ушел, оставив Дитера Клауда в раздумьях. Легче было купить политиканов, предпринимателей и ученых, чтобы диктовать им нужное ему поведение, чем уничтожить крошечное братство, которое уходит корнями в далекое прошлое.

У них есть уже шесть из девяти, это верно, но следы на этом обрывались, и трое Высших неизвестных оставались живыми, а среди них, возможно, был и сам Сфинкс. Может быть, уничтожив Святого Джона, Клауд и его сотрудники уже одержали окончательную победу? Казначей мертв, нерв перерезан.

Но логичные рассуждения противоречили такому оптимистичному выводу. Во-первых, трое выживших будут пробовать заменить погибших братьев; во-вторых, возникает проблема наследника империи. Довольствуется ли он своей новой должностью и своим огромным состоянием или же будет мстить за отца, так или иначе помогая Высшим неизвестным? Отдает ли он себе отчет во всей этой ситуации? И, пожалуй, основной вопрос: посвятил ли отец сына в члены братства, был ли Марк одним из трех оставшихся в живых?

Это было маловероятно, потому что все Высшие неизвестные были пожилыми людьми, связанными с археологией и с алхимией… Но, возможно, единственный наследник Святого Джона все же взял на себя миссию отца?

В таком случае его судьба была предрешена. Прежде чем вызвать Маркета и подготовить вместе с ним несчастный случай, достойный леди Дианы, Дитер Клауд задумался о другой стратегии. Империя Водуа рано или поздно должна была попасть в его сети, как и все другие, тогда американская индустриальная мощь сделает еще один шаг к своей высшей цели – контролированию человеческого мозга. Миллиарды новых инвестиций не помешают в этом деле.

В конце концов, Марк всего лишь юный волк, жадный и амбициозный: почему бы ему не согласиться с хорошо сформулированными финансовыми аргументами?

Итак, самое главное на данный момент: узнать, что у него на уме, и по максимуму этим манипулировать.

* * *

– Работенка сумасшедших, – заметил Марк, обнаружив квартиру Хироки Кадзуо в полностью разрушенном состоянии.

Внутренние стены сломаны, одежда разодрана, предметы быта разбиты на тысячи кусочков.

– Что они могли искать? – задумался Марк. – Наверняка прежде всего то, что вывело бы их на след выжившего Высшего неизвестного.

Шотландец подключил свой нюх охотничьей собаки, Апсара с легкостью перемещалась по квартире, внимательно всё осматривая, Марк пытался найти что-то необычное. Их сопровождали двое полицейских в штатском. Теоретически посторонним запрещено было уносить с собой обнаруженную улику, они должны передать ее властям. С завтрашнего дня место будут зачищать.

Скромное жилище погибшего не предоставило троице ничего нового. Однако алхимическая лаборатория их поразила. Здесь тоже всё было сломано, но можно было различить осколки реторт, сосудов различных форм, резервуаров разных размеров с разноцветными субстанциями внутри, иногда вязкими. На полу валялось множество минералов и растений.

– Эта лаборатория напоминает лабораторию моего отца, – заметила Апсара, – он тоже изготавливал лекарства, которые называл «растительным золотом».

– А как же металлическое золото? – поинтересовался Брюс, настроенный скептически.

– Очень редко, и только для наших самых основных нужд. По его мнению, Великое Делание – это превращение любой материи в другую. И тот, кто владел искусством такой трансформации, мог превратить смерть в жизнь с помощью первичной материи.

– И что же это?

– Я не знаю.

– Главная тайна Высших неизвестных, – уточнил Марк. – Отец говорил тебе о ней?

– Один раз, всего за несколько дней до того, как его убили, и я только что рассказала вам всё, что он мне доверил.

Теперь уже не было никаких сомнений: Святой Джон в последнем сообщении хотел поведать сыну важнейшую тайну своей жизни: его принадлежность к братству девяти Высших неизвестных. Собирался ли он при этом передать ему свои знания?

Троица разбирала всё это хаотическое нагромождение вещей. Брюс пролистывал разбросанные книги и документы: одни из них были посвящены алхимии, астрологии и магии, другие – археологическим памятникам, восточным храмам и западным святилищам.

– Старичок интересовался старыми камушками и городами-музеями… Тут столько всего!

– Пальмира, например?

Друзья переглянулись, они стали искать активнее.

Среди книг на японском и английском языках, с многочисленными фотографиями, были работы, посвященные Пальмире, Буддам Афганистана, разрисованным пещерам Китая, замкам Ангкора и Стоунхенджу, самому известному мегалитическому сооружению Великобритании.

– А вот и связь с пятью убитыми Высшими неизвестными, – заключил Брюс.

– Значит, страны, где находятся три последних, тоже здесь есть, – рассудила Апсара.

– Проблема в том, – продолжил Брюс, – что вариантов множество! Любой континент, около сотни стран и целая куча городов-музеев, начиная от Бенареса^[409] и Шартра^[410] и заканчивая Флоренцией! А если выжившие прячутся в Японии, Афганистане или Англии?

– Тем не менее мы составим список, – решил Марк. – Когда я полностью изучу библиотеку Святого Джона, тогда мы, возможно, найдем совпадения.

– Здесь многого не хватает.

– Чего именно?

– Компьютера, планшета, мобильного… Сейчас даже старики этим пользуются. Без этого в наше время никак.

– Разве Хироки Кадзуо не общался с помощью мысли, как твой сынишка?

Брюс вздохнул.

– Каждый возьмет на себя какую-то территорию. Вперед, составляем список.

51

Такуши сопровождал своего шефа прямо до частного самолета.

– Вот мои предложения для улучшения доходности азиатского сектора. Как раз сегодня утром я связался с очень выгодным для нас чиновником из Китайской коммунистической партии, который положительно оценивает стремление страны к развитию. Те недостатки, которые вы обнаружили, будут устранены.

Марк высоко ценил прямых людей, которые не ходили вокруг да около.

– Что касается расследования по убийству Хироки Кадзуо?

– Тупик. Этот старик ничего особенного из себя не представлял, и у полиции нет никакого интереса охотиться за группировками, которые находятся под ее контролем и которые она в некоторых случаях использует.

Всё ясно: Высший неизвестный был убит по приказу сверху, с помощью властей, которые согласились не копать это дело. Наследника Святого Джона хотели заставить забыть об этом незначительном инциденте, угрожая ему экономической расправой.

Самолет взлетел. Апсара любовалась солнечной Японией, Брюс покатывался от смеха, читая онлайн американскую ежедневную газету, где приводили цитату российского военного пресс-секретаря: «Против нормальных террористов мы используем нормальные бомбы. Против умеренных террористов – умеренные бомбы. Наши нормальные бомбы отличаются от наших умеренных бомб, потому что нормальные террористы отличаются от умеренных».

К счастью, меню было не японским: паштет из кабана, тушеная телятина, поджаренная картошка, рокфор и шарлотка. Апсара уже привыкла к такой еде. К тому же бордо хорошего урожая усиливало аппетит.

– Еще слишком рано писать о Высших неизвестных, – рассуждал Брюс вслух, – это только разворошит муравейник, главное сейчас – найти уцелевших. Чтобы навести противника на ложный след, я выпущу совсем другую статью, как будто я забросил это дело.

– У тебя есть хорошая тема?

– Как, кем и для кого разворовываются государственные средства, официально выделенные на гуманитарную помощь. Весело, правда?

– И очень опасно.

– Я не люблю, когда врут, и мне надоело смотреть на рожи всех этих лицемеров, которые хнычут в СМИ о судьбе несчастных мира сего, а потом идут нажираться в крутые рестораны.

– Ты ничего не изменишь.

– Я знаю, но это разрядит обстановку. И займет всяких умников.

Статья станет причиной долгих и никому не нужных споров, к которым позже добавится волна возмущенных протестов. Одна-две головы полетят для приличия, и всё начнется заново.

Брюс пожирал информацию на своем экране. У него был талант отделять главное от второстепенного. И когда он попадал в точку – начинал копать.

– Смотрите-ка… Европейский Союз дал финансовое и административное добро на «Хьюмен брейн проджект» и программу «Горизонт 2020».^[411] На первое время – скромный бюджет в миллиард евро и хорошенькая перспектива: «Искусственно подпитывать человеческий мозг с надеждой добыть разум». Учитывая идиотизм некоторых исследователей, ничего хорошего ждать не придется!

– Святой Джон противился первому проекту и отказался участвовать в его финансировании, – заметил Марк.

– Должно быть, он почуял темное дельце! Кто на самом деле управляет европейцами, кроме их любимых американских союзников? Ковбои больше не хотят слушать, что им говорят в Агентстве национальной безопасности, они действуют.

Брюс любил всюду совать свой нос и наживать как можно больше врагов. Но перед этим быком нет смысла махать красной тряпкой, он никогда не отворачивается от своей жертвы и частенько поддевает ее на рога.

– Я заеду увидеться с моим маленьким семейством, – сообщил он, – и придумаю небольшую гуманитарную статью, прежде чем нацарапать что-то об этой истории с разумом. А ты пока досконально изучи архивы Святого Джона. Как только я понадоблюсь – сразу же приеду.

– Нет никаких новостей по расследованию аварии, – пожаловался Марк. – Попробую тряхнуть экспертов.

– Я по этому делу настроен пессимистично, но ты все-таки попробуй, да. Ладно, я пока вздремну.

Шотландец заснул, едва коснувшись головой подушки.

– Мне не спится, – прошептала Апсара.

– Ты ничего не ела.

– Мне нужно привыкнуть… Если получится.

– Что ты имеешь в виду?

– Я уже давно не могу заснуть нормально. В аэропорту ты поцелуешь меня в щеку, и всё будет кончено.

– Ты плохо меня знаешь.

– Может быть, ты даже вызовешь мне такси и забронируешь номер в гостинице?

Он долго смотрел ей в глаза. Напряженный и загадочный взгляд. Она выдержала его, в любую минуту готовая к расставанию. В течение одной ночи она была бесконечно счастлива, но это было для нее непозволительной роскошью – теперь нужно платить. Не чувствуя никакой обиды – таков был закон судьбы, – Апсара знала, что эта любовь сделает все другие пресными и ничтожными.

– Мой дворецкий – отличный парень, – заметил Марк, – он приспосабливается к любым обстоятельствам. Святой Джон очень его ценил, и наш особняк в Лондоне всегда оставался безупречным. Тебе не придется убирать, а повар будет готовить для тебя то, что ты любишь. Видишь, почти нет никаких проблем. Есть только одна, но ее я решать не хочу.

Апсара чувствовала себя потерянной. Но она предпочитала услышать правду.

– Особняк большой, комнат там много. Я мог бы позволить тебе выбрать комнату, если бы был честным мужчиной. Но, к сожалению для тебя, я совсем не такой. И я заставлю тебя спать у меня, в моей кровати. Завтра, послезавтра и всегда.

Апсара научилась не плакать ни от горя, ни от счастья.

– Ты забыл, что я тебе обещала?

– Естественно, нет. И я уверен, что ты сдержишь свое слово.

Она нежно его обняла.

52

Брюс продолжил путь к своему исландскому логову, а «роллс-ройс» отвез Марка и Апсару к подъезду особняка Водуа, находящемуся под первоклассной защитой.

Дворецкий, очень элегантный в своем черном костюме, открыл им дверь.

– Счастлив вас видеть, сэр.

– Это моя спутница, Апсара.

Настоящий дворецкий справлялся со своими чувствами даже в присутствии такой красивой женщины.

– Простите мне мою вольность, мадам, но позвольте мне пожелать вам приятного пребывания в этом доме. Персонал будет к вашим услугам, и я постараюсь сделать всё, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Апсара сложила руки и поклонилась.

Дворецкий, немного озадаченный и окончательно покоренный, прибегнул к лучшему защитному оружию, передаваемому из поколения в поколение: он закашлялся.

– Обед будет подан в почетном обеденном зале. Вас устроит розовое шампанское?

Марк кивнул и повел камбоджийку на экскурсию по своему семейному убежищу. Водуа владели многим имуществом по всему миру, но именно здесь больше всего ощущалась душа Святого Джона.

Апсара остановилась перед статуями и египетскими стелами в главном холле, ощутив всю мощь тайны, которую они скрывают, затем рассмотрела приемные помещения, библиотеку, кабинеты и комнаты. В основном строгая мебель, ничего лишнего, чувство защищенности и покоя.

Обнаружив внутренний бассейн, она не смогла устоять, разделась и нырнула. Лучший способ расслабиться после долгой поездки. Марк последовал за ней и, плывя под водой, догнал ее. Он был голоден. Он жаждал ее.

* * *

Меньше чем за сутки Апсара покорила весь персонал особняка. Известный кутюрье, которого специально пригласили, предложил ей самое необходимое на первое время, пока не сошьет что-нибудь по фигуре. Стилист с удовольствием взял бы камбоджийку в качестве топ-модели, но был уверен, что эта идея не понравится Марку Водуа.

Дворецкий заказал в тайском ресторане самые изысканные восточные блюда, и Апсара позволила себе раствориться в этой сказке, которая наверняка должна была скоро закончиться. А значит, нужно было использовать каждое мгновение и наслаждаться присутствием Марка как настоящим чудом.

Новый хозяин империи Водуа лично оказал ей исключительную услугу: провел экскурсию по основным достопримечательностям Лондона. Они были не такими величественными, как замки Ангкора, но Апсара не чувствовала себя чужой в этом древнем городе, обезображенном, к сожалению, жуткой современной архитектурой. Только в Гайд-парке молодая женщина почувствовала себя более или менее спокойно. Нежное солнце, пение птиц, идеально ухоженные лужайки, ощущение того, что ты вдали от города и забываешь прошлое, наслаждаясь новой жизнью, пусть и ненадолго.

Они вместе исследовали библиотеку Святого Джона. Одно стало очевидно: там были книги, похожие на те, которые собирал Хироки Кадзуо. Высшие неизвестные обращались к одним источникам и, возможно, использовали их для общения между собой. Но вариантов мест пребывания троих уцелевших было столько, что найти их, казалось, было невозможно. Если правда – в этих книгах, то она недосягаема.

Впервые Апсара видела, каку Марка опускаются руки.

– Полный провал. Я больше не могу.

– Может, твой отец оставил какие-то личные записи, семейные воспоминания?

– Вообще ничего. Ты не представляешь, насколько скрытным был Святой Джон. Скоро я начну ненавидеть это братство, которое украло его у меня! В конце концов, пусть сами разбираются. Следы оборвались, и это больше не моя проблема.

Апсара отошла в сторону, держась при этом очень прямо.

– Если ты не хочешь действовать ради своего отца, действуй хотя бы ради моего. Он не заслужил такой смерти.

На пороге библиотеки появился дворецкий.

– Господин Миллард желает видеть хозяина.

Марк оставил Апсару и поднялся по мраморной лестнице, ведущей в кабинет Святого Джона.

Он уселся в кресло с высокой спинкой из зеленой кожи и попытался мысленно овладеть этим просторным помещением.

Генеральный управляющий по европейскому сектору всегда появлялся бесшумно, как банкиры из Сити.^[412] Удивительно, как можно было проходить незамеченным, имея столько власти?!

– Какие-то проблемы? – набросился на него Марк.

Понимая, что новый шеф в плохом настроении, Миллард не подал виду. Это была часть его работы.

– Всё как обычно. Результаты хорошие, нужно только доработать некоторые вложения. Если дела вам докучают, я…

– Я хотел бы лично всё проверить. Не предпринимайте никаких решительных шагов, предварительно не посоветовавшись со мной. Как расследование?

– Оно продолжается, но только для виду. Судя по выводам экспертизы, это несчастный случай. Неудачное совпадение случайностей: техническая неисправность аппаратуры, ошибка в управлении и плохие погодные условия. Судьба.

Марк поднялся. Сложив руки за спиной, он медленно зашагал по кабинету.

– Что означает весь этот цирк?

– Что «MI 6» получили приказ не копать глубже.

– Чей это приказ?

– Учитывая то, что самолет летел из Нью-Йорка, где в ходе расследования не обнаружено ничего подозрительного, об этом не так уж и трудно догадаться. Мой американский коллега требует личной беседы с вами. Там есть проблема, которую он хочет обсудить с вами с глазу на глаз.

– И часто такое случается?

– Очень редко. В последний раз он срочно хотел поговорить с вашим отцом перед его последней поездкой.

– Вы намекаете на то, что Дик организовал операцию по его уничтожению и что сейчас готовится уничтожить меня?

– Конечно же, нет. Я ненавижу американцев, а особенно этого. У нас скверные отношения, которые заставляют нас постоянно соревноваться друг с другом. Но у Дика тот же порок, как и у меня: верность империи. Нанимая нас на эту должность, и Такуши – не исключение, ваш отец не ошибся. Это идиотская преданность, но она вечная. На мой взгляд, проблема в Нью-Йорке, которую ваш отец должен был решить, не исчезла. И сейчас – ваша очередь в ней разобраться.

53

– Ты уезжаешь?

– Да, срочно нужно в Нью-Йорк. Империя не ждет.

– Ты возьмешь меня с собой?

– Тебе это будет неинтересно.

– Если ты решил, что будешь думать за меня, то лучше не стоит.

– Послушай, Апсара…

– Если ты вместе со своими чемоданами не возьмешь меня, то я тоже уеду.

– Это будет быстро, и…

– Для твоего отца это тоже было быстро. Всего лишь взрыв. И между нами это тоже наверняка будет быстро. В общем, я хочу использовать каждую минуту.

Марк позвал дворецкого.

– Подготовьте, пожалуйста, наши чемоданы.

* * *

«Когда мы не можем больше выносить Нью-Йорк, – писал Джон Дос Пассос,^[413] – мы не знаем, куда идти дальше. Это конец света». Так и Марк не знал, куда идти дальше, на этом краю света ему было тяжело дышать. Чувствуя то же стеснение и понимая, что ему часто придется навещать настоящую столицу Соединенных Штатов, построенную на оскверненном индейском святилище, Святой Джон приобрел отлично защищенный дом в тихой лесистой местности, на юге города.

Несмотря на вмешательство Дика и на саму личность Марка Водуа, офицеры иммиграционной службы и таможенники пытались проявить излишнее рвение, особенно из-за присутствия Апсары. Гнусные по своей натуре, они ненавидели всех иностранцев и вдоль и поперек изучили паспорт Апсары, которую они с большим удовольствием отправили бы обратно в Азию.

С формальностями было покончено, и пуленепробиваемый «мерседес», за которым следовал внедорожник с телохранителями, привез пару к вилле. Шоссе Нью-Йорка, на котором теперь разъезжало много «Ниссан NV 200», было совсем не безопасным из-за плохо установленных канализационных люков и дорожных ям.

Апсара казалась напряженной.

– Что-то случилось?

– Я научилась бояться. И я чую опасность, как загнанный зверь. Опасность, которая совсем близко.

– Можешь уточнить какая?

– К сожалению, нет. Перед тем как они пришли убить моего отца, мне было так же тяжело.

Именно здесь было организовано убийство Святого Джона. Возможно, притаившийся в тени убийца, узнав, что приехал его сын, захочет убрать и его?

Пройдя за решетчатые входные ворота, постоянно охраняемые, Апсара немного расслабилась. Дубы, рощи, дорожки из гравия, пересекающие лужайки, розарий и каменное здание в викторианском стиле: Святой Джон обустроил настоящую тихую гавань прямо поблизости от вечно шумного города. Здесь он мог на несколько часов забыть о жестоком состязании, в которое была вовлечена его империя.

– Располагайся, я вернусь к ужину.

Хоть она и не спрашивала у него ни о чем, он ответил на ее молчаливый вопрос:

– У меня встреча с Диком. Не беспокойся, я принял все меры безопасности. Если я узнаю что-то важное – сразу же скажу тебе.

Без сомнения, Апсаре не удастся узнать все секреты своего возлюбленного, настолько непроницаемой была его защитная броня. Даже это признание требовало от него серьезных усилий. Она была признательна Марку и в благодарность долго и нежно гладила его по щеке.

* * *

Улочка была перегорожена из-за проведения ремонтных работ. А рабочие, некоторые из них были вооружены, принадлежали к службе охраны империи. Представленные надлежащим образом обладатели «мерседеса» и внедорожника припарковались перед маленьким итальянским рестораном. Двое охранников стояли у входа в заведение, закрытого по случаю ремонта.

Марк боялся того, что дома у генерального управляющего по Америке было небезопасно. И внезапная тревога Апсары только усиливала его опасения.

Обычно генеральный управляющий любил царствовать в своем панорамном кабинете, откуда он мог наблюдать за множеством крыш, где жители Нью-Йорка ухаживали за растениями, занимались йогой, загорали или играли в теннис. Но сейчас у Дика не было времени на развлечения: в адском горниле дел он должен был всегда оставаться на страже прогресса, инноваций и инвестиций. И самое главное, что стало для него религией, – рентабельность. В Нью-Йорке, если ты выигрываешь, никто тебе не завидует, но для loosers^[414] здесь места нет.

Беловатые стены, картины, изображающие города Италии, около двадцати столиков, скатерти в белую и красную клетку, свечи, традиционные столовые приборы.

И посреди зала – сердитый зубр с раздувающимися ноздрями.

Великан с квадратной головой, с побелевшим от злости лицом и сжатыми кулаками, он явно хотел с кем-то подраться.

– Добрый день, Дик.

– Вы что, меня за идиота держите?

54

– Может, предложите мне аперитив? – спросил Марк.

– Вы знаете, кто я? Ваш отец доверял мне! И я принимал его в своем кабинете, в полнейшей безопасности!

Марк присел за столик. И его голос стал ледяным.

– Самолет Святого Джона взорвался во время полета. И именно здесь, у вас, в Нью-Йорке, было подготовлено его убийство. Каковы результаты вашего расследования?

Бизон грузно приземлился на стул, который жалобно скрипнул.

– Службы аэропорта не имеют к этому никакого отношения.

– Да это вы держите меня за идиота! В моей семье этого не любят.

– У меня серьезные связи с ФБР.^[415]

– А с ЦРУ?^[416]

– Ни одна официальная организация не была замешана в смерти вашего отца.

– А… неофициальная?

– Все двери закрыты. Соединенные Штаты не причастны к этой трагедии.

– И вы этим довольствуетесь?

– Теория заговора – для дураков!

– Тогда считайте, что я дурак.

– Как вы вообще можете думать о том, что здание империи прослушивается и что в моем кабинете опасно?

– Я осмеливаюсь так думать. А если вы не осмеливаетесь, значит, вы потеряли сноровку.

– Antipasti,^[417] лазанья, телячье рагу с грибами… Вас устраивает меню?

Марк согласно кивнул головой. Специально отобранный и хорошо оплачиваемый персонал ресторана, который тоже являлся собственностью Святого Джона, всегда был на высоте.

– Согласен, – признал Дик, – можно сомневаться во всем. Если это необходимо, я почищу свою территорию. Значит, вы считаете, что это было убийство?

– Зачем вы хотели срочно меня видеть?

Великану трудно было собраться с мыслями. Он был уверен в том, что увидит перед собой зеленого юнца, который никогда не поднимется до уровня Святого Джона, но он жестоко ошибался. Непринужденная и обаятельная манера Марка вести себя вводила его окружение в обман, потому что за ней скрывался безжалостный хищник. Со стариком нужно было играть осторожно, с молодым лучше вообще не играть.

– Вы изучили список пятнадцати важнейших по стоимости акций мировых компаний?

– Девять американских, три китайские и три швейцарские, – ответил Марк. – Первое место – «Алфавит» и «Apple».

– Соединенные Штаты еще никогда не были настолько мощным государством. Они лидируют во всех сферах, навязывают свое мнение всему миру, манипулируют без всякого контроля и расправляются с несогласными. Ваш отец это понял.

– Кем был мой отец на самом деле?

Бизон, удивившись такому вопросу, осушил свой стакан, в то время как официант принес замечательное ассорти из закусок и первоклассное бароло.^[418] Марк попробовал вино и по достоинству оценил его вкус.

– Святой Джон был удивительным бизнесменом. На десять лет впереди своего времени, безумные сделки, в случае неудачи – только правильные решения, твердость гранита, неуловимость родника, скорость хищника… «Я учусь только на своих ошибках, – говорил он, – а не на своем успехе». Он лояльно относился к чужим недостаткам, ко всем, кроме одного – лжи. Он требовал правды в любых обстоятельствах, какой бы она ни была. В противном случае – вон.

– Говорил ли он вам что-нибудь о проекте «Сфинкс»?

Дик оторопел.

– Что это?

– Не важно.

– Я начинаю волноваться.

Разнообразные салаты, овощи гриль, икра из баклажанов… Antipasti были верны своей репутации.

– Для начала – довольно важная информация: Вашингтон полностью контролирует ICANN, всемирную организацию по регулированию вопросов доменных имен в интернете. Отовсюду слышны возмущенные крики, но американское правительство уверенно держит курс. Благодаря нашим контактам на самом высоком уровне в случае каких-либо изменений мы узнаем об этом первыми и сможем ко всему приспособиться. Первое ваше решение: изготовление дронов, военных и гражданских. Этот рынок бурно развивается, и нам необходимо сыграть главную роль. Я добавлю к этому усовершенствование программного обеспечения для разных видов реактивного оружия, которым оснащены военные самолеты не только военно-воздушных сил США, но и многих других стран… Американцы должны также контролировать применение этого оружия и убедиться в том, что оружие, проданное как врагам, так и союзникам, не будет направлено на них.

Марк согласился, Дик немного расслабился. Его новый шеф не был антимилитаристом и не верил в мир во всем мире.

– Вторая область инвестиций, – продолжил он, – это энергия. С нефтью, газом и возобновляемыми видами энергии у нас всё в порядке, но ваш отец любил всегда быть впереди. В данном случае речь идет о «Нешнл игнишн фесилити»,^[419] в Ливерморе, Калифорния, комплексе, который уже стоит свыше шести миллиардов долларов. Цель – термоядерный синтез с помощью лазеров для воспроизведения функционирования солнца. Если получится – бинго! Мне нужно будет хорошенько постараться, чтобы мы могли быть вовлечены в проект, но игра стоит свеч.

– Валяйте. А сейчас расскажите мне о настоящей цели нашего разговора.

55

Расправившись с закусками, генеральный управляющий принялся за лазанью, приготовленную как нельзя лучше. Привыкнув перехватывать нездоровую пищу на ходу, он наслаждался этим итальянским завтраком, хотя находился лицом к лицу с настоящим зверем, сила которого раньше была ему неизвестна. Пытаться обвести его вокруг пальца было бы непоправимой ошибкой.

– Как и вы, ваш отец действовал решительно, иногда вслепую. Природный инстинкт редко его подводил.

– И вы хотите исправить одну из его ошибок.

– Вы преувеличиваете, я…

– Давайте не будем кривляться. Мой отец отказался от проекта, который казался вам превосходным, и теперь вы хотите подсунуть его мне. Мне.

– Вы абсолютно правы.

Дик осушил бокал бароло, чертовски крепкого. Это поможет ему лучше изложить свои мысли.

– Европейский Союз запустил «Хьюмен брейн проджект», цель которого – проникнуть в тайны человеческого мозга. Естественно, американцы имеют в своем распоряжении некоторое количество ученых и развивают собственную программу исследований, в которой присутствуют и частные средства, например от «Алфавита». Стоит ожидать политических махинаций и обоюдных ударов в спину. И я не исключаю, что по дороге не избежать пары-тройки трупов, – настолько рынок сбыта кажется привлекательным.

– Кажется, – подчеркнул Марк.

– Именно поэтому ваш отец, к моему огромному удивлению, отказался вовлекать империю в это дело. На мой взгляд, он был не прав. Но у нас есть второй шанс: нам снова делают предложение. Мне кажется, его необходимо принять как можно скорее. Проект очень крупный, не включиться в него было бы ошибкой.

– Поскольку с этим вопросом обратились к вам, значит, инициативу на себя взяли американцы?

– Не американцы и не европейцы, а индийская компания в Бомбее. Прежде чем продавать Штатам свои изобретения, они хотели бы для начала обеспечить себя денежными средствами. Присоединившись к нам, они получили бы уверенность в том, что не останутся обманутыми. Условие, выполнение которого обязательно, и я уже говорил с ними об этом: передача технологий, и чтобы наши лаборатории тоже подключились. Мы наверстаем упущенное, и даже американцы вынуждены будут работать с империей. У меня есть все документы, но в них только верхушка айсберга.

– Вы ответили за меня, Дик?

Генеральный управляющий чуть не поперхнулся, его спас глоток итальянского вина.

– Нет, сэр. Не сомневайтесь в том, что я никогда не возьму на себя подобную инициативу.

– Очень правильная позиция для начала. Устройте мне встречу в Бомбее.

* * *

Дитер Клауд позавтракал с сенатором в роскошном ресторане Нью-Йорка. Сенатор был самодовольным глупцом, но обладал двумя немаловажными достоинствами: его было легко купить, и он являлся лидером лоббистской группы. Конечно, он был всего лишь пешкой на шахматной доске, но Клауд никем не брезговал. Все нити его паутины должны быть прочными.

День выдался холодным и дождливым. Обладая железным здоровьем и невосприимчивостью к любым болезням, он плевал на прогноз погоды и не боялся глобального потепления.

Личный водитель уже ждал Клауда.

Звонок по срочной линии, которую невозможно было взломать. Он послушал, ничего не ответил и указал направление.

Лимузин пересек Вторую авеню по 127-й улице, выехал на окружную дорогу и заехал в док. Через несколько мгновений на мосту, ведущему к одному из судов, появился Гален Маркет. Клауд поднялся на борт, и они заперлись в каюте.

– Интересная новость, сэр: Марк Водуа в Нью-Йорке.

– Источник?

– Таможенник. У меня было время организовать за ним слежку. Со своей новой пассией, хорошо одетой восточной девушкой, он остановился в семейном особняке, откуда уехал позавтракать с Диком в итальянском ресторанчике. Перекрытая улица, въезд запрещен, стража на посту. Новый хозяин империи хочет обезопасить себя по максимуму. Но все совершают ошибки, а мы находимся на нашей излюбленной территории. Если вы хотите, чтобы произошел несчастный случай…

– Не сейчас, но не упускайте его из виду и постоянно держите меня в курсе. По моим прогнозам, скоро он уедет из Нью-Йорка.

* * *

Уже в течение нескольких часов Апсара наблюдала за играми белочки. Зверек отчаянно пронесся мимо нее и начал взбираться на клен.

Апсаре уже не хватало Марка.

Влюбиться… Какое безумие! Не жить больше для себя, зависеть от не поддающегося контролю мужчины, наивно верить в счастье… Когда же она проснется? Этот мир был лишь соперничеством, ложью и массовой бойней. Время стирает всё, ни одно чувство не способно ему противостоять. Зачем же заводить себя в тупик?

Она увидела Марка, бегущего к ней.

Он сжал ее в своих объятиях, и они поцеловались, как двое обезумевших от любви подростков.

– Мне очень жаль, но экскурсии по Нью-Йорку у нас не будет.

– Ты напал на след?

– Возможно. Едем в Бомбей.

56

Программист и парламентский ассистент с неограниченными возможностями в политическом болоте, Балтимор Шумак был очень возбужден при мысли о том, что скоро встретится со своим новым любовником. Судя по тому, что он видел в интернете, этот прекрасный жеребец обеспечит ему чудесную ночь удовольствий. Раз в месяц Шумак позволял себе такое развлечение, чтобы на время забыть о своем возрасте, морщинах и сердечной слабости.

Место встречи – отель в Сохо.^[420] Знаменитый горячий квартал Лондона был модернизирован, но оставалось еще несколько развратных кварталов, где царил ретросекс, привлекающий Балтимора.

Хозяин отеля вручил ему ключи в обмен на условленную сумму. Лестница с видавшими виды коврами поскрипывала под ногами, лестничная площадка с фотографиями обнаженных юнцов, дверь № 166 в заведении, где всего двадцать комнат… Восхитительно.

Шумак тихонько, как вор, зашел в комнату. Интересно, парень ждал его в кровати или в душе?

Железный кулак схватил его за воротник рубашки и швырнул в другой угол комнаты, где он ударился о жалкое кресло.

– Мы повеселимся, папаша, но как я захочу, – прошипел Брюс.

– Вы! Но… но…

– Не повторяйся, это меня раздражает. Это я переписывался с тобой в интернете. То есть не я, а актер, который подцепил тебя. Мне показалось, что ты больше не хочешь меня видеть, и это было печально.

После короткой, но восстанавливающей силы поездки в Исландию Брюс снова чувствовал себя в форме. Долгие пешие прогулки у подножия вулканов и ледников с Примулой, Младшим и собаками придали ему сил и уверенности в себе. И потом, его поиски подтвердили, что он не барахтается в пустых мечтах: братство девяти Высших неизвестных, это сообщество алхимиков на страже человечества, на протяжении веков оставляло свои следы. В различных диссертациях, эссе и статьях их упоминали иногда известные личности, такие как Святой Тома Аквинский, Данте, Парацельс, Моцарт и даже несколько глав государств. Во всех случаях общей была одна идея: сохранить душу мира, без которой человеческое существование не имеет никакого смысла.

Шумак был совершенно раздавлен и сломлен. Пытаться противостоять монстру, который злобно на него уставился, невозможно.

– Забавно, мне кажется, что ты маленький лгунишка. Своему другу Брюсу ты должен всё рассказать. Например, кто такой Сфинкс?

– Я… Я не знаю!

– Ты делаешь мне очень больно, Балтимор. Чаще всего я внушаю доверие. А ты заставляешь меня плохо себя вести!

– Стойте, стойте! Я правда не знаю, но… Но кое-что могу вам сказать.

– Выкладывай, тебе же будет легче.

Шотландец не сказал негодяю о том, что прижал его благодаря Младшему. Во время завтрака парень странным голосом трижды произнес имя «Балтимор». Потом снова стал вести себя как обычно. Опять его чертово ясновидение, но на этот раз Брюс послушал сына. Не он ли, Балтимор Шумак, через сэра Чарльза отправил его на побоище? Завязка для разговора весомая.

– Вы мне дадите уйти после этого?

– Это зависит от того, что ты мне скажешь.

– Я всего лишь винтик в огромной машине, незначительный винтик, и…

– Твой психоанализ меня бесит. Давай к делу.

Еле ворочая языком, Шумак вполголоса заговорил:

– Империя Водуа – это очень серьезно. Так или иначе, но на ней лежит стратегический выбор, а у Святого Джона были полномочия главы государства. Естественно, за ним постоянно наблюдали.

Шумак вытер лоб носовым платком.

– Ты думаешь, этого мне будет достаточно?

– Подождите, я объясню! Внешнего наблюдения было мало. Нужно было следить… изнутри.

А вот это уже интересно. Шпион, то есть предатель, но какого уровня?

Брюс скрестил руки.

– Ты на правильном пути. Не разочаровывай меня.

– Женщина. Мне поручили встретить ее в Лондоне и устроить «случайную» встречу с Марком Водуа. Индианка, очень красивая и привлекательная. Он попал в ловушку, они стали встречаться, он даже сделал ей предложение. Она была исключительно способна в информатике, с кипой дипломов. Мне хорошо заплатили, и на этом я ушел из игры.

– Маленькая деталь: кто дал тебе это задание?

– Кто-то из секретных служб, это было анонимно. Я никогда его не видел и больше не увижу.

Ирина, псевдолюбовница Марка, которая бросила его в день смерти его отца, оказывается, работала на «МІ 5»… Не исключено, но зачем такое поспешное расставание, если только она не была замешана в убийстве Святого Джона и не боялась разоблачения? И действительно ли ее наняли британские агенты? Необходимо было разобраться в этой путанице. В любом случае Младший не ошибся.

– Ты полностью открыл мне свое сердечко, милый?

– Да, да!

– Надеюсь. Иначе я разозлюсь.

Брюс по опыту знал, что этот подонок не врет. Он добился от него всего, чего мог.

– Я могу… Могу попросить об одолжении? – промямлил Шумак.

– Я в хорошем настроении, валяй.

– Я не сделал ничего противозаконного, никому не перешел дорогу… Было бы круто, если бы вы не упоминали мое имя в своей статье.

– Я люблю веселиться. Проваливай.

Несмотря на свои синяки, Балтимор удрал, как золотой олимпийский чемпион по спринту.

Брюс отыскал в мини-баре бутылку сносного пива и отправил Марку зашифрованное сообщение.

Час спустя он получил ответ:

Бомбей. Разум. Приезжай скорее.

57

Небольшому домику Сириуса Ксериона, который находился хоть и недалеко от Флоренции, но тем не менее вдали от негативного влияния прогресса, не помешал бы серьезный ремонт. Но у восьмидесятилетнего алхимика, высокого и уже слабого мужчины, были другие заботы.

Письмо его японского друга, Хироки Кадзуо, стало для него настоящим ударом. Письмо было отправлено не на его имя, а на почту до востребования, где Сириус был зарегистрирован под чужим именем. В эпоху информационных технологий бумажные письма оставались последним более или менее надежным способом обмена конфиденциальной информацией. К тому же содержимое письма составляло всего пару строчек, которые были написаны каббалистическими знаками, с помощью которых девять Высших неизвестных, разбросанных по всему миру, общались между собой.

Девять… Это была всего лишь мечта, которая разрушалась на его глазах. Хироки Кадзуо, уверенный в том, что через несколько часов он будет убит, поведал своему итальянскому брату о гибели китайца Чжан Дао и об убийствах афганца Мансура, сирийца Халеда и Святого Джона. Сириус Ксерион понимал теперь, почему камбоджиец Самбор не ответил на его последнее сообщение, где речь шла о подготовке Великого Делания по новой методике. Он тоже был уничтожен. Для ликвидации самого древнего и самого секретного из братств был создан какой-то ужасающий разрушительный механизм.

Флорентиец несколько раз перечитал возвышенное прощание своего брата. Ни один из Высших неизвестных не боялся смерти, потому что им были ведомы законы преображения души и они были надлежащим образом подготовлены к высшему испытанию. Но уничтожение братства казалось им хуже атомной войны. Без братства человечество станет другим, и этим другим человечеством – если его еще можно будет так назвать – будут править с помощью технологий, развивающихся до бесконечности, только жестокость, алчность и тирания.

На столе Сириуса Ксериона – два редчайших произведения, вышедших в свет в 1614 и 1615 годах: «Всемирная реформация человечества» и «Слава Братства Розы и Креста» («Fama Fraternitatis Rosae Crucis»), объясняющие широкой публике миссию одного из Высших неизвестных, Христиана Розенкрейца,^[421] посвященного в тайны Древнего Египта и умершего в возрасте ста шести лет в 1484 году. Материальная цель сообщества, главой которого он был, – бесплатно лечить больных с помощью лекарств, изготовленных алхимическим путем. Его духовная цель – оберегать душу мира, поддерживая постоянный обмен невидимых потоков, существующий между всеми формами живого – планетами, минералами, растениями, животными, людьми… Так сохранялась гармония, которая сейчас находится в опасности. Разум человечества попал в сети огромного паука, и единственным действующим потоком вскоре останется Всемирная паутина.

Значит, у флорентийца осталось только два товарища, и его первоочередным долгом было предупредить их об опасности, посоветовав им где-нибудь укрыться. Но не звучало ли это утопично? Убийство руководителя такого уровня, как Святой Джон, предполагало наличие мощных и устрашающих ресурсов. Неизвестный и, безусловно, не поддающийся распознанию враг не сомневался в своей победе, и у пока уцелевших братьев не было действенной возможности ему противостоять.

Сириус Ксерион побрился и подравнял волосы своей короткой белой бородки: он всегда был немного франтом, любил духи по старинным рецептам, классическую и не выходящую из моды одежду. Любитель итальянской кухни, он посещал лучшие заведения Флоренции, где его считали первоклассным мастером-реставратором. Специалисты надеялись, что когда-нибудь он создаст книгу о творчестве Фра Анджелико, в котором он разбирался лучше, чем кто-либо.

У Ксериона не будет на это времени. Главная задача – оправдать ожидания Сфинкса, непрерывное производство философского камня, универсального материала, очищенного Духом. Ученые всерьез интересовались явлением преобразования и для того, чтобы глубже проникнуть в эту тайну, строили огромные лаборатории, финансируемые теми государствами, которые были заинтересованы в промышленном использовании и гигантских доходах. Такое отношение изначально сводило исследования на нет. Полученные результаты могли затронуть только поверхность «камня мудрецов», но никак не проникнуть в его сердце.

Лаборатория Сириуса Ксериона, функционирующая с XVI века, совмещала старинное и современное оборудование. Добрая сотня пузырьков содержала в себе лекарства, полученные из «великого эликсира», которые алхимик мог бы передать институтам и организациям, способным извлечь из них пользу. Вот только получат ли они разрешение на их использование?

Если противник даст ему еще немного времени, Сириус Ксерион напишет небольшой труд, где расскажет об упрощенном методе достичь Великого Делания, сопровождая описание фотографиями. Если предположить, что ему это удастся, это будет равносильно бутылке, брошенной в море.

Несмотря на превосходное физическое состояние, старик чувствовал себя уставшим от этого мира и не понимал, как можно помешать истреблению Высших неизвестных, которые еще никогда не подвергались такой масштабной атаке.

Наибольшую боль ему причиняло то, что он не сможет в последний раз увидеться со своими братьями по духу во время пленарного заседания. Ни один праздник не мог бы сравниться с таким собранием.

Сириус Ксерион принялся за работу, избегая всякой спешки, как будто бы у него впереди была целая вечность. Разве не говорил Лао-цзы: «Спешащий человек медлит»?

58

Едва только выйдя из Национального аэропорта имени Чатрапати Шиваджи в Бомбее, Брюс почувствовал невероятную жару. Он терпеть не мог эту гигантскую дыру на берегу моря с хронической нехваткой влаги. Хорошо хоть, что было не время муссонов и никаких циклонов не предвиделось.

Однажды Брюс вел бесконечно долгое расследование хронической коррупции местных политиканов, поэтому немного был знаком с этой местностью и принял необходимые меры: помимо своего рюкзака с небольшой аптечкой, он взял с собой бутылку виски, чтобы каждые четверть часа немного отпивать и бороться тем самым против обезвоживания и микробов.

По всей дороге, ведущей из аэропорта в центр мегаполиса, в котором проживает пятнадцать миллионов человек, прохожим было запрещено справлять нужду на виду у туристов. Так как этот закон соблюдали не всегда, местные жители установили на улицах листы гофрированного железа, предназначенные для того, чтобы скрывать человека, удовлетворяющего свою естественную потребность. И эти самодельные баррикады покрывали идиотскими рисунками, которые были ничем не лучше творений великих гениев современности, продающихся на рынке на вес золота.

Крупный торговый город Бомбей, наделенный естественным и хорошо защищенным портом, в глазах Брюса был в первую очередь адским муравейником. Люди выходили отовсюду, в любое время суток, как если бы существовал неисправный клапан, постоянно выпускающий людей на улицу. Они все куда-то перемещались, забивали автобусы до отказа так, что те уже не могли двинуться с места, переходили дорогу, отнюдь не обращая внимания на беспомощных полицейских в тюрбане и желто-синей униформе. Мотоциклы, велосипеды, машины, пешеходы и животные смешивались в этом цирке, где постоянно происходили опустошительные катастрофы. Мертвые быстро сменялись живыми, и движение становилось всё интенсивнее.

Очень богатые, очень бедные, десять процентов населения, спящие на улицах, орды попрошаек, которым не исполнилось и десяти лет, больные, умирающие прямо на тротуарах, трущобы, современные здания, небоскребы в американском стиле и Болливуд, эта фабрика фильмов, столь популярных среди массового зрителя.

Лучшим в этом городе было то, что Бомбей завоевал желанный титул столицы смеха, и всё благодаря местным клубам, которые занимались этим видом деятельности. Но смеяться постоянно неприкасаемым^[422] не приходилось, и жертвы терактов исламистов, разрушивших в ноябре 2008 года дворцы, больницы, комиссариаты и центральный вокзал, погибли явно не от смеха.^[423]

В Бомбее, как и на большей части территории индийского субконтинента, единовластно царило насилие. И религиозный ад никак не способствовал улучшению ситуации: индуисты, мусульмане, христиане, сикхи,^[424] буддисты, парсы^[425]… Все друг друга ненавидели, никто никого не уважал. Но государство оставалось светским, в стороне от конфликтов и межобщинных споров, пока они не становились слишком уж очевидными.

Брюсу повезло: настоящее такси, с шинами, рулем и водителем. И шофер рассудительно набавил цену. Естественно, он попробовал продать своему клиенту часть своих активов, начиная от религиозного образка и заканчивая своей еще девственной двенадцатилетней дочкой. Отказался шотландец и осмотреть квартал дхоби,^[426] где множество рабов беспрерывно мыли грязное белье, напевая себе под нос самые унылые мелодии.

Выбравшись невредимой из пробок, машина вскарабкалась вверх по дороге до роскошного квартала Малабар Хилл, который сильно изменился после завершения британской оккупации. Массивные колониальные здания промышленников сменились небоскребами с шикарными апартаментами, которые занимали нувориши, гордые тем, что у них из окон открывается вид на Марин Драйв,^[427] который ночью превращается в «Ожерелье королевы», освещаемое тысячей огней.

Империи удалось сберечь особняк для именитых гостей, останавливающихся в Бомбее, и это здание напоминало многоэтажный торт, украшенный башенками и балконами. Что-то вроде Диснейленда для VIP-персон, с бесконечными холлами, обеденными залами, где можно было легко потеряться, комнатами, которые подошли бы для занятий бегом, и ванными комнатами, оценить достоинства которых могли бы даже слоны.

Брюс немного выделялся в общем интерьере, особенно со своей рубашкой в клетку, джинсами и рюкзаком. Но метрдотель, сикх с тюрбаном на голове, не проявил ни малейшего удивления, когда шотландец добрался до крыльца здания.

– Что угодно сагибу?^[428]

– Повидаться со своим другом Марком, хозяином.

– Прошу вас, подождите пару минут. Я сообщу господину Водуа.

– Шевелись поскорее, я умираю с голоду.

Ввиду огромных расстояний в особняке, которые предстоит преодолеть метрдотелю, Брюс подумал о том, что мог бы использовать часы, чтобы предупредить Марка о своем приезде со всего лишь трехчасовым опозданием.

Но его терпение, которого хоть было и немного, вскоре окупилось.

В разноцветном сари появилась Апсара. Брюс уже и не думал ворчать. Она была непростительно прекрасна.

59

– Малышка, да ты прелестна! Местный колорит очень тебе к лицу. Ладно, комплименты потом. Он здесь?

– Я вас проведу.

Коридоры были такими огромными, что там впору было прокладывать трамвайные пути. Коридор, по которому они шли, вел в обеденный зал Ганеши, бога-слона, символизирующего благополучие и ставшего идолом геев. Около пятидесяти статуй представляли его в разных положениях: он стоял, ходил, сидел с поднятым кверху хоботом. Ежегодно в Бомбее праздновали праздник Ганеши, бросая в море миллионы глиняных статуэток. Побочный эффект: загрязнение. Одному промышленнику пришла в голову идея по поводу того, как этого можно избежать: наполнять статуэтки экологическим продуктом, мясо-костной мукой,^[429] запрещенной в щепетильных странах, но снова разрешенной в Европе.

Марк положил на мраморный стол документы, которые изучал.

– Нормально доехал?

– Что будем есть?

– Креветки из Бэк Бэй,^[430] дезинфицированные норвежские омары, крабы с карри. И сносное бордо.

– А ничего посущественнее нет?

– Я закажу тебе еще курицу с пятью специями.

Суетливый официант принес индийские закуски, на которые Брюс сомнительно покосился: всё это не стоило и одной хорошей сосиски, и он радовался, что не забыл свое лекарство первой помощи.

– Ты знал, что Нарендра Моди, премьер-министр этой милой страны, так гордящейся своей независимостью, затеял серьезный флирт с маленькими гениями Силиконовой Долины? Скоро в стране будет полтора миллиарда населения, двадцать пять миллионов молодежи ежегодно появляются на рынке труда, но всего 142-е место в рейтинге легкости ведения бизнеса. Богачи, специалисты в IT, но вместе с тем – миллионы голодающих. Колосс на глиняных ногах, который силен лишь с виду. Святому Джону пришлось столкнуться со многими проблемами, чтобы образовать здесь филиал империи, но он изучил склад ума местных жителей и приспособился к нему.

– А тебя не удивляет, что сразу после этого за тобой поволоклась красивая индианка?

Апсара оставалась бесстрастной, Марк был раздражен.

– Что ты разузнал, Брюс?

– Я немного поработал с одним из моих источников в Лондоне. Твоя Ирина хотела не только переспать с тобой.

– Этого не случилось.

Апсара, пристально посмотрев на Марка, убедилась в том, что он говорит правду.

– Она использовала тебя для того, чтобы засветиться, но этого ей было мало, – продолжал Брюс, – она должна была выполнить свою миссию: шпионить за одним из стратегических центров твоей империи. Милашка везде таскалась за тобой, а ее образование и навыки позволяли ей всюду совать свой нос. Когда она получила то, что искала, она тебя бросила.

– На кого она работала?

– Либо на индийское правительство, либо на «Алфавит», где она сейчас блистает, либо оба варианта. И ты увидишь, что эта гадина плетет интриги в деле с манипуляцией разумом. Я нарыл пока немного, но уверен в том, что типы, которые руководят этой махинацией, и есть убийцы Высших неизвестных.

– Я здесь для того, чтобы проверить твою интуицию. Одна встреча должна всё прояснить и, возможно, вывести нас на правильный след.

– В этой дыре небезопасно! Ненасилие Ганди – это сказки для невинных неопытных младенцев.

– Априори в бизнес-центре Бомбея я ничем не рискую. Центр Ганеши, девятнадцатый этаж, в 15 часов.

– С кем ты встречаешься?

– С одним индийским инженером, который в курсе всех проектов, направленных на то, чтобы сделать из его страны мощнейшее в мире государство. А интересующий нас проект сочинили в подразделении Кадран, восточном секторе империи, который занимается дронами.

– А я подключу свои контакты в Бомбее, особенно в Центре атомных исследований Баба^[431] в пригороде Тромбей, где подготовили первое в Индии атомное испытание, которое в 1974 году поразило пустыню Раджастхан. Там есть один тип, который меня обожает за то, что я забыл упомянуть его имя в моей статье о коррупции индийской элиты. А это, естественно, сближает.

Рыба оказалась очень низкокалорийной, а курочку хотелось повторить.

– Эта индианка, – спросила Апсара, – была очень тебе дорога?

– Она меня заинтересовала. Изящная, умная, амбициозная.

– И не трусиха. Ты был только игрушкой в ее руках.

– Не преувеличивай!

– О-ля-ля! – воскликнул Брюс, набрасываясь на цукаты из апельсиновой корки. – Не ссоримся из-за ерунды. Ирина была кем-то вроде священной коровы, полностью неприкосновенной. А тут с этим не шутят. В общем, relax, cool и fun.^[432]

60

Брюс позволил себе небольшую сиесту, а Апсара с Марком тем временем занялись любовью. Сдобренной ревностью, почти жестокой любовью. Оба они решили, что ничего друг другу не простят. И если они сгорят во всепожирающем пламени – тем хуже.

Нежность кожи Апсары заставляла Марка сходить с ума от желания; он мог бы ласкать ее часами, но она знала, как его остановить и направить в себя.

Нет, они не смогут потеряться друг в друге.

Это сближение.

Когда она надела сари, Марк осознал, что ему невероятно повезло. Иногда этот мир был совершенен.

* * *

Стоя на крыльце, Апсара смотрела, как Марк с двумя телохранителями садится в «мерседес». Будет ли эта встреча успешной, действительно ли ключ к разгадке находился в Индии?

Вспышка света заставила молодую женщину опустить глаза: заинтригованная, Апсара определила, что она исходила из кустов бугенвиллии.

У какого-то человека с западноевропейской внешностью в руках был мощный бинокль, и он поспешил скрыться.

Шум мотоцикла.

Перепрыгнув через ступеньки, Апсара бросилась к одной из многочисленных машин, припаркованных у входа в особняк, к трехколесной «хонде» с гибридным мотором. Четыре горизонтальных цилиндра, два электромотора. Спортивная и легкая в управлении машина.

– Да что она творит! – возмутился Брюс, который наблюдал за всей этой сценой.

Единственное верное решение – проследить за ней и не дать ей совершить серьезную ошибку.

Сторож паркинга, растерянный после вторжения камбоджийки, которой он указал на исправную машину, полностью опешил при появлении Брюса, сурового и куда-то опаздывающего. Он посоветовал Брюсу другой трехколесный автомобиль, тоже легкоуправляемый, и шотландец пронесся как ураган.

Среди сумасшедшего движения Бомбея у него было девять шансов из десяти потерять Апсару.

Но почему она убежала?

* * *

В солнцезащитных очках, белой рубашке с короткими рукавами и голубых брюках, Гален Маркет походил на туриста, рассматривающего мегаполис на мотоцикле, чего не могла порекомендовать ни одна туристическая фирма, достойная так называться.

Он ехал медленно, но не из-за сумасшедших водителей и несознательных пешеходов, а чтобы не оторваться от девушки, которая его преследовала. Операция «Марк Водуа» запущена, и Маркет взял на себя его хорошенькую азиатскую любовницу.

В особняке Малабар Хилл она так или иначе была в безопасности, а злоумышленник не хотел провоцировать скандал. Когда речь шла о защите богатеньких, индийская полиция действовала довольно активно.

Убедившись в том, что Марк уехал на свою встречу, Гален Маркет привлек внимание Апсары, совершая, как она подумала, ошибку. Но он никогда не совершал ошибок. Как и было задумано, Апсара уверилась в том, что за парой ведется слежка, и с юношеской неосторожностью решила последовать за ним и узнать, кто он.

Кем она была и что она знала? Правильно проведенный допрос даст ему ответы на все эти вопросы. И если она действительно была дочерью Самбора, Высшего неизвестного, убитого в Ангкоре, эти ответы будут интересными.

* * *

Апсаре повезло: высокий тип с походкой подростка не обнаружил ее присутствия и не пытался от нее ускользнуть. Он осторожно и с трудом двигался по дороге. Если бы их разделяло большее расстояние, молодая женщина потеряла бы его уже раз десять.

Ее подстегивала уверенность: беглец так или иначе был замешан в убийстве ее отца и Святого Джона. Если нет, то зачем он тогда следил за особняком в Бомбее?

Важный шаг: узнать, где находится его логово. Затем предупредить Марка. Эта нить приведет их к центру лабиринта.

Высокий тип остановился на «Черчгейт Стейшн», вокзале для пригородных поездов. Он оставил мотоцикл какому-то нищему, взял взамен билет и направился к перронам.

Толпа была очень плотной, и пробираться сквозь нее оказалось нелегко, но, по крайней мере, риск быть замеченной сводился к минимуму. Старые местные поезда, до отказа набитые пассажирами, не соответствовали ни международным критериям безопасности, ни экологическим нормам. Подобрав использованный билет, который пригодился бы ей в случае проверки, молодая женщиназашла в тот же вагон, что и высокий тип, который вел себя всё так же непринужденно.

Следующее испытание: пробиться сквозь массу людей и выйти на остановке.

У индийской железнодорожной компании, «Индиэн Рейлвейс», было отдельное министерство: восемь тысяч вокзалов и восемь миллиардов билетов ежегодно, начальник компании был кем-то вроде главы государства. Благодаря заботам одного мозговитого индо-американца, Сундара Пичаи, главные вокзалы самой крупной демократической страны в мире скоро будут подключены к интернету. Что касается остального, то есть удобства, безопасности и пунктуальности – будет помедленнее.

По дороге, ведущей к пригородам, – настоящий кошмар. Slums, местные трущобы, постоянно разрушались муссонами, и восстанавливали их с помощью ржавых листов железа, картона, газет и тряпья; подбирали всё, что было на улицах, жгли мусор, он дымился и издавал жуткие запахи; здесь выживали без водопровода.

Ситуация ухудшилась, когда какая-то рука стала гладить Апсару по ягодицам. В последнее время изнасилования женщин в Индии наделали много шуму, но эпидемия продолжала распространяться. И общественный транспорт очень этому способствовал.

Когда Апсара попыталась увернуться от этого подонка, поезд внезапно остановился. Примкнув к другой кучке людей, Апсара мимоходом заметила, как высокий тип с большим трудом открывает двери.

Он вышел из поезда и беспечно зашагал прочь.

Работая локтями, камбоджийке удалось растолкать людей и выйти на перрон как раз в тот момент, когда металлическая гусеница тронулась.

Пригород был почти шикарным. Одинаковые бетонные здания грязно-желтого цвета, между домами – широкие пространства, усеянные источниками со стоячей водой. У каждой группы домов был свой номер, нарисованный на фасаде.

Апсара достигла цели. Очевидно, что тут и есть логово высокого типа. Он прошел вдоль блока под номером 28, не обращая никакого внимания на калек, спящих вдоль стен, и на стайки детей, одни из которых были спокойными, другие же будто с цепи сорвались.

Несколько завистников уже таращились на Апсару, слишком красивую для такого квартала, и женщины охотно разорвали бы ее сари в клочья. Не стоило оставаться в этом местечке.

К счастью, высокий тип добрался до места назначения. Он проскользнул в блок под номером 27, дверь которого, видимо, исчезла уже давно.

Если ей удастся определить этаж – это было бы замечательно.

Вестибюль оказался сплошной помойкой. На горе мусора – кошачий труп. Кто-то поднимается по лестнице, отдыхает на лестничной площадке. Затем поднимается снова. Второй этаж, третий… Стук в дверь, приветствия, тишина.

Молодая женщина узнала всё, что хотела. Теперь нужно было проинформировать Марка.

Обернувшись, она наткнулась на высокого типа, который схватил ее за запястья.

– Вы слишком любопытны, мадемуазель Самбор. Разве смерть вашего отца не послужила вам уроком?

61

Бывший форт английских колонизаторов превратили в бизнес-центр Бомбея. Тут находился «Ресерв Банк оф Индиа», Центральный банк страны, построенный по образцу Банка Великобритании в Лондоне, а также многочисленные финансовые институты, новая таможенная служба, хлопковая биржа, филиалы страховых компаний и огромное количество магазинов и ресторанов. Небоскребы, возвышающиеся над Оманским морем,^[433] являлись воплощением богатства этого business district,^[434] сводя тем самым старинные викторианские постройки, стиль которых варьировал от готического до арабского, к статусу достопримечательностей.

Прежде чем отправиться на столь важную встречу, Марк решил проблему со своим заводом дронов, который функционировал под слоганом Make in India,^[435] очень важным в глазах политиков, жаждущих оставить свой след в современном мире и, в особенности, накопить как можно больше средств, часть из которых стабильно набивала карманы их широких белоснежных штанов. Ввиду обещанных вложений Марка считали очень желательным лицом и большим другом Индии.

Недавно выстроенный небоскреб, куда направился Марк, находился под очень надежной защитой не только из-за опасения исламистских атак, похожих на те, которые посеяли ужас с Бомбее. Секретный характер работ, осуществляемых в кабинетах и лабораториях этого здания, также сыграл свою роль. Лучшие индийские программисты проводили здесь исследования искусственного разума, разрабатывали программы, позволяющие предсказывать экономические и политические кризисы, углублялись в математическую базу биотехнологий и совершенствовали дроны. Сначала металлодетектор на входе проверял отсутствие оружия и взрывчатки, затем вас встречал харизматичный мужчина в костюме от известного модельера.

– Мы счастливы видеть вас, господин Водуа. Наш главный инженер ждет вас. Кабинет находится на последнем этаже, оттуда открывается замечательный вид.

Обаятельный охранник не преувеличивал. Из панорамных окон с бронированными стеклами можно было увидеть авианосцы индийских военно-морских сил. На низком столике из зеленого мрамора стояло превосходное шампанское, а компьютерная техника в этом просторном помещении без бумаги была достойна Силиконовой Долины.

На самом видном месте – целый ряд смартфонов, играющих роль цифровых помощников в любых обстоятельствах. Они, например, регулировали температуру вашей ванной, пока вы застряли в пробке, просили вас заправить бак, когда у вас заканчивается топливо, выбирали ресторан в соответствии с вашими предпочтениями, советовали положить трубку до того, как телефон разрядится. И это было только начало.

Появился инженер.

Дьявольский сюрприз.

– Ты разочарован, Марк?

– Ты…

– Я так изменилась?

Черные глаза Ирины Виндараян были одновременно насмешливыми и хищными. Одетая в длинное красное платье, с надушенными волосами, каскадом спадающими на обнаженные плечи, она была похожа на грифа, готовящегося напасть на свою жертву.

– Ты и есть главный инженер?

– Тебя это смущает? Индианки – не только животные для удовольствия. У некоторых даже есть мозг.

Она открыла бутылку шампанского, налила два бокала и предложила один своему гостю.

– Обожаю это зелье после обеда. Проясняет мысли, а тебе это понадобится.

Повернувшись к нему почти полностью оголенной спиной, она рассматривала порт.

– Довольна своей шпионской миссией в Лондоне?

– Люблю узнавать что-то новое.

– В ходе своего расследования ты узнала, кто взорвал самолет Святого Джона?

– Ты ничего не понял, идиот!

– Так объясни мне.

– Моя миссия состояла в том, чтобы спасти Святого Джона после его фатальной ошибки.

– Какой?

– Отказа инвестировать в программу усовершенствования человеческого мозга. Тем не менее будущее человечества уже предопределено, Марк, и его можно выразить в четырех буквах: НБИК. Н – «нанотехнологии», Б – «биотехнологии», И – «информационные технологии», «К» – когнитивистика, то есть искусственный разум. Благодаря НБИК уже частично возможно модифицировать геном, а завтра мы не будем довольствоваться только лечением людей, мы их дополним, я говорю о «дополненной реальности» в информационных технологиях. Святой Джон не принимал этой неизбежной реальности, потому что принадлежал к братству Высших неизвестных. Крохотная, но считающаяся опасной группка.

– И кто же так считает? Твои работодатели в «Алфавите»?

– «Алфавит» – всего лишь элемент всемирной машины, произведенной Соединенными Штатами, которую другие не прочь были бы себе присвоить. Например, индийское правительство. В этой стране насчитывается огромное количество ученых, работающих на НБИК, и их пытаются переманить на Запад. А я их собираю, в частности здесь, в Бомбее. Мои подчиненные знали о вольности духа Святого Джона и очень хотели привлечь его империю к развитию Индии, чтобы не подвергаться таким образом вечной американской диктатуре. Мне поручили соблазнить тебя, чтобы приблизиться к твоему отцу, изучить функционирование вашего европейского исследовательского центра и улучшить наши позиции. Убийство Святого Джона нарушило все мои планы.

– И ты убежала, как воровка.

– Я действовала по приказу, нам нужно было согласовать наши действия после этой трагедии. И потом…

Она посмотрела на порт.

– И потом?…

– Никто не верил в то, что ты способен стать достойным наследником Святого Джона. Думали, что для тебя эта ноша окажется непосильной, что твои генеральные управляющие провалят дела, а империя распадется. Воронам останется только подобрать кусочки. Но вышло не так, как полагали. Тебе удалось приручить хищников, а твои первые распоряжения не ослабили империю, а напротив – укрепили. Поздравляю тебя, Марк! Твое здоровье!

Он выпил глоток шампанского. Как отделить правду от лжи и узнать, была ли эта змея искренней с ним?

– А сейчас, Ирина, во что мы играем?

– Мы начинаем сначала и двигаемся в верном направлении.

62

Красивая индианка открыла металлический шкаф и вынула оттуда несколько предметов, которые разложила на полу: три сосуда из обожженной глины с водой, пеплом и красным минеральным порошком, девять лепестков роз, чашу, наполненную песчинками золота, и свечу, которую она зажгла.

– В каждой вещи существует божественная искра, – уверяла она, – и некоторым существам удается, благодаря науке, знаниям и жертвам, заставить ее гореть, тем самым развевая мрак. Этим занимаются Высшие неизвестные, и именно поэтому их нужно спасти. Посмотри на этот несложный ритуал, Марк: под своей кажущейся простотой он скрывает все элементы Творения, которые не могут распознать даже наши самые продвинутые технологии. Девятеро еще со времен античности владели секретом преобразования, который они на протяжении веков не переставали передавать из поколения в поколение. Это золото – продукт процесса, а эта красная пудра запускает преобразование любой материи. Так Высшие неизвестные учатся проникать в сердце всего живого. Утрата этих знаний стала бы настоящей катастрофой.

– А благодаря им Индия опередит весь мир.

– Американцы – грубые животные, которые уничтожили одну из самых мощных мировых культур и сейчас продолжают вести себя как ковбои, единственным богом которых является Бизнес. Только Индия с ее тысячелетними ритуалами и традициями сможет примирить человечество и прогресс. Ты согласен помочь этому и… помочь мне?

Взгляд Ирины, одновременно умоляющий и победный, соблазнил бы и закоренелого аскета. А ее духи на основе лотоса околдовывали жертву.

Марк предпринял отвлекающий маневр и стал рассматривать принесенные Ириной объекты, налив себе еще немного шампанского.

– Ты что, ограбила алхимическую лабораторию?

– Перед тем как отправиться в Соединенные Штаты, Святой Джон подарил мне это сокровище.

– Ты хочешь сказать, что вы с моим отцом…

– Нет, мы не были любовниками. Он всего лишь понял, что Высшие неизвестные подвергаются серьезной опасности и выразил желание сотрудничать со мной. Я не могла себе представить, что он погибнет так скоро. Отдавая мне эти вещи, он возбудил мое любопытство, и у меня возникли еще тысячи вопросов, которые я хотела бы ему задать. Сегодня эти реликвии – твои по праву.

– Подарок нельзя отдавать. Чего конкретно ты от меня хочешь, Ирина?

– Ты знаешь, кто убил твоего отца?

– Я это узнаю.

– Я могу тебе помочь. Индия тоже хотела бы это знать.

– При условии, что я пересмотрю отказ Святого Джона и вложу инвестиции в эти исключительные проекты?

– Святой Джон иногда ошибался, но умел исправлять свои ошибки. Сейчас ты главный, тебе определять, какие решения лучше принимать, чтобы способствовать бурному развитию империи. И главная задача на сегодня – спасти уцелевших Высших неизвестных и сохранить тем самым идеал твоего отца.

Марк пристально посмотрел на индианку.

– Как ты узнала об их существовании?

– Небольшие информационные промахи позволили анализировать перемещения Святого Джона; и некоторые из его друзей показались моим начальникам подозрительными, особенно среди археологов, как, например, афганец Масуд Мансур и сириец Халед, оба убитые с редкостной жестокостью. Я решилась поговорить об этом с твоим отцом и почувствовала, что задела его за живое. Алхимические реликвии, переданные мне в дар, только подтвердили мои догадки. В Индии традиция Высших неизвестных не считается детской легендой. Благодаря целенаправленным информационным поискам я узнала о скоропостижной смерти двух других археологов, китайца Чжан Дао и японца Хироки Кадзуо. Если мы не вмешаемся, Высшие неизвестные действительно станут всего лишь легендой.

«Она не знает про смерть Самбора», – подумал Марк. Простой гид не был помещен в рубрику некрологов. И эта деталь свидетельствовала в пользу откровенности Ирины.

Взяв в руки чашу, наполненную песчинками золота, она принялась рассматривать их на свету.

– Марк, Высший неизвестный, который стал наследником Святого Джона, – это ты?

– Если бы так и было, ты думаешь, я сказал бы тебе?

Расстроившись, она сразу помрачнела.

– Значит, ты мне совсем не доверяешь… Жаль. Вместе у нас был шанс. Хороший шанс.

– Мой отец хотел со мной поговорить. У него не хватило времени. И я не оставлю этого просто так.

Улыбка озарила лицо Ирины.

– Ты не против… если мы поцелуемся?

Жар надушенного тела, хорошо продуманный ход…

Поцелуй был очень быстрым.

Она отстранилась, надеясь на большее.

– Я сожалею о своем поведении там, в Лондоне. Я соблазнила тебя ради своей миссии, но я не забыла тебя. Сегодня мы с тобой в одной лодке. Ты можешь быть зол и обижен, это нормально, но ставки в этой игре слишком высокие, чтобы дуться в уголке. И я не верю в то, что Святой Джон ничему тебя не научил.

– Шаг за шагом он незаметно для меня объяснял мне, как нужно управлять империей.

– А о Высших неизвестных, их миссии, их знаниях?

– Ничего.

– Тебе известны те, кто остался в живых?

– Не имею ни малейшего понятия.

– И ты не знаешь, кто такой Сфинкс?

– Если это не мой отец, то мне только предстоит об этом узнать.

Ирина поджала губы.

– В Индии еще многие верят в реинкарнацию, но мудрецы стремятся выйти из цикла рождения и смерти, чтобы слиться с первичным единством, беспечным изобилием, высшим изменением, где уже не происходит никаких изменений. Если ты был честным человеком, то для тебя, возможно, такой момент уже настал.

У Марка земля ушла из-под ног.

– Что это значит?

– Ты ничего не знаешь, поэтому ты для меня бесполезен. А поскольку ты можешь стать для нас таким же препятствием, как Святой Джон, если не хуже, тебя нужно убрать.

У Марка закружилась голова.

Панорамные окна начали плыть перед глазами. Не имея больше сил держаться на ногах, Марк вынужден был опуститься в металлическое кресло.

– Это шампанское, – объяснила Ирина, – у нас прекрасные химики, ты заснешь как младенец. Единственное, в чем я не уверена: будешь ли ты достаточно трупом, чтобы не почувствовать клювы падальщиков, когда мы поместим тебя в башню молчания,^[436] недалеко от твоего особняка в Бомбее? Я возненавидела тебя сразу же, как только увидела. Сын хозяина империи, богатый, хорошо воспитанный, с предопределенным будущим, соблазнительный, уверенный в своих талантах… Красивая статуя, которую я буду счастлива разбить на тысячу кусочков. Если бы ты чего-то стоил, я бы на какое-то время усмирила свою ненависть. Но ты ничего не знаешь, поэтому нет смысла откладывать. Это будет несложно. Я всего лишь раздавлю насекомое.

Подняться, бороться… Невозможно. Наркотик парализовал Марка. Силуэт Ирины почти исчез в тот момент, когда она снимала с него часы.

Двое мужчин в белых халатах приблизились к своей жертве.

63

Сначала Апсара пробовала убежать, потом – защищаться, но ничего не могла сделать против кулака и ножа Галена Маркета. Он заставил ее зайти в какую-то убогую квартирку на третьем этаже, где проживали двое грубых чернорабочих.

При виде такой классной самки их взгляды оживились.

– Это насильники, – уточнил Маркет, – но они послушные. Они будут строго повиноваться моим приказаниям, в противном случае будут уволены или потеряют хорошую зарплату.

По сравнению с трущобами тут было роскошно. Окна, зеленоватые стены, ковры, не знающие, что такое пылесос, низкий столик, бесформенные подушки, туалет, которому не помешала бы уборка от «Кёрхер»,^[437] и кухонька, грязь в которой портила аппетит.

– Ты вроде как бунтарка, малышка, и ты, конечно же, не сразу ответишь на мои вопросы.

– Попробуй все-таки.

Апсара забилась вглубь комнаты, как можно дальше от двух сидящих по-турецки индийцев, которые не сводили с нее глаз.

– Ты спишь с наследником империи Водуа, поэтому ты должна быть хорошо осведомленной. Наверняка в постели ты выбиваешь из него признания.

– У меня есть дела поважнее болтовни.

– Он говорил тебе о Сфинксе?

Апсара не ответила.

– Наш разговор начинается не очень хорошо. Я хочу знать всё о том, что он тебе рассказывал, и о том, на каком вы сейчас этапе.

– Это ты поручил камбоджийской полиции убить моего отца?

– У каждого – своя работа. Так ты болтаешь или затыкаешься?

– Я не понимаю, чего ты хочешь.

– Мои товарищи тебя расслабят и освежат память. Они хорошо работали в последнее время, поэтому я позволю им забавляться с тобой до полуночи. Когда я вернусь, ты заговоришь.

– Я не знаю, кто такой Сфинкс, и у Марка тоже нет никаких зацепок.

– Забавно, но я тебе не верю. До скорого.

Гален Маркет вышел из квартиры.

Двое мужчин медленно поднялись. Примерно тридцати лет, плохо побритые, с низким лбом и решительным взглядом, они сняли свои рубашки сомнительной чистоты.

Апсара пыталась вжаться в стену. Из-под ее ног разбегались тараканы.

Мужчины спустили свои джинсы, которые не отмыла бы от грязи ни одна стиральная машина.

Когда самый уродливый из них положил свою лапу на плечо Апсары, она закричала.

* * *

Марк как будто плавал в тумане. У него ничего не болело, но пошевелиться он не мог. Воспоминания, спутанные мысли и страх смешивались с осознанием того, что он еще не совсем мертв, но уже утратил надежду выжить.

Фургон, который перевозил живой труп Марка, остановился у спуска, ведущего к одной из башен молчания, где парсы, а их было примерно восемьдесят тысяч в Бомбее, оставляли останки членов своей общины. Так как парсы – последователи пророка Заратустры, им запрещалось загрязнять землю, воду и огонь. Следовательно, нельзя было хоронить или сжигать умерших. Поэтому они использовали дахме – «вместилища мертвых», или так называемые башни молчания, в виде семи кольцевых лож, построенные на вершине холма Малабар Хилл.

Мертвую плоть пожирали стервятники. Кости кидали в центральную яму, по краям которой для процеживания дождевой воды насыпали песок и древесный уголь.

По причине разрастания Бомбея этот экологический способ погребения столкнулся с проблемой. Во-первых, жителям современных домов, находящихся недалеко от башен молчания, не нравилось ни жуткое зловоние, ни привычка стервятников оставлять на их балконах чудовищные куски плоти; во-вторых, количество стервятников существенно снизилось, и оставшихся птиц не хватало для полного исчезновения трупов. Любители природы ратовали за разведение молодых хищников со зверским аппетитом, но парсы предпочитали более современные технологии, хотя они и были спорными с точки зрения их религии, а именно – солнечные батареи, функционирующие в качестве своеобразного гриля и ускоряющие процесс долгого разложения.

Но, учитывая рост цен на земельные участки этой лесистой территории и жадность агентов по продаже недвижимости, некоторые парсы уже задумывались об обогащении и собирались, забыв о древних обычаях, продавать свои бетонные амфитеатры по тридцать метров в диаметре.

Для Марка это была слишком далекая перспектива.

Двое носильщиков оставили свою ношу на мраморной плите и поспешили покинуть это место. К счастью для них, солнце светило ярко и в небе кружили двое стервятников.

64

У диких быков, уже исчезнувших с лица земли, на фоне которых их современные потомки смотрятся довольно жалко, была одна особенность: несмотря на их массу, они могли двигаться абсолютно бесшумно и с неожиданной силой нападали на ничего не подозревающего противника. Так делали и некоторые разозлившиеся слоны, способные аккуратно двигаться между рядами фарфоровой посуды, с тем чтобы разнести магазин.

В своем движении к цели Брюс походил одновременно на быка и на слона. Раз десять он уже думал, что упустил Апсару из вида, и столько же раз он ее находил.

Поездка на поезде: пытка посреди немного недружелюбной, но отупевшей толпы.

Выход на нужной станции – подвиг регбиста, отражающего атаку противника.

Клоака пригорода, бетонные коробки, в которых наверняка можно было помереть от скуки, насмешливые мальчишки, грязные и агрессивные, и Апсара, которая исчезла в одном из домов и так и не вернулась.

Сплошное минное поле.

Брюсу не пришлось долго ждать, он вскоре увидел, как из дома вышел высокий тип западноевропейской внешности, черты лица которого он хорошо запомнил.

Дозорных поблизости нет.

Он переступил порог здания, прошел мимо горы мусора и услышал крики женщины.

Шотландец взбежал по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки, распахнул дверь квартиры, откуда доносились крики, и мгновенно оценил ситуацию: двое голых тощих парней готовились изнасиловать Апсару, предварительно порвав на ней сари.

Плохо питающиеся парни не представляли для Брюса никакой угрозы. Стиснув кулаки, Брюс врезал первому по голове, а второму ударом ноги хорошенько подправил генитальную систему.

Апсара, опустившись на пол, тряслась всем телом.

– Нужно убираться отсюда, и поскорее.

Брюс протянул ей ее разорванную одежду. Хоть парней и неплохо отделали, эти подонки, придя в себя, сразу же позовут своих дружков или же всполошат весь квартал.

Реакция Апсары была мгновенной. За долю секунды ее поведение кардинально изменилось. Вновь обретя гордость и природное изящество, камбоджийка выпрямилась и надела на себя то, что осталось от ее сари, при этом ее наряд выглядел довольно пристойно.

Брюс опасался прихода других негодяев, но до вокзала, где они сели в первый же поезд, направляющийся в центр Бомбея, они добрались без приключений.

Апсара хотела только одного: долго мыться. Она из горла выпила полную до краев флягу виски, предложенную Брюсом.

* * *

Ощущение невыносимой жары, затем – запах гари.

Парализованный Марк сгорал под солнцем в одной из башен молчания парсов, под терпеливым присмотром пары сытых стервятников. Они ждали, чтобы это мясо хорошо прожарилось.

Марк, погруженный в адскую печь, вспоминал о своем разговоре с Ириной. Как и тогда в Лондоне, она обвела его вокруг пальца. Интересно, она работала только на индийское правительство или еще на кого-то? Как бы там ни было, Ирина пыталась вычислить последних Высших неизвестных и наверняка сыграла главную роль в убийстве Святого Джона.

Марк продвинулся вперед в этом деле, но он скоро умрет, а индианка, оставаясь безнаказанной и свободной в своих действиях, будет продолжать свирепствовать. Сдохнуть вот так – это приводило его в бешенство, но он не мог справиться со своим параличом. Его страдания становились невыносимыми. Даже если бы он мог закричать, никто бы не пришел ему на помощь.

Оставалась единственная надежда: действие наркотика пройдет, хотя бы частично, до того, как он зажарится и перестанет дышать. Он вспомнил о плохо экипированном альпинисте, который пережил целую ночь в Гималаях, думая о своих близких и строя дальнейшие планы на жизнь, но ему-то было холодно…

Марк отказывался умирать.

Когда температура станет невыносимой, он отбросит чертов саван и выберется из этого ада. Нужно было всего лишь упорхнуть, как птица, даже если эта птица – стервятник.

И у него получилось.

Марка приподняли, ужасная жара немного спала, зловоние гниющих тел исчезло.

Носильщики кинулись бежать. Фургон сорвался с места как смерч. Наконец покрывало сняли.

Несмотря на то что у Марка всё плыло перед глазами, он узнал своего спасителя: квадратная голова, сломанный нос, коротко подстриженные волосы. Джордж, агент британской спецслужбы.

– Тебе крупно повезло, дружище. Я терпеть тебя не могу, но мне приказали сесть тебе на хвост. А для меня приказы – это святое. Ты вроде как очень важный парень. За то, что я помешал тебе прожариться как следует, мне полагается хорошая премия, но выглядишь ты не очень. Едем в больницу. Не волнуйся, за тобой присмотрят.

65

Часы Марка продолжали подавать сигналы из того здания, где у него была назначена встреча. Близилась ночь, а он всё не возвращался в свой особняк, поэтому Брюс оставил Апсару мокнуть в ароматизированной ванне и отправился к тому месту.

Он уже входил в здание, когда его окликнула знакомая физиономия. Один из разведчиков, освободивших его в Сирии.

– Твоего шефа здесь нет.

– Вы его посадили?

– Я отвезу тебя в клинику, там он приходит в себя.

– Как он?

– Я не врач. Едем.

Англичане, несмотря на то что их там ненавидели, всё же сохранили в Бомбее несколько своих бастионов, среди которых была и эта частная клиника с новейшим оборудованием.

Чтобы добраться до палаты Марка, нужно было показать удостоверение личности: что ж, так он хотя бы был в безопасности.

Вид друга, напичканного трубками и окруженного приборами, которые контролировали его жизненные функции, привел Брюса в замешательство. К счастью, Марк казался бодрым.

– Он поправится, – пообещал врач-индус, получивший образование в Лондоне. – Мы определили наркотик. На мой взгляд, осложнений быть не должно. Учитывая его сопротивление яду и превосходное здоровье, он будет на ногах уже к концу недели.

– Я могу с ним поболтать?

– Пару минут. Потом я назначу ему болеутоляющее, и он проспит целые сутки.

Шотландец подошел к кровати, Марк посмотрел на него.

– Ну что, неудачник, что ты там затеял?

– Ирина Виндараян… Это она поймала меня. Найди ее.

– Я займусь этим. А ты давай баиньки.

– Апсара…

– Смывайся отсюда поскорее, она уже скучает.

Брюс, успокоенный, снова отправился на тропу войны, когда столкнулся с Джорджем.

– Наконец интересная информация!

– Ты подслушивал, кретин!

– Мы профессионалы, парень. А Ирину мы знаем: это же она таскалась за Водуа в Лондоне и красовалась с ним под ручку?

– Именно.

– А сейчас она отдала приказ поджарить его в башне молчания! Дьявольская семейная сценка. Где она укрывалась, эта торговка жареным мясом?

– А ты как будто не знаешь! В здании, где у Марка была назначена встреча. Ты поставил его под охрану!

– А это уже неприятно… Ее нет в списке персонала. Фальшивый паспорт осложняет дело. Мы попробуем распутать этот клубок. А ты пока успокойся и выпей бутылочку. Старайся не разгромить Бомбей, мне это не понравится. Если совесть мне позволит, я наберу тебя и мы позавтракаем вместе.

Брюс вернулся в особняк в плохом настроении. У англичан всё было под контролем, а у него ничего не продвигалось. Ирина испарилась, и найти ее на данный момент казалось невозможным.

* * *

Апсара пришла в себя.

Новое сиреневое сари, надушенные волосы, легкий макияж, отдохнувшее и сияющее лицо, изящные оголенные ноги.

– Как Марк?

Брюс завалился в кресло.

– В целости и сохранности, уже выздоравливает, с ним врач и охрана, от микробов защищен хорошо.

– Он… серьезно ранен?

– Только чуточку отравлен, но скоро снова будет в строю.

– Кто это сделал?

– Местная убийца, которая приставала к нему в Лондоне: Ирина Виндараян, крутая программистка.

– Где она сейчас?

– Черт его знает. Но тут куча профессионалов, нам обо всем расскажут.

– Я поеду к Марку.

– Он дрыхнет до завтрашнего вечера. И нам стоило бы сделать то же самое. Мне всё это уже осточертело. Ты не против немного поработать официанткой? Тройной бурбон – это лучшая дезинфекция.

– Я забыла тебя поблагодарить. Вот и подходящий случай это сделать.

Брюс, уставший от всего, чувствовал себя на дне пропасти. И на этот раз, даже если он будет биться головой об стену, нет никакой уверенности в том, что ему удастся ее сломать. Решив разделаться с Марком, лагерь противников дал понять, что шуткам пришел конец. Если Марк с Брюсом будут продолжать упорствовать, следующим местом их расследования станет минное поле.

66

В Центральном парке гуляли двое мужчин, плотно укутанные по причине низкой температуры и ледяного ветра. Прогноз погоды обещал снежную бурю, которая парализует весь Нью-Йорк.

– Вы всё запороли, – начал Дитер Клауд.

– Непредвиденные обстоятельства, сэр, – натянуто ответил Гален Маркет.

– Вам платят много, очень много, чтобы вы их предвидели и выполняли поставленные задачи.

– Уверяю вас, мне и моим людям просто не повезло. Хотя мы предприняли все меры предосторожности.

– Значит, не все.

Маркет чувствовал себя как человек на катапультируемом кресле без парашюта. Но нужно было приступать к отчету и не подслащивать пилюлю, которую его шеф глотал с таким трудом.

– Я уверен в том, что Апсара ничего не знает. Когда она поняла, что ее собираются изнасиловать двое подонков, она не заговорила.

– Сильный характер.

– В таких обстоятельствах любая женщина сдалась бы.

– Но не дочь Высшего неизвестного.

– Я уверяю вас, что…

– Ваши ощущения меня не волнуют, мне нужны только факты. Марк Водуа тоже цел.

– Работа была выполнена хорошо, но вокруг рыскали «МІ 6». Объект был госпитализирован в одно из заведений, где ухаживают за британскими агентами.

– И вы их не вычислили. Вы сдаете позиции, Маркет.

Высокий брюнет казался безучастным. По-видимому, это была его последняя миссия, и он уже не надеялся насладиться спокойной пенсией в деревне.

– Марка Водуа выписали из больницы, сейчас он отдыхает в своем особняке в Бомбее, вместе со своей любовницей и дружком-журналистом. Служба личной охраны и скромный надзор британцев. Начать там новую операцию было бы неосторожным.

– А ваша индианка?

– Убедившись в том, что полностью выполнила приказ, она покинула страну сразу после того, как отравила Водуа. Ее отчет предельно категоричен: он не Высший неизвестный, и у него нет ни малейшего понятия о том, где скрываются уцелевшие члены братства. Благодаря нашей спецоперации у Святого Джона не было времени поговорить со своим сыном. Следуя инструкциям, Ирина избавилась от этого бесполезного человека.

– Попыталась избавиться, – поправил Клауд.

– Он, камбоджийка и Брюс в полном недоумении. К тому же они умирают от страха, оказавшись неэффективными и выбыв из игры.

– Милый оптимизм.

– Это реализм, сэр. Они поняли, что рисковали своей шкурой и что им это оказалось не под силу. Я провалил дело, согласен, но наше предупреждение поставит их на место. И если вы желаете продолжить процесс ликвидации, я не подведу вас во второй раз.

– Я подумаю об этом. Продолжайте следить за троицей.

Двое мужчин разошлись.

Обойтись без такого профи, как Маркет, было бы очень сложно, и потом – он совсем не плохо защищал свои интересы. У него были весомые аргументы, и в случае необходимости этот настырный парень захочет взять реванш.

Если только Марк, богатенький папин сыночек, не примет решение окончательно выбыть из игры. Раз он не связан с последними Высшими неизвестными, какой смысл идти по этому безвыходному пути, где его ждут только преступления?

Что хотел знать наследник империи, помимо личности убийцы своего отца? Дитер Клауд мог ему предоставить такую информацию. Узнав то, что ему нужно, этот юный честолюбец успокоится.

* * *

Марк занимал удобное заднее кресло в машине скорой помощи. Он уже хорошо мог двигать руками, с ногами пока были проблемы.

– Ты удачно прошел все обследования, – сообщил ему Брюс, – даже твой мозг в порядке после всего этого. Нужно сказать, что, учитывая то, что его у тебя нет, ты сильно не рисковал. К счастью, есть я, чтобы думать. Твоя крошка уже заждалась тебя. Должен заметить, что камбоджийки – не сахар. Моя нетерпеливая, и твоя не лучше.

Марк пошевелил пальцами. Иногда здорово было чувствовать, что ты жив.

– Ты нашел Ирину?

– Дорога перекрыта. Наш приятель Джордж занимается этим. Если у нее есть хоть пару граммов разума, она уже умыла руки.

Машина скорой помощи припарковалась во дворе особняка. Подбежала Апсара.

– Я поднимаюсь, – заявил Марк.

– Это не обязательно, – заметил Брюс.

– Ты хочешь, чтобы она увидела жалкого старика?

Опираясь на плечо шотландца, Марку удалось подняться. Камбоджийка бросилась ему на шею, это было похоже на «Поцелуй» Родена.^[438]– Тебе больно?

– Просто устал.

– Массаж снимет усталость. У тебя были сложные дни, нужно хорошо поесть.

Брюс навострил уши.

– Лангусты, рыбный паштет, курица карри, овощи в хрустящем тесте…

Марк нежно провел губами по лбу Апсары.

– Знаешь, я уже думал, что для меня всё кончено.

67

Апсара в подробностях описала тот ужас, который ей довелось пережить. Грязная лапа на ее груди, мужской член, пытающийся ее изнасиловать. И потом – вторжение Брюса, который неожиданно влетел в комнату как ураган.

– Без него они бы убили меня, – заверила Апсара Марка.

– Не делай из меня ангела-хранителя, – возразил шотландец.

– Ты спас мне жизнь. Я не вынесла бы этого позора.

Брюс, смутившись, налил в стаканы хорошего виски.

– Как бы там ни было, мы с тобой видели этого высокого типа!

Апсара показала Марку рисунок, который Брюс считал достоверным.

– У нас есть две нити: Ирина и этот парень. Попробуем ими заняться, это наверняка выведет нас на нужный след.

Слуга объявил о визите какого-то иностранца, невежливого и торопящегося, некоего Джорджа.

По приказу Марка его провели в гостиную в стиле китч, где стояли оштукатуренные скульптуры индусских богов.

Агент «МІ 6» присвистнул от удивления.

– Немного чересчур, но стиль чувствуется.

– Надеюсь, ты не собираешь читать нам лекцию по истории искусства? – поинтересовался Брюс.

– У нас не будет времени дружески поболтать за пирушкой. Я возвращаюсь в Лондон. И вы тоже.

– А если мы не захотим?

– Ирина Виндараян уехала в Соединенные Штаты, – объяснил Джордж. – Даже речи не может быть о том, чтобы надоедать нашим американским друзьям. Смит хочет лично пообщаться с Марком Водуа. Есть информация о смерти его отца. Больше я ничего не знаю, да это меня и не касается. Bye-bye.^[439]

– Минуточку, – вмешался Марк, – вы знаете этого типа?

Джордж рассмотрел рисунок.

– Никогда его не видел.

– Присмотритесь лучше, – настаивала Апсара, – высокий брюнет, мальчишеская расслабленная походка.

– Нет, я его не знаю. Хорошей дороги.

Агент «МІ 6», уже порядком раздражаясь, вышел.

– Он врет, – рассудила молодая женщина.

– Не нужно обладать сверхспособностями, чтобы это понять, – подтвердил Брюс. – Если высокий парень работает на него, ему придется несладко.

– Это маловероятно, – перебил Марк, – в таком случае он бы не вывозил меня из башни молчания. Я ставлю на его конкурента.

– Например, америкоса?

– Не исключено.

– Нужно определить эту физиономию. Мы ее подкорректируем и зальем во все наши соцсети.

– Не будем забывать об этой индианке, которая хотела уничтожить Марка, – продолжила Апсара холодно и одновременно спокойно. – Она тоже подчиняется тому, кто отдает приказы, то есть настоящему убийце моего отца и Святого Джона. Если мне удастся добраться до Ирины Виндараян, я ей ничего не прощу.

– Возвращаемся в Лондон, – решил Марк. – Там я окончательно поправлюсь, и мы с новыми силами примемся за наши поиски. К тому же мне любопытно услышать, что скажет Смит. Ты не будешь против остаться у меня дома, Брюс?

– Знаешь, я и особняки, особенно английские…

– У меня есть довольно удобная комната для гостей. Тебе понравится.

– Окей, окей… Мне нужно позвонить Примуле.

Апсара провела по волосам Марка.

– Я хочу задать тебе вопросы влюбленной идиотки: спал ли ты с Ириной, вспоминал ли ты обо мне, когда думал, что умираешь, смог бы ты жить без меня? Но твоя броня слишком твердая. Из-за нее ты остаешься глухим к моим вопросам, и так, наверное, даже лучше.

Марк закрыл глаза.

– Ирина – роскошная девушка, очень умная, и она может соблазнить кого угодно, включая меня. Она водила меня за нос, чтобы выполнить свою миссию. С Ириной я чуть не достиг вершины глупости. Но она не позволила мне спать с ней. Любовь – это не для нее. Обманывать, унижать, наслаждаться зрелищем умоляющего мужчины, отупевшего от желания, – это гораздо веселее. И она неплохо порадовалась. Ее единственная ошибка – это то, что она меня не убила. Но отец советовал мне не хвалиться успехами и извлекать пользу из ошибок.

– У меня ничего больше не осталось, кроме тебя. А эта тигрица хотела тебя сожрать. Нужно избавляться от пожирательниц мужчин. В худшие времена в Камбодже я научилась охотиться.

Она положила голову на плечо Марка.

– Я отказался умирать, Апсара, и думал только о невозможном: стать птицей и улететь из этого ада. У меня не было последних мыслей, потому что путешествие осталось незаконченным. Жизнь оказалась сильнее отречения. И эту жизнь или то, что от нее осталось, я не проведу без тебя.

Апсара расстегнула белую рубашку Марка. Ему еще не нужен был слуховой аппарат, чтобы ее услышать, и броня начинала спадать.

68

Весь персонал особняка был счастлив встретить Марка, еще больше – Апсару и заметно меньше – Брюса, внешний вид и поведение которого не совсем соответствовали британскому джентри.^[440]Горничная, обслуживающая его комнату, уже предвкушала напряженные моменты.

Марк пригласил Милларда, генерального управляющего империи по Европе, и приказал ему приложить все силы для того, чтобы найти след Ирины Виндараян и высокого брюнета, портрет которого был усовершенствован компьютером. Во время защищенной видеоконференции сын Святого Джона дал такие же указания азиату Такуши и американцу Дику.

Удобно устроившись в кожаном зеленом кресле с высокой спинкой, положив ноги на низкий столик из асуанского^[441] гранита, оставив неподалеку бутылку настоящего шотландского виски, Брюс складывал все свои многочисленные зацепки, от самой серьезной до самой незначительной, в один пазл.

Во время большинства своих путешествий он смог установить один безусловный факт: все Высшие неизвестные были связаны с древними памятниками. Одни из них были официальными археологами, другие – признаны лучшими специалистами по местности, которую они постоянно изучали. Значит ли это, что Святой Джон был исключением из правила? Не совсем, ведь во время своих поездок по Европе в качестве камнетеса он посетил множество соборов и аббатств.

Следовательно, трое выживших, среди которых, без сомнения, находился и Глава братства, скрывающийся за именем Сфинкс, соответствовали этому критерию.

Прежде чем отправиться на встречу, назначенную Смитом, Марк открыл Апсаре дверь в кабинет своего отца.

Святилище.

– Именно здесь он собирался с силами. Значит, именно тут он оставил разгадку. Святой Джон был слишком проницательным, чтобы не знать о многочисленных опасностях, поджидающих его. Когда он посчитал, что они слишком серьезные, то решил поговорить со мной по-настоящему. Он немного опоздал… До этого он не считал меня достаточно взрослым. Обстоятельства вынудили его изменить свое мнение. И все-таки он готовился к речи. Книги, брошюры, папки, фотографии, старые документы… Возможно, всплывут какие-то имена, какие-то названия. Ты могла бы начать изучение?

– Я? Но…

– Жить вместе – это полностью доверять друг другу, разве нет?

Взгляд камбоджийки загорелся. Привилегия, которой одарил ее Марк, была неожиданной и суровой, как порыв ветра. Честь и испытание.

* * *

Традиция английских клубов, скромных, удобных и предназначенных только для мужчин, не была всего лишь пустым словом. Здесь выкуривали сигары, в тишине читали свежую прессу, надлежащим образом завтракали и, что важнее всего, встречались с друзьями и врагами, скрывшись от медиа. Организация и распутывание заговоров, обмен ультраконфиденциальной информацией, иногда правдивой, иногда сфальсифицированной, – такова была особенность клуба «Мэйфер», принадлежащего секретным службам, куда Эндрю Смит пригласил Марка.

Служащий «МІ 5», добродушный на вид, с ухоженной бородкой, выбрал зал в викторианском стиле. Портвейн десятилетней выдержки и бутерброды с огурцами.

– Счастлив видеть вас в добром здравии, господин Водуа. Ваше пребывание в Индии подняло целую бучу.

– Иногда там стоит невыносимая жара. Я полагаю, что должен вас поблагодарить?

– Ваше спасение – это заслуга нашего друга Джорджа, исключительного специалиста по внешним операциям.

– Но это произошло не без вашего ведома и согласия?

– Каждому – свое. Хорошо, что он следовал за вами по пятам. Солнечная энергия не так уж и безопасна.

– Он будет продолжать?

– Не я управляю «МІ 6». Однако я слышал, что миссия Джорджа закончена.

Репутация портвейна сильно пострадала из-за посредственных бутылок, в результате вино вызывало сильную мигрень, но портвейн этого клуба был превосходным.

– Дело Ирины Виндараян его не интересует?

– Это американская гражданка, которая не совершала никаких преступлений.

– Кроме того, что ввела мне наркотик и отправила жариться на башню молчания!

– Это невозможно доказать.

– А высокий брюнет, который отправил мою спутницу на бойню, – он тоже американский гражданин?

– Я не понимаю, о ком вы говорите.

Смит обожал бутерброды с огурцами, Марк их не переваривал.

– А что касается пресловутой новости о моем отце?

– Его убийца найден.

Портвейн былхорошим, но немного слабоватым для такой новости.

– Официальная версия не изменится, – объяснил Смит, – несчастный случай. А вам я должен открыть правду, требуя взамен того, что вы никому ее не раскроете. Я настаиваю: никому. Если вы не согласитесь на это условие, я не скажу ни слова. Что вы решили?

– Я даю вам слово.

Как хитрец вроде Смита мог довольствоваться таким примитивным обещанием? В его профессии такие слова приравнивались к шуткам школьника. Марк сделал вывод, что Смит хотел передать свою информацию любой ценой.

– Среди международных террористических организаций, – объяснил Смит, – есть одна, о которой мало говорят, но которая сегодня набирает силу: антиглобалистская и антимилитаристская группа. Она отправляет на сцену крупных международных собраний целые орды помешанных, и правительства их терпят. Но в этом движении есть один очень жестокий сектор, члены которого решили нанести сокрушающий удар, наподобие ударов «Красных бригад», посредством резкого и зрелищного уничтожения некоторых предпринимателей мирового масштаба. Ваш отец фигурировал в списке первым. Расследование ФБР позволило идентифицировать их сообщников в Нью-Йорке и локализировать место происшествия. Было запланировано вмешательство с применением физической силы, но без оружия, и это плохо закончилось. Вы знаете наших американских коллег, иногда они похожи на инспектора Гарри^[442] и ненавидят, когда в них стреляют. Когда они решили пойти в открытую атаку, времени на философствование уже не было. Среди террористов не осталось выживших, хотя они и оборонялись как сумасшедшие. Виновные в трагической смерти вашего отца убиты и больше никому не причинят вреда. Американские власти не хотят предавать это дело огласке, и вы дали мне слово, что поступите так же.

Марк покачал головой.

– Мы с вами погорячились, подумав о Высших неизвестных, – сожалел Смит. – Это идеальная ложная тропа. Предположим, что они существовали, но никакого отношения к гибели вашего отца это не имеет. На мой взгляд, дело можно считать закрытым.

69

Брюс внес небольшие изменения в гостевую комнату. Сначала он снял старинные картины, которые подрывали его нравственные принципы; затем задвинул в угол мебель, которая ему не нравилась или казалась бесполезной; наконец, поставил кровать в нужное энергетическое поле.

Когда Марк зашел в комнату, вид у него был похоронный.

– Ну у тебя и видок! Неприятности с нашими тайными агентами?

Марк ударил ногой табуретку, отправив ее в другой конец широкой комнаты.

– Ты еще неплохо забиваешь голы! Выдохни и рассказывай.

– Смит рассказал мне сказочку для идиотов! Мой отец был убит группой свихнувшихся левых, укрывающихся в Нью-Йорке.

– И всех до одного уничтоженных спецагентами ФБР, естественно.

– Конечно. Дело закрыто, Высших неизвестных больше не существует, и жизнь снова спокойно идет своей чередой.

– Скрытое сообщение: британские службы получили приказ оставить это дело, и нам советует сделать то же самое.

Марк ударил кулаком по дубовому столу.

– Я могу это проверить, и сейчас же! Наш лучший агент в «Фореин офис»^[443] выложит нам правду.

– Пока компьютеры обрабатывают информацию, – сообщил Брюс, – пойду-ка я навещу одного мерзавца. Если кто-то и может узнать нашего высокого брюнета, так это он.

– Это опасно?

– Нет-нет! Он уж давно образумился. Но мне, скорее всего, придется немного его расшевелить.

Пока Брюс садился на мотоцикл, который дворецкий предоставил в его распоряжение, Марк набрал номер чиновника, чтобы договориться с ним о встрече. Этот чудак пережил несколько правительств и ни в чем не мог отказать Святому Джону. Встреча была назначена у входа в один из пабов на Флит-стрит, которая раньше по праву считалась улицей прессы. Информационная революция пошатнула позиции крупных газет.

Перед тем как отправиться на эту встречу, Марк зашел в кабинет своего отца. Апсара, одетая в полупрозрачную оранжевую блузу и черные брюки, с босыми ногами и распущенными волосами, листала толстый том в твердом переплете, посвященный греческой скульптуре, делая при этом записи.

Она была сосредоточена на своей работе и не заметила его присутствия. Если он начнет целовать ее в шею, то точно опоздает. Отец учил его пунктуальности. Марк бесшумно вышел.

* * *

Марк и его гость спокойно шли по улице. Безоблачное небо, ветра нет, прохладно. Два лондонца среди тысяч других. Один из лучших работников «Фореин офис» был одет в серый костюм хорошего покроя, на Марке была спортивная одежда. Специалист по иностранным делам обладал глухим голосом и говорил медленно, взвешивая каждое слово. Большинство сложных вопросов проходило через его руки, и к его мнению прислушивались.

– Значит, вы наследуете вашему отцу?

– Точно.

– В полной мере?

– В полной мере.

– Удачи. Империя – гигантская машина, которой совсем непросто управлять. Ваш отец был практически гением.

– Чаще всего дети проматывают наследство своих отцов.

– Это правда.

– Я попытаюсь стать исключением, как Александр Великий или Вольфганг Амадей Моцарт.

– Вы быстро находите, что ответить.

– Моцарт тоже был находчивым.

Потребовалось несколько веков развития искусства дипломатии, чтобы научиться оставаться спокойным в разговоре с любым визави, особенно с напоминающим непробиваемую машину Святым Джоном, когда он был чем-то недоволен, в моменты устрашающей ярости. Сын Святого Джона – непростой человек, и обращаться с ним нужно было осторожно.

– Чем я могу быть вам полезен?

– Вы получили итоговый отчет по убийству моего отца?

– Авиакатастрофа, – отрезал чиновник.

– Я говорю о последнем отчете, составленном совместно «МІ 5» и «МІ 6» во имя трогательного сердечного союза. Трогательного и удивительного.

– В исключительных обстоятельствах – исключительное поведение.

– И вы верите в сказочку про злых антикапиталистов, способных подорвать частный самолет?

– А почему бы мне не верить в заключение серьезных и компетентных специалистов? Увы, наш мир становится всё более жестоким!

– Наш разговор мне не нравится. Сегодня меня всё раздражает. Я тоже могу стать жестоким и убрать кое-кого с должности.

– Не горячитесь, я настроен поддерживать с империей самые дружеские отношения.

Учитывая секретную сумму зарплаты, которую получал чиновник на протяжении вот уже многих лет, Марк понимал его добрые намерения.

– Итак, мне нужна правда.

– Причины аварии будут подтверждены, а технические детали сообщат СМИ. Наши американские друзья, которые обязаны были уведомить нас о заговоре против вашего отца и тайком избавиться от авторов этого заговора, требуют взамен абсолютное молчание. Естественно, пойдут какие-то слухи, но антиглобалисты будут всё отрицать, и власти тоже. Репутация Нью-Йорка не будет запятнана, и нам удастся избежать политических волнений.

– И при всем этом секретные службы будут продолжать свою работу.

– Этого не произойдет.

Удивленный, Марк замер.

– Вы смеетесь надо мной?

– Никоим образом.

– Вы хотите сказать, что по приказу американцев британские службы прекратят заниматься делом Святого Джона и всем, что из этого вытекает?

– Если грубо описать сложную реальность, то да. Королева Виктория больше не руководит планетой, Европа – глупая шутка, и мы обязаны согласовывать наши действия с решениями мощнейшего в мире государства. Разве мы не говорим на одном языке?

– Значит, всё разыгралось в Нью-Йорке?

– Всё разыгрывается в Нью-Йорке.

– И «МІ 5» будут продолжать заниматься моей скромной персоной?

– Нет, господин Водуа. Ни вашей, ни Брюса. И «МІ 6» – тем более. В Бомбее вам очень повезло, вы были под защитой. Теперь – нет. Примите факт: это дело закрыто, больше не нужно ни разгадывать тайны, ни предпринимать какие-либо поиски. Пусть Брюс займется другой темой, а вы управляйте своей империей и думайте только о выгоде и инвестициях. Ведь спокойствие – это бесценный дар, не так ли?

70

Отчаянно накрашенная, подванивающая духами звезды футбола, от которых бы взвыла целая стая собак, с ногтями, размалеванными в черный цвет, и фиолетовыми губами, секретарша модельного агентства озадаченно окинула Брюса взглядом.

– Вы ошиблись адресом! Мы работаем со стройными молодыми мужчинами, и…

– Ты права, милашка, я не собираюсь дефилировать. Я пришел всего лишь повидать своего старого приятеля Карло.

– Мне жаль, но сначала нужно назначить встречу.

– Я бы не хотел подпортить тебе твой перманентный макияж и получше разукрасить тебе физиономию. Пока я еще в хорошем настроении – не раздражай меня. Скажи, что пришел Брюс, и побыстрее.

Переговоры окончены, результат положительный.

– Ты неплохо устроился, – оценил Брюс практичный кабинет директора агентства, стены которого были облеплены фотографиями анорексичных девушек и парней с жутко смешными челками.

– Скажем, это называется стилем.

Карло был низеньким парнем, резким и раздражительным.

– Что ты у меня забыл, Брюс?

– Визит вежливости.

– Ты же не собираешься писать о моде?

– Если ты мне поможешь, я попридержу свое оружие.

– Что значит «помогу»?

Брюс бросил на металлический стол физиономию высокого брюнета.

– Как его зовут?

– Откуда мне знать?

– Потому что твоя переквалификация не стерла прошлое. Меня интересует твое настоящее портфолио.

– Я изменил свою жизнь, Брюс. И больше не работаю с наемниками.

Шотландец взял кубинскую сигару, пожевал ее кончик и прикурил.

– Меня охватывает приступ гуманности, и я сделаю вид, что поверил тебе. Однако меня не покидает чувство, что ты еще не бросил руководить бандой негодяев.

– Ты ошибаешься.

– Кто этот высокий брюнет?

– Я не знаю.

Брюс присел и выдохнул большой клуб дыма.

– Так обидно, я ведь был мирно настроен. А ты начинаешь войну.

Либо шотландец разгромит агентство и превратит всё его имущество в гору сломанных камешков, либо опубликует документальное расследование на тему его подпольной деятельности. В обоих случаях ему грозят большие потери.

– Предположим, у меня есть идея, небольшая идея. Чего это будет стоить?

– Как минимум – нескольких месяцев в больнице.

– Нужна информация – это не бесплатно!

– В этом мире, полном несчастий, мы утопаем в благотворительности. Знаменитости только этим и занимаются, а ты ведь знаменитость, нет? К тому же между старыми друзьями не может стоять вопрос денег.

Карло понял, что не на того напал. В конце концов, ему не платили за спасение продажных страдающих душ наемников.

– Возможно, я видел этого парня.

– Когда возвращается память, чувствуешь себя намного лучше.

– Я не знаком с ним хорошо, только так, мельком.

– Когда ты его нанял?

– Это было так давно…

– Ты вроде не страдаешь Альцгеймером.

– Около десяти лет назад.

– Где он должен был работать?

– В Африке.

– Готовил что-то вроде государственного переворота?

– Суперпрофессионал. Скрупулезный, эффективный, осторожный. Зачистка гарантирована.

– Настоящий клад… Почему ты его уволил?

– Он нашел стабильную работу.

– На кого?

– Не имею понятия. Такое любопытство всегда опасно.

– Его имя?

– Его имена. У таких людей не один паспорт.

– Есть два типа людей: те, кто знают, и те, кто узнают. Я здесь, чтобы узнать.

– Джон Врейни, Кен Траволти, Адам Клунар.

– Национальность?

– Австралиец, венесуэлец, немец.

– Ты крутой шутник, Карло, но мы с тобой веселимся целый день, а это утомляет скулы и провоцирует морщины. Просто ужасно, когда варишься в мире моды.

Карло собрался с мыслями и скрестил пальцы.

– Если я скажу, ты оставишь меня в покое?

– Как Совет Безопасности ООН.

– Зачем тебе понадобился этого парень?

– Семейная история. У шотландцев это святое.

– Я не буду замешан в ваши разборки?

– Ты даже не родственник по последней линии.

– Я тебя предупреждаю, этот паренек не из приятных. Ты крупно рискуешь.

– Я и сам крупный.

– Ты сталкиваешься с одним из лучших в своем деле. Глава государства, несколько политиков, бизнесмены, контракты на всех континентах и ни одного ареста.

– Его имя?

– В молодости его звали Гален Маркет. Сейчас – не знаю.

– И ты действительно не знаешь, где он скрывается?

– Не знаю и не хотел бы знать.

Дрожащий голос Карло служил доказательством того, что он говорил искренне.

– Твоя сигара неплоха. А вот секретарша у тебя, напротив, – прошлый век. Вкладывай в лучшее, это увеличит доходы.

71

Дворецкий с почтением встретил Брюса.

– Не желает ли господин аперитив?

– Где Марк?

– Господин Водуа поддерживает свою физическую форму в гимнастическом зале.

Марк в ярости лупил по боксерской груше, пока Апсара плавала кролем в бассейне с водой, нагретой до тридцати градусов. Так как она забыла надеть купальник, Брюс повернулся к ней спиной.

Завершив свою карьеру регбиста, шотландец выбрал способ долголетия от Уинстона Черчилля: виски, шампанское и никакого спорта.

Поэтому он направился к бару, пока Марк продолжал бить грушу, а Апсара, выйдя из воды, надевала пеньюар.

– Перерыв, – объявил Брюс, – хватит отбивать себе руки.

Взмыленный боксер отдышался.

– Да ты злишься.

– Все нас кидают, Брюс. Правительство, спецслужбы… Либо мы отказываемся, либо нас раздавят. Больше никакого ближнего прикрытия.

– Отказываемся от чего?

– От твоей статьи, например.

– С тех пор как я работаю на твои новости, мне угрожали десятки раз. И я никогда не отступал, тем более когда у меня на руках есть информация.

Марк пристально на него посмотрел, Брюс наполнил три бокала.

– Высокого типа, который хотел изуродовать Апсару, зовут Гален Маркет. Суперпрофи, очень опасен.

– Знаешь, где он?

– Нет.

– На кого работает?

– Неизвестно.

– Нет никакого следа?

– Мы найдем.

– Даже если придется дойти до американцев? Убийство Святого Джона не случайно было подготовлено в Нью-Йорке, и этот Маркет наверняка в нем замешан.

Марк нервно крутил в руках свой стакан.

– Уже было жарко, становится горячо. Я хочу отомстить за своего отца и не остановлюсь на полпути.

– И я тоже, – решила Апсара.

– За кого вы меня принимаете? – возмутился Брюс. – В моей статье будут только факты. Если это окончательное собрание, решение принято единогласно.

– Прежде чем выпить – пару секунд на размышление. Мы не в виртуальном мире. И трупы не оживут.

– Прожарка в Бомбее нас хорошенько взбодрила. То, что там пережила малышка, придало ей иммунитет против страха. А у меня вместо кожи толстая шкура.

– Ты не думаешь, что мы ввязываемся в черт-те что?

– Да, но мы ведь не черт-те кто. Ты хочешь знать, она хочет знать, и я тоже. А такая информация дорогого стоит.

Несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга.

Затем подняли свои бокалы и чокнулись.

* * *

В зале для видеоконференций появились лица троих генеральных управляющих империей. Марк уделил должное время изучению многочисленных документов. Его ответы были быстрыми и точными, не подразумевающими никаких возражений. Предметами оживленного спора стали только размер инвестиций в Юго-Восточную Азию и финансовое положение Сингапура. Марк принял все необходимые решения.

– Дело Ирины Виндараян, господа?

Трое генеральных управляющих выложили одинаковые сведения: родилась в Бомбее, прекрасное образование, программист высокого уровня, обучалась в Google, не замужем, многочисленные командировки за границу, оправданные амбиции, в перспективе – захватывающий карьерный рост. Но вот уже неделю – никакого следа прекрасной индианки. Что касается портрета брюнета – ноль.

Марк прервал связь с Миллардом и Такуши и оставил только Дика.

Не нужно было быть дипломированным психологом, чтобы заметить, насколько это не обрадовало генерального управляющего по Америке.

– Вам нужно пошевеливаться, – посоветовал Марк.

– Что-то не так?

– Убийство моего отца было спланировано в Нью-Йорке, и сообщники находились в аэропорту.

– У вас есть доказательства?

– Мое чутье.

– При всем к вам уважении, этого мало!

– Парня на фотороботе зовут Гален Маркет. Наемник, который, скорее всего, организовал убийство. Я уверен, что он скрывается в Нью-Йорке.

– Снова ваше чутье?

– Снова. И то же по Ирине Виндараян.

– И опять теория заговора!

– Вы на передовой, Дик. Смотрите в оба и ищите.

72

Брюс злился:

– Мы не останемся здесь плевать в потолок!

– Нет смысла спешить в Нью-Йорк, – решил Марк. – Это минное поле. Пусть Дик его разминирует, потом посмотрим. Сейчас главное – найти трех уцелевших Высших неизвестных.

– Мы ничего не знаем!

– Апсара работает над этим не покладая рук.

– И каков результат?

– Спросим об этом у нее.

Занявшись систематическими раскопками в кабинете Святого Джона, Апсара перекладывала каждую книгу и каждый документ, внимательно изучая их. И сосредоточенность часами не подводила ее.

– Итак, малышка?

– Я почти закончила.

– И что там?

– Он интересовался всеми археологическими местами на земле, есть те же отсылки, что и у Хироки Кадзуо, как мы уже заметили в главной библиотеке.

– Ничего больше?

– К сожалению, нет.

– Никакой записи от руки, никакого выраженного предпочтения тому или иному месту?

– Ничего. Но у нас на руках есть еще одна карта, карта, про которую мы просто забыли.

– Ну же, выкладывай!

– Святой Джон много путешествовал, и некоторые его поездки не были строго профессиональными, потому что он навещал Высших неизвестных. Пленарные заседания и разговоры с глазу на глаз. Если мы проанализируем все поездки Святого Джона, мы точно найдем странные направления, не связанные с управлением империей.

– В таком случае он их просто удалял из своего графика, мы снова останемся в дураках!

– Мой отец путешествовал только на самолете. Скорость, комфорт и безопасность. В секретариате нам предоставят список всех его официальных поездок, а если и другие были, то и о них тоже кто-то должен знать.

– Кто же, например?

– Джосс, главный по нашему частному аэропорту.

Брюс повернулся к Апсаре:

– Должен признать, ты молодец.

* * *

Тридцать лет поездок, с тех пор как Святой Джон основал империю. Судя по документам, немедленно предоставленным информационными службами, самыми частыми направлениями были, что неудивительно, Нью-Йорк и Токио, где находились двое из трех генеральных управляющих. Потом – несколько больших городов Соединенных Штатов, где находились лаборатории и заводы империи, все европейские, азиатские и африканские столицы, а также Австралия, Москва, Санкт-Петербург и даже короткая поездка на Северный полюс, где развязывалась жестокая битва за использование скрытых ресурсов.

В «роллс-ройсе», который отвозил их в аэропорт, Марк подытожил официальные данные.

– Из Токио мой отец мог легко поехать в Киото, чтобы тайно встретиться там со своим братом Хироки Кадзуо. Также из Дамаска легко попасть в Пальмиру, не так давно мирную, чтобы увидеть Халеда. Повидаться с Чжан Дао, официальным археологом в Пекине, не представляло особой проблемы. А посетить Ангкор после рабочего заседания в Пномпене – и того легче.

– Апсара могла видеть Святого Джона, – заметил Брюс.

– Иногда мой отец исчезал на два-три дня и просил меня не волноваться.

– Есть даже поездки в Кабул,^[444] – заметил Марк, – связанные с восстановлением Афганистана, в котором империя хотела бы принимать участие. Однако после разрушения Будд и убийства Масуда Мансура эта нить прерывается.

Брюс был расстроен.

– Окей, Святой Джон мог поддерживать связь с шестью убитыми Высшими неизвестными, но это не дает нам никакой информации о трех уцелевших!

– Немного терпения. Джосс предоставит нам другой список.

* * *

Его волосы поседели, появились морщины, но страсть у Джосса была всё та же: ухаживать за самолетами. По десять раз на день он мог поднимать на кого-то голос, с тем чтобы самолеты были безупречными и готовыми к полету, как только Святой Джон будет в этом нуждаться.

Появление Марка, Брюса и прекрасной девушки его взбудоражило. Всё начиналось снова.

– Всё по-старому?

– Всё спокойно, шеф.

– Никаких любопытных на горизонте?

– Вы бы узнали об этом первым.

– Тогда пройдем в твой штаб.

Кабинет Джосса был похож на чердак, где только сам хозяин, обладая прекрасной памятью, мог что-либо найти. Среди вороха бумаг, фотографий самолетов и летчиков, карт полушарий, старых альтиметров и целой кучи безделушек, связанных с авиацией в разных формах, не так-то просто было найти дорогу.

Брюс сел на канистру с топливом, которую использовал Линдберг,^[445] Апсара рассматривала модели бомбардировщиков, а Марк начал разговор:

– Мой отец летал в места, о которых знаешь только ты.

– Ну…

– И он приказал тебе не сообщать их секретариату империи.

– Ваш отец был великим шефом. И…

– У тебя сохранился список.

– Я люблю порядок.

Глядя на беспорядок вокруг, в этом можно было усомниться, но у Джосса всё было под контролем.

– Можно нам взглянуть на твое сокровище?

– А зачем вам это нужно?

– Чтобы найти убийцу отца.

– Ну раз это для хорошего дела…

Джосс порылся в сумке какого-то пилота Королевских военно-воздушных сил Великобритании. Около пятидесяти листочков, исписанных рукой. Даты и направления.

– Я хотел бы только, чтобы эта информация не вышла за эти стены. Я дорожу воспоминаниями.

Трио принялось за изучение.

Среди полетов были те, которые были связаны с Высшими неизвестными, то есть в Токио, Дамаск, Кабул, Пекин, Пномпень, и это доказывало тот факт, что Святой Джон, помимо своих передвижений по работе, планировал особые встречи со своими братьями.

И вот название города, где у империи не было никаких промышленных или технических филиалов: Флоренция.

73

Кто знал о том, что у золота на картинах Фра Анджелико было алхимическое происхождение? Тысячам своих посетителей Флоренция дарила настоящее сокровище, но они оценивали только его эстетическую сторону, не догадываясь о науке, которую оно разоблачало, не выдавая при этом всех ее секретов. Когда у Сириуса Ксериона заказывали реставрацию, он добывал необходимое золото в своей лаборатории и выставлял административным органам ничтожный счет, а те были только рады такому эффективному и малозатратному сотрудничеству в эпоху всё более растущего культурного дефицита.

Когда флорентийский Высший неизвестный исчезнет, химики займутся наследием Фра Анджелико, как и всем другим на планете. Однако, работая над сохранением этого творения света, не всегда праведного с точки зрения католиков, старый Высший неизвестный забывал о превратностях своего существования, отныне находящегося в опасности. Шесть из его братьев уничтожены, одного он попытался предупредить, но, возможно, он так и не получил сообщения. Мир изменился настолько, что ликвидирует теперь всё, что может помешать его фанатизму, материализму и технологиям. Высшие неизвестные были последним препятствием перед цунами и, по сравнению с гигантскими волнами, почти ничего не значили. В течение пяти тысячелетий они преодолевали бесчисленные испытания, не раз рискуя своей жизнью.

Нет необходимости ни в надежде, чтобы что-то предпринять, ни в успехе, чтобы упорствовать в своем деле, и Сириус Ксерион не жаловался на свою судьбу.

Его единственная на данный момент забота состояла в том, чтобы успешно завершить в срок начатое Великое Делание, следуя упрощенной и непривычной методике, соблюдая в то же время все заповеди алхимиков Древнего Египта: «То, что находится вверху, аналогично тому, что находится внизу, то, что находится в начале, аналогично тому, что находится в конце, чтобы осуществить чудеса единого. Солнце его отец, Луна его мать, Ветер носил его в своем чреве, Земля его кормилица».

Сначала нужно отделить жидкое от твердого, разложить минералы и растения так, чтобы добыть из них чистый огонь, осушая их с помощью алхимической соли. Именно так поступали древние египтяне во время мумификации, чтобы превратить тленную оболочку в тело света. И эта соль была одновременно огнем, который не горел, и водой, которая не текла.

Сириус Ксерион подумал о многочисленных ученых, которые в своем поиске тайны материи и превращения обладают внушительными средствами и беспрерывно улучшающимися технологиями, тогда как один человек может всё это осуществить в стенах своей скромной лаборатории. Высшие неизвестные всегда считали, что человечеству необходимо предоставлять свои благодеяния, но при этом не раскрывать их секрета. И то, как люди используют «прогресс», ставший средством варварства, жестокости и разрушения, только доказывало их правоту.

Алхимик использовал первовещество, условно состоящее из тела – соли, души – ртути и духа – серы. Растворяя фиксированное с помощью летучего, он получил зернистую субстанцию красивого зеленого цвета, похожего на цвет Осириса,^[446] возрождающегося к жизни. Огонь, рожденный природой, стал первичной материей, воплощенной в свете.

Оживляя растительную росу и минеральное масло, Сириус Ксерион получил эликсир на основе питьевого золота, которое в древности назвали квинтэссенцией или универсальным лекарством. С помощью этого эликсира Высшие неизвестные боролись со множеством болезней, воздействуя не на симптомы, а на причины, которые чаще всего были связаны с клетками. Владея этими знаниями, Самюэль Ганеман,^[447] ученик Парацельса, смог сделать важнейшие выводы для переосмысления гомеопатии.

Этот «жидкий камень» – всего лишь один из этапов. Поддерживая гармонию между духом и телом, алхимик очистил и сублимировал его, следуя операциям, описанным на барельефах храмов Абидоса,^[448]Дандара^[449] и Филе^[450] в Верхнем Египте. Он получал сoagula, смесь веществ, образующих философский камень, вначале полупрозрачный, затем красный и, наконец, прозрачный. Чтобы увеличить его количество, то есть придать ему его полную мощь, алхимик раздробил его и превратил в порошок. Этот знаменитый порошок, который кочевал по всем миру в течение не одного столетия и позволял Высшим неизвестным осуществлять превращения, чтобы поставлять золото государствам, которым угрожала опасность, материальную помощь тем, кто борется со Злом, и, что самое главное, чтобы поддерживать жизненно важную гармонию в борьбе с непрекращающимся развитием царства смерти.

Когда он видел Святого Джона в последний раз, тот задал самому себе вопрос: «Долго ли еще мы будем блуждать?» Безжалостный ответ не заставил себя ждать.

Сириус Ксерион предавался размышлениям, глядя на Великое Делание, этот камень, который втайне присутствует во многих священных постройках на поверхности земного шара, чтобы обеспечивать связь человечества с невидимым и с источником жизни, откуда всё берет свое начало. И эта связь скоро прервется.

Алхимик закрыл дверь своей лаборатории. Когда он одевался для того, чтобы выйти на прогулку, зазвонил телефон.

Срочное дело в монастыре Сан-Марко. Смотрителю показалось, что на одной из фресок Фра Анджелико есть небольшое повреждение, и ему не терпелось услышать мнение эксперта по этому поводу.

74

Дитер Клауд был в хорошем настроении. Мировые потрясения, террористические атаки во время сфальсифицированных выборов, изменения на бирже – всё это никоим образом не замедляло главный проект, одним из авторов которого был он. Эти непредвиденные препятствия не мешали новым хозяевам мира семимильными шагами продвигаться к развитию bigdata,^[451] интернета в людях и предметах, искусственного разума, робототехники, биотехнологий, нанотехнологий и «дополненной реальности» человечества, обещающей прекрасное будущее. Все эти технологии должны были способствовать главному: контролю и усовершенствованию мозга. Последние новости из нескольких американских, азиатских и европейских исследовательских центров были обнадеживающими. Уже завтра программирование масс, которое и сейчас неплохо развито, станет точной наукой.

По инициативе Клауда недавно был разрешен довольно деликатный вопрос: обеспечение безопасности связи между его агентами. Скоро в них вживят или же имплантируют под кожу специальный чип, KAP, Kill All Passwords, то есть «Уничтожим все пароли». Это означало постоянную связь с операционными центрами и невозможность постороннему человеку проникнуть в систему. Человек становился машиной, управляемой биомаркерами, которые не позволят совершить ошибку. Что же касается широких масс, то они окажут такой революции поддержку: по мнению Ханса Соблада, ученого из Университета Сингулярности в Швеции, неотделимого от Соединенных Штатов, чип, вживленный в тело, избавит человека от паспортов и многочисленных документов. Благодаря такому чипу мы сможем автоматически платить за покупки, свет в комнате будет загораться, как только человек переступит ее порог, и даже состояние крови будет под постоянным контролем.

Приоритет: овладеть рынком биочипов, с 2018 года – около двенадцати миллиардов долларов. Нужно раскошелиться, чтобы потом озолотиться. И так как эта технология была направлена на охрану здоровья, все международные организации ее поддерживали. Единственное техническое препятствие: продолжительность службы внутренней батареи. Но проблема уже решена: сто лет гарантии. И отличная новость: американская компания «Америкен Фармацетикелс Ко» получила разрешение от санитарных властей на то, чтобы назначать больным 3D-таблетки, которые дадут полную картину состояния человеческого организма. В дальнейшем ожидаются такие же прекрасные результаты.

Шел снег, но бегуны продолжали истаптывать аллеи Центрального парка.

Гален Маркет, в шерстяной шапке, куртке и меховых сапогах, поравнялся с Дитером Клаудом, который кутался в кашемировое пальто.

– Есть новости, сэр. Боюсь, Марк Водуа не понял наше сообщение.

– Он куда-то поехал?

– Он, его любовница и Брюс отправились во Флоренцию.

– Ты уверен?

– Я подкупил работника частного аэропорта. Во Флоренции нет никаких экономических учреждений, которые нуждались бы в визите нового хозяина империи.

Клауд покачал головой.

– Ваши указания, сэр?

– Мы их перехватим.

– Окончательно?

– Окончательно.

– Когда я закончу с флорентийским объектом, я смогу заняться остальными?

Дитер Клауд задумался. Марк Водуа был опаснее, чем он думал. Он знал троих последних Высших неизвестных. Вначале нужно убрать флорентийца, затем он решит, что делать дальше.

– В прошлый раз ты не справился, покажи теперь, на что ты способен.

* * *

Ирина Виндараян была неузнаваемой. Коротко подстриженные светло-русые волосы, макияж, преображающий ее лицо и взгляд. В удобной бруклинской квартире она буквально сходила с ума от нетерпения и успокаивала себя, запуская хакерские атаки на империю Водуа, которая вынуждена была защищаться.

Появление Маркета ее успокоило. Наконец ее дальнейшая судьба прояснится!

Ирина ненавидела этого типа, с его подростковой манерой общения и расслабленной походкой. Он тоже изменил свой внешний вид. Сейчас, с седыми волосами, небольшими усиками, в классических очках и темно-синем костюме, он был похож на банкира из Сити, одетого по старой моде. Кредитоспособность гарантирована.

– Ты всё запорола в Бомбее.

– Спасибо за новости! – вспылила Ирина. – Но кто снабдил меня дозой наркотика? И почему ты не засек британцев? Свою работу я выполнила хорошо!

– Ты забываешь об одной детали: твой босс – это я.

– А твой босс тебя похвалил?

Маркет никогда не поддавался своей ярости, это было незаменимым качеством в его профессии. Но это был предел.

– А теперь, моя хорошая, ты оказалась на улице. И выбор прост: или я тебя убираю, или даю тебе еще один шанс.

Ирина знала, что, несмотря на его слащавый тон, этот убийца не шутил. И она была совсем не в выгодном положении.

– Я хочу избавиться от Марка Водуа.

– Пока ты будешь повиноваться моим приказам.

Что ж, она хотя бы была спасена. Она сможет ко всему приспособиться, как обычно.

– Мы едем во Флоренцию. Я покажу тебе объект на месте. И у тебя нет права на ошибку.

– Ошибки не будет.

– Раздевайся.

– Что, прости?

– Сейчас я немного напряжен, и я хотел бы развлечься с тем, что у меня под рукой.

– Убирайся отсюда!

– Сопротивляться нет смысла, крошка. Я твой босс, не забывай. Не заставляй меня тебя уволить.

Ирина в ярости сорвала с себя одежду. Голая, она не сводила глаз с насильника, который медленно раздевался, аккуратно снимая брюки, чтобы их не помять.

– У меня немного изощренные вкусы, – сказал он, – но что-то мне подсказывает, что тебе понравится.

75

Прежде чем отправиться во Флоренцию с Брюсом и Апсарой, Марк провел несколько встреч, фигурирующих в графике его отца, подготовленном на целый год вперед. Он отправил своих людей к троим генеральным управляющим, но некоторые банкиры и промышленники хотели лично увидеться с наследником империи, чтобы убедиться в том, что дела в порядке. Марк подготовил документацию, проверив всё до последнего миллиметра и тем самым продемонстрировав всем свою компетентность в делах, – энергичные разговоры, быстрые и четкие инструкции, правильные инвестиции.

Едва устроившись в комфортабельном кресле из белой кожи с функцией массажа, он развязал галстук и взял в руки бокал шампанского, которое ему налила прекрасная Апсара, одетая на этот раз в скромный льняной костюм белого цвета. Что касается Брюса, то он предпочитал шотландский виски.

Самолет мягко взлетел.

– Во Флоренции, – начал Марк, – мы распределим работу. Нужно будет найти классного специалиста, эрудита, признанного официально или нет, кого-то, кто хорошо знаком с флорентийской художественной традицией. У меня есть список хранителей музеев и властей, с которыми нужно будет связаться.

– А если наш Высший неизвестный окажется одним из этих парней?

– Пустим в ход нашу интуицию.

Срочный закодированный звонок.

На экране часов Марка появилось лицо Такуши.

– Сообщаю вам о странной подробности. Следуя инструкциям вашего отца, сегодня я должен перечислить значительную сумму в Ватикан.

– По какому поводу?

– Ваш отец был одним из членов клуба друзей библиотеки Ватикана. И у нашего вклада определенная цель: реставрация книжного шкафа 135. Я перечисляю деньги?

– Давайте. Имя получателя?

– Отец Пьетро.

– Назначьте встречу, завтра на восемь.

Японец склонил голову и исчез.

– Небольшой крюк в Рим, – приказал Марк, – этот кюре меня заинтересовал…

– Забавно, этот шкаф 135, – заметил Брюс. – 1 + 3 + + 5 = 9. Девять, как количество Высших неизвестных. А если он один из них?

– В Ватикане всё возможно.

– Один в Риме, другой во Флоренции… Они наверняка знают друг друга!

– У меня немного болит плечо, я прилягу. Ты не могла бы помассировать, Апсара?

Она улыбнулась и легким шагом направилась в комнату.

– Не торопитесь, – посоветовал Брюс, – я буду есть.

* * *

Джосс, сильно переволновавшись из-за изменения маршрута полета, обеспечил максимальный уровень безопасности в аэропорту Рима. Особняк Водуа, возле виллы Боргезе,^[452] находился в экологически чистом месте, в стороне от дорожного движения и шума. Святой Джон, у которого была привычка отдыхать здесь две-три недели в году, обустроил галерею произведений искусства древности, где находился… сфинкс!

– Пока ты будешь исповедоваться своему кюре, – решил Брюс, – мы изучим каждый его миллиметр, а если понадобится – разберем. Возможно, это сейф.

Присутствие Апсары успокоило персонал старого особняка, который не привык видеть гигантских шотландцев, одетых кое-как.

Камбоджийка уладила детали их пребывания, которое не должно было затянуться надолго. Сначала она составила меню ужина, исходя из вкусов Брюса. Повар, специалист по лазанье со сметаной и по телячьим отбивным в лимонном соусе, радовался случаю похвастаться своими талантами.

* * *

Начальник Швейцарской гвардии лично встретил Марка и подверг его вежливому допросу, прежде чем провести в кабинет отца Пьетро, маленькую и довольно темную комнатку, находящуюся рядом с Ватиканской апостольской библиотекой, основанной в 1475 году Папой Сикстом ІV. Она вмещала более 12 000 000 томов, среди которых было 10 000 первопечатных книг, то есть произведений, напечатанных до 1500 года. Читальные залы были огромными, но лишь немногие удостаивались привилегии просматривать эти бесценные сокровища, касающиеся всех культурных и религиозных сфер, которые были написаны на коптском, армянском, греческом, персидском, эфиопском, древнесирийском, китайском и многих других языках. Что же касается секретных архивов, где находились, например, такие нашумевшие произведения, как Евангелие от Тома,^[453] или же произведения, где разоблачались настоящие тайны Ордена тамплиеров, то они оставались вдали от всяких взглядов, как если бы никогда и не должны были существовать. И наука Высших неизвестных занимала среди них почетное место.

Отец Пьетро, которому было не больше восьмидесяти лет, выглядел уставшим. У него были седые волосы, глубокие морщины избороздили всё лицо, а руки были покрыты коричневыми пятнами. Одетый в свитер и черные брюки, он с увеличительным стеклом в руках изучал украшенный миниатюрами манускрипт XV века.

– Простите, что не поднимаюсь, у меня болят ноги, и я хорошо себя чувствую только в положении сидя. Счастлив познакомиться с вами, господин Водуа. Однажды мне посчастливилось встретить вашего отца, очень обходительного человека и одного из самых щедрых наших дарителей, через японскую ассоциацию друзей нашей ценнейшей библиотеки.

Его голос не дрожал, а глаза были похожи на глаза обманчиво неподвижного крокодила. В этом небольшом помещении, заставленном книгами и папками, Марк должен был вести себя осмотрительно.

– Я хотел бы пройти по следам своего отца.

– Бог и наши бесценные архивы помогут вам в этом. Несмотря на всевозможные слухи, Ватикан нуждается в деньгах, дабы сохранить хрупкие чудеса этой уникальной в мире библиотеки. А современные методы стоят дорого.

– Мой отец очень дорожил книгами из шкафа 135, и я готов удвоить сумму пожертвований для того, чтобы их сохраняли как можно лучшим образом.

Последовала долгая, очень долгая пауза.

– Церковь – это древний институт, – напомнил отец Пьетро, вглядываясь в своего собеседника, – она сталкивалась с чередой более или менее опасных идеологий и со многими спиритуальными движениями, противоречащими ее доктрине.

– Например, с Высшими неизвестными?

Голос старого монаха стал резким.

– Несмотря на всю вашу щедрость, содержимое этого шкафа вам не принадлежит и остается нашей собственностью. Поскольку речь идет об античных манускриптах, для того чтобы их просмотреть, нужно письменное разрешение Папы. Его Святейшество Папа Римский в данный момент находится в поездке.

– О чем эти манускрипты?

– О практике, которая часто была запрещена, – об алхимии. Некоторые сравнивают превращение и воскресение Христа, поэтому мои предшественники посчитали нужным не уничтожать эти рукописи, тем более что они написаны на непонятном языке.

– Мой отец их читал?

– Он сообщил мне, что знает об их содержании и что эти свидетельства прошлого находятся здесь в безопасности.

– И никому не позволено их изучать?

– Никому.

Тупик. По всей видимости, отец Пьетро не был Высшим неизвестным и его позиция по отношению к братству оставалась неоднозначной.

– Спасибо, отец мой, за согласие со мной встретиться. Хорошо следите за шкафом 135.

– Минутку.

Монах, находясь во власти жестокой внутренней борьбы, не мог решить, как вести себя дальше.

Марк задержал дыхание.

– Этот мир жесток, но есть и добрые люди. Какие бы ни были у него обстоятельства, ваш отец был именно таким человеком. Он заслуживает того, чтобы вы чтили его память.

Всё ради этого… Отец Пьетро побледнел и закашлялся.

– Господь вскоре призовет меня к себе, и я без сожаления покину эту обитель слез. Помимо меня, единственному человеку было дозволено видеть эти рукописи, и это реставратор, экспертизу которого я запросил. Он посчитал, что рукопись в хорошем состоянии, и сделал указания по хранению и работам, которые должны быть выполнены в последующие годы.

Внезапное озарение.

Марк был уверен: этот специалист и был Высшим неизвестным, которого он искал! Но если отец Пьетро на этом остановится, то ему не особенно удастся продвинуться.

– Несмотря на свою скромность, Сириус Ксерион является лучшим специалистом по работам Фра Анджелико, таким хрупким в плане реставрации. И Флоренция – его рай.

76

Брюс вытер лоб. Известняковый сфинкс был всего лишь обтесанным каменным блоком, который не скрывал в себе никакой тайны. Брюс скрупулезно стал шарить по другим скульптурам, среди которых были греческие богини и бюсты римских императоров, но не добился никакого результата.

– Мы улетаем, – сообщил Марк.

– У тебя что-то есть?

– Кюре исповедался.

– Боже мой! Наш старичок действительно во Флоренции?

– Точно.

Апсара поняла всё по истошным крикам Брюса, похожим на крики Тарзана, и не теряла времени на прихорашивание. Единственным недовольным остался повар, ужин которого уже был готов. Брюс, чувствительный к человеческому горю, получил исключительное право перенести в машину приборы, салфетки, серебряные блюда с лазаньей и телячьими отбивными, а также три бутылки превосходного «Монтепульчано д’Абруццо».^[454] Будет чем подкрепиться подороге в аэропорт.

Марк позвонил Джоссу, который срочно должен был подготовить перелет и усилить меры безопасности, как при приземлении, так и при посадке. Между Римом и Флоренцией – небольшое расстояние, но это может быть так же опасно, как и длительный перелет.

* * *

Гален Маркет, еще более осторожный, чем обычно, обладая ограниченным бюджетом, установил устройство наблюдения, которое сообщит ему о прибытии Марка Водуа, Брюса и Апсары, ведь они наверняка прилетят на частном самолете. Про вокзал тоже не забыли. Но если они используют машину, обнаружить их будет непросто. Останутся они вместе или разделятся? Эти вопросы его очень раздражали.

Звонок.

– Они высаживаются.

– Все трое?

– Все трое.

– Выходим на охоту. Всю команду в действие, сменщики пусть будут настороже. Если кого-то из вас засекут или кто-то их упустит – я лично займусь неудачниками.

Марк никогда не переезжал просто так. Он наверняка приведет их к цели.

* * *

Во Флоренции империя владела галереями искусств и шикарным отелем, откуда Марк сделал не один звонок, чтобы отыскать директора музея. Его терпение было вознаграждено, и, переваривая лазанью с помощью рюмочки хорошо охлажденной водки, он направился в одно из административных зданий в центре города, где дремали чиновники, задачей которых было сохранение культурного наследия города.

Элегантный мужчина лет шестидесяти принял Марка в кабинете, переполненном старыми картинами и походившем на музейный зал.

– Простите за беспокойство, но мне необходимо связаться с лучшим специалистом по реставрации.

– А о каком произведении идет речь?

– О работах одного из современников Фра Анджелико.

– Хм… Непростая задача. Я могу предоставить вам список специалистов.

– Мне нужен лучший. Деньги не имеют значения.

– В таком случае Сириус Ксерион должен вас устроить.

– Где я могу его найти?

– В Сан-Марко, монастыре Фра Анджелико, ныне превращенном в музей.

* * *

– Мы движемся в правильном направлении! – воскликнул Марк.

– А если там засада? – предположила Апсара.

– Вполне возможно, – признал Марк. – В таком случае тебе лучше остаться в отеле.

Взгляд, которым она его наградила, отбил у него всякое желание настаивать. Брюс решил не вмешиваться. Молодая женщина проехала тысячи километров не для того, чтобы сидеть без дела.

– Я дам тебе то же, что есть у нас с Брюсом: часы, подключенные к интернету, которые позволят нам всегда оставаться на связи. Такой модели нет в продаже. Забудь о том, какие они красивые, и спрячь их под рукав.

Марк научил ее пользоваться часами. Камбоджийка безошибочно повторила все действия.

– Мы с тобой будем образцовыми туристами в Сан-Марко. Брюс будет следить за тем, что происходит снаружи, и в случае опасности даст нам знать. Или нам повезет застать Сириуса Ксериона за работой, или же мы достанем его адрес.

* * *

В монастыре Сан-Марко, реконструированном в 1437 году архитектором Микелоццо, находилось не менее сотни произведений Фра Анджелико, «брата ангельского», которого на самом деле звали Гвидо ди Пьетро. Будучи духовным наставником монахов доминиканцев,^[455] он создал мастерскую, где его подопечные учились делать чертежи и рисовать. Иллюстрирование рукописей из библиотеки было доведено до совершенства. Сам монастырь, зал капитула, трапезная, богадельня, личные кельи монахов – всё в этом невероятном монастыре было расписано. Это были, разумеется, работы на религиозные темы, но часто представленные удивительным образом, как, например, в работе «Осмеяние Христа», где Христос был изображен с завязанными глазами, как адепт древних сект перед обрядом инициации.

И потом, это золото, светящееся с многих картин и фресок, это алхимическое золото, происхождение которого было известно Сириусу Ксериону и которым он не уставал любоваться.

Явившись по просьбе хранителя, он в который раз поднялся по высокой лестнице, ведущей на площадку, от которой до келий оставалось всего пару ступеней.

Хранитель уже ждал его перед фреской «Благовещение», изображающей ангела, склонившегося перед Марией. Слева от этой сцены небольшой палисадник скрывал сад алхимиков, где зарождалось Великое Делание. Посланник Царя Небесного сообщает Небесной Матери, первоматерии, которую символизировало девственное молоко, весть о будущем появлении нового золота.

– Меня беспокоит верхняя крайняя точка ореола Девы Марии, – объяснил хранитель. – Вы не считаете, что он немного потускнел?

Последняя реставрация вернула весь блеск этому произведению, одному из основных у Фра Анджелико: нимб – золотой диск над головами блаженных в Древнем Египте – был самым красочным доказательством превращения.

Сириус Ксерион внимательно осмотрел работу.

– Ничего серьезного. Я займусь этим завтра.

Эхо от разговоров внизу лестницы.

Какой-то мужчина спрашивал у охранника, где он может найти Сириуса Ксериона или же хранителя музея. Служащий ответил, что они только что поднялись к кельям.

– До скорого, – прошептал алхимик, спеша спуститься по лестнице.

Низко опустив голову, он встретился взглядом с Марком и Апсарой, ни на секунду не сомневаясь в том, что ускользает прямо из рук парочки убийц.

77

Марк обратился к мужчине в синем костюме, рассматривающему фреску «Благовещение».

– Вы хранитель музея?

– Совершенно верно.

– Я ищу Сириуса Ксериона. По срочному и очень важному делу.

– Он был здесь, решал одну техническую проблему, но только что ушел.

Апсара сразу же предупредила Брюса, который прохаживался мимо монастыря, вглядываясь во всех посетителей, и он тут же бросился в погоню за беглецом.

– Вы знаете его адрес?

– А кто вы?

– Друг.

Хранитель нахмурился.

– Ваша просьба довольно… своеобразна. Простите меня, у меня встреча.

– Меня зовут Марк Водуа. Сириус Ксерион в смертельной опасности. Я должен найти его до того, как это сделают его преследователи.

– Сириус в опасности? Но это мирный старичок, которого заботит только флорентийское искусство!

– Тем не менее это правда. И если вы не сообщите мне его адрес, вы будете считаться соучастником преступления.

Хранитель вздрогнул:

– Водуа… Вы не принадлежите к семье одного из наших самых щедрых меценатов?

– Я его сын.

Аргумент подействовал. Если бы не вмешательство Водуа, некоторых служащих пришлось бы уволить. К тому же не похоже было, что молодой человек шутит.

– Сириус Ксерион живет в старом домике, который не так-то просто отыскать.

Марк зафиксировал все указания.

* * *

Ни Брюс, ни Апсара не были знакомы с архитектурой Сан-Марко: пытаясь найти сбежавшего старика, которого они никогда не видели, они неслись во все стороны. А он знал, как сбежать.

Вновь встретившись, камбоджийка и шотландец от отчаяния выругались.

В дверях монастыря – Марк.

– Мы его упустили, – в ярости прокричал Брюс.

– У меня есть адрес. Бежим.

* * *

Сириус Ксерион перевел дыхание. Он не боялся смерти, но только что он был в двух шагах от расправы, которую отсрочил его инстинкт выживания. Несмотря на то что от преследователей его отделяло совсем небольшое расстояние, знание местности позволило ему от них оторваться.

О возвращении домой не могло быть и речи. Наверняка там его уже поджидали другие убийцы. Алхимик подумал про Великое Делание, недавно законченное и оставленное на видном месте в лаборатории. Непосвященные не будут знать, как им воспользоваться.

Пройдя по улицам добрых полчаса, Сириус Ксерион зашел в бар и заказал себе пива, чтобы утолить жажду. Он был готов к вторжению вооруженных людей, которым у него не будет силы противостоять.

Так проходили минута за минутой.

– Сегодня неплохой денек, – сказал официант, – может быть, еще пива?

– С удовольствием.

Ксерион подумал о своих убитых братьях и о двух уцелевших. Единственное его спасение – это покинуть Италию и найти прибежище у них, если они еще целы. Что касается Главы Высших неизвестных – в этом не было никаких сомнений. В противном случае мировые СМИ целыми часами, а то и целыми днями говорили бы о его уничтожении. Однако его самый близкий союзник, возможно, уже идентифицирован, а без него у Сириуса Ксериона не было никакого шанса на выживание.

Будучи уже далеко не молодым человеком, он сомневался. Остаться во Флоренции и исчезнуть либо же уехать в далекую страну?

Иными словами – рискнуть.

Он вышел из бара и собрался поймать такси. К счастью, одна машина как раз медленно проезжала в поисках клиентов.

За рулем – миловидная женщина. Уроженка Востока с короткими волосами, в сиреневой блузке и джинсах.

– Куда вас отвезти?

– На вокзал.

Из Флоренции Сириус Ксерион уедет в Милан. Там сядет на самолет и укроется в своем логове.

– Может быть, вы предпочитается какой-то конкретный маршрут?

– Нет, нет… Как вам удобно.

– А ваши чемоданы?

– Их нет.

– Короткая поездка?

– Именно так.

– Если хотите, я могла бы вас отвезти. С этими забастовками и опозданиями на машине иногда быстрее. Нужно только договориться о тарифе.

– Сожалею, я предпочитаю поезд.

Она осторожно вела машину.

– А куда именно вы направляетесь?

Сириус Ксерион почувствовал неладное. Эта женщина со сладеньким голоском слишком любопытна.

– В Рим.

– Какой красивый город! Там столько достопримечательностей… И потом, Ватикан, это же просто чудо! Лично я очень верующая. Молиться Богу – это главное. Во что бы превратился наш мир без него? Вот вы чем занимаетесь?

– Реставрирую старые картины.

– Невероятно! Например, Фра Анджелико?

– Например, да.

Такси остановилось на красный свет.

Сириус Ксерион открыл дверцу, выходящую на шоссе. Какой-то мотороллер «Vespa», проскальзывающий между машинами, задел его и отбросил назад. Он был ранен в плечо, но всё же смог выпрыгнуть из машины.

У Ирины было время достать свой револьвер.

На этот раз у нее нет права на промах. Миссия должна быть выполнена.

Как только объект был идентифицирован, благодаря слежке и дистанционному прослушиванию Марка, Ирина сразу приступила к делу согласно плану.

Этот не станет говорить, как и другие. Индианке предстояло добиться от него возможных признаний, но не во вред основной миссии: истреблению.

Когда старик попытался выскользнуть у нее из рук, Ирина выстрелила, целясь в шею.

Все пули достигли цели. Высший неизвестный рухнул на капот какого-то «фиата», после чего раздались чьи-то крики.

Пользуясь всеобщей суматохой, Ирина бросила украденное такси и растворилась в толпе.

78

Напряженный до предела, Марк постучал в дверь ветхой лачуги Сириуса Ксериона. Брюс и Апсара по отдельности обследовали кое-как поддерживаемый в порядке садик.

Пошел мелкий ледяной дождь, затем наступила тишина.

Марк вошел в дом, шотландец и камбоджийка вскоре последовали за ним. Они нашли выключатель, и в помещении стало светлее. Старый паркет, древние панели, украшенные растительными орнаментами, покрытая трещинами резьба, картины, требующие реставрации, целый ряд комнат, заставленных креслами, комодами и столами, почти все из них были покрыты чехлами.

Сириус Ксерион жил в слишком большом для одного человека здании и на самом деле пользовался только чистенькой кухонькой с давно устаревшим оборудованием, столовой с потолком, усеянным ангелочками, и монашеской комнаткой с голыми стенами.

– Твой алхимик, – заметил Брюс, – не купается в роскоши.

– У него наверняка есть лаборатория. Осмотрим всё, от подвала до чердака.

Внимание Апсары привлекла расписанная стена. Экзотический сад, королевская семья у фонтана, дикие животные…

Странные изображения. Может быть, за этой стеной скрывается тайная комната?

Она безуспешно нажимала в разных местах стены. Внимательнее присмотревшись, справа внизу она заметила что-то, напоминающее маленького красного дракона. Аккуратно коснувшись его, она почувствовала пустоту.

Камбоджийка надавила на изображение.

Есть!

Стена медленно отодвинулась. За ней оказались прихожая, кабинет и лаборатория.

Апсара позвала Марка и Брюса.

– От тебя ничего не скроешь, моя красавица.

В прихожей стоял гардероб, в котором они обнаружили около пятидесяти дорогих костюмов, красивых рубашек, пошитых на заказ, множество шелковых галстуков и изысканную обувь. Верх итальянской элегантности.

– А наш старичок модник! Вот на что уходят его заработки.

Дубовые полки библиотеки были забиты произведениями по алхимии и археологии. Это были те же произведения, что и у его братьев, но их было слишком много, чтобы искать в них местонахождение выживших Высших неизвестных. На столе лежала пара книг, которые Марк пролистал, прежде чем перейти к лаборатории. Там были не только древние реторты, но и современные инструменты. Сириус Ксерион использовал значительное количество материалов.

У печи – знаменитый атанор,^[456] где происходили превращения, маленький золотой кубик, одна из граней которого была красной, и колба с жидкостью золотистого цвета, напоминающей растительное масло.

– А этот парень скор на руку, – ошеломленно прошептал Брюс. – Это случайно не философский камень, эликсир молодости?

Ошеломленная Апсара замерла на месте. Марка же, напротив, бросило в дрожь.

Троица почти проникла в запрещенную реальность. У Сириуса Ксериона было еще одно сокровище: тетрадь, заполненная рисунками и загадочными текстами, объясняющими все этапы приготовления Великого Делания.

Марк и Апсара подумали о своих отцах. Они бы смогли расшифровать эти знаки, так как они тоже занимались этим искусством, неотделимым от науки, передаваемой вот уже не одно тысячелетие.

– Унесем это, – решил Брюс. – В случае если старик не вернется сюда, не нужно, чтобы негодяи прибрали это к своим рукам.

Апсара оторвалась от размышлений и принялась за поиски тряпок и какой-нибудь сумки. Она осторожно завернула камень и колбу и хотела уже закрыть сумку, но Марк успел положить туда тетрадь.

– Заканчиваем осмотр.

Слабая надежда: найти хоть какую-то подсказку, которая могла бы вывести на след оставшихся Высших неизвестных.

Разочарование.

По дороге в гостиницу были чудовищные пробки и контроль полиции. Брюс прочитал постоянно обновляющуюся новостную ленту на своих часах.

– Убийство прямо на дорогах Флоренции. Террористический акт или же сведение счетов. Личности и количество убийц не установлены, свидетельства противоречивы. По предварительным данным, есть легкораненые и один убитый. Пожилой мужчина.

Атмосфера становилась напряженной.

В гостинице каждый налил себе по двойному виски, а Марк связался с Миллардом с просьбой привести в действие рычаги, которые позволили бы узнать результаты расследования. СМИ были охвачены ужасающими гипотезами, Флоренцию уже готовились брать в осаду.

Два часа спустя позвонил Миллард. И Марк услышал то, чего боялся больше всего. Жертву опознал один из ведущих специалистов по Фра Анджелико, его звали Сириус Ксерион. Обычный реставратор старинных картин, который просто оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Что касается убийцы или убийц – никаких точных сведений.

– Это мы привели убийц к жертве, – сказала Апсара. – Мы – сообщники этого преступления.

Точно так же считали и Брюс с Марком, которые тем временем налили себе еще.

– За нами следит целая команда, – признал Брюс, – и эти люди – профессионалы. Они используют нас, но это только доказывает то, что они осведомлены не лучше.

– А если нам отказаться от преследования двоих оставшихся? – предложил Марк, совершенно подавленный.

– Мы не преследуем, мы спасаем!

– Ты говоришь о спасении! Тебе не хватило нашего последнего подвига?

– Посмотрите-ка, ты собираешься испортить нам настроение своей хандрой! Убийство твоего отца и здоровье его друзей – это тебя больше не волнует? Мы ничего не можем сделать с побочными последствиями. А если мы сдадимся, убийцы будут продолжать свое дело, и у них всё получится. Нам нужно быть быстрее. Если ты устал – подлечись морскими купаниями. А я буду идти дальше.

Между друзьями могла разыграться драка, подобная прошлым их стычкам в гардеробе, когда они занимались регби, и Апсара решила вмешаться в качестве судьи.

– Игра еще не закончена, мы еще не проиграли. Вместо того чтобы орать друг на друга, лучше бы вы подумали, что делать дальше.

Но эти слова не подняли им настроения. Со смертью флорентийского алхимика нить снова была оборвана.

Всплеск адреналина заставил Марка думать быстрее.

– Не мы одни виноваты в смерти Сириуса Ксериона. Если отец Пьетро сдал его мне, то наверняка посчастливилось не мне одному. Когда хочешь оставаться спокойным, не принимаешь чью-либо сторону.

– Ты хочешь сказать, что твой кюре мог сдать алхимика и противоположному лагерю?

– Мне нужно серьезно с ним поговорить.

– Если тебе нужен исповедник…

Марк в шутку ударил Брюса кулаком в живот, тот ответил тем же.

79

Кулуары Ватикана могли бы стать настоящим раем для бегунов, но ни в одной папской булле не было ни строчки о том, что им разрешается прохаживаться там в спортивных костюмах или тем более бегать. Так, Марк и тот человек, который его встретил, упитанный шестидесятилетний мужчина в черном, довольствовались степенной прогулкой.

– Мы получили вашу просьбу о встрече, господин Водуа, и я счастлив познакомиться с вами.

– Могу ли я поговорить с отцом Пьетро?

– У меня для вас грустная новость: этот святой человек был доставлен в больницу, где он и умер. Третий инфаркт за год.

– Исходя из ваших представлений, он почивает в мире с Господом.

– Вне всяких сомнений. Чем я могу быть вам полезен?

– У меня сложились очень хорошие отношения с отцом Пьетро. Теперь вы займетесь его делами?

– По мере моих возможностей, да. Нелегко заменить специалиста подобного рода. Мне сообщили, что ваша щедрость способствовала сохранению нашей бесценной библиотеки.

– Я бы хотел ближе познакомиться с отцом Пьетро, меня очень интересовала его личность.

– Меня тоже.

У Марка было такое чувство, что он нарушил график священника. Сейчас главным было не прерывать его.

– Кандидат наук в области греческого, латыни и современной литературы, отец Пьетро получил также звание доктора философских наук благодаря своей работе, посвященной атеизму Карла Маркса. Его труд привлек курию, и ему предложили корректировать речи папы в Риме. Он был специалистом по диалогу с неверующими, много путешествовал по странам бывшего СССР и написал диссертацию по археологии.

– На какую тему?

– Сфинксы Санкт-Петербурга.

– Неожиданно.

– Покинувший нас отец Пьетро не был обыкновенным верующим. Надеюсь, вы и дальше будете неравнодушны к будущему библиотеки Ватикана.

– Не беспокойтесь. И отслужите мессу в память об ушедшем.

* * *

У Дика, как у генерального управляющего империи в Америке, была целая сеть контактов и информаторов. Уже не раз ему удавалось вытащить иголку из стога сена.

На этот раз у него на руках – целых три козыря: Нью-Йорк, Гален Маркет и Ирина Виндараян. Избыток информации. С помощью ЦРУ, ФБР, Агентства национальной безопасности, а также нескольких других, менее известных, организаций и его личной команды информаторов было бы удивительно не отыскать щупальца осьминога, напавшего на империю Водуа, то есть на его работу, которую он любил больше всего в жизни.

К тому же он неплохо относился к наследнику. Марк был далек от Святого Джона, но достоин своего отца. С возрастом он наберется опыта. Он не жаловался на судьбу и быстро всё схватывал, при этом был дальновидным, а значит, обладал всеми задатками большого босса.

Дик не поддастся чувству конкуренции и будет продолжать служить империи.

– У вас встреча, – объявила его личная секретарша. – Специалист в умении соблюдать тайны и расшифровывать записи.

Дик поручил заниматься поисками латиноамериканцу приблизительно тридцати лет. Знаток пяти языков, выпускник Гарварда, экономист, холостяк и полный амбиций парень. Хорошо одетый и лишенный эмоций хищник.

Однажды он ударит Дика в спину и займет его место. Но сегодня ему нужно было доказать свою эффективность.

– Итак, Мануэль?

Красавчик сел и скрестил ноги. У него были черные волосы и глаза, широкий лоб, прямой нос, тонкие губы, спокойный голос.

– Всё не так просто.

– Я не обещал вам, что будет легко.

– Мне пришлось постараться.

– Мы не будем обсуждать это часами. Что у вас есть?

– По Ирине Виндараян – ноль. Через Нью-Йорк она улетела в Европу.

– А точнее?

– К сожалению, больше ничего не известно.

Дик предупредит своего коллегу Милларда.

– А что с Галеном Маркетом?

Мануэль провел рукой по волосам.

– Это щекотливая тема.

– Если хочешь добиться успеха – надо рисковать.

– Судя по словам нашего главного информатора из ЦРУ, Маркет – один из лучших наемных убийц в тени. Его услугами пользовались все крупные организации, и все остались довольны. Большое вознаграждение, аккуратная работа, придраться не к чему.

– На кого он сейчас работает?

– Это хороший вопрос.

– И у тебя есть на него ответ?

– Никто не хочет пачкаться. Слишком рискованно. Я больше ничего не в силах сделать, и мне еще дорога жизнь.

Дик, ошеломленный, прикурил сигарету. Обычно этот молодой человек не боялся ничего и никого.

– Другими словами, ты перекладываешь это на меня?

Мануэль кивнул.

– Кто-то согласится говорить?

– У меня есть имя. Но меня предупредили, что нужно действовать крайне осторожно. Я с этим не справлюсь.

Мануэль написал чье-то имя на листке бумаги и передал его Дику.

– Это серьезно, – признал он. – Ты замел все следы своих действий?

– Всё происходило с глазу на глаз и в устной форме.

– Ты хорошо поработал. Можешь отдохнуть денек.

Мануэль, успокоившись, вышел.

Кончиком своей сигареты Дик поджег край бумаги и положил его в пепельницу, где он догорел. Если финансист, имя которого Мануэль написал, нанимал убийцу такого уровня, как Маркет, американская демократия подвергалась вулканическому взрыву.

Стоит ли на этом остановиться или же лучше помочь Марку Водуа, мелкими шажками подбираясь к правде?

80

– Сфинксы в Санкт-Петербурге, в России, – бормотал Брюс. – Да они окоченеют там от холода!

– Двое последних Высших неизвестных, наверное, там и прячутся, – предположил Марк. – Нам нужно срочно ехать.

– Более точной информации нет? – взволнованно спросила Апсара.

– Пока нет. Посмотрим на месте.

Срочный звонок от генерального управляющего по Европе. Пока Брюс собирал свой рюкзак, а Апсара застегивала чемодан, Марк выслушивал его жалобы.

– Напоминаю вам о вашем ужине в Опера Бастилия^[457] завтра вечером.

– Отмените.

– Это невозможно. У вас назначена встреча с самыми крупными французскими предпринимателями. Нужно заключить очень важные контракты.

– Пусть кто-то пойдет вместо меня.

– Мне жаль, сэр, но они хотят видеть именно вас. Добавлю также, что один из них передал мне конфиденциальную информацию. Он желает рассказать вам о тайном проекте вашего отца.

Марк засомневался.

– Окей, я буду.

– Я займусь всем необходимым касательно вашего прибытия и вашего пребывания в Париже.

– Приготовьте еще вечернее платье и украшения.

«Тайный проект…» Речь пойдет о бизнесе или о Высших неизвестных?

– Изменения в нашей программе, – объявил Марк. – Мы с Апсарой проведем вечер в Париже. А ты, Брюс, отправишься в Санкт-Петербург и начнешь поиски. Но прежде – небольшой крюк в Исландию. Не только для того, чтобы повидать жену и сына, но и для того, чтобы поместить наше сокровище в безопасное место. Я не могу представить себе более подходящего места.

Он протянул ему небольшой чемодан с камнем и колбой.

* * *

Дитер Клауд был доволен своим днем. Благодаря разумным вложениям его состояние только что увеличилось на пару миллионов долларов – капля в море по сравнению с инвестициями в новые технологии, прогресс которых ошеломляет. Его работодатели выразили ему свое удовлетворение полученными результатами. Клауду не было равных, когда нужно было очистить дорогу, убрать препятствия и удалить соперников. Когда на карту было поставлено управление человеческим мозгом, времени для сомнений не оставалось. И всяческие комитеты этики, которые так легко было купить и потом манипулировать ими, не смогут встать на пути этого уверенного процесса.

Оставались только Высшие неизвестные. Практически уничтоженные, эти экс-динозавры должны были бы стать абсолютно безобидными, а потом и вовсе исчезнуть. Но бывало так, что одна личность меняла земной шар. И на рабочем столе Клауда стояла фотография изобретателя компьютеров, которая напоминала ему об этой истине.

Он чувствовал опасность. Оставшиеся в живых нарушали его сон, и его инстинкт подсказывал ему, что их нужно уничтожить, всех до единого. Когда какой-то вид исчезает, природа меняется; Высшим неизвестным не было места в будущем.

Закодированный и защищенный вызов от Галена Маркета. Мера предосторожности, которой пользовались крайне редко.

Клауд уединился в своем кабинете, застекленной клетке, защищенной от атак хакеров.

– Миссия выполнена, сэр. Троица разделилась. Шотландец улетел в неизвестном направлении, возможно домой, пара улетает в Париж. Ваши указания?

– Не упустите их.

– Можете во мне не сомневаться.

– Новый объект во Франции. Слежка и очистка.

* * *

Горячая вода естественного бассейна – это здорово. А если рядом Примула – еще лучше. Хлопья снега, падающие на волосы, не мешали их любовным играм, и Брюс вновь ощутил себя молодым мужчиной. Как этой волшебнице удавалось так очаровывать его? Этот вопрос оставался без ответа, и даже журналист в области расследований не мог ничего с этим поделать, постоянно вновь и вновь открывая для себя тело своей жены.

И он терял голову.

* * *

Паштет из кабана с ягодами, омлет с грибами и немного жареного картофеля, чтобы не страдать от анорексии. В дополнение к этому – испанское вино четырнадцати градусов, счастье из маленьких красных шариков.

Брюс Младший ошеломленно смотрел на чемоданчик.

– Сокровище, – объявил он. – Большое сокровище. Огромное сокровище.

– Ты прав.

– Это твое?

– Нет, сынок. Это на хранение.

– Мы будем держать его дома?

– Точно.

– Никто его не украдет. Я знаю, где его спрятать.

– И где же?

– В моей комнате, в шкафу гениев. Когда есть опасность, они предупреждают меня и блокируют дверь. Злые люди не могут войти.

Примула согласилась, Брюс уступил.

– Если ты уезжаешь уже завтра, тебе нужно поесть и поспать. После всех твоих подвигов нужно немного собраться с мыслями.

Данте и Вергилий, послушно сидя со свисающими языками, всем своим видом показывали, что не отказались бы от добавки.

81

Париж – самый сказочный город в мире, Елисейские Поля – самая красивая улица в мире, лучшие гастрономия, вина и сыры, самые выдающиеся достопримечательности и пейзажи на свете… Этот список можно продолжать еще долго. Тем не менее ни одного мирового чемпиона по регби. Что ж, везде быть лучшими невозможно.

После серии террористических атак, в особенности после того, что произошло 13 ноября, в пятницу,^[458] парижское веселье сошло на нет. Город, который знал юный Марк и в котором ему когда-то что-то нравилось, больше не существовал, и он торопился оттуда уехать.

Как всегда, Миллард организовал безупречный прием, приняв меры безопасности, которым мог позавидовать даже глава государства. Прямой трансфер из аэропорта в Опера, где Марку и Апсаре предоставили ложу, чтобы переодеться. Согласно плану, после этого они должны были вернуться в самолет и лететь в Санкт-Петербург.

Шел дождь. На сцене Опера Бастилия шла исключительная постановка «Травиаты»,^[459] организованная Ароп, Ассоциацией по развитию оперы, и предназначенная только для сливок общества: министров, политических и культурных деятелей, знаменитостей, жаждущих показать себя перед такой публикой. И особенно – для акционеров «САС 40»^[460] и крупнейших французских промышленников; некоторые из них после спектакля должны были встретиться во время приватного ужина, попасть на который можно было только строго по приглашению. Для Марка это было посвящением в новую элиту Франции.

Директор Ароп очень любезно принял пару и лично проводил их в ложу, пожелав им прекрасного вечера.

Для Марка – прекрасно скроенный смокинг гранатового цвета, для Апсары – три платья от кутюр. Она выбрала самое скромное, темно-красного цвета, которое позволяло ей свободно двигаться. Простое колье из жемчуга и бриллиантовый браслет были последним штрихом, подчеркнувшим ее естественную красоту.

Они долго смотрели друг на друга, как если бы виделись в последний раз, пытаясь запечатлеть в памяти этот миг счастья.

Настало время «Травиаты». Для Марка, который был любителем Моцарта, – смертная скука. Министр, сидевший слева от Апсары, смотрел только на ее декольте.

В антракте – шампанское и печенье. Директор Ароп представил Марка целой веренице депутатов, которые скорее предпочли бы познакомиться с Апсарой.

И снова «Травиата», снова вокальные излияния и грохот оркестра. В 23 часа – свобода. После долгих аплодисментов зрители встали.

Правая рука Апсары сжала запястье Марка.

– Это он, я уверена!

– Кто «он»?

– Тип из Бомбея. Он изменил прическу, приклеил усы и нарядился в смокинг. Но я узнала бы его из тысячи.

– Ты можешь ошибаться.

– Это он.

В этот момент к Марку подошел директор.

– Господин Водуа, вас ждут. Деловой ужин в узком кругу. Согласится ли ваша дама принять меня в качестве кавалера и посетить со мной торжественный прием, где будет всё светское общество Парижа?

– Мне жаль, но я очень устала.

Апсара отошла, не сводя глаз с Галена Маркета, который выходил из зала в самом центре разодетой толпы.

– Сюда, господин Водуа.

Лифт.

Шестой этаж. Зал с панорамным видом на Эйфелеву башню и «Гения свободы».^[461] Круглый стол, за которым сидят десять мужчин, имеющих сильное влияние на французскую экономику. О пирушке нет и речи: салат из помидоров и филе арктического гольца. Все друг друга знали. Когда же Марк вошел и сел за стол, словно обвиняемый перед трибуналом, посыпались вопросы.

Обычно Святой Джон председательствовал на подобных собраниях. Его сын был всего лишь новичком, но он хорошо знал свои дела и дела своих собеседников. И этот боксерский матч проходил в его пользу. Каждый из этих акул бизнеса подтвердил свои намерения продолжать поддерживать и даже улучшать отношения с империей.

Все были вежливы и обходительны, обстановка немного разрядилась. Руководители, достигнув соглашения о плодотворном сотрудничестве, позволили себе выпить немного коньяка ХО, прежде чем отправиться на заслуженный отдых.

Марк был мрачен и обеспокоен.

Он продолжал расправляться с потоком вопросом, но все его мысли были заняты только Апсарой, он мечтал о том, чтобы она ошиблась. В таком случае она уже должна была вернуться в ложу, и тогда они совсем скоро увидятся. Но если она все-таки была права, какое безумство могло взбрести ей в голову?

Гален Маркет не был мелким убийцей. Нет ничего опаснее, чем следить за ним.

Человек лет пятидесяти предложил Марку бокал. Аристократичный, с широким чистым лбом, проницательным взглядом и прямым носом, серый кардинал французской химии отказывался появляться в СМИ. Он работал с автомобилями, электроникой, солнечными батареями и был задействован во многих других областях, поэтому двери в большинство министерств были широко перед ним открыты.

– Вы были прекрасны и очень убедительны, господин Водуа. Многие были уверены в том, что вы провалитесь.

– И вы в том числе?

– Я сужу только по делам, как и ваш отец. Удивительный человек, который удостаивал меня доверием, а это было редкостной привилегией для людей нашего круга. Вы не против поговорить об этом в соседнем зале?

82

Апсара была рада тому, что выбрала платье, в котором удобно было передвигаться. Воздушная, она протиснулась сквозь группу любителей «Травиаты», критикующих спектакль, чтобы не оторваться от Галена Маркета, спокойно и без спешки выходящего из Опера Бастилия.

На этот раз Марк был в безопасности, и Апсаре представился уникальный случай обнаружить змеиное гнездо убийц. А туман, опускающийся на город, становился ее союзником.

Маркет легко сбежал по ступенькам. Если негодяя ждала машина, молодая женщина точно его упустит. К счастью, он решил идти пешком.

Они оказались на улице.

Несмотря на плохую погоду, прохожих было много. Камбоджийка, равнодушная к холоду, соблюдала дистанцию. Маркет подстроился под ее шаг, чтобы она его не упустила, и, не оборачиваясь, направился к улице Фобур-Сент-Антуан.

Значит, его логово должно быть где-то близко.

Переводя дыхание, Апсара проходила вдоль витрин. Двое или трое прохожих бросили удивленный взгляд на столь элегантную незнакомку, которая, по-видимому, забыла надеть пальто или плащ.

Маркет свернул куда-то в тупик между двумя зданиями. С противоположной стороны улицы она видела, как он толкнул дверь и вошел в какое-то помещение на первом этаже, слева.

Вот его убежище.

Убийца был в ее руках.

Апсара пожалела о том, что сняла часы, с помощью которых она могла бы предупредить Марка. Не поступает ли она чересчур рискованно, нацелившись на профессионального убийцу?

Случай был на стороне Апсары.

Полицейский патруль. По мнению властей, этот квартал становился «небезопасным».

Апсара сообщит о том, что здесь скрывается вооруженный и опасный террорист. После серии террористических актов, посеявших ужас в стране, к этой теме относились очень серьезно. Шпики будут действовать осторожно, вызовут подкрепление, вплоть до спецназа. И Маркету будет трудно отсюда выбраться.

Молодая женщина степенно направилась в сторону патруля. В ее памяти всплыло лицо отца, она вспомнила о пригороде в Бомбее, где по приказу Маркета ее чуть не изнасиловали.

* * *

Поскольку Брюс поехал к себе домой, в Исландию, Гален Маркет задействовал основную часть своих людей в слежке за Марком. Благодаря хорошо налаженной связи они не упускали его из виду. Пока его парни ждали выхода Водуа из Опера Бастилия, где на шестом этаже он ужинал в компании влиятельных бизнесменов, Маркет решил устроить небольшую проверку: узнать, действительно ли британские службы закрыли дело и никто не следит за ним.

Поэтому он принял вид среднестатистического зеваки, не спешащего и никогда не оборачивающегося.

Если же за ним увяжется какой-то нежелательный любопытный – проблема будет легко решена. Ирина Виндараян, спрятавшаяся в укрытии, избавится от незваного гостя. У нее было огнестрельное оружие, раздобытое в неблагополучном квартале, у него – тоже. В случае чего Гален Маркет останется в стороне, а полиция бросится вслед за террористкой.

Ирина быстро обнаружила камбоджийку, которая пыталась слиться с толпой на улице. Маркет привел ее в ловушку, свое временное пристанище, откуда живой она уже не выйдет.

Но Апсара не клюнула. Вместо того чтобы зайти в тупик, она повернула в обратную сторону и направилась к трем полицейским, которые дежурили на тротуаре.

Серьезная опасность.

Да эта шлюха расскажет им что угодно, чтобы прижать Маркета к стенке. И дело может кончиться плохо.

Ирина Виндараян приблизилась, спрятав лицо за шарфом. На нужной дистанции она прицелилась в спину Апсары и выстрелила.

* * *

– Все мы очень заняты, и я буду говорить прямо, мой дорогой Марк. Ваш отец знал о моей любви к России, к которой наши руководители относились скорее негативно, и хотел привлечь меня к странному проекту, так как у меня были замечательные отношения с местными властями. Я предположил, что эта информация могла бы вас заинтересовать. И, возможно, вы примете эстафету.

– О чем идет речь?

– О Янтарной комнате.

Марк что-то о ней слышал.

– Одно из сокровищ Санкт-Петербурга?

– Пропавшее сокровище, украденное нацистами. Туристы могут любоваться только реконструкцией. Судя по словам вашего отца, этот шедевр состоял не только из янтаря, но еще и из золота, которое ваш отец называл алхимическим. И он хотел найти эту комнату.

– Может быть, он немного… бредил?

– Святой Джон никогда не бредил. Ему нужна была информация, которую мог бы предоставить только один эрудит, проживающий в Санкт-Петербурге. И я знаю этого человека. Вас всё еще интересует это?

Марк был взволнован. Очевидно, этот человек был одним из двух последних Высших неизвестных. Он попытался сохранить беспристрастный вид.

– Эта затея меня не привлекает, но мне важно чтить память отца. Я согласен поговорить с вашим другом и, вне всяких сомнений, развеять эту мечту.

Промышленник казался смущенным.

– Возможно, так и есть. Не мне объяснять вам всю значимость правдивых сведений. Однако Святой Джон был тверд в своих намерениях, очень тверд. К сожалению, в последнее время отношения между моими людьми и империей стали напряженными. Миллард, генеральный управляющий в Европе, блокирует два-три проекта, которыми я дорожу. Возможно, было бы уместным начать наши новые отношения, устраняя эти препятствия? Ни вы, ни я ничего не потеряем, я даю вам слово.

– Я займусь этим.

– Моего русского друга зовут Владимир Рушкин. У него были небольшие проблемы с полицией, постоянного адреса нет. Я объясню вам, как можно с ним связаться.

83

В 23.30 все рауты и личные встречи подошли к концу, и Опера Бастилия опустела. Большая часть крупных боссов рано вставали, и график их был переполнен.

Апсары в ложе не оказалось. Так как она оставила свои часы, возможности связаться с ней не было.

Марк спустился в гараж, где стояла под охраной его машина. Шофер не видел камбоджийку. И от того, что он рассказал Марку, у последнего кровь похолодела в жилах.

– Недалеко произошел террористический акт. Полиция оцепила квартал.

– Есть жертвы?

– Да, и среди полицейских, и среди гражданских. Говорят о женщине, но это еще не точно.

Выехать на место… Нет смысла. Ему не дадут пройти. Марк позвонил Милларду и попросил достать надежные сведения.

В течение часа с лишним он не мог найти себе места. Наконец Миллард позвонил.

– Два тяжелораненых полицейских и женщина. Какая-то… какая-то азиатка.

– Куда ее отвезли?

– В ближайшую больницу, Сент-Антуан.

– Предупредите директора о моем приезде.

Не слушая предостережений своей охраны, Марк пешком бросился в больницу, где оказался уже минут через десять.

Рядом с отделением скорой помощи – непривычное оживление. Полицейский остановил Марка.

– Марк Водуа. Директор ждет меня.

После всех необходимых проверок Марку разрешили подняться в кабинет седеющего чиновника, где всё говорило о его важности и значимости.

– Я хочу увидеть раненую женщину.

– Это невозможно, она в операционном зале.

– Вы хотели бы опознать личность или нет?

– Что ж… хорошо.

Несмотря на разделяющую их стеклянную стену операционного блока, на трубки и маску на лице, у Марка не было никаких сомнений – речь идет о жизни и смерти Апсары. Значит, естественно, будет непросто…

Обычный набор фраз и оборотов, которые повторяются во Франции по тысяче раз в день.

– Если вы формально опознали личность, я пришлю к вам инспектора.

– Я не сдвинусь с места.

Голова была словно в тумане. Эти тусклые стены казались Марку нереальными, какие-то призраки перемещались туда-сюда… Солнце, казалось, больше не поднимется. Он не сможет жить без Апсары.

– Это вы свидетель?

Марк поднял глаза на коренастого мужчину лет сорока. Между ними мгновенно установилась полная и обоюдная неприязнь.

– Как вас зовут?

– Марк Водуа.

– А жертву?

– Апсара.

– Национальность?

– Британка.

– Вы женаты на ней?

– Нет.

– А где вы были в момент преступления?

– Какого преступления?

– Да так, одной небольшой перестрелки, в результате которой пострадали двое моих коллег. Так где вы были между 22 и 23 часами?

– На шестом этаже в Опера Бастилия, с крупными французскими предпринимателями.

– А я Наполеон. Что ты видел во время перестрелки?

– Ничего. Меня там не было.

– Я тебя задержу.

– Проваливай.

– Что, прости?

– Я останусь рядом со своей девушкой.

– Ты знаешь, с кем ты говоришь?

– С придурком.

– Оскорбление представителя полиции при исполнении… Сейчас это дорогого стоит. Следуй за мной.

Марк оставался неподвижным, как гранитный блок.

– А ты упрямый… Мне это нравится. Мы поработаем над этим.

Столкновению помешал приход чиновника от Милларда. Он отвел инспектора в сторону и, не повышая на него голоса, объяснил ему, что к чему.

– Всё улажено, господин Водуа. Судя по последней информации, какая-то женщина выстрелила в пострадавшую и полицейских, в которых она, очевидно, целилась. Преступница сбежала. Вполне вероятно, террористический акт, направленный против сил правопорядка. Простите моего коллегу: ввиду обстоятельств мы все на взводе. Надеюсь, жертва поправится. Наше расследование будет продвигаться быстро, будьте в этом уверены.

Женщина… Ирина? Значит, она никогда не оставит его в покое! Убить Апсару, какое наслаждение! Марк забыл об этом демоне, сосредоточив все свои мысли на камбоджийке, которая боролась со смертью. Могла ли его любовь помочь ей, спасти ее? У него не было другого лекарства. Нужно быть рядом с ней и дать ей почувствовать, что она борется не одна.

Прошел не один час.

Если сила была в бездеятельности, то Марк открыл ее тайну. Когда хирург с командой медиков вышли из операционного зала, он никак не отреагировал.

– Ваша жена?

Марк кивнул. Хирург был похож на американского актера Роберта Митчема.

– В течение пяти лет я оперировал раненых навойне. Возвратившись в Париж, я не ожидал, что вновь окажусь в Багдаде или в Дамаске.

– Она… Она выживет?

– Я ничего не могу утверждать. Три пули существенно задели ее органы, и то, что она не умерла, – это просто чудо. Ближайшую неделю – никакой уверенности.

84

Марк вернулся в свой самолет, где он мог в полной безопасности связаться с Брюсом. Шотландец, разбуженный в пять утра, не ворчал, потому что это был его друг.

– Я всё бросаю, Брюс. Это слишком рискованно.

– Объясни.

– Апсара.

– Ты же не хочешь сказать, что…

– Три пули в спину. Никакой уверенности в том, что она выживет. Я остаюсь с ней и всё сворачиваю. Иначе мы все окажемся на ее месте.

Брюс, еще не окончательно проснувшись, пытался отделить эмоции от мыслей.

– Это очень жестоко, и тебе здорово досталось, но ты не из тех, кто остановится на подъеме!

– Нужно знать свои пределы.

«Он влюблен, как подросток, и это его останавливает», – подумал Брюс.

– А что была за информация о твоем отце?

– След, ведущий, похоже, к Высшему неизвестному.

– В каком месте?

– Санкт-Петербург.

– Вот так, значит! И это кажется тебе серьезным?

– Очень.

– У тебя есть контакты?

– Да.

– Ухаживай за своей крошкой, это понятно, и следи за всеми врачами. Я не отступлю. Давай мне всё, что у тебя есть, и я отправлюсь к россиянам.

– Нет, Брюс. Я не хочу потерять и тебя. Мой отец, Апсара, тебе не кажется, что этого достаточно?

– Ты же не будешь играть в босса, увольняющего своего подчиненного? Это мой репортаж, и я пойду до конца. А если ты откажешься сообщить мне свою информацию, я сам откопаю всё уже на месте.

Побежденный захватом за ноги, приемом, теоретически запрещенным на стандартном поле для регби, Марк сдался.

* * *

– Ты снова уезжаешь, папа?

– Да, недалеко. В Санкт-Петербург.

– Подружка Марка сильно заболела?

– Довольно сильно, да.

– Ей нужно дать немного сокровища.

Пока Брюс заканчивал собираться, парень исчез. Великан рассказал о последних событиях Примуле, ничего не приукрашивая.

Брюс Младший вернулся с маленьким флакончиком с золотистой жидкостью.

– Вот несколько капель сокровища для Апсары.

– Тебе нужно будет сделать крюк в Париж, – сказала Примула своему мужу. – И не спорь.

* * *

На Марка больно было смотреть.

– Ну как она? – спросил Брюс.

– Стабильно и очень плохо. Брюс…

– Поплачь, тебе станет легче.

Они обнялись. И наследник империи заплакал.

– Брюс Младший считает, что Апсара должна это выпить. Глоток алхимического ликера. Этот паренек несносный, но поди знай…

Марк согласился взять флакончик. Молодая женщина наверняка умрет до того, как глотнет напиток.

– Я вызвал лучшего английского военного хирурга. Он приедет с двумя ассистентами. Если бы я мог хотя бы отвезти ее домой…

– Терпение – точно не твой конек. Если мой ясновидящий сынишка наполнил эту флягу, Апсара точно ее выпьет. Этот бездельник никогда не ошибается. Сечешь? Значит, стисни зубы, поешь, поспи и побрейся. Ты грязный и унылый, а это тоже не твой конек.

Как лучик света.

– Осторожно, Брюс.

– Мне нужно подлечиться водкой. Это позволит мне оценить всю прелесть виски. Держись своей цели, парень, только так можно жить. Настроим наши часы?

Марк, как обычно, послушал его.

Святой Джон преследовал Марка.

Его лицо, спокойное и решительное. Смерти не существовало. Или, скорее, она была разрушительной выдумкой неудавшейся жизни. Однажды, когда люди перестанут загрязнять атмосферу, сама смерть умрет. Святой Джон защищал Апсару.

Ее партия еще не была сыграна. Ее отец, Самбор, остановит ее на лету. Ей еще рано, слишком рано покидать поле боя.

Меньше чем за три минуты последовали звонки Милларда и Такуши. Неотложные дела. Марк принял душ и побрился. Потом, по дороге в больницу, он продолжал управлять своей империей.

85

Учитывая холод, свирепствующий в Санкт-Петербурге, в этом городе пили не только минеральную воду. Водка ведь не замерзала. Город, основанный в XVIII веке Петром Великим в честь обретения регионом независимости от шведской оккупации, омывала медленно несущая свои воды Нева. Царь потребовал построить рай, наполненный величественными сооружениями, достойными великих столиц, и поручил эту задачу французскому архитектору Леблону, который восхищался Версалем. После его смерти швейцарец Доменико Трезини продолжил его дело и двадцать лет трудился над созданием потрясающих архитектурных ансамблей.

Но Брюс приехал не для того, чтобы глазеть на достопримечательности. Он прилетел регулярным рейсом, забронировал номер в приличной гостинице и дальше вел себя как обычный турист, очарованный Невским проспектом, местными Елисейскими Полями, и набережной Невы.

Нужно было определить два типа паразитов: российскую полицию и, что гораздо более опасно, людей Галена Маркета. Шотландец надеялся, что замел за собой все следы, но профессионалы обладали способностью оставаться незамеченными. А если он приведет их к Высшему неизвестному, скрывающемуся в Санкт-Петербурге, – это будет настоящая катастрофа.

Внимательно следя за всем, что происходит за его спиной, Брюс выделил целое утро на классическую прогулку, присоединяясь к разным группам японцев, итальянцев и англичан, затем позволил себе плотно перекусить квашеной капустой и выпить кружку бельгийского пива в ресторане «Нойкёльн», заведении в деревенском стиле с массивными деревянными столами. Добродушная атмосфера и бодрящее тепло.

Основная зацепка: имя «Владимир Рушкин», которое попахивало псевдонимом, без адреса. Место контакта: китчевый сфинкс у Египетского моста, считающегося висячим, который обрушился в 1905 году и был реконструирован в 1950-е годы. Он расположен над рекой Фонтанка, берущей свое начало неподалеку от устья Невы и пересекающей добрую часть Санкт-Петербурга, который иногда называют «городом тысячи мостов».

Брюс должен был опустить маленький клочок бумаги между лапами сфинкса. Короткое сообщение, написанное вручную: Clean.^[462] Затем он должен был отойти от места так, чтобы не видеть сфинкса, и вернуться через полчаса.

Шотландец был пунктуален и вынул ответный документ из лап статуи. Две фразы на английском языке: Университетская набережная. Сфинкс на пристани.

Брюс разорвал бумажку и выбросил клочки в первый же мусорный бачок. Несмотря на холодный ветер – толпа местных жителей и туристов. Хорошо защищенный теплой курткой и меховой шапкой, он ускорил шаг и не обнаружил за собой никакой слежки.

Два сфинкса, официально привезенные из Фив, столицы Нового египетского Царства, наблюдали за спуском к Неве, напротив Академии искусств, основанной Екатериной Великой. С двойной короной, красующейся на голове, и безмятежной улыбкой на лице, они возвышались на гранитном блоке, и взгляд их терялся далеко вдали.

В углу одного из блоков виднелся кончик какого-то картона. Брюс поднял его и прочитал новое послание: Екатерининский придел. Проверив, что больше никаких сообщений нет, Брюс направился к этому памятному месту, находящемуся внутри Петропавловского собора, самого высокого здания в городе после телевизионной башни. Позолоченный шпиль с летящим ангелом на вершине достигает ста двадцати трех метров в высоту. Это сооружение было особенно дорого сердцу жителей, так как в нем сохранялись не только усыпальница Петра Великого, первого российского императора, но и останки царя Николая Второго и членов его семьи, казненных в Екатеринбурге и торжественно захороненных в 1998 году в Екатерининском приделе. Там собирались многочисленные паломники.

Мемориальные стелы, зеленые растения, люстра, рассеивающая мягкий свет. Атмосфера была не погребальной, а скорее торжественной, как в частном салоне.

Какая-то девушка дотронулась до руки Брюса.

– Вам нравятся сфинксы? – спросила она по-английски.

– Сегодня я видел троих.

– Вы ищете кого-то?

– Владимира.

– Он ждет вас завтра в 11 часов, в Янтарной комнате во дворце Екатерины.

Девушка исчезла так же быстро, как и появилась.

Выходя из собора, Брюс почувствовал боль в животе. Это была не русская квашеная капуста, не бельгийское пиво, а реакция загнанного зверя.

Эти мерзавцы не упустили его. Он или она были здесь, среди молящихся верующих. Полная женщина, бородач, худой мужчина, блондинка, старик… Любой из них мог быть агентом Галена Маркета.

Брюс вернулся в гостиницу, и в голове у него была только одна мысль: как оторваться от преследователей?

86

Новость была такой замечательной, что Дитер Клауд позволил себе редкое удовольствие: бокал испанского вина, подвергнутого тепловой обработке. По причине строгого здорового образа жизни, необходимого для долгих трудовых будней, он решался на такую эксцентричность крайне редко.

Китайская биотехнологическая компания «Бойэлайф» открыла самый крупный в мире завод по клонированию в Тяньцзине, на северо-востоке страны: производство тысячи быков в год, затем – беговые лошади и полицейские собаки. Такой инновационный тип компании позволит победить голод во всем мире и будет способствовать увеличению человеческого рода, что может благоприятно сказаться на главном проекте – контроль над человеческим мозгом.

Настало время выслушать в своем защищенном кабине отчет Маркета. Лицо убийцы появилось на экране.

– Марк Водуа застрял в Париже, у изголовья своей любовницы. Ею занимаются несколько лечащих врачей. Состояние стабильное, шансы на выживание ничтожны.

– Она сможет описать убийцу?

– Нет, сэр. А собранные показания настолько же туманны, насколько противоречивы. Естественно, мой агент был сразу же перевезен на родину.

– А Брюс?

– Он попытался ускользнуть от нас, но мы его не упустили. Направление – Санкт-Петербург. Он использует сфинксов в качестве почтовых ящиков. Такие меры предосторожности доказывают, что вскоре он должен встретиться с кем-то серьезным и очень подозрительным. Ваши указания?

Клауд сглотнул. Восьмой Высший неизвестный почти что у них в руках…

– Устранить.

– Журналиста тоже?

– Только если он вмешается и помешает вам.

Возможно, Брюс сможет вывести их на девятого – последнего, скорее всего главаря, который считает себя в безопасности. Но если шотландец играет в рыцаря – тем хуже для него.

Возвратившись в свой рабочий кабинет, Дитер Клауд получил странную информацию. Кто-то копошился возле бизнесмена, покрывающего организацию, нанимающую Галена Маркета.

Мелкая неприятность.

Клауд, который никогда не был приверженцем политики страуса, сразу же принялся разбираться в этой проблеме. Знать – вот что было главным.

Несколько часов спустя он всё узнал. Мелкой неприятностью был первоклассный частный детектив. Его наниматель: Дик, генеральный управляющий империей Водуа в Америке.

Опасность землетрясения.

Невмешательство приравнивалось к самоубийству. В борьбе с противником такого уровня нельзя было действовать необдуманно. Нужно было бить решительно и наверняка, а это требовало тщательной подготовки.

* * *

Брюс поужинал в классическом ресторане с душевной атмосферой. Паркетный пол, керамическая печь, наивные картины, изображающие деревню и русских крестьян, драники со сметаной, сосиски и салат. А настоящая водка способствовала хорошему пищеварению.

Они были здесь, совсем близко.

Брюс уже привык к такому. Во время каждого его расследования злоумышленники садились ему на хвост. Поэтому у него всегда был план В и план С, с помощью Марка. В России не было недостатка в связях.

Из старого стационарного телефона в ресторане он запустил план В. Разговор был очень коротким: семь часов, магазин белья. Если сообщение было перехвачено и понято, Брюс узнает об этом очень скоро. В случае успеха – свободная дорога для того, чтобы встретить живого Высшего неизвестного и увезти его.

В гостинице Брюс оплатил свой счет.

– Вы довольны пребыванием? – спросил служащий на ресепшене.

– Замечательный город! Я останусь здесь еще на несколько дней. Мой друг Петр Палевич, любитель искусства, пригласил меня к себе, на улицу Колокольную.

Если парень был информатором – никаких проблем. Улица существовала, но Петр Палевич – нет. Мерзавцы только потеряют время, отыскивая несуществующего человека.

В номере Брюс промочил глотку сначала капелькой водки, что только придало вкуса виски.

Ему удалось связаться с Марком.

Апсара не поправлялась. Английские и французские хирурги поссорились, Марк должен был вмешаться, напоминая им о судьбе пациентки. И он не пообещал им ничего хорошего, если они будут продолжать вести себя как бойцовские петухи. К сожалению, перевезти Апсару в Лондон или дать ей выпить алхимический напиток, переданный Брюсом Младшим, пока было невозможно.

Брюс резюмировал свою работу одной фразой: «Санкт-Петербург – полное очарования местечко». Другими словами, согласно их коду, это означало, что он переходит к действиям, хоть и не очень надеется на успех.

Обжигающий душ, лечение от всего, и в постель. Шотландцу нужно было отдохнуть перед днем, который обещал быть очень жарким, даже если пойдет снег.

Он подумал о Примуле и о своем непоседливом сынишке, любимыми игрушками которого были философский камень и эликсир молодости, подумал также о его видениях. Соединение шотландца и камбоджийки дало любопытный результат.

87

Назначить время – значит отнять от него два часа. Выходит, семь означало пять. Поднявшись в четыре, Брюс из окна номера стал рассматривать улицу. В машине двое каких-то типов курили сигареты. Шотландец наблюдал за тем, как они сменили друг друга.

Куртка, шапка, рюкзак. Он не воспользовался лифтом, а спустился по лестнице до магазина белья, который выходил на небольшую немноголюдную улицу.

Брюс прошел мимо удивленного служащего, уже в летах.

Сильный холод. И черный «мерседес» с ключами на приборной доске.

Автомобиль мгновенно тронулся с места, за ним не было никаких других машин. С помощью GPS он доехал до Царского Села, расположенного в 25 километрах от Санкт-Петербурга. Первый город в Европе, полностью освещенный электричеством. Местная достопримечательность – очаровательный дворец Екатерины Второй, построенный посреди леса. Странная архитектура в стиле Диснейленда, совмещающая в себе элементы классики, барокко, окна эпохи Людовика XIV, балюстрады, изогнутые колоннады, купола в форме луковицы и другие фантазии.

Брюс оставил машину на паркинге для посетителей и отошел от нее. В садах русского Версаля было где спрятаться. Кусты самшита послужили ему наблюдательным пунктом для выявления потенциальных сопровождающих.

Абсолютное спокойствие.

Продержаться до 11 часов будет непросто. Незаменимый метод против замерзания – фляга шотландского виски. Нужно смотреть в оба.

Когда дворец, ставший очень популярным музеем, открыли для посещений, Брюс размял ноги и стал вести себя как самый обыкновенный турист. Здание, сильно поврежденное во время Второй мировой войны, было отреставрировано за большие средства и казалось абсолютно новым. Триста метров вдоль дворца – и знаменитая «золотая анфилада», которая претендует на конкуренцию с зеркальной галереей Версаля. Залы для проведения торжеств, большой зал для балов, скульптуры из позолоченного дерева, инкрустированный паркет, обилие зеркал, портреты императриц, картины итальянских и фламандских живописцев… Есть на что поглазеть.

Ровно в одиннадцать часов Брюс проник в знаменитую Янтарную комнату, которую иногда называют восьмым чудом света. Пятьдесят два квадратных метра панно, покрытых янтарем, созданных в 1700 году для короля Пруссии Фридриха-Вильгельма I, который подарил их Петру Великому. Ослепление от количества оранжевых оттенков яшмы, оправленной в янтарные рамы. Ощущение неслыханного богатства и нежно окутывающей теплоты.

Брюс застыл перед мозаичной картиной, персонажи которой, символизирующие Осязание и Обоняние, сидели посреди руин, на заднем плане были деревья.

– Хорошая реконструкция, – прошептал кто-то тоненьким голосом, – но ничего не заменит волшебства оригинала. Нацисты вывезли Янтарную комнату в 1941 году, и никто ее не нашел.

Маленький невыразительный человечек, тепло одетый, практически лысый, в очках с широким ободком.

– Владимир Рушкин?

– А вы кто?

– Брюс, от Марка Водуа, сына Святого Джона.

– Ах… Я узнал о его смерти в СМИ. Невероятный человек.

– Вы часто с ним встречались?

– Всего один раз, прямо на этом месте, когда он поручил мне невыполнимую миссию: найти картины настоящей Янтарной комнаты и, в особенности, «солнечный камень», который был в них инкрустирован.

«Работа алхимика, которую Святой Джон хотел бы забрать к себе», – подумал Брюс.

– А почему именно вы, Владимир?

Русский казался смущенным.

– Вопрос компетентности.

Брюс почуял неладное.

– Компетентности какого рода?

– Знаете, в 1941-м выживали как могли… И моя семья в том числе.

– Другими словами, она якшалась с нацистами, и у тебя есть неплохой выход на украденные шедевры.

– Это преувеличено, это…

– Святой Джон не приезжал просто так, за красивые глаза. Он тебя разыскал и хорошо заплатил.

– Действительно, это был щедрый человек, и…

– И тебе удалось?

– К сожалению, нет. Подлинную Янтарную комнату и ее солнечный камень найти невозможно. Я обшарил добрый десяток каналов, вплоть до Южной Америки, где скрываются нацисты, но всё безуспешно. Боюсь, что это чудо было разрушено в Германии во время бомбардировок.

Мужчина боялся Брюса и изъяснялся отрывистыми фразами.

– А может быть, этот камешек случайно затерялся в твоем кармане?

– Нет, уверяю вас, нет! Я выполнил условия контракта. Если сын Святого Джона хочет продолжать поиски, я согласен. Но это нужно будет профинансировать. Я истратил все средства.

Брюс был в замешательстве. Он не так представлял себе Высшего неизвестного. Этот торгаш, сын коллаборационистов, был совсем не похож на алхимика на службе у человечества.

– Почему ты скрываешься, Владимир?

– У меня были проблемы с полицией.

– Пара-тройка убийств?

– Нет-нет-нет, всё не так серьезно! Власти не одобряют торговлю произведениями искусства, особенно когда они из Сирии или Египта. Я всего лишь скромный посредник и работаю на миллиардеров, которые прикладывают руку к сохранению свидетельств прошлого.

Теперь уже точно ничего не сходится! Высший неизвестный, спекулирующий на антиквариате…

– Зачем эта игра со сфинксами?

– Мне нравится Древний Египет, и…

– Мой дорогой Владимир, я начинаю злиться. Или ты выкладываешь мне всё, что у тебя есть, или я разозлюсь окончательно.

Русский украдкой взглянул на возможный выход. Но великан не даст ему сбежать и, вполне вероятно, он не один.

– Так поступить мне советовал сам Святой Джон, чтобы избежать неприятностей и быть уверенным в том, что послание действительно от него.

– «Сфинкс» больше ни о чем тебе не говорит?

Допрашиваемый удивленно повел глазами. И все-таки Брюс решил назвать ему имена убитых Высших неизвестных, но русский никак на это не отреагировал. Опыт исповедника подсказал Брюсу, что псевдо-Рушкин не входил в братство. Похоже, поездка в Санкт-Петербург была напрасной.

– Я могу кое-что продать, – промямлил Владимир.

– Я не коллекционер.

– Это связано со Святым Джоном.

– Сколько?

– Тысячу долларов наличными.

Предвидя подобные разговоры, Брюс всегда хранил небольшой запас в двух потайных карманах своего рюкзака.

– А ты далеко не бесплатный, папаша! Выкладывай, цену я назначу сам.

Трус, но упрямый. А запах денег придавал ему смелости.

– Решим это на улице.

Шел снег. Посетители сновали туда-сюда. Вдали от ненужных взглядов Брюс вынул купюры.

– Если ты водишь меня за нос, Владимир, не жди счастливой старости.

Жадный торгаш засунул деньги в карман.

– Если бы я обнаружил картины из Янтарной комнаты и солнечный камень, я должен был бы отослать Святому Джону письмо. Но к контракту было дополнение. Если он умрет и этот путь окажется невозможным, я должен был бы использовать другой.

Брюс сохранял спокойствие. Это обман или серьезная информация?

– Я слушаю.

Чувствуя, что рыбка поймана, русский улыбнулся:

– Еще тысяча.

Брюс оглянулся вокруг.

– Время поджимает, Владимир, наша милая дружба может закончиться.

– Еще тысяча, и пообещайте, что не будете меня трогать. К тому же сын Святого Джона должен отправить мне средства для продолжения моих поисков.

Брюс заплатил. Что касается обещаний – посмотрим.

– Номер, по которому нужно позвонить.

– Ты его где-то записал?

– Нет, выучил.

– Ты звонил по нему?

– Нет. Теперь мой контакт – это вы.

Владимир не растерялся. Мошенник, но профессиональный. Он простодушно мечтал только о том, как обогатиться без неприятностей.

Владимир продиктовал ему последовательность цифр, Брюс повторил и запомнил. В свою очередь Брюс тоже продиктовал информатору номер. Если Марк захочет, он продлит контракт.

Русский удалился, Брюс внимательно посмотрел по сторонам. Никакого хвоста. Прежде чем сесть в машину, он прогулялся по саду, который медленно покрывался белой пеленой.

Всё шло прекрасно.

Большой глоток виски – и в аэропорт.

88

Гален Маркет ногой разбил комод в своем гостиничном номере: его люди упустили Брюса! От Ирины – никакой реакции. Единственное ее занятие: красить красным цветом ногти на ногах.

– Ты катишься по наклонной дорожке, – заметила она.

Сначала он пристально на нее посмотрел, потом ударил.

Ирина нанесла крем на горящую щеку.

– Одевайся, и за дело.

Маркет недооценил Брюса. Улизнуть от профи – это не под силу первой попавшейся бездари. И если журналист так вел себя, значит, он достиг своей цели и рассчитывал вывезти Высшего неизвестного из России.

Минимальное преимущество Брюса плюс неясность по поводу того, как он будет пересекать границу. Наименее возможный вариант: аэропорт. Более надежный: поезд или судно. И наиболее вероятный: машина. Максимум негодяев на стратегически важных пунктах, но и максимум сложностей. Если Брюс и тот тип, с которым он будет бежать, улизнут от него, значит, Маркет сдает свои позиции.

Если группа его людей не задержит двоих сбежавших, Маркет не станет отчитываться перед шефом, чтобы избежать наказания. Единственный возможный для него исход: пенсия в дебрях какой-нибудь глухомани.

– Что мы делаем? – спросила индианка, переодевшись в мужчину.

– Дуй в аэропорт и следи за ним.

Ирина не протестовала. Она хотя бы не будет страдать от холода.

* * *

Гален Маркет на нервах дал нагоняй тем лодырям, которые позволили Брюсу улизнуть из гостиницы. К счастью, появилась информация: шотландец остановился у своего друга Петра Палевича, на улице Колокольной.

Они занялись интенсивными поисками, но надежда быстро развеялась. Это обман.

Звонок от Ирины. И хороший сюрприз.

– Есть?… Как, он один, ты уверена?… Едет в Париж… Не вмешивайся сразу, просто не упусти его. Мы едем.

Маркет размышлял.

Почему Брюс не везет объект в безопасное место? Либо он предпочел оставить его в Санкт-Петербурге и ждать инструкций от Марка Водуа, либо он никого не нашел и возвращался ни с чем.

И шотландец допустил ошибку, которая позволила ответить на этот вопрос. Для связи со своим шефом он использовал телефон в аэропорту, будучи уверенным, что он защищен от прослушивания.

Но с помощью оборудования и технологий, которыми обладал Маркет, это было всего лишь детской забавой.

Он узнал, что Апсара обречена и что поездка Брюса в Россию обернулась полным провалом. Но журналист не опускал руки и после короткого отдыха со своим другом собирался снова вступить в игру.

На улице падал снег, но Маркету было жарко, очень жарко. Однако не могло быть и речи о том, чтобы потерять след Брюса, который приведет их к следующему объекту.

Ему оставалось только передать Дитеру Клауду короткий отчет.

* * *

В Париже движению на дорогах мешали манифестации административных работников и синдикалистов. Брюсу едва удалось избежать забастовки авиадиспетчеров, которые боролись за получение более широких прав. Покрывая бранью всё и вся по дороге в больницу, он надеялся ввести в заблуждение типов, которые наверняка не упустили возможность подслушать его разговор по телефону из аэропорта.

Он никогда раньше не видел друга в таком состоянии. Марк похудел, лицо осунулось, он стал похож на старика.

– Идем, позавтракаем вместе.

– Я не хочу есть.

– Ты никак не поможешь ей, если сейчас заболеешь.

– Больше никто не может ей помочь.

– Это неправда.

– Да что ты такое говоришь?

– У меня невыносимый, но очень проницательный сынишка. Он еще не видел Апсару мертвой. А это, мой дорогой, хороший знак.

Крохотная соломинка, за которую можно ухватиться.

Брюс выбрал итальянский ресторан. Паста, пицца с грибами, сырная тарелка, тирамису и красное четырнадцатиградусное вино.

– Пришло время наполнить желудок и придать тебе человеческий вид. Ты хотя бы работаешь?

– Я обязан. Генеральные управляющие империи меня изводят.

– Тем лучше. А я вернулся не с пустыми руками.

– Но твой звонок…

– Фальшивка для преследователей.

– Ты встретился с Высшим неизвестным?

– У Владимира нет ничего от Высшего неизвестного, и он совсем не выигрывает при ближайшем знакомстве. Это простой торгаш антиквариатом, которому твой отец поручил отыскать солнечный камень, исчезнувший вместе с Янтарной комнатой.

– И ему это удалось?

– Нет, но он хотел бы выбить у тебя денег, чтобы продолжать свои поиски. Если в тебе есть гуманитарная жилка…

– А что тогда хорошего?

– Твой отец не исключал успех Владимира. Чувствуя себя в опасности, он дал ему какой-то контакт. Это наверняка контакт Высшего неизвестного, который смог бы в случае чего хранить у себя сокровище.

– Владимир сообщил тебе этот контакт?

– Это торгаш. Он предпочел мне его продать.

– В какой форме?

– Номер телефона. И он записан здесь.

Брюс кулаком ударил себя по лбу.

– Нужно найти этого человека, – решил Марк. – Я застрял здесь, а ты поезжай в Лондон. Я предупрежу Милларда. Он предоставит в твое распоряжение компетентных специалистов. И ты вернешься и сообщишь мне результаты устно.

* * *

«Евростар»^[463] работала в двух направлениях, почти без опозданий. В поезде Брюс спал как младенец. По возвращении он нашел специалиста по рагу, необходимому для Марка укрепляющему средству.

– Как Апсара?

– Стабильно. Итак?

– Мы его локализировали и идентифицировали. Этот номер принадлежит человеку по имени Джордж Ибрагим, он проживает в Вади-эс-Себуа.

– Где это?

– В Египте. Как раз в области Древнейшей Нубии, покрытой водами озера Насер. Там снесли и снова реконструировали некоторые постройки, обреченные на разрушение, в частности храм Вади-эс-Себуа, который называют также «храмом сфинксов».

89

Под два метра ростом, позволившим бы ему играть в сборной «Ол Блекс»,^[464] нубиец Джордж Ибрагим был одним из охранников в храме Вади-эс-Себуа, который массовый туризм обошел стороной. Построив Асуанский гидроузел^[465] и создав искусственное озеро длиной в 600 километров, Насер и Хрущев поглотили значительную часть его родины, Нубии, ее деревни, храмы, пейзажи, традиции. Его семья, переселенная в Асуан, была уничтожена отрядом «Братьев-мусульман»,^[466] когда их лидер Мухаммед Мурси,^[467] признанный Обамой, недолго правил Египтом.

Нубиец был обязан жизнью одной пожилой коптской женщине,^[468] которая проживала в Каире. Жители ее квартала боготворили эту целительницу, хранительницу традиционных снадобий, которая всегда находила способ прийти на помощь самым бедным.

Один раз в год Джордж навещал ее. Долгая поездка на поезде, без уверенности в том, что поезд приедет к месту назначения из-за состояния вагонов. Прикладывая к мужчине руки, целительница рассеивала боль, от которой он страдал. Целый вечер они вспоминали уничтоженный край.

Его телефон зазвонил прямо перед тем, как он сел в поезд.

Довольно низкий голос, английский язык. Правильные интонации, ясно произнесенные слова.

– Меня зовут Марк Водуа, я сын Святого Джона, вашего брата. Вы в опасности, и я хочу вам помочь. Скажите, где мы можем встретиться с вами в полной безопасности. Это защищенный номер.

Гигант раздавил свой телефон ногами и выбросил то, что от него осталось, в мусорный бачок.

* * *

Когда толпы туристов осматривали Старый Каир и навещали храмы, многие встречали на своем пути Сеша, а некоторые даже пользовались ее магическими умениями. Когда она считала это нужным, старая женщина обвивала людей цепями, чтобы избавить их от демонов. Обладательница знаний, восходящих к эпохе фараонов, она устроила целую лабораторию в помещении, которое сохранилось еще со времен английской оккупации и угрожало обвалиться в любой момент. Девяностолетняя старуха, которую опасались и которой одновременно восхищались, продолжала готовить там лекарства и снадобья. В качестве Высшей неизвестной она продолжала труд египетских женщин-алхимиков, таких как Клеопатра, которая была тезкой знаменитой царицы, или Мария, носящая такое же имя, как мать Иисуса.

Три года назад, до начала спланированных убийств, совершенных неизвестными, Сеша встречалась со своими братьями в Вади-эс-Себуа, в храме сфинксов, под эгидой Святого Джона. Получив письмо с предупреждением от флорентийца, пожилая женщина поняла, что конец близок. Без защитного щита Святого Джона нет ни малейшего шанса на выживание. И сам Глава братства, несмотря на его стойкость и способность к сопротивлению, находился в опасности.

Она и он… двое последних.

Убежать, бросить Египет, спрятаться? В ее возрасте об этом не может быть и речи.

Разрушая культ предков, нарушая связь между небом и землей, навязывая человеческое безумие в ущерб божественной последовательности, монотеизм породил бушующую волну, подпитанную фанатизмом и прикрывающуюся миром и любовью. Настоящие великие люди, строители пирамид, создатели света, исчезли.

Теперь существовали только маленькие людишки, наделенные огромной властью, которые сами манипулировали чужими жизнями, в то время как ими тоже манипулировали. А демографический взрыв, эта раковая опухоль человечества, обеспечивал их непрерывным притоком клиентов, отупевших от технологий, которые не щадили никого. Еще никогда тоталитаризм отформатированной мысли не достигал таких масштабов, и это было только начало. Так как Высшие неизвестные воплощали в себе другое видение мира и выбирали запрещенные дороги, их нужно было уничтожить.

Старейшина братства не страшилась смерти и не строила никаких иллюзий. С ее исчезновением страница человеческой истории будет перевернута. Идея бесконечного прогресса заменила собой Великий Дух. И последующие геноциды ничего не изменят.

Удрученная тяготами возраста, которые удавалось переносить с помощью эликсира молодости, старая женщина была только рада покинуть этот мир, где Машина диктовала свои приказы миллиардам рабов, неспособных к сопротивлению.

В этот погожий зимний день она взяла такси с сомнительными тормозами и направилась к Главе Высших неизвестных. Не воплощал ли он в своих обязанностях начало и конец? Она разделила с ним несколько мирных часов молчаливой медитации, часов, наполненных нежным солнцем.

Под вечер она вернулась в мегаполис, снедаемый перенаселением, загрязнением и фундаментализмом. Такси довезло ее как можно ближе к церкви Святого Георгия, построенной в IV веке; она медленно вошла туда, пересекла неф и спустилась в крипту,^[469] часто переполненную.

Именно тут останавливалось Святое Семейство во время своего пребывания в Египте. Дочь богини Исиды, Дева зачала Христа, нового Гора.^[470] Но христиане забыли о важности и значимости символов, всё подчиняя лишь повседневным заботам и нуждам.

Это место населяли особенные силы – Сеша использовали их, чтобы лечить больных и восстанавливать их энергию.

Какой-то мужчина ждал ее там.

Сначала она подумала, что это убийца, задача которого в таком случае будет очень легко выполнима, но вскоре она узнала своего друга Джорджа Ибрагима, который поклонился и поцеловал ей руки.

90

– Ты плохо себя чувствуешь, Джордж?

– Произошло важное событие. Странный звонок на мой мобильный, я его разбил.

– Кто звонил?

– Мужчина, который представился как Марк Водуа, сын Святого Джона. Он хочет мне помочь, так как считает, что я – брат его отца. Мне нужно выбрать место встречи, позвонив ему на защищенный номер. Скорее всего, это ловушка.

– Возможно, и нет.

Однажды Святой Джон рассказывал Сеша о своем сыне. Это случилось во время их последней встречи, которая проходила в присутствии Главы Высших неизвестных. Святой Джон считал сына очень честным и прямолинейным человеком.

– Тебе нужно встретиться с Сабером и попросить его проверить этот номер. Будем действовать согласно результатам.

По ступеням крипты спускался первый больной. Ее ждал долгий рабочий день.

* * *

Сабер, занимающийся ремонтом мобильных телефонов и настоящий информационный гений, стал одной из знаменитостей Каира из-за весьма глупой истории: когда пользователи интернета набирали в поисковике слово «Google», первой ссылкой отображался почему-то его сайт, а американский веб-монстр оказывался на второй позиции по своей же собственной поисковой оптимизации! «Люди думают, что я – материнская компания Google, – заявил Сабер СМИ, – это же супер!» Его атаковали тысячи вызовов. Что же касается американцев, то им было особо не до смеха, они поспешили решить эту проблему, стараясь не объяснять широкой публике, как обычный мастер по ремонту телефонов попал в такую передрягу.

Сабер внимательно подошел к запросу Джорджа Ибрагима. Ему придется хорошо потрудиться, чтобы узнать, что скрывается за этими цифрами.

* * *

У обоих хирургов был похоронный вид. Дружеское согласие полетело ко всем чертям.

– Я отказываюсь продолжать в таких условиях, – заявил британец Марку. – Лечение моего коллеги кажется мне неадекватным. Я считаю, что жизнь пациентки в опасности.

– Что вы предлагаете?

– Немедленный трансфер в Лондон, в специально оборудованном медицинском самолете. В моей клинике я буду применять мою методику. Без всяких административных проволочек.

– Это безумие! – возразил французский лечащий врач. – Эта женщина не перенесет перелет.

– Решение за вами, Марк.

– Вы сошли с ума? Я не врач!

– Учитывая наш конфликт, – настаивал британец, – какой может быть выход? Ваша супруга – наша соотечественница, поэтому трансфер возможен.

– Если вы сделаете эту ошибку, которая, несомненно, окажется фатальной, – вмешался француз, – вам нужно будет подписать гору расписок!

Жизнь Апсары была в руках Марка, хотя у него не было никаких технических полномочий что-либо решать. Но термин «расписка» вызвал у него отвращение.

– Мы перевозим Апсару в Лондон.

* * *

Самая настоящая больница в воздухе. Хирург, два ассистента и четыре медсестры. Апсара дышала.

Марк и Брюс не сводили глаз с этого страждущего тела с одной лишь мыслью: передать ей достаточно сил для того, чтобы она справилась.

– Я позвонил по твоему номеру и передал сообщение, о котором мы договаривались. Пока никакого ответа.

– Парень пытается понять, не попал ли он в сети какого-то злоумышленника. На его месте мы реагировали бы точно так же.

У самолета – машина скорой помощи. Бесконечные предосторожности. Лучшая клиника в Лондоне. Отдельная комната для Марка.

– Вы уверены в своих силах? – спросил он хирурга, когда Апсару отвозили в операционный блок.

– Один шанс из двух. Я уже работал с подобными случаями, и результаты были примерно такими.

– Когда вы будете знать точно?

– Этой ночью. Операция будет длиться как минимум пять часов. Судя по вашему лицу, вам не мешало бы выспаться.

Но Марк предпочел поработать. Миллард и двое его коллег заваливали его проблемами, как если бы важным было только существование империи. Безупречно подготовленные досье, конкретные вопросы, ясные решения. Наследник Святого Джона выполнял свои функции, хотя разум его помутился от отчаяния.

Брюс повел его в паб, заставил выпить пива и съесть ребрышки ягненка.

– Я позвонил семье. Мой сыночек не видел ничего ужасного. Этот паршивец никогда не держал в руках хирургического ножа, но он из тех людей, которые никогда не ошибаются.

После трех кружек пива у Марка перед глазами всё поплыло. Когда двое мужчин вернулись в больницу, операция еще продолжалась. Она длилась дольше, чем было запланировано.

Хирург вышел из операционной.

Вердикт.

– Она справится.

– Вы… Вы уверены?

– Моя методика была правильной, господин Водуа. Она будет жить.

Марк кинулся Брюсу в объятия.

91

Агентство частных детективов, куда обратился Дик за счет империи, было лучшим в Нью-Йорке. Дорогим, но эффективным. Бывший агент ЦРУ, его хозяин, держал отличную группу разведчиков. Республиканец, близкий к Движению чаепития,^[471] он заслуживал репутацию серьезного человека. К тому же этот здоровяк шестидесяти лет, холостяк, владелец ранчо в Калифорнии хорошо знал свои границы. А расследование, финансируемое Диком, их переходило. Поэтому он решил назначить ему встречу в биомагазине, где собирались противники нездоровой пищи.

Сев поближе друг к другу, они не сводили глаз с коробок зеленого чая.

– Дело не идет, – признался детектив.

– Из-за чего?

– Слишком большая шишка, Дик. У нас всего одна жизнь, и я своей дорожу. Я верну тебе деньги, и мы забудем об этой истории.

– Оставь их себе и скажи мне имя.

– Ты важный парень. Не порть свою карьеру.

– Мне решать.

– Почему ты упорствуешь, Дик?

– Я люблю своего босса. И хочу его порадовать.

– Ты впал в детство?

– Это поджидает всех нас. Итак, имя?

– Сенатор, который покрывает Маркета, этого тебе будет достаточно?

– Нет, потому что ты знаешь больше.

– Не настаивай, Дик.

– Давай не будем играть в недотрогу за чашкой чая. Никто не докопается до тебя, я замету все следы.

Приверженец старых технологий, детектив вынул из кармана записную книжку. На одной из страниц он нарисовал окружность и лучи, сходящиеся в центральной точке. Поставив на точку указательный палец, он сказал:

– Это ад, Дик. Ты действительно хочешь его узнать?

– У каждого свои пристрастия.

Детектив вздохнул. У менеджеров любопытная мания к упрямству.

– Паук в центре своей паутины – это Дитер Клауд. Он в тени, но он принимает все решения, это спрут с бесчисленными щупальцами. Ты никогда не увидишь его по телевизору. Жалкие политики копошатся – он действует.

– Этот тип все-таки не Господь Бог!

– Почти. Не приближайся к нему, Дик, ты сгоришь.

* * *

– Другой мир – это так странно, – прошептала Апсара, увидев лицо Марка.

Ее первые слова, первый взгляд.

Спасена.

– Даже не думай, что завтра будешь бегать по улицам Лондона! Хирург настаивает на нескольких месяцах лечения и полного покоя, только в таком случае можно избежать последствий.

– Что же касается места, где укрыться, – вмешался Брюс, – то тут у тебя нет выбора. Примула никому тебя не отдаст, и дома уже всё подготовлено. Исландия тебя подбодрит, а ты попробуешь поучить моего парня уму-разуму.

Апсара была не в состоянии спорить. Дышать, видеть, слышать… Сказочное удовольствие. Внезапно она вспомнила про преступление.

– Кто-то стрелял мне в спину… Кто?

– Наверняка это была Ирина Виндараян, которая работает на Галена Маркета. Мы их разыщем, и они за всё заплатят, – заверил Марк.

– Последние Высшие неизвестные?

– Вероятно, один из них в Египте. Мы надеемся выйти с ним на связь.

– А если… если…

– Если мы откажемся? Ты бы это одобрила?

Она закрыла глаза.

– Первый визит закончен, – объявил хирург. – А теперь – сон.

Не только камбоджийка крепко уснула. Нервы Марка тоже были на пределе, он проспал почти сутки. Когда они с Брюсом вернулись в клинику, прогресс был более чем заметным. Новая жизнь просыпалась в молодой женщине.

– У меня волшебный напиток, – сказал шотландец, – попробуешь?

Вкус королевского желе, смесь горечи и меда.

– От этого появляется аппетит.

За три дня – явное улучшение. Камоджийка поправлялась с невероятной скоростью, и ей было разрешено вернуться в Исландию. Специально оборудованный самолет. Марк заботился о ней, а Брюс скрупулезно всё организовывал.

Данте и Вергилий радостно встретили выздоравливающую, а Примула приготовила рагу из баранины с картофелем, что не могло не порадовать всю компанию. А бокальчик сент-эмильона станет хорошим дополнением к эликсиру молодости и прекрасному исландскому воздуху.

– Через месяц, – предсказал Брюс Младший, – ты будешь гулять со мной. Сначала мы познакомимся с гениями родников, потом – с гениями вулканов. Они любят разговаривать в это время года.

Брюс никак не отреагировал. Этот парень становился неуправляемым.

Отдых был недолгим. Уже через два дня им позвонили из Каира.

Мужской голос. И очень короткое сообщение: «Я жду вас в храме Вади-эс-Себуа».

92

Джордж Ибрагим последовал указаниям Сеша, которая собирала свои чемоданы для долгой поездки на машине к святилищу Вади-эс-Себуа. Несмотря на свой возраст и усталость, она радовалась при мысли о поездке по своей стране, вдоль Нила, об остановках в пальмовых рощах, о наслаждении солнцем и ветром.

Если боги этого хотят, она откроет сыну Святого Джона личность Главы братства, последнего из Высших неизвестных. Для Сеша было очевидно: она не вернется живой с Великого Юга.

* * *

Дитеру Клауду понравился отчетГалена Маркета. Будучи превосходным профессионалом, он внедрил в окружение Марка Водуа только одного шпиона, а возвращение Ирины, находящейся отныне в службе действия, еще не означало того, что информационный шпионаж завершен. Несмотря на тысячи и тысячи предосторожностей, никто и нигде не был в полной безопасности, особенно если обладал информацией о внутренних делах противника.

Важная информация: Марк и Брюс отправлялись во всеми забытый уголок древней Нубии. Причина такой любопытной поездки могла быть только одна: встретиться с восьмым, предпоследним Высшим неизвестным и привезти его живым. На этот раз задача будет очень сложной. Она будет под силу только Маркету с его традиционной эффективностью.

Что же касается атаки, которой он подвергся со стороны Дика, Дитер Клауд делал успехи. Его ответ будет опустошительным.

* * *

Для того чтобы успешно и в полной секретности провести уничтожение объекта на территории Египта, Гален Маркет нашел способ обзавестись поддержкой «спящей ячейки», которая нуждалась в средствах. Маркет и Ирина представятся как адепты джихада, настроенные на то, чтобы лично избавиться от неверующего. Исламисты предоставят им оружие и обеспечат необходимую рекламу этому новому подвигу.

Раньше Маркет уже пользовался услугами экстремистов, но остерегался их, как чумы: смесь фанатизма и мафии была такой же непостоянной, как нитроглицерин.

Приземлившись в Каире, Ирина почувствовала редкостное возбуждение. Она не принадлежала к породе униженных и покоренных женщин. Эта страна станет отправной точкой ее взлета и освобождения. И этот извращенец Гален Маркет ошибался, если думал, что она сломлена.

* * *

Частный самолет Марка приземлился в Асуане, большом городе на юге Египта, который в далеком прошлом служил границей земли фараонов. По другую сторону первого речного порога – Нубия, исчезнувшая под загрязненными водами огромного озера Насер, которое изменило климат вокруг и грозило разрушением храмов, построенных из песчаника. Дожди и повышение уровня грунтовых вод разъедали камень, количество росписей и барельефов уже существенно уменьшилось.

Полицейский контроль, кипа формуляров, которые нужно заполнить, и привычный подкуп, чтобы не терять время. Так как Вади-эс-Себуа находился в 120 километрах от южной стороны Асуанского гидроузла, Марк выбрал внедорожник, который без проблем сможет пересечь пустыню. Их сопровождали два агента службы безопасности. Машину вел младший из них.

Перевезти Высшего неизвестного в Лондон будет не так просто. Но когда речь идет об определенной сумме – соглашаются практически все, а у Брюса был талант вести переговоры.

Дюны из рыжего песка, горы в форме пирамид, усеянные черными камнями, молчание природы, палящее солнце.

Последние новости от Апсары были превосходными. Больше нет невыносимой боли, аппетит прекрасный, бесконечное общение с собаками и Брюсом Младшим, долгие ночи. Примула была дьявольски хорошей целительницей. У камбоджиек всегда всё получается: они обладали культурой спокойствия и надежды.

Марк снова хотел надеяться. Спасти Высшего неизвестного – значит почтить память отца и сохранить его настоящее наследие, даже если от него осталась крохотная часть. К тому же спасенный наверняка откроет ему имя убийцы Святого Джона и его братьев.

Марк не привык прощать обиды и никогда не подставит вторую щеку.

Странная поездка. Внедорожник проезжал мимо вершин холмов, которые когда-то возвышались над Нилом, извивающимся между берегами, где были расположены поселения нубийцев, последнего народа, который защищал традиции древних египтян, сопротивляясь сначала христианизации, а потом исламизации. Храбрость безысходности. Храбрость Высших неизвестных.

Брюс выключил кондиционер, источник тысячи неприятностей. Без этого отравляющего изобретения американцев тело человека адаптировалось бы к окружающей температуре. Особенно с помощью большого глотка очищающего виски.

В какой-то момент пустыня начала раздражать его. Он предпочитал разнообразие пейзажей своей Исландии. И потом, было совсем не до романтики: что их ждет, когда они приедут к месту назначения?

93

Мухаммед был настоящим интеллектуалом. Юрист, в прошлом – преподаватель университета в Каире, член радикального течения «Братьев-мусульман», он не смирился с отстранением Мурси и с приходом к власти маршала Сиси,^[472] нового Мубарака.^[473]

Мухаммед руководил так называемой «ячейкой мотоциклов». Водитель работал в паре с тем, кто стрелял в полицейских на посту либо же возле их дома. Однажды мотоцикл поломался, и толпа расправилась с убийцами.

Основная проблема – это финансирование. Когда Гален Маркет, которого ему порекомендовал надежный источник, предложил астрономическую сумму за аккуратно проведенную операцию, Мухаммед не уставал благодарить Аллаха. С этими деньжатами он сможет закупить бомбы, оружие и боеприпасы. Всё необходимое для террористического акта, который дестабилизирует действующий режим.

Он принял своих гостей в квартире в северном пригороде Каира, находящейся под контролем «Братьев-мусульман». Молчаливая женщина с закрытым лицом, которая чувствовала себя как рыба в воде. Спокойный высокий брюнет с металлическим взглядом.

– Вот половина суммы, – сказал Маркет. – Вторая половина – после операции.

Мухаммед пересчитывал купюры, время от времени поглядывая на девушку. Красавица.

– Мне будет нужен внедорожник, хороший водитель и все документы, необходимые для поездки в Вади-эс-Себуа. И два автомата Калашникова.

– Без проблем. Только вот…

– Что-то не так?

– Я хотел бы получить небольшой бонус: эту бабу. Ты оставишь ее мне этой ночью.

– По рукам. Отправляемся на рассвете.

Мухаммед согласился, Гален Маркет ушел, даже не взглянув на Ирину. Это было частью работы.

Индианка приспустила джинсы. Она была без трусиков. Джихадист зачарованно глазел на предложенное ему сокровище.

– Ты будешь только смотреть?

Задетый за живое, Мухаммед порвал ее льняную рубашку и сорвал вуаль. Чудо, достойное райских созданий, которые были обещаны тем, кто жертвовал своей жизнью ради уничтожения крестоносцев.

Чтобы доказать ей свою мужественность, он проник в нее стоя, максимально жестко. Ирина даже не пошевелилась, он быстро получил удовольствие.

Она вцепилась ему в волосы.

– Теперь моя очередь развлекаться.

Никакая женщина так не истощала раньше все его силы. Вампир, демон, жадный и повелительный.

Наслаждение. И соответствующая развязка.

– Будь моей женой. Моей первой женой. Другие станут только служанками.

Двигаясь на нем сверху, Ирина прижала его голову к полу.

– Ты понимаешь, кто руководит этой миссией против неверных? Многих я уже убила, и в Нубии тоже буду действовать я. Но сначала я сделаю тебе хороший подарок.

Над Мухаммедом впервые доминировала самка. И это его очаровывало.

– Ты знаешь, кем на самом деле является тип, который был со мной?

– Наемный работник. И он очень хорошо платит.

– Какой ты наивный! Маркет – израильский агент, которому поручено просочиться в такие группировки, как твоя.

Мухаммед поднялся, в его взгляде читалась ярость.

– Я должна была заняться им сама, – продолжила Ирина, – но ты меня удовлетворил, и ты заслуживаешь небольшой компенсации.

Пока она одевалась, Мухаммед уже представлял, как расправится с этой собакой. Из соображений безопасности они займутся им вчетвером. У жида не останется ни единого шанса.

– Подожди меня здесь.

Ирина улыбнулась. В ее руках были отмщение и повышение в карьере. Она избавится от подонка, который унижал ее, и займет его место.

* * *

В квартире – минеральная и содовая вода. Покутить нечем. Ирина позже отметит свой триумф, со своим излюбленным шампанским.

Мухаммед вернулся посреди ночи, с расширенными от гнева зрачками. Его руки не дрожали.

– Шпион пищал, как свинья.

– Труп?

– От него ничего не останется.

Мухаммед набросился на индианку.

– Мы отпразднуем это.

* * *

Внедорожник выехал из столицы на рассвете. Водитель, турист и индийский гид. У них были все необходимые разрешения на случай проверок, кофр с двойным дном для оружия. В Каире Мухаммед воспользовался своим небольшим состоянием, чтобы купить материал и подготовить нападение на комиссариат. «Братья-мусульмане» еще не сказали свое последнее слово.

Ирине, которая оставалась безразличной к пейзажу, не терпелось достичь своей цели. Если уж обстоятельства сложились так удачно, почему бы не отомстить и другому мужчине, который ее унижал, Марку Водуа? Таким образом индианка уничтожит все темные страницы своей жизни и начнет всё сначала. Эти радужные мысли заставили ее забыть о состоянии дорог. К счастью, водитель был очень осторожным.

Единственный полицейский пост на севере Асуана. Улыбка и грудь Ирины облегчили контроль.

Ночь в приличной гостинице и отъезд по направлению к Вади-эс-Себуа.

94

Стоял аномально жаркий для этого периода день. Носатая гадюка, которая по достоинству оценивала комфорт древних камней, скрылась за двумя блоками храма Вади-эс-Себуа, датируемого эпохой правления Рамсеса ІІ.^[474] Он был разрушен перед тем, как здесь возникло озеро Насер, и вновь возведен на левом берегу, в двух километрах на северо-запад от древнего города.

Вади-эс-Себуа в переводе означало «Долина Львов», что было отсылкой к аллее сфинксов, львов с человеческими головами, которая вела к храму. Спокойное место, почти не посещаемое туристами. Всего лишь несколько отчаянных храбрецов на машинах и любители древней Нубии, остановившиеся тут на отдых перед тем, как сесть на корабль к Абу-Симбел.^[475]

Рамсес Великий возвел в Нубии несколько храмов, превратив таким образом суровый и бедный регион в обитель божественной энергии. И эта аннексированная территория поставляла в Египет огромное количество золота, добытого из щедрых залежей. Золото, предназначенное богам, а не людям.

Рамсес, как он часто делал, расширил и украсил небольшую постройку, датируемую периодом правления одного из своих предшественников, в данном случае – Аменхотепа ІІІ,^[476] строителя Луксора. Некоторые элементы исчезли, как, например, вторая башня, но храм, находящийся вдали от населенных пунктов, был полон величия и какого-то особенного шарма. Помимо сфинксов, стоило посмотреть на царственных колоссов, колонны в форме воскресшего Осириса и сцены жертвоприношений. Рамсес, Святой из святых, возвышался между двумя хозяевами этих мест – Амоном, «таинственным богом», и богом животворного света, Ра-Хоракти. Христианские скваттеры^[477] покрывали эти ненавистные им языческие фигуры шпаклевкой, но часть ее отпала, и осталось только изображение Святого Петра, преклоняющегося перед… Рамсесом ІІ.

Ирина не интересовалась археологическими деталями. Главная задача – убедиться в том, что она прибыла на место назначения первой. Оставаясь в машине, она отправила водителя на разведку.

В отсутствие главного охранника, Джорджа Ибрагима, который скоро должен был вернуться, временно дежурил его двоюродный брат. Никакое круизное судно не должно было отправляться. Значит, оставалось ждать Марка и объект.

– Мы убираем брата?

– Хватит простого наркоза. Спрячь машину на достаточном расстоянии от храма.

– Ты думаешь, что справишься одна, крошка?

– Я привыкла. Ты и твой дружок, вы сидите в укрытии и вмешиваетесь только по моему приказу. Как только всё будет кончено – смываемся.

Оба исламиста были под впечатлением. Они еще не встречали такую женщину.

После того как они избавились от охранника, у Ирины было много времени осмотреть местность и выбрать лучшую позицию для стрельбы, учитывая то, что ее жертвы неизбежно должны будут пройти по аллее сфинксов.

Вода, лепешки и терпение. Одетая в льняную блузку и хлопковые брюки с многочисленными карманами, индианка позаботилась о том, чтобы надеть грубые походные ботинки.

Как только она услышит шум мотора, то сразу же скроется в храме. Лежа на животе, она будет видеть всё, тогда как ее видно не будет. Затем – переход к действиям.

* * *

Джордж Ибрагим и Сеша, очень уставшая, приехали ко второй половине дня. Солнце начинало садиться, на камни падал золотистый свет.

– Мы первые.

– Марк Водуа скоро приедет, – предсказала старая целительница. – Я уже чувствую его присутствие.

Меньше чем через четверть часа к машине, взятой напрокат Джорджем Ибрагимом, подъехал внедорожник.

Оттуда вышли Марк и Брюс, настороженно оглядываясь по сторонам. Двое агентов службы безопасности не выключали двигатель, включили кондиционер на полную мощность и заснули.

– Всё спокойно, – убедился шотландец. – Но сейчас совсем не время вздремнуть. Думаешь, эта старуха и высокий тип приехали сюда ради нас?

– Похоже на то.

– Осмотрю местность.

Марк направился к странной паре, сидящей на низкой каменной стене, у входа в аллею сфинксов.

Нубиец поднялся.

– Я – Джордж Ибрагим. А это Сеша. Она для меня как мать.

– Марк Водуа.

Взгляд целительницы буравил наследника империи. Да, он действительно был сыном Святого Джона.

– Дорога ко мне была очень длинной.

– Очень. И кровавой.

Значит, перед ним была… одна из Высших неизвестных!

Одетая в желтое платье с золотыми каемками, старая женщина, казалось, была уставшей, но голос ее оставался твердым.

– У меня есть для вас два сокровища. Золотой камень Янтарной комнаты и имя Главы Высших неизвестных. Это его нужно оберегать. Мое долгое существование подходит к концу. Пойдемте, лучше поговорить в храме.

Трио направилось по аллее сфинксов.

95

Ирина ликовала.

На линии ее прицела – целых три жертвы, одна из которых – Марк. Детская забава.

От этого момента она получала больше удовольствия, чем от любой сексуальной акробатики. Когда ее магазин опустеет – она наконец почувствует себя освобожденной.

Ирина глубоко вдохнула, медленно выдохнула и, держась очень прямо, появилась на пороге храма.

– Осторожно! – закричал Брюс, который, осматривая окрестности святилища, заметил ее с довольно большого расстояния.

Принять решение, за секунду.

Стрелять в троицу, в шотландца, который подбегал к ней, отступить… Индианка выбрала троицу.

Серия выстрелов, слева направо, точных, спокойных.

Нубиец, пытавшийся защитить Сеша, упал первым. Старая женщина, несмотря на вмешательство Марка, рухнула.

Очередь Брюса.

Ирина прижалась к стене пилона и затаилась за статуей Рамсеса.

Жуткое жжение в правой руке заставило ее промахнуться. Но шотландец не доставал оружие, значит, дело было не в пуле.

Проскользнув под статуей, в песке скрылась гадюка.

У индианки не было времени достать кинжал, который она носила на левой ноге. Ударом ноги Брюс ее обезоружил, ударом кулака в лицо повалил на землю, разбив ей при этом нос.

Решив, что она без сознания, он бросился к пострадавшим.

Джордж Ибрагим был мертв, с пулей в затылке. Старая женщина агонизировала, ее грудная клетка истекала кровью. У Марка было задето левое плечо, но он поднимался.

– Перевезем ее в ближайшую больницу.

Брюс покачал головой.

– Нет смысла.

– Глава Высших неизвестных, – прошептала Сеша на последнем дыхании, – спасите его. Спасите Гармахиса.^[478]

Она раскрыла правую ладонь, там была маленькая золотая пирамидка. Пропавший камень Янтарной комнаты.

Поднялся ветер. Песок начал покрывать тела тонкой золотистой пеленой. Брюс положил пирамиду к себе в рюкзак.

Шум мотора.

– Прячься, Марк, здесь остальные!

Шотландец поднял автомат Калашникова.

Внедорожник «Братьев-мусульман», внезапно показавшийся из-за дюны, быстро отъезжал к северу. Не имея дополнительных инструкций касательно того, что делать в случае провала, и не имея никакого желания бежать на помощь индианке, они решили, что лучший выход – это стратегическое отступление.

Подозрительный Брюс опасался того, что где-то рядом скрываются другие негодяи. Быстрый осмотр храма его успокоил.

– Ты истекаешь кровью, Марк. Нужно остановить кровотечение.

Шотландец достал из своего рюкзака всё необходимое. Дезинфицирующее средство и бинты.

– Рана не очень хорошая, но всё будет в порядке. А у этой, по-видимому…

Ирина застонала.

Вдобавок к сломанному носу и опухшему от удара лицу, она страдала от яда носатой гадюки, укус которой был смертельным.

– Ты… ты оставишь меня подыхать тут?

– Точно, – ответил Марк.

– Ты все равно проиграл! Я выполнила свою миссию.

– Нет, Глава Высших неизвестных всё еще жив.

– Ты лжешь!

– Но ты уже не сможешь его убить.

– Этим займутся другие.

– На этот раз мы с Брюсом вас опередили.

– Отвези меня в больницу.

– В этом нет смысла, – вмешался Брюс. – Тебе недолго осталось, ты скоро умрешь. Единственный способ облегчить твою боль – выстрел из автомата Калашникова. Если хочешь, я могу проявить капельку гуманизма.

Она попыталась подняться и плюнуть ему в лицо, но тяжело упала.

– Заметь, возможно, у тебя иммунитет против ядовитых змей. Но чаще всего таким дружкам, как у тебя, все равно. К тому же, учитывая запах твоего пота и первые отеки, я думаю, ты влипла. Когда ты отдашь концы – это меня особо не огорчит.

Боль исказила черты лица индианки. Ее сердечный ритм нарушился, дыхание стало реже. Приступ конвульсий – и смерть.

Брюс и Марк молча постояли перед жертвами Ирины, потом сели в свой внедорожник.

Главная задача – спасти последнего Высшего неизвестного.

– Но у нас только имя, – сетовал Брюс.

– Этого должно хватить.

– У тебя есть идея?

– Небольшая, нужно кое-что проверить.

Двое шпиков проснулись. Им осталось только оценить масштабы потери.

96

В Нью-Йорке была хорошая погода, и Дитер Клауд, садясь за свой рабочий стол, был почти веселым. Все его проекты прогрессировали, и быстро. Но главной новостью стало, пожалуй, закрытие плана «Высшие неизвестные». По самым свежим сведениям, двое последних, нубиец и старая женщина, известная в Каире как целительница, были убиты в Вади-эс-Себуа террористической группировкой, наполовину уничтоженной.

Если результат полностью удовлетворял Клауда, то для тех, кто выполнял операцию, она закончилась плачевно. От Маркета – никаких новостей. Могли ли его, такого осторожного, подставить его же союзники? Если в ближайшие пару часов он не объявится, можно считать, что его труп гниет где-то в египетских песках.

В конце концов, такая развязка была хорошей. Маркету была поручена деликатная миссия, и он исчез вместе с ней. На этой работе редко доживают до старости.

На горизонте – ни облачка. День действительно был замечательным.

* * *

Регбисты, в отличие от футболистов, не стонали от каждого синяка. Тем не менее, несмотря на оказанную первую помощь, Марк начинал сдавать позиции. К счастью, поездка не была очень долгой: на внедорожнике они добрались до Асуана, там сели на личный самолет и полетели в Каир. Немедленная доставка в американскую клинику, где работал знакомый Брюсу хирург. Немного эпатажный, но знающий.

Пока тот чинил Марка, шотландец связался со своим небольшим семейством. Доверившись видениям своего сынишки, Примула знала о том, что ее муж жив, и делала всё возможное, чтобы восстановить силы Апсары с помощью говядины. Брюс Младший рассказал о своей прогулке по склонам еще изредка действующего вулкана, в компании Апсары и двух собак. Чувствуя намерения этого монстра, бесстрашный парень убедил свою компанию, что они ничем не рискуют. Отец, не зная, что сказать, промолчал. И пообещал сыну привезти из Египта подарок.

А пока, если предположить, что он скрывался где-то неподалеку, нужно было заняться так называемым Гармахисом, Главой Высших неизвестных, последним выжившим из братства девяти.

Личность главного убийцы пока оставалась загадкой. Но Брюс был уверен в том, что ему удастся с ней справиться.

Когда Марк зашел в комнату с перевязанным плечом, лицо у него было бледным.

– Значит, тебе не будут ампутировать руку?

– Кажется, мне повезло.

– Главное, чтобы ты еще мог сделать хороший захват за ноги. Врач назначил тебе покой, правильно?

– Я займусь этим после решения главных проблем.

– Какая у тебя идея?

– Поужинаем и пойдем в музей.

Первую часть плана выполнить было не так уж и легко, не заработав при этом кишечной инфекции. Раньше, во время предыдущих своих расследований, Брюсу представлялся случай изучить несколько местных ресторанов и лекарств, которые после них следовало принимать. Он выбрал небольшое заведение возле старого музея, где пиво и лепешки были более-менее сносными.

На часах Марка загорелся сигнал тревоги.

В зашифрованном сообщении не было ничего хорошего.

– Дика только что арестовали.

– По какой причине?

– Финансовое мошенничество. В Штатах это хуже убийства.

– Смелый поступок, – рассудил Брюс.

– Все активы империи в Америке парализованы. Он считает, что знает, в чем причина: Дитер Клауд, настоящий наниматель Галена Маркета. Дик подступил к нему слишком близко и поплатился за это. Я должен срочно лететь в Нью-Йорк.

– Мы оставляем Гармахиса?

– Конечно, нет! Если моя идея правильная, мы увидим его уже сегодня. Дитер Клауд – это тебе говорит о чем-то?

– Вообще ни о чем. Но я покопаюсь в его родословной.

Через пару минут Брюс уже скучал, слоняясь по музею. Марк не заставлял его идти на такой подвиг, но сам посетил только прилегающую библиотеку, где быстро нашел искомое сокровище. Три работы по египтологии, которые он сразу же купил и рассмотрел уже в такси, везущем их к плато пирамид. Согласно местным обычаям, Брюс долго торговался о цене поездки туда-обратно, прежде чем сесть в автомобиль, неутомимый «пежо».

Его друг всё листал книги, читал, запоминал, снова листал. Он закончил свои поиски только тогда, когда такси, вырвавшись из ужасающей пробки, доехало до места назначения.

Брюс наблюдал, как идеальные формы пирамид выступали на фоне тумана, который казался неестественным. Год за годом урбанизация и загрязнение атаковали святую территорию Гизы,^[479] где возвышались вечные пирамиды Хеопса, Хефрена и Микерина. В одно мгновение, едва достигнув гигантского известнякового плато, забываешь о щупальцах мегаполиса, чтобы покориться волшебной мощи каменных гигантов. Это чудо взволновало даже Брюса.

Марк подвел его к подножию сфинкса, охраняющего пирамиды.

– Я представляю тебе Гармахиса, Главу Высших неизвестных и последнего члена братства.

97

Брюс внимательно посмотрел на своего друга.

– Ты свихнулся… Побочный эффект анестезии!

– Гармахис, или, другими словами, Гор, бог страны солнца. Гор, сокол с огромными крыльями, который защищает королевство духа. А страна солнца, так называемое «избранное место», – это как раз то место, где мы находимся.

Длиной в 72,55 метра, высотой в двадцать метров, Большой сфинкс из Гизы был львом с головой человека, фараоном, располагающимся на десятиметровой платформе.

– Сфинкс, – прошептал шотландец, остолбенев. – Мы полные идиоты! Мы могли бы подумать об этом сразу!

– Это бы ни к чему нас не привело. Нужно было прийти к нему в конце, к этой самой масштабной скульптуре, созданной древними египтянами. Гигант, видимый для всех, согласно воле первых Высших неизвестных еще пять тысяч лет назад. Здесь находится вход в другой мир, построенный в нашем мире.

– Но этот Высший неизвестный ничем не рискует!

– Ты не прав. Уже не один раз его засыпал песок и он был на грани исчезновения. В 1979 году один из блоков, составляющих его туловище, рухнул. Поднятие уровня грунтовых вод ему угрожает, ветер разъедает, а загрязнение Каира подтачивает. Если не бороться за него, он исчезнет с лица земли.

– Я уже знаю, на что ты потратишь свои сбережения! Жаль, что этот огромный зверь не может говорить и поблагодарить тебя.

– И снова ты не прав. Ты видишь большую стелу между его лапами? Она повествует о том, что однажды в этом месте заснул один принц. Сфинкс попросил его очистить его от песка и привести тем самым к свету. «Посмотри на меня, – сказал он, – я твой отец и твой гид. Избавь меня от моих страданий, и я отдам тебе царствование на земле, над живыми». Принц покорился, а Сфинкс сдержал слово, позволив ему стать Тутмосом IV.^[480] Это и есть работа Высших неизвестных под защитой их каменного хозяина: избавить человечество от песка, подарить ему свет.

– Все они убиты, – напомнил Брюс, – а исламисты сообщили, что уничтожат всех идолов в Египте, начиная со Сфинкса.

– Арабские завоеватели боялись его, они называли его «Отцом ужаса». Они разрушили только его нос, символ радости у древних египтян, ведь крестьяне считали, что он защищает их посевы. Для Высших неизвестных Сфинкс обладал сверхсильной мощью, был господином неба, владыкой вечности, созерцающим рассвет, хранителем порога в потусторонний мир. Сколько раз мой отец приходил сюда медитировать и набираться сил от этого колосса? Без сомнения, он обращал к нему древнюю молитву: «Ты Единственный, кто останется жить после исчезновения человечества. Надели меня полным смысла существованием, если я буду тебе верен, продлевая твою мощь моими действиями».

– Миссия Высших неизвестных… Конец. Они унесли свою тайну в могилу.

Марк и Брюс позволили себе долго созерцать это чудо. Будучи простыми созерцателями, они не владели ключами тех, кто служил Сфинксу в течение пяти тысячелетий, используя энергию, исходящую из гигантской статуи.

Уничтожение Высших неизвестных повлечет за собой бесчисленные последствия, но никто этого не заметит. У человечества, погрязшего в техническом прогрессе, всплесках фанатизма и неумолимом закате Духа, не осталось другого идеала, кроме его собственной болезни.

– У нас, – напомнил Брюс, – есть работка, которую надо закончить.

* * *

Каждые три месяца Дитер Клауд проходил медосмотр в одной из клиник Нью-Йорка, которая ему принадлежала. И от медиков он требовал полной правды. Обладая прекрасным здоровьем, не считая небольших проблем с пищеварением, в последние дни он удивлялся своей внезапной мигрени и головокружениям. Учитывая все его проекты, времени на болезнь у него не было.

Компьютерная томография, МРТ, анализ крови, целый ряд различных исследований… В конце дня – результат.

Главный врач не поднимал глаз.

– Какая-то проблема?

– Опухоль в мозге.

– Какие прогнозы?

– Сложно сказать.

– Лечение?

– Пока неясно.

– Максимальный срок?

– Год.

– Немедленно свяжитесь с системой здравоохранения «Алфавита», делайте что хотите, но узнайте о новейших методиках, включая экспериментальное лечение.

– Если бы я мог посоветовать вам сократить свою деятельность…

– Заткнитесь и действуйте.

Дитер Клауд не сомневался в ошеломительном прогрессе медицины. Это было лишь небольшое препятствие, которое нужно было преодолеть. Он вылечится, придет в себя и снова будет за рулем еще очень и очень долго.

Как только он вошел в свой кабинет, одна из секретарш передала ему необычное сообщение.

Клауд улыбнулся.

С ним хотел встретиться Марк Водуа.

Последний раунд.

98

– Я знаю это здание, – сказал Брюс, – оттуда открывается отличный вид на Нью-Йорк. Но если ты туда зайдешь, то выйдешь только ногами вперед.

– У меня есть спасательный жилет: ты. При малейшей неприятности ты взбудоражишь весь мир медиа. А для Дитера Клауда, судя по тому, что ты о нем говоришь, это будет настоящим кошмаром.

Брюс задействовал все свои каналы, чтобы собрать как можно больше информации. И она оказалась забавной. По сравнению с Дитером Клаудом Макиавелли был всего лишь любителем. Гений манипуляций, паук в центре гигантской паутины, достойной всемирной Сети, имеющий отношение ко всем основным сферам политики и экономики, но никогда не появляющийся на сцене. Чтобы добраться до него, Дику пришлось переступить через недозволенные границы, и он заплатил за это очень дорого. Он в тюрьме, его дело держится в тайне. У Клауда были очень длинные руки. В американской зоне империи – паника: обвал биржи и слухи о ликвидации. Последнее обращение Марка не успокоило бурю.

У подножия небоскреба с офисами Марк судорожно сжался.

– Парень, – предупредил Брюс, – ты сейчас творишь большую глупость.

– Это законная защита.

– Удар ножом для резки бумаги, который берешь со стола и вонзаешь в грудь негодяю… Но на современных столах больше нет бумаги. Только компьютеры. А на потолке – камеры наблюдения. А если тебя зовут Дитер Клауд – еще и телохранители за дверью. Забудь о своем ребячестве.

– Это поддерживает в форме, разве нет?

Когда Марк нырнул в здание, Брюс почувствовал ком в животе. Упрямство его друга было невыносимым.

* * *

Консьерж и охранники.

К террасе подъезжает специальный лифт. Другие охранники и обыск.

Появилась какая-то брюнетка в сиреневом костюме.

– Господин Клауд ждет вас.

Терраса.

Или, скорее, огород. Помидор, лук, щавель, горох, салат, лекарственные растения и улей.

С соломенной шляпой на голове, одетый в клетчатую рубашку, льняные брюки и синий халат, в ботинках, мужчина среднего роста протирал круглые стекла своих очков в серебристой оправе.

– Рад вас видеть, Марк.

– Вы – убийца моего отца.

– Точно. Присаживайтесь на скамейку, напротив моих апельсиновых деревьев, и даже не думайте хвататься за лопаты, секаторы или грабли. Малейшее неосторожное движение с вашей стороны – и вы уничтожены. А вы знаете, что с правосудием у меня замечательные отношения.

– Почему вы согласились со мной встретиться?

– Потому что вы до сих пор ничего не поняли. Нам нужно было объясниться.

Клауд копался в земле на небольшом участке для выращивания лука.

– На маленьком столике из тикового дерева я приготовил тарелку с помидорами черри, тертой морковью и салатом фризе. Всё свежее и очень вкусное. И я вам гарантирую качество моего апельсинового сока. Угощайтесь и не бойтесь: я не травлю своих гостей.

Марк присел.

– У вас было намерение меня убить, господин Водуа, и вы можете убедиться в том, что это невозможно. К тому же это было бы абсолютно бесполезно, так как другой занял бы мое место и продолжил бы мою работу.

– Под началом кого?

Раздраженный садовник всё яростнее копался в земле.

– Вы действительно ничего не поняли! Никто не управляет нашим миром. Он сам собой правит. Никто не контролирует Машину – она функционирует сама по себе, и никто не сможет помешать прогрессу, который она нам диктует. Ваш отец и его братья, Высшие неизвестные, были представителями обскурантизма и далекого прошлого, но представителями опасными. Такая мелочь часто становится причиной провала хороших проектов, особенно когда у нее есть определенные духовные и финансовые средства. Или мы их контролируем, или убираем. Разве певцы псевдолиберализма, наши дорогие Соединенные Штаты, хозяева прогрессивной экономики, не считают преступлением любую мысль, отличную от нормы? А норма, та норма, которая определяет будущее человечества, – это информационный прогресс. Стивен Спилберг всё понял: скоро, и гораздо быстрее, чем он это предполагал, человек и машина станут единым целым. Они будут жить в идеальном симбиозе, при условии, что мозг будет запрограммирован. Однако под предлогом спасения свободы, которой уже не существует, Высшие неизвестные глупо решили противиться такой неизбежной эволюции. Вы это понимаете?

Дитер Клауд достал что-то вроде планшета.

– Вот моя новая штаб-квартира и мой кабинет. Благодаря цифровым технологиям я появляюсь перед моими коллегами в любой точке мира в виде голограммы. Я есть везде, но передвигаться мне не нужно, и я постоянно контролирую деятельность своих подчиненных. А знаете, что это такое?

Садовник достал какую-то странную вещь, напоминающую человеческую печень.

– Первый органоид, готовый к использованию, на котором мы будем тестировать медикаменты. Наша медицина еще только на ранней стадии развития, но уже завтра мы сможем лечить все болезни, а смерть станет лишь плохим воспоминанием. Знаете ли вы, кто предоставил мне это чудо?

Марк покачал головой.

– Одна из ваших лабораторий, господин Водуа. Ваша империя – эффективный и ценный союзник. Мы работаем вместе на разных уровнях и каждый день совершенствуем условия для наших единомышленников. А мировая система помогает нам в этом: политики, превратившиеся в комиков, фальшивая элита, оторванная от реальности, пустая духовность, наполненная фанатизмом, тоталитарные учреждения, центральные банки, которыми так легко управлять… Все эти марионетки подчинены моделированию и роботизации. Точка невозврата уже пройдена, и вы, я и все, кто производит новое, можем прогрессировать семимильными шагами. Я убрал Дика, вашего генерального управляющего в Америке, потому что ненавижу любопытных. Этот тип уже готов, ищите себе другого. И дайте дорогу инвестициям в проекты по изучению мозга, заблокированные вашим отцом.

– А если нет?

– В таком случае вас разгромят, а империю уничтожат. Какая глупость! Прошлое – это прошлое, забудьте о нем. Рождается новое человечество, а мы принимаем его роды. Зачем противиться счастью? В своем Апостольском обращении 2013 года милейший папа Франциск констатировал факт: «Рождается новая невидимая тирания, которая односторонне и неуклонно насаждает свои законы и правила». Тирания – это излюбленная система правления греков, одна из моделей демократии. И новые Высшие неизвестные – это вы, я и все те, кто движется в правильном направлении. Теперь путь свободен.

Эпилог

– Дыши, черт возьми! – настаивал Брюс.

Марк глубоко вдохнул и выдохнул по максимуму.

Результат был плачевным.

Тибетский охотничий рожок издал только посредственный ля бемоль, который не услышали даже бараны, контролируемые Данте и Вергилием.

– Ты плохо начинаешь, дружище! Для концертов ты еще не созрел. Ничего, у нас будет время на репетиции. А я хочу пить.

Марк не отчаивался. Тибетский рожок – это как всё остальное: нужно научиться. Для того чтобы дать концерт перед исландскими ледниками, нужно учить гаммы.

Апсара бегала с собаками. Лучшее из зрелищ, женщина в раю. Никаких последствий ранения, только желание жить.

Они обнялись.

Это было одно из тех объятий, когда на какое-то мгновение веришь, что вы – одно целое. Почти счастье. Нет, не почти. Просто счастье.

Всё было решено, Марк ликвидировал империю, чтобы не предать своего отца. Дитер Клауд не ошибался, когда описывал чудесное будущее, которое ждет человечество. Ни Святой Джон, ни Марк, эти последние динозавры, не захотели в нем участвовать. Марк передал все предприятия Дитеру Клауду, в обмен на освобождение Дика и предоставление бывшим генеральным управляющим должностей в сфере страхования. Ему оставалась только недвижимость и новостная газета, чтобы сохранить должность Брюса. Шотландец будет продолжать возмущаться и открывать правду, которая интересовала всего лишь нескольких скептиков и никак не смогла бы повлиять на функционирование Машины.

– Ты жалеешь? – спросила Апсара.

– Ни о чем не жалею.

Звук колокольчиков объявлял о завтраке. Примула, счастливая оттого, что может наконец кормить всех своих домочадцев, была довольно строгой в отношении времени приема пищи. Ее знаменитый омлет нужно было есть теплым.

Как обычно, перед основным блюдом, передаваемым по кругу, сначала баловали Данте и Вергилия – рагу из говядины с овощами.

Примула была счастлива. Ее муж вернулся из своей последней битвы целым, он рубил дрова, следил за садом, занимался с сыном, пылесосил и делал покупки.

Идеальный мужчина.

Настолько идеальный, что отказался писать статью о Высших неизвестных, из уважения к Святому Джону и отцу Апсары.

– Учитывая твой характер, – сказала Примула Марку, – я не представляю тебя исландским джентльменом-фермером.

– Ты права. Мы с Апсарой будем путешествовать. Будем созерцать чудеса этого мира, пока они полностью не исчезли с лица земли. И если ты не против, будем делать у вас небольшую передышку.

– Отличная новость.

– Я назначаю Брюса главным редактором. В его возрасте он станет отличным тренером, который сам сможет выбирать игроков для игры.

– Мог бы и предупредить меня! – возмутился Брюс.

– Тише ты, – приказала Примула. – Я буду приглядывать за персоналом, чтобы ты ничего не испортил.

– Ты будешь дома чаще, – предсказал Брюс Младший, поставив возле своей тарелки маленькую золотую пирамидку, подарок Сеша, который она в свое время получила от своего отца.

Брюс наполнил бокалы терпким бургундским вином гранатового цвета.

– В тетради, – продолжил Брюс Младший с серьезностью фараона, – я нашел объяснения про камень и эликсир. Я пока не всё разобрал, но когда я вырасту, то всё узнаю. При одном условии.

Все взгляды устремились на мальчика.

– Меня нужно отвезти к Сфинксу, настоящему. Мне нужно с ним поговорить.

Кристиан Жак "Запретный город"

Роман посвящается мастерам. Места Истины, которые не только хранили тайны «Дома Золота», но и умели обращать эти тайны в дела рук своих.

Предисловие

Весь свет восхищается шедеврами египетского искусства — пирамидами, храмами, гробницами, скульптурой, живописью. Но кто же сотворил все эти чудеса, столь удивительные по красоте и силе духовного воздействия?

Во всяком случае, их строили не толпы рабов и не скопища подневольных поденщиков, но своего рода братства, не слишком многочисленные и состоявшие из людей, бывших в одно и то же время и жрецами, и ремесленниками. Эти мастера не считали, что дух есть нечто несовместимое с натруженными руками, и составляли своего рода элиту, служившую фараону.

К счастью, по чистой случайности, мы располагаем хорошо сохранившимися документами одного из таких братств, которое на протяжении примерно пяти столетий — с 1570 по 1070 г. до н. э. — существовало в одном из селений Верхнего Египта, скрывая свои тайны от непосвященных.

Имя у этого селения было необыкновенное: Место Истины, по-древнеегипетски — «Сет Маат». В этой обнесенной высокими стенами деревне посреди песчаной пустыни, вдали от всякой цивилизации, были свой суд, свой храм и свой некрополь. Ремесленники жили семьями и родами, но находились на особом положении, благодаря важности исполняемой ими миссии: они творили обители вечности для фараонов в Долине царей.

Сегодня остатки Места Истины можно увидеть, побывав на западном берегу Фив, в местечке, которое называется Дейр эль-Медина: здесь сохранились фундаменты домов, образующих улочки, некогда населенные мастеровыми, живописцами, скульпторами и жрицами богини Хатхор. Селение располагало также резервуарами для питьевой воды, зернохранилищами, мастерскими и даже училищем.

Я пытаюсь воскресить живших здесь замечательных людей, воссоздать их приключения, их повседневный быт, их искания красоты и духовности в мире, казавшемся подчас враждебным и грозным. Защита Места Истины была делом далеко не простым, а самых невообразимых козней и ловушек хватает в любое время и повсюду, тем более если речь идет о такой бурной эпохе, в которой разворачивались события, описываемые ниже.

Пролог

Близилась полночь. Сначала старший мастер, а следом за ним и девять подчиненных ему мастеровых покинули Место Истины и начали, в свете полной луны, подниматься по крутой узкой тропинке.

На возвышенности, окруженной со всех сторон пустыней, стояло селение строителей Великого фараона, обнесенное стенами — чтобы проще было хранить тайны высокого ремесла. Укрывшись за глыбой известняка, Мехи позволил себе издать еле слышный, но рвущийся из груди радостный вопль.

Вот уже много месяцев младший предводитель колесничих пытался разузнать хоть что-нибудь о членах этого тайного братства, мастера которого на протяжении столетий высекали гробницы в Долине царей и цариц и украшали их стены рельефами.

Но в точности и наверняка никто ничего о них не знал — кроме Рамсеса Великого. Селение мастеров управлялось собственными властями, и судили селян свои законники, и эти власти повиновались только самому царю и еще первому из царских верховных сановников — визирю.

Мехи не было нужды тревожиться насчет своей службы в войске: военачальники с самого начала заметили многообещающего юношу и сулили ему блестящее будущее; но братство… — Как можно забыть, что его туда не приняли, как он ни просился? А что до войска… Что войско? Там все в порядке. Его взяли в колесничие, а боевые колесницы слыли самым лучшим оружием фараона, и, значит; те, кто сражался на них, были самыми отборными воинами. Значит, сочли, что он достаточно хорош, чтобы служить царю вместе с лучшими из лучших. Так что останься он в войске — а он останется, — ему не придется долго дожидаться повышения по службе.

В сердце рождалась злость, и день ото дня она становилась все сильнее: проклятое братство унижало его и отравляло его жизнь, мешая радоваться своей неслыханной удачливости.

Так что надо было выбирать: или постараться выведать тайны Места Истины и суметь распорядиться ими к своей вящей выгоде, или же сокрушить эту будто бы неприступную твердыню со всеми ее людишками, столь гордящимися своим особым высоким положением. Чтобы не испортить собственное будущее, нельзя было позволить себе ни единого неверного шага и допустить, чтобы его в чем-то заподозрили. Однако в эти последние дни он как-то заколебался. Да кто они такие — эти пресловутые «служители Места Истины»? Пусть их так пышно величают верховные власти, но не попусту ли они хвастают своими сокровенными умениями? А что, если все это только глупые выдумки, а то и умышленный обман? Ну да, Долина царей — но уж ее-то так стерегут, что никому ходанет. А стоят ли того трупы властителей, обездвиженных смертью? От которой, кстати, никому не уйти.

Но все же он продолжал сидеть в засаде, прячась за скалами, окружавшими запретное селение: Мехи надеялся, что ему удастся высмотреть какие-нибудь тайные обряды, о которых не велено говорить; но все его потуги оказывались пустой затеей. По крайней мере, пока.

Но в эту ночь наконец, кое-что начало происходить!

Десять мужчин гуськом, друг за другом, поднимались по кряжу холма, медленно шагая на запад, вдоль утеса, к перевалу, близ которого виднелись сложенные из камней хижины — там мастера ночевали в определенные дни в году. Но на этот раз вереница не стала здесь задерживаться, а продолжила движение по дороге, которая вела в Долину царей.

Душевное смятение не помешало Мехи заметить груду щебня и осторожно обойти ее: осыпающийся камень выдал бы его. Он помнил, что все удобные высоты заняты дозорами стражи, охраняющей запретную долину. Мехи в любое мгновение мог расстаться с жизнью. Свирепые охранники превосходно владели своими луками, и этим сторожевым псам было строго-настрого велено стрелять без предупреждения во все, что шевелится.

Но на входе в священную долину, где, с тех пор как утвердилось Новое царство, почивали мумии фараонов, стражники расступились, давая дорогу десяти служителям Места Истины.

Сердце колотилось, но Мехи углядел местечко, откуда он мог бы наблюдать за происходящим, оставаясь при этом незамеченным. Он метнулся по крутому склону, и там, за укрывшей его плоской каменной глыбой, его взору открылось нечто невероятное.

Старший мастер отошел от своих товарищей и, приблизившись ко входу в гробницу Рамсеса Великого, положил наконец на землю свою ношу, с которой не расставался на всем протяжении пути из деревни. Что-то закутанное в белое покрывало. Только теперь он развернул ткань и убрал ее.

Камень.

Оказалось, что это просто камень, правда ограненный. Каменный куб. И этот камень сиял таким ярким светом, что во вратах, ведущих в обитель вечности ныне царствующего фараона, стало белым-бело. Солнце воссияло в ночи и стерло все тени.

Десятеро долго стояли над камнем, потом старший приподнял его с земли и велел двоим своим подручным отворить врата гробницы. Сам он вошел первым, остальные — за ним, благо дорогу освещал камень.

Мехи на несколько минут застыл в оцепенении. Не сон ли это? Братство в самом деле обладало баснословными сокровищами, ему была ведома тайна света, он своими глазами видел камень — какие еще нужны доказательства?! Нет, это не обман и не сказки. Камень явно был создан не богами, но самими мастерами, и уж они-то нашли ему применение. А что, если они и взаправду умеют делать золото? Ходят упорные слухи, что у них есть потайные мастерские и там у них груды, кучи, горы этого рукотворного золота…

Непостижимые, необъятные просторы открылись мысленному взору молодого воина. Вот, стало быть, откуда берутся несметные богатства и невероятная удачливость Рамсеса Великого. Истоки этого счастья — здесь, в Месте Истины. Вот почему братство живет столь обособленно, вдали от мирской суеты, спрятавшись за высокими стенами.

— Что ты здесь делаешь?

Мехи поспешно обернулся и увидел перед собой стражника-нубийца с палицей и кинжалом.

— Я… я заблудился.

— Это место запретное, — объявил чернокожий страж. — Как тебя зовут?

— Я из личной стражи царя, и у меня тайное поручение, — нахально заявил Мехи.

— А почему мы об этом не знаем?

— А вам и не надо знать… И никому знать об этом не следует.

— С чего бы это?

— Мне поручено проверить, как охраняется Долина царей. В самом ли деле все сделано для того, чтобы сюда не мог проникнуть ни злодей, ни лазутчик? Твое счастье, страж: ты доказал, что смотришь во все глаза.

Нубиец замялся:

— Начальник меня бы предупредил.

— Ты что, не понял, что иначе нельзя было?

— Пошли к начальнику. Просто так отпустить тебя я не могу.

— Ну я же говорю, что дело свое ты знаешь.

Светила полная луна, Мехи дружелюбно улыбался, и нубиец не только успокоился, но даже приткнул свою увесистую дубинку за пояс.

Стремительно, словно гадюка-песчанка, молодой воин метнулся вперед и изо всей силы ударил стража головой в живот. Бедняга опрокинулся на спину и покатился по склону, пока не упал на плоскую каменную площадку, обрывавшуюся противоположным краем в долину.

Рискуя свернуть себе шею, Мехи подполз к своей жертве. Хотя голова у стража была разбита, сам чернокожий еще дышал. Подобрав острый камень, юноша раскроил несчастному череп.

Потом хладнокровный убийца немного подождал. Убедившись, что нубиец никогда больше не встанет на ноги, Мехи поднялся на вершину холма и окончательно поверил в свою удачу. Удвоив бдительность, он поспешил прочь от запретного места.

Такая волшебная ночь! Ее чары выветрили из головы юноши все заботы и мысли. Кроме одной-единственной: как проникнуть в тайну Места Истины?

Но надо же с чего-то начинать… Раз уж в селение ему не попасть, придется добывать вожделенные сведения как-то иначе. Что-нибудь да придумается.

Оно того стоит. Если все получится — должно получиться! — какое блистательное будущее его ожидает! Душегуб, не забывая об осторожности, позволил себе погрузиться в грезы: все тайны и все богатства братства должны принадлежать ему. Ему и только ему!

1

Спешить в поле, как только спадет вода нильского разлива, сеять, чтобы потом жать и убирать урожай в хранилища, которые надо заранее подготовить и очистить, И эта вечная война с вредителями, которые так падки на то, что не им предназначено: в амбарах — грызуны, у реки — бегемоты. А без воды что вырастет? Вот и копай канавы, подводи воду, следи, чтобы под рукой всегда наготове были нужные орудия. Ночью, как бы ни клонило в сон, надо плести веревки. А еще за стадом глядеть кто-то должен: скот жиреет от взгляда хозяина, а где скотина, там и сбруя, и повозки, и бороны, и плуги, и все требует ухода, это чини, то латай, одно выкидывай, другое обновляй. Так вот и ковыряйся на своей делянке и трясись до самой могилы: уродилось ли зерно, не пала ли скотина. Других мыслей тебе не положено. Да и недосуг думать о чем-то еще… Но Жар-то как раз думает о другом. Ему уже давно обрыдла вся эта рутина.

В тени смоковницы,^[481] выросшей там, где обрывались возделанные поля и начинались пески, Жар наслаждался заслуженным отдыхом — он шел домой с пастбища, где присматривал за семейным стадом, и решил вздремнуть на свежем воздухе. К своим шестнадцати годам Жар вымахал под метр девяносто — да еще раздался в плечах — и давно уже понял, что такому здоровяку, каким он уродился, ни к чему хлопоты о хозяйстве — об этой своей родной земле! Довольно того, что на ней потел его отец, а до него дед, а еще раньше прадед.

Почти каждый день — не только сегодня — он, если выдавалась свободная минута, спешил к этой смоковнице, чтобы рисовать на песке зверей. Для этого занятия он выбрал подходящую палочку и заострил ее. Рисовать… Вот на что ему не жаль ни сил, ни времени. Только глядеть, как из-под твоих пальцев появляется зверь: собака, осел или тысячи других тварей.

Жар умел видеть и замечать. И все увиденное копилось в сердце, а оно — опять же, если выдавалась свободная минута, — отдавало приказы руке, и та рисовала на песке линии, становившиеся очертаниями образа, в котором жизни было побольше, пожалуй, чем в самой жизни. Еще мальчиком он мечтал о папирусе, красках, и чтобы было стило, а лучше не одно… Но он был сыном пахаря, и отец только хмыкал под нос, когда сын заговаривал о таких глупостях.

Одно было место на этом свете, одно-единственное, куда хотел бы попасть Жар, — Место Истины. Что творится там, за высокими стенами, ограждающими селение, он понятия не имеет. Да и кто об этом знает? А знает, так не скажет. Но он знал, что там собраны лучшие рисовальщики царства и им доверено украшать гробницу фараона.

Нечего было и надеяться, что сына земледельца могут принять в это сказочное братство. И все же юноша не отказывал себе в удовольствии помечтать: в самом деле, ты отдаешься своему призванию и тебя нимало не волнуют повседневные тяготы и хлопоты — что может быть лучше?

— Что, Жар, прохлаждаешься?

В словах незваного гостя слышна была ядовитая издевка. Издевка не издевка, но неприязнь и желание обидеть уж точно. И яд этот прогнал сон наяву. Окликнувшего звали Простаком, и было ему лет двадцать. Рослый такой молодой человек, поигрывающий мощными мышцами. Из одежды на нем была только набедренная повязка. Рядом с Простаком скалился, как полоумный, его младший брат по прозванию Коленище. Тому едва пятнадцать исполнилось, но весу в нем уже было килограммов на десять больше, чем в старшем брате, — не зря же он каждый день уплетал жирные лепешки и сладкие пироги.

— Шли бы вы себе, а?

— А что, это дерево разве твое? Ваша земля досюда не доходит.

— Да глазеть на вас охоты нету.

— Так и мы бы на тебя плевать хотели. Только вот спросить тебя кое о чем надо.

— А в чем дело?

— А то ты не знаешь… Ночью где шатался?

— А тебя что, порядок блюсти приставили?

— Нати — ты такое имя слыхал?

Жар ухмыльнулся:

— Спасибочки. Приятно вспомнить.

Простак шагнул вперед:

— Урод поганый! Девчонка замуж за меня собралась… А ты, козел, совсем оборзел… И ночью…

— Так она сама меня нашла.

— Еще и врешь!

Жар вскочил на ноги:

— Еще во вранье меня винить будешь!

— Из-за тебя я женюсь не на девочке.

— Знаешь что? Если бы у этой Нати была бы хоть капелька мозгов, она бы за тебя не пошла.

Братья потрясли у него перед носом кожаным бичом. Оружие, конечно, примитивное, но, ничего не скажешь, грозное.

— Слушайте, вы, — заговорил Жар, — мы с Нати чуток позабавились, что было, то было. Так природа захотела… Но раз уж вам так приспичило, могу пообещать, что больше с ней путаться не стану. Если честно, я без нее запросто перебьюсь.

— Он еще тут выкобениваться будет! — зарычал Простак. — Ты нам больше девок портить не будешь, понял?! Ишь, губы раскатал…

— Надоели вы мне, дураки, но связываться с вами я не хочу. Мне пора на пастбище возвращаться.

Коленище кинулся на Жара, воздев над головой правый кулак. Но юноша успел отскочить, и нападавший со всей силой ударился о дерево головой. Рухнув на землю, он недвижно застыл.

Простак на миг оцепенел, а спохватившись, взмахнул бичом, целя Жару в лицо. Но тот перехватил его правую руку повыше локтя. Раздался зловещий хруст, и Простак, взвыв, уронил бич на землю.

Ни единой капельки пота не выступило на лбу силача. Жар дрался с пяти лет и умел за себя постоять. Он хорошо осознавал свою немалую силу и потому не любил лезть на рожон. Но и на попятный не шел. Жизнь, она как-то подарками не балует. Его-то уж точно.

Шевельнулась в голове мыслишка: вернуться на пастбище к вечеру — там и молочко, и хвороста навалом. И тут же подступил комок к горлу — ох, до чего ж тошно.

А завтра сулит оказаться еще хуже, чем сегодня, еще тусклее, еще тоскливее, еще беспросветнее, и молодой человек будет мало-помалу терять душу, чувствуя, что кровь в жилах словно бы затвердевает и течет все медленнее. Ну что для него такое этот клочок земли, на котором гнут спины члены его семьи? Это отец грезит о спелости зерна и молоке тучных коров, соседи завидуют его преуспеянию, а соседские девушки заглядываются на Жара — как же, наследник столь славного хозяйства, да еще такой могучий: наверняка он приумножит унаследованное достояние и сильно разбогатеет, дочери селянина и не остается ничего иного, как мечтать об удачливом муже-земледельце, которому она нарожает кучу отпрысков и уж те обеспечат чете сытую, благополучную старость.

Тысячи и тысячи других были бы счастливы такой долей, а Жар только нос воротил. Предначертанная судьба казалась ему горше темницы. Забыв про быков, которые без него, чего доброго, отвяжутся и выберутся из загона, юноша шагал прямо в пустыню, не сводя глаз с вершины горы. Она нависала над западной окраиной Фив, богатейшей египетской столицей, близ которой был воздвигнут и священный город Карнак со множеством величественных храмов во славу бога Амона.

Там, на западном берегу, в Долинах царей, цариц и знати, располагаются богатые гробницы, обители вечности. А еще — великолепные храмы фараонов, и среди них — Рамсессеум, святилище Рамсеса Великого… И творят такие чудеса мастера Места Истины… Не про них ли сказано, что они трудятся рука об руку с богами и под их началом и покровительством?

В сокровенном сердце Карнака, как и в самой смиренной молельне, божества изрекают свои речи, но кто разумеет сказанное ими? Вот Жар, к примеру. Он разгадывает этот мир, рисуя на песке, но ему недостает знаний. А несведущий далеко не продвинется.

Как это несправедливо, и у Жара сил нет терпеть такую обиду. Почему богиня, скрывающаяся на Закатной вершине, говорит с мастерами Места Истины и почему она остается немой, когда он взывает к ней, моля об ответе? Горе, придавленной солнцем, нет дела до его одиночества.

Чтобы отомстить, он так точно, как только мог, нарисовал на песке эту самую гору, а потом стер рисунок ногой. Словно бы одним махом уничтожая и гору, и обитающую на ней немую богиню, и свое раздражение.

Но гора-то осталась целехонькой. Нетронутая, огромная, неприступная. И Жар, такой могучий силач, почувствовал себя ничтожным и бессильным. Нет, дальше так нельзя.

На этот раз отец его выслушает.

2

Выходец из дальней Нубии Собек служил в страже с семнадцати лет. Рослый, сильный, великолепно сложенный юноша прекрасно владел палицей, и начальство очень скоро обратило внимание на способного чернокожего. Поначалу его определили в пограничную стражу, и застава в пустыне помогла ему проявить свои замечательные качества: он задержал добрых два десятка разбойников, в том числе троих особенно опасных — эти кочевники-бедуины безнаказанно грабили караваны и ловко уходили от правосудия. Пока на их пути не встал Собек.

Так что продвижение по служебной лестнице оказалось стремительным: в двадцать три года он получил назначение на пост начальника стражи, защищающей Место Истины. По правде говоря, должность эта не такая уж и завидная: ответственность — неподъемная, и ошибаться нельзя. Никто из непосвященных не должен проникнуть в Долину царей, и ни единому любопытствующему нельзя нарушать покой селения мастеров, — стало быть, Собек обязан не допускать никаких происшествий. Под страхом неминуемого наказания, которое, если что, незамедлительно наложил бы визирь — верховный сановник царства.

У нубийца была маленькая каморка в одном из укреплений, ограждавших вход в Место Истины. Читать и писать он умел, но терпеть не мог возню с бумагами, и потому всю отчетность за него вели подчиненные. Низенький столик и три табуретки — вот и вся казенная мебель, а еще казна брала на себя расходы по побелке стен, стирке одежды воинов и поддержанию порядка в помещениях.

Собек навсегда запомнил то время, с которого началась его служба на этом месте. Как он обходил все холмы и высоты, громоздящиеся над запретными площадками, и в сумерках, и когда знойное солнце стояло высоко в небе. Он досконально изучил каждую тропку, каждый кряж и каждый камешек, каждый утес и не уставал обследовать вверенную ему территорию. Всяк, застигнутый в недолжном месте и в неурочный час, бывал незамедлительно схвачен и сразу же подвергался допросу, после чего неудачника препровождали на западный берег, где строгий суд спешно выносил суровый приговор.

День начинался с докладов дозорных. На требование доложить о дежурстве дозорные, как правило, отвечали: «Никаких происшествий, начальник!» Но в это утро дозорный первого поста даже не пытался скрыть своей озабоченности.

— Скверное дело, начальник.

— Что случилось?

— Один из наших воинов найден мертвым, начальник. Еще ночью.

— Нападение? — встревожился Собек.

— Не похоже… Виновных мы не обнаружили. Не угодно ли взглянуть на мертвеца?

Собек оставил свою комнату и направился к телу вслед за подчиненным.

— Череп расколот, рана на виске, — подвел он итог беглого осмотра.

— Упал, удивительного тут мало, — решил страж. — Это было его первое дежурство, местность он знал еще плохо. Поскользнулся на камушке и покатился под откос. Не в первый раз такое случается и, увы, не в последний.

Собек расспросил остальных дозорных: никто ничего странного в ночи не заметил. Похоже, что и в самом деле просто несчастный случай…

— Что ты тут делаешь, Жар? Почему не на пастбище?

— С этим покончено, отец.

— Что ты такое несешь?

— Не буду я твоим наследником.

Сидя на циновке, селянин разложил перед собой волокна папируса, из которого делали желтоватые свитки для письма. Он, понятно, собирался сплести из этих волокон веревку.

— С чего это ты?

— Да тоска страшная все твое хозяйство.

— Ну, это ты сотню раз объявлял… Понимаю: не нагулялся еще. Молодой потому что. Мне вот и в голову ничего такого не приходило, — я знал, что надо трудиться, не то семью не прокормить. Я осчастливил твою мать, я вырастил четверых детей, трех твоих сестер и тебя, и у меня вот эта усадьба и славный кусок ухоженной земли в придачу… Неужто за это я не заслуживаю доброго слова? А когда я умру, ты не обнищаешь и будешь меня благодарить до конца своей жизни. Ты хоть знаешь, что нынешний год превосходен, ибо разлив был полноводным? Урожай будет богатым, а подати не вырастут, потому что я договорился со сборщиками налогов о послаблении. И ты все это хочешь порушить?

— Я собираюсь изменить свою жизнь.

— Громкие слова. Брось. А коровы останутся голодными — ты про это подумал?

— Коровы травку щиплют и без меня. Да и замену мне ты легко найдешь.

От смятения и тоски голос отца надломился:

— Что ты задумал, Жар?

— Буду рисовать и писать красками.

— Но ты же земледелец и сын земледельца! Какой прок затевать то, чего не будет и быть не может?

— Судьба у меня такая.

— Ох, сынок, дурной огонь жжет тебя изнутри. Туши его скорее, не то сгоришь.

Сын печально улыбнулся:

— Не обманывайся, отец.

Селянин схватил луковицу и надкусил ее.

— Что собираешься делать? Вот прямо сейчас?

— Попрошусь в братство Места Истины.

— Ты совсем рехнулся!

— Думаешь, не гожусь?

— Годишься, не годишься — откуда я знаю? Но ты в самом деле ума лишился… И ты понятия не имеешь, что за житье у этих мастеровых — не жизнь, а мука и горе горькое! Храни тайну, служи тайне, то запрещено, этого нельзя, никакой воли… А начальство — знаешь какое злющее?.. Каменотесы каменной крошкой дышат, руки ломит усталость, а потом и ноги начинают болеть, а там и спина разламывается… И умирают от изнурения! А что ваятели! Долбить камень долотом не легче, а много горше, чем рыхлить землю мотыгой. Они вкалывают и по ночам, да еще глаза портят — светильники-то убогонькие. И так день за днем — не передохнуть.

— Здорово ты Место Истины знаешь!

— Люди рассказывали… А ты что, мне не веришь?

— Люди разное болтают. Слухом земля полнится, да только все слухи — ложь.

— Не хватало еще, чтобы собственный сын меня учил! Я тебе что, враг? Дурного я тебе не посоветую. Нрав-то у тебя вон какой вздорный — ты меня слушать не хочешь, как же ты сможешь это… ну, дисциплину ихнюю блюсти?! Ты же, если что не по тебе, сразу бунтовать. Трудись на земле, как я, как предки наши, и будешь счастлив. Повзрослеешь — сам будешь смеяться над своими детскими бреднями.

— Тебе меня не понять, отец. Давай не будем переливать из пустого в порожнее.

Селянин отшвырнул свою луковицу.

— Ладно. Ты — сын мне. И должен слушаться.

— Прощай.

Жар повернулся к отцу спиной. Тот обернулся, оглядел утварь, схватил первое, что под руку подвернулось, и огрел свою кровинушку по широченной спине.

Сын медленно повернулся.

То, что отец увидел в глазах юного великана, так его испугало, что он готов был, кажется, вдавиться в стену, к которой прижался спиной.

Низенькая женщина выскочила из чулана, служившего ей укрытием, и ухватилась за правую руку своего могучего сына.

— Не смей! Не для того я тебя под сердцем носила, чтобы ты на отца руку поднимал!

Жар обнял мать:

— И ты туда же, мать. Ты тоже меня понять не хочешь. Я на тебя не обижаюсь. Успокойся, я ухожу и возвращаться не собираюсь.

— Уйдешь из дома, — подал голос ободренный поддержкой отец, — наследства лишу.

— Твоя воля.

— Обнищаешь. С голоду помрешь.

— Мое дело.

Покидая отчий дом, Жар задержался на миг на пороге, зная, что больше сюда не вернется.

А вступив на дорогу через поле с колосящимися хлебами, юноша глубоко вздохнул. Перед ним открывался новый мир.

3

Вот и кончились возделанные поля. Дорога через пески вела Жара к Месту Истины. Ни палящее солнце, ни безводная пустыня юношу не пугали. Одно было у него на сердце: поскорее дошагать до запретной деревни и постучаться в ворота: а ну как откроют.

Близился вечер. На тропе, утоптанной подкованными копытами ослов, никого. На ослах доставляли воду, съестные припасы и все прочее, что могло понадобиться братству, так что его мастерам не было нужды покидать свое село и они могли спокойно работать «вдали от глаз и ушей».

Жар любил пустыню. Ему нравилась ее безжалостная мощь, и он чувствовал, как ее душа колеблется в такт с его душою. Он мог целыми днями без устали шагать по пустыне, и каждое прикосновение босых ступней к горячему песку было ему только в радость.

На этот раз, однако, зайти далеко ему не удалось. Помешало самое первое укрепление на подходах к Месту Истины. Жар понимал, что где-то тут за дорогой следят, не смыкая глаз, дозорные, и попробовал свернуть вправо. Но наткнулся на стражей там, где не рассчитывал. Засекли все-таки.

— Стой!

Юноша застыл как вкопанный.

Тот из лучников, что выглядел чуть старше, нубиец, подошел к Жару. Второй остался стоять поодаль, натянул лук и направил его на путника.

— Ты кто?

— Зовусь я Жаром и хочу постучаться во врата Места Истины.

— А пропуск у тебя где?

— Нету.

— За тебя кто-то поручился?

— Никто.

— Ты что, насмехаться надо мной вздумал, малый?

— Я — рисовальщик и хочу работать в Месте Истины.

— Здесь прохода нет, места — запретные, понимать должен.

— Хочу обратиться к какому-нибудь мастеру. К ремесленнику. Пусть испытает, на что я способен.

— А у меня приказ. Если ты немедленно не уберешься с глаз долой, я тебя задержу. За сопротивление царской страже.

— Но я же не хочу ничего дурного… Позвольте мне… Пусть бы меня испытали…

— Убирайся отсюда!

Жар обвел глазами ближние пригорки.

— И не вздумай искать лазейку. Там-то уж точно не пройдешь. Пристрелят тебя.

Жар молниеносно представил себе картинку: вот он валит стража ударом с правой и тут же падает на землю, уворачиваясь от стрелы и не оставляя второму воину времени натянуть лук по новой. А потом пробиваться к воротам. Но сколько еще лучников придется убрать, прежде чем он доберется до входа в селение?

Злясь, он пошел по той же дороге назад.

Дойдя до места, где лучники уже не могли его видеть, он нашел камень и уселся на него. Кто-то же когда-то появится на этой тропе. И, глядишь, станет понятно, как все-таки добраться до этой деревни.

Мать Жара все глаза выплакала, рыдая часами, как. Ни старались дочери ее утешить. Отец же думал о том, что придется нанимать батраков, и не менее чем троих, чтобы заменить юного исполина. Разъяренный отец никак не унимался: злость на неблагодарного сына не проходила, поэтому он отправился к писцу, чтобы продиктовать распоряжение о наследстве. Объявив свое решение неумолимым и окончательным, селянин заявил, что, согласно закону, он лишает своего сына Жара всяких прав на наследство и передает эти права супруге своей, каковая будет вправе распорядиться унаследованным имуществом по своему усмотрению. Буде же супруга его умрет прежде его самого, то имущество, разделенное на равные части, унаследуют три его дочери.

Но и переписав завещание, земледелец не успокоился — уж очень крепко обидел его сыночек. Унизил. Посмеялся. Над отцом родным посмеялся. Но раз уж Жар рехнулся, надо его образумить. А лучше всего привести его в чувство может только власть, бесспорная и неоспоримая. Царская.

Вот почему отец бунтаря пошел затем к распорядителю общественных работ, придирчивому и недоброму на язык писцу, который день ото дня становился все сварливее. Этот чиновник, занимавший место очень хлопотное и далеко не благодарное, давно добивался, чтобы его перевели в город, на восточный берег, но, как ни пускался он во все тяжкие, любые козни и хлопоты кончались ничем, и он так и торчал в здешней дыре. Ему полагалось следить за порядком в оросительной сети, то есть заставлять население в месяцы, предшествовавшие разливу Нила, чистить каналы и укреплять насыпи и плотины, расходуя на эти работы как можно меньше казенных средств. Добровольцы встречались ему почему-то не очень часто, и потому приходилось объявлять общественные работы обязательными и предписывать домовладельцам и хозяевам усадьб и поместий отрабатывать положенное число часов; за эти тяготы казна расплачивалась разовым сокращением податей. Споры с обложенными повинностью селянами затягивались донельзя, отнимали попусту силы и сильно докучали.

Поэтому, увидев папашу Жара у своего дома, писец приготовился к очередному потоку жалоб и стенаний, перемежаемых выкриками и обвинениями.

— Я тебе надоедать не стану, — с порога объявил земледелец, — но ты мне должен помочь.

— Какие вопросы! — отозвался чиновник. — Только учти: закон есть закон, и он нелицеприятен, пусть мы с тобой много лет как знакомы. Если землевладельцы станут увиливать от общественных работ, не понимая, что без них никак нельзя, то вся польза от разлива пойдет насмарку, а там и до крушения Египетского царства рукой подать.

— Да я не спорить с тобой пришел. Про сына поговорить хочу.

— Так твой сын освобожден от общественных работ.

— Он бросил хозяйство.

— Чего ради?

— А то я знаю… Говорит, рисовальщиком буду. Жалко-то как: мой бедный сын ума лишился.

— Говоришь, он уже не глядит за твоим скотом и не пасет его?

— То и говорю!

— Дурость какая!

— И мать его как просила, и я сам. Без толку. Ушел.

— Плеткой поучить маленько. А лучше — палкой. Глядишь, и поумнеет.

Земледелец только головой покачал:

— Рад бы. Но ты же знаешь, какой он здоровенный… И если что, сразу кулаки в ход. Веришь ли — на меня замахнулся.

— Сын поднял руку на отца! — с чувством воскликнул чиновник. — Да такого в суд волочь надо — пусть влепят ему так, чтобы мало не показалось!

— Нет, я лучше придумал.

— Скажи.

— Раз уж он мне теперь не настоящий сын и раз уж он ушел из дому, чего ради ему такие послабления? Ну, освобождение от общественных работ…

— Уж на работы-то я его призову. За мной дело не станет.

— Можно и еще лучше сделать.

— Как?

Ходатай понизил голос.

— Этого бездельника надо проучить как следует… Я не прав? Если его хорошенько наказать, то мы спасем его от куда худших выходок. А если мы пустим дело на самотек, то мы же и виноватыми окажемся. А малый пропадет.

Писец спорить не стал.

— Что предлагаешь?

— Положим, ты послал Жара на обязательные работы. А он идти не хочет… Это же неповиновение власти, так? И ты вправе вызвать ватагу молодцов, и те потащат его в темницу, а там-то уж он скоро и образумится.

— Это можно… Сделаем. А что мне за это будет?

— Дойную корову приведу.

У чиновника рот наполнился слюной. Такое богатство, можно сказать, маленькое сокровище — за сущую безделицу.

— По рукам.

— Ну и, понятное дело, пару-другую мешков с зерном добавлю. Надо спасать Жара. Надо, чтобы Жар вернулся в хозяйство.

4

Что-то сырое и мокрое, как лягушка, проползло по его лбу, и Жар поспешил открыть глаза.

Рыжий пес обнюхивал чужака, но нападать на него, похоже, не собирался. Солнце еще не зашло, но вечерний ветерок уже принес речную прохладу на западную окраину Фив и на дорогу, идущую к Месту Истины.

Молодой человек потянулся было к животному, чтобы погладить охристую шерсть, но собака, услыхав цокот подкованных копыт, отскочила в сторону. Сотня ослов мерной поступью продвигалась к деревне мастеров. Возглавлявший процессию седой человек явно знал дорогу как свои пять пальцев и прекрасно управлялся с четвероногими.

Жар восхищенно глядел на проходящий караван. Этим людям, в отличие от него, не надо было бояться охраны и укреплений.

Чуть приотстав от каравана навьюченных ослов, шагали вереницей водоносы. В правой руке каждый из полусотни носильщиков держал палку, которой отбивал ритм и заодно отгонял змей; на левом плече водонос удерживал на весу длинное и тяжелое коромысло, к каждому концу которого было приторочено по большому бурдюку, вмещающему несколько… нет, очень много литров воды.

Рыжая собака побежала к своему хозяину, тому самому человеку преклонных лет, который, как понял Жар, и был главным вожатым каравана.

Молодой человек поднялся во весь рост:

— Вам помочь?

— Это же моя работа, сынок… Недолго, правда, уже осталось. Вот поднакоплю еще немного деньжонок и смогу вернуться к себе домой, в Дельту Нила. Боюсь, нечем мне тебе за помощь заплатить.

— Не важно.

Ношу на плече Жар почти не чувствовал — легче гусиного перышка. А гусь — священная птица бога Амона.

— И так каждый день?

— Ну да, мальчик. Мастерам Места Истины не след страдать от нехватки чего бы то ни было. Тем более воды! Первая, самая важная, поставка — с утра, но бывают и другие, днем. Если понадобится что-то незаурядное, нанимаем дополнительных носильщиков. И в помощниках у Места Истины не мы одни: на мастеров трудятся белильщики, прачки, хлебопеки, пивовары, мясники, лесорубы, ткачи, дубильщики и невесть кто еще, фараон требует, чтобы его мастера наслаждались полнейшим благополучием.

— А в самой деревне ты бывал?

— Нет. Мы, водоносы, опорожняем принесенные нами бурдюки в большой резервуар в виде чаши — он перед северным входом в селение. Есть еще одна такая же огромная чаша — у южной стены. А потом жители Места Истины ходят к ним за водой — с кувшинами.

— А кого пускают за ограду?

— Только братию — село, оно для мастеров братства. Помощники остаются снаружи. Но почему ты об этом спрашиваешь?

— Хочу вступить в братство и стать рисовальщиком.

— Вот, значит, зачем ты воду носить подрядился.

— Я хочу постучаться в главные ворота, вызвать какого-нибудь мастера и объяснить ему…

— И не думай! Ох какой это народ — хорошо, что ты их не знаешь. Они неразговорчивы и гостей не привечают, да и повадки твои наверняка придутся братии не по вкусу. Ты очень рискуешь. И еще хорошо, если тебя только бросят на несколько месяцев в темницу. Учти, что стражи знают в лицо каждого водоноса…

— А ты сам с кем-то из этого братства хоть раз разговаривал?

— Бывало, что словом-другим перекидывались. Про погоду. Или, там, про родню — как здоровье, и все такое.

— А про работу свою они тебе ничего не рассказывали?

— Эти люди блюдут свои тайны, мальчик, они давали клятву, и никто из них не нарушит свои обеты. А если кто-то чересчур распускает язык, его немедля изгоняют из братства.

— А как же они набирают новичков?

— Новеньких в братство принимают очень редко. Послушай меня лучше, оставь свои мечтания. Забудь… Да и что хорошего — торчать взаперти и гнуть спину день и ночь во славу фараона?! Подумай хорошенько, и поймешь, что житье у этих мастеров не такое уж и завидное. Ты вон какой богатырь, небось от девчат проходу нет. Погуляй себе всласть, а потом, через пару-другую лет, женись на какой-нибудь посмазливее, да не очень сварливой. И нарожает тебе молодуха детей, а достаток ты запросто наживешь — поди, плохо? Не воду же тебе на горбу тягать до конца дней своих…

— Неужто они там, в селе, без женщин обходятся?

— Есть и женщины, и ребятня при них, только и они, как и их мужья, связаны обетами Места Истины. Еще удивительнее, что болтушек среди них не бывает. Даже их мужья словоохотливее.

— Ты их хоть видал?

— Пару раз.

— Ну и как они? Личиком-то вышли?

— Да ничего себе попадаются… Но ты, вижу, настырничаешь.

— Ладно, ты скажи, а право выходить из селения у них есть?

— Все, кто живет в деревне, вольны покидать ее и возвращаться в нее. Они свободно разгуливают по дорожке от самого Места Истины до первого укрепления. Они вроде бы даже до восточного берега добираются, но это не мое дело.

— Слушай, мне с каким-нибудь мастером потолковать надо!

— Для начала тебе следовало бы разузнать, что братия считает красивым, а что — хорошим. Пустословов и без тебя хватает. Смотри, вот эти твои замашки, ну… манеры… С таким, как ты — каков ты теперь, — и разговаривать никто из братства не станет.

— Ты про укрепления говорил… Сколько их?

— Пять. Их еще называют «пятью стенами». Мимо сторожевых постов мышь не проскользнет, поверь мне, тем более что и на холмах — дозоры, за которые отвечает новый начальник стражи. Зовут этого человека Собеком, он нубиец, на его счету много подвигов. Почти все его люди — из его же племени, и они преданы начальнику до мозга костей, и никто не смеет ему перечить. Иначе говоря, к ним не подступиться и они неподкупны. Дозорные так боятся Собека, что немедля же выдают всякого, кто только попробует их подмазать.

Жар решил: надо просочиться всеми правдами и неправдами через первое укрепление, а там, глядишь, кто-нибудь из сельчан подвернется.

— А что, если ты прикинешься захворавшим, а я пускай буду твой свояк, которого ты позвал на подмогу — воду-то кто-то нести должен, так? Неужто стража не войдет в твое положение?

— Надо подумать. Только все равно ты далеко не зайдешь.

Когда они добрели до первого укрепления, Жар понял, что расклад пока в его пользу. Дозорные сменились, прежних лучников не было видно, значит, узнать его было некому.

— На тебе лица нет, — вместо приветствия сказал черный страж пожилому водоносу, повисшему на руке юного богатыря. — Что с тобой стряслось?

— Да вот, обессилел… Потому и пришлось звать на подмогу этого парня. Спасибо, что он не отказался.

— Родня твоя?

— Племяш.

— Ручаешься за него?

— Мне скоро придется оставить эту работу. Лета. И здоровье не то. А он… может, он меня и заменит.

— Ладно. Пускай вас на втором посту проверяют.

Первая победа! Упорство окупается. Если удача его не покинет, то он дойдет до самой ограды, а там уж хоть какой-нибудь мастер да попадется.

Второй пост оказался придирчивее, а третий уж совсем лютовал. Но все же стража не заподозрила пожилого водоноса в притворстве. Все понимали: срывать поставки воды непозволительно, да и ни один страж не спешил покидать свой пост и отнимать ношу у якобы занемогшего водоноса; впрочем, они вряд ли имели на это право. Так что охранники, покочевряжившись, в конце концов пропускали болящего пожилого водоноса и его молодого помощника.

Четвертый дозор почти не обратил на них внимания, и обязательный досмотр почти не отнял у них времени. Но перед последним, пятым, укреплением на дороге воцарилась суматоха. Работяги из помощников кинулись развьючивать ослов и таскать корзины с хлебами и глиняные сосуды с овощами, сушеной рыбой, мясом, фруктами, оливковым маслом и благовониями.

Люди переругивались, сетовали, что продвижение застопорилось, хихикали… Страж дал знак водоносам, и они принялись переливать воду из своих бурдюков в громадный глиняный кувшин — эта необъятная посудина заворожила Жара. Что ж это за гончар сладил такой огромный сосуд? Как ему это удалось?

Вот какое чудо еще на подходе к Месту Истины поразило молодого человека.

5

Коренастый мужчина окликнул Жара:

— Чему ты так дивишься, а, парень?

— Как это слепили такой здоровенный горшок?

— Есть один такой мастер. Гончар из Места Истины.

— А как он смог с такой громадиной управиться?

— Много хочешь знать, парень.

Лицо юноши просветлело: это — мастер из деревни, сомневаться не приходится!

— Я не попусту любопытствую! Я хочу стать рисовальщиком и вступить в братство.

— Ах так?.. Ну, отойдем, поговорим.

Крепыш отвел Жара в сторону, подальше от пятого, и последнего, укрепления, туда, где начинались ряды мастерских, в которых трудились канатчики и ткачи. Указал на глыбу у подножия каменистого холма: мол, садись.

— Что ты знаешь про Место Истины, мальчик?

— Очень мало. То есть, считай, ничего… Но думаю, что мне надо прожить жизнь свою именно в этом месте.

— А с чего это ты так думаешь?

— Я только одно занятие люблю. Рисовать. Хочешь, покажу?

— Меня на песке нарисовать сможешь?

Подобрав угловатый кремень, Жар, не сводя глаз со своего натурщика, стремительно набросал контуры человеческого лица.

— Гляди… Ну что скажешь?

— Способный ты. Учился где-нибудь?

— Негде было! Мой отец — земледелец, а я — единственный сын. Но я всегда рисовал, всегда, когда выдавалось время. Но мне знаний не хватает, а где я их найду? Только здесь! И еще я рисовать красками не пробовал. А хочется — рисунки красками живее.

— Да, не обижен ты ни честолюбием, ни дарованиями… Но этого вряд ли довольно, чтобы тебя допустили в Место Истины.

— А что еще нужно?

— Знаешь что? Я попробую найти какого-нибудь человека, который сможет тебе помочь.

Жар ушам своим не верил. Окупается, значит, не только упрямство, но и дерзость! За считанные часы он перенесся из одного мира в другой. Мечты сбываются!

У длинного ряда мастерских, вытянувшихся по эту сторону высоких стен, окаймлявших селение и казавшихся совершенно неприступными, юноша заметил какие-то непонятные деревянные постройки — такое легкое сооружение, похоже, можно было в миг собрать. Или разобрать.

Крепыш перехватил его взгляд.

— Не все помощники трудятся здесь изо дня в день… Есть и такие, которых доставляют сюда лишь в случае особой нужды. Вот эти разборные бараки — для них.

— А ты — не из их числа?

— Я — прачечник. Работка та еще, грязищи… я тебе скажу! Мне и бабское тряпье стирать доводится: глянул бы ты на эти пятна и потеки! Срамота! И в этой запретной деревне тоже таких свинюх навалом. Как и во всякой другой — всё одна беда.

И коренастый прямым ходом двинулся к пятому укреплению.

У Жара дух перехватило и ноги отнялись.

— Зачем?.. Ты куда?

— А ты что, думаешь просочиться в Место Истины без спроса и допроса? Иди за мной, я тебя не подведу.

Молодой человек пересек порог сторожевого укрепления, поеживаясь под издевательским взглядом лучника-нубийца, прошел через темный коридорчик и оказался в тесной конторке со столом, за которым восседал величественный чернокожий воин, мощный и хорошо сложенный. Как сам Жар.

— Приветствую, Собек, — затараторил коренастый прачечник. — Вот, лазутчика тебе привел. Он умудрился незамеченным миновать пять дозорных постов. Один водонос помог. Надеюсь, будет награда, достойная оказанной услуги.

Жар крутанулся и метнулся к двери.

Двое лучников-нубийцев кинулись на него. Но Жар двинул одному локтем в лицо, другому — коленкой в пах. И был бы таков, не вздумай он схватить прачечника за подмышки и поднять его над головой.

— Ты меня продал! И дорого за это заплатишь!

— Не губи меня! Я только выполнял приказ!

И тут же Жар почувствовал на пояснице, напротив почки, острие кинжала.

— Довольно! Ну-ка отпусти его, — приказал Собек. — И успокойся. Не то распрощаешься с жизнью.

До юноши дошло, что нубиец не шутки шутит, и опустил прачечника на пол. Тот сразу же кинулся наутек, забыв о награде. Лишь бы от греха подальше.

— Надеть на него наручники, — приказал начальник местной стражи.

Руки в деревянных колодках, ноги связаны. Но когда Жара бросили на угол стола и он сильно ударился головой о стену, из его горла не вырвалось ни единого звука.

— Ишь, стойкий какой, — хмыкнул Собек. — И до чего же настырный. Кто тебя сюда послал?

— Никто. Я хочу стать рисовальщиком и присоединиться к братству.

— Рассказывай… Лучше ничего придумать не мог?

— Правду говорю! Истинную правду!

— Ага! Истинную! Так тебе и поверили… будто бы у такого народца бывает правда или истина… Доложу тебе, что здесь много таких перебывало, как ты. И покруче тебя. И все они быстро сознавались во лжи… Советую вести себя разумнее… Не то… Ты мне не веришь?

— Я не вру!

— Скорее уж, скажу я тебе, ты ловок и смекалист.

А мои подчиненные никуда не годятся. Они будут наказаны, а ты… ты мне расскажешь, кто тебе платит, откуда ты тут взялся и зачем ты здесь.

— Я — сын земледельца, и я хочу поговорить с каким-нибудь ремесленником из Места Истины.

— И что ты ему скажешь?

— Что хочу стать рисовальщиком.

— Заладил… Какой же ты настырный… Не нравится мне этот разговор… Не испытывал бы ты моего терпения, не то гляди… Оно не бесконечное.

— Я не могу сказать ничего другого. Потому что это правда.

Собек потер подбородок.

— Ты должен понять, мой мальчик: мои обязанности состоят в обеспечении совершеннейшей безопасности Места Истины. Любыми средствами и способами, которые только могут понадобиться и в которых я прекрасно разбираюсь — лучше, чем кто-либо другой. И отношусь к своему делу с предельной серьезностью. Ибо мне не все равно, что обо мне думают.

— Но почему мне нельзя поговорить хоть с одним мастером? — дернулся было обездвиженный юноша.

— Потому что я не верю твоим россказням, малыш. Историю ты сочинил волнительную, за душу берет, ты сметлив — не спорю. Но она совершенно неправдоподобна. Ни разу не видел, чтобы желающий присоединиться к братству таким вот образом представал пред вратами селения, дабы предъявить свое прошение о приеме.

— У меня нет покровителя, никто за меня не поручался, и все надо мной лишь насмехаются, потому что у меня только одно желание! Позвольте мне поговорить с каким-нибудь рисовальщиком, и я ему все докажу.

На мгновение Собек вроде бы заколебался.

— Нахальства у тебя хватает, но со мной такие штучки не проходят. Охочих до тайн Места Истины немало, и среди них хватает таких, что хорошо заплатили бы за любые откровения на этот счет. Вот и тебя подослал этакий любознательный… И ты мне скажешь, как его зовут, этого твоего благодетеля.

Уязвленный Жар попытался вырваться, но узыбыли надежны и прочны.

— Вы ошибаетесь, я докажу вам, что вы ошибаетесь!

— Заметил, что, как зовут тебя, я пока не спрашиваю? Потому что знаю: ты соврешь. Ты и вправду очень упрямый, и задание, с которым ты тут появился, наверняка важности первейшей. До сих пор мне попадалась рыбешка помельче… С тобой дело куда серьезнее. И если ты расскажешь все и по порядку, знаешь, ты избежишь многих неприятностей. Уверяю тебя.

— Рисовать, писать красками, знакомиться с мастерами… Ничего иного не хочу.

— Поздравляю, дружок. Ты, кажется, ничего не боишься. Обычно мне так долго не сопротивляются. Но ты мне все равно все расскажешь, даже если троя кожа прочнее слоновьей шкуры. Можно было бы тянуть из тебя признания помаленьку и потихоньку. Но сдается мне, есть смысл сделать тебя посговорчивее, а свою задачу — полегче. Недельки две поскучаешь в темнице, в одиночной клетушке потомишься — вот язык и развяжется.

6

Молчун уже долго странствовал по Нубии, побывав на многих золотых рудниках, других копях и каменоломнях и посетив немало святилищ, воздвигнутых Рамсесом Великим. Побывал он и в двух великих храмах в Абу-Симбеле, в которых почитали Рамсеса и его любимую супругу Нефертари, ушедшую так рано. Жил Молчун в оазисе, но целыми неделями блуждал по пустыне один, не страшась диких зверей.

Казалось бы, Молчуну, как наследнику династии мастеров Места Истины, предначертана судьба ваятеля, творящего статуи божеств, сановников, знатных людей и мастеров братства, дабы не обветшало и не прервалось предание, восходящее к временам великих пирамид.^[482] Входя во все более почтенные лета, он обретал бы все больше даруемых ему — или налагаемых на него? — полномочий, в то же время делясь мудростью со своим преемником.

Но было одно не упомянутое до сих пор обстоятельство: требовалось «внять зову». Мало родиться от отца-мастера, мало быть хорошим ремесленником: чтобы перед тобой распахнулись врата братства, ты должен услышать некий зов. Все мастера Места Истины именовались «внявшими зову».^[483] И каждый знал, что речь идет о чем-то неизреченном, о чем-то таком, для чего в языке людей нет имени.

Молодой человек знал, что, лишь в действительности услыхав зов, он сможет надеяться на ответную любовь своего ремесла. Притворством здесь ничего не добьешься. Он вообще не умел ни врать, ни обманываться: только вот этот обязательный зов ему никак не удавалось услыхать. За то, что с его губ редко срывались слова, его прозвали Молчуном — и по иронии судьбы сама душа его оказалась погруженной в полнейшее безмолвие.

Отец и верховные руководители братства решили, что Молчуну остается только одно: он должен постранствовать по внешнему миру и, если богам будет угодно, он наконец, сподобится услышать зов.

Но молодому человеку очень не хотелось жить вдали от Места Истины, от места, не похожего ни на одно другое, селения, в котором он родился и вырос, воспитываясь в строгости, на которую, впрочем, он нимало не обижался. Возвращаться было нельзя, и Молчун страдал от тоски: вот и еще один день пропал без толку, и ничего, кроме блуждания призрачной тенью.

Была надежда на Нубию, на величественные зрелища, которыми так богата эта страна: вот еще один день странствий — и что-то сдвинется в душе, а впечатления сложатся в стройную картину, и он сумеет услыхать столь необходимый ему таинственный зов. Но ничего не менялось, и он оставался лишь бродягой, который невесть зачем слоняется вдали от родных мест, переходя от одной маловажной мастерской к другой, совсем уж незначительной, и безо всякой пользы хватаясь то за одну, то за другую безделицу.

Он думал еще, что в Нубии выветрится память и о Месте Истины, и о почитаемых им учителях; но как ни старался он позабыть родину, воспоминания о ней по-прежнему тревожили, нет, непрестанно терзали его душу. С тем он и вернулся в Фивы, где поспешил устроиться в строительную артель, подрядившуюся возводить дома близ Карнакского храма.

Владельцу этой артели перевалило за полвека. Он хромал после неудачного падения с высокой кровли. Овдовев, хозяин воспитывал единственную дочь и терпеть не мог болтунов и зазнаек. Потому сдержанность замкнутого Молчуна пробудила во вдовом отце некоторые надежды. Никак себя не выпячивая, тихий парень показывал достойный пример для подражания своим товарищам. Но тем он не особенно приглянулся: уж очень совестливый, да еще сверх меры работящий — и до того правильный, что даже скучно — скулы сводит. Довольно было уже того, что он оказывался рядом — и все изъяны и пороки его соработников становились заметнее и выпуклее, словно высвечиваемые ярким лучом дневного света.

Если бы не новый рабочий, вряд ли артель сумела бы закончить дом в два этажа за месяц до намеченного срока. Заказчик лучился довольством и не только не скупился на похвалы хозяину артели, но и посулил ему предоставить заказ еще на два дома.

Товарищи ушли по своим делам, а Молчун остался чистить инструмент и другую строительную утварь по привычке, которую он перенял у одного ваятеля, еще в Месте Истины.

— Пива кувшин мне должны скоро привезти. Свежего, — обратился к нему хозяин. — Как насчет кружечки в моей компании?

— Не хотел бы ввергать вас в расход.

— Не бойся, не разорюсь.

Хозяин и работник уселись на циновке в бараке, в котором строители укрывались от зноя пополудни, во время длительного перерыва на отдых.

— Ты не такой, как все, Молчун. Откуда ты родом?

— Из мест неподалеку.

— А родня у тебя есть?

— Кое-какая.

— Не хочешь — не говори, кто ж тебя заставит… А сколько тебе лет?

— Двадцать шесть.

— Самое время остепениться, осесть. Ты про это не думал? В людях я кое-что понимаю. Вот ты и работаешь без устали, и не упускаешь случая научиться чему-то новому. И еще: ты любишь свое дело, а на это мало кто способен. Из-за работы ты даже про все остальное забываешь. А вот это не очень-то умно… Надо позаботиться о будущем. Я старею, кости болят и суставы тоже, и спину ломит, еле ноги волочу. Пока ты не нанялся ко мне, я искал помощника, который бы мало-помалу брал на себя мои заботы по строительству. Но, знаешь, хорошего заместителя еще поискать: он и работником хорошим должен быть, и человеком надежным. Кому попало такое дело не доверишь. Что, если ты станешь у меня помощником?

— Нет, хозяин, начальником родиться надо. Не гожусь я.

— Ты не прав, Молчун. Из тебя славный распорядитель получится. Уж я-то вижу. Ну, ладно, надоедать тебе не буду… Но ты… подумай хотя бы насчет моего предложения.

Молчун покачал головой.

— И еще у меня к тебе маленькая просьба. Дочка моя теперь в саду, отсюда час ходу, это на берегу Нила. Ей горшки нужны, ну, такие — рассаду высаживать. Может, навьючишь осла и отвезешь ей эти посудины?

— Конечно.

— Не даром, понятное дело.

— Выезжать прямо сейчас?

— Если ты не против… Имя моей дочери — Ясна.^[484]

Хозяин подробно описал дорогу, так что плутать Молчуну вряд ли придется.

Осел двинулся медленной уверенной поступью. Молчун проверил, равномерно ли распределен груз по обе стороны ослиного хребта, и, убедившись, что ноша ослу под силу, зашагал рядом. Сначала были переулки, потом началась проселочная дорога, вившаяся вдоль череды белых домиков, перемежавшихся огородами.

С севера подул приятный ветерок, предвещая наступление мирного вечера. В домах соберутся все домочадцы, кто-то всей семьей отправится в гости к соседям, чтобы потолковать о том, что произошло днем, и обсудить все до мельчайших подробностей. Или послушают какого-нибудь сказителя и будут смеяться или ужасаться его байкам и сплетням.

Молчун вспомнил о предложении хозяина, на которое он уже ответил отказом. На этом свете есть только одно место, где он хотел бы осесть и — как это сказал хозяин? — остепениться. Только вот этот треклятый зов услыхать надо. Через несколько недель он уже будет далеко отсюда. Он двинется на север и там продолжит свою кочевую жизнь.

Порой у него возникало искушение солгать. То есть кинуться со всех ног в селение, объявить, что зов наконец, услышан, и врата братства распахнутся перед ним. Но селение не зря называется Местом Истины… Над ним царствует Маат, и установления богини — хлеб насущный, изо дня в день питающий сердца и умы, а ловкачи всегда бывают разоблачены. «Ты должен ненавидеть обман, и ничто не может оправдать обман, ибо обман разрушает слово, — вот как его учили. — Ибо сие отвратительно Богу. Встал обман на пути, и потеряно направление, и путешествие невозможно, а цель — недостижима. Отправляющийся в море с обманом не пристанет к берегу, его корабль не придет в гавань».

Ну нет, Молчун никаких сделок не заключал и в соглашения не ввязывался. Пусть он и не смог вернуться в Место Истины, он не изменил своему долгу, был верен принятым на себя обязательствам. Утешение слабое, это да, но он хотя бы уцелел.

Сильное течение будоражило воды Нила, синие, как небо. Скатиться с крутого берега, нырнуть — и не выплыть, даже не пытаясь вынырнуть, чтобы с благодарностью принять в награду скорую смерть на дне. И забыть о существовании, лишенном всякой надежды… Вот единственный зов, который смог услышать Молчун. И лишь одно мешало ему принести себя в жертву Нилу: ему доверили дело, а он всегда достойно справлялся с любыми поручениями. Вот когда и с этой работой будет покончено, то на обратном пути можно будет освободиться от всех уз и воспользоваться великодушием могучей реки, которая перенесет его душу в потусторонний мир.

Осел сошел с проезжей дороги, свернул влево и уверенно направился к саду, укрытому за стенами. Должно быть, четвероногое не впервые следовало по этому маршруту, коль дорога так прочно запечатлелась в ослиной памяти.

В благодатной тени деревьев — гранатового, рожкового и еще какого-то дерева, которое было Молчуну незнакомо, — цвели васильки, нарциссы и ноготки. Но что красота цветов перед несравненной красотой юной женщины в белом одеянии?.. Чистом, безупречном, непорочном… Встав на колени, она высаживала рассаду.

Тесьма на белокурых волосах не мешала их свободе, и вьющиеся локоны падали на плечи девушки. Профиль своим совершенством заставил Молчуна вспомнить о Хатхор: в Месте Истины у него на глазах один мастер творил изваяние этой богини. А стан красавицы был гибок, как ствол стройной пальмы на ветру.

Под чавканье осла, с хрустом жевавшего чертополох, Молчун, словно бы наблюдая за собой со стороны, думал, что еще мгновение — и он лишится чувств, потеряет сознание, упадет в обморок, умрет, лишь только незнакомка обернется и взглянет на него голубыми, как летнее небо, глазами.

7

— Осел, кажется, знакомый, — улыбаясь произнесла она, — а вот вы… вас я в первый раз вижу.

— Я… я привез глиняные сосуды. Меня ваш отец попросил.

Молчун был видным мужчиной: стройное, хорошо сложенное тело… Но вот прическа слегка подкачала. Хотя… Каштановая шевелюра оставляла открытым широкий лоб над серо-зелеными глазами, благодаря которым лицо, одновременно и открытое, и серьезное, выглядело живее.

— Благодарю вас за труды, но вы… вы, похоже, чем-то озабочены.

Молодой человек кинулся к ослу, продолжавшему свое пиршество, и поспешно стал вынимать глиняную посуду из плетеных корзин.

Никогда не достанет ему смелости взглянуть на нее еще раз. Что за чары даруют женщине такую красоту? Ее черты так чисты, загорелая кожа такая гладкая, загар такой ровный, руки и ноги так гибки и стройны, а свет, исходящий от всего ее существа, столь ослепителен, что весь ее облик превращается в сновидение, в колдовской сон, в пьянящее марево… А подобные грезы вечно не длятся. Если он до нее дотронется, она исчезнет.

— Все ли цело? — спросила она.

И голос, он тоже волшебный! Исполненный свежести ароматных плодов, сладостный, благозвучный, как самая приятная музыка… Но слышна в этих звуках и твердость, и влаги прохлада… журчание воды животворной. Из чистейшего источника.

— Надеюсь…

— Вам помочь?

— Нет, что вы… Я сам вам все отнесу.

Когда Молчун переступил через порог садовой калитки, раздался лай и откуда-то выскочил огромный черный пес. Собака, встав на задние лапы, положила передние незнакомцу на плечи, а потом уверенно и даже истово лизнула его в глаза и уши.

Руки у Молчуна были заняты, и потому он почел за лучшее не шевелиться.

— Вот это да! — удивленно и даже с каким-то восхищением сказала Ясна. — Черныш вас принял. Знаете, он вообще-то недоверчивый. И такой бдительный, что даже давних знакомых не часто к себе подпускает.

— Приятно слышать.

— А как ваше имя?

— Молчун.

— Какое необычное…

— Ничего особенного в истории его появления нет.

— Но все равно расскажите. Мне интересно.

— Боюсь нагнать на вас скуку.

— Пойдемте дальше в сад.

Черныш соизволил наконец, опуститься на землю и встать на все четыре лапы, и Молчун смог последовать за юной женщиной. Вытянув заостренную морду с могучими челюстями, виляя длинным закрученным хвостом и быстро мигая светло-карими глазками, пес, поблескивающий короткой шелковистой шерсткой, затрусил рядом со своей хозяйкой.

— С ним, — сказала Ясна, — мне совсем не страшно. Ничего не боюсь, если он неподалеку. Он и быстрый, и очень смелый.

Молчун опустился на корточки перед цветами, лепестки которых оттенком своим напоминали золото.

— Никогда не видал ничего подобного, — признался он.

— Это хризантемы, и они не только милы и радуют взоры. Эти великолепные цветы еще и очень полезны, потому что из них получают снадобья, помогающие при воспалениях, разгоняющие кровь и смягчающие боль в пояснице.

— Вы целительница?

— Пока нет, но у меня была возможность кое-чему научиться у Нефрет — а это целительница славная и необычайная. Она после кончины моей матери заботилась обо мне, хотя у нее хватало своих дел, и очень ответственных. Перед тем как Нефрет перебралась на покой в Карнак, вслед за своим мужем — его имя Пазаир, и он, пока не состарился, служил визирем у фараона, — она передала мне многие из своих секретов. И вот теперь я применяю эти знания, чтобы уменьшать страдания близких. А здесь, в саду, я люблю размышлять и еще разговаривать с деревьями. Вы, чего доброго, подумаете, что я с ума сошла, но я верю, что у растений есть свой язык и они разговаривают. Только, чтобы они хоть что-то сказали человеку, надо, чтобы человек показался им смиренным и не гордым.

— Чародеи в Нубии уверены в том же.

— Вы были в Нубии?

— Несколько месяцев. А что это за дерево? С такой серовато-коричневой корой и округлыми листьями, зелеными и белесыми?

— Стиракс. Он дает мясистые плоды, но куда важнее драгоценная мазь: ее делают из желтоватой густой смолы, выступающей из надреза на стволе дерева.

— Мне больше нравится рожковое дерево: густая листва и плоды со вкусом меда. Оно словно бы воплощает сладость жизни, ибо всегда остается приятным и всегда готово даровать радость, как бы ни допекал зной и сколь бы свирепы ни были иссушающие жаркие ветры.

Черныш улегся у ног молодого мужчины, который теперь и шевельнуться не мог, не потревожив пса.

— Вы мне так и не объяснили, откуда у вас такое необычное имя.

— Если я уважаю свое имя, то мне незачем говорить вам лишнее.

— Неужели это такая великая тайна? — удивилась Ясна, вдавливая в разрыхленную землю горшок, призванный защитить молодые побеги. Когда побег разрастется, окрепшие корни расколют обожженную глину, а потом то, что останется от горшка, мало-помалу смешается с землею.

Никогда еще желание промолчать не бывало у него сильнее, но мыслимо ли отказать Ясне?

— Я вырос в деревне мастеров. Она называется Место Истины, а мой отец работает там ваятелем. Когда я родился, мать и отец дали мне тайное имя, которое я не вправе открывать кому бы то ни было до тех пор, пока я сам не стану ваятелем. До того времени я должен молчать, наблюдать, слушать и слушаться.

— И когда же придет этот великий час?

— Никогда.

— Как… Почему?

— Потому что я не стану ваятелем. Судьба распорядилась иначе.

— И… что вы намерены предпринять?

— Не знаю.

Ясна укрепляла стенки лунки вокруг рожкового дерева, чтобы вода, та, которой будут это дерево поливать, и та, которая будет просачиваться из оросительной канавы, удерживалась в ней и не пропадала попусту, но добиралась бы до самых глубоких корней.

— Поэтому вы и работаете у моего отца? Рассчитываете задержаться у него подольше?

— Он предложил мне стать его помощником.

— А про Место Истины вы ему говорили?

— Нет… До вас я никому о себе ничего не рассказывал. И о своем прошлом тоже. Сегодня оно мертво, и умерло оно навсегда. Ни одной тайны мастеров я не знаю, и, стало быть, я — просто рабочий, такой же, как прочие работяги.

— Вам очень обидно, да?

— Не подумайте только, что я хочу чего-то несусветного… Мне бы лишь… Но… какая разница? Спорить с тем, что есть — бесполезно, умнее принимать то, что предложено. То, что дарует жизнь.

— Не рано ли вам говорить такое? Я о том, что… вы же еще так молоды.

— Я… я… боюсь вам наскучить.

— А помощником отца станете?

— Ваш отец очень добр ко мне, но я не справлюсь с такими обязанностями. И мне придется огорчить его. Я откажусь.

— Вы себя недооцениваете, по-моему. Отказаться всегда успеете, вы бы подумали сначала… А пока… помогите-ка мне.

Девушка оглянулась на собаку: та поспешно открыла глаза и поднялась с земли. Она заранее угадывала все желания своей хозяйки, и той почти не было нужды отдавать команды или кричать на животное.

Вызволенный Молчун смог, наконец, сойти со своего места и принялся помогать, старательно подражая всем движениям девушки. Давно уже ему не было так хорошо: на душе покой, а привычная тревога делась невесть куда. Просто глядеть на эту молодую женщину — уже счастье. По крайней мере, думать про свои беды и печали совсем не хочется.

Получив положенную долю похлопываний по спине и поглаживаний за ухом, Черныш снова улегся в тени.

— Еженощно, — заговорила Ясна, — тьма пытается поглотить свет. Но свет отважно сражается и доблестно отражает нападение. Если встречать восход солнца на горе Восхода, то наблюдатель обязательно заметит бирюзовую акацию, отмечающую торжество воскресшего света. Дабы насладиться его красотой, довольно лишь знать, куда смотреть, чтобы его увидеть. Вот мысль, которая руководит мною, когда на долю мою выпадают суровые испытания. Красота жизни не на нас опирается и не от нас зависит, однако же пребывает она и в нашей способности познать ее.

Молчун, затаив дыхание, с обожанием глядел на Ясну, ловко управлявшуюся с растениями: движения изящные, точные, все спорится будто само собой. И как же здорово на нее глядеть.

Увы! Всему приходит конец. И вот уже вся рассада оказалась под надежной защитой из обожженной глины. Повода задерживаться больше нет. Стало быть, надо возвращаться.

— Руки можно ополоснуть в канаве, — предложила девушка.

Царские землемеры, мастера по землеустройству, водоотводу и орошению, равно как и селяне, занятые на общественных работах, толк в своем деле знали и работали на славу: возделанные поля и сады походили на клеточки живого тела, соединенные густой сетью оросительных каналов и узеньких канав, по которым, как по кровеносным сосудам, текла вода жизни.

Стоя на коленях рядом с Ясной, Молчун дышал благовониями, которыми она умастила себя, смешав ароматы жасмина и лотоса. И коль скоро обманывать и обманываться он не умел, он понял, что влюбляется, нет, что уже влюбился. Влюблен. Отчаянно, до безумия.

8

Собек очень не любил официальные приемы, но его присутствие на празднике стражи было обязательным. Подобные мероприятия, ежегодно устраивавшиеся на западной окраине Фив, служили удобным поводом для объявлений о повышении по службе, о переменах в управлении, а также для торжественных проводов товарищей, отслуживших положенный срок и уходящих на заслуженный отдых. По такому случаю всегда закалывали нескольких свиней и выносили кувшины с красным вином. За счет визиря и от его имени, кстати.

Нубиец обращал на себя всеобщее внимание, и немудрено: такого исполина трудно не приметить. Блюстители правопорядка в общем и целом такие же люди, а значит, тоже проявляют любопытство. Вот и теперь несколько гостей попытались разузнать у него хоть что-то о сокровенных тайнах Места Истины. Ну и неизбежные подначки: мол, как там женщины в славном селении, а? Небось хороши? А в постели? Кончай прибедняться: какая устоит перед чарами ладного и могучего чернокожего?

Собек пил и ел, то есть выпивал и закусывал, и пропускал треп служивых мимо ушей.

— Судя по всему, новая должность тебе по вкусу, — подкатился к нубийцу писец, отвечающий за общественные работы. Этого сварливого зануду Собек на дух не переносил.

— Пока не жалуюсь.

— Слушок ходил про несчастный случай со смертельным исходом. Вроде бы кто-то из твоих подчиненных…

— Новичок на холмах дежурил. Место еще не знал и свалился с высоты. Дело закрыто.

— Жалко парня… Так радостями фиванскими и не побаловался… Вот тебе и награда за службу… Одни неприятности… Я вот тоже одного малого никак изловить не могу. Сын земледельца, а от общественных работ уклоняется.

— Бывает. И должно быть, нередко.

— Ошибаешься, Собек. Эта повинность налагается на всех, и кары для отлынивающих суровы. А молодец как сквозь землю провалился. Хотя как такого не приметить? Косая сажень в плечах, а нахалу и шестнадцати лет не исполнилось.

Собек, чтобы поскорее отвязаться, задал пару вопросов, и писец описал юношу, очень похожего на давешнего лазутчика, который сейчас куковал в одиночке.

— А иных правонарушений за этим бездельником не числится? — спросил нубиец.

— Жар с отцом повздорил, и тот хотел бы хорошенько проучить сыночка, прежде чем вернуть его в хозяйство. Одна незадача: малый пустился в бега… Тоже правонарушение, верно?.. Ох, влепит ему суд по первое число…

— А братья его на что? Сами проучить не могут, так хоть бы показания какие…

— У Жара только сестры.

— Смешное дело… С каких это пор единственного юношу в семье гонят на общественные работы?

— Твоя правда, но мне пришлось чуток подправить закон — уж очень отец его просил, а у меня с тем старая дружба. Иной раз и не на такое пойдешь…

Те несколько дней и ночей, которые узник протомился в одиночке на хлебе и воде, не укротили Жара, который теперь снова стоял перед Собеком.

— Ну, парнишка, дозрел? Скажешь мне правду?

— Правда не меняется.

— Немало я видывал упрямцев, но ты особенный тип даже среди этого народца! Кремень! В другое время я допросил бы тебя так, как я умею. Но тебе повезло. И очень повезло.

— Вы мне наконец, поверили?

— Я на твой счет кое-что выяснил: твое имя — Жар, и ты — уклонист. Отлыниваешь от общественных работ.

— Но… это же… так не бывает! Я… Мой отец — земледелец, а, кроме меня, других сыновей у него нет.

— Что единственные сыновья этой повинности не подлежат, я тоже знаю. Но у тебя неприятности, мой мальчик, ох какие неприятности. На твое счастье, писец, отвечающий за общественные работы, в моих друзьях не числится, да и само это дело вне моих полномочий. И мой тебе совет: уматывай. Вали отсюда, поживее и подальше от этих мест. И о тебе скоро забудут.

Стройка застыла: пополудни подкрепившимся рабочим полагался дневной отдых. В такую жару они все равно много бы не наработали. По своему обыкновению, Молчун уединился, оставив в бараке четырех своих товарищей — сирийца и троих египтян.

— Знаете, что было вчера? — спросил сириец.

— Небось ничего хорошего. Разве что лишнюю работенку придумали, — лениво отозвался самый старший, пятидесятилетний египтянин, поглаживая живот, раздувшийся от выпитого крепкого пива.

— Новенький горшки отвозил. Хозяйской дочке.

— Ври больше! Хозяин за дочуркой своей смотрит в оба и никого к ней не подпускает. А она, говорят, такая красотка. Двадцать три года, а еще не замужем. Болтают, что она колдунья и тайны трав ведает.

— С чего бы мне трепаться попусту? Говорю вам: новичок горшки отвез.

— А чего ж! Значит, угодил хозяину.

— Из этого гада слова клещами не вытянешь. Только вкалывает. И как? И быстрее, и справнее, чем все мы. И к хозяину подлизывается… Тот уже ему в рот глядит. И еще начальником его над нами поставит, помяните мое слово!

Пузатый египтянин надул губы.

— Коли уж старшой нужен, то пусть выдвигает меня. Я и так всех вас старше. Летами.

— Дошло до него, ага… Наконец-то! Этот ловкач обвел тебя вокруг пальца. Так что командовать будешь не ты. Ты будешь его слушаться.

— Он шустрый, видали какой? И нас погонять станет. Чтобы не отставали… Загоняет так, что мало не покажется! Но чего это мы пускаем такое дело на самотек? Неужто эта стройка нам все мозги высушила? Что скажешь, сириец?

— Убрать его пора.

— Легко сказать…

— Потолковать с ним надо. На том языке, который ему понятен. Завтра, когда он на базар отправится.

Молчун покончил с формовкой сотни больших кирпичей и разложил их поверх камней, предназначенных под цоколь дома, который надлежало построить для семейства одного военного. Сыну ваятеля из Места Истины сотворить такое — детская забава. В ранней юности Молчуна завораживало производство кирпичей самой разной величины, и он научился отливать их самостоятельно и даже делать под них формы.

— Здорово у тебя получается, — одобрительно произнес подошедший хозяин.

— Никто над душой не стоит. Да и не спешу я.

— Ты знаешь и умеешь куда больше, чем показываешь другим, я прав?

— Зря вы так думаете.

— Ладно, это меня не касается… А о моем предложении подумал?

— Дайте мне еще немного времени.

— Хорошо, сынок. Лишь бы тебя другой хозяин не переманил…

— Да вы что…

— Шучу. Я тебе верю.

Молчун понял замысел хозяина: он свел его с дочерью, чтобы, польстившись на нее, нужный работник постарался бы на ней жениться, а там, глядишь, он и на должность помощника согласится, ну и будет, как миленький, вить семейное гнездышко. В итоге Молчун окажется прикованным к семейному предприятию.

Хозяин — мужик что надо. И кто же ему поставит в вину заботу о будущем дочери? Молчун нимало на него не обижался. Да и что ему козни да происки — с ним эти номера не проходят. Да ну? Может, оно так и было бы, если бы он не запал на эту Ясну. Ладно, он влип, втюрился, как последний остолоп. Лучше сказать, влюбленность лишила его рассудка. И все равно будущее, уготованное ему вероятным тестем, хуже темницы, на которую и глянуть-то страшно, не то что войти в нее. Пусть ему и не понятно, как он сможет жить без этой молодой женщины.

Только из-за нее, светлого лика ее и сияния всего ее светоносного существа, не бросился он в Нил, чтобы подвести черту под своими напрасными блужданиями. Но разделяет ли она его чувства? Ничто на это не указывает. А жениться только в угоду ее отцу?.. Нет, он не обязан. Да и нельзя так, наверное.

Как признаться женщине в любви? В любви до того сильной, что можно… ну… ужаснуться? Молчун прикидывал и так и этак, как к ней подступиться. Тысячи подходов придумал, один смешнее другого. Да что тут думать: закопать эту самую любовь поглубже и рвануть, как и собирался, к Дельте поближе. На север. И там ему будут сниться сны о несбыточном счастье.

В комнатушке, которую отвел ему хозяин, Молчун ворочался с боку на бок, а сон никак не шел. Если бы он знал, что делать… Но даже если он додумается до хорошего решения, покоя оно ему не принесет. Не будет больше покоя, никогда… Родное село, бесконечные скитания, голубые глаза Ясны, речные воды… Все смешалось в его голове. Как у пьяного.

Жить ради нее, служить ей, не расставаться с ней и не желать ничего лучшего… Да ведь лучше-то и быть ничего не может… так ведь? Разве это не выход? Однако же все приедается, и что, если после женитьбы все — сойдет на нет? И она затоскует? И расставание, а то и одиночество вдвоем, что куда хуже, станет еще горше.

Выбора не было.

Завтра утром он оставит начатую работу и сделает вид, что отправляется на рынок за съестными припасами. И оставит Фивы навсегда.

9

Жар сел на паром, сочтя за лучшее поболтаться какое-то время на западном берегу, не теряя при этом из виду свою цель: найти какого-нибудь мастера из Места Истины и уломать его, чтобы он взял опеку над Жаром. Или пусть поможет как-то иначе. Через недельку он перемахнет через Нил вплавь и попробует подобраться к деревне иным путем, выбирая холмы повыше.

Паром причалил в самой гуще рынка: торг шел на немалой площади, занимавшей добрый кусок речного берега. Продавали мясо, вино, оливковое масло, зелень, овощи, хлебы, сладкие пироги, фрукты, пряности, рыбу, одежду, сандалии. Торговали по большей части горластые женщины, ловко управлявшиеся с весами. Дородные тетки и разбитные молодухи восседали на складных стульчиках и отчаянно торговались, время от времени освежаясь сладковатым и мягким на вкус пивом, сосуды с которым были укутаны в солому — от зноя, иссушавшего самую луженую глотку.

Глаза разбегались — такое обилие красок. И звуков, И еды. Жар вдруг почувствовал, что отчаянно проголодался. Не диво: в узилище еще не такой аппетит нагуляешь, Ох, до чего ж ему захотелось похрустеть перышком зеленого лука, пожевать сушеного мяса и завершить пиршество пышными пирогами. Но платить-то чем? Нечего ему предложить взамен.

Не остается, стало быть, ничего иного, кроме как попытаться утянуть длинный хлеб, постаравшись, чтобы и булочник не заметил, и сторожевой павиан не накинулся: этот приписанный к страже умный зверь натаскан на ловлю воров и больно кусает за икры всякого разоблаченного злоумышленника, так что тот далеко не убежит.

Вот вдова вздумала выменять мешок с зерном, предлагая за него штуку ткани. Но зерноторговец объявил тряпку никуда не годной, и завязался спор, точнее, бестолковая свара, и никто не знает, когда и чем она кончится. Молодая мать, милашечка такая, прижимая младенца к груди, хотела получить за свою свежую рыбу кувшинчик, а продавец груш расхваливал свой роскошный товар.

Жар пробирался через толпу, надеясь дождаться того мгновения, когда кто-нибудь из торгующих пирогами отвлечется или отвернется. Но на глаза попался еще один сторожевой павиан, который, как человек, уселся на землю и, как заправский страж, следил за зеваками.

— Тебе хорошо, и я тоже доволен! — восклицал кладовщик какого-то знатного человека, только что купивший у торговца благовониями остроконечный пузырек с миррой.

Жар решил отойти от обезьяны-стража подальше: этот павиан как-то очень уж бдительно поглядывал в его сторону, чего доброго, привяжется. В животе творилось невесть что, но он стал пробираться к выходу с рынка вслед за молодым мужчиной. Тот нес мешок с овощами и плодами и выглядел немногим старше его самого. Зато Жар был много крепче. Вскоре незнакомец свернул в заулочек, обсаженный с обеих сторон пальмами.

Вдруг за спиной этого мужчины появились трое других, зашагавших за ним по пятам. Жару стало любопытно, и он увязался за странной четверкой.

В конце переулка трое скопом накинулись на первого. Сириец врезал ему по почкам, а двое других повисли на руках согнувшегося от боли юноши и повалили его на землю.

Сириец поставил ногу на затылок упавшего.

— Мы тебя сначала немножко поучим, а потом, малый, ты уберешься из города. Такие, как ты, здесь не нужны.

Молчун попытался повернуться, но сильный удар ногой в бок заставил его вскрикнуть от боли.

— Не дергайся. Рыпнешься — затопчем.

— А как насчет меня? И со мной разберетесь? Эй, вы, доходяги пуганые!

Метнувшись к сирийцу, Жар схватил его за шею и шмякнул о стену. Приспешники сирийца попытались было отбиться от молодого силача, но тот сначала разбил одному нос, двинув в него головой, а потом ткнул локтем в живот второго.

Молчун попробовал подняться, но из глаз посыпались искры, и он рухнул на колени. Между тем Жар, орудуя обоими кулаками, добил сирийца. Его сообщники кинулись было наутек, но место побоища окружили стражники, возле которых разгуливал, грозно щеря зубы, давешний павиан.

— Ни с места! — скомандовал один из стражей. — Вы задержаны. Все вы.

Когда Молчун очнулся, солнце давно уже стояло высоко в небе. Лежа на животе, откинув одну руку в сторону, тогда как другая рука лежала на постели, он чувствовал приятную теплоту в пояснице, где-то возле почек.

Чья-то ладонь, такая нежная, осторожно втирала мазь в его терзаемое болью тело. И вдруг сознание вернулось, и молодой человек понял, что он совсем голый, а растирает его нагое тело Ясна.

— Не шевелитесь, — потребовала она. — Мазь не подействует, если ее не впитают ушибленные места.

— Где я?

— В доме моего отца. На вас напали трое рабочих, и от побоев вы потеряли сознание. Они задержаны, и вас тоже приведут в суд, когда их будут судить. Вы проспали почти сутки без перерыва, потому что я напоила вас успокаивающими снадобьями. А мазь составлена из белены, болиголова и мирры. Она вам поможет: раны быстро затянутся.

— А тот, кто бросился мне на помощь…

— Юноша? Он тоже задержан.

— Это несправедливо! Он жизнью ради меня рисковал, а…

— Стражники говорят, что он не в ладах с законом.

— Поскорее бы мне подняться, а то я не смогу дать показания в его пользу.

— Слушание назначено на завтра, суд будет вершиться от имени визиря. Отец подал жалобу, и она была незамедлительно принята к рассмотрению ввиду тяжести правонарушения. Поэтому вам нужно, просто необходимо встать на ноги. И как можно быстрее. Так что поворачивайтесь-ка на спину.

— Но я…

— Ладно вам, мы уже давно не дети и ложная стыдливость ни к чему.

Молчун закрыл глаза. Ясна покрыла мазью его лоб, левое плечо и правое колено.

— Они, те, которые на меня напали, требовали, чтобы я убирался прочь. И насовсем ушел из города.

— Об этом не тревожьтесь. Их осудят и приговорят к суровому наказанию. А отец наймет других работников. И он даже еще больше, чем прежде, надеется, что вы согласитесь стать его помощником.

— Боюсь, что артель не обрадуется…

— Зато отец в восторге: вы так много знаете и умеете. Он не знает, что вы воспитывались в Месте Истины, а я вашу тайну не выдала.

— Благодарю, Ясна.

— Хочу попросить вас об одолжении… Когда вы примете окончательное решение, мне бы хотелось первой узнать об этом.

И она укрыла его льняной простыней, благоухавшей ароматами трав фиванских полей.

Молчун встрепенулся:

— Ясна, я, конечно, вам сказал бы…

Лучистые голубые глаза глядели на него с бесконечной нежностью, но он не смел ни прикоснуться к ладони молодой женщины, ни признаться ей в своих чувствах.

— Сколько я работаю, я всегда выполняю чьи-то распоряжения. Приказы должен отдавать более сведущий, а я… Думаю, что не смогу распределять задания между другими работниками… Меня тоже надо понять…

— Так, значит, вы отказываетесь?

— Пока что у меня только одна забота: помочь юноше, бросившемуся мне на помощь. Если бы не он, меня, быть может, на этом свете уже не было бы.

— Вы правы, — согласилась она, но в голосе ее звучали разочарование и печаль. — Именно о нем вы должны теперь думать.

— Ясна…

— Прошу прощения, у меня много работы.

Недоступная, неприступная. Как легки ее шаги!

И вот она ушла.

Молчуну хотелось броситься за ней. Вернуть ее, удержать. Сказать ей, что он, конечно, тупица. И потому не знает, как раскрыть ей свое сердце. Затворившиеся врата вновь не отворятся. Никогда-никогда, нечего и надеяться. Какой болван! Ну почему он не обнял Ясну, не взял ее на руки, не осыпал все ее тело поцелуями? То-то бы она… что? Удивилась бы, наверное. Вот бы произвел впечатление на девушку… А… бестолковому все без толку.

Мазь действовала; боль мало-помалу утихала. Но теперь ему было жаль, что недруги не довели свой зловещий замысел до конца. На что ему жизнь, если он глух к зову любимого дела и не в состоянии соединиться с любимой женщиной?

Как только его спасителя признают ни в чем не виновным и отпустят на волю, Молчун исчезнет.

10

Судья, назначенный визирем для разбора текущих дел, оказался мужчиной в летах и, похоже, был человеком многоопытным. Его просторное одеяние держалось на двух широких бретелях, сходившихся чуть ниже затылка на шее, охваченной золотым ожерельем, к которому была подвешена статуэтка богини Маат.

Маат была представлена в облике сидящей женщины со знаком жизни в руке. Ее голова была увенчана высоким пером, Маат — это Истина и Закон. Кому же, как не ей, покровительствовать судам?

— Под покровительством Маат и во имя фараона, — скороговоркой провозгласил судья, — заседание суда объявляется открытым. Да вдохнет истина в ноздри людей жизнь и да изгонит зло из тел человеческих. Обязуюсь судить беспристрастно, сиречь убогого так же, как и могущественного. Приведите сюда зачинщиков свары, случившейся в переулке близ рынка.

Сириец и оба его приспешника и не думали отпираться и лишь умоляли суд о милосердии. Суд в составе четырех писцов, ткачихи, отставного воина и толмача приговорил троицу к пяти годам принудительных работ. В случае повторного нарушения закона преступникам будет воздано втрое.

А когда перед заседавшими предстал Жар, он даже головы не склонил. Ни строгая обстановка суда, ни суровый вид судейских не произвели на него, кажется, никакого впечатления.

— Твое имя — Жар, и ты утверждаешь, что помогал жертве нападения.

— Так оно и есть.

Стражи подтвердили показания юноши, после чего суд выслушал заявление Молчуна.

— Меня ударили в спину: напавшие заставили меня уткнуться лицом в землю. Я не мог оказать ни малейшего сопротивления, и, если бы мне на помощь не пришел этот юноша, я, возможно, был бы уже мертв. Выступить в одиночку против троих — это необычайно смело.

— Суд ценит его благонамеренность, — одобрительно кивнул судья, — однако присутствующий здесь писец, отвечающий за общественные работы, подал на Жара жалобу, обвиняя его в уклонении от работ.

Чиновник, сидевший в первом ряду зрителей, удовлетворенно осклабился.

— Отважный Жар заслуживает снисхождения суда, — просительно заговорил Молчун. — Неужто ему нельзя простить эту ошибку юности?

— Закон есть закон, а общественные работы нужны для блага Египта.

И тут вышел Собек-нубиец:

— Как начальник стражи Места Истины, я должен поддержать ходатайство Молчуна.

Высокопоставленный законник насупил брови.

— А каковы доводы, оправдывающие столь неожиданное вмешательство в судопроизводство?

— Почитание закона Маат, коему всем нам должно повиноваться. Будучи единственным сыном селянина, Жар по закону освобожден от общественных работ.

— В донесении писца обстоятельство это, столь весомое, никак не оговорено, — заметил судья.

— Значит, донесение его лживо и сочинитель должен понести подобающую кару.

Ухмылка сползла с губ чиновника.

Жар ошарашенно уставился на нубийца. Вот уж никогда бы не подумал, что какой-то вертухай, верный пес закона и — как это у них называется? — блюститель порядка станет за него заступаться.

— Нерадивый чиновник да будет схвачен! Жару же да будет возвращена свобода. И тотчас же, — приказал судья.

Молчун слушал приговор, но смысл слов, в которые было облечено решение суда, доходил до него с трудом, ибо мысли его были далеко: он уже долго, не отрываясь, вглядывался в статуэтку Маат, украшавшую грудь судьи.

Место Истины — удел Маат, нет места на этом свете лучше из всех тех мест, где отправляется правосудие. Ибо там учат тайне, открывающейся в деяниях мастеров, получивших посвящение в «Доме Золота»… Вот куда Молчун не мог попасть. До сего дня.

И вот, когда он созерцал богиню, его сердце открылось.

Статуэтка росла, она стала совсем огромной, заполнила все помещение суда… Вот она пронзила потолок, устремляясь к небу. Теперь она была немыслимо громадной и простиралась до края вселенной и далее и жила светом.

И Молчун увидел родную деревню — ее дома, мастерские, храм. И услышал зов: глас Маат повелевал ему вернуться в Место Истины и творить, следуя предначертанному пути.

— Сколько еще раз должен я повторять? — услышал он раздраженный голос судьи. — Я спрашиваю: удовлетворены ли вы? Молчун, вы что, оглохли?

— Да-да, конечно. То есть нет… То есть да… Я слышу! И я удовлетворен.

Медленно выходя из здания, в котором проходил суд, Молчун не сводил глаз с Закатной вершины, покровительницы Места Истины.

— Я хотел бы с тобой потолковать, — сказал ему Жар — но ты как будто не в себе. На тебе лица нет.

Молчун все еще был во власти услышанного наконец зова и потому не сразу признал своего спасителя.

— Прости меня, я так тебе обязан. Не знаю, как и благодарить. Еще вопрос, остался бы я цел, если бы не ты…

— А, брось! Шел себе мимо — гляжу, такое дело. Чего ж не встрять?..

— Любишь драться?

— Ну, если в селе живешь, умей постоять за себя. Бывает, не глянешься кому, а то и просто из-за ничего привяжутся.

— А где ты живешь?

— На западном берегу. Но с этим покончено. Завязал я с семейным хозяйством. Напрочь. Слушай, пить до смерти хочется. Как ты?

— Разве что пива свежего… Не против?

Молчун купил целый кувшин, и оба устроились под тенистой пальмой, росшей на крутом берегу.

— Так почему ты из дома ушел?

— Да в земле не хочу ковыряться — тоже мне отцовское наследство. Не по нраву мне это достояние предков.

— А чем жить будешь? Чего хочется?

— Знаешь, душа одного просит: рисовать. И на свете есть только одно место, где бы меня испытали и сказали, гожусь ли я, и где бы мне дали то, чего мне недостает. Это — Место Истины. И я пробовал даже туда пролезть, но… куда там! И все равно я эту затею не брошу… Иначе и жить незачем!

— Ты, Жар, еще такой молодой. Все у тебя может перемениться. Сто раз еще передумаешь.

— Ну уж нет, от этого мне не избавиться! С детства, сколько себя помню, я гляжу на зверей, на селян, на писцов… И рисую все это. Хочешь, покажу?

— Давай.

Жар пошарил под пальмой, нашел сухую веточку и начертил на земле невероятно похоже лицо судьи, его золотое ожерелье и статуэтку богини Маат.

Впервые в жизни Жару стало как-то не по себе. Никогда прежде не сомневался он в своей одаренности и только смеялся, если кому-то его наброски приходились не по вкусу. Но теперь… Теперь он с тревогой ожидал, чтоскажет старший товарищ. Такой тихий и спокойный.

А Молчун все медлил с ответом.

— Пожалуй, неплохо вышло, — наконец заговорил он. — У тебя врожденное чувство меры и рука очень уверенная. Это точно.

— Так что? Думаешь… правильно я решил?

— Думаю, да.

— Ух ты! Я — свободный человек, и я — рисовальщик!

— Но тебе еще многому стоило бы поучиться.

— Обойдусь! — отмахнулся Жар. — До этого дня никто мне не помогал, я сам научился. И дальше сам буду разбираться!

— А чего же тогда ты так рвешься в братство служителей Места Истины?

До желторотого художника дошло, что его устремления противоречивы, и его словно бы кнутом огрели.

— Потому… потому что там мне дадут рисовать и писать красками день напролет и не будут приставать с другими делами.

— Так, значит, тебе все-таки кое-что нужно?

— Я им докажу, что я лучше их!

— Вряд ли тщеславие поможет тебе открыть ворота братства.

— Какое еще тщеславие! Просто мочи нет терпеть: жжет хуже огня! Я должен туда попасть, и я пролезу, и плевать, какие помехи они еще придумают.

— Пыла-то у тебя хватает, но, наверное, еще что-то нужно.

Жар поднял глаза к небу:

— А у меня не только пыл. Знаешь, меня словно бы позвали и этот зов такой могучий, что нет сил ему противиться, так что я просто не могу оставить свою задумку. Место Истины — вот мое настоящее отечество, и жить я должен только там… Или нигде. Нет, тебе меня не понять.

— А по-моему, я тебя понимаю.

Жар широко открыл огромные удивленные глаза.

— Да, ты мне сочувствуешь, верю. И не спорю. Но ты меня старше и опытнее и потому просто не понимаешь, что во мне все горит и клокочет. А ты умеешь сдерживаться.

— Дело в том, — признался Молчун, — что Место Истины — мое родное селение.

11

Жар вцепился в плечи Молчуна с такой силой, что тот испугался, как бы его новый юный друг не переломал ему кости.

— Не верю! Быть того не может… Издеваешься!

— Если бы мы были знакомы чуть дольше, ты бы знал, что нет у меня такой привычки.

— Если так… Ты должен знать, как попасть в Место Истины!

— Это даже труднее, чем ты думаешь. Чтобы принять нового мастерового, нужно согласие всех мастеров братства, фараона и визиря. И предпочтительнее быть в кровном родстве с семейством ваятелей или рисовальщиков.

— А как же они набирают народ со стороны?

— Если кого и принимают, то только из мастерских, обслуживающих великие храмы, такие, как в Карнаке. Смотрят, как человек работает, и после испытательного срока, который обычно затягивается надолго, решают, годится ли он.

— Хочешь мне доказать, что у меня ничего не выйдет… Но я не передумаю.

— А еще, чтобы предстать перед приемным судом — так именуется собрание, решающее, открывать ли врата братства перед искателем, — надо, чтобы за тобой не числилось долгов, а при себе ты должен иметь кожаный мешок, складное сиденье и столько мебельного дерева, чтобы из него можно было смастерить кресло.

— Целое богатство! И немалое!

— Примерно столько новичок зарабатывает за семь месяцев. Это доказательство того, что он умеет работать.

— Но я — рисовальщик, а не столяр!

— У Места Истины свои требования, и не тебе менять установленные правила.

— Что еще?

— Ты уже все знаешь.

— Но ты, ты-то почему ушел из своей деревни?

— Всяк волен уйти из нее, когда захочет… Да я по-настоящему в нее и не входил.

— Что ты такое говоришь?

— Меня там вырастили, выучили, я знавал людей необычайных, и мои родные думали, что я ваятелем стану.

— А ты не захотел?

— Не в том дело, — ответил Молчун, — но, знаешь, я ловчить не умею. Я соответствовал всем требованиям, и я хотел и дальше жить там, но мне не хватало самого главного: я не слышал зова. Вот почему я пустился в странствия: надеялся, что в дороге мой слух в конце концов отворится.

— И что… отворился?

— Как раз сегодня, на суде, после долгих лет напрасных блужданий. Многим я тебе обязан, Жар, и как отблагодарить тебя, не знаю. Не спаси ты меня в том закоулке, меня бы не вызвали в суд и, значит, я не услышал бы зова. Жалко, но помочь я тебе не могу. Всякий должен пройти свой путь в братство в одиночку. Если желающему попасть в селение кто-то помогает, его прошение отвергается.

— А ты сам… тебя-то наверняка примут?

— Если бы… Конечно, меня знают, и, наверное, кое-кто из знакомых выскажется в мою пользу. Но их заступничество не обязательно перевесит мнение тех, кто будет против.

— Расскажи мне все, что знаешь о Месте Истины.

— По мне, село как село. Таких деревень полно. Но это потому, что я не посвящен ни в одну из тайн братства.

— А когда ты туда собираешься?

— Завтра.

— А это… ну, мешок, стул, дерево?

— Свое добро я оставил на сохранение. У знакомого.

— А пропуск… пропуск тебе не нужен, правда?

— Это да. Меня пропустят через все пять укреплений и позволят предстать перед приемным судом. А вот дальше могут и не пустить.

— Ты уже зрелый мужчина, да еще и с первого взгляда видать, что терпеливый. Твердый, как кремень, и спокойный, как гора… Братство небось только таких, как ты, и принимает.

— Самое главное: услышать зов и убедить тех мастеров, которых выбрали в приемный суд, что ты действительно его услышал.

— Я этого добьюсь. Во что бы то ни стало.

Молчун положил руки на плечи Жара.

— Я желаю этого тебе от всего сердца. И даже если судьба нас разлучит, свой долг перед тобой я никогда не забуду.

Если бы не тот осел, который давеча перевозил горшки, Молчун вряд ли нашел бы сад Ясны. Тем более, что поднялся ветер с юга, взбаламутивший Нил так, что река пошла огромными волнами. В воздухе витали тучи пыли, а летевший отовсюду песок сыпался на животных, людей и дома.

Молчун миновал старика, укрывшегося от стихии в хлеву вместе с двумя дойными коровами, потом нашел ту самую тропинку и разом испытал и покой, и муку. Успокаивало то, что он услышал зов и в нем открылись такие силы, о которых он и не подозревал: он теперь, совсем как Жар, рвался поскорее добраться до Места Истины и познать все тайны и таинства братства. Мучило же то, что если он убедит приемный суд в своей избранности, то потеряет любимую женщину.

Бешеные порывы ветра рьяно подметали сад, но он был пуст. Молчун с волнением поглядел на цветы, которые еще недавно высаживала Ясна, а он ей помогал. Как бы ему хотелось наблюдать вместе с ней за тем, как они будут расти, как они зацветут, а потом и увянут. Но зов Маат и Места Истины звучал столь властно, что ослушаться было невозможно. Ему предстояло вновь обрести утраченную родину и постичь ее таинства.

Стереть пустые годы, забыть сомнения… Молчун словно бы прошел через черную ночь, такую беспросветную и долгую, что не верилось в то, что этот мрак когда-то кончится. Но как иначе он оказался бы на пороге нового приключения? И это выпавшее на его долю испытание обещает нечто невообразимое, сказочное…

— Не меня ли вы ищете?

Ясна. На плечи накинута шерстяная шаль. Вид озабоченный.

— Я в шалаше от бури пряталась, — объяснила она. — Но вас ждала. То есть надеялась, что вы сегодня придете.

— Я обещал вам, что если приму решение, то сразу же сообщу об этом вам, а уж потом кому-то еще. Хочу сдержать слово.

— Помощником отца вы не будете — я угадала?

— Так оно и есть, но причина тому совсем особенная, и мне хотелось бы объясниться…

Голубые глаза молодой женщины остались печальными.

— В этом нет нужды. Не трудитесь.

— Выслушайте меня, я вас очень прошу!

Он подошел к ней совсем близко, но она не отстранилась.

— Знаете что?.. Можно, я вас на руки возьму?

Ясна не ответила, но и не пошевелилась. Молчун бережно прикоснулся к ней, так, словно бы она была такой хрупкой, что любое небрежное движение могло ее сломать. Молчун слышал, как колотится его сердце. И как сильно бьется сердце у нее.

— Я люблю вас всем своим существом, Ясна. Вы — первая женщина в моей жизни, и другой у меня никогда не будет. И я вас так люблю, что мне никак нельзя причинять вам страдания.

Она замерла у него на руках, сосредоточенно переживая счастливое мгновение.

— Чем же ты меня огорчишь, Молчун? Или испугаешь?

— Я услышал зов Места Истины, и я должен ему повиноваться. Если меня не примут, я стану никчемным человечишкой, а моя жизнь будет разбита. Если же меня примут, то я останусь в деревне мастеров и буду жить вдали от мира.

— Ты твердо решил?

— Я услышал зов, Ясна, и он так же силен, как и моя любовь к тебе. Если бы я мог забыть одно или другое, я бы это сделал. Но я не хочу ни обманывать, ни обманываться.

— Женишься там? На одной из деревенских?

— Никогда. Займу один из домов для безбрачных и буду думать о тебе каждый день.

— Затворником станешь?

— Я мог бы иногда выходить из Места Истины и видеться с тобой… Но на что нам еще и эта мука?

— Обними меня.

Два тела слились воедино, страстно и нежно.

Обнявшихся приняло под свою сень рожковое дерево, ветви которого были такими густыми, а листва до того плотной, что порывы резкого южного ветра в это укрытие не проникали.

Оберегал их и Черныш. И пока они любили друг друга в лучах выглянувшего наконец солнца, пусть уже закатного, пес держал сторожевую стойку и оставался начеку.

12

Решить три простенькие задачки — и Жар будет хозяином раскладного стульчика, мебельного дерева и кожаного мешка. Сиденье можно купить, только вот платить-то ему нечем. Дерево дал бы отец, но Жар не станет кланяться человеку, к которому он не питает ни любви, ни уважения. Никогда. Мешок проще всего украсть, но ведь и изловить могут. Это бы ладно, но узилище вместо Места Истины? И тогда уж точно прощай надежда. Хуже того, вдруг спросят его мастеровые на этом их приемном суде: где ты взял все это добро? Как его нажил? И что? Врать-то, наверное, нельзя. Точно нельзя: поймают на вранье — ворота захлопнутся. Перед самым носом. Навеки.

Остается одно: Жар должен работать, чтобы заработать на эти причиндалы. Дались они им… Семь месяцев пахать… Как же долго! Дрыхнуть меньше надо — глядишь, и управишься поскорее, И сможешь раньше предстать перед братией.

Наткнувшись на пожилого человека, прикорнувшего на табуретке, Жар бесцеремонно прервал его отдых.

— Дедуль!.. Прости, что разбудил… Дорогу к дубильщикам знаешь? Где они живут?

— А чего ты там забыл, сынок?

— Работу ищу.

— Ремесло-то уж очень вонючее… Поискал бы чего получше!

— Ну, это мое дело.

— Кому что нравится, милый… Шагай на север, а как выйдешь из города и минуешь пальмовую рощу — она будет у тебя по левую руку, — так двигай прямо, а там унюхаешь. Нос тебя не обманет.

Старик так здорово растолковал дорогу, что Жар без труда нашел дубильщиков. Огромные чаны с мочой, навозом и дубильным раствором для смягчения кож издавали жуткое зловоние, немилосердно терзавшее Ноздри молодого человека. Тут же, на складах, громоздились груди шкур — овечьих, козьих, бычьих, кожи газелей и других животных, обитавших в пустыне. Прилавки были завалены поясами, ремнями, сандалиями и другими носильными вещами.

Взгляд Жара упал на великолепный кожаный мешок.

— Ищешь чего? — окликнул его плохо выбритый человек лет пятидесяти.

— Работу.

— А что умеешь?

— В земле копался. Пахал, пас скот, все такое.

— А чего ж урожай собирать не остался?

— Так захотелось.

— Учтивости в тебе мало, вот что.

— А вы — хозяин?

— Может, и так… Но не по нраву мне, как ты на мой мешок из кожи пялишься. Я вот, по правде, думаю, что работать тебя и палкой не загонишь, ты просто прикидываешь, чего бы утянуть, и потому высматриваешь товар получше.

Жар улыбнулся:

— Неправда ваша… Мне страсть как хочется у вас поработать.

Дубильщик щелкнул пальцами.

Из мастерской, где разминали кожи и обрабатывали их солью и дешевым растительным маслом, вышли двое. Низколобые. Зато широкогрудые.

— Эй, мальцы, проучите-ка этого сопливого… Не вздумайте его жалеть! А сам он… кому он пожалуется? Да его и слушать никто не станет: обчистить нас вздумал.

Мордатые «воспитатели» довольно оскалились: и позабавятся, и хозяину угодят. И глядишь, кое-что сверху перепадет от его щедрот. Но Жар уже летел на того, кто поближе. И хрясь ногой по тяжелому подбородку: пусть парнишка заглянет хоть на миг в мир иной. Пускай полюбуется: там небось получше, чем здесь. Его ошарашенный приятель попробовал было изобразить что-то вроде атаки. Но здоровенные кулачищи лишь попусту месили воздух. И как-то вяло они его гоняли. А вот Жар, он с первого раза достал правой дубовый затылок здоровяка, и тот поспешил опуститься на землю подле первого.

Побелевший хозяин полез под прилавок.

— Бери что хочешь и уходи туда, откуда пришел!

— Я хочу честно заработать на мешок из кожи. Получу его и уйду.

— Тот, на который ты глаз положил, вещь роскошная… Я тебе что-нибудь по более сходной цене подберу.

— А мне и нужна роскошная вещь. Только уговоримся, хозяин: для меня никаких перерывов на отлит и никаких ограничений на рабочий день. Нельзя мне без толку время тратить: получу свой мешок — и ходу. Где меня поселишь?

— Пошли…

Дубильщик только дивился: до чего ж жилистый парень! И работящий. Встает с зарей, ни на что не жалуется… Не будь его, сколько народу нанимать пришлось бы… Не работяг, так подмастерий. И учится как быстро — уже никто лучше его не растянет кожу на деревянных трехногих козлах.

Пораженный тем, как легко парню дается ремесло, хозяин лично показал ему, как втирать в кожу сало и растительное масло, чтобы получить выделанную кожу высшего качества. Прием этот вообще-то был большой тайной и спасал заготовку от иссыхания и, стало быть, порчи.

Как-то вечером, когда все работники разошлись по домам, хозяин подошел к Жару.

— Ты как-то товарищей своих сторонишься.

— Каждому свое. Охоты копаться здесь всю жизнь у меня нету. Так что и друзьями обзаводиться незачем.

— По-моему, зря ты так… Это ремесло не такое уж и скверное, как ты думаешь. Вот смотри…

— Это же стручок акации.

— Из таких стручков получается дубильный состав. Такой же добывают и из коры акации. Самый лучший, потому что если кожу обработать таким составом, то она потом годится для самых лучших, самых дорогих вещей. Кожаный мешок превосходный можно сшить, а то и кое-что получше…

— Мне только мешок нужен.

— Однажды мне заказали чехол, в котором, как говорили, хранитель храмовых тайн Карнака станет держать свои папирусы. Сущее чудо, пускай скромное, но я его смастерил вот этими руками… Хочешь, так я тебе такую же штуку сделаю. Вдобавок к той, которой я расплачусь с тобой за твои труды.

— Вместе с мешком?

— Ясное дело.

— А с чего это вы так подобрели?

— Не зря тебе дался этот мешок. Конечно, кто на него глянет, зажмурится, чтобы не ослепнуть. А вместе с чехлом ты будешь просто неотразим. И потом, я на тебя надивиться не могу. Сколько живу, такие, как ты, мне еще не попадались. Стал бы моей правой рукой — и, считай, будущее обеспечено. У меня в доме только дочки, а нужен наследник.

— Мне только мешок нужен. Ну и от чехла не откажусь. Но оседать я здесь не собираюсь.

— Еще передумаешь.

— И думать нечего.

— Поживем, малыш, поглядим…

Чтобы выспаться и восстановить силы, Жару хватало трех, от силы четырех часов сна. В дубильню он являлся первым, а уходил из нее последним, ночевал в хижине, которую сам же и соорудил из камыша. Стояло жаркое время года, а льняное покрывало, которое ссудил ему хозяин, было очень грубым и толстым, так что обстановка для отдыха была не очень подходящей.

Уже давно стемнело, а Жар только-только добрался до своего логова. И вдруг почувствовал, что в шалаше он не один.

— Эй, кто здесь?

Под покрывалом что-то зашевелилось.

Сдернув покрывало, Жар обнаружил под ним голую девицу, неловко пытающуюся прикрыть ладонями груди и низ живота. Ни красоткой, ни дурнушкой назвать ее было нельзя, так, серединка на половинку, ни то ни се, лет этак двадцати от роду.

— Ты кто?

— Своячка твоего хозяина… Я тебя в мастерской приметила. И до того ты мне глянулся, что терпения не хватило… Ну мочи не было удобной минуты дожидаться. Знакомиться, там. И все такое.

— Ты очень правильно придумала, красавица моя.

Перевернувшись на спину, она потянулась обеими руками к молодому человеку, освобождавшемуся от набедренной повязки.

— Мне как раз стало чего-то не хватать, — объявил он гостье. — Так что ты вовремя.

Она приняла его богатырское тело с нетерпеливой жадностью распаленной кошки.

Хорошее ремесло, виды на будущее, благосклонность хозяина, а еще вот эта, которая сама откуда-то взялась, и как бы хозяйка, и не совсем недотрога, и вроде бы на все согласная… Чего еще надо этому Жару?

13

Когда Молчун объявил отцу Ясны, что уходит, тот так рассвирепел, что посулил потащить несостоявшегося помощника в суд: дом-то, который они подрядились строить, еще не готов.

Поразмыслив о своих обязательствах и взвесив, что хорошо, а что — не очень, Молчун согласился, что не дело бежать из Фив, не развязавшись со всеми договорами и уговорами.

Хозяин сразу же успокоился и предложил Молчуну присесть.

— Прости меня, я погорячился.

— У вас на то были причины: даже если я буду строить в одиночку, и то мы успеем сдать работу к сроку.

— Почему ты не хочешь стать моим помощником и жениться на моей дочке?

— А она вам не говорила?

— Нет, но я же вижу, что она затосковала. А какая еще может быть тому причина, если не ты?

— Ваша правда, я люблю вашу дочь.

— Нуты даешь! Совсем ничего не понимаю! Она нос воротит, что ли? Так я ее обломаю.

— А если она вас не послушает?

— Пусть только попробует!

— Не мучайтесь, я все решил и не передумаю.

— Ну почему, почему такое упрямство?

— Потому что я собираюсь вступить в братство Места Истины.

— Так ведь… это же невозможно! С чего ты взял, что тебя примут?

— Я вырос в этой деревне мастеровых.

— Вот оно что… Потому-то ты и работаешь не так, как другие! И переубедить тебя, я вижу, не сможет никакой веский довод.

— Вообще ничто не сможет.

— Знаешь, мне тоже тоскливо стало… Но у нас еще есть время для радости. Почему бы нам не прожить эти оставшиеся дни счастливо? Вот и будем жить счастливо, все мы, втроем. Закончишь этот дом, Молчун, и уйдешь.

Дней за пятнадцать Жар наработал столько, что другому и за три месяца не управиться. Никто из рабочих не умел дубить кожи лучше, чем он, и потому ему на выделку доставались те, на которые был самый большой спрос, а еще хозяин доверял ему самые дорогие заготовки. Хозяин знал, что совестливый юноша семь раз отмерит и лишь затем возьмется за нож, так что на подготовку уходило даже больше времени, чем требовалось. Всегда выбрасывая едва завонявшее масло, юноша уже этой своей тягой к совершенству обеспечивал все более высокое качество, и даже из заурядных кож у него получались такие сандалии, которые мог себе позволить разве что крупный землевладелец.

Изогнутым ножом он вырезал из выделанной и совсем мягкой козьей кожи тонкие ремешки. Потом они будут натянуты крест-накрест и закреплены металлическими поясками. И молоденький военачальник сможет горделиво щеголять своим новеньким щитом.

— Так это ты тот самый новенький?

Голос резкий, спесивый, властный. Но Жар и бровью не повел. Знай себе кроит кожу дальше.

— С тобой младший предводитель говорит, а военачальники не терпят, когда к ним поворачиваются спиной.

— Я заказчиками не занимаюсь… Обратитесь к хозяину.

— Но мне-то ты нужен. Верно, это ты и есть — и силен, как дикий годовалый бычок, и кто иной смог бы одним махом уложить пару грубиянов? А те двое драться умели.

— Обошлось без меня… Они просто стукнулись друг о друга.

Мехи схватил Жара за плечо и силой повернул его к себе.

— Смеяться вздумал надо мной, малый! Смотри у меня.

— А ну отпустите!

В черных глазах юного богатыря воин увидел такое, что не только разжал хватку, но и отступил на шаг назад.

Жар увидел перед собой небольшого, довольно невзрачного человека, круглолицего, с иссиня-черными волосами, словно приклеенными к черепу. Губы толстые, руки-ноги пухлые, тело крупное и крепкое. Воин вроде был уверен в себе, но глазки-то бегали. Хотя глядели очень высокомерно.

— Ты дерзнул обвинить меня в нападении?

— Я всего лишь прошу не унижать меня.

— Ладно тебе, парнишка. А где мой щит?

— Как раз им я и занимаюсь.

— Покажи.

Жар послушался.

— Надо бы гвоздиков еще понабивать. И пластинок металлических наклепать. Щит мне нужен не абы какой, а прочный. Чтобы удар самого лучшего воина был ему нипочем. И чтобы все завидовали.

— Постараюсь.

— А поменять ремесло не хочешь? Косая сажень в плечах — таких в войско сразу берут. Без разговоров.

— Не тянет как-то.

— Зря ты так: военная служба — это знаешь какие права! А льготы какие!

— Это вам там хорошо. А мне так вряд ли.

— Ты такой молодой, дружок, а до чего ж верткий. И такой необузданный! Послужил бы немного под моим началом, я бы тебя посговорчивее сделал. Поумнеешь чуток, ищи главную казарму в Фивах. Скажешь там, что за тебя предводитель Мехи ручается. А пока поторопись с моим щитом. Завтра с утра к тебе придет один боец от меня. Отдашь готовую вещичку ему.

Как только воин ушел, появился хозяин:

— Хорошо потолковали, а, Жар?

— Мы что, друзья с ним, что ли?

— Ой, парень, этот Мехи, говорят, немалая шишка. А хочет раздуться еще больше… Лезет вверх со страшной силой, шагает по головам, пыжится… Слушок пошел, что скоро совсем в большие начальники выбьется. Новая должность, высокий чин… А что с его щитом? Готов?

— Если вас это так беспокоит, ночью доделаю.

— Пойми меня… Лучше с этим Мехи не ссориться.

— Завтра к вечеру за мной ничего не останется. Я закончу все дела, за которые вы мне обещали кожаный мешок.

— Знаю, знаю… Поговорим.

Проснувшись, Жар увидел, что свояченица хозяина во сне перевернулась на живот. Он залюбовался было ее впечатляющим тылом, припоминая довольно разнообразные радости, которых не жалела для него эта обширная, такая щедрая область молодого женского тела, но в глаза уже били яркие лучи восходящего солнца. Пронзив камышовую перегородку, они ярко высветили два предмета на полу.

Жар потрогал обе вещи. Приподнял. Опустил на землю. Качество! Лучше не бывает.

— Доволен? — прозвучал ехидненький голосок уже открывшей глаза, но еще не совсем проснувшейся подружки.

— Настоящие чудеса. Пусть малые.

— Как мои грудки?

— Если тебе так хочется, то, пожалуй.

— А эти штуки тебе хозяин подарил?

— Ошибаешься, радость моя. Я их заработал.

— А жениться когда?

— А хочешь?

— Еще бы. Дубильня-то тебе в наследство достанется.

Жар растопырил пятерню и от души влепил по ягодицам возлюбленной.

— День начался… Не поняла еще?

— Ну давай, спеши к хозяину. И потом бегом ко мне. Только скорей, — залепетала она томным, срывающимся, задыхающимся голосом.

Молчун покинул стройку на заре: дом для фиванского пирожника был готов. И заживет в нем этот торговец лакомствами со своей второй женой и двумя детьми. Договор, стало быть, выполнен, и он вправе покинуть восточный берег. Сядет на паром, а потом по знакомой дороге зашагает к Месту Истины.

Сто раз, нет, больше хотелось ему кинуться со всех ног в тот сад. Чтобы увидеть Ясну в последний раз. Чтобы попрощаться. Но бередить рану? Боль разлуки станет еще мучительнее.

Молчун пробовал с головой уйти в работу, чтобы только не думать о Ясне. Но ее светлый лик не покидал его, даже глаза закрывать нужды не было. Удерживаться от разговоров с нею тоже испытание почти невыносимое, так что самое время покинуть город. Потянет еще немного, несколько считаных часов, — и у него просто недостанет духу уйти.

Свежий ветерок, такой нежный и душистый, — утро только-только занялось. Паром, под завязку набитый торговцами, резво пересекал Нил, благо ветру помогало течение. Заспанные пассажиры нехотя продирали глаза и готовились добрать недополученный отдых уже на суше.

Молчун первым соскочил на берег и начал подниматься по крутому, но короткому склону. И вдруг остолбенел.

Ясна! Под пальмой сидела Ясна.

Он направился к девушке и протянул ей руку, помогая подняться.

— Я иду с тобой, — объявила она.

14

Дубильщик выронил надкусанную корку хлеба и побежал за Жаром.

— Ты куда?

— Я все отработал, ты мне заплатил, и я могу уйти.

— Экая дурость! Что, свояченица моя тебе не угодила?

— Филейные части у нее — обалдеть! Не спорю. А умишко — как у воробья.

— И моим наследником не будешь?

— Ты ж не такой старый, чтобы совсем оглохнуть. Я получил то, чего хотел, и, как договаривались — ты же слышал! — ухожу. Своей дорогой.

— Одумайся, Жар!

— Прощай, хозяин.

Уже позабыв про дубильню, молодой человек теперь ломал голову над тем, как раздобыть древесину для кресла. Можно выменять ее, посулив отдать прекрасный чехол. Мешок бы остался… но как-то не хочется разбивать такую прекрасную пару. И потом… вдруг этот чехол станет лишней гирькой на его чаше весов? Когда он доберется наконец до Места Истины…

Хорошо бы наняться к какому-нибудь столяру. И вкалывать, как у дубильщика, без продыху. Чтобы время не пропадало.

Солнце еще только подбиралось к зениту, а юноша уже стоял перед хозяином мастерской, в которой трудилось добрых два десятка подмастерий и столько же опытных и битых жизнью мастеров; мебель они делали незатейливую, но крепкую. Хозяин, на вид лет шестидесяти, твердо стоял на крепких ногах и рукой на себя еще не махнул, судя по щеточке усиков над верхней губой. Гостя он встретил без восторга.

— Зовут как?

— Жаром.

— Что умеешь?

— Был земледельцем. И дубильщиком.

— Прогоняли?

— Сам уходил.

— Чего так?

— Это мое дело.

— Это и мое дело, мой дорогой. Не будешь отвечать, шагай себе дальше.

Жар так бы и врезал этому горлохвату: с чего это он затеял допрос? Да еще так свысока цедит слова.

— Отец только и знает, что в земле ковыряться, и даже по сторонам глядеть ленится. А тот дубильщик, на которого я работал, лишь выгоды ищет, а никакого размаха. Я бы мог стать наследником хоть у одного, хоть у другого. Но решил поискать себе наставника получше.

Щегольские усики удивленно поползли к хозяйскому носу.

— Это ж сколько тебе годков?

— Шестнадцать. И гляньте, какие у меня плечи широченные. Берете меня или мне искать счастья в другом месте?

— Чего же именно ты хочешь?

— Отработать, и как можно скорее, столько урочных дней, чтобы хватило на оплату столярного дерева, из которого можно будет смастерить кресло.

— А знаешь, сколько стоит эта древесина?

— Лодырю — месяцев пять неспешной работы. Чтоб не перетрудиться. А мне так и месяца многовато.

— Что, спать совсем не будешь?

— А чего попусту валяться? Чтобы выспаться, много времени не надо. Я у дубильщика это понял.

— А потом?

— Получу то, что хочу, — и ноги в руки.

— А освоить ремесло как следует не хочешь?

— Больше мне сказать нечего. Решать вам.

— Ходят тут всякие разные, смеются над нами, простаками… Слушай, распоряжаюсь здесь я, и твердолобые мне ой как не по душе. Пообещаешь слушаться, так можно и попробовать.

— Можно приступать?

— Раз тебе нужно дерево, ты сам его и срубишь. Мой дровосек научит тебя орудовать топором.

Ясна и Молчун медленно продвигались к Месту Истины, шагая мимо полей с колосящимися хлебами. Иногда попадались пальмовые рощи или рощицы из нескольких смоковниц.

— Это же не просто село, — втолковывал ей Молчун. — Тебя туда не пустят.

— А если под одним кровом поселимся? Как муж с женой.

Он остановился, но только чтобы взять ее на руки.

— Если ты захочешь… Ты в самом деле этого хочешь?

— А ты что, сомневался?

Никогда еще небо не бывало таким ярким, таким чистым, таким сияющим. Но Молчун знал, что счастье недолговечно.

— Другие женщины, те, что в деревне, станут отравлять тебе жизнь. Чтобы ты сама покинула село. Я-то буду стараться, чтобы тебя приняли. Скажу, что ты не только моя жена, но и делу, которое творится в Месте Истины, ты не чужая. Только вот…

— В этом не будет нужды.

Несговорчивая Ясна упрямо не хотела соглашаться с тем, что ее желанию не суждено сбыться.

— Говорю тебе, все эти хлопоты не понадобятся, — повторила Ясна, голосом кротким, но тоном решительным. — Ибо я тоже услыхала зов.

— Что ты говоришь? Как это было?

— Созерцание… Закатная вершина, понимаешь? Где обитает богиня тишины. Разве не она оберегает запретные долины, в коих обретаются бессмертные души фараонов и их царственных супруг? И не она ли таинственная покровительница мастеров Места Истины? Глас ее прилетел ко мне с ветром с вершины и проник мне в сердце. И ныне ведомо мне, что жизнь свою надлежит провести мне в постижении, познании и служении. И что нет иного места на всем этом свете, где могла бы я вершить те дела, что поручены мне богиней.

— Сделаю для тебя… для нас все, что только сумею, Ясна. И без тебя я в ворота деревни не войду.

Рука в руке, не сводя глаз с Закатной вершины, они продолжали свой путь к Месту Истины. Любовь, соединившая их, отныне повелевала им никогда не разлучаться. Они будут жить одной жизнью, разделяя все, что она им предложит: и самое телесное, и самое возвышенное и духовное. Какие бы испытания ни выпали на их долю, какие бы преграды ни встали на их пути, не будут они ни роптать, ни стенать, ни сожалеть; и даже если на горизонте замаячит призрак поражения, они не отступят.

В селение вели две дороги. Первая — мимо Рамсессеума, храма, воздвигнутого в честь Рамсеса Великого. Но теперь она непроходима: преграждавшие ее воины заставляли всех поворачивать назад, пропуская лишь мастеров, вышедших из Места Истины. По второй позволяли перемещаться всем остальным.

Ясна и Молчун оставили справа храм Аменхотепа, сына Хапу, великого мудреца, верно служившего фараону Аменхотепу III, огромное святилище которого высилось неподалеку. По левую руку остался холм Джеме — место погребения богов изначальных времен. Здесь возделанные поля и угодья заканчивались. Начиналась пустыня.

Ясна понимала, что надо быть готовой к любому приключению, ибо она оказалась в мире ином, близком и в то же время бесконечно далеком от того, к которому она привыкла. Но и в этом новом для нее мире люди любят друг друга, страдают и сражаются за хлеб насущный. Хотя трудятся они не только ради осязаемого и вещественного — они меняют облик вечности.

Вняв зову, Ясна и Молчуна стала воспринимать иначе, не так, как прежде. Она чувствовала, что все его существо томится по творчеству, и это ее завораживало. В то же время она видела, как недостает ему средств и способов для удовлетворения этой потребности творить. И потому он не может — пока — осуществить все то, на что он способен и что ему так желанно.

Стражи первого из пяти укреплений встретили их ничуть не радушнее обычного:

— Ваши пропуска.

— У нас их нет.

— Так возвращайтесь туда, откуда пришли.

— Я — Молчун, сын Неби, он — старший мастер артели в Месте Истины. Распорядитесь сообщить моему отцу о том, что странствия мои завершены и что я намерен войти в селение вместе со своей женой.

— Ах так?.. Надо начальству доложить. Оставайтесь пока здесь.

Стражник передал запрос своему товарищу, отправившемуся во второе укрепление, и то же происходило дальше, вплоть до последнего, пятого, укрепления, пока рапорт не лег на стол начальника стражи Собека. И тот велел пропустить пару через все «пять стен», решив лично побеседовать с непрошеными гостями.

Увидев руководителя охраны, вовсе не лучившегося дружелюбием, Ясна и Молчун поняли, что их путешествие далеко не завершено.

— Ваш рассказ не представляется мне заслуживающим доверия, — холодно сказал Собек. — И если вы вздумали меня обмануть, вам это дорого обойдется.

15

Начальник охраны Собек даже не предложил гостям присесть. Он не выспался, проглоченные наспех бобы с подливкой переваривались скверно, да еще проклятая жара, от которой нет спасения.

— Вы же знакомы со старшим мастером артели Неби? — спокойно спросил Молчун.

— Запутать меня хочешь? Ты ведь его совсем не знаешь. У Неби сыновей нет.

— С точки зрения непосвященного, ваши слова, бесспорно, точны.

— Что ты такое несешь?..

— Мои родители умерли, и Неби принял меня в свою семью. Поэтому мастера Места Истины видят во мне сына своего начальника. А вы, наверное, с недавних пор здесь служите, иначе бы вам наверняка довелось не раз услыхать мое имя.

Собек что было силы грохнул кулачищем по утлому столику.

— Наплетут с три короба — истории, тайны… Почему я должен тебе верить? У меня нет права входить в селение!

— Позвольте мне переговорить со стражем у главных ворот. А он сообщит отцу.

— Ну-ну… А этой чего надо? Кто она?

— Это Ясна, моя жена.

— Дочка она чья, спрашиваю.

— Одного фиванца. Он живет на восточном берегу.

— Чего? Так она не в деревне живет?

— Пока нет. Будет. Вместе со мной.

Собек обвиняюще выставил указательный палец в сторону Молчуна.

— Чем докажешь, что вы женаты?

— Вам хорошо известно, что никаких документов для подтверждения брака не требуется.

— Но я же должен знать, что у вас общий кров и совместное хозяйство. А где он у тебя, этот твой кров?

— Если вы разрешите нам войти в поселок помощников и изволите пойти с нами, то вы его увидите.

— Пошли.

С внешней стороны стен, ограждавших селение, стояли скромные домики — в них жили помощники, но не все, а лишь те, которые могли в любую минуту понадобиться тем или иным мастерам. Поэтому им и было позволено селиться неподалеку от деревни и за ее оградой строить себе неброское жилье. Без кузнеца мало кто может обойтись, и потому в поселке жил сириец Овед, коренастый и коротконогий бородач со здоровенными ручищами. Сорокалетний кузнец клепал кое-какую утварь и мог починить или выковать любое орудие для чего угодно, лишь бы оно было металлическим.

Завидев приближающегося Молчуна, Овед выскочил из кузни и кинулся к молодому человеку, чтобы обнять его. Будь Молчун чуть худосочнее, это объятие его если бы и не переломило то наверняка свалило бы с ног.

— Наконец-то! Явился не запылился! Я всегда говорил, что никуда ты не денешься! А они: пропал, пропал… Писец Рамосе хнычет всю дорогу, а отец, тот и вовсе всякую надежду потерял.

Собек, похоже, почувствовал себя чужим на этом празднике жизни и прорычал, не скрывая раздражения:

— Посмеяться надо мной вздумал? Это же не твой дом, тут Овед живет.

Тут уже кузнец взвился:

— Тебе-то какое дело, начальник?

— Этот человек утверждает, что он женат на этой женщине, но у них даже общей крыши над головами нету.

Овед наконец обернулся к Ясне.

— Боги вездесущие! Эх, все божества неба и земли! Вот это красавица! Если б мне на такой надо было жениться, в миг бы женился! Тебе не все докладывают, начальник, ой, далеко не все. И потому до тебя еще не дошла весть, что я подготовил покои для этой молодой четы. И молодожены войдут в свою обитель у всех на виду, и никто не сможет сказать, что они от кого-то прячутся. И останутся там друг с другом, и, это, ну, вступят в этот ихний союз.

Совсем уж разозлившийся Собек сдаваться не хотел.

— А если девушка не согласна, а если эти двое вообще брат и сестра, то…

— Ну-ка бери меня на руки, — велела Ясна Молчуну, который уже ступил одной ногой на порог дома и был готов войти в него. Без нее?

— Я восхищаюсь вами, начальник Собек! Вы так замечательно исполняете свой долг! — торжественно произнес приемный сын Неби. — Мы любим друг друга, Ясна и я, мы — муж и жена, и мы намерены воздать подобающие почести богине любви Хатхор и будем молить ее о даровании нам счастья.

— Ты намерен лично присутствовать при этом событии? Чтобы если уж писать донесение, так по горячим следам, так? — поинтересовался у стражника кузнец.

Развеселился… Смешок у этого Оведа какой-то каркающий, злобно думал Собек, торопливо шагая к своей конторе. Ничего. Придет и его час. И этому Молчуну он еще все припомнит. И если тот хоть разок оступится, если позволит себе хоть малейшую оплошность — ему несдобровать.

До чего же сладостной была эта ночь любви в тесной клетушке, в которой, кроме колченогого лежака, ничего больше и не было! Тела трудились сообща и друг для друга, каждое спешило ответить на малейшее желание другого, и в слитности согласных движений являла себя ворожба желания и открывало себя волшебство нежности.

— Счастлив он, этот час, — сказал Молчун, когда солнце стояло уже высоко в небе. — И какая богиня могла бы продлить его навеки?

— Я спала рядом с тобой, любовь моя, твоя ладонь лежит на моей ладони, и я стала твоей супругой. Не покидай более меня, дабы ничто не смогло разлучить нас. Ничто и никто, никогда.

Молчун потянулся было к ней, но тут послышался какой-то шум.

— Если молодожены уже отдохнули, — грохотал кузнец, — может быть, они пожелают кое-чем подкрепиться?

Молоко, еще горячие лепешки, свежий сыр, смоквы… Воистину царское пиршество!

— Твоя жена, Молчун, прекрасна, как богиня. Думаю, у нее и других достоинств не счесть. Высочайших… Но ты… ты хоть сказал ей, в какой рай ее тащишь? Сельцо-то невелико, мирок тесный, закупоренный, на новеньких все пялятся, да так неласково, что, того и гляди, сглазят. А уж если новое грозит затмить все прежнее…

— Моему мужу скрывать нечего, — сказала свое слово Ясна.

— Ну да… И бояться, значит, вам нечего?

— Я тоже услышала зов. Как и он.

— Ладно… Какой прок от моих слов? По мне, так я бы выкинул из головы это Место Истины. Устроился бы на берегу, а уж заработать на жизнь там всегда можно. И думать тут нечего. Такие молодые — и запереться в деревне, не видеть ничего, кроме какого-то там таинственного творчества… Но ничего не поделаешь, у каждого своя судьба.

Омыв друг друга водой, которую ежедневно доставляли в селение водоносы и затем разносили помощники, молодые оделись.

— Моя набедренная повязка какая-то не… ну, не та, — признался Молчун. — А ты в этом новом платье смотришься даже лучше прежнего.

— Надеюсь, что приемный суд нелицеприятен, И уж на внешность смотрит в последний черед.

— Если честно, я понятия не имею, какие там у них мерки. И даже толком не знаю, когда они соберутся.

— Волнуешься?

— Боюсь провала, боюсь, что тебя не примут, да и отца обидеть могут…

— У меня тоже на душе неспокойно. Но я знаю, что выбора у нас нет. Значит, стесняться нечего, скрывать ничего нельзя. И они увидят нас такими, каковы мы на самом деле.

— Меня еще вот что тревожит: я-то предъявлю все те вещи, которых требуют от искателя. А что, если они и от тебя потребуют того же?

— Скоро увидим.

И тут Молчуна окликнул Овед.

— Вот то, что ты оставил у меня перед своим уходом, — сказал он и выставил кожаный мешок, полено — этой древесины очень высокого качества должно было хватить на изготовление дорогого кресла — и раскладное деревянное сиденье. — Но я вот что хочу спросить… Почему ты тогда не в приемный суд пошел, а сбежал невесть куда? Ведь все, что нужно для приема в братство, у тебя уже было наготове. И ты… ты же еще и приемный сын старшего мастера.

— Потому что тогда я еще не слышал зова.

— И поэтому ты так долго шатался по чужим краям?

— Так оно и есть. И я его услыхал — так близко, и он был такой громкий, что я боялся оглохнуть.

Кузнец вздохнул:

— Знаю, что правду говоришь. Но мне это никогда не понять… Ох, ладно. Все равно, удачи вам.

Утро выдалось на славу, а усиливающаяся жара становилась все невыносимее. Чета прибыла к главному посту стражи, и молодые убедились, что и у Собека скверное настроение бывает не всегда — вероятно, завтрак оказался вкусным и переваривался легко.

— Причин заключать вас в темницу или просто задерживать у меня нет, — сказал он с сожалением в голосе. — Так что идите-ка вы к северным вратам.

Слева от запертых ворот стоял на часах один из двух стражников. Вахта началась в четыре утра, а кончится лишь в четыре пополудни. В руках у него был большой жезл, рядом — навес, даже можно сказать — шалаш, чтобы спасаться от солнца. Разрешения переступать порог у него не было. А жил он, как и его напарник, на возделанных землях, вдали от Места Истины.

Голова квадратная, плечи широкие, жизнь гнула, да не сломала, хотя каких только передряг не случалось и с кем только и как только не доводилось биться… А жалованье курам на смех. Правда, вознаграждение доплачивают, когда торгашам нужен свидетель сделки: должен же кто-то подтвердить, что они и вправду ударили по рукам.

— Мое имя — Молчун, я — сын Неби. Моя супруга Ясна также услышала зов, как и я, и мы просим тебя открыть нам врата селения.

— У меня нет дозволения пропустить вас туда.

16

Кожа у дровосека была дубленая, как кожа для поделок, выделанная дубильщиками, а сам он без устали жевал листья бирючины. Дровосек и Жар брели за десятком коз, которых куда-то вела совсем старая коза, такая старая, что верилось: она-то уж должна знать, куда вести товарок.

— Мы лес рубим или скотину пасем?

— Что ты такой нетерпеливый, мальчик? Ремесла, вижу, совсем не знаешь: мои козы помогают мне не тратить попусту ни силы, ни время.

Старая коза приметила акацию, за которой уже начиналась пустыня, и ожесточенно накинулась на листву на тех ветвях, что росли пониже. Не в силах спокойно наблюдать за обжорством своей вожатой, прочие козы, распихивая друг друга, поспешили присоединиться к пиршеству.

— Видишь пальму вон там? Пошли, чуток посидим, а козы пускай пока поработают. У меня с собой хлеб, лук и бурдюк свежей воды.

— Я не лодыря гонять пошел, мне дерева нарубить надо. Много дерева.

— На что оно тебе?

— Мне нужно столько дерева, чтобы хватило на кресло.

— У тебя мебельная мастерская?

— Мне нужно дерево.

— У тебя всякие тайны да секреты, но выбивать их из тебя никто не собирается, ты не думай. Я вот дважды разводился, и все потому, что слишком доверял своим женам. И что вышло? Те с хлеба на воду едва перебиваются и на соломе ночуют, а я на старости лет с топором таскаюсь. Какому-то столяру угождаю.

— Так когда начнем?

— А ты гляди на коз во все глаза. По скотине сам поймешь.

Козы, встав на задние ноги,увлеченно очищали дерево от листвы. Когда они уже обглодали все, до чего смогли дотянуться, дровосек поспешил помочь животным. Зацепив веревкой за верхнюю ветку, он притянул ее к земле, так что стадо продолжило грешить чревоугодием.

— Как стараются, а? Оцени, мой мальчик. Акация голенькая, все с нее содрано — подчистую. На радость нам.

Жару была вручена секира с деревянным топорищем и кривым бронзовым лезвием. Сначала он несколькими легкими точными ударами надсек ствол, потом, не переводя дыхания, рубанул что было силы, Могучий удар поразил дровосека. Мало того, что юнец как будто бы не ведает устали, так еще и замах у него, как у заправского лесоруба.

— Говорю тебе, зря ты так спешишь… Торопыге и напортачить недолго.

— Я к тебе в ученики не прошусь и хлеб у тебя отнимать не собираюсь. Я заканчиваю. Вели своим козам подобрать еще одно дерево.

— А хозяин говорил…

— Топором я машу, а не хозяин.

Дровосек понял, что лишние невзгоды ему ни к чему. Да и козы — умницы! — сами нашли другое дерево. И пока они его обгладывали, дровосеку удалось славно перекусить. А потом Жар навалился на свою вторую акацию.

Молчун и Ясна прождали еще трое суток. Кузнец Овед приносил им скромную еду, не говоря ни слова, словно ему было строго-настрого велено блюсти обет молчания. И начальник Собек тоже, если встречался на пути, ни разу не заговаривал с молодыми.

Молодоженам оставалось лишь глазеть по сторонам, и они наблюдали, как приближается караван ослов, груженных съестными припасами и другим добром, как потом его разгружают, как пристально следит за разгрузкой страж у ворот, как суетятся помощники, и все это — для Места Истины. Чтобы в деревне ни в чем не было нужды, а селяне не отвлекались на низменные заботы.

— Скажи, это порядок тут такой? И все по правилам? — спросила Ясна.

— Не знаю. Те, за стенами… ну, они, верно, думают, что так лучше.

— Ожидать здесь вместе с тобой совсем не тяжко. Да и само место… оно такое волшебное, что время здесь порой течет, как густой мед.

Молчун оставался безмятежным — но это потому, что рядом была она. Рядом с ней и благодаря ей ему никакой удар не страшен, откуда бы он ни исходил. Если приемный суд надеется, что тоска окажется для них слишком мучительной и тяжелой, что они дрогнут и отступят, то он заблуждается. Просто быть здесь, в сердце пустыни, среди диких холмов, над которыми высится величественная Закатная вершина, и совсем рядом с тем местом, где творят ради вечности и живут тайной мастерства, разве это уже не счастье?

Но вот уже третий день был на исходе, и солнце клонилось к закату. И вдруг привратный страж оставил свой пост и направился к чете.

— Итак, Молчун, ты настаиваешь на своем намерении присоединиться к братству Места Истины?

— Мои намерения не изменились.

— А ты, Ясна?

— И мои не поменялись.

— Мы с моим напарником ответственны за передачу вестей. Можете черкнуть записочку кому-то из ваших близких. Ваше письмо прочтут прежде, чем вы предстанете перед приемным судом.

Молчун замотал головой, и жена повторила за ним отрицательный жест, думая об отце: он не захотел понять, почему его дочь приняла решение уйти из дома.

— В таком случае следуйте за мной.

Темнело стремительно. Помощники уже удалились восвояси: в большинстве своем жили они довольно далеко отсюда, на равнине. И могло показаться, что селение, тонущее во мраке, брошено и здесь давно никто не живет.

Хотя Ясна была преисполнена решимости, сердце ее все же трепетало. Сладостные чары этого волшебного места улетучились вместе с последними закатными лучами. Остался только страх. Ползучий, вездесущий, гнетущий.

Вслед за стражником молодожены дошли до северного входа, главных врат Места Истины.

— Ждите здесь.

Молчун взял жену за руку.

Охранник присел на корточки, зажег факел и потерял всякий интерес к своим спутникам. В небе, в последних желтых и красноватых отсветах закатившегося солнца, носились прилетевшие из пустыни соколы.

В широкой щели между раздавшимися створками ворот показался человек, недвижно застывший на пороге. Это был старик, на голове — тяжелый черный парик, длинная, до колен, белая набедренная повязка, почти юбка, в правой руке — узловатый посох. Кого-то он Молчуну напомнил: если он не обознался, то на пороге стоял резчик камня, известный тяжелым характером и не упускавший случая укрепить дурную славу о себе.

— Кто вы, дерзнувшие нарушить безмятежный покой Места Истины?

— Молчун, сын Неби, и моя жена Ясна.

— Ведомы ли вы приемному суду?

— Мы желаем представить высокому суду свое прошение.

— О чем же?

— Мы желаем присоединиться к братству мастеров и поселиться в Месте Истины.

— Принес ли ты, что положено?

Молчун показал кожаный мешок, складное сиденье и дерево для изготовления кресла. Судейский оглядел его приношение и не произнес ни слова.

— А ты, Ясна?

— Я услышала зов Закатной вершины.

Человек с посохом надолго замолчал, словно бы силясь понять, что же она такое сказала.

— Во имя фараона! Поклянитесь, что вы никому и ни при каких обстоятельствах не откроете ничего из того, что увидите и услышите.

Пара поспешно поклялась.

— А коль вы нарушите данное вами слово, да обрушатся на вас злые духи преисподней, да терзают они клятвопреступников неустанно и вечно! Теперь следуйте за мной.

Двинувшись за человеком с посохом, Молчун сначала пропустил в приоткрытые ворота Ясну. На той стороне они увидели переулок, заставленный домами, но времени глазеть на эту таинственную вселенную у них не было, ибо им пришлось свернуть налево и приблизиться к портику, перед которым стояли двое мастеровых.

Темень не давала разглядеть их лица.

Один из мастеров шагнул вперед и схватил Ясну за запястье.

— Куда ты ее тащишь? — немедленно окликнул его Молчун.

— Ты повинуешься нашим законам или немедля покинешь селение.

— Не перечь им, — сказала Ясна.

Мастер ушел. И увел с собой молодую женщину.

Молчун вдруг остро почувствовал свое полнейшее одиночество, и ему стало страшно: что ждет впереди? Он-то надеялся, что разлучать их не станут и что перед судом они предстанут вместе и, стало быть, будут поддерживать друг друга, так что силы у каждого прибавится за счет супружеской подмоги. Но не тут-то было: ему придется отбиваться в одиночку.

— Час настал, — возгласил человек с посохом.

17

Четыре акации.

Жар срубил четыре акации — и управился неслыханно быстро, так что потрясенный дровосек не сводил с него изумленных глаз. Сам дровосек теперь должен был объясняться с хозяином и в ответ на недоуменные вопрошания только бекал и мекал без складу и ладу что-то путаное и невразумительное: хозяин увидал перед мастерской огромную груду поленьев и пожелал знать, откуда они взялись. А молодой человек под шумок уже раздобыл пилу и разделывал комли, чтобы, выбрав участки без сучков и трещин, распилить их на длинные доски, такие ровные, что никакой бывалый умелец не придерется.

К беседе между хозяином и работником Жар прислушиваться не стал, решив, что куда достойнее его внимания готовый товар: рукоятки вееров, гребни, чашки и прочая бытовая мелочь, сундуки и табуретки.

Хозяин мастерской направился к молодому человеку.

— Я дал подробнейшие указания, а ты их попрал. Ты что, не понимаешь: одно деревце свалить и то без дозволения начальства не моги. А ты вон как размахался! Что я властям скажу? Мол, работничка нанял, и уж такой он рьяный, такой услужливый, удержу нет — так, что ли?

— Ваши трудности, хозяин. По-моему, вы просто дали мне задаток и потому, думаю, теперь вправе выгадать на моем заработке. А скажите, как мне распилить эти деревья на поленья и доски, чтобы получилось столько древесных заготовок, сколько мне надо?

— Дровосеком ты больше не будешь. Хватит.

— Вы меня увольняете?

— Спору быть не может: выгнать тебя — выход наилучший. Но ведь тебе же нужно сколотить раскладной стул и кресло, так? Если я правильно понял.

— Память у вас редкая.

— Не вздумай только в мастерской важничать. У меня там работают большие мастера своего дела, по многу лет. Поэтому все ученики и подмастерья понимают, что надо слушаться и вести себя прилично. Боюсь, что не очень-то ты на это способен.

— Я тоже так думаю.

— Смотри у меня: после первого же выкрутаса вылетишь.

Хозяин и работник ударили по рукам.

— Можно приступать?

— Подожди хоть до завтра ты…

— А чего зря время терять?

Когда хозяин ввел Жара в свою мастерскую, там сразу все застыло, словно подул ледяной ветер. Все бывшие там рабочие угрюмо уставились на пришельца, давая понять, что нежданному гостю тут не очень-то рады.

— Вот, привел вам новенького, его зовут Жар, он будет у вас учеником, — объявил хозяин. — Будет помогать тем, кто со сроками запаздывает. Так что всяк, кому нужна подмога, пусть зовет Жара.

— А что он умеет делать? — сразу же поинтересовался десятник.

— Учиться, — откликнулся парень. — Кто преподаст мне урок?

— Иди сюда.

Десятник протянул Жару тесло — инструментик с деревянной рукояткой, к которой при помощи кожаных ремешков крепилось под прямым углом бронзовое лезвие.

— Поглядим, на что ты годишься. — В голосе десятника звучала нескрываемая насмешка.

Жар проверил лезвие, проведя пальцем по его режущей кромке, потом долго ходил по мастерской, то ли что-то выглядывая, то ли собираясь завладеть ею. Он задержался ненадолго у одного полена, потом наконец выбрал доску и стал обрабатывать ее поверхность своим теслом.

— Кто тебя научил? — удивился десятник.

— Инструмент делают под тот материал, с которым этому инструменту работать. Эта штука предназначена для того, чтобы стругать дерево. Разве не так?

— Никакой ты не новичок…

— До сих пор я ни в чьей помощи не нуждался. Надеюсь, и впредь так будет. Больше ничего не покажете?

Хозяин дал знак рабочим: мол, хорош глазеть, что, своей работы нет? Впрочем, рабочий день все равно заканчивался.

— Ты кто? На самом деле кто? Только честно, парнишка.

— Я же сказал. Хочу научиться делать складной стул.

— А чего ж так по сторонам пялишься? На мое заведение позарился?

— На этот счет не беспокойтесь. Получу что хочу — и ноги в руки.

— Ладно… Вот, смотри сюда.

Хозяин присел на скамью, взял в правую руку колотушку, а в левую — стамеску. Выбрав тонкую дощечку похуже и зажав ее меж колен, он проделал в дощечке несколько небольших лунок. Отверстия выстроились в ровный, очень правильный ряд.

— Твой черед.

Жар уселся на место хозяина и безукоризненно повторил все его действия.

— Слушай, малый, и ты мне будешь говорить, что никогда прежде не работал с деревом…

— Думайте что хотите, но давайте продолжим.

Когда он оглядывал мастерскую и даже немного прошелся меж верстаков, он приметил кучу всяких разных орудий: топоры, пилы, резаки, стамески… Жар даже думать не хотел про весь этот инвентарь. Рука тверда, глаз точен, а что и куда пихать или толкать — видно будет.

Хозяин мастерской ошеломленно глядел, как юнец ловко подбирает доски с подходящими пазами и выступами, как он их соединяет, подгоняет друг к другу, а потом укрепляет соединение скобами и шпонками. Потом сам показал ему кое-какие приемы.

— Вот клинья с расширением в самом верху, они из дерева, вот прорези, а вот выступы, ответная часть, так сказать. Вставляешь выступы в прорези, и получается ласточкин хвост: ни клея, ни гвоздей не надо. А вот, гляди, так надо обивать ребра сундуков — не то уронят его или грохнут по нему чуть посильнее, и все, что внутрь положили, рассыплется. А доски под ящик или планки под стул подгоняют друг к другу вот так.

Рука Жара все схватывала и ничего не забывала. Что бы ни показал учитель, ученик тут же усваивал прием и орудовал подчас сноровистее, чем сам восхищенный наставник.

— Ты родился столяром, мой мальчик. Как же легко тебе все дается. Будешь удачлив и богат.

— А сколько табуреток мне надо сколотить, чтобы получить складной стул?

— Десятка хватит… Но, точно знаю, ты так пристрастишься, что…

— А покажите, как обивать сиденье.

— Завтра.

— Вы устали?

Задетый за живое, хозяин схватился за пучок плетеных волокон и принялся обивать ими скамеечку, способную выдержать немалый вес.

Стемнело стремительно, но учитель не обратил внимания на наступившую ночь, продолжая испытывать прирожденные дарования ученика, и тот ни разу его не разочаровал.

А когда мебельщик не мог уже более сопротивляться сну, Жар заканчивал свой первый табурет.

Настал выходной, и все работники отдыхали. Кроме Жара, который работал под смоковницей. Владение молотком и долотом его забавляло: он как бы заманивал дерево в западню и добивался от него всего, чего хотел. Доски были гладкие, аж блестели: помог шлифовочный камень. А еще больше помогал опыт: из-под его рук уже выходила мебель и крепкая, и вместе с тем красивая.

— Это ты — Жар? — окликнула его высокая стройная девушка с коротко стриженными волосами.

— Ну.

— Я присяду?

— Как хочешь.

Долговязая смуглянка, стреляя глазками, облизывала и обсасывала сладкий стебель папирусного тростника. На ней было легкое платье на бретелях.

— Знаешь что, Жар? Листья смоковницы шелестят, и шуршащие нашептывания ее благоухают медом, и листва ее как бирюза, а кора ее как обожженная глина, а сочные плоды ее краснее яшмы. Тень ее освежает, но мне жарко, так жарко… Помог бы снять бретели.

— Недосуг мне.

Она обошлась без помощи, самостоятельно выскользнула из легенькой одежки, и на свет божий явились два хорошеньких яблочка любви, которыми она поспешила прижаться к могучему бедру юного богатыря.

— Тебе что, не понравилось, как я воспела смоковницу?

— Лучше признайся, кем ты хозяину приходишься.

Свеженькое личико чуть-чуть скривилось.

— Я… я — его племянница.

— Уже привыкать начинаю: я перехожу от хозяина к хозяину, и каждый подсовывает мне молоденькую родственницу. Чтобы, значит, та меня уболтала и я бы у него остался.

— Ты… ты… Зря ты так… я…

— Брось. Врать-то не умеешь. А дяде, если спросит, скажешь, что я ему чистую правду говорил и никаким столяром я не буду. Он здорово мне помог, это да. Если б не он, возиться бы мне еще ох как долго… А так скоро у меня будет ладный складной стульчик.

— Так ты здесь не останешься?

— У меня другое на уме.

— Подумай. Твое будущее…

— Давай-ка я сам позабочусь о своем будущем. А с самым ближайшим будущим и так все ясно: вот прекрасная девочка, которой не терпится поскорее заняться любовью.

18

В немалое волнение пришел весь град Фиванский. Ибо правдивой оказалась молва: Рамсес Великий покинул Пи-Рамсес, свою царственную столицу в Дельте, намереваясь провести несколько недель в своем южном дворце, в Карнаке. Придворные судачили промеж себя, и всякий раз выходило по-разному. Одни толковали, что самодержец просто решил немного развеяться, другие — что престарелый правитель собирается объявить о каких-то важных решениях.

Рамсес Великий царствовал в Египте вот уже пятьдесят семь лет. Скоро ему будет восемьдесят. Давно, когда ему только двадцать один год исполнился, он подписал мирный договор с хеттами, положив тем самым начало продолжительной эпохе мира и процветания Египта. Но самого царя несчастья не миновали: уже не было на свете ни его отца, звавшегося Сети, ни матери, которая носила имя Туя, ни обожаемой жены, возлюбленной царственной супруги Нефертари. И ближайшие друзья тоже на земле живых не задерживаются, а Хаэмуас, сын возлюбленный, муж весьма искушенный в словесности и ученой премудрости, коего отец прочил в преемники, два года назад присоединился к обитателям потустороннего мира. И посему унаследует престол другой сын — Мернептах, ему, стало быть, предначертано влачить тяжкое бремя власти.

Ввиду своих преклонных лет и причиняющих жестокие страдания ревматических болей в мышцах и суставах, Рамсес уже возложил на Мернептаха заботы по управлению Обеими Землями — Верхним Египтом и Нижним. Однако же царские указы, составляемые верным писцом Амени, по-прежнему подписывались собственноручно им самим, хотя он ото дня ко дню становился все более ворчливым и раздражительным.

Благодаря фараону истина изгоняет ложь, и благодетельный разлив реки случается в надлежащий час, и тени отступают пред светом. И разве нет у царя миллионов ушей, слышащих словеса всех существ? И укроется ли от владетельного слуха тайна даже на дне самой глубокой пещеры? И не сияет ли царственный взор ярче звезд небесных? Чистая свежая вода в жару и зной и тепло под кровом зимой, — фараон велик в сердцах своих подданных, ибо его попечением Египет зеленеет ярче и цветет счастливее, чем великий Нил.

Рамсес Великий прибыл в Карнак на богато украшенных носилках. Навстречу ему вышли великий жрец Амона, визирь — верховный сановник и главный советник, — градоправитель Фив и многие другие чиновники, которых ввергала в благоговейный трепет сама мысль о высокой чести лицезреть блистательнейшего самодержца, громкая слава которого давно уже преодолела границы Египта и распространялась за его пределами. За безопасность царя отвечал младший предводитель колесничих Мехи, которому столь важное дело доверено было еще и затем, чтобы поощрить молодого военачальника за безупречную и верную службу.

Годы не пощадили царя, однако Рамсес Великий производил столь же сильное впечатление, как и в юности, когда его венчали на царство. Длинный нос с маленькой горбинкой, круглые уши изящной лепки, властная тяжелая челюсть, царственный взор — все это складывалось в образ самодержца, который привык повелевать и править.

Дворец завораживал своей красотой. Полы и стены зала приемов были украшены изображениями лотоса, папируса, рыб и птиц, а также картушами — орнаментами в виде овала, символизировавшего путь солнца, внутри которых синим по белому были начертаны имена Рамсеса. Ввысь уходили величественные колонны. По самому верху вдоль стен тянулись фризы, расписанные изображениями васильков и диких маков.

И воссел фараон, в белом облачении и белой с золотом набедренной повязке, с золотыми браслетами на запястьях и в белых сандалиях, на престол свой из позолоченного дерева. И каждый из высокопоставленных лиц, вошедших в зал, узрел, как крепка еще длань Рамсеса Великого и сколь уверенно возлежит она на кормиле Египта.

— Ваше величество, — склонился перед царем фиванский градоправитель, — град бога Амона ликует и веселится. Ибо заботами вашего величества и мудростью царских указов благоденствуют жители помянутого града и живут счастливо, ибо нет у них другого отца и матери, кроме величества вашего. И да будут и впредь слова фараона питать сердца наши. А всяк нечестивец, буде таковой сыщется, тем паче дерзнувший восстать на фараона, да накличет пагубу на себя же и сокрушит себя в падении своем.

— В пути моем довелось мне взглянуть на донесения касательно управления дорогим мне градом Фиванским. Правишь ты городом неплохо, однако же стоило бы усилить попечение о благоденствии его жителей. Почему пишут мне о волоките с устройством мостовых и дорог и мест для сбора вещей нечистых?

— Все будет по воле вашего величества, и волокиту мы устраним не мешкая. Но дозволительно ли мне ввести в число обладателей золотого ожерелья младшего предводителя колесничих Мехи? Этот юный военачальник печется о безопасности вашего величества в Фивах и, могу заверить, прекрасно справляется со своими обязанностями. Под его началом отборные войска, что и говорить, однако же он так ревностен…

Рамсес устало пошевелил рукой: мол, давай. Уже давно его нимало не радовали затеи с пышными награждениями и поощрениями, и детская игра с почестями была ему скучна, а ведь какой чиновник к ним равнодушен и сколько царских слуг теряли голову из-за каких-то побрякушек!

Мехи же торжествовал: блестящее начало пути к великолепным высотам. Получить тонюсенький золотой ошейник из рук визиря — это не только признание заслуг. Визирь от имени фараона еще и повышает его в чине: Мехи станет старшим предводителем. И будет вхож в высшие властные круги такого богатого города, как Фивы. Толстые губы лоснились от удовольствия. И все же его радость была если не совсем отравлена, то подпорчена: Рамсес не соизволил обратить свой взор на своего достойного слугу. Да и обряд награждения какой-то скомканный вышел, раз — и все готово. Как в войске: смирно, вольно, разойдись.

— Я получил послание главного управителя западного Фиванского берега, — соблаговолил изречь царь, — и знайте: написанное им привело меня сюда. Да выйдет вперед податель оного послания и да поведает нам свои печали.

Абри, сановник высокого чина и завидной упитанности, поспешил предстать пред самодержцем, дабы усердно переломиться в пояснице.

— Ваше величество, я осмелился на причинение беспокойства по причине тревоги, которую внушает мне некоторый устоявшийся порядок вещей, ибо не представляется он разумным. Мастеровые Места Истины образуют сообщество со времен царствования славнейшего из предков вашего величества Тутмоса Первого. И вот уже три столетия существует это содружество, высекая обители вечности в Долине царей… Не настал ли час его преобразования?

— Что ты ставишь им в вину?

Вопрос в лоб заставил писца поежиться.

— Ваше величество, речь не об упреках. Но… изволите видеть: имеется некоторое братство, и ежедневно взыскует оно причитающееся ему, и немалое, надо сказать, количество съестных припасов, что, естественно, сильно отягощает расходы казны. А сколько помощников на службе у братства! И коль скоро обыватели Места Истины причастны тайне, нет никакой возможности надзирать за их трудами и, в случае чего, требовать от них отчета или привлекать их к ответственности. Весьма многочисленны чиновники, пребывающие в недоумении относительно истинной деятельности означенного сообщества, равно как и его назначения. Тем паче, что наслаждается оно преимуществами и льготами, кои некоторым представляются немыслимыми и непомерными.

— Что предлагаешь?

Главный управитель понял, что от него ждут продолжения рассуждений. Видимо, доводы его представляются царю убедительными.

— Думается, что Место Истины следовало бы упразднить, сообщество мастеров распустить, а ремесленников, ему принадлежащих, рассеять. Поелику само селение особенной величиной не отличается и площадь занимает не сказать чтобы значительную, на месте его можно было бы учредить хранилище, что, среди прочего, позволило бы с пользой употребить то выморочное имущество, каковое останется от бывшего Места Истины. Мы получили бы немалые хозяйственные выгоды и сберегли бы изрядные средства, не обременяя неподъемными податями народ. Исчезновение этого селения сулит великие выгоды всему царству.

Еще немного поднажать, и Рамсес подпишет нужный указ, и мечтания его превратятся в действительность.

— Ведомо ли тебе предназначение Места Истины? — вопросил царь.

Важный чиновник растерялся.

— Да, ваше величество… Как уже сказано было мною, мастера высекают обители вечности для царствующего фараона, для его великой царственной супруги и для его близких.

— Строительство предназначенной мне гробницы начато на втором году моего правления. Тебе показалось, что мастеровые бьют баклуши, но учти: гробница давно готова, а мне даровано было долголетие.

— О нет, ваше величество, мне ведомо, что они заняты на других работах, и я вовсе не хотел сказать, что…

— Фараон благоволит трудам ради богов, ибо во имя них созидаются храмы. В Бубастисе, Атрибисе, Пи-Рамсесе, Мемфисе, Гелиополе, Гермополе, Абидосе, Фивах, Эдфу, Элефантине, в Нижнем, равно как и в Верхнем, Египте процветает мастерство и являет оно себя во множестве личин и образов. В сердце этого мастерства — вечная обитель фараона, и создана она мастерами Места Истины. Вот почему отец мой Сети повелел расширить селение, ибо истина сущего, исходящая оттуда, есть рождение и начало того, что непосвященным видится всего лишь могилой, но на самом деле это — средоточие света. Мастера трудятся изо дня в день ради победы над смертью, они созидают ради ка: ка же есть та невещественная мощь, что оживляет всякий образ, но не связывает себя с образом оным и исчезает вместе с его исчезновением. И ради царственного ка, передающегося от фараона к фараону, мастера продолжают труды свои по совершенствованию моей вечной обители. Но в силах ли ты постичь таинство сие, будучи писцом, чей дух беден, а ум тесен? Знай же, что пребывание мое в Фивах не имеет иной цели, как облагодетельствовать селение мастеров, с тем чтобы дарована была им всевозможная помощь и чтобы они чувствовали, что положение их прочно и все более укрепляется. И делу этому намерен я посвятить последние годы моего земного существования, ибо нет ничего важнее Места Истины.

19

Рамсес Великий прохлаждался в дворцовом саду. Пальмы и тамариски отбрасывали здесь плотную тень, особенно густую на берегу пруда, под ивами. Прямые, проложенные по шнуру дорожки, посыпанные песком и обсаженные с обеих сторон лютиками, васильками и маками, поддерживались в чистоте и полнейшем порядке. Беседка, в которой, развалившись в удобном кресле и примостив голову на подушке, отдыхал престарелый царь, была обнесена тоненькими деревянными колоннами, выкрашенными зеленой краской. Перед самодержцем стоял низенький столик, ломившийся от множества сосудов со свежим и легким пивом, изюмом, смоквами и яблоками. Царь с удовольствием подставлял пожившее на этом свете тело поднявшемуся с севера приятному ветерку и рассеянно любовался удодами и ласточками, резвящимися в лучах заходящего солнца.

Вот и прибыл тот, за которым он посылал: вид склонившегося пред ним человека пробудил воспоминания о былом и давно минувшем. Гость был сановником, из самых сдержанных и воспитанных, до незаметности, но вместе с тем и самых значимых за все его долгое царствование, ибо этот Рамосе, сын посыльного, именовался «старшим писцом некрополя» и был назначен на эту должность на пятом году царствования Рамсеса, во второй день третьего месяца сезона разлива. Царь лично избрал Рамосе, дабы поручить ему столь сложные обязанности, хотя тот уже мог быть вполне доволен успешным восхождением по служебной лестнице: воспитание при храмовой библиотеке; становление в качестве помощника писца; должность писца, ответственного за учет скота, принадлежащего храму Амона в Карнаке; затем — ответственность за перепись, потом — за хранилища царских указов и летописей, потом — за сокровищницу фараона; оттуда уже оставался один шаг до перехода в число ближайших царских сановников.

Царь остановил свой выбор на Рамосе, и с тех пор судьба последнего переменилась самым решительным образом. Столько времени этот Рамосе провел в необременительной суете под сводами необъятного Карнака и в храмах Тутмоса IV и мудрого Аменхотепа, сына Хапу, и вот высокому сановнику пришлось отказаться от легкой жизни в несусветной роскоши ради надзора за сокровенной деревней ремесленников.

Рамосе же нимало не колебался: уж слишком незаурядным представлялось обещанное приключение, чтобы упустить такой шанс испытать себя, После вступления в должность он обязан был, согласно указам царя, требовать от служителей Места Истины возведения заупокойного храма Рамсеса, расширения храма покровительницы общины Хатхор и, попутно, продолжения работ в обители вечности царя.

В свои 87 лет Рамосе был вправе проситься в отставку, но он оставался в селении, где был любим всеми. Ни единое важное решение без него не принималось.

На встречу со своим повелителем Рамосе явился в праздничном платье: на нем была рубаха с длинными рукавами, по всей длине которых шли многочисленные глубокие складки, передник с такими же складками и кожаные сандалии. Благодаря Рамсесу он познал возвышенную жизнь, которую провел в заботах о процветании Места Истины, и потому был счастлив высказать свою благодарность фараону прежде смерти своей.

— Помнишь ли ты, Рамосе, знаменитые слова, которые ты любил зачитывать перед учениками писцов: «Подражай отцам твоим, жившим прежде тебя, преуспевай в познании по мере сил твоих. Мудрые передали поучения свои в писаниях своих: сверяйся с ними, изучай их, читай их и перечитывай их непрестанно»?

— Невзирая на слабость очей моих, я, ваше величество, продолжаю усердствовать в следовании сему предписанию.

— А помнишь ли великое празднество в год семнадцатый? Это же ты устраивал тогда пир. И Пазаир, лучший из моих визирей. Мы тогда были молоды, и силы наши казались нам неисчерпаемыми. Сегодня ты старик, и я тоже состарился, но нет человека в Месте Истины, которого почитали бы более тебя, и нет другого сановника, которому дозволялось бы именоваться «писцом Маат».

— И это вы, владыка, даровали мне возможность служить Маат на протяжении всей моей жизни, в сердце братства, живущего ею во все дни и каждый день. Но близится час великого путешествия.

— Подготовил ли ты три гробницы близ селения? Те, которыми хотел заняться?

— Да, ваше величество. В первой я возношу почести божествам и вашим пращурам, которым братство наше обязано столь многим. Это — Аменхотеп I и мать его, Хоремхеб, и Тутмос IV; там я поместил стелу, на которой и ваше, владыка, имя начертано. Во второй я повелел увековечить двух священных коров и пекущегося о них волопаса. В третьей помещены изображения самых дорогих мне людей на этом свете.^[485]

— Молчун помогает?

— Он — самое большое утешение последних дней моих, ваше величество. Вам, владыка, известно, что у нас с супругой Мут детей не было, несмотря на статуи, стелы и прочие приношения, которые мы посвятили Хатхор, великой матери Таурт и даже чужеземным божествам. Готовясь со всем возможным тщанием к переходу в мир иной, не забывал я и о воспитании преемника моего, писца Кенхира. Но все же тот, кого я ценю более всего и к кому сильнее всех привязан, — это Молчун. Когда он покинул селение, дабы отправиться в долгое странствие, я страшился умереть прежде его возвращения, но в том, что он вернется, никогда не сомневался. К счастью, приемный суд братства принял его в нашу среду, ибо он услыхал зов. И ныне он — служитель Места Истины, и я убежден, что ему, как резчику камня и как ваятелю, суждены важные деяния.

— А какое имя было дано ему при посвящении?

— Неферхотеп, Ваше Величество.

— Нефер — «красота, доброта», и хотел, — «умиротворение, полнота, приношение»… Да, путь вы ему предначертали нелегкий!

— Преисполненность умиротворением — хотел — будет, быть может, даром, который определит его существование, залогом того, что он достигнет совершенства как мастер. Обязан сообщить вам, владыка, что Молчун предстал пред вратами селения не один.

— И кто же его сопровождал?

— Супруга его Ясна, имя которой — Убехет — значит «светлая». Она поразила суд решимостью своей и блистательностью. Красива, умна, не тщеславна, и не могу вспомнить иной женщины, сравнимой с нею по способностям. Супружество их крепкое, суровые превратности, которые на них обрушивались, сокрушить его не сумели. Суд оставил имя Ясна как имя посвящения супруги Нефера. Смею полагать, что эта чета — надежда братства.

— А каково происхождение этой молодой женщины?

— Она — фиванка, духовная дочь Нефрет, покойной главной целительницы царства.

— Нефрет… Она замечательно меня пользовала. Если эта Ясна унаследовала ее дарование, братству выпала великая удача. Но скажи мне честно, Рамосе: сомневаешься ли ты в качествах преемника твоего Кенхира?

— Нет, ваше величество, хотя нрав у него нелегкий и исполняет он служение свое с твердостью, подчас избыточной. Не раскаиваюсь ни в том, что избрал его, ни в том, что он унаследует мои столы, и стулья, и сундуки, и мои свитки, и мои поля, и мой скот. И потом, он — не более чем писец некрополя… Начальники артелей, резчики камня, ваятели и живописцы значат никак не менее его. Быть может, разумение этой правды еще не проросло в его сознании, но время знает, что оно делает.

— За последние годы пополнения не было, многие из мастеров ушли и никто не пришел им на смену, — сокрушенно напомнил Рамсес. Будучи верховным руководителем братства, царь внимательно следил за его жизнью. — В полной артели может быть до сорока мастеров, тогда как ныне их не более тридцати.

— Тридцать и один — вместе с Молчуном, ваше величество.

— Довольно ли этого числа для подобающего исполнения текущих работ?

— Качество важнее количества. Существенно — и вам, владыка, это хорошо известно — лишь надлежащее исполнение «Домом Золота» его предназначения и его способность творить. На этот счет я не испытываю ни тревоги, ни беспокойства. К тому же я убежден, что появление Молчуна равнозначно пророчеству сияющего будущего.

— Речи твои — целительное умащение на раны мои, Рамосе, ибо благополучию Места Истины угрожает серьезная опасность. Высокие сановники, грезящие лишь о своем обогащении и собственной выгоде, нимало не беспокоясь о будущем страны, видят в братстве нечто неразумное и мечтают о его устранении.

— Но пока вы властвуете, ваше величество, этого произойти не может!

— Сколько живу — а живу я давно, — Место Истины подвергается непрестанным нападкам завистников и клеветников. Уповаю, что сын мой Мернептах двинется по стопам моим, ибо без помянутого братства великий свет Египта померкнет. Но кому по силам предвидение? Кто предскажет поведение человека? Тем паче после того, как этот человек будет облечен верховной властью?

— Вам лучше знать, ваше величество.

Рамсес Великий знал, что Рамосе всегда был щедр и великодушен и что ясность души его всегда светила братству, но фараон ведал также и о грозной опасности. Сонмами воинов своих самодержец мог затопить весь Ближний Восток, но не мог он ослабить ни ненависть, ни честолюбие, и никакой власти это не по силам… И остается уповать единственно на богиню Маат: быть может, она, будучи воплощением справедливости, помешает роду людскому отдаться низменным склонностям своим и покатиться вниз, к порче, беззаконию, погибели…

Со времен великих пирамид власть фараонов опиралась на братство мастеров, посвященных в таинства «Дома Золота» и способных высекать вечность в камне. Когда основатели Нового царства сделали Фивы стольным градом, именно община Места Истины возродила пламя. И оно возгорелось вновь.

А без этого огня не выживет, не устоит Египет.

— Забыл о забавном происшествии, ваше величество. Явился некто, желающий присоединиться к братству, и потребовал, чтобы мы внесли его имя в списки искателей. Событие совершенно неслыханное, но мне неловко отягощать внимание вашего величества столь ничтожным случаем.

20

— Я слушаю, Рамосе.

— Он выполнил условия, которые ставятся перед теми, кто хочет вступить в братство, и потребовал, чтобы мы испытали его на деле. Представьте себе, владыка, юного исполина лет шестнадцати и без всяких серьезных поручительств. Сын земледельца, прошедший через мастерские дубильщика и мебельщика… Но каков упрямец! Собек, начальник стражи, был вынужден схватить его и поместить в темницу. Уже во второй раз!

— Так говоришь, он выполнил все условия, без которых нельзя предстать пред приемным судом?

— Да, ваше величество, но…

— Многие из составляющих нынешнее братство пришли извне, начиная с тебя, Рамосе. Пусть мальчик предстанет пред судьями Места Истины.

Далеко глядел Рамсес Великий.

Старый писец почувствовал, что сподобился высокой чести разделить с самодержцем одно из тех редких мгновений, когда видение царя объемлет пределы необозримые, словно бы восходя на высоты, недоступные обычным людям. Давно жил на свете царь, и за долгое время своего земного существования он не единожды рассеивал туман грядущего благодаря своей прозорливости и потому мог избирать новые пути, минуя хоженые тропы.

— Ваше величество полагает, что этому мальчишке…

— Должно предстать пред мастерами, и им непозволительно проявлять легкомыслие при принятии решения. Если он сумеет восторжествовать над превратностями и пройти испытания, то… как знать, быть может, этому молодому человеку предначертаны великие свершения и суждено решать судьбы Места Истины.

— Буду ходатайствовать за него перед Собеком. Пожелаете ли вы осмотреть вашу обитель вечности, владыка?

— Разумеется. Но есть и другая задача: надобно расширить святилище царского ка. Ты позаботишься об этой стройке, тебе решать, когда приступать к работам и как их осуществлять.

Рамосе почувствовал себя облагодетельствованным.

— Это великое счастье для селения! Мы выберем должный день и час вместе с мудрой ведуньей.

Рамсесу вспомнилось, как в юности он тоже услышал зов. Как же хотелось ему прожить свою жизнь среди этих людей, мысль которых преображается в светоносные творения, но Сети, отец, избрал его своим наследником. И он должен был удерживать Египет на пути Маат и хранить связь земли с небесами. Ни единого дня не сумел он похитить у своего долга, у своих обязанностей. И очень хорошо, что стало так, а не иначе.

Собек повозился с запорами. Потом посильнее толкнул дверь тесной каморки:

— Чего расшумелся?

— Да вот стену хочу пробить — наскучило мне в темнице. Но у меня только кулаки, да и вы помешали, — отвечал Жар.

Ничего, кроме кулаков, но молодой человек успел уже заметно повредить крепкую кирпичную кладку.

— Не уймешься — в цепи велю заковать!

— Почему вы держите меня в темнице? Я же все приволок. Все, что надо показывать перед воротами.

— Хочешь сказать, что лучше меня законы знаешь?

— Если речь идет только о моем случае, то да.

Собек потрогал рубец под левым глазом — век не забыть этот бой не на жизнь, а на смерть. В нубийской саванне на него накинулся леопард.

— Нарываешься, парнишка. И мне это начинает надоедать. Гляди, лично займусь твоим делом. И уж навсегда отобью у тебя всякую охоту разевать пасть на стражу. Кончай препираться!

Жар скривился.

Вытесан он был, пожалуй, помощнее. Зато Собек был немного выше и крупнее. Но главное, в правой руке страж держал здоровенную палку — палицу.

В темницу ворвался запыхавшийся стражник:

— Начальник! Требуют! Вас! Лично! Срочно!

— Мне некогда.

— Насчет узника.

Что-то в голосе подчиненного заставило Собека прислушаться к его словам. И он грохнул дверью каморки, оставив Жара взаперти.

Жар задумался: как, интересно, этот живодер орудует своим жезлом? Если он, замахнувшись, задерет палку кверху, Жар сможет схватить его повыше локтя и испытать головой его грудь на прочность. Ага, как же, будет он тебе, как простоватый малолетка, махаться, этот Собек: он обученный. Ладно, пускай Жару тяжко придется и пускай даже верх возьмет не он, но все равно и тот целехоньким из передряги не выйдет. Жар бросит в бой все свои силы.

Опять загремела дверь.

— Выходи, — велел Собек, поигрывая палицей.

— Хотите огреть меня по спине?

— Может, я бы и не против. Только приказ у меня. Страж отведет тебя к главным вратам селения.

Жар выпятил грудь колесом:

— Есть еще закон в Египте.

— Выходи давай. Не выводи меня из себя!

— Коль свидимся еще раз, Собек, то уж тогда уладим наши разногласия по-мужски. Один на один.

— Выметайся!

— А я сюда не с пустыми руками пришел.

Стиснув зубы, Собек вернул Жару кожаный мешок, футляр для папируса, надежно перевязанную охапку ровных поленьев и складной стул, сколоченный учеником столяра. Навьюченный драгоценным грузом, этот самый ученик покидал укрепление, высоко подняв голову, словно победоносный завоеватель, вступающий во главе своих полчищ в покоренную страну.

Нубиец, сопровождавший Жара, был молодцеватым весельчаком, бодрый такой крепыш. Но и он рядом со своим спутником выглядел тщедушным.

— Ты бы поберег свою задницу, — посоветовал он Жару. — Не подставляй ее Собеку почем зря. Он зла не забывает. И случая попомнить обиду не упустит.

— Пусть лучше за свою трясется… Если что, так я тоже спуску никому не дам.

— Он — начальник местной стражи!

— Мужик ты или нет — вот что считается. Дело не в чинах да званиях. Вздумает требовать с меня должок, так свое от меня получит.

Страж махнул рукой и перестал увещевать упрямца, который, видя, что цель все ближе, расходился все пуще.

На этот раз охранник, а не охраняемый должен будет остановиться у входа в запретное селение.

Что такое стряслось, почему дела обернулись совсем по-другому, Жар, понятно, не знал, да и какая ему была разница? Ему судей пересилить надо, чтобы поверили, что он услышал зов. И уж тогда все ворота перед ним отворятся.

Солнце щедро обливало землю жарким сиянием, придавая пыла и без того резвому молодому человеку, которого не устрашило бы и самое беспощадное лето. То, что селение мастеровых обустроилось в пустыне, на самом солнцепеке, было, на его вкус, дополнительным преимуществом. Что называется, приварок сверху.

— Я останусь здесь, — сказал стражник. — Дальше пойдешь один.

Кто бы спорил. Широкой поступью, но без суетливости он перемахнул пустырь между пятым, и последним, укреплением и межой деревни.

Утро спешило превратиться в день, а прохлада, очень относительная впрочем, преображалась в зной, и мастерские пустели: помощники неспешно плелись под большой навес, чтобы пополдничать в тенечке. Бездельники эти, разумеется, уставились на стремительно шагающего юношу.

Страж у главных врат вытянулся во весь рост и перегородил дорогу:

— Куда разогнался?

— Имя мое — Жар, я желаю войти в Место Истины и имею при себе все требуемое.

— Ты уверен?

— У меня все как положено.

— Соврал — пеняй на себя. На твоем месте я бы не искушал судьбу, а повернулся бы — и ходу. Туда, откуда пришел.

— Знай свое место, стражник, а меня не трожь.

— Я тебя предупредил.

— Хорош попусту болтать. Открывай ворота.

Охранник с ленцой принялся раздвигать створки.

На несколько мгновений у Жара дыхание перехватило. Неужто все это взаправду? Его сон наконец сбылся!

21

Откуда-то возникла пара мастеровых. Один пристроился позади Жара, второй встал спереди.

— Следуй за мной, — распорядился передний.

— Но… я что, не…?

— Кончай болтать. И спрашивать тебе попусту не положено. Не то в приемный судне поведем.

Жар страшно злился, но изо всех сил пытался держать себя в руках. Он еще не знает, что за правила игры тут действуют, в этом таинственном месте. А стоит только оступиться… костей не соберешь.

Тройка повернулась спиной к главным деревенским воротам и двинулась к ограде, окружавшей главный храм Места Истины, рядом с которым было воздвигнуто небольшое святилище, посвященное богине Хатхор. От взоров непосвященных здание скрывали высокие стены.

Суд собрался за закрытыми дверями, точнее, закрыт был крытый проход, ведущий в помещение. Девять мужчин на расставленных полукругом деревянных сиденьях. Все в простеньких набедренных повязках. Кроме самого старого — его тело пряталось под длинным белым одеянием.

— Я — Рамосе, писец некрополя, а ты пребываешь ныне в священном уделе мастеров, что к западу от Фив. Здесь, в этом светоносном краю, царствует Маат. Будь искренен, не лги и говори от всего сердца, иначе богиня изгонит тебя из Места Истины.

Заседатели приемного суда гостеприимства не выказывали, и молодой человек почел за лучшее глядеть на писца Рамосе, в глазах которого было что-то похожее на доброту.

— Кто ты и как зовут тебя?

— Мое имя — Жар, и я хотел бы прожить свою жизнь рисовальщиком.

— Что, твой отец — мастер? Ремесленник? — спросил один из судей.

— Нет, земледелец. Но мы с ним навсегда разругались.

— Какие ремесла знаешь?

— Работал в дубильной и мебельной мастерских, не то не смог бы заиметь то, что вы требуете.

И, не дождавшись ни заинтересованного вопроса, ни разрешения, Жар стал показывать свою ношу.

— Вот кожаный мешок, — с гордостью объявил он. — А это — чехол для папируса, тоже превосходного качества.

Обе вещи перешли в руки судей.

Слово подал судья, казавшийся брюзгой.

— Нашим требованиям отвечает мешок, а не чехол.

— Так что же, зря я постарался принести больше, чем требуется?

— Да. Это — ошибка.

— А по мне, так нет! — взбунтовался молодой человек. — Только ленивые и сирые не выходят за узкие границы приказа, они и других боятся, и себя самих тоже. Если только подчиняться и ничего не затевать самому, закоснеешь.

— О изрекающий надменные речи! Что же ты показываешь нам только раскладное сиденье? А где кресло? Раз уж тебе вздумалось выйти за пределы предъявленных требований, почему же ты принес поленья, а не готовое изделие?

— Угодил-таки я в вашу западню, — только и смог сказать Жар, злясь и на судей, и на себя самого, — и как выбираться из нее, ума не приложу… А право на вторую попытку у Меня есть?

— Садись-ка на складной стул, — приказал, брюзгливый судья.

Стул был у него за спиной. Не оборачиваясь, Жар бездумно обрушился на утлую мебель всей тяжестью своего седалища. Послышался зловещий треск. Чего уж там спорить! Складной стул не выдержал его веса.

— Уж лучше я постою.

— Итак, ты даже не испытал свой стул на прочность. Мало того, что ты задавака, так ты еще и беспечен. И за дела свои отвечать не желаешь.

— Вы хотели стул — вот вам стул!

— Жалкие увертки, молодой человек. Ты еще и хвастун. И трусоват к тому же. Скажешь, нет?

Жар сжал кулаки.

— Неправда ваша! Я угодить вам хотел. И не собираюсь я над мебелью корпеть. Я умею рисовать и хочу, чтобы вы посмотрели, как я это делаю.

— Ладно, проверим.

Жар встал на колени. Пристально вглядываясь в лицо Рамосе, он быстро набросал его портрет. Рука не дрогнула, но у него еще не было привычки к новому для него материалу — уж слишком нежным тот казался.

— Я могу куда лучше, — поспешно заговорил художник, — просто я в первый раз рисую на папирусе кисточкой, макая ее в чернила… Я привык рисовать на песке.

Досадуя, трепыхаясь, торопясь, он исказил рисунок лба и ушей. Портрет Рамосе был безнадежно испорчен. И никуда не годился.

— Можно, я еще раз попробую?

Рисунок пошел по рукам. Но никто не произнес ни слова.

— Что тебе ведомо о Месте Истины? — спросил Рамосе.

— Место Истины хранит тайны рисунка, и я хочу узнать эти тайны.

— А что ты хотел бы делать в Месте Истины?

— Разгадывать жизнь… это… такое путешествие. У которого нет конца.

— Нам не мыслители нужны, а умельцы. Дело делать. Мыслителей хватает, — съязвил один мастеровой.

— Примите меня рисовать и писать красками, — не унимался Жар, — и вы увидите, на что я гожусь.

— Ты женат? Обручен?

— Нет, но с девушками бывал. И не раз, и с разными. Не обижаюсь. По мне, они — еще одно удовольствие в жизни. И больше ничего.

— И что, не женишься?

— Ни за что! Чтоб мне хозяюшка голову морочила да из дому не выпускала? А скольких она нарожает? И тогда они всей кучей на шею как сядут, так поди скинь. Сколько раз вам повторять, что у меня на уме одно лишь рисование? Хочу рисовать всяких тварей и все сотворенное. И писать красками. Всю жизнь.

— А требование хранить тайну тебя не стеснит?

— Оно мешает тому, кто этой тайны не дознался. Тем хуже для них.

— А ты знаешь, что придется подчиняться очень строгим правилам?

— Лишь бы они не мешали мне продвигаться в моем ремесле. И я их не только выдержу, но и поддержу. Но подчиняться дурацким приказам не стану.

— Ты, значит, умный такой, отличаешь глупое распоряжение от умного?

— Никто не будет мне указывать, куда идти и по какой дорожке.

Брюзгливый судья возобновил натиск:

— И при всем при этом ты считаешь себя достойным войти в наше братство?

— Решать вам… Вы велели говорить правду и от души. И я старался.

— Ты терпеливый?

— Нет. И набираться терпения охоты нет.

— Так твой нрав, по-твоему, до того хорош, что и менять в нем ничего не стоило бы?

— Я таким вопросом не задавался. Своего добиваются, если сильное желание есть! При чем тут нрав? Есть враги — пусть либо они меня согнут, либо я их. Куда ни глянь, везде борьба. Потому я всегда готов биться.

— А ты не слыхал разве, что Место Истины есть тихая заводь и убежище мира? И что свары здесь под запретом?

— Раз тут живут мужчины и женщины, быть того не может. Нигде нет мира на этой земле.

— А ты уверен, что мы тебе нужны?

— Без вас мне не обойтись. Только вы знаете и умеете то, чему мне в одиночку не научиться и до чего мне не додуматься.

— Еще чего-нибудь сказать хочешь? Чтобы нас убедить? — спросил Рамосе.

— Да нет.

— Мы будем держать совет, и потом ты услышишь наш приговор, не подлежащий обжалованию.

Старый писец дал знак, и двое мастеровых повели Жара по той же дороге назад, к северным воротам деревни.

— А долго ждать? — спросил было он.

Ответа он не дождался.

22

Рамосе все еще не оправился от потрясения. Председательствовать в приемном суде ему доводилось нередко, но такие искатели, как этот, не попадались ему еще ни разу. И не приходилось сомневаться в том, что этот Жар сильно задел мастеровых, избранных в судьи. Это особенно было заметно по Кенхиру Ворчуну, преемнику Рамосе.

По крайней мере, обсуждение не затягивалось и ничуть не напоминало тот оживленный спор, в который погрузился суд, заслушав Молчуна. Особенно резко выступил тогда Кенхир, настаивавший на том, что молодому человеку, наделенному столь многими дарованиями и вкусившему сладость успеха на столь многих поприщах во внешнем мире, потребен простор, а в Месте Истины ему будет тесно. И все же мастеровые не разделяли мнения Кенхира: напротив, они, в большинстве своем, попали под обаяние сильной личности искателя.

Однако Рамосе должен был бросить на чашу весов весь свой авторитет и все нажитое за долгие годы уважение. А то двое мастеровых готовы были переметнуться на сторону Кенхира. Три голоса против — и ходатайство приемного сына Неби пришлось бы отклонить. Ибо решению непременно подобало быть единодушным. А в какую долгую и изнурительную борьбу втянул старого писца сам Кенхир и как же нехотя менял он свое отрицательное мнение…

Что до Ясны, то с ее прошением управились быстро. Коль скоро искательница ссылалась на услышанный ею зов Закатной вершины, то не диво, что суд, составленный из обитавших в деревне жриц Хатхор, пришел в немалое волнение. Женщины расчувствовались, и председательница совета, именуемая «ведуньей», с радостью приняла супругу Нефера Молчуна.

— Кто готов выступить? — спросил Рамосе.

Руку поднял один из ваятелей.

— Этот Жар тщеславен, драчлив и не знает мягких и обходительных речей, но я уверен, что он слышал зов. И об этом, единственно об этом и надлежит высказываться.

Живописец не выдержал:

— Не соглашусь с тобою. Что искатель слышал зов, оспаривать не стану, но какова природа искателя сего? Слыхали же: жажда совершенства, а не успешное врастание в наше братство — вот какое желание им руководит! Что мы ему дадим, кроме навыков? А от него мы и вовсе ничего не получим. Пусть паренек идет своей дорогой, лишь бы она была как можно дальне от нашего пути.

В спор вмешался Кенхир Ворчун, заговоривший страстно, с жаром:

— Странный, чуждый огонь пылает в душе этого мальчика, и пламя это пожрет вас, о вы, любящие лишь приятную теплоту! Да, это вам не заурядный ремесленник из тех, которые только и знают, что слушаться начальника, а думать ленятся — да и не умеют они! И такие тусклые, что никто даже не замечает такую серость! Кто спорит: примем его — и жди невесть чего! Может, буря над деревней пронесется, а может, все обычаи наши перевернутся. Так что, мастера Места Истины до того боязливы, что готовы отправить восвояси дарование необычайное? Что, не видели, какой он даровитый? Тогда что у вас за глаза? Рисунок подпорчен, согласен, ведь опыта мало — парень еще совсем юный! Но какой точный портрет! Покажите мне другого рисовальщика, который, не будучи никем научен, обнаружил бы сравнимые способности.

— Ты все-таки боишься признать, что этот удалец не захочет подчиняться и что ему плевать на наши правила, — не соглашался ваятель уже с Кенхиром.

— Если он что-нибудь учудит, будет изгнан из деревни. Но я уверен, что он постарается согнуть если не хребет, так хоть выю — уж очень дороги ему его устремления.

— Устремления, говоришь! А что, если к нам пробрался очередной любопытный? И ему бы только тайны братства нашего выведать…

— Если и так — не он первый! Но всем вам ведомо, что ни один лазутчик не может долго оставаться среди нас. Он будет разоблачен!

Рамосе ошеломленно следил за тем, как Кенхир ловко отбивает все доводы товарищей, говоривших не в пользу Жара. Не вспоминалось другого случая, когда старший писец некрополя высказывался бы с таким пылом.

Даже самые непримиримые к Жару мастеровые заколебались.

— Нам не обойтись без таких уравновешенных и кротких существ, как Нефер, но и такие пылающие сердца, как у этого будущего художника, тоже нам нужны. Если он проникнет в смысл дела, творимого здесь, то какими же блистательными образами украсит он стены обителей вечности!

Слово взял начальник артели Неби:

— Братство наше не призвано опрометчиво ввязываться в опасные игры, ему надлежит хранить верность преданиям «Дома Золота» и беречь тайны Места Истины. Пареньку же этому заботы наши чужды, а ведет он себя и вовсе как воришка.

Рамосе почувствовал, что сопротивление начальника артели неодолимо; стало быть, продолжать отмалчиваться нельзя — нет у него такого права.

— Я сподобился высокой чести беседовать с его величеством, — признался старый писец, — и мы говорили про этого молодого человека. Если я верно понял мысль Рамсеса Великого, то в этого Жара, возможно, вселена особенная мощь, каковой нам пренебрегать непозволительно. Во имя высшего блага братства.

— О чем речь? — выразил недоумение начальник артели. — Уж не о мощи ли Сета?^[486]

— Его величество не пояснял свою мысль.

Судьям стало зябко. Убийца Осириса, воплощенный в сверхъестественном существе, каковое одни уподобляют зверю лютому и хищному, другие же сравнивают с антилопой окапи, бог Сет был властителем вселенской мощи, которая воспринималась родом человеческим то благотворной, то пагубной. Нужно быть фараоном, да еще таким рослым и статным, каков был отец Рамсеса, чтобы осмелиться носить имя Сети. Ни единый самодержец до него не возлагал на себя столь тяжкое и столь богатое знаменательными смыслами бремя, которое понес Сети, воздвигая в Абидосе самое обширное и самое блистательное из всех святилищ Осириса.

Обыкновенно существа, приобщившиеся к могуществу Сета, склонны к странным чрезмерностям и ненужному насилию, и только прочно выстроенное общество, стоящее на фундаменте Маат, способно направить их устремления в благое русло. Но не должно ли заведомо исключить всякую возможность появления личности такого рода в сообществе художников, которым предназначено творить красоту?

— Его величество сообщил вам свою волю касательно Жара? — спросил старший мастер артели у Рамосе.

— Нет, но он воззвал к нашей проницательности.

— Стоит ли продолжать препирательства? — добавил Кенхир. — Мы должны понять волю фараона, он — глава и наставник Места Истины.

Уже и самые недоверчивые готовы были сдаться, но Неби стоял на своем.

— Мое назначение на должность начальника артели было одобрено фараоном, следовательно, мне доверено оценивать желающих присоединиться к братству. Вот почему всякая слабость с моей стороны заслуживала бы осуждения. Почему требования к этому мальчику должны быть менее строгими, чем по отношению к другим ремесленникам?

— Ты остался единственным судьей, не желающим, чтобы мы приняли Жара, — поставил точку Кенхир, — а необходимо единодушие. Тебя никто не поддерживает. Не поразмыслишь ли о перемене своего мнения?

— Наше братство не вправе без нужды подвергать себя опасности.

— Опасность неотъемлема от жизни. Уклоняясь от опасности, мы впадем в застой, а там и до смерти рукой подать.

Обычно спокойный, старший мастер готов был вскипеть.

— Посмотрите, этот Жар уже сумел нас разделить! Вот вам и довод в мою пользу! Если мы его примем, между нами то и дело будут вспыхивать искры раздора!

— Перегибаешь палку, Неби! Что, разве раньше мы не спорили, когда других искателей обсуждали?

— Не без этого. Но всегда приходили к единодушию.

— Надо как-то выходить из тупика, — решил Рамосе. — Может быть, ты все-таки согласишься с нашими доводами?

— Нет, — отрезал Неби. — Боюсь, как бы этот молодой человек не разрушил согласие в деревне и не сорвал наши работы.

— А что, тебе разве недостанет силы помешать этому?

— Свои возможности я бы не переоценивал.

Рамосе понял, что никакой натиск не сломит решимость начальника артели.

— Перечить — то же, что ничего не предлагать. Скажи лучше, Неби, что делать будем, чтобы выбраться из этой ямы?

— Давайте испытаем этого Жара еще. Если он в самом деле слышал зов и если ему достанет сил проложить для себя свою дорогу, врата отворятся.

Начальник артели изложил свой план.

Все согласились со старшим мастером, и даже Кенхир, хотя и ворчал, все же проголосовал за то, что казалось ему ненужной предосторожностью.

23

— Долго еще? — спросил Жар у одного из двух мастеровых, присевших рядом с ним.

— А я знаю?

— Сколько еще они будут заседать?

— Да уже отзаседались.

— А если долго, то это — как? Примета дурная? Или же добрый знак?

— Всяко бывает.

— А сколько искателей принимают за год?

— По-разному бывает.

— А сколько народу может быть в братстве? Предел есть?

— Тебе это знать не положено.

— А сейчас вас сколько?

— У фараона спроси.

— А рисовальщики добрые у вас есть?

— Всяк свое дело делает.

Жар понял, что вызнать у мастерового хоть что-нибудь не удастся; что с этим, что с тем, который рядом молчит, толковать проку нет: оба словно немые. И все же носа он не вешал. Если те судьи, которые так его пытали, взаправду справедливы, они оценят силу его желания.

Завидев человека, обогнувшего восточный угол ограды, Жар сразу же узнал прохожего и, вскочив на ноги, кинулся навстречу.

— Молчун! Приняли тебя?

— Да, мне повезло.

— Так заступись за меня! Хоть поговори там, в деревне.

— Нельзя, Жар. Я присягал хранить молчание, а что важнее слова?

— Так ты мне больше не друг!

— Ты что? Я в тебя верю. И уверен — ты пройдешь.

— Не хочешь за меня словечко замолвить. Боишься?

— Пойми, ну никак нельзя. Решает приемный суд. И больше никто.

— А что я говорил? Ты и вправду больше мне не друг… А я тебе жизнь спас.

— Я этого никогда не забуду.

— Уже забыл. Потому что ты теперь из другого мира… И в этом мире помочь мне не хочешь.

— Не могу. Эту препону тебе придется преодолевать в одиночку.

— Ну, спасибо за совет. Удружил.

— Братство дало мне новое имя: Нефер. И ты… ты, конечно, еще не знаешь — я женился.

— Ну?.. Хороша?

— Ясна… она, видишь ли, женщина такая… тонкая. Приемный суд допустил ее в Место Истины.

— Вот ведь везение — и все тебе! Небось семь помощниц богини Хатхор над колыбелькой твоих детей склонялись. И на подарочки не поскупились. А работу тебе какую дали?

— И этого я сказать тебе не могу.

— Ну и дела… Короче, меня для тебя больше нет.

— Жар…

— Уходи отсюда, Нефер Молчун. Уж лучше я один побуду. Да и не один — вон сторожа. Они, правда, как ты — тоже слова не вытянешь. Но хоть друзьями не прикидываются.

— Имей терпение. И веру. Ты услышал зов, значит, судьи тебе не откажут. Нефер протянул руку к плечу Жара. — Я в тебя верю, друг. И знаю, что в тебе живет такой огонь, который спалит все преграды.

Когда Нефер уходил, Жар с немалым трудом сдержал желание увязаться за ним и все-таки просочиться в селение; ну тогда уж точно бы выгнали. И навсегда.

Уже солнце клонилось к закату, когда соизволил появиться один из судей. Мышцы Жара напряглись, словно ему предстоял смертельный бой.

— Мы приняли решение, — объявил судья. — Мы принимаем тебя во внешнюю артель, которой управляет гончар Бекен, начальник всех помощников. Явишься к нему, и он даст тебе задачу, которую ты должен выполнять.

— Внешняя артель… Что это значит?

Судья удалился. И двое мастеровых за ним.

— Послушайте… Вы же так ничего толком и не объяснили…

Стражник в воротах решил вмешаться:

— Тихо ты! Решение тебе сказали, и ты должен его принять. А если нет, шагай отсюда и чтоб больше не появлялся. Но, скажу я тебе, внешняя артель — это совсем не плохо. Подберешь себе место по вкусу: можешь стать гончаром, дровосеком, прачечником, водоносом, садовником, рыболовом, хлебопеком, мясником, пивоваром или обувщиком. Весь этот народ вкалывает, чтобы мастеровые в Месте Истины благоденствовали. И все довольны. Да и я сам, и напарник мой, товарищ по службе при вратах, мы тоже люди внешнего.

— Ты не назвал ни рисовальщиков, ни художников.

— Ну, те трясутся над своими тайнами внутри стен… А что хорошего? Что они, счастливее? Или богаче? Корпят над своими поделками с утра до ночи — и так, считай, всю жизнь. А тебе, можно сказать, повезло. Если не сваляешь дурака. Уж можешь мне поверить. Угодишь Бекену-горшечнику — и будешь как сыр в масле кататься.

— А где этот Бекен живет?

— На самом краю возделанных земель — домишко такой, и хлев при нем. Грех, конечно, роптать, но… Он, знаешь… такой паршивец — подумать только: всерьез верит, что каждый помощник метит на его место. Хотя… Может, не так уж он и не прав… Однако ты не верь его словам и бойся, когда он копытами зацокает. Бекен, он сволочь и подлец, самый что ни на есть скот, и на этом своем месте не просто так оказался. Невзлюбит, так и рога обломает, и со свету сживет.

— А вот если кто во внешней артели, так ему что? В братство уже нельзя?

— Внешнее так оно внешнее и есть. Не высовывайся и лопай, что дают. Покамест ночевать тебя пустят в какую-нибудь мастерскую. Потом домик у тебя среди возделанных земель выстроится, а там и жена-красавица сыщется, ну и деток понаделаешь. В прачечники не ходи — работка нудная и трудная. Лучше уж рыбаком или пекарем. Те, если задница похитрее, утаивают часть улова или свежего хлеба: зачем писцу или мытарю все знать? На что лишние хлопоты добрым людям? А ты уводишь эти, так сказать, излишки, а барыш себе оставляешь. Свой.

— Ну, я пошел к этому Бекену.

— Лучше не ходи.

— А чего?

— К своему личному покою Бекен относится трепетно. А рабочий день кончился — ну не хочет он, чтобы его нагружали. Подумай сам: отдыхаешь — и вдруг заявляется невесть кто и невесть откуда. Тут взвоешь — так бы и прибил надоеду! Может, он тебя и не грохнет, но зло затаит. Иди лучше спать — завтра еще на этого красавца наглядишься.

Жару захотелось ударить этого охранника, а потом вдребезги разнести ограду запретной деревни. Молчуна, эту курицу мокрую, Нефером сделали, а его, хотя он услыхал зов, и такой мощный, выкинули к помогалам вовне, маяться и гнить — как последнего недоноска!

Отвергнутый, оскорбленный, униженный — ну что делать, если с тобой так обошлись?! Если так рвешься, а тебя и на порог не пускают? Стереть с лица земли это клятое место — не доставайся же ты никому!

Стражник уселся на свою циновку, и видно было, что глаза у него слипаются. Жар слышал, как далеко, в деревне, смеются дети, судачат женщины, о чем-то болтают парни и толкуют солидные мужи. Жизнь переместилась в селение. А за ее оградой никаких признаков жизни заметно не было.

Кто ж они такие, эти существа, допущенные к тайнам Места Истины? За что им такая благодать? Чем они так угодили приемному суду, что судейские их приняли? Что у них за качества такие? Из всех этих типов Жар одного только Нефера Молчуна видел, и уж на него-то Жар ничуть не похож.

Воевать, значит, придется только своим оружием. Какое там оружие — голые руки. И никто не поможет, а все эти советы со стороны — отрава. Но сдаваться Жар не собирается.

И он направился к опустевшим мастерским, зная, что страж следит за ним краешком глаза. Стоило бы, наверное, забраться в ту или иную мастерскую, но Жар двинулся дальше, чтобы уйти из поля зрения часового. И стал огибать холм, стараясь, чтобы песок из-под ног не осыпался, и двигаясь бесшумно, как пустынная лисица.

Раз уж братство выпихнуло его к помогалам, делать нечего. Надо показать им всем, на что он способен.

24

Старший предводитель колесничих Мехи все никак не мог наиграться с тоненьким золотым ожерельем и то и дело притрагивался к милому сердцу украшению. В самом деле, получив эту игрушку, он стал вхож в высшее фиванское общество. Не будь у него золотого ожерелья, не стали бы его зазывать на самые пышные пирушки, где ничего не стоит втереться в доверие к любому, даже самому влиятельному вельможе. Тем более в подпитии. Мало-помалу плелась паутина, коей предназначено превратиться в прочный шатер, который накроет богатейший град бога Амона. И Мехи станет тайным вождем этого города.

Первое решение напрашивалось само: надо поставить на место, нет, обойти фиванского градоправителя. Этот мелочный самодур, помыкавший своими домочадцами, ввязался в склоку противоборствующих клик, не имея на примете никаких долгосрочных целей. Пока дуралей будет истощать себя в бесплодной борьбе и выставлять напоказ свою глупость, Мехи расставит своих дружков по местам и мало-помалу под его присмотром окажутся самые разные участки власти. И все будет схвачено.

Звучит многообещающе, ничего не скажешь, но сердце этим не удовлетворится. Главное ведь что? Да, конечно же, тайна Места Истины, которую ему — единожды! — дано было созерцать. И которой он намерен во что бы то ни стало овладеть. Окажись светоносный камень в его руках… Что ему тогда фараон? Тогда он сам станет во главе Египта.

Уже давно Мехи подозревал ремесленников Места Истины в утаивании многих чудес, которыми вправе наслаждаться лишь самодержец, и никто другой. С этой исключительностью будет покончено. Египет получит новое оружие, сокрушит своих противников и еще больше расширит свои пределы. Ни о чем подобном престарелый Рамсес уже не думал.

На его месте Мехи ни за что не пошел бы на мир с хеттами. А дождался бы дня, когда бы ему доложили, что сосед оплошал, и извлек бы выгоду из слабости давнего недруга. Он сокрушил бы хеттов и создал бы могучее войско, такое, чтобы его страна могла навязывать свою волю всем соседям. А что мы имеем вместо величественной политики завоеваний? Смешно сказать: фараон постепенно усыпил свою страну и вверг ее в затхлый мир, а верховные военачальники если о чем и грезят, так лишь о списании в запас, ибо фараон наделяет удалившегося на покой отставника небольшим имением в сельской местности, неподалеку от одной из столиц. Плакать хочется: сколько еще терпеть такое бездарное управление?!

— Не желаете ли выпить чего-либо освежающего? — обратился к Мехи виночерпий.

— Плесни того белого вина из оазиса.

Слуга предложил старшему предводителю обмахивать его опахалом, чтобы молодого военачальника освежало не только вино. Что ж, и в самом деле так еще приятнее смаковать дорогой напиток. Заполучить для своего стола такое вино из винограда лучшего урожая — дельце непростое. Но Мехи без труда договорился с виноградарем, поставлявшим свою продукцию во дворец, и тот, не убоявшись возможной кары, зато к немалой своей выгоде, продал ему пару бочонков. Вот и имеем то, что имеем. То, что заслуживаем.

Не состоит ли умение жить, лучше даже сказать, высшее искусство в накоплении разнообразных, особливо же порочащих, сведений о разных особах, с тем чтобы выложить подходящие сведения в удобную минуту? И извлечь заслуженную выгоду, присовокупив некоторые заранее заготовленные и остроумные придумки, вполне правдоподобные. А как иначе удалось бы Мехи обойти по службе многих молодых военных, как ровесников, так и тех, кто постарше и поопытнее, знавших и умевших поболе? Но у них не было ни смекалки, ни сноровки. Вот и плетутся в хвосте у Мехи. И поделом.

— Вас желает видеть благородная госпожа Серкета, — сообщил ему привратник, когда он входил в свой прекрасный — в самом сердце Фив — дом.

Невеста… Туповатая слегка эта Сер кета, да что там, дура. Но как же на ней не жениться, если отец у нее такой богатей. И такой важный сановник — хранитель городских сокровищ. При титуле главного казначея Фив… Но ждал-то Мехи не ее.

И все же спустился в гостиную, располагавшуюся в нижней части дома. Этим залом он очень гордился: просторно, рамы высоких окон окрашены желтой краской, а роскошные столы и кресла — черного эбенового дерева.

— Мехи, миленький! Уже начала бояться, что так тебя и не дождусь… Как я тебе сегодня нравлюсь?

«С чего это ты так раздобрела?» — вот что ляпнул бы старший предводитель колесничих, поддайся он первому пришедшему на ум соображению. Однако молодой военачальник давно знал, что слова произносятся затем, чтобы скрывать мысли. Тем более, что благородная госпожа Серкета мечтала похудеть, просто одержима была заботами о своем весе. Но ежедневное пожирание сластей и прочих лакомств исполнению этого заветного желания не очень способствовало.

— Ты даже более восхитительна, чем всегда, дорогая. Это зеленое платье… Ты в нем совершенно неотразима.

— Я так и знала, что оно тебе понравится, — проворковала она, всколыхнувшись не то чтобы совсем уж рыхлыми, но все же недостаточно упругими телесами.

— Прости, но закавыка есть одна, небольшая. Я должен принять одну важную шишку — человек именитый, нрав тяжелый. Потерпишь, а? Потом поужинаем вместе…

Она глупо хихикнула, но пообещала.

— Я и на это уже не надеялась, милый.

И он, поощряя ее за сговорчивость, привлек ее к себе. Слишком резко, пожалуй. Да что там, грубо схватил, стиснул и вдавил в себя что было силы. А ей хоть бы что. Как будто так и надо.

Богатая грудь, пышная шапка осветленных краской волос, бледно-голубые, как выгоревшее небо, глаза и голосок то сюсюкающий, то лебезящий: дородная дама любила строить из себя капризную маленькую девочку.

По правде говоря, она здорово надоела. Ее овдовевший отец от нечего делать волочился за юницами, и чем в более почтенные лета входил, тем моложе становились его пассии, по каковой причине подрастающей дочери не могло быть ни в чем отказа, и папочка следил, чтобы все ее прихоти удовлетворялись: дочурка незамедлительно получала все, чего бы ее душенька ни пожелала. И она давно уже привыкла к тому, что жизнь ее становилась день ото дня все роскошнее и беззаботнее, и изобретала новые и новые желания, способные унять тоску и томления, разъедавшие душу изнутри, От одиночества, правда, помогало вино, но не всегда и очень ненадолго. А хотелось ей навеки остаться маленькой и пребывать во младенчестве, холимой и лелеемой мамочкой и нянюшками, за оградой, надежно укрывающей ее от внешнего мира.

Когда она впервые увидела Мехи на каком-то приеме, она нашла его грубым, неотесанным и слишком много о себе мнящим. Однако же он сумел внушить ей дотоле неведомое и не поддающееся подавлению чувство: страх. Было в Мехи что-то звериное, и животное начало это не очень-то пряталось, оно завораживало ее и заставляло думать, что как раз этого-то ей и не хватало.

Тип еще тот: честолюбия почти не скрывает, зато готовность раздавить всякого, кто посмеет встать на его пути, колесами своей колесницы, — напоказ. Надо его женить на себе, решила Серкета. Наверное, этот Мехи заставит ее трепетать, бросая то в жар, то в холод, и как знать, вдруг дрожь перед супругом растормошит ее и сможет излечить от скуки и пресыщения.

— Сколько еще будет тянуться наша помолвка?

— Это только от тебя зависит, дорогой. После того как на тебя в присутствии Рамсеса Великого надели золотое ожерелье, мой отец видит тебя в ряду верховных фиванских сановников.

— Не хотелось бы его разочаровывать.

Серкета куснула Мехи в правое ухо.

— А меня ты, сокровище мое, подводить не будешь?

— И думать так не смей.

Послышался какой-то шум: это управитель, смущенный зрелищем милующейся парочки, осторожно забарабанил пальцами по двери, которую они даже не прикрыли.

— Чего тебе? — поинтересовался Мехи.

— Ваш гость прибыл.

— Пусть подождет, и закрой дверь с той стороны!

Серкета пожирала военачальника глазами.

— Так что с нашей свадьбой?

— Чем скорее, тем лучше. Успеть бы только прием подготовить и гостей пригласить, чтобы было куда явиться фиванской знати и чтобы знать эта единодушно пожелала нам счастья.

— Хочешь, чтобы этим занялась я?

— Ты сотворишь чудеса великие, дорогая.

Воитель полез к невесте за пазуху. Будущая супруга издала радостный стон, а потом довольно заурчала.

— А насчет нашего брачного договора… Отец мой, знаешь, он бывает строг…

— Какой еще договор? — изумился Мехи.

— Отец считает, что так будет лучше. Ну, знаешь, его немалое состояние… Он уверен, что мы будем счастливы и что у нас будет много детей, но думает, что все равно договор о разделе имущества не помешает. Да какая нам разница, любовь моя сладкая? Не будем мешать в одну кучу всякие судейские заморочки и наши чувства. Приласкай меня еще.

Мехи повторил маневр, но на этот раз с меньшим пылом. Вот тебе и на! Никогда не знаешь, откуда ждать подвоха. А ведь овладение богатствами отца Серкеты должно было стать едва ли не важнейшей вехой на его пути. И ступенькой, оттолкнувшись от которой он сможет как можно ближе подобраться к вожделенной власти.

— Какой-то ты скованный, зверь мой… О мой лев, наводящий на всех ужас… Неужто тебя так обеспокоила эта глупая мелочь?

— Нет, конечно же нет… А жить ты у меня будешь, правда?

— В то время, когда мы будем в Фивах, конечно да. Дом великолепен и стоит в очень хорошем месте. А мой отец решил немедленно оплатить все твои долги, и, значит, ты станешь полноправным домовладельцем.

— Как он щедр… Чем я ему отплачу?

— А ты люби его дочь! До безумия. Как она тебя.

И влепила ему звучный поцелуй, смачно втянув его кожу сочными полуоткрытыми губами.

— Еще у нас будет большое загородное поместье под Фивами, в сельской местности, и еще одна усадьба — в Нижнем Египте, и хорошенькое жилище в Мемфисе… Все эти дома будут записаны на меня, но ведь это такой пустяк, чего он стоит? Ну, милый?..

Мехи захотелось изнасиловать ее, нагло, жестоко, как можно грубее, как пристало бездумному в своей беспощадности воину-завоевателю. Но она и без того его слишком хотела — какое там насилие. Да и посетителя не стоило заставлять ждать слишком долго. Что ж, он получил удар ниже пояса, и теперь надо бы вернуть должок. Молодой военачальник давно понял, что лицемерие и ложь — грозное оружие и что, владея им, всегда можно выйти из самого затруднительного или запутанного положения. Прикинуться на все согласным, не трепыхаться, а тем временем готовить решающий контрудар. Отец Серкеты заблуждается, полагая, что ему по силам взнуздать мужчину такого закала, как жених его дочери.

— Прости меня, сладость всех чувств моих, но эта встреча в самом деле для меня очень важна.

— Понимаю…

— Подумаю, как готовить свадьбу. А пока… еще и о вечернем ужине подумаю.

25

Мехи был очень горд своим просторным домом. Чтобы его приобрести, пришлось попотеть, уламывая прежнего хозяина, пожилого знатного фиванца. Хорошо еще, что старикан был сам не свой — у него недавно умерла жена. Ну и удалось сбить цену. Войсковое начальство выделило ему ссуду на очень выгодных условиях. Словом, суетиться пришлось сразу в нескольких направлениях. Притворная щедрость будущего тестя превратит его в полноценного домовладельца куда раньше, чем он думал! На самом деле отец Серкеты хотел ввести в высшее общество зятя удачливого и богатого и вроде бы не страдающего от недостатка средств, но подразумевалось, что это он, казначей, как человек знатный, а не кто-то еще владеет положением. Ох, как же он поплатится: будет знать, как унижать Мехи.

Два этажа дома были поставлены на невысокую платформу, положенную непосредственно над фундаментом, и поэтому в доме никогда не бывало сыро. Цокольный этаж занимали хозяйственные помещения, и отвечал за них управитель. К столу Мехи подавали хлеб, испеченный его личным хлебопеком, и он наслаждался чистотой своих одежд, выстиранных и вычищенных приставленными лично к нему прачечниками. На ступенях лестницы между этажами стояли кувшины со свежесрезанными цветами, благоухание которых освежало воздух.

На первом этаже — гостиные и приемные; на втором — рабочий кабинет хозяина дома, спальни, ванные, отхожие места. Молодой военачальник озаботился устройством системы труб, по которым из дома выводились сточные воды. Словом, удобства если и уступали уровню дворца, то разве лишь фараонова, да и то не слишком.

Ни в какой сад Мехи никогда не тянуло, а про землю и говорить нечего: есть селяне, пусть они в земле и ковыряются. Люди, равные ему по достоинству, заслуживают лучшей участи, и только очень хороший дом в центре большого города, такого, как Фивы, вправе носить гордое имя пристойного жилища.

Когда он вошел в просторную гостиную под высокими потолками, его в который раз приятно поразила удивительная свежесть: хитроумное сочетание вытяжек, заслонок и люков позволяло забыть, что за порогом — безжалостное лето. Кстати, может ли быть что-нибудь хуже, чем отвратительная жара?

Гость, ожидавший хозяина, развалился в кресле, обтянутом пестрой тканью. Неподалеку стояла большая голубая чаша, наполненная водой с благовониями — для омовения ладоней и стоп.

— Добро пожаловать, Дактаир. Как тебе мой домишко?

— Выше всех похвал, старший предводитель Мехи! По-моему, ничего лучше мне видывать не доводилось.

Дактаир был маленьким, толстым и бородатым. Черные бегающие глазки оживляли хитроватое личико, из которого торчали как бы ужимавшие его толстые рыжие волосы. Руки и ноги — коротенькие, потому и походка вразвалочку, но известно, что, кидаясь на недруга, он бывает стремителен, как змея.

Родился Дактаир в Мемфисе у ученых родителей: отец его был греком и славился как математик, а мать вела свой род из Персии и преуспевала в занятиях химией. Еще в совсем юном возрасте мальчик обратил на себя внимание вкусом к научным изысканиям. Лишенный какого бы то ни было представления о нравственности, не говоря уж об интересе к этой мутной проблеме, молодой ученый рано понял, что кража идей у коллег позволит ему продвигаться вперед не просто быстрее, а воистину богатырской поступью, да и силы попусту не тратить. Но не ради суетного житейского успеха он охотно прощал себе и проступки, и преступления — использование чужих достижений было всего лишь одним из путей к высокой цели: Дактаир лелеял высокую мечту о преображении Египта, сиречь о превращении страны в землю избранную, то есть удобную для занятий чистой наукой, освобожденной от любых суеверий и предрассудков. Такая наука наделила бы человека огромной властью.

Пусть честность и не была самой сильной стороной Дактаира, но в даровитости отказать ему было невозможно, и поначалу молодого ученого оценил градоправитель Мемфиса, а затем другой градоправитель перетянул его в свой город, в Фивы: Дактаир соблазнился возможностью поработать с древними письменами, рассчитывая разгадать сокровенные многовековые тайны предков. Его расчеты паводков и ожидаемого уровня воды в Ниле удивляли неслыханной точностью, но и предложенный им более совершенный способ наблюдения за планетами, хотя и не очень понятно было, какой от него прок, тоже укреплял положение Дактаира. Сам же ученый муж относился к этим своим достижениям пренебрежительно; сегодня его занимало некое новое видение мира, которое должно пробудить Египет, вырвать страну из затянувшегося сна, освободить ее от обветшалых преданий и поставить на путь быстрого развития. Неужто такой богатый и такой могучий край не сумеет отринуть свое истлевшее прошлое?

— Поздравляю с золотым ожерельем, старший предводитель. Награда заслуженная, но еще важнее то, что она превращает вас в человека значительного, и к мнению вашему станут прислушиваться более внимательно.

— Не внимательнее, чем к твоему. Слыхал я, что вот уже и фиванский градоправитель твоих советов не слушает.

— Говорят разное, согласен. Но человек умудренный, вроде меня, больше печется о грядущем.

— А еще я слыхал, что твои замыслы огорчают высоких особ.

Дактаир взъерошил густую бороду.

— Спорить не стану, старший предводитель. Великий жрец Карнака и ходящие под его началом знающие люди моих изысканий не одобряют, но я их не боюсь.

— Не слишком ли ты самонадеян?

— Недругов моих унесет поток, который много сильнее, чем Нил: я имею в виду природное любопытство рода человеческого. Познания необходимо накапливать, и я рад участвовать в этом. Боюсь, что в стране, столь приверженной преданиям, как эта, дороге суждено оказаться долгой. Однако же можно выиграть время, много времени…

— Это как?

— Должно овладеть тайнами Места Истины.

Мехи влил в себя огромный глоток белого вина, чтобы не выдать свое волнение. Неужто он ухватится за длань могучего союзника?

— Не понял… Ты о чем? Про это мелкое сообщество мастеровых говоришь?

Дактаир протер лоб пахучим платком из белой ткани.

— Я тоже поначалу думал, что оно ничего не значит… Но я был не прав. Мастера они, конечно, незаурядные, но важнее то, что это, как вы изволили выразиться, сообщество хранит тайны ключевой, жизненной важности.

— Тайны… какого рода?

— Не побоюсь ни велеречивости, ни преувеличений. Ибо речь о вечной жизни. Разве не братству Места Истины поручено готовить обитель, предназначенную для воскрешения фараона? И, чувствую я, кое-кому из братии ведом процесс преображения ячменя в золото,^[487] не говоря уже об иных диковинах и чудесах.

— А прознать об этом получше ты пробовал?

— Не единожды, старший предводитель, но безуспешно. Место Истины подвластно лишь фараону и его визирю. Сколько раз я просил разрешения посетить это селение, столько раз власти мне отказывали. Я даже к приятелям из высших властных учреждений обращался — куда там. Селение недоступно.

— Тебе не кажется, что ты… ведешь себя опрометчиво?

— До меня уже не раз доходили подобные суждения на мой счет. Да, скажу вам, уже и в глаза смеются.

— Да и до меня такие сплетни доходили, но я-то твои разговоры слушаю. Потому что воспринимаю тебя всерьез.

Дактаир удивился.

— Мне очень лестно, старший предводитель, но, интересно, какие из моих доводов показались вам убедительными?

— Дело в том, что и для меня Место Истины — едва ли не главная забота. Как и ты, я хочу узнать, что прячется за высокими стенами этой деревни. И у меня тоже ничего не выходит. Раз тайну так охраняют, значит, дело это первейшей важности.

— Превосходное умозаключение, старший предводитель!

Мехи пристально поглядел на гостя.

— Какое там умозаключение!

— Так… как прикажете понимать?

— Я видел тайну Места Истины.

Ученый вскочил с кресла, руки у него дрожали.

— И… в чем она состоит?

— Не спеши. Я тебя заверяю в том, что тайна действительно существует, но без твоей помощи мне не обойтись. Вместе будем дознаваться, а дознаемся — вместе будем пользоваться. Договоримся?

26

Глазки Дактаира превратились в черные буравчики, сверлящие лоб Мехи так, словно пристальный взгляд ученого способен был проникнуть за эту преграду и увидеть тайные, самые сокровенные намерения старшего предводителя.

— Вы сказали — договоримся… Но о чем договариваться будем?

— Ты — блестящий ученый, но твои изыскания натыкаются на неприступные стены, те самые, что окружают Место Истины. По некоторым личным причинам я решил сделать все, что только в моих силах, чтобы уничтожить это устаревшее учреждение. Но прежде, чем оно погибнет, необходимо вырвать у него его сокровища и его тайные знания. Объединим же наши силы.

Ученый растерялся.

— У тебя — ум и знания, — продолжил Мехи, — но не хватает сил и средств. Вскоре в моем распоряжении окажется огромное состояние, одно из самых больших в Фивах. И я намерен употребить его на расширение своего влияния.

— Рассчитываете занять высокий пост в войске, полагаю? На самом верху?

— Ясное дело, но это всего лишь ступень. Египет дряхл и болен, Дактаир. Слишком долго правит страной Рамсес Великий. А он не более чем выживший из ума царек и впавший в детство вождь; слабоумному старичку просто недостает мозгов, чтобы предвидеть будущее и приуготовлять верные решения. Какое там! Что в дурную голову взбредет… Его царствование, которое все тянется, тянетсяи никак не кончается, ввергло страну в неподвижность и застой. И это опасно.

Лицо гостя мертвенно побледнело.

— Вы… выдумайте, что говорите!

— Я говорю и думаю ясно, а это качество необходимо, если метишь высоко.

— Да сам по себе Рамсес Великий — воистину памятник! Никогда не слыхал я ни единого слова хулы на его счет… Разве не он подарил нам долгие десятилетия мира?

— Мир не более чем передышка между столкновениями. Долгий же мир — недопустимо затянувшаяся передышка, преддверие войн, к которым Египет не готов, а если даже и готовится, то из рук вон плохо. Рамсес Великий скоро уйдет, а заменить его некому. При нем Египет закоснел и развитие его остановилось. Я это понимаю. И ты тоже. Займись продвижением новых мыслей, а я возьмусь за учреждения — вот что ляжет в основу договора между нами. А чтобы воплотить наши намерения в жизнь, мы должны стать хозяевами тех главных начал, которые составляют могущество Египта.

— Вы забыли про войско, стражу и…

— Говорю тебе — я ими займусь. Счастье и богатство фараона в своей основе имеют не отборные войска, но опираются на таинственную науку мастеровых, знающих, как создавать обители вечности и как получать золото… сколь угодно много золота.

Дактаир разволновался.

— Вы, я вижу, давно интересуетесь Местом Истины…

— Виденное мною — лучшее доказательство тому, что ни ты, ни я не ошибаемся насчет обширности его тайн.

— Больше вы мне ничего не расскажете?

— Будешь союзником?

— Это опасно, старший предводитель, очень опасно…

— Верно. Продвигаться к цели мы будем столь же осторожно, сколь и решительно. Не хватает духу — откажись.

«А откажешься — удавлю», — думал про себя военный. Как же можно оставлять в живых человека, которому ведомо, пусть отчасти, что на уме у Мехи.

Ученый колебался. Ему предлагают исполнение его самых заветных грез, но увлекают на путь, изобилующий опасностями. Представляя себе торжество науки, Дактаир как-то забывал, что царство и его армия нимало не интересуются столь волнительными вещами. Мехи же — да, учтив, хорошие манеры, обаятельная улыбка… Но за всем этим кроется душа убийцы. В сущности, Мехи не оставил ему выбора: или он сотрудничает, и без всякого там «себе на уме», или… Да придушит его этот разбойник, и вся недолга. И еще всласть помучает, пока дух не испустишь.

— Я согласен, старший предводитель. Объединим наши силы и наши воли.

Лунный лик военачальника расцвел, как свежераспустившаяся роза.

— Решающий час, Дактаир! Благодаря нам Египет познает будущее. А обмоем мы наш уговор вином прекрасного урожая — этот виноград давили на пятом году воцарения Рамсеса.

— Премного благодарен, но вынужден, попросив прощения, отказаться. Я не пью ничего, кроме воды.

— Даже в случаях исключительных?

— Предпочитаю сохранять ясность ума при любых обстоятельствах.

— Уважаю людей с характером. С завтрашнего дня я начинаю посещать присутственные места и важных особ, с тем чтобы продвигать свой план совершенствования фиванского войска. Никаких затруднений я не ожидаю, более того, эти мои действия должны принести мне повышение по службе. А после женитьбы я войду в круг многочисленных представителей знати, мало-помалу просочусь в высшие сферы управления и стану там незаменимым.

— Что касается меня, — вставил Дактаир, — то я имею серьезные основания надеяться, что буду назначен первым помощником руководителя всех оружейных работ в Фивах.

— Мой будущий тесть словечко замолвит, и, считай, ты уже получил эту должность. И не теряй времени. Чтобы у тебя там все было схвачено! Действуй пошустрее.

— Для меня это важно — я смогу приступить к изысканиям и изучать даже то, что пока изучать не советуют, и в моем распоряжении будут все необходимые ресурсы.

Мехи на миг позволил себе сон наяву: новейшее оружие и оснащенные им войска — под его началом они будут непобедимыми.

— Мы просто обязаны глаз не сводить с этого Места Истины. — Военный поспешил отогнать сладкие грезы. — И нам нужно отделить выдумки от правды. Говорят, искушенный писец некрополя, назначенный самим фараоном, — вот кто в деревне облечен властными полномочиями. Долгие годы этот Рамосе исполняет свою должность, о которой никому не удавалось вытянуть из него ни единого словечка. Известно лишь, как зовут его преемника, так как казенные документы подписываются именем Кенхира. Постараемся же как можно больше разузнать о нем. Если окажется, что его можно водить на привязи и дергать за веревочки, мы сможем поразить врага в самое сердце.

— При условии, что именно он — подлинный хозяин братства, — возразил ученый.

— Так или иначе, он их вождь, и учитель, и начальник над всеми работами. Или что-то в этом роде. Словом, первая и высшая ступень служебной лестницы… Разузнать имена и обязанности каждого из руководителей — как же без этого? Неужели непонятно?

— Мастеровые ничего не скажут, на этот счет можно не сомневаться. Но помощники… совсем не обязательно.

— Если меня не обманули, помощникам вроде бы вход в селение закрыт.

— Так оно и есть, но они присутствуют при некоторых событиях.

— Доставка воды, съестных припасов, одежды, насколько я знаю… Но зачем это нам? Какой с этого прок?

Дактаир довольно ухмыльнулся.

— Подробное изучение изделий, доставляемых в селение, поможет нам судить об истинном уровне жизни братства и приблизительно оценить его численный состав.

— Любопытно, — признал Мехи. — Стукачи… они полезны. И что, небось тебе уже кое-кто кое о чем доносит?

— Пока есть только один такой человек. Это — прачечник, я посулил ему чудодейственный порошок, мгновенно очищающий грязное белье. Но лиха беда начало… Если не поскупимся, найдутся и иные опорные точки. Прачечник этот, между прочим, сообщил мне об одном неслыханном происшествии, случившемся в селении.

Дактаир не без удовольствия наблюдал за тем, как облизывается и сглатывает слюну честолюбивый воин, внимая самым аппетитным подробностям его рассказа.

— За весьма продолжительное время братство не приняло в среду свою ни единого нового мастерового. И вот довольно молодой человек, некто Нефер Молчун, сумел снискать доверие у приемного суда Места Истины. Следует, однако, заметить, что он лишь вернулся в селение, оставленное им несколько лет тому назад, после того как повзрослел и решился отправиться в путешествие.

— Ничего не скажешь, занятно… А не числятся ли за ним какие-либо увлечения? Или, скажем, порочные наклонности? Чтобы было за что ухватиться?

— Постараемся разузнать. Кстати, он вернулся не один, а с женщиной, по всей вероятности дочерью одного фиванца, обывателя со средним достатком.

— Они — муж и жена?

— Это еще нужно выяснить.

Мехи уже набросал в уме несколько способов нападения на Место Истины. Сначала рисочка наметится, потом щелочкой станет, а там и трещины пойдут, и, глядишь, стены, ограждающие селение, сами развалятся. И камня на камне не останется.

— И не думал, мой дорогой Дактаир, что первая же наша встреча окажется столь плодотворной.

— Я, старший предводитель, тоже очень доволен.

— Задача наша представляется трудной, а терпение — далеко не первая из моих добродетелей. Придется, однако же, поупражняться и в этом искусстве. А теперь — за работу.

27

Бекен-горшечник был собой доволен. И на жизнь не жаловался: руководителю помощников Места Истины хватало ума не только проводить свой рабочий день с пользой для взыскательного работодателя, но и извлекать из своего положения некоторые выгоды для себя лично, чтобы несколько подсластить бренное существование свое в скорбной земной юдоли. В частности, он мог позволить себе делить ложе с дочерью обувщика, более дорожившего сохранением своего рабочего места, чем добродетельностью своего потомства по женской линии. Вряд ли кто счел бы эту девушку красивой или хотя бы умной, однако же она была лет на двадцать пять моложе начальника, поставленного над ее родителем.

— Ну иди ко мне, моя птичка… Я тебя не съем.

Девушка упорно не желала входить в призывно распахнутую дверь и только поеживалась. Словно бы ей было зябко.

— Я — мужчинка добрый и щедрый. А будешь хорошо себя вести, так я тебя такой вкуснятиной угощу!

И папочка твой будет работать там же, где и теперь, и никто его не тронет.

Сердце готово было выскочить из груди, но молоденькая девочка шагнула вперед.

— Ну, еще шажок, мой маленький воробушек. Не пожалеешь, капризулечка. А теперь рубашонку вот так… И вверх…

Пусть медленно, ох как медленно, но дочь сапожника все же повиновалась гостеприимному хозяину.

Гончар уже растопырил пальцы, готовясь схватить свою испуганную добычу, как вдруг дверь дома резко распахнулась и со всего размаху ударила Бекена по плечу, повергнув его наземь.

А молодая женщина, и без того терзаемая смятением, совсем уж перепугалась, увидев в дверном проеме юного великана, распаленного, как взъярившийся бык, и попыталась трясущимися руками кое-как натянуть на себя полусодранную одежду.

— Брысь! — услыхала она.

Бедняжка взвизгнула и метнулась прочь. Нежданный гость тем временем обнаружил жертву своих энергичных телодвижений и ухватил хозяина за волосы.

— Никак это ты и есть гончар Бекен, поставленный начальником над помощниками Места Истины?

— Ага, ага… А тебе чего?

— Жар — вот как меня зовут, и я спешил повидаться с тобой, чтобы ты меня на работу определил.

— Отвяжись от меня, ты! Отпусти! Больно!

Молодой человек швырнул горшечника на топчан.

— Мы с тобой очень даже можем поладить, Бекен, но учти: мне немножечко недостает терпения.

Обозленный начальник помощников пришел в себя:

— Ты с кем это так разговариваешь, наглец, а?! Дружок выискался! Да ты у меня вообще ничего не получишь!

Жар придавил горшечника к стене.

— Не нагоняй на меня тоску: если мне скучно, на меня такое находит… А уж если на меня найдет, я за себя не ручаюсь.

Бекен не был настолько слеп, чтобы не заметить ярость, пылающую в очах молодого человека.

— Ладно, ладно, хорош тебе! Успокойся!

— Знаешь, такая скука, когда вот такой, как ты, норовит мне указывать.

Гончар еще раз попытался вернуть себе начальственное достоинство:

— А как же без приказов? Ты обязан мне подчиняться. Ведь я же руковожу всеми помощниками и слежу, чтобы любая работа делалась как следует.

— А я стану твоей правой рукой — и ты не пожалеешь! Труд-то у тебя какой? Изматывающий. Нет разве? Ты же так устаешь… Значит, заместитель тебе хороший нужен. Верно?

— Не все так просто…

— Кончай сказки сказывать. Дело решено. А раз так, я тут остаюсь. Постели мне — спать хочу.

— А… Но… это же мой дом!

— Смерть как не люблю повторять одно и то же. И не забудь: с утра чтоб лепешки горячие, сыр, ну, там, молочко парное. Как светать начнет, даже чуток пораньше. Денек у нас завтра с тобой, чую, тот еще будет.

Чтобы выспаться, Жару хватало часов трех, и он всегда мог подняться, когда это было необходимо, и обычно вставал задолго до рассвета. Подкрепившись черствым хлебом с финиками, он вышел из хижины Бекена и заглянул в хлев, где обнаружил откормленную ухоженную корову, глядевшую на него невыразимо кроткими очами. Кто же не знает, что в каждом из подобных животных воплощена богиня любви Хатхор, и потому взору коровы присуща несравненная красота.

Угадал Жар, как в воду глядел. Как с ночи думал, так поутру и вышло: вот он, горшечник, и два мордоворота при нем. И у каждого — по дубине. Бекен, значит, не собирался уступать и решил, что грубое воспитательное воздействие отобьет у смутьяна охоту докучать добрым людям.

Увидев, что все трое вошли в дом, Жар вышел из хлева, чтобы послушать буханье дубины, обрушивающейся на ложе, на котором, по всем разумным прикидкам, еще должен был возлежать непрошеный гость. Когда удары стихли — надо думать, приспешники Бекена сочли свою миссию выполненной и прекратили разорять ни в чем не повинную постель, — Жар рванул дверь на себя.

— Не меня ли ищете?

Вздрогнув от неожиданности, смутившийся гончар поспешил укрыться за спинами своих прихлебателей. Один ринулся было на юношу, но Жар схватил табурет и, использовав его сначала в качестве щита, а затем — дубины, уложил противника на пол. Другому удалось ударить юного великана в левое плечо, однако ответный удар кулаком не только заставил нос противника взорваться, но и повалил воителя на спину — раскинутые руки и вытянувшееся тело образовали подобие креста, из верхней оконечности которого сначала забила ключом, а потом потекла тонкой струйкой темная кровь.

— Кроме тебя, больше никого не осталось, Бекен.

Гончар закатил глаза.

— Как же ты меня достал! И как кинул! Я знал, что ты скот, но ты еще и тупица. Гляди у меня, выкинешь еще что, руки переломаю… Чем горшки лепить станешь? Дошло до тебя?

Гончар торопливо закивал головой.

— Убери с глаз моих этих прощелыг. И на стол мечи, что есть в печи. Я проголодался.

С какой вызывающей горделивостью шествовал Жар, сопровождаемый гончаром Бекеном, по дороге, ведущей к Месту Истины, мимо пяти укреплений. На каждой заставе горшечник знакомил стражей с Жаром, представляя его не иначе как своего заместителя. Писец Кенхир, конечно, сообщил охране о появлении нового молодого помощника, но никто не ожидал от новичка столь стремительного продвижения по служебной лестнице.

Давно уже гончар не приходил на площадку помощников так рано. Даже кузнец Овед, слывший ранней пташкой, еще не проснулся.

— Подъем! Вставайте все! — взревел Жар громогласным голосом, и эта команда подняла на ноги всех помощников, которым позволено было жить рядом с деревней.

Разбуженные работяги испуганно недоумевали: что за бедствие обрушилось на Место Истины?

— Бекен говорит, что все вы — лодыри и лежебоки, — объявил Жар, — и с этим безобразием пора кончать. Все вразброд: всяк ковыряется на особицу, корпит над своей безделицей, а до соседа ему и дела нет. Так жить нельзя. С сегодняшнего дня все мы дружно помогаем разгружать доставленные съестные припасы, а то доселе была одна лишь волынка и суматоха. И еще я собираюсь прошвырнуться по рабочим местам: погляжу, чем вы там занимаетесь и управляетесь ли в срок.

Еще не проснувшийся кузнец не выдержал:

— Что ты такое плетешь… Еще чего выдумал… Бекен нам такого не велел!

— Зато велел мне. И я изо всех сил стараюсь выполнить его приказ.

Гончар гордо выпятил грудь. Как-никак, распоряжения этого Жара укрепляли его авторитет, несколько, приходилось признать, подорванный.

— Должен вам сказать, — начал он, — что ваша распущенность дошла до неслыханных пределов. Поняв, что в одиночку навести порядок трудно, я решил обзавестись новым помощником: он будет отвечать за ход работы и строго следить, чтобы все исполнялось как следует.

Жар ткнул пальцем в молодца с необычайно мускулистыми ногами.

— Сгоняешь на равнину и соберешь тамошний народ. Что за дела? Они уже вкалывать должны, а еще до работы не доплелись. Мы что, чинуши какие на казенном жалованье, чтоб до полудня дрыхнуть?! Мы же помощники Места Истины. Дай только волю лени — засосет вмиг, заест. А тогда уж увольнять придется толпами, гнать позорников поганой метлой — толку-то от них все равно не жди.

Видимо, слова новичка показались собравшимся убедительными. Никто не возразил.

— Бекен первым подаст пример, — уточнил Жар. — Он за день вылепит больше сосудов, чем за два предыдущих месяца.

— Да-да… Обещаю.

— До всех нас должно дойти, что дело, которым мы здесь заняты, очень важное. А проверку я начну с тебя, кузнец.

— Думаешь, сможешь?

— А ты меня всему и научишь.

28

Бракосочетание Мехи и Серкеты удалось на славу. На пышную свадьбу пожаловало больше пяти сотен гостей, цвет фиванской знати, все верховные сановники… Не хватало лишь Рамсеса Великого, но престарелый царь не покидал своего дворца в Карнаке, где трудился вместе со своим писцом Амени, который до предела ограничил приемные часы.

Еще не протрезвевшая Серкета возлежала на подушках. Обширная усадьба ее отца опустела, гости разошлись. Мосе, главный казначей Фив, хлебал овощной отвар, прогоняющий похмельную головную боль, а Мехи, спокойный до неузнаваемости, сосредоточенно глазел на лотос, распустившийся в большой чаше.

Кругленькому толстячку с крепким телом и хорошо развитыми мышцами перевалило за пятьдесят, но степенностью и солидной малоподвижностью он так и не обзавелся. Напротив, юркий Мосе вечно пребывал в заботах и хлопотах, и хотя рано появившаяся плешь придавала ему сходство со жрецом из какого-нибудь храма, обряды и тем более священнослужители его ничуть не занимали, С младых ногтей Мосе полюбил игру с числами и заинтересовался властью; решив, что пусть уж богам служат другие, сам он не уставал обогащаться, а став вдовцом, лишь умножил свою алчность. Такую же страсть к стяжательству он учуял в Мехи, а потому позволил дочери убедить себя в том, что именно такой зятек ему и нужен.

— Ты счастлив, Мехи?

— Прием удался на славу, что и говорить. И дом у Серкеты просто ослепительный.

— А ты принят в высшее общество… Ладно, все это хорошо, но давай потолкуем о твоем будущем, не против?

— Думаю продолжить по военной части… Хотя армия, признаться, стала нагонять на меня тоску.

— Согласен. А как ты думал? Утвердился, благодарение Рамсесу Великому, прочный мир, и высшие военачальники нынче не мечтают попусту о стяжании лавров в битвах с несуществующим противником. Но вот что ты сам намереваешься предпринять? Полагаю, не навеки же ты застрял в старших предводителях?

— Хочу реформировать отборные войска, с тем чтобы они надежно обеспечивали безопасность города.

— Похвальное намерение. Но эта дорожка далеко тебя не заведет. Что скажешь о должности заместителя главного казначея Фив? Станешь командовать полчищем писцов, которые будут решать скучные задачи, а я расскажу тебе, как извлечь наибольший доход из этой должности. При этом нисколько не преступая закон.

— Вы очень добры ко мне, но не знаю, сумею ли я… Я насчет состоятельности в делах…

— Не скромничай. Ты — человек расчетливый. Как и я. И, уверен, понатворишь чудес. В свою пользу.

— Не хотелось бы расставаться с войском.

— А кто заставляет? Скоро тебе дадут очередной чин, вот и сиди на двух стульях: видал, сколько высших военных чинов так живет? Чем ты хуже них? Рамсес уже очень стар, надо готовиться к передаче престола. Но никто не знает, что на уме у Мернептаха, которого царь прочит в преемники.

— А вы к нему приблизиться не смогли?

— Недостаточно. Человек это прямой, можно сказать, несгибаемый. Или не гибкий. Нрав такой же неудобный, как у его отца, и та же неприязнь к нововведениям. Следует ожидать царствования с упором на верность старине и без особого размаха. Но долголетие Рамсеса Великого, быть может, еще удивит нас… Чего доброго, Рамсес и Мернептаха переживет. И кто же тогда будет объявлен наследником трона?

— Вы не знаете?

— Конечно нет. Я деньгами занимаюсь, а от опасных властных игр держусь подальше и не хочу, чтобы мой зять пострадал из-за склок наверху. Так что тебе стоило бы занять выгодное положение, удобное при любом раскладе: повернется так — ты пригодишься как воин, выйдет этак — ты понадобишься как руководитель, как звено власти. И никакая смута ничем не повредит моей дочери и ее мужу, ничего дурного им не принесет.

— Я с чужеземцем одним познакомился. Ученый такой, по имени Дактаир.

— Фиванский градоправитель им не нахвалится. Изобретатель, из тех, у кого вечно в голове что-то варится.

— Мне он тоже показался человеком приятным, и я бы не прочь оказать ему услугу. Не сможем ли мы продвинуть его на должность помощника руководителя всех оружейных работ?

— Запросто. И мысль, по-моему, прекрасная. Он там растолкает кое-каких дремучих упрямцев да и нам за помощь благодарен будет. И если не сегодня, так завтра или послезавтра он может нам пригодиться. Окружай себя теми, кто тебе обязан, но, Мехи, не забывай собирать о них сведения. Самые разные, Мехи. Не знаю, может, тебе это и противно, зато если кто захочет тебя пальцем тронуть, угодит этим пальцем в небо.

— Знаете, дорогой тесть, меня тревожит одна мелочь.

— В чем дело?

— Почему вы мне не доверяете?

— Ты о чем? Что за вопрос после такого разговора?

— Если бы вы мне верили, не навязали бы договор о разделе имущества.

Мосе единым махом осушил чашу со своим отваром.

— Жизни не знаешь. Впрочем, я тоже не знаю… не знаю я, Мехи, что у вас там с дочкой моей получится. А вдруг налево повадишься, а там и развестись захочешь… Смотри, шажок в сторону — и гол как сокол: состояние тю-тю. Серкета — дочь мне, пойми, и я должен прикрыть ее от всех невзгод. Так что никто и ничто не заставит меня переменить свое решение. А при нынешнем раскладе, глянь, мы и этот вопрос решили. Ты же важной особой будешь — мой зять не какой-нибудь там вояка. Все житейские радости — твои, у знати ты нарасхват, этот зовет, тот приглашает… Чего еще? Не упускай того, что само в руки идет, Мехи, но и большего, чем то, что и так дается, не требуй.

— Спасибо за мудрые советы, дорогой тесть.

На оранжевом закатном небе четко обозначился сдвоенный силуэт пары ибисов. По Нилу сновали туда-сюда суда, суденышки и лодки: благо дул ветер с севера, но течение и водовороты тоже никуда не делись. Старший предводитель Мехи и Дактаир устроились на корме судна, движимого шестеркой гребцов и новехоньким белым парусом, и наслаждались речной свежестью.

— Градоправитель Фив назначил меня помощником руководителя оружейных работ, — сообщил Дактаир. — Догадываюсь, что возвышением своим я обязан вашим хлопотам.

— Тесть мой оценил тебя, хотя понятия не имеет, каков ты на самом деле. Ну а начальник твой? Как он тебя встретил?

— Не очень-то любезно, пожалуй. Человек это искушенный, ученик и воспитанник карнакских мудрецов, а там, как известно, господствует старая школа, довольствующаяся теми познаниями, которые имеются. Он запретил мне предпринимать что бы то ни было по своему почину. Я под надзором и ни о какой свободе рук даже мечтать не смею.

— Потерпи, Дактаир. Вышестоящие тоже не вечны.

— У него прекрасное здоровье!

— Любую преграду можно снести множеством способов, не так ли?

— Не понимаю, старший предводитель…

— Не строй из себя простачка, Дактаир. Пока же, если речь о твоей работе, не колеблясь повинуйся приказам. А почему ты так спешно захотел повидаться со мной?

— У меня есть кое-какие связи во дворце, и по этим каналам я узнал, что Рамсес Великий принимал Рамосе, бывшего старшего писца некрополя, не выходившего из деревни несколько лет, и прием затянулся. Сам Рамосе не сказать чтобы человек недоверчивый или сверхосторожный, и потому он проболтался, сказав одному своему старинному знакомцу из царедворцев, что у царя много великих замыслов касательно Места Истины.

— Тоже мне откровение! Когда Рамсес в последний раз появлялся здесь, в Фивах, он дал резкую отповедь управителю западного берега. Тот предложил селение упразднить, а мастеровых разогнать.

— Я в бой с Рамсесом не рвусь. Силы слишком неравны.

— Рамсес всего лишь дряхлый старик!

— Должен ли я напомнить вам, что он — фараон, глава и наставник Места Истины? Нам не по плечу тягаться с ним, Мехи, отступимся, пока не поздно.

— А про тайны, которые ты хотел выведать, забыл?

— Нет, конечно, но эти тайны недоступны.

— Ты обманываешь себя, Дактаир, и я тебе это докажу. Помни, ты встал на дорожку, которую уже не покинуть. А еще узнал что-нибудь?

— Писец Рамосе удовлетворен тем, что братство приняло Нефера Молчуна, так как уверен, что он сохранит славу братства.

— Иначе говоря, он видит Нефера среди будущих руководителей.

— Это всего лишь мнение Рамосе, — возразил ученый, — пусть Рамосе и носит звание «писца Маат» и пользуется всеобщим уважением. Оказался достоверным иной слух: Нефер женат на Ясне, принятой в братство вместе с мужем.

Мехи в задумчивости уставился на воду.

— Чтобы подорвать силы Места Истины, — решил он, — следует первым делом опорочить братство. А когда начнут сомневаться в его доброй славе, то и царь не сможет заступиться. И мы вполне можем преуспеть.

29

— Поддавайся, Жар, ты должен уступить!

— Поговори еще у меня, Овед.

Кузнец вместе с молодым помощником гончара мерялись силой в кузнице, благо никто из подмастерьев видеть их не мог.

— Я самый сильный мужчина в Месте Истины и останусь им! — заявил Овед.

— Промотал ты всю свою мощь. Растранжирил.

Рука Жара была тверда и тяжка, как каменная глыба, и Овед не мог сдвинуть ее с места. Медленно, очень медленно, нехотя кузнец начинал примиряться с неизбежным. Напрягая последние силы, он сумел на несколько мгновений удержать руку от неминуемого падения. Но давление было непереносимым, и с криком раненого зверя Овед сдался.

Тыльной стороной левой ладони Овед попытался утереть взмокший лоб. А юный исполин не уронил ни единой капельки пота.

— До сего дня никто не брал надо мной верх. Что за силушку ты вливаешь в свои жилы?

— Сосредотачиваться не умеешь, — подытожил Жар. — А у меня всегда столько силы, сколько мне нужно: понадобится еще — будет еще.

— Гляжу я на тебя, и, знаешь, страшно порой становится.

— Подружишься со мной, так и бояться тебе будет незачем.

Жар убил львиную долю рабочего дня на кузню: Овед учил новичка ковать новую утварь и чинить прохудившуюся, накладывая на слабые места металлические заплаты. Кузнец рабочих часов не считал, чем был совсем не похож на других помощников, в большинстве своем особым трудолюбием не отличавшихся, хотя молодой человек и не уставал их подгонять.

— Много друзей у тебя тут быть не может, — заметил Овед. — Ведь обычно как оно бывает? Смотрят начальнику в рот, наушничают, то тот, то этот что-то просит, а начальник прислушивается и, глядишь, дает людям послабление и старается, чтобы они не перетруждались. Бекен-горшечник, тот и вовсе такие чудеса творил… В свою пользу… Пока тебя не назначили, вся площадка была как улей жужжащий, как пасека медоносная! А вот писец Кенхир, тобой, кажется, очень доволен.

— Значит, он меня поддержит.

— Еще чего! Это знаешь какой добряк? Детей таким хорошо пугать — и сварливый, и придира, и терпеть не может, когда ему перечат. Не попадайся ему на глаза и вообще держись от него подальше.

— А чего ж его на такую должность назначили?

— А я почем знаю, что там… На то воля фараона, У нас больше Рамосе любили: вот человек! Добрый и не жадный. Мы при нем творили что хотели, пользовались его широтой напропалую, а ему от нас почти ничего не доставалось. Да он и не требовал. Его время — это радость и веселье без удержу и без предела. А пришел на его место Кенхир — и, считай, все переменилось.

— А почему ты в братство не просишься?

— Лета не те, да и ремесло мне по душе. А кузнецу есть место только среди помощников.

— Разве это справедливо?

— Таковы уж законы Места Истины, и, знаешь, я доволен своей участью — честно. И ты, если дурака валять не будешь, на мою дорожку ступишь.

Жар вышел из кузни и отправился проверять, как выполняются указания гончара Бекена. Вот уже несколько недель он жил в поселке и за это время приобрел вкус к своему неблагодарному труду, который заключался в том, чтобы следить за качеством воды, рыбы, мяса, овощей, дров, за чистотой выстиранного прачечниками белья и за прочностью вылепленной гончарами глиняной посуды.

«Те, что вовне», именовавшиеся также «теми, что носят» и «теми, что обременены», скоро поняли, что молодой человек не склонен прощать любые проявления бестолковости или ловкачества. Женщины, собиравшие плоды, стали тратить куда меньше времени на болтовню, а привалы на долгом пути караванов в селение, с выпивкой и разговорами, случались теперь у вожатых этих караванов много реже. Жар ужесточил требования к рыбакам и садовникам и лично снимал пробу со свежеиспеченного хлеба. В первые дни он просто швырял скверный хлеб на землю и слышать не хотел ни про дрянную муку, ни про сырые дрова; после такой взбучки пекарь не имел права повторять прежние ошибки, и со временем он даже научился баловать ремесленников медовыми пряниками и миндальными пирожными.

Жар не раз отправлялся вместе с пастухами на заболоченные земли, где и травы росли погуще, и скотина нагуливала вес побыстрее, и хорошо ему было среди этих грубоватых людей. Он привык, готовясь к ночлегу в камышовом шалаше, вслушиваться в их горестные разговоры, понял, почему пастухи так боятся крокодилов, мошкары и гнуса, но все же не стал к ним более снисходительным. Трудности трудностями, но это не причина день напролет наигрывать на дудочке да дрыхнуть подле своих собак. И все же отношения как-то налаживались, и взаимного понимания и даже сочувствия становилось все больше, но, главное, его слушались.

Тем не менее, шагая к мясницкой, Жар знал, что на этот раз его, быть может, ждет провал.

Коротко стриженный старший мясник щеголял в кожаной набедренной повязке с ножом и точильным камнем на перевязи. Этот Дес теперь вызывающе бездельничал, пока его подчиненные ощипывали гусей и уток, чтобы потом выпотрошить, засолить и подвесить очищенные тушки на длинном шесте или же закупорить белое мясо в больших глиняных сосудах для длительного хранения.

— Доброго здоровья, Дес. Занемог?

— Отдыхаю. Тебе-то что?

— Утром привезли газель и быка. Котлы разогреты, но пусты. Почему в них нет мяса? Ты же должен был его нарубить?

— С руками у меня неладно.

— Покажи, что там у тебя с ними.

— Ты что, целитель?

— А ну покажи руки!

— Хочешь мяса — руби его сам.

Жар выхватил кремневый нож у одного из мясников и надрезал левую заднюю ногу быка в соответствии с обрядом. Это делалось для того, чтобы приносимое в жертву животное по своей доброй воле отдало свою силу тем, кто будет употреблять его в пищу.

Кровь, наполнившая подставленную чашу, была чистой. Жар вставил лезвие ножа между суставами, перерезал сухожилия, выбрал куски получше и передал мясо на кухню. А бычья печень считалась ценным и почетным блюдом, и Жар был согласен с этим.

— Я не такой ловкий, как ты, Дес, но мастеровые сегодня подкрепятся как следует.

— Рад за них.

Мясник отправил в рот кусок сырого мяса и начал его жевать.

— Один вопрос остается: ты-то здесь зачем?

Мясник смерил юношу ненавидящим взглядом.

— Ты мне тут показывать вздумал, малявка? Я — начальник над мясниками, и у меня — отдых. А на ваши приказы — твои или твоего горшечника — мне плевать.

— А с чего это ты решил давать себе поблажки? Годами потакаешь своим прихотям. Бекен мне говорил, что ты был одно время начальником помощников. Верни себе былое положение и верно служи Месту Истины.

Все другие мясники, рубильщики мяса, повара и поварята бросились врассыпную, от греха подальше. Зная нрав старшего мясника, они боялись самого худшего. И не захотели стать свидетелями неизбежной драмы. Привяжутся: давай показания! А если Десу насолить, пусть невзначай… потом не поздоровится.

Мясник поднялся во весь рост. Он был чуть поменьше своего противника да и сбит не так крепко. Но бугристые плечи и раздувшиеся предплечья не сулили недругу ничего хорошего. А ведь был еще и нож, уже перекочевавший в его здоровенную лапищу.

— Вот я сейчас жилы тебе перережу, не побегаешь больше! А как обессилеешь, так и народ донимать не сможешь.

Жар отшвырнул нож, который держал в руке.

— Дурачок! Вздумал отбиваться голыми руками!

Совсем уже разъярившийся Дес рванулся к врагу, нацелив острый клинок ему в живот, однако Жар увернулся, когда нож был всего лишь на волоске от его тела. Пролетев вперед, увесистый мясник не успел вовремя развернуться, и Жар, схватив его за руку, сначала так ее выкрутил, что заставил противника выронить нож, а потом так сдавил Десу горло, что тому стало нечем дышать.

— Решай, Дес: или ты уважаешь правила, которым все подчиняются, или я тебе шею ломаю. Гляди, ерунда какая: несчастный случай в мясницкой, той самой, за которую ты всецело отвечаешь. Ну, подумаешь там, со смертельным исходом.

— У тебя… кишка тонка!

Дышать стало совсем уж нечем.

— Пусти… Согласен!

— Слово даешь?

— Даю!

Освобожденный от недружеских объятий, мясник рухнул на колени и поспешил всосать в себя весь тот воздух, который перед этим недобрал.

— Есть хочу, — крикнул Жар работникам, которые уже поняли, что гроза миновала, и теперь понемногу возвращались на свои места. — Приготовьте-ка мне кусок мяса получше.

30

Дочка после того, как Абри отхлестал ее по щекам, взревела, потом завыла и убежала в покои матери — прятаться. Такой разнос Рамсес Великий ему устроил, да на людях! И ведь подчиненные его там были, в этом зале приемов, и те, с кем рука об руку трудишься… Вот уже сколько дней минуло, а главному управителю западного берега становилось все горше, любая мелочь выводила его из себя, и на орехи доставалось и подчиненным, и домочадцам, и не только прислуге, но и самой близкой родне. Но в ярость его повергали не случайные мелкие происшествия: управитель в ужасе ждал указа, отстраняющего его отдел. Что тогда? Он — заурядный писец. И прощай поместье, все расходы по содержанию которого и по оплате сонма услужливых носильщиков и прочих ревностных слуг несет казна: оно вместе с его должностью перейдет другому сановнику. И все будут глядеть на него сверху вниз и посмеиваться у него за спиной, а то и насмехаться прямо в лицо. А те, кто пока еще только таят на него обиды, станут мстить. И у кого искать заступничества? А жена? Поддержит в трудную минуту? Ага, как бы не так. Избалованная бездельница, лишившись привычной роскоши, рассвирепеет и потребует развода.

А покончить с жизнью духу не хватало. Лучше всего было бы, прихватив кое-что с собой, убраться за рубежи Египта и на чужбине начать все сначала. Но как покинуть этот город? Распрощаться с фиванским раем было выше его сил. Так что оставалось одно: уныло дожидаться неминуемого падения.

— Господин, старший предводитель Мехи просит вас принять его, — сообщил, поклонившись, управитель.

— Я никого не принимаю.

— Он настаивает.

Абри устало уступил:

— Я выйду к нему в гостиную для приемов.

Управителю западного берега давно хотелось перекрасить помещение, в котором он принимал важных посетителей, но теперь он не мог позволить себе лишних расходов. Задергалось веко… Жди теперь, пока проморгаешься… сколько же их, хлопаний-то этих… сто, что ли?

Нарядный — все по последней моде, браслеты на запястьях, крепкий аромат благовоний, на которые он мог бы и поскупиться… За версту благоухает… Блестящий, надменный, молодой военачальник сделал шаг навстречу хозяину.

— Благодарю за радушный прием. Вы не пожалели для меня вашего драгоценного времени. Смею заметить, что дом ваш приятно поражает удобствами и размахом.

— С чем пожаловали? Вы что, не знаете, что я в опале? Или стервятник почуял легкую поживу?

— Скажу вам откровенно, но хорошо бы, чтобы это осталось между нами… Я не согласен с упреками царя.

Абри пришел в изумление.

— Уж не хотите ли вы сказать, что… вы одобряете мою точку зрения?

— Именно так. Доводы ваши представляются мне более чем убедительными.

Удивление мигом сошло на нет. Так тебе и поверили — ищи дураков. Подставить хотят — вот и подослали этого щеголеватого вояку: вызвать на откровенность, заставить наговорить лишнего. Такой молодой, а уже…

— Слово Рамсеса — непреложный закон, и все мы должны ему повиноваться!

— Разумеется, — не стал спорить Мехи, — но наш возлюбленный царь ныне всего лишь почтенный старик, слишком привязанный к пережиткам прошлого. При всем почтении к его величию, не должны ли мы позволить себе крупицу самостоятельности, в том числе и в оценках его решений? Ради грядущего.

Абри оцепенел.

— Вы произносите слова чрезвычайной тяжести, старший предводитель.

— Будучи военным в немалом чине, я обязан выражаться ясно. И быть прозорливым. Случись столкновение, и наше войско не выстоит в сражении: тогда Египет, быть может, будет стерт с лица земли. Вот почему я настаиваю на переменах, и стоящие надо мной верховные военачальники благосклонно изучают мои предложения. Видите? Я вовсе не хочу никаких разрушений.

Недоверчивость слегка отступила, и Абри уселся на мягкое сиденье, закрепленное поверх каменной скамьи.

— Как вы отнесетесь к финиковому вину с анисом?

— С удовольствием и благодарностью.

Высокий сановник лично обслужил гостя, подсевшего к нему совсем близко.

— Почему я должен довериться вам, Мехи?

— Потому что, кроме меня, никто не станет защищать вас от ваших невзгод. Вам же ведомо, что я связал себя брачными узами с дочерью главного казначея Фив. Стало быть, мое влияние будет расти. И чего ради мне набиваться в друзья к какому-то опальному писцу — если, конечно, я не разделяю его убеждений…

Абри имел обыкновение наносить своим противникам беспощадные удары. Но сегодня пришла его очередь их получать.

— Дни мои сочтены… Кому я теперь нужен?

— Заблуждаетесь, Абри. Мой тесть очень к вам благоволит, и он со знанием дела передает туда, куда следует, послания, восхваляющие вашу деятельность в качестве управителя западного берега.

— Но решения принимает Рамсес. И только он один.

— Ему известны ваши убеждения. Зачем же он будет заменять вас чиновником, взгляды которого не ясны? Царь противится вашим замыслам, и вы не сумеете предпринять чего бы то ни было для осуществления ваших намерений, поэтому сможете удержать за собой вашу область и руководить ею как прежде, не угрожая привилегиям, дарованным жителям Места Истины.

— Вы… Вы серьезно?

— Рамсес — человек очень ловкий, и власть его никто не оспаривает. Повеление его нарушено быть не может, и, поскольку вы опасаетесь за свое место, вы первым станете бдительно следить за строгим соблюдением указаний царя. Разве теперь не вы самый ревностный защитник Места Истины?

И в глубине души управитель вынужден был признать правоту военачальника.

— Вы останетесь на своем месте, — пообещал старший предводитель, — а я помогу вам укрепить ваше положение.

— Такое задаром не делается… Что вы хотите получить взамен?

— Хочу я того же, что и вы, — уничтожения Места Истины.

— Не пойму я вас… Со мной все ясно: я не понимаю, за что им такие привилегии. Я считаю, что податью нужно обложить всех, никто не должен уходить от уплаты налогов. Никому никаких поблажек. Но вам-то что?.. Чем они вам-то помешали?

— Для любого человека, желающего обновления обветшавшего царства, это братство представляется нетерпимой обузой, помехой, которая должна исчезнуть.

Абри чувствовал, что собеседник увиливает от прямого ответа, прячет свои истинные побуждения. Но так ли уж это важно? Как бы там ни было, Мехи кажется добрым вестником: он принес надежду и предлагает некое будущее.

— Не вижу, чем вы мне поможете. Вы же мне сами объяснили, что отныне я должен защищать селение от любых напастей!

— Делать вид, что защищаете. Создавать видимость, и только! Пока что ни податей, ни налогов, предельная доброжелательность, подчеркнутая покорность воле царя — вот что должно быть на виду.

— Но будет и… другая задача, не так ли?

— Мало-помалу подкапываться под основы братства.

— Но ведь это опасно!

— Опасность далеко не так велика, как вам, Абри, кажется. Уверяю вас, я человек весьма осмотрительный и привык действовать в тени. Вам же должно знать, что лучше бить врага в спину, а не приближаться к нему спереди, да еще с открытым забралом. Моя теперешняя просьба крайне проста: согласитесь ли вы рассказать мне все, что вам известно о Месте Истины?

— Я знаю самую малость, но все же сведения эти совершенно тайные. Если я поделюсь с вами тем, что знаю, я стану вашим соучастником. Или заложником.

— Не соучастником, а союзником.

— Как далеко вы намерены зайти, Мехи?

— Вы в самом деле хотите это знать?

Благостное течение беседы было прервано появлением супруги сановника. Тучная черноволосая дама выглядела не на шутку возбужденной.

— Ты почему маленькую обижаешь?

— Имею честь представить тебе старшего предводителя Мехи. Не стоит вмешивать его в наши семейные дела.

— Пусть знает, что ты нам житья не даешь! То и дело на всех кидаешься!

— Успокойся, дорогая!

— Это он меня успокаивать будет! Сам-то держать себя в руках умеешь?! Пусть бы тебя этот предводитель в войско призвал, под свое начало. Может, хоть тогда бы мы вздохнули спокойнее. Без тебя!

— Все наладится, обещаю.

— Никак, этот военный собрался спасать твою головушку.

— Почему нет? — позволил себе вмешаться в перепалку Мехи.

Супруга Абри смерила гостя презрительным взглядом.

— Нашли за кого заступаться! Да и что вы можете? Шли бы лучше в свою казарму!

Управитель взял свою лучшую половину за плечо и начал понемногу подталкивать ее в направлении выхода.

— Дочку твою пошла успокаивать, и не смей больше ее обижать!

Возмущенная дама удалилась.

— Из-за Рамсеса Великого, — пожаловался сановник, — моя жизнь превратилась в ад. У меня больше нет никаких заслуг.

— Человеку ваших достоинств нельзя терпеть такую несправедливость. Тем более оставлять ее безнаказанной.

Абри принялся мерить шагами комнату, погрузившись в глубокие раздумья, которые старший предводитель не осмеливался прервать.

— Не хочу я знать, до чего вы собираетесь дойти, Мехи, а вот мне нужно одно: остаться при своем месте. По мере возможности обещаю снабжать вас сведениями. Но большего от меня не требуйте.

31

Старший предводитель ликовал. Первый шаг Абри уже сделал, значит, последуют и другие. Коготок увяз…

— Боюсь вас разочаровать, — торжественно начал управитель западного берега. — Хотя среди высоких сановников нет никого, кто знал бы о Месте Истины больше чем я, мне так и не удалось выяснить, что на самом деле там происходит.

— Кто там руководит людьми?

— Насколько мне известно, главенство принадлежит писцу некрополя Кенхиру, преемнику Рамосе, Рамосе же решил окончить дни свои в деревне.

— Что значит: «насколько мне известно»?

— То, что я имею отношение лишь к вопросам управления. При необходимости я вступаю в переписку именно со старшим писцомнекрополя, и именно он отвечает на мои запросы. Однако должна, по всей видимости, существовать и некая тайная иерархия, но порядок в ней устанавливают сами ремесленники, под руководством главного мастера.

— И вы не знаете даже, как его зовут?

— Об этом знают лишь фараон и его визирь. Сколько я ни пробовал дознаться, ничего не выходило.

— А сколько мастеровых в братстве?

— Чтобы узнать это, нужно или проникнуть в селение, или получить заслуживающий доверия ответ от старшего писца некрополя.

— А что вам известно о деятельности Места Истины?

— Считается, что братство высекает обитель вечности для царствующего фараона: в этом якобы и состоит его назначение. Но по царскому приказу любой из мастеров и любое их число перебрасывается с одного места на другое, где они выполняют особые, строго оговоренные задания.

— И часто ли случаются подобные… отлучки?

— И снова скажу: дать ответ мог бы только Кенхир.

— Будто бы Место Истины умеет творить золото…

— Старинная байка вообще-то. Но не заслуживает никакого доверия. На самом деле есть лишь немыслимые и несуразные льготы, предоставленные братству. В его распоряжении целое селение, оно отчитывается о своей деятельности только перед фараоном и визирем, его членов судит собственный суд, и его обслуживают многолюдные полчища так называемых помощников! Это нетерпимо! Как я не устаю повторять, хорошее управление состоит в ежегодном увеличении податей!

Мехи стало как-то кисло. Боязливый сановник Абри пекся только о сохранении своего высокого положения и поэтому сам ничего не предпринимал. Но все-таки какая-никакая дорожка к вожделенной цели.

— А что вы знаете о Кенхире?

— У Рамосе не было детей, хотя он не раз молил о них богов, делая богатые приношения. Когда он понял, что надежды обзавестись наследником нет, он решил усыновить какого-нибудь мальчика, чтобы тот стал его преемником и унаследовал его имущество. Свой выбор Рамосе остановил на Кенхире, которого Рамсес назначил старшим писцом некрополя на тридцать восьмом году своего царствования. Почти все считают выбор неудачным: Рамосе — человек щедрый, любезный, все время улыбается; Кенхира же никто не любит за луженую глотку и спесь: он считает себя умнее других, и обиднее всего то, что он и в самом деле много знает и в деле своем разбирается. С тех пор, как его назначили, его ни разу никто ни в чем не упрекнул. Из тех, кто вправе делать замечания, конечно.

— Сколько ему лет?

— Пятьдесят два года.

— Так, значит, его служба тоже завершается… Полагаю, что он не против уйти на покой, если, конечно, заслуженный отдых будет как следует обеспечен.

— Сомневаюсь! Как и Рамосе, он доволен тихой жизнью в деревне.

— Ни один человек не похож на любого иного — все разные, мой дорогой Абри. У него могут быть какие-то невысказанные желания, а мы можем их удовлетворить. Он женат?

— Сведений на этот счет не имею.

— А где он работал до Места Истины?

— В какой-то неведомой конторе или мастерской на западном берегу. Там Рамосе его и приметил.

— Поговорить с ним сможете?

— Непросто это… Кенхир редко выходит из деревни.

— Ищите повод для встречи.

— Что, по-вашему, я должен ему сказать?

— Подружитесь с ним и предложите ему свою помощь в управлении. За существенное вознаграждение, разумеется: таковым, например, могут быть две дойные коровы, несколько штук тонкого льна или десяток кувшинов вина высшего качества. А уж затем можно ему посулить и больше — за предоставление нужных нам сведений.

— Вы требуете слишком многого!

— А чего вам опасаться? Или Кенхир неподкупен, или он проглотит наживку.

Чиновник уныло скривился:

— Вы предлагаете такие расходы… мне не потянуть. Отрывать от семьи…

— Не беспокойтесь. Издержки я беру на себя. Заверяю вас.

На лице Абри отобразилось облегчение.

— На этих условиях я попробую. Но не стоит заранее надеяться на успех.

Старший предводитель почти расстроился: ну и союзнички, хороши, нечего сказать. Докопаешься с ними до тайн Места Истины, как же. С другой стороны, он в самом начале пути, а от никчемных он потом мало-помалу избавится. Этот Абри… его хотя бы легко дергать за ниточки — вон их сколько к нему привязано…

— А вы следите хоть как-то за работой ремесленников Места Истины? Хотя бы за тем, что они творят вне своего удела?

— Какое там, — отмахнулся Абри. — Сколько раз я пытался. Но визирь оставался глух к моим просьбам.

— А вам известно, какие припасы и в каком количестве доставляются в селение?

— Мастеровые ни в чем не нуждаются! Ежедневно — вода с избытком, мясо, овощи, оливковое масло, одежды — не знаю уж что еще! А Кенхир еще подает жалобы на запаздывания и на любой изъян. Но в последнее время, к счастью, Кенхир замолк: жалоб от него почти не поступает.

— А это еще почему?

— Среди помощников Места Истины появился новичок: великан такой, совсем молодой, по имени Жар. Он теперь немилосердно их гоняет: давайте работайте на братство как следует. У мальчика такие кулачищи, что, похоже, никто не смеет ослушаться.

— А не работал ли этот паренек в дубильне?

— Случалось. Судя по тому, что я узнал от начальника стражи Собека, этот Жар представал перед судом Места Истины, но был отвергнут. Однако в помощники его приняли, и теперь он, кажется, отводит душу на своих товарищах по работе.

Старший предводитель вспомнил парня, склепавшего ему крепкий щит. Эта буйная головушка так и не соизволила показаться в его казарме. А теперь небось локти себе кусает.

— А в помощники кто принимает?

— По правилам ответственность за этот штат несет старший писец некрополя. Но не станет он морочить себе голову, разбираясь с каждым водоносом. А вот начальник Собек и его стражи — они следят. И пропускают лишь тех, кого знают. Хотя бы в лицо.

— А этот Собек… что за человек?

— Жалуются, что на расправу скор и руки распускает, а учтивостью и обходительностью в речах или поисками подходов к человеку так и вовсе себя не утруждает. Но он доказал, что дело знает и что он — на своем месте, и поэтому наверняка задержится здесь надолго.

— А продвижение по службе… Чтобы перевести его подальше от Места Истины…

— Визирь так за него держится…

— Хотел бы вас попросить… Подготовьте для меня документы со сведениями об этом Собеке. Быть того не может, чтобы у него не было никаких слабых мест.

— Вот это уже очень опасно, старший предводитель!

— Но и прибыльно. Для вас, мой дорогой. Знаете, я почему-то уверен, что критские вазы немалой цены очень украсили бы вашу очаровательную обитель.

— Как давно я о таких мечтаю…

— Вот видите: мечты сбываются. И это, среди прочего, доказывает, что ваше согласие помогать мне способно приносить ощутимую пользу. Вам. Еще один вопрос: положим, ремесленники не обременены никаким заданием; обязаны ли они и тогда сидеть взаперти в своей деревне?

— Нет, они вправе покидать свое место проживания и возвращаться в него согласно своим пожеланиям. Иные из них имеют свойственников на восточном берегу и часто их навещают.

— Если кто-то из них отлучится, сообщите мне тотчас же.

— О, это будет непросто! Дело в том, что, если член братства намерен покинуть селение, ему никто не чинит препон, поэтому он может уйти, нигде не задерживаясь. Но я сделаю все, что в моих силах.

32

Завидев стремительно шагающего юношу, хлебопек поспешил выложить на блюдо круглый мягкий хлеб, покрытый золотистой корочкой.

— Здорово, — признал Жар. — Делаешь успехи. А что еще ты сегодня испек?

— Хлебы длинные, хлебы треугольные, печенья и лепешки.

— А про муку что скажешь?

— Уж и не помню, когда в последний раз она бывала лучше.

Удовлетворившись итогами проверки, Жар удалился, оставив за спиной еще более довольного работника. И заглянул в пивную. Там в настое на финиках вымачивали недопеченные ячменные хлебы: забракованную выпечку нарезали на мелкие кусочки, которые бросали в чан с настоем. Потом тюрю процедят через сито и получат жидкость покрепче пива — для праздников самое то.

— А котел, про который я говорил, установили? — спросил Жар у пивовара.

Тот замялся. Не хотелось ему подставлять другого помощника, как-никак товарища, под громы и молнии, на которые Жар, как известно, не скупился.

— Ну да… Конечно. С этим все. Почти. Ну, может, замешкались чуток, но ничего страшного… по-моему.

Вмиг рассвирепев, Жар широко шагнул вперед и, миновав навес обувщика, который поспешил втянуть склоненную голову в плечи, заскочил за загородку из вычурно сложенных камней и влетел в углубление — в этой яме трудился котельщик, присев на корточки перед топкой, сложенной из мелких камешков и загружаемой древесным углем.

Кожа, толстая как у крокодила, и смрад, как от тухлой рыбы… Помощник орудовал мехами из козьей кожи, установив это орудие прямо напротив металлического зева печи.

— Что, забыл, что я тебе велел? — полюбопытствовал Жар.

— А с чего это ты тут раскомандовался? Вот Бекен-гончар тоже приходил, так тот распорядился два котла подправить и стенки выпрямить, а еще один — облудить. Напарник мой болеет, а я один всю работу не переделаю.

— Гляди, какой у тебя огонь в топке слабый. Значит, развел ты его только что. Слушай, ты просто отлыниваешь от работы — тебя же в этой яме никто не видит.

— Ну чего пристал? Делать больше нечего? Плевать я хотел на твои придирки!

Жар схватил дырявый котел и отшвырнул его в сторону. Огромная посудина со скрежетом и треском рухнула на щебенку.

— Совсем сдурел! Знаешь, сколько времени мне придется возиться с заплатой, чтобы хоть как-то его починить?

— Не будешь подчиняться правилам, я у тебя ни единого целого котла не оставлю. И ты только с их починкой и будешь возиться день и ночь напролет.

Взбешенный ремесленник пошел на противника, наставив на него нагревшиеся мехи. Жар в мгновение ока обезоружил котельщика и швырнул его на песок.

Котельщик с трудом поднялся на ноги.

— Ну что? Будешь подчиняться?

— Кончай, Жар… Хорош… Твоя взяла.

— Приветик, Жар. И мои поздравления.

Собек встал возле стола, разглядывая юного богатыря, уплетавшего бобы, щедро приправленные пряностями.

— У помощников большой любви к тебе я не замечаю, но им приходится с тобой считаться. Это неплохо.

— Здесь начальствует гончар Бекен.

— Да будет тебе! Горшечник лишь игрушка в твоих руках. Далеко пойдешь, если стража не остановит. Такой молодой… Шел бы ты, Жар, в стражи: с твоими способностями тебе среди нас самое место.

— За кого ты меня принимаешь, Собек? Держать да не пущать… да всяких злодеев сторожить… у меня от этого мурашки по коже.

— Неужели… А чем же еще ты занят? Приказываешь, надзираешь, наказываешь… Да никогда еще над помощниками не было такой власти! Старший писец не нарадуется, я — тем более. Знаешь, мне хотелось бы забыть о том маленьком недоразумении, подумаешь, кошка пробежала… Согласись, что не поучить такого никак нельзя, Для пользы дела. Однако нужно считаться с переменившимся ветром. Тебя, того и гляди, начальником над помощниками назначат, так что будем трудиться рука об руку. Еще раз поздравляю — ты встал на верную дорожку.

Когда Собек ушел, Жар подвинул блюдо с недоеденными бобами обувщику.

— Это… это мне?

— Ешь, я сыт.

— И ругать меня ни за что не станешь?

— Да вроде не за что.

— К вечеру будут готовы еще сандалии! Две пары сверх урока!

— Ну и молодец.

Жар зашел в мастерскую Бекена. Горшечник вздрогнул в предчувствии взбучки.

— Устал я что-то, — попытался заранее умиротворить гостя. — Теперь, правда, мне чуть лучше… Но поправиться-то надо.

— Занемог, так отдыхай.

— Что это ты такое говоришь?

— Ты же начальник над помощниками. Тебе и решать.

Бекен ушам своим не верил.

— Посмеяться надо мной вздумал?

— Вовсе нет, я серьезно говорю. Бери в свои руки власть, которую тебе дали, и все будет путем. А от меня лишнего не требуй.

— Ты что, больше не хочешь помощниками руководить?

— Пусть всяк делает свое дело.

— А… ты-то что делать станешь?

Жар ничего не ответил и вышел из мастерской. Начальник Собек ткнул его рылом в неприглядную правду: это что ж получается? Чтоб доказать суду Места Истины свою цену, он не только сам голову свою в западню засунул, так еще и похоронил себя в этой яме. Своими руками. Пока он устраивал и переустраивал порядки и обычаи в работе помощников, он и думать забыл про рисование. Только и радости, что вот опять взял верх над еще одним обормотом, — нашел решение задачи, нечего сказать. В кого он превратился? Мелочный самодур, помыкающий бессловесным народцем. Сам себя обрек на бесплодие: еще пара недель такого владычества, и его рука забудет все, что умела.

Бекен просунул голову в дверной проем:

— А кем тогда ты стать хочешь?

— Собой. И только.

— Да не злись ты. Я к старшему писцу схожу, пусть он тебя начальником над помощниками ставит. Пойдет?

— Мне этого мало.

— Не пойму я тебя.

— Шел бы ты к себе, Бекен. И знаешь, тебе меня опасаться больше не надо.

— Что, и дергать меня больше не станешь?

— Говорю тебе: забирай назад свою власть, И вперед.

Осчастливленный донельзя гончар спорить не стал.

Унылый, хотя внутри все клокотало, юноша брел, не поднимая глаз, невесть куда. Но ноги сами его несли к воротам. За которыми селение. Ну, вырвался из семейного узилища. И что? Далеко ли ушел? Чтоб угодить требованиям Места Истины, свернул на такую дорожку… А та никуда не ведет. А свой путь так и остается не пройденным. И кто он теперь? Человек внешнего мира. И ничто его не зовет. Лишь бы поизмываться над безответными людьми. И забыть — навеки — про тайны рисунка. И не вспоминать про краски.

Что за тусклая судьбина! Нет, Жар на такое не согласен.

Страж при северных вратах, завидев приближающегося юношу, взял свой жезл на изготовку — а ну как этот малолетний великан вздумает прорваться. Сила есть — ума не надо.

Но когда до ворот оставался какой-то десяток метров, Жар присел и принялся очень старательно расчищать и разравнивать песок. Потом из-под кусочка кремня появились очертания стен деревни, а затем возник и окружающий пейзаж. Когда набросок был закончен, Жар обвел тонкие линии заостренной палочкой и затем немного отошел в сторону, чтобы окинуть взглядом свое произведение.

Охранник успокоился, но не перестал следить за рисовальщиком, который трудился с изумительным спокойствием. Когда художника что-то в рисунке не устраивало, он стирал этот участок и потом вновь начинал вырисовывать недостающие подробности.

А когда стражу пришло время сменяться — в четыре часа пополудни, — Жар все еще работал над рисунком. И не оставил его до следующей пересменки караула, время которой настало в четыре утра.

Помощники, развьючивавшие ослов, издали бросали взгляды на великолепный рисунок, становившийся все обширнее и в то же время все подробнее и четче. И никто не смел потревожить молодого человека, видя его полнейшее безразличие к окружающему миру.

33

Приемный суд собрался перед вратами храма Места Истины. До начала заседания установили большой балдахин, чтобы уберечь престарелого писца Рамосе от жарких лучей беспощадного солнца.

— Опыт наш подходит к концу, — объявил Кенхир своим привычно сварливым голосом. — Неби считал, что Жар не согласится стать послушным, серым и безмолвным помощником, и он оказался прав; Неби предсказывал, что Жар заставит обратить на себя внимание тем или иным способом, и снова был прав: юноша нагнал страх на бездельников и заставил всех остальных своих товарищей шевелиться поживее; но Неби ошибся, полагая, что искатель забудет зов и удовольствуется возможностью властвовать над людьми. Вот уже два дня и две ночи он без перерыва рисует, и за все это время он выпил только пару глотков воды, предложенной ему стражем. Он способен на насилие, но, смотрите, вместо этого он показывает нам свою одаренность, располагая более чем скудными средствами. Не согласится ли на сей раз наше собрание услышать зов Жара?

Рамосе был готов согласиться, однако старший мастер артели сдаваться не собирался.

— Признаю, что я обманывался. Но совершенно неоспоримо, что все это творит сетова мощь, вселившаяся в этого мальчика и обитающая в нем; ясно также, что он не подчиняется никаким правилам. Мне он всегда представлялся немалой угрозой братству, и я бы предпочел, чтобы он отправился проявлять свою одаренность в какие-то иные места.

— Ты предложил нам план, и мы ему следовали, — возразил Кенхир. — Жар не попался в уготованную тобой ловушку, и ты должен переломить себя. Не забывай, что принять его мы можем, но эта процедура не необратима, и любое недостойное поведение влечет за собой наказание вплоть до изгнания. Введя искателя в свою среду, мы если и подвергаем себя опасности, то крайне незначительной.

— Прежде чем я выскажу свое окончательное мнение, — заявил Неби, — я хотел бы еще раз выслушать искателя. Пусть Жар вновь предстанет перед приемным судом.

— Согласен ли ты следовать за мной? — спросил мастеровой у молодого человека, который раз этак в десятый перерисовывал ворота деревни, добиваясь раз от разу все большей точности.

Жар поднялся.

Он ничуть не утомился и не испытывал никакой физической усталости, но уже не понимал, на каком свете находится. К миру помощников интерес он утратил, мир Места Истины оставался для него недоступным. Оставшись наедине с собой, уйдя в себя, он горел — его пожирало его собственное пламя. Чего ему бояться? Куда уж хуже?

Без единого слова он следовал за мастером, пока тот не довел его до храма и он не оказался перед приемным судом. Жар сел возле писца, не поднимая глаз на судей.

— Не злоупотребил ли ты властью, дурно обращаясь с помощниками? — вопросил его Неби.

— А есть ли оправдание для безделья?

— Никто не просил тебя предпринимать столь решительные меры. И такие резкие.

— Если вам по вкусу притворство, так это не по мне. Нет у меня привычки подкрадываться исподтишка.

— Это тебе гончар приказал вести себя так, как ты себя вел? — спросил Рамосе.

— Гончар — человек вялый. Он только за свою должность держится. И не хотел он тормошить своих подначальных. За все мои поступки отвечаю я сам, и больше никто.

— Хочешь стать начальником помощников? Вместо гончара?

— Хуже ничего для меня не придумали? Я и так возле самого Места Истины, рукой подать. А войти нельзя.

— Но тебе, кажется, пришлась по вкусу эта работа?

— Верно, меня затянуло, клюнул я на приманку. Как последний безмозглый дурак. Еще немного, и я утоп бы в этом гибельном пойле. Опьянел бы, и с концами. Но вот успел очнуться.

— Не означает ли сказанное тобою, что ты отказываешься стать помощником? — вмешался в беседу Неби.

— Я пришел сюда, чтобы стать рисовальщиком. Прочее мне безразлично.

— Ты что, не веришь, что дорога начинается с послушания?

— Пусть. Если это отворит врата.

— И ты думаешь, что твое поведение заслуживает нашего снисхождения?

Лицо Жара скривила жалкая усмешка.

— Да не надеюсь я ни на что! Но почему вы держите меня в подвешенном состоянии? Или принимайте, или прогоняйте.

— Что делать станешь, если мы тебе откажем?

Молодой человек надолго задумался.

— Все равно. Вы надо мной издеваетесь, и только.

— Есть ли у тебя еще какие-нибудь доводы? Новые причины, по которым мы должны были бы тебя принять?

— Нет иных причин, кроме одной-единственной: я слышал зов.

И один из мастеровых повел Жара назад, к главным воротам Места Истины. На той стороне молодой человек Начал стирать ногой свой немыслимо огромный рисунок. На этот раз его судьба точно решится. Отпихнет его братство — и идти некуда: нет другого такого места, где он смог бы осуществить себя и отыскать то, без чего жить ему незачем. Страха он не испытывал и лишь клял про себя судьбу, которая зависит теперь от милости судей, этих, в большинстве своем по крайней мере, узких, мелких душонок. Какие они там — несгибаемые, то есть негибкие, или суровые, то есть бесчеловечные, — какая, в сущности, ему разница, но как же им понять его устремления? Вырвавшись из западни, которой, что и говорить, оказался поселок помощников, Жар вновь почувствовал пламя, сжигающее его изнутри, — то самое, которое вело его в селение, и никуда больше. Это здесь, и нигде больше, ни в каком ином краю земли, может — должна! — расцвести его жизнь. Если ему откажут в будущем, если его оставят за оградой, скрывающей тайну, в которую он намерен проникнуть, надеяться ему будет не на что.

Но что толку терзаться? Что попусту травить душу такими предчувствиями? Мериться силами стоит только с тем, что есть, а пока что и тягаться-то не с чем — и остается только ждать. И ожидание обещает растянуться на долгие часы, быть может, на многие дни, но сколько бы их там, часов или дней этих, ни случилось, решимости у него никак не убудет. Жар верил, что должен, пусть издали, навязывать свою волю суду. Останется воля неповрежденной и цельной, несмотря на превратности, — и судьи непременно почувствуют ее силу на себе.

Затеянные Кенхиром прения продолжались вот уже два часа. Кенхир требовал, чтобы решение было принято, чтобы оно было окончательным и чтобы каждый из судей принял на себя полную ответственность за свой выбор и смог бы обосновать его.

— Этот молодой человек не внушает мне ни малейшего доверия, — объявил Неби.

— Это тебя сетово пламя так ужасает? — съязвил старший писец некрополя.

— Огня этого не опасается только непонимающий и не желающий ничего понимать. Будучи начальником артели, я не вправе рисковать гармонией внутри братства. И повторяю свои слова: пусть Жар ищет удачи в иных местах.

— Так ведь нет иного места, кроме Места Истины, где живут согласно призванию, и ты это прекрасно понимаешь! О ты, именующийся Неби, отказываешь ли ты в возможности осуществить свою мечту человеку, услышавшему зов?

Начальник артели как будто бы заколебался, но сдаваться не захотел.

— О ты, которому никак не ужиться с мастерами братства нашего, чего ради ты так хлопочешь за Жара?

Кенхир парировал удар:

— Это ты, Неби, ничего не понимаешь! Не в каком-то там ходатайстве дело или в потакании. Мы заботимся о благе Места Истины! И почему это я — я ведь не более чем писец — должен уговаривать вас принять дар такой мощи?! Неужто вы почитаете себя ни на что не годными? Или вы не верите, что сможете преобразить эту мощь в творящую силу на благо всей общины?

Лицо начальника артели стало жестким.

— Далеко заходишь, Кенхир! Мастеровые признают твою власть и твои полномочия, но ты не вправе вмешиваться в нашу работу.

— Я этого и не хотел. Мой отец и мой учитель писец Рамосе учил меня понимать природу моего дела и его пределы. Ты, спору нет, прав: я слишком многое себе позволяю. Но именно ты, Неби, с другими мастеровыми составляешь суд. И именно вы выносите окончательное решение. Если оно окажется отрицательным, я буду в меньшинстве и мне придется подчиниться.

Пожелал высказаться Рамосе. Писец Маат говорил спокойно, почти бесстрастно:

— Любовь, каковую я питаю к братству сему, воспрещает мне оказывать давление на него и ссылаться на лета свои и на пережитое мною; однако же должно мне напомнить вам, что его величество настоятельно советовал нам изучить случай Жара со всей возможной ясностью и без лицеприятия. И пусть выскажутся все, и пусть всяк высказывается с безмятежностью.

Несмотря на многочисленные оговорки, каждый заявлял, что должно предоставить мальчику возможность стать рисовальщиком — разумеется, при условии, что Жар будет строго соблюдать правила, действующие в братстве, и повиноваться всем требованиям, сопряженным с ученичеством.

А Неби, в сущности, лишился права на высказывание. Во всяком случае, ему пока приходилось выслушивать других. Но слушал он очень внимательно.

— Настоящее собрание высказало свои соображения со всей подобающей ему мудростью, — сказал наконец и он, подводя итоги, — и каждый из судей открывал сердце свое, не поддаваясь ни чувствам, ни мимолетному настроению. Не по душе мне нрав Жара, и я не думаю, что способен он осознать важность нашего труда, но нам надлежит внять его зову.

34

Начальник Собек опорожнил, одну за другой, три большие чаши парного молока, запивая с десяток проглоченных тепловатых лепешек. Ночь прошла в блужданиях по высотам, окаймляющим Долину царей, и этот инспекционный обход отнял у богатыря последние, кажется, силы, однако отдыхать пока было нельзя — надо еще принять рапорты от подчиненных.

Вот и они. Вытягиваясь друг за другом по струнке и поедая начальство глазами, каждый заверял, что ничего подозрительного за время дежурства не объявлялось. И все же беспокойство не проходило. Чутье подводило его редко, и потому, выждав еще несколько дней, он объявил тревогу. Вот так ответственный за безопасность Места Истины и умножает число обходов, рискуя вызвать неудовольствие у своих людей… Кому по душе изматывающие круги по каменистой пустыне?

Непреходящее беспокойство заставило его почти забыть об очень важном событии, которым жило селение: посвящение новичка в члены братства — куда уж важнее! И с чего бы это приемному суду открывать ворота перед этим Жаром, который — неужели не ясно? — станет сеять смуту? Такая силушка и такая разрушительная мощь, как у этого молодца, делают его непригодным к любому пристойному занятию — ему одна дорога: в разбойники. Или в стражи, или… есть, конечно, еще и другие ведомства. Так что надолго он в деревне не задержится. Необузданный нрав даст о себе знать, не станет он подчиняться своим руководителям, и тем придется низвести его в помощники, а то и вовсе прогнать с глаз долой. Жару станет совсем скверно, и он не преминет показать свои худшие стороны, и не останется ему никакой иной участи, кроме как погибнуть в случайной и жестокой потасовке. Или сгинуть в узилище.

В комнату, где Собек уже расстилал циновку, чтобы подремать часок-другой, вломился страж, заставивший забыть о заслуженном отдыхе.

— Посыльный, начальник. К вам лично. Настаивает.

Служащий, о котором доложили Собеку, ежедневно появлялся на главном сторожевом посту Места Истины, доставляя послания в братство и забирая письма, которые писали мастеровые и их домочадцы во внешний мир, находя этот способ общения легким и необременительным; через этого же чиновника осуществлялась переписка между старшим писцом некрополя и визирем. Но при неотложной надобности срочную весть могли послать с нарочным гонцом, а особо тайное сообщение — с доверенным посыльным.

— Не мог его отшить? Или занялся бы сам…

— Но он требует, чтобы лично вы его приняли. И никто больше.

— Ладно… зови.

Из мешка, набитого папирусом, более или менее пригодным для написания пары-другой строчек, посыльный Упути, долговязый детина лет тридцати с мускулистыми ногами и приметными плечами, извлек черепок, завернутый в льняную тряпицу, и поместил его на письменном столе начальника Собека.

— Согласно письменам, начертанным красными чернилами на ткани, послание сие предназначается тебе, Собек.

— А сам-то ты читал?

— Сам понимаешь, что права не имею.

Упути слыл чиновником, с которым считаются. Платили ему, во всяком случае, хорошо. Будучи носителем жезла Тота, знаменовавшего честность и точность, гонец должен был доставлять письма по назначению и в хорошем состоянии и ручаться за то, что знакомиться с письмом никому, кроме человека, которому оно направлено, не будет дозволено. Ремесло тяжелое, так как дворец и службы визиря не только требовали как можно более скорой доставки, но подчас бывали дни и недели особенно лихорадочной деятельности, когда приходилось бегать с почтой не единожды на дню. И такое случалось не так уж и редко. Утешался Упути сознанием высокой ценности и важности своего ремесла и гордился тем, что ему доверяют самые высокопоставленные особы.

— Отвечать будешь?

— Погоди чуток.

Собек снял с черепка льняную обертку и прочел несколько строк, написанных теми же красными чернилами на старательно отполированной грани обломка известняка.

Ошеломленный страж дочитал немыслимое послание. Нет, просто в голове не укладывается… Быть такого не может…

— Ну что, Собек?

— Ты свободен, Упути… Ответа не будет.

Вся сонливость слетела, как рукой сняло. В какой уж раз чутье не подвело: надвигалось несчастье, зрело бедствие, и размах его грозил оказаться таким, что селение мастеровых накроет, а то и сметет, волна насилия, куда более неистового, чем самые лютые песчаные бури.

Жизнь у Нефера Молчуна складывалась до того счастливо, что он чувствовал себя чуть ли не каким-то беззаботным ветреником. И зов он услыхал, и в братство Места Истины его приняли, да не одного, а вместе с Ясной, любимой им женщиной, и приспособилась его возлюбленная к обычаям деревенским легко, да и не диво: врожденная тонкость и благородство этой молодой женщины помогали ей не задевать старожилов и в зародыше гасить все их поползновения как-то уязвить новенькую. Хотя новичков и пришельцев тут, как и везде, впрочем, ой как не любили.

А еще через какие-то считанные часы сбудутся и самые заветные сны Жара! Тот, кто спас ему жизнь, без кого ему не была бы дана встреча с Маат, станет ему братом, и отныне они вместе будут постигать тайны великого мастерства. Жар, с его пылом, восторженностью, страстным желанием творить, несомненно сумеет подняться на высоту, достойную той задачи, которую ему поручат.

Любимое ремесло, светлая любовь, возвышенная дружба… Нефер Молчун взыскан богами, осыпавшими его неслыханными милостями, за что он никогда не устанет возносить им благодарения свои. И за эти дары благодатные ему надлежит исполнять долг свой со всем возможным рвением и не допускать ни единого промаха и ни единой мельчайшей задержки в выполнении порученных ему задач. Коль скоро он сумел внять зову и коль уж ему дарована возможность на зов этот откликнуться, а небо и земля не поскупились для него на радости, ему остается лишь воспользоваться этими щедрыми дарами и доказать, что он достоин того пути, по которому идет.

Когда он уже собрался в мастерскую ваятелей и вот-вот должен был выйти из дома, Ясна показала ему письмо, которое им только что принесли. Заглянув в печальные глаза жены, Нефер понял, что новости нерадостные.

— Мой отец очень болен, — сообщила она. — Целитель опасается, что исход может быть роковым. Отец продиктовал это письмо. Он очень хочет повидаться с нами обоими. И очень просит, чтобы мы поспешили.

Нефер тотчас же отправился к начальнику артели, чтобы объяснить ему причины своего отсутствия, которые потом занесет в свой свиток писец некрополя.

Чета ничего не взяла с собой и отправилась в путь налегке. Они покинули селение, выйдя через малые ворота к тропе, которая шла мимо заупокойного храма Рамсеса Великого.

— Я чувствую, что тебе досадно, — сказала Ясна мужу. — Опасаешься, что не успеешь к обряду посвящения Жара? Да?

— Угадала, — смутился Нефер.

— Как только мы доберемся до Фив, ты, повидавшись с отцом, сразу же отправишься в обратный путь. А я останусь и пробуду с ним столько, сколько потребуется.

— Я тоже.

— Нет, ты должен видеть, как твой друг станет служителем Места Истины.

На сторожевом посту у Рамсессеума стражи лишь спросили их имена и сразу же пропустили. Нефер и Ясна были полноправными членами братства и, следовательно, имели право свободно передвигаться в окрестностях Места Истины и покидать его пределы по своему усмотрению.

Пара быстро дошагала до возделанных земель, пересекла поле, засеянное люцерной, и, выйдя к берегу реки, направилась к причалу, к которому приставал паром. Смешавшись с другими пассажирами — в основном это были земледельцы, которые везли в Фивы овощи на продажу, — супруги обменивались с попутчиками обычными фразами насчет урожая, процветания страны и щедрости Нила. Никто не мог бы заподозрить в них выходцев из самого тайного селения во всем Египте.

Ясне было очень тревожно, но она держалась и даже смогла утешить одну мать, малолетнюю дочурку которой мучила горячка.

Как только паром причалил к восточному берегу, Нефер с женой спрыгнули на берег и поспешили к дому хозяина строительной артели. И вдруг, хотя до дома было еще далековато, на дорогу вылетел Черныш. Встав на задние лапы, пес по очереди облобызал обоих, сначала облизав лицо хозяйки, а потом и ее мужа. Карие собачьи глаза сияли радостью.

— Давай за нами, Черныш, — велела Ясна. — Мы спешим.

И вдруг черный пес зарычал и обнажил клыки, уставившись на нескольких стражей, двигавшихся навстречу молодой паре.

И во главе небольшого отряда — Собек.

— В чем дело? — заволновалась молодая женщина.

— Заверяю вас, отец ваш в добром здравии. Письмо, полученное вами, написал не целитель, а я, лично.

— Но… чего ради?

— У меня не было иного способа выманить вашего мужа из селения. На том берегу задерживать мы его не стали, не желая ненужной огласки: там, возможно, пришлось бы действовать на виду у многих свидетелей.

— И для чего все это, Собек?!

— Правосудие.

— Объясните.

— Нефера следует задержать. Он обвиняется в убийстве одного из моих подчиненных, когда последний, будучи в ночной смене, обходил с другими дозорными Долину царей.

35

В Фивах Мехи все уже полюбили. Точнее, сходили по нему с ума. Не случалось такого приема, на который его бы не приглашали, он блистал на пирах и участвовал в многочисленных советах. А его речи! Он не ограничивался краткими замечаниями, не упускал случая дать полезный совет и умел польстить, не отягощая лесть дурновкусием.

И все поздравляли главного казначея Фив Мосе с таким замечательным зятем, таким многообещающим военачальником, который не только стремительно восходит по служебной лестнице, но и проводит реформы в фиванском войске, и его немалого размаха замыслы находят отклик и поддержку в самых высоких сферах.

По случаю своего дня рождения фиванский градоправитель устроил донельзя пышный, даже величественный прием: в усадьбе и в саду толпились и теснились самые славные и самые могущественные из знатных обитателей града Амона. Виновник торжества с сияющим лицом витийствовал, приветствуя гостей с самоуверенностью расчетливого и всеведущего властителя, всегда готового задушить в зародыше любой намек на мятеж или крамолу.

— Какой вкус, какое изящество, мой дорогой Мехи! Это одеяние первозданной белизны, а какие сандалии… с таким необычайным вырезом на подъеме… Если бы вы не были женаты, ни одна из присутствующих здесь очаровательных барышень не устояла бы перед вашим обаянием.

— А вот я бы устоял перед любыми соблазнами.

— Между нами, Мехи. Как Серкета? Я полагаю, она-то знает, как ублажать муженька своего, верно?

— Не смею лгать градоправителю Фив, опытность которого признается всеми и повсеместно.

— Вы мне льстите, Мехи! Полагаю, что для вас войско не более чем ступень. Одна из многих.

— Знаете, для начала мне хотелось бы завершить преобразования, а уж затем я бы с удовольствием разделил с вами честь управления нашим великолепным городом.

— Устремление вполне законное и весьма похвальное. Не забывайте, однако, что вы живете лишь в третьем по величине городе Египта после Мемфиса и нашей новой столицы, Пи-Рамсеса. У нас здесь, видите ли, тихо. Мы храним мир, покой и верность традициям.

— А разве не в этом и состоит мудрость политика?

— Превосходно, Мехи! С вашими убеждениями вы высоко взлетите.

— Ими я во многом обязан своему тестю, человеку мне очень дорогому. А теперь, откровенно говоря, именно тесть беспокоит меня более всего прочего.

Городской голова изумился:

— У Мосе неприятности?

— Откровенно говоря — и строго между нами… у него нелады со здоровьем.

— Но мне-то всегда казалось, что он прекрасно себя чувствует!

— На первый взгляд, он полон жизненных сил, но на самом деле… кажется, что-то с головой… В последнее время я был свидетелем того, как он принимал решения, которые оказались ошибочными. Пока он еще в состоянии осознавать и признавать свои огрехи, но что будет завтра? Эти провалы сознания случаются у него все чаще и чаще… Но мне, наверное, не стоило рассказывать вам об этом.

— Напротив, Мехи, как раз напротив! Было бы неплохо, если бы вы не посчитали за труд время от времени сообщать мне о его состоянии и не оставляли своих забот. Дабы не довести до беды. И очень прошу вас: если положение вдруг резко ухудшится, дайте мне знать тотчас же. Вечерок удался, ничего не скажешь… Ваш рассказ — это уже вторая печальная история, поведанная мне сегодня.

— Смею ли я надеяться услышать первую историю?

— Скучное дело, должен признаться… Тоскливейшее. Молодой ремесленник по имени Нефер, недавно присоединившийся к братству, обвинен в убийстве стража. Речь о местной охране, служащей под началом Собека. Сам Собек в свое время счел гибель одного из своих подчиненных несчастным случаем, но вышедшие наружу обстоятельства, бывшие ранее неизвестными, убедили его, что тогда произошло преступление.

— Простите, но если этого Нефера будут судить… разве его дело не поступит в суд Места Истины?

— Нет, так как задержан он был на восточном берегу, куда прибыл, намереваясь погостить у тестя. Останься он в селении, мы бы вовсе не смогли привлечь его к ответу. Опасаюсь, что судебное разбирательство окажется весьма шумным.

— А добрая слава мастеровых?.. Не уронит ли себя селение в общественном мнении?

— В действительности все может оказаться гораздо хуже. Само существование селения может встать под вопрос! Смотрите: это что же получается — не селение мастеров, а какой-то разбойничий притон! Но ежели это так, то его должно упразднить. То-то управитель западного берега порадуется… Осуждение Нефера откроет глаза Рамсесу Великому: самодержец убедится, что от Места Истины вреда куда больше, чем пользы. Село будет отбиваться изо всех сил, зубами и когтями, это понятно… А я, можно не сомневаться, вынужден буду прибегнуть к помощи войска. То есть поможете мне вы, дорогой Мехи. Придется выселять, и желательно, чтобы столь хлопотное дело прошло как можно спокойнее.

— Я всегда в вашем распоряжении.

— Я этого не забуду… Ну, надеюсь, вскоре увидимся. Желаю хорошо повеселиться, Мехи.

Градоправитель отошел к богатому землевладельцу и завязал с ним столь же оживленную беседу. А военачальник, оставшись один, упивался про себя первой одержанной победой.

Анонимное письмо, которое он отправил Собеку, не только порочило Нефера, но и влекло за собой иные последствия. Предвиденные, более того, заранее продуманные. Итак, совершенное им убийство несло ему все большие выгоды. Молодого человека, скорее всего, приговорят к смертной казни, а община будет распущена. Мехи поведет свои войска на селение и стремительно займет его, а затем — обыск сверху донизу: необходимо найти все спрятанные сокровища. И завладеть ими. Действуя под прикрытием официального приказа, он достигнет всего желаемого. И при этом все будет по закону.

Жар сидел на голой земле — точнее, это был глинобитный пол комнатушки с беленными известкой стенами. Окон не было, и потому Жар не знал, день ли на дворе или уже настала ночь. Ему приносили еду и питье, но он не слышал ни единого слова.

Дверь в каморку заперта не была, и, значит, он был волен выйти из заточения. Но чуял он, что за этой дверью таилась какая-то иная ловушка, да и что ему оставалось делать, как не дожидаться здесь решения приемного суда.

Это он-то, такой нетерпеливый и беспокойный, и не собирался теперь бунтовать против этого испытания? Так ведь потому, что чувствовал: оно необходимо. Оно позволило ему познать отдохновение души и тела — он и не думал, что такое возможно. Поскольку его судьба более ему не принадлежала, он от нее отстранился и питался умиротворяющей пустотой, в которой ничего не происходило.

Пока ему не объявят окончательное решение, так и будет он висеть между жизнью и смертью. То есть будет ни жив ни мертв. Здесь, в тайном уделе Места Истины, он всего лишь непосвященный. Однако, как знать, войдет ли он в братство. Очень даже может быть, что никогда. Его прошлое исчезло, его уже нет. А будущего еще нет.

Впрочем, Жар уже начал открывать для себя новый удивительный мир. Привычные точки отсчета исчезли, границы стерлись, и обозначился какой-то иной горизонт. Но пока все это было лишь бессодержательной тенью, подобием его самого. И пока это так, какой прок от его силы и от его желания?

Молодой человек был уверен, что каждый мастеровой братства побывал в этом месте и вот так, как теперь он сам, дожидался, когда наконец будет оглашен приговор без права на обжалование. И никаких исключений или преимуществ ни у кого не было, каковы бы ни были дарования и умения искателя, а то, что все пережили одно и то же испытание в одинаковых условиях, должно было необычайно сплачивать: мастера становились воистину братьями, которых объединяли и общий опыт, и устремление к одному-единственному идеалу.

Дверь распахнулась.

В руках мастерового не было ни хлеба, ни кувшина.

— Пошли со мной, Жар.

Юный великан уже приготовился было просидеть невесть сколько нескончаемых суток в этом тихом месте, куда не доходило ни единого звука извне. Наверное, поэтому он поднимался очень медленно, словно бы нехотя, будто не желая следовать за своим провожатым.

— Ты что, берешь назад свое прошение о приеме в братство? — поинтересовался мастеровой.

— Ты давай веди меня. Туда, куда положено.

Они пришли к храму, перед которым заседал приемный суд. Лица судей казались непроницаемыми, правда, на губах старого писца Рамосе играла чуть заметная улыбка.

Но Жар, сердце которого колотилось так сильно, словно было готово вырваться из груди, решил, что не след потакать себе и, значит, лучше он будет смотреть на Кенхира, писца некрополя.

В первый раз в жизни тоска сжимала горло так, что дышать было нечем. Он готов был бежать до края земли, лишь бы не слышать тех слов, которые будут произнесены.

— Суд принял решение, — ронял тяжелые слова Кенхир, — и пересмотру оно не подлежит. Его величество фараон, глава и наставник Места Истины, одобрил это решение, и оно будет занесено в летописи, ведущиеся письмоводителями визиря. Ты, Жар, услышал зов и внял зову, и посему ты будешь допущен в это братство.

К комуобращается писец? Неужто к нему? Внезапно огонь вновь запылал в его жилах, и ему захотелось обнять Кенхира Ворчуна.

— К несчастью, — продолжал тот, — мы вынуждены отложить твое посвящение. И причина отсрочки вовсе не в тебе, но в общине, ввиду постигшего всех нас бедствия.

— Что стряслось?

— Неферу Молчуну предъявлено обвинение в убийстве.

— Молчун — убийца? Что за чушь!

— Мы все тоже так думаем, но мы должны приложить все свои силы и добиться, чтобы его признали невиновным. А когда мир вновь воцарится, ты получишь новое имя и тебе будут открыты первые таинства Места Истины.

36

По завершении изнурительного дня старший предводитель Мехи овладел Серкетой. По обыкновению, любовь в его исполнении вышла очень грубой, однако же исполнил он задачу свою со всем присущим ему блеском. Впредь непозволительно было ей соваться поперек батьки, то есть поперек супруга конечно, но надлежало ей оставаться на том единственном месте, которое только и может занимать женщина, а именно — быть верной и послушной служанкой. Со дней ранней юности Мехи испытывал глубокое презрение к самкам, и уж не Серкете изменить его убеждения. Как и все прочие бабы, она, конечно же, мечтала о господине, о повелителе, власть которого над нею неоспорима и беспредельна. И ей, что ни говори, повезло: такого владыку она обрела.

После того как Нефер Молчун был схвачен, Мехи успел выйти на связь с десятками разных людей, применяя метод, в действенности которого он не единожды убеждался: он распускал ложные слухи. Недоброжелатели подхватывают молву, упиваются ею и разносят ее со скоростью ветра, слабоумные повторяют все, что услышат, не утруждая себя пониманием, но счастливее всех болтуны — те всегда рады блеснуть в разговоре невесть откуда взявшейся новостью да еще заверить, что, кроме них, подобными сведениями никто не располагает.

Эти его вольные и невольные приспешники, передававшие неслыханные известия из уст в уста, складывались в цепь или сеть из множества звеньев и помогали ему делать с мнениями и убеждениями других людей то, что ему заблагорассудится, превращая обмолвку или говорок в бесспорную действительность. Общество уже видело в Нефере Молчуне страшного злодея, а Место Истины представлялось логовом разбойников, скрываемых завесой немыслимых привилегий.

И только один Рамсес Великий мог бы единым словом своим обратить вспять мутный поток лжи и домыслов. Но и фараон не выше Маат, и нет у него права вмешиваться в судебное разбирательство. Обвиненного должно судить. А Нефер обвинен.

Связи между Местом Истины и визирем были тесными, однако председательствовал на предварительном слушании, на котором выдвигалось обвинение, не этот верховный сановник, а старейшина суда. Председатель в самом деле был стариком, и он подчеркнуто соблюдал все положенные правила. Мехи даже на взятки тратиться незачем: улики настолько тяжки, что председательствующий непременно поставит Нефера перед присяжными.

Тогда-то и понадобится вмешательство Мехи, не открытое, понятно, а, так сказать, подспудное. Первым делом надо будет ввести в число присяжных управителя западного берега Абри — уж он то знает, какую напраслину надо навесить на братство, чтобы вымазать его в такой грязи, что народу эти мастеровые станут отвратительны. А еще стоило бы позаботиться о большинстве в составе присяжных, чтобы уж наверняка этого Нефера приговорили к смерти: надо выставить обвиняемого хладнокровным душегубом, воистину диким зверем; а коль скоро воспитан он был мастеровыми, то и те, приходится думать, не менее злобны и коварны, чем подсудимый.

И тогда все селение окажется в ловушке. И мышеловка захлопнется.

Мехи в задумчивости забарабанил пальцами по крупу жены.

— Кобылка… это же моя кобылка, верно?

Серкета услужливо выгнулась в талии, подвигая к мужу свой уже обласканный им таз.

— Да-да, я вся — твоя… Еще хочу. Давай еще раз.

— Ненасытная!

— А почему бы и нет? Разве это не естественно? Коль уж мне так повезло с муженьком. Такой безотказный. И никогда не устает.

— Знаешь, Серкета, что-то твой отец меня беспокоит.

— Ах… а почему?

— Да голову он потерял.

— А я как-то ничего не замечала.

— Ты с ним не работаешь. Знаешь, кто мне уже сказал об этом? Фиванский градоправитель, лично, посоветовал быть начеку. Представь себе: важное собрание, а твой отец бормочет что-то непонятное. Потом выступает с отчетом и путается в цифрах. А потом и вовсе впадает в ступор и ничего не видит и не слышит. И довольно долго. За последнее время — а я не расстаюсь с ним вот уже несколько дней подряд — такое бывает все чаще. И приступы эти все заметнее. Разумеется, я ничего не сказал градоправителю и даже попробовал рассеять его страхи. Жаль, конечно, но хуже всего то, что отец твой отрицает очевидное. В подобном состоянии он даже не замечает, что его, так сказать, долго не было. И ничего не запоминает.

— Что же делать?

— Поговори с его целителем и попроси его назначить лечение. Если такое лечится, конечно. Но стеснять отца ни в коем случае нельзя. Если бы не этот его докучливый недуг…

Серкета присела на краешек ложа.

— В чем он выражается?

— Боюсь и говорить.

— Я — твоя жена, Мехи, и я хочу знать!

— До чего же это жутко…

— Рассказывай, говорю тебе!

— Знаешь, милая, за тебя страшно. Тебе, наверное, будет неприятно. И больно.

Мехи понизил голос, словно бы опасаясь, что их кто-то подслушивает.

— Поехали мы с отцом твоим в один удел, проверять, как тамошнее население подати платит. Меня он взял, чтобы я проследил за кое-какими мелочами. И вдруг он накидывается на случившуюся там девочку, хватает и… ну, пытается ее изнасиловать. Хорошо, я проворнее его и не дал довести до греха. Повезло, и худшего не случилось. А потом, когда он пришел в себя, он был не в состоянии вспомнить хоть что-либо об этом ужасном случае.

— А… кто-нибудь видел?

— Мать малышки.

— Она же подаст салобу!

— Могу тебя успокоить. Я из кожи лез, чтобы уладить дело миром. Все ей растолковал и подарил дойную корову и четыре мешка полбы. Лишь бы она забыла о случившейся неприятности. Но я же не всегда буду с ним рядом. И очень опасаюсь, как бы он опять не взялся за то же…

Еще немного, и у Серкеты начнется истерика.

— И пойдет о нас дурная слава, а все наше добро…

— Я тебя люблю, милая, тебя. За то, что ты такая, как есть… А не за что-то еще. Если бы только не недуг твоего отца…

Серкете стало все ясно: она должна переписать или как-то иначе перевести семейное состояние на свое имя и ни в коем случае не подпадать под власть какой-то там душевной болезни. А вдруг хворь обрушится на отца вдали от Фив, на краю какого-нибудь села? И подсунут ему расписку, а он подмахнет. И прости прощай наследие предков. То есть ее наследство. Нет, мысль о бедности Серкету никогда не грела. К счастью, она замужем за Мехи и ее муж — воистину ясновидящий. И вовремя обнаружил грозную опасность.

— А ты мог бы установить над моим отцом постоянный надзор?

— Ты что?..

— Прикажи своим воинам незаметно следить за ним. Если он вдруг выкинет что-то не то, они смогут сразу же вмешаться. Ну и тебе доложат.

— Это же превышение полномочий, и…

— Сделай это для нас, Мехи! Пойми же, от этого зависит наше будущее.

Старший предводитель сделал вид, что задумался. На самом деле он уже предложил именно такое решение фиванскому градоправителю, и тот его одобрил.

— Если вышестоящие узнают, я буду сурово наказан за злоупотребление властью. Но рискну. Ради тебя, моя сладкая.

Серкета обхватила мужнее туловище обеими руками.

— Ты не пожалеешь об этом… И я тоже не буду сидеть сложа руки.

— Ты, главное, с его лекарем поговори.

— Само собой… А еще и с законниками посоветуюсь. Я же единственная дочь, значит, мой долг — оберегать семейное достояние. А моя семья теперь — это ты. И наши будущие дети.

Он заставил ее лечь на спину и потом навалился на нее всей своей тяжестью.

— А сколько бы ты хотела? Этих детей?

— Ну, четверых… пятерых…

— Не многовато ли для дамы твоих достоинств? И такого качества?

— Я хочу сыновей. Чтобы мальчиков много было. Они будут похожи на тебя, и они всегда будут рядом. И потому я как бы не буду с тобой расставаться. Никогда.

— Так ты уже не можешь обойтись без Мехи, красавица моя…

Серкета была неспособна испытывать наслаждение и потому только посмеивалась про себя над постельными доблестями своего мужа, тем паче что даже более понимающая женщина сказала бы о нем, что любовничек-то не ахти. Точнее, очень даже так себе. Но вот как муж… Вряд ли возможен лучше. С таким честолюбием и такой ненасытной жаждой власти… поди сыщи другого такого. При таких данных он богатство для нее и сохранит, и приумножит. Если, конечно, удастся обезвредить отца: тот уже мешает и, того и гляди, просто превратится в угрозу.

А крутить и вертеть этим Мехи… подумаешь, задача. Угождать и льстить — пусть глупыш верит, что он и в самом деле владыка над нею. Строить из себя распаленную самку, не ведающую, что делать со своей горячкой, и потому ставшей на все согласной восторженной дурищей, прикидываться не более чем служанкой, которая донельзя счастлива показываться на пышных приемах у плеча своего блистательного властелина. Не подрывать его самоуверенность, а, напротив, укреплять его раздутое самомнение. А тем временем исподтишка приобретать и накапливать блага вещественные и осязаемые. С каждым днем иметь все больше и больше — разве не ради этого живем мы на этом свете?

37

Дактаир никак не мог успокоиться.

— Вы, Мехи, помогли мне занять ту должность, которую я хотел получить. Но проку-то?.. Руководитель оружейных работ — старый и тупой жрец, неспособный понять, что, собственно, обещают новые знания, какие просторы они открывают. Этот жрец сопротивляется любым новшествам, запрещает какие бы то ни было пробы и заставляет меня перебирать папирусные свитки.

— Отведай-ка лучше жареного гуся, мой дорогой, вот хороший кусочек. Мой повар воистину кудесник, не правда ли?

— Да, но…

— Я думал, ученые люди более терпеливы.

— Вы меня не понимаете… У меня сотни замыслов, а я… обречен на бездействие.

— Слишком долго ждать не придется, Дактаир.

Ученый дотронулся кончиками пальцев до своей бороды.

— Ничто не указывает на изменение положения в мою пользу.

— Заблуждаешься! Мои хорошие отношения с фиванским градоправителем только укрепляются, и мое влияние день ото дня растет. Твой нынешний начальник долго на своем посту не продержится, а его преемником будешь ты.

Дактаир откусил, показав прекрасные зубы, кусочек жареного мяса.

— А судебное дело? Я о разбирательстве насчет Места Истины… это в самом деле серьезно?

— Как нельзя более, мой дорогой! И мерзкое преступление, совершенное Нефером, поможет нам поскорее избавиться от этого отвратительного братства. Мастеровых разгонят, а я получу такие полномочия, что смогу перевернуть вверх дном все селение. А ты, разумеется, примешь в этом участие в качестве человека знающего и сведущего. И моего советника.

Глазки Дактаира просияли. Ученый явно возбудился.

— Но… приговор еще даже не оглашен.

— Египетское правосудие отличается предельной суровостью и тяжело карает как убийц, так и тех, кто их покрывает. А что такое это братство, если не шайка злоумышленников? Разогнать его — и дело с концом. Лучшего решения и быть не может.

Жар явился к кузнецу Оведу невероятно взвинченным и проработал без перерыва восемь часов кряду. Молодой человек успел предложить писцу некрополя создать специальный отряд из двух или трех мастеровых покрепче и посмелее: этот отряд, по мысли юноши, должен был вызволить Нефера и доставить его в селение, входить в которое не вправе ни войска, ни стража. Однако Кенхир отринул эту прекрасную задумку да еще и облек свой отказ в очень резкие слова. А дожидаться посвящения Жару велели за стеной: мол, возвращайся-ка ты к помощникам и будь там у них на подхвате.

— Ну что, приняли тебя? — поинтересовался кузнец, с удовольствием разглядывая медные резцы, выкованные его напарником за день.

— Обещали. Может, и сдержат слово.

— Вообще-то они не обманывают… Только вот это преступление, знаешь… Такой удар по братству.

— Молчун не виноват!

— И все же его наверняка засудят за убийство. У Собека есть сильные улики.

— Одного не пойму: кто так возненавидел моего друга? За что его обливают грязью и ломают ему жизнь?

— Забудь эту темную историю. Со мной будешь работать. Ковать ты любишь, и все у тебя получается. Чего ради торчать взаперти в селении? Его дни сочтены.

— Что это ты такое несешь?

— Засудят Нефера, значит, и братство виновато. И потянут всех мастеровых на дознания, работы остановят, а мастеров, тех, кого не заточат в темницы, разгонят по разным фиванским храмам, Конец пришел Месту Истины.

— А мое посвящение?

— Не дождешься. Никогда.

Юноша стиснул кулаки.

— Все это злобный дух какой-то творит. Который в темноте прячется…

— Ты Нефера хорошо знаешь? — спросил кузнец.

— Он — мой друг.

— Думаешь, поэтому его оправдают? А если по делу, так что ты знаешь про то, что с ним бывало? Да и про него самого… ничего ты не ведаешь толком. Где шлялся, что творил… Он же в Нубии бывал, значит, во всякие переделки ввязывался волей или неволей. И наверняка убивать научился. А в Фивы вернулся, чтобы разбогатеть, не иначе. Он же в селении рос, а там эти разговоры про сокровища, которые прятали в гробницах фараонов, когда их хоронили… Уж не собирался ли он грабить гробницы?

— Да ты что…

— Не он первый и не он последний, кому это в голову приходило. А ему-то провернуть такое дельце куда проще, чем другим: он же из селения и все тут знает. Потому, видать, он и пошел той ночью на холмы, что над Долиной царей… Только не знал он, что начальником стражи назначили Собека и что Собек этот ввел новый порядок надзора. Гляди: он невзначай натыкается на стража, убивает его — и что ему теперь делать? Ясно же, что лучше селения ничто не прикроет: стражу туда не пускают. И опять он не вспомнил про Собека. А тот — упертый, возьми и докопайся.

— И в такую дурь ты веришь?! Надо же — такие байки плести!

— Вот суд будет, так сам все увидишь. Гляди, улики веские какие, и все они одна к одной ложатся. Как не поверить?

— Придумано складно. Но ты же знаешь, что это неправда.

— Одно скажу: дело скверное. Ни Неферу, ни братству целехонькими из него не выбраться. Послушался бы ты лучше меня и держался от всей этой мути подальше.

— Знаешь что! Мастеровые связаны по рукам и ногам, но мы-то… ни ты, ни я, мы же не из братства! Если я чего-нибудь придумаю, поможешь?

— Ни за что! Все равно у нас ничего не выгорит, а меня с работы погонят. Где еще я такое место найду? Нефер — в темнице, и никто его оттуда не выпустит.

— А что про родителей Ясны знаешь? Они еще живы?

— Только отец.

— А чем живет?

— Строительная артель у него. Мужик очень толковый, никто про него дурного слова не слышал. Одно хорошее говорят.

Кузнец Овед так здорово растолковал, что, где и как, что Жар совсем не плутал и сразу же нашел дорогу к хозяйству отца Ясны. По пути юноша размышлял о случившемся и скоро понял, что и думать тут нечего: это все Неферов тесть подстроил. Дочка его бросила, обидно-то как, вот он и затаил злобу на невесть откуда свалившегося зятя. И подсунул Собеку ложные улики — а нечего охмурять мою дочь! Человек немолодой, и здоровье не то, кто-то глядеть за ним должен, нет разве? Разобьет пару, вернет в дом дочку: чего ей в потайном селении от отца родного прятаться?

Ну так Жар возьмет его за шкирку и лаской или таской, а загонит в суд — и заставит признаться, что это все его козни. И смоет с Нефера все подозрения. Дельце-то, оказывается, плевое! И решить его можно мигом.

Утро постепенно переходило в день, народ тянулся с базара домой. Подойдя к нужному дому, юноша вошел внутрь, благо дверь оказалась не заперта.

И тут же дорогу ему перегородила здоровенная черная псина.

— Тихо ты, свои… Я же тебе ничего плохого не сделаю.

Прочно упершись в пол всеми четырьмя крепкими лапами, пес рыкнул и показал клыки. Попробует Жар шагнуть, и собака кинется на незваного гостя.

Юному великану ничего не стоило одним ударом переломить собачью шею, но уж очень хорош был этот отважный сторож. И Жар присел на корточки, чтобы заглянуть псу в глаза.

— Да ты только посмотри: что я тебе, враг что ли?

Смутившееся животное завертело головой, словно бы пытаясь взглянуть на пришельца с какой-то иной точки зрения.

— Давай-ка поближе ко мне. Я тебя не укушу.

На верхней ступеньке лестницы, соединявшей этажи, появилась Ясна.

— Жар… Что ты здесь делаешь?

Молодой человек поднялся.

— А можно я его поглажу?

— Черныш, спокойно. Это свои. Не бойся. Пропусти его.

Пес спрятал клыки и даже разрешил почесать себя за ушком.

— Ясна… Я все знаю. Это все твой отец, так?

— Отец? О чем ты?

— Ну, не понравилось ему, что ты замуж вышла. Вот он и донес на Молчуна стражникам. Пусть откажется от доноса.

Молодая женщина попыталась засмеяться. Но получилась у нее только кривая усмешка, очень печальная.

— Ты что, Жар? Надо же такое придумать… Горе наше его разбило. И он теперь такой больной. Да, когда я ушла из дому, ему было несладко, но все равно он очень гордился дочерью, которая вышла замуж за служителя Места Истины, где его зятю такие тайны ремесла откроются, что даже он сам ими не владеет. Но когда я ему сказала, что Нефера схватили, сердце отца не выдержало.

— Ион…

— Еще жив, Но чувствую я, что смерть ходит совсем близко.

38

Ясна не ошиблась.

За час до начала судебного заседания ее отец испустил дух. Его дочь успела убедить умирающего, что Неферу каяться не в чем и что правосудие и справедливость восторжествуют.

— Я должна заняться погребением, — сказала она Жару.

— Нет, ты в суд пойдешь: твоему мужу надо, чтобы ты была рядом. А тут я за тебя побуду.

— Я так не могу, мне…

— Слушай, ты что, мне не веришь? Твое место — возле мужа.

— Ты же не знаешь даже, к кому и куда обращаться.

— Разберусь, не беспокойся. Не слыхала разве, что настоящих друзей в беде узнают? Я, чтобы Молчуна вытащить, проломил бы стены темницы, так ведь не выйдет у меня ничего. Только ты можешь его поддержать, а тебе помогу я. Если отец твой и вправду праведником был, чего ему бояться? Не страшен такому суд Осириса. А вот мужа твоего запросто могут запихать в преисподнюю до срока.

Речи молодого богатыря учтивостью не радовали и слух любезностью не ласкали, но их простоватая откровенность взбодрила Ясну и вернула ей отвагу. Нет у нее времени упиваться жалостью к себе, и нет иного выхода, кроме продолжения борьбы, пусть даже оружие ее… какое там оружие — смех один.

— В присяжные? Меня?

— Мой дорогой Мехи, ваше назначение утверждено визирем, — открыл тайну фиванский градоправитель. — Поскольку суду понадобился человек в чине, я сразу же вспомнил о вас.

— Ответственность, знаете ли, тяжкая.

— Ну да, ну конечно… Но далеко не последняя из трудных обязанностей, возлагаемых на вас судьбою. И вы всегда справлялись! А мне бы, например, тоже хотелось, — понятно, когда мы развяжемся с этим нудным разбирательством, — доверить вам кое-какие ответственные поручения. Мои подчиненные стареют. Нужна свежая кровь.

— Как я уже неоднократно заверял вас, я всегда в вашем распоряжении.

— Превосходно, Мехи, А что… ваш тесть?

— Все хуже и хуже.

— Как это огорчительно… Поместили ли вы его под постоянный надзор?

— Как договаривались. Надзор совсем незаметный, бережный. Воинам приказано вмешиваться только при самой крайней необходимости.

— А целитель что говорит?

— Болезнь ему знакома, но вылечить от нее тестя он не может.

— Досада-то какая… Воистину беда. Что же до предварительного слушания, то визирь повелел, чтобы оно проходило на западном берегу, пред вратами храма Сети, отца Рамсеса. Если собирать суд здесь, на восточном берегу, то можно опасаться чрезмерного наплыва зевак — во всяком случае, так я понимаю визиря. Стражи воспрепятствуют праздношатающимся и любопытствующим попусту, и суд сможет заседать без помех.

Эта перемена, которая произошла, как всегда, в самую последнюю минуту, Мехи не понравилась. Но вряд ли она хоть как-то повлияет на исход дела. И будет Нефер Молчун осужден, а братство разогнано.

Представителями Места Истины на суде были престарелый писец Рамосе, писец некрополя Кенхир и начальник артели Неби. Обитатели селения намеревались устроить шествие, дабы предстать пред судом всем множеством, однако писец Рамосе убоялся многолюдья и шума и отговорил народ: сборище могло вызвать неудовольствие судей и оказать скверную услугу обвиняемому.

— А не стоило ли тебе похлопотать о приеме у фараона? — спросил начальник артели у Рамосе.

— В том не было бы никакой пользы. Фараон не может помешать свершению правосудия. Мне же, как писцу Маат, должно печься о репутации братства.

— Можно попроситься на прием к визирю!

— И это столь же бессмысленно. Ныне участь Нефера в руках суда.

— А если суд ошибется?

— Если не существует улик или они неубедительны, Кенхиру, как и мне самому, можно будет потребовать прекращения дела.

Неби не разделял уверенности Рамосе в благополучном исходе, ибо если он и верил в правосудие, то лишь на суде Места Истины, где невозможны ни подкуп, ни «советы» заинтересованных сторон.

— Я ничуть не сомневаюсь, что Нефер невиновен и что все это затеяно только затем, чтобы нам навредить, — убежденно сказал Кенхир.

— Рамсес Великий — наш щит и ограда, — возразил Рамосе. — Существование Места Истины жизненно важно для Египта.

— А если дело в тайных кознях: чудовище, таящееся во мраке, намеревается причинить зло?

— В таком случае нам будет ведомо, как противиться.

— Сначала опасность надо распознать! Ударят нам в спину — и мы погибнем, так и не успев вступить в сражение.

Старейшина фиванских судей объявил предварительное слушание по делу Нефера, служителя Места Истины, открытым. Неферу предъявлялось обвинение в убийстве одного из стражей, который нес ночное дежурство, охраняя Долину царей.

— Под покровительством Маат и во имя ее, — объявил старейшина, — я требую от настоящего собрания рассматривать лишь действительно имевшие место события, и ничего, кроме таковых.

Среди присутствующих заметны были судьи, которым надлежало выносить приговор, представители Места Истины, а также Ясна, супруга обвиняемого, — она держалась по левую руку от старейшины. По обе стороны от Нефера стояли два воина: при каждом — палица и кинжал.

Виду него был спокойный, даже равнодушный. Когда его взгляд встречался с глазами жены, видно было, что он начинает верить, что это испытание он выдержит. Уже в том, что она так близко, было какое-то волшебство, и оно навевало мир, покой, безмятежность.

— Это ты Нефер Молчун? — спросил председатель суда.

— Я самый.

— Признаешь ли ты себя совершившим человекоубийство?

— Я не виновен в том преступлении, в котором меня обвиняют.

— Посмеешь ли поклясться в этом?

— Именем фараона, клянусь.

После клятвы надолго воцарилось молчание: всяк осознавал важность произнесенных слов. А Мехи радостно злорадствовал: теперь Нефера признают еще и клятвопреступником, так что от смертной казни ему уже наверняка не уйти.

— Слово предоставляется стороне обвинения.

Вперед вышел начальник Собек и начал излагать факты. Из его слов следовало, что расследование, проводившееся лично Собеком, отличалось стремительностью, а его умозаключения оказались поспешными. Кроме того, Собек предъявил суду письмо, никем не подписанное, хотя писавший был определенно человеком весьма осведомленным и послание это прямо обвиняло Нефера. Зачитав письмо, Собек рассуждал все увереннее и подводил слушателей к тому выводу, что Нефер, весьма вероятный виновник, к тому же не располагает никаким алиби: кто может сказать, где именно находился он в ту ночь, когда было совершено преступление? Выросший в селении мастеровых, он наверняка был наслышан о несметных богатствах Долины царей и вздумал их похитить — замысел конечно же безрассудный. Застигнутый врасплох стражем при попытке нащупать пути проникновения в запретный удел, он просто не имел иного выбора. И потому убил. Расчетливость, которой Нефер всегда отличался, подсказала ему укрыться в селении, ибо стража не вправе вторгаться в его пределы.

— Столь тяжкое обвинение опирается лишь на анонимное письмо, и ни на что иное, — заметил старейшина суда.

— Очевидно, — ответил Собек, — что написано оно неким мастеровым, уповавшим на торжество справедливости. К тому же все, изложенное в письме, неумолимо связывается в единую неразрывную цепь.

Старейшина обратился к Неферу:

— Где ты был в ночь преступления?

— Не могу вспомнить.

— А почему ты вернулся в селение?

— Потому что услышал зов.

Слово попросил управитель западного берега.

— Защита Нефера смехотворна! Этот малый — проходимец, наделенный хладнокровием и неустрашимостью и способный на самое худшее! Его необходимо поскорее поставить перед судом присяжных и покарать — за убийство и ложную клятву.

— Однако решающее доказательство отсутствует, — оценил создавшееся положение старейшина.

— Быть может, таковое все-таки имеется, — возразил Собек. — Один из моих подчиненных, тоже дежуривший в ту ночь на месте преступления, припомнил, что видел некоего бродягу.

Выходило, что начальник стражи, выступающий перед собранием судей, разволновался из-за замечаний старейшины и, сказав все, что имел, просто признался в том, что он убежден в виновности подсудимого.

У старейшины больше не было выбора.

— Итак, я…

— Погодите.

— Кто дерзает прерывать ход разбирательства?

Сухонькая старушка с копной седых волос выступила вперед, приблизившись к председателю суда.

— Нефер Молчун не виновен.

— Кто ты?

— Ведунья Места Истины.

39

По залу суда пошел шум: и судейские, и зрители были ошеломлены явлением этой женщины с царственной поступью и благородной осанкой. К тому же ведунья Места Истины слыла особой едва ли не сказочной, и молва приписывала ей сверхъестественные способности и возможности. А так как она никогда не покидала селение, многие сомневались в самом ее существовании.

Председателю было сложно подыскать нужные слова.

— Как… почему вы позволяете себе высказывать столь решительное утверждение?

— Поскольку Нефер Молчун живет в селении, я имела возможность наблюдать за ним. И он — не убийца.

— Мы не можем пренебречь вашим мнением, — крайне сдержанно, даже скромно произнес старейшина, — но вот если бы было хотя бы одно доказательство…

— Если бы удалось доказать, что Нефер Молчун не мог находиться на западном берегу в ту ночь, когда произошло несчастье, не означало бы это, что он решительно невиновен?

— Это так, но он сам не может вспомнить, где именно он был в ту ночь.

Мудрая женщина подошла к молодому человеку, восхищенному глубиной и красотой ее взгляда.

— Дай руку. Левую.

Она обхватила раскрытую ладонь Нефера своими ладонями и крепко стиснула ее. Ладонь Нефера пронзил жар и стал распространяться по всему телу. Тепло поднялось по руке до плеча, а затем перетекло в голову.

— Закрой глаза и вспоминай.

Душа Нефера взмыла птицей и отправилась в волшебное путешествие. Пролетев над Нилом и подгоняемыми ветром суденышками, она устремилась на юг, но неодолимая сила опустила ее на землю близ Элефантины, в пальмовой рощице, близ которой приютилась деревушка, а у ее околицы ребятишки играли с обезьянкой.

— Да, — бормотал он, — я ночевал на опушке у той деревни, закутавшись в циновку, ночь выдалась не жаркой. За день я устал и тосковал: все странствия да блуждания, не вырваться, как узник какой… И ничто на свете меня не волновало… Но это было там, на берегу у Элефантины, и ярко светила полная луна.

Нефер открыл глаза, а ведунья, отойдя от него, опять направилась к председателю.

— Прикажите начальнику Собеку незамедлительно отправиться в то место и расспросить тамошних селян.

Нефер, запертый в одной из камер пятого укрепления, сидел и ждал решения своей участи, но нетерпение его совсем не мучило. Если вмешательство ведуньи, так убедительно высказавшейся в его пользу, к чему-то и привело, то разве лишь к подчеркнутой предупредительности стражей: охранники, скорее всего, страшно боялись колдовства. Его сносно кормили и дозволяли гулять по утрам и вечерам, то есть выходить на улицу и проходить расстояние в несколько шагов. И даже свидания разрешали: Ясну он видел каждый день.

Чтобы он не вешал нос, Ясна заверяла его, что в селении все хорошо, но он-то был убежден, что наверняка кое-кто еще сомневается в его невиновности и эти люди постараются осложнить ему жизнь.

Наконец две недели, требовавшиеся на дорогу в южное селение и обратно, прошли, и Собек отворил дверь каморы.

— Ты свободен, Нефер, с тебя снимаются все обвинения и смываются все подозрения. Множество свидетелей воочию видели тебя в селе у Элефантины в ночь преступления. Значит, стража убил не ты. Для возмещения ущерба суд предписывает выдать тебе деревянный ларь, две новые набедренные повязки и свиток папируса хорошего качества. Что касается меня, то я приношу тебе свои извинения.

— Что поделать, у тебя работа такая.

— Но ты меня никогда не простишь…

— А почему ты подумал, что это я виноват?

— Я дважды промахнулся с этим делом. Сначала я решил, что мой подчиненный погиб в результате несчастного случая. А потом я подумал, что тот, кто написал письмо, указал на настоящего убийцу и, значит, я могу исправить свою ошибку. Если ты настаиваешь, я попрошусь в отставку.

— Я этого вовсе не хочу.

Нубиец напрягся.

— У меня нет привычки просить, чтобы меня жалели…

— При чем тут жалость?.. Ты совершил две грубые ошибки, и они, несомненно, перевесили многие твои успехи. А потому ты теперь станешь недоверчивее и будешь блюсти безопасность селения с большей прозорливостью.

У Собека было такое чувство, что этот Нефер Молчун вытесан не из того дерева, из которого вытесаны почти все прочие мастеровые братства. Он так ни разу и не повысил голос, и в его словах не чувствовалось ни обиды, ни тем более озлобленности.

— Остается один вопрос, — вспомнил страж. — Кто все-таки написал это письмо?

— Есть хоть какой-то намек на след?

— Пусто и голо. Но надо мной посмеялись, а я зла не забываю. Убийство было, спорить нечего, а тот, кто писал, он, чего доброго, и убил. Но тебя-то ему зачем губить?

— Понятия не имею. Даже малейшего.

— Никакого времени не пожалею, — пообещал Собек, — но загадку эту разгадаю.

— Так можно ли мне вернуться в селение к своей жене?

— Ты свободен, я же сказал. Хотя постой, я тебя хотел спросить кое о чем. Не чувствуешь ли ты, что тебе грозит опасность?

— Ты же меня защищаешь.

— Но мне же не дозволено входить в селение.

— А кто, по-твоему, мне может угрожать?

— Положим, что тот, кто письмо написал, он тоже из вашего братства… Если так, то он не успокоится, станет гадить исподтишка и выжидать, когда тебя можно будет прижать к ногтю. Так что в селении тебе будет небезопасно.

— Не бросай расследования, Собек. Излови того злого духа, который таится во мраке.

Нубиец понял, что ремесленник не хочет принимать близко к сердцу его предупреждения, но переубеждать собеседника не стал. Хорошо уже то, что Нефер не собирается сутяжничать: всего одна жалоба на начальника охраны — и начальник этот мог бы ставить крест на своем будущем, никакой служебный рост ему бы уже не светил.

Не успел Нефер выйти из темницы, как к нему кинулся черный пес и так резко навалился на него всем своим весом, что едва не опрокинул. Поставив передние лапы на плечи Нефера и облизав его щеки, Черныш принялся крутиться и скакать вокруг хозяина и в конце концов все-таки выпросил у него ласку.

А потом к мужу вышла Ясна, и тот сразу же подхватил ее на руки.

— Черныш так хотел первым поздравить тебя с освобождением… Ты вернулся — какое счастье!

— Пока все это тянулось, я ни о чем больше не думал — только о тебе. У меня перед глазами стояло твое лицо, и я забывал и про тревоги, и про стены узилища. Не будь тебя на суде, я бы не выдержал.

— Это ведунья тебя спасла.

— Нет, ты. Если я тебя вижу, я знаю, что никакая ложь меня не коснется.

— Отец умер, — наконец сообщила она. — А все хлопоты с похоронами взял на себя Жар, чтобы я смогла присутствовать на слушании. У этого мальчика золотое сердце.

— А с ведуньей ты виделась?

— Нет, и мне посоветовали ее не беспокоить. При случае вместе к ней пойдем, раз ты вернулся.

— Ты там все время одна была? В стороне от всех?

— Да я и не очень-то помню… Наша жизнь в селении начинается сегодня.

Ясна была права. Сейчас Нефер знал, что счастье хрупко, как крылышки у бабочки, и в то же время прочно, как гранит, если радоваться каждому мгновению его как чуду.

Пара вместе с Чернышом направилась к главным воротам.

— Как жаль, я даже на похоронах твоего отца не был.

— Он тебя так уважал, и надеюсь, я его утешила перед большой разлукой. Я пообещала ему, что справедливость восторжествует. И так оно и вышло.

— Не обзавелась ли ты какими-то диковинными умениями?

— Не выдумывай. Это просто любовь. Она не позволяет мне падать духом.

Стражник у ворот встретил чету жарким приветствием.

— Со счастливым возвращением, Нефер! Мы — я и напарник мой — всегда знали, что ты невиновен. В селении к празднику, похоже, готовятся… Повеселитесь там хорошенько!

Ворота распахнулись, и Нефер с Ясной вступили на землю своей новой родины.

Все мастеровые во главе с обоими начальниками артелей собрались там, где начиналась главная улица. И встретили пару бурными приветствиями и объятиями. Все радовались тому, что вот наконец все снова вместе и никто не потерян, и опустошали кувшины сладкого пива во славу высоких заслуг и великих достоинств ведуньи.

— Коль скоро Нефер вернулся, — сказал Неби, — пришел час приступить к посвящению Жара.

40

— Просыпайся. Ну вставай же, — будил кузнец Овед Жара.

— А что стряслось?

— Твой друг Нефер освобожден, а тебя ищут двое мастеровых.

Жар проспал часа два, а трудовой день выдался напряженным. Но, услыхав новость, он мгновенно вскочил с постели.

— А зачем ты им понадобился? Как думаешь? — спросил Овед.

— Пришло время моего посвящения!

Кузнец промолчал. Он-то был уверен, что юный великан спешит к своей погибели.

— Ну и куда мы? — поинтересовался Жар.

Двое мастеровых неприязненно поглядели на него.

— Первейшая из добродетелей — молчание, — отозвался один из них. — Если тебе угодно, следуй за нами.

Ночь была темна, и ни в селении, ни на его околицах не было видно ни огонька. Мастеровые шагали уверенно: местность они знали досконально, все неровности почвы давно выучили собственными стопами. Они довели Жара до порога святилища на краю местного некрополя — небольшой храм был вырезан в скале, нависавшей над западным краем селения.

Проситель было попятился, Не смерти ищет он, но жизни новой! Но, хотя вопросы так и норовили слететь с его губ, он все же почел за лучшее держать язык за зубами.

Двое спутников его сначала немного отступили, а потом и вовсе растворились в темноте, бросив Жара перед позолоченными деревянными вратами.

Ну и сколько еще ждать? Если братство испытывает его терпение, то старается оно напрасно. Раз уж он здесь оказался, то своего не упустит.

Он готов был биться с каким угодно противником, но от вида этого возникшего из мрака чудовища даже его в озноб бросило: туловище человеческое, а голова шакалья, с длинной, вытянутой и злобной мордой и поднятыми остроконечными ушами! В левой руке чудовище держало жезл, увенчанный оскаленной мордой какого-то хищника.

Человек с головой шакала, не дойдя до юноши двух шагов, протянул к нему правую руку.

Никакое это не чудовище, хотя кто не испугается, повстречав такую тварь во мраке на узкой дорожке! И Жар успокоился, хоть ему и вспомнилось всякое: уверяли, что повстречать ночью шакала — к смерти, не иначе.

— Если ты проследуешь за Анубисом, — сообщило странное существо, — он посвятит тебя в тайну. Но если в тебе есть страх, ты далеко не пройдешь.

— Кем бы ты ни был, делай то, что должен.

— Эти врата не отворятся, если ты не изречешь слова мудрости.

Человек с головой шакала отпустил руку Жара, который теперь не знал, что и делать. Какие еще слова мудрости? Откуда ему знать такие слова? Может, врезать по воротам кулаком, глядишь, откроются и он увидит, что там внутри?

Но Жар так и не успел натворить ничего непоправимого. Вновь появился Анубис, держа в руках какой-то белый предмет.

— Представь ее вратам, — приказал он Жару. — Только ей ведомы слова мудрости, сиречь слова приношения.

И юный великан поднял алебастровую статуэтку.

Ворота начали медленно открываться. Появился человек с головой сокола, держа в руках фигурку красного дерева: она изображала человека с отрезанной головой, перевернутого вверх ногами.

— Гляди, Жар, чтобы у тебя не закружилась голова. Не то ты ее потеряешь. Лишь прямота убережет тебя от печальной участи. Ныне же — преступи порог.

Жар втиснулся в крошечное святилище, стены которого были расписаны изображениями: вереницы мастеровых, совершающих жертвоприношения божествам. Посередине каморки начиналась лестница, уходящая вглубь, в недра холма.

— Ступай во чрево Земли, в ее средину, — велел человек с головой сокола, — и ты обретешь там большой сосуд. Открой его и испей воды чистой, дабы не пожрало тебя пламя. Вода освежит тебя, и ты сможешь узреть мощь творения и силу творящую.

Жар стал спускаться по лестнице, не пропуская ни единой ступеньки — чтобы привыкнуть к темени.

Ступени привели в склеп, где стояла большая чаша, и Жар, взявшись за ее ручки, поднес ее ко рту. Вода оказалась свежей и отдавала анисом.

Молодой человек почувствовал воодушевление и прилив бодрости. Так бывало, когда жрецы благословляли паводок и разрешали пить прибывающую воду.

Человек с головой шакала и его товарищ с головой сокола тоже сошли в склеп и осветили факелами небольшую серебряную чашу с водой. Этой водой они омыли стопы Жара, ею же были обрызганы различные части тела посвящаемого и смочены его голова, плечи и ладони.

— Ты рождаешься для новой жизни, — говорили его спутники, — и тебе предстоит узреть могущественную силу.

В полу склепа обнаружился ход, который вел в пещеру, занятую саркофагом в форме рыбы, той самой, что поглотила причинное место Осириса, когда различные части расчлененного тела убитого бога были выброшены в Нил. Двое священнодействующих подняли крышку гроба и дали знак Жару. Повинуясь, он лег на дно саркофага и вытянулся во весь рост, — огромная рыба изнутри была выложена лазуритом.

Там он пережил свое первое преображение, осознав себя не просто человеком, но неотъемлемой частью всего земного бытия. Эта светоносная рыба одарила его на мгновение ощущением того, что он способен постичь даже сам источник жизни.

Но не успел он расслабиться, как шакал с соколом прервали его размышления, велев выбираться из рыбы и выходить из святилища, с тем чтобы перейти в другое, куда более просторное помещение, освещенное четырьмя факелами на подставках. Если их мысленно соединить линиями, получится прямоугольник. На полу подле каждого из факелов стояли сосуды из глины, смешанной с ладаном; в них было молоко белой телицы.

В этом просторном святилище оказались и другие мастеровые. Много. Слово взял начальник артели Неби.

— Око Хора позволяет нам зреть таинства и быть причастными к блаженным, обретающимся в потустороннем мире. Ежели ты воистину желаешь стать братом нашим, ты должен будешь трудиться вдали от глаз и ушей и блюсти правило наше, ибо оно есть хлеб, питающий нас, и пиво, утоляющее жажду нашу. Называется оно «теп-ред»,^[488] вдохновляет оно и мысли наши, и деяния чаши, и прочно скреплено оно с кормилом нашей общины. Правило сие есть изречение Маат, дщери света, она же есть начало всей соразмерности и всего согласия и слово творящее. Упорствуешь ли ты в прошении присоединиться к нам и быть среди нас и желаешь ли ты познать обширность обязательств твоих?

— Упорствую и желаю, — отвечал Жар.

— Будь бдителен, выполняя те задания, что тебе поручат, — сказал Неби, — и нельзя тебе выказывать небрежения. Ищи того, что верно и справедливо, будь цельным и последовательным. Дабы таинство творения оставалось сокровенным, будь молчалив и храни тайну. Посещай храм, будучи призван, совершай приношения богам, фараону и предкам, участвуй в шествиях, празднествах и погребениях братьев твоих, отчисляй из средств своих малую толику и вноси отделенное в общую казну, собираемую ради сплочения братства нашего, повинуйся решениям нашего суда, не будь терпим ни к какому недоброму умыслу. Не дерзай вступать в храм, совершив нечто злое против Маат, равно как и в состоянии нечистом или когда ложь слетела с уст твоих. И да будут гири твои верными, а мера — точной, и да не оскорбишь ты Око света, и не будешь алчным. Поклянешься ли ты на камне сем, что будешь блюсти правило наше?

— Клянусь.

А это уже Нефер Молчун вышел вперед, дабы разоблачить камень, ограненный в форме куба и источающий приятный свет.

— Выше жизни твоей обязуешься ли ты ставить и безупречно блюсти то, что я тебе оглашу?

— Обязуюсь, — подтвердил Жар.

— Отныне, со дня сегодняшнего, — возгласил начальник артели, — ты становишься служителем Места Истины, и отечеством твоим будет впредь удел некрополя, и ты нарекаешься именем новым: Панеб. Пусть будут дарованы тебе стойкость и непреходящая долговечность небесных звезд, да не забудешь ты о вечности и да сохранишь ты мощь свою днем, равно как и в ночи. И да наделят ее боги незыблемостью истинной правды.

Не выпуская из левой руки посох, увенчанный изображением головы барана, воплощения бога Амона, Нефер начертал на правом плече Жара дарованное тому новое имя, тщательно выписывая знаки тонкой кисточкой, смоченной в алых чернилах.

— О ты, становящийсямастеровым, — вновь заговорил начальник артели, — всегда памятуй об отклике на зов, трудись, дабы преуспеть, согласно речениям Тота, побеждай трудности и познавай тайны. Так достигнешь ты просветления.

И умащен был Панеб Жар благовонными маслами и мазями, и облачен был в одеяние белое, и обут в белые сандалии. Поверх его уст Нефер начертал в воздухе знак богини Маат, дабы не мог он более произносить лживых речей.

Начальник артели убрал камень и погасил все четыре факела, окунув их в чаши с молоком. После этого все мастеровые покинули святилище. И предались созерцанию звезд небесных.

41

Вот и утро занялось, а Панеб Жар с Нефером Молчуном все еще сидели перед воротами того святилища, в котором первый только что прошел посвящение. Они долго глядели на звезды, в которых жили души древних мудрецов.

— А тебя тоже так посвящали? — спросил Панеб у друга.

— Обряды для всех одинаковы.

— А жена твоя?

— И она через них прошла. Как и другие женщины, которые здесь живут. Все они жрицы Хатхор. Правда, в большинстве своем они не восходят дальше первой ступени.

— А что, есть еще ступени?

— Наверное…

— А у мастеровых тоже?

— Разумеется. Но главное, мы составляем артель. Она не зря так называется: это — сообщество, где у каждого свое дело и одно занятие дополняет другое. И какое бы задание каждый отдельный мастер ни выполнял, все мы — в одной лодке, на одном судне, и у каждого из нас свое место и своя роль.

— А мое место какое будет?

— Первым делом стань полезным.

— Другим?

— Полезным общему делу, общему творчеству и, сверх того, товарищам по братству.

— А что это за общее дело, Нефер?

— Возведение царской гробницы. Благодаря ей на земле присутствует незримое и совершается воскрешение. Однако, чтобы в полной мере принимать в этом участие, прежде необходимо многому научиться.

— Наконец-то я буду рисовать и писать красками!

— Самое главное для тебя сейчас — научиться писать и читать. Будешь ходить на уроки, которые здесь дают детям.

— Я что, малолетка, что ли?! — возмутился Панеб.

— Без грамоты — никуда, особенно в твоем искусстве, и тебе нельзя попусту терять время. Кенхир — наставник суровый и часто по пустякам придирается. Но учит хорошо, и его ученики славятся мастерством.

— И потому, значит, пройти еще и через это надо… А что мое новое имя означает, знаешь?

— Панеб значит «мастер», «наставник». Это начальник артели Неби придумал, чтобы наметить тебе цель недостижимую. Он уверен, что ты не отступишься от своего желания стать настоящим мастером и сможешь укротить свой вздорный нрав. Придет день, и ты успокоишься.

— Не дождется он, этот начальник артели! Я овладею своим ремеслом и оправдаю свое имя. Но огонь, что пылает во мне, погаснет только с моей смертью.

За оградой началось какое-то шевеление. Это помощники взялись за дело. Они развьючивали ослов и разносили воду, потребную для утренних омовений.

Солнце поднялось над Местом Истины, где Панебу Жару предстоит пережить то, о чем он столько грезил.

Наконец-то он увидит собственными глазами селение, так старательно укрывающееся за высокими стенами! За ними, оказывается, шли еще стены, пониже, они защищали селение от грязевых потоков, которые случались во время грозы. Хорошо еще, что такие стихийные явления — и сели, и сами грозы — случались здесь редко.

Деревня располагалась метров на пятьсот выше той отметки, до которой доходила вода во время самых высоких паводков, так что жители могли не опасаться разливов. Селение полностью занимало долину, образованную некогда сходом мощного селевого потока, и со всех сторон было укрыто от любопытных глаз высокими каменистыми скалами. Оно было равно удалено как от заупокойного храма Рамсеса Великого, так и от священного холма Джеме, где покоились боги-прародители. «Город», как называли его сами местные жители, казалось, был полностью оторван от остального мира; во всяком случае, с речной долиной Нила никакого соединения не было. На западе высились ливийские утесы; на юге — скала, к которой примыкал главный храм; на севере находился выход из долины и вдали виднелись возделанные поля.

С двух сторон к деревне примыкали два некрополя. Восточный был выстроен в три яруса: нижний — для детей, средний — для юношей и девушек, верхний — для взрослых. Западный, тоже ступенчатый, был обращен к солнцу, и здесь находились самые красивые святилища.

Здесь жизнь, смерть и вечность тесно переплетались между собой, существуя в гармонии, казавшейся естественной и вместе с тем необъяснимой. Внутри самого селения находились святилища, храмы, молельни, а кроме того, резервуары для дождевой воды, житницы и прочие строения, священные и мирские.

— Идем, — сказал Нефер Панебу, — я провожу тебя до дому.

— Что? У меня… есть свой дом?

— Простенький, для безбрачных… Ну, для холостяка. Но на чудо не надейся!

— А у тебя тоже свой дом? Да?

— Мне повезло больше, мое жилище попросторнее твоего. Никто не выбирает сам, где жить. Это решает писец некрополя. А начальник артели назначает место в святилище братства, том самом, где у нас собираются советы.

— А по-настоящему кто распоряжается?

— Писец некрополя Кенхир с двумя начальниками артелей. Наше братство устроено как судовая команда. Неби управляет правым бортом, а Каха — левым. Мы с тобой зачислены в артель правого борта, как подмастерья. Мы должны уважать товарищей и знатоков, которые провели здесь много лет и обрели доступ к речениям мудрости.

— А сколько нас?

— На сегодняшний день тридцать два ремесленника. Шестнадцать — в артели правого борта, шестнадцать — в артели левого борта. Бывало, в иные времена, общее число мастеров доходило до полусотни. Но люди умирают, а фараон хочет, чтобы артель была сплоченной и цельной. То, что тебя приняли, точно так же как и то, что приняли меня, настоящее чудо! А раз мы ученики, то должны научиться хранить молчание, мы по-настоящему должны стать «теми, кто внял зову».

— И к какому ремеслу тебя приставили?

— Я работаю с резчиками камня: каменотес должен освоить большое долото, которому и самая твердая скала не страшна. Но и ремесло ваятеля осваиваю: учусь тонкой работе маленьким теслом.

— И тебе это надо?

— У меня нет твоих способностей к рисованию, — отозвался на недоумение друга Нефер, — и потом, я всегда хотел работать с камнем.

— Я только рисунком буду заниматься. И больше ничем!

— А если начальник артели поручит тебе другое задание?

Юный великан не очень-то скрывал свое недовольство.

— У меня четкая цель и дорога к ней, никто меня с этого пути не собьет.

— Неби человек не покладистый, — предупредил Нефер, — и не из тех, чьи приказы можно оспаривать. А раз ты — подмастерье, и к тому же самый последний, ведь тебя только что приняли, то тебе положено гнуть спину. И кланяться.

— Не будет этого! Хоть какой он там разначальник, я его не боюсь. И слушаться стану, лишь если он мне растолкует, зачем это. В Египте рабов нет, и я первым не стану.

Нефер спорить не решился, опасаясь, что друг еще сильнее закипит. Да, первые шаги Панеба вряд ли будут легкими.

А тот тем временем с любопытством разглядывал село: главная улица шла с севера на юг, а вторая дорога, тоже осевая, но менее важная, пересекала главную под прямым углом. За оградой — около семидесяти белых домов, это жилища семейных мастеров братства, среди которых и дом писца некрополя, На севере — самый старый жилой квартал, первые дома были построены там еще при Тутмосе Первом.

Друзья миновали аккуратный домик Рамосе: старый писец приютил в нем своего преемника Кенхира, и потому тот был теперь недурно обустроен. В его распоряжении были просторная приемная и рабочая комната, снабженная всем необходимым.

Панеб чувствовал на себе взгляды товарищей из своей, правой, артели — утех как раз выдался перерыв в работе. С десяток детишек, примерно от четырех до двенадцати лет, кинулись обезьянничать: передразнивая друзей, ребятня, болтая и хихикая, зашагала с ними в ногу.

Пройдя по главной улице до перекрестка, юноши свернули направо, а потом вышли на дорогу, которая привела их к южной околице села, где и находился дом, предназначенный для Панеба Жара.

Тот долго разглядывал дарованную ему недвижимость.

Но это же просто развалина! Настоящие руины!

42

Стены, того и гляди, обрушатся, деревянная обшивка внутри сгнила, а краска отслаивалась.

— Да, дом не слишком хорош, — признал Нефер, — зато он построен в селении. Преимущество бесспорное.

Этот довод не утешил рассвирепевшего Панеба.

— Я должен немедленно поговорить с писцом некрополя.

Не беспокоясь о возможных последствиях своего порыва, юный великан в считанные минуты пролетел через всю длиннющую улицу и ворвался в приемную Кенхира, где тот, присев на циновку, разворачивал папирусный свиток. Документ, судя по виду писца, был очень важным.

— Что за лачугу вы мне выделили? Там же жить нельзя!

Писец некрополя не поднял глаз и продолжал чтение.

— Никак, подмастерье Панеб?

— Я самый. И я требую, чтобы мне дали сносное жилье.

— Здесь, малыш, подмастерья не требуют ничего. Они слушаются и повинуются. При таком норове ты особенно далеко не продвинешься, и начальник твоей артели не замедлит потребовать твоего изгнания. А я первым его поддержу.

— А почему с другими мастеровыми обходятся иначе? У всех пристойное жилье!

— Пока что ты никто и ничто. Братство приняло тебя в свои ряды и назначило тебе первые обязанности. Но что ты понял из обряда посвящения? Еще первые сутки твоего пребывания в селении не прошли, а ты уже хочешь жить как зрелый мастер! На что ты рассчитывал? Думал, что тебя за красивые глаза поселят в роскошном, великолепно обставленном жилище с вместительным винным погребом? А знаешь ли ты, что товарищи твои сами дома свои чинили, а то и строили, и никто не стенал, не возмущался? У тебя есть рабочее место и какие-то стены, да пускай они хоть ходуном ходят… Знаешь, сколько искателей такому счастью радовались бы… Их сотни, только невезучие они. А этот! Еще смеет жаловаться! Какой же ты невыдержанный!

Кенхир, произнося эти речи, продолжал осторожно разматывать свиток, просматривая цифры, написанные на папирусе.

А Панеб кипел: до чего же ему хотелось схватить писца, вышвырнуть его из этой каморки, растоптать его свитки и разнести здесь все вдребезги.

— Ты еще тут, подмастерье? Лучше бы ты занялся этой, как ты соизволил сказать, лачугой. Чтобы жить в ней стало можно. Имей в виду: никто тебе не поможет. У нас в братстве так: если кто не самостоятельный, тому здесь не место.

Панеб поджал когти, и Кенхир с облегчением вздохнул. Поддался бы этот малолетний исполин охватившему его бешенству — и что бы пришлось писцу делать?

Ступени небольшой каменной лестницы, которые вели с улицы к порогу первой комнаты, были побиты. Нижняя кладка самого дома, каменная, еще держалась — время ее пощадило, а вот все остальное… И сляпано, похоже, было кое-как с самого начала: неровные, необожженные кирпичи небрежно приставлены друг к другу, а широкие щели залиты раствором. Вот он теперь и выкрошился… Все переделывать надо. А балки… столько им всего выдержать довелось, лучше бы их заменить. Ясно, что хибара годами стояла нежилой. И первым делом стоило бы подмести и почистить все сверху донизу.

Но все-таки речи писца некрополя запали в душу Панеба Жара, и до него дошло, что эта развалина — его первый дом. И вдруг лачуга показалась ему прекраснее дворца.

— Я тебе помогу, — сказал Нефер.

— Кенхир говорит, что нельзя.

— Есть обычай, но есть и дружба.

— Буду блюсти обычай и все сделаю сам.

— Видишь ли, кое о чем ты просто не знаешь, а что-то упустишь из виду…

— Ничего, кто не ошибается. Зато это будет моя стройка. А вот если ты меня позавтракать пригласишь, не откажусь.

— Уж не подумал ли ты, что Ясна про тебя забыла?

Если фасад жилища, предоставленного Неферу, еще мог кого-то обмануть, то внутри… ясно, что без капитального ремонта не обойтись. Все нужно делать заново или переделывать. Нефер успел навести порядок только в кухоньке, где Ясна готовила отварную говядину и чечевицу с тмином. Дым уходил в круглую дыру, проделанную в потолке.

Опять — и в который раз — Панеба поразила необычайная красота молодой женщины, улыбка которой могла превратить любого угрюмого нелюдима в милейшего человека.

— Нам пока еще не на чем сидеть, но все равно добро пожаловать в наш дом! Уверена, что ты очень рад своему новому обиталищу.

Панеб расхохотался.

— Хорошо же ты меня знаешь, Ясна! Вчера я ночевал под открытым небом, а сегодня на меня, того и гляди, свалятся старые кирпичи и переломят мне хребет. Но довольно об этом. Наконец-то я с вами… и я умираю от голода!

Панеб Жар наслаждался лучшей трапезой в своей жизни. Хрустящий хлеб, тающее во рту мясо, нежная чечевица, ласкающее нёбо мягкое пиво. А венцом пиршества стал козий сыр.

— С завтрашнего утра, — сказала Ясна, — будешь получать свой паек.

— И что, так каждый день кормят?

— По праздникам куда лучше.

— Понятно теперь, почему так рвутся в это братство и почему так трудно в него пролезть. Еще бы! Жилье дают даром, жратвы от пуза, ну и работка по сердцу…

— Только ты держись поскромнее, — посоветовал Нефер. — Трудно сюда попасть, а вот вылететь куда легче. Не понравишься начальнику артели, так Кенхир за тебя заступаться не станет. А если эти двое будут заодно, то прогонят неугодного мигом, тянуть не станут.

— А что ты про Неби слыхал?

— Человек резкий, властный, халтурщиков не терпит. Если честно, ты ему не очень-то понравился, и ни единого промаха, малейшего даже, он тебе не простит.

— А перейти в другую артель можно?

— Похлопотать придется, но я бы не советовал. Обоим начальникам такое не понравится, и Каха станет придираться не меньше, чем Неби.

— Понял. Что ж, повоюем.

— Ну почему, если кто-то руководит, а кто-то подчиняется, нужно смотреть на это как на войну?

Жара вопрос озадачил.

— Так ведь в любое время здесь, как и везде, приходится биться. Старшой в артели сломать меня захочет, а я не дамся.

— А если он воспитывать тебя намерен? Чтобы ты смог вершить большие дела?

— Знаешь, Ясна, я еще молодой, не спорю. Но меня так просто не проведешь. Между людьми так заведено, да что там, у всего живого так: за кем сила, тот и прав.

— А про любовь забыл?

Панеб уперся глазами в свою миску.

— Ты с Нефером — ну… вы — пара редкая, другую такую еще поискать… Так чего на вас оглядываться? Да никто и не оглядывается. Ты же жрица Хатхор, так?

— После моего посвящения, — заговорила молодая женщина, — я каждый день бываю в своей молельне и готовлю приношения, которые должны возлагаться на алтари в храмах и в святилищах гробниц, равно как и во всяком доме. Жизнь бывает разная. Есть супружеские пары, есть холостые, есть дети, но жилища наши — это тоже святилища, и нет здесь иных священнослужителей, кроме самих мастеровых и их жен. И в делах, которые нам предназначены, будничное не отделено от священного, и я словно слышу биение сердца селения, одного из сокровеннейших в Египте, укрытого за стенами. И оно предлагает нам вкусить таинство, распробовать его вкус, вслушаться в его музыку — вот какая участь предначертана нам здесь.

— Если только начальники артелей не помешают…

— Я живу здесь совсем недолго, — добавила Ясна, — но уже поняла, что упорство — это такая важная добродетель, без которой трудно постичь незримые и невыразимые законы Места Истины. Селение — это щедрая матерь, одаряющая не скупясь. Но готовы ли мы к этому? Открыты ли сердца наши настолько, чтобы мы могли принять ее дары?

Слова молодой женщины разбередили душу Панеба Жара. Они сорвали пелену, застилавшую его взор. Хоть он и услыхал зов, ему и в голову не приходило, что какое-то там невзрачное сельцо может оказаться целым миром, просторным настолько, чтобы вместить сокровища, истинная природа которых для него еще непостижима.

— Переночевал бы у нас, — предложил Нефер.

— Нет, к себе пойду. Домом заниматься надо. Да и чего вас с Ясной стеснять?

— Еще раз говорю: давай помогу.

— Если я чего-то не так сделаю, так кроме своей бестолковости винить мне будет некого. Бывает, что порой я совсем дурак дураком, спорить не буду, но я понял, что дом этот, каким мне его дали, — это мое первое испытание.

43

Неустанные труды Мехи — а копал он глубоко — приносили ожидаемые плоды. Более трех месяцев ушло у него на получение чина командующего фиванскими войсками, и ему же доверили провести реформы управления этими частями. Мало-помалу он оттирал от власти других крупных военачальников, пуская в ход свое излюбленное оружие — доносы, щедро расточая обещания, ласкавшие слух бойцов: служивые с удовольствием внимали речам о повышении жалованья, о возможности до срока уйти на заслуженный отдых, об увеличении пайка и обновлении казарм. А если к нему потом приставали: мол, где же обещанное? — Мехи выручало то же красноречие. Он метал громы и молнии, жалуясь на неповоротливую армейскую бюрократию, этих зажравшихся чинуш, нерадивость которых сравнима разве что с их лицемерием, попутно сожалея о горькой судьбине несправедливо подвергшихся опале и всячески давая понять развесившим уши собеседникам, что уж он-то заступается за обиженных перед верховными властями, и пусть далеко не все ему подвластно, справедливость все-таки не звук пустой, бороться за нее можно и нужно, но борцы нуждаются в поддержке, и не только сверху, но и от нижних чинов. На самом деле он, разумеется, в грош не ставил своих подчиненных, впрочем, как и вышестоящих, и, если воины заходили в недовольстве своем недопустимо далеко, Мехи напоминал, что воинство невероятно облагодетельствовано и наслаждается более чем благоприятными житейскими условиями, и, вообще, выказывать неблагодарность нехорошо и некрасиво.

Так что когда его наконец назначили командующим, довольны были все, и на самом верху, и внизу, а Мехи поспешил укрепить свою добрую славу, чуть ли не ежевечерне зазывая на пиры фиванскую знать. Заблаговременно накопленные сведения о каждом госте тщательно изучались, чтобы хозяин всегда мог сказать любому приглашенному нечто особенно лестное. В итоге тот покидал гостеприимный дом в убеждении, что сам он, что и говорить, человек редкий и качества его исключительны и высоки, но и командующий, надо отдать ему должное, сумел все-таки, в отличие от иных близоруких, заметить очевидное и уже потому заслуживает похвалы и вообще человек достойный.

К тому же Серкета превосходно усвоила роль безупречной хозяйки прекрасного дома, обаятельной и игривой. Она умело строила из себя капризную малышку, что умиляло кичливых сановников, охотно потакавших ее безобидным капризам. Но с многочисленными слугами Серкета вела себя совсем иначе: злобная, придирчивая и бессердечная госпожа наводила страх на безответных работников.

Итак, Мехи и Серкета вошли в моду, и всяк, кто хоть что-то значил в Фивах, с нетерпением ожидал, когда эта великолепная чета догадается пригласить к своему роскошному столу и его. Тем не менее командующий очень старался не выходить из тени фиванского градоправителя: тот был еще в силе и, прежде чем ломать ему хребет, стоило пока самому переламываться в пояснице. Встречаясь с ним, Мехи строил из себя скромнягу и если и обнаруживал какие-то честолюбивые устремления, то вполне обоснованные и очень умеренные. Да и не тянуло его в городское управление: уж очень эти дела хлопотны. Куда лучше оставаться за кулисами и дергать за ниточки тех, кто выставляет себя напоказ и действует в открытую, якобы по своей воле. Если ему и нужна власть, то такая, которую, пусть отчасти, заслоняла бы от ревнивых взоров густая тень. Тогда за все промахи и просчеты будут отвечать другие — глупцы, которые воображают, что у них все схвачено.

Пир, как обычно, удался на славу. Главного писца житниц с его супругой, богатой фиванкой, некрасивой и жеманной, настойчиво потчевали и мясом, и пирожными, не забывая подливать в бокалы белое вино из оазиса. В итоге языки у супругов развязались, и Мехи выяснил ряд любопытных подробностей о зерновых запасах — при случае пригодится.

— Наконец-то они ушли! — сказал командующий жене, грубо притянув ее к себе. — Эти, наверное, самые докучливые за всю неделю. Но больше они надоедать нам не будут.

— Дорогой, у меня для тебя великая новость.

— У меня будет ребенок?

— Угадал.

— Сын… У меня будет сын!

— А если девочка, так что? Расстроишься?

— Конечно. Но ты родишь мне сына, верю!

И вдруг восторг Мехи как-то угас, а лицо помрачнело.

— Как бы я хотел, чтобы нашу радость разделил и твой отец… Куда там! Ему все хуже и хуже. Мне даже пришлось переделывать последние отчеты — столько в них было ошибок. А его целитель что? Хоть какое-то лечение предписал?

— Я ему советовала не лезть к отцу с разговорами насчет болезни, с которой лекарь, впрочем, и так бы не справился. И он лишь следит за его сердцем — говорит, что оно очень уж слабое. И еще переживать ему запретил: нельзя моему отцу волноваться.

— Боязно мне, Серкета. Выкинет, чего доброго, невесть что, и пойдет прахом все, чего мы так упорно добивались. Тем более теперь, когда у нас вот-вот появится наследник. Надо позаботиться о его будущем, любовь моя.

— Знаешь, я говорила с законником. Рассказала ему о наших трудностях. Разумеется, тайно и без свидетелей.

— И что он думает?

— Мы уже предприняли ряд мер, с тем чтобы воспрепятствовать моему отцу дробить мое состояние в том случае, если разум совсем ему откажет. Но этого недостаточно. Лишь в случае явного и несомненного безумия я стала бы единственным распорядителем нашего имущества.

— А наш договор о разделе имущества ты сохранила?

— Поскольку наследника у нас не было, лучшим представлялось именно такое решение. Теперь дело другое. Мы — слаженная пара, я жду ребенка, а ты — великолепный управляющий. Как только моего отца не станет или же он будет признан невменяемым, я объявлю договор утратившим силу, и все у нас станет общим.

Мехи жадно облобызал Серкету.

— Ты — чудо! И знаешь, одного сына мне будет мало…

Серкета долго размышляла над своим положением. Отец стареет, привычные ему способы обогащения уже не годятся. Правила игры диктует теперь другой хозяин — Мехи. Коварный, лживый, жестокий и пронырливый, он неустанно продвигается вперед и подгребает под себя все больше и больше. А детей рожать — от того или этого… какая разница? Все одно, не Серкете их поднимать, а у Мехи перед глазами все время будет маячить зримое доказательство его мужской силы, которой он придает такое непомерное значение.

Ну а если развод? Тогда за Серкетой остается не меньше трети состояния и она, пусть никто не сомневается, подключит законников и судейских, и уж те постараются, чтобы правосудие оттягало для нее и все остальное. Расторжение договора о разделе имущества он сочтет своей великой победой: он завоевал доверие вздорной бабы, ослепшей и оглохшей от любви. И потому он утратит бдительность. Наблюдать за тем, как Мехи растет, и опять растет, и еще больше растет, как пожинает плоды своих ухищрений, а потом жадно пожирает эти плоды… Так или иначе, будущее обещало быть волнительным, и опасность киснуть в тоске и умирать от скуки ей не грозила.

— Каждый день, — начал свою исповедь командующий, — я возношу молитвы богам за здравие твоего отца. Хоть бы он выздоровел. Если с ним что дурное случится, то я рухну. Пропаду.

— Я ни о чем таком ни единого мгновения даже не думаю, любовь моя. Но не сомневайся: я с тобой. И мы вместе пройдем через это ужасное испытание.

Командующий Мехи пригласил самых близких из своих непосредственных подчиненных и нескольких знатных людей на охоту в папирусные заросли к северу от Фив. Главный управитель западного берега Абри готов был умереть от страха. Он знал, что место опасное и если что стрясется, то можно и не уцелеть. Лодку запросто опрокинет любой взбесившийся бегемот, а там и крокодил не упустит легкую добычу, а еще водоплавающие змеи бывают — да что там: топи кишат ими!

Высокий сановник занял место рядом с Мехи, который, метнув дротик, уже разнес голову крякве. Убиение птиц приносило немедленное и яркое удовольствие, и Мехи гордился своей сноровкой, хвастаясь, что равных ему в этом деле еще поискать.

— Мы могли бы поговорить и в ином месте, — сказал недовольный Абри.

— Не доверяю я вашим подчиненным, да и вашей супруге, пожалуй, тоже, — возразил Мехи. — С тех пор как Нефера оправдали, Место Истины вернуло себе весь свой блеск. Нападать на мастеров теперь — обрекать себя на гибель.

— Ия так думаю! И потому я предложил бы вам отступиться. У нас же есть высокие должности, определенные обязанности…

— И не думайте, мой дорогой.

— Но зачем ожесточаться?

— Смотрите, Абри, как прекрасно! Жизнь здесь раскрывается во всей своей дикости, правит только один закон: убей или убьют тебя. Побеждает тот, кто сильнее.

— Деяние, согласно воле Маат, как раз и состоит в противлении этому закону.

— Маат не вечна! — воскликнул Мехи и метнул дротик в неосторожного зимородка.

Брошенная заостренная палка в птицу не попала, пролетев в пяди от ее тельца.

— Вот, не сдержался и утратил меткость, — пожаловался Мехи. — На охоте самое лучшее оружие — хладнокровие. — Хотите попробовать?

— Нет, я к этому не способен.

— Мы продолжаем наше общее дело, Абри, и вы мне помогаете. Этот случайный промах правосудия не ослабил моей решимости, и я по-прежнему надеюсь на успех.

— Место Истины неприступнее нубийской твердыни!

— Нет неприступных крепостей, бывают неудачные осады. Ныне братство полагает себя укрытым от любого покушения и продолжает труды свои в полной безмятежности. Вот вам и уязвимое место.

Из густых камышей выскочила генетта и тут же скрылась вновь, успев спугнуть диких уток. Оглашая заросли громким предупредительным кряканьем, стая взмыла в воздух.

— Набраться терпения — и бить, бить, бить. По порядку, удар за ударом. И никто от нас не уйдет.

— Это вы о Месте Истины?

— Отчасти, мой дорогой… И я еще кое-что добавлю. А что у вас? Есть новости?

— После того как в братство приняли Нефера Молчуна и Панеба Жара, почти ничего.

— Панеб… это же «руководитель»! Хорошенькую судьбу пророчат новичку его товарищи!

— Не думаю я, что имя всерьез что-то значит.

— Плохо вы мастеровых знаете, Абри. Это же художники. Уверен, что они уже ни о чем не тревожатся, однако мы по-прежнему должны собирать все возможные сведения. Помните, я просил вас оповещать меня о любых отлучках из селения.

— Это уже сделано, но пока ничего нового.

— Как только что-то случится, незамедлительно дайте мне знать.

— Само собой… Но не пора ли нам возвращаться в город?

— Я хочу добыть еще несколько птиц.

44

— «Полезно слушание для слушателя», — сказал мудрец Птаххотеп. А вы… вы только и знаете, что по улицам носиться да в воде бултыхаться, а пуще всего попусту болтать! А от ваших последних письменных упражнений хочется плакать и биться головой о стенку! Ну почему вы меня не слушаете?!

Писец некрополя Кенхир был не в духе. Как и в любое другое утро, на душе у него кошки скребли и жить почти не хотелось. Как часто посещало его желание передать обязанности преподавателя лучшему рисовальщику братства, который, понятно, будет именоваться в таком случае «писцом», однако после принятия в братство Панеба Кенхир все еще являлся к ученикам, хотя мальчики и девочки, изнемогавшие от уроков и попреков, приводили его в отчаяние.

— Простейшие знаки вы, может, кое-как и выучили. Но как вы их рисуете! Ужас! Я уж не говорю про осанку ваших птиц, ну что это за птенчик такой?! А сова! Почему она бьет крылами и зачем язык высунула? Как я могу чему-то научить, если те, кого я учу, меня не слушают? Сколько ударов палкой по спине нужно, чтобы открылись уши? Кто не знает, что уши у ученика на спине, а то и пониже?

Панеб Жар не выдержал.

— Я — самый великовозрастный ученик, давайте я буду отвечать за ошибки всего класса. И спина у меня широкая, ее хватит на много ударов палкой.

— Ладно, ладно… Там видно будет. Сели, пишем. Макаем кончики тростинок в черные чернила — кончики влажные, чтоб чернила не густели, понятно? Значит, тростинки сначала смачиваем. И пишем основные знаки на черепках.

Черепками назывались плитки известняка, которые находили среди мусора в самых разных уголках селения.

Самые ценные осколки — отходы от резьбы по камню — подбирали возле погребений. На черепках писали деревенские школьники и подмастерья рисовальщиков, поскольку и те и другие считались недостойными того, чтобы тратить на свои упражнения папирус, даже уже использованный и не очень высокого качества.

И вот этот-то второсортный материал заворожил Панеба. Наконец-то у него под рукой было все потребное для занятий своим искусством! Есть на чем и есть чем рисовать. Он выводил каждый иероглиф так точно и так изящно, что Кенхир только диву давался. Такой здоровенный и еще совсем молодой, а какое прилежание! И как же быстро усваивает он все, что ему ни покажешь: можно подумать, что он уже отдал этому делу многие годы.

Кенхир собрал черепки и начал проверять задания. Девочки справились с уроком много лучше мальчиков. Как всегда.

— Вы как кривые и сучковатые палки! Если столяру случится проходить мимо, он, быть может, обратит на них внимание. И как знать, может, вздумает он подправить их убожество, и начнет их стругать и ровнять, и выйдут из-под его рук красивые посохи для высоких сановников. Так вот, я — этот самый столяр! Не знаю уж, какая участь вам выпадет, но когда из этой школы выйдете, вы будете уметь и читать, и писать.

И учитель велел повторить упражнение. Ученики трудились до обеда.

— Завтра, — объявил Кенхир, — будем рисовать рыб. А теперь идите перекусите. И чтоб хорошо вели себя за столом. Дорога к мудрости начинается с вежливости и уважения к другим. А ты, Панеб, останься.

Детишки, радостно вопя и визжа, бросились вон из комнаты.

— Проголодался?

— Угу.

— Я тоже. Но дело не терпит.

Кенхир выдал Панебу огромный черепок со слегка отполированной поверхностью и самую настоящую кисть писца. У ног ученика поставил круглый длинный сосуд с угольно-черными чернилами.

Молодой человек выразил бурную радость.

— Ох… как здорово! Я после такого и рисовать не осмелюсь…

— Пугливым стал?

Оскорбление сильно задело Панеба, но, хотя в нем все кипело, он сумел сдержаться.

— Рисуй пять раз два знака твоего имени: ПА — взлетающая утка, и НЕБ — корзина, в которую удобно складывать приношения и которая поэтому становится хозяйкой, владеющей тем, что в нее положили.

Панеб не спеша выполнил задание. Рука не дрожала, и знаки получались ровными и красивыми.

— Годится?

— Судить не тебе. Ты понял, почему тебе дали такое имя?

— Потому что мне нельзя отступать от своего устремления, а мое мастерство — оно будет зависеть от того, что я пойму и приму.

— Мастерство… Тебе до него еще ох как далеко! — проворчал Кенхир. — Нарисуй глаз, потом лицо, затем профиль, волосы, шакала и лодку.

Не пожалел времени Панеб: он словно бы вживался в знак, чтобы потом уверенно начертать его. И так — строка за строкой. С ума сойти — он же еще подмастерье. Ученик.

— А теперь все сотри. И поскобли черепок.

«Как духу, распаляемому огнем Сета, удается выказывать такое терпение и такую дотошность? — недоумевал Кенхир. Этот парнишка воистину великая загадка».

— Готово.

— Перепиши то, что написано на этом папирусе.

Кенхир развернул свиток. Документ был написан прекрасным мелким почерком. Знаки выписаны очень тщательно.

— Попробуй скопируй.

— Мне писать так, как здесь, или можно немножко по-своему?

— Как хочешь.

Панеб выбрал второй вариант.

И все у него получилось. Безупречно, ни единой ошибки. Но читать текст стало заметно легче. Спору нет, рука молодого человека — рука настоящего писца, пишет быстро и ясно. А вот у самого Кенхира, когда он пишет весь день напролет, знаки к концу дня становятся почти нечитаемыми. К стыду и огорчению самого писца.

— А теперь читай, что написал.

— «Слушающий — это тот, кого любит бог, не слушает ненавидимый богом. Сердце превращает господина своего в слушающего или неслушающего. Любящий слушание — это тот, кто исполняет сказанное. Что до глупого, который не слушает, не наживет он ничего. Считает он знание невежеством, полезное — вредным. Делает он все порицаемое, за что упрекают его каждый день. Живет он тем, отчего умирают. Будь примером, не позволяй, чтобы был осуждаем ты. Не говори то одно, то другое, не подменяй одного другим. Сдерживай сердце свое, обуздывай уста свои».

— Читать ты умеешь, Панеб, вроде бы ни единожды не запнулся. Но понимаешь ли ты прочитанное?

— Ну, по-моему, вы выбрали этот текст не случайно… По-вашему, я еще плохо слушаю то, чему вы учите, да?

— Это мы еще поглядим, попозже… Иди обедать. А черепок не хватай. Клади на место. Не твое.

Панеб отправился восвояси, а Кенхир вернулся в дом Рамосе, где жил, не желая обзаводиться собственным хозяйством. Деревенская женщина, которая была у Рамосе за стряпуху, приготовила салат и телячьи почки.

— Простите за опоздание, — сказал Кенхир, — урок затянулся. Я рассчитывал управиться побыстрее.

— Жене нездоровится, — предупредил Рамосе. — Поэтому она не будет обедать с нами.

— Что-то серьезное?

— Вот жду, что ведунья скажет. Как продвигается обучение Панеба?

— Мальчик замечательный. Хотел бы я сделать его писцом.

— У него иное призвание. Ты же знаешь.

— Если он усвоит науку Тота, то станет изрядным художником. Хватило бы ему только терпения учиться и подниматься со ступеньки на ступеньку, не пропуская ни единой.

— Ты привязан к нему. Скажешь, нет?

— Им движет некая сила, и такая, без которой нашему братству не обойтись. И кто может вообразить творения, которыми богата его душа?

— Я в тебя верю, Кенхир. Вы с начальником артели Неби сумеете сделать его зрелым мастером.

— Но прежде его ждут неудачи и даже поражения… Панеб Жар требователен, неистов и всегда готов взбунтоваться. Пламя Сета, обитающее в нем, такое могучее, что мы, быть может, не сумеем с ним управиться.

— А читать и писать он научился?

— И читает, и пишет не хуже нас с вами. Года не прошло, а он уже усвоил столько, сколько другие и за десять лет усвоить не могут.

— А как у него отношения с детьми в классе?

— Он для них как старший брат. Защищает, утешает и никогда не отказывается поиграть с ними. Дети ему, понятно, подчиняются, и ему даже голос повышать не нужно на ослушника. Куда хуже то, что он помогает лодырям и делает за них задания, даже не считаясь со мной, — я-то все вижу. Приходится карать, грозить исключением…

— Вспомни правило тех, кто готовит будущих писцов: «Будь ученикам своим наставником терпеливым, приятными речами стяжай их уважение, воспитывай же, внушая любовь». Продолжай учить этого юного исполина, Кенхир, не допускай слабости в борьбе с его несовершенствами, не позволяй ему в чем бы то ни было заблуждаться и мало-помалу открывай ему тайны великого мастерства.

45

Главный фиванский казначей Мосе втирал в свой череп душистую жидкость с моринговым^[489] маслом — надо же что-то делать с плешью. Остановить или хотя бы замедлить облысение. Непочтительное замечание последней по счету любовницы лишний раз напомнило, что он стареет и что его способность обольщать и соблазнять мало-помалу ослабевает. И вдруг стало так обидно, а потом вспыхнула злоба. Здоровью же подобные чувства не способствуют. Срочно призванный целитель посоветовал отдохнуть и поберечь занедужившее сердце.

Но как совместить следование добрым советам со столькими обязанностями? Пусть Фивы не более чем третий по важности город Египта, но он же ломится от богатств, а визирь требует ясного и действенного управления. Четкость и точность ему подавай. Иной раз у Мосе возникало желание уйти в отставку, удалиться за город вместе с дочерью. И там они с Серкетой вкушали бы радости садоводства — на это увлечение у него никогда не хватало времени.

И тут ему объявляют о скором рождении внука! Какое чудо, какую прекрасную пару создала его дочь, сочетавшись с этим Мехи! Стало быть, ему суждено пережить радость увядания в окружении множества детишек, мал мала меньше, и все они будут похожи на него: они станут такими же юркими, как дед. Но главное — они будут так же проворны, смышлены и расчетливы и так же ловки и оборотисты в обращении с числами, как он, для которого тайн в этом деле нет. А если с ходу получаться не будет, всегда можно научить. Вот взять Мехи: до чего сметлив и с каждым днем делается все ловчее. Это уже вызывает тревогу: опасается Мосе, как бы зять, увлекшись числами, не махнул рукой на свой служебный рост.

Если хорошенько подумать, то Мосе не следовало бы безоглядно доверять новому командующему фиванскими войсками. Если тот подчас строит из себя скромнягу, например в общении с градоправителем, так это расчет, и очень понятный. Для пользы дела. Людей такой породы хватает; но Мехи непомерно честолюбив, до жестокости, а жалость ему неведома. И хоть зять носил непроницаемую маску, Мосе видел его насквозь и боялся обнаружить в муже дочери лишь шагающего по головам властолюбца, который женился на Серкете, на его сладкой и хрупкой дочурке, лишь затем, чтобы завладеть богатствами тестя. Ему же, отцу, теперь надо думать о пользе дочери и прежде всего о том, как убедить ее ни в коем случае не менять договор о разделе имущества. Ну и о ее детях тоже позаботиться стоило бы.

Его последняя встреча с градоправителем Фив, как-никак давним приятелем, не на шутку его растревожила. Градоправитель держался отчужденно, словно бы в чем-то подозревал собеседника, не делился, как это обычно бывало, походя и между делом, своими новыми замыслами и, вообще, разговаривал с ним как с чужаком. Мосе подозревал, что тут не обошлось без зятька: если тому удастся потайными кознями подорвать положение тестя, то он станет естественным преемником последнего. А если догадка Мосе верна, то Мехи — соперник грозный и, если его не остановить, вреда он принесет немало.

Управитель доложил Мосе о прибытии супружеской четы, приглашенной на обед.

Расфуфыренная Серкета, спесивый Мехи.

— Как себя чувствуешь, дочь моя дорогая?

— Превосходно! А как твое здоровье, отец?

— Недосуг думать о себе. Визирь требует представления сводной ведомости по Фиванской области через десять дней, но в этом году, как и всегда, отчетов не хватает. Не все поданы вовремя.

— Если будет нужна моя помощь… — услужливо начал было Мехи.

— Вряд ли она понадобится. Я нагружу своих помощников. Пусть работают сверхурочно.

Никогда прежде Мехи не замечал у тестя недоверия, да что там, враждебности по отношению к себе. Так что, этот Мосе прозорливее, чем ему казалось?

— Наконец-то выдалась тихая минутка, — сказала Серкета. — Сегодня вечером мы ужинаем с пастырем стад Амона. Это такой несносный тип! Кроме коров и быков, говорить ни о чем не способен. Подсуетился бы ты, а? Чтобы на его место пришел не такой зануда.

Зорко следя за поведением зятя, Мосе не вслушивался в лепет дочери. И та решила, что у папочки помрачение ума — он словно был не здесь. Один из тех пугающих припадков, о которых говорил Мехи. Не иначе.

— Отец, ты слышишь?

— Ну да… Но я ничего не говорил. А в чем дело?

— Да ничего серьезного. Не обращай внимания.

— Все хвалят ваших подчиненных, такие они дельные, — снисходительно сказал Мехи. — Но все равно, если понадобится, можете на меня рассчитывать.

— Пойду гляну, что там твой повар приготовил, — объявила озабоченная Серкета.

— Прекрасная мысль! А мы с Мехи пока посидим в беседке. Винцом побалуемся.

Местечко тесть выбрал и в самом деле очаровательное, и неплохо бы за этой завесой из плюща и винограда поразмышлять на досуге. Но у командующего не оставалось времени, чтобы терять его попусту.

— Мой дорогой тесть, у меня для вас есть кое-какие сведения. Тайные. Строго между нами.

— Что-нибудь касающееся… меня? Непосредственно?

— Дело напрямую касается вашей должности. Вам, несомненно, известно, что с начала года в Фивах обосновалось множество сирийских купцов.

— Ну так ими, в конце концов, были получены соответствующие разрешения. И никто не жаловался на их поведение, они платят полагающиеся пошлины и подати, приносящие доход области.

— Это видимость… На самом деле все иначе.

— И что ты узнал?

— Мои подчиненные, обходя с дозором базары, наткнулись на запертое хранилище, и оно их заинтересовало. Расследование показало, что сирийцы, войдя в сговор с селянами западного берега, наладили поставки зерна в обход сборщиков податей. О чем и считаю своим долгом доложить.

— А доказательства у тебя есть?

— Более чем осязаемые. Все их потайное счетоводство да и другие улики спрятаны в этом хранилище.

— Ты намерен их схватить?

— Надеюсь, что вы удостоите меня чести выполнить это задание.

С обедом управились по-быстрому: Серкета заторопилась домой, чтобы проследить за подготовкой к вечеринке, а Мехи с Мосе отправились в ту часть города, где располагались торговые склады. Беспокойство в душе Мосе нарастало: в сущности, речь о контрабанде, но как же покончить с незаконным оборотом зерна? И надо ли?

Да и командующий что-то замялся.

— Забыл, где это хранилище? Не узнаешь дорогу?

— Не в том дело. Помню, что фасадом склад выходит на улицу, и, кажется, вот этот фасад и есть. Но можно ли нам войти? Не уверен. Опасные люди эти сирийцы.

— Хочешь сказать, что нас может ждать засада?

— Я думаю, что без присмотра они свои тайники не бросят.

— Не смей без нужды лезть на рожон, Мехи! Помни: ты муж моей дочери и отец ее ребенка. Сходи за воинами.

— Хорошо, я приведу людей. Но только вы оставайтесь здесь и никуда не уходите. Ждите меня.

Мосе разглядывал склад, возле которого его оставил зять. Ни за чем власть не следила так пристально, как за производством и распределением зерна, и главный казначей Фив даже не представлял, как мошенникам удалось обойти все строгости. Каким-то сирийцам. И ему стало любопытно. Что ж, изучение двойной документациипокажет слабые места в законе, которыми сумели воспользоваться злоумышленники. Оборона будет укреплена, а виновных сурово накажут.

Поблизости никого, про само хранилище как будто забыли. Лучше схрона не придумаешь, особенно для документов с порочащими сведениями.

Зятя только за смертью посылать. Вот так они небось и воюют. Мосе изнемогал от нетерпения и любопытства. А, где наша не пропадала… И он двинулся обследовать местность.

Никого.

Сердце забилось сильнее. И чаще — это уже когда он ткнулся в двери склада. Оказалось, что их даже запереть не удосужились. Проникавший через примостившееся под потолком окошко луч света падал на сундук без крышки, доверху наполненный папирусом. Он принялся разворачивать первый свиток и вдруг почувствовал, что в амбаре он не один. Подняв глаза, он увидел, что, откуда ни возьмись, к нему приближается молоденькая девушка.

— Ты кто?

Она тряхнула головой, волосы заметались в разные стороны, И вдруг принялась рвать на себе одежду и расцарапывать ногтями шею и грудь.

— Ты что? Рехнулась?!

— Караул! — завопила девчонка. — Насилуют!

Мосе схватил ее за плечи:

— Тихо ты, болтушка!

Но та еще громче звала на помощь.

Дверь со всего размаху распахнулась, в проеме появились два воина с мечами на изготовку.

— Отпусти дитя, доходяга!

Перепуганный Мосе не знал, что и делать. И залепетал, обращаясь к вооруженным людям.

— Вы… вы… не думайте… Я… Она…

Страшная боль в груди оборвала бормотание Мосе. Обеими ладонями он ухватился за сердце, жадно глотая разинутым ртом воздух — дышать стало нечем. Потом рухнул головой вниз.

Наскоро одевшись, девочка незаметно улизнула через дыру в дальней стене склада.

Появился Мехи:

— Что здесь творится?

— Главный казначей покусился на малолетнюю девочку. Она сбежала, а он… По-моему, он умер.

Мехи наклонился к трупу. Как он и надеялся, сердце тестя не билось.

— Бедняга испустил дух… Вы видели, что произошло?

— Девочка вопила так, что… В общем, все ясно. И., вы же дали приказ вмешаться в случае чего…

— Вы не совершили ничего неподобающего, однако лучше забыть об этой трагедии. Я намерен устроить своему тестю прекрасные похороны, а на его доброе имя не должна упасть даже малейшая тень. Никаких докладов: вы ничего не видели и не слышали. Ваше благоразумие не останется без награды: вам будут выданы ткани и вино.

Служивые кивнули головами, а потом вытянулись по струнке.

Маленькая сириянка, которую подкупил Мехи, в тот же день покинула Египет и направилась на родину, увозя с собой недурной заработок: с успехом разыгранная комедия избавила ее от необходимости задерживаться на чужбине. А командующий, благодаря кончине Мосе, вошел в очень узкий круг самых богатых людей Фив.

46

Нефер Молчун быстро приспособился к ритму, в котором жили мастера Места Истины: восемь рабочих дней и два дня отдыха, к которым добавляются многочисленные общие и местные праздники, пополуденное вольное время, предоставляемое по согласованию с начальником артели, и отпуска, разрешения на которые дает писец некрополя. Рабочий день начинался в восемь, с полудня до двух часов дня — обед, потом снова работа — до шести вечера. Многие мастера в свободное время подрабатывали, выполняя заказы извне: их изделия повсюду высоко ценились.

На выполнение царского заказа братство тратило не более половины года, так что жаловаться на обремененность непосильным трудом не стоило; мастеровые как правой, так и левой артелей осознавали свою причастность к делу исключительному — ведь сам фараон придает ему первостепенную важность.

То же чувствовал и Нефер, но приходилось ему трудновато. Вписаться в артель правого борта так просто не получалось — мешали настроения товарищей по работе: они составляли что-то вроде землячества и все еще глядели на новичка с недоверием. Работая по камню, он в основном общался с мастерами, у каждого из которых было красноречивое прозвище. Фенед Нос и в самом деле отличался чутьем и умением находить нужный ход, Каза Тягло не ведал себе равных в искусстве перемещения тяжестей, а еще были Нахт Богатырь и Каро Угрюмец. С тремя ваятелями, художником, тремя рисовальщиками, плотником и золотых дел мастером он почти не разговаривал, а если кто-то из них и обращался к нему, то по случайному и мелкому поводу.

Артель левого борта трудилась, когда правая команда отдыхала, и наоборот. И обе артели почти не соприкасались друг с другом, значит, и общения практически не было. Оба начальника артелей, и Неби, и Каха, руководили каждый на свой манер, но умудрялись не соперничать между собой, и никакого соревнования между артелями не возникало.

Каждый вечер Нефер чистил свои орудия, пересчитывал их и вручал писцу некрополя, который запирал все принесенные ремесленниками инструменты в кладовой, чтобы на следующее утро раздать орудия тем же мастерам, которые сдали их с вечера. Весь инвентарь принадлежал фараону, и ни один мастеровой не мог присвоить себе хотя бы одно орудие. Зато служителям Места Истины не возбранялось изготовлять собственные инструменты, которыми они могли работать, выполняя заказы со стороны.

Нефер смастерил себе заостренное каменное кайло весом килограмма в три, такое прочное, что ему поддавались даже самые твердые породы. На стройке в Долине знати, где артель готовила новую обитель вечности, он часто оказывался последним.

Приглядываясь к товарищам, Молчун усвоил приемы работы молотком-колотушкой и долотом с коротким скошенным лезвием. Помучавшись немного, Нефер после многих не очень удачных опытов научился орудовать обоими инструментами так, словно это были инструменты музыкальные. В их вибрации ему слышалась настоящая музыка, столь прекрасная, что он не смел делать ни одного лишнего движения, дабы не нарушить гармонии.

Освоить резак с трехсторонним лезвием, пробойник с короткой ручкой и квадратным в плане острием и медное тесло, используемые для тонких отделочных работ, было нелегко, но Неферу хватило терпения и на это.

Из задумчивости его вывел окрик Каро Угрюмца:

— Проверь-ка вот тот блок! Я его выровнял, — глянь, встанет ли он в нашу стенку.

Задачка, что называется, на засыпку, для опытных каменотесов. Каро Угрюмец не имел права поручать такое дело ученику, но Нефер спорить не стал и постарался вспомнить, как и что делал совсем недавно в подобном случае начальник артели. У того было три мерных палочки, каждая двенадцати сантиметров в длину, на одном из краев у которых было высверлено отверстие, как у свистка. Старший тогда сначала убедился, что все палочки равны по длине, потом поставил их на поверхность блока — ровно отесанной со всех сторон каменной глыбы. Затем соединил две палочки бечевкой, вставив ее в дырочки, — третья служила точкой отсчета. Блок не оченъ-то ровный, решил Нефер и, взяв известняковый рашпиль, принялся сглаживать выпуклости и шероховатости.

— Что это у тебя за забавы? — рявкнул Каро Угрюмец, Самодеятельность подмастерья его, похоже, не обрадовала.

— Ты мне дал работу, я ее выполняю.

— Я тебя просил проверить, а ты давай углы закруглять.

— Я увидел, что не все ладно, а если видишь — чего ж не подправить. Не останется горбылей, так встанет в стенку как влитой.

— Это мой блок, а не твой!

Нефер положил инструмент и повернулся к Каро: мужичонка коренастый, руки короткие, но мускулистые, ноздри раздуваются от гнева, — того и гляди, драться полезет.

— У тебя куда больше опыта, чем у меня, Каро, но это не дает тебе права портить то дело, которым мы занимаемся. А этот блок — он не твой и не мой. Он принадлежит той обители вечности, для которой его вытесали.

— Хорош болтать! Отдай мне мой блок и проваливай.

— Хватит, Каро. Меня взяли в эту артель, и я больше не потерплю, чтобы ко мне так придирались.

— Не по вкусу наше обхождение — возвращайся за ограду.

— Чего ты взъелся? Я тебе доказываю, что умею ровнять камень и вставлять его в каменную кладку. Чего тебе еще?

Каро Угрюмец схватил долото и угрожающе помахал им.

— Ты нам в нашем селении не нужен.

— Это селение — моя жизнь.

— Берегись, Нефер… Поверь мне, далеко ты не пойдешь.

— Положи инструмент. Никакой страх не заставит меня нарушить клятву.

Двое мужчин смотрели друг на друга не мигая. И Каро наконец положил долото на камень.

— Значит, ничего не боишься?

— Я люблю свое ремесло и хочу во что бы то ни стало оправдать доверие, оказанное мне братством.

— Ладно. Пусть этот блок достанется тебе… Заканчивай его сам.

И ремесленник удалился. Нефер принялся убирать последние шероховатости и так увлекся, что позабыл о времени. Его размеренные движения стали мягкими, как свет заходящего солнца.

— А тебе домой не пора? — спросил начальник артели.

— Да я почти закончил.

— С Каро нелады?

— Да ну. У него свой нрав, у меня — свой. Если чуток постараемся, притремся. А там и поладим. Что бы ни случилось, лишь бы работе не в ущерб.

— Пошли со мной, Нефер.

Неби привел ученика к навесу, под которым лежали самые разные камни.

— Вот, гляди. Что скажешь?

— Это песчаник. Камень так себе. Мягкий, и потому поддается обработке бронзовым теслом. Но очень уж пористый. И доставили его не из самой лучшей каменоломни, вроде той, что в Джебель Сильсиле. Для царской гробницы не годится.

— Твоя правда, Нефер. Важно, откуда камень: Асуан — это красный гранит, Хатнуб — алебастр, Тура — известняк, Джебель эль-Ахмар — кварцит. Место Истины не терпит никаких изъянов в этом деле. Ты побываешь во всех каменоломнях и запечатлишь их в своей памяти. А о происхождении камня ты размышлял?

— Я думаю, что камни зарождаются в мире подземном и взрастают в утробах гор. Но также полагаю, что рождаются они и в пространстве светоносном, ибо подчас камни падают с неба. Каменная глыба кажется косной, но рука резчика ведает, что она живая и несет в себе следы преображений, невидимых очам нашим, ибо время камня не то же, что век человеческий. Камень видел то, что не дано видеть ни одному человеку. И не должны ли мы, в свой черед, воспринимать его как свидетеля вечности?

— А вот этот гранит как тебе?

— Сущее чудо… Его можно так отполировать — за многие столетия не потускнеет.

— Хочешь стать ваятелем?

— Чтобы научиться тесать камень, целой жизни мало. Но ваяние… меня тянет к нему сильнее.

— Начальник ваятелей Усерхат считает, что ему никто не нужен, и ты такого от него натерпишься, если попробуешь уговорить его, чтобы он тебя научил… Но раз камень с тобой разговаривает, может, он тебе и дорогу откроет?

— А я только его и слушаю.

Неби дал понять, что пора все-таки оставить стройплощадку, но сам с пригорка еще понаблюдал за молодым человеком. Завтра надо будет поговорить с собратом. Интересно, что скажет ему Каха? Но поднимать Нефера Молчуна по лестнице старшинства в Месте Истины надо.

47

Ясна не знала, чего бы еще ей пожелать. Ей посчастливилось познать настоящую любовь, глубокую и светлую. Она жила в селении, не похожем ни на какое другое, и оно открывало ей мало-помалу свои обычаи и маленькие тайны. И каждый день она служила богине Хатхор, составляя из цветов букеты, которые возлагались затем на жертвенниках и в молельнях.

Женщины, в отличие от мужчин, после посвящения по артелям не распределялись; занимая нижнюю ступень на служебной лестнице, Ясна нимало этим не смущалась, а только радостно выполняла порученную ей задачу. Однако обитательницы Места Истины если и роняли словцо при встрече с нею, то лишь по какому-нибудь незначительному поводу, и она до сих пор ощущала себя чужачкой, не заслуживающей доверия.

Вечером Нефер и Ясна рассказали друг другу о событиях, случившихся с ними за день, и, обсудив происшествия, решили, что в поведении мастеровых и их жен не стоит видеть что-либо особенное или тем более угрожающее. Это непростое место, и ожидать, что тебя примут за своего сразу, не приходится.

Хатхор — богиня звезд — разливает по всей вселенной любовную силу. Она одна способна слить воедино все начала жизни. И, почитая ее, жрицы Места Истины вносят свою лепту в поддержание всеобщей гармонии, не являющей себя в каком бы то ни было зримом творении или твари. И все члены братства, равно как и все молящиеся во всех храмах Египта, начиная с самого фараона, повторяя день за днем одни и те же священнодействия, поддерживают растекание этой незримой силы, дабы люди оставались под покровительством богов, а Маат по-прежнему пребывала на земле.

Ясна, занимая на лестнице старшинства весьма скромную ступень, была счастлива своей причастностью к служению сему культу, тем более что вся жизнь селения строилась вокруг него.

Дверь дома Казы Тягло оказалась запертой. Обыкновенно с утра его жена подметала порог и гостиную и всегда спешила принять цветы из рук Ясны.

Встревоженная девушка нерешительно постучала.

В дверном проеме появилась маленькая черноволосая женщина.

— Муж захворал, — сказала она раздраженно, словно это Ясна была виновата в недуге супруга. — А ведунья занята, она пользует жену писца Рамосе. И я не знаю, когда она придет.

— Может быть, я помогу…

— А ты разбираешься в целительстве?

— Кое-что знаю.

Жена Казы Тягло заколебалась.

— Имей в виду: если у тебя ничего не выйдет, я всем расскажу, что ты строишь из себя невесть что!

— Не опасайся. Тебя-то уж точно винить никто не будет.

Спокойствие Ясны обезоружило хозяйку, и та подалась в сторону, освобождая проход.

Каза растянулся на каменной скамье, подложив под голову подушку. Роста он был среднего, мощные ножищи с широченными икрами, физиономия квадратная, волосы черные как смоль, глаза карие.

— На что жалуетесь?

— Живот… Печет, мочи нет.

Ясна осмотрела больного так, как ее учила когда-то целительница Нефрет, постаравшись взять на заметку цвет кожи, запах, исходящий от тела, частоту дыхания, но прежде всего она ощупала брюшину и посчитала пульс, чтобы вслушаться в голос сердца.

— Что-нибудь серьезное? — спросил Каза.

— Не думаю, ибо никакие демоны вам не угрожают. Желудок болит, потому что вы его перегрузили или съели что-то не то. В течение нескольких ближайших дней ешьте мед, черствый хлеб, сельдерей и смоквы. Пейте подслащенное мягкое пиво, понемногу, но часто. Боль будет уходить постепенно.

Мастеровому уже полегчало.

— Приготовь мне то, что велено, — попросил он жену, — и не забудь сходить к писцу некрополя. Скажешь, что сегодня я на работу не выйду.

Женщина с недоверием взглянула на Ясну.

— Хочешь, я возложу цветы на твой жертвенник?

— Обойдусь. Я сама. Уходи, дел у меня полно.

— Да будет над вами покров Хатхор и да исцелится супруг твой.

Ясна думала, что теперь-то сможет раздать по домам остававшиеся цветы, но… застыла на месте. В метре от нее, посреди главной улицы, стояла ведунья. Из-под густой седой гривы на Ясну сурово взирали ее пылающие очи.

— Кто тебя учил лечить?

— Старшая целительница Нефрет.

Чуть заметная улыбка смягчила суровость лика мудрой женщины.

— Нефрет… Такты ее знала.

— Она меня воспитывала.

— А почему ты не стала целительницей?

— Потому что Нефрет предсказала мне иную судьбу, и я ее послушалась.

— А тяжелые недуги лечить умеешь?

— Кое-какие.

— Идем со мной.

Утопающее в цветах жилище ведуньи соседствовало с домом Рамосе. Ошеломленные соседи глазам своим не верили: Ясна прошла вслед за хозяйкой в дом, куда никто не заходил вот уже лет двадцать.

Ведунья провела гостью в просторную комнату. Обилие жимолости в цвету. Полки заставлены горшками и кувшинами с целительными составами и другими снадобьями. Вдоль стены — ряд корзин и сундуков, доверху заполненных папирусными свитками.

— Я очень долго работала вместе с целителем Пахери — это тот, что написал трактат о болезнях прямой кишки и ануса, — сообщила ведунья. — Он заставил жителей селения строго блюсти чистоту, ибо она — залог здоровья: чистоплотные болеют много реже. У нас нет недостатка в хорошей воде, а это первейшее из лекарств. Помни об этом и всегда требуй убирать грязь. Самые лучшие и самые быстродействующие снадобья не помогут, если больные пренебрегают чистотой. Скорпионов боишься?

— Боюсь, конечно, но Нефрет мне говорила, что в яде скорпиона есть такие вещества, которые помогают от множества недугов.

— Да, они есть и в яде змей, и я поведу тебя в пустыню, где мы наловим самых опасных тварей, чтобы изготовить из них лечебные снадобья. Хороший целитель — «тот, кто повелевает скорпионами», ибо они способны отгонять злых духов и притягивать силы, заключающиеся в амулетах-оберегах. Знаешь ли ты первое заклинание исцеления?

— Я — чистая жрица львицы Сохмет, и я ведаю ее наставления, а равно и то, как налагать руку на недуг, сиречь длань, умудренную в искусстве распознавания хворей.

— Покажи мне, как ты это делаешь.

Ясна возложила ладонь на голову мудрой женщины, затем переместила руку к затылку, охватив основание черепа, потом прикоснулась к ладоням, плечам, сердцу и ногам. Так она вслушивалась в звуки сердца, отдававшиеся в каждом из протоков.

— Никакими опасными болезнями вы не страдаете, — сообщила в конце концов Ясна.

Настал черед ведуньи. Когда та возложила руки свои на Ясну, молодая женщина почувствовала мощный прилив тепла.

— У меня больше силы, чем у тебя, и я стираю следы усталости в твоем теле. Когда ослабеешь, тотчас же покажись мне, и я дам тебе силу, которой тебе не хватает.

Сеанс продолжался полчаса с небольшим. Ясне показалось, что в ее жилах теперь течет обновленная кровь.

— Нефрет, верно, учила тебя пользоваться целительными травами и составами.

— Я целыми днями пропадала у нее и хорошо запомнила ее уроки.

— Я разрешу тебе заглядывать в мои ящики — там ты найдешь целебные травы. Настойки и отвары — в горшках. Сначала я их процеживаю, а потом уже использую: то, что остается на фильтре сверху, твердое снадобье; то, что через ситечко стекло вниз, жидкое зелье. — Нагрев, — объясняла целительница, — приводит к образованию пара, а пар растворяет твердые составы, и те смешиваются с жидкостями. Иногда твердые частички нагревать нельзя, и тогда приходится размельчать твердое вещество в воде, а образовавшийся раствор, точнее, взвесь выливать в кувшин. Хочешь, чтобы я учила тебя своей науке?

Лицо Ясны просияло.

— Не знаю, как вас и благодарить…

— Работать не покладая рук и посвятить себя служению братству. Знай, что начальник артели не без причины не допускает к работе заболевшего труженика, и тот волен искать исцеления хоть в деревне, хоть за ее пределами. В последнем случае он берет с лекаря расписку, в которой указывается сумма уплаченного ему за услуги вознаграждения, и предъявляет ее затем писцу некрополя, а тот в свою очередь возмещает заболевшему все расходы. Никогда не навязывай своих услуг, пусть всяк отвечает за свой выбор сам.

— Должна ли я понимать это так, что… я становлюсь вашей помощницей?

— Только вышестоящие братства нашего ведают мои лета. Сегодня, Ясна, я поделюсь с тобой своей маленькой тайной: на днях мне исполнится сто лет. Как предсказывают мудрецы, мне остается всего несколько лет на то, чтобы посвятить себя сосредоточенным размышлениям о вечном и служению Маат. Коль уж ты соглашаешься быть моей ученицей, я смогу уйти ка покой.

48

Панеб Жар продолжал свое ученичество под руководством неумолимого Кенхира, весьма скупого на похвалы. Писец некрополя полагал, что будущему рисовальщику Места Истины необходимо столь совершенное владение иероглифами, чтобы он никогда не испытывал сомнений в начертании знака, а сразу же и не задумываясь выписывал бы любой из них. Как только у его ученика начинала кружиться голова от успехов, наставник давал зазнайке все более сложные задания.

Кенхир не переставал дивиться разительному контрасту между телесной мощью молодого человека и изысканностью его рисунков. С бесконечным терпением, которое трудно было заподозрить в юноше с таким вспыльчивым и неистовым нравом, подмастерье раскрывал и совершенствовал свой дар. И поскольку Панеб не ведал усталости и никогда не упускал случая угодить своему наставнику, Кенхир даже попросил у ведуньи какой-нибудь укрепляющий отвар, чтобы уж не совсем уступать воспитаннику.

Этим утром Кенхир не предложил ученику никакого нового испытания, и Панеб ограничился быстрым написанием шести сотен иероглифов, от самых простых до совсем уж затейливых.

— Доволен ли ты своей жизнью в селении? — спросил писец некрополя.

— Я здесь затем, чтобы учиться, и я учусь.

— Ты почти не водишься с собратьями из твоей артели. Так, кажется?

— Днем я в школе, вечерами выполняю домашние задания, а как выдается свободное время, чиню дом. Чтобы развлечься, я рисую портреты на кусках известняка, которые нахожу в пустыне. Вот и не остается времени на болтовню.

— Портреты… Кого ты рисуешь?

— Вас и других учеников. Они мне кажутся довольно занятными, но я их сразу же стираю.

— Тем лучше… Первая часть твоего образования закончена. Начальник артели требует тебя, Панеб, и я не могу обманывать его, говоря, что ты еще не готов. Для тебя настал час выбора.

— Между чем?

— Ты можешь стать писцом в Фивах или рисовальщиком в Месте Истины. Если ты выберешь первое, я поручусь за тебя перед своими товарищами по ремеслу. Мне известно, что тебе нелегко подчиняться правилам, но это незначительное неудобство — ничто по сравнению с ожидающей тебя блестящей карьерой. Ты будешь облагодетельствован и год от года будешь становиться все богаче и богаче, сонмы слуг избавят тебя от забот о житейских мелочах, и всяк будет тебе кланяться. С твоей трудоспособностью и необычайной памятью ты быстро получишь весьма ответственную должность. Что же до твоего будущего в качестве рисовальщика, то оно представляется далеко не столь радужным, ибо собратья твои не хотят, чтобы ты им помогал, — скорее, наоборот. Они будут долго приглядываться к тебе и вряд ли проникнутся к тебе симпатией: так они воспринимают всякого новичка, отчего-то заявившегося к ним и только мешающего, как им кажется, их дружной работе.

— Но мы же в одной общине, разве не так?

— Разумеется, но мастера, занимающиеся одним и тем же делом, зачастую соперничают друг с другом. Хватает и просто неотесанных и несговорчивых мужиков, пытаться ублажить которых напрасный труд. Сдается мне, что, когда они увидят твои старания, а пуще всего, твои дарования, они постараются от тебя отделаться и ты останешься простым работягой. И будешь локти кусать: упустил возможность прожить блестящую жизнь писца, неуклонно поднимающегося по служебной лестнице.

— Что ж это за собратья такие? С чего им быть такими жестокими?

— Они увидят в тебе угрозу. И будут защищаться.

— Не очень-то братские чувства…

— Служители Места Истины всего лишь люди, Панеб.

— Послушать вас, так моя дорога заранее предопределена.

— Если прислушаешься к голосу разума, не пожалеешь.

— Один вопрос занимает меня, наставник… Почему, зная чуть ли не все на свете, вы, при ваших дарованиях, согласились на должность писца некрополя? А ведь могли бы стать высоким сановником в Фивах. Наверное, у Места Истины должны быть какие-то особые чары, которые вас заворожили и втянули в общину.

Кенхир сохранил полнейшую невозмутимость.

— За меня не беспокойтесь: я встану лицом к лицу перед рисовальщиками и докажу, что мое место — среди них.

По сговору с начальником артели Неби, Кенхир должен был попробовать отвратить молодого человека от выстраданного им решения. И теперь радовался провалу своих потуг.

Выйдя на главную улицу, Панеб словно бы очнулся после долгого сна. После вступления в братство перед ним стояли только две задачи: научиться рисовать иероглифы и сделать свой дом пригодным для обитания. Первое дело заняло его куда сильнее, чем он ожидал, и потому он часто совсем забывал о втором.

Всякий раз, когда он рисовал пантеру, сокола или быка, у него возникало ощущение, что отчасти качества изображаемого животного передаются и ему; письмо оживляло абстрактные понятия; чтение наполняло его сердце поучениями мудрых.

Два года пролетели как сон. Панеб ни с кем не водился, кроме Нефера и Ясны, да и с ними он не говорил ни о чем, кроме тех же иероглифов, и все время, по сути дела, проводил подле Кенхира, либо в школе, вместе с другими учениками, либо наедине с наставником, дававшим ему частные уроки. Но теперь он раскусил учителя и его виды на будущее: писец некрополя решил вылепить из него еще одного писца и сплавить его за ограду! К внешним!

Панебу следовало усвоить и этот урок: борьба скрытая, бой не на кулаках, а… головой работать надо, в общем. Кенхир вздумал сбить его с избранного пути: гляди, мол, вон сколько благ и льгот у чинуши.

Но ничего у этого Кенхира не вышло. Не сходя со своего пути, Панеб овладел знанием и теперь уже мастерски выписывал знаки, столь много значащие для всякого рисовальщика Места Истины. Письмена обладали воистину колдовской силою, и их колдовство поглотило все его внимание — до того дошло, что он забыл о лучшем из всего, что сотворили боги: о женщинах.

С тех пор как он погрузился в работу, ни на одну из них он и не глянул даже! Ясна не в счет — уж очень она не похожа на остальных, да и замужем за Нефером. Он относился к ней как к старшей сестре, которая, если что, и успокоит, и дурного не посоветует.

Как же это он так долго обходился без женщин? Никак чары коварного Кенхира тому причиной? В следующий раз не станет он доверяться этому хитрецу, одному из трех вождей братства. Что вышло-то? Запутался в сетях, расставленных писцом, и лишился любви. Точнее, любовь у него украли, всю, которая могла бы быть… Разве нет?

Этот день был выходным. Для правой артели. Одни мастеровые отсыпались, другие усердствовали в обустройстве своих жилищ, третьи подрабатывали, корпя над заказами со стороны. До сего дня они не знали Панеба и знать не хотели, и он им платил тем же. Скоро ему придется как-то договариваться с рисовальщиками. Чтобы взяли. Но пока… пока еще утро, и он может позволить себе глазеть на деревенских женщин и даже пробовать к ним подкатываться.

Чем спешить домой и браться за опостылевший ремонт, куда лучше вразвалочку пройтись по главной улице, заглядывая в глаза каждой встреченной представительнице прекрасного пола.

Пока он не пробился в Место Истины, ему казалось, что село — место нудное и постное: жены мастеровых сидят взаперти по домам или торчат в молельнях. Да ничего подобного: как и в прочих селениях Египта, почти все женщины работали обнаженными по пояс, и взгляд Панеба неизбежно застревал на их грудях, особенно на девичьих. Как ни жаль, сами обладательницы прекрасных форм как-то не спешили разделять эту его маленькую радость: одни отвечали на его дерзкие взоры угрюмыми взглядами, другие и вовсе спешили укрыться от нескромного чужака в своих домах и тоже старательно изображали неприязнь и злость.

Да, охота легкой быть не обещала, но молодой великан и не думал отступаться. После такого долгого воздержания нечего привередничать и кривить губы, пусть та искушена и давно немолода, а эта, наоборот, юна и совсем неопытна.

Показалось было, что добыча уже в руках, когда одна на диво хорошенькая светловолосая, правда совсем крошечная, девушка глянула на него вовсе не сурово, а как бы даже ласково. Но уж слишком стремительно он к ней направился, и смутившаяся девушка поспешно хлопнула дверью.

— Подумают, что ты девочек пугаешь, — прозвучало рядом. Сказано было под нос, как бы для себя, но голосок был сладкий, словно свежий плод.

Обернувшись, Панеб увидел перед собой задорную рыжеволосую девушку: на вид лет двадцать, зеленое платьице на бретельках, но груди наружу — ткань начиналась где-то возле талии. А чего скрывать — грудь пышная, да и все прочие прелести вызывали, а точнее сказать, усиливали желание.

— Меня зовут Панеб.

— А я… меня зовут Бирюзой, и я — безбрачная.

Панеб фыркнул про себя: замужняя ли, холостая — нам без разницы. Лишь бы женского рода.

— Поболтать хочется, да не с кем?

— Еще чего. Я тебя хочу. Любить тебя хочу. И прямо сейчас.

Бирюза засмеялась.

— Ты — настоящий великан.

— А ты — былинка такая, красивенькая. Очень! Давай чудо сотворим. Вдвоем! И будет нам приятно и хорошо — и мне, и тебе.

— Думаешь, что можно так разговаривать с женщинами?

— Так ведь уже говорим.

Он перемахнул несколько ступенек и, оказавшись у входа в домик Бирюзы, заключил хозяйку в объятия и наградил ее жарким поцелуем. А поскольку она не противилась, он втолкнул ее внутрь, где царил приятный полумрак и где он и сдернул с нее ее скудненькую одежку.

Благоухание амбры, белая кожа молодой женщины и то, как она изгибалась, прижимаясь к нему, как она его направляла, — все это сводило с ума. Что бы он ни начинал, до чего бы он ни додумывался, она тут же поддерживала его почин и угадывала верный ответ. Вместе они совершали это удивительное путешествие, вместе разведывали и открывали тайны своих тел.

49

Насытившись друг другом, любовники наконец решили передохнуть.

— Ты по праву носишь свое имя, Панеб Жар! Такой горячий. Пылкий.

— Не бывало у меня еще такой заводной… И такой заводящей…

— Хочешь сказать, что у тебя побед не счесть?

— На селе девочки, знаешь, они — простые. Не морочат голову попусту.

— А чувства, значит, тебя вроде бы и не волнуют.

— Чувства… это пускай старые про чувства толкуют. Женщине нужен мужчина, мужчине — женщина… Что тут непонятного? Было б о чем говорить.

— И твой друг Нефер тоже так думает?

— Ты его знаешь?

— Я его с женой видела. Ясна ее зовут.

— Ну, это особый случай. У них такая любовь, что, как чудо какое, навеки их соединила, до смерти. Но я им не завидую. Другой женщины у него не будет. Никогда! Представляешь? Если подумать, так это даже на проклятие походит.

Панеб вытянулся во весь рост и, опершись на локти, вгляделся в нее.

— Слушай, ты и в самом деле обалденная… Я хочу сказать, красивая очень… А почему ты не замужем?

— Потому что люблю жить сама по себе. Как и ты.

— Так болтают небось. Языкастые. Селение же.

— Так и не так. Отец мой — резчик по камню левой артели. Он овдовел совсем молодым. И я росла то у одних, то у других, пока он, три года тому, не умер. Я решила, что останусь здесь, в селе. Стану жрицей Хатхор. Ведь она — богиня любви.

— У тебя много любовников, что ли?

— Твое-то какое дело?

— И то правда. Ерунда все это! Но теперь у тебя останется только один. Я.

— Не тешь себя понапрасну, Панеб. Я — женщина свободная и никакому мужчине подчиняться не стану. Я, может, с тобой вообще больше никогда не лягу.

— Сдурела!

Он попытался было прижаться к ней. Но Бирюза увернулась.

— Отстань от меня! — велела она.

— Я же силой тебя возьму!

— И еще до захода солнца из селения вылетишь. И в узилище на немалый срок угодишь. Уходи, Панеб.

Не зная, что и думать, помявшись, молодой исполин послушался. Поди пойми да разбери этих женщин. Понавыдумывают! Бирюзу он, выходит, потерял. Что ж, найдутся другие, А пока… огонь уже поутих, и, значит, можно какое-то время об этом не беспокоиться. Значит, пора вспомнить про дом.

Как и все прочие жилища в Месте Истины, дом Панеба по всем документам числился за визирем, от имени которого распределяли жилье. Домишко скромный, 50 м на всё про всё: считалось, что холостяку больше и незачем. Супружеским парам полагалось 80 м², ну, это в среднем, а если у четы рождались дети то и все 120. Фасады, выходящие на главную дорогу, жались друг к другу: оставленные между ними просветы казались очень узкими. Посреди фасада — ширина каждого была не меньше трех и не более семи метров — была пробита небольшая дверь, которую с мостовой соединял один лестничный пролет.

Строение опиралось на сложенный из камней цоколь, высотой в метр, а поверх каменной кладки шла кладка из грубых кирпичей — стены, обмазанные штукатуркой и несколькими слоями известки. Собственно, дому Панеба недоставало отделки, да и был он далеко не так прочен, как самые старые здешние постройки, возведенные прямо на скале.

Нефер другу не помогал, потому что тот хотел все сделать сам. Но все же иногда ему удавалось дать хороший совет, чтобы предотвратить грубые просчеты, которые могли бы оказаться роковыми. И Панеб в одиночку надрывался с очень толстыми внешними стенами и отделял комнаты друг от друга стенками потоньше, выкладывая их из кирпичей, которые он скреплял простым раствором на глине. На этих перегородках держались потолки и терраса. Сруб был сложен из пальмовых стволов: бревна, подогнанные друг к другу и скрепленные между собой, должны были образовывать прямоугольник. Правильно выложить деревянный каркас — задачка не из простых, но Панеб справился: помогли сила и советы Нефера.

С окнами тоже надо было что-то делать — от них зависел воздухообмен, то есть надо было, чтобы зимой из дома не уходило тепло, а летом не было слишком жарко. Сначала ничего не получалось, и Панебу пришлось перебрать добрую долю грубой кладки и сделать внешние стены еще толще. Но потом отделка пошла как по маслу.

Как почти все прочие местные жители, Панеб располагал в своем трехъярусном доме тремя основными комнатами, кухней, парой погребов, кладовой и террасой. Но внутри жилища было пусто и голо, никакого убранства не наблюдалось. Из мебели — одна простая циновка. Очень недоставало украшений, которые радовали бы глаз и создавали уют. Словом, обитель оставалась без души.

У Панеба мысли и задумки насчет улучшения жилища исчислялись тысячами, но ему никак не удавалось воплотить хотя бы некоторые замыслы, тем более что он был согласен только на полное совершенство, и никак иначе. Пока что он довольствовался цветами, которые ежедневно разносили жрицы Хатхор и которые Ясна должна была распределять между жителями селения, чтобы те, почитая богиню, возлагали их на домашние жертвенники.

Самое время научиться каким-нибудь новым приемам и навыкам, применяя которые Панеб как следует украсит свой дом, чтобы он стал самым нарядным в Месте Истины.

К нему направлялся какой-то человек.

Он был чуть пониже Панеба, но в плечах едва ли уже, да и грудная клетка бугрилась впечатляющими мышцами. А поступь какая тяжелая: он вдавливал ступни в землю с такой силой и немалым шумом, что можно было подумать, будто ему просто тяжело перемещать такую огромную кучу мышц.

— Уж не меня ли ты ищешь?

— Ты будешь Панеб Жар?

— А тебя как зовут?

— Нахт Богатырь, я — резчик камня.

— Ну и прозвище… Обалдеть. За какие такие подвиги тебя так окрестили?

— Если ты сегодня начнешь ворочать камни и будешь поднимать их хоть сто лет подряд, не останавливаясь, ты все равно меня в этом деле не переплюнешь. Потому так и окрестили.

— Да не пойду я в каменотесы. Я хочу стать рисовальщиком.

— Братство числит в своих рядах изрядного художника и троих искушенных рисовальщиков. Тех самых, кстати, что украшали обитель вечности Рамсеса Великого, а потом гробницы членов царской семьи и знати. А на что годен и на что нужен праздный гуляка вроде тебя?

— Я посвящен точно так же, как и они, и я принадлежу тому же братству.

— Ну да, мы тебя приняли. Но надолго ли ты у нас задержишься?

— Задержусь настолько, насколько захочу.

— Думаешь, ты сам хозяин своей судьбы?

— Гляди, вот мы идем по дороге. И на этой нашей дороге попадаются ворота. Одни на них только глазеют, другие стучатся. А я… я любую дверь вышибаю.

— Пока ты должен меня слушаться.

— И что ты мне прикажешь, Нахт?

— В моем доме стена есть, починить бы ее. А самому уродоваться не хочется. У тебя уже есть опыт, так ты ею и займешься.

— Так ведь дом-то твой. Не мой. Твои трудности — сам и расхлебывай.

— Тебя сюда взяли служить, парнишка.

— Служить делу — согласен. Но не тем, кто норовит на чужом горбу кататься. Как ты.

— Ты, мальчик, очень уж нахальный. Хороший урок наставит тебя на путь истинный.

Противник вполне мог попытаться исполнить обещанное, но Панеба это не напугало: он был уверен, что окажется проворнее и когда потребуется уйти от удара, и в нападении.

— Поберегся бы, Нахт. Гляди, в лоб получишь. Зачем это тебе?

— Иди сюда, хвастун, ну-ка…

— Еще раз говорю: подумай. На твоем месте я бы домой пошел, с женой ругаться, если уж приспичило пособачиться. А если ты заявишься к ней в ранах и шрамах, так она же тебя бросит.

Терпение у Нахта Богатыря иссякло, и он нацелил свой кулак в живот Панеба. Но тот успел отскочить и достал противника слева, угодив тому в ребро и заставив вскрикнуть от боли.

— Стойте! — раздался голос невесть откуда взявшегося Нефера.

Ясна приготовила пироги со смоквами, и супруги решили, что хорошо бы угостить и друга. Потому Нефер, с пирогами в руках, и стал свидетелем неприглядного зрелища.

Панеб послушался и ослабил бдительность.

Не то что Нахт Богатырь. Он то ли не услыхал Нефера, то ли не захотел слушать. И уже летел на противника, выставив голову вперед.

50

Вслед за Каро Угрюмцем, задававшим темп, постукивая в такт ходьбе длинным, вырезанным из орехового дерева посохом, мастеровые правой артели двигались на север, к холму, где на границе некрополя стояло небольшое строение, по виду напоминавшее храм.

Вставший на пороге начальник артели Неби взял на себя обязанности хранителя и стража. И потребовал от каждого мастерового назваться.

По совершении обряда каждый мастер правой артели попадал во дворик и там, под открытым небом, преклонял колени перед прямоугольным водоемом очищения. Художник Шед Избавитель зачерпнул воды в чашу и оросил ею вытянутые руки товарищей, обращенные ладонями к небу.

Потом Шед очистил и себя, после чего мастеровые прошли в зал собраний. Потолок помещения поддерживался двумя колоннами, окрашенными желтой охрой.

Вдоль стен тянулись скамьи, перемежавшиеся каменными сиденьями. Днем зал освещался лучами солнца, проникавшими через тройку высоких окон, а когда наступала ночь, зажигали факелы.

Перегородки отделяли помещение со скамьями от святилища, вступать в которое мог лишь начальник артели. В центре его стояла статуэтка богини Маат, а в двух каморках по бокам хранились сосуды с умащениями, жертвенники и прочая обрядовая утварь.

Неби занял место у восточной стены, воссев на деревянном сиденье, где до него восседали его предшественники — мастера, которым доверялось руководство правой артелью.

— Воздадим подобающие почести предкам, — повелел он, — и испросим у них вспоможения в искании просветления нашего. И да пустует во веки веков соседствующее со мной каменное сиденье и не изведает оно присутствия человеческого, ибо предназначено оно для ка моего предшественника, незримо присутствующего среди нас. И да хранит он единение наше.

Мастеровые погрузились в безмолвие. Все чувствовали, что речи Неби не пусты и не тщетны и что узы, связующие мастеров, прочнее смерти.

— Двое из нас серьезно повздорили, — объявил начальник артели. — И мне надлежит спросить у вас совета: сможем ли мы уладить это дело здесь или же нам следует передать его в суд Места Истины.

Слова попросил Нахт. Голова его была замотана белой тканью, пропитанной миррой, которая облегчала боль.

— Я подвергся нападению со стороны подмастерья Панеба Жара. Он едва не расколол мой череп, и мне пришлось провести несколько дней в постели, что замедлило работу артели. Вот почему суд должен его покарать со всей суровостью.

— Иного решения нет, — поддержал раненого Каро Угрюмец.

Панеб было взвился, но, прежде чем он успел высказать свое негодование, на его плечо опустилась ладонь Нефера. И помешала ему подняться.

— Я был очевидцем стычки между Нахтом Богатырем и Панебом, — заговорил Нефер. Голос его звучал очень спокойно. — Когда я подошел, они готовы были накинуться друг на друга с кулаками, и я вмешался, чтобы остановить ссору. Панеб сразу меня послушался, Нахт же кинулся на него головой вперед. Такое поведение можно счесть предательским, и Панебу не оставалось ничего иного, как защищаться.

— Не говоришь ли ты так потому, что Панеб — твой друг? — спросил начальник артели.

— Если бы он вел себя дурно, я бы не пытался его оправдывать. Мне кажется, что остается выяснить только одно: причину ссоры.

— Да ничего подобного, — вскинулся Нахт. — А мои раны? Он же цел. Значит, не я напал, а на меня напали.

— Довод правдоподобный, — не стал спорить Нефер. — Но если бы ты меня послушал, остался бы невредим. Но чего ты требовал от Панеба?

— Я хотел просто поговорить с ним, а он начал меня оскорблять. Хорошенькое дело! Разве это поведение, достойное ученика?

— А разве каменотес имеет право требовать от подмастерья сойти с прямого пути правды и изменить клятве?

Нахт Богатырь побледнел:

— Вопрос бестолковый, и смысла в нем нет. Ты же подошел поздно и ничего не слыхал. И потом… ничего я от него не требовал!

— Я ничего не слышал, это так, но твое поведение этим никак не объяснить. Мы живем в Месте Истины. Маат — наша повелительница. Как ты смеешь врать? И как ты можешь упорствовать в своей лжи?

В голосе Нефера не было ни капли воинственности или желания обидеть. Можно было подумать, что озабоченный отец увещевает напроказившего отпрыска: ребенок совершил серьезную ошибку, но ничего непоправимого все-таки не случилось.

Доводы Нефера бешено завертелись в голове Нахта Богатыря. Взгляды товарищей казались ему тяжеловеснее корзин, доверху груженных щебенкой, — а сколько он их перетаскал на своем веку… И вдруг в памяти всплыли слова его первой клятвы.

— Я отзываю свою жалобу на Панеба, — объявил он, понурив голову. — Незачем из-за каждой мелкой ссоры будоражить наше братство… Что ж, вспылили, с кем не бывает. Силами захотелось помериться. Уж лучше сойдемся как-нибудь один на один, в честном поединке…

— Я всегда готов. Когда захочешь, — сказал Панеб.

— Дело закрывается, — решил начальник артели. — Есть еще вопросы?

— Мне не нравятся умащения, которые мне приносят в последнее время, — пожаловался Каро Угрюмец. — Кожа у меня чувствительная, и от этих мазей она идет красными пятнами. Если к нам по-хорошему, так и от нас отдача будет.

— Скажу писцу некрополя, — пообещал Неби, — а он уж распорядится.

— А нам тонких кистей нехватает, — посетовал художник Шед. — Несколько месяцев тому назад я отправил предупреждение, но оно так и осталось без ответа.

— Займусь и этим. Все?

Больше никто не поднялся.

— Нам поручили очень ответственные работы, — объявил Неби. — И очень срочные. Пока левая артель заканчивает обитель вечности царских сыновей Рамсеса Великого в Долине царей, мы получили повеление подновить несколько гробниц в Долине цариц. Если придется работать сверхурочно, вы получите в порядке возмещения сандалии высшего качества и хорошие отрезы ткани.

— А к празднику готовиться как? — заныл Каро. — А когда отсыпаться будем? Жара надвигается, и работать становится все тяжелее. А хуже всего перебои со свежей водой!

— Про пиво не забудь, — вставил свое слово Нахт Богатырь. — Без него как без рук.

— Как рисовальщик, предвидя размах работ, — добавил Гау Точный, — я бы просил, чтобы особое внимание было уделено качеству поставляемых красок. Не подобает нам извращать первоначальные очертания и исконные цвета.

Поскольку после рисовальщика ни один мастеровой слова не попросил, начальник артели поднялся, затушил факелы и в последний раз обратился к пращурам.

А Панеб, хотя строение и погрузилось в темноту, заметил странный свет, исходящий из святилища. И решил, что, наверное, там остался какой-то светильник и лучи от него пробиваются через дверь из позолоченного дерева.

Чтобы понять, не мерещится ли ему, следовало приглядеться поближе, но нельзя было отставать от товарищей, которые уже выходили из помещения.

— Ты видел этот странный свет? — спросил он у рисовальщика Шеда.

— Иди тихо.

Ночь была очень приятной, селение спало. Когда они вышли за врата, Панеб повторил вопрос:

— Так ты видал?

— Да это головешки от потушенных факелов. Они, пока не остынут, красные. И больше ничего.

— Из святилища бил луч света!

— Тебе показалось, Панеб.

— А по-моему нет.

— Иди спать, а то еще не то привидится.

Панеб поискал Нефера, но тот куда-то пропал Его друг, только что добившийся его оправдания и, значит, избавивший его от наказаний, должно быть, ушел к себе домой.

Нет, быть такого не может! Неферу наверняка хотелось поговорить с ним.

Вся артель разошлась. Один Панеб остался у закрытых врат, ведущих в святилище братства.

Что стряслось с Нефером?

51

Панеб прождал у врат до утра, надеясь, что друг вернется. Но, увидав жриц Хатхор, направлявшихся к храму, чтобы пробудить божественную силу, раздосадованный молодой великан поплелся домой.

И вдруг селение, такое мирное и тихое на вид, показалось ему враждебным. Он-то думал, что уже разобрался в его законах, но ни с того ни с сего столкнулся с загадкой. Не стал ли его единственный друг жертвой заговора темных сил, решительно настроенных на уничтожение всех, кто скроен не по их мерке? Панеб повздорил с Нахтом Богатырем, Нефер заступился за Панеба… Значит, от обоих должно избавиться.

Но Панеб Жар и не подумает покорно подставлять шею под нож. Не скотина же на бойне. Да он и в одиночку разнесет все это селение! Спалит его! Зальет кровью!

А когда в дверь постучали, он понял: вот и они.

И на всякий случай вооружился палкой, чтобы размозжить голову любому, кто вздумает посягнуть на его дом.

Подняв правую руку, левой он отворил дверь и увидел на пороге двух женщин — Ясну и маленькую робкую белокурую девушку. В руках у Ясны была гипсовая мужская голова, а у ее спутницы — цветы, букет из лотосов, нарциссов и васильков.

— Защита на лик твой, — произнесла Ясна обычное пожелание удачного дня. — Уабет вызвалась мне помочь. Мы пришли, чтобы принести жизнь в твой дом.

— Какие у тебя новости от Нефера?

— А что ты так беспокоишься?

— Так он пропал!

— Уймись. Он отправился на верфь, где суда строят. Поглядеть, как там плотники работают. И кое-чему у них научиться.

— Один?

— Нет, вместе с начальником артели и другими мастеровыми.

— Ты точно знаешь?

Ясне стало любопытно, и она внимательно оглядела Панеба.

— Что с тобой такое? На тебе лица нет!

— Я подумал, что его куда-то увели и теперь мучают…

— Да все хорошо будет, не тревожься. Он просто ненадолго отлучился по служебным делам. А ты что подумал?

Панеб показал свою дубину.

— Мне стало страшно за него. Я боялся, что все братство на него ополчилось.

— Успокойся, — посоветовала Ясна. — Вот лик предка, он поможет тебе. Ежедневно почитай это изображение и думай о тех служителях Места Истины, которые жили до тебя.

— И где мне его поставить? В главной комнате, как у вас дома?

— Если хочешь знать, то именно так и полагается. По обычаю.

А Уабет, засмущавшись, уже протягивала юному великану букет.

— Аромат этих цветов приятен ка предков, — объяснила Ясна. — Если мы не будем поддерживать связь с ними, если они не будут наделять нас силами, мы не сможем выжить.

— Какое мне дело до предков…

— Дом, построенный на песке, не устоит. Нужен прочный фундамент. Наши предшественники, Панеб, взлелеяли душу этого селения и питали ее творениями своими. То, что передано нам, должны будем в свой черед передать и мы. Пренебрегая пращурами, ты останешься глухим и слепым.

Задумавшись над словами Ясны, Панеб все же заметил, что Уабет Чистая глядела на него как-то очень уж внимательно.

Походя и небрежно запихав изображение предка в угол своей главной комнаты, Панеб заторопился к жилищу художника Шеда, считавшегося главным над тремя рисовальщиками. Панеб намеревался потребовать от художника точного изложения плана работ и не собирался удовлетворяться туманными разглагольствованиями.

Нагруженный впечатляющей грудой кистей и прочих необходимых для работы вещей, Шед, похоже, готов был отправиться в путь к Долине цариц. Тонкие черты лица, аккуратно подстриженные волосы и ухоженные усики, светло-серые глаза, прямой нос над четко очерченными губами — художник, казалось, смотрел на все немного свысока.

— Послушайте меня!

— Слушаю тебя… И что скажешь?

— Я пойду с вами в Долину царей. Ладно?

Ну и улыбочка у этого Шеда… Режет получше ножа.

— Ты голову потерял, что ли, мальчик мой? Мне предстоит выполнение очень ответственных восстановительных работ точности чрезвычайной, и необученные подмастерья мне совершенно ни к чему.

— Я умею читать и писать, и я прекрасно вырисовываю иероглифы!

— Как и все жители селения… Но что ведомо тебе об искусстве рисунка, о правилах гармонии, о тайнах красок? Вот вздумалось ему стать рисовальщиком и, похоже, даже художником! А тебе известно, что не ты указываешь братству, какие требования ему предъявлять? Ты должен научиться работать с гипсом, и это занятие, несомненно прекрасное, будет для тебя наилучшим — его тебе до конца твоих дней хватит.

Слова Шеда были подобны острым ножам, вонзавшимся в живую плоть юного исполина.

— Есть еще одно важное обстоятельство, оставшееся для тебя неизвестным, — продолжил художник. — Жилище, тебе предоставленное, — не дом селянина или какого-то там незначительного писца, но своего рода святилище. Ты не томишься мечтаниями об удобствах? Допустим. Но что тебе известно о символических смыслах комнат? И где те предметы, которые придали бы им этот смысл? До сих пор ты не более чем чужак, бедненький мой Панеб, и у меня нет уверенности, что тебе достанет ума и дарований, чтобы стать подлинным служителем Места Истины. Брал бы пример с Нефера, он же твой друг, верно? И приходится признать, он уже серьезно продвинулся. Не забывай, что вылететь отсюда наружу легче легкого, и уж за воротами ты без труда найдешь себе работу. Для тебя вполне посильную.

Ошарашенный Панеб глядел вслед художнику, не в силах выдавить из себя в ответ хотя бы слово. Он мог бы в ярости накинуться на Шеда, без труда отнять у него все эти кисти и краски, а самого его растоптать. Но произнесенные художником упреки никуда не делись бы и продолжали бы хлестать его, как удары плетью, разве что боль стала бы еще острее.

О чем спорить? Шед прав: он всего лишь деревенский олух… и писец весьма заурядный. Но почему Нефер, единственный его друг, не помог ему обзавестись нужными знаниями? И на какое такое продвижение намекал Шед? Панеб решил расспросить Ясну.

Бредя по главной улице, он повстречал двоих рисовальщиков: Унеш Шакал и Гау Точный направлялись в Долину цариц. Панеб с трудом выдавил из себя приветствие в ответ на насмешливые взгляды мастеровых.

Дверь дома Ясны и Нефера оказалась запертой.

Панеб постучал.

— Ясна! Можно войти?

— Подожди чуть-чуть, — попросила хозяйка.

Странное дело… Неужто и она, всегда такая приветливая, тоже презирает его и не хочет с ним водиться, как тот художник? Но он не успел еще глубже погрузиться в свои черные думы, потому что дверь наконец распахнулась.

— Нефер вернулся?

— Еще нет.

— Я хотел его видеть.

— Работает он. На стройке.

— Ну почему он встал на добрую дорожку, а я нет? Ты знаешь? Должна знать!

— Заходи. У меня работа, но я уже заканчиваю.

Панеб вошел и в изумлении уставился на третьего рисовальщика селения. Паи Доброхлеб, кругленький человечек с веселым личиком и пухлыми щеками, держал свой правый забинтованный кулак на отлете.

— Вот, связки слегка растянул, — объяснил Паи. — Но Ясна помогла, и, думаю, безделье мое больше чем на пару дней не затянется.

Молодая женщина проверила, не слишком ли тугой получилась перевязка.

— Первое время, Паи, полный покой. Никаких волнений. И тогда осложнений не будет.

Панеб тем временем оглядывал комнату свежим взглядом, словно бы видел ее впервые: замысловатая статуэтка в углу, изображение предка на одном алтаре, другой утопает в цветах… Нефер уж точно знал, как сделать из своего жилища святилище.

— Художник Шед счел меня ни на что не годным, мой единственный друг пропал, а я совсем ничего не понимаю! Что же это такое творится? А, Ясна?

— Просто ты должен подняться на следующую ступеньку, а искать туда дорогу — дело только твое.

— Шед дал мне один совет: учился бы ты, говорит, работать с гипсом.

— Превосходный совет, — подал голос Паи Доброхлеб.

Панеб вскипел:

— И ты туда же! Только смеетесь надо мной!

— Ты все еще хочешь стать рисовальщиком?

— Сильнее, чем когда-либо!

— Должен, значит, понимать, что первое место, где ты должен себя проявить и кое-что доказать, это твой собственный дом. И что ты нам доказал? Что можешь в одиночку справиться с черной работой и кое-как сляпать общий ремонт? Мало этого! Надо так овладеть ремеслом, чтобы не допускать ошибок в работе на стенах обители вечности.

— Так ты же не был гипсовальщиком!

— Как это не был? А как делать рисунок без хорошей основы? Надо знать, как сделать подложку — из гипса или штукатурки. И как нанести ее на стену. Это — первейшая из тайн.

— А меня научишь? — спросил совсем уж запечалившийся Панеб.

Паи Доброхлеб поглядел на свой замотанный в тряпку кулак.

— Совсем уж быстро выздороветь, наверное, не получится… Можно попробовать.

52

Забеременев во второй раз, Серкета с тревогой дожидалась, что покажет осмотр. Когда в первый раз она разродилась девочкой, ее муж невероятно рассвирепел и отказался глядеть на младенца, так что расти малышке на руках у нянюшек, а отца своего она и видеть не будет.

Никогда. Первородство признавалось только за новорожденным мужского пола: полноправный наследник должен быть мальчиком.

Обладая превосходным кровообращением и хорошими легкими, Серкета ни минуты не сомневалась в том, что беременность пройдет без осложнений и роды будут удачными и нетрудными. Однако если что и было важно, так это пол младенца. Вот уже две недели она ежедневно мочилась на два мешка: в одном были зерна пшеницы, финики и песок, в другом — песок, финики и ячмень. Если первой прорастет пшеница, значит, Серкета родит девочку; если же сначала зазеленеет ячмень, у нее будет мальчик.

— Что ж, у меня нет никаких сомнений относительно пола будущего ребенка, — объявил ей целитель женских недугов.

— Выглядите вы великолепно, мой дорогой Мехи! — восклицал фиванский градоправитель. — Воины клянутся только вашим именем и лишь вам готовы присягать. А большие учения под вашим командованием произвели весьма благоприятное впечатление на народ. Он чувствует себя защищенным и укрытым от любой опасности.

— В том заслуга военачальников и низших чинов, поддерживающих образцовую дисциплину.

— Однако же приказы отдаете вы!

— И руководствуюсь при этом вашими советами, — ответил любезностью на любезность Мехи.

Градоправитель оценил это.

— Оправились ли вы после смерти вашего тестя?

— Не знаю, настанет ли тот день, когда я смогу это сделать. Он был человеком с такими обширными познаниями и таким богатым опытом, что его уход стал для меня огромной, ничем невосполнимой утратой. Мы с женой поминаем его ежевечерне и, несомненно, никогда не примиримся с его уходом.

— Как я вас понимаю… Но нет лучше лекарства от великой боли, чем упорный труд. Вы — человек сведущий, сознательный и щепетильный, это сочетание качеств позволяет видеть в вас превосходного главного казначея Фив.

Мехи изобразил на своем лице крайнее удивление.

— Это — должность великой важности! Не думаю, что…

— Простите великодушно, но решаю здесь я, и я полагаю, что в этом своем решении я не ошибаюсь. Став моей правой рукой, вы будете отвечать за процветание нашего города. Я же смогу несколько отступить в тень.

Мехи хорошо знал, что более всего градоправитель занят закулисной борьбой. Его силы и время уходят на то, чтобы ослабить и по возможности устранить многочисленных охотников занять его место.

— Вы предлагаете мне весьма высокий пост, но имеется достаточно весомая причина, понуждающая меня отказаться.

— Что именно?

— Хорошо ли это — занимать место своего достопамятного тестя? Моя супруга… для нее это будет еще один удар, И жестокий.

— Это я беру на себя. И я ее уговорю, не беспокойтесь! Вы нужны Фивам, Мехи. Бывают такие обстоятельства, в которых приходится жертвовать собственными чувствами ради общего блага. Разве это не тот самый случай?

Мехи готов был пуститься в радостный пляс. В самом деле, власть над войском уже в его руках, и он ее уже не выпустит. А теперь те же руки будут распоряжаться и городской казной. Отныне он становится главнейшей опорой градоправителя. Наверное, тот не слишком верит в искренность чувств Мехи, который якобы будет вечно горевать по усопшему тестю, но о том, что случилось на самом деле, он и не подозревает. Если убийца остается безнаказанным, а его преступление вознаграждается предложением занять завидное служебное место жертвы, то это, несомненно, лишний раз подтверждает, что закон Маат не более чем байка, измышлением которой развлекались лжемудрецы, заточившие себя в храмы — затем, вероятно, чтобы как молено дальше удалиться от жизни.

Чтобы произвести переворот и возглавить его, Мехи воспользуется талантами своего друга Дактаира, которому чужды любые рассуждения о морали. Если бы удалось сколотить команду из людей его рода, нимало не дорожащих старинными преданиями, то Египет стремительно преобразился бы в новое царство, где правил бы один закон, тот самый, что блюдет Мехи: прав тот, кто сильнее. Умельцы-правоведы напишут новый свод законов, который удовлетворит верховных сановников, и вскоре они будут окончательно покорены многими и великими личными выгодами, извлекаемыми из нового положения вещей. Что же до народа, то его должно держать в повиновении, да и кто дерзнет возмущаться, по крайней мере до тех пор, пока против мятежников имеется многочисленная стража и прекрасно устроенное и разумно управляемое войско?

Остается лишь одна преграда: Рамсес Великий. Но царь давно вошел в преклонные лета, и здоровье его слабеет. Несмотря на крепкое телосложение и чрезвычайное долголетие, смерть его не минует, к торжеству Мехи. Разумеется, мысль о покушении, которое ускорило бы исчезновение Рамсеса, с порога отбрасывать не следует, однако потребуется слишком много предосторожностей, чтобы затеянное после такового события расследование не смогло добраться до Мехи. Лучше понемногу и тайком подтачивать окружение будущего фараона Мернептаха, в надежде, что подгнившие подпорки будущего царствования не помешают опрокинуть престол и усадить на него подставное лицо, подчиняющееся Мехи.

Время работало на него. И самое главное: нельзя действовать опрометчиво — непродуманный шаг грозит оказаться роковым. А главной целью остается захват Места Истины. Овладев его тайнами, Мехи превратился бы в единственного великого владыку и наставника Обеих Земель. Однако нападение на селение равносильно прямому столкновению с Рамсесом; пока соотношение сил не в его пользу, Мехи следует наносить удары исподтишка.

Голые груди, запах благовоний, распущенные волосы, браслеты с сердоликом и бирюзой на запястьях и лодыжках — вот такая Серкета повисла на шее супруга.

— Почему так поздно? Я не могла дождаться.

— Градоправитель задержал.

— Смотри не доверяйся ему! Он такой лукавый и бессердечный…

— Он собирается назначить меня главным казначеем Фив.

Серкета отстранилась от командующего, чтобы поглядеть на него.

— Место отца… Здорово-то как! Как же я угадала, что за тебя вышла. Ты, Мехи, и в самом деле мужчина замечательный.

— Понятно, что я выразил лишь самый умеренный восторг. Не переставая петь хвалы твоему достопочтенному отцу, я уверил градоправителя, что ты огорчишься, если я займу эту должность. Так что жди его на днях: он расскажет тебе, что прошлым жить нельзя и что я должен принять это назначение.

— Во мне не сомневайся, дорогой! Я со слезами соглашусь, что мне не остается ничего иного, как смириться с неизбежным. Но… послушай… это же значит, что мы станем еще богаче!

— Это так, но придется действовать с оглядкой, чтобы никто не заподозрил меня в разбазаривании городской казны.

— Но отец считал, что мало кто умеет ловчить с числами лучше тебя.

— Управление Фивами тяжеловесно и очень запутано… Годы уйдут, прежде чем я стану здесь полновластным хозяином. Но я этого добьюсь.

— А… потом?

— Что ты хочешь сказать, Серкета?

— А что, если ты метишь еще выше?

— По-моему, то, о чем я говорю, и без того весьма незаурядно.

Серкета обвила мужа руками.

— Я жду от тебя большего, дорогой!

Мехи поспешил соединиться с супругой. Любовь, по обыкновению, вышла грубоватой, но муж так и не поведал жене свои истинные честолюбивые, замыслы. Ни Серкета, ни любая иная женщина не может постичь своим узким умишком размах его устремлений, однако дочери бывшего главного казначея Фив придется стать его верным и полезным союзником.

Примостив голову на мощном торсе мужа, Серкета заговорила. Голос звучал взволнованно:

— Я проверялась на беременность у своего целителя…

— И что?

— Первой взошла пшеница.

— Это значит, что…

— К несчастью, да… Я ожидаю вторую девочку.

Мехи надавал жене пощечин.

— Ты меня подводишь, Серкета! Мне нужен сын, никаких девочек. А ты снова… то же самое, что и в первый раз. Девай ее куда хочешь, но чтобы я ее не видел.

— Прости, Мехи, прости!

— Смешны мне твои извинения. Я ведь чего хочу? Сына. И я желаю, чтобы ты завтра же уничтожила договор о разделе имущества, с тем чтобы я стал его единственным распорядителем. Какой дурак доверится жене, рожающей только девок? Я тебе еще даю возможность исправиться, Серкета, но попытайся наконец мне угодить.

Уткнув горящее лицо в подушки, жена Мехи попыталась сопротивляться.

— Закон тебе это запрещает… А если я не стану отказываться от моего состояния?

Ухмыльнувшись, военачальник взял жену за подбородок.

— Думаю, что ты будешь мне покорна и не вздумаешь ссориться со мною… Или ты мне повинуешься, не рассуждая, или ты становишься моим врагом.

— Ты не посмеешь…

— Становись достойной супругой. И рожай мне сына. Сможешь, так будешь щедро обласкана. И потому очень довольна. Слушай, что я тебе говорю.

53

Жара стояла убийственная. Жизнь на холмах, окружавших Место Истины, словно бы замерла. Даже скорпионы не хотели передвигаться, и никакое дуновение ветра не тревожило горячий воздух, застоявшийся над выжженными солнцем каменистыми долинами.

Кроме Панеба Жара, других живых существ, способных шевелиться в этой раскаленной топке, не было, и он трудился в полнейшей тишине и спокойствии, потягивая изредка воду, которую принес с собой в небольшом бурдюке. Одна была забота у молодого человека: набрать как можно больше гипса. А дорогу к этому далекому холмику подсказал ему Паи Доброхлеб. И хотя Паи описал путь очень туманно, Панеб все же нашел нужное место, хотя и не сразу, а лишь с третьей попытки.

Вообще-то на такое задание нужно было бы отправить по крайней мере троих работяг поздоровее. Но в помощники ему взять было некого, и Панеб не стал дожидаться ни спада жары, ни приказов начальника.

Наполнив корзины до краев, он поставил их на плечи и пошел в селение. Опорожнив их перед мастерской, в которой готовили штукатурку, Панеб понес пустые корзины обратно. И так он ходил туда и сюда, пока не зашло солнце.

Когда он в последний раз тащил свою ношу в селение, неподалеку от ворот его повстречал Нефер Молчун.

— Ты, что ли? Наконец-то! — воскликнул Панеб. — Где пропадаешь?

— Начальник артели водил меня в каменоломни. А потом на верфь — там мне показывали кое-какие плотницкие приемы. А ты что делаешь? Вид у тебя… такой озабоченный.

— Да вот говорят, осваивай гипс. Со штукатуркой, мол, работать надо. Потому мне нужен гипсовый камень… Ох как я его искал. Но нашел! А сколько надо — не сказали, вот я и таскаю. Надо будет, весь пригорок сюда приволоку.

— Тебе помочь?

— Да я уж привык сам справляться.

Двое друзей дошли до мастерской. Панеб опорожнил корзины и оглядел гипсовую кучу.

— Завтра дело лучше пойдет. Утром я много времени потерял, пока искал нужное место. Слушай, как пить хочется!

— Думаю, Ясна догадалась приберечь немножко свежего пива.

Панеб опорожнил трехлитровый кувшин и жадно проглотил обильный ужин, вершиной которого был фаршированный голубь.

— Ты очень неосторожен, — заметила Ясна. — Место, где ты был сегодня, кишит змеями и скорпионами.

— Да ну… Такая жара… Эти твари выползают только по ночам.

— Могу дать тебе противоядие.

— Незачем, я не боюсь. Уж если я взялся за работу, меня ничто не остановит.

Панеб пристально посмотрел на Нефера:

— Ты же видел странный свет, который бил из дверей святилища. Там, в зале для собраний.

— Ну да.

— А почему другие не хотят говорить об этом?

— Не знаю.

— И знать не хочешь!

— Начальник артели дал мне столь важное задание, что я ни о чем другом и думать не могу, ни днем ни ночью.

— Тайна?

— Не для мастерового Места Истины, — улыбнулся Нефер. — Фараон повелел обновить и расширить святилище, воздвигнутое им в нашем селении в начале своего царствования. И Неби выбрал меня, чтобы я осуществил замыслы его самого и писца Рамосе.

— Огромная честь!

— Так и ответственность тяжкая.

— Скажи честно, Молчун… Ты же перескочил через несколько ступенек служебной лестницы, так?

— Так.

— А как это у тебя вышло, мне не говоришь.

— Как и все мы, я тоже храню тайну.

— А я остаюсь в хвосте!

— У тебя другая дорога, тебе иные задачи решать, и двигаться тебе лучше в своем темпе. Мы с тобой не соперники и никогда друг с другом тягаться не будем.

Наступающий день обещал быть еще жарче вчерашнего. Несмотря на это, Панеб Жар уже отправился в поход за гипсом, но вдруг дорогу ему преградил начальник артели.

— Ты куда?

— За гипсовым камнем.

— А кто тебе велел?

— Мне надо научиться делать гипсовую штукатурку, чтобы было на чем рисовать. Значит, гипс нужен.

В первый раз после своего приема в братство Панебу выдался случай приглядеться к своему руководителю поближе: человек важный, сильный, речь медлительная, глаза суровые. Единственный из мастеров Места Истины, с кем Панеб не хотел бы сойтись один на один.

— Ты еще не понял, что здесь никому нельзя творить что вздумается? И выдумывать что попало?

— У меня не выдумки, а нужда.

Неби скрестил руки на груди.

— Это мне решать, где какая нужда. Иди за гипсом, Панеб, а как научишься делать гипсовую штукатурку, займешься обновлением лепнины на фасадах всех здешних домов. Когда закончишь, поговорим про твои дела и намерение стать рисовальщиком.

Конечно, селение помнило имена кое-каких мастеров, сумевших за день произвести немыслимое количество гипсовой штукатурки: сто сорок мешков выдал на-гора Чени, а Санахт — двести пять! Но Панеб Жар, освоив приемы, которые показал ему Паи Доброхлеб, изо дня в день завязывал по двести пятьдесят мешков. Правда, из мастерской под открытым небом за весь рабочий день он не вылезал ни разу.

Потребность общины в гипсе, как правило, зависела от характера и количества выполняемых заказов; но коль скоро требовалось отделать фасады по всему селу и придать им ослепительную белизну, Панеб решил заранее заготовить материала побольше, чтобы потом не отвлекаться: когда он наконец примется за тяжкий труд, порученный ему начальником артели, рвения-то изрядно поубавится — задание наверняка отнимет несколько месяцев. Но неповиновение начальнику артели равносильно незамедлительному изгнанию из селения. Так что Панеб изживал обиды, обжигая сырой гипс — тот самый, который он сам извлек из земли. После обжига при температуре двести градусов он смешивал обожженную пыль с водой, получая гипсовую штукатурку, то есть тот самый строительный гипс, который так хорошо пристает к стене и сглаживает все ее неровности.

А если хорошенько разровнять, то поверхность превратится в ровную плоскость.

— Твоя штукатурка лучше моей, — признал Паи Доброхлеб. — Обжиг ты освоил просто здорово. Даже не верится!

— Я начну обмазывать стену слоями известки. А потом оштукатурю ее гипсом. Выберу самый раздолбанный дом в деревне… Что скажешь?

— Бог в помощь, Панеб! Продолжай в том же духе.

А ты знаешь, что один из наших сотоварищей остался штукатуром на всю жизнь? Он выравнивал стены для рисовальщиков.

— Может, его это и устраивало, но у меня на уме другое. И этот гипс для меня только ступень.

— Ты еще не знаешь всех тайн гипса… Гипс нужен и затем, чтобы связывать кое-какие краски, если только начальник артели сочтет тебя достойным и допустит к ним. И не забывай, что гипсовая штукатурка — прекрасная смазка, если нужно подогнать один огромный каменный блок к другому.

Молодой великан навострил уши.

— Прежде всего, Панеб, следи за качеством готового материала.

— А как?

Паи Доброхлеб показал конус, выточенный из известняка.

— Вот этой штучкой проверяют строительный гипс на плотность и на густоту — для разных работ нужна разная штукатурка, так ведь? Если ты дашь тяжелым частицам осесть на дно, то вся работа насмарку и начинай все по новой.

Панебу не хотелось морочить себе голову такими тонкостями, и он пропустил это предостережение мимо ушей. Ему хотелось как можно скорее управиться с заданием и просочиться наконец в круг рисовальщиков.

— А когда ты был подмастерьем, Паи, тебе тоже приказывали штукатурить все дома в селе?

— Нет, только свой. Но у меня не было столько сил, сколько у тебя. Вон как ты работаешь! Каждому даются те испытания, которых он заслуживает. Здесь так.

И вдруг Панеб решил, что Паи Доброхлеб вовсе не такой доброхот, какого из себя строит. И помогает ему вовсе не из сочувствия, а, никак, ему начальник артели велел. Что, если так?

— Задавай себе правильные вопросы, — советовал Паи, — от неправильных никакого проку. И не забывай первое правило всех мастеров: твори для того, кто творит.

54

Жители селения не переставали удивляться успехам Панеба: его невероятное упорство и неуклонное продвижение от дома к дому невольно внушали уважение к нему даже самым недоверчивым. Он набрасывался на каждый фасад с решимостью воителя, сражающегося за свою жизнь, и не оставлял его до тех пор, пока гладкая поверхность не начинала сиять невероятной белизной. Словом, оживали жилища трудами Панеба Жара.

Насмешливый взгляд, руки в боки, плечико небрежно прислонилось к косяку входной двери… прекрасная Бирюза пристально всматривалась в юного великана.

— Наконец-то и до моего дома дошел… Боялась, что его-то ты постараешься пропустить.

— Я всеми домами должен заниматься, но твой-то — в великолепном состоянии.

— Видимость одна… Только новая штукатурка придаст ему пристойный вид. Или ты хочешь, чтобы я пожаловалась начальнику артели?

Панеб Жар вмиг оказался рядом с молодой женщиной, левой рукой обхватил ее за талию, поднял и внес в дом.

— Доносом грозишь?

— Знаешь, какая трещина в спальне? Как обмазка высохла, так и поползла. Чтобы она не разрасталась, надо соломы в нее напихать, а потом сверху заштукатурить.

— Я только фасадами занимаюсь.

— Ну сделал бы исключение. Для меня-то.

И она обвилась своими длинными точеными ножками вокруг талии Жара и поцеловала его так пылко, что никакой решимости сопротивляться у него не осталось. Подняв свою сладостную ношу, он перемахнул через три ступенечки и оказался у ложа,^[490] сложенного из кирпичей в углу первой комнаты. Оно было оштукатурено и украшено изображениями совершающей омовение обнаженной женщины и флейтистки, отчасти скрытой вьюнком, хотя вообще-то из одежды на ней было только ожерелье. Это отделенное от комнаты и приподнятое ложе было, однако, достаточно удобным: на толстых шерстяных покрывалах лежали подушки, на которых и расположились любовники.

— Ты место неправильно выбрал, Панеб.

— А разве это не ложе?

— Это — обрядовое ложе. Оно пребывает под защитой Хатхор и предназначено для того, чтобы на нем ежеутренне возрождался юный Хор, который побеждает силы зла и оберегает нашу общину от гибели.

— Так сделай же так, Бирюза, чтобы и я родился для новых радостей.

Жрица Хатхор прекратила урок богословия и позволила раздеть себя восторженному любовнику, чей пыл передался и ей. Ласки, которыми Панеб ублажал прекрасное тело молодой женщины, потребовали от него столько внимания, что он не заметил еще одного изображения: в изголовье обрядового ложа был нарисован красками бородатенький смешливый коротышка. А ведь имя этого развеселого карлика — Бес, и он отвечает за то, чтобы новый служитель Места Истины смог родиться на свет.

Неприятности и невзгоды никак не желали покидать Абри. Супруга главного управителя западного берега чем дальше, тем больше свирепела, и отношения в семье становились все более тяжкими. Она корила мужа за недостаточное рвение, насмехалась над его одеяниями и прической, упрекала за пристрастие к крепким винам… Вскоре между супругами не осталось далее клочка общей почвы, на котором можно было бы надеяться построить хоть какое-то согласие, пусть даже и не очень сердечное, и крупная черноволосая дама, ссылаясь на ночные головные боли, не только перестала разделять с ним ложе, но и перебралась в отдельную спальню. И чтобы хоть как-то позабыть о несбывшемся счастье супружеской жизни, приходилось злоупотреблять пирожными. Но горечь тяжких дум сладкие лакомства не перебивали.

Он часто грезил о разводе, но львиная доля состояния принадлежала жене, и он мог остаться ни с чем. А поскольку она ничуть не обманывалась насчет того, кто в доме хозяин, а скорее, напротив, цепко держалась и за унаследованное, и за общий дом, то у Абри не было, да и быть не могло, ни единого довода против нее.

Невозможно даже, как бывало еще недавно, поваляться у воды, порадоваться затянувшемуся послеобеденному отдыху, растянуть приятный полдник в тени пальм на многие часы: эта ведьма не дает ему ни минуты покоя. А ведь она должна была удовлетвориться. И угомониться! Как и предрекал Мехи, Абри удержал за собой все свои обязанности и не лишился своих полномочий — все при нем, ничто не потеряно. Но и это невероятное чудо не умаслило его супругу, она стала только еще придирчивее и требовательнее.

Тяжко, конечно, но если бы только это! Тот же Мехи — он в сто раз опаснее, как бы ни были учтивы его манеры и как бы ни елейны были его любезные речи. Вот уже несколько лет Абри наблюдал за возвышением нынешнего главного фиванского казначея со смешанным чувством страха и удивления. Поначалу ему казалось, что этого наглого типа скоро сломают — или вышестоящие, или недоверчивая знать. Но время шло, Мехи с успехом обходил все заготовленные для него ловушки и с таким же успехом доказывал, что он оборотистее своих противников.

Сегодня фиванские войска разве что не молятся на него, и не диво: командующий их облагодетельствовал, когда окончательно утвердился во главе городской казны. Сильный человек в Фивах — вот кто теперь Мехи. Он плетет свою паутину день за днем, и нельзя сказать, что никто по этому поводу не тревожится, однако его дальнейшее возвышение неотвратимо. Градоправитель уже уступил ему управление огромным городом, и Мехи так проявил себя в этом деле, что даже визирь доволен.

Казалось бы, что Абри все это должно радовать по причине особых отношений, сложившихся у него с командующим. Но как раз это-то и беспокоило более всего прочего.

Да, он взялся выполнять щекотливые поручения Мехи, но тогда он надеялся, что военачальника скоро уберут и он успеет воспользоваться его поддержкой, расплатившись лишь самыми ничтожными услугами. Но все пошло не так, как он рассчитывал, а командующий не замедлит предъявить счет. Власть его неудобного союзника росла, и Абри уже не мог делать вид, что все ладно: несмотря на неустанные усилия, он не добился до сих пор ничего существенного.

Вот почему после тянувшихся более двух лет попыток выдавать желаемое за действительное главный управитель западного берега решился все-таки удовлетворить своего грозного покровителя и нанести удар по Месту Истины, да так, чтобы Мехи был доволен.

Поднялся Абри рано, надеясь, что хоть позавтракать удастся в относительном спокойствии. Но не успел он распробовать пирог, как заявилась эта ведьма, осыпавшая его упреками, — на этот раз она озаботилась хлебами: за полями, видите ли, нужен глаз да глаз, а хозяин, если это определение уместно, не мычит и не телится. Вот почему пришлось в очередной раз нанести урон пищеварению и, наспех проглотив несколько больших круглых пирогов, вылететь из дома. И направиться в селение ремесленников.

Почему жители Места Истины соглашаются жить в таких условиях? Ни роскошных садов, ни пальм, в тени которых можно передохнуть, только пустыня и бесплодные холмы, над которыми царит беспощадное солнце. И что это за таинственное предназначение, которое мастера скрывают от непосвященных со времен основания своего поселка?.. Но Абри не завидовал их суровому существованию, такому близкому и вместе с тем невероятно далекому от берегов Нила и городских удовольствий.

Когда носилки с главным управителем западного берега прибыли к первому укреплению, стоявший на страже нубиец встретил его, строго следуя указаниям начальника Собека. Он потребовал, чтобы Абри назвал себя, и дождался разрешения от старшего, прежде чем позволить управителю продолжить свой путь. Попытки Абри возмущаться пропали впустую.

Поведение стража лишь подтвердило его опасения: Собек донельзя ужесточил охрану и отменил пропуска.

Абри изучил личное дело Собека и весь служебный путь охранника, от первых шагов в страже до назначения в Место Истины. В результате он пришел к неутешительному выводу: получалось, что Собек — честный страж и интересуется только своей работой. Никаких намеков на подкуп или иное предосудительное поведение на всем протяжении безупречной службы. Высокий сановник не обнаружил ни единой подробности, пригодной для предъявления Мехи в качестве зацепки, ухватившись за которую можно было бы отделаться от этого неподкупного нубийца. А убрать его стоило, ибо расставленные им препятствия нелегко обойти.

Начальник Собек вышел Абри навстречу.

— Что-то случилось? — спросил страж.

— Я, как управитель этого берега, всего лишь хочу убедиться, что у помощников все благополучно.

— Извольте.

Управитель не имел права проникать в селение, и даже проходить через укрепления он мог лишь в сопровождении начальника стражи.

— Как вам работается, Собек? Должностью довольны?

— Дело непростое, но затягивает. Вот только то нераскрытое убийство…

— Что, по-прежнему никаких следов?

— Никаких.

— Годы идут, никто вас ни в чем не винит… И вы тоже забудете.

— Никогда. Убит один из моих подчиненных, но я знаю: настанет день и преступление будет раскрыто.

— А если виновник… знаете, ну, один из селения?

— Возможно. Но у меня нет зацепок, с которых можно было бы начать расследование.

Абри сделал вид, что его занимает труд помощников, и навестил скромные жилища, выстроенные у ограды, за которой скрывалось селение. Затем вернулся к Собеку и пригласил его выпить свежего пива.

— Вы, похоже, не женаты?

— Нет, — отвечал нубиец, — и не имею на то ни намерения, ни возможности. Обеспечение безопасности братства поглощает все мое время.

— Со временем существование, сопряженное со столькими опасностями, может стать тягостным! — предупредил чиновник. — Здесь вы уже доказали свою состоятельность и показали все, на что вы способны. Нет ли у вас желания занять иной пост, более благодарный и не столь обременительный?

— Это не я решаю. На то есть визирь.

— Он меня иногда принимает. В беседе с глазу на глаз я бы мог замолвить за вас словечко. Должно ценить редкие способности, тем более что ваши качества заслуживают награды лучшей, чем изматывающий труд.

Собек выказал заинтересованность. Неужто Абри сумел нащупать слабину?

— И на какого рода повышение я мог бы рассчитывать? — спросил нубиец.

— Охрана каналов Фиванской области, к примеру. Вы станете заместителем нынешнего распорядителя, каковой не замедлит уйти на заслуженный отдых. И должность довольно скоро будет вашей.

— А что потребуется от меня взамен?

— Пока совершенно ничего, мой дорогой Собек. Но эта маленькая услуга, понятно, превратит нас в друзей. И, как водится между друзьями, мы могли бы обмениваться сведениями и оказывать друг другу разного рода услуги. Разве это не разумеется само собой?

Нубиец кивнул головой.

Наконец-то Абри сможет явиться к командующему с превосходными новостями.

55

Панеб Жар жил всепоглощающей страстью к Бирюзе, посвящавшей его в самые утонченные и самые дикие любовные игры. В конце рабочего дня, когда солнце скрывалось за Закатным холмом, юный исполин спешил в дом любовницы, чтобы упиться наслаждением, источники которого оказывались неисчерпаемыми.

Шли месяцы. Панеб продолжал наводить блеск на фасады домов, но если что и рисовал, то лишь бледные наброски на кусках известняка, а на свой дом и вовсе махнул рукой. Проводя ночи напролет у Бирюзы, он даже с Нефером виделся лишь изредка.

Как небо или Нил, красота Бирюзы менялась в зависимости от времени года. Цветущая летом, нежная осенью, диковатая зимой, пряная летом, она открывала Панебу все новые глубины нескончаемого желания.

Вскоре все селение заблистало белизной. Штукатур, можно сказать, уже справился с задачей, поставленной начальником артели, и собирался потребовать, чтобы его в конце концов зачислили в бригаду рисовальщиков. Войдя в этот день в дом Бирюзы, он рассчитывал отпраздновать свой успех, но обнаружил возлюбленную обряженной в длинное красное одеяние, которое дополняли роскошные малахитовые ожерелья и браслеты. Темный парик придавал ее блистательному облику непривычную строгость, почти суровость.

— Я участвую в обряде вместе со жрицами Хатхор и потому должна явиться в храм, — объяснила она.

— И меня бросаешь? В одиночестве?

— Верю, что ты выдержишь и это испытание, — сказала она смеясь.

— Обычно ты ходишь в храм ненадолго рано утром и перед тем, как стемнеет…

— Отдохни, Панеб. К завтрашнему вечеру твой пыл станет лишь еще жарче.

И Бирюза вышла из дома. Походка ее была такой изящной, что молодому человеку захотелось броситься к девушке и покрыть ее поцелуями. Всю. Но осанка жрицы, преисполненной высокого достоинства, препятствовала незамедлительному исполнению подобных намерений.

— Бирюза! Взяла бы меня в мужья, а?

— Я же тебе не раз говорила: замуж я не выйду никогда.

И ушла. А Панеб почувствовал себя одиноким, глупым и ненужным. И тяжелым шагом поплелся к себе домой.

Не дойдя нескольких шагов до порога, он почувствовал приятный, нет, роскошный аромат. Словно бы кто-то рассеял в воздухе колдовские благовония.

Дверь была не заперта, и из дома доносилось чье-то нежное пение.

Панеб вошел и увидал тоненькую и хрупкую Уабет Чистую, которая орошала полы водой и окуривала комнаты дымом из смеси ладана, семян сыти, камфары, дынных семечек и лесных орехов. Дым, поднимавшийся над маленькой жаровней, губил насекомых.

— Что ты здесь делаешь?

Вздрогнув, молодая женщина оборвала пение.

— Ах, это ты… Не входи пока, наследишь!

Засуетившись, она принесла медную лохань с водой, чтобы Панеб смог омыть руки и стопы.

— Больше можешь не бояться злых духов ночи, — сказала она. И добавила: — Я смешала порошок молотого чеснока с пивом и обрызгала смесью каждый угол каждой комнаты. А жир иволги, которым я обмазала стены, отгоняет мух. Еще чуть-чуть не подождешь? Уборку в спальне закончить хочу.

Уабет Чистая вооружилась метлой из длинных пальмовых волокон, связанных бечевкой, и принялась за работу.

Панеб не узнавал своего дома и только руками разводил. В первых двух комнатах, где прежде, кроме единственной циновки, никакой иной обстановки не было, появились табуреты, стулья с мягкими спинками, крепкие столики высотой в полметра, светильники на ножках, глиняные сосуды, разные сундуки и ящики под плоскими или пузатыми крышками, корзины, короба и мешки.

Панеб зашел в спальню и обнаружил, что она подметена, наполнена ароматом благовоний и в ней появились два ложа; одно подлиннее, другое покороче. На них уже лежали тяжелые матрасы, набитые камышом, и поверх были набросаны циновки и новые шерстяные покрывала. Щеткой изпрутьев, скрепленных кольцом, Уабет начищала до блеска пол.

— Можешь заглянуть на кухню — там теперь есть почти все необходимое. Кувшины с оливковым маслом и пивом я оставила в первом погребе, а мясо, заготовленное для долгого хранения, — во втором. Тебе нужно повесить полки в умывальне и еще купить два больших чугунных горшка. А там поглядим… Если ты поторопишься и смастеришь деревянный платяной шкаф, к которому я бы зеркало прикрепила и где смогла бы разложить гребенки, парики и заколки для волос, я бы стала счастливее всех прочих женщин. И не забывай про уборные…

Я их вычистила и обработала составами против всякой заразы, но стульчак уж слишком низенький. Надо бы тебе его сделать повыше. А еще хорошо бы проверить отводы для сточной воды.

Панеб Жар так тяжело опустился на крепкий трехногий табурет, что можно было подумать, будто он только что прошагал немалое расстояние.

— Но что это ты тут делаешь…

— Не видишь, что ли? Порядок пытаюсь навести.

— А вся эта мебель…

— Приданое мое. Что хочу с ним, то и делаю. Нельзя же тебе жить на одной циновке, да такой, которую и выкинуть-то лишь тайком можно — чтоб люди не видели! И питаешься ты, по-моему, не так, как следовало бы. Не хочу тебя обижать, но ты даже с лица спал. Не подумай, я тебя не ругаю: ты столько работаешь, другого такого работягу еще поискать! Надо же, все дома в селе подновил. Пусть никто тебе в глаза этого не скажет, но все довольны и по большей части думают, что штукатур ты изрядный. Если их послушать, так тебе другого ремесла и не надо.

Как в этой Уабет Чистой совмещаются такая робость и такая уверенность? Голосок тонюсенький, тихоня тихоней, глазки потуплены, — и при этом нисколько не сомневается, что все, что она говорит и делает, правильно.

Ее речи заставили Панеба понять, что он опять угодил в западню. Новую. Мастерски овладев навыками штукатура и поразив всю деревню своей силой и упорством, он забыл — в который уж раз? — свою мечту, свою заветную цель.

— Столько уборки, — пожаловалась Уабет Чистая, — что ужин у меня получился так себе: жареный хлеб, мятые бобы и сушеная рыба. Завтра приготовлю что-нибудь получше.

— Я же не прошу! — взвился Панеб.

— Да знаю я. Ну и что?

— Слушай, Уабет, я в Бирюзу влюблен и…

— Да все селение про это знает… Дело твое.

— Так, значит, ты знаешь, что я — не свободный человек!

— Как это — не свободный? Она же на каждом углу вопит, что никогда замуж не выйдет. Да мало ли что вы с ней там вытворяете! Вы же под одним кровом не живете. И хозяйства общего у вас нет, Значит, это не считается, И значит, ты — холостой.

— Я уговорю ее выйти за меня замуж.

— Ничего у тебя не выйдет.

— А вот увидишь!

— Ты не знаешь, что Бирюза дала обеты богине Хатхор. Богине она посвящает все думы свои, живущие в ее сердце и оживляющие его, и она всю жизнь будет красива той красотой, которую ей дарит богиня, но только если она не выйдет замуж. Священнослужительница Хатхор свои обеты не нарушит.

Юный богатырь сломался. Однако Уабет Чистая не торопилась праздновать свою победу.

— Ты любишь Бирюзу, ты ей нравишься, ты ей угождаешь, и она будет забавляться с тобой до тех пор, пока не пропадет удовольствие. Я — не такая: я тебя люблю и отдаю тебе все, что у меня есть. А раз мы заживем под одной крышей, то станем мужем и женой, — ведь никакого обряда или иного подтверждения для этого не требуется. Тем более, что, должна тебе признаться, родня моя против такого союза и близкие мои отказались устроить маленький праздник, чтобы отметить бракосочетание.

— Да как ты можешь не считаться с тем, что они думают?!

— Еще как могу. Я выхожу замуж за мужчину, которого выбрала сама. И этот мужчина — ты.

— Да я завтра же тебе изменю.

— Знаешь, это меня не очень волнует. Зато я сына тебе родила бы… Ладно, все равно решать тебе.

— Да, а как? Если бы ты так не наседала…

— Подумай, Панеб. Я буду хорошей хозяйкой, каждый твой день будет приятным, а тебе я мешать не стану. Ты только выигрываешь и ничего не теряешь. Давай пива выпьем, чтобы скрепить наш союз?

— Не слишком ли рано?

— Лучшего нам обоим не придумать. Что бы тебе ни было суждено, жить ты должен в ухоженном доме. И сам должен быть накормлен и ухожен. Я стану твоей служанкой, и ты меня даже замечать не будешь.

Голова ничего не соображала: его, кажется, опять провели… Панеб, растерявшись, не отказался от пива, но напиток не прояснил его мысли. Еду он проглотил с большим удовольствием. А подушки, появившиеся стараниями Уабет Чистой, оказались куда удобнее драной циновки.

Да что ж это такое? Женат на женщине, которую не любит, и влюблен в женщину, на которой никогда не сможет жениться… Голова шла кругом. Если не выгнать — теперь же! — эту Уабет Чистую из спальни и из дома, завтра она уже будет его законной супругой. А он даже не знает, останется ли он и дальше в братстве, которое спихнуло его в штукатуры!

Надеясь, что все это лишь дурной сон, но при этом прекрасно понимая, что трусит и поступает неправильно, а может быть, и подло, Панеб заснул.

56

Когда Панеб проснулся, Уабет Чистой рядом не оказалось. Суконные покрывала она сложила, а циновку свернула. Решив, что Уабет оставила его в покое, молодой великан испытал невероятное облегчение и направился на террасу, где хорошо спалось в жаркие летние ночи.

Почувствовав свободу, он с наслаждением смаковал лучи восходящего солнца. Потом осмотрел большое, выходящее на север окошко под потолком, через которое в дом поступал воздух. Воздухообмен поддерживался за счет небольших отверстий в стенах, которые можно было прикрыть, если солнце палило уж очень нещадно.

В конце концов он легко отделался. Уабет Чистая явно сочла, что пригрезившийся ей брак невозможен, но оставила ему дом не только вычищенным и убранным, но еще и обставленным хорошей мебелью. Вправе ли он оставить все это добро у себя? Нет, конечно, он все ей вернет. Это ее приданое, и распоряжаться им он не может.

Где же это детишки щебечут? Выйдя на террасу, Панеб увидал с десяток ребятишек, толпившихся перед его дверью. В руках у детей были корзины, сплетенные из свежесрезанного тростника; прутики были связаны волокнами папируса. В корзинах лежали большие орехи пальмы дум.

Молодой человек спустился вниз.

— Вам чего?

— Мы принесли тебе подарки, чтобы отпраздновать твою свадьбу! — крикнула бойкая девчушка, и вся мелкота захихикала.

— Какая еще свадьба? Я…

— Она такая хорошая, эта Уабет, и все селение знает, что вы живете под одной крышей.

— Да неправда это! Она утром ушла и…

И тут появилась Уабет Чистая с корзиной, наполненной едой, которую она несла на голове. Она сияла и двигалась, несмотря на свою ношу, очень проворно.

— Проснулся, дорогой муженек? Пойду принесу для детей овощей и свежих плодов — эти малыши такие трогательные! Правда?

Главный управитель западного берега Абри отправился в Фивы на пароме, специально предназначенном только для высших чиновников. На том берегу, у причала, стояла наготове колесница, которая доставила его в роскошное загородное поместье, где жили командующий Мехи и его супруга Серкета.

Абри назвал себя привратнику, тот послал слугу доложить о госте господину, а распорядитель тем временем помог Абри омыть ладони и стопы душистой водой, а затем проводил его в приемную залу, потолки которой поддерживали две порфирные колонны и украшал растительный орнамент, выдержанный в красных и синих тонах.

Абри успел разглядеть водоем с лотосами и увидеть, что в саду растут пальмы, смоковницы, рожковые деревья и акации. Еще он заметил живой навес из виноградных лоз и пруд за ним, большой двор, к которому примыкали амбары, конюшни и хлев, а посередине двора — колодец. В огромном роскошном доме было никак не менее двух десятков помещений, без учета каморок, в которых ютились домашние слуги и прочая мелкая челядь.

Преуспеяние Мехи ослепляло, а ведь его восхождение далеко не завершилось. Взирая на все эти богатства, Абри испытывал страх: человек, избравший его в союзники, опасен, а аппетиты его непомерны.

— Главный казначей примет вас в комнате для массажа, — объявил распорядитель.

Абри перевел дух. По крайней мере, Мехи не прогнал его. На этот раз не придется увиливать и изворачиваться: есть доказательства честного сотрудничества.

Следуя за дворецким, сановник прошел через роскошный зал с четырьмя колоннами, украшенными изображениями рыбной ловли и охоты на болоте. Затем его провели в комнату для массажа, где у стены стояла выложенная из кирпичей лежанка, прикрытая многоцветными циновками высочайшего качества. Шкафы ломились от множества стеклянных, алебастровых и выточенных из слоновой кости пузырьков и кувшинчиков с мазями и снадобьями, и сосуды эти были очень разнообразны по виду: одни походили на цветок лотоса, другие — на папирус, гранат или кисть винограда, косметические ложечки были выточены в виде обнаженных пловчих, державших за крылья уток: в туловища птиц наливали всяческие масла.

Мехи лежал на животе. Массажист растирал спину своего господина, а маникюрщик очищал его ногти щеточкой из «финиковых волос» — так называли нити, вытягиваемые из листьев финиковой пальмы.

— Присаживайтесь, мой дорогой Абри, и простите, что я принимаю вас в таком виде, у меня сегодня очень загруженный день. Тем более, что эта встреча не была назначена заранее. У вас хорошие новости?

— Превосходные… но строго между нами.

— С маникюром покончено. Что до массажиста, то он глухонемой.

Маникюрщик удалился, а массажист продолжил свои труды.

— Действительно, давно у нас не было случая поговорить, — заметил Мехи. — Мы слишком заняты работой, и каждый печется о своем служебном росте. Наши пути то сходятся, то расходятся.

— Я тоже так думаю… И хочу вас поздравить — вы прекрасно справляетесь с управлением казной нашего города. Ваш тесть гордился бы вами.

— Ваша хвала тронула меня до глубины сердца. Я часто вспоминаю об отце своей супруги и сожалею о его преждевременной кончине.

— Ваши обязанности все весомее и все многочисленнее… Простите, но не побуждает ли это вас отодвигать в сторону, а то и забывать те намерения, о которых мы с вами разговаривали?

— Ни в коем случае, — резко ответил Мехи.

— Вы по-прежнему желаете сокрушить Место Истины?

— Мои намерения не меняются, и договор между нами тоже. Только я не уверен, что ты его соблюдаешь.

Это оскорбительное тыканье… Абри даже вздрогнул.

Да что там, его всего трясло.

— Я стараюсь изо всех сил, поверьте, но мои труды не увенчиваются успехом. Тайны этого братства охраняются куда надежнее, чем я предполагал. И любая оплошность может разъярить визиря. А то и самого фараона.

— Зато в Фивах ныне все мое. Я обещал, что должность за тобой останется, и слово сдержал. Но если ты будешь вилять и ничего для меня не делать, гляди! Я доложу тем, кому следует, что ты не справляешься.

Побледневший Абри завертелся.

— Вы же знаете, что это не так… Я аккуратно исполняю свои обязанности, никто не жалуется, и я…

Мехи настолько выбил своего собеседника из колеи, что тот чуть не забыл, что у него в запасе такие доводы. Неотразимые, ничего не скажешь.

— Хочу сказать о начальнике Собеке. Я вызнал всю его подноготную, глубоко копал.

— Нашел что-нибудь?

— К сожалению, почти ничего… Думал даже отступиться: этот страж кажется совершенно неподкупным. Но сначала решил поговорить с ним и отправился в селение, якобы изучать работу и положение помощников. Но на самом деле я хотел лишь плотнее пообщаться с Собеком.

— Прекрасно, мой дорогой Абри! И каковы итоги?

— Это очень совестливый человек, исполняющий свои задачи с предельным рвением.

— Кто бы сомневался! Это мы и так знали. Что здесь нового?

— Собек утверждает, что удовлетворен своей участью, но это лишь видимость. На самом деле ему начинает надоедать тягостный труд, отнимающий все время и мешающий обзавестись семьей.

Мехи оделся и быстрым мановением руки отослал массажиста.

— Возможно, это любопытно, мой дорогой Абри, — размышлял вслух командующий, рассматривая себя в медном зеркале, рукоятка которого была отлита в виде фигуры обнаженной девицы. — Но пошел ли ты дальше?

— И зашел довольно далеко. Я предложил ему более благодарную должность — в управлении охраны каналов. В уверенности, что вам ничего не стоит дать ему такое назначение.

— Так оно и есть… Но дал ли ты понять, что за подобную щедрость желательно кое-что получить взамен?

— Разумеется.

— И что Собек?

— Полагаю, он согласен помогать нам. В том объеме, в каком мы попросим.

— И в самом деле прекрасная новость!

Мехи, стоя перед зеркалом, расчесывал свои черные густые волосы, которыми по праву гордился. Убедившись, что его могучий покровитель доволен, Абри позволил себе слегка расслабиться.

— Я ни о чем не забыл, будьте покойны! Но вот уже давно никто из мастеровых из селения не уходил. По крайней мере, надолго.

Мехи нахмурился.

— Как-то не верится… Сдается мне, что ты просто не наладил слежку, как мы договаривались. А мастеровые шатаются туда и сюда незамеченными.

— Люди, задействованные мной, чутья не теряли. Клянусь! Но задача уж очень щепетильная!

— Мое терпение иссякло, Абри. С сегодняшнего дня я требую только дела. Не разговоров, а дел — вот чего я хочу.

57

С тех пор как начальник артели привлек Нефера к работам по обустройству нового святилища для ка Рамсеса Великого, у Ясны если и случались моменты близости с мужем, то очень редкие и скоротечные. Вслед за посвящением в тайны судостроения Нефер Молчун преодолел еще несколько ступенек служебной лестницы, а расплачиваться за очередное продвижение приходилось принятием все новых и новых жестких ограничений, накладываемых каждой ступенью.

Прочим посвященным казалось, что очень уж легко даются новые навыки молодому человеку и что предъявление доказательств своего мастерства не требует от него почти никаких усилий. И только его жена знала, что это не так и что он швыряет все, что только знает и умеет, в топку самозабвенного труда. Но работа-то была не в тягость, потому что Нефер жил в гармонии с самим собой. Он родился для Места Истины, и боги сотворили его, чтобы он совершенствовался здесь и служил селению.

Годы летели незаметно, и это было счастливое время для Нефера и Ясны, несмотря на то что работать обоим приходилось помногу. Пока Молчун постигал науку резьбы по камню и обучался ваянию, Ясна усваивала учение жриц Хатхор и перенимала мастерство ведуньи. Первое посвящало ее в тайный смысл обрядов и символов, второе раскрывало перед ней древние предания, унаследованные от мудрецов прошлого, и учило видеть незримое.

Вот и сегодня, как и в любое иное утро, Ясна вышла на террасу своего дома и оглядела селение мастеров, приютившееся у подножия скал: повсюду виднелись святилища, строившиеся для поклонения богам или же в память о почивших фараонах, оберегавших Место Истины: защищали селение Аменхотеп I, Тутмос III и Сети, отец Рамсеса. Извилистый ряд, в который выстроились молельни, прижимался к подножию утеса, а священные помещения храмов с алтарями были обращены к Закатной вершине, на которой, вдали от взоров людских, еженощно совершалось таинство воскрешения.

Ни на миг Ясна не пожалела ни о том, что покинула родной дом, ни о том, что жизнь, которую она вела, была скромной и будничной. Нефер здесь родился, но это крошечное селение, не похожее ни на какое другое, стало и для нее настоящим отечеством. Она твердо усвоила ту истину, что благополучие общины зависит от количества совершенных приношений и их качества. Если стремиться давать, а не брать, то между людьми возникает особая сплоченность и им уже не будут страшны ни распри, ни вражда, ни недоброжелательство, ни самолюбие. И именно жрицы пеклись о том, чтобы дары и приношения не иссякали.

Ясна любила первые мгновения дня за их стремительную переменчивость и за свет, брызжущий из-за горы Восхода; у нее было такое чувство словно бы возрождается сама жизнь, и все сотворенное переживает свой новый расцвет, несущий с собой невиданные и нечаянные чудеса.

Внезапно до слуха ее донесся звук шагов; кто-то приближался к дому.

Седая грива развевалась на ветру — это ведунья медленно брела по главной улице селения. Ходить ей становилось все труднее, но она по-прежнему не пользовалась палкой. Догадавшись, что старуха, скорее всего, идет к ней, Ясна поспешила вниз, чтобы отворить дверь и подождать у входа.

Но когда она спустилась, гостья уже стояла на пороге. Опередила. Как сумела она так быстро преодолеть немалое расстояние, отделявшее ее от цели?

— Готова, Ясна?

— Я собиралась к главным воротам. За цветами.

— Без тебя обойдутся. Ступай за мною.

Чувствуя, что ведунья пускаться в разговоры не расположена, Ясна не стала задавать лишних вопросов и последовала за ней. Целительница, похоже, обрела задор давно минувшей юности и, резво перемахнув через все селение, вышла на дорогу, ведущую в Долину цариц.

Остановилась ведунья лишь перед семью высеченными в скале пещерами. Они образовывали дугу, обращенную к северу.

— Здесь царствуют богиня безмолвия Меретсегер и бог творцов Птах, Выбери одну из пещер, Ясна, и оставайся там в сосредоточенном размышлении, пока за тобой не придут.

Супруга Нефера Молчуна вошла в первую пещеру слева. Оказалось, что это маленькая молельня, в которой была установлена стела, посвященная Птаху, сотворившему мир Словом. Ясна присела перед надписью и с удовольствием ощутила свежесть и тишину этого места.

Утро еще не кончилось, когда одна из жриц пришла и пригласила ее перебраться во вторую пещеру, где восседала богиня Закатного холма в облике благодетельной кобры. В полдень в третьей пещере Ясна выпила молока перед рельефом, изображающим фараона, питаемого богиней-матерью. В четвертой пещере она почтила богиню звезд Хатхор, а в пятой — ее ба, благодаря которому помыслы людские очищаются и возносятся к небесам. Уже под вечер Ясна оказалась в шестой пещере, где увидела изображение фараона, приносящего цветы Хатхор; в седьмой же, при свете зажженного факела, она увидела образ царя Аменхотепа I с его матерью Яхмес-Нефертари. Написанные красками облики были столь выразительны, что благодетели Места Истины казались живыми.

Под серебряным светом луны Ясне предложили выйти на площадку, усыпанную цветами лотоса. Жрица преподнесла ей хлеб и вино.

И тут к ней приблизилась ведунья, словно бы отделившись от скалы.

— Ты, Ясна, пребываешь между вчера и завтра, между Закатом и Восходом. До сего дня ты принимала мои наставления. Настал час творить собственный путь, торить свою дорогу. Желаешь ли ты этого?

— Если таков верный путь служения Месту Истины, да будет он и моим путем.

— Выпей вино, съешь хлеб и знай, что всякое движение твое, даже незначительнейшее, должно быть осознанным. Иначе существование твое будет всего лишь игрой теней. Осирис был убит Сетом, но Исида его воскресила. Его кровь стала вином, его плоть — хлебом. Человеческое существо может приобщиться к божественному, но только если преодолеет врата таинства. Посмеешь, так следуй за мной.

Ясна не колебалась.

Мудрая женщина двинулась в гору по тропинке, оказавшейся такой крутой, что ученица с трудом поспевала за своей наставницей. И вдруг ночь стала совсем черной, словно луна отказалась сиять. Но странное свечение, возникшее вокруг волос ведуньи, помогало Ясне не терять ее из виду.

Казалось, что восхождение никогда не кончится, а тропа становилась все более крутой и узкой, но Ясна и не думала отставать. А ее проводница, следуя по дорожке, вьющейся по самому краю пропасти, ни разу не обернулась. Наконец ведунья остановилась на вершине кряжа, и Ясна смогла к ней приблизиться.

— Селение уснуло, тела наполнены снами, а боги непрестанно продолжают творить. То, что ты видишь, — то, Что тебе должно видеть, — сотворено ими. Не людьми же, ибо тех разрушает время. Слушай, Ясна… Внимай словам священной горы.

Кругом царило полнейшее безмолвие. Не выл ни единый шакал, ни одна ночная птица не выводила свои трели.

В первый раз Ясна видела небо. Не то усыпанное созвездиями небо, для всех явственное, но некий сокровенный, тайный образ. Длани и стопы небесной богини Нут касались краев вселенной. Все, что успела усвоить Ясна с тех пор, как ее приняли в селение, обрело некие новые смыслы и вошло в согласие с этим женственным космосом, в котором жизнь непрестанно возрождает себя.

— Иди же познакомься с союзниками твоими, — велела ведунья.

И Ясна оставила утес и начала спускаться в узкую расщелину, окруженную выступами и скалами, и, сойдя вниз, присела на круглый камень — таким его сделали бури и ветра, Тьма понемногу рассеялась, словно бы луна решила направить весь свой свет на это пустынное место. И в этом свете Ясна увидела их.

Змеи.

Десятки змей самой разной величины и самых немыслимых расцветок.

Красная с белым брюшком, еще красная с желтыми глазами, белая с толстым хвостом, белая со спиной в красную крапинку, черная со светлым брюшком, раздувшаяся гадюка, другая гадюка, на головке которой словно стебель лотоса нарисован, рогатая гадюка и кобры, изготовившиеся к нападению.

Ясна умирала от страха, но не убежала. Если уж ведунья привела ее сюда, то не затем, чтобы ей навредить.

Ясна смотрела на то, как змеи, одна за другой, укладывались неподалеку от нее, и скоро она со всех сторон была окружена живым, шевелящимся кольцом. Глазки рептилий глядели бдительно, но никакой враждебности Ясна в них не замечала.

И вот в ночи заблистала седая грива ведуньи. А когда она воздела руки к солнцу, всей осанкой своей выражая умиротворение, змеи полезли под круглый камень. И очень скоро все они скрылись под его громадой.

— Лучших союзников у тебя не будет, — сказала она Ясне. — Они не лгут, не строят козни и носят в себе яды, из которых ты будешь готовить снадобья, исцеляющие недуги. В горах я научу тебя говорить с ними, и ты сможешь призывать их к себе. Змеи — дети бога земли Геба, им ведомы тайны недр, ибо при них первые боги сотворяли и горы, и реки, и пески, и все что ни есть на земле. Приемлешь ли ты дар змей?

Ясна взяла посох, протянутый ей мудрой женщиной. Но миг, когда он превратился в длинную золотую змею с приоткрытой пастью, молодая женщина не уловила.

58

В харчевне, открывшейся в Фивах близ главного рынка, было полно египетских и чужеземных торговцев, приходивших сюда, чтобы подкрепиться и поболтать. Настроение у всех — развеселое, разговоры больше про сделки и барыши. Полненький бородатый Дактаир вполне мог сойти за сирийского купца, ищущего дело повыгоднее. Здесь ему не грозила случайная встреча с каким-нибудь знакомым; вот почему именно здесь назначил он встречу с одним из помощников Места Истины. Тот был прачечником.

Человек с округлыми плечами присел напротив Дактаира. Стоял такой шум и гам, что подслушивания опасаться не стоило.

— Я заказал лучшего пива, — сказал ученый.

— А стиральный порошок есть?

— Целый мешок приторочен к спине осла, привязанного во дворе.

— Ой как хорошо, — обрадовался прачечник. — Знали бы вы, до чего тягостно мое ремесло… А хуже всего те потеки, что остаются на женском белье после месячных. И такие эти женщины придирчивые! Если белье не сверкает белизной, не берут: мол, стирай по новой. Они сами, наверное, никогда это свое тряпье не стирали. А ваш порошок сильно выручает — досужее время появилось. И в кои-то веки могу огородом заняться.

— Это наша маленькая тайна…

— И главное, чтоб начальство мое не прознало! Пусть думают, что я все по старинке делаю, как и все товарищи мои. Просто я — лучший.

— Разумеется, но мне понадобятся кое-какие услуги. По мелочи.

— А что надо-то? — заволновался прачечник. — Я человек бедный.

— Мне хотелось бы кое-что выяснить.

Прачечник потупил глаза.

— Это смотря что… Я же так, мелкая сошка, ничего толком не знаю…

— А в селение ходишь?

— Я же права не имею.

— А другие помощники?

— Тоже. Охрану не уломать. С тех пор как начальник Собек стал еще бдительнее и новые меры принял, ни один человек снаружи не осмелится и подумать про селение, не то что заикнуться об этом. Да и народ тамошний… они же все друг друга знают. Чужак на виду, его в миг засекут, выгонят да еще и в темницу кинут.

— А разве любопытство не пересиливает?

— Куда там! Каждый за свое держится. Мы, помощники, на свое житье не жалуемся.

— Но ты ведь примерно знаешь, сколько белья сдают в стирку тебе и товарищам твоим, так? Значит, можешь прикинуть, сколько народу в селении живет и сколько примерно из них мужчин, а сколько женщин.

Прачечник пристально поглядел на Дактаира.

— Это, конечно, можно… Только нам советуют держать язык за зубами.

— И чего бы ты хотел?

— Три мешка вашего порошка. Даром.

— Дороговато.

— Ну так и сведения, которые вам нужны, тайные очень… Я и так боюсь — очень опасно. Узнает кто, что я тут вам наговорил, меня с работы погонят. Так что всего — четыре мешка.

— На этом и порешим.

— Так говорите, чего вы хотите. И сколько заплатите.

Торг вышел, как у заправских купцов.

— Так вот, по-моему, мастеровых — с три десятка, и раз есть кое-какие холостяки, то женщин там двадцать, может, двадцать пять.

— А дети? Их больше?

— Считаем по два ребенка на пару. Есть, правда, жрицы Хатхор, они детей не хотят. Всего, значит, получается…

«Такая крошечная община, — думал Дактаир. — Раздавить ее не так уж трудно».

Наконец все фасады в селении обновлены и сверкают первозданной белизной в лучах солнца. Панеб Жар испытывал гордость: он мастерски овладел навыками работы с гипсом, хотя занятие это и наводило на него тоску. Махать руками туда и сюда — хорошего мало, ни душе, ни сердцу никакой радости. И к тому же ремесло это больше ничего нового открыть ему не могло.

Молодой исполин привык к постоянному присутствию Уабет Чистой, которая и за домом глядела, и на кухне стряпала, и за любовные утехи у Бирюзы не корила. Перед людьми она была его законной женой, но понимала, что муж о ней почти и не думает. А в разговорах с другими женщинами она совсем не жаловалась на своего юного супруга и надеялась, что из ее речей всяк поймет, как она счастлива.

Назавтра Панебу предстояло давать отчет рисовальщикам и начальнику артели. Раз он так здорово справился с испытанием, ему, надо надеяться, будет позволено заявить о своих желаниях. А туманные словеса он и слушать не станет — хватит. Тем более, что питается он хорошо: у сытого заведомо больше сил и победить в споре будет, наверное, легче.

Однако его подстерегала новая неожиданность: длинное белое облачение, на шее — сердоликовое ожерелье, лоб украшен венком из цветов — осанкой своей Уабет Чистая нимало не походила на смиренную домохозяйку.

— Не шуми, входи, но потише, — попросила она.

У Панеба пропало настроение, но он прошел в дверь, за которой обнаружил Ясну с Нефером: супруги сосредоточенно взирали на изображения предков, установленные в нише, высеченной в стене первой комнаты. Один взывал к богу Птаху, другая — к Хатхор. У обеих статуэток предков не было рук, а туловища обрывались на линии, проведенной чуть ниже ребер, где-то над пупком. На груди у каждого было по большому ожерелью, а глядели статуи серьезно и как-то очень значительно.

Ясна зажгла пластинки фимиама, разложенные на небольшой переносной жаровне, и протянула жаровню Панебу.

— Почти наших предков огнем, — потребовала она. — Предки обретаются во всех жилищах наших, ты живешь их мощью и силой. Они являют себя самым разным образом на тысячах путей и могут ослепить нас или открыть нам глаза. Посему да не истребит ничего пламя, пылающее здесь.

Пока Панеб кадил предкам, Ясна оросила водой цветы и плоды, возложенные на жертвенник.

— Пришел час освятить жилище сие, — промолвил Нефер. — Зайди во вторую комнату: я приготовил там подарок.

В стенную нишу Молчун поместил прямоугольную известняковую стелу с полукруглым верхом. Плитка была высотой около тридцати сантиметров, и на ней был изображен предок, именующийся «могущественный и светоносный дух Ра»: он находился в солнечной барке и посылал свои лучи обитателям селения.

— Сам стелу изваял, что ли? — спросил Панеб.

— Нравится?

— Настоящее чудо! А в правой руке у предка — знак жизни, так?

— И он преподнесет его нам, если только мы поймем, как услышать его голос. «Способность слышать — величайшее из всех благ», — говорил мудрец Птаххотеп, и ее дарует нам сердце. Если не отъединять сердце от языка, всякое начинание достигнет своей цели.

— И мои дела тоже?

— Если бы не сердце, у нас не было бы ни ума, ни совести, без сердца невозможно увидеть свет наших предков и почувствовать аромат лотоса, коим они дышат, — вот чему меня учил наш начальник артели. Эта стела — связь между миром иным и нашим селением, между богами и живыми.

— Еще неплохо бы, чтобы сердце слушалось, а не бунтовало и не вредило, — возразил Панеб, на которого подействовали не только слова Нефера, но и торжественность, с которой они были произнесены. — Мое-то сердце, по-моему, такое… горячее, что уж и не знаю, есть ли у меня хоть какая-то власть над ним.

— Ужинать будем? — предложила его супруга.

Молодые люди разделили трапезу, приготовленную Уабет Чистой, которой очень нравилось принимать друзей своего мужа. Они много смеялись, вспоминая всякие происшествия, случавшиеся с жителями селения да и с ними самими. Встав из-за стола, Ясна расставила по углам спальни светильники, чтобы никакой злой дух не потревожил сон супругов.

На этом освящение дома завершилось.

Гости поблагодарили Уабет Чистую за прием, однако, когда хозяева провожали гостей, Нефер заметил, что Панеб, похоже, сердится.

— Не хочу я всю жизнь слушать, — признался он. — Я рисовать хочу, и это куда лучше, чем слушать, по-моему!

— Если наклониться, спина не переломится, — ответил ему Нефер.

59

Ночью Ясну и Нефера разбудила ведунья.

— Супруга писца Рамосе очень плоха, — объявила она. — Никакой надежды у меня не осталось, но мы можем облегчить ее страдания.

Ясна торопливо оделась.

— Пошли с нами, Нефер, — попросила ведунья, пожаловавшись на усталость. — Рамосе хочет поговорить с тобой.

Втроем они молча шли к самому красивому дому в деревне, окна которого были освещены: внутри горели масляные светильники. Ведунья и Ясна прошли в спальню, а Нефера писец Рамосе попросил присесть подле него.

— Жена моя умирает, — сказал писец голосом печальным, но вместе с тем безмятежным. — Всю нашу жизнь мы прожили вместе и познали счастье в этой деревне. Я не отпущу ее одну в великое путешествие, надолго я ее не переживу. Старость скверна, Нефер; сердце цепенеет, уста становятся нерешительными, очи закрываются, уши поражает глухота, а члены теряют гибкость. Память слабеет, кости болят, дыхания не хватает, и пропадает вкус к житейским удовольствиям. Однако до сего дня, каждое утро приносило мне радость, ибо я зрел жизнь в Месте Истины. Но без моей супруги у меня не будет сил даже смотреть, как ты и братья твои отправляетесь на работы. Человеку не подобает бояться смерти; смерть есть путь, ведущий нас на суд Осириса, где великий бог судит сердца наши. Хотя ты еще юн, время и тебе озаботиться обителью вечности в некрополе селения, ибо обитель смерти есть неотъемлемая часть жизни. Остается мне одно дело довершить вместе с Неби, дело, к которому мы решили привлечь и тебя: восстановление святилища, посвященного царскому ка. Я хотел бы, чтобы Рамсес Великий увидел его завершенным, прежде чем он присоединится к своим предкам в Долине царей. Обещай мне, что будешь трудиться не покладая рук.

— Обещаю.

— В прямоте, честности и любви к Маат — вот в чем истинное счастье, Нефер; Маат есть праведность деяния. Велика она, неколебима и сильна; не менялась она с рождения своего, и, если все исчезнет, лишь она устоит, Вот почему главный долг фараона — поддержание Маат, ибо место истины всегда готова занять ложь. Твори Маат, и она явит себя, она есть пища богов, и вкус ее слаще меда. Созидай путь свой светом Места Истины, Нефер, и не забывай улыбку Маат.

Ведунья и Ясна вышли из спальни супруги писца. Лица у обеих были очень серьезными и значительными.

— Боль отпустила ее, — сказала мудрая женщина, — и она зовет своего мужа.

… Панеб Жар решительным шагом направлялся к дому художника Шеда. Он был главой рисовальщиков, и его надо было уломать, чтобы он наконец отворил врата ремесла перед Панебом. С тех пор как его приняли в братство, молодой великан достойно выдержал все испытания. Годы, однако, шли, а он никак не продвигался в том искусстве, к которому тянулся всем сердцем. Сгорая от страсти, ни о каких отсрочках он больше не хотел и слышать.

И внезапно застыл на месте.

Что-то было не так. Обычно с первыми лучами солнца селение оживало, начиналась суета возле цистерн с водой, люди завтракали на террасах… Но в это утро жизнь словно бы остановилась. Прервалась. Ни единого звука, даже дети не смеются. И на главной улице ни души.

Панеб побежал к Неферу и Ясне, но их не оказалось дома. Да и все прочие жилища были пусты.

Жар вышел из селения через маленькие западные ворота и увидел, что деревенские жители собрались возле одной из гробниц некрополя.

— Вот и ты наконец-то! — негромко сказала Уабет Чистая.

— Я сегодня просто встал позже обычного.

— Тихо ты. Траур.

— Кто умер?

— Писец Рамосе и его супруга. Их нашли вместе, лежали рядом, мирные такие, за руки взялись.

Распоряжался похоронами Кенхир, преемник и приемный сын Рамосе. Обнаружив, что супруги скончались, писец некрополя послал одного из мастеровых за бальзамировщиками, чтобы они преобразили бренные останки в вечные тела.

Дабы почтить память любимых всеми Рамосе и его жены, Место Истины погрузилось в великий траур. Весь лунный месяц мужчины не будут бриться, а женщины делать нарядные прически. Каждый день в храме и в домах обитатели селения будут молить предков принять усопших в царстве мертвых, где пиршественный стол никогда не пустеет и вечно остается накрытым.

Мастеровые оставили всю работу, чтобы к сроку изготовить все предметы, потребные для погребения писца Маат. Художник Шед Избавитель заканчивал переписывать папирус «Изречений выхода в день». Такой свиток возлагается на мумию, чтобы та владела заклинаниями, необходимыми для воскрешения.

Под руководством плотника Диди, человека крупного и медлительного, Панеб заканчивал работу над двумя погребальными ложами. Он подгонял резные деревянные ножки, а Диди в это время прилаживал изголовья из акации, На которых будут почивать головы мумий.

— Виду вас какой-то подавленный, — заметил Панеб. — Неужто Рамосе был таким важным человеком?

— Фараон дал ему титул «писец Маат». Быть может, ни один из писцов некрополя не был вправе так именоваться.

— А Кенхир что? Хуже?

— Кенхир он Кенхир и есть, и этого уже довольно.

— Непонятен ваш ответ.

— Работай получше, мальчик, и истина явит себя… если того пожелает.

В день погребения мастеровые с женами священнодействовали, выступая в качестве жрецов и жриц, и потому нужды призывать кого-либо извне не возникало. Кенхир с обоими начальниками артелей распевали обрядовые гимны над двумя возлежащими мумиями с отверстыми устами, ушами и очами.

Затем мастеровые поместили их в деревянные саркофаги, украшенные изображениями богов, знаками жизни, волшебными узлами Исиды и столпами Джед, символами воскресшего Осириса.

Затем в путь медленно двинулась вереница носильщиц и носильщиков с приношениями для обители вечности: там надлежало оставить посохи, письменные приборы, облачения, ложа, стулья, сундуки с украшениями и умащениями, жертвенные столики и маленькие статуэтки «ответчиков», которые будут помогать умершему в мире ином.

Внутренности усопшего были помещены в четыре сосуда в виде сыновей Хора: печень будет хранить человек, кишечник — сокол, легкие — павиан, желудок — шакал. Все органы умершего должны быть в наличии, нельзя допустить, чтобы что-либо пропало.

Нефер был сам не свой. Ясна почувствовала волнение мужа.

— Что тебя тревожит? — спросила она.

— Почему с последними словами Рамосе обратился ко мне, а не к своему приемному сыну Кенхиру? Или к начальнику артели?

— Рамосе был писцом Маат и не действовал поспешно. Он ведал час своей кончины и выбрал именно тебя, и никого иного, чтобы передать свою последнюю волю.

— Я не понимаю его решения.

— Разве он не дал тебе четких указаний?

— О том я уже говорил с Неби.

— И что он?

— Как только завершится траур, я немедля примусь за работу.

После той ночи, проведенной в горах вместе с ведуньей, Ясна обрела способность видеть будущее. И для нее в поступке писца Рамосе не было ничего непонятного.

Похороны подходили к концу. Хотя никто не сомневался, что суд Осириса признает писца Маат и его супругу праведниками, все очень горевали. Никто больше не услышит их речей, не воспользуется их советами, не сможет полагаться на их мудрость, если понадобится помощь в преодолении невзгод.

Один Панеб Жар не поддавался всеобщей печали. Время траура казалось ему уж слишком растянутым, просто нескончаемым, тем более что Бирюза отказала ему в любовных утехах. Умер так умер, умершие — они мертвыми и останутся, и из царства Осириса им уже никогда не вернуться; жизнь продолжается, а от стенаний никакого проку: горюй не горюй, заботы никуда не денутся.

Панеб похлопал Нефера по плечу:

— Это все, да? Других обрядов уже не будет, так ведь?

— Изо дня в день жрец и жрица будут почитать ка усопших.

— Значит, с завтрашнего дня жизнь войдет в обычное русло?

— Ну, более или менее…

— Признай, что я вправе требовать удовлетворения.

— Ты о чем?

— Должны же меня наконец научить тайнам рисунка.

— Пока что я тебя забираю к себе.

— Я что, каменотес?

— Мне необходимо как можно скорее завершить одну очень важную работу, и мне нужен сильный помощник.

60

На следующий день после смерти Рамосе Кенхир трижды вымыл волосы: мыть голову было его любимым удовольствием. Поскольку скончалась и супруга писца Маат, он наследовал все имущество своего покровителя, из которого ценнее всего была, конечно, прославленная библиотека с творениями древних авторов — Имхотепа, зодчего, возводившего пирамиды близ Саккары; мудреца Хордедефа, творившего во времена великих пирамид; визиря Птаххотепа, поучения которого Кенхир не уставал переписывать; пророка Неферти или необычайно осведомленного Хети, написавшего, среди прочего, «Сатиру на ремесла», чтобы похвастаться своим положением писца и преимуществами, с ним связанными.

Став полноправным собственником прекрасного дома Рамосе, Кенхир вдруг почувствовал себя состарившимся, и это было тяжелое чувство. Пятидесятилетнюю отметку он перешагнул, не утратив ни крупицы своего задора да и крепости тоже, но теперь ощутил тяжесть одиночества. Что и говорить, Рамосе уже давно передал ему многочисленные обязанности, и с работой писца некрополя Кенхир вполне справлялся; но ведь нельзя отрицать, что он часто советовался со своим предшественником и, как бы он ни сетовал на чрезмерную доброту Рамосе и на его немыслимую душевную широту, позволявшую снисходительно принимать чуть ли не любые человеческие слабости, из слов учителя он извлекал очень большую пользу. Отныне управляться с селением придется в одиночку, и споры с обоими начальниками артелей, далеко не всегда разделяющими его взгляды, обещают быть жесткими и утомительными.

А эта юница пятнадцати лет, Ниут… Она убиралась в доме и стряпала. Кенхир рассчитывал платить ей совсем немного, но она потребовала достойное жалованье и выказала такую силу характера, что писцу некрополя пришлось уступить. Первое время Кенхир хотел, точнее, мечтал отделаться от этой малолетней помощницы, но та как-никак с задачами своими справлялась и никогда не забывала смахнуть пыль с папирусов, так что он в конце концов махнул рукой, — как бы хуже не стало…

В задумках у Кенхира недостатка не было. Первым делом следует утвердить свою власть, чтобы ее никто не оспаривал. Для этого надо дать понять обоим начальникам артелей, что он — писец некрополя, а не абы кто, и что ни единое решение не может приниматься без его согласия. Затем стоит укротить мастеровых — что-то много они себе позволяют, вплоть до выходок если и не совсем позорных, то уж точно недостойных Места Истины. Отвечая перед визирем за качество работ, исполняемых братством, Кенхир ежедневно вел летопись некрополя, записывая некрасивым и почти нечитаемым почерком, кто что делал, кто и почему не вышел на работу, сколько и чего было израсходовано и какие орудия трудя были доставлены в селение. Один он на самом деле знает, что и как происходит, и он, в отличие от Рамосе, не станет потакать даже мелким нарушителям.

Кенхир знал, что думают про него почти все мастеровые: тщеславный, суетный, высокомерный, себялюбивый и слишком гордящийся своей властью; но полномочия его никто не оспаривал. Мало кто знал, что он и к себе так же строг и способен признавать свои ошибки, лишь бы право упрекать оставалось только за ним, а не за кем-то еще.

Кенхир принял обоих начальников артелей в своем новом доме. Почувствовав, что оба как-то скованы, Кенхир с порога заговорил о самом существенном.

— Этот дом принадлежал моему предшественнику Рамосе. Сегодня, с согласия братства, он переходит в мою собственность. Так что впредь встречаться и работать мы будем здесь. Почитание памяти писца Маат не должно препятствовать нам продолжать наши славные труды.

Оба начальника артелей согласились.

— Как и должно ожидать, первая просьба к вам — высечь мою обитель вечности в южной части некрополя. Она должна быть просторной, блистательной и соответствовать моему положению.

— Пусть этим займется левая артель, — сказал Неби. — Мои каменотесы заняты на работах в святилище ка Рамсеса.

— Разумеется, — проворчал Кенхир, — но лентяев я щадить не стану. Надо понимать, что в селении только долг в чести и не может быть никаких незаслуженных поблажек. А чем занят Панеб Жар? Он закончил белить дома, верно?

— Нефер Молчун взял его к себе в помощники.

— Что, Панеб уже не хочет статьрисовальщиком?

— Пока что он делает то, что попросят.

— Прекрасно! Пусть все идет, как идет.

После приема у визиря, которого Кенхир заверил в том, что уход Рамосе нимало не нарушил уклад Места Истины, новый писец некрополя был осыпан пылкими поздравлениями: после велеречивой здравицы главный управитель западного берега Абри пригласил Кенхира на завтрак. Они устроились в саду под сенью ветвей, куда слуги принесли красное вино из Дельты, салат с оливковым маслом и фаршированных перепелов.

— Мы очень горюем по Рамосе, — объявил Абри.

— Три гробницы в некрополе селения не дадут его забыть, — отозвался Кенхир.

— Но надо думать о будущем… И будущее — это вы! После столь многих лет в тени Рамосе, когда вы не могли проявить себя как следует… Несмотря на боль утраты, которую причинила вам его кончина, надо признать, что перед вами открываются новые возможности.

Кенхир с удовольствием поглощал вкусную пищу.

— Что вы имеете в виду?

— Я ни на мгновение не сомневаюсь в вашем полном успехе, тем более при поддержке властей, которая вам, безусловно, обеспечена. Но вряд ли все дни вашей жизни наполнены весельем — селение закрыто…

— Легко вам говорить!

Абри едва удалось скрыть свое ошеломление. Он-то ожидал, что писец некрополя выскажет свое несогласие или изобразит притворную обиду.

— Никому не пожелаю своей должности, — продолжил Кенхир. — Ни один писец столько не работает за столь скудное вознаграждение.

Управитель обрадовался. Никогда неподкупный Рамосе не произносил таких слов! Судя по дородности, походке вразвалочку и недоброму взгляду, Кенхир, можно не сомневаться, грезит о служебном росте и, наверное, польстится на кое-какие предложения.

— Эта ваша работа… впрочем, вам же нельзя ничего про нее рассказывать, не так ли?

— Я должен хранить тайну, но могу вас заверить, ничего любопытного в этой тайне нет! Если вы знакомы с честолюбивыми молодыми писцами, советуйте им обходить Место Истины стороной.

— А почему вы согласились на эту должность?

— Несчастливое стечение обстоятельств, — объяснил Кенхир. — Я долго и упорно учился, рассчитывая продвинуться достаточно высоко, быть может, даже управлять каким-то уделом в Фиванской области. Но, познакомившись с Рамосе, я был очарован его умом и его познаниями, которыми он щедро делился со мной. А поскольку у них — у него и его супруги — детей не было и быть не могло, они меня усыновили, с условием, что я возьму на себя обязанности писца некрополя. Первое время мне было очень лестно и я был счастлив, потом разочаровался. А ведь говорят, что это место из самых завидных в Египте!

— Если я могу быть вам полезным…

— Со всеми своими трудностями я должен справляться сам, ничего не обсуждая ни с кем, кроме визиря.

— Эта охрана тайны уж очень обременительна… Не стоит ли ее отменить?

— Мы живем в царстве, ревностно хранящем традиции. А традиции легко не меняются.

Абри почувствовал, что писец некрополя готов на уступки, а то и на доверительные отношения, но важно его не спугнуть, не перегнуть палку. Кто лучше Кенхира сможет поставлять существенные сведения о Месте Истины? Если Абри сумеет с ним подружиться, у него появится преимущество перед командующим Мехи и он сможет понемногу ослаблять хватку союзника.

— Вы, Кенхир, человек необычайно приятный, и мне не хочется видеть вас в плену всех этих тягот.

— Таков закон селения! Хлопоты и хлопоты, одна забота за другой. И конца этому не видно.

— Хлопоты… какого рода?

— Не имею права говорить.

— Как же вы, должно быть, одиноки!

— Я бы выпил еще вина… У вас, наверное, неплохой погреб.

— А пару-другую амфор красного атрибийского от меня в подарок примете?

— С радостью и благодарностью, Абри. Обычный стол приедается, а это такое… разнообразие.

— Но, простите, если вам так докучают тяготы и невзгоды, то… вы же, наверное, подумываете о чем-то своем?

Кенхир надолго замолк.

— Что касается Места Истины, то с ним ничего не поделаешь. Но кое-какие личные задумки у меня есть.

Управитель про себя ликовал. Рамосе умер, и селение мастеровых осталось без души. И как же не угадал писец Маат с выбором наследника! И какой удачей обернулся этот промах покойного! Вот угрюмый и обозленный на весь свет чиновник, подкупить такого ничего не стоит.

— Эти ваши замыслы… они тоже тайна?

— Отчасти. Надеюсь, кое-что из задуманного принесет определенную выгоду.

— Не поделитесь ли со мною этой тайной?

Кенхир напрягся.

— Знаете, я хочу писать, — признался Кенхир. — Имена великих авторов сохраняются лучше, чем имена строителей пирамид. Их чада — сочинения, а их супруги — письменные приборы. Те самые, что есть у каждого писца. Самые прочные памятники ветшают, истлевают и рушатся, а слова — они запоминаются. Хорошее сочинение прочнее любой гробницы. То, что изрекли великие мудрецы, исполняется, а то, что исходит из их писаний, запечатлевается в памяти. В их сочинениях скрыта сила, которая благодетельна для тех, кто их читает.

Кенхир поднялся.

— Дольше задерживаться не смею. Будет лучше, если вы никому не расскажете про то, о чем мы с вами доверительно беседовали, — посоветовал писец некрополя ошеломленному Абри, — и не забудьте прислать мне красного вина.

61

Чтобы рассказать о встрече с писцом некрополя, Абри явился прямо в главную казарму Фив, где командующий Мехи испытывал новую колесницу с укрепленным дном.

— Я не сумел вытянуть из него никаких сведений, но общение с ним сулит многое.

Выглядел Мехи взвинченным, а настроение у него, похоже, было премерзким.

— Похож ли он на Рамосе?

— Ничуть, будьте покойны.

— Но ведь и этот держится за свои тайны… Цепко, как обезьяна за пальму!

— Видимость одна… Кенхир все время жаловался на тягостный груз, взваленный на его плечи, и на досадные происшествия, которые докучают ему в селении.

— А о чем он мечтает? Должно же быть у него какое-то честолюбие…

Вид у Абри сделался смущенным.

— Он признался мне только в одном…

— В чем же?

— Он хочет писать.

Взбешенный Мехи саданул что было силы кулаком в бок черного коня, и животное испуганно заржало от страха и от боли.

— Смеяться надо мной вздумал!

— Никак нет, командующий! Кенхир разразился речью во славу литераторов, творения которых якобы прочнее пирамид.

— Этот писец совсем из ума выжил.

— Пусть так, но он недоволен жизнью. И это может быть нам на руку.

— Как бы и эта ниточка не оборвалась сразу же, как с Собеком!

— А что неладного с Собеком?

— Да проще некуда, дорогой Абри. Был я у визиря и намекнул ему, что стоило бы перевести Собека на другую должность. Пусть служивый надзирает за каналами близ Фив. И осечка! Первая за все годы моей службы! А все твоя дурацкая подсказка! Только фараон и его визирь вправе решать вопрос о переводе начальника стражи Места Истины на другую должность, и ни в чьих советах они не нуждаются. Тем более, что Собеком они вполне довольны. Ты подтолкнул меня к неверному шагу, Абри, и никакими бреднями Кенхира ты свой промах не загладишь. Так что исправляйся, и поскорее.

— Давай ты, — сказал Нефер Молчун Панебу.

Как раз перед тем, как установить каменный блок в самом верхнем ряду глыб, из которых складывалась стена, молодой великан в последний раз при помощи нитки с грузом на конце проверял отвесность строения. Потом Нахт Богатырь и Каро Угрюмец рычагами переместили блок по направляющим, Фенед Нос деревянным рычагом подогнал его к соседней глыбе и выровнял шов, а Каза Тягло, точно следуя указаниям Имхотепа, разработавшего эти приемы еще при сооружении самой первой пирамиды, вставил между каменными блоками медное лезвие, смочив его во взвеси наждачного порошка, и прошелся по шву: чем глаже поверхности, тем лучше они прилегают друг к другу и со временем сцепляются, как бы сливаясь воедино.

С тех пор как друг стал брать его с собой на стройку, где Панеб вместе с другими сооружал святилище Рамсеса Великого, для молодого мастера настало волнующее время. Его необычайная выносливость поражала товарищей, а поскольку он почти не разбирался в строительном деле, то во всем беспрекословно подчинялся распоряжениям каменотесов, к немалому их удивлению.

Да и то, как Нефер сумел наладить работу на стройке, Панебу нравилось. Верный своему прозвищу, Нефер скупо ронял слова и никогда не повышал голос, даже если ему что-то не нравилось. Указания его были точны: начинал он с того, что сообщал товарищам пожелания начальника артели, а потом предоставлял строителям почти полную свободу. По утрам и вечерам все собирались вместе, и Нефер требовал отчета о проделанной работе. Он спокойно выслушивал любые замечания и соглашался с упреками, но хладнокровно игнорировал нападки, представлявшиеся ему безосновательными, при этом нисколько не обижаясь и не обижая недовольного. Он полагал, что, прежде чем браться за дело, следует хорошенько все продумать сообща, но после того, как решение было принято, он требовал от каждого полной отдачи.

Неби ежедневно проверял стройку, иногда с ним приходил Кенхир. Писец никогда не хвалил, зато обязательно подмечал самые мелкие недочеты, разражаясь при любом удобном случае ядовитыми речами; впрочем, все выявленные недостатки исправлялись незамедлительно.

Панеб словно губка впитывал в себя все новые и новые знания, особо подмечая приемы, при помощи которых мастера исправляли погрешности. Учение было для него что роскошные яства для чревоугодника, и потому общество этих грубых мужчин, не скупившихся ни на ядовитые замечания, ни на насмешки, было ему в радость. Молодой человек на время забыл о своей гордости: главное — перенять науку опытных мастеров.

А когда Нефер разрешил ему пользоваться нитью, прицепленной к деревянной рамке и с каменным грузилом на конце, Панеб страшно возгордился. Ему, ученику, подмастерью, — такое доверие. И он глядел на законченную стену так, словно в ней осталась частичка его существа.

Нефер положил руку на плечо друга:

— Хорошо работаешь.

— Эта штука в руке… знаешь, такое чудо!

— Свое поведение, Панеб, ты также должен измерять этим отвесом, ибо неверное действие не дает плодов добрых. Орудия научают нас прямому деянию, ибо им дела нет ни до наших слабостей, ни до наших переживаний. Если бы не эти инструменты, как родилось бы это святилище?

Сразу же за главной дверью находился вестибюль, соединенный коридором с залом, представлявшим собой беседку, увитую тяжелыми виноградными гроздьями и украшенную многоцветными рисунками и иероглифами, начертанными голубым. В центр композиции Шед Избавитель, создавший это выдающееся по утонченности и изяществу творение, поместил изображение обряда: Рамсес Великий преподносит благовония Хатхор. Это помещение, в свою очередь, переходило в залу со сводчатым потолком, из которой три ступени вели в святилище. По левую руку от лестницы находились алтари для жертвоприношений. Личные покои фараона — спальня, рабочее помещение, кладовая, терраса — примыкали к святилищу, и маленький царский дворец сообщался с храмом Хатхор посредством крытого перехода с «окном явлений», в котором по торжественным дням фараон мог представать перед своими подданными. «Окно явлений» украшал рельеф с изображением фигур ливийцев, нубийцев и азиатов, символизировавших хаос и темные силы, победить которые было под силу одной лишь Маат.

— Мы свою работу закончили, — заметил Панеб, — но Рамсес живет в столице в Дельте и сюда никогда не приедет.

— Присутствует ли здесь фараон или нет, его ка обитает в этих стенах, при условии, что камни, из которых они сложены, обладают воистину животворящей силой. Вот почему столь важен обряд торжественного освящения.

— Непонятно говоришь, Нефер… Можно подумать, что это ты придумал обитель Рамсеса!

— Да что ты… я всего лишь старался следовать указаниям Рамосе и мастера Неби.

— Но разве не ты командовал мастеровыми, которые куда опытнее тебя?

— Хозяин здесь только один — начальник нашей артели, и ты должен это понять.

— Фенед Нос проговорился: ты будто бы сделал рельеф для святилища в этом дворце…

— Так и есть.

— Покажешь?

Нефер проводил Панеба до порога святилища и медленно поднял ткань, скрывавшую известняковую балку.

Рельеф изображал огромную корову Хатхор, выступающую из зарослей папируса, и совсем крошечного Рамсеса, находившегося под ее защитой и обращенного лицом к овальному картушу, в котором было начертано его имя.

— С ума сойти! — одобрил произведение друга Панеб. — Ты это сам придумал?

— Конечно же нет. Начальник артели дал мне образец, и я все сделал по нему.

— А почему царь такой маленький?

— Я тоже про это спрашивал у Неби, Он мне ответил, что здесь, в этом святилище, богиня-мать ежедневно возрождает царский ка и поэтому он выглядит как дитя, оставаясь при этом вполне взрослым, Здесь представлено чудо вечного возрождения, тайну которого ведают только боги.

— Мне что-то в это не верится…

— Что ты такое говоришь, Панеб?

— Тот свет, что проникает сквозь врата… Люди его видят, а они вовсе не боги! Да хоть бы этот храм: это же ты его построил, но право входить сюда дано не тебе.

— Всему свое время. Лишь бы мы не сошли с праведного пути.

— Не хочу я, как ты, Нефер, ждать милостей от судьбы! Не стану я покорно дожидаться, пока она мне что-то там откроет. Я сам хочу открывать и узнавать. И проникать в тайны этого селения. И понять, почему мало кого из мастеровых считают достойными работать здесь. И научиться высекать обители вечности, и увидеть своими глазами миг воскрешения. И вот тогда я поверю, что этот путь и в самом деле истинный.

62

Все резчики по камню собрались в новом святилище Рамсеса Великого, чтобы отпраздновать окончание строительства. Начальник артели даже выпросил у Кенхира — знал бы кто-нибудь, чего это стоило! — кувшин вина, причем из винограда, собранного в двадцать восьмой год царствования фараона — прекрасный был урожай. В погребе писца некрополя оставалось еще несколько кувшинов.

Как подмастерье, Панеб Жар должен был чистить инструменты, раскладывать их по деревянным ящичкам и возвращать Кенхиру, который, по своему обыкновению, долго и придирчиво их проверял и пересчитывал, а потом записывал, что все сдано в наличии и в полном порядке.

— Хорошим резчиком по камню будешь, — сказал Фенед Нос Панебу.

— Моя дорога — рисование.

— До чего же ты упрямый малый!

— А ты не скажешь, почему тебя так зовут?

— А то ты не знаешь, что главнее носа ничего нет? Вот, положим, есть соискатель на место мастерового и надо понять, годится он или нет. И на что прежде всего смотреть? На его нос. Ведь нос — тайное святилище тела. Чтобы творить, парнишка, нужен нос, да еще какой, да еще чтоб дышал! И не только воздухом, что проходит через нос всякого живого существа и потом им выдыхается. Нос должен улавливать дух творения. Коль уж ты выучился грамоте, должен знать, что слово «радость» пишется со знаком носа, а без радости, поверь мне, не построить ничего прочного и долговечного. И самый чистый источник радости — служба во славу Маат.

— Кончай болтать! — крикнул Нахт Богатырь. — Что ты его поучаешь? Не видишь разве, что он ни единого слова твоего не понимает?

— По-твоему, здоровый — так тупой, сила есть — ума не надо? Так, что ли? — спросил Панеб.

Стиснув кулаки, здоровенный Нахт начал медленно подниматься.

— Да я тебе шею сверну, поганец!

Фенед Нос и Каро Угрюмец поспешили вмешаться:

— Тихо, вы, оба! Хорош портить нам настроение. Вино такое богатое пьем, а вы тут… И новый год скоро тоже праздновать будем.

Нахт Богатырь погрозил Панебу пальцем:

— Гляди, дождешься у меня!

— А чего ждать — я всегда готов. Это ты горазд на одни лишь разговоры.

Каменотес скривил рот в ухмылке:

— Зато ты… эх… хоть бы раз смолчал.

Панеб вообще терпеть не мог праздники, а этот его и вовсе утомил. Такая помеха — ему-то невтерпеж было предстать перед рисовальщиками и попросить начальника артели о заступничестве: надо же ему хоть когда-то получить положенное. И потому, как ни услужлива была его супруга, как ни старалась она его не гневить, все равно за ужином он дал волю своему дурному настроению. Правда, с Уабет Чистой что с гуся вода: она же обещала, что будет довольна уже тем, что ей позволено выполнять обязанности хозяйки.

Не в силах снести всеобщей радости по случаю празднования первого дня нового года, сгорая от нетерпения, Панеб за полночь поднялся и выскочил из дома. Покинув селение через малые западные ворота, он пошел по тропинке, которая вела к вершине, нависавшей над Долиной царей. Зная, что дорога просматривается со сторожевых постов, расставленных Собеком по периметру долины, Панеб, дабы укрыться от бдительных взглядов охранников, свернул за кучи щебня и, спрятавшись за той, что побольше, уселся на камень.

Знающие люди предрекали в этом году великолепный разлив и заверяли, что Хапи, щедрый бог нильского разлива, и на этот раз благословит Египет процветанием. Но Панеб плевать хотел на плодородный ил, равно как и на зеленеющие нивы, и на грядущие урожаи, и на все благоденствие родимого края. Он рисовать хотел и красками писать, а братство… Что братство? Оно снизошло к нему и даже удостоило посвящением. Но до сих пор прячет от него тайны его призвания. И держит все ворота, куда бы он ни ткнулся, на замке!

Нефер Молчун вот уж действительно продвигается семимильными шагами. За считанные годы перемахнул через столько ступенек, что его уже сделали начальником над каменотесами, хоть скромняга и отпирался. Панеб ни капельки не завидовал, да и не хотел такого счастья, чужое оно, просто досадно немного. Чего было много, так это тоски и пустоты — до отчаяния. Вот, казалось бы, он снова почти дошел до цели, и опять — в который раз! — откуда ни возьмись неотложная задача, и дорога опять перекрыта. Скажут, конечно: ты же, мол, чему только не научился, Спору нет, так оно и есть, но учиться-то хочется совсем не этому — а там… от ворот поворот.

Тонкие пальцы, нежные ладони, сладостные, да еще надушенные, накрыли его глаза.

— Я тебя ждала, Панеб.

— Бирюза! Откуда ты знала, что я сюда приду?

— А почему бы жрице Хатхор не быть немножко ясновидящей?..

Властным движением он притянул ее к себе.

— Забыл, что женат? Прелюбодеяние — тяжкий проступок.

Из всех чудес, сотворенных богами, Бирюза принадлежала к числу самых соблазнительных. Панеб сбросил свою набедренную повязку и снял облачение с молодой женщины, чтобы из подручных средств соорудить хоть какое-то ложе или хотя бы подстилку на куче щебня. На спину лег он сам — пусть уж острые камешки вонзаются в его мощное тело, а Бирюза, она много легче: пусть она будет там, где он обычно видит небо.

И под звездным сводом ночи последних суток навсегда уходящего года они любили друг друга до рассвета.

Когда Панеб проснулся, любовницы рядом уже не было. Ненадолго закрыв глаза, он постарался припомнить хотя бы некоторые из самых сладостных моментов минувшей ночи и, пусть мысленно, пережить эти ощущения вновь. Потом все же поднялся и побрел в селение.

И как и в то утро, когда он узнал о смерти Рамосе и его супруги, Панеба поразило безмолвие. Тишина казалась тем более тягостной, что, как-никак, день был праздничный. Надо думать, опять кто-то умер и, значит, веселье отменили. Значит, опять траур, более или менее затяжной. И значит, Панебу опять велят не шуметь и уважать скорбь общины.

Но он же за этот обычай свой голос не подавал! И ломать его не собирается — он просто не будет его блюсти. Не его это правило. Ни у кого, будь это даже начальник артели, нет права требовать от него полного повиновения. Пока другие будут оплакивать скончавшегося, Жар будет трудиться, заставив лаской или таской хоть кого из рисовальщиков давать ему уроки.

Малые западные ворота, через которые дозволялось проходить только сельчанам, оказались запертыми.

Совсем уж озадаченный Панеб заторопился к главным воротам. Близ них — никого: помощники тоже люди и право на отпуск имеют. Новый год, как-никак.

Привратный страж, присев на корточки, сосредоточенно обгладывал утиную ножку. Оглядев мастерового, охранник поприветствовал его кивком головы, потом кивнул: проходи, мол.

Панеб прошел в ворота и закрыл их за собой.

Кругом ни души.

Обывателей Места Истины не было ни на погосте, ни в селе. Куда они подевались? Остается только храм.

Юный богатырь заторопился, но, выйдя на главную улицу, услыхал за спиной чьи-то шаги. Обернувшись, он увидал Казу Тягло, Фенеда Носа, Каро Угрюмца и Нахта Богатыря. Стоят поперек дороги, и у каждого по дубине.

— Не ожидал, а? — спросил довольный Нахт. — Иди сюда, парнишка. Мы по твою душу.

К шеренге каменотесов присоединились Усерхат Лев и Ипуи Дотошный.

Шестеро мужиков, и кое-кто из них — о-го-го… Стычка обещала быть серьезной, но Панеб не боялся. Махалово так махалово: на каждый удар он ответит вдвойне.

— Не смоешься, и не думай, — предостерег Нахт Богатырь. — Глянь-ка перед собой.

Панеб поглядел туда, куда было направлялся: на противоположном конце главной улицы народу было еще больше. Ренупе Веселый, Шед Избавитель, Гау Точный, Унеш Шакал, Диди Щедрый, Тхути Ведун и даже Паи Доброхлеб. Все при дубинах и готовы к бою.

Не было только начальника артели и Нефера.

Шайка рисовальщиков, по сравнению с отрядом каменотесов, выглядела хиловато, конечно. Так что Панеб первым делом врежет по черепу Паи, выхватит у него дубину и тогда уж вломит подельникам этого увальня. Что и говорить, их вон сколько, забьют, конечно. Но он будет махаться, пока сил хватит.

Так, значит, не было у них иной заботы, кроме как сговориться у него за спиной, чтобы от него отделаться! До чего ж противно такое двуличие! Панеба охватила ярость, удесятерившая его силы, и он двинулся в наступление.

Тем временем строй рисовальщиков раскололся: им пришлось дать дорогу ведунье. Алое облачение служило выгодным фоном для роскошной и ухоженной седой гривы.

— Постой, Панеб! Ты во всем видишь лишь противостояние и раздор. И ты не ошибаешься, ибо они есть суть нашего существования. Но жизнь в Месте Истины требует от нас чего-то большего. Она зовет нас к свершениям и безмятежной ясности… И ради этого мы должны победить наших врагов, а это, прежде всего, вспыльчивость, несдержанность и злоба, разъедающие наши сердца. Тебя выбрали в качестве воплощения этих пороков, дабы другим неповадно было причинять собратьям вред и дабы наступивший год принес нам всем счастье и процветание.

Мастера правой артели отшвырнули свои дубины и с радостными воплями накинулись на Панеба, а тот и не сопротивлялся. Не без труда они оторвали юного великана от земли и поволокли его к храму Хатхор, где крепко-накрепко привязали его к столбу.

Все, от самых малолетних до самых пожилых, осыпали его проклятиями и оскорблениями и кричали, чтобы он не вмешивался в жизнь села.

Со своего места Панеб Жар наблюдал за приготовлениями к пиршеству, по ходу которых каменотесы и некоторые жены, похоже, уже успели хлебнуть винца. Бирюза ни единым взглядом его не удостоила, Уабет Чистая строила глазки и всем своим видом выражала сочувствие, Ясна и Нефер подавали дружеские знаки. Нефер, кстати, приносил ему, и не раз, свежей воды: иного ему и не требовалось — уж очень внутри все кипело.

— Что, не мог предупредить меня? Надо же такое выдумать. А если б я убил кого? На половину артели меня бы хватило… Кто эту дурость выдумал — случаем, не ты ли?

Молчун на это ничего не ответил.

Выполняя роль козла отпущения, Панебу приходилось не только, сдерживать свои эмоции, но и терпеть голод: зрелище роскошных яств немилосердно терзало его пустой желудок. Вздумали подорвать его силы, вот и навязали еще одно испытание. Они ему за все заплатят, дайте срок.

Но вот на небе показалась звезда Сотис, и ведунья провозгласила наступление нового года, знаменуемое слезами Исиды, ибо именно с них начинается паводок. И начальник артели освободил Панеба от уз.

Пока богатырь потирал затекшие запястья, к нему подошел Неби и что было силы врезал кулаком по спине между лопаток.

— Уши сознания твоего отворены, Жар. Начинается настоящая работа.

63

С тех пор как начальник Собек приступил к поискам, до сего дня тщетным, убийцы стража, сон у него почти пропал. Снадобья, предписанные ведуньей, успокаивали, но не могли избавить его от навязчивых мыслей, да что там, от одержимости. Человек служил под его началом, исполнял его приказы и погиб жуткой смертью. А преступник гуляет на воле и уверен, что ему удалось уйти от правосудия.

При встрече с любым из мастеровых он тут же начинал подозревать его в содеянном, и это недоверие ко всем и вся отравляло его жизнь. Тем более, что никакой зацепки, не то что надежной улики, не было. И чего ради вот этому — или тому — ремесленнику было убивать? В самом деле, зачем?

И вот непредвиденное происшествие побудило его разглядеть если не след, то намек на след, но догадка казалась такой неправдоподобной, что он решил посоветоваться с писцом некрополя: а ну как это лишь плод его воспаленного воображения?

Сидя под навесом у пятого укрепления, Кенхир дописывал свой ежедневный отчет, и почерк у него становился все более неразборчивым. Про себя он клял на чем свет стоит и власти, и чиновные порядки вообще: требуется им, видите ли, знать точное количество медных зубил и долот, используемых ремесленниками Места Истины. А пересчитывать и призывать к порядку забывчивых, не всегда сдающих инструмент после рабочего дня, доводится, понятное дело, ему.

— Не вовремя ты, Собек!

«У этого всегда не вовремя, — подумал нубиец. — Эх, это тебе не Рамосе».

— Знаю, на что жалуешься: помощники просят переменить дневной распорядок ввиду наступления жары. Я понимаю их нужды, но я должен обеспечивать благополучие селения. К тому же вопросы этого рода тебе поднимать вообще не положено!

— Да знаю я, Кенхир. И пришел я к вам по куда более тяжкому поводу.

Писцу некрополя стало любопытно.

— Присаживайся.

Собек опустился на табуретку.

— Вы знаете, что я продолжаю расследование убийства одного из моих подчиненных.

— Очень уж запутанное дело, — отозвался Кенхир. — Сначала говорят про несчастный случай, потом предполагают преступление и при этом забывают про допросы.

— Это не про меня.

— Напал на след?

— Судьба, кажется, подбросила мне кое-что, но я хочу знать ваше мнение.

— Я же не стражник.

— Если я не ошибаюсь, речь о будущем братства.

— Не выдумываешь? У страха глаза, знаешь…

— Надеюсь, что нет.

Кенхир Ворчун недовольно хмыкнул. Но начальник Собек не имел привычки разносить сплетни да и дурацкими выдумками как-то не воспламенялся. И писец решил потратить толику времени на выслушивание его соображений.

— Ну, кого и в чем подозреваешь?

Начальник Собек глядел прямо перед собой. Словно бы с невидимым кем-то беседовал.

— Главный управитель западного берега Абри предложил мне поменять место работы и перейти в охрану каналов Фиванской области.

— На повышение идешь…

— И людей, более сведущих, чем я, и потому более достойных этой должности, хватает. Но предложение Абри подразумевало одно дополнение.

Вот теперь Кенхиру стало совсем уж интересно.

— Попытка подкупа?

— На мой взгляд, да. Взамен за услуги, которые мне посулил Абри, я должен буду сообщать ему все, что мне известно о Месте Истины.

Писец некрополя медленно прожевал несколько арбузных семечек, чтобы получше вспомнить свое общение с тем же Абри. В свете откровений Собека действия управителя приобретают тревожный смысл.

— И что ты ответил, Собек?

— Я сделал вид, что заинтересовался, и Абри, кажется, поверил, что я заглотил крючок. Правда, у него хватило ума не напирать, но он, думаю, возобновит приступ.

— Не будет этого.

— Почему вы так уверенно это говорите?

— А то ты не знаешь, что думает визирь: ты его устраиваешь, целиком и полностью. И фараон тоже тобой доволен. Если Абри попытается протолкнуть тебя на новую должность, наверняка его ждет жесткий и решительный отпор. Обыкновенно я не имею права предоставлять подобные тайные сведения, но при нынешних обстоятельствах…

— Я — охранник, и я люблю свое ремесло, — заверил Собек не без некоторой торжественности в голосе. — Обеспечение полнейшей безопасности Места Истины — не просто задача, но и честь, и предложения Абри не кажутся мне заманчивыми.

Почувствовав, что нубиец готов обидеться, Кенхир попробовал говорить помягче.

— Никогда еще селение не охранялось лучше, начальник Собек, и доверие к тебе полнейшее, мое-то уж точно. Но почему ты увязываешь попытку подкупа, если Абри хотел тебя подкупить, с гибелью твоего подчиненного?

— Да с чего бы такому высокопоставленному лицу интересоваться мною? Причина может быть только одна: я — начальник стражи Места Истины. А зачем ему переводить меня на другую должность? Да чтобы дело об убийстве так и осталось висеть, забылось.

Доводы Собека взволновали писца некрополя.

— Плохо я представляю Абри крадущимся среди ночи и убивающим стражника…

— Я тоже, но ведь он мог быть заказчиком преступления.

— Но зачем бы это ему?

— Положим, он послал лазутчика с заданием составить план местности.

— Думаешь… имея в виду ограбление царских гробниц?

— Такое грозит нам все время. Столько народу наслышано про несметные богатства, захороненные в царском некрополе, и, понятно, есть соблазн присвоить то, что плохо лежит. Даже если лежит хорошо. Пока охрана строга, опасность невелика. А если вдруг кто-то из мастеровых… Они же, можно сказать, вне подозрений. А чего не бывает — искушение-то какое…

— Быть того не может, Собек!

— Не хотел бы с вами спорить. Но не должны ли мы, надежности ради, надеяться на лучшее, но учитывать и худшее?

Кенхир от природы не был склонен верить в человеческую порядочность, и доводы стража были ему близки.

— Итак, ты предполагаешь, что существует грозный заговор против Места Истины и что среди ведущих заговорщиков — главный управитель западного берега…

— Не вижу иной причины, по которой меня пробовали бы подкупить.

Кенхир с сокрушением вспомнил о Рамосе: покойный писец Маат придумал бы, как защитить братство.

Над Панебом еще немного поизмывались и затем дали ему прийти в себя. Времени на это ушло немного. Наконец Панеб Жар был допущен к праздничному столу. Пиршество для него соединилось с затяжным и роскошным массажем: Уабет Чистая встревожилась состоянием своего супруга, познавшего столько страданий, и усердно растирала его тело, пока сам он его насыщал.

Наконец-то слова начальника артели открыли ему дорогу! Теперь он мог смело браться за дело, имея на то благословение Неби.

Панеб оказался настолько предусмотрительным, что даже сам тому дивился: молодой великан решил узнать мнение своего друга Нефера, и тот вилять не стал, но заверил, что тумак мастера, врезавшего Панебу промеж лопаток, означает, что Панебу дозволено и даже велено войти в кружок рисовальщиков.

Какие трудные годы за спиной… сколько сил потрачено, чтобы оказаться там, где он теперь… И это не более чем начало пути! Но Жар и не думал умерять восторг, наоборот; вот случай предъявить доказательства своей состоятельности. Да хоть в десятикратном размере!

С колотящимся сердцем Панеб вошел в чертежную мастерскую, где работал Шед Избавитель, главный над рисовальщиками.

Ухоженная прическа, холеные усики, светло-серые глаза, глядевшие свысока и в то же время словно бы видевшие тебя насквозь… Шед представлялся юному богатырю грозным противником. Художник растирал краски, и прошло немало томительных минут, пока занятый весьма серьезным делом большой мастер не соизволил заметить, что в рабочем помещении появился еще кто-то.

— Что ты здесь делаешь? Я-то думал, что тебя в бригаду каменотесов взяли.

— Туда меня брали только на время. Срочная работа… А раз мы с ней покончили, то я теперь в вашем распоряжении.

— Но я не имею потребности в дополнительной рабочей силе, мой мальчик. И мне кажется, что я тебе это уже говорил.

— Начальник артели дал мне тумака. По спине. В знак того, что я готов.

— Ага… Удивительно. Сам Неби?

— Никто иной.

— Что умеешь? По-настоящему.

— Готовить гладкую подложку из гипсовой штукатурки.

— Ну да, ну да… Почему бы тебе не остаться при этом занятии? Хороший штукатур в селении, знаешь ли, всегда при деле.

— Мне хочется пойти дальше.

— А сумеешь?

— Увидите.

— Никто не вправе не подчиняться приказам начальника артели, — признал Шед Избавитель, — и посему я должен буду отдать тебя в руки рисовальщиков. Пусть они попробуют преподать тебе хотя бы начальные навыки своего ремесла: И ты, полагаю, сам вскоре поймешь, что нет у тебя дарований, потребных для нашей работы. Знаешь, сколько таких, как ты, у нас побывало? И все обожглись. Впрочем, сейчас даже это невозможно.

Панеб вскипел.

— Это еще почему?

— Несколько дней селение будет жить событием из ряда вон выходящим: нам предстоит завершить ряд срочных и ответственных работ. Вот почему у нас совершенно нет времени на обучение подмастерья.

Панеб решил, что художник над ним издевается.

— А что стряслось?

— Рамсес Великий прибывает на торжественное освящение храма.

64

А вот если бы с престарелым царем что-нибудь стряслось… Несчастный случай. И хорошо бы со смертельным исходом, Эта соблазнительная мысль не покидала Мехи с тех пор, как его вместе со всей фиванской знатью уведомили о прибытии фараона. А ведь это царь, и никто иной, удерживает начальника Собека на его месте и надзирает за Местом Истины, никогда не теряя бдительности. Исчез бы Рамсес, и селение лишилось бы своего главного защитника и хранителя.

Но смеяться над силами, пекшимися о безопасности царя, было бы неосмотрительно, и Мехи не находил ни единой щелочки, в которую можно было бы протиснуться, чтобы покуситься на Рамсеса Великого, еще при жизни превратившегося в легенду, и не только у себя на родине, но и за ее рубежами.

И вот, когда он рассеянно слушал болтовню своей покорной и улыбчивой половины, в голову бывшего младшего предводителя колесничих запала одна мысль.

Хоть бы чуть-чуть повезло… И тогда царь недолго будет стоять у него на пути.

Весть о прибытии Рамсеса вызвала невероятный восторг. Всякий обитатель Фив хотел своими глазами увидеть владыку, установившего прочный мир на Ближнем Востоке к вящему процветанию и обогащению Обеих Земель.

Отборная стража не сводила глаз с царя, да и кто бы дерзнул посягнуть на его владетельную особу? Сопровождаемый своим верным личным помощником и почти ровесником Амени, Рамсес выехал на колеснице, правил которой опытный военачальник, а влекли ее два коня, отличающиеся как мощью, так и мирным нравом. Над главой сиятельного путешественника, с волнением созерцавшего Закатную вершину и заупокойные храмы, был натянут полог, оберегавший его от лучей солнца.

Перед тем как пересечь межу возделанных полей, царь и его свита долго огибали огромное святилище Аменхотепа III, напомнившее царю тот храм в Луксоре, который он расширил, добавив к нему двор с расставленными по периметру исполинскими статуями, пилон и два обелиска. Начались пески, и фараон с удовольствием вдыхал сухой горячий воздух: нередко, если недоставало сил для исполнения его изнуряющих обязанностей, Рамсес стремился в пустыню и обычно она ему помогала.

Стражи Собека, при полном параде, образовали своего рода почетный караул, сопровождавший самодержца на всем пути следования мимо пяти укреплений. За охранниками тянулись высшие чиновники. Среди них — фиванский градоправитель, главный управитель западного берега и казначей Мехи.

И эти сиятельные сановники были неприятно поражены вмешательством Собека, приказавшего всем сопровождавшим царя остановиться.

Разъяренный Абри даже сошел со своей колесницы.

— Что вы себе позволяете? Мы же входим в царскую свиту!

— Приказ фараона: никто не продвинется дальше. Ни на шаг.

— Этому невозможно поверить! Мы непременно должны присутствовать при свершении обряда и…

— Торжественное освящение храма проходит в священной ограде Места Истины, а допускать вас в ее пределы дозволения не имеется.

Недовольные голоса вскоре умолкли. Но командующий Мехи, выказывая полнейшее спокойствие, почувствовал себя глубоко оскорбленным. Виновником его неприятностей опять оказалось проклятое братство. Что ж, врата опять захлопнулись перед самым его носом. Но это не навечно.

Все жители селения во главе с Кенхиром и обоими начальниками артелей облачились в праздничные одеяния из льна самого высокого качества, возложили на головы свои парики и надели самые лучшие украшения, сработанные золотых дел мастером, жившим в общине.

Когда Рамсес вступил на главную улицу, мужчины, женщины и дети пали ниц. Даже Панеб Жар был поражен мощью, исходившей от великого старца.

Неби и Каха сопровождали фараона на всем его пути к только что завершенному святилищу. Опиравшийся на посох самодержец явно шагал с трудом, но ни разу не сбился с дороги. В Месте Истины он знал всё: не было для него тайн в сокровенном селении Египта.

Среди прочих обязанностей ведуньи были и обязанности верховной жрицы, главы жриц Хатхор, и потому она стояла на пороге святилища, ожидая царя.

— Врата храма сего распахнуты, — сказала она, — дым курящихся благовоний восходит к небесам, тысячи хлебов, тысячи кувшинов пива и все, что угодно и любезно богу, возложено на алтари. Да хранит бог фараона и да дарует фараон процветание святилищу сему.

Рамсес Великий обратился лицом к братству. Глас его не походил на голос немощного старика, но был исполнен такой властной силы, что Панеб Жар оцепенел и не мог бы сойти с места.

— Мне ведома доблесть ваша, и я знаю, сколь умелы руки ваши, трудящиеся над самым твердым камнем и обращающие его в подобие самого дорогого и тонкого золота. Задача ваша тяжка и требует от вас многого, но известно вам, как общаться с веществами, дабы извлекать сокрытую в них красоту. Творение, созидаемое вами, есть первейший залог счастия и благополучия страны. Будьте же и впредь верны закону Маат, преисполняйтесь твердости и действенности, и поддержка фараона не оставит вас и усилия ваши не пропадут втуне. Ибо я покровительствую ремеслам вашим, и нет недостатка у вас ни в чем, что потребно для исполнения ваших трудов. Ради вас полноводным потоком, подобным паводку высокому, текут вереницы плодов земли нашей, и вам с рвением служат сонмы помощников. И если сердца ваши открыты любви к творчеству, никакое зло не повредит рукам вашим. И только чистые сердца в вас мне угодны, ибо вы — дети мои и соработники мои в храме моем.

Кенхир, получавший под расписку то, что доставлялось в селение по воле Рамсеса, знал что царь не попусту хвалится, сравнивая снабжение братства с разливом реки: в ближайшие дни должны были поступить тридцать одна тысяча печеных хлебов, тридцать две тысячи сушеных рыб, шестьдесят шматов как сушеного, так и вымоченного в уксусе мяса, двести кусков мясной вырезки, сорок три тысячи пучков зелени, двести пятьдесят мешков фасоли, сто тридцать два мешка зерна разного, а также пиво и вино высшего качества. Празднества обещали быть пышными.

Вооружившись большими теслами из позолоченного дерева, оба начальника артелей произнесли подобающие обрядовые речения, отверзающие уста и очи храма, коему Рамсес нарек имя хену, «Внутреннее». В покоях, где собрались мастеровые и жрицы Хатхор, самодержец встретился с изваянием своего ка, своим каменным двойником, которого создал Неби.

— Фараон родился со своим ка, своей творческой мощью, — изрек Рамсес, — он возрастал с нею, и эта мощь неустанно хранила узы, связующие нас с богами и предками нашими. Существо не станет истинным, если не соединится со своим ка, питаемым Маат, и здесь, в Месте Истины, вовеки да пребудет ка царя.

Слова фараона вдохнули жизнь в изваяние ка, установленное в святилище, где оно и будет жить впредь, существуя вполне независимо и самостоятельно. Каменотесы воздвигнут перед ним стену, проделав в ней узкую щель, дабы изваяние могло через нее созерцать мир и изливать в него лучи своей деятельной силы.

До чего же хотелось Панебу засыпать тысячами вопросов главу и наставника братства, каждое слово которого врезалось и впечатывалось в память молодого человека. И он окончательно поверил, что, какими бы ни были будущие рисунки и сооружения, смысл они обретут лишь тогда, когда их оживит та самая магическая сила, тайна которой ведома братству.

Под руководством Неби мастеровые установили на место последний камень святилища — изваянную Нефером Молчуном известняковую надвратную перемычку с многоцветным рельефом, который расписал Шед Избавитель.

— Кто создатель сего творения? — вопросил царь.

— Нефер, ваше величество, — ответил начальник артели.

Молчун отвесил низкий поклон.

— Я всего лишь исполнитель, ваше величество. Сюжет подсказал писец Рамосе, а художник Шед…

— Знаю.

«В первый раз слышу, — подумал Панеб, — чтобы Молчун так разговорился».

— Ведом ли тебе смысл слова хеш, Нефер?

— «Служение» и… «Величие».

— Мы все здесь — служители Великого Творения, которое свершается в Месте Истины, и должно нам всецело посвятить себя сему Творению. Однако служение не исключает руководства: без благого руководства не будет и подлинного служения. А теперь оставьте меня наедине в храме сем.

Если бы Паи Доброхлеб не потянул Панеба за рукав, юноша, поди, так и не ушел бы вслед за другими. Молодой великан был настолько заворожен Рамсесом, что мог бы нечаянно подслушать беседу царя с его ка.

65

65

Рамсес Великий готовился к отбытию в Долину царей, намереваясь осмотреть свою обитель вечности, где незадолго до его прибытия трудился Шед Избавитель сотоварищи, накладывая последние штрихи.

А поить коней фараона, точнее, таскать свежую воду для лошадей, стоявших в тенечке под навесом, поручили Панебу. Проходя мимо колесницы, молодой человек глянул на крепкие колеса. Поразительная работа: ни выбоины, ни бездорожье такому возку нипочем; как-никак, он и столяром побывать успел и какое-никакое суждение о такихвещах имел.

Лошади мирно пили воду и вообще вели себя очень спокойно, так что Панеб смог позволить себе отвлечься и присмотреться к одной мелочи, которая резала ему глаз. Все спицы колес были выкрашены золотисто-желтой краской, однако одна из них была чуть ярче прочих, и это почему-то встревожило будущего рисовальщика.

— Что, недавно чинили? — спросил художник у колесничего.

— Не знаю, это не моя работа.

— А откуда эта колесница?

— Из главной казармы в Фивах. Там знатоков хватает, они и смотрят за этим делом.

— Могли бы и получше смотреть.

— Что, у тебя своих дел мало, парнишка?

Панеб запросто мог бы размозжить голову этому служивому, чтобы тот не мешал осматривать колесо, но чем связываться с глупым воякой, почел за лучшее действовать в должном порядке и рассказал о своих наблюдениях начальнику артели. Тот немедля вызвал плотника Диди.

Мастер вмиг сообразил, что спицу недавно заменили и потому она бросается в глаза: краска-то совсем свежая. Но он присмотрелся к ней внимательно: раз старая спица вылетела, значит, в колесе на этом месте изъян, вон, паз в ступице разболтался, а коль скоро дефект не устранили, то слабина будет усугубляться и, можно опасаться, довольно скоро приведет к более тяжким последствиям. То есть колесо на полном ходу развалится, а колесница перевернется. А подобная неприятность, даже если скорость не будет слишком большой, грозит престарелому самодержцу серьезной травмой, чреватой смертельным исходом.

В итоге нашлась запасная колесница, и ее тоже тщательно и самым надлежащим образом проверил Диди. Именно на ней поедет Рамсес, а сопровождать его будут оба начальника артелей, Шед Избавитель и несколько мастеровых, в том числе Нефер Молчун.

Панеб понял, что его друг взошел на новую ступень служебной лестницы и, значит, Нефер, быть может, войдет в царскую гробницу. Но о чем Жар и думать не думал, так это о том, что его бдительность спасла и фараона Египетского, и Место Истины.

Запершись в кабинете своей роскошной загородной усадьбы, Мехи яростно рвал старые папирусы. На этот раз сомневаться не приходилось: Рамсес уберегся по чистой случайности. Суеверные, чего доброго, заговорили бы о сверхъестественном заступничестве. Вредительство было слишком хорошо продумано и еще лучше исполнено: к порче колеса был привлечен мастер своего дела, получивший щедрое вознаграждение и, разумеется, не догадывавшийся, зачем понадобилось вставлять ненадежную спицу в расшатавшийся паз. Подготовленное таким образом колесо было доставлено на плац казармы, а замена колес царской колесницы была поручена первому подвернувшемуся воину, который, как надеялся Мехи, ничего необычного не заметил.

Несчастный случай был настолько тщательно подготовлен, что казался неминуемым. Если бы один из мастеровых Места Истины не выказал неуместное любопытство. Конечно, уже обвинили войскового интенданта, отвечавшего за состояние колесниц, а бойцов из подотчетной ему службы успели и наказать. Однако действовать надо было быстрее, чтобы наверняка обрубить ниточку, потянув за которую можно было бы добраться и до самого Мехи.

Наконец настал вечер.

— Ты куда это на ночь глядя? — удивилась было супруга.

— Один документ понадобился.

— Подождал бы до утра. Завтра день будет.

— Занялась бы лучше ужином, Серкета. Чтобы повар сегодня постарался получше, а не так, как вчера.

Вот если бы колесница опрокинулась, а Рамсес погиб, то весь Египет погрузился бы в траур, а про колесо никто бы и не вспомнил. Но раз уж неисправность была обнаружена, то, скорее всего, будет затеяно расследование.

Выйдя во двор, командующий вскочил на коня и доскакал до тамарисковой рощицы. Там он спешился и торопливо дошагал до мастерской столяра. На счастье, у старика недавно то ли пала, то ли пропала собака.

Дед сидел за столом и в одиночестве поедал разогретые бобы.

Неслышно подкравшись сзади, движением столь же резким, сколь и точным, военачальник нахлобучил на голову жертвы мешок из плотной ткани. И, сомкнув пальцы на горле столяра, терпеливо дождался, пока тот задохнется.

Потом проверил пульс. Сердце старика не билось.

Командующий мог не опасаться ненужных кривотолков.

На этот раз Мехи принимал Дактаира в рамках своих должностных обязанностей: как главный казначей Фив он имел полномочия проверять, как расходуются средства, отпускаемые городской казной. Отныне заговорщики могли встречаться открыто, не прячась от посторонних.

Необычайно взбудораженный жирненький человечек не переставал теребить бороду.

— Положение мое невыносимо, — пожаловался он. — Два года я упорно работал, не зная покоя ни днем ни ночью, над созданием совершенно нового приспособления, которое заменило бы прежние шадуфы,^[491] применяемые для орошения. И вот — получилось!

— Так радоваться надо, — удивился Мехи подавленному тону союзника.

— А то я не рад. Но начальник приказал мне забыть об этом превосходном изобретении!

— Почему?

— Благодаря ему заниматься оросительным земледелием станет куда легче. Но начальник считает, что орошаемые земли вырастут до недопустимых пределов и это вызовет страшные бедствия. По его мнению, должно считаться с природными ритмами и почитать предания. Но если царство идет по такому пути, оно не продвигается вперед, но откатывается назад.

— Не теряй уверенности, Дактаир, и дай мне время утвердиться в новой должности. Обещаю тебе, что однажды ты станешь вольной птицей и получишь полную свободу рук. А я привык выполнять свои обязательства.

— Скорее бы… тем более что я наткнулся на пару весьма любопытных следов.

— Это касается Места Истины?

— Мой начальник выказал особенную бдительность в отношении некоторых документов. И я, можно сказать, по его наводке, схитрил и выяснил кое-что весьма достоверное. Существуют экспедиции, организуемые с соблюдением чрезвычайных и тайных предосторожностей. Цель этих предприятий — доставка сырья: свинцового блеска^[492] и битума.

— А узнать еще что-нибудь можешь?

— Боюсь, это будет слишком рискованно. Я не более чем помощник, и чем дальше, тем меньше меня ценят.

И все же я убежден, что мы приблизились к нашей цели. Должно быть, свинцовый блеск и битум тайно поставляются мастеровым. Если мы узнаем, где их добывают, я смогу выяснить, как они используются.

Мехи грезил о производстве новых видов оружия, а Дактаир, быть может, сумеет нащупать верное направление. Довольно будет скинуть старого жреца бога Амона и поставить на его место Дактаира, а когда Дактаир возглавит исследования, то включить его в состав экспедиции будет совсем несложно.

Какой провал!

Начальником фиванских оружейников служил жрец из Карнака, принадлежавший к очень сильному и издревле сплоченному клану, верховным предстоятелем которого был великий жрец бога Амона. Он назначался с ведома и одобрения фараона и властвовал над баснословно богатым уделом. Ни градоправитель Фив, ни иные сановники не имели права вмешиваться во внутренние дела жречества. И потому попытка ходатайствовать о перемещении какого-либо Жреца на другую должность представлялась не только напрасной, но и опасной.

Командующий, однако, отступаться не собирался и для начала собрал как можно больше сведений о неудобном жреце. Семьдесят лет, женат, две дочери, ни в чем не нуждается, в неблаговидных пристрастиях не замечен. Воспитанник школы при храме, слывет искушенным ученым мужем и достойным человеком, к мнению которого прислушиваются.

Едва ли не самое излюбленное оружие Мехи, то бишь клевета, скорее всего, не поможет. Кто же поверит, что священнослужитель в летах, известный безупречной нравственностью и имеющий за плечами опыт многолетнего служения, вдруг стал приударять за девочками или напиваться до умопомрачения? Человек цельный, неподкупный. Если уж бить по такой мишени, то сильно и наверняка.

Посеять сомнение в его руководящих способностях, указав, что работы по совершенствованию оружия слишком дорого обходятся и храму, и городу? Очень уж опасный довод: хорошо, жреца убрали. Но средства, выделяемые его преемнику, наверняка урежут.

Решения не было, и Мехи был близок к отчаянию, но вдруг ему улыбнулась удача: приятные вести пошли дружной чередой. Сначала умер старый жрец, причем естественной смертью; затем жречество Карнака, занятое внутренними дрязгами, не удосужилось предложить преемника из своей среды; наконец, главный казначей Фив и его приспешник Дактаир сумели воспользоваться передышкой и подделали документы, так что получалось, что покойный страстно желал, чтобы бразды правления достались его заместителю.

Известный всем как муж весьма ученый, сведущий и вхожий в высшее фиванское общество, Дактаир занял ту самую должность, о которой так долго мечтал. По совету Мехи он воздержался от бурных выражений радости, ограничившись формальной благодарностью за столь высокую оценку его скромных заслуг. На приеме у визиря Дактаир обратил внимание своего высокого руководителя на трудные задачи, стоящие перед учреждением, вверенным его попечению, и выражал неколебимое намерение следовать по стопам своего усопшего предшественника, ни на шаг не отступая от курса, начертанного безвременно ушедшим мудрецом.

Окрыленный успехом Мехи провернул совсем уж мастерское дельце: работы были перемещены в новые помещения, выстроенные близ Рамсессеума. Переезд объяснялся желанием разгрузить и без того переполненный конторами и административными учреждениями город. При этом предполагалась немалая экономия казенных средств, отпускаемых на исследования.

Таким образом Дактаир получал бесспорное законное право передвигаться в окрестностях Места Истины, пребывая — теоретически — под надзором Абри, верного союзника Мехи. Близость несметных сокровищ, несомненно, должна была подстегивать ученого и еще сильнее распалять в нем как желание скорейшей победы над врагом, так и страсть к поискам.

Командующий был уверен, что коль уж он стремится к власти и могуществу, то ему необходима прочная опора. А на что еще полагаться, если не на безусловную поддержку соратников, которые всем ему обязаны? Тем более, что на своем пути к завоеванию власти он сумел продвинуться уже достаточно далеко. И оказался на пороге решающего этапа.

66

66

Панеб Жар места себе не находил и только метался, как лев в тесной клетке, по собственному жилищу.

— Сел бы да поел, — попробовала успокоить мужа Уабет Чистая. — А то, гляди, все остынет.

— Да не хочу я.

— Чего ты так мучаешься?

— Рамсес Великий отбыл, начальник артели тоже смылся, художника с рисовальщиками и след простыл! А Нефер и вовсе испарился!

— Да что с ним сделается?

Панеб пожал плечами:

— А то ты знаешь, где он прячется.

— Да нигде и ни от кого твой друг не прячется. Его допустили в «Дом Золота».

У молодого человека глаза на лоб полезли.

— Что это еще за «Дом… Золота»?

— Самая тайная часть селения.

— А где это?

— Понятия не имею.

— А как ты думаешь, почему перед Нефером все двери распахиваются?

— Учти, я — жрица Хатхор… А она — богиня благоволящая и верных своих доверием не оставляет.

Панеб оторвал Уабет Чистую от земли и поднял ее с такой легкостью, словно это была не девушка из плоти и крови, а какая-то пушинка невесомая. И приблизил ее лицо к своему.

— Выкладывай. Все, что знаешь.

— Я — хорошая супруга и от мужа своего ничего не скрываю.

Груди Уабет Чистой ничто не прикрывало: кроме набедренной повязки из грубого льна, на ней ничего не было. Да и та вдруг развязалась и поползла вниз, пока не спала с ног. Так что пространство между женщиной, которую вознес в воздух ее молодой муж, и им самим заполнило ничем не сдерживаемое приятное тепло, излучаемое хрупким девичьим телом.

Панеб пытался совладать с собой, но девушка была столь прекрасна в эту самую минуту…

А Уабет, почувствовав, что мужа охватило желание, обвила ногами его поясницу. И жадно предалась доселе незнаемой и мощной радости. Наконец-то она стала ему настоящей женой.

Мощные удары в дверь разбудили Уабет. Все еще погруженная в приятные переживания, подаренные супружеским ложем, молодая женщина накинула на себя первое попавшееся одеяние и пошла открывать.

На пороге стояли трое: Гау Точный, Унеш Шакал и Паи Доброхлеб. Лица — непроницаемые.

— Нам Панеба, — сухо сказал Гау.

— Чего вы от него хотите?

— Приказ начальника артели. Срочный.

Панеб был уже на ногах. Он успел позабыть про любовные игры и теперь выжидающе уставился на мужчин.

— Да мы это, — заверил его Гау. Его большое, но слегка расплывшееся тело заканчивалось суровой и к тому же нескладной физиономией, которую, как назло, украшал слишком длинный нос.

— И куда мы?

— Сам увидишь.

— А если не пойду?

— Оставишь Место Истины. Для всякого пожелавшего уйти врата распахнуты настежь.

Панеб надеялся, что хоть Паи Доброхлеб глянет на него дружелюбно, но вид у того был таким же неприступным, как и у двоих его товарищей.

— Ладно, идем. Только учтите: если что, буду защищаться.

Гау Точный пошел первым, а Унеш Шакал и Паи Доброхлеб встали по бокам Панеба, Шли обычным шагом, не торопясь, но размеренно. И пришли к святилищу, в котором проходили собрания правой артели.

На пороге стоял плотник Диди.

— Твое имя?

— Панеб Жар.

— Желаешь ли познать таинства судостроительной верфи?

«Верфь»… Нефер уже прошел через это! И — Панеб уже знал это — «верфью» называли место сбора членов братства.

— Желаю.

— Верфь,^[493] — уточнил Диди, — есть в действительности мастерская, в которой рождаются плотники, ваятели, рисовальщики и произведения, приносимые ими в мир. Судно общины в этой верфи словно бы разобрано на отдельные части. А мастеровые Места Истины собирают их воедино. Гляди, Панеб: если ты — особь, неспособная на связь с другими, ты не познаешь здесь ничего иного, кроме разочарований. Не отступишься ли ты?

— Я упорствую.

Лили с тремя рисовальщиками ввели Панеба в помещение для очищений, и там Гау Точный измерил его тело шнуром.

— Бог творил мир числами и сотворил его соразмерным, — пояснил Гау. — И это явлено в нас: соотношения между нашими мерами гармоничны.

Паи Доброхлеб побудил Панеба преклонить колени и обратил его лицом к каменному кубу. Ладони Панеба, возложенные на камень, были омыты водой очищения, изливаемой из сосуда в виде знака анх, что значит «жизнь». Этот сосуд держал Унеш Шакал.

Когда Панеб поднялся, Паи Доброхлеб нанес на его ладони умащение, а затем начертал на внутренней стороне каждой изображение глаза.

— Теперь твои руки готовы творить, око сделало их зрячими.

Угол помещения был занят небольшим бассейном, заполненным водой. Унеш Шакал разоблачил Панеба и велел ему окунуться.

— Только вода смоет сковывающие тебя путы, — сказал он. — Она очистит тебя подобно тому, как очищает она неустанно силы творящие. И сделает она тебя восприимчивым к мощи истока, к силе первоначальной, а без этой силы наши сердца и наши руки остаются косными и недвижными.

Ощущения Панеба были странными. Он-то думал, что вода как вода, но она обволакивала его тело наподобие защитного одеяния и оставляла ощущение легкости, приятной и в то же время тревожной.

Но надо было вылезать из купальни. Трое рисовальщиков подтолкнули его к порогу святилища собраний.

С одной стороны врат стоял начальник ваятелей Усерхат Лев, с другой — художник Шед Избавитель. Первый был в маске сокола, второй — в маске ибиса. Сокол Хор держал перо Маат, ибис Тот — знак жизни.

Из полумрака вышел начальник артели. Он повесил на шею Жара украшение, к которому было прикреплено изображение сердца.

С верхушки и из основания знаков, которые были в руках у Хора и Тота, исходило свечение.

Когда оно коснулось тела Панеба, он ощутил укол, но больно не было. Словно бы зажглось приятное пламя, просачивающееся внутрь тела подобно солнечному лучу после прохладной ночи.

Свет факелов озарил помещение. Панеб увидел, что здесь собрались все мастеровые артели, в том числе и Нефер.

Начальник артели воссел на свое место.

— Братство наше есть барка, назначение коей — странствие по водам небесным. Ты был призван на эту барку, и тебе было дано видеть свет в святилище сем; да будет дана тебе сила, дабы сумел ты ухватиться за канат на носу ночной барки и за канат на корме дневной барки, и да будет дарован тебе свет на небесах, творящая мощь на земле и праведность гласа в царстве мира иного.

Панеб напряженно глядел, как Нефер Молчун, Каза Тягло и Диди Щедрый медленно собирали воедино различные деревянные детали, пока у них не получилась маленькая барка с небольшим святилищем на палубе.

— Да пребудет таинство сие в душе твоей, Панеб. Чем далее ты продвинешься по дороге, тем понятнее тебе будет его смысл.

На правом плече Жара Гау Точный начертал сосуд, знак душевной чистоты, Унеш Шакал добавил скипетр, означающий силу, а Паи Доброхлеб — хлеб, символ приношения.

— Мне, как старшему мастеру, — заговорил Неби, — ведом смысл божественных речений. Все мастеровые Места Истины со временем познают его, совершенствуясь в своем искусстве, открывая законы гармонии, учась передавать в изваяниях и изображениях, писанных красками, осанку мужчины и изящество женщины, полет птицы, поступь льва и выразительность страха или радости. Чтобы и ты, Панеб, в свой черед постиг все это, тебе должно трудиться, не давая себе поблажек, и накладывать краски, составленные так, чтобы они и в огне не горели, и в воде не растворялись, и на воздухе не выцветали. Эти тайны ремесла не могут быть открыты ни единому непосвященному. Обязуешься ли ты хранить их, что бы ни случилось?

— Жизнью фараона и жизнью братства, клянусь.

— Шед Избавитель и рисовальщики правой артели берут тебя в обучение. С этого дня ты принадлежишь им и выполняешь те задания, которые они тебе поручат.

67

67

После посвящения Панеба и последующего пиршества Гау Точному очень хотелось немного отдохнуть. Он часто ощущал усталость, особенно после возлияний, и ведунья уже дважды спасала его от приступов боли в печени.

Но подмастерье постучался в двери мастерской уже на утро следующего дня и был не намерен терять ни единого мгновения, так что Паи Доброхлеб, разбуженный приставаниями Жара, был вынужден вызвать Гау.

— Я готов, — сообщил Панеб. — С чего начнем?

— Тайны нашего ремесла передаются только в нашем кругу, в кругу рисовальщиков. Если твое поведение недостойно или способности недостаточны, мы тебя выгоним, решительно и бесповоротно. Задача наша весьма нелегка. Она требует знания иероглифов, речений богов, искусства проводить точные линии и накладывать верные краски. Вздумаешь творить по собственному разумению — вылетишь вон из этой мастерской.

— Покажи мне то, с чем я буду работать.

Чтобы отвязаться от надоедливого Панеба, Гау Точный поплелся, еле волоча ноги, к прямоугольному коробу и извлек из него письменный прибор писца, ступки, пестики, кисти, щетки и нож.

— Этот вот письменный прибор будет твоим, не давай его никому. Ямки видишь? Есть круглые и есть квадратные. В них ты будешь накладывать краски. Те, что понадобятся.

— А как их готовят?

— Это мы потом поглядим. Не торопись. Пока довольствуйся теми составами, которые мы приготовим. Будешь разводить их в чашечке с водой, а смешивать в ступке. Размельчать и размешивать — вот, пестик есть. Ладно, теперь можешь попробовать.

Гау был уверен, что юному богатырю придется помучиться, пока у него выйдет более или менее сносный оттенок. Но Панеб Жар не стал ничего пробовать: прикинул на глаз, сколько воды в чашке, потрогал красную краску — ага, мелкая вроде, развел краску водой и поболтал в воде пестиком, не прикладывая лишней силы.

Гау постарался не выдать своего изумления и продолжил лекцию тем же ледяным тоном.

— Обзаведешься черепками и скорлупками. Они тебе понадобятся, чтобы пробовать оттенки приготовленных тобой красок, особенно если смешивать будешь. Все цвета должны быть одинаковой яркости. Кистями и щетками овладеть нелегко, многие на этом ломаются.

Какое разнообразие! Сколько же этих кистей! Вот совсем тоненькие тростиночки, простенькие и расщепленные на конце. А эти потолще, а вот огромная щетка из связанных пальмовых волокон, а эта из пальмовых прожилок, расплющенных на кончиках. Эта вот совсем длинная, зато узкая, а эта — широченная, а еще шпатели… Толстые и тонкие, с заостренными кончиками и круглыми — да с таким богатством чего только не нарисуешь! Да хоть всю вселенную со всеми ее тайнами!

И на этот раз никакой это не сон. Вот же перед ним орудия, о которых он столько мечтал. И он перебирал все это богатство, нежно и уважительно дотрагиваясь до каждой мелкой вещички. Жар готов был расплакаться — никогда еще он не был так счастлив.

К действительности его вернул хриплый голос Гау:

— Собирай свои манатки и шагай за Паи Доброхлебом. Он даст тебе первое задание.

Все еще пребывая в эйфории, Панеб пошел вслед за явно невыспавшимся рисовальщиком.

— А мы куда?

— Это будут твои первые опыты, верно? А раз так, наверняка ничего доброго у тебя не выйдет. А еще Гау терпеть не может, когда есть хорошо подготовленная поверхность, а на ней ничего не нарисовано. Вот он и решил испытать тебя там, где, если что, никто, кроме тебя, не пострадает. Дом свой расписывать будешь, понял?

Уабет Чистая с тревогой глядела на Панеба, который с важным видом раскладывал на низеньком столике в гостиной щетки и кисти.

— Да на что это нужно — украшения всякие? По мне, и так хорошо и лучше не надо.

— Я ремеслу учусь, — оборвал ее на полуслове Панеб.

— Какие цвета хочешь? — спросил Паи Доброхлеб.

— Красный, желтый, зеленый. Хочу полосы сделать длинные, одна над другой.

— А ты уверен, что стенка подготовлена как следует?

— А то! Сам все делал. Дыры глиной залепил, а чтобы она воду держала, смешал с соломой. А сверху — гипсовой штукатуркой.

Паи недоверчиво хмыкнул.

— Ну ладно, подумаешь, дом. Тут твой промах никого не волнует… А вот если в храме или обители вечности… Там нельзя.

— Какой еще промах?

— Да стена у тебя — неживая.

— Мертвая, что ли?.. Растолкуй, что сказать хочешь.

— Уж очень гладкая. Потому жизни ей недостает. Всякая перегородка должна быть слегка волнистой. Если все совсем уж ровно и очень жестко, то получается мертвечина. И руке твоей эта гиблость не дастся.

Панеб поглядел на стену другими глазами. Он не спорил: да, ему еще учиться и учиться, но посвящение открыло перед ним врата в иной мир, где нет ничего бессмысленного.

Юноша приготовил краски и, руководствуясь только своим чутьем, нанес несколько широких полос в нижней части стены.

Паи Доброхлеб глядел, как новичок берется за дело, и только диву давался: уж очень уверенно вел себя Панеб. Юный рисовальщик выбрал хорошую кисть, а первая полоса если и была кривовата, то чуть-чуть. Даже Уабет Чистая заинтересовалась и зачарованно глядела, как ее муж набирает кончиком кисти нужное количество краски, и вот неживая стена заиграла. Когда треть поверхности была расписана, Панеб остановился.

— Хватит, — решил он. — Иначе перебор будет. Как думаешь, Паи?

— Есть один прием, он помогает точно понять, где остановиться.

— Так почему ты меня ему не научил?

— Да вот не знаю, готов ли ты его перенять.

— Так что за прием-то?

— Просто попробуй сделать по-другому…

Панеб понимал, что ему еще предстоит столкнуться со множеством трудностей: дорогу надо прокладывать самому и, если понадобится, силой. Но раз уж ему удалось заполучить такие инструменты, ему ничего не страшно!

— Хочешь научиться рисовать кое-какие фигуры? — спросил Паи.

— Покажи.

Рисовальщик выбрал табурет о трех ножках попрочнее и, взгромоздившись на него, набросал тонкой кисточкой на стене вязанку камыша.

— Этот знак волшебный: его чары защищают дом, — пояснил Паи. — Лучше бы расписать ими целый фриз. Но повторить такой рисунок непросто.

Панеб немедля попробовал нарисовать сноп камыша, и у него довольно неплохо получилось. Паи лишь слегка подправил, не говоря ни слова. Панеб был достаточно наблюдателен, чтобы не повторять одних и тех же ошибок.

— Что, по-твоему, годится для росписи дома? — спросил наставник.

— Узоры — цветы всякие, завитки. Чтобы не надоедало глядеть на одно и то же изо дня в день.

У Панеба в голове уже успело созреть множество самых разнообразных идей и замыслов. Он уже столько раз пытался их воплотить на песке и на черепках. Но все это были лишь наброски.

— Сделаешь мне одолжение, Паи?

Рисовальщик замялся:

— Смотря какое…

— Пусть бы у тебя моя жена переночевала, а? До завтра. Хочу попробовать разукрасить это жилище, и хорошо б никто не мешал.

— Да на такую работу… недели мало!

— Так я хоть план придумаю. Чтоб было о чем с тобой советоваться.

— Как хочешь… Ну, тогда до завтра.

Уабет Чистой нисколечко не хотелось уходить даже ненадолго из обжитого дома, правда, жена Паи Доброхлеба приняла ее очень радушно. И все равно ночь она проворочалась и еле дождалась рассвета, чтобы на законном основании поспешить к себе.

Но когда Уабет вместе с Паи перешагнули порог, оба замерли от удивления.

По верху каждой из стен красовался фриз из оберегов в виде вязанок камыша, и каждый сноп был выписан точно и подробно. Но это еще не все. Сами стены комнат были расписаны цветами лотоса, виноградными гроздьями и виноградными же листочками, желтыми цветами майорана, красно-коричневыми маками, ромбиками, клеточками и сложными завитками.

Уабет Чистая только глазами хлопала, словно бы опасаясь, что наваждение развеется. Но чудеса никуда не девались.

— У меня самый красивый дом в деревне… Но куда подевался Панеб?

Вбежав в спальню, она кинулась к мужу, который вытянулся на ложе, отдыхая после трудовой ночи.

— Ой, как здорово, милый, как красиво! Мы теперь живем в настоящем дворце! И это все ты!

Ошарашенный Паи Доброхлеб упорно искал, к чему бы придраться, — и не находил. А ведь парня еще даже не посвятили в тайны рисовальщиков и живописцев! В своем роде выдающееся дарование. Видимо, чувство пропорций и цветов у него врожденное.

Если злая судьба или тщеславие не низведут его способности на нет, Панеб Жар станет в ряд самых блистательных служителей Места Истины.

68

Став начальником оружейников в Фивах, Дактаир взял за правило ежеутренне ухаживать за своей бородой и умащать ее благовониями. Как и собирался, он объявил подчиненным, что намерен продолжить исследования, начатые его покойным предшественником, который мудро придерживался вековых традиций. Он, чужеземец, теперь считался человеком знатным. Он занимался тем, что обживал загородную усадьбу, которая обслуживалась многолюдной челядью и полагалась ему по должности. Ну и на размышления, которые он мог наконец себе позволить.

Другой бы на его месте впал в сонное оцепенение от внезапно свалившейся на него невиданной роскоши, но у пытливого ученого были иные радости. В голове его рождались все новые и новые планы, возбужденный ум алкал новой пищи, и Дактаир вновь заинтересовался свинцовым блеском и битумом. Однако никаких сведений об этих полезных ископаемых в доступных ему источниках не обнаруживалось.

Кроме одной, зато драгоценной, справки: примерно раз в два года за этим сырьем отправлялась экспедиция, и оно доставлялось в Место Истины. Коль скоро его сделали начальником, то в этом качестве его могут привлечь к организации такого мероприятия. Осталось выждать еще полгода, — вряд ли следующая экспедиция отправится в путь раньше… Не терпится, конечно, но нельзя же в открытую нарушать заведенные обычаи. К тому же скоро он проникнет в одну из тайн братства.

Селение теперь было всего в двух шагах, и Дактаир смог, ничего не опасаясь, нанять в качестве личного прачечника одного из помощников — того самого, которого он снабжал стиральным порошком. И вот в один из вечеров его осведомитель явился к нему в дом, довольно ухмыляясь.

— По-моему, у меня есть кое-что новенькое… Община получает срочные послания только через одного гонца — его зовут Упути, и он же забирает письма из селения. Человек это честный, но порой много болтает, и я люблю с ним покалякать о том о сем. Он многое подмечает — вот и проговорился, что один из мастеровых очень уж много писем пишет.

— А кому?

— Этого Упути не скажет — тайна. Но я узнал, что этот самый мастеровой проводит все выходные дни у западного берега вот уже два месяца кряду. Непривычно как-то, жители Места Истины так себя не ведут. Быть может, ему просто какие-то дорогие вещи нужны, вот он и повадился в ювелирную, скажем, мастерскую: на берегу их хватает. Но все равно обычно бывает не так…

— Надо думать, имя этого ремесленника ты знаешь.

— Узнал.

— Сколько?

— Порошком стиральным тут не обойтись. Мне медные слитки нужны.

— Ты меня разоришь, дружок.

— Такая новость дорогого стоит.

— А другие помощники тоже знают?

— Кроме меня, никто. Упути страшно расстроился, что выдал мне имя, и во второй раз не проболтается. Хотите знать — платите.

Дактаир надул губы.

— Значит, два слитка?

— Четыре.

— Три?

— Четыре… Это, быть может, удача всей моей жизни, и я ее не упущу.

— Три завтра, четвертый через неделю, если новость окажется интересной.

— Тогда три и два.

— Договорились.

Прачечник назвал Дактаиру имя мастерового и описал, как он выглядит.

Дактаиру пришлось ждать, пока закончится прием, который Мехи и Серкета давали в честь градоправителя: визирь вновь утвердил его в должности. Но нельзя же было задерживать новые сведения, тем более такие. И в самом деле, главный казначей Фив сразу же понял, что весточка крайне любопытна: у него появился шанс не только получать сведения о тайных делах мастеровых непосредственно изнутри общины, но и, возможно, заполучить лазутчика в Месте Истины!

— Как мне себя вести с ним, с этим прачечником?

— Скажешь ему, что слитки он получит завтра вечером, в пальмовой роще к северу от Фив. Пусть пошарит возле заброшенного колодца через час после заката.

— А откуда мы ее возьмем, эту медь?

— Не беспокойся, я все беру на себя. Если же вдруг тобой заинтересуется стража, объяснишь, что он общался с тобой насчет работы, предлагал свои услуги и что ты нашел его условия привлекательными. Но встречался ты с ним только раз и больше о нем ничего не знаешь.

— А насчет того мастерового…

Тоже мое дело. Чем меньше болтать будешь, тем оно спокойнее. Ты лучше займись той экспедицией за свинцом и битумом для Места Истины.

Скоро он разбогатеет… От этой мысли у прачечника дрожали коленки. Ну да, он нарушил обязательства, которые взял на себя, когда устраивался на работу помощником. Но как не воспользоваться таким случаем? Чтобы бросить постылое ремесло и купить свое хозяйство где-нибудь в Среднем Египте. Там земля не такая дорогая, как в Фивах. И заживет он там тихо и мирно, в свое удовольствие.

Сведения оказались такими ценными, что Дактаир согласился выложить своему осведомителю пята медных слитков безо всяких проволочек. И стукач мог только сожалеть, что не запросил больше.

А как только прачечник заполучит свое добро, он и домой заходить не будет. Вмиг испарится. А про Место Истины и вспоминать не станет.

«Под самой высокой пальмой, с той стороны, что напротив заброшенного колодца, — сказал ему Дактаир. — Слитки в мешке. Он слегка присыпан землей».

Прачечник оглянулся по сторонам: пусто. Да и кого понесет нелегкая в такую темень да в такую глушь? Значит, никто не увидит его с добычей.

Дактаир не обманул: мешок оказался между корней самой могучей пальмы, а вытащить его из земли большого труда не составило.

Он уже взялся за веревочку, чтобы развязать мешок, как вдруг прогремел голос, такой страшный, что кровь в жилах заледенела.

— Стой! Стража!

Перепуганный прачечник прижал свое сокровище к груди и кинулся наутек.

— Стой!

Если пригнуться да понестись во весь дух, глядишь, и ушел бы от погони. Но на пути беглеца встал мордоворот со здоровенной дубиной.

Прачечник замахнулся тяжелым мешком, и если бы чуть пораньше, то стражник рухнул бы и вряд ли бы выжил. Но в тот самый миг, когда прачечник поднял руку, его череп расколола дубина, а в шею вонзилась стрела.

И ремесленник рухнул замертво.

В засаде сидело с десяток стражей, и все они собрались вокруг трупа, который принялся обыскивать сам начальник.

— Странное дело… А предупреждали, что этот ворюга опасен. И хорошо вооружен.

— А что у него в мешке?

Начальник развязал узел и высыпал содержимое на землю.

— Камни… И больше ничего.

— Ну, умеючи таким мешком тоже можно дел наворотить. Тяжелый мешок — оружие грозное. Значит, у нас была причина обороняться.

Не выказывая ни малейшей заинтересованности, Мехи выслушал доклад: в пальмовой рощице, к северу от Фив, убит некий злоумышленник. Стражи порядка действовали в полном соответствии с законом, однако остановленный ими человек вел себя столь воинственно, что они были вынуждены применить оружие для самозащиты.

Расследование установило, что погибший был прачечником и зарабатывал на жизнь стиркой белья насельников Места Истины. Никаким авторитетом у своих товарищей он не пользовался; во всяком случае, никто из них доброго слова о нем не сказал. Более того, знавшие его помощники показали, что им случалось подозревать покойного в мелких кражах, а некоторые другие прачечники вспоминали его спесь и задиристость.

Начальник Собек подтвердил достоверность всех этих свидетельств, и дело было закрыто, оставалось лишь списать его в архив.

Мехи уже не удивлялся своему везению: безусловно, удача не переставала к нему благоволить; но разве не сам он придумывал правильные шаги и предпринимал их именно тогда, когда это было уместно. Чего ж дивиться, что его начинания приносят плоды. То есть укрепляют его положение. Что же до прачечника, то тот вел себя невероятно глупо и потому, конечно, сам виноват. А коли стукач исчез, то и Дактаир ему более не нужен, и командующий сам придумает, как воспользоваться предоставленными обоими сведениями.

Главное, не допускать опрометчивых поступков, и это ему, кажется, как будто бы удавалось. Однако на этот раз стражу использовать не получится. И потому Мехи обратился к собственной супруге:

— Послушай, Серкета, я тебе сейчас расскажу, как выглядит один человек, и ты должна будешь узнать его на пароме, том, что приходит с западного берега. Потом ты пойдешь за ним до той двери, в которую он войдет. Поняла?

— Но каждый день пристает столько паромов!

— Будешь смотреть только за утренними.

— Ты же знаешь, милый, что я терпеть не могу вставать рано!

— Тебе трудно сделать для меня такую мелочь? А, Серкета?

— А если эта докука растянется на месяцы?

— Пойми, голубка моя, это такое важное дело, что доверить его больше некому. Если не ты, то кто?

— А что мне за это будет?

— Новое ожерелье!

— Да не отказалась бы… Старые украшения уж надоели. Говорят, в Мемфисе есть один золотых дел мастер, потрясающие ожерелья с бирюзой делает, Только у него заказов… И очередь к нему огромная.

— Не беспокойся. Пусть очередь тебя не смущает.

На восемнадцатый день слежки Серкета опознала того мастерового: он прибыл на втором утреннем пароме.

А уж увязаться за ним и дойти до склада, в котором громоздилась мебель самого разного качества, труда не составило. Довольная собой Серкета то и дело проводила пальцем по шее, на которой скоро появится необычайное бирюзовое ожерелье.

69

Зайдя в чертежную мастерскую, соседствующую с залом собраний правой артели, Панеб неожиданно для себя увидел там Нефера Молчуна и Гау Точного. Оба разглядывали папирус, называвшийся «Образец исчислений для познания действительного и постижения неясного».

— Взглянуть можно?

— Зодчий миров упорядочил начала жизни стройно и соразмерно, — ответил Гау, — и потому мир наш не что иное, как игра чисел. В числах заключена энергия и сила, помни об этом, и тогда мысль твоя никогда не будет косной. Учение наше основано на понятии о Единице: Единое развертывается, умножается и возвращается к себе. Искусство рисунка заключается в том, чтобы показать присутствие единства и целостности во всем сущем.

— Твое тело, к примеру, существует потому, что оно есть совокупность соразмерностей, или, как мы говорим, пропорций, — заметил Нефер. — И потому тебе нужна эта наука, чтобы рука твоя стала умной. Но не стоит упражняться в геометрии ради геометрии или заниматься математическими вычислениями ради самой математики; уклоняющиеся в эту сторону попадают в ловушку бесплодного знания.

— Начерти треугольник, — приказал Гау.

Панеб взял самую тонкую кисточку и сделал, что было велено.

— Вот один из самых простейших способов изобразить солнечный свет, — пояснил наставник. — Да пребудет этот божественный свет с тобой вовеки. Древние утверждали, что исчисление позволяет познать тайны неба, земли и вод, уразуметь язык птиц и рыб и принять облик любого существа, было бы желание.

— Так за работу!

Нефер удивился, насколько велика в его друге тяга к знаниям. Придется помочь Гау Точному, которому вряд ли достанет сил преподавать по нескольку часов кряду.

Панеб быстро освоил четыре основных способа вычисления: сложение, вычитание, умножение и деление, а кроме того, научился возводить в степень, извлекать корень и решать уравнения. Все полученные знания имели свое практическое применение: с их помощью он мог теперь без труда смастерить пару сандалий или выкроить парус для барки. Он убедился, что все творения мастеров Места Истины основывались на точных расчетах. Случайности были исключены.

Потом Жару было предложено свести деление, умножение и извлечение корня к самому первичному действию — сложению. Он складывал единичные дроби, потом копался в предоставленных ему таблицах, сверяя свои результаты с верными ответами.

— Иероглиф «рот» обозначает единицу, — объяснял Гау, — ибо все образы исходят из уст покровителя нашего, бога Птаха, сотворившего этот мир словом. А теперь начерти круг.

Рука Панеба не дрогнула.

— Вот как вычисляют площадь крута: отними от его диаметра 1/9, остаток возведи в квадрат. Это и будет площадь круга.^[494] Такие вычисления необходимы, когда нужно, например, определить объем зернохранилища, построенного в форме цилиндра. Также они пригодятся тебе при росписи стен, ибо знания помогут тебе обустроить пространство по законам гармонии.

Нефер Молчун развернул другой папирус, и Панеб потерял дар речи от изумления.

На листе красными чернилами была вычерчена сетка из квадратных клеток, в которую черными чернилами был вписан силуэт человека. Каждой части его тела соответствовало определенное количество клеток.

— Шесть клеток от ступней до колен, девять — до ягодиц, двенадцать — до локтей, четырнадцать с половиной — до подмышек, шестнадцать — до шеи и восемнадцать — до волос. Так разгадывается гармония человеческого тела, так ты можешь рисовать его, не нарушая пропорций. Но это только один из примеров, образец: мастер может использовать и другие сетки, в которых содержатся иные пропорции.

Панеб Жар и Нефер Молчун сидели друг подле друга под звездным сводом.

— Я и не знал, что все это так интересно… Эх, жаль, я столько времени даром потратил, надо было раньше начинать учиться.

— Поверь мне, Панеб, ты не потерял ни единого мгновения. Испытания подготовили тебя, и благодаря им ты накинулся на учебу с таким пылом. И это только начало. Придет время, и ты отправишься изучать пирамиды. Это будет новый этап твоего пути.

— А ты со мной пойдешь?

— Если позволит — и велит — начальник артели.

— Тебя допустили в «Дом Золота», это правда?

Нефер замялся.

— Мне Уабет Чистая сказала.

— Сказала правду.

— Понимаю, что тебе полагается молчать, но скажи мне хоть про тот свет, что проникает сквозь стены…

— Он существует, Панеб. И ты все поймешь, если усвоишь ту науку, которую сам же выбрал.

— Откроются ворота какие-нибудь в этом селении, и сразу видно, что за ними еще таких же штук десять… Ладно, я не против. А ты был в обители вечности Рамсеса Великого?

— Долина царей и для тебя не закрыта.

— Что, я буду там работать? Я тоже?

— А разве не в том предназначение рисовальщика Места Истины?

— Я готов.

— Пока еще нет, Панеб. Ты еще не усмирил око.

— Не понял…

— Вселенная — это огромное око, части которого рассеиваются, лишь стоит на него взглянуть. Именно оно водит нашей рукой и вдохновляет на творчество. Мы должны собрать это око воедино, но прежде надлежит его усмирить, дабы оно от нас не удалялось.

Панеб так ничего и не понял, но почувствовал, что его друг готов отворить перед ним новые врата. Поглядев на усеянный звездами купол, он ощутил присутствие полного ока, которое он однажды соберет воедино своим искусством.

…Коренастый, черноволосый, широкогрудый, с пухлыми, как у младенца, пальцами на руках и ногах, Тран-Бел пил и ел жадно и с наслаждением. Этот ливиец вряд ли мог надеяться сколотить состояние на своей родине и потому перебрался в Фивы. А в Фивах ему улыбнулась удача. Торговец до мозга костей, не ведающий и знать ничего не желающий о какой бы то ни было нравственности, он любил только приобретать, пусть даже способы обретения богатства и не всегда соответствовали общепринятым представлениям о порядочности. Осмотрительный и хитрый Тран-Бел умел, однако, не вызывать подозрений у властей, и слава о нем если и ходила, то скорее добрая.

— Требуют вас, хозяин, — обратился к нему один из работников.

— Некогда.

— Но все же вы бы вышли… Вид у того, кто вас спрашивает, больно важный.

«Вид важный, а нам ненужный», — подумал Тран-Бел, надеясь отделаться от очередного мелкого просителя, перекинувшись с ним парой слов.

Увидев пришедшего, он изумился.

Человек, стоявший на пороге его склада, походил на него самого. Не сказать чтобы двойник, но почти родной брат — те же черты лица, то же тело, только сложен немногопо-другому.

— С чем пришел, друг?

— Ты будешь Тран-Бел?

— Ну да, я здесь хозяин, и я очень занят.

— Поговорить надо, только в месте поукромнее.

— Думаешь, можешь мной распоряжаться?

— Я это точно знаю, будучи главным казначеем Фив и командующим войсками.

Тран-Бел сглотнул слюну.

Он был наслышан об этом Мехи. Поговаривали, что он безжалостно расправлялся со всеми, кто посмел встать у него на пути. Но с чего бы столь высокому сановнику возиться с такой мелочью, как чужеземный купец?

— Пойдемте… У меня есть угол, я там старые документы складываю.

Тран-Бел почувствовал, что ветер переменился. Где же это он так промахнулся, что такая грозная особа прознала про его существование?

В закутке было темновато и повсюду валялись исписанные таблички. Зато тихо, — суета мастерской сюда не доходила.

— Желаете с документацией моей ознакомиться?

— То, что ты мелкий прохвост, норовящий облапошить и покупателей, и казну, я и так знаю. Пусть при случае другие с тобой разбираются. Но ты пользуешься услугами мастерового из Места Истины. А это не просто правонарушение. Такое тяжкое преступление заслуживает самой суровой кары.

Ошарашенный Тран-Бел и не пробовал отпираться.

— Ну, знаете, оно само так получилось… Он мимо шел, а у меня мебель была выставлена. Ну, он и привязался: куда это годится, ткни и развалится, и все такое. Я ему и говорю: а ты покажи, как лучше. А он: ну, давай, только барыш пополам. Так он и повадился сюда, и делает для меня самые лучшие вещи.

— А ты сбываешь их по куда более высоким ценам, чем указываешь в отчетах.

— Да я просто не успел сообщить об этом! Это же совсем недавно началось и неизвестно сколько продлится…

— Ну-ну, ври больше.

Тран-Бел ушам своим не верил.

— Положим, что этот мастеровой пристал к тебе с непристойным предложением, а ты согласился, только чтобы отвязаться. Но ведь судят по результату. Я согласен закрыть глаза на твои проделки, но при условии, что ты сообщишь мне все входы и выходы твоего подельника, расскажешь, что за услуги он тайком оказывает тебе, и разузнаешь о всех его тайных заработках.

— Рад вам служить, — выдохнул ливиец с облегчением. — Не желаете ли иметь долю с моих доходов?

Взгляд Мехи поверг дельца в состояние ужаса.

— Если я беру, то я беру все. Не забывай, что сведения твои должны быть полными и точными. О нашем договоре никому ни слова, сам понимаешь. Один крошечный неверный шажок — и тебя не будет.

70

Каждый день Уабет Чистая старательно очищала все закутки жилища от пыли и принесенной ветрами трухи, а раз в неделю сжигала накопившуюся кучу мусора. Как и всякая хозяйка, она знала, что чистота — залог благополучия в доме, и ревностно соблюдала это правило. Панебу казалось, что она перегибает палку, но бороться с женой он не пытался.

И каково же было его удивление, когда, вернувшись из чертежной мастерской, где он совершенствовался в геометрии, Панеб увидал, что один из стульев сдвинут со своего обычного места, а одежда супруги в беспорядке свалена на табурете. Никак стряслось что-то, иначе бы Уабет Чистая такого не допустила.

— Ты где?

— В спальне. — Голосок какой-то хрупкий, надтреснутый.

Панеб обнаружил жену лежащей в кровати.

— Хвораешь?

— Ты знаешь, что из сердца исходят протоки, тянущиеся ко всем частям тела? Это Ясна мне рассказала, когда я пошла к ней советоваться. В сердце же зарождается семя жизни, и когда два сердца встречаются…

— Ты хочешь сказать, что…

— Я жду ребенка от тебя, Панеб. Бирюза пользуется средствами, предотвращающими зачатие, а я нет.

Юный великан был ошеломлен. К такому испытанию он не готовился.

— Не беспокойся, за домом я ухаживать не перестану. Хочешь послушать, на что это похоже?

Жар улыбнулся и нежно притронулся обеими ладонями к телу своей супруги.

— Признаюсь, ты заставила меня заинтересоваться… Но тебе отдыхать надо.

— Если забот станет совсем через край, я позову жрицу Хатхор, а то и двух. У нас принято помогать друг дружке.

Уабет Чистая боялась, что Панеб воспротивится, скажет, чего доброго, что он ни при чем. Но будущий отец, похоже, еще не успел прийти в себя от изумления. Ничего страшного, подумала она, небось оправится.

Египетские законы… Мехи их просто ненавидел. Наверное, нет другого такого царства на свете, где нельзя было бы взять и выгнать скверную жену, которая до того обнаглела, что смеет производить на свет одних девок. Но в краю фараонов не моги. Хуже того: несмотря на все ухищрения нанятых им законников, главный казначей Фив не мог отнять у Серкеты ее состояния. Как ни было это невыносимо для Мехи, но, судя по всему, придется терпеть свою супругу до самой смерти. Гибель ее — скажем, вследствие несчастного случая — наверняка показалась бы очень подозрительной и привлекла бы к нему ненужное внимание; словом, с добрым именем пришлось бы распрощаться.

Более того: Серкета была посвящена во многие тайны, обнародование которых грозило тяжкими последствиями. А если ей что померещится? Вдруг вздумает разговориться? Итак, у Мехи не оставалось иного выхода, кроме как усердно трудиться над превращением жены в идеальную соучастницу.

Подарив жене обещанное дорогое ожерелье, Мехи заодно пригласил ее на длительную прогулку по Нилу — развлечения и любовных утех ради. Она радовалась не только пирожным и фруктам, которые приносил крошечный слуга-нубиец, но и интересу, который выказывали к ней самые важные особы.

— Давно ты со мной никуда не выбирался. С чего это теперь так расщедрился? — удивилась она.

— Ожерелье подошло?

— Да ничего так… Что ты от меня хочешь?

— Работать вместе.

— На равных?

— Не получится. Я — мужчина, ты — женщина, значит, главный — я. Но мне нужен союзник. Толковый и деятельный.

Серкета выказала неподдельную заинтересованность. Наконец-то она хоть как-то развеет столь донимавшую ее скуку! А ее милый муженек никогда не узнает, какой опасности ему удалось избежать, сделав это предложение.

Она давно решила покончить с Мехи, но пока она ждала удобного момента, он успел предложить ей союз. И похоже, дельце было любопытное.

— Почему бы и нет? Только ты ничего от меня не скрываешь — идет?

— Само собой, дорогая.

— Начнем с того вечера, когда ты ушел из дома. Мол, нужны кое-какие документы.

— И что в этом странного?

— Ты вернулся без документов, за которыми вроде бы уходил.

— Какая же ты наблюдательная, Серкета!

— И куда же ты ходил тем вечером?

— В самом деле знать хочешь?

— Просто умираю от любопытства!

— Гляди, голубка моя. Ты станешь не только моей союзницей, но и соучастницей. Так что ни единого лишнего слова!

Мысль о жизни, полной опасностей и приключений, приятно возбуждала Серкету.

— Я принимаю правила игры.

Мехи говорил долго, не пропустив ни единой подробности. Во взгляде жены он читал восхищение и зависть.

— Поначалу надо действовать исподтишка, — решила она. — Но зато потом… потом нас ждет грандиозный успех, Думаешь, на Дактаира можно рассчитывать?

— Мягкотелый, лукавый, много знает, жаждет богатства и власти. Качества полезные… Абри, по мне, не такой надежный, но с ним я рано или поздно расстанусь. А ты готова выполнить первое задание?

Серкета повисла на шее Мехи.

— Говори скорее!

— Предупреждаю, дело серьезное.

— Ну и хорошо. Я не подведу.

Мехи объяснил жене, что от нее требуется, после чего они удалились в центральную каюту на палубе, где он овладел ею с обычной неистовой жесткостью.

После ежеутренних обрядов Ясна помогала ведунье, которая принимала жителей селения, озабоченных болезнями или тревогами. Супруга Нефера научилась выслушивать больных, успокаивать хнычущих детишек и возвращать уверенность тем, кому ее недоставало.

Одаренная мощной целительной силой, ведунья накладывала руки на больные места и боль уходила. Ясна следила за тем, чтобы в лечебнице не было недостатка в зельях и снадобьях: некоторые она готовила сама, и в больших количествах, остальное доставлялось в Место Истины по личному распоряжению фараона, заботившегося о подданных и потому неусыпно следившего за всеми службами, пекшимися о благополучии мастеров.

Ведунья была скупа на слова, но изо дня в день она передавала ученице свой опыт, стараясь, чтобы та больше обращала внимания не на успехи, но на ошибки и извлекала из них уроки.

Нефер, после того как его допустили в «Дом Золота», работал, не зная отдыха, над порученным ему делом и стал еще неразговорчивее, чем прежде. Но Ясне было достаточно просто посмотреть в его глаза, чтобы понять, что он чувствует. Она поддерживала супруга во всем, и он знал, что может рассчитывать на нее в любой ситуации.

День выдался утомительным. Хотя ни одного тяжелого больного не было, но зато как началась с утра, так и тянулась до вечера нескончаемая вереница мелких будничных хлопот. Уставшая сильнее обычного, Ясна хотела лишь поскорее добраться до дома и рухнуть в постель.

Но ведунья решила иначе:

— Пойдем со мной.

Ясна собрала последние силы и поплелась за своей провожатой. Та же вышла из селения и направилась на запад, в сторону заходящего солнца.

В этот час змеи и скорпионы выползают из своих нор, но женщины их не боялись.

Всякий раз, когда ведунья оказывалась на извилистой горной тропе, она, казалось, сбрасывала с себя не только усталость, но и бремя прожитых лет. Она явно становилась моложе. Ясне же, как бы ни была она утомлена, было легко следовать за своей наставницей. Седая грива ведуньи сверкала, как солнце, освещая тропинку, уходившую все круче. Наконец дорожка уперлась в молельню, высеченную в скале.

Отсюда все окрестности Места Истины были как на ладони: не только селение, но и священные долины, где упокоены фараоны и их супруги, и заупокойные храмы, в которых живут и будут жить вечно царские ка.

Ведунья обратилась лицом к молельне и сложила на груди руки.

— Человеки суть слезы Божии, — сказала она, — одни только боги рождены улыбкой. Однако благословенны люди, как паства Божия, и пасет Бог стадо свое на нивах тучных. Ибо сотворил Он небо и землю для них и вдохнул Он жизнь в ноздри их. Но восстают они против Него и привносят беспорядок на место гармонии. Когда род человеческий истребится, смятение прекратится и безмолвие воцарится на этой земле. И ты, богиня тишины, вновь сотворишь исконную красоту.

Из молельни выползла огромная кобра, вид у змеи был очень гордый. Багровые глаза словно искрились жарким огнем.

— Поклонись Меретсегер. Окажи почтение Той, что любит тишину, богине заката и покровительнице Места Истины, — сказала ведунья Ясне. — И да станет она наставницей твоей, водительницей твоей и очами твоими.

71

Обучение Нефера Молчуна в «Доме Золота» подошло к концу, и теперь ему предстояло пройти заключительное испытание. Он познал самые сокровенные тайны Места Истины, которые отныне должен был хранить и передавать следующим поколениям. Но достоин ли он и в самом деле такой чести?

Чтобы выяснить это, братство потребовало от него сотворить такое произведение, которое не оставляло бы сомнений в наличии у него нужных умений и особого чутья. Его ничем не ограничили и дали полную свободу действий. Неферу предстояло подвести итог тех лет, что он провел в селении, извлечь уроки из полученного опыта и создать произведение, которое одобрили бы начальники артелей и прочие посвященные высшей ступени.

По своему обыкновению, Молчун долго раздумывал. У него было множество замыслов, и в конце концов он осуществил тот, что был ему больше всего по сердцу. Посоветовавшись с Ясной и получив от нее добро, он явился к Неби, который в тот же вечер отвел Молчуна в святилище Хатхор, построенное отцом Рамсеса фараоном Сети.

Нефер поднялся по лестнице, переступил через порог, пересек открытый двор и по выложенной плиткой дорожке перешел во второй двор. Там он совершил очищение и собрался с мыслями перед жертвенником.

Затем он прошел в крытый зал, пол которого был устлан плитками, а потолок поддерживался двумя колоннами. Вдоль стен стояли каменные скамьи, на которых сидели судьи. В глубине зала виднелись врата, обрамленные стелами с изображением фараона, обращающегося к Хатхор. За вратами находилось святилище, тайная обитель божества.

Нефер знал, что здешний суд снисходительным не будет, и страшился его приговора. Одна ошибка — и все его труды, начиная со дня вступления в братство, пойдут прахом.

— Чему ты научился у богов? — спросил начальник левой артели.

— Я пытался познать сияние Ра, творение Птаха и любовь Хатхор.

— Какие качества нужны, чтобы привести творение к совершенству? — спросил начальник правой артели.

— Знание жизни во всех ее проявлениях, широта души, цельность натуры, способность к совершенствованию в мастерстве и умение воплощать отвлеченное в действительном. Но все эти качества ничего не стоят, если они не приносят мир и благоденствие, и ни один мастеровой никогда не достигнет пределов искусства.

— Покажи нам твою работу.

Нефер Молчун снял покров и показал статуэтку из позолоченного дерева. Высотой она была примерно в локоть^[495] и изображала Маат: восседающая богиня держала в руке знак жизни.

Унеш Шакал не напрасно носил свое имя. Длинное тонкое лицо походило на морду покровительствовавшего ему зверя, и передвигался рисовальщик с проворством и стремительностью хищника, основное предназначение которого состоит в очищении пустыни от падали и прочей мертвечины. Замкнутый, вечно начеку, глаза недоверчивые, — казалось, что Унеш зол на весь мир и не в силах этого скрывать.

Панеб всегда относился к нему с недоверием. И потому, стоя, скрестив руки на груди, перед закрытыми воротами мастерской, он был готов к неминуемому столкновению.

— Не пускаешь меня, Унеш?

— Вовсе нет.

— Я теперь полноправный член артели! Ну-ка пусти.

— А не хочешь ли узнать еще кое-какие тайны ремесла?

Панеб смерил Унеша Шакала взглядом, любопытным и недоверчивым одновременно.

— Одни учатся ремеслу в мастерских. Я предпочитаю иные места. Давай за мной, если не боишься.

Жар и не подумал трусить. Унеш шагал быстро, едва ли не бежал. Когда пески кончились, они пересекли поле, засеянное хлебами, и углубились в камышовые заросли на самой кромке канала.

— А теперь ложись-ка на живот и замри, — скомандовал он.

Панеб устроился по правую руку от рисовальщика. Комары так надоели ему, что пришлось обмазаться грязью. Вот мимо них проскользнула водяная змея.

— Гляди в оба, — посоветовал Унеш.

Панеб восхищенно уставился на ибиса: птица двигалась с таким изяществом, что можно было подумать, будто она разучивает какой-то замысловатый танец.

— Что видишь?

— Какая правильная походка… Ровный шаг.

— Шаг ибиса всегда равен одному локтю. Ибис — воплощение Тота, и он дал нам основную меру, которая начертана на предплечье бога. Слово локоть, иначе «мех», означает также «думать», «размышлять», «доводить до конца», и знание локтя позволит тебе постичь законы вселенной. А теперь можешь возвращаться в мастерскую.

Панеб Жар навсегда запомнил тот миг, когда ему была поведана история локтя, той самой меры, которой бог Тот измерил землю. Он быстро усвоил, что локоть делится на семь ладоней и двадцать восемь перстов. Когда же мастер вручил ему маленький складной локоть и сказал, что этот инструмент теперь его и Панеб будет пользоваться им в своей работе, юноша был счастлив, почувствовав себя хозяином великого сокровища.

Интересно получается: одна из важнейших тайн творчества и творения кроется в теле ибиса. Значит, Панеб раньше только глазел на эту птицу, а ничего не видел. Он понял, что боги непрестанно являют себя и, если открыть пошире глаза и уши, можно прочесть или услышать их послания.

Рисовальщики к нему относились теперь по-другому. Гау Точный читал наставления тем же бесстрастным голосом, но уже не цедил слова сквозь зубы, Паи Доброхлеб и вовсе охотно помогал новому товарищу, а Унеш Шакал обучал его работе с красками и цветом. Под руководством трех опытных мастеров Панеб с легкостью усваивал жесткие профессиональные правила, против которых его вспыльчивая натура, казалось бы, должна была бунтовать.

Каждый вечер, прежде чем покинуть мастерскую, он наводил в ней чистоту, хотя никто ему не велел, Прибравшись, уходил домой не сразу, а лишь нарисовав на куске известняка колесницу, собаку или идущего человека и разбив затем свой набросок на тысячу кусочков. Настанет день, верил Панеб, и его рука будет вырисовывать такие фигуры без запинки, без нужды в поправках и повторах.

Когда он выходил, уже стемнело. На пороге мастерской он столкнулся с Собеком.

— Мастером становишься, Панеб.

— А тебе завидно?

— Какой же ты все-таки задира. Нельзя так, мой мальчик, — такое поведение до добра не доведет.

— Мне грозит начальник стражи?

И Панеб скорчил рожу. Казалось, драки не миновать.

— Мы с тобой не очень-то ладим, — произнес наконец Собек. — Но, по-моему, ты врать не станешь.

— Вздумаешь обвинять меня во лжи — пожалеешь.

— Ну так скажи мне правду: это ты тогда убил одного из моих подчиненных в горах?

— Да ты рехнулся!

— Значит, говоришь, не твоя работа?

— Я тебе уже сказал!

— Я тебя подозревал. Но думаю, что, скорее всего, ты не врешь.

— Попробуй только подозревать… Я ж тебе башку разобью, Собек.

— Тогда тебя схватят и посадят… Ты уж работай себе. Да получше.

«Не он это», — думал Собек, уходя от рисовальщика. Но он не раскаивался в своем поступке. С Панебом прояснилось, значит, остается след, о котором он хотел бы забыть: Абри. Главный управитель западного берега.

Сунуться туда… И нубиец не то что про служебный рост забудет, а, чего доброго, и костей не соберет. Только вот совесть мучила… не может он вести себя как подлый трус.

Нефер с Ясной лежали обнявшись на террасе своего дома до тех пор, пока зной не стал совсем уж непереносимым. После ночи любви они уснули в объятиях друг друга, и оба видели во сне тот самый день, когда суд Места Истины признал совершенной статуэтку Маат, созданную Молчуном. Фигурка была помещена в сокровищницу храма.

Став ваятелем «Дома Золота», Нефер отныне должен был посвятить себя созданию статуй. Используя все полученные за годы ученичества знания, он сможет по-настоящему вдохнуть в камень жизнь и наполнить свои творения светом. Первым делом он изваяет статую писца Рамосе, склоненного над свитком, дабы юные подмастерья имели перед глазами достойный образец для подражания.

Ведунья сидела перед своим домом на самом солнцепеке. Что-то невиданное… Ясна забеспокоилась: уж не заболела ли она? Но целительница заговорила, и голос ее звучал очень спокойно.

— Не хочу никого сегодня принимать. Заменишь меня?

— Там, где смогу. Я постараюсь… Вы не заболели?

— Мне придется провести весь день в храме. Я попробую умилостивить Сохмет, неумолимую богиню-львицу.

— Селению грозит опасность?

— Да, Ясна, Страшная опасность.

72

Нефер встревожился.

— «Страшная опасность»… И что, ведунья больше ничего не сказала?

— Нет, — ответила Ясна. — Сказала только это и ушла в храм.

— Нет у ведуньи обычая говорить без причины… А раз уж она собралась молиться львиной богине, то опасность и в самом деле серьезная.

— А откуда? Как думаешь?

— Не знаю… Понятия не имею, откуда беды ждать. Селение под защитой Рамсеса Великого, и никто не осмелится выступить против его власти.

У Ясны вообще не было на это счет никаких догадок, но она точно знала, что ведунья — истинная провидица и она не могла обмануться в своих предчувствиях. Но как воевать с опасностью, природа которой неведома?

В дверь постучали. Это был Каро Угрюмец.

— Начальник артели желает видеть Нефера… Срочно.

Перед домом Неби толпились собратья из правой артели. Молчун вошел как раз тогда, когда из спальни мастера выходила ведунья.

— Истекают последние мгновения его жизни, — сообщила она. — Поторопись.

Известие поразило всех присутствовавших. Неби был человеком в летах, и старость, похоже, перестала щадить его. Какой же он был крепкий, — казалось, его ничто не возьмет. И вот сгорел в одночасье.

Неби сидел в кресле, резные ножки которого имели вид львиных лап. Он облачился в обрядовое одеяние, подчеркивавшее его достоинство. Дыхание сбивчивое, учащенное, взгляд изнуренный.

— Годы мои протекли в радости сердечной, — сказал он Неферу. — Я не преступал законов братства нашего и не совершал неправедных деяний. Ты стал настоящим ваятелем и признан таковым всеми, но тебе нужно научиться руководить. Не упускай ни единого случая совершенствоваться, дабы руководство твое стало безупречным. Почитая дело свое и уважая предоставленные тебе полномочия, приказывай только тогда, когда требуют обстоятельства, и только то, что они диктуют. Не позволяй скверне или суете овладевать твоим сердцем, ибо они порочат творение и сеют раздор. Памятуй, что великое есть великое и что то, что от великого, велико есть. Твоя задача легкой не будет, но я умираю в покое, ибо нет бремени столь тяжкого, которое не могли бы понести твои плечи.

Голова Неби медленно склонилась на грудь, словно бы он приветствовал своего преемника.

— Я не согласен, — сказал Нефер Кенхиру. — Неби был для меня учителем и образцом, вот почему я отказываюсь становиться его наследником. Я хочу служить братству и правой артели, но не руководить. Доверие Неби тронуло меня до глубины души, но я не слишком высокого мнения о своих способностях.

— Не тебе выносить суждения о самом себе, — оборвал его писец некрополя. — А Неби, сильный опытностью своею и прозорливостью, всего лишь утвердил решение, принятое Рамосе. Это писец Маат распознал в тебе будущего начальника правой артели и старшего мастера братства. Место Истины передало тебе свою науку, и ты созерцал свет в «Доме Золота». Если будешь верен данному слову и если почитаешь Маат, ты примешь на себя предначертанные тебе обязанности.

Нефер пытался найти доводы, которые убедили бы Кенхира переменить мнение. Но как противиться Рамосе, покинувшему этот мир? Оставался единственный путь к отступлению.

— Но ведь мое назначение должно быть единодушно одобрено всеми мастерами правой артели, верно?

— Без этого никак нельзя, что и говорить, ибо никто не сможет руководить, если он не любим и не признан сердечно всеми подчиненными. Их мнение будет испрошено сегодня.

Панеб Жар не любил погребения. Бирюза откажет ему в любовных утехах, Уабет Чистая на долгие часы застрянет в храме вместе со жрицами Хатхор, вся работа застопорится, мастерские закроются… А раз умер не кто-то там, а начальник артели, то похороны будут донельзя пышными, а траур затянется до бесконечности! Чтобы не затосковать и отвлечься от унылых мыслей, ему не оставалось ничего иного, кроме как делать наброски — надо же было упражнять руку, понемногу усваивавшую искусство четких линий и всякие там пропорции.

Для Панеба Жара Неби остался человеком непонятным, загадочным, тем более что они никогда по-настоящему не общались. Так что оплакивать его Панеб не мог — это было бы лицемерием. Зато он питал истинное уважение к покойному мастеру, который, как ни выдумывал немыслимые по тягостности испытания, все же, когда Панеб их выдержал, открыл перед ним врата в круг рисовальщиков.

И Панеб стал вгрызаться в сухую рыбину. Но тут в его дом вошел Нефер, по лицу его было видно, что он чем-то сильно озабочен.

— Садись и выпей… Тебе, гляжу, не помешает.

— Знаешь, Панеб, я считаю тебя своим другом и очень надеюсь, что это взаимно.

— Что тебя так взволновало? Скажи, и я пойду разбираться.

— Однажды ты спас мне жизнь… Что, если ты еще раз меня спасешь?

— Да ради всех злых духов пустыни! Говори же, что надо!

Нефер присел на циновку.

— Писец Маат Рамосе, старший мастер Неби и писец некрополя Кенхир избрали меня новым начальником артели.

Лицо Панеба расплылось в широченной улыбке.

— Так и должно быть, и никто этому не удивится! Вот это новость так новость… Прикинь сам: точность у тебя врожденная, а если работа, так до изнеможения — таково уж твое стремление к совершенству. Так что веселиться и бить баклуши день-деньской с тобой не получится. Да и не затем мы сюда явились. Ну-ка встань, дай-ка я тебя обниму!

— Проголосуй против меня, Панеб.

— Что это ты такое несешь?

— Никогда я не хотел такой должности. Но последняя ступенька к ней — утверждение. Все мастеровые артели должны единодушно признать в сердцах своих новое назначение. Иначе говоря — единогласно проголосовать… Если ты мне настоящий друг…

— Да я проголосую за тебя хоть десять раз, не то что единожды! Да пусть кто-то только попробует выступить против! Ох как он ошибется. Я с ним поспорю, и спор будет горячим, но очень коротким. Ты родился, чтобы жить в Месте Истины, Молчун. И селение дало тебе все. Так что сегодня твой черед, и ты отблагодаришь его, став начальником.

И Ясна туда же: разговор с нею вышел, в общем, таким же, как и с Панебом, только слова другие. Но она тоже одобрила решение Рамосе, Неби и Кенхира. Она даже добавила, что покойный писец Маат советовался с ведуньей и та сказала, что предвидит твое избрание.

Даже от собственной жены не дождешься ни поддержки, ни утешения! Оставалась надежда на тех мастеров артели, что старше летами: каково им подчиняться такому юнцу? Может, они сошлются на его неопытность, посетуют на его нрав. И тогда у Кенхира возникнут сомнения и он назовет иное имя.

Но никто так и не выступил против назначения Нефера Молчуна преемником Неби. Наоборот, каждый только поддерживал. Новый начальник артели не миновал ни единой ступени, но по ходу подъема никогда не хвалился, не выказывал склонности к произволу и самодурству, обладая при этом всеми качествами, необходимыми для творчества и для воплощения замыслов в жизнь.

Так что на голосование и все обряды, сопряженные с возложением на него полномочий, ушло не больше часа, и у Нефера не было ни малейшей возможности отвертеться — разве что удрать от товарищей и покинуть селение навсегда.

Ясна нежно прижалась головой к плечу своего мужа.

— Мысли странные и безумные посещают порой души наши, но это не более чем наваждение… Не стоит противиться судьбе — лишь потратишь силы понапрасну. А они тебе сейчас пригодятся. Мы верим, что ты сможешь отстоять наши сокровища и передать их тем, кто придет нам на смену.

— Я бы хотел просто жить в мире с тобою, в этом селении.

— Был день, и ты услыхал зов, и ты на него откликнулся. Думаешь, голос не позовет тебя вновь? Ты более не можешь быть просто самим собой, и только. Ты должен исполнять долг, служить людям. И это хорошо и правильно. И это — благо, и ничего иного не нужно.

По окончании траура, соблюдавшегося ради оправдания Неби на загробном суде, Нефер Молчун был возведен в ранг начальника правой артели Места Истины. Таинство совершилось в храме, посвященном богиням Маат и Хатхор.

В возрасте тридцати шести лет ему пришлось занять почетное место старшего мастера, чьи великие предшественники создали обители вечности блистательных фараонов в Долине царей и сотворили многие выдающиеся произведения, родившиеся благодаря множеству дарований, которыми располагало братство.

Когда Нефер Молчун появился на пороге храма, его встретила шумная овация: хлопали все собравшиеся здесь жители селения.

Взволнованный до слез, он пытался осознать всю значимость своих новых обязанностей и только сожалел об ушедших временах ученичества, когда пытливому подмастерью всегда можно было попросить помощи у опытного наставника. Отныне советоваться будет не он, а с ним, и это он должен будет давать указания и избегать ошибок, чреватых тяжкими последствиями.

Писец некрополя Кенхир вручил Неферу мерный локоть, который передавался от одного начальника артели к другому. Каждое из двадцати восьми делений инструмента было помечено именем определенного бога и удела, находящегося под его покровительством. Согласно изречению Ра, локоть мастера воплощает в себе закон вселенной, которому мастер должен следовать неукоснительно.

Ясна первой обняла нового начальника артели, и он долго прижимал ее к себе на виду у всех.

73

Мастеровой Места Истины прибыл на склад Тран-Бела в приподнятом настроении. Жизнь удалась на славу! Получив в селении замечательное образование, лучшее во всем Египте, он усвоил многие полезные знания, которые сегодня помогали ему существовать безбедно, благо было немало желающих выложить хорошие деньги за его работу.

Знакомство с ливийским купцом открыло перед ним дорогу к осуществлению заветной мечты: ему хотелось разбогатеть. И тут пригодилось право распоряжаться своим досугом по собственному усмотрению.

Пока не кончился траур по Неби, мастеровой оставался в селении и только писал письма, договариваясь о встрече с торговцем. Тран-Белу не терпелось увидеть в своей лавке новые изделия, благо в знающих толк покупателях недостатка не было.

— Мне бы твоего хозяина, — обратился ремесленник к одному из работников склада.

— Он в конторе.

Мастеровой прошел через весь склад и открыл дверь небольшого служебного помещения. Там, в тишине, Тран-Бел копался в своих старых записях. Войдя внутрь, мастеровой остолбенел, увидав подле ливийца женщину в тяжелом парике и с сильно подведенными глазами.

— Простите, я ошибся дверью.

— Ты пришел туда, куда направлялся, — сказала Серкета. — Я знаю, кто ты и зачем сюда явился. Дверь поплотнее закрой. Поговорить надо.

— Я с вами не знаком, и…

— Твои делишки с Тран-Белом… все это в высшей степени предосудительно. Насколько мне известно, ты замешан в мошенничестве и, следовательно, подлежишь суровому наказанию, за которым последует необратимое изгнание из Места Истины.

Ремесленник побледнел.

— Вам известно, что…

— Мне известно все и во всех подробностях. Или ты мне повинуешься, или твоя беззаботная жизнь закончится.

Мужчина попятился, словно желая забиться в угол. Серкета щелкнула задвижкой.

— Чего вы от меня хотите?

— Я никому не проговорюсь о твоих делишках, и ты можешь проводить свой досуг так, как тебе нравится. Но при одном условии: я хочу знать все о жизни селения.

— Это невозможно! Я давал клятву и должен хранить тайну.

— Что ж, тем хуже. Завтра же о тебе узнает визирь.

— Не надо! Умоляю!

— Не хочешь неприятностей? Выход у тебя один — говори.

Подчиниться этой проклятой бабе? Это же значит преступить законы братства, нарушить клятву и погубить себя…

— Кто вы? — спросил ремесленник.

Серкета зловеще ухмыльнулась.

— Не ты здесь задаешь вопросы. Но я тебе отвечу. Чтобы ты понял: у тебя нет выбора… Я супруга одного очень важного господина, и он становится все более и более влиятельным. Кстати, он щедро вознаграждает тех, кто помогает его возвышению.

Важное уточнение… Нет, мастеровой не может не считаться с открывшимися обстоятельствами. Тем более, что начальником артели должен был стать он, а не какой-то там Нефер. Положение старшего мастера дало бы ему и богатство, и авторитет, и неограниченные возможности.

— Хоть время подумать дайте…

— Я требую ответа немедленно.

Мастеровой должен служить Маат и братству, получая взамен благодеяния… Но они столь скудны… Не выдался ли наконец случай послужить себе самому и начать двойную игру, которая, вполне возможно, принесет ему выгоду?

Командующий Мехи стрелял из лука в саду своей роскошной усадьбы. Он всаживал в пальму стрелу за стрелой, но это не помогало унять тревожные мысли.

Куда подевалась его жена? Чего доброго, мастеровой так и не появился на складе Тран-Бела… Или хуже того: у Серкеты ничего не вышло и она боится идти домой, — муж рассердится и побить может.

Мехи снова натянул тетиву и… промахнулся. Совсем уж разозлившись, он швырнул лук оземь и стал топтать его ногами.

— Вот и правильно, милый! Этот никуда не годится — возьмешь другой, получше.

— Серкета! Ну как?

Она опустилась на колени и обхватила руками ноги своего господина и повелителя.

— Победа полная!

— Будет работать на нас?

— Как нам повезло — не поверишь! Человек этот обозленный, жадный, коварный и лицемерный. Лучше союзника и не сыскать. Ты мной доволен?

Мехи грубо рванул Серкету вверх, сорвал с нее парик и сжал ладонями ее щеки.

— Вдвоем с тобой, радость моя, мы будем непобедимы! Отныне нас ждет только успех! Так сколько мастеровых в этом проклятом селении?

— Три десятка. Очень уж строгие условия приема. И мастера блюдут закон Маат.

Серкета пересказала главное из того, что ей поведал ремесленник.

— Ничего занятного, — оценил услышанное Мехи. — Начатки обветшалой нравственности — кому теперь нужны эти дурацкие предрассудки? А кто руководит братством?

— Верховный руководитель — фараон. Он всячески печется о благоденствии селения.

— Знаю, знаю… Но живет-то Рамсес не там!

— Власть делят трое: писец некрополя и начальники правой и левой артелей. Они уподобляют братство барке с правым и левым бортом. Писец некрополя Кенхир представляет центральную власть и руководит селением. Его предшественника Рамосе любили, а этого нынешнего — не очень: нрав тяжелый и неуживчивый.

— А сколько ему лет?

— Шестьдесят два.

— Так Кенхиру на покой пора. Того и гляди, преставится или в отставку его отправят. А подкупить его нельзя?

— Наш стукач говорит, что, наверное, можно. Но Кенхир вряд ли знает все тайны Места Истины.

— Начальники артелей, вот они-то наверняка все знают.

— Да. Потому что их допустили в «Дом Золота».

Мехи неимоверно разволновался.

— А где это?

— Наш осведомитель не знает.

— Стукач наврал тебе!

— Не думаю, — возразила Серкета и отступила на шаг, опасаясь пощечин. — Солидный возраст еще не повод быть допущенным туда. Наш человек еще не нашел способа проложить себе дорогу в это загадочное место. Но стоит ли так расстраиваться?

— Что он тебе рассказал про начальников артелей?

— Начальник левой артели Каха — человек пожилой, суровый, большой знаток резьбы по камню. Из Места Истины он никогда не отлучается, и, похоже, до него нам не добраться. Начальник правой артели, Неби, недавно скончался, и его заменил Нефер Молчун, мастер молодой и неопытный.

— А чего ж его выбрали?

— Так решил писец Рамосе, а старейшины братства не посмели воспротивиться.

— Экая прихоть старца… А что наш стукач думает про Нефера?

— Хороший ваятель, талантливый мастеровой, предан Месту Истины всем сердцем, поскольку родился и вырос в селении, но новые обязанности ему в тягость. Он не умеет руководить, отдавать приказы, и, можно не сомневаться, его скоро понизят.

— Скорее всего, твой дружок просто завидует, что место досталось не ему, вот и пытается очернить везунчика… А список мастеровых заполучила?

— Держи.

Серкета гордо протянула мужу сверток папируса. Поистине, им в руки попали сведения, составляющие тайну царства.

Командующий пробежал глазами документ и задержался только на одном имени — все прочие были ему незнакомы.

— Панеб Жар…

— Наш осведомитель думает, что этот новичок не приживется в братстве и в конце концов его исключат за невоздержанность.

— Значит, и этот угодит в наши руки! Ничего не скажешь, ты постаралась на славу. Благодаря тебе, Серкета, мы продвигаемся семимильными шагами. А это лишь твое первое задание.

И супруга Мехи заворковала. Алчность и пробудившийся вкус к интригам развеяли наконец ее тоску.

74

Засушливое время года было на исходе, и близился паводок, жара стояла не такая сильная, как обычно, и небо хмурилось, а то и разражалось грозами вот уже вторую неделю. Ведунья перестала принимать больных, переложив свои обычные заботы на Ясну.

Новый начальник артели Нефер с позволения писца некрополя предоставил мастеровым многодневный отпуск по случаю своего вступления в должность, и все радостно праздновали его назначение. Однако время гуляний подходило к концу, и Молчун обдумывал планы ремонта и реставрации самых древних гробниц селения, И вот на самой заре в дверь его дома постучался Нахт Богатырь.

— У великих врат ожидает посланец визиря… Ему нужен кто-нибудь из начальства, и как можно скорее.

Кенхир еще не проснулся, начальник левой артели Каха хворал. Встревоженный Нефер поспешил к воротам. Там его ждал гонец.

— Ты старший мастер?

— Я руковожу правой артелью.

— Вот послание, которое ты сообщишь всем обитателям селения: сокол взлетел к небесам, и другой сокол воссел на его место. На престол Египта взошел новый фараон.

Вестовой вскочил на коня и унесся прочь.

— Что стряслось? — спросил Нахт Богатырь.

— Буди народ. Пусть соберутся на площади у храма и стар и млад. Больным пусть помогут подняться и дойти.

Нефер пошел за женой. Она уже встала и готовилась выйти из дома.

За считанные минуты вся община была в сборе. Кенхир припухшими от сна глазами оглядывал толпу и был готов наказать того, кто разбудил его почем зря.

Нефер сделал знак рукой, и стало тихо.

— После шестидесяти семи лет царствования, — объявил он срывающимся от нахлынувших чувств голосом, — Рамсес Великий покинул эту землю, дабы воссоединиться с солнцем, от которого он произошел.

Жители селения были ошеломлены.

Нет, Рамсес Великий не мог уйти. Он жил так долго, что смерть должна была забыть про него. И все же царь покинул землю, оставив свой народ, который без него ощущал себя брошенным и потерянным.

Кенхир отвел Нефера в сторону:

— Мумификация продлится семьдесят дней. Все это время ты со своими рисовальщиками будешь работать в обители вечности Рамсеса, чтобы завершить ее убранство согласно воле самодержца, переданной нам в запечатанном папирусе. Этот документ я доверю тебе, — и только ты один сможешь его прочесть.

— А почему товарища моего Кахи не будет вместе со мною?

— Ему здоровье не позволяет, и потому тебе, Нефер, придется взять на себя и его обязанности. Ты — старший мастер братства, Нефер; ты познал тайны «Дома Золота», и ты способен преобразить гробницу в обитель воскрешения.

Да мог ли Молчун подумать даже, что на плечи его возложат столь высокие обязанности? Такое тяжкое, такое ужасающее бремя, что сводит живот и сжимает горло. Именно ему, и никому иному, доверено положить последний камень в здание, назначение которого — обеспечить бессмертие Рамсеса Великого.

Вся верхушка фиванской знати собралась в поместье у Мехи на торжественный ужин, но сам хозяин не спешил выйти к гостям, дожидаясь в своих покоях последних известий из столицы страны, Пи-Рамсеса.

И вот наконец командующий появился в зале для приемов.

— Наш новый фараон — Мернептах, что означает «Возлюбленный Птахом», — объявил он. — Мернептах возведен на престол живых и помазан на царствование над Обеими Землями. Он будет исполнять обязанности верховного жреца во время погребения Рамсеса.

— Да живет наш новый фараон долго! — воскликнул Абри, который спешил обозначить свое присутствие на пиру.

«Этому Мернептаху шестьдесят лет, — подумал командующий, — вряд ли он процарствует долго».

Мехи постарался собрать как можно больше сведений о преемнике Рамсеса: говорили, что он властен, требователен, неприступен, привержен традициям, по природе нелюдим, ходатайства придворных пропускает мимо ушей. Словом, полная противоположность такому самодержцу, который бы устроил главного казначея Фив.

Однако таким он был, живя в тени Рамсеса. Власть его изменит, появятся пороки и слабые места. Огорчительнее всего его преданность Птаху, богу ремесленников и Места Истины… Но будет ли Мернептах придерживаться тех же взглядов на роль селения, что и Рамсес?

Коли так, придется попотеть. Но никогда прежде Мехи не чувствовал себя таким могущественным: разве нет у него крепких союзников да еще и лазутчика в стане врага? К тому же Мернептах далеко и не так любим народом, как Рамсес. Составить заговор против нового царя… Почему бы нет?

На нового владыку сейчас наверняка навалятся большие и малые заботы, надо будет укреплять свою власть, и потому он будет вынужден не покидать Пи-Рамсес, а столица эта — в Дельте, вдали от Места Истины.

Так почему бы фараону не довериться фиванским властям? Ему же невдомек, что на самом деле все они в руках у Мехи.

Мастеровые не ожидают нападения, а новый враг могуч и решителен, так что они даже не успеют подготовиться, чтобы отразить удар.

Час Мехи настал.

— Не уверен, что это правильное решение, — сказал художник Шед Избавитель с явным недовольством в голосе. — Работа срочная, и чтобы завершить украшение обители вечности Рамсеса подобающим образом, нужны опытные рисовальщики, а о Панебе такого не скажешь.

— Судя по докладам его наставников, он вполне зрелый мастер, — возразил Нефер.

— Не хотел бы тебя обижать, но узы дружбы, связующие вас, не должны вредить делу.

Лицо Нефера посуровело — таким начальника артели художник никогда не видел.

— Положение старшего мастера обязывает меня избегать какого бы то ни было лицеприятия. И поэтому я принимаю решения, не считаясь с моими личными привязанностями. Будь Панеб и впрямь несведущ, я бы отстранил его от дела.

Шед Избавитель загадочно улыбнулся.

— Да, похоже, что многие из нас насчет тебя ошибались. Ты обнаруживаешь в себе задатки уверенного руководителя… Что ж, братство от этого только выиграет. Ты приказываешь, я повинуюсь. Панеб может рассчитывать на мою помощь.

— Ступай и скажи ему об этом сам. Мы отправляемся в Долину царей сегодня же вечером, со всеми необходимыми инструментами.

— Я прослежу за тем, чтобы у нас ни в чем не было недостатка.

Вновь приняв обычный для себя высокомерный вид, Шед Избавитель удалился.

И вдруг Нефер понял, что он уже смотрит на художника по-иному. Да и на остальных мастеровых тоже. Еще вчера это был его товарищ; сегодня же Нефер должен руководить, задавать тон и направление в работе, находить выход из затруднительных ситуаций, которых всегда хватает — только успевай со всем справляться.

Селение же, узнав, что новым фараоном стал Мернептах, встревожилось. Одни полагали, что Мернептах будет не слабее Рамсеса, другие считали, что очень скоро ветерпеременится, третьи ожидали невзгод, полагая, что народные волнения неминуемы. Но Нефер сохранял спокойствие: он объявил, что для братства ничего не переменилось и что оно должно, по обычаю, готовить последнюю обитель царя ко дню его погребения.

Но что он может знать о том, что ждет их всех в тревожный период междуцарствия, наступивший с кончиной Рамсеса Великого, когда ушедший царь еще не погребен, а новому еще только предстоит сосредоточить власть в своих руках? Он должен забыть о своих страхах и успешно выполнить стоящую перед ним и его подчиненными задачу. Глядишь, и все селение меньше беспокоиться будет.

Перед тем как отправиться в Долину царей, Нефер заглянул к ведунье.

— Смерть Рамсеса повергла нас в смятение, — признался он, — но я намерен укреплять дух членов братства всеми возможными средствами.

— Опасность не исчезла. Возможно, даже наоборот.

— Нам грозит нападение? Быть может, нас попытаются уничтожить, вы это хотите сказать?

— Вот и ты, Нефер, тоже начинаешь чувствовать это. Злые духи неистовствуют, и тебе понадобится вся твоя отвага и прозорливость, чтобы их победить. Никогда не забывай: Место Истины выстоит, если будет держаться одного-единственного пути — пути Света.

Кристиан Жак Фараон

Фараон создает все сущее, он – тот свет, благодаря которому все живет.

Фараон – канал, отводящий воду из могучей реки,

Прохладная комната, где каждый обретает отдых,

Опора из божественного металла, которая держит наши стены, сухое и теплое убежище в зимнюю пору,

Сила, которая останавливает врага у наших границ.

Фараон строит небесный город.

И даже после его кончины сияние Фараона осеняет тех, кто читает его писания.

Выдержки из «Текстов Пирамид», «Поучений», оставленных фараонами своим наследникам, и гимнов, прославляющих царей

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2019

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2019

Пролог

Молния ударила в трех шагах от Старика. И хорошо, что ослик по кличке Северный Ветер вовремя его растолкал, иначе разгневанные небеса могли бы отнять у Старика самое дорогое – его жизнь, а вместе с ней и умение тонко различать вина.

Пролетев над тропинкой, огненный шар выжег полосу на пшеничном поле. И в следующее мгновение на великолепный южноегипетский город Фивы^[496] обрушился ливень.

– Одни беды от этих дождей, – пробормотал Старик, бегом направляясь к своему дому, со всех сторон окруженному виноградниками. Производимое им вино было отменного качества, его подавали к столу самого фараона.

Женщины-фараона, которая сейчас медленно угасала. Великая царская супруга, вдова, а затем и регент, Хатшепсут вознеслась к вершинам власти, но теперь ее царствование подходило к концу.

Радея за мир и процветание, царица Хатшепсут властвовала решительно, с улыбкой на устах. Ее кончины подданные ожидали как величайшего несчастья, поскольку ее преемнику, по всеобщему убеждению, бремя верховной власти было не по силам.

Правда, ну какой из него правитель? Тутмосу, третьему по счету носителю династического имени, едва исполнилось восемь, когда совет мудрейших провозгласил его фараоном. По обычаю предков, Хатшепсут, приходившаяся ему теткой, стала править как регентша, но вскоре случилось нечто необычайное: оракул богатейшего Карнакского святилища, посвященного богу Амону, благословил ее на царство!^[497] И впервые за свое долгое существование Египет получил двух правителей одновременно.

Как отреагировал на это молодой Тутмос? Самоустранился. Власть его совершенно не интересовала. Юноша усердно изучал древние писания и обряды, увлекался ботаникой, был доволен своим беззаботным существованием и не видел ничего зазорного в том, что во время официальных церемоний всегда стоял позади Хатшепсут, твердой рукой державшей кормило государственной власти.

А гроза все никак не утихала, несчетные молнии полосовали небо. Гнев бога Сета обрушился на страну, которая вот-вот вверит себя бездарному правителю… И крах ее будет стремителен и страшен.

Несмотря на непрекращающийся грохочущий ливень, жара стояла жуткая – не продохнуть. И заснуть было невозможно. Обычно очень смирный, Северный Ветер не смыкал глаз и вел себя беспокойно, словно предчувствуя катастрофу.

Назавтра Старику полагалось доставить ко двору десяток кувшинов красного вина с клеймом «Вкуснейшее». Но праздничное застолье в честь правительницы вряд ли состоится: по слухам, рассвета Хатшепсут уже не увидит. Того самого рассвета, который не озарит Египет – скорбящий по ней, наказанный небесами, – ибо ущерба полям, городам и селам стихия нанесла немало. И некому повелевать, некому указать путь в будущее…

1

Из вещей я больше всего дорожу пеналом-палеткой с принадлежностями, какими пользуются писцы. Он всегда при мне, и каждый вечер я сам его вычищаю. Он деревянный, с одним узким углублением для каламов^[498], перьев и кисточек и двумя чашеобразными – для прессованных чернил, красных и черных. К пеналу прилагаются ступка, в которой чернила измельчают, ковшик с водой, чтобы их развести, а еще – нож для папируса, чтобы отрезать листок подходящего размера, и моя печать.

Царская печать… И принадлежит она монарху, который двадцать два года назад взошел на трон и с тех пор ни минуты не правил. Я был еще очень мал, когда моя мать Исида, великая царская супруга фараона Тутмоса II, скончавшегося после очень недолгого правления, отвезла меня в Карнакский храм.

Эту долгую, до крайности утомившую меня церемонию я помню поминутно. Бесстрастные жрецы омыли мое тело, сменили одежду – мне предстояло принять участие в шествии, которое возглавлял верховный жрец Амона, нашего бога-покровителя. В самой середине кортежа на носилках несли изваяние этого божества.

Внезапно процессия остановилась.

Статуя Амона устремила на меня долгий взгляд, а потом поклонилась. Со всех сторон послышались восторженные клики жрецов: «Многая лета! Здоровья и благоденствия царю Египта!»^[499] Я был уверен, что обращаются они не ко мне, но тут престарелый священнослужитель со строгим взором возложил мне на голову двойную корону, символизирующую единство Севера и Юга. Затем меня провели в Дом Жизни^[500], чтобы там я восславил Осириса, восторжествовавшего над смертью.

Тетушка, столь же красивая, как и властная, объявила, что править страной будет она – до тех пор, пока я не смогу делать это сам. Но судьба распорядилась по-иному. Когда умерла мать, я заглушал свое горе изучением древних писаний, датируемых эпохой великих пирамид. Изречения мудрецов – я мог читать их и перечитывать бесконечно. В библиотеке Дома Жизни часы для меня пролетали незаметно. Переписывание наставлений древних стало для меня наивысшим удовольствием, а участие в религиозных ритуалах приносило неподдельную радость. Когда Хатшепсут провозгласили фараоном, у меня отлегло от сердца. Она знала всю подноготную власти, заботилась о счастье своих подданных и сумела бы сохранить богатства Двух Земель^[501], Нижнего и Верхнего Египта. Ее принципиальность и осведомленность были всем известны… Женщина-фараон неизменно приглашала меня на официальные празднества, объясняла свои решения и просила их одобрить, хотя на деле ничуть в этом не нуждалась. А мне в такие моменты хотелось поскорее вернуться в храм, к чтению и письму. Мое имя – «сын Тота», бога-покровителя писцов и ученых – определило мой характер.

Я и думать забыл, что правление Хатшепсут когда-нибудь закончится. С увлечением вникая в тексты, раскрывающие тайны богов и вечной жизни, я не представлял, что правительница, столь уважаемая всеми, обеспечивавшая процветание целой страны, вдруг умрет.

Царица слегла внезапно. И вопреки усилиям лучших лекарей и упорству, с каким она борется за жизнь, надежды нет… Уже неделю Хатшепсут не встает с постели, текущими делами распоряжается первый министр. Ей дают болеутоляющее, чтобы она не мучилась, и роковая развязка близка.

Развязка, которая принудит меня занять ее место и царствовать. Необходимость, приводящая меня в отчаяние. Можно ли этого избежать? Созвать совет мудрейших и попросить их пересмотреть свое решение, убедить избрать другого правителя, получше?

Гроза, сполохи молний, проливной дождь… Из окна моей опочивальни я слежу за тем, как небеса негодуют. Суждено ли Египту пережить кончину этой исключительной, незаменимой женщины? Я не в состоянии принять этот вызов, побороть трудности, которые для меня непосильны.

Вдруг из-за черных туч появляется прекрасный белый ибис, символ бога Тота, и, раскинув крылья, планирует вниз, к дворцу. На пару мгновений, которые кажутся мне бесконечными, птица замирает в полете, и взгляд ее пронзает мне душу.

Он запрещает мне бежать.

Бог Тот напоминает, что с тех пор, как Амон избрал меня, я – не такой, как все, и не имею права отступить.

Освещаемый отблесками молний, ибис улетает на запад…

Раздается стук в дверь – нервный, нетерпеливый.

Это главный дворцовый управитель, и лицо у него озабоченное.

– Ваше величество, царица возвратилась к свету, из которого была рождена. Трон опустел.

Известие о смерти Хатшепсут не укладывается у меня в голове. Мне просто не верится, я не в состоянии представить ее последствия. Главный управитель ждет от меня каких-то слов, но я ограничиваюсь кивком.

Он удаляется.

И я остаюсь один.

Один перед лицом богов и людей. Единственный, кто в ответе за благосостояние моего народа. Того, что Амон, Тот и Большой совет избрали меня на царство, недостаточно; нужно завоевать любовь простых людей. Со времен первой династии это ключ к власти.

Мною овладевает странное чувство, равного которому по силе я прежде не испытывал: я люблю свою страну – всю, от края до края, – с ее небом, землей, великой рекой, храмами, жителями, стадами, сменой сезонов, ее днями и ночами! Она – воплощение жизни во всем ее великолепии. И отныне моим долгом будет ее оберегать.

2

Под пристальным взглядом ослика Старик метнул кости.

– Опять проиграл! – заявил паренек-батрак, с которым и шла игра. Затычки для кувшинов, которые он делал из травы и соломы, у него получались отменные. – С тебя малый кувшин пива!

– Ладно, ладно! Тебе все время везет, даже странно.

– Вот я и пользуюсь, пока удача не переменилась… Во дворце сейчас такая кутерьма! Молодой Тутмос, по слухам, хочет и дальше читать свои книги в Доме Жизни, и претенденты на трон уже передрались, пытаясь выслужиться перед Большим советом.

– Люди везде одинаковые, сынок.

– Вот нашу царицу – ту все любили! Ни с кем мы не воевали, все ели досыта, а на праздниках и вовсе живот мог лопнуть!

– Должно же это было когда-нибудь кончиться…

– Если ты про беспорядки в Фивах, то северяне вмешаются, так ведь? Опять сцепятся между собой, а что толку?

Батрак не так уж заблуждался. Гроза, насланная Сетом, нанесла немалый ущерб, но, похоже, это был не конец. Египет еще помнил мрачные времена владычества захватчиков-гиксосов, изгнанных из страны по воле храброй царицы.

Как обычно после кончины фараона, страна переживала глубокий траур. Трон пустовал, порядок в государстве оказался под угрозой, мужчины перестали бриться. Были отменены все праздники, работы на крупных стройках могли в любой момент остановиться – народ Египта прозябал в неизвестности и страхе. Траур продолжался семьдесят дней – столько же, сколько и процесс мумификации усопшего, после чего проводился ритуал возрождения и душа его возносилась на небеса, чтобы вечно блистать там среди звезд.

Затем Большой совет провозглашал имя нового фараона, и коронацию со всеми сопутствующими ей церемониями египтяне встречали бурным ликованием.

Однако в этот раз ситуация была неслыханной. Законный монарх, никогда не занимавшийся государственными делами, Тутмос III, по всеобщему мнению, был совершенно не способен править. А ведь стране, не имеющей могущественного и решительного властелина, который заставляет все слои общества почитать принципы Маат – справедливость, правдивость, прямолинейность и сплоченность, – грозят неисчислимые несчастья!

Склонный видеть все в черном цвете, Старик был уверен, что конец Двух Земель, скорее всего, настанет из-за гражданской войны. И случится это, разумеется, по вине двадцатидевятилетнего царя, который так увлекся научными изысканиями в храме, что совсем забыл о народе. Боги и Большой совет допустили огромную ошибку, избрав этого ребенка. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из родичей покойной, в достаточной мере сведущий, возьмет власть в свои руки и ничего катастрофического не произойдет. Если, конечно, эти руки не будут связаны междоусобицами…

Только фараон, любимый своим народом, крепко держит кормило власти, и страна его благоденствует! Разве годится на эту трудную роль эрудит, давно удалившийся от мира, ничего не смыслящий в государственной политике, не знающий нужд своей страны?

– Сыграем еще партию?

– Сейчас самое время вздремнуть, – напомнил Старик. – Вот бы приснилось что-то приятное…

* * *

Немолодой, опытный, пользующийся всеобщим уважением и на всех наводящий страх, первый министр Узéр^[502] созвал – и под большим секретом! – своих главных соратников. В его просторном поместье в Фивах имелись мастерские, хлева, пекарня, пивоварня и скотобойня – настоящий улей, в котором трудились десятки работников.

Высокопоставленные чиновники расположились в рабочей комнате хозяина дома. Из ее окон открывался вид на прямоугольный, утопающий в зелени пруд.

– Мумификация почти закончена, – объявил первый министр. – Похороны состоятся в конце недели. Еще немного, и нужно будет что-то решать!

– Вы виделись с царем? – спросил министр земледелия.

– К сожалению, нет. По рассказам осведомителей, он с утра до вечера готовится, хочет, чтобы ритуал прошел безупречно и путешествие души умершей к Прекрасному Западу, а впоследствии и ее пребывание в лучшем мире было счастливым.

– Что ж, весьма похвальное занятие. Но посмотрим правде в глаза: третий из Тутмосов не имеет ни желания править страной, ни необходимых для этого задатков.

– И что ты посоветуешь?

– Вы – члены Большого совета, вот и убедите его избрать другого фараона.

– Невозможно! Тутмос – избранник самого Амона.

– Тутмос ничего не хочет знать, кроме своих ритуалов, храмовых дел и древних писаний! Пусть все идет по-старому: пусть правит номинально, но мы должны принять необходимые меры.

– Это какие же?

– Бразды правления возьмете вы.

– Мой долг – повиноваться фараону, – возразил Узер.

– В нынешних обстоятельствах это губительная надежда! Удалите его от дел, как можно меньше о них рассказывайте – и решайте все сами. Со временем народ забудет о Тутмосе и вас призовут заменить его, а администрация на всех уровнях это решение поддержит.

Понимая, что таково мнение высшего чиновничьего аппарата и к нему следует прислушаться, первый министр сказал:

– Я подумаю.

3

Завтра под моим руководством пройдет церемония похорон женщины-фараона Хатшепсут. Она упокоится в своей вечной обители, в левобережной, западной части Фив. Я тщательно проследил за всеми этапами мумификации, чтобы ее бренные останки стали средоточием света, способным вечно витать по просторам рая…

Страна скорбит, и главное сейчас – молчаливая благочестивая сосредоточенность. Поэтому-то я и отказываюсь общаться с внешним миром, зная, что очень скоро он поглотит меня. Сейчас же главное – снабдить женщину-фараона всем необходимым на пути к звездам, к Обители Предков.

Еще чуть-чуть, и мне не будет спасения от своры чинуш, думающих только о том, как бы меня отстранить, чтобы власть перешла к распорядительному совету – сначала «временно», а потом и насовсем.

Дворцовые сады чудесны! Я не устаю любоваться ирисами и лотосами, растущими в тени персéй^[503]. Здесь обычно предается размышлениям Небету, женщина преклонных лет, подруга и наперсница моей матери. В свое время она управляла Домом Царицы, где юные девушки обучаются чтению, письму, ткачеству, игре на музыкальных инструментах, а еще учатся вести хозяйство в доме или усадьбе.

Небету добросердечна, хоть и не без строгости, и тщательно следит за своей внешностью. Немного косметики на лице, плиссированное платье из царственного льна, волосы надушены… Она умеет ободрить, всегда находит нужные слова. Вот и сейчас, высказанное после долгого раздумья, ее мнение станет решающим.

– Ничего, если я вас побеспокою?

– Присядь вот сюда!

Прекрасный летний день, момент затишья перед вихрем устрашающих событий.

– Не стоит так себя изводить, – с уверенностью говорит она. – Потому что выбора у тебя нет. Ты родился фараоном и фараоном останешься. Все прочие рассуждения – пустое.

– Но я так мало знаю об управлении государством!

– Это всего лишь отговорки, благо твои родители их не слышат. Если так распорядилась судьба, противиться бесполезно. Твой путь предначертан свыше, все предрешено, поэтому единственная возможность для тебя – это идти по нему. Ты – царь, так стань же им!

– С чего начать?

– Самые важные для тебя сейчас люди – это первый министр и наставница певиц и танцовщиц в Карнаке. Первый держит в руках администрацию, вторая, моя близкая подруга, станет для тебя неоценимым союзником в богатейшем храме бога Амона.

– Узер, первый министр, незыблем, как гранитная глыба!

– А ты будь таким, как пирамиды! Ты либо подчинишь его себе, либо он тебя растопчет. И в этом случае все то, чему ты долгие годы учился, окажется ненужным.

Такой отповеди от всегда сдержанной Небету я не ожидал.

– Понимаешь ли ты всю важность момента? Со дня на день государство с многовековой историей может рассыпаться, и виноват будешь ты, если не придешь наконец в чувство! Сейчас не время уединяться и размышлять. Народу нужно указать путь, и это твой долг. Посланная Сетом гроза – тебе предупреждение: не теряй ни минуты!

Я смотрел на госпожу Небету, устремившую взгляд в небо, и не узнавал ее. Ничего другого я от нее в тот день не услышал.

Все красоты этого сада, его спокойствие… Иллюзия. Надвигается гроза, и усмирять ее придется мне.

Счастье, мое счастье – рушится. В стенах храма, вдалеке от всего мирского, я не имел никаких желаний. Вникать в наставления древних – для меня верх блаженства, вместе со жрецами участвовать в ритуалах – бесценная привилегия.

Своими словами Небету сокрушила стены моей крепости, развеяла туман, в котором я укрылся. В тот миг я почувствовал себя нагим, и мне уже нигде не спрятаться…

Для начала мне предстояло освоиться в царском дворце, этом вместилище власти. Приемные покои, с залами просторными и не очень, уединенный дворцовый храм, архивы, рабочие комнаты писарей, апартаменты фараона – во время траура всюду было пусто. Своими делами занимались только уборщики и прочая прислуга.

Эта тишина меня не успокаивала. Послезавтра всюду снова закипит бурная деятельность, и все будут ждать приказов государя, в чьем распоряжении куда меньше часов, нежели важных дел. Но разве фараон не «первый слуга»^[504] богов и своего народа?

Прочные колонны, стены ослепительной белизны с фресками, изображающими картины природы и птиц, элегантная, без излишеств мебель и, конечно, строгий трон с ножками в виде бычьих копыт, на который фараон садится, чтобы выслушать своих советников, все как следует обдумать и сказать решающее слово…

Трон пока пустует, и это тревожит и страшит все население Египта.

Первое, что я почувствовал, глядя на него, – сильный страх. Но взгляда не отвел, и очень скоро случилось невероятное – я ощутил магию корон, возложенных на меня в восьмилетнем возрасте. Сам того не заметив, я стал другим человеком. Царственная сущность обосновалась во мне, преображая мое сердце, направляя длань.

Никто не может занять Трон Живых и делать то, что ему заблагорассудится. Он порождает круг обязанностей, и долг фараона – их исполнять…

4

Погребение Хатшепсут завершилось запечатыванием входа в усыпальницу, вырубленную в горе в труднодоступном месте, неподалеку от ее храма в Дейр-эль-Бахри^[505]. Окруженная магическими предметами и прочими вещами, необходимыми в загробной жизни, она упокоится рядом с моим дедом, первым из Тутмосов, основоположником династической ветви, третьим представителем которой я являюсь.

Сановники смотрят на меня с жалостью. Траур кончился, и я вот-вот вернусь в свою обожаемую библиотеку, оставив управление страной на первого министра с его ставленниками… Интересно, будет ли мне позволено появляться на празднествах, ради народного спокойствия, или же он планирует меня устранить, грубым способом или незаметно, как только объявится преемник?

Не слишком доверяя солдатам охраны, которыми командовал Узер, я попросил двух друзей детства, Минмеса и Маху^[506], быть рядом и позаботиться о моей безопасности. Мы вместе учились в школе придворной элиты. Принимали в нее учеников из разных сословий, даже скромного происхождения, но обучение они получали наилучшее, как в плане умственного, так и физического развития. Выпускников школы ждало самое радужное будущее: кто-то становился высокопоставленным чиновником, а кто-то – главным скульптором, судостроителем, армейским командиром.

Рослый, толстошеий и широкоплечий, с огромными кулачищами, Маху подался в солдаты. В рукопашном бою он не знает себе равных, лучник тоже первостатейный и уже командует полком пехотинцев, занятых бесконечными упражнениями. Сколько себя помню, Маху всегда смотрел на меня с благоговением и поклялся защищать, что бы ни случилось.

С Минмесом, сыном простого ремесленника, нас связывает нерушимая дружба. Наделенный острым умом, он страстно увлечен архитектурой, изучает строительные техники. Наблюдательный, все схватывающий на лету, острый на язык, Минмес обладает даром всюду скользить незамеченным, собирая сведения и располагая к откровенности. Никому и в голову не приходит остерегаться этого невысокого, коротко стриженного юноши с непримечательным лицом, скромно одетого. О, сколько вечеров мы с Минмесом провели за чтением поучений Птахотепа, посвященных искусству управления государством!

Во время похоронной церемонии два моих наперсника глаз не спускали с приставленных ко мне телохранителей. Облаченный в одеяние, имитирующее шкуру леопарда, я открыл глаза, рот и уши покойницы, покинувшей этот мир и в то же время всегда присутствующей среди нас.

Правление одного властителя подошло к концу, еще немного – и его место займет другой.

Если первый министр планирует меня устранить, не это ли самый удобный момент?

Похороны завершились, и повисла долгая тишина. Все переглядывались, ожидая моих приказаний.

В последний раз почтив усопшую, я стал спускаться во главе процессии по узкой тропе к подножию горы. Сейчас кто угодно мог ударить меня в спину, а защитить – только два моих друга.

Под палящим солнцем мы всё шли и шли, пока наконец впереди не показалась пристань. Сил у нас хватало, и хотелось поскорее переплыть на другой берег Нила.

Уже на борту мы выпили воды и пива. Когда большую часть солдат сморил сон, передо мной склонился в поклоне капитан:

– Где прикажете причалить?

– Возле Карнакского храма.

Десятый день второго летнего месяца…^[507] День, когда я по-настоящему начинаю царствовать. И знают об этом только боги.

Капитан ловко лавировал между песчаных отмелей, и разнонаправленные течения нашему судну были нипочем. И все же он вздохнул с облегчением, вырулив в канал, который вел к причалу возле храма Амона, подателя побед и повелителя Фив.

Наше неожиданное появление вызвало панику. Гостей тут не ждали, и всем было не до протокольных формальностей.

От берега уже бежали гонцы – уведомить местные власти. Еще бы, верховный жрец Амона, под началом которого пребывала масса чиновников и жрецов, управлявших колоссальным и очень богатым храмом, – один из высочайших и влиятельнейших сановников в стране. Сделать что-либо вопреки его воле было бы грубейшей ошибкой. И все же я ему не слуга. Это он обязан мне подчиняться.

Я решил не спешить, давая жрецам время все организовать. Солдаты почтительно выстроились вдоль дороги, и мы с моими двумя друзьями сошли на берег.

Мне навстречу выбежала дюжина сановников. Впереди всех – пузатый коротышка, с трудом переводящий дух.

– Н-нас не предупредили!

– Проводи меня в храм, туда, где проходит инициация царей.

Через двадцать два года после коронации я намеревался все повторить, только с полным пониманием происходящего.

Встретил меня Пуйемре, второй жрец Амона, – мужчина в годах, с морщинистым лицом и проницательным взглядом.

– Верховный жрец в отлучке, – с сожалением сообщил он.

– Значит, церемонию проведешь ты.

Кого-то из жрецов послали за красной короной Нижнего Египта и белой – Египта Верхнего, и Пуйемре сопроводил меня в святилище, где мои предшественники получали божественную силу, ибо без нее фараон не способен исполнять свои обязанности.

Два жреца, изображающие богов Гора и Тота, один в маске в виде головы сокола, второй – в маске ибиса, встали слева и справа от меня, и из ваз их пролились потоки света, воскрешая ритуалы, пройденные мною в ранней юности, те самые, что сделали меня фараоном.

– Ты – победоносный бык, и господство твое – на многие лета! Короны твои священны, преображение необратимо. Ты – сын Тота, – проговорил Пуйемре, перечисляя мои коронационные имена. – Так стань же сегодня повелителем силы и величайшего могущества! Стань грандиозным храмом, в котором любой из твоих подданных обретет свое место. Стань фараоном!^[508]

5

Шестидесяти с лишним лет от роду, неутомимый труженик и умелый руководитель, Менх Старший^[509] занимал один из высочайших постов в государстве – пост верховного жреца Амона в Карнаке. Он не только выполнял обязанности жреца, но также управлял богатейшим святилищем, который фараоны старательно украшали и расширяли. Драгоценные металлы, поля и стада домашнего скота – всего этого в храме Амона имелось в избытке, и работали там люди всех ремесел. Могуществу и защите Амона, Сокрытого, страна обязана своим освобождением от чужеземного господства: встав во главе армии, правители Фив, воодушевляемые своим божеством, одержали победу и прогнали поработителей-гиксосов. Так Фивы стали новой столицей Двух Земель, однако не затмили древний Мемфис, величественный город на севере, на рубеже Верхнего и Нижнего Египта.

За долгие годы службы, медленно поднимаясь по иерархической лестнице карнакского жречества, Менх Старший показал себя человеком осторожным, умеренных взглядов. Заняв же верхнюю ступень, он не счел это ни привилегией, ни синекурой. Каждый день приносил свою долю трудностей и забот, и Менх Старший все чаще подумывал передать свой пост ближайшему помощнику – сыну, Менху Младшему, благо опыта у того хватало.

А пока этот счастливый день не настал, приходилось решать текущие проблемы. И как показала тайная, с глазу на глаз, встреча с первым министром, они были крайне серьезными. Пока царствовала Хатшепсут, Менх Старший занимался своим храмом и в борьбе за власть не участвовал. Но теперь он оказался вовлечен в гущу событий, пусть и не по своей воле, со всеми сомнительными и неприятными моментами, связанными с этой новой ситуацией.

Траур кончился, но главный вопрос еще предстояло решить – кто же будет по-настоящему править? Менх Старший был уверен, что первый министр Узер, чья честность не вызывала сомнений, только об этом и думает. Узер тоже был уже в годах и не отличался ни обходительностью, ни светскостью манер; высокий государственный пост и связанная с ним ответственность не умерили его суровости, и оспаривать свои решения он тоже не позволял.

На рабочем столе первого министра лежал целый ворох папирусов. Счета, которые нужно проверить. И хотя писцов в казначействе было много, Узер всегда делал это сам, даже если приходилось не спать ночами.

Жестом он предложил гостю присесть в кресло из сикомора с высокой спинкой.

– Ваше мнение?

– По поводу чего?

– Не притворяйтесь, что не понимаете, Менх! У нас не детские игры. Что вы думаете о третьем из Тутмосов?

– Я – преданный слуга фараона, и…

– Я тоже, но проблема не в этом! Полагаете ли вы, что он способен управлять Двумя Землями и обеспечить их процветание?

– Это не мне решать.

– Не будем ходить вокруг да около! Никто из моих министров не видит в Тутмосе достойного главу государства. И я разделяю их опасения.

– Действительно, наш владыка много времени посвящает учебе и благочестивым размышлениям. Его познания в сочинениях древних впечатляют, так же хорошо он знает наши ритуалы. Он целые дни проводит в библиотеке Дома Жизни.

– Скажите, в последнее время вы с ним встречались?

– Незадолго до смерти царица распорядилась разъяснить Тутмосу принципы управления Карнакским храмом, в частности откуда поступают запасы пищи, какие над ними совершаются ритуалы и как они впоследствии распределяются.

– И ваш рассказ его заинтересовал?

– Он ни разу не перебил, однако я не уверен, что он правда меня слушал.

– Сделал какие-нибудь замечания?

– Ни единого.

Первый министр с трудом сдерживал раздражение.

– Мы с вами управляем колоссальными богатствами, благодаря которым каждый житель страны имеет крышу над головой и ест досыта. Малейшая небрежность приведет к краху, и вся структура рухнет. Если царь, недостойный своего сана, не удержит кормило власти, корабль даст течь.

– И что вы предлагаете?

Первый министр беспокойно прошелся по комнате.

– Признаться, вы – моя последняя надежда.

– Я?

– Разве не в ваших руках вся власть – духовная и реальная? Глас верховного жреца Амона слышен далеко за пределами храма, и репутация ваша чиста. И, судя по вашим прошлым достижениям, вы – человек умный и способный.

– Не хотите же вы сказать…

– Спросим у Амона еще раз! Что, если правление Тутмоса завершилось в тот же час, что и правление Хатшепсут?

Ошеломленному Менху Старшему захотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не отвечать.

В беседу двух сановников вмешался писец, давая жрецу желанную отсрочку. Он вручил первому министру маленький свиток папируса.

На документе стояла царская печать. Узер внимательно прочел короткий текст, потом с растерянностью взглянул на собеседника:

– Тутмос созывает во дворец всех чиновников высшего ранга, включая и нас с вами. Сегодня вечером, с заходом солнца.

6

Когда Тутмос сел на Трон Живых, первый министр был поражен не меньше своих подчиненных. Кто этот человек с высоким лбом, крупными ушами, прямым носом, тонкими губами и твердо очерченным подбородком, столь повелительно смотрящий на собравшихся? Из царских головных уборов он выбрал самый древний, наделяющий мысль фараона способностью преодолевать пространство и время, из одежды – темную льняную тунику и плиссированную набедренную повязку с поясом, на котором было начертано его собственное имя. Очень рослый^[510], стройный… Чем не «могучий бык», «золотой сокол в расцвете своей магической силы», сын Амона во плоти, неразрывно связанный с божеством, его породившим?

Уж не грезит ли он, Узер, наяву? Кто посмел занять место неприметного любителя ритуалов Тутмоса, узурпировать царскую власть? Еще мгновение – и мираж рассеется… Мгновение, которое всем присутствующим показалось вечностью.

Наконец прозвучал глас фараона.

Глас третьего из Тутмосов, звучный и решительный.

– Я оставляю на посту Менха Старшего и приказываю ему закончить кварцитовый зал^[511] для священной ладьи Амона, строительство которого началось при моей предшественнице, царице Хатшепсут. Отныне он будет называться «Место, где пребывает сердце Амона», дающее мне силы. Две огромные каменные статуи моих предков-фараонов^[512] будут воздвигнуты в Карнаке.

Менх Старший, у которого отлегло от сердца, склонился перед повелителем. Этот приказ полностью соответствовал его собственным чаяниям.

По тону государя можно было угадать, какие еще последуют распоряжения: верховного жреца Амона он пощадил, показав себя искусным дипломатом, но уж первого министра с приспешниками наверняка отстранит, чтобы раздать должности тем, кому доверяет…

Пораженный столь внезапным преображением, Узер и не думал бунтовать. У страны появился молодой решительный правитель? Что ж, тем лучше…

Улыбка заиграла на устах некоторых сановников – так они радовались, что первый министр, временами уж слишком бескомпромиссный, повержен. Но кого же царь назначит на это место? Конечно же, чиновника опытного, которого не страшат интриги и происки врагов!

– Узер со своими министрами остаются при своих должностях, – постановил царь. – Они показали себя хорошими управленцами.

Присутствующие оцепенели от изумления. Не совершает ли Тутмос роковую ошибку? Вместо того чтобы возвысить своих приближенных, создать свою администрацию, он решил сохранить людей Хатшепсут!

Сорокалетний сановник с красивым аристократическим лицом выступил вперед:

– Ваше величество позволит?

– Мы слушаем, говори!

– Я – Антеф, главный глашатай и ваш личный секретарь. Прикажете и впредь обнародовать ваши повеления?

– Такова моя воля.

Антеф поклонился. Он тоже сохранил за собой место, ко всеобщему удивлению.

– Завтра после утреннего церемониала, который я сам проведу в храме Амона, повелеваю всем министрам собраться во дворце, – сказал Тутмос. – Хочу знать, что не в порядке в государстве, и не смейте ничего скрывать. Лжи и уверток я не потерплю.

* * *

В тавернах и на улицах столицы вино и пиво лились рекой – и все за счет казны. Старик охотно присоединился к народному ликованию: вопреки ужасающим прогнозам, у Египта снова был царь, чьи права не оспаривались никем. И эта новость, распространившаяся со скоростью ветра, развеивала все опасения.

– Хорошо-то как! – воскликнул, пошатываясь, его работник.

– Может, тебе уже хватит?

– Сегодня такой день, что можно! Теперь конец всем тревогам…

– Говори за себя, приятель!

Работник удивленно вскинул брови:

– А тебя что не устраивает?

– Во дворце новый виночерпий. Будет он заказывать наше вино или нет, не знаю.

– А когда это выяснится?

– Завтра утром.

* * *

Узнав, что виночерпий царицы-фараона по собственной воле оставил службу, Тутмос назначил на это место своего друга Минмеса – теперь он будет надзирать за всем, что подается к столу государя, будь то пища или напитки. И не только надзирать, но и пробовать на вкус, прежде чем предложить это царю. Также под его начало перешла команда искусных поваров, в чьи обязанности входила подготовка званых пиров.

Новый виночерпий – доверенное лицо и близкий друг фараона… Эта новость разлетелась по дворцу, и придворные и просители всех мастей принялись обхаживать Минмеса, чтобы получить от него побольше привилегий. Но не таков был Минмес: все их усилия наталкивались на непробиваемую стену. Вместе с властями Карнака он разрабатывал первый план строительства, уже утвержденный Тутмосом, и на льстецов у него не оставалось ни минуты. Минмес привык к другой, ремесленной среде, поэтому самых назойливых подхалимов отвадил быстро.

«С виду парень неказистый, – рассудил про себя Старик, давая новому виночерпию на пробу свое лучшее вино. – Но надо держать ухо востро: он явно не мямля и не вертопрах».

Минмес не спеша потягивал красное вино, снабженное пометкой «Трижды отличное».

– Гармоничное, с долгим послевкусием и при этом легкое! Одним словом, восхитительное! Я покупаю все вино, которое у тебя есть.

– К чему такая спешка? Сначала договоримся о цене.

– Назначай свою!

– В обмен на двадцать кувшинов – пару коров, три горшочка с притираниями, пять пар сандалий и кресло.

– Дороговато!

– Изготовление такого вина – это искусство.

– Твоя правда, и все же…

– Ладно, за ту же цену – еще кувшин белого, того же качества, и обещаю, что и впредь вино будет отличное.

– Это мне подходит. Первая поставка – сегодня. Но это еще не все…

Старик насторожился, опасаясь подвоха, и доверительный тон Минмеса только подтвердил его опасения.

– Сдается мне, ты человек здравомыслящий.

– Это с какой стороны посмотреть.

– Я собираюсь хорошо служить моему царю, а служить означает и добывать для него сведения. Согласен ли ты – конечно, за неплохое вознаграждение, – держать меня в курсе всего, что говорят люди, и ничего не приукрашивать?

– А ты не станешь перевирать?

– Нет. Передам все как есть.

Старик потер подбородок:

– Глас народа… Это даже интересно. Но у меня два условия: вознаграждения не надо, и чтобы это было во благо.

7

Первое совещание глубоко впечатлило его участников-министров. Тутмос на практике применил максиму мудреца Птахотепа, чьи «Наставления» знал на память: «Тот, кто больше слушает, больше разумеет». Он внимательно слушал Узера и других чиновников. Министры по очереди изложили, с какими трудностями столкнулись в порученных им сферах.

Антеф, личный секретарь суверена, все время что-то записывал, равно как и Минмес, слушавший с большим вниманием. Этим двоим предстояло стать глазами и ушами царя, который в конце утреннего, довольно продолжительного совета ограничился тем, что напомнил своим приближенным о главном принципе: единстве Верхнего и Нижнего Египта, Юга и Севера.

Пройдя это испытание, которого страшился, первый министр уже не сомневался в способностях Тутмоса III и в его стремлении стать хорошим правителем. Но хватит ли одних благих намерений? Нужна некая магия, незаурядные способности… Недостойного верховная власть попросту сокрушит. Царица-фараон Хатшепсут преодолела это препятствие ценой больших усилий, но удастся ли это молодому Тутмосу?

Критики приумолкли, но только на время, до первого удобного случая. И народ… Полюбит ли он своего царя, поверит ли ему? В противном случае царствование обернется провалом, и пострадает от этого целая страна.

* * *

Я пообедал в компании Минмеса, принесшего мне на пробу отличного вина. Нильский окунь с гарниром из лука-порея тоже был выше всяких похвал.

– Что думаешь о моих министрах?

Виночерпий заглянул в свои заметки:

– Скажу, что люди они серьезные, хоть и не без самодовольства, и критики не терпят. По-моему, они скрыли от тебя некоторые недочеты. Чтобы в этом убедиться, мне нужно время, но я все сделаю. Тогда и будешь решать.

– А Узер?

– Ты его удивил, а с такими, как он, многоопытными царедворцами, это случается нечасто. Окончательного мнения он еще не составил, так что поблажек от него не жди.

– Хочешь сменить его на посту?

– А этого делать нельзя! Ты пока не разобрался в делах, и без Узера не обойтись.

– Думаешь, он не предаст?

– Узер считал тебя посредственностью и, я уверен, намеревался сместить. А теперь он в раздумьях.

– А что Антеф, мой глашатай и личный секретарь? Вы поладили?

– С чего бы? Он – человек хитрый, изворотливый и хваткий.

– То же самое он мог бы сказать о тебе, ты не находишь?

Минмес едва заметно усмехнулся:

– Может, и так. Я за ним присмотрю.

– А где ты раздобыл это вино?

– Привез местный виноградарь, все зовут его просто Старик. Цена, конечно, непомерная, но зато он согласился рискнуть и побыть выразителем народных мнений. И это, в отличие от вина, – бесплатно.

* * *

Даже другу Минмесу я не рассказал, как страшно мне стало после того, самого первого совета, – я понял, что на самом деле меня ждет. Ответственность за три миллиона живых душ, за процветание страны, чьим богатствам завидуют враги явные и тайные, за величественную цивилизацию, породившую государство Маат, за сплоченность в обществе, за пирамиды, храмы, письменность и науки… За тысячелетнюю культуру, цель которой – стать прибежищем богов и победить смерть. Я решил, что могу управлять этим царством, – было ли это легкомыслием или безумством? Но отступать мне теперь некуда, как и незачем упиваться своими страхами.

Минмес прав – мне еще многому предстояло научиться. И лучшего наставника, чем теперешний первый министр, не найти. Узер упрям и неуступчив, зато хорошо знает свое дело и то, как все в государстве устроено и управляется. Поэтому я последую совету госпожи Небету…

Она указала мне путь, и я по нему следую. Теперь мне предстоит встретиться со второй из упомянутых ею персон – Хюи, наставницей певиц и танцовщиц в Карнакском храме. Минмес навел справки, и оказалось, что эта почтенная женщина редко появляется на людях, избегает участия в пиршествах и официальных церемониях, но занимаемый ею пост – один из важнейших. Музыкантши, певицы и танцовщицы, которых Хюи тщательно отбирает, обожают ее, несмотря на ее требовательность. Хюи – вдова, и у нее есть одна-единственная дочь, чью красоту люди превозносят на все лады. Еще эта девушка обладает чудесным голосом, и у нее много поклонников, но замуж она не спешит.

Госпожа Хюи принадлежит к крайне немногочисленной карнакской храмовой элите. Пребывание большинства служителей культа в храме ограничено, они приезжают только на время церемоний, кто-то надолго, кто-то – нет. И немногие из них обрели на священной храмовой земле свое постоянное пристанище.

Маху набрал для меня телохранителей – двадцать лучших солдат, которые позаботятся о моей безопасности. Испытания они прошли суровые, под его личным присмотром, так что теперь, куда бы я ни отправлялся, я спокоен.

Высоко в небе светит солнце,блестят воды реки, радует глаз зелень полей…

С удобством расположившись в носилках, я даю себе минуту отдыха – редкость, которую нужно ценить по достоинству.

8

Мой приезд в храм вызывает некоторую сумятицу. Прибегает один из смотрителей обители Амона.

– Что угодно вашему величеству?

– Я желаю видеть госпожу Хюи.

– Но она репетирует с оркестром, и… как бы это получше сказать…

– …очень не любит, когда ее прерывают, даже если это царь.

Смотритель совсем поник, ожидая грома и молний.

– Проводи меня к ее жилищу. Там я подожду, пока не закончится репетиция.

Святилище Амона посещают и другие боги, а потому атмосфера здесь, в Карнаке, ни с чем не сравнима, здесь все буквально дышит божественной силой и безмятежностью. Прогулка по аллеям храма наделяет меня такой силой, что я, по примеру предшественников, даю себе клятву сделать его еще прекраснее.

В скромном жилище наставницы Хюи всего три комнаты – зал для приема гостей, рабочий кабинет и спальня. Служанка, не помня себя от волнения, приносит мне кресло, а потом и пива.

Госпожу Хюи, конечно же, предупредили, поэтому она заканчивает репетицию и вскоре предстает передо мной.

Высокая, седовласая, лицо в морщинках, карие глаза, тонкие губы… Одета в красное платье, на груди – колье из бирюзы.

Хюи кланяется мне, но без подобострастия.

– Для меня это большая честь, ваше величество. Желаете услышать моих воспитанниц?

– Ваша подруга, госпожа Небету, посоветовала мне с вами поговорить.

– Я к вашим услугам.

– Вы не против прогуляться?

Вдвоем, под пристальными взглядами жрецов и разномастной прислуги, мы прогуливаемся по аллеям, проходим мимо святилищ. Рассуждения Хюи, то, с каким достоинством она держится, – все это производит на меня большое впечатление. Рядом с ней я чувствую себя недорослем. Юнцом, чей долг отныне управлять Двумя Землями.

– Богатства Карнакского храма неисчислимы и вносят свою лепту в величие нашей державы, – говорю я. – Я благодарен Менху Старшему за это и рассчитываю на его преданность.

– Вы в ней сомневаетесь?

– А разве не должен я сомневаться в каждом из своих приближенных?

– Это тяжкое испытание, ваше величество.

– «Тот, кого ты вскормил, тебя же в спину и ударит». Так наставлял наследника один наш фараон.

– И был совершенно прав. Чего вы ждете от меня?

– Чтобы вы объяснили, как на самом деле устроен этот огромный храмовый комплекс, чем он живет. Видимость бывает обманчива. От Карнака во многом зависит наше процветание, и место он занимает особое. Верховный жрец Амона – человек настолько могущественный, что может вообразить, будто он выше всех, включая фараона.

– Этот риск нельзя исключать, – соглашается госпожа Хюи. – Все зависит от того, насколько лучезарен наш владыка. Если слава его сияет недостаточно, его затмит сильнейший. Если же фараон продемонстрирует подлинную мощь, то все иные светила только усилят его собственное сияние. Что важно – никогда не обвинять другого в своих просчетах и, что бы ни происходило, становиться только сильнее. Здесь, в храме, мы по мере сил служим богам, дабы они не покинули наших земель. Так пусть же фараон напомнит верховному жрецу, в чем его первейший долг! Тот обязан присматривать за сокровищницей Карнака, все богатства которой в первую очередь должны преподноситься в дар богам, а потом уже служить смертным. Когда же приоритет отдается людям, приходят жестокость, несправедливость, нужда. Менх Старший узнал об этом во время своего посвящения, но вы ему напомните, если память его вдруг подведет.

– Осмелится ли он выступить против фараона?

– Не давайте ему такой возможности. В противном случае только себя и будете винить.

– Желаете ли вы занять какой-нибудь пост в администрации?

– Это исключено. Мое место здесь, в музыке вся моя жизнь. Не зря ведь говорили великие провидцы: «Даже свет – и тот поет»! Обучать девушек, прививать им вкус к прекрасному, подчеркивать важность их участия в ритуалах – вот мои обязанности. И мое счастье.

– Что ж, представьте мне своих учениц.

Достопочтенная госпожа Хюи сообщила мне все, что я хотел знать, и я прислушаюсь к ее советам. Попытаться ее улестить? Напрасный труд! Какой бы способ я ни избрал, толку не будет.

В пристройке храма, отведенной под музыкальный класс, нагромождение инструментов: арфы, флейты простые и парные, гобои, тамбурины, трещотки… И два десятка девушек, у которых перерыв, и они разговаривают между собой.

При виде наставницы все встают.

– Царь почтил нас своим визитом. Так покажите же ему ваши таланты!

Оркестр, хор и единственная солистка. Первая песня – быстрая, увлекающая. Мой взгляд останавливается на арфистке. Она очень изящная, пальцы ловко перебирают струны. Волосы скорее белокурые, кожа словно светится изнутри, изумительно тонкие черты лица… Она сосредоточена, глаза ее полузакрыты, и хотя сидит она во втором ряду, ясно, что именно ее инструмент задает ритм всему оркестру.

Солистка, наоборот, старается привлечь мое внимание сложнейшими вокализами, которые она исполняет виртуозно. Черноволосая, миловидная, она чудо как хороша…

Жаль, что этот приватный концерт так быстро закончился. Госпожа Хюи по очереди знакомит меня со своими подопечными. Арфистку зовут Сатья^[513], солистку, единственную дочку наставницы, – Меритре^[514]. Одна держится очень скромно, другая улыбается мне.

– Если будет на то ваша воля, девушки могут играть во дворце во время официальных празднеств, – говорит Хюи.

– Для меня это будет удовольствием.

Я с сожалением покидаю храм, а вместе с ним и пределы Дома Жизни, в чьей библиотеке, этом хранилище ритуалов и изречений древних, прошла большая часть моей юности.

Мною овладевает странное волнение. И мысли мои устремляются к юной арфистке, столь же обворожительной, как ее музыка.

9

Ворчун ходил в солдатах с юности. На прошлом месте службы, в казармах Мемфиса, он охранял кухни, но так надоел своим брюзжанием командиру, что тот перевел его в палестинскую крепость Газа.

Местных племен египтяне опасались, поэтому держали там гарнизон, призванный хранить спокойствие в регионе. Командиров сюда назначали опытных, солдат набирали из тех, кто хотел жалованье побольше или кто вечно всем был недоволен, но тем приятнее было вернуться домой, в Египет, после многих месяцев службы…

Сирийско-палестинский коридор оставался уязвимой зоной. Тутмос I жестоко подавил волнения, и в регионе снова воцарился мир, однако банды грабителей продолжали нападать на караваны и заявлять о своей ненависти к Египту.

Между египтянами и палестинцами – минимум контактов и максимум подозрительности. Администрация фараона обложила местных податями, но в обычаи их не вмешивалась.

Полноватый для своих пятидесяти лет, Ворчун страдал от болей в пояснице и считал дни до перевода на новое место. Год в Газе – ему этого хватило с лихвой. А впредь попридержать свой длинный язык он сумеет…

Весть о смерти Хатшепсут радости в гарнизоне никому не прибавила. Удастся ли ее преемнику, по слухам, совершенно бездарному правителю, удержать в равновесии этот вечно кипящий котел? Предчувствия оправдались: было приказано усилить сторожевые посты и патрули. Показать палестинцам, что им лучше вести себя смирно.

Местные намек поняли. В деревнях царили тишина и покой, так что бдительность египтян стала понемногу ослабевать. У Ворчуна настроение и вовсе было отличное – скоро он вернется к нормальной жизни.

Погода стояла пренеприятная – жарко и влажно.

– Что у нас на ужин? – спросил Ворчун у повара.

– Свиные ребрышки и бобовое пюре.

– Ничего другого придумать не можешь?

– Я готовлю из того, что дают. Через месяц вернемся в Мемфис, вот там и попируем! Эта проклятая пустыня надоела мне хуже горькой редьки!

– Не тебе одному.

Разговор прервал призывный сигнал трубы.

– Что еще стряслось? Надо идти!

Комендант крепости созвал людей, чтобы заново распределить патрули. Ворчуну, конечно, повезло меньше всех: сторожить ночью, да еще и за стенами крепости.

– Не моя же очередь! – возмутился он. – Некоторые лодыри еще ни разу в ночь не ходили!

– Приказ есть приказ.

– Тогда дайте двойную пайку! Мне же ночь стоять на ногах.

– Получишь!

Ворчун понуро поплелся назад, на кухню. Спальня у рядовых, конечно, не роскошная, но даже там лучше, чем под открытым небом. А сегодня и неба не видно. Погода мерзкая, и работа такая же.

Два поджаренных куска свинины, большая миска бобового пюре, каравай хлеба, кисловатое пиво… Насытившись, солдат вооружился палицей и копьем. С закатом солнца он завершил свой первый обход крепости.

Куда ни глянь – песок, камни, дикие травы. Таким пейзажем не полюбуешься. Ворчуну вспомнились египетские сады, водоемы, обилие цветов. Здешние же ветры рождали мигрени и боль в горле, которыми постоянно мучились солдаты.

Как обычно, ничего настораживающего… Разрозненные палестинские племена не посмеют напасть на египетский бастион; они без конца дерутся друг с другом и не способны избрать вожака, который возглавил бы бунт.

Ворчун присел на толстую циновку, воткнул копье в землю. Сегодня, в новолуние, небо затянуло облаками, но хотя бы тепло. Пора уже идти на второй круг, такой же бесполезный, как и первый. Единственная приятная перспектива: завтра отдых.

Странный звук – словно сухая веточка хрустнула под сандалией. А следом – приглушенный крик.

Ворчун вскочил, вскинул копье.

– Кто идет?

Сначала – ни звука. Ложная тревога?

Из темноты возник палестинец с большим ножом. А за ним – другой, третий, десяток, сотня…

От страха Ворчун словно окаменел.

– Тревога! Тревога! – дрожащим голосом проблеял он. – Враг у ворот!

Прижавшись спиной к воротам в надежде, что они вот-вот откроются и можно будет спрятаться в крепости, Ворчун изловчился и всадил копье в первого недруга. Но еще трое набросились на него, пока египетские лучники через бойницы в стене напрасно пытались остановить эту лавину.

Попирая ногами труп Ворчуна, палестинцы положили под ворота дрова и подожгли их при помощи горящих угольев. Скоро проход был открыт, и маленькая армия из племен, объединившихся под началом предводителя-сирийца, ворвалась внутрь.

Приказ у них был простой: сровнять с землей этот символ египетского присутствия в Палестине. Пленных не брать.

10

Узнать, о чем говорит народ, проще всего в трех местах: на рынках, на причалах, где разгружают съестное и прочие товары, и в тавернах, причем не важно, подают ли еду и питье в помещении или на открытом воздухе. Тут Старик бывал регулярно, а еще расспрашивал крестьян, чьи поля находились по соседству с его виноградником и пастбищем для коров.

– Так, идем во дворец! – объявил он своему ослику. – Не умирать же нашему царю от жажды!

Возведенный в высокий сан вожака стада, Северный Ветер, помимо роста и силы, имел еще одну особенность – он всегда знал, куда идти. А с недавних пор, к раздражению владельца, еще завел привычку выражать свое мнение. Соглашаясь, ослик поднимал правое ухо, но зато, если поднималось левое, Старик мог без толку разглагольствовать часами.

Вереница осликов довольно быстро добралась от винных погребов Старика до дворца. Как и было уговорено, слуги тут же позвали нового виночерпия, который не заставил себя ждать. Пока шла разгрузка, Минмес попробовал новую партию вина.

– Великолепное!

– Я же обещал, что качество будет не хуже.

– Постарайся и цену удержать, она и так высока.

– С ценой – другая история. Все зависит от урожая, от того, сколько пришлось повозиться с лозой, и еще от кучи непредвиденных мелочей. Я за капризы природы не ответчик.

– Идем в мой кабинет, выпишу тебе платежное поручение.

Похоже, Минмес относился к числу сановников не просто организованных, а помешанных на порядке. Свитки папирусов аккуратно разложены по многочисленным полочкам, писчие принадлежности безукоризненно чисты и лежат на своих местах на низком столике…

Взяв новый калам, Минмес начал писать.

– Ну, узнал что-нибудь?

– Конечно! Людям только дай поговорить!

– По нраву им новый фараон?

– И да, и нет.

– Объясни!

– Поначалу боялись худшего – что увлеченный древними писаниями эрудит не сможет управлять страной, наверху начнутся интриги, а хуже будет простым людям. Насчет этого народ слегка успокоился. Все довольны, что царь оставил старого первого министра с его людьми, потому что с работой они справляются. Перемен в плохую сторону тоже нет. Торговые суда ходят нормально, в столице порядок, все административные службы работают. А придирчивые, вредные писцы – такая напасть, что любое правительство переживет!

– Это хорошие новости. Теперь рассказывай о плохом.

– Тут все в один голос против царя, и ему надо поспешить, иначе подданные вовсе его разлюбят. Непростительное упущение! Испокон веков в Египте фараоны так не поступали.

Столь категоричное заявление Минмеса не обрадовало. Хорошо еще, что вовремя узнал, и Тутмос успеет все поправить.

– И что же это за упущение? Говори!

– С древних времен, начиная с наших первых династий, страной правят мужчина и женщина, царь и великая царская супруга. Исключение – это когда на престол возводят царицу. Та, надев двойную корону, становится мужчиной, а значит, и супруг ей ни к чему, как в случае с Хатшепсут. Нашему новому фараону нужна царица, как Осирису Исида. Это она, Великая Чаровница, превозмогла смерть и воскресила погибшего супруга, чтобы родился Гор, покровитель фараонов. Все это знают, и все говорят: невозможно Тутмосу стоять у кормила власти в одиночку.

Дело действительно серьезное… И правда – на стороне народа, осведомленного об устоях власти фараонов, благо иного политического режима Две Земли не знали.

– Я поговорю об этом с государем, – пообещал Минмес.

* * *

Первый министр безропотно принял свою участь: каждое утро мы встречаемся наедине, и он разъясняет мне работу министерств, посвящает в большие и малые тайны неповоротливого государственного аппарата. Теперь я понимаю, что Узер, человек уже немолодой, никогда и не хотел царствовать вместо меня. Наоборот, в интересах державы он старается как можно лучше меня обучить.

После двух месяцев правления я начинаю осознавать грандиозность стоящей передо мной задачи. Я должен направлять и решать, руководствуясь глубоким знанием ситуации в каждой сфере жизни, ситуации, которая постоянно меняется. Стоит разобраться с одной проблемой, как возникает новая. Но в первую очередь надо сберечь стабильность, на которой основывается наше общество. Чем шире полномочия, тем сильнее должно быть чувство долга у правителя. Таково золотое правило Маат, и я практикую его во время каждого утреннего ритуала, преподнося созидающей сущности статуэтку богини – воплощения справедливости, целостности и гармонии, живым залогом которых являюсь я, фараон. Это – главная моя задача, и она всечасно направляет мой разум и руку.

То, что я прочел так много, – мое преимущество. Пробегая глазами отчеты министров, я быстро вычленяю главное, чтобы потом задать Узеру уточняющие вопросы. Не упуская ни единой детали, я продвигаюсь ускоренным ходом, и, несмотря на ограниченность часов отдыха, не знаю усталости.

Я не отвлекаюсь на светские развлечения и за стол сажусь с Минмесом, который старательно вникает в управленческие дела и предлагает улучшения.

Сегодня я сразу замечаю, что мой друг встревожен. Между нами с детства нет никаких недомолвок.

– У нас затруднение?

– И серьезное!

– Кто недоволен?

– Народ.

– Налей мне чего-нибудь!

Он наполняет два кубка.

– Из-за Хатшепсут, сначала царицы, а потом и фараона, ты забыл один из главнейших принципов царской власти. Ты не можешь править один, тебе нужна великая царская супруга.

– Как будто мало мне других забот!

– Это не просто пожелание. Народ требует царицу, потому что это традиция. И он прав. Без ее магии ты не справишься.

В комнату входит взволнованный первый министр и прерывает нашу беседу:

– Ужасные новости! Палестинцы взбунтовались! Разгромили нашу крепость в Газе, много убитых!

11

Узер весь дрожит. Вот уж кто, я думал, умеет владеть собой при любых обстоятельствах! Но сейчас на нем просто лица нет. Понять его опасения нетрудно: я всего два месяца правлю страной, военного опыта не имею, а тут – такой неожиданный и неприятный поворот!

– Речь идет о восстании в отдельно взятой местности, или угроза значительно шире и ставит под удар безопасность страны?

– Не имею понятия. Зато знаю, кто нам все объяснит – Тьянуни, глава тайной службы. Сегодня он как раз прибывает из Мемфиса.

* * *

После наступления сумерек первый министр представляет мне Тьянуни, худого тридцатилетнего мужчину с длинным лицом и испытующим взглядом. На секретном совещании присутствует также и мой друг Минмес. По столице уже ползут слухи, один страшнее другого, – что палестинцы вырезают целые поселения. Страна еще не забыла ужасы нашествия гиксосов.

– Ты хорошо разобрался в ситуации?

Тьянуни отвечает негромким спокойным голосом:

– Нашу крепость в Газе палестинцы сожгли, гарнизон уничтожили. Все приграничные посты в боевой готовности, и подкрепление придет вовремя, так что возможное нападение они отразят.

– Возможное?

– Правильнее было бы сказать «неизбежное».

– Значит, еще не конец? Речь идет не о единичном происшествии?

– Нет, ваше величество. Обычно мы быстро наводим порядок, если какое-то племя затягивает с податями или недоплачивает. На этот раз все намного серьезнее. Мы привыкли, что местные кланы постоянно враждуют за главенство в регионе, и вот, к несчастью, сирийцу, правителю Кадеша, удалось объединить их все под своим командованием.

– Значит, это его мы должны уничтожить, – вмешивается Минмес. – Вы уже думали, как подослать к нему убийц?

– Слишком поздно, – с сожалением замечает Тьянуни. – Правитель вне нашей досягаемости. Он укрылся в своей крепости Мегиддо, в Сирии.

– Не удовольствуется ли он достигнутым?

– По последним донесениям, он собирает коалицию из трехсот тридцати палестинских и сирийских князьков с очевидным намерением – завоевать Египет.

Кошмар вот-вот повторится?

– Если мы не предпримем мер, и быстро, эта орава станет неуязвимой, – говорит Минмес.

Два месяца на троне, и уже пора принимать сложное решение – вступать в войну! Тысячи погибших, муки и страдания… Единственное, о чем я сейчас должен думать, – это спасение Египта.

– Что у нас с армией?

Первый министр очевидно смущен.

– Нашим военачальникам давно не приходилось сражаться. А солдаты заняты в основном поддержанием оросительных каналов. Зато у нас имеется несколько элитных полков.

– В достаточном количестве?

– Все зависит от сил противника.

– Эта коалиция не выходит у меня из головы, – признает Тьянуни, не теряя внешней безмятежности. – Правитель Кадеша – закаленный вояка и ненавидит Египет. Собрав войско, он сразу двинется на нас. Мое мнение – нужно задушить врага в его собственном логове, и поскорее.

– Безумие! – возражает Узер. – Мегиддо – труднодоступная крепость в самом сердце враждебной территории, так что взять ее, да еще с ограниченными ресурсами, мы не сможем. Угробим армию, и Две Земли останутся без защиты. Я голосую за оборонительную стратегию и укрепление северо-восточных границ.

– Эта стратегия не сработала при нашествии гиксосов, – напоминает Тьянуни. – Задавим беду в зародыше. А если нет, нас завоюют и перебьют до единого.

– Откуда такие мрачные прогнозы?

– За палестинцами, сирийцами и правителем Кадеша стоит Митанни^[515], держава, которая стремится захватить Египет, чтобы ее владычество стало неоспоримым. Я знал, что война неизбежна, но не думал, что это случится так скоро. Ваше величество, могу я говорить без прикрас?

– Это твой долг.

– Мы перехватили несколько посланий от палестинских племен правителю Кадеша и обратно. Враг обрадовался, узнав про смерть Хатшепсут, потому что преемник ее, по слухам, воин никудышный. Для них это – идеальный шанс победить слабого царя и завоевать страну, которая разнежилась в своем благополучии и богатстве. Судьба Египта – в ваших руках.

Такая искренность, шокировавшая Узера, говорит о важности момента. Своим нежеланием юлить, как это принято при дворе, Тьянуни доказывает, что по-настоящему радеет за безопасность страны. Но не поздно ли мы хватились?

– У тебя есть точные карты?

– Наши лазутчики их составили.

Тьянуни разворачивает три папируса с указанием основных поселений – от северных пределов Египта и до Митанни, указывает, куда, скорее всего, двинется захватчик, и лучшие пути для нас, чтобы его перехватить.

Мое внимание привлекает пометка на карте: город-крепость Мегиддо. Здесь ждет меня неприятель в уверенности, что заманит в ловушку неопытного фараона и сокрушит его армию.

12

Старик совсем приуныл, и было отчего: корова захворала, помощник никак не научится обрезать лозу, придурковатый писец из кадастровой службы оспаривает площадь его виноградных угодий… А кувшины с вином во дворец доставить нужно без промедления. Северный Ветер, наоборот, стоит себе спокойнехонько. Можно подумать, его вообще ничто на свете не волнует!

Минмес, близкий друг царя, сегодня тоже мрачнее тучи.

– Ты уже слышал новость, Старик?

– Что палестинцы вырезали целый гарнизон?

– Именно.

– И что против Египта зреет целый союз?

– Ты и в этом прав.

– И что нас завоюют?

– Это не исключено. А что думает об этом народ?

– Дело фараона – разбить врага! И подальше от наших границ.

* * *

На Большой совет приглашены министры, верховный жрец Амона, наместники провинций. Явились все до единого. И они, как и весь Египет, ждут моего вердикта. Я внимательно изучил все донесения, стараясь сохранить хладнокровие и спокойствие мысли. Даже Минмес не знает, что я решил после зрелого размышления.

– Зачем мы идем на войну? Не для того, чтобы убивать, и не завоевывать территории. Но ради сохранения державы и принципов Маат, вечного закона гармонии, которым угрожают мрак, варварство и насилие. Противник ждет меня в Мегиддо, и я туда отправлюсь. Поверну его собственную силу против него, захвачу его богатства и заставлю понять, что нас ему не победить. Если будем тянуть время, нас уничтожат. Проявим малодушие – и обречем себя на гибель. Зато, сломив хребет заговорщикам, мы заставим их себя уважать, отпугнем от своих границ. Повелеваю: начать мобилизацию южной армии. Она присоединится к северной армии в Мемфисе, как только Маху, новый командир царской гвардии, сочтет ее способной сражаться. В срочном порядке южная армия пройдет учения под надзором Тьянуни, которого я назначаю специальным советником и начальником службы снабжения.

* * *

Уверенные действия молодого Тутмоса успокоили народ. Более того, решение это представлялось простому люду лучшим из возможных. Так же рассуждали и Маху, давний друг царя, и Тьянуни, радуясь, что к его мнению прислушались. Несмотря на различие характеров – Маху был взрывной по натуре, а Тьянуни, наоборот, холодный как лед, – они хорошо сработались, проверяя, чтобы каждая провинция прислала свою квоту новобранцев, ведь профессиональных солдат в армии было немного. Зато после мобилизации она насчитывала около шести тысяч человек.

Маху предстояло сложное дело – переговорить с военачальниками в казарме Фив. Те, понятно, встретят его с кислыми минами и мыслью, что этот выскочка ничего нового не расскажет и уйдет ни с чем.

Гордый доверием своего суверена, Маху окинул взглядом командиров, уже долгое время возглавлявших разные части египетской армии.

– Мы не знакомы, но вы заранее меня ненавидите, потому что боитесь – я нарушу привычные порядки. И это правда. Страна вступает в войну, а значит, вам придется покинуть свои уютные загородные дома и вести солдат сперва в Мемфис, а потом и в Палестину. Конец спокойной жизни! Пришло время делом доказать, чего стоит наша воинская честь!

Тут встал бородач по имени Джехути^[516], такой же рослый и коренастый, как и сам Маху.

– Вижу, ты славный парень! Слишком долго мы прохлаждались, я даже заскучал. Но теперь царь поручает нам настоящее дело. Хватит дрыхнуть, мы скоро выступаем! Я всегда говорил, что с палестинцами по-хорошему нельзя. Вставайте, мои дорогие сослуживцы!

Несколько ошеломленные происходящим, остальные военачальники тоже встали.

– Во-первых, набираем новобранцев, – уточнил Маху. – Во-вторых, их надо обучить. Третье, что мы делаем, – это отправляемся в поход. И время поджимает. Палестинские земли мы не контролируем, противник собирается с силами в Сирии.

Джехути хлопнул командира царской гвардии по плечу:

– Не беспокойся, мы еще зададим им жару! Думают, мы слюнтяи, которые носу из дома не высунут? Докажем, что это не так. Раз того хочет царь, наш могучий бык, устроим врагу приятный сюрприз!

После речей Джехути остальным военачальникам зазорно было возражать, хотя эта авантюра с походом попахивала безрассудством и многих пугала. Они бы предпочли осторожность. Потеря крепости – это ведь еще не конец света! Что, если торжествующие палестинцы на этом малом успехе и остановятся? Чем подливать масла в огонь, лучше бы вступить в переговоры…

Старейший из присутствующих командиров нарушил обманчивое согласие:

– Конфликтовать – не лучшее решение. Почему бы царю не испробовать дипломатию?

– Противник уничтожил нашу крепость вместе с гарнизоном. Тебе этого мало?

– Если хочешь сберечь мир, о единичном происшествии можно и забыть.

– По-твоему, бойню, которую они устроили, можно назвать происшествием?

– Согласен, факт прискорбный, но…

У старейшины перехватило дыхание – это Джехути с размаху ударил его кулаком в живот.

– Хватит болтать! В стране – война. За дело!

13

В Фивы стали прибывать рекруты из разных провинций, начались армейские маневры, и горожане понемногу успокоились. Тутмос, оказывается, не слабак, и, если верить прокатившимся по столице слухам, думает покарать сначала бунтовщиков-палестинцев, а потом и захватить оплот заговорщиков, замысливших завоевать Египет, – крепость Мегиддо.

Между Маху и Тьянуни – ни дружелюбия, ни доверия, каждый занят своим делом. Под их совместным руководством писцы регистрируют новобранцев, ставят на довольствие, одевают, отправляют учиться стрельбе из лука, обращению с копьем и кинжалом, кулачному бою и бегу. Маху требует жесткой дисциплины: вечером, перед ужином – военный парад, и в хорошем темпе, под барабаны и пение труб. Со своей стороны Тьянуни следит, чтобы и второй важный принцип соблюдался: каждый солдат должен знать, что от него требуется в бою. Потому что без этого не выжить…

* * *

В присутствии Минмеса и Маху я принимаю Тьянуни, который явился с длинным докладом.

– В Сирии у нас есть шпионы, но они с каждым днем рискуют все больше. Правитель Кадеша набирает сторонников, проще говоря – скупает их за золото, полученное от Митанни. Армию они рассчитывают собрать немалую. Мой соглядатай уверен, что противник устроил нам ловушку. Под Мегиддо наши войска разгромят, фараона убьют и прямым путем пойдут на Египет.

– Твое мнение?

– Меня это беспокоит. Сильно беспокоит. Но иного пути, кроме как взять эту проклятую цитадель, я не вижу.

– Ты будешь нашим военным летописцем. Записывай все события. И мы преподнесем богам рассказ о наших победах!

Глава тайной службы уходит.

– Я разделяю его тревоги, – признается Маху. – Может, зададим палестинцам хорошую трепку и хватит? У стен Мегиддо нас и правда может ждать гибель.

– Если получится навести порядок в землях Палестины, то лишь на время. А союз враждебных нам племен карательной вылазкой не напугаешь. Наши военачальники готовы сражаться?

– Сборище нытиков! Но и среди них мне нашелся помощник – Джехути. Он покажет пример остальным.

– Только вам с Минмесом, и никому больше, я могу это рассказать: ночью у меня было видéние – что нас ждет на войне. Продлится она долго, очень долго. И, с божественной помощью, мы не остановимся ни в Палестине, ни в Сирии.

– То есть ты хочешь… напасть на Митанни? – спрашивает Минмес.

– Насколько я помню, первый из Тутмосов дошел до берегов Евфрата и установил там стелу, дабы враг запомнил и отказался от дальнейших притязаний. И мне предстоит подтвердить слово основателя моего рода.

Оба друга детства знают, что дальнейшие возражения бесполезны.

– К новолунию наши войска будут готовы выступить в Мемфис, – сообщает Маху. – Но мне еще многое нужно решить.

Командир царской гвардии размашистым шагом покидает дворец.

– Ты ошарашил беднягу, – говорит Минмес. – Маху, как и все мы, думал, что у нас одна цель и, захватив Мегиддо, мы сразу же повернем домой. Твой план… он…

– Безрассудный?

Минмес нервно сглатывает:

– Думаю, что так.

– Прошу, всегда говори, что думаешь. В противном случае нашей дружбе конец. «Безрассудный»… Мне кажется, это подходящий эпитет. Пойми, Минмес, этот путь мне диктует сердце. Ты созвал бригадиров, чьи рабочие трудятся в Месте Истины?

– Да, они ждут нас у входа в Долину Царей^[517].

* * *

Безводная местность… Второе название Долины Царей, притаившейся в скалистом ущелье и беспощадно палимой солнцем, – Великие Луга, ибо именно тут находятся врата райских садов, где поселяются навеки, за гранью смерти, «оправданные на суде Осириса». Здесь, по повелению первого из Тутмосов, суждено упокоиться всем фиванским фараонам.

Прежде чем выступить в поход, цель которого – спасти Египет от гибельного нашествия, мне предстоит выбрать место для собственной могилы, этого «горнила воскрешения», и снабдить строителей подробным планом работ.

Я исходил долину вдоль и поперек – в одиночестве, много часов подряд, наслаждаясь тишиной этого места, находящегося за гранью времени и тлена. И мой выбор, который я сделал, еще будучи подростком, хотя попыток было множество, остается прежним…

Я веду немногочисленную бригаду мастеров в южный конец долины. Останавливаюсь возле скалистого склона и указываю на расселину.

– Ваше величество, так высоко? – удивляется каменотес. – Очень высоко!^[518]

– Выбьете в этой скале проход и мою вечную обитель.

Минмес передает мне план, который я начертил собственноручно. Длинный коридор, лестница, ритуальная шахта, сопряженная с океаном энергии, затем поворот под прямым углом – и попадаем в вестибюль с двумя колоннами, ориентированный с юга на север, откуда последний лестничный пролет ведет в погребальную камеру, тоже с парой колонн, в форме овала, который обычно обрамляет имя фараона^[519].

– Это будет непросто, – замечает главный мастер.

– Немедленно принимайтесь за дело.

Все задаются одним и тем же вопросом: вернусь ли я из Мегиддо живым?

14

Без содействия Монту, бога-сокола, ни одной битвы не выиграть. Поэтому я отправляюсь в его храм в Иуни^[520], благо он недалеко от столицы, чтобы помолиться и попросить укрепить мою руку и дать мне силы для победы над врагами. Защитник царского дома, небесный сокол обороняет Две Земли в минуту опасности. Да ниспошлет же он мне свою зоркость и быстроту реакции! В его честь я возведу новый пилон, украшенный сценами его благодеяний.

Служитель храма, одновременно астролог и астроном, радушно меня встречает. По его расчетам и учениям древних выходит, что момент выбран удачно, но с условием – нужно точно знать, в чем именно состоит опасность, и идти на риск.

Я не отступлюсь. Видение мое было таким четким, что развеяло все сомнения. Каким бы ни был итог этого похода, мой долг – защищать свою страну всеми средствами, какими я только располагаю. В сравнении с этим моя собственная жизнь стоит мало.

* * *

Срочный заказ из дворца. Ругая на все лады надоедливых чиновников, Старик велел Северному Ветру созвать остальных осликов, которые и повезут несколько десятков кувшинов с вином. Оглядывая опустевший погребок, Старик пообещал себе взять с Минмеса хорошую цену. Уже было официально объявлено, что армия под предводительством фараона через день отплывает в Мемфис. И перед отбытием, связанным со столькими надеждами и тревогами, царь устраивает празднество для солдат и населения. Во дворце же состоится пышный пир, на котором будут присутствовать сам Тутмос и все высшие сановники державы.

Едва заметная усмешка Минмеса моментально вывела Старика из себя.

– Я уж начал волноваться. Не оставлять же гостей без хорошего вина!

– У меня всего две руки и две ноги, а грузить пришлось много. Только знай: за срочный заказ и цена особая.

– Согласен.

– Примешь мою цену без возражений?

– Приму, конечно. Как и ты примешь решение нашего царя.

У Старика земля ушла из-под ног.

– Это еще что за новости?

– Поставщику такого замечательного вина негоже оставаться в стороне. Благодаря тебе наш государь за каждой трапезой обретает новые силы. А они ему очень понадобятся во время предстоящей кампании.

– Но я всего лишь делаю и продаю вино, какой с меня спрос?

– Его величество рассуждает иначе. И я счастлив сообщить, что ты не только назначаешься придворным поставщиком вина, но и на время нашего карательного похода причислен к службе снабжения.

Старик на время потерял дар речи.

– Ты… Уж не насмехаешься ли ты надо мной?

– Что ты, чувства юмора я лишен с детства.

– И придет же такое в голову! В моем возрасте к кладбищу привыкают, а не к походам!

– Ничего не поделаешь – война! Да и сам подумай: разве это не наивысшее счастье – служить фараону? Я знал, что ты оторопеешь от счастья. Подчиняться будешь царскому глашатаю Антефу, он человек хороший, но требовательный. Вы прекрасно поладите.

* * *

Кенна, дворцовый управитель, не знал, куда бежать и что делать. Энергичный сорокалетний мужчина, всегда очень ухоженный и одетый по последней моде, с какими только трудностями он ни сталкивался, устраивая беспримерные по роскоши празднества и пиры в царствование Хатшепсут! Его мастерство было общеизвестно и вызывало восхищение. Обычно на все приготовления ему давали время; в этот раз, за что ни возьмись, – сплошное мучение! При том что на пир соберется вся фиванская элита, которая ни одного огреха не упустит!

Парадный пиршественный зал дворца со стенами, украшенными цветочными узорами, выдраили до блеска; расставили низкие столики на три-четыре персоны и кресла с низкими спинками, на них – масляные лампы и лучшую посуду; разложили подушки, расстелили надушенные скатерти… Дворцовый управитель не упускал ни единой детали, зная, что некоторым царедворцам руку в пасть не клади, и на его должность, пусть и весьма утомительную, желающих найдется немало.

Кенна прибежал на кухню. Работа тут просто кипела. Работа во дворце считалась вершиной карьеры, и дисциплину шеф-повар поддерживал военную. Кушанья здесь готовились только изысканные и в огромных количествах, вина держали отменного качества. В Египте знали, что такое хорошая кухня. Разнообразные салаты, филе рыбы, перепела, говяжьи ребрышки, свежие сыры, компот из инжира и сладкая выпечка – чего только не было в меню!

Чуть меньше часа до прибытия гостей… Во главе отряда помощников Кенна еще раз сверился с планом их размещения: каждому отведено определенное место согласно занимаемой должности. Ошибка – и увольнения дворцовому управителю не избежать.

А в голове – единственная забота: уж не забыл ли он чего-нибудь? Не допустил ли промах, который потом поставят в вину?

Думать об этом поздновато: в дворцовом саду уже зажигаются лампы и стража расступается перед первыми гостями…

15

Я с детства ненавижу светские развлечения. За стол охотно сажусь в одиночестве или с друзьями, с кем можно свободно поговорить. А на официальных торжествах любое слово, слетевшее с уст царя, может быть истолковано превратно. Что это – комплимент или более или менее завуалированный упрек? И почему в такой форме? Почему государь обратился к этому господину или этой даме? Почему в эту конкретную минуту он замолчал? И кто выйдет из-за стола с надеждой на повышение, а кто, наоборот, беспокоясь о своем будущем?

Накануне военного похода от этого застолья одна польза – собрать фиванских сановников и убедиться, что они готовы сотрудничать друг с другом и на пользу государству. Фараон царствует и защищает свою страну до последней капли крови – такова мысль, которую я хочу до них донести. И, по мнению Минмеса, лицезрение царя успокоит чиновников, тем более что, будучи очень занятым, я не удостоил личной аудиенции очень многих просителей, перенаправив их к первому министру.

Когда я вхожу в зал, приглашенные встают и все взгляды обращаются ко мне. В воздухе разливаются приятные ароматы, гости – в лучших праздничных одеждах, на женщинах – украшения с сияющими самоцветами. На роскошных париках – парфюмированные конусы, которые в течение вечера будут таять, распространяя благовония.

Я направляюсь в восточную часть зала. На почтительном расстоянии по правую руку следует первый министр Узер с супругой; слева – Менх Старший, верховный жрец Амона, и его жена. Среди присутствующих мужчин и женщин поровну, и отсутствующих из числа высших сановников тоже нет. Все с нетерпением ожидают моей речи.

– Нас ждет приятное застолье, однако не стану скрывать – положение очень серьезное. Во главе нашего войска я отправляюсь в поход, чтобы помешать правителю Кадеша объединить свои силы с врагами Египта. Бог Монту укрепит мою руку, и гнев его сокрушит противника. В мое отсутствие всеми делами государства будет заниматься первый министр. Призываю каждого из вас наилучшим образом исполнять свои обязанности. И когда я вернусь, мы отпразднуем победу.

Как только я сажусь, десятки слуг начинают расставлять блюда на низких столиках. Появляется женский оркестр. Я нахожу глазами сначала Сатью, несравненную арфистку, потом – певицу Меритре. Та заводит радостную песню, и ее чистый голос очаровывает гостей, гонит все тревоги прочь.

Несмотря на талант солистки, я смотрю только на Сатью. На девушке скромная льняная туника, короткий парик, украшенный цветастой лентой, и колье, в котором чередуются бирюза и ляпис-лазурь.

Мне нужно перекинуться словом с первым министром, дабы никто не подумал, что я ему не доверяю. Я ожидаю конца выступления Меритре, вызвавшей всеобщее восхищение. Оркестр исполняет череду умиротворяющих мелодий. Ритм диктует Сатья, извлекая из своего инструмента необычайно нежные аккорды. Как бы мне хотелось остаться с этой девушкой наедине и слушать ее игру часами!

– Поддерживай порядок в столице, – обращаюсь я к Узеру. – В этой связи тебе есть о чем доложить?

– Обычные повседневные заботы, ничего важного. Урожай хороший, наши закрома полны, из провинций сообщений о каких-либо затруднениях не поступало.

Я поворачиваюсь к Менху Старшему:

– Согласен ли ты сотрудничать с первым министром?

– Даю слово: храм Амона сохранит вам верность. Я беспокоюсь об исходе этой войны, и, несмотря на это, мои подчиненные и я сам одобряем ваши действия.

Эти заявления покоя мне не приносят. Что, если эти вельможи, искушенные в вопросах власти, ударят мне в спину? Перед таким соблазном не всякий устоит… Хотя, быть может, они надеются, что гибель царя на поле брани развяжет им руки?

Взгляд мой снова устремляется к Сатье. Боги, как она красива, изящна и пленительна! Почувствовав, что я на нее смотрю, девушка одаривает меня улыбкой, но пальцы ее ни на мгновение не отрываются от струн.

Благословенный миг, момент взаимопонимания… Встать с трона, подойти и рассказать, насколько я ею очарован! Но я – царь, и такого рода фантазии для меня запретны.

С другой стороны, вид прелестной арфистки напоминает мне о долге и требованиях народа – править вместе с великой царской супругой.

Сатья, моя царица…

У меня два главных повода для тревоги: война и ее согласие. Война, с которой я, возможно, не вернусь живым; согласие девушки, которая вовсе не обязана им меня удостаивать. Я мечтаю взять ее в жены, хотя даже не слышал звука ее голоса.

Женский оркестр удаляется. Близится конец пира, и, по моим ощущениям, время пролетело даже слишком быстро. Последние моменты радости, прежде чем армия выступит на север. Сегодня вечером нам хочется верить, что Египет непобедим.

Я встаю, и разговоры моментально обрываются. Увижу ли я снова эти застывшие лица, на которых читается внезапное осознание: мир и процветание страны под угрозой?

В саду гости тоже не задерживаются, хотя обычно именно там, перебрасываясь шутками и колкостями, они осушают последние кубки. Ухажеры обхаживают кокеток, умники навевают зевоту на своих слушателей, честолюбцы пытаются завести полезные связи… Сегодняшний вечер к легкомысленным развлечениям такого рода не располагает.

Засыпая, я слышу отголоски арфы, и Сатья мне улыбается…

16

Это не первая моя поездка на корабле в Мемфис, крупный торговый центр страны и древнюю столицу великих пирамид. Множество раз я имел возможность полюбоваться колоссальными монументами, которые возвели наши предки в своем стремлении победить смерть и превратить время в вечность. Пирамида – символ Осириса, убитого и возродившегося к жизни благодаря магии Исиды. Я провел много дней в Доме Жизни при храме Птаха, бога-покровителя ремесленников, за изучением текстов той отдаленной эпохи, когда великие провидцы Города Солнца создавали свои «заклинания силы».

В этот раз я возглавляю военную флотилию, перевозящую сотни солдат. По берегам удивленные и встревоженные крестьяне смотрят, как мы проплываем мимо. Погода нам благоприятствует, команды на судах бывалые, так что на дорогу от Фив к Мемфису уходит тринадцать дней^[521], сучетом стоянок, когда приходится пополнять запасы свежих продуктов. Стоянка – время отдыха для профессиональных вояк и молодых рекрутов, время размышления для меня, моих приближенных и генералов. Мы внимательно изучаем карты, и я выслушиваю мнения тех и этих, часто противоречивые. Только неистовому Джехути не терпится обрушиться на врага; его сослуживцы опасаются ловушек и ратуют за осторожность.

Тьянуни получает донесение от своих сирийских шпионов: в Мегиддо прибыли новые сторонники правителя Кадеша. Там же собираются и военные силы его союзников, уверенных, что без труда сломят нашу защиту и завладеют богатствами. Никогда еще не доводилось египтянам столкнуться с такой разноликой массой противника. Кто устоит перед этой мощью?

Начальник мемфисского арсенала встречает меня на пристани и заверяет, что снаряжение для солдат готово. В сопровождении своего командного состава я осматриваю бессчетные пращи, копья, дротики, кинжалы, секиры, стрелы, колчаны и щиты. Старший кузнец с гордостью преподносит мне бронзовый шлем и доспехи, состоящие из подвижных бронзовых чешуек, какие носят командиры высшего звена. Мои – с усиленной защитой и при этом не очень тяжелы.

Затем я отправляюсь в казарму, где только что соединились две армии – южная и северная. Назначаю командиров, и каждая рота пехоты разворачивает свое знамя.

Остается дать смотр элитному роду войск – колесницам. Тщательным образом подобранные крепкие кони повлекут за собой колесницы с парой лучников в каждой, причем воины эти с непревзойденной ловкостью владеют также и копьем.

Импровизированный парад под приветственные крики толпы, которая с радостью взирает на марширующих под бравурную музыку солдат, – это зрелище, внушающее чувство безопасности, состоялось вчера. Сегодня мы отправляемся на войну. Скольким из них, решивших сражаться за свою страну, суждено умереть? Нет, тревоги и сомнения не к лицу фараону. Все они – мои сыновья, и моя задача – вдохнуть в них свою силу и уверенность в победе.

* * *

На борту судна, отведенного для службы снабжения, Старик с Северным Ветром вздохнули свободнее. Хорошая еда, живописный пейзаж по борту, длительный отдых, салонные игры… Оказывается, и на войне может быть что-то хорошее!

Ситуация несколько омрачилась по прибытии в Мемфис. Старика позвали к Тьянуни, к которому тот не испытывал ни малейшей симпатии. При внешнем ледяном спокойствии глаза у начальника тайной службы были как у дикого зверя…

– Поговорим начистоту, Старик! Хорошая работа службы снабжения играет решающую роль. Наши солдаты должны хорошо питаться, пить вдоволь, спать на толстых циновках. Сотни ослов и волов потащат телеги со всем необходимым, и за ними тоже нужен будет уход. Царский глашатай Антеф будет все это контролировать, а я, в свою очередь, следить, чтобы приказы неукоснительно выполнялись.

«Следить – это по твоей части!» – промелькнуло в голове у Старика.

– Государь дал мне особое задание – тщательным образом записывать все подробности нашей кампании, – продолжал Тьянуни. – Поэтому мне понадобятся писчие принадлежности. Повезет их твой осел, а ты будешь отвечать за их сохранность.

– Есть одна загвоздка.

– Какая?

– Ты видел моего осла?

– На редкость крупная и крепкая животина! Такой вес потянет легко.

– Все это правда, да только есть у Северного Ветра одна особенность: нужно всегда спрашивать, хочет он это делать или нет.

– Что?

– Ты меня слышал. И если не согласен, он и шагу не ступит.

– И как я должен спросить?

– Я задаю вопрос, и если осел поднимает правое ухо, значит, соглашается. Если левое – отказывается.

Этот козырь Старик приберег на потом: Северный Ветер, ясное дело, не захочет участвовать в такой опасной авантюре. Их признают негодными для службы и отправят восвояси.

– Ты согласен везти на себе писчие принадлежности и участвовать в этой войне?

Ослик поднял правое ухо.

– Вот все и решилось, – без тени улыбки отметил Тьянуни.

* * *

Я осматриваю санитарную часть. Армейские лекари, бальзамировщики… Первые станут лечить больных и раненых, вторые займутся первичной мумификацией покойников на месте, прежде чем отправить их в тыл. Так нашим солдатам будет спокойнее: ничьи останки не предадут чужой земле, каждый упокоится в семейной могиле, на родине. Лекарств, чтобы поддерживать отличное самочувствие бойцов, тоже предостаточно.

Утро сегодня выдалось солнечное, и все же тревога в лагере нарастает. Маху привел мою колесницу из электрума – природного сплава золота и серебра, отделанную полудрагоценными камнями. В упряжи идут две мощные, но при этом послушные лошади.

В тиши своих библиотек разве мог я представить нечто подобное? С уверенностью, словно проделывал это множество раз, я перехватываю поводья и даю сигнал к отправлению.

17

Под привычной маской невозмутимости Тьянуни с трудом скрывает переполняющее его волнение:

– Послание от правителя Кадеша!

Я ломаю печать и вслух читаю текст: «Я, предводитель армии союзников, жду в Мегиддо, чтобы сразиться с тобой и победить».

– Он объявляет войну, – говорит Маху. – Но в первую очередь это провокация и западня.

– Без сомнения! – вмешивается в разговор старейшина военачальников. – И если мы туда пойдем, нас разобьют. Удовольствуемся тем, что отвоюем Палестину и укрепим границы.

– И тем самым сыграем противнику на руку! – раздается громоподобный голос Джехути.

Жестом я прекращаю перепалку.

– Выжидательная тактика – это наша погибель! Раздавим мерзавца в его же логове!

Пусть боги решают. Сделаем привал в Буто^[522], возле святилища богини-кобры, и я спрошу у нее.

* * *

Урей на короне фараонов… Символ Уаджит, богини-кобры, одновременно ее око и пламя, сжигающее силы зла и открывающее путь. Со времен первых династий цари предавались размышлениям в храме богини, прося у нее могущества, которое пойдет на пользу народу, ведь долг фараона – защищать его от внутренних и внешних врагов.

Глядя на змею, вышедшую из первичного океана, я преподношу ей вазу с водой, взятой из разлившегося Нила, – земная энергия, порожденная небесным приливом, без которого не было бы ничего живого. Моя задача – это живое сохранить. И кто же меня направит, если не потустороннее видение?

Каменное изваяние охватывает пламя. Рискуя быть сраженным молнией, я выдерживаю его взгляд.

– Ты, стоявшая у истоков зарождения царской власти! Ты, кто покровительствует ей день за днем, направь мою руку! Неприятель ждет меня в Мегиддо. Должен ли я сразиться с ним там?

Богиня-кобра утвердительно кивает.

* * *

– Теперь придется помучиться, – обратился Старик к своему ослику. – Северный Ветер, как же это ты умудрился так ошибиться с ухом? Вернулись бы домой, жили себе спокойно. А еще лучше, вообще остались бы в Фивах. Но нет, тебе, видите ли, захотелось пошутить. И что теперь с нами будет?

Старик распечатал кувшин с белым вином – великолепным средством от грусти.

– И мне нальешь? – спросил царский глашатай.

Чопорный, с угловатым лицом, Антеф был не из тех, с кем можно шутить.

– Твоя правда, хорошее вино!

– Теперь, когда ты попробовал, все в порядке.

Антеф кивнул:

– Царь заботится о своем войске и хочет знать, что говорят солдаты. Поэтому нужно выбрать кого-то из снабженцев, чтобы слушал и запоминал. Мой выбор пал на тебя.

– Наверняка найдется кто-то поспособнее!

– Будешь передавать мне все жалобы, а я постараюсь облегчить тебе жизнь. Отчет ежедневно!

«Только этого не хватало!» – подумал Старик.

* * *

В двадцать пятый день четвертого месяца второго сезона^[523] армия, покинув приграничный пост в Тьяру, ступила на землю Палестины. Из короткой речи царя каждый солдат узнал, что их цель – крепость Мегиддо. И это далеко, очень далеко от Египта^[524].

Войско продвигалось по Дороге Гора^[525] мимо многочисленных крепостей, не подвергшихся нападению. Шли, не встречая опасностей, быстрым маршем^[526], достаточно отдыхали и хорошо питались. Никто ни в чем не нуждался, поэтому беспокойство, каким было отмечено начало кампании, понемногу стихало.

Однако с приближением к Газе ситуация снова изменилась. Египетская армия вступила на враждебную территорию, и теперь палестинцы могли напасть в любую минуту. Поэтому царь приказал укрепить арьергард и фланги.

Но нападений не последовало.

Египтяне проходили по опустевшим деревням, жители которых из страха перед насилием бежали на север, рассчитывая укрыться в Мегиддо.

– Это добром не кончится, – сказал Старик своему ослику. – Скоро начнутся неприятности.

На месте крепости в Газе осталось пепелище. Это ужасное зрелище опечалило солдат, внезапно осознавших, что с врагом они столкнутся скоро и битва будет жестокой. Сжечь крепость и вырезать ее гарнизон – на такое способна только пламенная ненависть. И юные рекруты при этой мысли содрогнулись.

– Лагерь разобьем чуть дальше, – решил фараон.

За пределами Газы – ни единой египетской цитадели. В любой момент враг мог нанести удар, чреватый жестокими потерями. Конных лазутчиков выслали вперед, дабы выявить возможного противника и обезопасить продвижение войск.

С наступлением вечера разбили шатры. Слава богам, ничего плохого не случилось, и запахи походной кухни пробудили у солдат аппетит. Вино, конечно, было не из лучших, но Старик рассудил, что и такое сойдет. Наевшись и напившись, он прилег рядом со своим ослом. В это время в лагере как раз расставляли часовых. Сменяться они будут часто, так что можно спокойно отдыхать.

18

Северный Ветер разбудил хозяина одним точно рассчитанным пинком, вырвав из сновидения, в котором Старик холил лозу, вздымающуюся высоко-высоко в небо.

– Что еще стряслось?

Старик посмотрел по сторонам. Всюду солдаты… Один предложил ему сухую лепешку и чашу с молоком.

– Поспеши, мы выступаем!

– Ну да, у нас же война…

– Хорошую новость уже слышал?

– Расскажи!

– Сегодня – первый день двадцать третьего года правления нашего царя. Хороший знак, верно?

– Еще бы!

Доедал Старик в спешке. Отовсюду доносились начальственные окрики, так что войско могло двинуться в любую минуту.

Удостоверившись, что груз на ослике надежно закреплен, Старик прошел в середину длинной процессии, чтобы переговорить с пехотинцами. Те радовались, что служат фараону и стране, благо численный состав армии впечатлял и оружие выдали отличное. Конечно, грядущие сражения страшили, но в целом настроение у всех было бодрое, и никто не сомневался, что фараон храбр и победит врага.

«Глашатай Антеф будет доволен», – подумал Старик.

После одиннадцатидневного марша без происшествий, под согревающим солнцем, египетское войско прибыло в Ихем^[527], расположенный у южного склона горы Кармель. Обязательный привал, поскольку до Мегиддо было уже рукой подать.

Антеф объявил, что здесь армия задержится на целый день – царь собирает военный совет.

* * *

Когда до цели остается немного, перед нами вырастает природное препятствие – гора Кармель. Как наилучшим образом ее обойти и попасть в Мегиддо, где нас поджидают правитель Кадеша и его союзники? Я жду, когда мои советники и военачальники после внимательного изучения карт изложат свое решение.

– У нас на выбор три дороги, – говорит Тьянуни. – Первая – дорога, ведущая к городу Аруна^[528] и дальше, она самая прямая. Туда не стоит и соваться.

– Объясни почему.

– Во-первых, она упирается прямиком в Мегиддо. Во-вторых, местами дорога идет по ущелью, так что придется растянуться цепочкой. И это опасно. Солдат, выходящих в долину, сгруппированные возле крепости Мегиддо силы противника будут моментально уничтожать, в то время как остальных, зажатых в узком месте, расстреляют сверху, с каменных уступов. Растянувшись, наша армия понесет огромные потери.

– А что с двумя другими путями?

– Оба куда более безопасные, так что выбрать трудно. По одной дороге мы придем к Мегиддо с северо-запада^[529], по другой – с юго-востока^[530]. Можно будет остановиться вдалеке от крепости, без проблем перестроиться и приготовиться к штурму.

Военачальники, включая Джехути, кивают. Остается лишь выбрать одну из этих двух дорог. Начинается спор, и каждый стоит на своем.

Значит, решать буду я сам.

– Мы пойдем через ущелье, прямым путем.

Мое решение вызывает изумление и смятение.

– Простите, что возражаю, ваше величество, – говорит старейшина военачальников, – но ведь на кону – шесть тысяч жизней! Когда первые наши отряды уже выйдут к Мегиддо, арьергард все еще будет стоять в начале пути. Эта стратегия приведет к катастрофе!

За исключением моих товарищей Минмеса и Маху, которые молчат, все остальные члены военного совета начинают забрасывать меня аргументами, желая уберечь от роковой ошибки.

– Правитель Кадеша именно этого от вас и ждет! Он уверен, что опытные вояки не пойдут на риск и не выберут опасную срединную дорогу, и разместит своих лучников на двух боковых. И прежде, чем мы успеем перестроиться, они нанесут нам серьезные потери. Так мы потеряем время и силы на мелкие стычки и выйдем к Мегиддо ослабленными, где основное войско противника нас и разгромит.

Некоторое время ошеломленные военачальники молчат.

– Это рискованный ход, ваше величество, но…

– Это не ход, это ви´дение. Я встану во главе моей армии, сразу за знаменем Амона, нашего защитника.

Ко мне подходит Антеф.

– Когда прикажете объявить о своем решении?

– Завтра, на рассвете. Ты, Маху, вместе с Тьянуни и военачальниками распределишь задачи и командование. За ужином отчитаешься обо всем подробно, и я внесу поправки, если понадобится.

Несмотря на неудовольствие, мои командиры сразу берутся за дело. Четкая дисциплина – ключ к нашему успеху.

Минмес осмеливается задать вопрос, который не дает ему покоя:

– Ты уверен в своей правоте? Точно?

– Я уверен, что я – сын и ученик Тота, бога, чьи знания направляют наши шаги.

19

После объявления царского глашатая Антефа армия покинула Ихем. Солдат новость устрашила, и Старик выслушал немало жалоб. Многие боялись получить стрелу в грудь, даже не имея возможности защититься. Шаг за шагом настроение у египтян портилось, пока наконец они не достигли Аруны, возле которой и встали лагерем. Спали беспокойно, и пробуждение выдалось мучительное. Для скольких из них этот день станет последним?

Верный обещанию, фараон возглавил свое войско. Глупый поступок, если только он не знает наверняка, что это узкое ущелье не станет для них западней. И все же уверенность царя подействовала на солдат ободряюще.

Растянувшись вереницей, боевые колесницы и пехота ступили на опасный многочасовый^[531] путь, который мог закончиться их полным истреблением. Взгляды то и дело обращались вверх, к скалам, откуда могла хлынуть смерть.

Но Северный Ветер за всю дорогу не выказал и намека на беспокойство. Не забывая утолять жажду пивом, Старик часто посматривал на ослика, который опасность почуял бы первым.

В ущелье жара стала невыносимой, но никому не хотелось убавить шаг. Единственное желание – выбраться из этих каменных тисков живым!

* * *

Если я ошибся, то стану первой жертвой. Моя колесница блестит, сияет синяя корона. Если сирийцы сейчас убьют фараона, начнется паника и они без труда разгромят египетскую армию, которая даже не способна будет ответить оружием. Может, стоило послушаться военачальников и не идти на такой риск? Но чем дальше, тем крепче моя уверенность: это правитель Кадеша ошибся, когда решил, что во мне возобладает боязливая осторожность.

Хриплый крик.

Знаменосец со штандартом Амона вздрагивает.

Сигнал к началу резни? Нет, это голос сокола, парящего высоко над нами. Благоприятный знак, который воодушевит наших солдат…

Наконец становится больше света, больше простора. Вот и выход в долину! Охраняется ли он пехотой?

Изреельская долина, переходящая в равнину, на которой стоит крепость Мегиддо.

Она пустынна.

Одна за другой выезжают колесницы, выходят солдаты, оставляя позади страшное ущелье, и сразу перестраиваются в боевой порядок согласно полученным распоряжениям. Многие смотрят на меня с уважением и с облегчением кивают. После семи часов быстрого марша солнце стоит еще высоко, а волны целых и невредимых солдат всё прибывают.

Я благодарю Тота за то, что прояснил мой взор. Если бы не он, я бы поддался голосу здравого смысла и слепоте.

На всех лицах написано ликование. А еще – желание закрепить успех атакой.

Угадав мои намерения, Маху не может сдержаться.

– Дадим парням отдохнуть, – постановляет он. – Лагерь разобьем возле речки Кины и снова соберем военный совет. Поспешность только навредит.

Я не настолько опьянен этой победой, которую и настоящей-то не назовешь, чтобы возражать. Мои солдаты проголодались, да и нервное напряжение было слишком велико.

* * *

Царский шатер находится в самом центре лагеря, разбитого четко по плану. Людям и тягловой скотине выдана двойная порция пищи, а наличие поблизости речки, протекающей через зеленую долину, облегчает жизнь. Можно помыться, постирать одежду, сполоснуть оружие. В обозе чистят лошадей, волов и ослов. За безопасностью следят многочисленные часовые.

Как раз к началу военного совета прибывает дозорный с докладом.

– Большие силы противника стояли на обеих боковых дорогах, но теперь они поменяли дислокацию и сгруппировались возле Мегиддо.

– Завтра же атакуем, – решаю я. – Правитель Кадеша рассчитывал уничтожить нашу армию по частям, а теперь столкнется со всей ее массой. Этой ночью – новолуние, время, которому особенно благоволит бог Тот. Повелеваю двум полкам выдвинуться немедленно. Один подойдет к городу с юга, второй – с северо-запада. На рассвете я с оставшимися войсками перейду реку, и мы окажемся в центре. Атакуем широким фронтом, одновременно, и враг перед нами не устоит. Союзу против Египта придет конец.

Никто и не думает возражать. После эпизода со срединной дорогой для военачальников мое мнение неоспоримо, ибо продиктовано богами. Все уверены в легкой победе, которая отведет опасность на долгие годы.

И это – очередное заблуждение. Крепость Мегиддо легко не сдастся, но даже ее падение не положит конец притязаниям Митанни. Как бы то ни было, здесь мы обязаны победить; это послужит остальным уроком. Богатый город на перекрестке торговых путей, ведущих в Сирию, Финикию, Анатолию и Месопотамию, гордый Мегиддо думает, что сможет дать мне отпор, а то и победить, показав всем слабость Египта. Мой долг – доказать обратное.

Народ мой никогда не любил войну; царица-фараон, моя предшественница, ее ненавидела и не желала смотреть в лицо реальности, пока наши враги крепли. Сама она утешалась мыслью, что наше величие внушает им трепет. Хатшепсут заблуждалась. Противник же решил, что я выберу ту же политику бездействия. А правда в том, что Тот, когда нужно, прекрасно управляется с кинжалом, этим символом растущей луны, чтобы перерубить злу хребет.

20

Сотни птиц взмыли в небо, когда египетские трубачи дали сигнал к атаке. Из арьергарда Старик видел, как фараон переезжает через реку Кина во главе своего войска и устремляется к равнине Мегиддо, в то время как полки, развернутые ночью, подступают к неприятелю с флангов.

Четко и быстро исполненный маневр внес сумятицу в ряды союзников, выстроившихся перед городом. Под защитой толстых стен цитадели, построенной на вершине холма, две тысячи ее жителей чувствовали себя в безопасности.

И тем не менее атака египетских колесниц, прорвавших ряды противника, была встречена криками ужаса.

Большего не потребовалось.

В панике союзники правителя Кадеша бросили оружие и, позабыв все на свете, сломя голову побежали к крепости. Неожиданно для себя Тутмос и его военачальники столкнулись лишь с незначительным сопротивлением со стороны отставших от общей массы солдат и быстро с ними покончили. Лучникам оставалось только перестрелять тех немногих, кто бежал медленнее остальных.

Битва при Мегиддо закончилась, едва успев начаться, в мгновение ока. И победители, смеясь, наблюдали, как правитель Кадеша и его приспешники карабкаются по склону холма, к стенам цитадели.

Перепуганные жители отказались открывать главные ворота, опасаясь египтян, несмотря на все мольбы своего предводителя. Оставалось одно: наскоро связать друг с другом предметы одежды и сбросить со стен в качестве веревки. Беглецы уцепились за них, и с грехом пополам их подняли наверх, где схватили за ворот и перетащили на свою сторону.

* * *

Опьяненный столь стремительной победой, я совершил серьезную ошибку – позволил своей армии разграбить покинутый трусами лагерь. А нужно было перестроиться и атаковать крепость с перепуганным гарнизоном. Перед массированным штурмом Мегиддо не устоял бы. И тогда в один день триумф был бы полным.

С удовлетворением и радостью – ибо стратегия моя оказалась успешной – я наблюдал, как мои люди врываются в шатры правителя Кадеша и его сторонников, расхватывают шлемы, кирасы, колчаны со стрелами, луки, посуду, еду и питье.

К вечеру Тьянуни оказался одним из немногих, кто твердо стоял на ногах. Большинство солдат злоупотребили выпивкой, и Маху с трудом нашел тех, кого можно поставить на часы, – безопасность прежде всего. Даже мои охранники и те напились.

– Вот что я запишу в «Анналах», ваше величество: восемьдесят три вражеских солдата убиты, триста сорок взяты в плен. Мы захватили девятьсот восемьдесят колесниц, двести и две кирасы, пятьсот два лука, две с лишним тысячи лошадей и большое количество овец, коз и коров. А это – самые ценные находки!

Тьянуни преподносит мне две бронзовые кирасы, принадлежавшие правителям Кадеша и Мегиддо. В панике они даже не успели переодеться.

– Каковы наши потери?

– Все живы, несколько незначительных ранений. Ими уже занимаются лекари с помощниками.

Подходит Минмес, тоже совершенно трезвый. Однако лицо у него не очень-то радостное.

– Тебя что-то тревожит, друг мой?

– Как будто государь не знает! Нужно было воспользоваться своим преимуществом и захватить Мегиддо. А так крепость стоит, как стояла, и насмехается над нами! Победа? Нет, заурядное сражение или даже стычка, от которой ни одна сторона особенно не пострадала. Правители Кадеша и Мегиддо, предводители восстания, невредимы и в безопасности, как и почти вся их армия. Мы вывели из строя горстку недругов, при том что враждебные нам города, оставшиеся в тылу, в любой момент тоже могут взбунтоваться. Трофеи, правда, во множестве – вот единственное, что мы приобрели этой битвой!

Гнев Минмеса непритворный. И я в который раз благодарю его за искренность.

– Я согласен со всеми твоими умозаключениями. Ошибка, допущенная исключительно по моей вине, более не повторится. Отныне любое мародерство, ведущее к беспорядкам в армии, запрещено.

– Стены Мегиддо бросают нам вызов! Они высоки и крепки, на мерлонах^[532] засели опытные лучники. Если хочешь завоевать крепость, сделать это можно ценой тяжелых потерь, очень тяжелых, и без уверенности в успехе.

– Я не пошлю солдат на верную смерть.

– Это значит… мы возвращаемся в Египет?

– Мегиддо должен пасть. Для противника его утрата будет равнозначна потере тысячи городов.

– И каким же чудом тебе это удастся, особенно если людей ты намерен щадить?

– Бог Тот – повелитель времени. Мы осадим крепость, и день ото дня она будет слабеть, пока не сдастся.

– На это уйдет много месяцев!

– Я это допускаю. У тебя есть предложение получше?

Минмес успокаивается:

– Нет, нет, конечно. А если этот план не сработает?

– Сработает, даже не сомневайся!

21

Несмотря на тяжелое похмелье, с утра пехотинцы отправились рубить плодовые деревья в садах Мегиддо. Из них солдаты строительной части сооружали стену вокруг мятежного города. Тут же был вырыт и глубокий ров. Делалось это для того, чтобы никто из осажденных не смог сбежать. Осознавая, что работают ради собственной безопасности, дровосеки и землекопы не жалели усилий, а обитатели крепости в это время испуганно на них взирали.

Целый полк был брошен на выполнение еще одной приоритетной задачи. К востоку от города имелось уязвимое место – дорога, по которой к бунтовщикам могло подойти подкрепление. Там нужно было построить укрепленный лагерь, денно и нощно охраняемый часовыми.

Речи царского глашатая обрадовали армию: штурмовать крепость, считающуюся неприступной, не придется; предстоит осада в самых благоприятных условиях, какие только возможны. Недостатка в воде, мясе, рыбе, овощах и фруктах не предвидится. Для личного состава построят хижины.

Осажденных при попытке бегства ждет смерть, при том что ни одному египтянину не придется напрасно рисковать жизнью… Внешне не слишком благоприятная, ситуация будет развиваться в сторону, выгодную фараону. Терпение станет его главным оружием.

Вопросы без ответов: каким количеством провизии располагают осажденные? Высохнут ли их колодцы к середине лета? Как скоро правители Мегиддо и Кадеша решат положить конец страданиям подданных?

* * *

Мои солдаты ведут спокойную жизнь, соблюдая два главных условия – ежедневные упражнения и гигиена. Дважды в день в лагере проводится уборка, раз в неделю травят насекомых. Омовение утром и вечером, обязательно с мыльной пастой. Пекарня, скотобойня, пивоварня и прачечная работают под присмотром Антефа и Старика, который придирчиво следит за качеством пива и готов грудью встать на защиту запасов вина.

Бдительность наша не ослабевает, все готовы сражаться. Самые неприятные повинности возложены на пленных, и важнейшая из них – поддержание рва. Под неусыпным присмотром они работают, не жалуясь на судьбу, потому что живы и едят досыта.

Испытание, ниспосланное моим покровителем Тотом, властителем времени, не кажется мне бесконечным – я прихватил с собой древние писания, датируемые эпохой пирамид. Они описывают метаморфозы, которые претерпевает душа фараона в вечности, и послужат мне источником вдохновения. У меня есть задумка: украсить выдержками из этих текстов стены моей усыпальницы в Долине Царей. Разве не завещали нам древние размышлять над своими наставлениями, излагать их на собственный манер, дабы они не устаревали в веках?

Тьянуни переступает порог моего сколоченного наспех жилища.

– Государь, мы в опасности! Три города, расположенных на враждебных нам землях, заключают новый союз, дабы разогнать осаждающих и освободить Мегиддо.

– Собери военный совет!

После изучения карт у меня появляется план: одновременно атаковать все три города, прежде чем они успеют объединить силы.

– Я поведу первый полк, Маху – второй, а Джехути – третий. В мое отсутствие за порядок в лагере отвечают Минмес и остальные военачальники. Если враг попытается прорвать осаду, отпор должен быть жестким!

* * *

Узнав, что Мегиддо в осаде, и опасаясь его сдачи, союзники решили прийти на помощь правителю Кадеша. Своей вылазкой мы пресечем мятежные настроения в Изреельской долине. Сведения, добытые дозорными и шпионами Тьянуни, невозможно переоценить. Благодаря им я не получу удар в спину и сохраню инициативу.

Переход к активным действиям колесничные войска и пехота встречают с энтузиазмом. Все приказы выполняются беспрекословно, и тройная атака происходит с той же молниеносной быстротой, что и в долине Мегиддо. У вассальных племен правителя Кадеша плохая привычка – они без конца торгуются и спорят, откладывая решение на завтра…

Сопротивление, которое они оказывают, иначе как слабым и не назовешь. Противник очень быстро опускает оружие, умоляя меня о снисхождении и клянясь в верности. Сановники ради сохранения жизни предлагают мне свои богатства, в совокупности 180 килограммов золота и 90 серебра. Что ж, в Карнаке им найдется применение, все пойдет на украшение храмов.

Важное послание разлетается во все концы региона: при малейших беспорядках фараон жестоко покарает любого, кто восстанет против его власти. Остальные трофеи мы собираем тщательно, как должное, и их оказывается много: колесницы, кони, луки, копья и съестные припасы, не говоря уже о пленниках, которым предстоит поддерживать наши укрепления.

* * *

В лагере Минмес встречает меня улыбкой.

– Опасность миновала, – объявляю я. – Пусть Антеф огласит хорошую новость. С нашей стороны – ни малейших потерь. А что тут?

– У нас – происшествие, государь.

– Ничего от меня не скрывай!

– Жители вышли из крепости.

– Вы их перебили?

– Нет. Они были безоружны и молили о милосердии.

– Сбежать – ни малейшего шанса. Чем же они руководствовались?

– Причина проста и, думаю, тебя порадует: они боятся умереть с голоду.

22

Начался седьмой месяц осады Мегиддо, однако признаков нетерпения в моей армии я не замечаю. Хорошо питаясь, живя в относительном, но ценимом комфорте, не опасаясь контратаки с тех пор, как сдались три города, составлявшие арьергард правителя Кадеша, солдаты знают, что Мегиддо скоро падет, подобно спелому фрукту. И никто не явится на помощь – мятежный город давно предоставлен самому себе.

Но что происходит в Фивах? Если верить донесениям первого министра, тревожиться мне не о чем. Он твердой рукой управляет столицей, при полном содействии верховного жреца Амона, а население радуется блестящему ходу кампании, отведшей от страны беду.

Мое долгое отсутствие, разумеется, играет на руку честолюбцам. Образуются кланы, меня исподтишка критикуют, сокрушаются по поводу бесконечной осады – и все из-за моей нерешительности перед лицом противника. Почему не иду на приступ? Тут и донесений не надо: я предвосхищаю мысли моих хулителей, как если бы они озвучивали их передо мной.

Царю непозволительно быть доверчивым и слепо полагаться на других. Невозможно и расстроить планы всех недругов, отвести все удары. Мой сан обязывает к бдительности. А еще – быть постоянно готовым к худшему. Это убережет меня от разочарований.

* * *

– А ты оказался прав, – сказал Старик своему ослу, который как раз обгладывал куст чертополоха. – На такой войне можно и побывать!

Царю в голову пришла хорошая мысль – исследовать погреба городов, прежде поддерживавших правителя Кадеша. Старик, попробовав местные вина, заключил, что они уступают лучшим египетским, но в трудные времена сгодятся. Царского виночерпия Минмеса он все же предупредил: владыка будет горько разочарован.

По утрам, за завтраком, состоящим из жидкой ячменной каши, свежего молока, горячих лепешек и пары глотков белого вина, разгоняющего по телу кровь, Старик посматривал на стены Мегиддо.

И то, что он увидел сегодня, в туманное осеннее утро, его взбудоражило. Глаза у него были зоркие. Старик прищурился: никакой ошибки! На стене городские вельможи размахивали знаменем и воздевали руки к небу.

Старик прибежал к хижине Тьянуни, где занимался своим ремеслом брадобрей, уже успевший обслужить царя.

– Кто-то разворошил гнездо, и теперь осы жужжат вовсю!

Скоро весь лагерь пришел в волнение. Осажденные продолжали махать флагами. Действительно хотят переговоров или ломают комедию? Может, намерены подманить египетских парламентеров и расстрелять из луков?

Понимая колебания противника, правитель Кадеша лично сбросил со стены несколько луков и мечей.

– Они сдаются! – вскричал Старик. – Сдаются!

* * *

– Мегиддо капитулирует! – объявляет Тьянуни. – Правитель города и правитель Кадеша умоляют вас даровать им жизнь.

– Ими движет забота о подданных?

– Про подданных никто и не вспоминал. Они выслали вперед пятьдесят детей с драгоценными украшениями, дабы скрепить перемирие.

– Пусть эти два правителя и вожди племен, входивших в коалицию, выйдут из города безоружные и встанут на колени!

Узнав, что мой приказ исполнен, я выхожу из своего сколоченного наспех дворца.

Выстроившись ровными шеренгами, моя армия радуется безоговорочной победе. Меньше года назад, когда я только пришел к власти, кто мог представить, что гордый Мегиддо склонит передо мной голову и перейдет под власть Египта?

Мятежники трепещут. Их жизнь в моих руках, и они страшатся мести.

Глашатай Антеф читает текст клятвы, который я ему заблаговременно передал. Каждый из зачинщиков восстания должен ее произнести, и первым – правитель Кадеша.

– Никогда впредь не стану я бунтовать против фараона, моего повелителя, ибо он распоряжается моей жизнью. Я не подниму против него оружия, ибо удостоверился в его суверенном могуществе. По велению своего сердца он наделяет меня дыханием жизни!

Голоса клянущихся дрожат… Однако все понимают, что этот торжественный зарок, перед столькими свидетелями, бунтовщики дают не только мне, но и богам. И его нарушение ввергнет их в небытие.

Получив мое прощение, они все равно останутся трусами, утратившими авторитет в глазах соплеменников.

– Раз вы поклялись в верности, – говорю я, – можете идти восвояси.

Заговорщики с облегчением поднимаются на ноги. Им кажется, они еще легко отделались, а участь Мегиддо и пленников их не волнует…

Ни колесниц, ни лошадей они не получат – только ослов. Долгий путь домой им, правителям, которые привыкли командовать и красоваться, придется проделать на ишаках, как каким-то жалким торговцам. Унижение, столь же мучительное, как рана от стрелы. Глядя, как они неловко взбираются на ослов, солдаты смеются, и им вторят жители крепости. В Митанни настоящие вдохновители этого неудавшегося нашествия скоро узнают, чего на самом деле стоят их жалкие марионетки!

23

Я вступаю в Мегиддо. Население встречает меня опасливой тишиной. Какая судьба уготована всем этим людям? Как я намерен их покарать? Женщины и дети прячутся по домам, солдаты сложили оружие возле городских ворот и сгрудились за спинами стариков.

Один из этих немногих, убеленных сединами, выступает вперед.

– Я – смотритель житниц. Все мы, жители этого города, склоняемся перед тобой, фараон, и молим о пощаде!

– Казней не будет, но солдаты отныне – наши пленники. Повелеваю им немедленно сдаться.

Чиновник оборачивается к молодым воинам и советует им подчиниться – во избежание расправы, которая может затронуть гражданских.

Колеблются они недолго. Выстраиваются длинной вереницей, и мои командиры направляют их к обнесенному оградой участку, где уже приступили к работе египетские писцы.

– Драгоценные металлы, зерновые, домашний скот и другие ресурсы региона отныне – собственность Египта. Мои подчиненные займутся их вывозом после того, как оставят вам количество, необходимое для пропитания. Египетские наместники отныне станут править Мегиддо и остальными завоеванными городами, наши гарнизоны – обеспечивать их безопасность. Местная знать будет всячески нам содействовать, предварительно принеся присягу. При намеке на непокорность чиновник лишается должности. Вы сохраните свои обычаи и верования. Пресекайте любые поползновения к бунту, и мирная жизнь вам гарантирована.

Старик кланяется. У Мегиддо – новый властелин, но многое ли потеряет город от этих перемен? Мое милосердие и твердость обнадеживают. Никаких кровавых расправ, снисходительность и уважение к побежденным. Под покровительством Египта этот регион, возможно, получит даже больше, чем имел…

Я не желаю никого завоевывать. Эти земли для нас чужие и таковыми останутся. Я довольствуюсь наложением дани в виде мешков с зерном, а мои ставленники в местном чиновничьем аппарате будут исполнять в первую очередь дипломатическую функцию. Коалиция правителей, ныне обесчещенных, грезила о войне – в отличие от населения. Зачем же мне его карать?

– Гонцы разъехались по региону, – докладывает Минмес, – чтобы провозгласить победу фараона! Твоя слава останется в веках^[533].

– Ты льстишь мне, прекрасно зная, что это – всего лишь веха на пути.

Мой виночерпий обиженно опускает глаза:

– Но хотя бы маленький пир ты устроишь? Для военачальников, чтобы выпили за твое здоровье?

– Если это необходимо, пусть будет пир. Позови Маху!

– Думаешь, они еще могут взбунтоваться?

– Нет. Хочу уладить последнюю деталь.

Прибегает командир царской гвардии.

– Ты видел, какие у противника луки? Кажется, покрепче, чем наши. Пусть мастера откроют все секреты их изготовления. У египетских лучников должно быть лучшее оружие, это – одно из условий нашего могущества.

* * *

Лузи и Ваал, двадцатилетние солдаты, служили до недавнего времени правителю Кадеша и свято верили, что завоюют Египет. Первый был одним из многочисленных сыновей правителя Мегиддо, второй – его слугой.

Между собой парни были очень похожи – оба коренастые, узколобые, с густыми бровями. Оба оказались в толпе пленников. Но на падение крепости смотрели по-разному.

– Мы целы и невредимы, – сказал Ваал. – Это главное.

– И узники фараона, – возразил Лузи. – Тебе и это по нраву?

– Лучше так, чем умереть. Победа все равно досталась бы Тутмосу.

– Тут ты ошибаешься! Мы сильнее этих заморышей-египтян! Отец показал себя трусом. Видел, как он ехал, растопырившись, на осле? Чтоб он сдох!

– Лузи, ты не должен так говорить!

– А ты смотри правде в глаза! Ваал, теперь мы рабы.

– В Египте нет рабов. И там нам будет житься не хуже.

– Тебе – может быть. Я же был сыном правителя и готов был отдать за него жизнь. А этот червь, мой отец, меня предал. Я его примеру не последую.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я убью Тутмоса.

– Совсем спятил?

– Наоборот. Фараон – худший из тиранов, он нас презирает и хочет нашей погибели. И теперь у меня есть цель – с ним покончить.

– Оставь эти бредовые речи, Лузи!

– Я не смирюсь с унижением.

– Ко всему можно приспособиться.

– Ни за что!

Командир-египтянин на них прикрикнул:

– Тихо, вы двое! Не отставать!

Ваал перехватил руку приятеля, готовую ударить. Пленники по очереди подходили к писцу, который сидел, поджав ноги, за низким столиком.

– Твое имя?

– Ваал.

– Армейский чин?

– Простой солдат.

– Семейный?

– Холостяк.

– Клянешься подчиняться фараону и соблюдать законы Египта?

– Клянусь!

– Меняя страну, меняют и имя. Отныне ты будешь зваться Бак, что значит «слуга, работник». Если будешь вести себя хорошо, освоишь какое-нибудь ремесло, получишь жилище и, при желании, женишься. А пока поработаешь с остальными военнопленными.

Бак влился в толпу себе подобных, которых в тот же день было приказано отправить в Египет.

Джехути с удовлетворением наблюдал за переписью, проходившей по установленным царем правилам. Из этих парней, при должном присмотре, выйдут отличные крестьяне.

– Теперь ты! – Писец указал на Лузи. – Имя?

– Ненавижу тебя.

– Это еще что за чушь? Твое имя, быстро!

Лузи плюнул писцу в лицо, перевернул столик, а помощника пнул в голову.

Египетские солдаты тут же набросились на пленника, повалили на землю. А прежде чем вздернуть на ноги, хорошо намяли ему кулаками бока.

– Ты слишком дерзок, – заметил Джехути. – Но мы тебя вышколим.

– И тебя ненавижу!

– Тому, кто ненавидит всех и вся, мой мальчик, суждено отравиться собственной желчью! На первых порах поработаешь с остальными строптивцами на болотах. Там ты наберешься терпения, если, конечно, не подохнешь. А пока будешь числиться опасным.

Сняв с жаровни железный прут с раскаленным клеймом на конце, Джехути приложил его к плечу бунтовщика, однако крика боли не услышал.

Навечно въевшаяся в кожу, эта позорная метка изображала поверженного врага – коленопреклоненного, со связанными за спиной руками.

Бак смотрел на все это с ужасом. Но что он-то может сделать? Будущее его прежнему господину было уготовано отнюдь не радужное.

24

Минмес собрал во дворце Мегиддо местных вельмож, отныне покорных фараону. Те встретили его презрительными, а порой и насмешливыми взглядами. Застенчивый с виду, невзрачный… Из такого можно веревки вить в разговоре, от которого зависит их будущее!

– Мы собрались, дабы определиться с податями, которые регион будет платить Египту ежегодно, – монотонным голосом начал Минмес. – Мы пришлем своего надсмотрщика, он и определит реальный объем богатств, которые вы производите, а именно – золота, серебра, меди, полудрагоценных камней, крупного и мелкого скота, зерновых, овощей, фруктов, вина, лошадей, колесниц, ладана, притираний, благовоний, тканей, металлической посуды, растительных масел, меда, мебели, минеральных и растительных красителей. Наша администрация сообщит, сколько чего передать в казну, и вы своим имуществом и жизнью отвечаете за то, чтобы все было в наилучшем виде исполнено.

У собравшихся перехватило дыхание. Смотритель житниц возразил:

– Эти условия нам не подходят! Ты согласен на торг?

– Нет.

– Нет? Но почему?

– Потому что вы – бунтовщики и собирались завоевать Египет. Фараон победил и мог бы сжечь Мегиддо, а всех его жителей перерезать. Вместо этого Тутмос предлагает мировую и торговые соглашения. На вашем месте я бы по достоинству оценил его милость и то, как вам всем повезло, и скрупулезно исполнял все обязательства.

* * *

Пока Минмес, который особо сведущ в хозяйственных вопросах, занимается Мегиддо и прилегающими землями, на диво плодородными, я поручаю Джехути сделать то же самое в Ливане, заявившем о своем желании поддерживать с Египтом добрые отношения.

Мы живем в мире торговцев, готовых продать родную мать, лишь бы процветать посредством своих сделок, более или менее благовидных. Прекрасно это понимая, я притворяюсь, что поддаюсь на уловку, и назначаю умеренные подати, которые тем не менее обогатят Египет. В регионе воцаряется мир,ливанские порты снова торгуют, ни о чем не тревожась.

Если верить донесениям гонцов, дипломатов и шпионов, я не ошибся: покорение Мегиддо принесло мне столько славы и почета, словно я захватил тысячу крепостей. Подчинив своей воле сердце вражеской коалиции, я доказал свою решимость и продемонстрировал боеспособность египетского войска.

И все же я до сих пор не уверен, что погасил давно тлеющее пламя. Подкупленные Митанни заговорщики изгнаны с позором, это правда, но основной противник не пострадал и теперь собирается с силами, планируя новое наступление. Поверить, что нас окончательно оставят в покое, было бы грубейшим заблуждением: оставаясь в тени, наши враги будут снова и снова злоумышлять против Египта, и новые войны не за горами.

Только двум друзьям детства известны мои истинные планы, но понимают ли они их грандиозность? Не убедили ли они себя, подобно остальным, что падение Мегиддо напугает наших врагов и они присмиреют?

Внезапно меня одолевает чувство одиночества. Но разве не учит нас древняя мудрость, что оно – вечный спутник верховного владыки? Моя задача – превратить одиночество в своего союзника и беспристрастного советника.

Тьянуни уже передал мне текст, который войдет в мои «Анналы»^[534]. Главные события тщательно описаны, поэтому я даю свое одобрение. Этот рассказ сохранится для будущих поколений, дабы они не отступали перед угрозой, какой бы страшной она ни казалась.

* * *

В глазах солдат Тутмос стал героем, наделенным сверхъестественной силой. Он не только восторжествовал, но и сберег жизнь своих людей, и все это – во благо и ради процветания Двух Земель! Старик не слышал ничего, кроме похвал, и многие заверяли его, что правление третьего из Тутмосов станет новой золотой эрой для страны. Введение строгого управления при поддержке вооруженной стражи, которая не потерпит бунтов, только поспособствует развитию отныне мирного региона. Жалованье чиновникам в подчиненных землях положено двойное, поэтому от желающих не будет отбоя.

– Это все, конечно, славно, но у нас есть проблема, – ворчал себе под нос Старик. – Какое вино подать царю на ближайшем застолье?

Первый кувшин его разочаровал, второй оказался не лучше. Ситуация обострялась. Виночерпий Минмес не шутит с качеством продуктов, подаваемых на стол его величества!

К счастью, пятая попытка оказалась успешной. Оставалось все погрузить и доставить. А стойло Северного Ветра почему-то пустует…

– Куда подевался этот вислоухий?

Старик обошел весь лагерь – тщетно. Спору нет, нрав у осла противный, но где найти второго такого сильного, да еще и с умением пророчить?

– Я видел какого-то осла возле южных ворот лагеря, – сказал пекарь.

Старик ускорил шаг.

Северный Ветер, неподвижный как статуя, смотрел на линию горизонта.

– Это еще что за выходки?

Ослик шагнул вперед.

– Уж не хочешь ли ты сказать… что мы возвращаемся в Египет?

Правое ухо поднимается вверх… И в тот же миг глашатай Антеф объявляет армии, что пора домой!

25

Египетское войско – и Северный Ветер впереди всех – энергичным маршем двинулось в обратный путь. Бесконечные песни, прославляющие фараона, незначительные нарушения дисциплины, которые командиры оставляют безнаказанными… На каждом привале – пиво, жареное мясо, сладости для победителей в Мегиддо!

Призрак войны тает, и сияние Египта распространяется далеко за пределы его границ благодаря воле царя, бросившего вызов опасности…

Мемфис встретил их ликованием. Героев прославляли на все лады, засыпáли цветами, на три вечера растянулось праздничное застолье для солдат и простого люда, после чего армия погрузилась на корабли и поплыла в Фивы, город Амона – бога, дарующего победы.

* * *

Нескончаемые восторги сегодня, критика завтра… Ни при каких обстоятельствах не поддаваться настроению момента, не попадать в ловушку самодовольства – принципы, каким непросто следовать царю, которому привычка властвовать иногда мешает взглянуть на вещи здраво.

Я руководствуюсь мыслью: все эти славословия обращены не к моей бренной особе, но к роли, доверенной мне богами, которую я обязан исполнять на благо своего народа. Не меня они превозносят, но фараона, крепко держащего руль корабля-государства.

Страхи мои не оправдались: несмотря на долгое отсутствие, Фивы остались мне верны. Ни первый министр, ни верховный жрец Амона не воспользовались этой пустотой в своих целях. Нежелание брать на себя ответственность, политика выжидания, обоснованная осторожность? Сейчас это уже не важно. Эти влиятельные особы ограничились исполнением прямых обязанностей, в рамках своих полномочий. И теперь ждут, как я себя поведу. Упиваюсь ли своими победами? Уж не превратился ли в тирана?

В Палестину я отбывал в статусе сорвиголовы, ввязавшегося в авантюру, которая ему не по силам; возвращаюсь же в ореоле славы.

И эта слава многим грозит бедой, ведь я могу извлечь из этой ситуации максимум, реформировав государственные институты в свою пользу и расставив на ключевые посты своих людей. После такого триумфа кто посмеет мне возразить?

* * *

Иллюзий первый министр больше не питал: он был уверен, что грядущий государственный совет станет для него последним и на смену ему придет кто-то из близкого окружения царя, который после победы при Мегиддо приобрел авторитет неоспоримый и совершенно нежданного масштаба. Узер просчитался, решив, что молодой царь не сумеет навязать военачальникам свою волю, командовать армией и одержать сокрушительную победу, которой суждено определить будущность Египта. В очень короткое время третий из Тутмосов приобрел такое влияние на страну, что все злопыхатели умолкли. И те, кто ставил на его проигрыш и на смерть в бою, сегодня держались тише воды и ниже травы.

Похоже, эра Узера и верховного жреца Амона Менха Старшего близится к закату… Возраст у обоих преклонный, и, несмотря на компетенцию, они более не отвечают требованиям молодого государя, опьяненного успехом и преисполненного решимости преобразовать страну и свой двор.

– Царская флотилия на подходе! – предупредил первого министра секретарь.

Празднично одетый Узер тяжелой поступью вышел из кабинета.

* * *

Тысячи зевак собрались на берегу, чтобы поприветствовать своего фараона. Задолго до его прибытия на Карнакскую пристань новость разлетелась во все концы страны – этот день станет праздничным, и пиво будет литься рекой. Люди толкались, желая увидеть царя, стоявшего на палубе головного судна флотилии.

В синей короне, одетый в скромную белую тунику, частично прикрывающую расшитую золотом набедренную повязку, Тутмос после многомесячного отсутствия снова ступил на землю Фив.

Менх Старший и его подчиненные склонились перед монархом.

– Добро пожаловать, ваше величество! Амон не оставил вас своим покровительством, и это радость для всей страны.

Чисто выбритый, надушенный, Старик шел рядом со своим осликом, возглавлявшим длинную вереницу ушастых животных, нагруженных дарами. Направлялась эта процессия к впечатляющему архитектурному ансамблю^[535], расположенному к югу от храма Амона, – сокровищнице Тутмоса I, состоящей из двух прямоугольных построек, в одной из которых совершались обряды, а во второй хранились золото и предметы роскоши, а также изделия ремесленников. Находилась сокровищница недалеко от дворца и администрации первого министра^[536] и вмещала в себя все богатства Карнака. Защищенная двумя стенами, под неусыпной охраной, она соединяла в себе духовное и материальное, ритуалы и богатство.

С ларцом в руках, содержащим колье из ляпис-лазури, захваченное в Мегиддо, фараон в одиночестве вошел в центральные Западные ворота, некоторое время предавался размышлениям в храме Священной Ладьи, посвященном вечному плаванию бога Солнца по небесным водам, чтобы затем войти в святилище и поклониться могущественному Амону и преподнести ему дары.

По завершении этого таинственного церемониала носильщики перенесли дары в храмовые хранилища с выбеленными известкой стенами и синим потолком, расписанным золотыми звездами. В этом месте предназначенные богам подношения становились священными.

Искуснейшие ремесленники, работавшие в мастерских сокровищницы, имели счастье поприветствовать своего царя. Вслед за этим Тутмос направился в главный зал для аудиенций своего дворца, где цвет фиванского чиновничества с нетерпением ожидал его решений.

26

В Мегиддо на меня смотрели как на врага, которым я и являлся. Здесь, в моем собственном дворце, взгляды, казалось бы, должны быть дружественными… Рискованная вылазка в Палестину, откуда я мог вообще не вернуться, научила меня уму-разуму. Сочувствующие, восторженные, нытики, завистники, безразличные, скептики, заговорщики и глупцы – вот из кого состоят мое правительство и двор. Моя задача – выявить и отстранить бездарей. Понимание принципов государственной власти и глубокое желание работать ему во благо – вот главный критерий моего выбора. Но есть и еще один, не менее важный – порядочность. Компромиссов я не потерплю. Окружить себя правильными людьми так же сложно, как и победить Митанни…

Я знал, что Трон Живых станет для меня испытанием, но я не представлял, насколько тяжелым оно окажется. И мне никогда к этому не привыкнуть. Правление – это ежедневное воскрешение. И никто не поможет мне в момент, когда я «изрекаю слово фараона», направляя тем самым судьбу своего народа. Мне не обязательно внушать симпатию, моя задача – искусно править кораблем размером с целую страну. Вельможи не должны догадываться о моих страхах и опасениях. От меня ждут, что я укажу путь, – проявления слабости недопустимы. Сомнение же станет моей тайной силой.

Я впервые выступаю после возвращения из Мегиддо. Собравшиеся взирают на меня совершенно по-иному, словно перед ними другой человек. А ведь ничего не изменилось; препятствия позволили мне себя проявить. И то, что я эти препятствия преодолел, дает мне преимущество – опыт. Мне тридцать, и моя молодость только что закончилась.

* * *

Узер не сомневался, что его ждет, равно как и Менх Старший. До того как собрать совет, царь не дал ни тому, ни другому личной аудиенции, а это означало, что двух могущественнейших в столице чиновников ждет разжалование. И сегодня победитель при Мегиддо назовет имена их преемников.

Поэтому первый министр удивился, когда глашатай Антеф препроводил его на почетное место, впереди остальных сановников, рядом с верховным жрецом Амона, который тоже выглядел изумленным. Наверное, государь решил почтить их в последний раз, вместо того чтобы бесцеремонно сместить с должностей.

Имея скромный чин виночерпия, Минмес был на самом деле правой рукой фараона, и никто не мог попасть в кабинет царя, не побеседовав прежде с ним. Что до второго друга детства, Маху, командира царской гвардии, ему обеспечения безопасности Тутмоса оказалось мало, и он взял в свои руки всю армию. Военачальники предпочли подчиниться этому грубоватому парню, к чьему мнению прислушивался сам государь. С ловкостью, оцененной Узером, без шума и конфликтов, новый владыка Египта привел во власть близких себе людей.

Первый министр испытующе посмотрел на царя. Выражение лица серьезное, чуть ли не расстроенное – не то что в тот день, когда он, победитель, прибыл в столицу и был встречен с таким неистовым восторгом. Все полномочия при нем, так почему же фараон, воссев на трон, так долго молчит? Неужели Тутмос привез дурные новости и над страной вновь дует зловещий ветер?

Наконец царь заговорил размеренным голосом, и стало ясно, что каждое его слово – это плод зрелого размышления:

– Правитель Кадеша побежден и обесчещен, Мегиддо с прилегающими землями перешел под власть Египта, порядок в Палестине восстановлен. Эта победа отныне станет праздником и будет отмечаться ежегодно с угощением для простого люда за государственный счет. Также ее внесут в официальный календарь в Карнаке, сделав соответствующую гравировку.

«Умный ход, – подумал первый министр. – Его популярность в народе только возрастет».

– Этим счастьем мы обязаны храбрости наших воинов, но в особенности богам. Сокол Монту направил мою руку, Тот – мою мысль, а Амон защитил меня. Раз война закончилась, главной моей задачей становится возведение храмов, жилищ для богов, дабы и впредь они не покинули нашу землю. Поэтому я назначаю Минмеса главным проектировщиком и распорядителем всех строительных работ в моем царстве.

Менх Старший поморщился. Высокая должность выскальзывает из рук одного из его приближенных… А вдруг Тутмос пренебрежет Фивами ради Севера, к примеру Мемфиса с его культом Птаха, покровителя ремесленников? Или пойдет и того дальше и перенесет столицу?

– Сегодня после полудня в святилище Птаха в Карнаке я поручу Минмесу построить и отреставрировать пятьдесят храмовых сооружений по всей стране. Он будет работать в тесной связке с первым министром, дабы наилучшим образом решить вопрос с трудовыми ресурсами и необходимыми материалами.

Царь даже не взглянул на Узера, а у того перехватило дыхание. Мечты о праздной жизни в просторном загородном доме разбились; но доверие фараона – это ли не бесценная привилегия и счастье?

– Во время осады Мегиддо я молил Амона просветить меня по поводу нового святилища, который я возведу в его честь в Карнаке, в самом сердце этого священного города. И он одобрил мое решение. Я начертил план, и Минмес с Менхом Старшим приведут его в исполнение.

Верховный жрец Амона нервно сглотнул. К чувству удовлетворения – ведь его оставили во главе администрации, которой он посвятил свою жизнь, – примешивалась тревога: а сумеет ли он ответить на требования государя, который не потерпит ни задержек, ни недочетов? Минмес наверняка окажется столь же несговорчивым. И для него надежда на спокойную старость таяла на глазах.

– Храм будет называться «Блистающий памятниками»^[537], и очень скоро мы отметим его закладку.

27

У Карнакского храма есть одна особенность: в своем огромном жилище Амон дает приют и другим божествам. Место, выделенное Птаху, представляется мне недостаточным. Простое строение из необожженного глиняного кирпича с деревянными колоннами, которое вот-вот развалится… А ведь Птах своим Словом сотворил мир, это он вдохновляет наших скульпторов, ювелиров и тех, кто меняет сущность предметов с материальной на духовную.

– Тебя устраивает, что храм в упадке? – спрашиваю я у Менха Старшего, рядом с которым стоит мой друг Минмес.

Целый кортеж писцов держится на почтительном расстоянии. Им слышать наш разговор не обязательно.

Не находя оправданий, верховный жрец Амона молчит.

– Вместе с Минмесом построите новое святилище, из красивого песчаника. У него будут двор, портик с двумя колоннами и три залы – там я стану молиться Амону и Птаху и подносить им дары.

Вслед за мной они входят в скромное строение.

– Главный проектировщик Минмес, ты согласен преобразить это место?

– Согласен!

– А ты, Менх Старший, согласен следовать моим указаниям?

– Даю слово.

– Оставь нас наедине!

Менх Старший удаляется к своим подчиненным, радуясь, что должность все еще при нем. Минмес опирается спиной о деревянную дверь. Лицо у него унылое.

– Ничего у меня не получится, – говорит он.

– О чем ты говоришь?

– О задании, которое ты мне доверил.

– Тебя больше не интересует архитектура?

– Больше чем когда-либо!

– Так почему ты опускаешь руки, даже не начав?

– Ты переоцениваешь мои способности.

– Принцип Маат запрещает мне одаривать привилегиями бездарей. И то, что ты – мой друг детства, не в счет. Мастера, чья специализация – обустройство Золотого Дома^[538], поделятся с тобой своими знаниями, строители и другие умельцы поработают на славу, а ты будешь согласовывать их усилия.

– Это будет… очень тяжело!

– Что ж, пусть! Главное – добиться результата. Пока мы строим жилища для богов, нашу страну не постигнет несчастье.

– Мне страшно.

– За себя?

– Нет, за тебя. Боюсь, я и другие – мы не такие большие мастера, как ты представляешь.

– Одиночество – отличительная черта царей, Минмес, но я не буду править в одиночку. Без тебя, без всех вас мои решения станут пустым звуком.

– А если мы тебя разочаруем?

– Делайте все по плану, который я начертал, глядя на звезды, где блещут души моих предков.

Минмес смотрит на меня так, словно в первый раз видит. Между нами, как ни крепка наша дружба, разверзается пропасть. И эта пропасть будет только углубляться – чем больше будет расти моя требовательность.

– Но кое о чем я все-таки жалею, – признается Минмес. – Что я отныне не твой виночерпий.

– Я не снимал с тебя этой тяжкой задачи! Дурное вино, испорченное кушанье или, еще хуже, рыба, и первым отвечать тебе!

Услышав это, Минмес широко улыбается. Иметь такого друга – мое сердце наполняется радостью…

* * *

Боевая тревога!

Организовывая масштабное пиршество в честь победы при Мегиддо, Старик сбился с ног. Ему, помощнику главного снабженца, поручили выбрать лучшие вина – без права на ошибку. Впору было пожалеть о военном времени, когда он вставал поздно и мог себе позволить продолжительный отдых. Снова жизнь его преисполнилась волнениями, и энергичность царя, внешне такого спокойного, обещала, что очень скоро дворец превратится в гудящий улей.

Будучи не в состоянии перепробовать содержимое каждого кувшина, Старик позвал Северного Ветра и разложил перед ним пробки от тех, в которых содержалось, по его прикидкам, самое лучше вино. Ослик деликатно трогал мордой каждую пробку и выносил вердикт.

Левое ухо поднялось один-единственный раз. Старик проверил – невообразимая кислятина!

– Вот почему он всегда оказывается прав?

Но сейчас было не время для столь глубоких вопросов. Драгоценные горшки следовало побыстрее доставить во дворец. Десятки слуг уже готовили большой пиршественный зал – расставляли низкие столы, усыпали главный проход цветами. Знаменующий триумф фараона и настоящее начало правления третьего из Тутмосов, этот пир запомнится надолго.

Главный дворцовый управитель Кенна от нетерпения приплясывал на месте.

– Тебя только за смертью посылать! Вина достойные, ты уверен?

– Ты лучше смотри, чтоб на кухне лук не подгорел! Я свое дело знаю!

28

Во всех провинциях народ праздновал победу, на все лады прославляя достоинства и храбрость своего фараона.

Тутмос – непреодолимая стена, оберегающая его и ограждающая Египет от врагов…

В царском дворце в Фивах пир был совсем не похож на тот, что предшествовал отбытию армии в Мегиддо. Ни намека на тревогу; авторитет нового владыки достиг недосягаемых высот. Гости состязались между собой в элегантности нарядов, пили и ели вволю и даже сальные шутки встречали смехом…

Меритре выступила блестяще. Ее вокализы ошеломили слушателей, а красота очаровала даже самых суровых мужчин. Многие заметили, какие взгляды она бросала на государя, который, впрочем, остался безучастен. Что до оркестра, которым дирижировала арфистка Сатья, он превзошел себя, исполняя мелодии, почти все энергичные, за исключением единственного соло на арфе, задумчивого и печального, прозвучавшего перед подачей десертов.

В этот раз после застолья гости Тутмоса задержались в саду, где им подали алкогольные напитки и сладости.

Минмес приблизился к царю, который, переговорив коротко с первым министром, направился было в свои покои.

– По словам Старика, вы с народом Египта сейчас переживаете настоящий медовый месяц. Но терпение твоих подданных на исходе: тебе нужно как можно скорее выбрать великую царскую супругу. И в этом походе армия тебе не поможет…

* * *

Настроить большую арфу – задача не из простых. После концерта в царском дворце Сатья занялась любимым инструментом. Она играла еще и на флейте, но предпочитала ей гармоничные звуки, извлекаемые из струн, которые ласково перебирала с детства.

Когда госпожа Хюи почтила ее, сделав солисткой Амона, она едва не лишилась чувств – принадлежать к такой элите? Хватит ли у нее сил? Зная строгость руководительницы и не желая ее разочаровывать, Сатья с головой окунулась в работу, в чем ей помогала Меритре, дочь госпожи Хюи. Никаких привилегий от матери Меритре не получала, даже наоборот – та всегда требовала от нее больше, чем от остальных.

Девушки прекрасно поладили: часто ужинали вместе, охотно плавали в бассейне загородного дома госпожи Хюи, и обе страстно любили музыку. К отчаянию родителей, о замужестве речи не шло. Слишком занятые своим искусством, Меритре и Сатья днями пропадали в храме, а по вечерам часто давали концерты в домах вельмож, так что времени на любовь совсем не оставалось.

Во время концерта, оправдывая свою репутацию человека сдержанного, фараон бесстрастно внимал музыкантам и певице. Но разве мог он не оценить уникальный голос Меритре, безупречную красоту ее тела? Сатья, утомившись от выразительных и быстрых мелодий, совершила ошибку, исполнив протяжную и печальную композицию, мало подходящую случаю. Упрекая ее за то, что разрушила атмосферу праздника, подруги-исполнительницы вернулись к веселой музыке.

Меритре очень устала накануне, а потому в это утро баловала себя отдыхом. Сатья, которая ночью почти не спала, предпочла настроить арфу в зале, отведенном для оркестранток.

– Простите за беспокойство!

Девушка в изумлении обернулась.

Перед ней стоял невысокий, коротко стриженный мужчина в простой тунике.

– Кто вы такой?

– Минмес, царский виночерпий.

Сатья узнала близкого друга царя, столь же влиятельного, как и первый министр, которого он рано или поздно сменит на должности. Это неожиданное посещение не предвещало ничего доброго: неутомимый труженик, хлопочущий с вечера до утра, Минмес не делает визитов вежливости и тем более не явился бы без веской причины к простой арфистке. Девушка совсем растерялась, а потому ответила чуть ли не с недовольством:

– Я… я занята, очень занята!

– Вчера вы дали прекрасный концерт! Нашему государю очень понравилось, особенно та печальная мелодия, столь виртуозно вами исполненная.

Что тут ответишь? Сатья ограничилась смущенной улыбкой, надеясь, что на том разговор и закончится.

– Его величество желает снова услышать мелодию, которая так его растрогала. Не согласитесь ли вы явиться во дворец сегодня вечером и сыграть для царя?

От неожиданности Сатья лишилась дара речи.

– Вы согласны? Благодарю! Стражникам скажете, что это я вас пригласил. Я выйду и провожу вас к фараону.

Царский виночерпий быстро удалился, и только тогда Сатья смогла свободно вздохнуть. Она чувствовала себя совершенно потерянной.

Играть на арфе, одной? Перед фараоном? Ей ни за что не справиться! Пальцы одеревенеют, струны начнут издавать отвратительные звуки, и государь прогонит ее из храмового оркестра, ее настоящей семьи!

Жизнь рушится – вот что чувствовала в тот момент Сатья.

29

От идеи бегства Сатья отказалась – это глупо. Да и где бы она сумела укрыться? Найдут, накажут, и никогда больше она не сможет играть на арфе. Не откликнуться на приглашение царя означало бы непростительным образом его оскорбить. Испытание, от которого невозможно уклониться… Что ж, оставалось только с честью его принять. Она сразу признается в робости и попросит снисхождения у этого слушателя, не знающего себе равных…

Деликатная проблема, требующая решения: какое выбрать платье, какой макияж, прическу, духи? После долгих колебаний Сатья осталась верной себе. Выбрала синее платье без всяких прикрас; длинные волосы, отливающие золотом, распустила водопадом по обнаженным плечам, краситься не стала, а духи предпочла самые простые, с выразительной нотой жасмина. Словом, искушенные модницы ее засмеяли бы.

Сегодня в храме в ее услугах не нуждались. У Сатьи же было единственное желание – побыть одной и ни с кем не разговаривать. Прихватив переносную арфу, она укрылась в доме родителей, скромных ремесленников, которых попросила ни о чем ее не спрашивать.

Каждый час ожидания – нестерпимая мука! Наконец солнце стало склоняться к закату. На подгибающихся ногах, с бешено бьющимся сердцем девушка направилась во дворец.

Столько людей мечтает встретиться с царем! Она охотно уступила бы эту честь кому угодно, а сама, счастливая, вернулась бы в Карнак, готовиться к ближайшему ритуалу.

Стражник окликнул девушку:

– Кто ты такая?

– Сатья, арфистка из оркестра Амона.

– Что тебе нужно?

– Меня пригласил виночерпий Минмес.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– Подожди тут!

Луч надежды… Судя по недоверию стражника, Минмес мог передумать. Сатью отошлют восвояси, и все пойдет своим чередом.

Но тут появился Минмес:

– Прошу, следуйте за мной!

Они обошли несколько официального вида зданий, где трудились писцы, и вышли в сад. Он был роскошным: пруды, цветочные клумбы, пальмы, персеи и сикоморы радовали глаз.

В беседке Тутмос читал папирус.

– Ваше величество, к вам гостья!

Сатья стиснула арфу – вот-вот сломается… Минмес удалился.

Она осталась одна, лицом к лицу с фараоном, который не отрывал глаз от свитка.

– Почему ты выбрала такую печальную мелодию посреди всеобщего веселья?

– В несчастье мы много размышляем о себе и своих поступках. В счастье – никогда. Но если бы мы задумывались почаще, будучи счастливыми, зачем бы тогда ниспосылались нам несчастья?

Фараон свернул папирус.

– Сыграй ее снова!

Сатья сто раз репетировала свой отказ, но так и не озвучила его. За нее все скажет музыка. Стараясь позабыть, где находится и кто ее слушатель, девушка вложила в движения пальцев всю душу.

Звуки сплетались друг с другом, побуждая к раздумью – такому, что превыше радости и печали. Обычно, когда арфа замолкала, девушке казалось, что она умирает. На сей раз это ощущение было особенно сильным. Сочтет ли государь ее исполнение удовлетворительным? Позволит ли вернуться в оркестр?

Царь встал:

– Восхитительно!

– Я… я так не думаю.

Тутмос улыбнулся:

– Не любишь похвалы… Может, прогуляемся вдоль пруда с лотосами? С детства это мое любимое место в саду.

Сатья не испугалась, она была покорена. Царь не пытался произвести впечатление, как другие мужчины, не старался понравиться. Все в нем дышало силой, одновременно умиротворяющей и внушающей трепет.

– Наши традиции требуют, и совершенно справедливо, чтобы я правил вместе с супругой, Великой Чаровницей. Я думаю, ты способна исполнить эту роль.

Небо со всеми своими звездами рухнуло Сатье на голову. Даже произнесенные фараоном, эти слова не имели ни малейшего смысла.

– Я не такой, как другие люди, и ты тоже не будешь, как все. И наша супружеская жизнь будет не та, что у других. Вместе мы станем править Двумя Землями, и наши жизни больше не будут нам принадлежать. Я испытываю к тебе глубокое чувство, и если ты окажешь мне честь и меня полюбишь, мы дадим друг другу силу, при том что монаршая чета всегда превыше любых эмоций. Слушать голоса богов и служить народу – вот единственный путь, открытый для нас. Я – одиночка с трудным характером, и мне предстоит множество сражений; если ты согласна жить со мной рядом, в окружении придворных, льстецов, посредственностей и честолюбцев, тебе тоже придется сносить их нападки.

– Разве в числе ваших близких нет людей, достойных уважения?

– Два друга детства – Минмес и Маху. Но не вскружит ли им однажды голову высокий ранг? Первый министр передумал меня предавать, но будет ли он и впредь работать на совесть? Менх Старший, верховный жрец Амона, на закате своей карьеры думает только о том, как бы я не ущемил интересы его ставленников в администрации…

Сатья внезапно осознала, что царь делится с ней не просто своими размышлениями, но государственными секретами.

– Вы очень одиноки, ваше величество.

– А по-другому и быть не может. По мнению древних мудрецов, фараону не следует никому доверять, иначе тяжелейшие оплошности неизбежны.

– Никому? Даже своей жене?

– Я повторюсь: приобщившись к верховной власти, царица перестает быть просто женщиной. Они с фараоном составляют единое целое. Я предлагаю тебе самую взыскательную из возможных жизненных дорог. Трудности будут ежедневными, и часто тебе будет казаться, что с ними не справиться. Но справляться придется, до того самого дня, когда явится Проводник в загробную жизнь…

– Вы описываете вовсе не рай!

– Я стараюсь быть беспристрастным.

– Зачем же все это мне?

– Потому что ты способна выдержать этот груз и жить не только ради собственного счастья, но и ради счастья твоей страны. Рассчитывать ты сможешь только на себя и на меня. И мы будем вместе, и при этом оба одиноки. Если откажешься, я пойму, и не страшись никаких неприятностей. Ты по-прежнему будешь играть на арфе, очаровывая богов и смертных.

– Позволено ли мне будет… подумать?

– Дай мне ответ в новолуние.

30

Вместе с другими пленниками сирийца Бака отправили чистить хлева в большую деревню в окрестностях Фив. Хозяин, хмурый и молчаливый мужчина пятидесяти лет, требовал безукоризненной чистоты и берег репутацию. В Карнаке его молоко и пшеница считались лучшими в регионе. А вид коров, получавших заботливый уход, восхищал знатоков.

Просыпаясь на рассвете под окрики надсмотрщика, не жалевшего палок, Бак поначалу стал для местных крестьян, недовольных, что в округе появились чужаки, чем-то вроде козла отпущения. Но распределением пленников ведали службы первого министра, чьи приказы не обсуждались, так что каждая деревня приняла «пополнение» и смирилась.

Со временем на послушного и трудолюбивого сирийца перестали смотреть исподлобья, а потом и приняли как равного. Правда, ему приходилось работать и в праздники. Ложился Бак последним и, упав на циновку, моментально засыпал. Хозяин фермы на еду не скупился: Бак ел отдельно от других работников, но те же лепешки, начиненные бобовым пюре, жареные кабачки, зеленый салат, копченую рыбу и раз в неделю – мясо домашней птицы.

– Поди-ка сюда! – как-то окликнул его хозяин.

Его, пленника, и вдруг пригласили пообедать за общим столом! Повар подал Баку свиных ребрышек в подливке, и впервые ему было позволено выпить пива.

– Ты хорошо работаешь, парень. Лентяев я не люблю. Если бы ты начал драть глотку, я бы тебя быстренько назад отослал. Но ты стараешься, ходишь за моими коровами, и я доволен. Когда они жалуются на нерадивого скотника, я его гоню. Ты им нравишься, поэтому и служишь. Сегодня я жду писца, который следит за пленниками, привезенными из Мегиддо, – будет про тебя расспрашивать. Скажу, что ты молодец. Еще два хороших отзыва – и ты искупишь свой проступок!

– Искуплю проступок?

– Иначе говоря, сможешь идти куда хочешь.

– А вы? Вы не оставите меня насовсем?

– Это зависит от тебя. Я предложу условия, а уж соглашаться или нет, твое дело. Я скуп, и батраки на моей ферме работают тяжело, но зато и едят от пуза. А теперь хватит болтать! Ешь, и за работу!

Чудом у Бака перестала болеть спина, и он даже почувствовал себя помолодевшим. Он привык к новой жизни и не представлял даже, что в ней что-то изменится. А теперь ему предложили… будущее!

Он подумал о бывшем своем господине, Лузи. Жив ли он? С непокорными пленниками египтяне не церемонились. Приговоренный к каторге, сын правителя, скорее всего, не выжил. Но при первой же возможности Бак попытается это выяснить…

* * *

На болотах Дельты пленники трудились особенно тяжело, и надсмотрщики их не щадили. Малейшая проволочка – и тебя бьют палкой. На глазах у Лузи его товарищ свалился в мутную воду и больше не встал. Кусачая мошкара донимала день и ночь, но главную и ежеминутную опасность представляли собой змеи. Многие умерли с тех пор, как сын правителя Мегиддо был низвержен до состояния вьючного животного.

Следуя придуманному в первый же день плану, Лузи притворился отчаявшимся и по первому знаку подчинялся своим мучителям, которые ненавидели сирийцев, но строго следовали уставу. Если бы не регулярные проверки специального командира, пленников передушили бы втихомолку.

В сердце жила одна надежда – выбраться из этого ада живым. Ценой беспрекословного послушания некоторым это удавалось. Обуздав свою натуру, Лузи не отвечал ни на удары, ни на оскорбления, которые только усиливали в нем гнев и желание отомстить – то, без чего ему точно не выжить. Мало-помалу он понял, что и в среде каторжников есть своя иерархия. На самой нижней ступени – собиратели папируса и тростника, которых нещадно кусали насекомые и рептилии. Благодаря молодости и показной покорности этот этап Лузи преодолел без дурных последствий для здоровья. И перешел к следующему – переноске связок папируса, с одной мыслью в голове: не рухнуть под тяжестью вязанки, иначе снова отправят на болота.

Спасала только пища. Не вонючие лепешки, а рыба, разнообразная и вкусная, которую готовил повар, – и это был самый высокий в иерархии пост. Сын правителя Мегиддо с жадностью уписывал все, что дают, дабы подкрепить свои силы…

Лузи опустил вязанку и тяжко выдохнул.

– Эй ты, там!

Главный надсмотрщик – пузатый бородач, подловатый и развратный.

Понурившись, Лузи подошел и замер на почтительном расстоянии.

– Кто-то из вязальщиков сдох, и ты его заменишь. Ну же, пошевеливайся!

Удар палкой – и Лузи взошел на борт большой барки, где пленники крепко связывали между собой вязанки папируса, которые потом погрузят на ослов. Из этого доступного материала ремесленники смастерят дешевые сандалии, веревки, корзины и подставки для письма, какими пользуются писцы…

Эта нелегкая работа требовала силы и ловкости – стоит зазеваться, и глубокий порез обеспечен. Еще на одну ступеньку вверх… Зато ноги сухие, и работать тут полегче.

Глядя, как надсмотрщики уносят умершего от изнеможения сирийца, Лузи ощутил прилив сил. Здесь каждый сам за себя!

31

Ну конечно, она не согласится! И разве можно ее за это упрекнуть? Зря я так сгустил краски, но мне категорически не хотелось обманывать Сатью, обещая ей спокойную жизнь в роскоши, вдали от реалий власти и дворцовых интриг.

Эта прогулка в саду, в ее обществе – момент невыразимого счастья. Своего рода чудо, в которое мне до сих пор не верится. Она совершенно не такая, как другие женщины. Одновременно рассудительная и порывистая, серьезная и соблазнительная, она обладает магией великой царской супруги, и ее музыкальные дарования обеспечили бы гармонию при дворе, которым так трудно управлять. Но у нее другие мечты, а я предлагаю нескончаемое сражение, в котором она больше потеряет, нежели выиграет.

Отказ Сатьи станет для меня глубокой раной, которая никогда не затянется. И тогда мне придется выбрать кого-то еще – спутницу жизни, которая, если не сумеет как должно исполнять свою роль, то хотя бы будет мне помогать. Претенденток из лучших фиванских семейств хоть отбавляй! Сам закоренелый холостяк, Минмес укажет подходящую, и я приму этот брак по расчету.

Сатья же – просто чудо! Она сильная и в то же время чувствительная и изящная. Ее невозможно подчинить своей воле, направить по пути, который не она сама себе избрала… Вдумчивая, но и жизнерадостная, эта будущая мать семейства достойна того, чтобы стать хозяйкой целой страны. А я не нашел аргументов, чтобы ее убедить!

Минмес кладет мне на стол два десятка папирусов:

– Отчеты наместников по провинциям. Первый министр смотрел и говорит: все в порядке.

– А твое мнение?

– Я с ним согласен. Проверь, и помни о главном и самом срочном деле – нам нужна великая царская супруга.

– Может, займешься им сам?

– Арфистка Сатья тебя не устроила?

– Устроила? Это еще слабо сказано!

– Так ты влюбился?

– А она нет! Со времен наших первых династий закон Маат запрещает подневольные браки, и в первую очередь – фараонам. Сатья не хочет разделить мою жизнь и заботы.

– Твердый и окончательный отказ?

– Элегантная отговорка, скорее… Я жду ее ответа в новолуние.

– Что ж, подождем. А потом уж я буду что-то предпринимать.

* * *

Разговаривать с родителями бесполезно – они с ума сойдут от радости и станут принуждать ее принять это необычайно лестное предложение. Сатья не находила себе покоя. Нужно посоветоваться, услышать мнение – и не чье-нибудь, а ближайшей подруги Меритре, дочки наставницы храмового оркестра. Некоторые считают, что она влюблена в Тутмоса, – да она и вела себя соответственно на пиру в честь победы при Мегиддо.

Вопреки всему, Сатья решилась на искренний разговор и отправилась в загородный дом госпожи Хюи. Дочь жила с матерью и покинула бы ее только для того, чтобы выйти замуж и завести собственный очаг.

Меритре, обнаженная, купалась. Идеальная фигура, бездна обаяния, острый ум… При виде подруги она вышла из воды, накинула тунику из прозрачного льна и увлекла Сатью под сень беседки с тонкими деревянными колоннами. Слуга поспешил подать девушкам фруктовый сок.

– Ты выглядишь озабоченной, Сатья!

– Поклянись, что мы и впредь останемся подругами.

– Что случилось?

– Что бы я тебе ни сказала, поклянись!

– Клянусь. А теперь объясни!

– Царь призвал меня во дворец. Хотел услышать протяжную печальную мелодию, которую я исполнила на пиру. Представь мое волнение! Я думала, что не смогу.

– И… у тебя получилось?

– Более или менее… Но это был всего лишь предлог.

Меритре нахмурилась:

– И что же на самом деле было нужно фараону?

– Он предложил мне стать великой царской супругой.

Молодая певица не могла прийти в себя от изумления.

– Ты… ты это серьезно?

– Я должна дать ответ до новолуния.

Взбудораженная Меритре выскочила из беседки и принялась расхаживать взад-вперед. Через несколько минут она вернулась к подруге.

– И что ты решила?

– А что ты посоветуешь?

Певица закусила губы.

– Ты любишь царя, Меритре.

– Как и все его подданные, как…

– Ты любишь его по-настоящему, правда?

– Другого мужчины в моей жизни не будет! И никто, даже мать, не сможет заставить меня выйти замуж.

– Тутмос знает о твоих чувствах?

– Не имею понятия. Все равно он выбрал тебя.

– А если это его ошибка?

Меритре смерила подругу долгим взглядом:

– Он не ошибся. Ты – царица, Сатья!

32

Госпожа Хюи никогда еще не видела дочь такой подавленной.

Обычно жизнерадостная, Меритре напевала песни, которые в это время разучивала, прорабатывая мельчайшие нюансы… И вдруг – эти бесконечные слезы!

С тех пор как умер муж, Хюи пользовалась полным доверием дочери. Очень требовательная в том, что касалось музыки, матерью она была понимающей и снисходительной.

Сдавленным шепотом попрощавшись, Сатья выбежала за ворота.

– Что рассказала твоя задушевная подружка?

– Ничего, мама! Ничего! – рыдая, отвечала Меритре.

– И это «ничего» так тебя расстроило…

– Это я от усталости. Мне уже лучше.

– Может, расскажешь правду?

– Лучше дай мне слова новой песни, я буду репетировать!

Меритре взяла себя в руки – как и подобает благовоспитанной девушке, хозяйке своего настроения. Мать не стала настаивать. Принесла листок со словами, хотя все ее мысли были о том вечере, когда Меритре бросала на царя влюбленные взгляды, а тот оставался безучастен, хотя все знали – он как раз подыскивает себе великую царскую супругу.

Неужели Сатья – его счастливая избранница? То, что она скромного происхождения и бесприданница, значения не имеет. Меритре отвергнута, а выбор пал на ее лучшую подругу? Меритре – униженная? Меритре – отчаявшаяся?

* * *

Оба, Минмес и первый министр, не смеют шелохнуться. В холодной ярости царь не потерпит возражений, настолько точной была его критика тех пробелов, которые обнаружились в отчетах наместников провинций. Пробелов, о которых эти два достойных чиновника ни словом не упомянули.

Однако умелое управление провинциями, располагавшими определенной автономией, являлось одним из главнейших условий процветания Двух Земель. Как только где-то возникала проблема, ее срочным образом решали; поэтому фараон часто выезжал, чтобы встретиться с наместниками, испытывающими затруднения, и, приняв нужные меры, восстановить равновесие.

В последних отчетах ничего тревожного как будто бы и не было, однако Тутмос, благодаря своей привычке читать сложные тексты, сумел отделить главное от второстепенного, уловить подтекст. В бумагах по трем провинциям – одной в Нижнем Египте и двух в Верхнем – не было точных сведений о запасах зерна и прогнозов по предстоящему урожаю овощей.

Мелочи, казалось бы? Но они внушали тревогу.

– Я отправлю в администрации этих провинций запросы, пусть уточняют! – заявляет Узер. – И быстро. В противном случае виновных накажем!

Первый министр уходит. Минмес не знает, куда девать глаза.

– Я подаю в отставку.

– Не говори глупостей. Лучше доведи до ума план строительства на ближайшее время!

– Но я подвел тебя, я…

– И это еще не раз случится! Положение только ухудшится, если все мы одновременно потеряем бдительность. Боги уберегли нас от этого несчастья.

Обещая себе не допускать больше таких промашек, Минмес погружается в работу. Теперь он твердо уверен: у Египта есть царь, способный им управлять.

* * *

Завтра новолуние. Оно символизирует воскрешение Осириса. Непрерывные трансформации этого светила, небесной обители бога Тота, делают зримыми великие тайны для тех, кто умеет видеть…

Благодаря быстроте гонцов, наместники провинций сообщили первому министру все недостающие сведения. И их сравнение с результатами прошлого года доказывает их достоверность. Тем не менее я прошу Узера съездить на места и убедиться, что все в порядке.

Приходит Минмес:

– Сатья просит аудиенции.

– Проводи ее в сад. Я тоже иду!

Наша последняя встреча наедине обещает быть краткой… А потом, связанный узами брака с женщиной, имени которой я пока не знаю, я будувидеть арфистку только в храме и на парадных пирах.

Вода большого пруда поблескивает в лучах утреннего солнца. Под аккомпанемент птичьего пения Сатья, легкая, неземная, идет мне навстречу. Как мне нравится эта ее серьезность, излучаемый ею свет!

– Спасибо, что вернулась.

– Разве вы не просили меня дать ответ?

– Еще раз прогуляемся вдоль пруда. Ты не против?

– С радостью!

Рука об руку мы гуляем по этому маленькому раю.

– Ты… все обдумала?

– Да, я все обдумала.

Легкая улыбка девушки застает меня врасплох.

– И каково твое решение?

Она берет меня за руку.

– Ты хочешь сказать, что…

– Единственная милость, о какой я прошу, – это чтобы я могла впредь играть на арфе для фараона! Для него одного!

33

Я проводил Сатью не во дворец, а в Долину Царей. Раз она согласна править, я хочу показать ей мое вечное жилище – эту дверь в потусторонний мир и источник созидательных сил, которые нам так нужны, чтобы сохранять и воплощать власть фараонов, неизменную с незапамятных времен.

Как я и планировал, к этому времени мастера проделали большую работу. Длинная лестница спускается в самое сердце горы, затем следует коридор, вторая лестница, второй коридор, затем – колодец, соединяющий усыпальницу с океаном энергии, потом – коридор резко меняет направление, поворачивая под прямым углом, и ведет к двум главным комнатам – предкамере с двумя колоннами и залу воскрешения овальной формы, символизирующему вселенную, в котором тоже две колонны.

Архитектурный ансамбль воплощает первичную пещеру, где по воле богов жизнь постоянно возобновляется. Движение по длинным подземным коридорам – поиски света. Асимметрия, повороты под разными углами и два основных направления постройки – с востока на запад и с юга на север – дают точное представление о пульсации жизни в нашем сознании.

Мы останавливаемся в предкамере, четырехугольном помещении с непараллельными стенами.

– Здесь со временем появятся изображения семисот сорока одной божественной сущности, которые описаны в книге «О том, что в загробном краю»^[539], которую я написал, черпая вдохновение в древних текстах. И они будут непрерывно творить, преображая смерть в вечность. В юности – а я всю ее провел в библиотеке Дома Жизни – я упивался писаниями первых провидцев. «Находи новый способ сказать то же самое» – вот их совет. И я к нему прислушался.

Сатье, погруженной в раздумья, не хочется покидать это тайное место, дышащее сверхъестественным покоем и далекое от людской суеты. Между нами – глубочайшее единение, мы как никто понимаем друг друга…

Первое вынужденное огорчение в ее новой роли – необходимость вернуться во внешний мир.

* * *

Все действия, от связывания первого снопа до одевания фараона, возведены в ранг обряда, и у каждого с незапамятных времен свой бог-покровитель. Все, кроме заключения супружеского союза, когда речь идет о чувствах между мужчиной и женщиной. Это событие не сопряжено ни с какими ритуалами.

Слух распространился с быстротой сильного западного ветра: Сатью, арфистку из оркестра Амона, провели во дворец, а потом, по словам одной парикмахерши, и в личные покои фараона. Она оставалась там всю ночь новолуния и вышла утром вместе с Тутмосом. Позавтракали они в саду, после чего отправились в храм. Вскоре все сошлись во мнении: фараон наконец избрал великую царскую супругу!

Недоверие Старика рассеялось, когда глашатай Антеф, еле дыша от волнения, ворвался к нему в погреб.

– Завтра вечером – торжественное застолье в честь коронации супруги фараона!

– Ну наконец-то! Для такого события я приберег особое, исключительное вино. Надеюсь, царице оно понравится. Очень бодрит и придает сил! А с тем, что ей предстоит, силы ей понадобятся. Править страной – худшее из ремесел.

– Немедленно вези вино во дворец! И в пути не задерживайся.

– Будешь меня подгонять? Я что, когда-нибудь опаздывал? Если мои услуги тебя не устраивают, найди другого поставщика!

– Не злись. У меня своих хлопот полно.

Этой фразой Антеф положил конец их словесному поединку.

«Все чиновники одинаковые, – подумал Старик. – Считают, что им все дозволено! Но без простых людей, таких, как я, что они могут?»

Ворча себе под нос, он отобрал несколько кувшинов, запечатанных еще при первом из Тутмосов. Северному Ветру предстояло с тысячью предосторожностей доставить их во дворец.

* * *

Царственная чета и верховные сановники государства отправились на корабле в маленький храм города Тод^[540], расположенного недалеко от столицы^[541]. Будучи обиталищем бога Монту, который направляет руку царя в битве, этот храм являлся частью архитектурного ансамбля – своеобразной магической ограды вокруг Фив. Избрав это место, Тутмос ясно давал понять: судьба незаметной спутницы жизни не для Сатьи, она будет участвовать во многих сражениях, неразрывно связанных с управлением страной, и силу ей ниспошлет небесный сокол.

Минмес смахнул пот со лба. У скульпторов было мало времени, чтобы выполнить царский приказ. Понравится ли Тутмосу результат? В сопровождении первого министра, членов правительства и верховного жреца Амона он вошел в святилище вслед за царской четой.

На стенах – изображения фараона, преподносящего хлеб, вино и молоко богам, которые поглощают ка этих продуктов, нарисованных в общих чертах. Тутмос опускает на голову Сатьи корону, и отныне она – государыня Двух Земель. Корона^[542] украшена двумя стилизованными перьями, символом животворного дыхания, и покрывалом, наводящим на мысль о грифе: иероглиф, используемый для его обозначения, также служит для написания слов «мать» и «смерть». Мать своего народа, великая царская супруга обрекает на смерть своих врагов…

– Ты – та, что видит Гора и Сета в одном существе – в фараоне! – провозгласил Тутмос. – Ты утешаешь братьев, восставших друг против друга, и ты их примиряешь. Будь же Великой Чаровницей, той, кому суждено направлять мои поступки!

И столь величественной выглядела в этот момент Сатья, что присутствующие диву дались. Прирожденная царица! Ее природная сущность явила себя в эту торжественную минуту.

Для Минмеса близился критический момент. Царь предложил супруге полюбоваться часовней, где находилась церемониальная ладья, плывущая по просторам вселенной. У стен располагались несколько статуй сидящих фараонов.

И среди них одна вызвала всеобщее изумление. Она изображала не государя, но Сатью во всем ее царственном великолепии. Небывалая честь для новой царицы Египта!

34

– Кретин из кретинов! Да ты вообще понимаешь, что натворил? И откуда только у тебя руки растут?

Вытянувшись в струнку, с судорожно подергивающимся адамовым яблоком, глашатай Антеф пытался сохранить достоинство, пока Старик осыпа`л его проклятиями.

– Всего лишь кувшин с вином!

– Лучше молчи! Это наилучшее вино, ему нет равных! Сколько труда в него вложено! Напиток, достойный богов! Где тебе понять, сколько труда и умения надо, чтобы сделать такое! И тут ты, разиня, хватаешь кувшин как попало, чтобы тут же уронить!

– Хочу напомнить: я твой начальник.

– С чего бы я тебе подчинялся? Такие болваны уважения не заслуживают!

– Прискорбное происшествие, не спорю.

– Все, ухожу! Выкручивайся сам, как можешь.

– Я уже устал извиняться. Прости, прости, прости! Доволен теперь?

Старик поскреб подбородок:

– Ладно. Только впредь мои кувшины не трогай!

Антеф кивнул. Если на пиру в честь царицы что-то пойдет не так, он лишится места. А от выбора вин зависит многое…

* * *

Подруга Сатья – великая царская супруга. А она, певица храма Амона, влюблена в царя, который не удостоил ее ни единым взглядом. Но так хочет судьба, и Меритре ее принимает…

Она как раз одевалась, когда гримерша объявила о приходе государыни.

– Зеркало, быстро!

Меритре не успела подвести ресницы, но разве можно заставлять ждать царицу?

Как вести себя в присутствии той, что переступила границу потустороннего мира?

Сатья незамедлительно дала Меритре ответ, обняв ее, как прежде.

– Помнишь свою клятву?

– Да, но… ты – моя царица, а я – та, что тебе служит!

– Ты моя подруга, и дверь моих покоев для тебя всегда открыта. Сегодня во дворце пир, но меня это не радует. Ты знаешь, как я не люблю светские развлечения. Но когда ты запоешь, гости замолчат и я смогу насладиться прекрасным!

– Я желаю тебе… Будь счастлива!

– Не знаю, будет ли у меня, с таким грузом обязанностей, на это время. Но долг – превыше всего, Меритре. До скорой встречи!

Возненавидеть ее у Меритре не получалось. Подруга ее ничуть не изменилась – все такая же простая, светлая и прямодушная. Однако это была уже не та Сатья, которую она знала. После коронации изменился ее взор, как если бы она больше не принадлежала к роду человеческому; преображенная ритуалом, отныне Сатья излучала особую магию. Никому не стать подругой царицы, даже Меритре, которая поняла, насколько пугает эта роль. И как ни горяча была ее любовь к Тутмосу, участи Сатьи она не завидовала.

* * *

Антеф наконец вздохнул с облегчением. Царский виночерпий Минмес, глотнув Старикова вина, на минуту застыл, а потом вынес вердикт: «Великолепное! Выше всяких похвал!» Повара тоже потрудились на славу, и пир в честь новой великой царской супруги запомнится гостям наравне с предыдущим, в честь победы при Мегиддо…

Прислушиваясь к разговорам, – благо отличное вино развязало язык многим, – Минмес порадовался: Сатью не расхваливал только ленивый. Он сам, привыкнув критиковать и выискивать недостатки, был того же мнения. Простая и приятная в обхождении, она мгновенно расположила к себе дворцовую прислугу. Умея находить верный тон как со слугами, так и с придворными, великая царская супруга не станет злоупотреблять своим саном и будет властвовать не только над судьбами, но и сердцами.

Почетная гостья на пиру, Ипу, мать Сатьи, не могла опомниться от счастья. Робкая, худенькая, она только что удостоилась высочайшего сана Кормилицы, который позволял ей участвовать в воспитании детей царской четы. Взволнованная Ипу едва притрагивалась к роскошным яствам и слишком быстро осушала кубок, не сводя глаз со своей дочери.

Маленький женский оркестр, состоящий из лютни, лиры и тамбурина, аккомпанировал Меритре, которая исполнила несколько любимых песен Сатьи, часто грустных и протяжных, – правда, без обычного артистизма.

По окончании концерта царь и все гости встали, чтобы выпить за ка царицы, смущенной таким вниманием и все еще не верящей, что это происходит с ней наяву.

Но сюрпризы для Сатьи на этом не закончились.

– Как того требуют обычаи, наша государыня получила много подарков, – объявил Тутмос. – И вот мой!

Двое слуг принесли большую арфу, украшенную золотом, серебром, бирюзой и ляпис-лазурью. Истинное чудо, встреченное приглушенным хором похвал.

– Я буду играть на ней только для тебя, – шепнула Сатья супругу на ухо.

35

– Шайка лодырей! Из-за вас другие простаивают! Вы тут не на отдыхе. Пошевеливайтесь или ужина не получите!

Огрев дубинкой тех, кто попался под руку, надсмотрщик вернулся в хижину, откуда он наблюдал за пленными, вяжущими папирус.

Пища – вопрос жизни и смерти… Лузи принял угрозу всерьез, а потому ускорил темп, подстегивая тем самым товарищей по несчастью. Его реакция надсмотрщику понравилась.

– Отлично! – отметил он с наступлением ночи. – Тут больше нормы, значит, я получу премию.

Спина жутко болела, руки ныли от усталости. Лузи стал жадно поедать жареную рыбу. Да, ему удалось подняться по иерархической лестнице, но то был всего лишь этап. Следующая должность, к которой надо стремиться, – это кормчий барки, который длинным шестом прощупывает болотистое дно.

Единственная возможность сбежать! Разумеется, это рискованно, зато охранники не имеют луков. И если у Лузи получится затеряться в тростниковом лабиринте, им его не найти.

Главная трудность – нынешний кормчий слишком молод. Он тоже сириец, но без колебаний доносит на товарищей, измученных тяжелой работой: таким образом он завоевывает расположение охраны. Подлость его окупается: парень спит на пристойной циновке, в сухом месте и пьет пиво.

– Ну, привык уже? – спросил он у Лузи.

– Привыкаю. Работа тяжелая, но я боялся, что будет хуже.

– Ты сам из Мегиддо?

– Да, я был рабом правителя.

– А я служил в пехоте. Когда египтяне пошли в атаку, я сбежал и спрятался в крепости. Да все наши бежали, и командиры впереди рядовых! Я уж думал, что живыми нас не выпустят. Так что как ни крути, а нам повезло.

– Тебе не хочется на свободу?

– Пока меня кормят и я сплю на толстой циновке… В Мегиддо я рисковал своей шкурой – а ради чего? А тут, если приспособиться, чем не жизнь? Через время можно заслужить даже какие-то привилегии. Например, девчонку. Тут есть одна сирийка, и охрана разрешила с ней поразвлечься. Ты, при хорошем поведении, тоже с ней переспишь.

Лузи понял одно: от этого труса толку не будет. Доверять ему нельзя, а относиться нужно как к врагу. И место его получить можно только одним способом – убить его.

* * *

Не прошло и двух дней, как перед Сатьей открылась вся грандиозность задачи, которую ей предстояло решить: расположить к себе обитателей дворца и управлять Домом Царицы – многоуровневой администрацией с многочисленным персоналом, распоряжавшимся сельскохозяйственными угодьями, ремесленными мастерскими и школами.

Серьезность и умение слушать, продемонстрированные великой царской супругой, покорили даже самых жестокосердых. За несколько недель она проявила себя наилучшим образом, и всем стало казаться, что Сатья правит уже долгие годы.

Приходилось признать: царь ничуть не преувеличивал, обещая, что среди льстецов и честолюбцев жить не так-то и легко. Первые быстро уразумели, что царица ненавидит похвалы, а вторые – что она судит о людях по делам, а не по тому, что они говорят.

Сатья быстро привыкла к ежедневному церемониалу. На рассвете царь проводил ритуал, пробуждающий созидательную силу, которая возрождается из тьмы и дарует энергию всей стране; затем следовала аудиенция с первым министром, после – совет под председательством царя, на котором высказывались высшие чины государства. Царица, в свою очередь, молила о милости богиню Хатор в дворцовой часовне, дабы отвратить непрекращающиеся атаки демонов. Закончив этот магический ритуал, она выслушивала просителей и жалобщиков.

Согласно древним писаниям, царская чета исполняла обязанности, им предназначенные, а не занималась тем, чего им самим хотелось. И самая главная обязанность – это борьба с богиней хаоса Исефет, непримиримой противницей справедливости, правды и гармонии, неисчерпаемой силой разрушения, которая кормится ложью, насилием, несправедливостью и гнусными поступками людей.

Обед всегда проходил в деловой обстановке. За царским столом – никакой легкомысленной болтовни, только серьезные дискуссии по вопросам, которые готовил Минмес, как следует изучив донесения того или иного министра. И далее – аудиенция за аудиенцией, до вечернего обряда, в ходе которого фараон затворял двери храма, надеясь, что ночь не станет синонимом небытия. Чаще всего и ужин проходил так же. Минмес с Антефом подбирали гостей, стараясь, чтобы компания получилась приятной.

Наедине царь с супругой оставались редко, что делало эти моменты особенно ценными. Вкладывая душу и все силы в свои обязанности, Сатья и Тутмос также научились любить друг друга, не полагаясь исключительно на свои эмоции, но также на глубокое знание, что они друг для друга незаменимы, единственные в целом мире. Общность их мыслей была такова, что они мало разговаривали, разве что в случае несогласия, которое очень быстро разрешалось.

Доверять безгранично, делиться надеждами и опасениями, не бояться предательства… Ни с чем не сравнимая привилегия, волшебная связь между царственными супругами. Если она прервется, страна погибнет.

Сатье было присуще свое, особое могущество, не похожее на силу Тутмоса, которое ему, однако, было необходимо, в котором он черпал вдохновение. Делясь каждый своим видением, царь с царицей старались обозреть всю картину, включавшую двор, государство и народ, понимая, однако, что задача эта непосильная, но отступать они не в праве.

И не пасть духом им поможет только служение богам.

36

В Карнаке все сбились с ног. Фараону предстояло осуществить одно из важнейших деяний своего правления – заложить храм. Завершая архитектурные замыслы своей предшественницы, царицы Хатшепсут, Тутмос создавал собственное святилище, не похожее ни на одно из ныне существующих.

В этот тридцатый день второго месяца второго сезона^[543], в двадцать четвертом году, высокие государственные чины торжественной церемонией отметили закладку «Блистающего памятниками» – архитектурного ансамбля, посвященного созидательному свету.

По требованию царя постройка должна была покоиться на прочном фундаменте, что защитило бы ее от разливов реки. Также предусмотрены были ряды каменной кладки в основании стен, колонн и обелисков и слой гравийно-песчаной смеси под полами.

Прежде часовен в этом месте не строили, но теперь ему предстояло превратиться в Зал Сердца египетского царства, где будут поклоняться предкам и посвящать в сан жрецов, достойных участия в величайших таинствах.

Царь с царицей натянули между двумя колышками бечевку, проверяя уклон участка, затем государь взял заступ и открыл траншею для закладки фундамента, сформовал первый кирпич.

И вдруг, к изумлению присутствующих, материал в его руках засверкал. Руки фараона преобразовали свет Амона, Сокрытого, который таким образом явил себя смертным и благословил своего сына.

* * *

Церемония завершилась серией подношений и закладкой в один из котлованов нескольких амулетов в виде строительных инструментов, глаза Гора, обелиска и других защитных статуэток. Тайник накрыли плитой. Незримые, эти магические предметы сохранят храм от разрушительных волн.

Тьянуни ждет, пока не закончится обряд и не разойдутся чиновники, после чего подходит ко мне. Вид у него сконфуженный.

– Не хотелось портить этот прекрасный день, ваше величество, но мои новости не могут ждать.

– Снова волнения в Мегиддо?

– Нет, мы контролируем ситуацию. Дело в том, что…

Тьянуни в нерешительности умолк.

– Новое восстание?

– К несчастью, да.

– И где же?

– На большой равнине в Ретену, в сиро-палестинском регионе.

– Местными войсками не обойдемся?

– Боюсь, что нет. Противник распускает слухи, что фараон больше не осмелится покинуть Египет. Но если вы не вмешаетесь, причем лично, волнения распространятся на большие территории.

– По-твоему, дело серьезное?

– Исходя из моих донесений, серьезное и не терпит отлагательств.

– Собирай военный совет!

* * *

Никогда мне не наскучит покой дворцового сада. Это особый мир между двумя вселенными – людей и богов. Здесь, каким бы тяжелым ни выдался день, я испытываю такую благодать, что усталость тут же отступает. Меня всегда интересовали деревья, цветы и садовые растения, неподвижные с виду, а на самом деле живущие в своем собственном ритме. Я понимаю их язык, радуюсь их расцвету и огорчаюсь, слыша их жалобы. Если бы судьба не уготовила мне участь фараона, я стал бы садовником.

Когда Сатья завершает беседу с главными распорядителями Дома Царицы, я увлекаю ее в сад, и мы усаживаемся в легкие кресла, в тени старого сикомора, возле пруда.

– Новое восстание, на этот раз в сиро-палестинском регионе Ретену. Я склоняюсь к тому, что это маневр Митанни. Хотят проверить, как быстро мы способны действовать.

– Разве это не сможет уладить кто-то из твоих военачальников?

– Думаю, мое присутствие необходимо. Заговорщики увидят, что я не гнушаюсь лично инспектировать подвластные нам земли.

– Ты чего-то недоговариваешь.

– До этого момента только два моих друга детства знали, насколько грандиозны мои планы. Мегиддо – всего лишь этап, и теперь перед нами следующий – Ретену. И на этом война не закончится. Восстания будут вспыхивать до тех пор, пока мы не переломим хребет Митанни. Это они исподволь подстрекают своих союзников к бунту. И если я их не одолею, Египет окажется в опасности.

– А достаточно ли сильна наша армия?

– Этого я не знаю. Если бы в Мегиддо я совершил ошибку, послушавшись своих военачальников, нас бы уничтожили. Египетское войско пока еще слабовато, ему недостает опыта. И с какими бы затруднениями на чужбине я ни встретился, я буду полагаться только на собственное видение.

– Ты хочешь сказать, этот конфликт затянется на годы?

– Безусловно.

– И в каждом сражении ты будешь рисковать жизнью!

– А как по-другому? Не будет царя – солдаты не захотят сражаться, бросая вызов смерти. Мое присутствие спутает противнику карты. В Мегиддо одной атаки хватило, чтобы правители, которые заключили против нас союз, сбежали с поля боя и укрылись в крепости. В отличие от нашего тайного недруга, я должен не прятаться, а показать, что сокол Монту направляет мою длань!

Царица не стала возражать. Тутмос избрал лучшую стратегию, со всеми тревогами, ей присущими, и, быть может, провалом в итоге. Сохранность Двух Земель – главное, о чем стоит заботиться. Это – дорога, по которой ему следует идти.

– В мое отсутствие, – добавляю я, – править Египтом будешь ты.

37

Когда государь объявил о своем решении, первый министр оторопел. Царица – и вдруг станет во главе государства? Конечно, традиции дают ей это право, пока супруг находится в чужих землях, но Сатья так молода и неопытна! А с другой стороны… Неужели он, Узер, не придумает ловкий маневр, чтобы удержать власть в своих руках, оставив царицу на вторых ролях?

Пока фараон готовился ко второму военному походу, первый министр, размышлявший над проблемой речных перевозок пшеницы, узнал от слуги, что к нему пожаловала великая царская супруга.

Помимо красоты, изящества и природной величавости, Сатья обладала способностью располагать к себе собеседника, даже враждебно настроенного, и его обезоруживать. Правда, на легкую победу над первым министром, закаленным в дипломатических боях, рассчитывать не приходилось.

– Уверена, мы отлично поладим, Узер.

– Согласен, ваше величество.

– Как только царь покинет столицу, мы с вами будем встречаться каждое утро. Я хочу знать обо всех проблемах, без исключения.

– А как быть с экономическими вопросами? Они зачастую очень запутанны, нужно собрать множество сведений…

– Как, к примеру, проблема с перевозкой пшеницы? Я нашла решение и уже приказала построить новую баржу и изменить график поставок. Хочу услышать ваше мнение насчет того, насколько действенны эти меры.

Сатья передала первому министру свиток папируса.

– Раз нам снова приходится воевать, – продолжала она, – нужно увеличить производство оружия, а именно – луков, позволяющих стрелять на далекие расстояния. Я уже отправила письмо в арсенал Мемфиса и прошу вас проследить за выполнением этой первостепенной задачи.

После ухода царицы Узер схватился за кубок с крепким пивом. Кто бы мог подумать, что за переливчатым нежным голосом и внешней хрупкостью скрывается властность главы государства?

* * *

– Как это – нет? Нам самое время выдвигаться во дворец, там ждут вино!

Однако Северный Ветер решения не изменил.

– Ждем чего-то или, может, кого-то?

Ослик поднял правое ухо. Что ж, спорить бесполезно… Правда, и ждать долго не пришлось: Старик вздрогнул, услышав раскатистый бас командира царской гвардии Маху.

– Говорят, такого крепкого осла, как твой, во всей стране не сыскать?

– Кто тут чей осел – это еще как посмотреть…

– Это вы решайте между собой. Я реквизирую этого осла для второго военного похода. И тебя заодно.

– Для похода? Военного?

– Эти плюгавцы из Ретену испытывают царское терпение. Себе на беду! Но мы научим их вежливости. Выступаем завтра, с рассветом.

«Я еще от прошлого не оклемался», – буркнул Старик себе под нос, откупоривая пробку кувшина. Самое время выпить…

* * *

Тьянуни, памятуя о своей обязанности записывать подвиги Тутмоса, дабы впоследствии они были увековечены в «Анналах», собрал писчие принадлежности. Погасить очаг восстания на равнине Ретену – задача не такая трудная, как взять крепость Мегиддо, но кто знает истинные намерения фараона?

Не доверяя военачальникам, царь был склонен принимать спонтанные решения, откуда недалеко было и до неоправданного риска. После свадьбы его главной советчицей стала царица Сатья, в ком обаяние сочеталось с исключительной твердостью характера. Бразды верховной власти она взяла в свои руки неожиданно легко, и все сановники во главе с первым министром тут же ей подчинились.

Царь с царицей обладали главным качеством – они умели слушать. И только потом выносили решение. С особенным вниманием они слушали донесения из сиро-палестинского региона, готовясь встретить опасность во всеоружии. Но эта решимость – не приведет ли она царскую чету к катастрофе? Вступить в военный конфликт в зоне влияния Митанни… Не роковая ли это ошибка?

Египтяне слишком любили своих богов, чтобы хотеть с кем-то воевать. Профессиональных солдат было мало, и войско состояло в основном из молодых рекрутов, воодушевленных идеей служить фараону и спасти страну от вражеского нашествия. Однако если бы Митанни, эта ненасытная хищница, пошла на Египет открытой войной, такая армия против нее не устояла бы…

Она не ожидала разгрома своих союзников в Мегиддо. Коалиция чванливых правителей, недостаточная сплоченность в действиях, иллюзия, что крепость Мегиддо неприступна… Все эти ошибки будут учтены. Теперь пришел черед испытать, на что способен новый фараон. Кто он – удачливый авантюрист или прирожденный стратег?

Ответа на этот вопрос Тьянуни не знал. Замкнутый и сдержанный до крайности, Тутмос не проявлял эмоций на людях. Беспечности и легкомыслия он не поощрял, все его приказы должны были исполняться, что называется, в мгновение ока.

Но что, если он ведет страну к пропасти, желая любой ценой возобладать над сиро-палестинцами, даже если это перерастет в открытый конфликт с Митанни? С точки зрения знатоков военного дела – чистое безумие. Тьянуни, принадлежавший к той же касте, разделял мнение коллег. Может, нужно совместными усилиями убедить, уберечь государя от необдуманных действий?

Брикет сухих красных чернил упал и рассыпался в пыль. Случайность или дурное предзнаменование?

Тьянуни не хотелось об этом думать.

* * *

Даже не будучи гигантом, Тутмос в качестве военачальника смотрелся внушительно, и под его пронзительным взглядом солдаты трепетали. Перед отъездом царь лично проинспектировал казарму и выступил впереди своих войск под бравурную военную музыку. Всем было ясно: военачальники повинуются ему беспрекословно, и только его приказы имеют вес.

Присутствие царицы вдохновляло армию. Сатья, даже держась в тени супруга, быстро приобретала популярность. Не станет ли ее магическое покровительство решающим оружием в этой войне?

Трубы огласили начало погрузки на суда, отбывавшие на север.

Сатья схватила супруга за руки:

– Возвращайся ко мне!

– Мое самое горячее желание – снова услышать твою игру на арфе.

38

«Что ж, зрелище внушительное!» – сказал себе Старик. Боевые колесницы, пехота, элитные лучники, строительные войска, служба снабжения, лекари с подмастерьями – в этот раз египетское войско получилось даже более многочисленным, чем во время первой кампании Тутмоса. Солдатам, которые помнили о победе при Мегиддо, не терпелось разыскать бунтарей с равнины Ретену и поучить их хорошим манерам.

После приятного путешествия по реке из Фив в Мемфис состоялось воссоединение с Северной армией, вызвавшее всеобщее ликование. И когда объединенные силы Египта вступили на земли Палестины, многим казалось: самое большее, что они увидят, – это пятки убегающего противника.

Тьянуни этих надежд не разделял. Дурные предчувствия не давали ему покоя даже во сне. Слишком уверившись в своем могуществе, не угодит ли царь в ловушку?

* * *

Прирожденный убийца, Воти еще в детстве любил мучить животных, мелких и покрупнее, и с ножом управлялся искусно, получая от этого извращенное удовольствие. На службе у правителя Кадеша он показал себя отменным исполнителем темных дел, по приказу избавив его от некоторого количества ходячих проблем. Когда цитадель Мегиддо сдалась, он сбежал вместе с господином, который недавно дал ему отличное задание: пользуясь бунтом населения в долине Ретену, убить фараона, при условии, если тот проглотит наживку и явится туда.

Сейчас он жил в небольшом селении под покровительством местного старосты. Жаловаться было не на что: в распоряжении Воти была рабыня, ел он от пуза, пива пил сколько хотел, спокойно спал по ночам, а днем тоже себя не утруждал.

Староста растолкал его, спящего:

– Египтяне идут!

– А фараон?

– Во главе армии!

Воти торжествующе хмыкнул. План простой: ночью пробраться в шатер и перерезать царю горло. Стражники вряд ли обратят внимание на чужака, если он будет один. Но даже если фараона хорошо охраняют, он найдет средство обойти защиту.

Обитателям Ретену нечего противопоставить войску фараона, и он легко расправится с бунтовщиками. После легкой победы солдаты утратят бдительность, и эта ошибка станет роковой.

* * *

– Впереди – первая деревня Ретену! – сообщил Джехути, который вел авангард армии.

Деятельный Джехути рвется в бой, вон и меч уже вынул из ножен… По сигналу фараон даст сигнал к атаке.

Атака… Но с кем воевать? Не с этой же горсткой крестьян, распростершихся в дорожной пыли! Наверняка это западня… Противник нападет с флангов и очень удивится, потому что этот маневр египтяне предвидели.

Но никакого маневра не происходит.

Зато прибегает перепуганный парламентер.

– Не убивайте нас! Мы и не думали бунтовать. Смотрите, мы все – верные подданные фараона!

Египетская армия разворачивает свой авангард – и не встречает сопротивления.

Эта сцена повторяется день за днем. По многочисленным донесениям, бунтовщики бегут, завидев превосходящие силы противника.

Равнина Ретену отвоевана без единого боя… Фараон призывает к себе старейшин, счастливых уже тем, что их пощадили. Царский глашатай Антеф всюду прославляет милосердие Тутмоса, который в возмещение взял всего лишь часть урожая. Одно условие – еще один подобный случай, и эти деревни исчезнут с лица земли.

* * *

Местные вина исключительными не назовешь, но Старик рассудил, что подать их на пиру, знаменующем конец кампании, вполне даже можно. Одного присутствия фараона хватило, чтобы устрашить врагов, и местные жители громче всех превозносят Тутмоса, который, наученный опытом Мегиддо, запретил мародерство, чем и привлек симпатии своих новых подданных.

* * *

Более благоприятных обстоятельств Воти и пожелать не мог. Празднуя успех, египетские солдаты напились чуть ли не до потери сознания, причем с одобрения военачальников. Каким бы отличным ни казался повод, фараон тем не менее удалился в свой шатер трезвым.

Затерявшись среди празднующих, сириец долго высматривал слабое место в охране. Потом нашел проход между двумя постами. Оставалось дождаться ночи и убить тирана…

* * *

Ученик именитого мастера, недавно удалившегося на покой, Сабастет^[544] ныне занимал завидный пост царского брадобрея. Выбрить, причесать, надушить государя поутру – не такая уж легкая задача. Не говоря уже о постоянном страхе, как бы не поранить властителя Двух Земель. Поэтому Сабастет пил очень умеренно, чтобы наутро с похмелья не дрожали руки.

Вот и этой ночью, хотя вокруг еще кутили вовсю, он решил проверить свои бритвы. Одну давно следовало наточить. И, несмотря на поздний час, Сабастет отправился к открытой кузне.

Путь его лежал мимо шатра фараона, разбитого в самом центре лагеря. Стражников оказалось меньше, чем обычно, да и те клевали носом. Боковым зрением брадобрей уловил странное движение: кто-то подползает к шатру. Первая мысль – пьянчуга, неспособный держаться на ногах. И тут, в свете луны, ему открылось страшное зрелище: в руке у мужчины был кинжал, которым он собрался разрезать тканую стенку шатра, чтобы проникнуть внутрь… где почивал царь!

– Тревога! Спасайте фараона! – что было мочи завопил Сабастет, набрасываясь на убийцу.

Бритвой он полоснул противника по запястью, и тот выронил свое оружие. Сириец ударил его локтем, отталкивая, потом попытался задушить. Сабастет почти задохнулся, когда два разъяренных стражника всадили копья в злоумышленника.

* * *

От гнева Маху, командира царской гвардии, лагерь заходил ходуном. Пришла его очередь подавать прошение об отставке, которое фараон отверг. Однако это не помешало Маху винить себя за позор своих солдат, лучших из лучших, чьей обязанностью было охранять государя. Никаких увольнительных на много месяцев вперед, усиление ежедневных упражнений – оплошностей в будущем Маху не потерпит!

На время забыв о своем позоре, начальник лагеря и его подчиненные явились на короткую церемонию в честь брадобрея, спасшего Тутмосу жизнь. В награду ему отдали юного сироту-сирийца, пожелавшего уехать из Ретену. Будучи военнопленным, он станет прислуживать Сабастету, который обрадовался такой удаче.

Наконец армия, уверенная в собственной силе и могуществе своего фараона, повернула назад, в Египет, а впереди ее шествовали глашатаи, радостно объявлявшие о новой победе.

39

Кенна, как всегда холеный и в новомодной тунике, вздрогнул от неожиданности. Что это еще за гвалт во дворце? На выходе из своих апартаментов он столкнулся с крепышом Маху, командиром царской гвардии.

– По какому поводу суета?

– Его величество прибывает! И мы проводим общую проверку, включая туалеты и ванные комнаты.

– Да как… да как…

– А вот так!

– Здесь безопасно!

– Что ты в этом понимаешь? Царя чуть не убили в его собственном шатре. Где бы он ни находился, за его жизнь отвечаю я. Так что обшарю все помещения, начиная с твоих покоев.

Уязвленный Кенна начал было:

– Но я – управитель дворца, и…

– Мне плевать. Мы обыскиваем всё и всех.

Маху лично обшарил Кенну, пока его люди рыскали по многочисленным комнатам дворца, от приемной до спальни царственной четы. Памятуя о чудом предотвращенной трагедии, Маху был преисполнен решимости оберегать фараона, даже если для этого придется уподобиться сторожевому псу.

* * *

– Опасности нет, – сообщает Маху, морщась.

– Уж не задел ли ты чье-то достоинство? – спрашиваю я.

– Твоя безопасность важнее.

С юности мой друг демонстрирует эту склонность к упрямству, которая обескураживала учителей. Если он что-то решил, то сделает.

– Ты не встречал царицу?

– Она сейчас в саду, под надежной охраной.

Я завидую ремесленникам и крестьянам, которые могут идти куда пожелают, не думая ни об опасностях, ни о протоколе. Пустые сожаления, которые рассеиваются при звуках арфы, сливающихся в волшебную мелодию.

Никогда еще Сатья не играла искуснее! Я медленно и неслышно приближаюсь, чтобы ей не помешать. Она – само воплощение музыки, создающее гармонию, которой питаются живые души.

Пальцы Сатьи перебирают струны, и финальный аккорд заставляет золотую арфу дрожать.

– Почему бы тебе не поцеловать меня?

Я касаюсь губами ее шеи.

– Разве ты не избег самого страшного?

– Брадобрей меня спас. Маху злится и усиливает нашу охрану.

– И правильно делает. Твои враги так просто не сдадутся.

– Вы с первым министром поладили?

– Если знать к нему подход, Узер – приятнейший человек.

– Узер – приятный? Ты и вправду чаровница!

– Он – хороший чиновник, и наши беседы всегда по существу. Даже по тонким и сложным вопросам мы нашли взаимопонимание и приняли временные меры, которые ты должен утвердить. Тебя ждет серьезная работа.

Меня смущает одна деталь.

– Прости мою откровенность… Не округлился ли твой животик?

Улыбаясь, Сатья берет меня за руки:

– Я ношу дитя. И оно родится до конца этого года.

До меня не сразу доходит смысл сказанного. Вот событие, к которому я был готов не больше, чем к войне!

– По прогнозам лекарей^[545], – продолжает Сатья, – у нас будет сын.

– Мне больше хочется девочку, чтобы у нее были твои глаза и твой голос… Но и мальчик – это прекрасно.

* * *

Сатья не приукрасила реальность. Сельское хозяйство, ремесла, перевозки, вопросы жилья и здоровья… Мой стол завален ворохом свитков. Дополняя работу первого министра, царица замечательно потрудилась. Я одобрил почти все ее рекомендации, неизменно учитывающие общественные интересы.

С охапкой папирусов входит Минмес:

– Не беспокойся, только хорошие новости! Два обелиска вот-вот выйдут из гранитных карьеров в Элефантине, и великолепная бирюза из синайских шахт только что поступила в сокровищницу. А еще в Нубии скоро будет новый храм.

– В Нубии…

– Полнейшее спокойствие. Слава о твоих победах распространилась далеко, так что ни одно тамошнее племя не посмеет роптать.

Минмес нарочно заставляет меня ждать, зная, что меня эта его стратегия забавляет. Поэтому я не спешу задавать вопрос, которого он с нетерпением ждет. Друг сдается первым.

– По поводу твоего храма в Карнаке…

– Ты много успел?

– Менх Старший и его правая рука Пуйемре предоставили в мое распоряжение мастеров храма Амона. Они работали не покладая рук, за что я выплатил им премии, каждому по заслугам. И теперь с радостью сообщаю, что твое святилище почти готово!

40

– Ты мне нравишься.

– Издеваешься надо мной? – удивился Бак.

– Очень нравишься.

Красивая брюнетка – гологрудая, в короткой набедренной повязке. Пухленькая, смешливая, она считалась лучшей дояркой в окрýге. Сириец приметил ее, еще когда начал работать в хлеву, но ни разу не посмел заговорить. Если кто-то из бывших пленников задевал египтянку, его жестоко наказывали.

– Не может быть! Ты ошибаешься.

– В мужчинах – редко.

– Ты знаешь, откуда я пришел?

– Из Мегиддо, которое победил наш могучий царь.

– Я – чужак, я…

– Это ненадолго – хозяин на тебя не нарадуется. Завтра ты станешь вольным. А я – я вольна заняться с тобой любовью.

Бак стиснул ручку метлы:

– Точно спятила…

Она прильнула к нему так стремительно, что он оказался зажат между нею и стеной хлева, – никак не убежишь.

У него так долго не было женщины, а тут это мягкое тепло, эта рука, пробуждающая в нем желание… Бак не стал противиться.

Любовники покатились в солому, и радость девушки воспламенила молодого сирийца. Под ее стоны и смех их страстные объятия заставили его забыть многие месяцы плена.

– Ты мне еще больше понравился! – воскликнула она.

Бак замер.

– Если хозяин узнает…

– Узнает, конечно, сегодня же вечером! Приходи ко мне ночевать. И нас будут считать женатыми.

– Женатыми? Нас с тобой?

– Да, нас с тобой.

– А ты не слишком… спешишь?

– Жизнь и так слишком короткая. Лучше уж наслаждаться друг другом и делать так, чтобы каждый наш день стал счастливым!

У Бака голова шла кругом. Уж не снится ли ему все это? Переступая порог жилища брюнетки, он подумал о своем прежнем господине Лузи. Повезло ли ему так же?

* * *

– Поднимай, говорю тебе!

Лузи безропотно подчинился – подобрал тело товарища по несчастью, упавшего при попытке связать огромную охапку папируса. Это усилие оказалось для него последним.

– Брось в воду, рыбам! И с телом возиться не придется.

Сегодня у главного охранника отвратительное настроение, лучше подчиняться без проволочек.

– Теперь берись за работу!

Лузи хватается за тростник, чтобы не отведать палки. Жара, комары, оскорбления – но он выдержит все ради своей навязчивой идеи – убить Тутмоса. Это он и только он – причина всех страданий Лузи.

К наступлению ночи спина болит так, что, кажется, уже не разогнуться… К счастью, трубят отбой, и, бросив работу, молодой сириец растягивается на земле, уже не боясь, что его за это накажут.

Запах жареной рыбы заставляет его немного взбодриться.

– Хвала богам, нас оставили в покое! – радуется повар. – Надсмотрщики напьются, обожрутся и начнут делить сирийскую девку, а потом пустят ее по рукам. Сопляк с длинным шестом – тот получит свое последним. Этот гад доносит на своих же соплеменников, тех, кто мало успевает…

Лузи давился едой. Каждый кусок придавал ему сил, а что делать – это он быстро сообразит, лишь бы подвернулся удачный случай.

И это произошло.

Небо затянуто тучами, ночь безлунная, издалека доносятся звучный хохот охранников и визг потаскушки… Из темноты внезапно возникает он, вражеский прихвостень, который рад подбирать за ними объедки.

Причаливает, кладет длинный шест, которым прощупывает дно, на свое утлое суденышко… Уже собирается выскочить на берег и присоединиться к пирующим, когда вдруг замечает Лузи.

– Не спится?

– Девчонка… Вот бы ее поиметь!

– Я об этом подумаю. Если будешь слушаться и сядешь в лодку вместо меня… скажем, на полдня или… а лучше на целый день!

– Да я уже сейчас могу кое-чем тебе подсобить!

– Это чем же?

– В обмен на девчонку!

– Ладно, я с тобой поделюсь. Ну, что там?

– Веревка, которой ты привязываешь лодку к колышку. Она прогнила.

– Скажешь тоже!

– Если сразу не заменишь, порвется – и лодки нету! Надсмотрщики тебя отлупят, и место тоже потеряешь.

– Это мы еще посмотрим!

И все же, встревоженный, он наклоняется, чтобы осмотреть снасти. Собрав все силы, Лузи сталкивает его в воду, и, несмотря на отчаянное сопротивление жертвы, держит голову под водой до тех пор, пока тело не перестает дергаться. Лузи отталкиваеттруп подальше от берега, отвязывает веревку, хватает длинный шест и на лодке углубляется в заросли папируса…

41

Все во дворце ждут, затаив дыхание… Царица только что удалилась в родильные покои – беседку, украшенную цветами и окуренную благовониями. Четыре опытные повитухи помогут ей произвести дитя на свет – оставаясь на ногах, вдыхая успокаивающие пары´. Все медицинские и магические меры предосторожности приняты, и все же опасность остается: при всей силе характера, телосложение у Сатьи скорее хрупкое. Мужчин в беседку не допускают, так что я брожу взад и вперед, снедаемый тревогой, и безмятежность сада мало меня утешает.

Госпожа Небету выходит мне навстречу.

– Я выбрала лучших повитух, – говорит она. – И больше сотни амулетов оберегают твою супругу.

– Разве смерть – не ловкая воровка, чьи движения так быстры, что и тени ее не замечаешь?

– Ей не проникнуть сквозь преграды, которые мы установили. С первых минут твое дитя будет носить на шее золотого сокола – кулон, который когда-то принадлежал тебе. Бог Бэс, чей смех живителен, и богиня Таурт, гиппопотам с непраздным чревом, охранят нас от демонов.

Напрасно Небету старается меня успокоить, ожидание кажется бесконечным. Мне трудно сосредоточиться, поэтому я сокращаю время нашей с первым министром аудиенции.

Небету уходит узнать, как дела, и вскорости возвращается. Давно я не видел, чтобы она так бегала! На губах ее играет радостная улыбка.

– Мальчик! У тебя родился сын!

– А Сатья?

– Очень устала, но счастлива и чувствует себя хорошо.

* * *

Сегодня глашатай Антеф объявил не начало военных сборов, но рождение Аменемхета^[546], сына царской четы. Быть может, при наличии способностей, когда-нибудь он наследует своему отцу.

Удостоенная почетного титула Кормилицы, Ипу, мать царицы, опекает крошечное чудо, вскармливаемое молоком настоящих кормилиц, которые не нарадуются на его отличный аппетит.

Сатья тоже окружена заботой и быстро поправляется. Красное мясо, чечевица, немного вина – все это скоро вернет ей силы. Правда, по лицу супруги я вижу, что радость ее что-то омрачает.

– В чем причина твоей тревоги? – спрашиваю я.

– Главный лекарь не скрыл от меня правду: второй беременности я не переживу.

Я нежно беру ее за руку:

– Если такова воля богов, примем ее и насладимся в полной мере тем счастьем, которое нам даровано.

– Ты… не разочарован?

– У нас есть сын, которого нужно воспитывать, и страна, чтобы ею править. Чего еще желать?

Сатья только теперь вздыхает с облегчением.

– Расписание движения грузовых судов между Фивами и Югом оставляет желать лучшего. Благодаря предложенным тобой улучшениям первый министр теперь спит спокойнее, но у местных лодочников появились претензии, и Узер с нетерпением ждет твоего полного выздоровления. Он уверен, что ты сможешь договориться с кем угодно.

Искренняя улыбка Сатьи меня успокаивает. Скоро царица Египта снова возьмется за дело.

* * *

Строек много, и работа продвигается на всех направлениях. В целом ряде провинций идет реставрация древних святилищ, возводятся новые ансамбли – от простых часовен до просторных храмов. Главные вопросы решаются через Минмеса, он контролирует местных подрядчиков и при необходимости дает им дополнительные рабочие руки.

Что ни день возникают новые проблемы, и когда власти провинции не справляются, они взывают к Минмесу, который не откладывает дел в долгий ящик, – небрежность в любой сфере неизменно ведет к упадку. Фараон, чей долг – созидание, возвел постройку и сохранение жилищ для богов в ранг первоочередных задач.

Не забывая и о своих обязанностях виночерпия, Минмес переговорил со Стариком, который привез вино нового образца. На правах добровольного осведомителя в последнее время он приносил только хорошие новости: народ любит царя и царицу, и рождение наследника было встречено с энтузиазмом.

И все же Старик продолжал хмуриться.

– Что-то не так с вином? – спросил у него Минмес.

– С вином-то все так – гармоничное, с фруктовыми нотками. Исцеляющий бальзам, а не вино!

– Так что же тебя беспокоит?

– Цены! Так дальше нельзя. Если первый министр не справляется, пусть всеми делами ведает фараон!

– А поточнее?

– Пять литров хорошего вина в обмен на восемь пар обычных сандалий – это еще ладно. Но цены на горшок масла, маленькие корзинки, сладости и кровати неприлично высоки. Люди согласны работать, но это не повод обирать их до нитки! Обеспечивать покупательную способность – это дело государства, разве нет?

– Да, конечно, это верно.

– Тогда пойди и просвети своего первого министра! Иначе это сделает народ.

42

Начальник охраны, надзиравшей за пленниками на болотах, пришел в ярость, и на опущенные головы подчиненных пролились потоки самой отборной брани.

– Один труп у нас все-таки есть – того сопляка с длинным шестом, – пробормотал охранник-бородач.

– И он рассказал тебе, как все было?

– Как он мог? Трупак же…

– А второго, беглеца, поймали?

– Нет. Только и этот наверняка подох. Из этих болот никто живым не выходил.

Начальник задумался. Завтра ему отчитываться перед писцом-учетчиком… Этот зануда, как обычно, изучит списки каторжников, отмечая имена тех, что умерли, и тех, кто отбыл положенное наказание, которых теперь нужно отсюда увозить.

– Если доложим о беглеце, поплатимся все до одного. Значит, так: этот ваш Лузи умер. Его сожрал крокодил, так что останков мы не нашли.

Охранники закивали. Недаром этот тип ходит в начальниках…

* * *

По требованию Тутмоса первый министр принял ряд мер, препятствующих росту цен на целый ряд товаров, упрочил государственный надзор в этой сфере, дабы пресечь интриги особо алчных торговцев. О промедлении не было и речи: под эгидой придирчивого государя и царицы, вернувшейся к своим обязанностям, Узер собрал чиновников, отвечающих за состояние экономики в государстве в целом и на местах, чтобы быстро получить конкретные результаты. Проверили цены на всё, начиная с продуктов питания, амулетов и заканчивая мебелью, равно как и все упомянутые отрасли производства.

В своем обращении царь выразился ясно: победа при Мегиддо и внешнеполитические проблемы – не оправдание халатности, и благосостояние народа страдать не должно.

* * *

Кризисы, подобные нынешнему, уже возникали и возникнут еще не раз. Нам предстоит регулировать экономику, эту вечно переменчивую материю, с риском сыграть на руку сильным и ущемить слабых. Если так случится, в обществе будет разлад. Мой долг продиктован принципами Маат: защитить слабого от сильного.

Здоровье первого министра день ото дня ухудшается. Узер стареет, и работа становится ему в тягость. Но я не хочу никем его заменять. Компетентный, порядочный, радетельный… Редкие качества. При содействии Сатьи и Минмеса, всегда готовых помочь, мы постараемся еще какое-то время восполнять недостатки в работе этого престарелого слуги государства.

Я провожу утренний ритуал и по его окончании посылаю жреца за царицей. Сатье есть чему удивляться:

– Ты отменил утреннюю встречу с первым министром?

– С Узером мы увидимся после полудня.

– Случилось что-то серьезное, что оправдывает это отступление от распорядка?

– Пришло время нам с тобой вместе прогуляться по моему храму в Карнаке – «Блистающему памятниками».

При постройке этого комплекса из песчаника и известняка мы вдохновлялись храмом Города Солнца^[547], посвященным божественному свету^[548], – источником духовной силы Египта.

Сатья открывает для себя Зал Сердца^[549] с квадратными колоннами^[550]; часовню предков, в которой представлены мои предшественники-фараоны; храм бога Сокара, покровителя подземных просторов, чья ладья преодолевает испытание смертью; «солнечные залы», где, побеждая небытие, рождается свет.

В последней часовне открывается секрет Амона, Сокрытого – его способность ежесекундно возобновлять процесс созидания. Из этой мистерии и нарождается власть фараона, к этой тайне приобщается владыка, чтобы управлять государством.

Притихшая, восторженная, Сатья любуется рельефами приношений Маат, выполненными впервые за все времена. На них изображен главный акт в ежедневном ритуале. Маат, запечатленная в виде сидящей женщины, держит в руке иероглиф «жизнь»^[551]. На голове у нее убор с одним большим пером – это так называемое «рулевое перо», позволяющее птицам ориентироваться.

Храмовый комплекс в целом посвящен разным этапам праздника возобновления царской власти^[552]; его благотворная сила будет непрерывно питать Две Земли, и от этой энергии, без конца возрождаемой, будет зависеть существование Египта.

Но Сатью ждут еще сюрпризы: я веду ее в часовню, где скульпторы Золотого Жилища установили ее собственное изваяние.

– Амон не правит без супруги Амонет, а я не правлю без тебя. В твоей магии – секрет жизненной силы царственной четы, и это ты будешь заботиться о силе этого храма^[553].

Сатья закрывает глаза и погружается в продолжительную молитву. В этом скульптурном ансамбле воплощена ее функция, которая превыше ее человеческой сущности и задача которой – сохранять гармонию в мире смертных. Я люблю эту женщину. Я преклоняюсь перед этой царицей. И осознаю, что поставил перед ней задачу нечеловеческой сложности, не скрыв ее истинного размаха.

Сатья обращает свой взор на меня, и он пронзает мне душу. Она видит не мужчину, но царя, соединившего в себе двух непримиримых братьев, Гора и Сета, жизнь и смерть.

И только теперь, в этот миг, я становлюсь тем, чем мне быть предначертано, – я фараон!

43

Сатья не хочет уходить из храма, задерживается в каждой зале, в каждой часовне. Упивается сценами подношений, нарисованными в теплых тонах, переживает все этапы ритуалов, служащих единению человека с божественным.

И тут замечает пустое пространство.

– Четыре зала я отвел под свой «Ботанический сад», – поясняю я. – На их стенах будут изображены растения и звери как символ творения, этого бесконечного восхваления бога Амона. Все создания, даже необычные, найдут тут свое воплощение. И чтобы сделать все правильно, мне придется уехать.

– И снова в Палестину?

– Там я зарисую формы жизни, которых недостает в моей энциклопедии. А мое присутствие искоренит саму идею бунта. В этот раз, Сатья, никакая опасность мне не грозит.

* * *

Благодаря упорной работе и многочисленным репетициям под руководством матери, певица Меритре совершенствовала свое искусство. Модуляции ее голоса, которым она теперь владела в совершенстве, очаровывали слушателей в храме, на празднествах и на частных пиршествах.

Красота и талант Меритре привлекали множество воздыхателей, которых она отваживала довольно сухо. Пение и музыка – вот все, что наполняло ее жизнь, так что многим она представлялась особой надменной и неприятной.

Только два человека в целом мире знали ее тайну – мать и подруга Сатья, царица Египта. Меритре была влюблена в фараона, и другому мужчине ее не покорить… До самой смерти она решила быть верной Тутмосу.

Участь эта не казалась Меритре жестокой, она не испытывала ни разочарования, ни ревности. Разве мало подарков получила она от судьбы?

Видеть Тутмоса – этого хватало для ее счастья. И где бы и когда бы она ни выступала, она пела для него.

Сатья не отталкивала ее, даже наоборот, и их дружба продолжалась. Молодые женщины часто виделись, и Сатья доверила Меритре преподавание в классе музыкальной школы, являвшейся гордостью Дома Царицы.

Певица восхищалась великой царской супругой наравне с остальными придворными, которых та очаровала. Сатья как никто другой была достойна высокого положения, ибо не кичилась и вела себя очень скромно.

Меритре было позволено нянчить царского сына, и дитя улыбалось, едва заслышав колыбельную, которую она пела с бесконечной нежностью.

Сатья, растрогавшись, с трудом сдерживала слезы.

* * *

Приход Тьянуни не предвещает добрых новостей… Серьезный, с железной выдержкой, он своим мастерским управлением сетью соглядатаев, проживавших на вражеских землях, заслужил хвалу, которую ничуть не искал. Обычно его доклад завершается словами: «Мы контролируем ситуацию».

– Опять мятеж?

– Слишком сильно сказано, ваше величество. Незначительные волнения на Тивериадском озере. Думаю, небольшого карательного отряда хватит.

– Если я приведу туда армию, спокойствие в регионе восстановится?

– Еще бы! Но массированное наступление не представляется необходимым.

– Нужно запасти побольше самого качественного папируса! Мне придется много рисовать.

* * *

Неужели опять? По очередным чудачествам Северного Ветра Старик догадался, что пахнет новым походом.

– Пора собираться?

Ослик поднял правое ухо.

– Странно… Я не слышал ничего насчет восстаний в сиро-палестинских землях, цены сбавили до разумных пределов, наследник в отличном здравии. Словом, все идет как нельзя лучше, но мы идем в поход!

Северный Ветер подтвердил – это правда.

Заинтригованный Старик, который во дворце давно стал своим, попытался разжиться сведениями у писца, ведавшего мобилизацией. Действительно, фараон сам поведет армию в Палестину, но дело не в очередном восстании: цель – проследить за порядком и показать возможным бунтовщикам, что Тутмос блюдет свою власть.

Старику предстояло отвечать за снабжение войска припасами, а в начальники ему дали Антефа. Северный Ветер, возведенный в сан наиумнейшего из ослов, удостоился также беспримерной чести – перевозить писчие принадлежности фараона.

* * *

Созерцая мою вечную обитель на западном берегу Фив, рука об руку с Сатьей, я получил божественное откровение о метаморфозах света.

В Комнате Возрождения^[554], где будет покоиться мой саркофаг – «хозяин жизни», начнется великое путешествие к звездам, этой обители «правогласных»^[555]. Поэтому в ней должны быть начертаны заклинания, необходимые для успеха этой опасной переправы.

Знать таинственную силу, способную победить смерть; знать слова формулы созидания; знать двери и пути; знать вечный маршрут великого бога – вот чему я научился за годы увлеченных исследований, изучая писания древних. Теперь мне предстоит перенести на стены своей гробницы главы написанной мною книги.

– Двенадцать часов, двенадцать этапов путешествия солнечной ладьи по просторам ночи, чтобы попасть с запада на восток и возродиться на рассвете, – говорю я Сатье. – Это ли не продолжительность правления царя, моего правления? Эти часы я нарисую собственноручно, передавая открывшийся мне глубинный смысл.

Местный мастер приносит мне палетку, чернила, кисти, и на глазах у царицы я начинаю рисовать фигуры и иероглифы, составляющие «Первый час ночи».

Бабуины, символизирующие дух земли, и божества приветствуют две солнечные ладьи, которые вот-вот пустятся в великое плавание. В первой – небесное светило в виде старика с головой барана, именуемое Плотью, – смертное тело, подверженное многочисленным рискам; во второй – скарабей, утверждающий свою способность к трансмутации. Среди богинь – повелительница жизни, повергающая врагов и защитница; среди богов – «Тот, чьи руки источают свет».

– Откройте передо мной ваши двери и ведите меня! – прошу я их.

44

Раз десять Лузи мог погибнуть, но чудом спасался от крокодилов и змей. Он ловко управлялся с деревянным шестом, которым, как оказалось, удобно было отбиваться, а еще страстно желал жить, – это и позволило ему выбраться из тростникового ада там, где болото наконец закончилось.

На небольшом островке он увидел рыбацкую хижину. Из нее вышел старик и стал наблюдать, как Лузи причаливает к берегу.

Как приятно ощутить под ногами твердую землю!

– Ты откуда взялся, парень?

– Заблудился в зарослях папируса.

– Я спрашиваю, родом ты откуда?

– Из деревни, в нескольких часах ходу.

– Я такой не знаю! А что, если ты сириец и сбежал из лагеря, где держат военнопленных?

Лузи в ярости набросился на старика и задушил его. Не для того он сбегал с каторги, чтобы этот сморчок его выдал!

– Что тут за шум? – послышался срывающийся голос жены рыбака.

Их с Лузи взгляды встретились, и в следующий миг он сломал старухе шею.

Не моргнув глазом сириец сбросил трупы в мутную воду, затем обшарил хижину. Горшок пива, ячменные лепешки, сушеная рыба, дыни… Лузи напился и наелся досыта, переоделся в грубую тунику.

В окрестностях оставаться было опасно. Свою барку он затопил, шест сломал, чтобы не оставлять следов. Сюда наверняка заглядывают и другие рыбаки.

Беглый пленник, убийца… Если попадется, его казнят. Единственный шанс – идти на север, в Палестину, где можно укрыться в каком-нибудь враждебном фараону племени.

Перейти границу, не встретив вражеский патруль, – задача не из легких. И потом Лузи не собирался прятаться до конца своих дней. Его цель не изменилась – убить Тутмоса.

Одна догадка повлияла на его планы: опасаясь наказания, надзиратели не сообщат о побеге наверх, соврут, что пленник утонул. Писец-учетчик сделает в своих записях пометку «умер», даже не поинтересовавшись участью незадачливого сирийца.

Если в глазах закона Лузи мертв, то и искать его не станут, и можно еще на какое-то время задержаться в Египте. Убедив себя, что так и обстоит дело, сын принца Мегиддо направился на юг.

* * *

Не поход, а приятная прогулка! Продвигаясь к Тивериадскому озеру, египетское войско не встречало сопротивления, даже наоборот – население приветствовало солдат фараона, где-то, может, и не очень искренне, но… Город, заподозренный в мятежных настроениях^[556], поспешно распахнул ворота, и старейшина распростерся перед Тутмосом, моля о пощаде. Злоумышленников задержали и передали сведущим судьям.

Ни старейшину, ни горожан Тутмос наказывать не стал, и в городе его, «милостивого покровителя», превозносили чуть ли не до небес.

По мнению Старика, поступил молодой государь мудро: насилие – это крайнее средство, к которому прибегает победитель. Даже если радость и признательность завоеванного народа показные, лучше так, чем горы трупов…

С тех пор как Северного Ветра повысили в чине, Старик питался из командирского котла, куда более богатого, нежели тот, что был положен простым пехотинцам. Так что за время этой прогулки по Палестине он успел попробовать разные блюда из мяса, поджаренного на открытом огне, с новыми, необычными подливками.

А однажды с ним вышел забавный случай.

Северный Ветер вдруг покинул свое стойло, и Старику пришлось бежать за ним до самого озера.

– Что это за новая блажь, а, ушастый?

– Он принес мне принадлежности для рисования, – ответил Тутмос, любуясь пейзажем. – Мне они как раз понадобились.

Старик потерял дар речи. Он не ожидал вот так столкнуться на берегу озера со своим государем.

– Эта скотина бредет куда хочет!

– Я бы сказал, у этого осла отличное чутье. Ты – его хозяин?

– Временами я в этом сомневаюсь.

– Это тебя зовут Стариком?

– Причем с самого рождения, ваше величество, я уже привык. Зато сам не заметил, как постарел.

– Ты поставляешь ко двору замечательное вино.

– Я родился на винограднике, так что и в жилах у меня кровь пополам с виноградным соком… Сделать хорошее вино – это та еще морока, можете мне поверить!

Старик не ожидал, что с фараоном так легко разговаривать. Разумеется, он испытал и благоговение, и почтенный трепет, но Тутмос своей доброжелательностью поощрял беседу.

– Желаете, чтобы я подал вам ваши принадлежности?

– Буду благодарен!

Старик поспешно сгрузил с ослика все необходимое для рисования. Царь присел на раскладной стульчик, а Северный Ветер разыскал неподалеку куст сочного чертополоха.

Старик держался поблизости – на случай, если царю что-нибудь понадобится, – и поглядывал, как тот уверенной рукой зарисовывает разные виды растений.

45

В ходе этой странной кампании, когда не приходилось ни с кем сражаться, солдаты начали прибавлять в весе, и военачальники, с Джехути в первых рядах, стали устраивать им учения на глазах у любопытной местной публики.

Царь с увлечением зарисовывал растения и зверей под присмотром своих придворных. Северный Ветер выступал в роли носильщика, Старик подавал еду и питье.

Антеф, видя такое дело, взревновал и решил выяснить отношения.

– А скажи, Старик, не слишком ли ты распоясался?

– Что ты этим хочешь сказать?

– Начальник службы снабжения тут я!

– И что?

– А то, что это моя обязанность – пробовать еду, приготовленную для его величества, и потом ее подавать.

– Так пробуйте и подавайте, господин глашатай!

– Говорят… фараон поручил это тебе?

– А еще говорят, что Северный Ветер приносит ему принадлежности для рисования, что мои вина нравятся нашему государю и что таким занудам, как ты, не пристало обсуждать высочайшие решения.

Оскорбленный в лучших чувствах, царский глашатай поджал губы и вернулся к своим обязанностям.

* * *

Домой возвращались в куда менее воинственном настроении, несмотря на то что Маху, командир царской гвардии, принял усиленные меры предосторожности, опасаясь нападения фанатиков, которые не задумываясь рискнут жизнью, чтобы уничтожить заклятого врага.

Но ничего подобного не случилось, и фараона радушно встретили сначала в Мемфисе, а потом и в Фивах. В отличие от Тутмоса, египетские стратеги пребывали в уверенности: Митанни укрощена и волнений в сиро-палестинском регионе не предвидится.

Ипу, главная кормилица и мать царицы, была счастлива показать царю сына – здорового малыша, который плакал, только когда просил грудь, и уже с удовольствием ел фруктовые и овощные пюре. На шее он носил оберег – маленькую фигурку сокола-Гора, покровителя царского дома.

Сатья первой увидела энциклопедию животных и растений с рисунками Тутмоса. Лучшим скульпторам предстояло выгравировать их на стенах «Ботанического сада», в самом сердце храма Тутмоса в Карнаке.

Рисунки были удивительно подробными, растения на них казались живыми. Асфодель, ирис, василек, молочай, мелисса, лютик, мирт, шалфей, хризантема, лавр, лотос, мандрагора… Каталог насчитывал целых 382 растения! Наряду с животными, в число которых вошли разные виды копытных, было много изображений птиц: удод, гусь, голубь, сокол, воробей, журавль, перепелка, горлица, крачка, куропатка, чибис, цесарка, белая цапля, ибис, ласточка, утка.

Некоторые изображения представителей флоры и фауны поражали своим своеобразием, даже уродством, и большинство из них были неизвестны в землях Египта, где царили Маат и гармония. Царь нарочно запечатлел этих неприглядных, внушающих тревогу существ, чтобы храмовая магия впредь сдерживала исходящую от них опасность, не пускала ее дальше своих стен. Зло нужно узнать, побороть и подчинить себе. Став частью мира порядка и красоты, эти уродцы не смогут навредить. Всё, что есть в природе, во всех ее аспектах, будет освящено и преподнесено Амону, творцу всего сущего. В стенах «Ботанического сада», сложенных из нерушимых камней, Амон будет возрождать ее снова и снова…

Сатья еще не скоро оторвалась бы от рисунков, если бы не явился Минмес, чье лицо светилось восторгом.

– Прибыли две громадные баржи из Элефантины! – объявил он. – Обелиски целы и невредимы.

Новый повод устроить народные гуляния и государственный выходной. Жители столицы заполонили пристань, желая полюбоваться громадными каменными стелами, чьи достоинства всем были хорошо известны. Они, как застывшие лучи света, пронзают небо, рассеивая грозы и оберегая Карнак от любых посягательств. И пока храм в безопасности, народу Египта тоже ничто не грозит.

Два первых Тутмоса воздвигли свои обелиски, дабы отвратить несчастья, удел третьего – следовать их примеру.

О, сколько предосторожностей предпринято, дабы погрузить и перевезти эти монолиты в храм! Установленные перед четвертым пилоном, они получат подношения в виде хлеба и пива, которые будут возобновляться ежедневно, дабы питать их необходимой энергией.

Царь не отступает от намерения внести свой вклад в украшение огромного Карнакского храмового ансамбля, расширяя его монументы и увеличивая могущество. И верховный жрец Амона Менх Старший ему очень за это признателен. Старый и немощный, он не нарадуется на государя, так истово блюдущего традиции…

– Еще один ритуал требует твоего присутствия, – шепчет Сатья на ухо супругу.

Заинтригованный, он следует за ней.

В одном из залов «Ботанического сада», где скульпторы уже начали работать над стенными барельефами, стоит позолоченная арфа, украшенная бирюзой и ляпис-лазурью.

Пальцы царицы перебирают струны, создавая мелодию, чья магия оживит скульптуры, и такими они останутся уже навсегда.

46

Баку казалось, что он грезит наяву. Он-то думал, в Египте его ждет ужасная жизнь, полная лишений, а вместо этого обрел счастье. Жена, свой дом, работа… Срок его наказания истек, и хозяин фермы устроил по этому случаю застолье с большим количеством пива и вина. Писарь-учетчик вычеркнул имя Бака из списка военнопленных, и с этого момента он стал египтянином, таким как все. О его прошлом больше никто не вспомнит.

Да от него и мало что осталось: Баку самому хотелось все забыть, за исключением, пожалуй, Лузи, к которому он был очень привязан.

Узнать о его судьбе представлялось делом нелегким, тут нужна осмотрительность. Если слишком интересоваться судьбой каторжника, можно и самому попасть в неприятности. Лучше действовать по обстоятельствам, как говорится, маленькими шажками.

Когда все наелись и напились, фермер позвал Бака прогуляться – чтобы не было тяжести в животе. Вдвоем они прошлись по усадьбе.

– Люблю эту землю, богатую и щедрую, – заговорил фермер. – Она нас кормит, а потому заслуживает уважения. Ты уже научился ходить за сохой и делать такие борозды, чтобы не портить почву. Я обучу тебя и другим секретам, чтобы поля и впредь давали нам много золотых колосьев.

Прежде этот брюзга ничего подобного не говорил. Фермер остановился, окинул любовным взглядом свои поля и хлева, перевел дух.

– Если урожай будет хороший и с живностью порядок, Карнакский храм выделит мне еще участок и два десятка коров. Целое состояние… А я, может, и откажусь.

– Почему? – изумился Бак.

– Старость, да и устал я. Оставить все это добро не на кого. Сыновья – сапожники в Фивах и столичную жизнь на эту не променяют. А вот ты, Бак… Скажи, ты бы согласился обрабатывать этот новый участок? Труд тяжкий, сразу предупреждаю. Даже в праздники придется доить коров и ходить за ними. Поначалу у тебя будет всего пара батраков, и я буду строго следить за доходами. Не справишься – выгоню.

Хозяин не шутил. Бак же, прекрасно понимая, на что идет, согласился.

* * *

Худшего Лузи избежал, но путь, ведущий к фараону, будет долгим, со многими препятствиями, возможно, непреодолимыми. Правда и то, что ненависть горы сворачивает… Благодаря ей он сбежал с каторги, и день ото дня это чувство росло, а решимость крепла.

Первая трудность – влиться в местное сообщество, найти работу, раствориться в массе простолюдинов. Парень он крепкий, никакой, даже самой тяжелой работой его не испугаешь. Оставалось только убедить в этом будущего нанимателя.

К деревне, стоящей посреди пальмовой рощи, он подходил с опаской. Как-то его примут? Если в чем-то заподозрят, начнут пугать стражей, сразу сбежит. Но потом куда ему идти?

Однако в этот раз Лузи повезло.

По тропинке, ведущей в деревню, тяжело брел старик с большим мешком зерна на плечах.

– Подсобить?

– Не откажусь, мой мальчик. Спина болит нещадно.

– У тебя нет осла?

– Болеет мой вислоухий… Вот за него и работаю.

– А что, есть еще мешки?

– С десяток. Завтра утром писец их пересчитает и отправит в закрома провинции, чтобы был запас. Если разлив Нила будет неудачным, никто не умрет с голоду.

– Я могу… Если накормишь, перенесу все твои мешки.

– Договорились!

Старик обитал в маленьком доме, в самом начале деревни.

– Жена моя год как умерла, дети живут далеко. В деревне осталось несколько семей, крестьянствуем помаленьку. Пить хочешь?

Работа предстояла тяжелая, и Лузи выпил целый кувшин воды.

– И лепешку съешь, – предложил хозяин дома. – А пока будешь носить, я сварю обед.

Управился Лузи быстро и с удовольствием поел копченой рыбы и вареной фасоли.

– Говор у тебя чудной…

– В одном оазисе, на западе, я попал в скверную историю, – сочинял на ходу Лузи, благо туника прикрывала позорное клеймо у него на плече.

– Расскажи!

– Я держу ослов – перевожу на них соль. И вот остановился на ночлег в том оазисе, возле источника. А когда проснулся – ни ослов, ни соли, ни съестных припасов.

– Бедуины! И как их только земля носит! Тебе еще повезло, могли и горло перерезать. Стражники гоняют их по пустыне, но эти разбойники везде найдут поживу. Новый фараон за них взялся всерьез: приказал, чтобы на караванных путях было безопасно, и что? Ходят себе спокойно! Не зря же он победил тогда при Мегиддо… Палестинцы с сирийцами испугались и теперь сидят по своим норам.

Лузи едва сдерживал ярость.

– Куда теперь пойдешь?

– В город. Работу найду и заявлю на грабителей.

– Если хочешь, оставайся, будешь мне помогать. Крыша над головой, еда, одежда – все у тебя будет. А потом решишь, как дальше жить.

Лузи сделал вид, что колеблется.

– Может, и останусь… ненадолго, перевести дух. Как думаешь, возместят мне мое добро?

– После расследования – конечно! Только надо подождать.

– Спасибо за теплый прием!

– Ба! Молодым нужно помогать.

С этим сириец преспокойно заснул, и снилось ему, как он душит старика и забирает все его пожитки.

47

Отражение в стекле привлекло внимание малыша Аменемхета – он замахал ручками и ножками, радуясь игре солнечных лучей, которые проникали в комнату через застекленное окно, только что установленное мастерами. Единственная мастерская в столице производила этот новый товар, которым скоро обзаведутся и царский дворец, и загородные дома богачей.

Было чему удивиться и Старику. Оказалось, что пить вино из стеклянного кубка очень приятно. Алебастр и другие минералы, понятно, из употребления не выйдут, но какое же это наслаждение – всласть полюбоваться цветом благородного напитка и только потом выпить!

Война закончилась, фараон пребывал на вершине своего могущества и популярности. Календарные праздники отмечались с размахом, к вящей радости населения. Работали простые люди тяжело, зато и выходных хватало. Приближался самый любимый из праздников – Упет^[557], символизирующий духовное и материальное процветание Египта.

Царственной чете полагалось выехать из северного Мемфиса на юг, в Фивы, и путь ее был разбит на множество этапов, дабы могла она ходатайствовать перед богами о незыблемости царской власти. Жители больших и малых городов, равно как и селяне, целых одиннадцать дней отдыхали и веселились.

Не до веселья, однако, было дворцовому управителю Кенне и Старику. Государь прибывает в Фивы, свою столицу, и все должно быть организовано на высочайшем уровне.

Кенна пробежал глазами список.

– Жирная говядина, кувшины с вином и пивом, мясо домашней птицы, корзины с фруктами, овощи всех видов, жбаны с медом… Чего тут не хватает?

– Хлеба и сладкой выпечки, – проговорил Старик. – Не беспокойся понапрасну, главный пекарь в Карнаке, да и кондитер тоже, – люди серьезные, управятся.

– Легко тебе говорить! А если выйдет заминка, с кого, по-твоему, спросят?

– С тебя, и ты сам будешь в этом виноват. Прекрати дергаться понапрасну и проверяй, проверяй, проверяй!

* * *

Мой сын растет на глазах… Красивый мальчик, понятливый и смешливый. Теща хорошо о нем заботится, буквально глаз с малыша не спускает. Я же никак не дождусь, когда он научится разговаривать. Сатья с бесконечной нежностью утешает маленького Аменемхета, когда он расстраивается и плачет, и вскоре он улыбается снова.

В нашем семействе пополнение – щенок по кличке Геб, черный и длиннолапый. Он уже всюду во дворце побывал, всюду сунул свой любопытный нос. Наш малыш его просто обожает.

Это самое настоящее счастье… Оно очень хрупкое, и поэтому я постоянно напоминаю себе, что силы зла и разрушения рядом и тоже не дремлют. И приказываю позвать Тьянуни.

– Последние твои рапорты удивительно кратки: «Ситуация под контролем».

– Так оно и есть, ваше величество.

– Неужели в Митанни сидят сложа руки?

– Наша победа при Мегиддо стала для них неожиданным и болезненным ударом, а последующими кампаниями вы доказали, что крепко держите в руках свои владения. По донесениям шпионов, о новых союзах против Египта пока нет и речи. Вы вмешались вовремя и продемонстрировали свою силу.

Как приятно это слышать! Но моего скепсиса это не отменяет. В обычаях Митанни действовать исподтишка, а их оружие – наветы и ложь, разве не так?

Тьянуни угадывает мои сомнения.

– Противник не ожидал, что вы отреагируете так скоро, что египетская армия настолько велика и сильна. Мегиддо был и остается открытой раной.

– Эта рана заживет.

– Ваши распоряжения?

– Пусть Джехути проинспектирует подвластные нам регионы Палестины, и личного состава возьмет с собой столько, чтобы можно было подавить новое восстание в зародыше.

* * *

По моему приказу, несмотря на празднование Упета, главная казарма Мемфиса приведена в состояние полной боевой готовности. Что, если противник, зная о наших обычаях, именно сейчас поднимает бунт на сиро-палестинских землях?

Друг Маху разделяет мои опасения. Он твердо убежден, что в Митанни не перестанут строить козни, пока эту страну не сотрут с карты мира. И все же… Я в ответе за своих солдат, и пока кровопролития можно избежать, буду придерживаться ранее избранной тактики.

Перед чередой официальных застолий выпала возможность побыть немного с Сатьей и нашим сыном в дворцовом саду. Мы разговариваем только о нем, как он растет, как его воспитывают. Сатья играет на арфе, и я забываю все тревоги дня грядущего.

Царица прекрасно поладила с моей наперсницей, госпожой Небету, которая и поныне с присущей ей строгостью и справедливостью управляет дворцовой прислугой. Она придирчиво следит за чистотой – чтобы нигде ни пылинки! – и сама выбирает благовония для ароматизации помещений, начиная с царской опочивальни и заканчивая залом для аудиенций. Небету выслушивает все жалобы и кривотолки, улаживает массу мелких споров, пока они не переросли в проблемы.

Сатья примеряет платье, в котором появится на праздничном пиру перед наместниками многих египетских провинций, а тем временем Небету обращается ко мне со словами:

– Я радуюсь твоему счастью. Боги даровали тебе идеальную супругу. Но что-то тебя тревожит.

– Мегиддо – это победа в первом бою, а не полное торжество над противником, как хочется думать моим подданным.

– Наш государь прозорлив, так чего же нам бояться? Хотя нет, есть одна опасность, и она близка. Не знаю только, осведомлен ты о ней или нет.

– Не скрывай от меня ничего!

– Первый министр болен, и серьезно. Он старается этого не показывать, особенно перед тобой, но дни Узера сочтены.

– И в кулуарах дворца, конечно, уже звучат имена его преемников?

– Разумеется! Есть и фаворит – твой друг детства Минмес. Все наперебой расточают ему похвалы, находят в нем тысячу достоинств. У девушек из приличных семей одна мечта: выйти за него замуж.

– Узер до сих пор прекрасно справляется с работой.

– Только это и удерживает его на этом свете. Но ты должен быть готов.

– Тебя назначение Минмеса, мне кажется, не обрадует.

– У фараона нет друзей. Заботься исключительно об интересах страны, вверенной тебе богами.

48

Минмес отчитывается передо мной о ходе строительных работ в ряде провинций Двух Земель: сколько построек отреставрировано, сколько новых храмов вот-вот распахнут свои двери и станут обиталищем божественных сил. Под началом Минмеса – множество бригад, и он делом доказывает, что стал отличным организатором.

– Первый министр проверил твои сметы, и замечаний у него нет, – сообщаю я ему.

– Вот и прекрасно!

– А ваши личные взаимоотношения? Вы поладили наконец?

– Скорее терпим друг друга.

– Если уж мы заговорили об Узере… Тебя в нем ничто не тревожит?

Минмес смущенно отводит глаза:

– Здоровье у него уже не то, но с делами Узер справляется.

– На мой взгляд, ты слишком оптимистичен. Узер держится, но силы его на исходе. Скоро мне придется выбирать ему преемника. Хочу услышать твое мнение.

– Вот как?

– А разве многочисленные подхалимы еще не начали тебя обхаживать?

– Все знают, что мы дружим с детства, поэтому льстецов вокруг меня всегда хватает. Но заверяю тебя, их старания напрасны.

– А разве из тебя не получится хороший первый министр?

Минмес побледнел:

– Ваше величество, только не это! Должности, которые мне уже доверены, главного распорядителя строительных работ и виночерпия, – их более чем достаточно! Я хочу и дальше оставаться в твоей тени и быть твоим другом, но управлять – это не мое!

– Но если придется, ты примешь этот пост?

– Ты – государь, и я подчинюсь твоей воле. Но только это испортит мне жизнь, я уверен.

* * *

В определенные дни я посещаю место своего вечного упокоения, прихватив с собой принадлежности для письма и рисования. Перевозит их ослик Северный Ветер, причем он всегда инстинктивно выбирает правильное направление.

При свете нескольких десятков масляных ламп (фитиль у них особый, не дает копоти) я делаю зарисовки, иллюстрирующие «Первый час ночи», – в действительности он соответствует началу моего правления^[558]. Боги услышали мои молитвы и ниспослали мне силы, чтобы победить врагов при Мегиддо и поспособствовать процветанию Двух Земель, при содействии моей супруги Сатьи. Не покладая рук, она совершенствует Дом Царицы и присутствует на многочисленных церемониях, в которых принимают участие певицы Амона, в том числе и Меритре с ее несравненным, чудесным голосом. Мой храм «Блистающий памятниками», включающий и «Ботанический сад» с его «живыми камнями», благоденствует в самом сердце Карнака благодаря отобранным мною лично жрецам. К их вступлению в должность был приурочен концерт в Зале Сердца, куда были приглашены «посвященные в тайны». Царица согласилась на золотой арфе аккомпанировать Меритре, исполнившей песню четырех ветров, дабы вселить в строение дыхание жизни.

Отныне именно здесь будет приобщаться к божественному высшее жречество Карнака. И первым станет Менх Младший, сын верховного жреца Амона. Этому сановнику, обученному мудрецами Дома Жизни, предстоит алхимическое очищение и возрождение; его мысль откроется свету творения, и он принесет клятву исполнения своих жреческих обязанностей. Пиршеством, напоминающим о том, что жизнь протекает вне циклов земного существования и смерти, будет отмечено это новое рождение.

– Мы можем поговорить наедине? – спрашивает Менх Старший.

Ночь нежна, и мы медленно прогуливаемся по аллеям сада.

– Я стар, ваше величество, и управлять огромным храмовым комплексом и его богатствами становится все труднее. Подчиненные не ропщут, но я и сам чувствую, что недочетов в моей работе все больше. Я рискую совершить серьезную ошибку и вызвать ваше недовольство. Если вы соблаговолите назначить мне преемника, я все свое время посвящу его инициации.

– Ты видишь своим преемником сына, Менха Младшего?

– Это назначение – не привилегия, но тяжкий труд! Я присматриваюсь ко всем жрецам Амона, и, несмотря на то что я его отец, могу сказать, что Менх Младший нужными качествами обладает.

– Знает ли он, что ты видишь его своим преемником?

– Нет, ваше величество. Лучше ему этого не знать.

А не ловкая ли это манипуляция со стороны Менха Старшего? Верится в это с трудом. В его голосе слышится ненаигранная усталость, ему тяжело передвигать ноги. В ходе церемонии инициации его сына я пришел к тем же выводам, что и сам Менх.

– Обучи его! – приказываю я.

– Еще одна проблема меня беспокоит, ваше величество. Мы с Узером с давних пор работаем в связке. Он ни за что не признается в этом перед вами, но болезнь его одолевает, и что ни день, все хуже.

– Тебя тревожит вопрос: кого я изберу своим новым первым министром?

– Признаюсь, да. Это главный пост в правительстве, ваше величество. И если назначить посредственность, пострадает государство в целом.

– Ты можешь посоветовать дельного человека?

– Очень скоро мы с Узером встретимся в ином мире… Наши труды подходят к концу, ваше же правление продолжается. Мы заботимся единственно о вашем процветании и о счастье нашего народа.

– Назови имя!

– Рехмир^[559], градоправитель Фив. Он – племянник Узера и хорошо разбирается в экономике. Замечу, что сам Узер ставит его познания выше, нежели оные своих собственных сыновей.

49

Разливы Нила – важнейшее условие нашего процветания. Когда Исида проливает слезы, воскрешая Осириса, сухой сезон заканчивается, вода в реке прибывает, а потом и вовсе выходит из берегов, принося с собой ил, который удобряет почву.

Опасаться в этот период стоит двух вещей – слишком низкого паводка, когда воды недостаточно, и слишком высокого, разрушительного. С помощью ниломеров^[560] мы узнаем, каким будет разлив, и поступаем соответственно. К тому же запасов зерна в государственных кладовых хватит на семь неурожайных лет.

Благодаря строгому соблюдению ритуалов несчастье обходит менястороной – все эти годы река разливается вовремя и приносит столько ила, сколько нужно, к величайшему удовлетворению крестьян. Праздник Нового Года, совпадающий с подъемом уровня воды, дал повод череде шумных празднеств. По обычаю мы с Сатьей получили подарки от всех слоев населения, и эти подарки впоследствии мы людям и возвращаем. Малыш Аменемхет под присмотром тещи и своих кормилиц тоже позабавился на славу.

Едва узнав, что Джехути вернулся после патрулирования сиро-палестинского региона, нашей четвертой по счету военной кампании, я приказал ему явиться в маленький приемный зал во дворце.

– За все время – никаких происшествий, ваше величество.

– Если так, почему ты хмуришься?

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Но и в донесениях шпионов ничего подозрительного.

– Значит, они не туда смотрят.

– Твое беспокойство подтверждается конкретными фактами?

– Нет, но новые бунты будут, это вопрос времени. Чутье меня обычно не подводит.

– Твои рекомендации?

– Мы должны постоянно быть начеку!

* * *

Когда глашатай Антеф, в роскошном парике и белом одеянии из царственного льна, отделанном тончайшей работы плиссировкой, обращается к придворным, те затаивают дыхание – происходит нечто важное. И в своих ожиданиях они не обманываются.

– Фараон заложил свой «Храм на тысячу лет»^[561] на берегу реки, в западной части Фив. Он будет соединен с местом его вечного упокоения в Долине Царей, и жрецы позаботятся о благополучии ка нашего властелина, источника его жизненной силы.

Главный распорядитель строительных работ Минмес с радостью предвкушает воплощение своего проекта двухуровневого храма у подножия горы, окруженного кирпичной стеной. Что ж, на то, чтобы обеспечить магическое взаимодействие между моим храмом в Карнаке и моей могилой, уйдет немало лет…

* * *

– Я хочу его в мужья! – заявила племянница Сабастета.

Бедный брадобрей побледнел:

– Это глупая шутка?

– И не надейся!

– Но ты так молода, ты…

– И он тоже молодой!

– Ты разве забыла, что он сириец, военнопленный?

– Еще неделя, и срок его наказания закончится. Он станет свободным человеком!

– Твоя правда. Но только…

– Только что? В этой стране свободный мужчина и свободная женщина могут пожениться, разве нет?

– Конечно, могут. Но…

– Ты взял его к себе помощником и до сих пор был доволен.

– Спорить не стану. И все таки…

– Найди ему работу с хорошим жалованьем. Подыщем себе жилище, родим детей.

– А с ним-то ты поговорила?

– Он ждет твоего согласия и помощи.

– Ты застала меня врасплох, племянница.

– Пошевеливайся, говорят тебе!

Ну как совладать с такой фурией? Сабастет совершенно растерялся. У кого просить помощи, как не у властелина Двух Земель?

* * *

– И что ты мне скажешь?

Сабастет улыбнулся, но племянница продолжала смотреть на него с подозрением.

Брадобрей показал ей документ, подтверждающий, что ее будущему супругу, некогда пленнику, а ныне натурализованному египтянину^[562], пожаловано новое имя и должность цирюльника при храме в Бубастисе^[563].

Племянница внимательно прочла папирус и только потом заметила печать.

– Да это же… это же…

– Печать фараона! Я рассказал ему твою историю, и он счел нужным исполнить твои желания.

* * *

Главный распорядитель арсенала в Мемфисе как раз осматривал склады, когда прибежал дневальный:

– Фараон! Фараон прибывает!

– Ты бредишь? Меня никто не предупреждал!

– Он уже близко!

Писцы и военные в спешке собрались, чтобы поприветствовать своего суверена, который тут же направился в мастерскую по изготовлению луков, стрел и пращ.

Тутмос желал убедиться, что его замечания услышаны и оружие из мастерской выходит не хуже того, что он видел у сирийцев.

Результатами осмотра фараон остался доволен. Чего нельзя было сказать о главном распорядителе: столь высокий визит ничего доброго не сулил.

50

Памятуя о том, что рассказала мне в доверительной беседе госпожа Небету, я приказываю приготовить две могилы для первого министра Узера. Первая^[564], под пирамидой, увековечит для потомков его повседневную деятельность на государственном посту. Вторая^[565] посвящена его путешествию по загробному миру, и я велел украсить ее фресками – привилегия, которую некоторые считают излишней. На стенах гробницы Узера будут изображены выдержки из «Книги скрытого зала»^[566], которую я сам составил и тексты из которой также будут начертаны на стенах моего собственного вечного прибежища.

– К чему такая щедрость? – удивляется Минмес.

– Потому что Узер не предал меня в момент, когда моя власть была неустойчивой. И обязанности свои выполнял безупречно.

– Он первостатейный тактик, только и всего! Думаю, ты тревожишься зря: твой первый министр проживет еще очень долго.

Друг детства ошибся.

На следующий день после нашей недолгой беседы наедине Узер скончался. Мы с Сатьей вместе руководили его похоронами.

При дворе у всех одна тема для разговоров: кто придет Узеру на смену? И ответ напрашивается сам собой: Минмес.

* * *

Чтобы попасть во дворец, нужно подняться по пандусу, у подножия которого стоят чаны с водой, и посетители, вне зависимости от ранга, ополаскивают в них ноги и руки. Призванный пред очи фараона, Рехмир, градоначальник Фив, также подчинился этому правилу, ибо гигиена – благо, восхваляемое со времен первых династий.

В свои тридцать лет племянник покойного первого министра был красив и внешность имел представительную. Трудолюбивый, временами даже излишне щепетильный, доброжелательный, но требовательный, счастливый супруг и отец, он искренне любил свой город и управлял им со строгостью, ценимой всеми.

Рехмир преклонялся перед Узером, своим дядей и наставником. Поблажек тот племяннику не давал, зато обучил всем тонкостям жизнедеятельности такой огромной страны, как Египет, так что утрата этого наставника казалась невосполнимой. Смерть Узера стала первым, и весьма суровым, испытанием в жизни ученика, прежде ничем не омрачаемой.

Молодой градоначальник столицы не раз бывал на дворцовых пирах и видел государя издалека. Тутмос представлялся ему непреклонным, сдержанным и малообщительным. Как и многие царедворцы, он опасался поражения в Сирии и Палестине и удивился, когда из Мегиддо фараон вернулся с победой. Вопреки всем прогнозам, Тутмос оказался талантливым правителем.

Единственное, чего хотел Рехмир, – это держаться подальше от фараона и царского дворца с его интригами. Неудивительно, что приказ явиться к царю на аудиенцию очень его расстроил.

* * *

Минмес вводит градоправителя в мой кабинет и тут же исчезает. Я как раз подписываю распоряжения по поддержанию каналов в рабочем состоянии и хочу как можно быстрее с этим закончить. Пока я пишу, мой гость стоит неподвижно, украдкой рассматривая помещение, в которое мало кто из чиновников имеет доступ.

Мой пес Геб, не проявив и тени враждебности, снова ложится у моих ног и засыпает.

– Присядь пока, – говорю я Рехмиру, которому явно не по себе.

Тот садится, кладет руки на колени и упорно не поднимает глаз.

– Твой дядя был великим первым министром. Сегодня я должен выбрать ему замену. И я подумал о тебе.

– При всем почтении, ваше величество, вы совершаете ошибку! Я доволен своей должностью градоправителя и ничего не хочу менять.

Тон у него уверенный, но без дерзости.

– Успешно ли, по-твоему, мы управляем зернохранилищами?

Момент сомнения…

– Удовлетворительно.

– Я хочу услышать искренний ответ, Рехмир.

Снова он колеблется, обдумывает свои слова.

– Желательно кое-что улучшить.

– Что насчет каналов и водных резервов?

– Работу можно было бы организовать и лучше.

– Распределение доходов?

– То же самое.

– Судебная система?

– Наше больное место… В последнее время нарушений стало больше.

– Ты сумел бы исправить положение?

– Трудно сказать, я ведь…

– Говори от сердца!

– Это… Думаю, это возможно.

– Ты думал о том, что можно было бы изменить к лучшему в экономике?

Рехмир устремляет взгляд вдаль.

– По некоторым вопросам – может быть.

Через застекленное окно кабинета я смотрю на белые дома своей столицы.

– Что есть власть, если не способность делать население счастливым, передавая ему божественную энергию? Тот, кто правит ради себя, – демон, исторгнутый из преисподней и обреченный на забвение! Ты сделал этот город прекраснее, показав тем самым свои способности. Но это был лишь первый этап. У твоей души есть и иные чаяния, которых ты пока не осознаешь. Воплотить их в жизнь – моя задача.

– Ваше величество, я…

– Назначаю тебя первым министром! Церемония посвящения состоится завтра.

51

Деревенька насчитывала всего два десятка домов, и населяющие ее крестьяне жили в основном плодами своих полей. Приютивший Лузи старик умел отлично улаживать споры, за что и был избран старостой. Чужака он представил своим дальним родственником, пожелавшим тут поселиться и согласным на любую работу.

Любезный и всем готовый услужить, сириец быстро завоевал сердца, а в числе прочих – и сердце одной вдовы, толстой и с дряблым телом. Лузи, долго не знавший женщины, обошелся с ней грубо, однако вдовушку это не оттолкнуло. Он перебрался к ней жить, и укрощенная мегера завещала ему и свое жилище, и земельный пай.

Отныне добропорядочный крестьянин, Лузи стал еще усерднее обхаживать своего пожилого благодетеля. И старик, в свою очередь, поддался его обаянию и объявил наследником всего, что имел.

Пока, однажды вечером, не разразилась гроза…

Лузи как раз поджарил нильского окуня, нарезал салат-латук и огурцы.

– Какая у тебя цель, мой мальчик?

– Жить спокойной жизнью.

– А мне сдается, ты хочешь нас обобрать.

– Я ничего и ни у кого не прошу! Но и когда дают, не отказываюсь.

– Удивительное дело! Уже вторая по счету вдовица пускает тебя в постель, и – оп! – ты хозяин всех ее коров!

– Это все сплетни!

– И на плече у тебя странная отметина… Я ошибся на твой счет, парень! У тебя черная душа. Черная как ночь!

– Что за бред!

– А вот я соберу завтра людей и все им расскажу! Ты вернешь все, что присвоил, и уйдешь навсегда!

– Не дождешься!

– Ты упрямый парень, Лузи… Говорю, чужое придется отдать!

– Не придется, потому что ты к этому времени… сдохнешь!

Своими сильными руками Лузи схватил старика за шею и задушил.

Так его сон осуществился.

* * *

Новость о грядущей инаугурации первого министра наделала шума в столице. При дворе никто не ожидал, что преемником Узера станет его племянник, и пошли слухи, что Минмес вот-вот лишится своего высокого поста и перейдет в исполнители, а то и вовсе будет разжалован.

Что касается самого Минмеса, то он наконец вздохнул с облегчением. Тем более что сведения, собранные о Рехмире, были самыми что ни на есть утешительными.

Перед началом церемонии, на которую собралась вся фиванская знать, я подвел Рехмира к часовне моего Карнакского храма, недавно законченной.

– Название этой часовни – «Истинное местопребывание уха, которое внемлет». Просто выслушивать первому министру недостаточно, он должен уметь слышать. Уединяйся как можно чаще в этом храме, и боги будут говорить с тобой!

В нашей державе два первых министра: один – здесь, в Фивах, а другой – на севере, в Мемфисе. Рехмир, тьяти юга, намного ближе ко мне, и бремя его обязанностей тяжелее, поэтому он всегда будет иметь преимущество.

Облаченный в одеяние прямого покроя, сверху доходящее до середины груди и поддерживаемое у шеи шнурком, он будет править Домом Царя, Домом Золота и Серебра, надзирать за сбором налогов, распределять богатства, управлять кадастром, сельскохозяйственными работами и уходом за каналами, тесно сотрудничать с главным распорядителем строительных работ Минмесом, а еще – поддерживать мир и безопасность в стране силами правопорядка, открывать и опечатывать кладовые, сохранять боеспособность наших крепостей и пополнять арсеналы.

Среди первейших обязанностей первого министра – эффективная работа судов. Он назначает судей, исправляет необоснованные или несправедливые приговоры, чтобы сильный не ущемлял слабого. Всякая серьезная жалоба попадает ему на стол, и ему приходится ее рассмотреть.

Когда я сажусь на Трон Живых, лицом к стоящему передо мной Рехмиру, взгляды всех присутствующих обращаются к нему. Время принести клятву, но не запнется ли он, осознав, что это бремя для него непосильно?

– Будь опорой своей страны! – провозглашаю я. – Служение твое будет горше желчи, и только благодаря неусыпной бдительности ты справишься. Будь медью, обрамляющей золото, не склоняй головы перед вельможей, всегда поступай в интересах справедливости и по справедливости. Веди себя одинаково и со знакомцем, и с тем, кто тебе незнаком. Прислушивайся к упрекам, никогда не давай волю гневу, но действуй так, чтобы тебя уважали и боялись. Всегда думай: не ложь ли? И лжи не прощай. Принцип Маат – вот твое главное жизненное правило. Истина – вот твой единственный ориентир, с нею ты добьешься всего. Перед лицом фараона клянешься ли ты соблюдать это правило?

На этот раз голос Рехмира чуть заметно дрожит, но клятву первого министра слышат все – каждое его слово.

– Подойди, Рехмир!

Я передаю ему три предмета, регалии его нового сана: скипетр, длинную трость и амулет с изображением богини Маат, который отныне он будет носить на шее не снимая, дабы ни при каких обстоятельствах не забывать о своем долге.

Процессия направляется к Карнакскому храму, где первый министр воздаст почести Амону, а потом и займет почетное место на своем первом пиру.

52

В самой темной части моего Карнакского храма, в святая святых, снова возрождается свет… В который раз он побеждает мрак и дает пищу моему народу. Без него все наши усилия были бы тщетны.

Ошибся ли я с назначением Рехмира? На церемонии посвящения он держался с достоинством, приятно впечатлившим Сатью с Минмесом, но я все еще в сомнениях. И развеют их только живые дела.

После утренних обрядов я возвращаюсь во дворец для первой деловой встречи с моим главным министром, когда ко мне подбегает Минмес:

– Поспеши! Менх Старший при смерти!

Невзирая на свой ранг, верховный жрец Амона занимает скромное жилище в центре громадного храмового комплекса, откуда он не выходил вот уже много месяцев.

Лежа на сикоморовой кровати, он едва дышит.

– Ваше величество! Я хотел переговорить с вами прежде, чем отправлюсь в великое путешествие. Я старался наилучшим образом служить вам. Прошу, позаботьтесь о процветании этого священного места… Да хранит вас Амон!

Я принимаю его последний вздох.

Они покидают этот мир чуть ли не одновременно – Узер и Менх Старший, важнейшие государственные мужи Египта в эпоху его расцвета, которую они приблизили своими усилиями еще в правление Хатшепсут…

Менху Старшему наследует сын, Менх Младший, и посвящение состоится в день похорон его отца. Отныне управлять огромным Карнакским храмом предстоит ему.

* * *

Прежде таких существ Старику видеть не доводилось: четыре ноги, шкура пятнистая, шея длиннющая, а голова маленькая. И ходит как-то странно… Заинтригованная не меньше его, обезьянка карабкается по шее жирафа, которого, в числе прочих редкостей, презентовали царской чете нубийцы в ходе торжественной церемонии приношения даров послами подвластных Египту земель.

Палестинские и сирийские послы сгибаются в поклонах, пока их прислуга расставляет у подножия трона роскошную мебель, кувшины с вином, ларцы с драгоценными ожерельями, кольцами и браслетами, оружие…

Золото, добытое в шахтах Нубии, слепит всем глаза. Подаренное богам, оно украсит двери храмов и верхушки обелисков. Чем не символ великолепия Египта в апогее его могущества?

Сатья едва заметно улыбается, и царедворцы чувствуют себя облагодетельствованными. При дворе много красавиц и чаровниц, но сколько б они ни завидовали царице, им с нею не сравниться…

Сегодняшний день, полный дипломатических игр и обещаний мира и согласия, кажется мне бесконечным. Мне бы радоваться столь ошеломительному успеху, однако недоверие мое никуда не делось. Почему?

Заверения в преданности, дифирамбы со всех сторон, всеобщее ликование и трогательные свидетельства доверия моего народа… Чего еще желать? Не черная ли это неблагодарность с моей стороны? Нет, я благодарен богам за все эти милости, однако чувствую, что и демоны где-то недалеко.

Наконец мы с Сатьей уединяемся в опочивальне. Совершенно разбитый, я ложусь в кровать. Сатья садится рядом, кладет мне на лоб благоуханный компресс.

– В чем причина твоего беспокойства?

– Не знаю.

– Обычно ты ничего от меня не скрываешь.

– Я и правда не знаю! Какая-то смутная беспричинная тревога.

– Хватит ли моей магии, чтобы ее развеять?

– Столько лицемеров, посредственностей и подхалимов вокруг нас с тобой! Наверное, от этого я и терзаюсь.

– Ни тебе, ни твоим наследникам этого не изменить. Считай, что это досадная помеха, но не препятствие. Когда мы проводим ритуалы, все человеческое исчезает, божественное проявляется. Как только обряд закончен, людская природа с присущей ей мелочностью снова берет верх.

– То, что ты способна это видеть и понимать, тебя не пугает?

– Без этого править невозможно. Наша задача – сделать наше знание силой, а не слабостью.

– А не бывает ли у тебя желания сбежать из дворца и поселиться где-нибудь в глуши, жить спокойной жизнью?

Искренняя улыбка освещает лицо Сатьи.

– Оно меня не покидает с утра до вечера. Несбыточная мечта, разве не так? Будем же ценить тех, кто того заслуживает, ибо знать их – счастье, и останемся верны самим себе.

– И кто же эти люди? Приведи пример.

– Наш Геб, хоть он и не человек, твой цирюльник, моя мать…

Я хватаю ее в объятия и страстно целую. Нет, ее магия не угасла, совсем наоборот. Сатья не довольствуется счастьем, она его создает.

* * *

Рехмир подает подробные отчеты о своей деятельности, и Минмес их внимательно прочитывает, особое внимание обращая на размер пожертвований храмам и количество занятого персонала, включая жрецов и мастеровых. Затем приходит мой черед вникать во все детали. Если возникает вопрос, мы обсуждаем его с новым первым министром на утреннем приеме «за занавесями», и он дает все необходимые разъяснения.

Рехмир, не стесняясь, признает недостаток компетенции и свои ошибки, которые очень быстро исправляет, а не прячется за бесполезными оправданиями. Толковый управленец, благодаря своему опыту градоначальника и знаниям в сфере общественных финансов, он в короткий срок разобрался в тонкостях устройства государственного аппарата. Только полнейшее ничтожество или глупец может оспаривать его авторитет, и многие уже сейчас опасаются его врожденной честности, исключающей должностные злоупотребления и недозволенные сделки в том, что касается управления объединенным Домом Золота и Серебра.

В качестве начальника судебного ведомства он уже вынес первый приговор писцу-учетчику, который разворовывал съестные припасы, предназначенные для храма Амона. И урок этот пошел на пользу многим.

Мне было приятно руководить его посвящением в великие таинства в моем храме в Карнаке. При этом присутствовали также Сатья и малое число жрецов, достойных такой чести. Рехмир открыл для себя всю полноту творения в «Ботаническом саду», прошел через мрак и смерть в залах Сокара, возродился к новой жизни в «солнечных залах» и созерцал лучезарный источник энергии в святая святых.

Теперь, когда часть управленческого бремени легла на плечи столь достойного помощника, я могу вернуться в библиотеку Дома Жизни, перечитать древние писания и закончить «Первый час ночи», который будет начертан на стене моей усыпальницы. Я буду писать и рисовать… Неизъяснимое наслаждение!

И я приступаю к созданию «Второго часа».

Солнечная ладья плывет по полям зеленых колосьев залогом процветания Двух Земель. Присутствие луны, символизирующей фазы воскрешения Осириса, обеспечит обильное плодородие растений. «Правогласные» и божества переходят под защиту Маат, ключ к гармонии во всех ее проявлениях, как на этом свете, так и в царстве вечности. Когда ладья проплывает над телами, которые кажутся безжизненными, они встают. К дýхам, вооруженным ножами, хранителям небесного челна, я обращаюсь с молитвой: «Даруйте мне смену сезонов и годы, дабы я мог восторжествовать! Сожгите врагов света!»

53

– Он идет! Своими ножками!

Ипу, главная кормилица, умиляется первым шагам нашего сына. Возле большого пруда в саду малыш Аменемхет, раскинув ручонки и забавно притопывая, уверенно шагает вперед.

– Осторожно! – вскрикивает Сатья.

Царица с моей тещей успевают подхватить малыша, не дают ему упасть. Но Аменемхет недоволен и разражается обиженным ревом.

Деревянные игрушки – гиппопотам, сокол и крокодил – быстро его отвлекают. У крокодила подвижные челюсти, и они так потешно щелкают, что малыш начинает улыбаться. Фруктовое пюре окончательно примиряет его с белым светом, а потом приходит время долгого полуденного сна…

Появление Тьянуни, напряженного и мрачного, разрушает семейную идиллию.

И новости он, очевидно, принес нехорошие. Мы усаживаемся в беседке, и слуги приносят прохладное пиво. Тень тревоги омрачает лицо Сатьи.

– Прошу прощения за беспокойство, но известия я получил нерадостные.

– Откуда?

– Из ливанских портов.

Я не удивлен. Поняв, что Палестина у меня под контролем, в Митанни ищут новое направление атаки.

– Сирийские войска заняли город Улацца^[567]. Египетский гарнизон они вырезали, и очень вероятно, что это – начало наступления с целью лишить нас ливанских территорий.

Демоны выходят из мрака…

– Созывай военный совет!

Тьянуни спешит подчиниться.

Сатья выглядит расстроенной.

– Когда кончится эта война?

– Не раньше, чем Митанни будет разгромлена. Эта страна действует через своих союзников, и мы не можем отказаться от портов в Ливане.

– Пятая по счету кампания…

– И, увы, не последняя.

– Прошу, не иди на неоправданный риск!

– Друг Маху меня защитит!

* * *

– Хороший был человек, – всхлипывая, проговорила супруга Бака. Сегодня они хоронили своего хозяина-фермера, владельца обширных сельскохозяйственных угодий. Тот скончался от сердечного приступа. – Теперь, без него, что с нами будет?

– Карнакский храм назначит управляющего, и мы постараемся ему угодить.

Бак утешал скорее себя самого, чем жену. Новый хозяин – это не только новые правила. Он, конечно же, приведет и своих людей, и им с женой придется искать работу в другом месте.

Подошел сурового вида писарь.

– Это ты Бак?

Бывший военнопленный кивнул.

– Хозяин этой фермы написал завещание в твою пользу. Половина всего имущества отойдет сыновьям, вторая половина – твоя. И управлять земельным участком, принадлежащим храму, тоже будешь ты.

У Бака подогнулись колени.

– Ты… тут нет никакой ошибки?

– В завещании все ясно прописано, есть печать верховного жреца Амона. Я только что все оформил. И чтоб по податям никаких задержек!

* * *

Военный совет проходит в малом приемном зале дворца. Присутствуют первый министр, Минмес, Тьянуни, Маху и военачальники.

– Очагов волнения два: в порту Улацца и в богатой провинции Джуния, тоже на побережье, – начинает доклад глава тайной службы. – И оба сегодня в руках сирийцев. Библ держит оборону, но тут нам нужно поспешить. Поэтому предлагаю погрузить армию на военные корабли и побыстрее плыть к берегам Ливана. Через двенадцать дней высаживаемся в Библе и сразу атакуем!

Члены совета тут же соглашаются.

А я – нет.

– Двенадцать дней, говоришь…

– Это предварительные расчеты, государь, если выведем флот через восточный рукав Нила, именуемый Пелусийским. Эффект неожиданности тоже сыграет нам на руку.

– Ты забываешь главное – это путь по морю! Погода может внезапно испортиться, и корабли пойдут ко дну вместе со всей нашей армией. Египет останется без защиты.

От этих жутких пророчеств у собравшихся кровь застывает в жилах. После моего видéния в Мегиддо, когда я избрал путь через ущелье, от меня ждут эффективной стратегии.

А я… Я словно наяву вижу бушующие волны и тонущие корабли, слышу тщетные мольбы о помощи.

– Нам хватит месяца, чтобы дойти до ливанского побережья по суше?

– Конечно, хватит! – обещает Джехути. – Армия у нас выносливая! А теми, кто волочет ноги, я займусь лично.

Я уверен – если поплывем морем, попадем в шторм и все утонем, поэтому приказываю объявить мобилизацию. Как только будем готовы, выступаем немедленно.

Недовольный моим решением Тьянуни составляет текст, чтобы передать его царскому глашатаю Антефу.

54

Лузи, с виду безутешный, бил себя в грудь и проливал слезы перед односельчанами, собравшимися, чтобы оплакать своего старосту.

– Он приютил меня, облагодетельствовал! Я всем ему обязан! На рассвете, когда я принес ему кружку молока, вижу – старик уже отошел. Хотя бы не мучился, спокойно умер во сне. Я завернул тело в циновку и собственноручно похороню!

Глядя на этого чернобрового крепкого парня, люди одобрительно кивали: вот ведь как убивается! Правильно, что старик все ему оставил!

Похороны прошли быстро, после чего покойного помянули крепким пивом. Нынешняя любовница Лузи первой заговорила о том, что так или иначе тревожило всех селян.

– Нужно выбрать нового старосту. Пусть он решает все вопросы с писцом, которого присылают из управы проверять наши поля. Кого-нибудь серьезного, кто в этом деле разбирается и за нас постоит!

– И кого ты предлагаешь? – спросил кто-то из стариков.

– А почему бы и не Лузи? Он парень крепкий, в обиду себя не даст.

Сириец отозвался с наигранной скромностью:

– Слишком много мне чести… Я недостоин.

– А почему бы и нет! – воскликнул какой-то крестьянин. – Пусть будет Лузи.

Еще один голос в его поддержку, потом еще и еще… Возражений не возникло, и Лузи выбрали старостой. В душе сириец торжествовал – то была малая, но власть, возможность закрепиться на вражеской территории.

* * *

– Ты точно уверен? – уже начал сердиться Старик.

Северный Ветер поднял правое ухо.

– Вот неймется этим сирийцам! Им что, война слаще мирной жизни? А нам опять в поход. Думаем, мы самые сильные, всех победим… Рано или поздно это плохо кончится.

Оглашение Антефа положило конец догадкам: Ливан с его портами в опасности, и фараон спешит их защитить. Еще одна провокация, которая будет сурово пресечена… Народ воспринял новость с воодушевлением.

* * *

Царица Сатья будет воплощать принцип власти фараона, бразды правления примет первый министр Рехмир, Менх Младший укрепится на вершине иерархии храма Амона, в то время как бдительный Минмес будет исподволь за ними присматривать…

Благодаря этому квартету и особенно великой царской супруге я отбываю в поход с легким сердцем, не тревожась о судьбе Двух Земель.

Отвоевать, и надолго, Ливан и прилегающие территории, столь полезные для нашего торгового процветания, – главный пункт моего плана умиротворения. Зная, что регион нестабилен, а местная знать погрязла в коррупции, Митанни ударила в больное место, отправив туда своих сирийских головорезов.

Порт Улацца расположен в устье реки^[568], и фортификационных сооружений, в отличие от Мегиддо, там нет. Тем не менее, по сведениям Тьянуни, гарнизон в городе немаленький и без боя не сдастся.

На место мы прибываем после перехода, не омраченного никакими происшествиями, и разбиваем лагерь.

* * *

Мощь египетской армии впечатлила Старика, с недавних пор поставленного командовать службой снабжения. Зная его несносный характер, Антеф дал ему свободу действий, а сам ограничился ролью надзирателя. Уверенность в том, что солдату для храбрости необходимо хорошо есть и пить, снискала Старику немалую популярность. Правда, и горлопанов он осаживал быстро. У осликов верховодил Северный Ветер, причем на правах командира, и снеди они везли много и разной. Поскольку путь армии пролегал по подвластным территориям, запасы провизии постоянно пополнялись.

Военной мощи Египта Улацца мало что могла противопоставить. И когда царский глашатай Антеф просигналил атаку, Старик и гроша бы не дал за шкуру повстанцев.

Так и вышло: первым же залпом египетские лучники поразили большинство обороняющихся. Эффективность новых дальнострельных луков, только-только вышедших из арсеналов Мемфиса, потрясала. Отпор получили слабенький, и пехотинцы без труда разбили городские ворота.

Гибель двух солдат вызвала у египтян ярость, и они принялись истреблять всех, кто еще сопротивлялся. Перепуганный комендант гарнизона сложил оружие, умоляя фараона смилостивиться.

Тутмос объявил вражеских солдат военнопленными, и уже в скором времени они караваном отправятся в Египет, увозя с собой набальзамированные тела двух погибших смельчаков.

После падения Улаццы еще один город, Библ, заявил о своем полном подчинении фараону, и все ливанские порты, таким образом, вернулись под египетский контроль. Торговые суда с ценным грузом, изъятым в качестве податей, отплыли в сторону Дельты.

Понимая, что коррупция среди ливанской знати и чиновничества приняла хронический характер, фараон не стал ничего и ни у кого отнимать, но поставил над ними писцов-учетчиков, а в качестве поддержки последним дал целый полк солдат. Вассалитет, спокойствие в регионе, отказ от союза с Митанни и регулярная выплата податей – вот условия, которые позволят местным князькам и впредь вести тихую и сытую жизнь.

Однако это еще был не конец кампании: оставалось отвоевать провинцию Джуния, где египтян ждало столкновение с сирийскими колесницами…

55

Минмеса любовные интрижки не интересовали. Во-первых, он не доверял женщинам, а во-вторых, у него было слишком много работы. Невзирая на невзрачную внешность царского виночерпия, многие девушки из хороших семей желали заполучить его в мужья: еще бы – друг и ближайший советчик фараона, и влияние его велико. Иногда Минмес этим пользовался, но романы его быстро заканчивались. Доверительных разговоров в постели он не вел и на бестактные вопросы не отвечал.

Он не уставал изумляться усердию и пунктуальности нового первого министра; поймать такого на ошибке будет сложно. Менх Младший, наоборот, до сих пор не вник во все тонкости управления Карнакским храмовым комплексом. Временами он просил у Минмеса совета, и тот помогал чем мог.

Все трое восхищались царицей, которая в отсутствие Тутмоса с удивительной легкостью исполняла обязанности главы государства. Ритуальной практики она придерживалась безукоризненно, и осведомленность в экономических и прочих вопросах помогала ей принимать справедливые и разумные решения. После детальных обсуждений скрупулезный Рехмир часто пасовал перед аргументами великой царской супруги.

По мнению Минмеса, царю очень повезло: такая супруга – дар поистине неоценимый.

Наступает вечер… Еще немного, и солнце уйдет в потусторонний мир, где его ждут испытания ночи. Пение флейты объявляет крестьянам, что на сегодня работы закончены, тут и там зажигаются лампы. В это время Минмес привычным жестом наливает себе немного розового вина – ему еще читать отчеты архитекторов, присланные из провинции…

В кабинет врывается рыдающий Кенна, главный дворцовый управитель.

– Идемте, идемте скорее! Это ужасно!

* * *

Как следует изучив карты, я склоняюсь к следующей стратегии: разделить наши колесницы на три группы. Серединная направится к главному населенному пункту провинции Джуния, перед которым собрались войска сирийцев. Уверенные в своем численном превосходстве, они всеми силами бросятся в бой. И эта ошибка станет фатальной – еще две группы египетских колесниц ударят по ним с флангов.

В финальном успехе сомнений нет, но достигнуть его можно лишь ценой потерь в личном и конном составах. Разумеется, лучники проредят ряды противника и таким образом расчистят путь колесницам. Однако лобовое столкновение неизбежно…

Маху из соображений безопасности настаивает, чтобы я шел не в первых шеренгах, а под защитой двух рядов колесниц, и военачальники его поддерживают. Моя задача – устрашить противника, поэтому соглашаюсь я неохотно, с условием, что меня должно быть видно.

На рассвете мы вступаем на территорию провинции Джуния. Настрой у всех воинственный.

Вокруг, сколько хватает глаз, – пшеничные поля, сады с сотнями плодовых деревьев, виноградники, крупные селения, на вид мирно дремлющие.

На горизонте – ни единой сирийской колесницы.

Джехути приводит ко мне дрожащего деревенского старосту.

– Где сирийцы?

– Бежали! А мы – ваши смиренные рабы!

* * *

Старик не верил своим глазам. Местные давильные прессы для винограда были не хуже египетских, а некоторые вина очень приятны на вкус. Когда стало ясно, что атака отменяется, фараон дал своей армии несколько дней на отдых.

Большинство египетских вояк слишком увлеклись дегустациями. Хмельные, они упивались чудесным вином, набивали брюхо жареным мясом и сочными фруктами, а потом местные развеселые девицы разминали их тела с маслом моринги.

По расчетам службы снабжения, в Египет отправятся 6428 кувшинов вина, и это помимо рогатого скота, зерновых, ляпис-лазури, меди и олова. Справедливая дань с региона, который принял неприятеля и отныне обложен податью – таким образом он будет пополнять закрома и сокровищницы Двух Земель. Устрашенные видом египетских колесниц, жители Джунии передумали бунтовать.

Армия чуть ли не с сожалением повернула назад – так этот отдых ее взбодрил. И все сходились в одном: Тутмос – непревзойденный полководец!

Пока солдаты блаженствовали, фараон зарисовывал местную флору; три редких экземпляра пополнят коллекцию «Ботанического сада».

* * *

Обычно прибытие победителей в Фивы сопровождалось овациями народа, гордого своими героями. В этот раз, если не считать портовых рабочих, на пристани было пустынно.

Головной корабль причалил к берегу.

Солдаты переглядывались, пытаясь сообразить, почему их не встречают с музыкой, цветами и пивом. Что за несчастье поразило столицу, сделав ее столь безмолвной?

Приставляют сходни, и я первым сбегаю на причал.

Меня уже ждет Минмес.

Глаза у него красные, небритые щеки запали. Он будто бы постарел на десяток лет.

Губы у него дрожат.

– Твой сын… умер!

56

Вереница трагических совпадений… Нашего пса Геба, неотлучно охранявшего малыша, как раз отвели к дворцовому ветеринару – он поранил лапу. Теща сняла с шеи Аменемхета амулет и отдала ювелиру заново позолотить, и после обеда они с внуком легли поспать в саду. Мальчик проснулся первым и побежал к воде, привлеченный игрой света на листьях лотоса.

Пробудившись, Ипу испугалась: где малыш? Бросилась его искать и скоро нашла – тело плавало в пруду. Сердце несчастной не выдержало, ибо случилось это по ее недосмотру…

В один день царица лишилась матери и сына.

Мы с Сатьей не плачем, глядя на маленькое набальзамированное тело. Страдание разъедает наши души, но прежде всего мы – царская чета и при высших чиновниках государства, присутствующих на похоронах, должны вести себя сообразно.

Сатья разбила арфу – никогда больше не будет она играть.

До моего возвращения единственной, кому хоть немного удавалось ее утешить, была подруга Меритре, безмолвная и незаметная, но не оставлявшая ее ни на миг. Если б не она, моя супруга отказалась бы жить.

Разговаривать с сыном, смотреть, как он растет, передавать ему свои знания, объяснять сущность и принципы царской власти… В этих радостях мне отказано судьбой.

Жрецы опускают саркофаг в могилу, новое обиталище моего горячо любимого сына, и во мне происходит перемена.

Это началось давно, с первых дней моего настоящего правления, и вот финал: царь окончательно восторжествовал в моем сердце над человеком.

Горе достаточно велико, чтобы меня уничтожить. Но вместо этого оно лишает меня последней слабости – жалости к самому себе. Смерть не обходит ни один дом, и мой народ рассчитывает на меня, своего фараона, чтобы жить дальше.

* * *

Бак не помнил себя от счастья. Замечательная жена, недавно родившийся сын, обильные урожаи, прекрасные стада, усердные работники, которые слушаются во всем и считают его отличным фермером… Чего еще просить у жизни? Сирия представлялась теперь такой далекой, и он туда никогда уже не вернется. Теперь его страна – Египет.

Из своего прошлого он был согласен забыть все, за исключением бывшего господина Лузи. Конечно, не ему Бак был обязан своим благополучием, и все же хотелось узнать, повезло ли этому сыну правителя, которым он всегда восхищался, так же, как и ему.

Административная система в Египте функционировала четко, так что разузнать о судьбе Лузи не составляло труда. Главное – постучать в нужную дверь и немного схитрить. Но так, чтобы не привлечь к себе внимания суда или стражников…

И вот, когда из Карнакского храма явился надзиратель проверить счета и состояние угодий, такая возможность Баку представилась. Тем более что суровый с виду чиновник результатом проверки был доволен.

– Старик правильно сделал, что оставил тебе ферму, – подвел он итог. – Все идет как по маслу. Начальство приятно удивится: некоторые сирийцы ведут себя не так хорошо.

– Я многим обязан покойному – он всему меня научил, да и жена помогает. Скольким еще чужеземцам так повезло с хозяевами и работой?

– Не все этого и заслуживают. Тебе дали шанс, и ты им воспользовался.

– Мне хотелось бы узнать, что случилось с одним моим соотечественником…

– Родственник или друг?

– Очень близкий друг.

– Тоже военнопленный, как и ты?

– Да.

– Был приписан к Фивам?

– Этого я не знаю.

– Придется тебе обратиться в специальную службу.

– Не хотелось бы никого обременять…

– Я тебе все объясню!

* * *

Меня поражает, с каким достоинством держится Сатья. Я один знаю, как она терзается горем из-за смерти сына, но сановники, дворцовая челядь и служащие Дома Царицы не заметили в ее поведении никаких перемен. Царственная в своей красоте, снисходительная, внимательная к чужим проблемам, решительная, когда это нужно, Сатья исполняет свой долг и свои обязанности, столь же тяжкие, как и мои.

Раз в десять дней она отправляется в храм предков на западном берегу^[569]. В нем пребывают четыре изначальных четы^[570], которые приняли форму лягушек и рептилий, – боги и богини, обустроившие этот мир. Во главе огдоады – Амон, Сокрытый, властвующий над бесконечным превращением нетленного в тлен и обратно. Рядом с ним Сатья обретает глубочайшее утешение. Если смерть родилась, ей суждено умереть; связанная с вечностью, духовная жизнь от этого не страдает и передается посредством света, наполняющего наши храмы.

Пусть это пока и незаметно, но Сатья мало-помалу отдаляется от мира людей. Она урезает время аудиенций, чтобы подольше читать писания древних и тексты, описывающие преображение души в потустороннем мире, которые я изучал в свое время, чтобы создать «Книгу сокрытой комнаты». Страдание ее утихает, когда царица исполняет ритуалы вместе со жрецами Карнака.

А мне пора начертать и проиллюстрировать «Третий час ночи» на стене моей усыпальницы.

Путешествие солнечной ладьи становится трудным и опасным. На смену плодородной равнине пришли земли враждебные, пустынные, где ничего не растет. Сгущается ночной мрак, и в нем бродят демоны. И если ладья вдруг остановится, не в состоянии продолжить свой путь, скоро наступит царство небытия.

Только благодаря магии света, оживляющей царские короны, этого несчастья можно избежать. И моя молитва звучит так: «Поразить мятеж, возродить оплодотворяющий поток, разбудить бурю, уничтожить живых мертвецов, разжечь огни, превратить моих врагов в пепел!»

57

Испытывает ли Тьянуни, начальник моей тайной службы и составитель «Анналов», хоть какие-то чувства? Даже внешне он все больше уподобляется хищной птице, и его холодность пугает. По долгу службы он участвует в погребальном обряде, призванном помочь душе моего сына совершить счастливое путешествие.

Оба моих друга раздавлены горем, Рехмир и многие другие сановники, кажется, искренне взволнованы, а вот Тьянуни стоит с безучастным видом. Но моя задача – не клеймить его недостатки, а использовать достоинства, хотя я уже привык, что его появление не сулит ничего хорошего.

– Простите за беспокойство, государь, но я не могу не сообщить вам новости из ливанских портов.

– И эти новости, я полагаю, плохие?

– Они плохие и вселяют тревогу. Ваша последняя кампания не дала плодов. Ливанцы вас обманули и перешли под власть правителя Кадеша, который желает сохранить доступ к морю и контроль над торговыми путями.

– Детали?

– Отряды, оставленные нами на подвластных территориях, сметены превосходящими силами противника. Еще немного – и мы потеряем Ливан, а вернее, он перейдет под власть Митанни и ее сирийских наемников.

– Нам известно, где сейчас пребывает правитель Кадеша?

– Заперся в своей крепости, и об этом кричат на всех углах. Думаю, он хочет заманить вас в ловушку. Этот смутьян усвоил урок в Мегиддо. Штурмовать его новое логово было бы ошибкой. Какие будут распоряжения?

– Узнаешь об этом завтра.

* * *

Я не стал скрывать от Сатьи всю важность происходящего и описал ужасный характер «Третьегочаса ночи», соотносящийся с постигшими нас несчастьями. Случайностей не существует: люди изобрели это понятие, чтобы оправдать собственную недальновидность.

– Правитель Кадеша нападает на нас в наихудший момент, рассчитывая, что мы не сможем ответить.

– Не сможем ответить? – возмущается Сатья. – Что ты этим хочешь сказать?

– Ты думаешь, что я отправлюсь в шестую кампанию, оставив тебя одну?

– Мы – не просто скорбящие родители. Ты – царь, я – царица, и одна из главнейших наших обязанностей – защищать свою страну и народ, как бы судьба нас ни испытывала. Наша личная жизнь значения не имеет. Вместе мы – то, что подразумевается под словом «фараон», то есть «великий дом», пристанище для всех наших подданных.

И Сатья отныне не столько женщина, сколько царица…

– Нас ничто не разлучит! Ни расстояние, ни время, ни даже смерть не разрушат наш союз, потому что такова воля богов. То, что сочеталось на этой земле посредством ритуалов, воссоединится на небесах навечно. Поезжай, любовь моя! Веди свою армию, спаси Египет. Даже будучи на последнем издыхании, я сказала бы тебе то же самое.

* * *

– Значит, ты – новый староста? – спросил чиновник, прибывший из самого Мемфиса.

– Я, – ответил Лузи.

– А что случилось с прежним?

– Умер во сне, от старости.

Писец сделал соответствующую пометку.

– Я заметил, что старик теряет силы. В прошлый раз, когда я был тут с проверкой, он уже начал путаться и в счетах, и в словах. Еле-еле вычислили с ним размер податей! Надеюсь, ты будешь честным и точным. А иначе – берегись! Мошенников я терпеть не могу, и глаза мне не замылишь. Где ты сложил мешки с зерном?

– Иди за мной!

Лузи привел чиновника на окраину поселка. Удивленный надзиратель упер руки в бока:

– Надо же! Неужели ты сам построил?

Новый амбар, просторный и удобный – настоящее диво для затерянной в глуши деревеньки.

– Конечно сам! – похвалился Лузи, который, пока шло строительство, только покрикивал да распоряжался.

При первом же возражении он схватился за дубинку, и перепуганные селяне смирились, стали подчиняться ему беспрекословно. Лузи выбрал двух помощников – плутоватых парней, которые рады были предать своих и прислуживать новому начальству в обмен на маленькие привилегии: еда получше, постель помягче и женщины послушнее.

Чиновник внимательно осмотрел постройку со всех сторон.

– Конечно, не идеал, но какое достижение для этой деревни!

– А вот и мешки.

Они лежали рядами в тени пальмовых деревьев.

– Так легче пересчитывать… Погоди-ка, а почему их намного больше, чем раньше?

– Мы не сидели сложа руки!

И правда: мужчины, женщины и дети – все работали не разгибая спины, лишь бы не попасть Лузи под горячую руку.

Надсмотрщик чуть не облизнулся от удовольствия: такой урожай обещал хорошую подать, по меньшей мере десять процентов от собранного. Новый староста ему понравился, он даже подумал, не рассказать ли о нем коллегам в Мемфисе… Такой парень заслуживает лучшей участи, так ведь?

58

По поведению Северного Ветра Старик догадался – не за горами новый поход. Из воззваний царского глашатая Антефа следовало, что правитель Кадеша, этот упрямейший из ослов, не извлек урока из своих поражений и продолжает грозить Египту со своими приспешниками-ливанцами.

Многие опасались, что Тутмос под гнетом жестокого траура ничего не предпримет. Царь же, наоборот, объявил мобилизацию всех вооруженных сил, и стало ясно: цель – крепость Кадеш, еще менее уязвимая, нежели Мегиддо.

В этот раз обычной осадой не обойтись: у города были не только крепкие стены, но и возможность получать продовольствие из сопредельных регионов. Что, если египетская армия прямиком угодит в капкан, из которого ей не выбраться?

Прислуживая царю, Старик заметил, как тот постарел. К тридцати семи годам Тутмос ожесточился, и в чертах его уже ничто не напоминало о молодости.

Давно прошли времена, когда солдаты опасались, что книгочей, привыкший сидеть в библиотеках, не сумеет ни командовать, ни сражаться. После Мегиддо никто не сомневался, что Тутмос – отличный стратег. Помимо прочего, стойкость, с какой он переносил свое горе, также восхищала простых людей, готовых отдать жизнь за свою страну.

Антеф и Тьянуни все больше полагались на Старика. Отныне тот отвечал и за царский шатер, его удобство и чистоту, к которой государь был особенно придирчив. Легкое ли это дело, если даже полотно, из которого шатер сшит, все в дырах!

Старик потребовал к себе придворного ткача. Тот явился – толстый и кое-как причесанный.

– Ты это видел?

– Знаю, знаю…

– Как это – знаешь?

– Ну да, надо было заштопать, только времени не хватило. Только пришли домой и опять выступаем! А дома – куча забот: дети плохо учатся в школе, жена хочет развестись, а тут и я заболел.

– Что с тобой стряслось?

– Дышится с трудом.

– И что, это мешает работать?

– Скорость уже не та…

– А я тебе сейчас легкие продую! Лучше любых лекарств! Или быстро приносишь мне новый шатер, или я добьюсь, чтобы тебя выслали в глухую деревню – к рыбакам, в Дельту!

* * *

В эту тридцатую годовщину правления третьего из Тутмосов лица у участников шестой военной кампании были не слишком веселые. Противник силен, и взятие крепости Кадеш, если это вообще возможно, заберет немало человеческих жизней. По прибытии на место, если сравнивать с изначальным энтузиазмом, настроения в египетском войске сильно переменились.

Несмотря на общую тревожность, в царя верили свято. За новый шатер, более удобный, Старик собрал множество похвал, что не понравилось Тьянуни.

К общему удивлению, первой целью стал не Кадеш, а порт Cимира^[571] – главный для противника выход к морю. Немногочисленный гарнизон продержался несколько часов, и эта легкая победа, без потерь с их стороны, подняла египтянам настроение.

Государь позволил своим победителям чуть-чуть покутить, и пока Старик опустошал городские погреба, Тьянуни явился к царю с донесениями шпионов.

Укрывшись за крепкими стенами Кадеша, его правитель поджидал противника.

* * *

Ни на миг я не тешил себя надеждой, что одного военного похода хватит для наведения порядка на ливанском побережье, а это – стратегически важная зона.

Местные князьки служат то Египту, то Митанни, а то и обеим державам сразу. И пока уверены, что силы их равны, будут изворачиваться и дальше. А нам необходима древесина кедра – на флагштоки для знамен, которые стоят перед фасадами наших храмов, и еще множество товаров, перевозимых по морю. Отдать Ливан означало бы обеднить Египет и снабдить плацдармом возможных завоевателей.

Тьянуни подавлен и самим своим видом навевает отчаяние.

– Крепость Кадеш неуязвима. Даже если наши лучники будут поражать защитников десятками, атака захлебнется в крови и исход ее будет катастрофическим.

– Что ты предлагаешь?

– Переговоры.

– С кем?

– Правитель Кадеша – всего лишь марионетка Митанни, но, полагаю, с ролью посредника справится.

– Условия торга?

– Каждый правит у себя, Ливан – посредине, и наши торговые связи сохраняются. Это спасет множество жизней.

– Одна деталь меня тревожит: перестанет ли лжец врать?

– Это маловероятно, государь.

Пока мои солдаты пируют, я ложусь на раскладную кровать и мыслями устремляюсь к Сатье.

И она тут же отвечает.

Царица не ошиблась: любовь сближает нас, преодолевая любые расстояния.

И Сатья подсказывает мне решение.

59

Кадеш.

При упоминании этого названия у солдат стынет кровь в жилах… Колесницы? Бесполезны. Лучники? Необходимы, но исхода сражения не решат. Пехота? Во время приступа она будет погибать сотнями.

– Гиблое дело, – сказал Старик своему ослику.

А тот… поднял левое ухо.

– Как это – нет? У тебя с глазами беда или как? Первую волну пехоты перебьют, вторую тоже, а третья и сама отступит. А ты видишь другой вариант, получше?

Северный Ветер поднял правое ухо.

«Из ума он выживает, что ли?» – подумал Старик.

Когда царь вышел из шатра, солдаты уже были готовы к бою.

Вперед выступил Джехути:

– Приказывайте, государь!

– Сколько у нас секир?

– Несколько сотен.

– А кинжалов, мечей?

– Несчетное множество.

– Пусть все до одного вооружатся чем-то режущим.

– Режущим?

– Можешь раздать и косы, изъятые у крестьян.

– И с этим мы пойдем брать Кадеш?

– Цитадель стоит на чудесной равнине, в самом ее центре, а вокруг – пшеничные поля и плодовые сады?

– Красивейшее место, государь.

– Этого маленького рая правитель Кадеша не заслужил. Мы вырежем деревья, скосим пшеницу и все это сожжем.

– А подходы к крепости?

– Пусть никто не приближается на расстояние выстрела.

– Разрешите выполнять?

Оправившись от изумления, египтяне рассеялись по равнине и с завидным рвением принялись рубить, косить и жечь, и все это – на глазах у правителя Кадеша с приближенными, затаившихся в своем неприступном убежище.

Неприступном? Только не для густого дыма, подхваченного дующим в сторону крепости ветром.

Глядя, как противник уничтожает их поля и сады, обитатели крепости ужаснулись. Масштабы пожара, облака пепла, мешающие дышать и закрывшие собой небо… Реакция людей превзошла все мои ожидания.

Ворота города распахнулись, и горстка местных вельмож, все без оружия, вышла молить о пощаде.

Говорить поручили старику с белой заостренной бородой и дребезжащим голосом.

Он падает передо мной на колени:

– Смилуйтесь, государь! Мы сдаемся!

– Пусть приведут правителя Кадеша!

– Он покинул крепость, но некоторые его союзники остались.

Значит, этот трус в очередной раз сбежал, чтобы затеять новый бунт!

Запретив своим солдатам мародерствовать, я приказываю вывезти из города часть его богатств, и в их числе – оружие бунтовщиков, которые вскорости в качестве военнопленных отправятся в разные провинции Египта.

И тут у меня появляется новая задумка.

– Дети правителей-союзников остались в крепости?

– Да, ваше величество.

– Приведите их всех ко мне!

– Их ждет казнь?

– Не казнь, а учеба.

Отныне сыновья и дочери мятежных правителей будут жить и учиться в Мемфисе и Фивах, где преподаватели привьют им наши ценности. Должным образом обученные, они вернутся в родные края и станут править вместо своих вероломных отцов. Они сохранят свои обычаи, но и проникнутся египетской культурой, а потому откажутся от сражений в пользу добрососедских отношений, гарантирующих благоденствие. Искоренить из их сердец ненависть и воинственность, привить пусть даже мизерную долю принципов Маат – такова моя цель. И я сделаю это в память о моем покойном сыне…

* * *

Взятие крепости было встречено умеренной радостью: правителю Кадеша удалось бежать, и регион еще предстоит утихомирить, так что каждый понимал: эта кампания не последняя.

Мне не терпится увидеть Сатью.

Сатью, по-прежнему прекрасную и исполненную внутреннего достоинства, которое помогает ей превозмогать горе. Однако рана в ее душе так и не закрылась, и временами царицей овладевает странная усталость, несмотря на все снадобья, предписанные ей главным придворным лекарем.

В сад она выходить отказывается и не покладая рук, до изнеможения совершенствует свой Дом. Ткацкие мастерские и музыкальная школа процветают, многие здания обновили, и урожаи с их сельскохозяйственных угодий собирают не хуже, чем с Карнакских.

И с первым министром они прекрасно поладили. Свои обязанности Рехмир исполняет так старательно и эффективно, что придраться Минмесу не к чему, и всю свою энергию он направляет на восстановление и постройку храмов.

– Не за горами – тридцатилетие твоего правления, – напоминает он мне. – Я сделаю все, что нужно, только укажи место!

Считается, что после тридцати лет правления (даже если учесть, что на самом деле я правил куда меньше) магия царя истощается. Поэтому следует устроить праздник обновления^[572], который и дарует ему необходимую силу.

– Организуй церемонию в Абидосе.

* * *

Абидос, священный город Осириса, где проводятся таинства его кончины и воскрешения. Каждый «правогласный» становится Осирисом и побеждает в последнем, труднейшем испытании – испытании смертью.

Стараниями предусмотрительного Минмеса маленький храм моего имени^[573] уже готов. Архитектурный ансамбль состоит из пилона, ограждающей стены, дворика, длинного зала, который ведет в более просторный, и двух часовен. Пол выложен из блоков известняка, потолок оформлен в виде звездного неба, всюду – изваяния богов, которым уподобляется фараон.

По традиции, великая царская супруга участвует в обряде оживления царственной силы, на который созываются все боги и богини. И каждый год статуэтка, символизирующая мою ка, жизненную силу, будет воскресать вместе с Осирисом.

Усилиями художников и скульпторов стены покрылись панно редкой красоты, изображающими этапы ритуала и принесение даров Осирису.

Мы с Сатьей испытали сильнейшие переживания, за гранью добра и зла.

60

Злой, недовольный всем на свете, Меркаль сплюнул черный сок галлюциногенного растения, которое жевал часами, не получая желанного умиротворения. Невысокий, коренастый, с заплетенными в косы волосами, вождь одного из самых многочисленных нубийских племен люто ненавидел египтян и их господство.

По примеру своего славного предка фараона Сенусерта III Тутмос считал Нубию провинцией своего царства. Сюда назначался наместник, коему был пожалован титул «царского сына», строились египетские крепости и храмы, а с населения, которое с каждым днем все более ассимилировалось с захватчиками, взимались подати.

Было время, когда чернокожие воины противостояли врагу; сегодня они едят досыта и прославляют фараона…

Позорная слабость, о которой невозможно думать без злости!

Благодаря оживленной речной торговле нубийцы получали различную снедь, а в Египет отправлялись золото, слоновая кость, звериные шкуры, красители и другие товары отдаленных южных областей. Меркаль был наслышан о трудностях, с которыми столкнулся царь, – ему досаждали палестинцы и сирийцы. А если, пока он сражается на северной границе Египта, Нубия этим воспользуется, восстанет и отвоюет независимость?

В одиночку ему, понятно, не справиться… Нужно привлечь на свою сторону еще одно племя, подвластное Алланду. А после первых побед к ним примкнут и остальные.

Вожди встретились тайно, в крошечном поселке на берегу Нила.

Толстый Алланд поглядывал по сторонам и очевидно нервничал.

– Уверен, что нас не подслушают?

– Зуб даю!

– Мы не такие уж друзья… У тебя свое племя, у меня – свое, и мы ни в чем не нуждаемся. Чего ты, собственно, хочешь?

– Изгнать египтян.

– Что? Мы ведь уже и сами египтяне! Фараон нас защищает и кормит.

– Он нас подавляет!

– Не все с тобой согласятся, Меркаль.

– Слишком долго мы ходим под египетским ярмом. Устроим бунт и отвоюем свою землю!

– Ты видел, какие у египтян крепости?

– А если они опустеют?

Взгляд Алланда внезапно перестал блуждать.

– С чего бы это им опустеть?

– Потому что Тутмос столкнулся с ожесточенным сопротивлением в Сирии. Ему понадобятся солдаты, расквартированные в нубийском регионе. Они уйдут – и делай что хочешь! Этим шансом нужно воспользоваться, а, Алланд?

– Посмотрим…

* * *

– Это ты – Бак?

– Да, я.

– Главный писец согласился тебя принять.

Бака провели в кабинет писца, ведавшего бывшими военнопленными, расселенными в южных провинциях Египта.

Более неприятного типа трудно было себе представить. Ужасно похожий на крысу, он сидел в самом центре кабинета, в окружении заваленных папирусами полок.

Сердце у бывшего сирийца оборвалось: он уже жалел о своей затее.

– Фермерствуешь?

– Именно так.

Писец сверился со своими записями.

– И на хорошем счету… Тебя хвалят, Бак. Что тебе нужно?

– Узнать про близкого человека… Искупил он свою вину или нет, остался ли в Египте, и сможем ли мы повидаться.

– Близкого, говоришь? Насколько близкого?

– Это мой друг.

– Хорошее дело – дружба. Как его звать?

– Лузи.

– Сириец, как и ты?

– По происхождению – да. Я теперь египтянин.

Чиновник что-то неразборчиво пробормотал себе под нос, встал и принес какой-то папирус. Документы он держал в строгом порядке и раскладывал по алфавиту, что очень помогало в работе.

– Так-так, Лузи… В Фивах такой не значится и во всех южных провинциях тоже. Наверняка зарегистрирован в Мемфисе.

– А как узнать наверняка?

– Придется тебе туда съездить.

– И мне не откажут?

– Ты так дорожишь этой дружбой?

– Если б и он устроился так же хорошо, я бы обрадовался.

– Сейчас напишу записку своему коллеге в Мемфисе. Он тебе и ответит.

Сбивчиво поблагодарив писца, Бак поспешно вышел из кабинета. Все-таки шанс разыскать Лузи у него еще есть…

Чиновник же задумчиво сунул в рот любимое лакомство – кусочек сахарного тростника.

Он не доверял этим приспособившимся сирийцам и полагал, что за словом «дружба» вполне может таиться заговор. Что, если эти парни – из одной опасной шайки, желающей отомстить за поражение своей страны?

Но расследования не входили в его обязанности. Поэтому он настрочил подробный отчет в службу безопасности, подчиняющуюся первому министру.

61

Менх Младший не помнит себя от радости: к сокровищнице Тутмоса I и объединенному Дому Золота и Серебра, где хранились несметные богатства, добавился «Золотой храм Амона», насчитывающий девять залов.

Главное украшение нового святилища – огромная церемониальная ладья из позолоченного ливанского кедра, которую мы почитаем, как живое существо. Я сам отверз ей рот, чтобы услышать божественные речи, передающиеся через голову барана, в виде которой оформлена носовая часть судна. Ее будут нести во главе процессии на некоторых праздниках.

Завершив посвящение, на котором присутствовала и Сатья, мы с первым министром уединились во дворце, «за занавесями»: пришло время впервые подвести итоги его работы.

Накануне я прочел гору отчетов различных министерств и сводный документ, составленный Рехмиром, – краткий и обстоятельный. Прежде всего – распоряжение имуществом, привнесенным в храмы, которое затем освящается, учитывается и распределяется. Первому министру следует с особым вниманием следить за государственными дотациями – как организациям, так и отдельным гражданам. Фонды, в распоряжение которых передается скот, продукты питания и сельскохозяйственные земли, подлежат строжайшему контролю. В случае ошибки или несправедливости вмешивается судья. Управленческих погрешностей, конечно, хватает, поэтому от Рехмира требуется постоянная бдительность.

Его собственные ошибки отражены в отчетах, и самая актуальная – это неэффективное распределение свежего молока в трех провинциях. Нерадивых исполнителей уже выявили и наказали.

– Как проходит интеграция военнопленных?

– Часть тех, кто отбыл свою провинность, возвращается в Сирию, но большинство остается у нас, и администрация находит для них работу. Трудятся они тяжело, и это тоже испытание. Для тех, кто хорошо освоился, запретных должностей нет.

– А дети сирийской знати?

– Уже приступили к занятиям. Наши преподаватели вот что мне предложили: самых способных можно переводить в нашу лучшую школу^[574], в которой учились вы сами.

– Почему бы и нет? Они – наши будущие союзники.

* * *

В душе у сына правителя Тунипа^[575], семнадцатилетнего Пахека, не утихала ярость. Отец его бежал вместе с правителем Кадеша, причем без боя. Трусы и лжецы! Разве не обещали они своим подданным разбить войско фараона?

Пахек – новое, египетское имя, данное ему за отличные знания. Переводится оно как «чародей», то есть тот, кто проводит ритуалы, умеет читать и писать и почитает богов. Вывод экзаменаторов: пригоден к обучению в высшей школе.

Первый порыв – плюнуть этим учителям в лицо, второй – нужно все обдумать. Почему не взять то, что предлагают, и использовать во вред самим поработителям?

Лучшие школы Египта набирали учеников без оглядки на их происхождение, ибо главной добродетелью считалось прилежание. Предметы преподавали самые разные: совершенствование навыков письма и речи на родном языке, география, астрономия, ботаника, минералогия, экономика, военная стратегия и прочие. Также ученики в обязательном порядке осваивали основные понятия и принципы земледелия и ремесленного производства.

А разве можно придумать решение лучше, нежели сделать вид, что осваиваешься в этой культуре, которую ненавидишь, когда в сердце у тебя лишь одно желание – ее уничтожить?

Разобравшись как следует во всех аспектах жизни Египта, став частью его элиты, Пахек пустит в ход оружие, данное ему по незнанию… Поэтому учился он жадно, блистая хорошей памятью, умением сосредоточиться и решать сложнейшие задачи. Бывший сирийский наследник престола изумлял своих наставников, суливших ему блестящую карьеру в высших властных кругах.

В кругу товарищей Пахек нахваливал качество жизни египтян, их моральные и духовные ценности, сплоченность общества, величие архитектуры и радовался, что ему повезло получить такое хорошее образование. Большим благом для страны, по его словам, являлся и институт власти фараона.

Словом, юный сириец стал образчиком новообращенного противника и успешной политической ассимиляции, как и планировал Тутмос.

Деспот, которого Пахек с каждым днем ненавидел все сильней.

* * *

Сатья с Меритре видятся по меньшей мере раз в день. Разговаривают о прошлом, очень часто – о музыке, готовятся к обрядам и празднествам, на которых выступают певицы Амона. И эта драгоценная дружба – лучшее из утешений.

Наконец случается чудо.

С наступлением вечера в дворцовом саду я слышу музыку – кто-то c неподражаемым мастерством играет на арфе. Я выхожу из кабинета посмотреть.

Мелодия нежная и печальная, бесподобной красоты…

В тени сикомора, дерева богини неба, Сатья, закрыв глаза, перебирает струны своими длинными тонкими пальцами, и ее музыка утешает душу.

Она дарует нам единение, не подвластное ни словам, ни чувствам, ни времени, которое течет быстро, слишком быстро.

62

И вот Лузи в Мемфисе – экономической столице Египта, расположенной на рубеже Двух Земель – Нижнего Египта с его Дельтой и Верхнего Египта, с его долиной Нила. Грандиозность храмовых комплексов и в особенности – святилища бога Птаха, Творящего Слова, покровителя ремесленников и архитекторов; непрекращающаяся активность в главном порту города, именуемом «Благоприятным путешествием»^[576], – все его изумляло, обескураживало своими масштабами. Лузи впервые видел такой большой город, со множеством улиц и двухэтажными домами.

– Я замолвил за тебя слово начальнику, – сказал писец-учетчик, который и привез Лузи в Мемфис. – Но предупреждаю: характер у него скверный. Не смотри, что он пузатый и с тремя подбородками! С виду лентяй и обжора, но мозги на месте, сказал – как отрезал. Если ты ему не понравишься, как ни бейся, повышения не получишь.

Контора городской управы в Мемфисе была обустроена не хуже, чем столичная, в Фивах. Целая армия писцов занималась своим делом, памятуя, что эффективность прежде всего. Чиновничье звание не было пожизненным, и горе тому, кто задремлет над папирусом! После назначения Рехмира, чья репутация и методы распространились также и на север, мошенники и фальсификаторы рисковали головой.

Стража, личный досмотр, потом – длинный коридор, ведущий к роскошному просторному кабинету. Владелец его и правда выглядел внушительно в своем деревянном кресле, сделанном на заказ под его немалый вес.

Взгляд его маленьких черных глаз мог смутить любого собеседника.

– А вот и наш Лузи… Я прочел твое досье. Навел порядок в этой отсталой деревне – поздравляю! А откуда ты родом?

– Из Дельты.

– Семья рыбацкая?

– Рыбацкая, да. Родители умерли в один год, и я собрал пожитки и уехал. Рыба уже стояла мне поперек горла. Работать в поле приятнее.

– Но полем ты не ограничился? Управлять деревней – дело нелегкое.

– Я привык заботиться о ближних. Когда всем хорошо живется, это ведь благо?

Три подбородка качнулись вниз и вверх.

– Человек порочен от природы, – заявило высокое начальство. – Если его не приструнить, добра не жди. Моя задача – следить, чтобы сотни лентяев и ловкачей ходили по струнке! И ты не лучше прочих.

Лузи бы возразить, но от неожиданности совершенно опешил.

– Ну, хотя бы не споришь… Остается выяснить, точно ли ты поприличнее, чем остальные, и достаточно ли сноровист, чтобы навести порядок в захиревшей столярной мастерской.

– Зернохранилище удалось построить, потому что селяне меня слушались. А в этой мастерской будут ли мне подчиняться?

– Как себя поставишь…

– Мне дадут статус начальника?

– Да, но этого может оказаться мало.

– Я попробую. А что с моей деревней?

– Пошлю к ним молодого надзирателя, будет распоряжаться в твое отсутствие. Не справишься – вернешься назад. Справишься – выберут нового старосту.

* * *

В тишине моей усыпальницы, ярко освещенной, я рисую существ, населяющих «Четвертый час ночи» из моей великой книги, и иероглифы, складывающиеся в легенды и заклинания, которые нужно произносить.

Путешествие «Третьего часа» изнурительно, да и это не легче.

Солнечной ладье предстоит завершить свое плавание на стене, смотрящей на запад, пройдя по подземному царству^[577]; подчинив змей-хранительниц и взломав три двери, она следует по таинственным путям, волнообразным и отлогим.

Солнце тускнеет, и воды в этой стране теней мало. Бурлаки тянут ладью по бесплодной песчаной земле, свет творения грозит вот-вот исчезнуть, а вместе с ним и все живое. Всему, от звезды и до последнего камешка, включая людей, грозит погибель.

На носу и корме погибающего судна – кобры-защитницы, которые не дают убийцам, затаившимся во мраке, наброситься на ладью и ее разрушить. Другие змеи, крылатые и с ногами, при необходимости помогают им сражаться.

Бог надзирает за сохранностью священного Ока, содержащего в себе все принципы творения, – это Тот, мой добрый гений, покровитель письма и магических заклинаний. Если бы не его присутствие, демоны преисподней разорвали бы Око на части.

Приходится спускаться в самые глубины, едва-едва освещая себе путь ценой ужасных усилий, ежесекундно опасаясь фатальной ловушки.

Четвертый час пророчит мне опасные перемены; выдержу ли я это бремя? Сумею ли вывести свое государство-ладью к более счастливым берегам?

Впереди вырисовываются яростные сражения.

И я взываю к богам: «Откройте передо мной эти таинственные дороги! Пусть пламя очистит мне путь!»

63

Кажется, большой праздник в честь бога Амона с народными гуляниями развеял грозовые тучи… И все же мрачные пророчества «четвертого часа ночи» вскорости воплощаются в жизнь.

Вечером, в последний день празднества, ко мне является Тьянуни с видом еще более хмурым, чем обычно.

– Тебе нездоровится?

– Живот пошаливает, ваше величество. Главный лекарь выписал действенные снадобья.

– Полагаю, живот разболелся от дурных новостей?

– Новости и правда очень плохие. Жаль портить вам такой праздник, но дело срочное. Улацца, которую мы держим под своей рукой, снова взбунтовалась. Египетских управленцев умертвили.

– Подстрекатель все тот же?

– Правитель Кадеша ликует! По донесениям шпионов, готовится масштабное наступление. Сирийское войско рассчитывает захватить порты и запретить всякую торговлю между Египтом и Ливаном.

– Значит, масштабное наступление…

– В этом все сходятся.

– Ответим тем же! Раз милосердие не помогает, применим строгость.

Тьянуни отступает на шаг.

В гнев я впадаю редко, но если уж это случается, уподобляюсь разъяренному быку…

Я прошу царицу распоряжаться на пиру без меня, а сам немедленно созываю военный совет.

* * *

Минмес встревожен:

– Не лучше ли сначала все как следует разузнать?

– Время не ждет!

– Правитель Кадеша с присными наверняка устроили нам ловушку!

– Наверняка.

– И тебя это не пугает?

– Ни капли.

– А если обстоятельства сложатся не в твою пользу, не как в Мегиддо?

– Речь идет не о Мегиддо, значит, и стратегию я выберу совершенно иную.

– Сметать все на своем пути?

– В самую точку!

– Тутмос!

– Думаешь, мною руководит гнев или чванство? Нет, Минмес! У бога Тота я научился просчитывать все наперед. И в этот раз я беру тебя с собой!

– Меня? А как же мои придворные обязанности?

– Не доверяешь нашему первому министру? Они с царицей будут управлять страной в мое отсутствие. В Ливане ты мне понадобишься. Больше никаких временных и неэффективных мер! После нашей победы ты сформируешь администрацию, а не ее жалкое подобие.

* * *

Ученики высшей придворной школы затаили дыхание.

Сейчас огласят результаты…

Лучшие ученики получат высокую должность, посредственные пойдут в писцы с хорошим окладом, плохие продолжат обучение.

Вердикт никого не удивил. Пахек – первый по всем дисциплинам, кроме военной стратегии. И столь громкий успех открыл перед ним все двери.

Скромный, дружелюбный, настроенный куда патриотичнее, нежели коренные египтяне, юноша получил массу поздравлений.

По правилам школы, учеников сурово карали за проступки, включая невежливость и злоупотребление спиртным, – вплоть до исключения. Но сегодня к пиршественному столу, с позволения преподавателей, подали и пиво, и вино, так что вскорости пирующие уже не только смеялись, но и рассказывали друг другу скабрезные истории.

В самый разгар пиршества Пахека позвали в кабинет директора, старца шестидесяти лет с привычкой растягивать слова.

– Ты уже думал о будущем?

– Признаюсь, нет. Мне еще многому надо научиться.

– Мы обучаемся всю жизнь, и тем не менее есть время для учебы, а есть время действовать. Ты, конечно, еще очень молод, но характер уже сложился. Если вернешься в Сирию, получишь должность в местной администрации и будешь следить за порядком в регионе.

– Это приказ?

– Скорее предложение.

– И какие еще есть варианты?

– Можешь остаться на своей новой родине.

– И учиться дальше?

– Учиться – да, но не так, как раньше. Это будет обучение практикой, через ежедневные трудности. Личный помощник Минмеса, главного распорядителя строительных работ, недавно вышел на пенсию, и ему нужна замена.

– И вы думаете, что у меня хватит способностей?..

– В противном случае этого разговора не было бы. Только предупреждаю: Минмесу угодить непросто. Близкий друг царя, очень скрупулезный, он терпеть не может дилетантов. Даю тебе несколько дней на раздумье!

– Не нужно. Сирия меня больше не интересует, я – египтянин. Сделаю все, что в моих силах!

Какая невероятная удача! В столь короткий срок – он уже во властных кругах… И все же Пахек понимал: отомстить будет непросто. Тутмоса не сразишь вот так, щелкнув пальцами! Что ж, придворная должность у него уже есть, а там будет видно…

64

Когда глашатай Антеф объявил начало седьмой кампании, цель которой – решительная расправа с противником, мнения тотчас же разделились. Большинство одобряло намерения Тутмоса, но нашлись и те, кто опасался провала, грозившего низвергнуть страну в хаос. Оптимисты вспоминали победу при Мегиддо и успех, пусть и относительный, последующих походов.

По повадкам Северного Ветра Старик узнал новость раньше, чем армия и население, и, посокрушавшись, стал собираться в путь – своему государю он служил честно.

Радость Джехути, уже предвкушавшего широкомасштабное наступление и решающую схватку с ливанцами, передалась личному составу. Тем более что помощь колесничным войскам и пехоте, и без того уверенным в своей мощи, должен был оказать обновленный военный флот, в котором добавилось кораблей.

Только выведя свои суда из Дельты, Тутмос раскрыл детали плана: атаковать Улаццу с моря, в то время как сирийские войска поджидают противника на торных путях.

Египетские солдаты к морским путешествиям не привыкли, а тут – качка килевая, качка бортовая… К счастью, море было спокойное, с попутным ветром. Не фараон ли своей магией укротил демонов воды и воздуха?

* * *

Жители Улаццы, процветающего порта, вновь вернувшегося под власть правителя Тунипа, пособника правителя Кадеша, мирно спали в своих домах. Ловко же их владыка обманул Тутмоса своими верноподданническими клятвами! И на подходах к мятежному городу египетскую армию ждет неприятный сюрприз…

Заступая на вахту, дозорный посмеивался про себя. Наивные эти египтяне! Так глупо полагаются на обещания, блюдя свой принцип Маат! Обмануть их – плевое дело…

Тутмос, конечно, сильный противник, но столько военных походов – а порядка никак не наведет! Ливанцы вертят им, как хотят, и нисколько не боятся.

Как обычно, на посту придется поскучать… С высоты дозорной башни открывается прекрасный вид на порт и на море, пустое до самого горизонта. Нужно подбодрить себя сладким вином – отличным лекарством от тоски.

В это чудесное утро нет даже слабенького бриза, который смягчил бы жару и духоту, от которых так хочется спать…

Внезапно вся сонливость с него слетела.

Что это там, вдали? Паруса… Один корабль, второй… Да это целая флотилия! Быть не может! Но судов становилось все больше. Египтяне атакуют с моря… Кто мог подумать? Дозорный ожесточенно протер глаза и только потом забил тревогу.

* * *

Под началом сына правителя Тунипа не имевший ни малейшего опыта сражений гарнизон Улаццы запаниковал, стоило первому кораблю войти в порт. Лучники Тутмоса перестреляли безумцев, дерзнувших сопротивляться, и египтяне высадились без потерь. Солдаты-сирийцы и ливанцы сложили оружие, и Тьянуни сразу же их пересчитал: пять сотен пленных.

Преисполненный энтузиазма, Джехути, командовавший колесницами, предложил напасть на противника, занявшего подходы к городу, с тыла. Их ждало горькое разочарование: предупрежденный об атаке, правитель Кадеша в спешном порядке увел войска.

* * *

Известие о взятии Улаццы распространяется со скоростью ветра, и правители портовых городов Ливана спешат в очередной раз лично заверить меня в своей полнейшей и абсолютной преданности.

Я молча выслушиваю их, одного за другим, а потом приказываю собрать их всех в порту.

В кольце пехотинцев эти горе-правители сбиваются в кучку, дрожа от страха. Кажется, время остановилось, но я не спешу с приговором. Никто, даже Минмес, не знает моих намерений. Думаю, многие поставили бы на массовую казнь – в назидание всем прочим.

– Все вы – лжецы и предатели, и ваше слово ничего не стоит. Что бы вы ни пообещали, все равно будете лгать и предавать. С сегодняшнего дня управлять вашими портами будет Египет, равно как и назначать подати, которые вы будете неукоснительно выплачивать. Малейшее неповиновение с вашей стороны или попытка обмануть чреваты арестом и судом. Я сотру с лица земли ваши города, деревни и сады, так что во всем регионе не останется ни одного жилого дома.

В едином порыве правители ливанских городов простираются у моих ног…

* * *

Взяв в помощники целый батальон писцов-учетчиков, Минмес составил правдивый перечень товаров, проходящих через ливанские порты и оседающих в местных складах. Любого, кто пытался увильнуть от дознания или противился, тут же брали под стражу. Метод оказался действенным, и за короткое время Минмес придумал, как всем этим управлять с минимальным риском коррупции. Под страхом разжалования и тюремного заключения ливанские правители вынуждены будут эти правила соблюдать. Солдат в гарнизоны наберут опытных, они сумеют защитить писцов, которым предстоит распоряжаться в портах, куда доставляются мешки с зерном из Ливана, Сирии и Палестины. Бóльшая часть зерна отправится в Египет в качестве налога. К этому добавятся фрукты, вина, растительные масла и благовония. И еще одна деталь: отныне все причалы будут именоваться «царскими».

Составитель «Анналов» Тьянуни работал не покладая рук – столько трофейного имущества нужно было учесть! На обратном пути чуть ли не в каждом селении жители встречали Тутмоса ликованием, подносили хлеб и вино – иной раз посредственное, иной раз отличное. Пробовал его, конечно же, Старик, относившийся к этой своей обязанности с большим рвением. Тьянуни занимался учетом всех богатств региона – колесниц, лошадей, оружия, меди, продуктов питания, тканей, не забывая и о растениях, представлявших интерес для государя. Пораженный таким изобилием, он сделал в тексте пометку: «Невозможно указать точные сведения, дабы не перегружать архив»^[578].

65

Домой возвращаемся в самом что ни на есть приподнятом настроении. В Мемфисе, а потом и в Фивах жители встречают нас с энтузиазмом, и все уверены, что я добился решающего успеха. Египет и впредь будет обогащаться, а его престиж расти.

Народную радость я разделяю лишь отчасти. Конечно, Палестина, ливанские порты и часть сирийских территорий отныне под настоящим контролем, и новых бунтов не ожидается. Не зря там оставлены мощная военная и гражданская администрации. Мои планы воплощаются в жизнь.

Однако голова чудовища не пострадала. В Митанни не упустят ни единого шанса нам навредить, причем чужой вооруженной рукой – к примеру, того же правителя Кадеша. Располагая солидной базой за пределами Двух Земель, я наконец смогу подготовиться к решающему и последнему этапу – разбить противника и иссушить источник опасности.

Эта победа не была предопределена – взять хотя бы пророчества «четвертого часа», которые я не могу выбросить из головы. Седьмая кампания, такая легкая… Отступление стало бы теперь роковой ошибкой. Затаившись во мраке, враги ждут своего часа, горе бродит где-то совсем рядом. Какой облик оно примет?

* * *

С первыми же аккордами дневная усталость исчезает. Когда Сатья в сумерках играет на арфе в дворцовом саду, я снова ощущаю себя счастливым. Душа нашего сына рядом с нами, и эти чудесные мелодии нас объединяют.

Когда музыка умолкает, я возвращаюсь в повседневность со всеми ее требованиями… Официальные обеды. Прием послов. Необходимость выслушивать жалобы и сочувствовать; принимать решения с тем, чтобы не задеть чью-то гордость; использовать во благо способности каждого, держа при этом в памяти его недостатки и промахи; укреплять связи между Двумя Землями; постоянно соответствовать своей роли верховного правителя…

Рассказать, что у меня на душе, я могу только двум живым существам – Сатье и нашему псу Гебу, который всюду следует за своей хозяйкой и ее оберегает.

* * *

Площадь обрабатываемых земель он увеличил, набрал еще работников, все подати оплачивает вовремя, но стоит появиться писцу-учетчику, как у Бака начинают подгибаться коленки…

На этот раз явился какой-то чужак – молодой, высокий, чисто выбритый и надушенный.

– Ты – Бак?

– Я.

Писец заглянул в свои записи:

– Женат, двое детей, фермер. Подтверждаешь?

– Все верно.

– Затруднения в последнее время были?

– Никаких.

– Недавно нанял еще двух батраков?

– Верно.

– И поголовье коров увеличилось на две?

– Все так.

– В прошлом месяце у тебя было восемь свиней?

– Девять.

– Ага, сейчас сделаю пометку… Минутку!

Бак недоумевал, к чему ведет этот франт. Не похоже, чтобы он часто бывал в деревне. Писец между тем стер неправильную цифру и начертал новую.

– Все в порядке! А раз так, вот тебе извещение из канцелярии первого министра.

Бак окаменел. В чем его обвиняют, если дело дошло до таких высоких инстанций?

Щеголеватый писец подал ему папирус:

– Ну же, бери!

– А там про что?

– Результаты у тебя отличные, поэтому вся ферма с землями передается тебе в личное владение.

– Я – хозяин? Все это будет мое?

– И печать первого министра тому подтверждение! Документ припрячь, но если потеряешь, копия хранится в архиве, так что обратишься и получишь. Естественно, уже за свой счет!

– Я – хозяин…

– Напоминаю правила: казна назначает определенную норму подати – в зависимости от того, какое у тебя хозяйство. Все, что произведешь сверх этой нормы, – твое, и никому отчитываться, сколько да как, ты не обязан.

– Я теперь хозяин!

– Вот-вот, привыкай! А мне пора!

Простояв еще какое-то время столбом, Бак побежал домой – обрадовать чудесной новостью жену.

В тот же вечер для всех работников фермы они устроили праздничную – и хмельную – пирушку.

Засыпая, Бак вспомнил про Лузи. В будущий разлив, что для египтян равнозначно каникулам, он обязательно съездит в Мемфис и попытается его разыскать…

* * *

Очень скромная, почти незаметная и при том незаменимая во дворце, госпожа Небету окликает меня, когда я выхожу после встречи с первым министром. Она – единственная из всех придворных, кто не поздравил меня с громкой победой в Ливане.

– Какими качествами, по мнению Сенусерта III, которого ты избрал для подражания, должен обладать хороший фараон?

– Бдительность и настойчивость в достижении цели.

– Урок ты усвоил, но это только в теории.

– В чем ты меня упрекаешь?

– В том, что ты не уделяешь должного внимания человеку, который любит тебя больше всего на свете.

– Ты о царице?

– Не будь ее, чего бы ты достиг? Великие царские супруги были и будут опорой державы. И Сатья – прекрасный тому пример.

– Я чего-то не знаю про Сатью?

– На этой неделе она трижды звала к себе главного лекаря.

66

В силу преклонного возраста главный придворный лекарь –человек рассудительный, с приятными успокаивающими манерами. Исцелять – его призвание, поэтому больных он навещает днем и ночью и многих придворных сумел поставить на ноги. Я тоже не раз прибегал к его помощи и благодарен ему за это.

Пока Сатья с подругой Меритре готовятся к очередному ритуалу, я зову лекаря в сад.

– Царица обращалась к тебе в недавнее время, и не раз?

– Это правда, государь.

– Причина?

– Судя по вашему вопросу, она об этом умолчала.

– Я должен знать!

– Разве не нужно предварительно спросить у нее согласия? Рассказывать вместо нее – предательство.

Я признаю` его правоту и тут же отправляюсь в Дом Царицы. В школе и мастерских кипит жизнь. На пороге кабинета я встречаю Меритре, и та, поздоровавшись, уходит.

Сатья как раз ставит свою печать на документы.

– Что ты от меня скрываешь?

Она вздрагивает:

– А когда я что-то скрывала?

– Что с твоим здоровьем?

– Ах, это… Ты уже знаешь?

– Что говорит главный лекарь? Что у тебя за недуг?

– Он такого не знает, и я не выздоровею.

Известие вселяет в меня ужас.

Сатья нежно берет меня за руку и ведет на террасу, с которой открывается вид на чудесную пальмовую рощу.

– Мой организм ослабел, и каналы, по которым циркулирует энергия, забиты. Лекарства от этого нет, так что скоро мое дыхание угаснет.

Я прижимаю ее к себе, чтобы никогда – никогда! – ее не лишиться. Что, если главный лекарь ошибается? Если наша магия возобладает над болезнью?

– Прости, я так и не сумела оправиться после смерти сына. Великое путешествие меня не пугает, но мне так хотелось бы остаться и тебе помогать! Боги решили по-иному.

– Нет! – не соглашаюсь я. – Решение еще не принято! Мы проведем праздник возрождения в твою честь, и наши обряды тебя спасут!

* * *

Чтобы добиться цели и подняться еще выше по социальной лестнице, Лузи старался не допустить ни малейшей оплошности. Поэтому кузню он выбрал подальше от всякого жилья. По слухам, ее хозяин законопослушностью не отличался.

Кузнец смерил Лузи взглядом:

– Тебе чего?

– Амулет, пара сандалий и набедренная повязка, всё новое, и кувшин пива в придачу. Устраивает тебя такая плата?

Сириец положил все перечисленное на пол.

– Еще раз спрашиваю: тебе чего надо?

– Стереть клеймо с плеча.

– Покажи!

Лузи подчинился.

– Военнопленный и каторжник… Плата меня устраивает. Но боль будет жуткая.

– Делай!

Выжечь отметину при помощи тавра, которым клеймят скотину, чтобы получился шрам, как после раны, – тонкая работа, требующая точности…

Лузи завопил во все горло.

Управившись, кузнец плеснул ему финиковой водки.

– Рану смажь медом, чтобы не загноилась. А теперь проваливай! Я тебя в глаза не видел.

* * *

В столярном деле Лузи мало что понимал, поэтому мастера встретили его с прохладцей. Внешность у новичка, по их меркам, была подходящая – голова квадратная, низкий лоб, широкие брови, толстые пальцы, коренастый… Никакого сравнения с изнеженным писцом, который тщетно пытался навести порядок и навязать условия работы, казавшиеся слишком тяжелыми.

– Что мастерите?

– По большей части кровати, – отвечал сердитый усач.

– Обычные или для богачей?

– На таких только красавицам и спать!

– И времени на одну уходит много?

– А ты как думаешь?

– Вот ты мне и объясни!

Лузи обнял усача за плечи и утащил в кабачок по соседству.

– А теперь слушай меня, парень! С виду ты поумней, чем твои дружки. Если ваша мастерская в короткий срок не начнет выполнять заказы, я ее закрою, а на вас спущу всех собак, и начну с тебя. Кончится это плохо, уж поверь.

– Ты… ты мне угрожаешь?

– Самую малость! Будешь мне помогать – подкину денег, а нет – уничтожу. Так что выбирай! Прямо сейчас!

– Помогать тебе – как?

– У каждого есть слабина, вот ты мне про своих и расскажешь: кто жене изменяет, кто задолжал, кто проигрывается в азартные игры, кто крадет инструменты, кто раньше времени уходит с работы или врет, притворяясь больным. А на твои слабости закроем глаза!

– Мне – доносить?

– Согласен ты или нет?

Усач закусил верхнюю губу:

– А сколько я с этого буду иметь?

– Недовольных уволим, а тебя назначим начальником, с хорошим жалованьем и премиальными.

Жадность победила, и новоявленный доносчик закивал.

* * *

В окрестностях Фив святилище бога Тота стоит в окружении акаций и сикомор… Минмес призвал лучших скульпторов, и те изобразили Сатью в длинном белом одеянии, в котором отмечают праздник возрождения фараона. Впервые великая царская супруга предстала в этом ритуальном наряде – саване, преобразующем кончину в жизнь.

Перед ее каменным изваянием, нерушимым и неизменным, я собственноручно облачил Сатью в эту белоснежную тунику, призванную оградить ее от небытия.

67

Жуткие пророчества «Четвертого часа ночи» исполняются.

Неделю Сатья не встает с постели. Главный лекарь дает ей болеутоляющие, чтобы не мучилась, но они лишь приближают конец.

Когда Геб, который не отходит от хозяйки, вдруг прибегает ко мне с отчаянием во взгляде, я вскакиваю и мчусь в спальню царицы.

Меритре выходит из комнаты в слезах, не в состоянии вымолвить ни слова.

Даже в конце жизни великая царская супруга сумела сохранить свое сияние и внутреннее достоинство. У нее получилось даже подарить мне улыбку, волшебную в своем очаровании, – солнце, которое ничем не заменишь.

– Я утомилась жить, любовь моя. Скоро я воссоединюсь с нашим сыном, и мы вместе будем тебя оберегать. А ты береги единство Двух Земель и исполняй свои обязанности, чего бы это ни стоило. В каждое мгновение помни – ты Тростник и Пчела^[579]. Тростник непритязателен и растет повсеместно, мы используем его в быту и изготавливаем из него множество вещей, скромных, но полезных. Пчела создает жидкое золото – непревзойденное снадобье – и строит жилище, чтобы семья ее процветала. Заботься и ты об улье, продолжай созидать свою страну и свой народ^[580].

Я целую ее в лоб, глажу по волосам, нежно обнимаю.

И тут Геб в смертном ужасе начинает выть…

* * *

Я уединяюсь в своем храме в Карнаке, запрещаю кому бы то ни было приближаться ко мне. Никто не должен видеть страданий царя, никто не может представить, как они велики. Я часами смотрю на барельефы, изображающие Сатью в иной, вечной жизни. Присутствует она и в моем «Храме на тысячу лет», где станет объектом ежедневного культа, – и обряды восторжествуют над тленом.

Мы были на вершине государства, только она и я, первые слуги богов, и это единство давало нам несравненную силу. Я помню каждый момент, прожитый с нею, каждую грань нашей огромной любви, бескрайней, как небо.

Обычного человека в таких случаях жалеют близкие, разделяют его боль, и она утихает. Но я – царь и не должен себя жалеть. Что, если боги отняли у меня жену и сына, обрекли на абсолютное одиночество для того, чтобы я всецело посвятил себя правлению, забыв, что такое простое человеческое счастье?

На первых порах – владыка, который не правит, потом – молодой государь, вкушающий многие радости, и вот теперь – правитель, несущий на своих плечах огромное бремя, под неумолимым взором Маат и собственного народа… Быть тростником и пчелой, служить постоянно, не зная отдыха, не делясь тайными помыслами с супругой, обреченной на те же испытания, не идя с ней по жизни рука об руку.

Ощущение, будто я проваливаюсь в ледяную пустоту. Сжалится ли надо мной смерть, призовет ли и меня тоже?

Изваяние Сатьи взирает на меня, и холод рассеивается. Она не позволяет мне следовать за собой. Еще не время.

* * *

Траур в стране длится семьдесят дней – время мумификации, которая уподобит бренные останки Сатьи телу Осириса, неизменному и неразрушимому.

Жрецы, двигаясь вереницей, внесли в усыпальницу вещи, необходимые для великого путешествия: белые сандалии, чтобы идти по дорогам потустороннего мира; зеркала, улавливающие солнечный свет; паруса для ладьи, в которые заворачивают мумию, ведь ей предстоит плыть по небесному простору; скарабей из бирюзы, его вкладывают умершему вместо сердца, дабы обеспечить нескончаемое преображение; папирус с магической формулой «Выхода к свету дня», когда тьма остается позади; ларцы с притираниями и благовониями, драгоценные украшения, одежда, синие фаянсовые чаши, кувшины с вином и растительным маслом.

Когда мумия уже в саркофаге, я сам отверзаю ей уста, глаза и уши, а Минмес в это время читает ритуальные формулы. И в тот же миг осознаю`, что Сатья объявлена «правогласной» на суде Осириса и отныне пребывает в раю, на роскошных нескончаемых пиршествах.

Саркофаг опускают в глубины склепа, погребальные колодцы закладывают камнями. Доступ в часовню, наоборот, остается открыт для живых. Я назначаю жрецов, которые ежедневно будут возносить дары на алтарь, посвященный Сатье, произнося при этом ее имя.

Все взгляды обращены на меня.

Как я поведу себя после столь тяжкого испытания? Буду ли способен управлять, или, передав полномочия группке придворных, замкнусь в своем горе?

Друзья детства, худощавый Минмес и широкоплечий великан Маху, искренне скорбят вместе со мной. Они восхищались царицей, а та, в свою очередь, всегда превозносила их преданность. Меритре, верная подруга, столько плакала, что у нее не осталось ни слезинки. Первый министр Рехмир, заботящийся о том, чтобы ритуал прошел идеально, держится с большим достоинством, подавая пример остальным.

Чем будет моя жизнь без Сатьи? Чередой обязанностей, безжалостных и всепоглощающих. Лишенный всяких чувств, не уподоблюсь ли я граниту, безучастному к людским радостям и бедам, их нуждам и низменным порывам? Сейчас мне это уже не важно – маленькие удовольствия, приятные мелочи… Чуждый этому миру, я тем не менее обязан его упорядочивать, чтобы он не погряз в несправедливости, насилии и хаосе.

Как мужчина, я лишился всего. Как царь, я правлю богатой и могущественной страной, над которой довлеет угроза. И спасти ее – вот моя единственная цель.

68

Чиновник с тройным подбородком пригласил Лузи на обед.

Свиные ребрышки, зеленая фасоль, чечевица, козий сыр, пирог, пропитанный соком цератонии, выдержанное красное вино насыщенного оттенка, сбалансированное, с долгим послевкусием, – пиршество, достойное знатной особы.

– Прекрасный результат, Лузи. Столярная мастерская снова работает, и богачи Мемфиса получат наконец свои новые кровати. Ты умеешь управлять людьми.

– Я изучил положение дел и выбрал наилучшее решение.

Уточнять, что под «лучшим решением» он имел в виду шантаж и подкуп, сириец не стал.

– Наверное, наших славных столяров пришлось чуточку встряхнуть?

– Не чуточку, а порядком!

– Но результат налицо, и это главное. Забудь свою жалкую деревню, я предложу кое-что поинтереснее. Мне поручили управлять складами металлов, которые поступают в страну в ходе военных кампаний нашего царя. Часть их предназначена Карнакскому храму в Фивах, часть – храмам Мемфиса. И объемы там солидные, поверь! Нужен верный человек, чтобы распоряжаться этим сокровищем и распределять согласно моим инструкциям. И чтоб ни шага в сторону, иначе – тюрьма. Из плюсов: служебное жилище и служанка. Звучит заманчиво, верно?

– Вряд ли я это осилю…

– Позволь судить мне!

Прикинуться скромником – о, эту роль Лузи исполнил блестяще! А про себя подумал, что злые силы, бесспорно, на его стороне. Он заранее представлял все выгоды нового назначения. Все еще болезненный, шрам стер все следы бесчестья.

* * *

Смерть не спешит покинуть мой дворец… Через несколько дней после погребения Сатьи госпожа Хюи, наставница женского храмового оркестра в Карнаке, призывает меня к своему изголовью.

Ее лицо в обрамлении седых волос кажется изможденным. Она давно не вкушает пищи.

– Прежде чем покинуть этот мир, ваше величество, я желала еще раз с вами повидаться. Я одна могу говорить с вами откровенно, в интересах нашего государства. Мои речи вы сочтете неприятными, даже возмутительными, и ни от кого из близких вы бы подобного не потерпели. Но умирающей бояться нечего!

Госпожа Хюи тяжело переводит дух.

– Сатья была женщиной исключительной, никакая другая с ней не сравнится. Но устои власти фараона возбраняют вам оставаться одному на Троне Живых. Значит, вам придется избрать новую великую царскую супругу.

Хюи не ошиблась: любой, кто посмел бы вот так нарушить мой траур, испытал бы на себе всю тяжесть моего гнева. Но в ее состоянии это было бы непростительно.

Тем паче что правда на ее стороне… Рано или поздно первый министр, Минмес и остальные напомнили бы мне эту истину.

– Всепоглощающей любви в вашей жизни больше не будет, – продолжала наставница женского оркестра, – и та, что придет после Сатьи, до конца своих дней будет страдать из-за сравнений с покойной. Она должна быть лишена амбиций, должна верно служить вам, рожать детей и не омрачать вашего одиночества. Единственная, кто на это способна, – это ближайшая подруга Сатьи, моя дочь Меритре, которая давно вас любит. Все помыслы мои сейчас – о царской супружеской чете. Ни о вас, ни о ней, ибо ей не вытеснить Сатью из вашего сердца. Все, что она может, – это смириться с вашим неизлечимым страданием. Одно я знаю точно: она справится со всеми обязанностями и не уронит вашу честь.

* * *

Госпожа Хюи умерла в тот же вечер, прежде чем я успел сообщить ей свое решение. Ее уход глубоко опечалил придворных и карнакское жречество. Наставницу женского оркестра превозносили и боялись, однако за всю свою карьеру она заслужила только хвалы.

Теперь верховному жрецу Амона Менху Младшему предстоит назначить на этот важный пост кого-то другого. В нашей с ним беседе он предлагает Меритре, дочь покойной, особу уважаемую и сведущую. Остается лишь утвердить это назначение, и Меритре в назначенный час входит в малую залу для аудиенций во дворце.

Официальная встреча с царем, наедине, – большая привилегия, и молодая женщина это знает. Я окидываю ее взглядом: черноволосая, очень привлекательная, с тонкими чертами лица, хорошо сложена. На ней элегантное плиссированное платье, колье и браслеты из сердолика. Меритре обворожительна, но не пытается сыграть на своем очаровании. В этот миг она – подданная, явившаяся на зов своего государя, который держит в своих руках ее судьбу.

– Желаешь ли ты руководить музыкантшами, певицами и танцовщицами Амона?

Она кланяется:

– Для меня это – огромная честь, и я обещаю наилучшим образом исполнять эту нелегкую обязанность.

– Мать сообщила тебе свою последнюю волю?

– Да, ваше величество.

– И что же она сказала?

– Я не смею… не смею сказать это вслух. Ее речи останутся тайной между мной и ею.

– Она открыла мне эту тайну.

– Не лучше ли ее забыть?

– И ты пренебрежешь последней волей покойницы, которая к тому же твоя мать?

Меритре колеблется:

– Простите ее! Простите меня! Она совсем не желала вас оскорбить, и…

– Ты откажешься стать великой царской супругой?

Молодая женщина замирает. Кажется, еще мгновение – и она лишится чувств.

– Я любил Сатью, и ее никто заменить не сможет. Тебя, Меритре, я не люблю и никогда не буду любить. Но, согласно нашим традициям, я обязан иметь супругу. Сатья была царицей, правительницей и советчицей, которой я полностью доверял. С тобой будет не так. Твоя роль ограничится присутствием на официальных церемониях и пирах. Мы будем видеться как можно реже, не жди от меня никаких доверительных бесед. Госпожа Хюи верила, что ты справишься. И если боги того пожелают, ты родишь детей, возможно, даже будущего фараона. Ты будешь управлять Домом Царицы под пристальным надзором первого министра, а также всеми музыкантшами Амона, в чем тебе поможет Менх Младший. Дни твои будут насыщенными и утомительными, но ты будешь внешне безмятежна, внимательна к потребностям окружающих, а не к своим собственным. Это – тяжкое бремя, и ты вольна отказаться.

Меритре растерялась. С одной стороны, мечта ее, почти забытая, могла вот-вот исполниться; с другой – на глазах превращалась в кошмар. Сможет ли она любить за двоих, смягчить сердце этого царя, верного памяти Сатьи, и служить ему, не допуская грубых промахов, дать ему наследников?

Речи Тутмоса – как смертельный удар кинжала… И в то же время они обещают будущее рядом с человеком, в которого она давным-давно влюблена. Даже если он никогда не оттает, если их встречи будут кратки, ей достанутся хоть какие-то крохи счастья…

– Я согласна, государь.

69

В честь официального бракосочетания состоится пир с ограниченным числом приглашенных. Мое решение всех обрадовало. Первого министра и Минмеса – потому что они не решались затронуть эту деликатную тему, страшась моей реакции, а нужно было. Царедворцев – потому что мой выбор они сочли приемлемым. Простых людей – потому что у них снова была царица, как того требовал обычай.

Ужасный вечер… Я думаю только о Сатье, не обращая внимания на женщину, сидящую слева от меня. Гости беседуют о разливе Нила, о моих военных победах, о богатствах, доставляемых из подвластных земель, и о предстоящем празднике в честь бога Амона.

Меритре безупречна. В наряде строгом и элегантном, любезная и сдержанная, она исполняет свои обязанности так, что укорить ее не в чем.

Под предлогом неотложных дел я оставляю ее с гостями, которые с наслаждением потягивают вино в саду. Мне же нужно побыть одному, а вернее – с Сатьей.

* * *

Единственное прибежище – моя усыпальница в Долине Царей. В камере возрождения на ближайшей ко входу колонне – изображение двух женщин. Первая – это моя мать. Ее звали Исида, и она представлена в образе этой великой богини, которая дает фараону грудь и кормит его звездным молоком. Вторая – Сатья, моя супруга на веки вечные, живая и неизменно присутствующая в этой потусторонней обители.

После ужасного «Четвертого часа ночи» что мне готовит пятый? Под диктовку бога Тота я набрасываю колонки иероглифов, рисую сцены, олицетворяющие этот новый этап плавания солнечной ладьи – и моего царствования.

Для этого панно я выбрал южную стену, и на нем предстают новые многочисленные трудности, кажущиеся непреодолимыми.

С трудом продвигаясь по пескам, ладья под защитой змеи достигает могилы Осириса. Исида правит ею с помощью магических свойств скарабея, символа преображений, торжествующих над смертью.

Хватит ли солнцу силы, чтобы воскресить убитого бога? Оно черпает энергию в озере огня и наконец инициирует процесс воскрешения, невзирая на усилия многих противников, которыми кишит преисподняя, однако выйти на свет им никак не удается.

Осирис просыпается, побеждает тлен.

И губы мои шепчут молитву: «Да не встречу я затруднений на своем пути! Да погибнут мои враги, сгорят в озере огня! Да станет его обжигающее дыхание моею силой!»

* * *

– Это особый военный совет. Я обязываю вас к абсолютной секретности.

Первый министр Рехмир и мои два друга, Минмес и Маху, кивают.

– Моя стратегия рассчитана на долгую перспективу, и то, о чем я сейчас буду говорить, – лишь ее часть. Палестину мы покорили и контролируем ливанские порты. Но утешаться этими успехами, верить, что это продлится долго, означало бы обманывать себя. Пока не искоренен источник зла, Египет находится в постоянной и серьезной опасности.

– Разве дело не решилось миром? – возражает Минмес.

– Если бы! Правитель Кадеша только и думает, как бы разжечь новые бунты, подстрекаемый кем-то из Митанни, пока для нас недостижимым. По крайней мере, это он так думает… Двое будут командовать моей армией, под моим началом: Джехути, единственный из наших военачальников, кто способен сражаться, и ты, его правая рука, – обращаюсь я к Маху. – О вашем назначении мы объявим в подходящий для этого момент. Мы с Минмесом обоснуемся в Библе, главном порту Ливана, где подготовимся к решительной атаке на противника, который ее не ждет и уверен в своей безнаказанности. Пока Джехути и Маху командуют армией, я отправлю Тьянуни в Нубию – набрать новых лучников. Ты, Рехмир, будешь управлять страной в мое отсутствие, и новости народу будешь сообщать только самые благоприятные. Будет объявлено, что я отправляюсь в Палестину на поиски редких образчиков флоры.

– Царица…

– Сатьи больше нет с нами, а Меритре не уполномочена приказывать.

– Если возникнут трудности…

– Ничего подобного не случится.

Вступая в должность, Рехмир знал, что она «горше желчи». И каждый день все более в этом убеждается.

– Ты подумал о возможных неблагоприятных последствиях? – спрашивает Минмес.

– Ты спрашиваешь, не отчаялся ли я после смерти Сатьи настолько, что совсем потерял голову и вместе с ней осторожность? В определенном смысле это правда. Гибели в бою я больше не страшусь. Но даже будь Сатья еще с нами, планов я бы не изменил, потому что речь идет о сохранении Двух Земель. Насилие отвратительно, но то же можно сказать и о мягкотелости. Перед нами заговорщики, жаждущие растоптать законы Маат. Но они сами будут растоптаны – мною!

* * *

– Я уезжаю надолго, и Минмес со мной. Текущими делами будет заниматься первый министр.

– Путешествие будет… опасным? – вздрагивает Меритре.

– На первых порах нет.

– А потом?

– Бросая вызов силам разрушения, на приятное времяпрепровождение рассчитывать не следует.

– Полагаю, мне не стоит даже просить вас поберечь себя?

– Не стоит.

– Сатью никто не заменит, я это знаю и никогда не забуду. Вы никогда меня не полюбите, я это усвоила и смирилась. Вкуса к власти у меня нет, я не стану вмешиваться в управление государством, тем паче что ничего в этом не смыслю. О единственной привилегии для себя я молю – о вашем уважении. И раз вы отбываете на войну, с которой, может статься, не вернетесь, мне нужна ваша помощь, чтобы зачать наследника.

Бретели платья, сшитого из царственного льна, медленно соскальзывают с ее плеч…

70

Тьянуни терпеть не мог Нубию с ее жарой и пейзажами, зачастую унылыми. Корабль у него был весьма комфортабельный, и все же ему хотелось как можно скорее выполнить задание и вернуться в изобилующие тенистыми садами Фивы.

Поручено ему было набрать на царскую службу отличных лучников, но с какой именно целью, глава тайной службы не знал, и это его раздражало.

После смерти царицы Сатьи Тутмос предпочитал уединение и никому своих мыслей не поверял. Одно время поговаривали, что грядут новые назначения и продвижения по службе, но официальные документы этого не подтвердили. Царский глашатай Антеф не объявлял о новой кампании, что и понятно: Палестина и порты Ливана под контролем, и там все спокойно.

Зачем же тогда армии понадобились нубийские рекруты? Для точечной операции в Сирии? Или же хотят сформировать особую гвардию, дабы отвратить угрозы, которые довлеют над жизнью государя? Неоднократными вооруженными вмешательствами в жизнь регионов, находящихся в постоянном брожении, египетский фараон нажил множество врагов. Да и бывшие военнопленные, ставшие египтянами, – не изображают ли они верность фараону, чтобы получше подготовить покушение?

Тьянуни часто обвиняли в крайнем пессимизме и привычке видеть зло повсюду. Но что делать, если добра днем с огнем не найти? Поэтому сам он на свою хроническую подозрительность не жаловался.

Корабль причалил к пристани огромной крепости Бухен с храмом, высокими зубчатыми стенами и большим, регулярно обновляемым гарнизоном. Местные племена с давних пор не бунтовали, страшась мощного отпора со стороны властей. И все же, несмотря на то что Нубия во многом переняла египетские порядки, нельзя было ослаблять бдительность и следовало в корне душить любые проявления смуты… Наместник, управляющий этим крупным регионом, носил престижный титул «царского сына». Его обязанности заключались в том, чтобы поддерживать достойный уровень жизни у населения и добывать достаточно золота, этой «плоти богов», для египетских святилищ.

Суровый и властный, комендант крепости Бухен приезду начальника тайной службы безопасности не обрадовался. От одного вида Тьянуни кровь холодела в жилах. Не угодишь такому – жди крупных неприятностей!

– Добро пожаловать! Желаете проинспектировать местность?

– В регионе спокойно?

– Сигналов не поступало. Если б не мы, местное население умерло бы с голоду или жило в нищенских условиях. Уверяю, мы владеем обстановкой, и любое отклонение сурово карается.

Комендант с тревогой и нетерпением ожидал, когда же высокий чиновник откроет ему причину своего неожиданного приезда, надеясь избежать взыскания.

– Мне поручено набрать отряд из лучших нубийских лучников и переправить их в Фивы, – сказал Тьянуни.

Комендант вздохнул с облегчением: значит, приехали не по его душу!

– Мы это быстро организуем. Соберем лучших в Бухене, и вы выберете!

– Дело срочное.

– Сейчас же этим займусь.

* * *

Узнав о триумфе фараона в Ливане, вожди двух племен, Меркаль и Алланд, отреагировали по-разному. Алланд утвердился во мнении, что царь Египта непобедим и нужно распрощаться с мыслями о бунте. Меркаль, наоборот, ратовал за восстание на всей территории Нубии, которое застанет поработителя врасплох.

Закончился этот ожесточенный спор неожиданным образом: обоих призвали в Бухен со своими лучшими лучниками, причем в сопровождении египетских военных.

Бежать? Слишком поздно. Военный корабль у пристани и ждет погрузки…

* * *

Комендант крепости Бухен сообщил вождям племен, что некоторые их солдаты удостоятся высокой чести служить в элитных войсках фараона, с хорошим жалованьем.

Мишени для стрелковых состязаний расставили на улице.

Каждый лучник выпускал по нескольку стрел, а Тьянуни внимательно наблюдал. И интересовала его не только меткость. К этому основному критерию добавлялись возраст, крепкое телосложение, хорошая осанка и прямой, открытый взгляд. Тьянуни доверял своему чутью, и тех, кто, по его мнению, годился, он жестом отправлял в сторону. И то, как в это мгновение поведет себя претендент, было последним испытанием: если замешкается или выкажет недовольство – пусть идет восвояси!

Усилиями Тьянуни у царя появится по-настоящему элитный отряд…

Не успел он уехать из Бухена, как комендант опустошил два кубка финиковой водки: до самого момента отплытия этого внушающего страх царедворца он опасался удара исподтишка. Жизнь в крепости потекла своим чередом.

У вождей племен чувства были смешанные. Конечно, с ними обошлись довольно-таки уважительно, но мнения спрашивать не стали. И возразить нельзя – обвинят в непочтительности.

– Видишь теперь? – шепнул Алланд на ухо Меркалю. – Хорошо, что не стали бунтовать.

– И наши лучшие парни рискуют жизнью ради славы тирана!

– Такие правила, и не нам их менять. К тому же не так уж плохо мы живем.

– Меня такая жизнь не устраивает. Я верю, шанс отвоевать наши земли еще представится! И мы его не упустим.

71

Дел у Минмеса было невпроворот, и он переходил из одной службы в другую, улаживая тысячу и один вопрос перед своим отбытием в Ливан в свите фараона.

Его окликнул один из секретарей:

– Тот, кого вы ждали, явился!

– Это еще кто?

– Пахек!

– Мне некогда.

– Встреча запланирована давно. У юноши отличные рекомендации, и вам нужно решить, нанимаете вы его или нет.

– Приведи его сюда!

Пахек был настроен на серьезный разговор в кабинете главного распорядителя царских строек, а потому с удивлением уставился на малорослого писца невзрачной внешности, к тому же крайне озабоченного.

– Так, вот тебе документ! Прочти четвертую строчку.

– Земельно-кадастровая служба.

– Сходим и посмотрим, чем они там занимаются!

Чтобы угнаться за Минмесом, нужно иметь сильные ноги. Только успевай переставлять!

– Это ты – блестящий выпускник нашей лучшей школы?

– Я очень старался.

– В моей администрации стараться недостаточно. Чтобы храмы строились, работать надо безукоризненно. Ты так умеешь?

– Если честно, не знаю.

«Единственный приемлемый ответ, – рассудил Минмес. – Этот парень мне нравится».

Без кадастра наступит хаос. Границы каждого участка, имеющего владельца, размечены, но во время разлива вехи зачастую смывает водой. Землемеры возвращают их на место, чтобы не было споров. И особенно ревностно за этим следят храмы…

Минмес попросил у подручного карту, и тот поспешно ее принес.

– По мнению твоих учителей, ты наделен даром управленца. У меня несколько заместителей, и один недавно ушел на заслуженный отдых. Так что мне нужен новый, старательный и пунктуальный.

– Постараюсь вас не подвести.

– Ты не уверен?

– А как можно быть уверенным, если я не знаю, что это за работа?

«И снова отличный ответ!» – подумал Минмес, проверяя детали на карте фиванского региона.

– Наши стройки развернуты по всей стране, – начал он. – Мы нанимаем архитекторов, каменотесов, скульпторов, художников, разнорабочих. Распределить их по объектам – кропотливый труд. И я это делаю на год вперед. Пока меня не будет, твоя задача – следить, чтобы эта разнарядка соблюдалась.

– Сделаю все возможное!

– Если не выйдет, найдем твоим талантам другое применение. И не думай, что задача из простых. Всегда находятся скандалисты, недовольные, заболевшие, пострадавшие от несчастного случая, невежды… Люди всегда остаются людьми. Со временем привыкаешь, учишься решать проблемы поочередно, повышать голос только в крайних случаях, а еще – что за все промахи отвечать тебе. Ну, согласен?

– Меня это пугает.

– Так и должно быть. Ладно, попробуем! Не в пустыне же я тебя оставляю! Дадим тебе в помощники опытного писца, но решения будешь принимать сам. А там и проблемы решать научишься.

* * *

И снова – прекрасный разлив, не слишком высокий, не слишком низкий. Вода закрыла большую часть пахотных земель, принеся с собой плодоносный ил. Для крестьян это время перевести дух. Одни просто отдыхают, другие путешествуют, третьи устраиваются подзаработать на стройки.

Оставив ферму на жену, Бак сел на корабль, отплывающий в Мемфис. Об этом величественном городе воспоминания у него остались смутные – он мало что успел увидеть с судна, перевозящего военнопленных в Фивы. Тягостный период жизни, ныне позабытый. С каждым днем Бак все больше ощущал себя египтянином.

Моряки умело пользовались сильными течениями, чтобы ускорить ход судна. На борту – пиво, сухая и свежая рыба, разнообразие овощей и фруктов. И можно сколько угодно любоваться берегами Нила, пальмовыми рощами и белыми деревенскими домиками, можно спать день и ночь напролет, болтать с другими путниками, радоваться процветанию Двух Земель… Словом, эта поездка стала для Бака сплошным удовольствием.

Мемфис встретил его во всем своем блеске. Со времен великих пирамид город непрерывно рос и расцветал. По дороге в контору Бак успел полюбоваться храмами, посвященными Птаху, покровителю ремесленников, и Сехмет, грозной богине-львице, покровительнице лекарей.

Все государственные органы власти находились под охраной. Бака обыскали, потребовали назваться. Потом писец провел его в красивый кабинет, который занимали несколько чиновников. Один из них, молодой мужчина с острым носом, жестом попросил приблизиться. Посетитель подал ему документ, составленный писцом из одноименной службы в Фивах.

Внимательно его прочитав, чиновник встал и порылся в деревянных табличках.

– Участь военнопленного сирийца по имени Лузи – вне компетенции нашей службы. Обратись в соседнюю контору, которая ведает осужденными на пожизненную каторгу.

Это, конечно, новость, но неприятная. Выходит, сын правителя не сумел влиться в египетское общество и отбывал долгосрочное наказание.

Теперь Баку пришлось подождать. Орды писцов бегали с места на место, перенося палетки, писчие принадлежности, записки, отчеты и сосуды с водой. Здесь никто не бил баклуши.

Наконец его пригласили к очередному чиновнику. Тот тоже внимательно прочел документ, составленный в Фивах.

– Почему ты разыскиваешь Лузи?

– Мы были лучшими друзьями.

– А ты теперь фермер в Фивах.

– Владелец фермы…

– Вот как? Значит, хорошо работал. Сейчас поищем твоего Лузи.

Покопавшись в архивах, писец приуныл. В списках каторжников Лузи не оказалось. Ответ напрашивался сам собой… Он позвал подчиненного, и тот вернулся с тяжелым ящиком, полным табличек.

– Лузи… Лузи… А, нашел!

Не зря все-таки Бак приехал! Разузнав, где его прежний господин и что с ним, он придумает, как ему помочь.

– Лузи приговорили к общественно полезным работам в районе Дельты, на заготовках папируса. И два года назад он утонул.

– Утонул? Это точно?

– Никакой ошибки! Вот показания охранников, записанные надзирателем. Такое нередко случается. И опять-таки нередко труп так и не находят, как в этом случае. Крокодилы и другие рыбы^[581] их поедают.

72

Правитель города Библ, главного порта Ливана, знал, что местные прозвали его Пузаном, однако это его нисколько не смущало. Вкусно поесть – что может быть лучше? Женщины – создания опасные и непостоянные, придворные недалеко от них ушли, и только хороший обед всегда на пользу и в радость. Главное условие – чтобы соус был хорош. А придворный повар сочетал растительные масла, пряные травки и приправы с исключительным мастерством.

Едва проснувшись, градоправитель уже представлял себе блюда, которые в этот день отведает. С тех пор как Библ перешел под власть Египта, проблем с пищеварением у него не было. Лучше кланяться фараону, чем сирийцам, в равной мере жестоким и непредсказуемым. В обмен на подати, регулярно выплачиваемые Тутмосу, он получал спокойствие и безопасность.

Сегодня Пузан отлично выспался. На террасе с видом на море его уже ждал завтрак – свежее молоко, колбасы и сладкая выпечка. После завтрака – час приятного расслабления в обществе парикмахерши, парфюмерши и маникюрши. Ему случалось под настроение кого-нибудь из них и приласкать.

– Повелитель! Повелитель, он на подходе! – закричал с порога дворцовый управитель.

– Кто – он?

– Тутмос!

– Что за бред!

– Десять кораблей входят в порт!

Локтем отпихнув парикмахерш, правитель выскочил на террасу.

Нет, не галлюцинация… Но с чем египтянин пожаловал теперь, когда на земле и на море все спокойно?

– Парадное одеяние, быстро!

И сразу возникли опасения: что, если его, правителя Библа, оклеветали сирийцы, обвинив в двурушничестве? За предательство подобного рода фараон обещал жестокое наказание: город сровняют с землей.

Потряхивая телесами, Пузан побежал на пристань. Там царила напряженная тишина.

Спустили сходни, египетская пехота выстроилась в почетном карауле. Наконец появился фараон.

Градоправитель согнулся в подобострастном поклоне:

– Ваше величество! Чем обязан такой чести?

– Поговорим об этом во дворце.

Не помня себя от страха, Пузан проводил царя в свои лучшие покои. Слуги поспешно принесли надушенные салфетки и напитки.

В голове у градоправителя промелькнула мысль о том, какой неприятный, холодный человек этот Тутмос.

– В регионе никаких происшествий, государь! На этот раз сирийцы поняли, что вам лучше не досаждать.

– Много древесины заготовлено?

– Предостаточно, государь! Скоро грузовыми судами отправим ее в Египет.

– Я привез с собой армию плотников. Перед ними поставлена задача, которую ни в коем случае нельзя разглашать. Я останусь в Библе, пока они не закончат. Учти: если противник хоть что-то узнает, я спрошу с тебя!

– Никто ничего не узнает, государь! И дворец мой в вашем полном распоряжении.

* * *

Объявленная запретной зоной, окруженная строгой охраной, судоверфь Библа превратилась в настоящий муравейник. Из древесины кедра египетские плотники строили крепкие корабли, способные выдержать бурю. Тутмос ежедневно наведывался на верфь, чтобы проверить, быстро ли продвигаются работы, и, зная об этом, мастеровые не жалели сил.

Что до градоправителя, то он старался создать для своего высокого – и опасного! – гостя наилучшие условия. Лучшие вина, лучшая еда, удовлетворение любой прихоти, но без бестактной навязчивости: к примеру, жриц любви, даже самых роскошных, к нему не посылали. Зато местный ботаник преподнес царю редкие цветущие растения – для пополнения коллекции.

Идиллическое сосуществование, казалось бы… Но увы! Случилось нечто непредвиденное, и градоправителю пришлось вмешаться.

– Ваше величество, вынужден вас побеспокоить.

– Причина?

– Очень деликатная.

– Что ж, говори!

– Боюсь вас прогневить…

– Я никогда не гневаюсь на правду.

Дрожа, Пузан изложил свое дело.

* * *

После смерти Сатьи это был мой первый момент искреннего веселья. Она бы тоже от души посмеялась…

С наступлением сумерек ко мне с дневным отчетом приходит Минмес.

– Пять кораблей спущено на воду, и работы идут полным ходом. Наши плотники творят чудеса, так что новый флот будет готов даже раньше, чем мы планировали.

– Рад слышать.

– А вид у тебя расстроенный…

– Мне донесли о некоем происшествии, которое может повлечь за собой серьезный дипломатический конфликт. И виноват в этом ты.

– Я?

– Прошлой ночью с тобой ничего… м-м-м… необычного не случилось?

Минмес смутился:

– Необычного? Пожалуй, что так. Одна местная дама заговорила со мной о красотах Ливана, а потом набросилась на меня, как ошалелая. Поначалу я пытался ее образумить…

– И получилось?

– Нет. Такую не остановишь.

– Хорошенькая?

– Ну, не дурнушка точно.

– Ты так ее и не отвадил?

– Скажем так: мы с ней быстро поладили.

– Так она угомонилась все-таки?

– Не сразу, пришлось постараться. Но как эта случайная интрижка может привести к дипломатическому конфликту?

– Твоя соблазнительница – дочка местного градоправителя, их у него много. И он пришел ко мне жаловаться, что ты взял ее силой.

Минмес был ошарашен:

– Неправда! Это наглая ложь! Если кто тут и жертва, то это я!

– Доказать это на суде будет сложно. Ввиду положения, которое ты занимаешь при дворе, тебя вряд ли сочтут слабым и беззащитным. Я правильно понял: девушка тебе приглянулась?

– Отрицать не буду. Мы даже условились еще увидеться.

– Если так, решение простое: женись!

– Мне – жениться?

– Поступив так, ты избежишь серьезных проблем. К тому же этот брак упрочит связи между Египтом и Ливаном. Поздравляю, друг мой! Ты действовал во благо государства!

73

Старик никак не мог проснуться – вчера он весь вечер дегустировал новые и притом отличные местные вина, достойные царского стола. В конце концов Северный Ветер его растолкал и привел во дворец.

– Плохой знак… Что тут за суета?

В коридорах сновали люди. Старик придержал глашатая Антефа, чисто выбритого, одетого с иголочки и… встревоженного.

– Ты чем-то озабочен?

– Еще бы! Приказ фараона: армия немедленно выступает! Представляешь, сколько всего нужно успеть!

– Объявляешь новую кампанию?

– Ни в коем случае! Полная тишина. Официально – обычные маневры. Но если хочешь мое мнение, это не путешествие с целью поправки здоровья.

Старик задал вопрос своему ослику, и тот согласился с Антефом.

* * *

– Повелитель! Повелитель! Они на подходе! – вскричал дворцовый управитель.

– Кто – они? – спросил правитель Библа, которого известие на этот раз застало за обедом.

– Египетские солдаты! Их тысячи!

Пузан побежал просить у фараона аудиенции. В чем причина нашествия, ведь они так замечательно ладят? Минмес женился на его дочке и пообещал построить в Библе святилище.

Переговорив с Тутмосом, градоправитель успокоился. Библ послужит для египетских войск местом сбора, и отсюда они двинутся дальше. Вздохнув с облегчением, больше ни о чем Пузан не спрашивал и преспокойно сел доедать жареную ягнятину.

* * *

Высшие командные чины, Тьянуни и Джехути в роли главнокомандующего с нетерпением ждали военного совета, на котором мне предстояло раскрыть свои планы.

– В этот раз, – начинаю я, – первый удар будет наш. Цель – государство Митанни, наш главный противник, который все время прячется за спинами союзников. Сразим его на его же собственной земле.

– Ваше величество, Митанни защищено непреодолимым рубежом – Евфратом! – возражает Джехути.

– Поэтому-то я и приказал построить тут, в Библе, флот, на котором мы сможем переплыть Евфрат и застать противника врасплох в его логове. Именно для этого и нужны новые суда. Подготовлены также и подводы с воловьими упряжками. На них мы перевезем корабли через сирийские территории, по пути расправляясь со всеми, кому вздумается бунтовать. Эта восьмая кампания станет решающей.

Все смотрят на меня широко раскрытыми глазами, настолько маневр представляется дерзким, даже опасным. Пуская в ход все военные резервы, да еще при такой оригинальной стратегии, я очень рискую.

И каждую ночь Сатья со мной соглашается.

* * *

Старик привык проверять все, до последней мелочи. Комфорт царя прежде всего: шатер, туалетные принадлежности, одежда – все наивысшего качества.

Второе по важности – качественная питательная еда, к которой можно подать легкое приятное вино, особенно подходящее для путешествий.

– Не слишком ли ты суетишься? – одернул его Антеф.

– Зато ты еле шевелишься! Легко раздавать указания. Кто бы проследил, чтобы их исполняли! Но это явно не про тебя. Смотри, Антеф, как бы другие, кроме меня, этого не заметили. А то быстро подыщут тебе замену…

Антеф терпеть не мог старого ворчуна и старательно его избегал. Но к его словам царский глашатай прислушался, решив, что надо бы и ему выслужиться перед начальством.

Узнав, куда их ведет фараон, солдаты не обрадовались. Многие полагали, что, даже имея корабли, через Евфрат им живыми не перебраться. Сколько их потопит противник? А выживших наверняка добьют на том берегу. Пока Тутмос несовершил ни единой ошибки, но излишняя самонадеянность – не приведет ли она к катастрофе?

Два военачальника, Джехути и Маху, старались укрепить боевой дух. Начиная с первой военной кампании, закончившейся победой при Мегиддо, разве не доказал фараон свой талант тактика? Но немало было и тех, кто считал, что без умиротворяющего влияния Сатьи царь склонен переоценивать свои силы.

Джехути с Маху придирчиво следили за наполнением арсенала и его содержимым. Когда придет время, с этим не должно быть ни малейшей заминки! Поэтому время от времени они лично проверяли запасы мечей, кинжалов, секир, пращ, луков, стрел, щитов и шлемов. Те же требования – к колесницам. И чтобы лошади получали наилучший уход…

Многочисленные лекари занимались ранеными и недужными – происшествий хватало. Благо все они становились на ноги, и ни одна смерть не омрачила стремительное продвижение армии к Евфрату, которого столькие страшились.

Дозорные ни разу не сообщили об опасности. Вооруженных стычек тоже не было. Наоборот, жители деревень, впечатленные такой мощью, сами предлагали египтянам провизию.

Фараон не забывал собирать редкие растения, и его невозмутимость несколько утешала солдат. Хотя по мере приближения к цели тревога в рядах армии нарастала. Скольким храбрецам суждено погибнуть и вернуться в Египет лишь затем, чтобы там обрести вечный покой? Что ж, по крайней мере, бальзамировщиков хватает, и тела убитых не останутся гнить на земле противника…

74

Глава тайной службы государства Митанни был прирожденным манипулятором. С благословения своего государя он использовал своих союзников, таких как правитель Кадеша, дабы помешать Египту взять под контроль Сирию, этот постоянно кипящий котел. Поражение при Мегиддо – удар болезненный, но без серьезных последствий. Ведь у фараона одна навязчивая идея: сберечь свою страну. Не воспользовавшись добытым в бою преимуществом, он увел армию назад, в Египет. И так будет всегда.

Не так давно Тутмос отвоевал ливанские порты. Что ж, это преимущество иллюзорное и кратковременное: наместники предадут его, дай только шанс!

В итоге после семи кампаний, которые были скорее демонстрацией силы и не принесли реальных плодов, фараон всего лишь отдалил развязку. Очень скоро Митанни поднимет весь сиро-палестинский регион, и Дельта задохнется под полчищами завоевателей. То будет новое вторжение, сравнимое с гиксосским, – конец Двух Земель, которые навсегда превратятся в митаннийскую провинцию.

Многочисленные донесения сходились в одном: во главе своей армии Тутмос инспектирует земли Ретену. Конечный пункт, по всей вероятности, – город Алеппо. Еще один военный парад, направленный на устрашение местных жителей. А потом, вдоволь покрасовавшись, фараон вернется домой, чтобы сорвать овации и там.

Опасаться нечего.

* * *

Прямо передо мной – Евфрат^[582].

А за ним – Митанни, голова чудища, держащего в своих когтях Сирию, Киликию, Ассирию, Вавилонское царство и Хатти^[583]. «Страна рек», у которой одна мечта – завладеть Египтом и его поработить.

Продвигаться медленно, маленькими шажками, истощать оборону противника, усыпить его бдительность, а потом неожиданно атаковать – такова стратегия митаннийцев.

Я же должен с помощью богов их обыграть. И, кажется, это вполне осуществимо.

– Впереди – никаких признаков противника! – объявляет Джехути.

– В арьергарде тоже тишина, – подхватывает Маху.

– Разгружайте корабли и спускайте на воду!

Маневр этот выполняется очень быстро. Старик предпочел бы плыть по Нилу, но сейчас ностальгия не к месту.

Река широкая, бурная, с предательскими подводными течениями. Небо свинцового цвета, влажность высокая, и дышится тяжело…

Первыми переправляются лучники – на случай, если на противоположном берегу поджидает противник и нужно будет контратаковать. За ними – пехота, следом – колесницы. Замыкают конвой лекари. Минмес, Джехути, Маху и Тьянуни хором умоляют меня не садиться на головное судно. Если убьют меня, случится беспорядочное бегство. Против воли соглашаюсь с их аргументами, но глаз не свожу с восточного берега.

Когда начнется бой? Во время переправы через реку или при высадке?

Однако ничего подобного не происходит.

Как я и предвидел, митаннийцы ни на мгновение не допускают, что я осмелюсь форсировать Евфрат.

Мои лучники тем не менее занимают боевые позиции, и пехота начинает высадку. Вот наконец и колесницы выезжают на землю противника.

– Где вражеская армия? – недоумевает Маху.

– Они настолько уверены в надежности своих природных границ, что даже не следят за ними.

– Такая грубая оплошность? Невероятно!

– Убедись, что в окрестностях безопасно.

Прибегает Минмес:

– Идем, ты должен это увидеть!

Он приводит меня на пригорок со стелой, установленной здесь моим предком, первым из Тутмосов. Ею обозначена новая граница Египта.

Я читаю текст и после недолгого размышления призываю своих военачальников.

– Этот священный обелиск послужил нам оберегом. Минмес, проследи, чтобы подобные ему были изготовлены и установлены тут же, как подтверждение побед моего предка, на века!

* * *

Царь Митанни не знал, на кого обрушить свою ярость.

– Что такое ты говоришь, презренный? Египтяне – переплыли Евфрат? Невозможно!

– Донесения лазутчиков не допускают сомнений, – пролепетал, запинаясь, глава тайной службы.

– Пара сотен пехоты от силы?

– Нет, государь. Целая армия!

– И ведет ее Тутмос?

– Да.

– И ты раньше не мог узнать?

– По всем признакам, он направлялся в Алеппо.

– По признакам, говоришь? А теперь он где?

– Продвигается вглубь нашей территории и уже уничтожил деревню на своем пути. Сопротивляться было некому.

Взбешенный властитель созвал военачальников и приказал остановить захватчиков.

После чего повернулся к главе тайной службы, так и не вставшему с колен.

– А этого болвана – на кол!

75

Ступив на вражескую территорию, египтяне действовали в соответствии с распоряжениями своего фараона: предавать огню деревни, непокорных уничтожать, деревья рубить, сельскохозяйственные посевы сжигать. Самое главное – запугать жителей Митанни, чтобы они уверились: Тутмос может их уничтожить. Изгнанный из логова, хищник лишится привычного ощущения безопасности и безнаказанности.

На начальном же этапе было захвачено пятьсот тринадцать пленных и двести шестьдесят лошадей, а рогатого скота, кувшинов с вином и растительными маслами, посуды и других ценных вещей – и вовсе несчитаное количество.

Митанни перестала быть неуязвимой, и отголоски побед Тутмоса докатятся и до соседних стран…

«Победа, победа! – бормотал себе под нос Старик. – До нее еще далеко. Мы застали врага врасплох, это да, но он скоро даст сдачи. И лобовое столкновение будет жестким».

* * *

Удерживать руль, найти верный курс, беречь экипаж, выбрать правильный порт – вот моя главная обязанность. И мой долг – дать отпор любому, кто захочет нас уничтожить. Переговоры, бесконечная и бесполезная болтовня, пока страна погружается во мрак… Это не для меня.

Перед высшим судом мне придется отчитаться за все содеянное. И судьи решат, был ли соблюден принцип Маат. С меня спросят за каждого убитого в бою солдата, за эту войну, которую я веду, дабы Египет не погряз в варварстве.

Богами мне доверена судьба не имеющей себе равных цивилизации. Со времен первых династий она строит храмы и свое общество, поддерживая единство духовности, экономики и быта.

После посвящения в великие мистерии фараон становился проводником между незримым и зримым. Для тех, кто не разумеет первого, второе не имеет смысла. И если царь сбивается с истинного пути, народ следует за ним.

Сатья не умерла. Часто я ощущаю ее присутствие, спрашиваю совета. И она отвечает – сразу или через короткое время. И я поступаю в соответствии с ее мнением.

Накануне смертоносного сражения я не жалею, что предпринял восьмой военный поход. Мои сила и решимость передадутся армии…

* * *

Солнце уже поднималось из-за облаков, когда в шатер вошел Тьянуни. Судя по его мрачной мине, он принес плохие новости.

– По последним донесениям, царь Митанни устроил выволочку своим придворным, и его армия уже идет к нам навстречу.

– Сколько у нас времени?

– Один день.

Я зову Маху и Джехути, и мы втроем исследуем местность, на которой лагерем стоит наше войско. На западе – просторная равнина с невысокими дюнами. На востоке – река. Митаннийская армия должна подойти с севера.

– Ваши предложения?

Военачальники высказываются – открыто, без утайки. Частично их план меня устраивает, и я принимаю решение.

– Лучников – на корабли. Пехоту размещаем за дюнами. Колесницы – по центру, широким фронтом. Подпустим митаннийцев поближе, а потом, по моему сигналу, захватим их в тиски.

Маху не согласен:

– Тебе нельзя на передовую. Твой приказ я исполню сам.

– Это не обсуждается! Противник должен видеть меня издалека.

* * *

Сведения Тьянуни подтвердились. На следующее утро, выдавшееся очень ветреным, мы услышали нарастающий шум. Над лагерем стаями полетели птицы, и скоро на горизонте показалась вражеская пехота и колесницы…

У Старика разом пересохло в горле. Столкновение будет кровавым, а исход его неясен. В это серое утро не суждено ли Египту погибнуть?

Трудно сказать, на чьей стороне численное преимущество. Ясно одно: сражаться обе стороны будут отчаянно, не на жизнь, а на смерть.

В синей короне, в кирасе, собранной из медных пластин, фараон выехал вперед, и от египетских колесничих его отделяло футов тридцать.

Луч света отразился от металла, превратив царя в источник ярчайшего света.

Это был не просто воин – от Тутмоса исходила сверхъестественная мощь. И каждый его солдат ощутил в себе ее частицу.

В рядах противника началось движение. Египетские лучники застыли в ожидании, когда враг подойдет на расстояние выстрела, чтобы затем рассеять его, остановить атаку, и тогда пехота нападет с флангов.

Старик закусил губу.

И тут глаза у него буквально полезли на лоб. Не может этого быть! Вместо того чтобы атаковать, митаннийцы дали деру. Они отступают! Бегут!

76

Лузи оказался в команде писцов, которые вносили драгоценные металлы в опись, а затем распределяли согласно указаниям Тройного Подбородка. Везение невероятное! Если удастся часть присвоить, он сможет подкупить таких же натурализованных сирийцев, как он сам, и создать секретный отряд из тех, кто мечтает отомстить за все обиды и дурное обращение, для кого наивысшая цель – убить Тутмоса и посеять в стране хаос.

Дело многотрудное, однако ненависть делает человека очень, очень терпеливым… Главное – не спешить, продвигаться маленькими шажками и создать крепкую группу, устраняя всех, кто будет мешать. И начать Лузи решил со своего непосредственного начальника – шестидесятилетнего Зануды, который составлял итоговый документ после каждого поступления металлов и передавал его Тройному Подбородку.

Этот был из породы неподкупных – дотошно проверял и перепроверял все накладные, а черновые варианты, начертанные на небольших обломках известняка, которые приносил ему на проверку Лузи, хранил у себя. Они поддерживали лишь служебные отношения и вели разговоры только по делу.

Однажды, перебирая золотые слитки из Нубии, сириец придумал, как убрать ненавистного начальника и, если повезет, занять его место.

Сперва взять слиток и припрятать под стопкой чистого папируса в каком-нибудь сундуке, благо в кабинете у начальства их много. Затем сохранить черновик, на котором его собственной рукой указано исходное количество слитков, и сделать еще один – уже с другими цифрами…

Прихватив с собой оба известняковых документа, Лузи попросил Тройного Подбородка его выслушать.

– Здравствуй, здравствуй! Доволен новой должностью?

– Работа мне нравится.

– И начальник тебя хвалит. Скоро получишь повышение.

Сириец, потупив глаза, замялся.

– Что-то не так?

– Ужасное дело, не знаю, как и сказать… Но я поэтому и пришел.

– Личные проблемы?

– Нет, по работе. Только лучше б мне промолчать…

– Поскандалил с кем-то в конторе?

– О нет, мы все хорошо ладим! Тут вопрос порядочности…

– Объясни доходчиво!

– Я, скорее всего, ошибся.

– Давай уж лучше я сам рассужу! Говори!

– Если бы вы только знали…

– Вот сейчас и узнаю! Рассказывай.

Дрожащей от наигранного волнения рукой сириец вынул из кармана туники два осколка известняка.

– Надо было выбросить, но если только я прав, дело серьезное… Хотя, конечно, этого быть не может.

Тройной Подбородок изучил сведения о последней поставке золотых слитков. Итоговые цифры были указаны разные. Потом он сверился с конечным, чистовым документом. Действительно, одного слитка не хватало…

– Так, из моего кабинета не выходить!

Тройной Подбородок отвел двух стражников в кабинет к Зануде, чтобы те его допросили по форме, а потом и обыскали помещение. Операция эта дала ожидаемые результаты.

К себе в контору высокий начальник вернулся со слитком.

– Поздравляю тебя, мой мальчик! Украденное вернется в казну. Виновный, конечно, все отрицает, но доказательства против него. Свои дни он закончит в тюрьме.

Лузи притворился расстроенным.

– Расхищать золото богов… Разве это мыслимо?

– Такова человеческая природа. Если не сдерживать свои инстинкты, они доведут до большой беды.

Большая беда… Тройной Подбородок знал, о чем говорит. Если бы обнаружилась пропажа хотя бы одного слитка, виновным объявили бы его и сурово наказали. Благодаря наблюдательности и честности своего молодого подчиненного из этой передряги он вышел невредимым. Ну как такого не уважить?

– Должность этого вора освободилась. Вот тебя и назначим… И смотри в оба!

* * *

Царице Меритре выпало тяжкое испытание – одиночеством. Мать умерла, царь сражается на чужбине, а придворные следят за каждым шагом, каждым вздохом – сравнивают, в чем они с Сатьей не похожи. Первый министр держится на расстоянии – вежливо, но непреклонно, и управители Дома Царицы придирчиво критикуют каждое ее предложение и указывают на ошибки, только бы подчеркнуть ее некомпетентность… А душу открыть некому. Малейший промах чреват придирками и упреками. Без поддержки фараона она располагает лишь иллюзорной властью, однако искать союзников среди враждебных, если не презирающих ее царедворцев – нет уж, увольте!

Никакой горечи по отношению к Сатье она не испытывала. Наоборот, Меритре молила душу умершей подруги помочь ей и облегчить тоску.

– Ваше величество, вы желали меня видеть? – спросил главный лекарь.

– Мне нездоровится.

– Опишите, что именно болит.

Лекарь внимательно выслушал сиятельную пациентку, которая не скрывала своей тревоги, а потом провел осмотр.

– Случай очевидный, государыня. Никакой серьезной болезни у вас нет. Вы беременны!

77

Многодневная охота на вражескую армию была безрезультатной.

Митаннийцы убегают так резво, что их не догнать, тем более что продвигаемся мы с большой осмотрительностью. Первое – осторожность, чтобы не попасть в засаду; второе – необходимость походя сеять ужас, уничтожая селения, сады и поля. Преданные своим царем и войсками, жители Митанни затаят на них злобу. А глава государства, презираемый собственным народом, хорошим не кончит…

Получив новые донесения лазутчиков, я созываю военный совет. Невзирая на успех, лица у моих вояк мрачные.

– Банда трусов! – возмущается Джехути. – Ваше величество, дайте мне отряд, и клянусь, мы им быстро исколем зады, а потом и отрубим руки!

– Полагаю, урок они усвоили. Не будем превращать свою победу в поражение. Дальше продвигаться вглубь вражеской территории опасно.

– Обратный путь – вот что меня страшит, – признается Маху. – Пока половина вражеской армии удирает, вторая вполне могла затаиться у нас в тылу. А если не сами митаннийцы, то правитель Кадеша со своими людьми.

Я полностью разделяю мнение друга. Радоваться будем, когда вернемся в Египет целыми и невредимыми, а до этого еще далеко.

* * *

Когда Северный Ветер остановился, армия уже подходила к довольно-таки опасному месту, именуемому «море Ния»^[584], а в действительности – просторной болотистой равнине в долине реки Оронт.

– Опасность? – спросил у него Старик.

Ослик поднял правое ухо, да так и застыл, поскребывая землю копытом.

«Плохо, очень плохо!» – пробормотал Старик и побежал к Маху, который принял предостережение всерьез.

Ступив на зыбкую почву, местами усеянную валунами, не подвергнется ли египетская армия внезапной атаке? Не затаился ли за ближайшими холмами враг? Лишившись возможности маневрировать, египтяне понесут большие потери.

Когда Маху уже подходил к колеснице фараона за распоряжениями, из рядов пехоты донесся вопль:

– Там, впереди – чудовища!

Со стороны «моря Нии» к войску стремительно приближалось стадо разъяренных слонов.

Мало кто из египтян когда-либо видел этих животных. Нубийские лучники – дело другое. Под командованием Джехути, которому довелось поохотиться на слонов во время пребывания в Нубии, была разработана и тут же применена стратегия облавы.

Подгоняемые сирийцами, которые уже успели скрыться, обезумевшие гиганты бежали, не разбирая дороги, и почти не оказывали сопротивления опытным загонщикам с луками, копьями и секирами. Этим людям не раз доводилось убивать таких животных ради драгоценной слоновой кости. В итоге погибли только два нубийца.

Охота близилась к концу. Было убито сто девятнадцать слонов. Краем глаза Маху заметил последнего уцелевшего, который убежал от охотников и уже находился в опасной близости от фараона.

Притаившись между двумя валунами, на пути у слона, Маху решил, что ударом меча отрубит ему хобот…

* * *

Церемония получилась и радостной, и торжественной. В очередной раз царь воплощал собой порядок и справедливость, неподвластные никаким разрушительным импульсам.

С риском для жизни его друг Маху совершил невозможное и спас Тутмоса от ужасной смерти, чем и заслужил золотую награду в форме ожерелья, по стоимости равного всем захваченным трофеям.

«А побеспокоиться пришлось!» – думал Старик, разливая вино по кубкам, чтобы старшие командиры побыстрее оправились от волнения.

Свидетели этого происшествия были поражены поведением государя. Он бесстрастно взирал на несущегося прямо на него разъяренного слона, как если бы был уверен – опасности нет. Наверное, после ухода Сатьи фараон настолько свыкся с идеей смерти, что перестал ее страшиться. Он, чья обязанность – давать своему народу жизнь, не переступил ли он порог, недоступный остальным смертным?

Набальзамированные тела двух затоптанных слонами нубийцев скоро отправят на родину; их семьям государство будет выплачивать пенсии.

Минмес, отныне обремененный любящей супругой-ливанкой, до сих пор вздрагивал при мысли о несчастье, которого чудом удалось избежать.

– Гравировка на новой стеле хороша! – похвалил его Тутмос. – Установим ее рядом со стелой моего предка. Пусть обозначает нашу границу и удерживает митаннийцев на их землях.

78

Не слишком обнадеженный тем, что Северный Ветер не подавал сигнала тревоги, Старик перешел через болотистую равнину Ния вместе с настороженными солдатами, опасавшимися нового нашествия слонов или других опасных созданий.

Вдохновляло их то, что царь возглавлял войско вместе с Маху и Джехути.

Завидев вдали реку Оронт, сделали привал.

Дозорные принесли добрые вести: противника в поле зрения нет, зато есть безопасный брод через реку.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – рассудил Маху. – Там-то они нас и поджидают.

– Лучше мне выдвинуться с авангардом! – предложил Джехути.

Фараон согласился.

Ретивый военачальник очистит территорию, дабы обезопасить царя от всех неприятных сюрпризов. Недавние события предписывали крайнюю осторожность.

На первый взгляд, перейти через Оронт было несложно. Первые пехотинцы уже омывали ноги в прохладной воде, когда все удовольствие оборвал град стрел, заставив их отступить.

– Лучники на том холме, с западной стороны! – крикнул Джехути, определив источник атаки.

Египетские лучники дали массивный отпор, и скоро под их прикрытием пехота пошла на приступ вражеских позиций. Никакой пощады врагу!

* * *

Пять убитых, десять – с серьезными ранениями, два десятка – с легкими. Лекари не сидят без дела, равно как и бальзамировщики. Уроженцы севера, наши храбрецы упокоятся в родной земле. Но сколько еще таких засад встретит моя армия на обратном пути?

Минмес разворачивает карты, чтобы выбрать самый безопасный маршрут, и все члены военного совета высказывают свои мнения.

– Первый источник зла мы осушили. Теперь займемся вторым, – предлагаю я. – В противном случае по-прежнему останемся добычей.

– Что вы решили? – спрашивает озадаченный Джехути.

– Мы захватим Кадеш и избавимся от его правителя. Это он постоянно наносит удары нам в спину.

Широкая улыбка появляется на лице Джехути. Маху с Минмесом кивают.

– По последним донесениям, – замогильным голосом начинает Тьянуни, – стены крепости Кадеш недавно отстроены.

– Вот и славно! – говорит Маху. – Тем громче будет наша победа!

* * *

У Старика разболелась спина. При помощи массажа и растирки, приготовленной главным придворным лекарем, боль удалось снять. Ослику Северному Ветру массаж тоже пришелся очень кстати.

– Наши беды все никак не кончатся! Опять этот проклятый Кадеш! Разнести бы его по камешку… Только сорняки быстро прорастают опять. Интересно, найдется у них в погребах хоть немного хорошего вина? Мои запасы на исходе.

С пением труб разговоры закончились. Общая тревога, каждый – на свой пост, столкновение неминуемо!

Узнав о приближении египтян, правитель Кадеша выслал свои основные силы навстречу, дабы остановить противника подальше от своей цитадели.

Внезапная атака сирийских колесниц не застала бдительных Маху и Джехути врасплох. Египетские лучники быстро встали на позиции, и как только противник приблизился на расстояние полета стрелы, принялись с замечательной меткостью поражать вражеских лошадей. Атака превратилась в хаос. Пехота добивала возниц, падавших на землю, после чего уже египетские колесницы устремились на вражескую пехоту.

Меньше чем за час войско правителя Кадеша было истреблено. Ценой малых потерь со стороны египтян путь к крепости был свободен.

И первым на него ступил фараон.

* * *

– Посмотри внимательно на стены, – говорит мне Минмес. – Ничего странного не замечаешь?

– Отличается цвет кладки – по разные стороны от главных ворот.

– Работали в спешке и как попало. Мое мнение – мы легко разрушим эту кладку у самого основания.

– И нельзя давать им передышки! – заключает Джехути. – Они сейчас в ужасе!

Пока наши военные строители с помощниками готовятся, мы поспешно разбиваем лагерь. Подойти к стенам они смогут под прикрытием лучников, которые не дадут защитникам крепости, рассредоточившимся возле бойниц, нанести им урон.

Остается предпринять еще одну, последнюю меру – во избежание новых жертв.

– Вы двое – со мной! – приказываю я Маху и Джехути.

Наши три колесницы медленно выезжают на просторную площадку перед городскими воротами и там останавливаются.

– Сдавайся, правитель Кадеша! Спаси мирное население своего города! Сложи оружие, и я обещаю вам пощаду!

Продолжительная тишина…

Наконец городские ворота открываются.

Кто к нам выйдет? Правитель собственной персоной? Кто-то из царедворцев? Женщины и дети?

Они выпускают бесноватую кобылицу. Морда у нее в пене, и она несется галопом прямо на меня. Цель противника – убить фараона и посеять панику в его войске.

Используя свой меч в качестве копья, Маху пронзает грудь разъяренной кобылице, и та кричит от боли. Он приканчивает ее кинжалом, отрезает хвост и кладет его перед моей колесницей.

Под командованием Маху саперы^[585] направляются к вновь отстроенной стене. Двое падают, пронзенные вражескими стрелами, но остальные добираются до цели и начинают копать.

Минмес прав: стена никуда не годится. В считаные минуты пролом готов. И в него устремляется поток моих солдат.

79

Труп правителя Кадеша лежит на вымощенном плиткой полу опочивальни.

– Как он умер? – спрашиваю я у Минмеса.

– Собственный слуга его удушил. И теперь умоляет о пощаде.

– Ни один предатель ее не заслуживает.

Наши саперы энергично разрушают крепость; горожан мы расселим по соседним деревням, а солдат уведем в Египет в качестве военнопленных.

– Сожгите этого бунтовщика! – приказываю я.

Участь, уготованная всем приговоренным к смерти, после того, как они выпьют яд. Став золой, они сгинут навсегда.

Этот план я задумал, когда получил истинную власть над государством, и он близок к осуществлению! Палестина и Ливан покорены, Митанни держит дистанцию, правителя Кадеша нет в живых – триумф, который должен меня опьянить.

Я же ощущаю лишь сомнения и горечь. Бесспорно, тот факт, что я перешел Евфрат, впечатлит многих могущественных владык, и они поймут: отныне я без колебаний подавлю любой бунт, задушу в зародыше любую опасность.

Уверен, что с кознями митаннийцев мы покончим нескоро. Они спаслись бегством, избежав прямого столкновения. Счастье, что мы потеряли так мало храбрецов; пожертвовав собой, они предотвратили нашествие.

Однако же новые потрясения неизбежны. Смутьяны, подобные правителю Кадеша, от своих планов не откажутся. И какую форму завтра примет их злоба?

Все, даже Минмес, обычно такой сдержанный, дали волю радости и празднуют наш оглушительный успех. Я же, как обладатель верховной власти, не имею на это времени. Пора планировать будущее и расстраивать планы мести…

* * *

Старик тоже утешился: в подвалах дворца в Кадеше нашлось несколько кувшинов с вином, достойным царского стола. Солдаты удовольствовались простым напитком – сирийским вином из виноградных выжимок, которое быстро ударяет в голову.

Нехватки провизии они не знали: жители селений по пути следования египетской армии сами предлагали еду и другие дары. Желающих столкнуться с ужасающей военной мощью Тутмоса, обуздавшего митаннийцев, установившего новую границу Египта по Евфрату, разрушившего Кадеш и покончившего с его властителем, не находилось.

К общему изумлению, даже Тьянуни повеселел. От агентов – ни намека на дурные новости, а оптимизм, излучаемый солдатами и военачальниками во главе с Джехути и Маху, оказался заразительным. Последний, всеми прославляемый как герой, красовался в новом золотом ожерелье, которое было даром фараона за то, что он остановил взбешенную кобылицу.

За исключением царской гвардии, состоящей из ветеранов, за которых отвечал сам Маху, дисциплина в армии, при попустительстве командного состава, ослабла. Никто уже не страшился грядущих сражений и гибели. Победители возвращались домой, где их ждали слава и пышные празднества.

* * *

Стоило тяжело груженным торговым судам из ливанских портов пристать к причалу в Мемфисе, как вокруг них засуетились грузчики и писцы: первые принялись разгружать древесину, металлы, ткани и провизию, вторые – все это считать и записывать.

Царский корабль толпа встречала с особым восторгом. Слухи о возвращении армии разнеслись со скоростью ветра. Не было такого селения в стране, где не знали бы о победах Тутмоса, и тысячи зевак явились в порт, чтобы его поприветствовать.

И Лузи в их числе. Митаннийцы, по его глубокому убеждению, показали себя трусами, зато гибель правителя Кадеша, этого малодушного дезертира, его обрадовала. Ничего, найдутся смельчаки, жаждущие отомстить, – да вот хотя бы он сам! Теперь, в статусе начальника конторы, следящей за учетом и распределением больших богатств, он очень скоро обзаведется единомышленниками.

Фараон верит, что устранил главную опасность, когда устрашил внешних врагов. Но о тех, кто живет на его собственной территории, забыл! Большинство военнопленных со временем натурализовались и влились в египетское общество, но много среди них и тех, кто всего лишь терпит, кому новая жизнь отвратительна. Вот их-то и сплотит вокруг себя Лузи, обучит двойной игре. Задача деликатная, бесспорно, требующая сноровки и терпения. Зато в перспективе – возможность вредить в самом сердце Двух Земель, оставляя египетские власти в полнейшем неведении.

Когда первые солдаты ступили на причал, их стали забрасывать цветами, овевать пальмовыми опахалами. Их прославляли на все лады, угощали сладкой выпечкой и пивом. В честь Тутмоса, хранимого Амоном и хранителя Египта, толпа исполнила гимн.

При появлении царя толпа возликовала. В городе все, от мала до велика, праздновали его возращение.

Лузи увидел фараона впервые. Холодный, отстраненный, безжалостный…

Убить такого непросто.

Но возможно, он, Лузи, это сделает.

80

Фивы встречали фараона не менее восторженно, чем Мемфис. Празднества, затянувшиеся на неделю, отдых от работы, игрища на Ниле, пиры под открытым небом за государственный счет, благодарственные ритуалы и подношения богам Амону и Монту – все это организовали первый министр Рехмир и верховный жрец Амона Менх Старший.

Первым я зову к себе Рехмира. Зная, как я не люблю лесть, он не стал рассыпаться в слащавых комплиментах.

– Ваше величество, это окончательная победа?

– Воевать с Митанни и ее прихвостнями-сирийцами нам предстоит еще долго. Сейчас противник ослаблен, но не уничтожен. Да и ливанцам с их уверениями в вечной дружбе я не верю. Поэтому всюду на подвластных нам землях удвоил гарнизоны, которые сурово пресекут первые признаки неповиновения. Или мы будем держать врага в железном кулаке, или он нас уничтожит.

– Что ж, средства на эту вашу политику у нас имеются, – соглашается Рехмир. – Никогда еще Две Земли не были так богаты. И последний разлив выдался идеальным.

– Счастье хрупко, так что будем бдительны!

Прочитав стопку отчетов, переданных первым министром, с его письменными комментариями и не найдя ни единого повода для недовольства, я выхожу из кабинета и возвращаюсь в свои покои.

Дворцовый управитель Кенна собрал всю челядь.

– Ваше величество, мы хотим выразить нашу признательность!

Все кланяются, когда я прохожу мимо.

То, что царица не вышла встретить супруга, меня совершенно не задевает. Разве нам есть о чем говорить? Единственное, чего я от нее жду, – это присутствия на официальных церемониях.

И тут мне навстречу выбегает ее служанка.

– Государь, великой царской супруге нездоровится, и главный придворный лекарь посоветовал ей прилечь. Она желает говорить с вами.

Я иду в спальню царицы, украшенную цветами и благоухающую. Меритре встает с постели. На ней длинное зеленое одеяние, волосы водопадом стекают на плечи… Красота ее нисколько не увяла, наоборот – природное очарование царицы приумножилось.

– Я очень тревожилась, надеялась и молилась. И вот вы вернулись, невредимый и победоносный!

– Благодаря моей армии, которую не остановили никакие препятствия.

– Но ведь это вы ею командовали…

– Боги наставляли меня.

– И это, в конце концов, перемирие?

– На какое-то время – да.

– Я сдержала слово, государь: пока Рехмир правил страной, я занималась только Домом Царицы. Доволен ли первый министр моей работой?

– Упреков с его стороны не поступало.

– Утомление мое – не от болезни, а лишь следствие беременности. Скоро я рожу вам дочь.

– Эту новость объявят сегодня же! Она объяснит ваше отсутствие на церемониях, непосредственно связанных с вашими государственными обязанностями. Строго придерживайтесь рекомендаций главного лекаря. А сейчас прошу меня простить – я очень занят.

* * *

На обратном пути бог Тот говорил со мной. Радость царила в сердцах моих людей и в моем собственном сердце, и я ожидал откровений божественного учителя, чтобы запечатлеть их на стенах моей вечной обители.

Там и только там, за письмом и рисованием, я черпаю силы, необходимые для дальнейшего исполнения своих обязанностей. Тишина и одиночество меня умиротворяют.

О чем расскажет «Шестой час ночи»?

Наконец солнечная ладья покидает засушливые земли, но великий свет нового дня еще далеко. Пришло время спуститься в самые глубины земли, до соприкосновения с Нун – океаном первичной энергии, омывающим планеты и другие небесные тела. Из этой живительной среды рождаются все формы изобилия.

И случается первое чудо: душа-птица возвращается в тело Осириса, с виду безжизненное, которому предстоит превратиться в свет. Процесс преобразования начинается. Нужно собрать еще три фрагмента расчлененного солнца, которые хранятся в саркофагах.

Тьма пока еще не признает себя побежденной, и враги тем страшнее, что ощущают довлеющую над ними угрозу. Мои победы – всего лишь промежуточные этапы.

И я возношу молитву: «Пусть острыми будут ножи мои, пусть разрубают тени! Да пребуду я быком, чей голос могуч, чье пламя горит высоко! Пусть лица живут, пусть дышат груди!»

81

Мне – сорок, и на тридцать третьем году своего правления я украшаю Карнак: возвожу седьмой пилон на пути шествия религиозных процессий и два обелиска, увековечивающих победу над Митанни и праздник возрождения, отмечаемый в моем храме «Блистающем памятниками».

Верховный жрец Амона Менх Младший личных амбиций не имеет. Груз обязанностей, как духовных, так и вполне земных, управленческих, велик, и он несет его с честью, наслаждаясь процветанием и великолепием храма, порученного его заботам. После кончины его первого помощника Пуйемре, человека очень мудрого, я назначаю на этот пост эрудита Ахмеса и сам провожу церемонию его посвящения в великие мистерии. В ходе ритуала я ощущаю присутствие Сатьи, чья магия сильнее смерти.

Чувства, которые испытываешь в такие моменты, наиглавнейшие в жизни, не передать словами; мы полагаемся на предков, чье сияние питает наши умы.

Однако первый министр быстро возвращает меня к земным заботам.

– Посольства прибыли, и все тонкости церемониала окончательно утверждены. Он состоится завтра, как мы планировали.

В ночь, предшествующую этому значительному событию, которое потребовало долгих приготовлений под бдительным присмотром Рехмира, я читаю отчет Тьянуни о восьмой военной кампании – обстоятельный и достоверный.

* * *

Ратные подвиги бесполезны, если за ними не следует активная дипломатия. Обычно Египет старается поддерживать добрососедские отношения со странами, близкими к Сирии, дабы предотвратить опасные альянсы. После того как я перешел Евфрат, климат разительно переменился: чужеземные монархи в восторге от моих свершений и шлют послов с уверениями в своей преданности.

Никто не хочет быть заподозренным в союзе с Митанни под угрозой опустошительного вторжения моих войск, которые не остановила даже великая река, – событие, имевшее огромный резонанс.

Такое обилие иностранных посольств не радует Маху, наиславнейшего воина моей армии и командира царской гвардии.

– Душа у меня не на месте!

– Почему?

– Все эти чужестранцы будут тебе улыбаться, кланяться и расхваливать на все лады, думая при этом: вот бы ты скоропостижно скончался и на трон взошел какой-нибудь слабак!

– Опасаешься покушения?

– Не одного, а многих!

– И есть предпосылки?

– Только моя интуиция.

– Какие предосторожности советуешь предпринять?

– В этом-то и загвоздка! Послов и всех, кто с ними, нельзя обыскивать, иначе будет скандал. Поэтому, если среди них затешется убийца и пронесет на себе кинжал, ему останется только удачно его метнуть. Ты не представляешь, какой начнется хаос, если тебя не станет. Может, лучше не рисковать? Отменить этот прием?

– Слишком поздно, Маху.

– А если ограничить число гостей?

– На подобном торжестве моих подданных должно быть много.

– Тогда, может, наденешь кирасу?

– Неподходящий наряд, если мы празднуем перемирие!

Маху смиряется. Ему и моим телохранителям придется действовать быстро, если у кого-то из гостей намерения и вправду окажутся враждебными.

* * *

Жадная до зрелищ толпа заполонила огромный двор Карнакского храма.

Царедворцы явились в полном составе. На помосте, под навесом, защищающим от солнца, – два трона, поскольку царица тоже решила присутствовать.

– Придворный лекарь позволил вам прийти?

– Я прекрасно себя чувствую. И потом разве государственные обязанности не важнее моего здоровья? Раз фараон – это царственная чета, мое отсутствие сочли бы предосудительным, что дало бы повод для слухов.

Рехмир и Минмес вводят первого посла – митаннийца, который тут же кланяется до земли. Его слуги вносят ларцы, полные драгоценных металлов.

Присутствующие в волнении замирают: государство Митанни, наш главный противник, отвергает войну и соглашается выплачивать Египту ежегодную дань.

Маху со своими людьми напряжены до предела. Не воспользуется ли кто-то из свиты митаннийского посланника этим моментом исключительной важности, чтобы напасть?

Вся речь его – пустые слова. Отныне они наши вассалы… в некотором роде, поскольку однозначно и окончательно это не озвучивается. Я понимаю так: о завоевании Египта митаннийцы уже не думают, но по-прежнему будут вредить, чтобы нам не жилось спокойно.

Невзирая на все эти недомолвки, Митанни демонстрирует покорность, поскольку даже такой мир для них предпочтительнее войны. Когда первое посольство удаляется, Маху вздыхает с глубоким облегчением, но его бдительность не ослабнет до окончания этих дипломатических церемоний, утверждающих Египет в роли главенствующей державы на Ближнем Востоке.

По очереди пред нами являются посольства Вавилона, Ассирии и Хатти – государства, располагающего большим войском, но опасающегося нашей военной мощи, – и, в залог согласия и взаимопонимания, преподносят дары.

Хвалы и цветистые речи сопровождают каждое подношение.

В присутствии посла от Кипра нет ничего забавного. Одарив нас медью высокого качества – металлом первой необходимости для изготовления оружия и инструментов, – он просит принять остров под мое покровительство, равно как и связывающие нас торговые пути.

Ливан, наш укрощенный протекторат, и Нубия, наша южная провинция, тоже представлены на празднестве. У под-ножия тронов – бесчисленное множество даров. Отныне превосходство Двух Земель очевидно и неоспоримо для всех.

Утомленная Меритре уходит к себе, как только церемония заканчивается. Теперь и Маху со своими людьми могут отдохнуть.

Ко мне подходит Минмес.

– Посол государства Хатти желает переговорить с тобой наедине. Дело серьезное.

82

Хаттского посла я принимаю в маленьком зале дворца. Он молодой, высокий и худощавый, с короткой бородкой и глухим голосом.

– Спасибо за столь высокую честь, ваше величество!

– Минмес, мой советник, упомянул какое-то важное дело…

– Это правда, без преувеличений. И Египет может оказать важнейшую помощь в его решении, во благо нашим народам.

Принести фараону дары – не единственная цель его приезда… В какую ловушку он рассчитывает меня заманить?

– Проясним для начала одну деталь, – продолжает хаттский посланник. – Вы военным путем отодвинули от себя угрозу со стороны Митанни, однако этого недостаточно. Теперь представляется целесообразным изолировать их дипломатически и уменьшить, а лучше уничтожить ее влияние. Государство Хатти готово вам в этом помочь.

– На каких условиях?

– К северу от нашей столицы есть неспокойный регион, чьи правители хвалятся поддержкой Митанни. Он – угроза нашей стабильности.

– И вы не способны навести там порядок?

– Открытого конфликта хотелось бы избежать. Тем более что ваш переход через Евфрат изменил расстановку сил.

– Вы хотите приструнить приверженцев Митанни на своей территории, с моим обещанием не вмешиваться?

– Именно так, ваше величество! Но это еще не все наши просьбы.

Посланник задумался, взвешивая слова.

– Мы уладим свою проблему, а бунтовщиков вытесним на вашу территорию – при условии заключения договора о ненападении между Хатти и Египтом. И наш бог Грозы не разгневается. А если у Митанни начнутся конвульсии – что ж, тем лучше для нас.

– Мы подпишем этот договор!^[586] – решаю я^[587].

* * *

Вместе со всеми молодыми чиновниками, выпускниками царской школы, Пахек присутствовал при триумфе Тутмоса, принимающего дары от иноземных посольств. Его коллеги ликовали, его же душил гнев. Перейдя Евфрат и обратив митаннийцев в бегство, фараон утвердил свое всевластие. Кто отныне посмеет против него восстать? После гибели правителя Кадеша никто из его уцелевших союзников (а их осталось мало) не смеет головы поднять.

Но горечь в сердцах побежденных и угнетаемых никуда не делась. И если Пахек сумеет их объединить, почему бы не стать их новым вожаком, новым правителем? Завязать контакты, потребовать полнейшей секретности, внушить надежду, действовать изнутри, не вызывая подозрений… Задача многотрудная и рискованная, но не утопичная.

– Я проверил твою работу, – сказал Минмес, этот требовательный пронырливый коротышка, которого Пахек ненавидел. – Ты парень серьезный и старательный, в школе тебе дали отличные знания.

– Ошибки наверняка есть.

– Ты не проверил отчеты архитекторов. Они ценят себя высоко и склонны завышать сроки исполнения работ. Непредвиденные обстоятельства – вот обычная отговорка. Послушать их, работа у архитектора потруднее, чем у самого фараона! Не обращай внимания на все нарекания и упреки. Царь назначил срок, и его надособлюсти.

Пока Минмес пальцем указывал на ошибки, Пахек мыслями был уже на ночной встрече, которую назначил ему бывший военнопленный, недавно вышедший на свободу. Человек то был непростой – бывший глава тайной службы правителя Кадеша.

* * *

Посланник государства Хатти увез с собой надлежащим образом оформленный договор. Своими печатями стороны подтвердили слово, данное богам, а значит, нерушимое. Первый министр и Минмес оставили свои замечания при себе, хотя, не сомневаюсь, они у них были. Не слишком ли большими привилегиями я наделил хаттов? Для меня изоляция Митанни – вопрос важнейший. И все, кто с ними враждует, действуют и в нашу пользу тоже, гарантируя нам безопасность. Возможно, завтра хатты станут нам врагами^[588], но в нынешних условиях этого можно не бояться.

* * *

Перед сном, на который отведено несколько часов, я читаю «Тексты пирамид», этот огромный сборник речений, собранных мудрецами «Города священного столба»^[589], места, где обретается божественный свет. Некоторые из этих текстов описывают преобразования души царя по мере прохождения ею вечности, некоторые – небесное путешествие, а есть и такие, которые говорят о непрекращающейся борьбе с Тьмой.

Когда я подхожу к своим покоям, меня окликает госпожа Небету. Она потихоньку стареет, но все так же присматривает за дворцовой челядью – умело и неприметно.

– Выглядишь усталым…

– В последние дни пришлось потрудиться, но результаты, надеюсь, того стоят.

– Весьма неожиданные результаты, и народ это осознает. Твое имя не сотрется из его памяти.

– Открытая лесть с твоей стороны, Небету? Меня это удивляет.

– А меня – твоя нарочитая жестокость.

– В чем ты меня упрекаешь?

– Тутмос, твое равнодушие к Меритре предосудительно. Царица любит и почитает тебя.

– Ее чувства безответны. Пока Меритре исполняет свои обязанности, она может рассчитывать на мое уважение. А в сердце у меня одна-единственная женщина – Сатья.

– И мы все об этом знаем. А еще мне известно твое упрямство. Почему бы не подарить ей немного нежности?

– Меритре никто не заставлял становиться царицей. И я не скрывал, что ее ждет.

– Ты в ней разочаровался?

– Нет. Она не обделена ни мужеством, ни внешней привлекательностью.

– Прекрасные качества! А ведь боги могли наказать тебя, обременив самодовольной идиоткой… Не затмевая собою Сатью, Меритре понемногу завоевывает уважение людей независимо от ранга.

– Благодаря твоей поддержке и советам, конечно…

– Любимый тобою мудрец Птахотеп сказал: «Лучше всего слушать», верно? Так помоги же ей и ты! Скоро Меритре подарит тебе дочь и будет жить только для тебя. Будь ей хотя бы благодарен.

83

Когда Бак приехал из Фив, жена бросилась его обнимать:

– У нас будет малыш!

– Чудесно! Снова пополнение в семействе!

– Я приготовила праздничный обед – с говяжьими ребрышками и вином.

– Очень кстати, я умираю с голоду.

– Поездка тебе понравилась?

– Египет – прекрасная страна, Мемфис – просто чудо. Мы обязательно с тобой туда съездим.

– Узнал что-то о друге?

– Он умер, и это очень горько.

– К некоторым судьба жестока…

– На ферме без происшествий?

– Все как обычно. Корова заболела, но ей уже лучше.

На следующий день к Баку явился чиновник из храма Амона. Как тот, кто показал отличные результаты, новоявленный владелец фермы получил в аренду еще одно большое поле, на этот раз принадлежащее Дому Царицы. А еще Баку разрешили нанять батраков.

Бак сразу же подумал о бывших военнопленных-сирийцах, влившихся в местную культуру и согласных тяжело работать, чтобы их прошлое забылось. Так он почтит память несчастного Лузи…

* * *

– Ваши дочь и супруга чувствуют себя прекрасно, государь! – заверяет меня главная кормилица. – Роды прошли благополучно, но царице нужно отдохнуть. Новорожденная крепенькая, и вес у нее отличный.

Хорошо проветренная и украшенная цветами, комната Меритре радует глаз. Окна ее выходят в сад.

У изголовья кровати стоит главный придворный лекарь.

– Великая царская супруга совершенно здорова, – подтверждает он. – Ей нужно есть красное мясо – оно придает силы. Ежедневный массаж со специальными маслами приведут в тонус кожу.

Лекарь уходит. Меритре поднимает на меня глаза.

– Вы не слишком утомились в родах?

– Нет, – отвечает она с улыбкой. – Мне дали хорошее болеутоляющее, и ваша дочь очень хотела появиться на свет.

– Какое имя вы выбрали?

– Меритамон, Возлюбленная Амона. Наш великий бог будет ее оберегать, а душа всегда будет полна любовью. И если судить по первому крику, у девочки сильный голос!

– Спасибо, что почтили своим присутствием церемонию поднесения даров. По отзывам, послы высоко это оценили. Я знаю, что вам это далось нелегко.

– Я всего лишь исполнила свой долг.

Кормилица показывает мне малышку Меритамон.

– Она с удовольствием поела! Будет такой же красавицей, как мама.

И осторожно передает девочку царице, которая ласково над ней склоняется.

– Когда проснется, я сразу услышу, – заверяет кормилица. – И приду вам помочь.

Я тоже выхожу из спальни.

Дочь Меритре получит наилучшие заботу и уход, а если окажется способной к учению, в юном возрасте поступит в школу при Доме Царицы, где обучаются представительницы египетской элиты.

Дочь Меритре… Но не Сатьи.

* * *

Молодой Пахек никогда еще так не нервничал. Человек, просивший о встрече, вполне мог его скомпрометировать и лишить тем самым престижной должности помощника Минмеса. Но, с другой стороны, это вполне могло стать решительным шагом к осуществлению задуманного.

На клочке папируса – точный план. Пахек без труда нашел белый двухэтажный дом почти в самом центре столицы.

Открыл ему бородатый привратник.

– Зачем пришел?

– Посмотреть на медведя.

В гористых районах Сирии эти опасные звери водились во множестве.

– А сам ты кто?

– Меч из Мегиддо.

Пароль верный…

– Поднимайся на второй этаж, – сказал привратник, торопливо запирая за Пахеком дверь.

Еще один бородач обыскал юношу и кивком указал на дверь, ведущую в маленькую комнату.

Там – закрытые ставни и два стула.

– Садись! – послышался хриплый голос.

В полумраке лица собеседника не рассмотреть, но ясно, что мужчина это рослый и крепкий.

– Ну что, малолетний перебежчик, доволен собой?

– С чего мне быть довольным?

– Разве не ты – помощник влиятельного Минмеса?

– Это я.

– И тебе нравится в Египте?

– Я его ненавижу! Он украл у меня родину и мою душу! Единственное, о чем я мечтаю, – его уничтожить.

Пахек тут же пожалел о своей горячности: если сейчас напротив сидит стражник, карьере конец.

– Дерзкие слова… А вдруг я не на твоей стороне?

– Что ж, тогда арестуй меня и веди на суд!

Прошло несколько мучительных секунд.

– Мы – единомышленники, мальчик. Мы отомстим за Сирию, и я рассчитываю на твою помощь.

Пахек не помнил себя от радости. Наконец его жизнь обретает смысл!

– Я верно служил правителю Кадеша и снабжал его сведениями о египетской армии. Он меня не слушал, верил, что уничтожит самые основы построенной Тутмосом империи. Сегодня митаннийцы запуганы, Кадеш разрушен, а его властелина убили. И все же война продолжается. Война тайная, и ты можешь стать главным ее вдохновителем. Благо ты уже в самом сердце египетской иерархии.

– Это мое самое горячее желание!

– Терпение и осторожность – вот чем ты должен руководствоваться. И бойся недооценить Тьянуни, начальника египетской тайной службы. Чутье у него звериное. Малейший промах – и он тебя разоблачит. Ты молод, порывист, неопытен, но в тебе есть решимость. Если правда хочешь ввязаться в это очень рискованное дело, у меня есть подходящее для тебя оружие.

– Так дай его мне!

– Потом возврата не будет.

– Это не входит в мои планы.

– Ты хорошо подумал?

– Ты сам сказал: во мне есть решимость.

– Я снова свободен, но Тьянуни не верит в мое смирение. И при первой возможности отправит меня назад, в тюрьму. Единственный шанс – это вернуться в Сирию. Там у нас много единомышленников. Я подниму мятеж в маленьком городке Иниугаза^[590] и тем самым докажу фараону, что триумф его иллюзорен. И это станет началом масштабного восстания.

– Я благодарен тебе за доверие. Но что за оружие ты дашь мне?

– Сотни сирийских пленных заняты на самых трудных работах, многие вкалывают в мастерских. Одни смирились, другие – нет. И у меня есть список тех, кто готов и хочет бунтовать. У тебя есть к ним доступ, раз ты помощник Минмеса, распорядителя строительных работ фараона. Связаться с ними, объединить в общую сеть тебе будет нетрудно. Тьянуни ничего не заподозрит, потому что это часть твоей работы. И пока я буду сеять смуту за пределами страны, ты поработаешь внутри. И когда наши силы сольются, Египет падет.

– Давай список!

– Ты так в себе уверен?

– Дай мне список!

И бывший слуга правителя Кадеша это сделал.

Неизбежный риск… Если юный Пахек говорит правду, это станет настоящим началом и они отвоюют свои земли обратно. Если же разыграл комедию, его схватит стража и отправит в тюрьму.

Доносчик, конечно, не останется безнаказанным: кто-то из сирийцев перережет ему горло.

84

Лузи ликовал, созерцая сокровища, распределением и хранением которых он отныне распоряжался. Воодушевляющее чувство собственного могущества… Золото, серебро, бронза, медь, ляпис-лазурь, бирюза и другие полудрагоценные камни. Тутмос привез из своих кампаний огромные богатства, к которым прибавятся ежегодные подати от крупных государств, желающих жить с Египтом в мире.

Униженная, нещадно эксплуатируемая, Сирия отдана на разграбление и пребывает под властью проклятого фараона – в отличие от Митанни, которая сохранила видимость суверенитета. Рано или поздно хатты, с позволения Египта, ее завоюют…

Лузи убьет Тутмоса раньше, чем случится это несчастье. Благодаря своей должности, нежданной-негаданной, он присвоит столько мелких золотых слитков, чтобы хватило на подкуп сирийцев и создание заговора.

Набирать он будет только молодых, озлобленных и мечтающих о мести. Даже искупив вину, они по-прежнему оставались на тяжелых, незавидных работах. Многие смирялись, радуясь, что их хотя бы кормят и есть крыша над головой. Еще можно жениться на египтянке – с условием, что сменишь имя и будешь следовать всем обычаям Двух Земель. Но меньшинство продолжало молча негодовать и мучиться.

Лузи давно приметил двух парней, таскавших самые тяжелые ларцы и разговаривавших только между собой. По окончании рабочего дня, когда они принялись подметать склад, он сам завел разговор:

– Довольны жалованьем?

Парни закивали.

– Откуда вы родом?

Сконфуженное молчание.

– Я читал ваши дела. Вы – уроженцы одной деревни в северной Сирии. Пошли в ополчение к правителю Мегиддо и сдали оружие, когда город был захвачен. После депортации в Египет работали на рыбных промыслах в Дельте. А когда освободились, администрация навязала вам эту изнурительную работу.

И снова они закивали в ответ…

– А если я предложу кое-что получше?

Крепыши переглянулись.

– Вы любите свою страну, ту, где родились?

Оба дали понять, что да.

– Знаете, кто я?

– Наш начальник! – ответили парни хором.

– Не только. Мой отец – правитель Мегиддо, и своих корней я не забыл.

Изумление…

– Даже при моей должности я такой же, как и вы, изгнанник. Угнетенные должны объединяться! Если вы знаете других, кто страдает от притеснений, приводите. Я помогу!

* * *

Как приятно жить в Фивах! Виноград уродил прекрасно, а значит, и отличного вина будет много. Мошна Старика быстро пополнялась. Он терпеть не мог дворцового управителя Кенну за его неуступчивость, но все так же поставлял вина к царскому столу, и их подавали на больших пирах.

Они с Северным Ветром как раз привезли новую партию, когда мимо прошел Тьянуни. Вид у него был мрачный и утомленный. Начальник тайной службы даже не кивнул в знак приветствия.

– Что-то мина у него сегодня совсем уж траурная. Это к дурным новостям. Ну не может же быть, чтобы опять война?

К его отчаянию, ослик поднял правое ухо.

* * *

Управление зерновыми складами – дело сложное. Рехмир уделяет ему пристальное внимание и при необходимости строит новые. Также он заботится о поддержании в рабочем состоянии каналов, которые быстро зарастают нежелательной растительностью. Наместников в провинциях, пренебрегающих своими обязанностями, он тут же призывает к порядку.

После ежедневной беседы с первым министром появляется мрачный как туча Тьянуни.

– Дело срочное, государь, и неприятное.

Тяжелым шагом он входит в кабинет.

– Я надеялся, что с сирийцами мы разделались. И ошибся. Я только что получил подробное донесение, из которого следует, что в городке Иниугаза поднялось восстание.

– Наши потери?

– Никаких. Город такой маленький, что нашего гарнизона там нет. Зачинщики бунта провозглашают освобождение всего региона.

– Пусть вмешаются наши войска, расквартированные поблизости. Или этого недостаточно?

– Достаточно. Но я предлагаю решительное вмешательство – ваше и всей нашей армии. Демонстрацию силы. Эти жалкие мятежники должны уразуметь: все их потуги напрасны. Ни клочка земли мы им не уступим.

– Передай моему глашатаю Антефу, чтобы объявлял о девятой кампании!

* * *

Предупрежденный загодя (спасибо Северному Ветру!), Старик собрал все, что нужно для обеспечения комфорта государя в пути, начиная с мебели и заканчивая запасом солонины. Все это время Антеф важно расхаживал по дворцу, словно это он – главнокомандующий.

Старик застал его в тот момент, когда Антеф в который раз опрыскивал себя благовониями.

– Только и умеешь, что наряжаться и разглагольствовать, щеголь ты наш! – Старик уперся руками в бока. – Но я тебе сейчас кое-что напомню. Чья первейшая обязанность – обеспечивать царя всем необходимым, где бы он ни находился? Занимаюсь этим почему-то я, а ты хвалишься результатом!

– Потише, прошу тебя! – отвечал глашатай. – Я признаю` твои заслуги, и ты будешь вознагражден.

85

Два новых виноградника, пшеничное поле, бык с десятком коров… Старик был доволен. С одобрения первого министра Антеф оформил соответствующий указ еще до отъезда в Сирию. Старик незаменим, так что лучше его поберечь…

Боевой дух у армии был на высоте. Цель понятна, и поход обещал быть коротким. Пессимисты прочили западню, но шпионов и союзников у египетского командования было столько, что никаких неприятных сюрпризов оно не боялось.

Джехути с Маху огласили приказ: бунтовщиков не щадить, а все их имущество отойдет в казну. Раз урок не усвоен, надо его повторить.

* * *

Пахек ликовал: слуга покойного правителя Кадеша сдержал слово! Своим восстанием бесстрашная Иниугаза бросила тирану вызов, и соседние города-государства, в том числе крупный город Алеппо, к нему присоединятся и отвоюют независимость.

Опьяненный своими успехами, Тутмос не ожидает ожесточенного отпора. Поражение, первое поражение – и египетская армия будет сокрушена!

Пахек изучил список ремесленников-сирийцев, полученный в тот вечер. Для бунта, конечно, ничтожно мало, зато на этих людей можно положиться. Он не пожалеет времени и встретится с каждым. Укрепить узы товарищества между всеми изгнанниками – это будет первый шаг.

* * *

Между рекой Оронт и холмами, ограничивающими с юга регион Алеппо, в степи в свое время был построен городок Иниугаза с весьма скромными фортификациями.

Идеальная местность, чтобы развернуть египетские колесницы… Вопреки ожиданиям повстанцев, к ним не присоединился ни один город – побоялись.

Появление египетской армии в полном составе повергло в ужас мирных жителей, а вместе с ними и солдат бунтующего города. Такой демонстрации силы они не ожидали.

Ни агенты Тьянуни, ни дозорные не сообщали о засадах, что могло значить лишь одно: Иниугаза предоставлена своей судьбе и помощи не предвидится.

Ни с чьей стороны.

– Слишком хорошо для правды! – рассудил Маху.

– Мы уничтожим это осиное гнездо! – пообещал Джехути. – Первым делом – наши лучники прореживают ряды противника, а потом, если они пустят в бой колесницы, наши их перебьют. И только после этого пойдет пехота. Пусть наши храбрецы отведут душу!

– Я предложу твой план царю. По его сигналу атакуем.

Солдаты изнывали от нетерпения. Тутмос план одобрил.

И тут двустворчатые ворота мятежного города распахнулись, пропуская несколько колесниц.

Джехути усмехнулся:

– Смотреть не на что… Я их уничтожу!

Казалось бы, пора атаковать, и тут такое разочарование! Возницы вражеских колесниц пошли навстречу противнику пешком, безоружные и понурые.

Иниугаза капитулировала.

* * *

Неплохая добыча: пятнадцать колесниц, сорок лошадей, золотая посуда, серебряные вазы, сто волов, четыре сотни овец и пять сотен коз, семьсот ослов, древесина, олово, мирра…

Солдат и мирных жителей разделяют на две группы.

Градоправитель же распластывается, рыдая, у моих ног.

– Пощади нас, великий царь! Мы не виноваты.

– Вы бунтовщики.

– Нас запугали, принудили! Мы умоляем тебя о милосердии!

– Так это не ты главный зачинщик?

– Нет! Нет! Этот демон, из числа приверженцев правителя Кадеша, нас обманул!

– О ком ты говоришь?

– Я ничего о нем не знаю. Он бежал!

– Такой же трус, как и его господин. То, что вы вообще к нему прислушались, – серьезный проступок. Твой город будет разрушен, а жители пусть ищут себе новые дома.

Радуясь, что жив, градоправитель рассыпается в бесконечных благодарностях.

Остается решить, что делать с теми бунтовщиками, кто взял в руки оружие. Их пока держат в загоне для скота.

– Военнопленные? – спрашивает меня Маху.

– Нет.

– Значит, мы их… казним?

– Предложи этим людям на выбор: или мгновенная смерть, или пусть сражаются за нас.

– Но как же… Они же нас предадут!

– Джехути сформирует отдельный отряд, с безжалостной дисциплиной.

* * *

По возвращении в Фивы – триумф, как обычно.

Временами привычка превращается в опасное снотворное… К каждой победе, венчающей опасное предприятие, следует относиться, будто она первая, своего рода чудо, потребовавшее тщательной подготовки.

По окончании празднества, на котором царица показала себя во всей красе и величии, я отправляюсь в Долину Царей – поговорить с Сатьей, изображенной на одной из колонн моего вечного жилища, и там же получить откровение Тота касательно моего «Седьмого часа».

Появляется страшнейший из демонов – Апоп, гигантский змей, таящийся во мраке, который со своими приспешниками нападает на солнечную ладью. Вмешательство богини, вооруженной кинжалами, упреждает катастрофу. Приговоренные небесным судом заговорщики покараны и низвержены; пригвожденный к земле, но еще живой, Апоп не достиг своей цели. И путешествие продолжается под защитой звезд.

Рисуя эту сцену, я вдруг ясно понимаю: зреет заговор. И мне понадобится помощь доброй рептилии, украшающей мою корону, дабы осветить мой путь.

И я взываю: «Да уничтожит живое пламя змеи моих врагов! Да пребудут связанными их руки! Да воссияют души праведных на небе, подобно звездам! Да обретет небесный город защиту!»

86

– Ничего катастрофического не случилось в мое отсутствие? – спросил Минмес у своего помощника.

– Архитектор из храма в Элефантине ворвался ко мне в кабинет и всячески оскорблял – и все из-за того, что он затягивает сроки, а возражений слушать не хочет. Я не стал с ним спорить.

«На редкость толковый юноша, – подумал Минмес. – Скромный, не превышает своих полномочий и неразумных инициатив себе не позволяет».

– Он – неплохой человек и отличный специалист, но ворчливый и вспыльчивый. Я сам все улажу. Еще проблемы?

– Вот мой отчет.

Несмотря на удовлетворение работой этого блестящего выпускника царской школы, Минмес крайне внимательно прочел документы.

Что ж, в обстоятельности ему не откажешь… Вмешивается, только когда это необходимо, соблюдает протокол. Никаких замечаний.

Пахек, со своей стороны, смотрел на начальника и мечтал его задушить. Верный слуга фараона, он только и думает, как бы понастроить по всей стране храмов, где будут обретаться божества, дарующие Двум Землям неизмеримую энергию.

– Даю тебе два выходных, – сказал Минмес.

Отдых короткий, но Пахек успел встретиться с одним столяром, занятым на столичных верфях. Некогда защитник крепости Мегиддо, он искренне негодовал по поводу девятой кампании Тутмоса.

Пахек его утешил:

– Сирия никогда не покорится! И поверь мне на слово – митаннийцы готовят реванш.

– Фараон непобедим!

– А вот это неправда. Удача скоро ему изменит.

– За нами следят.

– Тебя уже допрашивали?

– И меня, и всех моих соотечественников, бывших военнопленных. Власти усиливают надзор.

К этой новости Пахек отнесся серьезно. Значит, государь опасается сирийцев, натурализованных и живущих мирной жизнью, – и вполне оправданно. Наивность в таких вопросах ведет к роковым просчетам. Рано или поздно надзор ослабнет, но пока лучше затаиться…

* * *

Дочка Меритре здорова и весела. Кормилицы и главный придворный лекарь заботятся о девочке, стараясь предотвратить все риски, которым она подвержена в столь нежном возрасте, ведь похитительница-смерть воспользуется малейшей оказией…

– Порядок в Доме Царицы идеальный, – сообщает мне Рехмир.

Первому министру хочется сказать: «Такой же, как при ее величестве Сатье», однако он не смеет.

Но разговор наш еще не закончен.

– Великая царская супруга сделала ряд замечаний, направленных на улучшение нашей образовательной системы.

– Стоящих?

– Целесообразных, государь. Считаю нужным их применить.

– Я согласен.

– Еще…

– И это еще не все?

– Царица полагает, что сельскохозяйственный кадастр несовершенен и некоторым хозяйствам, отлично себя зарекомендовавшим, желательно снизить подати.

– Твое мнение?

– Благосклонное.

– Тогда действуй!

Отовсюду я слышу похвалы царице. Ненавязчиво, будто бы к слову пришлось, Минмес восхищается ее глубоким пониманием государственных процессов; дворцовый управитель Кенна – чувством такта в обращении с прислугой; дворцовая челядь – ее манерами, лишенными самодовольства и холодности. Время идет, и о Сатье вспоминают все реже… Меритре утверждается на ее месте мягко и деликатно, не опускаясь до фамильярности, как ей и предписывает высокий ранг. Во время религиозных церемоний и торжественных пиров мы – идеальная царственная чета, исполняющая свои обязанности.

И это главное. Чувства не принимаются в расчет. Мы ответственны перед богами и нашим народом, а то, что мы люди, вторично. Я – царь, Меритре – царица, и это единственная реальность, которой мы руководствуемся. Поэтому мы сосуществуем в такой гармонии, и я ей за это благодарен.

Мой пес Геб ревниво присматривает за крошкой Меритамон, которая в свое удовольствие таскает его за уши, хватает за лапы и целует в морду. Бдительный страж, он впускает в ее комнату только тех, кто настроен благожелательно.

Мать поет малышке колыбельные, чтобы побыстрей засыпала. Неизменный голос Меритре способен очаровать и усмирить самого разъяренного воина.

Каждый вечер я прихожу сказать, какие обязательства готовит нам день грядущий, и царица, даже если у нее много своих дел, никогда не возражает. Случается, попросит уточнений, чтобы подготовиться получше, или перечитает тексты молитв, или спрашивает, кто будут наши гости и собеседники.

Меритре меня поражает. С виду она совершенно безмятежна, как если бы все ее дни и ночи исполнены безоблачного счастья. Материнство сделало ее еще красивее.

– Могу я попросить вашей помощи? – спрашивает она, снимая с шеи ляпис-лазуритовое ожерелье.

– Если я в состоянии ее вам оказать.

– Вы и только вы, государь!

– Вопрос государственной важности?

– В некотором роде…

Она берет меня за запястья, смотрит в глаза.

– Я была счастлива подарить вам дочь, но одного ребенка мне мало…

87

Нахтмина^[591] только что назначили начальником всех зернохранилищ Верхнего и Нижнего Египта, и он совсем растерялся. Работа очень сложная, но, вдобавок ко всему, первый министр требует, чтобы она исполнялась безупречно. Во-первых, надо надзирать за доставкой зерновых и их последующим вывозом; во-вторых, следить за их распределением между храмами и выдачей крестьянам в качестве платы; и в-третьих, управлять работниками, подсчитывая их численность. Последний урожай был особенно щедрым, так что не заскучаешь…

Образование у Нахтмина было подходящее – писец-учетчик и распорядитель материальных ресурсов. Он сделал отличную карьеру в храме Амона, успешно надзирая за ремесленными мастерскими. А вот в сельском хозяйстве он смыслил мало, и ему срочно понадобился помощник из местных – работящий, хорошо знающий предмет и такой, кто не затмил бы его самого.

Поэтому он и отправился к Баку, с некоторых пор ставшему одним из успешнейших земледельцев фиванского региона. Тот как раз раздавал указания своим помощникам. Сразу узнав высокое начальство, Бак опешил – главный надзиратель собственной персоной! И в неурочное время. Что бы это могло значить?

Отослав работников, он пригласил гостя выпить легкого пива в увитой зеленью беседке.

– Не тревожься, твое хозяйство было и остается образцовым, – сразу успокоил его Нахтмин, – и начальство тобой довольно. Проблема возникла у меня.

– Не со здоровьем?

– Нет. Повышение в должности.

– А разве вы… Разве это не радость?

– Звание громкое, да нести его будет тяжело. Меня поставили надзирать за всеми зернохранилищами Египта.

– Уф! Не хотел бы я поменяться с вами местами.

– Поддерживать хранилища в рабочем состоянии, строить новые, следить за поставками и вывозом зерна… Первый министр только про это и думает. Ладно, не будем ходить вокруг да около: мне нужен заместитель в фиванском регионе, одном из богатейших. Мне придется много ездить, инспектировать провинции. В мое отсутствие обязанности мои будет исполнять доверенный человек. То есть ты!

Бак слыхал про столбы, поддерживающие небо, чтобы оно не сверзилось на землю, уничтожая все живое. И вот сейчас ему почудилось, что эта громадная масса на него все-таки упала.

– Но как же… Я же не писец! Пусть другие…

– Я все обдумал, – перебил его Нахтмин. – Мне нужен не бюрократ, а земледелец, который поддерживает контакт с себе подобными. Я сам обучу тебя основам учета, и этого тебе хватит. А остальное ты знаешь лучше меня и мне объяснишь. Ну, не будем терять время! Работы много, не до разговоров!

– Я… я…

– Спасибо, что согласился! Иди расцелуй супругу и детей, я увожу тебя в Фивы. Там оформим тебя на новую должность, и – вперед, наша первая инспекция!

* * *

Минмес еле таскал ноги от усталости. По ночам страстная красавица-супруга не оставляла его в покое, хоть и была беременна. Женатый человек, а скоро и отец семейства… То, чего он всегда страшился. Впору жаловаться, что стал невинной жертвой военных кампаний своего царя. Его ливанке так понравилось жить в Фивах, что возвращаться на родину она совсем раздумала. От египтянки ее уже было не отличить.

Но усталого или нет, Минмеса с раннего утра ждали на строительстве «Храма на тысячу лет», возводимого по приказу Тутмоса в западной части Фив, которому предстояло стать конечной точкой движения величественной процессии в честь Прекрасного праздника Долины с его традиционным чествованием предков и «правогласных».

Придворные спешно готовились к празднику. Большой почитатель царицы, чья красота и поведение были безупречны, и поборник элегантности во всем, дворцовый управитель Кенна сурово карал подчиненных за безвкусицу.

У военачальника и командира царской гвардии Маху были другие заботы. Обеспечить безопасность владыки – дело непростое. По донесениям стражи, интеграция сирийских военнопленных, отбывших принудительные работы, проходила не так легко, как ожидалось. Чаще всего суда отправляли их на родину. Но сколько их, натурализованных, в большинстве своем занятых тяжелым трудом, питают по отношению к фараону негасимую злобу? Наряду с оглушительным успехом, как в случае с юным Пахеком, – сколько их, мучительных неудач?

Прошлой ночью Маху приснился кошмар: сирийцы намереваются убить фараона. Их лица рассмотреть он не смог… Маху проснулся с бьющимся сердцем и побежал во дворец.

Там царил полный покой.

Благодаря строжайшим мерам царские апартаменты для злоумышленников недостижимы. В ходе официальных публичных церемоний публики его личная гвардия вмешается с максимальной быстротой, если это понадобится. Но участие царя в долгом, многочасовом шествии требует особых предосторожностей. И тут у Маху нет права на ошибку…

* * *

– Как я тебе?

В новой светло-коричневой тунике изящного покроя, причесанный и выбритый, в кожаных сандалиях, Старик выжидательно посмотрел на Северного Ветра. Не слишком ли он разоделся, не выглядит ли этаким престарелым фатом?

К счастью, ослик поднял правое ухо, хоть глаза его и смеялись. Северный Ветер не был ни дипломатом, ни лжецом, поэтому Старик успокоился. Модничать он не привык.

Во дворце тем временем Антеф продолжал себя нахваливать, пока Старик исполнял за него черную работу. Старик воспринимал это спокойно: он был рад служить фараону, которым искренне восхищался. Тот, кого превозносили как гениального стратега, неумолимого защитника Двух Земель, проводил половину своей жизни в религиозных ритуалах, а вторую – в заботе о подданных, при активном содействии первого министра, не терпящего ни лени, ни несоблюдения правил. Благословенное время, хрупкое счастье…

– Ладно, теперь идем!

За безукоризненное поведение в ходе сирийских кампаний Северного Ветра представили к командирскому званию. Поэтому ему предстояло пойти во главе колонны осликов, несущих ритуальные предметы, необходимые для Прекрасного праздника Долины.

88

Это шествие запомнится надолго! Впервые Прекрасный праздник Долины завершится в моем «Храме на тысячу лет», а не в святилище царицы Хатшепсут, моей предшественницы. Строительство еще не закончено, но Минмеса не в чем упрекнуть, потому что времени я ему дал мало.

У подножия фиванской горы высится двухуровневый храм, посвященный царственной ка, которая пребывает и во мне. Туда и направляется торжественная процессия, несущая ладью Амона. По пути ее следования, как и при прохождении солнечной ладьи, умершие пробуждаются от сна, и предки, победители смерти, говорят с нами…

В часовнях храма – мои изваяния. Но не моя человеческая сущность запечатлена в них, а миссия, которую я унаследовал и которую передам своему преемнику.

Здесь, после моей кончины, царственную душу будут поминать вечно.

В сопровождении царицы я приношу дары Амону – тайной силе, источнику всего живого, и Хатор – богине небесной любви, звезд и божественного света.

Я надолго застываю перед изображением Сатьи, умершей и все же такой близкой. Это она венчает праздник, она дает жизнь этому храму.

Царица также погружена в раздумья.

* * *

Лузи пытался утопить свою злость в финиковой водке. Два болвана, которых он рассчитывал завербовать, испугались провокации и, пока не вмешались стражники, сбежали.

Надо сказать, силы правопорядка в последнее время и правда взялись за ассимилированных сирийцев, словно опасаясь заговора. Разочарование было жестоким: создать тайную сеть оказалось не так просто, как ему казалось. И должность у него подходящая, и деньги, пусть и нажитые нечестным путем, завелись.

Но чтобы набрать людей, готовых свергнуть фараона, Лузи придется попотеть. Вдобавок активность стражи принуждала к особой осторожности.

После неспокойной ночи Лузи явился на прием к начальству. В конце месяца Тройной Подбородок проводил итоговую сверку.

– Как у тебя дела, мой мальчик?

– Лучше и быть не может.

– Подчиненными доволен?

– Глаз с них не спускаю.

– И прекрасно! А вот у меня появились подозрения.

– В связи с чем?

– С тобой.

– Недосмотр с моей стороны?

– Боюсь, тут дело посерьезнее. Я, к твоему сведению, держу на подозрении всех подчиненных, и ты не исключение. Когда работаешь с драгоценными металлами, соблазн велик… Поэтому в твою команду писцов я определил своего человека – чтобы был двойной надзор. И его цифры с твоими не сходятся. Не хватает трех слитков золота, одного серебряного и трех мешочков золотой пыли.

– Конечно, это ошибка!

– Очень хочется верить. Завтра мы с тобой вместе проверим склад. Если соглядатай не ошибся, кто-то из твоих людей ворует!

– В это я не верю. Но если окажется правдой, расхитителя я найду.

– Это наша первейшая задача. Спокойной ночи!

* * *

Действовать нужно было быстро, очень быстро. Проверка выявит хищения, и правдоподобно объяснить Лузи ничего не сумеет. Тройной Подбородок обвинит его в краже, а затем будут суд и суровая кара. О мести Тутмосу придется забыть.

Однако положение не такое уж отчаянное – если, конечно, не сидеть сложа руки… Посреди ночи сириец вышел из дома и двинулся по улице, то и дело оглядываясь: с Тройного Подбородка станется приставить к нему слежку.

Успокоившись на этот счет, Лузи направился в северную часть столицы, где в уютном доме, окруженном небольшим садом, проживал его начальник. Здесь все дома были двухэтажные, по обе стороны улицы.

Лузи сильно рисковал, но выбора у него не было. Есть во дворе собака или нет? Спит ли Тройной Подбородок в одной комнате с женой? Есть ли в доме дети? Прислуга? Ничего этого он не знал, и времени выяснить не было. Но если не вмешается прямо сейчас, попадет на каторгу!

Убедившись, что за ним не следят, сириец перелез через невысокую ограду и оказался в саду.

Собака не залаяла.

Пригибаясь к земле, он подбежал к деревянной двери и толкнул ее.

Та даже не скрипнула.

На первом этаже – кухня, кладовая, рабочий кабинет, столовая, гостиная и еще одна комнатушка, откуда доносился громкий храп престарелого слуги.

Лузи взбежал по лестнице. Тут было три комнаты. Дверь в первую приоткрыта: там спят два подростка. Во второй – тучная женщина, лицом вниз.

В третьей – Тройной Подбородок. Спит на спине с открытым ртом. Кровать крепкая, из мебели есть еще ночной столик и сундуки для одежды.

И множество подушек. Несколько – под головой у толстяка, остальные разбросаны по постели.

Лузи схватил подушку и прижал к лицу Тройного Подбородка, крепко и безжалостно. Руки его с сильными пальцами в который уже раз превратились в смертельное оружие.

Жертва его несколько раз дернулась, взмахнула конечностями и затихла. Столько Лузи вложил в свое деяние ярости, что смерть наступила быстро.

В доме по-прежнему было тихо.

Убийца крадучись убрался прочь.

89

Старик как раз вышел от Минмеса, с которым обсуждал поставки вина, когда увидел, что к малой зале для приемов спешным шагом направляется Тьянуни. И как только это у него выходит – каждый раз мина еще угрюмей, чем накануне?

«Это не к добру!» – буркнул он себе под нос. Северный Ветер, конечно, знает наверняка, но, уже предчувствуя ответ, Старик отправился к Антефу, чтобы встряхнуть того как следует, а заодно проверить, в порядке ли царский шатер и дорожная мебель.

* * *

– По моим сведениям, государь, дело очень серьезное.

– Опять город взбунтовался?

– Не один, а множество, и не это самое страшное. Армия Митанни предприняла контратаку и отвоевывает потерянные позиции. Лобовое столкновение представляется мне неизбежным, и остановить захватчиков надо как можно скорее.

– Пусть царский глашатай объявляет десятую кампанию! Все войска привести в боевую готовность.

Новость эта не так плоха, как кажется. По-правде говоря, я этого ожидал, и даже рад. Наконец открытое столкновение! После серии военных неудач митаннийцы вынуждены действовать, демонстрируя тем самым свою мощь и доказывая, что мой переход через Евфрат – событие незначительное, без серьезных последствий.

С первого своего похода я знал, что этот момент настанет и нужно готовиться: тренировать и обучать солдат, хорошо их кормить и платить достойное жалованье.

Так, значит, в Сирии, далеко от Двух Земель, решится будущее Египта…

* * *

Беременность царицы с некоторых пор очевидна, и главный придворный лекарь ежедневно ее осматривает вместе с самыми опытными повитухами. Специальное питание, массажи, необходимые лекарства… Государыня окружена заботой. Но праздности Меритре не любит, поэтому продолжает управлять Домом Царицы, только перемещаться старается меньше.

В Фивах все понимают, что эта кампания станет решающей и что многим воинам суждено погибнуть. И все же мой выбор люди одобряют.

Пора уезжать, но Меритре настаивает на том, чтобы попрощаться лично.

– Излишне напоминать вам об осмотрительности, но я в который раз это сделаю.

– Осмотрительность – не всегда лучшая советчица.

– Силы митаннийцев превосходят наши?

– У них отличное оружие, а вот точная численность солдат мне неизвестна. Главное отличие: они – мерзавцы, мечтающие нас завоевать, а мы защищаем свою страну и хотим уберечь ее от варварства. Следуйте советам главного лекаря и щадите себя.

На лице царицы внезапно появляется тревога.

– А если…

– Если я погибну в битве? Первый министр применит закон Маат. Вы станете регентом царства и созовете Совет семи мудрецов, который, с вашего одобрения, изберет нового фараона, причем ни его возраст, ни происхождение не важны. Заботьтесь лишь об одном – о сохранении Египта, его культуры и ценностей.

* * *

Этот поход протекает в более напряженной обстановке. Солдаты нервничают, между собой разговаривают мало. На каждом этапе Тьянуни передает мне донесения своих шпионов. Я опасаюсь засад и одиночных столкновений, призванных нас ослабить, замедлить продвижение.

Ничего подобного не происходит. Зато я получаю важнейшие сведения: враг сосредоточил свои основные силы возле маленького местечка Арана близ Алеппо, а его перепуганные жители затаились за городскими стенами.

Сирия понимает, что в битве при Аране определится победитель, но кто это будет? И прежде чем пасть к его ногам, все предусмотрительно соблюдают нейтралитет.

На военном совете мы изучаем подробные карты, составленные в ходе предыдущих военных кампаний.

– Местность подходящая, – заключает Джехути. – Колесницам будет где развернуться.

– То же можно сказать и о вражеских колесницах, – сокрушается Минмес. – И лучники у них отличные.

– Наши не хуже, – напоминает ему Маху. – Прежде чем атаковать, мы перестреляем их как можно больше.

– Снаряжение у солдат в порядке, это проверено и перепроверено, – добавляет Тьянуни.

– И наши храбрецы рвутся в бой! – воспламеняется Джехути. – Они осознают важность своей задачи.

Определить диспозицию для войска не представляется трудным, и возможных западней я не вижу. Разве что противник выведет один отряд в качестве приманки, пока остальные заходят с тыла. Дозорные скоро подтвердят или опровергнут эту догадку.

* * *

Утро сегодня туманное, веет свежий ветер, и ничто не предвещает песчаных бурь. Солдаты отлично позавтракали, и командиры приступили к построению.

Двадцать дозорных вернулись в лагерь невредимыми и говорят одно: перед нами стоит митаннийская армия в полном составе, и скрытых резервов у нее нет. Я приказываю военачальникам разворачивать наши силы, как запланировано. Лучникам – устранить максимум себе подобных на стороне противника, прежде чем в бой пойдут наши колесницы.

Лошади нервничают, им сейчас нужна ласка и ободряющие слова. Все взгляды обращены на меня. В кирасе из медных пластин, в синей короне я стою рядом с Маху, который держит в руках поводья царской колесницы, обитой золотыми пластинами.

Мне сорок два года, и «Анналы» провозглашают тридцать пятый год моего официального правления. Пройден долгий путь, но это ли не его конец? Конец трагический, который низвергнет Египет в пучину насилия…

Меня охватывают сомнения. Не лучше ли вернуться, спасти сотни жизней и удовольствоваться укреплением собственных границ?

Человек колеблется, но не царь. Возведенный богами, фараон – несокрушимая стена.

Люди и лошади теряют терпение, Маху недоумевает, почему я медлю с сигналом, и многие разделяют его удивление.

Тот напоминает мне о «Седьмом часе ночи».

И я вскидываю руку…

90

Со времен реального перехода власти в руки Тутмоса и победы при Мегиддо жизнь в казармах Мемфиса и Фив перестала напоминать долгие каникулы. Следуя распоряжениям государя, высшее командование ввело жесткую систему учений. Стрельба из лука и пращи, борьба врукопашную, упражнения с копьем и кинжалом, бег и, конечно, специальное обучение для колесничих. После ужина солдаты падали на циновки и тут же засыпали.

Сегодня они порадовались, что прошли такую суровую подготовку. Организованные и дисциплинированные, египетские войска превозмогали страх благодаря уверенности в своих силах, снаряжении, командирах и прежде всего – в своем фараоне.

По его сигналу энергия высвободилась, но не беспорядочно: каждый знал свою роль и точно ее придерживался.

Под прикрытием щитов пехоты египетские лучники расположились на большом расстоянии от противника. Прицелились, натянули тетиву…

Результат превзошел надежды Джехути. Почти все стрелы попали в цель, и в рядах противника началась паника.

– Надо атаковать! – воскликнул он.

С одобрения фараона Маху встряхивает поводьями, и лошадиная упряжка устремляется вперед, увлекая за собой элитные подразделения египетскойармии, за которыми следует полным составом пехота.

Волна…

Волна гигантская, неумолимая.

Митаннийцы в ответ рассредоточиваются. Малым числом колесниц контратакуют, лучники делают залп, пешие солдаты поднимают копья.

Однако их действия не упорядочены, и это – роковой промах. Египтяне прорывают ряды противника, топча и подминая трупы и раненых.

* * *

Видя, что армия его уничтожена, царь Митанни бежал. Пленных мало, восемьдесят целых колесниц, десятки луков, бронзовых кирас и шлемов… Мои солдаты радуются трофеям, отовсюду доносятся приветственные возгласы.

Наши потери незначительны, и радость оттого, что уцелел в испытании, которого так страшился, – о, как она понятна! Старик раздает вино в кувшинах каждому встречному, командиры и солдаты обнимаются.

– Ты не очень-то и весел, – удивляется Маху, вглядываясь в мое лицо.

– Посреди общего ликования должен же кто-то сохранять хладнокровие.

– Разве мы не разгромили митаннийцев?

– Да, и надолго.

– Так чего же ты опасаешься?

– Бунтов. То тут, то там, но так, чтобы не давать нам покоя. Сирийцы только изображают покорность. Благодаря хорошему управлению условия их жизни улучшились, и они постепенно привыкнут к нашему присутствию. Война отдаляется от Египта – вот наша главнейшая победа.

Маху с Джехути от вина отказываться не стали. А я, достигнув цели, которая в начале моего истинного правления казалась недоступной, уже не испытываю той пьянящей радости, что в Мегиддо. Разлука с Сатьей меня гнетет, и одиночество – не лучшее состояние для восторга.

Я восхищаюсь своими солдатами, ради родины они рискуют жизнью. Если бы не их храбрость и исполнительность, самый искусный из стратегов потерпел бы поражение.

* * *

– Это наш шанс! – заявил вождь нубийского племени по имени Меркаль своему собрату, толстяку Алланду, которому такая активность была не по душе.

– Шанс сделать что?

– Фараон далеко, очень далеко, и его армию разобьют митаннийцы. Если мы хотим освободить Нубию, время пришло!

– Всего-то двумя племенами? – встревожился Алланд.

Меркаль стукнул кулаком по низкому столику, усыпанному финиковыми сластями.

– Нет конечно! С тех пор, как у нас забрали лучших лучников, я только и делаю, что езжу по соседям и склоняю их к бунту.

– И получается?

– На нашей стороне еще десять племен, не самых мелких! Унижение – лучший из аргументов.

– Бунт, говоришь? Но ведь мы серьезно рискуем.

– Вовсе нет, если всем объединиться! А когда узнáют, что и ты согласился, поддержка только возрастет.

– Что предлагаешь?

– Для начала – взять под контроль побольше деревень. Потом захватим крепость Бухен и объявим независимость Нубии. Обескровленный Египет не будет возражать, им своих потерь на севере хватит.

Приверженец полумер, Алланд содрогнулся.

– Воодушевление – это, конечно, хорошо, но надо подумать. Если мы просчитались…

– Победа будет наша, если только твое племя участвует. Без него нас будет слишком мало.

– Решиться нелегко…

– Это – редчайший шанс, его надо хватать! Так ты согласен?

Скрепя сердце Алланд согласился.

91

С возвращением пришлось повременить: я хотел удостовериться, что запущена система военного и административного контроля, исключающая бунт в самом его зародыше. После тяжелого поражения в Митанни не захотят снова столкнуться со мной лоб в лоб, но не оставят попыток организовать мелкие мятежи.

В том, что касается управления, идеальный исполнитель – мой Минмес. Подозрительный, скрупулезный, он расставил на должности компетентных писцов. Агенты Тьянуни будут информировать меня о малейших недоработках. Города Сирии и Ливана будут выплачивать Египту ежегодную дань в обмен на безопасность – ключевое условие их процветания.

На этот раз Митанни останется всего лишь изолированным государством, обедневшим и обреченным на исчезновение, более или менее скорое. Наши же владения простираются отныне до самого Евфрата.

* * *

На просторах Двух Земель – многодневные празднества. Десять кампаний понадобилось, чтобы покончить с Митанни, и теперь мой народ, от мала до велика, наслаждается своим счастьем.

По прибытии в Фивы я сразу же направляюсь в храм Амона, чтобы поклониться богу побед в тишине святилища, которое я построил, где будет вечно жить Сатья. Я – не более чем рука, воплощающая ее задумку, ее стремление к миру, который нужно отстраивать ежедневно, рискуя увидеть, как зло, присущее человеческой натуре, берет верх.

Глава государства, полагающийся только на зримое и материальное, не удержит кормило власти и приведет свой корабль к гибели. В незримом, в приобщении к силам созидания, таящимся как на земле, так и на небе, черпает он способность понимать события и силу, чтобы отвести удары судьбы.

Первый слуга богов, фараон питается их энергией, дабы служить своему народу. Без нее он был бы обычным деспотом.

* * *

Дворцовый управитель Кенна взволнован до крайности.

– Ваше величество! Государь! Счастье, великое счастье! Я даже не знаю, как сказать…

– Я тебя слушаю.

– Сын! У вас родился сын! Прекрасный малыш. И царица тоже здорова.

Дворец гудит от радостных переживаний. Военные победы, долгожданный мир, рождение наследника… Я – на вершине славы, однако меня это совершенно не волнует. Я думаю, как построить день завтрашний.

Прибегает главная кормилица.

– Приходите посмотреть на младенца, государь! Он такой чудесный!

Царица держит сына на руках. В изножье кровати – маленькая Меритамон со своим верным стражем Гебом.

Очаровательная картина…

– Узнав, что вы живы и невредимы, это дитя пожелало родиться, – говорит царица.

Оробевшая, почти испуганная, Меритамон прижимается к своему мохнатому другу. Она едва меня знает, и я не пытаюсь ее приласкать.

– Как вы себя чувствуете?

– По словам главного лекаря, роды прошли без последствий. Это вынужденное безделье начинает мне надоедать, я скоро вернусь к своим обязанностям. Все ваши подданные и я благодарим вас за совершенные подвиги. По вашей воле уходит тревога и радуются сердца!

– Как вы желаете назвать младенца?

– Наш сын станет вторым из Аменхотепов. Амон, Сокрытый, повелитель Карнака, будет его оберегать. Хотеп означает «в мире». Аменхотеп – «Амон пребывает в мире, в изобилии». Это имя вас устраивает?

– Прекрасный выбор. Надеюсь, он будет его достоин.

* * *

Согласно устоявшейся традиции, которая мне нравится, первый министр не рассыпается в медоточивых поздравлениях, а переходит сразу к проблемам, требующим моего немедленного вмешательства.

Докладывает Рехмир всегда очень подробно, поэтому я в кратчайший срок выношу свои решения и тут же выезжаю в Долину Царей. Чтобы услышать речи Тота, мне нужна тишина.

В восьмой час густой мрак, грозящий задушить возрождающееся солнце, начинает рассеиваться; огромные факелы дают достаточно света, чтобы прогнать демонов. Их сияние облегчает продвижение ладьи, избежавшей множества опасностей.

Направляя мою руку, Тот создает текст, из которого следует, что эти картины, эти символы и сцены описывают реальность потустороннего мира и алхимического процесса, побеждающего смерть.

По мере прохождения солнечной ладьи открываются двери часовен, где обретаются божества; оберегая ее путешествие, они сообщают ладье силу преодолеть все препятствия в ее восхождении к востоку.

Особая музыка сопровождает этот момент великого плавания, подобная жужжанию пчел; это – время вибраций, небесных и земных, порождающих в душах ликование.

«Прошу, не отвергните меня, когда я достигну таинственных ворот! – умоляю я. – Да услышу я голоса богов! Да ниспошлет мне небесный свет свои стрелы! Да уподобится мой голос гласу божественного сокола!»

Мне предсказан новый взлет… Но куда? К каким горизонтам?

92

Хмурый Тьянуни стремительной походкой вошел в царское жилище, миновав приветствовавших его стражей. Обычно в послеполуденный час дворец напоминал потревоженный улей. Сегодня здесь стояла неподвижная, давящая тишина.

Как будто в доме траур и никто не смеет нарушить уединение опечаленных родственников.

Тьянуни замер на месте. Что бы ни случилось, он просто обязан сообщить царю тревожные известия!

Навстречу ему вышел Минмес.

– Что у вас тут стряслось?

– Царю стало плохо.

– Дело серьезное?

– Главный лекарь как раз его осматривает.

– Могу я с ним поговорить?

– Это срочно?

– Очень.

– Сперва послушаем, что скажет лекарь.

* * *

– Вы переутомились, ваше величество. Многие энергетические каналы в вашем теле закупорены.

– Благодать восьмого часа охранит меня!

– Что вы сказали?

– Так сказал бог Тот.

– Я и не думаю возражать, государь. Но мой долг – вас лечить! Быть может, это неприятно слышать, но вы уже не молоды. И эта хворь – предостережение, к которому нужно отнестись серьезно. К счастью, организм у вас крепкий, однако в долгих походах он поизносился. Говоря простым языком, вы хватили лишку… Нижайше прошу принимать лекарства, которые я прописал, и работать как можно меньше хотя бы месяц.

Я ненавижу ложь, ибо она – из числа наихудших врагов Маат, поэтому вслух ничего не обещаю. Лучше сменить тему…

– Дети царицы здоровы?

– Они унаследовали вашу крепкую конституцию. Вот пилюли, они очистят организм. Я настаиваю, государь. Это нужно сделать обязательно. Через три дня я вас осмотрю.

Лекарь ждет, пока я не выпью лекарство, и только после этого выходит из моей спальни.

И тут же появляется Минмес.

– Надеюсь, лекарь тебя обнадежил?

– Тревожиться не о чем.

– А вот о Тьянуни этого не скажешь! Ты захочешь его принять?

– Пусть подождет в малом приемном зале.

В длинной тунике, умащенный благовониями, с золочеными браслетами на запястьях, я вхожу в зал, где меня уже дожидается глава тайной службы. Если бы его увидел в эту минуту самый уверенный оптимист, он тут же впал бы в уныние.

– Только не говори, что еще один сирийский город взбунтовался!

– Нет, в Сирии все спокойно.

– Тогда в чем же дело?

– Нубия, государь!

– Но ведь в этой провинции десятилетиями тишь да гладь!

– Несколько племен объединились и напали на купеческий караван. Они провозгласили независимость региона Миу, близ четвертого порога Нила. Ваш наместник Нубии ждет распоряжений.

– Мы выступаем незамедлительно!

* * *

К протестам главного придворного лекаря я остался глух. Единственная уступка – в это путешествие я беру его помощника. На борту корабля он будет следить за моим здоровьем. Благополучие Нубии волнует меня сейчас куда больше, чем мое собственное. Проблема требует немедленного решения. Фараон Сенусерт III, с которого я беру пример, предопределил мой путь. На Юге он правил твердой рукой, что не мешало нубийцам его почитать.

Совершив десять военных походов в северные области, я совершенно забыл об этом малонаселенном регионе. Стараниями «царского сына»^[592], надзирающего за крепостями и благоденствием местного населения, голода нубийцы не знают. Из золотых шахт в Египет доставляют «плоть богов», идущую на украшения наших храмов.

Из донесений следует, что повстанцев мало и вооружены они плохо, поэтому я веду лишь половину своей армии. Джехути с Маху опасаются нубийских лучников, отлично обученных и беспощадных в бою, причем последнее – следствие приема дурманящих снадобий. Благо мы можем рассчитывать на опыт наших солдат на местах, а именно – на гарнизон крепости Бухен, которая считается неприступной благодаря своим высоким и прочным зубчатым стенам.

Пока мы плывем, я вполне могу насладиться отдыхом, на котором так настаивал главный придворный лекарь… Узнав заранее о моем прибытии, наместник и придворные не скрывают, как они довольны. Слухи распространяются быстро, так что иные племена передумали бунтовать, а сами мятежники затаились на своей территории. Разумеется, они рассчитывали на победу митаннийцев, мою гибель и хаос, который поспособствует воплощению их чаяний.

Божество-покровитель Бухена – одна из ипостасей сокола-Гора. Не о его ли всевидящем взоре говорится в «Восьмом часе ночи»? Я преподношу ему переносную ладью и изваяние бога Гора, которые отныне будут использоваться во время утреннего ритуала в его святилище. Мастера «Золотого жилища»^[593] наделили эту статую магической силой, и теперь она будет оберегать Нубию. Новые храмы скоро увидят свет, дабы освятить эти земли…

* * *

Ночью тут прохладно, зато дни очень жаркие. Я быстро утомляюсь, и это заметно, однако мой нынешний лекарь, не менее настойчивый и деятельный, чем его наставник, помогает мне преодолевать усталость.

– Уже близко! – сообщает Маху. – Сейчас высадимся, потом один дневной переход – и мы у логова мятежников в Миу.

После изучения карт напрашивается очевидное решение: окружить противника и всей своей массой атаковать.

Для меня приготовлен удобный паланкин. Недостатка в носильщиках нет – каждый рад послужить царю и получить надбавку к жалованью.

В полдень вдалеке вдруг что-то поблескивает, слышен глухой стук…

Это солнечный луч отражается от рога огромного зверя, который несется прямо на меня.

Носорог.

Я знаю о его существовании по рисункам, но своими глазами вижу впервые.

Перепуганные носильщики опускают паланкин на землю. «Чудовище невозможно остановить!» – думают все. Но только не мой друг Маху…

Первое копье вонзается зверю в голову, второе – в бок. Он меняет направление и попадает под град стрел, после чего его приканчивают мечами.

Я обнимаю друга:

– Ты снова спас мне жизнь.

– Это моя работа, и я ею горжусь!

93

– Вижу врага! – закричал нубиец.

Вождь племени Алланд поежился:

– И много их?

– Подходят со всех сторон!

– Мы их перебьем, – заверил его Меркаль. – Наши воины непобедимы!

– Эпитет, более подходящий для египетского солдата. Они победили митаннийцев, и Тутмос цел и невредим. Ты уже слышал? Говорят, он голыми руками убил носорога!

– Вранье!

Прибежал часовой:

– Мы окружены. Отступать некуда.

– Мы прорвем строй противника во многих местах, развернемся и ударим с тыла! – пообещал Меркаль.

– Египтян десяток на одного, – возразил часовой. – И во главе войска идет сам царь! Нам не устоять.

– Тогда нападем первыми!

– Хватит! – отрезал Алланд. – Мне умирать не хочется. Единственное решение – сложить оружие и умолять фараона о пощаде.

* * *

После добровольной сдачи мятежники предстали перед трибуналом в Бухене и были приговорены к общественно полезным работам – все, за исключением двух вождей племен, которым предстояло двадцать лет провести в тюрьме.

Близ четвертого порога Нила я приказал установить стелу с напоминанием, что тут проходит южная граница Египта, а северная – по реке Евфрат.

Границы царства за пределами Двух Земель обеспечат им безопасность. Сирийцы и нубийцы отныне знают, что я не колеблясь подавлю в зародыше любую попытку к бунту.

На обратном пути не обошлось без неприятностей. Навигацию затрудняли сильные ветры, опасные течения и атаки разъяренных гиппопотамов, которые водились тут стаями.

Восемь великих часов, запечатленных в моем вечном жилище, истекли. Тот продиктует мне еще четыре часа, а потом призовет к себе, и я предстану перед божьим судом.

* * *

Я с чувством огромного облегчения возвращаюсь в Фивы. И узнаю`, что первый министр с Менхом Младшим приготовили мне сюрприз – освящение в Карнаке объединенного Дома Золота и Серебра. Это прекрасное строение с фасадом, выполненным в форме пилона, где будут храниться сокровища, преподносимые богу Амону. Жрецы, освятив дары и обязательно включив их в опись, отправят их в хранилища под сводчатой крышей, а потом по мере надобности их будут перераспределять.

Мне надлежит открыть главную дверь и опечатать ее своей печатью; каждый носильщик кланяется и слагает свою драгоценную ношу перед алтарем. Золото в слитках и песке, бруски серебра, вазы с благовониями, ляпис-лазурь, бирюза и другие полудрагоценные камни – первые поступления в эту новую сокровищницу имеют высокую ценность и свидетельствуют о процветании Двух Земель.

Процессия движется более двух часов, и меня начинает одолевать усталость, однако я не подаю вида. Когда же сокровищницу наконец должным образом запирают и всюду выставляют караулы, я увлекаю Менха Младшего и Минмеса на свободное от построек место, в самом сердце огромного Карнакского храмового комплекса.

– Амон принимает в своем жилище всех богов, – напоминаю я им. – Здесь мы проведем ближайшие мистерии Осириса.

Менх Младший удивлен.

– Для самой тайной церемонии ваш храм вполне подойдет. Но для окончания ритуала нужно озеро, по которому поплывет ладья торжествующего Осириса.

– Мне это известно.

Минмес уже все понял…

– Ты хочешь, чтобы мы тут создали священный водоем?

– Причем самый большой во всем Египте. И это – первоочередная задача.

* * *

Помимо составления «Анналов» Тутмоса, который перечитывал все тексты, прежде чем они обретали статус официального документа, забот у Тьянуни хватало. Он получал донесения от агентов в Ливане, Палестине и Сирии, анализировал их, классифицировал и делал выводы, которые впоследствии представлял царю.

Своему царю… Ибо служение Тутмосу было единственной целью его существования. Как не почитать государя, исполняющего свой долг перед страной с усердием и решимостью, ставшими залогом ее целостности? Судьбой Тьянуни дарована возможность быть в числе приближенных Тутмоса, активно содействовать его правлению…

Правлению, которому угрожают не только внешние враги, на сегодня обузданные, – пусть даже не навсегда, а на время. Есть враги и внутри страны, не менее опасные. Задача Тьянуни – их выявить, пресечь любую попытку заговора против фараона.

Непременное условие: остерегаться ближайшего окружения. Первый министр, этот Рехмир – не слишком ли он идеален? Нет ли у него потаенных амбиций? Влиятельнейший Минмес… Не пользуется ли он своим положением, чтобы создать подвластную себе группировку? Маху, еще один друг детства, отвечающий за безопасность государя. Не станет ли он инструментом какого-нибудь манипулятора? И что на уме у царского глашатая Антефа?

Тьянуни всегда начеку…

94

– Ваше величество, мои поздравления! Вы соблюли все предписания, и результат удовлетворительный. Тем не менее почки у вас останутся слабыми, поэтому лечиться мы будем и дальше. Очень прошу, не забывайте пить. Недостаток воды в организме грозит серьезными проблемами. Не дожидайтесь, пока придет жажда, пейте постоянно и понемногу!

Не успевает придворный лекарь покинуть мои апартаменты, как появляется пес Геб. Взгляд у него умоляющий. Он перебегает с места на место, смотрит то на меня, то на двери, то снова на меня.

– Ну, показывай, куда идти!

Геб ведет меня в сад, где в тени беседки царица с дочкой дожидаются моего прихода. Они, бесспорно, выбрали наилучшего парламентера…

Едва завидев меня, малышка берет миниатюрную арфу и начинает играть мелодию, а я просто стою и слушаю. Геб укладывается у ног девочки.

Закончив концерт, моя подающая надежды музыкантша в смятении убегает к матери.

– Наша дочь удивительно развита для своих лет, – говорит растроганная Меритре. – Она сама захотела сделать вам этот подарок.

– Вижу, она унаследовала ваши дарования.

Впервые я беру малышку на руки, под бдительным присмотром Геба. Сначала она пугается, глаза наполняются слезами; потом, успокоившись, гладит меня по руке своими крохотными пальчиками, закрывает глаза…

* * *

В донесениях Тьянуни – ничего настораживающего. Органы исполнительной власти, организованные Минмесом, при активной поддержке военных, которым дан приказ вмешиваться при малейшей попытке мятежа, работают отлично. Палестина уже продолжительное время довольствуется своим статусом протектората, и бóльшая часть Сирии также постепенно учится его ценить.

И все же я снова созываю военный совет.

– Глашатай Антеф, приказываю объявить о новом военном походе!

– Неужели опять мятеж?

– Нет, упреждающая мера. Отправь гонцов ко всем градоначальникам, пусть знают, что речь идет об инспекции. Армию поведет Джехути.

Любитель масштабных маневров, закаленный в боях Джехути выражает свой восторг.

– Если мы уснем, – продолжаю я, – пробудятся демоны. Периодическая демонстрация силы их устрашит. Они поймут, что мы не оставляем регион своим вниманием и неповиновения не потерпим.

* * *

Хмурый Минмес вошел в кабинет к своему помощнику Пахеку.

– Не в обиду будет сказано, выглядите вы не очень, – заметил молодой чиновник.

– Сын будит меня по нескольку раз за ночь.

– Быть отцом – это же счастье!

– Легко сказать… Ладно, поговорим о серьезных вещах. Царь объявил об одиннадцатой кампании в сиро-палестинском регионе. Касается это исключительно военных. Территория, подлежащая надзору, огромна, и я получил приказ назначить новых управленцев. Работа деликатная, требующая такта и твердости. А ты хорошо знаешь ситуацию на месте.

Пахек напрягся.

Уж не ловушка ли это?

– Сегодня я – египтянин и ненавижу этот дикий край, моих бывших сородичей, этих трусов и мздоимцев, которые только и знают, что злоумышлять!

– Именно! И если бы тебе стало известно о некоем заговоре, что бы ты сделал?

– Сообщил бы стражникам и военным, дабы они немедленно всех арестовали. А если бы я был судьей, то приговорил бы виновных к пожизненной каторге.

Именно то, что Минмес и рассчитывал услышать! Пахек не переставал его приятно удивлять.

– Только эффективное управление нашими новыми владениями может укрепить мир, а ты прошел отличную школу. Назначаю тебя главой администрации, твоя задача – помочь тем, кто уже работает на местах. Подчеркиваю, это будет непросто и зачастую потребует жестоких мер. Ты согласен?

– Придется ли мне навсегда покинуть Египет?

– Нет, об этом не тревожься. Ты будешь часто приезжать, и мы вместе будем подводить итог твоей деятельности, прежде чем представить его царю.

– Если бы нужно было уехать навсегда, я бы отказался. Но если все так, как вы говорите, постараюсь вас не подвести. Только знайте, я буду неумолим.

«Надо же! Какой все-таки замечательный парень!» – подумал Минмес.

* * *

В сопровождении немногих телохранителей я отправляюсь в Нехен^[594], один из старейших городов страны, место коронации первых царей Египта и обретения ими созидательного ви´дения, ниспосланного божественными силами.

Храм Гора может обрушиться не сегодня завтра. Гора, этого сокола с крыльями столь же обширными, что и сама вселенная, который садится на затылок фараону и направляет его мысль! Гора, сына Исиды, который возродил Осириса, убитого собственным братом Сетом! Гора, чьим временным воплощением является каждый властитель!

Мой главный распорядитель строительных работ Минмес отреставрирует это святилище, вернет ему силу и мощь. Не обладая могуществом и взглядом Гора, править невозможно.

Наша страна не похожа ни на одну другую. Ее зачинатели осознали, что человек – один из многих компонентов жизни, хищник, которого нужно обуздать, если не хочешь, чтобы миром правили жестокость и несправедливость.

Этого принципа я и буду придерживаться до последнего вздоха.

95

Душа у Лузи была не на месте. А вдруг кто-то усомнится, что Тройной Подбородок умер своей смертью? Если есть свидетель или даже несколько и они заявят, что видели его в ту несчастливую ночь?

А потом начальника похоронили в семейном склепе, не заподозрив злого умысла. Тройной Подбородок занимал высокий пост, и его смерть повлекла за собой сбои в работе всей конторы. Возник вопрос: кто придет ему на смену?

Лузи одолели мечтания. А вдруг и он в перечне возможных кандидатов? Это было бы невероятно быстрое повышение, но разве не превозносят все и каждый его заслуги?

Когда же высокий начальник вызвал его в центральную контору, здесь же, в Мемфисе, сириец разволновался не на шутку.

Манеры этого сорокалетнего чиновника с угловатым лицом, из числа особ, приближенных к первому министру, любезностью не отличались.

Он довольно долго перечитывал личное дело стоящего перед ним навытяжку Лузи.

– Твой начальник умер, и вследствие этого мы проводим реорганизацию. Недавно была основана новая сокровищница в Фивах, и ты получишь пост в тамошней администрации.

– В Фивах?

– Назначение тебе не по вкусу?

– Что вы, наоборот!

– Уезжаешь завтра! Получишь от государства жилище и слугу.

* * *

На протяжении девяти дней, в разгар зимы, я руководил празднованием мистерий Осириса в моем храме в Карнаке. Благодаря магии ритуалов и осуществлению великого делания^[595], бог воскрес на наших глазах в облике золотой статуэтки. Со времен, когда пирамиды пребывали в апогее своей славы, этот ритуал связывает нас с первичной жизнью, за пределами существования и смерти. Каждый фараон – это Гор, сын Осириса, победителя смерти; и, умирая и возвращаясь к звездам, он, в свою очередь, становится Осирисом, порождающим своего преемника, нового Гора. И когда этот процесс прервется, мир превратится в хаос, где будут главенствовать убийцы, воры и право силы.

В завершение мистерий ладья Осириса при свете множества факелов проплывает по первичному океану, через вселенную божеств, пребывая в постоянном процессе воссоздания.

В считаные месяцы строители храма Амона под руководством Минмеса и Менха Младшего сотворили чудо, которого я желал, – огромное священное озеро, самое большое в стране^[596].

На закате солнца десятки ласточек резвятся над водой… Ласточка – одно из воплощений царственной души. Это место отмечено глубочайшим умиротворением, дающим ни с чем не сравнимую энергию.

Менх Младший преподносит мне ладью Осириса, выполненную из кедрового дерева, а на ней – трон Исиды, великой чародейки, владеющей заклинанием бессмертия.

Жрецы нисходят по каменной лестнице и опускают ладью на воду…

Я испытываю радость куда более яркую, нежели в день наиславнейшей своей победы. В этот миг земля уподобляется небесам, вода в священном озере – источнику всякой жизни, и мое служение обретает максимальный смысл.

* * *

Неужели мечты сбываются? Пахек не сумел организовать сирийское подполье в Фивах, и вдруг сам Минмес, близкий друг царя, предлагает ему возможность, сравнимую разве что с чудом! Ему, сирийцу, сыну мятежного принца – и вдруг вернуться на родину в должности египетского управленца, выпускника высшей школы, где учится вся элита страны!

Тутмос всерьез заблуждается, полагая, что освобожденные военнопленные и дети чужеземных вельмож вливаются в египетское общество, принимают его правила. Ему и в голову не приходит, что горсточка самых упорных не сдастся и переиграет все его планы…

Пахек применил привычную и успешную стратегию – изобразил перед начальником экспедиции Джехути старательного и покорного помощника. Вел себя, как и полагается вышколенному писарю: выслушивал все требования закаленного вояки и в точности их исполнял. Так он не только вызвал к себе симпатию, но и услышал много полезного, что позволило ему увидеть ситуацию яснее и шире.

Митанни? В состоянии шока. С трудом пытается восстановиться после поражения, однако окончательно не разгромлена. Бежав с поля боя, ее армия почти не понесла потерь. Простой люд против правителей не взбунтовался, и те готовятся к реваншу.

А что в больших городах, Тунипе и Кадеше? Кажется, что там трепещут от страха. На самом же деле – это кипящие котлы, под крышку которых Пахеку нестерпимо хотелось заглянуть. Пристальное наблюдение со стороны египтян мешает всем угнетенным, снедаемым отчаянием, объединиться.

Вдруг ему это удастся? Используя свои прерогативы, под видом внедрения указаний фараона, он, Пахек, станет душой заговора?

Утопия? Нет, если избрать змеиную тактику и нанести удар, когда враг меньше всего этого ожидает. В Фивах пользы от него не было никакой. Здесь же, в своих прежних владениях, он быстро заручится поддержкой! Главное – избегнуть роковой ошибки, которая навлечет на него гнев египтян или сирийцев.

Пахек шел по лезвию ножа, и сохранять равновесие было нелегко. И все же он ощущал важность своей миссии, которую удача дала ему возможность осуществить.

96

Великая царская супруга ведет себя безукоризненно. То, как она управляет Домом Царицы, не вызывает ни малейших нареканий, и первый министр ценит ее предложения, тактичные и обоснованные. Прекрасная мать, Меритре заботится о детях, и целый отряд прислуги всячески ей угождает. Девять кормилиц, сменяя друг друга, удовлетворяют неуемный аппетит маленького Аменхотепа, чье стремительное развитие не перестает изумлять главного придворного лекаря. Тот уверен, что мальчик вырастет настоящим исполином. Что касается дочки, Меритамон, ее способности к музыке с каждым днем проявляются все ярче. Вне всякого сомнения, после взыскательного обучения она станет жрицей в Карнаке и, по примеру матери, будет петь на церемониях.

Все собеседники царицы, от дворцового управителя Кенны до чужеземных послов, неустанно превозносят ее ум, красоту и элегантность, которые задают тон на парадных приемах и пирах.

В это утро, когда нам предстоит открыть праздник урожая, Меритре не удается утаить свою грусть.

– Вам нездоровится?

– Это не единственная причина.

– Кто-то из малышей заболел?

– Нет, государь, дети здоровы.

– Что же тогда вас тревожит?

Она отворачивается, словно бы не в силах сказать правду. Совершила ли она нечто предосудительное? Я не настаиваю, даю ей время собраться с силами.

– Главный лекарь настойчиво рекомендует мне больше не рожать. Третья беременность – это было бы слишком рискованно. Но если такова будет ваша воля, я приму этот риск.

– У нас есть дочь и сын, этого вполне достаточно.

– И мне будет позволено остаться с вами?

– Если бы вы не исполняли своих обязанностей, вы давно уже покинули бы дворец. Мне не в чем вас упрекнуть. Мы будем жить, как раньше, с условием, что вы позаботитесь о предохранении, если так нужно. Оставаясь царицей, вы поддерживаете гармонию. И это главное.

* * *

Снова увидеть родной Тунип – для Пахека это стало невыразимой радостью, невзирая на тот факт, что город наводнили египетские солдаты и управленцы. Сменив на должности престарелого чиновника, которому не терпелось вернуться в свой дом в окрестностях Фив, юноша удостоился официального пира в свою честь, на котором познакомился с местным начальством и подчиненными.

Во вступительной речи он поздравил присутствующих с согласием, царящим между египтянами и сирийцами, превознес все достоинства египетского покровительства, пообещал исправить недочеты и наконец поднял тост за здоровье Тутмоса, благодетельного государя.

Служебные апартаменты ему отвели в старом дворце его собственного отца, реконструированном архитектором и художниками, состоящими на службе у Минмеса, так, чтобы стереть память о сирийских владельцах и придать ему египетский колорит.

Глядя на все это, Пахек заплакал от ярости. И тут в дверь постучали.

Он вытер лицо и открыл.

Красивая женщина лет тридцати, в руках у нее – поднос с финиками, сладкой выпечкой, кубком вина и кувшином с водой.

– Это ваш ужин, господин.

– Поставь на маленький столик.

Она медленно прошла через просторную комнату и сделала, как ей велели. Теперь ей самое время уйти, но, к удивлению Пахека, эта особа с длинными черными волосами остановилась перед ним и сказала:

– Я знаю, кто ты.

– Я – новый египетский наместник в Тунипе.

– Нет, ты – сириец, и не простых кровей. Сын местного правителя, труса, который бросил нас на произвол судьбы!

– Ты заблуждаешься, ты…

– Я не заблуждаюсь. И ты еще хуже, чем отец. Ты – последний из подлецов, раз служишь врагу!

Он ударил женщину по щеке так, что она упала. Потом встала и влепила ему оплеуху в ответ.

– Ну, негодяй, прикажи теперь меня убить! Мертвая, я наконец буду свободна.

Пахек схватил ее за плечи, повалил на кровать.

– Это правда, я – сын презренного дезертира, но моих намерений ты не знаешь. У меня одно-единственное желание: прогнать захватчиков, чтобы Тунип снова был независимым, как и вся Сирия!

– Ты меня обманываешь!

– Я докажу обратное.

Брюнетка вдруг перестала отбиваться, заглянула Пахеку в глаза.

Юноша же уже успел пожалеть о своей откровенности. Что, если эта девица – провокатор, и получается, что он сам накинул себе петлю на шею?

– Если это правда, то что ты думаешь предпринять?

Слишком поздно отступать…

– Организовать подполье в Тунипе, Кадеше и остальных городах. Когда наберем достаточно сторонников, свяжемся с митаннийцами и попросим у них помощи. Это – долгая и тайная подрывная работа, но мое привилегированное положение позволит довести ее до победного конца.

У брюнетки загорелись глаза.

– А ты не врешь…

– Нет, не вру. Если бы ты только могла измерить мою ненависть к фараону, ты бы уже не сомневалась.

Она долго смотрела на него, ловя каждый вздох.

– И чем тебе помочь?

– Я должен знать, как на самом деле настроены горожане тут, в Тунипе, а еще – имена надежных людей, кто смог бы организовать бунт.

– Я имею эти сведения, и людей знаю поименно. Но с чего бы мне тебе верить?

– Потому что я тебе доверился.

– Ну-ка, отодвинься!

Брюнетка села на постели и стянула с себя тунику. Груди у нее были чудесные, кожа – смуглая, волосы – густые и блестящие.

– Люби меня, и я узнáю, притворяешься ты или нет!

97

Пьяный от счастья, Бак еле держался на ногах. Может, все это ему снится? Он, в прошлом сирийский военнопленный, – и вдруг такой стремительный взлет! Жена, детишки, собственный земельный надел, богатство… А теперь он еще и помощник начальника всех зернохранилищ Верхнего и Нижнего Египта!

Он так и ждал, что вот-вот проснется и увидит себя на поле с заступом в руках, ну, или с серпом, жнущим спелые колосья, – и та и другая работа были ему по душе.

Вместо этого вслед за своим новым начальником Нахтмином он переступил порог постройки, в которой обреталась администрация первого министра.

– Ты такой бледный! Утомился?

– Нет.

– Не волнуйся так, Рехмир – человек обходительный. Он хочет с тобой познакомиться. Так бывает со всеми, кто получает важный пост.

Голова у Бака шла кругом, живот свело от волнения. Он нервно теребил полу новой туники. Опозорится перед первым министром – и прощай, повышение! И все-таки он взял себя в руки и поклялся, что не ударит в грязь лицом и своей удачи не упустит.

Рехмир показался ему не столь любезным, как обещалось. И взгляд у него был такой, что Баку сразу захотелось сбежать и спрятаться у себя на ферме.

– Последние отчеты по зернохранилищам меня устраивают, – объявил первый министр. – Любое отступление от нашего плана было бы непростительным. Я требую, чтобы наших резервов хватило на несколько плохих разливов, даже если они последуют один за другим.

– Будет исполнено! – пообещал Нахтмин.

– А это, надо понимать, твой новый помощник.

– Репутация у него прекрасная. Неутомимый работник!

– Я изучил личное дело…

У Бака подкосились ноги. Реплика прозвучала сухо, что заставило усомниться в благоприятном исходе дела.

– Мешки с зерном должны поступать в хранилища регулярно, под тщательнейшую опись. Возьмешься это контролировать, Бак?

Нужно отвечать… А для этого – владеть своим голосом, чем Бак сейчас не мог похвастаться.

– Ты берешься или нет?

Так и не совладав с собой, Бак поклонился низко, едва не уткнувшись лбом в колени.

* * *

Рассудив, что любовник достоин доверия, красивая брюнетка познакомила его с сирийскими вельможами, которые подчинялись египетским властям, боясь их разгневать.

– Ты, сын нашего правителя, – и вдруг египетский писец! – вскричал один, шестидесятилетний старец с бородой. – Да я готов удушить тебя своими руками!

– И это была бы большая оплошность с твоей стороны. Разве не ясно, что я облачился в одежды врага, чтобы вернее его победить? Здесь вы – не более чем овцы, обреченные на заклание. А я, будучи одним из главных наместников в регионе, могу втайне собрать вокруг себя патриотов, тех, кто готов бороться с тиранией. Вы только болтаете да стонете, но ничего не предпринимаете, умираете медленной смертью. Без меня у вас нет шансов сбросить египтян!

Пламенная речь юноши впечатлила его слушателей.

– И что ты предлагаешь? – спросил все тот же бородач.

– Нужно организоваться и действовать очень осторожно. Первое – уведомить всех непримиримых борцов, что надежда есть. Второе – объединив усилия, в надежном месте собрать оружие, причем такие тайники должны быть в каждом крупном городе.

– У Тьянуни всюду шпионы, они с нас глаз не спускают!

– Вы их вычислили?

– Большинство – да.

– Этих хищников надо чем-то занять. К примеру, доносами на людей с проегипетской позицией, будто бы они – опасные подстрекатели. Пусть это будет кто-то из торговцев или мастеровых.

– А можно отвлечь внимание и по-другому, – заговорила красивая брюнетка. – Бандами бедуинов^[597], грабящими караваны на торговых путях.

– Разбойники, на которых нет управы! – возразил бородач.

– Именно! Занятие для новых сил правопорядка. У них будет меньше времени следить за нами.

– Прекрасная мысль! – рассудил Пахек. – Я знаю, как использовать бедуинов. Пошлем к ним гонца с перечнем караванов и их маршрутами. Такие сведения у меня есть.

Сирийские вельможи понемногу оттаяли. Планы этого юного подстрекателя уже не казались им несбыточными.

* * *

Как никогда воодушевленная, с верой в то, что повстречала мстителя за свой народ, красавица-брюнетка еженощно занималась с Пахеком любовью, проводя его по тысяче и одной дорожке наслаждения. В ее жарких объятиях юноша черпал энергию. Во время инспекций, которые полагалось совершать щепетильному чиновнику, он вербовал сторонников, причем на глазах у ничего не подозревающих шпионов Тьянуни. Столичный управленец исправно собирал подати, штрафовал и сообщал страже о подозрительных случаях – всегда с участием тех, кто о мятеже и не помышлял. После ареста и обвинительного приговора, вынесенного на основании представленных Пахеком документов, они уступали должности тайным заговорщикам, которых все тот же Пахек признавал благонадежными.

Однажды, не успело еще встать солнце, как возле дворца в Тунипе началось непривычное оживление. Отпихнув спящую подругу, Пахек подбежал к окну.

Египетская армия уходит, и приготовления уже начались! Он спешно умылся и оделся. Катастрофа! Заговорщики наконец-то объединились, и что же? Если он уедет назад, в Египет, все сделанное – коту под хвост.

– Где Джехути? – спросил Пахек у одного из командиров.

– В столовой.

Мясо и сушеная рыба, творог, несколько ломтей сала, тушенная в гусином жире фасоль, варенье из фиников, круглая буханка хлеба с румяной корочкой, коровье молоко, а еще – пиво для хорошего пищеварения… Понятно, что после таких завтраков энергии у Джехути было хоть отбавляй!

– Мы возвращаемся в Египет? – улыбаясь, спросил Пахек.

– Я свое дело сделал. Обстановка спокойная. Наши сирийские друзья наконец уразумели: чем тише себя ведешь, тем приятнее жизнь. А ты, Пахек, остаешься.

Писец притворился расстроенным:

– Это означает… что я не справился?

– Ну что ты, мой мальчик! Совсем наоборот! Молодой, а все уловки знаешь… Но тебе еще проверять и проверять, поэтому оставлю в городе отряд, ради твоей безопасности.

Прекрасный актер, Пахек изобразил отчаяние:

– Как прикажете… Но сколько еще мне сидеть тут, вдали от дома?

– Ну, пока наша армия снова сюда не вернется. Ты не тревожься, это будет скоро. Царь считает нужным регулярно подтверждать свое присутствие в регионе, дабы охладить горячие головы…

– Тогда до скорого!

– До скорого, мой мальчик.

Ликуя в душе, но старательно притворяясь расстроенным, Пахек неспешно вышел из столовой. Думал он о пирушке, которую затеет для себя и своей красивой спутницы.

98

Несмотря на внешнюю грубоватость и порывистый нрав, Джехути – выдающийся военачальник и хитер, как лис. Поэтому я внимательно выслушиваю его подробный доклад о двенадцатой сирийской кампании и выводы, к которым он пришел.

– Ни за что не поверю, что население наших новых владений, от мала до велика, просто боготворит Египет! Своры лицемеров, затаив злобу, превозносят ваши совершенства, только бы удержаться на должности да сохранить привилегии. Имей они войска, тут же развязали бы новую войну. Но наш противник обескровлен, и ему не остается ничего, кроме как повиноваться. Благодаря штату опытных писарей наша администрация обосновалась на местах, и народ по большей части доволен. Мы не вмешиваемся в их обычаи, не трогаем их верования и язык, так что люди радуются, видя, что уровень жизни и быт улучшаются. Угли ненависти еще тлеют, но понемногу остынут и они. Поэтому я одобряю вашу стратегию: регулярно напоминать о своем могуществе, дабы сирийцы знали – мы начеку!

После ухода Джехути ко мне является Тьянуни. Морщины на его лице проявляются все отчетливей. Неизменная желчность состарила его прежде времени, но это – натура, ее не изменишь. У него свое видение происходящего, и это хорошо – так картина получается более полной.

– Судя по донесениям шпионов, все спокойно, – докладывает он.

– Хорошая новость.

– Не думаю… Скорее, они не дорабатывают, или им замыливают глаза. Ловкий заговорщик умеет маскироваться.

– Есть подозрения?

– На данный момент – никаких. Мы задержали нескольконедовольных, но так, по мелочи.

– То есть сирийцы отказались от идеи бунта?

– Я уверен в противном. Ждут, когда оклемаются митаннийцы.

Пессимизм Тьянуни – тревожный знак, который я, разумеется, без внимания не оставлю.

* * *

– Добро пожаловать! – сказал слуга. – Теперь это ваш дом. Я убрался во всех комнатах и приготовил обед.

Лузи моментально невзлюбил этого обходительного пройдоху, от чьих глаз ему теперь не спрятаться. Значит, срочно нужно выжить его из дома и взять в услужение сирийца, который в худшем случае будет слеп и глух, а в лучшем будет разделять ненависть своего господина к египтянам.

Дом ему выделили двухэтажный, в центре Фив, недалеко от административного квартала. На первом этаже – гостиная, туалетные комнаты, кухня, из которой лестница ведет вниз, в погреб, а также рабочий кабинет и комната прислуги. На втором этаже – господская спальня, кладовые и ванная комната. Комфорт, достойный полученной Лузи новой должности…

– Рад приветствовать вас в нашей прекрасной столице! Если что-то понадобится, сразу зовите!

– Чýдно, чýдно…

Оказалось, что слуга отлично жарит мясо. Лузи оценил говяжьи ребрышки с пряными травами, к которым ему подали «дважды прекрасное» красное вино – подарок высокого начальства.

* * *

Первое посещение Карнакского храма…

После ритуального омовения Лузи впустили на территорию огромного храмового комплекса, посвященного богу Амону. Писец проводил его в новую сокровищницу, недавно торжественно открытую его величеством.

Там он присоединился к трем десяткам коллег, внимавших Менху Младшему.

– Фараон поручил мне управление этим храмом, его мастерскими и прочими службами, в том числе и этой сокровищницей, куда стекаются огромные богатства с тем, чтобы после освящения их перераспределили. Царь и первый министр почтили меня своим доверием, дав такое задание, и я, в свою очередь, доверяю вам. Ваша работа очень важна, и я не потерплю ни малейшей оплошности!

Лузи не на шутку расстроился. В окружении скрупулезных писцов, обученных здесь, в Карнаке, о свободе действий оставалось только мечтать.

* * *

Малыш Аменхотеп не переставал изумлять свое окружение. Он любил поесть, хотя до сих пор оставался на грудном вскармливании, и поспать, однако проводил на ногах большую часть дня и уже даже начал бегать, утомляя своих кормилиц, пусть те и сменяли друг друга. В его детском лепете угадывалось все больше слов, и он уже рисовал иероглифы под внимательным присмотром старшей сестры.

– Я выбрал для Аменхотепа наставника, – говорю я царице.

– Не рано ли? – спрашивает она. – Наш сын еще очень мал!

– Глядя на его поведение, я понимаю, что прав.

– И кого же вы избрали?

– Мина, управителя оазисами.

Меритре бледнеет:

– Этого колосса? Но ведь Мин – человек очень суровый, и…

– И он воспитает Аменхотепа настоящим воином.

– Воином?

– Аменхотеп – сын царской четы, и растить его нужно соответственно. Если того пожелают боги, завтра он станет повелителем Египта, чей нелегкий долг – оберегать свою страну от внешних и внутренних врагов. На момент коронации я был ребенком, и Хатшепсут правила вместо меня. Позже, вместо того чтобы царствовать, я дни и ночи проводил в храмах и библиотеках. Меня не учили давать сражения и изгонять захватчиков. В отношении Аменхотепа я такой оплошности не совершу. Он вырастет царем и воином.

– Не слишком ли вы требовательны?

– Вы прекрасно знаете, что нет. И, уверен, вы отнесетесь к этому с одобрением, будучи выдающейся женщиной и матерью. Каковы бы ни были ваши чувства, вы – великая царская супруга и сын вам более не принадлежит.

Меритре внезапно осознала, что детство у Аменхотепа будет коротким, очень коротким. На глаза ее навернулись слезы, и все же она была вынуждена признать: фараон прав.

99

Ситуация развивалась вполне благоприятно, но Пахеку приходилось обуздывать свое нетерпение. Несколько месяцев подряд он объезжал захваченные Египтом территории, завязывая контакты с недовольными, готовыми снова взять в руки оружие, но без лишнего риска и при поддержке армии государства Митанни. Приходилось вести бесконечные разговоры, щадить самолюбие вельмож и убеждать, требуя в ответ полной секретности. Иначе никому не сносить головы…

Гонцу, отправленному к бедуинам, пришлось несладко: те опасались подвоха или ловушки. Специальные отряды стражников их нещадно преследовали, да и большинство караванов ходили с охраной.

И вот наконец Пахеку повезло. Он выяснил, что караванщики, перевозящие кувшины с растительным маслом и ткани, пойдут по маршруту, где их легко подстеречь.

Этот шанс он собрался отпраздновать со своей красавицей-брюнеткой, неизменно страстной в постели и верящей в великое будущее своего любовника. Как вдруг один из заместителей окликнул его, задыхаясь от волнения:

– Царь прибывает! Во главе армии!

– Слухи или правда?

– Правда! Все окрестные города нужно украсить и подготовить, чтобы встретили его и поднесли дары. Нельзя терять ни минуты!

Что ж, бедуины подождут… Пахек распорядился, чтобы его товарищи-заговорщики спрятали оружие. Этот неожиданный визит мог стать серьезной помехой в расширении сети.

Возникал страшный вопрос: не прознал ли царь о готовящемся мятеже? Если да, последует суровая кара, и молодой сириец ее не избежит.

* * *

Своим решением Тутмос застал чиновников врасплох, и тринадцатая сиро-палестинская кампания, организованная спешно, но с обычным тщанием, обещала стать заурядным патрулированием подвластных земель, дабы жители знали – фараон не дремлет.

Джехути радовался возможности устроить большие маневры, тем более что армия была на пике эффективности. Тревожась о безопасности фараона в краях, где его не очень жалуют, Маху этого энтузиазма не разделял.

Северному Ветру, как обычно, предстояло везти на себе писчие принадлежности царя. И когда Тутмос зарисовывал растения, отсутствующие в его коллекции, ослик оберегал его не хуже телохранителя и предупреждал о малейшей опасности.

Что касается Старика, то тот неустанно тормошил глашатая Антефа, чтобы обеспечить комфорт государю, весьма требовательному к своей гигиене.

Во время привалов, городок ли это был или деревня, Старик дегустировал все вина и еду, прежде чем подать их к царскому столу. Конечно, продукты не так хороши, как египетские, но пусть хотя бы будут свежие!

В каждом населенном пункте старосты или градоправители простирались перед сиятельным гостем и подносили дары соответственно наложенной на них подати; Пахек бдительно следил, чтобы не было недоимок. Армии предстояло вернуться в Египет со значительным грузом провизии, разнообразных товаров и драгоценных металлов, которые пополнят сокровищницу.

Несколько туземных князьков сообща устроили богатый пир в честь своего могущественного благодетеля. По этому случаю собрали всех писарей, внедрявших распоряжения Минмеса на местах. Для Пахека это стало шансом вблизи увидеть фараона.

Будь у него кинжал, Пахек набросился бы на него и заколол. Но разве телохранители не упредили бы его? В таком случае всю Сирию предали бы огню и мечу.

Оставалось одно: всеобщее восстание с окончательным разгромом египетских войск и унижением Тутмоса. А уж случай его убить представится…

Пахеку, как ни противно ему было, пришлось выслушать короткую речь тирана, похвалившего писцов, чьими усилиями во многом и был достигнут мир в регионе. Каждый чиновник старательно демонстрировал радость, но сам государь взирал на это с сомнением.

По окончании пиршества Джехути хлопнул Пахека по плечу:

– Что, юноша, держишься молодцом?

– Забот хватает, пытаюсь решать.

– Тебе повезло: на этот раз мы заберем тебя с собой в Египет. На чужбине ты работал долго, так что у тебя будет не меньше двух месяцев отдыха!

– Вот радость! – вскричал сириец, силясь улыбнуться.

Возвращение пришлось на самый неудачный момент. А если ему еще и не позволят в будущем вернуться на тот же ключевой пост в администрации протектората, все прежние усилия пойдут насмарку. И возразить нельзя, это любому покажется подозрительным. Так что оставалось лишь изобразить радость от предстоящей встречи со столицей.

* * *

Тринадцатая кампания стала чуть ли не увеселительной прогулкой. Сирия, кажется, успокоилась, но повелительный голос Тота зовет меня в Долину Царей, дабы в своей гробнице я запечатлел «Девятый час ночи».

Уже девятый час, тридцать девятая годовщина моего правления… Сцена, изображенная мною, – это судилище Осириса, торжествующего над врагами. Змея-защитница по-прежнему извергает пламя, не давая подступиться мраку, и в руках у союзников, предвкушающих новые битвы, – копья с широкими наконечниками.

В небесном граде, защищенном высокими берегами, божественный скарабей Хепри, первопричина всех трансформаций, творит восходящее солнце, в то время как око Гора, целое и невредимое, возвращается на свое изначальное место.

И я взываю к богам: «Да воссияют звезды навеки! Да поразит богиня, прозванная Ужасной^[598], мятежников! Да будет мне ниспослано вúдение Гора, бога-сокола!»

100

Постоянно пребывая в расстроенных чувствах, Лузи начал пить слишком много пива. Карнакский храм стал для него настоящей тюрьмой. Ранним утром он шел на работу, чтобы вместе с двумя неподкупными коллегами инспектировать склады и составлять товарные накладные, которые впоследствии подлежали проверке и перепроверке. Украсть, сжульничать было невозможно. Работа убийственно скучная, и никакого риска.

И со слугой «повезло» – пристал, как пиявка! Под тем предлогом, что хочет еще лучше услужить, шпионит за своим господином! Лузи разозлился не на шутку: надсмотрщика над собой он не потерпит! Значит, первое, что надо сделать, – это от него избавиться.

Если хочешь повстречать бывшего военнопленного-сирийца, идеальное место для этого – фиванская пристань, где сотни докеров работают на разгрузке и погрузке судов. Труд каторжный, но хорошо оплачиваемый. Может, найдется среди них кто-то, мечтающий о мести?

Несколько дней подряд с наступлением темноты Лузи гулял по берегу Нила, перебрасываясь словами с соотечественниками и пытаясь их прощупать. Недовольных мало, никакой злости. Люди не жалуются на свою участь, потому что имеют жилье, еду и кое-какие удобства. Стратегия Тутмоса оказалась эффективной.

Две недели прошли впустую, и вдруг – луч надежды! Сидя на куче канатов, рослый детина со сломанным носом и выдающимся вперед подбородком медленно жевал лепешку.

– Ты докер?

– А тебе какое дело?

– Может, и мое.

– Ты из стражи? Я свое наказание отбыл и теперь свободный человек. Что надо?

– Поговорить.

– О чем?

– О Сирии хотя бы.

– Еще скажи, что сириец…

– Да, родом из Мегиддо.

– Надо же! Земляки. Ты чем занимался?

– Сражался против египтян.

– Желающих воевать нашлось немного… Куда меньше, чем трусов! А теперь кем работаешь?

– Писцом в сокровищнице.

Детина с восхищением присвистнул:

– Надо же, как ты взлетел! Это лучше, чем таскать тюки, пока спина не сломается.

– Я подыскиваю слугу.

– Что надо делать?

– Подметать полы, стирать, готовить, дом сторожить.

– И какая плата?

– Своя комната, еда, одежда, сандалии, притирания… Неделю работаешь – два дня отдыхаешь, плюс государственные и местные праздники.

– Что-то слишком складно выходит! И никакого подвоха?

– Есть подвох.

– Скажи, а я послушаю.

– Такое место надо заслужить, особенно если оно уже занято слизняком, от которого я хочу избавиться.

– Избавиться, говоришь? Это что значит?

– Несчастный случай, который сделает его калекой. Печальное событие, зато ты займешь его место. Так что уж постарайся!

Детина потер подбородок:

– Ты меня уговорил. Жертву покажешь?

* * *

Тьянуни мучился изжогой и желудочными болями, что стало следствием его растущего беспокойства. Хотя очевидных поводов для этого не было: последний военный поход прошел без кровопролитий, ни о каких инцидентах шпионы не сообщали. Но именно этот полнейший штиль и сказывался на пищеварении начальника тайной службы, не давал ему спать. Мираж, поверить в который невозможно! Значит, агентов раскрыли и заговор зреет в тишине и атмосфере полной секретности. Будет ли он достаточно масштабным для свержения египетской администрации в сиро-палестинском регионе, перерастет ли во всеобщее восстание?

Случись такое несчастье, Тьянуни сочтет себя главным виновником, не оправдавшим доверия своего царя. И хотя опыт и интуиция предрекали худшее, он опасался, что не сумеет его предотвратить.

Что же предпринять? Разве что приказать шпионам удвоить бдительность?

* * *

– Вы довольны моей службой? – спросил слуга у Лузи.

– Очень доволен. Постарайся хорошо отдохнуть!

– Признаюсь, отдых не помешает. В доме чисто, ужин готов, и провизию я вам закупил. Выходные я проведу у сестры за городом.

Слуга направился в порт. Он рассчитывал, как обычно, сесть на общедоступный паром и переправиться на западный берег, а там недалеко и до родительской фермы…

Но не успел он выйти из переулка, как кто-то сзади ударил его дубинкой по ногам, да так, что сломились кости.

Стеная от боли, бедняга стал звать на помощь. Встать он не мог и все время ждал, что его вот-вот добьют. Но когда к нему сбежались прохожие, здоровенный детина с задранным подбородком был уже далеко.

101

Худой, с тюрбаном на голове, вождь собрал в своем шатре главных членов своего бедуинского клана.

– Посредник между нами и сирийцами приехал сказать, когда по неохраняемому пути пройдет караван. Если сведения точные, мы возьмем хорошую добычу.

– А если это ловушка? – спросил один здоровяк.

– Сначала осмотримся хорошенько и только потом нападем. Из-за египетских патрулей, которые нам жизни не дают, запасов еды у нас почти не осталось. Надо срочно их пополнить.

– И что хотят сирийцы взамен?

– Чтобы мы грабили караваны как можно чаще. После первого успеха они укажут новую добычу, а потом еще и еще.

Завязался спор. После долгих пререканий племя грабителей решило рискнуть, но при одном условии: всех, кто идет с караваном, истребить, чтобы не осталось свидетелей.

* * *

Несравненный лучник, непобедимый борец, искусный метатель дротиков, неутомимый пловец, мастерски управляющийся и с веслами тоже, Мин^[599] твердой рукой управлял оазисами. Подданные ему попались строптивые, однако он их приструнил, поощряя работящих и понукая лентяев.

Жизнь в Фивах показалась ему уж слишком изнеженной. В роли наставника Мин себя не представлял, особенно если речь шла о царском сыне, да и принципы воспитания у него были самые простые. Отец трех сыновей и двух дочерей, он считал, что у всех детей один главный недостаток: неблагодарность. И если им потворствовать, потом не избежать беды.

Не понимая мотивов государя, Мин скрепя сердце подчинился, правда, с мыслью, что все равно не преуспеет и скоро вернется к своим оазисам.

По истечении первого месяца, проведенного с маленьким Аменхотепом, царь вызвал сурового воина на аудиенцию.

– Ваше величество, я таких детей еще не видел, правда! Никогда не устает, не скандалит, любит любую физическую активность. Я учу его плавать, рыбачить, охотиться, управляться с луком и маленьким мечом – а ему всё мало! Приходится устраивать отдых днем и долгие перерывы, потому что иначе он будет носиться, пока не вымотается, столько у него энергии. Хорошо еще, что по утрам он занимается чтением и письмом. Развит не по годам, и умственно, и телом. И растет на глазах!

– Вижу, новая должность тебя устраивает.

– Сам удивляюсь!

– Продолжай воспитывать царевича, и без поблажек! Скоро он познает первые неудачи, поймет, что сил ему для чего-то пока может и не хватать. Это будет ему уроком. А чванство и тщеславие пресекай немедля!

* * *

Госпожа Небету противостоит возрасту. С некоторых пор она стала глуховата, но все равно слышит все придворные сплетни и одергивает наглецов, забывающих свое место. Зная мои требования к гигиене и чистоте, она следит, чтобы нигде не было ни пылинки, чтобы уборщики хорошо мели и мыли полы, а также окуривали все помещения дворца, пропитывая их лучшими ароматами.

Не успеваю я выйти из кабинета после долгой беседы с первым министром, как она приглашает меня прогуляться в саду, по-прежнему прекрасному. Мы шагаем неспешно, под сенью пальм, персей и тамарисков, между клумбами ирисов и хризантем.

– Знаешь ли, что твоя дочь – прирожденная музыкантша? Девочка играет на всех инструментах и поет так же хорошо, как мать. Прилежная, послушная, красивая – просто кладезь достоинств. Вот о сыне твоем этого не скажешь. Маленький шалопай!

– Думаю, ты не одобряешь того, что я выбрал Мина в качестве наставника?

– Еще как одобряю! Чтобы справиться с этим зверенышем, такой и нужен. Как следует его вышколив, он, быть может, сделает Аменхотепа… сносным.

Я ждал масштабной атаки, поэтому вздыхаю с облегчением.

– Меритре – выдающаяся царская супруга, – продолжает Небету. – Надеюсь, это от тебя не укрылось?

– Признаю, свои нелегкие обязанности она исполняет идеально.

– Эта исключительная женщина любит тебя и восхищается тобой. Стоило бы уделять ей побольше внимания.

* * *

Детина со сломанным носом и задранным подбородком постучал в двери жилища Лузи.

– Дело сделано! Вряд ли твой слуга когда-нибудь встанет на ноги.

– Тебя видели?

– Никто. Так ты меня нанимаешь, как обещано?

– Входи!

Лузи провел своего нового слугу по дому.

– А ты хорошо устроился! И у меня комната шикарная. Никогда так не жил!

– Эту роскошь еще надо заслужить. Работай хорошо, или соседи начнут удивляться, зачем я тебя нанял.

– Ну, еду я варю самую простую…

– Спросишь совета у слуги, который живет по соседству, в доме моего коллеги, как выйдешь – сразу направо. В нашем квартале к нему многие обращаются, и он помогает охотно. Только лишнего не болтай и не говори, что сириец.

– Разве это постыдно?

– Нисколько! Придет время, и мы будем своими корнями гордиться! А пока – привыкай и держи язык за зубами.

Не желая размышлять о недомолвках своего нового господина, Кривоносый растянулся на толстой циновке. Наконец-то судьба ему улыбнулась!

102

– Срочное и секретное!

Писец передал Тьянуни донесение из Сирии. По характерной отметке он понял, что прислал его агент из Тунипа.

Прочитав донесение, Тьянуни содрогнулся.

То, чего он опасался, случилось, но не так, как он ожидал. Позабыв о своих желудочных болях, Тьянуни побежал во дворец, где столкнулся с управителем Кенной, весьма озабоченным приготовлениями к пиру с сотней приглашенных.

– Государь одевается.

– Сожалею, но придется его побеспокоить.

– Настолько важное дело?

– Очень.

– Ну хорошо, сейчас доложу!

Ждать Тьянуни почти не пришлось. Фараон принял его в своем кабинете.

– Нападение на караван, государь. Кровавая бойня. Торговцев с семьями всех перерезали, некоторых изуродовали.

– Чьих рук дело?

– Такая жестокость – отличительная черта бедуинов. Я начал расследование.

– Этот караван шел без охраны?

– С ними было всего пять стражников.

– Тоже погибли?

– Ужасной, мучительной смертью. Ваши распоряжения?

– Мы введем войска.

* * *

По слухам, царь рассердился не на шутку. Цель четырнадцатой кампании, объявленной глашатаем Антефом, – покарать банду убийц, разбойничающих на торговых путях.

Пахек испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, был повод для ликования, потому что бедуины, благодаря наводке сообщника-сирийца, напали на караван и ушли с богатой добычей, тем самым бросив вызов фараону; с другой, – в связи с карательной экспедицией отправят ли его, Пахека, обратно в Сирию или оставят в Фивах?

Попроситься назад самому невозможно, это бы многих удивило и вызвало подозрение. Поэтому, наблюдая за спешными приготовлениями к походу, Пахек места себе не находил. И наконец – хорошая новость!

– Собирай пожитки! – распорядился Джехути. – На днях выступаем. Покажем этим головорезам!

* * *

Уже в дороге Тьянуни передает мне новое донесение: еще один караван ограблен. Как и в первом случае, гора трупов, с одной лишь разницей – есть выживший. Его свидетельства рассеивают последние сомнения: виноваты бедуины.

Со времен первых царских династий мои предки сражались с этими разбойниками, которые с женщинами обращаются как с рабынями, а собак почитают за демонов. Кочуя с места на место, они набрасываются на всех подряд и неизменно зверски убивают своих жертв.

– Выкурим их из логова и перебьем! Отправь гонцов ко всем градоначальникам Палестины, Ливана и наших сирийских владений. Любой, кто будет уличен в сообщничестве с бедуинами, – военный преступник и будет наказан соответственно.

* * *

Такого масштабного выступления армии Пахек не мог предвидеть: против бедуинов хватило бы и небольшой вылазки силами стражи. Но задетый за живое фараон решил проявить жесткость. К грабителям-бедуинам у молодого сирийца доверия не было, поэтому и участь их его не тревожила: ложный маневр, который усыпит бдительность египтян.

Вечером того дня, когда он вернулся в Тунип, где его приветствовали остававшиеся на месте писцы, в спальню к Пахеку проскользнула его любовница.

– Долго же ты отсутствовал! Слишком долго! Много у тебя было женщин в Фивах?

– Ни одной.

– Лжец!

– Честно тебе говорю.

– Не важно… Здесь я буду единственной! И если изменишь, убью!

– Не беспокойся, я об этом и не думал.

Времени на долгие разговоры она ему не оставила: буквально разорвав на нем одежду, она с ожесточенной радостью разбудила в нем желание.

* * *

Тьянуни в обществе Тутмоса и военачальников изучал карты, когда ему доложили о прибытии множества послов с дарами, жаждущих выразить свою преданность фараону. Как выяснилось, преступления бедуинов они осуждали и клялись, что никаких сношений с ними не имеют.

Посланник, прибывший из одного маленького городка на северо-востоке, настоял на личной встрече с высоким египетским чиновником. С позволения государя, Тьянуни покинул военный совет и, после того как нежданного гостя по всем правилам обыскали, принял его без свидетелей.

Посланник не успел еще рта раскрыть, а Тьянуни он уже совершенно не нравился. Медоточивый голос лишь усилил первое впечатление.

– Мы – верные подданные фараона и хотим поблагодарить его за милости.

Тьянуни выслушал поток приличествующих случаю восхвалений, зная, что потом речь пойдет о деле.

– Недавно мы сами стали жертвами этих разбойников. Торговле вредят, убивают невинных людей! Они заслуживают жестокой расправы, и народ воспримет это как новое свершение Великого Тутмоса!

– Твои сведения могут нам в этом поспособствовать?

– Не исключено!

– Сколько ты хочешь за них?

– Снизить подати для моего городка – это возможно?

– Я устрою это через администрацию.

– Я – человек простой, мне много не нужно. Но я старею, и мое жилище тоже. Если мне дадут другой дом, попросторней и в хорошем состоянии, и пару слуг…

– Это легко решить.

Посланец потер руки:

– Я избавлю вас от массы хлопот, указав место, где скрываются эти убийцы. Логово их найти трудно, поэтому вы их так долго и ловите.

– Слушаю внимательно!

– Они в пещерах, недалеко от моего города. Я сам видел, как они там прятались.

– Послужишь проводником! И надеюсь, ты сказал правду, а не пытаешься завести нас в ловушку. В противном случае казним тебя первым!

103

Заговорщики собрались в одном из подземелий Тунипа под охраной преданных им солдат, многие – в дурном расположении духа. По наводке предателя египетская армия разыскала пещеры, где бедуины мнили себя в безопасности.

Царский приказ – «Не щадить никого!» – был исполнен в точности. Племя бедуинов-грабителей перестало существовать. И страх, порожденный этой расправой, распространился по всей Сирии.

– Бросим это дело! – предложил заместитель градоправителя Тунипа, богач и крупный землевладелец. – Египтяне слишком сильны, и фараон выпадов в свой адрес не потерпит. Будем делать, что велено, и останемся живы!

– Трус и глупец! – вскричал Пахек. – Ты разве не понял? Мой отвлекающий маневр удался на славу! Местные вельможи пресмыкаются перед Тутмосом, который теперь думает, что единственные нарушители покоя в регионе – это бедуины. Армия и стражники возьмутся за другие племена, но разыскать их не так-то просто. Кочевникам не привыкать убегать и прятаться. Так что мы спокойно продолжим делать свое. Ни один наш склад оружия еще не нашли, ни одного сторонника не задержали. И ты собираешься сдаться?

Огненные речи Пахека покорили собравшихся. Если бы не он, они бы дрались между собой и теряли надежду. А с ним снова поверили в победу.

* * *

Пока царь принимал сирийских вельмож, спешащих заверить его в своей абсолютной преданности, Минмес проверял, в полном ли объеме взысканы налоги. Нарушителю грозил большой штраф. Работа молодого Пахека впечатляла: по его досье, составленным с замечательной точностью, можно было легко выявить тех, кто недоплатил. Благодаря ему ни одному мошеннику не проскользнуть сквозь прореху в фискальной сетке!

С согласия государя Минмес назначил Пахека главой администрации сирийских владений. Получив в помощники опытнейших счетоводов, он сумеет применить на местах египетскую экономическую систему.

У Тьянуни были время и возможность как следует встряхнуть свою официальную агентуру, шпионов, работающих под прикрытием, и доносчиков со стороны. Он требовал от них ответов. Сколько всего разбойничьих племен на сирийской территории? Где они прячутся? Помогает ли им кто-то тайно? Те, кто дал полезные ответы, получили вознаграждение. Маху и личная гвардия фараона тоже не бездельничали: обыскивали помещения и посетителей, стараясь максимально обезопасить место пребывания царя, а всех сомнительных персон с пристрастием допрашивали. При малейшем подозрении следовала мгновенная реакция…

Когда Тутмос объявил о возвращении, солдаты не скрывали своей радости. В Египте жизнь намного спокойнее.

* * *

Прощальный ужин состоялся в Тунипе. Праздновали избавление от убийц и грабителей и вновь обретенное спокойствие. В числе приглашенных – более двухсот сирийских сановников с женами, лояльных и готовых сотрудничать. Старик все уши прожужжал глашатаю Антефу, только бы пиршество оказалось достойным фараона. Низкие столики, удобные сиденья, усыпанные цветами проходы, каменная посуда, кубки из металла, льняные салфетки, чаши для омовения рук, разлитые в воздухе ароматы – всего было в достатке, хотя приемный зал, в сравнении с дворцом в Фивах, конечно, выглядел простовато.

Меню тоже простое: колбасная нарезка и компот из фиг в качестве закуски, далее – задняя ножка ягненка, филе щуки на подушке из лука-порея, козий сыр и сладкая выпечка. Из напитков – три сорта красного вина и белое, с фруктовыми нотками – к десерту. Повара, конечно, уступали в мастерстве своим столичным коллегам, но и их стряпня была съедобной.

С официальной речью к гостям обратился лишь Антеф, и он был краток. Глашатай упомянул о победах фараона Тутмоса и о счастливом развитии отношений между Сирией и Египтом, на сегодняшний день – ее заботливым покровителем, гарантом мира и процветания.

Присутствуя в числе высокопоставленных писцов администрации, Пахек ел через силу, настолько происходящее было ему поперек горла. Было тошно наблюдать и торжество Тутмоса, и малодушие соотечественников, но ничего, все это временно…

За отдельным столом на помосте царь наблюдал за гостями. Ощутив на себе его взгляд, Пахек встревожился. Неужели Тутмос угадал его истинные чувства? Многие верили, что фараон управляет разливами Нила и обладает такой магической силой, что никакому врагу его не одолеть. Глупые россказни! И все же молодой сириец вздохнул с облегчением, когда государь отвел глаза. Он поспешно завязал беседу с коллегами, изображая приличествующее случаю веселье.

От ненависти, злости и вина у Пахека голова пошла кругом. По окончании трапезы гости вышли в сад – выпить сладкого ликера и пофлиртовать с дамами.

Тутмос под охраной двух телохранителей принимал благодарности от гостей и мог вот-вот уйти.

Сотня шагов – и он будет недостижим в своих апартаментах! На несколько коротких мгновений все трое, он и его спутники, повернутся к Пахеку спиной…

Идея была безумной.

Выхватить у телохранителя из ножен меч и вонзить фараону в спину. Самого его, конечно, убьют, зато он станет героем своей страны, которая тут же вся восстанет! Лишившись руководства, египтяне не устоят.

За смерть Тутмоса Пахек готов был заплатить своей жизнью.

Он шагнул к своей цели, и тут возникло неожиданное препятствие. Северный Ветер преградил ему путь.

– Ну куда опять запропастилась эта скотина? – послышался раздраженный голос Старика, разыскивающего своего ослика.

104

Официальный концерт, приуроченный к моему возвращению в Фивы, – первый в жизни малышки Меритамон. В составе женского оркестра ее мастерская игра на флейте ошеломляет двор. Растроганная царица с трудом сдерживает слезы. На музыкальном небосклоне зарождается новая звезда…

Серьезная и рассудительная, Меритамон совершенно не похожа на своего младшего брата, чью бурную энергию приходится обуздывать наставнику Мину, и не без труда.

Среди восторженных слушателей – пес Геб, большой любитель музыки. Он сидит с важным видом, подняв уши. И голос у Меритамон с прекрасным тембром, узнаваемым среди тысяч. Он очаровывает даже непоседу Аменхотепа, которого наставник не отпускает от себя ни на шаг.

Царская семья, пребывающая в единстве и счастье, Египет на пике своей мощи, укрепившийся мир, процветающая экономика, пакт доверия между народом и правящими кругами, действенное и всеми уважаемое правосудие… Мне бы радоваться такому счастью, но нет – меня терзает беспокойство.

Зло источает постоянную угрозу, и я держу в памяти девиз Сенусерта III, выгравированный в его храме Осириса в Абидосе: «Бдительность и упорство». Упорство – моя природная черта, и с годами она только обостряется. Бдительность же, наоборот, требует ежедневных усилий, и часто их оказывается недостаточно. Тот, кто считает, что внимание его неослабно, жестоко ошибается. Как я ни прислушиваюсь и не вглядываюсь, вопреки стараниям Минмеса и Тьянуни, вопреки помощи Тота и моему опыту правления, силы мрака могут застать меня врасплох.

Если это случится, действовать или нет? Поучения Птахотепа и других мудрецов, запечатленные в их писаниях, укажут мне путь.

Гармония, воплощенная моей дочерью в музыке и пении, – момент благодати, хрупкий и преходящий.

* * *

Благодаря заботам главного лекаря Тьянуни уже не так страдал от болей в желудке. Он трижды в день принимал по пять пилюль, унимающих внутренний огонь, что было утомительно. Однако стоило пропустить прием, как желудочный пожар призывал его к порядку.

Личные дела он разложил на две стопки, две категории – внутренние и внешние. К числу внутренних он отнес дела главных чиновников государства: Минмеса, Маху, Джехути, Антефа, Рехмира и Менха Младшего. Ближайшие слуги государя, настолько ли они ему преданы, чтобы не питать других амбиций? Глава тайной полиции давно утратил наивность. В настоящий момент поводов усомниться в верности и честности этих людей у Тьянуни не было.

Что касается категории «внешние», в первую очередь следовало устроить облаву на бедуинские племена, промышляющие в Сирии. Веками они знают лишь один закон: убивать и грабить. Никто этим разбойникам не власть и не указ, и свои злодеяния они совершают при каждом удобном случае. Значит, нужно как можно скорее устранить как можно больше таких племен, а выживших вытеснить в Ливан и на Синайский полуостров, где хватает своих людей пустыни, преследуемых специальными отрядами.

Тьянуни ждал донесений, а они запаздывали. И эта пауза его очень тревожила.

Наверняка где-то назревает бунт…

* * *

Свое уныние Лузи глушил едой и питьем. Освоив несколько рецептов простых, но питательных кушаний, слуга-сириец, любитель всяческих подливок, на еде не экономил. Новой должностью он был очень доволен и толстел на глазах. «Хоть родина и далеко, но в жизни есть приятные моменты», – думал Кривоносый.

Лузи вынужден был исполнять свою работу в Карнакском храме, но перспектив перед собой не видел. Избавился от всех, кто мешал, чудом взлетел по иерархической лестнице – и оказался в тупике? Невыносимо!

Ничем не выделяясь среди коллег по сокровищнице, Лузи прилежно трудился, не вызывая нареканий. Не реже раза в неделю Менх Младший перепроверял уже сверенные счета в поисках малейших отклонений.

Здесь украсть золотой слиток или мешок пшеницы было немыслимо; кражи карались очень строго, как посягательство на государственное имущество.

Занимая завидную во всех отношениях должность, сириец ощущал себя в тюрьме, при том что этот проклятый царь, которого он поклялся убить, был так близко! В одиночку, без союзников, Лузи был бессилен и медленно изводил себя. Тем не менее злоба его не угасла: раз он достиг таких высот, остальное получится тоже. Найдется способ вырваться из этих тисков!

Жить в Фивах, недалеко от дворца, – значительное преимущество. Рано или поздно это пригодится. Нужно потерпеть, и шанс представится сам собой. До сегодняшнего дня удача была к Лузи благосклонна.

Ближе к полудню в храме началась сутолока: привезли большой груз зерновых, который требовалось описать, затем – преподнести в дар Амону, и после этого – распределить в соответствии с потребностями столицы и ее окрестностей.

Десяток писарей, в числе которых оказался и Лузи, вышли навстречу носильщикам. Ими распоряжался помощник начальника всех зернохранилищ Верхнего и Нижнего Египта.

Приглядевшись, Лузи остолбенел.

Он глаз не мог оторвать от этого человека, напомнившего ему давнего знакомого, пусть и располневшего. Все еще сомневаясь, он подошел и проговорил негромко:

– Ваал? Ваал, ты ли это?

– Да, я, но я теперь Бак. А ты кто такой?

Глаза у чиновника внезапно округлились, он стал вглядываться в лицо собеседника…

– Живой! Ты все-таки живой!

105

Друзья сели обедать на свежем воздухе, под навесом лучшей столичной таверны. Жаренные на открытом огне говяжьи ребрышки, тушеные овощи и самое качественное пиво – ну как не отпраздновать встречу!

– Я ведь тебя разыскивал, – сказал Бак. – Только сказали, что ты утонул.

– Это официальная версия. Я сбежал с каторги, от страшных издевательств, и мои тюремщики решили соврать – так проще. В глазах египетской администрации меня больше не существует.

– Как же ты выжил?

– В болотах Дельты это непросто! Меня подобрал рыбак, обучил своему ремеслу, и я обосновался в одном поселке, а потом стал тамошним старостой. Писец-счетовод из Мемфиса был так мной доволен, что добился для меня места в своем городе. Я стал карабкаться по бюрократической лестнице, пока не получил должность, где нужно было распределять драгоценные металлы. Потом начальник умер и меня перевели сюда, в сокровищницу Карнакского храма.

– Просто не верится! Лузи, такое счастье снова тебя видеть!

– Над тобой тоже издевались, а, Бак?

– Нет, мне, наоборот, очень повезло! Я получил работу на ферме, хозяин был мной доволен и давал все больше разных поручений. Правительство разрешило мне купить землю, при условии, что я буду ее обрабатывать. Я выполнил уговор. И вот недавно меня назначили заместителем к начальнику всех зернохранилищ Верхнего и Нижнего Египта, и я надзираю за доставкой зерна в Карнак, после того как его учтут счетоводы. Кто мог такое представить! Я, твой слуга, сегодня – богатый и уважаемый человек.

– Женат?

– У меня прекрасная супруга и трое детей. Это счастье, Лузи, полнейшее счастье. А у тебя есть семья?

– Нет, я женщинам не доверяю. Цель, которую я себе поставил, требует секретности.

– Сокровищница в Карнаке так хорошо охраняется, что знать о ее содержимом – не преступление! Большинство твоих коллег женаты, и им дозволено рассказывать своим женам про богатства, которые через них проходят.

– Я говорю о настоящей цели, Бак.

Тот нахмурил брови, которые цирюльник старательно прореживал. У Лузи они были, как прежде, густые и кустистые.

– Объясни, чтобы я понял.

– Ты совсем потерял память? Забыл, что мы сирийцы?

– Не забыл. Только это вчерашний день. Теперь мы египтяне и живем в стране, где у нас есть все возможности преуспеть.

– У тебя в найме много наших соотечественников?

– Порядочно, да. Хотят побыстрее прижиться тут, в Египте. И я горжусь их успехами. Все обустроились и довольны.

– Их постыдным образом используют!

– Ты преувеличиваешь.

– Моя настоящая цель – убить тирана, разрушившего нашу страну, обрекшего нас на изгнание, а наш народ обратившего в рабство. И тебе это известно, хоть нынешнее счастье и застит тебе глаза!

У Бака от неожиданности засосало под ложечкой, во рту пересохло. Он глотнул пива, потом еще и еще.

– То, что ты говоришь, – ужасно! Лузи, не вздумай повторить это еще кому-то. Со мной ты ничем не рискуешь, но если посторонний услышит…

– Успокойся, ты – единственный, кому я доверяю.

– Мне понятна твоя обида, но что было, то было. Наше настоящее и будущее – в Фивах, а не где-то там, далеко.

– Ты ошибаешься, милый мой и верный слуга! Это – посредственная будущность, и мы ее изменим, когда отомстим Тутмосу и восстановим честь Сирии, нашей единственной родины!

Бак поежился:

– Это ты заблуждаешься! Своими военными походами фараон изменил наш мир. Сирия – под его властью и больше никогда не узнает войны и нищеты.

– Бедный Бак, царские прихвостни совсем запудрили тебе мозги! Подумай хорошенько, и сам поймешь, что тобой манипулируют.

– Неправда! Я преуспел благодаря собственному труду, который мне в радость, мы с женой выбрали друг друга свободно, я люблю Египет, и я тут счастлив!

– Но помочь мне все равно придется.

– Я отказываюсь, Лузи. И лучше нам больше не встречаться.

– Нет, теперь ты слишком много знаешь.

– Ради нашей дружбы я буду молчать.

– В такие обещания я никогда не верил. А чтобы ты не передумал, вот тебе еще одно признание: всех, кто становился мне поперек дороги, я устранял.

– Устранял? То есть…

– Да, убивал. А раз ты знаешь правду о моем прошлом и нашем будущем, Бак, придется тебе делать, что я скажу.

– Никогда!

– Ничего не попишешь, мой верный слуга.

– Ты и меня убьешь?

– Я же сказал: нужна твоя помощь.

– Прощай, Лузи!

И расстроенный Бак убежал.

Лузи преспокойно вернулся к еде. Как бы Бак ни возмущался, доносить он не станет. Но пока у него сумбур в голове, нужно срочно переходить к решительным действиям…

106

Тьянуни маленькими глоточками поглощал жидкую ячменную кашу, полезную для желудка, когда его обеденную трапезу нарушил писец:

– Донесение из Яффы!

Яффа – маленький ливанский порт, активно торгующий с Египтом. Там всегда спокойно.

Идиллическую картину, однако, совершенно портило зашифрованное донесение местного агента. Тьянуни расшифровал его и… оторопел.

Забыв о своей безвкусной каше, он побежал во дворец. Царь как раз собирался на пир, устроенный первым министром для мастеров-плотников, распоряжавшихся на верфях, – в благодарность за хорошую службу.

– Неслыханное дело, государь! Неслыханное! Несчастье, каких еще не бывало! Захват заложников в Яффе. Бедуинское племя захватило город, и теперь они грозятся вырезать всех жителей, если наши солдаты и администрация не покинут пределы Сирии. И требуют переговорщика самого высокого уровня – срочно!

– Переговорщиков они получат. Пусть Антеф объявляет пятнадцатую кампанию!

* * *

После обеда Бак чувствовал себя ужасно. Еле держась на ногах, он тем не менее вернулся к работе. Ближайшие сотрудники встревожились, опасаясь за его здоровье. Бак, обычно жизнерадостный, был явно чем-то очень расстроен, путался в распоряжениях, ошибался в цифрах, отдавал приказы так, что половину слов было не понять.

С закатом солнца он вышел с территории Карнакского храма и, пошатываясь, направился к своему служебному жилищу – маленькому загородному дому с садом. Бака мучил вопрос: должен ли он донести на друга властям или нет?

С одной стороны, в Лузи он увидел человека хладнокровного, расчетливого, готового рискнуть жизнью ради того, чтобы совершить ужасное убийство. С другой… А если все эти разглагольствования – пустое? Плод годами вынашиваемой в душе злости, которая так ни во что и не выльется?

Так выдать его или нет?

Или поговорить с женой? Это было бы опрометчиво. Слишком многое пришлось бы объяснять, о чем ей знать не стоит. Свое недомогание он объяснит просто: поел несвежего, устал, и нужно хорошо выспаться.

А завтра, на ясную голову, может, что-то и придумает…

Но стоило Баку переступить порог своего жилища, как он остолбенел.

Он увидел Лузи, на руках которого был его, Бака, младший сын!

– А вот и ваш муженек! – воскликнул Лузи.

Прибежала жена Бака.

– Мы уже начали волноваться! Тяжелый был день?

– Да, очень тяжелый.

– Мы с твоим другом Лузи уже познакомились. Он приехал из Мемфиса и решил тебя повидать. Прекрасный человек, детям так понравилось с ним играть! Пока я управлюсь с ужином, идите в сад и откройте кувшин хорошего вина, его подарок!

Лузи отпустил малыша, и они с Баком вышли.

– От меня не сбежишь, мой верный слуга! Если не будешь слепо подчиняться, как раньше, убью твою жену и детей. Так что залог твоего маленького счастья – это я. Вместе мы организуем подполье, куда будем привлекать тех, кто родился и вырос в Сирии. Начнем с работников твоей фермы. Инашу прекрасную клятву исполним: уничтожим тирана!

* * *

Вступив в должность главы администрации сирийских земель, Пахек действовал осмотрительно, принуждал себя выслушивать сирийских военных и вельмож, продавшихся врагу, мечтая, как однажды перережет им горло. Любезный, внимательный, он принимал решение, только выслушав тех и этих, и отныне имел полную свободу действий, чтобы развивать подпольную сеть в каждом крупном селении и там же до времени прятать в тайниках оружие.

Сомнительными оставались два момента. Первый: поддержат ли восстание широкие массы? Если нет, идея с бунтом провалится. Второй: обязательное участие митаннийцев. Чтобы убедить их своей военной мощью поддержать бунтовщиков, понадобятся долгие, трудные и при этом тайные переговоры. Самые ярые сторонники Пахека не пойдут драться, если митаннийцы откажутся сражаться с ними бок о бок.

Первый контакт с посланником Митанни нельзя было назвать неудачным, хотя его опасливость была понятна: тот, кто столкнулся с армией фараона Тутмоса, поостережется снова навлечь на себя его гнев. И все же, несмотря ни на что, Пахек сумел заинтересовать этого важного собеседника. Рассудительный, точный, он не стал скрывать слабые стороны своего плана и то, что его невозможно осуществить в одиночку. Зато решительность повстанцев и их жажда мести – немаловажные преимущества, и помощь со стороны Митанни склонит баланс сил в их сторону.

Посредник передал все услышанное своему государю, и переговоры продолжились, что само по себе уже было утешительно.

И тут Пахеку сообщили поразительную новость: преследуемое стражниками племя людей пустыни захватило Яффу и теперь держит его обитателей в заложниках! Он тут же запросил разъяснений.

«Безумная выходка!» – рассудили его подчиненные. «Не такая уж безумная», – подумал Пахек. Бедуины требовали убрать из страны силы правопорядка в обмен на жизнь заложников. Идеальная ловушка для Тутмоса, который ответит незамедлительно. Фараон ни за что не согласится уйти из региона, оставив ливанский порт грабителям на поживу. Но если из-за его упорства погибнут сотни невинных людей, его репутации справедливого, заботящегося о благополучии подданных государя конец. Найдет ли он выход из западни?

Когда неутомимая в своей страсти брюнетка пришла к нему в спальню, настроение у Пахека было отличное. Что, если эта банда нарушителей закона все-таки унизит могущественного властителя Египта?

107

И в благополучные времена Старик не хотел бы оказаться на месте фараона, но теперь! Что предпринять? Какую стратегию выбрать для сохранения собственного авторитета и при этом спасти сотни невинных жизней?

Армия полным составом погрузилась на корабли и отплыла в Ливан, дабы как можно скорее оказаться в Яффе. Затишье перед бурей… Погода и ветры египтянам благоприятствовали, забот никаких. Но все терзались вопросом: что же решит Тутмос?

К запасам провизии и оружия прибавились многочисленные горшки с медом и перевязочный материал, всего гораздо больше, чем обычно, чтобы хватило и на раненых, уцелевших под кинжалами бедуинов. И количество лекарей тоже удвоили.

* * *

Незадолго до прибытия в Яффу я собираю военный совет. В столь беспрецедентной ситуации мнения моих спутников укажут ли мне верный путь? Об исполнении требований людей пустыни речь не идет. О том, чтобы спровоцировать массовую резню в городе, тоже.

– Осадим город, – предлагает Минмес. – Эти головорезы скоро начнут терзаться голодом и жаждой.

– И перебьют пленников, – возражает Маху. – Единственное решение – массированная атака. Большую часть бедуинов мы уничтожим и спасем как можно больше пленников.

– Как только начнется приступ, – высказывает свое мнение Антеф, – их начнут убивать. Жестокость этих варваров безгранична. Они любят смерть больше, чем мы жизнь.

– Вызовем их на переговоры, – предлагает Тьянуни.

– И что будем обсуждать? – спрашивает Маху. – Они уже выдвинули свои условия и менять их не станут.

– Боюсь, ты прав.

Втянув голову в плечи и разглядывая собственные сандалии, Джехути что-то бормочет себе под нос. Кажется, что он может предложить, кроме как «Вперед! В атаку!»? Поэтому его инициатива повергает собравшихся в изумление.

– В исключительной ситуации и действовать надо так же. Обычные методы приведут к катастрофе. Для себя мы определили два необходимых условия: не уступать и спасти заложников.

– И ты знаешь, как это сделать? – спрашивает Минмес.

– Может, и так. План очень рискованный, с малыми шансами на успех. Но отвечает обоим условиям.

* * *

– Египетские корабли на подходе! – крикнул дозорный.

Вождь бедуинов присоединился к нему, дабы своими глазами увидеть прибытие вражеской флотилии.

Военные суда во множестве, впереди – корабль царя, узнаваемый благодаря своим размерам и знамени Амона.

– Он принял нас всерьез, – с удовлетворением заметил вождь по имени Бин, худой и очень высокий мужчина сорока с лишним лет, в белых одеждах и с длинной белой бородой.

За поясом у него – пара кинжалов.

Его племя считалось самым опасным и безжалостным. Они без колебаний расправлялись с себе подобными, если их можно было обокрасть. Их дети, едва встав на ноги, уже учились обращаться с холодным оружием и издевались над животными, особенно над собаками. У каждого мужчины было несколько жен, основная задача которых заключалась в том, чтобы рожать. А покидать племя, постоянно кочующее и неуловимое, нельзя было никому и никогда.

Однако новая политика фараона принесла перемены: вопреки всем уловкам и предосторожностям, стражники выследили клан Бина и отрезали их от обычных путей отступления. Оказавшись в тупике, бедуины вынуждены были отойти к побережью Ливана. Тут вождь выдвинул идею, обещавшую повернуть события в нужное русло: взять в заложники маленький город, а потом шантажировать этим египетские власти, которые – какая глупость! – так дорожат человеческими жизнями.

Можно требовать что угодно, и получишь это!

Спустившись с дозорной башни, Бин призвал своих головорезов к оружию. Запертое в подземельях и муниципальных постройках и получающее очень скудную пищу, население Яффы умирало от тревоги.

Единственная загвоздка: провиант на исходе. Но это легко решить.

* * *

Изучив план Яффы, извлеченный из архивов первого министра, Джехути надеялся переиграть противника. Армия останется на разумном расстоянии от объекта, и ничто не будет предвещать атаки прежде, чем она начнется. Главное, чтобы так думали бедуины.

Колесница Джехути медленно приближалась к городу. При обычных обстоятельствах он взял бы Яффу за час.

Стрела вонзилась в землю чуть ли не под ногами у его лошадей, и Джехути пришлось их придержать.

С высоты смотровой башни прозвучал голос Бина:

– Ты кто такой?

– Военачальник Джехути.

– Фараон принимает мои условия?

– Он хочет переговоров.

– Не о чем говорить. Или я получаю, что хочу, или заложников казнят.

– Как насчет освобождения женщин и детей?

Бин расхохотался:

– Да мы им первым глотки перережем! Пусть фараон придет и сам скажет, что повинуется мне, пусть падет к моим ногам! Это единственный способ спасти население Яффы.

– Я передам Тутмосу твои пожелания.

– Не пожелания, а приказ! И поторопись, мне не терпится увидеть покорность твоего господина. И у меня еще одно условие: спешно доставь нам питья и еды. Будешь тянуть, начнутся казни.

– Немедленно этим займусь!

Джехути повернул назад, в лагерь, и на этот раз пустил коней галопом. Все необходимое было уже готово, добровольцы тоже. Все – закаленные в боях солдаты, знающие, на какой риск идут. Джехути с трудом уговорил царя отпустить и его. Это он придумал план, так что ему и командовать смельчаками…

108

– Ты понимаешь, как это опасно? – спросил Старик.

Северный Ветер поднял правое ухо.

– И все равно хочешь идти?

Ослик подтвердил, что да.

Будучи предводителем ослиного стада, Северный Ветер строго следовал распоряжениям вышестоящего командира Джехути.

Старик места себе не находил. Если подумать, этот осел – его лучший друг, и лишиться его было бы ужасным несчастьем.

Все заняли свои места, и процессия двинулась к Яффе.

* * *

Бин смотрел, как пятьдесят ослов подходят к городу в сопровождении Маху и нескольких солдат. Испугавшись угроз, египтяне исполнили, что им было велено.

Военачальник, пехотинцы – все безоружны. У каждого ослика на спине – по паре больших корзин.

Под охраной многих соплеменников Бин открыл городские ворота.

– Я – командующий Маху. Вот твоя провизия!

– Фараон согласен покориться?

– Он размышляет.

Бин ликовал. Сам Тутмос Завоеватель вот-вот падет к его ногам! Чудо постепенно становилось реальностью. Слишком заманчивая перспектива, чтобы наивно ее принять.

– А не отравлена ли эта пища? У вас наверняка есть те, кто разбирается в ядах!

– Провизию мы привезли для твоих людей, но и для пленников тоже. Мы хотим их спасти.

– Проверим!

– Как пожелаешь.

Маху откинул крышку на корзине, которую вез Северный Ветер, извлек из горшка сушеную рыбину, откусил и стал жевать.

– Теперь открой вторую! – приказал Бин.

В другой корзине – кувшин с вином. Маху из него напился.

– Дай попить своим солдатам!

Маху исполнил и это. Египтяне пили без колебаний.

– Ослы пусть идут в город, а вы проваливайте! Завтра хочу услышать ответ твоего царя.

Северный Ветер повел стадо дальше. Остановились ослики возле городских складов под приветственные крики бедуинов, предвкушавших, как будут пировать полученными от египтян продуктами.

Первая победа воодушевляла: вчера гонимые отовсюду, сегодня они диктуют правила!

Опасаясь, как бы после попойки его люди не растеряли свою воинственность, Бин сам проследил за разгрузкой ослов. Корзины отнесли на склад. И, судя по весу, еды должно было хватить на всех.

– А когда будем пить? – спросил один толстяк.

– Когда я разрешу.

– Но у меня в горле дерет!

Бин выхватил кинжал и вонзил его крикуну в шею. Потекла кровь.

– Кто здесь командует?

– Ты, ты!

Пощечина вышла такая хлесткая, что толстяк рухнул на землю.

– Этим вечером прикончим последние запасы, что были в Яффе. А завтра попируем уже за счет египтян!

* * *

На складе стало совсем темно. Джехути осторожно приподнял крышку корзины, в которой просидел много часов. Вылез сам и освободил членов своего отряда, которые были рады наконец разогнуться.

Первый этап плана прошел на ура; второй обещал быть не менее опасным^[600].

Посреди ночи почти все бедуины спали, так что египтяне разыскали часовых и тихо их устранили. Одного человека Джехути отправил в лагерь сказать царю, что операция прошла удачно и армия может атаковать. Им же предстояло как-то выстоять до прихода подкрепления.

* * *

Спал Бин очень чутко. Он сразу понял, что его разбудил приглушенный вскрик, вскочил и с высоты дозорной башни, где и проводил свои ночи, стал обозревать город. В новолуние света маловато, но зрение у него было исключительное, и глаза быстро привыкли к темноте.

На посту возле дома градоправителя – никого. И возле складов – тоже. Куда все подевались? И тут Бин увидел, как за городские ворота выбегает человек…

Не зная, что и думать, он спустился вниз и тут же споткнулся о труп.

– Просыпайтесь все! – вскричал он.

Поворот событий жестокий, почти неизбежный, и египтяне были к этому готовы. Джехути успел раздать луки и стрелы, припрятанные в одной из корзин, и его солдаты рассредоточились, заняли выгодные для стрельбы позиции – возле дверей тех помещений, где томились заложники.

В рядах бедуинов воцарилось смятение, они теряли время. Кто убил часовых? Эти враги еще в городе или ушли?

– Расправимся с пленными! – решил Бин.

И вот, когда он в сопровождении десятка соплеменников шел к дому градоначальника, на него обрушился дождь стрел, разящих без промаха и смертоносных. Бину повезло – отделался царапиной на плече.

– Вот они!

Бедуины бросились было на противника, но оказались меж двух огней, и атака захлебнулась.

– Доставайте пращи! – распорядился вождь бедуинов, понимая, что новый штурм повлечет слишком большие жертвы.

У противника – сплошь опытные солдаты, которых надо как можно скорее уничтожить, иначе до заложников не доберешься. Заостренные кремнёвые снаряды поразят какое-то количество врагов, да и остальным отстреливаться будет сложнее.

Началась отчаянная перестрелка, и тут Бин приметил Джехути, который под прикрытием чана с водой как раз натянул тетиву.

Раздался гул, сначала отдаленный, потом уже ближе…

– Колесницы! Египтяне на колесницах! – закричал дозорный.

– Дайте им отпор!

Приказ смехотворный. Бедуинам нечего было противопоставить армии Тутмоса, и другого выбора, кроме как погибнуть в битве, не было тоже.

Ну хотя бы их военачальника Бин прирежет!

И он стал подкрадываться к чану. Нападет на Джехути со спины, так что тот и не спохватится…

Бин вытащил свои кинжалы из ножен. Не догадываясь о приближении своей смерти, Джехути продолжал стрелять. Прикончив египтянина, вождь бедуинов отрежет ему голову и швырнет к ногам своих выживших соплеменников для поднятия боевого духа…

В то мгновение, когда лезвия уже готовы были вонзиться в тело Джехути, Бина вдруг что-то сильно толкнуло и он полетел головой вперед. Северный Ветер и тут не сплоховал. Бедуин рухнул слева от военачальника и сломал себе шею.

109

Из бедуинов никто не уцелел. Всех заложников освободили ценой малых потерь со стороны египетской армии. Среди павших были и два бойца из отряда Джехути.

Отныне преследования «людей пустыни» планировалось только ужесточить, во избежание новых трагедий. Жители Яффы от души приветствовали фараона, Джехути и Северного Ветра, получившего очередное повышение в звании и новые украшения на церемонии, где присутствовали и гражданские лица, и солдаты. «Теперь с этой скотиной совсем сладу не будет!» – подумал Старик.

Лояльные к Египту ливанцы и сирийцы столь решительные действия фараона одобрили: Тутмос не просто обещает, но и действует, когда его подданные под угрозой. Идея уничтожить племена грабителей получила общее одобрение. Безопасные торговые пути – залог преуспеяния.

Накануне возвращения армии домой в Яффу явилось неожиданное посольство.

Пахек поклонился фараону Тутмосу:

– Государь, деяния ваши восхитили сирийских вельмож, и в знак благодарности они просят скрепить узы дружбы, приняв в Фивах этих трех молодых принцесс!^[601]

Каждая из девушек, смущенная и взволнованная, блистала множеством украшений: золотые диадемы с изображением голов газелей, жемчужные ожерелья, браслеты из полудрагоценных камней…

Неожиданный трофей, которым государь не пренебрег. Любая возможность укрепить мир хороша…

* * *

Мародерствующие племена – в данный момент единственная мишень для египетских сил правопорядка! Пахек ликовал. Дипломатический брак с тремя красавицами-сирийками только укрепит Тутмоса в иллюзии, что эти земли ему подвластны.

Между тем тайные приготовления к мятежу не прекращались. Пахек во второй раз встретился с посланцем царя Митанни.

– Тутмос снова продемонстрировал свое могущество, – с досадой сказал тот.

– Всего лишь в стычке с одним бедуинским племенем, – уточнил Пахек. – Незначительная победа, которая не только не препятствует нашим планам, а совсем наоборот! Тиран и его советники сейчас слепы и глухи, а мы каждый день набираем новых сторонников. И если в нужный момент получим вашу помощь, мы победим!

– Государя Митанни интересует твое предложение, однако он все еще сомневается в успехе.

– Он прав, мы еще не готовы. Как видишь, начальство оставило меня на посту, не подозревая, что тем самым дает мне полную свободу для маневра. Половина наших территорий уже готова беспрекословно меня поддержать.

– А вторая половина?

– Я шаг за шагом завоевываю их доверие.

– И много времени понадобится?

– Год, может, два. Я должен хорошо играть свою роль наместника, чтобы никто ничего не заподозрил. Разрастаясь, волна мятежей поглотит противника, слишком уверенного в своих силах. Вот тогда-то митаннийцы и нанесут ему роковой удар.

Красноречие Пахека сделало свое дело. Молодой сириец почувствовал, что еще один важный этап пройден. Митанниец, уверовав в победу, убедит в этом и своего царя.

И вот, выходя из шатра посреди пустыни, где проходили переговоры, Пахек увидел, что его телохранитель тащит какого-то человека лет тридцати, связанного по рукам и ногам.

– Спрятался за камнем и шпионил за нами!

– Кто ты?

– Пастух, простой пастух!

– И где же твое стадо?

– Разбрелось, вот я его и собираю.

– Прячась за камнем?

– Нет, я присел отдохнуть.

– Ты шпион, и платит тебе Тьянуни.

– Я не знаю, кто это.

– Странно! В Сирии о нем наслышаны, и патриоты его ненавидят.

– И я тоже!

– А, так все-таки ты его знаешь?

– Со страху и не то скажешь! Я простой пастух!

– Ты – один из многих, кто приставлен следить за мной.

– Нет! С чего бы?

– Я желаю знать имена всех твоих приятелей-шпионов. Скажешь – будешь жить.

– Я ничего не знаю!

– Я выколю тебе глаз острием кинжала. А если будешь упорствовать, то и второй. А потом живого порежу на куски.

Ледяной взгляд Пахека показал агенту Тьянуни, что этот парень не шутит.

И он перечислил имена.

– Уважаю здравомыслие, но вот шпионов ненавижу!

– Вы же обещали!

– Египтяне верят обещаниям, сирийцы – нет.

Пахек перерезал пленнику горло. И это преступление тоже припишут бедуинам… Что делать с остальными шпионами, он уже придумал: одним будет скармливать малозначительные сведения, через других – обличать высокопоставленных псевдозаговорщиков, лояльных к Тутмосу, чтобы их арестовали и сместили с должностей. Чем меньше вокруг инакомыслящих, тем лучше.

110

Достижение идеального равновесия между Севером и Югом, Дельтой и долиной Нила, столицей пирамид Мемфисом и Фивами, богатейшим городом Амона, то есть единство Двух Земель, – насущная задача, неизменно требующая новых решений, и главная обязанность, которую каждый фараон должен исполнять неукоснительно, иначе Египет разобщится и рухнет у него на глазах.

Поэтому я решаю отметить праздник возрождения царской власти в Иуну, «Городе священного столба», посвященном великому богу-демиургу Атуму, «Тому, кто есть и которого нет», и божественному свету, воплощенному в Солнце-Ра. И выбор мой не случаен, потому что этот священный город, где были созданы древнейшие тексты, используемые для инициации, стал прообразом Фив^[602]. Нет никакого противостояния между древними гигантскими пирамидами и Карнакским храмом, ибо это – два разных воплощения священной архитектуры, тесно связанные между собой.

По случаю церемонии, на которую приглашены все божества страны, Минмес возвел два обелиска^[603] перед фасадом большого святилища Амона-Ра. Также на Севере было отреставрировано и построено еще несколько храмов: так я продемонстрировал свое желание стереть различия между регионами. Цель моих военных кампаний – предотвратить новое вторжение и сохранить единство Египта.

Последняя меня совершенно вымотала. Если бы не Джехути, я бы не выбрался из устроенной бедуинами в Яффе западни. Мир в Сирии все еще хрупок, государство Митанни остается врагом тем более опасным, что, затаившись в своем логове, наверняка готовится к реваншу.

Долгий и величественный ритуал при активном участии царицы, пробудившей магию божеств, позволяет мне забыть тяготы повседневности, вступить в контакт с предками. Они наделяют меня новой энергией, необходимой, чтобы править.

* * *

Супруга Бака начала волноваться.

– Ты плохо выглядишь.

– Устал, это пройдет.

– К лекарю ходил?

– Некогда.

– Это неразумно! Если захвораешь, кто тебя подменит? И чем ты так озабочен?

– Новая должность очень хлопотная, и привыкаю я плохо.

– Ты слишком много от себя требуешь. Перестань тревожиться, ты у начальства на хорошем счету. Сейчас же пообещай, что сходишь к лекарю!

– Обещаю.

– А теперь – спать! Тебе нужно отдохнуть.

Бака давно терзала бессонница. Напрасно искал он выход из ловушки, в которой его держал Лузи.

В один миг его жизнь переменилась к худшему. Исчезло счастье, к которому он так терпеливо шел. Выдать друга страже? Бак понимал, что не сделает этого, иначе умрет от стыда. Да и примут ли его всерьез? И не успеет ли Лузи убить жену и детей Бака прежде, чем его арестуют? И даже если сам окажется под замком, что, если приспешники Лузи сделают это черное дело вместо него?

Подчиняться и делать, что велят, – вот единственный путь. Преданный слуга Лузи, как когда-то, и предатель Египта, принявшего его и обогатившего! Предатель, участвующий в наихудшем из заговоров, – нацеленном на убийство царя и дестабилизацию Двух Земель, чтобы отомстить за Сирию. Эта трагедия породит новую войну, которая повлечет за собой убийства, разорение и нищету.

Будь он холост, Бак сбежал бы и попытался где-нибудь спрятаться. Но он слишком любил свою семью, чтобы ее бросить. Значит, и впредь предстоит ломать комедию, пользоваться мгновениями фальшивого покоя, надеяться на чудо… Бак чах и мечтал умереть. Но не повлечет ли его исчезновение смерть близких, хоть он и поклялся Лузи в абсолютном молчании?

Куда ни повернись – глухая стена безысходности. Как тут не сойти с ума? А ведь нужно защитить жену и детей и на работе показывать обычную эффективность. Подчиненные списывали частые отлучки и ошибки Бака на переутомление.

Бак и Лузи часто встречались, ведь того требовала работа. Свои обязанности каждый исполнял безукоризненно, и Менх Младший был доволен их прилежанием.

По очереди и в обстановке строжайшей тайны, далеко от Карнака, Бак знакомил Лузи с бывшими военнопленными, уроженцами Сирии, которые на него работали – либо на ферме, либо носильщиками зерна. Редкостный краснобай, Лузи не открывал своих намерений сразу, а присматривался к возможным сообщникам, выбирая подходящих. Пока нашлись только два холостяка, один молодой, второй в годах, чьи кандидатуры он одобрил. В них удалось пробудить спящую ненависть и желание поучаствовать в тайной войне против Египта, пусть они и не знали истинных планов своего нового вожака.

Сколько убийц Лузи рассчитывал набрать? Об этом он умалчивал. Баку было поручено разузнать побольше о жизни во дворце, о привычках сановников, с которыми он сталкивался, о мерах безопасности и самых интимных подробностях, касающихся царя.

Методичный, обладающий прекрасной памятью, Лузи ловил каждое его слово.

– Мы преуспеем, – с уверенностью заявил он. – И это будет прекраснейший день нашей жизни!

111

«Служение твое будет горше желчи»… После изнурительного дня, завершившего ужасную неделю, первый министр в полной мере осознал справедливость этой максимы.

Во время многочисленных кампаний Тутмоса Рехмиру часто приходилось в одиночку управлять Двумя Землями – конечно, при поддержке тьяти Севера, который, однако, охотно полагался на него самого. Первая великая царская супруга, Сатья, царила и властвовала, пока фараон сражался в сиро-палестинском регионе. Вторая, Меритре, ограничивалась Домом Царицы и весьма разумными советами.

В начале месяца Рехмир принял у себя градоправителей и выездных писцов, которые отчитались по налогам от своих провинций, взимаемым в самой различной форме: живой домашний скот, звериные кожи, зерно, кувшины вина, пива и растительного масла, фрукты, притирания, горшочки с медом, свитки папируса, корзины, одежда, сандалии, циновки, дубинки, луки, стрелы, мечи, кинжалы. Были и другие виды податей.

Многие эдилы считали свои подати чрезмерными, и Рехмир, рассмотрев все возражения, их снизил. Решение, которое принял бы любой хороший налоговик, желающий стабилизировать поступления.

Помимо налогов и сборов, он занимался также и кадастром. В канцелярии первого министра регистрировались сделки с недвижимостью и составлялся исчерпывающий каталог, в котором значилась вся государственная и частная собственность. Судебных споров было немало – от точного местонахождения границ участка до исполнения завещаний. И в таких вопросах писари также полагались на авторитет Рехмира.

А что сказать о злоупотреблениях властью в чиновничьей среде, о недопустимом поведении мелких тиранов, о коррупции? Если факты подтверждались, Рехмир со своим трибуналом отправлял виноватых в тюрьму. Также осужденные лишались права занимать государственные посты – как не заслуживающие доверия.

Рехмир ликвидировал прорехи, возмещал ущерб, увольнял непригодных к службе и малосведущих, поток которых не иссякал.

– И никогда не иссякнет.

Первый министр вздрогнул:

– Ваше величество, вы…

– Я прочитал твои мысли, ощутил твою усталость.

– Спорить не буду, я устал. Хорошо, если бы мне нашелся преемник помоложе.

– Молодой, неопытный, склонный рубить с плеча… Я этого не хочу. Я прекрасно понимаю, с какими трудностями ты сталкиваешься ежедневно и обязан их решать, но сил тебе хватает. А моменты отчаяния еще будут, Рехмир. Когда строишь счастье страны, на себя внимания не обращаешь. Соблюдай свою клятву и отдыха не жди.

* * *

Госпожа Небету не встает с кресла, стоящего в стратегическом месте дворца, где она может видеть приходящих и уходящих, а также весь рой «пчел», обслуживающих этот «улей». Выслушивая всех и каждого, она знает то, что не должна бы знать, и видит то, что для ее глаз не предназначено. А поскольку всем известно об особом отношении к ней царя, поток лести и сочувствия не иссякает. Отделяя зерна от плевел, госпожа Небету использует Кенну в качестве карающей длани и следит за порядком во дворце.

На ноги старушка встает лишь в одном редком случае – когда царь зовет ее прогуляться в саду.

– Боги по-настоящему благоволят тебе, – говорит она Тутмосу, опираясь на трость. – При дворе публика ничуть не лучше, чем в любом другом месте скопления людей: честолюбцы, трусы, лентяи, те, от кого вообще нет пользы, рвачи, и это я еще не всех упомянула. Но хуже всех, по моему мнению, лжецы. Ложь ведет к алчности, алчность – к предательству.

– Опасаешься, что во дворце есть предатели?

– Я плохо вижу и почти не слышу, но на лжецов у меня особое чутье. А ты не забывай совет мудрецов – почаще «делать свой день счастливым». Вдыхай благовония, укрась грудь гирляндой из цветов, сделай приятное царице, которая так хорошо тебе помогает.

Я слышу мелодию флейты. Она бесконечно нежна и пребывает в гармонии с безмятежностью заката.

Меритамон играет для матери и маленького брата, который завороженно слушает. Небету тихонько удаляется, оставляя меня с семьей.

Первым замечает мое присутствие Геб, но вставать не спешит. Когда затихают последние ноты, я подхожу, чтобы погладить музыкантшу по волосам, и она замирает от неожиданности, не зная, бежать ли ей в объятия матери или принять этот неожиданный знак нежности.

* * *

Голос Тота наполняет мое сердце. Я хватаю свою писарскую палетку, тайное имя которой мне открылось в ходе ритуала Осириса в Доме Жизни – «Видеть и Слышать», – и отправляюсь в Долину Царей.

«Десятый час ночи», десятый час моей жизни.

Что продиктует мой покровитель? Направляя мою руку, он заставляет изобразить скарабея Хепри, символ нарождающегося солнца, возникающего из мрака. Сам Тот исцеляет око Гора, о котором заботятся богини. При содействии сокола и двух благорасположенных змей солнечная ладья продолжает свое движение.

Река, по которой она плывет, широка, однако вид утопленников устрашает. Что предвещают эти мертвые тела, плавающие неглубоко под водой? Молитва, которую я записываю на стене, отнюдь не мирного свойства: «Дайте мне стрелы, луки и остроги, и да будут стрелы быстры и натянута тетива! Да постигнет кара врагов, таящихся во мгле! Да приду я туда по дороге света!»

112

Незадолго до приема, устраиваемого в честь хаттских и ассирийских послов, жаждущих преподнести фараону дары в подтверждение прекрасного взаимопонимания между странами и их полнейшего одобрения его внешней политики, Тьянуни получил свежие донесения из сиро-палестинского региона. Войска все так же преследовали бедуинские племена; ущерб, ими причиняемый, значительно уменьшился, хотя до полного искоренения этого зла было еще далеко. Недавно одного шпиона Тьянуни нашли убитым в пустыне. Скорее всего, он пал жертвой собственной неосмотрительности, когда пытался разыскать банду головорезов. Но ни один караван не был атакован, так что безопасность торговых путей была обеспечена.

Еще одно досье заслуживало внимания. Анонимные доносы на ряд сирийских вельмож, лояльных к Тутмосу. Если верить доносчику, все они сплошь лицемеры, которые, пользуясь своим положением, обворовывают страну.

Тьянуни решил передать эти сведения Минмесу – как-то он отреагирует? Если друг детства Тутмоса прикажет Пахеку расследовать это дело и наказать виновных, паршивые овцы будут изгнаны. А если, наоборот, постарается его замять, вывод будет печальный, хоть и крайне важный: Минмес – сам взяточник и поощряет себе подобных. Останется лишь уведомить царя.

* * *

Своей красотой и манерами Меритре очаровала послов, которых царская чета приняла с большой пышностью. Ни хатты, ни ассирийцы не оказывали военную поддержку государству Митанни, чье ослабление им было только на руку. Самой могущественной страной оставался Египет фараона Тутмоса, отношения с которым надлежало всячески укреплять.

Пир подходил к концу, а Минмес, сидящий рядом с Тьянуни, говорил лишь о стройках и обновлении храмов.

«Значит, человек из самого близкого круга царя поддался алчности», – думал глава тайной службы. Скандал обещал быть масштабным, и судьи под руководством первого министра, который не потерпит предательства, вынесут суровый приговор…

Тьянуни не испытывал личной неприязни к Минмесу. Единственное, чего он хотел, – это сохранить институт власти фараона и устранить лихоимцев, способных ее запятнать.

Оторвавшись от супруги-ливанки, не пропускавшей ни одного приема, Минмес подошел к Тьянуни, уже направлявшемуся к выходу из сада, которым громко восхищались дипломаты.

– Я изучил то досье. В твоем распоряжении есть хоть что-то, подтверждающее обоснованность этих обвинений?

– К несчастью, нет.

– Единственный способ узнать правду – поручить Пахеку тщательно все расследовать. Я передаю ему все полномочия.

Тьянуни испытал глубочайшее облегчение.

* * *

– Ступайте прочь, обе! Я устал.

Девушки со смехом покинули ложе заместителя градоначальника Тунипа, тучного и малопривлекательного внешне, зато щедрого. Присягнув на верность Тутмосу, этот землевладелец в деньгах только выиграл: конечно, подати приходилось платить высокие, но египетская администрация разрешила ему приобрести высокодоходные фермы и земли. И вот, радуясь, что принял сторону сильнейшего, чиновник позволял себе тысячу и одно удовольствие.

Тревога была лишь одна: прошел слух, что здесь, в Тунипе, зреет заговор. Для себя заместитель градоначальника решил: надо изучить вопрос, найти и выдать зачинщиков. Верность фараону и безоговорочное содействие его администрации – вот ключи к спокойной жизни. И если придется избавиться от мятежников, которые грозятся ее нарушить, даже если они окажутся соотечественниками, он сделает это без колебаний.

Тут дверь в спальню распахнулась настежь и египетские стражники набросились на него, связали руки.

– Ты обвиняешься в мздоимстве и расхищении государственных средств.

* * *

Пахек отдался ласкам своей ненасытной возлюбленной. Два удовольствия слились в одно: чувственное и то, что было связано с успехом его интриги. Воспользовавшись полнотой власти, столь любезно переданной ему Минмесом, Пахек приказал немедленно упечь за решетку высоких чиновников, лояльных к Тутмосу. Теперь отвоеванию страны почти ничто не препятствовало.

Брюнетка оседлала его чресла, и он в экстазе вскрикнул.

– Ты не будешь любить никого, кроме меня. Поклянись!

– Даю тебе слово.

– Если нарушишь клятву, я тебя убью! Ты запомнил?

– Мне нечего бояться.

Разве сможет другая женщина так его услаждать? Крепко обнявшись, обнаженные любовники потягивали гранатовый сок, когда управитель дворца осмелился их побеспокоить.

Уроженец Мегиддо, раньше служивший в пехоте, с лицом, обезображенным шрамом, и такой же израненной спиной, он ненавидел египтян. Его стараниями ряды будущих повстанцев быстро пополнялись.

– Только что прибыл посланник из Митанни.

Пахек поцеловал любовницу со словами:

– Прости, неотложное дело!

* * *

Посланник смотрел хмуро.

– Хорошо доехали? – спросил Пахек.

– Дорога ужасная! В пустыне – песчаные бури, ночью холодно, еда плохая. Умираю от голода и жажды!

Слуги принесли чем подкрепиться. Митанниец пил и ел с раздражающей медлительностью. Наконец он заговорил:

– Как идет подготовка к восстанию?

– Я уже многое сделал. Очень скоро буду готов. Но вмешательство вашей армии необходимо. Иначе у нас ничего не получится.

– Я говорил с царем, описал возможные риски, не преуменьшая. Из-за дипломатических маневров Тутмоса мы в изоляции, и ситуация постоянно ухудшается. Иного способа, кроме как сбросить египетское иго, у нас нет, ведь так?

– И это значит…?

– Это значит, что помощь Митанни ты получишь.

113

Пахек совсем извелся. Меньше чем через неделю ему предстояло дать сигнал к началу бунта. При поддержке армии Митанни крупнейшие города Сирии во главе с Тунипом восстанут против власти фараона. Их примеру последуют деревни, и так восстание полностью охватит регион.

Первым делом нужно уничтожить войска захватчиков, затем – египетскую администрацию, причем писцов казнить. Бушующая волна накроет спящего противника, не ожидающего такой атаки.

Аудиенции попросил градоначальник Тунипа. Пламенный сторонник мятежа, он координировал действия своих коллег в других городах и весях.

Мужчины обнялись в знак приветствия.

– Близится наше освобождение, – с энтузиазмом заявил Пахек.

– Твоя работа по организации подполья выше всяких похвал. Если бы не ты, оставаться бы нам рабами фараона. И все-таки есть один момент…

– Какой?

– Чтобы упрочить свои позиции и стать властелином освобожденной Сирии, тебе следует жениться. Брак с моей старшей дочкой будет правильно истолкован нашими приверженцами.

– Прекрасная мысль!

– Свадьбу сыграем сегодня же, у тебя во дворце.

* * *

Бессонные ночи, отсутствие аппетита, изнурительная работа… Бак совсем отощал. Не обнаружив никаких опасных симптомов, лекарь прописал ему успокоительное и укрепляющие средства. Разве мог Бак рассказать ему об истинных причинах своих проблем?

Бак, как мог, утешал жену – трудные времена пройдут. Он с неизменной нежностью относился к детям, вел себя как примерный отец. Повода для упреков начальству тоже не давал.

Откуда Бак черпал ту малость энергии, которая у него еще оставалась? Он сам удивлялся. Он чуть ли не пинками гонял себя в Карнак, на работу, думая, что долго так не протянет.

Смерть от естественных причин – освободит ли она его от этого бремени? Взгляд Бака затуманился, а ему еще предстояло прочесть и заверить кучу накладных.

Кто-то положил руку ему на плечо.

– Мелкие неприятности? – спросил Лузи.

Бак и головы не повернул.

– У меня хорошие новости! Людей, сколько нужно, я набрал: десять крепышей, которые справятся с телохранителями царя. Ты сказал, что завтра они с первым министром торжественно открывают новые зерновые склады. Это точно?

Бак кивнул.

– Ладно, ты не соврешь, ты же с нами! Только представь, как тиран будет издыхать тут, на фиванской земле, заколотый кинжалом! Сбежать мы успеем, не тревожься. Я все продумал. Вернемся в родную Сирию – вот будет счастье! Нас там встретят как героев.

– А моя жена и дети?

– На родине заведешь себе новых. До завтра, мой верный слуга!

* * *

Песни, танцы, вино и пиво, жареная ягнятина, множество других угощений… Свадьбе Пахека в городе обрадовались все. Те горожане, кто склонялся к мятежу, такой союз одобрили, а остальные видели в нем залог мирных отношений с Египтом.

Пахеку невеста не понравилась – слишком толстая и, кажется, небольшого ума. Но такова цена триумфа…

– Моя дочка – девственница, – шепнул градоправитель ему на ухо. – Для тебя это будет незабываемая ночь! Она родит тебе сыновей и будет покорной женой. Что еще нужно для счастья?

Новобрачный вымученно кивнул, мечтая отсрочить этот ужасный момент.

Стояла глубокая ночь, и гости уже порядком опьянели. Пахек тоже много пил – испытание ему предстояло не из легких. А может, сказать, что ему дурно, что в таком состоянии усладить свою жуткую супругу он не сможет? Нет, это не по-мужски. Сообщники первыми перестанут его уважать. Консумация брака неизбежна…

Когда дочка градоправителя ему улыбнулась, Пахек совсем приуныл. На глазах у пьяных гостей новобрачные отправились в спальню.

Пахек не заметил красавицы-брюнетки, не сводившей со своего неверного любовника глаз.

* * *

Царь с первым министром сократили утреннюю беседу, торопясь на открытие нового зернохранилища, постройки которого требовала возросшая численность населения в столице. Чтобы каждый египтянин ел досыта и чтобы не зависеть от капризов Нила, ведь разлив может быть и несчастливым, нужно запасти достаточно зерна и аккуратно его расходовать.

У Рехмира – обычные проблемы: поставки задерживаются, чиновников уличают в лености и некомпетентности. Поступили жалобы на наместников некоторых провинций, якобы отступивших от закона Маат, – эти дела требовали особого внимания и часто заканчивались в высшем суде. Министрам Рехмир тоже спуску не давал: каждый отвечал за свой участок перед ним, как он сам перед царем.

Сегодняшняя церемония открытия – приятная передышка в чрезвычайно загруженном рабочем дне. И вчерашний был таким же, и завтрашний будет…

Фараон и Рехмир как раз выходили из дворца, когда им навстречу по лестнице взбежал Тьянуни.

Бледный до желтизны, он, с трудом переводя дух, проговорил:

– Ужасные новости, государь! Все потеряно безвозвратно!

114

Когда Лузи увидел Тутмоса в сопровождении первого министра, его ненависть только усилилась. Еще минута, и он наконец насладится своей местью! Бак, наоборот, боролся с тошнотой и едва стоял на ногах. Поднять руку на охранников фараона он не посмеет, поэтому его первым и прикончат.

Одолев дворцовую лестницу, Тьянуни обратился к государю. После краткого разговора первый министр отправился на церемонию один.

Почему царь передумал посещать церемонию? Помешать ему могло только дело исключительной важности.

Упущенная возможность… Уводя своих головорезов, Лузи неистовствовал. Не сегодня завтра Тутмос свое получит!

* * *

На военном совете Тьянуни излагает все факты.

– Масштабное восстание в Сирии, зачинщик и предводитель – новый правитель Тунипа. Кадеш и другие города примкнули к бунту. В портах Ливана паника, в Палестине волнения. Нашу администрацию смели, писцов и солдат перебили. Государство Митанни помогает сирийцам своими войсками.

Пятнадцать военных кампаний – и все зря. Напрасные усилия. Победы без будущего. И Египет снова под угрозой вражеского нашествия.

– Ни мои шпионы, ни я сам не сумели предугадать эту катастрофу, – заключает Тьянуни. – Прошу государя принять мою отставку.

– Сейчас твой опыт нужен нам, как никогда, – говорю я твердо. – Уверен, ты приложишь все усилия, чтобы исправить этот промах. Добудь мне сведения, которые позволят нам действовать эффективно. Мятеж мы подавим, и на этот раз – радикальным образом.

Моя решимость впечатляет членов совета. Сначала известия их потрясли, но теперь возвращается надежда.

– Этот новоявленный правитель Тунипа… Как его зовут? – спрашивает Минмес.

Тьянуни отвечает, не поднимая глаз:

– Пахек.

– Пахек… – бормочет озадаченный Минмес. – Ты говоришь о моем помощнике, блистательном выпускнике высшей школы, которого я назначил главой нашей администрации в протекторате, со всей полнотой власти?

– Он самый.

Мой друг детства раздавлен этой новостью. Взор его затуманивается, руки и ноги начинают дрожать.

– Прости меня, государь. Прости! Мне тут не место!

И Минмес, пошатываясь, встает.

– Сядь! – приказываю я. – Если ты забыл, я сам утвердил это назначение. Сейчас не время каяться, надо воевать. Мятежники рассчитывают на то, что мы не готовы к восстанию такого масштаба. Думают, что я уже стар и немощен и предпочту сдать территории без боя. Пахек учился в Египте и знает, сколько у нас войск. Он рассчитывает победить благодаря военному участию Митанни. Он – мастер маневра и сумел объединить силы мятежников, не вызвав у нас ни малейших подозрений. Что до митаннийцев, то, выйдя из изоляции, они заключат новые союзы с ассирийцами и хаттами, и волна варваров захлестнет Египет, как это уже случилось в эпоху гиксосов. Единственный выход для нас – атаковать.

Военный совет единодушно одобрил мое решение.

* * *

– Шестнадцатая кампания! – ворчал себе под нос Старик, отбирая вина для царского стола. – Им когда-нибудь будет конец? И каждый раз рискуем своей шкурой! В каком мире мы живем… А тебя это не огорчает?

Северный Ветер поднял левое ухо.

– Как это «нет»? Опять многодневные переходы, кровавые стычки, неизвестный исход… На кону – будущее Египта!

В знак согласия ослик поднял правое ухо.

«Эту животину не поймешь, – подумал Старик. – Счастье еще, что не все ослы такие. Иначе страна стала бы совсем неуправляемой».

Разговор все равно не клеился, поэтому Старик пошел во дворец – встряхнуть глашатая Антефа, поглощенного приготовлениями к шестнадцатому военному походу. Армия выступает в полном составе, так что некогда сидеть сложа руки!

Судя по дорожным ведомостям, Антеф думал только об экономии.

Тут Старик не выдержал:

– Впереди – решающая битва, а ты выгадываешь гроши! И не стыдно? Наши солдаты должны хорошо питаться, иметь лучшее оружие и лучших лекарей! Иначе при первом же жестком столкновении они начнут роптать, и тогда какие из них победители? А виноват будет кто? Ты, обормот! Поэтому пересмотри свои раскладки и нормы и не скряжничай. Я проверю!

* * *

Царица считает своим долгом проверять успехи своих детей в изучении иероглифов, этой «божественной речи»^[604]. Они открывают разум многочисленным измерениям жизни, начиная с постижения небес и заканчивая тайнами животного мира, необходимы они также при изучении основ архитектуры и строительства.

Умение писать и читать, чертить, рисовать красками, гравировать, ваять и строить – такова основа эффективного образования и справедливого правления.

Меритре замечает мое присутствие.

– А, вы за нами наблюдаете!

– Как дети занимаются? Есть успехи?

– Можете ими гордиться. Мы переживаем сложный момент, верно?

– На кону – будущность нашей страны.

– И вы снова рискуете собой…

– Если я не вернусь, регентом царства станете вы. При содействии Рехмира соберете сановников на совет и назначите нового фараона, будь это вы сами, Аменхотеп или кто-то другой. Выслушайте провидцев, астрологов и тех, кто посвящен в мистерии Осириса, и после этого примите решение.

– Ваше величество…

– Вы – великая царская супруга. Что бы ни стряслось, исполняйте свой долг. Заботьтесь исключительно о единстве Двух Земель, дабы преемственность династий не прервалась.

115

Два градоначальника уже готовы были вцепиться друг другу в горло, и главе этого совета пришлось вмешаться.

– Успокойтесь оба, и продолжим обсуждение.

– Мы уже неделю треплем языками, а толку?

Тут палестинские вельможи начали возмущаться, и утихомирить их удалось не сразу.

Главный вождь племени недавно получил послание от Пахека, правителя Тунипа, с просьбой поддержать восстание сирийцев, которому содействовала Митанни, и все еще колебался. Поэтому в полной секретности созвал влиятельных сановников палестинского протектората.

– Это восстание – наш шанс, – с воодушевлением заговорил один молодой эдил. – И на этот раз, если Тутмос решит вмешаться, победа достанется не ему. Выступив на стороне сирийцев, мы потребуем независимости и для Палестины. Готов спорить, ошеломленный фараон довольствуется укреплением своих северных границ. А его крепости мы разрушим одну за другой.

– Глупые мечты! – послышался желчный голос еще одного престарелого градоначальника. – В моем возрасте стабильность предпочтительней. Мы, палестинцы, нуждаемся в защитнике, который бы нас кормил, и лучший – это царь Египта.

Молодой набросился на старика и стал его душить. Началась общая свалка, однако худшего удалось избежать. Пострадавшего, который был без сознания, унесли, а нападающий продолжил ратовать за сирийцев.

По просьбе главы совета принесли козье молоко и пирожки, и напряжение на время спало. Что решит большинство? Объединить палестинцев будет нелегко; еще более амбициозная задача – заставить их подчиняться одному командиру…

Глава совета вышел из шатра – отвлечься и размять ноги. И тут прибежал его доверенный слуга.

– Египтяне! Целая армия!

– С фараоном во главе?

– Да, проверено!

– И много солдат?

– Море! Столько пехоты и колесниц я в жизни не видел.

Палестинец вернулся в шатер.

– Обсуждение закончено. Мы, как и прежде, – верноподданные фараона. Любого, кто не согласен, я выдам властям протектората, который гарантирует нам мир и благоденствие.

* * *

Не меньше сотни мужчин, всех возрастов… Палестинские вельможи склоняются передо мной одновременно, как единое существо. У такой покорности две причины: страх и лицемерие. Страх – хороший советчик, я и впредь не дам ему угаснуть; а их лицемерие поможет мне сохранить бдительность.

Стремительность нашего вмешательства удержит Палестину в зоне влияния Египта. Я ни на мгновение не усомнился во враждебности этих людей, спешащих заверить меня в своей преданности. Из-за своих бесконечных междоусобиц они упустили шанс присоединиться к восставшим и теперь будут продолжать подчиняться, в обмен на мирную и благополучную жизнь.

Под нашим контролем Палестина станет надежной базой, с египетской администрацией и силами правопорядка, которые будут постоянно начеку.

Следующий этап – порты Ливана. По донесениям шпионов, там до сих пор спокойно и они под защитой египетских солдат, отступивших туда из Сирии и с нетерпением ожидающих подкрепления. Известие о скором прибытии основных частей поддержит их боевой дух.

Наш флот наконец отплывает. Солдаты настроены решительно. Стоя на носу головного судна, я размышляю о предсказаниях «Десятого часа». Враги, таившиеся во мраке, наконец проявились, но Тот дал мне оружие, способное обратить их в прах.

* * *

Пахеку было отчего злиться. После многообещающего начала военные действия мятежников застопорились; в генеральном штабе, в Тунипе, где собрались сирийские вельможи, дискуссия зашла в тупик. Каждый хотел прояснить свою роль, какие привилегии получит в освобожденной стране, союзной государству Митанни. Вместо того чтобы захватить ливанские порты, мятежники теряли драгоценное время на пустую болтовню. Палестинцы, которые тоже традиционно не могли между собой договориться, не спешили присоединиться к Пахеку.

И вдруг – новость: Палестина остается в подчинении Египта, а флот Тутмоса направляется в Ливан. Теперь его так легко не завоюешь, поздно.

Назревала масштабная битва, решающее столкновение двух армий. И Пахек увидел, что его соратники колеблются.

– Нет, Тутмос вовсе не непобедим! Он рассчитывает нас запугать, а на самом деле солдат у нас больше. В этот раз мы разделаемся с египтянами, но при условии: вы будете в точности исполнять, что я прикажу. Наши солдаты не хуже, чем у Тутмоса, и первые успехи – всего лишь прелюдия к полному триумфу!

Его энтузиазм успокоил малодушных.

– Запершись в крепостях, мы совершили бы огромную ошибку, – продолжал он. – В оборонительной позиции, укрывшись за городскими стенами, мы в очередной раз окажемся легкой добычей. Мы атакуем вражескую армию на выходе из ливанских портов. Эта неожиданная стратегия египтян обескуражит, и мы их уничтожим.

* * *

Закончив переговоры, правитель Тунипа, только что провозглашенный верховным военачальником, как никогда нуждался в отдыхе. Предстояло еще организовать наступление армии, которая разобьет фараона и откроет себе дорогу к Египту со всеми его богатствами.

Выдворив свою жуткую супругу в гарем и поручив заботам целой армии служанок, Пахек растянулся на своей постели, и вдруг…

– Ты совсем забыл обо мне, – прозвучал женский голос.

Он приподнялся на локтях.

Раздвинув в стороны прикроватную занавесь, появилась его молодая и красивая любовница.

– Забыл обо мне и женился на этой свиноматке!

– Это политический брак, так было нужно. Она ничего для меня не значит.

– Так отошли ее назад, а меня объяви правительницей Тунипа! Вместе мы будем править Сирией.

– Мне нужна поддержка местной знати, и свиноматка мне ее обеспечивает. А ты не сможешь.

– Ты поклялся в верности…

– Сейчас важно выиграть эту войну. Потом у нас будет много-много ночей, чтобы любить друг друга.

– Так давай насладимся уже этой ночью!

И она медленно разделась.

– Прости, но я очень устал, мне пора спать. Завтра я собираю войска.

– Ты больше меня не хочешь?

– Да пойми же, мне нужно поспать хотя бы несколько часов!

Расстроенная брюнетка стала одеваться.

Думала она о том, что Пахек все время врал, а теперь решил избавиться от нее, как от изношенной вещи, которую не жалко выбросить.

116

Побрившись, Старик взялся причесывать Северного Ветра. На борту корабля – волнения, и вызваны они назойливыми слухами о том, что мятежники заняли порты Ливана и дадут отпор египетскому флоту.

– Сотни смертей в перспективе, – пробормотал Старик.

Ослик поднял левое ухо.

– Нет? Ты нашего царя не знаешь! Он не отступит. Если решил атаковать, будем атаковать, невзирая на потери, а они будут немалые!

Но левое ухо все еще торчало вверх.

– Иногда ты несешь чушь! Думаешь, нас встретят лобзаниями?

Ослик поднял правое ухо.

– Что ты пил сегодня утром? Когда с берега полетят стрелы, ложись и уши свои спрячь!

Дозорный сообщил о приближении к Библу, и вскоре на корабли был передан приказ Тутмоса: «Все солдаты – по местам!»

Повисла тяжелая тишина. Слышались только свист ветра и плеск волн. Джехути попросил государя покинуть нос головного судна, дабы не подвергать себя опасности.

Когда тот отказался, со стороны берега послышался гул.

Жители Библа радостно приветствовали фараона.

Горделиво склонив голову, Северный Ветер смотрел на толпы людей на набережной. В руках у них были цветы.

* * *

Штаб находился в Тунипе, центре восстания, и распоряжался там неутомимый и энергичный Пахек. Сирийские и митаннийские командиры, с восторгом принявшие его стратегию, ждали команды выступать. Захваченная врасплох подавляющими силами противника, египетская армия не успеет перестроиться в боевой порядок и потерпит оглушительное поражение…

Пахека переполняла гордость. Скоро, скоро он забудет все унижения! Наконец его желание мести воплотилось в реальность. Оставалось только надеть кирасу главнокомандующего и направить свою армию по победоносному пути.

Он взял кирасу в руки – и застыл от ужасной боли. Кираса покатилась по полу, а с губ молодого сирийца сорвался хриплый стон.

Кинжал снова вонзился ему в спину, а потом – и в третий раз.

Пахек рухнул на колени.

– Кто… кто меня убивает?

Красивая брюнетка встала так, чтобы он ее видел.

– Ты – лжец и клятвопреступник. Ты не заслуживаешь жизни.

Содрогаясь от ненависти, она перерезала ему горло.

* * *

Посланник митаннийцев и сирийские офицеры устали ждать. Почему Пахек медлит? Рассердившись, один из них пошел проверить и в апартаментах обнаружил труп правителя, плавающий в собственной крови. Никто не усомнился, что это – дело рук втесавшегося в доверие к повстанцам египетского шпиона.

Срочно созвали совет, и мнения скоро сошлись: противник узнал о намерениях сирийцев, и эффекта неожиданности не будет. Тут же начались дрязги, однако ни один сановник не вызывался занять место покойного правителя Тунипа. Единственное решение: укрыться за стенами больших городов и надеяться, что египтяне обломают о них зубы. А как же крестьяне в деревнях? Пусть выкручиваются, как хотят.

* * *

Опасаясь засад, а то и масштабного рейда, Тьянуни высылал вперед разведчиков, через короткие промежутки сменявших друг друга. Не встречая никакого сопротивления, египетское войско неумолимо приближалось к Тунипу – городу, по донесениям осведомителей и являвшемуся центром восстания.

По приказу фараона поля и сады в окрестностях Тунипа уничтожались. Еще долго кара, постигшая этот край, будет служить ему уроком.

Пока Старик с глашатаем Антефом в спешке устанавливали царский шатер, египетская пехота окружила крепость.

– Надолго мы тут застряли, – пожаловался Старик.

Северный Ветер тут же вскинул левое ухо.

– Как это – нет? Ладно, первый раз ты выиграл, но по чистой случайности. Теперь точно опростоволосишься! Ты толщину стен видел? Эти парни будут защищаться, как звери, так что осада затянется.

Но мнение свое ослик не изменил.

«Вот и поговори разумно с этой скотиной!» – думал Старик, расставляя в шатре раскладную кровать и сундуки с вещами.

* * *

Джехути категоричен:

– Ваше величество, в стенах Тунипа обнаружены множественные изъяны. Местами бреши заделывались в спешке, и мы их легко пробьем, местами кладка обветшала. Бойниц мало, значит, отпор нашим лучникам будет слабый и они без труда перебьют защитников. Под защитой их стрел наши строительные войска откроют бреши.

– Мы сровняем Тунип с землей! – постановляю я.

117

Атака египетской армии была точной, короткой и разрушительной. От Тунипа остались дымящиеся руины. Ту же участь я уготовил крепости Кадеш и другим мятежным городам.

В числе убитых – много митаннийцев. Их участие ничего не решило, зато теперь царь Митанни в глазах соседей – снова побежденный. Подгнивший плод не замедлит пасть…

Созерцая колонну военнопленных и огромное количество трофеев – колесницы, лошади, оружие, золотая и серебряная посуда, полудрагоценные камни, мешки с зерновыми, стада коров, коз и ослов, – я с уверенностью осознаю`, что шестнадцатая кампания, окончательно развеявшая мрак и упорядочившая хаос, станет последней в моем правлении. Раскинувшийся до берегов Евфрата, сирийский протекторат будет жить мирно, храня свои диалекты и обычаи, и узнает процветание благодаря управлению египтян.

На обратном пути меня приветствуют праздничные толпы тех, кто в душе желает мне смерти, а Египту – развала. Восхваления меня давно не впечатляют. Разве лесть – не одно из губительных обличий предательства?

Единственный результат, с которым стоит считаться: благодаря институту власти фараона население живет в гармонии и безопасности, наслаждаясь радостями жизни.

* * *

В толпе горожан, приветствующих Тутмоса в столице, Лузи, кипя желчью, лицезрел триумф фараона. Теперь, когда митаннийцы повержены, а мятежная Сирия втоптана в грязь, только одному человеку по силам уничтожить тирана – ему, Лузи! Ни при каких условиях его решительность не ослабнет, а небольшой отряд убийц всегда наготове.

Сомневался он только в своем бывшем слуге Баке. Исхудалый, больной, унылый, тот помогал неохотно, но Лузи нужны были сведения о повседневной жизни дворца, где Бак пользовался общим уважением. Охраняли царя очень тщательно, но у любой системы есть прореха… И Лузи ее уже нашел, да только помешали обстоятельства. Ничего, найдется и еще одна.

* * *

В сопровождении детей и свиты царедворцев, расталкивающих друг друга локтями, лишь бы оказаться в первом ряду у нее за спиной, великая царская супруга встретила меня на ступенях дворцовой лестницы.

Величественная в своей красоте, чинная и элегантная, Меритре, как всегда, безупречно играет свою роль.

– Ваше величество, вы восстановили порядок там, где царил разрушительный хаос, – говорит она. – Ваши подданные, египтяне и жители протектората, вам за это признательны. Да упрочат боги мир, созданный вашими трудами!

Эта короткая речь находит путь к моему сердцу. Я беру ее за руку, и наши дети, должным образом воспитанные, следуют за нами вместе с первым министром.

Во всем Египте – неделя выходных, однако некоторые важнейшие службы функционируют под управлением Рехмира, которому не до отдыха.

То же можно сказать и обо мне. Я соглашаюсь встретиться наедине с одним из непосредственных творцов победы – Тьянуни.

– Из-за моей некомпетентности мы чуть не проиграли войну! – заявляет он.

– Войну мы выиграли. Я оставляю тебя во главе тайной службы, поскольку второй раз той же ошибки ты не допустишь.

– Ваше милосердие безгранично, государь, но мне непростительно было бы промолчать…

– Так говори!

– Проблема внешних врагов, судя по всему, решена, но что с внутренними? Множество сирийцев ассимилировались в Египте, но что, если существует сеть реваншистов, вас ненавидящих и желающих вашей смерти?

– Она наверняка существует.

– Без содействия на самом высоком уровне им не преуспеть.

– Кого ты подозреваешь?

Тьянуни даже закашлялся от волнения.

– Если я посмею произнести имя близкого вам человека, захотите ли вы слушать?

– У царя нет ни брата, ни друга – известно тебе это? Говори смело!

– Убийство зачинщика сирийского бунта Пахека – наверняка дело рук кого-то из соперников. Он одурачил нас всех. Кроме, быть может, одного – того, кто поставил его во главе сирийского протектората.

– Минмес – организатор заговора?

– Я этого не исключаю.

– Доказательства?

– Никаких. Это всего лишь предположение, которым нельзя пренебречь.

* * *

Праздник в разгаре, и многие фиванцы не лягут спать до восхода. Бесплатное (за счет государства) пиво льется рекой, над столицей витают ароматы жаренного на открытом огне мяса. В каждом квартале играет музыка, люди поют и танцуют, прославляют своего фараона.

Пир в честь победы и восстановления мира, собравший во дворце максимальное число высокопоставленных гостей, тоже удался на славу. Даже царица, обычно очень сдержанная, дала выход своей радости. Что до меня, я изредка скупо улыбаюсь и думаю о разговоре, который состоится после приема и не обещает быть приятным.

Гости переместились в сад и продолжают пировать, а я зову к себе в кабинет Минмеса.

Он постарел, черты лица заострились, и вид у него не радостный.

– Тебе не понравился вечер? – удивляюсь я.

– Нет, пир прекрасный.

– Но, кажется, тебе сейчас не до того.

– Теперь ты можешь принять мою отставку.

– Причина?

– Я тебя подвел. И такая слепота непростительна.

– Слепота… Верное ли это слово?

Минмес поднимает на меня испуганные глаза:

– Я… я не понимаю…

– Тьянуни – человек подозрительный. И считает, что речь идет не о недосмотре.

– В чем он меня обвиняет?

– Я должен объяснить?

Минмес падает на колени:

– Государь! Ты обвиняешь в злоумышлении меня? Меня? Признаю`, я повел себя глупо и не оправдал твоих ожиданий. Но предать, злоумышлять против тебя? Я бы лучше сдох!

Глаза моего друга детства не лгут, его отчаяние не наигранно.

Я помогаю Минмесу подняться, обнимаю. Он плачет, уткнувшись мне в плечо…

118

Я по-прежнему доверяю Минмесу, и Тьянуни вынужден это принять. Еще я требую их совместной слаженной работы над монументальным проектом – увековечением в Карнакском храме моих «Анналов», повествующих о шестнадцати военных походах, которые завершились примирением и обогатили Две Земли. Скрупулезный летописец, Тьянуни передаст Минмесу тексты, бережно собираемые и хранимые на протяжении всех военных лет, после чего скульпторы перенесут эти иероглифы на колонны под присмотром Менха Младшего.

Декрет, касающийся «Анналов», был провозглашен глашатаем Антефом: «Его величество решил поведать о победах, ниспосланных отцом его Амоном, запечатлев их на каменных стенах храма».

Кто вдохновляет мои мысли, если не мой божественный наставник Тот, покровитель линии Тутмосов, третьим представителем которой я являюсь? Поэтому я должен почитать предков и постоянно поддерживать с ними связь.

В самый дорогой моему сердцу храм, «Блистающий памятниками», я призываю верховного жреца Амона и жрецов, посвященных в великие мистерии. Сцены подношений богам источают свет и безмятежность – и все благодаря искусству скульпторов и художников, способных воспринимать божественную энергию и воплощать ее в своих творениях.

Мои намерения, скорее всего, всех шокируют, но я желаю заручиться одобрением мужчин и женщин, ежедневно проводящих ритуалы, направленные на удержание тут, на земле, созидательных сил, ибо эти жрецы и жрицы – опора власти фараона.

– Кто-нибудь помнит знаменательное событие, случившееся со мной в детстве?

Старейшина жрецов Амона берет слово:

– Вы с ранних лет были очень прилежны в учебе, и отец часто водил вас, маленького мальчика, в храм, дабы вы присутствовали на ритуалах и участвовали в процессиях. И вот однажды – я все помню так, будто это было вчера! – статуя бога Амона остановилась перед вами и поклонилась, тем самым назначив вас новым фараоном, которому бог раскроет свои тайны. Потом…

– А потом царица Хатшепсут сочла меня неспособным к управлению и сама заняла Трон Живых. Сегодня я желаю стереть ее правление, дабы мое начиналось сразу после правления второго из Тутмосов.

Это заявление изумляет совет мудрейших, но возражения я не слышу.

– Что именно вы намерены предпринять? – спрашивает Менх Младший.

– Построю новое святилище для ладьи Амона^[605], что плавает по небу и по земле. На его стенах будут начертаны тексты «Анналов», изображены ритуалы, сопутствующие коронации и закладке храма.

– Ваше величество произнесло слово «стереть»…

– Я почитаю царицу Хатшепсут, и бессмертие ее души должно быть обеспечено. Поэтому основные сцены, изображающие ее воскресение перед божествами в облике Хатор, так ею почитаемой, будут сохранены. Однако ряд других изображений этой государыни надлежит уничтожить, и из перечня царей она тоже исчезнет. Никакой враждебности я к ней не испытываю, но считаю необходимым утвердить линию Тутмосов, к которой она не принадлежит.

– Прикажете разрушить и ее заупокойный храм в Дейр-Эль-Бахри?

– Я построю новый, подобный ему, выше храма царицы^[606]. Все ритуалы, празднуемые до сих пор в ее храме, отныне будут проходить в моем.

– А ее… могила? – с тревогой спрашивает Менх Младший.

– Только варвар, поправший законы Маат, способен осквернить вечное жилище. Хатшепсут и впредь будет почивать с миром. Лишь она, и никто больше.

* * *

Могила Хатшепсут находится в долине к западу от Долины Царей, она вырублена в скалах в труднодоступном месте. Она имеет дугообразную форму^[607] и заканчивается погребальной камерой, в которой покоятся два саркофага – царицы и ее отца, первого из Тутмосов.

Каменотесы вскрывают вход. С факелами в руках они идут впереди меня по длинному извилистому коридору.

Это путешествие в загробный мир, через самое сердце горы, приводит меня в волнение. Шаг за шагом усиливается впечатление, будто я прохожу сквозь мрак, дабы землю озарил новый свет.

Какое-то время я предаюсь размышлениям перед саркофагом Хатшепсут, называемым также «Обладателем жизни». В окружении сокровищ, сопровождающих ее на прекрасных дорогах вечности, она достигла сферы нетленных звезд.

Потом приказываю мастерам вскрыть гроб моего деда и извлечь из него мумию – «благородное тело» – основателя нашей династии. Первый из Тутмосов упокоится в своей собственной могиле, под защитой Тота, бога знаний. Таким образом я восстанавливаю связь с предками и истинную преемственность династии. Теперь мое правление начинается в год первый, когда Амон означил меня фараоном.

119

Идет сорок пятый год моего правления, и праздник нового года я отмечу на острове Элефантина, на самом юге страны, вблизи первого нильского порога. Здесь царит бог Хнум, изображаемый с головой барана, создающий множество форм жизни на своем гончарном диске, а когда он поднимает сандалию, питающие воды Нила высвобождаются, чтобы разлиться и оплодотворить землю.

Минмес получил распоряжение расширить и украсить очень древний храм Хнума, дабы это божество и впредь регулировало разлив, необходимый для нашего процветания.

Новости из Сирии и Палестины приходят отличные. На этот раз в регионе установлен длительный мир. Администрация, состоящая из египетских писцов и местных владык, функционирует удовлетворительно, и население этим довольно. Что касается Митанни, в изоляции это государство клонится к упадку и более не имеет возможности подстрекать соседей к бунту.

Тьянуни тем не менее бдительности не утратил, и его тайная служба исправно работает, равно как и моя личная гвардия под предводительством Маху, который, тревожась о моей безопасности, еще ее усилил.

Серьезных поводов к этому нет, но мой друг детства всерьез опасается покушения со стороны группы отчаявшихся сирийцев.

Вернувшись в Фивы, я отправляюсь в свою усыпальницу в Долине Царей, чтобы там послушать голос Тота. Остается запечатлеть всего лишь два часа на стенах гробницы, сопроводив их рисунками и текстами, продиктованными моим божественным наставником.

Его требование меня удивляет, но я – его послушный слуга и волю его исполню.

* * *

После долгого и трудного дня, в ходе которого она встречалась с управителями своего Дома, царица готовится к вечернему ритуалу в Карнаке. Меритамон своим чудным голоском споет там гимн, умиротворяющий бога созидания перед предстоящим ночным путешествием.

Мин только что подробно рассказал мне об успехах Аменхотепа, который в свои десять выглядит пятнадцатилетним – настолько он высок, крепок и неутомим. В беге на выносливость взрослым за ним не угнаться; в стрельбе из лука на дальние расстояния он не уступает ветеранам; в вольной борьбе никогда не сдается и в каждой схватке практикует новые приемы; искусный наездник, он ищет отдыха в плавании и на веслах ходит прекрасно. Читать и правильно писать умеет, зато результаты в других науках оставляют желать лучшего.

В строгом белом льняном одеянии, украшенном плиссировкой, с золотой диадемой на голове, все еще стройная и изящная, Меритре улыбается мне.

– Очень рада снова вас видеть, государь. Поездка на Элефантину прошла благополучно?

– Разлив нам благоприятствует. Мне нужно сообщить вам два своих решения, и первое касается нашего сына.

Взгляд царицы затуманивает тревога.

– Наставник Мин им недоволен?

– Наоборот. Пришло время отправить мальчика в высшую школу. Он углубит свои познания и будет общаться со сверстниками, представителями разных социальных слоев и народов.

– Не слишком ли он еще мал?

– Если Аменхотепу суждено царствовать, лучше начать готовить его к этому тяжелейшему бремени пораньше. Только высокообразованный государь, постигший множество дисциплин, сможет править.

Меритре соглашается.

– Мое второе решение, вернее, не столько мое, сколько Тота, касается вас.

Давно царица страшится худшего – нашего окончательного расставания. Однако и тут ей выдержка не изменяет.

– Я никогда не скрывал от вас, что Сатья останется единственной великой царской супругой, присутствующей в моем храме в Карнаке – «Блистающем памятниками». Изображения ее и моей матери также имеются в моем вечном жилище. Скоро к ним присоединится третья женщина – вы, Меритре. Вы приобщитесь к таинству ежедневного возрождения света и станете «живой». Более того: у вас будет собственная усыпальница в Долине Царей^[608], расположенная под моей. Так мы вечно будем вместе.

* * *

Главный лекарь подводит меня к изголовью госпожи Небету, отпраздновавшей столетний юбилей. Сегодня впервые за свою долгую жизнь она не смогла встать с кровати.

– А, все-таки пришел! Я так хотела с тобой поговорить, прежде чем покинуть этот возлюбленный богами край. Нет, не надо глупостей… Я знаю, что дыхание жизни угасает во мне, но я успела переговорить с царицей. Наконец ты оценил ее любовь, верность и преданность! Эта женщина живет лишь для того, чтобы служить тебе. Ты ее игнорировал, но она не ставит это тебе в упрек. Твоя дочь – чудо, сын – маленький сорвиголова, но те же качества помогут ему править, если только растить его в строгости. Подай мне воды!

Небету медленно пьет…

– Скажу лишний раз: твой дворец – это логово честолюбцев, бездарей и глупцов. Счастье, что первый министр держит их в руках и полагается на тех немногих, кто ему предан и знает свое дело. Когда меня не станет, остерегайся и не слушай льстецов!

Голос ее слабеет.

– Меритре всю ночь проплакала от радости. Взяв ее с собой в вечность, ты подарил царице счастье, о котором она и мечтать не смела. Это – хороший поступок, мой государь, я могу умереть спокойно.

120

Лузи места себе не находил. Как приблизиться к Тутмосу, когда его так хорошо охраняют? Теперь телохранителей к нему приставили еще больше, и даже самый целеустремленный цареубийца живым до цели не доберется.

– Брось это дело, – посоветовал ему исхудавший Бак, которого бывший господин пригласил на ужин – обсудить последние приготовления. – Благодаря Тутмосу в Сирии и Палестине надолго установится мир, митаннийцы притихли, Египет обожает своего государя, и никто против него не восстанет. Забудь свою ненависть, Лузи!

– Ни за что!

Лузи выкрикнул это так громко, что Кривоносый уронил блюдо с говядиной, которое нес к столу.

– Жалкий растяпа! Убирай теперь!

– Опять я виноват? Обращаешься со мной, как с собакой, так что поищу себе нового господина. А ты живи один, чтобы никто не мешал…

И Кривоносый хлопнул дверью.

– Брось, – не сдавался Бак.

– Я один, – пробормотал Лузи, и глаза его полыхнули огнем. – Один… Вот и решение! Когда царь бывает один? В четырех стенах храма, когда служит утренний ритуал!

– Ты не посмеешь… осквернить святая святых Карнака!

– Зато там тиран беззащитен.

– Умоляю тебя, Лузи, не совершай такого святотатства!

Бывший господин вцепился в горло Баку, и крепкие пальцы глубоко впились в его плоть.

– Я тут командую, а ты подчиняешься! Отвлечешь жрецов, чтобы я смог пробраться в храм. И молчи, иначе жену и твоих детей прирежут.

* * *

Старик с Северным Ветром как раз привезли вино во дворец, где все были в трауре по случаю похорон госпожи Небету, которую чтили так же искренне, как и опасались, когда к ним выбежал дворцовый управитель Кенна.

– Его величество гневается так, что стены дрожат!

– Что стряслось?

– В отдаленных деревнях люди страдают от разных хворей. Несколько жалоб дошли до верховного суда, и Тутмос встряхнул министров и издал указ касаемо общественного здравоохранения: ни один недужный на землях Египта не будет предоставлен своей горькой участи^[609]. Искусство наших лекарей послужит всем и каждому. Первому министру строжайше приказано безотлагательно дать ему ход!

– Важная веха в истории страны, не меньше, чем победа при Мегиддо!

– Ты совсем спятил, Старик!

– Царь, по-твоему, тоже спятил?

– Я такого не говорил!

– И думать тоже не смей. Хотя насчет «думать»… Ты для этого не приспособлен. Позови-ка мне слуг, и пусть несут мои кувшины аккуратно. Это – лекарство, не хуже любого другого.

* * *

Глашатай Антеф с управителем Кенной как могут стараются заменить незаменимую госпожу Небету, грозу всех лентяев и жуликов. При поддержке царицы они и впредь будут надзирать за жизнедеятельностью дворца, этого улья, гудящего дни и ночи напролет.

По окончании поездки, в ходе которой я побывал во всех провинциях, дабы проверить внедрение моего нового указа, я услышал призыв Тота и отправляюсь в Долину Царей.

«Одиннадцатый час»…

Моя рука рисует громадную змею, в которую проникает солнечная ладья, дабы там переродиться; враги ее не исчезли, но богини с кинжалами, изрыгающие огонь, не дадут им навредить.

И я возношу молитву: «Да сгинут мятежники в буре! Да будут руки мои крепки и могучи ноги! Пусть враги мои падут духом! Пусть сгинут в кипящих котлах!»

* * *

Суровое, внушающее тревогу предупреждение… Значит, не все злые силы еще обузданы. Но где они прячутся?

* * *

Обожаемый муж, счастливый отец двух детей, всеми уважаемый мастер-строитель, Минмес ни в чем не обрел бы утешения, лишись он доверия государя. Да, назначить предателя, змею, чей укус мог оказаться смертельным, главой сирийского протектората – страшная ошибка с его стороны. И только благодаря магии фараона трагедию удалось предотвратить.

Стыдясь своей наивности, в новой страсти Минмес доходил до крайности: он бесконечно изучал досье на бывших военнопленных, уроженцев Сирии, ныне занимающих ответственные посты. Что, если вероломство Пахека – не единичный случай?

Тьянуни, который тоже дал себя обмануть, располагал множеством агентов и осведомителей в сиро-палестинском регионе, и все подозрительные личности брались на контроль. Здесь, в Фивах, Минмесу надлежало проявлять то же тщание, что и главе тайной службы. Что, если червь уже завелся тут, в самом сердце страны?

Наделенный редкой способностью к концентрации, Минмес часами читал документы, составленные усердными писцами.

И наконец нашел кое-что интересное.

Бак, ныне пребывающий на высокой должности в Карнаке, пытался выяснить, освободился ли его соотечественник, осужденный по имени Лузи. Поскольку следов пребывания этого последнего в Фивах не нашлось, Бак отправился в Мемфис, надеясь разыскать этого то ли родственника, то ли друга. Похоже, он был ему очень дорог.

Два бывших пленника, связанных воспоминаниями о бунте… Минмес проверил списки работников Карнакского храма.

И вот оно, искомое имя! Лузи.

121

Минмес разбудил Маху посреди ночи:

– Скорей! Скорей! Нельзя терять ни минуты!

– В чем дело?

– Бак и Лузи, оба бывшие сирийские военнопленные, и оба сейчас работают в Карнаке, на высоких постах!

– Они совершили что-то ужасное?

– Мне кажется, они хотят убить царя.

– Что? С чего ты взял? Доказательства есть?

– Моя интуиция.

– Не слишком убедительно, а, Минмес?

– Если я ошибся – пусть. Но если нет…

– Хочешь, чтобы я их допросил?

– И немедленно!

Маху почесал затылок:

– А вдруг ты прав? Ладно, идем!

* * *

Сначала нужно было раздобыть адреса. Иными словами, растолкать спящего начальника персонала огромного храмового комплекса, которому это не понравилось настолько, что он пригрозил рапортом в вышестоящие органы.

– Пришлите письменный запрос, и я еще посмотрю, законно это или нет.

Маху подхватил его под мышки и поставил на пол:

– Хочешь, чтобы тебя обвинили в содействии преступникам и до конца дней отправили на каторгу?

– Преступникам?

– Ты оглох?

– Нет! Нет!

– Давай адреса!

– Уже бегу!

* * *

В сопровождении двух десятков опытных стражей Маху с Минмесом отправились сначала в дом к Лузи.

Маху долго стучал в дверь.

В ответ – тишина.

– Ломайте!

Стражники ввалились в дом.

Пусто, никаких улик.

– Идем к другому!

* * *

Открыла им испуганная супруга Бака.

– Что… что случилось?

– Муж дома? – спросил Маху.

– Нет. Он на корабле уплыл в Мемфис.

– Когда вернется?

– Через две недели.

– Цель поездки?

– Инспекция зерновых складов в северных провинциях.

– Кто такой Лузи?

– Это друг мужа.

– Что ты о нем знаешь?

– Бывший военнопленный, отбыл наказание и хорошо устроился в Египте, даже получил пост в сокровищнице Карнака.

– Они с Баком часто видятся?

– Очень часто. Они лучшие в мире друзья.

– В последние месяцы ты ничего странного не замечала?

– Замечала… Муж весь извелся, нервничает, сильно похудел. Говорит, что не успевает на работе, но я подозреваю, что причина в другом, только он не признаётся. Ответьте мне: с ним что-то случилось?

– Надеюсь, ничего. Ложись спать!

Теперь встревожился и Маху. Он понял: предчувствие Минмеса не обмануло. Эти два сирийца словно бы растаяли в воздухе, скорее всего, с сообщниками, и теперь готовят покушение.

Первоочередная задача – их разыскать.

* * *

Бак с Лузи переночевали в Карнаке, в одной из часовен. Незадолго до рассвета Баку предстояло открыть калитку в заборе и впустить головорезов Лузи. Они постараются перебить побольше жрецов – отвлекающий маневр, в ходе которого их предводитель заколет царя.

Ни один, ни другой не сомкнули глаз, опасаясь неожиданного прихода жреца – уаба, то есть «чистого», отвечавшего за уборку и поддержание порядка в храме. Случись такое, Лузи бы его убил.

Но никто их не потревожил, и скоро небо на востоке окрасилось в розоватые тона.

Еще пара часов – и Тутмос придет, чтобы провести утренний ритуал пробуждения силы созидания, даже не подозревая, что в самом сердце храма его поджидает смерть…

Лузи потянулся:

– Близится час нашего триумфа, верный мой слуга! Исполни же свою миссию!

Бак встал, унылый и сгорбленный. Возражать бесполезно.

* * *

После ритуальных омовения и облачения в одежды фараон отправился в храм с дочкой и псом по кличке Геб, который с некоторых пор ходил за ним тенью. Маленькая Меритамон присоединится к женскому хору, приветствующему возрождение света, когда государь выйдет из святая святых, где в одиночестве общается с божеством…

Охранники царя рассредоточились на дороге между дворцом и священным храмовым комплексом.

Лузи, сидя на корточках возле стены, видел, как царь входит в свой любимый храм – «Блистающий памятниками».

Пользуясь утренним сумраком, сириец пошел следом, сохраняя дистанцию. Когда оба окажутся в храме, Тутмоса уже ничто не спасет…

Царь задержался у барельефа с изображением Сатьи. Прежде чем снять печать с дверей, ведущих в наос, он почтил ка – бессмертную сущность великой царской супруги.

Лузи переполняло волнение. Столько лет унижений и ненависти… Мгновение – и он смоет их кровью тирана!

И когда он уже готов был броситься на царя, залаяла собака.

Старенький Геб вцепился своими клыками убийце в ногу.

Разъяренный Лузи пнул его в живот, но пес, забыв о боли, не отпускал. Сириец как раз собирался перерезать ему глотку, когда Тутмос обернулся и увидел еще одного чужака.

Бак, как бешеный, набросился на своего бывшего господина и принялся молотить его кулаками, не обращая внимания на кинжал, разрывавший его собственную плоть.

* * *

Заботами придворного ветеринара Геб-спаситель выздоровел и, обожаемый царской семьей, проживет еще много счастливых дней… Лузи умер, ему проломили череп. Тяжело раненного Бака ждет суд, однако есть и смягчающие обстоятельства: он не открыл калитку сообщникам Лузи, и всех их задержали. А кроме того, он решил рискнуть своей жизнью, только бы спасти царя.

Основательное расследование не выявило более никаких подпольных организаций сирийцев. Под защитой Сатьи Тутмос и впредь будет проводить утренний рассветный ритуал, в благости пробуждая силы созидания – первоисточник всякой жизни.

122

На пятьдесят четвертом году своего царствования, в шестьдесят один год, я вижу, как вздымается в восточной части Карнака гигантский обелиск^[610], символизирующий первый луч света, сотворивший этот мир. Ярчайшее украшение нового храма, он станет предметом ежедневного культа, цель коего – почтить духовное начало, присутствующее в материи. Эта громадная каменная игла пронзит небо, дабы оно одарило нас своими благодеяниями.

Последнее десятилетие не было омрачено ни единым инцидентом в сиро-палестинском регионе. Наоборот, мир упрочился, и население протектората этому очень радо. От Евфрата до Нубии – ни намека на военный конфликт, и дипломатические отношения с хаттами, ассирийцами и вавилонянами складываются прекрасно. Даже укрощенная Митанни ныне ищет моей благосклонности. Что до Египта, он располагает значительными богатствами, распределяемыми с большим тщанием.

Наконец Тот призывает меня, дабы явить двенадцатый и последний час. Тело мое поизносилось, земные дела близятся к завершению. Ни сожаления, ни ностальгии я не испытываю. Я отдавал себя целиком и не боюсь великого путешествия.

Тишина моего вечного жилища навевает мысли о безмятежности. В этот решающий час солнечная ладья прибывает туда, куда стремилась. Несчастья ей больше не грозят, ее враги повержены. Осирис становится Ра. Молодое солнце, возродившееся в ходе долгого и опасного плавания, появляется в форме скарабея. Ночь рассеивается, наступает день. И я произношу свою последнюю молитву: «Боги Запада обрели умиротворение, мрак развеян, восточные врата неба открываются, и нарождается свет».

* * *

У Старика ломит все тело, а Северный Ветер, чьему долголетию люди не перестают удивляться, мучится суставами. Как бы то ни было, они до сих пор возят во дворец свои лучшие вина.

Сегодня на главном дворцовом управителе Кенне просто лица нет…

– Ты не заболел? – спрашивает у него Старик.

– Царь умирает!

– Тутмос – и вдруг умирает? Быть этого не может.

– Главный лекарь утратил надежду.

– Египет без Тутмоса? Как судно без капитана.

– Ему наследует молодой Аменхотеп.

– Ему же всего восемнадцать!

– Зато его правильно воспитали.

– Кто сможет достичь тех же высот, что нынешний фараон?

– Он передаст свою силу преемнику.

– Да услышат тебя боги!

* * *

Вечер прекрасный, цвета закатного неба – просто неземной красоты. Я с прежним жаром люблю свою страну, но сил жить дальше у меня нет. Простившись с близкими, царицей и дочкой, я прошу подойти сына Аменхотепа, рослого широкоплечего парня, наделенного прямо-таки неуемной энергией.

– Отец, вы еще встанете!

– Уже нет. Двенадцать часов, дарованных мне Тотом, истекли, как и время моего правления.

– Я еще не готов!

– Никто и никогда не бывает к этому готов. Такова твоя судьба, и ты должен ее принять и служить богам, Двум Землям и нашему народу. Твое слово, сын!

Аменхотеп преклоняет колени и целует мне руку:

– Я клянусь, государь.

– Присядь со мной рядом.

Юноша делает, как велено.

– У тебя будет два наставника – твоя мать и первый министр Рехмир. Они превыше всего ставят интересы государства и будут преданно тебе служить. Прислушивайся к их советам, впитывай их опыт. Менх Младший – человек компетентный и преданный, он знает все тайны Карнака. Сделай его своим союзником, не жалей средств на украшение наших храмов, как в Фивах, так и по всей стране. Боги живут среди нас, так заботься же об их жилищах. Мои друзья детства, Минмес и Маху, предпочли заслуженный отдых. Свое окружение выбери сам, начиная с великой царской супруги, которая вместе с тобой составит сущность фараона. И организуй мне достойное погребение.

– Отец!

Я собираю последние силы,чтобы успеть сказать своему наследнику главное, что я понял в этой жизни.

– Пусть страдание наибеднейшего и слабого никогда не оставит тебя равнодушным. Умей сделать так, чтобы твой народ любил тебя, это единственное оправдание твоей власти. Основа нашего общества – законы Маат: праведность помыслов, достойные поступки и справедливость, защищающая слабого от того, кто сильнее. Во всякой вещи и в каждом человеке стремись увидеть ка – жизненную силу – и через нее управляй. Заставь эту энергию циркулировать, поддерживай связь между невидимым и зримым, небом и землей, божественным и людским, ищи наставлений у предков. Делай так, чтобы созидающий порядок пришел на смену разрушительному хаосу, не терпи клятвопреступлений и лжи, борись с алчностью – источником всех зол. Исполняй ритуалы и проводи празднества с соблюдением всех правил – это твоя святая обязанность. Да будет век твоего правления золотым, мой сын. Ибо это счастье, когда люди строят храмы, высаживают для богов деревья, и радостью озаряются их сердца, когда каждый может идти по дороге свободно, ничего не страшась. Пока небо лежит на четырех столпах, а земля непоколебима в своем основании, пока днем светит солнце, а ночи освещает луна, пока в назначенный час разливается благодатный Нил и на земле зеленеет растительность, пока звезды горят на небе – храм пребудет подобием неба, и из него народится единственная сущность, способная управлять людьми и вести их к свету: фараон.

Эпилог

Старик смотрел на звезды, новое местопребывание Тутмоса, вознесшегося к началу начал, дабы слиться с ним и там, вместе с такими же «правогласными», отметить это событие за вечно накрытым к празднику столом…

– Надеюсь, оттуда он и впредь будет указывать нам правильную дорогу.

Северный Ветер поднял правое ухо.

– Ладно, ты снова угадал. Кажется, первая встреча Рехмира с нашим новым государем прошла очень хорошо. С таким первым министром, как наш, Аменхотеп избежит множества ошибок. У тебя горло, случайно, не пересохло?

Ослик кивнул. Его сегодня ждала особая трапеза: хозяин плеснул в воду наилучшего красного вина, еду подал отменную, а на десерт – салат из свежих листьев чертополоха.

Глядя на свои виноградники, купающиеся в золотом свете заката, Старик с Северным Ветром поблагодарили Тутмоса за мирную жизнь, которой благодаря его трудам одинаково наслаждались простонародье и знать. Потом вознесли хвалу богам за то, что им посчастливилось жить в эпоху, когда фараон осознал, что не хлебом единым живы люди, но и светом тоже…

Примечания

1

Египетское выражение. (Здесь и далее примечания автора, если не указано иное.)

(обратно)

2

Абджу (Абидос), расположен в 500 км к югу от Каира, нынешней столицы Египта.

(обратно)

3

Находятся на южной границе Египта, недалеко от острова Элефантина.

(обратно)

4

Египетское выражение. Имеется в виду, что Шакал судит праведные души.

(обратно)

5

Город в северной части Дельты.

(обратно)

6

Расположен в двадцати километрах к северу от Эдфу. Этот древнейший город греки назвали Апполинополем.

(обратно)

7

Бабочка Монарх.

(обратно)

8

Уаджет, богиня-кобра.

(обратно)

9

Эти могилы обнаружили в Гелиополе и в Бадари.

(обратно)

10

Пересыхающее русло реки в Африке. (Примеч. пер.)

(обратно)

11

Иун — священный столб, давший название древнему египетскому городу Иуну, который позднее греки назовут Гелиополем — «Городом солнца».

(обратно)

12

Растение семейства лавровых. (Примеч. пер.)

(обратно)

13

Их можно найти в моем альбоме «Le Mystère des hiéroglyphes, la clé de I'Egypte ancienne» («Загадка иероглифов, ключ к тайнам Древнего Египта»), вышедшем в издательстве Favre в 2010 г.

(обратно)

14

Кладбище газелей было обнаружено на месте Гелиополя.

(обратно)

15

Аджу.

(обратно)

16

Она обнаружена в Нехене (Иераконполь).

(обратно)

17

Священный город Озириса, расположенный в Верхнем Египте, в 500 км к югу от Каира. (Примеч. авт.)

(обратно)

18

То есть «признанным правыми судом богов». (Примеч. пер.)

(обратно)

19

Эти две могилы были найдены исследователями среди прочих захоронений в Нехене (Иераконполисе). (Примеч. авт.)

(обратно)

20

Пер-Нетер. (Примеч. авт.)

(обратно)

21

Уаджит. (Примеч. авт.)

(обратно)

22

Аhа, «луна» — в иероглифическом письме слово мужского рода. (Примеч. авт.)

(обратно)

23

Речь идет о стране между реками Тигр и Евфрат. (Примеч. авт.)

(обратно)

24

Палетка — тонкая каменная плитка с рельефными изображениями, характерная главным образом для искусства Древнего Египта. (Примеч. пер.)

(обратно)

25

Находится в 500 км к югу от Каира. (Здесь и далее примеч. авт., если не указано иное.)

(обратно)

26

Находится примерно в 20 км к северу от Эдфу. Греки называли этот древний город Иераконполем.

(обратно)

27

Красноватый секрет, которым покрыта вся спина и морда животного. Древние греки верили, что у гиппопотама вместо пота выделяется кровь. (Примеч. пер.)

(обратно)

28

Травянистое растение семейства тыквенных с горькими плодами. (Примеч. пер.)

(обратно)

29

На фресках амиур Нармера изображался с руками и палицей, которой он наносил удары своим врагам.

(обратно)

30

Деканы, или деканаты, включают в себя десять градусов или треть зодиакального знака, то есть в Зодиаке тридцать шесть деканов. (Примеч. пер.)

(обратно)

31

Один локоть сначала был равен 46,6 см, а во времена III династии был введен «царский локоть», длина которого составляла 52,3 см.

(обратно)

32

Палетку Нармера можно увидеть в моем альбоме «Как зарождался Египет фараонов», ставшем приложением к первому тому «Война кланов».

(обратно)

33

Цифры взяты с Палетки Нармера.

(обратно)

34

Иероглифы.

(обратно)

35

Слово «чати», неудачно переведенное как «визирь», возможно, означало «тот, который находится за занавесью» и употреблялось для обозначения главы исполнительной власти и правой руки фараона.

(обратно)

36

Будущий Мемфис, находился недалеко от современного Каира.

(обратно)

37

Почти дословная передача слов Бонапарта, сказанных во время его экспедиции в Египет.

(обратно)

38

Нубт (Нагада) расположен в верхнем Египте. Слово образовано от корня «н(у)б» — «золото».

(обратно)

39

Имеется в виду укроп.

(обратно)

40

Имеется в виду Хеб-сед — древнеегипетский «праздник хвоста» (хвост животного в то время был необходимым элементом царского облачения), который с пышностью отмечался в тридцатый год правления фараона и затем, как правило, через каждые три года его царствования. Целью его было подтверждение законности правления и возрождение сил царя.

(обратно)

41

Имеется в виду немес, царский головной убор.

(обратно)

42

Фасад дворца с соколом на крыше — это серех, «тот, кто дает понять».

(обратно)

43

Птах.

(обратно)

44

Район Фаюма.

(обратно)

45

Он получит название Крокодилополь.

(обратно)

46

Per-aa — слово, при написании которого использовались два иероглифа: один представлял собой план дома, второй — колонну. Еще это слово можно перевести как «большой храм, большое жилище».

(обратно)

47

62,4 х 20,8 м.

(обратно)

48

По-египетски, Собек-ху.

(обратно)

49

Абидос расположен в 485 км к югу от Каира (возле античного Мемфиса) и в 160 км к северу от Луксора (старинных Фив).

(обратно)

50

Что, согласно Манетону (Манетон — египетский храмовой секретарь в Гелиополе, в III веке до Р. X., на греческом языке написал египетскую историю. — Примеч. ред.), составляет сорок локтей, три ладони и два пальца.

(обратно)

51

С-н-Озерет, откуда произошло имя Сесострис (греческое произношение). Другая интерпретация: «брат Осириса», Сесострис III взошел на престол около 1878 г. до Р. X.

(обратно)

52

Нынче это Kay эль-Кебир.

(обратно)

53

Sep tepy, «в первый раз».

(обратно)

54

Тимна расположена в тридцати километрах к северу от Эйлата (Едома) на месте Сирийско-Африканского геологического разлома, чем и объясняются своеобразная красота и причудливость окружающих долину скал, а также частые землетрясения. Добыча меди началась тут 6000 лет назад, ознаменовав собой рассвет медного века. За полторы тысячи лет до н. э. медь в Тимне добывали египтяне, построив огромное по тем временам производство, которое просуществовало со времен царствования фараона Сети I и до фараона Рамзеса V. Египтян сменили римляне, а их в свою очередь арабы. — Примеч. ред.

(обратно)

55

Современное название этой местности — Серабит эль-Хадим. Это плато имеет площадь в двадцать квадратных километров. Храмовый комплекс Серабит эль-Хадим, или «Бирюзовый храм», как его иногда называют археологи, один из важнейших и наиболее красивых храмов Древнего Египта. Храм расположен на юге Синайского полуострова, на побережье Суэцкого залива, находится на высоте 1500 м над уровнем моря и является уникальным древнеегипетским святилищем, расположенным на вершине самого высокого горного массива в этом районе, что обусловило его необычное архитектурное решение. Египетские фараоны направляли сюда экспедиции для добычи меди, малахита и бирюзы; именно поэтому гора получила название Серабит эль-Хадим, или «Бирюзовые ступени». Неподалеку от копей был сооружен храм богини Хатхор, которая почиталась здесь как повелительница Синая — «бирюзовой земли».

(обратно)

56

Хатхор — это транскрипция египетских слов Hout-Hor. Hout означает «дом, жилище, область, храм».

(обратно)

57

Шестнадцатая провинция Верхнего Египта, археологические раскопки в которой больше известны под именем Бени-Хассан.

(обратно)

58

Столица называется Менат-Хуфу, « Кормилица Хеопса (или Хуфу)».

(обратно)

59

На современных дорожках, которые устраиваются для соревнований, атлеты могут пробежать эту дистанцию немногим более чем за шесть часов. Расчет норм для древности учитывает сложности местного рельефа — об этом, например, свидетельствуют исследования, проведенные в Кении.

(обратно)

60

Современный Наплуз.

(обратно)

61

От египетского выражения (пер-аа) «Великий Дом», «Великий Храм», происходит библейское «фараон». Фараон был верховным распорядителем земельных, сырьевых, продовольственных ресурсов и населения Египта. Согласно древнеегипетским верованиям, фараон был сыном Солнца, земным воплощением Гора и наследником Осириса. До XXII династии слово «фараон» не входило в официальную царскую титулатуру. Правление Сесостриса III относится к периоду XII династии. — Примеч. ред.

(обратно)

62

Его полное имя было Сехотеп-иб-Ра — «Тот, кто в своем сердце дает полноту Божественного Света».

(обратно)

63

Египетское название головного убора — nemes.

(обратно)

64

Набедренная повязка — «shendjyt»; акация — «shendjet».

(обратно)

65

Скальный храм богини Пахт находится в Спеос Артемидос, неподалеку от Бени-Хассан.

(обратно)

66

Это место являлось главным святилищем восьми созидающих божеств, распределенных по четырем супружеским парам.

(обратно)

67

Его полное имя было: Джехути-Хотеп, «Тот в его полноте».

(обратно)

68

Maa-sedjem.

(обратно)

69

По-гречески иероглифы означают «священные рисунки (гравюры)». Египетское название — medou neter, «Божественные слова».

(обратно)

70

Птах-Хотеп. Максима I (см.: Жак К. Учение египетского мудреца Птах-Хотепа).

(обратно)

71

Птах-Хотеп. Максима 39 (см.: Жак К. Учение египетского мудреца Птах-Хотепа).

(обратно)

72

Анк (он же бант Жизни, или ключ Жизни) — символ бессмертия. Объединяет тау-крест (символ жизни) и круг (символ вечности), имеет определенное сходство с уложенным в виде окружности шнуром, концы которого завязаны узлом. Его форма может быть истолкована как восходящее солнце, как единство противоположностей, источник неиссякаемой жизненной силы. — Примеч. ред.

(обратно)

73

Плоды египетского священного дерева под названием «персея» по форме похожи на человеческое сердце. — Примеч. ред.

(обратно)

74

Примерно 6,5 м.

(обратно)

75

Расчеты по транспортировке колосса даны по текстам, описывающим события возведения гробницы Джехути-Хотепа в Эль-Беркехе.

(обратно)

76

Уабет.

(обратно)

77

Мерут.

(обратно)

78

Уресхут.

(обратно)

79

Действительно, в Кахуне все выстроено в соответствии с божественной пропорцией, или золотым числом.

(обратно)

80

Душа, ba, изображается иероглифом в виде птицы, а тело, khet, — в виде рыбы.

(обратно)

81

Кузы.

(обратно)

82

Уас.

(обратно)

83

Анк.

(обратно)

84

Такая фигура изображена на его деревянном саркофаге, в котором находится текст Книги Двух Путей.

(обратно)

85

Этим замечательным выражением я обязан одной из моих читательниц, г-же Ингрид А. Огромная ей за это благодарность.

(обратно)

86

Колонна (столб) джед — это доисторический фетиш, значение которого не вполне ясно. Возможно, он является стилизованной копией Древа Жизни, лишенного листьев, или, может быть, столбом с насечками. Вернее всего точка зрения, что джед был первоначально столбом для постепенного привязывания к нему злаковых колосьев. Столб играл роль в сельских религиозных обрядах плодородия; он был знаком власти, в котором должна была сохраняться сила зерна. Постепенно, с началом Нового царства, бывший фетиш стал символом Озириса. Установка столба джеда символизирует также победу Озириса над его противником Сетом, который «положил джед на бок». — Примеч. ред.

(обратно)

87

Абидос расположен в 485 километрах к югу от Каира и в 160 километрах к северу от Луксора. — Примеч. автора.

(обратно)

88

Номарха. — Примеч. перев.

(обратно)

89

Несмет. — Прим. перев.

(обратно)

90

Кхенти-имента. — Примеч. автора.

(обратно)

91

Уах-сут. — Примеч. автора.

(обратно)

92

В сотне километров к юго-западу от Мемфиса (Каира).

(обратно)

93

Акхет — слово, включающее корень акх, «быть светящимся, полезным». — Примеч. автора.

(обратно)

94

Эта необычная сцена описана в Melanges Mokhtar, I, Le Caire, 1985, p. 156, fig. 3. — Примеч. автора.

(обратно)

95

См.: S. Aufrere, L'Univers mineral dans la pensee egyptienne, Le Caire, 1991, tome I, p. 109. — Примеч. автора.

(обратно)

96

Бау Ра. — Примеч. автора.

(обратно)

97

Это расстояние составляет 485 километров. — Примеч. автора.

(обратно)

98

Цитата из «Текстов Пирамид», 1657а-Ь. — Примеч. автора.

(обратно)

99

Находится в сорока километрах к югу от Каира. — Примеч. автора.

(обратно)

100

2,6 метра. — Примеч. автора.

(обратно)

101

Размеры здания были 53 х 82 метра. — Примеч. автора.

(обратно)

102

Канопы — в Древнем Египте сосуды, в которые клали внутренности покойного, вынутые при бальзамировании. — Примеч. ред.

(обратно)

103

Речь идет о Большой Медведице. — Примеч. автора.

(обратно)

104

Уважение к писателям, которые писали не о себе, а излагали слова мудрости, еще характерно и для Нового Царства. В гробнице того времени (см. Wildung D. L'Age d'or de l'Egypte, Le Moyen Empire. Paris, 1984. P. 14, fig. 4) воздается хвала таким великим авторам, как Птах-Хотеп, Ии-Меру, Птах-Шепсет, Каирес и Неферти. — Примеч. автора.

(обратно)

105

Себек — дословно «крокодил». — Примеч. перев.

(обратно)

106

Нени-несу или Гераклиополь. — Примеч. автора.

(обратно)

107

Эта сила называется am (at). Египтяне считали крокодила рыбой.

(обратно)

108

Образ человека-крокодила описан по мумии, сохранившейся в запасниках музея Топкапи в Стамбуле. — Примеч. автора.

(обратно)

109

Электрум — природный сплав золота и серебра. — Примеч. ред.

(обратно)

110

Вади — название пересыхающего речного русла в Африке. — Примеч. перев.

(обратно)

111

Биркет Карун. — Примеч. автора.

(обратно)

112

Каср эль-Сагха. — Примеч. автора.

(обратно)

113

Иль-кхер-неферет — «Тот, кто идет, носитель совершенного».

(обратно)

114

Подробности см.: Tsoucaris G., Walter P., Martinetto, J.-L. Leveque // Mensuel de X. № 564. 4. 2001. С 39-45. — Примеч. автора.

(обратно)

115

Декан — тридцать шесть звезд, составляющих круг, наподобие зодиакального. — Примеч. перев.

(обратно)

116

Большая Медведица. — Примеч. автора.

(обратно)

117

В настоящее время Наплуз.

(обратно)

118

Размером 53 X 82 м.

(обратно)

119

Эти сведения приведены по главе 398 «Текста саркофагов», перевод Поля Барке.

(обратно)

120

Буасо – старая мера сыпучих тел, равная 12, 5 л. – Примеч. пер.

(обратно)

121

Наос, или целла, центральная часть античного храма. – Примеч. пер.

(обратно)

122

Эдфу располагается в 245 км от Абидоса.

(обратно)

123

В современных измерениях это составляет примерно 78, 26 и 8 м.

(обратно)

124

Шестнадцать локтей равны 8, 32 м.

(обратно)

125

Слово «фармацевт» происходит от египетского pekheret netheka – «готовящий магическое снадобье».

(обратно)

126

Это имя – Kha-kaou-Ra– одно из имен Сесостриса.

(обратно)

127

Современная Аниба, расположенная в 250 км к югу от Асуана.

(обратно)

128

Элементы мира: Akh, ouser, ba, sekhem.

(обратно)

129

Эта стела находится в Западной Семне.

(обратно)

130

Пять или семь – в зависимости от варианта игры.

(обратно)

131

Раковины ципреи или каури служили монетой в Индии и Африке. – Примеч. перев.

(обратно)

132

Справедливый мужчина именовался в Египте «Осирис такой-то», справедливая женщина именовалась «Осирис такая-то».

(обратно)

133

Через тысячу лет после смерти Сесостриса III его почитали в Нубии.

(обратно)

134

Четыре локтя равняются 2, 08 м.

(обратно)

135

При составлении карт провинций (номов) Древнего Египта использовались работы П. Монте «География Древнего Египта», Д. Бэйна и Я. Малека «Атлас Древнего Египта», К. Жака «Ознакомление с Древним Египтом».

(обратно)

136

Оправданным на загробном суде Осириса может быть «чистый сердцем» («я чист, чист, чист», — утверждает умерший на суде). — Примеч. перев.

(обратно)

137

Имеются в виду семь воплощений богини Хатхор — семь жриц Абидоса. — Примеч. перев.

(обратно)

138

«Нефер н нуб» (Туринская стела, Ха 1640). — Примеч. автора.

(обратно)

139

Четвертый месяц года по египетскому календарю. На этот месяц приходились главные ритуалы ежегодно проводившегося на Абидосе великого празднества Осириса, называвшиеся «сешета», или мистерии. Египетский календарный год был солнечным и насчитывал 365 дней. Он состоял из трех больших периодов по четыре месяца каждый: ахет — «половодье» (месяцы: тот, паофи, атир, хойяк), перет — «всходы» (месяцы: тиби, мехир, фаменот, фармути), шему — «засуха» (месяцы: пахонс, паини, эпифи, месоре). Каждый месяц состоял из 30 суток. В конце года пять дополнительных суток посвящались Божественной девятке. — Примеч. перев.

(обратно)

140

Кхетемет; впоследствии — Грааль. — Примеч. автора.

(обратно)

141

Речь идет о ритуале тикену. — Примеч. автора.

(обратно)

142

О такой диадеме — сешед — говорится в «Текстах пирамид». — Примеч. автора.

(обратно)

143

Таковы основные значения слова «Осирис». — Примеч. автора.

(обратно)

144

Эти уточнения взяты со стелы Икер-нофрет, главного документа, рассказывающего о служебных ритуалах Абидоса. — Примеч. автора.

(обратно)

145

В те времена Фивы назывались Уасет, в романе автор часто использует более привычные нам поздние названия. — Примеч. перев.

(обратно)

146

Отверзание рта, глаз и ушей является древним магическим ритуалом, без которого мумия считается мертвой. — Примеч. перев.

(обратно)

147

Шакал — это символ бога Анубиса. — Примеч. перев.

(обратно)

148

Уп-Уаут. — Примеч. автора.

(обратно)

149

Онурис. — Примеч. автора.

(обратно)

150

Нешмет. — Примеч. автора.

(обратно)

151

Египетская традиция представляет Осириса и его жену Исиду как брата и сестру, мужа и жену. Аналогичные представления переносятся в романе на Икера и его жену Исиду. — Примеч. перев.

(обратно)

152

Все ритуалы, которые описываются дальше, взяты из подлинных египетских документов — из надписей на стелах, гробницах, папирусах, стенах храмов. — Примеч. автора.

(обратно)

153

Шу — бог воздуха. — Примеч. перев.

(обратно)

154

Анубис — бог подземного мира, мира смерти. Прекрасный Запад — так называли в Египте загробный мир. — Примеч. перев.

(обратно)

155

Педж-аха (pedj-aha). — Примеч. автора.

(обратно)

156

Здесь переплетены два символа: убийца Осириса (его брат и вечный враг Сет) и животное Сета — осел. Осел, символ Сета, вез после смерти Осириса его тело к месту воскрешения. — Примеч. перев.

(обратно)

157

Намек на то, что Сет, убив своего брата Осириса, разрезал его тело на куски и разбросал их. — Примеч. перев.

(обратно)

158

Тексты пирамид, 134a. — Примеч. автора.

(обратно)

159

Тексты пирамид, 1975a-b. — Примеч. автора.

(обратно)

160

Тексты пирамид, 1467a. — Примеч. автора.

(обратно)

161

Супруга бога Амона. — Примеч. перев.

(обратно)

162

Все эти понятия обозначаются одним корнем — мут(m[ou]t). — Примеч. автора.

(обратно)

163

Субстанция БА в древнеегипетском представлении — одна из важнейших составляющих божественной и человеческой сущности. Обычно изображалось в виде птицы с головой человека. Понятие БА часто переводят как «душа», однако на самом деле оно не имеет аналогов в современных языках: БА нуждается в пище и воде, у него активная сексуальная природа. В качестве БА богов почитались их проявления в природе — звезды, священные животные и т. п. В течение земной жизни человека БА проявляется в основном через физическое тело. После смерти, когда тело становится бездыханным и неподвижным, вся сущность человеческой личности концентрируется в БА, которое может перемещаться в пространстве, летать по загробному миру и возвращаться в гробницу. Но БА не может полноценно существовать, если тело умершего разлагается. — Примеч. перев.

(обратно)

164

КА — нетленная субстанция, свойственная как богам, так и людям. Наиболее точно понятие КА может быть описано как жизненная сила. — Примеч. перев.

(обратно)

165

АХ — в мировоззрении древних египтян одна из важнейших составляющих человеческой либо божественной сущности, высшая форма существования духа, заключительный этап трансформации сущности умершего. Поднимаясь после смерти в небеса, человек обретает там совершенную форму — состояние AX. Традиционно это понятие переводится как просветленный дух, но включает в себя и значения «действенный», «полезный», восходя к корню, связанному с понятием «ослепительный свет». Однако дух АХ никак не связан с физическим телом и является по сути высшим божественным состоянием, в котором возрождается умерший в загробном мире. — Примеч. перев.

(обратно)

166

Полная версия «Плача Исиды и Нефтиды» была, в частности, переведена Р. О. Фолкнером и С. Скоттом. Его оригинал содержится в папирусе Бремнер-Ринд. — Примеч. автора.

(обратно)

167

Кхетемет. — Примеч. автора.

(обратно)

168

То есть до 20 октября. — Примеч. автора.

(обратно)

169

К именам посвященных в самые высокие таинства прибавлялось имя Осириса. И тогда полное имя звучало как Осирис-Икер, Осирис-Исида и т. п. — Примеч. перев.

(обратно)

170

Церемония отверзания уст и очей — один из основных элементов многих ритуалов египетской религии, непосредственно связанный с магическим оживлением ритуального предмета или тела усопшего. — Примеч. перев.

(обратно)

171

Столица первой провинции (первого нома) Верхнего Египта, которая в текстах порой именовалась просто «началом». Располагалась на острове, древнеегипетское название которого Абу переводится как «слон» и «слоновая кость». — Примеч. перев.

(обратно)

172

Согласно легенде, именно в районе первого порога Нила, где расположена Элефантина, находилась пещера Хапи — бога Нила, повелевавшего его разливами. — Примеч. перев.

(обратно)

173

Рея, к которой крепился парус, под его тяжестью скрипела и издавала жалобные звуки, поэтому ее называли плакальщицей. — Примеч. перев.

(обратно)

174

Уасет — город Фивы. — Примеч. автора.

(обратно)

175

Именно там во времена Нового царства был воздвигнут храм знаменитой царице Египта Хатшепсут. — Примеч. автора.

(обратно)

176

Монтухотеп, или полностью Неб-хепет-Ра Монту-хотеп, что означает «Монту, воинственный бык, отдыхающий в мире», правил в 2061–2010 г. до н. э. — Примеч. автора.

(обратно)

177

Статья Дидье Дюбрана «Пристальный взгляд писца», напечатанная в 1998 году, заканчивается следующим выводом: «За взглядом этой статуи, выполненной в Египте времен фараонов („Сидящий писец“ в Лувре) кроется выявленная с помощью протоновых и рентгеновских лучей почти совершенная анатомия». — Примеч. автора.

(обратно)

178

Гермополь. — Примеч. автора.

(обратно)

179

Ненинесут, или Гераклеополь. — Примеч. автора.

(обратно)

180

Скипетр некхакха. — Примеч. автора.

(обратно)

181

Пер-Усир-неб-джед, Бусирис. — Примеч. автора.

(обратно)

182

Название растения «небех» имеет тот же корень, что и слово «нуб» — «золото». — Примеч. автора.

(обратно)

183

Современный Ливан частично соответствует древней Финикии. — Примеч. автора.

(обратно)

184

Описание процесса воскрешения, о котором пойдет речь на последующих страницах, основано на дошедших до нас древнеегипетских текстах — «Текстов пирамид», «Текстов саркофагов», «Книги о том, как выйти к свету», храмовых текстов ритуалов Осириса времен Птолемеев, а также других источников, например «Папируса Салта 825». — Примеч. автора.

(обратно)

185

Уннефер — одно из самых распространенных имен Осириса. — Примеч. автора.

(обратно)

186

65 см. — Примеч. автора.

(обратно)

187

28 см. — Примеч. автора.

(обратно)

188

Созвездие Большой Медведицы. — Примеч. автора.

(обратно)

189

1,83 м х 1,05 м х 1,57 м. — Примеч. автора.

(обратно)

190

67 см. — Примеч. автора.

(обратно)

191

Гебель-эль-Ахмар. — Примеч. автора.

(обратно)

192

Египетский корень «море» обозначает одновременно «мотыга», «любовь» и «канал». В нем также содержится намек на пирамиду (море), тело Осириса, где циркулирует созидательная любовь. — Примеч. автора.

(обратно)

193

Корень «хедж» означает одновременно «свет» и «чеснок». — Примеч. автора.

(обратно)

194

Ритуальный гарпун длиной 2,6 м был найден в одной из гробниц Саккары.

(обратно)

195

Это украшение называется «усекх». — Примеч. автора.

(обратно)

196

Она называется «джед», это слово имеет также значения «слово, формулирование». — Примеч. автора.

(обратно)

197

«Тексты пирамид», гл. 632a. — Примеч. автора.

(обратно)

198

«Тексты саркофагов», гл. 510 и 515. — Примеч. автора.

(обратно)

199

«Тексты пирамид», гл. 676; «Тексты саркофагов», гл. 225; «Книга мертвых», гл. 26. — Примеч. автора.

(обратно)

200

В Древнем Египте гарем не был местом заключения, золотой клеткой для красивых женщин, но большим экономическим учреждением, которое мы опишем позже.

(обратно)

201

В ста километрах к юго-западу от Каира.

(обратно)

202

Небольшой народ, живший на территории современной Турции.

(обратно)

203

То есть Верхнего и Нижнего Египта; расположенный на их границе Мемфис представлял собой точку равновесия страны.

(обратно)

204

Хор и Сет, два бога, делившие между собой пространство Египта.

(обратно)

205

Мы сохранили современные названия, Синай и Серабит эль-Хадим, чтобы не затруднять описание. Этот город находится на юге полуострова Синай, в ста шестидесяти километрах от Суэцкого канала.

(обратно)

206

Это означает «жгучая».

(обратно)

207

Тростник, распространенный в Древнем Египте.

(обратно)

208

Речь идет о ноябре.

(обратно)

209

Она была ошибочно озаглавлена «Книга мертвых».

(обратно)

210

Точнее Ха-эм-Уасет, «Тот, кто появляется в Фивах».

(обратно)

211

Пер. Н. Гнедича.

(обратно)

212

Пер. Н. Гнедича.

(обратно)

213

Далекие предки турок.

(обратно)

214

Речь идет о землях Верхнего и Нижнего Египта, т. е. долины Нила (юг) и Дельты (север).

(обратно)

215

Начало июня 1279 до н. э. по одной из общепринятых гипотез.

(обратно)

216

В иероглифе PER «жилище, дом, храм» + ВA «большой» = PER ВA, откуда в ходе фонетических изменений получилось слово «фараон».

(обратно)

217

Ее судьба описана в романе «Царица Солнце».

(обратно)

218

Локоть — 0,52 метра.

(обратно)

219

38х18х12 сантиметров.

(обратно)

220

В районе современного Ливана.

(обратно)

221

Повинция Ханаан состояла из Палестины и Финикии.

(обратно)

222

Турция.

(обратно)

223

Пер. Н. Гнедича (Прим. ред.).

(обратно)

224

Высотой 2 м 20 см и шириной 1 м 30 см.

(обратно)

225

«Стела 400 лет» признана египтологами всего мира выдающимся памятником письменности Древнего Египта.

(обратно)

226

Пер. Н. Гнедича (Прим. ред.).

(обратно)

227

Вместе они обладали целебными свойствами антибиотиков.

(обратно)

228

Богазкей, 150 км к востоку от Анкары (Турция).

(обратно)

229

60 км на юго-запад от Анкары.

(обратно)

230

Мазат, 116 км на северо-восток от Хаттусы.

(обратно)

231

Пер. Н. Гнедича (Прим. ред.).

(обратно)

232

Ахетатон, что значит «Небосклон Салнца».

(обратно)

233

Пер. Н. Гнедича (Прим. ред.).

(обратно)

234

Далекие предки турок.

(обратно)

235

Ливан.

(обратно)

236

Например, если моча женщины заставляет прорастать ячмень, она родит мальчика, если — рожь, девочку, если не прорастет ни то, ни другое — она не разродится.

(обратно)

237

Дерево, богатое мылящим веществом.

(обратно)

238

Ахетатон — «Сияющий край Атона» был расположен в Среднем Египте на полдороге между Мемфисом на севере и Фивами на юге.

(обратно)

239

Введение в употребление знаменитой пи (π), в соответствии с папирусом Ринд (известная научная рукопись, сборник задач по математике — прим. ред.).

(обратно)

240

Современный Богазкей в 150 км на восток от Анкары (Турция).

(обратно)

241

Пер. В. А. Жуковского (Прим. ред.).

(обратно)

242

Дебаркадер — плавучая пристань (прим. ред.).

(обратно)

243

Около 11,275 см.

(обратно)

244

Пер. В. А. Жуковского (Прим. ред.).

(обратно)

245

Ка — по верованиям древних египтян, жизненная сила человека или духовное подобие человеческого тела, «двойник», который продолжал жить и после смерти человека. (Прим. ред.)

(обратно)

246

Негоциант — оптовый купец. (Прим. ред.)

(обратно)

247

Гиксосы — азиатское семитическое племя или группа племен, которые в XVIII в. до н. э. покорили Египет и господствовали там в течение столетия. Египтяне относились к гиксосам крайне враждебно. (Прим. ред.)

(обратно)

248

Откуда происходит наш современный аспирин.

(обратно)

249

Город Кхеменху, «город восьми (богов-созидателей)», был назван греками Гермополисом, «город Гермеса», Гермес — это греческое имя Тота. Современный Яшмунейн.

(обратно)

250

По-египетски Мат-Гор-Неферу-Ра, что мы сокращаем в Мат-Гор.

(обратно)

251

Эта гробница в Долине Царей была обнаружена в 1820 г. Джеймсом Бартоном. Недавно американская экспедиция возобновила раскопки, ученые были удивлены масштабами памятника. Речь идет о самой большой египетской гробнице, известной нам.

(обратно)

252

Анналы — летопись (у некоторых древних народов). (Прим. ред.)

(обратно)

253

Французский археолог Мариятт в 1850 г. обнаружил местонахождение погребальных часовен Аписов, известное под названием Серапеум.

(обратно)

254

Тутмос IV (1412 – 1402 до н. э.) уснул у подножия сфинкса после охоты в пустыне. Во сне сфинкс заговорил с ним и пообещал, что, если Тутмос освободит его от песка, он станет царем. Обе стороны сдержали слово. Повествующая об этом событии стела цела до сих пор.

(обратно)

255

Разновидность базальта. Один из самых твердых камней, который египтяне умели обрабатывать.

(обратно)

256

Хотя нефть была известна в Египте, использование ее не приветствовалось.

(обратно)

257

Существование этого коридора, о котором свидетельствуют древние источники, относится к разряду гипотез; до сих пор никаких раскопок не производилось.

(обратно)

258

Небесное железо – железо метеоритного происхождения.

(обратно)

259

Слова песни и клички коров написаны на рельефах гробниц Древнего Царства.

(обратно)

260

Маат символически изображалась как сидящая женщина со страусовым пером на голове; она воплощала небесную гармонию.

(обратно)

261

Подобная сцена изображена на одном барельефе – осел был любимым помощником человека в Древнем Египте.

(обратно)

262

В Древнем Египте много путешествовали, используя прежде всего естественную водную магистраль, а также проселочные дороги и пустынные тропы. Фараон должен был обеспечить безопасность путешественников.

(обратно)

263

Мина (Менес) был первым фараоном, объединившим Верхний и Нижний Египет. Его имя означает «прочный».

(обратно)

264

Персея – большое дерево с плодами, известными своим сладким вкусом; форма плода напоминает сердце, а форма листа – язык.

(обратно)

265

Натрон – природное соединение карбоната и бикарбоната натрия.

(обратно)

266

Это выражение встречается в «Книге мертвых», где оно обозначает различие между праведным и неправедным.

(обратно)

267

Бебет (Inulagraveolens – лат.) – растение, разновидность девясила.

(обратно)

268

Кинамон – ароматический кустарник, из некоторых видов которого получают корицу; здесь: ароматическое вещество.

(обратно)

269

Калам – тростник с заостренным концом, использовавшийся для письма.

(обратно)

270

Обычный режим работы египтян.

(обратно)

271

Весьма впечатляющий дозорный павиан, хватающий вора, изображен на одном из рельефов гробницы Тепеманха, хранящемся в Каирском музее.

(обратно)

272

В Египте была изобретена первая модель наручных часов – переносные водные часы, использовавшиеся специалистами, для которых отсчет времени был необходим.

(обратно)

273

Маятник. Известно также, что лозоходцы искали источники воды при помощи прутиков. Есть сведения, что некоторые фараоны, например Сети I, обладали выдающимися биолокационными способностями и могли находить воду в пустыне.

(обратно)

274

Циратония – дерево, которое дает плоды – стручки со сладким соком, воплощавшим в глазах египтян само понятие «сладость».

(обратно)

275

Текст «тайны целителя» был известен всем практикующим врачам и составлял основу их науки.

(обратно)

276

Арабы не уничтожили эту статую Сехмет, потому что она наводила на них ужас; они называли ее «карнакским чудовищем». Увидеть ее можно и сейчас в одной из молелен храма Птаха.

(обратно)

277

Сути цитирует начало одной из книг мудрости, которые читали и переписывали ученики-писцы.

(обратно)

278

В Египте воробей из-за своей вечной суетливости и чрезмерной плодовитости считался одним из символов зла.

(обратно)

279

Это классическая басня. В египетских баснях черпал вдохновение Эзоп, позднее они получили воплощение у Лафонтена.

(обратно)

280

Поглотитель теней – буквальный перевод египетского выражения, означающего «убийца».

(обратно)

281

Такие маски надевали жрецы, исполнявшие роли богов во время ритуальных действий.

(обратно)

282

Человек-сокол – египетское выражение, более или менее соответствующее нашему «оборотень».

(обратно)

283

Терпентин – разновидность фисташкового дерева, смола которого использовалась в медицине и ритуальных действиях.

(обратно)

284

Амулеты – фигурки, чаще всего фаянсовые, с изображениями божеств, символов, вроде знака жизни или сердца и т. п. Египтяне носили их, чтобы уберечь себя от вредоносных сил.

(обратно)

285

Беранир приводит своему ученику слова мудрецов, собранные в «Поучениях» в форме наставлений.

(обратно)

286

Кориандр – растение, сушеные плоды которого используются как пряность.

(обратно)

287

При храмах существовали специальные помещения, где ставились опыты и изготовлялись различные виды лекарств, о которых известно очень мало: это связано с трудностями перевода технических терминов.

(обратно)

288

Абидос – город в Среднем Египте, где по сей день можно любоваться величественным храмом Осириса.

(обратно)

289

Ладан – ароматическое вещество, получаемое из камеди-смолы.

(обратно)

290

Дерево было довольно редким материалом в Египте, поэтому ценилось высоко.

(обратно)

291

Речь идет о Рамессеуме – заупокойном храме Рамсеса II на западном берегу Фив, который призван был обеспечить фараону «миллионы лет» царствования в загробном мире.

(обратно)

292

Царские стены – комплекс оборонительных сооружений, защищавший северо-восточную границу Египта.

(обратно)

293

Бедуины вместе с ливийцами постоянно были причиной волнений, которые египтяне подавляли со времен первых династий. В древние времена египтяне называли этих кочевников «те, что на песке».

(обратно)

294

Средиземноморские разбойники иногда оставляли свое опасное ремесло и вербовались наемниками в египетскую армию.

(обратно)

295

Известно, что один визирь был отстранен от должности из-за того что, боясь обвинения в покровительстве своим близким, повел себя по отношению к ним несправедливо.

(обратно)

296

Поучения – сборники мудрых изречений, передававшиеся из поколения в поколение.

(обратно)

297

Супружеская измена считалась серьезным проступком, ибо предполагала нарушение данного слова, в то время как брак зиждился на обоюдном доверии.

(обратно)

298

Сыть – душистый тростник.

(обратно)

299

Текст, высеченный на стелах, устанавливавшихся в храмах.

(обратно)

300

Несколько экземпляров этой почетной награды были найдены при раскопках. Муха олицетворяла воинственность и упорство настоящего солдата.

(обратно)

301

Дейр-эль-Бахри – место на западном берегу Фив, знаменитая царица Хатшепсут построила огромный храм, сохранившийся по сей день.

(обратно)

302

Фараон был главным жрецом в Египте; только он мог поддерживать связь между людьми и божественным миром. Во многих египетских храмах духовные лица исполняли ритуалы от лица фараона.

(обратно)

303

В древних папирусах имеются списки «благоприятных дней» и «неблагоприятных дней», считающихся таковыми из-за тех или иных событий, отраженных в мифологии. (Здесь и далее примечания автора).

(обратно)

304

Речь идет о каркадэ, напитке, который пьют и в современном Египте. Для его приготовления используются цветы гибискуса.

(обратно)

305

Ива содержит вещество, которое является основным компонентом аспирина, который, таким образом, был «изобретен» и применялся еще за два тысячелетия до Р.Х.

(обратно)

306

Нефть

(обратно)

307

Маат – богиня Истины, имя которой означает «Та, кто направляет». Изображается в виде сидящей женщины со страусовым пером на голове. (Прим. автора).

(обратно)

308

Отрывок из «Поучения гераклеопольского царя своему наследнику Мерикара». (Прим. авт.)

(обратно)

309

См. «Убитая пирамида». М.: Гелеос, 2007.

(обратно)

310

Буквальный перевод египетского выражения, обозначающего «убийца». (Прим. автора).

(обратно)

311

См. «Убитая пирамида». М.: Гелеос, 2007.

(обратно)

312

Один дебен был равен 91 г меди и служил единицей стоимости, по отношению к которой исчислялась цена других продуктов. (Прим. автора).

(обратно)

313

Около 5400 м2. (Прим. автора).

(обратно)

314

См. «Закон пустыни». М.: Гелеос, 2007.

(обратно)

315

См. «Закон пустыни». М: Гелеос, 2007.

(обратно)

316

См. «Убитая пирамида». М.: Гелеос, 2007.

(обратно)

317

Фантастические животные, населяющие пустыню. Их изображения сохранились в погребениях знати в некрополе Бени-Хасан в Среднем Египте. (Прим. автора).

(обратно)

318

Номархи – главы провинций (номов), на которые был разделен весь Египет. (Прим. ред.)

(обратно)

319

Ритуальный посох, он же скипетр «уас», который, за исключением данного случая, мог принадлежать только богам, так как его навершие – это голова животного, олицетворявшего бога Сета. (Прим. автора).

(обратно)

320

Считалось, что смолы, гальбан и ладан, собранные с деревьев или кустарников и до сих пор используемые в парфюмерии, обладали целебными свойствами. (Прим. автора).

(обратно)

321

Из мака получали опий, использовавшийся как обезболивающее средство. (Прим. автора).

(обратно)

322

Некоторые из них сохранились; они посвящены гинекологии, офтальмологии, заболеваниям дыхательных путей, желудка, мочевой системы, операциям на черепе, ветеринарии. К сожалению, до нас дошла лишь незначительная часть сведений о египетском медицинском искусстве. (Прим. автора).

(обратно)

323

Денежная система еще не сложилась. Она появится в Египте лишь при Птолемеях, греческих правителях. (Прим. автора). Согласно наиболее распространенной сегодня точке зрения, монеты были изобретены в 7 в. до н.э., т.е. спустя шесть веков после эпохи, описываемой в романе. (Прим. ред.)

(обратно)

324

Египетское поселение на месте будущей Александрии. (Прим. ред.)

(обратно)

325

Рыба-кошка – одна из разновидностей электрического ската, убивает своих жертв разрядом примерно в двести вольт. (Прим. автора).

(обратно)

326

Помет летучей мыши богат витамином А и вместе с тем прекрасный антибиотик. Современное лечение по сути совпадает с лечением древних египтян. (Прим. автора).

(обратно)

327

Пер-Рамсес означает «дом Рамсеса». (Прим. автора).

(обратно)

328

На такой же основе изготовляется современный аспирин. (Прим. автора).

(обратно)

329

Практическое указание, метод (а не строгое правило), который действует в большинстве ситуаций и основан на опыте или общеизвестных вещах. – Примеч. ред.

(обратно)

330

В конце марта 2016 года Пальмира была освобождена сирийской армией при поддержке ВКС России. – Примеч. автора. – В декабре 2016 года боевики ИГИЛ вновь захватили Пальмиру, но в начале марта 2017-го город возвращен под контроль правительства Сирии. – Примеч. ред.

(обратно)

331

Древний храм в Пальмире (Сирия), посвященный божеству Баалшамину. – Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.

(обратно)

332

Международная исламистская террористическая организация, действующая преимущественно на территории Сирии и Ирака.

(обратно)

333

Царица Пальмиры. Объявила о независимости от Рима, однако вскоре ее войска были разбиты, а сама она пленена.

(обратно)

334

Римский император в 270–275 годах.

(обратно)

335

Город на севере Ирака.

(обратно)

336

Древняя статуя льва, охраняющего газель, украшавшая храм древнеарабской богини Аллат в Пальмире (Сирия).

(обратно)

337

Самая большая из 32 областей Шотландии.

(обратно)

338

Королевский парк в центре Лондона.

(обратно)

339

Международная общественная организация, объединяющая представителей мировой политической, финансовой, культурной и научной элиты.

(обратно)

340

Клуб правительств и глав центральных банков государств с наиболее развитой экономикой.

(обратно)

341

Международный клуб, объединяющий Великобританию, Германию, Италию, Канаду, США, Францию и Японию.

(обратно)

342

Неофициальная ежегодная конференция, состоящая примерно из 130 участников, большая часть которых являются влиятельными людьми в области политики, бизнеса и банковского дела.

(обратно)

343

The Econimist (англ.) – влиятельный англоязычный еженедельный журнал новостной направленности.

(обратно)

344

Высшее учебное заведение, расположенное в Бостоне, штат Массачусетс, США.

(обратно)

345

Частная американская организация в сфере международных связей.

(обратно)

346

Воротник с вертикальным разрезом без закругления краев.

(обратно)

347

Компания «Феррари» подарила один из своих автомобилей Папе Римскому Иоанну Павлу ІІ.

(обратно)

348

Иегуди Менухин (1916–1999) – американский скрипач и дирижер. – Примеч. ред.

(обратно)

349

Народное ополчение, идейной основой которого является произвольная и достаточно грубая интерпретация ислама.

(обратно)

350

Две гигантские статуи Будды (55 и 37 м), входившие в комплект буддийских монастырей в Бамианской долине, Афганистан. В 2001 году были разрушены талибами, считавшими, что они являются языческими идолами и подлежат уничтожению.

(обратно)

351

О Девяти, которых только позже стали называть «Высшими неизвестными», см.: Критический словарь эзотеризма, под редакцией Жана Сервье, P.U.F., 1998; Мирча Элиаде, Кузнецы и алхимики, Flammarion, 1956; Трактат по истории религий, Payot, 1968; Библия розенкрейцеров, P.U.F., 1970; Кристиан Жак, Основные традиции Древнего Египта по текстам пирамид, Grasset, 1998; Рене Ле Форестье, Оккультизм и шотландское франкмасонство, Perrin, 1928. – Примеч. авт.

(обратно)

352

Город в центре западной Сирии.

(обратно)

353

Район в западной части Центрального Лондона.

(обратно)

354

Paris Match № 3490, апрель 2016, с. 44: «Хранитель древнего города будет обезглавлен, его дело – распято, голова будет лежать на земле, у него в ногах, прямо перед входом в руины». – Примеч. авт.

(обратно)

355

Круто и весело (англ.).

(обратно)

356

Необходимая вещь, то, без чего нельзя обойтись (англ.).

(обратно)

357

Область Камбоджи, которая была центром Кхмерской империи, процветавшей примерно с IX по XV век.

(обратно)

358

Камбоджийские нацисты с коммунистической идеологией. За 5 лет пребывания у власти, с 1975 по 1979 год, уничтожили более 3 000 000 населения Камбоджи.

(обратно)

359

Комический персонаж ряда произведений Шекспира.

(обратно)

360

Американский бизнесмен, в 2009 году приговоренный за свою аферу к 150 годам тюремного заключения.

(обратно)

361

Финансово-экономический кризис в США в 2007 году.

(обратно)

362

До ХХ века крупнейшая в мире площадь, расположенная в центре Пекина.

(обратно)

363

Обширный регион в Центральной Азии, характеризирующийся пустынными и полупустынными ландшафтами.

(обратно)

364

Один из видов китайских боевых искусств.

(обратно)

365

Дуалистическое учение о борьбе света и тьмы, добра и зла.

(обратно)

366

В буддизме существо (или человек), которое приняло решение стать Буддой для блага всех веществ.

(обратно)

367

Полубогини в индуистской мифологии, духи облаков или воды.

(обратно)

368

Проект Человеческий Мозг (Human Brain Project, англ.) – большой научно-исследовательский проект по изучению человеческого мозга, основанный в 2013 году в Женеве. Проект в значительной степени финансируется ЕС и предусматривает создание совместной информационной инфраструктуры. Является беспрецедентным по своим масштабам и крупнейшим в истории изучения человеческого мозга.

(обратно)

369

Итальянская пианистка и музыкальный педагог, родилась в 1931 году.

(обратно)

370

Название общественных бань в некоторых странах Востока.

(обратно)

371

Итальянский художник эпохи Раннего Возрождения, доминиканский монах (1400–1455).

(обратно)

372

Чисто (англ.).

(обратно)

373

Суперженщина (англ.).

(обратно)

374

Крепкий спиртной напиток, производимый посредством дистилляции или ректификации белого виноградного вина в провинции Гасконь, Франция.

(обратно)

375

Итальянский мыслитель, философ, писатель, политический деятель. Сторонник сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств, что выразил в прославленном труде «Государь» (1532). Цитата приведена в переводе Г. Муравьевой.

(обратно)

376

Британский живописец, мастер романического пейзажа, аквалерист (1775–1851).

(обратно)

377

Во время Олимпийских игр в Мюнхене в 1972 году членами террористической палестинской организации «Черный сентябрь» был совершен террористический акт, жертвами которого стали 11 членов израильской олимпийской сборной.

(обратно)

378

Аллах превыше всего! (араб.)

(обратно)

379

Американское название ручного противотанкового гранатомета.

(обратно)

380

Лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных преступлениях, в частности в терроризме либо ведении войны на стороне противника, расположенный на бессрочно арендуемой США военно-морской базе в заливе Гуантанамо (Куба), в 30 км от одноименного города.

(обратно)

381

Аббревиатура ИГИС (Исламское Государство Ирака и Сирии) на английском языке звучит как ISIS (Islamic State of Iraqand Syria).

(обратно)

382

Cadran в переводе с французского – циферблат.

(обратно)

383

Административный центр Французской Гвианы, заморского департамента Франции.

(обратно)

384

Так иногда называют Францию, ведь по форме ее территория напоминает шестиугольник.

(обратно)

385

Теологическое и тайное мистическое общество, предположительно основанное в период Позднего Средневековья в Германии Христианом Розенкрейцем.

(обратно)

386

Духовно-рыцарский орден, основанный на Святой Земле в 1119 году небольшой группой рыцарей во главе с Гуго де Пейном после Первого крестового похода.

(обратно)

387

Учение о дао, или «пути вещей», – китайское традиционное учение, содержащее элементы религии и философии.

(обратно)

388

  Древнекитайский философ VI–V веков до н. э.

(обратно)

389

Классический удар в традиционном боксе.

(обратно)

390

Слабое, уязвимое место (из древнегреческих мифов). Согласно мифу, единственным слабым местом у героя Ахиллеса была пятка.

(обратно)

391

Одно из подразделений разведки Министерства обороны США.

(обратно)

392

 Английский писатель, поэт и новеллист (1865–1936).

(обратно)

393

Реликтовое растение, единственный сохранившийся представитель класса Гинкговые.

(обратно)

394

В алхимии – процесс получения философского камня, а также достижение просветленного сознания, слияния духа и материи

(обратно)

395

Одна из важнейших школ китайского и всего восточно-азиатского буддизма, окончательно сформировавшаяся в Китае в V–VI веках.

(обратно)

396

Гермес Трисмегист – имя синкретического божества, сочетающего в себе черты древнеегипетского бога мудрости и письма Тота и древнегреческого бога Гермеса.

(обратно)

397

Английский математик, логик, криптограф, оказавший существенное влияние на развитие информатики (1912–1954). Внес значительный вклад в теорию интеллекта.

(обратно)

398

Дом Тьюринга был обворован его сексуальным партнером, после чего ученый вызвал полицию, которой и признался в сексуальной связи с мужчиной.

(обратно)

399

Частная компания, являющаяся одновременно университетом, мозговым центром и бизнес-инкубатором.

(обратно)

400

Известный американский изобретатель и футуролог.

(обратно)

401

Человечество плюс (англ.).

(обратно)

402

Множество веб-страниц Всемирной паутины, не индексируемых поисковыми системами.

(обратно)

403

Большое количество компьютеров, зараженных одним вирусом.

(обратно)

404

 Второй по величине остров Японии.

(обратно)

405

Японский диван в виде толстого хлопчатобумажного матраца, расстилаемого на ночь для сна и убираемого утром в шкаф.

(обратно)

406

Отели любви (англ.).

(обратно)

407

Период массовых казней после начала Великой французской революции 1789 года.

(обратно)

408

Традиционная японская водка.

(обратно)

409

Главный город одноименной области в северо-восточной Индии, имеющий для индусов такое же значение, как Ватикан для католиков.

(обратно)

410

Город во Франции.

(обратно)

411

Семилетняя программа финансирования Европейского Союза для поддержки и поощрения исследований в Европейском исследовательском пространстве в период с 2014 по 2020 год.

(обратно)

412

 Историческое ядро Лондона, крупный деловой и финансовый центр.

(обратно)

413

 Американский писатель португальского происхождения (1896–1970).

(обратно)

414

Неудачники (англ.).

(обратно)

415

Федеральное бюро расследований, является органом внутренней разведки и, одновременно, федеральной правоохранительной структурой США.

(обратно)

416

Центральное разведывательное управление, агентство Федерального правительства США, основной функцией которого является сбор и анализ информации о деятельности иностранных организаций и граждан.

(обратно)

417

 Закуски (итал.).

(обратно)

418

Итальянское вино, производимое на севере Италии, в Пьемонте.

(обратно)

419

Национальный комплекс зажигания (National Ignition Facility,англ.) – научный комплекс для осуществления инерциального термоядерного синтеза с помощью лазеров.

(обратно)

420

Торгово-развлекательный квартал в Лондоне.

(обратно)

421

Легендарный основатель Ордена розенкрейцеров (1378–1484).

(обратно)

422

Наименование ряда каст, занимающих самое низкое положение в кастовой иерархии Индии.

(обратно)

423

С 26 по 29 ноября 2008 года в Бомбее произошла серия терактов, в результате которых погибли 166 мирных жителей и сотрудников силовых структур, а около 600 человек получили ранения.

(обратно)

424

Последователи сикхизма, монотеистической религии, в XVI веке основанной гуру Нанаком в северо-западной части индийского субконтинента.

(обратно)

425

Группа последователей зороастризма в Южной Азии (Индии и Пакистане), имеющая иранское происхождение.

(обратно)

426

Индийская каста, относящаяся к неприкасаемым, которая специализируется на стирке белья.

(обратно)

427

Бульвар в южной части города, протяженностью около 3,6 км. Второе название – Ожерелье королевы.

(обратно)

428

 Вежливое название европейца в Индии, а также обращение к нему.

(обратно)

429

Белково-минеральный корм для животных, широко применяющийся в животноводстве.

(обратно)

430

 Окраина Бостона.

(обратно)

431

Ведущий индийский атомный центр, осуществляющий широкий спектр научных и технологических работ.

(обратно)

432

Отдых, крутизна и веселье (англ.).

(обратно)

433

Также называется Аравийским морем. Находится в северной части Индийского океана.

(обратно)

434

Деловой квартал (англ.).

(обратно)

435

 Производи в Индии (англ.).

(обратно)

436

Погребальное сооружение в зороастрийском религиозном обряде.

(обратно)

437

Ведущий мировой производитель уборочного оборудования.

(обратно)

438

Известная работа французского скульптора Огюста Родена (1840–1917).

(обратно)

439

Пока-пока (англ.).

(обратно)

440

Состоятельный англичанин.

(обратно)

441

Асуан – город в Египте.

(обратно)

442

Возможно, автор имеет в виду главного героя фильма «Грязный Гарри», инспектора Гарри, роль которого исполнил Клинт Иствуд.

(обратно)

443

Foreign Office (англ.) – неофициальное название Министерства иностранных дел и по делам Содружества, внешнеполитическое ведомство Великобритании, один из департаментов британского правительства.

(обратно)

444

 Столица и самый крупный город Афганистана.

(обратно)

445

Чарльз Линдберг – американский летчик, ставший первым, кто перелетел Атлантический океан в одиночку.

(обратно)

446

Бог возрождения, царь загробного мира и судья душ усопших в древнеегипетской мифологии.

(обратно)

447

Основатель гомеоматии, популярного направления альтернативной медицины.

(обратно)

448

Древний город в Египте.

(обратно)

449

Небольшой город на западном берегу Нила, Египет.

(обратно)

450

Остров посреди Нила, на котором, согласно древнеегипетским поверьям, был погребен Осирис.

(обратно)

451

Большие данные (англ.).

(обратно)

452

Римский ландшафтный парк в природной английской манере.

(обратно)

453

Сборник высказываний, сцен и диалогов с Иисусом. Текст не канонизирован официальной христианской церковью.

(обратно)

454

Один из сортов итальянского вина.

(обратно)

455

Католический монашеский орден, основанный испанским монахом, святым Домиником.

(обратно)

456

Алхимическая печь.

(обратно)

457

Оперный театр в Париже.

(обратно)

458

В этот день в Париже и пригороде произошла серия террористических атак, в результате которых 130 человек погибли и более 350 были ранены.

(обратно)

459

Опера Джузеппе Верди на либретто Франческо Мария Пьяве по мотивам романа «Дама с камелиями» Александра Дюма-сына.

(обратно)

460

 Важнейший фондовый индекс Франции.

(обратно)

461

  Позолоченная скульптура работы Огюста Дюмона, которая находится на вершине бронзовой Июльской колонны в Париже, возведенной в память об Июльской революции 1830 года.

(обратно)

462

Чисто (англ.).

(обратно)

463

 Компания (англ. Eurostar), занимающаяся высокоскоростными железнодорожными перевозками в Европе.

(обратно)

464

Сборная Новой Зеландии по регби (англ. All Blacks).

(обратно)

465

Крупнейшая комплексная гидротехническая система сооружений на реке Нил в Египте, близ города Асуан. Строительство началось в 1960 году, после подписания Н. Хрущевым и Г. Насером, президентом Египта, соглашения о начале проведения работ.

(обратно)

466

Международная религиозно-политическая ассоциация, основанная в Египте в 1928 году. Организация признана террористической.

(обратно)

467

Пятый президент Египта с 30 июня 2012 года по 3 июля 2013 года, был отстранен от власти в результате военного переворота, арестован, приговорен к пожизненному заключению.

(обратно)

468

Копты – этнорелигиозная группа в Северной Африке и на Ближнем Востоке, распространенная в основном на территории Египта.

(обратно)

469

В средневековой западноевропейской архитектуре – подземное сводчатое помещение, служащее для погребения и выставления для почитания мощей святых и мучеников.

(обратно)

470

В древнеегипетской мифологии – бог неба и солнца в облике сокола, человека с головой сокола или крылатого солнца, сын богини плодородия Исиды и бога Осириса.

(обратно)

471

Консервативное политическое движение в США, возникло в 2009 году. Является отсылкой к Бостонскому «чаепитию» 1773 года.

(обратно)

472

Шестой президент Египта с 8 июня 2014 года.

(обратно)

473

Президент Египта в 1981–2011 годах.

(обратно)

474

Фараон Древнего Египта, правивший примерно в 1279–1213 гг. до н. э.

(обратно)

475

Скала в Нубии, на западном берегу Нила, в которой высечены два знаменитых древнеегипетских храма.

(обратно)

476

 Фараон Древнего Египта, правивший в 1388–1351 гг. до н. э. При его правленииначалось строительство Луксорского храма.

(обратно)

477

Фермеры, колонисты (англ.).

(обратно)

478

Особенная форма древнеегипетского бога Гора; одна из форм бога Солнца древних египтян, изображавшаяся чаще всего в виде сфинкса.

(обратно)

479

Город на левом берегу Нила, в Верхнем Египте. В Ливийской пустыне, близ Гизы, сохранился величественный комплекс пирамид-гробниц фараонов Хеопса, Хефрена и Микерина, сооруженный в III тыс. до н. э. и причислявшийся эллинистической литературой к «семи чудесам света».

(обратно)

480

Фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1397–1388 гг. до н. э.

(обратно)

481

Имеется в виду сикомор, он же — египетская смоковница Ficus sycomorus. Плоды этого дерева похожи на обычный инжир. (Примеч. перев.).

(обратно)

482

Временем великих пирамид называют эпоху Старого царства (XXVIII — нач. XXII в. до н. э.). Действие романа происходит при XIX династии, относящейся к Новому царству (сер. XVI — нач. XI в. до н. э.). Правление Рамсеса II Великого — ок. 1290–1224 г. до н. э. (Примеч. перев.)

(обратно)

483

По-древнеегипетски: «седжем аш». (Примеч. авт.)

(обратно)

484

Егип. Убехет. (Примеч. авт.)

(обратно)

485

Фиванские погребения № 7, 212 и 250.

(обратно)

486

Сет — бог пустыни и бурь, брат и враг Осириса. (Примеч. перев.)

(обратно)

487

«Превращение ячменя в золото» — более древнее название алхимической процедуры, вытесненное со временем выражением «превращение свинца в золото». (Примеч. авт.)

(обратно)

488

Буквально «голова (и) нога». (Примеч. авт.)

(обратно)

489

Из семян плодов дерева Moringa oleifera получают густое жирное масло или массу, похожую на маргарин. Моринговое масло применяется в косметике и кулинарии. (Примеч. перев.)

(обратно)

490

По данным археологических раскопок, длина такого ложа — 1,80 м, ширина — 90 см. (Примеч. авт.)

(обратно)

491

Шадуф (арабск. shacluf) — механизм для подъема воды, похожий на колодезного журавля с противовесом. (Примеч. перев.)

(обратно)

492

Минерал серого цвета, состоящий в основном из сульфата свинца, самая распространенная свинцовая руда. (Примеч. перев.)

(обратно)

493

По-древнеегипетски: ухер.

(обратно)

494

В Древнем Египте знали число пи. Приравнивая площадь круга площади квадрата со стороной, составляющей 8/9 диаметра круга, нетрудно вычислить приблизительное значение пи, равное 3,14. (Примеч. авт.)

(обратно)

495

0,52 м.

(обратно)

496

То же, что и Уасет, «город скипетра» или «властвующий город». (Здесь и далее примеч. автора, если не указано иное.)

(обратно)

497

Хатшепсут правила двадцать два года, с 1479 по 1458 гг. до н. э. (даты указаны ориентировочно).

(обратно)

498

Калам – остро отточенная тростинка для письма. (Примеч. ред.)

(обратно)

499

Предположительно это событие имело место 28 апреля 1749 г. до н. э.

(обратно)

500

Так назывались культурные учреждения при древнеегипетских храмах, включавшие в себя школу, хранилище сакральных предметов и текстов, библиотеку, читальные залы. (Примеч. пер.)

(обратно)

501

Одно из самоназваний страны в династический период. (Примеч. пер.)

(обратно)

502

Его полное имя – Узер-Амон, т. е. «Амон могущественен и богат». В Древнем Египте занимаемая им должность именовалась тьяти (чати, тжати), «тот, кто за занавесями», то есть тот, кто разговаривает с царем наедине, «за занавесями», и знает все государственные тайны. В литературе, к сожалению, широко распространен термин «визирь», неподходящий к данной ситуации и пришедший из оттоманской культуры.

(обратно)

503

Разновидность семейства лавровых. (Примеч. пер.)

(обратно)

504

Иероглиф, которым чаще всего обозначали фараона, – hem, т. е. «слуга». Традиционно переводится как «величество», что неверно.

(обратно)

505

Автор использует современное арабское название археологической зоны в окрестностях Луксора, включающей храмы фараонов Ментухотепа II, Хатшепсут и Тутмоса III. (Примеч. ред.)

(обратно)

506

Минмес означает «рожденный богом Мином»; Маху также известен под именем Амен-эм-хеб, что означает «Амон радуется».

(обратно)

507

Около 28 апреля.

(обратно)

508

Именно Тутмос III ввел в обращение слово per-âa, впоследствии трансформировавшееся в «фараон», и означало оно «большой храм, большое жилище, большой дворец», где каждый из его подданных находил вечное прибежище.

(обратно)

509

Полное имя – Менхеперре, что означает «луч божественного света попадает в цель». Иногда употребляется с приставкой seneb, «последовательный».

(обратно)

510

Рост Тутмоса III составлял 1,75 м.

(обратно)

511

Речь идет о так называемой «Красной капелле Хатшепсут». (Примеч. пер.)

(обратно)

512

Изваяния Аменхотепа I и Тутмоса II перед восьмым пилоном храма.

(обратно)

513

«Дочь бога Луны».

(обратно)

514

«Возлюбленная Солнца».

(обратно)

515

Местонахождение цивилизации хурритов, между Тигром и Евфратом. Территория Митанни покрывала современные Сирию и Курдистан. Границы этой «империи» простирались до Сицилии, Ассирии и Ханаана.

(обратно)

516

Могила этого военачальника была обнаружена в 1824 г. консулом Франции Дроветти и им же разграблена. Точное ее местоположение доныне неизвестно.

(обратно)

517

Вероятно, община мастеров обосновалась к западу от Фив, в деревне Дейр-эль-Медина, которая при фараонах именовалась «Местом Истины (Маат)», по приказу Тутмоса I. Эти мастера выкапывали и украшали «вечные жилища» в Долине Царей. Могиле Тутмоса III присвоен порядковый номер 34.

(обратно)

518

В десятке метров над землей.

(обратно)

519

Для своей «вечной обители» Тутмос III избрал форму, именуемую египтологами картушем – шену. Это овал, который может расширяться и сужаться в зависимости от того, сколько иероглифов насчитывает царское имя. Он символизирует космический круг, которым повелевает фараон.

(обратно)

520

Современный Армант, расположен в 15 км к югу от Луксора.

(обратно)

521

Около 650 км.

(обратно)

522

Арабское название – Тель эль-Фарейн. Считалось, что в этом очень древнем храме обитают души предков, которые изъявляют свою волю посредством огня священной змеи.

(обратно)

523

Примерно в середине марта.

(обратно)

524

В 400 км от Египта.

(обратно)

525

Один из древнейших торговых путей, соединял Египет с государствами Сирии, Анатолии и Месопотамии. (Примеч. пер.)

(обратно)

526

Примерно 25 км в день.

(обратно)

527

Современная Имма или Ямма, в 34 км от Мегиддо.

(обратно)

528

Современная Вади-Ара.

(обратно)

529

Дорога через Джефти.

(обратно)

530

Дорога через Таанах.

(обратно)

531

Семь часов, чтобы преодолеть расстояние в 13 км.

(обратно)

532

Часть парапета между двумя амбразурами.

(обратно)

533

Мегиддо упомянут в «Откровениях Иоанна Богослова» (16:16) как Армагеддон – место, где «бесовские духи» сойдутся в схватке со всеми земными царями.

(обратно)

534

Автор почерпнул много сведений из «Анналов Тутмоса III», начертанных на стенах храма Амона и на шестом пилоне, а также из надписей в других памятниках архитектуры, в том же Карнаке и на стелах.

(обратно)

535

Размером 50 на 45,90 м.

(обратно)

536

Примерно в 200 метрах.

(обратно)

537

Akh-menou. Akh означает «сиять, блистать, быть полезным», menou – «памятники крепкие и устойчивые».

(обратно)

538

Погребальная камера в гробнице фараона, которая принимает его божественное, нетленное, «светоносное» тело. (Примеч. пер.)

(обратно)

539

Книга «Амдуат».

(обратно)

540

Современное название древнего Джарти. (Примеч. пер.)

(обратно)

541

В 30 км к югу от Фив.

(обратно)

542

Речь идет о короне шути, которая в эпоху правления XVIII династии становится атрибутом главной царской супруги. (Примеч. пер.)

(обратно)

543

Середина января.

(обратно)

544

«Сын Бастет», богини-кошки.

(обратно)

545

Египетские лекари определяли пол ребенка по анализу мочи беременной.

(обратно)

546

Имя означает «Амон впереди».

(обратно)

547

То есть Гелиополя, древнеегипетское название – Иуну.

(обратно)

548

Богу Ра.

(обратно)

549

В русской исторической традиции – «Зал празднеств Тутмоса III». (Примеч. пер.)

(обратно)

550

Херет-иб с тридцатью двумя квадратными колоннами, окружающими два ряда колонн, по десять в каждом.

(обратно)

551

Известный как анкх.

(обратно)

552

Праздник хеб-сед.

(обратно)

553

«Возлюбленная Нейт», создающая жизнь посредством Слова, царица также представлена в зале Сокара подносящей дары в виде тканей (Нейт – богиня ткачества).

(обратно)

554

В русской исторической традиции «погребальная камера». (Примеч. пер.)

(обратно)

555

Души, благополучно прошедшие через посмертное судилище. (Примеч. пер.)

(обратно)

556

Кинерет, возможно, нынешний Тель-Кинрот.

(обратно)

557

Праздник Нового Года. (Примеч. пер.)

(обратно)

558

Если учесть, что впервые Тутмос III был коронован в детстве, речь идет о двадцать шестом годе его правления.

(обратно)

559

«Знающий, как Ра».

(обратно)

560

Специальные сооружения для измерения уровня Нила. (Примеч. пер.)

(обратно)

561

Этот архитектурный ансамбль размером 100 на 80 метров был полностью разрушен.

(обратно)

562

Этот натурализованный египтянин звался Имению.

(обратно)

563

Город в дельте Нила.

(обратно)

564

Могила № 131 в Фивах. Пирамида высотой порядка 10 м.

(обратно)

565

Могила № 61 в Фивах.

(обратно)

566

Другое название этого сборника текстов – «Ам-Дуат», «О том, что в Дуат» (досл. «О том, что в загробном мире»). (Примеч. пер.)

(обратно)

567

К северу от Триполи.

(обратно)

568

Современный Нахр-эль-Барид.

(обратно)

569

В Мединет-Абу.

(обратно)

570

Речь идет об огдоаде – четырех супружеских парах божеств, олицетворявших первичные стихии, из которых возник мир. Боги изображались с головами лягушек, богини – с головами змей. (Примеч. пер.)

(обратно)

571

Ныне – Тель-Казель в Сирии.

(обратно)

572

Речь идет о празднике Хеб-сед.

(обратно)

573

Примерно 13х28 м.

(обратно)

574

Kap – «Царская школа».

(обратно)

575

Сирийский город-государство. (Примеч. пер.)

(обратно)

576

Египетское название порта – Перу-нефер. (Примеч. пер.)

(обратно)

577

«Начало наклонного (ведущего в глубину) пути».

(обратно)

578

Достоверный факт, который, в числе прочих, взят из «Анналов» Тутмоса III.

(обратно)

579

Одно из коронационных имен фараона – «Несу-бити», «Тот, что принадлежит Тростнику и Пчеле». Это выражение традиционно переводится как «Царь Верхнего и Нижнего Египта», в ущерб его символичности.

(обратно)

580

В Египте верхний мир изображался знаком тростника (nswt), нижний – знаком пчелы (bitj). (Примеч. пер.)

(обратно)

581

Древние египтяне считали крокодила крупной рыбой.

(обратно)

582

Нахарина (египетское «Страна рек»), по названию одной из областей государства Митанни.

(обратно)

583

Страна хеттов, предков современных турок.

(обратно)

584

Античная Апамея, современный Калат-эль-Мудик в Сирии.

(обратно)

585

В данном контексте – лицо, находящееся на службе в военно-строительных войсках. (Примеч. пер.)

(обратно)

586

Известный под названием «Договор о (людях) Куруштама».

(обратно)

587

Речь идет о Куруштаме – в то время маленьком городе в Северной Анатолии, на территории Хатти, население которого по непонятным для историков причинам (из древних текстов следует, что по повелению хаттского бога Грозы) было переселено на египетскую территорию, причем с согласия Египта. (Примеч. пер.)

(обратно)

588

Так и будет при Сети I и его сыне Рамзесе II.

(обратно)

589

Гелиополь.

(обратно)

590

Египетское название Нухассе.

(обратно)

591

Это имя означает «Бог Мин могуществен» (могила № 87 в Фивах).

(обратно)

592

Титул древнеегипетского наместника в Нубии. (Примеч. пер.)

(обратно)

593

Возможно, имеются в виду мастерские при храме Осириса, который древние египтяне называли «Золотым жилищем». (Примеч. пер.)

(обратно)

594

Город в Верхнем Египте; греческое название – Гиераконполис, современное – Ком-Эль-Ахмар.

(обратно)

595

В алхимии процесс трансформации первовещества в философский камень, а также достижения просветленного состояния. (Примеч. пер.)

(обратно)

596

Размером 120х77 м.

(обратно)

597

Шазу, народы пустыни.

(обратно)

598

Львица Сехмет.

(обратно)

599

Погребен в могиле № 109 фиванского некрополя.

(обратно)

600

Эта военная операция, подобная той, где использовался троянский конь, упомянута в одном египетском тексте.

(обратно)

601

Марути, Мануэ и Манхета. Они были похоронены в одной могиле, обнаруженной в 1916 г., и их украшения хранятся в Метрополитен-музее Нью-Йорка.

(обратно)

602

Считавшихся Южным Гелиополем.

(обратно)

603

Один сегодня находится в Лондоне, второй – в Нью-Йорке.

(обратно)

604

Меду нетер – язык древнеегипетских иероглифов.

(обратно)

605

Это монументальное сооружение сохранилось, несмотря на архитектурную перестройку в эпоху Птолемеев. Там можно видеть фрески, изображающие очищение и коронацию фараона Гором и Тотом.

(обратно)

606

Разрушен землетрясением.

(обратно)

607

Длина этого захоронения составляет целых 210 м. Некоторые полагают, что могила Хатшепсут (KV 20) была первой в Долине Царей.

(обратно)

608

Могила KV 42, построенная по тому же плану, что и усыпальница Тутмоса III.

(обратно)

609

Папирус, Лувр 2007 (инвентарный номер Е 32487).

(обратно)

610

Высота – 32,18 м, вес – 455 т. В настоящее время находится в Риме, на площади Св. Иоанна на Латеранском холме.

(обратно)

Оглавление

Кристиан Жак Война кланов

  От автора

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

Кристиан Жак Ночь Скорпиона (Земля Фараонов)

  Дорогие читатели!

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

Кристиан Жак «Глаз сокола»

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

Кристиан Жак Мистерии Осириса: Древо жизни

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

Кристиан Жак Мистерии Осириса: Заговор сил зла

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

Кристиан Жак Мистерии Осириса: Огненный путь

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

Кристиан Жак «Великое таинство»

  КАРТЫ

  Часть первая ВЕЛИЧАЙШЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

    14

    15

    16

    17

    18

    19

  Часть вторая ПОИСКИ ИСИДЫ

    20

    21

    22

    23

    24

    25

    26

    27

    28

    29

    30

    31

    32

    33

    34

    35

    36

    37

    39

  Часть третья ТАИНСТВА МЕСЯЦА ХОЙЯК[184]

  Часть четвертая ЭПИЗОД

Кристиан Жак Рамзес. Сын света

  Предисловие

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

Кристиан Жак Храм Миллионов Лет

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

Кристиан Жак Битва при Кадеше

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

Кристиан Жак Госпожа Абу-Симбела

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ГЛАВА 22

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ГЛАВА 25

  ГЛАВА 26

  ГЛАВА 27

  ГЛАВА 28

  ГЛАВА 29

  ГЛАВА 30

  ГЛАВА 31

  ГЛАВА 32

  ГЛАВА 33

  ГЛАВА 34

  ГЛАВА 35

  ГЛАВА 36

  ГЛАВА 37

  ГЛАВА 38

  ГЛАВА 39

  ГЛАВА 40

  ГЛАВА 41

  ГЛАВА 42

  ГЛАВА 43

  ГЛАВА 44

  ГЛАВА 45

  ГЛАВА 46

  ГЛАВА 47

  ГЛАВА 48

  ГЛАВА 49

  ГЛАВА 50

  ГЛАВА 51

  ГЛАВА 52

  ГЛАВА 53

  ГЛАВА 54

  ГЛАВА 55

  ГЛАВА 56

  ГЛАВА 57

  ГЛАВА 58

  ГЛАВА 59

  ГЛАВА 60

Кристиан Жак РАМЗЕС Книга пятая ПОД АКАЦИЕЙ ЗАПАДА

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

Кристиан Жак Убитая пирамида

  ПРОЛОГ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

Кристиан Жак Закон пустыни

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

Кристиан Жак Возвращение фараона

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

Кристиан Жак Сфинкс. Тайна девяти

  Пролог

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

  68

  69

  70

  71

  72

  73

  74

  75

  76

  77

  78

  79

  80

  81

  82

  83

  84

  85

  86

  87

  88

  89

  90

  91

  92

  93

  94

  95

  96

  97

  98

  Эпилог

Кристиан Жак "Запретный город"

  Предисловие

  Пролог

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  65

  66

  66

  67

  67

  68

  69

  70

  71

  72

  73

  74

Кристиан Жак Фараон

  Пролог

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

  68

  69

  70

  71

  72

  73

  74

  75

  76

  77

  78

  79

  80

  81

  82

  83

  84

  85

  86

  87

  88

  89

  90

  91

  92

  93

  94

  95

  96

  97

  98

  99

  100

  101

  102

  103

  104

  105

  106

  107

  108

  109

  110

  111

  112

  113

  114

  115

  116

  117

  118

  119

  120

  121

  122

  Эпилог

*** Примечания ***